Прыжок [Мартина Коул] (fb2) читать онлайн

Мартина Коул Прыжок

Пролог

— Теперь Джорджио уже скоро появится, Гарри. Давай-ка я добавлю тебе…

Донна Брунос взяла хрустальный бокал для виски фирмы «Уотерфорд» из рук сидевшего перед ней невысокого человека и натянуто улыбнулась ему. «Мужчина выпил уже более чем достаточно, — подумала она, — еще несколько стаканов виски, и он начнет обнажаться».

Она налила изрядную порцию имбирного пива в чистый стакан, плеснула туда же немного виски «Красный ярлык». На несколько секунд плотно зажмурила глаза, надеясь успокоить боль. Потом повернулась к Гарри Робертсону. При этом жена Робертсона, Банти, вдруг резко и пронзительно захохотала.

Донна вручила напиток Гарри и под тем предлогом, что ей нужно на кухню, двинулась через гостиную, останавливаясь то тут то там, чтобы перекинуться парой слов с гостями.

Донна Брунос понимала: гости ждут ее мужа, а ей отведена лишь ничтожная роль хозяйки дома. Единственной причиной того, что все они, мужчины и женщины, собрались здесь, служило личное приглашение, исходившее от Джорджио. Она знала: все благодарны Джорджио даже за крохи внимания. Донна всегда это хорошо понимала. Она печально улыбнулась своим мыслям: «Так я ощущаю, что я — его жена…». Джорджио обладал неким особым свойством — умел так смотреть на человека, что мог заставить собеседника почувствовать, будто он для Джорджио сейчас единственный на свете. И ловко пользовался своим умением.

На кухне Донна прислонилась к стене и вздохнула.

— Черт побери, до чего же ловко он уклоняется! — заметила Долли, ее домработница и подружка.

Донна кивнула и, оторвавшись от стены, внимательно оглядела поверхность стола.

— Как там утка?

— Она уже суше, чем у монашки титьки!

Донна тихо засмеялась. Это получилось непроизвольно: она-то думала, что внутри у нее смеху уже не осталось места.

— До чего же ты груба, Долли… Впрочем, ты и сама об этом знаешь.

Долли стряхнула пепел с сигареты в пустую тарелку и добродушно пожала плечами:

— Уже почти половина девятого. Почему бы вам не сесть за стол без него? Чем скорее они нажрутся, тем скорее уйдут. А когда Джорджио наконец придет, то будет только благодарен, что вечер в общем-то закончился. Он сможет заняться делами — помимо своего бренди. А в двенадцать мы все отправимся спать.

Донна отбросила тяжелые пряди каштановых волос с лица; это был жест усталости, и Долли сочувственно улыбнулась ей.

— Не захочешь ли ты надрать ему задницу, когда он явится домой, дорогая?

Донна взяла сигарету из рук этой грубоватой, но добродушной пожилой женщины и глубоко затянулась. Задержала в себе дым, а потом выпустила его в виде густого серого облачка.

— Я бы сделала это, Долли, если бы была уверена, что он обратит на это хоть малейшее внимание. Дай ему еще полчаса, а потом накрывай на стол, хорошо?

— Ладненько. А ты иди туда и вступай в драчку. Шестнадцать городских тузов пришли на обед, а наш золотой мальчик даже не дергается! В этом он весь…

В этих словах явственно прозвучала гордость. Долли Паркинс любила своих хозяев. Они тоже любили ее. И что было еще более важно — доверяли ей. Долли могла быть с ними самой собой. И бессовестно злоупотребляла этим. Швырнув окурок в ведро, она принялась ставить тарелки в духовку, чтобы разогреть их.

Донна покинула святая святых своего дома — кухню и снова вернулась в гостиную. А там громкий и резкий, как у ослицы, голос Бетти Хаукинс встретил ее, мгновенный удар по голове словно кузнечным молотом:

— Донна! Донна, иди сюда и скажи этому придурку, что твой муж обязался незамедлительно доставить мне «Карреру»! И на ней должно быть мое имя!

— А когда там день поставки, Бетти? Я забыла…

Донна наклеила на лицо любезную улыбку и вступила в разговор. Про себя она решила воспользоваться советом Долли: «Я надеру-таки задницу муженьку, когда он наконец явится домой».

Портвейн и «Стилтон» уже стояли на столе, и Гарри Робертсон вовсю ругал местное правительство. Донна пыталась изобразить интерес к разговору, однако глаза ее напряженно блуждали по заставленному столу. Вот Банти Робертсон только что прожгла сигаретой дырку на скатерти из венецианских кружев, и свежая дыра, как магнит, притягивала к себе взгляд Донны. Она всегда ненавидела эту женщину… Однако на самом деле до Донны давно дошло, что она терпеть не может всех сидящих сейчас за столом. Может быть, ненависть проявлялась в разной степени, однако для каждого находилась своя форма неприязни. И все же, как частенько повторял Джорджио, гости им нужны. Или, если говорить точнее, они нужны ему. Ведь именно Джорджио устроил этот обед, даже продиктовал ей меню и особенно оговорил вина. И вот теперь кто все перевернул и даже не позвонил, хотя бы для приличия, и не извинился?

Гарри Робертсон сел на любимого конька: суды, его собственная роль в качестве члена магистрата, вынесение приговоров несовершеннолетним преступникам и т. п. Накачавшись алкоголем вполне достаточно — хватило бы, чтобы отправить в нокаут ирландский экскаватор, — он начал монолог о юридической системе.

«Когда-нибудь, — мысленно пообещала себе Донна, — я спрошу его, что он чувствует как юрист по отношению к пьяным водителям». Она уже сбилась со счета: сколько раз он, вихляя, выезжал с дорожки, ведущей к ее дому, пьяный в дым, и зигзагами мчался по улице в сторону шоссе М25! Женушка его при этом икала, и оба они чувствовали себя олицетворением правосудия…

Донна услышала звонок в дверь и вздохнула с облегчением: «Джорджио приехал! Сейчас он все устроит, непринужденно, как он это умеет, и вскоре гости забудут, что хозяин дома не поспел к столу, и начнут, соперничая друг с другом, наперебой убеждать его что, мол, они ничего не имели против того, чтобы немного подождать».

Она встала из-за стола, а Гарри Робертсон с фальшиво-доброжелательной интонацией обронил:

— Ну, вот что, Донна. Не задавай ему трепки. По крайней мере до тех пор, пока мы не разбредемся по домам.

Все почтительно засмеялись. С кончика же языка Донны едва не сорвался дерзкий ответ: «О, значит, вы все-таки собираетесь уходить домой? Хотя бы ради этого момента стоит подождать!»

Уже выходя из комнаты, она успела услышать голос Банти и понять, что та хотела сказать:

— Ну, право же, Донна!..

Этот фальшивый тон буквально сводил ее с ума. Плотно затворив за собой дверь, Донна столкнулась в коридоре с Долли.

— Все нормально, я сама открою.

Долли пожала плечами и пошла на кухню.

У Донны сердце оборвалось, когда она разглядела сквозь двойное стекло входной двери четыре крупных мужских силуэта: Джорджио в добавок ко всему приволок домой еще людей! Голова у нее заболела сильнее — явно начиналась мигрень. Она резко отвела назад плечи, словно стремясь вырваться из собственной узкой груди, сложила губы в широкую улыбку — и распахнула дверь. Донна не забывала: Джорджио всегда нравилось контролировать ее. Или, по крайней мере, делать вид, что он ее контролирует…

— Миссис Донна Брунос?

…В мозгу у нее сразу четко отпечаталась характерная униформа двух из стоявших перед ней людей — и Донна чувствовала, как постепенно впадает в панику.

— Да… Я миссис Брунос. Мой муж Джорджио… А что случилось? — Воображение уже рисовало ей, как он лежит весь в крови, в искореженных обломках своего спортивного «Мерседеса». А ведь она все время предупреждала его, чтобы ездил осторожно! Но Донна была совершенно не готова услышать то, что услышала.

Самый рослый из мужчин в довольно невзрачной одежде отчетливо выговаривал ей жутковатые слова, а она машинально лишь отрицательно мотала головой, будто онемела. Тогда они, оттеснив ее, вошли наконец в дом.

— …У нас есть ордер на обыск этого дома.

— Что у вас есть? — Донна смутно чувствовала, что Долли стоит где-то рядом. И краем сознания отметила донесшийся из гостиной громкий смех.

— Ваш муж сегодня арестован за вооруженный разбой. Сейчас его удерживают в полицейском участке в Челмсфорде. Я — инспектор полиции, детектив Фрэнк Лоутон из отдела тяжких преступлений…

Мигрень обрушилась на нее приступом острой боли, но пока еще это была только первая, пробная волна. Донна услышала, как дверь, ведущая в гостиную, открылась. В холл вышел Гарри Робертсон, с ним — офицер из комитета по планированию и еще кто-то из столпов местного общества. Робертсон пронзительным голосом поинтересовался, какого черта здесь происходит, после чего Донна, слава богу, попросту отключилась.

У погрузившейся в забытье Донны в памяти всплывали картины из воспоминаний, как бы вытеснявшие ситуацию, вызывавшую шок. Она снова видела себя ребенком… Вот она, бледная, с напряженным личиком, слушает резкий голос матери, который доносится из соседней комнаты. Закрывает уши руками и застывает, ожидая услышать шум: она знает наверняка, что тот сейчас последует.

И через стенку действительно доносится звук глухого удара, как от падения чего-то мягкого. Донна понимает — это ее мать упала на туалетный столик… Она все равно упала бы. Отец Донны не стал бы бить ее, а если и ударил, то не нарочно.

В комнате холодно… В доме вечно было холодно. И даже в середине лета в доме ощущалась какая-то влажная и клейкая, как холодное, липкое прикосновение, атмосфера. Но это имело отношение больше к обитателям дома, чем к времени года и погоде.

Она снова слышит голос матери. Та своими словами словно подстрекает, провоцирует отца. Говорит ему такие вещи про себя, о которых ему лучше бы не знать… Донна хотела бы, чтобы ее брат Хамиш жил бы с ними дома, но с тех пор, как он женился, девочка редко видела его.

Это вообще был странный дом.

Днем чуть ли не больничная чистота в нем разбивала ребенку сердце. Любой вошедший в дом тут же автоматически начинал говорить шепотом, словно в присутствии покойника. Мать Донны могла показаться хорошенькой женщиной, но одновременно очень уж строгой на вид: лицо ее, как маяк, не меняло своего выражения и «сигнализировало» о попранной справедливости. Родителей Донны весьма почитали соседи: и отец, и мать, придерживались принципа «мы сами по себе» — это была их излюбленная поговорка наряду с присказкой «это никого не касается, кроме нас».

…Девочка ждет, пока отец не уйдет к себе в комнату. И глубоко вздыхает, услышав, как за ним тихо затворилась дверь.

Она многое взяла у отца, все так говорили. Готовой к самопожертвованию, замкнутой Донне самой судьбой была предназначена спокойная жизнь.

Завтра этот случай забудется. И никто никогда о нем не вспомнит. В особенности маленькая девочка, которая точно знает, как можно видеть все, оставаясь при этом незамеченной.

Лицо Донны пылало. Оно горело так, что казалось, вот-вот расплавится. Миссис Доусон с выражением жалости на обычно суровом лице глядела на Донну.

— Ты должна была кому-нибудь сказать, Донна. Почему ты не сказала матери? — Миссис Доусон понимала, почему Донна Фенланд не поделилась известием с матерью, но в любом случае следовало задать этот вопрос.

Моника Фенланд, будто вбитый мощный клин, стояла между дочерью и дверью. Она пристально всматривалась в лицо своей дочери, сверля ее яростно сверкавшими серыми глазами.

— Ну давай, Донна, отвечай миссис Доусон.

Донна посмотрела матери в глаза. Эти глаза словно говорили: «Держи себя в руках, Донна! Не выказывай никаких эмоций. Выговорись! Выпутайся как-нибудь из этой сложной ситуации».

— Моя мать уже все объяснила мне, и я не вижу необходимости чем-то беспокоить ее. Сегодня — единственный день, когда я почувствовала себя немного нездоровой, с тех пор как… — Она помедлила. — Ну, с тех пор, как они пришли.

Миссис Доусон заметила, как мрачно улыбнулась Моника Фенланд, и мысленно спросила себя: «А почему, черт возьми, я должна об этом беспокоиться?»

— Понятно… А сейчас, как ты думаешь, может, тебе побыть сегодня дома? Пока месячные не установятся, ну, хотя бы немного, а? — Ее вознаградил вздох облегчения и благодарный взгляд девочки.

Спустя десять минут Донна с матерью уже молча ехали из школы. Дома Донну уложили в кровать, вручили ей грелку и книжку «Черная прелесть».

Потом Моника Фенланд присела на краешек кровати, улыбнулась дочери и сказала:

— Ты правильно поступила сегодня, Донна. Твоя ежемесячная гостья — дело личное, и миссис Доусон не имела права выносить это на публику, как она сделала. Она должна была бы сказать тебе об этом в кабинете… Ну, что ж, что сделано, то сделано. Меня вызвали с работы, пришлось ехать к тебе в школу, а теперь мне нужно вернуться на службу. Боюсь, миссис Доусон этого не понять. А ты просто лежи и расслабляйся. Если позже почувствуешь себя лучше, то, может, выполнишь мою просьбу — почистишь для меня немного картошки? — Она встала и разгладила складки на своей клетчатой юбке.

— Что теперь будет, мам? Так будет всегда, каждый месяц?..

Но Моника Фенланд уже выходила из комнаты, и слова Донны прозвучали впустую.

Направляясь к машине, Моника поглядела на опрятный, стоящий обособленно от других строений домик, на окно спальни дочери и тяжело вздохнула: «Я не ощущаю себя настоящей матерью.

Хотя и забочусь о дочери, но все равно чувствую, что упускаю ее…» Моника никогда не испытывала тех бурных приступов любви, о которых говорили другие матери и которые приходили к ним впервые сразу после рождения, когда в первый раз любовались своими детьми.

Первые роды Моники, когда появился на свет Хамиш, были трудными и унизительными для нее. Она ни за что не согласилась бы повторить такой акт. И тут, как только она убедилась, что время вынашивать детей для нее прошло, у нее родилась девочка. От смущения, вызванного столь поздней беременностью, у нее и четырнадцать лет спустя заливало лицо жаром: «Беременна в сорок три года!»

Прижавшись лицом к прохладному кожаному чехлу руля, Моника почувствовала, что плачет: потому что, несмотря на свои отчаянные старания, она так и не смогла по-настоящему полюбить дочь. При этом она понимала, что Донна Фенланд — дитя, нуждающееся в большой любви.

Выехав с дорожки, Моника испытала привычную потребность в дозе спиртного.

— Донна, черт побери, как ты мне надоела! Ну пошли же, девочка!

Донна нехотя побрела за Джеки, и вскоре они вместе принялись рассматривать пеструю коллекцию туфель, выставленную на ярмарочном лотке.

— Твоя мама не может заставить тебя кое-чего не делать… — Голос Джеки дрогнул и затих. — О, Донна, прости! Я не знаю, как у меня это вырвалось.

Донна посмотрела в честные голубые глаза своей лучшей подруги и кивнула:

— Я знаю. — Она слегка пожала плечами. Инстинктивное чувство, что надо как-то приспособиться к ситуации, владело ею. И одновременно она попыталась успокоить подругу: — Я поняла, что ты хотела сказать, Джеки. Мои родители точно не были в курсе, не так ли? Иногда я спрашиваю себя: а они вообще-то осознавали, что я дома?..

Отчаяние, прозвучавшее в голосе Донны, как и ее честный ответ, наполнили слезами глаза Джеки.

— О, Донна, мне, правда, очень-очень жаль.

— Не стоит того, — широко улыбнулась Донна, — действуя по-своему, они ведь дают мне возможность неплохо жить. А теперь их нет. Я здесь, на каникулах, с тобой, так что давай немного развлечемся!

— Тебе их не хватает? — тихо спросила Джеки. Донна медленно кивнула головой.

— Да. Кроме них, кого еще я когда-либо знала? Я любила их, и теперь, когда они ушли, мне их не хватает.

Владелец лавки с внешностью простолюдина, усмехаясь, крикнул девочкам хриплым голосом:

— Возьмешь этот башмачок, дорогая? Или подождем Золушку?

Рассмеявшись в ответ на его шутку, Донна поставила черную туфельку обратно на прилавок.

Они с Джеки шли по улице, и неожиданно Донну посетило видение: она вдруг заметила поблизости великолепного мужчину — настолько великолепного, что у нее перехватило дыхание. И что самое поразительное, он улыбался именно ей. Она даже обернулась через плечо, чтобы убедиться, нет ли там еще какой-нибудь девушки. Может, это он с другой не сводит восхищенных глаз? Затем повернулась опять к нему и тут увидела, что мужчина решительно заступил ей дорогу.

— Привет, девочки!

Голос у него был низкий, глубокий, но Донна расслышала в его речи отголоски кокни^[1].

— Ну так как же вас зовут?..

Джорджио Брунос всегда заговаривал первым с хорошенькими девушками. Бросив на подружек беглый оценивающий взгляд, он сразу решил, что блондинка, должно быть, немного плаксива, а смугленькая девочка, пожалуй, способна ответить на вызов. И сосредоточился на темноволосой, с изумлением обнаружив вскоре, что не может оторвать взгляда от ее испуганных глаз. Более того, от них он едва не лишился дара речи!

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что лицо смуглянки — прекраснейшее из всех девичьих лиц, которые он когда-либо видел.

Все так же весело улыбаясь, он перевел взгляд на Джеки. Отметил про себя ее помаду, выступающую грудь, короткую юбку… Такие девчонки обычно сами вешались ему на шею. А вот другая, изящная, плоскогрудая и темноволосая штучка, всерьез заинтриговала его.

Джорджио Брунос так и не понял, почему это случилось.

Ему удалось твердо договориться о свидании и даже вытрясти из нее номер телефона — к великой досаде блондиночки. Из-за того что эта смуглая девчонка была совершенно им шокирована и ошеломлена, Джорджио почему-то стало особенно хорошо: «В ней таятся какие-то возможности… И большие возможности!»

Джорджио удалялся от девушек нарочито развязной походкой, зная, что она внимательно смотрит ему вслед.

Донна стояла на пороге тесной гостиной. Сердце бешено колотилось у нее в груди. В квартире царили смесь чужих запахов, шум и суета. Вся обшарпанная мебель была занята людьми, и Донна почувствовала в себе сильное желание удрать.

Крепко сбитая женщина лет сорока, с красными натруженными руками, сияя широкой улыбкой, полной фальшивых зубов, и двигаясь удивительно проворно, подошла к ней и закричала:

— Ну входи же! Ах, Джорджио, как она красива! Словно маленький цветочек!

Джорджио даже рассмеялся от восторга. Его старшая сестра Мэри поднялась с расшатанного стула, стоящего возле камина, и предложила его бледной, тоненькой девушке, которую мать семейства фактически втащила в тесную комнату.

— Господи, детка, да у тебя руки холодные как лед! — Усадив Донну на стул, она начала растирать ее тонкие пальчики ладонями, как будто Донне было лет пять, а не восемнадцать с половиной. — Да спасет нас Иисус! Может, кто-нибудь из вас заткнет свою чертову пасть и принесет детке чашку кофе?

Самая младшая из девочек, Нуала, выскользнула из комнаты, весело напевая:

— У Джорджио подружка! У Джорджио подружка!

Он догнал сестру и шутливо шлепнул по попке.

Спустя десять минут Донну представили всем родственникам и вручили ей чашку обжигающе горячего чая. Чашка теперь балансировала, осторожно поставленная к ней на коленку, а на широкий подлокотник кресла была установлена тарелка с сэндвичами и куском пирога. Донна потрясенно молчала и слушала, как все разом говорят, перекрикивая друг друга, чтобы их услышали, и с притворным возмущением спорят обо всем на свете. Затем в комнату вошел высокий мужчина с большим, накрытым полотенцем блюдом в руках, и вся семья тут же умолкла. Он же поставил блюдо на стол и улыбнулся всем присутствующим сразу, а потом произнес на ломаном английском:

— Наконец-то мой первенец, мой сын привел в дом девушку! Я приготовил большую кастрюлю стифадо, а там, внизу, есть еще тарелка прекрасной хрустящей пахлавы — в ней полно орехов и меда, чтобы мы могли отметить этот особый случай.

Донна перевела взгляд на крупного красивого мужчину, оказавшегося прямо перед ней, и в этот момент все повернулись к ним. Папаша Брунос обнял ее своими огромными руками за талию и нежно расцеловал в обе щеки. Он был чувствительным человеком, и глаза у него сразу увлажнились. Брунос-отец вынул большой белый платок и утер слезу.

— Да спасет нас Иисус! — фыркнула его жена. — После нескольких стаканчиков узо он начнет реветь, детка. Не обращай на него внимания.

Донна рассмеялась вместе со всеми. За эти несколько секунд, среди густого чесночного аромата, исходившего от еды, и шума щебечущих голосов, Донна Фенланд заново влюбилась.

Она по-настоящему полюбила Джорджио. Она любила его шесть месяцев — с того первого мгновения, когда взгляд ее случайно упал на него на базаре, на Роум-роуд.

Но теперь она поняла, что полюбила всю семью. Настоящую семью, полную настоящих людей.

Джорджио подмигнул Донне и хлопнул себя по карману: там лежало обручальное кольцо, которое он был готов надеть на ее тонкий пальчик. Они купили его прямо перед приходом.

«Я выхожу замуж за высокого, красивого мужчину с темно-каштановыми волосами и густым, низким голосом. И благодаря этому я войду в эту семью. В семью, в которой все любят друг друга, где живут теплые, привязчивые люди, такие близкие друг другу. Наверное, за это мне надо поблагодарить Господа, и неоднократно. Я буду благодарить Бога в течение следующих двадцати лет. После того как в раннем детстве я жила без настоящей любви, теперь я просто буду купаться в ней. Это море любви омоет меня — и со стороны мужа, и со стороны его родных». Она огляделась вокруг, охватила взглядом улыбающиеся лица младших детей, любящие взгляды родителей и высокого, красивого мужчину, которого непостижимым образом пленила, сама не зная как.

Донна Фенланд чувствовала себя так, словно после долгого и утомительного путешествия она наконец-то вернулась домой.

— Простите меня, но я думаю, что вы, наверное, допустили серьезную ошибку… — Голос Донны звучал тонко, она выговорила эти слова задыхаясь, а лицо ее при этом превратилось в белую натянутую маску, из-за чего даже самые ожесточенные, суровые из присутствующих полицейских испытали к ней нечто вроде жалости.

Донна услышала голос Банти с ее изысканным выговором и в ужасе закрыла глаза.

— Вы знаете, кто мой муж? — Вопрос Банти прозвучал скорее как заявление, рассчитанное на то, чтобы потрясти служителей. Даже несмотря на свое крайнее огорчение, Донна в какой-то миг самодовольно подумала, что сейчас Банти ведет себя не так уверенно, как обычно. Другие гости, приглашенные на обед, постарались уйти как можно быстрее, оставались лишь Банти и Гарри.

— Мы прекрасно знаем, какое место занимает ваш муж в обществе, мадам. Но мы хотели бы напомнить вам, что у нас есть ордер на обыск этого дома. И именно это мы сейчас собираемся сделать.

Гарри вихрем ворвался в гостиную. Лицо его посерело: весь выпитый алкоголь, видимо, тяжким бременем распирал его огромный живот.

— Пошли, Банти, мы ничего больше здесь не можем поделать. Я бы посоветовал тебе, Донна, найти твоему мужу адвоката, и как можно быстрее… Банти, заткнись, поехали домой!

Банти, широко раскрыв глаза, уставилась на мужа.

— Но, право же… Верно, здесь какая-то ошибка? Я хочу сказать…

— Бери пальто, дорогая, мы уходим. Я звонил по телефону главному следователю, и тот сообщил мне, что здесь вовсе нет никакой ошибки. А теперь скажи, пожалуйста: мы можем идти? — Он взглядом предупредил жену, что больше никаких возражений не потерпит. И Банти, всегда гордившаяся тем, как она легка на подъем, медленно вышла из комнаты.

В вестибюле Гарри помог женщине закутаться в манто. Он уже достал ключи от «БМВ», но тут кто-то спросил его хриплым голосом:

— Может, вы собираетесь вызвать для него такси, миссис? Не думаю, что местный магистрат будет счастлив, если его остановят за вождение в пьяном виде.

Гарри и Банти одновременно оглянулись и посмотрели на Фрэнка Лоутона. Положив ключи обратно в карман, Гарри взял в руку телефон. Пока он набирал номер, лицо его постепенно заливала краска стыда и гнева. Лоутон с беззаботной улыбкой продефилировал мимо супругов. Он вошел в гостиную и с треском захлопнул дверь перед самым носом у Банти.

Донна сидела на маленьком обтянутом кожей табурете. Она была по-прежнему страшно бледна и дрожала от волнения всем телом. Взглянув на нее, такую тонкокостную, такую женственную, Лоутон мгновенно испытал на себе всю силу ее женской притягательности. Отведя пряди темных густых волос от лица, Донна посмотрела Лоутону в глаза. Слезы катились у нее по щекам, но она даже не пыталась смахнуть их.

— Все это жуткая ошибка. Моего мужа задержали по какому-то страшному недоумению. — Она умоляла его глазами, чтобы он подтвердил ей, что ее слова — правда. Лоутон не хотел быть свидетелем ее мук. Вместо прямого ответа он грубовато сказал:

— Ваша домработница готовит вам чай. Я бы посоветовал плеснуть туда капельку коньяка. — Он помог Донне подняться с табурета и проводил ее на кухню.

Проходя по холлу, они не обратили ни малейшего внимания на Банти и Гарри. И еще не дойдя до двери кухни, услышали простонародный говор Долли:

— Уберите свои ржавые лапы с моего чистого пола! И перестаньте хватать еду! Если вы не будете аккуратны…

Едва Донна и Лоутон вошли на кухню, Долли прервала свою тираду, посмотрела на них и громко сказала:

— О, похоже, снова прибыл мистер Полицейский Топтун, не так ли? Да, сегодня вы завалили самую лучшую добычу, самые крутые яйца за всю свою карьеру, и я лишь надеюсь, что вы понимаете…

— Привет, Долли, давно тебя не видел.

— Для меня — недостаточно давно, Лоутон! — фыркнула она. — Все еще вздрючиваешь людей, как я вижу.

Трое полицейских улыбнулись: их слегка насмешила характерная лексика пожилой женщины. Долли небрежно кивнула всем троим, но взгляд ее маленьких черных глаз остался таким же пронзительным.

— Я знаю, о чем говорю. Я имела с ним дело, когда он еще был зеленее, чем травка из поговорки. А вы ведь употребляете такое слово: травка? А, Лоутон?

— Заткнись, Долли. Ты всегда была болтливой сукой. И с годами не сделалась лучше.

— А как поживает твоя жена, Фрэнк? Небось все так же крутит задом? Вот я гляжу на тебя и хочу сказать: запомни, я держу пари на последний пенс, что вам и сейчас не очень-то везет с этими хвастливыми нынешними женушками, — Она снова кивнула трем полицейским. (Те ухмыльнулись уже во весь рот.) — Ну, да, это ведь верно. Вы могли бы понаблюдать за ним сто лет назад.

Если ты у своего старика получал двадцатку в три дня, то Лоутон бывало приезжал домой к восьми тридцати, весь упакованный, с рыбкой и чипсами в одной руке и с бутылкой вина в другой. Никакой награды тому, кто догадается, что он еще для них припасал…

— Заткнись же, Долли! И дай шанс своей заднице! — Голос Лоутона прозвучал жестко.

— Правда глаза колет, а, Фрэнки? Ты не слишком-то изработался. Выходит, мужики такого сорта не так сильно изнашиваются, да?

— Ты и тогда была старой трепачкой, такой и остаешься. Как поживает твой старик? Думаю, он только благодарен, что ему помогли стать отцом. Все лучше, чем жить с тобой. А теперь ты обзавелась еще одним приятелем-мошенником. Я мог бы догадаться, что встречусь с тобой здесь.

Донна зажала уши руками и громко раздельно произнесла:

— Не верю, что все это происходит на самом деле! — Она повернулась к Фрэнку Лоутону. — Вы пришли ко мне в дом — в мой дом! И пытаетесь мне внушить, что мой муж — преступник, а потом у вас хватает наглости стоять здесь и прилюдно поносить мою домработницу! Вы обозвали моего мужа мошенником? Что ж, мистер Лоутон, вы лучше докажите свои обвинения, иначе я позабочусь о том, чтобы вы заплатили за этот вечер. А теперь делайте свою чертову работу и убирайтесь из моего дома. Вы меня слышите? Убирайтесь из моего дома!

Долли прижала к себе совершенно потерявшую душевное равновесие женщину и проводила свирепым взглядом полицейских, по одному выходивших из кухни.

— О, Долли, что происходит? Что происходит, черт возьми?! Наверняка здесь какая-то ошибка. Они даже не позволяют мне поехать посмотреть на Джорджио.

— Конечно, это нелепая ошибка, дорогая. Но прежде чем ты разберешься в этом, все прояснится и встанет на свои места. Надейся на лучшее, любимая. Мы ведь на время избавились от этих сутенеров, а?

Донна вымученно улыбнулась.

— О, Долли, я не знаю, что делать. — В голосе ее слышались слезы.

Долли прижала ее к себе так крепко, что почувствовала запах дорогого шампуня, которым всегда пользовалась Донна.

— Я налью тебе чашечку крепкого чая. Все закончится быстро, раньше, чем ты об этом узнаешь…

Спустя пять минут они молча сидели и прислушивались к тому, как весь дом вокруг них методично выворачивали наизнанку.

Детектив Лоутон сиял, как майская роза. Он был известен под кличкой Задница Лоутон — и преступникам, и его же сотрудникам. Будучи не таким человеком, чтобы нравиться всем и каждому, он спокойно воспринимал и принимал это. На самом деле это даже веселило Лоутона. Он гордился собой уже потому, что собственные сотрудники, может, и не любили, зато уважали его. Однако ему стало бы обидно, если бы он узнал правду: в действительности люди, с которыми он работал, гораздо больше уважали большинство преступников, которых ловили, чем своего шефа.

Лоутон зажег очередную из восьмидесяти сигарет, которые выкуривал за день, и громко откашлялся — влажным, отхаркивающимся кашлем, что вызвало у более молодых сотрудников полиции естественный внутренний протест.

— Сигарету, мистер Брунос? — Лицо Лоутона сморщилось от попытки сдержать очередной мучительный приступ кашля.

Джорджио с отвращением помотал головой. Лоутон выпустил-таки кашель наружу, обдав при этом Джорджио и молодого полицейского брызгами слюны и мокроты.

— Да отхаркайтесь вы, мать вашу! — Джорджио Бруноса буквально чуть ли не тошнило — это было написано у него на лице.

— А в чем дело, мистер Брунос? Мы слишком чересчур утонченные для всего этого, да? — Голос Лоутона прозвучал с саркастической жестокостью. — Значит, раз вы живете, как паршивый богач, в шикарном доме, у вас мощные машины, вдоволь бухла и вас окружают юбки, то, выходит, вы лучше других?

Джорджио медленно покачал головой и вытер лицо широкой смуглой ладонью.

— Послушайте, мистер Лоутон, и внимательно: у свиньи, вывалявшейся в дерьме, утонченности и то больше, чем у вас.

Молодой детектив невольно улыбнулся, торопливо отвернувшись от босса.

Лоутон уставился на красивого мужчину, сидевшего перед ним, и почувствовал, как в нем поднимается волна злобной ярости.

— Я достану тебя, Брунос, и ты это понимаешь, не так ли? Ты у меня света белого не взвидишь, парень, помяни мои слова.

Джорджио печально покачал головой.

— Почему вы решили пришить это дело мне, Лоутон? Я что — подсунул хорошего клиента вашей жене? Или еще что-нибудь в этом роде? Может, я раздражал вас в какой-то прежней жизни и теперь вы возродились, чтобы преследовать меня в этой? Так, что ли?

Лоутон нервно затянулся сигаретой и мрачно усмехнулся:

— До меня не просто дошли слухи, Брунос. Я все уже знаю. Ты не такой чистенький, каким представляешься, хотя хочешь заставить всех поверить в обратное. Я уверен, что именно ты стоишь за тем делом. Все знают…

Джорджио прервал его громким смехом.

— Все знают, не так ли? Что ж, хотел бы я, чтобы они мне об этом рассказали, дружище, ибо я даже не понимаю, о чем вы тут толкуете.

Лоутон швырнул окурок сигареты на блюдце и тут же зажег другую.

— Уилдинг, пошлите за детективом Мастерсоном, пожалуйста. И сами идите. Раздобудьте себе чашку чая или чего-нибудь еще. Я не желаю вас видеть минут сорок. Договорились?

Молодой человек колебался долю секунды, но Лоутон сразу заревел:

— Ты меня слышишь, парень?! Двигай! Или ты хочешь, чтобы я нанес тебе татуировку на задницу?

Детектив Уилдинг быстро взглянул Джорджио в глаза и вышел из комнаты. Повисла тяжелая, плотная, чуть ли не осязаемая тишина. Казалось, в воздухе потрескивают электрические разряды, как перед грозой.

Минут через пять в комнату вошел настоящий великан; Джорджио никогда не видел человека выше ростом.

— Вы хотели меня видеть, мистер Лоутон? — Лицо мужчины было на удивление добрым и открытым.

— Посиди пока там, сынок. Я скажу тебе, что делать, когда придет время.

Джорджио Брунос как можно беспечнее улыбнулся высокому мужчине, хотя внутри у него все затрепетало от страха. Он повернулся к Лоутону и тихо сказал:

— Вы не осмелитесь, Лоутон.

Пришла очередь полицейскому детективу громко рассмеяться.

— О, я осмелюсь, Джорджио. Спроси Петера Уилсона. Благословенны будут его хлопковые носки, ведь теперь, когда мы просто говорим, он зализывает свои раны. Петер никогда не был особенно смелым парнем, но, поверь, он очень хотел бы доставить тебе удовольствие. Ты можешь узнать обо всем у него, Брунос. Говори правду и посрами этим дьявола.

Джорджио резко поднялся с места.

— Мне надо в сортир, Лоутон. И я хочу отдохнуть.

— Садись! — Теперь голос Лоутона звучал твердо, но тихо и холодно. — Садись, Брунос.

Джорджио продолжал стоять, глядя на пожилого человека перед собой.

— Садись, ты, греческий сутенер, пока я не швырнул тебя об эту долбаную стенку!

Джорджио продолжал стоять, не позволяя запугать себя. Тяжело сопя, Лоутон обратился к верзиле:

— Усади этого типа, сынок, пока у нас тут не устроили мятеж. Мастерсон встал — на его открытом лице с дружелюбным выражением блуждала легкая улыбка.

Джорджио не верил сам себе: после того, как его силой посадили на стул, позвоночник у него болел так, словно был переломан. Униженный и ошеломленный, теряя хладнокровие, Джорджио угрожающе произнес:

— Вы заплатите за это, Лоутон. Свора ваших ищеек заплатит уже за одно это!

Полицейский улыбнулся, обнажив пожелтевшие от табака зубы.

— Ты мне не нравишься, Брунос. Мне не нравятся ни твоя смазливая внешность, ни твои очаровательные манеры, ни твой двуличный образ жизни, черт побери! Мне не нравятся ни твои деньги, ни твой бизнес, ни твоя маленькая хорошенькая женушка. Мне не нравится твоя семья вместе с твоими друзьями. Короче, как я уже говорил, я достану тебя, Брунос. Я собираюсь упрятать тебя за решетку. Упрятать на такой срок, что приговор Нельсону Манделе по сравнению с ним будет выглядеть, как легкий урок нарушителю порядка в тюрьме «Борстал».

Джорджио уставился на злобное лицо явного маньяка, нависшее над ним. И почувствовал, как внутри шевелится и растет настоящий ужас.

— Я ничего не сделал, Лоутон. Сегодня три человека видели меня в машине. Три человека! Что вам еще нужно? Чтобы королева подписала долбаное подтверждение этому?

— Мне нужен ты, Брунос, потому что ты — кусок дерьма! Ты, и Дэви Джексон, и все они, остальные. Ты просто дерьмо собачье на моих башмаках. Я должен вывести тебя на чистую воду, Брунос.

Джорджио утомленно покачал головой.

— Вы несете чушь собачью и сами знаете это. Вы, наверное, очень старались и много сделали, чтобы пришить мне это дельце… Да у меня больше свидетелей моей невиновности, чем присутствовало людей при вознесении на небеса!

Повернувшись к громадному детективу, Лоутон дружелюбно проговорил:

— Врежь-ка ему.

Молодой великан встал, и Джорджио оторопело почувствовал, что его стаскивают со стула и бросают на пол. Он ощутил вонь от грязного пола и запах отполированной кожи собственных башмаков. Полицейский раз пять пнул его в живот, после чего Лоутон наконец отодвинул в сторону верзилу, присел на корточки возле Джорджио и тихо сказал:

— Через минуту я включу классный магнитофон и зачитаю тебе твои права, потому что Петер Уилсон дал нам достаточно много показаний, чтобы упрятать тебя. Никаких поблажек не будет, греческий хлыщ. Тебя сегодня же отправят в Челмсфорд, в каталажку. Но сначала я хочу выпить чашечку чая. И за чаем немного поглядеть, как ты будешь извиваться на полу. Терпеть не могу твоей низкой душонки, Брунос! Но не принимай этого только на свой счет — я вообще-то ненавижу всех.

Джорджио усилием воли удержал желчь, уже поднимавшуюся ко рту, она обжигала гортань и язык… Это был чистейшей воды кошмар, и в глубине души он понимал: если Уилсон рассказал Лоутону все, что тот хотел услышать, то этот кошмар продлится несколько месяцев. Подняв голову, Джорджио почувствовал, что горячее желание бороться покинуло его, а вместо него пришло спокойствие. И это его удивило.

— Я ничего не сделал, и вы знаете это, — сказал он. — Меня подставили. Я докажу…

Лоутон опять засмеялся.

— Ну, конечно, докажешь. Конспирация при разбое, конспирация при убийствах, причем они усугубляются фактом нападения на офицера полиции. И это лишь некоторые из пунктов обвинений против тебя, Брунос. Но их станет больше. Они вырастут, как раковая опухоль. Я за этим прослежу. Господи, как бы я желал, чтобы мы могли, как прежде, вешать! Сегодня умер молодой парень. Ты знаешь об этом и знаешь, в чем причина, или меня не зовут Фрэнк Лоутон. Можешь упираться хоть до второго пришествия. Я не поставлю на тебя и гроша. Ты в этом дерьме по самую шею, и ради вдовы этого парня, и ради его детей я прослежу, чтобы тебя упрятали за решетку. Может, сам ты и не нажимал спускового крючка, Брунос, но был вдохновителем. Ты все это подстроил, и я докажу это. С помощью Уилсона я это докажу.

Джорджио закрыл глаза и чуть слышно кашлянул. Струйка желчи скатилась с его губ. Он посмотрел Лоутону в лицо и громко сказал:

— Мать твою, Лоутон, ты ничего не докажешь!

И тут началось настоящее избиение.

Книга первая

«Люби, — и делай, что хочешь».

Блаженный Августин из Гиппо, 354–430 гг. до н. э.

«Все преимущества, которых я требую согласно моему полу, —

Это долгая любовь, когда существование или надежды уходят».

Джейн Остин, 1755 — 1817

Глава 1

Петер Уилсон был напуган. Глядя в лицо Фрэнку Лоутону, он ощущал на себе всю силу и решительность этого пожилого человека. Петер провел языком по зубам и нащупал пустое место: там недоставало двух зубов. Он прикусил оставшимися зубами края раны на внутренней стороне щеки.

— Ну пожалуйста, мистер Лоутон! Я ничего не могу вам сказать, понимаете? Потому что ничего не знаю.

Фрэнк Лоутон тяжело вздохнул и посмотрел на часы, висевшие на стене в комнате для допросов.

— Вам когда-нибудь кто-нибудь говорил, как собаки понимают, что вы боитесь их? Они слышат запах вашего страха… Вот как сейчас я слышу твою вонь. — Он глубоко затянулся сигаретой и бросил ее на пол, а потом раздавил окурок тяжелым башмаком.

— Видишь ли, Петер, я хочу знать то, что ты… То есть я хочу, чтобы вы мне рассказали то, что я хочу услышать. Это ведь уже не в первый раз, а? Мы ведь с вами уже прошли долгий путь, не так ли? Помните, такое недавно показывали по телеку: дескать, я позволю вам выйти из игры, потому что вы мне помогли… Мне нравятся люди, которые помогают. Я могу быть добрым с отзывчивыми людьми. Но люди, похожие на вас такого, как сейчас, раздражают меня. Хочется ударить их и запереть в клетку. Мне очень нравится запирать людей. Это моя работа, и как раз за это меня похлопывают по спине, ясно? Ну, теперь-то я еще в хорошем настроении, но уже чувствую, как доброе настроение постепенно уходит. И для вас это не очень хорошая новость. Она означает, что я вскоре решу ударить вас… Ты понял, к чему я клоню, мешок с дерьмом?

Тихий певучий голос Лоутона напугал Петера Уилсона больше, чем любое из того, что мог бы сделать полицейский. Петер вырос, переходя из детского дома в детский дом, из приютов в приют, и каждый последующий был хуже предыдущего. Он привык к худшему. Отец и другие люди в течение более чем пятнадцати лет ужасно обращались с ним. И сам Петер был неважным сыном, стал плохим мужем и паршивым отцом. Он едва умел читать и писать и в основном пользовался словами, в которых было один-два слога. В общем, слюнтяй, ничтожество, и не более того. Он заводил шапочные знакомства с людьми, которые затем использовали его как шестерку: Петер выполнял для них мелкие поручения, дела, которыми те просто не желали утруждать себя. Он был наркоманом, злоупотреблял алкоголем, а также, что уж совсем нелепо, имел три судимости за то, что растлевал собственных детей, равно как и детей ближайших соседей.

Уилсона можно было бы назвать первостатейным неудачником, и в глубине души он сам понимал это. Впервые эта истина дошла до него еще в подростковом возрасте, а потом подобные мысли часто посещали его уже во взрослом состоянии. Сейчас он слушал Лоутона и все яснее осознавал, что лучше сделать то, что приказывают: «В конечном счете так надо…»

— Ну а я, мистер Лоутон? Что будет со мной?

Лоутон рассмеялся.

— А что с тобой обычно происходит, Петер? Конечно, ты напустишь в штаны как всегда.

— А тут замешаны деньги?

Фрэнк улыбнулся. На самом деле он ненавидел Уилсона даже больше, чем Бруноса и прочих, кого упрятывал. По крайней мере, Брунос сел в камеру из-за больших денег.

— Возможно.

Почуяв, что здесь можно быстро разжиться несколькими фунтами, Петер хитро улыбнулся.

— Вообще-то у меня не слишком хорошая память. Это дело трудное — то, о чем я хочу сказать…

Фрэнк Лоутон провел рукой по лицу и тяжело вздохнул. Затем еще раз взглянул на большие электронные часы и сообразил, что сейчас четверть четвертого утра и он ничего не ел более восьми часов. Лоутон вдруг ощутил на языке вкус всех выкуренных за ночь сигарет и танина и, почувствовав прилив раздражения, ударил парня кулаком по лицу. Тот с невероятной скоростью отлетел к стене, опрокидывая по пути пластиковые стулья. Склонившись над дрожащим телом Уилсона, Лоутон тихо произнес:

— Не раздражай меня сегодня, Петер. У меня уже был трудный клиент, и ты должен помочь мне убрать его. Как я тебе уже говорил. Ты понял? — Он выпрямился, отряхнул пиджак и пригладил волосы.

Петер Уилсон неотрывно следил за ним, не вставая с пола. Когда Лоутон дошел до двери, Петер робко пролепетал:

— А кто этот тип, мистер Лоутон? Скажите мне хотя бы имя. Лоутон усмехнулся, поняв, что парень теперь в его руках.

Впрочем, так было всегда. Он обернулся и сказал:

— Твой старый дружок, Петер, Джорджио Брунос. — И Фрэнк Лоутон, продолжая улыбаться, вышел из комнаты.

Петер остался лежать на полу, машинально сжимая пальцами обручальное кольцо, словно он пытался найти в кольце защиту. Чуть позже две крупные слезы скатились по его щекам…

Он мог считать себя покойником. Это было ему абсолютно ясно.

— Что, мать твою, ты имеешь в виду? Что вообще происходит? Ты думаешь, я пришел сюда попить пивка? Или как?! — Голос Джорджио гневно дрожал.

Донна даже зажмурилась, прежде чем решилась ответить ему:

— Не ругайся на меня, Джорджио. Я тебе не враг.

Он протер большой ладонью себе по лицу ивздохнул:

— Это черт знает, какой расклад, Донна. Что я был бы за ублюдок, если б впутался в эти дела? Особенно в дела, связанные с оружием и с кучей шалав, которые занимаются своим обычным ремеслом…

Прежде чем заговорить, Донна глубоко вздохнула, чтобы успокоить бешено колотившееся сердце.

— Послушай, Джорджио, все, что я знаю, это то, что они перевернули весь дом…

Он подскочил к ней, крепко схватил ее за хрупкие плечи и резко встряхнул:

— Они что-нибудь взяли? Что-нибудь сказали?

— Джорджио, ради бога, успокойся. Ты делаешь мне больно.

Он сверху вниз посмотрел на красивое, хотя и напряженное лицо жены, вдруг с силой потом прижал ее к себе, едва не раздавив в объятиях. Зарывшись лицом в волосы Донны, он жадно вдыхал их аромат…

— Меня преследует Лоутон, Донна. Он хочет увидеть мою физиономию за решеткой, и я не знаю, черт побери, что мне делать.

Донна тоже обняла мужа. И в первый раз почувствовала неловкость и неуверенность рядом со своим законным супругом.

— Но почему этот Лоутон желает тебе зла? Чем ты вообще ему не угодил, Джорджио, что он жаждет с тобой так жестоко поступить? — Она осторожно высвободилась из объятий мужа и заглянула тому в глаза. — Иначе в этом просто нет никакого смысла.

Джорджио грубо оттолкнул ее от себя и прорычал:

— Что ты хочешь этим сказать?! Значит, ты думаешь, что я просто испытываю легкую щекотку? Мать мою за ногу, теперь и моя жена думает, что я трепло?! Разве это мне было нужно в конце-то концов?! А где была ты? Пряталась за моей мамашей? Держу пари, ей это нравится, не так ли? Боже мой! Поверить не могу, черт побери, что ты такое сказала…

Он вихрем носился из угла в угол маленькой комнаты для свиданий. Лицо его превратилось в маску ярости, ищущей выхода, плечи напряглись.

— Ну, успокойся, наконец, Джорджио, пожалуйста. Я ведь и не пытаюсь высказывать конкретных предложений. Просто хочу выяснить, понять, какого черта здесь происходит и почему тебя в чем-то обвиняют. Вот и все!

Джорджио прикусил нижнюю губу. Зрачки его при резком освещении в комнате сузились до размеров булавочной головки. «Я слишком возбужден, — подумал он. — И Донна, похоже, понимает, что я по-настоящему влип. Серьезно влип…».

— Дай мне отдохнуть, любимая. Позволь хоть немного отдышаться. Позвони раздолбаю Симпсону, к этому времени он, наверное, уже заработал себе на кусок хлеба. Потом поезжай к Дэви и другим, расскажи им, что происходит. Скажи Дэви, что я буду держать с ним связь, что бы ни случилось. Хорошо?

Донна кивнула и поняла, что он ее отпускает. Или выпроваживает? «Он хочет, чтобы я ушла!» — Она выпрямилась и перебросила ремень сумки через плечо.

— Что ж, тогда я пойду. Оставляю тебя на время, чтобы ты все обдумал, так? Хотя… Сейчас половина восьмого утра, а я не спала всю ночь. Мой дом обыскали. Все на законных основаниях перевернули вверх дном. А у тебя хватает наглости вот так выпроваживать меня?

Джорджио в ужасе посмотрел на нее.

— Брось, Донна. У меня и без того полон рот забот. Не хватало еще, чтобы ты тут плакала и кричала. Лоутон ведет меня сегодня в суд, чтобы мне дали срок. И судя по тому, как разворачиваются дела, мне не удастся освободиться даже под залог. Так что меньше всего сейчас я думаю о твоих настроениях. Мне очень жаль, если все это сильно огорчает тебя, любимая… Но это чистая правда. — Он посмотрел в лицо жене и снова тяжело вздохнул. — Мне грозят десять лет. Ты что, не понимаешь этого, женщина?!

Донна кивнула.

— Понимаю, Джорджио. Спасибо за разъяснение. Только я ведь раньше не думала, что человек может запросто получить десять лет без всяких на то оснований. Ну что ж, каждый день узнаешь что-то новенькое, не так ли? А теперь мне надо уйти и дать тебе очередную передышку, да? Я и так дала тебе ее прошлой ночью! Напоминаю на тот случай, если ты этого не заметил!

Джорджио опять пронесся через комнату и схватил жену за руку. Развернул ее лицом к себе и прошипел:

— Это реальный мир, Донна. Я строитель, торговец подержанными машинами, я из Эссекса, будь он проклят, дорогая. Мне даже не обязательно что-либо особенное делать — достаточно просто чем-то заниматься. Да, я не ангел и никогда не прикидывался таковым, но и все это выше моих сил, любимая. Просто выше крыши. Пусть я не лучше маленькой грошовой конфетки, но этот Лоутон хочет именно меня. Да, Донна, вернись к реальной жизни, спустись на землю. Подумай о тюрьмах «Гилфорд-четыре» и «Бирмингем-шесть». Подумай об уголовной тюрьме в Вест-Мидландс. Как ты думаешь, откуда у меня синяк под глазом? А грязь на одежде? Он скажет своим людям, что я пытался бежать или напал на него. Это все — часть игры, дорогая. Эта мразь не впервые подставляет людей. И вот почему мне так страшно: потому что, по большому счету, они всегда достигают своей цели.

Донна подавила в себе страх, который охватил ее, когда она поняла, что все сказанное им правда. И тихо произнесла в ответ:

— Но тех людей отпустили…

Джорджио привлек ее к себе и громко, но невесело рассмеялся.

— Спустя какое-то время, девочка моя? Подумай об этом. Сколько времени они провели в вонючей дыре, пока их не выпустили на волю, а? Вот что пугает, любимая… Именно это меня больше всего и пугает.

Глядя в напряженное лицо мужа, Донна чувствовала свою слабость: желание бороться почти покинуло ее. В его положении она, наверное, тоже была бы расстроена, исполнена горечи и раздражения.

— О, Джорджио!.. — И у нее внезапно полились из глаз слезы, горячие, обжигающие. В то же время она наслаждалась крепкими объятиями мужа и словами любви, которые он шептал в замкнутом пространстве комнаты свиданий, в которой пахло сигаретами и мочой.

Джорджио погладил по шелковистым волосам и негромко сказал:

— Ты не понимаешь, что это за мир, Донна. И никогда не понимала. Вот почему я выбрал тебя. Ты совсем не была классной, почти ничего не понимала. Но теперь ты должна действительно стать моей девочкой, моей умненькой девочкой, потому что будешь мне нужна больше, чем когда-либо раньше. — Он поглядел ей в лицо, зажав его между своими большими ладонями. — Я отныне завишу от тебя, Донна…

Он заглядывал в бездонно глубину глаз жены, видел совершенный изгиб ее губ и изумительные в своей красоте дуги бровей. Он упивался ее прелестью, мысленно спрашивая себя, сколько же времени он по-настоящему не смотрел на нее? И вдруг увидел Донну глазами другого мужчины, отчего грудь его пронзила невыносимая боль.

— Я люблю тебя, девочка! Я всегда любил тебя. А вместе мы разобьем этого ублюдка, победим Лоутона в его же собственной игре.

Донна едва заметно кивнула, губы у нее дрожали. Она не была уверена, что сможет произнести именно те слова, которые он хотел бы от нее услышать.

— Ты слушаешь, дорогая? Это все, что я хотел сказать. И что мне нужно было тебе объяснить. Мы с тобой против всего этого мира, да?

Донна снова кивнула, слизнув соленые капли с губ.

— Если ты будешь рядом со мной, я вырвусь отсюда. И тогда Лоутон никогда ко мне не приблизится, не сможет наехать на меня.

Донна положила голову мужу на грудь. Слезы полились сильнее. Она осознала, насколько ей важно ощущать прикосновение его рук на своей тонкой талии. «Он мой, он принадлежит мне… — Донна усилием воли прогнала сомнения, одолевавшие ее. — В первый раз за время супружества Джорджио так сильно нуждается во мне. Значит, дело не терпит отлагательства.

Площадка для подержанных автомобилей была пуста, словно все уже прослышали о том, что случилось, и старались держаться подальше. Донна заперла свой «Мерседес» и осторожной походкой зашагала по переднему двору. Дэви Джексон из окна офиса проследил, как она приближается, и тихо выругался. Он обвел взглядом небольшое помещение офиса, отметив царивший повсюду беспорядок. И поспешил прервать разговор по телефону.

— …Ну, да, хорошо, Пэдди. Мне надо идти, госпожа только что подъехала. Я тебе перезвоню.

Донна вошла в офис в тот самый момент, как он положил трубку.

— Привет, Донна! У тебя все в порядке, дорогая?

Она кивнула, слегка улыбаясь, и Дэви удивился про себя: как мог Джорджио заловить такую привлекательную женщин, да еще удерживать ее при себе все эти годы.

— Полагаю, ты уже слышал?

Он зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Таковы мусора. Особенно Лоутон. Он гордится, что похож на собачьи яйца, и все знают, что он просто готов рвать задницу ради награды. Несколько лет назад он приходил за мной. Он славится тем, что вот так привязывается к людям.

Донна присела на краешек стола.

— Долли говорит то же самое. И все говорят… Но почему Джорджио?

Дэви с беззаботным видом пожал плечами.

— Джорджио личность, Донна. Может, он кое в чем и замешан, но это — так, ерунда, ничего серьезного. Это ставка в игре, и мы даже не развлекаем этим клиентов. Он неплохо зарабатывает. Во всяком случае, у Джорджио такой вид, будто все у него путем. Этого вполне достаточно для сутенера Лоутона. Джорджио знал, что это лишь вопрос времени. Когда-нибудь кто-либо что-то обязательно разнюхал бы. Только мы думали, это будут большие парни, например, из таможни. Вот так-то, дорогая. И какова цена?

— Они были в суде и добились продления срока задержания еще на сорок восемь часов. А потом ему либо предъявят обвинение, либо отпустят на все четыре стороны.

— Он будет дома раньше, чем ты об этом услышишь, дорогая. Кэрол только сегодня утром говорила: мол, когда он вернется, мы устроим пирушку. Идет? Только мы вчетвером, а?

Донна кивнула. Она хотела бы иметь такую же уверенность в благополучном исходе, какая была у Кэрол и Дэви Джексона.

— Как это восприняла его мать?

— Я ей еще не говорила, — призналась Донна. — Я и не знаю, что сказать. Как только они услышат, тут же забросают меня вопросами. А я ни о чем понятия не имею — ни об именах, ни о чем. Подожду, пока он вернется домой, и уж тогда побеспокою их. В конце концов, какая разница? Если он вернется домой, все и так будет нормально.

Дэви печально улыбнулся своим мыслям: «Эта женщина, что сидит передо мной, не готова к подобным вещам… Как это несправедливо!»

— Он будет дома, дорогая. Лоутон — просто задница. Многие уже пострадали от него — сейчас или раньше. Это лишь ставка в игре.

Донна вымученно улыбнулась. (Дэви почувствовал, как от ее улыбки сердце у него в груди тает.)

— Так мне многие говорят. Джорджио просил передать тебе, чтобы ты воспринимал происходящее как обычное дело.

Дэви простер к ней руки ладонями вверх в жесте доброй воли:

— Именно так я и поступаю, моя милая!

— Могу ли я здесь чем-нибудь помочь?

И тогда Дэви нарочито расхохотался каким-то утробным смехом.

— Иди домой и приготовься встреча торжествующего героя. Это все, что тебе нужно сделать, дорогая Донна.

Донна не улыбнулась ему в ответ. Вместо этого она соскользнула с края стола и медленно кивнула.

— Ну, конечно, так я и сделаю. Почему я сама об этом не подумала?

Она неожиданно резко повернулась и быстро вышла из крошечного офиса, громко хлопнув дверью. Дэви проводил ее взглядом, пока она, расправив плечи, шла к машине, и задумчиво постучал себя по передним зубам шариковой ручкой. В Донне Брунос проявилось нечто неизвестное ему, что-то такое, чего он раньше за ней не замечал. «Ну почему никогда раньше я этого не видел?..»

Он с тем же задумчивым выражением на лице поднял трубку и начал набирать номер.

Маэв Брунос читала газету «Сан» и пила из большой кружки крепкий черный кофе. Это был ежедневный ритуал, который она обожала. Муж в это самое время работал в ресторане внизу, готовил вечерние блюда, а дети обычно разбегались кто куда. Если растишь шестерых детей в маленькой квартирке, то начинаешь ценить свое время. А это был ее законный час, который она проводила наедине с собой. «Половина четвертого Маэв», — так она называла этот заветный час. И она любила каждую его секунду.

Она прочитала передовицу и нетерпеливо сморщилась. На первой странице сегодняшней газеты была помещена живописная фотография молодого охранника, который днем раньше погиб во время вооруженного ограбления. Фотография явно была снята прямо на свадебной церемонии, видимо, в день его бракосочетания, а в заголовке прямо говорилось: «Надо найти убийц!»

Маэв потягивала крепкий кофе и курила легкую сигарету «Бенсон и Хеджс». Затянувшись ароматным дымом, она приступила к чтению статьи, время от времени поглядывая на фотографию молодого человека с его прелестной пухленькой женой. «Любая трагедия всегда делает газету более продаваемой», — подумала Маэв. И положила газетный лист себе на колени, сильно разволновавшись от чтения среди уюта и безопасности собственного жилища. Когда прозвенел дверной звонок, она вздохнула и тяжело поднялась с кружкой со стула, а потом стала грузно спускаться вниз по крутой лестнице. Маэв сразу узнала силуэт невестки за окошком в двери и заранее нежно улыбнулась. Ее грубоватое лицо засветилось от приятной перспективы встречи с Донной. Маэв неуклюже, слишком резко растворила дверь, и та с громким стуком ударилась о стену.

— Заходи, дорогая. Давай-ка я на тебя посмотрю. Господи, да ты ужасно выглядишь! Что стряслось?

Донна молча пошла за свекровью вверх по лестнице, по пути вслушиваясь в ее болтовню.

— Этот шельмец опять что-то натворил, да? Он ведь уже взрослый мужчина, но хорошенько отшлепать по заднице его не помешало бы…

И потом последовал еще один привычный обряд: Маэв притворно уверяла, будто сын ее — сплошное безобразие, с которым надо покончить. Хотя все знали, что она боготворит Джорджио, как и всех своих детей.

— Маэв… Садитесь. Мне надо поговорить с вами.

Однако Маэв со звоном поставила кружку на маленький, исцарапанный откидной столик и продолжала свою речь, словно Донна даже не раскрывала рта.

— Ты видела газету? Про это ограбление? Какой жуткий стыд! Его жена выступала в «Темз Ньюс» прошлым вечером. Она так плакала и рыдала из-за убийства мужа, эта прелестная девчушка. К чему катится мир, спрашиваю я себя? Молодой человек застрелен в расцвете лет. Из-за чего, а? Может, деньги? Вечно эти деньги! А что, эти люди никогда не слышали, что надо работать, чтобы было на что жить? Господи Иисусе, я надеюсь, они подвесят этих ублюдков за яйца, очень надеюсь. Крошечные детишки остались без отца…

Донна прикрыла веками глаза. А Маэв все продолжала изливать свое негодование. Донна в глубине души понимала, что подобные разговоры сейчас идут по всей стране. Эта смерть потрясла нацию, как в свое время смерть полицейского Блейклока из Масвелл-хилла, который был убит во время беспорядков в одном из спальных районов Лондона. Газеты тогда громогласно вещали об этом. И тот случай наверняка припомнят теперь, когда произошло нечто подобное. Это дело политическое… Закон и порядок! Смерть и разрушение! Людей толкают на то, чтобы ввести опять смертную казнь через повешение, возродить наказание розгами — в общем, все, что еще можно в этом роде придумать. Таково мнение всего общества. Включая и мать человека, который, возможно, будет вскоре обвинен в убийстве…

— Маэв! Выслушайте меня, пожалуйста!

Громкий, взволнованный голос Донны заставил Маэв остановиться на половине фразы.

— В чем дело, детка? Что случилось?

Донна опустила голову, будучи не в силах взглянуть в выцветшие голубые глаза сидевшей перед ней женщины.

— Речь пойдет о Джорджио, Маэв. Он арестован. Маэв как можно шире раскрыла глаза.

— А что он натворил на этот раз? — Она произнесла это бесстрастным тоном.

Донна испытала мгновенный приступ гнева, который, однако, тут же почти прошел. Маэв всем сердцем любила своих детей, но никогда не питала относительно них никаких иллюзий.

— Он ничего не сделал, Маэв.

Миссис Брунос отбросила пряди тонких седых волос от лица с видом побежденного, но не покоренного бойца.

— Тогда почему его арестовали?

Донна нашла в себе силы посмотреть в лицо пожилой женщине. Показала на лежавшую на столе газету и прошептала:

— Его обвиняют в том, что он стоит за всем этим.

Маэв несколько раз оторопело мигнула, потом глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Думаю, я пока не ухватила сути того, что ты говоришь, детка. За всем чем?

— За ограблением в Эссексе. За тем, вчерашним ограблением, во время которого убили охранника.

Маэв погрузилась глубже в кресло. Лицо побледнело разом и как бы наглухо закрылось, как молитвенник монашки.

— Он… Что?! — Рот Маэв раскрылся. Тонкая нить слюны свисала с верхней губы.

И тут в уши Донны ударил оглушительный, пронзительный вопль, который с каждой секундой становился все больше похож на вой. Донна обняла рукой плечи свекрови и прижала ее голову к своей груди. Она испытывала в душе некое подобие удовлетворения от того, что теплое тело Маэв сейчас прильнуло к ней, — рада, была что может хоть что-то делать. Вместо того чтобы просто ждать и ждать, понимая, что ничего не способна изменить в этой ситуации.

Донна услышала тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице, и спустя минуту передала бившуюся в истерике женщину с рук на руки ее мужу. Затем, прислонившись спиной к краю стола, Донна некоторое время неподвижно сидела и сухими глазами следила за стариками. Она больше не могла плакать. Потому что перенесенное потрясение совершенно измотало ее. Она вернулась к тому, что Джорджио называл «реальной жизнью».

Джорджио стоял на месте подсудимого в зале суда и слушал выдвигаемые против него поочередно обвинения. Их как раз теперь оглашали. Его синяк под глазом был хорошо заметен, равно как и сломанный палец и перепачканная одежда. Однако никто не удосужился обратить на это внимание. Похоже, этого даже не заметили. Он мрачно улыбнулся жене и молча помотал головой, отрицая этим жестом свою вину…

Его обвиняли в том, что он обеспечил преступников машинами, оружием и составил для них план. Обвиняли в участии в заговоре, явно вводя этим в заблуждение правосудие.

Адвокат Джорджио Генри Уоткинс встал и громко прокашлялся.

— Ваша честь, этот человек никогда раньше не нарушал закона. Он не повинен ни в каком преступлении, и я бы хотел предложить отпустить его под залог и собственное поручительство… Судья Блэтли перебил его:

— Надеюсь, вы припомните, мистер Уоткинс, что молодой человек погиб. Вашего клиента обвиняют в заговоре с целью убийства на том основании, что он якобы сказал преступникам, чтобы те стреляли на поражение. Я полагаю, вы читали эти заявления?

Генри Уоткинс кивнул и раскрыл было снова рот, чтобы что-то ответить, но его опять перебили.

— Значит, вы понимаете, что я не могу взять на себя ответственность и позволить этому человеку выйти отсюда под его собственное поручительство. Равно как и под чье-либо еще, если до этого дойдет дело. Я полагаю, вы читали о заговоре и знакомы с материалами по обвинению его в убийстве? — Блэтли какое-то время наблюдал, как лицо адвоката медленно заливается краской. А затем хладнокровно сказал: — Задержанного отвезут в тюрьму Челмсфорд. В освобождении под залог ему отказано.

— Что вы сказали?! — Джорджио вскочил со стула. Уоткинс попытался удержать его.

— Я ничего не делал! — закричал Джорджио. — Вы меня слышите?! Ничего! Это все подстроено, черт бы вас побрал! Я слышал истории получше в «Джекнори»!

Блэтли сверлил Джорджио взглядом поверх пенсне, пока двое полицейских офицеров усаживали того на место.

— Мистер Брунос, а вы не подумали, что вам и без того уже хватает проблем? Без того, чтобы обвинить вас в оскорблении суда?

Лицо Джорджио исказилось от гнева. Глядя на мужа, Донна почувствовала, как сердце ее будто бы падает вниз, к ногам.

— Да черт с вами — и с Лоутоном, и со всеми остальными! Я докажу, что я чист, вы увидите! Называете это британским правосудием, да? Трое людей видели меня на стоянке машин — три человека! Вы просто хотите взять меня под колпак. Я бизнесмен, я плачу налоги, и я дождусь, когда придет мой день! И со всеми вами разберусь! А когда вы будете платить мне компенсацию, то пожалеете, что когда-то услышали о Джорджио Бруносе…

Судья Блэтли молча прошелся по залу суда. После чего выдавил из своего перекошенного рта:

— У вас все, мистер Брунос?

Джорджио цепким взглядом обвел стоявших вокруг него людей, словно пытаясь запомнить их лица — запечатлеть, выжечь их образы у себя в мозгу…

— Да, я закончил.

Несколько мгновений судья всматривался в Джорджио, как будто он не верил собственным своим глазам, а затем безапелляционным тоном обронил:

— Уведите его.

Джимми Кросли отличался хорошим сложением и приятным, открытым лицом. Он производил именно то впечатление, которое точно соответствовало действительности; Джимми умело играл свою роль — роль мелкого злоумышленника, который мечтает о хороших деньках.

Выйдя из паба «Бык» в Хорнчерче, он вытащил из кармана ключи от своего «Рено». Шесть пинт пива, проглоченные им, тяжело давили на желудок. Джимми громко рыгнул, аккуратно прикрыв большой ладонью рот, словно был брезгливым воспитанным человеком, хотя на самом деле он таковым вовсе не являлся. Грузновато шагая к своей машине, он вдруг отметил боковым зрением смутно знакомую фигуру человека, выбиравшегося из темно-синего «Даймлера».

Кросли громко вздохнул, остановился и терпеливо подождал, пока человек подойдет к нему. А потом сказал:

— Здравствуйте, мистер Лоутон! Чем могу быть вам полезен?

— Как ты живешь в эти дни, Джимми? Все еще отрываешь свою мощную задницу от стула ради больших парней, а? — Лоутон усмехнулся, заметив растерянное выражение, появившееся на лице Джимми. — Ты сам знаешь, почему никогда не будешь играть по-крупному, не правда ли? Слишком ты открыт, слишком доверчив. Мог бы, к примеру, припарковать машину не так далеко от входа в паб. У большого негодяя и машина была бы приличнее, чем этот французский драндулет, и оставил бы он ее там, где смог бы за ней приглядывать. Понимаешь, что я имею в виду, а? В тебе нет должного шика, Джимми. А теперь убери в карман ключи от машины и давай-ка с тобой немного поговорим.

Джимми нахмурился.

— Я никуда с вами не пойду, мистер Лоутон. У вас есть ордер на мой арест?

Лоутон покачал головой.

— Разумеется, нет. Это же я, Лоутон, а не твой долбаный Поль Кондон, знакомый, как собственная задница. Так что когда мне понадобится Ордер или еще что-то в этом роде, ты мне скажешь, так ведь?

Джимми отступил на шаг назад — и попал прямо в руки двух одетых в форму офицеров полиции.

— Черт побери, Лоутон! Я не собираюсь иметь с тобой дела…

Лоутон громко отхаркался и сплюнул прямо на шоссе.

— Усадите его в машину, парни… Никак не кончается эта распроклятая ночь!

Джимми сидел, зажатый с обеих сторон полицейскими офицерами, на заднем сиденье темно-синего «Даймлера» без номера, а Лоутон удобно расположился на переднем сиденье. Вольготно откинулся на спинку кресла, повернул голову и улыбнулся, заглянув в перепуганное лицо Джимми:

— Мне нужно досье на Джорджио Бруноса. И пока ты не открыл рот, Джимми, скажу: если мне вдруг захочется сунуть тебе, то уж я дам по морде как следует, не думая о крови, СПИДе, хрящах или костях. Ты понял мое настроение?

Джимми грустно покачал головой.

— Я не знаю Бруноса. Я хочу сказать, что я слышал о нем, но не знаком с ним лично. Все что мне известно: он — самовлюбленный тип. Но больше я ничего о нем не знаю. А в чем, как полагают, он замешан?

Лоутон зажег очередную сигарету и несколько секунд молча смотрел на площадку для парковки, словно размышлял, что сказать в ответ.

— А тебя вовсе не касается, что известно нам. Я хочу, чтобы ты сказал мне о том, что он сделал. Именно ты, Джеймс Кросли, Травка Года и Почетная Задница. И теперь быстро выкладывай все, что знаешь, потому что я начинаю раздражаться. Я уже взял за шиворот Уилсона, и, судя по его словам, ты тоже немного замаран. Так что открывай-ка скорее свою долбаную пасть, и тогда все мы успеем домой, чтобы вовремя попасть в кровать.

Джимми не сводил глаз с приборной доски, не смея смотреть в глаза Лоутону. От запаха сигаретного дыма его мутило. К тому же один из людей в форме явно наелся чеснока. И вся эта смесь запахов заставляла пиво в желудке Кросли подкатываться к самому горлу. Он нервно сглотнул.

— Послушайте, мистер Лоутон. Если бы я что-то знал…

Лоутон вздохнул:

— Врежь ему под дых, Стэнли. А то скоро настанет ночь.

Полицейский, сидевший слева от Джимми, нанес тому резкий апперкот. Кросли услышал, как костяшки мужчины звучно ударились о его, Джимми, зубы, почувствовал во рту вкус крови и понял: губа у него разбита и, вероятно, сейчас сильно распухнет. Он инстинктивно поднес руку ко рту и забормотал:

— Черт побери, оставьте меня… Говорю вам: я ничего не знаю!

Теперь удары посыпались на него с двух сторон. Джимми, оказавшийся, как в западне, между двумя полицейскими, не мог ничего сделать, а офицеры продолжали молотить его по лицу и по голове.

Спустя некоторое время Лоутон снова вольно откинулся на спинку сиденья, и двое его подчиненных тоже плавно вернулись в прежнее положение, причем ни один из них даже не запыхался после затраченных усилий.

— Не подогревай меня, Джимми. Я на грани того, чтобы потерять терпение, поверь мне…

Джимми Кросли едва не плакал. Лоутон с интересом наблюдал, как меняется выражение лица избитого мужчины, и в глубине души это его веселило. Он ненавидел этого негодяя и всех его соучастников.

— Сейчас зад Бруноса завяз в деле об ограблении. Об ограблении настолько громком и большом, что оно даже произвело впечатление на правительство. Так что можешь представить себе, как сильно я хочу, узнать побольше о нашем Джорджио, прежде чем доставлю его в суд, куда и ты пожалуешь, Джимми. Скажи мне то, что я хочу услышать, понял? Даже ты можешь это устроить, верно?

Джимми поглядел в спокойное лицо пожилого человека.

— Наверное, вы сошли с ума, мистер Лоутон.

Лоутон громко расхохотался.

— Сошел с ума? О, да, я сошел с ума, совсем спятил, сынок, и ты об этом не забывай. А теперь говори.

В глазах Джимми загорелись злобные огоньки:

— С большим удовольствием. Из уважения к вам, мистер Лоутон, скажу. Итак, если рожа Бруноса окажется за решеткой из-за этого ограбления, тогда вы довольно быстро сможете вытрясти из меня все дерьмо, и мне останется лишь смириться с этим. Потому что сейчас я больше боюсь Бруноса, чем вас. Вы понимаете, к чему я клоню? Я давно никого не закладывал. Никоим образом, черт побери! И особенно это касается Джорджио Бруноса.

Лоутон удовлетворенно улыбнулся леденящей улыбкой:

— А ты готов сказать об этом в суде? Что, дескать, ты слишком напуган, чтобы сообщать какую-либо информацию о Джорджио Бруносе?

Джимми прикрыл веками глаза.

— Это нечестно, мистер Лоутон. Ведь я ничего не знаю, и вам прекрасно известно, что это так. Вероятнее всего, здесь вообще нечего знать. И поэтому вы здесь.

Лоутон зажег еще одну сигарету и усмехнулся.

— Мне просто нужно твое заявление, в котором говорилось бы, что ты отказываешься дать какие бы то ни было свидетельские показания против Бруноса. Вот и все.

Джимми с обреченным видом помотал головой:

— Вы просто ослиная задница, мистер Лоутон.

— Мне это уже говорили, Джимми. Много раз. И люди гораздо лучше, чем ты. А теперь поедем в участок. Не возражаешь?

Глава 2

Донна огляделась по сторонам.

Судейские возвращались в зал суда. С ними присяжные: восемь мужчин и четыре женщины. Вид у них был серьезный, чего и следовало ожидать. Донне вспомнилось давно забытое: залы судов из американских драм на судебную тему, в которых жена подозреваемого, зная, что ее муж невиновен, вынуждена была наблюдать за тем, как ему выносят приговор… Однако сейчас здесь отсутствовали недружелюбно настроенные полицейские, которые могли бы забаллотировать судей или присяжных. Донна почувствовала безумное желание расхохотаться, умом сознавая, что это не веселье, а признак надвигающейся истерики. Переборола в себе этот порыв и затаила дыхание.

Она обратила внимание на репортера, рисовавшего эскиз портрета Джорджио, и все-таки испустила долгий вздох. Шесть недель назад, в начале судебных слушаний, Джорджио держался почти развязно, был уверен в себе. Он сидел неподвижно и прямо, повернувшись в профиль к девушке-репортеру, чтобы та могла нарисовать его в лучшем виде. Даже улыбался своей обворожительной улыбкой. Сегодня Джорджио выглядел обмякшим и сидел на стуле с каким-то побитым видом. Тем не менее Донна всем сердцем рвалась к нему, к своему мужчине, к мужу, по которому она так скучала, особенно по ночам.

— Господи, да они просто тянут время! Покончат они когда-нибудь с этим делом? — Маэв Брунос говорила громко, а лицо ее, наполовину закрытое шляпой с большими полями, казалось свирепым.

Донна взяла ее за руку и крепко пожала ее. Папаша Брунос вытирал лоб большим платком. Он, по-видимому, с трудом втиснул свое огромное тело в строгий темно-синий костюм. И оттого казался здесь неуместным, словно крестьянин, попавший в компанию аристократов. Донна чувствовала, как сердце у нее сжимается от любви к этим двум добрым людям, которые были и поражены, и озадачены событиями последнего времени. Богобоязненные, законопослушные граждане страны, которая радушно приняла их, они никак не могли понять, что же стряслось. Их старший сын, их радость и гордость, обвинялся в составлении плана ограбления банка — в преступлении, невероятно серьезном, в высшей степени тяжком. Во время ограбления погиб охранник — молодой мужчина, имевший очаровательную пухленькую жену и двух маленьких, невинных детишек. Другой охранник был ранен выстрелом в ногу: достаточно тяжело, чтобы оказаться прикованным к офисному столу, ибо постоянная хромота, как официально признавалось, позволяла ему выполнять лишь канцелярскую работу. Он лежал рядом с мертвым коллегой, пока грабители в масках перегружали деньги в машину — в ту самую машину, о которой Джорджио Брунос за три месяца до этого заявил как об угнанной.

Обстоятельства дела были налицо. Правда, в день ограбления Джорджио находился на стоянке подержанных машин — это изначально засвидетельствовали три человека. Однако все три свидетеля были признаны ненадежными. Свидетельница — женщина по имени Матильда Брейтвейт, заглянула на стоянку, чтобы полюбоваться на небольшой спортивный «Мерседес». Женщина случайно оказалась, что называется, в ненужном месте и в ненужный час. Под присягой свидетельница затрепетала. И в конце концов уже не смогла точно припомнить, в тот ли день она была на стоянке или днем раньше. При этом она откровенно призналась, что часто таскается по автостоянкам и рассматривает разные модели: это у нее нечто вроде хобби наподобие того, как некоторые женщины, к примеру, любят осматривать чужие дома. Другие два свидетеля быстро себя дискредитировали, потому что один оказался осужденным прежде преступником, а другой — просто известным бездельником, которого уже обвиняли ранее в клятвопреступлении.

В ходе расследования возникла целая галерея интересных лиц: эти люди все как один заявили, что ни при каких обстоятельствах не станут свидетельствовать против Джорджио Бруноса. Это, конечно, был фарс, но организованный фарс. Ни один из них не желал отвечать на вопросы прямо. И при этом каждый из этих людей отказывался давать показания. Когда один такой человек, некий Джимми или кто-то еще, на очередном судебном заседании мямлил свое, как заведенный, у Донны появилось ощущение, что все это — доносчики, действующие по единому сценарию.

Затем на сцене появился внешне абсолютно надежный и весьма благожелательный свидетель — Петер Уилсон, одетый в красивый серый костюм из модного каталога, подстриженный и прилизанный. Уилсон сказал судьям, что он шофер и что его нанял Джорджио Брунос — вести машину в день ограбления. Уилсон показал, что взял машину, которую использовали для работы, со стоянки подержанных автомобилей месяца за три до события, чтобы сделать тюнинг. Он, как и предыдущие свидетели, категорически отказался назвать других участников ограбления, тем более что эти люди, по его предположению, находились в бегах — из страха за свою жизнь. Уилсон утверждал, что говорит истинную правду о Джорджио. Якобы потому, что понимает: это его долг. Касательно же остальных он, мол, никого лично не знает: это, по его словам, были люди «со стороны», которых привел Брунос и их Уилсон видел мельком, впервые столкнувшись с ними в день ограбления. Понял все так, что они приехали из Марбеллы в поисках работы, и высказал предположение: они, возможно, сейчас и находятся там. Сам Уилсон получил довольно мягкий приговор за участие в ограблении из-за того, что оказал помощь следствию.

Пока все это мелькало у Донны перед глазами и вертелось в голове, она заметила, что судье вручили листок бумаги. Он развернул его, намеренно затягивая время. Она усилием воли вернулась к текущей реальности и стала внимательно вслушиваться в слова судьи:

— Присяжные пришли к решению?

Высокий худощавый человек поднялся со своего места. На нем был темно-зеленый костюм, и Донна подумала, что он скорее похож на счетовода или на страхового агента. Когда он кивнул, ноздри его тонкого, хрящеватого носа раздулись.

— Да, ваша честь.

— И это единодушный вердикт?

— Да, ваша честь.

Судья обвел глазами присяжных и громко обратился к ним:

— Что вы признаете в отношении обвиняемого?

Стоявший мужчина уставился взглядом в пол и отчетливо произнес:

— Признаем виновным по всем пунктам обвинения, сэр.

Донна увидела, как ее муж протестующе закачал головой…

Перед мысленным взором Донны вновь прошли последние события: вот Джорджио вскакивает со стула и кричит на Петера Уилсона, обзывая того лжецом и ублюдком. Вот его удерживают два полицейских, которые затем сопровождают Джорджио из зала суда вниз, в глубоко расположенные камеры тюрьмы Олд-Бейли. И по дороге он все время вопит о своей невиновности.

Она вспомнила, как достойно и спокойно вел себя Джорджио в первые дни суда, но это хладнокровие, на ее глазах сокрушалось с появлением каждого нового свидетеля; свидетели, похоже, поочередно помогали забивать гвозди в крышку его закрытого гроба. С каждым днем ситуация для ее мужа складывалась все хуже и хуже. Он давно перестал говорить о том, как будет мстить полиции, когда все это закончится, и уже больше не рассказывал публично, каким победителем станет в конце концов.

Теперь, когда настал момент истины, Джорджио выглядел просто-напросто виновным: вся его уверенность улетучилась — вылетела в дверь Олд-Бейли вместе с Петером Уилсоном.

Петер Уилсон, человек, которому ее муж щедро платил, о ком он заботился и кого поставил на ноги после того, как тот отбыл долгий срок в тюрьме. И этот человек, не колеблясь, предал своего благодетеля… Голос Маэв вернул Донну к реальности. Маэв тихо и монотонно читала молитву Пресвятой Деве Марии.

— Пресвятая Мария, милосердная, да пребудет с тобою Господь, блаженна ты среди жен… — Она отсчитывала бусинки на четках, и костяшки гулко стучали в притихшем зале суда.

— Джорджио Энтони Брунос, вы признаны виновным.

Донна чуть не задохнулась от волнения и поднесла руку к груди, словно пытаясь утихомирить хаотичное биение сердца. Она снова устремила взор на Джорджио: его красивое лицо, обычно смуглое, теперь приобрело болезненный пепельный оттенок.

— …Вы признаны виновным в сговоре с целью убийства и в сговоре для совершения вооруженного ограбления…

Судья сделал паузу, чтобы снять очки, отполировать их стекла и водрузить оправу на место. Донна понимала: это был театральный жест. Однако люди на галерке напряженно приподнялись со своих мест и вытянули шеи, наслаждаясь спектаклем. Они смаковали момент общего напряжения.

— Вы разработали план ограбления, в ходе выполнения которого невинный человек потерял жизнь. Несмотря на то что вы не принимали непосредственного участия в ограблении, вы к нему причастны, передали подробности плана своим подельникам, а также снабдили их машинами и оружием — теми револьверами, которыми вы приказали своим людям воспользоваться при первых признаках опасности…

Затем голос судьи зазвучал громче:

— Пистолеты были использованы для убийства одного из охранников и для того, чтобы искалечить второго охранника до конца его дней. Это семейные люди; они вели полноценную, полезную для общества жизнь, одна из которых трагически оборвалась из-за вашей алчности и злонамеренности. Как мы слышали в этом зале, вы управляли своей преступной империей с помощью террора, коварно прячась за личиной строительного подрядчика и торговца подержанными престижными машинами, человека богатого, с высоким положением в обществе. Вы отказались назвать ответственных за ограбление, продолжая настаивать на том, что якобы понятия не имели об этом нападении. Даже несмотря на клятвы свидетелей на Библии в том, что они слишком запуганы вами, чтобы свидетельствовать против вас. Я лишь могу надеяться, что в будущем вас будет мучить совесть, когда вы подумаете о мистере Томасе, который был замечательным, здоровым и смелым человеком, и о его вдове, которая теперь должна растить двоих детей одна, без благотворного влияния отца. — Судья снова снял очки. — Джорджио Энтони Брунос, я не исполнил бы своего гражданского долга, если бы не назначил вам максимально возможного наказания согласно ныне существующему закону. Мой священный долг — изгнать вас из общества, которое, как я это чувствую, заслужило быть избавленным от вас. И я приговариваю вас к пожизненному заключению с рекомендацией, чтобы вы отбыли, по крайней мере, восемнадцать лет. Остается надеяться, что вы используете это время для размышлений о своей жизни и о том, как исправить последствия многих неблаговидных поступков, совершенных вами. У вас есть что сказать в свое оправдание?

Джорджио неуверенно поднялся со своего места. Лицо его застыло в маске ужаса и шока. Указывая на инспектора Лоутона, он слабым голосом произнес:

— Этот человек подставил меня, и вы попались на его крючок, удочку и грузило… Вы все чокнутые, мать вашу! — Облокотившись на перила, он вдруг начал выкрикивать: — Вы все потеряли свои долбаные головы! Меня не за что сажать! Не за что!

Пока Джорджио волокли вон из зала суда, Донна слышала свой голос: она громко звала мужа по имени. И лишь когда его увели, силой спустив по лестнице позади клетки для обвиняемого, она поняла, что голос звучит только у нее в голове. Слезы побежали у Донны из глаз; она внезапно почувствовала, как чья-то тяжелая рука легла ей на плечо. Разглядев на запястье темные волоски, Донна догадалась, что это рука папаши Бруноса. Она нежно притянула его за руку к себе и проговорила:

— Мир сошел с ума. Весь мир обезумел. Он невиновен, папа. Невиновен!

