оставить свидетелей, могущих вас выдать, как убивали при "эксах" ни в чем ни повинных прохожих? Вы не живете, а умираете, или готовитесь умирать, я же хочу жить, любить свою жену, растить детей, и никто не может поставить это мне в вину!
Он старался разжечь в себе ненависть к сидящему напротив человеку. Без этого он не мог заставить себя нажать на спуск, отчего и не выстрелил первым, без всякого предупреждения, хотя разум и говорил ему, что это было бы самым верным.
— Медленно и осторожно достаньте револьвер и положите на стол стволом к себе — приказал он гостю — при первом же резком движении я стреляю!
Даир подчинился, не показывая однако ни малейшего страха. Штрих левой рукой взял чужое оружие, и даже его опыта и знаний насквозь штатского человека хватило понять, что револьвер не был заряжен.
— Мы не убийцы! — сказал Даир — я лишь хотел заставить вас идти на суд, а не стрелять с порога; я боялся, что не сдержусь. Мы хотим переделать сами основы этого мира, а не укреплять их, утверждая свою жизнь по его законам — поэтому сейчас мы разрушители, расчищающие место, хотя бы при этом утрачивалась и то, о чем стоило бы пожалеть. Война не бывает бескровной: пусть те, кто не может сам по слабости или несознанию встать в наши ряды, поймут и простят нам лишнюю кровь, считая ее своим вкладом. Мы имеем право не жалеть никого, потому что ради грядущей победы не щадим и себя. После нее мы вспомним о добре и справедливости — сейчас же нам нужно другое.
— Забыв об этом, вы перестанете быть людьми — ответил Леон — ради чего вы идете на смерть, не "против", а "за"? Знаете ли вы, что такое простое человеческое счастье и любовь? Я был столь счастлив с Зеллой, что, не веря в бога, спрашивал его — за что мне такое? Она — идеал, о котором может мечтать любой человек: красивая, умная, добрая, учит наших детей всему, что умеет сама: языкам, рисованию, пению, музыке и гимнастике. Это она настояла назвать нашего сына Леоном, а я дал дочке ее имя; маленькая Зелла очень похожа на маму, а жена говорит, что маленький Леон похож на меня. Он научился читать в четыре года, а дочка уже хорошо танцует и играет на фортепьяно; все говорят, что у ребенка есть талант. Мы окружали друг друга такой заботой, словно угадывали мысли; мы принимали радости и печали любого из нас, как свои.
— Мы знаем иное, подлинное счастье: творить историю и знать, что через много лет наши потомки будут воспевать наши дела и завидовать нам — бросил Даир — а настоящая любовь — идти вместе по этому пути, рука об руку, а не прозябать в обывательском уюте! Как куют железо, превращая его в прочную блестящую сталь ударами молота и обжигающим огнем, так и истинная любовь должна быть не слезливо-мягкотелой, а требовательной, беспощадной и нетерпимой! Среди нас было двое; они любили друг друга так обжигающе ярко, как никто другой — любили за непримиримость и готовность отдать все ради борьбы, а не за заботу друг о друге!
— Зачем вы говорите это мне? — крикнул Штрих — оставьте мне самому решать, как любить! Пусть мое счастье маленькое и обывательское — но оно мое, и я не отдам его никому! Я люблю своих жену и детей так, что они стали частью моей души — что может быть человечнее этого? Вы властны приказывать поступать так или иначе, но не вам решать, что должно быть свято и дорого — пусть хоть это останется личным!
— Мы — авангард человечества, потому что живем мечтами и душой в светлом будущем, а не в презренном настоящем, и готовы принять мир лишь таким, каким должен быть, а не таким, каким он пока есть — непреклонно возразил Даир — и не по приказу свыше, а по своему убеждению мы должны быть беспощадны и требовательны сами к себе, имея тело и душу из закаленной стали. Для обывателя частная жизнь — его личное дело, мы же про все должны думать, пойдет ли это на пользу или во вред делу общему. И может это звучит жестоко, но сейчас нам нельзя привязываться душой к чему бы то ни было, даже к семье — иначе этим воспользуется враг, и ваш случай лучший тому пример. Или же вы должны были заранее сделать выбор, наподобие того, как капитан, беря на палубу лишний груз, заранее знает, что без сомнения выбросит его за борт, попав в бурю. Когда у одной из наших товарищей родился ребенок, она отнесла его в воспитательный дом, хотя очень любила его — но не могла поступить иначе.
— Вы цитируете мою собственную статью! — усмехнулся Леон — я писал эти слова про авангард в самом начале пути, выброшенный из жизни, растерянный и голодный. Но зачем вы говорите лозунгами сейчас и со мной — ведь мы не на митинге и не в кружке среди пролетариев? Я действительно верил тогда, что счастья можно добиться, лишь перевернув весь сложившийся порядок — но моя жена и замечательные дети заставили меня поверить, что жить в настоящем тоже очень неплохо!
Взгляд Леона скользнул по картинке, приколотой на стене. Четыре забавных человечка, нарисованные детской рукой — чтобы можно было разобрать, кто есть кто, крупными угловатыми буквами было подписано — папа,
