долгий рассвет
русская берёза
Могла бы зла в чадящий зной июля
На жизнь, что всё же «катит», не держать.
Но созревать не хочет груша «Дуля»:
Кто мог такое ей названье дать?!
Всё выгорит: и рожь, и даже веник,
Повешенный на голеньком колу.
Вязать его в опасный понедельник
Пришлось в дыму… и петь ему хвалу:
«Всё выдержишь ты, старая берёза! –
Бросок на Запад, тягу на Восток.
И русская «экспансия-угроза»
Не угрожает гробить кровоток
Людей других –
Не близких, не далёких…
Растёшь, как прежде, тихо, –
На бугре,
В суглинке диком, в трещинах глубоких, –
Не в пекле «новых»
В кипрской мишуре».
* * *
Приближается ночь откровения,
А не знаю, о чём говорить.
И, пожалуй, что против течения
Мне до часа последнего плыть.
Мне от века, конечно, двадцатого
Даден голос, – и знать не хочу,
Отчего в двадцать первый –
расплатою
За бессонное счастье плачу
Рифму с рифмой по-новому сталкивать,
Высекать из былого огни,
И бессилье усилий оплакивать,
И чураться сожжённой стерни,
Будто знаю, что зёрна посеяли,
Да сгорели хлеба на корню,
Потому что в народном веселии
Места нету рабочему дню.
ДЕМОКРАТИЯ
Да, о стихах, –
По милости живущих
Всех хищных, ненасытных и жующих, –
Я говорю от первого лица:
Когда бы были выдохи и вздохи
Напрасные для жизни новой крохи,
То не было б и песни без конца.
Двадцатый век был груб для тонкой кожи.
Очерчен круг для тех, чьи ноги вхожи
В преддверье ада, – не в чертог добра.
А в двадцать первом –
В область огорода
Заедет – веришь? – большинство народа:
И всех заест по сытости хандра.
Пишу стихи за всех – о лучшей доле,
О соловье, живущем на приколе
Сосновой ветки,
Выжженной дотла…
Зову я полдень солнечный, но… звёздный
В распахнутой бескрайности морозной –
Такой, где песня – лишняя! – светла.
* * *
Никого не виню
За любовь к ненасытному телу,
За расхожие мысли о пище,
О солнечном, вкусном вине.
Двадцать первому веку
Катить и катить оголтело
По забытой и пыльной,
Не стоящей рук целине.
Ах, живём однова!..
О других и подумать –
Смешнее,
Чем на паперти
Нищему жирную «Пиццу» подать.
Посидеть у Руси,
Ноги свесив,
Подольше на шее,
А потом крепкий узел
На русской петле завязать.
Не корю, не виню –
Молчаливо таких ненавижу.
По душе до сих пор мне
Такой золотой человек,
Кто поклон отдаёт
На задворках России Парижу
И скребёт, и скребёт
С кучей мусора сросшийся снег.
ПРИШЕЛЕЦ
1
Покой пришёл в отъявленный мороз:
Как будто в дом, покинутый тобой,
Вошёл пришелец – обморок берёз! –
И в нём утихомирил листобой.
Мне стало – как однажды – хорошо.