Пятая пробирка [Майкл Палмер] (fb2) читать онлайн

Майкл Палмер «Пятая пробирка»

Посвящается Зое Мэй Палмер, Бенджамину Майлзу, Палмеру и Клемме Роуз-Принс:

Растите в спокойном мире.

И, как всегда, Люку

ПРОЛОГ

Во всяком деле самое главное — это начало.

Платон, «Государство», кн. II

«Спокойно. Будет совсем не больно».

Уже несколько часов Лонни Даркин слышал только эти слова. Будет совсем не больно.

Винсент говорил это каждый раз перед тем, как во­ткнуть иглу в руку Лонни, чтобы взять кровь.

—     Я хочу домой! Пожалуйста, отвезите меня домой! Ну пожалуйста!

Лонни вскочил с койки, вцепился пальцами в металли­ческую сетку и пнул ногой запертую дверь. Он знал, что такое кошмар. Однажды, когда Лонни был еще маленьким и часто просыпался по ночам с криком, мать успокаивала его, говоря, что ему приснился плохой сон. Но сейчас он точно знал, что эта клетка — вовсе не сон.

Она была настоящей.

—     Пожалуйста!

В этот момент фургон резко качнуло на повороте, и Лонни сильно ударился головой и плечом о стенку. Он вскрикнул, свалился на пол, а потом снова залез на койку.

Фургон был как дом на колесах, похожий на тот, что принадлежал дяде Гасу и тете Дайане. Но в их фургоне в задней части вместо клетки была настоящая красивая ком­ната с большой кроватью и шкафами. Пять лет назад, ког­да Лонни исполнилось шестнадцать, они взяли его с собой в Йеллоустоун. Каждую ночь во время дороги они разрешали ему спать на кровати в фургоне. Здесь же, в клетке, кровать оказалась для него слишком маленькой, а матрас — чересчур жестким. Рядом стоял стул, в специальном де­ржателе на стене висели и кувшин с водой и несколько бу­мажных стаканчиков. На стуле лежали журнал с картин­ками из мультиков и щелкалка для телевизора, висевшего за стеной клетки. И больше ничего.

Лонни все время вспоминал отца, мать и тех парней, что работали на ферме. Они все знали, как он любит M&M's, и всегда угощали его, когда он приходил к ним в поле.

—     Отпустите меня! Пожалуйста, мне больно! Ну отпус­тите меня!

С трех сторон стенами клетки являлись борта фургона, а с четвертой — забор из сетки, такой же, какой был за­крыт курятник за амбаром, там, дома. Сетка перегоражи­вала весь фургон, в ней имелась дверь с замком снаружи. На потолке, за сеткой, висел фонарь, окон не было вооб­ще. А еще за сеткой находился туалет, и за ним — стенка, которая раздвигалась и закрывала проход туда, где были Винсент и Конни.

Лонни встал и в отчаянии пнул ногой сетку. Он дога­дывался, что сидит в клетке уже дня три, а то и четыре, а фургон почти все это время ехал.

Лонни было неуютно, одиноко и страшно.

—     Пожалуйста! Пожалуйста, я хочу домой!

Он почти совсем охрип.

Кроме уколов Винсент и Конни не делали Лонни боль­ше ничего плохого, но Лонни понимал, что он им не нра­вится. Они смотрели на него точно так же, как мистер и миссис Уилкокс, которые жили в доме у дороги недалеко от фермы.

Однажды Лонни услышал, как Винсент назвал его «чертовым дебилом».

—     Отпустите меня! Я хочу домой! Пожалуйста! Ну по­жалуйста! Это нечестно!

Фургон замедлил ход и остановился. Через несколько секунд стенка за туалетом отодвинулась, и появился Винсент. Он был крупным мужчиной со светлыми вьющими­ся волосами, не толстым, как Лонни, а просто большим. На обеих руках у него, повыше запястий, красовались та­туировки с изображениями кораблей. Сначала Винсент был очень добрым, и Конни тоже. Лонни шел по дороге, когда они остановили свой фургон и спросили, как про­ехать на ферму. Они сказали, что мать Лонни их кузина, иначе Лонни ни за что не полез бы в фургон. Мама объяс­няла ему, что нельзя садиться в машину к чужим. Но они же не чужие! Это были родственники, они знали, как зовут и его, и отца, и маму, просто они никогда не приезжали к ним на ферму.

Уперев руки в бока, Винсент стоял у двери туалета. Он еще ничего не сказал, а Лонни уже чувствовал, что Вин­сент сердится.

—     Я тебе говорил не кричать?

—     Го-говорил. Не надо кричать.

—     Так почему ты кричишь?

—     Я бо-боюсь.

Лонни почувствовал, как на глаза наворачиваются сле­зы. А ведь совсем недавно мама говорила, что очень рада за него, потому что он уже почти совсем не плачет. А теперь опять собирался заплакать...

—     Я же говорил тебе, что бояться нечего! Еще один день, и мы тебя отпустим.

—     О-обещаешь?

—     Обещаю. Но если еще раз закричишь или вообще бу­дешь нас доставать, то заберу свои слова обратно. И пульт от телевизора тоже.

—     А телевизор плохо работает.

—     Что?!

—     Ничего. Ничего!

—     Не шуми больше. Понял?

Винсент повернулся и исчез прежде, чем Лонни успел ответить. Он вытер глаза, натянул на себя одеяло и, под­жав колени, повернулся лицом к стенке. «Еще один день, и мы тебя отпустим». Слова Винсента снова и снова зву­чали в его ушах. Еще один день... Слезы опять набежали на глаза Лонни, но постепенно он перестал всхлипывать и забылся тревожным сном.

Когда он проснулся, фургон стоял. Плечо, которым Лонни ударился о стенку, болело, а на лбу появилась при­личная шишка. Он медленно повернулся и почувствовал, что скоро ему нужно будет в туалет. За сеткой стояла женщина и смотрела на него. На ней была голубая боль­ничная одежда, такая, какую носили доктора, вырезав­шие ему грыжу, а поверх нее — белая кофта. На стянутых сзади волосах красовалась голубая больничная шапочка. Позади женщины показался Винсент, он постукивал по своей ладони короткой черной палкой. Дверь за ним была закрыта.

— Привет, Лонни! — сказала женщина, поправив очки и глядя на него сверху вниз. — Меня зовут доктор Праути. Тебе Винсент или Конни про меня говорили?

Лонни покрутил головой, что должно было означать «нет».

— Ну ничего, — продолжала доктор Праути, — бояться не надо. Я тебе померяю температуру и осмотрю, как врач. Ты меня понимаешь?

На этот раз Лонни кивнул. Несмотря на спокойный го­лос и внешнее добродушие, было в этой женщине нечто такое, от чего у Лонни пропал дар речи.

— Хорошо. А сейчас я хочу, чтобы ты сказал мне, что если я открою дверь и войду к тебе, ты будешь мне помо­гать... Помогать, Лонни! Ты понимаешь, что это значит?

-Да.

— Хорошо.

Доктор Праути кивнула Винсенту, тот щелкнул замком и открыл дверцу. Палку он при этом держал так, чтобы Лонни ее все время видел.

— Все в порядке, Лонни, — произнесла она. — Сейчас я сделаю тебе укол, а потом осмотрю. Только сначала я хочу, чтобы ты снял свою одежду и надел вот эту рубашку с за­вязками на спине. Ты меня понимаешь?

—     Мне надо пописать.

—     Хорошо. Винсент тебе поможет, а потом переоденет тебя. Но сначала давай сделаем укол.

—     А потом мне можно будет пописать?

—     Конечно! — В голосе женщины послышалось нетер­пение.

Когда игла вошла в руку, Лонни лишь чуть-чуть вздрог­нул. Потом он встал и пошел в туалет. После этого Винсент взял его за руку, привел обратно и помог переодеться в ру­башку. Но даже в рубашке Лонни чувствовал себя голым. Ему стало страшно, и этот страх, как обручем, сжимал его грудь. Доктор Праути вернулась из передней части фурго­на и закрыла за собой дверь. Пока она осматривала Лонни, у него стали закрываться глаза.

—     Он отключается, — услышал Лонни голос доктора. — Давайте его сюда, пока он еще может стоять на ногах.

Винсент помог Лонни встать, доктор Праути открыла дверь.

В первый раз с того дня, как фургон остановился ря­дом с ним, Лонни оказался в его передней части. Там все было по-другому. На потолке ярко горел светильник в форме блюдца, а под ним находилась узкая кровать, за­крытая зеленой простыней. Около кровати стоял высо­кий доктор, его нос и рот закрывала голубая маска.

—     Укладывайте его, пока я мою руки, — приказала док­тор Праути.

Лонни повернул голову и увидел, что докторша тоже надела маску. Его охватила дрожь, он едва мог стоять на ногах. Винсент помог ему лечь на кровать лицом вниз, а потом перекинул через его спину ленту. Лонни накрыли простыней, затем высокий доктор воткнул ему в руку иглу и оставил ее там. Глаза Лонни закрылись и больше не хо­тели открываться, страх куда-то исчез.

—     А теперь, Лонни, — сказал высокий доктор, — я на­дену тебе на лицо специальную дыхательную маску... От­лично. Теперь дыши, просто: вдох-выдох, вдох-выдох. Это будет совсем не больно.

* * *

—            Тело принадлежит хорошо упитанному белому муж­чине двадцати с небольшим лет. Рост пять футов^[1] девять дюймов, вес — сто девяносто семь фунтов^[2], волосы кашта­новые, глаза голубые, татуировок нет...

Во время работы патологоанатомом Стэнли Войцек использовал для записи микрофон над головой и ножную педаль. Уже второй год он трудился медэкспертом на де­вятнадцатом участке штата Флорида. Участок включал в себя округа Сен-Люси, Мартин, Индиан-Ривер и Окичо- би, расположенные к северу и западу от Уэст-Палм-Бич. Войцеку нравилось решать сложные задачи, которые были постоянными спутниками его работы, и он еще не очерст­вел к человеческим трагедиям. Некоторыми случаями он занимался неделями, а то и месяцами. Сейчас Стэнли был уверен, что данное дело именно из таких. Молодой чело­век без всяких документов вышел из лесополосы и оказал­ся на безлюдном участке трассы № 70, где на него налетел грузовик с прицепом. Шофер утверждал, что ехал со ско­ростью шесть миль в час^[3], когда этот человек возник бук­вально из ниоткуда. Войцек подумал, что парню повезло: смерть от удара оказалась практически мгновенной.

Первичные тесты на алкоголь и наркотики, сделанные водителю, оказались отрицательными. А если предполо­жить, что и более тщательное токсикологическое исследо­вание тоже ничего не покажет, оставались еще два вопро­са, на которые экспертиза вряд ли могла ответить. Кто и почему?

—В левой паховой складке хорошо зарубцевавшийся шрам, предположительно после хирургического удаления грыжи. Рваная рана головы длиной семь дюймов и перелом черепа в левой височно-теменной области, вертикальный разрыв тканей длиной двенадцать дюймов в левой стороне груди, сквозь который видна часть порванной аорты. 

Войцек кивнул ассистентке, показывая, что тело жерт­вы можно переворачивать.

—     Далее, имеется глубокая потертость на правой лопат­ке, других...

Эксперт замолчал, вглядываясь в поясницу жертвы, сначала с правой стороны, над бедром, потом с левой.

—     Шанталь, как вам кажется, что это такое?

—     Колотые раны, — сказала она.

—     Несомненно!

—     Подождите, доктор Войцек, здесь с каждой стороны их штук по шесть, а то и больше!

—     Надо сделать микроскопическое исследование, что­бы установить время нанесения, но я уверен, что они све­жие. Кажется, здесь есть еще кое-что.

Доктор отошел на шаг и снял перчатки.

—     Шанталь, пару минут подержите оборону, а я вызо­ву детективов. Конечно, я могу ошибаться, но, кажется, не сейчас. В последние сутки, максимум двое, у этого бедняги брали для пересадки костный мозг.

ГЛАВА 1

Завзятый спорщик, если возникает разногла­сие, не заботится о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутс­твующим свое мнение — вот что у него на уме.

Платон, «Федон»

—     Продолжайте, мисс Рейес. Можете зашивать его.

Натали смотрела на разрез, проходящий по лбу Дар­рена Джонса, через бровь и вниз по щеке. До этого мо­мента самым большим ножевым ранением, которое ей доводилось видеть, был порез, когда она сама нечаянно поранила себе палец. Тогда лечение ограничилось дву­мя кусочками пластыря. Натали постаралась не встре­чаться глазами с Клиффом Ренфро, старшим хирургом-ординатором приемного покоя, и вышла вслед за ним в коридор.

За три года и один месяц обучения медицине она за­шила бесчисленное число подушек, несколько разновид­ностей фруктов и мягких игрушек, а недавно (и Натали считала это большим достижением) даже порвавшиеся на заднице любимые джинсы.

Но сегодняшнее распоряжение Ренфро! Прошло всего два часа второго дня ее практики в приемном покое боль­ницы Метрополитен в Бостоне, а Ренфро, хотя и проверил ее умение ставить диагноз на нескольких пациентах, захо­тел еще посмотреть, как она накладывает швы.

— Доктор Ренфро, я... м... думаю, что, может быть, мне стоит вместе с вами...

— Нет необходимости. Когда закончите, выпишите ему рецепт на какой-нибудь антибиотик — любой, а я подпишу.

Ординатор повернулся и исчез, прежде чем Натали успела что-нибудь ответить. Ее подруга Вероника Келли, которая уже прошла хирургическую практику в больнице Метрополитен, говорила, что в будущем году Ренфро зай­мет должность главного хирурга-ортопеда в Уайт Мемо­риал, одной из ведущих клиник, где проходят стажировку студенты-медики. За годы своей работы Ренфро приобрел репутацию человека, повидавшего почти все и вконец из­мученного той категорией пациентов больницы, которую он называл уличной. «Ренфро умен и очень грамотен, — говорила Вероника, — он здорово справляется с самыми тяжелыми травмами. А на простые случаи и смотреть не хочет».

Очевидно, что и чернокожего подростка, которому не повезло в уличной драке, Ренфро считал «простым слу­чаем». Натали стояла у двери палаты и думала о том, что будет, если она разыщет Ренфро и попросит его продемон­стрировать свое мастерство.

— Вы в порядке, Нат?

Медсестра с голосом, осипшим за многие годы работы в приемном покое, приобрела и некоторые привычки вчерашних студентов, включая традицию называть друг друга в таких заведениях, как Метрополитен, по имени. Сестру Беверли Ричардсон все звали Бев.

—     Я попросилась сюда на практику, потому что здесь, как мне сказали, приходится делать много разных про­цедур, но уже на второй день зашивать лицо парнишке — к этому я как-то не готова.

—     Вы раньше накладывали швы?

—     Из живого материала — только на несколько органов в анатомичке...

Бев вздохнула.

—     Клифф — чертовски хороший доктор, но еще моло­дой, иногда не умеет найти общий язык с людьми. И, по правде говоря, я не думаю, что он слишком переживает за наших пациентов.

—     Ну я, во всяком случае... — Натали остановила готовившуюся нахлынуть череду воспоминаний о том, как ее много раз втаскивали, вносили или вкатывали в этой са­мый приемный покой.

—     Мы хотим, чтобы здесь работали люди, способные сопереживать. Ведь к нам поступают пациенты, которым и так уже порядком досталось, и для них больница должна быть... ну чем-то вроде приюта.

—     Согласна с вами. Декан Голденберг как-то сказал мне, что слышал, будто меня собираются принять в хирургиче­скую ординатуру в Уайт Мемориал. Может быть, доктор Ренфро тоже слышал об этом и просто проверяет меня?

—     Или чувствует, что вы не такая, как он, и хочет по­смотреть, справитесь ли вы, не отступите?

—     Не он первый, — ответила Натали и, стиснув зубы, стала мысленно перелистывать прочитанный всего неде­лю назад конспект по пластической хирургии.

—     Вы бегунья, верно?

Вопрос не застал Натали врасплох. Несчастный случай во время тренировки кандидатов в олимпийскую сборную комментировали все местные и национальные программы новостей, а фотография попала на обложку «Спорте иллюстрейтед». С того дня, когда она в тридцать два года ста­ла первокурсницей медицинского колледжа, люди знали, кто она такая.

—     Была раньше, — краткость ответа намекала на жела­ние сменить тему разговора.

—     Думаете, сможете справиться с лицом этого парня?

—     По крайней мере, им займется кто-то, кто умеет сопереживать, если это слово что-то значит.

—     Это многое значит, — ответила Бев. — Ладно, начинай­те, я принесу вам нитки шесть-ноль. И вот еще что. Мы тут считаем, что любой пациент с кровотечением может ока­заться ВИЧ-инфицированными, хотя на самом деле таких немного. Но все равно наденьте халат и пластиковую маску. Я буду рядом, и если замечу, что вы делаете что-то не так, то покашляю, тогда вы подойдете, и мы поговорим. Держите пальцы подальше от иглы, делайте прямые стежки с двой­ным верхним узлом через одну восьмую дюйма. Не стяги­вайте слишком сильно, иначе края разреза лягут валиком, и не выбривайте бровь — она потом неправильно отрастет.

—     Спасибо!

—     Да ладно вам...

—     Вы там все путем делаете, а, док?

Натали бросила взгляд на Бев Ричардсон, и та кивком подтвердила, что все идет правильно. С той секунды, ко­гда Нат прикоснулась к краям раны, Даррен Джонс болтал без умолку. «Нервничает, — подумала Натали, — и если бы только он один!» Процедура шла, наверное, в три раза медленнее, чем обычно. Натали успела зашить только лоб и бровь, а щека еще ждала своей очереди, но уже сделанное выглядело вполне прилично.

—     Да, я все делаю путем, - подтвердила она.

—     И чо, шрам останется?

—     Если разрезать кожу, всегда остается шрам.

—     Женщинам нравятся шрамы! Интересно, почему? Вообще-то я крепкий парень, почему бы не показать это? Верно, док?

—     Ты выглядишь как толковый парень, а это лучше, чем просто крепкий.

—     А вы не боитесь крепких ребят вроде меня?

—     Я, наверное, испугалась бы того парня, что тебя по­резал, — сказала Нат, улыбаясь под маской. — Ты еще учишься в школе?

—     Мне год остался, только я бросил.

—     Подумай, может, стоит вернуться?

—     Пустое дело, — Даррен засмеялся. — Вы, вероятно, не знаете, док, но там, где я вырос, главное — это быть крепким!

Нат снова усмехнулась. Этого парня она победила бы, наверное, в любом аспекте «крепкости» одной левой. Она вспомнила, что убедить ее вернуться в школу — Женскую академию в Ньюхаузе — удалось не с первого и даже не со второго раза. Но, слава богу, кто-то смог, наконец, пробить брешь в ее «крепкой» позиции.

—     Быть крепким — это уметь плыть против течения, иметь смелость быть другим, не таким, как все, — сказа­ла она, завязывая последние узлы. — Надо понимать, что жизнь у тебя одна, и только если ты выжимаешь из нее все по полной, тогда можешь считать себя крепким!

—     Это надо запомнить, док, — улыбнулся парень.

Впрочем, прозвучало это не слишком искренне.

Натали обернулась к Бев, и та, оценив технику испол­нения поднятым вверх большим пальцем, одними губами произнесла:

—     Стерильный пластырь! — кивнув в сторону подноса с инструментами.

После того как несколько полосок пластыря скатались в бесполезные шарики, Натали сообразила, как их нужно отрезать и наложить на зашитую рану, чтобы уменьшить стягивающее действие швов.

—     Пять дней, — беззвучно произнесла Бев, подняв рас­топыренные пальцы.

—     Швы можно будет снять, наверное, дней через пять, — сказала Натали, втайне радуясь той неопределенности, что скрывалась за словом «наверное».

— У вас добрая душа, док, — ответил Даррен, — это я вам точно говорю!

Натали сняла маску и перчатки. «Еще один рубеж», — по­думала она. Все-таки это большое преимущество — быть сту­денткой в тридцать пять, когда уже кое-что в жизни повидала. Принимать решения ей оказалось легче, чем большинству од­нокурсников, которые были лет на десять, а то и двенадцать, моложе. Свои перспективы Натали видела более отчетливо, уверенности в собственных силах ей тоже было не занимать.

— Ладно тебе, парень! — бросила Нат.

— Погоди-ка, Даррен, — сказала Бев. — Я должна еще сде­лать тебе укол против столбняка и дать кое-какие таблетки.

— От боли? — с надеждой в голосе спросил пациент.

— Извини, парень, только антибиотики.

— Ты же говорил, что крепкий! — Натали обернулась, уже подходя к двери палаты. — Крепким ребятам не нуж­ны паршивые таблетки от боли!

Она сделала запись на посту медсестры, в душе порадо­вавшись тому, как смогла выполнить работу в «сложных условиях». Ренфро подбросил ей это дело явно не просто так, но она достойно вышла из положения. В свое время Натали устанавливала школьные и национальные рекор­ды на дорожке, и ей не хватило всего одного злосчастно­го шага до олимпийской сборной. На пути ей попадалось много таких Клиффов Ренфро, подпитывавших свой эго­изм за счет неуверенности других, но она осталась той же самой Натали, которая пробегала полторы тысячи за че­тыре ноль восемь и три десятых. Пусть этот Клифф Рен­фро выпендривается и дальше. Не такие пытались на нее давить, и этому ее тоже не запугать.

Рядом снова появилась Бев.

— Вас хотят видеть в четвертой палате. Знаете, что это такое?

— Да, для алкоголиков.

— И для других таких же, с улицы, — добавила Бев. — Пациентов туда направляют, если они особенно... хм... грязные.

—     Знаю. Я уже работала там вчера. В общем, не так уж и страшно.

—     Пока вы зашивали, поступили еще несколько паци­ентов, и сейчас, к своей досаде, Клиффу приходится дер­жать оборону в этой четвертой палате. Он хотел, чтобы вы подошли туда, как только закончите.

—     Я уже закончила.

—     Отлично. Вы хорошо справились с этим парнишкой, Нат. Думаю, Уайт Мемориал сделала правильный выбор. Вы станете отличным доктором!

—     Эта больница, конечно, может быть лучшей из луч­ших, но когда речь заходит о приеме женщин на должность хирурга, там начинают мыслить, как двадцать лет назад.

—     Я слышала об этом, но у вас все получится. Это я вам говорю, а я много чего повидала!

Они повернулись на шум, доносившийся из дальнего конца коридора.

—     А я вам говорю, док, что вы ошибаетесь! Со мной что- то случилось, причем что-то нехорошее. У меня сильно бо­лит глаз! Я не могу терпеть эту боль!

Санитар выводил мужчину из четвертой палаты. Даже издали было заметно, что пациента, без сомнения, долж­ны были направить именно туда. Седой и потрепанный, он выглядел лет на пятьдесят. На нем была разодранная в нескольких местах ветровка, все в пятнах легкие брюки и кроссовки без шнурков. Засаленная бейсболка с эмбле­мой «Рэд сокс» была низко надвинута на лоб, но не могла скрыть глубоко запавших печальных глаз.

В коридоре появился Клифф Ренфро и, взглянув на стоявших поодаль Натали и Бев, обратился к мужчине.

—     С тобой действительно кое-что случилось, Чарли. Тебе нужно бросить пить. Я рискнул бы предложить тебе отправиться в приют «Пайн-стрит» и попросить, чтобы тебя пустили в душ. Может, у них и кое-какая одежда для тебя найдется...

—     Док, прошу вас! Это серьезно — у меня в глазу все мерцает, и боль страшная. И все как-то темнеет!..

Не скрывая своего раздражения, Ренфро отвернулся от бродяги и двинулся по коридору в сторону женщин.

— Вам следовало бы быстрее поворачиваться, доктор Рейес, — сказал он, замедлив шаг. — Займитесь, пожалуй­ста, четвертой палатой. Я собираюсь помыться и... навер­ное, пройти дезинфекцию, — добавил он вполголоса.

Прежде чем пациент повернулся и позволил санитару увести себя через холл и дальше, на улицу, Натали успела заметить в его глазах короткую вспышку разочарования и гнева.

— Могу поспорить, Ренфро его даже не осмотрел, — прошептала она.

— Возможно, но обычно он...

— А у этого человека что-то серьезное, я уверена! Невы­носимая боль, мерцание перед глазами, ухудшение зрения. Я ведь только что прошла шестинедельный курс невроло­гии. У этого Чарли опухоль или лопнувший сосуд, а мо­жет быть и воспалительный процесс в мозгу. Такие люди каждый день испытывают боль и неприятные ощущения, и если он почувствовал себя настолько плохо, что сам притащился сюда, то, значит, дела в самом деле неважные. Ренфро распорядился сделать какие-нибудь анализы?

— Не знаю, но не думаю, что он...

— Послушайте, Бев, я хочу осмотреть этого человека, а потом сделать компьютерную томографию. Сможете орга­низовать это?

— Смочь-то я смогу, но не думаю, что это хорошая...

— И еще анализы крови — общий и биохимию. Надо пе­рехватить его, пока он не исчез. Поверьте, если бы он был хорошо одетым бизнесменом, то в Уайт Мемориал уже ле­жал бы под сканером!

— Возможно, но...

Бев не успела закончить фразу — Натали исчезла. Она окинула взглядом холл, а потом выскочила на Вашингтон- авеню. Мужчина уже успел пройти шаркающей походкой с десяток ярдов по направлению к центру города.

— Чарли, подождите!

Бродяга обернулся. Глаза его были налиты кровью, но голову он держал прямо и взглянул на Натали спокойно и даже с вызовом.

—     В чем дело? — проворчал он.

—     Я доктор Рейес. Я хотела бы осмотреть вас и, возмож­но, сделать пару анализов.

—     Значит, вы мне верите?

—     Верю. — Натали осторожно взяла его за руку и пове­ла обратно к приемному покою.

Бев Ричардсон уже ждала за дверью с креслом-каталкой.

—     Шестая палата свободна, — сказала она заговорщиц­ким тоном. — Поторопитесь, я не знаю, где Ренфро. Лабо­рантка сейчас подойдет, и надеюсь, что мы сможем отвезти его на томограф без свидетелей.

Натали быстро помогла Чарли скинуть лохмотья и пе­реодеться в голубую больничную сорочку. «Да, в одном Ренфро был прав, — подумала она. — От Чарли и в самом деле пахнет хуже некуда».

Она провела простой неврологический тест, показав­ший определенные нарушения в движении глаз, коорди­нации глаз и рук и изменения в походке, каждое из кото­рых и все вместе одновременно могли быть следствием опухоли мозга, воспалительного процесса или лопнувше­го кровеносного сосуда.

Лаборантка едва закончила забор крови, когда Бев сно­ва появилась в палате, толкая перед собой каталку.

—     Я потянула за кое-какие ниточки, — сказала она. — Чарли готовы принять на томограф.

—     У него явно выраженная патология, — озабоченно сказала Натали. — Я отвезу его на томограф, потом зай­мусь четвертой палатой.

—     А я пока приберу все здесь.

Натали покатила каталку в коридор.

—     Спасибо, Бев. Я скоро вер...

—     Что здесь, черт возьми, происходит?

Клифф Ренфро, красный от злости, шел ей навстречу со стороны сестринского поста.

—     Я полагаю, что у этого человека серьезные пробле­мы, — начала Натали. — Вероятно, опухоль или разрыв

сосуда.

—     И поэтому вы поспешили вернуть его после того, как я распорядился выписать?

Ренфро настолько повысил голос, что и пациенты, и медики остановились и стали оглядываться на него. Люди выходили из процедурной, появилось несколько человек из комнаты медсестер.

Натали держалась.

—     Я полагаю, что действую правильно! У пациента есть проблемы, связанные с неврологией.

—     Вы действуете неправильно. Эти проблемы, как и все остальные у этого человека, — результат употребления ал­коголя. Знаете, я слышал от многих коллег, что вы слиш­ком самонадеянны и резки, чтобы стать хорошим врачом. Если у вас выдались пятнадцать минут славы, это еще не значит, что вы можете здесь всем распоряжаться.

—     А если вам нравится, чтобы ваш халат был чистым, то это не значит, что вы можете отмахиваться от таких паци­ентов, как этот человек! — не осталась в долгу Натали.

Бев Ричардсон быстро вклинилась между двумя про­тивниками.

—     Это была моя ошибка, Клифф, — сказала она. — Это я обеспокоилась за Чарли и подумала, что это стало бы хо­рошей практикой...

—     Вздор, и вы сами это знаете. Не защищайте ее. — Ренфро шагнул влево, чтобы снова оказаться лицом к Натали. — В медицине нет места для таких эгоцентрич­ных и самонадеянных особ, как вы, Рейес.

Натали стиснула зубы. Такой публичный нагоняй разо­злил ее, и ей очень захотелось, чтобы все присутствующие поняли, почему предубеждения Ренфро не дали ему воз­можности правильно оценить состояние этого бедняги.

—     Мне по-крайней мере, не безразличны такие люди, как Чарли, и я считаю, что он заслуживает тщательного осмотра.

—     После пяти лет работы я вправе решать, кому нужен тщательный осмотр, а кому нет. И я намерен сделать так, чтобы в вашем колледже все узнали о том, что здесь про­изошло.

—     Полагаю, что до того вам все-таки стоит взглянуть, что покажет компьютерная томография!

Взгляд Ренфро, казалось, мог растопить айсберг. Он собирался что-то сказать, но потом повернулся и за­шагал в сторону рентгенкабинета. Через две невообра­зимо долгих минуты подошел техник томографа и увез Чарли.

Натали перевела дух.

—     Уф! Я была уверена, что он из вредности отменит то­мографию, — сказала она Бев, когда они шли к посту.

Медсестра посмотрела на нее и покачала головой.

—     Извините, я не смогла его успокоить, — проговорила она. — Наверное, это надо было делать по-другому.

—     Ренфро мог признать, что не прав, — сказала Ната­ли. — Ведь тот факт, что он все-таки решил сделать ска­нирование, говорит именно об этом. Когда они найдут опухоль в глазу бедного Чарли, Ренфро еще будет благо­дарить за то, что я спасла его шкуру.

«Опухоль, нарыв, кровоточащий сосуд», — в уме Натали уже предполагала, какой будет реакция Рен­фро и всего персонала, когда ее подозрения подтвер­дятся.

Натали представила себе, как отреагирует на такую победу ее наставник, хирург Дуг Беренджер. Когда-то, еще на предпоследнем курсе в Гарварде, задолго то того, как она порвала себе ахиллово сухожилие, он сам нашел ее и предложил работу в своей лаборатории, — работу, которую она сохранила до сих пор. Позже Дуг сумел собрать лучших спортивных медиков, чтобы помочь ей восстановиться, а еще позже убедил пойти учиться ме­дицине.

Беренджер, вероятно лучший кардиохирург-трансплантолог в Бостоне, если не во всей стране, уже загова­ривал с ней о совместной работе, когда она закончит ста­жировку в отделении хирургии. В кабинете Беренджера на стене за его креслом висит в рамке плакат: «ВЕРЬ В СЕБЯ». Он бы чертовски гордился тем, как она выдер­жала нападки Ренфро. А особенно гордился бы, узнав ди­агноз Чарли.

Натали пошла в четвертую палату и занялась ожидав­шими там тремя пациентами. Ее пульс никак не хотел ус­покаиваться — отчасти из-за стычки с Ренфро, отчасти в ожидании результатов лабораторных анализов и обсле­дования ее пациента. Наконец она увидела через приот­крытую дверь палаты, как мимо прошел Ренфро, толкая каталку с лежащим на ней Чарли. Под тонкий матрас был подсунут конверт со снимками. Секунду спустя ординатор громко заговорил:

— Доктор Рейес, персонал, могу я попросить всех вас подойти сюда? Будьте любезны!

В коридоре столпилось человек десять-пятнадцать. Ренфро подождал, не подойдет ли кто еще, а затем, подняв конверт со снимками томографа, продолжил:

—           Некоторое время назад все вы были свидетелями... э... дискуссии по поводу внимательного отношения к па­циентам, состоявшейся между доктором Рейес и мной. Сейчас в моем распоряжении имеются все результаты лабораторных анализов и компьютерной томографии. Хо­тел бы проинформировать вас, что ни один результат не показал какой-либо патологии. Ни один. У нашего Чарли то, о чем я говорил — о чем я всегда говорил, мисс Рейес, — головная боль, вызванная употреблением алкоголя. Уро­вень алкоголя, зафиксированный у него при поступлении, один и девять, и я подозреваю, что в настоящий момент этот уровень не снизился, поскольку наш пациент ухит­рился притащить с собой в кармане куртки пинту виски. Бев, будьте любезны, выпишите этого человека во второй раз и не забудьте оформить докладную записку. Мисс Рей­ес, можете отправляться домой. Видеть вас в своей смене я больше не желаю.

ГЛАВА 2

Пока в государствах не будут царствовать философы, государствам не избавиться от зол, да и не станет [это) возможным для рода человеческого.

Платон, «Государство», кн. V

Послеполуденные часы были без сомнения лучшим временем для покупок в «Натуральных продуктах». До се­годняшнего дня Натали об этом даже не догадывалась. Со списком необходимых покупок для матери в одной руке и для себя в другой она неторопливо бродила между рядами прилавков, наслаждаясь отсутствием толчеи. Прошло три часа, как Клифф Ренфро выставил ее из приемного покоя больницы Метрополитен, и на данный момент времени у нее было больше, чем дел, которые надо сделать.

На завтра она планировала встречу со своим кура­тором и, если получится, с Дугом Беренджером, чтобы совместно обсудить сложившуюся ситуацию. Главное, что никто не пострадал. Если сравнить происшедшее с кровоостанавливающим зажимом, забытым в брюшной полости при операции, или неправильно назначенным лекарством, что привело к летальному исходу, или ам­путацией по ошибке левой ноги вместо правой, то собы­тие в приемном покое виделись сущим пустяком. Если она и оказалась в чем-то виновата (сама Натали в это не верила), то это было «преступление без жертвы». А как сказала Бев, Ренфро хотя и работал уже давно, все еще был молодым. Но, как бы там ни было, пока Натали и Клифф являлись врагами, и так будет до тех пор, пока у нее не появится шанс доказать ему, какой она предан­ный делу и заботливый врач. В худшем случае ей при­дется заканчивать свою стажировку в приемном покое какой-нибудь другой больницы. В идеальном же вари­анте через день-два, когда страсти утихнут, они с Клиф­фом смогут встретиться и все уладить, а пообещав не повторять таких действий впредь, она снова придет на работу в свою смену.

Продукты для себя Натали выбирала самые свежие и полезные. Сеть «Натуральных продуктов» славилась своими качественными товарами, и Натали предпочита­ла делать покупки именно в этих магазинах. От долгих и порой утомительных занятий медициной деться было не­куда, но в душе она оставалась спортсменкой. Она трени­ровалась так часто и регулярно, как только могла, и иногда это случалось в совсем ранние или слишком поздние часы. Восстановленное ахиллово сухожилие держало ее доста­точно далеко от некогда привычных результатов мирового уровня, но время шло, и Натали понимала, что недалек тот день, когда ее секунды — в своей возрастной группе — бу­дут очень приличными, если не лучшими. Цель — вот что двигало ею. Всегда ставить перед собой цель и добиваться ее, и еще уделять внимание своему организму — таков был секрет успехов Натали Рейес в учебе и спорте.

Просматривая список, который мать продиктовала ей вчера по телефону, Натали поморщилась. Стейк, заморо­женные овощи для жарки, ореховый рулет, мороженое с вишневым вареньем, походная смесь^[4], сосиски с булочка­ми, цельное молоко, взбитые сливки, чипсы... Половину этих товаров в «Натуральных продуктах» вообще считали недостойными для употребления. Да, Эрмина Рейес настолько же пренебрежительно относилась к себе и к сво­ему организму, насколько ревностно следила за собой ее дочь Натали. А еще ей нужно было контролировать то, что и как ест ее племянница Дженни, и поскольку готовила для нее Эрмина, к списку было добавлено немного брок­коли, ямса, сыра и салата.

Последней строчкой Натали с неохотой записала: «Винстон — один блок», добавив про себя: «Если будет возможность». Часто она отказывалась покупать для матери сигареты, но дела это не меняло. У Эрмины была ма­шина, и она, не колеблясь, оставляла Дженни на некоторое время дома одну. К тому же у Эрмины имелось множество знакомых, кому она могла позвонить и кто не отказал бы ей в маленькой услуге. Все знали, что Эрмина и сигареты неотделимы друг от друга. Эрмина ни за что не рассталась бы со своим любимым «Винстоном» до самой смерти, да и умерла бы, наверное, с сигаретой в руке.

С полчаса Натали неторопливо выбирала овощи и фрукты для себя. Летом всего было в изобилии, и она ра­довалась, что может доставить себе удовольствие, особен­но сейчас, когда у нее неожиданно появилось несколько свободных часов.

«Да, мне нужно стараться быть более терпимой к лю­дям типа Ренфро, — думала она, применяя пальпацию и перкуссию для выбора самой спелой дыни. — Первым де­лом с утра надо будет предпринять все возможные шаги, чтобы урегулировать конфликт с Клиффом».

В «Натуральных продуктах» сигареты, разумеется, не продавали, поэтому, загрузив восемь бумажных пакетов в багажник своей «субару», Натали пересекла улицу и зашла в супермаркет. Объяснить свое появление в доме у матери несколько ранее, чем ее там ждали, не представляло для Натали трудности. Времена, когда Эрмина знала распо­рядок ее дня и все мельчайшие подробности жизни, давно миновали, так что ничего серьезнее заданного вскользь во­проса: «Почему ты не в своем приемном покое?» — ждать не следовало. Впрочем, имелось немного шансов не за­стать Эрмину дома. Необходимость ухаживать за Дженни не давала той возможности надолго покидать дом, когда девочка была не в школе.

Дорчестер, быстро растущий на песчаной равнине посе­лок к югу от города, находился всего в нескольких милях по трассе № 203 от уютной квартиры Натали в Бруклине. Элегантные, тщательно ухоженные дома и участки в Дор­честере все еще встречались, но они уже стали островками в море бедности, иммигрантов, наркотиков и — слишком часто — насилия. Натали подъехала к тротуару, у которого стоял дом на две семьи, обшитый досками, с облупившей­ся серой краской, небольшим неопрятным газоном и по­косившимся крыльцом. Этот дом Натали покинула вскоре после того, как мать переехала в него, но ее младшая сест­ра Элена, которой тогда было всего восемь, жила здесь до самого своего трагического конца.

Натали сомневалась, был ли в Дорчестере хоть кто-ни­будь, кто не знал бы, что Эрмина Рейес держит ключ от дома под горшком с каким-то полузасохшим растением у самой двери. «Есть некоторая выгода в том, что у тебя не­чего украсть», — любила повторять она.

Как всегда, как только Натали открыла дверь, ей в нос ударил стойкий запах табака.

—Санитарная инспекция, прячьте окурки! — крикнула она, затаскивая в холл сразу пять пакетов.

Квартира была, тоже как всегда, чистой и опрятной, включая старинную пепельницу, которую Эрмина после каждых двух-трех сигарет мыла, соблюдая некий ритуал.

—Мам?

Эрмина обычно сидела за кухонным столом с недопитой чашкой кофе, коробкой ванильных вафель, «Винстоном», пепельницей и книжкой кроссвордов — приложением к воскресной «Нью-Йорк тайме». Но сейчас все элементы картины были на месте, кроме хозяйки. Натали поставила пакеты с продуктами на пол и поспешила в комнату мате­ри.

—Мам? — она снова позвала.

—Бабушка прилегла вздремнуть, — раздался голос Дженни.

Натали пошла в комнату племянницы — чистую, акку­ратную и очень «девичью» — с кружевными занавесками и выкрашенными в розовый цвет стенами. Дженни, в шор­тах и спортивной майке, сидела в своем кресле-каталке с книжкой, установленной на специальной подставке, что­бы легче было переворачивать страницы. На полу, около кровати, лежали скрепы для голеностопных суставов, с которыми девочка могла ходить на костылях. Официальный диагноз Дженни гласил: «церебральный паралич средней тяжести». Элена, мать девочки, пила, курила и употребля­ла наркотики в течение всей беременности, и сейчас, ког­да Натали узнала, что такое синдром врожденного алко­голизма, этот диагноз занимал верхнюю строчку в списке возможных причин инвалидности Дженни.

—     Привет, малышка! — сказала Натали, целуя племян­ницу в лоб. — Что случилось?

—     Сегодня у учителей какое-то собрание, поэтому за­нятия в школе отменили, — обворожительной улыбкой и кожей цвета кофе со сливками Дженни очень напоминала свою мать. — Бабушка сидела, решала свои кроссворды, а потом решила прилечь.

—     Если я тебя когда-нибудь увижу с сигаретой...

—     Постой, постой! Я сама догадаюсь. Ты мне все губы пообрываешь!

—     Что ж, ты правильно догадалась. Что читаешь?

—     «Грозовой перевал» Эмили Бронте. Ты читала эту книжку?

—     Давно. По-моему, она мне нравилась, но вот подроб­ностей уже не помню. А тебе не сложно следить, как время и место действия постоянно скачут?

—     Совсем нет. Это же интересно! Я так хотела бы когда-нибудь съездить посмотреть на мавров, если они там еще живут.

—     Конечно, живут! Мы обязательно съездим, я тебе обещаю, — Натали отвернулась, чтобы бедная девочка не увидела печаль в ее глазах. — Дженни, ты всех вокруг де­лаешь немножко лучше, даже меня.

—     И что это должно означать?

—     Так, ничего особенного... Ты не хочешь помочь мне разбудить бабушку?

—     Нет, спасибо! Я лучше еще немного почитаю. Мне не нравится, как Хитклиф обращается с людьми.

—     Ну, если я правильно помню, когда он был молодым, люди с ним тоже не очень хорошо обошлись.

—     Это как порочный круг?

—     Точно. Ты уверена, что тебе всего десять лет?

—     Уже почти одиннадцать!

Эрмина в своем цветастом домашнем платье дремала на кровати. Рядом на столике в блюдце еще дымилась до­тлевшая до фильтра сигарета. Хотя любимым местом Эрмины была кухня, в последние месяцы Натали все чаще находила ее либо в спальне, либо на диване в гостиной. Сигареты делали свое дело: мать быстро утомлялась, и ей не хватало воздуха. «Скоро придется везде возить с собой тележку с кислородным баллоном...»

—     Эй! — сказала Натали, осторожно тряся мать за плечо.

Эрмина потерла глаза и приподнялась на локте.

—     Я ждала тебя позже, — пробормотала она сонным го­лосом.

Неестественно глубокий сон матери обеспокоил Ната­ли, особенно когда та попыталась зажечь еще дымившую­ся сигарету. В пятьдесят четыре года эта женщина, еще недавно полная жизни и очарования, быстро старела, ее кожа становилась суше и тоньше чуть ли не с каждой вы­куренной сигаретой. Мать была гораздо темнее, чем стар­шая дочь, поскольку отец Натали все-таки был белым. Но, в отличие от увядающей кожи, большие карие глаза Эр- мины оставались такими же веселыми, умными и притяга­тельными. И очень похожими на глаза самой Натали.

—     Мам, ты бы не курила здесь, — сказала Натали, помо­гая матери встать и пройти в кухню.

—     Так я почти и не курю!

—     Я вижу.

—     Ты становишься некрасивой, когда ехидничаешь!

Эрмина была уроженкой Островов Зеленого Мыса.

Родители привезли ее в Штаты, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Дженни. Но до сих пор у нее сохранил­ся явный португальский акцент. В девятнадцать она окон­чила среднюю школу, получила диплом помощницы мед­сестры и собиралась учиться медицине дальше. Именно в это время она в первый раз стала матерью-одиночкой.

—     Дженни выглядит неплохо.

—     Да, с ней все в порядке.

—     Я рада!

Последовала короткая стесненная пауза. Для Эрмины Дженни продолжала быть Эленой. Неважно, сколько раз дочь номер два проходила безуспешную реабилитацию, не­важно, что говорила полиция про скорость, с какой она вре­залась в дорожное ограждение, — Эрмина всегда считала ее жертвой внешних обстоятельств. Дочь номер один,сбежав­шая из дома в пятнадцать лет, являла собой совсем другую историю. Эрмина Рейес, кроме всего прочего, обладала хо­рошей памятью, и потому в этом доме любимым ребенком была и навсегда осталась Элена. Ни пакеты с продуктами, ни ежемесячные чеки, ни кубки и медали, ни гарвардский диплом, ни грядущий медицинский — ничто не могло пере­весить боль, однажды причиненную Натали своей матери.

—     Ладно, помоги-ка мне с этим, — сказала Эрмина, беря в руки карандаш и книжку с кроссвордами. — Очень нерв­ный, семь букв?

—     Понятия не имею. Я никогда не нервничаю. Мам, это очень хорошо, что ты так заботишься о Дженни, но поста­райся хотя бы не курить, когда она дома. Пассивное куре­ние так же опасно, как и активное, когда речь идет...

—     Что с тобой происходит? Ты очень напряжена.

Многие, включая Натали и ее младшую сестру, считали

необыкновенную проницательность и интуицию Эрмины колдовством.

—     Со мной все в порядке, — ответила Натали, перекла­дывая пакеты с покупками. — Просто устала и все.

—     А тот доктор, с которым ты встречалась? У вас ниче­го не получилось?

—     Мы с Риком остались друзьями.

—     Дай сообразить. Он хотел серьезных отношений, но ты не любила его?

Колдовство.

—     Я же собираюсь в ординатуру, на личную жизнь со­всем не остается времени.

—     А Терри, с которым ты приходила на обед? Он был очень милым и симпатичным.

—     К тому же он веселый и поэтому очень мне нравится. Кроме дружбы он от меня ничего не требует. Да у нас ни­когда и речи не заходило о каких-то обязательствах или... э... другом уровне отношений. Мам, поверь: почти все мои подруги, кто замужем, большую часть времени сожалеют об этом! Девяносто процентов своей энергии они тратят на выяснение отношений. В наши дни любовь — штука вре­менная, а брак неестествен; все это — работа рекламщиков с Мэдисон-авеню и телевизионных продюсеров.

—     Я знаю, что ты давно перестала меня слушать, но вот что я тебе скажу. Тебе нужно приоткрыть эту свою рако­вину и впустить любовь, иначе ты станешь очень несчаст­ной женщиной.

Впустить любовь. Натали удержалась от того, чтобы от­ветить сразу или, того хуже, рассмеяться. С двумя детьми, рожденными от разных отцов, давно пропавших, Эрмину Рейес вряд ли можно было считать олицетворением вер­ности. В ее случае, по мнению Натали, физическая красота обернулась смертельным врагом. Но ее стойкие романти­ческие чувства, вера в мужчин и неослабевающая любовь к жизни были такими же необъяснимыми, как неспособ­ность отказаться от «Винстона».

—     Сейчас у меня нет времени быть несчастной.

—     Ты уверена, что все в порядке?

—     Абсолютно. Почему ты об этом спрашиваешь?

—     Не знаю. Однажды, когда я смотрела твои забеги, я заметила, что если перед стартом ты выглядишь как-то не так, то бежишь плохо и проигрываешь. Сейчас с тобой происходит нечто похожее.

—     Да нет же, мам! Поверь, все в порядке.

В этот момент зазвонил мобильник. Натали посмотре­ла на дисплей — номер высветился незнакомый.

—     Алло!

—     Натали Рейес?

-Да.

—     Это декан Голденберг.

Натали сжала в руке трубку и вышла в холл, чтобы мать не слышала разговор.

—     Слушаю вас.

—     Натали, у вас найдется время подъехать в мой офис, чтобы обсудить утренний инцидент в больнице Метропо­литен?

—     Я смогу быть у вас через двадцать-двадцать пять ми­нут.

—     Отлично. Позвоните моей секретарше за десять ми­нут до того, как появитесь.

—     Хорошо!

Голденберг подождал, пока Натали возьмет карандаш, и продиктовал номер телефона. Во время их короткого разго­вора Натали безуспешно пыталась уловить что-нибудь в го­лосе декана и сейчас с трудом подавила желание выведать у него хоть какие-нибудь подробности столь срочного вы­зова. За годы их знакомства доктор Сэм Голденберг не раз говорил Натали о том, что болел за нее на соревнованиях и доволен ее успехами в учебе. Как бы ни сложилась ситуа­ция, они смогут разобраться, Натали была уверена в этом.

—     Неприятности? — спросила мать, когда Натали вер­нулась на кухню.

—     Ничего серьезного, просто проблема с расписанием занятий. Мне надо бежать. Извини, мам.

—     Да ладно уж.

—     Я скоро приеду навестить вас.

—     Будем ждать. Береги себя!

—     И ты, мам, тоже. Дженни, я скоро приеду!

—     Я люблю тебя, тетя Нат!

—     И я тебя люблю, малышка!

—     Паникер! — воскликнула вдруг Эрмина.

—     Что?!

—     Очень нервный, семь букв. Паникер!

Молодые годы Натали Рейес были описаны во мно­гих печатных изданиях. Ее бурные похождения на ули­цах Бостона продолжались почти год, пока сотрудникам агентства с символическим названием «Мост через бур­ные воды»^[5] не удалось убедить ее и женский колледж в Ньюхаузе, что вместе они, возможно, составят непло­хой альянс. Потребовалось несколько месяцев, чтобы шаткое перемирие с учителями и администрацией поз­волило Натали обнаружить у себя способности к бегу и к учебе. Через три с половиной года она поступила в Гарвард.

После окончания колледжа, кроме тренировок и сорев­нований, Натали работала в лаборатории доктора Дуга Беренджера — ее персонального болельщика и патриота беговых дорожек Гарварда. К моменту той злосчастной травмы на предолимпийских стартах Натали уже была соавтором полудюжины исследовательских работ, вы­полненных кардиохирургом и его группой. Она закончи­ла курсы, необходимые для поступления в медицинский колледж. Рано или поздно, она все равно нашла бы свое место в медицине, но случайная травма ахиллова сухожи­лия, нанесенная бежавшей сзади соперницей, значительно ускорила ход событий.

Во время учебы Натали деканом в колледже был док­тор Сэм Голденберг. Человек мягкий, увлеченный своим делом, блестящий эндокринолог, он считал, что поступить в медицинское учебное заведение — дело более серьезное и ответственное, чем самообучение в нем.

Как просил Голденберг, Натали позвонила ему в офис за десять минут до своего прихода. Сейчас она сидела в приемной и пыталась сформулировать фразы, из которых бы следовало, что в результате ее самовольных действий никто не пострадал, но она понимает, что вопрос можно было решить другим, более правильным путем. И теперь она хочет одного: урегулировать конфликт с доктором Ренфро и снова взяться за работу.

Через пару минут в приемную вышел Голденберг, без обычной теплоты пожал Натали руку, поблагодарил за то, что она так быстро откликнулась на его приглашение, и сопроводил в свой кабинет. Вокруг стола для совещаний стояли с мрачными и встревоженными лицами ее ближай­шие коллеги: Дуг Беренджер, Терри Миллвуд, а также Ве­роника Келли, которая зачастую проявляла в отношении важных, самоуверенных профессоров большую нетерпи­мость, чем сама Натали.

Внезапный холодок, пробежавший по спине Натали, не имел никакого отношения к температуре в кабинете. Оба хирурга официально поздоровались с ней за руку. Верони­ка, с которой Натали довелось путешествовать на Гавайи и один раз даже в Европу, напряженно улыбнулась и кив­нула. В свое время они вдвоем часто гуляли по Бостону — настолько часто, насколько могли себе позволить занятые студентки медицинского колледжа, а приятелю Вероники, биржевому брокеру, приходилось иногда даже поднимать настроение Натали, когда оно опускалось ниже уровня «нет-нет, у меня все в порядке».

Голденберг пригласил всех сесть и занял место во главе стола. Надежды Натали очаровать декана и восстановить отношения с Клиффом Ренфро начали таять.

—     Мисс Рейес, — начал Голденберг, — я хотел бы, чтобы вы прочитали докладные, написанные доктором Клиффом Ренфро и миссис Беверли Ричардсон, медсестрой, присут­ствующей при инциденте сегодня утром. Затем я хотел бы узнать, есть ли у вас существенные возражения по поводу изложенного.

Удивленная таким быстрым развитием событий, На­тали прочитала обе докладные. Не считая двух-трех не­значительных расхождений, содержание документов совпадало, и факты были изложены точно. Бев Ричард­сон постаралась объяснить душевное состояние Натали в описываемый момент, однако ее разговор с Клиффом передала почти дословно. На бумаге все выглядело сухо и недвусмысленно. Натали ощутила прилив страха, и в голове вдруг всплыло семибуквенное слово из книжки с кроссвордами матери.

—Факты изложены подробно и весьма точно, — с тру­дом произнесла Натали. — Но я думаю, что здесь не указан мотив моих действий.

—Нат, — сказал Беренджер, — уверяю вас: мы понима­ем, что в ваших мотивах не было злого умысла.

Сидевший рядом с Беренджером Миллвуд кивнул в знак согласия.

—Я буду рада признать ошибочность своих действий и извиниться перед доктором Ренфро.

—Боюсь, все не так просто, мисс Рейес, — сказал Гол­денберг. — Доктор Шмидт, который, как вы знаете, явля­ется заведующим хирургическим отделением, настаивает на вашем исключении из медицинского колледжа.

Слова, словно кинжал, вонзились в грудь Натали.

—Не может быть! У меня всегда были хорошие оцен­ки, и, насколько я знаю, практику в клинике я прошла успешно.

—Видите ли, — ответил Голденберг, — к вашей работе с пациентами действительно не было никаких замечаний, однако имелись жалобы, что вы неуважительно относи­тесь к руководству, проявляете нетерпимость в отноше­ниях с ординаторами и даже однокурсниками, а ваша са­моуверенность, как предположил один из преподавателей, может стать источником серьезных проблем в будущем.

—Этого просто не может быть! — снова повторила Натали. — Единственный инцидент с однокурсником, насколько я помню, заключался в том, что я отказалась работать с ним в паре, потому что он имел обыкновение разбрасывать части трупов по анатомичке!

—Простите, декан, что вмешиваюсь, — подала голос Вероника, — но я считаю, что должна поддержать в дан­ном вопросе Натали. Когда доктор Миллвуд позвонил мне и объяснил, что случилось, я попросила его узнать, можно ли мне присутствовать. Я благодарна вам за разрешение. Студент, о котором говорит Натали, вел себя абсолютно недопустимо и заслужил такое отношение. Натали и я были подругами с первых дней учебы, и я хочу, чтобы вы знали, как любят и уважают ее все студенты и студентки, а также то, как иногда сложно бывает общаться с доктором Ренфро. У меня самой произошло с ним несколько стычек во время практики в хирургии.

—     Но на вас мне не поступало докладных, — возразил Голденберг.

—     Да, — смущенно ответила Вероника, — не поступало.

—     Благодарю вас, мисс Келли.

—     Нат, — сказал Миллвуд, — ты не задумалась о том, ка­кие неприятности могут произойти из-за того, что ты вер­нула пациента, которого уже выписал старший ординатор, не посоветовавшись с ним?

Натали покачала головой.

—     Да, сейчас я понимаю, что действовала неправильно, но в тот момент думала только о пациенте, бедном пьяни­це, которого, как я полагала, вышвырнули из больницы, не обследовав.

Миллвуд повернулся к Голденбергу, взглянул на дека­на и Беренджер. Натали смотрела, как решается ее судь­ба, и едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не сказать: «Черт с вами, я ухожу!» Вероника, похоже, почувствова­ла ее состояние и успокаивающе подняла руку. Наконец Голденберг кивнул, приняв решение, и повернулся к Нагали.

—     Мисс Рейес, многие преподаватели, включая двух присутствующих здесь, дали письменное заверение, что у вас отличные перспективы стать хорошим врачом. Я ценю также усилия, предпринятые вашей подругой мисс Келли, для того чтобы присутствовать здесь сегодня, равно как и то, что она сказала. Я знаю и о том, что ваша кандидатура серьезно рассматривалась для приема в почетное медицин­ское общество «Альфа Омега Альфа», но могу вас разоча­ровать: этого не произойдет. Вы — человек необычный, у вас много хороших качеств, однако в вашем характере есть черта — можете назвать ее твердостью или самонадеянностью, — которая совершенно не способствует тому, чтобы стать таким врачом, которого мы хотели бы выпустить из своего заведения. Учитывая мнение ваших сторонников, находящихся здесь, я решил, что исключение из колледжа было бы более серьезным наказанием, чем ваш проступок, но не намного. С сегодняшнего дня вы отстраняетесь от учебы на четыре месяца. Если дальнейших инцидентов не последует, вы выпуститесь со следующим после вас кур­сом. Для пересмотра данного решения нет других возмож­ностей, кроме обращения в суд в установленном законом порядке. У вас есть вопросы?

— Что с моей ординатурой?

— Нат, мы поговорим об этом позже, — сказал Беренд­жер. — Но могу сказать, что твое место в хирургической программе Уайт мемориал будет отдано другому.

— Господи! А как с моей работой в вашей лаборато­рии?

Прежде чем ответить, Беренджер взглянул на Голденберга и, получив молчаливое согласие, ответил:

— Ты можешь продолжать работать у меня и даже при­сутствовать на заседаниях и конференциях по своему вы­бору.

— Это решение никого из нас не обрадовало, — добавил Голденберг.

— Мне оно кажется слишком суровым, — спокойно от­ветила Натали. В этот момент она, скорее, ощущала гнев, нежели была расстроена.

— Возможно, возможно. Но вы сами дали повод, мисс Рейес.

— Скажите, декан Голденберг, сидели бы мы здесь, если бы после результатов сканирования, которое я велела сде­лать тому бедняге, обнаружился тромб, сдавливающий его мозг?

Сидевший напротив Терри округлил глаза и вздохнул.

Сэм Голденберг был, похоже, готов к такому вопросу. Он переложил несколько бумаг на столе перед собой, по­том поднял голову и посмотрел на Натали.

—     Поскольку частью рассмотренного нами инцидента являлось ваше несогласие с клиническим заключением доктора Ренфро, считаю необходимым напомнить, что ни­какого тромба не оказалось. Результат компьютерной то­мографии, на которую вы поставили свою медицинскую карьеру, оказался нормальным, мисс Рейес. Совершенно нормальным.

* * *

Десять долгих секунд, пока финальный пассаж скри­пичной сонаты Бетховена плыл по концертному залу «Ко­ролева Элизабет», стояла абсолютная тишина. Потом ау­дитория взорвалась, потопив эхо последней ноты в криках восторга и аплодисментах.

—     Браво!

—     Брависсимо!

—     Wunderbar^[6]!

Семнадцатилетняя красавица, прижимая скрипку Страдивари, как новорожденного, улыбаясь, смотрела на зрителей. Она выглядела совсем крошечной на громад­ной сцене, но те, кто разбирался в музыке, а таких в зале было большинство, знали: перед ними великий музыкант. Аккомпаниатор скрипачки поклонился и ушел за кулисы, чтобы не мешать ей купаться в лучах заслуженного успеха. Все чувствовали: такие моменты в жизни бывают нечасто.

Стоящий в середине десятого ряда мужчина, немного похожий на индейца, в великолепном смокинге, продол­жая аплодировать, повернулся к своему спутиику.

—     Ну как?

—     Я очень горд за нее и за нас, — ответил высокий муж­чина, одетый столь же элегантно — Ведь шрам на ее груди едва зарубцевался, а она уже вон что творит...

—     Великолепно, просто великолепно! Не думаю, что мне когда-либо доводилось слышать «Весеннюю» сонату, исполненную с таким чувством и так виртуозно. 

У Хранителей было принято на публике никогда не об­ращаться друг к другу по имени, и даже на своих собрани­ях они использовали лишь греческие псевдонимы.

Овация продолжалась, и юное дарование, которому, возможно, суждено было покорить в будущем весь мир, снова и снова выходило на поклон.

—Эти розы, которые она держит в руках, — от нас, — сказал Индеец.

—Очень мило.

—Согласен, благодарю вас. Знаете ли, просто удиви­тельно, как важно правильно выбрать тело, которому тре­буются новое сердце и легкие!

ГЛАВА 3

Без испытания жизнь не в жизнь для челове­ка.

Платон, «Апология»

Застукали.

Бен Каллахэн положил на стол пачку глянцевых от­печатков размером пять на семь дюймов^[7], потом бросил в рот пару таблеток, понижающих кислотность, и запил их чашкой кофе, уже третьей за это утро. Еще одно дерьмовое начало еще одного дерьмового дня. Наверное, пришло вре­мя снова обратиться к консультанту по профессиям из об­щества «Добрые соседи». На улице шел холодный дождь, старавшийся смыть застарелую грязь с окон офиса. Вчера температура дошла почти до 38 градусов по Цельсию, а влажность, наверное, составила тысячу процентов. Сего­дня же не было и 15 градусов и лило, как из ведра. Лето в Чикаго, черт бы его побрал!

Бен снова разложил снимки по столу в два ряда. Гос­поди, как же он ненавидел иногда такой заработок! Бен ненавидел бы его даже в том случае, если бы он составлял и более существенную сумму, но это определенно было не так. Зато теперь хотя бы Катрин де Суси будет счастлива. Она потребовала, чтобы Бен «застукал этого подонка», то есть Роберта де Суси, что он и сделал, правда, не совсем так, как ожидала Катрин.

Ну и что, что Роберт активно работал в руководс­тве десятка благотворительных организаций? И что с того, что он был, как удалось установить Бену, заме­чательным отцом и исполнительным директором круп­ной корпорации? Катрин, которую Бен представлял себе как некое сочетание Лизи Борден^[8] и своей быв­шей жены, подозревала супруга в неверности и теперь благодаря блестящей работе частного детектива Бенд­жамена Майкла Каллахэна имеет тому доказательства. В скором времени она сможет получить сумасшедшую сумму в качестве компенсации и благородную голову своего мужа на блюде.

Но имелись еще две проблемы.

Тайной любовью Роберта был он, а не она, как думала Катрин. И вторым, так сказать, действующим лицом яв­лялся человек, которого Бен хорошо знал. Калеб Джон­сон, столп темнокожей части местного общества, был, вероятно, самым опытным, честным и умным судьей по уголовным делам в округе. Возможно, он и переживет над­вигающийся скандал, но со значительной потерей своего влияния в судейских кругах. А этот человек, безусловно, по праву заслужил подобное влияние.

Бен перебрал тонкую пачку неоплаченных счетов. Чек Катрин де Суси заставит их исчезнуть не хуже, чем это сде­лал бы Дэвид Копперфильд, и наличных останется вполне достаточно, чтобы что-нибудь купить.

Он засунул фотографии обратно в конверт и собрался звонить Катрин. Какого черта он должен думать о послед­ствиях? Ему предложили выполнить работу, он предложение принял, потратил аванс и почти все суточные, но все исполнил. Дело закрыто.

Конечно, начав работать частным детективом, Бен совершил ошибку, но тогда он искренне надеялся стать похожим на героев романов — странствующих рыцарей справедливости вроде частных сыщиков Майка Хамме­ра, Трэвиса Макджи и Джима Рокфорда. Он знал, что начинать нужно с малого и браться за любое дело, какое подвернется. К сожалению, эти дела — поиски отпущен­ных под залог, загулявших супругов и других сбежавших и пропавших тем или иным образом — остались главным источником его доходов и, за несколькими исключения­ми, никак не могли называться благородными. И ни одной таинственной и прекрасной «дамы-в-отчаянном-положении».

И сейчас Бен собирался получить кучу денег от челове­ка, который ему не нравился, в обмен на то, чтобы испор­тить жизнь двум людям, которых уважал.

Де Суси и Джонсону нужно быть более осмотрительны­ми, попробовал убедить себя Бен. Есть же малоизвестные небогатые благотворительные организации, и есть черно­кожие мальчишки, ищущие образец для подражания, ко­торые надеются на такие организации... Надо было лучше продумывать свое поведение. Существуют же способы все держать в тайне, по крайней мере в относительной тайне, но по каким-то причинам любовь же слепа — они к этим способам не прибегли.

И вот теперь эти фотографии...

Бен поднял трубку, набрал номер Катрин и, как обыч­но, преодолел первый заслон в лице секретарши.

—  У вас есть что-нибудь для меня? — светская дама задала вопрос, не удостоив детектива даже формальным «здравствуйте».

Голос в телефоне был скрипучим. Бен мысленно пред­ставил себе его обладательницу — безупречно накрашен­ное, гордое, высокомерное и непроницаемое лицо. И те­перь в ее скучной жизни, полной власти, привилегий и побед, появятся обнаруженные им факты, которые... Да, ну и денек будет! Катрин де Суси, просим на сцену! Вы победили, и вас ждет приз!

Последовала небольшая пауза.

—     Итак? — повторила Катрин.

—     Э... видите ли, у меня ничего нет, миссис де Суси. Ни­чего. Полагаю, что ваш муж чист.

—     Но...

—     И, честно говоря, я не считаю себя вправе и дальше тратить ваши деньги. Если вы хотите продолжить рассле­дование, я советовал бы вам найти кого-нибудь другого.

—     Но...

—     Всего доброго, миссис де Суси!

«Судья, будьте осторожнее. Жена Роберта мститель­на!» — написал Бен на чистом листке бумаги. Подписав­шись «Друг», он положил листок в конверт с фотография­ми, нацарапал на нем адрес судьи, не указав отправителя, поставил штамп «Лично и конфиденциально» и отложил конверт до того момента, когда наступит время пойти пе­рекусить. Лучше будет отправить письмо заказной почтой, решил Бен. Дождь за окном продолжал барабанить вовсю, и через несколько минут энтузиазм, который ощущал Бен, так славно разочаровав Катрин де Суси, начал уступать место обычному состоянию безразличия и тоски. Трудно было поверить, что жизнь, однажды начатая в предвку­шении блеска, пыла и духа приключений, ожидает такой финал. Но еще труднее верилось, что на все это Бену было плевать.

Телефон прозвонил пять или шесть раз, прежде чем Бен обратил на него внимание и снял трубку.

-Да.

—     Мистер Каллахэн? — спросил женский голос.

-Да.

—     Детектив?

—     Да. Кто говорит?

—     Это офис профессора Элис Густафсон.

—     Понял.

—     Отдел антропологии Чикагского университета.

—     Понял.

—     Мистер Каллахэн, у вас была назначена встреча с профессором Густафсон пятнадцать минут назад.

—     У меня было что?

Бен порылся в бумагах, лежавших на столе, нашел еже­дневник, в котором каждому дню в году он оптимистично выделил целую страницу. Имя Элис Густафсон. Адрес, но­мер телефона в офисе и время встречи (пятнадцать минут назад!) были написаны его каракулями на сегодняшней странице. Под временем встречи стояли два слова: «Ох­рана органов». Только сейчас Бен вспомнил о звонке сек­ретарши примерно с неделю назад, которая едва не захле­бывалась от восторга по поводу возможностей, которые предоставит ему предлагаемая работа.

Он согласился на встречу, не сказав женщине, что не имеет ни малейшего понятия, о чем речь. И вот оказалось, что он просто забыл об этом. После учебы в колледже Бен некоторое время преподавал социальные науки в старших классах школы, а потом бросил кости и решил стать ча­стным детективом. Видимо, пришло время снова бросить жребий и заняться чем-нибудь другим. Быть может, ему суждено узнать, что его призвание — торговать с лотка го­рячими сосисками, а может — дрессировать животных.

—     Я... прошу прощения, — сказал он. — Неожиданно по­явились кое-какие дела, которые меня задержали.

—     Догадываюсь, — ответила женщина. — Но профессор Густафсон говорит, что если вы все еще заинтересованы во встрече, она сможет принять вас сегодня в час дня.

Бен потер темно-рыжую щетину, которая начала в последнее время появляться на подбородке все раньше и раньше, не дожидаясь вечера, и снова взглянул на сло­ва «Охрана органов» в ежедневнике. В голове ничего не щелкнуло. Пожалуй, пора всерьез заняться укреплением памяти.

—     Эта встреча, — начал он, — э-э... вы не могли бы мне напомнить?..

В трубке было слышно, как женщина вздохнула.

—     Вы откликнулись на объявление, которое мы дали в газетах около года назад, предложив свои услуги «Охра­не органов». Мы сообщили вам и другим соискателям, что составляем базу данных о частных сыщиках, которым мо­жем в будущем предложить работу. Вы обнадежили нас, изъявив желание быть включенным в базу...

«Что за вздор!» — подумал Бен. Он не смог припомнить, когда в последний раз и кого обнадеживал хоть чем-то.

—     Так, и о чем пойдет речь?

В трубке снова послышался вздох.

—     Мистер Каллахэн, я полагаю, что у профессора Гус­тафсон есть для вас работа.

—     И деньги, чтобы ее оплатить?

—     Думаю, да. Итак, вы будете в час дня?

Бен выдвинул из-под стола клавиатуру и хотел было набрать в поисковике «Охрана органов», но вспомнил, что на днях его отключили от сети по вполне обычной причи­не. Что ж, по крайней мере предстоящее дело не обеща­ло стать еще одной операцией по уличению в неверности. А после миссис Катрин де Суси, возможно, он за них боль­ше вообще не возьмется.

—     В час дня, — услышал он собственный голос. — Я буду.

* * *

Бен был уверен, что где-то у него лежит зонтик, но он никогда им не пользовался. Порывшись в шкафу в малень­кой полупустой приемной, он прекратил поиски. Взять так­си представлялось логичным, но сулило дополнительные расходы, а одним из немногих приобретений за годы учи­тельства был приличный теплый плащ. Подпоясавшись и надев на голову кепку, как у младшего отряда бойскаутов, он прошел под проливным дождем двенадцать кварталов, забегая под козырьки подъездов каждые две минуты, что­бы передохнуть. Хаскелл-холл на Пятьдесят девятой ули­це, куда он направлялся, был солидным каменным здани­ем с украшенными резьбой арками, за которыми виднелся ухоженный, обсаженный деревьями внутренний двор.

На небольшой бронзовой дощечке у двери на четвер­том этаже была выбита надпись:

Д-Р ЭЛИС Т. ГУСТАФСОН МЕДИЦИНСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Ниже располагалась другая табличка, поменьше, где на черном пластике белыми буквами красовалась надпись «Международная компания охраны органов». Дверь была заперта. Бен негромко постучал, потом постучал чуть сильнее.

«Вот, значит, как», — подумал он. Единственное, чего ему на самом деле сейчас хотелось, — сидеть дома на ди­ване, гладить кота Пинкуса и думать, что делать со сво­ей жизнью, если вообще нужно что-то делать. Как насчет того, чтобы заняться торговлей? Ведь каждому нужны но­вая «мазда» или новый пылесос. Бен поднял руку, чтобы снова постучать, потом решил: «К черту все это», и повер­нулся, чтобы уйти.

В десяти футах от себя он увидел женщину, которая стояла, скрестив руки, и оценивающе смотрела на него. Клетчатая рубашка с длинными рукавами была заправле­на в простые холщовые брюки типа тех, что носят плотни­ки, тонкую талию опоясывал широкий кожаный ремень с массивной серебристой пряжкой. Женщине на вид было около шестидесяти, на узком интеллигентном лице сидели очки в золотой оправе, а темные с проседью волосы были собраны в пучок на затылке.

Первое впечатление о женщине, особенно после трех недель общения с Катрин де Суси, оказалось, бесспорно, положительным.

—     Мистер Каллахэн, я — профессор Элис Густафсон, — сказала она. — Простите, если напугала вас.

—     Самую малость. Кажется, я несколько утратил коша­чью осторожность своей профессии.

Бен пожал узкую ладонь и с сожалением ощутил явные признаки хронического артрита суставов.

—     Мне много лет довелось пробыть в местах, где я не хотела тревожить людей или пугать диких животных, — сдержанно объяснила профессор. — Там я и приобрела та­кую мягкую походку.

Она открыла ключом дверь, и Бен заметил, что это да­лось ей с некоторым трудом. Помещение оказалось не­ожиданно большим, немного захламленным, но в то же время уютным. Одна стена представляла собой два широ­ких окна высотой в восемь футов, а напротив от пола до потолка высились книжные полки с книгами академиче­ского вида, журналами в переплетах и россыпью и даже несколькими томами фантастики. В углу стоял высокий шкаф со стеклянными дверцами, в нем — десятки самых разных предметов, без этикеток и без всякого видимого порядка. На дальней стене висели фотографии в рамках, на которых были изображены большей частью мужчины, все темнокожие. Почти каждый из них демонстрировал шрамы на своем теле, и никто не выглядел богато или сча­стливо.

—     Кофе? — спросила Густафсон, показав на кофейный автомат в углу. Потом она уселась за большой дубовый стол антикварного вида. За ее спиной висела двухметро­вая карта мира, утыканная разноцветными булавками.

Бен покачал головой и устроился напротив профессо­ра. На ее лице было странное, но привлекательное выра­жение спокойствия и энергичности.

—     Я... я прошу прощения, — начал Бен, — но должен признаться, что плохо помню содержание вашего объяв­ления.

—     Да, Либби, наш секретарь, так и сказала. Неважно. Главное — вы пришли.

Бен огляделся.

—     Да, я пришел.

—     Но плохо представляете себе, что вас ждет. Верно?

—     Думаю, что вы правы.

Несколько секунд профессор изучающее смотрела на Бена, и ему показалось, что она готова поблагодарить его за визит и отправить обратно в ту берлогу, из которой он вылез. И он ни в коем разе не стал бы ее винить за это, да и не слишком бы огорчился.

Что это? Депрессия? Кризис среднего возраста? Навер­ное, и то и другое. Наплевать. Может, вместо консультанта по профессиям у «Добрых соседей» ему стоит наведаться к их же психофармакологу^[9]?

— Полагаю, вам стоит знать, — заверила Густафсон, — что вы не первый детектив, с которым я встречаюсь по по­воду этой работы. Вы уже третий.

— Чем вас не устроили первые два?

— Они сами отказались.

— Мало предложили? — спросил Бен, зная по опыту' обще­ния с «коллегами по цеху», что это самая вероятная причина.

— Около года назад мы надеялись получить грант и расширить ту часть нашей работы, которая ориентирована на расследования и исполнение законов. Поэтому я и дала объявление, чтобы подыскать подходящих людей. Но по­том спонсор решил найти своим деньгам другое примене­ние. Сейчас мы получили средства от другой организации. Их не слишком много, но все же...

— Поздравляю...

— Не хотите ли узнать, о чем идет речь?

«Ладно. Что бы там ни было, я еще ни на что не согла­сился», — подумал Бен.

— Слушаю вас, — сказал он.

Густафсон взяла из ящика небольшую стопку сложен­ных вдвое листков и передала один Бену. Заголовок гла­сил: «Незаконная торговля органами». Ниже, более мел­ким шрифтом: «Всемирная проблема».

— Торговля человеческими органами в большинстве стран считается незаконной, — заговорила профессор, пока Бен просматривал листок, — но она продолжается и растет в геометрической прогрессии. Доноры, у которых незаконно берут органы, могут быть живы, могут быть мертвы, а могут пребывать и в промежуточном состоянии — «мертв, но не совсем». Большинство из них объединяет одно — нищен­ское существование. В систему вовлечены продавцы, поку­патели, посредники, больницы, клиники и врачи-хирурги. Поверьте мне, мистер Каллахэн, что деньги в этом тайном и нелегальном бизнесе крутятся очень большие — миллионы, даже миллиарды долларов.

Бен отложил листок в сторону.

—Скажите, доктор Густафсон, — сказал он, — если я правильно понял, то бедняку позарез нужны деньги, а че­ловеку со средствами — почка, печень или что там еще, гак?

-Да.

—Если посредничество в обмене органа на наличные считается преступлением, то кто его жертва? И что не ме­нее важно, кому какое до этого дело?

—Сначала я отвечу на ваш второй вопрос, мистер Кал­лахэн. Доноры очень редко получают то, на что рассчи­тывали. Обычно это бедняки, которых используют в сво­их целях богатые. Если вам нужна аналогия, представьте себе бедную молодую женщину, которую подонок с день­гами принуждает заниматься проституцией. «Охрана органов» — всего одно из двух агентств такого типа, но число наших клиентов постоянно растет. Во всех странах начинают понимать необходимость выделять средства на решение этой проблемы. Даже здесь, в Штатах, ситуация, как вы увидите, начинает меняться.

—Вы говорите, что правительства выделяют средст­ва, — сказал Бен, — но мне кажется, что они могут требо­вать слишком многого.

Снова Густафсон внимательно посмотрела на него.

—Прогресс в этой сфере не слишком быстр, — нехотя призналась она, — вы правы. Но он есть. Когда мы пред­ставляем властям любой страны твердые доказательства нелегальной торговли органами, виновных арестовывают.

— Поздравляю, — снова произнес Бен, не зная, что еще можно сказать, и надеясь, что не был циничен или неис­кренен.

В мире, где обычным делом являются болезни, терро­ризм, диктатура, наркотики, проституция, продажность политиков и корпоративные сговоры, то, чем занималась Элис Густафсон, не имело первостепенной важности. Она была доньей Кихот — идеалисткой, сражавшейся с преступ­ностью, в которой не имелось жертв и к которой, кроме ред­ких статей в «Таймс», не проявлялось большого интереса.

— Позвольте спросить вас, мистер Каллахэн, почему вы стали частным детективом?

— Сейчас, пожалуй, не могу сказать с уверенностью. Я преподавал в школе, но директор считал, что мои уроки слишком неопределенны и что я не поддерживаю долж­ной дисциплины. Дети меня любили, и я их любил, но... но директор считал, что это ничего не значит.

— Мило!

— Я не читал его рекомендательного письма, но резуль­тат моих поисков другой преподавательской работы дает основания полагать, что отзывы были не блестящими. Мне всегда нравились детективные романы, вот я и решил, что стоит попробовать. Я представлял, что нахожусь на месте этих парней, их героев.

— Да, это были парни, что надо, а мой любимый автор — Джон Макдональд. Я прочитала почти все, что он напи­сал.

— Его Трэвис Макджи — вот кто являлся настоящим парнем, я считаю.

Смех профессора был очень естественным и зарази­тельным.

— Действительно, кто бы не захотел жить во Флориде в плавучем доме и спасать красоток-в-отчаянном-положении!

В сознании Бена снова всплыл образ Катрин де Суси.

— Проблема заключалась в том, что я забыл, что все об­разцы для подражания и все красотки — плод фантазии автора.

—Жить в реальном мире — для многих из нас зада­ча сложная, — профессор откинулась на спинку кресла, постукивая по столу кончиками пальцев. Было очевид­но, что она решает, стоит ли продолжать разговор или лучше переключиться на детектива номер четыре. — Так вот, — сказала она, видимо, приняв решение, — кстати о Флориде. Вы еще хотите подробнее узнать о предстоя­щей работе? Потому что именно во Флориду мы вас бы и отправили.

—Профессор Густафсон, я солгал бы, если бы сказал, что сильно заинтересован в этой работе.

—Ценю вашу прямоту, мистер Каллахэн. Мы всегда это приветствуем.

—Есть небольшая разница между откровенностью и безразличием, профессор.

—Понимаю... Что ж, взгляните на эти фотографии. Мне прислал их патологоанатом из Форт-Пирса, штат Флори­да. Его зовут Стэнли Войцек, он изучал у меня медицин­скую антропологию. Он хорошо знаком с нашей организа­цией. Вы, вероятно, правы, говоря о том, что нелегальная торговля органами — это преступление без жертвы, но вот...

За годы работы Бен видел много фотографий, сделан­ных патологоанатомами: и черно-белых, и цветных, как эти. Тем не менее снимки заставили его глубоко вздох­нуть: тело жертвы, юноши лет двадцати, напоминало от­бивную.

—Он переходил автостраду в три часа утра и был сбит грузовиком, — объяснила Густафсон. — По мнению Стэн­ли, смерть оказалась мгновенной.

—Могу себе представить.

—А теперь взгляните на три нижних фото.

—Вы имеете в виду ягодицы этого парня?

—Точнее, область непосредственно над ними. Стэн­ли пишет, что он абсолютно уверен в том, что за сутки до смерти этот человек стал донором костного мозга.

—И что?

— Он обзвонил все больницы, клиники и всех гемато­логов в округе, но этот парень нигде не зарегистрирован в качестве пациента.

— Личность установили?

— Нет.

— Отпечатки пальцев?

— В картотеке отсутствуют.

— Господи! И, по мнению патологоанатома, нет ника­ких сомнений, что он являлся донором костного мозга?

— Сейчас мы может говорить о недобровольном донорстве.

— Уверен, что должно найтись какое-то простое, логи­ческое объяснение.

— Возможно. Теперь взгляните на это.

Густафсон передала Бену папку, на ярлыке которой было от руки написано единственное слово: РАМИРЕС. В папке лежали кассета с пленкой, несколько листков с отпечатанным на машинке текстом, фотографии и две вырезки, одна из газеты «Хэллоуэл-репортер», город Хэллоуэл, штат Мэн, другая из журнала «Нэйшнл Инкуайрер». Обе газеты вышли приблизительно четырна­дцать месяцев назад. Бен начал с той, что имела более крупный заголовок:

ВАМПИРЫ ВЫСОСАЛИ МОЮ КРОВЬ

Современные вампиры пользуются фургонами и пьют кровь через иголки.

В короткой заметке, сопровождавшейся фотография­ми, подробно изучалось происшествие с Хуанитой Рами­рес, пятидесятилетней хозяйкой мотеля. Она утверждала, что ее чем-то одурманили, завязали глаза, похитили, дер­жали взаперти в доме на колесах, и над ней проводили экс­перименты вампиры, представлявшиеся врачами. Доктор, осматривавший ее после предполагаемого похищения, нашел свидетельства того, что у женщины через толстые иглы, введенные в бедренную кость, брали костный мозг. Один из газетных снимков, на котором предположительно был запечатлен участок кожи над ягодичными мышцами, поразительно походил на тот, что прислал бывший студент профессора Густафсон.

—     Стэнли Войцек ничего не знал об этом случае, когда посылал мне свои фотографии, — сказала она.

—     А как же вы о нем узнали? — спросил Бен.

Густафсон загадочно улыбнулась.

—     Кое-кто читает газеты, когда не работает, кто-то смотрит телевизор, кто-то бродит по сети... Я пользуюсь Google и нахожу там много интересного. Вторая заметка, та, что покороче, приводит слова одного доктора-остеопата из штата Мэн, который согласен с тем, что у женщины могли взять костный мозг. Я встретилась и разговаривала и с Хуанитой, и с доктором. Хуанита рассказала о боль­шом сером доме на колесах с каким-то темным рисунком на стене. Еще до того как я получила материалы от Стэн­ли, я не сомневалась, что она говорит правду: ее похитили, откачали костный мозг, а затем надели повязку на глаза и выбросили из фургона в незнакомом месте.

—     Но зачем?

—     Чтобы ответить на этот вопрос, мистер Каллахэн, нам и нужен детектив. Я бы и сама этим занялась, но у меня лекции. Да и с моим артритом, знаете ли... Времена, когда я могла бы тайно рыскать по больницам Турции, Молда­вии или Южной Африки в поисках подпольных торговцев органами, боюсь, уже прошли.

—     Надеюсь, что нет, профессор!

—     Вы думаете? Спасибо.

—     Так почему Флорида? Я думал, что вы больше инте­ресуетесь странами третьего мира.

—     В основном потому, что именно там сейчас разворачи­вается действие. Если мы сможет представить доказатель­ства, — любые! — что подобная организация орудует у нас в стране, то думаю, нам не придется волноваться за финан­сирование. Даже если считать, что взятие костного мозга не так сильно подрывает здоровье, как потеря почки или части печени, все-таки это незаконная трансплантация.

История женщины и неубедительные доказательства не вызвали у Бена большого интереса к «Охране органов» и ее работе.

Не верил он и в то, что за смертью молодого человека из Флориды кроется нечто более ужасное, чем удар о радиа­тор грузовика, но сама профессор Густафсон произвела на Бена сильное впечатление, а ее энтузиазм даже вызвал за­висть.

— Боюсь, что средства, которыми мы располагаем, не слишком велики, мистер Каллахэн.

— Звучит угрожающе!

— Не хотели бы вы отправиться во Флориду, устано­вить личность этого несчастного на снимках и, по возмож­ности, выяснить, что с ним произошло?

— Моя лицензия во Флориде недействительна.

— Это, надеюсь, вам не помешает. Уверена, что пару раз вы следили за людьми в других штатах.

— Приходилось.

— Кроме того, мой бывший студент хорошо знаком с тамошней полицией. Стэнли пообещал, что сведет меня с нужными людьми, и я не думаю, что он откажется сде­лать то же самое для вас.

— Полиция уже занимается этим делом?

