темные глаза, временами зеленые, непонятное сходство с Марией-Антуанеттой, извилистые губы; прелестный овал, очерченный какой-то чистой и почти отвлеченной линией. Во взгляде были стремительность и лукавство: лицо из картины Ватто.
VIIУтром у меня снова было удушье, но я так долго носился со своим страхом смерти, что он у меня прошел. Эшелон стоял на запасных путях без паровоза. Я вынул «Вертера» из своей полевой сумки и пошел побродить. Вернувшись, я попал в самую середину ссоры. Левит топтался на бревнах у печки и ревел: «Я не допущу, чтобы какая-нибудь проститутка...» Все это относилось к Вере. Девчонки кругом молчали. Докторши варили суп. Маленькая Лариска ползала у всех в ногах. Вера всхлипнула, отвернулась и горько расплакалась.— Как вы смеете так говорить! Замолчите сию же минуту! — закричал я.Левит ужасно удивился, потому что меньше всего ждал отпора с моей стороны.— Да ведь она... — начал он объяснять.— Я не желаю слушать никаких объяснений, — сказал я, — это недостойно — говорить такие вещи.Я решительно сел у печки, показывая этим, что готов к дальнейшей борьбе. Все притихло в вагоне в ожидании неслыханной ссоры. Я чувствовал, что способен убить Левита. Вера тихонько всхлипывала, повернувшись ко всем спиной.Левит заворчал и полез на нары. Вера поплакала и собралась уходить. Я встал, все еще взволнованный, и очень серьезно, почтительно подал ей пальто.— Что вы делаете с Верой? Она обмерла. Я думаю, никто в мире никогда не подавал ей пальто, — сказала мне Нина Алексеевна. — Вообще Вера довольно противная девчонка, но я все-таки рада, что вы за нее заступились. Нельзя же так обижать, как этот Левит.Вера вернулась только к вечеру. Все уже было забыто. Она пришла веселая, живая, порозовевшая от холода.— Я сфотографировалась, — сообщила она.Девушки собирались в это время на какую-то танцульку тут же на станции. Вера сию же минуту заторопилась идти вместе с ними.— Да ты хоть поешь, ведь голодная, весь день ходила неведомо где, — говорили ей.— Некогда, некогда, — торопилась Вера и нечаянно выплеснула свой обед под печку.Мы с Ниной Алексеевной засмеялись.— Верочка, вы просто прелесть, — сказал я.VIIIС вечера я не стал дожидаться припадка и вышел к печке, как только утихло в вагоне. Вера появилась и села рядом со мной.Ей было немножко неловко за давешнюю сцену с Левитом. Она сидела серьезная, с нахмуренными бровями и смотрела в огонь. Но я видел, что ей ничуть не грустно, а просто интересно посмотреть, что будет дальше.— Вы только не думайте обо мне плохо, — сказала Вера.— Все это вздор, Верочка, и нечего вспоминать, — сказал я и тихонько взял ее за руку. — Почему вы вечно куда-то пропадаете? В вагоне так пусто, когда вас нет.«Ох, не надо этого говорить», — подумал я и отнял руку.Вера по-прежнему сидела нахмуренная.— Почему же вы никогда со мной не разговариваете? — спросила Вера.— По-моему, теперь уж мы подружились, — ответил я.— Что у вас за книга? — спросила Вера.Я протянул ей «Вертера».— Что-то не по-русски, — сказала Вера, — вы, наверное, такой ученый, умный, все время читаете. Я хочу вас попросить: помогите мне написать письмо.— Кому?— Моему мужу.— Разве вы замужем, Верочка? — спросил я.— Да, уже второй раз. Мой муж на фронте, — сказала Вера, — мы поженились, когда я была в запасной бригаде. Мне там было хорошо. Я тоже хотела пойти с ними на фронт. Но, когда им пришлось идти, меня перевели в этот госпиталь.— Вы были огорчены, наверное.— Нет, я сама просила. У меня там тоже всякое было, — сказала Вера.— Ну, давайте писать письмо, — сказал я.«Дорогой Алешенька, — писала Вера, — я еду в вагоне. Кругом снега».— Что бы дальше написать? — спросила она.— Так очень трудно, — сказал я, — что же мы напишем человеку, про которого я ничего не знаю? Расскажите мне про него сначала.— Он еще младше меня, — сказала Вера, — ему девятнадцать лет. Он очень хорошо танцует, поет. Его все так любили в этой бригаде. И девушкам он нравился. Спросите у наших девушек. Они его знают. Они все в него влюблены.— И вы тоже, конечно? — спросил я с досадой.— Я вам покажу его карточку, — сказала Вера и вынула обрывки мелко изорванной фотографии. — Дайте книжку, я на ней сложу.Я приготовился увидеть какую-нибудь фокстротную физиономию какого-нибудь физкультурника. Я увидел черноволосого юношу с очень красивым, каким-то печальным и обреченным лицом. «Кавалер де Грие», — подумал я.— Почему эта карточка разорвана? — спросил я с некоторым удивлением.— Это я изорвала при нем на прощанье и сказала, что его не люблю, — ответила Вера, — я его обижала. Я все могла при нем делать, все, что хотела. Он все мне прощал.— И вам его не было жалко?— Нет. Он мне ничего
