которых она не знала, но значение которых было ей понятно. Они поздравляли его. Только почему они еще и свистели?
Снаружи уже наступила ночь. Тусклый свет бумажных фонариков выхватывал фигуры прохожих. Уличного освещения не было — электрическая сеть была разрушена во время бомбардировок. В тени Тед остановился и обнял ее. Она стояла дрожа.
«Не тут…» — пробормотала она.
Кровь в его жилах замерла, потом закипела.
«Детка… — выдохнул он. — Ты хочешь сказать…»
«Не тут, Тэду», — повторила она, стараясь не заплакать. Она думала не о нем, а об Отце с Матерью. Она расскажет им всю постыдную историю от начала до конца, расскажет, как была голодна и как при виде горячей пищи не могла противиться ничему.
«Куда нам пойти, детка?» — его голос был хриплым и прерывистым. Он старался не думать о Сью. Столько мужчин — женатых тоже, — а они со Сью только помолвлены…
«Мы идем домой», — скорбно сказала Эцу.
Японцы вообще со странностями, это он знал, но чтобы настолько… «А твои, детка, твои отец и мать…»
«Да, да, Тэду», — чуть слышно ответила она.
После этого он сдался. Они пошли рядом по темной улице. Он взял Эцу за руку и крепко держал ее. Рука была мягкая, гораздо мягче, чем у Сью. Но она не отвечала на его пожатие, как, бывало, рука Сью. Он не хотел думать о Сью. Он постарался целиком сосредоточиться на Эцу — по крайней мере, той частью души, которая отвечала за чувства, а не за мысли.
Только у самой калитки мягкая рука Эцу ожила в его руке. Он почувствовал, что его втягивают в калитку и ведут по узкой садовой дорожке к дому. Бумажные полотнища стены были сдвинуты, и огонек в одной из комнат светил приглушенно-тускло. Фигуры Отца и Матери серыми силуэтами двигались на фоне стены. Эцу раздвинула перегородки так, что образовался дверной проем, и вошла в дом, ведя за собой Теда. Дети уже были уложены, и Мать с Отцом без улыбки смотрели на нее.
«Я вернулась очень поздно», — сказала Эцу и заплакала.
Отец жестом пригласил Теда сесть. Они нее опустились на циновки, Эцу продолжала плакать.
«Не плачь, Этти, — пробормотал Тед. — Ты не должна делать ничего такого, чего тебе не хочется».
Но он начал злиться. Что все это значило? Сначала она его заводит, а потом тащит домой. Он слушал ее мягко льющийся голос и не понимал ни слова. Когда японцы заговорят, никакой словарь не поможет. Остается только ждать.
«Увы, мои дорогие, — говорила Эцу и утирала глаза то одним, то другим рукавом. — Я так низко пала. Я не достойна быть вашей дочерью. И все же я не могла не вернуться домой. Куда я еще могла пойти?»
«Расскажи нам все, что произошло», — буднично произнес Отец.
И она начала рассказывать. «Мой живот сводило. Мои глаза ослепли. Мои ноздри были полны запахов еды. Я дрожала и теряла сознание. Я думала только о еде, которую могу съесть. Начав есть, я не могла остановиться. Я ела, пока не почувствовала, что больше не могу. Лучше мне не говорить, сколько иен он заплатил. Потом мы вышли, и он сразу спросил, куда мы можем пойти. Я сказала, что мы пойдем домой. Он отказывался. Но я уверила его, что вы поступите так, как велит честь. Он пришел, ожидая этого».
Все посмотрели на Теда. Он сидел очень прямо на подвернутых ногах и чувствовал себя крайне неудобно. Но в справочнике по Японии говорилось, что вытягивать ноги считается верхом неприличия.
Тед ухмыльнулся, глядя на Эцу. «Долго мне не вытерпеть», — предупредил он.
Отец и Мать посмотрели на нее. «Что он говорит?» — хором спросили они.
«Он сказал, что не может ждать долго», — слабым голосом ответила она.
Они вздохнули, Отец кашлянул. «Мы должны помнить, что их обычаи отличаются от наших», — сказал он.
«Но Эцу наша дочь», — простонала Мать.
«В этом вся трудность», — сказал Отец.
«Слушай, детка, давай побыстрее, — нетерпеливо сказал Тед. — Я больше не могу тут сидеть». Его ноги начало сводить судорогой.
«Что он говорит?» — снова спросили Отец с Матерью.
«Он хочеть начинать», — едва слышно проговорила Эцу.
Делать больше было нечего. «Сам Император велел нам повиноваться завоевателям», — печально сказал Отец. Он повернулся к Матери, и они встали. «Мы пойдем в другую комнату, — сказал Отец. — Мы будем ждать там». Мать закрыла лицо рукавом и тихо заплакала. Они вышли из комнаты, и Отец задвинул за ними перегородку.
Тед поглядел им вслед. «Старики что надо, очень мило с их стороны», — заметил Тед. Терпеть больше не было возможности. «Не возражаешь, если я встану?» Он поднялся и потопал сначала одной ногой, потом другой. «Ноги как деревяшка», — весело сказал он. Комнатка просто крохотная, подумал он. Забавно, что японцам нравится жить в таких чуланах! Эцу все еще сидела на циновке, глядя на него снизу вверх. Он не мог понять, что значит ее взгляд, застывший и странный. Но большие глаза под прямыми поднятыми вверх ресницами были прекрасны. Он плюхнулся на циновку рядом с ней.
«Ты не боишься меня, детка?» — ласково спросил он.
Она не ответила. Он обнял