— Вряд ли. Пока факт преступления не установлен, а поэтому, думаю, они не слишком торопятся идентифици­ровать жертву. Да и других дел у них хватает, а у вас будет только это. Ну как, вы заинтересовались?

Бен хотел было сказать что-то о своей занятости, но ин­туиция подсказывала, что собеседница вряд ли в это пове­рит.

— Что я буду иметь? — спросил он вместо этого.

— Мы можем оплатить вам перелет эконом-классом и восемь дней по сто пятьдесят долларов за каждый. Плюс расходы. В разумных пределах.

Бен постарался не дать волю своему черному юмору. Катрин де Суси платила ему сто пятьдесят долларов в час.

—     Я понимаю, почему вы столкнулись с трудностями при поиске сотрудников, — сказал он. — Предположу, что тот, кто соглашался работать за такую малость, не был тем, кто вам нужен.

—     Вы тот, кто нам нужен, мистер Каллахэн. У вас хвати­ло мужества признаться, что вас не заботят наши пробле­мы, а когда-то хватало интеллекта, чтобы быть хорошим — по моим понятиям — учителем.

—     Что если мне потребуется больше времени?

—     Сомневаюсь, что наблюдательный совет «Охраны органов» выделит вам дополнительные средства.

—     А кто это «наблюдательный совет»? — спросил Бен.

—     Это я, — скромно улыбнулась Элис Густафсон.

ГЛАВА 4

Ясно, что начальствовать должны те, кто постарше, а быть под началом те, кто помо­ложе.

Платон, "Господство", кн. III

Беговая дорожка школы Сент-Клемент, пробковый овал в четверть мили, была для Натали любимым местом в городе. Она находилась не слишком близко от дома и от медицинского колледжа, поэтому Натали не удавалось бегать так часто, как хотелось. Сегодня, в предвкушении удовольствия потренироваться на почти идеальным пок­рытии, она дала себе слово что-нибудь придумать, дабы изменить существующее положение вещей.

Натали, сколько себя помнила, всегда знала, что уме­ет бегать быстро, и пока не поступила в Ньюхаус, в целом ряде неприятных ситуаций, в которые она время от вре­мени попадала, это спасало ей жизнь. Учитель физкульту­ры в школе измерил ее время на нескольких дистанциях и сразу же отправил к своему приятелю, который работал в Гарварде. К моменту поступления в колледж Натали уже побила несколько рекордов и утвердилась в роли восходя­щей звезды на средних дистанциях.

Как-то,когда она училась еще на младшем курсе, ста­тья про нее в «Глоб» попала на глаза Дугу Беренджеру, и он пришел посмотреть на ее тренировку. Он и сам был в свое время неплохим бегуном в Гарварде, хотя рекордов не ставил. Через неделю Дуг пригласил ее на ланч и пред­ложил работу в своей лаборатории с условием, что она не бросит заниматься бегом. С тех пор они с Дугом стали сво­его рода командой.

В одиннадцать утра было уже жарче, чем Натали хоте­лось бы, но дорожка, казалось, поглощала жару, снижая ее до приемлемого уровня. После десяти минут легкой про­бежки ее ахиллово сухожилие, казалось, благодарило за то, что его не заставили топтаться по асфальту. Сегодня Натали надела темно-бордовое трико, футболку в мелкую полоску и белую повязку на голову. Пробегая поворот, она оглянулась в поисках Терри Миллвуда.

Прошло уже три недели из четырех месяцев ее отстра­нения от учебы — незаслуженного, по мнению Натали, на­казания, которое отодвигало ее назад на целый год, разлу­чало с однокурсниками и лишало места в ординатуре Уайт Мемориал. Ни одного дня не проходило, чтобы она не зли­лась на Клиффа Ренфро, его шефа из хирургии Уайт Ме­мориал или декана Голденбера. В тридцать пять остается очень мало времени на то, чтобы успеть состояться в про­фессии. А благодаря им у Натали не было другого выбора, кроме как ждать и догонять.

Миллвуд протиснулся в ворота, подошел к беговой дорожке и помахал рукой, увидев Натали. Ростом он был дюйма на четыре выше Натали, и по сравнению с ней — стройной и гибкой — выглядел очень плотным. Миллвуд очень прилично играл в теннис, да и в других видах спорта тоже смотрелся неплохо. Впрочем, подлинных высот он достиг в хирургии. По настоянию Дуга Беренджера Ната­ли стала появляться в операционной еще до поступления в колледж. Ее наставник был человеком вежливым, сохранял спокойствие почти в любой ситуации и считался ува­жаемым кардиохирургом-трансплантологом. Но во время сложных операций он мог выйти из себя, и тогда достава­лось всей хирургической бригаде.

Миллвуд, протеже Беренджера, являлся его полной противоположностью — даже в очень сложные и напря­женные минуты он держал себя в руках. Первый раз На­тали увидела его за работой во время двенадцатичасовой операции на аневризме аорты, осложненной дисфункцией аортального клапана. Он тихо напевал арии и ни разу не повысил голоса и не потерял самообладания за все время изнурительной, но успешно окончившейся работы. В глу­бине души Натали хотела походить на Миллвуда, когда (теперь надо было бы сказать, если) придет ее время стать первым номером у операционного стола, но подозревала, что скорее окажется такой же взрывной, как Беренджер.

—     Как бегается? — спросил Миллвуд, присоединив­шись к Натали на прямом отрезке.

—     У тебя бывали приступы «дорожного гнева»?

—     Да, как-то раз был.

—     Вот, а у меня они постоянно, еду я в машине или нет, и направлены практически на всех. Удивительно, как я еще не стерла свои зубы до десен.

—     Обращалась к кому-нибудь?

—     Типа дантиста?

—     Ну, чувство юмора у тебя осталось.

—     Я рада, что ты ценишь это. Правда, похоже, что ты единственный. Если ты имеешь в виду, обращалась ли я к своему психотерапевту, доктору Фирстайн, то я хожу к ней почти каждый день. Мы общаемся по десять-пятнадцать минут, но ничего не меняется. Я говорю ей, что мне хочется кого-нибудь убить, а она мне в ответ, что это, возможно, только усугубит положение. К сожалению, я не уверена, что она права.

—     Когда будет возможность, мы с Дугом постараемся включить тебя в другую хирургическую программу, обе­щаю!

—Но сначала мне нужно исправить все, что я наделала в колледже и в больнице Метрополитен. — Натали подняла руку, не давая ему повторить снова, что если бы она вела себя более сдержанно, то осталась бы в колледже. — Знаю, знаю!

—Произносимые так, эти два слова — мои самые нелю­бимые, — сказал Миллвуд.

—Я знаю.

—Осторожно, слева! — раздался крик сзади.

Двое парней, одетых в фиолетово-белую форму основ­ной команды бегунов Сент-Клемент, пронеслись мимо по внутренней дорожке, вынудив Натали и Терри взять впра­во. Через секунду оба парня синхронно обернулись: на ли­цах читалось явное недовольство тем, что на их дорожку пускают всех подряд.

—Спокойно, — пробормотал Миллвуд. — За то, что ду­маешь сделать, людей сажают в тюрьму. К тому же у тебя нет пистолета.

—Напрасно ты так уверен!

—Дуг сказал, что ты проводишь много времени в лабо­ратории.

—А что еще мне делать? Остальные готовы меня убить за то, что я прихожу первой и ухожу последней, потому что они при этом выглядят бездельниками. Только они не по­нимают, что у меня просто нет других занятий! И еще они не знают, что у меня желание прибить их гораздо сильнее.

—Во сколько, ты говоришь, виделась сегодня со своим психиатром?

—Что, я слишком агрессивная?

—Я был бы плохим другом, если бы все время повто­рял тебе, что ты права. Ты знаешь, Нат, что я тебя обожаю, но должен согласиться с тем, что сказал Голденберг насчет твоей вспыльчивости, которая тебе постоянно мешает.

—Я такая, какая есть. И ты лучше других должен по­нимать это.

—Хочешь сказать, потому что я — гей? И что? Я не хо­тел бы ничего менять, даже если бы смог. Но это совсем другая история, а у тебя, какой бы чудесной ты ни была...

—     Осторожно, слева!

Снова бегуны Сент-Клемент бесцеремонно оттеснили их вправо.

—     Эй, ребята! — крикнула Натали.

—     Не думаю, что мне хочется это видеть, — пробормо­тал Миллвуд.

Пробежав еще несколько метров, парни остановились и обернулись. Они были старше, чем поначалу показалось Натали, — скорее всего, из выпускного класса. Один из них, со светлыми вьющимися волосами и прыщеватым лицом, продолжал топтаться на месте, другой — смуглый и выгля­девший очень самоуверенным, сделал шаг назад, уперев руки в бока и наклонив голову. У Натали не было сомне­ний, что этот молодняк не в первый раз самоутверждается подобным образом среди обычных любителей бега. Она чувствовала молчаливую мольбу Миллвуда плюнуть на все и забыть, но остановиться уже не могла. Миллвуд был прав: у нее не имелось пистолета, чтобы пристрелить этих юнцов, или ножа, чтобы нарезать из них ремни, но у нее были ее ноги.

—     Почему бы вам просто не обогнать нас?

—     Потому что мы серьезно тренируемся, а вы можете бегать трусцой где угодно!

Неправильный ответ. Краем глаза Натали заметила, как Миллвуд сделал шаг назад и скрестил руки.

—     В самом деле? Вот что я вам скажу, серьезные бегу­ны. Если кто-нибудь из вас двоих сможет за один круг, от этого самого места, обогнать старую дряхлую тетку, которая путается под ногами, то мой друг и я слиняем отсюда и будем бегать где-нибудь в другом месте. Но если вы проиграете мне на четверти мили, то мы оста­емся здесь, а вы оба найдете себе другое место. Или нет, даже так: вы сядете на травку и будете ждать, пока мы закончим.

Юнцы посмотрели друг на друга и понимающе улыб­нулись. Оба находились в прекрасной форме, определи­ла Натали. Но надеялась, что не слишком в прекрасной.

Натали была спринтером, а четверть мили — это все-таки длинный спринт, но сейчас ей было не до того: главное — сделать этих парней. Нет, разбить их.

Натали сняла трико и осталась в спортивных трусах. Миллвуд все еще стоял неподалеку.

— Я дам старт, — сказал он, не в силах повлиять на ход событий.

Встав рядом с юнцами, ближе к наружному краю до­рожки, Натали ощутила знакомую дрожь предстартового волнения. Вам меня не победить... Вы не можете меня по­бедить... Вы не можете отправить этого человека на улицу, не обследовав его...

— На старт!.. Внимание!.. Марш!

Юнцы начали бег вызывающе резво. Подумать только: им бросила вызов старая тетка, трепыхавшаяся на дорож­ке с каким-то типом средних лет. Но уже через двадцать ярдов^[10] Натали знала, что если только у этих ребят не при­вязаны к ногам ракеты, то их ждет неприятный сюрприз. Оба бежали примерно с равной скоростью, плечом к пле­чу. Некоторое время Натали держалась сзади, «сидя на пятках», но четверть мили — это не полуторка, а у нее не было настроения вести тактическую борьбу и вышрывать на финише рывком. Этим двоим требовалась показатель­ная выволочка, и больше ничего. Светлый был Клиффом Ренфро, смуглый — Сэмом Голденбергом.

— Эй, парни! — крикнула она. — Ну-ка, правее!

Оба оглянулись, явно удивившись, что тетка не слиш­ком отстала. Этого момента ей хватило, чтобы проскочить мимо них и начать ускорение. Смогли бы юнцы бежать быстрее, если бы знали, что умеет на дорожке Натали, сей­час было уже неважно. В сотне забегов они бы проиграли ей сто раз, разве что не так позорно, как сейчас.

Миллвуд дал старт на середине прямого отрезка. Сейчас он с интересом наблюдал, как Натали проходит последний поворот и финиширует, не сбавляя темпа. Серьезные бегу­ны из Сент-Клемент в этот момент только выходили на последнюю прямую. Не оглядываясь и стараясь не показать, что дышит чаще обычного, Натали подхватила своего друга под руку и они продолжили свой неторопливый бег.

—     Счастлива? — спросил Миллвуд.

—     Менее несчастна, — ответила Натали.

* * *

Вскоре после полудня, завезя пакеты с продуктами мате­ри с Дженни и себе, Натали появилась в лаборатории. Джен­ни, как всегда жизнерадостная, закончила читать «Грозовой перевал» и взялась за «Оливера Твиста». Натали считала, что если ее племяннице и не суждено вскочить с кресла-каталки и побежать играть с другими детьми, то относительно всего остального Господь щедро возместил потери.

Работа в лаборатории Беренджера не могла занять все свободное время. Последний эпизод того, что она считала «романтическими отношениями», мирно закончился около трех месяцев назад, и по правде говоря, Натали об этом не жа­лела — пока что. Беренджер и Миллвуд обещали ей помочь найти другую вакансию в ординатуре, но ничего конкретного еще не появилось. Она стала чаще бывать в женском приюте, где работала волонтером еще со времен колледжа, и даже за­писалась на курсы вязания. Но все равно, после того как ее вынудили резко перейти с четвертой передачи на первую, жизнь вокруг являла собой череду стоп-кадров.

В дополнение к беговой дорожке лаборатория была для Натали даром судьбы — местом, где она ощущала свою полезность. Их небольшая группа из трех человек по за­данию Беренджера исследовала побочные эффекты ново­го иммуносупрессора^[11], находящегося на ранних стадиях опытов над лабораторными животными. Если результаты окажутся обнадеживающими, в будущем новое лекарство сможет заменить, полностью или частично, одно из при­меняемых сегодня токсичных средств, подавляющих от­торжение трансплантатов.

Натали переоделась в легкие голубые брюки и халат и вошла в лифт. Лаборатория Беренджера находилась на де­сятом этаже Николс-билдинг. Двое других членов группы, Спенсер Грин и Тоня Левицкая, поздоровались с ней, как обычно, без энтузиазма. Принимая во внимание интел­лект Беренджера, его обаяние, разносторонние интересы и мастерство хирурга, Натали удивлялась, что никого из этих двоих до сих пор не выгнали.

Грин, бледный как смерть мрачный доктор, которому никогда не удавалось получить грант, работал с Беренджером уже десять лет. Левицкая, получившая образование в России, ординатор службы трансплантологии, проходила полугодовую исследовательскую стажировку и, казалось, имела собственное мнение по всем вопросам — обычно от­рицательное.

Замужняя, почти сорокалетняя и абсолютно лишенная чувства юмора, Левицкая явно «неровно дышала» к их ру­ководителю и поэтому относилась к Натали как к сопер­нице. Сам же Беренджер не обращал никакого внимания на постоянные разногласия среди своих сотрудников.

Войдя в лабораторию, Натали первым делом провери­ла, что маленькая комната, где проводилась процедуры с животными, свободна, а потом прошла в виварий^[12] и вер­нулась с клеткой, в которой сидела дюжина специально откормленных белых мышей.

—Мне нужна процедурная, — сказала Левицкая с ак­центом, напомнившем Натали графа Дракулу.

Начинается. Натали подавила вздох. Маленькая пор­ция хорошего настроения от поставленных на место бегу­нов в Сент-Клемент быстро улетучилась.

—Я только заглянула туда, Тоня, — сказала она с демонстративным дружелюбием. — Комната свободна!

—Вот я и собираюсь ее использовать.

—Тоня, мне нужно всего двадцать минут.

—Сделаешь свои дела позже. 

—     Тоня, пожалуйста, не надо! У меня сейчас очень труд­ное время...

—     Или еще лучше, займешься ими вечером. Ты же все равно сидишь тут до полуночи и делаешь из всех нас лен­тяев.

«Отношения с людьми», — напомнила себе Натали. Именно это, как сказали ей декан и Терри, ей нужно в дальнейшей работе. Отношения с людьми.

—     Тоня, — сказала она с милой улыбкой, — если ты не перестанешь выкобениваться, я расквашу тебе нос!

Ну, как там насчет отношений с людьми?

Левицкая сделала шаг вперед. Коренастая, чуть выше Натали, она весила на добрых тридцать фунтов больше. Ее кривая улыбка давала понять, что она слышала такое и раньше и вовсе не собирается уступать.

«Черт побери, — подумала Натали. — Ну что еще пло­хое может случиться?»

Последний раз ей пришлось драться в седьмом классе в Ньюхаузе. Тогда ей сломали нос и палец, но она громко возвестила о своей победе над другой девочкой, практи­чески не пострадавшей. Научится она хоть когда-нибудь лезть в драку с теми, против кого у нее есть шансы?

—     Может, выйдем в коридор, чтобы ничего сломать? — спросила она, мысленно готовясь к худшему.

—     Эй, дамы! — крикнул из своего угла Спенсер Грин, игнорируя конфликт, который он не мог не заметить. — Дуг звонил, сказал, что вы обе должны прямо сейчас по­дойти к нему в клинику.

Глаза Левицкой сузились. Казалось, она прикидывала, сможет ли разделаться с Натали и вовремя успеть в кли­нику. Наконец, Тоня пожала плечами, что должно было означать «ладно, в другой раз», и направилась к двери.

Клиника, используемая в разные дни различными службами, представляла собой четыре палаты для осмот­ров, консультационный кабинет и маленькую приемную на седьмом этаже. Сегодня вторая половина дня была отдана пациентам Беренджера с трансплантатами, их оказалось человек пять-шесть. Он обычно делал по две операции ка­ждые три недели, но их число могло бы быть гораздо боль­ше, если бы имелись подходящие доноры. Дело обстояло так, что число людей, умиравших в ожидании донорского сердца, было намного больше, чем спасенных пересадкой.

Когда Натали пришла в клинику, Левицкая уже нахо­дилась в комнате для консультаций и во все глаза смот­рела на Беренджера. Натали с удивлением отметила, что дышит она ровно, хотя из лаборатории явно бежала.

Сидя за своим столом, Беренджер на сто процентов вы­глядел профессором кардиохирургии — с квадратной че­люстью, серо-стальными глазами и удивительными длин­ными пальцами. Его уважали и пациенты, и студенты, и коллеги, его знали во всем мире как преподавателя, иссле­дователя и как очень скромного человека. Несколько раз Натали встречала его жену и двух дочерей-подростков, и знала достаточно, чтобы поверить: если Беренджер и на­рушал в своей многообразной жизни какие-то правила, так только со своими домашними.

—Значит, — сказал он, — в лаборатории произошло не­которое недоразумение?

«Грин», — догадалась Натали.

—Мы уже все выяснили, — быстро ответила Левицкая, улыбаясь сквозь стиснутые зубы.

—Мы готовы, — преувеличенно бодро добавила Ната­ли. — Я очень рада, что вы нас пригласили.

—Вы, надеюсь, знаете, что такое работать в команде?

—Конечно, — в унисон ответили женщины.

—Хорошо. Значит так: в соседней комнате находится мистер Калвер. Три месяца назад ему сделали операцию. Тоня, вы знаете этого пациента, поэтому ознакомьте На­тали с положением дел и возьмите ее с собой на осмотр. Натали, с вами мы поговорим позже.

Левицкая вышла с Натали в холл и там в течение полуминуты скучным голосом изложила историю болезни сорокасемилетнего водителя грузовика, страдавшего кардиомиопатией, которому посчастливилось получить спасительный трансплантат — после двух лет прогрессирую­щей сердечной недостаточности, осложненной одышкой и отеками. Послеоперационное состояние больного — впол­не удовлетворительное.

Карл Калвер оказался мужчиной крупным, смуглым, с круглым широким лицом и несоразмерно маленькими глазами. Но было в нем еще кое-что, более непривлека­тельное, чем внешность, — Калвер, казалось, насквозь провонял табачным дымом. Левицкая особо упомянула о том, что он много курил, но бросил, когда появились про­блемы с дыханием. Ему дали понять, что, продолжая ку­рить, он будет вычеркнут из листа ожидания на пересадку трансплантата. После этого Карл покинул «вагон для ку­рящих».

Без всякого рукопожатия или даже приветствия орди­натор Тоня сразу взорвалась.

— Черт возьми, Карл, — чуть ли не закричала она, — от вас за милю воняет сигаретами!

— Вы же знаете, меня уволили, а потом еще и дочь за­болела, так что...

— Это не оправдание! Вы хоть представляете себе, сколько времени и денег потрачено на то, чтобы поставить вам новое сердце? А что говорить о том бедняге, который вам его отдал? А о десятках других, кому не выпал такой шанс, как у вас? А вы тут дымите, как паровоз, и старае­тесь все испортить!

— Но я...

— Никаких «но»! Не знаю, захочет ли доктор Беренджер вообще разговаривать с вами. Если нет, то вам придет­ся отправиться домой и прийти, когда снова бросите ку­рить. А ведь это новое сердце могло бы на годы продлить жизнь кому-нибудь некурящему!

Она повернулась и, чуть не сбив Натали с ног, броси­лась вон из палаты, оставив Карла смущенным и расстро­енным.

— Сожалею, что так получилось с вашей работой, мис­тер Калвер, — сказала Натали.

— Спасибо. А мне жаль, что так вышло с сигаретами, доктор, ей-богу жаль! Но трудно удержаться, особенно ко­гда все идет так скверно...

— Ваша дочь серьезно больна?

— Была простуда. Врачи думали, что у нее, возможно, опухоль мозга, но оказалось, что это просто мигрень. Док, я постараюсь бросить, честно!

— Да уж, постарайтесь, — сказала Натали, подойдя к Карлу и положив руку ему на плечо. — Вы сейчас особен­но нужны своей дочери. Я знаю, что это трудно, но вам обязательно надо постараться бросить курить!

Дверь открылась, и в палату вошел Беренджер в сопро­вождении Левицкой, лицо которой все еще было красным. Следующие десять минут стали для Натали показатель­ным уроком доктора Беренджера. Все время глядя паци­енту в глаза, он убеждал его, но не упрекал, расспрашивал о семье и положении дома, успокаивая, ободряюще похло­пывал по руке, все время ненавязчиво упоминал о том, ка­кую опасность представляет курение... Спокойный, стро­гий, доброжелательный, понимающий.

— Я слышу какие-то хрипы, Карл, — сказал Беренджер, осмотрев шофера. — Это плохо, очень плохо. Пора тебе за­няться этим серьезно. Я запишу тебя в программу БКС — «Бросай курить сейчас», но врачи и социальные работники могут только помочь тебе, а основное ты должен сделать сам.

— Я займусь, доктор, Беренджер. Обещаю, что все сде­лаю!

— И еще тебе нужно немного увеличить физическую нагрузку. У тебя есть недалеко от дома какой-нибудь центр здоровья?

— Да, кажется, есть.

—По дороге домой зайди в реабилитационный кардио­центр. Я им позвоню и скажу, чтобы они подготовили для тебя программу упражнений, связались с центром здоро­вья и записали тебя туда. Если есть проблема с деньгами, поговори с людьми из БКС, у них должны быть какие-то фонды. В общем, я свою работу сделал хорошо, а ты поста­райся не испортить ее. Договорились?

—     Спасибо, док! Я постараюсь, обещаю вам!

—     Ты нужен своей семье, Карл!

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Беренджер сделал несколько звонков и выписал необходимые направления. Закончив, он отдал бумаги Левицкой и по­просил ее заняться следующим пациентом.

—     Тоня очень хороший хирург, — сказал он, когда они остались с Натали вдвоем.

—     Охотно верю.

—     Ты действительно обещала расквасить ей нос?

—     У меня не получаются отношения с людьми, изви­ните, доктор. Я знаю, что повела себя неправильно. Но я чувствовала такую злость и такую жалость к себе, что чуть было не ввязалась в драку...

—     Понимаю. Но вы обе очень нужны мне, и я плачу вам за то, чтобы вы сражались с тайнами природы, а не друг с другом. Больше никаких ссор, понятно?

—     Понятно, никаких ссор, — эхом откликнулась Натали.

—     Кроме того, подозреваю, что наша Тоня может ока­заться крепким орешком.

—     Я тоже так подумала, — усмехнулась Натали.

—     В общем, как бы ты отнеслась к тому, чтобы на неко­торое время отойти от всего этого?

—     Простите?

—     Подальше.

—     Надеюсь, вы меня не увольняете?

—     Чтобы я тебя уволил, тебе придется сделать что-ни­будь посерьезнее, чем угрожать Тоне. Как у тебя с порту­гальским языком?

—     Третья степень. Может быть, четвертая. Я наполо­вину «островитянка Зеленого мыса», но с детства не слу­шалась мать, а она очень хотела, чтобы я хорошо говорила по-португальски.

—     Ну, это, возможно, не понадобится. На следующей неделе состоится международная конференция по транс­плантологии в Бразилии — точнее, в Рио-де-Жанейро. Бывала там?

—Я участвовала в универсиаде в Сан-Паулу, но в Рио съездить не удалось.

—Я планировал поехать на эту конференцию и сделать доклад по нашей теме, но из-за этого чертового диска... Пол Энгл, мой нейрохирург, не рекомендует долгие перелеты или поездки в машине. Мне кажется, что у тебя есть кое- что, от чего ты хочешь ненадолго избавиться, я подумал об этом даже раньше, чем узнал о твоих... э... разногласиях с коллегой.

—Вы хотите, чтобы я отправилась в Рио?

—Бизнес-классом.

—Может, вы просто пытаетесь сделать так, чтобы мы с Тоней не поубивали друг друга?

—Уволить вас было бы гораздо дешевле!

Натали ощутила прилив волнения. Последние три неде­ли выдались хуже, чем после той травмы на предолимпий­ских стартах. Недавний эпизод с бегунами-школьниками и стычки с Левицкой были симптомами нервного кризиса. Сейчас она походила на скороварку с неисправным клапа­ном, готовую взорваться. Ей не оставалось ничего другого, кроме как сменить обстановку.

—Когда я должна дать ответ? — спросила она.

—А когда сможешь? — ответил вопросом на вопрос Бе­ренджер.

—Прямо сейчас!

ГЛАВА 5

...в точном смысле этого слова врач — управи­тель телами, а не стяжатель денег.

Платон, «Государство», кн. I

Девочка была очень слаба. Ее звали Мариэль. Несмот­ря на антибиотики, капельницы, кислород и питательные трубки, шестилетний ребенок угасал на глазах. Инфекция в брюшной полости и поражение нервной системы усугуб­лялись недостатком питания. Доктор Джо Энсон согнал мух с воспаленных потрескавшихся губ девочки и беспо­мощно посмотрел на медсестру. Работая в больнице в этом бедном районе, в тридцати милях севернее Яунде^[13], Энсон видел много детских смертей. Каждая новая причиняла боль сильнее, чем предыдущая, и хотя на счету доктора было немало побед, они никогда не могли перевесить чис­ло поражений.

Но сейчас, в четыре часа утра, умирающая девочка не являлась единственной заботой доктора Энсона. В по­следние часы он сам ощущал все возрастающий недос­таток кислорода. Чувство, что задыхаешься в замкнутом пространстве, не проходило. За семь лет первичный ле­гочный фиброз — образование рубцов в легких — при­близился к последней стадии. Причина заболевания была неизвестна, состояние ухудшилось, а эффективного лечения не имелось. Болезнь тяжелая, изнурительная, и Энсон знал, что рано или поздно единственной надеждой станет пересадка.

—     Клодин, — обратился он к медсестре на беглом каме­рунском французском, — не дадите ли вы мне баллончик с кислородом и маску?

Сестра, прищурившись, посмотрела на Энсона.

—     Может, стоит известить доктора Сен-Пьер?

—     Нет, не стоит, пусть Элизабет поспит... Мне с кисло­родом станет лучше.

Ему приходилось делать паузы между фразами, чтобы перевести дыхание.

—     Я беспокоюсь за вас, — сказала сестра.

—     Я знаю, Клодин. Я тоже беспокоюсь.

Энсон закрепил маску на лице и нагнулся, чтобы сила тяжести помогла ему расправить грудную клетку и легкие. Закрыв глаза, он пытался успокоиться и подождать, пока кислород окажет свое живительное действие. Прошло пять бесконечных минут, но улучшения не наступало. Еще пять минут... Да, ситуация — хуже некуда. Приступы одышки повторялись все чаще и длились все дольше.

Однажды — и это «однажды» случится довольно скоро, догадывался Энсон, — кислорода просто не хватит. Однажды, если он не согласится на пересадку и если, конечно, для него вовремя не найдется подходящий донор, его сердцу не хватит сил, чтобы качать кровь через покрытую рубцами легочную ткань. На медикаментах долго не продержаться, потом сердце начнет еще больше слабеть, и он, в буквальном смысле будет тонуть в «собственном соку». Тогда, если и найдется подхо­дящий донор, пересадка станет пустой тратой времени.

Вдох... Медленно... Не останавливайся... Нагнись... Тя­жесть помогает... Вот так... Вот так...

Считая себя агностиком^[14], Энсон тем не менее начал мо­литься. У него еще было здесь много работы — очень важной работы. Клинические испытания препарата «Сара-9» уже шли, и результаты были удивительными. Лекарство, которое он создал на основе местных уникальных почвенных дрож­жей, еще находилось на экспериментальной стадии, но уже было ясно, что это — прорыв в области образования новых кровеносных сосудов. Новое средство уже доказало, что спо­собно лечить такие случаи, как боевые ранения, инфекции, болезни сердца, различные формы рака... Но, по иронии судь­бы, не легочный фиброз. Прошло больше пятнадцати минут, пока Энсон наконец смог дышать нормально. Но через не­сколько секунд, когда он уже подумал, что приступ кончил­ся, легкое покалывание в груди вдруг обернулось надсадным мучительным кашлем. Черт возьми! Через минуту, когда он справится с кашлем, опять может начаться приступ! А ведь когда-то он часами мог играть в регби, только изредка пере­ходя на шаг. Трудно было поверить в то, что крохотный ко­мочек слизи в бронхах может вытворять с ним такое.

Лежа поодаль на своей узкой кровати, Мариэль шумно дышала. Энсон потрогал лоб девочки. Их борьба за жизнь становилась до боли похожей. Победит ли кто-нибудь из них? Он наклонил голову и сумел вдохнуть немного спаси­тельного воздуха. Крайне измотанный, лишь пару раз нена­долго сомкнувший глаза за последние сутки, Энсон не мог думать о сне. Сначала пациенты. Сон, как всегда, потом.

Энсон родился, вырос и получил образование в Южной Африке. В молодости он был красавцем и щеголем, встре­чался с самыми красивыми женщинами и совершенно не предполагал, что когда-нибудь свяжет свою жизнь с меди­циной. Но это было давно.

Еще пятнадцать минут кислорода, и Энсон почувст­вовал, что обруч, сжимавший его грудь, стал ослабевать. Клодин, которая не могла смотреть на его мучения, ото­шла взглянуть на остальных пациентов. Их было человек двадцать, большинство из них — и дети и взрослые — стра­дали от различных осложнений СПИДа. Благодаря фонду «Уайтстоун» со штаб-квартирой в Лондоне и назначен­ной им доктору Элизабет Сен-Пьер маленькая больница содержалась хорошо и была оборудована почти всем, что просили Энсон и Элизабет.

Опасаясь нового приступа, Энсон немного выждал и только потом отложил кислородный баллон. От усилен­ного дыхания у него кружилась голова и слегка подташни­вало. Нельзя было доводить себя до этого. А ведь за пят­надцать лет работы он ни разу не брал отпуск, да и вообще не думал об этом.

Однажды, после одной, особенно утомительной и скуч­ной вечеринки с людьми, которые его больше не интере­совали, с развлечениями, которые он все больше и больше ненавидел, жизнь Энсона-плейбоя внезапно кончилась. Реализовав все свое наследство и заняв, сколько удалось, он забрал жену и ребенка и отправился в джунгли с мисси­ей спасать людей своего континента.

Сейчас, в пятьдесят пять, от него осталась лишь тень прежнего Джо Энсона, но, живя в постоянном страхе, что его работу отберут у него прежде, чем он ее закончит, и даже с одышкой и кислородным голоданием, его мозг об­рабатывал информацию и решал задачи в лихорадочном темпе. Ни в коем случае Энсон не собирался останавли­ваться. Пока не закончена работа, он не мог подвергать себя риску пересадки легких и лечения сопутствующими препаратами.

Дав себе молчаливое обещание заняться собой, как только будет доведена до конца «Сара-9», Энсон поправил стетоскоп и снова осмотрел девочку. Ребенок протянет еще день, максимум два, если не произойдет какого-ни­будь божественного вмешательства — три. Божественное вмешательство. Слова точно выражали суть дела. Энсон не признавал могущества Господа, но полностью доверял силе препарата «Сара-9», названного в честь единствен­ной дочери, и надеялся, что когда-нибудь она поймет сде­ланный им выбор. Даже Мариэль, которая не значилась в протоколах клинических испытаний, могло бы спасти но­вое лекарство.

Но сделать это было трудно.

Элизабет Сен-Пьер, контролировавшая финансирование Уайтстоунского центра здоровья Африки была ответствен­ной и за клиническое испытание лекарства. Она строго запре­тила выборочное применение «Сары-9», пока специалисты в Лондоне не закончат исследования. Запрет на использова­ние лекарства выглядел, на первый взгляд, необоснованным, но Энсон знал, что эту проблему создал он сам.

Пока он держит под своим полным контролем его про­изводство, «Сара-9» будет существовать в очень малых ко­личествах и стоить очень дорого. При мысли о том, чтобы украсть собственное лекарство, сердце Энсона заколотилось. Он делал для девочки все возможное, но болезнь оказалась слишком запущена. Необходимо было усилить циркуляцию крови в области воспаления, чтобы доставить туда больше кислорода и больше антибиотиков. «Сара-9» — именно такое средст­во. «Может, удастся заключить с Элизабет что-то вроде сделки», — думал он, его секретные тетради с записями и клеточные культуры обменять на дозу «Сары-9», доста­точную для девочки.

Нет, решил он. Его могут считать неразумным или даже параноиком, но он просто не готов передать свои исследо­вания в «Уайтстоун». В данный момент будет лучше по­просить прощения, чем разрешения.

Исследовательский комплекс, построенный из бамбука и шлакобетонных блоков, состоял из нескольких лабора­торий и жилых помещений и находился всего в пятидеся­ти ярдах от больницы. Он был отлично оборудован — с со­временными инкубаторами, двумя масс-спектрометрами и даже электронным микроскопом. Культуры дрожжей и тканей хранились в холодильниках, для обеспечения ра­боты которых имелся целый блок мощных генераторов, автоматически включающихся при прекращении подачи электричества из Яунде — линия тянулась меж высоких деревьев вдоль реки Санагра.

Стараясь скрыть слабость и неуверенную походку, Эн­сон присоединился к Клодин и другой медсестре из ноч­ной смены, которые раздавали пациентам лекарства. Кро­ме Энсона и Сен-Пьер в больнице работали еще два врача из Яунде и два ординатора. Они поочередно несли ночное дежурство, но Клодин и другие сестры были достаточно опытными и могли справиться с большинством проблем.

—     Ну как наши подопечные, Клодин? — спросил он, ос­торожно опершись о стену.

Сестра сообщила ему последние наблюдения.

—     Вам уже лучше? — спросила она.

—     Намного, спасибо. Я схожу домой, помоюсь и пере­оденусь, а потом вернусь.

—     Вы бы поспали, доктор.

—     Потом, попозже, когда придут остальные. Сейчас, хо­тите верьте, хотите нет, у меня сна ни в одном глазу.

—     Мы беспокоимся о вас, доктор.

—     Спасибо, я ценю это, Клодин. Вы мне тоже нужны. Проследите тут за всеми, а я скоро вернусь.

Энсон еще раз посмотрел на девочку, убедился, что ее состояние стабильно, и вышел. За дверью его ждал охран­ник в форме.

—     Доброе утро, Жак!

—     Доброе утро, доктор! Трудная ночь выдалась?

—     Ребенок тяжелый. Слушай, Жак, если хочешь, мо­жешь остаться, я только дойду до квартиры, чтобы по­мыться и переодеться.

—     Сэр!..

—     Да знаю я, знаю!

Ночные переходы без сопровождения были запрещены. Там, где есть бедность, преступность неизбежна. Основ­ная задача охраны, состоявшей из бывших военных, была защищать специалистов от похищения и любых форм про­мышленного шпионажа. Коммерческий потенциал фор­мул и записей, хранившихся в массивном сейфе Энсона, был буквально бесценным.

Вымощенная камнями дорожка от больницы до иссле­довательского комплекса слабо освещалась низкими све­тильниками. Она тянулась среди густой травы до бамбу­кового вестибюля, от которого отходили пять галерей — в трех из них находились лабораторные помещения, а в двух других — квартиры сотрудников. У дверей вестибюля сто­ял еще один охранник — ростом выше шести футов, широ­коплечий, очень внушительного вида, одетый в накрахма­ленную форму цвета хаки.

—     Доброе утро, доктор, — официальным тоном сказал он. — Доброе утро, Жак!

—     Привет, Франсис, — первый охранник коротко кив­нул. — Доктор хочет помыться и переодеться, а потом сно­ва вернуться в больницу.

—     Я понял. Спасибо, Жак, я здесь справлюсь.

Первый охранник на секунду задумался, очевидно пы­таясь припомнить, есть ли в инструкции положение о пе­редаче персонала больницы от одного охранника другому. Не вспомнив, он пожал плечами, кивнул обоим и пошел по тропинке назад. Прежде чем Энсон заговорил, Франсис

Нгале слегка кивнул в сторону камеры, установленной в защитном корпусе на середине ствола пальмы и направ­ленной на вход. В этом напоминании не было необходи­мости. Энсон хорошо знал об электронной системе охра­ны комплекса. Эту систему установили специалисты из «Уайтстоуна», когда подписали соглашение с фондом.

В сопровождении Нгале доктор направился по коридо­ру к своей квартире. На полпути, в том месте, которое не просматривалось камерами, они остановились.

—Простите мое замечание, доктор, — сказал Нгале, — но мне кажется, что вы дышите с трудом.

—Да, недавно был приступ, но сейчас уже лучше. При­шлось бороться за жизнь маленькой девочки.

—С вами никто не может сравниться, доктор.

—Спасибо, друг мой. Мне повезло, что сегодня дежу­ришь именно ты. Мне нужно взять лекарство.

—Для девочки?

—Да. Ты знаешь, что правила это запрещают?

—Конечно!

—И ты согласен рискнуть и помочь мне?

—Не спрашивайте об этом, доктор!

Как почти весь обслуживающий персонал Уайтсто- унского фонда здоровья Африки, охрана подчинялась Элизабет Сен-Пьер. И хотя они с Энсоном по-прежнему работали в тесном контакте, бывали моменты, когда ей приходилось напоминать ему о том, что, согласно подпи­санному соглашению, Уайтстоунский фонд оплачивает счета и этот же Фонд устанавливает правила.

Доктор Сен-Пьер наняла на работу Нгале, но она не знала о том, что однажды Энсон спас жизнь его отцу, вы­лечив от практически безнадежного менингита. Из всех охранников Нгале был единственным, кому Энсон полно­стью доверял.

Быстро приняв душ и переодевшись, Энсон снова встретил Нгале в коридоре. Первые лучи солнца начи­нали пробиваться сквозь ночной мрак. Двигаясь рядом, доктор и охранник прошли вестибюль и направились в лабораторное крыло комплекса, туда, где находились два хранилища, защищенные бетонными стенами толщиной в четыре фута. Время рассчитали наилучшим образом: ох­ранник, дежуривший у видеомониторов, должен был быть полусонным, и его можно было легко отвлечь. Энсон по­смотрел на свои часы.

— Пять ноль две, — сказал он.

— Пять ноль две, — согласился Нгале.

— Мне потребуется три минуты, не больше. Начнем в пять ноль семь.

— Три минуты. Я их обеспечу. Сейчас дежурит мой при­ятель Жозеф Джемба. Он страсть как любит поговорить о футболе, о «Непобедимых львах Камеруна».

— Команда в этом сезоне опять хороша, да?

— Парни должны делать все, что в их силах, доктор.

— И мы тоже, Франсис, — прошептал Энсон, показы­вая на часы и кивая в сторону помещения охраны. — Мы тоже.

Доступ к хранилищам, где хранились тетради Энсона и другие исследовательские материалы, открылся с по­мощью клавиатуры. Комбинация правого была известная только ему и адвокату в Яунде. В случае внезапной смерти доктора содержимое хранилища должно было быть пере­дано Элизабет Сен-Пьер вместе с информацией о том, как расшифровать записи.

Другое хранилище — слева — представляло собой хо­лодильник с пробирками «Сары-9». Каждая была снаб­жена этикеткой с номером и записана в каталог. Казалось странным и нелогичным, что Энсону приходилось красть лекарство, которое он сам разработал, но процесс его син­теза из бактериальных культур и дрожжей являлся очень сложным и чрезвычайно медленным, и пока Уайтстоун- ский фонд не получил разрешения Энсона на массовое производство, лекарства было мало.

Доктор стоял в тамбуре перед входом. Когда часы пока­зали ровно пять ноль семь, он подошел к хранилищу. Все­го в тридцати футах от него, в помещении охраны, на стене висели двадцать четыре монитора — три ряда по восемь экранов. В этот момент, надеялся Энсон, Франсис должен сделать так, чтобы Жозеф Джемба смотрела куда-нибудь в другую сторону, а не на экраны.

Он достал из кармана кусочек бумаги, наклонился к пульту и, шепча про себя цифры, набрал комбинацию. Ко­гда замки щелкнули и дверь открылась, Энсон облегченно вздохнул. Сквозь облачко холодного воздуха он увидел восемь пробирок с лекарством — продукт двух-трех дней работы лаборатории. Каждая пробирка, закрытая резино­вой пробкой, содержала количество «Сары-9», достаточ­ное для недельного курса инъекций, но во многих случаях положительный результат появлялся уже на второй или третий день. Энсону оставалось только надеяться, что его пациентке удастся прожить эти два-три дня.

Положив холодную пробирку в карман, Энсон вдруг подумал о том, сколь тщательно вела учет Элизабет. Зная эту женщину, приходилось сомневаться, что она не заме­тит пропажу. Отрицать и отрицать — такой должна быть его линия поведения. Если он будет твердо стоять на сво­ем, Элизабет придется предположить, что она ошиблась. Энсон тихо закрыл дверь... Когда истекла третья минута, он уже находился в коридоре. Через несколько секунд Франсис вышел из помещения охраны и подошел к нему.

—     Вы в безопасности, доктор, — сказал он.

—     По крайней мере, сейчас.

—     Видеокамеры пишут все на пленку, и запись стирает­ся каждые двадцать четыре часа. Если вам удастся задер­жать доктора Сен-Пьер на это время, доказательство того, что вы были в хранилище, исчезнет.

Вернувшись в больницу, Энсон дышал уже намного легче, чем уходя из нее. Он никак не мог понять, почему происходят такие резкие изменения в самочувствии — в течение часа, а то и нескольких минут, — то ли из-за не­достаточности кровообращения в пораженных болезнью легких, то ли из-за спазмов в бронхах, то ли из-за чего-то еще. Во все более редкие моменты относительно хорошего состояния он старался убедить себя, что у него еще есть время — много времени — до того, когда надо будет при­нимать срочные меры.

Мариэль пребывала в таком же состоянии, в котором Энсон оставил ее, хотя высокая температура спала и стала почти нормальной. Девочка реагировала на громкие голо­са, но лежала почти без движения. У ее матери, жившей в деревне у реки недалеко от больницы, раньше уже умер­ли от голода двое из троих детей. Социальные работники больницы пытались сделать все, чтобы подготовить ее к возвращению Мариэль, но когда Энсон как-то раз увидел женщину, ему стало понятно, что надеясь на лучшее, она ожидала самого плохого.

Было половина шестого, когда Энсон достал пробирку из кармана и набрал в шприц первую из десяти доз, кото­рые собирался ввести девочке в течение недели. Если она сумеет выжить, то, может быть, ему придется искать спо­соб достать еще одну пробирку. Клинические испытания шли настолько успешно, что уже были рассчитаны оптимальные дозы и графики лечения для различных случаев. Энсон отсоединил резиновую трубку капельницы от иглы и ввел порцию «Сары-9» в содержимое резервуара. Лекар­ства еще не полностью смешались, когда Энсон почувст­вовал, что в палате есть кто-то еще. Это и спасло его от слишком резкой реакции.

— Как она? — спросила Элизабет Сен-Пьер.

Она стояла позади Энсона с правой стороны. Он не мог сказать, как долго она там стояла, но, прикинув угол зрения, понял, что коллега могла увидеть пробирку в его руках.

— Состояние плохое, — сказал он.

— Я неожиданно проснулась среди ночи и не смогла больше заснуть, вот и решила приехать посмотреть, как тут обстоят дела. Хотите, я подменю вас, а вы немного от­дохнете?

Доктор Сен-Пьер родилась в Яунде и, получив сте­пень доктора медицины в Лондоне, вернулась домой. Она проработала с Энсоном и его командой два года и в боль­нице, и в лаборатории, а потом стала посредником в его соглашении с Уайтстоунским фондом об обмене права на «Сару-9» на неограниченную поддержку Центра здоровья Африки.

В рассветном полумраке Сен-Пьер внимательно смот­рела на Энсона. Элизабет было немного за сорок, чуть полноватую фигуру дополняли орлиный профиль и гладкая кожа цвета черного дерева. Очки в черепаховой оправе казались несколько широковатыми для ее лица, но не скрывали острого проницательного взгляда. Она свободно говорила на полудюжине европейских языков и вдобавок знала несколько племенных наречий своей родины.

—     У меня весь день расписан, — сказал Энсон, пытаясь понять, заметила ли Элизабет то, что он сделал, — но ду­маю, что смогу поспать пару часов.

За годы их сотрудничества Энсон на удивление мало узнал о личной жизни Элизабет — только то, что она не­долго была замужем за бизнесменом из Яунде и что у нее остался дом на холме с видом на город. Он знал, что она — врач по призванию, очень грамотный специалист по почечным заболеваниям и признанный эксперт в об­ласти пересадки почек.

—     Джозеф, вы не хотите рассказать мне, что происхо­дит? — спросила она, переходя с французского на англий­ский.

Энсон замер.

—     Прошу прощения?

—     Сегодня утром Клодин рассказала мне, что у вас был серьезный приступ.

Энсон разжал стиснутые зубы ипровел рукой по на­грудному карману рубашки, удостоверившись, что про­бирки не видно.

—     У меня легкий бронхит, — сказал он.

—     Чепуха, Джозеф. У вас прогрессирует легочный фиб­роз, и вы знаете это не хуже меня.

Энсон ощутил, как в груди опять появилось знакомое щемящее чувство — сейчас это было бы очень некстати. Он ухватился за сиденье стула и заставил себя дышать медлен­но. Сен-Пьер опытный клиницист. Ей не потребуется мно­го времени, чтобы распознать надвигающийся приступ.

—  Я еще не готов к пересадке, — решительно ответил он.

—  Джозеф, после операции вы почувствуете себя дру­гим человеком.

—  Мне и сейчас бывает неплохо.

—  Как мне убедить вас?

—  Сейчас — никак. Послушайте, Элизабет, мне и прав­да нужно немного поспать перед утренним обходом. Вы в самом деле можете меня подменить? Мариэль я уже сде­лал все, что нужно.

—  Конечно!

Все еще борясь с нехваткой воздуха, Энсон поднялся, поблагодарил Сен-Пьер и подчеркнуто спокойно напра­вился к выходу.

—  Джозеф! — окликнула его Элизабет, когда он уже от­крывал дверь.

Он быстро обернулся.

-Да?

—  Подышите кислородом. У вас дыхание двадцать че­тыре в минуту, и вы делаете паузы в разговоре, чтобы пе­ревести дух.

—  Я... я так и сделаю. Спасибо!

* * *

Элизабет обошла пациентов, вернулась в свой кабинет и заказала разговор с Лондоном.

—  Лаэрт слушает, — раздался в трубке низкий мужской голос.

—  Лаэрт, это Аспазия. Говорить безопасно?

—  Продолжайте, Аспазия. Надеюсь, вы в порядке?

—     Положение со здоровьем Э ухудшается, — сказала Сен- Пьер. — Не знаю, сколько он еще протянет в таком состоянии. Даже если мы получим его тетради и сможем расшифровать записи, проект сильно задержится, если он умрет. Думаю, нужно перебороть его страх и поторопиться с пересадкой.

—     Совет согласен.

—     Я постараюсь сделать все, чтобы убедить его.

—     Отлично. Мы знаем, что можем рассчитывать на вас.

—     Только имейте в виду, Лаэрт, совместимость тканей должна быть полной или почти полной, не хуже, чем но одиннадцати пунктам из двенадцати. Я не хочу работать с другим материалом.

—     У нас есть сведения, что найден подходящий донор.

—     Тогда я продолжаю.

—     Хорошо. Детали мы вам скоро сообщим.

—     Передайте мои наилучшие пожелания остальным членом совета!

ГЛАВА 6

...Государство было признано справедливым, когда каждое из различных сословий делало в нем свое дело.

Платон, «Государство», кн. IV

—     Что значит Пинкус пропал, миссис Саттерфилд?

Прижав ухом телефонную трубку к плечу, Бен подотк­нул под голову тонкую подушку.

—     Он хотел выйти на улицу, дорогой, я его выпустила, и он не вернулся.

Бен тяжело вздохнул и уставился в потолок номера 219 в мотеле 6, Окичоби. Было начало девятого утра, и день обе­щал снова быть безоблачным и жарким. Мотель (52 долла­ра за ночь в одноместном номере) находился рядом с шоссе в двенадцати милях от того места, где грузовик сбил Глен­на. О личности погибшего Бен знал сейчас не больше, чем когда Элис Густафсон впервые посвятила его в это дело, но ему было легче называть его хоть каким-то именем, а не «неизвестным белым мужчиной» или «потерпевшим».

Имя Гленн Каллахэн выбрал, увидев «престижный» номерной знак ГЛЕНН-1 на черном «ягуаре»-кабриолете, который обогнал его взятый напрокат «сатурн» при выез­де из международного аэропорта Мельбурн на Атлантиче­ском побережье Флориды. Возможно, тот Гленн выиграл свой «ягуар» в лотерею. Или в покер. В любом случае, ему крупно повезло, и Бен понимал, что ему тоже нужна удача, и чем больше, тем лучше. Но пока что, за пять дней пре­бывания в графстве Окичоби и его окрестностях, удача ему не сопутствовала. Хотя и без особого энтузиазма, он каждый день работал с утра до вечера, но не нашел абсо­лютно ничего, что пролило бы хоть какой-нибудь свет на личность Гленна или на то, что с ним произошло.

Его преследовало постоянное чувство, что, если не счи­тать нескольких удачных «домашних» дел, как частный детектив он оставляет желать лучшего.

А тут еще кот пропал.

—Миссис Саттерфилд, вы помните, что я вам говорил? Пинкус — домашний кот, у него нет когтей и он не может залезть на дерево, чтобы спастись от собак.

—Но, дорогой мой, он так отчаянно просился на улицу и так жалобно мяукал!..

Бен вздохнул. Алтея Саттерфилд, его соседка, была доброй и жалостливой, как святой Франциск, но ей уже перевалило за восемьдесят, и память начинала ее подво­дить. Голос соседки напомнил Бену о Джонатане Уинтер­се^[15], представляющем старушку Моди Фрикерт^[16].

—Ладно, миссис Саттерфилд, ничего страшного, Пин­кус умеет быстро бегать. Конечно, это моя ошибка, что я позволил удалить ему когти.

Да, с сожалением подумал Бен, это его ошибка. Еще за пару лет до их шумного расставания с Дайаной, она как-то застукала его старого приятеля за тем, как он драл мебельный чехол. «Значит так, Бен, или этому твоему коту уда­лят когти, или меня здесь больше не будет!» Вспоминая ее слова, Бен, как всегда, горько усмехнулся. Нельзя было сказать, что его жена никогда не оставляла ему возмож­ность выбора.

—     А как продвигается ваше последнее дело, мистер Каллахэн?

Мое единственное дело.

—     Я его еще не раскрыл, миссис Саттерфилд.

—     Вы обязательно его раскроете!

— Не раскрою.

Бывший студент Элис Густафсон, патологоанатом Стэнли Войцек, старался помочь, чем мог, но полиция в Порт-Сен-Люси и Форт-Пирсе, — как служба шерифа, так и полиция штата — невзлюбила частного детектива, само присутствие которого предполагало, что она не справля­ется со своей работой. Не было ни одного вопроса, кото­рый не звучал бы для полицейских снисходительно или покровительственно. После пяти дней визитов в участки и отделения, попыток поболтать о «Марлинах», «Скатах», «Пиратах», «Ягуарах», «Дельфинах» и других кумирах местных болельщиков и нескольких дюжин совместно съеденных пирожков Бену так и не удалось обзавестись надежным источником информации. В конце концов он пришел к заключению, что будь он сам одним из полицей­ских, он бы, наверное, реагировал и разговаривал так же, как и они.

—     Миссис Саттерфилд, не беспокойтесь о Пинкусе. Я уверен, что он вернется.

—     Хотела бы разделить ваш оптимизм, дорогой мистер Каллахэн, но даже ваш цветок расстроился.

—     Мой цветок?

—     Ну да, у вас только один цветок в квартире!

—     Я знаю, миссис Саттерфилд.

—     Он цвел таким большим красивым розовым цвет­ком...

—     Цвел?!

— Боюсь, что он засох.

Эхмея была подарком скрипачки из филармонии, кото­рая была верной подругой Бена целых десять недель, пока не ушла к трубачу-французу, заявив, вполне обоснованно, что у Бена просто нет цели в жизни. Неудивительно, что за последующие два года новой верной подруги у него не появилось.

— Миссис Саттерфилд, надо было поливать этот цве­ток каждый... — он запнулся на полуслове, представив себе Дженнифер Чин лежащей обнаженной на красных шелко­вых простынях со своим французским трубачом. — Знаете что, миссис Саттерфилд?

— Что, дорогой?

— Подкормите цветок кошачьим кормом, и все будет в порядке.

— Как скажете, дорогой. И не волнуйтесь за ваше дело. Вы его раскроете!

— Конечно, раскрою.

— Просто начните с того, что вам известно.

— Как вы сказали?

— Прошу прощения?

— Ничего, миссис Саттерфилд, не обращайте внима­ния. Все в порядке, спасибо вам. Я вернусь через несколь­ко дней.

— До встречи, дорогой!

* * *

Начните с того, что вам известно.

С крутящимися в голове странно-удивительными словами Алтеи Саттерфилд Бен остановился у скром­ного покрытого бежевой штукатуркой дома в тихом переулке городка Индрио, севернее Сен-Люси. В од­ном из окон красными неоном горело простое слово: «ПРЕДСКАЗАНИЯ». Дверь открыла высокая строй­ная женщина лет сорока со смуглой кожей и уголь­но-черными прямыми волосами ниже лопаток. На лбу женщины, от кончиков бровей до линии волос, дугой был вытатуирован полумесяц, а внутри него — цветные знаки зодиака.

—     Мадам Соня!

—     Входите, мистер Каллахэн, — сказала она сонным голосом, — входите. Не помню, должны вы были прийти сегодня утром или завтра.

—     Вы могли просто заглянуть в будущее, — ответил Бен, стараясь не смотреть на знак Весов, его знак, который он еще во время прошлого визита разглядел над левой бро­вью мадам Сони.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы оценить его слова. После этого мадам Соня улыбнулась.

—     Забавно!

—     Рад, что вы так считаете. Иногда, даже слишком час­то, я говорю вещи, которые считаю забавными, но я един­ственный, кто так думает.

—     Да, это ваша беда!

Она провела его через комнату, где занималась пред­сказаниями. Там были тяжелые занавески, карточный стол, доска для Таро, чайные чашки и такое же множество загадочных предметов, какое Бен видел в кабинете док­тора Густафсон. Помимо этого в захламленной каморке с книжными полками имелось несколько компьютеров, сканеров и прочих ящиков с электронной начинкой. Не­ожиданным во всей этой обстановке казался большой профессиональный мольберт. Кроме компьютерного сто­ла, карточного и небольшого кресла, в комнате не было никакой мебели. В углу громоздился гончарный круг, заляпанный засохшей глиной. Видно было, что им часто пользовались.

—     Удалось что-нибудь сделать? — спросил Бен.

—     Возможно. Лично мне нравится то, что я для вас при­готовила.

—     Доктор Войцек очень хвалил вашу работу.

—     Ценю его мнение. Хотелось бы только, чтобы это мнение разделяли и его друзья — детективы и полицейс­кие. Но боюсь, что они считают меня шарлатанкой. У них есть свои художники, поэтому они не хотят со мной со­трудничать, хотя у меня имеется много весьма успешных работ.

Войцек в сдержанных выражениях описал мадам Соню как несколько странную особу, которая использует самые последние достижения компьютерной графики для соз­дания и воссоздания портретов, но часто дополняет свои произведения теми деталями, которые видит мысленным взором. Три дня назад Бен принес ей ужасные фотогра­фии того, что осталось от лица Гленна. Некоторое время она сидела за столом, изучая снимки, при этом время от времени закрывала глаза. Бен молча ждал, хотя считал все эти действия пустым фарсом. Несмотря на восхищение Войцека талантом женщины, Бен заявил ему о своем бо­лее чем скептическом отношении к ясновидению, телепа­тии, телекинезу, предсказаниям судьбы и вообще ко всему сверхъестественному.

—Я сделала один комплект эскизов в цвете, другой — черно-белый, — сказала мадам Соня. — Но они отличают­ся друг от друга. Не могу объяснить, почему. — Она сидела за компьютером, а Бен изучал экран из-за ее плеча. — Вот ваш человек.

На экране появилась первая картинка, анфас в цвете. Лицо, благодаря особой программе, имело ощутимый объ­ем, без сомнения, его нарисовал талантливый художник. Лицо было круглым и довольно молодым, с пухлыми ру­мяными щеками, маленькими, широко расставленными глазами и немного низко расположенными ушами. Ничего особенно интересного в лице Бен не заметил, но оно явно имело какое-то детское выражение. Мадам Соня развер­нула монитор к Бену.

Дав ему пару минут полюбоваться на свое творение, она вывела на экран другой, черно-белый рисунок. Немногие согласились бы, что на обоих рисунках было лицо одного и того же человека. Черно-белое лицо выглядело уже, ин­теллигентнее, а глаза казались более выразительными.

—Как вы можете объяснить разницу? — спросил Бен.

—Я не пытаюсь что-либо объяснять. Я рисую то, что вижу — на снимках и здесь, — она прикоснулась длинным красным ногтем к знаку Близнецов на своем лбу. — Не удив­люсь, если этот человек обладает, то есть обладал, понижен­ным интеллектом. Наверное, я нарисовала его таким, каким он мог бы стать, если бы не возможная родовая травма.

«Еще один аут», — подумал Каллахэн. Войцек, может, и был прав в своем отношении к этой женщине, но Бен счи­тал, что ее уникальность начинается и заканчивается зна­ками зодиака на лбу. Интересно, сколько клиентов и какие деньги платили за подобную «мудрость»?

—Я сделала распечатки пяти видов. Они в этих кон­вертах. Обычно я беру по тысяче долларов за комплект, но поскольку вас прислал доктор Войцек, отдам вам оба за пятьсот. — Потрясенный услышанным, Бен подумал, не отказаться ли от картинок, но женщина добавила: — Ра­зумеется, вы можете отказаться от оплаты и оставить все здесь. Но уверяю вас, мистер Каллахэн, это — тот человек, которого вы ищите.

Бен прищурился. Любой мог догадаться, о чем он дума­ет, решил он наконец. Этот логичный и очевидный вывод напрашивался сам собой, судя по тому, как он колебался и, вероятно, по выражению лица. Он неохотно вынул из кармана чековую книжку.

—Боюсь, я принимаю только «Мастеркард» и «Виза», — сказала мадам Соня без всякого смущения, — ну и, разумеет­ся, наличные.

Предприниматель с татуированным лбом. Что случи­лось с простыми, беззаботными людьми, выступавшими против правящих кругов, с которыми он общался в кол­ледже? Немного травки, немного пива, немного рок-н-ролла... Бен проверил содержимое бумажника и протянул женщине деньги. Он очень сомневался, что Элис Густаф­сон и ее охранники органов возместят ему такой расход в полном объеме. Ну и черт с ними!

В этот момент мадам Соня протянула руку и, очень удивив Бена, прикоснулась к его запястью.

—Мистер Каллахэн, мне очень жаль, что вы так неуют­но себя чувствуете. У вас очень доброе лицо, и я знаю, что вы хороший человек. Прошу вас, выпейте со мной чашеч­ку чая.

Бену хотелось поскорее уйти. Он побывал в каждой больнице в радиусе двадцати пяти миль от места гибе­ли парня и во всех полицейских участках. Сейчас, когда он купил портрет Гленна, Каллахэн хотел использовать то время, что оставалось у него до возвращения в Чика­го, чтобы показать его кое-кому, и начать, решил он, на­верное, надо было с врачей-гематологов. Но эта женщина притягивала его. Он чувствовал в ней что-то загадочное и неотразимое. Бен последовал за ней в каморку и сел. Через минуту она уже наливала ароматный красно-коричневый чай в две чашки восточного стиля с непонятными симво­лами на стенках.

—Пожалуйста, выпейте, — настойчиво сказала мадам Соня. — Уверяю вас, тут ничего нет, кроме чая. Когда вы­пьете, передайте мне вашу чашку.

Бен сделал, как она просила. Мадам несколько мгно­вений вглядывалась в пустую чашку, а потом сжала ее в ладонях и внимательно посмотрела на Бена. Затем она за­крыла глаза.

—Я уловила немного, — начала она.

С каких пор, интересно, пять сотен долларов — это не­много?

—Но я все время слышу одни и те же слова.

Пора уматывать отсюда.

—Какие слова?

—Просто начните с того, что вам известно.

Бен замер и молча глядел на женщину. Это были слова Алтеи Саттерфилд.

—Э... один друг из Чикаго сказал мне именно эти слова не больше часа назад.

—Они прозвучали четко и ясно.

—Невероятно! Что-нибудь еще?

Мадам Соня пожала плечами и покачала головой.

—     Ничего. В некоторые дни у меня получается лучше, в другие — хуже. Сегодняшний — не самый удачный.

—     Вы думаете, что это было просто... удачей? Совпаде­нием?

—     А вы?

Она проводила Бена к выходу.

—     Что же, спасибо за рисунки и вообще за помощь, — поблагодарил Бен, пожимая женщине руку.

—     Надеюсь, вы отыщете своего человека, — сказала она, когда он уже повернулся к ней спиной.

—     И я надеюсь на это.

—     И своего кота тоже...

* * *

Не представляя себе, куда он едет и что собирается делать, Бен остановился на узкой дороге, упиравшейся в небольшую лужайку. По карте выходило, что перед ним Внутренний канал. Прощальная реплика мадам Сони об исчезновении Пинкуса заставила Бена вздрогнуть, равно как и дословно повторенные ею слова Алтеи.

Начните с того, что вам известно.

Фраза вовсе не такая уж необычная, убеждал он себя, и, может быть, слова соседки звучали как-то по-другому. Что до Пинкуса, он сосредоточился на его исчезновении, как сыщик, да и передача пяти сотен долларов наличными тоже случа­лась не каждый день. Но все-таки Бен осознавал, что его тес­ная связь с миром живых ослабла. А не мог ли он как-то об­молвиться о пропаже кота? Наверное, так оно и было. Вполне вероятно, что он что-то сказал, а потом забыл об этом.

Другого объяснения случившемуся Каллахэн не нахо­дил. Неужели эта женщина с вытатуированными на лбу знаками зодиака, живущая в маленьком доме на тихой улочке во Флориде, смогла как-то проникнуть в его мыс­ли? И если есть вокруг люди с такими способностями, то почему об этом не знает каждый? Сколько раз сам Бен проходил мимо палатки на городской ярмарке, где пред­лагалось предсказать будущее за пять долларов?

Бен вспомнил разговор со своим другом, врачом Джилбертом Форестом, чьи фундаментальные пред­ставления о медицине были сильно подорваны ки­тайским «традиционным» медиком, вылечившим не­операбельный рак у одного из пациентов Джилберта исключительно иглоукалыванием и тем, что он называл витаминами. На данном этапе своей жизни Бен верил в очень немногое, и наибольшую опасность для себя бла­годаря Элис Густафсон и мадам Соне он видел в том, во что не верил.

Начните с того, что вам известно.

Солнце поднималось все выше, температура и влаж­ность не отставали. Бен вышел из машины, уселся на траву, положил рядом папку с бумагами и снова начал изучать ее страницу за страницей, пытаясь найти то, что, возможно, упустил из виду. Может, портрет Гленна напомнит что- нибудь гематологам, подумал он, но тут же решил, что это невероятно.

Ладно, Каллахэн. Кроме того, что ты не слишком удач­ливый сыщик, что ты еще знаешь наверняка?

Взгляд Бена блуждал по блестящей водной поверх­ности. Вернувшись к бумагам, он увидел заметку о женщине, Хуаните Рамирес. Текст сопровождали три фотографии не слишком хорошего качества. На одной была сама женщина, на другой — раны в нижней части ее спины, на третьей — трейлер, похожий на тот, в кото­ром ее держали после похищения и оперировали. Дом на колесах...

Бен вытащил распечатку разговора между женщиной и доктором Густафсон. Те места, которые он считал важны­ми, он выделил желтым маркером. Но то, чем он заинтере­совался сейчас, отмечено не было.

^{Э.Г.: Можете вы описать дом на колесах, в котором вас дер­жали?}

^{Х.Р.: Я видела его снаружи только один раз, когда они оста­новились спросить меня про дорогу, а потом затащили внутрь. Он был большой, очень большой. Выкрашен в серый или сереб­ристый цвет, а на стене рисунок бордового или лилового цвета, что-то типа спирали или волны.}

Это описание не давало много зацепок, но все-таки кое- что. Бен уже побывал в полицейских участках, больницах, пунктах переливания крови и медицинских центрах, разы­скивая человека, которого он называл Гленн. Теперь, когда у него были рисунки мадам Сони, он планировал сделать еще один заход по кругу, слабо надеясь на то, что кто-ни­будь сможет опознать юношу. Безумие заключается в том, что ты делаешь одно и то же, ожидая других результатов. Кто ему это говорил?

—     Ладно, Каллахэн, — пробормотал он. — Ты называ­ешь себя сыщиком — вот и ищи!

Через два часа, когда он посетил четыре агентства, тор­говавших домами на колесах, энтузиазм Бена почти иссяк. «Бивер», «Альпина», «Грэйт вест», «Дайпамакс», «Виннебаго», «Сафари Самба»... Список производителей казался бесконечным. «Дэмьен», «Форест ривер», «Одиак», «Тор Колорадо»... Почти у каждого имелась модель или две с рисунком на кузове, который мог быть тем, что описала Хуанита Рамирес.

Часам к двум ноги и спина Бена уже болели, а буррито со сложной начинкой, которое он съел в «Тако белл» — обычный элемент его дневного рациона, — представля­лось ему привлекательнее, чем концерт «Роллинг Сто­унс». Сто пятьдесят долларов в день — это что-то около десятки за час работы. Похоже, хватит. Элис Густафсон придется искать другой способ потратить деньги «Ох­раны органов». Хотя его не слишком интересовала эта организации и таинственная миссия, он и в самом деле сделал все, что мог. Пора было сворачиваться и ехать домой.

Еще через три часа, когда тени уже начали удлинять­ся, Каллахэн повернул свой «сатурн» к заправке Скайлера Гейнса — пятнадцатой по счету с того момента, когда он решил все бросить и возвращаться в Чикаго. К боли в ногax и спине добавилась еще и мигрень. Это состояние он решил назвать синдромом Каллахэна — сокращенно СК.

Блестящей идеей, которая тащила его по дорогам до по­явления СК, был нарисованный им на карте круг радиусом в десять миль с центром в точке, где погиб Гленн. Воору­жившись каталогами производителей фургонов и портре­том Гленна, Бен решил навестить все заправочные станции внутри этого круга. Учитывая расход топлива самого боль­шого фургона, тот, который искал Бен, должен был доста­точно долго задержаться на заправке. Надо бы добавить к СК еще и тупое упрямство, подумал он. Заправка Гейнса в трех милях от шоссе в Кертисвилле, казалось, находилась в другой реальности. Это было хлипкое строение, обшитое красными досками, с острой крышей и маленькими крыль­цом, где стояли два кресла-качалки. Нарисованная от руки вывеска над дверью давно выцвела и облупилась. Перед зданием торчала одинокая колонка, выглядевшая почти как антиквариат на фоне своей суперсовременной сест­ры — колонки «Эссо», стоявшей у дальнего края площадки.

Было даже хорошо, что действующая колонка находи­лась далеко от крыльца, поскольку человек, являвшийся по разумению Бена Скайлером Гейнсом, сидел в одной из качалок и курил трубку. В комбинезоне, клетчатой рубаш­ке и засаленной кепке с эмблемой «Катерпиллер»^[17] он, ка­залось, перенесся сюда прямо из середины прошлого века, из фильма про Крошку Эйнара^[18]. Бен остановил «сатурн» недалеко от крыльца и подошел к мужчине, который с ин­тересом, но молча, смотрел на него. Табак в трубке Гейнса был сорта «Черри» и явно очень неплохим.

—     Добрый день, — Бен слегка махнул рукой, ступив од­ной ногой на крыльцо и держась за перила, которые, как он предположил, могли выдержать его с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

Гейнс вытащил золотые часы на цепочке и посмотрел на них.

— Да, пожалуй, еще не вечер, — сказал он именно тем голосом, который Бен предполагал услышать.

— Меня зовут Каллахэн, Бен Каллахэн. Я частный де­тектив из Чикаго, ищу человека, которого сбил грузовик на Семидесятом шоссе, к югу отсюда.

— Он погиб, а вы все его ищете?

— Вы правы, скажу по-другому. Вообще-то я хочу уз­нать что-нибудь про него. Никто не в курсе, как его звали, не говоря уже о том, что он делал на Семидесятом шоссе в три часа утра.

— Его сбил «Петербилт», модель три восемь семь со спальным местом в кабине и обтекаемой крышей.

— Вы знаете, кому принадлежит этот грузовик?

— Заезжает иногда сюда на заправку. У меня там одна ко­лонка с дизельным топливом. У меня галлон на десять цен­тов дешевле, чем на шоссе, но когда заливаешь сотню галло­нов, выгода приличная. Его водит парень по имени Эдди.

— Эдди Кумбс. Я с ним разговаривал. Он до сих пор переживает.

— Еще бы. Классная у него таратайка, с каммингсовским движком в шестьсот лошадей... Парень, которого он сшиб, даже не успел понять, что случилось.

— Вот этим я и занимаюсь, — сказал Бен. — Взгляните сюда, это компьютерный рисунок. Парень мог выглядеть примерно так.

Бен протянул пакет с фотографиями, на мгновение по­чувствовав себя идиотом. Что он здесь делает? Что ему может сказать этот немногословный старик? И вообще, зачем он согласился работать на Элис Густафсон?

Покачиваясь в кресле и дымя своей трубкой, Гейнс про­смотрел рисунки и, покачав головой, вернул их Бену.

— Ничего не могу сказать.

— Да я особо и не рассчитывал, — вздохнул Бен. — У вас есть холодная кола?

— Кола есть. Льда, правда, в ведерке маловато.

— Понятно, — Бен вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Банки в холодильнике. Оставьте доллар на прилавке и все. Хорошо сижу, неохота вставать!

Кола, действительно оказавшаяся холодной, немного приглушила переполнявшее Бена чувство тщетности сво­их усилий. Он оставил деньги у антикварного кассового аппарата и, сунув под мышку пакет с рисунками мадам Сони, направился к машине. Примет ли Элис Густафсон оправдание типа «но я же старался?» Вряд ли. Скорее все­го, она потребует вернуть аванс.

Просто начните с того, что вам известно.

Бен открыл дверцу машины и, секунду подумав, взял рекламные листки, а также список моделей фургонов и снова подошел к крыльцу.

— Мистер Гейнс, я еще разыскиваю фургон, ну, дом на колесах, — сказал он.

-Что?

— Дом на колесах. Знаете, такой фургон на прицепе. Может, он появлялся где-нибудь в этих краях в то время, когда погиб этот парень. Возможно, фургон ехал с севера, довольно большой, серого цвета с лиловым рисунком на стене. У меня тут есть проспекты, взгляните, может, уви­дите что-нибудь похожее.

— Это, должно быть, тридцатидевятифутовый «Виннебаго эдвенчер», — спокойно ответил Гейнс, даже не взгля­нув на цветные брошюры. — Модель ноль четыре или ноль пять, кажется. Номера из Огайо. Заправлялся здесь, взял больше семидесяти галлонов.

Сердце Бена на мгновение замерло.

— Расскажите мне о нем.

— Да нечего особо рассказывать. Только парочка, что в нем ехала не того типа.

— Что значит «не того»?

— Ну, слишком молодые, мало похожие на сельских ре­бят, какие-то шустрые. Купили три сэндвича и три пакета чипсов, хотя их было всего двое.

—     Можете их оиисать?

—     У меня хорошая память на машины, а не на людей. Дев­чонка была, правда, очень ничего, это я помню. Задница ап­петитная, вы уж простите. Я хоть и старый, но не мертвый.

—     Все в порядке, мистер Гейнс. А что-нибудь еще пом­ните про фургон или про людей?

—     Пока он не отъехал, я ничего не заметил, но по-моему, на задней стенке не было окон. А в ваших листках видно, что обычно они с окнами.

—     Не было окон?! Вы уверены?

—     Если я так сказал, значит уверен. А что? Вы имели дело с людьми, которые говорят не то, что думают?

—     Да, приходилось!

Бен чувствовал, как кровь запульсировала в кончиках пальцев. Вся эта история с фургоном «Эдвенчер» могла оказаться ерундой, но интуиция подсказывала, что это тот дом на колесах, который описывала Хуанита Рамирес. Бен лихорадочно пытался сообразить, как можно использо­вать полученную информацию. Сколько человек в Огайо покупали фургоны фирмы «Виннебаго» длиной тридцать девять футов? Ведут ли продавцы учет? Как далеко мог уехать на семидесяти галлонах такой зверюга? Вопросов было немного, но после недели жалких разочарований они казались пальмами в Сахаре.

—     Мистер Гейнс, я очень благодарен вам за помощь, — сказал Бен. — Больше вы ничего не можете вспомнить про этот фургон? Хоть какую-нибудь мелочь?

—     Нет. Разве что...

-Что?

—     Может, вам пригодится его номер?

—     Что?!

—     Они расплатились за горючку и еду кредитной кар­точкой, по-моему, «Виза». Я однажды здорово прогорел, когда шофер подсунул мне ворованную карточку, ну и с тех пор записываю номера машин на копии слипа^[19].

—И вы сохранили запись?

—Конечно, — сказал Гейнс. — Иначе я бы считался пло­хим бизнесменом.

ГЛАВА 7

Наиболее мужественную и разумную душу меньше всего расстроит и изменит какое-ли­бо внешнее воздействие.

Платон, «Государство», кн. II

Время в Рио — понятие растяжимое. Если только речь не идет о деловых встречах, серьезных деловых встречах, то опоздать на полчаса означает быть вовремя.

—Мне это нравится, — прошептала Натали, читая жур­нал Varig^[20].

Если где-нибудь существовал город, где «на полчаса позже» значит «вовремя», то определенно это было ее ме­сто. Картины танцев с таинственным незнакомцем в ноч­ном клубе и пробежек по черно-белой мозаике набереж­ной Копакабаны занимали ее воображение с того дня, как Дуг Беренджер предложил ей съездить с докладом на меж­дународную конференцию по трансплантологии. Скоро все это должно было стать явью.

За эти дни она успела пролистать не один реклам­ный журнал и мысленно составить список того, что надо будет купить матери, племяннице, друзьям и подругам. Для подруг и Эрмины это украшения с камнями, для Дженни и Терри — подставки для книг из полированно­го агата, а для Дуга, скорее всего, копия статуи Христа Спасителя.

Она отложила путеводитель и взглянула в иллюмина­тор Боинга-747, пытаясь разглядеть город сквозь редкие облака. Было уже далеко за полночь, но даже за пятнадцать часов полета Натали почти не устала. Учитывая «зимнее» время, в Рио было всего на два часа раньше, чем в Бостоне, и благодаря комфорту бизнес-класса ей удалось хорошо выспаться. Женатый торговец каким-то промышленным оборудованием, бывалый воздушный путешественник, сидевший в соседнем кресле, предпринял несколько слабо замаскированных попыток завязать знакомство, получил адекватное количество вежливых отказов и отступил, ут­кнувшись в книгу, которую, похоже, твердо решил дочи­тать до посадки.

Из-за слишком напряженного воздушного движения, как им объяснила стюардесса, самолет почти час кружил над аэропортом Антониу Карлуш Жобим. Натали реши­ла, что из всех пассажиров ее меньше всего волновала эта неожиданная задержка, а пара стаканчиков мерло сдела­ла ожидание даже приятным. Антониу Карлуш Жобим... Какой другой город в мире имел аэропорт, названный именем композитора — джазового композитора, между прочим?

«...девчонка из Ипанемы идет себе мимо...» — звучала из динамиков популярная песенка. Натали еще раз про­верила документы и задумалась над дилеммой: открыть ноутбук и поработать или на тот же срок закрыть глаза и... Самолет накренился вправо, выровнялся, а затем снизу послышался характерный гул и стук выпускаемых шасси. Мгновение спустя велели приготовиться к посадке — по- английски и по-португальски. Натали вполне освоилась с языком — благодаря девяти дням занятий, пленок и дол­гих разговоров с матерью. Между бразильским и зелено- мысским диалектами была разница, иногда очень замет­ная, но Натали легко давались языки, и на этот раз она с успехом справилась с трудностями.

Восемь дней в Рио! Она всегда считала, что хорошее времяпрепровождение — лучший вид отмщения. Может, послать открытку с благодарностью Клиффу Ренфро и де­кану Голденбергу? 

Посадка была безукоризненной, а таможенный конт­роль организован гораздо лучше, чем она ожидала, исходя из опыта в Сан-Паулу.

Путеводитель по Рио предупреждал о зимней темпе­ратуре в районе пятнадцати градусов по Цельсию, и со­ветовал купить талон на такси в аэропорту, а не доверять показаниям счетчиков в машине. Войдя в главное здание, Натали накинула легкую кожаную куртку и без труда нашла киоск, где продавались талоны. Пряча бумажку и сдачу в кошелек, она почувствовала какую-то легкость и головокружение. Ощущение было не слишком приятным, беспокоящим, но легко объяснялось долгам перелетом и мерло.

Снаружи воздух оказался прохладным и ароматным, несмотря на интенсивное движение транспорта. Аэропорт находился в двадцати милях севернее Рио. Натали с тре­петом ожидала встречи с волшебным городом, но сейчас могла думать только о том, чтобы сесть в такси и добраться до отеля. Ее доклад стоял в повестке только через два дня, и не имело смысла терять время даром. Да и путеводитель утверждал, что ночная жизнь в Рио начинается только под утро, поэтому несколько часов отдыха — и она будет гото­ва попробовать ее на вкус.

«Красное» — мысленно приняла решение Натали, вы­брав одно из трех взятых с собой платьев. Ей не хотелось выглядеть глупо в городе, где за такое можно поплатить­ся, но всегда был присущ дух приключений, и она люби­ла танцевать, особенно под латиноамериканскую музыку. Портье в отеле наверняка подскажет ей место, где будет и весело, и безопасно.

Когда подошла очередь Натали на такси, служащий в форме взял ее багаж, проверил талон и подвел к желтой машине с голубой полоской на дверце. Устроившись на заднем сиденье, Натали снова почувствовала ощущение какой-то нереальности происходящего.

— Отель «Интер-Континенталь Рио», — услышала она собственный голос.

Водитель, темнокожий мужчина лет тридцати, обернул­ся, улыбнулся ей, но ничего не ответил. Такси тронулось, а Натали тщетно пыталась сосредоточиться и разглядеть внешность шофера. Дорогу она тоже видела неотчетливо и несколько раз ощущала подступающую тошноту. Води­тель свернул с шоссе раньше, чем Натали этого ожидала, и через минуту они уже ехали через плохо освещенные тру­щобы. Рванувшийся по венам адреналин не оставил следа от слабости и неуверенности.

—Куда мы едем? — спросила она шофера по-порту­гальски.

—Вы сказали «Интер-Континенталь», — последовал ответ. — По этой дороге доедем быстрее.

—Я не хочу быстрее. Я хочу обратно на шоссе, — потре­бовала Натали, чувствуя, что путает порядок слов.

—Вы очень красивая женщина, — сказал через плечо водитель на приличном английском.

—Возвращайтесь сейчас же на шоссе! — повторила На­тали.

—Очень красивая!

Он прибавил газ. Теперь они ехали по еще более за­пущенным и грязным кварталам. Уличные фонари были разбиты, ветхие дома стояли с заколоченными окнами. Улицы выглядели пустынно, лишь редкие смутные тени изредка появлялись на углах.

Натали взглянула на табличку с именем водителя и его номером, но в темноте не смогла ничего разобрать. Что делать? Налицо была проблема, и очень серьезная. Ната­ли перебрала в памяти содержимое сумочки. Было ли там хоть что-нибудь, что можно использовать как оружие? Благодаря мерам безопасности в аэропорту ответ почти наверняка был отрицательным.

—Черт возьми! — закричала она, стукнув по плексигла­совой перегородке, отделявшей ее от водителя. — Верни­тесь обратно на шоссе!

—Посетителям дома любви вы понравитесь. Вы там бу­дете счастливы... Очень счастливы!

Слова отозвались жутким эхом. Холодный ужас сковал Натали, не полностью прошедшее головокружение усили­лось. Слова водителя казались то четкими и ясными, то какими-то неразборчивыми. Натали посмотрела за окно. Похоже, они ехали не быстрее тридцати-сорока миль в час. Сможет ли она выскочить из машины — и, прокатившись по дороге, встать на ноги и побежать? Если ей удастся вы­браться, не сломав при этом ноги, то убежать она сможет от любого. Ради того, чтобы избежать участи наркоманки и проститутки в каком-нибудь борделе, стоило рискнуть. Она вытащила из сумочки бумажник и паспорт и сунула их поглубже в карман куртки.

—Возьмите деньги! — умоляюще заговорила Натали. — Я дам вам денег, только выпустите меня! У меня есть три тысячи — три тысячи рейсов. Отпустите меня!

Она медленно передвинулась к правой дверце, взялась пальцами за ручку и стала готовиться к тому моменту, ко­гда выпадет из машины на дорогу. Перед глазами мелька­ли какие-то тени, и Натали резко помотала головой, чтобы прояснилось сознание.

«Вот сейчас!»

В этот момент такси резко затормозило и останови­лось. Дверь, у которой сидела Натали, распахнулась, и она увидела двух мужчин, лица которых закрывали маски из черных чулок. Еще до того как она успела среагировать, ее вытащили из машины и бросили лицом вниз на землю. Машина с ревом исчезла. Игла вонзилась в основание шеи, и содержимое шприца оказалось в мышце. «Наркотик», — подумала Натали. Оглушающая доза, возможно, героина.

Положение было ужасным, но она ощущала какую-то непонятную отстраненность от происходящего. Отстра­ненность и в то же время решительность не сдаваться без боя. Каждый из них держал ее за руку и вместе они та­щили ее куда-то в узкий неасфальтированный переулок, вонявший отбросами. Решив позвать на помощь, Натали поняла, что в этом переулке часто слышали такие крики, но вряд ли когда обращали на них внимание. Она попыталась сгруппироваться и резко дернула руками. Налетчик, державший правую руку, выпустил ее. В тот же миг Ната­ли развернулась и что было сил ударила второго бандита кулаком в пах.Тот упал на колени и отпустил левую руку Натали. Она вскочила и ударила того, что стоял справа, прямо в лицо.

Через мгновение она уже бежала по переулку. Впереди, в неясном свете виднелись два ряда темных домов, двух- и трехэтажных. Дальше и правее она увидела мигающий свет.

Сзади один из мужчин закричал по-португальски:

—     Tenho uma pistola. Parej ou eu atiri!^[21]

Переулок впереди был загроможден ржавыми бочками, ящиками и прочим мусором, наваленным у какого-то за­бора, возвышающегося на добрых шесть-семь футов.

—     Стой! — кричали сзади.

Натали забралась на кучу мусора и уже потянулась к забору, когда раздался выстрел.

«Мимо», — успела отметить она, схватившись руками за грубые доски и перекинув через них одну ногу.

