личностями кафе с двух сторон.
Мой Дейв поглощает полный английский завтрак. Яйца обжарили с двух сторон, так что над желтком образовалась тонкая белая пленка. Чем-то похоже на гипс, наложенный на глаз. Дейв смотрит, как я сажусь напротив, улыбается, а затем смотрит на тарелку, тычет вилкой в желток, потом в кусочек бекона, и запихивает весь комок целиком себе в рот. Он неразборчиво бормочет что-то с набитым ртом, а затем спрашивает:
– Видел ее?
Я вздыхаю.
– Нет… – Снова неразборчивое мычание. – Признавайся – видел?
Я пожимаю плечами без особого выражения:
– Ну да. Да, видел.
– И? – Теперь он жует тост.
– Она понимает… ну, более-менее. Она… понимает, что, наверное, мне нужно… – Я не могу заставить себя произнести это вслух, уж очень банально звучит. – Нужно… понять, кто я такой на самом деле. Я себя чувствую так… ну, ты понимаешь, я же рассказывал. Я себя чувствую таким аморфным, таким бесформенным, таким рыхлым. Мне кажется, что я уже не знаю, кто я. Особенно после такого утра, как сегодня, когда надо рано вставать и говорить с доктором Клагфартеном – еще не проснувшись, еще не успев, ну, вроде как загрузить свою личность, стать тем, кто я есть на самом деле…
– А, ну да, прекрасно тебя понимаю. – Дейв отложил нож и вилку, сцепил ладони – он полностью поглощен вопросом, поглощен беседой, – наверное, именно поэтому он мне так нравится. – Я и сам иногда так себя чувствую – незначительным, нестабильным, обреченным находиться где-то не периферии, человечком…
– Знающим кучу заумных слов, ха! – Мы оба смеемся – дуэтом, мой хрип как духовой аккомпанемент его ударным «хо-хо-хо». И в этот момент я чувствую единство с Дейвом, настоящее родство. Чувствую, что он и я очень похожи и что, какие бы между нами ни возникали различия, суть наша останется общей. Только с Дейвом я могу спокойно обсуждать доктора Клагфартена – или скорее обсуждать то, что Клагфартен и я обсуждаем в его кабинете.
Это странно, потому что я не люблю распространяться о лечении и о своих отношениях с доктором Клагфартеном, чье присутствие в моей жизни совсем не назовешь отдаленным или безличным – он довольно хорошо известен в тех кругах, где я вращаюсь. Но, как и следовало ожидать, в неофициальной обстановке с ним столкнулся именно Дейв. Его пригласили в Дэвихалм, на вечеринку, устроенную какими-то зоологами. По словам Дейва, доктор Клагфартен вел себя крайне жизнерадостно, пил как конь и исполнял революционные песни приятным теплым баритоном, к вящей радости всех присутствующих.
Мне сложно совместить образ поющего доктора Клагфартена с той доброжелательной жесткостью, которую он всегда демонстрирует по отношению ко мне. Мне сложно даже представить доктора Клагфартена не в роли психиатра. Как кто-то может шептать слова любви ему в ухо? Какое у него может быть ласковое прозвище? Клагги? Фарти? Страшно представить.
Слова любви. Ее слова. Я чувствую, что не заслуживаю их. Или даже хуже – я не верю, что они адресованы мне. Когда Бельма смотрит на меня глазами, которые вроде как должны быть влюбленными, я вижу слишком много расчета, слишком много размышления. Как если бы она смотрела на меня, думая, что бы с ним сделать, как бы заставить его работать.
Я жестом показываю Толстому Дейву, что буду двойной эспрессо, и поворачиваюсь обратно к Дейву.
– Я с ней встречаюсь – сегодня вечером.
– Я так и думал. – Дейв возвращается к своему завтраку, и я вижу его макушку: островок блондинисто-седых волос на самом верху, словно тонзура наоборот. – Я никак не мог поверить, что ты все пустишь на самотек, позволишь ей просто уйти из твоей жизни.
– Нет, ты прав, но знаешь, Дейв, то же самое…
– То же самое?
– Можно сказать и о ней, о Бельме. Даже когда я с ней и когда мы занимаемся любовью… Особенно когда мы занимаемся любовью, и особенно в тот момент, когда я откидываюсь на подушку и вижу ее лицо – побледневшее, опустошенное оргазмом, – я не знаю, кто она такая…
– Ты не знаешь, кто ты такой…
– Ну, это-то само собой, но я не знаю, и кто она. Она… Да она с таким же успехом может быть тобой.
– Двойной эспрессо? – говорит Толстый Дейв, ставя передо мной чашку. Краем глаза я вижу, как Старый Дейв закуривает самокрутку – зажигалкой, настолько глубоко запрятанной в его мозолистых, морщинистых и желтых пальцах, что кажется, будто пламя поднимается прямо из плоти. – Двойной эспрессо?
– А, чего?
– Двойной эспрессо? – Толстый Дейв все еще возвышается надо мной. Он что, уже забыл, что это я делал заказ, сидя на этом самом стуле, меньше трех минут назад? Я тщательно изучаю его лицо в поисках намека на шутку. Я знаю, что ко мне Толстый Дейв испытывает меньше нежности, чем к своему тезке. Но для иронии Толстому Дейву не хватает выразительности – он просто смотрит на меня.
– Да, это я заказывал.
Дейв наблюдает за всем этим с кривой ухмылкой, отчего его длинное лошадиное лицо морщится. Вся его внешность на самом деле – набор изогнутых полумесяцев: длинные мочки ушей; мешки под
