мама. И Эсперанса верила ей, но в глубине души укоряла отца.
– Мама, ведь только вчера соседи предупреждали его о бандитах.
Мама кивнула и в тревоге закусила губы. Они обе знали, что, хотя шел тысяча девятьсот тридцатый год и революция в Мексике завершилась десять лет назад, люди таили злобу на богатых землевладельцев.
– Ничто не меняется сразу, Эсперанса. Почти вся земля принадлежит богачам, а у некоторых бедняков нет даже клочка земли. На крупных ранчо пасется скот, а кое-кому из крестьян приходится есть кошек. Папа сочувствует бедным, он дал землю многим своим работникам. Людям это известно.
– Но, мама, известно ли это бандитам?
– Надеюсь, что так, – сказала мама тихо. – Я уже послала Альфонсо и Мигеля найти его. Давай подождем в доме.
Чай подали в папином кабинете, где уже сидела Абуэлита.
– Подойди-ка, ми ньета, внучка моя, – сказала она, держа пряжу и вязальные крючки. – Я начала новое одеяло и хочу научить тебя вязать зигзагом.
Бабушка Эсперансы, которую все называли Абуэлита, жила с ними и была уменьшенной и сморщенной копией мамы. Она выглядела очень элегантной в строгом черном платье, золотых сережках и с пучком седых волос на затылке. Но Эсперанса больше любила ее за капризы, чем за соблюдение приличий. Абуэлита могла церемонно потчевать окрестных дам чаем, а после их ухода гулять по виноградникам босиком и с книжкой в руке, читая стихи птицам. Хотя в бабушке было и что-то предсказуемое, например кружевной платок, выглядывавший из-под рукава платья, она умела удивлять – цветком в волосах, красивым камнем в кармане, философским изречением, промелькнувшим в беседе. Когда бабушка входила в комнату, все стремились ей угодить. Даже папа всегда уступал ей стул.
Эсперанса жалобно сказала:
– Почему мы всегда беремся за вязальный крючок, пытаясь отогнать тревогу?
Тем не менее она села возле бабушки, вдыхая ее вечный запах – чеснока, пудры и мяты.
– Что случилось с твоим пальцем? – спросила Абуэлита.
– Укололась шипом, – сказала Эсперанса.
Абуэлита кивнула и задумчиво сказала:
– Не бывает роз без шипов.
Эсперанса улыбнулась, понимая, что бабушка имела в виду вовсе не цветы. Она сказала, что не бывает жизни без трудностей. Девочка смотрела на серебристый крючок, танцующий вверх и вниз в руке Абуэлиты. Когда волос падал ей на колени, она брала его и вплетала в одеяло.
– Эсперанса, вот так мои любовь и добрые пожелания навсегда останутся в этом одеяле. Теперь смотри. Десять петель до верхушек гор. Добавь одну. Теперь девять вниз до долины. Пропусти одну.
Эсперанса взяла крючок и повторила движения Абуэлиты, а потом посмотрела, что получилось. Верхушки гор вышли кривовато, а долины завязались в тугой узел.
Абуэлита улыбнулась и, потянув нить, распустила все ряды Эсперансы.
– Никогда не бойся начинать все сначала, – сказала она.
Эсперанса вздохнула и снова начала с десяти петель.
Тихо напевая что-то себе под нос, вошла их экономка, Гортензия, с тарелкой маленьких бутербродов. Она предложила один маме.
– Нет, спасибо, – сказала мама.
Гортензия поставила поднос, принесла шаль и укрыла мамины плечи. Эсперанса не могла припомнить время, когда Гортензия не заботилась бы о них. Она была родом из индейского племени сапотеков – невысокая, плотная, с иссиня-черными волосами, заплетенными в косу. Эсперанса смотрела на двух женщин, глядящих в темноту, и думала, до чего же они не похожи друг на друга – Гортензия казалась полной противоположностью мамы.
– Не волнуйтесь так, – сказала Гортензия, – Альфонсо и Мигель найдут его, непременно найдут.
Альфонсо, муж Гортензии, распоряжался всеми полевыми работниками и считался папиным другом и компаньоном. Он был невысоким, как и Гортензия, и таким же смуглым. Из-за круглых глаз и висячих усов Эсперансе казалось, что Альфонсо похож на брошенную игрушку. Хотя он и не думал грустить. Он любил землю так же сильно как папа. Вдвоем, работая бок о бок, они воскресили заброшенный розарий, переходивший из поколения в поколение в их семье. Брат Альфонсо работал в США, поэтому он все время твердил, что и сам когда-нибудь туда поедет, однако оставался в Мексике, потому что был привязан к папе и Ранчо де лас Росас.
С Мигелем, сыном Альфонсо и Гортензии, Эсперанса дружила с самого детства, и они часто вместе играли. В шестнадцать лет он уже перерос обоих родителей. У него были темная кожа и большие мечтательные глаза Альфонсо, а брови такие густые, что Эсперансе всегда казалось, будто они вот-вот срастутся.
Он знал самые дальние уголки их владении лучше всех. Еще когда Мигель был мальчишкой, отец Эсперансы брал его с собой в те места, которые Эсперанса и мама никогда не видели.
Когда Эсперанса была помладше, она часто жаловалась:
– Ну почему папа всегда берет с собой Мигеля, а не меня?
Папа на это отвечал:
– Потому, что он умеет чинить то, что сломалось, и учится делать свою работу.
Перед тем как уехать с папой,