Раздался еще один выстрел, потом еще. Дважды ослепи­тельная боль обожгла правую лопатку Натали. Ее бросило вперед, руки отпустили забор. Зарычав от боли и хватая ртом воздух, понимая, что дважды ранена, она опрокину­лась и беспомощно рухнула на груду мусора.

ГЛАВА 8

Кто всего более способен творить добро сво­им друзьям, если они заболеют, и зло — своим врагам? Врач.

Платон, «Государство», кн. I

Яунде расположено всего на четыре градуса севернее экватора. Джо Энсон не умел переносить камерунскую жару и влажность так же легко, как те, кто родился здесь, но сегодняшний день, когда до начала муссонов оставалось всего пара недель, выдался просто ужасным. Кондиционе­ры больницы не справлялись с работой, запах болезней заполнял здание, повсюду вились мухи, а тяжелым возду­хом просто нельзя было дышать.

Единственным светлым пятном в этих гнетущих усло­виях являлась Мариэль, состояние которой после подполь­ного лечения «Сарой-9» значительно улучшилось. Сейчас она уже сидела на стуле возле своей кровати и самостоя­тельно пила и ела. Лекарство оказалось настоящим чудом, как с самого начала и предполагал Энсон. Еще день-два, и фургончик Уайтстоунского центра здоровья Африки от­везет девочку домой, к матери, доставив в деревню рис и другие продукты, которых должно было хватить жителям до прихода муссонов. А после этого начнется новый цикл голода и болезней...

—Хорошо, милая, — повторял Энсон, прикладывая стетоскоп к спине девочки, — вдохни, выдохни... Молодец! Завтра ты, может быть, поедешь домой.

Девочка повернулась и обхватила ручонками шею док­тора.

—Я так люблю тебя, доктор Джо! Так люблю!

—И я тебя люблю, мой орешек!

Энсон никому бы не признался в том, как много сил от­няли у него всего несколько слов. Он дал Мариэль книж­ку с картинками и едва дошел до маленького кабинета, ко­торый делил с дежурным врачом. Что же это такое с ним творится? Через полминуты, борясь с надвигающимся приступом одышки, он достал из кармана рацию, которую всегда носил с собой и которая использовалась только в экстренных случаях для вызова помощи.

—Это Клодин, доктор Энсон, — раздался голос сест­ры. — Где вы находитесь?

—В комнате врачей... в больнице.

—Вам нужен кислород?

-Да.

—     Одну минуту. Я сейчас буду.

Прошло всего полминуты, и Клодин влетела в кабинет, таща за собой 650-литровый баллон драгоценного газа, установленный на двухколесной тележке. Ей было уже около пятидесяти. Клодин была высокой, с гладкой очень темной кожей, а ее глаза смотрели одновременно гордо и заботливо. Она работала в больнице почти со дня ее осно­вания.

—     Вы сегодня в дневную смену? — успел спросить Эн­сон до того как медсестра приладила ему к лицу маску и открыла кран подачи кислорода.

—     Дышите спокойно, — сказала она. — Я... одна из сес­тер заболела, и я ее подменяю.

Энсон не обратил внимание на встревоженное выраже­ние лица Клодин. Он вынул из верхнего ящика стола ин­галятор с кортизоном и сделал два глубоких вдоха, а затем снова припал к маске.

—     Хорошо, что вы здесь оказались, — проговорил он.

—     Вам лучше?

—     При такой влажности тяжеловато.

—     Пока не начнутся дожди, влажность будет расти.

—     Значит, станет еще тяжелее. Стопроцентная влаж­ность... Не представляю, как я переносу ее.

И снова тень пробежала по лицу сестры.

—     С вами все будет хорошо, доктор, — она сказала это уверенно.

—     Конечно, Клодин.

—     У вас назначена встреча с доктором Сен-Пьер. Отме­нить ее?

—     Нет-нет, я не отменяю встреч. Вы это знаете.

Энсон, на которого некогда можно было надеяться, как на ветер, стал абсолютно дисциплинированным че­ловеком. Каждую среду в полдень он встречался в не­большой больничной столовой с доктором Сен-Пьер; там он ел свой любимый чаудер^[22] с зеленым салатом, выпивал бутылку камерунского «Гиннеса», а на десерт поглощал шарик шоколадного мороженого. Там они с доктором Сен-Пьер общались неофициально, обсуж­дая дела больницы, клиники и лаборатории, работу над «Сарой-9» и в последние годы его собственное здоро­вье.

— Простите меня, доктор, — начала Клодин, — но, по- моему, вы все еще дышите с большим трудом.

— Возможно... трудно сказать.

— Нет ли какого-нибудь другого лекарства, которое я могла бы вам дать?

— У меня... столько лекарств... что я сам... иногда пута­юсь... в них.

— Успокойтесь и просто дышите! Мне, наверное, стоит позвать доктора Сен-Пьер.

Энсон махнул ей рукой, что должно было означать «по­дождите, не беспокойтесь!» Сестра отошла к стене, но не сводила с доктора внимательного сочувственного взгля­да. Незаметно для него, она сунула руку в карман халата и нервно потрогала лежащую там пробирку с бесцветной жидкостью.

Точно, один и четыре десятых кубика — не больше и не меньше.

Такой была инструкция.

Точно один и четыре десятых...

Ланч назначался на полдень, но когда доктор Энсон на­дышался кислородом и смог пройти в столовую, было уже четверть первого. В столовой за одним из трех небольших столов сидела только доктор Сен-Пьер. Перед ней стоял высокий стакан со льдом и лежал бутерброд с тунцом, а сама она листала какой-то журнал. Одета она была в шор­ты цвета хаки и белую футболку, обтягивающую весьма соблазнительную грудь. На несколько секунд Энсон от­влекся от своих проблем с дыханием. За годы, проведен­ные вместе с Элизабет, он часто ощущал, что их отноше­ния готовы перейти за границу близкой дружбы, ноэтого так и не произошло.

Энсон уселся за столик, и через секунду повар уже поч­тительно расставлял перед ним тарелки с едой — немое свидетельство того, что не было в больнице, лаборатории или во всем центре человека, в жизни которого доктор не играл бы важную роль.

—Понять не могу, — сказал он Элизабет по-английски, сделав паузу, чтобы сделать глубокий вдох, — как вы ухит­ряетесь выглядеть свежей в такую погоду.

—Думаю, что и вы выглядели бы посвежее, если бы дышали чем-нибудь получше, нежели кислородный кок­тейль восьмидесятипроцентной крепости.

—Я сегодня уже принял дневную норму.

—Боюсь, что долго вы так не протянете.

—Кто знает? Легкие могут привыкнуть.

—Только не с легочным фиброзом, Джозеф, и вы это знаете не хуже меня.

Энсон принялся за салат и, как обычно, сделал боль­шой глоток своего камерунского «Гиннеса» прямо из гор­лышка. «Элизабет права», — подумал он. Она всегда была права, когда речь заходила о его здоровье. Но все же...

—Сейчас не время ложиться на операцию. Сезон мус­сонов вот-вот начнется, а работа в лаборатории идет так хорошо... Мне же столько еще надо сделать!

—Вы каждый день рискуете умереть от сердечной не­достаточности! — Элизабет положила свою ладонь на руку доктора. По выражению ее лица можно было безошибочно определить, что ее забота являлась столь же личной, сколь и профессиональной. — Вы так много сделали для столь­ких людей, Джозеф! Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось. А ваше состояние становится все хуже и хуже, и улучшения не предвидится. Если положение еще ослож­нится, оперировать станет намного рискованнее.

—Возможно.

—А послеоперационный период не затянется так на­долго, как вы думаете. Врачи, с которыми я работаю, — лучшие трансплантологи в мире. Они сделают для вас все возможное.

Энсон допил пиво. Он надеялся, что у него хватит силы духа убедить Элизабет, что медицинские показатели для пересадки еще не столь серьезные и вообще время непод­ходящее.

— У меня выдалось несколько хороших дней... — начал он.

— Ради бога, Джозеф! Будьте честным хотя бы с самим собой. Если вы среди дня не хватались за ингалятор или кислородную маску, это еще не значит, что был хороший день. Взгляните на себя. Вы же умный человек, ученый. Но вы не можете сказать и половины того, что думаете, только потому, что вам просто не хватает воздуха! — Она снова взяла его руку в свои ладони. — Джозеф, прошу, послушайте меня! Доктора в «Уайтстоуне» узнали о до­норе, Джозеф, исключительное совпадение тканей! Ради этого мы объехали весь мир. Вам почти не потребуются иммуносупрессоры, а это значит, что не будет побочных эффектов. Вы вернетесь к работе гораздо раньше, чем ду­маете.

Энсон внимательно посмотрел на Элизабет. Впервые разговор зашел о конкретном доноре, не говоря уже о сов­падении тканей. Доктор Сен-Пьер и ее коллеги-консуль­танты сделали первый ход в этой игре с такими высокими ставками.

— Как долго ваши люди искали донора?

— С тех пор, как сделали анализы и поняли, что у вас редкий тип тканей.

Энсон откинулся на спинку стула и покачал головой.

— И где вы нашли... такое совпадение?

— В Индии. Город Амритсар, штат Пенджаб, к севе- ро-востоку от Дели. Человек подключен к аппарату ис­кусственного дыхания в местной больнице. Смерть мозга в результате обширного кровоизлияния. В больнице то­ропятся с изъятием органов, но мы упросили их подож­дать.

Энсон встал и прошелся по столовой. Даже эти несколь­ко шагов дались ему с трудом, но он убеждал себя, что это из-за высокой влажности.

—     Я не могу, — сказал он наконец. — Я просто не могу. Здесь много работы, и надо предупредить дочь, и... и...

—     Джозеф, пожалуйста, — остановила его Элизабет, — перестаньте! Если вы не готовы, значит, не готовы. В таком случае почему бы вам просто не пойти домой и не отдох­нуть час-другой перед послеобеденным обходом? Я управ­люсь здесь без вас.

—     По... пожалуй, — ответил Энсон тоном капризного ребенка. — Я рад, что вы на меня не сердитесь.

—     Я за вас волнуюсь, Джозеф, и за наш проект «Сара-9», но вряд ли я на вас сержусь. Позвольте, я вызову охранника, и он отведет вас домой. Может, вам нужна кресло-каталка?

—     Нет! — воскликнул Энсон. Он повернулся, но вдруг на него нахлынула волна слабости. — Хотя, наверное, с ка­талкой будет лучше, — капитулировал он.

Когда охранник вкатил в столовую кресло и помог Эн- сону усесться в него, доктор был уже настолько слаб, что едва мог дышать. Он пытался вдохнуть, но, казалось, его мозг не хотел больше участвовать в этом процессе. Доктор хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова.

Охранник покатил кресло и дверь, стены комнаты на­чали кружиться перед взором Энсона. На дорожке, веду­щей к жилому комплексу, проехав всего несколько футов, Энсон вдруг почувствовал, что его дыхание остановилось. Мир вокруг потемнел и провалился в черноту. Потеряв сознание, доктор вывалился из кресла и упал лицом на до­рожку.

Охранник, крупный коренастый мужчина, подхватил доктора, словно тряпичную куклу, и бросился обратно, зовя на помощь. Через мгновение тело Энсона лежало на носилках в палате экстренной помощи, а Клодин готовила к работе оборудование жизнеобеспечения. Сен-Пьер, ко­торая умела сохранять хладнокровие и в более тяжелых ситуациях, приказала подсоединить кардиомонитор, при­готовить катетер и иглу для внутривенного вливания, а за­тем, запрокинув Энсону голову, приступила к вентиляции легких с помощью маски и дыхательного мешка. Один из ординаторов предложил заменить ее, но Элизабет отказа­лась.

—Я знаю, что вы опытный специалист, Даниэль, — ска­зала она, — но в данном случае своему опыту доверю боль­ше. Без этого человека мы все пропадем. Проверьте луч­ше пульс на бедренной артерии. Клодин, подготовьте все необходимо для интубации^[23], трубка семь с половиной. И проверьте баллон!

Между двумя женщинами промелькнула незаметная для других искра.

—Пульс есть, — произнес ординатор. — Но слабый.

—Следите за монитором, попробуйте измерить давление.

Сен-Пьер продолжала делать интенсивное искусствен­ное дыхание. Лицо Энсона немного порозовело, но в соз­нание он не приходил. Клодин проверила баллон, который использовался для установки и фиксации дыхательной трубки в трахее. Элизабет нагнулась над головой Энсона, велела ординатору удерживать ее вверх подбородком, а сама прижала язык коллега пластинкой ларингоскопа и за две секунды ввела трубку сквозь его голосовые связки. Порция воздуха из баллона закрепила трубку на своем месте.

Затем Элизабет заменила маску дыхательного мешка адаптером, который подсоединила к трубке, и продолжала вентиляцию легких, пока не подсоединили аппарат искус­ственного дыхания. От интенсивной работы шести человек жара и влажность в маленькой комнате стали почти нестер­пимыми, и только Сен-Пьер не выказывала признаков ус­талости, хотя один раз сняла очки и вытерла их о рубашку.

Пятнадцать минут в комнате царила напряженная ти­шина. Внешне Энсон не менялся, но его жизненные пока­затели медленно улучшались. Наконец с видимым усили­ем он открыл глаза.

Сен-Пьер поблагодарила всех ассистентов и медсестер и попросила их покинуть палату. Потом она подошла к Энсону и наклонилась над ним.

— Все в порядке, Джозеф, — сказала она, приблизив свое лицо почти вплотную к лицу доктора. — Просто жара и влажность оказались слишком сильными. У вас случилась остановка дыхания, понимаете? Не надо даже кивать, просто сожмите мою руку. Хорошо! Я знаю, что эта трубка вещь неприятная. Я вам сейчас дам ус­покоительное. Пока стоит трубка, опасность намного меньше. Пожалуйста, Джозеф, прошу вас, послушайте меня! Если бы это случилось у вас дома, мы бы не успе­ли прийти вам на помощь. Вы нужны нам, Джозеф! Вы нужны мне и всему миру. Мы не можем позволить, что­бы такое повторилось снова. Пожалуйста, согласитесь на пересадку!

Вначале слабо, а затем с усилием он сжал руку Эли­забет.

— О, Джозеф! — воскликнула она, целуя его в лоб, а потом в щеку. — Спасибо, спасибо! Мы будет действовать быстро. Вы понимаете? «Уайтстоун» держит наготове для вас самолет в Индию, он Ждет в аэропорту Кейптауна. Я буду с вами. Вы будете подключены к прибору всю до­рогу, я введу вам успокоительное. Понимаете? Прошу вас, не бойтесь. Скоро все ваши мучения кончатся, и вы снова вернетесь сюда помогать людям. Вы понимаете меня? Хо­рошо, Джозеф, я звоню. Скоро мы отправимся в Яунде и будем ждать самолет.

Сен-Пьер назначила бригаду, которая должна была следить за состоянием Энсона, пока она организует выезд в аэропорт Яунде, а потом перелет в Амритсар. Когда во­шла Клодин, чтобы принять дежурство, Сен-Пьер покача­ла головой и кивком предложила сестре выйти в коридор.

— Вы чуть не убили его, — выпалила она прежде, чем Клодин произнесла хоть слово.

Глаза сестры вспыхнули от такого упрека. Элизабет Сен-Пьер Клодин знала и уважала много лет. Если бы не это, она ни за что не согласилась бы добавить в пиво док­тора Энсона смесь транквилизаторов и дыхательных де­прессантов.

— Я все сделала правильно, — сказала она. — Вы веле­ли мне добавить один и четыре десятых кубика в бутылку. Я все точно выполнила.

Доктор Сен-Пьер сдерживала холодную ярость.

— Вздор! — повысила голос она. — Все, что я хотела, — это вызвать у него чуть более серьезное затруднение, чтобы он осознал необходимость пересадки, пока еще не слишком поздно и пока есть идеальный донор. Я рассчитала дозу на основании массы его тела и уровня кислорода. Если бы вы дали нужнее количество смеси, это не вызвало бы останов­ку дыхания.

— Но сегодня было особенно жарко и душно, и поэто­му...

— Представьте себе, что это случилось бы на пять минут позже, у него дома! Если бы он не смог позвать на помощь, то сейчас был бы мертв, а мы потеряли бы одного из самых великих людей! Совершенно ясно, что вы ошиблись с до­зой, признайте это.

— Доктор Сен-Пьер, я не могу признать то, что я не...

— В таком случае я требую, чтобы вы собрали вещи и к двум часам вас здесь не было. Я велю одному из охран­ников отвезти вас в Яунде. Если вам нужны мои положи­тельные рекомендации, то никаких разговоров о том, что произошло сегодня, быть не должно.

Не ожидая ответа, Сен-Пьер повернулась и, придя в свой кабинет, заказала разговор с Лондоном. Ответил сно­ва тот человек, который называл себя Лаэртом.

— Все в порядке, — сказала она по-английски. — На­чинайте действовать. Если совпадение тканей такое, как вы говорите, мы продлим жизнь Э, и он сможет работать с нами так долго, как нужно. Ведь мы уже столько сдела­ли...

— Согласен.

— У донора констатирована смерть мозга?

— А вас это беспокоит, Аспазия?

— Нет, — без колебаний ответила доктор Сен-Пьер. — Нет, меня это не беспокоит.

ГЛАВА 9

Он стал нарушителем законов, хотя раньше соблюдал их предписания.

Платон, "Государство", кн. VII

—     Позвольте говорить прямо, мистер Каллахэн. Источ­ником вашей информации об этом доме на колесах был старик, хозяин заправки из какого-то захолустья. Его вы разыскали после того, как гадалка вдохновила вас на то, чтобы продолжить расследование.

—     Э... да, пожалуй, можно сказать и так.

—     Вы поверили старику?

—     Да. Полагаю, что это тот фургон, который мы ищем.

—     А гадалка с татуированным лбом?

—     Она узнала, что у меня пропал кот, а я не помню, что­бы говорил ей об этом.

—     Но она не сообщила вам, где его искать?

—     Нет.

—     Но вы его все равно нашли?

—     Он сидел в кустах напротив моего дома. Думаю, что­бы поймать мышь или крысу, ему даже не надо было дви­гаться с места.

Густафсон попыталась скрыть улыбку, но Бен успел это заметить.

—     Значит, — продолжила она, — после недели бесплод­ных усилий во Флориде, когда мы так и не узнали, кто сбил на шоссе человека, вы хотите, чтобы я оплатила вашу поездку в Цинциннати?

—     Всего-то триста миль.

—     В один конец.

Бен нагнулся к ней и с заговорщицким видом произнес:

—     Не говорите никому, док, но я поеду в Цинциннати, даже если вы мне не заплатите!

Элис Густафсон повторила его движение и сказала та­ким же тоном:

—     Ну что же, тогда вам пора собираться!

* * *

Всю дорогу от Чикаго до Цинциннати Бен ехал под до­ждем. Большую часть пути он слушал новый диск Джона Прайма^[24], во многих песнях которого речь шла о несвободе либо за решетками тюрьмы, либо внутри стен собственной жизни. Иногда Бен напевал припев своей любимой песни, которая, полагал он, будет таковой до тех пор, пока он не услышит что-либо получше.

^{Отче, прости неразумных деток!}

^{Ты нас простишь, ну а мы — Тебя.}

^{Простили друг друга за все за это,}

^{Свистнем и в рай попадем шутя.}

Используя информацию, полученную от Скайлера Гейнса, кое-какой софт, купленный по каталогу для част­ных детективов (его можно было применить на практике только после погашения задолженности за Интернет), а также с помощью полицейского, за которым числился старый должок, Бен встретил на удивление мало трудно­стей в установлении фургона и его владельца: «Фолкнер Ассошиэйтс», Лавровая улица, 4а, Цинциннати. В го­родском телефонном справочнике такой фирмы не зна­чилось, не удалось найти ее и в онлайновых поисковых системах. Сейчас, следуя по широкой дуге шоссе № 1-74 и вглядываясь в виднеющийся впереди город, Бен попы­тался представить себе, как в здоровенный фургон затас­кивают жертвы, выкачивают из них костный мозг против их воли, а потом отпускают. Ничего осмысленного не по­лучалось.

Бен знал, что понравился Элис Густафсон и что она заплатит ему за потраченное время (как — это другой вопрос), но мысленно похвалил себя за то, что сооб­разил не поднимать пока вопрос о пятистах долларах, которые выложил мадам Соне за портреты Гленна. На самом деле вместо того чтобы пытаться объяснить раз­ницу между двумя комплектами рисунков, он показал Элис только один, «реальный» вариант. А в целом, до­бавив эти пять сотен к цене реанимации своего брау­зера и к тому, что он заплатил нескольким людям во Флориде за оказавшуюся бесполезной информацию, и предположив, что потерял несколько заказов во время работы в Солнечном штате^[25], Бен пока еще не обанкро­тился.

Если эта шестисотмильная увеселительная поездка в Город королевы^[26] окажется пустой, решил Бен, тогда все, он выходит из игры. Он выбросит из головы и ужасные фото Гленна, и газетную историйку про Хуаниту Рамирес, и загадки мадам Сони. «Охрана органов» может обратить­ся в органы охраны правопорядка, а он, Бен, снова займет­ся преследованием и подглядыванием.

^{Отче, прости неразумных деток!}

^{Ты нас простишь, ну а мы — Тебя...}

В изумрудном ожерелье парков с великолепным кон­цертным залом, художественными галереями, универси­тетом, богемным кварталом, спортивными площадками и зоопарком, Цинциннати всегда казался Бену таинствен­ной жемчужиной среди других городов. Сверившись со страницей из Мап-Квест^[27], он съехал с шоссе и свернул к реке Огайо. После восьми часов, проведенных за рулем, его несговорчивая спина просила об отдыхе. Что бы ни случилось в доме номер 4а на Лавровой улице, в ближай­ших планах Бена стояли мотель и горячий душ.

Густые облака, непрекращающийся дождь и тот факт, что Цинциннати расположен у западной границы восточ­ного часового пояса, делали ранний вечер темным, как полночь. Мап-Квест провел Бена через восточную часть центра города к низине реки с кривыми улицами, узкими переулками и похожими на склады зданиями, давно тре­бовавшими ремонта.

В отличие от своих коротких и плохо освещенных сосе­док, Лавровая улица имела указатель. Бен остановился за углом и задумчиво посмотрел на запертую крышку ящика для перчаток, решая вопрос, есть ли смысл брать с собой «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Кроме единс­твенного занятия в тире пару лет назад, Бен ни разу из него не стрелял и надеялся, с учетом скромных масштабов своих целей, что не придется стрелять и впредь. После не­долгого колебания оружие было оставлено на своем мес­те. С сумкой из мягкой кожи дело обстояло иначе. В ней лежали фонарик с чехлом, небольшой ломик, набор от­мычек, цифровая видеокамера и цифровой фотоаппарат, лазерное подслушивающее устройство, веревка, моток бе­чевки, изоляционная лента и еще куча разных приспособ­лений, которые можно было вместить в сумку, не сломав молнии.

Движение в этом районе было не оживленное. Чувст­вуя, как сильнее забилось сердце, Бен сунул фотографии Гленна в наружный карман сумки и надел свою скаутскую кепку, надвинув козырек на глаза. Выключив свет в сало­не своего видавшего виды «рейнджровера», он тихо от­крыл дверцу. Выдался тот редкий за годы работы частным сыщиком случай, когда ему действительно предстояло за­няться сыском.

На улице вдоль безликого ряда мастерских, гаражей и складов из бетона, гофрированного металла и даже дерева стояло несколько машин. От дороги здания отделял узкий разбитый тротуар, а сами здания — еще более узкий про­ход. На дороге повсюду были выбоины, заполненные гряз­ной дождевой водой.

Идя по тротуару в тени зданий, Каллахэн свернул на Лавровую улицу. Чтобы взглянуть на тридцатидевятифу­товый «эдвенчер», Бен побывал в автоцентре недалеко от Чикаго. Сейчас он с облегчением заметил, что эта улица была шире, чем почти все остальные. Все еще размышляя о том, может ли фургон размером с автобус заехать в ка­кое-нибудь из зданий, Бен заметил перед одним из них — деревянным, обшарпанным — просторную площадку, за­валенную мусором. Само здание было высотой в два-три этажа и когда-то, видимо, использовалось в качестве амба­ра. В стене, обращенной к улице, виднелся проем, закры­тый парой массивных дверей на металлических рельсах, достаточно большой, чтобы в него вписался фургон. Если на Лавровой улице был дом 4а и если там скрывался тридцатидевятифутовый дом на колесах, то это место являлось самым подходящим. А где-то рядом должна быть и вход­ная дверь, сообразил Бен.

Не обращая внимания на дождь, он осторожно двинул­ся по узкому, не больше трех футов, проходу между зда­ниями. По дороге ему попалось единственное окно на вы­соте пяти футов, но изнутри оно было закрыто занавеской. На улице, параллельной Лавровой, в зданиях не имелось ни окон, ни дверей, одна сплошная стена в двадцать пять футов, увенчанная острой крышей. Бен оглядел улицу и вернулся назад вдоль другой стороны здания, подсвечивая себе фонариком. Примерно на середине пути он обнару­жил в стене дверь, которую искал. На массивной деревян­ной панели выделялись установленные совсем недавно ручка и замок.

Вскоре после того, как Бен стал частным сыщиком, он прослушал специальный курс для детективов по обраще­нию с замками почти всех известных типов. В дополнение к недешевому обучению он получил приложение в виде на­бора похожих на пластиковые карточки пластинок самой разнообразной формы и связку из двадцати толстых про­волок, изогнутых под причудливыми углами и названных по имени их изобретателя комплектом Таггерта. Какое- то время Бен тренировался на замках в своей квартире, а также на дверях друзей и соседей, и достиг достаточного умения в выборе нужной проволочки и работе с ней. Но все это выглядело игрой в приключения. За последующие годы у Каллахэна не было ни одного повода применить свои навыки. До сегодняшнего дня.

Практически невидимый в темном проходе, Бен прило­жил к двери свой стетоскоп и несколько минут вниматель­но прислушивался. Изнутри не доносилось ни звука. Вы­тащив из сумки комплект Таггерта, он принялся за работу. Только четвертая по очереди проволочка зацепилась за что-то внутри. Поворот вправо — и замок открылся. Глаза Бена еще не привыкли к почти полной темноте, но он уже знал, что фургон здесь.

Тридцатидевятифутовый «эдвенчер» стоял, занимая почти все внутреннее пространство помещения от стены до стены. Бен проскользнул в дверь, бесшумно прикрыл ее за собой и опустился на одно колено на бетонный пол, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Когда шум в ушах стих, Бен снова достал фонарик и посветил им по сторонам.

Сверкающий фургон с закрытой дверью и зашторен­ными темными окнами резко контрастировал на фоне за­хламленного гаража со стенами, сложенными из грубого камня. Бен отметил, что Скайлер Гейнс оказался прав, припомнив, что на задней стенке фургона не было окон. От крыши фургона до потолка имелось пятнадцать-двадцать футов свободного пространства, лишь несколько балок пересекались над ней. К крыше были прикреплены кон­диционер, антенна и нечто похожее на тарелку спутнико­вой связи. Слева от Бена возвышались полки со щетками, кистями, тряпками и десятком банок и аэрозолей с крас­кой. Справа полки тоже были заполнены очистителями, растворителями и грудой запчастей. Но за этими полками показалось нечто более интересное — короткая лестница, ведущая наверх к небольшому помещению, похожему на офис, с двумя окнами, обращенными внутрь гаража.

Бен направился к офису, пытаясь отогнать противную мысль о том, что его более разумный образец для подра­жания предпочел бы, прежде всего, не появляться в оди­ночку в подобном месте. Подхватив кожаную сумку, он медленно поднялся по лестнице, оказавшейся на удивле­ние крепкой. Через стекло Бен разглядел стол, стул, шкаф с двумя выдвижными ящиками для папок, факс, копиро­вальную машину и компьютер. Две стены без окон были неокрашенными, а дверь офиса оказалась запертой.

Бен погасил фонарик и присел на верхней ступеньке лестницы, снова дожидаясь, пока пульс придет в норму, а предательская дрожь в руках исчезнет. Он всегда считал себя любителем приключений, но по сравнению со свои­ми друзьями и коллегами никогда не был по-настоящему рисковым парнем.

И какого черта его сюда занесло?

Замок в двери не устоял против комплекта Таггерта, и через минуту Бен уже находился внутри, подсвечивая короткими вспышками прикрытого фонарика и убеждая себя, что подобная предосторожность излишня. Наконец он сдался и оставил фонарик включенным, хотя и держал его в опущенной руке. На столе валялось несколько бумаг, но ничего интересного или подозрительного среди них не нашлось, кроме листка с результатами последнего тура бейсбольной лиги и нескольких счетов за ремонт фурго­на.

Шкаф с ящиками оказался тоже заперт. Решив не тра­тить время на возню с замочком, Бен просто открыл его с помощью толстой отвертки. Верхний ящик был пуст, если не считать нескольких спортивных страниц, вырван­ных из «Цинциннати Инкуайер», и старого, с загнувши­мися углами экземпляра журнала «Хастлер». В нижнем ящике Каллахэна ждал сюрприз. Он был практически до верху забит оружием — револьверы, пистолеты, один тупоносый автомат, десяток коробок с патронами и даже три ручные гранаты. Целую минуту Бен смотрел на этот тайный арсенал, и здравомыслящая часть его «я» вопила о том, что он по уши вляпался черт знает во что, отсюда надо выбираться как можно быстрее и бежать как можно дальше.

Вероятно, анонимный звонок в полицию про оружие и террористов будет иметь отклик. Может, кто-нибудь из друзей Бена в чикагской полиции подскажет ему, что де­лать дальше. Но ни одно из этих действий не даст ответа на вопрос, все еще остающийся без ответа: есть ли какая-то связь между этим фургоном и противозаконным изъятием костного мозга или с чем-нибудь еще, способным заинте­ресовать Элис Густафсон.

Бен снова погасил фонарик и посмотрел сквозь окна офиса вниз на массивный силуэт фургона. Предположим, думал он, что дверь фургона заперта. Есть ли возможность попасть внутрь? Вполне вероятно, что там стоит какое-ни­будь сигнальное устройство. Наверное, будет лучше сей­час уйти и вернуться с кем-нибудь, кто разбирается в этих штучках. Бен вспомнил о двоих ребятах, которые как он знал, имели большой опыт и могли ему помочь.

Приняв такое решение, он повернулся и уже хотел по­кинуть офис, когда на глаза ему попался широкий ящик письменного стола. Бен машинально выдвинул его и осве­тил фонариком содержимое — несколько счетов за ремонт фургона и какие-то черно-белые распечатки из Интернета. Перебирая счета, он заметил в глубине ящика каталожную карточку, к которой была приколота небольшая — три на три дюйма — цветная фотография, немного смазанная, но абсолютно узнаваемая.

У Бена перехватило дыхание.

Сходство лица на фотографии с первым комплектом портретных эскизов мадам Сони не вызывало сомнений. Из месива переломанных костей и разорванных тканей она воссоздала с поразительной точностью лицо человека. На карточке твердым мужским почерком было написано: Лонни Даркин, маленькая ферма, Пагсли-хилл-роуд, Конгда, штат Айдахо.

Бен невесело усмехнулся. После многих дней и столь­ких миль пути человек, которого он называл Гленном, об­рел настоящее имя и адрес. Теперь горькую правду пред­стояло узнать и семье в Айдахо.

Бен сунул карточку и фотографию в карман и вышел из офиса. Спустившись по лестнице, он секунду колебался, потом подошел к фургону и остановился в темноте перед дверью, размышляя. Он нашел то, за чем приходил, говори­ло его здравомыслящее «я», так зачем торопить события? Но, с другой стороны, возражала более авантюрная часть его «я», даже если и сработает сигнализация, он сможет выскочить из гаража и добежать до своей машины раньше, чем кто-нибудь успеет сообразить, в чем дело.

Бен чуть приоткрыл дверь, поставил около нее свою сумку, подошел к «эдвенчеру» и осторожно взялся за руч­ку. Дверь открылась, но не так, как он ожидал. От силь­ного удара ногой изнутри она распахнулась, ударив Бена в лицо, чуть не выбив из него дух, и отбросила на пол. На мгновение ослепнув от света внутри фургона, Бен смог лишь различить силуэт мужчины, чьи плечи едва помеща­лись в дверном проеме.

—     Ты оказалась права! — сказал мужчина кому-то внут­ри фургона. — Тут и в самом деле кто-то есть.

Смеясь, мужчина спрыгнул с лестницы и в тот же са­мый момент, хотя и был босиком, нанес Бену два сокру­шительных удара ногой — один в грудь, второй в челюсть. Каллахэн, который уже встал на колени, отлетел к пол­ке с красками, и банки с грохотом посыпались на бетон. Оглушенный, Бен откатился в сторону и едва успел раз­глядеть, что мужчина одет в шорты и черную футболку, а светлые волосы доставали ему до плеч. В следующую секунду новый удар пришелся ему в бок, отозвавшись бо­лью в ребрах. Бен был уверен, что слышал, как хрустнула кость.

Боль в груди казалась невыносимой, кровь из разбитого носа залила рот и проникла в горло. Бен лихорадочно пы­тался отыскать помутневшим взором хоть какое-нибудь орудие или придумать убедительную историю, подходя­щую к обстоятельствам и способную хотя бы остановить избиение. Тут ему под руку попался баллончик с краской, крышка с которого, очевидно, соскочила.

— Конни, черт бы тебя побрал, вылезай сюда и выклю­чи свет! — заорал блондин, нагибаясь, хватая Бена за отво­роты куртки и поднимая его, как куклу

Молясь, чтобы в баллончике оказалась краска и голо­вка распылителя смотрела в нужном направлении, Бен, которого все еще тянули куда-то вверх, сумел развернуть руку, поднес баллончик к лицу своего обидчика и нажал на распылитель. Струя темной краски ударила с расстояния в шесть дюймов и мгновенно залила глаза нападавшего. Громко выругавшись, он отскочил назад, тщетно стараясь стереть краску руками. Когда громила свалился на сту­пеньки фургона, Бен уже был у двери.

— Боже, Винсент! — раздался женский крик, а Бен, при­жимая к себе драгоценную сумку, выскочил в переулок и, превозмогая боль, бросился на Лавровую улицу.

ГЛАВА 10

Боги не различают свойств того или иного человека.

Платон, «Государство», кн. X

Первым, что услышал Джо Энсон, придя в себя, было постоянное шипение респиратора, мягко качавшего воз­дух в его изуродованные болезнью легкие. Вторым — мерное гудение реактивного двигателя. Они летели на восток, за четыре с лишним тысячи миль от Камеруна в индийский город Амритсар, где его уже ждала бригада хирургов. Многолетняя изнурительная борьба, которую вел Энсон буквально за каждый вдох, должна была скоро закончиться.

Он знал, что в его горло вставлена эндотрахеальная трубка, но данный факт не сильно его заботил. Наверное, это благодаря лекарствам, думал он, какой-то наркотик, успокаивающее, плюс несколько капель блокиратора па­мяти... Психофармакология все больше и больше становилась похожей на «умные бомбы» военных — она с такой же точностью находила свои цели в мозгу. Но каким бы ни яв­лялся этот коктейль из медикаментов, он действовал. Джо совершенно не испытывал чувства удушья, на которое так часто жаловались пациенты после интубации.

Сейчас он ощущал только облегчение и печаль. Облег­чение от того, что испытание легочным фиброзом подхо­дит к концу, а печаль, поскольку для этого потребовалась смерть другого человека.

Потом постепенно Джо понял, что рядом с его носилка­ми сидит Элизабет Сен-Пьер и держит его за руку. Он не­много повернул голову и кивнул в знак того, что понимает происходящее. Выражение лица Элизабет казалось таким спокойным и умиротворенным, какого Джо никогда не ви­дел.

—Привет, Джозеф! — тихо сказала она по-французски, а потом продолжила на английском, который сейчас Джо­зефу было легче понимать. — Я немного уменьшила дозу снотворного, чтобы вы могли проснуться и узнать, что все в порядке. В самом деле, все идет отлично. Мы уже проле­тели больше половины пути, еще до нашего прибытия там все подготовят. Хирурги, которые будут пересаживать вам легкие, — лучшие в мире. Вы меня понимаете?

Энсон кивнул и жестом показал, что хочет что-то на­писать.

—О, конечно! — воскликнула Элизабет. — Я совсем за­была! У меня же здесь есть бумага.

Она протянула Энсону фанерную подставку и ручку.

«Вы узнали что-нибудь о человеке, который скоро спа­сет мою жизнь?» — написал он.

—Не больше того, что уже знаем. Ему... было тридцать девять. Примерно неделю назад у него произошел разрыв мозгового сосуда. Кровоизлияние оказалось очень обшир­ным, и ему ничем нельзя было помочь. Врачи в централь­ной больнице Амритсара констатировали смерть мозга. До изъятия сердца, легких, роговицы глаз, печени, поджелу­дочной железы и костных тканей жизненные функции его органов обеспечивает аппарат. Благодаря этому человеку удастся спасти несколько жизней, в том числе вашу.

«У него есть семья?»

—У него есть жена. Это она дала разрешение и даже просила о пересадке его органов.

«Дети?»

—Не знаю, но постараюсь выяснить.

«Хорошо. Я хотел бы что-нибудь сделать для его се­мьи».

—Всему свое время, Джозеф. Если они примут нашу благодарность в материальной форме, то, уверена, будут удовлетворены компенсацией.

«Я хотел бы встретиться с вдовой моего спасителя».

—Если это возможно, я организую встречу. А сейчас, пожалуйста, отдыхайте.

«Подождите».

-Да?

«Сару известили?»

—Еще нет.

«Свяжитесь с ней до того, как начнется операция. Пе­редайте ей, что я люблю ее».

—Я обязательно разыщу ее и все передам.

«Я боюсь умереть, не завершив работу».

—Чепуха, Джозеф! Вы уже однажды чуть не умерли. По правде говоря, если вы помните, у вас остановилось дыхание. Но вы будете жить! У нас превосходная совмес­тимость тканей, Джозеф, — по всем двенадцати пунктам. Таких шансов один на миллион. Да нет, учитывая вашу редкую структуру белков и группу крови — один на десять миллионов. Вы не умрете.

«Я не умру», — написал он.

—Отдыхайте, Джозеф. Пусть вам приснится жизнь, где воздух свежий, чистый и такой богатый кислородом, ка­кой бывает только в джунглях, и где вы можете вдыхать его, сколько вам угодно.

Элизабет убрала фанерку и осторожно поцеловала Эн­сона в лоб. Потом он увидел, как она вводит какое-то ле­карство в капельницу, и через считаные секунды его мягко накрыла теплая волна безмятежности.

* * *

Открыв глаза, Энсон увидел над головой огромное яр­кое блюдце операционной лампы. В воздухе чувствовался запах дезинфицирующих средста. В помещении было про­хладно, и он невольно вздрогнул.

—     Доктор Энсон, — раздался мягкий уверенный голос, говоривший по-английски с характерным индийским ак­центом, — я доктор Санджай Хандури. Ваше новое легкое здесь, и мы готовы поставить его на место. За очень корот­кое время объем вашего нового легкого увеличится так, что ваш организм сможет функционировать как с двумя легкими. Уверяю вас, доктор Энсон, что я хорошо проведу эту операцию, очень хорошо. Если бы такая же операция предстояла мне, то я бы очень жалел, что ее буду делать не я. — Доктор Хандури звонко рассмеялся. — Значит так, доктор Энсон, вы закрываете глаза и мысленно начинаете вместе со мной отсчитывать от десяти в обратную сторону. Когда вы проснетесь, то будете уже новым человеком. Го­товы? Десять... девять... восемь...

ГЛАВА 11

Бог в тех из вас, кто способен командовать, примешал при рождении золота... в помощ­ников их — серебра... железа же и меди — в земледельцев и разных ремесленников.

Платон, «Государство», кн. III

—     Куда мы едем?

—     Вы сказали «Интер-Континенталь». По этой дороге быстрее.

—     Я не хочу быстрее, я хочу обратно на шоссе.

—     Вы очень красивая женщина.

— Возвращайтесь сейчас же на шоссе!

— Очень красивая.

Машина едет быстрее. Вокруг сплошные трущобы.

Уличные фонари разбиты. Окна многих домов заколо­чены. На улицах почти никого.

С каждой секундой мне становится страшнее. Я пыта­юсь рассмотреть табличку с именем шофера, но слишком темно. Происходит что-то ужасное. Что-то страшное. Есть ли у меня хоть какое-то оружие? Что я могу сделать?

— Черт возьми! Вернитесь на шоссе!

— Посетителям дома любви вы понравитесь. Вы там будете счастливы... Очень счастливы... Очень счастливы...

Мне никогда не было так страшно. Я слышала, что женщин похищали, приучали к наркотикам и отправляли в бордели. Я знаю, что женщины бесследно исчезали, и никто о них больше не слышал. Все вокруг расплывается, потом снова становится четким, пейзаж меняется каждую секунду. Нужно выскочить. Неважно, как быстро мы едем, мне надо выбраться из этой машины и бежать. Я могу выскочить и не сломать ноги. Я могу бежать быстрее этих ублюдков... быстрее всех. Я не стану проституткой, сидящей на игле. Никогда. Лучше я убью себя. Мой паспорт. Мне нужны паспорт и бумажник. Я достаю их из сумки и кладу в карман куртки.

Возьмите деньги! Я дам вам денег, только выпустите меня отсюда. Три тысячи рейсов. У меня есть три тысячи рейсов. Отпустите меня!

Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить на скорости со­рок миль в час из машины и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня отбрасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разгля­деть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу сорвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. От него ужасно пахнет рыбой и чесно­ком. В его руке появляется шприц. Первый верзила еще сильнее стискивает мою руку. Нет! Пожалуйста, не надо! Нет!

Игла впивается в основание шеи. Я кричу, но крика не слышно. Это, наверное, героин. Такое не может происхо­дить со мной. Машина срывается с места, из под колес летят камни и грязь. Я чувствую слабость. Пытаюсь соб­раться с мыслями и понять, что происходит, но от этого усилия мне становится еще хуже. Наркотик не может по­действовать так быстро. Не поддавайся! Борись! Бей ногами, царапайся, пытайся укусить, но только не сдавайся! Не сдавайся!

Они держат меня за руки и волокут лицом вниз по гряз­ному переулку. Я чувствую запах отходов. Я изо всех сил брыкаюсь и выкручиваюсь, и вдруг правая рука оказыва­ется свободной. Тот, кто поменьше, слева от меня, его пах всего в нескольких дюймах. Что было сил бью его, он кри­чит и падает. Я на ногах, хватаю ртом воздух, меня душит страх и злость. Чертовы звери!

Бежать! Бежать, пока наркотик не подействовал. Вер­зила движется на меня. Я бью его кулаком в лицо, он пада­ет. Бежать! Бежать! Путь один — по переулку.

Вокруг дома — одно-двух-трехэтажные. Деталей не ра­зобрать, но впереди я ясно вижу мигающий свет. Все опять плывет... Все происходит как будто не со мной...

—     У меня пистолет. Стой или я буду стрелять!

Страх придает мне силы. Я лучше умру, но не сдамся. Не думать про пистолет, бежать! Бежать!

Тело повинуется мне. Я бегу... Бегу изо всех сил.

О боже! Переулок загорожен! Гора каких-то коробок, ящиков, бочек, мусора... и забор! Я могу перелезть через него! Я заберусь наверх по мусору и перемахну через за­бор. Я должна!

Сзади слышен выстрел. Боли нет, значит я не ранена. Я сумею! Ногу через забор... Ну вот, почти... Еще выстрел. Боль обжигает правую сторону спины. Господи! Меня ра­нили. Нет! Не может быть...

—     Доктор Санторо, кажется она приходит в себя!

«Еще один выстрел. Снова боль. Нет! Я не хочу уми­рать!»

—     Она очнулась!

Слова женщины, произнесенные по-португальски, про­никли в сознание Натали, вытеснив страшные видения пе­реулка.

«Это, кажется, происходит на самом деле... Я, видимо, жива».

—     Мисс, очнитесь! Вы слышите? Просто кивните, если слышите меня. Хорошо? Не надо открывать глаза, они за­крыты повязкой!

Натали понимала речь женщины, но говорить не могла, и просто пошевелила головой.

—     Доктор Санторо, она нас слышит!

—     Отлично. Наша голубка расправляет крылышки! — голос мужчины был низким и успокаивающим. — Скоро мы разгадаем эту тайну. Выключите свет, я сниму ей по­вязку с глаз. Мисс, вы меня слышите? Сожмите мою руку, если слышите.

—     Я... я... американка, — Натали смогла произнести это хриплым сдавленным голосом по-португальски. — Я... не очень хорошо... говорю... по-португальски!

Она была очень слаба, голова кружилась, но постепенно сознание возвращалось к ней. В висках стучало, глаза ре­зало. Запах изопропилового спирта и дезинфицирующих средств был, безусловно, больничным, это подтверждалось и ощущением «больничности» простыни под руками. По­том Натали почувствовала кислородную трубочку в носу. Новая реальность постепенно вытесняла слишком яркие воспоминания о нападении в переулке, о почти удавшемся побеге и о выстрелах в спину.

—     Ну, ваш португальский совсем неплох, — сказал муж­ской голос по-английски, хотя и есть заметный акцент, — но я постараюсь вам помочь. Я доктор Хавьер Санторо. Вы в больнице святой Терезы в Рио-де-Жанейро. Вы здесь уже несколько дней. Мы сейчас выключим свет, и я сни­му с ваших глаз повязку. Но потом я ее вам снова повяжу. У вас повреждена роговица, правая немного сильнее левой. Лекарство действует хорошо, но не очень быстро. Когда я уберу тампоны, открывайте глаза медленно, чтобы они успели привыкнуть к свету. Если будут очень неприятные ощущения, закройте глаза, и я снова наложу тампоны.

Повязку осторожно сняли, но Натали не торопилась открывать глаза. С минуту она пыталась ощутить свои руки и ноги. Суставы болели, но, похоже, действовали. Паралича нет. Чуть ниже живота рука наткнулась на труб­ку катетера, и это подтвердило слова доктора о том, что она здесь лежит уже несколько дней. Натали осторожно открыла глаза. Комната была скупо освещена светом не­оновых ламп из коридора, видимых через окно над две­рью. Свет резал глаза, но предметы быстро обрели форму. Из левой руки торчала игла капельницы. Рядом с дверью висело резное распятие. На трех стенах окон не было.

Доктор Хавьер Санторо сквозь очки в проволочной оп­раве ласково смотрел на нее. У него было умное, узкое и длинное лицо с крупным носом. Натали он показался до­вольно высоким.

—     Я... в меня стреляли, — сказала она. — Как я сейчас?

—     Давайте-ка я помогу вам немного приподняться.

Санторо подтянул Натали к изголовью кровати, а по­том помог принять полусидячее положение.

—     Я студентка, медик... выпускной курс в Бостоне... Меня зовут Натали Рейес... Я ехала на такси из аэропор­та... в переулке меня... Со мной все в порядке?

Санторо глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

—     Вас нашли в переулке в одних... трусиках, мисс Рейес. На вас не было даже лифчика. Вы правы, вас дважды ра­нили в спину, в правую сторону. Мы полагаем, что вы про­лежали под кучей мусора без сознания двое суток. Вы по­теряли много крови. Сейчас в Бразилии середина зимы, и температура ночью падает ниже десяти градусов по Цель­сию. Еще не мороз, но достаточно холодно.

—     Когда я сюда попала?

Санторо посмотрел на табличку, прикрепленную к кро­вати.

— Восемнадцатого.

— Я прилетела пятнадцатого... на меня напали по доро­ге из аэропорта... значит, три дня... какое сегодня число?

— Двадцать седьмое, среда. Все это время вы находи­лись в коме, это из-за долгого пребывания на холоде, от шока и воспаления. Мы не знали, кто вы.

— Никто не звонил в полицию? Меня разыскивали?

— Насколько я знаю, нет. Полиция приезжала сюда, они сказали, что им нужно будет с вами поговорить.

— Мне трудно дышать.

Санторо взял Натали за руку.

— Это вполне понятно, — начал он, — но обещаю, что со временем вам станет лучше.

— Со временем?

Санторо заколебался.

— Вы были в тяжелом состоянии, когда попали сюда, — сказал он наконец, — организм сильно обезвожен, да еще и шок. От ранений и внутреннего кровоизлияния произошло полное спадение вашего правого легкого, инфекция угро­жала вашей жизни... Мне очень жаль говорить вам об этом, но ваши жизненные показатели ухудшались, и мы приняли решение удалить легкое, чтобы снасти вам жизнь.

— Удалить?!

Натали почувствовала приступ тошноты. Она часто за­дышала, в горле появилась горечь.

«Мое легкое!»

— У нас не оставалось выбора, — ответил Санторо.

— Нет, этого не может быть!

— Но я должен сказать, что к сегодняшнему дню ваше состояние заметно улучшилось.

— Я была спортсменкой, — сумела выдавить Натали, — бегуньей...

«Пожалуйста, пусть это окажется сном!»

В голове пронеслась картина, как она ковыляет по ули­це с палкой... «Мое легкое!» Она навсегда останется ин­валидом, никогда не сможет бегать, всегда будет страдать одышкой... Натали попробовала упрекнуть себя в том, что не оценила старания этих людей, которые спасли ей жизнь, но единственное, о чем она могла сейчас думать, это о том, что привычная жизнь кончилась.

—Были спортсменкой, — повторилСанторо. — Что ж, это многое объясняет. У вас сильный организм. Я пони­маю, это для вас огромное потрясение, но хирург, который делал вам операцию, мисс Рейес, уверен, что вы снова смо­жете бегать. Со временем ваше левое легкое разрастется и компенсирует дыхательную способность из-за отсутствия правого.

—О боже, я не могу в этом поверить!

—Может быть, вы хотите, чтобы мы сообщили вашим близким?

—О да, конечно! Моя семья, наверное, очень волнует­ся. Доктор Санторо, простите, что не поблагодарила вас и весь персонал за то, что вы спасли мне жизнь. Просто я пока не могу поверить в то, что случилось.

—В такой ситуации это вполне нормальная реакция, поверьте мне. Но ваша жизнь не изменится настолько, на­сколько вы предполагаете.

—Я... я очень надеюсь на это. Благодарю вас!

—Когда вы будете чувствовать себя лучше, мы обсудим некоторые наши больничные дела. Несколько дней вы были в палате интенсивной терапии, а потом, поскольку сейчас больница заполнена до отказа, вас перевели в со­седний корпус, который мы называем пристройкой, хотя он и не соединяется с главным корпусом. Сестра Эштелла запишет необходимые данные для наших документов и счетов.

—У меня есть страховка, которая должна покрыть все расходы... Я смогу узнать номер своего полиса, когда по­звоню домой.

—Мы здесь, в больнице святой Терезы, много зани­маемся благотворительностью, но конечно же, приветст­вуем, если пациенты в состоянии оплатить счета. Тут, в пристройке, у нас есть небольшой зал для реабилитации, и я считаю, что вы как можно скорее должны встать на бе­говую дорожку или сесть на велотренажер.

Натали вспомнила долгие часы, проведенные в кабине­те физиотерапии, когда разрабатывала свое поврежденное сухожилие. Будет ли и в этот раз так же трудно? Конечно, после такой травмы чудес ждать не приходится, но пока Натали не могла всерьез думать о далеком будущем. Сна­чала временное исключение из колледжа, а теперь еще и это... Неужели такое могло случиться?!

—Как насчет телефона? — спросила она.

—Разумеется. Я скажу Эгателле, чтобы она позаботи­лась об этом.

—Вы не могли бы подождать? Я хочу позвонить сво­ему профессору, доктору Дугласу Беренджеру... Может, вы поговорите с ним?

—Кардиохирург из Бостона?

—Да. Вы его знаете?

—Я знаю про него. Он считается одним из лучших спе­циалистов в своей области.

—Я работаю у него в лаборатории.

Натали не хотела вдаваться в подробности причин сво­ей злосчастной поездки в Бразилию. Ей хотелось лишь по­скорее вернуться домой.

—Вы, вероятно, очень хорошая ученица профессора, — сказал Санторо. — Подождите, сейчас мы найдем телефон. Кстати, полиция просила сообщить им, если... когда вы придете в себя. Им нужно будет ваше заявление... А я дол­жен снова положить вам на глаза тампоны.

—Но я не чувствую боли.

—Мы применили обезболивающее.

—Я, конечно, расскажу полиции все, что вспомню, но, боюсь, этого будет недостаточно.

—Наша полиция действует весьма эффективно, хотя часто, путешествуя, мы слышим совсем другое.

—Даже если и так, — ответила Натали, — я сомневаюсь, что им удастся раскрыть это дело.

* * *

«Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить из машины на скорости сорок миль в час и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня от­брасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разгля­деть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу со­рвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. В его руке появляется шприц. Нет! По­жалуйста, не надо! Нет!»

Как и прежде, Натали одновременно чувствовала себя и участницей, и очевидицей тех событий, которые так рез­ко изменили ее жизнь. Она была пленницей собственной памяти, наблюдая и ощущая одновременно и внутри, и снаружи, но не имея сил покинуть место действия или из­менить исход. Голос водителя, как и прежде, звучал ясно и четко, а его внешность казалась какой-то расплывчатой. Она не узнала бы этого человека, даже если бы столкну­лась с ним лицом к лицу, но если бы он произнес хоть сло­во, Натали бы опознала его.

...Переулок загорожен мусором, картонными коробка­ми... и забором!

Упрямая пленница, Натали снова убегала от своих пре­следователей, лезла по мусору и коробкам наверх, слыша­ла сзади выстрелы, чувствовала боль и проваливалась в темноту. Потом, как это уже не раз случалось, в страшные воспоминания вклинивался голос. На этот раз голос был знакомым.

—     Нат, это я, Дуг. Ты меня слышишь?

—     Слава богу! Слава богу, вы здесь!

—     Мы в аэропорту, Нат, вылетаем домой. Они дали тебе какое-то успокоительное на время поездки, и мы приехали сюда на «скорой помощи». Все будет в порядке.

—     Сколько... Сколько времени прошло с тех пор, как я вам позвонила?

—     Меньше суток. Я прилетел на специальном санитар­ном рейсе. Колледж согласился заплатить за все, на что не хватит твоей страховки.

—     Спасибо... Спасибо вам! Это все так ужасно...

—     Я знаю, Нат, знаю. Но ты жива, мозги в порядке, и поверь мне, что твой организм гораздо сильнее, чем ты думаешь. Кстати, со мной прилетела Эмили Троттер анестезиолог, она ждет нас в самолете. И Терри тоже здесь.

—     Меня ничто не могло удержать, Нат, — голос Терри был таким знакомым и спокойным! — Мы доставим тебя домой в лучшем виде. Я всем рассказывал, как ты убежа­ла от этих школьных звезд на дорожке, так что теперь мне нужны твои новые подвиги.

Он погладил ее по голове и сжал ей руку.

—     Нат, нам всем очень жаль, что так получилось, — про­изнес Беренджер. — Мы очень за тебя переживаем.

—     Полицейский, который ко мне приходил... он сказал, что никто не звонил.

—     Глупости! Я даже нашел в Бостоне одного родом из Бразилии, так он сам сюда звонил.

—     Тот, что приходил... он все время порывался уйти... Было похоже, что ему на все плевать...

—     Мы звонили много раз!

—     Спасибо!

—     Доктор Санторо сказал, что ты крепкая девочка и быстро поправляешься. Он назвал это чудом. Он заверил, что твое левое легкое работает превосходно и вообще весь организм хорошо компенсирует потерю правого.

—     Мои глаза...

—     Я говорил с офтальмологом. Тебе положили тампоны, потому что роговица пострадала от холода там, в переулке. Он объяснил, что если не будет неприятных ощущений, то в самолете тампоны можно будет убрать. А прилетим до­мой — покажем тебя нашим специалистам.

Натали почувствовала движение, и через несколько минут ее уже вносили в самолет. Тампоны сняли, и она увидела Беренджера со стетоскопом, который слушал ее дыхание.

—Все идет хорошо, — сказал он.

Натали подняла руку и прикоснулась к его лицу.

—Я так и не сделала наш доклад.

—Ничего страшного, сделаешь на следующий год.

—Посмотрим. Где будет следующая конференция?

Беренджер улыбнулся.

—В Париже, — сказал он. — Теперь отдыхай. Все будет хорошо.

* * *

Как всегда, телефонное совещание совета проходило во вторник, ровно в полдень по Гринвичу.

—Лаэрт присутствует.

—Симонидис на связи.

—Фемистокл, привет из Австралии.

—Главкон.

—Полемарх.

—Призываю к порядку, — провозгласил Лаэрт. — У меня новость от Аспазии. Операция пациенту Э завер­шилась благополучно. Совместимость тканей — двена­дцать из двенадцати, поэтому понадобится минимум ле­карств, если вообще понадобится. Аспазия ожидает, что Э сможет вернуться к работе через две недели. Прогноз весьма благоприятный.

—Отличная работа.

—Прекрасно.

—Что с другими случаями?

—Говорит Полемарх. Давайте начнем с меня. На сле­дующую неделю у нас запланированы две пересадки почек, одна печени и одна сердца. Все реципиенты сер­тифицированы нашей службой, и все необходимые при­готовления — транспортные и финансовые — выполнены. В случае с почками — обе пересаживаются одному реци­пиенту. При трансплантации печени будет пересажен максимально анатомически возможный сегмент органа.

Сначала о почках: первый донор — двадцатисемилетний рабочий из штата Миссисипи, США.

— Одобрено, — ответили в унисон пять голосов.

— Второй — сорокалетняя владелица ресторана из То­ронто, Канада.

— Какого ресторана?

— Китайского.

— Одобрено, — снова сказали все и засмеялись.

— Печень — тридцатипятилетний учитель из Уэльса.

— Говорит Главкон. Кажется, мы договаривались — ни­каких учителей. Есть другие варианты?

— Насколько я знаю, нет, — ответил Полемар, — но я могу еще раз проверить. Имеется совместимость по две­надцати пунктам для Л, тридцать первого номера в вашем списке. Как вы знаете, он один из самых богатых людей в Великобритании. Не знаю, сколько он согласился запла­тить за процедуру, но, предполагая, как ведет переговоры Ксеркс, полагаю, что сумма будет значительной.

— В таком случае, — сказал Главкон, — одобряю, но да­вайте не будем создавать из этого прецедент.

— Одобрено, — отозвались остальные.

ГЛАВА 12

Государство... создает наши потребности.

Платон, «Государство», кн. II

Алтея Саттерфилд суетилась на маленькой кухне Бена, насколько ей позволял возраст.

— Не хотите ли к чаю лимона, мистер Каллахэн? У вас в холодильнике нет лимона, но у меня, к счастью, есть!

Бена впечатлила тактичность, с которой его соседка не упомянула об остальных продуктах, которые тоже отсутс­твовали в его холодильнике. Прошло три дня с тех пор, как он вернулся из Цинциннати, и восьмидесятилетняя соседка восприняла его синяки под глазами и распухший нос как сигнал к действию. «Всего лишь трещина у осно­вания, — сказал доктор Бэнкс. — Ничего делать не надо, просто постарайтесь, чтобы вас больше не били в эти мес­та». По правде говоря, Бен был благодарен старушке за заботу, хотя иногда она бывала немного навязчивой. Голо­вная боль, которая, по мнению Бэнкса, являлась следстви­ем сотрясения мозга, ослабла с восьми баллов до терпи­мых четырех и беспокоила его уже не постоянно, а лишь тогда, когда Бен шевелил головой. Он никогда не отли­чался мужеством, когда речь заходила о любом виде боли, и сейчас ее различные проявления доставляли ему массу неудобств, равно как и чувство досады от временного без­делья. Оставалось еще несколько дел, которые он должен был и хотел завершить.

—     Спасибо, миссис Саттерфилд, я выпью простой чай. Я очень ценю вашу помощь и даже не знаю, как смогу вас отблагодарить.

—     Пустяки, дорогой! Вот доживете до моих лет, тогда сами почувствуете, что значит быть кому-нибудь нужным.

«Ну это вряд ли», — подумал Бен.

Донкихотство Элис Густафсон, трудная неделя во Фло­риде, удивительное знакомство с мадам Соней, неожидан­ная помощь Скайлера Гейнса, запоминающаяся встреча на Лавровой улице и наконец идентификация Лонни Дарки­на — все это по отдельности наносило заметные царапины на защитную оболочку отрешенности и безразличия, но Беи Каллахэн все еще считал эти царапины несуществен­ными. Он сделал то, для чего его нанимали, и планировал ненадолго забиться в свою берлогу до следующего заказа. Но до этого нужно было покончить с одним незавершен­ным делом, касавшимся семьи из Конде в штате Айдахо.

—     Вы знаете, миссис Саттерфилд, — сказал он. — Я по­зволю себе попросить вас еще об одном одолжении.

—     Конечно, дорогой!

—     Мне снова надо будет уехать, и я хочу, чтобы вы кор­мили Пинкуса и поливали... э... я хотел сказать — кормили и поили Пинкуса.

—Простите, мистер Каллахэн, но, по-моему, вы не в том состоянии, чтобы куда-нибудь отправляться.

—Возможно, вы правы, но мне все равно надо уехать.

С постоянной колющей болью в боку, усиливавшейся при малейшем движении, Бен еще как-то мог справиться. Но головная боль делала, по крайней мере сегодня, поездку в Айдахо невозможной. После того как он вернулся домой, проведя шесть часов с доктором Бэнксом и рентгенологом, его навестила добрейшая Элис Густафсон с букетом поле­вых цветов. За чаем с печеньем, о котором позаботилась миссис Алтея Саттерфилд, он рассказал доктору все под­робности своей находки и последующей битвы в гараже на Лавровой улице.

—Я знала это! — воскликнула Элис, когда Бен завер­шил рассказ. — Я знала, что та женщина из штата Мэн го­ворила правду. Такие вещи чувствуешь сразу. — На ее лице появилось странное сочетание радости от доказанной пра­воты и суровой решительности. — Меня очень беспокоит оружие, — продолжала она, — хотя меня это не удивило. Там, где речь идет о незаконной торговле органами, кру­тятся огромные деньги. И многие из вовлеченных в этот бизнес не просто гангстеры.

—Большинство гангстеров, которых я знаю, позавидо­вали бы арсеналу в гараже.

—Трудно даже представить себе, о каких деньгах идет речь. В некоторых странах тот, кто отправляется за границу, чтобы ему нелегально пересадили почку, получает компенсацию от министерства здравоохране­ния до ста тысяч долларов! В конечном счете это ока­зывается гораздо выгоднее, чем оплачивать диализ^[28] и другие медицинские расходы, да еще и сокращает спи­сок ожидающих трансплантации, что тоже экономит средства.

—Я думаю, что те, кому нужен для пересадки костный мозг, находятся в еще более тяжелой ситуации.

—     Совершенно верно. Процедура пересадки костного мозга — это всегда вопрос жизни и смерти. И при этой опе­рации гораздо важнее, чем при пересадке других органов, максимально возможная совместимость тканей донора и реципиента. Не удивлюсь, если окажется, что эти люди за­нимаются только костным мозгом.

—     Я тоже. Но чем бы они ни занимались, оружие, что я видел в гараже, говорит о том, что это серьезные ребята. Кстати, как вы думаете, почему эта парочка из фургона не убила Лонни и ту женщину из Мэна?

Густафсон пожала плечами.

—     Может, просто не хотели брать на себя убийство, — сказала она. — А может, они оставляют этих людей в живых на случай, если им снова потребуется провести подобную процедуру. Помните, женщина говорила, что у нее посто­янно была повязка на глазах и ей кололи какие-то лекарст­ва? Она запомнила очень мало подробностей того, что с ней случилось, поэтому и не потребовалось убивать ее.

—     А может, они специально выбирают таких людей, ко­торым власти не поверят?

—     Теоретически это возможно. Но если люди из фур­гона знали, что делают, тогда, вероятнее всего, речь идет о полной совместимости тканей.

—     А сколько таких полных совместимостей существует для одного человека?

—     Полных — очень немного, особенно если у реципиен­та первая группа крови или присутствуют один-два ред­ких вида белков в лейкоцитах.

Сначала Густафсон хотела сразу позвонить семье Лон­ни Даркина, но Бен настоял на том, чтобы съездить туда самому.

—     Я просто чувствую, что должен это сделать, — сказал он.

—     Вы не в том состоянии, чтобы куда-то ехать.

—     Буду в состоянии. Дайте мне три или четыре дня.

—     Откуда такой энтузиазм, мистер Каллахэн? У меня не так много денег осталось, чтобы заплатить вам.

— Дело не в деньгах, профессор. Это... я не знаю, как сказать, вроде как потребность завершить дело.

— Понимаю... Не стоит стесняться таких чувств, мистер Каллахэн. Многие из тех, кто нас поддерживает, обнару­живают, что чем больше они понимают происходящее, тем быстрее рассеивается их скептицизм. — Густафсон про­тянула Бену конверт. — Вы проделали отличную работу. Может быть, мы снова решим прибегнуть к вашим услу­гам. Что вы собираетесь делать с этим фургоном «Виннебаго» дальше?

— Я думаю, что тот парень из фургона, который меня... гм... стукнул, не знает точно — детектив я или обыкновен­ный грабитель, забравшийся к нему в гараж, — начал объ­яснять Бен. — Я уверен, что он даже не успел меня толком разглядеть, пока я не ослепил его краской, — там было совсем темно. Если же сейчас там появится полиция, то все станет ясно. Люди, которым принадлежит тот фургон, сразу сообразят, что к ним забрался вовсе не простой во­ришка.

— Но из-за них погиб Лонни Даркин. Если мы будем сидеть сложа руки и кто-то еще пострадает... или еще того хуже, я буду чувствовать себя виноватой в этом.

— Хорошо, я вас понял. — Бен немного подумал и пред­ложил: — Я могу позвонить кое-кому, чтобы помогли ра­зыскать частного детектива в Цинциннати, у которого есть связи с полицией. Он убедится, что фургон на месте, а потом туда нагрянут полицейские с ордером на обыск и найдут оружие или еще что-нибудь.

— Боюсь, что у нас не хватит денег, чтобы заплатить ему, — сказала Густафсон.

Бен вынул из конверта только что полученный чек от «Охраны органов».

— У меня есть, — улыбнулся он.

* * *

Превозмогая боль, Бен добрался, до офиса и через два­дцать четыре часа разыскал в Цинциннати детектива, ко­торый согласился сделать то, о чем его просили за пред­ложенную сумму. Детектива звали Эрн Делан, и много времени расследование у него не отняло.

—     Его нет, — сказал он, позвонив Бену через пару ча­сов.

—     Фургона?

—     Его тоже, но я имел в виду гараж. Сгорел вчера до ос­нования, головешки еще дымятся. Дом рядом тоже сгорел. Тушили три машины.

—     Полиция поняла, что это поджог?

—     И очень неумело совершенный, как они сказали. Оче­видно, нашли канистру из-под бензина.

—     Выглядит немного подозрительно, — сказал Бен, раздумывая над тем, не означает ли подобная новость, что люди из фургона и те, с кем они связаны, догадались, что их посетил не грабитель, или же просто приняли меры предосторожности. Во всяком случае, теперь Бен понял, что, найдя фото Лонни Даркина, ему нужно было на цы­почках выйти из гаража и побыстрее уехать.

Даже сидя в безопасном салоне своего «рейнджровера», Бену не хватило бы всех обезболивающих таблеток в придорожных аптеках, чтобы проехать тысячу шестьсот миль от Чикаго до Коды в штате Айдахо. Городок лежал чуть севернее Сода-Спрингс, что в пятидесяти семи милях к юго-востоку от Покателло, в самой юго-восточной око­нечности штата, откуда меньше ста миль до Вайоминга и Юты. Так что Каллахэн просто сел в самолет до Покател­ло, а прилетев, взял напрокат «шевроле-блейзер».

Деньги, полученные от «Охраны органов», таяли, как весенний снег, но неоплаченных счетов пока не имелось. «Пока» означало — до следующего визита почтальона. Возможно, вернувшись в Чикаго, ему придется дать какое-нибудь объявление в местных газетах, но в данный момент он находился там, где должен был, и делал то, что, по правде говоря, хотел.

Во время путешествия Бен размышлял над тем, поче­му изобретателя эластичного пояса для грудной клетки не удостоили Нобелевской премии. С головной болью он научился справляться, ноздри уже начали пропускать не­много воздуха, но треснувшее ребро — это не шутки. Док­тор Бэнкс уверял, что пострадало только одно ребро и сме­щения нет, но вот уже шесть дней Бен отказывался в это верить. Даже с чудесным поясом большинство движений отзывалось в болевом центре звуком «долбистерео», а без этого куска пластика дыхание давалось с трудом.

Но физическая боль не могла сравниться с эмоцио­нальной тяжестью предстоящей встречи с отцом и мате­рью погибшего парня. Не испытывая желания внезапно появляться на маленькой ферме, Бен позвонил родителям Лонни Даркина из аэропорта в Покателло. Мать Лонни, Карен, не стала требовать от него сказать по телефону всю правду, но Бену стало ясно, что она уже все поняла. Они договорились о времени, когда встретятся с Беном, и рас­сказала, как добраться до их фермы. После этого, остано­вившись ненадолго передохнуть в Сода-Спрингс, приняв пару таблеток, получив номер в «Хупер-Спрингс В&В»^[29] и полюбовавшись без особой радости на знаменитый гейзер в Хупер-Спрингс-парке, Бен свернул на шоссе № 34 и дви­нулся на север в Конда.

Сонный, мирный и очень маленький городок напомнил Бену Кертисвилл во Флориде, где жил на своей заправке Скайлер Гейнс. Бен старался представить, как громадный «эдвенчер» с Винсентом за рулем и Конни, восседающей на пассажирском сиденье, как на троне, рыщет по городу, словно большая голодная белая акула по коралловому рифу, вынюхивая Пагсли-хилл-роуд и человека, чьи клет­ки, как им стало известно, почти идеально совместимы с клетками другого, живущего за две с половиной тысячи миль отсюда.

Выполняя инструкции Карен Даркин, Бен свернул на пыльный проселок, разделявший два огромных пшенич­ных поля, и начал смотреть по сторонам, надеясь увидеть

Пагсли-хилл. Через пару миль поля уступили место заго­ну для скота и конюшне, возле которой бродили несколько лошадей. Позади загона стоял большой красно-коричне­вый амбар, а неподалеку от него, на холме, — аккуратный двухэтажный белый дом. На деревянной арке над дорож­кой висела табличка, утверждающая, что все это и есть ма­ленькая ферма.

Карен Даркин и ее муж Рэй стояли на крыльце, напря­женно глядя на Бена. Обоим было уже далеко за пятьдесят. Их честные обветренные лица говорили о годах тяжелой работы в своей нелегкой и непредсказуемой профессии. Рука Рэя была мозолистой, пожатие — крепким, но в гла­зах читалась нескрываемая печаль.

—     Лонни мертв? — спросил он, еще не успев войти в дом.

Бен кивнул.

—     Мне очень жаль, — с трудом произнес он.

Карен провела мужчин в светлую уютную кухню с сит­цевыми занавесками и старым круглым столом из дуба, явно ручной работы. Бен задержался в дверях и почесал за ухом подошедшую хозяйскую собаку.

—     Это наш Джошуа, — объяснила Карен.

—     Хороший пес, — ответил Бен, оглядывая черно-бело­го питбуля.

—     Да, хороший. Это у нас второй, ему четыре года. Пер­вый, Вуди, дожил до шестнадцати. Им обоим дал клички Лонни. Очень славный и очень преданный пес. Если бы Джошуа был в тот день с Лонни...

Она замолчала и поднесла к глазам платок.

В буфете в углу кухни на полке стояло несколько фо­тографий мальчика и одна — молодого мужчины. На всех, без сомнения, был изображен Лонни.

—Он всегда был очень хорошим мальчиком, — начала Карен, поставив на стол чашки с кофе и тарелку с печень­ем. — Врачи говорили, что в утробе пуповина обмоталась вокруг его шеи и в мозг поступало недостаточно кислоро­да. Из-за этого у него и в школе не слишком хорошо по­лучалось... Но Лонни очень любил животных, а все, кто ра­ботает на ферме, любили его.

Бен вспомнил объяснения мадам Сони, почему она сде­лала два комплекта рисунков. На одном Лонни был в точ­ности, как выглядел на фотографии. Изображал ли второй комплект человека, которым Лонни Даркин мог бы стать? Эта мысль не давала покоя Бену, пока он пересказывал подробности гибели Лонни. Но Бен решил не показывать родителям снимки тела сына и рисунки мадам Сони, если только они об этом не попросят.

— Вот номера телефонов полиции в Форт-Пирсе и доктора Войцека, медэксперта. Они скажут, нужно вам опознавать Лонни лично или достаточно будет прислать им какую-нибудь вещь с отпечатками его пальцев и сто­матологическую карту. Полиция штата здесь, в Айдахо, поможет вам, и похоронная контора, которую вы выбе­рете, тоже должна посодействовать доставить тело до­мой.

— Я тебе говорил, Карен, — произнес Рэй с каменным выражением лица. — Я тебе говорил, что он мертв.

— Я даже рада, что он не мучался, — ответила жена. — Мистер Каллахэн, мы бы хотели узнать все о том, как наш сын оказался во Флориде и кто мог с ним такое сделать.

— Мне кажется, я примерно знаю, зачем и даже как, но вот кто это сделал и почему жертвой оказался именно Лонни, хотите верьте, хотите нет, и ответить на эти вопро­сы могу только с вашей помощью.

В течение следующего часа Бен, изредка перебиваемый Рэем и Карен, рассказал им почти все о том, как он оказал­ся втянутым в это дело, начиная с первой встречи с Элис Густафсон и заканчивая решением отправиться в Конду и лично сообщить родителям Лонни печальную новость.

— Так вот откуда у вас эти синяки под глазами, — дога­дался Рэй, явно впечатленный услышанным.

— Хорошо, что вы не спросили об этом раньше. Вы, может, и не поверите, но думаю, тому парню досталось не меньше.

—Вы нам так и не объяснили, почему эти люди выбра­ли Лонни, — сказала Карен.

—Я и сам не знаю. Одно скажу — не может быть, чтобы они приехали сюда бог знает откуда за Лонни, не зная ре­зультатов типирования его тканей.

—Но откуда они могли их узнать?

—Единственным способом — по анализу крови.

—Но ему никогда не делали такого анализа!

—А вообще у него когда-нибудь брали кровь?

Рэй и Карен обменялись вопросительными взглядами.

—Два года назад, — вспомнила Карен.

—Когда у него появились эти приступы головокруже­ния, — добавил Рэй. — Анализ сделали по требованию док­тора Кристиансен.

—Думаете, он расскажет мне об этом? — спросил Бен.

—Она, — поправила Карен. — Этот доктор — женщи­на. Думаю, что расскажет, если я съезжу с вами в Сода- Спрингс.

—Можно позвонить ей сегодня?

—Почему бы нет? Она очень милый человек.

—Даже я к ней обращался, — тихо сказал Рэй.

—Надеюсь, когда я с ней поговорю, она согласится встретиться с вами и без нас. Я, конечно, не против прока­титься в Сода-Спрингс, если надо, но после вашего... рас­сказа... у нас будет много дел.

—О, конечно! Простите, что я так необдуманно...

—Пустяки! Вы хороший человек, мистер Каллахэн. Вряд ли вы что можете исправить, разве только докопать­ся до истины, а именно этим вы и занимаетесь.

Несколько минут все сидели молча. Бен смотрел на Даркинов, пытаясь оценить степень той пустоты, кото­рая вдруг образовалась в их жизни. Может быть что-нибудь страшнее, чем гибель единственного ребенка? Глядя в их напряженные и потерянные лица, Бен ощу­тил и кое-что еще, что — как он теперь понял — накап­ливалось в нем все эти недели после первой встречи с Элис Густафсон. Он беспокоился. Он сочувствовал этой немолодой паре, которая потеряла сына. Он волновал­ся за напуганную и высмеянную владелицу мотеля из штата Мэн, которую никогда не видел. Он хотел, чтобы справедливое наказание настигло безжалостного убий­цу, который был, пусть и частично, повинен во всех этих муках и страдания.

—Значит, в Сода-Спрингс есть больница? — спросил наконец Бен.

—Да, Карибу Мемориал. И знаете, но о ней народ рас­сказывает ужасные вещи. Слава богу, нам не приходилось туда обращаться. Я хочу сказать...

Карен Даркин снова расплакалась.

Бен молча пытался допить кофе, борясь с внезапно появившимся в горле комом. Раньше он часто думал, что когда-нибудь будет отцом. По крайней мере, раза два или три точно. После развода, в захватившей его скуке и от­страненности от жизни Каллахэн редко задумывался об уходящем времени. Сейчас же, несмотря на горе хозяев, он вдруг поймал себя на мысли о том, каково это — иметь детей.

—Я остановился в гостинице в Сода-Спрингс, — сказал он. — Думаю, мне стоит сейчас вернуться, а завтра мы до­говорим.

—Нет-нет! — воскликнула Карен, беря себя в руки. — Все в порядке. Я сейчас позвоню доктору Кристиансен.

—Вы уверены, что именно в больнице Карибу Мемори­ал Лонни делали анализ крови?

—Думаю, да, — ответила Карен.

—Нет! — вмешался Рэй. — Там, около аптеки, откры­лась новая лаборатория. Я сам возил Лонни.

—Новая лаборатория?

—Верно! — подтвердил Рэй. — Такое новое здание. Оно открылось за полгода-год до того, как мы там были. Не помню, как она называется.

—И я тоже не помню, — сказала Карен. — Я сейчас по­звоню доктору Кристиансен и узнаю, сможет ли она с вами встретиться, Бен. Она очень огорчится, узнав о... Лонни. 

Он, хоть и редко виделся с ней, был одним из ее любимых пациентов.

Пока она звонила, Рэй и Бен сидели молча, глядя на чашки с кофе.

—     Все в порядке, Бен, — заверила Карен, закончив разго­вор. — Доктор ждет вас завтра утром в десять часов у себя в кабинете. У вас будет время, чтобы хорошо позавтракать и успеть посмотреть на гейзер в парке Хупер-Спрингс.

—     Я так и сделаю, — ответил Бен, вставая и пожимая хозяевам руки.

Он повернулся, снова потрепал Джошуа по холке и уже взялся было за ручку двери, когда Карен неожиданно вос­кликнула:

—     О, кстати, я вспомнила! Это лаборатория «Уайтстоун».

—     Прошу прощения? — не понял Бен.

—     Лаборатория, где делали анализ крови Лонни! Она называется «Уайтстоун». Думаю, что она принадлежит к сети лабораторий.

—     Наверное, самой большой в мире, — пробормотал Бен.

ГЛАВА 13

Можешь ли ты видеть чем-нибудь иным, кро­ме глаз?

Платон, «Государство», кн. I

Кровь была повсюду. Она била ключом из-под земли, растекалась по асфальту, заливала Бену лицо. Он редко запоминал сны, но, проснувшись в половине пятого утра в своем номере в гостинице, четко помнил, что беспокойная ночь была полна кошмарных эпизодов, которые связы­вались воедино окровавленным фургоном «Виннебаго». Иногда Бен сам вел этот фургон, иногда за рулем сидел Винсент — звероподобный обитатель исчезнувшего гаража на Лавровой улице. Дважды Бен просыпался в хо­лодном поту но тут же забывал о его причине. Он шел в туалет, возвращался в постель, но только для того, чтобы снова погрузиться в кровавый кошмар.

Наконец усилием воли Бен прогнал видения, зажег на­стольную лампу и, положив рядом старый томик Тревиса Макги в обложке, попытался выжать хоть какой-нибудь смысл из своих мрачных сновидений. Почувствовав, что глаза опять слипаются, он встал, принял душ и вышел из гостиницы, чтобы прогуляться по еще спящему городу.

Проходя мимо закрытых магазинов, Бен на секунду остановился перед аптекой. «Если предположить, — поду­мал он, — что «Виннебаго эдвенчер» являлся транспортом, на котором доноров принудительно доставляли к нетер­пеливо ожидающим их реципиентам, то сколь же велики масштабы этого бизнеса?»

Еще несколько шагов, и Бен оказался у скромного зда­ния из красного кирпича с вывеской «Лаборатория Уайт­стоун». В Чикаго, как он припомнил, такие лаборатории попадались чуть ли не на каждом углу. Некоторые из них, как например, та, которую Бену пришлось посетить пару лет назад, являлись всего лишь центрами для забора кро­ви. Пробирки с анализами они отправляли курьером в региональную лабораторию, где и делалось большинство анализов. Чикагская лаборатория, где у него взяли кровь, находилась на первом этаже здания всего в пяти кварталах от офиса Бена. Он вспомнил, как доктор Бэнкс говорил о скорости, эффективности и надежности этих лабораторий, об их почти военной точности, которая помогла им из ма­лоизвестного учреждения стать одной из самых крупных клинических лабораторий в мире.

Если верить указателю на западном въезде в город, в Сода-Спрингс проживало чуть больше тридцати трех тысяч человек. Похоже, этого лаборатории «Уайтстоун» хватало. В этот утренний час за окном, выходящим на улицу, было темно, но, вглядевшись, Бен увидел холл с несколькими крупными растениями в кадках. Полицейский автомобиль, проезжавший мимо, притормозил, и после беглого осмот­ра одинокого прохожего патрульный улыбнулся и помахал рукой. «Наверное, — подумал Бен, — кто-то из бдительных соседей позвонил и сообщил о странном незнакомце, не спеша прогуливающемся по Главной улице в предрассвет­ных сумерках. Добро пожаловать в маленький город!»

До намеченной встречи надо было убить еще несколько часов. Бен вернулся в гостиницу, съел неожиданно при­личный завтрак из двух яиц всмятку и домашнего рагу из мяса с кукурузой, а потом позвонил в свой офис в Чикаго и выслушал сообщение, записанное на автоответчик:

«Мистер Каллахэн, — говорил низкий мужской голос, — мне посоветовал обратиться к вам судья Калеб Джонсон. Он сказал, что вы лучший детектив в городе...»

«Если Джонсон знает, кто я такой, — подумал Бен, — то он куда круче детектив, чем я сам».

Голос продолжал рассказывать о своем деле — возмож­ной супружеской неверности — и о том, что от результатов тайного расследования может зависеть судьба нескольких миллионов долларов. Каким бы ни был обычный тариф мистера Каллахэна на подобные услуги, голос обещал за­платить втрое больше, если его делом Бен займется немед­ленно.

Он быстро подсчитал и понял, что если дело будет сде­лано быстрее обычного, хотя на это не стоило слишком рассчитывать, у него окажется на руках сумма, в несколько раз превышающая ту, что была на чеке «Охраны органов», и ту, которую он почти потратил, не говоря уже о деньгах, не полученных от Катрин де Суси. Втрое больше... Густой бас представился Бену лестницей, выводящей наверх из глубокой дыры, в которой он пребывал. Он вспомнил при­пев из песенки Прайна:

Отче, прости неразумных деток...

«Как бы там ни было, но все оборачивается лучшим об­разом», — подумал Каллахэн.

                                                                                           * * *

Доктор Мэрилин Кристиансен, остеопат по основной специальности, оказалась симпатичной женщиной немно­го за сорок. Ее офис располагался в старом здании в вик­торианском стиле на восточной окраине городка. В проти­воположность вечно спешащему и суетящемуся доктору Бэнксу, она была собранной и спокойной. Известие о ги­бели Лонни Даркина действительно очень огорчило ее, а новость о том, что его использовали как донора костного мозга, повергла в шок.

—Очень грустно, — сказала она. — Лонни был един­ственным сыном Даркинов. Есть ли какое-нибудь другое возможное объяснение случившемуся?

—По мнению эксперта из Флориды, нет. Следы изъ­ятия костного мозга обнаружены на обоих бедрах.

—Очень странно. Видите ли, я не часто видела Лонни, он редко болел, но хорошо его знала, как и все в городе. Славный мальчик. Я говорю «мальчик», хотя ему было двадцать с лишним, потому что, как вы, вероятно, поня­ли...

—Я понял, — ответил Бен, прервав объяснения докто­ра. — Родители сказали мне, что обращались к вам по по­воду головокружений у Лонни.

—Да, два года назад. Я, хотя и не подозревала ничего серьезного, рекомендовала сделать обычный набор лабо­раторных исследований. Все результаты оказались нор­мальными, да и головокружения вскоре прошли. Может, это было какое-то вирусное заболевание.

—          Исследование проводили в лаборатории «Уайтстоун»?

—Да. Я могла бы воспользоваться лабораторией боль­ницы, но посчитала, что в «Уайтстоуне» будет более эф­фективно.

—Вы знакомы с заведующим лабораторией?