Полицейский отпер дверь камеры. Ноги у Донны задрожали.

— У тебя есть десять минут, дорогая.

Донна с усталым безразличием посмотрела на него. И вошла в камеру — холодную, наводящую оцепенение. Джорджио сидел на узкой койке, обхватив голову руками.

— Джорджио… О, Джорджио!

Хрипловатый, словно надтреснутый голос жены заставил его резко вскочить на ноги. Она сразу оказалась у него в объятиях, и он шептал ей захлебывающимся от слез голосом:

— Я не делал этого, Дон-Дон, клянусь тебе. Этот ублюдок Лоутон подставил меня. Лоутон и Уилсон. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Восемнадцать лет, Дон-Дон. Восемнадцать ублюдочных лет!..

Донна крепко прижала Джорджио к себе, наслаждаясь его запахом, его привычным запахом и прикосновениями. Он запустил руки к ней под юбку и ласкал все ее тело. Руки его показались Донне грубыми и нетерпеливее, чем обычно. Все время Джорджио, не останавливаясь, говорил и говорил с ней. Ему необходимо было немедленно облечь в слова то, что он думал о случившемся, словно от этого слова могли превратиться в реальность.

— …О, моя Дон-Дон, что же мне делать, а? Они подрубили меня. Хотел бы я видеть этого Уилсона покойником! Я еще услышу, как он будет вопить! Этот лгун окончательно заврался. Он лгал, Дон-Дон. Ты же мне веришь, не так ли? Ты веришь мне. Если бы у меня не было тебя, я умер бы. Внутри бы у меня все умерло, Дон-Дон…

Донна обнимала мужа, вспоминая, как много лет назад они любили друг друга в первый раз. В ту ночь он впервые назвал ее Дон-Дон. Позже он много лет не называл ее так. А тогда, в ночной тишине, они лежали в постели, и он шептал ей это имя на ухо, чтобы заставить Донну смеяться. И теперь оно как бы приобрело особое, глубокое значение. Он пытался удержать ее, привлекая себе в помощь их прошлое, это разрывало Донне сердце, ранило душу.

— Ты же можешь подать апелляцию, — в отчаянии произнесла она. — Все зависит от обстоятельств. Если мы понимаем, что происходит, то можем опротестовать решение суда.

Он выпрямился во весь рост и посмотрел в обращенное к нему лицо сверху вниз. Лицо Донны не слишком сильно изменилось за последние двадцать лет. Джорджио увидел слезы на темных ресницах жены, боль, затаившуюся в глубине ее глаз, и нежно погрузил пальцы в ее густые каштановые волосы. Затем обхватил лицо жены ладонями и притянул к себе, чтобы поцеловать: яростно, страстно, любяще. Словно ставил метку собственника.

— Не бросай меня, Донна. Я не смогу жить, если буду думать, что ты оставила меня.

Донна протестующе замотала головой, словно он обвинил ее в том, что она уже бросила его.

— Обещай мне: ты будешь рядом, что бы ни случилось! Обещай мне это, Донна. И тогда я возьму твое обещание с собой, чтобы этим сохранить свою жизнь. Дай мне то, за что я мог бы держаться!

— Я никогда не брошу тебя, Джорджио, никогда. Мы вытащим тебя отсюда. Ты снова будешь дома. Когда мы подадим апелляцию…

Она прервала поток слов, готовых сорваться с уст, зажав язык между губами. Они оба одновременно услышали, как дверь камеры открывается.

— Иди, дорогая, твое время истекло.

Донна еще крепче прижалась к мужу, не в силах разорвать их объятие. Она боялась оторваться от него: а вдруг ей никогда больше не увидеть Джорджио?!

Он сам нежно отстранил жену от себя.

— Ты обещаешь мне, Донна? Пообещай, что никогда не бросишь меня.

Она отважно улыбнулась ему:

— Никогда! Я слишком люблю тебя, Джорджио.

— Ты хорошая девочка. И всегда была хорошей.

— Пойдемте, дорогая. Мне очень жаль, но вам действительно пора уходить, — прозвучало доброжелательное напоминание полицейского.

Донна повернулась к двери. Обнаружилось, что юбка у нее высоко задралась, собравшись складками на бедрах. Она поспешнооправила юбку и громко фыркнула…

— Они отвезут тебя в «Вормвуд Скрабс». Я приеду к тебе, как только смогу.

Джорджио молча кивнул. Он не мог больше говорить.

Донна выходила из камеры с высоко и гордо поднятой головой. Раньше Джорджио всегда нравилось, что у нее обычно был скромный и сдержанный вид. В проеме двери Донна обернулась и трепетно улыбнулась мужу… Он вдруг показался ей чуть ли не меньше, чем был всегда, ростом. И выглядел каким-то уязвимым. А это принять ей было труднее всего. Ее Джорджио, ее большой и сильный муж — и кажется сломленным? Никогда в своей жизни она даже представить себе такого не могла.

Офицер полиции аккуратно запер дверь камеры. Однако лязг замка для Донны был подобен раскату грома. Она медленно побрела за полицейским прочь от камеры; теперь Донна опустила голову, и слезы ручьями текли по ее лицу.

Оставшись один в камере, Джорджио Брунос провел рукой по волосам, ухватился за них, резко дернул. И внезапно начал стонать, глухо и протяжно. Это был вопль отчаяния, который постепенно набирал силу, одновременно с тем как Джорджио все сильнее тянул себя за волосы.

Инспектор-следователь Фрэнк Лоутон открыл маленькое металлическое окошечко в двери камеры. Лоутон мрачно улыбнулся, наблюдая, как он считал, за фиглярством Джорджио Бруноса.

— Откройте дверь, — бросил он молодому полицейскому, стоявшему рядом.

Лоутон шагнул в камеру и осклабился во весь рот.

— Восемнадцать лет, Брунос. Ну, как, задело за живое или нет?

Джорджио резко встал и вперил взгляд в вошедшего. Лицо его приняло ожесточенное выражение.

— Придет праздник и на моей улице, Лоутон. Посмотрим, как вы будете тогда ухмыляться.

Фрэнк Лоутон сразу перестал улыбаться. Словно кто-то стер рукой веселье у него с лица.

— Я обещал навестить тебя в тот день, когда ты будешь упрятан за решетку. Мне это было нужно самому, в качестве цели. И теперь я достал тебя, Брунос. И не позволю тебе так просто выйти на свободу. Твое дело все еще расследуется. Я уверен, ты мог приложить руку еще ко многим ограблениям, и когда у меня будут доказательства, которые мне нужны, я приведу твою задницу опять в суд. И так быстро, что ты прожжешь пятками огромную дыру в ковре!

— Передайте Уилсону, что ему придется проводить меня. Лоутон нарочито весело рассмеялся:

— Думаю, он уже выкинул тебя из головы… Ну, я поехал домой. Сегодня поведу жену в ресторан, чтобы отпраздновать такое событие.

— Вы заранее забронировали корыто?

Лоутон опять тихо захихикал.

— Все еще бравируешь: мол, ты по-прежнему стойкий человек? А знаешь ли ты, что попадаешь под категорию «А», то есть будешь отнесен к особо опасным преступникам? В зоне строжайшего режима, в компании с подонками общества ты почувствуешь себя совсем как дома. Я скоро опять навещу тебя, Джорджио. Следи за собой ради меня. Мне же терпится посетить ресторан под названием «Подошва Дувра» — там у меня карточка. Пора ехать домой. Я буду думать о тебе сегодня, когда стану есть, пить и веселиться.

— Чтоб ты подавился, сутенер!

— Ничего другого я и не ожидал услышать. Ну а как насчет того, чтобы заключить небольшое пари, прежде чем я уйду?

— Мать твою за ногу, Лоутон! Ты достаточно позлорадствовал, а теперь выметайся.

Полицейский продолжал, словно не слышал слов Джорджио.

— Держу пари, уже к Рождеству до тебя дойдут слухи о том, как твоя милая маленькая женушка принимает рождественских посетителей.

Джорджио бросился к Лоутону с исказившимся от ненависти лицом, но трое полицейских в форме скрутили его прежде, чем он сумел нанести удар. Лежа на холодном бетонном полу камеры, с заломленными за спину руками, Джорджио ощущал полыхавшую внутри бессильную ярость и слышал, как башмаки инспектора-следователя тяжело топали по коридору, а его смех гулким эхом отражался от стен тюрьмы.

Донна сидела в ресторане «Эль Греко» в Кэннинг-тауне. Там собралась вся семья Брунос. Яркий свет дня безжалостно освещал потускневшую краску и исцарапанную поверхность стойки бара. Папаша Брунос считал свой ресторан главным делом жизни. Сыновья его, в то или иное время, работали официантами, младшая дочь Нуала вела бухгалтерию, а он сам и Маэв готовили. Он смотрел, как члены его семейства пьют ретцину или узо, и внимательно наблюдал за их реакцией, одновременно чувствуя, как что-то неотступно теснит его грудь. Папаша Брунос вынул из кармана маленький флакончик с таблетками «от сердца», незаметно выложил одну в ладонь, а потом сунул под язык.

— Ну, давай же, Донна. Съешь что-нибудь, милая. — Голос Маэв звучал глухо и утомленно.

Донна отрицательно покачала головой.

— Я ничего не могу сейчас есть, спасибо. — Глаза у нее покраснели от слез.

Маэв придвинула свой стул поближе к ней и обняла невестку большой пухлой рукой.

— Он мой сын, и Господь любит его. Но нам надо сохранять силу, свое положение в обществе. Сегодня мы с папой откроем этот ресторан, будем улыбаться клиентам и болтать с ними. Жизнь продолжается. Ты должна внушать себе: как только апелляция будет подана, Джорджио вернется домой. Я все время произношу это про себя. Не могу поверить, что все это в действительности произошло, ничему не верю!

Нуала громко всхлипнула и закричала:

— Это полицейские игры, Донна! Они хотели поймать Джорджио — и заполучили его. Им нужно было кого-то изловить для отчетности.

Марио, старший брат, с сомнением покачал головой.

— Джорджио дурак: он путался с плохими людьми. И я ему об этом говорил. За несколько недель до того, как произошло ограбление, я видел его с Черным Джеком. Кто, будучи в здравом уме, станет якшаться с подобным типом? Черный Джек — это же самый отъявленный мерзавец в Силвертауне! Но нет, наш Джорджио не стал меня слушать. Он лучше знал… — Марио говорил высоким, похожим на девичий, голосом, и было заметно, что он страшно зол на брата.

— Ты не можешь знать всего, Марио, — заговорил Патрик Брунос. — По делам бизнеса Джорджио был связан с разными людьми, ты ведь наверняка понимаешь это? Он имел и бизнес, связанный с перевозками, что приносило нашему Джорджио неплохую прибыль. Нуала растрепала рукой свои короткие черные волосы.

— Это правда. Патрик прав, Марио. Ты слишком суров к Джорджио. И всегда был к нему чрезмерно суров просто потому, что он лучше устроился в жизни, чем ты. Он ведь зарабатывал больше нас всех… — Совсем расстроенная Нуала умолкла.

Донна устало зажмурилась… В этой семье всегда ругались с такой страстью, с какой в иных семьях любят друг друга. И все же члены семьи были связаны более тесными узами, чем какая-либо другая семья.

— Откуда тебе-то знать, Нуала? Сама вот носишься везде со своим безнадежным Дики Барлоу. Ты неосторожна: навещаешь и его, и брата, — отпарировал брат.

Папаша Брунос внезапно стукнул кулаком по столу, опрокинув при этом стакан с красным вином:

— Тихо вы! Слышите меня?! Хватит об этом! Нам достаточно неприятностей и без того, чтобы вы еще ссорились между собой. Где моя Мария?! Почему ее здесь нет?

Нуала вполголоса ответила:

— Ей пришлось уйти. Джефф должен сегодня открыть собственный ресторан.

Папаша Брунос кивнул, прикрыв веками глаза:

— Ну, конечно. За бизнесом надо приглядывать. Тебе, Донна, теперь придется заниматься бизнесом Джорджио. Мы ведь не знаем, когда он вернется домой. Ты будешь держать этого Марка Хэнкока или подберешь кого-то другого?

— Не знаю, папа. На самом деле я еще об этом не думала. Считала, что Джорджио вот-вот вернется домой.

Маэв притянула Донну к себе.

— И он вернется, дорогая, я обещаю тебе. С какой радостью я бы лично отхлестала его по щекам, несмотря на то, что он такой огромный! Ввязался во все это… — Голос Маэв постепенно затих.

Папаша Брунос ударил себя кулаком в грудь.

— Если я буду нужен тебе, просто позвони, Донна. Я лично готов разобраться со всем, с чем ты можешь столкнуться. Это самое меньшее из того, что я могу сделать для тебя.

— Спасибо, папа.

Нуала налила себе еще узо и сказала:

— Почему ты не занимаешься бизнесом, Донна? Дела, как ничто иное, смогут занять и отвлечь тебя. А потом, когда ты приедешь к Джорджио, это обеспечит вас темами для разговора. И он будет чувствовать себя намного лучше, зная, что ты присматриваешь за делами.

Маэв кивнула:

— Хоть раз в своей жизни, Нуала, ты не зря раскрыла свою болтливую пасть. Наконец-то оттуда вышло нечто разумное. После постоянных мыслей о той куче денег, какую мы затратили на твое образование, эта небольшая речь словно бальзам на мою бедную душу…

Тут все дружно рассмеялись. Это разрядило напряжение в комнате. Второй младший сын Бруносов — Стефан — улыбнулся Донне:

— Знаешь, у меня есть степень по бизнесу. И я очень хочу быть тебе полезным. Мы все хотим того же. Насколько я понимаю, строительный бизнес — самое лучшее из всего, к чему можно приложить усилия; этот бизнес можно поручить опытному менеджеру, и при этом ты сможешь поучиться у него. Что же касается перевозок, то тут Джорджио работает в партнерстве с Дэви Джексоном. Дэви будет заниматься этим делом, пока у тебя не появится возможность более активно подключиться. У него двадцать пять процентов акций компании, а ты же понимаешь, что означает контрольный пакет.

— Господи, Стефан, что ты съел на завтрак — отчет компании? Оставь девочку в покое! Есть еще масса времени, подождем, пока шок пройдет, — вступила в разговор Маэв.

Стефан упрямо покачал головой. Сняв свои очки в золотой оправе, начал протирать их столовой салфеткой.

— Я лишь хотел сказать, — продолжил он, — что там вращается много денег, мам. У нашего Джорджио много деловых интересов. Его бухгалтер — известное лицо в Сити. Не думаю, что это хорошая идея — надолго откладывать занятия бизнесом. Им и так не занимались почти девять месяцев. И чем скорее начнешь разбираться с делами, тем лучше. Джорджио может управлять делами и из тюрьмы, действуя через Донну.

— Я не знаю, смогу ли я, Стефан…

— Конечно, сможешь, Донна! Джорджио будет на седьмом небе, если увидит, что ты присматриваешь за делами и в его отсутствие, — решительно произнесла Нуала. — А мы поможем какими угодно способами.

— И когда он выиграет дело после подачи апелляции, все вернется в нормальное русло! — Голос Патрика был исполнен не вполне обоснованного энтузиазма.

— Я выпью за это. — Стефан поднял стакан молочно-белого узо. И все поддержали его тост.

— За возвращение Джорджио!

Донна подняла стакан с вином и усилием воли сдержала слезы. «У меня есть эти люди, они — моя семья. Мы вместе, а значит, все не так уж плохо».

— Восемнадцать лет? Грязные ублюдки! — Долли говорила тихо, но чувствовалось, что она потрясена. — Я услышала об этом в местных новостях. Чуть не рухнула в обморок, правда. А как это восприняла его мать?

Донна отхлебнула чаю из кружки.

— По правде говоря, на удивление спокойно, Долли. Маэв — сильная. Сильнее, чем могут думать о ней люди. Папа Брунос воспринял все гораздо тяжелее, но этого и следовало ожидать. Джорджио был его гордостью, светом в окошке. Живым доказательством всего того, что могла предложить им страна, которая приняла их. Было несколько звонков с Родоса. Газеты донесли ему историю и туда. Ну, и пошли разговоры. Я чувствую, что от этого ему сейчас не по себе — стыдно.

Долли в сомнении покачала головой.

— Джорджио подставили, он сам так говорил. Как только мы докажем это, все опять пойдет прекрасно. Хочешь капельку шотландского виски в чай, дорогая? Ты такая бледная….

Она налила в чашку Донны изрядную порцию дешевого виски «Теско».

— Придется принять это на свою шею, девочка. Предстоят несколько тяжелых месяцев… Да, пока не забыла: Дэви Джексон звонил. Он заедет в воскресенье утром.

Донна пила теплый чай, и шотландское виски щипало ей язык.

— Что мне делать, Долли? — с отчаянием спросила она. — Не могу даже думать, что Джорджио в тюрьме: все мысли только о том времени, когда он вернется домой. Как они могли поверить Уилсону? Все же знают, кто он такой! Пусть в костюме, с вымытыми и подстриженными волосами он и выглядел респектабельным. А что он говорил про Джорджио? Что Джорджио якобы приказывал стрелять и убивать. Мол, он угрожал, что, если они сорвут это дело, он убьет их. Убийство, все про убийство! Но я знаю Джорджио: он и мухи не обидит. Боже Всемогущий, он плакал, когда мы хоронили старину Сэма. Он так любил эту собаку… — Голос у нее сорвался, и она судорожно сглотнула, ощущая подступившие слезы комом в горле.

— Уилсон спасал свою задницу, любимая. Полагаю, Лоутон провернул огромную работу, чтобы сократить ему срок согласно приговору. Когда-нибудь Уилсон получит свое. Никто не любит шестерок.

Донна улыбнулась сквозь слезы:

— Ты говоришь с таким знанием дела, Долли. Как записная тюремная штучка!

— Прожив долгие годы со своим стариком, я кое-чему выучилась. Например, мне знаком любой жаргон, милая. А теперь, когда он получил восемнадцать лет, это даже моим панталонам на смех. А как насчет того, чтобы приготовить тебе чудную ванну и положить туда немного ароматической соли? Пока ты будешь отмокать, я приготовлю легкий ужин. Скажем, омлет. Тебе надо есть, чтобы быть сильной. Рассмотрение апелляции займет какое-то время, да и дел будет по горло… Пойдем, я приготовлю ванну, пока ты разденешься.

Они встали, и Донна порывисто схватила пожилую женщину за руку.

— Я так рада, что ты у меня есть, Долли. Этот дом опустел без него.

— Я знаю, милая малышка. Поверь мне, я понимаю.

Дэви Джексон заехал в воскресенье в половине девятого. Донна была в оранжерее, пила кофе и курила сигарету, когда услышала пронзительный голос Кэрол Джексон. Она утомленно прикрыла веками глаза: «Дэви Джексон прав, я могу иметь с ним дело. Но Кэрол Джексон — совсем другое, это та еще штучка…» Донна невзлюбила Кэрол, а та, как казалось, ненавидела Донну.

— Как ты себя чувствуешь, Донна? Держу пари, паршиво. Они все мешки с дерьмом! Все! Мешки с вонючим дерьмом!

Донна с удивлением разглядела на лице Кэрол неподдельную тревогу.

— Садись, Дэви, а то ты меня нервируешь, маяча над нами. Я скажу тебе кое-что, Донна. Мы с тобой ни разу не говорили с глазу на глаз, но если тебе нужно плечо, девочка, что ж, мое — всегда у тебя под рукой.

Донна испытывала несказанную благодарность. За последние девять месяцев она постепенно потеряла большинство своих друзей. Банти и Гарри Робертсон приезжали к ней всего неделю назад, а потом, когда она встретила их в деревне и сказала им: «Привет!», — они проигнорировали ее. Донна тогда густо покраснела от смущения и обиды. В течение многих лет они оба пользовались дружбой Джорджио. А теперь они не хотели иметь никакого дела с ним или со всеми, кто был связан с ним. И даже соседи Донны перестали махать ей рукой, проезжая мимо нее на машине, когда она встречалась им по пути.

— Спасибо, Кэрол, я оценила это. — То, что она сказала правду, было видно по ее голосу, и Кэрол улыбнулась.

— Друг познается в беде, девочка. Я помню, как мой брат по-крупному вляпался. Двенадцать лет! Представляешь, он совершил ограбление — его поймали с поличным, с пушками и деньгами. Но, если все лишнее отбросить в сторону, его жена на самом деле была не менее него причастна. Сейчас могу сказать: она свалила из дома через шесть месяцев. Бывают же такие женушки! Да, им одиноко, я понимаю. Но надо чем-то занимать голову, да и ноги, девочка моя. Теперь вся грязь полезет наружу. Несколько приятелей Джорджио могли бы положить на тебя глаз ныне, когда он сидит. Они думают: вот, мол, дорожка открыта. Так что будь осторожна, когда мужчины начнут предлагать тебе помощь. Когда будет апелляция? Я так полагаю, вы уже подали ее?

— О да. Как только нам назначат дату, я дам знать. Могу я предложить тебе что-нибудь освежающее?

Кэрол Джексон рассмеялась громким, слегка квохчущим смехом.

— Могу я предложить тебе что-нибудь освежающее? Ну ты и разбойница, Донна! Если бы ты только знала… Чуть позже я, пожалуй, выпью чашечку чая. Вот только загляну к Долли, повидаюсь с ней. Оставляю тебя с Дэви, чтобы вы разобрались с делами.

Донна проследила взглядом, как пышная фигура Кэрол, затянутая в лайковую кожу, на невероятно высоких каблуках выплыла из оранжереи. Ее длинные высветленные волосы, расщепленные на кончиках, были зачесаны назад и уложены во множество рельефных узелков.

Дэви наконец заговорил.

— Она и вправду неплохая девчонка, моя Кэрри. Просто нужно ее узнать, чтобы принять такой, как есть. Она хорошая жена и отличная мать.

Донна кивнула.

— Я давно это поняла. Тебе не нужно защищать ее передо мной, Дэви. На самом деле она одна из тех немногих, кто искренне переживает за меня и Джорджио.

— Она права в том, о чем говорит, Донна. Ты привлекательная женщина, так что будь осторожна. Не забывай, что даже сотрудники Джорджио сейчас находятся под колпаком. Вот почему я сегодня приехал с Кэрол. Джорджио будет информирован обо всем: кто сюда приезжает, кто — нет. И не спрашивай меня, как он об этом узнает. Просто поверь мне, что так оно и будет…

Дэви перевел дыхание и затянулся сигаретой, а потом продолжил:

— Если какие-нибудь его деловые партнеры решат заехать к тебе, убедись вначале, что ты в доме не одна. Или позаботься о том, чтобы они взяли с собой своих жен. Если возможно, лучше встречайся с ними в пабе или в ресторане. Отныне ты живешь по новым правилам — по законам того времени, когда твоего старика подцепили. И особенно остерегайся типов, которые начинают заводить долгие разговоры. Не пускай их дальше порога. Братья Джорджио присмотрят за тобой, так что не слишком беспокойся. Просто будь настороже. Ты понимаешь?

Донна была ошеломлена. Дэви говорил с ней так, слово она — любовница какого-то гангстера. Будто Джорджио и в самом деле являлся отпетым негодяем.

Кэрол приплыла в оранжерею с двумя кружками чая. Она дала одну из них Дэви и уселась за стол с другой. Закурив сигарету, взяла у Донны со стола газету «Санди таймс» и принялась листать ее.

— А что происходит с автомобильным аукционом, Донна?

Донна покачала головой.

— Не знаю. Правда, не знаю, Дэви. Стефан хочет посмотреть бумаги и все такое. Он думает, что я должна заняться этим…

Дэви молча смотрел на Донну, пока та говорила. Овал ее лица с высокими скулами напоминал сердечко. Пышные и тяжелые каштановые волосы свободно ниспадали на плечи, а глубоко посаженные голубые глаза были обрамлены густыми черными ресницами. Ее нежные полные губы во время речи изящно двигались. Обычно скупая на слова и жесты, а теперь оживившаяся, Донна Брунос была прелестна. И, глядя на ее красивое лицо, Дэви почувствовал, как внутри у него что-то сладко сжалось.

Кэрол Джексон отметила, какими глазами ее муж смотрит на Донну, и невольно вздохнула…

Она ни в чем не обвиняла его. Относясь с некоторой долей зависти к внешности Донны, к ее королевской осанке и природной грации, Кэрол и не пыталась никогда опровергнуть тот факт, что Донна прелестна. Теперь же, когда «старушка Донна» оказалась предоставлена самой себе, стало заметно, что она зелена, как травка. «Мне надо присмотреть за ней, — подумала Кэрол, — а заодно присмотреть и за парнишкой Дэви. Он ничего особенного собой не представляет, — призналась она себе, — однако он мой».

Женщины весьма уязвимы, когда их мужчины ходят на длинном поводке. А Донне к тому же никогда не приходилось самой решать свои проблемы.

— Мне кажется, тебе нужно научиться бизнесу, Донна, — вступила в разговор Кэрол. — Мы продаем, по крайней мере, одну машину в месяц. Это когда дела идут не очень хорошо. Но и тогда при продаже самой дешевой машины получается почти двадцать тысяч дохода, что не так уж плохо. Тебе ведь надо чем-то заниматься. Поверь мне, я знаю это не понаслышке, а по собственному опыту. Если уж я смогла разобраться в делах, то уверена, и ты сумеешь.

— Все постоянно мне внушает, что я должна заняться делами Джорджио. Но я не думаю, что приспособлена к чему-либо такому…

Кэрол вальяжно махнула рукой:

— Никто не узнает, к чему он приспособлен, пока сам не попытается разобраться. Твоя проблема заключается в том, что никогда раньше тебе не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Что ж, надо сделать первый шаг. Возможно, ты сама себе удивишься. Ты, по чести говоря, хочешь провести весь следующий год, лишь приглядывая за домом, таким прелестным, как этот? Но очень скоро ты просто взбесишься. В общем, жду тебя на автомобильном аукционе завтра утром, в девять. В дальнейшем, коль скоро ты осмотришься, я советую взглянуть на некоторых строительных деятелей. И показаться им. Джорджио станет намного счастливее, если будет узнавать о своих делах из первых уст. Подумай об этом. Ты можешь всем управлять, получая указания и рекомендации от него. Будто я не знаю Джорджио! Ему необходим человек, которому он мог бы доверить рулевое колесо…

Донна внимательно всматривалась в лицо женщины, сидевшей за столом напротив нее. Это было жесткое лицо. И в то же время Донна не могла не видеть излучаемой им доброты.

— Значит, завтра утром увидимся. — Произнеся эти слова, Донна сразу же почувствовала себя лучше: «Решение принято. Я займусь делами. Джорджио будет гордиться мной. В конце концов это — самое важное». Я все сделаю ради Джорджио! И, как все говорят, ему будет намного спокойнее, если на место рулевого сядет тот, кому он доверяет».

Когда человек принимает то или иное решение, у него делается легче на душе. Впервые за последнее время Донна вдруг почувствовала, как внутри у нее закипает жизнь: «Я буду работать на Джорджио, пока не решится вопрос с апелляцией… Потом, когда он вернется домой, я снова стану просто Донной Брунос, его женой».

Больше всего она сожалела о том, что акт принятия ею важного решения не сопровождается акколадой^[2] со стороны ее матери.

Глава 3

Джорджио стоял в душевой под струями холодной воды и яростно натирал себя кусочком темно-зеленого мыла. Он сжал зубы от холода, но упорно пытался разогнать кровь и избавиться от пупырышек гусиной кожи, покрывавших все тело. Белый кафель душевой давно растрескался, плитка побилась, а образовавшиеся щели почернели от грязи многолетнего запустения. Джорджио на несколько секунд закрыл глаза и представил, как он блаженствовал бывало в ванной комнате своего дома. Обычно он выскакивал из постели, шел под горячий душ, а потом спускался вниз к Долли, чтобы выпить кофе и съесть несколько круассанов… Если сказать этим местным типам, что он имел обыкновение есть на завтрак, они сразу заподозрили бы его: он, дескать, просто голубой, гомик.

Его вернул к реальности голос Петера Пирсона, соседа по камере, который бормотал себе под нос:

— Какой позор, Джорджио, восемнадцать проклятых лет. Вопиющий позор! Я бы перестрелял всю эту шваль… — Голос прервался булькающими звуками, поскольку Петер подставил голову прямо под насадку душа.

Джорджио ничего не ответил: ему нечего было сказать.

Он выключил душ, стер полотенцем лишнюю влагу с тела и, обернув полотенце вокруг бедер, вышел из душевой. Джорджио склонился над раковиной и только начал чистить зубы, как почувствовал резкое и обжигающее прикосновение к ягодицам. Он выпрямился и осторожно потрогал себя сзади рукой. Когда спустя мгновение Джорджио посмотрел на свои пальцы, они оказались запачканными кровью. Он негодующе сжал кулаки и сорвал полотенце; затем, повернувшись спиной к обрамленному пластиком зеркальцу, висевшему над раковиной, поглядел в него: по обеим ягодицам проходил рубец, сочащийся кровью, — примерно дюймов десять длиной. Это была довольно глубокая рана, но понял, что зашивать ее не потребуется… Рана будет гореть некоторое время, в течение которого он не сможет отдыхать сидя. В этом, по-видимому, и заключался смысл нанесенной ему травмы.

Гардеробщик мистер Гэнтри улыбнулся и медленно покачал головой:

— У меня такое впечатления, что тебя здесь не любят, Джорджио. Не могу понять: почему так? — Он повернулся лицом к парню лет восемнадцати, который тщательно брился у соседней раковины, но при этом следил за обстановкой, и заорал: — Хочешь поцеловать его, не так ли?!

Парень испуганно затряс головой.

— Тогда заканчивай бриться и выметайся отсюда!

Джорджио с усилием прижимал полотенце к ране, чтобы остановить кровотечение. Когда юнец подхватил свои бритвенные принадлежности и опрометью выскочил из душевой, Гэнтри сквозь стиснутые зубы прошипел:

— Это наркоман от Левиса. Левис просил меня сказать тебе, что ты ему не нравишься. И перед тем, как тебя будут отправлять на Остров, он хочет с тобой поговорить.

Джорджио посмотрел гардеробщику прямо в лицо и без околичностей заявил:

— Вы знаете, здесь происходит много всякого. И не всегда из-за жуликов. Скажите тем, кто разрезал мне задницу, что я с ними разберусь. И можете держать пари на деньги, мистер Гэнтри, что я разберусь и с вами.

Гэнтри демонстративно расхохотался, обнажив дорогие протезы вместо собственных зубов:

— Тебе крышка, Джорджио. Приговор уже вынесен. Теперь, в свою очередь, рассмеялся Джорджио. И улыбнувшись своей обворожительной улыбкой, ответил:

— Мне — крышка? Да я еще не начинал, мать твою!..

Гэнтри усмехнулся:

— Я бы сказал: уже начал. И некоторое время тебе следует ходить с опаской.

Лицо Джорджио вдруг сделалось серьезным, даже суровым.

— В таком случае, мистер Гэнтри, вам тоже нужно остерегаться. Передайте Левису: чтобы меня запугать, нужно нечто большее, чем сопляк с бритвой в руке. Будь я на его месте, я бы ровненько перерезал бритвой заказчику горло. Право же, я с удовольствием сделал бы это сам, но уступаю честь ему…

Джорджио прошел мимо Гэнтри, слегка толкнув его. Вернулся в душевую и взял другое полотенце с вешалки. Обернувшись им вокруг талии, спокойно вернулся в камеру. Он понимал, что все ждут его реакции. Именно поэтому Джорджио беззаботно насвистывал и непринужденно улыбался.

Оказавшись один в камере, без посторонних глаз, он раздраженно потер лицо рукой… Левис выступил открыто. У него, похоже, длинные руки. Сам он отбывал сейчас двадцать лет в тюрьме «Паркхерст». И все же смог устроить Джорджио такой радушный прием в «Скрабсе» всего лишь спустя сутки после вынесения тому приговора.

«Одно ясно, как день: мне надо убраться отсюда, — заключил Джорджио. — Что бы ни случилось, мне надо выбраться! Как только я попаду на Остров, меня можно считать покойником».

В камеру, ухмыляясь, вошел Петер Пирсон. Поскольку Джорджио не улыбнулся сразу ему в ответ, Петер хлопнул приятеля по плечу и весело произнес:

— Выше нос, Джорджио! Ты слишком похож на жулика с ободранной задницей!

И, как ни был взволнован Джорджио, он не смог удержаться от смеха.

Его смех услышали во всем крыле. Скорее всего отметили и прокомментировали. Джорджио знал: не пройдет и часа, как на него пойдут в атаку.

Но, по крайней мере, его не застигнут врасплох.

Донна оделась строго: темно-серый костюм, черные туфли на низком каблуке и перехватила волосы сзади черной бархатной лентой. Но стоило ей появиться на автомобильной стоянке, как ей тут же приветственно свистнул проезжавший мимо мотоциклист.

Дэви покачал головой. Он уже сожалел, что попросил ее прийти сюда: «Она будет альбатросом^[3] у меня на шее…»

Несмотря на все усилия Донны по приданию себе вида деловой особы, она выглядела такой, какой была: красивой и беззащитной женщиной. Ее открытое, бесхитростное лицо меньше всего подходило для дел, связанных с торговлей автомобилями, и к тому же особыми автомобилями — так называемыми машинами-двойниками, которые Дэви по случаю поставлял грабителям банков или даже похитителям детей. Он увидел, как рабочие в мастерской улыбаются вошедшей Донне, и снова вздохнул. А эта глупая кобылка улыбнулась им в ответ да еще и помахала рукой.

Едва она вошла в небольшой офис, он радушно воскликнул:

— Ну вот ты и здесь!

Донна улыбнулась ему во весь рот. На ее невинном лице даже не было макияжа. И у Дэви заболело из-за нее сердце.

— Да, я здесь, Дэви. Хотя, по правде говоря, пока не знаю, чем буду на самом деле заниматься.

— Я просто приготовлю кофе, хочешь?

Она кивнула. Потом, поставив сумку на пол, присела за стол и удивленно огляделась по сторонам. Комната своим видом напоминала место, где только что боролись…

Спустя десять минут Дэви все еще пытался разговорить ее. Вдруг зазвонил телефон. Промямлив что-то в трубку, он смущенно сказал:

— Мне надо отлучиться ненадолго. Ты можешь отвечать по телефону и договариваться о встречах. Если кто-нибудь тебя о чем-либо спросит, просто представляйся временным сотрудником. Кэрол всегда так делает. Если они заинтересованы, то перезвонят.

Донна изобразила на лице лучезарную улыбку и попыталась взять себя в руки. Но ей это не удалось. Пока она смотрела в окно, как отъезжает Дэви, сердце у нее оборвалось.

Офис казался ей похожим на западню. Повсюду валялись бумаги, битком набитые скоросшиватели громоздились на стульях, на полу, даже под столом. Ящики стола и шкафа были набиты письмами и прочими бумагами до отказа — так, что дверцы не закрывались. Она прошла в небольшую кухоньку, чтобы вымыть чашки, и содрогнулась. Чайные пакетики горками валялись в раковине и на сушилке, как и разбросанные повсюду старые пакеты из-под молока. Запах здесь стоял отвратительный. Вернувшись в контору, она уже чуть ли не плакала. Сдержав слезы, Донна сняла жакет, повесила тот на крючок для верхней одежды и засучила рукава блузки. Она стиснула зубы. В ней взыграла природная страсть к наведению порядка, помноженная на личную чистоплотность. И она решила все убрать и вымыть, начиная с кухни.

Через два часа, когда вернулся Дэви, Донна все еще сидела в конторе. Он вошел и едва не выскочил в дверь назад.

— Что, скажи на милость, ты тут творишь?

Она смущенно доложила, что приняла четыре звонка от людей, которые хотели говорить только с Дэви и бросали трубку на полуслове, не желая беседовать с ней. Рассказала, как чуть не лишилась жизни от страха, когда дотронулась до старого черного пакета на кухне и увидела, что он двигается сам по себе — из-за червей, обожравшихся сэндвичами. Наконец Донна осмелилась прямо обратиться с вопросом к Дэви, причем на щеках у нее загорелись два ярко-красных пятна:

— Черт возьми, на что все это похоже?! — выпалила она.

Дэви, не обращая внимания на ее резкий тон, мягко сказал:

— Я знаю, где у нас что лежит. Кэрол никогда ничего не трогает, Донна. Тебе надо было оставить все вещи на своих местах.

Она едва не расплакалась из-за такой его неожиданной реакции, бормотала:

— Вот это — пачка писем, на которые надо ответить… Эти надо подшить… Вот счета — кстати, они отключат завтра телефон, если мы не заплатим по счетам… В комнате для архива теперь стоят папки, а не старые коробки из-под пиццы… Бумага для заметок и конверты — в этом верхнем ящике шкафа. Я нашла их под кипой старых брошюр, за дверью в кухне… И я также назначила встречи трем клиентам и записала данные о них в ежедневник. А еще приняла четыре звонка от человека по имени Бриггли… И заказала новые скоросшиватели и бланки счетов у оптовика… И помимо всего я вымыла кухню, которую люди со здоровой психикой непременно разнесли бы на части… Вот что я делала, Дэви… И, должна добавить, это заняло у меня чертову кучу времени!

Поглядев на ее перепачканное лицо, сломанные ногти и белую блузку, заляпанную чернилами и следами от копирки, которую он в свое время запихал в нижний ящик шкафа в архивной комнате, Дэви неожиданно начал нервно смеяться. К своему удивлению, Донна машинально присоединилась к нему. Однако смех ее звучал как-то слишком пронзительно, словно она находилась на грани истерики.

— Мне очень жаль, Донна. Конечно, я должен был попросить Кэрол убрать здесь все. Она это время от времени делает.

— Время от времени — вполне подходящие слова. При Джорджио здесь такого не было.

— Я хотел нанять кого-нибудь, на полную ставку, да все никак не доходили руки… А мою Кэрол ты знаешь.

Донна коснулась глаз тыльной стороной руки и усмехнулась.

— Что ж, думаю, я слегка прибралась в этом помещении. И буду теперь следить здесь за порядком. Честно говоря, в первый раз за много лет я что-то прибрала для Джорджио. Если я стану работать секретарем, мне это пойдет на пользу.

— Как скажешь, Донна. Вы с Джорджио имеете больше прав на этот офис, чем я.

— Не говори так, Дэви! — Она нежно положила ладонь ему на руку. — Джорджио очень уважает тебя. Он на седьмом небе от того, как ты управляешь компанией, пока он отсутствует.

— Ты быстро научишься управляться со всем этим, — кивнул Дэви.

Донна отправилась на кухню помыть руки. И прокричала, обернувшись через плечо:

— Кстати, что такое «ходок»? Звонил какой-то тип и просил спортивный «Ягуар». Я сказала ему, что являюсь временным сотрудником, и он не стал со мной разговаривать.

Сидя за столом в чисто прибранном офисе, Дэви расстроенно закрыл глаза и вслух непринужденно произнес:

— Всему свое время, Донна. Ты довольно скоро обо всем узнаешь.

«Именно этого я и боюсь больше всего…» — продолжил он про себя. Дэви представлял ее работу здесь иначе: ну, будет немного печатать, может, поверхностно займется законным бухучетом. Но он никоим образом не мыслил, что она начнет совать нос во все подряд: «…Если она потрудится прочитать файлы, лежащие под столом… Нет, об этом лучше не думать. Я задержусь сегодня допоздна и перенесу их во внутренний отдел. Слава богу, что она туда еще не входила и что я запер его на ключ. А теперь придется запереть и еще кое-что».

Донна встала навстречу Джорджио, которого привели в комнату для свиданий. Она широко улыбалась но, когда он поцеловал ее, почувствовала, как привычный комок слез обжег горло.

— Привет, дорогая. — Голос Джорджио был хрипловатым от переполнявших его чувств.

— О, Джорджио, как прекрасно видеть тебя!..

Пока он ходил за кофе для них обоих и за вафлями «КитКат», Донна украдкой оглядела комнату для свиданий. Женщины, пришедшие сюда с детьми, непринужденно болтали со своими мужьями, словно все эта обстановка в порядке вещей. Впрочем, для большинства из них так оно и было. Они всегда жили этой «потусторонней» жизнью. Так всегда жила, к примеру, Долли. Маленькая девочка, примерно двухлетний ребенок-метис бегал между столами, играя в прятки со своим огромным отцом, уроженцем Растафары. Он улыбался ужимкам своей крохотной девчушки.

Джорджио вернулся с двумя чашками кофе и мимоходом обронил, проследив направление взгляда Донны:

— Это Большой Джо. Он убил трех человек. Хоть он торговал наркотиками, на самом деле хороший парень, когда его поближе узнаешь. Джо убил тех троих в их же доме. Трех братьев Макбейнз. Подонки общества!

Донна вместо ответа прикусила губу. Такова была ее реакция на то, что сказал Джорджио. И как он это говорил. Муж, оступившись, улыбнулся ей.

— Как любит говорить моя старушка-мать: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Мне не нужно было говорить тебе об этом, Донна, я тебя шокировал. — При этом он обезоруживающе улыбнулся ей.

— Мне невыносимо сама мысль, что ты здесь, Джорджио, с этими людьми. С людьми вроде этого Джо, с насильниками и убийцами. — Она почувствовала, что к глазам угрожающе близко подступили слезы.

Джорджио схватил ее маленькую ладонь и зажал в своей руке.

— Это ненадолго, любовь моя. Я скоро вернусь домой. Ты не успеешь сосчитать до трех.

— Апелляция все расставит на свои места, не правда ли, Джорджио?

— Конечно, расставит. А теперь хочешь для начала я расскажу тебе новость?

Донна кивнула: она еще не настолько доверяла себе, чтобы начать серьезный разговор.

— Через несколько дней меня увезут на Остров. Как ты знаешь, я считаюсь особо опасным преступником — из категории «А». Поэтому потребуется тройной кордон, чтобы меня увезти туда. Полицейскую машину даже будет сопровождать вертолет. Вот на что разбазариваются деньги налогоплательщиков.

— А для чего все это? И так все было чересчур неприятно на суде — все эти полицейские на мотоциклах и прочее.

— Это делается для того, чтобы ты казался как можно опаснее… — Джорджио отпил глоток кофе и пожал плечами. — Когда правосудие хочет отправить тебя на дно, оно ни перед чем не останавливается. Если бы этот кусок дерьма, Уилсон, не приложил руку к моему делу, я уже был бы дома, с тобой. Он в Кэмп-Хилл, на Острове, вместе со случайными воришками и крохоборами, скручивающими счетчики. В общем, со всякой швалью! Он подставил меня, Донна. У них ничего не было, все — только с его слов. Гордон Беннет! Поверить не могу, что судья попался на удочку к этой старой заднице. А Уилсон — самая лживая падаль, какая только есть на свете. Я мог бы убить его голыми руками. Я мог бы растерзать ублюдка!

Донна в отчаянии затрясла головой:

— Прекрати, Джорджио, не говори так! Перестань ругаться и угрожать. Это меня пугает. Я этого не люблю.

Джорджио снова взял ее за руку, на сей раз нежно.

— Прости, Дон-Дон. Я уже столько сижу здесь со всеми этими… — Он драматическим жестом простер руку. — Из-за них я и сам становлюсь таким же. Меня переполняет ненависть. Я не должен находиться здесь, и ты это понимаешь так же ясно, как я… Когда они будят нас по ночам, я готов орать на все заведение! — Лицо у Джорджио приняло ошеломленное, растерянное выражение, как у маленького мальчика, который не в состоянии понять, что происходит.

Лицо мужа казалось Донне невероятно красивым. Он похитил ее сердце, когда она была девчонкой. Любовь и обожание с годами лишь выросли. До сих пор они и являлись той атмосферой, которой она дышала. Донна постоянно чувствовала, что без мужа она ничто. Рядом с ним она все-таки что-то собой представляла: Донна Брунос, жена Джорджио — человека, который нравился всем, с которыми все хотели общаться и дружить. По крайней мере, так было до того, как это случилось.

Словно читая ее мысли, Джорджио спросил:

— Ты слышала что-нибудь в последнее время о почтенном городском планировщике? Ну, о члене магистрата? О моем так называемом друге?

— Ни слова. Банти и Гарри сразили меня наповал своим поведением в деревне… — Донна печально покачала головой и рассказала о последней встрече с Робертсонами.

Джорджио прищурился.

— Они так сделали? Правда? Значит, следует подготовить для них ловушку — нечто вроде того, что сделал Уилсон… Позвони Гарри и передай: я хочу, чтобы он мне вернул мои вещи, — на них есть покупатель. Сделай это для меня, ладно? Скажи именно так и никак иначе: Джорджио, мол, хочет получить назад свои вещи, у него есть покупатель. Сделай это для меня, Донна! Обещаешь? — Джорджио приблизил к ней свое смуглое, открытое и честное лицо.

— Какие вещи? О чем ты говоришь?

Джорджио небрежно махнул рукой.

— Да не задумывайся ты над этим! Когда он подтвердит, что вещи у него, пошли к нему Дэви. Он знает, что почем…

Донна отбросила прядь волос от лица: она всегда делала так, когда волновалась.

— О чем, в конце концов, ты говоришь?

Джорджио глубоко вдохнул и задержал в груди воздух. Выдохнув, он поцеловал жену в щеку.

— Забудь! То, о чем я тебе говорил, сказано в гневе. У нас с Гарри действительно было несколько делишек. Так, ничего серьезного. Но меня взбесило то, что он перекрыл тебе кислород. У него нет права судить меня, он сам закрутился покруче, чем спираль… Все они такие! Меня от них тошнит.

Донна проследила взглядом, как ее муж распечатывал «Кит-Кат». Своими большими руками он попросту разорвал обертку надвое.

— Успокойся! — нервно бросила она. — Как только будет рассмотрена апелляция, все встанет на свои места.

Джорджио в ответ тихо рассмеялся:

— Ну, конечно, так оно и будет.

Его странный отклик испугал ее; Донну вообще пугал этот новый облик Джорджио. Она никогда не видела его таким — сломленным, издерганным, не контролирующим себя. Это был для нее шок, некое открытие. В первый раз она призналась себе, что теперь, по-видимому, когда суд закончился, Джорджио не питает особых надежд на скорое освобождение. Он еще как-то зависел от оправдательного вердикта, но Уилсон со своей стороны постарался, чтобы Джорджио не получил его. Донна наконец полностью и окончательно осознала, что Джорджио находится в еще более опасной ситуации, чем она думала. Она готова была совсем пасть духом. Поэтому прогнала тревожные мысли из головы и попыталась сменить тему:

— Я начала работать на площадке продажи машин…

Но ее перебил Джорджио: он от удивления поперхнулся вафлями.

— Что ты начала?

Донна улыбнулась в ответ на недоверчивость и повторила:

— Я начала работать на площадке, стала продавать машины. Дэви, Кэрол и все, даже твои родные, в один голос твердили, что мне нужно проявить интерес к бизнесу. Так что этим я и собираюсь заниматься. Это по-настоящему забавно. Я вылизала весь офис, от чего у Дэви едва не случился сердечный приступ. Хотя, наверное, я произвела на него должное впечатление, потому что вчера вечером он вычистил архивную комнату. Она просто вся сияла чистотой, когда я утром пришла на работу…

Она продолжала улыбаться ему. Улыбка приклеилась, просто примерзла к ее лицу из-за ощущения настоятельной необходимости сделать или сказать что-то нужное. Неожиданно Джорджио громко расхохотался. Качая головой, он шутливо сказал:

— Бедный старина Дэви! Держу пари, он даже не понял, что происходит.

Переходя к обороне, Донна быстро, без особых раздумий заговорила:

— Послушай, Джорджио, я же частично владею этим бизнесом, как мне об этом все твердят. И подумала: ты будешь рад тому, что я пытаюсь как-то помочь. Ты ведь можешь управлять своим бизнесом через меня. Не понимаю, почему вы с Дэви находите это таким забавным. — Голос звучал обиженно, поскольку она почувствовала себя какой-то дурочкой.

Джорджио крепко обнял ее.

— Прости, но мне, сам не знаю почему, все это кажется забавным. Смешно представлять себе тебя на автомобильном аукционе. Я понимаю: ты всего лишь пытаешься помочь. Но забудь об этом. Я могу заниматься бизнесом, действуя через братьев. Завтра ко мне приедут Патрик и Марио. Я все с ними обговорю. А ты забудь об этом, любимая.

Донна поджала губы и тихо сказала:

— Взгляни на это с другой стороны, Джорджио. Не так уж это смешно. И на почтовых бумагах аукциона я числюсь в качестве распорядительного директора, и то же самое — в строительном бизнесе. Вчера я просмотрела бумаги у тебя в столе. Мое имя написано на множестве почтовых бумаг. Если Кэрол доверили работатьна автомобильном аукционе, то я не вижу причин считать меня настолько глупой, чтобы я не смогла работать там. Вообще-то я не собиралась этим заниматься, но все вокруг утверждали, что мне следует проявить интерес… И даже твои мама и папа… — Она была расстроена.

Очень расстроена. Многие годы она пребывала на заднем плане, в тени Джорджио. От нее другого и не ждали. А теперь это рыцарское отношение мужа, которым тот пытался смягчить удар от сознания ее некомпетентности, вызвало обратную реакцию, неожиданно поразив ее в самое больное место. И еще Донна поняла, что эта боль таилась в ней долгие годы.

Джорджио зажмурился и провел себя рукой по лицу.

— Прости меня, мой ангел. Мне, честно, глубоко жаль. Дело не в том, что ты, дескать, на это не способна. Просто ты никогда не работала. Тебе никогда и не нужно было работать. И, конечно, ты не нуждалась в деньгах. Причем каждый пенни, что лежит у нас в банке, заработан честным путем. Они не смогли доказать, что дома, машины да и все прочее были куплены на ворованные деньги. Вот главная штука во всей этой ситуации. Каждый год из тех, что я отбываю, припаяли мне со слов Уилсона. Они не смогли доказать и то, что я вообще занимался сомнительными сделками хотя бы раз в жизни. Весь мой бизнес законный. Так что продолжай жить, как жила раньше. А бизнес предоставь мне.

Донна низко опустила голову, и Джорджио, взглянув на блестящие каштановые волосы, вздохнул: «Во многом она такой ребенок! Эта вот ранимость и привлекла меня к ней…»

— Но что же мне делать, Джорджио? — тихо спросила она. — Чем мне заниматься целыми днями, пока ты здесь? Наши друзья относятся ко мне так, будто я или мы разносим чуму. Или, лучше сказать, твои друзья. Мне никто из них не нравится. Я постоянно выслушиваю от них сентенции о людях, возвращающихся с лесоповала. Это выражение Дэви, а не мое. Все наперебой внушают мне, чтобы я занималась делами мужа. Так скажи же мне, Джорджио, что мне делать, а? Должна ли я сидеть дома, как Золушка, одетая и причесанная, хотя мне некуда идти? Или как? Вчера я поняла, что мне нужна какая-то работа. Я не могу каждый день сидеть в своем доме и ждать, когда ты мне напишешь письмо или когда пора будет ехать к тебе на свидание. Ты же больше не приходишь домой, не забывай! Я одна. Совершенно одна, за исключением Долли. У меня даже нет ребенка, чтобы тот занимал мое время. А теперь я пытаюсь проявить интерес к бизнесу, а ты смеешься надо мной, как над глупой девчонкой. Так скажи мне, любовь моя, что мне делать?

За последние двадцать лет Джорджио никогда не слышал, чтобы его жена так говорила. Раньше она всегда высказывала лишь то, что он хотел услышать. Он понял, что девять месяцев, предшествовавшие суду, стали временем серьезных испытаний для нее. И неожиданно посмотрел на жену новым взглядом, словно бы со стороны: как она красива, как стройна. Увидел ее глазами других: очаровательной женой Джорджио Бруноса. Она служила ему украшением, а страсть, которую он к ней испытывал, настоящая страсть, сглаживалась домашней фамильярностью… Вот она стоит сейчас рядом с ним, и он должен быть благодарен ей за это. Другие жены в ее положении быстро набили бы себе карманы и вырвались прочь из дома раньше, чем состоялся бы суд!

Джорджио очень глубоко вздохнул. Впиваясь мягким взглядом карих глаз в жену, нежно произнес:

— Прости меня, Донна. Ты права. Я слишком много думаю о себе. Я всегда занимался только собой. Это плохая привычка, но она у меня с детства. Мне мои грехи известны, как никому другому. Делай все, что считаешь нужным для себя. Просто я не хотел, чтобы ты надрывалась, когда в этом нет особой необходимости.

Она с трудом сглотнула, но в горле остался комок слез: «Что-то в последнее время у меня глаза постоянно на мокром месте».

— Мне нужно что-то делать, — вновь заговорила она. — Дом такой большой и пустой без тебя. И, помимо всего прочего, я раньше ждала, что вот ты приедешь вечером домой, и хранила этот дом для тебя, а не для себя. А теперь чувствую себя как в тюрьме. Вероятно, в тюрьме иного рода, чем твоя, но все равно в заключении. Брожу по дому, касаюсь разных вещей. Долли содержит дом в чистоте; он почти стерилен как операционная. Немного занимаюсь садом, иногда читаю журнал или книгу. Ложусь спать в девять, предварительно выпив снотворного и стакан шотландского виски. Ты такой жизни хочешь для меня, Джорджио? Так я буду медленно умирать от тоски, тревоги и сожаления. Впервые за двадцать лет супружества я предоставлена самой себе, и мне это вовсе не нравится. Я это ненавижу! Но дела сейчас обернулись так. Как только ты возвратишься домой, мы вернемся к нашему прежнему образу жизни. Однако сейчас я хочу работать. Думаю, это лучший выход для нас обоих.

Он кивнул:

— Прости, девочка моя, я открыл рот, не подумав. Поступай так, как считаешь нужным. На самом деле, я буду рад, даже если ты будешь больше заниматься делами. Если я не могу довериться тебе, то тогда кому же мне доверять?

Донна улыбнулась сквозь слезы. У нее появилось ощущение, что она выиграла что-то в этом споре. Она не могла пока точно определить, что именно. Но поняла: отношение мужа к ее словам по-настоящему задело ее за живое. И еще: она почувствовала, что теперь у нее появилась сила. Может быть, даже власть над Джорджио. В первый раз она настояла на своем, вела себя как более или менее самостоятельная женщина. То, как это происходило, конечно, обижало ее, с одной стороны. С другой стороны, какая-то часть души Донны была удовлетворительна. Она станет специалистом в бизнесе! Пусть этим она и обязана новому выражению мужниного лица. В первый раз за долгие годы она удивила его, и Джорджио обратил на нее реальное внимание. Муж нянчился с ней, ухаживал, но очень редко проявлял к ней настоящий человеческий интерес. Теперь он смотрел на нее с удивлением, и некое ревнивое уважение светилось в его темно-карих глазах.

Одно только это стоило всех усилий.

Маэв въехала на дорожку, ведущую к дому, и со скрипом затормозила. Она поглядела на внушительный дом старшего сына и вздохнула. Дом сейчас стоил почти миллион, хотя десять лет назад Джорджио построил его почти за бесценок. В отличие от других современных домов в окрестности этот был выстроен с размахом. Сложенный из кирпича, в нарочито георгианском стиле, дом имел при себе еще и теннисный корт, и бассейн, которые располагались на площади в три акра. В доме было шесть спален, три ванные комнаты и отдельная «бабушкина квартира», где жила Долли. Оранжерея на заднем дворе в длину составляла пятьдесят футов и в ширину — двадцать. Одна она стоила дороже, чем весь домик Маэв в Кэннинг-таун.

Маэв выбралась из своего «Фиата» и захлопнула дверь. В машине было полно мусора: старые обертки из-под мороженого регулярно разбрасывали внучата, окурки сигарет торчали из всех пепельниц. Машина выглядела побитой, ржавой, но Маэв любила ее. Джорджио же видеть не мог мать, за рулем «Фиата» и безуспешно предлагал ей купить новую машину. Поэтому Маэв всегда с особым издевательским удовольствием визгливо тормозила на его дорожке. Но теперь это удовольствие улетучилось, покинуло ее вместе с Джорджио.

Повесив через плечо потрепанную кожаную сумку, Маэв грузно зашагала по гравию мимо гаражных блоков, направляясь к парадному входу. Долли уже ждала ее. Женщины обнялись.

— Привет, Долли, дорогая. А где твоя подопечная? Где эта женщина?

Лицо Долли сморщилось от улыбки:

— Она скоро придет. Я сказала ей, что ты намерена приехать. И приготовила отличную запеканку.

Они прошли на кухню, и от аппетитного запаха у Маэв чуть не потекли слюнки. Как большинству поварих, любая еда, которой угощали и которую ей не нужно было готовить самой, казалась Маэв амброзией. Она ворчливо признавала, что готовить Долли умеет.

— Как она, Долли?

— Похоже, сейчас лучше. Когда его в первый раз приговорили, она чувствовала себя ужасно, да пребудет с ней Господь. Но за эти последние две недели немного собралась с духом. Днем она работает на автомобильном аукционе. Хотя по строительному бизнесу ездит советоваться к какому-то парню. Все что-то говорят Донне о Джорджио, в основном — забавное, чтобы рассмешить ее. Передают его любимые выражения. Так мне рассказывала Кэрол. Ну, вроде бы Донна, по-моему, в порядке. Если все как-то утрясется, то это будет замечательно.

Маэв одобрительно кивнула:

— Он мой сын, и я люблю его. Но, Долли, даже он не заслуживает такой девочки. Они веселят ее, Господи ты боже мой! А сам он сидит взаперти в «Паркхерсте», как какой-то преступник. Он велел Марио, чтобы тот не подпускал ее слишком к бизнесу. Девочка ничего не понимает, в том числе в чем замешан мой сынок. Если он такой умный, то от чего же гниет в этой тюрьме? Вот о чем я спрашиваю себя…

Долли ничего не отвечала, просто готовила чай. Маэв нужно было выговориться, сказать вслух, что она думает о Джорджио, и единственное место, где она могла сделать это, — здесь, в его доме. И в отсутствие невестки.

— …Знаешь, говорить подобные вещи — просто ужасно, и если бы мой старик меня услышал, он просто сошел бы с ума. Но я не слишком-то уверена, что мой Джорджио так уж невинен, как утверждает. В течение многих лет у него бывали то падения, то взлеты, и хотя полицейские ничего особенного не смогли доказать, я все равно нутром чувствую: здесь есть нечто большее, чем они знают или догадываются. Донна третьего дня сказала мне, что дом записан на ее имя. Понимаешь, только на ее имя! Ну а почему Джорджио должен был так сделать? Вот она, загадка! А она-то ничего об этом не знала. Он дал ей бумаги подписать, она и подписала. Донна сказала, что у них всегда так было заведено.

Долли тяжело вздохнула и сказала:

— Послушай, Маэв, мы обе знаем Джорджио как облупленного. Знаем, что он изначально был лодырем и воришкой. Но что бы там Джорджио ни сделал, он чересчур дорого платит сейчас за это…

Маэв хотела переспросить, что имела в виду Долли, но ее остановил звук открывающейся двери, и последовавшей вслед за этим веселый возглас «Привет!». Донна сразу прошла на кухню с пачкой книг, которую прижимала к груди.

— Привет, Донна, дорогая моя. Что это?

— Привет, Маэв! О, это книги с автомобильного аукциона. Вот собираюсь просмотреть их, разобраться, смогу ли я свести концы с концами. Привет, Долли! Как насчет чашки чая? Я не выживу, если немедленно не напьюсь чаю…

Долли налила ей чашку чая, одновременно прислушиваясь к ее легкой болтовне.

— …Начинаю втягиваться в работу там, на аукционе. Наверное, это потому, что я стала в ней лучше разбираться. Теперь даже Кэрол порой оставляет меня одну, чтобы я сама управлялась. Пока еще я многого не понимаю, но постепенно разберусь. К тому же Кэрол начала принимать часть звонков прямо на дому, и это частично снимает напряжение. Дэви отныне может сосредоточиться на покупателях и ездить повсюду, подбирая для клиентов нужные машины. Так что, думаю, у нас, и правда, все отлично получается!

Маэв улыбнулась.

— А что за звонки на дому принимает Кэрол? Наверное, нет необходимости и тебе находиться в конторе весь день?

Донна пожала плечами и присела за резной сосновый стол.

— Не знаю. Должно быть, это обычные покупатели — они справедливо рассуждают так, что я могу напутать. Или сделать еще что-нибудь неправильно. Как только наберусь опыта, мне станет легче все решать… Сегодня утром я получила милое письмо от Джорджио. Его определили в «Паркхерст». А через восемь месяцев будет рассматриваться его апелляция. Тон у письма был намного радостнее — я такого не читала уже сто лет!..

Она широко улыбнулась обеим пожилым женщинам, и те улыбнулись ей в ответ. Маэв молча пила чай, все время мысленно спрашивая себя: что за звонки принимает дома Кэрол? И почему эти звонки больше не могут поступать в офис?

— Посмотрите-ка на нее! Что она тут делает?! — загремел зычный голос Марка Хэнкока.

Все мужчины одновременно уставились на приближающуюся к ним женщину в белой твердой шляпке и в костюме «от Веллингтона». Ноги ее были туго обтянуты черными то ли бриджами, то ли лыжными брюками. Еще на ней был белый свитер крупной вязки. И вообще женщина имела такой вид, словно у нее, по крайней мере, была назначена с кем-то встреча на скачках. Но явно не на строительной площадке в Илфорде.

— Чем же я могу быть вам полезен, миссис Брунос? — задиристым тоном спросил Марк. Присевшие кто где в предвкушении интересной сцены мужчины захихикали.

Донна приняла его тон как должное и напряженно улыбнулась, хотя уже почувствовала смущение.

— Я так поняла со слов мужа, что фундамент должны были закончить шесть недель назад. Таким образом, выполнение работы отстает от графика, оговоренного в контракте…

Марк грубо перебил ее.

— Я уверен, ваш муж видел из своего нового жилища, какая стояла погода? — раздраженно произнес он. — Все время шел дождь. Ответственный за планирование офицер не разрешил нам погружать бетон, пока фундаментные столбы не выставлены. В любом случае мы не нарушаем графика. Теперь работы возобновились, поскольку установилась хорошая погода. Дома будут построены вовремя, уверяю вас. Ну а что теперь? Ведь это все? — Он в нарочитом недоумении сморщил лоб, отчего высоко поднялись его густые рыжие брови.

Донна почувствовала, как из-за этой явной грубости у нее что-то сжалось в желудке.

Она резко выпрямилась во весь свой небольшой рост и произнесла со всем достоинством, которое сумела призвать себе на помощь:

— На самом деле это еще не все. Я получила счета за цемент, и, как мне представляется, его заказано на триста ярдов больше, чем ожидалось. Поскольку мы строим дома с четырьмя спальнями, а не целое большое поместье, то, возможно, вы будете столь любезны, чтобы просветить меня, точнее, поведать мне точно: куда делся остальной бетон? Ну, а также мне нужны имена и адреса так называемых нанятых подрядчиков. Мы уже заплатили двум фирмам, поставляющим штукатурку. А кирпичи еще не готовы даже в виде сырца. При этом, как я полагаю, за них было заплачено заранее, не так ли? Вы хотите, чтобы я продолжала? Или мы все-таки пойдем в офис и там закончим наш разговор?

Марк некоторое время глядел ей в лицо, и глаза его сверкали от злости. Затем он вихрем пронесся мимо нее, и Донне пришлось бежать вслед за ним, чтобы не отстать. Но она успела услышать, как за их спинами засмеялись рабочие, и поняла, что на сей раз их смех предназначался не ей.

Сердце прыгало, просто билось у Донны в горле от сознания собственной дерзости и отваги. Марио указал ей на несоответствия в счетах и все объяснил. Правда, так, как понимал сам. Была чрезмерно завышена смета расходов, и это касалось разных статей. Донна обещала ему, что разберется с этим. Итак, семья предполагала, что она будет отстаивать интересы мужа. И Донна была полна решимости делать это. Данное обещание придавало ей мужества, необходимого для того, чтобы обуздать людей, подобных Марку Хэнкоку. Донна также знала, что Марио был готов подстраховать ее в любой момент, когда бы ей это ни потребовалось… За последние шесть недель жизнь Донны перевернулась с ног на голову. Хотя здесь имелась и хорошая сторона: она уже начала подумывать о том, что пора выбираться из спячки.

Оказавшись в офисе, она умильно улыбнулась Хэнкоку. И сочла себя вознагражденной тем, что на лице его явно была написана встревоженность.

Глава 4

Пэдди Доновон — громадный мужчина весом почти сто пятнадцать килограммов — без труда носил свою тушу лишь потому, что рост его был скорее семь, а не шесть футов, то есть более чем метр и семьдесят пять сантиметров. Большую львиную голову увенчивала грива рыжеватых кудрей, тут и там отмеченных, словно сбрызнутых, сединой. Длинная кустистая борода тоже начинала уже седеть. Серо-голубые, как сланец или сталь, глаза были окружены желтоватыми ресницами.

Руки Пэдди напоминали лопаты, а плечи остались широкими и мускулистыми. Хотя ему почти стукнуло пятьдесят пять лет. Не существовало ничего такого в управлении строительным бизнесом, чего бы не знал Пэдди. Доновон приехал в Англию в начале пятидесятых годов и устроился в Килбурне. Поднял семью, потерял жену, которую убил рак, — и все время он работал на различных строящихся объектах страны. Если что и оставалось в его жизни незыблемым, так это ежедневно покупаемая газета «Айриш Пост». Хотя он приобретал ее единственно ради похоронных объявлений.

Большой Пэдди предложил опечаленной непорядком в делах Донне провести свою собственную экспертизу — параллельно с расследованием Марио. И она с благодарностью приняла предложение Пэдди. Теперь он инструктировал ее по любому поводу: что нужно говорить на участке, а о чем лучше промолчать и т. п. Если, к примеру, менеджер участка не выдавал Донне то, что Пэдди называл «ее должным», то он грозился составить план, согласно которому менеджер уже вынужден был отчитываться перед ним, Доновоном. Марк Хэнкок стал первым, кто столкнулся с подобным подходом. И сейчас Хенкок, кипя от негодования, в очередной раз пытался утихомирить не только Донну Брунос, эту, по его мнению, «настоящую суку», но и Пэдди Доновона — бывшего кулачного бойца, чемпиона, побеждавшего всех, кто был ниже его ростом. А таковых, по оценкам Марка Хэнкока, набиралось не менее девяноста пяти процентов мужского населения страны.

— Влажная погода закончилась, мы начинаем класть кирпичи через два дня, а штукатурка придет позже. Не знаю, что еще вам сказать, — раздраженно объяснил Марк.

— А как насчет вопроса, куда уплыли деньги? И еще: кто тот бесполезный болван, что заказал цемент?..

Марк почувствовал, что вот-вот рухнет в обморок. Большой Пэдди по обыкновению говорил тихо, но угроза в его голосе от этого не становилась менее очевидной.

Донна взяла в руки папку, чтобы скрыть, как у нее дрожат пальцы. И начала перебирать бумаги внутри папки в ожидании ответа Хэнкока.

— Послушайте, мистер Хэнкок… — Голос Донны задрожал, как трепетало и все дрожал вместе с маленьким, изящным ее телом. Она судорожно сглотнула, прежде чем продолжила говорить. — Мой муж поручил мне управлять всем его бизнесом. И мне на самом деле очень нужно получить ответы на свои вопросы. Тот факт, что за цемент уже заплачено, в том числе и за те триста ярдов, которые ушли на сторону, определенно имеет большое значение.

Марк Хэнкок устало провел по лицу грязной рукой работяги.

— Это нормально, когда в ходе работ цемент перебрасывается на другой объект. Но, поскольку он и там не потребовался, я сам продал его.

— Ха! — В маленькой бытовке строителей восклицание Пэдди прозвучало как выстрел. — Исходя из того, что я знаю о тебе, Хэнкок, у тебя наверняка был уже тогда покупатель, когда ты только принимал заказ. Это старая история. Кот из дома, мыши в пляс… Особенно если кот будет отсутствовать долго. Ну а теперь послушай меня, парень. И хорошенько послушай! Меня наняла эта молодая леди лично, чтобы я проверил ее бизнес, и я намереваюсь сделать это. Ты уже, должно быть, слышал от людей с других участков: вся документация должна быть в порядке, иначе я оторву голову первому же ублюдку, который попытается провести мою нанимательницу. Джорджио дал всем нам работу несмотря на то, что некоторые из нас побывали в заварухе. А теперь ты пытаешься перевирать факты? Что же касается штукатурщиков… Ты заплатил им загодя? Я слыхал много сказок во всем Старом Свете. Им можно было в большей степени верить, чем этой истории! Но раз уже деньги заплачены, они должны работать, и неважно, из чьего кармана. Поверь мне на слово: когда я требую, чтобы штукатурка сверкала, как стекло, то, значит, так и надо сделать работу. В твоих интересах поручить это дело хорошей фирме… А теперь убирайся с глаз моих долой, пока я тебе не врезал!

Марк Хэнкок выскочил из бытовки настолько быстро, насколько позволяла ему профессиональная гордость.

— Спасибо, Пэдди. Уж и не знаю, что бы я делала без вас, — с искренней благодарностью произнесла Донна.

Доновон усмехнулся, обнажив удивительно белые зубы.

— Послушай, смугляночка! К тому времени, как я закончу твое обучение, ты сможешь управлять громадной строительной фирмой!

Донна смущенно улыбнулась ему в ответ. При этом ей отчаянно захотелось так же поверить в себя, как верил в нее Большой Пэдди. Одна только перспектива разговора с типами, подобными Марку Хэнкоку, приводила ее в ужас. Тем более что в ходе разговора она порой забывала, что именно велел ей сказать Пэдди. Но, как неоднократно подчеркивал Доновон, если она решила для себя добиться от мужчин уважения, то единственный путь к этому — научиться самой вести с ними переговоры; он потом может и подстраховать ее, но мужчины должны привыкнуть к мысли, что она имеет полное представление о работе всех участков.

Джорджио внимательно прислушивался; тело все его было напряжено и насторожено. В темноте он слышал неровное дыхание Тимми Ламберта. И знал, что Тимми не спит. Джорджио насильно заставлял себя дышать ровно, даже регулярно издавал легкий храп. Он широко раскрыл глаза, пытаясь хоть частично восстановить остроту зрения в темноте. Наконец, спустя несколько минут, которые показались ему вечностью, Джорджио почувствовал, как громадное тело Тимми задвигалось на койке второго яруса непосредственно над ним. Он сжал кулаки и с изумлением увидел, как вспыхнула спичка: это Тимми зажег себе самокрутку.

— Ты не спишь, Джорджио?

— Ну да, уже проснулся, Тимми.

— По-моему, нам надо немного поболтать.

— О чем? — Теперь Джорджио говорил тихо, он оставался настороже.

Тимми соскользнул с верхней койки и сел рядом с ним. Все его крупное и круглое, как луна, лицо осветилось, когда Тимми глубоко затянулся тонкой, толщиной со спичку, самокруткой.

— Завтра Левис возвращается в крыло, я слышал, как об этом шептались. Он лишь был во временной отключке, двадцать восемь дней — и все. Я также слышал о тебе, парень, по поводу этого ограбления. Теперь в нашей дыре образовались два лагеря. Один — Левиса и другой — тоже Левиса. Ты понимаешь, о чем я говорю?..

Джорджио не отвечал. Ему отчаянно хотелось убрать свою голову подальше от дыхания этого человека. И отодвинулся от его вонючего тела.

— Еще я слышал, как кто-то шепнул, будто Уилсона скоро должны выпустить. Короче, здесь происходит что-то не слишком кошерное, и я хотел бы точно узнать, в чем тут дело.

Джорджио с силой потер глаза жесткими пальцами.

— Я бы тоже хотел, Тимми. Мне известно только то, что моя рожа попала за решетку по навету Уилсона. Эта мразь подставила меня. А теперь Левис перепрыгивает на сторону победителей, да и все остальные тоже. Что ж, лично он меня не пугает, нам с ним долго идти по одной дороге.

Тимми тихо засмеялся, этот смех жутковато прозвучал в темноте.

— Ты мне не слишком нравишься, Брунос, но порой я восхищаюсь тобой. Если бы Левис гонялся за мной, даже я разволновался бы.

— Даже ты? Что ты хочешь этим сказать?

В голосе Тимми исчезли дружелюбные нотки.

— А это означает, ослиная задница, что я хорошо знаком с Левисом и всей его местной шайкой. Он получил поддержку почти у всех мойщиков сортиров среди тюремщиков категории «А» в этом крыле, а также у большинства рабочих. Я знаю: по его наводке тебя порезали в тюрьме «Скрабс». У него длинные руки, Джорджио, и он очень горяч, а с каждым годом, что он проводит здесь, он становится все злее. Это ограбление как-то коснулось и его, и ты верно сказал, вам долго предстоит идти вместе. Теперь не потребуется даже претендента из «Мастермайнда», чтобы выудить из тебя, что ты — плохой мальчик. Левис это разнюхал. Пока ты у него в черном списке, никто — ни ты, ни твоя семья — не может быть в безопасности. Хочу сказать, что и я сам в опасности хотя бы потому, что мы с тобой соседи по койкам. И когда он решит спалить тебя, то есть шанс, что сгорим мы оба. Короче, если у тебя есть с ним кое-какие делишки, то я должен все об этом знать.

Джорджио понимал тревогу этого человека. Где-то в глубине души он до смерти боялся того, что могло произойти. Однако у него в запасе был план. И послезавтра он готовился проверить, сработает этот план или нет.

— Послушай, Тимми, я устал. Завтра я увижусь с Левисом. Так что кончай забивать свою безобразную башку этим. Идет?

Тимми потер рукой лицо, и его щетина откликнулась на этот жест скрипучим звуком в тишине камеры.

— Мать твою за ногу, я предупредил тебя, Джорджио. Мне известно: ты — тяжеловес, я это уважаю. Но, в конце концов, все мы тут — крепкие орешки в том или в ином отношении, даже гомики. Через несколько лет особо тяжкие отделят мужчин от сопляков, и давай будем смотреть правде в лицо: ты ведь до этой отсидки не сделал еще ни одной птички. Поэтому держи меня в курсе всего, что происходит. Если уж попадешь на сковородку, парень, то ведь меня-то с собой не захочешь потащить. Дошло?

Джорджио перевернулся на бок. Подложив сложенные ладони под щеку, он ровным тоном громко и ясно сказал:

— Спокойной ночи, Тимми!

Тимми посидел у него на койке еще несколько секунд, а потом полез к себе на второй ярус.

Джорджио слышал, как под огромным телом застонали пружины. Закрыв глаза, он мысленно содрогнулся. Вот уже целый месяц он не мог нормально выспаться. Мысли о Левисе пугали его до потери пульса: «Но завтра, если я разложу карты правильно, все пойдет нужным путем».

Впервые за многие годы Джорджио по-настоящему помолился.

Донна проснулась с первым лучом солнца в состоянии душевного подъема… Если бы кто-нибудь еще несколько месяцев назад сказал бы ей, что она будет с радостью выполнять работу Джорджио, Донна рассмеялась бы этому человеку в лицо. И все же от нее как от его жены каждый из родных и близких ожидал, что она будет «присматривать» за делами ради него. Донна почувствовала настоятельную потребность заняться делом. Теперь же она была рада, что втянулась в это. Даже чисто бумажная работа для строительного бизнеса начинала постепенно приобретать смысл. Поначалу Донне требовалось, чтобы кто-то ею руководил, но с каждым днем управление казалось вовсе не таким трудным делом, как она боялась. В действительности когда она сумела привести в порядок офис, вышвырнув оттуда весь мусор, теперь и управление строительством представлялось ей на удивление простым.

«Когда Джорджио вернется домой, он будет так гордиться мною!» — Она смаковала эту мысль.

Большой Пэдди проследил за тем, чтобы ей представили больше документов, чем «должно». Теперь на строительных участках к ней относились с уважением, даже с благоговением в основном вследствие бдительного и повсеместного присутствия Пэдди. Она, однако, не могла не признаться себе в том, что это происходило.

Донна выбралась из постели и увидела свое отражение в зеркальных дверцах шкафа. Убрала густые каштановые волосы с лица и осмотрела себя. Она стала еще тоньше, чем была после суда, и ребра просвечивали сквозь кожу. Донна отвела назад узкие плечи и тяжело вздохнула. Никакие ухищрения не заставили бы ее грудь выглядеть полнее. Она по-прежнему носила самый маленький размер лифчика, тот же, что и в четырнадцателетнем возрасте. Все ее подруги расцвели, но только не Донна. Она надеялась, что рождение детей хотя бы немного придаст ей женственности. Но этому не суждено было свершиться. Правда, собственные ноги ей нравились. Они всегда ей нравились — длинные, изящные, хорошей формы. Донна хорошо смотрелась в шортах, хотя редко носила их. Джорджио всегда говорил, что у нее миленькие грудки, и называл их «сочными». Она же всегда при этом вспыхивала стыдливом румянцем. Его грубоватые выражения смущали Донну, хотя ей нравилось их слушать.

Она в отчаянии обняла сама себя руками: «О, если бы все было, как раньше!.. Сейчас бы Джорджио вставал, откашливался и несся в ванную. Его большое мускулистое тело оставалось бы обнаженным»… Она любила наблюдать, как он одевается, даже сильная усталость не мешала ей следить за ним, впитывать взглядом его образ. И никогда, несмотря на прожитые вместе долгие годы, Донне не надоедало любоваться им. В действительности с годами она любила его все больше и больше.

Донна признавалась себе, что Джорджио принимает это как должное. Но таковы уж мужчины! Долли говорила, что ее муж не заметил бы, если бы она продефилировала по гостиной в обнаженном виде. Только бы не встала перед телевизором, но тогда Долли пришлось бы расплатиться сполна.

Между тем Джорджио всегда относился к Донне почтительно, уважал ее чувства. Он никогда не давал повода думать, что изменяет ей. Хотя благодаря женской интуиции она всегда об этом узнавала, причем немедленно. Такое случалось не слишком часто за долгие совместно прожитые годы, но когда это все-таки происходило, то весьма опечаливало и глубоко обижало ее. И все же Донна находила Джорджио оправдание: он человек, которому постоянно нужно общение с новыми людьми, их обожание; Джорджио из тех, кто всегда получает, что хочет.

Она неизменно благодарила бога за Джорджио — благодарила Господа потому, что Он решил предназначить Джорджио ей, маленькой Донне Фенланд. Такому ничтожеству! Джорджио был рядом с ней, когда она теряла младенцев, и Донна понимала, как страстно он желает иметь детей. Он родился от брака между членами семей греческих и ирландских католиков и, конечно же, мечтал о детях. И все же не бросил жену ради более плодовитой женщины, ни разу не поднимал эту тему, даже когда они ссорились. Хотя подобное случалось не часто. Донна боялась ссориться с Джорджио, страшилась дать ему повод не хотеть ее.

Теперь Донна была оторвана от него, и ее пугало, что такое положение может сохраниться навсегда. Но именно полиция и суд лишили ее мужа, а не какая-нибудь пышногрудая блондинка, похожая на фотомодель, у которой гормоны так и брызжут из всех мест. Раньше Донна беспокоилась об этом больше всего за весь период своей супружеской жизни. Сейчас же она предпочла бы, пусть это могло показаться забавным, чтобы он бросил ее ради другой женщины: это все же лучше, чем думать, что он заперт в тюрьме на острове Вайт… Ее Джорджио, ее свободный человек! У Джорджио имеется яхта, Джорджио так любит путешествовать, Джорджио бродит по полям каждое воскресенье после обеда, потому что любит свежий воздух, Джорджио дорожит своей свободой…

Донна прикусила губу и сдержала подступившие слезы, хотя из-за них, таких обжигающих и соленых, у нее запершило в горле. Она снова подошла к зеркальному шкафу и уставилась на собственное отражение. В глазницах залегли тени, но глаза еще сохранили глубокий темно-синий цвет. Скулы всегда выступали, а теперь еще больше, когда она потеряла в весе. Губы были сухие, потрескавшиеся: она плакала по ночам и кусала их, чтобы подавить душераздирающие рыдания, душившие ее из-за невыносимого одиночества. Донна прислонилась лбом к холодному стеклу и глубоко вздохнула. «Джорджио вернется домой, как только решено будет с его апелляцией. Он будет дома. — Она повторяла это снова и снова, как мантру: — Мне надо верить в это, надо верить… Если я перестану верить в это, мне останется только взять веревку и повеситься. Это не праздная угроза, это правда, настоящая, неизменная истина… Без Джорджио Бруноса я ничто».

Она будто раскачивалась на тоненькой ниточке… Если Джорджио проиграет апелляцию, нить эта порвется, а вместе с ней исчезнет смысл ее, Донны, существования. Радостное настроение, в котором она проснулась, улетучилось. Мысль о том, как ей приятно заниматься делами мужа, его работой, тоже отступила на задний план. Потому что, если Джорджио не вернется домой, бизнес, дом, машины — все, чем они владеют, превратится в прах.

Все, что ей нужно от жизни, — это только он.

Дональду Левису исполнилось пятьдесят два года. Левис не был рослым и статным мужчиной, но недостаток роста он восполнял устойчивой репутацией человека крайне жестокого. Полицейским отделениям в Свени, летучим отрядам и отделу серьезных преступлений потребовалось одиннадцать лет интенсивно работать, прежде чем они поймали его. Он считался замешанным в каждом ограблении, о котором только было известно людям, но о некоторых его делах полиция и публика в целом даже не подозревали. Он являлся международным преступником и тем не менее рассматривал любые свои действия как жизнеспособное дело. И так все представлялось большинству его современников. Он занимался всем чем угодно: начиная с торговли женским телом и заканчивая продажей наркотиков, мальчиков и оружия. Его отличали страсть к почти хирургической чистоте, а также суховатое чувство юмора. Ему нравились молодые люди, красивые молодые парни, а его камеру тюремщики сделали похожей на комнату отдыха водителя автобуса.

Неприкрытая сила личности Левиса давала ему необходимое преимущество перед более крупными и сильными мужчинами. И не только это, но еще и его садистский ум. Он одевался щеголем, с почти женской тщательностью. Кроме того, он обладал необыкновенной проницательностью. Дональд Левис в юности был не в состоянии написать собственное имя — до того, как в возрасте пятнадцати лет попал в тюрьму «Холлансди Бэй Борстал». Там ему вкололи три дозы сильнодействующего лекарства, и с этих пор он больше не останавливался в приеме наркотиков. Левис испытывал природную ненависть к власти любого рода, ненавидел женщин, а также большинство своих современников. Ему поставили диагноз «психопатия» — и он потратил уйму денег на то, чтобы его не перевели в «Бродмур», несмотря на то что режим в «Бродмуре» был гораздо мягче. Зато там практически отсутствовала возможность убежать или, что более существенно, быть отпущенным под честное слово.

Левис являлся узником двойной категории «А», то есть особо опасным; особо опасных охраняли с максимальными предосторожностями, а таковые могли обеспечить лишь четыре тюрьмы в Англии. Он решил, что посидит в камере в «Дареме» несколько лет — просто чтобы сменить обстановку. Других планов на будущее у него не было, кроме тех, что позволяли ему сохранять жизнь, заниматься своим гнусным бизнесом и оставаться во главе всего, что происходило вокруг него. Левис слыл бароном «Паркхерста»: он контролировал торговлю табаком и наркотиками. А также контролировал свое крыло.

Сейчас Дональд Левис сидел за маленьким столом и ждал завтрака, который обычно доводил до совершенства в кухонном блоке тюрьмы заключенный по имени Робертс. Тот отбывал десятилетний срок и в качестве способа времяпрепровождения избрал себе кулинарию. Будучи особо опасным преступником, Левис мог заказывать себе еду, и тюремщики каждый день покупали ему продукты в Сейнсбери. Хотя они шутили по этому поводу, но все же воспринимали это как часть своей работы. Если от хорошей еды приговоренные к пожизненному заключению чувствовали себя счастливее, то и тюремщики были счастливы, а мир казался им удобным местом.

Левис пил чай и улыбался.

Отбывание срока он считал мучительным делом, но сумел провернуть много работы в заключении. Заключенные категории «А» и особо опасные преступники, содержавшиеся в секции номер 43, уверяли, что их за двадцать восемь дней могут перевести по распоряжению начальника данной тюрьмы в любую другую выбранную ими тюрьму. Это касалось и сроков заключения. Их увозили и помещали в одиночные камеры, обычно в «Вондсворт», что устраивало начальников тюрем, которые знали, что оттуда преступники никогда не убегут. Основанием для такого спокойствия служило то, что их можно было забрать в любое время дня и ночи без предварительного предупреждения. Секция номер 43 организовывалась преимущественно для содержания в ней террористов, но любой узник в зоне особой или максимальной охраны был обязан подчиняться закону.

