держать ее на известном расстоянии».
Так как я переживаю теперь уже четвертую эпоху немецкой истории, я полагаю, что видел достаточно много, и могу сравнивать очень хорошо, и имею на это право. Прошу вас, дорогой читатель, не воспринимайте как мою самонадеянность, если я полагаю, что относительно этого периода я являюсь одним из совсем уже немногих людей, которые вообще могут и имеют право описывать это время исходя из собственного опыта — и судить его.
Вы, вероятно, скажете: если это так, то почему же вы молчали об этом более сорока лет?
По двум причинам:
a) так как я все еще верил, что другие гораздо более компетентны, чтобы сделать это, нежели я, потому что у них, благодаря их особенно ответственным позициям, был куда более широкий обзор;
б) так как я просто был не в состоянии понять, что один и тот народ может быть настолько ужасно различен. К сожалению, я должен признать, что речь больше не идет о том самом народе. Иначе сегодня очень многое было бы совсем иначе на немецкой земле, причем, это было бы лучше для всех.
Итак, я сказал себе, что это мой «проклятый долг и обязанность» — взяться за перо. Написать о том, что я сам узнал и испытал и что я из собственного опыта и с чистой совестью могу высказаться против клеветников и за наш народ — ради правды.
Я жил во времена монархии, как сын Правящего князя. Ребенком я испытывал, как тесно, откровенно и верно наш народ чувствовал свою связь с нашей семьей — и наоборот: наша семья чувствовала себя связанной с нашим народом. Самым явным доказательством этого был тот факт, что ландтаг княжества Шаумбург-Липпе еще за несколько дней до отречения от престола моего самого старшего брата единогласно просил своего суверена, чтобы тот не отказывался от трона, а оставался. Тогда СДПГ в нашем местном парламенте была самой сильной партией! Но давление со стороны императора, а также имперского правительства было слишком сильным — а наша земля слишком маленькой, — чтобы этот единичный ход был возможен. От обороны родины отказались, военные, а также охотники отступили. Но я после 1928 года чувствовал себя настолько связанным с жителями Шаумбург-Липпе, что один, только с моей женой, смог воплотить волю народа и добиться, чтобы ландтаг прервал приближающиеся к самому концу заключительные переговоры с Пруссией и Шаумбург-Липпе до 1945 года оставалось вольным государством.
В середине тридцатых годов Гитлер старался осуществить государственную реформу в империи. Это означало присоединение маленькие государства к большим (т. е. включение их в состав земель, «внутри» которых они находились, но пользовались традиционной автономией, — прим. перев.), чтобы управление стало лучше и дешевле и чтобы укрепить единство империи. Я попросил разрешения поговорить с ним и рассказал о том, что я в 1928 году с огромным успехом сделал для нашего Шаумбург-Липпе. Его это настолько воодушевило, что он немедленно вызвал имперского министра внутренних дел и со словами: «Этот молодой принц — самый лучший демократ из всех нас, ему нужно помочь!», попросил как можно скорее проверить, можно ли сохранить автономию Шаумбург-Липпе.
Очень скоро после этого Гитлер сообщил мне лично, что моя родина останется вольным государством, т. е. самостоятельной в рамках империи. И жители Шаумбург-Липпе очень радовались. Гитлер сделал исключение по отношению к своей собственной имперской государственной реформе, пошел против собственного принципа — так была ли диктатура? Я скорее полагаю, что было как раз наоборот.
Событие вроде этого, пусть даже без особого политического значения — кроме как для небольшой страны и ее людей, — никогда после 1945 года не упоминалось в пользу Гитлера.
Часть 3. «Диктатор»
Что это вообще были за люди, от которых исходила всемирная клевета, которая распространяется еще и сегодня? До сути вещей можно добраться, только если задать вопрос: что необходимо, чтобы сделать крупномасштабную клевету? Ответ, к сожалению, может быть только один: очень много денег и неслыханная бессовестность.
Люди с очень большим количеством денег и с очень большой бессовестностью никогда не могут жить довольно долго на своей родине. Они скоро стали бы известны, бросались бы другим в глаза с самой неприятной стороны и попали бы в затруднительное положение. Почему эти люди должны делать свои делишки как раз там, где за ними легче всего наблюдать?
Нет, такие дела делают люди, которые по политическим причинам захотели — или вынуждены были — покинуть свою родину. И они вследствие этого мстят своим бывшим соотечественникам тем, что выставляют в плохом виде тех, с кем им пришлось расстаться и кому они тайком завидуют. Внезапно они обнаруживают, что старая родина, собственно, вовсе и не была их родиной. И тогда они свободны от каких-либо сомнений.
Чем больше они за границей ругают свою родину, сначала в беседах, а скоро уже и в прессе, — тем больше замечают, что такая «политика» может быть