—Ее зовут Ширли Мэрфи. Я ее не очень хорошо знаю, но слышала, что она одинокая, живет с дочерью-подростком.

—     Вы не могли бы позвонить ей и спросить, не сможет ли она меня принять сегодня?

—     Конечно. Но, подозреваю, что вы и без меня сможете встретиться с ней.

—     Почему вы так думаете?

Кристиансен поколебалась, загадочно улыбнувшись.

—     Я вижу, что у вас нет обручального кольца, — ответи­ла она наконец.

—     Я разведен.

—     Ну а Ширли, как я сказала, одинока, образована, а Сода-Спрингс — это, как бы вам объяснить, типичный маленький город, с семейной репутацией...

                                                                                           * * *

Каллахэн никогда не отличался особой интуицией или наблюдательностью в отношениях с женщинами, но даже он понял, что Ширли Мэрфи старается произвести на него впечатление. Она оказалась довольно привлекатель­ной женщиной примерно одних лет с Беном с крашеными волосами, пышным бюстом и полными губами. Стал ли причиной тому предварительный звонок доктора Кристи­ансен или она так приходила на работу каждый день, но сейчас от Ширли исходил очень сильный запах духов, и косметики на ней тоже было немало. Впрочем, ни то ни другое Бена не слишком впечатлило. Но, пока сущест­вовала, пусть и теоретическая, возможность получить от Ширли какую-то помощь, Бен не собирался развеивать ее иллюзии.

Главный вопрос заключался в том, какой информацией можно было с ней поделиться. Если она уже знает хоть что- нибудь о том, что случилось с Лонни, или если расскажет о визите Бена тому, кто знает, можно допустить ошибку, подобную той, что он сделал при попытке открыть дверь фургона. Требовался флирт или изобретательная ложь, но ни в том, ни в другом у Бена опыта не имелось. Хорошо, что доктор Кристиансен согласилась не упоминать о его настоящей профессии.

— Не думаю, что стоит выдумывать что-то о себе, мис­тер Каллахэн, — сказала она, позвонив в лабораторию. — По-моему, Ширли запомнила лишь два слова: «одинокий» и «симпатичный». Я сказала, что вы жалуетесь на зрение после того как попали в аварию и интересуетесь лаборато­рией «Уайтстоун». Вас это устроит?

Офис Мэрфи выглядел аккуратно и очень по-деловому. На стенах висели репродукции французских импрессио­нистов, несколько дипломов в рамках и два свидетельства о присуждении звания «Региональный служащий меся­ца» лабораторией «Уайтстоун». Правда, папки и книги, стоявшие на полках небольшого шкафа, не производили впечатления того, что ими часто пользуются.

Как и предсказывала доктор Кристиансен, Ширли го­раздо больше заинтересовал сам рассказчик, чем его исто­рия.

— Я владею небольшой компанией, которая занимается типированием тканей, — начал объяснять Бен, вниматель­но следя за реакцией Ширли. — «Уайтстоун» собирается ее купить, оставив меня в должности директора, а наш офис перенести из Чикаго в другое место. Как вариант рассматривается или Покателло, или, как я слышал, Сода- Спрингс. Что-то там насчет маленьких городков, где слу­жащие более преданы своей работе.

— Это точно! Многие из наших сотрудников работают здесь с момента открытия, уже три года. Любопытно, но я ничего не слышал о том, что вы говорите.

— Это не было известно широкой публике. Уверен, что как только выбор будет сделан в пользу вашего региона, вы обо всем узнаете.

— Полагаю, вы нравы, — сказала Ширли.

На этом разговор о делах, похоже, закончился.

— Послушайте, Бен! — начала она неофициальную бесе­ду, глядя ему прямо в глаза. — Расскажите мне о Чикаго.

— О, это огромный город, — ответил он, стараясь при­думать, как вернуться к теме типирования, не игнорируя интереса Ширли к Чикаго, — полный сил и энергии. Музеи, симфонический оркестр, концертные залы... Ну и, ко­нечно, озеро Мичиган.

—     Звучит впечатляюще!

—     И романтично. Не сомневаюсь, что вам бы там понра­вилось.

—     О, я уверена в этом. Особенно, если будет хороший гид!..

—     Ну, это можно устроить.

—     А может, сначала вы хотели бы посмотреть на центр нашего Сода-Спрингс? У моей дочери сегодня после шко­лы тренировка, и раньше шести она не вернется. Думаю, я могу уйти с работы пораньше... Господи, что это я говорю? Я же босс! Я уверена, что могу уйти пораньше!

—     Видите ли, мне еще нужно сделать несколько звон­ков, но идея... э... с экскурсией мне очень нравится, одна­ко... В общем, посмотрим!

Обещание зажгло в глазах Ширли огонь.

—     Так скажите мне, Бен, чем я могу вам помочь? Что вы хотите знать о нашей деятельности? Мы выполняем только половину того объема анализов, который делает лаборатория больницы, ведь мы открылись всего три года назад.

—     Всего три года? И такие впечатляющие достижения. Скажите, как вы делаете типирование для трансплантоло­гии?

—     Сказать по правде, таких анализов у нас сейчас мало. Местных кандидатов на пересадку обычно обследуют в одном из университетских медицинских центров, а то не­многое, что делаем мы, отправляем в Покателло.

—     Вы ведете записи результатов типирования тканей?

—     Не всегда. Вообще-то мы можем по нашей програм­ме контроля качества обобщить сведения о тех пациентах, у кого отмечены специфические результаты анализов, включая типирование тканей, но раскрывать их имена... Впрочем, я понимаю, как это для вас важно, Бен. Думаю, что смогу сделать для вас исключение. Я имею в виду, что вы уже почти один «из наших», так сказать. 

Она одарила Бена таким многозначительным взглядом, который ясно говорил о долгих одиноких ночах в штате Айдахо. Он понял, что с учетом его будущей предполо­жительной должности в системе «Уайтстоун» готовность Ширли посвятить его в данные о пациентах вовсе не вы­глядела как нарушение служебных обязанностей. Скорее, это была попытка оказать ему любезность. А Бен очень нуждался в копии списка тех, чью кровь брали на типиро­вание тканей. Обнаружение в этом списке имени Лонни Даркина означало, что от Мэрилин Кристиансен, при всей ее доброте и сочувствии, потребовались бы серьезные объ­яснения. Но пока что...

—     Послушайте, Ширли, — услышал Бен собственный голос, — это действительно очень любезно с вашей сторо­ны, но я хотел бы просто ознакомиться с работой вашей лаборатории. И еще, насчет встречи вечером... Я очень хо­тел бы пригласить вас куда-нибудь на обед, поговорить, но считаю своим долгом сказать, что дома, в Чикаго, я не­давно... короче, мои отношения с одним человеком стали довольно серьезными, поэтому максимум, что я могу вам предложить, — это поговорить.

Вот так. Интересно, имел бы успех частный детектив из книжек Трэвиса Макги, если бы вел себя таким образом?

На лице Ширли отразилось чувство, которое никак нельзя было назвать разочарованием. Странно, но Калла­хэну даже показалось, что ей стало легче.

—     Спасибо, Бен, — сказала она. — Спасибо за откровен­ность. Пойдемте, я покажу вам лабораторию.

Пока он с Ширли обходил помещения, в которых шла работа, в его голове необычайно четко начало вырисовы­ваться некое действо. Будто бы он, Бен, находился в каком- то зале суда, ходил взад-вперед и подвергал перекрестно­му допросу некую нервничающую женщину с неясными чертами лица. Правда, Бен был уверен, что это Ширли.

—     Могу предположить, — говорил он, — что Лонни Дар­кина никогда не стали бы использовать в качестве донора костного мозга, если бы его кровь не была подвергнута ана­лизу на типирование тканей. И все же, все же... мы долж­ны отталкиваться от того факта, что такая пересадка име­ла место. Могли ли взять кровь у мистера Даркина без его ясного представления о том, что происходит? Ведь и ро­дители, и врачи признали, что он несколько... э... отставал в развитии. Возможно, кто-то взял у Лонни кровь, а потом пригрозил, что сделает что-нибудь ему или его родителям, если он об этом кому-нибудь расскажет. Вы улавливаете в этом какой-либо смысл? Лично я — нет. Нет, мадам, так все не могло произойти. Прежде всего зададимся вопро­сом: почему они его выбрали? Единственное место, где все это можно было сделать, — здесь...

Воображаемая речь Бена была внезапно прервана. Он стоял позади Ширли, а онарасхваливала достоинства ка- кой-то новой машины, название и предназначение которой он пропустил мимо ушей. Через плечо Ширли Бен увидел молодую лаборантку, худощавую рыжеватую блондинку с конским хвостом. Она вытаскивала из холодильника про­бирки с кровью и осторожно укладывала их в ячейки кон­тейнера для транспортировки, заложенного сухим льдом.

—Замечательный агрегат, Ширли, — сказал Бен, наде­ясь, что та не задаст ему даже самого простого вопроса по предмету. — Скажите мне вот что: какой процент анализов вы делаете здесь и много ли образцов отправляете?

—Хорошие вопросы. Вообще-то оборудование стало настолько сложным, точным и эффективным, что всего два лаборанта могут справиться со всем объемом, но самые сложные анализы мы отправляем в более крупную регио­нальную лабораторию сети «Уайтстоун» и в специальные лаборатории вроде вашей. Но в целом мы обрабатываем здесь практически все.

—Отлично. А вон те пробирки, которые упаковывает ваша лаборантка, они что, отправляются на специальное исследование?

Ширли рассмеялась.

— Когда я говорила, что мы кое-что отправляем, я вовсе не имела в виду такой большой объем материала, — она мягко взяла Бена под руку и подвела к лаборантке. — Сиси, это мистер Бен Каллахэн из Чикаго. Он — владелец небольшой лаборатории, где делают типирование тканей для пересадки.

— Опасная работа, — сказала Сиси, кивнув на синяки, все еще украшавшие лицо Бена.

— Э... — ответил Бен с искренностью, неожиданной для него самого, — вы бы видели другого парня!..

— Сиси, — снова заговорила Ширли, — мистер Кал­лахэн очень интересуется пробирками, которые ты упако­вываешь.

— Этими? Это контрольные образцы.

— Контрольные образцы?

— На тот случай, если основной анализ будет испорчен или результат окажется сомнительным. Или если по ка- ким-то причинам придется провести повторный. Всякое бывает.

— Насколько я знаю, — гордо сказала Ширли, — «Уайтстоун» — единственная сеть лабораторий, где пред­принимаются такие меры предосторожности. Наверное, поэтому мы и являемся номером один в своей области. Конечно, это немного увеличивает расходы на проведе­ние анализов, но мне говорили, что «Уайтстоун» не пе­рекладывает эти расходы на пациентов или страховые компании.

В мозгу у Бена что-то щелкнуло и завертелось.

— Значит, у каждого пациента берут запасные дозы крови, замораживают и отправляют на хранение?

—Нет, только пробирки с зелеными пробками, — отве­тила Ширли. — Нам сказали, что благодаря новым техно­логиям этого вполне достаточно. Обычно мы берем у па­циента четыре дозы крови в пробирки — с красной, серой, фиолетовой и черной пробками. Цвет пробок указывает на то, какие реактивы там содержатся. Зеленой пробкой мы закрывает пятую, контрольную, пробирку. Мы называем ее пятой, даже если на самом деле у пациента взято всего две дозы.

—     И эти, зеленые, вы отправляете?

—     Конечно, — сказала Сиси. — Если бы мы этого не де­лали, у нас тут уже места бы не хватало. Их перевозят в специальное хранилище в Техас.

—     И они хранятся там в течение года, — добавила Ширли.

—     Любопытно, — произнес Бен, подумав над тем, закон­но ли изъятие лишней дозы без ведома пациента, и решив тут же, что такое вполне возможно, поскольку речь идет о контроле качества.

Бен небрежно взглянул на пеструю транспортную эти­кетку службы «Федерал экспресс».

Лаборатория «Уайтстоун», шоссе Джона Хаммана, Фейдиман, Техас, 79249. Так просто, и в то же время объ­ясняет практически все. В лаборатории, скорее всего, даже в этом самом Фейдимане, в Техасе, провели типирование тканей Лонни Даркина по крови и, конечно, зафиксирова­ли результат. «Интересно, — подумал Бен, — а возможно, что пробирку и с моей кровью отправили в Техас? Если так, тогда вполне допустимо, что данные по моим тканям, как и по тканям Лонни, хранятся в одной огромной базе данных...»

* * *

Не сразу, и только пообещав пригласить ее на обед в следующий приезд, Бен смог покинуть заведение Ширли Мэрфи. Когда это ему все-таки удалось, он поспешил сде­лать звонок Элис Густафсон, рассказав новости из Сода- Спрингс и задав единственный вопрос:

—     Какие пробирки используются для образцов крови, предназначенных для типирования тканей?

Ожидание ответа, последовавшего через секунду, тяну­лось для Бена больше часа:

—     С зеленой пробкой, — уверенно ответила доктор Гус­тафсон.

ГЛАВА 14

Врач — поскольку он врач — не предписыва­ет того, что пригодно врачу, а только лишь то, что пригодно больному.

Платон, «Государство», кн. I

—     Невероятно!

Физиотерапевт и пульмонолог стояли рядом с «бегу­щей дорожкой» и с изумлением наблюдали, как Натали быстрым шагом уже тридцать минут имитировала подъем со скоростью четыре с половиной мили в час по уклону в четыре процента.

Дышать ей становилось все труднее, в подвздошной области появилась боль, но Натали твердо решила про­держаться еще несколько минут. Прошло немногим более двух недель, как ее привезли из Бразилии, и чуть больше трех, как в больнице святой Терезы в Рио ей удалили пра­вое легкое. Первые три дня после больницы она провела в доме у матери. Натали могла остаться там и дольше, если бы не всепроникающий запах табачного дыма, хотя из-за здоровья дочери Эрмина ограничилась тем, что курила только на крыльце и в ванной.

Дженни очень радовалась тому, что тетя постоянно на­ходится рядом, а еще тому, что теперь ей для разнообра­зия можно побыть и медсестрой, и сиделкой, и нянькой. Они проводили долгие часы, беседуя о жизни, о стойкости духа перед невзгодами и напастями, о литературе (Джен­ни только что прочитала первую книгу о Гарри Поттере и с нетерпением ждала остальные), о кинозвездах, о перс­пективах медицины и даже о мальчиках.

—     Тебе не слишком рано интересоваться мальчиками?

—     Не беспокойся, тетя Нат, мальчики тоже еще моло­дые!

Скорость, с которой Натали восстанавливалась, и ее на­строй удивляли врачей и специалистов по реабилитации. Безобразный шрам на правом боку еще иногда побаливал, но других внешних признаков перенесенной операции не было. С каждым днем, даже с каждым часом ее левое лег­кое усиливало работу, которую раньше делали оба.

—Миллвуд! — сказала Натали. — Думаю, завтра мы сможет выйти на стадион!

Хирург, занимавшийся на соседнем тренажере, недо­верчиво посмотрел на нее.

—Ты только не мучай себя, — предостерег он. — Зна­ешь, время — это инструмент природы, который она при­меняет, чтобы все не случилось сразу. Тебе вовсе не нужно полностью восстановиться за одну тренировку.

—Когда все это закончится, я пойду на триатлон. Это будет мой новый вид спорта.

—Я думаю, пора остановиться, Нат, — сказал физиоте­рапевт. — Обещаю, завтра нагрузку немного добавим.

Натали стала замедлять шаг. Миллвуд выключил свой тренажер и спрыгнул на пол.

—Спасибо, дамы, что дали попользоваться вашей ма­шинкой. Вижу, что слухи о том, что у вас тут занимается «супервумен», подтвердились.

—Ты веришь в чудеса? — спросила Натали.

—Теперь — безусловно!

—Тогда сам можешь сотворить чудо — пригласи меня во «Френдлис»^[30] на пломбир с горячей сливочной помад­кой. Если сможешь вытерпеть меня, такую грязнулю, то я приму душ, когда вернусь домой. Мне еще нужно заехать за покупками для матери, а «Френдлис» как раз по дороге. Можем встретиться прямо там.

Натали сделала несколько расслабляющих упражне­ний, а потом врач провела функциональные легочные про­бы.

—Что же, показатели в норме. Все идет очень хорошо. Честно говоря, я никогда не слышала, чтобы кто-то так быстро восстанавливался после пневмонэктомии^[31].

— Вы просто наблюдайте. Если такое возможно, я это сделаю!

Натали вытерлась полотенцем и переоделась в легкую хлопчатобумажную футболку. Потеря целого легкого оз­начала почти катастрофу, но восстановление, по крайней мере до сегодняшнего дня, не шло ни в какое сравнение с той жуткой болью, с которой ей пришлось бороться, при­водя в порядок оперированное сухожилие. Тогда она спра­вилась, не отступит и сейчас.

Единственное, что омрачало ей настроение, — это по­вторяющиеся воспоминания о нападении, нарушавшие сон и случавшиеся иногда даже днем. Они были почти в точности такими же, как в больнице святой Терезы: с одной стороны, неясные, искаженные и эмоционально пустые, а с другой — с мельчайшими подробностями и пронизывающим до глубины души ужасом. В одном слу­чае она была испуганной пассажиркой зловещего такси, следующего из аэропорта, в другом — не более чем сто­ронним наблюдателем за нападением на саму себя и по­следующей стрельбой. Натали обсуждала это непонятное явление со своим психотерапевтом доктором Фирстайн, а та рассказала ей о различных проявлениях посттравматического шока.

— Ваш мозг выбирает для воспоминаний то, с чем он может справиться, — объяснила она. — Все остальное он или отвергает, или переводит в такую форму, которую мо­гут воспринять эмоции. Это вопрос самосохранения и ду­шевного равновесия, и если подобные защитные механиз­мы начнут давать сбои, то подлинные эмоции, связанные с травмировавшим вас событием, могут оказаться слишком сильными. Будем следить за этим вместе.

Было решено некоторое время не применять для ле­чения посттравматического шока медикаменты, пока его симптомы не слишком усложнят жизнь Натали. Кроме некоторого расстройства сна ничего угрожающего для ее здоровья врач не усматривала. Фирстайн полагала, что Натали необычайно успешно справляется с курсом реа­билитации потому, что ее организм лучше функциони­рует, борясь против чего-либо, и мобилизует внутренние резервы.

Миллвуд дожидался Натали на стоянке у «Френдлис». Эта сеть существовала на северо-востоке уже семьдесят лет и смогла пережить не самые лучшие времена в снаб­жении продуктами и в обслуживании благодаря своему несравненному мороженому.

—     Я не могу объяснить все, что случилось со мной после операции, — сказала Натали, когда они устроились за сто­ликом и начали быстро возмещать потерянные на «бегущей дорожке» калории с помощью горячей сливочной помадки и пломбира. — Что-то изменилось у меня внутри. — Она усмехнулась, показав на видневшийся шрам, и добавила: — Я имею в виду, кроме очевидного.

—     Я заметил эти перемены, — согласился Миллвуд. — И Дуг тоже. Мы думали, что привезем домой мрачную, замкнутую, жалеющую себя и жалующуюся на судьбу женщину. По правде говоря, мы бы этому не удивились. Думаю, что, окажись я на твоем месте, я бы выглядел именно так.

—     Какое-то время так все и было, — кивнула Натали, — но потом стало меняться. Началось это после того как я переехала от матери к себе. Я размышляла о том, что ни­чего бы этого не случилось, если бы меня не отстранили от учебы, а меня не отстранили бы, не реши я продемонст­рировать Клиффу Ренфро, что такое хороший сострадаю­щий доктор.

—     Ты подверглась почти смертельной опасности, — сказал Миллвуд. — Разные люди по-разному реагируют на такого рода травмы. Одни до конца жизни пребывают в сомнениях и страхе, другие обретают полную свободу.

—Доктор Фирстайн считает, что я могла бы постарать­ся все забыть. Нет, думаю, что все произошедшее в Рио помогло мне открыть глаза на себя, на собственные силы и на то, как они действуют на окружающих. Понимаешь, бывает так, что ты слишком много внимания уделяешь не­которым вещам. А я за эти годы, кажется, только этим и занималась. Энтузиазм — замечательная штука, когда он имеет конкретную цель, но когда проявляется беспоря­дочно, может свести с ума кого угодно.

Миллвуд протянул руку и накрыл ладонь Натали.

—Не могу поверить в то, что слышу, — сказал он.

Натали чувствовала, что по ее щекам текут слезы, но не пыталась вытереть их.

—Я всегда так гордилась тем, что я сильная, и думала, что все, с кем мне приходится сталкиваться, слабее, потому что не отдают делу столько сил и энергии, сколько я. Да, я такая, и не следовало надеяться, что я изменюсь. А теперь, в тридцать пять, с одним легким и всеми доводами, чтобы признать свое поражение, мне просто все равно — сильная я или нет.

—Знаешь, Нат, даже в такое сложное для тебя время, как сейчас, ты много значишь для нас. Гораздо больше, чем кто бы то ни было. Все любят и уважают тебя за пре­данность делу, хотя, должен признаться, иногда становит­ся страшно, что ты можешь взорваться.

—Я очень постараюсь быть помягче. А ты, если заме­тишь, что я начинаю злиться или «наезжать» на кого-ни- будь, подай мне знак — почеши нос, например, чтобы я могла дать задний ход. Договорились?

—Договорились. — Миллвуд почесал нос. — Годится?

—Отлично, спасибо! Пока я не привыкну, будешь моим Джимми Крикетом^[32].

—Можешь на меня рассчитывать.

—Кстати, об угрызениях совести. Терри, ты ни за что не догадаешься, что я сделала вчера. Я написала письма с извинениями декану Голденбергу и Клиффу Ренфро без всякой задней мысли. Кажется, я наконец поняла, что сде­лала неправильно и почему это было неправильно. И еще я просто захотела поблагодарить декана за то, что меня во­обще не выгнали из колледжа...

В глазах Миллвуда вспыхнула искорка.

—     Ты говоришь, что написала эти письма без всякой за­дней мысли?

—     Ну да. А что?

Миллвуд выпрямился, сложил руки и в упор посмот­рел на Натали.

—     Все это не так просто, как кажется на первый взгляд. Я читал эти письма, Нат. Оба. Декан Голденберг интересовал­ся моим мнением, и Клифф тоже. Они написаны очень убеди­тельно и, без всякого сомнения, очень искренне. Ты можешь говорить о том, что в тебе что-то изменилось, но в письмах это чувствуется гораздо сильнее, — Миллвуд сделал многозначи­тельную паузу. — Нат, декан хочет просить дисциплинарную комиссию разрешить ему восстановить тебя в колледже.

Натали вытаращила глаза.

—     Ты не шутишь?!

—     Я бываю жестоким, но не настолько, чтобы так шу­тить, он собирается еще переговорить с доктором Шмид­том по поводу твоей ординатуры. Гарантий, конечно, никаких нет, но рассказывал он об этом в довольно опти­мистичных выражениях. Я хотел сам сообщить тебе эту новость, и Сэм мне разрешил. С возвращением, коллега!

—     О, слушай, это... я... я не знаю, что сказать!

—     И не надо. Ты все сказала в своих письмах. Помнишь, на стадионе, когда ты проучила этих ребят из Сен-Клемен­та, мы говорили о том, что всегда гораздо важнее, кто ты, а не что ты. Здесь главное для всех — найти баланс, и кажет­ся, что тебе это удается. Короче, — он слегка пожал руку Натали, — поздравляю!

—     Ну спасибо, Терри! Спасибо, что поддержал меня.

—     Да ладно! Есть какие-нибудь просьбы?

—     Только одна. Если ты не хочешь доедать свой плом­бир...

                                                                                                        * * *

В отличнейшем настроении Натали пробежала по рынку. Когда все ее неприятности только начались, она решила не говорить матери, что ее отстранили от учебы. Правда, она знала, что рано или поздно, когда подойдет время выпускных экзаменов, ей придется что-то приду­мать. Теперь же, благодаря декану, Дугу, Терри и всем, кто замолвил хоть слово в ее защиту, вопрос разрешился сам собой.

Главное, что все, что она сказала Терри, являлось аб­солютной правдой. Она написала свои письма, совершен­но не рассчитывая на то, что это будет иметь какие-то последствия. Однажды, еще на втором курсе, когда они проходили лечение «заболеваний пристрастия», ее груп­па должна была побывать как минимум на двух занятиях общества анонимных алкоголиков и детально описать из­вестную методику «12 шагов» — способ изменить поведе­ние личности, испытывающей необходимость в выпивке, наркотиках, обжорстве, азартных играх или распутстве. Восьмой пункт в этих «12 шагах» предусматривал со­ставление списка тех, кому раб вредной привычки при­чинил боль словом или действием, а девятый требовал загладить свою вину перед этими людьми, извиниться просто так, не ожидая прощения. «Сейчас, — подумала Натали, — пришло время дополнить свой список, внеся в него имя матери».

Растянувшаяся на четыре квартала дорожная пробка привела к тому, что дорога в Дорчестер заняла времени вдвое больше обычного. С некоторой гордостью Натали заметила, что число выражений, традиционно используе­мых ею в таких ситуациях и не предназначавшихся для не­совершеннолетних, не достигло даже среднего уровня.

Кто это такая и что вы сделали с настоящей Натали Рейес?

Что-то тихо напевая себе под нос, Натали подъехала к дому Эрмины. Взяв в каждую руку по два пластиковых пакета, она подошла к крыльцу, поставила их на ступени и вытащила из-под горшка ключ. Повернувшись к двери, Натали вдруг почувствовала запах дыма и увидела, как из щели под дверью просачиваются темно-серые струйки.

—О господи! — воскликнула она, вставляя ключ в за­мок и хватаясь за ручку Та была очень горячей.

—Пожар! — закричала Натали всем вокруг и никому конкретно. — Пожар! Звоните девять один один!

Захватив рукой край своей футболки, она снова взя­лась за ручку, повернула ключ и, наклонившись, что было сил ударила плечом в дверь.

ГЛАВА 15

Разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать за ним и его воз­величивать?

Платон, «Государство», кн. VIII

Дверь распахнулась, и Натали буквально влетела в сте­ну из горячего темного дыма. В голове пронеслось где-то услышанное предупреждение, что при пожаре не следует открывать дверь, потому что огонь может разгореться с новой силой, но выбора у нее не оставалось. В доме нахо­дились ее мать и племянница.

Жар еще можно было терпеть, но дым с каждым шагом все глубже проникал в глаза, нос и легкое. На полпути по коридору на кухню она, кашляя и чихая, опустилась на пол и закрыла рот и нос футболкой. Гостиная по левую руку уже была вся в дыму, обои на стене кухни тлели, но пожар явно начался не там. Основная трудность ждала ее впереди.

—Мама! — крикнула Натали, добравшись до кухни. — Мама, ты меня слышишь?

Занавески на окне пылали, стенка за ними — тоже. Го­рели стена между кухней и гостиной, дубовый стол и часть пола. Едкий дым кружился по кухне. Языки пламени стре­ляли в потолок и лизали пол вокруг стола.

—Мама?.. Дженни?..

Натали повернула в сторону спальни. «Пожар, оче­видно, начался там», — подумала она, живо представив себе Эрмину, задремавшую у стола над кроссвордом из «Таймс» с карандашом в одной руке и дымящимся «Вин­стоном» в другой. Но где же она? Жар усиливался, и Ната­ли вдруг вспомнила о газовой плите. Там постоянно горел запальник, но его пламя не проникало обратно в трубу, а Натали никогда не слышала о том, чтобы газ взрывался, кроме тех случаев, когда пламя гасло и газ начинал запол­нять комнату. На трубах должна иметься какая-то защита, решила она, но и это тоже не имело решающего значения. Она не уйдет, пока не отыщет мать и Дженни.

Стараясь не наглотаться дыма, Натали уперлась в пол локтями. Теперь к едва терпимому жару добавился звук — треск горячего дерева, отваливающейся штукатурки и шипение пламени. Она ползла вперед, почти с закрытыми глазами, и наконец увидела не дальше чем в пяти футах лежащую ничком мать в домашнем халате и босиком. Эр- мина находилась в проходе, ведущем к спальне, и Ната­ли поняла, что мать, пока не потеряла сознание, пыталась добраться до комнаты Дженни.

Собравшись с силами, Натали ухватила мать за щико­лотки, приподнялась, и рывками потащила ее обратно к кухне. Воздух раскалился уже намного сильнее, чем пару минут назад, и дышать было совсем невмоготу, будто сто­ишь у открытой печи. Мать не подавала признаков жизни. Натали не стала тратить драгоценные секунды, чтобы на­щупать пульс, может быть, с матерью случился сердечный приступ. Прежде всего требовалось вытащить ее из дома, а потом вернуться за Дженни.

Задняя дверь, позади горящего стола, тоже была объя­та пламенем. Оставался единственный выход — назад по коридору, к парадной двери. Позвонил ли уже кто-нибудь пожарным? Ведь дым, наверное, валит из двери вовсю. Есть ли хоть кто-то там, снаружи, кто сможет помочь?

Дважды руки Натали соскальзывали, и она падала на спину, давясь кашлем. Но она снова хватала мать за ноги и тащила к выходу — фут, еще, еще два... Она уже почти дос­тигла двери, когда рядом возникла фигура Рамона Сан­тьяго, семидесятилетнего жильца верхнего этажа. Сосед пытался сделать что-нибудь, что в его силах.

—     Осторожно, Рамон, — выдавила Натали, переводя дух. она знала, что сосед мучается артритом, и с сердцем у него не все в порядке. — Осторожно! Не упадите.

—     Она жива?

—     Я... не знаю!

Несмотря на все свои старания, Рамон только мешал Натали, и, поняв это, старик отступил в сторону.

—     Наверное, люди уже вызывали пожарную команду, — сказал он.

—     Пойдите... узнайте!

—     Это все из-за сигарет, верно?

—     Рамон, идите... идите встречать пожарных!..

—     Иду, иду!

Он повернулся и исчез. Натали наконец выбралась на крыльцо, задыхаясь от непрерывного кашля. В груди жгло. Перед домом стояли несколько соседей, но только один из них, пятидесятилетний мужчина, который, как слышала Натали, не работал из-за какой-то болезни или травмы, реально мог чем-то помочь.

—     Помогите мне! — закричала Натали, лихорадочно со­ображая, что ей делать.

Если мать не дышит, доверить соседу сделать ей искус­ственное дыхание и вернуться в дом искать Дженни или молиться о том, чтобы та оказалась в школе, и заняться матерью? Они с соседом перевернули Эрмину на спину и стащили по ступенькам. Она была вся в саже и копоти, а ее длинные, иссиня-черные волосы сильно опалены. Ната­ли нагнулась и приложила пальцы к сонной артерии. В ту секунду, когда она почувствовала слабые толчки, Эрмина шевельнулась и сделала слабый хриплый вдох.

Слава богу!

Натали зажала нос матери двумя пальцами, другую руку просунула под шею, чтобы запрокинуть голову, и на­чала делать искусственное дыхание. Эрмина снова вздох­нула — теперь глубже. 

—  Мам, ты меня слышишь? Дженни в доме?

Голова Эрмины дернулась, но ответа не последовало. Натали поднялась на ноги, с трудом ловя ртом воздух.

— Присмотрите за ней! — крикнула она.

— Не ходите туда! — отозвался мужской голос, когда она снова бросилась на крыльцо, в облако дыма.

Сзади послышалась сирена, но повернуть обратно и ждать Натали не могла. Пока она способна двигаться, нужно идти. Судьба и так поступила с ее племянницей крайне несправедливо, и нельзя было допустить, чтобы она погибла в этом огненном капкане.

Дым, жар и треск стали еще сильнее, но у самого пола Натали еще могла дышать. Почти зажмурившись, прикрыв рот и нос, она поползла к кухне. Маленькая гостиная была уже полностью объята пламенем. Горе­ла перегородка между комнатой и кухней, полыхали диван и ковер. Задержав дыхание, Натали рискнула встать.

Мысленно прикидывая, где ее ждала большая опас­ность — от обвалившегося потолка или от проваливше­гося пола, — Натали рванула через кухню. На самой се­редине ее ноги за что-то зацепились, и она упала лицом вниз. Ничего не видя вкруг, она никак не могла набрать в грудь достаточно воздуха. Именно в этот момент Натали услышала голос Дженни.

— Помогите! Пожалуйста, помогите! Бабушка! Тетя Нат! Кто-нибудь, помогите мне!

Натали поднялась на четвереньки и поползла вперед. Нет, она, скорее, понеслась, как на последних ста метрах полуторакилометровки, чувствуя жесткие локти сопер­ниц. Легкие на пределе, ноги гудят от последних усилий, но линия финиша приближается, и Натали знает, что не может проиграть. Неважно, сколько сил осталось у сопер­ниц, у нее их больше...

Полуослепленная и задыхающаяся, она ввалилась в комнату Дженни и споткнулась о девочку, лежащую на полу рядом с опрокинутым креслом-каталкой. У Дженни была истерика и, кажется, она не понимала, что происхо­дит.

—     Я здесь, малышка... Все в порядке... Это я... тетя Нат...

Дженни в ответ только кричала и повторяла имя тетки.

По сравнению с Эрминой, десятилетняя девочка каза­лась перышком, но она тоже не могла двигаться самостоя­тельно, а сил у Натали почти не осталось. Она прикрыла майкой Дженни рот и нос, просунула руки ей подмышки и потащила так же, как пятью минутами раньше мать — по шесть невозможных дюймов за рывок. Но Натали не про­ползла и трети кухни, как ощутила, что ноги ее больше не слушаются и дышать стало совсем нечем.

Пытаясь укрыться от падающих сверху раскаленных углей, она прижала к себе племянницу, крепко закрыла глаза и стала молиться, чтобы неизбежное произошло бы­стрее и им было не очень больно.

ГЛАВА 16

Если представить человека, овладевшего властью быть невидимым и не пожелавше­го когда-либо поступить несправедливо или притронуться к чужому, то всем, кто это заме­тит, он покажется в высшей степени жалким и неразумным.

Платон, «Государство», кн. II

—     Сократ, приветствую тебя! С возвращением на со­вет.

—     Спасибо, Лаэрт. До моего следующего срока еще ос­тается два месяца, но уверяю, что с нетерпением жду этого. Все в сборе?

—     Все.

Четыре члена совета, говоря с трех разных континентов, приветствовали одного из основателей своей организации.

—     Итак? — сказал Сократ.

—     Итак, — ответил Лаэрт, — мы звоним тебе по поводу X, клиента под номером четырнадцать в нашем списке. Его здоровье стало ухудшаться. Процедуру необходимо провести в течение десяти дней, хотя его врач говорит, что нужно быстрее — если еще вообще возможно. Как все вы, без сомнения, можете судить по имени клиента, на карту поставлено очень многое — и с точки зрения поли­тики, и с точки зрения финансов. Мы знаем, что ты был очень занят, действуя от нашего имени, но нам нужно знать, сможешь ли ты взяться за этот случай.

—     Постараюсь сделать все, чтобы быть полезным. Кто донор?

—     Есть три варианта. Номер один — сорокалетний пе­карь из Парижа. Совместимость по одиннадцати пунктам.

—     Что о нем известно?

—     Немногое. Типичный ремесленник. Сам пекарней не владеет и никогда не станет владельцем. Двое детей. Сосе­ди говорят, что он печет отличный хлеб.

—     Говорит Фемистокл. Мне кажется, что изъятие из мира даже одного хорошего пекаря было бы грехом. Пред­лагаю рассмотреть другие варианты.

—     Два других донора из Соединенных Штатов. Пер­вый — актер из Лос-Анджелеса, тридцать семь лет, совмес­тимость — одиннадцать пунктов.

—     Чем он известен?

—     В основном фильмами ужасов категории В. Был же­нат минимум четыре раза, имеет пристрастие к азартным играм и по уши в долгах. Кредит доверия низкий, уваже­нием в отрасли не пользуется.

—     Это не имеет значения, — сказал Главкон. — Даже мало­талантливый, он все равно актер, а это делает его помощни­ком. И совместимость одиннадцать. Только в крайнем случае.

—     Согласен, — отозвался Полемарх. — Ремесленники раньше помощников, такова наша политика. Кстати, уве­рен, что Сократ был бы первым, кто проголосовал за две­надцать пунктов, если бы такого нашли.

—     Верно, — отозвался Сократ, — хотя наши труды показали, что разница в результате между одиннадцатью пунктами и две­надцатью минимальна Но я все же при прочих равных услови­ях предпочел бы полную совместимость. Взрослый ремеслен­ник, без отклонений в здоровье, чем моложе, тем лучше.

—     Рад сообщить, что у нас есть вариант с такой совмес­тимостью, — сказал Лаэрт. — Женщина, тридцать шесть лет, ремесленник низкого уровня. Официантка в каком-то ресторане. Разведена, один ребенок. Мало чем интересует­ся помимо работы. Наш человек докладывает, что некото­рые замужние женщины в ее городе ей не доверяют.

—     У нее совместимость по двенадцати пунктам?

-Да.

—     Из какого штата? — спросил Сократ.

—     Сейчас посмотрю. Думаю, что... да, Теннеси. Она из штата Теннеси.

—     Наверное, целыми днями слушает эту ужасную му­зыку в стиле кантри, — пробормотал Полемарх.

—     Мы окажем ей честь нашим выбором. Возражения?

—     Нет.

—     Нет.

—     Правильный выбор.

—     Хорошо, Сократ. С этого момента ты должен пребы­вать в полной готовности. Всего доброго, джентльмены!

ГЛАВА 17

Ты помнишь слова больных — что они гово­рят, когда хворают? Нет ничего приятнее, чем быть здоровым. Но до болезни они не за­мечали, насколько это приятно.

Платон, «Государство>, кн. IX

—     Ну что же, Нат, пора! Газообмен в крови практически восстановился, уровень кислорода девяносто восемь про­центов. Думаю, мы можем вытащить трубку. Ты готова?

Натали решительно кивнула доктору. Рэйчел Френч была заведующей пульмонологическим отделением в Уайт Мемориал. Долгие часы Натали провела в блоке ин­тенсивной терапии на искусственной вентиляции, плавая по тонкой линии, разделяющей реальность и забытье, и почти всегда, когда приходила в себя, видела рядом док­тора Френч.

Наверное, это зависело от препаратов, на которых ее держали, но для Натали эндотрахеальная дыхательная трубка оказалась не такой страшной, как она представля­ла. Она совершенно не помнила ту трубку, которая под­держивала в ней жизнь в больнице святой Терезы, и не ду­мала, что сохранит в памяти и этот случай.

Боже, благослови фармакологов! После того как она потеряла сознание на полу горящей кухни, первым ощу­щением, что она жива, была сирена «скорой помощи», мчавшейся по скоростной юго-восточной к Уайт Мемори­ал. Похоже, что с кислородом у нее дела были плохи, по­тому что, как сказала Рэйчел, трубку ей ввели сразу же, в приемном покое. Но о том, что там происходило, Нат тоже ничего не помнила.

Судя по часам, висевшим на стене напротив кровати, успокоительные и обезболивающие прекратили давать ча­сов двенадцать назад, и Натали могла сосредоточиться на своих мыслях уже больше пяти минут подряд. Всего же с момента пожара прошло почти двое суток.

Натали нужно было несколько раз услышать, прежде чем она смогла удержать в сознании новости. Ее мать и Дженни живы и поправляются — они в другой больнице. Пожарная служба и пресса признают, что именно благода­ря ей удалось спасти две человеческие жизни. Говорили, что всего через несколько минут после того как пожарные вытащили ее и Дженни из кухни, потолок обвалился и дом в считаные минуты выгорел дотла. Для Натали невы­ясненным оставался вопрос, насколько серьезны травмы, которые она получила. Она стала заложницей ситуации, в которой часто оказываются врачи и студенты-медики, которые слишком хорошо знают о возможных последствиях несчастного случая...

Доктор Френч, мать близнецов и одна из самых моло­дых заведующих отделением в Уайт Мемориал, относи­лась к такому типу врачей, которым когда-нибудь надея­лась стать и Натали, — уверенной в себе и решительной, но оставалась женственной и умеющей сочувствовать. Френч стала «своим» врачом для Натали в период ее короткого пребывания в больнице после возвращения из Рио. Они много часов провели, беседуя о философии, рассказывая друг другу разные истории и делясь планами на будущее.

— Немного хрипов в нижней доле, — сказала Френч, тщательно прослушав Натали, — но это неудивительно. Тут пришел доктор Хадави из анестезиологии, так что делай, как он скажет, и мы вытащим эту трубку в две се­кунды. Но если все пройдет не очень хорошо, мы не будем долго ждать и снова вставим ее обратно, понимаешь?

Натали кивнула. Потом, выполняя указания анестезио­лога, она напряглась, прокашлялась, и все — трубку выну­ли. Несколько минут она лежала неподвижно, медленно и глубоко дыша через маску увлажненным кислородом. Привыкая к этой перемене, Натали напряженно и со стра­хом ожидала появления признаков ухудшения дыхания и необходимости снова вставлять дыхательную трубку. Френч несколько минут внимательно наблюдала, а по­том поблагодарила анестезиолога и отпустила его. Натали лежала по-прежнему неподвижно, стараясь справиться с волнением и дышать нормально.

Что-то было не так.

Даже сейчас, через два дня, она ощущала запах дыма, засевший, очевидно, в носовых пазухах. Видела она все хорошо, но в глазах, несмотря на закладываемую за ниж­ние веки каждые несколько часов мазь, было неприятное чувство — ощущение песка. Главной проблемой, осозна­вала Натали, являлось ее легкое. Благодаря интенсивным тренировкам она почти восстановила свои дыхательные функции, но сейчас, даже при глубоком вдохе, создавалось впечатление, что ей не хватает воздуха. Не так сильно, что­бы это можно было назвать одышкой или испугаться, но Натали знала свое тело так, как знают только спортсмены, и понимала — что-то не так. Заметив выражение лица Рэй­чел, Натали догадалась, что врач того же мнения.

—Как ты? — спросила Френч.

—Даже не знаю. Вроде бы ничего.

—Выглядишь хорошо...

Натали заметила, как по лицу доктора пробежала тень.

—Выглядишь хорошо. Не это ли самое сказали Марии Антуанетте... перед тем как упал нож гильотины?

Пауза в середине предложения, которую сделала Ната­ли, чтобы вдохнуть, была необычной.

—Поверь, ты выглядишь гораздо более румяной, чем она, — улыбнулась Френч, — поэтому я и решила, что трубку можно вынимать. Но у тебя еще немного понижена степень усвоения кислорода, и в легком присутствует ос­таточный отек. Отсюда и трудности с дыханием.

—Думаешь, это пройдет?

—По большей части уже прошло.

—Но у меня обожжены альвеолы... Поэтому появился отек и понижено усвоение кислорода?

—Нет, ты надышалась дымом и горячим воздухом...

Натали почувствовала страх.

—И что?

Френч подняла изголовье кровати так, чтобы Натали могла полусидеть, и сама устроилась рядом.

—Слизистая трахеи, бронхов, а также альвеолы у тебя повреждены, это без сомнения.

—Понимаю, повреждены. Значит, этот отек — не про­сто реакция на... на раздражение легочной ткани дымом?

—В некоторой степени. Но в основном причина за­ключается в термической травме. Ты же знаешь, что при пожаре можно получить ожоги первой, второй и третьей степени? Так вот, именно это и произошло.

—Первая и вторая степень обычно полностью вылечи­ваются, — сказала Натали.

—     Верно. Но ожог третьей степени поражает эпи­дермис и все остальные слои ткани. И ткань, получив­шая такой ожог, восстанавливается не в своем пер­воначальном виде, а рубцуется. Такая ткань, хотя и является некоторой защитой, теряет почти все свои функции, в твоем случае — способность осуществлять газообмен.

—     Значит, вопрос в том, сколько... какая часть моего легкого получила ожог третьей степени?

—     Пока что мы не знаем. Ты героиня, Нат, и с того мо­мента как тебя сюда привезли, я молилась, чтобы пораже­ние не было слишком обширным.

—     Но точно ты не знаешь, — пробормотала Натали, больше для себя, чем для Рэйчел.

—     Не знаю. Нат, то, что случилось в Бразилии, а теперь еще и это — слишком много для одного человека. Я не хочу, чтобы стало еще хуже.

—     А что, может?

Френч задумалась, подыскивая правильный ответ.

—     Мы не знаем точно объем поражения, поэтому мо­жем сказать, какой процент ожогов второй степени может функционально оказаться ожогами третьей.

—     Боже! Что я могу сделать?

—     Подождем неделю, потом сделаем анализы, назначим новое лечение.

—     Не знаю... выдержу ли я это...

—     Если ты заползла в горящий дом, чтобы спасти пле­мянницу, то выдержишь.

—     Не знаю, — повторила Натали и сделала глубокий вдох, который, как ей показалось, наполнил легкое лишь наполовину. — Что если все окажется совсем плохо? Если поражение такое обширное, что я вообще не смогу дышать нормально?

Рэйчел посмотрела Натали прямо в глаза.

—     Не нужно делать таких мрачных прогнозов. Ты мо­жешь так погрузиться в то, что могло случиться, что поте­ряешь всю силу воли. 

—            А ты не хотела бы знать, что будет дальше? Не хотела бы ты знать, сможешь ли когда-нибудь снова бегать?.. Или просто ходить, не борясь за каждый глоток воздуха?

—Успокойся, Нат! Прошу тебя.

—Ведь можно же что-то сделать!

—Ладно, скажу, — наконец решилась Рэйчел. — Сде­лать можно. Я взяла на себя смелость отправить образец твоей крови на типирование.

—Пересадка?!

—Я не утверждаю, что она тебе понадобится, но, как ты понимаешь, процесс может быть сложным и длительным.

—Да, я понимаю. Нужно, чтобы меня внесли в список.

—У нас есть региональный список, но это не совсем то, что делается для пересадки почек. Лист ожидания на пе­ресадку легких сопровождается еще и сложными матема­тическими расчетами, которые называются показателями легочной совместимости. Но пока еще не время говорить об этом. Я всего лишь дала ход этому процессу, потому что он требует много времени. Тебе пересадка может понадо­биться еще очень нескоро.

—Если я не буду в норме или почти в норме, — сказала Натали, — не думаю, что мне захочется жить.

Френч вздохнула.

—Нат, мне, наверное, стоило подождать с этой ново­стью... Извини!

—У меня первая группа крови. Я знаю, это самая не­подходящая группа для подбора трансплантата.

—Нат, прошу тебя!

—Я не собираюсь глотать иммуносупрессоры... каждый день до конца жизни... А еще побочные эффекты — список длиной в два фута... Инфекции, остеопороз, диабет, почеч­ная недостаточность...

—Слушай, милая, сделай глубокий вдох, соберись и выкинь все это из головы. Ты слишком забегаешь вперед. Я даже не знаю, будешь ли ты когда-нибудь...

—Буду ли я когда-нибудь в порядке, да? Ладно, пусть я не смогу снова бегать... Но учеба в ординатуре требует вы­носливости, не так ли? Стоять несколько часов у операци­онного стола... Значит, я не стану хирургом, если буду не в состоянии даже дойти до магазина за углом без одышки! Такое можно выдержать?

Доктор Френч не стала спорить или возражать. Вместо этого она просто обняла Натали и прошептала ей на ухо:

—     Успокойся. Успокойся, Нат!

Натали поняла, что через секунду расплачется. Но она собралась, глядя на стену перед собой, и не дала волю сле­зам.

                                                                                           * * *

Следующие сутки были для Натали малоприятными, хотя ее дыхание немного улучшилось. Она, конечно, ра­довалась тому, что ей удалось спасти мать и племянницу, но депрессия, вызванная новостью о состоянии ее легкого, продолжала усугубляться. Несколько раз приходила пси­хотерапевт и наконец смогла убедить Натали попробовать принимать легкий антидепрессант. Но кроме лекарства она попросила принесли ее ноутбук и почти все время, что не спала, проводила теперь в сети, читая о транспланта­ции легких, типировании тканей, гистосовместимости и о недавно принятой формуле, определяющей, кто может по­лучить этот весьма редкий орган, — показателе легочной совместимости.

Этот показатель, если упростить сложную термино­логию, определял вероятность выживания на последую­щий год. В математических уравнениях мало значения придавалось возможной инвалидности — речь шла толь­ко о вероятности смерти. И без того тягостное настрое­ние Натали стало еще мрачнее, когда она поняла, что даже вероятность того, что ее ждет смерть в ближайшем будущем, лишат ее призрачного шанса получить транс­плантат. Она может годами еле волочить ноги, борясь за каждый вздох, но это не шло в расчет. Качество жизни отступало на второй план, а основным становились коли­чественные показатели. 

Впрочем, какая разница? Натали все равно не хотела пересадки. Она не хотела готовиться и ждать, не хотела операции, не хотела пить эти чертовы препараты против отторжения и страдать от их побочных эффектов. Не хо­тела провести остаток жизни под дамокловым мечом экстренной госпитализации в случае отторжения чужого органа. Жить, имея силы не больше, чем у помидора, или жить, поглощая таблетки, которые позволят чужому лег­кому не дать ей умереть... Большой выбор...

В довершении всех бед Натали снова начали посещать видения ужасов Рио. Без всякого предупреждения, полно­стью захватывая ее сознание, — обычно по ночам, но ино­гда и днем. Сцены эти никогда не были воспоминаниями, они являлись ужасом на уровне инстинктов. Появление их спустя почти месяц после действительных событий доктор Фирстайн не могла объяснить иначе как рециди­вом посттравматического шока.

Натали снова в своем полусне висела на заборе в тем­ном переулке, когда звук шагов вернул ее к действитель­ности. Она медленно открыла глаза в ожидании очередно­го репортера, хотя настоятельно просила охрану и сестер не пускать их к ней. Но вместо репортера Натали увидела свою мать, державшую в руках номер «Геральда» с боль­шой, на две страницы, статьей про нее, отважную спаси­тельницу. Позади матери стоял Беренджер, а рядом с ним, с каким-то пластиковым ящиком в руках, Терри Миллвуд, оба — самые частые посетители ее палаты.

—     Привет, мам! Тебя уже выписали? И Дженни тоже?

—     Да, еще вчера вечером. Мы живем у тебя, пока не ре­шили, что делать дальше. Сейчас с Дженни осталась моя подруга Зуки.

—     Это хорошо. Думаю, меня не сегодня-завтра тоже вы­пишут, но нам хватит места и на троих.

—     Я так беспокоилась за тебя! Как ты?

—     Нормально, мама. Ты помнишь доктора Беренджера и... Терри?

—     Конечно! Мы только сейчас говорили о тебе в холле.

Натали не хотела давать волю злости, но новости о со­стоянии легкого и возможной пересадке были еще слиш­ком болезненными.

—     Мама, они оба хирурги, — сказала она. — Думаю, они показали тебе все бумаги о несчастном случае... Дом сго­рел полностью, сгорело все твое имущество... Ты и Джен­ни чуть не погибли. И из-за чего? Из-за твоего «Винсто­на»... Я знаю, как судьи относятся к табачным компаниям, помню, какое горе ты пережила, потеряв Элену, но я знаю и то, что ты палец о палец не ударила, чтобы бросить ку­рить. Ты делала все, что могла, для Дженни, и ты же чуть не погубила бедную девочку...

Такой долгий монолог забрал у Натали столько сил, что она едва дышала.

Эрмина не ожидала такого словесного натиска.

—     Я... Прости меня, Нат! Мне очень жаль...

Натали не смягчилась.

—     «Очень жаль»... Слишком мало, мама!

Эрмина вытянула вперед правую руку и покрутила в воздухе кистью:

—     Ну хоть что-то хорошее есть, — сказала она с глупо­вато-застенчивым видом. — Я уже три дня не курю, и по­смотри — никотиновые пятна исчезли!

Беренджер и Миллвуд пробормотали что-то одобри­тельное, но Натали была непреклонна.

—     Больше ты не будешькурить, мама! Ни одной сигаре­ты, — выпалила она.

—     Обещаю! Я буду стараться.

—     Ни одной! — снова повторила Натали, представив себе поврежденные альвеолы в единственном легком. На­конец она вздохнула и добавила: — Ну хоть вы с Дженни живы и здоровы, а это главное...

Дуг Беренджер подошел к кровати, поцеловал Натали в лоб и положил рядом с ней коробку шоколадных конфет. Потом он повернулся к Эрмине.

—     Миссис Рейес, не могли бы мы, я и Терри, побеседо­вать с Натали несколько минут с глазу на глаз? 

Эрмина, смутившись, но стараясь не показать обиды, пробормотала:

—     Конечно! — и вышла из палаты.

—     О тебе тут только все и говорят, — начал Беренд- жер. — Я слышал, что мэр и Сэм Голденберг собираются устроить что-то вроде церемонии награждения.

—     Сделайте, что можно, чтобы поскорее избавить меня от этого.

—     И у меня еще не было возможности поздравить тебя с возвращением в колледж.

—     Спасибо. Хорошие новости я обычно праздную на искусственном дыхании. Это становится традицией.

Миллвуд поставил рядом с кроватью свой пластико­вый ящик.

—     Это карточки с пожеланиями выздоровления, — ска­зал он. — Все любят такую замечательную героическую женщину, включая нас. Тут послания отовсюду, не только из Бостона.

Они встретились глазами лишь на мгновение, но Нат поняла, что друг почувствовал всю глубину ее меланхо­лии.

—     Поставь их куда-нибудь в угол. Прочитаю, когда вер­нусь домой.

—     Натали, — Беренджер дотронулся до ее руки, — у меня имеется одна идея, которую я хотел бы обсудить с тобой. У нас с друзьями небольшой бизнес — мы ремон­тируем многоквартирные дома и делаем из них кондо­миниумы, а потом продаем с небольшой выгодой. Полу­чилось так, что в данный момент мы закончили здание в восточной части Бостона и продали все квартиры, кроме одной, предназначенной для демонстрации. Это непло­хая меблированная квартирка с двумя спальнями. Я пос­читал бы честью для себя, если твоя мать и племянница поживут там, пока не урегулируют вопросы со страховой компанией и не найдут новое постоянное жилье. Квар­тира на втором этаже, и проблем с креслом-каталкой не будет.

Натали подавила готовые сорваться с языка слова, что они нормально устроятся и в ее квартире.

—     Очень мило с вашей стороны, — пробормотала она вместо этого, — и было бы чудесно... Но только одно усло­вие. Если моя мать закурит... то все, она окажется на ули­це. Никаких «последних разов". Она может отправляться куда угодно, снять комнату или квартиру, а я заберу Джен­ни. Мне бы следовало сделать это несколько лет назад...

—     Договорились, — сказал Беренджер. — Если закурит, окажется на улице. Надеюсь, что она поймет это. Если ты на этом настаиваешь, так тому и быть. Но никотиновая зависимость — штука серьезная. Вспомни Карла Калвера, моего пациента, которому твоя подруга Тоня Левицкая чуть не оторвала голову. Даже новое сердце не удержало его от того, чтобы снова закурить. Ты удивишься и когда узнаешь, сколько человек, которым пересаживали печень, употребляют алкоголь, причем некоторые в большем ко­личестве, хотя доказано, что даже пара унций может вы­звать жировое перерождение ткани.

Натали оставалась непреклонной.

—     Мы будем подавлять малейшее сопротивление! — воскликнула она.

Беренджер сложил ладони домиком и наклонился.

—     Как сказано, так и будет, — произнес он. — Надеюсь, твоя мать согласится на эту сделку.

—     Это ужасно. Я всегда подозревала, что у моей матери есть какие-то мистические способности... Не позволяйте ей убедить вас уступить ей по части сигарет!

—     Постараюсь, — ответил Беренджер, пятясь к выходу.

—     Я не шучу, Дуг! Я очень ее люблю, но ей на жизнен­ном пути встречалась куча людей, которые думали, что смогут перехитрить ее.

—     По большей части мужчины, могу поспорить, — ска­зал Миллвуд, когда Беренджер вышел.

—     Ты выиграл, — ответила Нат.

—     Ты меня прости, конечно, но для героини ты выгля­дишь не слишком бодро.

—Знаю. Рэйчел Френч сказала, что у меня повреждено легкое, и пока нельзя точно определить, насколько серьез­но. И еще она сказала, что на всякий случай внесла меня в список как возможного кандидата на трансплантацию.

—Я знаю, — кивнул Миллвуд. — Только что говорил с ней. Это действительно на всякий случай, потому что все эти анализы, сбор данных, определение совместимости — дело долгое и трудоемкое.

—Я не смогу, Терри!

—Это трудно, но нужно смотреть фактам в лицо и не расстраиваться раньше времени.

—Тебе легко рассуждать! Ведь это не твое легкое чах­нет и погибает...

—Я говорю только о том, что нельзя отступать перед тем, чего не знаешь. Ты слишком далеко зашла, чтобы сдаться.

—А что я могу сделать? — спросила Натали кисло.

Миллвуд встал.

—Нат, поверь, мне очень жаль. Если тебе что-то нужно, я всегда рядом. Наша дружба для меня много значит.

—Это радует, — сказала Натали без особого энтузи­азма.

Миллвуд, казалось, хотел добавить что-то еще, но только с сожалением покачал головой и вышел. В коридоре он свер­нул направо, в строну от лифтов, и подошел к посту медсест­ры. Рэйчел Френч, просматривая бумага, ждала его.

—Ну как? — спросила она.

Миллвуд в ответ вздохнул.

—Я никогда не видел Натали такой подавленной. Всего несколько дней назад она чуть не прыгала от радости, что ее восстановили в колледже, а теперь вот... это.

—Боюсь, я допустила ошибку. Надо было подождать, пока Нат выпишут, и только потом говорить про пересадку. А теперь она считает, что ее легкое навсегда испорчено, хотя я пытаюсь ее убедить, что пока еще ничего нельзя сказать наверняка.

—Натали сильная. Думаю, она возьмет себя в руки.

—     Хорошо, что она не знает всего.

—     Всего?

—     У меня есть друзья в лаборатории типирования, по­этому я попросила их об одолжении, чтобы они сделали анализы побыстрее.

—     И что?

—     У нее первая группа с положительным резусом, а это уже ограничивает возможность пересадки. Но есть еще кое- что. Я получила предварительные результаты анализов гистосовместимости по двенадцати антигенам. Многие из них редкого типа, а некоторые — очень редкого. Шансов найти донора мало, и даже если мы сумеем обойти самые острые углы в проблеме совместимости донор-реципиент, она будет вынуждена до конца жизни принимать большие дозы препаратов против отторжения. А ее опасения, что такие препараты могут вызвать значительные побочные эффекты и интоксикацию, не лишены основания.

Миллвуд нахмурился:

—     И что в результате?

—     В результате Натали оказалась между молотом и на­ковальней, — ответила Френч.

ГЛАВА 18

Мы полагаем, что наши стражи — подлинные спасители.

Платон, «Государство», кн. IV

Было бы несправедливым сказать про джунгли, окру­жавшие Уайтстоунский центр здоровья Африки, что они бывают тихими и спокойными. Впрочем, за прошедшие годы Джо Энсон заметил странное, но вполне предсказу­емое временное затишье в их «белом шуме»^[33] между тремя часами и половиной четвертого утра. В этот небольшой промежуток, полчаса плюс-минус несколько минут, все обитатели джунглей — птицы, жуки, шимпанзе, цикады и вся прочая живность — затихали практически в унисон. Никто из местных жителей не желал подтвердить эти на­блюдения, но Энсон был в них уверен.

В это раннее утро он стоял на террасе своей лаборатории, опершись на бамбуковые перила, и слушал, как в окружаю­щей темноте стихает какофония звуков. Воздух был насыщен сотней разных запахов цветущих растений. Энсон медленно и глубоко вдыхал его, наслаждаясь самим процессом.

Жизнь, наступившая после пересадки, была именно такой, как оптимистично предсказывала Элизабет. Сама операция, конечно, оказалась тяжелой, но в последующие два или три дня Джозефа так накачали разными препара­тами, что он сохранил об этом времени весьма смутные воспоминания. Единственной серьезной проблемой, с ко­торой столкнулись его врачи, оказался послеоперацион­ный период. Вероятность внутрибольничной инфекции, вызванной патогенными бактериями, вынудила их срочно эвакуировать Энсона из Амритсара, да и вообще из Индии. Его переправили, под анестезией и подключив к аппарату искусственного дыхания, в Кейптаун, где в новой боль­нице дальнейшее выздоровление протекало нормально. Благодаря почти идеальной совместимости тканей с до­нором легкого число иммуносупрессоров, подавляющих отторжение, могло быть сведено к минимуму, что в зна­чительной мере уменьшало возможность инфекции из-за снижения иммунитета.

Если бы Энсон знал раньше, насколько эффективным окажется весь этот процесс, вернувший ему способность нормально дышать, он бы любому признался в том, что о пе­ресадке надо было позаботиться еще несколько лет назад.

—     Это твое любимое время, верно?

Элизабет появилась рядом и стояла, положив руки на перила, почти касаясь Энсона локтем. После операции их отношения постепенно вернулись к тем, какими были раньше — глубокой дружбой, основанной на взаимном уважении и постоянно грозящей перерасти в роман. Мес­то работы являлось удобным и надежным, плоды иссле­дований Энсона вот-вот должны были вступить в стадию клинического применения, и никто из них не беспокоился о том, что они перейдут эту грань.

Джозеф напомнил Элизабет о своих мыслях по пово­ду «белого шума» джунглей и показал на часы. Несколько минут оба молчали.

—     Теперь слушайте, — сказал наконец Джозеф. — Слу­шай, как просыпается звук. Вот, слышите? Это обезьяны де Бразза^[34]. Они не издали ни писка за полчаса и теперь вроде как проснулись. Как будто у них выдалась короткая сиеста.

—     Я верю вам, Джозеф. Вам надо записать свои наблюде­ния, и мы пошлем их в зоологический журнал. Правда, есть еще одно небольшое дело, которое нужно закончить до этого.

Энсон рассмеялся:

—     Я понял.

—     Английское и французское лекарственные управле­ния уже готовы начать широкие клинические испытания «Сары-9».

—     Это очень хорошо.

—     И американское Федеральное агентство тоже не от­стает. Джозеф, вы скоро измените весь мир!

—     Я не часто позволяю себе думать о нашей работе в та­ком ключе, — ответил Энсон, — но рад, что все складывает­ся так удачно и здесь, и в Уайтстоунском центре в Европе, в этом вы можете быть уверены.

—     Вы вообще сегодня спали?

—     Мне не хочется. Энергии у меня теперь хоть отбав­ляй. Ваши хирурги и вы, мой замечательный доктор, по­дарили мне новую жизнь. Ведь мне каждый вдох давался с таким трудом, а сейчас не стоит ни малейшего усилия!

—Это хорошо, Джозеф, но будьте, пожалуйста, осто­рожны. Если у вас новое легкое, это еще не гарантирует от истощения.

—Нет, вы только подумайте! У нас есть документально подтвержденные факты излечения некоторых форм рака, считавшихся неизлечимыми!

—Я об этом все время думаю, — сказала Сен-Пьер.

—А болезни сердца?! — Джозефа переполнял детский восторг.

—Я еще раз повторю, друг мой, что ваша работа может изменить мир. Простите мой вопрос, но как много вам осталось проверить до того, как вы передадите записи в «Уайтстоун»?

Энсон смотрел в темноту, улыбаясь одними глазами. Последние две-три недели он боролся с собой — с чувством собственности, стремлением к совершенству и недовери­ем. «Да, — думал он, — время пришло. Время отблагода­рить «Уайтстоун» и Элизабет за то, что мне предоставили все необходимое для завершения работы, за больницу и спасенные жизни вылеченных в ней людей, время сесть за стол со специалистами и передать им все оставшиеся сек­реты «Сары-9», время решить, как жить дальше».

—Вы и ваша организация были очень терпеливы со мной, — задумчиво сказал он.

—Значит, можно организовывать встречу в нашими учеными?

Энсон не торопился с ответом. Он смотрел на небо, кото­рое за несколько минут из черного превратилось в розово­серое. Рассвет в джунглях всегда был необычайно красив. «Да, пришло время сотрудничать с "Уайтстоуном"», — при­знался себе Энсон. Но имелось еще одно дело, стоявшее под номером один в его жизненной программе, дело, имевшее самое непосредственное отношение к тому, чтобы он мог наслаждаться рассветом в джунглях.

—Понимаете, — начал он, — мне нужно от вас еще кое- что.

—Что-то, что мы еще вам не предоставили?

—     В это, наверное, трудно поверить, но так и есть. Я хочу встретиться с семьей человека, вернувшего мне жизнь, и в финансовом отношении сделать для них все, что смогу.

Сен-Пьер помолчала, а потом твердо сказала:

—     Джозеф, надеюсь, вы в самом деле знаете и цените то, как терпеливо и терпимо к вам относились в «Уайтстоуне».

—     Знаю.

—     У нас права по всему миру на «Сару-9» и на все, что выходит из стен этой лаборатории, но мы позволяли вам хранить секреты своих методов. Мы знаем, что не все ем­кости с дрожжами в лаборатории используются для про­изводства лекарства.

—     И я благодарен за...

—     Джозеф, прошу, выслушайте меня. Терпение раз­работчиков и совета директоров «Уайтстоуна» не без­гранично. В наших соглашениях было сказано, что весь объем «Сары-9» для исследований здесь и в Европе мы получаем от вас. Вы можете возразить, что производите препарат быстро, но это не так. Каждый день задержки в поступлении этого замечательного лекарства на ми­ровой рынок оборачивается миллионными потерями. Я знаю, что деньги вас не интересуют, но подумайте о тех жизнях, которые мы тоже теряем. Нужно завершить процесс, Джозеф. Нам нужны микробы и источник ре­комбинантной ДНК, и нам нужны ваши записи, чтобы закончить клинические испытания и начать массовое производство. Обещаю, что мы объявим всеми миру о том, что вы — создатель «Сары-9».

—     Вы же знаете, что для меня это неважно.

—     Джозеф, я не могу понять, что вообще для вас важно. Если вы хотите, чтобы на рынке появилось ваше лекарст­во, которое может спасти жизни многих тысяч людей, тог­да вы должны предпринять какие-то шаги. Все сводится к этому. Вы хотите чего-то еще от «Уайтстоуна», мы хотим чего-то еще от вас.

—     Точнее, пожалуйста.

—Хорошо. Если вдова вашего донора согласится, мы организуем для вас полет в Амритсар, чтобы встретиться с ней и, возможно, с ее детьми.

—А что требуется от меня?

—После вашего возвращения из Индии сюда прилетит группа исследователей из Англии и привезет оборудование для переправки клеточной линии на наше производство в Европе. Пока они будут здесь, вы покажете им свои записи — не те, фиктивные, которые вы так тщательно изготавливали, а настоящие. Мы заплатили достаточно много за все это, и настало время получить их в собственность.

—Вы можете удивиться, Элизабет, но я считаю, что сек­ретность, которой я окружил свою работу, не только оп­равдана, но и служит общим интересам. Поскольку я несу личную ответственность за все, то все и делалось по-мое­му, без привлечения множества помощников и без угрозы похищения материалов фармацевтическими фирмами. Но сейчас я согласен с вами — время секретов закончилось.

—Значит, мы договорились?

—Договорились.

—Спасибо, Джозеф, дорогой! Спасибо от всего мира!

Сен-Пьер обняла его и поцеловала в губы.

—Мы столько пережили вместе, Элизабет, — ска­зал он.

—Наша работа подходит к концу. Вы должны гордить­ся тем, что сделали, а я горжусь вами. Но сейчас мне надо немного отдохнуть, у меня сегодня работа в клинике. Да и у вас тоже.

—Я буду готов, — пообещал Энсон, делая замечатель­ный глубокий вдох.

                                                                                          * * *

Сен-Пьер вернулась в свою квартиру — небольшую комнату с душем в том же крытом коридоре, где нахо­дилась квартира Энсона. Ее раздражала эта тесная ком­ната и постоянно появлявшаяся на плитках пола в душе плесень, поэтому она старалась бывать здесь как можно реже, предпочитая свой элегантный дом на зеленом хол­ме в Яунде. Останется ли она в Камеруне после того как Хранители закончат работу с Энсоном, или нет, Сен-Пьер еще не решила. В любом случае ей полагались солидные премиальные, которые сделают ее состоятельной женщи­ной, а пакет акций в новой компании «Уайтстоун фар- масьютикалс» — просто богатой. Неплохой результат за несколько лет работы нянькой у эксцентричного и недо­верчивого гения.

По частной линии она набрала лондонский номер.

—     Договоренность достигнута, — начала диктовать Сен- Пьер на автоответчик. — Мы свозим его в Индию на встре­чу с семьей донора, потом он садится с нашими людьми за стол для окончательной передачи записей и клеточных культур. Я ему доверяю. Он всегда держал слово, а финан­совых аргументов для отказа у него нет. Деньги для него не играют решающей роли, но акций «Уайтстоун фармась- ютикалс», которые он получит, будет вполне достаточно для продолжения работы здесь еще на много лет. Это была долгая история, но она почти завершена. Моей самой боль­шой ошибкой в начале работы являлось то, что я не смогла предвидеть глубину паранойи этого человека и того, что он будет защищать свои разработки от тех, кто их финансиру­ет. Хорошо, что мне удалось справиться с сумасшествием и поддержать гениальность. Стоило оттолкнуть моего доро­гого Джозефа, и он, несомненно, оттолкнул бы нас.

ГЛАВА 19

Души робеют перед могуществом наук гораз­до больше, чем перед гимнастическими уп­ражнениями.

Платон, "Государство", кн. VII

Натали понимала, что за одну тренировку ничего не изменится. С ее стороны было глупо соглашаться на­чать занятия физиотерапией так скоро после пожара. Она посмотрела на секундомер «бегущей дорожки», а потом на большие часы на стене, так, на случай, если от­казала электроника. Семнадцать минут на горизонтали. «Вот черт», — подумала она. Разгадывать загадку даль­ше не было смысла: ее легкое работало плохо, вот и все. Рэйчел Френч могла говорить все что угодно о заживле­нии ожогов и восстановлении функций, но ждать этого не приходилось.

«Что ты, милочка! Ты поправишься очень быстро, бы­стрее, чем поймешь это».

—     Давай, Нат! — поторопила ее физиотерапевт. — Еще пять минут. У тебя отлично получается!

—     Хреново у меня получается, и вы это знаете.

—     Ты ошибаешься. В отделении мне сказали, что твои функциональные тесты в основном стабилизировались и со временем ожидается их улучшение.

—     Никто из медиков никогда не предсказывает улучше­ния, — резко бросила Натали, переводя дух. — Обычно они говорят, что не рассчитывают на него... или... Тогда они... либо выглядят умными и объективными, героями, если дела в самом деле пойдут на лад.

—     Ты же понимаешь, что с таким настроением не очень себе поможешь.

—     Поправка, — сказала Натали, выключая тренажер. — Я себе вообще никак не помогу... Спасибо, что потратили на меня время... Я позвоню, когда почувствую, что готова продолжать.

Она схватила полотенце и чуть ли не бегом выскочи­ла из кабинета, чувствуя, что врач могла обидеться на нее. Натали знала, что ведет себя, как последняя стерва, но, по правде говоря, ей было плевать. Потерю одного легкого она перенесла стойко, мужественно и даже философски. Но сейчас, даже учитывая то, что и мать, и племянница ос­тались живы благодаря ей, и каждый день приходили все новые и новые карточки с наилучшими пожеланиями, и планировалась какая-то церемония, было ощущение, что у нее просто не осталось ни стойкости, ни мужества, чтобы исправить случившееся.

Она помчалась домой, втайне надеясь, что какой-ни- будь несчастный полицейский рискнет остановить ее и попытается оштрафовать. Возможно, со временем, она справится с отчаянием и перестанет жалеть себя, снова обретя уверенность и оптимизм. А пока что где-то сидел какой-то математик, который, вероятно, не смог устроить­ся на работу даже в младшие классы школы и, достав из кармана калькулятор, старался определить ее показатель легочной совместимости...

Так, посмотрим. Плюс двадцать два года, она будет до конца жизни ковылять, останавливаясь через каждые пять футов, чтобы передохнуть... Плюс двадцать восемь, она бу­дет мучиться, ожидая порцию яда, разрушающего ее им­мунную систему и превращающего поездку в обществен­ном транспорте в смертельно опасную затею...

Эрмина стояла у стола и писала записку для Нат. Вни­зу, на полу, лежали два пакета с разными моющими и чис­тящими средствами.

—     Привет, дочь, — сказала она. — Не ожидала, что ты вернешься так скоро.

—     Дженни здесь?

—     Она в машине. Я как раз собиралась отвезти ее в но­вую берлогу. Думаю, что сегодня мы уже сможем остаться там ночевать.

—     Отлично, мама.

—     Милая, мне и правда очень жаль, что все так получи­лось... Я очень виновата и знаю, что ты на меня злишься. Ты имеешь на это полное право.

—     Всякое бывает, мама. Хорошо, что вы с Дженни ос­тались целы. Если ты жалеешь о том, что произошло со мной, ты знаешь, что тебе надо делать.

—     Знаю. И пока что у меня получается.

—     Надеюсь.

—     Ты приедешь к нам?

—Не знаю. Возможно, завтра.

—Как твоя терапия?

—Замечательно.

—Прости, но по голосу этого не скажешь.

—Да нет, все нормально.

—Поверь мне, детка, если бы я могла вернуть все назад, я бы либо бросила курить, либо заползла в шкаф во время пожара и сгорела.

—Ерунда, мама. Ты же все-таки бросила курить, и это главное. А теперь я хочу, чтобы ты перестала повторять, что лучше бы сгорела. Этим ты ничего не поправишь.

—Нат, а ты не можешь приехать и помочь мне устро­иться на новом месте?

—Обязательно, как-нибудь приеду. Со мной все в по­рядке.

—Они говорят, что ты поправляешься!

—Есть постепенное улучшение, вот что они говорят.

Уловив в словах дочери плохо скрываемую правду, Эр­мина обняла ее, и Натали сделала некоторое подобие от­ветного движения.

—Я очень виновата, милая моя... Мне так жаль...

—Я верю, мама.

—Ты уверена, что ничего...

—Уверена, мама. Мне надо немного отдохнуть, вот и все.

—Ну хорошо. Я пойду, а то Дженни уже, наверное, ус­тала ждать в машине. Как ты думаешь, сможешь прийти попозже на обед?

—Нет, мам. Мне надо еще позаниматься.

—Да, спасибо за деньги, что ты одолжила нам на квар­тиру Я отдам их сразу, как получу страховку.

—Да ладно, мам.

—Нет-нет, я так и сделаю.

—Хорошо. Отдашь, когда захочешь.

Когда входная дверь захлопнулась, Натали еще неко­торое время стояла в гостиной. Идти в душ не было не­обходимости — она даже не вспотела на тренажере. Сняв футболку, она бросила ее на пол, подумала о том, чтобы включить какую-нибудь музыку, а потом просто тяжело опустилась в глубокое кресло. Напротив, над мраморной доской, украшавшей небольшой газовый камин, на стене висела цветная фотография в рамке с прекрасной компо­зицией и четко выделявшимися деталями. Ее сделал фо­тограф-профессионал семь лет назад на Панамериканских играх в Мехико, когда Натали выиграла финальный забег на полторы тысячи метров. Поднятые вверх руки были сжаты в кулаки, а выражение огромной радости на лице невозможно было описать словами.

Никогда больше. Ни на дорожке... Ни в операционной... Ни даже в спальне, черт возьми...

Левой рукой Натали помассировала все еще чувст­вительный шрам на боку. Как там пелось в этой песне: «Убить себя просто... Убить себя не больно... Убить себя легко...» Просто, не больно, легко... Вряд ли этими слова­ми можно описать процедуру реабилитации после того, как сожжешь себе единственное легкое.

Если бы у нее хватило смелости, как бы она это сдела­ла?

Вообще-то Натали уже не первый раз рассматривала возможность покончить с собой, но это было много лет назад. Жизнь инвалида она себе просто не могла пред­ставить, равно как и свою немощь в результате действия иммунотерапии после пересадки легкого. Самое же сквер­ное заключалось в ожидании и наблюдении за тем, как ее показатель легочной совместимости растет и падает, как индекс Доу-Джонса.

Трудно было поверить, что жизнь, столь много обещав­шая, приведет к такому печальному финалу. Казалось, на Натали начали со всех сторон надвигаться стены, и не имелось никакой возможности остановить их.

«Может, таблетки?» — подумала Натали. Она вспом­нила, как где-то слышала, что общество сторонников эв­таназии рекомендует проглотить кучу успокоительных и болеутоляющих пилюль, чтобы впасть в кому, а перед потерей сознания успеть надеть на голову пластиковый мешок. Все это выглядело не слишком привлекательным, но главное — реально возможным. Может, стоит поискать в сети? Если там есть инструкции, как изготовить термо­ядерное устройство, то эффективный и безболезненный способ совершить самоубийство и подавно имеется.

Глядя на фотографию с Панамериканских игр, Натали невольно начала прикидывать, где и как найти нужные таблетки, чтобы вызвать кому. Телефон на столе прозве­нел несколько раз, когда она наконец обратила на него внимание. Определитель показал только номер и штат Нью-Джерси.

«Опять, наверное, реклама по телефону», — подумала она, усмехнувшись. Надо же, как проза жизни вторгается в такие глубокие размышления... Натали сняла трубку.

—Алло?

—Говорит Джун Харви из «Норт-ист Колониал Хелс». Могу я поговорить с мисс Натали Рейес?

«Норт-ист Колониал» — это ее медицинская страховая компания. Ну что еще?

—Я Натали Рейес.

—Мисс Рейес, мне поручено рассмотреть возмещение расходов, связанных с вашей недавней операцией в Рио-де-Жанейро в Бразилии и с вашей доставкой спецсамолетом в Соединенные Штаты.

-Да?

—Прежде всего, я надеюсь, что вы поправляетесь.

—Спасибо. Не помню, чтобы когда-нибудь кто-то из медицинской страховой компании интересовался моим здоровьем. По правде говоря, в последнее время мне стало немного хуже.

—Очень жаль слышать это. Но я звоню, чтобы сооб­щить хорошую новость: «Норт-ист Колониал» рассмотре­ла ваш случай и приняла решение полностью возместить ваши расходы по перелету в Бостон.

Возместить. До этого момента Натали не задумывалась, как было оплачено ее возвращение. Сейчас она поняла, что все организовал Дуг Беренджер. Он, конечно, не разорил­ся, но такой перелет, несомненно, обошелся в круглень­кую сумму. Что характерно, Дуг никогда не упоминал, что заплатил за все сам.

—     Что ж, спасибо, — сказала Нат. — Большое вам спа­сибо.

—     Есть еще один момент, мисс Рейес.

-Да?

—     В наших записях говорится, что вам удалили легкое в больнице святой Терезы в Рио-де-Жанейро.

—     Совершенно верно.

—     К сожалению, мы не получили из этой больницы под­тверждающих документов. И, хотя ваши расходы полно­стью покрыты, из больницы не поступило счетов за ваше пребывание там и за операцию.

—     Видите ли, я некоторое время находилась без соз­нания, но потом, когда пришла в себя, позвонила домой, узнала номер страховки и сообщила его персоналу боль­ницы. Я не помню деталей своего пребывания там, но со­вершенно точно помню, что сделала это.

—     В таком случае, — сказала Джун Харви, — возможно, вы напишете или позвоните в больницу святой Терезы. Нам нужны копия вашей истории болезни и счета. Если хотите, я вышлю вам формы этих документов.

—     Да, конечно, пожалуйста!

Джун Харви пожелала ей скорейшего выздоровления, сообщила свой электронный адрес и повесила трубку. На­тали еще некоторое время сидела в кресле, размышляя над тем, что этот звонок каким-то образом отвлек ее от суи­цидальных раздумий. «Еще будет время, — решила она. — Много времени».

Натали поднялась, вскипятила воду, заварила себе чаш­ку чая и взяла ее с собой в маленькую комнату рядом со спальней, которую можно было назвать кабинетом. Вме­сто того чтобы искать с помощью Google общество сто­ронников эвтаназии, она решила найти больницу святой Терезы. В списке оказалось 10 504 записи, большинство из них на португальском языке. Машина нашла их за семь сотых секунды.

«Кто же захочет покинуть этот мир, когда в нем воз­можно такое?» — спросила она себя. Искусственное лег­кое размером с рюкзак могло оказаться в пределах дося­гаемости.

Через полчаса у Натали были адрес и номер телефона больницы в округе Ботафого в Рио-де-Жанейро.

Некоторое время она размышляла над тем, стоит ли прибегнуть к помощи матери, чтобы позвонить, но потом решила действовать самостоятельно. Она нашла код Бра­зилии, потом код Рио и начала набирать номер. Несколько раз разговоры прерывались из-за неполадок при переклю­чении и из-за ее португальского с зеленомысским акцен­том. Но мало-помалу поиски начали приносить результа­ты. Натали связалась с отделом информации о пациентах, потом с бухгалтерией, с архивом и даже с охраной. Через час и пятнадцать минут после окончания разговора с Джун Харви она уже вела оживленную дискуссию с заведующей архивом больницы святой Терезы по фамилии Да Сото, которая говорила по-английски, видимо, так же хорошо, как Натали по-португальски.

—     Мисс Рейес, — сказал она, — Санта-Тереза одна из самых хороших больниц во всей Бразилии. Наша элек­тронная система записей есть очень хорошая. Вы не были поступить в нашу больницу восемнадцатого июля. Вам не было делать операцию в никакой из наших операцион­ных комнат. И вы точно не быть пациент здесь двенадцать дней. Даже один день! Вы спрашивать, уверена я в то, что говорю? Могу ручаться за это моей карьерой. Нет, я могу ручаться моей жизнью.

—     Большое спасибо вам, сеньора Да Сото, — сказала Натали, ощущая, как ее сердце забилось сильнее, но не желая еще полностью поверить в то, что женщина, чем бы она ни ручалась, не проглядела что-то. — Вы были очень любезны, поговорив со мной, не зная даже, кто я такая.

—     Всегда готова помочь.

—     У меня есть еще одна просьба, последняя.

-Да?

—     Не могли бы вы дать мне номер телефона полицей­ского участка, который, вероятнее всего, занимался делом о моем ранении?

ГЛАВА 20

Человек этот так же разнообразен, многолик и пестр, как его государство.

Платон, «Государство», кн. VIII

Закусочная «Большой поворот». Сэнди Мак-Фарлейн выключила красно-зеленую неоновую вывеску, хотя до закрытия оставалось, строго говоря, еще десять минут. Ну и черт с ним, хозяева — мистер и миссис Карлисс — возражать не стали бы. За шесть лет работы у них Сэнди не пропустила ни одного дня. У нее были огненно-рыжие волосы и очень красивая фигура, которой она очень горди­лась, упоминая иногда невзначай о парочке килограммов, которые ей надо бы сбросить.

—     Что-то рановато сегодня, Сэнди, а? — спросил Кенни Хупер.

Хупер, вдовец лет под семьдесят, все еще работал в ком­пании «Камень и гравий». Домой ему торопиться было не­зачем. Кроме старой охотничьей собаки его никто не ждал, поэтому каждый вечер после смены он заходил в «Боль­шой поворот» пообедать.

—     Да, Кенни, надо успеть кое-какие дела доделать, — сказала Сэнди. — Никто больше до закрытия не появится, у меня на это нюх.

Сэнди не любила врать, особенно о таких пустяках как планы на вечер, но если городок Твин Ривер, штат Тенесси, чем-то и славился в мире, так это слухами, и Кенни Ху­пер знал в них толк. Если он прознает, что она собирается на свидание с одним из посетителей, весь город будет судачить об этом через полчаса, и каждый мужчина в округе, неважно, холостой или женатый, станет считать, что к ней можно запросто подкатить. Одинокая женщина с вось­милетним сыном и красивой фигурой должна держаться настороженно, чтобы люди не могли подумать о ней бог знает что.

Но Руди Брукс, похоже, стоил того, чтобы рискнуть.

—     А как насчет последней чашечки кофе, если ты еще не вылила свою бадейку? — спросил Кенни.

Сэнди собиралась уже сказать, что кофе кончился и пол подметен, но заметила, что Кенни смотрит прямо на кофейник на прилавке.

—     Ладно, ладно, — сдалась она, наливая кофе в кружку и добавляя двойную порцию сливок и сахара, не дожидаясь, пока Кенни об этом попросит. — Только давай побыстрее.

Хупер смотрел, как она поправляет волосы и подкра­шивает губы, глядя в зеркало за баром.

—     Ты уверена, что надо сделать только дела? — спросил он, прищурившись.

—     Давай, пей свой кофе, Кенни Хупер! Вот, если хо­чешь, остался последний кусок пирога с черникой.

