Христом. Его тело было только памятным знаком. Татуировка была для него надгробием на могиле Перл, вещественным доказательством того, что она жила на белом свете.
Могилы еще не было. А памятник был.
И вот теперь есть где его установить.
Я долго смотрю на Леонарда.
Мне хочется подойти и раскинуть руки у него за спиной. Но я не осмеливаюсь. Гармония — штука хрупкая.
Мне хочется напомнить ему — и себе, — как он впервые показал мне татуировку. В гараже Джейка и Моны. Освещенный лучом солнца и осененный крыльями недостроенного дельтаплана. Он сказал мне тогда, что не доживет до тридцати.
И вот ему тридцать.
Можно не спрашивать, не жалеет ли он, что сделал татуировку. И так все ясно.
Насмотревшись, пробираюсь к машине и достаю из багажника переносную печь. Надо бы сварить кофе. И приготовить завтрак для детей.
Когда я возвращаюсь, дети уже проснулись. Они стоят рядом с отцом на влажной земле в своих пижамах, уцепившись за ногу папы каждый со своей стороны.
Пожалуй, теперь и я не нарушу гармонию композиции.
Думаю о Перл, о том, как она по мере сил старалась обустроить свою жизнь и как в результате судьба Леонарда пересеклась с моей. Если бы Перл в чем-то, в самой малости поступила по-другому, Леонард не появился бы в моей жизни и у меня не было бы внуков. А без него и без них моя жизнь была бы куда беднее.
Ведь она преподала мне столько уроков.
Подхожу к Леонарду сзади и обнимаю его. Он обнимает меня в ответ. Надеюсь, он успел завершить свою миссию.
Глупо, думаю. Ведь он жив. А его миссия будет завершена, только когда он покинет этот мир.
В молчании сжимаю его в объятиях.
Надеюсь, он расслышал и понял все, что я ему не сказал.
Впрочем, он всегда понимал меня без слов.
