— разглагольствовал тот, что постарше. Его голос показался мне смутно знакомым. — Чарует знатно, деньги за свои веды требует агромадные, зато уж если взялась за дело — нечисть на корню изничтожит, никому спуска не даст.
Второй гном что-то спросил, вероятно, о причине паники — ну, ведьма и ведьма, дело обычное, мало ли их шляется по трактам, снадобьями да волшбой приторговывает. Первый расхохотался.
— Да потому, — загремел он раскатистым басом, — что как ни наведается она в Россохи, как ни сотворит волшбу свою поганую, так местный святоша ужаснется дару ее бесовскому, силами прихожанскими ведьму изловит, да и предаст ее смерти лютой... А она через пару месяцев снова заявляется, зубы скалит, о работе справляется... Святоша почешет-почешет маковку, да и наймет ее... А потом опять в набат бьет, ха-ха... Уж и топили ее, и сжигали, и коньми разрывали — все нипочем...
-Багамут, чему ты молодежь учишь? — вступила я в разговор, наконец-то припомнив имя гнома. — Почтительней надо с Магистром практической магии, с уважением, а ты... наглая... вредная... поганая... Ты же не человек, к чему эти глупые суеверия, которыми невесть почему обросла моя профессия? Кто тебе кольчугу заговаривал от копья, меча, ножа, арбалетной стрелы и ржавчины, а? Разрывной клинок ковать — это божье дело, а защищать от него бесовское? Ну-ну...
— Да ладно тебе, дева, — мирно прогудел гном. — Это ж я так... для красного словца. А супротив тебя лично я ничего не имею, напротив всяческое мое к тебе расположение...
Тут подоспела моя утка в окружении ломтиков яблок, и, хотя гном не прочь был поболтать, я лишь укоризненно, но беззлобно покачала головой и приступила к трапезе.
Утку в корчме готовили мастерски. Я успела очистить большую часть тарелки, когда перед моими глазами развернулось второе действие знакомой комедии.
Низенький, плешивый священник, дайн Эразмус (я не слишком разбиралась в религии, бесспорным было лишь одно — по ее канонам мне отводилось место в вечном огне преисподней), укутанный в серую рясу по самые сандалеты, решительно переступил порог корчмы, выставив перед собой внушительных размеров крест. При необходимости им можно было орудовать не хуже дубины. Бормоча молитвы, призванные очистить сие славное заведение от нечисти в моем лице, дайн начал обходить корчму по часовой стрелке, размашисто помахивая дымящимся кадилом. Неприятно запахло дешевыми благовониями.
Корчмарь, не спрашиваясь, повернул краник бочки и, нацедив полную кружку пенной медовухи, со свистом пустил ее по стойке. Смекалистый и расторопный мальчишка-разносчик в последний момент изловил ее на лету и поставил на мой столик.
Замкнув круг, дайн обвел помещение хищным цепким взором наблюдающего за отарой волка и, словно только что заметив меня, подскочил и отшатнулся, заслоняя лицо крестом.
— Ведьма! — рявкнул он, обличающе ткнув в мою сторону дрожащим от праведного гнева перстом.
Я пожала плечами, прокалывая ножом последний кусочек утки.
— Добрый вечер, дайн Эразмус! — невнятно пробормотала я с набитым ртом. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.
— Бесовское отродье! — продолжал дайн. — Как посмело ты вновь объявиться в добром селении, силой Икорена, бога истинного, оберегаемом от всяческой мерзопакости вроде тебя?
— Да так... мимо проезжало... деньги кончились, — искренне призналась я. — А вы как поживаете? Мантихоры не беспокоят? Упыри с прошлой зимы не появлялись? Полна ли кружка с пожертвованиями, из которой вы будете мне платить за работу, которая, как я вижу по вашим глазам, найдется для меня и в этот раз?
Дайн Эразмус еще немного постоял с обличающе вытянутой дланью, потом вздохнул, махнул рукой (Эх! Была — не была, где наша не пропадала!), поддернул рясу и сел напротив меня, положив крест на соседний столик.
Я удовлетворенно кивнула, потянулась за чаркой. Работа была. И деньги — тоже.
— Значит, так, — совершенно нормальным, деловым тоном начал дайн, неторопливо потягивая медовуху. — Завелось у нас на пруду чудо невиданное, злобное и прожорливое, четырех детей за неделю под воду утянуло и слопало, только обувка на берегу осталась. Каковой участи и тебе, ведьма, искренне желаю... но лишь опосля убиения чудища оного.
— Кикиморы, что ли?
— Кикиморы! — фыркнул дайн. — Да кикимору мы бы с божьей милостью и железными цепами живенько отучили добрую паству изничтожать. За каждую кикимору ведьмам поганым платить — пожертвований не наберешься.
— А сколько наберетесь? — живо заинтересовалась я.
Дайн подумал, посчитал в уме, закатив глаза на засиженный мухами потолок, и назвал цену. Я удвоила, чем удостоилась замысловатой анафемы.
— ...да будет пламя адское столь же неутолимо, сколь алчность чародейская! — Закончил Эразмус.
Я беззвучно поаплодировала и сбросила три монеты.
Дайн накинул две.
Пронзительный лай прервал наш торг на самом интересном месте. Маленькая кривоногая собачонка рыжей масти злобно