Руди был техасцем, крепким и симпатичным парнем. Джинсы и спортивную рубашку он купил явно не на рас­продаже в универмаге. С узкой талией и очень широкими плечами, он являлся как раз таким типом мужчины, ко­торый нравился Сэнди. Но еще больше ей нравилась его улыбка, привлекательная и хитрая, как у ковбоя из филь­ма: «Неважно, что ты быстро выхватываешь свой револь­вер, я знаю, что я быстрее!» А в Твин Ривер, если речь шла о свободных мужчинах, выбор был чертовски ограничен­ным, и похожих на Руди не нашлось ни одного.

Сэнди закончила вытирать столы и последний раз бро­сила взгляд на кухню. Да, Руди может оказаться женатым, призналась она себе. Мужчины всегда врут про это. Но сегодня они просто собираются встретиться в «Зеленом фонаре», чтобы выпить по коктейлю. Ничего особенного. Если, как он говорит, его компания собирается строить первый супермаркет в Твин Ривер и если, как он обещал, будет регулярно приезжать на стройплощадку на запад­ной окраине, тогда, может быть, Руди получит свой шанс на нежные отношения. А может быть, много шансов.

—     Где сегодня малыш Тедди? Ник забрал его?

—     Ник забирает Тедди каждую среду.

—     Слышал, твой бывший устроил как-то заварушку у Миллера. Четверо парней еле смогли выставить его. Да, я бы сказал, у мужика проблемы...

—     А я бы сказала, чтобы ты держал свои мысли при себе, если у тебя нет доказательства или это не касается Тедди.

У Сэнди сжалось сердце, когда она услышала, что Ник снова стал заглядывать в бутылку. Впрочем, за пять лет их брака он никогда не ударил сына — он бил ее, и много раз, когда бывал пьяным. Она говорила су­дье про характер Ника и про его проблемы с алкого­лем, даже нашла свидетелей, которые поддержали ее просьбу не оставлять Тедди у отца на ночь, пока тот не предъявит документ о том, что прошел курс лечения или посещает клуб анонимных алкоголиков. Но судья был убежден, что ребенок нуждается в общении с обо­ими родителями, и отклонил ее просьбу. Поэтому каж­дую среду и каждое второе воскресенье она ничего не могла поделать, кроме как молиться, чтобы Ник и его новая подруга Бренда не сорвались, и на следующий день ненароком спрашивала у Тедди, не было ли каких проблем.

До сих пор, слава богу, никаких инцидентов, связанных с алкоголем, не случалось, но каждый раз Сэнди с болью переносила разлуку с сыном, даже если точно знала, что вечер он проведет, играя с приятелями. Люди, едва позна­комившись с Тедди, через несколько минут уже любили его. Может, всему виной была его улыбка, может быть, что никогда не капризничал, а может быть, то, что он никог­да в жизни не сделал и не сказал никому ничего плохого. Поэтому и Сэнди, и все в городке были уверены в том, что Тедди Мак-Ферлейну уготовано большое будущее.

Наконец, спустя целую вечность, Кенни Хупер вышел из-за стола, расплатился, оставив обычные чаевые, и пота­щился к двери. Снова глянув на часы, Сэнди вытерла сто­лик, за которым сидел Кенни, и выключила свет. Подойдя к своему ярко-красному «мустангу» с откидным верхом, она решила ради сохранения прически опустить верх и че­рез минуту рванула со стоянки на Бразелтонское шоссе. Бразелтон, городок не больше Твин Ривер, был гораздо более интересным местом, а клубов и баров в нем имелось больше, чем жителей. Проехав по шоссе пару миль, Сэнди взяла сотовый и набрала номер Ника.

Она не часто звонила ему, когда там был Тедди, к тому же Нику не нравилось, когда бывшая жена это делала, но даже в предвкушении встречи с Руди Бруксом Сэнди чув­ствовала потребность пообщаться с сыном и заодно, при­зналась она себе, проверить состояние отца.

—Алло?

—Привет, это я.

—Ну и?

—Я звоню, чтобы спросить, как у вас дела.

—Нормально. Все путем.

Этих слов Сэнди оказалось достаточно, чтобы понять: Ник уже пропустил пару стаканчиков, хотя еще держится. Речь начинала выдавать его раньше всего, но спрашивать о том, сколько он выпил, было равнозначно просьбе бро­сить трубку.

—Можно мне пожелать Тедди спокойной ночи?

—Он смотрит мультики с Брэном. Я не хочу его отвле­кать, если у тебя нет ничего важного сказать.

—Нет, ничего, я... Я просто хотела пожелать ему спо­койной ночи.

—Я ему скажу, что ты звонила.

—Хорошо, обязательно скажи.

—Увидимся завтра.

—Да... Спасибо!

Не успела Сэнди положить телефон, как он зазвонил снова.

—     Сэнди, привет, это Руди!

Черт возьми, сначала Ник не дал ей поговорить с сы­ном, а теперь, похоже, с видание накрылось!

—     Привет! — ответила она. — Я только что закончила работу. Ну как, мы встречаемся?

—     Я весь день ждал тебя!

Хоть что-то еще идет хорошо.

—     Рада слышать! Я тоже весь день о тебе думала, Руди Брукс.

—     Только одно маленькое изменение. Я все еще торчу здесь, на стройплощадке, с одним из подрядчиков — Грэгом Лампертом. По-моему, ты его знаешь.

—     Я знаю, кто он, но мы не знакомы.

—     Ну так вот, у нас с Лампертом есть еще кое-какие дела, которые надо обязательно завершить. Ты не могла бы сюда заехать на несколько минут? Было бы интересно узнать твое мнение, как будущей покупательницы, по паре вопросов. Наша площадка по дороге в «Зеленый фонарь» в паре сотен ярдов от Бразелтонского шоссе.

—     Я... думаю, что смогу, — сказала Сэнди, решив что у Грэга Ламперта нет причин распускать про нее разные слухи. Радовато и то, что договоренность с Руди остава­лась в силе. — Подъеду минут через десять.

—     Прекрасно. Хочу тебя!

Поворот на площадку с Бразелтонского шоссе оказался всего в миле. Шоссе здесь проходило через лесистую мест­ность, до которой строительство пока не добралось, но про которую много говорили в последнее время. Сэнди была чуть-чуть взволнована: это здорово — оказаться на том месте, где рождается проект, способный полностью изме­нить жизнь в ее городке, да еще и давать советы.

Сэнди свернула с шоссе на грунтовую дорогу и сбави­ла скорость, чтобы не биться днищем о камни. Свет фар прыгал по стволам деревьев, и, когда она уже начала со­мневаться в том, что свернула куда надо, лес расступился. Открылась большая площадка, на которой повсюду были ямы, кучи песка и гравия. Сбоку стоял «форд бронко», а около него, опершись о капот, Руди. Он был один. Чуть дальше, у деревьев, виднелся большой фургон — дом на колесах. В его окнах горел свет.

Руди помахал рукой. На нем были туго сидевшие джин­сы, ковбойские сапоги из тисненой кожи и пестрая спор­тивная рубашка с длинными рукавами. «Очень симпатич­ный мужчина», — подумала Сэнди.

—     Привет, — сказала она.

—     Отлично выглядишь!

—     Спасибо. А где Грэг Ламперт?

—     Позвонила его жена, какие-то проблемы дома. Мы тут все равно почти закончили, я и сказал, чтобы он ехал.

—     Ты не путаешь, что звонила его жена? Я почему-то была уверена, что он вдовец.

—     Кажется, Грэг так сказал, — ответил Руди, — но, мо­жет, я чего не расслышал. Я, вообще-то, о другом думал в тот момент.

Он слегка толкнул Сэнди локтем и улыбнулся своей ков­бойской улыбкой. Дважды видев Руди в «Большом поворо­те», Сэнди знала, что этот парень крепко сложен, но сейчас он выглядел еще крупнее и сильнее, чем она себе представляла.

—     А зачем тут автобус?

—     Ну знаешь! Назвать эту штуку автобусом все равно, что сказать про Джессику Симпсон «девчонка».

Сэнди решила дальше не развивать эту тему: против Джессики Симпсон ей было не выстоять.

—     Он принадлежит вашей компании? — поинтересова­лась она.

—     Это вроде моего походного дома, когда я работаю на площадке. Хочешь заглянуть внутрь?

Внезапно Сэнди почувствовала какое-то необъяснимое волнение.

—     Да нет, в другой раз. Это... ну я не знаю, вроде как... твоя комната в гостинице.

—     Я так не считаю, — ответил Руди, — но как скажешь.

Сэнди посмотрела на темный лес, стоявший вокруг.

Шум машин сюда почти не доносился.

—     Может, поедем в клуб? — нервно спросила она. — Я слышала, у них там отличный оркестр.

—     А почему такая спешка? — спросил Руди, не отходя от своего грузовичка.

—     Руди, пожалуйста, поехали! Мне здесь как-то неуютно.

—     Да что ты! Не бойся, все в порядке!

Стоя от Руди в нескольких футах, Сэнди с удивлением и растущим страхом увидела, как он достал из кармана но­совой платок, аккуратно положил его на капот «форда», а потом осторожно полил чем-то из металлической фляги.

Сэнди оглянулась на свой «мустанг» и прикинула рас­стояние до него. Вряд ли ей удастся добежать до машины. В этот момент до нее докатилась волна густого запаха хло­роформа, и тут же открылась дверь фургона. В проеме по­казалась стройная молодая блондинка.

—     Эй, Сэнди! — приветливо крикнула она. Заходи к нам, прокатимся вместе!

Сэнди машинально обернулась на голос. Этой секунды было достаточно, чтобы исчез ее призрачный шанс на спа­сение. Руди преодолел разделявшее их расстояние двумя быстрыми шагами и так крепко прижал пропитанную хло­роформом ткань к ее лицу, что она не смогла даже поше­велиться. Все вокруг закружилось, потом стало меркнуть. Ужас заполнил ее сознание, но тут же сменился единст­венным образом и единственным словом: Тедди. Лицо ее сына было последним, что увидела Сэнди, перед тем как погрузиться в темноту.

Пятнадцать минут спустя громадный «Виннебаго эдвенчер» свернул налево, выезжая на Бразелтонское шоссе. За ним, на некотором отдалении, ехал ярко-красный «мус­танг». Через восемнадцать миль фургон остановился на площадке для отдыха, а «мустанг» повернул на ухабистую дорогу, которая через две мили заканчивалась у карьера Редстоун — маленького озера, которое местные жители считали бездонным. От обрыва до воды было пятнадцать футов, и пустой «мустанг» исчез в темноте, еще не коснув­шись ее поверхности.

Никто, кроме человека, называвшего себя Руди Брукс, не услышал всплеска.

ГЛАВА 21

Будущий страж, мало того что он яростен, он должен еще и стремиться к мудрости.

Платон, «Государство», кн. II

—     Натали, со следующей недели вы должны возобно­вить посещение хирургической практики.

Декан Голденберг потряс пачкой бумаг, которую при­шлось написать, чтобы восстановить Натали в колледже.

—     Я знаю.

—     И вы говорите, что физически готовы к этому?

—     С того дня, когда я звонила в Бразилию, я ежедневно провожу вреабилитационном центре три часа, а то и боль­ше. Показатели легочных функций выросли почти на два­дцать пять процентов по сравнению с первоначальными, сразу после пожара. Я даже могу бегать.

—     Но сейчас вам требуется еще немного свободного времени?

—     Да, мне это необходимо.

Кабинет Голденберга выглядел точно так же, как в день, когда Натали Рейес отчислили из колледжа, но с тех пор все изменилось. На этот раз кроме Натали и декана при­сутствовали только Дуг Беренджер и Терри Миллвуд. Ве­роника предлагала свою моральную поддержку, но Ната­ли сказала, что справится сама и что ей не стоит прерывать практику по акушерству.

После первой серии звонков в разные отделения боль­ницы святой Терезы Натали переговорила с несколькими полицейскими участками в Рио. Насколько она смогла понять, в Бразилии существовал закон, по которому боль­ницы обязаны были сообщать в полицию обо всех огне­стрельных ранениях, но в ее случае такого сообщения в полицию не поступало и сам факт ранения в полицейских протоколах отмечен не был.

На следующее утро Натали первым делом привезла к себе мать и усадила за телефон для второй попытки. Ре­зультаты оказались теми же, но с новой подробностью — доктора Хавьера Санторо не удалось найти ни в больнице святой Терезы, ни во всем городе. Через час после пос­леднего звонка матери — на этот раз в медицинский со­вет штата Рио-де-Жанейро, где про доктора Санторо тоже ничего не знали, — Натали уже была в спортзале, истязая себя разными физическими упражнениями. На следую­щий день она позвонила своему физиотерапевту, извини­лась и попросила назначить ей дополнительное время для занятий.

—     Терри, у вас есть заключение пульмонолога о состоя­нии Натали? — спросил Голденберг.

—     Да. Рэйчел Френч передала его мне, поскольку не смогла присутствовать лично.

Миллвуд передал декану лист бумаги. Голденберг его внимательно прочитал, кивая в знак того, что выводы ему ясны.

—     Натали, если вы хотите успеть выпуститься со сво­им курсом, имейте в виду, что отстаете от программы, — предостерег он. — Вы говорили, что все эти проблемы с Бразилией — результат взаимного недопонимания из-за языкового барьера и трудностей в общении с персоналом больницы на другом конце света, так?

—     Если бы мне удалось слетать туда и лично проверить, какие записи есть в больнице и в полиции, касающиеся моего случая, я смогла бы вернуться следующим ближай­шим рейсом. Я даже не стала бы пытаться выяснить, кто такой доктор Санторо и где он находится.

—     Дуг, вы разговаривали с этим доктором Санторо?

—     Да, один раз, — ответил Беренджер. — По словам Нат, этот человек сказал, что знает меня, хотя я о нем никогда не слышал. Большей частью я общался с медсестрой, чьего имени не номню.

Голденберг выглядел озадаченно.

—Натали, — сказал он, — как вы знаете, с вашего разре­шения я переговорил с вашим психотерапевтом доктором Фирстайн. Она считает, что вам не следует предпринимать такую поездку. У вас ведь были серьезные вспышки вос­поминаний, связанных с тем днем, когда в вас стреляли.

—Они начались еще в больнице в Рио. Доктор Фир­стайн полагает, что это проявление посттравматического шока.

—Я знаю. Она беспокоится, что ваше возвращение на место событий может вызвать опасные последствия.

—Доктор Голденберг, — начала Натали, — о том, что я хочу сейчас вам сказать, знает только Терри и больше никто, даже мой психотерапевт. На тот момент, когда мне позвонили из страховой компании, я всерьез подумыва­ла о самоубийстве. Я считала свое положение безнадеж­ным, поскольку выбор был между пожизненной инвалид­ностью из-за состояния дыхательной системы и серьез­ным расстройством здоровья вследствие применения им­муносупрессоров после трансплантации. Я все еще опаса­юсь этого, но когда закончила первый раунд переговоров с Бразилией, осознала необходимость найти ответ на во­прос: почему нигде нет никаких записей о преступлении, так резко изменившим мою жизнь. Если мне придется пропустить из-за этого год учебы, я готова.

Трое врачей переглянулись.

—Хорошо, — наконец сдался Голденберг. — Вот что я могу для вас сделать. Я даю вам две недели и освобождаю от одного факультативного предмета. Половина студентов их и так не посещает, нет разницы, то ли это акушерский курс в Сан-Франциско, то ли дерматология в Лондоне. Вы об этом, наверное, не знаете, но в нашу бытность студента­ми мы делали то же самое.

Двое остальных улыбнулись.

—Так когда ты, Нат, собираешься лететь? — спросил Миллвуд.

—Как только достану билет.

—     Спасибо, Сэм, — сказал Беренджер, поднимаясь из-за стола и пожимая руку декану — Я считаю, что вы приняли верное и разумное решение.

Они вышли из кабинета в приемную и там, дождав­шись, пока Миллвуд уйдет, Дуг вытащил из кармана пид­жака конверт.

—     Нат, в тот момент, когда ты рассказала мне, что про­исходит, я сразу понял, что ты снова отправишься в Бра­зилию. Понял, потому что знаю тебя. И поскольку это я тебя туда отправил в первый раз, полагаю, что помочь тебе туда вернуться, чтобы разобраться во всем, — самое малое, что я могу сделать.

—     Билеты! — воскликнула Нат, еще не раскрыв кон­верт.

—     Бизнес-класса, — добавил Беренджер.

Натали без всякого смущения обняла Дуга, вызвав за­интересованный взгляд секретарши.

—     На какое они число? — спросила Натали, открывая конверт.

—     А как ты считаешь? У меня терпения не больше, чем у тебя. Кроме того, думаю, ты помнишь, что моя жена вла­деет туристическим агентством.

Наташ потребовалось пять секунд, чтобы найти на би­лете дату вылета.

—     Завтра!

—     Теперь твоя очередь, Нат, — сказал Беренджер. — На­деюсь, ты сможешь быстро решить эту задачку.

—     Я тоже надеюсь.

—     И еще один совет.

-Да?

—     Поезжай в город на автобусе, а не на такси.

                                                                                            * * *

Врач, известный среди Хранителей как Лаэрт, ходил по своему кабинету в особняке на берегу моря, близ устья Темзы. Он был профессором хирургии колледжа святого Георга в Лондоне, всемирно известным кардиотрансплан­тологом. Он же являлся и одним из первых Хранителей. Последние полгода этот человек выполнял обязанности очередного правителя-философа общества, обеспечивая повседневное руководство и в редких случаях пользуясь правом решающего голоса в спорных ситуациях.

— Главкон, повторите, пожалуйста, — сказал он в уст­ройство громкой связи, стоявшее на письменном столе времен Людовика XIV.

— Пациент В, номер восемьдесят один в списке, — повто­рил Главкон, молодой уролог из Сиднея, блестящий специа­лист по пересадке почек. — Как видите, он промышленник, один из самых влиятельных людей в Австралии. Пятьдесят восемь лет, капитал — минимум четыре миллиарда долла­ров, приличную часть которого он готов передать нам в об­мен на определенные услуги. Состояние сердечно-сосуди­стой системы изменилось со стабильного на критическое, без трансплантации умрет в ближайшие несколько недель.

— Здесь сказано, что он заядлый курильщик.

— Да, но пообещал бросить.

— Есть еще проблема.

— Да. У него довольно необычный набор антител.

— Что лучшее есть в нашей базе данных?

— Восемь из двенадцати, что потребует интенсивного применения иммуносупрессоров. Разумеется, велика ве­роятность отторжения органа.

— Правда, — согласился Лаэрт, — мы нашли для него донора в штате Миссисипи, совместимость по всем двена­дцати пунктам.

— Так в чем проблема? — спросил Фемистокл.

— Донору всего одиннадцать лет.

— Понятно. Вес?

— Тут хороший момент. Он толстяк. Наш человек оце­нивает его вес в сто двадцать фунтов. Это пятьдесят четы­ре килограмма.

— А реципиент?

— Сто семьдесят фунтов, или семьдесят семь килограм­мов.

—     Разница почти тридцать процентов. Получится ли?

—     Идеальной была бы разница в двадцать процентов и меньше, но у В отличный кардиолог. При усиленной те­рапии трансплантат может прослужить некоторое время, пока мы будем искать что-либо более подходящее.

—     Какое время?

—     Месяц. Возможно, меньше или немного больше.

—     Данные на донора?

—     Ничего примечательного. Один из четырех детей, отец много пьет, мать работает в химчистке.

—     Наши средства и объекты в Новой Гвинее находят­ся в готовности, и я хочу организовать перелет, как только донор будет туда доставлен.

—     Тогда я снова спрашиваю, — сказал Фемистокл, — ка­кие проблемы?

ГЛАВА 22

Человеку лучше быть под властью разумного начала, особенно если имеешь его в себе как нечто свое.

Платон, «Государство», кн. IX

^{От кого: Бенджамин М. Каллахэн}

^{Кому: конгрессмену Мартину Шапиро}

^{Тема: Расследование. Миссис Валерия Шапиро}

^{К настоящему прилагаю диски и фотографии, отно­сящиеся к моему трехнедельному расследованию в от­ношении Вашей жены. С высокой степенью уверенности сообщаю, что миссис Шапиро не вовлечена в любой вид связи в общепринятом понимании этого термина. В ходе моего расследования установлено четыре случая посеще­ния миссис Шапиро дома Алехандро Гарсиа (см. фото), механика автомагазина «Гудьир», находящегося по адре­су 13384, Ветеране Парквэй, Сисеро, и его жены Джессики (см. фото). Дважды миссис Шапиро оставалась в доме более часа и дважды выходила из дома с девочкой в возрасте около двенадцати лет (см. фото). Оба раза они совершали покупки в магазинах, преимущественно одеж­ду. Отношения миссис Шапиро и девочки можно назвать очень теплыми и дружескими. Дважды я слышал, как де­вочка называла миссис Шапиро «тетя Вал». Прилагаю документы, подтверждающие, что девичья фамилия миссис Гарсия — Нуссбаум, такая же, как у Вашей жены. Других детей у семьи Гарсия нет. Может быть проведе­но дополнительное расследование, однако на основании изложенного выше могу сказать следующее: полагаю, что Джулия Гарсия на самом деле является дочерью Вашей жены, рожденной ею в шестнадцатилетнем возрасте и переданной для удочерения старшей (на тринадцать лет) сестре. У меня есть сведения, что адвокат Клемент Горит (см. приложение) либо сам оформил удочерение, либо знает, кто это мог сделать.}

^{Очевидно, что со стороны Вашей жены имеет место об­ман, но не тот, какой Вы предполагали.}

^{Как я Вам говорил, начиная расследование, я могу по­святить ему не более одного месяца, поскольку после этого должен буду заняться другим делом.}

^{Желаю удачи в решении данной проблемы. Надеюсь, что Вы согласитесь с моими выводами и с тем, что я смог ока­зать Вам услугу.}

Каллахэн вложил свой доклад в толстый конверт с фо­тографиями, документами и компакт-дисками, приложив к ним счет, оплата которого должна была на некоторое время избавить его от финансовых проблем. Из всех его последних дел это обещало быть самым стоящим. Энер­гичный и перспективный конгрессмен Мартин Шапиро был женат на женщине почти вдвое моложе его — умной, красивой, образованной, настоящей находке для полити­ка... Если только они смогут решить свои семейные про­блемы. Одна из этих проблем касалась его жены, которая в шестнадцать лет не захотела прерывать беременность, но и не могла позаботиться о ребенке.

Оба Шапиро казались вполне достойными людьми, и Бен им сочувствовал, теперь же пришло время закончить работу из-за случая с Лонни Даркином. Было удивитель­но чувствовать в себе такую непривычную заинтересован­ность, особенно после столь долгого периода безразличия почти ко всему. После поездки в Айдахо он не мог выки­нуть из головы память о безграничной печали, застывшей на лицах Карен и Рэя Даркин.

Каллахэн был убежден, что сотрудники лабораторий «Уайтстоун» по всей стране, а возможно и по всему миру были невольными соучастниками того, что могло оказать­ся невиданным злом, и желал узнать, что Же все-таки про­исходит.

Пока Алтея Саттерфилд суетилась, наводя порядок в его квартире, Бен уложил в чемодан немного летней одежды и приготовил запас кошачьей еды, которого должно было хва­тить на пару недель. Обняв старушку-соседку и почесав на прощанье за ухом Пинкуса, он спустился к своему черному «рейнджроверу». Машина была украшена несколькими вмя­тинами, размер которых еще не достиг того уровня, когда надо задуматься о ремонте, а двигатель, несмотря на более чем пре­небрежительное к нему отношение, все еще работал неплохо. Всего пару дней назад механик, менявший масло в мастерской, объявил, что «тачка вполне пробежит тыщу миль». «Тыща миль» была как раз до Фейдимена, штат Техас.

В дополнение к своему чемодану и паре двадцатипяти­фунтовых гантелей Бен положил в машину кожаную сум­ку с кое-каким новым содержимым, включая несколько подслушивающих устройств, не новый, но вполне рабо­тоспособный прибор ночного видения, стофутовый моток бельевой веревки и новый швейцарский армейский нож. Затем он переложил свой свежесмазанный «смит-вессон» тридцать восьмого калибра из замшевого мешочка в на­плечную кобуру и засунул ее под бумажки в перчаточный ящик.

Доктор Густафсон, переставшая в конце концов звать его мистер Каллахэн, поначалу была, как и Бен, очень взволнована и полна энтузиазма относительно того, что ему удалось разузнать в Цинциннати и в Уайтстоуновской лаборатории в Сода-Спрингс, но в последующие недели стала проявлять гораздо больше осторожности.

—Бен, я думаю, нам надо подключить к этому делу ФБР, — сказала она во время их последней встречи.

—И сказать им что? У нас нет ни одного весомого дока­зательства. Вполне возможно, что люди из «Уайтстоуна» легко отобьются от наших весьма сомнительных обвине­ний, а потом переберутся в другое место, обзаведутся но­вым оборудованием и начнут все сначала.

—Я связалась с друзьями, которые навели справки об этой компании, — сказала Густафсон, — и то, что они рас­копали, очень меня тревожит. Главный офис «Уайтстоуна» находится в Лондоне, а с финансовой поддержкой, которую обеспечивает их фармацевтический бизнес, это, пожалуй, самая быстрорастущая частная компания в мире.

—Фармацевтический?

—Да, в основном препараты, получившие лицензию в Европе и Африке, но не здесь, в Штатах, по крайней мере, на сегодняшний день. Бен, я думаю, что мы влезли в это дело слишком глубоко.

—И что?

—И то, что я не хочу, чтобы вы пострадали.

—Поверьте, Элис, я вовсе не рвусь в герои, но люди уже пострадали, и, похоже их много. И будет становить­ся больше, пока мы это не остановим. Смотрите, доктор назначает человеку анализ крови на сахар, а тот, ни о чем не догадываясь, отдает свою кровь на типирование и по­том ходит с бомбой замедленного действия в кармане. Сколько этих пробирок с кровью — так называемых проб контроля качества — приходит в Фейдимен, Техас, каж­дый день? Сколько человек вносят в базу данных, как вы думаете?

Густафсон покачала головой.

—     Я беспокоюсь, вот и все, — сказала она. — Все эти ла­боратории, этот фургон, оружие, тот бандит, который вас чуть не убил, — это далеко не мелкие воришки.

—     Подождите, — улыбнулся Бен. — Неужели это говорит та самая женщина, которая надела халат медсестры и зашла в операционную больницы в забытой богом Молдавии, что­бы зафиксировать нелегальную продажу почки в обмен на предоставление работы? Причем, насколько я помню из ва­шей статьи, этой паршивой грязной работы бедняга так и не получил? Кажется, тогда кого-то арестовали, не так ли?

—     Это был один из первых случаев, когда мы дейст­вительно смогли вывести из игры и хирурга, и посред­ника, — задумчиво сказала Густафсон. — Хотя бы на не­которое время.

—     Профессор, в Google и Yahoo больше ста тысяч ссы­лок на вас, как вы лишаете подпольных дельцов миллио­нов долларов прибыли, как рискуете собой ради людей, которые дошли до предела отчаяния. И не похоже, что вы когда-либо перед кем-нибудь или перед чем-нибудь отсту­пали.

—     Я думаю, что была слишком молодой, чтобы оценить все последствия...

—     Вы достойный пример, Элис, и за те деньги, что мне платит ваша организация, я готов встретиться с любой опасностью.

—     Очень интересно. Хорошо, Бен, делайте то, что счи­таете нужным, но прошу вас, будьте осторожны!

—     Буду.

—     И, кстати, о деньгах...

-Да?

—     Вот вам моя карточка заправок «Саноко»^[35].

* * *

И еще один день Каллахэн провел в дороге, изображая детектива, и снова остановился в дешевом мотеле — на этот раз под названием «Звездный свет» в Холлисе, штат Оклахома. В половине четвертого утра он проснулся и долго рассматривал обстановку номера 118. В половине пятого он уже принял душ, собрал вещи, проглотил чашку кофе у стойки ночного портье и снова отправился в путь. Его всегда пугала бескрайняя голая пустыня, но нынеш­нее утро выдалось особенно мрачным, когда освещенный серым светом песок, разрезанный полосой шоссе, уходил, казалось, в бесконечность.

Бен выключил музыку, приоткрыл окно и стал размыш­лять о том, что может ждать его в Фейдимене. Он вспом­нил героев комикса, регулярно появлявшихся на страни­цах еженедельной газеты в его колледже, Фреда и Эда. В одном из выпусков, особенно понравившегося Бену, мед­лительный и неповоротливый Фред, с большой сетью и длинной веревкой в руках объявлял своему маленькому шустрому приятелю, что собирается охотиться на кроко­дила.

«А если ты его поймаешь, что будешь с ним делать», — спрашивал Эд.

«Об этом я еще не подумал», — ответил Фред.

Очень глупо и очень глубокомысленно.

В Фейдимен Бен въехал вскоре после полудня. Сон­ный городок выглядел, словно декорация к знаменитому «Последнему киносеансу»^[36]. Он был определенно больше, чем Кертисвиль во Флориде, на родине Скайлера Гейнса и его заправки, но в целом не сильно от него отличался. Деревянный указатель на въезде в город, облупившийся и пробитый во многих местах пулями, объявлял, что Фейди­мен глубокими корнями уходит в прошлое и протягивает руки в будущее. Судя по тому, что Бен успел разглядеть, пока доехал до центра, основными мостами, связывающи­ми «прошлое» и «будущее», являлись салоны по продаже фургонов, прицепов и домов на колесах, а также складского оборудования. Только в этой части города их оказалось аж по три штуки.

Чувствуя растущую потребность перекусить и при­нять душ, но имея на все остальное не больше планов, чем персонаж комикса, собиравшийся на охоту, Бен медленно ехал по главной улице длиной в четыре или пять светофо­ров и такой ширины, какой бывают только главные улицы городков Среднего Запада. Он насчитал пять баров, где подавали еду, но ни один из них не выглядел так, будто санитарная инспекция разрешила им это делать. Не то чтобы Бен был очень придирчив к обстановке, да и гур­маном себя не считал, но он только недавно перестал пить маалокс и зантак и наслаждался шатким перемирием со своим желудком. Снова проезжая по улице, Бен заметил пару ресторанчиков, которые в первый раз ускользнули от его взгляда: «У матушки Молли» и «Голодный койот». Выбрать не составило труда.

Заведение Молли в стиле ранчо, украшенное подлин­ными предметами ковбойского быта, оказалось немного больше и приличнее, чем Бен ожидал. По краю зала стояли кабинки, отделанные красной кожей и темным деревом, в центре — столы, покрытые бумажными скатертями в крас­ную клетку. Занято было не больше трети мест. Бен, уже начинавший чувствовать усталость от раннего подъема и долгой дороги, собрался заказать кружку «Коорса»^[37] и свой любимый бургер с говядиной, грибами и чеддером, но по­том склонился к мнению, что кофеин ему сейчас нужнее, и заказал колу. Пиво подождет, сначала работа.

Пользуясь Мап-Квестом, до Фейдимена Каллахэн добрался довольно легко, но в атласе не было ничего по­хожего на шоссе Джона Хаммана. Бен не сомневался, что правильно запомнил название, увиденное в лаборатории в Сода-Спрингс, но сейчас этой уверенности поубавилось. Жуя свой бургер, он представил себя с сетью и веревкой, наблюдающим за вереницей идущих мимо крокодилов.

И что теперь?

«Надо начинать по порядку», — решил Бен и подозвал официантку Это оказалась крепкая, уже в годах женщина с коротко стриженными серебристо-седыми волосами. По спокойным уверенным движениям можно было судить, что окружающие редко заставляют ее нервничать и рас­страиваться. На карточке, прикрепленной к ее фартуку, значилось имя «Кора».

—Простите меня, Кора, — улыбнулся Бен, — я ищу шоссе Джона Хаммана. Вы мне не поможете?

Женщина озадаченно посмотрела на посетителя и по­качала головой. В это время мимо прошла еще одна офи­циантка с подносом.

—Эй, Микки, — негромко, чтобы не беспокоить клиен­тов, позвала Кора, — не знаешь про шоссе Джона Хамма­на?

—Мне нужна лаборатория «Уайтстоун», — добавил Бен.

—Про такую я тоже не слышала, — сказала Кора.

—Постой, шоссе Джона Хаммана — это не то же самое, что Лоутонвилл-роуд? — спросила Микки. — Его пере­именовали около года назад, помнишь?

—Точно! Шоссе называли по фамилии этого парня Ло- утонвилла, который получил медаль за то, что его убили в Ираке, я вспомнила.

—Верно. Езжайте по главной улице на запад, а на раз­вилке сверните направо. Только я тоже не знаю про эту вашу лабораторию.

—И за это спасибо! — обрадовался Бен, воодушевлен­ный тем, что шоссе все-таки существует. — Я найду.

—Конечно, найдете!

Это утверждение прозвучало из соседней кабинки, где в одиночестве сидел мужчина. Ему было лет под сорок. Широко посаженные глаза снизу дополнял квадратный подбородок, а сверху — густая шевелюра вьющихся каш­тановых волос.

—Вы знаете Уайтстоуновскую лабораторию? — спро­сил Бен.

Судя по тому, что этот человек не болтал с официантка­ми, напрашивался вывод, что он не местный.

—     Я там буду завтра работать.

—     Вы что, химик или что-то в этом роде?

—     Я? — мужчина рассмеялся. — Боже упаси. Я стюард. Один мой приятель в «Саутвесте» иногда подрабатывает на частных рейсах в «Уайтстоуне». А тут он не смог и по­просил меня заменить его. Сэт Степански! — представил­ся он.

Бен пожал протянутую руку и оценил пожатие в семь баллов по десятибалльной шкале.

—     Бен, — отрекомендовался, в свою очередь, он, чувст­вуя, что если начнет выдумывать себе имя на ходу, как это делали герои его любимых книг, то запнется и будет вы­глядеть неуверенно. — Бен Каллахэн.

Не дожидаясь, пока его пригласят, Степански положил банкноту на свой столик и пересел к Бену.

—     Вас ждут в Уайтстоуне? — спросил он.

—     Нет, — ответил Бен, начиная соображать быстрее и готовя какой-нибудь экспромт, чтобы поддержать разго­вор, но было очевидно, чло Сэт Степански просто рад по­общаться. — Я продаю оборудование для лабораторий, и их директор заказал у нас кое-какие новинки.

—     Знаете, не уверен, что они сегодня работают, — ска­зал Степански. — Я прилетел из Корсиканы — это к югу от Далласа, гораздо быстрее, чем предполагал, вчера вечером. Поэтому сегодня с утра я к ним наведался, узнать, не нуж­но ли что подготовить на самолете.

—     И что?

—     Я даже к зданиям не смог подойти. Повсюду высочен­ный забор с колючей проволокой. Выглядит, как тюрьма строгого режима, только без сторожевых вышек. До этого места отсюда прилично, оно находится посередине пусты­ни, и вокруг ничего. Совсем ничего. Стоит куча зданий, но когда я позвонил у ворот и объяснил, кто я такой, какая-то тетя сказала, что меня ждут только завтра после полудня, а сегодня со мной заниматься некому.

Бен был заинтригован.

— Значит, вы летите завтра вечером?

— Нет, в четверг утром. Похоже, они готовят для меня место, чтобы завтра переночевать.

— Но не сегодня?

— Не сегодня, — согласился Степански.

— Выходит, мне тоже придется ждать до завтра.

— Туда ехать миль десять. Наверное, вам надо позво­нить. Я вот дал промашку...

— Точно, надо позвонить.

— Если вам нужен мотель, то я остановился в «Кволити инн». Ничего местечко, не хуже других.

— Спасибо! — сказал Бен, стараясь нащупать тему для продолжения разговора. — Послушайте, а почему бы мне не позвонить прямо сейчас и не узнать, на месте ли мой человек? Если нет, то мы можем пойти в какой- нибудь ковбойский бар, выпить пивка и даже в дартс сыграть.

«По-моему, я стал говорить, как южане», — подумал Бен. Положив на столик двадцатку, он вышел на улицу к своему «роверу» якобы за сотовым. Каллахэн снова вспомнил своих книжных героев, которые точно знали бы, как вести себя в подобных обстоятельствах. Для Бена же каждый шаг был подобен плаванию среди рифов без лоцмана.

                                                                                            * * *

Сэт Степански оказался малоинтересным компань­оном. Его хобби заключалось в том, чтобы смотреть телевизор и пялиться на грудастых девок в клубах, а основной целью в жизни было найти замену женщи­не по имени Шерри, которая дала ему отставку после того, как он не сделал ей предложения в ожидаемый ею срок.

Они сидели в кабинке тускло освещенного бара, назы­вавшегося просто «У Чарли», уже второй час и пили по третьей кружке пива.

—     Женщины любят встречаться со стюардами, потому что с ними можно задешево слетать куда угодно, — объяс­нял Сэт уже слегка заплетающимся языком.

—     Я вижу в этом плюс, — сказал Бен, который наконец добился того, что беседу можно было уже не поддержи­вать, а только направлять.

Но, к сожалению, после первого всплеска многообеща­ющей информации «У матушки Молли» Степански быс­тро иссяк. Он не представлял, куда ему придется лететь, и не имел ни малейшего понятия о том, кто будет на борту. Сэт только знал, что ему потребуется паспорт и что они не пробудут в месте своего назначения дольше двух-трех дней. Еще он сообщил, что за все это время ему пообещали заплатить столько, сколько он получает в «Саутвесте» за месяц.

С учетом того, что разузнала про «Уайтстоун» Густаф­сон, Бен предположил, что кто-то из крупного начальства может возвращаться в Англию. Он пытался придумать, что бы еще такое спросить у Сэта, как вдруг у того округ­лились глаза, и он показал на окно.

—     Черт побери! Ты только посмотри на эту колымагу!

Бен обернулся и почувствовал, что его глаза тоже ок­ругляются. По улице медленно, похожий на космическо­го пришельца, катился серебристо-серый «Виннебаго эдвенчер» — тот самый «Виннебаго». Бен был уверен в этом настолько, что даже подался вперед, пытаясь рассмотреть, уж не Винсент ли сидит за рулем.

—     Вот тебе раз! — пробормотал он.

—     Тыщ на двести потянет, могу поспорить! — восклик­нул Сэт, присвистнув, — а то и больше. Настоящий отель на колесах.

«Верная мысль, — подумал Бен. — Неверное слово отель».

Они молча проводили взглядом громадный фургон, на­правлявшийся по главной улице на запад. Бен понял, что крокодил только что попал в его сеть. Следующий ход был за охотником.

* * *

Бену потребовалось почти все послеобеденное время, чтобы разработать план, убедить себя в том, что идея хо­роша, и уточнить детали. Каллахэн чувствовал себя сосре­доточенным, собранным, но в то же время напоминал себе, что нужно быть осторожным. Очень осторожным. Была примерно тысяча пунктов, которые могли пойти не так, из них многие вообще грозили все испортить, а среди этих последних имелись и те, что угрожали жизни Бена.

История, которую он сочинил, чтобы отделаться от Сэта, дала сбой сразу, когда Элис Густафсон не ответила на телефонный звонок. Резервный план предусматривал звонок на его сотовый от Алтеи Саттерфилд.

—     Что бы я ни говорил, миссис Саттерфилд, вы просто слушайте, — медленно втолковывал он старушке, отойдя к своему «роверу» якобы за картой. — Не говорите ничего в ответ, ни единого слова!

—     Я буду слушать, дорогой, — повторила она. — Я вели­колепный слушатель.

—     Не сомневаюсь. Значит так, через пять минут вы по­звоните мне на сотовый.

—     Номер, который передо мной?

—     Совершенно верно. Как там Пинкус?

—     О, с ним все в порядке, дорогой. Всего несколько ча­сов назад он...

—     Отлично, миссис Саттерфилд. Позвоните мне точно через пять минут. Время пошло!

Представление, которое устроил Бен, когда Алтея Сат­терфилд слушала его в Чикаго, а Сэт Степански — в кабин­ке бара, было достойно Оскара. К концу разговора стюард уже не сомневался, что шеф Бена связался с клиенткой в уайтстоуновской лаборатории и организовал деловую встречу для них двоих в доме женщины в Пулман-хиллс в десяти милях к востоку от Фейдимена. Хитрость заклю­чалась в том, чтобы с этого момента и до той минуты, пока Бен не будет готов, не попасться на глаза Степански, кото­рый мог колесить по городу.

—     Я зарегистрируюсь в «Кволити инн», когда вернусь, — пообещал Бен, во время расставания перед входом в бар «У Чарли». — Сохрани свой аппетит, и мы хорошо пообеда­ем, если ты не против.

Было почти восемь вечера, когда Каллахэн подъехал к мотелю и подобрал своего нового приятеля. Решитель­ность Бена уменьшалась с каждой минутой. Без четверти десять, в то время, как город уже готовился ко сну, они прикончили свои стейки размером с ладонь в баре под на­званием «Родео гриль» и направились к «роверу», стояв­шему на почти пустой стоянке.

—     Пока не наступила ночь, — сказал Бен, который все это время старался выкачать из Сэта максимум полезной информации, — я тебе хочу кое-что показать.

Они ехали на север почти двадцать минут. Имелись не­которые признаки того, что Фейдимен будет расширяться именно в этом направлении, но на это уйдут годы, а может быть и десятилетия, пока цивилизация доберется сюда. Если у Степански и появилось какое-то любопытство от­носительно того, куда они направляются, то пять кружек пива и солидный ужин удерживали его от того, чтобы за­острить на этом внимание.

Наконец Бен свернул на подъездную дорогу к хранили­щу складского оборудования, первому из тех, мимо кото­рых он проезжал по дороге из Оклахомы. Неоновая вывес­ка не горела, окна небольшого офиса были темными.

—     Что тут такое? — спросил Степански, не слишком об­ращая внимание на человека, с которым провел большую часть дня.

Они проследовали мимо одного ряда каких-то сталь­ных конструкций, потом подъехали ко второму. Там Бен остановился.

—     Послушай, Сэт, — начал он, — нам надо поговорить.

—     Какого черта ты?..

Стюард запнулся на полуслове, когда осознал, что но­вый знакомый небрежным жестом направил ствол прямо ему между глаз.

ГЛАВА 23

Если я прав, то некоторые профессора оши­баются, заявляя, будто в душе у человека нет знаний, и они их туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение.

Платон, "Государство", кн. VII

Хотя ее место и находилось в бизнес-классе, полет до Рио не был для Натали в удовольствие. Три или даже четыре раза в ее мысли вторгались видения. Поездка на такси из аэропорта, лачуги — мать сказала, что они называются фавелы, — нападение, стрельба... Казалось, нет разницы в том, спит она или нет, — разворачивав­шееся действие снова кромсало ее память. Оно было то ясное и всепоглощающее, то смутное и неопределенное, скорее плохая игра воображения, чем ужасные воспо­минания.

Один раз она даже проснулась, хватая ртом воздух и ощущая испарину на лбу и над верхней губой.

—     С вами все в порядке? — участливо спросил сидев­ший рядом пожилой бразилец.

Он оказался общительным вдовцом, учителем на пен­сии, возвращавшимся домой из Штатов, где навещал детей и внуков, и довольно прилично говорил по-английски.

—     Да, все нормально, — ответила она. — Просто послед­ствия болезни.

—     Вот, посмотрите, — сказал бразилец, протягивая ей листок с распечаткой электронной почты. — Это мне дал сын в Ворчестере. Вы, наверное, знаете, что нас, жителей Рио-де-Жанейро, называют «кариока». Это написал один юморист-кариока, репортер, для отличного издания: «Пу­теводитель по Бразилии для грин го».

Насмешливо-ироничный текст был бы, наверное, в са­мом деле смешным, если бы Нат читала его при других об­стоятельствах. Но сейчас он вряд ли мог помочь ей спра­виться с «последствиями болезни».

^{«Уличная торговля в центре города — зрелище захватываю­щее, похожее на нерест лосося на Юконе».}

^{«Холм Манжерия ночью — отличное место для смельчаков, любящих фейерверки. Только стреляют там не шутихи или «рим­ские свечи», а «спешиап» тридцать восьмого калибра.}

^{«Любите смотреть фильмы ужасов? Они не сравнятся ни с од­ним полицейским участком в Рио. Как любят говорить копы, это то место, где ребенок кричит, но даже мать его не слышит».}

^{«Устали от своих местных городских бездельников и придур­ков? Познакомьтесь с нашими. Их можно найти в коридорах Государственной ассамблеи — они там принимают законы».}

^{«Туалеты Центрального вокзала. После десяти вечера — это ничейная земля, самый большой в мире бордель. Вам нужно только выбрать пол партнера».}

Натали слабо улыбнулась и отдала листок.

—     Мне уже намного лучше, — сказала она.

                                                                                           * * *

Перед тем как выехать из дома в Бостонский аэропорт «Логан», Натали вспомнила о том, что ей настоятельно со­ветовали не садиться в такси в аэропорту Рио.

К нежелательному транспорту она добавила автобус, поэтому пошла в сеть и заказала себе джип с жестким вер­хом.

Сейчас, выезжая со стоянки аэропорта Жобим и на­правляясь на юг по скоростному шоссе, ей удавалось дышать ровно и контролировать пульс. Благодаря в ос­новном непрекращавшимся приступам воспоминаний о том, как в нее стреляли, два месяца, прошедшие с той ее злополучной поездки в город, могли показаться шестью часами.

«Клиенты в доме любви будут вами довольны. Вы там будете очень счастливы...»

Было уже позднее утро — безоблачное и довольно теплое. Натали время от времени посматривала направо, куда, как она точно помнила, свернуло такси в ту ночь. Но сейчас ей попадались на глаза лишь жалкие барачные поселки, рассыпанные по склонам безлесных холмов. Выше этих бидон вил ей росли пальмы и красовались га­зоны, окружавшие поместья, отличавшиеся, очевидно, замечательным видом на океан. Где-то там, внизу, сре­ди убогих фавел, ее сначала вытащили из такси, а потом подстрелили.

Отель «Руи Мирадор», который выбрала Натали, был отмечен в туристическом справочнике двумя звездочка­ми, объявлялся чистым, аккуратным и безопасным — три главных для Натали качества. Он находился в районе Ботафого, который тот же справочник описывал как место исторических достопримечательностей, но для нее глав­ным являлось то, что в этом районе находилась больница святой Терезы.

Движение на шоссе было оживленным, водители не отличались вежливостью, но скоро Натали оценила, что благодаря годам езды по бостонским улицам оказалась не­плохо подготовленной к этому. Несмотря на постоянную напряженность, она успевала рассмотреть и невысокие холмы, и пышную растительность, и причудливые строе­ния. Ботафого являлся, по существу, узким коридором, соединявшим центр города с пляжами Копакабаны и Ипанемы.

Благодаря отличной карте Натали легко преодолела узкие улочки, ведущие к обзорной площадке Пасмадо — единственному туристическому объекту, который она себе обещана посетить, исключая, может быть, только пляжи с восхитительным белым песком. У нее не было желания задерживаться в Рио, и домой она собиралась вернуться, как только выяснит, где на самом деле лечилась и кто ее лечил. Остальные городские диковины, какими бы при­влекательными они ни казались, навсегда останутся для нее неведомыми.

Неожиданно нахлынувшая после долгого перелета ус­талость заставила Натали остановиться недалеко от смот­ровой площадки, выйти из машины и присесть на скамью, с которой открывался замечательный вид на залив Гуана- бара и статую Христа Спасителя. «Красиво», — отметила она, ощущая в то же время, что все эти красоты ее почти не волнуют.

—     И что вы думаете о нашей маленькой статуе? Может составить конкуренцию вашей?

Вздрогнув, Натали обернулась на голос, говоривший по-английски с сильным акцентом. Рядом со скамьей сто­ял полицейский в форме. Правая рука его покоилась на ру­коятке тяжелой черной резиновой дубинки. Он был смуг­лым, крепко сложенным и выглядел немного театрально из-за своих тонких черт лица и орлиного взгляда темных глаз. На нагрудном кармане был приколот прямоугольник с именем Варгаш.

—     Очень красиво, очень трогательно, — ответила Ната­ли. -- А откуда вы узнали, что я американка?

—     Вы выглядите, как бразильянка, но рядом с вами ле­жит одна веская улика, которая с головой выдает, что вы туристка. — Полицейский показал на карту. — А догадка, что любой турист — американец, чаще всего оказывается правильной.

Натали сумела улыбнуться.

—     Моя семья родом с Островов Зеленого Мыса. А вы местный полицейский?

—     Точнее — военный полицейский.

—     А где вы так хорошо научились говорить по-англий­ски?

—     Польщен такой оценкой. Я провел год в Миссури, ко­гда учился в школе. А вы давно в Рио?

Натали покачала головой.

—     Я даже не доехала до отеля.

—     О! Какой у вас отель?

Возможно, она снова вспомнила ночной кошмар с так­си, возможно, ей послышалась напряженность в голосе мужчины — явная или мнимая, но внезапно Натали насто­рожилась. Что ей сейчас меньше всего было нужно, так это заигрывания полицейского.

—     «Интер-Континеталь», — солгала она, быстро подни­маясь со скамьи. — Что ж, я, наверное, поеду устраиваться. Всего вам хорошего!

—     Вы знаете дорогу? Может, я мог бы...

—     Нет-нет, благодарю вас! Мы очень подружились с этой картой.

Она избегала смотреть мужчине в глаза, чтобы не уви­деть в них разочарования или, еще хуже, злобы.

—     Ладно, — сказал полицейский. — Желаю вам приятно провести время в Рио.

                                                                                           * * *

Отель «Руи Мирадор», солидное четырехэтажное зда­ние, оказался, как и обещал справочник, чистым и акку­ратным. Что касалось безопасности, клерк у небольшой стойки при входе заверил Натали, что дежурство ведется круглосуточно семь дней в неделю.

—     И каждый из нас хорошо владеет вот этим, — добавил клерк по-португальски, гордо помахав большим длинно­ствольным пистолетом, который вытащил из ящика под стойкой.

Не столь уверенная в системе безопасности отеля, как ей хотелось бы, Натали зарегистрировалась и сама отнесла свой чемодан на четвертый этаж в маленькую комнатку, в которой кроме двух не самых шикарных кроватей почти ничего не было. «Две звезды — это две звезды», — напом­нила она себе, предполагая, что со сном будут трудности. Не желая испытывать городское милосердие и гостепри­имство, гуляя по улицам поздно вечером, Натали решила, что будет очень благоразумно купить заранее бутылку хо­рошего местного виски и, наверное, зайти в аптеку.

Когда она приняла душ и переоделась в льняной кос­тюм бежевого цвета и бирюзовую блузку с короткими ру­кавами, уже был полдень. Джип Натали припарковала на стоянке недалеко от отеля — цели ее сегодняшних визитов находились в пределах пешеходных возможностей. Очень плотное движение также говорило не в пользу поездок на автомобиле. После пожара, несмотря на все тренировки и процедуры, с дыханием еще возникали трудности. Глубо­кие вдохи были весьма редки и немногочисленны, а потому поистине бесценны. Она могла продлить курс реабилита­ции еще на две или три недели, но и врач, и психотерапевт дали ясно понять, что и в этом случае ничего нельзя га­рантировать, кроме вполне возможного снижения индекса легочной совместимости.

Портье показалось очень странным, что туристка хочет посетить два или три полицейских участка, особенно, ко­гда выяснилось, что она имеет весьма смутное представ­ление о том, что существуют три совершенно разных вида полиции — муниципальная, туристическая и военная. С помощью телефонной книги он нашел адреса участков каждого типа и, отметив их на карте Натали, объяснил, как туда добраться. На самом деле предположения портье были не вполне верными. После возвращения домой На­тали выучила все, что нашла в Интернете про бразильское полицейское разнообразие. Факты, которые она сумела добыть, не давали серьезных оснований надеяться на по­лицию или предположить, что ее похищением в фавелах на севере или востоке от центра города вообще кто-то за­нимался.

Не имея ни малейшего желания снова столкнуть­ся с полицейским, дежурившим у смотровой площадки Пасмадо, и резонно думая, что он все еще может нахо­диться там, в поисках других туристок, которым может оказать любезность, Натали решила начать с участка во­енной полиции. Он располагался в одноэтажном здании современной постройки из стекла и кирпича на улице Сан-Клементе. Размером оно было с половину среднего Макдоналдса в Бостоне, и примерно так же заполнено посетителями. Дежурный за стойкой, после того как она попросила его говорить немного помедленнее, направил ее к детективу Перейре, коротышке с сорока фунтами лишнего веса, тонкими усиками и холодной улыбкой. Его английский оказался более или менее приличным, хотя и говорил он с сильным акцентом, но Натали решила не ставить детектива в известность, что ее португальский, вероятно, лучше.

—     Да, я вижу, что наш город встретил вас совсем не дружелюбно, — сказал он после того как Натали поведа­ла свою историю и вручила одну из сотни копий изготов­ленной на компьютере листовки. Она содержала краткую информацию на португальском обо всех событиях, как она их помнила, сопровождавшуюся фотографией самой На­тали.

—     Я не могу вам передать, какой ужас пережила, когда на меня напали, — закончила она. — Таксист сказал, что собирается отвезти меня в какое-то место, называемое до­мом любви.

Перейра на это отреагировал, начав печатать на ком­пьютере. Натали ждала, стараясь не слишком присталь­но смотреть на массивный второй подбородок детектива, превосходивший по размерам первый, настоящий.

—     Значит, вы говорите, что об этом преступлении со­общили в полицию? — спросил детектив, закончив печа­тать.

—     Я была без сознания, когда меня нашли, но мне сказа­ли, что именно полиция вызвала скорую помощь, которая и доставила меня вбольницу.

—     Больницу святой Терезы?

—     Именно.

—     Но вы связывались с ними по телефону, и они отве­тили, что о вашем пребывании у них нет никаких сведе­ний?

—     После вас я собираюсь посетить больницу и поста­раться все выяснить.

—     И вы уверены, что данные, которые вы мне сообщи­ли, точные?

—     Уверена.

Перейра громко вздохнул и похлопал кончиками тол­стых пальцев по столу.

—     Сеньорита Рейес, — сказал он, — мы в военной по­лиции очень внимательно относимся к людям, в которых стреляли на улицах нашего города, особенно к туристам. Мы должны поддерживать свою репутацию.

Раньше Натали непременно попросила бы детектива уточнить, о какой именно репутации он говорит. Ее поис­ки в сети во многом пролили свет на роль, которую воен­ная полиция играла в деятельности «эскадронов смерти», а они, как предполагалось, были ответственны за убийст­во сотен, если не тысяч уличных мальчишек за последние несколько лет, включая печально известную бойню 1993 года, когда перед церковью Канделарии убили восемь и ранили пятьдесят детей.

—     И что вы выяснили по поводу стрельбы в меня? — спросила Натали, бросив взгляд на компьютер.

—     Я проверил базу данных военной полиции и базы, как вы называете их, муниципальной и туристической по­лиции.

—     И что?

—     В них нет никаких данных о том, что кого-то с вашим именем ранили в дни, которые вы здесь указали.

—     А что насчет...

—     Я проверил данные по неизвестным женщинам, по­лучившим ранения в те же дни. Тоже ничего.

—     Не может быть.

—     Не может. А может, и может. Сеньорита Рейес, вы сказали, что вы студентка?

—     Да, студентка медицинского колледжа.

—     В нашей стране студенты очень часто оказываются бедными. У вас много денег?

Натали поняла, куда клонит детектив, и начала внут­ренне закипать.

—     Я старше, чем большинство студентов, — холодно сказала она. — У меня достаточно денег, чтобы содержать себя. Детектив Перейра, прошу вас, ближе к делу.

—К делу... минуту... вы знаете, что в странах, подобных нашей, странах третьего мира, как вы, американцы их на­зываете, некоторые люди отчаянно нуждаются в деньгах... Они продают на черном рынке свою почку или часть пече­ни, или даже легкое. За это платят, как я слышал, довольно дорого.

—Но даже если я и продала свое легкое на черном рын­ке, чего я, разумеется, не делала, тогда зачем я вернулась?

Перейра торжествующе улыбнулась.

—Вина! — воскликнул он. — Чувство вины за то, что вы совершили, вместе с отрицанием того, что вы это дейст­вительно сделали. Простите, что я говорю так, сеньорита, но за время работы в полиции я видел и более странные вещи. Намного более странные!

Этого Натали было достаточно. Она поняла, что, выйдя из себя, ничего не добьется, но может многое потерять. По­лиция в Бразилии мало перед кем несла ответственность, кроме своего начальства, и военная полиция, как Натали могла судить, являлась самой опасной частью этой струк­туры.

—Поверьте, детектив Перейра, — сказала она вставая и собирая свои вещи, — что я скорее десять раз поверю в ошибку вашей компьютерной системы, чем один раз в свою. Если у вас что-нибудь появится, вы сможете найти меня в отеле «Руи Мирадор».

Натали повернулась и вышла. Только на улице она по­няла, что этот короткий всплеск гнева чуть не закончился приступом одышки.

                                                                                           * * *

Следующие четыре часа оказались утомительными и бесплодными. Началось с того, что больница святой Те­резы, если верить карте, находилась всего в шести-семи кварталах от участка военной полиции. Будь карта топо­графической, Натали, вероятно, взяла бы такси. Улицы поднимались по крутому холму, дороги в обход не было, и прогулка по живописному Ботафого превратилась в восхождение на гору в полуденную жару. Когда Натали наконец добралась до главного входа в больницу, она вся вспотела.

Главный корпус больницы, четыре этажа камня, за­нимавший почти целый квартал, выглядел так, будто его выстроил в начале XVI века открывший Бразилию Педро Кабрал. К центральному зданию были добавлены галереи и башни десятка различных архитектурных стилей. Ната­ли решила начать свой визит с офисов администрации, и сразу добилась успеха.

Заместитель директора Глория Дуарте, выглядевшая интеллигентной и образованной женщиной, очень заинте­ресовалась проблемой Натали и, похоже, прониклась к ней симпатией. Они говорили по-португальски, хотя, взглянув на солидную библиотеку, занимавшую много места в ком­нате, Натали поняла, что Дуарте владела иностранными языками, включая английский.

—     Что меня больше всего беспокоит в вашей истории, — сказала она, — это то, насколько вы и ваш куратор, доктор...

—     Беренджер, Дуглас Беренджер.

—     Доктор Беренджер... уверены в том, что хирург, де­лавший вам операцию, был Хавьером Санторо. В нашей больнице нет такого доктора, и я не знаю никого в городе с таким именем. Может, вам следует обратиться в медицин­скую ассоциацию штата?

—     Уже обращалась. Вы правы, такого доктора нет.

—     Понятно... Значит, методом исключения...

—     Да, методом исключения, — повторила Натали, чув­ствуя, что энтузиазм Дуарте начинает остывать.

—     Хочу сказать, что пациенты из нашей больницы ни­когда не пропадали, — продолжала женщина, — хотя это, конечно, не ваш случай. У нас больше двух тысяч коек, и почти постоянно они все заняты. Простая канцелярская ошибка — и все ваши данные могут быть записаны на имя, отличающееся от вашего всего на одну букву. Потерпите немного, я думаю с этой частью вашей загадки мы разбе­ремся быстро, и ответ окажется простым и логичным.

С этими словами заместитель директора отправила На­тали в офис службы безопасности, где ей должны были выдать карточку посетителя, открывающую доступ во все отделения больницы, включая архив, терапию и хирур­гию. Она сделала копии с листка Натали и дала указание своей секретарше разослать их во все службы, снабдив распоряжением немедленно информировать ее, Дуарте, о любых полученных сведениях, какое бы далекое отноше­ние к делу они не имели.

Выпив эспрессо в кафе, находившемся во внутрен­нем дворике административного корпуса, Натали от­правилась в архив. Рейес, Рейез, Райес... Сидя за тер­миналом в кабинке одной из служащих архива, Натали перепробовала все возможные варианты написания своей фамилии. Безрезультатно. Потом она просмот­рела записи по женщинам с неустановленной лично­стью — тоже ничего. После этого отправилась в реа­нимацию, потом в хирургию. Она помнила лица двух медсестер, которые ею занимались, и лицо Санторо, поэтому смутно надеялась, что вдруг просто встретит кого-то из них в коридоре.

Даже в таком городе как Нью-Йорк или Рио неизвест­ная женщина, найденная почти обнаженной в глухом пе­реулке с огнестрельными ранениями, которой впоследст­вии удалили легкое, стала бы на некоторое время главной темой всех больничных слухов и сплетен. Скорее раньше, чем позже, об этом знал бы каждый. Но в данном случае никто из медсестер в обоих отделениях ничего подобного не слышал.

В пять часов, до крайности озадаченная, не имея боль­ше сил продолжать поиски, Натали вышла из больницы. Шесть недель назад она прилетела в Бразилию, подверг­лась нападению, ее ранили и она потеряла легкое. Это были исходные факты. Но где-то должно было найтись какое-то объяснение, способное связать эти события в ло­гическую цепочку. Натали сверилась с картой и решила возвращаться в отель по самым широким и, предположительно, самым ровным улицам. Солнце скрыла небольшая дымка, и температура была сносной.

Она прилетела в Бразилию. На нее напали. В нее стре­ляли.

Эти мысли кружились в голове, не давая любоваться красотами города, да и разглядывать бойкую разноликую толпу прохожих, в основном спешивших домой после ра­боты. Вопреки всем путеводителям, описывающим кариокас^[38] как людей неторопливых и ленивых, они практически ничем не отличались от жителей Нью-Йорка: пешеходы так же суетились, перебегали улицы, в то время как ма­шины пытались полностью использовать каждый пятачок свободного пространства.

Натали была зажата в толпе на одном особенно ожив­ленном перекрестке, и вдруг откуда-то сзади услышана женский голос. Незнакомка обратилась к ней по-порту­гальски:

—     Пожалуйста, не оборачивайтесь, доктор Рейес. По­жалуйста, не смотрите на меня, просто слушайте. Дом Анджело знает ответы на ваши вопросы. Дом Анджело.

В этот момент светофор переключился, и людской по­ток двинулся вперед, через улицу, увлекая с собой Ната­ли. Только оказавшись у противоположного тротуара, она смогла обернуться и оглядеть толпу Никто, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания. Она начала раз­думывать над странным сообщением, но тут ее взгляд ос­тановился на плотной женщине в ярком цветастом платье, которая, вырвавшись из толпы, быстро удалялась, немно­го прихрамывая, в противоположную сторону. Мужской голос, попросивший Натали не стоять на пути, на секунду отвлек ее, а когда она снова обернулась, женщина уже ис­чезла.

Натали снова застряла в гуще толпы. Машины мчались через перекресток, и не было никакой возможности вер­нуться назад, пока не зажжется зеленый свет. Когда она опять оказалась на том месте, где ее настиг голос, обладательницы пестрого платья нигде не было видно. Натали поспешила к соседнему перекрестку, внимательно посмот­рела по сторонам, но никого похожего не увидела.

Устав от быстрой ходьбы, она прислонилась к витрине магазина одежды. Натали не сомневалась, что голос при­надлежал именно той прихрамывающей женщине. Они уже встречались сегодня, хотя и мельком, в отделении ин­тенсивной терапии больницы святой Терезы.

ГЛАВА 24

Необходимость — мать изобретательности.

Платон, «Государство», кн. II

—     Это Степански. Сэт Степански, стюард.

—     Добро пожаловать в «Уайтстоун», мистер Степан­ски. После того как ворота откроются, поезжайте прямо, к зданию шесть в «оазисе», и заходите, чтобы зарегистриро­ваться. У вас есть с собой униформа?

—     Да, есть.

—     Отлично. Ждем вас здесь через минуту.

Тяжелые ворота высотой в десять футов, увенчанные ко­лючей проволокой, бесшумно сдвинулись вправо, открыв взору Бена прямую, как по линейке проложенную дорогу длиной не меньше четверти мили. «Себринг» с откидным верхом, недавно принадлежавший Степански, медленно двинулся вперед. В нише, под запасным колесом, лежала сумка с «джентльменским набором детектива», под кото­рой покоился револьвер тридцать восьмого калибра.

Стены восьми-девяти строений из какого-то шлифо­ванного известняка блестели в лучах послеполуденного солнца. Пара десятков довольно крупных деревьев, един­ственных представителей растительного мира на многие мили вокруг, скрашивала суровость этого места, которое голос из переговорного устройства, как понял Бен, назы­вал «оазисом».

В одном из строений, казавшимся больше остальных, помещалась, очевидно, лаборатория. Ее сотрудники, ско­рее всего, не подозревали о творящемся здесь зле и о том, что являются его соучастниками, занимаясь простой рабо­той по типированию тканей и электронной каталогизаци­ей миллионов пробирок с зелеными пробками, в которых находилась кровь ничего не подозревавших людей со всей страны. А может быть, и со всего мира.

От этой мысли Бену стало не по себе.

Кроме мотора «себринга», единственным источником шума, разрежавшего неподвижный горячий воздух Теха­са, была находившаяся на крыше здания мощная установ­ка кондиционирования воздуха. Проезжая мимо стоявших вдоль дороги, как часовые, деревьев, Бен краем глаза за­метил знакомый «эдвенчер», припаркованный за крайним справа строением. Он не мог отделаться от болезненной мысли, что какой-то несчастный, вроде Лонни Даркина, сидит или лежит взаперти, напуганный до предела и пы­тающийся понять, как и почему он здесь оказался.

Накануне Бен перекрасил волосы в темный цвет и ку­пил очки в массивной оправе, отказавшись от других по­пыток изменить свою внешность. Фотография в удостове­рении личности Степански оказалась немного смазанной, довольно потертой и к тому же семилетней давности. Сам Сэт оказался на пять лет моложе Бена, но цвет и форма лица у них были довольно схожи, так что Каллахэн не осо­бенно рисковал, выдавая себя за него. Но самым лучшим было то, что стюард, ныне обитатель секции 89 компании складского оборудования, ясно дал понять, что никто из «Уайтстоуна» не знал, как он выглядит.

Про себя, к сожалению, с полной уверенностью ска­зать подобное Бен не мог. Приближаясь к зданию номер шесть, он снова и снова восстанавливал подробности той короткой, но яростной стычки в гараже на Лавровой ули­це в Цинциннати. Схватка с человеком по имени Винсент продолжалась не больше полуминуты, освещение было очень скудным, и только один раз, за мгновение до того как струя краски залила глаза бандита, он имел возмож­ность разглядеть лицо Бена. Может, он потерял зрение на­совсем? Маловероятно. Сидел ли он за рулем «эдвенчер», когда тот колесил по улицам Фейдимена? Если так, то бу­дет ли он на борту предстоящего рейса? Пока что вопросов было гораздо больше, чем ответов.

Здание шесть оказалось небольшим офисом, украшен­ным постерами в красивых рамах, представляющими па­мятники и монументы в разных частях света. За стойкой, следя глазами за Беном с самого первого момента, стояла стройная брюнетка средних лет в форме, отчасти напоми­навшей военно-морскую. На пиджаке, над левым нагруд­ным карманом было вышито единственное слое «УАЙТСТОУН».

Бен пытался выглядеть и вести себя в меру беззабот­но и небрежно, но состояние «красной тревоги» и пульси­рующая в висках кровь не давали такой возможности. Он с сожалением подумал о том, что хорошо бы сейчас выйти на улицу, взять себя в руки и войти снова. Вместо этого он представился «военно-морской» брюнетке.

— Добро пожаловать, мистер Степански! — сказа­ла женщина, не сводя с него пристального взгляда. — Я Джанет, офис-менеджер. У вас с собой удостоверение личности и наше письмо?

Бен выложил оба документа, изъятых из номера Сте­пански в мотеле, на стойку. Джанет бегло взглянула на них, немного задержавшись на фотографии, потом ото­двинула в сторону. Бен положил руки на стойку, чтобы они не дрожали.

Вы знаете, Джанет? Вы знаете, что здесь происходит?

— Я вчера заглядывал к вам, узнать, не нужна ли моя помощь в подготовке к полету, — протянул Бен с одной-единственной целью — немного расслабиться и чуть глубже вжиться в образ.

— Я знаю, — ответила женщина. — Это я с вами разгова­ривала. Но мы действуем строго по нашему плану.

— Понимаю.

Никакого объяснения, никаких извинений. Офис-ме- неджер Джанет делает только свое дело. Нужно прямо смотреть ей в глаза — с этого момента Бен находится на вражеской территории. Если его на чем-то поймают, то вряд ли оставят в живых.

—     Хорошо, мистер Степански. Если погода останет­ся такой же благоприятной, вы вылетите завтра в девять утра. Вам нужно быть в офисе в семь, в форме и с запа­сом одежды на четыре дня. Возможно, как мы указывали в письме, командировка затянется на два-три дня. Ваша задача — обслуживать шесть пассажиров и экипаж из трех человек. Самолет будет перевозить в Южную Америку больную женщину. Пациентка вместе с наблюдающими за ней врачами расположится в хвостовой части самолета. Вам запрещается заходить туда без специального вызова. Если наши пассажиры захотят поговорить с вами, они мо­гут это сделать. В других случаях вам не следует их беспо­коить. Вопросы?

—     Не имею.

—     Хорошо. Вот ключ от комнаты номер семь, она на­ходится в здании два, немного дальше по дороге, с правой стороны. Вам разрешается выходить только во внутренний дворик, куда смотрят окна вашей комнаты, и в столовую, расположенную в здании три, рядом со зданием два.

—     Понятно.

Он взял ключи и повернулся к выходу

—     Мистер Степански!

Бен на секунду замер, а потом медленно повернулся к женщине. Его пульс снова участился.

-Да?

Джанет протянула ему удостоверение личности.

—     Похоже, вам пора поменять фотографию.

 * * *

Каллахэн решил оставить ствол в нише запасного ко­леса. Он не планировал оказаться в такой ситуации, когда придется убегать и отстреливаться, особенно если учесть, что стрелять ему приходилось только по мишеням в тире, причем чрезвычайно редко, да и результаты были не особо выдающиеся. Если он уже как-то выдал себя Джанет, это станет ясно, и очень скоро, решил Бен, а поделать с этим, к сожалению, уже ничего было нельзя.

Комната номер семь, маленькая, но вполне чистая и аккуратная, не сильно отличалась от номеров в недорогих мотелях, где Бен обычно останавливался. Распаковывая свой чемодан и ставя будильник на шесть утра, он раз­мышлял о том, что Сэт Степански скорее всего отдал бы всю свою замечательную коллекцию пивных кружек за то, чтобы провести ночь в этой комнате, а не там, где он нахо­дился в данное время.

Бен ощущал некоторые угрызения совести из-за того, что так обошелся с малознакомым человеком, а особенно потому, что пришлось причинить ему такие неудобства, лишив свободы передвижения. Детектив был уверен, он не подвергает жизнь Степански опасности, но осознавал, что в тот момент, когда вынул пистолет, сам ступил на ска­листый гребень, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как стараться изо всех сил не свалиться вниз, на острые камни. Имея в своем арсенале вдохновение и воображе­ние, десяток замков и длинных цепей, а также тщательно выбранный бокс в хранилище, он в итоге соорудил такую конструкцию, которой гордился бы сам Руби Голдберг^[39].

Основным элементом конструкции являлись сталь­ные подпорки, стоявшие по стенам бокса и пересекавшие потолок. Сам бокс был из самых крупных в хранилище, размером шестнадцать на двадцать футов. Раздетого сни­зу до пояса Степански Бен пристегнул цепями к стенам и к потолку в центре бокса так, что передвигаться тот мог только между раскладным столом-стулом и прикреплен­ным к нему переносным туалетом, который Каллахэн ку­пил в магазине больничного оборудования. Руки Сэта он сцепил за спиной наручниками, обмотал вокруг головы липкую ленту чтобы закрыть рот. Посередине проделал дырку, дабы облегчить узнику дыхание и позволить пить через соломинку содержимое любой из десятка бутылок с водой, соком или питательным белковым напитком, выставленных в ряд. Единственной проблемой могла бы стать жара, но Бен выбрал секцию 89 не только потому, что она дальше всех располагалась от офиса, но и потому, что находилась в затененном месте.

К одиннадцати вечера Степански был «зафиксирован», а сама конструкция проверена и перепроверена. Бен еще дважды навещал своего пленника, чтобы проверить его состояние и пополнить запас напитков. В полдень, за не­сколько часов до того как отправиться в «Уайтстоун», он сел на пол рядом со стюардом и долго и подробно расска­зывал ему о том, что творится в лаборатории, и что он, Бен, надеется с этим сделать. Степански просил отпустить его, обещал тут же уехать домой и молчать обо всем, но Бен уже зашел слишком далеко.

—Я послал коробку, — начал Бен, — профессору в Чикагский университет. В ней — ключи от всех замков и письмо с объяснениями. Через три дня она или перешлет ключи экспресс-почтой в полицию Фейдимена, или прие­дет сама и выпустит тебя. Надеюсь, что этого времени мне хватит, чтобы выяснить, кто и что делает в «Уайтстоуне», и собрать достаточно доказательств, чтобы вывести их из игры и отправить за решетку. Мне на самом деле очень жаль, Сэт, что пришлось втянуть тебя в это, но, думаю, ос­тановить этих людей и прекратить их бизнес гораздо важ­нее, чем твои или мои трудности.

Бен повесил на плечо Степански пару наушников и пригладил к его спине маленький радиоприемник.

—Я сам пробовал, — объяснил он. — Немного практи­ки, и ты сможешь регулировать громкость и настраивать станцию. Здесь их три или четыре, но мне кажется, что ты любишь стиль кантри и вестерн.

Закончив разговор, Бен поставил рядом с водой и со­ком три небольших бутылочки с виски «Джек Дэниэлс» и три с текилой «Хосе Куэрво голд». В каждую была встав­лена соломинка.

— Поскольку ты путешествуешь с нами бизнес-клас­сом, — сказал он Сэту, — эти напитки бесплатно.

Бен вставил ему в уши наушники, похлопал по плечу и вышел.

* * *

С той минуты, как Каллахэн открыл дверь своего седь­мого номера, его мучили сомнения, стоит ли рискнуть пройти по «оазису» и добраться до «виннебаго». Если идти, то хорошо бы взять с собой компактный микрофон. Модель этого чуда шпионской техники, которую он при­обрел, была не новой, но вполне пригодной для прослуш­ки. Если его схватят с этим микрофоном, никакие объяс­нения уже не помогут выпутаться. Мало на что надеясь, он попытался позвонить по сотовому Элис Густафсон, чтобы обсудить ситуацию, но связи не было.

Несколько часов, пока совсем не стемнело, Бен отдыхал, читая один из журналов, лежавших на тумбочке у крова­ти, — недавний номер «Пипл». Обычно читать этот журнал было равносильно тому, что пить шоколадное фраппе^[40] — не требовалось никаких умственных усилий. Сегодня же ста­тьи про знаменитостей воспринимались с трудом. Где-то недалеко стоял самолет, который готовили к полету куда- то в Южную Америку. В результате этого рейса, Бен был совершенно уверен, кто-то с деньгами, может, даже одна из звезд «Пипл», получит новую жизнь за счет бедняги вроде Лонни Даркина или Хуаниты Рамирес.

Одевшись в темноте, Бен вышел из комнаты во внут­ренний дворик. Воздух был теплым и влажным, черное небо затянуто облаками, с запада дул горячий ветер. Ком­ната семь находилась в конце здания, не дальше пятнад­цати ярдов от забора. По поросшей травой тропинке Бен подошел к забору. За ним чернота неба смешивалась с чер­нотой пустыни, а вдали вспыхивали отблески молний — гроза подступала с нескольких сторон.

Сам «оазис» был освещен скупо, здания стояли близко друг к другу, обеспечивая некоторое прикрытие. Бен ос­мотрел ближайшую постройку, ища камеры наблюдения, не очень надеясь их рассмотреть, даже если они и имелись. Потом он осторожно прошел к своей машине, чтобы взять микрофон и — все-таки — пистолет. В такое время самой вероятной неприятностью могла стать встреча с одиноким охранником. Если с помощью пистолета ему удастся обес­печить себе отход к машине, тогда был шанс пробиться сквозь ворота в начале дороги. Сама идея, что его жизнь зависит от того, выдержат ли они этот натиск, вызвала неприятный комок в горле. У героев из книг никогда не возникало проблем с пробиванием ворот, при этом они не получали ни царапины, но здешние ворота, как подозре­вал Бен, могли оказаться более ударопрочными.

Продолжая искать взглядом камеры, он прошел к сто­ловой в здании три и взял себе диетическую колу. Потом, пытаясь оставаться в тени, направился к соседнему строе­нию, затем к следующему. Молнии вспыхивали уже гораз­до ближе, и Бен мог поклясться, что слышит гром. Самое большое здание, номер пять, изнутри слабо освещалось. Через окна виднелось какое-то сложное оборудование, стоявшее ровными рядами. Было совсем нетрудно и очень неприятно представить, что где-то там пробирку с кровью, на которой написана его, Каллахэна, фамилия, открывают и обрабатывают на одной из этих лабораторных машин.

Улицы «оазиса» казались пустынными. Лишь кое-где свет из окон разрывал ночную мглу. Прижимая к себе сумку с микрофоном, Бен осторожно приближался к «виннебаго», часто останавливаясь и прислушиваясь. Под черной майкой с длинными рукавами он чувствовал неприятную испарину.

Пять минут, потребовавшиеся, чтобы подкрасться к фургону, показались Бену часом. С левой стороны, там, где по-видимому находилось помещение для столовой, из окон пробивался слабый свет. Переднее стекло было за­крыто изнутри занавеской. Тяжело дыша от нервного на­пряжения, Бен опустился на колени перед левым задним колесом и беззвучно расстегнул молнию на сумке. В ней были маленькие наушники, усилитель и цилиндр прием­ника длиной примерно в три дюйма и диаметром с двадца­типятицентовую монету. Вставив наушники, он прижал микрофон к стене фургона. Качество приема не было иде­альным, но Бен слышат голоса и мог разобрать почти все, что говорили в фургоне.

—Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня! Я же вам ничего не сделала! — женский голос, доносившийся из задней части фургона, звучал вполне отчетливо.

—Ничего у него не выйдет! Господи, Конни, ты что, иг­рать не умеешь?

Винсент! Бен был уверен, что узнал его голос.

—Послушай, Руди! У меня есть сын, он еще маленький, его зовут Тедди, я говорила тебе про него. Я ему нужна! Пожалуйста, отпустите меня! Найдите кого-нибудь друго­го, у кого нет ребенка!

—Господи, Конни, дурья твоя башка! Надо было брать две червы! А теперь он их все заберет. Ты что, не поняла, что кроме пик у него ни черта нет? Послушай, Сэнди, или ты перестанешь скулить, или я тебе сейчас запихну в рот носок! И не называй меня Руди, ненавижу это дурацкое имя. И на кой черт я его придумал?

Левая пуговка наушника сидела очень туго. Бен вынул ее и начал пристраивать поудобнее, как вдруг услышал не­громкие шаги справа. Вынув из-за пояса пистолет, он лег на землю и быстро, стараясь сделать это беззвучно, заполз под фургон. Через секунду пара ковбойских сапог появи­лась не дальше трех футов от его лица и буквально в дюй­ме от того места, куда он уронил микрофон.

В течение следующих десяти бесконечных секунд дви­гался только большой палец Бена, бесшумно сдвигав­ший предохранитель. Потом сапоги повернулись, чуть не наступив на микрофон, и направились к передней части фургона. Бен, замерев, наблюдал, как они прошли мимо окна и направились к дальней двери. Через секунду тиши­ну разорвали два сильных удара по железу.

—     Винсент, Конни, это я, Билли! — Бен услышал моло­дой звонкий голос.

Дверь «эдвенчера» распахнулась, осветив кусок земли. В тот же момент внутри фургона закричала Сэнди.

—     Помогите! Ради бога, помогите, они хотят убить меня! Я здесь, в клетке! Меня зовут Сэнди, пожалуйста, помоги­те мне! У меня маленький ребенок, ему всего восемь лет!

—     Ох, как она мне надоела своими воплями!

Прямо у Бена над головой послышался звук шагов, по­том крики сразу прекратились. Бену стало нехорошо. Он должен это сделать! Может, просто ворваться в фургон и открыть стрельбу? Придется убить охранника Билли, Вин­сента, Конни и кого-то еще. Убить четверых человек. Но есть ли шанс, что он сможет это? Или лучше подождать?

Сжимая в руке пистолет, Бен медленно, как во сне, вы­лез из-под фургона. Он представил себе, что мог думать и чувствовать тот парень, Лоутонвилл, перед тем как бро­сить гранату в пулеметное гнездо или что он там еще сде­лал, чтобы его наградили посмертно и в его честь назвали дорогу.

Бен поднялся. Если что-то предпринимать, это надо де­лать сейчас, решил он, пока дверь фургона открыта. Мож­но ли остановиться, просто вернуться в свою комнату и позволить им продолжать и дальше творить свои непонят­ные дела с запуганной до ужаса женщиной по имени Сэн­ди? Если же оставить пока все как есть, он сохранит наде­жду раскрыть жуткую тайну «Уайтстоуна». Бен взвесил в руке пистолет и двинулся к задней стене фургона.

—     Эй, Билли, что нового? — внутри фургона раздался еще один голос, совершенно спокойный, будто никаких женских криков и не было.

—     Привет, Пол! Как вы тут?

—     Да ничего, Билли. Сидим вот, в картишки с Винсен­том и Конни играем.

Бен стоял уже около угла фургона. Сейчас надо будет сначала снять охранника, стоявшего в дверях, прикинул он, потом перескочить через его тело и успеть застре­лить трех бандитов раньше, чем они достанут оружие. Есть ли у него шанс? Где-то в глубине души Бен пони­мал, что ответ отрицательный, но остановиться уже не мог.

—     Ты завтра сопровождаешь рейс? — спросил охран­ник.

—     Мы все, вчетвером.

—     А, это ты, Смит? Я тебя и не заметил!

—     Привет, Билли! Как там на улице, все тихо?

Пятеро!

Бен опустил пистолет. Здравый смысл взял верх.

—     Неплохая прогулка вам предстоит — сказал Билли. — Слушай, Винсент, замолви за меня словечко, ладно? На­доело мне что-то здесь службу нести. Тут, если заметил, почти ничего не случается.

—     Я тебя понял! Посмотрим. Сделаю, что смогу. Ну что, играем дальше?

—     Не расслабляйтесь, ребята!

—     Ладно, Билли, увидимся.

Дверь закрылась, изнутри щелкнул замок. Десять минут спустя, все еще не уняв дрожь от осознания того, как близко он подобрался к грани, разделявшей жизнь и смерть, Бен снова был в своей комнате.

В полночь над «оазисом» разразилась гроза, но кончи­лась она так же внезапно, как и началась.

В три часа утра, так и не сумев заснуть, Бен стоял у окна. Вдруг в черноте, окружавшей забор, через всю пустыню до самого, казалось, горизонта, протянулась двойная линия голубых огней, которую нельзя было ни с чем спутать: так освещают взлетно-посадочные полосы. Через пару минут с грохотом, сотрясшим все здание, пролетел самолет. Похоже, Боинг-727 мягко приземлился, пробежал по полосе и остановился у ее дальнего конца.

Униформу Сэта Степански по фигуре Бена успел подо­гнать портной в Фейдимене. Бен достал ее из шкафа, ос­мотрел, смахнул прилипшие ворсинки.

Крокодил попал в сеть.

ГЛАВА 25

Женщинам надо вменить в обязанность за­ниматься... военным делом; соответственным должно быть и использование этих женщин.

Платон, «Государство», кн. V

Дом Анджело.

Имея в активе только эти два слова, Натали долго и безуспешно листала все телефонные справочники, какие смогла найти. Ничего. Она обратилась к портье в своем отеле, и тот первым делом поинтересовался, не ослыша­лась ли она, может, женщина на самом деле сказала «дон Анджело».

—     А что, это что-то меняет? — спросила Натали, заинте­ресовавшись таким вариантом.

—     Нет, — ответил портье.

Ее португальско-английский словарь утверждал, что дом означает «дар», или «одаренный», а также титул, при­близительно соответствующий лорду.

Натали теперь уже была намного меньше уверена в том, что сказала ей на улице та встревоженная женщина в цве­тастом платье, и с тяжелым сердцем поднялась в номер. Она чувствовала себя совершенно разбитой. День выдался тяжелый, да еще эта жара, а кроме того давала себя знать разница во времени. Натали не помнила, чтобы когда-ни- будь ей было так больно и одиноко. Она, спортсменка, ос­талась с одним легким, теперь к тому же поврежденным. Шансов получить трансплантат было мало, и дон или Дом Анджело, даже если она его найдет, вряд ли мог исправить положение.

