существом, наслаждающимся жизнью, наследником счастливого племени. Я стал приплясывать вокруг нее, обдал ее брызгами, ударив хвостом по воде.
— Ты только и умеешь, что ныть, — бросил я. — Хватит, давай лучше потанцуем!
Она меня не поняла. Она промолчала, недовольно скривившись.
— Ну что ж, раз ты со мной не танцуешь, приглашу другую! — воскликнул я. И взяв за лапу Мулатку, увел ее из-под носа у Дзана, который сначала не сообразил, что произошло, провожая Мулатку влюбленными глазами, а когда рассвирепел от ревности, было уже слишком поздно: мы плыли к противоположному берегу, чтобы укрыться там в кустарнике.
Наверное, мне хотелось только показать Цветку Папоротника, с кем она все-таки имеет дело, опровергнуть сложившееся у нее ошибочное представление обо мне. А возможно, на этот шаг меня толкнула старая обида на Дзана, который снова навязывался мне в друзья. Или же виной всему послужила внешность Мулатки: ее формы, чем-то родные и в то же время необычные, возбуждали во мне желание, с ней хотелось ни о чем не думать, не вспоминать…
Наутро бродяги собирались в путь. Мулатка согласилась провести ночь в зарослях. Я ласкал ее до рассвета.
Это были лишь эпизоды в целом спокойной и бедной событиями жизни. Я похоронил в молчании правду о себе и об эре нашего господства. О Динозаврах уже почти никто не говорил; возможно, никто больше не верил, что они вообще когда-либо существовали. Даже Цветку Папоротника они перестали сниться.
И вдруг однажды она мне рассказывает:
— Я видела сон, будто в пещере живет последний представитель рода, название которого всеми забыто, и я пошла туда, чтобы спросить его имя. Там было темно; я знала, кто он, но не видела его, я прекрасно знала, кто он и как выглядит, но не могла бы описать сто, и я не понимала, я ли отвечала на его вопросы или он на мои…
Для меня это было признаком того, что мы наконец начинаем понимать друг друга, что она тоже ищет близости со мной, о чем я мечтал с тех самых пор, когда впервые подошел к ручью, когда не знал еще, суждено ли мне остаться в живых.
Начиная с этого дня я многое понял и прежде всего — как побеждают Динозавры. Раньше я считал, что исчезновение было для моих сородичей благородным признанием поражения; теперь же я знал: чем больше вымирает Динозавров, тем шире простирается их господство, причем в чащах, куда более бесконечных, нежели те, что покрывают материки: в дебрях мыслей у тех, кто выжил. Из сумрака страхов и сомнений теперь уже безвестных поколений они продолжали вытягивать шеи, вздымать когтистые лапы, и когда последняя тень их образа стерлась, имя их по-прежнему властвовало над всеми словами, увековечивая тем самым их присутствие в отношениях между живыми существами. Теперь, когда стерлось даже имя, им суждено было раствориться в безмолвных и безымянных штампах мысли, при помощи которых представления обретают форму и содержание, — представления Новых и тех, кто должен был прийти им на смену, и многих других.
Я посмотрел вокруг: поселок, где некогда я появился чужеземцем, я мог теперь с полным правом называть своим, и своей мог назвать Цветок Папоротника — настолько, насколько это может сделать Динозавр. Вот почему, молча кивнув девушке на прощание, я расстался с пей, покинул поселок, ушел навсегда.
По дороге я глядел на деревья, реки и горы и не мог больше отличить те из них, что были еще во времена Динозавров, от тех, которые появились позже.
Вокруг пор расположились бродяги. Я издали узнал Мулатку, по-прежнему привлекательную, чуть-чуть располневшую. Избегая встречи, я укрылся в лесу и оттуда смотрел па нее. За ней следовал сынишка, который едва перебирал ногами, впляя хвостом. Сколько времени я не видел маленького Динозавра, столь совершенного, полного собственной сущностью Динозавра и настолько не ведающего, что означает имя «Динозавр»?
Я подождал его на лесной поляне, мне хотелось поглядеть, как он играет, гоняется за бабочками, ударяет кедровой шишкой о камень, выбивая из нее орехи. Я подошел к нему. Да, это был мой сын.
Ой посмотрел на меня с любопытством.
— Ты кто? — спросил он.
— Никто, — ответил я. — А ты знаешь, кто ты?
— Вот сказанул! Да это все знают: я Новый! — заявил он.
Именно это я и ожидал услышать. Я погладил его по головке, сказал ему: — Молодец! — и ушел.
Я пересек горы и равнины. Вышел к станции, сел в поезд, смешался с толпой.
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
19.03.2006
Примечания
1
Монтекатини — крупнейший химический концерн. — Прим. перев.
(обратно)
2
Принятое в итальянской школе обращение к учителю старших классов. — Прим. перев.
(обратно)
