совершенно голыми».
В накаленной атмосфере тех лет то и дело возникали провокационные антисоветские кампании.
Взять хотя бы идиотскую шумиху насчет мнимых советских «антирелигиозных спичек». Когда я прочитал однажды утром в крупной газете, что советские торговые организации будто бы ввозят в Англию спички с антирелигиозными этикетками, я только пожал плечами: слишком уж глупой была эта выдумка. Но через несколько дней в палате общин член парламента Денвил с самым серьезным видом внес запрос о «советских антирелигиозных спичках»: «Известно ли правительству его величества…» и так далее.
Я отправился на поиски «антирелигиозных спичек» по табачным лавкам, но ничего похожего не обнаружил. Знакомый репортер показал мне коробку с католическим символом — изображением «сердца Христова». Изображение было довольно топорным, по при всем том оставалось неясным: почему ему приписывали антирелигиозный характер? И при чем тут Советский Союз?
В самый разгар шумихи в советское посольство на Кенсингтон Палас гарденс явился некий тип, который предложил раскрыть за определенную мзду происхождение «антирелигиозных спичек»; посольские работники выставили подозрительного субъекта за дверь. Дело выяснила прогрессивная газета «Дейли уоркер»: спички с изображением «сердца Христова» — как и с изображением Будды — выпускала шведская фирма для продажи в Индии. Неизвестно, кто и почему завез их в Англию. Вероятно, ответ на этот вопрос могли бы дать организаторы очередной антисоветской кампании, но они предпочли отмолчаться.
Подумать только, что даже такая дичь могла браться на вооружение врагами нашей страны!
Конечно, советским людям нелегко было работать в такой обстановке. Я был первым советским журналистом, которого «Правда» командировала в Лондон своим постоянным корреспондентом; моими предшественниками были английские товарищи по перу. Не могу сказать, чтобы всегда и повсюду мне приходилось сталкиваться с открытой неприязнью: случалось и такое, но, как правило, англичане — люди вежливые и, если испытывают неприязненные чувства, отлично умеют их скрывать. Однако представителя московской «Правды» сторонились и избегали, а это отнюдь не способствует работе корреспондента.
Добавьте к этому, что я был молод и неопытен. Правда, журналистом я стал не со вчерашнего дня, но газета «Батрак», которую я редактировал в двадцатых годах, не могла дать мне навыков работы за рубежом. Я читал Маркса и Ленина, знал, как организовать батрацкий рабочком в деревне, мог проводить забастовки на кулацких виноградниках и табачных плантациях (в советских условиях это было не так уж трудно), я умел написать статью, очерк, корреспонденцию. Но откуда мне было знать, как поддерживать необходимые для корреспондента контакты или как вести словесное фехтование на дипломатическом приеме!
У меня были тогда случаи чисто анекдотические. Я не расскажу о тех, которые выставляют меня в чересчур невыгодном свете, — на это, вероятно, не способен никакой автор. Упомяну лишь об одном инциденте, который разыгрался за ужином у пресс-атташе польского посольства.
Польское посольство относилось к корреспонденту «Правды» благосклонно. Это объяснялось главным образом усилиями Стефана Литауэра, корреспондента ПАТ (Польского телеграфного агентства). Он не был ни коммунистом, ни сочувствующим, но любил свою страну, и его тревожило ее будущее: уже при первой встрече он сказал мне, что стоит за советско-польское сотрудничество, так как оно одно может, по его убеждению, преградить дорогу на Восток германскому милитаризму. Он делал все, чтобы облегчить мне первые шаги в Лондоне, ввел в Ассоциацию иностранной прессы, вице-секретарем которой состоял. Забегая вперед, скажу, что я был рад от души, когда много лет спустя, в 1956 году, увидел его на Первой Международной встрече журналистов в Хельсинки, где он представлял журналистов социалистической Польши. То, что на склоне дней он нашел свое место на обновленной родине, было логическим следствием его прежней позиции.
Именно Стефан Литауэр был — из наилучших побуждений — инициатором злосчастного ужина у пресс-атташе польского посольства, ужина, на котором я был почетным гостем. Так уж случается, что наилучшие побуждения порой нас подводят.
На квартире польского пресс-атташе собрались мужчины и женщины в вечерних туалетах. Поначалу все шло хорошо, если не считать физических мучений, которые причиняли мне обязательные в те годы в лондонском свете манишка и смокинг, — я больше привык к косоворотке и кожаной тужурке. За столом я оказался в центре внимания: русский коммунист был тогда в Лондоне чем-то вроде белой вороны. Сидевшая визави дама — жена или родственница одного из старших чиновников посольства — принялась расспрашивать меня о жизни в Советском Союзе: сперва она задала вопрос о брачном законодательстве, потом о колхозах, потом еще о чем-то. Дама была молодая и красивая, представление о Советской
