завоевателей на Крайний Север, ставший со временем Русским Севером? Почему в нашей литературе не сложилось отдельное направление, рассказывающее о жизни аборигенов на просторах Дальнего Востока? Охотники, золотоискатели, шаманы, мистика, величественные просторы степей, снежные хребты, стрельба из ружей, метание ножей, свежевание оленьих туш… Разве рассказы о Мангазее менее захватывающие, чем рассказы о Клондайке? Разве столкновения русских казаков и местных племён где-нибудь на берегах Амура менее трагичны и значимы, чем схватки американских кавалеристов и легендарных краснокожих воинов на берегах Миссури?
Книги об американских туземцах называются вестернами.
Книги о сибирских туземцах никак не называются.
Там и тут говорится об одном и том же. Но слово «вигвам» звучит сегодня величественно, его знают во всём мире, а слова «яранга» и «чум» известны лишь горстке людей и для большинства они связаны с какой-то скучной темой, хотя в действительности ничем не отличаются от вигвама. Почему-то Фенимор Купер сумел выписать легендарный образ Чинганчгука и наделить почти сказочным ореолом американские леса и степи, куда читателю хочется возвращаться вновь и вновь. А перу немецкого писателя Карла Мая принадлежит уникальный литературный персонаж – воин по имени Винниту, воплотивший в себе наилучшие качества человеческой души и со временем превратившийся в символ верности и дружбы, который даже перенёсся на киноэкраны и не одно десятилетие покорял сердца зрителей во многих странах мира.
Ни Юрию Рыдхэу, ни Семёну Курилову, ни Юрию Шесталову, ни Григорию Ходжеру, ни кому бы то ещё из наших авторов не удалось создать ни такого героя, ни такого завораживающего мира. Вспомните Чехова и его мальчиков, игравших в Монтигомо и решивших удрать в Америку к индейцам. Не к Чукчам отправлял Антон Павлович своих заболевших романтикой мальчуганов, не к Юкагирам, а туда, где правили тени Дикого Запада.
Но ведь мир американских индейцев вовсе не отличается от мира наших индейцев. Тот же шёпот Земли, те же разговоры с невидимыми духами камней, растений, огня, то же напряжённое чтение следов…
Взять хотя бы роман Семёна Курилова «Ханидо и Халерха». Весь сюжет книги вертится вокруг шаманов, вокруг их вражды друг к другу и попытки завладеть умами соплеменников и иноплеменников. Разворачивающиеся в стойбищах страсти вполне достойны потягаться со страстями шекспировских пьес. Интрига на интриге. Тяжба между добром и злом. Любовь сталкивается с ненавистью. Яркие картины быта поражают достоверностью. Почему же эта книга получила право существовать лишь в узком коридоре так называемой библиотеки народностей Крайнего Севера и Дальнего Востока? Почему она не стоит в первых рядах произведений, которые имеют все основания стать любимыми для самого широкого круга читателей? Роман «Ханидо и Халерха» вполне можно отнести к авантюрной литературе в лучшем смысле этого слова. Но кто из любителей приключенческой литературы знает об этом романе?
ШАМАНЫ…
В книге «Ханидо и Халерха» им отведена огромная роль, хотя трудно назвать их главными героями. Все события так или иначе связаны с шаманами – семья, любовь, законы, традиция, распри, богатство, вера. Шаманы у Курилова встречаются повсеместно, они описаны сочно, почти с фотографической чёткостью. Взять хотя бы сцену их приезда на большое камлание. Сколько выразительной точности в описании персонажей и какое разнообразие характеров!
«Наконец настал день, когда со стороны тайги на усталых конях в стойбище въехали пять человек – три долгожданных шамана, а с ними главный якутский купец Мамахан и его конкурент на реке Алазее Третьяков Саня.
Самым внушительным из всех шаманов был верхнеколымский. Один рост этого седовласого старица заставлял содрогаться: сидел шаман на крупном коне, но ноги его едва не доставали земли, а удлинённая голова, похожая на лошадиную, возвышалась над головами всех остальных. Красный перекошенный рот старика был приоткрыт, и с отвисшей нижней губы стекала слюна. Оба побелевших глаза смотрели вдаль с таким надменным безразличием, будто не было ни людей, ни стойбища, ни земли. Никто не знал имени этого чудища, но, по слухам, якуты ненавидели его лютой ненавистью, считали кровожадным – чуть ли не живой поместью сатаны с чёртом… Рядом с ним ехал индигирский шаман Ивачан. Этот ничем не мог обратить на себя внимание. Был он невысоким, но упитанным, как бычок; простоватое лицо его не выражало ни ума, ни каких-либо скрытых чувств. Бросались в глаза очень кривые ноги, которыми он цепко обхватывал лошадиное брюхо Его можно было бы принять за удачливого рыбака или охотника, у которого одни заботы – семья. Но улуро-чи хорошо знали его – Ивачан шаманил среди ламутов, близких по крови к юкагирам, и был единственным в тех краях сильным шаманом – настолько сильным, что на него тоже поглядывали со страхом. Говорили, что Ивачан съел всех своих родственников, что он не позволял
