немного сутулый, с небольшой головой, он представлял собой заурядный тип заводского мастерового, которому не нож в руки, а гармонию. Круглое, едва тронутое жиденькой бородкой лицо Васьки тоже ничего особенного не представляло, за исключением глубоко посаженных глаз и какого-то тупого взгляда. Он производил впечатление именно такого тупого малого, и самое подходящее место Ваське было бы где-нибудь в кучерах. Новичок-следователь с удивлением рассматривал знаменитого Ваську и только пожимал плечами.
— Неужели это тот самый? — спросил он Александра Иваныча, не выдержав. — Вы не ошибаетесь?
— Ха-ха!.. Слава богу, в шестой раз ловлю… Васька, подлец, ты ведь семью осиротил: после Хрусталева-то жена сам-пят осталась! Ну, с чего ты его зарезал?..
Васька неожиданно заморгал глазами, и слезы потекли по его загорелому лицу.
— Бог нас рассудит, Александр Иваныч… — шептал Васька. — Сам не помню, как все дело вышло… Только ведь я через этих самых лесников муку свою принимаю, а тут увидал Хрусталева, как он с левольвертом за мной гонится, — у меня свет из глаз…
Новый удар прямо в зубы не дал Ваське кончить. Александр Иваныч вдруг рассвирепел и бросился бить «крестника». Он таскал его за волосы, бил о пол, пинал ногами, пока следователь не оттащил его за руку.
Счастье, как известно, очень капризная вещь. Поимка Васьки вызвала еще большее раздражение заводской администрации против Александра Иваныча. Начались мелкие дрязги, стычки и доносы. Александру Иванычу вовремя нужно было бы покориться силе, а он еще больше поднял голову и пошел против течения. Завязалась горячая борьба, закончившаяся тем, что Александра Иваныча притянули «к Анне и Каиафе», несмотря на заступничество губернатора. Следствие производил Голубчиков и постарался не ударить лицом в грязь: это было первое «хорошее» дело в его участке, да и зверь попался красный! Выплыли наружу такие дела, о которых Александр Иваныч давно уже забыл. «По совокупности» всех дел было до сотни.
Финал разыгрался в окружном суде только через год. Александр Иваныч был лишен всех прав состояния и приговорен к ссылке «в отдаленнейшие места». В «последнем слове» Александр Иваныч сказал:
— За что же меня одного судить, господа присяжные заседатели?.. Судить, так судить всех…
Из местного тюремного замка срочная арестантская партия выступала в солнечный весенний день. Ей приходилось сделать пешком верст семь, до ближайшей станции Уральской железной дороги. Много тут было серых арестантских шапок и белых арестантских платков. За партией шел обоз с имуществом и целая толпа провожавших родственников. Лязг железных кандалов смешивался с воем и причитаниями женщин. По роковой случайности в эту партию попали вместе и Александр Иваныч и Васька. Первый делал вид, что не замечает своего «крестника», но Васька подошел к нему и добродушно заговорил:
— Александр Иваныч, ты пошто сердишься-то на меня?
— Ах, это ты, Васька… — смущенно пробормотал Александр Иваныч.
— В бессрочную опять иду, Александр Иваныч, — с арестантской хвастливостью ответил Васька. — А все из-за чего, ежели разобрать: двоегривенного не было лесникам дать, чтобы под протокол не подводили. Эх, жисть…
— А я из-за валета бубен, — сумрачно ответил Александр Иваныч.
«Крестный» и «крестник» шагали рядом, соединенные роковой судьбой. Замечательно было то, что Васька не только не питал ни малейшей злобы к своему «крестному», а еще жалел его: этакий человек, как Александр Иваныч, и вдруг «в отдаленнейшие места»…
1891
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые опубликован в газете «Русская жизнь», 1891, № 198, 24 июля. При жизни писателя включался во все издания «Сибирских рассказов». Печатается по тексту: «Сибирские рассказы», М., 1902.
Рассказ отмечался критикой в числе лучших из «Сибирских рассказов» («Русское богатство», 1898, № 5).
Стр. 116…притянули «к Анне и Кайафе» — Анна и Кайафа, по евангельскому сказанию, иудейские первосвященники, вершители суда, приговорившего Христа к распятию.