Обилие шестерок радовало Левиса: он уже приобрел за деньги достаточно прислуги среди тюремщиков, чтобы сделать удобным свое пребывание здесь. Ему оставили радио, а также письменные принадлежности и книги. У него была приличная еда, он пил чай и виски галлонами. Это было знаком его положения, атрибутом определенной репутации и следствием обладания значительным банковским счетом, что позволяло ему жить с относительным комфортом.

Дональд Левис принялся читать в первый же год, проведенный в заключении, и теперь был довольно знающим, начитанным человеком, который видел причину своего недостаточного образования в выборе криминальной карьеры. А теперь Левис поглощал знания, как томимый жаждой человек пьет воду. И использовал затем эти знания при разборке своих дальнейших планов. До него никак не доходило, что, получив образование, он мог бы стать законным бизнесменом; Левис рассматривал свою необразованность как повод для тяжелой двойной работы — ему следовало работать над собой, чтобы добиться успеха в незаконном бизнесе. Таковы были темперамент и менталитет Дональда Левиса.

— Ваш завтрак, мистер Левис. — Молодой человек поставил на стол тарелку с беконом, яйцами, помидорами и грибами.

Левис улыбнулся ему, молча взял нож и вилку и приступил к еде.

Робертс стоял и смотрел, пока тот не начал есть. Потом вздохнул с облегчением и вышел из камеры, чтобы вернуться к себе и позавтракать. Для него каждое посещение Левиса было встряской независимо от того, съедал бы Левис завтрак спокойно или украшал им стены камеры. Войдя в маленькую кухню, повар громко выругался: его собственные колбаса и бекон исчезли.

— Проклятые воры, ублюдки!..

Он слегка улыбнулся, услышав смех, донесшийся из соседней камеры. Прежде чем приступить к еде, Робертс осмотрел остатки пищи. Они могли подсунуть туда все что угодно под видом шутки — начиная с обыкновенного плевка на продукты и заканчивая таблеткой ЛСД, подброшенной в запеченные бобы.

Другой человек нервничал не меньше, чем Роберте, возвращавшийся из камеры Левиса. Все в это утро шло кувырком…

Левис подтирал яичный желток кусочком хлеба, когда обернулся и увидел своего надзирателя Гарри Кларксона, который стоял в дверном проеме.

— Я привел Бруноса, мистер Левис. Сказать ему, чтобы он подождал снаружи?

Левис засмеялся. Аккуратно положил остаток хлеба на стол и вежливо произнес:

— Нет, Гарри. Лучше попроси его подождать в офисе начальника.

Гарри продолжал стоять неподвижно, лишь нервно мигая глазами.

Левис вздохнул. Гарри, смуглый и безмозглый, был порядочным негодяем и мог убить из-за пачки сигарет. Итак, Дональд Левис улыбнулся и сказал:

— Приведи его, Гарри, дружище. И подожди у двери.

— Да, мистер Левис.

Джорджио вошел в дверь, напустив на себя уверенность, которой не испытывал.

— Все в порядке, Дональд? Давненько не виделись. Левис осторожно провел языком по зубам.

— Садись, Джорджио. Нам с тобой надо перекинуться парой слов.

Джорджио сел и уставился на невысокого человека перед собой. Угроза почти ощутимо витала в комнате, настолько она была сильна. Угроза исходила невидимыми волнами от Левиса. Полнейшего отсутствия какого-то выражения в его голосе оказалось достаточно для того, чтобы волоски на руках Джорджио встали дыбом и превратились в щетину.

— Ты совсем не знаешь Гарри? Он находится здесь потому, что убил одного типа, который ему не очень нравился. На самом деле, Гарри может убить любого, кто хоть отдаленно похож на того типа, который ему не слишком нравился. Видишь ли, он просто такой парень. А теперь слушай: мы с Гарри кое о чем договорились. Я говорю ему, что делать, и он это делает. Ты понимаешь, к чему я клоню, Брунос? Или хочешь, чтобы я привел пример своей власти над ним? Он сломает тебе руки, разворотит челюсть или задушит тебя, если я ласково его об этом попрошу.

Джорджио отчасти удалось задавить в себе страх, и он довольно непринужденно ответил:

— Нам с тобой предстоит долгий путь, Дональд. Ты порезал меня в «Скрабсе», но мы всегда были приятелями. Всегда! Тебе не обязательно показывать мне представление с участием твоей гориллы.

Левис отодвинул тарелку и снова улыбнулся.

— Кстати, а как поживает твоя задница? Я приказал им не резать слишком глубоко. Во всяком случае не теперь. И мне передали, что кое-кто хочет перерезать мне глотку. Это меня, право же, здорово развеселило.

Джорджио прикрыл веками глаза.

— Мне пришлось так сказать, Дональд. Я не прожил бы и пяти минут, если бы просто стерпел тот порез, проглотил бы все без единого слова. Ведь это понятно.

Левис поднял нож с тарелки и начисто вытер его салфеткой.

— Через пять минут я ткну им тебе в глаз, если ты за это время не скажешь мне, где мои бабки. — Он поглядел на часы. — А теперь начинай говорить.

Джорджио судорожно сглотнул слюну: «На этот раз все намного труднее…» Во рту у него было сухо, как в пустыне Гоби.

— Осталось четыре минуты, Джорджио. Время твое истекает, сынок.

— У меня есть деньги, об этом не беспокойся. Они в безопасности и останутся в безопасности, покуда я жив и лягаюсь. Мне нужна была некоторая подстраховка, вот я и припрятал деньги. Я не подведу тебя, Дональд, и ты глубоко обижаешь меня, если думаешь, что я это сделаю.

Левис усмехнулся.

— Мы глубоко обижены, не так ли? Я вырежу твое долбаное сердце, Брунос, если ты не скажешь мне, в каком притоне припрятаны мои бабки.

Джорджио принужденно улыбнулся.

— Это настолько надежное место, что законникам понадобится сообщение из Сен-Бернадетта, прежде чем они поверят, что деньги именно в этом месте.

И тут Левис вдруг возбужденно рассмеялся:

— Где же они, Джорджио? — При этом он шутя сложил руки в умоляющем жесте.

— Знаешь ли, я не могу сказать тебе этого, Дональд. Как только я открою рот, можно будет считать, меня мертвецом. Только один человек знает, где спрятаны деньги, и этот человек — я. Пока я не получу ответ на апелляцию и не выберусь на свободу, ты ничего не узнаешь. Но я клянусь, что не подставлю тебя. Ни за что в жизни! Твоя половина в надежном месте, можешь мне поверить. И пока я в безопасности, бабки тоже в целости и сохранности.

Левис вскочил и ударил кулаком по столу, из-за чего тарелки и вилка с ложкой зазвенели на деревянной поверхности стола.

— В целости, мать твою? В целости и сохранности? Ты что же думаешь, здесь детский сад? Ударил меня в самое сердце и надеешься спокойно помереть? У тебя есть доступ к моим бабкам, и я страшно хочу их, черт побери. Я прикрывал это ограбление. Я его устроил, ты меня слышишь? Ты должен был лишь обеспечить машины и пушки, и больше ничего, ни даже чертовой медной бритвы! Но имел наглость совать свою огромную греческую башку в вещи, которые тебя не касаются. А теперь, уж не знаю, в курсе ты или нет, но Уилсона сегодня утром обнаружат повешенным в его камере в «Кэмп-Хилле». В действительности его уже должны были найти мертвым час назад или около того. Если ты не хочешь такой же участи или еще худшей, лучше начни говорить со мной.

Налице Джорджио не дрогнул ни один мускул. Он нарочито спокойно вытащил сигареты и медленно закурил, слыша быстрое и резкое дыхание мужчины, сидевшего перед ним: «У Левиса феноменальный нрав!»

— Прости, но я ничего не скажу. Все, что я могу гарантировать это то, что я их припрятал надежно, как у Христа за пазухой. Прислушайся к этому. Надо было убрать Уилсона. Хотя бы потому, что в Олд-Бейли, эти чертовы полицейские так все перевернули, что только моя смышленость помогла спасти бабки. Они были у меня в руках через минуту после ограбления. Однако мной владело нехорошее чувство: что-то не складывалось. Уилсон слишком напоминал кота с крысой, вцепившейся тому в задницу, а водитель оказался просто долбаным старикашкой. Я присматривал за этим делом — и присматривал за ним вместо тебя! Потому что ты был моим напарником. А теперь я вынужден лишить тебя информации, чтобы ты не прикончил меня. Никто, кроме меня, не знает, где припрятаны эти поганые деньги… Но мне это вовсе не нравится, поверь! — пылко воскликнул Джорджио. — Мне дали восемнадцать проклятых лет, не забывай! Восемнадцать лет, опираясь только на слова этого сукиного сына Уилсона. Уилсона, который сам помог себе устроить крышку. Поэтому, хорошо зная тебя, я должен обеспечить себе небольшие гарантии. Допустим, ты начнешь пытать меня и я заговорю, но все равно непонятно будет, верно ли то, что я рассказываю. В зависимости от того, как я буду себя чувствовать, ты можешь пытать меня хоть до второго пришествия, но все равно ничего не добьешься. Даже Большой Гарри не запугал меня. Меня пугает восемнадцатилетний срок, Левис. Я не хочу отбывать его, и если не получу возможность уйти под честное слово, то в любом случае покончу с собой!

Левис снова уселся на место. Он понимал, что Джорджио пытается спасти себя, и он принимал это. Понимал он и другое: Джорджио намеревается сохранить изрядную долю денег за собой. Больше всего Левиса сейчас бесило, что у Джорджио на руках полная колода карт, и даже джокеры. Потому что в глубине души Левис знал: все, сказанное Джорджио, правда, только он один знал, где спрятаны деньги, и это — его страховка.

Глаза Дональда Левиса засветились от сдерживаемой злости. Он улыбнулся и сказал:

— Мы с тобой друзья, Джорджио. А друзья не должны ссориться, особенно из-за денег. Я признаю, что поступил с тобой немного жестоко. Чуть перестарался. Однако уверен, мы с тобой можем кое о чем договориться. Ты охраняешь свой покой, и я принимаю твои доводы. Но если — я подчеркиваю, если! — ты получишь возможность выйти под честное слово и выберешься отсюда, то тебя повсюду будет сопровождать мой дружок. До тех пор, пока то, что я хочу получить, не окажется в безопасном месте. А если ты проиграешь апелляцию… — Левис коротко хихикнул. — Тогда, боюсь, нам придется внести коррективы в ситуацию.

Джорджио испустил тяжелый вздох облегчения.

— Это вполне справедливо, Дональд. Впрочем, ты всегда был порядочным человеком. Я принимаю твои условия. Знаешь, я восхищаюсь тобой! Ты великий человек, у тебя есть репутация. Хотя есть и заморочки. Из собственного опыта знаю: могу доверять тебе безоговорочно. И лишь хочу, чтобы ты так же беспрекословно доверял мне.

Левис снова усмехнулся, на сей раз не так враждебно.

— Да, я доверяю тебе, Джорджио, доверяю…

После чего встал и протянул руку. Джорджио понял, что его отпускают. Встав, он пожал протянутую холодную руку Левиса и направился к выходу из камеры.

Когда он подошел к двери, Левис вдруг спросил:

— А кстати, Джорджио, как поживает твоя жена? Такая миленькая девочка! Я слышал, что она взяла на себя некоторую часть работы, когда тебя упрятали сюда. Немногие женщины поступают так в наше время. Хорошенькая девочка, насколько я помню. Красивые ножки…

Джорджио обернулся и посмотрел в ухмыляющееся лицо Дональда.

— Позор будет, если с ней случится что-нибудь не так, не правда ли?..

По пути обратно в свою камеру, Джорджио вихрем роились мысли в голове: «Важнее всего одно: мне надо выбраться из этого места, и как можно скорее… Апелляцию могут рассматривать в течение трех лет. И эта перспектива пугает меня больше всего…»

…Даже три дня, проведенные с Левисом, дышавшим ему в затылок, были бы кошмаром. А как справиться с ситуацией, когда эти дни превратятся в месяцы, а потом и в годы? Единственно правильным будет — не давать Левису ни пенса из тех денег, что получены с ограбления. Эти деньги его, он заслужил их, и сумма составляла почти три четверти миллиона фунтов.

«Если мой план удастся, я буду преспокойно наслаждаться жизнью до конца своих дней. Больше никаких ограблений, чтобы платить кому-то на строительных площадках, и никаких тебе забот… — Он никак не мог дождаться, пока Донна поймет, что единственные реальные деньги, которые у них были, инвестированы в дом. Он даже не владел машинами: брал их по лизингу. Его банковский счет был почти исчерпан выплатами поставщикам за материалы для строительства, а доход с автомобильного аукциона представлял собой не более чем карманные деньги. Много лет он тратил больше, чем имел доходов.-…Но разве не все так живут? Это же было мечтой молодого правительства тори в начале восьмидесятых. Сейчас занимай, а позже плати!»

Что ж, платить всегда было крайне неприятным делом для Джорджио Бруноса, а он всю свою жизнь избегал делать то, что ему не нравилось.

Донна сидела в ресторанчике в Кэннинг-тауне и наблюдала, как папаша Брунос готовит клефтико. Его большие грубоватые руки проворно сновали по рабочей поверхности стола. Он тихонько напевал себя под нос. Донна вдыхала запахи кухни, а также орегано, базилика и красного вина, которые всегда здесь присутствовали.

Она отпила из стакана глоток белого вина и тихо вздохнула.

— Папа, можно я спрошу вас кое о чем?

— Конечно, можно, мой маленький ангел. О чем угодно!

Донна облизнула губы.

— Как вы думаете, приговор Джорджио будет обжалован? Почему-то, когда я сегодня разговаривала с адвокатом, у него был немного… ну, неприветливый тон… — Голос ее утих.

Папаша Брунос вытер руки о фартук и крепко прижал Донну к себе, поцеловал ее в блестящие каштановые волосы с громким чмокающим звуком.

— Не волнуйся. Мой Джорджио невиновен. По законам этой страны его обязаны отпустить. Вероятно, ты застала того человека в неудачное время, когда он был сильно занят. Мы всегда нелюбезны, когда очень заняты делом.

— А вот вы — нет! — нежно улыбнулась Донна. Папаша Брунос рассмеялся громко и весело.

— С тобой — нет, но на Маэв я бы так заорал, как лев! Я обычно кричу на нее, чтобы она оставила меня в покое.

— А что в этом случае делает Маэв? — спросила Донна, глядя в сверкающие глаза свекра.

— Что она делает? Она вынимает из кармана этот свой ирландский темперамент и так орет мне в ухо, что я начинаю жалеть, что вообще открыл рот!

Донна тоже рассмеялась. Папаша Брунос снова обнял ее.

— Не переживай, слышишь? Он будет дома прежде, чем я вымолвлю: «Джек Робинсон, мой Джорджио вернется домой, и в этом ресторане состоится самая большая пирушка в мире».

— Конечно, так и будет, папа. Просто я хочу, чтобы это случилось как можно быстрее.

Папаша Брунос уже возвратился к работе и лишь пожал плечами. А после паузы проговорил:

— Иногда я думаю, что, может, это пойдет Джорджио на пользу, а? Мне кажется, он немного самоуверен. Чересчур петушится, как говорят лондонцы.

Донна соскользнула с табурета и подошла к свекру.

— А почему вы так говорите, папа? Что вы имеете в виду?

Папаша Брунос улыбнулся ей до ушей, показав все свои зубы.

— Не обращай внимания, моя маленькая Донна. Забудь, что я сказал. Иногда я бросаю слова на ветер, хотя лучше было бы оставить их в голове.

Донна поглядела в его крупное, открытое, честное лицо и почувствовала, что вот-вот разрыдается. Не оттого, что сейчас сказал Па, но потому, что он ненароком облек в слова все то, о чем она тайком думала с тех пор, как был осужден Джорджио.

Однако вплоть до настоящего момента она сама себе в этом ни за что не призналась бы.

Глава 5

Стефан Брунос гостил у своей близкой подруги Хэтти Джекобс. Пятидесятипятилетняя, крупная, сладострастная и веселая — такой женщиной она была. Когда Стефан просто смотрел на нее, он и тогда чувствовал себя счастливым. Хэтти, казалось, постоянно улыбается всем подряд. У нее даже улыбались глаза, когда губы не двигались. Она излучала дружелюбие, счастье и доброту. И именно последняя черта особенно привлекала к ней Стефана. Хэтти никогда не поносила кого бы то ни было. Он понимал, что его мать обозвала бы ее огромной шлюхой; к таковым ее отнесло бы большинство людей, не знавших ее достаточно хорошо, но дело заключалось в том, что она и была проституткой. Хоть она ныне и не бродила по панели у Шепердс-маркет, а лишь вспоминала дни, когда слонялась по Парк-Лейн; теперь она занималась «любовью по телефону».

Весь день Хэтти сидела на своей огромной двуспальной кровати и говорила по телефону с незнакомыми мужчинами. Эти мужчины были абсолютно безликими: они платили с помощью кредитных карточек и точно объясняли, какой разговор им нужен. Хэтти всегда относилась к этому ответственно. Она могла изобразить нервную девственницу, задыхающуюся от волнения и напуганную, либо превратиться в зрелую женщину, которая отшивала рьяных клиентов, угрожая им телесными наказаниями, и счастливо вздыхала, когда они обещали ей быть «послушными мальчиками». Хэтти играла разные роли: иногда — противной жены-домохозяйки, часто — роковой женщины-искусительницы, в исключительных случаях — трансвестита. Единственное, кем Хэтти не могла притворяться, так это ребенком. Она не выносила секса с детьми даже по телефону.

В настоящий момент Стефан следил, как Хэтти давала возможность кончить звонившему. Она взяла батончик «Марс», сунула его в рот и начала сосать, издавая чавкающие, хлюпающие звуки. И умышленно говорила в телефонный аппарат ртом, набитым доверху шоколадом: «Ах, какой он огромный и твердый!» Она заметила, что Стефан наблюдает за ней, и демонстративно закатила глаза к потолку. Она держала телефонную трубку подальше от уха — настолько ей были противны звуки, вылетавшие из нее.

Когда она снова поднесла трубку к уху, линия молчала.

— Я думала, он никогда не кончит, — вскользь бросила она Стефану, поворачиваясь на постели. — Мне пришлось с утра съесть примерно шесть батончиков «Марс»! Поставь чайник, а я отключу телефон. У меня сегодня звонков было более чем достаточно, скажу я тебе.

Стефан включил небольшой белый электрический чайник и усмехнулся:

— Это было отлично сработано, Хэтти. Ты чуть не вызвала у меня оргазм.

Она наконец-то вытащила свое большое тело из кровати и подплыла к нему.

— Послушай, солнышко, двадцать лет назад я смогла бы заставить тебя работать всю ночь, да еще и следующее утро.

Стефан поцеловал ее в румяную щеку и нежно произнес:

— Я верю тебе, Хэтти. Наверняка это так. Ты по-прежнему милая девочка, моя прелесть!

Хэтти просияла от таких слов. И вообще Стефан относится к ней с неизменным уважением, по его мнению, она кое-чего стоила. Хотя в глубине души Хэтти давно поняла: она никто, просто ноль. Хорошо уже одно то, что Стефан по-настоящему верил в суть своих слов. Он действительно любил Хэтти Джекобс — странным, непостижимым образом. С тех самых пор, как Стефан познакомился с Хэтти, он испытывал к ней сильное влечение. Он глядел на ее пухлое, крупное лицо и видел, как оно светится красотой. В ее огромном, пышном теле он находил тепло и уют. Дважды он пытался делить с ней постель, и ни одна попытка не оказалась для него успешной. Однако он сохранял к Хэтти добрые чувства.

— Что я могу сделать для тебя, Стефан? Или это просто визит социальной помощи?

Он тихо рассмеялся:

— На самом деле и, то и другое, Хэтс. Я хочу, чтобы ты взяла в ученицы парочку невежд. Одной девятнадцать лет, у нее маленький ребенок, так что она приведет его с собой. Другой лет сорок, и она мечтает немного поразвлечься, пока ее старикан торчит на работе. Она любит вязать, насколько мне известно. Вот пусть она вяжет себе и вяжет и одновременно извлекает всякие пакости из этого тромбона. Я никогда не перестаю восхищаться тем, как многим еще могут заниматься девицы, выполняя однообразную работу. Прошу, научи их всему — от «заводки» и до «конца». У обеих кандидаток есть склонность к работе такого сорта. Просто им нужно обучиться некоторым трюкам, чтобы проявить свои способности.

Хэтти слушала, готовила чай и кивала. Потом сказала:

— Ладненько, Стив. У меня тут припасено несколько апельсинчиков; я им покажу все что нужно: оральный секс, анальный секс — что угодно. Надеюсь, они не впадут сразу в шок? Они понимают, что здесь одна из наиболее экзотических линий, как ты думаешь?

Он утвердительно качнул головой. Вытащив портмоне, извлек оттуда три бумажки по пятьдесят фунтов.

— Это тебе за хлопоты, Хэтс.

Хэтти взяла деньги и сунула их в тапочек. Эту привычку она приобрела давно, когда еще блуждала по улицам, работая на панели. Даже если сутенер собирал с девочек дань, то Хэтти не снимала туфель, была гарантия, что она не потеряет выручку, как теряли остальные.

— Хотя… Я не смогу научить их говорить детским голоском. Можешь нанять кого-нибудь другого, кто обучил бы их этому? Ведь ты знаешь, как я к этому отношусь, не так ли? — На ее крупном лице ясно читалась тревога.

Стефан притянул ее к себе и обнял, вдыхая запах джина «4711» и пота.

— Не волнуйся, Хэтс! Разве я когда-нибудь просил тебя делать что-либо такое, что тебе не нравится?

Хэтти тоже обняла Стефана, обвив его талию руками, крепкими словно тиски.

— Все нормально, Стив. Через двадцать четыре часа они станут в моем деле экспертами.

— Именно на это я и рассчитываю, Хэтс. А теперь давай выпьем чаю. А как поживают твои мальчики?

Хэтти повернулась к столу и положила сахар в две кружки.

— Мой Брайан в тюрьме, на Острове. Говорит, твой брат Джорджио тоже там. Между прочим, я слыхала, что кто-то порезал Джорджио зад. Наверняка эта дрянь Левис. Мне он никогда не нравился. Я ведь знавала его еще ребенком. Он и тогда казался странным типом. Помню, когда нам всем было примерно по тринадцать лет, он убил котят, принадлежавших его матери, — утопил их всех в ванне с помоями, правда! Мать чуть не убила его. Жаль ее! Она вырастила сына, который потом принес ей столько горя.

Стефан рассеянно кивнул… Джорджио ничего не говорил о том, что его порезали! Стефан взял из рук Хэтти чашку с чаем и спросил:

— А ты уверена, что пострадал именно мой брат?

Хэтти энергично закивала головой:

— Ну да, это точно он! Моего Брайана перевезли на Остров из «Скрабса» вместе с Джорджио… Наверное, это случилось в «Скрабсе». Думаю, так оно и было.

— Ну, да ладно. Все когда-нибудь выплывет наружу, Хэтс.

— А как идет твой телефонный бизнес, Стив?

Стефан невесело усмехнулся:

— Болтается, как язык колокола, Хэтс. Хотя на самом деле я просто не могу получить достаточно линий. Спрос-то на них феноменальный.

— Думаю, это все безопасный секс. Люди понимают: лучше трепаться по тромбону, чем трахаться и ширяться. За этим стоят разумные доводы.

Стефан громко расхохотался над ее небеспочвенным предположением, высказанным, однако, возмущенным голосом.

— Думаю, ты права, старушка Хэтти. Права на все сто.

Хэтти игриво шлепнула его по руке.

— Не такая уж я старушка, черт побери! Если не возражаешь, конечно…

Стефан спустя час вернулся в свой офис в Сохо. Проходя мимо секретарши, распорядился не принимать никаких звонков, пока он не даст соответствующего указания. Затем запер дверь кабинета изнутри на ключ и подключился к частной линии. Набрал номер и в ожидании соединения прикурил сигарету…

— Привет! Это Хинкли? А это Стефан Брунос. Мне нужна кое-какая информация. И побыстрее! Это касается моего брата Джорджио и Дональда Левиса…

Стефан затушил сигарету и весь обратился в слух. Лицо его с каждой секундой от напряжения все сильнее краснело, наливаясь кровью.

Нуала и Донна просматривали счета строительных участков. Обе женщины работали молча. Однако каждые несколько минут Нуала нервно поглядывала на часы. Наконец Донна не выдержала:

— Он позвонит, Нуала, не беспокойся.

— Лучше бы он так и сделал, — криво усмехнулась Нуала.

Донна взяла очередную папку, над которой трудилась, и передала ее через стол Нуале со словами:

— А вот с этим что бы ты сделала?

Нуала открыла это досье и уставилась на колонки цифр. Потом посмотрела еще раз на первую страницу-файл, перечитала оглавление, словно это могло ей как-то помочь.

— Честно говоря, я не понимаю, о чем тут идет речь. Что это за участок такой — Армагеддон? Никогда не слышала о нем.

— Я тоже, — нахмурилась Донна. — Посмотри на цифры, Нуала. Суммы доходят до миллиона.

Нуала вновь пробежала глазами тесно напечатанные цифры.

— Не могу понять, что здесь и откуда, и вообще — что это за числа. Мне кажется, это одна из проектных таблиц. Может, из проекта, над которым работал Джорджио, причем только на бумаге? Я хочу сказать: участок с названием «Армагеддон» — это само по себе звучит фантастически. Вероятно, это просто смета строительного объекта, которую он подготовил. Знаешь, если бы я строила столько домов, сколько Джорджио строит, я смогла бы удвоить капитал. Даже утроить его! И построить следующие тридцать домов за бесценок. Строители часто делают подобные вещи.

Донна нетерпеливо кивнула.

— Это я понимаю, Нуала, но начинается-то все с одного фунта. Посмотри! — Она показала на первый ряд цифр.

Нуала тяжело вздохнула.

— Значит, похоже на то, что он выдавал желаемое за действительное, не так ли? Сколько домов, как ты думаешь, было продано за фунт стерлингов?

— Может, это вовсе не дома, а что-то другое?

Нуала подняла глаза на невестку и покачала головой:

— Боюсь, мы никогда об этом не узнаем. Я запру эту папку в дальний ящик.

Донна взяла у нее из рук папку и положила ту в свою большую сумку, висевшую на ремне через плечо.

— Нет, я заберу ее домой. Никогда не знаешь, что в следующий момент взбредет в голову Джорджио: вдруг в один прекрасный день папка ему понадобится?

Нуала печально улыбнулась.

— Да, никогда не знаешь… Ты скучаешь по нему, не так ли? Я хочу сказать: по-настоящему скучаешь?

— С каждым днем все больше. Если такое возможно, — кивнула Донна.

Нуала нежно взяла ее за руку.

— Я догадываюсь, что мой брат не всегда бывал на должном уровне. Это касается многих вещей. Но он никого не обижал, совсем никого! Да, он по уши увяз в своем бизнесе. Но и там не было ничего такого, в чем они его обвинили. И прежде, чем это станет известно, он вернется домой.

— Ты знаешь, отчего мне по-настоящему больно, Нуала? Оттого, что сказал судья, мол, Джорджио управляет своей империей с помощью страха. Какой империей? Это же все со слов Уилсона!

— Что ж, Уилсон уже заплатил за свой донос.

— Каким образом? — нахмурилась Донна.

— А ты разве не знаешь, Донна? Он покончил с собой в тюрьме «Кэмп-Хилл» примерно две недели назад.

— Он убил себя? — Донна широко раскрыла глаза.

— Так мне сказал Стефан, — подтвердила Нуала. — Я полагала, что он и тебе сообщил.

Донна отрицательно покачала головой.

— Он ни слова не говорил мне об этом.

— Наверное, он не хотел, чтобы ты волновалась. Наверное, и я не должна была ничего говорить.

— Каким образом, черт побери, Джорджио собирается выйти под честное слово, если единственный человек, который мог бы доказать его невиновность, мертв? — В голосе Донны послышались истерические нотки.

— Успокойся, дорогая. Твои переживания ему все равно не помогут, не так ли? Если ты будешь в таком состоянии…

— Но если Уилсон мертв… Он оставил хотя бы какую-нибудь записку?

— Не знаю. Стефан ничего об этом не говорил.

Донна в отчаянии закрыла ладонями лицо.

— Теперь они ни за что не поверят ему, — прошептала она. — У него был единственный шанс — Уилсон. Единственный шанс! Если бы Уилсон решился сказать всю правду или если бы смогли бы доказать, что он лжет.

Нуала подошла к невестке и погладила ее по густым каштановым волосам.

— Мы это докажем… В действительности нам будет легче сделать это теперь, когда он мертв. Я понимаю: это звучит жестоко. Но зато он не сможет теперь назвать нас лжецами, ведь так?

Донна мысленно признала разумными доводы Нуалы.

— А как он умер?

— Повесился, я думаю, — пожала плечами молодая женщина. — Да, вроде бы его нашли повесившимся в камере.

Донна возбужденно провела пальцами по волосам.

— Надеюсь, ты права. Может быть, теперь они поверят Джорджио. Я встречусь с его адвокатом. Тому, наверное, уже сообщили об Уилсоне. И он должен был мне об этом сказать! Адвокат должен знать, оставил ли Уилсон какое-нибудь письмо. Ведь правда?

— Ну, если он об этом еще и не знает, то сможет как-нибудь выяснить.

— Скорее всего ты права, Нуала. — Донна почувствовала, что у нее поднялось настроение. — Возможно, теперь, когда этот Уилсон мертв, нам будет легче доказать, что он лгал.

— Мы можем попробовать, дорогая, — улыбнулась Нуала. — Мы только можем попытаться.

Маэв и Донна сидели перед мистером Уильямом Ботом, адвокатом. Его худое, острое книзу лицо было лишено какого-либо выражения. Он вытер крючковатый нос бумажным носовым платком и непринужденно швырнул тот в мусорное ведро.

— Я вполне уверен, что Петер Уилсон покончил с собой, миссис Брунос. Но сам этот факт не окажет никакого влияния на решение по апелляции вашего мужа. Похоже на то, что Уилсон совершил самоубийство на грани умственного помешательства. Приговор и тюремное заключение могли в значительной степени способствовать развитию у него депрессии.

— Но он получил всего пять лет! — Зычный голос Маэв звучал оглушительно в маленькой комнате.

— Для большинства людей пять лет — это очень много, миссис Брунос. Вы должны понять: этот человек страдал клинической депрессией. Разумеется, случилось несчастье, но его избежать было невозможно. Если человек захочет убить себя, он это сделает. На самом деле в соответствии с рапортом коронера Уилсону пришлось держать поджатыми ноги, пока он не потерял сознание. По всему видно, что он был настроен решительно. На потолке камеры не было ничего такого, чем бы он мог воспользоваться в качестве крючка. Ему пришлось использовать железную дверную скобу на внутренней стороне двери его камеры. Рост Уилсона составлял пять футов и десять дюймов, а стандартная дверь имеет высоту шесть футов шесть дюймов. Ему не так просто было повеситься, если вы понимаете, что я имею в виду. Для того чтобы не касаться пола под действием собственного веса, ему пришлось в буквальном смысле поджать ноги и держать их на высоте одного фута или восемнадцати дюймов над полом. А, потеряв сознание, он невольно опустился вниз — и это практически довершило удушение.

Маэв в ужасе закрыла глаза.

— А на чем он повесился? — слабым голосом спросила она.

— На шнуре от детской прыгалки, между прочим. Он, по-видимому, взял ее у ребенка в комнате свиданий, когда к нему приходили жена с детьми. Как я уже говорил, он был настроен весьма решительно.

— Так как же это повлияет на апелляцию моего мужа? — едва дыша, спросила Донна.

Бот тяжело вздохнул.

— Апелляция вашего мужа готова, миссис Брунос. Как только будут заново сличены все показания и заявления, касающиеся настоящего ограбления, и собраны дополнительные доказательства, мы сможем начать процесс.

— А насколько велики у вас надежды на его оправдание? — тихо спросила Маэв.

Уильям Бот растянул рот в болезненной улыбке.

— Я никогда не даю обещаний, если не уверен, что смогу сдержать слово, миссис Брунос. Буду стараться изо всех сил. Большего не обещаю.

— Но теперь, когда Уилсон мертв… Может, он убил себя потому, что солгал?

— При всем моем уважении к вам, миссис Брунос, скажу так: без помощи медиума мы вряд ли смогли бы доказать подобное. Конечно, мы обязательно намекнем на это. Но невозможно использовать эти догадки в качестве главного основания для апелляции. Что нам нужно — так это сильные факты. Свидетельства! Все свидетельства, имеющиеся в распоряжении полиции, в качестве доказательств выглядят весьма условными, равно как и заявления Уилсона. Без него, я могу вам смело сказать, наша позиция укрепилась. Но… Я уже говорил: никогда не даю людям пустых обещаний и не внушаю ложных надежд.

Маэв и Донна поднялись со стульев.

— Что ж, спасибо, мистер Бот, что уделили нам время… Между прочим, осмелюсь задать вам прямой вопрос: вы по-прежнему работаете на нас? — Голос Маэв вновь обрел силу.

— Да.

Донна заметила, что адвокат несколько смутился.

— В таком случае я советую вам начать зарабатывать деньги. Всего хорошего, мистер Бот!

Маэв торопливо покинула офис.

Лицо Донны стало пунцово-красным. Она кивнула на прощание адвокату и вслед за свекровью покинула помещение. А когда за ней закрывалась дверь, она успела услышать глубокий вздох облегчения. «Похоже, — подумала Донна, — этот человек избавился от великого бремени».

Дональд Левис наблюдал, как Джорджио играет в футбол. Теперь он играл в пятой команде, и они тренировались, чтобы в воскресенье днем сразиться с командой другого крыла — заключенных категории «В». Все как один отказывались давать заранее заключение о возможном счете будущей игры: команда особо опасных преступников всегда побеждала, выигрывая даже у тюремщиков.

— Мне это кажется — или Брунос на самом деле наглеет? — сквозь зубы проговорил Уолли Вогстаф.

Только Левис понял, о чем тот говорит.

— Он был и остается наглецом, Уолли. И в этом его проблема. И всегда будет его проблемой. Он никогда не может вовремя захлопнуть свою огромную пасть.

Уолли поскреб свое выпирающее «пивное» брюхо.

— Хочешь, я подготовлю ему встречу — небольшой приемный комитет, который будет ждать его у двери камеры?

— Н-да!.. Это я приберегу на потом, когда наступит более подходящее время. Я раздавлю ему яйца голыми руками. — Голос Левиса зазвучал завораживающе доверительно. — Видишь ли, Уолли, дело в том, что Брунос большой, красивый и умный. Все эти три пункта действуют мне на нервы, скажем так. Я решил немного припугнуть его самых близких и родных. Это гарантия того, что наш мальчик Джорджио наконец развяжет язык. Я еще не выяснил то, что мне нужно, и скоро парень попадет в большую беду. Я могу позволить себе роскошь списать с него эти деньги, дело-то проще пареной репы. Для меня это просто ломаные гроши. Но тут вопрос упирается в принцип, понимаешь? Джорджио забрал мою долю. А я не люблю, когда кто-то вырывает кусок у меня изо рта.

Уолли рассудительно кивнул лысой головой.

— Я понимаю, к чему вы клоните, мистер Левис.

Левис повернулся к мужчине и фыркнул ему в лицо.

— Я не дал бы и двух траханий за твое понимание, приятель. Ты как Джорджио, такой же сутенер, только в своем роде. — Тон Левиса становился раздраженным.

Уолли занервничал:

— Может, мне отчалить, мистер Левис?

Дональд усмехнулся.

— Нет же, оставайся здесь. Я часто раздражаюсь, ты знаешь. И этим я ничего особенного не хотел сказать.

Уолли расслабился на стуле.

— Так я не против, мистер Левис. Понимаю, вы вовсе не имели ничего в виду… — Он угодливо улыбнулся собеседнику, осклабившись при этом во весь рот.

Левис нахмурился.

— О, я имел в виду именно то, что сказал, Уолли. Ты и есть сутенер. Правда, в настоящий момент этот факт меня не колышет. Но я сообщу тебе, когда такое случится…

Он переключил свое внимание на площадку. Джорджио забил гол, и все начали его приветствовать. Левис с досады прикусил губу: он так и думал, что забьет именно Брунос.

Однако люди из группировки Левиса реагировали скупо, в основном молча, и это понравилось Левису. Ему вообще нравилось контролировать происходящее. Но, надо признать, в настоящий момент он не контролировал Джорджио Бруноса, и сам этот факт раздражал и огорчал его… Ну ничего! После того, как маленькую жену Бруноса навестит один их общий знакомый, Джорджио, Левис был уверен, откроет рот. И как только Брунос скажет ему, где деньжата, а он, Левис, их заберет, с Джорджио можно будет попрощаться.

Эта мысль заставила Левиса улыбнуться.

Тимми Ламберт с интересом наблюдал за перипетиями разговора Левиса с Уолли. Ламберт сидел напротив них, через площадку, но отчетливо видел обоих. Рядом с ним устроился Сэди Золото; его настоящее имя было Альберт Мур. Сэди накладывал себе на веки голубые тени, а на щеки — коричневый тональный крем и мазал губы ярко-красной помадой. Тюремную рубаху он кокетливо подвязал под грудью, а его джинсы были украшены вышитыми цветочками. Темная шевелюра Сэди блестела, хотя у корней виднелось на дюйм седых волос: он зачесал свою гриву назад и покрыл ее лаком.

Тимми и Сэди были в тюрьме притчей во языцех. Сэди вообще-то держался обособленно и не особенно обхаживал Тимми, но все старались не переходить этой паре дорогу. Левис одобрял их отношения. Он сам был гомосексуалистом, поэтому такая связь его не шокировала. У некоторых молодых заключенных это вызывало отвращение, потрясение, либо они находили подобную связь в высшей степени забавной. В иных обстоятельствах они нашли бы себе удовольствие в травле Сэди. Однако парочка находилась в крыле Левиса, поэтому все принимали их поведение как должное и не трогали приятелей. К тому же немногие отважились бы иметь дело с Тимми Ламбертом. Хотя Сэди был совершенно иным типом. К нему запросто обращались за оральным или анальным сексом, когда кому-то становилось невтерпеж. Но как бы то ни было к настоящему моменту его оставили в относительном покое.

Сэди наслаждался своим положением — тем, что за ним приглядывает Тимми Ламберт, это ему помогало без напряжения отбывать срок, давало некоторое уважение и гарантировало хоть какой-то покой… Сэди сидел за то, что убил клиента, находясь под воздействием барбитурата и алкоголя. Возможно, его заявление о том, что это было сделано в целях самообороны, все приняли бы всерьез, не окажись пострадавший знаменитым драматургом, известным своими скабрезными диалогами и любовно выписанными сценариями для телесериалов — о гетеросексуальных отношениях и муках первой юношеской любви. Сэди приговорили под дружный рев общественности, под прицелом средств массовой информации.

Однако мало кто знал, что Сэди был глухим, пока ему не исполнилось шестнадцать лет. После операции, которая вернула ему пятьдесят процентов слуха, Сэди сохранил умение читать по губам, разговаривая с людьми. И теперь он на расстоянии внимал разговору между Левисом и Уолли и слово в слово передавал содержание его Тимми.

К Левису Тимми относился так, как к человеку, от которого лучше держаться подальше: на прыжок впереди, а еще лучше — на два. Он не собирался предупреждать Бруноса о готовящемся нападении на его жену: дела между Джорджио и Левисом его не касались, но его волновало, не собирается ли последний поджечь их камеру, напустить туда газу или подослать к ним комитет «доброжелателей». Вот что хотел выяснить Тимми. Довольно трудно отбывать срок без дополнительного бремени чужих забот, особенно когда они, если можно так выразиться, сами приземлились у вас на пороге.

Он нежно положил руку на плечи Сэди.

— Неплохая работа, Сэди, мой старый мясной пирожок. Продолжай следить за этим разговором и за другими байками, которые могут быть мне интересны.

Тот усмехнулся прямо в лунообразное лицо Тимми.

— Хочешь, пойдем ко мне в камеру? Ненадолго, а? Мы сможем немного развлечься, пока другие не придут.

Тимми кивнул, и парочка под ручку направилась в камеру Сэди. Тюремщики проводили их изумленными взглядами. По правде говоря, они могли бы запереть этих двоих в одной камере, но было гораздо забавнее наблюдать за их якобы тайными попытками заниматься сексом в необычных местах и в необычное время, скрашивая подобным наблюдением однообразие будней; бог его знает, может, одно это разжигало любовников для того, чтобы они не разлучались как можно дольше?..

Джорджио читал письмо от Донны. Он улыбался про себя, узнавая о том, как она полностью поглощена мыслями о нем, все дни… Теперь, когда Дэви и Стефан взяли на себя руководство основным бизнесом, он чувствовал себя гораздо спокойнее. Однако его поражало, насколько эффективно Донна вела дела в роли босса на обоих участках бизнеса. Дэви сообщил ему, как хорошо она справляется. Даже Пэдди Доновон — Большой Пэдди — находился под впечатлением от того, как быстро она все схватывает.

Джорджио еще раз взглянул на фотографии, которые прислала ему Донна. Там они были сняты вдвоем во время отпуска, который несколько лет назад проводили на Барбадосе. Донна, загорелая и гибкая, в желтом бикини, выглядела на фотографии весьма аппетитно. На другом фото, снятом в Сен-Тропезе, она в рискованном виде, с обнаженной грудью, ела большой французский пирог. Он особенно просил ее прислать ему этот снимок. Фотография мысленно вернула Джорджио в тот день, когда он наблюдал, как свежий крем тает на ее маленьких грудках. Он почувствовал, как внутри у него все закипает, — и положил фотографии на стол.

— Тебя наградили рогами, Брунос? — засмеялся Тимми. — Тогда скажи, чтобы тебе добавляли побольше брома в чай, дружище!

Джорджио добродушно рассмеялся в ответ.

— Ты так грязно мыслишь, свинья Тимми! Не все разделяют твои вкусы в сексе, так что некоторым из нас приходится просто обходиться без женщин.

— Тогда смотри свои фотки. Обещаю, что я-то рогов не получу. Интересно и мне посмотреть, как выглядит твоя старушка.

Джорджио еще раз просмотрел фотографии и выбрал одну, изображавшую Донну в летнем сарафане у них в саду: здесь, на фото, лицо ее сияло здоровьем и счастьем. Он передал снимок Тимми, тот взял его своими мясистыми лапищами и заулыбался во весь рот.

— Черт бы меня побрал, да она миленькая штучка, не так ли? — В его голосе прозвучало подлинное восхищение.

Джорджио был по-своему доволен реакцией соседа по камере.

— Да, так и есть, Тимми, и я никогда не стану утверждать иного. Она женщина приличная, понимаешь? Респектабельная. Хорошо воспитана, хорошо образована, и все такое. Она занималась в Открытом университете, получила степень. По социологии.

Этот комментарий удвоил восхищение Тимми.

— Мозги да еще и красота, а? Везучий же ты ублюдок. Моя жена похожа на зад автобуса номер девять. У нее такая здоровенная задница, что она не протиснулась бы в дверь камеры! Но заметь: она никогда не делала мне пакостей, насколько я знаю. Несмотря на то что она страшна как смертный грех, там, на воле, есть такие типчики, которые трахнули бы собственную бабушку, если бы она была достаточно черна.

Джорджио кивнул, он был полностью согласен с этим утверждением. Большинство из мужчин, сидевших в тюрьме, боялись, что в их отсутствие кто-то окажется в их супружеской постели. Они понимали: кто-то все равно составляет компанию их старушкам. И их постоянно беспокоило это, причем независимо от позиции жены, хотела она этого приятеля или нет. Если теряешь жену, то теряется и доступ к детям. Любовные романы и стихи в тюрьме покупали с жадностью, меняли их на драгоценные сигареты и тщательно переписывали удачные места из текстов, чтобы затем отправить в очередном послании домой. За большинством жен мужья по-настоящему ухаживали только тогда, когда отсиживали свое в тюрьме. Они считали, что суть любовной истории — это та же поэма: обещание вечной любви и клятва, что твой старик изменится к лучшему. Многие женщины безоговорочно принимали это на веру; кое-кто из них проводил всю свою замужнюю жизнь в бесплодных надеждах.

— Моя Донна — спокойная женщина, понимаешь? Не из этаких болтливых квочек. Она была мне подмогой в бизнесе и в остальном. Могла устроить обед не хуже, чем в Кенсингтонском дворце. Всегда знала, что надеть, что сказать, как вести себя. Она со всеми была в ладу, моя Донна…

Тимми снова разглядывал фотографию, когда в комнату вошел Сэди.

— Я просто пришла сказать вам доброй ночи, парни. О, фотки! Дайте-ка поглядеть.

Тимми вручил Сэди фотографию, и тот радостно улыбнулся.

— О, вот кого я называю «красивой женщиной»! — Сэди произнес это с доброжелательной завистью. — Посмотрите-ка на эти волосы и глаза! А кто это?

— Это маленькая жена Джорджио, — пробормотал Тимми.

— А я думала, это твоя дочь, Джорджио… Хотя не собиралась тебя обидеть.

Джорджио ухмыльнулся.

— Я и не обижаюсь, Сэди. В этом сарафанчике она действительно выглядит молодо. А теперь я лучше пойду в душ и почищу зубы, прежде чем нас запрут. Сделай милость, Сэди, уговори-ка этого типа принять ванну, ладно? Он уже черен, как чернила!

— Ты мне об этом не рассказывай! — захихикала Сэди.

— Я пахну, как положено мужчине, вы, щекастые нищие! — добродушно засмеялся Тимми.

— Да, как мужчина, который уже две недели как помер, — кокетливо закатил глаза Сэди.

Джорджио все еще смеялся, когда входил в душевую. А когда повернул кран, то увидел, что к нему бочком подбирается Сэди.

— Слушай, Джорджио, не спрашивай, откуда я узнала про это, и не повторяй это ни одной живой душе, иначе потом все мы будем страшно жалеть… Но я слышала сегодня, что твою женушку поджидает небольшой сюрприз, любезность от Левиса. Хорошенько предупреди ее!

Джорджио почувствовал такой шок от этих слов, что чуть не потерял сознание. Однако он цепко ухватил Сэди за сорочку.

— Что ты слышал? Откуда ты это знаешь?

Сэди поглядел в его встревоженные глаза и покачал головой:

— Я слышала это от виноградной лозы… Твоя жена кажется мне такой миленькой штучкой, и я не хочу, чтобы она пострадала. Просто не забудь предупредить ее. Или найми кого-нибудь, кто бы присмотрел за ней. Но что бы ты ни сделал, никому не говори обо мне, иначе я больше не смогу получать никакой информации для тебя. И особенно постарайся не проговориться Тимми, что я тебе вообще что-то сказала. О'кей?

— А когда надо ждать этого сюрприза?

Сэди пожал плечами.

— Не знаю, дружище, клянусь тебе. Сообщил же тебе это потому, что, несмотря на все свои грехи, я всегда плачу людям за добро добром. Понимаешь, что я хочу сказать? — И он так же тихо выбрался из душевой, как вошел.

Джорджио стоял под ледяным душем и ощущал, как по лицу вместе с водой бегут слезы. «Сюрприз может состояться и сегодня. Пока я тут стою под душем, мою Донну, возможно, уже везут в укромное место, чтобы насиловать или даже пытать…» Он чувствовал в себе растущую панику. Хотелось, чтобы волнение утихло, оставило его. Однако ужасные картины у него в мозгу возникали непрестанно, причем все более образные и яркие…

…Он заперт в тюрьме для особо опасных преступников, а его жена, его маленькая Донна, сейчас может быть, испускает свой последний вздох. Тяжелее всего выносить тщетность всех усилий, безвыходность его положения, ведь он ничего, совершенно ничего не может сделать!

Джорджио сжал кулаки и начал бить ими по кафельной стене; скоро кровь потекла у него из костяшек и смешалась с водой, малиновыми струйками сбегая вниз, в слив.

В голове у него стучало единственное слово: «Донна, Донна, Донна… Если бы я мог хотя бы мысленно дотянуться до нее, каким-то образом предупредить!»

Два надзирателя потащили его из душевой, а он упирался и пытался драться с ними. Наконец вдвоем они пересилили Джорджио и отвели в карцер. Бросили его там, голого, в сыром и темном помещении. Он, ослабев, съехал по стенке на пол и заплакал горькими слезами, накрыв голову руками.

Захлебывался слезами и шептал во тьме единственное слово:

— Донна!

«Если что-нибудь случится с ней, я убью Левиса голыми руками! — Джорджио озирался в камере по сторонам, как посаженный в клетку зверь. — Левис — крупная шишка, по правде говоря, самая крупная, но я, Джорджио Брунос, перехитрил ублюдка. Даже если это будет последним, что я сделаю в этой жизни, но я все же перехитрю его. Теперь это мое личное дело». — Джорджио даже не подумал о том, чтобы сообщить полиции о Левисе, потому что понимал: это ему ничего не даст. У него нет доказательств — только слова трансвестита-убийцы.

Однако он поклялся, что сам добьется кое-чего от Левиса. Когда-нибудь, как-нибудь он вытрясет из того душу. Всю ночь Джорджио провел, рисуя в сознании образы Донны и всего того, что может произойти с ней, пока он заперт здесь, в карцере.

На следующий день он вышел из карцера другим человеком.

И в тюрьме это заметили. Причем многие.

Глава 6

Как и Дональд Левис, Фрэнки Уайт был человеком незаурядным — в смысле масштаба личности и особенностей репутации. Свой первый приговор он получил, когда ему исполнился двадцать один год; Фрэнки дали десять лет за попытку убийства, отягощенную разбойным нападением. Он избил дружка жены почти до смерти и хотел было сотворить нечто подобное с женой, когда ему помещала нагрянувшая полиция. Один из ударов, который нанес Уайт любовнику жены, оказался настолько сильным, что сломанное ребро проткнуло тому сердце. И только вмешательство опытного хирурга спасло жизнь парню, который теперь жил в двухкомнатной квартирке в Попларе. Известно было, что он теперь не способен не только взбираться самостоятельно вверх по лестнице, но и совокупляться с женщинами, так как ревнивый муж несколько раз наступил ему на пах. Первая жена Фрэнки вообще исчезла без следа.

Фрэнки отправился в тюрьму как герой, а через семь лет вышел оттуда отъявленным негодяем. С тех пор он постоянно впутывался в разные гнусные делишки: финансировал ночной клуб, участвовал в строительном консорциуме, в организации тотализаторов. Теперь ему стукнуло сорок три года, и он был женат на двадцатишестилетней женщине, которая родила ему подряд троих детей. Дети стало для него смыслом жизни. В возрасте, когда большинство его ровесников уже подумывают о внуках, он все еще финансировал собственных детей. Только сейчас Фрэнки Уайт осознал всю глубину чувств, которые подарило ему отцовство.

Вместе с тем как известный авторитет он имел возможность приложить руку ко многим незаконным акциям: к вооруженным ограблениям, к торговле наркотиками, к вымогательству практически у кого угодно…

Уайт вышел в сад вместе с маленьким сыном, Фрэнки-младшим, и улыбнулся проказам дочек. Лизель в свои пять лет была настоящей маленькой плутовкой. Но, к сожалению, она унаследовала его крючковатый нос, Фрэнки намеревался скрыть свое еврейское происхождение и сделать девочке пластическуюоперацию, когда она станет для этого достаточно взрослой. Дездемона, которой было три года, казалась миниатюрной копией матери: светленькая пампушка с ангельским личиком и визгливым голоском. Счастливый отец проследил взглядом, как девочки вместе бегут к плавательному бассейну, и усмехнулся. Фрэнки-младший, которому только что сравнялось десять месяцев, заулыбался вместе с отцом. Это был крупный веселый ребенок, и Фрэнки обожал его.

Едва девочки стащили с себя платьица, как Фрэнки Уайт заметил человека в маске, затаившегося в кустах слева от бассейна. Уайт обратил внимание на пистолет у того в руке, и инстинктивно крепче стиснул в объятиях сына. Лизель громко закричала в тишине дня, как только мужчина открыл огонь, и ошеломленно, не веря своим ощущениям, как и своим глазам, Фрэнки почувствовал, как пули пронзили его тело и тельце сына. И, уже падая на землю, в предсмертных корчах, он все еще пытался защитить ребенка. Тело Уайта тяжело ударилось о землю, и последним, что он увидел, было изумленное личико малыша с широко раскрытыми глазами. На лице мальчика так и застыла веселая беззубая улыбка. Но следы жизни исчезли.

Трэси Уайт делала покупки на рынке Ист-Хэм вместе со своей сестрой Сандрой. На рынке их и отыскала полиция. Она в недоверчивом оцепенении выслушала то, что говорили ее мать и полицейские.

— Но ведь мы живем в Суррее. Как это могло случиться в Суррее? — вот и все, что смогла вымолвить она.

И ни у кого не хватило мужества сообщить ей о гибели младенца-сына.

Глава 7

Долли поставила перед Донной яйцо-пашот на тосте.

— Проглоти-ка это, любимая, а я приготовлю тебе все на день. Донна отпила глоток чая «Седой граф» и улыбнулась.

— Ты и твои завтраки, Долли, это чудо.

Домработница щедро положила еды и себе в тарелку — пузырящуюся и шкворчащую яичницу с беконом.

— Моя мать всегда говорила, что завтрак — самая важная еда в течение дня. И она права. А теперь съешь все это.

Донна уставилась на свою тарелку с аппетитной бело-желтой массой и кусочком коричневого тоста и вздохнула. С каждым днем она все меньше и меньше удовольствия получала от еды.

— Интересно, а что ест на завтрак Джорджио? — вдруг спросила она.

Долли фыркнула с набитым ртом.

— Намного больше, чем ты, дорогая. Мой старикан говорил, что в тюрьме их кормили до отвала. Каша, яйца, тосты, мармелад. Галлоны чая или кофе, фруктовый сок. И всего помногу.

Донна мгновенно просветлела.

— Правда? А у меня создалось такое впечатление, что еда у них не очень хороша…

Долли прожевала большой кусок бекона и покачала головой.

— Они питаются нормально. Ну а ты давай ешь все это.

Донна приступила к еде. Долли попросила у Господа прощения за свою ложь о тюремной еде: «…но я сказала так ради Донны, девочка просто тает на глазах».

Пронзительный звонок настенного телефона на кухне прервал их беседу. Донна встала из-за стола и подняла трубку.

— Алло?

— Это ты, Дон-Дон?

— Джорджио! Ты где?

— Успокойся, любимая. Я все еще в тюрьме. Тюремный капеллан позволил мне позвонить тебе. Я немного пал духом. Скучаю по тебе, любимая.

Когда голос его затих, Донна почувствовала, что сердце у нее разрывается от любви к этому человеку: он попросил у кого-то разрешения позвонить ей лишь потому, что соскучился по ней!

— Так приятно слышать твой голос, Джорджио. — Голос Донны прозвучал чуть хрипловато из-за переполнявших ее эмоций. — Я тоже скучаю по тебе, любовь моя. Правда! И с каждым днем все больше. Не могу поверить, что я говорю с тобой.

Джорджио тяжело вздохнул.

— Послушай, Донна, сделай милость, дай на секунду трубку Долли, ладно?

— Конечно. Долли, иди поговори, это Джорджио!

Долли с потрясенным видом взяла трубку.

— Привет, Джорджио! — Голос у нее был непривычно высоким: она не верила своим ушам.

— Слушай меня, Долли, и внимательно. Кое-кто может прислать кое-кого навестить Донну, и это будет не дружеский визит. Ни слова не говори сейчас, а просто сообщи при случае Большому Пэдди, что я сказал тебе. Скажи ему, что Левис из кожи вон лезет, чтобы достать меня.

Долли побледнела.

— Я все сделаю, дружище. Вот Донна опять хочет взять трубку. Она просто рассыпается на части, лишь бы поговорить с тобой.

— Спасибо, Долли…

— Джорджио, все в порядке? — снова вступила в разговор Донна.

Он в ответ рассмеялся в трубку.

— Я попытался воспользоваться снисхождением капеллана, объяснил ему, как я подавлен, заявил, что хочу покончить с собой. И он устроил мне этот звонок.

— Не говори о самоубийстве, Джорджио, — тоненьким голосом пролепетала Донна. — Особенно после того, что случилось с Уилсоном.

На другом конце провода резко замолчали, и Донна страстно пожелала взять назад эти последние несколько слов.

— Значит, ты знаешь о нем?

Донна молча кивнула, совсем забыв, что он не может видеть ее.

— Я соскучился по тебе, Дон-Дон. Я люблю тебя, дорогая. Ты — моя жизнь, не забывай об этом. Ты — вся моя жизнь!

— А ты — моя жизнь, Джорджио. И всегда был ею… Я ездила с Маэв к твоему адвокату, у него уже готова апелляция. Так что попытайся не волноваться, хорошо?

— Хорошо, Донна, любовь моя. Слушай, мне надо идти, а то капеллан возвращается в офис за мной. Приезжай скорее навестить меня и привези с собой Большого Пэдди. Я был бы рад повидаться с ним. Ладно? Ты мне обещаешь, что привезешь Большого Пэдди?

Донна смахнула пальцами с глаз слезы.

— Я привезу его, Джорджио. Не переживай!

— Умная девочка! Мне надо бежать. Я люблю тебя, дорогая.

— Я тоже люблю тебя… — Не успела она закончить фразу, как линия отключилась.

Долли обняла бурно расплакавшуюся Донну.

— Ну давай, Донна! Соберись, любимая! Я приготовлю нам еще по чашечке, а?

Она проводила Донну до стула и усадила ее. Затем убрала со стола тарелку со взбитыми яйцами и поставила в раковину. Потом налила Донне чашку свежего чая. Все это время у нее в голове с лихорадочной быстротой проносились мысли: «Кто-то охотится за Джорджио. Если быть точным, то это Дональд Левис. Его имя раньше никогда не всплывало — ни во время суда, ни после… Так что же это сейчас за переполох? Надо как можно быстрее сказать Стефану…»

Долли слышала о Левисе. Она не знала его лично, но ей было известно имя Дональда Левиса, как и всякому лондонцу. Он слыл отъявленнейшим негодяем. Говорили, что он контролирует Ист-Энд Лондона, равно как и Вест-Энд, а между делом держит в руках еще и юг, и север города.

«Левис — это уже плохие новости. И этот Левис гоняется за нашим Джорджио?.. — Неожиданно сердце Долли будто что-то тяжело сдавило. Джорджио попал в большую беду!».

Пэдди Доновон сидел со своими приятелями в строительной бытовке и пил чай. Было пять минут десятого — для перерыва на чай еще рановато. Мужчины расселись на скамейках вокруг стола; одни читали «Сан», другие — «Спорт» или в крайнем случае «Индепендент». Сам Пэдди внимательно слушал маленького Мильтона Хардкасля, который излагал обстоятельства драки, случившейся в предыдущую пятницу в публичном доме «Дин Свифт» в своей версии:

— Господи, Пэдди, мужик тот — ну просто верзила! Руки у него с такими мускулами что бычий бок! Я увидел, как первый приближается ко мне, и ударил его… — Он поднял руку, чтобы продемонстрировать всем свой кулак. — Потом я пнул его башмаком в пах. Бог мне свидетель, от моего удара у него яйца едва не взлетели к затылку!

Пэдди усмехнулся в ответ на эту неприкрытую ложь.

— Ты, правда, это сделал? А кто был этот Геракл, с кем ты дрался? У него есть имя или нет, в конце-то концов? — Пэдди подмигнул Делу Бою Брайанту, пока говорил это, и от смеха едва не подавился чаем.

Мильтон грустно покачал головой.

— Нет, мне так и не довелось узнать, кто он был. Полицейские приехали туда раньше «скорой помощи», а меня уже не оказалось поблизости, чтобы я мог что-либо разнюхать.

Пэдди изобразил само уважение.

— О, я уверен, что ты правильно поступил, Мильтон. Эти шельмецы распяли бы тебя, если бы ты попался им в руки.

— Они обязательно сделали бы это, Пэдди, тут и думать нечего.

Мильтон снова покачал головой и отхлебнул чаю, глубоко задумавшись. Он по-настоящему верил в свое записное вранье, хотя и присутствовал на месте событий лишь в первые пять минут драки, да еще по окончании ее. Мильтон Хардкасль был шутом строительного участка. В одной из его наиболее живописных историй рассказывалось о том, как он ездил на Фолклендские острова в качестве наемника. Разумеется, ирландского наемника. Мужчины принимали его таким, как есть, и он забавлял их, оживлял многие скучные обеденные перерывы, равно как и передышки на чай. Одно говорило безоговорочно в пользу Мильтона — он был настоящим демоном в работе, знал о строительстве абсолютно все и мог бы стать прорабом, если бы не его репутация шута горохового. Как и большинство лгунов, Мильтон никогда не верил в собственные достижения, хотя мог бы добиться всего, о чем только мог пожелать.

Зазвонил мобильный телефон Пэдди, и он непринужденно вынул тот из кармана рубашки. Смущение, которое он поначалу испытывал перед строителями, когда пользовался при них мобильным телефоном, давно прошло.

— Алло! Пэдди Доновон слушает…

Он действительно лишь некоторое время слушал, время от времени произнося вполголоса бранные слова, а строители не сводили с него глаз, прислушиваясь к его тихим ругательствам.

— …Господи Иисусе Христе!.. Черт побери!.. А ты уверена? Он еще какое-то время держал трубку возле уха, а потом, отключив телефон, быстро убрал его.

— Все в порядке, Пэдди? — Голос Мильтона озвучил мысли каждого.

— Да, все в порядке… Послушайте, вы сможете управиться на участке без меня? Я должен ненадолго отъехать кое-куда.

Мужчины дружно кивнули.

— А что стряслось, Пэдди? Ты выглядишь отвратительно. — Голос Дела Боя звучал встревоженно.

Пэдди махнул ему рукой.

— Мне надо срочно повидаться с миссис Брунос. Слушайте, если она, как обычно, заедет сюда, попросите ее подождать и найдите меня. А если она прибудет в мое отсутствие, позвоните мне на мобильный. Это важно, весьма важно! Мне очень нужно поговорить с ней, понятно? Дел Бой, иди в главный офис и садись на телефон. Если она позвонит, скажи ей, чтобы была на месте до моего приезда… Или лучше скажи, чтобы быстро приехала сюда! Заставь ее приехать сюда. А потом сообщи мне. Звони по этому поводу только мне или Стефану.

— Хорошо, Пэдди. А ты сам будь на стреме.

Пэдди чуть ли не бегом выскочил из бытовки и помчался по участку к своей машине.

— Интересно, что там происходит? — изумленно спросил Томми Гиббонс.

Мильтон с рассудительным видом кивнул несколько раз головой:

— Я знаю, но не могу сказать.

Дел Бой, всерьез обеспокоенный явным замешательством Пэдди, язвительно заметил:

— Почему бы тебе не пойти и не потрепаться на другом участке, Мильтон? По-моему, нам достаточно твоих кривляний на сегодня.

Мильтон молча допил свой чай, поглядывая на всех с видом человека, которому известная некая тайна. Но, к счастью для него, никто его ни о чем не спросил.

Донна приехала к поставщикам для строительных участков в Боу. Она пыталась изо всех сил решить проблему с товарными кредитами. Когда Донна выяснила, что остаток денег на ее совместном с Джорджио счете и составлял, собственно, все их средства, она постаралась вложить как можно больше капитала в новое строительство. После того как она заплатила более семи тысяч фунтов поставщику, тот сообщил ей: пока она не выплатит еще десять тысяч в ближайшие несколько дней, все их кредиты будут закрыты.

Донна быстро все поняла. В этом сценарии не содержалось ничего нового. Похоже, Джорджио был должен всем — направо, налево, да еще и посредине. Стефан объяснил, что сейчас в экономике спад и большинство крупных строительных фирм испытывают острую нехватку денег. Некоторым компаниям даже приходилось оставлять дома наполовину недостроенными с расчетом закончить строительство позже, когда снова вступит в игру потребность в строительстве. Донна тоже законсервировала два участка с домами, выстроенными чуть выше нулевого цикла, и либо уволила рабочих, либо перевела их на другие участки. Теперь Донне представляло встретиться с мистером Фрэнсисом Пембертоном и убедить его дать ей еще кредит, чтобы завершить строительство некоторых домов. Иначе она вообще ничего ему не смогла бы заплатить.

Подъехав к конторе строительных поставщиков, она положила голову на руль и несколько секунд смаковала в себе воспоминание о голосе Джорджио: «Он мне позвонил. Я говорила с ним. Эти несколько слов означают для меня целый мир».

Еще раньше Донна отключила телефон в машине: ее уже мутило от беспрестанных звонков, раздававшихся, пока она ехала. Ей нужно было всего несколько часов покоя, чтобы подумать о Джорджио и его словах.

Наконец, выбравшись из машины, она аккуратно разгладила складки на своих замшевых брюках, привела в порядок волосы и лишь потом углубилась во двор Фрэнсиса Пембертона. Она прошла мимо главного склада и завернула за угол, направляясь к небольшому офису, расположенному позади склада.

Фрэнсис Пембертон курил большую кубинскую сигару, запах сигарного дыма пронизывал всю атмосферу вокруг него. Донна постучала в дверь и, широко улыбаясь, вошла внутрь.

— Привет, дорогая! Ну и что я могу для вас сделать? — Фрэнсису Пембертону было сорок восемь лет; высокий, симпатичный мужчина с постоянной улыбкой на губах, но никогда не улыбающимися глазами. Он носил сшитые на заказ костюмы, ботинки фирмы «Фримен, Гарди и Уиллис» и белые махровые носки. Голова его казалась крупной, черты лица были чуть тяжеловатыми; кудрявые волосы, черные с проседью, придавали законченность его выразительной внешности.

— Доброе утро, мистер Пембертон. Надеюсь, я не доставляю вам неудобств своим приходом?

Фрэнсис Пембертон громко расхохотался.

— Моей старушке не помешало бы взять несколько уроков у вас, дорогая. Она отдала бы зеницу ока, не говоря уже о правой руке, за ваш голосок. Не имеет значения, как я одеваю ее, ведь, как только она разинет свою громадную пасть, сразу видно: вот типичная кокни. И все же это моя старушка, и мне волей-неволей приходится глотать это, не так ли?

Донна нервно улыбнулась сидевшему перед нею человеку. Фрэнсис Пембертон с каждым говорил о своей семье так, словно собеседник был его близким другом или родственником. Для него в этой области не существовало запретных тем, ничего настолько шокирующего, чтобы это предпочтительнее было бы удерживать при себе. Если что-то взбредало ему в голову, оно тут же извергалось у него изо рта. Внешне он был прост как медный грош.

Донна уселась напротив него и снова улыбнулась:

— Я здесь потому…

Фрэнсис поднял руку в останавливающем жесте:

— О, я знаю, почему вы здесь, дорогая. Хотите, чтобы я продлил вам кредит. Но я ведь третьего дня говорил: ни в коем случае! У вас больше шансов пригласить принцессу Ди на чай, чем получить от меня для вашего старика хотя бы пенс.

Донна опустила глаза и глубоко вздохнула.

— А я думала, что вы — бизнесмен, мистер Пембертон. У меня складывалось такое впечатление, что вы глубоко понимаете все, связанное с торговлей строительными материалами. Если я не завершу работы на своих участках, то не смогу заплатить вам ни пенса, — простите, что пользуюсь вашим же выражением. То есть на самом деле могу оставить вас ни с чем. Не заверши я строительство этих домов — и, боюсь, весь мой бизнес закончится на их стенах. Видите ли, я просмотрела старые счета и убедилась, что мой муж сотрудничал с вашей фирмой много лет. А почему сейчас вы упрямитесь? Вы же всегда, если можно так выразиться, давали ему деньги вперед!

Фрэнсис глубоко затянулся своей невероятно большой сигарой и выдохнул гадкий дым через стол прямо в лицо Донне.

— Вы попали в точку, дорогуша. Я имел дела с вашим мужем, Джорджио. А теперь понимаю: вы — милая маленькая леди и все такое, но, в конце концов, вы же птичка, женщина, а женщины не занимаются строительными участками.

— Эта женщина — занимается! — Голос Донны прозвучал резко и отрывисто.

Фрэнсис Пембертон откровенно расхохотался над ее дерзостью.

— В действительности, — продолжала она, — с помощью Пэдди Доновона я веду эти участки почти так же хорошо, как это делал Джорджио. Я регулярно вижусь с мужем, и он по-прежнему принимает большое участие в бизнесе. Подчеркиваю во всех своих делах! Вот уж не думала, что вы такой человек, который будет молоть всякую сексуальную чепуху, мистер Пембертон. Вы всегда казались мне человеком разумным.

— О, правда? — чуть смутившись, переспросил Пембертон.

— Да, правда. Знаю, у вас хорошая репутация в этих краях. И буду с вами вполне откровенной. Мне не нужно будет больше платить ни по каким счетам целых три месяца — семь тысяч, которые я только что заплатила, служат для вас гарантией этого. Я тут заезжала к братьям Мерфи, и они предложили мне — мне, а не моему мужу! — двадцать тысяч фунтов кредита. Я не собираюсь терять бизнес мужа, мистер Пембертон. Скорее буду трудиться по двадцать четыре часа в сутки, если это понадобится для того, чтобы все шло как нужно. Если вы ничем не обрадуете меня, поеду к этим Мерфи. Но вот подумала, что будет справедливо, если я точно дам вам знать, в каком вы положении. Я больше склоняюсь заплатить этим Мерфи, если они поставят мне материалы. И боюсь, что потом вам придется подождать.

Фрэнсис Пембертон посмотрел на Донну новыми глазами.

— Вы мне угрожаете?

Она энергично покачала головой.

— Я не угрожаю вам, мистер Пембертон. Просто отчетливо и кратко излагаю свое дело. Либо вы продлеваете мой кредит, либо я иду в другое место. Мне кажется, это деловой подход. Я не заинтересована закрывать ни один из своих объектов. Если удастся завершить строительство на главном участке в Илфорде, у меня чистого дохода получится сто тысяч фунтов. И это после того, как я заплачу всем и рассчитаюсь за все. Я закончу эти дома, мистер Пембертон. Это — обещание, как говорит мой муж.

Пембертон положил сигару в большую пепельницу из резного стекла. Переплел пальцы рук и положил руки на стол. Лицо его сделалось замкнутым, глаза прищурились. Донна почувствовала, что сердце у нее под блузкой бьется, как военный барабан. Она надеялась, что не зашла слишком далеко. На самом деле братья Мерфи просто со смехом выставили ее из своего офиса, ибо оба этих человека были врагами Джорджио с незапамятных времен. Но она надеялась, что об этом Пембертону неизвестно.

Фрэнсис снова улыбнулся с нарочитой любезностью.

— Значит, Саймус Мерфи предложил вам двадцать кусков, да?

Донна кивнула, во рту у нее пересохло.

— А вы уверены, что это именно двадцать кусков, милочка?

— Да, я уверена. Речь шла о двадцати тысячах. Хоть я и женщина, но умею считать, мистер Пембертон.

Он тихонько присвистнул.

— А я думал, что они с Джорджио не ладят.

Донна сглотнула большой ком, застрявший в горле.

— Да, они не ладят. Но это бизнес, мистер Пембертон. Я уверена, что и вы ведете дела с людьми, которые вам не нравятся, и так происходит почти все время. Однако их деньги от этого не теряют своей ценности.

— Это правда. Верная точка зрения! Но я знаю, что Саймус предпочел бы видеть Джорджио в водосточной канаве. Прежде чем шевельнуть ногой, чтобы помочь ему, Саймус скорее приготовится пнуть его под зад, чтобы тот быстрее провалился.

— Пожалуйста, не говорите со мной так грубо, мистер Пембертон. Это меня обижает. Я сюда пришла как партнер по бизнесу, а не как барменша. И оценю, если вы удостоите меня толикой своего уважения, хоть и не дадите денег.

Фрэнсис взял из пепельницы сигару, снова зажег ее золотой зажигалкой «Данхилл» и принялся яростно раскуривать, чтобы она быстрее разгорелась.

— Ну ладно, в таком случае, вы получите требуемое.

— Что именно, мистер Пембертон?

— Деньги. Для начала. А через несколько месяцев, когда вы рассчитаетесь со мной, поговорим об уважении.

— Я рассчитаюсь, об этом не беспокойтесь.

И тут Фрэнсис по-настоящему, совершенно искренне улыбнулся.

— А вы мужественная маленькая леди. Я надеюсь, Джорджио воздает вам должное, дорогая.

Донна прикрыла глаза от счастья.

— Воздает, мистер Пембертон, будьте уверены. — Она пожала протянутую руку и, еще раз кивнув на прощание, вышла из офиса.

Оказавшись на улице, Донна полной грудью вдохнула свежий воздух. Она была довольна собой. Даже очень довольна: «Я постепенно распутываю весь этот беспорядок, который оставил мне Джорджио…»

Прошло немало времени, прежде чем Донна разобралась в делах мужа и поняла, что он на самом деле оставил ей полнейший хаос. И независимо от того, какими вопросами ей сейчас приходилось заниматься, суть была ясна: его строительный бизнес являл собой настоящую путаницу… Процесс разбирательства в делах займет все ее последующие дни. Бизнес будет процветать, когда Джорджио вернется домой! Она обещала это себе днем и ночью.

Донна села в машину и решила не включать телефон: «Мне надо сосредоточиться. Ведь один только Господь знает, сколько всего мне нужно обдумать».

Она отъехала от конторы Пембертона, не заметив, как темно-синий «Ягуар» тронулся вслед за ней.

И преследовал ее до строительного участка.

Дэви Джексон крутился ужом на сковородке. Он жевал ноготь большого пальца, вгрызаясь в него так, словно месяц голодал.

— Господи! Скажи, ради Христа, ты расслабишься когда-нибудь? Может, она поехала за покупками, — небрежно бросила ему Кэрол.

Дэви остановил взгляд на жене и мрачно покачал головой:

— Мы имеем дело с Левисом, а не с проклятым Боем Уондером. Если Левис собирается устроить ей небольшой сюрприз, есть шанс, что она вставит ключи в замок зажигания и тут же взорвется, взлетит на воздух вместе с машиной!

Кэрол про себя отвергла подобную мысль и энергично возразила мужу:

— Подумай, Дэви. Меньше всего ему нужно, чтобы Донна погибла. Если бы он этого хотел, она давно была бы покойницей. Он просто хочет запугать старину Джорджио, заставить его разинуть рот. Поэтому Левис скорее всего постарается каким-нибудь образом запугать ее, а уж в следующий раз прямо пригрозит Джорджио, что прикончит его жену. Так что кончай волноваться.

Дэви молча уставился из окна на автомобильную площадку. Лицо его осталось непроницаемым. Кэрол принялась разминать мужу плечи, пытаясь снять напряжение.

— Я думаю, ей нужно сказать правду. Бедная телка трудится и думает, что старик ее чист как снег. А вдруг она забредет, скажем, в задний кабинет — что тогда? Что мы будем делать? И вдобавок соображалка у нее работает лучше, чем считал ты или думал Джорджио. Посмотри, как она разобралась со строительными участками! Со временем до нее все дойдет, и тогда Джорджио нужно будет держаться начеку. Люди такого типа бывают очень мстительны, старина.

— Да перестань ты, Кэрол, черта ради! Ты мне морочишь голову.

Кэрол обиженно пожала плечами.

— Послушай меня, приятель, я не хочу больше вляпываться в это дерьмо. И придерживаюсь своего мнения, нравится оно окружающим или нет. Я знаю женскую логику, Дэви, и лучше понимаю Донну, чем ты. За последние двадцать лет она никогда серьезно ни о чем не беспокоилась: все годы ее прикрывал собой Джорджио. Но она же тихий омут, наша Донна. А в тихом омуте черти водятся, помяни мое слово…

Дэви слушал пронзительный голос жены и мысленно признавал, что ее слова — чистая правда.

Кто бы мог подумать, что Донна Брунос сделает так много на обоих направлениях бизнеса? Конечно, в строительстве ей помогает Большой Пэдди, но даже и без него, у Дэви определенно сложилось такое ощущение, Донна выкарабкалась бы наверх. «Тихий омут» — это подходящее выражение для Донны Брунос. Она всегда была «маленькой женой», а теперь она стала неформальной главой семьи. Она носится, как демон, присматривая за делами мужа. Все восхищаются ею, все отступают перед ней — и к симпатии постепенно добавляется уважение. Потому что, и это факт, всем она нравится…

С этим ничего нельзя было поделать. Дэви и сам признавался, что она нравилась ему на самом деле даже больше, чем должна была бы нравиться. Он неоднократно грезил о том, чтобы оказаться с ней в постели. Именно так она воздействовала на мужчин. Такая спокойная, такая холодная — как сказочная Снегурочка. И в то же время она умудрялась нравиться и женщинам. Кэрол — так та просто любила ее, что само по себе было шоком. Кэрол от чистого сердца ненавидела всех женщин. И теперь Дэви задавал себе вопрос: любила ли ее Кэрол или просто восхищалась ею? Тут есть разница.

— …Я думаю, она ведет себя как святая с тех пор, как засадили ее Джорджио. Не могу удержаться от того, чтобы не признать: она в некоторых отношениях весьма уязвимая и в то же время твердая, как кремень. Я надеюсь, что это греческое дерьмо ценит ее. Правда, надеюсь.

— Он ценит ее, Кэрол. Ее все ценят… — Дэви сразу понял, что сболтнул лишнего, ибо почувствовал, как температура в офисе резко упала ниже нуля.

— Я надеялась, что ты ценишь меня, Дэви Джексон.

Дэви схватил жену за руку.

— Конечно, Кэрол! — пылко ответил он. — Больше, чем ты порой можешь себе представить.

Кэрол от души улыбнулась ему, и Дэви вздохнул с облегчением. Меньше всего он хотел сегодня пикироваться с Кэрол. Любая ссора с Кэрол превращалась в побоище. Она не умела спорить — только драться.

— А вот и она! — весело и с облегчением воскликнула Кэрол.

Дэви встал с места и тоже испустил долгий вздох облегчения.

Донна, проходя по двору, внимательно рассматривала машины: пять «Мерседесов», один из них спортивный, два «БМВ»… И еще один «Роллс-Ройс Корниш». Машины сияли и при слабом свете солнца.

Она вприпрыжку влетела в офис:

— Я заставила Пембертона продлить кредит! — После чего она искоса взглянула на двух стоявших перед ней людей. — Все в порядке?

— Конечно, в порядке, — усмехнулась Кэрол. — Ты просто застала нас за руганью.

— Так, может, мне выйти, а потом снова вернуться? — пошутила Донна.

— Нет! — засмеялась Кэрол. — Просто садись сюда, а я приготовлю всем нам по чашке чая…

Она исчезла в крошечной кухоньке, а Дэви присел на краешек стола, глядя, как Донна снимает жакет.

— Как ты уломала Пембертона?

Донна покачала головой:

— Ну и тип! По нему тюрьма плачет. Но я говорила с ним прямо и логично, как выразилась бы твоя Кэрол. Вообще-то он сдался довольно быстро. Я сказала, что братья Мерфи предложили мне кредит.

— И он поверил этому?!

Донна ухмыльнулась.

— Не сразу. Однако принял игру. Я сказала, что если он не даст мне закончить дома, то не сможет получить ни единого пенса, пусть хоть его банк закроется. Это прозвучало как довольно разумный экономический довод.

— А что-нибудь еще сегодня случилось?

Донна присела за стол.

— Например?

— Ну, не знаю… Что-нибудь необычное… — пожал плечами Дэви.

— Нет. — Донна покачала головой. — А кто-нибудь звонил сюда до моего прихода? У меня в машине телефон был отключен. Терпеть не могу отвечать на звонки во время вождения.

— Только Большой Пэдди. Я как раз сейчас еду к нему в мастерскую. Вернусь выпить чаю через пару минут…

Дэви вышел из офиса и зашагал по двору к гаражам, по ходу набирая номер телефона Пэдди. Хотел сказать ему, что Донна в безопасности и что она на автомобильной стоянке.

Кэрол внесла чашки с чаем в офис и поставила одну из них перед Донной.

— Что за день, а? Скажу тебе, Донна, дорогая, я буду рада, когда он закончится.

Донна пила чай и не отвечала ей.

Левис смотрел игру «Пятнадцать к одному» в комнате отдыха, и, как всегда в его присутствии, в помещении стояла такая тишина, что можно было бы услышать звук от упавшей иголки. Все знали: это единственная передача по телевизору, которую любит смотреть Левис, ну и разве что еще одну — «Выдающийся ум». Он отвечал на большинство вопросов довольно легко, и чувство удовлетворения при каждом правильном ответе приятно обволакивало его всего.

Он мельком взглянул на то место, откуда Джорджио наблюдал за ним, и с усмешкой проговорил:

— Какие ужасные новости о Фрэнке Уайте, не правда ли? Застрелен с младенцем-сыном на руках. Какой же безжалостный ублюдок! Естественно, тот, кто стрелял, а не Фрэнки. Беда Фрэнки в том, что он считал себя крепким человеком… — Левис в притворном отвращении покачал головой. — Однако при чем тут ребенок? Когда катится мир? И все же хорошо, что хоть его жены там не было, они ведь прикончили бы и ее вместе со всеми остальными. Вот какой злой мир там, снаружи, Джорджио! Абсолютно порочный! А кстати, как поживает твоя маленькая женушка?

Джорджио прикусил губу и посмотрел на Левиса таким взглядом, каким мышь следит за змеей: обеспокоенно и с нервным уважением.

— В чем дело, Джорджио? Проглотил язык? Отвечай мистеру Левису! — Поднявший голос Дерек Марчант был одним из незначительных ставленников, одной из шестерок Левиса, и жаждал возвыситься. Травля Бруноса, на его взгляд, могла ему в этом помочь. Все знали, что у Левиса зуб на этого грека.

Джорджио перевел взгляд на Дерека, и тот почувствовал всю силу гнева Джорджио. Холодок страха пробежал у Марчанта по спине.

— Что ты сказал? — Джорджио встал.

Марчант оказался в трудном положении: «Если я сейчас сдамся, — подумал он, — Левис перестанет доверять мне». Левис держался только за тех людей, которые могли постоять за себя, а значит, и за него тоже. Но один взгляд на Бруноса показал Дереку, что совершена роковая ошибка. Он огляделся по сторонам и заметил, что остальные люди Левиса настроены выжидательно и не тронутся с места, пока он, Дерек, не сделает следующего шага. Марчант пожал плечами, пытаясь напустить на себя беззаботный вид:

— Ты же слышал, черт тебя раздери!

Джорджио подошел вплотную к Марчанту и уставился тому в лицо. Атмосфера накалилась. Мужчины бросили играть в карты. Они тихо переговаривались, наблюдая за Джорджио, нависшим над Марчантом.

— Ты пытался сказать, что я просто долбанный подонок, да? Именно это ты хотел сказать, Дерек? Ты хочешь подраться со мной, погань ты этакая? Тогда вставай, и я с тобой сцеплюсь. Давай, не сиди там… Вставай! — К концу фразы Джорджио уже не говорил, а рычал.

Потом, стащив Марчанта со стула, он одним ударом свалил его на пол, схватил упавшего за волосы мертвой хваткой и ударил лицом о металлический подлокотник стула. Джорджио пять раз повторил эту экзекуцию, давая выход накопившейся энергии и при этом разбрызгивая вокруг струившуюся с лица Дерека кровь. После чего отпустил волосы последнего и проследил, как тело Марчанта мешком свалилось на пол. Обернувшись, он обвел взглядом всех, кто находился в комнате.

— Еще кто-нибудь хочет получить? Давайте! Я сегодня в настроении. Ну, кто желает схлопотать?

Никто не произнес ни слова. А Левис встревоженно следил за ним. Джорджио отвел назад ногу и пнул Марчанта в пах — и так несколько раз. Решив, что с Марчанта достаточно, он снова огляделся вокруг.

— Я сегодня что-то легко раздражаюсь. Лучше вам зарубить это себе на носу. — Джорджио выпрямил спину, расправил плечи и быстрым шагом вышел вон из комнаты.

Левис схватил за руки двоих из своих людей, двинувшихся было вслед за Бруносом.

