оценке эссе первенство художественной состоятельности текста. Вот эссе умного тонкого знатока поэзии, опирающегося еще и на собственный опыт поэта,
Елены Шварц “Земная плерома”, интересный текст, но проблем для меня как члена жюри не ставит - это умные проницательные литературно-критические заметки, Это не эссе. А вот эссеСергея Морейно “Непонятный, но возлюбленный Целан”о Пауле Целине - это, прежде всего, “филологическая” проза, разумеется тексмт Морейно содержит интересные сведения о поэте, и некий очерк поэзии, но главное, на чем сосредоточен текст - на создании художественного образа поэта и его поэзии, и соттвественно, в тексте присуствует и сам автор эссе. Собственно, это (наличие автора-художника. А не только исследователя) и определяет жанровую принадлежность текста Морейно - пере нами эссе.Не возникает вопроса и с эссеВладимира Коробова “Дальневосточные экспедиции князя Э.Э.Ухтомского...”- и не только потому, автор не скрывает своих “борхесовских” беллетристических приемов: придуманный герой князь Ухтомский, придуманный сакральный текст, история культуры, история некой мистической потаенная пра-книги чуть ли не всей русской культуры; интеллектуально-детективный боевик, разработанный как бы средствами кондового историко-культурного исследования. Доведенная почти до пародии стилистика научных исследований, явленная, скажем, в популярных ныне культурологических бестселлерах А. Эткинда.Производит впечатление очевидной талантливостью вариацииРената Хисматуллина “История Крысолова из Гаммельна в семи фрагментах”, активно задействовшие уже классические для “интеллектуальной прозы” ХХ века приемы. Немного отдает литературной игрой рассказКлима Каминского “Народная душа”, но у автора достаточно вкуса, чтобы не сделать свою историю аляповатым лубком - освоенные нами по прозе шестидесятых (Шукшин, Белов, Казаков) характеры обитателей маленького провинциального городка хоть и отсылают к уже прочитанному, но обладают и собственным обаянием, очень хотелось бы надеяться, что рассказ этот прочитанный в более широком контексте прозы самого Каминского уже не будут вызывать ассоциаций с ранним Беловым или Шукшиным.Составляя для себя эту десятку, я, естественно, колебался, потому что были и еще рассказы о которых следовало бы поговорить подробнее, - приведенный выше список, повторяю, неизбежно вкусовой Хотя, возможно, ничем не особо не уступает большей части выбранных мною текстов, скажем, неожиданно придуманная, азартная прозаДмитрия Пушкаряв отрывках из повести“За Родину и все такое”, или афганский рассказПавла Андреева “Душа”, или рассказАлексея Никитина “Три бутылки водки”о судьбе (обычной, заурядной, как заурядна по-своему любая человеческая судьба - по Чехову: “скучная история”) русского и советского писателя, автора военных романов и повестей, в котором возникает послевоенный Киев, редакционные работники конца 40-х, сталинский лауреат, а потом - эмигрант Виктор Некрасов; рассказ это написан подчеркнуто, почти полемично традиционно и по интонации, и по теме, и способам письма и при этом, а может, благодаря этому, почти пронзительный ясный, грустный, умный. Производит впечатление талантливой напористой прозы “поток сознания”Ольги Зонбергв“Отрывном календаре навсегда”; чуть кокетничающая психологической непричесанностью автора-повествователя, но несомненная прозаЭлины Свенцицкой; или притчеобразная миниатюраИгоря Левшина “Пророк”. К сожалению, с очень уж известным рассказом выступилКонстантин Плешаков “kremlinkam.com”, не было ощущения новизны; и не самым удачным, на мой взгляд, рассказом представлен в нынешнем “Улове” талантливыйНиколай Байтов.Вот, пожалуй, и все, что рассматривалось мною всерьез, при составлении своей десятки. К сожалению, вторая половина (или чуть больше) представленных на конкурс текстов слишком явно обнаруживает несостоятельность художественного воплощения заявленных авторами задач. Рассказывая о текстах весеннего “Улова” я ни слова ни сказал о поэзии. Об этом - в следующем выпуске.Сергей Костырко
(обратно)