лодки о камень я даже отложил в сторону киноаппарат. Здесь оказалось пострашнее, чем на Мучном.
— Вот так «ерунда порог»! — сказал я, вглядываясь в растерянное лицо Луки.
— Пронесло! Слава тебе господи! — изрек свою любимую фразу старик, когда мы наконец миновали порог.
Ниже Большого порога расположена фактория, или база, носящая то же название. Здесь мы задержимся, пока будут разгружать товары.
На крутом берегу разместились три небольших домика и длинный склад. Над ними высилась большая гора, увенчанная скалистыми обрывами. По крутым склонам ее простиралась бесконечная тайга. У причала толпилась кучка людей — обитателей фактории.
После обычных приветствий посыпались вопросы:
— Чего привез, Губенко?
— Патроны есть? Ведь охота на носу!
— А как насчет пороху и дроби?
— Все есть! — отвечал Григорий.
В одном из домов фактории расположилась метеостанция. Здесь проходили практику несколько молодых специалистов. Другие обитатели фактории жили здесь постоянно, занимаясь охотой и принимая пушнину от охотников. Охотой занимались и сотрудники метеостанции.
Ранним утром мы покинули факторию. Ниже ее характер реки резко изменился: русло стало широким, берега низкими. Места здесь были такие же необжитые, как и в горной части, если не считать двух-трех изб, где живут староверы. На наших илимках есть груз для одной такой избы, затерянной среди просторов тайги.
На этот раз я сидел в катере рядом с Григорием.
— Хочу показать вам кое-что, — сказал он загадочно.
Наш караван миновал несколько поворотов реки. По берегам, стиснутым стенами темнохвойного леса, тянулись длинные песчаные отмели.
— Приготовьте на всякий случай киноаппарат, — предупредил Григорий, внимательно вглядываясь в утреннюю дымку. — В этих местах я часто встречаю большие стаи глухарей. Как воронье, рассядутся на песочке и смотрят на мой катер, не улетают. Может, и сейчас увидим такую картину!
В ожидании интересной встречи я сжимал в руках кинокамеру.
— Да вот, кажется, ждут меня старые приятели! — воскликнул радостно Губенко.
На песчаной отмели неподвижно сидели большие черные птицы. Я приложился к окуляру киноаппарата, используя телеобъектив как бинокль. Действительно, глухари! Их было штук семнадцать. Все они настороженно следили за нашим караваном. Это было удивительное зрелище.
— Снимайте, пока наши не открыли пальбу, — сказал Григорий.
Я оглянулся на караван. Сплавщики уже суетились на илимках, готовя ружья. Я начал снимать. Через некоторое время глухари один за другим стали тяжело подниматься в воздух. На песчаной полосе осталось несколько птиц. Запоздавшие глухари приняли на себя несколько беспорядочных залпов с илимок, но выстрелы были неудачными, и берег скоро опустел.
— Это что, — сказал Григорий, — Бывает, соберется тут штук до тридцати. Как стадо черных баранов!
На левом берегу из-за поворота показалась одинокая изба.
— А вот и жилье старика Щеголева. Старовером его называют.
От избы к реке спускался стройный человек с большой бородой, с выправкой военного. Григорий, кивнув на него, сказал:
— Смотрите, какой идет молодец. А ведь ему почти семьдесят!
Губенко включил сирену и стал разворачивать караван для причала. На гудок из избы вышли еще двое: пожилая женщина и девушка.
Катер приткнулся к берегу, к тому месту, где у воды стоял бородач.
— Привет, старина!
— Здравствуй, Гриша. Чем порадуешь?
— Да вот, на год продуктов тебе привез.
— Давно ждем.
— Весь караван для тебя. Буржуем жить будешь!
Старик усмехнулся, обнажив удивительно сохранившиеся зубы. Теперь я мог рассмотреть этого таежного исполина. Ростом он был с нашего Григория, плечист, строен. Ни следа старческой полноты и обрюзглости. Здоровьем веяло от этого пожилого человека.
— С дороги-то надо сперва в избу зайти, — сказал он Григорию.
— Нет, старина, сначала выгрузим товары.
Вся команда принялась за дело. Вскоре на берегу выросли штабеля ящиков с порохом, дробью, патронами, мылом, солью. Рядом — мешки с мукой, сахаром, крупами.
Когда разгрузка илимок была закончена, старик Щеголев снова обратился к Григорию:
— Пошли в избу, Гриша. Приглашай своих приятелей.
Все направились к дому. На пороге нас приветливо встречали старушка, два рослых сына, тоже с бородками, и восемнадцатилетняя дочь старика.
В доме было просторно и опрятно. Вдоль стен стояло несколько кроватей с высокими башнями из подушек. В одном из углов висели иконы, украшенные расшитыми полотенцами. На большом столе у стены надрывался музыкой приемник. Старик почему-то поспешно выключил его.
Посреди жилья помещалась массивная русская печь с лежанкой и полатями. Огромной пастью зияло черное отверстие печи; в нем толпились массивные чугунки.
Нас посадили за стол. Старик со старухой засуетились. Бородач усердно расставлял стаканы.
— Брашонки испейте с устатку.
На редкость вкусное и приятное питье было