— Оставьте его в покое. Это было именно то, что мне нужно. То, что нужно, понимаете? Бруноса надо посадить под колпак. Я хочу, чтобы он выпустил лишний пар.

Прибавив звука, он продолжил просмотр по телевизору передачи «Пятнадцать к одному». Никто не обратил внимания на Марчанта, когда тот с трудом поднялся на ноги и медленно побрел прочь из комнаты.

Долли готовила пирог, и сигарета угрожающе раскачивалась у нее во рту как обычно. (Джорджио любил шутить на эту тему: дескать, пепел сигарет улучшает рецептуру ее блюд.)

Она поставила на стол большую миску и положила ложку, чтобы выбросить окурок. Только Долли собралась снова взять миску, как услышала шум подъезжающей машины на дорожке. Она резко повернулась к молодому человеку, который сидел с ней рядом у стола, и бесцеремонно вытолкала того в заднюю дверь.

Донна подъехала к дому. Она взяла сумку, вылезла из машины, привела в действие центральный замок и подождала, пока мигнут лампы внутри машины. Раздался тихий щелчок: это машина автоматически закрылась.

Через парадную дверь она вошла в большую прихожую, миновала ее и оказалась в кухне.

Долли встретила ее улыбкой.

— Привет, дорогая! А я готовлю для нас вкусный пирог с корицей. Гуляш уже готов, его надо только разогреть. Сейчас поставлю кастрюлю в духовку. Кофе на плите. Может, ты пойдешь примешь душ, пока я все тут закончу?

Донна поставила чайник, достала две дешевые кружки из шкафчика и отпускающим жестом взмахнула рукой:

— Мне нужна лишь чашка крепкого чая, Долли. А ты составишь мне компанию?

Долли опять поставила миску и ложку на стол, подошла к Донне и взяла две китайские кружки у той из рук.

— Иди прими душ, — повторила она с нажимом, — а я приготовлю тебе чашку чая.

Донна на какой-то миг почувствовала раздражение, но быстро подавила его. Она отобрала кружки у Долли и твердо сказала:

— Нет, спасибо. Я пока не хочу принимать душ. Хочу приготовить себе чай.

Она заметила обиженное выражение на лице пожилой женщины, сразу смягчилась и нежно произнесла:

— Я не намереваюсь быть грубой, но иногда ты обращаешься со мной как с ребенком: «Иди туда, сделай то, иди сделай это». Скажу честно, иногда это меня немного утомляет.

Долли на несколько секунд прикусила губу.

— Прости меня, Донна, милая. Я просто пытаюсь помочь…

Донна прижала пожилую женщину к себе, вдыхая смешанный запах сигарет и продуктов, который вечно окутывал Долли.

— Я это знаю! Но давай серьезно, Долли: и Джорджио так же вел себя. Я никогда раньше не задумывалась над тем, почему вы обращаетесь со мной так, словно мне пятнадцать лет. А ведь мне уже скоро будет сорок! Даже Дэви и Кэрол позволяют себе давить на меня: потребовали, чтобы я сегодня поехала домой прямо с автомобильной стоянки… Я всего лишь хочу сказать, Долли, что в состоянии сама приготовить себе чашку чая. Пойми это, Христа ради!

Долли была ошеломлена. Она никогда раньше не слышала, чтобы Донна так говорила. Ни разу за все те долгие годы, что Долли проработала у Бруносов. Она почувствовала, что вот-вот расплачется, и резко отвернулась. А потом, чтобы скрыть слезы, приступила снова к взбиванию теста для пирога.

Донна плотно зажмурила глаза — настолько этот разговор ее взволновал.

— Прости, Долли, ты этого не заслужила.

Домработница подняла плечи и ответила:

— Нет, заслужила. Ты права: обращаюсь с тобой именно я как с ребенком. Ты для меня все равно что кровное дитя, Донна. Ничего не хочу этим сказать, кроме того, что мне нравится присматривать за тобой. Бог знает, но, возможно, я бы работала бы здесь и бесплатно… Я люблю тебя, девочка! И всегда любила.

Донна подошла к женщине и обхватила руками ее обширную талию.

— А мне нравится, когда за мной присматривают. В основном нравится. Просто сегодня я старая ворчунья. Ты простишь меня, Долли?

Долли громко фыркнула и вздохнула.

— Конечно, прощу. Ну так готовить чай или нет? У меня горло сухое, как помет канюка!

— О, Долли, сильно сказано!

Долли от души рассмеялась:

— Мой старикан отец часто говорил, что у него вкус во рту такой, как бандажа у турецкого борца. Вот это и вправду сильно сказано! — Теперь у нее голос окреп, как у прежней Долли.

Донна захихикала и принялась заваривать чай. Она чувствовала, что одержала небольшую победу. Донна от всего сердца любила Долли, но с недавних пор та стала обращаться с ней так, словно она сделана из тонкого фарфора: «Хотя раньше меня это как-то не задевало, не так ли?»

Джорджио всегда принимал за нее решения, начиная с того, какую машину ей купить, и заканчивая тем, какими цветами украсить дом. Он даже настоял на том, чтобы самому составлять меню и лично заказывать вина, когда они приглашали людей на обед. На протяжении многих лет она подчинялась его образу жизни и соглашалась с его планами, особенно когда Джорджио устраивал праздники, придумывал маршруты путешествий, заказывал места в отелях и билеты на самолет, не советуясь с ней. Он даже говорил ей, как подстричь волосы! Она подавляла в себе чувство протеста, но теперь оно вырвалось на поверхность. У Донны появилось отчетливое ощущение, что она вылезает из кокона… Она осталась довольна собственной метафорой: «Донна Брунос, жена Джорджио Бруноса, короля тестостерона и лучшего из мужчин Эссекса, постепенно превращается в полноправную личность. А теперь перейдем к другим новостям…» — Донна рассмеялась своим мыслям.

Долли загадочно улыбнулась ей:

— Небось пенни отдала за них?

Донна поставила все те же дешевые кружки на стол и улыбнулась в ответ:

— Они не стоят и пенни. Иди пить чай.

Долли зажгла очередную сигарету и присела к столу. Сняла тапочки и пошевелила пальцами ног.

— Знаешь, ты права, Донна, насчет того, о чем говоришь. Я понимаю, что обращаюсь с тобой, как с ребенком, но ты так действуешь на людей. Заставляешь их возиться с тобой.

Дым от сигареты заставил Донну зажмуриться, и на какую-то долю секунды она увидела Долли глазами других: крупная, ширококостная активная женщина с плохо подогнанными зубными протезами и химической завивкой, короткие пухлые пальцы и обломанные ногти, морщинистое лицо — скуластое, толстощекое, жир перекатывается под безукоризненно чистым фартуком… Донна почувствовала прилив нежности к ней.

— Ну, не надо слишком уж меня опекать Долли. Отныне мы с тобой будем на равном положении в доме, ладно?

Долли кивнула и глубоко затянулась сигаретой:

— Ладно.

Она отпила чаю и поморщилась, поскольку в нем не было сахара. Добавила три ложки с верхом и улыбнулась от мысли, что в этот самый момент трое мужчин прячутся в подвале и на улице. «Мы с тобой равны, Донна, любимая, — подумала она. — Но что касается обязанности опекать тебя, то кто-то же должен это делать! Твой старичок поручил мне оберегать тебя так, как если бы ты была самим дьяволом».

Обе женщины продолжали дружелюбно болтать, в то время как Пэдди Доновон и его ставленники со всех углов просматривали подходы к дому: «Когда эти ничтожества — люди Левиса — нанесут удар, мы будем к этому готовы».

Глава 8

Джорджио наблюдал, как Левис играет в шахматы с одним из своих подручных — с Рикки. Риккардо Ла Бретта, известного больше под именем Рикки, крупного мужчину, происходившего из афрокарибской семьи, все знали в крыл, как человека с мощными мускулами и еще более внушительным интеллектом. Если кто-нибудь что-то хотел точно узнать, ему однозначно следовало идти к Рикки. Это может показаться странным, но Левис, по натуре — непоколебимый расист, охотно общался с Рикки. Джорджио подозревал, что Левис, выставляя себя интеллектуалом, надеялся, что благодаря дружбе с Рикки на всех его действиях будет стоять печать общественного одобрения. Почему Левис хотел произвести впечатление на среднего заключенного из числа приговоренных к пожизненному заключению, оставалось вне понимания Джорджио. Ведь Левис никогда в своей жизни не руководствовался обычной человеческой логикой. «Что ж, — рассуждал Брунос, — почему бы ему не начать делать это сейчас?»

Сэди, вальсируя на ходу, влетел в комнату отдыха, и Джорджио подмигнул ему. После того как Сэди предупредил Бруноса об опасности, он вырос в глазах Джорджио, хотя последний тщательно старался публично этого не показывать. Началась демонстрация новостей по телевизору: сообщалось, что какой-то иностранный президент проигнорировал королеву.

Люди, внимательно смотревшие новости, постепенно впадали в агрессивное настроение:

— Проклятый австралийский раздолбай! Я бы выдал ему, гаду, за королеву, черт бы их всех побрал! Интересно, что он о себе возомнил? Все эти чертовы австралишки — просто мерзкие задницы!..

— Большинство из них — всего лишь онанисты! Моя сестра эмигрировала туда и очень быстро вернулась домой, скажу я вам. Там отовсюду выползают пауки размерами больше, чем пасть у Тэтчер!..

Вскоре всех, пребывавших в комнате отдыха, охватило возбуждение. Им вообще-то требовалось совсем немного, чтобы прийти в такое состояние: например, от сообщения о случае насилия над ребенком или об ином изнасиловании, передаваемом по телевизору, заключенные сразу впадали в неистовство.

Один из мужчин встал и потряс кулаком перед изображением Поля Китинга на экране.

— Слушай ты, мерзкий ублюдок! Королева должна приказать ему и всем этим драным австралишкам заткнуться. Они в любом случае нам не нужны. Это просто кучка педерастов, и все!

Сэди присоединился к общему рокоту:

— Не понимаю, что они там разоряются? У них численность геев на душу населения больше, чем даже среди американцев.

— При чем здесь эти придурки? Тебя надо было прикончить при рождении! Тебя и этого гомика-австралишку!. — Но как только Арнольд Да Сильва раскрыл рот, он пожалел об этом.

— О чем ты только что сказал, Арнольд? — скрипучим, тонким голосом прошипел Левис.

В комнате мгновенно стало тихо. И даже два тюремщика ретировались к двери.

Да Сильва нервно облизнул губы.

— Да я ничего, мистер Левис. Так, слегка сболтнул.

Левис зловеще усмехнулся.

— Если б ты разок задумался вместо того, чтобы проводить свои дни, занимаясь онанизмом, то, может, лучше понял бы реальную жизнь. Мы все содержимся здесь к удовольствию Ее Величества. Она владеет этой тюрягой, а, мы, как утверждается, нарушили Ее законы. На документах, которые ты получил в суде, написано: «Такой-то — против короны». И королева, поспешу тебе напомнить, носит эту корону.

Служба королевского судебного преследования посадила всех нас за решетку. Если бы я встретил проклятую королеву, я не только плюнул бы на нее, но и трахнул бы старушку.

Дэвид О'Грэди, ирландский террорист, ожидавший, когда его перевезут в тюрьму «Мэйз», негромко захлопал в ладоши:

— Сильно сказано, мистер Левис.

Левис улыбнулся. Он готов был продолжать игру.

— Как сказали наши судьи, прежде чем посадили нас: «Я умываю руки!» — заметил Сэди.

Слова Сэди вызвали смех даже у Левиса, и атмосфера разрядилась. Тюремщики засмеялись вместе с заключенными, и благодаря богу мир был восстановлен.

Джорджио покинул комнату отдыха и вернулся к себе в камеру. Он был рад, что на время оказался там один. Он лег на постель навзничь, положив руки под голову, и уставился на деревянные доски основания висевшей над нимверхней койки: «Мне надо выбраться отсюда. Левис травит меня каждым своим словом, каждым движением. Он понимает, что его желание навредить Донне убивает меня, особенно сейчас, когда я не способен ничего сделать и могу только ждать. Это ожидание мучительнее всего».

В пять утра, как раз на рассвете, Донна вдруг резко проснулась. Она продолжала лежать в постели, пытаясь снова заснуть. Затем перевернулась на другой бок, после чего ей удалось снова погрузиться в сон. И вскоре оказалась вместе с Джорджио и с их ребенком. Это был замечательный, сказочный сон, и он снился ей уже больше пятнадцати лет.

В то время как Донна спала, уютно устроившись в постели, Большой Пэдди Доновон и его помощники волокли двух мужчин с автомобильной дорожки Донны, а затем вытащили их на проезжую часть и зашвырнули в черный микроавтобус «транзит», припаркованный на заросшей травой обочине, в двадцати пяти ярдах от поворота к дому Донны.

Пэдди отобрал у одного из мужчин большой коричневый мешок. Открыв его, вынул оттуда маленький пакет, к которому были прикреплены портативные часы с крошечным жидкокристаллическим экраном. Лица обоих мужчин скрывали лыжные маски. Когда маски сняли, Пэдди и остальные испытали некоторое потрясение, убедившись, что эти люди — китайцы.

И тогда заговорил тот, у которого изъяли мешок. В его резком, звенящем голосе отчетливо слышался акцент кокни:

— На твоем месте я бы отпустил нас, прежде чем дело выплывет наружу. Ты и понятия не имеешь, на кого мы работаем. И поверь мне: когда я скажу, тебе это не понравится. — Это было произнесено ровно, без эмоций.

Когда Пэдди разбил разговорчивому мужчине нос своим увесистым кулаком, другой заметно побледнел. Даже несмотря на его желтоватую кожу, было видно, как он побелел.

— Вас послал Дональд Левис! — прорычал Пэдди. — Что ж, Левис этот, черт бы его побрал, не пугает меня, мерзавцы. На самом деле еще не родился человек, который мог бы меня напугать или хотя бы заставить мое сердце биться быстрее. — Пэдди не сводил глаз с избитого, из носа которого обильно вытекала кровь.

— Это устройство предназначалось для машины? Мужчина кивнул, прикрывая рукой разбитый нос.

— Оно могло убить?

Тут другой злоумышленник покачал головой:

— Этого было достаточно только для того, чтобы хорошенько громыхнуло. Взрыв напугал бы ее, но не убил. Может, она получила бы несколько царапин от осколков лобового стекла, и все.

Пэдди задумчиво поднял на него глаза:

— Ты сказал «ее»! Значит, покушение будет на женщину? Ведь так? Ты знал, что это предназначено для Донны Брунос!

Оба китайца опустили глаза.

Пэдди набрал побольше воздуха в легкие:

— Заводи, Пэдрейк, и поедем в Мэнор-парк, в одну небольшую фирмочку, которую я знаю. Хочу преподнести этим двоим урок, которого они никогда не забудут.

Едва «Транзит» отъехал в предрассветных сумерках, младший из китайцев начал покрываться холодным потом. Все знали, что в Мэнор-парке, на востоке Лондона, находится крематорий. И если люди вроде Пэдди Доновона везли кого-либо в ту сторону, то несчастные редко возвращались обратно. Или вообще никогда не возвращались. Ведь еще больше тел исчезло там на законных основаниях, и их тоже с тех пор никто никогда не видел.

Микроавтобус ехал по дороге А13, по пустынным утренним улицам, увозя в неизвестность двух перепуганных насмерть пассажиров. А Донна тем временем перевернулась во сне на другой бок, чуть слышно пробормотав имя мужа.

Снаружи на территории, прилегающей к дому Донны Брунос, расположились пять мужчин: трое наблюдали за задним двором, а двое спрятались перед домом. Они поддерживали контакт друг с другом посредством миниатюрных раций. В первый раз сыграл свою роль элемент внезапности. Однако как только Левис поймет, что первые посланные им террористы-бомбисты перешли в разряд пропавших без вести, на смену им будут отправлены следующие, готовые к дальнейшим действиям.

Джон О'Крэди зажег себе небольшую сигару «кофе с кремом» и принялся смаковать вкус подожженного табака. Это напомнило ему старое время — пятидесятые и шестидесятые годы, когда злодеи были просто преступниками, а все эти сутенерские выверты с компьютерами маячили в далеком будущем.

Чуть позже, этим же утром, Донна выехала с дорожки на улицу, и Джон тут же вскочил на мотоцикл и, выдерживая дистанцию, поехал за ней: «Она милая крошка и не заслуживает получить пулю из-за своего старика». В отличие от многих своих сверстников Джон по-настоящему не любил Джорджио Бруноса. Даже несмотря на то, что в жилах Бруноса текла капля ирландской крови, Джону все равно было трудно полюбить старикашку. Джорджио представлялся в целом довольно приятным типом, но, по мнению Джона, большую часть времени Брунос играл вне лиги, а его заключение показало это каждому. Левис — вот человек, которого стоило бояться. Жадность Джорджио поставила его миниатюрную жену в опасное положение, и Джон считал, что в подобное трудно поверить и еще труднее это простить.

Донна выехала на шоссе М25 в сторону Рэмсфорда, и Джон вздохнул: «Похоже, мне предстоит долгий день».

Джорджио нехотя ел свой завтрак, с усилием пропихивая куски пищи в горло. Он как раз доедал последнюю корку хлеба, когда Рикки вызвал его к Левису. Джорджио беззаботной походкой пошел за чернокожим, хотя сердце прыгало у него в груди.

Левис ковырялся в зубах серебряной зубочисткой, и от этого зрелища Джорджио почувствовал тяжесть в желудке.

— Привет, Джорджио! Ну так как мы поживаем? — холодно спросил Левис.

— Со мной все в порядке, спасибо. А ты? — Джорджио сам поразился тому, с какой спокойной расслабленностью прозвучал его голос.

Похоже, Левис тоже этому поразился.

— Садись, я хочу немного поболтать с тобой, — бросил он.

Джорджио сел напротив него и оглядел камеру. В отличие от обстановки в большинстве камер стены у Левиса не были украшены фотографиями пухлых блондинок в разных стадиях обнаженности. У него в камере отсутствовали и гравюры в стиле Чиппендейла, какие висели обычно в камерах многих гомосексуалистов. На стенах висели лишь красивые яркие открытки с изображениями цветов, деревенских домиков и одна большая картина, изображавшая тигра. На столе возле одиночной койки стояла фотография его матери в серебряной рамке: маленькая женщина сияла улыбкой в камеру. На ней была ярко-красная шляпа-таблетка, седые волосы аккуратно собраны в небольшой пучок, губы подкрашены ярко-оранжевой помадой. Глядя на эту фотографию, Джорджио содрогнулся.

— Приятная комнатка, не правда ли? Тебе нравятся мои занавески? Я попросил ребят сшить их для меня в мастерской. Они подходят к стеганому одеялу, как ты думаешь? — Голос Левиса звучал мягко, вкрадчиво, словно он умолял об одобрении. И Джорджио вновь изумился разнообразным граням его характера. Вслух он сказал:

— Выглядит очень мило.

Левис довольно улыбнулся.

— Как только получишь свою апелляцию, тоже начнешь думать о том, как бы украсить свою камеру. Но только мне важные люди сказали, что ты отсюда не выйдешь. — Он произносил эти слова, не переставая улыбаться.

— Только не рассказывайте мне, что вы теперь управляете и пенитенциарной системой, мистер Левис. Мне трудно поверить в то, что можно иметь такие длинные руки, пусть даже речь идет о вас.

Левис холодно уставился на Джорджио; он принял это оскорбление к сведению, но отложил реакцию на него на будущее.

— А как поживает твоя жена, Джорджио? Хорошо, не так ли?. — В голосе Левиса слышалось настолько явное самодовольство, что Джорджио затошнило от предчувствий. Он был уверен, что Левис знает что-то, чего не знает он, Джорджио, и ему с трудом удалось совладать со своим голосом.

— Может быть, вы скажете мне об этом, мистер Левис? Похоже, вы больше меня знаете.

Левис отпил глоток свежего колумбийского кофе и демонстративно вздохнул:

— Будет настоящим позором, если с ней что-нибудь случится, не так ли? Я хочу сказать: ты ведь обязательно услышишь об этом, да? Ты не читал в газете на днях о том, как одной птичке подложили в машину бомбу? Это сделал ее старикан, а бомба была крошечная. Она не умерла, но ее здорово порезало. Бомба лежала прямо под ее сиденьем. Вот его-то разнесло на куски. Ведь что вытворяют люди, а? — Левис покачал головой, якобы рассерженный на людей. — От этого даже желудок сжимается, правда? Я и подумать не могу, что с маленькой Донной может случиться нечто подобное. Ты ведь живешь в Эссексе, не так ли? Хороший такой, здоровенный домина, как я слышал, теннисный корт, бассейн. Наверное, оно стоит несколько миллионов — твое семейное гнездышко? Хотя у тебя нет детей. Позор! Мне бы ты больше нравился, если бы у тебя были бы дети. — Левис знал, что большинство людей при мысли об опасности, грозящей их детям, легко попадают под его власть. И играл на этом. — Ты помнишь Дэнни Саймондса? (Джорджио молча кивнул, заранее боясь услышать продолжение.) Какой ужас произошел с его мальчиком, не правда ли? Ему только шестнадцать лет исполнилось, а его сшиб какой-то лихой водитель, когда тот зазевался, возясь со своим пакетом. Никто так и не узнал, кто это сделал. Какая трагедия! Правда, было бы лучше, если бы парень погиб на месте. А то сейчас он превратился в овощ, проводит жизнь в больнице. Я слышал, что от этого старуха Лоррейн, жена Дэнни, чуть не смежила веки. Бедная корова! Единственный ребенок, а? А как звали парня?.. — Левис сделал вид, что вспоминает. — Ну да, Эрик. Что за паршивое имя, а? Эрик…

Джорджио закрыл глаза на несколько секунд, собираясь с силами, а потом встал.

— Слушай, Левис, какой смысл во всем этом разговоре? Если бы я не знал тебя! Просто я хочу сказать, что мне все это начинает надоедать.

Левис хмуро поглядел на него.

— Сядь! И заткни свою пасть. Когда я захочу, чтобы ты ушел, я скажу тебе об этом, ладно? А до тех пор застегни варежку и слушай, что я буду тебе говорить.

Джорджио тяжело опустился на стул.

— Давайте покончим с этим, мистер Левис, потому что у меня нет времени на все эти игры и забавы.

Левис ухмыльнулся:

— У тебя впереди восемнадцать лет — на то, чтобы слушать это, сынок. И ты будешь слушать, если я прикажу тебе… Гарри, принеси свежесваренного кофе и чашку для мистера Бруноса, — бросил он через плечо.

Гарри сунул голову в дверной проем.

— Сию минуту, мистер Левис.

Левис снова усмехнулся.

— Ну вот, сейчас выпьем по чашечке отличного кофе и закончим нашу маленькую беседу. Тебе в голову еще не пришли кое-какие мысли? Скажем, о том, куда ты спрятал деньги?

Джорджио сморщился.

— Я уже говорил вам. Я знаю, где деньги. И заберу их для вас, как только выйду отсюда.

Левис кивнул, словно именно это он и ожидал услышать. Всмотрелся в лицо Джорджио и мысленно отметил: «Начинает сказываться напряжение».

— Третьего дня я разговаривал о тебе с одним своим старым приятелем, который приходил навестить меня. Он рассказал мне, как твоя жена управляет автомобильной площадкой в компании с этим плутом Джексоном и его крашеной женой — блондинкой. Как она управляет строительными участками на пару с Большим Пэдди. Ты знаешь, мне никогда не нравился Пэдди, он слишком самодоволен. Дела на участке в Илфорде идут неплохо, как я слышал. Твоя старушка проделала классную работу! У нее есть и мозги, и красота, а? Непобедимое сочетание. Там, на воле, есть люди, которые хотели бы кое-что разнюхать про нее, держу пари. А как твой брат Стефан? Все еще занят сексуальными играми, так ведь? Я слышал, что он — телефонный король в Сохо. Неплохое жульничество. Закон может не тронуть тебя в этом случае, так я слышал. Для этого нет законодательства. — Он помедлил немного, а потом добавил с нажимом: — Пока нет!

Джорджио напряженно выпрямил спину, сидя на стуле, и наблюдал за каждым движением Левиса.

— Моя матушка на днях видела твою мать, Маэв. Они знают друг друга много лет, с той поры, когда мы, дети, еще были маленькими. Маэв сказала, что дела в ресторане идут очень хорошо. Как будет стыдно, если там что-нибудь случится, ведь так? Твой старик тоже сделал доброе дело для дурака — дал моему брату Фрэнки работу, когда тот вышел из «Скрабса». Так что не волнуйся, дом твоих папы с мамой в порядке в настоящее время. Я помню людей, которые что-то для меня сделали. Всегда воздается тому, кто помнит об этом.

Вошел Гарри с кофеваркой, сахарным песком и свежими сливками. Две чашки из костного фарфора изящно стояли на подносе, на блюдцах лежали серебряные ложечки.

— Ваш кофе, мистер Левис.

— Спасибо, Гарри. А теперь уматывай отсюда к чертовой матери. Гарри поспешно убрался из камеры.

— Ты немногословен, Джорджио. В чем дело? Уж не кошка ли отгрызла тебе язык?

— А мне нечего говорить, — пожал плечами Джорджио. — Похоже, вы сами со всем неплохо справляетесь.

Левис взял кофеварку. Джорджио с интересом наблюдал, как тот борется с собой, размышляя, то ли выплеснуть содержимое кофеварки в лицо собеседнику, то ли налить кофе в чашки. Последний вариант победил.

— Ты становишься раздражительным, Джорджио. А я не люблю тех, кто быстро воспламеняется. До меня дошел слушок, будто в нашем крыле Большой Рикки мечтает о тебе. Я как-то видел нечто подобное. Несколько лет назад он и еще несколько других типов залегли в душевой — затаились, поджидая одного парня.

Взяли его в оборот, как они это умеют. Он потом месяц провалялся в больнице крыла. Они большие, крупные парни, особенно этот Рикки. Природа его хорошо оснастила. По крайней мере, мне так говорили. Рикки любит смуглых и красивых. А мистер Хэндри, тюремщик, любит подсматривать. Держу пари, ты об этом не знал. А еще мистер Хэндри платит неплохие деньги насильникам за копии их судебных дел. Дела касаются и черных, и белых: потом свидетельские показания, точный рассказ о том, что с ними произошло… Мне об этом противно даже спрашивать, но вдруг нечто такое случится с тобой? Он такой забавный человек, этот мистер Хэндри. Мой добрый приятель. Почему не пьешь кофе, Джорджио? Надеюсь, не из-за нашего непринужденного разговора?

Джорджио взял две ложечки сахара и плюхнул их в стоящий перед ним кофе, а потом добавил сливок.

— Нет, я просто очень внимательно слушаю вас. Мне-то особенно нечего сказать, правда?

Левис расхохотался с неподдельным весельем.

— Я восхищаюсь тобой, Джорджио. Это даже забавляет… Слушай меня! Что бы там ни случилось в будущем, все это не слишком меня касается, как ты понимаешь. Ничего лишнего. Это же просто бизнес.

Джорджио отхлебнул чуть теплого кофе. Дружелюбный Левис казался ему еще более опасным, чем Левис, пытающийся запугать его. Пока что он только грозил — жене Джорджио, его брату, родителям. И бизнесу. Не говоря уже о собственной шкуре Джорджио. Давление начинало сказываться, и Левис это понимал. «Хуже всего то, что он это понимает», — подумал Брунос.

Голос Левиса прервал размышления Джорджио:

— Хочешь ликера «Гарибальди» к кофе?

Джорджио в отчаянии молча покачал головой, про себя думая: «Мне надо выбираться отсюда, я больше не вынесу…»

Прошло два дня с тех пор, как Большой Пэдди засек двух китайцев и выдворил их из владений Донны. Доновон из стратегических соображений расставил своих людей по всем направлениям, включая автомобильную площадку, и вообще — повсюду, куда могли бы проникнуть люди Левиса, даже вместе с Джорджио. Все это делалось по возможности незаметно. Стефан Брунос оплачивал всем время работы вдвойне.

Молодые братья Вебстер, Колин и Чарльз, следили за автомобильной площадкой, вооружившись бейсбольными битами и ручными автоматами. Оба они сидели в «Роллс-Ройсе» и были счастливы тем, что выполняют столь незатейливую работу, а кроме того, сидят в такой прекрасной машине. Братьям было соответственно двадцать лет и двадцать один год. Колин рассказывал брату о своей подружке Лили, прелестной полукровке из Нотинг-Хилла.

— Говорю тебе, Чарли, птичка просто чудо! На этой неделе я приведу ее познакомиться с нашей старушкой.

Чарли, старший брат, рассмеялся:

— Любовь с первого взгляда, так что ли?

Колин тоже усмехнулся в полумраке салона.

— Можно сказать и так…

Он вынул наполовину докуренную сигарету из пепельницы и прикурил от светло-зеленой зажигалки. Глубоко затянулся, некоторое время подержал дым в легких, а потом медленно выпустил его.

— Хорошенький дымок! Где ты его достал?

Чарли взял предложенную братом самокрутку, затянулся, подул на нее, выпуская дым, и осветил при этом себе лицо тлеющим кончиком.

— На Рейлтон-роуд есть некий Раста, который продает выращенную дома травку. Брикстон, Дом марихуаны.

Оба парня рассмеялись, будто это было по-настоящему смешно. Они докурили самокрутку с травкой, и Колин начал сворачивать следующую. Его опытные пальцы быстро и проворно скрутили подряд три сигаретные бумажки. Когда он хотел облизнуть одну сторону очередной бумажки, чтобы склеить самокрутку, как раз в этот момент они одновременно заметили машину с многочисленными включенными передними фарами, которая неслась в их сторону по дороге. Машина остановилась возле самой площадки, и оба парня онемели от неожиданности.

Машина была «Ренджровером», но на решетке спереди кто-то прикрепил дополнительно два больших куска металла, которые далеко выдавались вперед. «Ренджровер» вскарабкался на тротуар и врезался в «G-reg», высококлассный «Мерседес», а тот, в свою очередь, разбил стоявший возле него «БМВ». Машины потянули одна другую за собой с пронзительным металлическим скрежетом. «Мерседес» завалился на бок и во мгле при лунном свете напоминал некое доисторическое животное.

Колин и Чарли, едва придя в себя, выскочили из «Роллс-Ройса». Они не слишком хорошо умели обращаться с автоматами. И мгновенно забыли об оружии в разгар происшествия. Братья ошеломленно стояли и смотрели, как «Ренджровер» крушит машины у них на глазах. Колин продолжал сжимать между пальцев наполовину приготовленную самокрутку… Спустя пять минут автомобильная площадка превратилась в свалку с грудой обломков, а «Ренджровер», использованный в качестве тарана, степенно покатил вдоль дороги. Проезжая мимо парней, сидевшие в машине люди поприветствовали их двумя пальцами.

Прошло еще пять минут, и прибыла полиция, вызванная женщиной, которая жила в квартире неподалеку от автомобильной площадки: она услышала, как одновременно завизжала автосигнализация на восьми машинах. Колин и Чарли успели убраться вовремя.

Спустя пятнадцать минут о происшествии узнал Большой Пэдди и выругался, использовав все термины, которые только были известны людям, занятым в строительном бизнесе.

Стефан Брунос поднял телефонную трубку и с изумлением выслушал то, о чем доложил ему Пэдди Доновон. Он быстро оделся и вышел из своей квартиры в Тобакко-Доке, захватив портмоне и ключи от машины. И только подъезжая в Эссексу, осознал, что забыл надеть носки.

Он приехал к Донне в три часа пять минут утра. Там уже находились Дэви и Кэрол Джексон. И полиция тоже. Донна в шоке сидела на кухне. Долли готовила чай. А Кэрол Джексон громко честила полицейских, преступников и вообще всех, кого касался ее язык, именуя их «сукиными детьми».

Детектива-инспектора Ричи Ричардсона уже тошнило от нее до смерти.

— Миссис Брунос, вы имеете хотя бы какие-нибудь предположения о том, кто мог все это сделать на вашей автомобильной площадке?

Донна покачала головой. И всем показалось, что она сделала это в миллионный раз.

— Понятия не имею. И рада хотя бы тому, что мы застрахованы…

Она посмотрела на Дэви, произнеся эти слова, и у него хватило совести опустить глаза. Автомобильная стоянка, равно как и все строительные участки, до поры до времени не были застрахованы. Донна выяснила это в первую очередь. В действительности торгующие подержанными машинами автомобильные дилеры не страховали машины, потому что некоторые из автомобилей, к примеру, находились в розыске, не попадали ранее в автопроисшествия. Ни один здравомыслящий дилер не стал бы страховать их: это предстояло сделать покупателю. Донна, разбираясь во всем этом, попросту увеличила ставки страхования.

Долли приготовила очередную чашку чая, и все расселись вокруг большого старинного стола из резной сосновой сосны.

Детектив заговорил с Дэви:

— У вас не было в последнее время каких-нибудь неприятностей с покупателями? Может, кто-нибудь купил у вас некую машину в ужасном состоянии? Такое ведь постоянно случается.

Дэви гордо выпрямился и язвительно ответил:

— Ни одна из наших машин не может находится в плохом состоянии по определению, дружище, мы торгуем престижными марками. Вы же сами их видели, не так ли? «Мерседесы», «БМВ», «Роллеры». Мы же здесь не говорим о всяких помойных ящиках вроде «Дагенхэма», дурацких «Сьерра» или поганых «Метро»! У нас приличные машины!

Ричи Ричардсон сделал успокаивающий жест рукой.

— А как насчет частично замененных моторов? Может, вы в этом подложили кому-то свинью? Вы же перепродаете автомобили? Я вас правильно понял?

Дэви покачал головой:

— Мы распродаем их непосредственно с аукциона в Челмсфорде, как я вам уже говорил. Все машины классом ниже «Ягуаров» для нас бесполезны и неинтересны. Вы же не станете заменять мотор, который стоит сорок тысяч, и ставить его на паршивый «Релаент Робин»? Вы понимаете, к чему я клоню?

— Ну, ладно-ладно, успокойтесь. Мне следовало задать эти вопросы. А не крутились ли в последние дни вокруг площадки какие-нибудь подозрительные типы?

Кэрол Джексон затянулась сигаретой и сказала:

— У нас постоянно вертится всякая шушера, дружище. Кто только к нам не приходит: мечтатели наяву, которые хотят посидеть и надышаться кожаной обивкой и представить себе, как они затаскивают в прекрасную машину свою птичку, и старикашки, которые свободно могут позволить себе подобную машину, но ездят на своих старых «Гранадах». Мы ведь не вешаем табличек на людей, которые явились просто посмотреть, боже упаси! Большинство нашего рабочего времени отнимают как раз люди, которые только этим и занимаются — смотрят!

Детектив допил чай.

— Тогда я с вашего разрешения, поеду. Послушайте, если у вас появятся какие-то соображения, позвоните мне. Идет? — Он уже выходил из кухни, но на пороге вдруг обернулся: — Кстати, а может, кто-то пытается мстить вашему старику, миссис Брунос? Я слышал, он получил длительный срок.

Донна испуганно поглядела на детектива.

— Я ни о чем таком не знаю. Всем нравился мой Джорджио. Но я могу спросить мужа об этом, когда поеду его навестить.

Инспектор по-доброму улыбнулся ей.

— Так и сделайте, милая. — Он еще раз кивнул и покинул кухню в сопровождении своих приятелей, линейных инспекторов полиции.

Ричарду Ричардсону было жаль Донну Брунос. Для нее случившееся стало шоком, настоящим потрясением. И дело здесь не в махинациях со страховками, как он сначала подозревал; тут таилось нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд. Проходя через большой вестибюль, Ричардсон обратил внимание на дорогие старинные часы и, как бы не веря своим глазам, покачал головой. «Похоже, у этого происшествия и правда есть связь с каким-то крупным преступлением, слишком многое говорит за это». Сам он раз семьдесят продлевал сроки платежей за дом, купленный в рассрочку, и дом его теперь стоил меньше, чем он уплатил за него процентов. У детектива имелись жена и трое детей. И они были счастливы, если им раз в каждые два года удавалось на недельку вырваться в Борнмаут. Ричардсон, удовлетворенный своей работой, хлопнул входной дверью, выходя из дома Бруносов.

Стефан проводил Дэви и Кэрол и отправил Долли спать. Присев к кухонному столу, он накрыл руку Донны своей ладонью.

— Для меня это все обыкновенный вандализм, дорогая. Не принимай случившееся близко к сердцу.

Донна громко фыркнула.

— А все-таки почему? Для чего предполагаемым вандалам делать нечто подобное? Я знаю, что несколько лет назад некоторые машины заляпали краской, — таково сложившееся у меня представление о вандализме. Мне кажется… О, я не знаю, но мне чудится в этом нечто более зловещее.

Стефан улыбнулся, хотя мысленно мог поклясться, что ему не до улыбок.

— Сейчас дети стали гораздо агрессивнее, — заметил он. — Со слов той женщины, похоже, это был так называемый наезд тарана. Все они ныне ведут себя, как подонки. Ты только почитай газеты!

Донна молча слушала его. Но тишина уже становилась гнетущей, когда она наконец заговорила:

— Наезд тарана, как я понимаю, Стефан, может относиться к электротоварам, одежде, спортивным вещам «Рибок» и прочему барахлу. Но для чего крушить автомобильную площадку? Здесь нет никакого смысла. Если у тебя такая мощная машина, что она может разгромить витрину магазина «Диксон», то для чего использовать ее на площадке, где продают автомобили? Здесь можно усмотреть нечто гораздо более серьезное, чем кажется на первый взгляд.

— Ну а почему ты так думаешь, Донна?

Она вытерла нос бумажной салфеткой. И сделала это весьма изящно.

— Я думаю, что мне очень о многом не говорят — и ты, и Дэви, и все остальные.

Стефан расхохотался — весело, якобы от всего сердца.

— Не будь глупышкой, Донна.

— Слушай, ты сейчас говоришь совсем как Джорджио. Он постоянно то же самое говорит мне, и почти такими же словами. Стефан, за те последние несколько месяцев, что он провел в тюрьме, я поняла: все наше имущество не застраховано — и автомобильная площадка, и строительные участки, и даже этот дом. Если наш дом когда-нибудь ночью вспыхнет, как свечка, то при большом везении мы едва сумеем купить квартиру с тремя спальнями на деньги, которые получим от страховок. Земля будет стоить дороже. Вряд ли на бизнес-счетах есть какие-то деньги. Мне пришлось говорить с этой задницей Пембертоном — и упрашивать его продлить нам кредит, чтобы завершить строительные работы. И тем не менее мы с Джорджио в свое время путешествовали по всему миру. Я также выяснила, что наши машины все были взяты напрокат. Джорджио потерял право собственности на них. Я же все оплатила благодаря продаже собственных драгоценностей, которые оставались в моем распоряжении. Так что, пожалуйста, Стефан, больше не говори мне, что я ничего не соображаю. Я люблю Джорджио всем сердцем и буду любить его до последнего вздоха. Но собираюсь завтра поехать к нему, чтобы попробовать все выяснить раз и навсегда…

Она неуверенно поднялась на ноги и вышла из двери кухни, на ходу обронив:

— Ты можешь отдохнуть в одной из комнат для гостей, их здесь четыре. Увидимся утром.

Стефан слушал ее удаляющиеся шаги, пока она в домашних тапочках шлепала в спальню.

Из того, что она сказала, больше всего Стефана потрясло слово «задница». За двадцать лет Стефан ни разу не слышал, чтобы Донна выговорила вслух хотя бы одно ругательство. «Она по-настоящему расстроена, это яснее ясного, в первую очередь из-за того, что все мы недооценивали ее, и больше всех — Джорджио. — Стефан зажег сигарету и поудобнее уселся в тихой кухне. — Может, для нее будет лучше, если она узнает полную правду подробнее прежде, чем все зайдет слишком далеко. Но как отреагирует Донна, если узнает, что такой человек, как Левис, сел ей на хвост?.. Мысль о Левисе безумно пугает даже меня — признался сам себе Стефан. — А что явная опасность сотворит с таким хрупким созданием, как Донна?..»

Он надеялся, что у его старшего брата припасены для нее какие-нибудь достойные ответы. Уверенность Джорджио, по мнению Стефана, была напускной, и неважно, подогревалась она точным знанием истины или наркотиками: «Ему совершенно нечего сказать жене».

Донна забралась в постель. В голове у нее стучало: «Автомобильная площадка разрушена вандалами…» Она покачала головой в ночной тьме. «Я в это не верю. Тот, кто разбил машины на площадке, имел на то причины, и эти причины как-то связаны с Джорджио. Я не могу однозначно утверждать такое, потому что у меня нет доказательств. Но так мне говорит внутреннее чутье. Я так многое узнала в последние несколько месяцев, и теперь мне предстоит встретиться лицом к лицу с Джорджио, обладая определенными сведениями. Или, скорее всего, столкнуться с тем, чего я еще не знаю. И не ведаю, во что это может вылиться. Но я уверена в одном: завтра непременно выяснится точно, что на самом деле происходит. Джорджио должен открыть мне истину!

И, что еще более важно, я обязана узнать всю правду».

Она все еще не спала, когда первые лучи света проникли в окна ее спальни.

Глава 9

Обстановка в тюрьме уже начала действовать на Джорджио. Порой он спрашивал себя: а если бы не присутствие Левиса, как бы он переносил заключение? Легче было бы ему? Многие из осужденных находили здесь себе приятелей, таких же грубых людей, как они сами. И если жена заключенного присылала ему письмецо, то всегда находились люди, которые могли посоветовать ему, что писать в ответ.

К примеру, слух о молодом заключенном, которому, скажем, дали десять лет и который страшно переживает это, уже на следующий день разносился среди узников. Чаще всего именно безысходность положения переносилась тяжелее прочего. Неприятно, и весьма, было то, что заключенных запирали в камерах каждый вечер в половине восьмого: даже десятилетнему ребенку позволено вечером свободно смотреть телевизор или писать письмо, читать книгу или выйти в сад, на свежий воздух. На людей, которые сидели в многоместных камерах, это ограничение действовало менее болезненно, потому что они могли болтать между собой. Иное дело — тот, кто заперт в маленьком пространстве одной камеры, да еще с человеком, к которому он испытывает физическое отвращение. Помимо взаимных оскорблений и возможных увечий, сюда еще следует добавить необходимость делить с ним на двоих один туалет. Таким образом, не оставалось ничего своего, ничего тайного, даже освобождать кишечник приходилось перед аудиторией.

Немногих из заключенных можно было назвать разумными людьми. Соседство с такими рассматривалось как награда, насколько это понял Джорджио. При этом речь шла не об уме как таковом, а скорее о поведении. Большинство мужчин часами занимались в гимнастическом зале. Занятия с «железом» были выходом, способом избавиться от избытка сексуальной энергии и прочих страстей, а также способом поддерживать себя в форме. Это давало хотя бы крохи самоуважения. У мужчин тела были, как правило, крепкие. Даже более пожилые заключенные по физической подготовке могли равняться с молодыми; если бы они жили на свободе, им наверняка многие завидовали бы в этом. Накачивание мышц с помощью железных тренажеров служило и своего рода защитным механизмом: чем крупнее ты будешь, тем меньше шансов, что на тебя нападут. В обстановке, где драка могла быть спровоцирована мельчайшим, как головка спички, поводом, стремиться к такого рода защите подсказывал элементарный здравый смысл — по крайней мере, выглядеть следовало так, словно ты сможешь постоять за себя.

Джорджио приходилось волноваться вдвойне, так как он помещался в крыле, где сидели приговоренные к пожизненному заключению. Приговоры к заключению на долгие годы считались здесь обычным явлением: все преступники относились либо к категории «А», либо к двойной категории «А», то есть к опасным и особо опасным. Сюда входили террористы, убийцы, а также крупные налетчики и грабители банков. Все это было бы не столь уж тяжело, если бы не господство в крыле Левиса. Он старался изо всех сил сделать пребывание здесь Джорджио как можно более тяжким для него. Единственной компенсацией для Бруноса служило то, что он никогда и ничем, ни словом, ни поступком, не выказывал того, как Левис в действительности достает его.

Джорджио понимал: как только Левис узнает, где спрятаны деньги, ему, Джорджио, будет крышка. Настоящая крышка! Жизнь человека в «Паркхерсте» ничего не стоила. И неважно было, от чего — от собственной руки или от чьей-то еще наступала смерть. В их крыле преобладали изнасилования. Казалось, чем на меньший срок осужден заключенный, тем труднее мужчине обходиться без женщины. Джорджио порой задавался вопросом: правда ли, что осуждение на длительный срок заключения снижает либидо. Словно включается подсознательный механизм, помогающий человеку отсидеть весь срок. Большинство мужчин обклеивали стены камер плакатами с обнаженными красотками, а более экзотические журналы ценились на вес золота: жесткое порно было мечтой и страстью большинства заключенных. В то же время, как только журнал прочитывался и страсть снова завладевала их умами, они, казалось, теряли потребность в излюбленных картинках: журнал перепродавался другому типу. Непристойные комментарии в разговорах заключенных представлялись чем-то намного безопасным и смешным. Они нарушали мрачную атмосферу, а некоторые из мужчин были прямо-таки прирожденными комедиантами. Следовательно, было безопаснее шутить о сексе вместо того, чтобы постоянно думать о нем. И любая женщина, появлявшаяся в дневных передачах телевидения, годилась в качестве объекта для скабрезной шутки.

Джорджио лежал спиной на скамье тренажера и раз за разом толкал вверх гири, но из головы у него не выходила Донна, что в последнее время случалось все чаще и чаще… Донна была смыслом его жизни, единственным настоящим другом. И она там, дома, жила только им, он думал об этом без тени сомнения. Большинство мужчин, сидевших в их крыле, с ужасом представляли себе, как женушки находят себе другого человека, который станет платить по их счетам, либо партнера по кровати, с кем будут коротать долгие вечера. Больше всего они боялись, что их жены или любовницы забеременеют. Вы можете простить женщине в годах некоторую неосмотрительность и даже пошутить на этот счет. Быть сильным, понимающим человеком, который берет сторону допустившей ошибку жены, после того, как она некоторое время униженно умоляет об этом, — в этой ситуации никто из твоих друзей не станет плохо говорить и думать о тебе. Однако появление на свет младенца в отсутствие отца семейства — это уже совсем другой коленкор. Этого нельзя простить. И такое не прощалось. А если бы мужчина захотел бы простить, другие обязательно нашли бы соответствующие язвительные слова по этому поводу. Ты при этом теряешь лицо, а потерять лицо было равносильно смертному приговору в такой обстановке. Джорджио радовался, что ему не было нужды переживать по такому неприятному поводу. Ему и так достаточно трудно давалось пребывание здесь день за днем, чтобы думать еще и о том, как там Донна обвивает своими длинными стройными ногами талию соперника.

Многие мужчины сидели за того, что убили своих жен или любовниц. Джорджио поражало, как вообще можно утруждать себя убийством женщин подобного сорта. Он мог наблюдать их в комнате свиданий: большинство — типичные воровские жены, то есть женщины с обесцвеченными либо, наоборот, выкрашенными в черный цвет волосами, в кожаных пиджаках и плотно облегавших бедра бриджах; а их груди, свободные от лифчиков, крошечными конусами приподнимали материю блузок. Это напоминало униформу, как бы сшитую специально для жен мошенников.

У немногих заключенных жены имели вид более приличный; заметно было, что таковых и любили, и уважали. Но подобных Джорджио видел очень мало: они, должно быть, здесь редко встречались.

Средний преступник, получивший пожизненный срок, к тридцати пяти годам бывал женат нередко раза три. После отбывания очередного срока наказания он вновь женился, как правило, на молодой девушке с еще свежим личиком, на славу использованной уже многими, которой нравилась дурная слава быть женой вооруженного грабителя. И девушка, и мужчина понимали, что их брак обречен: или мужчина уйдет, или девушка бросит его, или в их относительно счастливые отношения вновь вмешается закон. Хорошо осознавая все это, Джорджио благодарил Бога за Донну, хотя и признавался себе, что был далеко не тем мужем, которого она заслуживала. Однако что ни делается, все к лучшему…

Донну не могло ранить то, чего она не знала.

Донна прошла через автоматические двери и остановилась перед женским гардеробом. Она вытянула руки в стороны; женщина-полицейский провела у нее ладонями под линией бюстгальтера, затем — вдоль тела и под конец — под поясом юбки. Донна приводила себя в порядок, а женщина в это время шарила в ее сумке через плечо. Закончив осмотр, женщина-полицейский приготовила для Донны ключ с номерком, позволила вытащить кошелек из сумки, а потом заперла все остальное в маленьком шкафчике и передала ключ ей. Донна миновала еще ряд дверей, и наконец-то, ей позволили пройти в комнату для посетителей.

Площадь, отведенная под комнаты свиданий в «Паркхерсте», была довольно обширной. Здесь находился прилавок, похожий скорее на небольшой буфет, чем на закрытые магазинчики, торгующие гамбургерами и прочей едой на скорую руку, которые можно встретить на любом британском железнодорожном вокзале. Продавались здесь чай, кофе, безалкогольные напитки и конфеты. Сразу за большими дверями, если миновать их, справа располагалась детская игровая площадка, где было все, начиная с качающихся лошадок и кончая домиками куклы Венди. Дети радостно играли там, не понимая, на территории какого заведения они находятся. А отцы и матери с восторгом наблюдали за ними.

Донна прошла налево и приблизилась к прилавку-стойке. Столы были расставлены далеко друг от друга, и за ними в одиночестве сидели женщины в ожидании супругов или сыновей, которых должны были привести к ним. Донна тоже села за стол. Она улыбнулась старой женщине, которая терпеливо ждала за ближним к Донне столиком. Женщина опустила глаза к своему вязанию, и Донна вздохнула.

Монотонное жужжание голосов становилось все громче. Когда двери в дальнем углу комнаты открылись, Донна, заметив это, с облегчением перевела дыхание, наблюдая, как Джорджио идет к ней. На нем были черные тренировочные штаны и рубашка-поло фирмы «Лакоста». На вид он казался подтянутым и вполне здоровым, но морщины на лице выдавали напряжение, в котором находился Джорджио. Донна встала, и он крепко поцеловал ее.

— Привет, дорогая. Как я рад видеть тебя! — Он достал у нее из кошелька пятифунтовую бумажку.

— Чего ты хочешь? Кофе?

Донна кивнула и проследила, как он купил два кофе, пять батончиков «Марс» и упаковку «КитКат». Она уже знала, что «Кит Кат» предназначался ей.

Он сел на свое место и отдал ей сдачу. Он так напоминал сейчас повадками маленького мальчика, что она почувствовала в себе волну жалости к нему.

— Ну так что происходит, Донна? Как идут дела?

Она глубоко вздохнула и спокойно сказала — намного спокойнее, чем себя чувствовала:

— Кто-то вчера ночью разгромил автомобильную площадку. Все машины, что были ближе к дороге, разбиты. — Она заметила, что на лице мужа отразилось недоверие, и заставила себя продолжить: — Полиция думает, что это вандалы, они приехали в большом «Ренджровере», и им просто нечего было делать. Но я так не думаю.

Джорджио отпил глоток кофе, чтобы дать себе время провернуть в мозгу то, о чем сказала жена.

— Я надеюсь, сегодня ты мне дашь ответы на кое-какие вопросы, Джорджио, потому что я после вчерашней ночи настроена серьезно и полагаю, что ты обязан кое-что объяснить мне.

Он возбужденно провел рукой по лицу.

— Слушай, любимая, ты лучше расскажи мне подробнее о том, что произошло вчера ночью, с самого начала.

Теперь Донна, в свою очередь, отпила глоток кофе. Она проглотила горьковатую жидкость и внутренне содрогнулась от того, что ей предстояло сделать… За двадцать лет супружества она никогда ни о чем не спрашивала мужа: откуда у них берутся деньги, какими делами он занимается, каким образом оплачиваются кредитные карточки. Она покупала такую одежду, какую хотела, и делала это, когда хотела; ее карточка «Америкэн экспресс» была ее третьей рукой — всегда с ней, что бы там ни было. Ей даже никогда не приходилось брать деньги из банка, потому что дома всегда в изобилии хранились наличные — в небольшом сейфе в кабинете Джорджио. Счета оплачивались регулярно, и ей никогда не нужно было проверять баланс чековой книжки, просить подтверждения или даже вообще думать о деньгах. Она вспоминала о них лишь тогда, когда тратила их.

Но теперь ей необходимо было спросить у мужа не только о деньгах, но и о многих других вещах, о существовании которых она не подозревала долгие годы, хотя Донна истово желала и дальше оставаться в неведении. Это представлялось ей непосильным бременем уже потому, что Джорджио сейчас выступал в роли вынужденного слушателя: ведь ей приходилось начинать разговор о вещах, о которых они вообще никогда в прежней жизни не говорили. Она вновь ощутила свою личную ответственность за происходящее, пусть ее сейчас и контролировали а все потому, что она могла выйти из этой тюрьмы, а он — нет.

— Прошлой ночью автомобильная стоянка была разрушена. По крайней мере, значительная часть машин разбита, — начала она. — Еще когда тебе только вынесли приговор, я проявила интерес к твоему бизнесу. Ты ведь знаешь, что автомобильная площадка, а также строительные участки — все абсолютно было не застраховано…

Она заметила, что у Джорджио посуровело лицо, и голос ее дрогнул. Прежде чем продолжить, она прокашлялась, мысленно убеждая себя, что перед ней сидит ее муж, а не какой-то незнакомец: «Это человек, с которым я много лет спала, которого любила, кому была верной подругой. Мне не нужно бояться его». И все же по какой-то непостижимой причине она интуитивно чувствовала, что бояться его все-таки стоит. — Деньги, которые были у нас на общем счету, я использовала, чтобы оформить страховку. Я также заплатила строительным поставщикам, поскольку они не собирались давать нам в кредит. Мне известно, что по автомобильной площадке у вас с Дэви имеется два комплекта книг: один, как я полагаю, лично для вас, а второй — для налоговика. Дэви пока не знает, что я это обнаружила, поэтому, пожалуйста, не обвиняй его ни в чем. Пришлось закрыть несколько строительных участков. Строительство домов в Эссексе находилось на стадии нулевого цикла, и они будут закончены, как только у нас появятся деньги. Я завишу от участка в Илфорде. Завершу там строительство, и тогда мы сможем выпутаться из этой неразберихи. Возможно, мы получим немного больше ста тысяч фунтов за дома в Илфорде. Но ведь ты все это уже знаешь, не так ли? — Она снова отпила глоток кофе и посмотрела в каменное лицо мужа. — Машины «XJS», принадлежавшие тебе, у нас отобрали. Мы не смогли оплатить по ним счетов. Я должна добавить, что отдельный банковский счет, по которому ты платил за аренду, теперь закрыт. Я объяснила банкирам обстоятельства, погасила твои проценты, и послетого, как мне удалось переговорить с лизинговой компанией, все встало на свои места. За свою машину я заплатила, продав некоторые из моих драгоценностей, включая мои золотые часы «Ролекс», которые я отдала в залог. И теперь владею машиной на законных основаниях.

Джорджио язвительно засмеялся.

— Ну, хорошо, значит, ты разведала все о моих деловых контактах. Они не лучше и не хуже, чем у других, что сидят в этой дыре, Донна. Так что не делай поспешных выводов.

Теперь Донна, в свою очередь, потеряла терпение.

— Поспешные выводы?! За четыре месяца можно сделать нечто большее, чем просто поспешные выводы. Я все это выясняла постепенно. Я твоя жена, Джорджио, а не глупенькая, безмозглая девчонка, которая не может догадаться о простейших вещах! Я эффективно занималась твоим бизнесом, вытащила тебя из дерьма и все это время работала в потемках! Все говорили мне: «Ты должна присмотреть за его делами, он же твой муж». Что ж, именно этим я и занималась. Это — так, к слову сказать, если ты вдруг чего-то не заметил. Честно говоря, было бы намного легче, если знать весь расклад с самого начала. Например, я являюсь владелицей дома, а я никогда об этом не знала. В моей собственности также строительные участки, а ты лишь директор. Какого черта происходит, Джорджио?! Посреди ночи меня вытаскивают из постели два полицейских и говорят, что какие-то вандалы разгромили наши машины, действуя по собственному капризу! Неужели я кажусь такой дурочкой? И потом — какой черт позвонил твоему брату Стефану? Он приехал ко мне, будучи уже в курсе всего. И я только сегодня поняла, пока плыла сюда на этом проклятом пароме, что никто из полиции не мог войти с ним в контакт. Прошлой ночью я спросила Дэви, не связывался ли он по этому поводу с кем-нибудь, и тот ответил: «Нет». Итак, я хочу спросить прямо: о чем еще я и понятия не имею?!

Джорджио был ошеломлен. Донна следила, как на лице его одно выражение сменяет другое. Она почувствовала внезапный порыв схватить мужа в объятия и ласкать его так долго, пока все не будет забыто. Но вместо этого Донна выпрямила спину и поудобнее устроилась на стуле, трезво понимая: наступило время принятия решения. Или перелома.

Джорджио опустил глаза, уперся взглядом в столешницу и наконец заговорил:

— Послушай, любимая, я никогда не желал, чтобы ты знала о проблемах, связанных с моим бизнесом. Последние несколько лет бизнес шел довольно трудно. Это тяжелая работа. Строительный бум за одну ночь накрылся, и цены на дома упали. Надеюсь, мне не нужно рисовать перед тобой полную картину? Я много денег вложил в землю и прочую недвижимость, а когда осознал, что превышаю определенные пределы, зарегистрировал все на твое имя — на случай, если меня разоблачат. Так делают многие типы. Если бы меня обанкротили, никто не смог бы добраться до твоего имущества. Ты не являлась владелицей ни автомобильной площадки, ни строительных участков, пока не приблизился день суда надо мной. Я не надеялся, что Стефан каким-то образом будет управлять бизнесом и вернет его к прежнему уровню. Однако когда ты начала всерьез заниматься делами, я поначалу испугался этого. Но ты так радовалась каждому успешному шагу, любовь моя, тебе так приятно было помогать мне, помогать нам обоим, что я не смог лишить тебя этого удовольствия. К тому же я должен признать, что ты провела замечательную работу. Я просто никогда не осознавал, какие хорошие мозги спрятаны в этой прелестной головке. Думаю, так. Мне очень жаль, что тебе пришлось выяснить реальное положение дел таким путем, но ведь со временем это все равно выявилось бы…

Голос Джорджио прервался, и вся его самоуверенность улетучилась. Донна почувствовала, что у нее разрывается сердце из-за него: она понимала, чего ему стоило сказать ей эти слова — Большому Джорджио, Джорджио Бруносу, жене которого никогда не нужно было ни о чем беспокоиться с самого дня их свадьбы. И ведь он очень гордился самим этим фактом. В этом отношении он был своего рода шовинистом, и ей лишь оставалось с этим мириться. Даже когда она получила степень бакалавра в университете, он расценил это лишь как небольшое увлечение жены.

Она намеренно подыгрывала его «я» все годы супружества, вела себя и поступала только так, как он хотел. До Донны только теперь дошло, что долгие годы она жила во лжи. Настолько долго, что ложь постепенно превратилась в правду… Она попыталась выбросить эту мысль из головы. Она отчаянно хотела Джорджио и принимала мужа таким как есть, на его условиях. И усматривала в происшедшем с ними и свою вину. Ах, если бы она раньше поговорила с ним! Она бы тогда лучше поняла, что происходит, и по мере выяснения всех обстоятельств не испытала бы такого шока.

По-видимому, Кэрол и Дэви Джексон были скорее партнерами, чем любящими супругами, как когда-то могли считаться они с Джорджио. И эта мысль тоже глубоко задела ее. Она вдруг догадалась, что это Кэрол Джексон наверняка настояла на том, чтобы ее, Донну, точно проинформировали обо всем, что происходит. И почувствовала, что за какие-то доли секунды во сто крат больше стала уважать эту женщину.

— Сказанное тобой все равно не объясняет того, что произошло на автомобильной стоянке. Мне это неспроста показалось зловещим в большей степени, чем всем остальным. Если бы я не разобралась со страховкой, мы попали бы в большую беду. Но дела обстоят так как есть, и, слава богу, дела наши не так уж плохи. А может, это ты и Дэви все это устроили? Может, это ты специально подстроил так, чтобы нашу автомобильную площадку разгромили? Я хочу знать правду! И клянусь господом, я не использую этот возможный факт против тебя, как это мог бы сделать ты…

Джорджио вдруг захотелось расхохотаться; он мгновенно расслабился: «Донна думает, что это я разбил автомобильную площадку! И она готова стоять со мной рядом, даже если это так. Просто смешно! И все, что разведала или о чем догадалась, она не собирается использовать против меня. Донна мне говорит, что для нее заранее не имеет значения все, что она разузнает. И хочет знать всю правду. Она сохранила все наши деньги, переоформив страховки на площадку и участки. В самом страшном кошмаре мне не могло привидеться такого: случается авария на площадке машин, а страховка едва покрывает расходы. И вот, теперь моя маленькая жена, моя маленькая Донна, взяла на себя управление бизнесом и за четыре месяца выправила положение. Но перед тем, как получить срок, я успел поймать большую рыбу, которую предстояло зажарить…»

Чутьем Джорджио понимал, что он вообще не должен, не имеет права говорить жене еще и об этом. А ведь он не зря совсем не волновался о строительных участках, об автомобильной площадке — обо всем законном: совсем иной бизнес придавал ему сил. Брунос вложил кучу денег в него, и вот почему ему нужны были сегодня деньги Левиса. Собственных средств не оставалось: он ободрал все до костей. Но тогда ему помог Стефан, добрый старина Стефан. И по этой причине Донна никоим образом не сможет сама докопаться до истины.

Он посмотрел на доверчивое лицо жены и почувствовал укол жалости. «Как давно я не видел ее так близко!» Напряжение постепенно сказывалось на ее прелестном личике. Вокруг глаз начали появляться мелкие морщинки. Щеки уже не были такими тугими и округлыми, как прежде. Даже волосы не казались такими блестящими, как раньше. Но она все равно выглядела хорошо — настолько хорошо, насколько это возможно для женщины под сорок.

Джорджио всегда любил молоденьких девушек. Именно молодость Донны в свое время привлекла его к ней. В глазах мужа она долгие годы оставалась ребенком. А теперь перемены становились заметными. И он чувствовал, что виноват в этих переменах.

Печальнее всего было то, что она и теперь любила его сильнее, чем он когда-либо любил ее. Она всегда любила его больше: так требовало его «я» — и Донна всегда точно выполняла требования мужа. Он же был настолько уверен в себе, что не сомневался: она до сих пор способна сделать ради него все…

Донна не сводила с мужа глаз, ожидая ответа.

Джорджио провел пятерней по своим густым черным волосам, глубоко вздохнул и сказал:

— Прости меня, Донна. — Несколько секунд он помедлил. — Что ты хочешь услышать? Что мне жаль? Что ж, поверь: мне очень жаль, жаль до глубины души. Всю свою жизнь я провел, созидая этот бизнес, и заставил его работать, ты это сама знаешь. Но, Донна, я совершил несколько ошибок.

Она провела языком по внезапно пересохшим губам.

— Что это за ошибки, Джорджио? Я знаю, что ты ободрал свой бизнес, снял со счетов все деньги — об этом я догадалась. Но я хочу знать, на что пошли эти деньги.

У Джорджио хватило милосердия выглядеть пристыженным, и Донна опять почувствовала, как ее тянет к нему, особенно когда его темные глаза встретили ее взгляд, чтобы найти там отблески сочувствия и понимания.

— Я полагаю, лучше всего начать с самого начала. Ты помнишь, несколько лет назад я пытался достать участок Джозефа Бронски?

— Не могу утверждать, что помню, — покачала головой Донна.

— А помнишь, как я полетел в Таиланд? — нетерпеливо спросил Джорджио. — Я тогда целый год мотался туда и обратно, ты должна это вспомнить.

— О, это я помню, — слабо улыбнулась Донна.

— Ну так вот, пока я был там, я проворачивал кое-какие дела. Весьма преуспел в покупке части акций двух строившихся отелей — приобрел половинную долю. Один отель — в Бангкоке, другой — в Шри-Ланке. Оба отеля благополучно построили, я сам за этим проследил, несмотря на расстояние. Для того времени это был верный шаг. Таиланд представлялся урожайным местом: туда приезжало полно туристов, люди чуть не убивали друг друга ради того, чтобы попасть туда. То же самое и в Шри-Ланке, хотя эта страна больше ориентирована на германский и американский рынки. Но все это не столь важно, суть в том, что я все до последнего пенса вложил туда, причем собирал деньги где только смог, чтобы профинансировать операцию.

— Так что же пошло не так? — озадаченно спросила Донна.

Джорджио печально улыбнулся.

— Что пошло не так? Я скажу тебе, что пошло не так. Меня подставил Бронски. Не только меня, но и еще нескольких человек. Отели были построены, тут полный порядок, я не могу этого отрицать, но они не принесли никакого дохода. Тайское правительство не дало нам заселить комнаты. Отели так и стоят брошенными, и мы даже не можем их продать.

Донна задумчиво покачала головой.

— Я не понимаю.

Джорджио снова улыбнулся.

— Бронски выкупил землю у агента. По крайней мере, нам он так сказал. Пришлось ему поверить: раньше он не давал поводов для недоверия, поэтому у нас не было причин сомневаться в нем. Нам передали копии планов. Я даже полетел туда, как ты знаешь, чтобы проследить, как продвигается строительство. Все шло прекрасно. Кроме того, что этот тип, у которого Бронски купил землю, был затем арестован за крупномасштабную аферу, связанную с землей. Правительство отобрало у афериста все, чем он владел, и дела обернулись так, что он еще оказался должен сумму, соответствующую стоимости пятидесяти процентов акций наших отелей. Тот отель, что в Шри-Ланке, еще строился, более того — находился на стадии фундамента. Все наши деньги до сих пор остаются застрявшими в Бангкоке. А нас оттуда прогнали, Донна. Всех нас…

Донна по-прежнему недоумевала.

— Но ведь наверняка наше правительство может помочь!..

В ответ на это заявление Джорджио откровенно расхохотался.

— Конечно! Возможно, и свиньи умеют летать, и маленькие феи живут у нас в саду! Мы могли бы обеспечить себе это, если бы состояли в партнерских отношениях с таиландцем. А мы, кстати, и состояли. Однако он был склонным к риску жуком. Правда, в то время мы этого не знали. Парень выдоил из нас все деньги, мало того — мы ему давали за раз сотни тысяч фунтов! Хуже всего то, что я таким образом подставил своих партнеров… И вот потому-то они и разгромили автомобильную площадку прошлой ночью.

Донна не была уверена, что правильно все поняла.

— Но я не вижу пока прямой связи между рассказанным тобой и тем, что случилось прошлой ночью…

Джорджио развернул «Марс» и откусил кусочек. Некоторое время он жевал. А затем продолжил рассказ:

— Я завел партнерские отношения с человеком по имени Левис. Спроси любого про Левиса, и тебе о нем обязательно расскажут. Он, по мнению многих, один из наиболее опасных людей в Англии. На самом деле — на всех Британских островах. В настоящее время он находится в одном тюремном блоке со мной. Обвинен в мошенничестве, хотя его могли бы судить за большее число убийств, чем совершили нацистские преступники во времена Третьего рейха. Так вот: я никогда не мыслил, да и во сне не видел, что мы окажемся в роли обманщиков по отношению к нему, клянусь тебе! Дело в следующем. Я как-то ненароком слышал, что Левис хочет вложить деньги в законный бизнес. И много денег. Я вышел на Левиса, и он очень заинтересовался сделкой с отелями. Мне удалось все устроить для него… Ну а остальное ты уже знаешь.

Донна проглотила ком, застрявший в горле.

— Нет, не знаю всего. Расскажи мне все по порядку, Джорджио. Мне кажется, у меня есть право знать.

Джорджио посмотрел в лицо жены: даже в эти мгновения оно оставалось красивым, несмотря на то, что было искажено тревогой и несло на себе печать свалившихся на них неприятностей.

— Короче, Левис решил, что я его подставил. И тогда он задумал проверить, не вышел ли я из игры. Уилсон дал свидетельские показания против меня, и вот я упрятан сюда. Весьма вероятно, что Левис постарается ни в коем случае не допустить моего выхода под честное слово. А недавно еще и Уилсон умер…

— Это мне известно. Он повесился.

Джорджио тихо засмеялся:

— Я знал, что Уилсон собирается повеситься раньше, чем он сам. Мне сказал Левис… Единственный человек, который мог бы вытащить меня отсюда, мертв.

— Но Уилсон совершил самоубийство, твой адвокат мне так сказал!

Джорджио медленно покачал головой:

— Уилсону помогли, любовь моя. Поверь мне, я знаю, что говорю. Левис так прямо мне и заявил, что Уилсон, дескать, собирается покончить с собой, причем за несколько часов до того, как труп Уилсона был обнаружен. За всем этим стоит Левис, нет никаких сомнений. А теперь Левис хочет меня. То есть он хочет до меня добраться. Думает, будто я могу вернуть ему вложенные им деньги. И все, что бы я ни говорил, не убеждает его. Он распоряжается крылом, в котором я содержусь, власть его распространяется даже на тюремщиков, которые, как предполагается, должны за всеми нами надзирать. Он умудрился сделать так, чтобы мне порезали задницу, пока я был в «Скрабсе». Нечто вроде испытания, прежде чем я прибыл сюда. — Джорджио поглядел Донне прямо в глаза.

— Я знаю все о Левисе и о том, почему я здесь. Единственное, о чем я жалею, — так это о том, что не рассказал тебе обо всем раньше… Мне надо выбраться отсюда, моя дорогая, и как можно скорее! Иначе я вернусь к тебе домой в ящике. Левис стоит за разгромом автомобильной площадки: это небольшое предупреждение для меня. Я не хотел рассказывать тебе обо всем этом, потому что чувствовал: раз я втянул нас двоих в эти дела, то я и должен вытянуть. Что ж, я не смог. Я пытался, но ничего не получается…

Голос Джорджио сорвался, и Донна схватила его за руку. Они были похожи на любую из присутствующих здесь пар — на заключенного и его жену: у обоих на лицах написано мучительное одиночество, и у обоих безнадежный вид людей, которых разлучили на слишком долгий срок. Они оба принуждены были любить друг друга на расстоянии, и с каждым прошедшим днем им становилось все труднее.

— О, Джорджио! Ну и что же нам делать? Какого черта ты увяз в этом? Что за сила завладела тобой, скажи на милость, когда ты вступал в деловые отношения с людьми вроде Левиса?

Джорджио пристально посмотрел в ее заметно побледневшее лицо и лаконично ответил:

— Простая жадность, Донна. Одна лишь жадность, в чистом виде. — Он поцеловал руку, которая крепко держала его ладонь. — Эх, удалось бы удачно это дело провернуть, я стал бы богат, как Крез. Мы имели бы все, чего бы ни захотели, все на свете!..

Донна осторожно вытянула свою ладонь из его пальцев. На лице у нее было написано презрение.

— Но у нас и так все было, Джорджио, не забывай об этом! Хочу спросить: сколько же тебе нужно, а? У нас был дом, деньги в банке, а главное — мы были друг у друга. Что еще нам не хватало? Или, точнее, что еще ты хотел иметь?.. И ведь всегда происходило так: тебе было что-то нужно, не правда ли? Ты чего-то хотел, в чем-то нуждался, о чем-то заботился… Я только сейчас это осознала. О господи, какой же я была глупой! Чертовски глупой!

Джорджио поразили слова Донны. И эти слова произносит его Донна, которая всегда казалась такой податливой! Вот подходящее слово: «податливая». Она подстраивалась под его нужды, под его требования, а теперь сидит за столом напротив и говорит ему именно то, что требовалось сказать еще несколько лет назад… Он был достаточно честен, чтобы признаться себе в этом.

— Не расстраивайся, Дон-Дон.

Донна вздрогнула.

— Не называй меня Дон-Дон! Это звучит по-детски. Впрочем, что бы ты ни сделал сейчас, ничто не улучшит моего самочувствия. Боже всемогущий! Джорджио, неужели ты не видишь, что наделал? Ты использовал все наше достояние для своих призрачных дальнейших целей — и где мы оказались? Ты заперт здесь, свидетель погиб, и наш последний шанс заработать деньги под угрозой… Я надеюсь, ты доволен собой? Всерьез надеюсь, что доволен, поскольку в свое время ты сотворил немало проклятых трюков. Но этот — этот превзошел все остальные!..

Джорджио был ошеломлен ее тоном и в особенности презрением, которое она явно выказывала. И еще видимым глубоким огорчением Донны.

— Полагаю, что отныне и я в опасности, не правда ли? — продолжала Донна, постепенно впадая в ярость. — Так вот почему Большой Пэдди ходит за мной по пятам все эти дни! Вот откуда твой братец Стефан узнал так быстро об автомобильной площадке! Вот почему все подряд обращаются со мной, как с ребенком! Уверена, даже Кэрол Джексон была посвящена в великую тайну, что Джорджио опять вляпался в крупные неприятности. Только на этот раз они еще и выплеснулись ему прямо в лицо! Да к тому же теперь его преследует маньяк… И ты хочешь от меня сегодня того, чтобы я справилась со всеми этими невзгодами, о которых ты соблаговолил мне рассказать? Понятно, почему муж удостоил жену своим высоким доверием и сообщил ей нечто такое, о чем никогда не говорил раньше…

Джорджио дождался последнего вопроса. И немедленно отреагировал:

— Я хочу, чтобы ты помогла мне выбраться отсюда.

Донна облизнула пересохшие губы и только потом набралась сил, чтобы переспросить:

— Извини, не поняла?

Джорджио улыбнулся своей легкой обворожительной улыбкой, от которой сердце всегда подпрыгивало у нее в груди:

— Я хочу, чтобы ты вытащила меня отсюда!

Донна напряженно смотрела на мужа. Его лицо было исполнено страстной надежды. Кроме того, она отметила про себя, что Джорджио, в свою очередь, внимательно наблюдает за ней. И губы у него при этом слегка дрожат… Донна в первый раз обнаружила морщины вокруг его рта, седину в густых волосах и тревогу, которая глубокими морщинами бороздила любимый лоб, когда Джорджио хмурился.

Он вдруг показался ей заметно постаревшим, и сделанное открытие взволновало ее.

Но чуть позже, обдумав его слова, она рассмеялась. Сначала Донна издала тихий смешок. Потом — еще один. Затем легкий смех постепенно перешел в пронзительный хохот. Люди, сидевшие за своими столами вокруг, стали оборачиваться на них, и заинтересованно наблюдать: отчего эта хорошенькая женщина так грубо и громко хохочет? Некоторые улыбались ей, как бы присоединяясь к столь бурной реакции на неведомую им шутку.

Донна, как посторонняя, слушала смех, извергающийся из ее тела. Он пробивал себе дорогу из глубины и волнами выкатывался на поверхность. Она не могла остановиться — лишь порой беспомощно постанывала. Смех уже сделался мучительным для нее: болели ребра, желудок сотрясали спазмы.

Джорджио молча следил за ней, не веря своим глазам: лицо его выглядело чуть ли не комичным от написанного на нем удивления, и Донна, глядя на него, не могла удержаться, чтобы не расхохотаться опять.

— Ну, давай же, Донна, успокойся, — просительно произнес наконец Джорджио.

Пароксизмы смеха мало-помалу покинули ее. Она выпрямилась на стуле и смахнула невольные слезы с глаз тыльной стороной ладони; остались темные полосы от потекшей туши для ресниц.

— После всего, что услышала сегодня… Я подумала было, что уже навсегда потеряла способность смеяться. Но видишь джорджио, ты еще можешь по своему обыкновению шокировать меня. Похоже, твои навыки не утрачены. — Она взяла кошелек со стола и встала. — Сейчас я пойду. Мне надо возвращаться домой. Сюда долго добираться, ты же знаешь… Я право не понимаю, как умудряются приезжать сюда женщины с детьми! — Донна небрежно поцеловала мужа в щеку и сразу выпрямилась.

Джорджио пребывал в недоумении:

— Ты уезжаешь?! Но время визита еще не истекло. У нас же есть по меньшей мере еще час.

— Твое свидание закончено, Джорджио. Мне срочно нужно прочистить легкие на свежем воздухе. И требуется время, чтобы подумать. Хотелось бы остаться одной хоть ненадолго.

— Не уходи, Донна. Побудь еще!..

Она посмотрела мужу в лицо и криво усмехнулась:

— Если бы ты только знал, Джорджио, сколько раз мысленно я произносила подобные слова. Но в отличие от тебя у меня никогда не хватало мужества высказаться вслух. Может, если бы я не была такой трусихой, ты жил бы сейчас дома, со мной… Кстати, можешь передать Левису, что он оказал нам любезность своим нападением на автомобильную площадку: благодаря ему мы теперь при деньгах…

Оцепеневший от удивления Джорджио был способен только молча проводить ее взглядом. Его жена, его маленькая Донна, покидала комнату для свиданий.

И чувствовал он себя так, словно только что потерял нечто в высшей степени драгоценное.

Глава 10

На пароме, возвращавшемся на материк, место Донны оказалось рядом с местами молодой женщины и двух ее детей: мальчику было примерно года три, а его сестре — чуть больше. Сама мать выглядела не старше двадцати.

— Вы не будете возражать, если я закурю? — обратилась к Донне девушка.

— Вовсе нет, — покачала головой Донна.

Молодая женщина прикурила сигарету и глубоко затянулась.

— Вообще-то мне надо бы бросить, но я не могу.

Донна внимательно посмотрела на нее, обратив внимание на светлые, по всей видимости, обесцвеченные волосы и искусно наложенный макияж.

— Это не очень полезно для здоровья. Собеседница разразилась хохотом.

— Вот еще! Заботиться о здоровье? Дорогая, как раз это я и не могу позволить себе!

Донна неожиданно для себя непроизвольно рассмеялась вместе с ней, словно женщина сказала нечто остроумное.

Молодая мать посадила сына на колени и вытерла ему лицо носовым платком не первой свежести.

— А за что сидит ваш старик?

Донна посмотрела в окно на бегущие мимо морские волны и вздохнула. Девушка же невозмутимо продолжала болтать, будто ей что-то ответили.

— Моему Вейну дали двенадцать лет. Я убила бы его! Ограбил наш местный «Теско». Конечно, было лето, а на нем — только тенниска, татуировка вся на виду: мое имя в сердечке, а под ним — имена детишек. Его заложил один из наших соседей. Он, скорее всего, не самый выдающийся ум в Британии. Вы понимаете, что я имею в виду? И все же, как я сказала его матери, по крайней мере, мы знаем, где он! — Она снова рассмеялась добродушным, заразительным смехом. Донна вдруг почувствовала непреодолимое желание разрыдаться: так ей стало жаль эту красивую молодую женщину и ее детей.

— У вас такие милые дети. Как их зовут?

Девушка повернула головку сына лицом к себе и крепко поцеловала того в губки.

— Это — Майкл Джозеф, а ее зовут Шивонн Мария; обычно их называют просто Микки и Вонн. Ему три года, а ей шесть.

Маленькая девочка застенчиво улыбнулась Донне, при этом обнаружилось отсутствие у него переднего зуба. От чего она выглядела очень нежной и ранимой.

— Они великолепны! Очень милы. Не сдвинулись с места ни на дюйм с тех пор, как мы отплыли.

Мать смущенно моргнула:

— Это потому, что я запугала их до смерти, когда мы выехали сегодня утром, сказала: мол, иначе изобью и уничтожу. Но мы ездим на свидания каждые две недели, и так вот уже почти год. Они вполне привыкли. Дети получают больше внимания от отца с тех самых пор, как его посадили. Кстати, меня зовут Каролина. А вас?

— Донна. Донна Брунос. Рада познакомиться с вами.

Каролина пожала Донне руку.

— Я сегодня видела вас. Ваш старик в порядке, не так ли? Очень красивый. А у вас есть дети?

Она спросила об этом совершенно невинным тоном, и Донна, глядя в открытое, доверчивое лицо девушки, снова почувствовала желание расплакаться. Паром причалил, и Донна встала со своего места, взяв за руку Шивонн. Она помогла Каролине, с ее сумками и пакетами, сойти с парома.

— Я, пожалуй, возьму такси до станции, — сказала Каролина. — В любом случае рада была с вами познакомиться, Донна. Возможно, мы еще увидимся.

Донна проследила, как она справляется с багажом, одновременно сражаясь с сумками и с детишками, как катит коляску, неуклюже ступая на невозможно высоких каблуках. Из-за узкой спины Каролина казалась очень юной.

— Каролина, — окликнула ее Донна, — А куда именно вы едете?

— В Ист-Хэм. Хотите поехать с нами?

Донна подошла к ней.

— Нет. Давайте я подброшу вас домой. Мы можем остановиться по пути, если потребуется прервать поездку из-за детей, а? Все равно я еду в Кэннинг-таун.

Лицо Каролины расцвело от написанного на нем откровенного удовольствия.

— А вы уверены? Ведь эти двое могут здорово расшуметься?

Донна улыбнулась и взяла Шивонн за руку.

— Я уверена. У меня у самой нет детей, но я очень люблю их. Даже если они шумят!..

Она повела маленькую группу своих подопечных по дороге, ведущей к автомобильной парковке напротив терминала парома. Открыла свой «Мерседес». И отметила про себя, что уже одна марка машины произвела на Каролину сильное впечатление.

— Какая классная тачка! Наверное, вы гордитесь своим стариком!

Донна натянуто улыбнулась и помогла ей пристегнуть детей ремнями безопасности на заднем сиденье. Майкл Джозеф засыпал прямо на ходу, и Шивонн позаботилась о его удобном размещении, словно именно она была ему матерью.

Спустя несколько минут Донна и Каролина уложили детскую коляску и всевозможные пакеты в багажник, и машина тронулась с места. Каролина, которую переполняло чувство благодарности, болтала всю дорогу без умолку, но Донна была искренне рада, что едет не одна: ей было хорошо в обществе Каролины: «Пока они в машине, мне можно ни о чем не думать».

— Я бы так хотела иметь машину, Донна. Недорогую какую-нибудь тачку — ничего особенного не нужно. Но у меня нет денег. Это лишняя забота на мою задницу — приезжать сюда и навещать Вейна. Я могла бы достать себе машину, но вокруг же всякие разные правильные зануды, и все твердят, как трудно приходится их муженькам. О, ну вы же знаете, это знакомый сценарий… Поэтому мы обе — мать Вейна и я — приезжаем сюда на поезде. Это гораздо дороже, но наше спокойствие того стоит. А сколько времени будет сидеть ваш старикан?

— Восемнадцать лет, — тихо ответила Донна.

Бесхитростное лицо Каролины сразу приняло вопросительное выражение.

— А что он сделал? Убил кого? Или еще что-нибудь? — Она спрашивала с любопытством, но без малейшего осуждения.

— Это длинная история, — вздохнула Донна.

— Что ж, я никуда не спешу, дорогая, — усмехнулась Каролина. — Но если не хотите говорить, то ради бога!

Она обернулась, чтобы посмотреть, как там дети.

— Все в порядке, Вонн? Как приятно нас подбрасывают, а?

— Я хочу есть, мама. У меня животик думает, что мне перерезали горло.

Донна рассмеялась, услышав подобные слова из уст девочки. Каролина, изображая огорчение, закатила глаза и доверительно сообщила Донне:

— Вот так она у меня все выражения перенимает. Что ни скажу, она потом повторяет. Мне бы надо следить за своим языком, замечу я вам! — Она опять повернулась к ребенку. — Когда мы приедем домой, я тебе что-нибудь приготовлю. Это будет скоро, милая, обещаю тебе.

Спустя десять минут Донна подкатила к ресторанчику «Счастливый едок», расположенному у дороги. Она остановила машину и предложила Каролине:

— Давайте-ка здесь перекусим.

Каролина помрачнела и растерянно посмотрела на Донну.

— В чем дело? Что-то не так? — нахмурилась Донна.

Каролина с расстроенным видом уставилась в окно машины.

— Слушайте, у меня нет денег…

Донна перебила ее, ласково взяв за руку.

— Но у меня-то есть. Я слышала, они здесь готовят отличные гамбургеры.

Вонн радостно вскрикнула от восторга:

— А можно мне с моим гамбургером французское фри? Только не чипсы! Я хочу французское фри!

Донна улыбнулась ей.

— Ты съешь все что захочешь. Я угощаю. — И раньше, чем Каролина успела возразить, вышла на обочину, чтобы открыть снаружи дверцы машины. — Пойдемте, ребята. Давайте вылезайте!