В эту ночь, чтобы заснуть, ей не потребовалось прибе­гать к помощи ни бразильского виски, ни чего-либо дру­гого, кроме шума кондиционера. Завтра, решила Натали, она снова зайдет в больницу святой Терезы — сначала в офис Глории Дуарте, а потом в хирургическое отделение, в блок интенсивной терапии. Если не повезет ни там, ни там, придется снова идти в полицию.

Дон Анджело... Дом Анджело.

Засыпая, она видела, как названия, переплетаясь друг с другом, образовали бесконечную, как лента Мебиуса^[41], чере­ду вопросов. Был ли это чей-то титул? Или просто имя? По­чему та женщина ничего не попыталась объяснить? Может, ей казалось, что доктор Рейес это обязательно поймет?

Но в результате той мимолетной встречи одно Натали поняла четко: в нападении на нее в том переулке и в по­следовавшей затем операции по удалению легкого скры­валось что-то такое, о чем она пока не знала.

Под мерное гудение кондиционера Натали заснула, но дважды за ночь ее посещали до боли знакомые карти­ны — она снова переживала нападение. Ее обманул води­тель такси в аэропорту, в нее стреляли, потом проопери­ровали и удалили легкое. Все это являлось абсолютной правдой, а вот теперь оказалось, что не все...

Заснуть ей все же удалось. Когда она проснулась, было уже почти одиннадцать. Приняв душ и одевшись, Натали отправилась в больницу. Дуарте была где-то на совеща­нии, и ей сказали, что в больнице она сегодня не появится. Из чистого любопытства она спросила секретаршу Дуар­те, говорит ли ей что-нибудь название дон или Дом Анд жело. Та вежливо улыбнулась и посоветовала обратиться к ее боссу, которая знает почти все.

По тому, как развивались события, Натали догадывалась: медсестры, которую она искала, в больнице тоже нет. Она решила подняться на следующий этаж, в хирургическое от­деление, предположив, что если легкое ей удаляли в одной из двадцати операционных этого отделения, то, скорее всего, потом перевезли в палату блока интенсивной терапии.

«Только бы она оказалась здесь, — беззвучно прошеп­тала Натали, проходя через автоматические стеклянные двери. — Только бы она оказалась здесь...»

Она оглядела оживленный коридор отделения, и ее настроение начало падать. Блок интенсивной терапии представлял собой десять стеклянных боксов, начинен­ных сложным современным оборудованием, расположен­ных вокруг центрального поста медсестер, где находилась аппаратура наблюдения за больными. Медленно, как бы беспечно кивая и улыбаясь встречным, Натали прошла по кругу. «Не надо было приходить во время обеда, — поду­мала она, следовало...»

Одетая в голубые брюки и куртку, делая на ходу записи в красном блокноте, из дальнего бокса вышла женщина, кото­рую искала Натали, и направилась по коридору. Увидев ее плотную фигуру со спины, Натали в тот же миг узнала ха­рактерную прихрамывающую походку: это была она, жен­щина с улицы. У Натали бешено застучало сердце. Догнав женщину у поста, она сумела сбоку рассмотреть ее лицо. Оно показалось ей очень открытым и добрым. Табличка на куртке сообщала, что женщину зовут Дора Кабрал.

—     Простите меня, сеньора Кабрал, — тихо обратилась к ней по-португальски Натали.

Женщина, улыбаясь, повернулась, и в тот же миг ее лицо стало напряженным. Она нервно огляделась. Такая реакция рассеяла последние сомнения Натали.

—     Да? — спросила Дора.

—Простите, что вот так вас отрываю, но, поверьте, сеньора, я просто в отчаянии, — начала Натали, надеясь, что хорошо объясняет свое состояние на португальском. — Я полагаю, вы — тот человек, который говорил со мной на улице вчера вечером. Если это так, пожалуйста, помогите мне узнать, кто такой Дом Анджело. Я пыталась найти его, но не смогла.

—Это не кто, — сказала Дора шепотом. — Это где. Это деревня. Она...

Сеньора Кабрал вдруг замолчала, быстро написала что- то на клочке бумаги, протянула его Натали и направилась в сторону той палаты, откуда недавно вышла.

В полном смятении Натали хотела было взглянуть на бумажку, но что-то заставило ее повернуться ко входу. В блок вошел человек в форме военной полиции. Он дви­нулся прямо к тому месту, где стояла Натали. Было ясно, что именно его появление спугнуло Дору.

Натали все-таки скосила глаза на листок и увидела одну строчку:

^{8 веч. 16 УД. Феликс № 13}

Через минуту полицейский, улыбаясь, подошел к ней. Натали узнала его: это был Варгаш, тот самый, который демонстрировал гостеприимство на смотровой площадке Пасмадо.

Хотя они увиделись первый раз в Ботафого, той же части города, где находилась больница и где, видимо, пат­рулировал Варгаш, Натали в глубине души была уверена, что их вторая встреча не случайна. И ей очень захотелось увести его подальше от поста медсестры, где Дора написа­ла записку.

—О, вы, кажется, офицер Варгаш! — быстро заговори­ла она, поспешив навстречу. — Тот самый полицейский, который так хорошо говорит по-английски! Я вас сразу узнала.

—Мы, по-моему, виделись в Пасмадо, да?

—Совершенно верно! Очень мило, что вы меня запом­нили.

Он спросил, как ее зовут, и Натали ответила, хотя поч­ти не сомневалась в том, что ее имя ему уже известно. Ви­дел ли он, как Дора писала записку? Стол находился всего в пяти футах от того места, где они стояли. Натали поспе­шила увести Варгаша подальше от поста.

—     Сеньорита Натали, — сказал он с чарующей улыб­кой, — простите меня, но, по-моему, больница Санта-Тереза не входит в число туристических объектов.

Натали начала лихорадочно соображать. Что он делает здесь? Если он следил за ней от самого Пасмадо, то зна­ет, что она солгала, сказав, будто остановилась в «Интер- Континентале». Но если он следил за ней с самого начала, от аэропорта Жобим, то происходит нечто действительно ужасное.

Натали никогда не отличалась любовью к флирту и тем более не считала себя специалисткой в подобных делах, чем даже гордилась. Но сейчас, кажется, выдался подходя­щий случай попробовать.

—     Когда я последний раз была в вашем городе, — заго­ворила она, — у меня случилась неприятность. Я столкну­лась с одним бессовестным водителем такси...

—     К сожалению, у нас таких много, — перебил Варгаш, — хотя мы, военная полиция, стараемся искоренить это явление.

—     Так вот, этот шофер завез меня в темный переулок и... О, мне очень трудно об этом говорить. Я пришла в боль­ницу, чтобы утрясти некоторые вопросы со страховкой и поблагодарить персонал — ко мне так хорошо все относи­лись, пока я здесь лежала!

—     Я понимаю.

Натали шагнула вперед и посмотрела на полицейского так, чтобы это выглядело жалобно и беззащитно.

—     Офицер Варгаш, когда мы выйдем отсюда, я хотела бы побеседовать с вами о том, что случилось.

—     В самом деле?

—     У вас найдется для меня несколько минут? Может, мы выпьем по чашечке кофе?

—Для вас, сеньорита, я с удовольствием найду время.

—Спасибо! — она прикоснулась к его руке и вздохну­ла. — Со мной произошла ужасная история, и мне очень нужно докопаться до истины. Я готова на все. Наверное, мне просто повезло, что вы встретились на моем пути не один, а целых два раза!

—Возможно, — сказал полицейский, когда Натали по­вела его к выходу, а затем к кафе. — А возможно, повезло мне.

                                                                                           * * *

Дом Анджело, штат Рио-де-Жанейро, население 213 человек.

В районной библиотеке Ботафого больше информа­ции об этой деревне не было. На некоторых картах она располагалась в семидесяти пяти милях к северо-западу от города, в том месте, где, как сказала библиотекар­ша, лежит восточная оконечность сельвы, знаменитых бразильских джунглей. На других картах этой деревни не было вовсе. Через полтора часа кропотливой работы Натали смогла нарисовать нечто вроде карты, которая, как она надеялась, поможет ей добраться до этого мес­та, по крайней мере — в тот район. И еще она рассчи­тывала, что в восемь вечера Дора Кабрал расскажет ей еще что-нибудь об этом Доме Анджело и ответит на ее вопросы.

Чтобы отделаться от Родригу Варгаша, ей потребовался почти час. За это время она узнала, что он ветеран службы в военной полиции, имеет награды, давно расстался с же­ной, но принимает активное участие в жизни двоих детей. Он хорошо был знаком с детективом Перейрой и говорил, что тот слишком много времени проводит, сидя за столом. Во время их беседы Натали ни разу не упомянула Дору Кабрал или Дом Анджело, а полицейский никоим образом не дал понять, что его появление в блоке интенсивной те­рапии именно в тот момент, когда там оказалась Натали, не просто случайность.

Под конец разговора он сказал, что, учитывая ее печаль­ный опыт пребывания в Рио, вполне понимает, почему она не захотела называть незнакомому человеку, даже в поли­цейской форме, отель, где остановилась. Он пообещал, что поговорит с Перейрой и попытается выяснить «некоторые подробности», и назвал ей бистро, где они смогут встре­титься на следующий день за ланчем и обменяться инфор­мацией.

—     Надеюсь, что сегодняшний день станет началом на­шей дружбы, сеньорита Натали, — сказал Варгаш, когда они встали из-за столика.

—     Я тоже надеюсь, Родригу, — ответила она, пытаясь соблазнительно улыбнуться и с замиранием сердца отве­чая на рукопожатие. — Очень надеюсь.

После того как они расстались, Натали, узнав у спра­вочной стойки больницы адрес, отправилась в библиоте­ку. На улице она приложила максимум стараний, чтобы, выполнив все виденные в кино трюки, выявить, нет ли за ней «хвоста». Пару способов пришлось придумать и са­мой. До встречи с Дорой оставалось четыре часа — четыре часа и длинный список того, что нужно было достать, если она собирается ехать в сельву.

До половины седьмого Натали посетила библиотеку, магазины, где продавали разные туристические и прочие товары, несколько лавок, торгующих одеждой. Кое-что она взяла с собой, за остальным пообещала вернуться позже, на машине. Если кто-то наблюдал за ее джипом, то взять его незаметно шансов не было. Но и выбора тоже. Хуже было бы, если бы машину угнали или каким-то образом повредили, но, к счастью, она оказалась именно там, где Натали ее оставила, в небольшом гараже в двух кварталах от отеля.

^{16 УД. Феликс № 13}

С помощью той же библиотекарши Натали нашла ули­цу де Феликс в районе Гавеа, в трех милях к западу от Ботафого. Она загрузила все имущество в джип, прикрыв сверху брезентом. Потом, жалея, что еще слишком светло, долго кружила по улицам, вверх от пляжа на холмы, а за­тем обратно, проскакивая на красный свет, насквозь про­езжая стоянки и переулки, делая бесчисленное количество разворотов и не отрывая взгляда от зеркала заднего вида.

Вполне удостоверившись, что за ней не следят, Натали остановила джип на хорошо освещенной улице, заперла его и с нехорошим чувством стесненности где-то в районе желудка остановила желтое городское такси. Водителем оказалась солидных лет женщина, которая все время жева­ла жвачку. Держа в руках карту и придумывая маневры по ходу дела, Натали некоторое время заставляла ее кружить по улицам, вокруг одних и тех же кварталов, проезжать одни и те же переулки. Наконец она попросила высадить ее на углу улицы де Феликс и немного успокоилась, когда таксистка так и сделала.

Квартал выглядел хуже и грязнее, чем ожидала Натали, зная о месте работы Доры. Дома, в основном грехэтажные, стояли вдоль узких, плохо освещенных улиц, тянувшихся вверх ио холму. Многие здания давно нуждались в ремон­те. Кое-где высились многоквартирные дома, но их было мало. Сумерки быстро сгущались, но народу вокруг оста­валось много, и Натали не ощущала себя в одиночестве.

Ровно в восемь она подошла к невыразительномучеты­рехэтажному зданию, по обеим сторонам которого распо­лагались узкие переулки не шире десяти футов, умеренно замусоренные старыми газетами, картонными коробками и консервными банками. На фасаде из красного кирпича белой краской был написан номер 16.

В закрытом холле висело два ряда относительно новых почтовых ящиков и вертикальная панель со звонками. Д. Кабрал значилась у самого верха. Натали нажала кнопку раз, потом еще, затем заглянула сквозь стеклянную дверь внутрь. На второй этаж вела короткая лестница. Натаяи позвонила в третий раз, а после, со смутным ощущением тревоги, нажала на ручку двери, и та открылась без вся­кого сопротивления. Вот вам и безопасность. Номер три­надцать, обозначенный золотистыми цифрами в середине темной деревянной двери, оказался справа, в дальнем кон­це холла. Натали прислушалась, потом осторожно посту­чала, затем еще раз, но уже громче. Тишина.

^{8 веч. 16 УД. Феликс № 13.}

Сомнений в том, что она правильно поняла написанное второпях послание, у Натали не было. Десять минут девя­того. Неприятный комок в горле рос с каждой секундой. Просьба Доры на улице, чтобы Натали не оборачивалась, и ее реакция на появление в блоке интенсивной терапии сотрудника военной полиции явно говорили о ее страхе, но то, что женщина назвала Дом Анджело и написала за­писку, позволяло предположить, что она хотела помочь Натали.

Ну же, открывай!..

Натали опять постучала, потом вернулась к входу и еще раз нажала кнопку звонка. Мысли ее уже бежали дальше, но доктор Рейес понимала, что не уйдет до тех пор, пока не сделает все возможно, дабы убедиться, что с Дорой Кабрал все в порядке.

Восемь пятнадцать.

Сначала Натали хотела постучать в соседнюю дверь и спросить, нет ли у них ключа от квартиры номер три­надцать, но потом передумала, вышла из дома, с опаской дошла до угла и снова вернулась назад. Ничего подозри­тельного она не заметила, и потому опять дошла до переул­ка и нырнула в него. Если предположить, что планировка всех квартир примерно одинакова, решила она, то пятое и шестое окно с левой от нее стороны должны принадлежать Доре. Их подоконники были фута на два выше головы На­тали, и из окон пробивался тусклый свет.

Но не это Натали хотела увидеть. Темные окна озна­чали бы, что Дора просто где-то задержалась, а включен­ный свет делал такую возможность куда менее вероятной.

Приняв решение, Натали поспешила по переулку к его дальнему концу, где рядом с уличным фонарем побле­скивала железная урна. Она опрокинула ее, притащила к дому и поставила под окном. Теперь подоконник оказался на уровне груди.

Через окно виднелась аккуратная спальня с двумя кро­ватями. Свет лился откуда-то сзади, похоже из кухни. На­тали моргнула пару раз, пока глаза не начали привыкать к полумраку. Теперь она разглядела раковину, спинку стула и часть кухонного стола. Через несколько секунд она по­няла, что со стола свешивается рука.

— О боже, нет! — простонала Натали.

Не колеблясь, она резко ударила локтем в стекло, и сотня мелких осколков влетела в комнату. Несколько больших кусков все еще торчали из рамы, но Натали не стала их вытаскивать. Она сунула руку внутрь, открыла защелку, подняла раму и, собравшись с духом, перевали­лась через подоконник в комнату. Не обращая внимания на кровь, сочащуюся из глубокого пореза чуть ниже локтя, она бросилась на кухню.

На столе лежала Дора Кабрал — мертвая. Ее голова была повернута набок, прижимаясь щекой к столешнице, рот широко открыт. Натали проверила пульс на запястье и сонной артерии, хотя уже знала, что его не будет. Тут же, на столе, поблескивал шприц, а рядом с ним пустая ампу­ла, в которой находился, как догадалась Натали, сильнодействующий наркотик.

В то, что Дора наркоманка, просто нельзя было пове­рить. Натали понимала, что это убийство и, хуже того, оно как-то связано с деревней Дом Анджело в сельве и воен­ным полицейским Родригу Варгашем.

Все еще не придя в себя от увиденного, Натали взгля­нула на пол и заметила, что кровь, капавшая с раны на ее j руке, уже образовала небольшую лужицу. Порез у локтя был длиной в пару дюймов и достаточно глубокий, но На­тали знала, что перевязка остановит кровь, и со временем, если в дело не вмешается какая-нибудь инфекция, у нее просто будет еще один шрам на память о Рио. Она взяла лежавшее около раковины посудное полотенце и завязала им руку. В этот момент вдалеке послышался вой сирены. Звук приближался.

Неужели она попала в ловушку?

Приток адреналина заставил Натали соображать бы­стрее. Нужно уходить отсюда. Прихватив майкой ручку входной двери, Натали открыла ее, выбежала в холл, но тут же остановилась. Туда идти было нельзя. По узкой маленькой лестнице она сбежала вниз, в темный подвал. На ощупь попыталась найти на стене выключатель, и уже была готова сдаться и вернуться назад, как рука уперлась в пластмассовую коробку. Свет включился, и в десяти футах от себя Натали увидела голые бетонные ступени, ведущие наверх к двери. Открыв ее, она оказалась в проходе меж­ду тыльными стенами двух соседних зданий всего в шесть футов шириной. В нос ударил резкий запах мочи.

Сирена выла уже совсем рядом, затем откуда-то спра­ва послышались быстрые тяжелые шаги. Значит, это дей­ствительно была ловушка, все сомнения отпали. Скорее всего, это опять Варгаш. Скоро, очень скоро ее убьют при попытке оказать сопротивление, дабы избежать ареста, и все концы будут обрублены.

Не замечая своего тяжелого дыхания, Натали рванула в дальний конец прохода. Она успела прижаться к стене как раз в тот момент, когда мимо по переулку пробежал по­лицейский. Доктор Рейес пересекла улицу, миновала еще один переулок, но через квартал, обессилев, остановилась. Окружающая обстановка резко изменилась — это был район, где жил «верхний средний класс», с частными до­мами и пышными садами. Задыхаясь, Натали опустилась на землю рядом с густой рощицей из пальм, папоротников и юкк. Не в силах больше сдерживаться, она заплакала, не столько от страха за себя и ужасной смерти Доры Кабрал, сколько от полного замешательства.

Ей предстояло либо найти ответы на массу вопросов, либо погибнуть в поисках. И поиски эти должны были начаться, а может, и закончиться в месте, называвшемся Дом Анджело.

ГЛАВА 26

Разве ты не заметил, как неодолим и непобе­дим яростный дух: когда он есть, любая душа ничего не страшится и ни перед чем не отсту­пает.

Платон, «Государство», кн. II

Ночь Натали провела на заднем сиденье своего джипа в общественном гараже к северу от города, используя ве­щевой мешок в качестве подушки, а кусок брезента вместо одеяла. Шесть часов напряжение и волнение боролись с физической и эмоциональной усталостью. В результате борьба закончилась более или менее вничью, и два-три часа Натали смогла поспать.

В половине шестого, с затекшей спиной и неясными мыс­лями, она вылезла из джина и прошлась по второму этажу гаража. Она находилась примерно в пятнадцати-двадца­ти милях от Рио и в десяти милях от шоссе № 44, которое тянулось от побережья на северо-запад. Эта двухполосная дорога обещала превратиться в извилистый, скорее всего неасфальтированный проселок, вьющийся по горам миль двадцать, а затем соединяющийся с дорогой, ведущей к де­ревне Дом Анджело. «Та еще будет поездка», — подумала Натали, но это можно было сказать почти о каждом дюйме, которые ей пришлось преодолеть с того момента, когда она вышла из самолета, когда впервые оказалась в Рио.

Ей было ужасно жалко Дору Кабрал. Она с трудом мог­ла представить себе, что пришлось пережить перед смер­тью бедной женщине. На ее теле не имелось видимых сле­дов пыток, но Натали не сомневалась, что Родригу Варгаш владеет искусством добавлять ответы на вопросы, не ос­тавляя свидетельств о способе их получения.

Она чувствовала себя очень одиноко, как, наверное, ни­когда в жизни. Один раз она мельком подумала о том, что­бы позвонить Терри или Веронике и спросить, не сможет ли кто-нибудь из них прилететь и помочь ей в поисках. Но из тех, кто пытался протянуть ей руку помощи, один человек уже погиб... Нет, это будет ее игра, и неважно, выиграет она или проиграет. Хотя, с горечью призналась себе Натали, в какой-то степени она уже проиграла, и об этом красноречиво свидетельствовал кривой шрам на ее нравом боку. Но сейчас правила изменились. Речь уже о другом. Теперь на кону стояла жизнь.

Второй этаж гаража оказался полупустым. Натали сде­лала несколько глубоких вдохов, потом пару упражнений на растяжку. Конечно, после операции и пожара о преж­ней выносливости не могло быть и речи, хотя внешне это никак не проявлялось.

Да, проводить разминку в грязном общественном гара­же ей еще не приходилось...

Было очень жаль, что жизнь, начинавшаяся так многообещающе, привела к такому результату, но тут уж ничего не поделаешь. Почти все ее планы и мечты стать великим врачом и чемпионкой мира в букваль­ном смысле слова разбились вдребезги. Единственное, что ей сейчас хотелось, это узнать, что же, черт возь­ми, с ней произошло и почему, но еще сильнее Натали ощущала потребность найти и наказать того, кто в этом повинен.

В небольшом кафе через улицу она воспользовалась туалетной комнатой, затем позавтракала и купила экземп­ляр «О Глобо», отпечатанный в Рио. Про Дору Кабрал там не было ни строчки. Но очень скоро, как полагала Натали, появится тщательно подготовленное сообщение, вместе с именем главного подозреваемого...

Женщина за прилавком кафе выглядела так, словно за последние десять лет не имела ни одного выходного дня. Натали оставила под своей пустой чашкой щедрые чаевые и пошла назад в гараж. Если ей не суждено вернуться из этой поездки в сельву, то хоть кто-то вспомнит ее добрым словом.

Приводя в порядок свою походную экипировку, Натали подумала о том, что нужно бы позвонить матери или Дугу Беренджеру. Неважно, какую историю она сочинит, каж­дый из них обладал достаточной интуицией, чтобы почув­ствовать неладное. Однажды им уже пришлось пережить кошмар ее исчезновения, но она вернулась. Что может дать звонок сейчас, кроме нового всплеска беспокойства и тревоги? Кроме всего прочего, в Рио еще не было и семи утра, а в Бостоне, соответственно, пяти...

Вместо звонка Натали написала Эрмине длинное пись­мо и велела пересказать его содержание Дугу. Она под­робно описала все события, произошедшие с момента ее прилета в Рио, с указанием всех имен, которые смогла припомнить. Официантка в кафе сначала пыталась вер­нуть Натали часть чаевых, полагая, что та ошиблась, убе­дившись, что свалившаяся удача не сон, а реальность, принесла конверт и охотно пообещала наклеить марку и отправить письмо.

Пора.

Стрелка топлива в джипе показывала полный бак. Сза­ди, под брезентом, стояли две пятигаллоновые канистры: одна с бензином, другая — с питьевой водой. За время сво­ей спортивной карьеры Натали привыкла путешествовать с комфортом, в палатках она ночевала редко. Сегодня ей удалось сносно отдохнуть на заднем сиденье машины, и она не сомневалась, что в самом ближайшем будущем, ка­ким бы оно ни было, ей придется пережить немало подоб­ного.

Утро выдалось безоблачным и теплым, обещая хорошую погоду на весь день. Натали выехала на Северное скорост­ное шоссе и попыталась подстроиться к манере вождения кариока. Это предполагало нечастое использование сиг­налов поворота и как можно более редкие взгляды в зер­кало заднего вида, перестраиваясь из ряда в ряд, а также почти полный отказ от педали тормоза. Рядом на сиденье лежала весьма приблизительная карта, по которой Натали надеялась добраться до Дома Анджело. Вопросы про этот Дом проносились в ее голове с такой же скоростью, как встречные машины. Самым мучительным из них являлся вопрос, не ошиблась ли Дора Кабрал, думая, что деревня имеет какое-то отношение к злосчастной поездке Натали на такси и утрате легкого. Мысль о том, что бедную жен­щину убили по ошибке, была невыносимой. Но если Дора и в самом деле что-то знала, то какая связь могла быть между студенткой медицинского колледжа из Бостона, медсестрой из Рио и деревушкой в бразильской сельве?

Западное шоссе № 44 оказалось почти там, где ожида­ла Натали. Она приятно удивилась, увидев недавно заас­фальтированную, с разметкой посередине трассу, хороши­ми обочинами и не слишком плотным движением. Если расчет Натали был правильным, нужный ей поворот на­лево находился милях в пятнадцати впереди, а там доро­га, скорее всего грунтовая, должна тянуться через горы в направлении Белу-Оризонте, столицы штата Минас-Жераис. Карта говорила, что дорога однополосная. Малове­роятно, что добраться туда можно будет без особого труда, однако решимости Натали было не занимать. Она найдет это место.

В пяти милях от предполагаемого поворота на Дом Анджело Натали сбавила скорость и начала внимательно рассматривать каждый подозрительный съезд с дороги, на которой появились многочисленные выбоины. К тому же она медленно, но неуклонно забиралась все выше и изо­биловала неожиданными поворотами. Машин стало еще меньше, и иногда проходила целая минута или две, пока не попадалась встречная либо попутная.

Натали поехала еще медленнее и открыла окно. Это, конечно, могло быть игрой ее воображения, но воздух здесь казался другим. Похоже, в нем содержалось больше кислорода, и глубокие полноценные вдохи получалось все чаще. Густая сельва подступала с обеих сторон почти к са­мой дороге, прикрывая ее от начинавшего припекать солн­ца. Иногда из леса выныривала широкая быстрая река, бе­жала некоторое время параллельно дороге, а потом снова скрывалась среди густых зарослей.

Какой-то отрезок пути оказался прямым, и в это время Натали заметила нужный ей поворот. За ним начиналась покрытая гравием изъезженная просека, ширина которой была явно меньше двух полос. На ближайшем дереве ви­сел указатель с небрежно написанными словами «Кампу Белу», а под ним стрелка. Натали предположила, что Кам­пу Белу — это ближайший городок, скорее всего неболь­шой, но сколько от него до Дома Анджело, определить было невозможно. Она почти не сомневалась, что нашла нужное место, но на всякий случай еще раз сверилась с картой и подсчитала покрытое расстояние. Убедившись, что не ошиблась, доктор Рейес свернула влево и медленно поехала сквозь все более сгущавшийся лес.

Слегка успокоившись, Натали уже начала думать, что доедет до Дома Анджело без особых трудностей, и уверен­ность Натали росла с каждой милей.

Первое чувство тревоги появилось, когда она съехала на обочину, чтобы немного размяться и перекусить. За двадцать или двадцать пять минут, что она ехала по этой дороге, ей попалась всего одна встречная машина, но ко­гда Натали выключила зажигание, за секунду до того как плотная тишина тропического леса окружила ее, она ус­лышала нечто. Казалось, будто это скрип колес по гравию и едва уловимый гул мотора. Через мгновение все затихло. Было ли это просто эхом ее собственной машины? Воз­можно, решила она. Возможно, так оно и есть.

Натали быстро поела, прислушиваясь, не появится ли посторонний звук среди звона мошкары и птичьего щебе­та. Потом она сунула в карман швейцарский армейский нож, а из мешка достала охотничий нож и положила его на переднее сиденье. Всего лишь эхо, больше ничего.

Дальше дорога стала еще уже, но так же упорно шла вверх. С левой стороны, почти от самой обочины, круто поднимался поросший густым лесом склон горы, с правой находился почти такой же крутой обрыв. Появись встреч­ная машина, разминуться было бы невозможно, кому-то пришлось бы сдавать назад. Натали вела джип, одновре­менно пытаясь сосредоточиться на дороге впереди и пыль­ной пустоте сзади. Отчасти от напряжения на трудном участке, отчасти от звука, который она слышала, Натали стиснула зубы.

Через мгновение доктор Рейес почувствовала толчок. Вероятно, на какое-то время она отвлеклась от зеркала заднего вида, потому что удар оказался для нее полной не­ожиданностью. Инстинктивно Натали нажала на тормоз, машину развернуло на сорок пять градусов и потащило к обрыву. Если бы она вовремя не утопила педаль газа и не вывернула влево руль, здесь все бы и закончилось. Джип подмял бортом кусты у подножия холма и подпрыгнул на корнях деревьев.

Еще не обернувшись, Натали поняла, что сзади Родригу Варгаш. Когда она взглянула через плечо и встретилась с ним глазами, он усмехнулся и помахал ей рукой.

Большой черный «мерседес» отстал на несколько фу­тов, а потом снова ударил по «джипу». На этот раз увер­нуться было невозможно. Джип взмыл в воздух раньше, чем Натали отреагировала на удар, и невыносимо мед­ленно полетел вниз, сквозь кусты. Первый удар о землю встретили колеса. Левое стекло разлетелось, дверцы рас­пахнулись, и одна левая тут же оторвалась. Джип снова подпрыгнул, перелетев через невысокий куст, и, накре­нившись, едва не налетел на дерево. Пристегнутая ремнем и изо всех сил вцепившаяся в руль, Натали была абсолют­но беспомощна.

Наконец, получив еще один сильнейший удар в левую часть бампера, машина перевернулась на правый бок и за­мерла. Колеса все еще крутились.

Первое, что осознала Натали, это то, что она жива — ви­сит, пристегнутая к сиденью, в совершенно невероятной позе. С левого виска капала кровь. В воздухе стоял какой-то странный туман, вероятно, это надулась, а потом лопну­ла подушка безопасности. Правое бедро отозвалось пуль­сирующей болью, но руки и ноги, когда она попробовала ими пошевелить, слушались. Сильно пахло бензином — из пробитого бака или из поврежденной канистры.

Отстегнув ремень, Натали вылезла через место, где еще недавно находилась водительская дверь, едва не за­кричав от боли. Ушиб или разрыв мышцы, решила она, но не перелом. Это, конечно, сильно замедлит передви­жение, но не остановит. Она увидела охотничий нож, за­стрявший в правой передней дверце, и, превозмогая боль, дотянулась до него, а потом засунула за эластичный пояс брюк. Джип так далеко улетел вниз, что дороги с этого места не было видно, однако Натали знала, что там Род- ригу Варгаш, скорее всего собирается спуститься и про­верить результат своей работы, а если потребуется, то завершить ее.

Натали отползла от машины, прижала, встав на коле­ни, ухо к земле и прислушалась. Внизу, недалеко, жур­чала вода; сверху не доносилось ни звука. Через минуту, привлеченные запахом ее дыхания, крови и пота, начали атаку насекомые — сначала поодиночке, потом целыми эс­кадрильями, заползая в уши и ноздри.

«Не двигаться!» — приказала она себе, выдержав пер­вый налет.

«Не двигаться! Ни звука!»

—Натали! — донесся сквозь листву голос Варгаша. — Натали, вы живы? Как глупо я поступил! Сейчас помогу!

Натали оглядела крутой, заросший деревьями и кус­тами склон, но не заметила никакого движения. Медлен­но, припадая к земле, дюйм за дюймом, она двинулась по склону, удаляясь от обломков машины и стараясь не об­ращать внимания на боль в ноге. У Варгаша есть оружие, в этом она не сомневалась. У нее был нож, но о скорости передвижения думать не приходилось. За ней оставался след из примятой травы и сломанных веток, и она понима­ла, что очень скоро Варгаш его обнаружит. Единственным шансом, правда маленьким, оставалась засада выше по склону. Плюс непреклонная решимость воспользоваться в нужный момент семидюймовым лезвием.

—     Натали! Я знаю, что вы ранены и вам нужна помощь! Я помогу вам и все объясню! Я расскажу вам про Дом Анд­жело!

Варгаш говорил, немного задыхаясь, и Натали поняла, что он спускается к джипу. Отогнав прилипших к носу насекомых, Натали осторожно выпрямилась, пытаясь отыскать подходящее место. Шум воды снизу становился громче, и вдруг с правой стороны заросли оборвались, от­крыв спуск к реке. Он оказался высотой в двадцать пять- тридцать футов, но очень крутым.

—     Натали, я вижу, куда вы пошли. Если вам нужна по­мощь, оставайтесь на месте. Я знаю, что вы ранены!

Время истекло. Натали проползла еще футов двадцать, потом поднялась на десять футов вверх и повернула об­ратно к джипу. Если Варгаш идет по ее следам, то должен будет пройти прямо под ней. Когда он появится там, у нее будет один-единственный шанс.

Она прижалась к толстому стволу пальмы. Но как бы ни поворачивалась Натали, тяжесть тела с поврежденной ноги она снять не могла, поэтому решила просто игнори­ровать боль, если только она не лишала ее возможности двигаться. Где-то Натали читала, что в тропических лесах обитает более двух с половиной миллионов видов насеко­мых. Сейчас у нее не было ни малейших оснований не ве­рить этой статистике.

Справа от себя в кустах она заметила движение. На­тали достала из-за пояса нож. Лезвие, которое до этого использовалось, наверное, только для разрезания обер­точной бумаги в магазине, выглядело угрожающим. Ната­ли взвесила его в руке и решила, что удар надо наносить сверху, целясь Варгашу в шею или грудь, припомнив кадр из фильма «Психопат», где мать Норманна Бэйта так же нападала на детектива. Хруст веток приближался, и Ната­ли вдруг представила себе Дору Кабрал, распростертую на кухонном столе. Родригу Варгаш, при всей своей привле­кательности, являлся безжалостным убийцей, и ей необ­ходимо было быть сильной и решительной.

Через пару секунд над кустами показалась мужская голова. Варгаш двигался медленно, внимательно огля­дываясь по сторонам. Прочь сомнения! Натали пригну­лась, выпрямив правую ногу и сжимая рукоятку ножа. Варгаш приближался. Через три-четыре шага он должен был оказаться точно между Натали и обрывом над ре­кой. Шум воды теперь стал ее союзником, он скрывал звуки движения. В руке Варгаша блеснул револьвер. Еще два шага...

«Не поднимай головы! Не смотри вверх!..»

Натали рванула вперед и обрушилась на мужчину. Удар ножом пришелся немного вскользь за правым пле­чом Варгаша, и Натали показалось, что она попала в кость. Полицейский вскрикнул, нажал на курок, но выстрел не достиг цели. Перевалившись за край обрыва, они по инер­ции покатились вниз, к реке, как две тряпичные куклы, це­пляясь по дороге за кусты и ломая ветки.

В десяти футах от берега Натали, ободрав кожу с ла­дони, сумела ухватиться за ствол какого-то небольшого дерева. Варгаш пролетел склон до конца и замер на бере­гу, рухнув лицом в ил. Нижняя часть его тела оказалась в воде. Он лежал, не двигаясь. Из раны между правой под­мышкой и лопаткой сочилась кровь. Ни его пистолета, ни своего ножа Натали не видела.

Она лежала, дрожа всем телом и тяжело дыша. Болела, казалось, каждая клеточка ее тела. Варгаш оставался не­движимым. Сломал шею, падая? Или случайно выстрелил в себя? А может, рана, нанесенная ему Натали, оказалась смертельной? Из трех версий последняя была наиболее сомнительной. Натали помнила, что нож не проник слиш­ком глубоко. Правда, все могло случиться.

Застонав, Натали повернулась и села, обхватив себя ру­ками. Было такое чувство, будто ее долго били палками, целясь преимущественно по рукам. Внизу лежал Варгаш. Он был плохим человеком, говорила она себе, и заслужил такую судьбу но в глубине души ей было не по себе — ведь она совершила убийство.

Оперевшись о ствол дерева, Натали встала и снова посмотрела на полицейского, пытаясь придумать, что делать дальше. Родригу Варгаш и взятый напрокат джип находились там, где скорее всего и останутся навсегда. Ее задача — попасть в Дом Анджело, и самым верным спосо­бом для этого было воспользоваться «мерседесом».

Но где могут быть ключи?

Карабкаться вверх по склону было бы нелегко и, ра­зумеется, бесполезно, если бы ключи остались в кармане Варгаша, а такое казалось вполне вероятным. Мысль о том, что их придется вынимать, вызвала у Натали приступ тошноты. Но лезть вверх, чтобы проверить, нет ли ключей в машине, а потом возвращаться, если их там не окажется, было еще глупее.

Осторожно спускаясь к телу, Натали высматривала глазами какой-нибудь тяжелый камень, который можно было бы использовать как оружие, если она ошибалась относительно Варгаша. Но обнаружила она нечто гораздо лучшее — его револьвер. Он лежал в грязи около толстого ствола папоротника, футах в двадцати от воды. Тяжелый, с длинный стволом и рукояткой из темного дерева, похо­жий на тот, которым мог пользоваться Джесси Джеймс^[42]. Неудивительно.

Она вытерла ствол пистолета о брюки и осторожно приблизилась к телу полицейского. Его щека была вдавле­на в ил, лицо повернуто в другую сторону от Натали, руки широко раскинуты. Опустившись на колено, доктор Рей­ес немного помедлила, и, вместо того чтобы сунуть руку в карман, прикоснулась пальцами к запястью Варгаша. Пульс был!

Прежде чем она успела осознать это, послышался хриплый стон. С рычанием он перевернулся и схватил запяс­тье той руки, в которой Натали держала револьвер. Некогда любезный полицейский теперь походил на зверя. Его верхняя губа была разорвана, из нее сочилась кровь, смеши­ваясь с грязью на лице. Глаза блестели, как у безумца.

Свободной рукой Натали со всей силы ударила его по лицу, а потом попыталась несколько раз лягнуть, целясь в пах. Варгаш был тяжелее на добрую полусотню фун­тов, постепенно он подминал ее под себя. Вторая его рука сомкнулась на горле Натали.

Уже почти теряя сознание, она все-таки сумела попасть коленом в пах полицейскому, и на короткий момент тиски на горле разжались. Натали рванулась, освободила правую руку и, повернув револьвер в направлении своего против­ника, выстрелила.

Брызнула кровь, и тело Варгаша мгновенно обмякло. Верхняя часть черепа была снесена выстрелом. Почти в шоке, ловя непослушными губами воздух, с заложенными ушами, Натали вытерла кровь Варгаша, залепившую ей веки, а потом опустила лицо в холодную мутную воду.

ГЛАВА 27

Что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость.

Платон, «Государство», кн. VII

Доктор Санджай Хандури, смуглолицый красавец, вел машину по извилистым, заполненным прохожими улицам города Амритсар, и расхваливал его достопримечатель­ности сидящему рядом Энсону и расположившейся на заднем сиденье Элизабет Сен-Пьер.

—     Мы находимся в штате Пенджаб, доктор Энсон, — го­ворил он по-английски с характерным для индуса акцен­том. — Амритсар — мой родной город, он один из самых красивых в нашей стране. Это духовный центр и объект паломничества сикхов. Вы знаете что-нибудь об этой ре­лигии?

По словам Сен-Пьер, Хандури являлся одним из луч­ших в мире специалистов по пересадке легких. Сейчас, че­рез два месяца после столь успешной операции, у Энсона не было никаких причин сомневаться в этом.

—     Кое-что слышал, — сказал он. — Глубоко мистиче­ская, очень возвышенная... Один бог, никаких идолов, всеобщее равенство, пять символов... Минуту, я попробую вспомнить: не стричь волосы, всегда носить четыре пред­мета — расческу, стальной браслет, особое нижнее белье и... и, кажется, маленький кинжал. Правильно?

—     Кинжал символизирует меч, а белье — знак прина­длежности к воинам — свидетельствует о постоянной го­товности сикхов бороться за свою веру. Отлично, доктор, ваши знания впечатляют!

—     Но вы чисто выбриты, поэтому смею предположить, что вы не сикх.

—     Совершенно верно, доктор. Я, хотя и разделю многое из их философии, однако не полностью с ней согласен.

—     Санджай, — спросила Сен-Пьер, — до дома миссис Нарджот еще далеко?

—     Не очень, доктор Элизабет, но, как видите, движе­ние очень плотное. Мы сейчас находимся на Корт-роуд, а нам нужно попасть на Султан-роуд, туда ехать около трех миль. Если бы мы на самом деле ехали, то добрались бы быстро. — Хандури усмехнулся своей шутке.

Послеполуденное солнце припекало. «Тойота» хирур­га практически не двигалась, а со всех сторон ее облепили уличные попрошайки, непрерывно галдящие и стучащие руками по стеклам.

—     Я хотел бы дать что-нибудь этим людям, — сказал Энсон.

—     Вы очень добрый человек, доктор. К сожалению, по­прошаек гораздо больше, чем у вас для них денег.

—     Могу предположить.

—     И это только в этом районе города... Я очень рад, что ваше дыхание сейчас совершенно нормальное и естествен­ное. Теперь я сам убедился, что доктор Элизабет нисколько не преувеличивала в своих сообщениях ваше состояние.

—Вы проделали замечательную работу, доктор!

—Благодарю. Но должен признаться, что очень бес­покоился, когда в больнице, где вы лежали, произошла вспышка пневмонии, и мы вынуждены были срочно пере­править вас в другое место.

—Сказать по правде, я очень смутно помню первые дни после операции. Фактически, мое первое впечатление — это больница в Кейптауне.

—Вспышка была опасной, Джозеф, — объяснила Эли­забет, — особенно в тот момент, когда вас держали на пре­паратах, препятствующих отторжению.

—Я не решился переводить вас в другую больницу Ам­ритсара, — добавил Хандури. — Заболевание уже распро­странилось в городе и поразило пациентов с ослабленным иммунитетом. Кроме того, там не хватало персонала.

—Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Энсон, вдруг поняв, что никогда раньше по-настоящему не осо­знавал смысл этой фразы Шекспира. И сейчас он не был уверен, что согласен с ней.

—Да, все хорошо, что хорошо кончается, — эхом от­кликнулся Хандури.

Машины снова тронулись, и попрошайки отстали. Энсон смотрел в окно, удивляясь тому, каким калейдо­скопом оказался Амритсар — кварталы богатых домом с вычурной архитектурой то и дело сменялись бедными лачугами. Было просто чудом, что в этом человеческом муравейнике в самый критический момент появился спасительный для него дар — человек, у которого отказал мозг, но имевший практически полностью совместимые с Энсоном ткани.

«Уайтстоун» собирает информацию буквально со всего мира, говорила ему в свое время Элизабет, когда они толь­ко обсуждали его все ухудшающееся состояние.

—Мы полны решимости защитить свои инвестиции любой ценой! — именно так тогда сказала Сен-Пьер.

Разумеется, благодаря доктору, который в данный мо­мент выполнял обязанности шофера и гида, инвестиции «Уайтстоуна» были защищены самым лучшим образом. Теперь, когда Энсон успокоит свою душу, встретившись с вдовой и детьми неизвестного ему Т. Дж. Нарджота, он выполнит свои обещания и передаст последние секреты по синтезу «Сары-9».

Хандури повернул машину и провез своих пассажиров мимо позолоченных стен Золотого храма.

—     Озеро, около которого стоит Золотой храм, называ­ется Источник нектара, — объяснил он. — Начиная с пят­надцатого века сикхи постоянно перестраивают и украша­ют здание самыми разными способами.

—     Вы, похоже, очень гордитесь сикхами, Санджай, — сказал Энсон. — Почему вы не принимаете их религию?

—     Я же индуист, — просто ответил Хандури. — Я твердо верю в кастовую систему, а сикхи ее не поддерживают.

Энсон все еще смотрел на храм, иначе он заметил бы, как Сен-Пьер поймала взгляд Хандури в зеркале заднего вида и строго и выразительно покачала головой.

Спустя четверть часа хирург остановил машину у скромного двухэтажного дома на тихой и относительно чистой улице, где машин было заметно меньше.

—     Нарджот был старшим группы ремонтников, выпол­нявших работы для электрической компании, — начал объяснять он. — Его жена, Нарендра, как это часто бывает у нас в Индии, сидела дома с детьми. Она не говорит по- английски, поэтому я буду вам переводить. Здесь, в штате Пенджаб, существует свой язык, но и я, и она говорим на хинди. Элизабет, вы пойдете с нами?

—     Да, — ответила Сен-Пьер после некоторого разду­мья. — Да, думаю, что мне тоже стоит пойти с вами. Как вы считаете, Джозеф?

—     Совершенно согласен. Доктор Хандури, пожалуйста, скажите миссис Нарджот, что мы надолго ее не задержим.

У дверей дома их приветствовала стройная привле­кательная женщина лет тридцати с небольшим. На ней было традиционное сари мягких темных тонов, но ника­ких украшений на руках или на голове. Длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Она не прояв­ляла показной застенчивости, а напротив, пожала руки гостям почти по-европейски, и при разговоре не прятала глаза, а смотрела прямо и открыто. Небольшая гостиная, где все они находились, была уютно обставлена, на сте­нах висело несколько картин, а на столе стояли мелкие национальная безделушки. Там же было несколько фо­тографий худощавого смуглолицего мужчины с усами и приятной улыбкой. Нарендра позже сказала, что это и есть ее муж. Откуда-то сверху доносились шум и смех детей.

Энсон выразил женщине свое сочувствие, поблагода­рил за то, что она согласилась их принять, и спросил про мужа.

—     Мы были женаты двенадцать лет, — сообщила На­рендра. — У нас двое сыновей, девяти и шести лет. Они очень скучают без отца и неохотно говорят о том, что слу­чилось.

—     Я не буду их беспокоить, — пообещал Энсон.

—     Я вам признательна. Вы знаете, до того как произошло это кровоизлияние, у мужа было отличное здоровье. Удар оказался совершенно неожиданным и очень сильным, мне сказали, что у него порвался какой-то сосуд, который был слабым от рождения.

—     Да, врожденный артериовенозный порок, — вступила в разговор Сен-Пьер.

—     Я так и предполагал, — сказал Энсон.

—     Мы обсуждали с мужем, в общих чертах, что бы мы хотели сделать, если нечто подобное случится. Конечно, мы не ожидали, что... — Нарендра прослезилась. Хандури жестом дал понять, что все в порядке и женщине просто нужно дать время, чтобы она овладела собой и смогла про­должать. — ...что кому-то из нас придется принимать такое решение.

—     Я понимаю, — вздохнул Энсон.

—     У мужа взяли для пересадки легкое, роговицы и поч­ки, — объяснила Хандури. — Потом ему устроили пышные похороны — шраддха, — и тело кремировали.

—     Семья Нарджот — не сикхи? — поинтересовался Эн­сон, видя, что на фотографии у мужчины нет бороды и тра­диционного тюрбана.

—     Нет, — ответила Хандури. — Они, как и я, индуисты.

—     А разве индуисты не считают, что пересадка орга­нов — это глумление над телом и потому недопустима? — спросил Энсон.

За Нарендру ответил Хандури.

—     Раньше это, безусловно, было так, — сказал он, — но теперь все больше индусов понимают, что пересадка орга­нов — благо для других, и поэтому отдать часть своего тела почетно. К счастью для вас и для тех, кто получил органы Т. Дж., его семья отличалась прогрессивными взглядами.

Беседа с переводом длилась больше часа. Энсон зада­вал много вопросов о личности Т. Дж. Нарджота, его инте­ресах и образе жизни.

—     Похоже, ваш муж был незаурядным человеком, — сказал он, когда Нарендра закончила свой рассказ.

—     О да, вы правы, — ответила женщина. — Он был осо­бенным человеком, и нам всегда будет его не хватать.

В конце визита Нарендра провела гостей по дому, и Энсон заглянул в детскую к мальчикам. В холле он достал из кар­мана конверт. Нарендра, сразу догадавшаяся, что это значит, сначала протестовала, но тут вмешался Хандури, и после до­вольно долгих объяснений на хинди женщина взяла конверт, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала Энсона в щеку.

—     Берегите себя, доктор Энсон, — сказала она. — Мой муж живет в вашем теле.

—     Мое тело будет храмом в его память, миссис Нард­жот, — ответил Энсон.

                                                                                         * * *

—     Итак, доктор Джозеф, — начал Хандури, когда они ехали обратно в аэропорт, — полагаю, что встреча с вдовой вашего благодетеля оказалась именно такой, как вы ожи­дали?

—     Вообще-то я привык поменьше ожидать и надеяться, — сказал Энсон, — но эта встреча, безусловно, на многое рас­крыла мне глаза. Я ее никогда не забуду.

Кулаки Энсона, когда их не могли видеть ни Хандури, ни Сен-Пьер, сжались так сильно, что ногти до боли вре­зались в ладони.

* * *

Была половина четвертого утра, когда Энсон вылез че­рез окно своей квартиры на улицу. Джунгли, промытые легким дождем, пахли ароматно и таинственно. Пригиба­ясь к земле и обходя места, которые просматривались ка­мерами, Энсон по большой дуге обошел густой кустарник, а потом свернул направо к подъездной дороге к больнице. Ночью там ходили охранники, но делали это редко.

Перелет из Амритсара домой с двумя пересадками занял почти целый день. Энсон призвал на помощь сво­его испытанного друга Франсиса Нгале, и тот сделал все, что от него требовалось. Потом Энсон принял душ, отдохнул, оделся в чистый темный спортивный костюм и наконец вылез в окно. Через двадцать минут он стоял на дороге, которую власти заасфальтировали в благо­дарность за работу его клиники. Для того чтобы сори­ентироваться, понадобилось несколько секунд, и доктор понял, что Нгале ждет его совсем рядом, чуть южнее по дороге.

Энсон был человеком выдающегося ума и очень любил разгадывать разные головоломки. Но та, которая зани­мала его сейчас, шла вразрез с логикой его рассуждений. Он знал, что ночное путешествие в деревню Аконолимба, которое он собирался предпринять, будет важным шагом к ее разгадке. Многие, как он полагал, включая Элизабет, считали его слишком осторожным и подозрительным. Те­перь же казалось вполне возможным, что он вовсе не яв­лялся параноиком.

Тучи делали неосвещенную дорогу почти невидимой, но вдалеке мокрый асфальт отражал слабый свет.

—     Франсис! — тихо позвал доктор, пройдя поворот.

—     Я здесь, доктор! — раздался голос охранника. — Иди­те вперед!

Черный, как ночь, Франсис стоял неподалеку на обо­чине, держа крепкими руками четырнадцатискоростной велосипед, некогда принадлежавший Энсону, но сейчас перешедший в общее пользование для сотрудников кли­ники и лаборатории, кто иногда хотел немного покататься. Для Энсона это был первый случай за последние два года, хотя результаты операции не давали поводов для беспо­койства.

—     Вы помните, как пользоваться этой штукой? — спро­сил Нгале.

—     Думаю, что не сложнее, чем ездить на велосипеде, — ответил доктор.

—     Очень смешно. Я смазал цепи, оси, проверил тормоза и переключатель скоростей. Если свалитесь, виноваты бу­дете только сами.

Энсон похлопал охранника по плечу и сел в седло. Нга­ле сделал несколько шагов рядом с набиравшим скорость велосипедом, потом остановился на обочине.

—     Я передам от тебя привет мэру, — крикнул Энсон че­рез плечо.

—     Я уже его сам передал. Платини ждет вас!

Как всегда, звуки и запахи джунглей гипнотизирова­ли, и дважды Энсон заставлял себя не отвлекаться от до­роги. Пятимильная поездка в деревню Аконолимба, рас­положенную на берегу реки Ньюонг, заняла чуть больше получаса. Дорога, проходившая через деревню, оказалась слишком грязной, поэтому последние четверть мили Эн­сон шел пешком. Многие дома были построены из шла­кобетонных блоков и гофрированного алюминия, но по­падались и тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. В деревне имелись водопровод, электричество и телефон, но пользоваться всем этим могли немногие ее обитатели, а некоторые из тех, кто мог, просто не хотели этого делать.

Платини Катджаоха, мэр поселка, владел магазином и жил в самом богатом доме — оштукатуренном, двухэтаж­ном, с навесом для автомобиля, несколькими комнатами и цистерной для воды. Одну из стен украшала тарелка спут­никовой антенны. На тихий стук Энсона вышел сам хозяин. Он был босиком, в красных бермудах и застегнутой на все пуговицы цветастой рубашке, обтягивающей мощный торс. Улыбка открывала безупречно белые зубы, которые, каза­лось, фосфорецировали на фоне абсолютно черного лица.

—     Господин мэр, — прошептал Энсон по-французски, — я очень благодарен вам за помощь.

—     Вы, доктор, всегда дорогой гость в моем доме, — про­басил Катджаоха, сопровождая свои слова рукопожатием и почти медвежьим объятием. — Дверь наверх закрыта, так что вы никого не разбудите. Моя жена спит, как корова, а дети так набегались за день, что... Могу я предложить вам немного вина, чая или чего-нибудь еще?

—     Нет, только телефон.

—     Я слышал, что вас успешно прооперировали. Мы все очень рады.

—     Спасибо, мой друг. Теперь у меня новое легкое.

—     Откуда-то из Индии, мне говорили.

—     Вообще-то, как раз, чтобы это уточнить, я и пришел к вам. Франсис предупреждал вас, что я хочу позвонить за границу?

—     За все то, что вы сделали для людей моей деревни, доктор, вы можете звонить хоть на Луну, если пожелаете!

—     Спасибо. Напишите, пожалуйста, свой номер. Мой друг перезвонит сюда.

—     Одну минуту!

—     Может быть, мне придется немного подождать.

—     Конечно!

—     Вы чудесный человек, Платини Катджаоха!

—     Тогда вы, доктор, эталон чудесного человека! Я буду наверху. Если понадоблюсь, позовите.

Энсон снова поблагодарил его, уселся в потертое крес­ло у телефона и вытащил из кармана сложенный лист бу­маги. Между Камеруном и Нью-Дели было пять часов раз­ницы во времени, поэтому доктор немного сомневался, где может находиться Бипин Гупта — дома или уже в офисе. Но, хорошо зная шеф-редактора авторитетной «Индиан экспресс», Энсон сначала набрал служебный номер и не удивился, когда Гупта снял трубку после первого звонка.

—Привет из Камеруна, дружище, — сказал Энсон на почти беглом хинди.

—Джозеф? Какая приятная неожиданность! Ты дол­жен звонить чаще, а то твой южноафриканский акцент становится слишком заметным!

Вместе с Гуптой Энсон два года жил в одной комнате в общежитии Кейптаунского колледжа. Хотя Бипин очень хорошо говорил по-английски, Джозеф настоял, чтобы между собой они говорили только на хинди. У него, не­сомненно, имелись способности к языкам, и скоро родной язык Гупты был добавлен к английскому, африкаанс, гол­ландскому, французскому, испанскому и немецкому.

Во время поездки в Амритсар Энсон с удивлением по­нял, что никогда не упоминал о своем знании хинди в раз­говорах с Элизабет. Сначала Джозеф был немного смущен, когда сидел рядом с Санджаем Хандури и слушал, как тот переводит с языка, который и так прекрасно понимал, но думал, что этот маленький обман не зайдет слишком дале­ко. Однако все резко изменилось после того как Нарендра Нарджот, или кто она там была на самом деле, спросила: «Ну как, вам понравилось наше представление?», на что Хандури быстро и резко ответил: «Пожалуйста, без ком­ментариев».

—Бипин, — начал Энсон после обмена вежливыми приветствиями, — мне нужно, чтобы ты проверил для меня две вещи. Если это возможно, я буду ждать твоего ответного звонка. Первое — узнай про человека по имени Т. Дж. Нарджот, который проживал на Султан-роуд в Ам­ритсаре. Возраст — примерно сорок лет.Предположитель­но, он скончался в центральной больнице города в течение недели после восемнадцатого июля.

—     А второе?

—     Почти в это же время в стационаре якобы произошла вспышка внутрибольничной пневмонии. Мне надо знать, так ли все было на самом деле.

Журналист попросил продиктовать название бакте­рии — возбудителя пневмонии по буквам, а потом сказал:

—     Ты знаешь, гораздо труднее определить, что человека не существует или что событие не произошло, чем наобо­рот.

—     Но я верю, что мой друг Бипин Гупта может все.

—     Дай мне твой номер и час времени, — ответил ин­диец.

ГЛАВА 28

Если уж идти на риск, так не при том ли условии, что в случае успеха они станут лучше?

Платон, «Государство», кн. V

Черный «мерседес» Родригу Варгаша оказался мощ­ным четырехдверным седаном, пропахшим сигарами. На­тали, с трудом двигавшейся от усталости, затрудненного дыхания и глубокой ссадины на бедре, пришлось проехать с четверть мили, пока она не заметила узкую дорожку, ухо­дившую в сторону, прямо в густую сельву. Убедив себя в том, что машину не будет видно с дороги, она четыре раза возвращалась к джипу, чтобы поднять наверх все свое иму­щество. Когда Натали наконец перенесла к «мерседесу» палатку, рюкзак воду и запас продуктов, был уже вечер. За все это время на дороге не появилось ни одной машины.

Не имея представления, как далеко еще до Дома Анд­жело, она решила немного проехать вперед. Через пол­часа дорога резко повернула вправо и пошла под уклон.

К дереву, стоявшему на повороте, был прибит указатель со стрелкой и незамысловатой надписью: «ДА 2 мили». Про­ехав еще примерно с милю, Натали увидела дорогу, вер­нее — колею, уходившую влево, в лес. Она ехала по этой колее, пока та не исчезла у подножия холма, и на этот раз постаралась тщательно прикрыть машину ветками. Ключ зажигания она засунула под правое переднее колесо.

За время поездки Натали сочинила достаточно правдо­подобный рассказ американской натуралистки, путешест­вующей по сельве и в данный момент занятой поисками дальней родственницы, которая по последним сведениям работала медсестрой в Доме Анджело. В эту историю вхо­дило и неудачное падение с горы.

Рюкзак вместе с привязанной к нему палаткой оказался тяжелее, чем хотелось, но меньший объем экипировки мог вызвать подозрение. Боль в ноге была довольно сильной, хотя и терпимой, и служила постоянным напоминанием о том, что сам факт ее, Натали, существования представляет угрозу для некоей личности или даже для целой группы. Требовалось решить, что делать дальше.

Вечер в сельве нельзя было сравнить ни с чем — насы­щенный кислородом воздух смешивался с тысячью разных ароматов. Двигаясь вперед, Натали пыталась постигнуть невероятность того, как она оказалась здесь, за многие ты­сячи миль от своего дома. Дорога сделала плавный пово­рот вправо, и вдруг совершенно неожиданно лес кончился. Прямо перед ней, ниже по склону, в широкой долине по­казалось то, что было, как предположила Натали, целью ее путешествия. Деревня Дом Анджело.

Некоторое время она сидела, прислонившись к толсто­му пальмовому стволу и изучала развернувшуюся впере­ди панораму. Немощеные улицы, вдоль которых стояли дома, большей частью жилые, из глины и гофрированных листов металла. Дым, поднимавшийся над некоторым из них. Слева — нечто похожее на вход в шахту, вырытый в основании высокой горы. К удивлению Натали, в деревне имелось электричество — на нескольких столбах горели фонари, под которыми играли дети. Число жителей она оценила человек в двести-двести пятьдесят.

В сотне ярдов за входом в шахту узкий водопад высо­той футов в двадцать наполнял небольшое озерцо. Из него вытекал ручей, бегущий вдоль деревни. Вероятно, эта же вода, подумала Натали, дальше по течению омывает тело Родригу Варгаша. В озере плескались дети, несколько женщин там же стирали белье. Еще дальше двое мужчин в каких-то лотках промывали песок, похоже в поисках золо­та или драгоценных камней.

«Какая идиллия», — подумала Натали. Как все тихо и мирно. Но именно здесь кто-то знает, почему ее искалечи­ли, а другую женщину убили.

Вздохнув, она поднялась и поплелась вниз к водоему. Первыми ее встретили куры и две рыжие собаки неиз­вестной породы. Следующими встречными оказались три женщины — все по виду из индейского племени. Са­мая высокая из них была меньше пяти футов ростом. Они улыбались Натали открыто и без малейшей тени подозри­тельности.

—     Добрый вечер, — сказала Натали.

—     Добрый вечер! — ответило трио, широко улыбаясь.

Немного пройдя вдоль по улице, Натали остановилась

у маленького магазина и купила немного мясной нарезки, имбирного пива и дыньку, видимо местного сорта. Хозяй­ка магазина, тоже с индейской внешностью, отрицательно покачала головой, когда Натали спросила ее, не знает ли она Дору Кабрал. Несколько других жителей ответили так же. Двое из них оказались шахтерами, возвращавшимися домой после смены.

Натали чувствовала подступающую усталость — слиш­ком долгим и страшным выдался этот день в горах. Она подумала о том, что надо найти подходящее место и по­ставить палатку, но тут заметила церковь — небольшое здание из белого камня с красной черепичной крышей и четырехгранным шпилем, увенчанным крестом высотой футов в шесть. Верхняя часть стен и дверь оказались из брезента. Сейчас этот брезент был закатан вверх и завязан. Внутри виднелись два ряда грубо сколоченных скамеек. Алтарь тоже был весьма скромным, без украшений, если не считать керамического распятия на стене.

Натали Рейес, хотя и считала себя верующей в том смысле, что с благоговением относилась к бесконечнос­ти божиего мира и чудесам природы, а также полагала, что к ближним надо относиться с уважением и некото­рой любовью, никогда не соблюдала религиозные обря­ды. Однако простота этой церквушки настолько ее тро­нула, что она не смогла пройти мимо и уселась на одну из скамеек.

Попытки расслабиться и привести мысли в порядок оказались безуспешными — слишком свежими были вос­поминания о нападении Варгаша, его ужасной смерти, о за­гадке гибели Доры Кабрал. Натали просидела в раздумьях минут пятнадцать и услышала за спиной мужской голос, говоривший по-португальски с небольшим акцентом.

—     Добро пожаловать в нашу церковь!

Голос был низким, осипшим, но странным образом ус­покаивающим. И еще Натали, до того как повернулась, уловила до боли знакомый запах сигарет.

За ее спиной стоял священник в забрызганной грязью черной сутане с белым воротничком и сандалиях на босу ногу. Сухопарый, лет пятидесяти, с коротко стриженны­ми темными волосами и седоватой двухдневной щетиной на подбородке, он внимательно смотрел на Натали. На его груди на толстой серебряной цепи висел простой тяжелый крест.

—     Очень хорошее место, — сказала Натали.

—     Вы американка? — спросил священник на отличном английском, если можно считать отличным произношение жителя Бруклина или Бронкса.

—     Из Бостона, — ответила Натали, протягивая руку. — Натали Рейес.

—     Рейес. Так вы бразильянка?

—     Моя мать с Островов Зеленого Мыса.

—     А я отец Франсишку Нуньеш — Фрэнк Нуньес, из бруклинских Нуньесов.

Священник сел на скамью напротив Натали, и она не­произвольно улыбнулась. Было в нем что-то безусловно притягательное, но в то же время явно ощущалась какая- то грусть, которая, как предположила доктор Рейес, име­ла отношение к тем причинам, которые забросили отца Франсишку так далеко от Нью-Йорка.

—     Непростой тут у вас, должно быть, приход, — сказала Натали.

—     Вообще-то я провожу службы еще в нескольких де­ревнях в сельве, но основное мое место здесь. Если хотите, это можно назвать искуплением грехов.

Натали отклонила молчаливое предложение развить тему покаяния дальше, хотя отец Франсишку явно хотел поговорить.

—     Что здесь за жизнь?

—     Дом Анджело — шахтерская община. Добывают в ос­новном изумруды, а еще зеленые турмалины, опалы, то­пазы, попадаются сапфиры. Я между делом стал даже экс­пертом по чистоте камней. А вы чем занимаетесь?

—     Я студентка, но сейчас сделала перерыв в учебе. Надо немного разобраться в жизни. Решила побродить по джунглям, пока они совсем не исчезли.

—     До этого еще далеко, но я вас понимаю.

—     Я заметила, что большинство населения здесь индей­цы.

Священник засмеялся.

—     Да, многие жители — аборигены здешних лесов, — ответил он. — Правда, есть и другие, которым нравятся та­кие заброшенные места, где все расчеты идут наличными, а люди, если хотят, называют только одно свое имя.

—     Шахтой владеют индейцы?

Снова ироничный смех.

—     Эти бедные чистые душой люди не владеют прак­тически ничем, — сказал священник, — и, пожалуй, не стремятся к этому. Камни, которые они добывают, приносят хороший доход, а в Бразилии хороший доход часто означает, что в деле участвует военная полиция. Именно ей принадлежит это место. Не всем, конечно, но определенной группе людей. Мы считаем их вроде шерифов, а Дом Анджело — городком на Диком За­паде.

Перед мысленным взором Натали промелькнуло окро­вавленное лицо Родригу Варгаша, когда он напал на нее. Она невольно вздрогнула.

—     Меня сюда привели личные причины, — немного помолчав, она рискнула. — Наша родственница по имени Дора Кабрал, сама из Рио, написала моей матери, что рабо­тает здесь медсестрой. Возможно такое?

—     Да, вполне, — кивнул отец Франсишку. — У нас тут недалеко есть больница, и в ней работают сестры из Рио. Я знаю некоторых, но про Дору Кабрал не слышал. Впро­чем, можно поспрашивать людей в округе.

—     Я уже пыталась, но безрезультатно. Трудно поверить, что в такой глуши есть больница!

—     И между прочим, вполне современная. Они дела­ют какие-то сложные операции, хотя я не знаю точно, какие.

—     Очень интересно! Значит, ваши прихожане обраща­ются туда за помощью?

—     Только не за хирургической. Операции проводят врачи и сестры, которые прилетают сюда или приезжают из Рио, и только своим пациентам. Если кто-то из местных жителей нуждается в госпитализации, им предоставляют машину.

—     А кто руководит больницей?

—     Те же люди, которые управляют Домом Анджело.

—     Военная полиция?

—     По существу, да. Когда им нужна помощь, они на­нимают местных жителей — поварами, санитарами. Раз в неделю или две при больнице открывается что-то типа ам­булатории и доктор или сестра принимают деревенских.

—     Они делают доброе дело!

—Это доброе дело — часть политики управления. По­мощь, которую жители получают от больницы, им не смо­гут оказать больше нигде, поэтому простая благодарность заставит их дважды подумать, прежде чем решиться при­прятать камешек-другой для себя. И скорее всего, они сде­лают разумный выбор. У полиции целая сеть осведомите­лей и информаторов, порядок наводится быстро и твердой рукой. Если вы говорили с кем-то из местных, то, возмож­но, что полицейский, дежурящий в больнице, уже знает о том, что вы здесь.

—Ну если так, они скоро узнают, что я здесь не собира­юсь задерживаться надолго.

Отец Франсишку вынул из смятой пачки недокуренную сигарету, зажег ее и глубоко затянулся.

—Полагаю, что у меня было много грехов, которые я должен искупить, — сказал он, — но право и дальше гре­шить этим я оставил за собой.

—Ваш выбор! — усмехнулась Натали.

Священник поднял ее рюкзак и повесил себе на плечо.

—Пойдемте. Я покажу вам хорошее место, где можно поставить палатку.

—Это очень любезно с вашей стороны, святой отец! А я могу посетить больницу? Я недавно свалилась с обрыва и поранила ногу.

—Я могу обработать и перевязать ваши ссадины, а зав­тра узнаю, как обстоят там дела. Правда, гарантировать, что вас примут, не могу.

—Все равно спасибо. Скажите, а где она, эта ваша боль­ница?

—Не дальше мили к югу. Надеюсь, что, если на зав­тра не запланировано никаких операций, доктор Санторо сможет вам помочь.

Натали замерла.

—Как вы сказали? — переспросила она, стараясь не вы­дать своих чувств.

—Доктор Санторо, — ответил священник. — Доктор Хавьер Санторо.

ГЛАВА 29

Рассматривая, философская ли душа у ка­кого-нибудь человека или нет, ты еще в его юные годы заметишь, справедливая ли она и кроткая, или трудна для общения и дика.

Платон, ""Государство», кн. VI

Среди крутых холмов и высоких деревьев ночь насту­пила быстро. Небольшая поляна, куда отец Франсишку привел Натали, находилась немного выше ручья и неда­леко от водопада. Она вежливо отклонила предложение священника помочь поставить палатку, опасаясь, что он заметит, что та абсолютно новая. Завтра, если только со­чтет это возможным, она расскажет ему подлинную исто­рию своего появления в Доме Анджело.

Между тем Натали постаралась получить от отца Фран­сишку как можно больше информации о докторе Хавьере Санторо. Правда, узнала она немногое. Священник подоз­ревал, что, как и у многих в этом лесу, у Санторо было та­кое прошлое, о котором он предпочел бы забыть. Восемь лет назад, когда святой отец здесь поселился, больница и аэродром уже были, как и доктор Санторо.

—     Он приятный человек, — сказал отец Франсишку, — и очень искренне заботится о местных жителях.

«Если это так, — чуть не вскрикнула Натали, — то поче­му же он удалил мне легкое?»

Установка палатки почти в полной темноте могла бы показаться весьма комичной, если бы не напряженность всей ситуации. Изрядно вспотев и вылив на себя поло­вину флакона спрея от насекомых, Натали наконец по­бедила высокотехнологическое изделие и уселась рядом со своим новым домом, с удивлением отметив абсолют­ное отсутствие всяких эмоций по поводу совершенного ею всего несколько часов назад убийства. По словам отца Франсишку, группа полицейских, охранявших шахту и медицинский центр, насчитывала четыре человека, из которых один всегда находился в больнице. Полиция же содержала церковь и платила, хотя весьма скупо, свя­щеннику как за его умение молиться и совершать бого­служения, так и за способность работать с драгоценными камнями.

Завтра, возможно, Натали поделится с ним новостью о том, что число военно-полицейских управляющих сокра­тилось на одну четверть, но сейчас ей хотелось просто по­сидеть и подумать. Как из грязного переулка в фавелах на окраине Рио она попала в больницу, расположенную черт знает где, в самой середине этого «где»?

Самым замечательным в ее лагерной стоянке был вид на водопад, озерцо, деревню и еще кое-что. К югу, в доли­не, за верхушками деревьев сияла россыпь огней.

Больница.

—  Мы постараемся завтра привести в порядок вашу ногу, — пообещал священник. — Думаю, доктор Санторо сможет решить эту проблему.

«Будем надеяться», — злорадно подумала Натали.

* * *

Было почти одиннадцать вечера, когда хороший гло­ток кашасы^[43] возымел свое действие, и Натали забралась в палатку. В тонкий спальный мешок она взяла вместо плюшевой игрушки револьвер Варгаша и постепенно погрузилась в сон, подозревая, что близость к доктору Хавьеру Санторо спровоцирует очередной приступ ви­дений. Но проснулась Натали всего через несколько ми­нут от тихого шарканья где-то рядом с палаткой. Она беззвучно вытащила револьвер, затаила дыхание и при­слушалась.

Ничего.

Удивляясь своему спокойствию, Натали направила ствол в то место, откуда последний раз слышался звук.

—  Предупреждаю, что у меня есть оружие, — сказала она по-португальски. — Уходите, пока я не выстрелила.

— Не стоит этого делать, — ответил мужской шепот. — Если бы я хотел вас убить, вы уже давно умерли бы. Такая моя работа.

— Кто вы и что вам нужно?

— Меня зовут Луиш Фернандеш. Дора Кабрал — моя сестра.

Сжимая в одной руке револьвер Варгаша, а в другой мощный фонарь, Натали вылезла из палатки. Луиш Фер­нандеш сидел, скрестив ноги и подняв руки, ладонями впе­ред, чтобы показать, что не вооружен. Он, по-видимому, тоже был индейцем, худощавым, но гораздо более высоким, чем другие обитатели деревни. Левый глаз его прикрывала черная повязка, и выглядел он весьма угрожающе.

— Говорите немного помедленнее, — попросила Ната­ли, опуская револьвер и фонарь. — Я не слишком хорошо владею португальским.

— Вообще-то вы говорите очень неплохо. Вы из Лисса­бона?

— Штат Массачусетс, США, но моя семья с Островов Зеленого Мыса. Вы на самом деле профессиональный убийца?

— Я делаю то, что должен, и мне за это платят. Моя се­стра работает медсестрой в больнице святой Терезы в Рио. Это та Дора Кабрал, которую вы ищете?

Несколько секунд Натали изучала лицо Луиша, ху­дощавое, изборожденное глубокими морщинами. Ему можно было дать лет тридцать, а можно и все пятьдесят, но Натали решила, что все-таки ему немного за тридцать. Чисто выбритый, с небольшими баками, спускающимися чуть ниже ушей, он, вероятно, был красивым, пока жизнь не наложила на его внешность свой отпечаток. Сейчас же он выглядел просто суровым и даже грубым. Натали поду­мала, что с таким человеком надо говорить прямо.

— Боюсь, что у меня для вас плохая новость, — сказала она.

Пришло время, решила доктор Рейес, поделиться сво­ей историей. Завтра она расскажет все отцу Франсишку, вероятно, в форме исповеди. Сегодня — этому мужчине, который, как она интуитивно чувствовала, не представ­лял для нее опасности. Луиш внимательно слушал рас­сказ Натали о двух ее поездках в Бразилию и о тех ужас­ных событиях, которые случились после того как Дора Кабрал сказала ей несколько слов на перекрестке в цен­тре Рио. Внешне Луиш оставался спокойным, даже бес­страстным, но и в темноте Натали видела, как он стиснул зубы.

— Верите или нет, но когда-то я был учителем, — ска­зал он, когда Натали закончила. — Я учил школьников му­зыке. Но как-то раз десять лет назад я вступился за отца одного из учеников — его избивали полицейские. Во вре­мя экзекуции один из них упал, ударился головой и умер. Я несколько лет скрывался и, да, убивал. Потом я оказал­ся здесь, и, хотя полиция заправляет всем и в деревне, и в больнице, тут не задают вопросов.

— Я понимаю, — ответила Натали.

— Несмотря на то, что столько лет был в розыске, я стал начальником охраны больницы. В мою задачу вхо­дит доставлять людей из деревни, когда требуется по­мощь при операциях. От медсестер я узнал, как хорошо им платят, и уговорил свою сестру поработать на докто­ра Санторо. Она была здесь всего два раза, а потом вдруг решила бросить эту работу и никогда не говорила мне, почему.

— Наверное, в больнице происходит что-то, что ей не понравилось. Когда Дора в последний раз была здесь?

— Два месяца назад, может чуть меньше. Вы уверены, что это Варгаш убил ее и что именно Варгаша убили вы?

— Уверена. Это его револьвер.

Луиш взял оружие, осмотрел его, покачал в руке, как профессионал.

— Да, это его револьвер, — сказал он. — Варгаш был очень жестким человеком. Он не уважал ни меня, ни кого- либо другого, кто ниже его по положению.

— Ваша сестра очень боялась его.

— Это непросто — уйти с работы из такой больницы, скорее даже невозможно. Вы отомстили за Дору, и я в большом долгу перед вами.

— Я уверена, что ваша сестра погибла потому, что попы­талась помочь мне. Она знала, что со мной сделали в этой больнице. И теперь мне нужно понять, была ли я здесь на самом деле, и если да, что именно тогда произошло.

Луиш задумался.

— Мы поклялись хранить в секрете все, что связано с больницей и с тем, что там происходит. Этот поселок пол­ностью зависит от работы больницы.

— Отец Франсишку упоминал, что шахта тоже прино­сит хороший доход и может поддержать жизнь здесь.

— Возможно, — сказал Луиш. — Он об этом знает луч­ше, чем я.

— Скажите, пожалуйста, вы ведь знаете, что творится в больнице, так?

Наемный убийца смотрел в землю. Натали знала, о чем он размышляет. Люди, руководившие всеми этими дела­ми, требовали лояльности и не походили на тех, кто про­щает отступников и дает им второй шанс. Если Луиш пойдет против них, если они узнают, что он выдал их секреты, обратной дороги для него не будет.

— Здесь делают пересадку, — тихо ответил он. — Пере­садку органов. Во многих случаях доноры не выживают. Тогда нам приказывают закопать мешки с их останками.

— Но... в меня же стреляли! — воскликнула Натали. — Как они могли взять у меня легкое, если оно было повре­ждено?

— Не знаю. Я редко вижу пациентов — живых, я имею в виду.

— Луиш, я понимаю, что вы многим рискуете, расска­зывая мне все это. Я вам очень благодарна... У вас здесь семья?

— Нет, только женщина... Ее зовут Роза. Она единс­твенный человек в Доме Анджело, про которого можно сказать, что он сильнее меня. Роза знает... знала мою сестру и очень опечалится, узнав, что она погибла. Родригу Варгаш был не из тех, кто ей нравился или кому она до­веряла. Моя подруга тоже захочет вам помочь, всем чем сможет. Вам следует быть в курсе, что в больнице что-то планируется в ближайшие несколько дней. Мне поручили набрать команду охранников — восемь человек, две смены по четверо — для дежурства в стационаре, начиная с за­втрашнего утра.

—       В таком случае, есть ли возможность попасть туда сегодня ночью?— спросила Натали.

Луиш Фернандеш размышлял не дольше трех секунд.

—        Вообще-то есть, — ответил он.

ГЛАВА 30

Уж пора идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, и что из этого лучше, ни­кому неведомо, кроме Бога.

Платон, «Апология»

—Вы можете взять с собой фонарь, — сказал Луиш, — только не включайте его, пока я не скажу, что это безопас­но. Если там не происходит ничего такого, о чем я не знаю, - то сейчас в больнице только доктор Санторо и Оскар Бар­боза, охранник. Если все идет, как обычно, каждый из них будет со своей женщиной.

—        Я сделаю все, как вы скажете.

Ночь выдалась безлунной, в лесу было темно, но шум­но, как днем. Сначала они шли по едва заметной тропинке. Луиш даже с одним глазом двигался, как ягуар, — быстро и грациозно. Натали пробовала не отставать, но высота и травмированная нога скоро дали о себе знать, поэтому ей пришлось попросить Луиша сбавить шаг, что он и сде­лал, воздержавшись от замечаний. Натали заметила у него один ствол и длинный узкий нож в ножнах, прикреплен­ных к правой голени.

Они шли на юг, потом на запад, затем снова повернули на юг, все время постепенно спускаясь к подножию гор. Воздух был прохладным и невероятно чистым. «Как неле­по потерять легкое в таком месте!» — подумала Натали.

Было уже за полночь, когда путешествие наконец по­дошло к концу. На верхушке небольшого холма они оста­новились, Натали перевела дух, а Луиш, прикоснувшись пальцем к губам, указал вперед. Прямо внизу, намного ближе, чем ожидала доктор Рейес, стояла больница, осве­щенная полудюжиной мощных фонарей на высоких мач­тах. Светлое одноэтажное строение располагалось попе­рек долины и было огорожено забором из четырех рядов колючей проволоки. К одной стороне здания примыкало длинное поперечное крыло.

— Как видите, здание имеет форму буквы «эль», — ска­зал Луиш. — Забор не сплошной, есть промежуток. Теперь я должен задать вам один серьезный вопрос. Как сильно вы хотите попасть внутрь?

— Это зависит от того, сколько у меня будет времени, когда я там окажусь.

— Двадцать минут, не больше. Может, даже меньше. Давайте считать, что их будет восемнадцать.

Больница была немаленькой. На стене, обращенной к ним, находилось десять окон.

— Сколько там операционных, Луиш? Только не забы­вайте, говорите медленнее!

— Две, в середине здания. Окна, которые вы видите, вы­ходят в длинный коридор, соединяющий все помещения. За третьим окном справа вход в две палаты. Я думаю, что это послеоперационные. Дальше, там, где примыкает кры­ло, столовая и кухня, а за ними, уже в самом крыле, два маленьких кабинета и несколько спален — это клиника. Я не знаю точно, сколько там всего палат, но думаю, что не больше десяти. В одном конце столовой стоял диваны и несколько кресел — там отдыхают родственники пациен­тов, которым проводится операция.

— А что в другом конце, за операционными?

— Кабинет доктора Санторо и еще один для прилетаю­щих хирургов.

— Эти кабинеты заперты?

— Не знаю. Когда я там бывал, они всегда были откры­ты и вокруг толпилось много народу.

— Это все?

— Да. Хотя нет! Есть еще одно помещение, в дальнем левом конце. Оно большое, размером с операционную, и набито всяким электронным оборудованием. В центре строит кресло — сложная конструкция, вроде того, какое бывает в кабинете стоматолога. На стене несколько теле­визионных экранов. Я был там один или два раза. Док­торам вообще не нравилось, когда я или мои охранники заходили в помещения больницы без надобности. У них нет для нас специальной одежды, и они считают, что мы недостаточно чистые.

Натали рассматривала здание, пытаясь мысленно про­никнуть за окна и представить, как за двадцать минут, а может и меньше, она сможет найти какую-нибудь инфор­мацию о себе. Завтра в больницу прилетают люди. Кто-то в Доме Анджело может проговориться доктору Санторо или полицейским, что в деревне появилась женщина, ра­зыскивающая Дору Кабрал. Завтра может быть уже позд­но.

— Вы спрашивали, Луиш, как сильно я хочу попасть туда?

-Да.

— Я готова рискнуть всем.

— Всем, значит. И жизнью? Оскар Барбоза — очень крепкий парень. У него мускулов гораздо больше, чем мозгов, и этого борова просто распирает от собственной силы.

Натали вдруг подумала, что бы делала в последнее вре­мя, если бы не тот звонок из страховой компании, вызвав­ший столько вопросов про больницу святой Терезы. Но и тогда, и теперь ей не приходилось рассчитывать на что-то большее, чем поиск ответов.

— Повторяю, я готова рискнуть всем.

— Вы смелая женщина, сеньорита Натали. Я так про вас и думал. Слушайте дальше. Во дворе больницы, недалеко от угла, где соединяются два крыла, есть бассейн. Около него стоит железный сарай. В полу сарая есть люк, при­крытый тростниковым ковриком. От люка ведет туннель, который служит запасным проходом к взлетной полосе, правда, непонятно зачем. Если пройдете по туннелю в другую сторону и подниметесь по лестнице, то окажетесь в кладовке, соединяющейся с кухней. Ясно?

— Ясно.

— Задняя часть здания, где вы будете, просматривает­ся камерами. Отвлекающий момент, который вам нужен, наступит, когда я выстрелю в ящик, управляющий этими камерами. Один выстрел. Когда он прозвучит, включится сигнал тревоги, и ваше время пойдет. Барбоза и Санторо, вероятно, находятся в своих комнатах с женщинами, но они могли уже отправить их в деревню... Впрочем, это неваж­но. Если женщины там, то они останутся на все то время, что потребуется мужчинам для выяснения причин тревоги. Я смогу их задержать самое большее на двадцать минут. Вы выйдете тем же путем, каким войдете. Ящик управления ра­зобьется так, что его нельзя будет быстро отремонтировать, поэтому камеры проблемой не станут. Остановитесь в деся­ти ярдах от бассейна и ждите моего выстрела. Встречаемся на этом самом месте. Вы сможете найти его?

— Смогу.

— Я дам вам время выйти к бассейну. Обойдите терри­торию больницы по дуге.

— Спасибо, Луиш! Спасибо, за то что вы делаете для меня.

— Я делаю это для своей сестры.

* * *

Натали обогнула больницу по дуге с востока. Лес был таким густым, что фонари иногда терялись из виду. На­конец она увидела бассейн — небольшой прямоугольник, окруженный бетонной оградой, отстоящей от стен здания футов на двадцать. Дворик освещался тусклым светом, па­давшим из нескольких окон. Сарай из рифленых желез­ных листов оказался именно там, где сказал Луиш.

«Я готова рискнуть всем».

Эта решительная фраза эхом звучала в ушах Натали, когда она, согнувшись, сидела в кустах футах в сорока от сарая. Если ее поймают, она умрет, — это было абсолютно ясно. А какой есть выбор? Жить калекой из-за своего ред­кого сочетания антигенов и низкого показателя легочной совместимости или из-за побочного эффекта мощных ле­карств, которые должны будут подавить отторжение чуже­родных тканей малоподходящего легкого? Она, наверное, с радостью поменялась бы местами с Одиссеем, стоявшим между Сциллой и Харибдой.

«Я готова рискнуть всем».

«Неужели я на самом деле готова на это? — мимолетно подумала Натали. — Неужели мне действительно напле­вать на то, как могла бы сложиться моя жизнь дальше?»

Ответ еще не успел оформиться, как раздался выстрел, и через секунду совсем рядом завыла сирена. Не колеб­лясь, Натали нажала кнопку секундомера на своих часах и бросилась к сараю. Забежав внутрь, она, тяжело дыша, припала на колено. В этот момент сирена смолкла, но На­тали уже нащупала коврик, прикрывающий люк. Она бро­сила его и открыла крышку. Восемь ступеней вели вниз, где бетонный пол туннеля уходил в сторону больницы, до которой, как прикинула Натали, было футов сто.

Подсвечивая себе фонарем, она дошла до конца тун­неля, поднялась по лестнице и открыла крышку другого люка, стараясь не уронить ее. «Где-то там, наверху, — ду­мала Натали, — Санторо и Барбоза с оружием в руках ос­матривают забор и лес вдоль него».

