следы, тянется позади коротенький следовый хвостик. Вот так, наверное, и лесовик от меня по снегу ушёл вместе со своими следами.
Но недалеко он ушёл. Оказалось, как и я, он тоже сидел в облаке и ждал погоды. Вижу, ходит под деревом старичок, задрав бородёнку вверх, и что-то высматривает.
— Здравствуйте! — говорю. — Летом любуетесь?
— Чайник я, — отвечает, — ищу! Здравствуйте! Да вот он, клятый, и есть! — обрадовался старичок.
На тёмном еловом стволе светлый затёс, под ним на сучке чайник. И ничего бы в том не было, да только затёс и чайник… на высоте двухэтажного дома! Как такой старикашка дотянулся туда?
Внимательно поглядел я на старичка: дурачит меня, что ли? На вид серьёзный, не балабон: дранкокол или углежог. А старичок как ни в чём не бывало:
— Я ещё зимой тут прошёл, ёлки метил на дранку. Чай кипятил да забыл на сучке чайник.
И только я спросить хотел, как же, мол, ты, мил человек, до того сучка дотянулся, если росту в тебе аршин, как сам всё понял. Все чудеса — из снега!
Намело его за зиму под гребнем хребта в полдерева. Тогда старичок по хребту и прошёл — ёлки пометил. Тогда и чайник свой закопчённый повесил на сучок. Как положено, на высоте своего роста. Но пришла весна — и начал снег оседать. Деревья из-под снега так вверх и полезли. И меченая дедова ёлка полезла. И чайник с собой подняла.
Южное солнце печёт — не шутит. Набухли на ветвях почки, потом почки лопнули. И вылупились из них, как из коконов, зелёные бабочки-листья. Расправили на солнце нежные крылья и зашумели на весеннем ветру. Птицы прилетели — запели. Лето сверху пришло. А понизу зима ещё. Снег. Уж больно много его намело за зиму. Южному солнцу и то не справиться.
Настоящее лето придёт растает! — махнул рукой старичок. Не впервой!
И пошли мыс ним по зарубкам к дому. По белу снегу под зелёными деревьями. Дул в лицо тёплый ветер. Это навстречу нам из долины поднималось настоящее лето. Конечно, оно снег растопит. А жаль! Придётся ли ещё раз увидеть лето зимой?