Шивонн уже расстегивала пряжку ремня безопасности на братике. Майкл Джозеф проснулся и по-детски непосредственно разулыбался со сна.

В ресторане Донна заказала детям большой обед и молочные коктейли, себе — гамбургер и кофе, и, несмотря на то, что Каролина просила для себя только кофе, она заказала гамбургер и ей.

За столом Каролина принялась благодарить Донну:

— Большое вам спасибо. Они так проголодались! И лет сто уже не ели сэндвичей.

Донна шутливо шлепнула ее по руке.

— Забудьте об этом. А сколько лет вы замужем?

— Да я не замужем, — пожала плечами Каролина. — Вейн не захотел связывать себя. У меня от него дети, он жил со мной и при этом не терял свободы. Во всяком случае, он так думал. Он ни разу не оставлял нас без денег. Ни разу! Всегда вертелся и крутился… Но на этот раз Вейн вляпался по-крупному, и его поймали. Я готова была убить Вейна, когда его осудили. Эти законники — такие ублюдки! Вы же об этом и сами знаете… И вот его упрятали в тюрьму, он получил срок. Ни залога, ни поручительства — ничего мы не давали. Я хочу сказать, у нас на такие вещи нет денег. Майклу только исполнилось шесть месяцев, когда его отца посадили. Вейну стукнуло двадцать три. Мы с ним ровесники.

— Наверное, вы были очень молоды, когда родили Шивонн.

— Мне только что пошел восемнадцатый годок. Я гуляла с Вейном с четырнадцати лет. И никогда у меня не было никого другого, ни разу в жизни. У него не было ни гроша, когда родился Майкл Джозеф. Думаю, поэтому он и совершил кражу. Мы торчали в глубокой заднице, видите ли. Нечем было даже заплатить по счетам, то есть вообще ничего не имели. Он уже давно сидел без работы. И на панель не мог пойти работать, поскольку все знали его в лицо. Понимал, если поймают, то дадут, по меньшей мере, четыре года… И тогда этот глупый ублюдок идет и грабит «Теско» вместе со своим приятелем! Теперь ему еще сидеть лет восемь! А не подфартит — так придется отбывать все двенадцать…

Шивонн внимательно слушала рассказ матери и вставила свои замечания.

— Он будет вести себя хорошо, мама, он мне обещал.

Донна опустила глаза в тарелку. Опять у нее в горле застрял комок слез. То, как чужой ребенок безропотно принимал свое нынешнее состояние, надрывало ей душу.

— Ну, давай, Вонн, ешь свой гамбургер, грязнуля. Нечего тебе слушать, о чем я тут говорю!

Вонн, красивая девочка с длинными светлыми волосами и зелеными глазами, возмущенно возразила:

— Я не могу не слышать тебя, мама, я же не глухая!

Даже у Донны вызвала улыбку справедливая отповедь девочки. — Так что же случилось с вашим мужем? — спросила Каролина.

Донна рассказала ей все о суде над Джорджио и о его последующем приговоре. Как ни странно, она легко и непринужденно поделилась с Каролиной своими сугубо личными проблемами. Описала, как взяла на себя управление бизнесом мужа, какой нашла там беспорядок. А потом поведала Каролине, как задавала мужу в лицо неприятные вопросы… В общем, рассказала все.

Каролина покачала головой и нахмурилась.

— А сколько лет вы были женаты?

— В этом году будет двадцать.

— А вы хотели иметь детей? Или как?

— Я не могла иметь детей. Мы долго пытались. Каждый месяц я думала: вот оно! Младенец! Но этого так и не произошло. Наконец мы отправились к специалисту, и оказалось, что я не способна родить. Все протекало долго и сложно. У меня было три выкидыша, пока я принимала таблетки от бесплодия. Смешно говорить об этом, понимаю, но, когда я слышала о том, как некоторые женщины одновременно рожают шесть или пять детей, мне это напоминало окот овец. Или как если бы они родили щенят или еще кого-то. И все же я с радостью родила бы и двадцать детей — так отчаянно мне хотелось ребенка. Родить ребенка для Джорджио, потому что он страстно о нем мечтал. Волновалась и думала: а вдруг бросит меня из-за какой-нибудь плодовитой красотки, с огромными грудями и мощными, широкими бедрами!

Каролина рассмеялась вместе с ней, однако на лице девушки было написано искренне ее сочувствие по отношению ко вновь приобретенной подруге.

— А потом… Годы шли, и мы все меньше и меньше говорили об этом. В конце концов молчание стало чем-то вроде самозащиты. Дети наших друзей начали подрастать, и мы сами становились старше. Тогда я попыталась зачать ребенка в пробирке. И потеряла его спустя четыре месяца: это был прекрасно сформировавшийся мальчик. После чего я пала духом. Джорджио — тоже. У меня случилась сильнейшая депрессия, я была страшно подавлена. Однако Джорджио во многих отношениях сам как ребенок. Я заботилась о нем, о нашем доме, обо всем. Мне никогда не приходилось по-настоящему работать. Ни одного дня! У меня даже живет домработница. Самым тяжким трудом мне представлялась возня в саду, и это при том, что у нас есть человек, который приходит два раза в неделю подстригать лужайки и разравнивать теннисный корт. Другой молодой человек раз в месяц чистит бассейн. Чисто внешне у меня вроде бы есть все, но внутри — пустота. Нет детей. Муж посажен на восемнадцать лет… Теперь он хочет, чтобы я сделала для него кое-что, а я далеко не уверена в себе, получится ли это у меня. Даже не знаю, хочу ли я это сделать… Такая неразбериха — просто ужас какой-то!

Каролина потрясенно молчала. Она не могла придумать, что сказать в утешение. Ей безумно нравилась эта женщина, (впрочем, как и всем, кто ее знал), от манеры одеваться до ее милого голоса и доброты. Чисто внешне она чувствовала так, словно Донна на целые столетия старше ее, не столько по годам, сколько по жизненному опыту. Слушала рассказ о ее одиночестве, и каждое слово ножом резало ей сердце. Каролина посмотрела на своих детей — на маленького Майкла Джозефа, у которого все личико было испачкано томатным соусом, а рот набит гамбургером, и на дочку, ее Шивонн, со светленькими хвостиками и зияющей пустотой вместо переднего зуба на верхней десне. Подумала о своей квартире на верхнем этаже дома в Ист-Хэме. И вдруг почувствовала благодарность судьбе за все, что у нее есть. Она по природе была хорошей матерью и прекрасно понимала настроение этой изысканно одетой женщины, что сидела напротив нее.

— А что он хочет, что бы вы сделали?

Донна медленно покачала головой:

— Простите, но этого я не могу вам сказать. Даже не знаю, правильно ли я его расслышала, настолько это невероятно. Я боготворила Джорджио с первой встречи, всю жизнь стремилась только доставлять ему удовольствие и боялась, что, если буду спорить с ним, он просто-напросто оставит меня. Особенно из-за того, что не смогла родить ему ребенка. И как следствие всего этого он жил собственной жизнью, такой, какой хотел, и я позволяла ему это. Джорджио многие годы не раз вступал в любовные связи: я же никогда ничего ему не говорила — только жила в ожидании дня, когда очередная связь закончится. Уже смирилась с тем, что так оно и будет всегда. А теперь я сама себе хозяйка, он нуждается во мне больше, чем я в нем, и этот факт доставляет мне удовольствие, хотя я в глубине души и понимаю, что не права. Это ведь зло!

Каролина причмокнула губами.

— Не понимаю, почему зло. Если вам интересно мое мнение, то он мне кажется эгоистичным ублюдком. Моя мама говорит, что все они, мужики, ублюдки и эгоисты. Вы отдали ему двадцать лет, ухаживали за ним, за домом, занимались делами. Наверное, ему пойдет на пользу, если вы покажете кое в чем свою силу. Я знаю, что Вейн гордится мной и тем, как я со всем управляюсь. И вот что еще скажу вам: я стала ему немного дерзить. Такого я никогда себе не позволяла до того, как он сел в тюрьму. И мне нравится моя независимость. Находясь рядом с ним с детства, я мирилась с тем, что всегда он заказывал музыку, и танцевала под его дудочку. Делала все, как он хотел. — Почти в точности по вашему сценарию.

Каролина замолчала, чтобы отпить глоток кофе.

— Настало время спасать свою жизнь, девочка! — с подъемом продолжила она. — Все, о чем бы он вас ни попросил, сначала долго и хорошенько обдумывайте. Слушайтесь разума, а не сердца. Это единственный стоящий совет, который я вам могу дать. Вы красивая, милая женщина, так что не продавайте себя слишком дешево. Если вы хотите его — получите свое, но на ваших условиях. Примерно то же самое я проделала с моим Вейном. Заставила этого бедолагу встать передо мной на колени и, право дело, почувствовала себя от этого далеко не так хорошо, как ожидала. В действительности, оставшись без него, я не делала и шагу из дома, не ходила ни разу на сторону с тех пор, как его посадили. Но ему дала понять, что болтаюсь повсюду — не то чтобы с кем-то путаюсь, а просто гуляю со своими подругами и все такое. На самом деле я езжу в «Бинго» с мамой по пятницам, это в Мекке, так она меня пытается развлекать, а мой папа в это время сидит с детьми! Я же понимаю, что в жизни многое делается не так, как об этом принято говорить; чаще случается иначе, но об этом обычно умалчивают. И тогда людям приходится самим думать. Это вроде игры, и как бы только мы знаем ее правила…

Донна по-доброму улыбнулась этим простым словам и той правде, которую они в себе заключали. «Каролина, молодая девушка, жизнь которой гораздо труднее, чем я могу себе вообразить, лучше меня разбирается в мужчинах. Не знаю, может, это к ней пришло с материнством. Может быть, она, как львица, сражается за своих детей, только и думая, как защитить их. А личность при этом отступает на второй план. Возможно, меня зря от всего оберегали…»

Она познакомилась с Джорджио спустя шесть месяцев после гибели родителей в той ужасной автомобильной катастрофе, когда столкнулось много машин. Джорджио пришел и перевернул всю ее жизнь.

Ее единственным живым родственником оставался брат Хамиш. Будучи старше ее на двенадцать лет, он жил своей жизнью в Ливерпуле. Остер Хамиш, в молодости окончивший университет, хотел казаться респектабельным джентльменом, и его двое детей напоминали персонажи из старых фильмов 40-х годов. Дети называли Остера Хамиша и его жену Аннабел матерью и отцом, а не мамой и напой. Теперь они оба уже выросли, оба вели образцовую жизнь, никогда не хохотали громко, от души и не играли во что-нибудь более шумное, чем «Монополия»…

— Принести вам еще кофе? — Вопрос официантки прервал размышления Донны.

— Вы выпьете еще кофе, Каролина?

— Выпью, если вы закажете и себе.

Донна кивнула молоденькой официантке, удивляясь, насколько легко она себя чувствовала в обществе Каролины.

— Пенни за ваши мысли, Донна? Я уже испугалась было, что мы вас там потеряем. Собиралась повесить вам на грудь табличку с надписью: «Нормальная служба возобновится как можно скорее».

Донна откинула голову и громко рассмеялась.

— Знаете, Каролина, вы такая смешная! Вы как доза лекарства. Я так рада, что встретила вас сегодня. Право же, очень рада!

Каролина улыбнулась в ответ, но улыбка вышла несколько грустной:

— Я тоже рада, что встретила вас. И спасибо за щедрое угощение для моих детей. Да и вообще…

— Можно мне мороженого? Ну пожалуйста! — с умильной гримаской попросил Майкл Джозеф.

Донна улыбнулась маленькому мальчику и сказала:

— Сегодня, Майкл Джозеф, ты можешь съесть все что захочешь!

Он в восторге захлопал пухлыми ручонками.

Джорджио лежал на своей койке в камере и изводил себя воспоминаниями о последнем свидании с женой. Глаза его были устремлены на фотографии Донны, приклеенные к стене возле его постели… Он все никак не мог поверить, что Донна оказалась способной так резко обойтись с ним. Никогда, ни разу за всю их совместную жизнь она ничего подобного не делала. Он испытал сильное потрясение, внезапно осознав, насколько остро нуждается в ней. Особенно теперь, когда и дом, и бизнес — все записано на ее имя. Буквально все, ради чего он работал и что построил. Один дом стоил столько, что эта сумма могла составить небольшое состояние. А деньги были нужны. Ему до настоящего момента и в голову не приходило, что Донна может взбунтоваться. Она ведь всегда делала именно то, что он хотел. «Однако, — мелькнула мысль, — и меня никогда не сажали в тюрьму на долгие восемнадцать лет…»

Тут в камеру ворвался Тимми. Он весь так и сиял от радости.

— Все в порядке, Джорджио, сын мой? У меня только что так здорово прошло свидание с моей старухой и с обеими моими девочками. Одна, правда, из них беременна, но тут все в порядке, потому что ее типчик хочет жениться на ней: мои брательники за этим присмотрят. Хороша семейка, а? Что бы мы делали без нее? Посмотри-ка сюда!

Тимми сунул Джорджио под нос фотографию девушки в возрасте двадцати-двадцати одного года с младенцем на руках. Ребенок, девочка примерно двух лет от роду, была похожа на мать. Сразу видно было, что они — мать и дочь.

— Вот моя Трэси. А ее маленькую дочку зовут Коринн. Миленькая малышка, не правда ли?

Джорджио молча кивнул.

— Они обе у меня очень хорошенькие. — Тимми поцеловал фотографию и улыбнулся: — Догадайся, что мне сказала моя старуха? Видел молодого парня, который только что прибыл в крыло? Брумфильда? Ну, такой мозгляк… Он здесь за то, что приставал к маленьким детям, кусок дерьма! Кажется, он изнасиловал пятилетнюю девочку. Я-то думал: мол, забавный парень, потому что в отличие от других хмырей он никогда не рассказывал о своем деле. Я ему покажу дело, долбаному гаду! Принял его за хорошего парня, ну, знаешь, тихоню такого. Ох, я и вздрючил его сегодня ночью! Погоди, я еще скажу Левису. Он вынет все кишки у тюремщиков за то, что они не проинформировали его. Держу пари, они выжидают, чтобы затем перевестиБрумфильда в одиночку. Чтобы у него была собственная камера, представляешь? Боже ж ты мой, мы тут и так сидим все в тесноте и к тому же должны нюхать, как эта крыса смердит!

— А он и правда такой придурок? — с отвращением спросил Джорджио.

Тимми кивнул.

— Конечно, чтоб он сдох! Представь только: он будет тут сидеть с нами. Но, очевидно, парень все-таки немного шизик. Ну, может, и не вполне… Он еще больше рехнется, когда я с ним расправлюсь, с извращенцем поганым! Изнасиловал маленькую девочку, совсем ребенка. Она еще даже не ходит в школу. Ей пришлось накладывать тридцать швов, после того как он ее оприходовал. Ничего удивительного, что он любит смотреть детские передачи, а? Наверняка кончает от них… — И Тимми затопал вон из камеры, чтобы разнести новости по всему крылу.

Джорджио был потрясен. Парню явно грозила смерть или в лучшем случае серьезное увечье. Джорджио не мог отыскать в себе ни на йоту сочувствия к парню. У большинства мужчин в крыле были либо собственные дети, либо племянницы или племянники. И даже геи ненавидели педофилов. В этом месте педофилы считались мразью, но так оно и должно быть! Ни у кого не было времени, чтобы пестовать у себя «синдром социального работника», и не принимались во внимание доводы, что над подобными людьми в детстве, скорее всего, тоже надругались. Большинство заключенных происходили из неблагополучных семей, где над детьми всячески измывались, били и делали с ними что угодно; однако заключенные боготворили детей. И не могли ни понять подобного, ни найти оправдание тем, кто надругался над ними. Просто не способны были таких подонков прощать. Здесь даже истинные католики не проявляли ни на унцию милосердия по отношению к педофилам.

Все придерживались единого мнения: от таких мерзавцев надо избавляться — отправить их в больничное отделение или вообще вышвыривать из тюрьмы. Человеку, случайно убившему ближнего в драке, воздавали должное. Но горе мужчине, убившему девушку на безлюдной дороге или в каком-нибудь другом опасном месте. Такова была общая установка в тюрьме, и надзиратели принимали это как должное, поскольку даже они соглашались в душе с таким подходом. Они и сами не преминули бы засунуть Брумфильда в крыло, где содержались особо тяжкие преступники.

Джорджио наконец выбросил растлителя малолетних и его проблемы из головы: он не стоил того, чтобы на него тратить время или силы. Брунос медленно побрел в комнату отдыха, которая сейчас была почти пуста, сел там за низенький столик и принялся машинально тасовать колоду карт, пытаясь придумать, что бы такое написать Донне, отчего она склонилась бы к его образу мыслей: «Мне надо выбраться отсюда, а она — единственный человек, которого никто не заподозрит в соучастии». Он уже знал, как это можно сделать. Все, что ему для этого нужно, — ее содействие. И тогда ему удастся вернуться домой целым и невредимым.

Самуил Брумфильд вошел в комнату и улыбнулся Джорджио. Но Брунос быстро опустил глаза, исподтишка продолжая разглядывать парня: тот переключал каналы телевизора, пока не нашел детскую передачу. Джорджио незаметно следил, как Брумфильд завороженно наблюдает за детьми, которые на экране бегали в помещении и играли в телевизионной студии.

Промучившись три часа в плотном дорожном потоке машин, Донна припарковалась возле многоэтажного дома в Ист-Хэме.

— У вас есть время зайти ко мне и по-быстрому выпить кофе, Донна?

— Да. — Донна помогла Каролине и детям выбраться из машины. Заперев «Мерседес», она пошла за ними в дом.

Вестибюль был полон мусора: старых газет, банок из-под кока-колы и рекламных листков. Открылась дверь лифта, и Донну обдал запах мочи — человеческой и собачьей.

Они вышли на седьмом этаже; все с облегчением вздохнули, набирая в грудь побольше свежего воздуха. Донна удивленно отметила, что Каролина отпирает дверь, поочередно вставляя в три замка три ключа: два длинных и плоских, как долото, и один круглый в сечении. В холле в отсутствие хозяев царила темнота. Войдя в квартиру, Каролина сразу включила в коридоре свет.

— Нам приходится жить при электрическом свете круглый год. Входите, Донна. Майкл Джозеф, снимай куртку и положи ее на кровать. Вонн, иди убери коляску в шкаф. А я пока поставлю чайник.

Донна прошла за ней по коридору в гостиную. Дверь из гостиной вела на кухню. Донна с интересом оглядывалась по сторонам в этой опрятной квартирке: стены в гостиной были окрашены в бледно-зеленый цвет, обитый темно-зеленой синтетической тканью диван и два кресла к нему располагались с таким расчетом, чтобы высвободить как можно больше места; стоял здесь и телевизор в темно-коричневом деревянном корпусе. Большие окна закрывали темно-зеленые, собранные в складки, бархатные портьеры. На небольшом кофейном столике были расставлены красивые безделушки, а в шкафу светлого дерева стояли книги и посуда из резного стекла. Общее впечатление складывалось благоприятное.

— Как здесь мило!

— Ну, а почему вы говорите об этом с таким удивлением? — усмехнулась Каролина. — Мы с Вейном обустроили это гнездышко как раз перед тем, как он попал в тюрьму. Несколько недель назад я покрыла стены эмульсионной краской. Благодаря этому их можно содержать всегда свежими и чистыми… — и она скрылась на кухне, куда направилась, чтобы поставить чайник.

— Держу пари, у вас прекрасный дом! — прокричала Каролина оттуда. — Наверняка с бассейном и всем остальным.

Донна пришла к ней на кухню и села за небольшой стол под окном.

— Да, дом хорош. Большой! К нему больше всего подходит такое определение. Но он не такой уютный, как эта квартира.

Каролина про себя удивилась прямоте ее ответа.

— Вы еще не решили, что будете делать?

Донна покачала головой и зажгла сигарету.

— Мне еще очень многое надо обдумать.

Каролина села напротив нее.

— Он не просил вас о разводе, нет? Очень многие, получившие большой срок, приходят к этому. Таков механизм самозащиты: прежде чем вы натянете ему нос, он показывает нос вам.

— Нет, тут дело в другом, Каролина. — Донна оценила шутку. — Хотела бы я вам об этом рассказать, да у меня не хватит смелости.

Каролина пожала плечами:

— Поступайте, как знаете, девочка. Но если вам когда-нибудь понадобится с кем-то поговорить, вы теперь знаете, где меня найти. Я очень благодарна вам за то, что вы сегодня для нас сделали. Это было так мило с вашей стороны.

— Хотите, — верьте, хотите — нет, но это доставило мне удовольствие, Каролина.

В комнату вошел Майкл Джозеф. Он снял с себя куртку, а заодно и штанишки. После чего вскарабкался к Донне на колени, а она поцеловала его в макушку.

— Почему бы вам не остаться на ужин? У меня только яичница с ветчиной, зато мы будем искренне рады вас угостить.

— Ну, хорошо, Каролина. Я остаюсь! — улыбнулась Донна.

Она сидела с детишками и развлекала их, пока Каролина готовила еду. Донна подсознательно избегала думать о том, что рассказал ей муж. А Майкл Джозеф и Шивонн были прекрасным отвлекающим фактором.

И она по-настоящему наслаждалась их обществом.

Долли услышала, как в замке поворачивается ключ Донны, в девять тридцать вечера и бросилась в вестибюль.

— Ты меня чуть с ума не свела — так я волновалась, где ты пропала!

Донна поцеловала женщину в щеку и сказала:

— Я познакомилась с милой девушкой, подвезла ее до дома в Ист-Хэме и осталась у нее выпить чаю!

— Что ты говоришь! Заходи быстрее, я приготовлю тебе что-нибудь, и ты мне все поподробнее расскажешь…

Донна села за резной сосновый стол и оглядела кухню, пока Долли готовила кофе. Выходит, она никогда по-настоящему не наслаждалась своей домашней обстановкой. Во всяком случае, это было не так, как в Ист-Хэме в этот вечер. Там дети рассказали ей истории про свои делишки: о том, как они ходят гулять в парк, и о доме своей бабушки; о своих маленьких желаниях и мечтах. Она особенно завидовала Каролине, когда та заставила детишек искупаться и надеть пижамки. По сравнению с квартирой Каролины ее дом сейчас казался ей слишком стерильным, чересчур вылизанным, что ли: нигде не было ни соринки. Донна знала: если она войдет в гостиную, в кабинет, в столовую или в оранжерею, там не будет ни одной вещи, которая лежала бы не на своем месте. Никаких признаков, что в этом доме вообще живут люди!..

Впервые за много лет Донна мысленно вызвала в памяти образ ребенка, которого потеряла. Вот его прекрасно сформированное тельце лежит на кровати. Темно-красная кровь, сочившаяся из ее тела на белые простыни, окружала маленький плод, как малиновое одеяло. Джорджио осторожно приподнял его с помощью кухонной скалочки и положил в небольшую коробку из-под обуви. И потом держал ее за руку в ожидании кареты «скорой помощи».

Боль того дня снова нахлынула на Донну. Она глубоко вздохнула, чтобы удержать слезы, но они все равно хлынули из глаз. Донну сотрясали неудержимые судорожные рыдания, от которых у нее заболели ребра и заныло сердце. Горячие соленые слезы бежали по лицу и попадали в рот. Она почувствовала, как руки Долли обняли ее; женщина прижала Донну к своей большой груди и забормотала слова утешения:

— Что случилось, любимая? Может, это Джорджио огорчил тебя?

Донна разрыдалась еще сильнее, вспомнив больницу, яркие лампы в операционной… Известие о том, что у нее больше нет шансов стать матерью, что все кончено, потрясло ее тогда. Вместе с тем печаль смешивалась со своего рода облегчением. Она помнила разочарованное лицо Джорджио, его слезы — он плакал, держа в руках крошечное тельце сына. Представила себе похороны родителей, потом — день своей свадьбы. И все это каким-то непостижимым образом было связано друг с другом. Потом Донна вообразила улыбающиеся личики Майкла Джозефа и Шивонн, перемазанные кетчупом, восстановила в памяти запах детского пота и вонь грязи от пола в комнате для свиданий в «Паркхерсте». Наконец, она увидела Джорджио — таким, каким он предстал перед ней при последней их встрече.

— Вытащи меня отсюда! — говорил он.

И тогда Донна поняла, что должна сделать то, о чем он ее просит…

Она обязана ему слишком многим.

Глава 11

Джуни Дент было тридцать два года, выглядела она на тридцать пять, а вела себя так, словно ей девятнадцать. Высокая, даже громоздкая, она отличалась при этом необыкновенно маленькими руками и ногами. Свои длинные волосы она завивала перманентом. И от природы обладала огромной, ослепительно белой грудью. Джуни страдала из-за слишком большого живота, однако в красивом плотном поясе казалась себе весьма красивой.

Вот уже пять лет она была любовницей Дэнни Саймондса. Поскольку сына Дэнни сбил ненормальный водитель, она постепенно стала питать надежду в конечном итоге отобрать Дэнни у его жены. Лоррейн сейчас отсутствовала — совершала магазинный набег, как лаконично выразился Дэнни.

Дэнни прижимал Джуни к стене своего крошечного холла. Она, по возможности втянув в себя живот, ощущала, как руки любовника, рывком распахнув на ней халат, шарят по ее груди. Джуни подчинилась неизбежному. Он еще крепче притиснул ее к стене бедрами, и она закусила губу, ощутив, как в нее резко вошел его эрегированный член. Тиская ладонями ее огромный бюст, Дэнни минуты две бормотал ей на ухо непристойности, а потом гортанно выкрикнул:

— Я на подходе, девочка! Я тебя трахаю и скоро кончу!

На мгновение она остановила взгляд на его лице и перешла к своей обычной рутине.

— Ну, давай, Дэнни, отдай это мне, парень. Давай же, Дэнни! Воткни в меня по-настоящему!.. Сделай мне больно! — Джуни перемежала речь тихими стонами.

Когда Дэнни уже содрогался внутри нее, в какую-то долю секунды Джуни испугалась, что он уронит ее на ковер. Однако Дэнни держался за нее довольно крепко, хотя у него и подгибались колени.

— Трахай меня, Джун! Вот что я называю словами «опустошить старый ящик»!

Джуни мысленно усмехнулась.

— Положи меня на пол, Дэнни, мальчик мой, а не то ты меня уронишь.

Он осторожно опустил ее на пол… Направившись затем в ванную, Дэнни широко улыбнулся ей:

— Я лишь вымою яйца и потом опять буду готов. Неплохо, а? Два раза за пару часов!

Джуни пошла за ним в ванную. Положила свои маленькие ручки мужчине на плечи и провела по ним ладонями, словно разглаживала воображаемые морщины.

— Я люблю тебя, Дэнни. Ты ведь знаешь это, не так ли?

Он отступил от раковины, повернулся к ней и застегнул молнию на брюках. Самым смешным во всем этом было то, что он точно знал: она и вправду любит его по-своему, так же, как и он любил ее. Большие голубые глаза Джуни сверкали от непролитых слез, и в первый раз за много месяцев Дэнни разглядел в них мерцание подлинной страсти.

— Иди сюда, девочка! Давай-ка обнимемся…

Он прижимал Джуни к себе и все удивлялся тому, какая же она маленькая. Пусть в глазах всего света она великанша. Для него Джуни всегда была его крошечкой. В конце концов, и он сам весил немало.

Дэнни поцеловал ее в шелковистые волосы на макушке и грустно сказал:

— Мне надо идти, любимая, старуха ждет меня дома. Я сказал ей, что поеду по делам Мэсонов.

Джуни улыбнулась и выразила готовность проводить его до дверей.

— Я посмотрю на тебя с балкона, хорошо?

Он быстро поцеловал ее на прощание и поехал на лифте вниз, насвистывая что-то себе под нос и думая примерно следующее: «Джуни — все в моей жизни». Дэнни приезжал из своего дома в Сильвертауне к ней, в Плейстоу, четыре раза в неделю, а иногда и чаще. После несчастного случая, случившегося с его сыном, он с каждым днем все больше полагался на Джуни. Подавленный чувством вины, Дэнни постепенно отдалялся от Лоррейн, поскольку в глубине души понимал: в какой-то мере он несет ответственность за несчастье с сыном. Но, как и многие мужчины его склада, Дэнни не мог примириться с этим и мысленно обвинял жену во всем. Так ему было намного легче.

Выйдя из многоквартирного дома, он прошел к небольшой забетонированной автомобильной стоянке и сел там в свой темно-зеленый «Косворт». Поймал взглядом смутные очертания Джуни на балконе. И улыбнулся: «Она такая простая, эта Джуни. Грубишь ей, а она тебя лишь веселит. И это уже что-то! Никаких тебе занудливых разговоров, никаких взаимных обвинений. Ничего! Не то что жена. Она ведь все знает о Джуни. Но в отличие от последней у нее не хватает чувства приличия, чтобы держать свою пасть на замке и не орать об этом во всеуслышание… Какого еще хрена нужно этой женщине?» — спросил он себя мысленно. И зажег фары автомобиля. Джуни тоже улыбалась, стоя в темноте на балконе: «Он знает, что такое быть романтичным, что бы там ни думала его чокнутая корова-жена».

Дэнни вставил ключ в замок зажигания. И вдруг услышал позади себя какой-то шорох. Когда повернулся, чтобы посмотреть, что там, то почувствовал, как вокруг его шеи обвилась веревка. А потом пассажирская дверца открылась, и Дэнни почувствовал сильный запах бензина. Он попытался сорвать с себя веревочную петлю, но тут ощутил на лице и плечах холод от пролитого на него бензина. Жидкость моментально впиталась в его пиджак из чистой шерсти…

Он рванулся с места, едва не потеряв сознание от страха, но чуть не задохнулся, поскольку его горло все туже стягивала веревка. Дэнни попытался хотя бы выпрямиться в машине. И внезапно увидел перед своим лицом открытый огонь зажигалки.

— Привет, Дэнни!

Джуни недоуменно наблюдала с балкона, как какой-то человек выбрался через пассажирскую дверцу из машины Дэнни. Она не могла точно разглядеть, что этот человек делает, потому что фонари на их улице горели очень редко… Мерзкий ублюдок все предусмотрел! Только когда Джуни услышала вопли и увидела пламя, она поняла, что случилась беда. Откуда ей было знать, что человек этот прокрался в машину уже давно, еще в то время, как они с Дэнни пили «Голубую монахиню» и резвились в постели с таким пылом, словно от любовной возни зависела сама их жизнь.

После оглушительного грохота раздавшегося взрыва ноги у Джуни совсем ослабели, и она опустилась на колени.

В многочисленных окнах ее многоквартирной башни уже горел свет. Но единственное, что способна была делать Джуни Дэнт, — это плакать горькими слезами, потому что все, о чем она мечтала, ушло от нее навсегда.

Глава 12

Джорджио Брунос без сна лежал на койке и непрерывно думал о Донне. И о том, что произошло днем раньше. Он теперь почти не спал по ночам и поэтому почувствовал, что заболевает. Не утруждал себя бритьем, не принимал душ и уже начал ощущать запах собственного тела: тошнотворно-сладкий запах пота, поскольку накануне он поднимал гири, коротая время в ожидании визита Донны.

Джорджио вышел к ней совершенно довольный собой. Он был рад видеть Донну. А она отбросила его от себя прочь своими жесткими словами.

Каждый раз, когда Джорджио думал об этом, ситуация напоминала ему оживший кошмар: «Если она сейчас решит, что ей надо перестать видеться со мной, то я потеряю все». Больше прочего его беспокоил дом. Он оформил его на имя Донны, и она владела им как собственностью по праву… Если Донна разведется с ним, ему придется заявлять о своих правах на дом. Но тогда она сможет запросто развестись с ним в связи с тем, что он так надолго оставил ее: женам осужденных на пожизненное заключение дают такие привилегии. И тогда у него не хватит духа сражаться за свою половину. Это будет выглядеть по меньшей мере странным, если он захочет все отданное жене забрать обратно. Однако в любом случае ему нужно все: дом, бизнес и деньги. Он работал до кровавого пота ради этого, и он имеет на это право…

Утренний шум вокруг Джорджио стихал. Поток мужчин выплеснулся из камер: все ждали завтрака. Голос Сэди, доносившийся издалека, перекрывал все остальные голоса; он смеялся и шутил как всегда. Хотя Джорджио не мог бы точно сказать, что так развеселило Сэди. Джорджио вообще питал отвращение к любым тюремным мероприятиям. Он не выносил своего заключения, того, что его заперли в этом цементном ящике. Ненавидел те моменты, когда за ним запиралась каждая пройденная им дверь. У Джорджио не было даже привилегии включать и выключать свет, если вдруг это ему бы потребовалось. Он плохо переносил и то, что ему везде приходилось ходить с оглядкой, — Левис мог неожиданно подослать к нему компанию своих приятелей либо в душевую, либо в гимнастический зал. Он слышал о мужчине, которому на грудь уронили две тяжеленные гири якобы случайно. Вообще такого рода «случайности» здесь организовать было легко, и Джорджио не позволял себе забывать об этом… Это территория врага, а он с ним в состоянии войны. Правда, враг пытается завязать дружбу. И обнаружилось, что справиться с этим еще труднее. Он долго всматривался в фотографии Донны, прикрепленные к стене камеры. Ее блестящие волосы… Он закрыл глаза и представил себе, как вдыхает аромат духов Донны и тот ее особенный запах, появлявшийся, когда они занимались любовью. Вообразил, что нежно разводит в стороны ее ноги, пока не увидит красновато-розовую впадину между ними. Джорджио почувствовал дикое возбуждение. Больше всего на свете ему захотелось сейчас оказаться у нее внутри, забыв на время все волнения и нужды. Как часто по утрам она клала на него руку, гладила и ласкала его! И он, поцеловав ее, вскакивал с постели, готовый идти навстречу дню и тому, что день с собой принесет. Так много времени было потрачено впустую без общения с ней! Потому что Джорджио знал: вот она, всегда под рукой — и принимал это как должное. «Добрая старая Донна, моя маленькая женушка, моя хозяйка!» Он замечал, как очень многие мужчины засматриваются на нее. И наслаждался этим, самодовольно полагая, что Донна всецело принадлежит ему одному. Теперь же мысли об этом терзали его, хотя он и был уверен, Донна его по-прежнему любит.

Джорджио считал Донну хорошей любовницей, или, как он говорил, сочной подругой. То есть женщиной, которая наслаждалась, когда ее брали. Однако его вкусы в последнее время начали склоняться к более молодым женщинам, которые брали инициативу на себя. Иными словами, брали его, пока он лежал и наблюдал. Он уверял себя, что, дескать, с Донной занимается любовью, а этих просто трахает. Но это пресловутое траханье ныне возбуждало Джорджио намного больше, чем любовь с Донной…

В камеру вошел Тимми. От него резко пахнуло карболовым мылом и шампунем «Уош энд Гоу».

— Все в порядке, Джорджио? Что-то ты какой-то пришибленный? Думаем о доме, не так ли?

Джорджио встал с койки. Замечание Тимми его нисколько не смутило.

— Вообще-то я своим домом горжусь. А что за событие тебя развеселило? Может, принести тебе поздравления с днем рождения?

Тимми дружелюбно рассмеялся.

— Этим утром Брумфильд получит сполна. Это же будет довольно нахально с его стороны, если парня посадят сюда, к нам, не так ли? Рикки выглядел словно обдолбанный лунатик из-за всего этого. Ребята намеревались сначала поиметь его в душевой. Вот почему и я пошел туда. Большой Рикки собирался растерзать его задницу! Если хочешь принять душ, то лучше иди туда сейчас, и побыстрее, пока не началось кабаре. Не вознаградишь меня ничем за догадки о том, какие тюремщики будут сидеть в первых рядах партера, а?

Джорджио молча взял гель для душа и направился в душевую. Прихватив по пути чистое полотенце из стопки, лежавшей у двери душевой. Встал под ледяную воду и быстро намылился. Немного позже, когда начал смывать пену, увидел Брумфильда. Парень с неуверенным видом топтался в дверях душевой.

— На что таращишься?! — жестко спросил Джорджио.

— Ни на что, — покачал головой парень.

Джорджио выключил душ и обернулся полотенцем по талии. Подошел к Брумфильду и встал перед ним.

— Ну что, насмотрелся?

Молодой человек был явно напуган, и Джорджио приятно взволновал этот факт.

— Ты ведь меня боишься, да?

Брумфильд кивнул.

— Получил удовольствие, насилуя маленькую девочку, не так ли? Это здорово тебя встряхнуло, да? А теперь хочешь поискать еще девочек?

Лицо Брумфильда побелело. Он определенно впал в состояние шока и полного расстройства.

Джорджио сильно ткнул его кулаком в грудь.

— Ну давай, верзила, отвечай мне! Она, наверное, кричала, когда ты сунул ей? Скорее всего, напугалась до смерти, да? Вроде того, как ты сейчас трясешься? Как ужасно бояться того, кто больше тебя, правда? Это когда ты понимаешь, что хоть в лепешку разбейся, а ничего сделать не можешь…

Джорджио размахнулся и наотмашь ударил парня кулаком по лицу. Брунфильд заплакал. Сильные рыдания душили его. Схватив молодого человека за волосы, Джорджио затащил того в душевую кабинку и прижал лицом к стене. Потом, потянув за волосы, отвел его голову назад и прошипел парню на ухо:

— Перепуган до смерти, да? А теперь расскажи мне, как у тебя было с маленькой девочкой, Брумфильд. Скажи: что ты делал с ней?

Брумфильд наконец обрел дар речи. Голос его дрожал:

— Я не собирался делать этого… Клянусь, я этого не хотел! Она сама хотела. Иначе я не стал бы. Честно, вы должны поверить мне… — Он все больше впадал в истерику, и лицо его, в слезах и в крови, напоминало безобразную маску страха.

В душевую вошел Рикки Ла Бретт. За ним — еще трое мужчин. Рикки зловеще улыбнулся Джорджио:

— Если ты хочешь его, Брунос, то поимеешь только после меня. Джорджио отрицательно покачал головой.

— Он весь твой. Кстати, Рикки, он утверждает, что маленькая девочка сама хотела этого; иначе он, мол, этого бы не сделал.

Рикки рассмеялся, наматывая ремень с тяжелой пряжкой на запястье и кисть.

— Ну конечно, она хотела. Так же, как он хочет этого сейчас. Не правда ли, маленький белый мальчик?

Джорджио успел еще увидеть, прежде чем покинул душевую, как парня швырнули на пол: Брумфильд лежал, распростертый на кафеле, и был слишком напуган, чтобы предпринять что-либо в свою защиту — он лишь издавал протяжные тихие стоны…

Джорджио уже входил в свою камеру, когда услышал донесшийся со стороны душевой пронзительный вопль: по-видимому, это Рикки насиловал парня. «Иногда гомосексуалисты бывают очень искусными, по-настоящему искусными палачами», — подумал Джорджио.

Он сел в камере и принялся болтать о пустяках с Тимми, а между тем страдальческие крики из душевой продолжали разноситься по всему отсеку.

Но никто из крыла, будь то надзиратель или заключенный, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Брумфильду.

Радио Левиса было как всегда настроено на классическую волну: концерт для гобоя Моцарта служил, таким образом, аккомпанементом групповому изнасилованию в душевой.

— Сегодня ты выглядишь лучше, Донна.

— Я и чувствую себя лучше, намного лучше. Прошлой ночью я прекрасно спала. Думаю, тебе не стоит утруждать себя сегодня приготовлением завтрака. Достаточно будет одного чая.

Долли молча кивнула, про себя выругалась. В духовке стояла яичница с беконом. Долли понимала, что Донна не могла не уловить ее запах, пока блюдо готовилось…

— Если меня кто-нибудь спросит, я у Маэв. Ладно?

Долли опять кивнула и проводила Донну взглядом, пока та выходила из комнаты.

Затем Долли подождала того момента, когда раздалось урчание заработавшего мотора машины, после чего прошла к задней двери. Там, снаружи, находился Терри Роулингс. Он курил сигарету и пил из кружки чай.

— Она поехала к свекрови. Не останавливайся слишком близко от этого проклятого дома. Иначе она что-нибудь заподозрит. Входи, у меня для тебя есть полная тарелка еды…

Терри усмехнулся. Он вытащил мобильный телефон и позвонил Большому Пэдди, чтобы сообщить тому, куда направляется Донна. Затем прошел на кухню и уселся перед большой тарелкой с яичницей с беконом.

— Прошлой ночью все было в порядке? — поинтересовалась Долли.

Терри кивнул — рот у него был набит беконом. Прожевав, он ответил:

— Даже шепота не было слышно, миссис Паркинс. Я думаю, Левис что-то замыслил. Что-нибудь вроде нападения на автомобильную стоянку. Но сейчас наша подопечная в безопасности.

Долли громко фыркнула:

— Я не доверяю этому проходимцу. Хорошо бы запустить в него чем-нибудь!

— Мы тоже ему не доверяем, миссис Паркинс. Так что перестаньте зря волноваться, — улыбнулся Терри.

Долли приготовила себе еще чашку чая и закурила пятую сигарету за утро. Она мечтала о благополучном исходе, но не могла побожиться, что так же верит в абсолютную безопасность Донны, как этот парень.

— Ну, ты же сам говорил Пэдди, что она смышленая, моя Донна; мол, она разведает про вашу опеку и слежку, раньше или позже.

Терри не стал утруждать себя ответом: он просто поглощал завтрак.

Маэв была почти счастлива. Все ее сыновья отсутствовали, папаша Брунос поехал на оптовую распродажу, и она могла сесть и почитать газету в относительном покое. Маэв как раз читала середину страницы, где речь шла о всяких и всяческих проблемах, — это было ее любимое место в газете, единственное, из-за чего она покупала «Сан», — когда услышала громкий стук в дверь. Маэв в раздражении тяжело поднялась с места (она вынуждена была лично спуститься и открыть дверь) и сердито протопала по ступенькам вниз. Но при виде силуэта Донны за дверью ее настроение переменилось: Маэв настежь распахнула двери и прокричала:

— Привет, дорогая! Входи же. Я тебя сегодня не ждала.

Донна улыбнулась.

— Я тут подумала: а не заскочить ли к вам перед поездкой на работу?..

Она пошла за Маэв вверх по крутой лестнице и вошла в квартиру. Пока свекровь суетилась с чайником, Донна сняла жакет и уселась за кухонный стол.

В комнатах царил привычный беспорядок, но беспорядок этот производил впечатление уюта. Здесь никогда не бывало ни грязно, ни неопрятно. Джорджио всегда терпеть не мог суматошную возню матери по дому. Но Маэв считала, что дом нужен для того, чтобы жить в нем. Джорджио же мечтал о чем-то вроде тех показательных домов, какие часто появляются на обложках глянцевых журналов. Донна много лет спорила с ним об этом, приводя основательные аргументы: мать поднимала большую семью — четырех мальчиков и двух девочек, и все это в четырехкомнатной квартире. Задача была не из легких. Каждый пенни, что удавалось отложить папаше Бруносу и Маэв, шел на одежду для детей, на их образование. Или возвращался опять в дело. Их ресторан был хорошо известен в Кэннинг-тауне, и Маэв с мужем работали в нем с раннего утра до позднего вечера. Джорджио, как и всем мальчикам в их семье, пришлось поработать в семейном ресторане официантом. Но в отличие от других сыновей Джорджио терпеть этого не мог. Он с болью в душе вспоминал те дни.

Как ни странно, Донна хорошо понимала его чувства: Джорджио всегда был человеком, которого чрезмерно заботило производимое им впечатление. Когда же Донне по молодости лет самой пришлось помогать в ресторане, ей это понравилось, и порой этого теперь не хватало. Недоставало тех суетни и беготни туда-сюда, смеха, запаха вин — клефтико и рецина; больших стаканов бренди после тяжелой ночной работы и долгих обсуждений того, как прошел вечер и самих посетителей. Джорджио, однако, нравилось есть в семейном ресторане; ему приятно было, когда кто-нибудь из знакомых видел его в ресторане родителей, словно этим Джорджио Брунос говорил всем: «Смотрите, как далеко я от них оторвался! Посмотрите сейчас на парня, который когда-то бегал, словно наскипидаренный, разнося заказы по квартирам Кэннигтаун со своими друзьями».

Донна тоже не любила, когда мать заставляла Джорджио прислуживать за столом, все время ощущая, что это неправильно.

— Так что же принесло тебя сюда ясным ранним утром? — В голосе Маэв прозвучали шутливые интонации. Однако Донна понимала: Маэв догадывается, что для визита у Донны наверняка имеются особые причины.

— Вообще-то, Маэв, я приехала за вашим разрешением на очередное свидание с Джорджио. Я понимаю, что оно предназначено не мне, но прошу вас оказать мне настоящую услугу. Вы не будете возражать, если я использую разрешение и сама навещу Джорджио? Мне надо поговорить с ним.

— Оно твое, дорогая, — пожала плечами Маэв. — Я сейчас его отрою для тебя среди бумаг. Все в порядке, не так ли? Я имею в виду — между тобой и Джорджио? — Задавая вопрос, Маэв продолжала с беззаботным видом попивать горячий чаек.

Донна чуть не расхохоталась.

— Да. Надеюсь, что это так.

Маэв была удивлена не совсем внятным ответом невестки.

— Послушай, Донна, я знаю недостатки своего сына лучше, чем кто-либо другой. У всех моих детей есть недостатки, и раз уж я их мать, то была бы совершенной дурой, если б не знала о них. Мне известно, что Стефан, к примеру, играет в азартные игры, а Нуала путается с нехорошими типами. Мэри… ну ты знаешь Мэри: она же сноб! Потом Патрик: он — дамский угодник. Марио… Я порой спрашиваю себя: а не слишком ли Марио нравятся мужчины? Понимаешь? Похоже, он проводит с друзьями больше времени, чем с женщинами. Если ты улавливаешь, что я имею в виду. Но Джорджио! Джорджио, мой первенец, мой любимец и единственный свет в окошке для отца. Джорджио никогда не упускал главного шанса!.. — Она криво усмехнулась Донне. — Когда он женился на тебе, я вздохнула с облегчением, детка. Я всегда ждала, что он приведет домой какую-нибудь высокую блондинку, пустышку, у которой между ног будет кое-чего больше, чем между ушами. Он обожал такой тип женщин — до тех пор, пока не встретился с тобой. Но, несмотря на все это, я знаю своего Джорджио лучше, чем кто-бы то ни было. Он считает Мэри снобом, они грызутся, как кошка с собакой, и мне известно достоверно, что она даже не написала ему ни строчки за все то время, пока он сидит. Однако, по-своему, он еще больший сноб, чем Мэри. Потому что Джорджио всегда держал в голове, что он лучше других: он, видишь ли, слишком хорош для этого дома — слишком хорош, чтобы быть Бруносом. На самом деле он даже хотел, чтобы папаша Брунос взял мое имя — Салливан. Думаю, тогда Джорджио чувствовал бы себя в большей степени англичанином. Ему всегда противно было ощущать себя греком или, во всяком случае, наполовину греком. Джорджио постоянно всем стремился доказать, что он — англичанин. Знаешь, моих детей часто называли «пузырьками», когда они были маленькими. Ты же слышала, наверное, этот стишок на сленге: «Пузырек и скрип, настоящий грек». И если мой сын сейчас приносит тебе горе, то я надеру ему задницу — не посмотрю, что он такой здоровый бугай. Ты только скажи мне, и я приеду в эту тюрьму и набью ему морду, прежде чем ты выговоришь слово «нож»! И неважно, что он там возомнил о себе, мол, он крутой и все прочее: я по-прежнему могу напугать его до смерти одним только своим видом!

Донна рассмеялась, представив себе, насколько забавно будет выглядеть такая картина: Маэв, делающая выговор Джорджио в комнате для свиданий в «Паркхерсте».

— Все прекрасно, Маэв. Я просто хочу снова увидеть его. Вы же знаете, у нас нет возможности часто встречаться, и в девяти случаях из десяти в комнате обязательно кто-нибудь присутствует. Вчера я сражалась с Большим Пэдди, потому что он хотел непременно сопровождать меня, хотя у него даже нет разрешения на визит! Я просто хочу снова увидеть мужа, вот и все.

— Ты добрая девочка, Донна, — улыбнулась Маэв. — Думаю, мой большой болван понимает это.

— Понимает, Маэв.

— Ты красивая девочка, и это тоже играет ему на руку… А он тебе еще не сказал, что произошло на самом деле?

Донна вздрогнула и отшатнулась от свекрови.

— Простите?

Маэв тихо засмеялась.

— Я не такая уж зеленая, хотя и похожа на капусту. Понимаю-то больше, чем может показаться на первый взгляд. Невозможно обвинить ни в чем таких типов, как мой Джорджио, пока они не окажутся на самом краю пропасти. По крайней мере, всегда было так. Может, он пострадал за кого-то, кто посильнее его? Я вовсе не удивлюсь, если окажется, что он вляпался в какое-то темное дело по самую шею! В конце концов, он же признал, что предоставлял машины преступникам, ведь так? Значит, он знал больше, чем говорит.

Донна уставилась на замызганную белую скатерть.

— Он никогда не признавал этого, Маэв. Он признался в том, что продавал машины Уилсону. Но это разные вещи…

— На этом Уилсоне в суде был превосходный костюм. Разве он показался тебе таким типом, который может купить две дорогие машины за наличные? Хочу сказать, что мне все это показалось липой. А я ведь мать Джорджио!

— Джорджио и Дэви продавали машины любому, у кого были на это деньги. Да я часто имею дело с торговцами дорогими машинами, которые сами выглядят так, словно живут на одно пособие по безработице. Хотя карманы их битком набиты деньгами! Так что… Нет, мне ничто подобное не кажется странным. — Донна заметила, что непроизвольно повысила голос, и решила следить за собой.

— Ну, хорошо, дорогая, успокойся, это была просто мысль. Ты его жена, а я — мать. Мы самые близкие женщины для него. Обе знаем его вдоль и поперек. Но, может быть, немного по-разному. Стефан говорил, что Джорджио ободрал свой бизнес. А ты знаешь почему?

Донна нервно вскочила с места и подошла к сумке, чтобы достать сигареты.

— Послушайте, а в чем вообще дело, Маэв? Похоже, вы меня теперь допрашиваете, как Джорджио! Вы упустили свое призвание: вам нужно было бы присоединиться к присяжным…

Маэв была поражена. Никогда, ни разу за все те годы, что она знала Донну, эта девочка не говорила с ней так. Но ведь она больше не девочка — Маэв не могла не признаться в этом. Донна женщина, причем женщина, которой почти сорок лет; и она просто выглядит девочкой, потому что на нее не наложили отпечаток мучения, связанные с беременностью и родами. Разве что одно только желание этого. Они все ухаживали за Донной, и вот теперь, после всех этих месяцев, проведенных без мужа, похоже, она сама стала следить за собой.

— Прости, Донна, я не понимаю, что со мной в последнее время происходит. Извини, что я тебя так допрашивала!

Донна повернулась к ней и мило улыбнулась:

— И вы меня простите, Маэв. Может, я слишком чувствительна. Но если бы у меня было разрешение на визит…

Маэв быстро сползла со стула и вышла из комнаты, чтобы отыскать разрешение на свидание с сыном.

— Ну конечно, я отдам его тебе.

Донна устало закрыла глаза и прикурила сигарету. Никогда раньше она не перечила Маэв. Однако ее высказывания о Джорджио задели за живое Донну. Задели именно потому, что в глубине души она понимала — это и есть чистая правда. «А теперь Джорджио пытается затянуть меня в трясину вместе с собой. Что ж, после вчерашнего я почти уверена, что позволю ему сделать это».

Стефан работал у себя в офисе, когда к нему нагрянула Донна. Он расспрашивал двух девушек из Манчестера, которые решили заняться «сексом по телефону» как побочной работой.

«Секс по телефону» приносил Стефану почти восемь тысяч фунтов в неделю. Поэтому он постоянно покупал новое эфирное время и легко менял телефонные номера, как только компания «Офтел» засекала его. Однако незаконность бизнеса не являлась для Стефана проблемой — так, время от времени поступавшие предупреждения, в худшем случае небольшая угроза его благополучию. Проверяющие совершали на него набег и порой по два раза в сутки. Регулярные клиенты пользовались постоянными телефонными номерами, по которым регулярно звонили: давали номер своей кредитной карточки и объясняли, чего они хотели. После чего им сообщали телефонный номер. У большинства девушек были домашние телефоны, кое у кого — мобильные.

Все здесь зависело от положения девушки. Некоторые умудрялись болтать по телефону прямо из местного парка, одновременно наблюдая, как их детишки раскачиваются на качелях. Другие звонили клиентам из пабов и клубов. Сильно облегчало дело то, что в действительности работать можно было где угодно. Объединяли же всех девушек презрение к клиентам и привычка бесстыдно вышучивать их.

Дела Маркхэм и Джози Вэлли обе были молодыми проститутками, которые очень хотели заниматься «сексом по телефону», рассчитывая таким способом заработать побольше денег. Поступив на работу, они в среднем получали бы десять фунтов за каждый звонок, что могло составить в итоге почти сто фунтов не облагаемого налогом дохода в день.

Донна присела на стул в приемной рядом с входом в офис Стефана и стала ждать, пока он закончит собеседование. Его секретарша Кармель, суровая сорокалетняя женщина, серьезно относилась к работе. Она приготовила Донне кофе и прошла в офис, чтобы сообщить Стефану о ее прибытии. Донна разглядела через открытую дверь двух девушек, проходивших собеседование. Они вовсе не выглядели теми молодыми особами из эскорта, которых хотел бы видеть рядом с собой любой мужчина, пребывающий в здравом уме.

Донна взяла журнал и принялась небрежно перелистывать его. Офис Стефана был отделан в светлых тонах и напоминал клинику. Лишь на стене висели два больших плаката, изображавшие женщин в высшей степени рискованных позах. На столе Кармель практически ничего не было, если не считать двух телефонов и какой-то большой книги. Факсовый аппарат находился в комнате Стефана. Это показалось Донне весьма странным, однако она не стала долго над этим размышлять.

Она только во второй раз зашла сюда, и ее вторично поразил постоянный трезвон телефонов. Донна никогда не думала, что девушки из эскорта пользуются таким спросом. Джорджио прилагал все усилия, чтобы убедить ее, что это, дескать, не имеет никакого отношения к «девушкам по вызову». Но, бегло оглядев обеих девиц в офисе Стефана, Донна задалась некоторыми вопросами…

Со времени последних откровений Джорджио Донна начала замечать много странного: похоже, она была слишком наивной и зря принимала все на веру.

Она услышала пронзительный женский смех за стеной и уставилась на дверь офиса. Та открылась, и в приемную вышел Стефан, чтобы проводить обеих девушек, которые, не переставая, щебетали:

— Вы можете на нас положиться, мистер Брунос! Мы знаем все штучки, поверьте нам!..

Он лишь натянуто улыбался в ответ.

— Если вы оставите данные о себе у моего секретаря, я вам перезвоню, — подвел он итог разговору. И в явном смущении повернулся к Донне. — Донна, входи же! Кармель, принесите кофейник, когда кофе будет готов.

Кармель с отвращением поглядывала на двух девиц. Она почти незаметно кивнула, услышав слова шефа.

Донна вошла в офис и присела к столу Стефана, напротив кресла шефа.

— Я не могу представить себе, что они будут кого-то сопровождать, Стефан.

— Я тоже не могу, Донна! — усмехнулся он. — Мне их прислал один из моих друзей. Придется, по правде говоря, рассматривать это собеседование, как любезность, оказанную ему. У меня они работу не получат, это я тебе точно скажу. В действительности мои девушки похожи на мисс Джин Броди!

Донна улыбнулась и по-французски произнесла:

— Сливки из сливок!

— Именно! Ну так что я могу для тебя сделать?

— Видишь ли, мне нужна твоя помощь. Я спрашивала себя, не сможешь ли ты мне дать совет.

— Разумеется.

— Я хочу передать основные работы на строительных участках Большому Пэдди. Что могла, я там сделала, и теперь мне нет резона постоянно бывать на участках. Все теперь знают, что я могу управляться с этим, поэтому, если я делегирую туда в качестве управляющего Пэдди, думаю, у меня высвободится время для офисной работы. Это я могу делать лучше всего.

— Ну а что же ты хочешь от меня? Похоже, ты и так прекрасно во всем разобралась.

— Я хочу от тебя совета насчет того, сколько я ему должна заплатить за дополнительную работу. Думаю, не перевести ли его на процентную ставку — бонусный план — ну ты знаешь. Скажем, два процента?

Стефан поднял брови и покачал головой.

— Я не знаю, что на это скажет Джорджио.

— Но ты понимаешь, что Джорджио сейчас не управляет бизнесом. Это делаю я. А я чувствую, что Пэдди вложил во все это массу времени и сил. И его нужно вознаградить.

— Ну да, я вижу, к чему ты клонишь…

— Ладно! — резко бросила она. — Всегда считала, что полезно лишний раз обсудить дела. Разве нет? Кстати, вплоть до вчерашней ночи я понятия не имела, что у Джорджио двадцать четыре процента интереса в этом месте. Или, вернее, у меня здесь двадцать четыре процента интереса, ведь так? Просматривая бумаги Джорджио, я задавала себе вопрос: что это за предприятие такое — «Поговори с…»? И потом, в конце концов, нашла адрес и телефон предприятия в записной книжке Джорджио. Оказалось — твой номер! Я-то думала, что фирма называется «Эскорт-агентство Бруноса» Полагаю, ты изменил название не без причины. И это меня по-настоящему интересует, Стефан, так это следующее: куда идет мой доход в двадцать четыре процента?

Атмосфера в комнате накалилась. Смуглое красивое лицо Стефана отражало испытываемую им высшую степень изумления. Донна приняла расслабленную позу в кожаном кресле иобворожительно улыбнулась ему.

Постепенно к Стефану вернулось самообладание.

— Доходы от «Поговори с…» вкладывались опять же в бизнес, и так в течение первых двух лет существования фирмы. Джорджио скажет тебе то же самое, Донна. Ты начнешь получать прибыль через несколько месяцев. К концу недели я попрошу моего бухгалтера приготовить расходные книги, чтобы ты внимательно ознакомилась с ними… Если, конечно, ты настаиваешь на том, чтобы просмотреть их. — Голос его звучал сейчас довольно жестко.

— Да, я настаиваю, Стефан. Настаиваю, потому что, как мне кажется, у тебя и у моего мужа вошло в привычку начинать дела и затем переоформлять их на мое имя. Теперь деньги, поступающие от этого бизнеса, пришлись для меня весьма кстати: мне нужен капитал, и я надеюсь, ты скажешь мне, что он у меня есть. Арендная плата за эти помещения в Сохо не может быть низкой, а значит, эскорт-агентство, должно было уже порядочно раскрутиться. «Поговори с…» — или как там его — наверняка преуспевает. Или мне следует считать себя исключенной из партнерства? Так насколько же хорошо идут у фирмы дела и чем точно она занимается?

Стефана спасло от необходимости ответить появление Кармель: секретарша принесла кофе. Когда Кармель вышла из кабинета, Донна молча положила в свой кофе сахар.

— «Поговори с…» — это телефонная линия. Ты постоянно встречаешь рекламные объявления подобных фирм в журналах и в газетах. Понимаешь, о чем я? «Как справиться с тяжелой утратой» или «Как справиться с артритом» и прочее. Постепенно мы составили небольшую картотеку из разных линий; они на самом деле работают неплохо. У нас также есть сексуальные линии. Ты знаешь: «Как достичь оргазма», «Что делать, если ваш муж — импотент?» — и тому подобные. Эти линии приносят громадные деньги, надо признать. Но они совершенно законны и создают рабочие места.

— Так вот что такое «Поговори с…»! — улыбнулась Донна. — А каков принцип работы агентства?

Стефан пожал плечами:

— Ты набираешь номер «0998» и выслушиваешь записанное сообщение. Звонки могут длиться до десяти минут. Получаешь рекламное объявление и оставляешь свой номер телефона. После чего мы посылаем необходимую информацию клиенту.

— Понятно, — произнесла Донна и отпила глоток кофе. Стефан взял свою чашку и ехидно спросил:

— Вроде бы ничего в этом нет незаконного, не так ли?

— Я и не предполагала, что тут есть что-то незаконное, Стефан, — нахмурилась Донна. — Просто хотела точно знать, в каких целях используется мое имя. Не похоже, чтобы ты или Джорджио считали, что у меня есть хотя бы малая толика мозгов в голове. Я тут выяснила: мое имя используется направо и налево. И ни один из вас почему-то не думает, что и у меня есть право получать соответствующую информацию. Я уже прояснила этот вопрос с Джорджио, и теперь мне нужно разобраться в остальном вместе с тобой. Чтобы правильно управлять этим бизнесом, мне необходимо знать, что происходит…

— Но ты не управляешь этим бизнесом! — перебил ее Стефан. — Ты всего лишь спящий партнер, и не более того. Джорджио просто вложил сюда определенную сумму денег от твоего имени. Однако ты никоим образом не управляешь, Донна.

— Я имею, несмотря ни на что, право просмотреть документы. И я хочу увидеть их в конце недели, как мы договорились.

— Ты получишь соответствующую информацию, Донна, не беспокойся.

— А я и не беспокоюсь, Стефан. Похоже, беспокоишься ты!

Стефан встал с кресла.

— Прощу прощения, Донна, я очень занят.

Она тоже встала и направилась к двери. Открыв ее, Донна увидела в приемной еще одну девицу, которая сидела в сторонке в ожидании собеседования. Девушка была маленького роста, с зачесанными назад черными волосами и с весьма ярким макияжем. Образ ее делало вполне цельным и однозначным красное облегающее платье из лайкры и туфли на высоком каблуке. К тому же она громким звуком сосредоточенно перекатывала во рту жевательную резинку.

— Очередная любезность приятелю, Стефан? — выразительно приподняла брови Донна, обернувшись к Стефану.

Стефан молча проследил, как невестка покидает офис. Он еле мог дышать — настолько его переполнял гнев.

Кармель продолжала говорить по телефону, словно не замечая, что происходит вокруг нее.

Донна выехала из Лондона и повернула на дорогу А13, ведущую к дому. «Я обязательно самым тщательным образом просмотрю всю документацию в офисе Джорджио, — размышляла она — А завтра приду к нему во всеоружии. Но прежде чем я соглашусь с его новейшим планом, мне нужно будет выяснить все, что творится. Оказывается, много лет я жила в неведении, как дурочка. И с некоторых позиций мне не следует однозначно винить во всем Джорджио. В том, что он держал меня в неведении, был свой резон… Во многих отношениях я была как ребенок. Он присматривал за мной, гладил меня по головке, когда я вела себя хорошо, и дарил мне подарки, когда это его развлекало. А я со своей стороны позволяла ему так обращаться со мной и теперь сама удивляюсь почему? Почему я позволяла так несерьезно относится ко мне? Почему я ничего с этим не делала? Почему не отстаивала своих прав вплоть до сегодняшнего дня? Мой муж сидит в тюрьме и проведет там восемнадцать лет. Жизнь наша разрушена, его бизнес покатился по наклонной плоскости, а я ничего, ровным счетом ничего не знала! И даже не догадывалась, что где-то что-то идет не так… Может, это потому, что я боялась, вдруг он грубо отшвырнет меня в сторону, когда я стану допытываться?… (Донна знала, что Джорджио ублажал Гарри Робертсона и некоторых других, потому что Гарри и те люди имели отношение к муниципальному планированию. Но бизнес Бруноса никоим образом не казался незаконным. Все, кого они знали, занимались бизнесом и все платили налоги. И непонятно было, в чем же разница.)… Теперь я каждый день узнаю столько нового о муже, и ничто из этого не радует меня. Офис Стефана в Сохо обслуживают проститутки. Но разве я не знала об этом еще много лет назад? Разве не догадывалась об этом? Но почему-то отметала это знание прочь: дескать, бизнес Стефана — это его личное дело…»

Так было всегда. Донна никогда не проявляла излишнего любопытства. И сейчас сожалела об этом. Теперь все это так внезапно обрушилось на Донну, что с каждым днем понемногу убивало ее.

Она лишь хотела, чтобы Джорджио снова оказался дома, чтобы он вернулся в ее постель, обнял бы ее. И чтобы она знала, что так будет всегда.

Она все готова была отдать, только бы это произошло. Все что угодно!

В каком-то смысле она чувствовала и себя ответственной за Джорджио и за все, что с ним случилось. Если бы она стояла рядом с ним, как положено жене — как Кэрол Джексон поддерживает Дэви, — то, быть может, Джорджио не погряз бы так глубоко во всем этом: в делах с отелями, строительство и работа которых накрылись в Азии, и в работе пресловутого агентства «Поговори с…». Донна не была столь глупой, чтобы не понять, для чего служат телефонные линии. Она сразу обо всем догадалась, как только увидела имя Стефана в документах рядом со своим. Ведь Стефан всегда прикрывался женщинами. И его мать знала это, и Донна была в курсе, что Маэв знает, хотя они никогда ничего подобного не обсуждали.

«Моя история стара как мир, — продолжала размышлять Донна. — Если никогда кое о чем не говорить, то никогда ничего и не произойдет. В сущности, так и есть в моей жизни с Джорджио… Не спрашивай мужа, чем он занимается, потому что муж может тебе ответить, и тогда придется с этим что-то делать. Что ж, я и собираюсь что-то с этим делать. Прошло двадцать лет. Может быть, немного поздновато, но я все равно попробую… Ибо единственное, чего я хочу больше всего на свете, — это чтобы мой муж был снова рядом со мной. Завтра я поговорю с ним по-настоящему, а потом дам ему окончательный ответ». У нее было предчувствие, что она все-таки сделает то, о чем он ее просит. В конце-то концов, для чего нарушать уклад, действовать вопреки привычкам всей жизни?

«Я отдала ему двадцать лет своей жизни и не могу представить такое, чтобы я отдавала себя кому-нибудь другому. Он мой, хорошо это или плохо. Мой! Он — единственное, что у меня осталось. И я люблю его со всей страстью, сила которой поражает меня. (Она знала: вне зависимости от того, что сделал Джорджио, она простит его. Так она прощала ему все эти годы его увлечения другими женщинами. Прощала и его отчужденный образ жизни, и то, что он время от времени пренебрегал ею.) Он — единственный мужчина, которого я по-настоящему хочу, единственный, с кем жажду делить постель, единственный, кого могу любить. Неважно, что он там натворил, он мой, и я сверну горы, чтобы все осталось как прежде!»

Глава 13

Пэдди без особого интереса смотрел, как девушка-стриптизерша кругами движется по сцене. Ее увеличенные с помощью косметической операции груди при ярком электрическом свете казались еще более фальшивыми. Девушка склонилась к нему, и ее груди свесились вниз наподобие двух мешков с цементом. Пэдди вздохнул от скуки.

Лицо у девицы было просто ангельское, Доновон мысленно спросил себя: «Знает ли ее отец, чем его дочь зарабатывает на жизнь? А если знает, то волнует ли это его?»

Большой Пэдди посмотрел на часы и нахмурился: Стефан прекрасно выбрал место встречи! Попивая шотландское виски, Пэдди снова мельком взглянул на девушку, и вид ее извивающихся бедер едва не заставил его расхохотаться. Он перевел взгляд в зал и стал разглядывать мужчин, собравшихся в клубе. Все они были среднего возраста, у всех горели глаза, как у маньяков, от предвкушения зрелища, и перед каждым стоял стакан, наполовину наполненный алкоголем. Доновон увидел, как в дверь клуба вошел Стефан и сел на стул в заднем ряду. Большой Пэдди откровенно ненавидел подобные заведения; обстановка в них его угнетала, а запах дешевых духов и мужского пота доводили до тошноты.

Стефан проворно пересел на стул рядом с Доновоном. Не обращая внимания на девицу на сцене, он безапелляционным тоном спросил у Большого Пэдди:

— Ты знаешь, что Дэнни Саймондса убили прошлой ночью? — Стефан был вознагражден сполна потрясенным видом Пэдди.

— Ты шутишь?!

— Не шучу, Пэдди. Он был сожжен заживо в своей машине неподалеку от квартиры его птички. Ты же знаешь, что его мальчика переехала машина, не так ли?

Пэдди кивнул.

— Это такое вопиющее безобразие! Я никогда особенно не церемонился с Саймондсом, но парнишка не имел никакого отношения ко всему этому… Левис совсем отбился от рук. — Стефан вздохнул.

— Вот уже Фрэнки Уайт, и Петер Уилсон, и Дэнни Саймондс — все они спеклись. Из всех деятелей теперь остался один Джорджио. Причем в отличие от остальных его там как раз и не было. Левис хочет все бабки. Ты же знаешь: хуже этого ничего не может быть. Фрэнки и Дэнни погибли только потому, что Джорджио не сказал Левису, где спрятал деньги.

Пэдди отпил виски и пожал плечами.

— Что ж, мне, конечно, жаль, Стефан, но я не собираюсь лишаться сна из-за них. Что сделано, то сделано.

— Ну ты же не думаешь, что мой брат скажет этому ублюдку Левису, где спрятаны бабки?

Пэдди грубо расхохотался:

— Нет, конечно, я так не думаю. Это ведь его единственная страховка, не правда ли? Как только Джорджио раскроет рот, он тут же отправится вслед за другими в ад.

Стефан проследил глазами, как девица собрала лоскутки своей одежды со всей сцены и как затем она покинула подмостки.

— Хотел бы я знать, куда Джорджио запрятал деньги. А ты? — Он посмотрел прямо в глаза Пэдди, тот, не моргнув, выдержал взгляд Стефана.

— А я бы не хотел. И дам тебе небольшой совет, Стефан: ты брат Джорджио, и он любит тебя, но, как и я, он видит тебя насквозь…

Пэдди внимательно наблюдал, как лицо Стефана на глазах делается жестче.

В это время на сцену поднялась пышнотелая женщина в плотной обтягивающей бюст атласной жилетке красного цвета. Женщине на вид давно уже перевалило за сорок пять. И едва из динамиков раздались громкие звуки песни «Мама, он делает мне глазки», Пэдди встал, чтобы уйти из клуба. Он наклонился к Стефану, подмигнул ему и сказал:

— А эта тетка побольше будет, чем твоя чашка чаю, а? По возрасту она тебе в матери годится…

Большой Пэдди громко рассмеялся и вышел вон из прокуренного помещения, оставив Стефана в ярости. И вовсе не из-за последних слов Пэдди о стриптизерше, от запоздалого сожаления о том, что у него хватило глупости прийти сюда открыто.

Он поудобнее устроился на стуле и просмотрел выступление женщины до конца. А потом как можно незаметнее покинул клуб.

Глава 14

Долли заглянула в комнату Джорджио, которую тот использовал в качестве кабинета, и громко и нетерпеливо спросила, рассчитывая, что Донна ее услышит:

— Ты нашла тут то, что искала прошлой ночью? Донна в это время спускалась по лестнице.

— Я все уберу, когда вернусь домой, — пообещала она.

Долли взмахнула рукой:

— Не беспокойся! Я сама приберу все это после завтрака.

— Я бы предпочла, чтобы ты ничего не трогала, Долли. Хочу разложить все по местам сама, чтобы мне легче было затем во всем разобраться и все понять. Хорошо? Но в любом случае спасибо, что предложила.

Долли озадаченно кивнула:

— Как хочешь, дорогая. Господи, как мило ты выглядишь! Муж не отведет от тебя глаз! Это новый костюм, не так ли?

Донна улыбнулась.

— Я купила его некоторое время назад и еще ни разу не надевала. Вот подумала: сегодня неплохо бы ему проветриться. А откуда ты узнала, что я собираюсь навестить Джорджио?

Долли вошла на кухню.

— О, Маэв вскользь упомянула об этом, когда звонила. А что? Это большой секрет или еще что?

Донна почувствовала, что разговор начинает ее раздражать.

— Нет, я просто удивляюсь, откуда ты так быстро об этом узнала, вот и все. С недавних пор мне стало казаться, что здесь все обо всем узнают раньше меня.

Долли состроила ей гримаску и нежным тоном проговорила:

— Тебе нужно отдохнуть, дорогая. Куда-нибудь уехать ненадолго. У тебя появляются первые признаки паранойи. Это насчет всех.

— И куда бы ты предложила мне поехать, Долли? — с притворным смирением вздохнула Донна. — Или вы с Маэв об этом уже договорились? — Уже произнося эти слова, Донна понимала, насколько они несправедливы. Поэтому она сразу обняла Долли за талию и добавила: — О, прости меня. Но на мою голову так много всего свалилось. Видишь ли, мне надоело, что меня вечно о чем-то спрашивают. Ты ведь раньше тоже никогда не задавала так много вопросов, а?

Долли обняла ее в ответ, про себя подумав: «А за тобой никогда раньше не гонялся Левис». Однако она предпочла остаться при своем мнении:

— Я переживаю за вас обоих, уточка моя!

— Я понимаю, но я ведь взрослая женщина и могу сама присмотреть за собой. А теперь мне пора идти. Увидимся позже. Если позвонит Дэви или Пэдди, передай, что они могут найти меня по мобильному.

— Ладненько. Передай мужу от меня привет, хорошо?

— Конечно, передам, — улыбнулась Донна.

Спустя пять минут она выкатила с дорожки на улицу, не заметив, как вслед за ней двинулся черный «Форд».

Донна мысленно отмечала каждый взгляд из тех, которые она собрала, пока направлялась в комнату свиданий в «Паркхерсте». Она уселась за небольшой столик и стала наблюдать за поведением семей вокруг нее. Маленькие дети играли с отцами, а матери смотрели на них. Женщины, навещавшие сыновей, изумленно взирали на своих великовозрастных детей, словно недоумевая, что делают здесь их мальчики. Заключенные с интересом разглядывали собственных жен, упиваясь видом и голосами своих родных. Сидевший неподалеку от Донны мужчина качал на коленях маленького ребенка и одновременно болтал с семьей; судя по его обыденному виду, он чувствовал себя вполне в своей тарелке, словно пребывание в тюрьме было для него естественным делом. Впрочем, Донна подозревала, что у большинства мужчин-заключенных дела обстояли именно таким образом.

Изящный, высокий и моложавый человек с несколько женоподобным обликом подошел к ней.

— Привет! меня зовут Альберт, но все называют меня Сэди. Вы ведь Донна Брунос, не так ли?

— Здравствуйте, — кивнула она.

— Я знаю вашего мужа Джорджио. Он делит камеру с моим приятелем Тимми. Я полагаю, Джорджио упоминал о нем?

Донна снова кивнула, еще не зная, как ей следует обращаться к стоявшему перед ней явному трансвеститу.

— Я просто хотел сказать, что мне нравится ваш костюм, дорогая. Синий цвет подчеркивает глубину ваших глаз. Вам всегда нужно носить замшу. Вам она очень идет, дорогая. Вы ведь такая тоненькая, а эта короткая юбка превосходно показывает ваши ножки. Костюм, конечно, итальянский?

Донна утвердительно качнула головой.

— Так я и подумал. Эти итальяшки здорово выделывают замшу и кожу. Ну, я лучше пойду к моему гостю. В любом случае мне было приятно увидеть вас.

— Мне тоже было приятно. — Донна улыбнулась ему. Альберт-Сэди подсел к своему гостю, пожилому человеку в деловом костюме.

Она радостно увидела, что в комнату ввели Джорджио. Встала с места и помахала ему рукой.

Лицо Джорджио расплылось в улыбке, едва он увидел, кто пришел навестить его. Он бросился к Донне и крепко поцеловал ее в губы. Причем не мог оторваться от нее минуты две, до тех пор, пока тюремщик не воскликнул:

— Ну, хватит Брунос, хорош! Тебе еще не разрешили супружеские визиты, парень.

Донна почувствовала, что как кровь бросилась ей в лицо от этих слов.

— Как я рад тебя видеть, дорогая! Я так по тебе соскучился!

Они присели за столик, и Джорджио немедленно вцепился ей в руку.

— Ты единственная женщина из всех, кого я знаю, которая еще не разучилась краснеть. Теперь девушки рано становятся слишком уж сведущими. Это — одна из твоих наиболее привлекательных черт… Ты выглядишь фантастично, Донна! Этот костюм просто классный!

Донне было приятно видеть ревнивое и восхищенное выражение на его лице.

— Что ж, он и мне самой нравится.

— И также всем старым хрычам, что сидят здесь, судя по их взглядам, — усмехнулся Джорджио. — Ты прекрасна, Донна. Я знаю, что никогда достаточно часто не говорил тебе об этом. Но я всегда так думал, клянусь!..

Она почувствовала, как у нее задрожали губы от его слов. И сама не могла спокойно смотреть на него в упор. «Какой же он красивый, мой муж», — подумала Донна.

— Прости меня за тот день, — продолжал он. — Ты была права во всем, что тогда сказала. Я просто не хотел тебя волновать. Тебе следует в это поверить. Я всегда хотел для тебя всего наилучшего. Я понимаю, что был глупцом, что вляпался во все это. Но я никогда, даже ни на минуту не предполагал, что все обернется так плохо.

Донна грустно улыбнулась.

— Я знаю о «Поговори с…», Джорджио. Знаю обо всем.

Он заглянул ей в глаза:

— Вообще-то я никогда не имею практического отношения к агентству «Поговори с…».

— Я знаю и это! — резко оборвала его Донна — Стефан все мне объяснил. Если — и это большое «если», — я решусь помочь тебе, Джорджио, ты должен быть со мной абсолютно честен.

Он почувствовал, что у него поднимается настроение от ее слов.

— В глубине души я знала, что ты не такой кошерный в жизни, как ты сам, Джорджио, выражаешься. Все эти годы я о многом догадывалась, даже если никогда не облекала свои мысли в слова. Однако ты мой муж, и я люблю тебя. И всегда любила тебя, Джорджио. Даже после всего этого… — она в умоляющем жесте простерла к нему руки, — по-прежнему люблю тебя!

Глаза Джорджио наполнились слезами.

— А я всегда любил тебя, детка, и ты знаешь об этом.

Донна кивнула.

— Этот Левис — насколько он опасен для тебя?

— Очень опасен! Как я уже говорил тебе, он покончил с Уилсоном. Здесь он владеет всем: тюремщиками, заключенными — всеми. Левис просадил вместе со мной много денег за границей, а теперь думает, будто я его подставил. Прямо говорю тебе, Донна, никто не может меня отсюда вытащить законным путем. Он уже сказал мне, что у меня нет никаких шансов на пересмотр дела. Левис думает, что все это — большая шутка. Я сказал ему какую-то глупость. Наплел, будто спрятал деньги и позже верну их ему. Благодаря этому он сейчас со мной мил. Но я никогда не смогу собрать ему такую сумму, какую он требует. Даже если мы продадим дом и все, что у нас есть.

— Значит, у него такая большая власть?

Джорджио горько засмеялся:

— Слушай, Донна, большинство людей понятия не имеют, что творится в этой стране. Левис может получить поддержку в палате общин, если захочет этого. Похоже, все продаются за те или иные деньги, и он точно знает, кто сколько стоит. Таким образом, Левис заправлял делами много лет. Они его изловили только на мошенничестве. Никто не сможет доказать ничего другого, потому что у него есть могущественные друзья. На самом деле я не удивлюсь, если в один прекрасный день Левиса поднимут с койки и с помпой выведут отсюда на основании решения о помиловании. Если такое решение можно купить, то Левис в состоянии это себе позволить… Все боятся его, — продолжал Джорджио, — все. И тут нечего стыдиться, потому что Левиса страшатся и закоренелые преступники. Ты не представляешь, как тут мерзко, дорогая! Это настоящая выгребная яма, поверь мне! А для Левиса здесь даже готовят специальную еду. Да у него больше привилегий, чем у чертова губернатора!.. Вчера несколько человек изнасиловали в душевой тюрьмы молодого парня, которого посадили за растление ребенка: подонок надругался над пятилетней девочкой. Левис проследил за тем, чтобы парня изувечили. И эти люди его за это уважают. Вот с такими типами мне приходится иметь дело. Камеру изнасилованного парня одним поздним вечером подожгут, как только он вернется из больничного крыла. Эти люди — мразь. И Левис всеми ими заправляет. У него есть такие ставленники, которые могут подвергнуть тебя пыткам просто ради смеха, чтобы чем-то заняться. Сам Левис крайне жестокая личность, и он наслаждается, когда кому-то причиняют боль. Жизнь здесь — это постоянный кошмар, Дон-Дон. Мне надо бежать. Это для меня единственный способ выбраться отсюда, иначе меня просто привезут домой в ящике.

Донна облизнула пересохшие губы. На лице ее еще сохранялось выражение легкого недоверия.

— Но как мы можем вытащить тебя из тюрьмы?

Джорджио криво усмехнулся:

— У меня есть старый приятель, Алан Кокс, который мне кое-чем обязан.

Мы долго с ним работали вместе. Когда-то Алан был кем-то вроде Левиса. Хотя он-то никогда ничего не делал ради собственной забавы: если Алан кого-то обижал, то на это имелись причины, и эти люди обязательно участвовали в большой игре. Это действительно было нечто похожее на занимательную азартную игру, если хочешь. Если ты встретишься с ним, он нам поможет. Я точно знаю, поможет! Но это надо держать в секрете, при себе. Не говори об этом даже Стефану. Никому не говори! Так будет лучше всего. Чем меньше людей будет знать о твоих контактах с Коксом, тем лучше. У Левиса длинные руки и большие уши, дорогая, и он очень опасен. Я не хочу, чтобы он причинил тебе зло.

— А чем сейчас занимается этот Алан?

— Он содержит ночной клуб в Вест-Энде и парочку ресторанов. Кокс отсидел за убийство. Отбыл срок и теперь не высовывается. Отстранился от дел. Алан не хочет опять возвращаться к преступной жизни.

— А кого он убил? — широко раскрыла глаза Донна.

— Это даже в некотором роде занимательно. Алан забил до смерти мелкого вора-карманника по имени Танг. Тот был из Чайнатауна. Дельце этого Танга гроша ломаного не стоило: немного промышлял наркотиками, содержал несколько девчонок — ничего особенного. Никто не знает, почему Алан так поступил. Сам он никогда об этом не говорил, а я никогда не спрашивал.

— А откуда ты знаешь всех этих людей, Джорджио?

Он пожал плечами:

— Мы вроде бы это уже обсудили: такой я противный мальчик. В моей игре, в строительстве и в делах с машинами можно встретить кого угодно, дорогая. Я никогда не осуждал подобных типов, просто брал их деньги в оборот. А эти деньги обеспечивали нам тот образ жизни, к которому мы привыкли.

— Но ведь из-за этого ты и попал в беду! — Донна произнесла последние слова с горечью.

— Это продолжалось совсем недолго, Донна, — возразил он. — Да, я был у пропасти. Откуда я мог знать, что все это опрокинет мою лодку? Раньше ничего подобного не случалось…

— Да, думаю, такого еще не было, — тяжело вздохнула Донна. — Ну и где же мне надо искать этого Алана?

— Ты можешь найти его в любой из вечеров в его собственном ресторане на Греческой улице. Не волнуйся насчет разговора с ним: ты можешь говорить ему все, абсолютно все. Объясни Алану насчет Левиса — ему следует знать обо всем. Ресторан Алана Кокса называется «Амиго». Постарайся не забыть представиться ему как жена Джорджио, ладно? И пусть он убедится, что ты действительно моя жена, прежде чем начнешь с ним разговаривать.

— Ну, хорошо. Я сегодня же поеду.

Джорджио опять схватил ее за руку.

— Ты умная девочка, Донна. Я знал, что могу доверять тебе.

— А ты и вправду думаешь, что он сможет вытащить тебя отсюда?

— Если кто-то и сможет, так это будет Алан.

— А если он согласится, тогда что мы будем делать дальше?

Джорджио поцеловал ей пальцы.

— Все по порядку, малышка. Давай сначала сосредоточимся на том, что надо делать, чтобы мне удалось отсюда выбраться, а уж затем начнем строить планы. Ну, а теперь как насчет чашечки кофе?

Донна вручила ему кошелек и проводила взглядом, пока он шел к стойке бара.

У Донны было ощущение, что она медленно сходит с ума. И что весь мир тоже обезумел. Она зажгла себе сигарету и не удивилась, заметив, что у нее дрожат руки.

Донна припарковалась на улице Фритт и медленно пошла в сторону Греческой улицы. Для жителей Сохо еще только наступал ранний вечер пятницы: всего-то начало одиннадцатого. Донна с интересом оглядывала окрестности. Когда она колесила вокруг в поисках места для парковки, ее поразило, сколько женщин находится здесь, размещаясь на своего рода открытых эстрадах. Некоторые из них, почти раздетые, спускались на мостовую, громко рекламируя разные товары и услуги и описывая те восторги, которые ждут посетителей маленьких клубов и киношек.