Сильный запах еды и специй подтвердил, что расчет Луиша оказался точным. Натали выключила фонарь и осмотрела помещение, где почти все пространство, при­мерно двенадцать на двенадцать футов, от пола до потолка занимали коробки, ящики, банки с продуктами и разны­ми кухонными принадлежностями. Через застекленную дверь проникал слабый свет. Закрыв люк и положив на место коврик, Натали быстро проползла через столовую и комнату отдыха. Помещение было просторным и казалось удобным, в нем могло разместиться человек тридцать- тридцать пять. Столовая соединялась с больничным ко­ридором широкой аркой без дверей. Коридор тоже слабо освещался. Достигнув арки, Натали ненадолго задержа­лась, прислушиваясь, а потом снова двинулась вперед. По словам Луиша, не имело смысла терять время и осматри­вать маленькие комнаты по правой стороне, поэтому она направилась в главный коридор.

Две почти одинаковые послеоперационные палаты ока­зались небольшими, но оборудованы были по последнему слову техники, с настенными мониторами и капельница­ми с электронным управлением. Увидев распятие над две­рью в первой палате и часы на стене рядом с ним, Натали поняла, что уже была здесь. Вот, значит, какая это боль­ница святой Терезы! В обеих палатах не имелось никаких шкафов для документов, да Натали и не ожидала найти их здесь.

^{Четыре минуты.}

Первая операционная оказалась неожиданно большой и тоже отлично оборудованной — с аппаратом «искус­ственное сердце-легкие» и электронным микроскопом. Между этой и другой операционной имелся небольшой шлюз, где хирурги и сестры мылись и переодевались. Во второй операционной было меньше разной техники, но Натали почувствовала, что именно здесь ей удаляли лег­кое. Вопросы звучали все отчетливее. Как она попала сюда из Рио? Почему удалили поврежденное легкое, а не здо­ровое? И наконец вопрос, ставивший в тупик: почему ее оставили в живых?

^{Семь минут.}

Прочные двери обоих кабинетов с левой стороны от второй операционной оказались заперты. На одной из них висела бронзовая табличка с надписью «Д-р ХАВЬЕР САНТОРО», на другой - «ХИРУРГИЧЕСКОЕ ОТДЕ­ЛЕНИЕ». Натали почувствовала, что ее энтузиазм резко ослабел. У нее оставалось одиннадцать минут, плюс еще две, чтобы выбраться за территорию, после чего Луиш не сможет больше отвлекать внимание. А записи, которые она искала, если они, конечно, существовали, наверняка находились за одной из запертых дверей. Стоило ли по­пробовать сломать какую-нибудь? Натали колебалась, физически ощущая, как бегут секунды. Переборов жела­ние сломать дверь, она направилась к последней комнате в коридоре, где, как говорил Луиш, находилось много вся­кой электроники. Дверь, как и все остальные, оказалась за­крыта, а на бронзовой табличке было написано всего лишь «Д-р Д. ЧЖОУ».

^{Десять минут.}

Ожидая худшего и уже готовясь бежать обратно в ку­хонную кладовку, Натали попробовала повернуть ручку двери. Дверь распахнулась. Она вошла внутрь и закрыла ее за собой, а потом включила фонарь. Взглянув по сторонам, Натали не обнаружила в комнате окон, поэтому нащупала на стене выключатель и щелкнула им. В тот же миг яркий свет флуоресцентных ламп заполнил помещение. Комната вызвала определенные ассоциации — Натали сразу поня­ла, что уже была здесь раньше, и не один раз.

На всех стенах висели экраны, динамики и какие-то электронные устройства. У одной стены стоял стеклян­ный шкаф с медикаментами, а в центре кресло, про кото­рое говорил Луиш, покрытое мягкой кожей и состоящее из нескольких частей, каждая из которых, очевидно, уста­навливалась в нужное положение. Над этой странной кон­струкцией на тяжелом металлическом рычаге с пружиной висел толстый, кубического вида шлем из мягкого бле­стящего материала, к нему был прикреплен черно-серый пластиковый экран. К шлему и экрану тянулось с потол­ка несколько проводов разного цвета и толщины. Натали ясно увидела, как ее переносят с носилок в это кресло. Она представила, нет, вспомнила, как ей на голову надевают шлем и опускают экран.

Виртуальная реальность. Натали в этом не сомневалась. Комната предназначалась для создания и внедрения в соз­нание ситуаций, который в действительности никогда не было. А поскольку ее шрам, рентгеновские снимки и пло­хое функционирование легкого были абсолютно реальны, то, следовательно, искусственно созданным должен был являться сценарий, который привел ее на операционный стол.

^{Четырнадцать минут.}

Натали бросилась к столу, заваленному бумагами и письмами. Все они были адресованы доктору Дональду М. Чжоу на почтовый ящик или в Рио, или в Нью-Йорке. Она сложила несколько наиболее интересно выглядевших бу­маг и сунула в карман. Одно из писем привлекло ее внима­ние. Точнее, это оказался факс на имя Чжоу, написанный по-английски неким доктором Седриком Чжаном, «пси­хофармакологом, аудиовизуальным имплантологом».

Замерев, позабыв о быстро истекающем времени, Ната­ли читала письмо.

«Дорогой доктор Чжоу!

Я был очень рад узнать, насколько успешно вы применили мой метод для имплантации виртуальных событий в созна­ние ваших пациентов. Как вы поняли, потенциал моих тео­рий и средств их применения практически безграничен. Мы, бесспорно, гениальны, — вы и я, и владеем техникой, которая в буквальном смысле слова способна изменить мир. После ко­роткого курса воздействия свидетели могут быть запрог­раммированы на то, чтобы дать показания о том, что они видели или чего не видели, по нашему желанию. Тайные аген­ты и солдаты могут, не выдержав пыток, выдать информа­цию, которую они считают абсолютно правдивой. Модифи­кации, которые вы разработали и испытали, в частности применение электродов, вызывающих мотивированное ощу­щение боли, тепла и холода, просто великолепны. Я предлагаю встретиться, как только вы найдете это возможным, после вашего возвращения в Нью-Йорк.

С глубоким уважением, доктор Седрик Чжан».

^{Семнадцать минут.}

Цепь странных событий начала замыкаться. Теперь Натали знала, что в нее не стреляли. Последним реальным событием, случившимся в ту ночь, был укол в шею. Повто­ряющиеся ночные кошмары являлись всего лишь неболь­шими сбоями в системе, созданной Седриком Чжаном и модифицированной доктором Дональдом Чжоу. У Ната­ли еще оставались вопросы, много вопросов, но на некото­рые, самые важные, она нашла ответ. Где-то здесь, в ком­нате, должны быть диск или пленка, на которых сняты — с ее точки зрения — сцены нападения и стрельбы, выстрелы, которых в реальности не существовало. Их сделали из какого-то «киноружья».

^{Девятнадцать минут.}

Сжимая в руке фонарь, с карманами, набитыми по­спешно сложенными бумагами, с револьвером Варгаша за поясом, Натали выключила свет и вышла в коридор. Было очень неразумно так долго оставаться в кабинете. Если ее сейчас схватят, она наверняка не выдержит пыток или наркотиков и выдаст Луиша. Это будет ужасно!

Стараясь не подниматься выше уровня подоконников, Натали торопилась к входу в столовую. Она уже почти дошла до него, когда услышала, как открывается вход­ная дверь. Не оборачиваясь, чтобы узнать, кто вошел — Санторо, Барбоза или оба, — она нырнула вправо, в зону «семейного отдыха» и распласталась на полу за диваном. Револьвер оказался на полу, но Натали не рискнула поше­велиться, чтобы достать его. Через несколько мгновений в столовую вошли двое мужчин. Они говорили быстро, слишком быстро, чтобы Натали могла все понять.

Она подумала, что мужчины наверняка услышат ее тяжелое дыхание, стоит им на секунду замолчать и при­слушаться. Натали подняла край рубашки и прижала его ко рту, дыша через тонкую ткань и заставляя себя делать паузы после каждого вдоха. Вжавшись в угол между по­лом и спинкой дивана, она ждала, когда мужчины пройдут мимо, меньше чем в десяти футах от нее. Из их разговора она поняла, что они очень злятся, пытаясь понять, кто мог выстрелить по блоку охранной сигнализации. Один раз Натали услышала имя Луиша Фернандеша, но не поняла, в каком контексте.

Свет в столовой был выключен, но Натали могла ви­деть обоих и знала, что если они повернутся, то увидят ее.

«Нет, пожалуйста... не поворачивайтесь... не смотри­те...»

Барбоза и в самом деле походил на борова, точнее на быка: невысокий и очень плотный. У него оказался на удивление высокий, даже писклявый голос. Санторо был таким, каким она его запомнила, — высоким, худощавым, большелобым, в очках. Он кивнул охраннику, и, к ужа­су Натали, Барбоза опустился на диван, за которым она пряталась. К счастью, ее дыхание успокоилось, а охран­ник, что естественно при его комплекции, дышал хрипло и шумно. Натали продолжила прижимать рубашку к губам. О том, чтобы пошевелиться и достать револьвер, нечего было и думать.

—Кто мог осмелиться стрелять? — спросил бык.

—Наверное — виски, — ответил Санторо и добавил не­сколько слов, которые Натали не разобрала.

Она лежала, свернувшись в клубок. Плечи Барбозы, от­деленные лишь спинкой дивана, находились от нее всего в полутора футах. Револьвер больно давил на поврежден­ную ногу.

«Уходите! Пожалуйста, уходите!»

Мужчины обменялись еще несколькими фразами, ко­торые Натали не разобрала. Потом, через целую вечность, Барбоза встал.

—Завтра тут будет весело, — сказал он. — Люблю, когда что-нибудь происходит. 

—  Да, скоро тут много чего будет происходить.

—         Скажите, Хавьер, вы что-нибудь слышали про Варгаша? Он должен был приехать вечером.

— Ничего не слышал.

— Наверное, опять связался с какой-нибудь бабой. Одинокой, замужней, молодой, старой, девственницей, шлюхой, согласной, упрямой... Поверьте мне, Санторо, од­нажды из-за одной такой он свернет себе шею.

ГЛАВА 31

Они видят только тени, свои или чужие, от­брасываемые огнем на расположенную перед ними стену пещеры.

Платон, «Государство», кн. VII

Еще две мучительные минуты Натали пролежала за диваном, стараясь не шевелиться, а потом распрямилась и поползла в кладовку. Слегка удивившись, что никто боль­ше не попался ей на пути, она прошла через туннель, мимо бассейна, за забор и направилась в лес, думая о том, ждет ли ее Луиш на холме. Обратная дорога, хотя и поднималась в гору, была уже знакомой. На середине подъема напряжение последних часов, боль в ноге и высота заставили ее остано­виться и, тяжело глотая воздух, опуститься на землю.

Луиш, наверное, уже давно ушел, вдруг решила она. Ей стало очень жаль себя. Вся эта загадка с больницей в Доме Анджело оказалась ничем иным, как мошенничеством — кражей органов с использованием высоких технологий. Ей просто не повезло, что она села не в то такси в аэропор­ту Жобим. И как обычно, явное и простое зло оказалось просто и явно связано с деньгами. Легкое человека с пер­вой группой крови, резус положительный? Вам повезло, на этой неделе как раз поступило такое. На следующей не­деле будет печень. А заправляет всем квартет из военных полицейских, хотя нет, теперь лишь трио.

Драгоценные камни и органы — изумруды и почки, опа­лы и легкие. Хочешь — покупаешь одно, хочешь — другое. Отвратительно!

Натали тяжело поднялась и двинулась вперед, не очень заботясь о том, встретит ли она Луиша и найдет Дом Анд­жело или нет. Поднявшись на вершину холма и не увидев Фернандеша, она повернулась и долго смотрела на боль­ницу, лежавшую в долине в свете электрических фонарей и первых лучах наступающего утра.

«Сколько легких? — думала она. — Сколько сердец? Сколько смертей?»

Это нельзя было назвать торговлей органами, это была просто кража — кража и имплантация фальшивых фак­тов в сознание жертв. Когда Луиш рассказывал, что ему приходилось закапывать мешки с останками доноров, она удивилась, почему ее миновала такая участь. Теперь Ната­ли знала. Ей сохранили жизнь, как контрольному образцу применения новой методики и технологии, разработанной Дональдом Чжоу и Седриком Чжаном — новый вид про­мысла для предприимчивых военных полицейских, позво­ляющий набивать деньгами чемоданы. Вполне вероятно, что кто-то наблюдал за ней в Бостоне, скорее всего копа­ясь в записях ее психотерапевта.

Все сходилось.

—    Столкнулись с трудностями?

Натали чуть не подпрыгнула и обернулась на голос. Луиш, несмотря на густую растительность, подошел абсо­лютно беззвучно.

—    Господи, зачем вы так подкрадываетесь ко мне! У меня же в руках револьвер!

Луиш усмехнулся. У Натали не было ни единого шанса не то что выстрелить, но даже поднять оружие.

—    Пойдемте, — сказал он. — Для разговоров есть место получше.

Они молча пошли в северо-западном направлении, по­степенно углубляясь в густой лес. Натали даже не подоз­ревала о его существовании. На этот раз Луиш был более внимателен к ней и даже помогал преодолевать трудные места. На вершине одного из самых крутых подъемов лес внезапно закончился, появилась гранитная площадка, рас­положенная на склоне холма. На юг и восток открывался вид на больницу и ее окрестности. В свете восходящего солнца все выглядело очень мирно и красиво, ничем не на­поминая о зле, что жило здесь.

— Меня чуть не схватили, — сказала Натали, немного отдышавшись.

— Я так и думал и, честно говоря, уже начал молиться за вас. Не хотите прилечь?

— Нет, спасибо! Все в порядке.

Натали коротко пересказала то, что ей удалось разуз­нать в больнице.

—Значит, вам промыли мозги и внушили, что в вас стреляли, — сказал Луиш, когда она закончила.

— Техника, которую они разработали, может стать ис­точником огромных доходов, если окажется эффективной. Я не знаю точно, как все это действует, но думаю, что сна­чала они ввели мне какой-то препарат, чтобы «открыть» сознание для внушения. Потом мне показали что-то вроде фильма и внушили, что я все это пережила в реальности. Они даже применили электроды, чтобы вызвать боль в спине, когда в меня якобы попали пули.

— Да, впечатляет.

— Это ужасно. Представляете, сколько несчастных рас­стались здесь со своими органами?

— Они проводят подобные операции примерно каждые две недели.

— Страшно подумать.

— Значит, Варгаш мертв, а вы получили ответ на свои вопросы. Что ж, думаю, наше дело закончено.

Некоторое время Натали сидела, обхватив колени руками и смотрела на раскинувшийся внизу лес, пы­таясь разобраться в своих чувствах. Луиш был прав. Она победила страх и депрессию, вернулась в Рио и нашла ответ на мучившие ее вопросы. Теперь можно было возвращаться в Бостон, продолжать курс реаби­литации и ждать, пока подойдет ее очередь в списке на пересадку.

Натали оказалась не в том месте и не в то время, в ре­зультате чего вся ее жизнь так сильно изменилась. Но же­лание покончить с этой жизнью, по крайней мере на дан­ный момент, отступило перед чувством гордости за то, что она смогла сделать всего за несколько дней после возвра­щения в Бразилию.

— Луиш, как вы думаете, что будет, если я свяжусь с американским посольством или руководством бразиль­ской полиции и сообщу о том, что здесь происходит?

— Хотите правду?

— Конечно.

— Здесь крутятся огромные деньги. Вы можете раз­рушить здание больницы, но если люди, стоящие за всем этим, останутся живы, они скоро построят новое, только в другом месте. Я, конечно, не знаю, как обстоят дела в Америке, но у нас, перед тем как осудить челове­ка, нужно доказать, что было совершено преступление. Сейчас единственными доказательствами являются взятый напрокат джип и тело полицейского в реке. Ах да, я совсем забыл, еще у вас осталась машина этого полицейского.

Натали кивнула. Она все поняла.

Постепенно рассвело. Единственное, что нарушало ти­шину, был шум леса.

Когда Натали снова заговорила, ей показалось, что она выступает против Клиффа Ренфро и Тони Левиц­кой.

— Луиш, — услышала она собственный голос, — эти люди многих убили и сломали жизнь еще большим, вклю­чая меня. Мне недостаточно просто ответов. Я хочу отом­стить. Если я погибну, что ж, значит, так нужно. Единст­венный положительный момент во всей этой истории это то, что мне больше нечего бояться. Я сделаю все, что смо­гу, чтобы уничтожить это, — она кивнула вниз, — превратить в пыль. А еще я хочу отправить Санторо и Барбозу за решетку — если не смогу убить.

— Знаете, — ответил Луиш, — когда я думаю о своей сестре, мне хочется того же. Если бы ее не убил Варгаш, это сделал бы Барбоза или кто-нибудь другой.

— Я с вами согласна.

— Но вы должны быть уверены в том, что готовы по­ставить на карту все, чтобы отомстить. Это даст нам шанс, преимущество.

— Я уверена, Луиш. То, как я сейчас живу, совсем не то, о чем я мечтала.

— Тогда попытаемся.

Луиш протянул руку, и Натали крепко ее сжала.

— Что же мы можем сделать? — спросила она.

— Пока не знаю, — ответил Луиш, — но для начала нуж­но оружие. Потом понадобится помощь.

— Когда начнем?

— Прямо сейчас.

Луиш подошел к склону холма и выдернул из земли не­сколько кустов. За ними открылся вход в пещеру высотой в пять футов и столько же в ширину.

— Я даже не заметила! — воскликнула Натали.

— Да, замаскировано хорошо. Очень мало кто знает про это. Мы храним здесь оружие и взрывчатку, а если нужно, тут можно и спрятаться.

— Но почему вы?..

— В моей работе всегда нужно быть осторожным и пла­нировать кое-что заранее.

— Можно взглянуть?

— Можно, но сначала посмотрите вон туда!

Натали повернулась, куда показывал Луиш, но не уви­дела ничего нового.

— Вот, взгляните, — сказал он и протянул мощный би­нокль, который успел достать из пещеры. — Посмотрите за больницу, а потом прислушайтесь.

То, о чем говорил Луиш, Натали заметила сразу. Длинная взлетно-посадочная полоса, подсвеченная по краям белыми и синими огнями, прорезала джунгли с запада на восток на небольшом удалении от больницы. Спустя минуту она услышала звук приближающегося самолета, а через несколько секунд уже смогла разгля­деть «боинг», заходивший с восточной стороны на по­садку.

Луиш и Натали лежали рядом на каменной площадке, передавая друг другу бинокль и наблюдали, как самолет приземлился, пробежал по полосе, развернулся и покатил в обратном направлении. Примерно на середине полосы находился небольшой пятачок для стоянки. Из-за деревь­ев появились Барбоза, Санторо, четверо сопровождавших их охранников, вооруженных автоматами, и направились к самолету.

Из фюзеляжа опустился гидравлический подъем­ник с носилками, на которых лежала женщина. Рядом с ними находились мужчина и женщина в хирургической одежде. В следующий раз подъемник опустил на землю троих мужчин, один из которых был крупный блондин с собранными в хвост волосами, и женщину. Потом из самолета появились два летчика в форме. Когда все они двинулись по направлению к больнице, подъемник опустился в последний раз, доставив человека, одетого как командир экипажа, и еще одного мужчину, в рубаш­ке с короткими рукавами, по всей видимости, решила Натали, стюарда.

Барбоза и двое его людей поднялись на борт, и началась разгрузка.

—Я насчитал десять человек — восемь мужчин и две женщины, — сказал Луиш. — Плюс Санторо, Барбоза и четверо охранников из деревни.

—Похоже, наши шансы на успех резко снизились, — константировала Натали.

—До определенного предела.

—Объясните.

—Один из людей Барбозы обязан мне жизнью, а охран­ник в красной бандане — это моя Роза.

ГЛАВА 32

Творить несправедливость, оставаясь при этом безнаказанным, это всего лучше, а тер­петь несправедливость, когда ты не в силах отомстить, — всего хуже.

Платон, «Государство», кн. II

Каллахэн был доволен собой, очень доволен. Он бросил кубики, выпало семь очков^[44]. Почти двадцать часов он на­ходился в окружении врагов, выдавал себя за другого че­ловека, выполняя работу, о которой не имел ни малейше­го представления, и ему это удалось! Бен действительно сумел обслуживать пассажиров по высшему разряду и не попадался им на глаза, когда не было работы.

Перелет оказался долгим, но неутомительным. Один раз они приземлились в Венесуэле для дозаправки, а дру­гой где-то в Бразилии, видимо, решить вопросы с властя­ми. Никого из таможенников Бен не увидел. Очень инте­ресно было узнать, какой спокойной может стать бурлящая вода, когда ее накрывают толстым слоем денежной массы. Последнее, что произвело на мнимого стюарда огромное впечатление, была посадка, за которой он наблюдал через маленький иллюминатор в передней двери: самолет про­несся над густым лесом, тянувшимся на сотни миль, сде­лал небольшой разворот вправо и опустился на хорошо освещенную полосу, которая появилась, казалось, прямо из-под деревьев.

Сама посадка прошла, как описано в учебниках.

Одной из неприятных сторон полета были несколько визитов в хвостовую часть лайнера, где находилась жен­щина, которую держали раньше в фургоне «эдвенчер». По всей видимости, ее напичкали лекарствами, и она лежала без сознания. Накануне ночью, в фургоне, женщина пла­кала и говорила, что ее зовут Сэнди и что у нее есть сын. 

Сейчас она, казалось, находилась при смерти, и один из ее жизненно важных органов должен был быть — отнюдь не добровольно! — пересажен совершенно чужому человеку.

За жертвой постоянно наблюдали двое — мужчина и женщина — в хирургической одежде и со стетоскопами. Мужчина, смуглый, с толстой короткой шеей, выглядел скорее как портовый грузчик, а не как врач, но у седо­власой женщины лет шестидесяти были вполне прилич­ные манеры и довольно правильная речь. Они несколько раз заказывали прохладительные напитки и два раза еду. Жертва, лежавшая на носилках, была в кислородной мас­ке, ее подсоединили к капельнице и кардиомонитору. Она казалась довольно милой: рыжеволосая, на вид около со­рока. Сейчас на ее лице застыло безмятежное выражение, но Бен хорошо помнил, как совсем недавно она кричала и плакала.

Каллахэн понимал, что у него практически нет шансов, чтобы помочь ей избежать уготованной участи.

Человек, которого звали Винсент, оказался еще выше и шире в плечах, чем запомнилось Бену. С той минуты как этот убийца поднялся на борт самолета, Бен искал ма­лейшие признаки того, что его узнали, и восстанавливал в памяти подробности их короткой схватки в Цинцинна­ти. В гараже было темно, все произошло очень быстро, и скорее всего, Винсент его не разглядел. За несколько часов полета беспокойство Бена практически исчезло.

Винсент почти весь полет проспал, удобно устроив­шись на плече свой подруги. Эта Конни явно не была «девушкой мечты» Бена Каллахэна. Ее лицо походило на мордочку хорька, на предплечье красовалась татуировка с изображением колючей проволоки, а чересчур обтяги­вающая белая футболка подчеркивала слишком большой бюст. Весь полет она не переставая курила, а два других охранника резались в карты или спали.

—    Как у тебя дела, Сэт? Закончил уборку?

Командир экипажа, плотный мужчина по имени Стэн­ли Холиен, был настолько спокойным, даже безобидным, насколько устрашающими казались Винсент и охранники. Бен часто заходил в кабину и каждый раз с благодарностью вспоминал минуты, потраченные на просмотр «Спорт-экспресса». Обменявшись несколькими замечаниями о поло­жении в турнирной таблице и немного поспорив о том, кто выиграет приз национальной лиги, он стал своим парнем для членов экипажа.

—Еще пару минут, Стэн!

Пока Холиен заканчивал дела в кабине, Бен еще раз прошелся по пустому салону, а потом заглянул в хвосто­вой отсек, отгороженный шторой. Он искал что-нибудь, что в нужный момент могло бы послужить оружием, од­нако ничего не нашел, но, возможно, это было к лучшему. Ведь на этот раз Каллахэну пришлось бы иметь дело не со Сэтом Степански, а с тройкой профессиональных убийц. То что Бену удалось справиться с Винсентом в Цинцин­нати, вовсе не означало, что ему повезет снова. Если никто не придет на помощь в джунглях, о том, чтобы спасти об­реченную на заклание жертву и снова вернуться в цивили­зованный мир, оставалось только мечтать.

Что делать дальше?

На стороне Бена, кроме фактора неожиданности, больше, похоже, ничего не было. Ему просто придется минута за минутой следить за развитием ситуации и действовать по обстоятельствам, пытаясь выработать хоть какой-нибудь план, пусть и с минимальными шан­сами на успех. Выжидать, бросив Сэнди на произвол судьбы? Возможно, признался себе Бен, так и получит­ся. Погибнуть самому — тоже не лучший способ оста­новить этих людей и прекратить их преступный бизнес. Ему стало плохо от одной только мысли, что придется готовить самолет к обратному полету в Штаты, зная, что произошло с несчастной женщиной и что из-за этих лю­дей восьмилетний мальчик больше никогда не увидит свою мать.

Стэн Холиен ждал Бена у подъемника. Имелся ли в кабине револьвер? Возможно, решил Бен. Он еще раз ог­лядел салон. Дверь в кабину была закрыта и, скорее всего заперта.

—Где мы, черт побери, сели, Стэн?

—В Бразилии.

—Очень смешно.

—Точно. Северо-западнее Рио, миль семьдесят пять, может сто.

—Никогда не был в Бразилии.

—Отличное место. Очень красивые женщины. Но, бо­юсь, что на этот раз экскурсий не будет. Послезавтра, са­мое позднее через два дня мы вылетаем обратно.

—Давно вы занимаетесь этим?

Холиен явно пропустил вопрос мимо ушей и махнул Бену, чтобы тот пропустил бразильцев, перетаскивающих привезенные ящики на платформу подъемника. Когда они спускались, Бен невдалеке заметил невысокое белое зда­ние, которое скрывалось в глубине леса. Утро выдалось прохладным, и после многих часов пребывания в самолете влажный воздух, насыщенный ароматами джунглей, пока­зался почти сладким.

Винсент ожидал их у обочины широкой тропинки, вы­ходившей к самой полосе. Потом все трое — летчик, стю­ард и убийца — молча пошли по тропинке, которая пре­вратилась в более широкую, посыпанную гравием дорогу со следами шин.

—Идите вперед, командир, — обратился Винсент к лет­чику. — Та же комната, что всегда. Ваш чемодан сейчас привезут. А мне нужно поговорить с Сэтом.

Холиен пошел дальше. Когда он скрылся за поворотом, Бен, впервые оставшись один на один с Винсентом, почувствовал, как в груди зашевелилось неясное тревожное ощущение.

—Больница здесь недалеко, — сказал Винсент. — Очень интересная операция, ты поразишься.

—Не сомневаюсь, — ответил Бен, ища в словах Винсен­та намек на скрытый смысл.

—Ты знаешь, что будет с женщиной, которую при­везли?

Тревога начала возрастать.

— Понятия не имею.

— Понимаешь, приятель, мы вырежем ей сердце. А как насчет тебя, Сэт? Ты знаешь, что мы сделаем с тобой?

— Я и не...

Бен не успел договорить. В руке Винсента откуда-то появился пистолет, и Бен получил удар в скулу, отшвыр­нувший его на землю.

— Ты что, на самом деле думал, что тебе это сойдет с рук, придурок? — заорал Винсент. — Мне полдня вы­ковыривали из глаз эту чертову краску! Ты что, решил, будто я тебя не запомнил? Тебе и Джанет в офисе не уда­лось провести. Она передала мне твою фотографию рань­ше, чем ты открыл свой чемодан! — Он с силой ударил Бена ногой по спине. — Интересно, когда ты окажешься на операционном столе? — Еще один удар. — Думаю, мы скоро это узнаем.

Сжавшись в комок, Каллахэн лежал на дороге, не в си­лах вымолвить ни слова.

— Встать! — рявкнул Винсент, ударив еще раз, на этот раз под колено. — Я отведу тебя в нашу комнату для гос­тей. А когда до тебя дойдет очередь, ты позавидуешь на­шей пассажирке.

ГЛАВА 33

Как же можно убедить тех, кто и слушать не станет?

Платон, "Государство", кн. 1

— Ладно, давай еще раз. Кто ты?

— Каллахэн. Бенджамен Майкл Каллахэн.

— Чем занимаешься?

— Детектив. Я... частный детектив. Ради бога, пожалуй­ста...

— Откуда?

—    Ай... Айдахо. Покателло, Айдахо. Нет, пожалуйста, не надо... не надо больше!

Винсент прикоснулся к Бену электродом. Сильнейшая боль, какую ему еще не приходилось испытывать, пронзи­ла руку и спину, опоясывая каждый мускул.

Бен вскрикнул.

Он был абсолютно беспомощен. Никуда не спрячешь­ся, никто не поможет, и Винсент ни за что не отпустит.

Допрос продолжался несколько часов. Электрод вместе со штуковиной, которую ввинчивали под ногти, являлся основным источником боли. Сначала Бена избили, а по­том притащили в эту комнату в подвале больницы, разде­ли и привязали к деревянному стулу с высокой спинкой. После десятков ударов током и манипуляций с пальцами он несколько раз терял сознание.

Дважды бразильский абориген, невысокого роста, но исключительно сильный, таскал его в душ и обливал хо­лодной водой, после чего снова усаживал на стул, и пытки продолжались. Винсент снова и снова напоминал Бену об их встрече в Цинциннати и наслаждался каждым его сто­ном.

—    Откуда ты узнал про фургон?

—    К... кто-то в Сода-Спрингс записал номер.

—    Не пори чушь!

—    Я говорю правду, клянусь вам!

И опять тычок электродом, теперь по внутренней по­верхности бедра. И снова страшная боль и судороги. И снова крик.

С той секунды, когда Винсент ударил Бена пистоле­том, он уже знал, что его будут пытать. И знал, что должен сохранить в тайне имя Элис Густафсон, хотя вполне воз­можно, это будет последнее, что ему предстоит сделать в жизни. Когда она прочитает его письмо и освободит Сэта Степански, то сможет что-то предпринять, чтобы разру­шить подпольную деятельность «Уайтстоуна». Но только в том случае, если сама останется жива. А если Винсент и его люди найдут ее, жертва Бена окажется напрасной. Пока его волокли в эту комнату, он пытался придумать более или менее правдоподобную историю о том, как все узнал. А теперь Каллахэн пересказывал ее снова и снова, чтобы ему поверили.

— Как ты нашел нас в Цинциннати?

— Я же детектив, мне за это платят! Зная номер фурго­на, это было совсем нетрудно.

— Кто еще в курсе всего этого?

— Никто. Никто, кроме меня. Никто ничего не знает, только я... Нет! Не надо больше!..

То ли это от холода, пробиравшего до костей, то ли из- за нервов, но Бен не мог унять дрожь.

Существовало несколько типов боли, с которыми Бен мог справляться: головная, растяжение связок, боль в гор­ле, даже удары Винсента тогда, в гараже. Но еще с детства он ненавидел и боялся бормашины. Несмотря на обезболи­вание и все прочее, что придумали врачи, одно ожидание самого легкого прикосновения к зубному нерву представ­лялось почти невыносимым. Электрод в руке Винсента был как сотня бормашин, нацеленных на обнаженную пульпу. Только на этот раз никакого обезболивания.

Винсент снова приложил к Бену электрод, теперь уже к шее. Каждый мускул измученного тела вздрогнул и заде­ревенел. Рот непроизвольно закрылся с такой силой, что Бен прокусил кончик языка и сломал зуб.

— Еще раз спрашиваю: кто тебя нанял?

— Да... Даркины. Из Сода-Спрингс. Их сына сбил гру­зовик во Флориде. Местный полицейский решил, что у парня брали костный мозг. Это правда! Клянусь вам!

— Что правда, а что нет, здесь решаю я. И если решу, что ты мне лапшу на уши вешаешь, то разукрашу тебя этой штукой от ушей задницы. Скажи-ка мне еще раз, как ты очутился в Техасе?

Бену не нужно было притворяться, что он больше не может терпеть удары током. Ситуация казалась безнадеж­ной, и все, чего он хотел, — это расстаться с жизнью менее мучительно, сохранить остатки воли и благородства и не выдать «Охрану органов» и ее основательницу. Бен снова повторил историю про лабораторию «Уайтстоун» в Сода- Спрингс и случайно попавшийся на глаза адрес на ящике с пробирками, приготовленный к отправке в Фейдимен.

Удары током стали реже, но отнюдь не слабее. Наконец Винсент махнул своему помощнику, чтобы тот снова от­волок Каллахэна в душ. Бен опустился на грязные плитки пола, привалился к стене, и холодная вода смыла с его тела следи крови и рвоты. Немного отдышавшись, он дополз до своего стула.

Винсента не было. Рядом со стулом лежали большое белое полотенце и стопка сложенной одежды: легкие хлоп­чатобумажные брюки, серая футболка, тонкие белые нос­ки. Рядом стояли черные берцы^[45]. Молчаливый помощник его мучителя сделал знак, чтобы Бен одевался.

Каллахэн несколько раз задумывался о том, как его прикончат, после того как пытки перестанут развлекать палачей. Он ожидал и даже надеялся на обычную пулю в голову, но сейчас пребывал в замешательстве. Процесс одевания оказался долгим и непростым. Руки и ноги по­виновались плохо, тело покрывали ожоги, а изуродован­ными и посиневшими пальцами справиться со шнурка­ми оказалось вообще невозможным. Понаблюдав минут пятнадцать за безуспешной борьбой Бена с ботинками, охранник привязал его к стулу и сам завязал шнурки. Затем он подошел к небольшому холодильнику в углу камеры, принес пленнику бутылку воды, шоколадный батончик и освободил ему руку. Бен попытался войти с ним в контакт.

—    Ты меня понимаешь? — спросил он.

Охранник тупо взглянул на него.

—    Я спросил, ты меня понимаешь?

Пытаться укусить холодный шоколад разбитой челю­стью было бесполезно. «Ну и ладно», — решил Бен. Все равно желудок, измученный рвотой, не принял бы ника­кой пищи. Разбитыми, кровоточащими губами Каллахэн приложился к бутылке и сделал несколько глотков. Перед глазами все плыло, потом немного прояснялось и снова плыло, ноги изредка конвульсивно подрагивали. Когда-то давно, в молодости, он иногда задумывался над философ­ским вопросом, не имевшим ответа: когда и где ему пред­стоит умереть. Тогда казалось странным и пугающим само предположение, что этот момент вообще наступит.

Но зачем им понадобилось его одевать?

Прошло минут десять, потом еще десять. Бен иногда чувствовал, что теряет сознание и наверняка упал бы со стула, если бы не был привязан к спинке.

Стук открывшейся и снова захлопнувшейся двери при­вел его в чувство. Даже выдержав боль, которая была за гранью возможного, даже будучи готовым встретить вер­ную смерть, Бен ощутил новый прилив страха, от увиден­ного. Винсент, который был его мучителем, собирался стать и его палачом.

Тот, кто стоял перед ним, подняв голову и расставив ноги, выглядел выше и крупнее, чем статуя в парке. Лицо человека было умело раскрашено мазками защитной крас­ки, полностью совпадавшей с цветом рубашки и брюк. Длинные светлые волосы спрятаны под такой же камуф­ляжной расцветки кепкой фасона «коммандос». Но не эти доспехи являлись источником страха. За спиной убийцы висел колчан с дюжиной стрел, а в левой руке он держал едва не достающий до пола лук.

— Смотри, какая штучка, — сказал Винсент. — Это из­готовленный из комнаундных^[46] материалов лук для охоты на крупную дичь, натяжение тетивы семьдесят фунтов, знаменитые углепластиковые стрелы, длина тридцать один дюйм. Во время поездок у нас не остается времени на охоту, да и честная игра нынче штука редкая. Так что же делать охотнику, а?

— Я... я даже не знаю, — пробормотал Бен.

— В нашем случае охота будет очень короткой. Теперь слушай меня, и слушай внимательно: Рио милях в восьмидесяти к юго-востоку отсюда, Белу-Оризонте почти прямо на север, милях в ста пятидесяти, но там очень крутые холмы, можно сказать горы. В округе есть много маленьких город­ков и деревень, где ты сможешь найти помощь. Но лично я не уверен, что тебе это удастся. Хотя кто знает? Однако сна­чала тебе нужно суметь выбраться отсюда. Ребята не дадут соврать, я очень хорошо управляюсь с этой штукой. — Сво­бодной рукой Винсент схватил Бена за волосы и запрокинул ему голову. — Мне хочется понюхать свежей крови. Обещаю тебе, Каллахэн, что если ты испортишь мне охоту, если не сможешь долго бегать и прятаться, я прострелю такое место, что ты умрешь не сразу. Потом тебя снова притащат сюда, и я опять так поработаю с тобой этой электрической палочкой, что предыдущие раунды покажутся тебе щекоткой.

Винсент отпустил волосы Бена, но перед этим так уда­рил его по лицу, что из свежей раны, недавно нанесенной стволом пистолета, снова брызнула кровь.

Бен не обратил внимания ни на удар, ни на боль, ни на кровь, которая текла по подбородку, заливая майку. Он понял одно — ему дают шанс не выжить, а умереть под от­крытым небом и сохранить хоть каплю достоинства. Он все-таки выиграл свою битву у этого убийцы из «Уайтсто- уна». Элис Густафсон и «Охрана органов» находились в безопасности, и то, что он умрет уже казалось не самым важным. Бен давно потерял веру и в церковь, и в Бога, но сейчас он вдруг почувствовал, что если те, кто в детстве учил его молитвам и катехизису, были правы и рай суще­ствует, то он сделал попытку, пусть и маленькую, попасть туда. Оставалось надеяться, что у него еще осталось не­много сил и конец будет не слишком мучительным.

Радуйся, Мария, благодатная, Господь с тобой! Благо­словенна ты между женами, и благословен плод чрева тво­его, Иисус.

— Развяжите меня! — услышал Бен свой голос и уди­вился тому, как твердо он прозвучал.

Винсент кивнул своему помощнику, и пленника развя­зали. Он стиснул зубы и поднялся. Волна тошноты и головокружение снова захлестнула его, но Бен устоял и даже смог сделать еще пару глотков из бутылки.

Дева Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей.

В голове эхом повторялось «Радуйся, Мария», и Бен сделал неуклюжий болезненный шаг к двери. Потом еще один. «Интересно, — подумал он, — каково это — чувствовать, как твое тело пронзает стрела?» Не такая, какими стреляют на соревнованиях в скаутских лагерях. Винсент собирался использовать настоящие охотничьи, с четырехгранным заточенным металлическим наконеч­ником.

Следующий шаг дался ему чуть легче. Бен сделал глубо­кий вдох и вышел на улицу. Винсент последовал за ним.

— Вперед! — скомандовал он. — Я скажу, где остано­виться.

Бен выпрямился. Он выиграл. Настало время прос­то сыграть роль до конца. Если бы кто-нибудь всего два месяца назад сказал, что ему предстоит умереть за дело, в которое он верит, Каллахэн рассмеялся бы этому чело­веку в лицо. Где же была мадам Соня в то время, как Бен так нуждался в ней? Переносить все эти пытки оказалось бы намного легче, знай он наперед, что выдержит их, что сохранит имя Элис Густафсон и ее дело в тайне до самой своей смерти. Бену очень хотелось увидеть лицо Вин­сента, в тот момент, когда он скажет, что игра окончена и «Уайтстоун» проиграл. Но это, разумеется, тоже должно остаться в тайне.

Подняв голову, Каллахэн медленно зашагал вперед. Остановившись на секунду, он сделал еще один, пос­ледний глоток воды и бросил пустую бутылку в кусты. С того места, где сейчас стоял Бен, больницы видно не было.

— Пора.

— Так, давай разберемся, — сказал Бен хриплым и не таким решительным голосом, как ему бы хотелось. — Если я тебя убью, я смогу просто уйти?

—Разумеется, — немного раздраженно ответил Вин­сент. — Убежишь — и ты свободен. Убьешь меня — тоже свободен. Если я подстрелю тебя — ты проиграл.

—Кому-нибудь удавалось уйти от тебя?

—А ты как думаешь?

—Тогда я буду первым.

—У тебя минута времени, придурок. Шестьдесят се­кунд! У меня будут закрыты глаза, но не уши. Можешь бе­жать, куда хочешь. Но ты передо мной в большом долгу за Цинциннати, поэтому первой стрелой я тебя только раню. И вторым, может быть, тоже. Я еще не решил.

—Скажи, когда начинать, — прохрипел Бен.

—Начали.

Начали!

С этого момента жизнь Бена зависела от стрелки часов. Несколько драгоценных секунд он потерял, решая, в ка­кую сторону двигаться. Кустарник с правой стороны ка­зался не таким густым, как слева, и Бен нырнул вправо, заботясь не столько о том, чтобы скрыться, сколько о том, чтобы просто устоять на ногах и хоть немного удалиться от человека, который собирался в ближайшее время убить его.

—Сорок пять секунд!

Голос раздался, казалось, совсем рядом, в нескольких футах. Отбрасывая в сторону ветки и хватаясь за стволы деревьев, Бен рванул вперед. Местность оказалась неров­ной, часто попадались большие камни, но было заметно, что это пологий склон холма, по нему Бен и двигался вниз. Если тут и имелась какая-нибудь дорога или тропа, которая хоть немного скрыла бы его следы, то Бен ее не видел. Миновав несколько крупных валунов, он заметил, что склон начал подниматься. «Надо идти в другую сто­рону», — подумал он. В его положении подъем мог сыг­рать с ним злую шутку. А вообще-то, черт возьми, какая разница? Ведь речь идет не о жизни или смерти, а только о смерти, точнее о том, когда она наступит. Заканчивают­ся последние секунды его земной жизни, жизни, которая когда-то была такой многообещающей, а заканчивалась так бессмысленно. Сознание вдруг пронзила неожиданная мысль о том, сколько он в этой жизни упустил, потерял и что вообще не успело произойти.

— Тридцать секунд! — на этот раз голос прозвучал уже немного дальше.

Склон, становившийся все круче, не стал бы серьезным препятствием, не находись Бен в таком ужасном состоя­нии. По мере подъема опять появилось головокружение, усилилась тошнота. Наверное, ему нужно было спрятать­ся, найти место с высокой густой растительностью, за­рыться в нее и ждать, пока не наступит темнота. Чепуха! Во-первых, он еще не так далеко ушел, во-вторых, ветки и трава ломались при каждом движении, а потом неожидан­но растительность вообще исчезла, и Бен оказался на от­крытой местности. Если остановиться здесь, Винсент смо­жет стрелять по нему, как в тире, с огромного расстояния.

Тут Бен оступился и упал, сильно ударившись головой о гранитный валун высотой не меньше десяти футов. Зем­ля вокруг монолита навела Бена на мысль, что можно по­пробовать залезть на вершину камня. Но что потом? Луч­шее, что можно было придумать, — это броситься сверху на своего преследователя и попытаться достать стрелу. Самый лучший выбор при отсутствии такового...

— Пять секунд!

Бен подумал, насколько далеко он смог уйти. Сто яр­дов? Скорее всего, значительно меньше.

Он пополз на четвереньках наверх вокруг валуна. Воз­духа не хватало, в голове звенело, но дюйм за дюймом он продвигался вперед.

— Все, придурок, — донесся до Каллахэна голос Вин­сента. — Пришло время умирать!

Бен распластался близ верхушки валуна. Снизу его вряд ли можно было заметить, но он все равно не чувствовал себя в безопасности. Затаив дыхание, беглец прислушался. Кроме гудения насекомых, ничего слышно не было. Бен огляделся. Невдалеке стояло несколько высоких деревьев. Густая тра­ва и кусты поднимались на шесть-семь футов от земли, но шанс убежать был упущен. Оставалось надеяться, что его не видно и Винсент пройдет прямо под его камнем или вообще направится в другую сторону. Каллахэн снова затаил дыха­ние. Теперь недалеко от себя с левой стороны он услышал хруст веток. Винсент был близко, очень близко. Бен повер­нул голову, не поднимая ее, а наоборот, прижавшись щекой к камню, и взглянул в ту сторону, откуда доносился шум. В траве в самом деле что-то двигалось, и это движение было направлено в его сторону. Если Винсент обогнет валун и пойдет вверх, охоту можно будет считать оконченной. «Все- таки, — подумал Бен, — надо было продолжать идти». Сей­час же он мог только ждать, рассчитывать на то, что убийца появится внизу, и готовиться к броску.

Звук ломающихся веток и шуршащих листьев прибли­жался. Слева. Прижимаясь к камню, Бен перенес свой вес так, чтобы было удобнее прыгать. Заметив движение над собой, Винсент поднимет лук, дабы произвести выстрел. Бену нужно лишь разминуться с наконечником стрелы, упасть на стрелка и быстро дотянуться до колчана.

Тихо... слушай... смотри... Не дыши... не дыши! Радуйся, Мария, благодатная, Господь с тобою... и... ДАВАЙ!

Бен поднялся на колени, готовый к прыжку, но Вин­сента под ним не было. Вместо него появилась облезлая рыжевато-коричневая бродячая собака с белыми лапами и длинной узкой мордой. Она что-то вынюхивала на сво­ем пути через заросли. У Каллахэна затеплилась надежда. Возможно, Винсент все-таки пошел другой дорогой? Мо­жет, еще есть время убежать? И в этот момент Бен почув­ствовал удар сзади и понял, что его подстрелили.

Каллахэн упал, задохнувшись от боли, и полетел вниз. Он приземлился на бок. Воздух будто вышибло из легких взрывом.

Дева Мария, Матерь Божия... Матерь Божия... молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей...

Но в эту минуту смерть еще не пришла, как не пришла и в следующую. Бен лежал без движения, за гранью боли ощущая лишь твердую землю. Потом сзади почувствова­лось какое-то движение, на самом краю видимого им про­странства.

— Это было за Цинциннати, — сказал Винсент. — А это — за всех хитроумных придурков, которые думают, что могут меня провести.

Вот и настал момент истины. Бен разглядел стоящего в пятнадцати ярдах и улыбающегося призрака. Призрак поднял лук. Но вдруг голова его дернулась назад, и он хлопнул себя по щеке, будто его укусил москит.

— Какого че?..

Это были последние слова Винсента.

Откуда-то из леса вылетело длинное тонкое лезвие, сверкнуло и прошло насквозь через его шею. Кровь из перебитой артерии ударила фонтаном, пока Винсент еще даже не начал падать. Вытаращенные глаза, сдав­ленный крик, неуклюжий пируэт — и светловолосый бегемот рухнул на землю, умерев еще во время паде­ния.

Бен, не в силах понять произошедшее, начал провали­ваться в темноту. В последний момент перед кромешной тьмой он ощутил легкое прикосновение к своему плечу и услышал мягкий, успокаивающий женский голос.

— Все будет хорошо!

ГЛАВА 34

Стражи у нас должны быть благочестивыми и божественными, насколько это под силу че­ловеку.

Платон, "Государство", кн. II

— Доктор Энсон, пожалуйста, поторопитесь! Ренни... По-моему он умирает. Он еще в сознании, но давление резко упало.

Энсон поспешил за молоденькой медсестрой в палату номер 10 — полуизолированную комнату в дальнем кон­це больницы. Ренни Оно, резчик по дереву, которому едва перевалило за сорок, умирал. Почти десять лет он боролся со СПИДом, но болезнь в итоге взяла верх. Ничего сде­лать было уж невозможно — по крайней мере, с точки зре­ния медицины.

Энсон пододвинул стул к кровати и сел, взяв исхудав­шую руку умирающего в свои ладони.

—        Ренни, ты меня слышишь?

Оно чуть заметно кивнул, поскольку говорить уже не мог.

—    Ренни, ты добрый и хороший человек. В твоей новой, другой, жизни все будет хорошо. Ты мужественно боролся со своей болезнью. На это не каждый способен. Тебе сей­час страшно?

Больной покачал головой.

—        Хочешь, я почитаю тебе, Ренни?

Энсон раскрыл свой потертый блокнот, из которого торчали какие-то разрозненные листки. Там были рисун­ки, эссе, повседневные записи, стихи... Почти каждый день Энсон добавлял в блокнот что-то новое. То, что он соби­рался читать, не имело заглавия, только слова, аккуратно отпечатанные на машинке. Сам листок казался чуть белее остальных:

^{Мир может быть полным обмана, лжи,}

^{несправедливости,}

^боли.

^{Но есть еще, друг мой, пустота, что ждет тебя, — Огромная, сверкающая пустота,}

^{Мягкая, напоенная ароматом мира,}

^{Ароматом безмятежности.}

^{Ты уже почти там, друг мой.}

^{Величественная пустота — вечная гавань твоей души. Возьми мою руку, друг.}

^{Возьми мою руку и сделай шаг, только один шаг.}

^{И ты будешь там.}

Энсон почувствовал, как рука Ренни Оно ослабла. Едва заметное колыхание простыни на его груди прекратилось... На несколько минут все застыли — и сестра, и врач и па­циент. Энсон встал, нагнулся и тихо поцеловал Оно в лоб. После этого он молча вышел из палаты.

Было самое любимое время суток доктора Энсона — наступал рассвет. С того момента в Амритсаре, когда он узнал об обмане хирурга Хандури и женщины, называв­шей себя Нарендрой Нарджот, в котором участвовала Элизабет Сен-Пьер, доктор пребывал в печали и расте­рянности. Он практически не спал, полностью посвящая себя работе, ухаживая за пациентами больницы и клини­ки. Все это время он думал над тем, чем ответить на этот обман. Сейчас, после нескольких разговоров с медсест­рой Клодин, которую Элизабет вынудила уйти, Энсон был готов.

Когда он пришел в лабораторию, у дверей его поджидал верный Франсис Нгале.

—Доктор Джо, в лаборатории все готово, — сказал здо­ровяк. — Доктор Сен-Пьер недавно прибыла в больницу.

—Хорошо.

—Ренни скончался?

-Да.

—Мирно?

—Очень мирно, Франсис.

—Ну что же... Он был славным парнем.

—Нам пора заняться делом. Ты подготовил мне пульт дистанционного управления?

Нгале протянул доктору маленькую прямоугольную коробочку.

—Я все проверил, — сказал он. — Но, надеюсь, вам не придется ее использовать.

—Если понадобится, я это сделаю. Стул на месте?

-Да.

—Ты хороший друг, Франсис. И всегда был им.

Мужчины коротко обнялись, а затем доктор отправил

Нгале обратно в больницу. Через минуту он вернулся, со­провождая Элизабет. На ее лице застыло выражение недо­умения и тревоги. Энсон кивнул Сен-Пьер, показывая на стул, а сам встал рядом.

—Я так понимаю, — начала Элизабет по-английски, — что у вас имеются веские причины, иначе вы не вызвали бы меня сюда в четыре часа утра.

—Да, — ответил Энсон, — имеются. Как вы помните, перед тем как вы организовали нашу поездку в Индию для встречи с вдовой моего благодетеля, я пообещал вам, что раскрою последние секреты моих исследований по «Са­ре-9» специалистам из «Уайтстоуна».

—Совершенно верно.

Недоумение на лице Элизабет стало еще заметнее. За­чем он говорит то, о чем она и так хорошо помнит?

—Единственное, чего вы не знаете, — как иденти­фицировать один из десяти штаммов^[47] дрожжей в емко­стях, которые мы используем, а также одного этапа в процессе стимуляции дрожжей для выработки лекар­ства.

—Да. И что?

—Я решил изменить нашу сделку.

—Но...

—Вы обманули меня, Элизабет. Вы построили нашу дружбу, и вы же злоупотребили ею.

Энсон был исключительно спокойным человеком, но если его сильно задеть, мог проявить характер. Сейчас он заставил себя сдержаться, помня о пульте дистанционного управления в кармане.

—Я не понимаю, о чем вы говорите, — пожала плечами Сен-Пьер.

Энсон быстро произнес несколько фраз на хинди.

—Полагаю, вы узнаете язык, хотя он один из тех, на ко­торых вы не говорите. Я достаточно свободно владею им, по-крайней мере для того, чтобы разгадать амритсарскую шараду.

— Я не понимаю! — снова сказала Элизабет.

— Все вы понимаете! После нашего возвращения, все еще надеясь нато, что ошибся и неправильно понял ваши действия, я позвонил в Нью-Йорк своему другу-журналисту. Нет никаких подтверждений того, что некий Т. Дж. Нарджот вообще существовал, и того, что в больницах Амритсара была вспышка эпидемии пнев­монии.

— Подождите! — возмутилась Сен-Пьер, явно начинав­шая паниковать.

— Больше того, — продолжал Энсон, — ранее меня вво­дили в заблуждение относительно моих странных присту­пов. Я позвонил сестре Клодин, которая находилась на дежурстве в тот день, который чуть не стал для меня пос­ледним. Сначала она пыталась защитить вас, вернее свое будущее, которому вы угрожали. Но в конце концов ее честность взяла верх. И что вы думаете я узнал? Я узнал, что моя дорогая Элизабет чуть не убила меня ради своих собственных интересов.

— Все это было сделано для вашего блага, Джозеф. Вам была необходима пересадка!

— Вы хотите сказать, что вам было необходимо сделать мне пересадку? Моя работа продвигалась недостаточно быстро для вас? Или вы боялись, что я умру раньше, чем ваши специалисты выяснят все мои секреты?

— Нет, Джозеф, это нечестно! Ведь «Уайтстоун» по­строил эту больницу, мы создали эти лаборатории!

Энсон вынул из кармана пульт дистанционного управ­ления.

— Вы знаете моего друга Франсиса, правда? — спросил он, показывая на Нгале.

— Конечно!

— Так вот, Франсис — эксперт в подрывном деле. По моей просьбе он установил во всем крыле, где располага­ется лаборатория, взрывчатку. Элизабет, у вас есть ровно пятнадцать минут, чтобы я поверил, что вы говорите прав­ду. Иначе все взлетит на воздух.

—Подождите. Нет! Вы не можете это сделать!

—Пятнадцать минут, и все превратится в пепел, вклю­чая драгоценные чаны с дрожжами и мои дневники, кото­рые лежат вон в том углу.

—Джозеф, вы не понимаете! Я не вправе рассказывать вам что-либо, я... я должна позвонить. Я должна получить разре­шение поделиться с вами информацией. Если я этого не сде­лаю, моя жизнь будет в опасности. Я... мне нужно время.

Энсон демонстративно посмотрел на часы.

—Четырнадцать минут.

Сен-Пьер огляделась, словно ища защиты.

—Мне нужно позвонить!

—Если только это не займет больше четырнадцати минут.

Сен-Пьер вскочила.

—Мне пойти с ней? — спросил Нгале.

—У нее единственный выход — сказать правду. Люди, на которых она работает, умны, очень умны. Они все пой­мут.

Через несколько минут Элизабет вернулась.

—Хорошо, — начала она, с трудом переводя дыхание, — хорошо! Мне разрешили раскрыть вам некоторые факты, не называя имен. Это вас устроит?

—Элизабет, я не собираюсь давать вам никаких обеща­ний.

—Хорошо, садитесь и слушайте.

Энсон кивнул Нгале. Тот принес стул, еще раз внима­тельно посмотрел на обоих и вышел из комнаты.

—Продолжайте, — потребовал Энсон, — только помни­те: если я почувствую, что вы снова лжете, второго шанса у вас не будет.

Он поднял руку с пультом, как бы в подтверждение своих слов.

Сен-Пьер выпрямилась на стуле и посмотрела Энсону прямо в глаза.

—Несколько лет назад, — начала она, — примерно пят­надцать, небольшая группа специалистов-трансплантологов и хирургов, встречаясь на международных конферен­циях по трансплантологии, начала обсуждать насущные вопросы по своей специализации и делиться мнениями о несовершенстве системы получения и пересадки органов.

—Продолжайте.

—По всему миру мы сталкивались с законодатель­ными ограничениями, которые не позволяли нам при­нимать решения. Поэтому хирурги начали дезинфор­мировать пациентов относительно серьезности их положения, чтобы вынудить внести свои имена в некий список. Кроме того, невежество, существовавшее в об­щественном сознании по этому вопросу, и позиция офи­циальных властей и церкви не позволяли обеспечить нуждающихся необходимом количеством донорских органов. Но самое главное и самое печальное, что люди, чей образ жизни привел их к необходимости пересадки органа, после операции снова возвращались к старым привычкам и в буквальном смысле слова уничтожали драгоценный орган, который мог бы спасти жизнь дру­гому, более ответственному и более достойному паци­енту.

—Вы являлись членом этой группы?

—Не с самого начала. Меня пригласили присоединить­ся к Хранителям около одиннадцати лет назад

—Хранителям?

—Как вы можете себе представить, сначала все дискус­сии в группе трансплантологов были глубоко философ­скими. В этой группе состояли выдающиеся врачи, перед которыми стояли огромные этические проблемы.

—И еще они были, как я слышал, величайшими эго­истами.

—Эти мужчины и женщины, особенно хирурги, несли такую ответственность, которую невозможно ни оценить, ни представить!

—Хранители?

— Постепенно в поисках объединяющей философской доктрины группа начала все больше и больше сосредото­чиваться на трудах Платона, особенно на его трактате «Го­сударство». Его философия и логика понятны и доступны любому. Так, со временем был выработан фундамент на­шего закрытого тайного общества.

— Доктор Хандури тоже Хранитель?

— Я сказала — никаких имен!

— Черт бы вас побрал! Да или нет? — крикнул Энсон.

— Конечно. Конечно, он из Хранителей. Почему вы спросили?

— Потому, что он говорил о своих разногласиях с сик­хами, касающихся отрицания ими кастовой системы. Пла­тон, насколько я помню, делил общество на три касты.

— Он не использовал такое слово, но, в принципе, да. Низшее сословие из трех — ремесленники. Это рабочие, фермеры и им подобные. Следующими идут помощни­ки: военнослужащие, менеджеры, руководители среднего уровня. Вершина же этой пирамиды...^{name=r48>[48]}

— Хранители, — закончил фразу Энсон. — Элита.

Сен-Пьер вскинула голову.

— Интеллектуальная, физическая, творческая, науч­ная, политическая... Подумайте, что было бы, если бы Эйнштейн, или Нельсон Мандела, или Раймонд Дамидян, который изобрел магнитно-резонансный томограф, или... или мать Тереза нуждались в органе, который спас бы им жизнь, числясь в каком-нибудь бюрократическом списке с красной полоской или... или если бы такого органа вообще не оказалось? Подумайте о себе, Джозеф, и о том, что вы можете дать человечеству только по той причине, что мы обеспечили вам подходящее легкое, и не просто подходя­щее, а исключительно подходящее! Задача Хранителей в государстве, в нашем случае — специалистов-трансплантологов — обеспечить других Хранителей, где бы они ни жили, необходимым органом.

Убежденность, с которой говорила Элизабет, завора­живала. Энсон едва мог дышать. Слово «обеспечили» ре­зануло его, как ножом. Впервые он задумался над возмож­ностью того, что источником его новой жизни мог стать кто-то, не признанный умершим в законном порядке.

— Где? — хрипло спросил Джозеф.

— Прошу прощения?

— Где? Где вы берете эти органы?

— Как где? У ремесленников и помощников, естествен­но, — ответила Сен-Пьер. — Конечно же, не у других Хра­нителей. Иначе это бы не имело смысла и противоречило нашим принципам.

Энсон смотрел на женщину, которую он знал, точнее думал, что знает, восемь лет. И самым ужасным было не то, что Элизабет говорила, а то, что она говорила это с полной уверенностью в своей правоте.

— Сколько всего Хранителей? — спросил он.

— Не очень много, — ответила Элизабет. — Человек двадцать пять, может быть, тридцать. Мы подходим к от­бору очень тщательно и, как вы, наверное, догадываетесь, весьма осторожно. Только лучшие из лучших.

— Разумеется, — пробормотал Энсон. — Только лучшие из лучших. — Он поднял и покрутил в руке пульт. — Эли­забет, предупреждаю, что если вы попробуете встать с это­го стула, не ответив на все мои вопросы, я нажму на эту кнопку, и вы погибнете вместе с лабораторией.

— Но вы тоже погибнете!

— У меня другие приоритеты. Теперь расскажите мне о том, как удается обеспечить абсолютно совместимый ор­ган.

Сен-Пьер беспокойно заерзала на стуле и снова огляде­лась, словно ожидая рыцаря-спасителя.

— Ну, понимаете, — начала она, уже хуже владея со­бой, — если Хранителю нужно пересадить орган, он дол­жен быть абсолютно или почти абсолютно совместимым. В противном случае потребуется применение больших доз токсичных препаратов, препятствующих отторжению. Взгляните на себя, Джозеф! Вы принимаете минимум ле­карств. После операции вы вернулись к своей важной и очень нужной работе в самые короткие сроки.

—Я догадываюсь, что многие Хранители, получающие органы, могут заплатить за них.

—Да, и они платят. Эти деньги идут на развитие обще­ства.

—Через фонд «Уайтстоун».

—Да, «Уайтстоун» — это мы. Мы занимаемся благо­творительностью по всему миру. Мы помогаем артистам, врачам, политикам, ученым вроде вас. Нам принадлежат лаборатории «Уайтстоун», компания «Уайтстоун фармасьютикалс», а скоро, если вы человек слова, будет при­надлежать и «Сара-9».

—Не вам судить, человек я слова или нет! Вся эта по­ездка в Индию была одним большим обманом!

—Все потому, что вы были одержимы идеей познако­миться с семьей донора. Поэтому совет хранителей решил, что в данный момент, по крайней мере, это непрактично и нежелательно.

—Мне операцию делали не в Индии?

—Я старалась ответить на все ваши вопросы, Джозеф. Давайте больше не будем об этом.

—Где была сделана операция? — Энсон снова сжал в руке пульт. — Не лгать!

—В Бразилии. На одном из объектов «Уайтстоуна». Вас накачали снотворным, а потом, как только это стало безопасным, перевезли в хирургическую клинику Храни­телей в Кейптауне.

Энсон сделал глубокий вдох.

—Ладно, Элизабет. Теперь скажите мне, кто он?

—Простите?

—Донор. Кто он и откуда?

И снова Сен-Пьер тщетно озиралась в ожидании чудес­ного спасителя. Ее губы решительно сжались.

—         На самом деле, — проговорила она наконец, — это была женщина. Женщина из Соединенных Штатов, из Бостона.

— Ее имя?

— Я же сказала, никаких...

— Черт возьми, Элизабет! — крикнул Энсон. -Назо­вите ее имя или приготовьтесь умереть — здесь и сейчас! Я не шучу, и вы это знаете!

— Ее имя Рейес. Натали Рейес.

— Хорошо. А сейчас вы мне расскажете все, что знаете об этой Натали Рейес, и почему выбрали именно ее, чтобы пересадить мне легкое.

ГЛАВА 35

Когда кому-нибудь близка мысль о смерти, на человека находит страх, и охватывает его раздумье о том, что раньше и на ум ему не приходило.

Платон, "Государство", кн. I

Придя в сознание, Бен почувствовал сильный, острый запах, не лишенный приятности, и услышал женский го­лос, тихо напевающей что-то на языке, которого он не понимал. Стрелы уже не было. Острая боль в ноге и му­чительная тяжесть во всем теле еще ощущались, но уже приглушенно. Каллахэн понял, что не первый раз прихо­дит в себя и не первый раз слышит пение женщины. Раз­детый до пояса, он лежал на спине на куче одеял и коври­ков в какой-то пещере. Через ее вход, футах в десяти от его ложа, проникал солнечный свет.

Постепенно к Бену вернулось зрение, а потом и па­мять, начиная с момента смерти Винсента. Смертельную стрелу, которую ожидал Бен, убийца так и не успел вы­пустить. Вместо стрелы, как он вспомнил, появилась жен­щина. Она склонилась над ним и по-английски сказала, что все будет хорошо. Бен запомнил гладкую смуглую кожу и темные, полные жизни и участия глаза. Вместе с мужчиной с повязкой на глазу она подняла Бена на ноги и заставила сделать несколько шагов. Все остальное стер­лось из памяти — все, кроме лица женщины. Приятного, выразительного и запоминающегося.

Преодолевая боль, Бен попытался привстать. Женщи­на, сидевшая рядом, не предприняла никакой попытки остановить его. Ее возраст определить было сложно, если вообще возможно. Похоже, она была из местного индей­ского племени. Ее лицо, изрезанное глубокими морщина­ми, чем-то напоминало лицо человека, который помогал Винсенту пытать Бена. Позади женщины он разглядел источник запаха, наполнявшую пещеру, — из горшка, ки­певшего на небольшом очаге, поднимались струйки серого дыма.

Бен смог выпрямиться и остаться в таком положении несколько секунд, пока волна слабости снова не свалила его. Женщина успела подхватить его одной рукой и мягко опустила на одеяло. Потом она поднесла к его губам круж­ку и, поддерживая за затылок, подождала, пока он выпьет густую пахучую жидкость. Через минуту боль исчезла, а вместо нее появилась куча приятных мыслей и видений. Женщина заменила высохший компресс на плече Бена но­вым, свет снаружи стал меркнуть, пляска видений замед­лилась, а потом пропала.

Через несколько минут, а может часов, когда Каллахэн снова пришел в себя, над ним склонилась женщина из леса. Увидев ее лицо, Бен улыбнулся.

— Привет! — сказала она. — Меня зовут Натали Рейес. Вы меня понимаете? Хороню. Вот вода, вам надо попить.

Бен кивнул и сделал несколько осторожных глотков из глиняной чашки. Сидевшая позади Натали старуха про­должала колдовать над своим очагом и горшком.

— Бен, — выдавил он, когда губы уже стали не таким сухими. — Бен Каллахэн из Чикаго. Вы местная?

— Из Америки. Студентка медицинского колледжа в Бостоне.

— Спасибо, что спасли меня.

— Это мой друг Луиш спас вас, а не я. Те люди, кото­рые заправляют делами в больнице, убили его сестру за то, что она пыталась помочь мне. Его друзья из местных сказали, что вас пытали. Мы видели, как человек с луком вышел вслед за вами из больницы, а потом направился по дороге. Луиш знал, что должно было произойти, и спас вас.

— Очень рад, что он это сделал, — сказал Бен. — Я ни­когда не думал...

— Успокойтесь, — оборвала его Натали, — теперь у нас много времени.

Бен снова заставил себя сесть. На этот раз голова почти не кружилась. Его плечо было аккуратно перевязано мар­лей, которую, по-видимому, использовали уже не в пер­вый раз. Когда мысли детектива немного прояснились, его голос стал тревожным.

— У нас нет времени, — с волнением начал он. — В боль­нице женщина, ее зовут Сэнди. Ее собираются проопери­ровать, а затем убить. Думаю, что у нее собираются взять донорское сердце. Они...

Натали осторожно приложила палец к губам Бена.

— У вас сильно обезвожен организм, — сказала она, — ему требуется много воды. Если мы не вольем в вас доста­точно жидкости, вы никому не сможете помочь.

— Эта женщина, вон там, она дает мне совершенно не­вероятное лекарство!

— Она друг Луиша. Ее зовут Токима. Она говорит на смеси португальского, который я знаю хорошо, и местного диалекта, который не понимаю совершенно, но понимает Луиш.

— Попросите Луиша узнать, не согласится ли она по­стоянно обеспечивать мне такое самочувствие?

— Бен, вы сильно побледнели. У вас, похоже, упало дав­ление. Сейчас вы почувствуете себя плохо, очень плохо. Думаю, вам лучше прилечь.

— Вы можете предсказывать, что случится?

Натали пощупала пульс Бена — он был частым и слабым.

—Ваша сердечно-сосудистая система в плохом состоя­нии, Бен. Вам нужно лежать и пить много жидкости.

—И немного того лекарства! — пробормотал Каллахэн и снова впал в забытье.

Когда следующие два раза он приходил в себя, Натали Рейес по-прежнему была рядом.

—Я видела, как вы лежали за камнем, когда это чудови­ще охотилось на вас, — сказала она, когда Бен снова очнул­ся. — Вы были очень слабы, но так мужественно держа­лись... Теперь, когда я знаю, что вас сюда привело, думаю, что вы на самом деле еще смелее, чем кажетесь.

Она дала Бену воды, а Токима — немного своего вол­шебного снадобья. С каждым разом Бен чувствовал себя лучше и уже мог сидеть дольше. Разговаривая с Натали, он узнал о том, как она оказалась в Доме Анджело.

Открыв глаза в очередной раз, Каллахэн снова увидел Натали. Рядом с ней на корточках сидел человек, который спас ему жизнь.

—Луиш? — спросил Бен, поворачиваясь и протягивая руку.

—Бен! — ответил Луиш. Его пожатие оказалось неве­роятно сильным.

—Луиш не говорит по-английски, — пояснила Натали, — но он очень любезно согласился говорить по-португальски доста­точно медленно, чтобы я смогла перевести все, что нужно.

—Скажите ему, что мне очень жаль его сестру, — сказал Бен.

—Вы очень добрый человек, раз вспомнили об этом, — ответила Натали. — Смелый и добрый. Мне нравится та­кое сочетание.

Она быстро переговорила с Луишем, и тот, взглянув на Бена, кивнул. В его единственном глазу мелькнула гроз­ная искра.

—Женщина, о которой вы беспокоитесь, — сказала На­тали, — все еще находится без сознания. Она подключена к дыхательному аппарату. 

—         Она под наркозом, — объяснил Бен. — Ее похитили, а потом напичкали снотворным. Там, в Техасе, она плакала, говорила, что у нее есть ребенок и что ее держат в клетке. Потом кто-то, наверное Винсент, заставил ее замолчать. — Бен сел. — Что мы можем сделать? — спросил он.

— Расскажите нам точно, кто прилетел вместе с вами в самолете.

— Трое в кабине, четверо в салоне. Теперь благодаря Луишу их осталось трое. Одна из них — подруга Винсента, еще двое были с пациенткой, мужчина и пожилая женщи­на. Думаю, что она — анестезиолог.

Натали перевела все Луишу и получила несколько фраз в ответ.

— В больнице есть Барбозу — это охранник из полицей­ских, Санторо — врач, помощник Винсента, с которым вы уже встречались, плюс несколько поваров, уборщиков и прочей обслуги.

— Похоже, у них перевес, — констатировал Бен.

— И он может оказаться еще значительнее. Очень ско­ро из Рио должна приехать группа медсестер и сопровож­дающих того, кому собираются пересадить сердце бедной женщины.

— Нам нужно как-то ее вытащить, — сказал Бен.

— Что значит нам? — спросила Натали. — Вы сейчас не в состоянии помочь.

— Я сделаю все, что смогу. Я слишком далеко зашел, чтобы бросить это дело. Дайте-ка мне руку!

Бен протянул руку, и Луиш без усилий поставил его на ноги. Несколько секунд пещера вокруг Бена кружилась, но он прислонился к стене и устоял.

— Добрый, смелый и крепкий, — сказала Натали. — От­лично. Ладно. Значит, нас двое, плюс Луиш, его подруга Роза и еще один парень из деревни, на которого, по словам Луиша, мы может рассчитывать. Как у вас с военной под­готовкой?

— Высший балл в колледже. У меня есть время сбегать за конспектами?

—Луиш, — обратилась Натали, показывая на Бена, — думаю, что нас пятеро.

Луиш ничего не ответил, повернулся, подошел к Токи- ме и заговорил с ней. Токима кивнула, взяла небольшое пластиковое ведро и вышла из пещеры.

—Токима много лет лечит людей, — объяснил Луиш, — наверное, лет восемьдесят.

Натали перевела это Бену, который улыбнулся, а потом сказал, что хотя знахарка и сотворила с ним чудо, но он хо­чет, чтобы она дала ему еще чего-нибудь из своих снадобий, дабы ему хватило сил на ближайшие несколько часов.

—Да, кстати, — добавил Бен, — она знает, что моя меди­цинская страховка вряд ли покроет эти расходы?

Натали перевела вопрос Бена, и Луиш улыбнулся. По­том они вдвоем о чем-то недолго поговорили, и Натали снова повернулась к Бену.

—Как вы, наверное, знаете, в местных растениях содер­жится много веществ, действующих на психику, — сказала она. — Токима пошла в лес, чтобы найти самое сильное из них. Это корень, и Луиш знает только его местное индей­ское название, что-то вроде хосаже. Высушенный, размо­лотый и подогретый, он является очень сильным галлюци­ногеном, но при передозировке на приятные галлюцинации и интересные эффекты останется слишком мало времени. Быстро появляются тошнота, диарея, сильная боль в жи­воте, потеря ориентации, а после может наступить смерть. Если Токима найдет достаточное количество этого корня, Луиш думает, что сможет или сам добавить эту штуку в то, что готовят в больнице на обед, или привлечь себе в помощники одного из рабочих на кухне. Если повезет, то многие из вооруженных людей в больнице будут выведе­ны из строя, а вместе с ними и те, кто назначен в ассистен­ты для проведения операции.

—Неплохой план, — одобрил Бен. — А как насчет Сэнди?

—Если у вас хватит сил, мы с вами пройдем через лес к тому месту, где я спрятала «мерседес» убитого полицей­ского. Потом мы подъедем к больнице, где к этому времени должен наступить полный хаос. Нам нужно будет вы­тащить носилки с Сэнди и погрузить ее в машину, а Луиш со своими людьми просто исчезнут в лесу.

— Он готов сделать все это?

— Он очень любил свою сестру.

Бен похлопал Луиша по руке, а потом, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как у него снова закружилась голова и задрожали колени, взял кружку с водой, вышел из пещеры и опустился на камень, привалившись спиной к скале. Внизу перед его глазами лежала больница. Больница. Бен печаль­но улыбнулся. Со времен нацистской Германии это слово, наверное, никогда не употреблялось в более неподходящем случае. Жестокость, с которой обошлись с ним и со многи­ми другими, заставила Бена вздрогнуть, но одновременно появилась надежда, что скоро этому придет конец.

«Мы идем, — гневно подумал он. — Мы идем».

Немного погодя вернулась Токима. Ее красное пласти­ковое ведро было до верху наполнено только что вымы­тыми, толстыми шишковатыми корнями цвета ржавчины. На них еще поблескивали капельки воды. Она принялась готовить ядовитое снадобье. Луиш, двигаясь, как хищник, которым он в сущности и являлся, направился вниз по склону холма. Натали вышла из пещеры, села рядом с Бе­ном и взяла его за руку.

— Ну что, частный детектив, — спросила она, — у вас есть оружие?

— Конечно.

— Приходилось пользоваться?

— Разумеется. Кладбище Бутхилл в Чикаго — моя ра­бота. Я многих туда отправил, включая женщин, детей и собак.

Каллахэн вытянул указательный палец в сторону боль­ницы, а потом сдул воображаемый дым со ствола.

— Очень убедительно! — воскликнула Натали, осто­рожно загнув его палец к ладони. — У них нет ни единого шанса.

— А вы думаете, у нас есть?

—Конечно!

—Похоже, мы оба все равно живем в кредит...

Через пятнадцать минут около входа в пещеру неожи­данно бесшумно появился Луиш.

—Люди взбудоражены исчезновением Винсента, — сказал он. — Предполагают, что Бен убил его. Я должен отправиться на поиски тела прямо сейчас.

Он зашел в пещеру и вернулся с тяжелым глиняным горшком, заполненным зловещим производным красно­коричневых корешков.

—Вы готовы, Бен Каллахэн? — спросила Натали, помо­гая детективу встать.

Бен сжал кулаки, чтобы побороть слабость.

—Готов! — ответил он.

—На кухне варят обед, — сказал Луиш и подождал, пока Натали переведет его слова Бену. — Я отнесу им недостаю­щий ингредиент. Доктора находятся вместе со своей паци­енткой, ожидая прибытия того, кому собираются делать пе­ресадку. Экипаж самолета загорает около бассейна. Санторо суетится, готовясь к операции. Барбоза и другие охранники начеку и готовы к разным неожиданностям. Пора!

—Пора, — повторила Натали.

—Пошли, — сказал Луиш. — Я покажу вам, как прой­ти к машине. Подъезжайте к больнице через час. Если нам улыбнется фортуна, мы вытащим вашу Сэнди, и вы про­катитесь вместе.

ГЛАВА 36

...Здесь непроходимая чаща, кругом темно, и трудно хоть что-то разведать. Но все равно — надо идти вперед.

Платон, «Государство», кн. IV

Дорога через густой лес оказалась не такой легкой. Влажность усугубляла жару, а кроме того, почти все время пришлось идти в гору. Используя солнце как ориен­тир, Натали и Бен обогнули поселок и двинулись на север. Натали была уверена, что если они будут придерживать­ся этого направления, то скоро дойдут до дороги к Дому Анджело. Потом будет поворот направо и тупик, где она спрятала машину Варгаша.

Они с Луишем рассчитали, что ему потребуется полто­ра часа, чтобы доставить токсичный галлюциноген в боль­ницу, добавить в обед и раздать персоналу. Такое же время отводилось Натали и Бену, чтобы забрать из леса «мерсе­дес» и подъехать к заднему въезду в больницу. Учитывая то, что персонал больницы уже волновался из-за исчез­новения Винсента, можно было предположить, что не все пройдет гладко.

Натали не знала точно, как далеко еще до дороги, поэто­му приходилось идти быстрее, чем ей хотелось бы. После получасовой гонки по холмам дала знать о себе усталость. Но, насколько она могла судить, глядя на Бена, старавше­гося не отставать и не просившего о передышке, ему при­ходилось еще тяжелее.

— Нужно остановиться, — сказала она, протягивая Бену флягу с водой,

— Вы еще держитесь?

— Стараюсь. Уже недалеко.

Она не стала задавать этот же вопрос Каллахэну. Он от­ветил бы, что с ним все в порядке, но Натали видела, что это не так. Кожа вокруг его губ снова побледнела, в глазах появился лихорадочный блеск. Доктор Рейес представля­ла себе, что пришлось выдержать этому человеку, до того как его выпустили в лес, чтобы подстрелить, словно оленя на охоте. Еще в пещере она заметила следы от ожогов, по­крывавшие его тело, изуродованные пальцы, и что рана от стрелы, несмотря на повязки с лечебными мазями Токи- мы, начала воспаляться. Натали подумала о том, сколько еще он сможет выдержать. К счастью, напомнила она себе, им нужно всего лишь дойти до машины, а после Бен будет просто пассажиром.

— Пошли? — спросила она.

— Ведите. Я дойду.

— Выпейте еще воды!

— Как скажете. Хотя должен признаться, что вся вода, которую я выпил, мало похожа на продукцию «Кристаль­ного источника». Доктор Бэнкс, мой врач в Чикаго, по­тратит целый день на диагностику всех травм, инфекций и воспалений, которые я привезу домой из этой поездки. Так что вы поскорее заканчивайте свой колледж, чтобы помочь ему ухаживать за мной.

— Запросто! Как многие женщины, я обречена ухажи­вать за ранеными мужчинами и приводить их в порядок.

Они еще раз остановились, чтобы передохнуть и уто­лить жажду, и когда Натали уже начала думать, что они могли заблудиться, впереди вдруг показалась та самая дорога, которая вела к Дому Анджело. Бен еле шел и уже не мог скрывать усталость, но по времени, поняла Натали, они уложились. Дело было за малым — найти «мерседес».

— Все, Бен Каллахэн, привал! — скомандовала она. — Мы уже почти на месте.

Правый поворот, еще пять минут ходьбы, и Натали увидела поросший травой съезд с дороги. Бен отстал, и она на некоторое время потеряла его из виду. Когда Натали подошла к машине и увидела валявшиеся на земле ветки, которые использовала для маскировки, она поняла, что произошло нечто непредвиденное и уж точно неприятное.

«Мерседес» Родригу Варгаша стоял на том же самом месте, где Натали его спрятала, но ехать на нем было нель­зя — все четыре колеса оказались проткнуты ножом и спу­щены, капот открыт, от двигателя практически ничего не осталось, стекло на дверце водителя разбито. Сунув руку под сиденье, Натали обнаружила, что исчезли все ее при­пасы.

— И в раю случаются трудности, — констатировал по­дошедший Бен и оперся на багажник. — По-моему, ущерб нанесен слишком старательно, чтобы посчитать его про­стым актом вандализма. 

—         Я тоже так думаю, — сказала Натали, глядя на часы. — Бен, я могу спуститься вниз к больнице, но мне кажется, что вас на это уже не хватит.

— Не знаю. Думаю...

— Пожалуйста! Вы вот-вот потеряете сознание. Я ос­тавлю вам воду. Вам нужно передохнуть, а потом вы спус­титесь в деревню. Я вам говорила про отца Франсишку, вы его там найдете. Расскажите, что происходит и что случи­лось с вами. Он о вас позаботится, я уверена. Может быть, он даже найдет машину, чтобы отвезти вас в город, в боль­ницу.

— Но...

— Бен, прошу вас! Луиш рискует очень многим, чтобы помочь нам. Мне нужно вниз. Дорога идет под уклон, я до­берусь быстро. Ведь я же спортсменка, бегунья!

— Ну... ладно.

— Возьмите воду, мне она не понадобится.

— Не забудьте потом, когда все кончится, забрать меня, — сказал Бен.

— Конечно. Я запишу себе в ежедневнике: «Забрать Бена». Мы обязательно увидимся, обещаю. Передавайте привет отцу Франсишку.

Натали поцеловала Бена в щеку, повернулась и в пер­вый раз после пожара в Дорчестере, случившегося в пяти тысячах миль и нескольких жизнях отсюда, побежала.

* * *

Никогда, даже в самых трудных забегах, Натали Рейес не приходилось так мучить свое тело, как в последние двадцать минут. Она бежала, вдыхая воздух единствен­ным поврежденным легким, с рюкзаком за спиной, где ле­жали тяжелый револьвер Варгаша, скотч, веревка и швей­царский армейский нож. Бежать по склону вниз оказалось трудно: основная нагрузка приходилась на голеностопы и колени, сохранять равновесие становилось все тяжелее. Дважды она спотыкалась, один раз упала, ободрав кожу на ладонях. В груди жгло, глубоко вдохнуть не получалось.

Ей пришлось снизить темп, потом еще немного и, наконец, остановиться, схватившись за ствол дерева. Тридцать се­кунд, и Натали пошатываясь, снова рванула вниз.

Сделав еще одну короткую остановку, чтобы отдышать­ся и унять бешено колотящееся сердце, она увидела, что склон кончился — впереди была ровная местность. Доро­га, сделав поворот вправо, привела ее к тому входу в боль­ницу, где всего день назад она увидела Бена, выходивше­го навстречу, казалось, неминуемой смерти. Согнувшись и положив руки на колени, Натали позволила себе чуть расслабиться и дышать глубже, и через минуту первый сладкий глоток воздуха достиг наконец самых глубин ее легкого.

Она огляделась, достала из рюкзака револьвер и ос­торожно двинулась вокруг жилой части больницы, при­близительно повторяя тот путь, которым уходила отсюда в свой первый ночной визит. Стараясь оставаться в тени деревьев, она обогнула дальний конец здания.

Приблизившись к внутреннему дворику и бассейну, Натали сразу поняла, что Луишу удалось выполнить, как минимум, первую часть своего плана. У бассейна находи­лись три человека, все они громко смеялись, а на столике рядом с ними стояли горшки с какой-то едой.

—...Так, значит, она выносит поднос, на котором лежат куски свинины, спотыкается и вываливает всю эту хрено­ву кучу на колени раввину...

Рассказчик, рыжеволосый малый лет тридцати, раз­разился неудержимым смехом над собственной шуткой, опрокинул на себя содержимое своего стакана и даже не попытался вытереться.

«Экипаж самолета», — догадалась Натали.

Один из летчиков, выглядевший постарше двух других, вероятно командир, стоял на четвереньках и, продолжая смеяться, выплескивал содержимое желудка прямо на цветочный куст.

—Мне что-то нехорошо, — повторял он снова и сно­ва. — Мне что-то нехорошо!..

Натали не могла пройти к сараю незамеченной. Она опустила рюкзак и направила револьвер на рыжего.

— Носом в землю! — громко скомандовала она. — Все!

Все трое, включая командира, посмотрели на нее и, по­казывая пальцами, закатились в хохоте. Натали подума­ла было просто прострелить каждому ногу, но потом ре­шила, что не стоит поднимать шум раньше времени. Она подошла к рыжему и ударила его стволом по затылку. Из полуторадюймовой раны тут же показалась кровь, рыжий вскрикнул, упал лицом на бетонный пол, но потом снова засмеялся, бормоча что-то вроде «Госс...ди, ты чо эт?..»

