И вообще, что это за соответствующие инстанции? Представим себе, например, что Ахенбах совершил какой-нибудь проступок в Дюссельдорфе. В чьи бы руки он попал? К кому бы обратился господин депутат Рейнефарт? Конечно, не к какому-нибудь незначительному полицейскому чину, а к начальнику уголовной полиции Бернарду Венену. Эти господа, несомненно, быстро бы договорились: в те времена, когда Рейнефарт приписывал к своему имени титул бригаденфюрера СС, Венен — гауптштурмфюрера СС. Наверняка они узнали бы друг друга, ведь некогда они оба подвизались на одном и том же поприще. В то время, когда Рейнефарт был генеральным инспектором у Далюге, Венен тоже находился в Праге в качестве члена комиссии по расследованию покушения на Рейнгарда Гейдриха. Той самой комиссии, в которую Гиммлер послал из Берлина своих самых надежных специалистов, чтобы они провели следствие на «должном уровне».
Как вы думаете, помог бы Венен Ахенбаху?
Но представим себе, что даже влияния начальника дюссельдорфской полиции оказалось бы недостаточным и что дело Ахенбаха было бы передано в суд. Весьма вероятно, что оно могло бы в таком случае попасть к Паулю Митреге. Сейчас он работает следователем в Штутгарте. Но в то время, когда Рейнефарт был генеральным инспектором у Далюге, Венен — членом следственной комиссии, а Ахенбах участвовал в подготовке акции, называемой в нацистских документах «Лидице», Митрега исполнял роль эсэсовского судьи в Праге. («Решением военно-полевого суда приговорены к смертной казни: первый, второй, третий... Приговор приведен в исполнение...») Митрега тоже приписывал тогда к своему имени рядом со званием судьи еще титул: обершарфюрер СС. Так он и подписался под той докладной запиской, которую после смерти Гейдриха он направил Гиммлеру.
«Паненски Бржежаны должны остаться постоянным местом жительства семьи Гейдриха. В интересах детей, а также в соответствии с идеей возмездия было бы весьма желательно заселить Паненски Бржежаны исключительно немцами и открыть там немецкую школу. Выдворение чехов и заселение этой плодородной местности избранными военными поселенцами может быть осуществлено весьма просто. Я охотно предложу свои услуги для проведения подобного мероприятия. Немецкий клин от Паненских Бржежан до Праги был бы чрезвычайно желателен. Госпожа Гейдрих и дети были бы этому тоже весьма рады. Дети не чувствовали бы себя одинокими и были бы окружены немецкими сверстниками. Этот район — один из самых плодородных в Чехии».
Совсем не трудно себе представить, чем бы закончилось дело Ахенбаха, если бы оно попало в такие руки. Разумеется, Ахенбах определенно имел бы в его лице могущественного и влиятельного ходатая: он подвизался ныне в западногерманском разведывательном центре Гелена.
Между тем мы прибыли к месту жительства семейства Гейдриха. В этой резиденции они жили гораздо больше, чем в замке Паненских Бржежан. На доме стоит дата «1935». Гейдрих уже тогда приезжал сюда на отдых или для совещаний с ближайшими сотрудниками. Надпись «Лина Гейдрих — пансион», конечно, более позднего происхождения.
С шоссе вилла выглядит не слишком уж роскошной, во всяком случае не на 14 марок в сутки.
После повторного звонка двери открываются. Перед нами — высокая, угловатая женщина, ее светлые волосы заплетены в косу, взгляд строгий, властный. Нет необходимости спрашивать хозяйку. Эта дама, хотя она и постарела, нам знакома.
Мы смотрим ей в глаза. Годы не изменили этот взгляд. То же выражение было в ее глазах, когда она 20 лет назад смотрела через бинокль из окна замка в Паненских Бржежанах, как работает еврейская команда, доставленная из лагеря в Терезине. Бассейн, фонтаны, спортплощадка... Когда ей казалось, что еврейская команда снижает темп работы, она спускалась вниз с хлыстом для верховой езды в руках. А если и не действовала сама, то указывала виновников эсэсовским стражникам. А у тех в руках были не хлысты, а палки и винтовки, а на ногах — кованые сапоги.
— Что вам угодно?
Мы отвечаем, что хотели бы выяснить, можно ли получить здесь жилье и питание. При этом мы нерешительно оглядываемся и топчемся у порога. Нам очень не хочется закончить разговор здесь, у двери. Мы хотим попасть внутрь.
Она молча и с очевидной неохотой впускает нас. Она явно обращается с нами не как с клиентами, с которыми должна быть максимально любезной. Роль, которую вам отводит