На одной молодой девушке, к примеру, она видела костюм цвета персика: у той были непомерно длинные ноги и маленькие грудки, в плотно облегающих шортах с люрексом и упакованные в такую же блузку. Черные лосины другой девицы были сплошь в спущенных петлях и больших дырах. Еще одна девица на улице Олд-Комптон ругалась с прохожим, который, по-видимому, сказал ей какую-то непристойность: ее громкий голос и омерзительные словечки потрясли Донну до глубины души. Она медленно вела машину, двигаясь вслед за черным кебом, битком набитым бизнесменами в деловых костюмах. Проезжая мимо девушки, Донна с изумлением отметила, что той на вид около шестнадцати лет, хоть лицо ее было заштукатурено макияжем, а глаза неестественно ярко горели. Последним, что заметила Донна, стал крайне неприличный жест, который девица изобразила, поглядев вслед проходившему мимо мужчине и при этом оглушительно заржав. Черный кеб выгрузил своих пассажиров возле гастронома, и Донна с облегчением проследовала дальше. На какой-то миг она испугалась, что девица может обратить и на нее свое внимание…

Приближаясь к ресторану «Амиго», она ощутила восхитительный аромат свежеиспеченного хлеба. Запах привел ее к двери маленького ресторана, и у нее поднялось настроение от приятных, как-то связанных с домом ассоциаций.

Молодой человек в вечернем костюме, с приятной улыбкой на лице приблизился к ней, как только она вошла в ресторан.

— Чем могу помочь вам, мадам? — В его голосе звучал настоящий итальянский акцент, и Донна почувствовала, что улыбается ему в ответ.

— Я приехала повидаться с мистером Аланом Коксом. Меня зовут миссис Джорджио Брунос.

Мужчина долго и пристально смотрел на нее, прежде чем ответить:

— Мистер Кокс ни с кем не встречается без предварительной договоренности.

Донна от волнения судорожно сглотнула:

— Если вы будете так добры и передадите мистеру Коксу, что я здесь, то уверена, он примет меня. Скажите ему, что пришла жена Джорджио Бруноса. Обязательно подчеркните этот факт!..

Не дожидаясь ответа, Донна устроилась на табурете перед стойкой бара и заказала себе напиток:

— Белое вино и содовую, пожалуйста!

Бармен, стоявший за стойкой, взглянул на метрдотеля, прежде чем обслужить ее. Донна могла видеть в зеркале на задней стене бара, как тот утвердительно кивнул головой. Настроение у нее испортилось. Она расстроенно обвела ресторан взглядом, чувствуя себя так, словно ей предстояла аудиенция у Папы Римского.

— Пока вы пьете, я посмотрю, свободен ли мистер Кокс-Метрдотель, все тот же молодой человек с итальянским акцентом, произнес эти слова с нарочитым безразличием.

Донна кивнула и взяла предложенный барменом бокал. Она принялась пить вино, чтобы как-то скрыть свое смущение. Уже не в первый раз за этот день Донна спрашивала себя: а не сошла ли она с ума, решившись выполнить просьбу Джорджио?

Риккардо поднялся вверх по крутой лестнице, которая привела его в офис Алана Кокса… Сейчас в ресторане было тихо и безлюдно. А когда зал оживет, Алан спустится вниз на часок и возьмет бразды правления на себя. Начнет болтать с клиентами. Убедится, что сегодня все прекрасно проводят здесь время.

Клиентура «Амиго» была весьма представительной: в основном высший слой издательского и рекламного менеджмента, боссы с телевидения — те, кто предпочитал приглушенную роскошь «Амиго» ветхости «Грушо». Ресторан также принимал у себя избранное общество из числа высокопоставленных негодяев с их партнерами: мужчины, носившие сшитые на заказ костюмы, обсуждали здесь свои дела с банкирами и бухгалтерами, на которых они надеялись произвести должное впечатление. Последняя группа посетителей придавала своим присутствием ресторану легкое ощущение опасности. В отличие от «Ланнгана» или «Дель Урго», где столик мог заказать себе каждый, здесь руководствовались принципом: личность посетителя должна соответствовать имиджу «Амиго». Хозяин ресторана порой действовал в этом отношении жестко. Одной звезде было прямо и открыто указано на дверь. Сам Алан Кокс лично выдворил из ресторана несколько человек. Вместе с тем «Амиго» считался рестораном, куда человек мог смело привести, кого хотел: жену, мать, любовницу или деловых партнеров. Главный зал ресторана предназначался для курящих: зал для наиболее избранной части посетителей размещался внизу, в полуподвале. Для того, чтобы попасть туда, нужно было иметь власть и немалое влияние.

Алан Кокс сидел за рабочим столом в своем офисе и готовил меню на предстоящую неделю. Его шеф-повар, Дэвид Смолс, стоял рядом, терпеливо ожидая решения босса.

Кокс внимательно прочитал меню и сделал пометки поверх отпечатанного текста. В «Амиго» всегда имелось несколько разных меню. Как правило, все блюда были настолько вкусными, что люди непременно заказывали их. Самый дешевый обед в «Амиго» обходился в сорок пять фунтов с человека. Здесь не давали домашних вин, и самое дешевое стоило семнадцать фунтов за бутылку. В «Амиго» можно есть и пить, если вы имели возможность заплатить за доставленное вам удовольствие, по крайней мере, сто пятьдесят фунтов с пары. Алана Кокса порой удивлял тот факт, что люди так стремятся сделаться постоянными клиентами его заведения.

Дэвид заметил мимолетную улыбку на лице босса и чуть расслабился.

— Эти меню хороши. Можете использовать их с завтрашнего дня. Я поменял только два пункта — в меню на понедельник и на пятницу. Сколько раз вам повторять, что мне нравится включать в меню на пятницу рыбу?

— Простите, мистер Кокс.

Алан Кокс выпустил изо рта клуб дыма от большой сигары.

— И сколько раз вам напоминать, Дэвид, что мое имя Алан? Или Ал. Зарубите себе это на носу! И, пожалуйста, перестаньте называть меня мистером Коксом. Я пока еще не впал в старческое слабоумие!

Дэвид позволил себе усмехнуться.

— Я отнесу это на кухню. Мне показалось, что паштет прошлой ночью был особенно хорош. А как вам?

Алан Кокс кивнул:

— Это опять работа того молодого парня?

Дэвид утвердительно качнул головой.

— У него определенно есть дар, Алан.

— Хорошо. Присмотри за ним, Дэви, дружище.

Послышался тихий стук в дверь кабинета, и Алан громко сказал:

— Войдите!

Дэвид вышел, забрав с собой меню, и Алан поздоровался с метрдотелем.

— Риккардо, чем могу быть тебе полезен?

— Там внизу леди, она пришла увидеться с вами, мистер Кокс.

— Она назвала свое имя? — нахмурился он.

— Конечно, да. Это миссис Джорджио Брунос.

У Алана удивленно изогнулись брови.

— А как она выглядит?

— Ей далеко за тридцать. Хорошо одета. Я бы сказал, что на ней оригинальный, даже авторский костюм. Изящная, не очень высокая, и у нее красивые ноги. Очень красивая фигура. Классическая красота и при этом легкий макияж. Весьма решительно настроена.

Алан улыбнулся.

— В таком случае присылайте ее ко мне наверх! — Когда Риккардо уже подошел к двери, Алан вдруг спросил: — А какой размер обуви она носит, как вы думаете?

Риккардо помолчал в раздумье. И ответил:

— Десятидолларовая бумажка говорит, что она носит четвертый размер.

— Вы попали в точку! — рассмеялся Алан.

Спустя пять минут Донна поднималась по покрытым толстым ковром ступенькам. Ее напиток на маленьком подносе нес за ней Риккардо, который любезно проводил ее прямо в большой кабинет босса.

Первой реакцией Донны при взгляде на Алана Кокса было откровенное изумление: он выглядел настолько огромным, что, казалось, заполнял собой всю комнату. Его густые роскошные волосы отличались красивым золотистым оттенком, напоминая цветом золотой соверен. Кокс подстригал их в стиле университетского мальчика, и эта прическа прекрасно подходила к его загорелому лицу. У него были полные губы и синие глаза, настолько темные, что они казались фиолетовыми. И только римский нос резко выделялся среди прочих гармонических черт и служил вечным напоминанием о годах, когда он участвовал в кулачных боях…

Алан Кокс заработал своей первый настоящий кусок, пятьсот фунтов, на задворках склада обувной фабрики в Ист-Тилбери. Проведя двадцать шесть боев, он сколотил себе небольшое состояние, ездил за границу, чтобы драться и там. Проиграл же всего дважды: один раз — в Лос-Анджелесе, громадному ирландцу, которого звали Рурк, а второй раз — во Франции, в местечке под Тулузой, французу по имени Парду. Но он не смог бы вспомнить имен тех, кого побил в остальных двадцати четырех боях.

Алан улыбнулся Донне, и она увидела отличные белые зубы; между передними верхними имелась небольшая щель, но она отнюдь не умаляла общей красоты его лица, а похоже, лишь подчеркивала ее.

— Значит, вы — жена Джорджио? Очень рад познакомиться с вами, миссис Брунос! — Голос Кокса имел низкий, чистый тембр звучания. И хотя он произносил слова довольно отчетливо, отголоски диалектов Ист-Энда все же у него прослушивались. Алан даже не пытался скрывать этого.

Донна почувствовала, как ее ладонь крепко, но в то же время нежно пожимает большая, сильная рука.

Алан Кокс улыбался от непритворного восхищения. «А эта старушка Бруноса — неплохая штучка!» — думал он.

— Садитесь, дорогая. Освежи нам напитки, Риккардо. И принимай звонки.

Метрдотель слегка согнулся в поясе, и Алан заметил мелькнувшую на лице Риккардо многозначительную ухмылку. Он и сам чуть заметно ухмыльнулся: «Риккардо знает меня лучше, чем я сам».

Донна расположилась в глубоком кожаном кресле, изящно скрестив ноги. Она сразу заметила, с каким откровенным мужским интересом смотрит на нее Алан Кокс, и мысленно упрекнула себя за беспечность: «Мне надо было надеть брюки. У Алана Кокса такой вид, будто он пожирает женщин на завтрак, разбивает им сердца в ланч и страшно устает от них к ужину».

Алан занял место за своим огромным, обтянутым кожей столом, взял свежую сигару, отрезал у нее кончик, а затем положил сигару в большой стакан с пивом. Донна с изумлением наблюдала за его манипуляциями.

— Это придает сигаре лучший вкус, милая… — Алан вытер платком пальцы от попавшего на них пива и не спеша раскурил сигару, совершая нужные движения плавно и, по всей видимости, совершенно бессознательно.

И Донне вдруг показалось, что она стала свидетельницей чего-то личного и эротического. Она торопливо прикурила сигарету, чтобы преодолеть застенчивость.

— Так как же, значит, вас зовут? Меня зовут Алан, как вы, вероятно, уже знаете.

— Меня зовут Донна. Донна Брунос.

Алан опять улыбнулся и еще раз оглядел Донну с головы до ног.

— Ну и как там поживает старина Джорджио? Я слышал, он получил большой срок. Он на Острове, не так ли?

Донна кивнула и пояснила:

— Именно Джорджио и попросил меня приехать и увидеться с вами, мистер Кокс.

— Ну, я в общем-то и не думал, что это мать Тереза попросила вас заглянуть ко мне, милая.

Донну спас от необходимости что-то немедленно ответить стук в дверь. Вошел Риккардо и предложил им напитки.

Когда он неспешными шагами покинул кабинет босса, Алан спросил:

— Ну, так что же хочет от меня Джорджио?

Донна некоторое время молча следила за тем, как он пыхтит сигарой. И лишь после паузы ответила.

— Джорджио просил меня напомнить вам, что вы ему кое-чем обязаны… Это его слова, а не мои.

— Я бы ни за что не догадался.

Она улыбнулась, восхищенная его мгновенной реакцией.

— Ему нужна помощь, мистер Кокс. Вот почему я здесь.

— У меня нет большой власти в этой стране. Тем более не сейчас, когда я вышел из игры. Могу устроить для него какое-нибудь небольшое дельце. Или достать деньжат. Но никаких наркотиков!..

Донна широко раскрыла глаза.

— Я и не прошу ни о чем подобном, мистер Кокс. И уверена, Джорджио тоже не стал бы просить о таком.

— Ну, хорошо, хорошо, — усмехнулся Алан, — держите себя в руках, детка. Я не хотел обидеть вас. У многих людей порой кипит внутри, тогда они пыжатся и выпускают пар. Это помогает весело проводить время и даже может придать вам некоторый престиж. Однако многие из закоренелых каторжников ни за что не стали бы горячиться здесь. Такое настроение может испортить им цвет лица.

Донна в отчаянии вздохнула. Этот человек раздражал ее больше, чем кто-либо на свете из числа тех, с кем ей приходилось сталкиваться. Он перехватывал инициативу и предупреждал все ее ходы. А затем продолжал спокойно читать ей лекцию.

— Если вы позволите мне закончить, мистер Кокс…

— О, я уже действую вам на нервы? — засмеялся Алан. — Моя мать бывало говорила мне: «Алан, сынок, ты можешь заговорить зубы задним ножкам стола!» — Он громоподобно расхохотался собственной остроте. — Я потерял ее год назад, да благословит ее Господь. И по-прежнему скучаю по старой пьянчужке.

Донна улыбнулась, хотя внутри у нее от волнения все сжималось.

— В любом случае, милая, продолжайте, а я затыкаюсь.

Она набрала в грудь побольше воздуха и продолжила:

— Джорджио сказал, что вы ему поможете. Ему требуется нечто очень важное… — Голос ее задрожал и ослаб.

Алан вытянул руки, разгоняя дым от сигары. Густой синий дым от нее спиралями гулял по всему кабинету.

— Так что же ему нужно?

Донна посмотрела на крупного и с виду такого добродушного мужчину, сидевшего перед ней, и вспомнила, что он был убийцей. Она наклонилась вперед и раздавила свою сигарету в пепельнице.

— Он сказал, чтобы, перед тем как просить вас о помощи, я напомнила бы вам, что вы с ним долгое время шли бок о бок. Что вы детьми верховодили на улицах и были очень близки.

— Так оно и было, — улыбнулся Алан. — Мы с Джорджио дружили. Были, можно сказать, не разлей вода. — Он сплел пальцы рук, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Однажды он оказал мне большую услугу, это случилось очень давно. Я никогда не забуду об этом… — Алан дружелюбно улыбнулся ей, а потом снова заговорил:

— Послушайте, а я могу вас спросить кое о чем?

Донна с готовностью кивнула.

— Я вас нервирую?

Она отрицательно покачала головой и решительным голосом ответила:

— Нет, мистер Кокс, вы вовсе меня не нервируете. А что?

Алан, не переставая улыбаться, спокойно пояснил:

— Просто вы положили сигарету в мисочку с моим арахисом.

Донна внимательно посмотрела на маленькую керамическую миску и почувствовала, что сердце у нее ушло в пятки: среди кешью и других очищенных орехов светился кончик ее сигареты «Сен-Мориц».

Она не могла отвести глаз от мисочки, и лицо ее при этом сделалось пунцовым от смущения.

— О, мне так жаль.

Алан понял, что она вот-вот расплачется, и ему сделалось жаль ее. Он подумал, что Донна увидит смешную сторону в том, что сделала. А она вместо этого трясущимися от волнения руками зажигала еще одну сигарету…

Он некоторое время наблюдал за ее напряженным лицом, за тем, как она жадно втягивает дым в легкие. Он обратил внимание на чуть заметные круги под ее глазами и на облупившийся лак на среднем пальце правой руки.

Отметил, как неестественно прямо она сидит в кресле: словно ей в спину, облаченную в очень дорогой костюм, вонзили штырь. Видел, как то и дело дергается уголок ее левого глаза.

Алан Кокс убедился не понаслышке, что Донна Брунос очень сдержанная женщина. Вместе с тем он был наслышан, что она провела настоящий матч ради Джорджио, когда его посадили в тюрьму. И, что показалось ему более поразительным, она проделала чертовски хорошую работу по налаживанию его бизнеса.

Эта женщина была просто невероятно, неестественно хороша. Алан про себя заключил, что она ему очень понравилась. Донна слишком хороша для Джорджио. Алан это сразу понял. И, как бы он ни любил Джорджио, он-то прекрасно знал Бруноса. А эта маленькая леди, очевидно, не подозревает и о половине того, в чем замешан ее супруг.

Алан Кокс встал с кресла и вышел из-за стола.

— Послушайте, успокойтесь! Я вам налью хорошего коньяка. Сделайте несколько глубоких вдохов. Это же всего лишь горстка орехов, Донна, ничего страшного! Я не собираюсь откусить вам голову или еще что-то. И неважно, что вы обо мне слышали. Я давно подвел черту под тем, чтобы убивать женщин и детей…

Он заметил, как она мгновенно побледнела от его последних слов. Какой репутацией он обладает в ее глазах. Алан пожалел об этом, потому что ему претило запугивать кого бы то ни было. Особенно тех, кого ему совсем не нужно было пугать.

О том, что Кокс в свое время был обвинен в убийстве, знали лишь самые избранные из посетителей ресторана; люди перешептывались между собой об этом, а он продолжал играть играть роль злодея, которыйвстал на прямую дорогу. Алан мог служить превосходным образцом негодяя, ставшего на путь закона. В действительности он и был законопослушным. Он не раскаивался в том, что когда-то сделал, но теперь редко об этом думал. Хотя было время, когда это постоянно крутилось у него в мозгу. Алан Кокс заплатил свой так называемый долг обществу и теперь был чист и прозрачен. Все это произошло много лет назад, и если бы ему об этом порой не напоминали, вот как сейчас, он мог неделями не вспоминать об этом. Алан подошел к бару, выполненному в виде большого глобуса, и налил большой стакан коньяка. Поднес его к Донне и даже вложил ей в руку.

— Послушайте, дорогая, не знаю, что вы обо мне слышали, но разделите это на четыре, а потом еще пополам. Я — законный бизнесмен. И я встретился с вами, несмотря на то, что не назначал вам заранее встречу. Наконец, я честно обещаю вам: пусть у меня разорвется сердце и пусть я этим вечером умру, если сегодня убью вас или кого-либо еще. Ну вот. Более убедительно, по-моему, сказать невозможно, не так ли?

Донна подняла на него глаза, и новая волна стыда окрасила ей щеки: он прекрасно понял, что с ней происходит неладное, — этот человек читал ее, словно открытую книгу!

— Выпейте коньяку, — нежно сказал он ей. — А потом выкладывайте, что нужно Джорджио. Что бы это ни было, я ему помогу. Я ему многим обязан, как он лаконично заметил. — И он обезоруживающе улыбнулся ей.

Донна отпила большой глоток бренди, и почувствовала, как напиток обжег ей горло. Глядя Алану в лицо, она собрала все свое мужество и выпалила:

— Джорджио хочет, чтобы вы вытащили его оттуда!

Она заметила, как лицо Алана сразу вытянулось. Теперь и он, в свою очередь, побледнел. Донна молча наблюдала за ним какое-то время. И наконец спросила:

— Вы слышали, что я сказала, мистер Кокс?

— Я слышал и могу сказать только одно, — равномерно кивая головой, ответил Алан Кокс.

Донна проглотила комок, застрявший в горле.

— И что же это?

— Думаю, я вместе с вами выпью коньяку.

Глава 15

Алан отпил глоток из стакана и посмотрел на сидевшую напротив него женщину. Она нервно курила. Он встал и добавил ей напитка в стакан.

— Я за рулем.

Алан успокоил ее:

— Не волнуйтесь. Если вы опьянеете, дорогая, я попрошу, чтобы вас отвез домой один из моих парней. И одновременно они доставят вашу машину, куда нужно. Я делаю так для многих моих клиентов. Но почему Джорджио так сильно этого желает? Понимаете, что я хочу сказать? Он ведь обращается ко мне не за маленькой услугой? Он требует, чтобы я рискнул всем ради него!

Донна пожала плечами.

— Могу только повторить: Джорджио просил меня напомнить вам, что именно он для вас сделал. Ничего не могу добавить, так как не знаю, в чем там у вас было дело.

Алан тускло улыбнулся.

— Тогда я расскажу вам. Можно?

Он снова прикурил сигару и устроился в своем кресле. — Ваш муж и я — мы выросли вместе в Кэннинг-тауне. В отличие от семьи Джорджио моих родителей нельзя было назвать респектабельными людьми. Мой старик пил и больше времени проводил в пабе, чем дома. Мне не стоит рисовать вам эту картину в подробностях, вы просто поглядите на типчиков, которые разгуливают по улице Ченел-Фор! — И он опять мило улыбнулся ей. — Ну так вот. Папаша Брунос взял меня под свое крыло. Он часто брал меня и Джорджио с собой в спортзал, чтобы мы с ним боксировали. Я мог бы стать профессионалом, но не стал таковым. Вместо этого я сделался уличным драчуном, любителем кулачного боя. Я парень крупный. И привлекал целые толпы зевак. Вы бы поразились, глядя на этих типов, которые приходят, чтобы поглазеть, как два парня выбивают друг из друга душу…

Ну вот, я и Джорджио по-прежнему дружили. Он занялся строительными делами, а я стал выступать боксером на ринге. Так что с профессиональной точки зрения нас разделял целый мир. Хотя Джорджио иногда приезжал и смотрел, как я дерусь, а потом мы с ним что-нибудь пили в «Бридж-Хаусе». Двенадцать лет назад я забил одного мужчину до смерти. Это случилось в пяти минутах ходьбы от того места, где мы сейчас сидим. Вообще-то это был Чайнатаун. Я избил того парня и получил пожизненное заключение. Не собираюсь вам рассказывать, почему я сделал это: это тайна, известная только мне и двум другим парням… Пока я сидел в тюрьме, Джорджио присматривал за моими родными. Жена развелась со мной. Я принял это, мы все равно уже отдалялись друг от друга. Однако Джорджио продолжал присматривать за моей семьей. Мой сын учился в Эмплфорте. И Джорджио оплачивал его учебу. А моя дочь оставалась дома с матерью. Она училась в близлежащей монастырской школе. Джорджио позаботился, чтобы и у нее было достаточно денег. Видите ли, когда я получил пожизненный срок, один человек, который был моим партнером, сбежал с нашими общими деньгами. Моей жене пришлось продать дом. И дальше продавать все подряд, чтобы свести концы с концами. Я написал Джорджио; он принес и дал мне в руки козырные карты. Я отбыл семь лет, прежде чем мне разрешили ходатайствовать о том, чтобы меня отпустили под честное слово. И спустя восемь лет и пять дней я вышел на свободу. Джорджио много сделал для меня… Никогда этого не забуду. И уже говорил, что обязан ему многим и продолжаю настаивать на этом. Так что вы можете смело сказать ему: я сверну горы, чтобы помочь ему. Не могу давать никаких обещаний. То, о чем он просит меня, — крупняк. Однако если все это возможно, я сделаю так, чтобы оно случилось. По-моему, откровеннее сказать нельзя, не правда ли?

Донна неопределенно покачала головой — она не могла пока полностью уловить сути того, о чем ей только что рассказал этот человек:

«Джорджио все это сделал, но ни разу не упомянул мне об этом, — хотя Донна восхищалась мужем и еще больше уважала его за то, что он помог семье другого человека, какая-то часть ее души горько переживала: — он сделал все это, но даже не намекнул мне о своих делах. Он никогда ни о чем мне не говорил. И до сегодняшнего дня я даже не подозревала о существовании этого человека и его семьи».

— Как он переносит заключение? — спросил Алан.

Донна отпила коньяка, чтобы закрыть путь слезам, закипавшим внутри нее.

— Довольно хорошо, учитывая сложившиеся обстоятельства. Хотя ему там все омерзительно. Его подставили. Человек по фамилии Уилсон на суде указал на него пальцем.

— Я слышал об этом. Позор, он уже спекся, не так ли? Теперь уже нет никакого шанса, что он поменяет свое заявление, так ведь?

Донна опять покачала головой.

— Ни малейших. Там еще замешан один человек по имени Левис. Джорджио связался с ним по какому-то делу, а теперь этот Левис вместе с ним на Острове. Он очень усложняет жизнь Джорджио. Он связался с крупными парнями, и они преследуют моего мужа. И вот вам результат.

— Я давно знаю Левиса, — сказал Алан. — Джорджио следовало быть хоть немного осмотрительнее и не заводить с ним каких бы то ни было дел. Левис настоящий имбецил, если вы простите мне мой французский. Имбирное пиво и все в таком роде. Я слышал, Левису там нравится. Это для него вроде отдыха. Я также слышал, что он выкупил себя из «Бродмура». Этот человек — психопат. Могу понять, почему Джорджио так хочет выбраться. Если Левис сел ему на хвост, то Джорджио надо убраться оттуда как можно дальше. А он уже решил, куда бы хотел уехать?

Донна пожала плечами.

— Что ж, у меня есть вилла в Испании. Он может некоторое время укрываться там. Это комплекс по таймшеру. Ничего посредственного: все мои дома — высшего класса. И я никого не обдирал. Никогда этим не занимался. Я сделал взнос в таймшер несколько лет назад. У меня самого большой дом, и я обычно вожу в Испанию детей, когда у них каникулы. Моему внуку сейчас четыре года. Настоящий суровый маленький мужчина, вот он какой!

Донна почувствовала, что невольно улыбается в ответ на эти его исполненные гордости слова.

— А сколько лет вашим детям?

— Моей Лизе двадцать пять, а сыну, Алану-младшему, — двадцать один. Мне сорок девять лет. Говорю вам это, опережая ваш вопрос.

— Я даже не подозревала, что Джорджио так много сделал для вас. Он никогда мне ни о чем таком не рассказывал.

— А он и не стал бы, — с улыбкой произнес Алан. — Это остается между мной и им. Так же, как то, о чем мы сейчас говорим, останется между мной и вами. Но я ничего не обещаю. Сначала хорошенько над этим подумаю. И когда пойму, что какие-то шансы есть, тогда мы и начнем действовать.

Донна одним махом допила свой коньяк, он приятно согрел ее изнутри… Она чувствовала себя так, будто у нее отняли часть жизни. «Джорджио порой мог быть таким жестоким, очень жестоким. Он, как выясняется, жил своей, совершенно обособленной жизнью, отделенной от меня умолчанием, словно стеной. Никогда до сих пор я этого не понимала».

Но тут же ей пришло в голову, что если бы она знала раньше все, о чем узнала сейчас, то это лишило бы ее спокойных ночей. Вероятно, Джорджио так и рассуждал. Вот почему он никогда ни о чем ей не рассказывал. Муж заботился о ней в соответствии со своими понятиями: «Он обращался со мной неплохо по своим меркам, так, как себе это представлял. И мне лучше держаться за эту мысль… Что бы он ни делал, все — ради меня. Для меня и, естественно, для себя тоже. Я хорошо жила с ним, у меня было все, что я хотела. В сущности, даже больше, чем многие могли пожелать. Мы путешествовали по всему миру. Жили как короли. Мне приходили счета из «Хэрродса» и «Фортнама», а их приносят далеко не каждому! Я никогда не спрашивала, откуда приходили все эти деньги, просто с удовольствием тратила их. Если бы я знала, я начала волноваться бы, а Джорджио всегда старался не доставлять мне беспокойства. Не хотел, чтобы я о чем-нибудь переживала».

Алан наблюдал, как на лице Донны одно выражение сменялось другим. Она казалась ему милой, респектабельной женщиной: «Определенно, она слишком хороша для Джорджио».

— Давайте спустимся вниз и что-нибудь съедим, — предложил он. — Из-за всех этих напитков я начинаю испытывать голод.

Донна неуверенно поднялась. Она почувствовала себя намного лучше, проглотив большую тарелку спагетти с дарами моря. И у морских моллюсков еще сохранялся естественный соленый привкус моря. Все было приготовлено превосходно. Она изящно вытерла губы салфеткой, и Алан налил ей стакан газированной воды.

— Выпейте это. Вода разбавит коньяк.

Донна сделала так, как он ей посоветовал.

— Обед просто отличный!

Алан довольно улыбнулся.

— Мне всегда нравилась моя еда. А в тюрьме пища отвратительная. Если, конечно, ты сам себе не готовишь. Многие парни становятся там прекрасными поварами, особенно когда отбывают долгий срок. Секс и еда — две самые важные вещи в жизни мужчины. И не обязательно именно в такой последовательности!

Донна рассмеялась вместе с ним. Алан производил впечатление человека привлекательного. Достаточно крупной во всех отношениях личности, чтобы обращать на себя внимание повсюду, где бы он ни появлялся. В то же время Алан Кокс был человеком добрым и нежным. Доброта просвечивала сквозь его грубоватую оболочку. Особенно ярко это проявлялось, когда он говорил о своих детях или о внуке.

— Я уже утром начну прощупывать почву, — пообещал он Донне. — Я так понимаю, что Джорджио хочет сделать вас посредником?

— Думаю, да.

— Как-то не слишком уверенно вы произнесли это, — усмехнулся Алан.

Она допила минеральную воду из стакана и серьезно сказала:

— Я и вправду больше ничего не знаю, Алан. Думаю, что и так слишком о многом узнала за один раз. О моем муже, о своей жизни. Мне представлялось, что в моей жизни все устроено, и так оно будет продолжаться до самой смерти. Я чувствовала себя в безопасности. А теперь муж мой должен отсидеть восемнадцать лет, я же сижу в ресторане с мужчиной, который, прощу прощения, хладнокровно убил кого-то неподалеку от места, где мы сейчас сидим. Более того, я планирую устроить побег из тюрьмы человеку, у которого не хватило доверия ко мне или простой порядочности рассказать жене, как он долгие годы содержал вашу семью. И начинаю спрашивать себя: а знаю ли я своего мужа? Каков он на самом деле? В сущности, меня волнует конкретный вопрос: на что именно способен Джорджио?..

Алан расслышал в тоне ее голоса тоску одиночества и глубокую обиду. Видимо, Джорджио по своему обыкновению, образно говоря, ехал верхом на этой женщине, да еще надев сапоги со шпорами. Донна говорила искренне, слова шли от сердца. К тому же в ней ощущались последствия испытанного потрясения: она была напугана, просто пребывала в ужасе и очень, очень глубоко переживала. Она не похожа была на обычную жену преступника. Такого сорта женщины вряд ли способны догадываться о ставках в игре. Эта женщина казалась бесхитростной и чистой — зеленой, как травка на лугу.

Алан щелкнул пальцами, и к ним подошел официант.

— Принеси бутылку моего лучшего коньяка, хорошо? И два стакана.

— Я больше не хочу пить! — выпалила Донна.

Алан нахмурился и твердо ответил:

— Придется еще немного выпить. Вам нужно оживиться, девочка. У нас впереди много работы, и опасной работы. Все еще может закончиться пустым звоном, дорогая. Поэтому на вашем месте я бы долго и упорно думал, прежде чем решить, влезать во все это дерьмо или нет. Обговорите это с Джорджио. Скажите ему, чтобы он вместо вас нашел кого-нибудь другого, кто бы занялся этим делом. Он найдет, он человек известный. Вы и так внесли свою лепту уже тем, что приехали сюда.

Донна не сводила глаз со скатерти, пытаясь удержать в себе ответ, готовый вот-вот сорваться у нее с языка.

— Он никому не доверяет, кроме меня. Я это точно знаю.

— В таком случае ему повезло, а вам — нет. Если нам придется это планировать вдвоем, то мне нужен партнер, который не станет плакать навзрыд при первых же признаках беды. Вы понимаете, о чем я говорю?

Донна кивнула.

— Все будет очень опасно. Так опасно, что от этого волосы могут встать дыбом. И может очень дорого стоить, и займет у нас кучу времени. Законники станут все разнюхивать, а отдел по особо тяжким преступлениям будет наступать нам на пятки. А Свени через двадцать четыре часа узнает о том, что я выставил свои щупальца. В одном Сохо достаточно травы, чтобы засеять ею стадион в Уэмбли. Как вы думаете, вы справитесь со всем этим?

Донна не поднимала головы: ей было страшно встретиться взглядом с крупным мужчиной, сидевшим напротив нее.

— Вам придется тащиться в такие места, о существовании которых вы и не подозревали. И встречаться с людьми, которые могли привидеться вам только в кошмарных снах. Я не пытаюсь запугать вас, просто хочу, чтобы вы знали, какова будет ставка. И если вы захотите разобраться со всем этим дерьмом, то лучше сделайте это сейчас, прежде чем вы узнаете слишком много того, что творится вокруг.

К столику подошел официант с двумя стаканами и коньяком. Пока он обслуживал их, Донна поблагодарила судьбу за передышку и заставляла себя казаться спокойной.

Алан подал ей толстенный стакан, наполовину наполненный коньяком. Она с благодарностью приняла его.

— Итак, что вы собираетесь сделать, дорогая? Увидеть Джорджио и сказать ему, чтобы он нашел кого-нибудь другого?

Донна сделала глоток и сморщилась: крепкая жидкость опять обожгла ей горло.

— Я думаю, что подойду для этого дела сама, мистер Кокс.

— Меня зовут Алан, — улыбнулся рослый мужчина. — И я всерьез принимаю ваши слова. Но предупреждаю, дорогая, один признак того, что вы ломаетесь, — и я отстраню вас. Джорджио сам сможет прикрыть меня в случае, если это понадобится. Я не могу его навещать, поэтому все будет делаться через посредника. И меня не волнует, кто именно им будет, покуда я смогу полагаться на этого человека. Предпочел бы старикашку… Но вы об этом уже знаете.

— Не волнуйтесь, со мной будет все в порядке…

Она вынула сигарету из пачки, и Алан поднес ей зажигалку. Руки у Донны так дрожали, что ему пришлось остановить ее пальцы свободной рукой.

— Значит, с вами будет все в порядке? Да? Вы сейчас уже дрожите, как листок, а ведь мы еще даже не начали ничего планировать!

Донна перегнулась через стол и прошипела:

— Может, вы все-таки заткнетесь?!

Алан громко расхохотался.

— Мне нравится такой пыл. Я только надеюсь, Донна, что у вас его достаточно в запасе, потому что поверьте, моя милая малышка, вам он понадобится.

Алан устроил так, чтобы Донну отвезли домой. Проследил, как машина с ней исчезла за поворотом, и перевел дух. Ленивой походкой направился по Дин-стрит и затем вошел в дверь местного клуба. Небольшое питейное заведение находилось там еще со времен детства Алана. Владельца клуба звали Фидо. Никто ничего не знал о нем: ни его полного имени, ни кто он, ни откуда. Алан был здесь всегда желанным гостем. Богатый, хорошо одетый и всеми уважаемый, он мог создавать нужный фон: а это было лучшим мандатом на определенную респектабельность для клуба Фидо.

Фидо сидел в небольшой будочке при входе, и Алан без приглашения подсел к нему. Фидо выглядел тощим, чуть ли не изможденным, картину довершали седые белые, как мел, и редкие волосы. Он был похож на типичного муниципального служащего.

— Привет, Алан. Давно тебя не видел. Чем могу служить?

— Мне нужно передать сообщение на Остров. Частное. Я не хочу, чтобы о нем услышал человек по имени Левис.

Фидо тихо захихикал:

— Могу это устроить. Во всяком случае, я имел дело с гонцами Левиса. Сам он дрянь, но платит прилично. А для кого послание?

— Для Джорджио Бруноса. Просто передай ему, что Алан сказал: «Найди номер два». Он поймет, о чем я говорю.

— Считай, что дело сделано, сынок, — заверил его Фидо. Женщина лет сорока подошла к будке. Но, разговаривая с Аланом, Фидо не обращал на нее внимания и даже не смотрел в ее сторону.

— Ну, давай же, Фидо, говори: где Джерри? Я знаю, он был здесь. Мне Джек об этом сказал, — канючила женщина.

Фидо некоторое время продолжал игнорировать ее, а затем вдруг огрызнулся:

— Больше никогда ни о ком меня не расспрашивай, Вера! А если спросишь, я раздеру тебе физиономию и буду делать это регулярно до второго пришествия, поняла?!

Вера, крупная рыжеволосая женщина, повернулась и молча побрела прочь; видно было со спины, как она напряглась от гнева. Фидо вполголоса пробормотал:

— Хотел бы я, чтобы этими повесами управляли их женушки, Алан. В дни моей молодости мужики были приклеены к своим бабам, как дерьмо к одеялу. Она, видимо, разыскивает мужа, чтобы набить ему морду, а его, сукиного сына, нигде нет. — Он печально покачал головой.

— В наши дни все стало по-другому. Больше нет той ловкости. Я и сам грущу о прежнем, о добрых старых временах. Сохо умерло в шестидесятые годы, ты же знаешь. С тех пор, как все легализовали, все веселье отсюда улетучилось.

— Но ты-то все еще здесь, Фидо.

— Меня отсюда увезут в ящике, дружище, — усмехнулся тот. Помолчал несколько секунд, а затем сказал: — Брунос мотает восемнадцать лет, а Левис на нем верхом. Он посылал двух типов, чтобы запугать старушку Бруноса, я об этом слыхал. Они бесследно исчезли, и теперь Левис вроде обезьяны с разогретым докрасна стальным костылем в заднице. Я получаю сведения. Мне Левис не нравится, так что тебе повезло. Я беру его деньги и выполняю для него работу, так-то оно так. Но я не обязан хранить ему верность, поэтому дам тебе небольшой бесплатный совет. Левис хочет заполучить свой кусок, Алан, а Джорджио знает, где он, этот кусок. И чем раньше этот человек откроет рот, тем быстрее его зароют. Я отказался бы от любых денег, предложенных за подобное сообщение. Значит, ты понимаешь: я ни от кого не завишу. Никто об этом не узнает, я это гарантирую. И потом — каждое послание очень важно, не правда ли?

— Ты настоящий друг, Фидо.

— Я твой друг, Алан, потому что мы с тобой знаем друг друга с давних пор. И один только Бог знает, как мне их не хватает, тех времен.

— Я тоже знаю это, Фидо. Я тоже…

Фидо устало покачал головой:

— Они сейчас нацеливаются на законников. Не думал я, что доживу до такого дня. И если они протащат свой закон, то для мерзавцев откроется сезон. Любой встречный-поперечный лгун будет носить оружие. Старина Тэдди Блэк уже за это. А ты знаешь: если у тебя есть ручной автомат, то ведь его обязательно нужно зарегистрировать. Правильно? Ну а с короткоствольным оружием проще — нужно лишь получить лицензию, и ты можешь достать сколько угодно пушек. Таким образом, число обрезов не будет поддаваться учету. И тогда публичный дом Блэка превратится в арсенал, причем на законном основании. Ну, может, на полулегальной основе, но и этого достаточно для старины Тэдди. И наркотики, понимаешь? Наркотики и пушки будут переходить из рук в руки.

Алан кивнул, соглашаясь.

— Я сам всегда терпеть не мог наркотики. Но ты-то об этом знаешь. А когда ты передашь послание?

— Завтра, ближе к полудню. У меня есть на примете несколько тюремщиков, занесенных в платежную ведомость, и я не стану отсылать послание с каким-нибудь ненадежным типом.

— Ты просто золото! А теперь мне надо вернуться назад и показаться у себя в ресторане. Все подумают, что меня посадили в тюрьму, если я в скором времени не предстану перед ними.

— Я слыхал, в «Амиго» дела идут хорошо.

— Этим я зарабатываю на жизнь, Фидо. Теперь я перед тобой в долгу, ладно?

Фидо важно кивнул. И после паузы добавил: — Я завтра пришлю к тебе кого-нибудь, чтобы ты узнал, что послание доставлено.

— Буду на месте…

Алан вышел из клуба и медленно пошел на Греческую улицу. Он смотрел на мостовую, всю засыпанную осколками, коробками из-под продуктов «Макдоналдса», листовками и рекламными проспектами. Этот мусор валялся в водосточных желобах. И Алан вздохнул: «Фидо прав. Вест-Энд меняется. Причем далеко не в лучшую сторону».

Донна приехала домой под утро, в десять минут четвертого. Поблагодарила водителя своей машины и проследила, как его подхватил другой мужчина в «Мерседесе». Она стояла на автомобильной дорожке — растрепанная, полупьяная. Сенсорные фонари ярко горели, и она огляделась по сторонам, словно была здесь в первый раз.

Сад перед домом раскинулся в глубину примерно на семьдесят футов длиной. Он аккуратно переходил в лужайку, с двух сторон окаймленную хвойными деревьями. Перед въездными воротами росла большая ива. Донна усталой походкой побрела к парадной двери. Гравий хрустел у нее под ногами.

Пока Донна выбирала ключ из связки, что держала в руках, она краешком глаза заметила какое-то движение между деревьями. Но, неспособная оценить увиденное из-за притупленного восприятия, она быстро вошла в дом и плотно закрыла за собой двери.

И тут до нее дошло: кто-то стоял между деревьями возле дома. Она содрогнулась.

Поднявшись по лестнице, она вошла в спальню и включила там свет. Затем прокралась вниз по лестнице в темноте и медленно прошла в оранжерею, которая находилась позади дома. Оранжерея тянулась вдоль всей задней стены; она была огромной, это внушало Донне радость и гордость. Внутри оранжереи находился бассейн, мраморный пол которого сам по себе был украшением. Здесь также располагалась ее читальня, где стояли два огромных дивана, три стула, большой стол, за которым она летом обедала, и маленькая стойка бара. Из дальнего конца оранжереи можно было видеть стену дома.

Донна на ощупь двигалась в темноте, жалея о том, что выпила так много коньяка. Наконец она подошла к стене и прижалась лицом к окну. Фоточувствительные сенсорные лампы могли погаснуть в любой момент, и тогда Донна ничего не сумела бы увидеть.

Она с изумлением заметила, как осторожно открываются ворота на ее заднем дворе и через них проскальзывает рослый мужчина. Донна поразилась еще больше, разглядев, что это Пэдди Доновон.

Крепкий напиток в крови придавал ей смелости. И она подождала, пока он не оказался на уровня окна. Она уже собиралась постучать в окно, чтобы привлечь внимание Пэдди, однако вдруг заметила, что он держит в руке автоматический пистолет. Но тут огни погасли, и весь участок вокруг погрузился во мрак. Донна села на плетеный стул, стоявший рядом. Руки у нее дрожали. В темноте она полностью предалась своим беспорядочным мыслям: «У Пэдди определенно в руке было оружие. Он пришел сюда, чтобы причинить мне зло? — Но Донна тут же отмела эту мысль. Она смело доверила бы Пэдди свою жизнь. Донна закрыла глаза. — Значит, моя жизнь в опасности? Вот почему Пэдди крадется по моему саду посреди ночи!..»

Она попыталась вспомнить, как именно выглядел пистолет в руке Доновона, но это ей не удалось. Единственное, в чем Донна была уверена, так это в том, что Пэдди точно держал в руке пистолет и однозначно он крался вокруг дома, как привидение, в половине четвертого утра.

Она встала со стула и принялась пристально вглядываться в сад. Вода в бассейне издавала тихие хлюпающие звуки, и только они были слышны в темноте. Затем, приняв решение, Донна резко растворила двери, ведущие во внутренний дворик, довольная собой, что не включила сирену от взломщиков. Она шагнула в ночь и пошла по тропинке в сад, к теннисному корту. Вскоре она увидела Пэдди и инстинктивно поняла, что и он почувствовал ее присутствие.

— Это я, Пэдди. Можешь опустить пистолет.

— Донна?! — Прозвучал по меньшей мере странный вопрос, словно Доновон не поверил своим глазам.

— Да, это Донна. Думаю, пришло время нам с тобой объясниться. Как ты полагаешь? — Донна невольно говорила громче, чем ей хотелось бы. Она отнесла это на счет коньяка. — Давай войдем в помещение и выпьем по чашке кофе…

Пока она шла к оранжерее, ее не покидало удивление: как это такой великан умудряется совершенно бесшумно ступать, двигаясь вслед за ней?

В оранжерее Донна включила свет над бассейном. Лампы отбрасывали красноватый свет, и помещение выглядело от этого особенно уютным. Здесь она моментально почувствовала прилив сил. Самообладание вернулось к ней.

— Я бы лучше пропустил стаканчик чего-нибудь покрепче, если ты не возражаешь, Донна.

Она подошла к бару и налила Доновону большой стакан «Бушмила». Затем присела на край дивана, Пэдди устроился рядом.

— Что происходит, Пэдди? Почему ты крадучись бродишь по моему дому? Посреди ночи, да еще с пистолетом?

Он залпом выпил спиртное из стакана и покачал головой:

— Этого я не могу сказать тебе, дорогая Донна…

Пэдди посмотрел в ее темно-синие глаза, разглядел печать внутреннего напряжения на ее лице и почувствовал, как его тянет к ней: «Она не заслуживает всего этого…» Уже не в первый раз, с тех пор как Джорджио оказался в тюрьме, Пэдди испытывал потребность как следует избить его. Чтобы он понял до конца, что натворил из-за своей безмерной жадности.

Донна выпрямилась, сидя на краю дивана, и прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Ты можешь сказать мне, что ты делаешь на участке, являющемся моей собственностью? У тебя хватает дерзости сидеть ночью в моем доме, пить мой коньяк и при этом говорить, что ты не можешь объяснить мне происходящее?! Погоди, вот Джорджио об этом услышит! О, а может, ты здесь из-за него? Ведь так? Его Чудачество решил, что меня нужно опекать, или он просто волнуется, что я могу незаметно ускользать по ночам из дома, как об этом часто любит говорить Кэрол Джексон? Что ты собирался делать — застрелить человека по заданию своего босса? Или только ранить его?

Пэдди опять покачал головой, но сейчас он испытывал неловкость.

— Послушай, Донна, мы здесь для того, чтобы защитить тебя, вот и все.

Донна прищурила глаза.

— Мы? А сколько вас здесь? Батальон, взвод? Или банда? Сколько?

Пэдди допил остатки из своего стакана.

— Нас тут пятеро в любое время дня и ночи. А теперь послушай меня. Есть веская причина, из-за которой мы тебе ничего не говорили. Ты бы стала беспокоиться. Посмотри, как ты сейчас реагируешь!..

Донна перебила его:

— Простите меня, мистер Доновон, но я просто злюсь из-за того, что за мной тайно наблюдают уже бог знает сколько времени. Я прихожу домой и обнаруживаю, что ты слоняешься по моему саду с огнестрельным оружием в руке, не больше и не меньше. И потом говоришь мне, что не следовало мне ничего не рассказывать, чтобы я лишний раз не огорчилась. Ничего себе заявление! Я уже и так достаточно посинела от злости! Если моя жизнь в опасности, а, похоже, это подтверждается, то я думаю, что должна была быть первым, а не последним человеком, кому следовало бы об этом сообщить!

Пэдди протянул было к ней руку, но она убрала подальше свою ладонь.

— Твоя жизнь сейчас вне опасности. По крайней мере, нам на данный момент о какой-либо угрозе неизвестно. Это просто перестраховка, Донна, и ничего более. Ты ведь знаешь, что этот Левис способен сотворить что угодно? Ну, а мы не хотим, чтобы он доставал Джорджио через тебя. Мы не можем допустить, чтобы с тобой что-нибудь стряслось. Вот и все.

Донна почувствовала, что теперь она совершенно протрезвела. Этому, видимо, способствовал перенесенный шок. Она пожалела о том, что хмель выветрился: лучше было оставаться полупьяной — может, тогда она спокойнее перенесла бы этот удар.

— Выходи, мне грозит опасность от этого самого Левиса, да? Он не удовлетворился тем, что разрушил мою жизнь, а также жизнь моего мужа, посадив его в тюрьму. Левису еще надо причинить вред лично мне, не так ли? Все это напоминает проклятый кошмар! — Она прикусила нижнюю губу.

— Скажи же мне что-нибудь! Будь со мной честным, Пэдди.

Он посмотрел ей в глаза.

— Не скажу ничего.

— Может, Джорджио что-то плохое сделал этому человеку? Почему Левис так настроен против него? Я хочу знать правду.

— Налей мне еще коньяка, милая Донна. И себе тоже. Я думаю, это может тебе понадобиться.

Донна наполнила его стакан. Налила и себе. А Пэдди тем временем сражался сам с собой, решая, говорить ей правду или нет. Частью своего сознания он отчаянно хотел этого, но другая часть его разума нашептывала ему о том, какое воздействие эта правда может оказать на Донну. Однако, пока она разливала коньяк, он принял решение: «Она заслуживает правды. Заслуживает знать, по крайней мере, хотя бы половину всего».

Донна села рядом с ним и сделала глоток «Реми Мартена». У нее было такое честное, открытое лицо, что Пэдди не выдержал и сдался:

— Джорджио обеспечивал машинами преступников. У него был опасный, незаконный бизнес. Что это значит — вызвать машину? Берутся две тачки, у одной был разбит зад, у другой — передок. Их страховка истекла. Мы собирали их на разных свалках по всей стране. Потом мы покупали новую машину, прекрасную тачку. Затем соединяли две разбитые машины в одну. Это подразумевало сварку двух целых половинок. После чего мы ставили на нее номер хорошей машины, понимаешь? Это темное дельце. И если машина возвращалась к нам, мы покупали ее, словно так и было нужно. Замена-то была произведена гораздо раньше.

Ну, а после этого оригинальная машина теперь стоила небольшое состояние для любого мошенника, желавшего ее приобрести. Я имею в виду настоящих мошенников, которые стремятся поймать в сети что-то около миллиона. Например, модель «Бринкс Мэт» — это машина чистая и в превосходном состоянии: она может обогнать любую полицейскую машину, стреляй или не стреляй ей по шинам. И за нее можно получить сорок пять тысяч фунтов или даже больше. Имея в виду, что и сваренную машину также можно загнать за восемнадцать тысяч и более, это уже тянет на неплохой куш. Понимаешь?.. Ну, так вот. Джорджио обеспечил машинами преступников, совершивших ограбление в восточном районе Лондона в начале этого года. За это ограбление ему и дали восемнадцать лет. Охранник погиб, и из-за всего этого разгорелся сыр-бор. Джорджио предоставил налетчикам машины, а через нашего общего приятеля — и оружие. Хотя мы думали, что пистолеты не будут заряжены. Мы никогда не предоставляли подобного оборудования, грабители обычно брали это на себя. Как правило, это бывали обрезы, одного их вида хватало для того, чтобы всех утихомирить и уложить на пол. Видишь ли, совсем не обязательно стрелять: люди просто боятся… Ну, а у Уилсона пистолет был заряжен. И он выстрелил в охранника. А потом пули срикошетили от стены… — Пэдди с отвращением замотал головой. — Уилсон побежал в известную ему сторону с деньгами. Ему отводилась определенная роль: вытаскивать деньги и драгоценности. Джорджио взял у него награбленное и припрятал. Он также скрыл в надежном месте самого Уилсона, но этот мерзавец потащился к жене и детям, и его схватили. Если бы Уилсон не высовывался какое-то время, то оказался бы дома в целости и сохранности. Ему нужно было лишь затаиться на несколько месяцев. А за его женой и детьми присмотрели бы.

Теперь же Уилсон мертв — покончил с собой в тюрьме. Так нам говорят, чтобы мы поверили… И Дэнни Саймондс, и Фрэнки Уайт — оба они отправились на тот свет. А за всем этим делом стоит Дональд Левис. Он все знал о машине охраны: что она перевозит, имена охранников — все было ему известно. Он хорошо был знаком с охранником, которого застрелили. Думаю, наверное, Уилсону наверняка просто приказали порешить его… Я в этом до конца не уверен, но мне приходила в голову такая мысль. И вот теперь Джорджио — единственный человек, у которого есть доступ к этим деньгам. Он не хотел обдирать Левиса и сейчас не хочет. Но видишь, как все это выглядит? Уилсон мертв, двое других грабителей мертвы, и как только Джорджио скажет, где он прячет деньги, это будет означать, что и он — мертвец. Все это было грязным делам, от начала и до конца. Джоржио надо как можно быстрее вытащить оттуда, — продолжал свое повествование Большой Пэдди. — Ведь он лишь обеспечивал их машинами и ничего более. Но ему срочно требовались деньги, его бизнес развивался неважно. И в то время ему показалось, что это было бы неплохим выходом…

Донна сидела неподвижно и не сводила глаз со своих рук. В последние несколько месяцев она совершала столько открытий, что ей стало казаться, будто вся ее прежняя жизнь основывалась на лжи. Ну, может быть, не совсем на лжи. И не вся. Просто Джорджио ничего ей не говорил.

«Как я вообще могла жить, спать, есть и заниматься любовью с человеком, которого почти совсем не знала?!» Она с удивлением обнаружила, что плачет и что крепкие руки Пэдди обнимают ее. Донна лежала в его объятиях, положив голову ему на грудь, вдыхая запах сигарет «Капстан» и лосьона после бритья «Олд спайс».

Она плакала как ребенок. Эта долгая ночь принесла с собой немало откровений. Сначала Донна о многом узнала от Алана Кокса, в том числе о том, как Джорджио присматривал за семьей Алана. А теперь вот лавина новых фактов от Пэдди.

«Почему же я не догадывалась обо всем, что происходило все эти годы?» — и внутренний голос подсказал Донне: потому что ты ничего не хотела знать. И ей стало понятно: эти несколько слов — настоящая правда.

Бывало ее мать говорила: «То, о чем ты не знаешь, не может ранить тебя».

«Что ж, миссис Донна Брунос, — заключила она, — ты прожила двадцать лет посреди громадной лжи».

Глава 16

— Знаешь что, Пэдди? Джорджио был по отношению ко мне ублюдком. Я никогда не думала, что произнесу эти слова. Но это правда.

Пэдди постарался успокоить ее:

— Перестань плакать, Донна, дорогая моя. Джорджио думал, что он поступает правильно. Вот почему он никогда тебе ни о чем не рассказывал. Ты бы стала переживать. Ты бы испугалась. Разве ты не понимаешь, малышка, что он защищал тебя?

Донна вырвалась из рук Доновона.

— Он не защищал меня, Пэдди, и ты это знаешь! Он просто думал, что я не стою того, чтобы мне об этом рассказывали. Вот в чем истина! Несколькими часами раньше я виделась с одним человеком, и он рассказал мне, как Джорджио присматривал за его женой и детьми, пока тот сидел в тюрьме за убийство. Думаешь, он и об этом не сказал мне, чтобы я не волновалась?!

Пэдди глубоко вздохнул. Его лицо с резкими чертами казалось менее жестким, чем обычно, под этим красноватым светом ламп, освещавших бассейн.

— Ты ошибаешься, Донна. Очень ошибаешься. Джорджио Брунос боготворил землю, по которой ты ходила. Он думал, что ты — самое великое, чего он добился в этой жизни. Для него, Донна, ты была олицетворением класса, дамой из высшего общества. И ты стала частью его самого. Он постоянно всем подряд хвастался тобой. Моя Донна, часто говаривал он, может приготовить еду, которая подойдет королеве. «Она придает столу грацию», — вот его любимое выражение. Он держал тебя в мыслях все время. И ничего тебе не говорил только потому, что не хотел расстраивать тебя. Ты ведь не того калибра, как, скажем, Кэрол Джексон или даже Долли. Ты не росла в подобной обстановке… Будучи родом из Кэннинг-тауна, Джорджио знал в лицо всех старых жуликов раньше, чем выучился ходить. В свое время папаша Брунос тоже был мошенником. Все греки держались друг за друга. О, теперь он вполне респектабельный бизнесмен, но в молодые годы слыл сорвиголовой. К примеру, греки многие годы ведали таксистским бизнесом на Пикадилли. Так старик Брунос и набрал денег на открытие ресторана. Надо признать, что он не состоял в той же лиге, что Джорджио или, скажем, Стефан, но и он в свое время вовсю занимался мошенничеством. Несмотря на все прегрешения Джорджио, он никогда никого не ограбил и не обидел. Он предоставлял машины — и это все. Если бы это делал не он, то все равно этим занимался кто-нибудь другой. Однажды он снабдил бандитов оружием, но тогда оно было без боеприпасов. Это все очень просто. А по поводу того, что он тебе ни о чем не рассказывал… Будь же справедлива, Донна! Поставь себя на его место. Твой брат — адвокат, черт побери, ты родом из добропорядочной семьи среднего класса. Ты никогда не имела дело ни с чем подобным. Я могу только надеяться, что теперь ты со всем справишься, потому что знаешь многое. Знаешь все… И еще кое-что скажу тебе, прежде чем заткнусь. Этот человек не сможет жить без тебя. Все, что он делал, было сделано ради тебя. Он стремился к тому, чтобы ты одевалась в лучшие платья, водила лучшие машины, жила в прекрасном доме — все только ради тебя одной. Он чувствовал, что ты все это заслужила. Лишь сожалел о том, что ты не можешь иметь детей, что единственное, чего он считал, что не может подарить тебе, — это ребенок. Я знаю о твоих проблемах, Джорджио рассказал мне все. Будь справедлива, Донна, ведь он не отдалился от тебя из-за этого, хотя страстно мечтал о ребенке. Он принял это так, как принимал тебя: всем сердцем. Ты была его женой и в горе, и в радости. Джорджио — католик. Он хоть и не ходит в церковь, истово верит в религиозные ценности. И если Джорджио продолжает любить тебя, то почему ты не можешь все так же любить его, зная обо всем, что тебе сейчас раскрылось?

Это была самая длинная речь из всех, что Донна когда-либо слышала от Пэдди Доновона. Ей казалось, будто с ней разговаривает отец или старший брат и пытается вразумить ее. Упоминание о ребенке отозвалось болью. Это очень задело Донну — как единственное, о чем она жалела за всю свою замужнюю жизнь: она не была способна подарить Джорджио ребенка. Донна вновь ощутила себя не совсем полноценной; такое чувство всегда охватывало ее всякий раз при воспоминании о том, как ей не удалось произвести на свет живого ребенка, который умел бы дышать. И здесь Джорджио постоянно пытался защитить ее: старался никогда не упоминать о детях ни в каком контексте. «Может, поэтому он не хотел рассказывать мне о детях Алана Кокса? Думал, что это сломит меня, как сейчас меня расстроило упоминание о не родившемся младенце? Как всегда, выплывает наружу доброта Джорджио. Да, он добрый, заботливый человек. И всегда был добрым и заботливым». Она почувствовала, как слезы снова обжигают ее…

— Значит, вот почему ты вооружен и болтаешься по моему дому?! — закричала она на него.

— Потому что Левис может попытаться достать Джорджио через тебя. Вот почему. Если с тобой что-нибудь случится, Джорджио умрет. Он сам мне об этом говорил. Я здесь присутствую лишь в качестве небольшой страховки, и не более того. Так больше шансов, что Левис не осмелится приблизиться к тебе. Ты должна понять: я не был бы другом Джорджио, если бы не попытался защитить тебя.

Донна посмотрела на воду. Мелкая рябь от поступающей в бассейн теплой воды в ночном свете казалась серебряной.

— Выходит, что автомобильную площадку разрушили в качестве предупреждения?

— Да.

— А я в опасности, Пэдди?

— Ни в коем случае! — энергично помотал он головой. — Во всяком случае, пока я здесь.

Донна почувствовала, как на нее внезапно опустилось умиротворение: «Пэдди Доновон здесь, так что я в безопасности. О, если бы я только могла поверить в это…»

Она взглянула на часы. Было уже почти половина шестого утра. Медленно разгорался рассвет. Оранжевые стрелы пронизывали темное небо. Донна слышала явственное пение птиц — словно кто-то включил радио. Ночь кончалась, разгорался день.

— Я иду спать, Пэдди, а ты сам найдешь дорогу…

Он провожал ее взглядом, пока она шла к двери, ведущей в дом.

— Донна!

Она медленно обернулась.

— С тобой все в порядке?

Она улыбнулась ему слабой улыбкой, нежность которой лишь подчеркивала ее красоту и беззащитность.

— А ты как думаешь?..

Поднимаясь по широкой лестнице, которая вела в ее спальню, Донна обвела взглядом свой дом, словно видела его впервые. Это было богато украшенное жилище, с бледно-серыми стенами, на которых висели картины, развешанные таким образом, чтобы подчеркнуть их достоинства. Она чувствовала, как ноги ее утопают в ковре, видела солнечный свет, уже начинавший просачиваться сквозь двойные стеклянные двери вестибюля, которые выходили на маленькую солнечную террасу с задней стороны ее дома. «Сколь раз я сидела там летними вечерами и пила вино с Джорджио? Сколько раз он подхватывал меня на руки и нес в постель?» — Она вошла в спальню, Но эта великолепная комната ничего больше для нее не значила. Потому что человек, который согревал эту комнату своим присутствием вместе с ней, покинул этот дом.

«Но я могу вернуть его, — напомнила она себе. — И я стану тем средством, которое вернет его! Если не домой, то, по крайней мере, в мои объятия. Когда Джорджио говорил о своей любви, он не лгал мне никогда, и я принимаю это. Но то, что он сделал… Здесь все обстоит намного хуже. Он не говорил мне об этом потому, что не доверял мне! — Мысль об этом задевала ее больше, чем какой-либо иной удар судьбы. — Пэдди утверждает, что Джорджио слишком сильно любил меня. Что ж, вряд ли его любовь составляла хотя бы половину моей любви — ведь я жила и дышала ради Джорджио Бруноса. Из-за него я вставала по утрам и по вечерам ложилась спать. Я всегда ему все рассказывала. Надеялась, что это как-то приблизит его ко мне. Очевидно, этого не случилось».

Она разделась и включила душ. Стены в ее ванной были сплошь зеркальными,поэтому она видела себя повсюду, куда бы ни посмотрела. Все помещение ванной комнаты было больше, чем спальни у многих людей. Здесь находились большая круглая ванна, душевая кабина, унитаз, биде и две двойные раковины. Все краны были из золота. На полу лежал белый ковер из овечьей шерсти. Все это производило впечатление настоящей роскоши, и в какой-то миг Донне вдруг захотелось все здесь разнести вдребезги: сокрушить зеркала, которые отражали ее тело во всех ракурсах, разбить дорогие туалетные приборы, стоявшие на широком деревянном подоконнике, — она внезапно возненавидела все, чего касались руки в этом доме.

Она стояла под струями воды, подставляя под них лицо, и чувствовала, как тушь, которую она смывала с ресниц, обжигает ей кожу. Донна ощущала себя совершенно опустошенной и очень одинокой. А дом казался ей слишком громадным для нее и Долли: «Этот дом построен для детей, он предназначен для большой семьи».

Без Джорджио дом напоминал могилу. Потому что именно Джорджио оживлял его одним своим присутствием. Едва он входил в дом, тот наполнялся счастьем. Джорджио словно приносил с собой жизнь. И вливал эту жизнь в Донну.

Даже осознавая, как муж нехорошо поступал с ней, Донна не могла долго злиться на него. Она сама находила ему оправдание. Ее удерживала на краю пропасти одна вещь. И о ней упомянул Пэдди, когда сама Донна почти готова скатиться в эту пропасть: «Джорджио любит меня — и пока он не перестанет любить меня, я постараюсь отмести от него все невзгоды. Так было. Так будет всегда».

К тому времени, как Донна улеглась на свою огромную королевскую кровать и закрыла глаза, она уже простила мужа.

Джорджио услышал звук открывающейся двери камеры и лязг ключа. Он посмотрел на часы: семь двадцать пять. На пять минут раньше того времени, когда обычно открывали камеру.

Он сел на своей койке, прислушиваясь к глухому сонному бормотанию Тимми. Тот перевернулся на другой бок в надежде поспать еще несколько минут.

— Это я, Макаллистер. Откройте, Брунос.

Джорджио отодвинул деревянную задвижку. Все заключенные на длительный срок снабжали двери изнутри задвижками. Если кому-нибудь из заключенных взбредало в голову разбить башку ближнему своему, то обычно это делалось утром. Обидчики могли гурьбой ввалиться в камеру, ударить человека каким-нибудь орудием, обладая над ним физическим превосходством уже потому, что жертва в сонном состоянии лежит на койке. А потом они могли убраться из камеры в течение нескольких секунд. И никто ни за что не дознался бы, кто такое сотворил. В этой обстановке, где человека способны были в любой момент убить якобы случайно! И где пустяка хватало, чтобы сразу прибегнуть к крайней степени насилия, простая деревянная задвижка служила настоящим средством спасения жизни.

Макаллистер вошел в камеру и украдкой сунул в руку Джорджио листок бумаги.

— Выходите, вы, двое! — заорал он. — Вы что, возомнили, что это лагерь отдыха, черт бы вас разодрал? Вставайте и выходите немедленно!

Тимми уселся на койке, и его толстое брюхо затряслось от негодования.

— Заткнись, Макаллистер! И перенеси свой мерзкий ор в другое место.

Тюремщик вышел из камеры, а Джорджио незаметно засунул кусок бумаги под резинку трусов.

— Проклятый горластый подонок! Приходит сюда, будто это сволочное место принадлежит ему! Мерзкий сутенер — вот кто он такой!

Тимми громко выпустил газы. Джорджио почувствовал отвращение. Забрал свою ночную посудину и поспешно вышел из камеры. Он встал в очередь в вестибюле, чтобы опустошить горшок, и приятельски разговорился с Сэди.

— От него же воняет! Как ты можешь это выносить?

Сэди приподнял плечи в чисто галльском жесте и сказал:

— А почему, как ты думаешь, я не слишком хлопочу, чтобы оказаться с ним в одной камере? Но он неплохой парень, этот Тимми. Просто надо знать, как с ним обращаться.

Джорджио рассмеялся.

— Я могу с ним правильно обращаться, но его пердеж не выношу.

Тимми легкой походкой вышел из камеры и присоединился к ним.

— Что-то заползло в твою задницу и сдохло там, Тимми? — раздался голос молодого парня по имени Петер Барнс. Ему было восемнадцать лет, но он уже заслужил определенное уважение со стороны более старших по возрасту заключенных.

Тимми добродушно расхохотался:

— Ну да, там тараканье гнездо. У тебя впереди лучшая часть твоего заключения приговора. Погоди до лета, Петер, и они ночью начнут буквально ползать по всему тебе. Эти твари — такие ублюдки!

Петер Барнс выглядел теперь обескураженным, и все мужчины засмеялись над его реакцией на слова Тимми.

— Это заведение просто кишит ими, сынок. Некоторые из них — здоровенные ублюдки. И вообще — помнишь, в прошлом году у нас были тараканьи бега?

И все снова засмеялись, вспомнив это развлечение.

— У меня был один такой бугай, его звали Курок. Он бегал быстрее всех других таракашек в крыле. Я даже ставил на него монеты. Мы устраивали бега во время отдыха. Честно говоря, мне было жаль, когда он откинул копыта. — Голос Тимми прозвучал так грустно, словно таракан был его личным другом.

— А отчего он сдох? — с неподдельным интересом спросил Барнс.

— А он пустил ветры, когда таракан сидел у него в кармане, и бедный жучок отравился газом в своей спичечной коробке! — выкрикнул Сэди.

Тут уж бурно расхохотались все, включая Тимми.

Джорджио вернулся в камеру, неся в руке горшок, и закрыл за собой дверь на задвижку.

Он вытащил бумажку из трусов и развернул ее. «Найди номер 2.», — было написано на обрывке бумаги.

Джорджио разорвал бумагу на мелкие части, засунул их в рот, разжевал, а потом проглотил. Он отодвинул задвижку, снял тюремные штаны и, взяв полотенце, отправился в крыло, в душевую. Пока он шел, ему три раза улюлюкали вслед, как волку, и ради смеха семенили возле него, копируя Сэди.

Оказавшись в душевой, он некоторое время размышлял о содержании записки, а потом заставил себя забыть о ней: «Единственный человек, которому я могу по-настоящему доверять, — это Донна. И вдобавок у нее есть известное преимущество — она совершенно вне подозрений. И перед Левисом, и перед законниками». — И он начал мыться, продолжая думать о Донне. «Значит, Донна виделась с Аланом. И теперь шарик покатился в нужном направлении».

Джорджио принялся что-то напевать себе под нос.

Алан Кокс медленно раскрыл глаза. В комнате было темно. Он выбрался из постели и, как был, голый, затопал к окну, чтобы отдернуть занавески. Одной из причин, почему ему нравилось жить в Сохо, было то, что это место никогда не замирало на ночь и не успокаивалось. Даже в семь тридцать утра здесь все уже гудело. Повсюду сновали дворники, ранние прохожие, обыкновенные люди и привратники. Люди спешили на улицу, и владельцы магазинчиков уже получали наличные.

Он потянулся и зевнул, и его крупное тело отозвалось болью от травм и от прожитых лет, несмотря на его сохранившуюся почти юношескую крепость. Алан повернулся лицом к постели и нахмурился.

Лалли было двадцать девять лет, хотя она и клялась, что ей всего двадцать два. Она пребывала на положении постоянной любовницы Кокса уже два года. В самом начале их связи он допустил ошибку, дав ей ключ от этой квартиры. Она уже крепко спала на его кровати, когда он на рассвете притащился домой. А теперь у него не было сил, чтобы вышвырнуть ее вон из постели.

— Ну-ка, Лалли, вставай!

Она, не просыпаясь, перевернулась на спину, выставив на обозрение небольшую грудь. Ее короткие рыжие, всегда взъерошенные волосы торчали вихрами. Она была очень мила. Алан вздохнул, ощутив в себе признаки возбуждения, и быстро вышел на кухню, чтобы приготовить кофе. Когда кофе поспел, он насладился ароматом свежих колумбийских зерен и налил напиток в две кружки.

Алан обожал ранние утра за то, что теперь мог без всяких ограничений вставать, когда ему заблагорассудится, а не ждать, пока кто-то отопрет снаружи дверь; за то, что теперь ему не нужно было делить помещение с каким-нибудь волосатым засранцем. После освобождения из тюрьмы он охранял свою свободу с такой горячностью, что Лалли и другие люди из ее окружения с трудом понимали его.

Он принес кружку кофе в спальню, поставил ее на ночной столик и нежно потряс Лалли за плечо, чтобы разбудить ее:

— Ну давай просыпайся, дорогая! Мне скоро придется уходить. Предстоит насыщенный день.

Лалли осторожно приоткрыла один глаз и тут же снова закрыла его, ослепленная резким дневным светом. Алан заметил, что вокруг ее рта и глаз начали появляться мелкие морщинки.

— Ты выглядишь усталой, девочка. Пора бы тебе сбавить обороты.

— Отвяжись, Алан! Сейчас еще слишком рано, чтобы слушать лекции, даже твои. — Она уселась в кровати, даже не пытаясь прикрыть наготу. — Дай мне сигарету, Ал.

Он передал ей пачку сигарет, достав их из ее сумочки, которую она небрежно бросила на стул возле окна. Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. На нее напал приступ кашля, и Алан покачал головой:

— Ты губишь себя, Лалли, и знаешь об этом, не так ли?

Она кивнула, кашляя изо всех сил, так что все лицо у нее покраснело от напряжения.

— Чашка чая и кашель — вот знаменитый английский завтрак!

— Это кофе, Лалли. Ты же не пьешь чай! Разве ты забыла?

Она снова затянулась сигаретой и отхлебнула горячего кофе, от кружки с которым поднимался пар.

— Где ты был прошлой ночью? Я думала, ты закрываешься около половины третьего…

Алан вышел из спальни, не утруждая себя ответом. Он уселся за кухонный стол, а она, пританцовывая, вошла на кухню с кружкой кофе и сигаретой. На себя она набросила его банный халат. Она не стала обременять себя тем, чтобы подпоясаться. Алан понял, что это сделано с умыслом. И подпоясал ее сам.

— Послушай, Лалли, я не хочу, чтобы ты приходила сюда и уходила так, словно это твой дом. Я дал тебе ключ только на случай крайней необходимости. А теперь, если ты не возражаешь, я хочу получить его обратно.

Она села за стол и обворожительно улыбнулась.

— Ну почему нам нужно вечно об этом говорить, Алан? Ты пойдешь в душ, и я вслед за тобой; потом ты будешь заниматься со мной любовью, а чуть позже я буду смотреть, как ты готовишь нам легкий завтрак. И все у нас будет в порядке до следующего раза.

Алан энергично затряс головой:

— Следующего раза не будет, Лалли. Мне это не нравится. Я не люблю, когда кто-то вторгается в мое пространство. Ты знаешь, каков я, дорогая. Не хочу ничего постоянного.

Лалли презрительно фыркнула:

— А кто сказал, что я это люблю? Не слишком переоценивай себя, Алан Кокс! Я тоже не хочу ничего постоянного. И ты не единственный парень, с кем я встречаюсь.

Алан посмотрел в ее ясные голубые глаза и тихо сказал:

— Но ведь тебе же не нравится, что я такой, не так ли?

Лалли пришлось опустить глаза. Потому что его слова были чистой правдой. Она стала переминаться с ноги на ногу как ребенок.

— Но почему ты так поступаешь со мной, Алан? — почти хныкала Лалли. — Почему ты орешь на меня? Разве мы не можем попытаться быть вместе?

Алан смягчился, но тем не менее отрицательно покачал головой:

— Даже если пройдет миллион лет, дорогая. Я не хочу ничего постоянного. Но если бы даже я этого вдруг захотел, то ни за что не сошелся бы с проституткой, какой бы классной она ни была…

Ему неприятно было говорить ей эти слова, потому что на самом деле его вовсе не волновало, чем она занимается. Алан понимал: это — единственное, чем можно ранить ее настолько глубоко, чтобы она, наконец, оставила его в покое. За те долгие годы, что он водился с проститутками, Алан определился в своих предпочтениях: он считал, что с ними иметь дело лучше, чем с так называемыми добропорядочными «мужними женами», пусть их будет хоть пятьдесят. Таковые у него также были, и поэтому он предпочитал девиц легкого поведения. Они не притворялись, а были настоящими, и человек знал, что он от них может получить.

Алан увидел заблестевшие слезы в глазах у Лалли и вздохнул.

— Мне очень жаль, Лалли.

Она встала перед ним, неприкрытая ничем, кроме собственного достоинства.

— Я этого не заслужила, Алан, и ты это знаешь!..

Она смотрела на сидевшего перед ней мужчину. На его светлые волосы, спутанные после сна. На то, как он отвел свои широкие плечи назад будто в ожидании удара. Она видела его голубые глаза с симметричными морщинками от смеха вокруг них — чувствовала, как ее неудержимо тянет к нему. Никогда раньше она никого так страстно не хотела.

— Мы можем оставаться друзьями, Лалли. Но только я хочу, чтобы мы были нормальными друзьями, которые звонят друг другу, прежде чем собираются заглянуть в гости, а не заваливаются просто так друг к другу на порог.

Она кивнула. Он сам ни разу не звонил ей никогда. И никогда не приходил, чтобы повидаться с нею. «Он пытается спасти мое достоинство», — Лалли понимала это, и оттого ей становилось еще тяжелее.

Алан притянул ее к себе в объятия, уже раскаиваясь в том, что зря обидел ее. Но в глубине души он так и не был уверен, что до нее полностью дошло все сказанное им. А теперь он как сильный мужчина успокаивал ее.

Глава 17

Энтони Кальдер производил впечатление крупного мужчины. Всю жизнь он следил за своим весом. И часто запирался в частном гимнастическом зале, снимая напряжение с помощью металлических гирь. Голова у него была заостренной формы, как пуля; волосы седые и очень коротко подстриженные; зубы в дорогих коронках, а цвет лица красноватый. Нос он имел удлиненной формы, как бы символизирующий целеустремленность владельца.

Энтони стукнуло пятьдесят восемь лет, он сохранил крепкое тело юноши, обладая мозгами древнего старца. Жене его было двадцать два года. Каждый раз, вглядываясь в свое отражение в зеркале, Энтони признавался себе, что он безобразен внешне. Хорошим штрихом, завершающим общий облик кряжистого мужчины, служила мощная бычья шея. И все же Кальдер знал, что для женщин он достаточно привлекателен, и надеялся, что так будет всегда. В Энтони сразу ощущалась неприкрытая сила его личности, и это определяло впечатление при общении с ним. Можно сказать, что у него был несколько угрожающий вид. Однако он-то знал, что и на самом деле являлся грозным противником.

Энтони Кальдер слыл занудой, то есть человеком, который прицеплялся к чему угодно. К примеру, тому, кому хотелось добиться более легкого приговора, Энтони Кальдер мог быть очень полезен. Он знал лично каждого полицейского, который заслуживал того, чтобы его знали, от Мета до Мерфисайда. Знал цену всем им, знал, к кому стоит подходить, а к кому лучше не обращаться. Был в курсе, нужны ли им наличные или просто отдых, игроки они — или все их стремления не поднимаются выше доступных женщин и хороших машин. Это сделалось его работой, его карьерой. И Энтони отдавал этому всего себя.

Кальдер стал миллионером. И теперь не желал палец о палец ударить ради кого бы то ни было. Прошли те дни, когда он выступал в роли оплачиваемого тяжеловеса, способного сломать руку или ногу за определенную сумму… Энтони получил шанс, когда познакомился с детективом-инспектором Биллом Лингсом из отдела тяжких преступлений. Билл Лингс использовал Энтони как посредника в деле, в котором был лично заинтересован. Некие два брата, попавшие под суд, хотели сократить себе сроки — уйти от перспективы пожизненного заключения. Тогда у Кальдера как раз и обнаружился природный дар вести переговоры.

Инспектор-детектив Билл Лингс написал судье откровенное заявление о том, что братья удачно шпионят по его поручению и что от них больше будет толку на улице, чем за решеткой. Судья тщательно все взвесил и за «королевскую» сумму — по двадцать пять тысяч фунтов с каждого — позволил им выйти из зала суда со смягченным приговором. Энтони сделал свою часть работы — и, занимаясь этим, он неожиданно обрел свое призвание.

Ныне Кальдер проживал в большом собственном доме, в зеленом пригороде Чигвелла, с молоденькой женой и новорожденной дочерью и с двумя крупными доберманами. Он вел дела, не выходя из дома, и прекрасно уживался и с полицией, и с преступным миром. Его уважали все, кто имел с ним дело, особенно полицейские, которые видели в сотрудничестве с ним способ повысить свое скудное жалованье.

Энтони откровенно наслаждался жизнью. И лишь самодовольно усмехнулся, увидев, Алана Кокса, идущего по ухоженной территории к гимнастическому залу, который служил продолжением дома Кальдера, в котором Энтони проводил большую часть дня.

— Привет, Алан, старина! Давненько я тебя не видел… — В речи Энтони по-прежнему порой проскакивали просторечные словечки…

— Все в порядке, Тони? Прекрасно выглядишь!

Энтони пожал ему руку.

— Ну и чем могу быть полезен?

«Вот оно! Начинается бизнес», — рассудил Алан. Что ему и нравилось в Энтони Кальдере: тот приступал к делу сразу без всяких вступительных слов.

— Мне нужно, чтобы ты мне кое о чем нашептал, старина. Я собираюсь провернуть маленькое дельце с одним давним приятелем, и мне надо бы пронюхать о кое-каких законах.

Энтони поставил штангу на место и вытер лицо и шею чистым белым полотенцем.

— А где находится тюряга?

— На острове Вайт, — улыбнулся Алан проницательности приятеля.

Тут Энтони откровенно рассмеялся.

— Понятно. Что ж, это будет стоить несколько миллиончиков. Но, полагаю, ты уже все подсчитал. Имеешь в виду какого-нибудь особенного типа?

Алан присел на маленькую скамейку и расстегнул пиджак.

— Очень важно, чтобы ты никому не проговорился. Иначе будет паршиво.

Кальдер пожал плечами.

— Я никогда зря не разеваю рот, ты же знаешь, Алан.

— Даже если это дело надавит на мозоль Дональду Левису?

Алан не мог не заметить, как поразился его словам этот непробиваемый тяжеловес.

— А какое отношение имеет к делу Левис?

— Никакого, Тони. И я хочу, чтобы так все и оставалось. То есть, чтобы он ни о чем не узнал. Он властен над большинством тюремщиков на Острове, а я намереваюсь выдернуть оттуда старого приятеля, причем таким образом, чтобы Левис ни о чем не пронюхал.

Энтони некоторое время молчал, не сводя с Алана глаз.

— Это опасное предложение, Алан. И обойдется тебе оно в немалую сумму.

— Я готов к этому, Тони, ты же знаешь. Но мне надо тебе еще кое-что сказать: если Левис получит хотя бы слабый намек, что что-то происходит, то мы с тобой выпадем в осадок. Ты меня понимаешь?

Тони кивнул. Он заметно посерьезнел.

— Я слышал, что ты сказал. Но ты же знаешь: Левис запустил лапы в более жирный пирог, чем даже этот мозгляк Джек Харнер.

Алан повел плечами в характерном жесте, как бы отметая это утверждение.

— Это его прерогатива. Он паразит, а я терпеть этого не могу. Однако когда кто-то наступает на мозоль моему лучшему другу, это означает, что он наступил и на мои мозоли. Так что можешь сказать, кого надо повидать и где, и я сам проведу с ними переговоры. Таким образом, ты не будешь втянут ни во что.

Энтони глубоко вздохнул.

— Мне нужно обдумать все это, дружище. Я что-нибудь да устрою.

— Прекрасно понимаю.

Энтони еще некоторое время находился в замешательстве.

— Мне казалось, ты в последнее время выпрямился, — наконец изрек он. — Слышал, ты занялся легальным бизнесом?

Алан усмехнулся.

— Именно. Но как говорится в старой пословице, этого никому не уразуметь, кроме меня самого. Особенно если дело затрагивает мои личные интересы. — Он вытащил толстый конверт из внутреннего кармана пиджака и положил на скамейку рядом с Энтони. — Здесь пятнадцать штук пятидесятифунтовыми купюрами. Это для начала. Будет намного больше, когда дело тронется. Я хочу, чтобы ты это организовал все как можно аккуратнее. И тогда деньги — не вопрос! О'кей?

Энтони взял пальцами конверт, зажал тот в огромном кулаке и взвесил. И лишь потом ответил:

— Прекрасно, но я должен предупредить тебя, Алан: у Левиса длинные руки.

Алан медленно покачал головой.

— У меня тоже, Тони, у меня тоже.

Едва Донна вышла из душа, зазвонил телефон.

— Алло?

— Привет, Донна, я просто звоню сообщить насчет книг: они готовы, можешь прийти посмотреть их.

— Отлично. Я приеду сегодня примерно к девяти.

— Как Джорджио?

— Терпимо. А ты постараешься его навестить?

В трубке наступила пауза. После чего Стефан ответил:

— Это не так просто. У меня мало ордеров на его посещение. И ехать далеко. Полагаю, ты — единственный человек, которого он хочет видеть.

Донна физически ощутила, как из телефонной трубки струятся волны враждебности.

— Я его жена, Стефан.

— Ну, конечно, жена… Ранее предполагалось, что я буду активно помогать тебе заниматься делами. А сейчас… Похоже, ты об этом забыла. Меня очень расстраивает, что вместо этого ты проверяешь мою работу…

Донна слушала Стефана, и губы у нее постепенно складывались буквой «о».

— Я проверяю тебя?! Послушай-ка, Стефан, я просто реализую свое право. Я партнер в вашем с Джорджио бизнесе, и вполне естественно мое желание в нем разобраться! — Донна заговорила на повышенных тонах, но, почувствовав это, решила, что надо успокоиться.

Теперь настала очередь Стефана нервничать.

— Ты владеешь долей в двадцать пять процентов, и все! Контрольный пакет у меня. Я думаю, у тебя, черт побери, совсем маленький интерес, и, честно говоря, я миндальничаю с тобой только потому, что ты жена моего брата. А теперь давай закроем эту тему, хорошо?..

Донна с удивлением услышала гудки: он бросил трубку. Она плотно обмоталась толстым розовым полотенцем и в недоумении уселась на кровать: «Что-то творится со Стефаном, и причина кроется вовсе не в том, что я изъявила желание заглянуть в его книги… — Она спросила себя, почему так упорно желает сделать это. Донна не придавала этой акции особого значения. Но Донну не оставляло ощущение, что здесь что-то не так. Нечто происходит за ее спиной, и довольно долгое время: — Я не доверяю Стефану Бруносу».

Это было поразительное открытие.

Хэтти терпеливо выслушала шумное выступление Стефана, напоминавшее проповедь, и печально покачала головой:

— Она очень скоро все выяснит, и тогда тебе и всем, кто с этим связан, придется туго.