Натали посмотрела на остальных, решая, что с ними делать дальше. Имелось ли в комнатах этих летчиков оружие? Как долго будет действовать снадобье Токимы? Луиш, разумеется, не мог знать, сколько этого зелья съел каждый из них. Может, они все умрут?

Пока она размышляла, тот, которому «было нехоро­шо», вывалился из своего шезлонга и его начало тошнить прямо в бассейн. Натали решила, что вполне может оста­вить всех там, где они находились. В этот момент из сарая появилась женщина в защитного цвета форме с автоматом наперевес. Ростом она была не выше пяти футов, крепкого сложения, с приятным смуглым лицом. Оглядев мизан­сцену, она быстро все поняла.

— Вы — Натали? — спросила она по-португальски.

— Роза? — в свою очередь задала вопрос Натали.

Подруга Луиша улыбнулась и кивнула.

— Надо их связать, — сказала она, показывая на веревку и скотч. — Луиш сказал, что надо всех связать.

Не встретив никакого сопротивления, вдвоем они бы­стро связали мужчинам лодыжки, а кисти рук завели за спину и замотали скотчем. По всему дворику кучками ле­жало то, что еще недавно находилось в их желудках.

Вытерев руки элегантным пляжным полотенцем, жен­щины поспешили в сарай, а потом по туннелю в здание больницы. В углу столовой они обнаружили работников кухни, связанных почти таким же манером, как экипаж.

Недалеко от бразильцев сидела, тоже связанная, белая женщина с короткими спутанными и грязными светлыми волосами и татуировкой на предплечье, изображающей колючую проволоку. Ее взгляд был способен прожечь дырку в груди Натали. Натали показала на нее глазами, молчаливо спрашивая, кто это может быть, но Роза только пожала плечами.

«Могло быть хуже, — хотела сказать Натали блондин­ке. — Ты могла и пообедать!»

—Ты не знаешь, где Луиш? — спросила Натали у Розы, когда они шли из столовой через комнату, где совсем не­давно Натали пряталась за диваном от Санторо и Барбо­зы.

—Он был здесь, — прошептала Роза, выглянув в кори­дор и жестом показывая Натали на дверь в первую после­операционную палату.

Прижимаясь к стене, Натали заглянула внутрь. На полу, выпучив глаза, лежали крепкий мужчина и седая женщина в хирургических костюмах. Их связали так, что позавидовал бы сам Гудини^[49]. Выглядели они неважно, в основном из-за того, что рты у них были заклеены скот­чем, и рвотные массы шли через нос. Рядом, на больничной койке, без сознания, подключенная к сложному аппарату искусственного дыхания лежала симпатичная рыжеволо­сая женщина — Сэнди.

—Думаю, ее можно оставить пока здесь, — решила На­тали. — Как полагаешь?

Роза кивнула и двинулась дальше по коридору. Натали быстро подрегулировала дыхательный аппарат, выскочи­ла из пропахшей рвотными массами палаты и поспешила вслед за Розой.

«Трое на кухне, — быстро считала она, — еще трое — экипаж самолета, плюс блондинка, вероятно подруга Вин­сента, и двое врачей, — всего девять человек». Но никто из них не представлял серьезной угрозы. Те, кто были по-на­стоящему опасны, находились где-то рядом.

Натали догнала Розу у главного входа. Коридор, кото­рый вел к кабинету, где занимался своей зловещей рабо­той доктор Дональд Чжоу, был пуст. Сам факт, что мастер виртуальной реальности и психофармакологии не участ­вовал в предстоящей операции, свидетельствовал о том, что Сэнди ожидала печальная судьба. Ей не собирались внушать с помощью видеотехники фальшивую историю с операцией...

Роза остановилась перед тяжелой двойной стеклянной дверью, приложила палец к губам и кивнула в сторону двора. Там, лицом вниз, лежал человек в такой же форме, что и Роза. Следов крови видно не было, равно как и ника­ких ран, но если этот человек не был мертв, то притворял­ся мастерски.

— Салазар Бевелаква, — прошептала Роза. — Он часто бил свою жену. Луиш никогда его не любил.

— Не стоит напоминать мне, что с Луишем лучше не ссориться! — ответила Натали.

Кажется, шансы постепенно сравнивались. Если Ната­ли считала правильно, их было четверо: Роза, она, Луиш и один из его друзей. Им противостояли Санторо, Барбоза и двое оставшихся охранников из тех, что прилетели на самолете. И вдруг тихий послеполуденный воздух разо­рвала автоматная очередь, раздался чей-то вопль, и тут же все стихло, так же неожиданно, как и началось. Откуда-то справа послышались стоны, кто-то ругался по-английски.

Сжимая в руке оружие, Натали последовала за Розой на шум. На углу здания на спине лежал один из жителей Дома Анджело, прошитый очередью. Роза подскочила к нему, приподняла голову ладонями, потом медленно опус­тила ее на землю, повернулась к Натали и печально пока­чала головой. Неподалеку корчился, держась за живот, другой мужчина; его свитер с высоким воротником был пропитан кровью. Это оказался охранник с самолета.

— Господи, черт побери! — стонал он. — Помогите мне!

Не колеблясь, Роза поднялась и с расстояния в пять футов выстрелила раненому в лоб. Раньше эта сцена по­трясла бы Натали, но сейчас она уже не удивилась своему безразличию. Мир лабораторий «Уайтстоун» был миром больших денег, насилия и смерти. Ее втянули в этот мир против воли, и сейчас она в нем освоилась.

Не говоря ни слова, но думая наверняка об одном и том же — где Луиш и не ранен ли он, — женщины снова вошли в здание и направились в ту часть коридора, которая вела к лаборатории Чжоу. Проходя мимо кабинета Санторо, На­тали остановилась у закрытой двери и нажала на ручку. Удивившись, что дверь не заперта, она шагнула в комнату, и в эту секунду дверь с грохотом захлопнулась. Мощная рука Барбозы потянулась к плечу Натали и схватила ее за горло. Он был почти на целую голову выше нее, его огром­ный торс прижимался к спине Натали. Жесткие волосы на предплечье напоминали наждачную бумагу.

—Брось! — прохрипел он. — Брось ствол!

Задыхаясь, Натали немедленно повиновалась. Барбоза

медленно открыл дверь и, используя Натали как прикры­тие, вышел в коридор.

—Брось оружие, Роза! — крикнул он. — Брось немед­ленно или я сломаю ей шею и убью тебя! Ты знаешь, я могу это сделать, и я это сделаю! Хорошо! Теперь ложись на пол, лицом вниз! Быстро!

Улыбка Розы напоминала оскал тигра, но она медленно выполнила приказ полицейского. В тот момент, когда жен­щина распласталась на полу, наружная дверь открылась, и в коридор ворвался Луиш. Его как минимум дважды ра­нили — в левое плечо и справа в грудь. Лицо, рубашка и брюки были в крови — его собственной и, видимо, чужой. Правая рука, сжимавшая пистолет, беспомощно висела. Натали почувствовала, как Барбоза улыбнулся.

—Ну что, предатель? — сказал он, продолжая сжимать шею Натали. — Для тебя все кончено! Бросай оружие и ложись рядом со своей подружкой, а я посмотрю, может, кто-то из наших хирургов захочет спасти твою жизнь.

— Это будет очень любезно с твоей стороны, Оскар, — ответил Луиш. — Я знаю, что твоему слову можно верить.

Рука Луиша поднялась, подобно атакующей кобре — так быстро, что Натали не успела понять, что происходит, а все уже было кончено. Оранжевое пламя вылетело из ствола пистолета Луиша, и тут же лапища Барбозы от­пустила горло Натали. Она упала на одно колено, оберну­лась и успела увидеть, как полицейский стал заваливаться назад. Его рука прижималась к тому месту, где только что был правый глаз, и из-под пальцев медленно текла кровь. Мощное тело тяжело ударилось о стену рядом с дверью и сползло на пол.

— Я же говорил, что умею убивать, — успел произнести Луиш, прежде чем упасть без чувств.

ГЛАВА 37

Богатство и бедность; одно ведет к роскоши и лени, другое — к низости и злодеяниям, и оба — к недовольству.

Платон, «Государство», кн. IV

Некоторое время Бен сидел на земле, прислонив­шись спиной к «мерседесу» и допивая воду из фляги. В плече появилась пульсирующая боль, в голове сту­чало, все тело было словно ватным. Натали правильно сделала, что оставила его здесь, он должен был ей сам это предложить. Интересно, какой была бы реакция Элис Густафсон, узнай она о его нынешнем положении? Она сама много раз рисковала жизнью, чтобы найти тех, кто занимается подпольной торговлей органами, так что вполне возможно, что Элис не придала бы большо­го значения тому, что он поставил на карту свою жизнь в ту минуту, когда заехал на территорию «Уайтстоуна» в Техасе. Хотя, кто знает, может, она и оценила бы этот поступок.

Из-за того, что кто-то раскурочил машину, план, кото­рый выработали они с Луишем и Натали, развалился, еще не начав осуществляться. Конечно, возможно, что Луиш сможет подмешать снадобье Токимы в больничную еду и ему удастся одолеть охранников и профессиональных убийц, расположившихся в этой больнице. Не исключе­но, что и Натали вовремя доберется до больницы и сумеет отсоединить Сэнди от аппарата искусственного дыхания, найти подходящую машину и вернуться сюда, на гору, что­бы вытащить его.

Все составляющие плана по отдельности казались воз­можными, но вместе это было маловероятно.

Бен заставил себя встать, поборол возникшую тошноту и слабость.

Нет, не для того он здесь оказался, чтобы просто си­деть и ждать. Натали сказала, что он сможет помочь, если доберется до деревни и найдет там священника. Если он попробует сделать это, но умрет на обочине дороги, то по крайней мере, будет знать, что все-таки попытался что-то сделать. И можно рассчитывать, что его жертва не оста­нется незамеченной.

Сделав шаг от машины, Каллахэн ощупал карман, что­бы удостовериться, на месте ли револьвер, который ему дал Луиш. Он чуть про него не забыл.

Бен сделал еще несколько шагов, расправил плечи и за­шагал к дороге. Как минимум, две женщины, с которыми свела его судьба, смогли бы гордиться его мужественным поступком, — Элис Густафсон и Натали Рейес. Еще мог­ла бы Сэнди, если когда-нибудь узнает. Было странно ду­мать, что она лежит без сознания в больнице и ни о чем не подозревает, в то время как вокруг происходит столько событий!

Бен добрался до дороги и повернул к деревне. Шаг, другой... Голову выше, плечи развернуть... Он старался не обращать внимания на боль, волнами прокатывающуюся по телу.

«Шагай, шагай...»

^{Отче, прости неразумных детей,}

^{Ты нас простишь, ну а мы — тебя...}

^{Святая Мария, Матерь Божья...}

^{Простим друг друга за все за это...}

^{Молись за наш, грешных...}

Послеполуденное солнце жарило вовсю, на дороге поч­ти не было тени, чтобы укрыться от палящих лучей. Снача­ла Джон Прайн, потом Дева Мария, потом снова Прайн... Бен двигался вперед, строчка за строчкой повторяя стихи и молитвы.

Иногда он спотыкаясь, но ни разу не упал. Сколько он так шел, Каллахэн не знал, да это и не имело значения. Вода закончилась, и надежда найти ее где-нибудь по доро­ге казалась призрачной.

Обходя выбоину, Бен на секунду остановился и вдруг увидел, что деревня лежит прямо перед ним, словно поч­товая открытка с видом города, уютно устроившегося в зеленой долине. От боли Бен уже почти сходил с ума, но он дошел! На потрескавшихся губах появилось подобие торжествующей улыбки. Когда Бен Каллахэн подошел к окраине деревни, ног он уже практически не чувствовал. Пока он двигался по направлению к центру Дона Андже­ло, за ним следили десятки любопытных глаз.

—    Agua, рог favor^[50], — обратился он к пожилой женщине, используя свой скудный запас испанских слов, которые, он надеялся, были похожи на португальские. — Donde vive padre Frank... a... padre Fransisco?^[51]

Воды старуха ему не дала, но показала рукой дальше по улице, где стояла небольшая часовня. А еще Бен заметил на улице несколько машин разных размеров и марок. Если кто-то и мог взять напрокат или даже реквизировать одну из них, то этим кем-то мог быть только деревенский свя­щенник.

На дороге в лесу еще присутствовала хоть какая-то тень, но на улице спрятаться от нещадно палящего солнца было некуда. Бену казалось, что он стоит у огромной печи для обжига. Он попробовал сделать еще шаг, но понял, что может упасть в любую секунду. Перед глазами потемнело, а у самого входа в часовню Каллахэн вдруг вообще пере­стал чувствовать ноги.

Радуйся, Мария, Благодатная! Господь...

* * *

 Мало-помалу окружающая действительность начала приобретать очертания. Когда Бен очнулся, он обнаружил, что лежит на кровати на чистом белье, а окончательно про­ясниться сознанию помог запах свежесваренного кофе.

—Ну, — сказал мужской голос по-английски, — мой американский пациент очнулся.

—Как вы узнали? — спросил Бен.

—Вы бредили почти полчаса. Ничего понять было не­возможно, но я сам из Бруклина, поэтому всегда узнаю речь американца. Фрэнк Нуньес — отец Фрэнк, если угод­но, отец Франсишку. Вы выпили два стакана воды. Может, хотите еще? Или кофе?

Вместе с сознанием к Бену быстро вернулась и намять. Он сел, спустил ноги с кровати, стараясь не замечать пуль­сирующую боль в висках и разноцветные пятна перед гла­зами.

—Послушайте, святой отец. Я пришел от Натали Рейес, она сказала, что...

—А, заблудившаяся путешественница! Я помог ей уст­роиться на ночлег в палатке, а когда на следующее утро пришел, она уже исчезла.

—Она в больнице, — задыхаясь, сказал Бен. — Там не­приятности, очень серьезные неприятности. Мне нужна ваша помощь.

—Моя помощь?

—Там находится женщина, которую привезли на само­лете. Я прилетел вместе с ними. Если мы не найдем маши­ну и не заберем эту женщину, она умрет. Не просто умрет, ее убьют! Мне нужно найти машину и попасть в больницу как можно скорее!

—С сеньоритой Рейес все в порядке?

—Не знаю, отец Франсишку. Она... послушайте, у меня нет времени на объяснение, положение критическое! На­тали в опасности, и вместе с ней несколько человек из де­ревни. Луиш...

—Луиш Фернандеш?

—Я не знаю его фамилии, но он пытается помочь нам.

—Нам?

—Натали Рейес и... пожалуйста, поверьте мне! Там по­гибнут люди, может быть, много людей. Если вы можете достать машину, я вам все объясню по дороге. Возможно, вы сможете вмешаться, что-то сделать для...

Бен взглянул на кухонный стол, стоявший неподалеку, и увидел, что на нем лежат ключи от автомобилей. Отец Франсишку проследил за его взглядом.

—Моя машина не очень надежна, — сказал он.

Бен начал раздражаться.

—Ну давайте хотя бы попробуем! — воскликнул он. — Или... или возьмем другую машину в деревне. Вам же на­верняка...

—Мне очень жаль.

Бен встал.

—      Ладно, если вы не можете помочь мне, я найду кого-нибудь другого, кто сможет.

—Сядьте! — приказал священник.

—Нет! Мне нужна машина!

Бен потянулся за револьвером, но карман оказался пустым.

—Ваш маленький тридцать восьмой — опасная шту­ка, — сказал святой отец. — Ствол совсем грязный, нельзя знать наверняка, куда полетит пуля. Вот «глок» — сов­сем другое дело, — он достал из-под сутаны блестящий пистолет и повернул ствол в сторону Бена.—Я чищу его каждое воскресенье, сразу после мессы. Кое-где в сельве бывает неспокойно и опасно. Случаются моменты, когда даже священнику может не хватить защиты десницы Божией^[52].

—Вы не священник! — крикнул Бен.

В отчаянии, не задумываясь о последствиях своего пос­тупка, он бросился на отца Франсишку. Тот с легкостью отбросил его обратно на кровать.

—Спокойно! Я не хочу причинять вам боль, посколь­ку я все-таки лицо духовного звания, не такой набож­ный, может быть, как некоторые, но более терпим, чем многие. Просто случилось так, что я поверил: в бедно­сти нет большого достоинства или святости. В этом я немного не согласен со Священным Писанием. Люди, которые управляют больницей, следят за тем, чтобы наша церковь ни в чем не нуждалась и чтобы я жил дос­тойно.

—А вам нужно всего лишь поддерживать с этими людь­ми хорошие отношения?

—Да, а также сообщать им, когда любопытные чужа­ки приезжают на машинах, которые им не принадлежат, и разгуливают по деревне в новехоньких ботинках, делая вид, что изучают сельву.

—Так это вы испортили машину, да?

—Я делаю, что мне говорят.

—Значит, мы имеем вооруженного священника, ло­мающего машины, молящегося о людях, которых трудно назвать людьми, берущего подаяние от убийц. Да, вы тот еще фрукт, святой отец. Я начинаю гордиться тем, что я не католик.

—Хавьер Санторо не убийца. И никто из тех, кто ра­ботает с ним, тоже не преступники. Мистер Каллахэн, так называемая незаконная торговля органами ведется по всему миру. Деньги переходят из одних рук в дру­гие, а почки и прочие органы — из одних тел в другие тела. Что здесь плохого? Один получает блага матери­альные, другой, скажем, блага иного рода. По-моему, нет причин считать такой обмен незаконным или амо­ральным.

Обескураженный этими словами, Бен смотрел на свя­щенника, пытаясь понять, действительно ли он верит в то, что говорит. Но тут он вспомнил, что не так давно и сам говорил Элис Густафсон нечто похожее.

— Скажите, святой отец, — спросил Бен, немного спра­вившись с волнением и взяв себя в руки, — вы знаете, кто эта Натали и почему она оказалась здесь?

— Кроме того, что она искала какую-то родственницу и представлялась кем-то, кем не является на самом деле, я ничего о ней не знаю.

— Опустите пистолет, отец, я не собираюсь больше бро­саться на вас... Спасибо. Позвольте задать вам еще один вопрос, а потом я расскажу все, что вы захотите узнать.

— И что это за вопрос, мистерКаллахэн?

— Отец Франсишку, вы знаете, что на самом деле про­исходит в этой больнице?

ГЛАВА 38

Тирания возникает не из какого иного строя, как из демократии.

Платон, «Государство», кн. VIII

Столовая походила не передвижной армейский госпи­таль. Роза и Натали сдвинули кресла и стулья в сторону, а своих пленников перетащили в помещение рядом и сде­лали загородку из повернутых набок диванов и столов так, чтобы все были на виду. Летчиков пока оставили связан­ными у бассейна, а все работники больницы и оставшиеся в живых охранники находились здесь.

Луиш, хотя и был серьезно ранен, смог довести На­тали до лаборатории виртуальной реальности, где она и обнаружила Хавьера Санторо и охранника с самоле­та. Щеголеватый врач выглядел очень плохо. Он ле­жал, скорчившись, в углу, перемазанный содержимым своего желудка и все еще, похоже, видел галлюцина­ции. Иногда у него наступало просветление, и тогда он начинал твердить Натали о том, что она совершает ужасную ошибку.

Недалеко от доктора лежал рослый молодой парень с пистолетом в руке, теперь уже совершенно бесполезным. Натали взяла у него оружие, а потом помогла переползти в коридор.

Там она передала парня Розе, а сама вернулась с крес­лом-каталкой за доктором. Угрюмая подруга незадачли­вого охотника с луком и стрелами, на которую поначалу, казалось, снадобье не подействовало, почувствовала себя плохо совершенно неожиданно. Сейчас у нее были нали­цо все признаки отравления. Да, Луиш и Токима хорошо знали свое дело.

Несмотря на успех, радости Натали и Роза не испыты­вали. Луиш, лежавший на одном из свободных диванов, был совсем плох. Натали, как смогла, обработала его раны и установила капельницу с физиологическим раствором, чтобы давление не упало выше критического уровня, но она не сомневалась, что у Луиша внутреннее кровоте­чение.

Сейчас главной задачей было как можно быстрее ста­билизировать его состояние, привести в себя Сэнди, вы­тащить их отсюда и перевезти в настоящую больницу, захватив по дороге Бена. На заднем дворе Натали заме­тила две малолитражные двухдверные машины. Чтобы перевезти всех, требовались обе, и как можно быстрее. Уже совсем скоро должны были прибыть новые визи­теры — как минимум две медсестры из Рио, один или несколько хирургов и тот неизвестный пациент, которо­му собирались пересадить сердце, как сказал Санторо, Сэнди.

—Луиш, — начала Натали, когда ей удалось повысить давление выше восьмидесяти, — я должна перевезти тебя в палату, где есть кардиомонитор.

Мужчина покачал головой и поправил пистолет, кото­рый наотрез отказался отдать.

— Они уже близко, — сказал он. — Нужно или уходить, или готовиться к встрече.

— Нам почти все удалось, Луиш. Мы сделаем это, но при условии, что ты будешь с нами и снова поможешь спа­стись, если мы опять во что-нибудь вляпаемся. Ты мой ге­рой, а я так закрутилась, что даже не поблагодарила тебя!

Она обернулась к Розе, показав на свои губы, а потом на Луиша. Женщина улыбнулась и кивнула в знак согласия.

— Спасибо тебе, Луиш, — шепнула Натали, целуя его сначала в щеку, а потом в губы. — Спасибо, что ты спас мне жизнь.

Луиш слабо улыбнулся.

— Ничего особенного, — ответил он. — Просто в ситуа­циях вроде этой часто бывает всего один шанс. Я должен был использовать его.

— Выстрел, которым ты прикончил Барбозу, оказался просто снайперским. Ты ведь даже не целился. Я почувст­вовала, как пуля пролетела рядом с моей головой

— Да, выстрел удачный, — согласился Луиш. — Если бы я попал в тебя, то просто еще раз нажал бы на курок! — он подмигнул Натали.

Оставив Розу охранять пленников, Натали пошла при­водит в себя Сэнди. Капельница со снотворным давно кон­чилась, и женщина постепенно приходила в сознание.

— Сэнди, просыпайся, — тихо, но настойчиво повторя­ла Натали, похлопывая ее по лбу и щекам. — Просыпайся, Сэнди. Сожми мою руку! Хорошо, молодец! Сэнди, меня зовут Натали, я студентка медицинского колледжа из Бос­тона, я здесь, чтобы помочь тебе. Все хорошо. Сожми мне руку, если понимаешь!

Через несколько минут Сэнди пришла в себя настоль­ко, что можно было удалить дыхательную трубку. Она еще плохо ориентировалась, говорила слабо и хриплым голосом, вспоминала своего сына и еще кого-то по имени Руди, но про­гресс был налицо. Вскоре ее удалось перенести на каталку. 

Натали повезла женщину в столовую. Внешне в со­стоянии пленников особых изменений не произошло. Большинство все еще боролись с приступами тошноты и галлюцинациями. Один из них, плотный мужчина в хи­рургической одежде, которого считали анестезиологом или ассистентом хирурга, лежал без движения и, как вы­яснилось при более тщательном осмотре, без дыхания. Не имея сил и возможности убрать куда-нибудь тело, Натали на долю секунду испытала жалость к человеку.

Она подошла к Санторо и опустилась около него на одно колено. Лицо у доктора было бледного землисто-зе­леного цвета.

— Санторо, мне нужна машина или фургон. Что у вас есть?

— У меня ничего для вас нет. Вы совершаете ошибку, ужасную ошибку.

Не желая тратить время на споры, Натали ткнула ство­лом тяжелого револьвера Варгаша в пах хирурга.

— Вы, наверное, уже забыли меня, — сказала она по- английски, — но, надеюсь, вспомните. Два месяца назад вы и доктор Чжоу украли у меня легкое. Вы причинили мне боль, вы сломали мне жизнь, и я не задумываясь сделаю с вами то же самое. — Чтобы продемонстрировать свою ре­шимость, Натали еще сильнее надавила на револьвер. — Считаю до пяти. Если вы не скажете, где ключи от машин, двух автомобилей или фургона, я нажму на курок и разне­су на куски все, что у вас между ног. И знаете что? Я сде­лаю это с удовольствием. Может быть, вы станете первым, кому заменят половые органы трансплантатом.

— Нет, подождите! Помогите, мне плохо! Я...

— Пять... четыре... три... два...

— Подождите! В столе, в моем столе! Ключи от фургона в верхнем ящике моего стола!

— От фургона? Где он? Я видела только две малень­кие...

— Он с другой стороны здания, внизу на дороге. Помо­гите мне, меня сейчас опять вырвет!

He обращая больше внимания на вопли Санторо, Ната­ли поспешила в кабинет, нашла ключи и вернулась в ком­нату, где лежал Луиш. Давление у него продолжало падать, он был очень бледен. Натали знала, что раны причиняют ему сильнейшую боль — иначе и быть не могло, но Луиш всем своим видом старался не показывать этого.

— Луиш, мы готовы. Я достала ключи от фургона Сан­торо. Там хватит места для всех.

— Не думаю, — ответил он. — Оставь нас с Розой. У нас есть друзья в деревне. Мы сможем о себе позаботиться.

— Это исключено. Тебе срочно нужно в больницу, и Бену тоже.

Луиш промолчал. Вместо ответа он приложил к губам палец и показал в окно, в сторону аэродрома.

— Вертолет, — сказал он. — Только что сел.

— Я ничего не слышала.

— Он, наверное, садился против ветра.

Натали позвала Розу.

— Роза, — зашептала она, — Луиш говорит, что подле­тел вертолет. Ты что-нибудь слышала?

— Нет, — ответила Роза, — но поверь, если он говорит, значит так оно и есть.

— Может, нам удастся заставить пилота забрать Луиша и Бена в Рио?

— Я пойду посмотрю, — сказала Роза, меняя магазин в автомате. — Я пройду за бассейном, а потом — в лес.

— Будь осторожна!

Роза осторожно открыла дверь, ведущую во двор, к бас­сейну. Но она не сделала и пары шагов, как раздалась авто­матная очередь, буквально изрешетившая ее тело и отбро­сившая его назад, в столовую.

Натали успела лишь вскочить, как тут же в комнату во­рвались два смуглых человека в камуфляжной форме и тра­диционных арабских головных накидках, а вслед за ними еще двое. В считаные секунды, двигаясь исключительно ловко и быстро, они заняли позиции по углам комнаты, держа оружие наготове. Один из них направил дуло в сто­рону Натали и крикнул что-то по-арабски. Натали разжала ладонь, револьвер упал на пол, потом подняла руки.

Солдаты оглядели комнату, выискивая, откуда может исходить угроза, и не обращая внимания на окровавлен­ное тело Розы. После этого один из них вышел на улицу и через полминуты вернулся, сопровождая смуглолицего человека с таким же головным убором, но в элегантном ев­ропейском костюме.

Не это ли был пациент, ожидавший сердце Сэнди?

Натали чувствовала себя так же плохо, как и отравив­шиеся снадобьем Токимы. Она, Бен, Роза и Луиш решились на невозможное, и всего несколько минут назад казалось, что им это удалось. Теперь Роза была мертва, Бен остался один в сельве, Луиш тяжело ранен, а она сама беспомощно стояла, глядя в лица профессиональным убийцам.

Они попытались и проиграли.

— Послушайте, — крикнула она, когда в комнату вошел последний гость, — пожалуйста, выслушайте меня! Вы зна­ете, что здесь происходит? — Мужчина в элегантном костю­ме безразлично смотрел на нее. — Вы говорите по-английс­ки? — продолжала Натали. — По-португальски? Мне нужен кто-нибудь, кто говорит по-английски или по-португальски!

— Тогда вам повезло, мисс Рейес. Я свободно владею обоими языками!

С этими словами в комнату вошел ее учитель и настав­ник Дуг Беренджер.

ГЛАВА 39

Из людей первый, кто только войдет в силу, первым же и поступает несправедливо, на­сколько он способен.

Платон, «Государство», кн. II

Когда Натали увидела Беренджера, все недостаю­щие кусочки драматической мозаики ее жизни встали на место. Охватившая ее ненависть была сильнее любого чувства, которое она когда-либо испытывала. Она медленно опустила руки и смотрела, как Дуг рав­нодушно оглядывает кровавую сцену. Потом он повер­нулся к ней.

— Наш друг в деревне, отец Франсишку, передал по радио сержанту Барбозе, что в Дом Анджело пожаловала симпатичная туристка в новых ботинках. Когда я услышал от Барбозы описание женщины, у меня появилось стран­ное чувство, что это могли быть только вы. Вообще-то вы достойны похвалы. Вы так много сделали.

— Вы преступник, Дуг, — сказала Натали, едва сдержи­ваясь, чтобы не броситься на него и не выцарапать глаза прежде, чем арабские солдаты срежут ее очередью. — Вы мерз'кий убийца.

Мозг Натали напряженно работал. Их связывали годы совместной деятельности и дружбы. Ей казалось, что она знает этого человека. Сейчас она пыталась сопоставить все факты, с его ролью во всех этих событиях. Было мало шансов остаться в живых, подумала Натали, и тут же поп­равила себя: шансов не было вовсе. Но требовалось хотя бы попытаться что-то сделать. Нужно было как-то исполь­зовать высокомерие Дуга, его любовь к власти и непомер­ный эгоизм, как-то смутить, вывести из себя, поднять на смех... и вынудить сделать ошибку. Умирать, сложа руки, Натали не собиралась.

— Вы знаете, даже Джордж Вашингтон убивал не про­сто так, — заговорил Дуг. — Были причины и у Эйзенхау­эра, и у Трумэна, и у Моисея, и у Нельсона Манделы, и у Симона Боливара. И Линкольн отдавал приказы убить сотни и даже тысячи людей во имя того, что считал пра­вым делом.

— Оставьте свои жалкие оправдания! Вы просто амо­ральное чудовище.

Глаза хирурга вспыхнули, и Натали поняла, что ее сло­ва достигли цели. «Не в последний раз, надеюсь», — поду­мала она.

Беренджер повернулся к Санторо.

—Хавьер, где Оскар? — спросил он.

—Мой желудок... Мне плохо... так плохо!..

Доктор снова закашлялся, и вместе со слюной у него изо рта полетели брызги желчи.

—Черт возьми, Хавьер, где он?

—Он мертв, — безразличным тоном ответила Натали. — Я его застрелила. Выстрелила прямо сюда, — она показала пальцем на глаз. — Он был свиньей и убийцей, таким же, как и вы.

—А вы, моя дорогая, всего лишь назойливое, думающее о себе насекомое, достойное названия комара и ни в коем случае не заслуживающее статуса Хранителя.

—Не заслуживающее чего?

—Чем ты отравила этих людей?

—Не знаю. Маленький волшебник, которого я встре­тила в лесу, приготовил какую-то смесь, — она оглядела комнату. — Надо было ему меня послушать! Говорила же, чтобы он сделал ее посильнее!..

Беренджер пересек комнату и подошел к седовласой жен­щине, которая корчилась от боли, держась за живот, и стона­ла. С плохо скрытым отвращением Дуг посмотрел на лежав­шее рядом тело ее напарника и осторожно обошел его.

—Дороти, — сказал он без тени сочувствия в голосе, — вы можете работать?

—Я... я не могу встать... меня все время тошнит, — хрип­ло ответила она. — Желудок словно разрывается пополам. Что-то подмешали в еду за обедом... я уверена. У меня даже галлюцинации были. Бедного Тони тоже все время рвало... Как он?

—Не слишком хорошо. Дороти, вы мне нужны. Я рас­считывал, что вы сможете заняться анестезией в обоих случаях. Это та женщина?

Увидев, как Беренджер показывает на нее, Сэнди снова начала истерически кричать.

—Нет, пожалуйста, не надо! У меня маленький сын... Пожалуйста, не трогайте меня!.. 

— Как мило, Дуг, — произнесла Натали. — У нее ма­ленький сын. Вы гордитесь собой?

Беренджер что-то быстро прошептал человеку в элегантном костюме. Тот кивнул, подозвал двух солдат и от­дал короткий приказ. Те ухватились за каталку, на которой лежала кричавшая Сэнди, быстро вывезли ее в коридор, а потом двинулись в дальнюю операционную. Через не­сколько секунд крики прекратились.

Анестезиолог с помощью Беренджера поднялась на ноги. Не увидеть тела Тони она не могла.

— О господи! — воскликнула она. — Бедный!..

— Послушайте, Дороти, — заговорил Беренджер, — мы позаботимся о семье Тони, хорошо позаботимся. Вы долж­ны собраться. Принц прибудет с минуты на минуту. У него снова случился приступ. Мы должны действовать быстро, и нам нужна ваша помощь. Когда все будет сделано, когда вы поможете вернуть к жизни одного из самых просвещенных и могущественных правителей в мире, вам никогда в жизни больше не придется работать, если вы этого сами не захотите. До конца дней вы сможете жить в роскоши... Вы можете сделать, что я говорю?

— Я... Я постараюсь.

Натали смотрела, как женщина неуверенной походкой, держась за живот, направилась к двери. Она постоянно трясла головой, словно пытаясь освободиться от галлюци­наций. Краем глаза Натали заметила, что Луиш, бледный, как простыня, немного повернулся и приподнимается на локте. Она предупреждающее покачала головой, но он или не заметил, или, скорее всего, не внял предупреждению.

— Так, значит, — начала Натали, пытаясь отвлечь вни­мание своего наставника, — и доклад, который я должна была прочитать, и международная конференция по транс­плантологии, — все было рассчитано так, чтобы я оказа­лась в Бразилии?

—         Если бы здесь не проходила конференция, я сумел бы, скромно признаюсь, найти другой способ. Понимаете, это вовсе не было случайностью или внезапно возникшей страстью к длинноногой звезде беговой дорожки, когда я нашел вас в Гарварде. Это...

—Дайте-ка я сама догадаюсь. Причина в результате анализа крови, сделанного в лаборатории «Уайтстоун». Пробирка с зеленой пробкой, если быть точной!

Беренджер не смог скрыть удивления.

—Кажется, когда мы закончим тут все процедуры, нам с вами надо будет немного поговорить о том, кто и что зна­ет об этих пробирках с зеленой пробкой.

—Я знаю, что вы — убийца, безжалостный убийца!

—Можете думать, что угодно, — отрезал Беренджер. — Я и такие, как я, предпочитаем называть себя врачами, при­званными исправлять серьезные ошибки в системе.

—Какой цинизм!

—У вас была совместимость тканей двенадцать из две­надцати с человеком, которому, мы знали, потребуется пересадка легкого. Этот человек произведет переворот в мировой медицине. Двенадцать из двенадцати, Натали! Это означает, что иммуносупрессивная терапия будет ми­нимальной. Он нужен человечеству, а без твоего легкого мог умереть.

—И вы пригласили меня на ланч и сделали вид, что действительно заинтересовались мною.

—Нам нужно было держать вас на коротком поводке. Позволю спросить, кому нужнее это ваше легкое — вам или ему?

—Не вам было решать, Дуг!

—В самом деле? Знаете, до самого последнего момен­та я пытался отстоять тебя. Имелся другой кандидат в до­норы, ремесленник, у него была совместимость с нашим человеком одиннадцать из двенадцати. Но после того, как вы так нагло повели себя с доктором Ренфро, пытаясь бу­квально вонзить ему нож в спину, после того, как вас от­странили от учебы, стало понятно, что ваш статус упал го­раздо ниже, чем это позволительно Хранителю.

—Хранителю? Хранителю чего?.. О чем вы, черт возь­ми, говорите?

— Я и не предполагал, что вы поймете.

— Что еще за Хранители? Постойте, вы что, имеете в виду, тёх Хранителей, о которых писал Платон? Прави­тели-философы?.. Вы что, на самом деле думаете... Нет, не может быть!.. Хотя... может! Вы считаете себя правителем-философом! — Натали поняла, что, стремясь вывести Дуга из равновесия, она только что получила карт-бланш. — И сколько вас таких, Дуг? Сколько правителей-философов-убийц? У вас что, тайное общество? Клуб Платона?

Выражение лица Беренджера говорило о том, что он го­тов взорваться.

— Я бы на вашем месте не смеялся, — сказал он. — Хра­нители государства — это самые великие, самые талантли­вые и образованные люди на земле. Принимая решения о пересадке органов, мы сделаем человеку гораздо больше добра, чем вы можете себе представить!

— Хранители государства! Кто бы мог подумать? А у вас есть гимн, Дуг? Пароль? Магическое кольцо? А как на­счет тайного рукопожатия или регалий за заслуги?

— Хватит!

Беренджер быстро шагнул вперед и сильно ударил Натали по лицу. Она упала на колено. От удара у нее на глазах выступили слезы, а из уголка рта засочилась кровь.

— Очень смело, Дуг, — сказала она, поднимаясь. — На­деюсь, вы сломали себе руку.

— Не надейтесь!

— Жаль. А скажите, чем эта несчастная женщина там, в операционной, провинилась, что вы, Хранители, решили принести ее в жертву?

— Вы все равно не поймете.

— А вы попробуйте объяснить!

— Она из ремесленников — первой, низшей социаль­ной группы. Что значит ее жизнь по сравнению с жизнью того великого человека, которого ей предстоит спасти! Все очень просто, даже не о чем спорить. Пересадка органов требуется только тем, кто может наилучшим образом пос­лужить человечеству.

—Вы забыли упомянуть о тех, кто способен распла­титься миллионами за донорский орган!

—Нет! У многих Хранителей, которых мы спасли, нет таких денег!

—Какая благотворительность! А я еще удивлялась и гор­дилась, когда вы поставили на место Тоню. Помните случай с тем пациентом, который никак не мог бросить курить?

—Если бы вы не стояли рядом, я бы расцеловал Тоню: она была абсолютно права. Я готов был убить этого идиота Калвера за такое отношение к сердцу! Я убил бы его прямо на койке, разрезал ему грудь скальпелем, достал драгоцен­ное сердце, которое система заставила меня пересадить ему, и отдал другому, который заслуживает его и берег бы!

Краем глаза Натали видела, что Луиш уже готов выхва­тить пистолет. Его лицо еще сильнее побледнело, а глаза были почти безжизненны.

—Слушайте, великий Дуг, — сказала Натали, — а поче­му же меня не убили и не закопали прямо здесь? Нет, пос­тойте, не отвечайте, правитель-философ! Я знаю. Я жива только потому, что, если произойдет что-нибудь непредви­денное, например, легкое начнет отторгаться или переста­нет функционировать, у вас в запасе будет другое! Прямо живой инкубатор!

—Сколько продлится действие этого яда? — спросил Беренджер.

—Я могла бы послать вас к черту, но у меня еще теплит­ся надежда, что меня снова повысят до звания Хранителя, поэтому я не буду говорить ничего такого, что может это­му помешать.

Натали заметила, что уголки глаз Беренджера начина­ют подергиваться. Еще один пропущенный удар! Повер­нувшись к ней спиной, Дуг велел Санторо встать.

—Хватит лежать, Хавьер. Ты нужен мне в операцион­ной.

Санторо попытался подняться, поскользнулся на собст­венной рвоте, снова упал, одновременно застонав и захи­хикав. В этот момент совсем рядом с больницей прогрохо­тал вертолет, вероятно, направляясь к посадочной полосе. Одного из солдат тут же отправили встречать вновь при­бывших.

— Черт бы тебя побрал, Санторо! — заорал Беренд­жер. — Вставай, иди в душ, одевайся и будь готов асси­стировать мне!

Беренджер схватил Санторо за ворот рубашки и рыв­ком поставил на ноги. Но в душ тот так и не попал. Луиш поднял пистолет и раньше, чем солдаты смогли среагиро­вать, выстрелил. Пуля угадила Санторо прямо в грудь и отбросила на кресло. Вторая пуля, предназначавшаяся Бе- ренджеру, разбила окно.

— Нет! — закричала Натали, когда два солдата повели стволами и в секунду изрешетили Луиша пулями, от чего его тело несколько раз дернулось на каталке.

Она еле сдержалась, чтобы не броситься к Луишу, но поняла, что ему уже ничем не поможешь, да и испытывать выдержку солдат-арабов не было смысла. Натали отвер­нулась к стене, сказав себе, что ее герой обрел наконец мир и покой, а ее саму очень скоро ждет то же самое.

Беренджер был вне себя. Он подскочил к подруге Вин­сента, которая все еще видела галлюцинации, качала голо­вой и дрыгала ногами.

— Ты кто такая? Что ты тут делаешь?

Конни подняла на него глаза и зашлась в истерике. По­том ее вырвало прямо на ботинки Беренджера. Тот брезг­ливо вытер их о брюки женщины, а затем повернулся к двери. Со двора трое солдат везли каталку, на которой лежал молодой смуглый мужчина с кислородной маской на лице и подсоединенным портативным монитором. Он дышал с трудом. Рядом с каталкой шел врач-араб в белом халате, за ним молодой худощавый африканец толкал не­большой стеклянный ящик на колесах, наполненный кон­тейнерами с кровью.

—    Ты, Рэнделл, будешь работать в операционной, как обычно, — бросил Беренджер молодому человеку. — На­сос в том же положении, как ты его оставил, все остальное найдешь сам. Готовься побыстрее.

Он похлопал юношу по плечу, подошел к лежащему на каталке принцу, прослушал его сердце и легкие.

—    Мне это не нравится, — сказал он по-английски вра- чу-арабу. — Очень не нравится. Где Хандури и сестры?

—    Мы их видели, они едут на двух машинах, милях в пяти от сюда. По такой дороге это займет полчаса, не боль­ше.

—    Нужно было посадить их на самолет и везти прямо сюда!

—    Вы слышали, что сказал пилот в Рио: закрылки^[53] не­исправны, и лететь опасно.

—    Господи! Когда принц начал терять сознание?

—    В аэропорту, когда мы переносили его в вертолет.

—    Ладно, мы справимся. Вы сможете ассистировать мне в операционной?

—    Я не могу оставить принца, особенно когда он в та­ком состоянии.

—    Хорошо, везите его в реанимационную палату и сде­лайте все, что нужно, чтобы стабилизировать состояние, пока не прибыл Хандури. Стойте, как зовут того человека, в костюме?

—    Аль-Тани.

—    Спрошу его, сможет ли он быть ассистентом.

—    Не думаю, что от него будет толк, — ответил араб. — Он ведь...

—    Мне нужен помощник, черт бы вас побрал! Мне нужна еще одна пара рук, даже если это руки того, кто ничего не соображает... Подождите! Ладно, просто следи­те за состоянием принца. Я начну изымать сердце прямо сейчас, чтобы быть готовым, когда приедут Хандури и сестры.

— Но кто же будет вам ассистировать?

Беренджер хищно улыбнулся.

— Она! — сказал он, указывая на Натали.

ГЛАВА 40

Враг должен... воздать своему врагу как над­лежит, то есть каким-нибудь злом.

Платон, «Государство», кн. I

— Вы с ума сошли! — закричала Натали. — Я лучше умру, чем войду с вами в операционную!

Беренджер, всегда владеющий собой, сейчас пребывал в бешенстве из-за внезапного ухудшения состояния паци­ента, гибели Санторо и постоянных язвительных замеча­ний Натали. Она видела, как уголки его глаз подергивают­ся все сильнее.

— Вообще-то Натали, — сказал он, стиснув зубы, — умирать будете не вы. По крайней мере, не сейчас. — Он наклонился и подобрал оружие Варгаша. — Это будут они. — Беренджер махнул стволом в сторону поваров и обслуживающего персонала. — Если вы через две минуты не переоденетесь в хирургический костюм, я начну с этого края и буду убивать по одному человеку каждую минуту, пока вы не будете готовы.

— Но...

— И еще. Если вы откажетесь мне помогать, мне при­дется использовать Дороти, анестезиолога. Но перед этим я велю ей привязать пациентку-донора к столу и разбу­дить ее. А потом мы займемся изъятием сердца.

— Господи, Дуг, да кто же вы?

— Сейчас я человек, которому нужно быстро сделать свое дело. Так вы со мной?

Он навел ствол на одну из работниц, симпатичную ин­дейскую девушку не старше шестнадцати.

— Правитель-философ, — пробормотала Натали, на­правляясь в сторону операционной.

Беренджер шел следом за ней.

—Одежда вон в том ящике, — сказал он. — Мы можем переодеться во второй реанимационной палате. Я не стану подглядывать.

—Можете подглядывать, сколько угодно.

—Мой второй хирург и сестры должны появиться с ми­нуты на минуту. Когда все будут на месте, вы сможете вер­нуться к остальным, сознавая, что спасли многим из них жизнь!

Надев маску и шапочку, Дуг провел Натали в малень­кую комнату между двумя операционными и кивнул на ра­ковину из нержавейки. Пока доктор Рейес мылась и про­тирала руки антисептиком, она отчаянно пыталась найти способ убить Дуга. Варгаш и, видимо, Луиш убивали по необходимости, по работе, но эта тварь и остальные фана­тики-хранители убивали избирательно. Окажись сейчас в руке Натали револьвер, она не задумываясь направила бы его в голову своего бывшего учителя и нажала бы курок.

—...А в основе нашего сообщества Хранителей, — про­должал говорить Дуг, — лежит концепция Платона о фор­мах, его определение, что совершенство есть врожденное качество Хранителей. Эту концепцию он использовал для того, чтобы вывести заключение о бессмертии души у по­добных нам, иначе как бы тогда знание того, что есть со­вершенство, появлялось с момента рождения?

—Я давно учила философию в Гарварде, — ответила Натали, — но по-моему, вы все истолковали неправильно. Единственное, в чем Хранители достигли совершенства, так это в том, что они абсолютно аморальны.

В зеркале Натали увидела, как лицо Беренджера за­стыло.

«Бей его, — сказала себе Натали. — Бей, не переста­вая!»

— А мне так не кажется, — возразил Дуг, — наша органи­зация процветает и приносит благо миллионам людей на земле, практически ничего не требуя взамен. Они даже не догадываются, что благодаря нам могут слушать прекрас­ную музыку или любоваться замечательными пейзажами. Они не узнают, что спасительное лекарство принимают только потому, что мы сумели пересадить его создателю нужный орган. Так что сами видите, дорогая Натали, что Хранители — это воплощение совершенства... А теперь мы займемся сердцем — возьмем его со своего места и перело­жим туда, где оно должно находиться и где принесет мак­симальную пользу.

— А почему бы не пересадить ваше сердце?

В эту секунду дверь распахнулась и в комнату вошел Рэнделл, техник-ассистент.

— Установка готова!

— Доктор Хандури и сестры еще не появились?

— Нет. Доктор Ар-Рабиа велел передать вам, что со­стояние принца ухудшается.

— Черт возьми! Пошлите вертолет навстречу Хандури и сестрам, а сами готовьтесь. Если будет нужно, подклю­чим принца к аппарату прямо сейчас. Я начинаю работать в соседней операционной. Натали, идемте!

Беренджер вошел в операционную, где анестезиолог уже усыпила пациентку. Сэнди выглядела так спокойно и безмятежно, что Натали горько усмехнулась про себя: ей хотя бы не будет больно.

Она вспомнила, как перед операцией на порванном ахилловом сухожилии в шутку спросила анестезиолога, понимая, что шуткой это можно было назвать с большой натяжкой.

— А как я узнаю, что не проснулась после операции?

Анестезиолог слегка улыбнулся, похлопал ее по руке и

сделал первый укол. Сейчас же, зная, что ждет Сэнди, На­тали была готова расплакаться от собственного бессилия.

— Дороти, у вас все готово? — спросил Беренджер. — Мы начинаем.

— Все готово.

— Запас льда есть? Возможно между изъятием и пере­садкой будет задержка.

— Лед есть.

Натали снова посмотрела на Беренджера. Он выглядел уставшим, но этот человек двадцать лет стоял у операци­онного стола и успешно справлялся с десятками сложней­ших случаев.

Хирургической сестры не было, поэтому анестезиолог сама придвинула к столу два больших подноса с инстру­ментами и поставила так, чтобы и хирург, и ассистентка могли брать их.

Дуг Беренджер являлся не только одним из самых опытных хирургов, которых знала Натали; он был еще и одним из самых быстрых. Он сам, без помощи, начал об­рабатывать операционное поле тампонами с красновато- коричневым бетадином.

—Позвольте последний раз предупредить вас, Натали. Если вы сделаете хоть одно неверное движение, я велю Дороти отключить анестезию. Я ясно выражаюсь?

—Ясно.

—Тогда просто молчите и выполняйте то, что я говорю. Подготовьте тампоны и зажимы. Дороти, я начинаю.

И тут Натали заметила три скальпеля, лежавших на дальнем краю подноса. Дотянуться до них незаметно не имелось никакой возможности, но безвыходная ситуация требует отчаянных шагов, а Натали знала, что у нее, как и у Сэнди, другого шанса не будет.

Не произнеся больше ни слова, Беренджер взял с под­носа скальпель. Натали почувствовала что ее начинает тошнить.

В эту минуту дверь операционной открылась, и на по­роге показался доктор Ар-Рабиа.

—Давление у принца упало до нуля, — с отчаянием в голосе сказал араб. Я не могу ничего сделать.

Нескольких секунд, на которые Беренджер отвлекся, оказалось достаточно. Натали протянула руку к двум ос­тавшимся на подносе скальпелям, взяла один из них и за­жала в руке. Потом она бросила взгляд в сторону Дороти и убедилась, что внимание анестезиолога также направлено на доктора Ар-Рабиа.

Теперь задача представлялась простой и ясной — най­ти возможность подойти поближе к Беренджеру, а по­том отомстить ему за Розу, за Луиша, за Бена и за себя, а также за всех жертв Хранителей. Нужно просто забыть о страхе.

Беренджер находился на грани срыва, словно жонглер с шарами, который только что установил личный рекорд и которому вдруг подбросили еще один шар.

Но этот Хранитель был сильным.

— Хорошо, доктор, — сказал он, везите принца в операционную, я подключу его к аппарату. Дороти, по­ставьте здесь газ на минимум и идите со мной! Натали, вы тоже, — у нас есть работа.

Беренджер сделал шаг к двери, потом еще один. Ната­ли, обойдя стол, оказалась у него за спиной.

«Часто бывает только один шанс».

Слова Луиша звучали в ее голове. Натали крепче сжала скальпель.

-Дуг!

Беренджер удивленно оглянулся.

«Забыть о страхе!»

Со всей силы, на которую только была способна, На­тали взмахнула скальпелем и полоснула им по горлу Беренджера. Кровь фонтаном ударила из артерии, забрызгав женщину, и полилась на пол.

Не в силах произнести ни звука, тщетно пытаясь дотя­нуться рукой до гортани, один из главных Хранителей го­сударства, пошатнулся и упал, обливаясь кровью. Послед­ние секунды своей жизни он широко раскрытыми глазами смотрел на Натали, не веря в произошедшее.

— Скорее, доктор Беренджер! — крикнул из-за двери соседней операционной Ар-Рабиа. — У принца останови­лось сердце! Идите скорее!

Натали поспешила на помощь, но она понимала, что без пересадки у пациента нет шансов.

—         Аллах всемилостивый, — шептал Ар-Рабиа, — Аллах милосердный, помоги нам!

Натали начала необходимые реанимационные дейст­вия, но бесстрастный монитор продолжал чертить прямую линию. У нее не было достаточно опыта и знаний, чтобы подключить принца к аппарату, и техник мало чем мог здесь помочь. Ар-Рабиа, очевидно, знающий специалист, даже попытался применить дефибриллятор^[54], хотя и знал, что проблема заключается не в слишком частых сокраще­ниях, а наоборот, в их полной остановке. Но и это тоже не помогло. Линия на мониторе оставалась безнадежно пря­мой.

Аль-Тани с суровым выражением на лице, прищурив глаза и скрестив на груди руки, стоял в коридоре, всего в нескольких футах от залитого кровью тела Беренджера. Он понимал, что Аллах уже принял душу принца.

Натали ждала, когда Ар-Рабиа даст команду прекратить попытки, но врач, похоже, еще на что-то надеялся. Внезап­но рядом с Аль-Тани появился один из пилотов вертолета и заговорил, сначала по-португальски, потом, немногим лучше, по-английски.

—Господин! Две машины на дороге. Стоят. Люди ли­цом на земле. Мужчины и женщины с оружием вокруг.

«Бен!» — поняла Натали.

Бесстрастный наблюдатель вздохнул, отдал короткий приказ по-арабски, повернулся и вышел.

Реанимационные мероприятия были остановлены.

Ар-Рабиа печально взглянул на Натали и покачал го­ловой.

—Аллах позаботится о нем, — сказал он. — Принц был очень добрым человеком и стал бы великим правителем своего народа...

—Мне очень жаль, — ответила Натали. — Вы сделали все, что могли. Просто его нельзя было вылечить.

—Может, когда-нибудь у нас будет такое лекарство...

—        Может быть, — повторила она.

— Ваше имя Натали?

— Да, Натали Рейес.

— Мадам Рейес, теперь это не имеет значения, но я хочу, чтобы вы знали: нам сказали, что у донора констан- тировали смерть мозга. До прибытия сюда мы так и ду­мали. Но доктор Беренджер... в общем, все получилось не так...

— Я признательна вам за то, что вы сказали. Доктор Бе­ренджер и его организация... Они очень эгоистичны... Они не желали прислушиваться к мнению людей, которых счи­тали ниже себя.

Натали вернулась в операционную, где лежала под нар­козом Сэнди, подключенная к аппарату искусственного дыхания.

Доктор Рейес вспомнила приемный покой больницы Метрополитен за несколько часов до того, как началась вся эта история с ее отстранением от учебы. Около нее то­гда стояла медсестра, Беверли Ричардсон, а перед ней был мальчишка, Даррен Джонс. Последним, кому она оказыва­ла медицинскую помощь в операционной... до сегодняш­него дня.

Натали невольно улыбнулась.

ГЛАВА 41

Ты не хочешь себя утруждать и украдкой пропускаешь целый — немалый — раздел на­шей беседы.

Платон, «Государство», кн. V

Оставив анестезиолога приводить Сэнди в чувство, На­тали поспешила в столовую. Господин Аль-Тани был все еще там, но все солдаты, кроме одного, ушли.

— Я могу войти? — с беспокойством спросила она у доктора Ар-Рабиа. — Там мой друг, я хочу посмотреть, не ранен ли он.

—Это тот, кто задержал прибытие хирурга и медсе­стер?

—Думаю, что да.

Ар-Рабиа разочарованно покачал головой и молча пере­глянулся с Аль-Тани, который явно понял вопрос Натали.

—Да-да, идите, — сказал он. — С ними ничего не слу­чилось.

Не успела Натали выйти, как в комнату ввели Бена и отца Франсишку, а за ними — еще одного человека, второ­го хирурга, которого так ждал Беренджер.

Аль-Тани отдал короткий приказ, и солдаты опустили оружие. После второго распоряжения они вышли.

—Где Беренджер? — спросил хирург.

Ар-Рабиа пожал плечами.

—В коридоре, — сказал он, не пускаясь в дальнейшие объяснения.

Натали бросилась к Бену и так крепко обняла его, что тот даже слегка поморщился.

—Неплохое место у вас тут, — сказал он, жестом обводя помещения. Его взгляд остановился на теле Луиша, изреше­ченном пулями. — О господи! — только и смог сказать Бен.

—Он до конца держался как герой, — вздохнула Ната­ли. — Перед тем, как погибнуть, сделал все, чтобы разру­шить это осиное гнездо.

—Может, теперь его сестра упокоится с миром...

—Я не могла поверить, когда пилот сказал, что кто-то остановил машины с хирургом и сестрами и заставил всех лечь на землю. Но я знала, что это мог быть только ты. По­сле того как Беренджер сказал мне, что отец Франсишку тоже работает на них, мне стало совсем плохо: ведь я пос­лала тебя к нему за помощью! Что случилось?

—Хотите верьте, хотите — нет, — вступил в разговор священник, — но пока мистер Каллахэн не убедил меня, я понятия не имел о том, что всех доноров, которых приво­зили в больницу, просто похищали! Он мне рассказал про эту профессоршу из Чикаго, про парня с фермы в Айдахо... Я все понял!

— Нат, отец Франсишку очень быстро все смекнул. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы собрать с деся­ток самых крепких мужчин и женщин. Мы вышли на доро­гу буквально перед машинами. Вон тот человек — хирург. Он пытался строить из себя большого босса, говорил, как важно им попасть в больницу, но через десять секунд все они уже лежали на земле. Ну а потом из леса появились солдаты, и мы... в общем, нас тоже уложили на землю.

Натали повернулась к Ар-Рабиа.

— Что будет с нами и со всеми этими людьми?

Прежде чем ответить, врач посмотрел на Аль-Тани и

получил подтверждающий кивок.

— Вы можете ошибочно полагать, будто нам свойствен­на бессмысленная жестокость. Вовсе нет! — сказал Ар- Рабиа. — Господин Аль-Тани печален и зол, но не на вас. Тело принца на вертолете отвезут в аэропорт, а когда мы вернемся на родину, его похоронят, с почестями, соответс­твующими его высокому положению.

Все замерли в молчании, когда солдаты выкатывали тело принца во двор. Следом вышли Ар-Рабиа и Аль-Тани.

Натали обернулась к отцу Франсишку.

— Когда экипаж самолета будет в состоянии, мы все вер­немся в Рио и доставим Сэнди в больницу. Потом я свяжусь с американским посольством и постараюсь организовать встречу с детективом из военной полиции, с которым я виде­лась в Ботафого. Мне показалось, что он болеет за свое дело. Кроме того, его не любил Родригу Варгаш, а это уже само по себе хорошая рекомендация. Имя этого детектива Перейра.

— Я разузнаю через друзей, можно ли ему доверять.

— Спасибо, отец Франсишку. Сегодня вы показали себя как достойный служитель Господа.

Священник пожал Натали руку.

— Вы знаете, — сказал он, — этот человек, — он пока­зал на Бена, — умеет складно говорить. Он способен убе­дить кого угодно в чем угодно. Знаете, что я думаю, мистер Каллахэн? Из вас получился бы отличный юрист, а может быть, даже и священник!

— Это исключено, святой отец, — ответил Бен, обнимая Натали. — Все следующие недели я буду очень занят. Нач­ну писать свой первый детективный роман.

ЭПИЛОГ

Душа наша бессмертна и никогда не погиб­нет.

Платон, Государство», кн. X

— Теперь я понимаю, почему ты так любишь осень в Новой Англии, — сказал Бен. — Я очень рад снова оказать­ся здесь.

Натали сжала его ладонь и улыбнулась. Прошло четы­ре недели с тех пор, как они вернулись из Бразилии, и Бен уже во второй раз навещал Натали. Их отношения, начав­шиеся так драматично, становились все более крепкими, хотя никто не пытался торопить развитие событий.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — начала Натали, когда они проходили по набережной, где всего несколько месяцев назад она с друзьями наблюдала за шествием, по­священным Четвертому июля^[55]. — Только сначала объясни мне, как там все произошло в Техасе?

— Какая-то странная поездка, — ответил Бен. — По­лицейские знали, кто я такой, и не выставили счет за буксировку и хранение машины. Потом, когда я выехал из города, то сам не понял, как попал на шоссе Джона Хаммана, чтобы взглянуть в последний раз на то место. На воротах висела цепь с замком, а «оазис» выглядел со­вершенно необитаемым. Я еще немного походил вокруг, посмотрел...

— Наверное, зрелище было впечатляющим?

— Еще бы! Я стоял и думал о том, сколько? Сколько там было исследовано образцов. Наверное, миллионы. Сколько было выявлено случаев абсолютной совместимости? И сколько человек в результате этого погибло?

— Бен, ты помог положить этому конец!

— Надеюсь. А как у тебя обстоят дела с учебой?

— Я сейчас вроде как в отпуске. У меня нет сил про­должать занятия — ни моральных, ни физических. Может быть, на следующий год. А пока у меня есть важное дело — моя племянница Дженни. Ей очень трудно пришлось по­сле смерти матери — моей сестры. И с этой ее болезнью... В общем, я хочу убедиться, что она получит от жизни все, что должна. Да и мне самой нравится проводить с ней время!

— А как твоя ординатура?

— Всему свое время, Бен.

— Понимаю. Просто я за тебя переживаю, вот и все.

— Ну, что касается здоровья, тут многого ожидать не приходится, но мне по крайней мере не нужно повсюду таскать с собой кучу таблеток и кислородную подушку.

— Надеюсь, и не будет нужно, — не обращая внимания на проносящихся мимо роллеров и пешеходов, Бен осто­рожно приподнял подбородок Натали и поцеловал ее. — Может, присядем?

— А что, я уже так тяжело дышу?

— Давай без обид, ладно? Помнишь наш уговор? Ты не вспоминаешь про свое легкое, я не вспоминаю про то, что у меня не имеется других интересов, кроме тебя и подполь­ной торговли органами, и нет постоянной работы. Но мы имеем все то же, что и остальные, — наше сегодня. Так о чем ты хотела мне рассказать?

Натали ответила не сразу. Она положила голову на пле­чо Бена, пытаясь отогнать все неприятные мысли, потом сунула руку в карман и вынула письмо.

— Это пришло вчера, — сказала она. — Слушай внима­тельно, я прочитаю. — Натали не могла скрыть грусть в го­лосе. — Извини, но пока все это дело еще не закончилось, мне бывает тяжело переключаться на другое.

— Ладно, читай и ни о чем не беспокойся. Мои синяки и шрамы прошли, твои сохранятся немного дольше, — он нежно погладил ее по боку. — Если что-то хоть немного приблизит это самое завершение, надо это сделать.

Натали прижала ладонь Бена к своим губам.

Письмо было сложено вчетверо и уже изрядно по­терто.

—    Это от детектива Перейры, — объяснила Натали, раз­ворачивая листок.

^{Уважаемая сеньора Рейес!}

^{Это письмо, как и первое, перевел мой американский друг, который преподает английский язык и на которого вполне можно положиться. Прежде всего хочу сообщить вам, что адвокат, которого вы наняли здесь, проявил незаурядную активность, и все мы убедились в его исключительном про­фессионализме. Полагаю, что против вас не будет выдви­нуто никаких формальных обвинений, связанных с какими- либо событиями в Доме Анджело.}

^{Хочу также поблагодарить вас и мистера Каллахэна за то, что направили ко мне вашего друга Элис Густаф­сон. Профессор произвела на меня впечатление очень ми­лой и разумной женщины; вчера она обедала у нас дома. Мы вместе с ней съездили в Дом Анджело (это была моя третья поездка туда), она сделала там несколько фото­графий и осмотрела больницу и деревню. Там было обнару­жено и эксгумировано несколько тел.Идентифицировать их трудно, если вообще возможно, но профессор Густаф­сон полагает, что ответы на многие вопросы можно бу­дет найти в Лондоне, куда она вылетит, закончив все дела здесь. Скотланд-Ярд тоже принял участие в рассле­довании и с нетерпением ожидает прибытия профессора. Хотя на идентификацию потребуется некоторое время, Элис Густафсон полагает, что ряд арестов неминуем. Профессор, как вы, надеюсь, знаете, очень решительная женщина.}

^{Здесь, в Рио-де-Жанейро, высоко ценят ваше мужество и ваши с мистером Каллахэном заслуги перед моей стра­ной. Надеюсь, что наше активное расследование этого дела, а также произведенные аресты, в том числе двоих наших сотрудников, изменят ваше мнение о бразильской военной полиции.}

^{Если вы когда-либо захотите снова приехать в нашу страну, я буду искренне рад видеть вас в качестве своих гостей.} 

—    Власть портит людей, — помолчав, сказал Бен.

Натали хотела что-то ответить, но ее прервал звонок мобильного. Телефон проиграл мелодию Вивальди. Ната­ли прослушала отрывок еще раз, а потом нажала кнопку вызова.

—Алло.

—Это Натали Рейес? — спросил женский голос.

—Вы что-то продаете? Потому что...

—Одну минуту, сейчас я вам все объясню.

—Да, Натали Рейес — это я. В чем дело? Кто вы?

—Натали, я знаю, что сегодня утром вы встречали в аэропорту мистера Бена Каллахэна. Он сейчас с вами?

—Послушайте, или вы мне скажете в чем дело, или я...

—Хорошо, хорошо. Это имеет отношение к Бразилии.

Раздражение Натали мгновенно сменилось заинтере­сованностью.

—И что насчет Бразилии?

—Натали, для начала я советовала бы вам присесть.

—Мы и так сидим.

—Отлично. Не могли бы вы повернуть телефон так, чтобы мистер Каллахэн тоже слышал наш разговор?

—Хорошо, — согласилась Натали. — Мы оба слушаем.

—Натали, меня зовут Бет Мэнн. Я — частный детектив из Бостона. По поручению моего клиента я наблюдала за вами после возвращения из Бразилии. Уверяю вас, ника­кого подглядывания в замочную скважину и тому подоб­ного.

—Детектив с моральными принципами, — хмыкнул Бен, — наверное, какой-то розыгрыш.

—Продолжайте, — сказала Натали.

— По ходу расследования я несколько раз беседовала с доктором Рэйчел Френч...

— Мой пульмонолог, — шепнула Натали Бену.

— ...и с вашим другом доктором Терри Миллвудом. В данный момент он находится в больнице Уайт Мемори­ал и ожидает вашего звонка. Эти два врача разговаривали с заведующим больницей, и все необходимые приготовле­ния уже сделаны.

— Необходимые приготовления к чему? - спросила Натали в полном недоумении.

— Натали, вам что-нибудь говорит имя Джозеф Эн­сон?

— Нет. Я должна его знать?

— Вряд ли. Он очень опытный терапевт и блестящий исследователь в области неоваскуляризации.

— Выращивание новых кровеносных сосудов, — все так же шепотом пояснила Натали Бену. — Продолжайте!

— Сейчас доктор Энсон находится где-то в районе Бос­тона, но точно не знаю, где. Он принял решение, от которо­го не собирается отказываться. Он сделал это после того, как я рассказала ему о пожаре в доме вашей матери и о том, что, спасая ее и вашу племянницу, вы травмировали легкое.

— А как вы?..

— Мистер Каллахэн, не могли бы вы на минутку всту­пить в разговор и объяснить этой женщине, чем мы, детек­тивы, занимаемся.

— Мы расследуем, — коротко ответил Бен.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросила Натали, еще не зная, но уже догадываясь, что последует дальше.

— Сегодня в девять вечера, ровно через семь часов, док­тор Энсон собирается тихо и спокойно уйти из жизни. Мне позвонит адвокат и сообщит, где можно будет найти его тело, после чего мне позвонит сам доктор Энсон. Я должна иметь наготове санитарную машину и ждать после звонка ровно тридцать семь минут, а затем направить автомобиль по указанному адресу. К моменту его прибытия сердце док­тора Энсона будет еще биться, но мозг уже умрет. Поверь­те мне, Натали, доктор Энсон — гений, и вполне способен организовать смерть мозга. Доктор Миллвуд и его бригада начнут работу по пересадке легкого доктора Энсона вам.

— Но... но почему? Почему нельзя отдать мне одно лег­кое, а другое оставить самому доктору Энсону?

— Потому, Натали, что у Джозефа Энсона только одно функционирующее легкое, и оно — ваше.

Натали ощутила странную легкость во всем теле и по­думала, что впервые в жизни может упасть в обморок. Бен так сильно сжал ее руку, что ей стало больно.

— О господи! — воскликнула она. — Было уже так мно­го смертей. Могу ли я поговорить с этим человеком?

— Поверьте, Натали, я сама много раз говорила с ним и сумела оценить его состояние. Доктор Энсон полностью осознает свои поступки. Сейчас нам нужно только ваше согласие и готовность к сотрудничеству.

Бен несколько раз решительно кивнул Натали.

— Ну... тогда... думаю, что вы его получили, — услышала она свой голос.

— В таком случае позвоните доктору Миллвуду. Он объяснит вам, что нужно делать. Я очень рада за вас. Обя­зательно загляните ко мне в офис, когда поправитесь по­сле операции.

— Но что, если?..

Бет Мэнн уже повесила трубку.

Натали, не пытаясь сдержать слез, взяла Бена за руки.

— Помнишь, что я сказала про завершение? — спросила она.

* * *

«Время рассчитано правильно», — думал Энсон, — оно пришло».

Он сидел в небольшой машине в арендованном га­раже всего в миле от квартиры Натали Рейес, почти в полной темноте. Окно в дверце со стороны пассажир­ского сиденья было приоткрыто на дюйм, из щели тор­чали тряпки. Через них внутрь машины был просунут конец садового шланга, а другой конец присоединялся к выхлопной трубе и обмотан скотчем. Сильный тран­квилизатор, который принял Энсон, уже начал дейст­вовать.

Он прочитал, а затем еще раз перечитал двухсотстра­ничный доклад Бет Мэнн о Натали Рейес, ее семье и даже о ее новом друге. Энсон изучил множество статей, относя­щихся ко времени учебы Натали в Гарварде, просмотрел видеозаписи соревнований, в которых она участвовала. Он даже один раз прошел мимо нее так близко, что задел рукавом.

Да, время было выбрано абсолютно верно.

Натали Рейес и, возможно, Бен Каллахэн отлично под­ходили для роли нового руководства больницей и к опре­делению дальнейшей судьбы «Сары-9». После того, как Натали прооперируют, ее вместе с Каллахэном пригласят в офис адвоката Энсона, где вручат его дневник и диск, ко­торый Джозеф записал для нее.

От нее не потребуется принять на себя обязательство навсегда остаться в Камеруне, но Энсон подозревал, что, вдохнув однажды волшебный воздух джунглей и познако­мившись с людьми, живущими и работающими там, она все-таки задержится в этой стране.

Натали и Бен Каллахэн являли собой все то, чем не обладала печально знаменитая организация неудавшихся правителей-философов типа Элизабет Сен-Пьер и Дугла­са Беренджера. Они были истинными Хранителями.

Энсон включил свет в машине и посмотрел на часы. Потом открыл лежавший на коленях блокнот и прочитал вслух:

^{—Мир может быть жестоким, полным обмана,}

^{Полным лжи,}

^{Полным несправедливости,}

^{Полным боли.}

^{Но есть еще, друг мой, пустота, что ждет тебя -}

^{Огромная сверкающая пустота,}

^{Мягкая, напоенная ароматом мира,}

^{Ароматом безмятежности.}

^{Ты уже почти там, друг мой.}

^{Величественная пустота — вечная гавань твоей души. Возьми мою руку, друг.}

^{Возьми мою руку и сделай шаг, только один шаг.}

^{И ты будешь там.}

Энсон взял мобильный телефон и набрал номер.

—    Мисс Мэнн, — сказал он, — можете начинать отсчет. Не дожидаясь ответа, он отложил телефон, выключил свет, завел мотор и положил свой блокнот на потертый то­мик «Государства» Платона.

ПОСЛАНИЕ АВТОРА

Цель, которую я преследовал, когда пи­сал этот роман, была заинтересовать чи­тателя и переключить его, хотя бы на ко­роткое время, со стрессов и повседневных забот на выдуманную действительность, а кроме того, проинформировать и предста­вить его вниманию вопросы, имеющие об­щественное и этическое значение.

Я искренне надеюсь, что «Пятая про­бирка» стала для вас интересным и захва­тывающим чтением. Благодарю вас за то, что вы нашли время прочитать мое после­словие, и за то, что обсудите изложенную тему со своими родными и близкими. Речь пойдет, как вы догадываетесь, о донорст­ве органов и о важности вашего участия в акте, который я считаю свидетельством смирения и доброжелательности: сделать свои органы доступными для других в случае научно установленной, докумен­тальной и перепроверенной смерти ваше­го мозга.

Тема для размышления, может быть и невеселая, но очень важная.

Почти каждый из нас сделает выбор в пользу пересадки, если дело коснется спа­сения жизни — своей или близкого чело­века. Признавая этот факт, почти невоз­можно поверить в то, что подавляющее большинство из нас не зарегистрировано как потенциальный донор на тот случай, если болезнь или случайная травма приве­дет нас к клинической смерти, точнее — к необратимой смерти головного мозга, под­твержденной самыми сложными методами доступными невропатологам и терапевтам. Тысячи потенциальных реципиентов ожи­дают спасительного органа, но многие из них умрут, так его и не дождавшись. В то же самое время бесчисленное число органов будет безвозвратно утеряно только потому, что необходимые меры не были приняты заранее.

Органы и ткани одного человека могут улучшить или спасти жизнь пятидесяти других людей.

Пятидесяти!

Донорство может добавить смысла и величественности тому, что в жизни ока­зывается печальной и трагической неиз­бежностью.

Стать потенциальным донором органов очень просто, достаточно лишь указать об этом в водительских правах или другом до­кументе, который вы носите с собой, либо иметь при себе карточку донора органов, либо обратиться в местный или националь­ный регистр доноров. В крайнем случае можно обсудить этот вопрос с членами ва­шей семьи.

Вот короткие ответы на самые часто встречающиеся вопросы:

Кто может быть донором органов?

Человек в любом возрасте и с любой медицинской историей может считать себя потенциальным донором.

Какие ткани и органы вы можете от­дать?

Органы, которые можно пересажи­вать, — это сердце, почки, поджелудоч­ная железа, легкие, печень и тонкий ки­шечник. К тканям, которые подвержены пересадке, относятся роговица глаза, кожа, сердечные клапаны, сухожилия и вены.

Можете ли вы продать свои органы?

Нет. Американские федеральные зако­ны считают незаконной продажу органов и тканей, поскольку тогда богатые получат несправедливое преимущество.

Должна ли семья донора нести часть расходов по пересадке органов или тка­ней?

Семья донора не несет никаких расхо­дов при предоставлении органов или тка­ней для пересадки.

Если вы являетесь донором, влияет ли это на качество медицинского обслужива­ния?

Если вы заболели или получили трав­му и доставлены в больницу, важнейшей задачей является спасение вашей жизни. Вопрос об изъятии органов или тканей может рассматриваться только после кли­нической смерти человека.

Изъятие каких органов может обе­зобразить ваше тело?

Изъятие органов не влияет на внешний вид тела и не вызывает проблем с похоро­нами, в том числе на процедуры, проводи­мые у открытого гроба.

Можете ли вы быть донором органов, если у вас есть какое-либо заболевание?

Ваше медицинское состояние на мо­мент смерти оценивают профессионалы, которые и определяют, какие органы и ткани могут быть изъяты.

Более подробные ответы на эти и дру­гие вопросы можно получить в Интернете.

Ниже перечислены сайты, которые могут оказаться полезными для вас. После того, как вы получите ответы на свои вопросы и рассеете свои сомнения, надеюсь, что вы примете правильное решение.

С благодарность и самыми теплыми пожеланиями

Майкл

United Network for Organ Sharing, www.unos.org

U.S. Department of Health and Human Services, Organ Donation Initiative, www.organdonor.gov

National Marrow Donor Program, www.marrow.org

National Minority Organ Tissue Transplant Education Program, www.nationalmottep.org

New England Organ Bank, www.beob.org

Coalitionon Donation, www.shareyourlife.org

American Kidney Fund, www.afkinc.org

American Lung Association, www.lungusa.com

American Liver Foundation, www.liverfoundation.org

American Organ Transplant Association, www.a-o-t-a.org

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ...

«Охрана органов» и агентство Элис Густафсон, описанное в книге, является прообразом организации «Органе Вотч» и ряда независимых университетских ис­следовательских и медицинских проектов, призванных следить за справедливостью в деле изъятия и распределения органов. «Органе Вотч» следит по всему миру за незаконным перемещением органов и тка­ней, определяет случаи нарушений прав человека и злоупотреблений при изъятии и их пересадке. Эта организация работает в контакте с медицинскими, государствен­ными и международными учреждения­ми, занимающимися проблемами этики и безопасности. За дальнейшей информаци­ей о том, как вы можете принять участие и/или поддержать этот проект, обращай­тесь по адресу:

Nancy Scheper-Hughes, Ph.D.

Director, Organs Watch Medical Anthropology Program University of Calofornia, Berkeley 232 Kroeber Hall Berkeley, С A 94720

nsh@berkeley.edu

sunsite.berkeley.edu/biotech/organswatch

БЛАГОДАРНОСТИ

Друзья, родственники и источники, упомянутые на этой странице, перечисле­ны вовсе не в порядке их важности... кроме первых двух.

Джейн Берки, основатель Агентства Джейн Ротросен, была движущей и на­правляющей силой моего творчества боль­ше двадцати пяти лет.

Дженнифер Эндерлин, мой редактор в «Сен-Мартинс пресс», присматривала за «Пятой пробиркой» во время ее создания, редактирования и издания, ни разу не за­бывать о моем видении этой книги.

Благодарю также Салли Ричардсон, Мэтью Шера, Джорджа Улита, Мэтта Балдаччи и всех из «Сен-Мартинс пресс».

Дэна Клери, Пегги Гордиджи и всю компанию в агентстве.

Эйлин Хаттон, Майкла Снодграсса и их команду из «Бриллианс аудио».

Мэтта Палмера, Дэниела Джеймса Пал­мера и Люка Палмера. Было бы здорово нам всем встреться когда-нибудь в списке «Таймс».

Врачей Джо Энтина и Джеффа Шер­вуда, читателей Робина Роади, Милли Сантини-Ритт и доктора Джулию Беллет, частного сыщика Рода Диаса и пожарного Синди Мур.

Билла Хинибергера из «Бразил Мэкс- ком», гида по Бразилии, и юмориста Алек­сандра Рапозо.

Профессора Нэнси Шепер-Хьюэс, ос­новательницу «Органе Вотч» и директора медико-антропологической программы Университета Калифорнии из Беркли.

Экспертов по пересадке органов, поже­лавших остаться анонимными.

Билла Уилсона из Ист-Дорсета, штат Вермонт, и доктора Боба Смита из Акро­на, штат Огайо. Полагаю, ребята, вы знае­те, почему я упомянул о вас.

Примечания

1

Фут - 0,3048 м (Здесь и далее примеч. ред.).

(обратно)

2

Фунт = 453.6 г.

(обратно)

3

Миля -1524 км.

(обратно)

4

Походная смесь — легкая высококалорийная закуска для походов, содержащая орехи, сухофрукты, цукаты, шоколадные лепешки и т.п.

(обратно)

5

Bridge over troubled wasters — название популярной во второй половине XX века песни, особенно часто звучавшей в исполнении дуэта Simon&Garfunkel.

(обратно)

6

Wunderbar (нем.) — Прекрасно, чудесно.

(обратно)

7

Дюйм = 2,54см.

(обратно)

8

Лизи Борден - женщина, которая в 1892 г. обвинялась в убийстве топором своего отца и мачехи, но была оправдана за недостатком улик.

(обратно)

9

Психофармаколог — исихиатр, который в основном выписывает лекарства. Также его называют фармакотерапевтом.

(обратно)

10

Ярд - 91,44 см.

(обратно)

11

Иммуносуппрессоры — медикаменты, подавляющие отторжение организмом донорских органов или тканей.

(обратно)

12

Виварий — помещение для содержания и разведения животных, используемых в опытах.

(обратно)

13

Яунде — столица Камеруна.

(обратно)

14

Агностик — приверженец агностицизма, философского учения, отрицающего возможность познания объективного мира, его сущности и закономерностей, ограничивающего роль науки познанием лишь явлений, доступных чувственному опыту.

(обратно)

15

Джонатан Уинтерс (род. в 1925 г.) — популярный американский актер-комик.

(обратно)

16

Старушка Моди Фриккерт — персонаж американских сказок, часто плачущая.

(обратно)

17

Катерпиллер — крупнейшая американская фирма по производству строительной техники, горного оборудования, двигателей на газу, дизельных двигателей и т.д.

(обратно)

18

Крошка Эйнар — герой нескольких волшебных рассказов Рэйя Брэдбери.

(обратно)

19

Слип — оттиск кредитной карточки, который делается с помощью специального пресса, копия остается у продавца.

(обратно)

20

Varig — бразильская авиакомпания и одноименный рекламно-информационный журнал.

(обратно)

21

У меня пистолет. Стой, или я буду стрелять! (порт.)

(обратно)

22

Чаудер — густая похлебка из рыбы или моллюсков со свининой, сухарями и овощами.

(обратно)

23

Интубация — введение через рот в гортань, трахею или бронхи особой трубки при нарушениях дыхания, а также для проведения наркоза.

(обратно)

24

Джон Прайн — американский певец и гитарист (род. в 1946 г.), в 90-е годы участник успешных музыкальных программ на ТВ.

(обратно)

25

Солнечный штат — неофициальное название Флориды.

(обратно)

26

Город королевы — неофициальное название Цинциннати.

(обратно)

27

Мап-Квест — подробный атлас дорог и населенных пунктов.

(обратно)

28

Диализ — процедура удаления конечных продуктов обмена и избытка воды из организма.

(обратно)

29

В & В — Bed and Breakfast (англ.) букв. «Кровать и завтрак» — недорогая гостиница, где в стоимость проживания включен завтрак.

(обратно)

30

«Френдлис» (Friendly’s) — популярная в США сеть кафе и закусочных, знаменитая своими десертами.

(обратно)

31

Пневмонэктомия — удаление всего легкого.

(обратно)

32

Джимми Крикет или Сверчок-Джимми — персонаж мультфильмов У. Диснея, всегда готовый прийти на помощь друзьям.

(обратно)

33

Белый шум — термин, принятый в акустике для обозначения сплошного шума, покрывающего весь диапазон частот, воспринимаемых человеческим ухом.

(обратно)

34

Обезьяны де Бразза — уникальный вид бородатых обезьян, названных в честь французского исследователя Африки Пьера Саворньяна Де Бразза. Популяция этого вида насчитывает всего лишь 35 представителей, численность популяции не меняется и всегда остается равной 35.

(обратно)

35

Саноко — нефтяная компания и сеть автозаправочных станций в США.

(обратно)

36

«Последний киносеанс» — известный фильм режиссера П. Богдановича. Вышел в 1971 г., получил премию «Оскар» в номинации «Лучшая мужская роль второго плана».

(обратно)

37

«Коорс» — один из самых популярных в США сортов пива.

(обратно)

38

Кариокас — так называют себя местные жители Рио.

(обратно)

39

Руби Голдберг — изобретатель, прославившийся созданием сложнейших механизмов для выполнения очень простых задач.

(обратно)

40

Фраппе — разновидность холодных густых коктейлей, составными частями которого являются кофе, мороженое, холодное молоко, фруктово-ягодные сиропы.

(обратно)

41

Лента Мебиуса — трехмерная поверхность, имеющая только одну сторону и одну границу. Модель ленты Мебиуса легко создать из полоски бумаги, повернув один из концов полоски вполоборота и соединив его с другим концом в замкнутую фигуру. Если начать рисовать карандашом линию на поверхности ленты, то линия уйдет вглубь фигуры и пройдет под начальной точкой линии, как уйдя на "другую сторону" ленты. Если продолжать линию, то она вернется в начальную точку. При этом длина нарисованной линии будет вдвое больше длины полоски бумаги.

(обратно)

42

Джесси Джеймс — один из самых известных в Америке преступников второй половины XIX века.

(обратно)

43

Кашаса — бразильский ром, сделанный из сахарного тростника.

(обратно)

44

Семь очков — в одной из разновидностей игры в кости выигрывает тот, который первым броском набирает 7 или 11 очков.

(обратно)

45

Берцы — высокие армейские ботинки на шнурках.

(обратно)

46

Компаундный, т.е. сделанный из пластика и металла.

(обратно)

47

Штамм — чистая культура микроорганизмов, выделенная из ка-кого-либо одного источника — организма заболевшего животного или человека, из почвы, воды и т.п. — и используемая для изготовления вакцин и сывороток.

(обратно)

48

Неточность автора. В «Учении» Платона люди делятся на три касты: первая (самая низшая) — ремесленники; вторая — стражи; третья — государственные и политические деятели. Внутри каждой касты, по Платону, запрещается менять профессию.

(обратно)

49

Гарри Гудини (род. 1926) — знаменитый американский иллюзионист, маг, гипнотизер, прославившийся разоблачением шарлатанов и сложными трюками с побегами и освобождениями.

(обратно)

50

Воды, пожалуйста!

(обратно)

51

Где падре Франк... падре Фрасишко? (порт.)

(обратно)

52

Десница Божия — знак Божественного присутствия, символ покровительства праведным.

(обратно)

53

Закрылки — отклоняемые поверхности, симметрично расположенные на задней кромке крыла.

(обратно)

54

Дефибриллятор — аппарат, применяемый для устранения процесса разрушения сердечной мышцы путем воздействия на нее кратковременным мощным электрическим импульсом.

(обратно)

55

Четвертое Июля — национальный праздник США, День независимости.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ЭПИЛОГ

ПОСЛАНИЕ АВТОРА

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ...

БЛАГОДАРНОСТИ

*** Примечания ***