пол-России” (т. 1, с. 331, т. 2, с. 157). Упомянув вскользь, что с низложением 9 ноября 1918 года кайзера Вильгельма тяжкие условия Брестского мира были денонсированы, Волкогонов делает “открытие”: “Антанта спасла Россию от унизительных условий ленинско- кайзеровского мира”.
Чем пристальнее всматриваюсь я в “портрет” Ленина, сочиненный Волкогоновым, тем чаще мелькает парадоксальная мысль: а ведь почти все отрицательные черты и недостатки, которые им приписываются герою, свойственны, прежде всего, самому автору. Это он никогда никем не руководил, кроме своей жены (ведь Дмитрий Антонович не был ни командиром взвода, ни замполитом подразделения). И тем не менее он набрался наглости заявить в интервью корреспонденту “Аргументов и фактов” (1994, № 35, август):
“Ленин пришел в революцию сорокасемилетним, до этого времени он работал в обычном понимании этого слова — всего полтора года помощником присяжного поверенного. Вел шесть дед мелких воришек, ни одного дела не выиграл. По-настоящему никем, кроме Надежды Константиновны, не руководил, а тут приходится заниматься государственными делами гигантского масштаба. Он и теле- фоном-то плохо пользовался, без конца писал записки...”. Если помыслить по-волкогоновски, то Пушкин совершенно не “работал в обычном понимании этого слова”. Но с каких это пор труд профессионального журналиста и литератора не засчитывается в трудовой стаж? И из каких это “секретных архивов” портретисту ведомо, что председатель Совнаркома кому-то писал записку, хотя можно было переговорить по телефону? А ведь Владимир Ильич создавал “Искру" и руководил работой редколлегии, причем не только этой газеты, но и других органов, в том числе и “Правды”. И почти не было такого дня, когда бы он не работал над статьей или книгой. А постоянное руководство ЦК партии, подготовка и проведение за границей совещаний, конференций, пленумов ЦК и съездов партии, руководство всеми провинциальными комитетами в России — это тоже не труд, не руководство людьми?
Другой характерный пример “честности” портретиста. В свое время, как непревзойденный аллилуйщик, он писал о трудах Владимира Ильича только в превосходной степени, а теперь, настроившись только на хулу и глядя на него свысока “холодным взглядом историка”, он без тени смущения изрекает: “Ленин не был великим мыслителем”, а его философские работы — “довольно примитивны (?!), основаны на комментариях Гегеля, Канта, Маркса” (Аргументы и факты, 1991, № 45). Только автор этой малограмотной фразы может точно разъяснить ее смысл. И разве Владимир Ильич не проявлял глубочайшего интереса к трудам Энгельса, Фейербаха?
Что же касается заявления о “примитивизме” ленинских философских работ, то их будут читать и изучать многие из грядущих поколений. А вот брошюры и книги самого Дмитрия Антоновича настолько примитивны и основаны на комментариях (не Гегеля!) Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева, пропаганде решений партсъездов, что даже сам автор теперь не согласится на их переиздание. Так что вклад генерала в философию и историю весьма скромен, и сам он не подготовлен к серьезному анализу трудов Ленина по философии, истории, политэкономии, социологии, статистике.
Невольно припоминается замечание Г. Матвееца о том, что принципиальность бывает разная: “Волкогонов, например, под старость заявил, что всю жизнь не тем делом занимался, не на той улице (приведшей его к генеральским погонам) жил. Сейчас он клянет “ту жизнь” (Советская Россия, 1993, 17 июня). Клянет не только дело своей жизни, но заодно не устает порочить и творца великих идей, на пропаганде которых сам-то получил докторские дипломы.
Его, оказывается, “всегда поражала способность Ленина к бездумному экспериментированию, имея в руках как предмет бредовых опытов классы, государство, народы, армию” (т. 1, с. 310). А для того, чтобы уж окончательно опорочить героя своей книги, он заявил, что “ни один эпохальный прогноз Ленина не оправдался, хотя он очень любил им заниматься... Несостоятельность пророчеств является, по сути, безоговорочным приговором человеку, считавшемуся гением”. (К слову заметим, что по желанию Волкогонова гений перестал быть гением).
Эту нигилистическую байку Дмитрий Антонович позаимствовал у В. Чернова (бывшего министра земледелия Временного правительства, организатора мятежей в Поволжье против советской власти), который в статье, посвященной кончине Владимира Ильича, хотя и высоко отозвался о его мастерстве “великолепно ориентироваться” в текущем политическом моменте и предвидении “ближайших политических последствий”, но и полагал, что Ленину присущи были “абсолютная беспочвенность и фантастичность... всех его программных идей и планов, рассчитанных на целую переживаемую эпоху”.
Но простительно заблуждаться Чернову, который с 1920 года обитал за границей и многого недопонимал, да и в начале 1924 года не все планы Владимира Ильича были реализованы. Но