Стефан выдавил из себя улыбку:

— Не-а! Она не узнает. И никто из них не узнает. Я слишком умный, прямо тебе скажу. — Он криво ухмыльнулся, чтобы поднять себе настроение.

Однако настроение Хэтти это не изменило.

— Никто не может быть умнее всех. А ты играешь с огнем, парень. Нельзя одновременно гоняться за двумя зайцами. Этого никому не дано.

Он поцеловал Хэтти в макушку.

— Не беспокойся, Хэтти. Я в полной безопасности.

Хэтти отпила водки с тоником из стакана. «Он слишком красив, вот это уж точно». — Всю жизнь она млела от хорошеньких молодых мужчин и теперь поняла, что, даже старея, себе не изменяет.

— А она все знает о предприятии «Поговори с…»?

— Нет, не все. Ни к чему ей это. Ну, а теперь мне пора идти, Хэтти. Я загляну попозже, вечерком, если ты не будешь занята. Хорошо?

Хэтти никогда не могла отказать ему.

— Для тебя я всегда свободна.

Улыбаясь во весь рот, он вышел, а Хэтти осталась стоять посреди комнаты в раздумье: «Стефан играет в опасные игры с огнем. Очень надеюсь, что он не сгорит в итоге».

Донна вошла в контору «Поговори с…» в девять утра, согласно договоренности, и с удивлением обнаружила, что Стефана нет на месте. Ее ожидала в офисе молодая женщина в туго обтягивающем фигуру черном вечернем платье.

— Миссис Брунос?

Донна, улыбаясь, кивнула.

— Меня зовут Кэти Харнер. Мистер Брунос попросил меня принять вас. Книги здесь, на его столе. Приготовить вам чашечку кофе?

Донна кивнула этой, по-видимому, доброжелательно настроенной девушке, что стояла перед ней в ожидании. Кэти наложила на лицо слой макияжа, совершенно скрывший ее естественный свежий вид. Пухлое молодое тело Кэти было, как в доспехи, заковано в черное, расшитое бусинками платье. И от этого девушка приобрела несколько воинственный вид. Донна сморщила нос, ощутив сильный аромат духов «Чарли», смешанный с запахом свежего молодого пота.

Она устроилась за секретарским столом в кабинете Стефана. Донна обратила внимание на то, что все шкафы в офисе заперты на замки, и ей это показалось оскорбительным. Кэти плюхнулась на соседний стул и закурила.

— Вы собираетесь стеречь меня? — спросила Донна.

Девушка рассеянно кивнула.

— Так велел мистер Брунос. Он распорядился впустить вас в кабинет, а потом сидеть и ждать, пока вы закончите. После чего нужно будет вас выпустить и запереть за вами дверь.

Донна снова улыбнулась.

— Он что — где-то поблизости? И ждет, пока ему вернут ключи?

— Насколько я знаю, он еще недавно был в клубе на Вардор-стрит. Но сейчас мог уже оттуда уйти. Я просто передам ключи Даре.

— Даре? А кто она?

Кэти Харнер с неизменной доброжелательностью пояснила:

— Дара О'Флинн — это парень. Он ирландец. Распоряжается клубом, работает на мистера Бруноса. Смешное у него имя, правда? Мы все над ним посмеиваемся. Ну, за глаза, разумеется.

Донна из вежливости посмеялась вместе с девушкой и заговорщическим тоном выразила свое одобрение:

— Ну конечно!

Кэти просияла, обрадовавшись такой понятливой и забавной собеседнице. Она волновалась по поводу своей миссии, так как знала: некоторые из людей, с которыми имел дело мистер Брунос, вовсе не были похожи на героев девичьих грез — они действовали обычно решительно, грубо и, как правило, отличались явной порочностью. А общение с этой прелестной женщиной с каштановыми волосами и легким макияжем показалось девушке глотком свежего воздуха. Кэти уютно устроилась на диване и расслабилась, взяв в руки иллюстрированный журнал.

Донна вытащила из сумочки сигарету и закурила. Не спеша вдыхая ароматный дым, она обратилась к девушке:

— А где вы работаете, Кэти? — Вопрос был на первый взгляд довольно невинным, но в нем содержался намек на то, что Донна знает о делах больше, чем сама девушка.

— Я работаю в клубах и исполняю танцы для кинетоскопа по понедельникам и пятницам. Мне это удобно, поскольку остается достаточно времени повозиться с ребятишками. Честно говоря, я предпочитаю вариант с подсматриванием: ничего особенного не нужно делать, а деньги поступают регулярно. В клубе вы можете просидеть всю ночь с каким-нибудь типом, а весь доход с этого — лишь плата за труд хостесс. Лучше пускай за мной подглядывают. А то некоторые клиенты мерзкие, как дерьмо кошачье. Понимаете, что я имею в виду?

Донна с готовностью кивнула, напустив на себя бывалый вид, словно она сама не единожды побывала в подобном месте. Кэти уже определенно питала к ней теплое чувство.

— А в каком клубе вы участвуете в шоу с подглядыванием?

— В «Ла Богем», недалеко от улицы Дин. Настоящая помойка и все такое. А вонь! От нее можно сразу рухнуть. Но и к этому привыкаешь, само собой.

— А вы работаете там на Стефана… На мистера Бруноса?

Кэти кивнула:

— Я работаю на Бруноса с девятнадцати лет. Он вообще-то неплохой, не то что те типы. Ну, я думаю, вы сами все знаете, раз замужем за одним из них.

Донна догадалась, что эта девушка разговаривала с ней так доверительно лишь потому, что ее фамилия была Брунос. Кэти с уважением произносила эту фамилию. Донна заулыбалась еще обворожительней:

— А как насчет кофе? — Она вытащила десятифунтовую бумажку из сумочки. — Я не отказалась бы от чизбургера. Вы не сочтете за труд сбегать в «Макдоналдс»?

Кэти взяла предложенные деньги, поколебавшись всего секунду… Мистер Брунос говорил ей, чтобы она не покидала офиса, пока в нем будет женщина, просматривающая книги.

Донна заметила, что девушка колеблется. И, вытащив еще одну десятифунтовую бумажку, протянула ее Кэти со словами:

— Никто не узнает, что вы меня оставляли здесь одну. А я просто умираю — так хочу выпить кофе и съесть что-нибудь!

Девушка быстро схватила деньги и вышла из офиса. Донна довольно улыбнулась, заметив, что ключи так и остались лежать на диване, где их оставила Кэти. Она встала со стула, затушила сигарету, взяла ключи и, включив лампу на столе в кабинете Стефана, начала рыскать по его ящикам в поисках того, что могло бы привлечь ее внимание. Донна была уверена, что Стефан что-то от нее прячет. К тому же и у нее возникло подозрение насчет того, что он скрывает нечто серьезное и от Джорджио. Она не могла бы поручиться за это, но чувствовала нутром неладное. Стефан вел себя в последнее время в не свойственной ему манере. Возможно, из-за ознакомления Донны с не совсем чистым характером его бизнеса: это могло служить поводом для Стефана. Хотя Донна так не думала.

Отперев одним из ключей и потянув на себя последний ящик стола, Донна почувствовала сопротивление. Пришлось использовать два из находившихся в ее распоряжении ключей, чтобы замок все-таки с глухим щелчком открылся. На дне ящика лежали две большие бухгалтерские книги в черном переплете. Донна вытащила их, открыла и сразу напряглась. Она снова уселась за стол и принялась внимательно изучать эти книги…

Спустя двадцать минут вернулась запыхавшаяся Кэти: она принесла пару чизбургеров и большой пластиковый стакан с кофе. Донна в это время уже находилась во внешнем помещении офиса и просматривала книги, которые ей оставил для проверки Стефан. Кэти поняла, что голова миссис Брунос чем-то сильно занята: она была уже не так разговорчива, как прежде.

Едва закрылась дверь за посетительницей, Кэти устремилась к О'Флинну. Приняв грамм амфетамина, почувствовала себя значительно лучше. К одиннадцати часам Донна окончательно вылетела у нее из головы.

Алан не удивился, вновь увидев у себя в кабинете Донну. У него было предчувствие, что она обязательно вскоре покажется ему на глаза. Он налил ей в небольшой стакан коньяк. Пока она прикуривала сигарету, Алан сел в кресло. Он молча любовался гостьей: «Она на самом деле очень миленькая штучка. Если бы еще не ее гадючий язык…»

— Итак, миссис Брунос, чем могу быть полезен?

Донна не могла не уловить большую долю сарказма в его тоне. Она глубоко затянулась сигаретой и тихо произнесла:

— Мне необходимо быть в курсе всего, что происходит, мистер Кокс.

— Простите? — поднял брови Алан.

Донна начала испытывать раздражение, но усилием воли заставила себя успокоиться. И попыталась пойти другим путем:

— Послушайте, мистер Кокс, я надеялась, что мы оба можем забыть о случившемся. И начать все заново. Джорджио зависит от нас. Не думаю, что он обрадуется, узнав о наших неладах. Уверена, нам надо, по крайней мере, попробовать. Если уж ничего не будет получаться, ну, скажем, в течение месяца, тогда придется придумать что-нибудь другое. Что скажете?

Алан высказал легкое неодобрение:

— В случае, если вы это упустили, прошу заметить: именно я пригласил вас к себе в офис, налил вам коньяка и дал вам прикурить. Так что, по моим понятиям, леди, это примирение. У вас были две недели. Если вы теперь не проявите понимания, мы вообще расстанемся. И для меня неважно, понравится это Джорджио или нет. Так будет справедливо?

— Вполне.

Донне хватило проницательности, чтобы понять: таким образом Алан Кокс приносит свои извинения. А большего от него ожидать не приходилось.

— Можно я задам вам вопрос, мистер Кокс?

Она заметила, как он подчеркнуто небрежно пожал плечами. И снова вступила в борьбу с собственным раздражением.

— Вы вообще что-нибудь знаете о делах Стефана Бруноса? До того, как Джорджио посадили или позже?

Она заметила, как у Алана расширились зрачки, и почувствовала удовлетворение.

— Уточняю: меня интересует, мистер Кокс, деятельность фирмы «Поговори с…»

Алан лишь на секунду пришел в замешательство. Но тут же почувствовал, что начинает закипать.

— А какого черта вас сейчас это интересует?

Донна вздохнула и заговорила спокойно и рассудительно.

— Хочу спросить о следующем. Предположительно «Поговори с…» — это телефонный бизнес. Ну, вы знаете, вроде телефонных линий типа «Как справиться с артритом» и так далее. У предприятия неплохой оборот, и оно приносит прекрасный доход… Но сегодня я нашла другой комплект книг, а в них содержатся только столбиком записанные имена и еще перечень денежных сумм, каждая сумма определенного имени. Например: «Джилли, пятьдесят пять минут, шестьдесят пять фунтов». Ну, и рядом, в отдельной колонке, стоит: «Десять фунтов». Я так понимаю, что это — заработок Джилли. В другой книге я нашла пометки о каких-то перестановках, опять имена девушек, временный параметры и так далее. В офисе я встретилась с молодой женщиной, которая работает в шоу с подглядыванием. Думаю, во втором комплекте книг учтено и это… Интересно, вы можете пролить свет на эти дела?

Алан поставил на стол стакан с коньяком и, испытующе глядя на Донну, спросил:

— Вы пытаетесь обвинить меня в сводничестве?

Донна широко раскрыла глаза.

— Конечно, нет!

— Ну а почему тогда вы уверены, что я об этом должен что-то знать?

Донну испугала его реакция.

— Я ни в чем вас не обвиняю. Но поскольку вы, похоже, один из представителей элиты Сохо, я просто подумала: может, Алан хоть что-нибудь об этом знает? Вот и все. Повторяю, я не обвиняю вас ни в чем неподобающем.

— Хочется надеяться на это, черт побери! Послушайте небольшой совет. Чем бы ни занимался Стефан Брунос — это его частное дело, а не ваше, не мое и не чье-либо еще. Ясно? Вам это следует уяснить в первую очередь. Не судите никого, никого ни о чем не расспрашивайте и никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайтесь выведать у людей, чем они зарабатывают себе на жизнь. Даже у хостесс из шоу с подглядыванием! Это неписаный закон, милая. Не суйте нос в чужие дела! Если вы будете слишком многое знать об окружающих вас людях, это не пойдет вам на пользу. Вы понимаете, к чему я клоню? Если Стефан Брунос содержит несколько притонов, то это его дело, а не ваше. И уж, разумеется, не мое, черт побери!

Донна прикурила очередную сигарету.

— А почему вы так агрессивно настроены по отношению ко мне? — спросила она дрожащим голосом. — Ругательства расстраивают меня… На сей раз Алан расхохотался по-настоящему.

— Вас расстраивают ругательства? И при этом вы хотели бы стать моим вторым номером?! — В голосе Алана прозвучало явное недоверие к способностям Донны. — Дорогая, ругательства в этом балагане все равно что «Да благословит вас Господь!» среди попов. Слова эти произносятся без всякой задней мысли. Так что привыкайте. А теперь давайте посмотрим на все это с точки зрения Стефана Бруноса. Идет? Вот он приходит к Джорджио и говорит: «Слушай, я нашел дополнительный кусок. Врубаешься?». «Ну да», — отвечает Джорджио. И кидает Стефану несколько тысчонок. Он же спящий партнер, не так ли? Насколько я знаю Джорджио, он постоянно просто пребывал в коме, черт бы его побрал! Именно такими я и люблю своих спящих партнеров. И все любят спящих партнеров такими! Поэтому, моя милая малышка, они и называются спящими партнерами, черт бы их разодрал!

Донна выпрямилась на стуле, и лицо у нее запылало от смущения.

— Мне просто был нужен совет…

— Именно его вы и получили! — оборвал ее Алан. — И пока вы еще здесь, я дам вам второй совет. Когда мы с вами займемся этим небольшим дельцем, я надеюсь, вы не станете вытягивать из меня жилы, как сегодня. Только попробуйте изобразить из себя любопытную Варвару! Мы с вами немедленно расстанемся. Если я скажу вам: «Прыгайте со скалы», — то вы прыгнете. И никаких вопросов — ничего! Ваша работа — выполнять то, что я вам прикажу, и передавать вести Счастливому Гарольду туда, на Остров. Вот и все. И поскольку я взял на себя ответственность, давайте об этом договоримся прямо сейчас, раз и навсегда!

Донна была шокирована и обижена его словами. Она пока не понимала, что Алан беспокоился о ней. Он попросил найти кого-то на роль номера второго и получил ответ, что вот эта женщина, что сидит теперь перед ним, единственный возможный его партнер, нравится ему это или нет. Бесспорно, она привлекательна, мила, но это хорошо для компании, а не для работы, в процессе которой каждый день может случиться нечто опасное либо гадкое. И так уже, по его мнению, все складывалось не слишком удачно, поскольку угроза со стороны Левиса висела над ними, как дамоклов меч.

Донна нерешительно поднялась на ноги. Взяла сумочку и повернулась к дверям, чтобы выйти из комнаты.

— Мне очень жаль, Донна… — чуть слышно выдохнул Алан.

Она обернулась в дверях, и он хорошо разглядел при ярком свете, что у нее глаза полны невыплаканных слез. Алан подошел к ней и нежно притянул к себе. Из-за этого Донна по-настоящему расплакалась. Она рыдала так, как ни разу не позволяла себе с момента вынесения приговора Джорджио.

Донна вдыхала в себя запах Алана Кокса: аромат сигар и дух бренди, смешанный с тонким благоуханием лимона от его лосьона после бритья; она чувствовала, как его сильные руки бережно обнимают ее прижавшееся к широкой мужской груди хрупкое тело — и вся долго сдерживаемая тоска по мужу вместе со слезами вырывалась наружу. Что бы он ни наговорил ей, сейчас не имело значения; она вдруг обнаружила, что и сама обнимает Алана, крепко прижимается к нему. Донна словно боялась, что он выпустит ее из объятий слишком скоро, и она не успеет выплакать все горе, что тяжело билось у нее внутри.

Алан держал ее в объятиях, пока она вот так плакала, и не мог объяснить себе испытываемую к ней неожиданную нежность. Но он интуитивно чувствовал, что в настоящий момент поступает правильно, не отталкивая, прочно удерживая Донну в своих руках… Джорджио хочет ее, значит, пусть она и будет номером вторым. Только Алан хотел спросить ее: как она себя чувствует в этом положении, когда муж сознательно рискует ее жизнью? Ведь именно это Джорджио и делает! И не только вовлекая жену в подготовку к своему побегу из тюрьмы. Хотя, Господь знает, может, и одного этого вполне достаточно. Побег из тюрьмы только назревает, и Дональд Левис еще не ведает об этом…

Алан кожей чувствовал, как Донна вся дрожит. И когда она, наконец, высвободилась из его объятий, он испытал сожаление. Отчаянное сожаление. Потому что невольно наслаждался этой близостью, нежным запахом волос Донны и ароматом ее духов.

— Простите меня, Алан. Вы, наверное, думаете, как она глупа!

Он нежно улыбнулся, глядя Донне в глаза. Ее макияж размазался, белки глаз покраснели, веки припухли, но все равно она казалась более желанной, чем любая другая женщина из тех, что он знал.

— Вы расстроены, Донна. И это меня не удивляет. Я был с вами груб, простите меня. Не знаю, что нашло на меня.

Она судорожно всхлипнула.

— Я думаю, мы оба сегодня не в себе. Оказались не в том месте и не в нужный час. Вообще-то я не плакса… Джорджио терпеть этого не мог.

Произнесенное вслух имя как бы провело черту между ними, и они оба, действуя бессознательно, отступили на шаг друг от друга: создали некоторую дистанцию — на всякий случай, чтобы снова не обняться.

— Давайте с вами еще выпьем коньяка, — предложил Алан, первым овладев собой, — а потом спокойно обсудим те вопросы, ради прояснения которых вы сюда и пришли. Хорошо? Обещаю, что не откушу вам голову.

Донна еще раз смахнула пальцами слезы с глаз и виновато улыбнулась. Губы ее трепетали. Алан вручил ей большой белый носовой платок, и она тщательно вытерла им лицо, испуганно глядя на черные полоски, остававшиеся на снежно-белом куске льна.

Алан налил в стаканчики коньяк. Открыл шкатулку, стоявшую на столе, достал оттуда сигарету, прикурил ее и вручил Донне, как только она присела на стул. Та с благодарностью приняла сигарету, крепко затянулась и глубоко вдохнула дым: так, словно это был кислород и ей его смертельно не хватало.

— Выпейте коньяка, — тихо произнес Алан. Он всем телом чувствовал наэлектризованность атмосферы в комнате и понимал, что Донна Брунос тоже испытывает нечто подобное.

— Боюсь, что у меня сегодня сложился препаршивейший день, Донна. И вы появились здесь не в лучшее время…

— Нет, Алан, — поспешила возразить она, — во всем сказанном вы были правы. Мне не следовало обращаться к вам за советом подобного рода. Стефан ваш давний знакомый. И вообще таков местный стиль. Здесь, в Сохо, у людей определенный образ жизни. А я вклинилась, как глупенькая школьница, и начала задавать бестактные вопросы. Можно сказать, поддалась своему капризу, вы ведь понимаете. Никаких конкретных подозрений, одни интуитивные догадки… — Она даже смущенно хихикнула, произнеся эти слова, и опять почувствовала себя неискушенной дурочкой. — Завтра я позвоню Стефану и попрошу у него прощения. Наверное, он воспринимает происходящее так, словно я коварно воспользовалась его добротой, а теперь швыряю ему в лицо беспочвенные обвинения. Ведь ему на самом деле лишь стало спокойнее, когда Джорджио приговорили. Так что, пожалуйста… Не извиняйтесь! Это мне нужно просить прощения за то, что зря потревожила вас при первом же удобном случае.

Алан усмехнулся про себя: «Хоть бы она так не унижалась, что ли, черт побери!»

— Слушайте, Донна, я отнюдь не против ваших вопросов, честное слово. Просто сегодня я отчасти выбит из седла, вот и все. Ну а насчет Стефана… Думаю, будет лучше для всех заинтересованных лиц, чтобы вы предоставили ему спокойно заниматься агентством «Поговори с…». Хорошо? Просто оставьте его в покое, и пусть он делает то, что у него лучше всего получается. Правда, Донна, это единственное, что вы можете сделать. Я запустил мяч, втянулся в другую игру. Поверьте мне на слово, как только мы начнем заниматься этим делом, у нас не останется времени ни на какую ерунду — как говорится, ни на бритье, ни на шампунь.

Донна рассмеялась, почувствовав себя родившейся заново… Конечно, он прав, и у нее нет основательных причин указывать Стефану, как тому вести свой бизнес. Он прекрасно справляется и без нее. «Кто я такая, в конце концов?» — Она представила себе, что мог бы сказать ей Джорджио относительно «Поговори с…», и смутилась: наверняка посоветовал бы ей то же самое, что и Алан Кокс.

— Пейте коньяк, киска. И давайте расслабимся хотя бы ненадолго. Вот эта дверь — в ванную комнату. Пойдите умойтесь, если вы не против, и почувствуете себя намного лучше.

Спустя пять минут он прислушивался к шуму струящейся воды и ругал себя за то, что наделал. Но Алан утешался тем, что сегодняшнее ее расстройство (а он понимал, что расстроил Донну) — пустяки по сравнению с будущими встрясками, которые начнутся, как только будет сделан следующий шаг в их операции. Она расплакалась лишь потому, что он резко одернул ее: «А как она отреагирует на людей вроде Энтони Кальдера? А ведь бедный старина Тони — один из лучших моихпарней!»

Алан в глубине души надеялся, что Донна Брунос своевременно решит отступиться от борьбы и предоставит ему справляться со всем этим собственными средствами. Но сейчас их отношения принимали характер взаимных обязательств. И вовсе не потому, что он чувствовал к ней несколько больше симпатии, чем следовало бы. Алан не уставал повторять про себя, что она ведь жена Джорджио Бруноса, а Джорджио сделал ему очень много хорошего.

Донна вышла из его маленькой ванной, и он любезно улыбнулся ей. Одновременно Алан продолжал обдумывать, как ему попасть к Джорджио, чтобы попытаться вразумить этого человека. Твердо решив сделать это, он почувствовал себя лучше.

Донна, со своей стороны, по-прежнему испытывала смущение и униженность. Но даже несмотря на явную правоту Алана Кокса и справедливость его слов, сказанных о Стефане, она интуитивно чувствовала: со Стефаном все-таки что-то связано, причем нечто такое, что не определишь с первого взгляда. И была полна решимости выяснить, в чем тут дело, узнать это наверняка… До какой-то степени Алан Кокс прав, как она только что признала: «Однако мое имя связано с «Поговори с…». Если я партнер, молчаливый, спящий или еще какой-то там, а Стефан занимается чем-то нелегальным, не может ли это отразиться на мне?» И она решила продолжить изучение деятельности агентства «Поговори с…», даже если и Алан, и Джорджио, если бы тот был в курсе, посоветовали бы ей устраниться.

Два человека сидели друг напротив друга за столом, и оба строили планы. Оба улыбались и радовались складывающейся общности интересов. Оба надеялись забыть то, что недавно здесь произошло. Потому что этот мимолетный эпизод отразился на них сильнее, чем им хотелось бы, но в этом не признавался себе ни один из них.

Глава 18

Джорджио и Тимми сидели за маленьким столом и ели омлет с сыром и салат, который приготовил им Сэди.

Тимми сгреб половину омлета и отправил его в рот вилкой. Он с чавканьем жевал, не обращая внимания на легкое отвращение, написанное на лицах Сэди и Джорджио.

— Классный просто, сделай нам еще один, Сейд.

Сэди сморщился и вышел из камеры на кухню, чтобы приготовить еще омлет.

— А она неплохая кляча, моя старушка Сейд, правда, Джорджио?

— Да, на самом деле она хорошая, — улыбнулся Джорджио.

Удовлетворившись ответом Джорджио, Тимми отправил в рот вторую половину омлета и зачавкал.

— Тебя кто-нибудь когда-нибудь учил, как себя вести, Тимми?

Верзила пожал плечами. С набитым до отказа ртом он промямлил:

— Не-а, а для чего? Я же не буду обедать с королевой, не так ли?

— Думаю, мы можем утверждать, что тут ты совершенно прав, Тимми, — усмехнулся Джорджио. — Честно говоря, ты ешь так, словно месяцами голодал.

Тимми поковырялся вилкой в переднем зубе.

— Ну, это хорошенькое дельце, а? Не понимаю, почему ты все время выступаешь насчет того, как я ем, как пахну и все такое. Я же мужчина, не так ли? А мужики всегда немного… ну, мужественны.

Джорджио свалил остатки омлета на тарелку Тимми.

— Именно потому, что ты — мужчина, ты не должен возражать против того, чтобы мыться и не есть с разинутой пастью, Тимми, — добродушно сказал он. — Боже всемогущий, как далеко, как ты думаешь, вознесся бы Сильвестр Сталлоне, если бы он жрал, как свинья, и вонял бы, как куча чертей? Находиться в этой камере все равно что пытка, когда в ней стоит такой амбре от тебя. Честно, Тимми, говорю тебе об этом по-дружески.

Не успел великан ответить, как в камеру вошел Левис.

— Послушайся его, Тимми. Наш Джорджио любит, когда от людей хорошо пахнет. Он отберет у тебя Сэди, если ты не будешь осторожным.

Тимми продолжал есть, не обращая внимания на стоявшего перед ним человека.

— Я думаю, тебе пора отправиться на кухню к Сэди, пока я немного поговорю со своим приятелем.

Тимми взял свою тарелку и пошел к двери камеры. Левис окликнул его.

— Кстати, Тимми, я хочу, чтобы ты принимал душ по утрам и вечерам. Ты воняешь. И обижаешь меня.

— Да, мистер Левис, — медленно кивнул Тимми.

Вынув чистый платок, Левис протер стул, на котором сидел Тимми, и только после этого устроился на нем.

— Не понимаю, как ты выдерживаешь — сидеть с ним взаперти. Хочешь, я сделаю так, чтобы его перевели к Сэди?

— А потом кого ты подсадишь ко мне? — спросил Джорджио, отхлебнув кофе.

— Одного моего приятеля по имени Чоппер Гаррис. — При этом Левис усмехнулся, состроив мрачную, отвратительную гримасу. — Ты же знаешь моего Чоппера. Он такой милый, славный мальчик.

Джорджио поставил чашку с кофе на стол.

— Меня устраивает сидеть с Тимми. Это неплохой парень.

Левис покачал головой.

— Прости, Джорджио, я уже договорился. Здесь будет Чоппер. Он придет сегодня же днем. А Тимми я сообщу, когда придет время.

Джорджио почувствовал, что рука его сжимает толстостенную белую кружку. Говорить что-либо было бесполезно, как только что заметил Левис. Он уже договорился. А когда Левис о чем-то договаривался, то люди в этом месте подпрыгивали, хотели они того или нет.

— Но меня вполне устраивает Тимми, — он сделал последнюю попытку.

Левис тихо засмеялся.

— Но ты же, верно, не захочешь перейти дорогу парочке молодых влюбленных? Тюремным крысам смешно наблюдать, как они пытаются уединиться. А теперь им придется искать себе развлечение в другом месте. Прости, Джорджио, но я уже, правда, все это утряс, так что тебе нечем возразить.

Джорджио кивнул. Он понимал, что побежден.

— А ты помнишь Чоппера, а? — продолжал звучать вкрадчивый голос. — Его привезут из Дарема не позднее сегодняшнего дня. Он станет работать на меня, пока будет находиться здесь. Мы с Чоппером давно знаем друг друга. Мне будет приятно его видеть.

Джорджио не сводил глаз со стола.

Левис встал и поглядел на него.

— Тебе понравится мой Чоппер. Он отбывает двадцать лет. Убил двух типов, двух негодяев. Одному типу начисто отрезал башку. Хороший парень, этот старина Чоппер. Ты с ним сладишь, как дом с пожаром. Он настоящий пройдоха, мой ливерпулец.

Джорджио, стиснув зубы от ярости отчаяния, подошел к окну, при этом он слышал смех Левиса. «Мне надо вырваться отсюда, и как можно скорее. Теперь, когда Левис будет доставать меня одной из своих обученных горилл». Он понимал, что с каждой секундой необходимость побега нарастает.

Алан и Донна сидели в ресторанчике Джоя Алена и поглощали омлет, запивая его ледяным белым вином.

Аппетит Донны угасал с каждой секундой, что она вслушивалась в слова Алана.

— Дело в том, Донна, что нам надо на недельку съездить в Шотландию. Там нужно будет встретиться с Джимми Маком. Потом он отведет нас в свой арсенал, который нам понадобится, если мы собираемся выдергивать Джорджио.

Его перебил официант, наполнивший их стаканы. Донна вымученно улыбнулась красивому молодому человеку и с трудом проглотила еду.

Алан продолжил разговор.

— Нам надо точно узнать, что именно нам можно будет использовать. Завтра мы поедем на Остров и посмотрим, на чем мы сможем оттуда смыться. Я полагаю, это можно будет сделать на вертолете. «Паркхерст» — тюрьма, из которой сбежать труднее всего, но, как у большинства крепостей, и в ней есть так называемые слепые точки. И наша задача — поискать их.

Донна аккуратно положила вилку и нож на середину тарелки.

— Пропал аппетит? — хихикнул Алан.

Она расслышала саркастические нотки в его голосе и надула губы.

— Не совсем. Просто мне интересно то, что вы говорите. — Уже не в первый раз она задала себе вопрос, каким образом ему всегда удается поддевать ее.

— Ну вот, как я уже говорил, нам нужно понять, откуда мы сможем забрать его. По моему мнению, мне кажется, что мы можем попытаться забрать его, когда он будет в больничном корпусе, или заставить его притвориться больным, чтобы его перевели в гражданский госпиталь. Мы перейдем мост, когда подойдем к нему. И за один миг произведем разведку.

Донна подожгла сигарету.

— А мы можем каким-нибудь образом достать план «Паркхерста»?

— Он у меня уже есть, дорогая, — улыбнулся Алан, — и план Дарема, так, на всякий случай. Обычно по большому счету ты едешь либо в Дарем, либо на Остров. Так что в случае если они решат перевести его прежде, чем мы будем готовы, то я не собираюсь упускать никакие возможности. Дарем во многих отношениях — лучший вариант, но там много поворотов и окольных путей. Из обоих этих мест выбраться трудно.

— Мне «Паркхерст» кажется таким зловещим. Алан вытер губы салфеткой.

— Так оно и есть. Для начала вас окружает двадцатипятифутовая стена, все это строение. Стена закругленная, гладкая на вершине, и невозможно забросить наверх веревку, ей просто не за что зацепиться. Потом внутри есть двадцатипятифутовый электрический забор с прерывателями по всей длине. Если на него попадет любой предмет весом более семи фунтов, включается тревога. Наверху забора установлены три слоя колючей проволоки. Через нее никто не сможет перебраться. А потом еще там камеры. Они повсюду, плюс еще прожекторы, собаки и все эти прибамбасы. Единственный выход — через верх. Вот почему нужен вертолет. Так что, сами видите, это серьезное дело.

Как только он окажется по ту сторону стен, нам нужно будет быстро увезти его. Теперь, если он не сможет воспользоваться переправой, значит, нам нужна будет особая лодка, потом укромное место, где мы будем хранить эту лодку, место, где мы можем подобрать его, а затем помочь ему исчезнуть. Мне кажется, Южная Ирландия — неплохая идея. Все остальные дают деру в Испанию. Ирландия — маленькая страна, но там много места, где можно скрыться, пока мы не сможем его посадить на корабль, когда все немного уляжется.

Донна в замешательстве и со страхом слушала Алана. Теперь, когда все это по-настоящему разворачивалось, она почувствовала, словно кто-то сжал ей сердце ледяной рукой. Она собралась с духом и, затушив сигарету, сказала:

— Значит, когда он выберется из самого «Паркхерста», мы должны будем устроить ему лодку, чтобы отвезти в Ирландию?

Алан покачал головой.

— Нет, мы подготовим лодку, чтобы провезти его вдоль берега. А потом посадим его на какую-нибудь машину. Мы сначала поедем в Шотландию, а оттуда он переберется в Ирландию. Они же будут искать лодку, не так ли? Если мы потопим лодку, они все равно будут искать ее. Да? И никто не догадается, что он в веселой Ирландии, по крайней мере, какое-то время. Когда кто-то сбегает, они ищут в радиусе пятьдесят миль. Очень редко бывает, чтобы кто-то находился в бегах длительное время. Обычно удача изменяет им, и не удается поймать беглеца сразу, однако им может повезти в первые два дня.

Нам нужно быть готовыми к любой неожиданности. Иметь запасной план на тот случай, если что-то пойдет не так, и не особенно высовываться. Теперь Джорджио зависит от нас. Он знает, что мяч придет в движение, и верит, что мы обеспечим ему хорошую подачу. Мне нужно знать, после того, как вы все это услышали: вы уверены, что сможете со всем этим справиться?

Донна улыбнулась натянутой, вымученной улыбкой.

— Не беспокойтесь, Алан, я справлюсь со всем, что вы мне ни подбросите.

И она немедленно пожалела о своих словах, как только услышала ответ Алана.

— Что ж, я рад слышать это, дорогая, потому что вам придется окунуться не просто в грязь, которую в вас швырнут, прежде чем это дело закончится. А начинается оно в пятницу, в Шотландии.

Подняв стакан с вином, он молча поприветствовал ее, и Донна едва удержалась от того, чтобы не ударить его по самодовольной улыбающейся физиономии.

— В Шотландию? — громко переспросила Долли. — А зачем, скажи на милость, тебе туда ехать?

Донна раздраженно сжалась. После того, как она выслушала Алана Кокса, который в недвусмысленных выражениях сказал ей, что она, по его мнению, не приспособлена к тому, чтобы помогать ему, ей еще приходится получить взбучку от Долли.

— Я еду на отдых, на уикенд, а что в этом плохого?

Долли уловила нервозность в голосе Донны и пошла на мировую.

— Господи, Долли, разве я не могу уехать на уикенд, если мне этого хочется?

— Ну конечно, можешь, дорогая, просто это так неожиданно.

Донна возбужденно провела рукой по лицу.

— Пэдди звонил сегодня?

— Нет, дорогая. Я ожидаю, что он позвонит в семь тридцать как обычно.

Донна коротко кивнула и вышла из кухни в небольшой кабинет. Закрыв дверь, она свернулась в глубоком кресле, как зародыш.

«У меня голова уже идет кругом, хотя еще ничего не началось. Я слушала сегодня Алана и испытала настоящий страх, чувствовала, как страх сочится из каждой моей поры, даже когда они сидели в ресторане Джоя Алена. Все мои прежние разговоры забыты. Как бы я ни любила Джорджио, а я люблю его всем сердцем, только сейчас все значение его просьбы открылось передо мной полностью. Меня, Донну Брунос, просят устроить побег из тюрьмы с человеком, о существовании которого я предпочла бы не знать, и больше опереться мне не на кого».

От нее ждали, что она не будет высовываться, поможет все устроить и разберется с делами, а также вытащит мужа из тюрьмы. Вернет ему свободу. Вдруг она поняла, что она взвалила на себя слишком много. Она не настолько сильная, чтобы справиться. Сидя с Джорджио, она понимала, что справится со всем этим. Когда она лежала в постели и страшно скучала по нему, она понимала, что справится. Но теперь, когда был сделан первый шаг, она не была уверена, что сумеет сделать все это. Самодовольная ухмылка Алана Кокса показала ей, что он читает по ее лицу, как по открытой книге, и что он понимает, какой страх вызвали у нее его слова. И настоящая правда ее положения окончательно раскрылась перед ней.

Долли постучала в дверь и внесла чашку кофе и письмо.

— Оно пришло от твоего мужа со второй почтой.

Донна взяла письмо, словно это была живая змея. Поставив кофе на маленький столик возле кресла Донны, Долли вышла из комнаты, чтобы хозяйка побыла наедине с собой.

Распечатав конверт, Донна прочитала знакомые слова любви, одиночества и тоски по ней. Между строк она читала о его мольбе, о том, чтобы она помогла ему бежать. Она почувствовала волны переживаний, скользящие с этих двух листков разлинованной тюремной бумаги. Избитые фразы: я люблю тебя, я скучаю по тебе, ты мне нужна — все они перемежались подтекстом: я завишу от тебя. Она перечитала письмо, понимая, что назад пути больше нет. Плохо ли, хорошо ли, но ей надо выполнить условия сделки. Она сложила письмо и уронила его на толстый ковер. Позже, в бессонную ночь она осознала, что, как бы сильно ни любила мужа, в ее чувство к нему вкрался новый элемент. Негодование.

Она возмущалась, что он так много у нее просит, хотя раньше никогда ни о чем ее не просил.

Она почувствовала, как в ней медленно нарастает паника, почувствовала, что у нее на спине и плечах выступил тяжелый холодный пот — вечный ее спутник при сильном страхе. Она зажгла сигарету дрожащими руками, потом села и в первый раз стала тщательно обдумывать ситуацию.

До сегодняшнего дня это все были одни только разговоры. Просто разговоры. А теперь это стало фактом, она на самом деле оказалась во всем этом по самую шею. Теперь она часть всей этой игры, и это пугало ее. И все каким-то образом оборачивалось правдой.

Одна мысль постоянно преследовала ее. Неважно, что она чувствовала, и как всего боялась, но ей нужно пройти через все это. «Я обязана сделать это ради Джорджио».

Долли на кухне звонила Большому Пэдди. Он удивился, услышав, что Донна собирается поехать на уикенд в Шотландию.

Пэдди сразу сообразил, что Донна виделась с Аланом Коксом, и сейчас ее отъезд мог означать лишь одно: они собираются выдернуть Джорджио. И он также понимал, что Донна, посвятит она его в свою тайну или нет, все равно будет нуждаться во всевозможной помощи, любой, какую только сможет получить.

Маэв слушала разговор Стефана с братьями. Она различала особенную плаксивую интонацию в его голосе, которая появлялась у него всякий раз, когда он заводил в эти дни речь о Донне. Маэв понимала, что эти двое повздорили, но в чем тут дело — она даже не могла догадаться. И самое плохое заключалось в том, что она не могла ни о чем спросить. Это была такая ситуация, что если ты в ней окажешься, то тебя выволокут в середину, и придется тебе волей-неволей взять ту или иную сторону.

А этого сейчас ей хотелось меньше всего. С тем, что Джорджио нет, в семье и так не хватало одного члена. Она не желала открывать рот и отчуждать еще двоих.

Голос Нуалы, обращенный к брату, звучал напряженно:

— Что это вдруг стряслось между тобой и Донной? Что за ссора?

Стефан пожал плечами.

— Правда, это никакая не ссора, просто я хочу, чтобы она занималась своим бизнесом и оставила бы мой в покое.

Нуала нетерпеливо взъерошила волосы.

— Ты же все время убеждал ее, чтобы она занялась делом, и все мы тоже, так что она делает лишь то, чего от нее ждут. И, насколько мне известно, она прекрасно справляется.

Стефан продолжал пить кофе.

— Все, что я пытаюсь сказать, — продолжил он, — это чтобы она не совала нос в мои дела. Когда я просил Джорджио, чтобы он стал молчаливым партнером, я не думал, что в какой-то прекрасный момент его маленькая женушка, дорогая Донна начнет дышать мне в затылок.

Маэв смутил и расстроил тон сына.

— А что тебе в таком случае приходится скрывать и почему твой бизнес вдруг такой тайный? В чем дело, Стефан? Эта детка лишь делает то, что от нее хочет муж, и больше ничего, и, как говорит Нуала, мы сами ей это посоветовали в самом начале.

— Эта «детка», мам, — взрослая женщина, — сердито ответил он, — она может заняться любым бизнесом Джорджио, если пожелает, я ни черта в этом не сомневаюсь. Но меня раздражает то, что она вмешивается в мои дела.

Маэв гадко улыбнулась.

— Так значит, я снова спрашиваю тебя, что же ты должен скрывать такое важное, что Донна не может об этом узнать? Может, это имеет отношение к «Поговорим с…, в конце концов? — Голос Маэв угрожающе нарастал, и Нуала в страхе прислушивалась к зарождающемуся скандалу между матерью и братом.

— «Поговори с…» — компания, приносящая хорошие деньги…

Маэв перебила сына и в раздражении заговорила еще громче.

— Ты что же, меня за дурочку держишь, а, парень? Однажды я узнала, что такое на самом деле эскорт-агентство, и мне не пришлось долго разнюхивать, чтобы разобраться с этим «Поговори с…». Ты мой сын, и я люблю тебя, сам Господь это знает, но иногда я удивляюсь, какими же ты считаешь нас с отцом болванами.

Я видела несколько так называемых девочек, что работают на тебя. И даже секретарша с рожей, как вареное дерьмо, и даже она не так хороша, чтобы попытаться меня провести. Как она может принимать для тебя звонки и одновременно держать свой назойливый клюв по ветру, просто ума не приложу. Так что нечего сидеть тут с бараньей мордой! Давай-ка выкладывай мне все о Донне Брунос! Тебе не помешало бы взглянуть хотя бы на одну страницу в ее книгах, чтобы понять, как нужно управлять бизнесом. У меня просто руки чешутся приложиться к твоей заднице, и не посмотрю, как ты вымахал.

— Мама! — скандализовано воскликнула Нуала.

— Не мамкай, Нуала. Этот тип тут считает, что он вроде дара Божьего. Что ж, пришло время, чтобы расставить все на свои места. Много лет я знала, что он вожжается со шлюхами. Уверена, что и отец тоже об этом знал. Эскорт-агентство, ну надо же! А теперь он заставил ту девчонку караулить там, а мою Донну чуть ли не разорвал на части, потому что она, судя по всему, разузнала, чем ты занимаешься и как приличная девушка, не желает с тобой иметь дела.

Они с Джорджио здорово меня разочаровали. Джорджио потому, что никогда не мог понять, что у него уже есть, а делал только то, что хотел, а, Стефан, потому что он недостаточно мужествен, чтобы заняться реальной работой, настоящим бизнесом. Когда я думаю о его бабах, у меня внутри все переворачивается. Так что знай, Стефан Брунос, что я все знаю о тебе и что мне это не нравится.

Стефан неловко поднялся.

— Я забуду то, что ты только что сказала, мам. Я вижу, ты совсем расстроена.

Маэв презрительно засмеялась.

— Ты всегда на все находил, что сказать. Даже будучи ребенком, ты мог заговорить зубы даже задней ножке стола. Что ж, давай все проясним, раз и навсегда. Всякий раз, когда я думаю о том, что ты делаешь, мне становится тошно, как пастору на еврейской свадьбе. Ты с Джорджио разбили мне сердце, и оно у меня теперь вот где. — Она ткнула себя в лоб, чтобы подчеркнуть свои слова. — Когда я вспоминаю, как ты говоришь о Донне, ты, двуличный чертов ублюдок, мне хочется выдрать тебе ноги.

— По-моему, мне лучше уйти.

Нуала потянула брата за руку; она была потрясена до глубины души всем, что сказала ее мать.

— О, пускай он идет, Нуала, меня мутит от одного его вида.

Нуала проводила взглядом брата, пока он шел по комнате к двери, а Маэв подбежала к порогу и прокричала вниз, по лестнице, где Стефан уже открывал парадную дверь.

— И скажи этой толстой суке, которую ты трахаешь, что это грех перед Богом. Она по возрасту в матери тебе годится!

Нуала прижала пальцы к губам, вслушиваясь в страшные слова матери. Маэв пролетела мимо дочери и ворвалась в свою крошечную гостиную.

— Ну и щеки у этой! Я собственными глазами видела, как он целовал и лапал эту старую шлюху, Бог свидетель. Я могла бы оторвать башки им обоим. Кого я воспитала, Нуала, девочка моя? Один вдали, упрятан до Страшного суда, другой — любовник бабки. Если бы это не было так печально, я посмеялась бы.

— Ох, мам!

— Иисус и Мария, это все, что ты научилась в монастырской школе? «Ох, мам». Я ведь только сказала ему правду, давно пора, чтобы кто-нибудь это сделал.

Она грузно опустилась на старый диван, и тот застонал под ее тяжестью.

— В этой комнате бывало много детишек. Я чувствовала блаженство, потому что все мои семеро детей хорошо питались, были здоровы. Каждый вечер, пав на колени, я благодарила за это Господа. И вот теперь я спрашиваю его: что случилось? Почему все пошло не так? Марио — какой-то странный, как девятитысячная купюра, Джорджио посадили на восемнадцать лет, Господи Иисусе, а Стефан… умный, красивый Стефан держит агентство шлюх и живет, как жиголо, на эти деньги. Только ты, Мария и Патрик, похоже, нормальные люди, хотя бы наполовину, хотя Мэри такая зануда, что, разговаривая по телефону с ней, можно заснуть. Она только и говорит, что о своих соседях, и о чем подумают люди, и обо всем таком. Господи, она совершенно другая!

Нуала удивленно покачала головой. За всю свою жизнь она никогда не слышала, чтобы мать ее так говорила, как сейчас.

— Ох, мам.

Маэв закурила шестую сигарету и процедила сквозь сжатые зубы:

— Если ты еще раз скажешь мне «Ох, мам», я выдеру каждый волосок с твоей пустой башки и втопчу его в ковер!

Огорошенная Нуала встала, глядя, как мать лихорадочно курит, часто и резко затягиваясь. Помолчав немного, она тихо спросила:

— Приготовить чашку хорошего кофе, мам?

— Нет, девочка, — покачала головой Маэв. — Ты только взгляни на свое лицо, от твоего вида у меня просто сердце разрывается. Сейчас мы с тобой спустимся в ресторан и откроем бутылку хорошего коньяка. И будем пить, пока не развеселимся. Но я предупреждаю тебя, детка, на это может уйти некоторое время.

— О, мама, что случилось с нашей семьей?

Маэв с трудом поднялась.

— Ничего особенного не случилось, Нуала, милая. Просто вы все выросли.

В голосе матери слышались слезы, и Нуала прижала ее к себе, пытаясь удержаться от того, чтобы не расплакаться.

Долли постучала в дверь кабинета и тихо вошла.

— С тобой все в порядке, дорогая? Я уже начинала о тебе беспокоиться.

Донна посмотрела ей в лицо и почувствовала стыд за то, что она недавно так с ней разговаривала.

— Со мной все в порядке, Долли. Входи, налей себе черри.

Долли щедро налила себе сладкого черри и уселась в глубокое кожаное кресло возле окна.

— Мне всегда нравилась эта комната, Донна. Если я закрою глаза, то увижу Джорджио, он сидит там, где сейчас сидишь ты, что-то кричит по телефону и в то же время подмигивает мне. Какой был парень! — В голосе ее слышалась печаль и тоска.

Донна подвинулась в кресле вперед и начала внимательно прислушиваться к словам Долли.

— Ты помнишь, когда вы ездили в Блэкпул? Еще в последнюю минуту он заставил меня поехать с вами? Вот это были деньки! Хотела бы я просить Господа, чтобы они повторились. Он был великий человек, Джорджио, добрый человек.

— Долли, старушка, он еще с нами, он же не мертв!

Домохозяйка пожала плечами и отхлебнула вишневый ликер.

— Что ж, может оно и так, да только он заперт в этом проклятом «Паркхерсте». Я спрашиваю тебя, Донна, что это за жизнь для него? Такая жизнь и для тебя плоха, хотя ты на свободе.

Донна заметила, как лицо Долли проясняется.

— Слушай-ка, Донна. Ты помнишь, как мой старик приехал за мной и принялся орать, потом потащил меня к парадной двери? Ну и рожа у него была, когда к нему вышел Джорджио. Эту картину я никогда не забуду. Джорджио ворвался, как вихрь! Я до сих пор вижу, как он пнул моего старика под зад, да так, что тот вылетел на дорожку!

Донна улыбнулась в ответ на веселые слова женщины.

— Он был ублюдком со мной, мой старик. — Теперь голос Долли зазвучал печально. — Когда я была беременна моим мальчиком, он швырял меня из одного угла дома в другой. Я помню, как я поехала в госпиталь на Майл Энд Роуд. О, это, наверное, было в 1943-м. Там вовсю бомбили, по крайней мере, в Ист Энде. У меня был фонарь под глазом, губа распухла, а младенец три дня не шевелился. Я знала это наверняка. Он ударил меня в живот ногой. Так всегда заканчивал старый Джой. Пинком в живот. — Она всплеснула руками презрительным жестом.

— Но все равно я поехала в больницу, я страшно жалела себя, и они намеренно проигнорировали мой видок. Словно со мной все было в порядке или еще что. В те дни это не особенно обсуждали. Не то что сейчас, когда на всех этих шоу люди рассказывают всем и каждому, что они не могут удержаться от воровства или азартных игр. А в те дни все держали при себе. И если ты замужем за подонком, то так оно и было, и неважно, среди хороших или плохих, богатых или бедных. И поверь мне, девочка, для большинства из нас это было хуже некуда, а выхода — никакого!

Мне было пятнадцать, когда я потеряла этого маленького мальчика. Трудно представить себе, как это можно выходить замуж в пятнадцать лет, не так ли? Но в те времена, знаешь… У меня в животе было полно ручек и ножек. Старик избил его, потом мы поженились, и так оно и было всю оставшуюся жизнь. Ему было восемнадцать, и петух у него сразу же вставал, даже когда ветер шелестел по его брючине! Он был настоящим кобелем, этот клоп. Наверное, и до сих пор таким остался.

Донна вслушивалась в печальный голос Долли и ощущала, как ее омывает волна ярости: она злилась на мужа этой женщины за то, что он так по-скотски относился к ней. Ей было обидно и за многих женщин вроде Долли.

— А почему ты не ушла от него, Долли?

— Сложный вопрос, девочка. Вопрос на шестьдесят четыре тысячи фунтов. — Она склонила голову в сторону и задумалась на несколько минут. — Во-первых, потому что мне некуда было идти. Я не могла вернуться к матери. У нее дома еще шестеро детей оставались на руках, и все они моложе меня, хотя она и была замужем. И, во-вторых, я его любила, как ни странно. Знаешь, я долгое время любила его. Я понимаю, что в это трудно поверить, но ты должна понять, во время войны браки совершались поспешно, потому что никто не знал, что ждало тебя за углом, да? Тебя могло убить бомбой, взорвать, все что угодно. И вот ты делала вещи, которые в обычной жизни не совершила бы. Ну, вроде того, чтобы позволить восемнадцатилетнему парню потащить тебя на задний двор и повалить у сарая, где хранится уголь. Это была самая волнующая ночь в моей жизни. Он ведь мог подцепить любую девчонку, а выбрал меня. Все за ним бегали! Долли фальшиво усмехнулась.

— Мне хотелось бы трахнуть тех, что заполучили его. Сэлли Ланкастер так ревновала, когда я вышла за него замуж, что навсегда перестала со мной разговаривать. После войны она вышла замуж за страховщика, и они переехали в Пендж. Я тогда думала, что это миниатюрное воплощение изощренности. Пендж! Она всегда так прекрасно выглядела, правда, и дети у нее были всегда безукоризненно чистенькими. А в те дни это было словно мерка.

Донна подлила ликер в стакан Долли.

— Ну а сейчас-то ты счастлива?

Долли кивнула.

— Не обращай на меня внимания, дорогая, я просто соскучилась по большому парню. Вы с ним всегда прилично обращались со мной, оба. У меня тут небольшая норка, а я никогда не думала, что она у меня будет. Тут моя маленькая квартирка, моя работа и вы двое. Это больше чем то, о чем я могла мечтать, и я часто думаю, что даже не заслуживаю всего этого.

Донна заглянула в глаза Долли и почувствовала огромный прилив любви к ней.

— И нам очень повезло, Долли. Повезло, что у нас появилась ты.

— Повезло? Что ж, может, и так, девочка. Если бы ты знала женщин, которые вынуждены жить той же жизнью, что я прожила со своим стариком, ты была бы по-настоящему шокирована. По крайней мере, Джорджио любит тебя — это по нему видно. Это просто светится у него на лице. Я завидую тебе, конечно, белой завистью, но все равно завидую.

Донна поглядела в свой стакан и вздохнула.

— Я так скучаю по нему, Долли. С тех пор, как его увезли, мне кажется, что все покатилось под гору. Я так по нему соскучилась.

Долли почувствовала, какое одиночество звучит в голосе Донны.

— Как только твой муж вернется домой, мы все вернемся к нормальной жизни, да? — нежно произнесла она.

Донна откинулась в кресле и отбросила густые волосы с лица.

— А как ты думаешь, Джорджио виновен? Только честно. Как ты думаешь, он заслуживает то, что получил?

Долли энергично затрясла головой.

— Какого черта ты меня об этом спрашиваешь? Конечно, он этого не заслуживает! Он невинен, как новорожденный. Что это на тебя нашло, Донна Брунос, что ты задаешь мне такие вопросы? Просто ушам своим не верю.

— О, Долли, успокойся. Я же спрашиваю твое личное мнение. Я хочу узнать, думаешь ли ты, что Джорджио вовлечен во все то, в чем его обвинили?

Долли еще более яростно покачала головой.

— Никогда. Ни за что. У него есть грехи, но, в конце концов, он был не так уж плох в своей основе. Он ни за что не приказал бы тем людям убивать охранника или что-то в таком роде. Он плакал, когда умерла собака. Разве ты на самом деле можешь представить себе, чтобы он замыслил нечто подобное? Возможно, он предоставлял машины, это бы меня не удивило, но остальное? Никогда, ни за миллион лет.

Донна протянула ей сигарету.

— Ты говоришь очень уверенно.

Долли встала. Допив остатки черри, она с горечью заметила:

— Что ж, мы обе в этом уверены, разве нет? Только на слух кажется не так, как ты думаешь. Я дам тебе небольшой совет. Не слишком много думай, Донна Брунос, это тебе вредит. Как только ты начинаешь о чем-то слишком задумываться, ты начинаешь цепляться, пережевывать, а это ведет к беде. Поверь моему слову.

Вот если бы ты была замужем за моим стариком, я могла бы это понять. Но только не с Джорджио. Этот мужчина боготворил тебя, и я всегда думала, что и ты боготворишь его. Я знаю, так оно и было. Так что не начинай сейчас в нем сомневаться. Это убьет его. Он не мертв, тут ты права, но, как я сказала, если он будет сидеть в «Паркхерсте», то вполне может стать мертвецом.

Все, что ему нужно или о чем он когда-либо заботился, находится в этом доме, не забывай об этом. Если он потеряет тебя, он потеряет все. Он зависит от тебя, чтобы пройти через все это, чтобы ты давала ему веру и уверенность. И помни об этом, молоденькая леди.

Донна проследила, как Долли практически вылетела из комнаты. «Похоже, это слово в последнее время постоянно у меня в подсознании. Зависит. Джорджио зависит от меня, они все зависят от меня, которая может сохранить все для него. Это вроде похоронного звона».

Она посмотрела на свой стывший кофе и прикусила губу. «Жизнь несправедлива. Все годы, что я жила с Джорджио, я любила его, следила за его домом, заботилась о нем и эмоционально зависела от него. А теперь, похоже, он зависит от меня». Ей было трудно принять это.

После многих лет существования просто ради него, ради его каприза, ощущение новизны от того, что ей пришлось стать сильной, что-то организовывать, начинало улетучиваться. Да, он в ней нуждается, он по-настоящему зависит от нее, но только потому, что в конечном итоге нет никого, кому бы он мог доверять.

И именно это раздражало ее.

Долли уже говорила о нем в прошедшем времени, и большинство людей тоже. Все разговоры касались времени до его ухода, и никто никогда не говорил о настоящем. А разговоры о том, когда «Джорджио выйдет», становились все реже и реже. Даже среди его родных.

Он зависел от нее, которая должна выдернуть его из самой охраняемой тюрьмы страны. Он просил ее взять свою жизнь, даже собственную свободу в руки, потому что если ее поймают, то тоже посадят в тюрьму. И все же она понимала, что он знает, и остальные тоже, что она обязана сделать это для него. «Он зависит от меня». После того, как она послушала сегодня Алана Кокса, безумие просьбы Джорджио окончательно добило ее.

Это шло вразрез всему, во что она верила. Она всегда была законопослушной, порядочной гражданкой, и никогда в своей жизни она не имела никаких дел с полицией. И теперь она молилась, чтобы все оставалось по-прежнему. Мысль о том, чтобы ей пойти в тюрьму, приводила ее в ужас, но все же разве была иная альтернатива?

«Он никому больше не может доверять, или что-то в этом роде сказал Джорджио. И все же он доверяет Алану Коксу». На самом деле, как Донне не было противно это признавать, но она сама тоже доверяла Алану Коксу.

И теперь она уже настроилась, и ей больше не о чем было думать или говорить.

«Дорога наша определена. В пятницу я поеду в Шотландию, чтобы переговорить с человеком по имени Джимми Мак, вместо того, чтобы сделать прическу и поехать, возможно, в Вест-Энд за какими-нибудь покупками. Весь мой мир перевернулся, и я зашла слишком далеко, чтобы сдаться без борьбы. Джорджио никогда не простит мне, если я подведу его. Он зависит от меня».

Она в последний раз затянулась сигаретой, потом аккуратно затушила ее и встала. «Мне надо принять таблетку и пораньше лечь спать. И выбросить все из головы до утра».

Однако Донна не заснула, несмотря на проглоченную таблетку. И вряд ли ее успокоило, если бы она узнала, что Маэв Брунос также лежит без сна и в таком же состоянии.

Обе женщины чувствовали, что их подвели те, кого они любили и кому доверяли.

Но одна из женщин желала поставить на карту все, что у нее было, свою свободу и доброе имя ради единственного человека.

Потому что Донна Брунос любила своего мужа, несмотря ни на что, что бы он ни сделал.

И как бы это ни показалось забавно, но она даже в этом была солидарна с Долли.

Джорджио также провел беспокойную ночь.

Лежа на своей койке и зная, что над ним затаился Чоппер, он прислушивался к жалобному всхлипыванию молодого двадцатиоднолетнего парня, который приговорен к пожизненному заключению за грабеж и попытку убийства. Мучительные, тоскливые рыдания парня вызвали слезы на глаза Джорджио, потому что стенания юноши эхом отзывались в его собственном сердце.

Эти звуки разносились по коридорам и камерам. И повсюду в крыле мужчины ставили себя на место этого юнца. Большинство из них уже пережили сложный период приспособления. Но после того, как мать навестила парня, перед ними всеми вновь предстала перспектива долгого заточения.

«Плохо или хорошо, но мы в ловушке. В западне».

Чоппер шумно перевернулся на верхней койке.

— А, это тот бедный паренек. Интересно, а та старуха, которую он ограбил, тоже ревет без сна?

— Он здесь не из-за того, что ограбил старуху. — Голос Джорджио прозвучал напряженно.

Чоппер мерзко рассмеялся.

— Может, и нет, но можешь поставить доллар на свою задницу, что где-то какая-нибудь старая шлюха вспоминает о нем. Все мы с этого начинали.

Джорджио взбил свою подушку, которая, казалось, была набита кусочками кремния, и сказал:

— Это ты о себе говоришь, дружище.

Чоппер захихикал довольный, что от его слов у Джорджио волоски встали дыбом.

— О, это так, Джорджио. Так. Я убил бы свою сестру, мать ее, если бы мне за это дали бы хорошую цену. Давай сразу с тобой все выясним.

Джорджио закрыл глаза, понимая, что что-либо делать бесполезно. После слов, сказанных Чоппером, меньше всего он сможет думать о сне.

Теперь плач парня действовал ему на нервы. Он как-то зловеще звучал в темноте камеры. Через пять минут, похоже, всем стало казаться так же. Какой-то мужчина заорал: «Заткни этой заразе рот носком, а?»

И в тюрьме снова стихло. Если не считать хрипов, стонов и громких ударов ветра, привычных в любой тюрьме.

Глава 19

Джорджио проснулся задолго до ударов колокола. Ранним утром он лежал в тишине, прислушиваясь к собственному нервному дыханию. На койке прямо над его головой слышался негромкий и ритмичный храп Чоппера. Тот спал. Джорджио с удовольствием представил себе, как хорошо было бы тихо подняться и долбануть Чоппера металлическим тюремным ведром, но тут же прогнал эту шальную мысль, чтобы она не застряла накрепко у него в голове. Что бы он ни сделал плохого Чопперу, все потом вдвойне отозвалось бы ему самому. Уж в этом-то сомневаться не приходилось.

Он ведь знал, что человека, что сейчас храпит над ним, подсадил Левис. Левис с самого начала этого не скрывал. Джорджио также понимал: если он хочет сохранить свою жизнь, ему не следует перечить Левису, а заодно и Чопперу, и прочим шестеркам, которых использовал Левис.

Одно хорошо было у Чоппера: он регулярно принимал душ, стирал носки и аккуратно складывал книги и бритвенные принадлежности, а это уже шаг вперед после разгильдяйства и неряшливости Тимми. Хотя теперь Джорджио порой скучал по Тимми, несмотря на вонь и отвратительные привычки бывшего сокамерника.

Чоппер зашевелился на койке, и этот незначительный шум вызвал сильное эхо в замкнутом пространстве камеры. «Огромный детина, что лежит там наверху, может убить меня, повинуясь элементарному капризу. Капризу Левиса». — Именно это и беспокоило Джорджио.

Услышав в отдалении хлопанье дверей и другие привычные утренние звуки тюрьмы, он расслабился… Дни еще можно было как-то пережить, но ночи грозили превратиться в постоянную пытку.

Джорджио успокаивал себя мыслями о том, что Алан и Донна начали работать над его освобождением. Уже сам этот факт утешал его. Только Господь Бог знал, как Джорджио отчаянно нуждался хоть в чем-нибудь, за что можно было бы держаться. Даже эрекция, которая обычно у него возникала по утрам, сразу пропадала при первой же мысли о Левисе и его компании.

Джорджио сунул руку в трусы. В это время Чоппер молниеносным движением свесился со своей койки.

— Уже мастурбируешь, Брунос?

Джорджио выдернул руку из трусов так быстро, словно ошпарил ее кипятком.

— Нет, чешу яйца.

Чоппер засмеялся и, содрав с себя нижнее белье, предстал перед Джорджио во всей красе. На лице его при этом блуждала блудливая улыбка. Взгляд Джорджио невольно упал на громадный пенис Чоппера: более внушительного размера он еще никогда в жизни не видел.

Чоппер, явно привыкший к подобной реакции окружающих, осклабился, обнажив невероятно белые зубы:

— Ты привыкнешь, старик. В первый раз он всех потрясает. Особенно женщин! — Он пересек камеру, сдвинул внутреннюю задвижку на двери и принялся колотить по металлической поверхности кулаком. — Откройте эту долбаную дверь, слышите?! Мне нужно посрать!..

Повернувшись спустя какое-то время к Джорджио, он беззаботно сказал:

— Люди, как правило, думают, что у меня такое прозвище из-за того, что привык работать топором. Но, как ты сейчас узнал, это неправда…

Наконец дежурный открыл дверь, и Чоппер, взяв полотенце, вышел в коридор.

Джорджио вышел вслед за ним, хотя его шокировала реакция окружавших их людей. К примеру, когда Чоппер, абсолютно голый, шествовал в душ, словно призовой жеребец на случку, Сэди, высунувшись из камеры, завизжал от восторга:

— О, милый, дашь мне половинку! Чоппер, нагло усмехаясь, вошел в душевую.

Состроив забавную гримасу вошедшему Джорджио, Тимми, уже стоявший под душем, с благоговением сказал:

— Трахни меня, если ему не придется извести целый кусок мыла, чтобы вымыть один только свой членище!

Левис тоже был в душевой. Он как раз заканчивал омовение и широко улыбнулся проходившему мимо него Джорджио.

Пети Джонс Большой Пети, прокричал из другого конца душевой:

— Все в порядке, Чоппер?! Давненько тебя не видел! Я слышал, ты высунул свой хрен в окошко тюрьмы «Дарем» — и половина заключенных оттуда исчезла: они спустились вдоль стены, скользя по нему!

Чоппер, по-прежнему усмехаясь, отложил полотенце. Взяв в руку кусок мыла «Камей», он направился прямиком к ирландцу с бычьей шеей по имени Дэви О'Киф. Дэви встревоженно наблюдал за ним. Мужчины быстро поняли, что между двумя заключенными что-то происходит. В душевой стало тихо.

— Привет, Дэви! Давно я с тобой не встречался.

Тот вежливо кивнул.

— Все в порядке, Чоппер?

Чоппер уперся кулаками себе в бедра и громко сказал:

— Интересно бы вспомнить, когда мы с тобой в последний раз встречались… О, вспомнил! Это было в даремской тюрьме повышенной охраны. Ты как раз подставил меня, помнишь после того, как я напал на твоего приятеля? Как бишь его звали?

Дэви не сводил глаз с колосса, что в вызывающей позе стоял перед ним, но не произносил ни слова. Он был подавлен, так как понимал: с ним играют, как кошка с мышкой, и хотел побыстрее с этим покончить.

— Ну да, его звали Томми Блэкмур. Проходимец чистейшей воды Я знаю, ты был его приятелем, Дэви, но не принимай этого слишком близко к сердцу.

Чоппер поднял кулак, и Дэви О'Киф попытался ускользнуть, чтобы не оказаться под ударом. Они оба выскочили из душевой. По-видимому, Дэви испытывал острое желание где-то укрыться.

В следующий момент оба мужчины мчались по коридору, голью и возбужденные. Мистер Эллингтон, гардеробщик душевой, дежуривший в то утро, как раз выходил из своего маленького кабинета, когда эти двое пробегали мимо. Он тут же вернулся в кабинет, поставил чайник на плитку и взял в руки газету «Спорт». Гардеробщик благоразумно решил пока отсидеться в кабинете.

Мистер Борга и его помощник одобрительно взирали на предполагаемое шутовство Дэви и Чоппера. Чоппер схватил Дэви за волосы и поволок его назад в душевую. Тюремщики с понимающими улыбкамипокачали головами. Теперь за развитием событий с интересом наблюдали все заключенные. Для них это была хоть какая-то отдушина, хоть какое-то развлечение в начале очередного нуднооднообразного дня.

Ударив Дэви несколько раз, Чоппер приподнял его, подержал на весу некоторое время, как чемпион по поднятию тяжестей держит штангу, а потом швырнул в коридор — к одобрительному реву заключенных и тюремщиков.

Дэви с криком пролетел по воздуху и упал на предохранительную сетку; такая сетка была натянута в определенных местах для безопасности в случаях, подобных этому, и для предотвращения попыток самоубийств.

Все молодые парни собрались вокруг, глядя, как сторожа вытаскивают Дэви О'Кифа из сетки.

— Ты видел, как он его перекинул? — раздавались возгласы. — Ты видел, какие у этого типа здоровенные руки? Бросил, как гроздь бананов, черт бы его разодрал!..

Мистер Борга, на потеху всему крылу громко заявил:

— Могло быть и хуже, сынок. Он мог бы ткнуть в него своим корнем. Вот тогда ему точно было бы больно!

Джорджио видел, как Чоппер с важным видом вернулся в душевую — с прежней легкой блуждающей улыбочкой на лице… За две минуты Чоппер провел прекрасную пиаровскую акцию в свою пользу. Во-первых, он привлек на свою сторону всех мужчин, так как расплатился по счетам. Тюремный неписаный закон: тот, кто закладывает, должен сдохнуть, даже если это твой приятель. И, во-вторых, он на самом деле не причинил особого вреда Дэви, просто напугал того до полусмерти, а это было совсем не трудно сделать, потому что Дэви О'Киф не мог считаться крепким орешком. В-третьих, неимоверной величины член, как и добродушная реакция на замечания по этому поводу, превратили Чоппера в героя, в любимца заключенных. Его «топор» теперь станет главной темой разговоров на весь день и среди заключенных, и среди тюремщиков.

Вот с таким человеком Джорджио теперь придется сидеть в одной камере. С человеком, который, как он понимал, мог убить другого легким движением руки… Джорджио в задумчивости вернулся в душевую. Наблюдая, как Чоппер моется, он спросил себя: сколько же времени пройдет, прежде чем Левис наестся досыта ожиданием и вновь потребует свои деньги?

Алан Кокс встал рано, позавтракал в одиночестве и теперь пил уже четвертую чашку кофе. Он закурил первую за день сигарету, вставив ее перед тем в маленькую вишневую трубочку, и лениво пускал дым изо рта. Алан морщился, борясь с приступами утреннего кашля курильщика. Коксу предстояло сегодня многое сделать, многое устроить… Что ж, ему давно уже не хватало постоянной и острой необходимости держать в напряжении мозги, чтобы работать против полиции; недоставало того вкуса опасности, который становился чуть ли не наркотиком для многих банковских грабителей и часто определял их неизбежный провал. Кокс скучал и по тому особому, трудно подавляемому волнению, когда понимаешь: готовится большое дело, и тебе предстоит сыграть в нем основную роль.

При становлении ресторана «Амиго» Алан Кокс неплохо поработал, даже исключительно хорошо. Однако потребность в существенных усилиях для продолжения дела давно прошла, и Кокс понимал: отныне тут все будет идти своим чередом. Алан вообще любил все раскладывать по полочкам. Но, как только дела бывали улажены, они начинали утомлять его. Ему по-настоящему нравился элемент риска. И вот теперь, устраивая побег Джорджио, он испытывал знакомый приток адреналина в кровь и благодарил Господа за это. Именно это Алану сейчас и было нужно.

Единственной проблемой оставалась Донна Брунос. Он испробовал все мыслимые и немыслимые трюки, чтобы отговорить ее от участия, чтобы она не претендовала на роль номера второго. В душе он был уверен: она напугана до чертиков. И все же Донна настаивала на том, что справится. Хоть иногда она и раздражала Алана, он не мог не уважать ее и не восхищаться ею. Все чаще у него возникало такое чувство, что они смогут работать в одной упряжке.

Алан порой признавался себе, что немного ревнует ее к Джорджио. Его собственная жена никогда даже не подумала бы о том, чтобы сделать нечто хотя бы отдаленно похожее ради него. Закатила бы скандал, кричала бы, что ей противно, но ни за что не пошла бы на такое. А Джорджио как-то удалось… Джорджио Брунос — «друг официанток», как любил называть его Алан, ходил на сторону от своей милой жены и развлекался с юными стервами. Ибо все они — стервы. Господи Боже, да некоторые из них были просто соплячками, едва закончившими школу! Одной девчонке, с которой он крутился, явно не исполнилось и пятнадцати лет, несмотря на ее большие титьки и зачесанные назад светлые волосы. И все равно Донна Брунос, жена Джорджио, согласна была рисковать — вплоть до готовности сесть в тюрьму ради спасения мужа.

«Как это смешно, право же, ведь она не знает и половины всего… Хотя это, наверное, и хорошо». — Алана действительно беспокоило настоятельное желание Джорджио втянуть Донну в это дело. Что-то здесь было непонятное, а что — Алан никак не мог сообразить. Но в целом ему это казалось неправильным… Может, Джорджио думает, что тогда это точно будет честная игра? Нельзя просить о подобном свою мать или дочь, а жену — допустимо? Лучше всего оберегать родных от криминальной стороны жизни: большинство матерых преступников жили по этому неписаному закону. Даже члены клана Крей держали мать в стороне от своих грязных дел, и это придавало им больше силы. Согласно преступному кодексу чести женщин надо любить, уважать, заботиться о них. Их не следует втягивать в ограбления банков или просить избавиться от краденых вещей. К тому же многие женщины просто не способны держать рот на замке. Если они как-нибудь случайно все-таки узнают, что их старики занимаются грабежом, то со временем однозначно разболтают об этом своим подругам. Потом обязательно расскажут мамашам, станут обсуждать со знакомыми. А в то время полицейские будут преспокойно поджидать их муженьков, сидя в патрульной машине; следить, как они перебегают с почты в банк с пистолетом наготове; маска на лице у преступника при этом не раз пропитается нервным потом и наполнится слюной от страха.

Позиция Джорджио озадачила Алана: почему он так настаивает, чтобы номером вторым была жена? Почему, скажем, не Стефан, его брат? Почему не Большой Пэдди, его старый приятель? Почему именно маленькая, хрупкая женщина с большими синими глазами и самыми великолепными волосами и ногами из всех, что когда-либо видел Алан? Почему только она? И все же, как Алан ни клял судьбу за собственную непоследовательность, за действия вопреки своим убеждениям, как ни ругал за упрямство Донну, которая хотела во что бы то ни стало помочь мужу какая-то небольшая часть его души была довольна… Потому, как это ни парадоксально звучало, что он теперь регулярно будет видеть ее. Давно уже ни одна женщина так его не интересовала.

Позже, после того, как Кокс принял душ, а лондонский горизонт как раз начал рисоваться сквозь туман в лучах рассвета, он напомнил себе обо всем, что для него сделал Джорджио. Заодно и о том, что Донна Брунос — жена его лучшего друга.

Маэв и Марио приехали в дом Донны в восемь пятнадцать. Маэв припарковала свою «ладу» на автомобильной дорожке. При первом же взгляде на дом ее омыл привычный поток удовольствия. Донна сама открыла им дверь. Широкая улыбка была словно приклеена к ее бледному лицу. Маэв отметила темные круги у нее под глазами, обратила внимание на то, как натянута кожа на лице, как устало опущены плечи, и мысленно прокляла Джорджио. При этом вслух она мимоходом поинтересовалась, «как он там». Марио в своей обычной спокойной манере нежно поцеловал Донну и спросил ее, хорошо ли она спала.

Донна была рада видеть их. Они вошли в дом, и Донна помогла Маэв снять ее старое фиолетовое пальто, чуть заметно передернув плечами при воспоминании о роскошном кожаном с замшевой отделкой пальто, которое Джорджио купил матери и которое, насколько могла видеть Донна, Маэв никогда не надевала.

— Привет, Долли, дорогая! — почти прокричала Маэв. — У меня все эти дни были настолько заняты, черт бы их побрал! И вот я сказала Марио: «Давай-ка навалимся на нее рано утром, уж тогда-то мы наверняка захватим ее!»

— Ты хорошо выглядишь, Дол, мне приятно тебя видеть, — улыбнулся Марио.

Она лишь кивнула в ответ и начала возиться с приготовлением кофе. Исподтишка Долли разглядывала Марио, обращая внимание на его тонкие черты, на своеобразные, несколько женственные интонации и манеры. Он был отдаленно похож на беднягу Джорджио, только у того лицо — чеканное и мужественное, а у Марио — чересчур женственное. На самом деле и Долли, и Маэв, стыдясь себе в этом признаться, предпочли бы, чтобы Нуала имела черты Марио, а он — лицо Нуалы. Долли следила за тем, как он манерно поднимает чашку и, жеманно оттопырив мизинец, пьет свой кофе. Отмечала, как он, растопырив пальцы наподобие гребня, отбрасывает назад пряди волос, упавшие на глаза, как поднимает брови с тем, чтобы подчеркнуть некоторые слова. Долли тяжело вздохнула: «Наверняка он гомик. Это так же верно, как то, что не существует девятифунтовой бумажки. Я могла бы побиться об заклад на этот счет».

Маэв с особым пристрастием наблюдала за сыном. Он всегда находил общий язык с Донной, и вот сейчас, за то, что он вызвал у нее улыбку, Маэв готова была расцеловать его.

— Ты все еще работаешь с Джоном? — спросила Донна.

Марио покачал головой.

— Нет, Дон. Боюсь, мы с ним немного повздорили. Я всерьез подумываю о том, чтобы ненадолго уехать за границу. Мой дядя Костас с Родоса предложил мне открыть там дельце. Посмотрю, как у меня это пойдет. Просто мечтаю годик-другой провести в Фалараки. Я понимаю: вообще-то это дыра, — но ведь можно поселиться в небольшой квартирке в Линдосе и там наслаждаться жизнью сполна. Ты же знаешь: с одной стороны — безумие и неистовый ритм жизни в Фалараки, с другой — спокойная красота Линдоса. К тому же там живет мой друг Каспер, и я могу развлекаться с ним на пару, пока мне это не надоест…

Донна заметила, как при этих словах поджала губы Маэв, и почувствовала желание расхохотаться: «Наверняка она догадывается, что Марио гомосексуалист. Он, похоже, сам подчеркивает это так, как другие люди подчеркивают свою сексуальность или шарм». В отличие от Маэв Донна пришла бы в ужас, если бы у нее оказался такой сын, как Марио. Был Марио гомосексуалистом или нет, но он представлялся добрым и приятным парнем, человеком респектабельным, а остальное Донну не волновало. У Марио никогда не возникало серьезных конфликтов ни с Маэв, ни с папашей Бруносом. Он много работал, в основном в школе, часто ездил в Поли, что в Баркинге — там сейчас размещался единственный университет в восточной части Лондона — и очень хорошо себя обеспечивал материально.

Единственным допущенным им на настоящий момент промахом можно было считать особую привязанность к высокому светловолосому парню по имени Каспер. Но после долгих лет, наполненных периодическими вспышками гнева со стороны Маэв, шуточками Джорджио и Стефана, Марио недавно порвал отношения с этим парнем. Донна знала, что Джорджио и Маэв, да, в сущности, и вся семья, понимали: он просто переживает определенную фазу созревания, и какая-нибудь страстная женщина, встретившись ему на пути, быстро покажет Марио, как он заблуждается. Одна Донна принимала его таким, каким он был на самом деле, и вследствие этого они очень сблизились.

— Я думаю, пара лет, проведенная в Греции, здорово пойдет тебе на пользу, — поддержала она молодого человека. — А Каспер все так же содержит бар в Линдосе?

— Сейчас он подумывает о том, чтобы купить еще один, — радостно ответил Марио. — В небольшом городке под названием Афандо, недалеко от Фалараки. Так что я могу работать на Каспера или на дядю Костаса, нет разницы. Работа — не проблема.

Маэв решила сменить тему.

— Что ты делаешь в воскресенье, Донна? Я тут подумала: может, вы обе, ты и Долли, приедете к нам на воскресный обед?

Донна печально покачала головой:

— Простите, Маэв, но я уезжаю на этот уикэнд. Еду в Шотландию.

Маэв подняла брови чуть ли не до корней волос.

— В Шотландию? А что, черт побери, ты там собираешься делать?

Донна тихо засмеялась.

— Все переживают так, словно я еду в Гималаи! Мне надо провернуть одно дельце для Джорджио, вот и все. Дело запутанное, поэтому я не стану вас утомлять подробностями. Однако я уверена, что Долли с удовольствием приедет к вам на обед.

— Пожалуй, да, Маэв. После голодного уикэнда здесь я буду готова пожевать немного.

— Тогда я пришлю этого парня, чтобы он забрал тебя около часа, идет? — подытожила Маэв. — По выходным мы обедаем не поздно.

— В таком случае я от себя приготовлю хороший десерт, — кивнула Долли. — Это будет мой вклад.

— Приготовь, пожалуйста, тот торт, что я люблю: «Смерть от шоколада»! — В голосе Марио прозвучала нешуточная страсть.

Маэв покачала головой.

— Он ест, как настоящая лошадь, и при этом у него нет ни фунта лишнего веса. Я готова сердце отдать на растерзание, лишь бы ты поглядела, как этот тип лопает!

Марио улыбнулся и, прекрасно пародируя голос матери, произнес:

— А я оторвал бы у себя уши, лишь бы не слышать весь день эти глупости!

Все засмеялись. Донна поняла: Марио ни о чем не догадывается — теперь это стало ясно. Зато Маэв и Долли явно хотят знать подоплеку ее поездки в Шотландию. Но благодаря шутливому тону Марио ей не придется проходить через чистилище их расспросов.

Дела с Джорджио могли оказаться еще труднее, чем казалось на первый взгляд, и один Господь знал насколько. Она-то уже хорошо осознала, что впереди чрезвычайно тяжелая работа. Кроме всего прочего, есть еще две пожилые женщины, которые с подозрением относятся ко всему, что бы она ни предпринимала… Вновь чудовищность трудности того, что она собиралась совершить, обрушилась на нее всей своей тяжестью.

Однако только Марио заметил, какой она вдруг стала тихой и рассеянной, потому что Долли с Маэв принялись обсуждать достоинства посудомоечных машин и микроволновых печей. Он же тянулся к Донне всем сердцем. Она казалась ему такой маленькой, одинокой и почему-то очень напуганной.

Донна работала в офисе на автомобильной площадке: просматривала документацию. Напротив нее сидела Кэрол, с застывшей маской неудовольствия на лице.

— Дело в том, Кэрол, — объясняла Донна, — что я сама давала кредитные чеки Мастерсу. Он оказался в черном списке. Я об этом говорила Дэви. А теперь я вижу, что он стал гордым владельцем спортивного «Мерседеса» и покупает его через компанию «ДСИ». Я уже слышала кое-что об этой финансовой компании, хотя не смогла отыскать ее в «Желтых страницах».

Кэрол глубоко затянулась сигаретой «Ротманс» и усмехнулась:

— Ты и не найдешь ее там, дорогая. «ДСИ» — это дочерняя фирма компании под названием «Поговори с…». Частная фирма, которая дает взаймы. Мы используем ее для кредитования людей, которые не могут получить кредит иначе, скажем, из-за того, что в свое время обанкротились или что-нибудь там еще. Но мы знаем из надежных источников, что они вполне кредитоспособны. Это все просто.

Донна с трудом скрыла неприятное чувство, охватившее ее при упоминании о «Поговори с…», особенно оттого, что эта контора оказалась связана с бизнесом Джорджио. Похоже, «Поговори с…» выступала в роли хищной, как акула, кредитной фирмы. Невозможно было занять большие суммы денег без гарантии, что они будут возвращены. Донна это уже знала.

— И что произойдет, если по какой-то причине Мастерс не сумеет рассчитаться?

Кэрол облизнула губы.

— Не волнуйся, он заплатит. Мастерс — человек из Эссекса, дорогая. У него большой дом, большая машина, он ведет приятный образ жизни и при этом ничем по-настоящему не занят. Это все, что я могу тебе о нем сказать. Мастерс всегда покупает у нас машины и всегда будет это делать. Здесь все очень просто: он постоянно оказывает нам услуги, и мы платим ему тем же. Так что давай оставим все как есть, а?

Донна движением головы отбросила назад свои тяжелые каштановые волосы и покачала головой:

— Мне очень жаль, Кэрол, но я не могу этого так оставить. Я должна знать, какие именно услуги оказывает нам Мастерс, за что мы так ему благодарны.

Лицо Кэрол внезапно сделалось жестким, и в течение нескольких секунд Донна испытывала страх. Всем было известно, что Кэрол Джексон — суровая женщина. Донна всегда это чувствовала. Даже полиция дважды подумала бы, прежде чем войти в ее дом. В этом отношении Кэрол напоминала мужчин. К ней так же и относились. Она была бойцом, настоящим кулачным бойцом. Но Донна тем не менее настаивала на своем. Твердость ее происходила от резкого неприятия деятельности фирмы «Поговори с…».

— Послушай меня, Донна, и хорошенько послушай, черт побери! Есть некоторые вещи, о которых тебе знать совсем не нужно. Кстати, и Джорджио это совсем ни к чему. Мы с Дэви прекрасно управляемся с этой конторой, и все у нас шло отлично еще до того, как этим бизнесом занялся Джорджио. И вот теперь, если я и выполняю кое-какую грязную работенку, то это дела Дэви и мои. Ни к тебе, ни к твоему старику это не имеет никакого отношения. Ты меня хорошо поняла? Долгие годы Джорджио забирал свои деньги и все время был этим доволен до соплей, тем более когда эти деньги помогали ему выпутываться из разных передряг. И он никогда нас не спрашивал, каким образом мы добываем деньги. За девять лет нас ни разу не подставили — ни Мастерс, ни кто-либо другой из тех, кто пользовался услугами нашей финансовой компании. Так что, пожалуйста, оставь все как есть.

Донна ощутила на себе тяжесть гнева Кэрол. Даже тон ее речи был в высшей степени агрессивным; лицо Кэрол отвердело до состояния маски, руки и торс напряглись от негодования. И Донна мысленно пообещала себе вообще не вникать отныне в дела автомобильной фирмы. С самого начала автомобильная площадка доставляла ей одни хлопоты.

— А страховая компания имеет отношение к выплатам за машины?

Тут Кэрол расслабилась: «У Донны хватило здравого смысла сменить тему, и я могу позволить себе быть великодушной».

— Ну да! На самом деле — да. Их чиновник приходит по вторникам. Однако на то, чтобы разобраться в таких вещах, тебе может понадобиться от года до двух. Они берут твои деньги за страховку, но не любят возвращать их назад.

Донна молча поднялась с места. Лицо ее сделалось вытянутым и бледным.

— Ответь мне на последний вопрос, Кэрол. И я обещаю, что никогда больше не буду спрашивать про «ДСИ». Сколько времени вы уже пользуетесь услугами этой компании?

Кэрол потерла лоб пальцами, плотно унизанными кольцами.

— Шесть с половиной лет, если точно. Джорджио познакомил нас с ними, ну, и так оно и пошло. Все дилеры пользуются разными финансовыми компаниями. Ты знаешь, в чем твоя проблема, Донна? Ты слишком наивна для таких коленцев. Что ж, давай я тебе кое-что скажу напоследок. Чтобы выживать в течение длительного времени, как, например, мы, нужна так называемая крыша. Для нас такой крышей служит «ДСИ». Ты только поезжай через Ли-он-Си, Ромфорд, Мэнор-Парк, Илфорд, Дагенхэм, Челмсфорд, этот чертов Баркинг, короче, через весь на юго-восток — и ты увидишь там множество автомобильных площадок, буквально одна на другой. Ну, и при такой суровой конкуренции нам нужно предлагать клиентам что-то особенное. «ДСИ» — это и есть нечто особенное, отличающее нас от других. И будь за это благодарна Господу. Контора эта не раз вытаскивала твоего мужика из дерьма…

Донна грузно опустилась на стул. Кэрол стало откровенно жаль эту женщину, сидевшую напротив. Потому что она понимала: Донна не готова вступить в этот большой и страшный мир, а именно таким его знали все вокруг. Джорджио оберегал ее от слишком многого. И теперь, когда Донна вдруг все увидела своими глазами, ей стало невыносимо тяжело. И Кэрол смягчившимся голосом произнесла:

— Послушай, Донна, дорогая. Ты проделала огромную работу: и со строительными участками, и здесь. Знаешь, ты была просто молодцом! Но пора научиться принимать как есть некоторые делишки, в том числе и мошенничество. Это — норма. Все мы так делаем. Даже у полицейских есть свои заморочки, дорогая. Если бы мы не могли оперировать предложениями от «ДСИ», то стали бы обычными мелкими машинными дилерами, как все прочие. В большом мире сейчас идет великий спад, Донна, и всем приходится как-то трудиться, чтобы не пойти на дно. И здесь не имеет значения, важная ты персона или мелкая сошка…

Сколько мелких строителей работают за наличные, то есть без всяких налоговиков, только ради того, чтобы у их детей была крыша над головой? Сколько людей поджигают собственные машины? Они горят, как факелы, ради того, чтобы к людям вернулись их несколько тысяч наличными. Я могу тебе сказать, Донна, сколько: сотни! Нет, тысячи! Таков мир, в котором мы живем. Это и называют выживанием. То, чем мы занимаемся, в действительности даже нельзя назвать незаконным. Люди подписывают контракт и соблюдают его условия. Вот, собственно говоря, и все. Людей можно обанкротить по суду, но они все равно откладывают денежки на черный день. На имена своих жен, детей или матерей. Ты недавно, к примеру, выяснила, что одна являешься владелицей своего дома. Вот это как раз и называется — прикрыть свою задницу. Если мы будем проводить документы по правильным каналам, то судебные приставы разнесут и свои собственные, и твои двери. Мы просто оказываем им любезность.

Донна опять встала и взяла сумку.

— Что ж, с меня вполне достаточно, Кэрол. Я уже понимаю, о чем ты говоришь… Хорошо, больше не буду об этом упоминать. Я уезжаю на уикенд, так что мы не увидимся с тобой до следующей недели.

— Меня это вполне устраивает. Тебе не помешает куда-нибудь съездить, отдохнуть немного. Именно это тебе и нужно.

Донна вымученно улыбнулась ей и вышла из офиса.

Идя к машине, она ощущала себя буквально раздавленной неутихающей тревогой. С тех пор, как Джорджио был осужден, жизнь для нее превратилась в сплошную тяжелую работу. Ее эйфория от мысли, что муж скоро вернется домой, — и неважно, каким образом, — полностью развеялась, ибо она ныне прекрасно понимала, какова цена этому и кто за это заплатит.

Теперь стало ясно: «Поговори с…» — это нечто такое, что Джорджио, сам того не ведая, устроил совместно со Стефаном. Вероятно, «Поговори с…» представляла собой основную ведущую компанию сейчас, когда продажи и секс сделались частью жизни каждого. Создание «ДСИ», скорее всего, явилось отправной точкой для Стефана, намеревавшегося создать свою маленькую империю в Сохо.

Донна неподвижно сидела в машине и спрашивала себя: что же ей делать? «Может, проигнорировать все, что я выяснила? Похоже, это самое реалистичное, самое правильное решение». — Она прожила двадцать лет, ничего не желая знать практически до настоящего момента, и теперь ей страстно захотелось вернуться в те дни неведения. Но хуже всего было то, что ее мужа не на шутку затянуло. Джорджио, по всему видно, вовлечен во многие вещи, о существовании которых она раньше даже не догадывалась…

Она заметила, что Кэрол наблюдает за ней из окна офиса, и поспешила повернуть ключ в замке зажигания. «Кэрол может справиться с чем угодно; на самом деле, зная Кэрол, можно легко предположить, что в ее браке с Дэви именно она была головой». — Донна интуитивно понимала, что Дэви Джексон будет долго и упорно думать, прежде чем что-либо сделает без ведома жены. И в этом Донна завидовала Кэрол.

«Разве смог бы Джорджио так прислушиваться ко мне? — Донна и теперь, и всегда знала ответ на этот вопрос. — Что ж, я ему докажу свои права! Я сделаю то, о чем он меня просит. Только бы мы стали ближе друг другу благодаря этому побегу». Ей стало грустно, потому что придется нарушить закон. Чтобы доказать себе и мужу, что она стоит его, что она может что-нибудь для него сделать — неважно, что именно. В то же время Донна понимала: здесь источник ее решимости. В первый раз она будет играть одну из главных ролей в деле, которое напрямую затрагивало интересы Джорджио Бруноса. Этот факт волновал, даже пугал ее, да так, что кровь стыла у нее в жилах, чуть ли не превращаясь в лед.

Наконец Донна выехала на дорогу, все еще вспоминая каменное лицо разозленной Кэрол: «Мне надо взять себя в руки, и как можно скорее. Прежде чем начнется настоящая работа». Дома она собиралась просмотреть книги Кэрол хотя бы частично. Донна решила действовать по примеру Кэрол, которая всегда была рядом, все организовывала и во всем принимала активное участие, что бы ни задумывал Дэви. «Что ж, я сделаю то же самое».

На душе у нее стало чуть радостнее и спокойнее, и подъехала она к дому уже с легким сердцем: «Дело началось, я почти включилась в него, оно фактически дышит мне в затылок. — Мимо нее по дороге А13 проехала полицейская машина, и Донна грустно улыбнулась. — Придет ли когда-нибудь время, когда я стану опять смотреть на полицейскую машину, как на благословение Божье? Буду ли я когда-нибудь чувствовать себя в безопасности оттого, что эта машина окажется рядом со мной на дороге? Или я превращусь в подобие Джорджио и всегда буду рассматривать полицию как врага? Придется ли мне в будущем все время жить с оглядкой? Как только Джорджио выберется из тюрьмы, мы с ним оба, в сущности, окажемся вне закона. Мой маленький мир расширится, откроется настежь дверь в большой мир. Скорее всего, мы никогда больше не вернемся в Англию… — И вдруг местность Эссекса показалась ей прекрасной. Поля были разделены на аккуратные квадраты, фермерские домики из красного кирпича смотрелись живописно и уютно. — А мы будем вынуждены жить за границей, и, насколько я знаю Джорджио, в стране с жарким климатом».

Она любила солнце, всегда любила. До Донны как-то неожиданно дошло, что она отдает очень много ради возвращения мужа. Но оно того стоило. Не было ничего такого, что она не отдала бы, чтобы вновь обрести Джорджио, несмотря на многочисленные обнаруженные ею негативные факты из его жизни, скрытые ранее от нее. Ничто не шло ни в какое сравнение с ее любовью к нему. И с ее потребностью в Джорджио. Донна поставила себе цель вытеснить Долли, Маэв и папашу Бруноса из головы, потому что, как только они с Джорджио покинут Англию, они оставят здесь этих людей.

Приближаясь к дому, она остановилась по пути в знакомой деревне и зашла в контору Карпентера, где работали агенты по торговле недвижимостью. Джорджио просил ее выставить их дом на продажу, потому что им понадобится как можно больше денег. Как только они уедут из страны, их счета объявят замороженными. И будет трудно потом собрать все свои средства воедино. Донна готовилась покинуть семью, что приняла ее, оставить Долли и свой милый дом. И все же она не колебалась, входя в контору агентов по торговле недвижимостью: «Это ради Джорджио и меня. Мы будем вместе навеки». — Она все время повторяла про себя эти слова, хотя ей приходилось нелегко.

Донна мысленно покачала головой и напомнила себе, что муж ее отбывает срок в тюрьме с максимально строгой охраной и терпит издевательства со стороны человека, который мог бы своей жестокостью привести в ужас самого Джека Потрошителя…

Донна осталась собой довольна, поговорив с агентом по торговле недвижимостью: «Джорджио мог бы мной гордиться, я неплохо научилась лгать».

— В чем проблема, мадам? — Красивый молодой человек, отреагировав на ее улыбку, вопросительно поглядел на Донну.

— О, ничего особенного…

Донна попрощалась и вышла. «Какова будет реакция Долли, — спрашивала она себя, — когда та узнает о продаже дома? Ведь, в конце концов, это был и ее дом!»

Сидни Карпентер довольно улыбнулся боссу.

— Вы ведь знаете, кто это был, не так ли?

— Ну да, эта малышка — жена Джорджио Бруноса. Так, значит, дом идет с молотка, а? Наверное, она себя ужасно чувствует, раз ее господин и хозяин заперт в тюрьме «Паркхерст». Мне он никогда не нравился, по-моему, он просто задница. При тех деньжищах, что зарабатывал Брунос, он еще спорил из-за грошовых комиссионных, которые причитались от всей его собственности…

Питер Даунс вошел в свой небольшой кабинет и поднял трубку телефона. Набрал номер муниципального совета и попросил позвать советника Робертсона.

Гарри Робертсон как раз закончил совещание и чувствовал себя превосходно. Он только что проголосовал против строительства очередной большой парковки возле супермаркета. И был уверен: специалисты по асфальтированию в следующий раз будут подбираться к нему на цыпочках. Гарри поднял трубку с видом человека, который весьма доволен и собой, и своей жизнью.

— Алло! Гарри Робертсон слушает.

Он никогда не называл себя «советником», предпочитая, чтобы его звали просто по имени, как приятеля: «Никаких титулов для Гарри. Во всяком случае, от избирателей».

— Советник Робертсон, как поживаете?

Гарри нахмурился.

— Привет, Питер. Давно тебя не видел, старый друг. — Гарри чувствовал, что на другом конце провода его собеседник улыбается. Даунс всегда улыбался, даже когда сообщал дурные новости.

— У меня сегодня был посетитель, если точнее — жена Джорджио Бруноса, — взволнованно произнес Даунс. — Она выставляет дом на торги. Судя по всему, это будет срочная продажа.

Гарри понимал, что нужно что-то отвечать, но едва смог перевести дух от неожиданности.

— Правда, Питер? Ну а почему ты думаешь, что эта новость может представлять какой-либо интерес для меня?

Питер тихо засмеялся.

— Ну, зная, как вы были близки, я подумал, что мне нужно сообщить об этом тебе. Я организовывал продажу всей той собственности, что строил Джорджио, если ты об этом помнишь. Знаю, что ты всегда млел от дома Джорджио, и подумал: может, тебе это интересно? Вот и все. Это прекрасное владение — плавательный бассейн, теннисный корт, и все это идет за смешные деньги: по сути, за три четверти миллиона. Похоже, она торопится избавиться от дома. Может, для нее содержание его становится непосильным, а?

Гарри решил, что он уже порядочно повеселил Питера и что настало время выступить в роли советника. Тон Питера показался ему слишком неуважительным. Это не понравилось Гарри.

— Слушай, Даунс, как ни заманчиво все звучит, мне сейчас пора идти. У меня намечена планерка на два пятнадцать, а хотелось бы успеть немного перекусить.

— Не волнуйся, старина, я знаю, какой ты бываешь, когда тебе хочется чего-нибудь вкусного перехватить. Передавай привет Банти, хорошо?

Гарри обнаружил, что на другом конце провода положили трубку, и тихо выругался. Даунс явно перегибал палку, но этот звонок кое о чем говорил: «Джорджио Брунос и все мои дела с ним не должны выходить из-под контроля».

Гарри решил дистанцироваться от Джорджио в тот самый вечер, когда того арестовали. Он испытал потрясение, ужас и прочие эмоции, всерьез страшась, что поддержание отношений с семьей Брунос могло выставить его, Гарри, в неподобающем свете перед другими советниками и подрядчиками. Но он был крепко повязан делами с Джорджио и понимал это. И вот теперь этот звонок от Даунса подтвердил его наихудшие подозрения: «Джорджио распродает свое имущество. Донна ни за что не рыпнулась бы, если бы Джорджио не дал ей на это разрешения. Именно Джорджио нужно получить деньги за свою собственность. Может, ему просто срочно нужны деньги? И только в этом причина срочной продажи…»

Однако не в продаже дома крылась причина волнений Робертсона. Джорджио весьма много знал о бизнесе Гарри, о его делишках, о других занятиях. Гарри крайне встревожился. Он уже сожалел о том, что так быстро бросил на произвол судьбы Джорджио и Донну. Ему нужно было оставаться рядом с ней. Не афишируя это, разумеется. Конечно, Гарри не пошло бы на пользу, если бы он открыто общался с супругой местного преступника. А ведь именно таким и предстал Джорджио во время суда. По мнению Гарри, если бы Брунос не был таким жадным, они бы и по сию пору весело проводили бы время вместе.

Гарри застонал… Весело проводить вместе время, наслаждаться жизнью — это, пожалуй, следовало считать преуменьшением. Оставаясь вместе, они вдвоем стоили бы хорошего состояния. И ни он, ни Джорджио никогда не испытывали бы нужды, имея в запасе несколько миллионов.

В этот момент в комнату вошла секретарша Гарри — Сэлли, она раскачивала бедрами на ходу и самодовольно улыбалась. Однако впервые Гарри не остановил взгляда на ее хорошенькой, чувственной мордашке.

Он был весь поглощен своими мыслями: «Как только я расстался с Донной, она сошла с моей орбиты. Сейчас я не могу позволить себе общаться с ней постоянно. В то же время, если я в курсе, где она в настоящий момент, то могу за нею приглядывать… Интересно, а вдруг у Джорджио созрела мысль что-то предпринять, чтобы раньше выбраться на свободу? Или он собирается и меня, Гарри, продать? Все это так тревожно. За мной числится несколько крупных дел, и если правда выплывет наружу, скандал может погубить меня. Более того, если Джорджио проговорится насчет бизнеса по производству программного обеспечения, который мы собирались наладить, то я, Гарри Робертсон, окажусь за решеткой, опозоренный, и буду отбывать длительный срок за махинации». С каждой минутой ему становилось все страшнее.

— Гарри, я вам еще нужна или мне можно пойти на ланч?

Приятное лицо Сэлли расплывалось перед глазами Гарри, как у боксера, которого кто-то не очень нежно двинул в пах.

— Ах, это ты… Слушай: выметайся отсюда, девчонка! Иди себе на ланч, Христа ради!

Сэлли широко раскрыла глаза, и на лице ее появилось обиженное выражение. Она отчасти напоминала своим видом только что побитую собаку. Покрасневшая, вся в слезах, Сэлли выбежала из комнаты.

Гарри обхватил голову руками. «Теперь перед нею придется извиниться, иначе она разболтает об этом эпизоде всему Таун-Холлу… Сволочь он, этот Питер Даунс! И проклятый Джорджио Брунос сволочь!..»

«Надо же такому случиться как раз сейчас, когда все идет хорошо. Что ж, если Донна Брунос дрейфует в сторону тюрьмы, то, может, это и не так плохо. Это все равно, как если бы она удалялась от меня, держа бомбу в руках. Лишь бы она не бросила бомбу». — Именно это волновало Гарри больше всего.

Он пришел к выводу, что ему и Банти обязательно надо заехать к Донне, излучая свет и изображая саму доброту, чтобы попытаться склеить их разбившуюся дружбу. Тут он услышал, как Сэлли хлопнула входной дверью, и принялся грызть ноготь на большом пальце: «Сэлли расстроилась больше, чем я мог себе представить».

Гарри взял телефонную трубку. Он приготовился услышать пронзительный голос Банти. И выдержать волну ярости, которая наверняка обрушится на него в ответ на неожиданную просьбу. Такой прием был ему гарантирован. Во многих отношениях он и раньше завидовал Джорджио, в частности, тому, что у него столь смиренная маленькая жена. Теперь же Гарри просто позеленел от зависти: «Банти — не та женщина, которой можно приказать что-либо сделать в твоих интересах. Даже если ты точно знаешь, что это для тебя хорошо».

Глубоко вздохнув, он все-таки набрал свой домашний номер.

Глава 20

Банти Робертсон впору было связывать. Она стояла посередине гостиной и мрачно, угрожающе смотрела на мужа, безуспешно пытавшегося утихомирить ее.

— Банти, дорогая! — Глаза Гарри умоляющим выражением были устремлены на жену.

— Заткни свой дурацкий рот, Гарри! Я не поеду, повторяю тебе, не поеду в дом этой суки ни ради денег, ни ради любви. Ты понял? Или ты хочешь, чтобы я написала тебе это на лбу в виде татуировки?

Гарри почувствовал, что сердце у него упало куда-то вниз — пониже пупка.

— Банти, послушай меня, ради бога. Тебе придется сделать это. Если Джорджио откроет рот, мы все увязнем по самую шею. Включая тебя и твоего отца.

Длинное лошадиное лицо Банти застыло в злобной усмешке. Она отнюдь не женственно, а скорее грубо фыркнула через большие ноздри.

— Прости меня, если я кажусь тебе упрямой, дорогой Гарри, но если бы Джорджио собирался разинуть пасть, то, я думаю, к этому времени он уже сделал бы это. И что, в конце концов, ему теперь это даст? Он и так отбывает восемнадцатилетний срок. А я-то думала, что даже ты можешь понять такую простую вещь.

Наконец высокий пронзительный голос Банти задел какие-то мужские струны в душе Гарри. Он переборол свой страх. И впервые за всю долгую жизнь со своей тощей долговязой женой Гарри Робертсон заорал на нее:

— Он собирается добиться решения по проклятой апелляции, ты, чертова идиотка! И если ему это не удастся, вот тогда он наделает дел. Когда-нибудь ты или твой папаша задумывались об этом? Значит, и отцу твоему не приходило в башку, что Джорджио может получить снисхождение и даже просить, чтобы его выпустили из ловушки в обмен на скандал, который нас обоих оставит по пояс в дерьме?! А вдруг он проболтается о нашем бизнесе, и об этом начнет судачить вся страна. Об омерзительном производстве, в делах с которым вы все завязаны?! Я долго терпел то, как ты артачилась. А теперь хочу, чтобы ты меня выслушала! И слушалась теперь и всегда меня, а не себя и этого сутенера-папашу! Майор Браунинг, надо же! Единственное проявление тесной близости к армии — это работа в теплице за дезертирство. А теперь прекрати скулить, поезжай туда и успокой эту суку, жену Джорджио.

Банти широко раскрытыми глазами уставилась на мужа. В их ледяной голубизне сверкала сталь, словно она пыталась разрезать мужа пополам своим взглядом.

— Как ты смеешь! Как ты смеешь говорить так о моем отце? Майор — уважаемый человек…

Гарри громко застонал как бы от боли и оборвал жену, только теперь его голос зазвучал тихо и печально:

— Для чего ты настаиваешь на своем, когда это явный розыгрыш, Банти? Я же Гарри, твой муж! Ты об этом помнишь? Я встретил тебя много лет назад, когда ты жила в Хаддерсфильде, а папочка твой сидел в тюрьме «Стрейнджвейс» за мошенничество. Отец твой — профессиональный жулик, дорогая. Неплохой, должен я признать, специалист, но, по сути, все равно жулик. Ты никогда не ходила в частную школу, и у тебя никогда не было своего пони, и ты никогда не жила в Сингапуре. Так что перестань притворяться передо мной, ладно? Просто выслушай и сделай, как я скажу, сейчас же. Садись в машину, поезжай в дом к Донне Брунос и хорошенько с ней поболтай по старой дружбе. Дай ей понять, что мы на стороне ее мужа. Скажи, что мы выжидали, пока уляжется шум, прежде чем сделали первый шаг. Она это поймет, она умнее, чем ты всегда о ней думала. Выясни, какой в настоящее время расклад и что происходит с Джорджио. Сделай это, Банти! Потому что в настоящий момент все наше будущее в руках Джорджио. Мое, твое и майора…

Банти прислушалась к голосу мужа, разглядела отчаяние в его глазах, и хотя почувствовала его неприкрытую враждебность к ее отцу, она решила тем не менее, что в данном случае лучше уступить. Гарри мог долго пребывать у нее под каблуком, им можно было манипулировать, он порой показывал себя полнейшим глупцом. Но если он в качестве аргумента выдвинул вперед закон, тут уж Банти ничего не оставалось, как послушаться его. Гарри знал, о чем говорил, и в общем-то имел право распоряжаться. Одно у Гарри было общим с женой: оба они изо всех сил старались спасти свои задницы.

— Ну, ладно, Гарри, если ты так настаиваешь… — продолжая злобно улыбаться, бросила Банти. — Но я тебя предупреждаю: одно фальшивое замечание с ее стороны — и все! Пусть разгребают свои гадости сами. Я не отдам и барреля за эту тощую суку или за этого головореза — ее муженька.

Гарри глубоко вздохнул, почувствовав облегчение. «Предоставлю это женщинам. — Он свято верил в то, что мужчины должны быть выше подобных дел. — Что бы сейчас ни произошло, это будет на совести Банти. Несмотря на свои резкие слова и грубость, она соображает, что Донну Брунос нельзя от себя отталкивать. Не все же Банти повиноваться лишь своим капризам…»

Гарри мысленно улыбнулся. Он чуть ли не сожалел о том, что ему придется пропустить готовящееся представление…

Гарри Робертсон был просто в панике в ночь, когда арестовали Джорджио. И полностью вычеркнул эту пару из своей жизни. Сначала он умело изображал удивление при упоминании об этом семействе. Потом начал притворяться, что все время подозревал в чем-то подобном Джорджио, и соглашаться с мнением каждого, кто при нем плохо говорил о Бруносе. Однако в глубине души Гарри постоянно жил страх. Он не забывал: если Джорджио откроет рот насчет их общих дел в Шри-Ланке или Бангкоке, то это принесет ему, Гарри, куда больше неприятностей. Мысль о том, что Брунос может впоследствии использовать эту информацию как инструмент с целью добиться смягчения приговора, как-то вдруг выкристаллизовалась у Робертсона в голове в тишине ночи, сразу после того, как Джорджио на суде дали восемнадцать лет. Прекрасно понимая, что он, Гарри, сам продал бы любого с потрохами в подобных обстоятельствах, Робертсон полностью осознавал, в каком тяжелом положении он оказался.

Вместе с тем ощущение, что Донна находится здесь, неподалеку, под рукой, давало Гарри ложное чувство безопасности. Пока Робертсон по-прежнему мог проезжать мимо дома Джорджио и видеть при этом знакомую машину на гравиевой дорожке, ему почему-то казалось, что Джорджио, как и раньше, держится за всех них, своих бывших друзей и партнеров. А теперь, когда Донна собралась куда-то уезжать, Гарри заволновался. Как только она уедет, он лишится возможности что-либо выяснить. И будет в неведении, пока ему в парадную дверь не постучат, как это произошло с Джорджио.

Он почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу, когда он представил себе эту ситуацию: «Гарри Робертсон, чиновник из департамента планирования, один из столпов общества — под арестом!» Ему невыносимо было даже думать об этом. Особенно если причина ареста не только шокирует современников, но и вызовет у них отвращение.

Долли отправилась в поход по магазинам, а Донна наслаждалась кофе и сигаретой в оранжерее. Она с удовольствием смотрела на плавательный бассейн и прекрасный, ухоженный теннисный корт: Донна сама посадила вокруг него кустики лаванды и жимолости; летними вечерами они источали потрясающий аромат. Когда они приехали в этот дом, почва представляла собой застывшую грязь, поросшую сорняками. Донна тщательно распланировала сад, собираясь жить в этом доме до самой смерти. Она обдумывала и рассчитывала место посадки каждого растения, подчиняя общему замыслу каждый газон и даже стебелек травы. Следила за садом, холила его. Наняла садовника, который любил землю почти так же сильно, как она. Яблони, груши и инжир — за всеми этими деревьями они с любовью ухаживали. Беседка, увитая розами, была идеей Донны, равно как и дорожка, обвивающая дом и ведущая в сад, где росли лекарственные травы. Высокие елислужили естественной оградой и заслоном от постороннего глаза; и еще Донна оставила в неприкосновенности огромную плакучую иву. Она обрабатывала землю вокруг них, считая, что деревья нельзя спиливать.

Донна знала, что ей будет страшно всего этого не хватать. Понимала, что это может стать для нее настоящей травмой. Но Донна так же ясно осознавала: она должна сделать это ради Джорджио. Можно потерять все ради того, чтобы вернуть Джорджио.

Агент по недвижимости должен был приехать уже сегодня, около половины пятого, а Донна до сих пор не набралась мужества сообщить Долли о том, что она продает дом. Она спрашивала себя: следует ли рассказывать Долли обо всем? И чувствовала, что должна это сделать, — ведь Долли такая преданная! Но в то же время Донна не решалась втягивать пожилую женщину в дела не только незаконные, но и опасные…

Она опустила глаза на фотографию, что лежала у нее на коленях. Это был снимок Джорджио. Она сфотографировала мужа за несколько недель до его ареста. На фото он улыбался от души, представая во всем блеске — со своими темными волосами и прекрасными белыми зубами. Один только взгляд на этот снимок заставлял Донну трепетать: Джорджио был здесь потрясающе красив. И он всегда был таким. Глубокая тоска вместе с неудовлетворенным сексуальным притяжением к мужу вновь обрушились на нее как невыносимая тяжесть: «Необходимо, чтобы он вернулся, ибо видеть его рядом, сидеть напротив него, спать в постели с ним — это для меня не только непроходящее желание, но и чисто физическая потребность».

Она снова посмотрела на свой сад. Но прежнее чувство сожаления из-за того, что придется все это оставить, прошло. Осталась лишь тяга к мужчине, за которым она была замужем: «Я верну себе Джорджио на его условиях. И буду с ним везде, где бы он ни пожелал быть. Без Джорджио это место — просто здание. А с ним я снова обрету дом…»

Громкий звонок в дверь прервал ее размышления. Она пошла открывать, ожидая увидеть на пороге Долли. Но была шокирована, увидев вместо домработницы знакомый силуэт Банти Робертсон. Широко распахнув дверь, она вопросительно смотрела неожиданной посетительнице в лицо:

— Что я могу сделать для вас?

Банти радостно улыбнулась:

— Как поживаешь, Донна, дорогая? Я подумала: а не заехать ли мне к тебе и не поприветствовать ли тебя? — Она явно ожидала, что ее пригласят войти в дом.

Впервые в жизни Донна Брунос смотрела на Банти Робертсон и не чувствовала себя маленькой и испуганной ее гнусавым голосом, акцентом женщины из высшего общества и одеждой от ведущего модельера. Сейчас Донна прекрасно держала себя в руках:

— Ну, что ж, тогда привет! А теперь, если не возражаешь, Банти, я очень занята… — Она с удовлетворением проследила за тем, как нарочитая радость исчезает с лица Банти и оно приобретает более свойственное ему кислое выражение.

— Послушай, Донна, так с друзьями не обращаются.

— Правда?! — усмехнулась Донна. — Может, ты бы предпочла, чтобы я сделала вид, что не узнаю тебя? Как ты тогда, в деревне? Или мне не отвечать на твои звонки? Ведь именно так ты поступаешь, не правда ли? Со своими друзьями — Донна нахмурилась, словно в праведном гневе. И пришла в восторг, заметив, как покраснело лицо Банти.

— Послушай, Донна, но ты ведь могла ожидать этого в самом начале. Гарри, в конце концов…

— Советник. И вообще местный сановник, — закончила за нее Донна. — Знаю, Банти. Но ты не забыла, что именно мой муж помог ему пробраться на это место? Я вот подумала об этом — и получается, что мой муж в свое время много сделал для вас обоих. А вы даже не позвонили, не написали хотя бы записки, чтобы поддержать его, сказать, что верите в него. Верите, что он невиновен. Уходи, Банти! Нам нечего сказать друг другу…

Донна взялась за ручку двери, чтобы захлопнуть ее, но Банти поставила на порог ногу.

— Пожалуйста, Донна, давай не будем так расставаться!

— Убери ногу, Банти, иначе я прихлопну ее дверью. Хочешь, я тебе кое-что скажу? Ты мне никогда не нравилась. Никогда! Я общалась с тобой и с твоим надоедливым пьяницей мужем из-за Джорджио. А теперь, когда мужа нет рядом, мне вовсе не обязательно слушать твой фальшивый акцент или терпеть липкие руки твоего мужа. И это право — то немногое хорошее, что выпало мне после всех моих бед. Так что убирай свою ногу, садись в машину и, как сказала бы моя домоправительница, выметывайся отсюда!

Банти медленно убрала ногу.

— Я так поняла, что дом выставлен на продажу. И приехала сюда, чтобы протянуть руку дружбы. Посмотреть, чем мы можем помочь в случае, если у тебя возникли финансовые трудности. Я не ожидала, что меня будут оскорблять в ответ на мои хлопоты.

На сей раз Донна рассмеялась тихим, с оттенком стервозности, смехом:

— Что ж, новости и правда очень быстро распространяются, не так ли? А насчет того, чтобы предложить мне руку дружбы… Да если бы я оказалась на тонущем корабле, я не села бы с тобой в одну спасательную шлюпку, Банти! Если бы мне нужен был один фунт, чтобы не умереть с голоду, я бы лучше голодала, но от тебя ничего не приняла бы!.. Но оставим все это. Я взяла в свои руки бизнес Джорджио и очень хорошо с ним справляюсь, так что большое вам спасибо. И не стоит беспокоиться. Передай это от меня своему мужу. Я прекрасно справляюсь, и мне не нужны халявщики, понятно? А теперь в последний раз говорю тебе: убирайся из моего дома!

На лице Банти отразилось испытываемое ею изумление. Она действительно была ошеломлена. И не верила своим ушам.

— Ты занялась бизнесом? Всем бизнесом?!

— Именно так, — улыбнулась Донна. — Если ты мне понадобишься, я дам знать. А теперь окончательно говорю тебе: до свидания!

Закрыв дверь, Донна вернулась в оранжерею. На сердце у нее было легко: «Как это прекрасно — увидеть униженную Банти Робертсон на моем пороге! И как здорово — сказать ей все, что я о ней думаю! И наконец-то одержать над ней верх». — Она снова посмотрела на фотографию мужа и прошептала:

— Ты бы сейчас гордился мной, Джорджио. Наконец-то я выросла.

— Терпеть не могу четверги. И все прочие дни недели тоже. — Впервые Сэди выглядел подавленным.

Джорджио ласково улыбнулся ему:

— Взбодрись, Сэйд! Могло быть и хуже.

Сэди заразительно улыбнулся в ответ.

— Хуже? О, да, я понимаю. Ведь могло быть и четырехминутное предупреждение. Прекрасные шансы у нас тут, когда тюремщики все время то заставляют нас выходить, то запирают на ключ!

— Так-то лучше. У тебя всегда есть своя щель независимо от того, что тут происходит.

— Но в том-то и беда моя, — ответил ему Сэди, — что я всегда стремился к лучшему в жизни. Верь мне, когда я говорю: моя жизнь никогда не была столь хороша, чтобы по-настоящему разволноваться из-за неприятностей. — Глубокие карие глаза Сэди снова сделались грустными. — Что я хочу этим сказать? Посмотри на меня. Мне еще нет и тридцати, но я уже сижу здесь, мотаю срок за убийство. Я странный, у меня какая-то двойная рожа, я предпочитаю одеваться, как женщина, и я чувствую себя женщиной. И это создавало мне проблему за проблемой всю мою проклятую жизнь… Но если отбросить лишнее, то на самом деле сейчас у меня только одна большая проблема.

Джорджио выжидательно смотрел на Сэди, сидевшего перед ним. Ему было жаль Сэди. Жалость усиливалась из-за его печальных глаз и ссутулившихся плеч.

— Левис пришел ко мне в душ, Джорджио. Какого черта мне теперь делать?

Джорджио широко раскрыл глаза: «Левис приходит к Сэди? Левис, который всегда держался от трансвеститов как можно дальше? Левис, который рассматривал свою гомосексуальность как признак настоящего мачо, как часть образа сурового мужчины: этакий жестокий активный гомосексуалист! Я почти реально слышу, как Левис, входя в комнату, говорит: «Ну, давай, я хочу, чтобы ты осмелился подшутить над педиками». И этот Левис вступает в связь с Сэди? Невероятно!»

— Боже, Сэди! А ты уверен?

Глаза Сэди сверкнули от гнева.

— Во мне много дряни, Джорджио, но я не дурак, поверь. Он любезничал со мной. И спросил, не буду ли я столь любезен, чтобы позавтракать с ним. Бедняга Тимми! Это его глубоко заденет. Он ведь по-настоящему ко мне неравнодушен, ты же знаешь.

— Ну и ты собираешься сделать это?

Сэди почти незаметно кивнул.

— В действительности у меня не такой уж большой выбор, а? Прежде чем Джорджио успел ответить, в комнату отдыха вошел тюремщик.

— Гость! Брунос, в темпе поднимай свою задницу.

— Я с тобой позже поговорю, Сэди.

— Надеюсь, это твоя жена приехала, — улыбнулся Сэди.

— Вряд ли. Сегодня мне предстоит зажарить другую рыбку. — Джорджио быстро подмигнул Сэди и вышел из комнаты.

Донна прошла через электрифицированные ворота тюрьмы «Паркхерст». В ожидании, когда откроются внутренние двери, она выудила из сумки разрешение на визит. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Донна обернулась. И увидела высокую белокурую девушку, которая пристально смотрела на нее. Донна улыбнулась ей, но девушка резко отвернулась. И тут же неподалеку от Донны маленький, примерно полуторагодовалый, темноволосый мальчик споткнулся на бегу и растянулся на полу. Выбросив из головы странный взгляд девушки, Донна бросилась к нему, чтобы помочь мальчику встать. Ребенок громко кричал. Однако когда Донна добежала до него, высокая блондинка уже подхватила мальчика и поставила на ноги.

— Он так сильно ударился. Надеюсь, с ним все в порядке?

Нежные черты девушки с длинными высветленными волосами не соответствовали ее грубому голосу.

— Он всегда падает. Ничего, переживет.

Донна, в свою очередь, пристально взглянула на нее.

— Мы с вами знакомы? Я заметила, что вы не сводили с меня глаз.

Девушка непринужденно улыбнулась.

— Я не сводила глаз с вашего костюма, вот что. Он очень красивый.

Донна расслабилась.

— Честно говоря, костюм этот у меня давным-давно, и он хорошо подходит для дальних поездок. А это ваш сын? Вот уж он действительно красивый.

— Нет. Я приехала сюда с сестрой. И присматриваю за племянником, пока она на свидании… Двери уже открываются: Вам лучше отойти, иначе потом сто лет будете собирать кости.

Донна нежно взъерошила волосы ребенка.

— Спасибо. Он такой милый! Вашей сестре очень повезло, — произнесла она.

Ребенок тихо плакал, прильнув к своей молодой белокурой тетке.

Донна проводила девушку взглядом, пока та выходила из ворот тюрьмы, и начала проталкиваться через толпу остальных посетителей. Предстоял обычный обыск, сверка ее лица с фото в документах, а потом ее должны были отвести в комнату для посещений. Донну преследовал уже привычный всепроникающий запах дешевых духов и конфет. Кивая направо и налево знакомым, она прошла все процедуры и, наконец, сдав сумку на хранение в шкафчик, оказалась в комнате для посещений. Металлический скрежет многократно захлопывавшихся за ее спиной дверей давал ей некоторое представление о том, что может чувствовать Джорджио, изо дня в день находясь в этой обстановке.

Донна с удивлением констатировала, что Джорджио уже на месте и явно ожидает гостя. На лице его тоже застыло удивление: он был приятно поражен. Она бросилась к нему, испытывая искреннее и страстное желание поскорее коснуться мужа.

— Держу пари, ты меня не ждал. Ведь правда? Я уговорила Пэдди отдать мне его талон на посещение. Это здорово, что я в свое время на все ордера поставила собственное имя. И ведь это была моя идея, не так ли? Если нас не вычислят, я смогу и дальше жульничать. И мы будем чаще видеться друг с другом.

Изумленный Джорджио смотрел на нее так, словно никогда раньше не видел.

— Ну что — ты не собираешься меня поцеловать?

Он притянул Донну к себе и крепко поцеловал в губы.

— Вряд ли что-либо могло бы меня больше удивить и сильнее обрадовать, — произнес он. — Я ждал либо Пэдди, либо Стефана. А теперь, когда увидел тебя, просто оказался на седьмом небе. Как ты, любимая?

Довольная собой, поскольку ей удалось устроить мужу сюрприз, Донна сказала:

— У меня все прекрасно, мистер Брунос. А теперь садись: сегодня я раздобуду нам чай, «КитКат» и батончики «Марс». Ради этого я разбила свою копилку!

Спустя десять минут они сидели рядом, держа друг друга за руки.

— Честно признаюсь, Джорджио, я выудила у Пэдди ордер на посещение не без причины. Завтра я уезжаю в Шотландию с Аланом Коксом. Мы должны увидеть одного человека, чтобы поговорить с ним насчет побега! — Донна заметила, что у Джорджио резко изменилось выражение лица, и вопросительно посмотрела на него. — В чем дело, Джорджио? Я-то думала, ты будешь вне себя от радости.

Он больно стиснул ее руку.

— Что ты хочешь этим сказать — «Уезжаю в Шотландию с Аланом Коксом», а? — Лицо Джорджио сделалось совсем мрачным.

Но он еще больше удивился, когда Донна неудержимо расхохоталась. Она откинула назад голову и буквально зашлась в громком хохоте.

— Перестань, Донна, на нас все смотрят.

Она закрыла ладонью рот, подавляя смех. Плечи у нее еще тряслись от сдерживаемого веселья.

— О, Джорджио, да тебе просто цены нет! Что ты подумал? Поверить не могу — ты меня ревнуешь! На самом деле ревнуешь. Ты уговариваешь меня заняться всем этим, а когда доходит до дела, то начинаешь ревновать. Если бы это не было так смешно, то я по-настоящему рассердилась бы…

Джорджио уловил за ее шутливыми словами скрытый гнев. Уже не в первый раз он мысленно говорил себе: «Насколько же сильно изменилась моя малышка жена!» Она задавала ему вопросы, не боясь бросать мужу вызов, высоко держа перед ним голову. Никогда она не вела себя так до его заточения в тюрьму «Паркхерст». И все же он понимал: она абсолютно права. Мысль о том, что Донна едет вдвоем с Аланом Коксом на уикенд, застряла у него в голове, как кость в горле. Он ожидал, что Алан будет сам делать всю рутинную работу, а Донна послужит лишь посредником, чтобы передавать сообщения; Джорджио не предполагал, что Кокс глубоко втянет ее в дела.

— Донна, я думаю, мы должны кое-что обсудить прямо сейчас. Дорогая, я хочу, чтобы ты была просто посредником, и не более того. Сейчас ты должна забыть об идее увеселительной поездки в Шотландию. Ты ввязываешься в опасные вещи. В действительности же чем меньше ты будешь знать об этой стороне дела, тем лучше для тебя. Скажи Алану, что я поручаю ему держать тебя в отдалении от всего этого… Какую игру он там затевает, черт бы его побрал?! Какой будет следующий шаг? Вы собираетесь устроить здесь стрельбу с долбаного вертолета или что-нибудь еще в этом роде?

Донна ледяным голосом ответила мужу:

— Нечего тут ругаться, Джорджио Брунос. Иногда я просто поражаюсь, какого черта ты себе такое позволяешь? Ты убедил меня поставить на кон мою свободу, передать мою жизнь в руки Алану Коксу. А теперь у тебя хватает наглости устраивать мне сцены ревности и приказывать не делать того, о чем сам же просил? До тебя когда-нибудь доходило, — пылко продолжала она, — что я, к примеру, вхожа во многие места, куда заказаны пути тебе или Алану Коксу? И что я самое лучшее прикрытие, чем кто-либо для того, что мы сейчас делаем? И что у меня немного больше мозгов в голове, чем ты, судя по всему, считаешь? И, наконец, что я хочу тебе как можно лучше помочь? Мне хватает и мнения Алана Кокса насчет того, что от меня толку столько же, сколько от каминной решетки из шоколада. Недоставало только аналогичной позиции мужа! Заявлять мне об этом прямо в лицо? Большое вам спасибо! Так нужно ли мне продолжать в это ввязываться? Или, может, лучше попросту найти себе любовника? Многие женщины так и поступают, ты же знаешь.

О, я не так зашорена, как ты думаешь, и все прекрасно вижу и слышу. От иных разговоров, что ведутся на переправе, даже ты покраснел бы. Так скажи мне, дитя мое, что мне делать?..

Джорджио слушал ее с нарастающим раздражением: «Но мне нужна эта женщина! И она нужна мне больше, чем я нужен ей. Это уже не моя маленькая Дон-Дон, которая могла появляться и исчезать, повинуясь моему капризу. Нет, это взрослая, самостоятельная женщина…» За все годы, прожитые с нею, она никогда не казалась ему такой желанной, как сейчас: волосы у нее растрепались, глаза сверкали, лицо пылало. У нее был, как он это называл, вид человека, до которого «только что все дошло». И Джорджио многое отдал бы за то, чтобы между ними установилось взаимопонимание.

— Прости меня, Донна. Я переживаю за тебя, дорогая.

Она слегка расслабилась и тихо проговорила:

— Жаль, что ты раньше так не переживал до того, как все это случилось. Тогда ни один из нас не сидел бы сейчас здесь.

Отчаяние человека, утратившего надежду, так явственно отразилось на лице Джорджио, едва Донна произнесла эти слова, что она почувствовала себя записной стервой. Она нежно погладила его по щеке и прошептала:

— Я люблю тебя, Джорджио. Христос знает, что я люблю тебя всеми фибрами души. В первый раз я по-настоящему могу быть тебе полезной, могу стать вровень с тобой. Разве ты не понимаешь, как я сама из-за всего этого переживаю? Мы не говорили по душам больше десяти лет, с тех пор как потеряли нашего мальчика. У меня есть причины не останавливаться, продолжать это дело. Я хочу, чтобы ты вернулся, хочу, чтобы ты был рядом. Можешь ли ты, по крайней мере, это понять? После моих первых страхов и волнений по поводу того, что делается, теперь я окончательно решилась и готова на все. И как ты теперь можешь отвергать мою помощь? Я буду помогать тебе любыми способами, какими смогу, — мягко продолжала она. — Пока ты заперт здесь, я только наполовину жива. Это все равно, как я была бы заперта вместе с тобой. Позволь мне помочь тебе, дорогой. Позволь мне работать на тебя, вместо тебя и ради тебя. Хотя бы сейчас, Джорджио, не бросай «нет» мне в лицо после всех бед, что я пережила…

Джорджио с трудом перевел дух: «Эту женщину не заменит мне никто на свете! — Интуитивно он так и чувствовал: пока Донна будет привязана к нему, ему не о чем беспокоиться. Приступ мелочной ревности у него прошел так же быстро, как возник. — Все в точности, как я сказал Сэди: мне нужно поджарить другую рыбку».

— Прости меня, Донна. Пойми, ты очень привлекательная женщина.

Теперь она улыбнулась ему нежно и тепло:

— Я рада, что ты наконец-то это заметил, Джорджио.

Он машинально провел рукой по лицу. Джорджио мог чего угодно ожидать от этой встречи, но сегодняшняя Донна — с ее вновь обретенной независимостью — никак не укладывалась у него в голове.

— Кстати, я на днях выставила наш дом на продажу, — неожиданно объявила Донна. — Ну-ка отгадай, что после этого произошло? Ко мне сегодня с визитом заехала Банти Робертсон собственной персоной, чтобы предложить сделку!

— Что именно этой паразитке было нужно? — помрачнел Джорджио.

— Ну, знаешь, это просто смешно. Джорджио. Я была поражена, когда увидела ее на своем пороге. Ты помнишь, я говорила, как она обходилась со мной с того дня, как тебя увезли. Меня разозлило, что она уже прослышала о продаже дома, потому что еще не было ни объявления в разделе «Продается», ни чего-либо другого. Хотелось все сделать по-тихому, как ты меня просил. А любой, кого устроила бы цена, получил бы цветную брошюру. Я не собиралась позволять людям с утра до ночи стучаться ко мне в дверь только для того, чтобы осмотреть дом. Ведь именно ради этого большинство и ходит. Я звонила агенту по недвижимости и высказала ему свои соображения на этот счет.

— Поверить в это не могу. — К Джорджио вернулось утерянное было спокойствие.

— Похоже, я с каждым днем приобретаю какие-то новые качества, — вздохнула Донна. — Если я не буду беречь себя, от меня ничего не останется!

— Похоже, ты все делаешь правильно. Когда получишь назначенную сумму за дом, я дам тебе номер счета, чтобы ты поместила деньги в офшор. Меньше всего нам нужно, чтобы деньги попали в банк «Нат Вест», не так ли? Надо вывезти их из страны. Поэтому, что бы ни случилось, говори всем заинтересованным лицам, что не сможешь выехать из дома до определенной даты. Какой — станет ясно, когда вы назначите дату моего побега.

— Хорошо, — кивнула Донна. — Думаю, это не займет слишком много времени, прямо тебе скажу. Я запросила за дом три четверти миллиона. Это меньше как минимум на двести пятьдесят тысяч его настоящей цены, и любой, у кого есть хотя бы немного мозгов, клюнет на это.

— Умная девочка, — усмехнулся Джорджио. — Сделка есть сделка. А вообще-то просто стыд — продавать этот дом, ведь сколько труда было вложено в него!

Донна взяла его ладонь и снова вздохнула.

— Я тоже об этом думала, и мне становилось очень грустно, правда. Но когда мы будем вместе, у нас опять появится дом. Знаешь, очень много времени прошло, прежде чем мне удалось свыкнуться со всем этим, Джорджио. Теперь я понимаю, какой была наивной. Я ни о чем не задумывалась, не подозревала, что ты занимался нечестными делами. По правде говоря, простая мысль об этом потрясла бы меня и привела бы в ужас. Теперь же я могу сделать все что угодно, хоть вывернуться наизнанку — и все ради того, чтобы ты снова был со мной. И так будет, пока мы вместе.

Джорджио посмотрел на свои пальцы, сплетенные с пальцами жены, — и неожиданно дыхание его сделалось прерывистым. Ему было больно видеть столь откровенное обожание Донны, ее неприкрытую страсть к нему.

— Спасибо тебе за все, Донна. Страшно сожалею, что до этого дошло. Я люблю тебя, девочка. И всегда любил тебя.

Донна наслаждалась его словами, как чудесным откровением.

— Я пока не обрушила последнюю новость на Долли. Она не знает, что мы переезжаем, — сказала она минуту спустя. — Как, по-твоему, мне ей об этом сказать?

Джорджио пожал плечами. Взял батончик «Марс» и с беспечным видом развернул его.

— Да ничего ей не говори. Просто сообщи, что мы собрались подыскивать себе дом поменьше размерами. А ближе к моменту продажи сообщишь ей дурные новости.

Донна слегка нахмурилась.

— По-моему, это жестоко после всех долгих лет, что она провела с нами.

— Послушай, Донна, мы много лет позволяли ей гордиться тем, что она работает у нас, так? А сейчас не время для сантиментов. Мне придется оставить родителей, братьев и сестер — всех, кто мне дорог. Место Долли — в самом конце моего списка… Надо выбираться отсюда, и как можно быстрее! Я не могу больше здесь торчать, черт побери! Мне ли сейчас переживать за проклятую Долли? Она выживет.

Донна прикусила губу… Конечно, отчаянное время предполагает отчаянные меры. Однако бесцеремонная манера разговора мужа, когда речь зашла о судьбе Долли, вызывала у нее протест.

Джорджио прочитал это у нее на лице, и его собственные черты смягчились.

— Послушай, Дон-Дон: мы дадим Долли приличную сумму на руки, иными словами, позолотим ей ручку на прощание. Она не будет бедствовать, обещаю тебе. Но все, что меня интересует в настоящий момент, — это побег отсюда. Левис и его шестерки дышат мне в затылок. Дай только мне выбраться, и я разберусь со всем — и с Долли, и с остальными. Идет?

— Идет. Но давай вернемся к теме Шотландии. Мы собираемся организовать тебе маршрут побега, как только ты выберешься с Острова. Вероятно, большая часть пути пройдет по суше. В следующий раз, когда я навещу тебя, у меня будет больше информации для тебя. Ладно?

Джорджио почувствовал, что невольно улыбается.

— Ты говоришь, как чертова любовница гангстера!

— А я себя такой и чувствую! — хихикнула Донна. — Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду смеяться над такими вещами, а? Я, робкая маленькая Донна, которая многие годы боялась рот раскрыть без твоего приказа и указаний, что говорить? Я катаюсь по всему Лондону и вникаю в жизнь его преисподней ни больше ни меньше! По справедливости здесь надо отдать дань Алану Коксу: он пытался запугать меня и отговорить от участия во всем этом. Однако как только Алан поймет, что я сама могу за себя постоять, он сменит тон. Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что он не слишком-то доволен тобой из-за того, что я у него второй номер. Но ведь он меня и не знает так хорошо, как ты, не правда ли?

— Будь осторожна во время своей поездки на уикенд, хорошо, дорогая? Это не игра, ты же понимаешь. Тебе придется встретиться с опасными людьми, с жестокими типами. Следи за каждым своим шагом. И, Христа ради, оденься скромнее. Ты слишком хорошо выглядишь для этих кретинов, с которыми тебе предстоит столкнуться. Вряд ли их остановит то, что ты женщина, если они вознамерятся свернуть тебе башку!

Хоть Донна улыбнулась его словам, но приняла их к сведению.

— Перестань волноваться, Джорджио. Я собираюсь работать с кем угодно и делать все что угодно, лишь бы вернуть тебя домой. Поначалу я расстраивалась, но потом поняла: хочу я или не хочу, а придется играть на твоих условиях. И ты ничего тут не можешь поделать, как не можешь запретить мне любить или хотеть тебя. — Глаза у нее наполнились слезами.

Джорджио приобнял рукой ее за плечи.

— Я не заслуживаю такой жены, как ты, Донна. По правде говоря, я не достоин тебя. — Однако при этом он гордо улыбнулся. — Кто бы мог подумать, что моя Донна возьмет в руки такие козыри, а?

Не успев ответить ему, Донна услышала, как кто-то негромко обратился к ее мужу в суховатой сдержанной манере:

— Джорджио, представь меня твоей милой спутнице. — Слова незнакомца для уха Донны прозвучали нарочито отрывисто и почти бесстрастно.

Она подняла глаза на стоявшего перед ней мужчину. Он показался ей невысоким, однако ладно сложенным, и вся его внешность определенно говорила о сильном характере.

— Донна, это Дональд Левис, — ровным голосом произнес Джорджио.

Она почувствовала явное смущение мужа из-за того, что ему, как видно, частенько приходилось раболепствовать перед этим властным коротышкой.

— Как поживаете, мистер Левис?

Дональд бросил взгляд на ее бледное, напряженное лицо и вопреки своим намерениям почувствовал, что это лицо произвело на него благоприятное впечатление. Он увидел явный страх в глазах Донны и решил принять облик очаровательного джентльмена. «Как будет забавно запугать ее и взять на пушку Джорджио, чтобы по-настоящему вздернуть его», — думал он. Но что-то внутри него протестовало против этого. Левис с удивлением осознал, что ему очень понравилась Донна. Она напомнила Дональду его собственную мать, эти две женщины были даже похожи внешне. Донна отличалась той же изысканностью в одежде, а интонации и манеры ее говорили о хорошем образовании и воспитании, то есть о том, чем Левис всегда восхищался.

«Нет, пожалуй, я запугаю ее позже, сегодня буду с нею милым». — Дональд присел за стол рядом с ними, хорошо понимая, что его особое внимание к этой паре сегодня будет засвидетельствовано многими людьми.

— Джорджио много мне о вас рассказывал, дорогая. Можно, я буду называть вас Донной? — Не дав ей ответить, Левис продолжил: — Однако он никогда не говорил мне, как вы красивы. Что ж, я просто поражен. Как это женщина с такими достоинствами обременяет себя жизнью с типом, подобным Джорджио? На самом деле он просто везунчик. У меня создалось несколько иное впечатление о его вкусах по отношению к женщинам. Это лишний раз доказывает, как серьезно человек может ошибаться, не так ли?..

Левис откровенно наслаждался замешательством Джорджио. Он грубо игнорировал Бруноса, уверенный, однако, в том, что все насмешливые замечания попадают точно в цель.

— Я также слышал, что вы сами занялись бизнесом. Моя мать — сильная женщина, Донна. И я всегда уважал женщин. Хотя вообще-то не слишком люблю их. Мои вкусы больше склоняются к мужской дружбе, вы меня понимаете. Но иногда на моем пути встречаются женщины, которые мне нравятся. И у меня такое чувство, что вы — одна из них.

Донна изящно кивнула.

— Благодарю вас, мистер Левис. Я принимаю это как комплимент. А ваша мать придет сегодня вас навестить?

— Не сегодня, — покачал он головой. — Может быть, в понедельник. Для нее слишком утомительно такое долгое путешествие. Ей уже далеко за семьдесят, хотя она прекрасно выглядит для своего возраста. Я попросил моего друга привозить ее сюда каждые две недели. Как хорошо иметь друзей на свободе, не так ли, Джорджио? Особенно привлекательных друзей. Они освещают мрачные дни, проводимые здесь.

— Я с удовольствием познакомлюсь с вашей матерью, мистер Левис. Похоже, она просто удивительная женщина. Я потеряла родителей, когда была совсем юной. Но всегда чувствовала, что матери как-то по-особенному относятся к детям, особенно к сыновьям.

В первый раз изумленный Джорджио увидел, как Дональд Левис кому-то искренне улыбается. И еще больше он удивился, когда осознал, что эту улыбку Левис подарил его жене, Донне.

— А вы и в самом деле хитрая девчонка. Я теперь вижу, что не ошибся в своем первом впечатлении. Думаю, мы с вами будет большими друзьями, Донна Брунос. — Он перевел взгляд на Джорджио. — Я надеюсь, ты ценишь эту девочку, Джорджио?

Тот заметно расслабился.

— Не беспокойся, Дональд. Я не только ценю ее, но и во многом завишу от нее.

Донна печально улыбнулась. «Джорджио зависит от меня. Вот оно — опять! Но, по крайней мере, на сей раз эти слова не слишком пугают меня».

Дональд Левис не просто напугал Донну: он привел ее в ужас. Однако она продолжала улыбаться Левису и непринужденно болтать с ним, поскольку понимала, что безопасность ее мужа в тюрьме целиком зависит от воли этого человека. Каким бы миниатюрным, милым и дружелюбным ни казался в этот момент Левис, она не могла не заметить скрытую силу его натуры. Это отчасти проявлялось в той резкой манере, в которой он разговаривал с Джорджио.

Донна была глубоко уязвлена: по всему было видно, что ее муж явно вынужден был пресмыкаться перед этим типом, — и она преисполнилась еще большей решимости вытащить его отсюда во что бы то ни стало. И как можно быстрее! Ей хватило и пяти минут разговора с Дональдом Левисом. А каково было Джорджио, обреченному находиться настороже днем и ночью? Левис определенно производил впечатление человека, способного на убийство. И в то же время Донна признавалась себе, что он умеет быть совершенно очаровательным.

Сочетание этих двух качеств пугало ее больше чем что бы то ни было.

Глава 21

— Левис просто жуткий тип, дорогая. Поверь мне, я сам неоднократно сталкивался с ним в течение нескольких лет.

Донна выглянула в окно машины, вяло любуясь меняющимися пейзажами.

— Что ж, он меня напугал, это я точно знаю. За внешним спокойствием чувствуется в нем какая-то глубоко скрытая злобность; кажется, что он может внезапно напасть на тебя, причем в любой момент.

Алан громко засмеялся.

— Это, мягко говоря, значительно приукрашенная действительность, Донна. Я мог бы познакомить вас с одним типом в Сохо, который получил от Левиса то, что называют «лицевым скальпом». У него нет ни ушей, ни носа, ни даже век, от которых осталась только маленькая полоска. Вот что случается, если человек огорчит Дональда Левиса.

— Вы шутите! — Донна побледнела. У нее сбилось дыхание, и голос от этого сделался едва слышным.

Алан понял, что перегнул палку — из-за его неосторожных слов она еще больше будет переживать за мужа. Глядя на ее белое напряженное лицо, он почувствовал себя так, словно пнул собственную плоть.

— Нет, я не шучу. Однако не беспокойтесь: Джорджио не получит ничего такого от Левиса. Я могу это гарантировать.

— А как вы можете это гарантировать?

Алан заговорил чуть более приподнятым тоном:

— Видите ли, тот тип был любовником Левиса, и в этом кроется причина: он совершил ошибку — завел себе подружку. А Левис подобных дел терпеть не может; он привык, что любовник в полной его власти. Понимаете, они для Левиса вроде его собственности. Особенно после того, как он выкладывает целое состояние на то, чтобы устроить их в удобной квартире, заигрывает с их родителями и прочее. Вы улавливаете, что я имею в виду? Если же он все-таки сочтет нужным наказать Джорджио, то сделает это более цивилизованным образом. Левис просто убьет его.

— Что ж, благодаря этому комментарию я уже гораздо лучше себя чувствую, должна вам сказать! Большое спасибо вам, Алан! Мне эта информация сегодня как нельзя кстати…

Он съехал на обочину и остановился. Машины и грузовики теперь со свистом пролетали мимо его «Мерседеса». Схватив Донну за руку, он повернул ее лицом к себе. Ему было жаль ее, такую испуганную, и в то же время раздражала ее ребячливость.

— Послушайте, Донна, я понимаю: вы — прекрасно воспитанная девочка и все такое. Но в настоящее время вы едете со мной, чтобы встретиться с такими людьми, с которыми даже Левис поостерегся бы встречаться. Сейчас мы с вами знаем, что Джорджио ходит по тонкому льду. И, насколько мне известно, он сам привел себя к нынешнему итогу… Впрочем, ладно, оставим это. Мы с вами должны принять многие муки ради того, чтобы вызволить его из одной из самых хорошо охраняемых тюрем в Британии. Ну, а теперь, если вы желаете вести себя так, словно мы едем на пикник, то это ваше дело и ваше право. Я же буду следить за своей задницей, спиной и за всем прочим: только бы избежать риска сломать себе шею! И вам советую делать то же самое. Все эти позы с претензией на роль испуганной девочки или шокированной дамы из высшего общества в нынешней обстановке не стоят и плевка. И чем скорее вы поймете это, тем лучше будет для вас. Я не могу все время приглядывать за вами и не понимаю, почему вообще должен это делать?! Если хотите, могу высадить вас на ближайшей железнодорожной станции или отвезти на этой чертовой машине куда угодно, да хоть в парк с аттракционами! Все зависит от вас.

Донна оскорбленно выпрямилась на сиденье. Лицо ее осталось бледным, но говорила на этот раз сердито:

— Вы ублюдок, Кокс! Вам же все это нравится, не так ли? Нарочно запугиваете, а когда понимаете, что преуспели в этом, сразу набрасываетесь на меня. Что ж, пусть в ваших глазах я вовсе не леди, однако в моих собственных глазах я именно такая и есть. Должна вам заметить: если бы я не решилась твердо взяться за то, что сейчас делаю, меня бы здесь не было. И ни к чему постоянно описывать, каким опасностям мы подвергнемся. Я это прекрасно понимаю, видит Бог. Да, я не могу нормально спать, потому что все время думаю об этом. Но я — здесь! Что еще вам нужно в доказательство моей решимости? Я еду с вами, пытаюсь внести свою посильную ленту. И, поверьте, когда вы вот так говорите, мне не становится легче. Вы настоящая задница, дружище. Задница в двадцать четыре карата! В настоящий момент я предпочла бы век вас не видеть. Вы никого и ничто не уважаете. И что хуже всего, вам, по-моему, доставляет удовольствие запугивать меня. Снять скальп с лица! Мы говорим о Левисе или о проклятом Гаити? Знаете, что я думаю? Вы сами боитесь и по-настоящему боитесь: а вдруг у нее получится?

Алан грустно покачал головой, словно сочувствуя ей:

— Хотите я вам кое-что объясню, Донна? Если бы я рассказал вам хотя бы половину всей правды о реальных делах, у вас бы сразу промокли панталончики. Я вам практически еще ничего толком не открыл. Ничего! Да, действительно, я искренне желаю вам убраться от всего этого подальше. Наверное, Джорджио преждевременно впал в старческий маразм, раз захотел, чтобы вы оказались номером вторым в команде. Однако я торжественно обещаю вам прямо сейчас: больше не разину своей пасти. Посмотрим, как вы разберетесь с Джоксом. Ну, а потом мы раз и навсегда определимся — сможете вы выдержать все остальное или отступитесь, станцевав первый и последний танец? Как вам мое предложение?

Алан долго всматривался в несчастное лицо Донны. Он ненавидел себя за свое поведение, но никак не мог остановиться. Сама мысль о том, чтобы эта наивная девочка-женщина восстанет против Левиса и других, ему подобных, казалась Алану чудовищной, противоестественной. Он-то понимал, на что они в действительности способны. И точно знал, каковы ставки в игре: Донна могла не только подвергнуться насилию, но и получить приговор и оказаться в тюрьме. «Она и пяти минут не продержится в полицейской камере, — думал Кокс, — не говоря уже о тюрьме «Холловей» или даже «Кукхэм Вуд». Все это было бы смешно, если б не было так печально. Как мог Джорджио поставить на кон жизнь и свободу этой женщины и при этом спокойно спать по ночам? Впрочем, он всегда отличался махровым, ублюдочным эгоизмом. Вот только Донна, похоже, не понимает этого…» У Алана возникло сильное желание продолжить рассказывать Донне обо всем, что он знал, но он вовремя прикусил язык.

В первую очередь потому, что она все равно не поверит. Кроме того, он признался себе, что восхищается ее мужеством. «Что ж, свой вклад я внес, — заключил мысленно он, — добросовестно стараясь остановить ее. Сделал, как говорится, что мог. А теперь мяч на ее поле. Что правда, то правда».

Кокс глубоко вздохнул, подавляя в себе желание извиниться перед ней, возникшее при виде тонких бороздок вокруг ее губ и глубоких теней под глазами. Однако успокоил себя Алан тем, что это не он, а Джорджио подверг Донну испытаниям: «Я пригляжу за ней, но это все, что я смогу сделать. Был бы сейчас здесь Джорджио — я измолотил бы его до смерти».

Алан завел машину и выехал на шоссе. Потом включил проигрыватель компакт-дисков, и салон машины мгновенно заполнила песня Фредди Джексона «Ты моя леди». Донна снова принялась разглядывать мелькавшие за окном пейзажи. День неожиданно закончился, и солнце спряталось за плотными облаками. Она нервно сглотнула и подавила слезы, окончательно утвердившись в своем решении: «Я покажу Алану Коксу и Джорджио! Я им всем покажу!..»

Но она и сама точно не знала, что именно собиралась им показать.

Они в молчании подъехали к холмам Шотландии. Навязчивый голос Фредди Джексона перекрывал урчание машины.

— Я очень буду вам признательна, мистер Кокс, если вы воздержитесь от употребления ругательств в моем присутствии.

Алан с трудом сдержал улыбку, восхищенный не только желанием этой женщины всегда оставлять за собой последнее слово, но и ее умением решительно ставить любого зарвавшегося человека на место.

Сэди сидел в комнате отдыха рядом с Дональдом Левисом. Телевизор громко бормотал. Речь персонажей телепередачи «Соседи», перенасыщенная австралийским сленгом, эхом отзывалась в комнате. Время от времени заключенные бросали реплики типа:

— Эх, я бы дал ей разок!

— Ты бы отдал чертову бабку за этот разок! — выкрикивал в ответ кто-нибудь из-за карточного стола.

Тимми мрачно наблюдал из своего угла, как Левис и Сэди играют в домино. Когда Сэди случайно встретился с Тимми взглядом, тот прочитал в глазах дружка откровенное отчаяние. Волосы Сэди аккуратно стянул в конский хвост и при этом не наложил никакого макияжа. На нем были надеты скромная голубая джинсовая рубашка и плотно облегающие джинсы — обычная одежда гея в тюрьме. Ни рубашки, завязанной под грудью, ни расслабленной походки, ни жирно нанесенного контура, подчеркивавшего бы глаза, — все это отсутствовало напрочь. Сэди соответствовал отныне требованиям Левиса, то есть тому облику, который должен был иметь его, Левиса, партнер.

Все были поражены решением Левиса взять Сэди под крыло. Он всегда любил мальчиков со свежими лицами, с мускулистыми телами и симпатичными мордашками. Вероятно, в такой непоследовательности Левиса таился скрытый смысл, но пока никто не выяснил, в чем он заключался.

— Подай мне чашку чая, Тимми, будь другом.

Люди в комнате застыли в напряжении: все молча наблюдали, как Тимми оторвал свою тушу от стула и встал. Все, включая тюремщиков, знали: старина Тимми по-своему любит Сэди. Вне тюрьмы Тимми не уделил бы подобному типу и минуты. Но как человек, который больше половины жизни провел в заключении, в тюрьме строгого режима, Тимми придерживался принципа «На свободе — одно, в тюрьме — совсем другое».

На свободе у Тимми были жена и дети, которых он обожал, что проявлялось в свойственной ему грубой манере. А оказываясь за решеткой, он всегда подбирал себе партнера-гея. Тимми любил заниматься сексом, и его к тому же в подобной ситуации радовало, что парень, в свою очередь, нуждается в нем.

Тимми не понимал, что значит любить, и не смог бы объяснить этого ни себе самому, ни кому-либо другому. Он знал одно: ему нравилось быть с кем-нибудь, нравилось за кем-то ухаживать. Эти парни заменяли ему жену — обожаемую Ви. Он мог доверять им. Благодаря тюремным «женам» время проходило чуть быстрее. Сэди был для него и женой, и любовницей, и ребенком в одном лице.

А теперь Сэди приблизил к себе Левис. Тимми имел лишь то слабое утешение, что Сэди не доволен своим нынешним положением. Другой гей на его месте, скорее всего, наслаждался бы сомнительной славой возлюбленного такого авторитета, как Левис. Но Тимми знал, что Сэди был очень к нему привязан, причем совершенно искренне. Это особенно ценилось в том мире, где любое удобство завоевывалось тяжким трудом: Сэди в глазах Тимми был просто алмазом чистой воды.

Левис проследил взглядом, как Тимми осторожной походкой вышел из комнаты. Его огромный рост в сочетании с подавленным видом — вот что пролилось бальзамом на душу Левиса.

— В чем дело, Сэди? Скучаешь по своей старой пассии?

Сэди сосредоточился взглядом на костяшках домино.

— Вы знаете, что это не так, мистер Левис. Но мы с Тимми были добрыми друзьями.

Левис с удовольствием скользил взглядом по нежным чертам лица Сэди.

— А ты знаешь, почему я подобрал тебя, Сэди?

Он дождался того момента, когда Сэди покачал головой в ответ, и продолжил:

— Я подобрал тебя из-за твоей внешности: ты похож на маленькую плаксу, что соответствует твоей сути. В тебе есть какая-то ранимость, а это мне нравится. Я могу вести себя с тобой, как полный ублюдок, и наслаждаться этим. Но я также чувствую и легкие уколы вины. И от этого все мне кажется еще лучше, еще приятнее. Не жду, что ты меня окончательно поймешь. Но все равно решил тебе об этом сказать.

Сэди смотрел на него во все глаза, и Левис с удивлением прочитал в них глубокое понимание.

— Мистер Левис, люди так поступали со мной почти всегда, еще с тех времен, когда я был ребенком. Я понимаю больше, чем многие думают. И тут было неважно, подбирал ли меня бизнесмен ради короткой интрижки или брал здоровенный маляр с волосатой задницей, который стыдился того, что делает. В конце концов, я лишь получал деньги, ведь это сделалось единственным, что я знал и умел. Вы напрасно пугаете меня, мистер Левис…

Сэди спросил себя: а не зашел ли он слишком далеко? Потому что лицо Левиса вдруг напряглось так, что туго натянутая кожа на скулах заблестела. Сэди понял: Левис крепко сжал зубы.

И тогда Левис улыбнулся.

— Пока ты будешь бояться, Сэди, все сказанное мной не потеряет своего значения. А почему ты боишься — это твое дело. — Он заговорилгромче, с повелительными интонациями: — Ну а где же чашка чая?

Тимми медленно вошел в комнату, осторожно неся перед собой оловянную чашку на блюдце, стараясь не перелить чай через край. Он с преувеличенной аккуратностью поставил чашку на стол рядом с Левисом.

Левис так поглядел на чашку, словно в ней был не чай, а нечто особенное.

— А где чашка для Сэди, Тимми?

— Я вовсе не хочу чаю, мистер Левис! — смутился Сэди. — Но все равно спасибо…

По ходу телепередачи «Соседи» разгорелся какой-то спор: громкие, пронзительные голоса персонажей с экрана нагнетали напряжение в и без того накаленной атмосфере комнаты отдыха.

— Выключите этот ящик! — жестко приказал Левис.

Телевизор был немедленно выключен. В наступившей тишине комнаты слова Левиса зазвучали угрожающе:

— Если я говорю, что ты хочешь чашку чая, Сэди, значит, так тому и быть. Принеси еще чашку, Тимми.

Джорджио отметил, как несколько раз поменялось выражение лица Тимми, переполненного эмоциями, затем верзила повернулся и вышел из комнаты. Двадцать пар глаз проводили его взглядами, все удивились про себя тому, насколько Тимми спокойно воспринимает происходящее. И все же никто не стал меньше уважать его из-за этого, все понимали: будь любой на месте Тимми, он поступал бы так же. Это диктовалось необходимостью выжить.

Теперь Левис наслаждался чувством удовлетворения. Он взял со стола костяшку домино:

— Шесть — шесть. Похоже, я выиграл, а, Сэди?

Сэди опять посмотрел ему в глаза.

— Вы всегда выигрываете, мистер Левис. — тихим, женственно тонким голосом размеренно произнес он.

Джорджио обратил внимание на то, как вокруг них постепенно возобновились разговоры, послышался стук пепельниц и чирканье спичками. Он видел, что люди в комнате успокоились и вернулись к своим прежним занятиям, пытаясь выбросить превратности судьбы Тимми из головы.

Левис снова увлекся в домино. Джорджио внимательно следил за ним. И сделал для себя вывод: теперь, когда Тимми расстроен потерей Сэди, у него появился союзник в игре против Левиса.

Джорджио смотрел на самого матерого преступника Британии и поражался — каким образом этот человек сумел подавить их всех так быстро и безоговорочно? «Когда удеру отсюда, обязательно позабочусь о том, чтобы все узнали, как я переиграл этого злобного типа, Дональда Левиса». — Эта мысль грела Джорджио душу. Но пока он не оказался вдали отсюда, в надежном месте, ему придется не высовываться, как и всем остальным.

Он смотрел, как Сэди ловко скручивает себе сигарету, и чувствовал уважение и своего рода привязанность к этому парню: «Сэди на моей стороне. Тимми тоже на моей стороне. Теперь я не так одинок». Джорджио вернулся к своим письмам и поднял глаза, лишь когда в комнату вошел Тимми с чаем для Сэди. Окаменевшее лицо Тимми отражало подавленную ненависть, и какие-то несколько мгновений Джорджио даже надеялся, что Тимми что-нибудь сделает с Левисом. На руках у заключенных имелись в огромном количестве бритвы, равно как и изготовленные тайно вручную самострелы на один выстрел.

«Если Тимми сверх меры расстроится, он ведь может просто вывести Левиса из игры». — Эта мысль не отпускала Джорджио весь вечер.

— Привет, Пэдди!

Пэдди удивленно обернулся, услышав знакомый голос.

— Привет, Маэв. Что привело тебя в эти края?

Маэв лениво улыбнулась:

— А как ты думаешь — что могло привести меня сюда? — Она смахнула со стула на пол грязный жакет ослиной шерсти, прежде чем сесть. — Каким образом ты умудряешься извлекать выгоду из этих чертовых участков, ума не приложу! Пока я добиралась сюда — пропали мои бедные башмаки.

Пэдди присел за маленький столик в бытовке. Провел рукой по лицу в ожидании, пока Маэв заговорит вновь.

— В чем дело, Пэдди? У тебя язык кошки отгрызли, что ли? Я же задала тебе вопрос!

Доновон почувствовал замешательство. Маэв Брунос была не просто хорошо известна ему. Он ел и пил и у нее на кухне, и в ресторане Бруносов; знал ее и папашу Бруноса чуть ли не полжизни. Пэдди уважал их, дорожил их дружбой и, что самое главное, работал на их сына.

— Я не знаю, что привело вас сюда, Маэв. Может, вы подумываете о том, чтобы заняться коммерческим строительством?

Она поправила лиф платья бессознательным движением, которое напомнило Доновону подобный жест, характерный для персонажа какого-то известного в прошлом, но ныне забытого кинофильма.

— Что происходит с Донной, с Джорджио и со всем этим бизнесом? — Она подчеркнула голосом слово «всем».

Лицо Пэдди осталось невозмутимым.

— В каком смысле? Донна следит за всем, как вы знаете…

Маэв перебила его, причем на этот раз голос ее звучал нетерпеливо:

— Ты же не глупый человек, Пэдди, и я тоже не дура. Нуала сказала мне, что ты сейчас управляющий, заправляешь всеми делами. Это прекрасно! Но я также выяснила, что Дэви и эта чертовка, его жена, самостоятельно управляют автомобильной площадкой. Долли сообщила мне, что Донна уехала. Ее не было дома утром, днем и ночью. Ее и сейчас нет ни дома, ни здесь — нигде! И я снова спрашиваю тебя, — имей в виду, я уже начинаю терять терпение! — что же происходит?

— Это другой вопрос, Маэв…

— О, ради бога, прекрати ходить вокруг да около, Пэдди! Я не в том настроении. Тут еще мой Стефан отчего-то ходит кругами, и рожа у него при этом как у чокнутой задницы. Донна, видишь ли, раздражает его, нарушает его покой. Долли мне все рассказывает, но не все, как видно, ей известно. А ты смотришь на меня так, словно у меня только что выросла вторая голова. И в довершение ко всему Донна зачем-то едет в Шотландию на уикенд. Итак, я спрашиваю тебя в последний раз, прежде чем выдрать остатки волос с твоей башки: что происходит?

Пэдди взял фляжку, висевшую у него на бедре, отвинтил крышку и сделал несколько хороших глотков.

— Ничего не происходит, Маэв.

Она печально покачала головой.

— Ты мне всегда нравился, Пэдди. Ты хороший парень. Помню время, когда ты появился у нас и начал работать с моим Джорджио. Я навещала твою жену в больнице, ухаживала за ней вплоть до ее кончины. Организовала ей приличные похороны. Я потом сидела с твоими детьми. Вспоминала про нашу прежнюю родину… А теперь у тебя хватает наглости сидеть тут и пытаться втереть мне очки! Папаша уверен, что происходит нечто неладное, и я — тоже. Стефан ведет себя, как сумасшедший; он, видишь ли, убежден — что-то катится вниз. А о чем речь, он не знает. И в данном случае, я думаю, во всем этом есть какой-то смысл. Если ты не прекратишь сейчас же пудрить мне мозги, Пэдди, и не скажешь мне, что происходит, я поеду и спрошу у самого Джорджио.

Пэдди сделал еще глоток из фляжки, и виски «Джеймсон» приятно обожгло ему желудок.

— Я ничего не могу сказать вам, Маэв. Чем меньше люди знают, тем для них лучше. Я не собираюсь оскорблять вас, делая вид, что ничего не происходит. Просто довольствуйтесь тем, что я вам скажу сейчас: я не могу обсуждать это…

Сердце Пэдди ушло в пятки, когда он заметил, что Маэв сжала губы в тонкую линию.

— Ну, тогда хорошо. Если это все, что ты можешь сказать, то я поеду к самому Джорджио. Стефан может поехать со мной — заставлю Стефана навести кое-какие справки…

Пэдди перебил ее.

— Чем дальше будет от всего этого держаться Стефан, тем лучше, Маэв. Не позволяйте ему ни во что вмешиваться. Это единственное, насчет чего Джорджио непреклонен. Он совсем не желает, чтобы Стефан втягивался во все.

Глаза Маэв превратились в щелочки.

— Это почему? Он же одна с ним плоть и кровь! Это опасно?

— Возможно. — Теперь голос Пэдди звучал тихо и отрывисто.

— Но не так опасно для Донны, насколько я понимаю. И куда же она едет на этот уикенд?

— В Шотландию.

Маэв нервно заерзала на стуле.

— Не нужно шутить со мной, Пэдди Доновон. Я имею в виду — куда именно в Шотландию она едет и кого собирается там увидеть?

Пэдди беспомощным жестом вытянул перед собой руки ладонями вверх и развел ими.

— Вы знаете столько же, сколько я. Даже у меня нет привилегии больше знать об этом. Все, что мне известно, — она едет туда ради Джорджио. Думаю, это имеет какое-то отношение к одной из наших фирм.

Маэв медленно кивнула головой.

— А что это за бизнес, как ты думаешь? Законный или незаконный?

Пэдди дернулся на своем стуле.

— Ну, ладно, Маэв, вы дадите мне передохнуть?

— Нет, Пэдди, не дам. Может, Донна подвергается опасности?

— Не знаю, Маэв. Я ничего не знаю!

Маэв резко поднялась на ноги.

— Что ж, спасибо за ничего. Я думаю, мне придется задать тот же вопрос своему старшему сыну, не так ли?

— Сделайте это, Маэв! — облегченно выдохнул Пэдди.

Она не сводила глаз с лица Пэдди, и это нервировало его.

— Я расскажу папаше о нашем разговоре, Пэдди, обещаю. Мне думалось, я и он имеем право знать, что творится вокруг нас. Джорджио — мой сын! Может, он считает тебя другом, но он — мой сын. Я родила его, вскормила, вынянчила. И у меня есть право знать, на что он ныне настроился…

Пэдди проводил ее глазами до выхода из маленького кабинета. Спина у Маэв была неестественно прямой: она буквально кипела негодованием.

Он допил виски из фляжки и вздохнул. «Бедняга Маэв! Ей бы лучше пообщаться с Джорджио. Если еще и папаша Брунос втянется в это дело, начнутся убийства. Каким бы дружелюбным ни был папаша Брунос, нужно быть начеку с ним. И следует вставать очень рано поутру, чтобы получить перед ним хоть какую-нибудь фору. Очень рано!»

Маэв плюхнулась на сиденье машины рядом с Марио.

— Ничего! Он ничего мне не сказал… Но я все равно вижу: тут что-то происходит.

— Ну и что нам делать?

Маэв пожала плечами и завела свою «ладу», наслаждаясь, как всегда, жутким скрежетом мотора.

— А что ты думаешь об этом, детка? Лично я собираюсь поговорить обо всем этом с твоим отцом!..

Она выехала на дорогу; ее беспорядочная езда вызвала панику у водителей встречных машин. Маэв просто не обратила на это внимания и заговорила вновь:

— Знаешь, Марио, это очень смешно, но Пэдди сказал мне, чтобы я ничего не говорила Стефану.

— Я думаю, Пэдди прав, — кивнул Марио. — Мне тоже не внушает доверие Стефан, хоть я его много лет знаю. И никогда не внушал. И Джорджио тоже никогда не доверял ему ничего важного. Не забывай об этом, мам!

Маэв срезала угол, задев колесом край тротуара.

— Что за жизнь! Мой сын заперт в тюрьме на невесть сколько лет, а теперь я еще выясняю, что мои дети не доверяют друг другу. Знаешь, как говорят? Век живи, век учись.

— Мы-то доверяем друг другу, мам. Просто никто из нас по-настоящему не доверяет Стефану, — усмехнулся Марио.

Маэв покачала головой.

— Ужасно то, что я сейчас скажу. Но я и сама не доверяю ему в полной мере. Даже в детские годы Стефан всегда был себе на уме. О, ты этого не поймешь!..

Марио нежно положил ладонь на руку матери.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, мам.

Маэв вздохнула. Ласково улыбаясь, она прошептала:

— Надеюсь, что понимаешь, Марио. Очень надеюсь!

Они в молчании продолжили ехать домой, в Кэннинг-таун.

Был уже поздний вечер, когда Алан и Донна подкатили к мотелю «Кровать и завтрак» на подъезде к Эдинбургу. Вытащив сумки из багажника, Алан позвонил в звонок на дверях довольно высокого четырехэтажного здания. Им открыла невысокая темноволосая женщина лет тридцати.

— Чем могу служить?

— Две комнаты на одну ночь, пожалуйста. Утром — завтрак. И, может быть, сейчас — сэндвичи.

Алан говорил кратко, отчетливо и вместе с тем корректно. Донна, стоя в ожидании в тени деревьев на длинной автомобильной дорожке, с некоторым удивлением наблюдала за ним.

— Я могу все это устроить, дружище. Входите! — Женщина шире распахнула дверь.

Алан вошел. Донна не спеша последовала за ним. Они почти не разговаривали чуть ли не шесть часов подряд. И лишь один раз остановились у придорожного кафе, чтобы съесть то, что там выдавали за пастуший пирог и что по вкусу больше напоминало пастушьи носки.

Женщина ввела их в гостиную, где стояли небольшой диван, два несимметрично расставленных столика и портативный телевизор. Стены здесь были выкрашены в цвет овса; вдоль одной из стен расположилась витрина, металлические полки которой заполняли всякие брошюры — в основном о Шотландии и ее горах. Пахло не слишком приятно: пригоревшей едой.

— Присаживайтесь. А я принесу вам чайник и что-нибудь поесть. У нас есть немного пресных лепешек. Может, это вас устроит?

— Все что угодно! — улыбнулся Алан. — Мы умираем с голоду. Какой у вас милый дом!

Маленькая женщина просияла от удовольствия: комплимент пришелся ей по вкусу — и птицей вылетела из комнаты.

— Вряд ли это то, что я ожидала увидеть, должна вам прямо сказать…

Голос Донны прозвучал скрипуче из-за долгого молчания, к тому же она нервничала. Со времени последней перебранки между ними сохранилась напряженность, и Донна понимала, что ее будет нелегко преодолеть.

— Но нам ни к чему привлекать к себе излишнее внимание, — пожал плечами Алан. — Этот вариант вполне нас устроит. Здесь чисто, и дом стоит не у самой дороги. Надеюсь, чай будет хорош. Я готов убить любого за чашку чая!

Донна открыла сумку и вытащила оттуда пачку сигарет. Алан смотрел, как она закуривает, очарованный природной грацией ее движений.

— Вы, наверное, были бы рады принять ванну, девочка. Нам обоим это нужно.

Донна кивнула.

— Ну так что вы думаете о Шотландии?

Донна сделала паузу, наслаждаясь замешательством Алана: «Он хочет поговорить, не так ли?» — После чего она беззаботно пожала плечами.

— Страна неплохая, судя по тому, что я уже видела.

Тут в гостиную вошла хозяйка, суетливо толкавшая перед собой маленький столик на колесиках, уставленный тарелками с бутербродами, пирогами, булочками и с большой бутылкой виски «Грант».

— Этот вид — прохлада для воспаленных глаз, миссис…

— Миссис Макинтайр. Но вы можете называть меня просто Эммой. Когда вы наедитесь, я покажу вам ваши комнаты. Это будет стоить двадцать фунтов с человека, которые надо заплатить авансом. Сюда входит полный шотландский завтрак. Это значит — попросту яйца с беконом, — засмеялась она. — И, кстати, для начала — каша.

Донна посмотрела на соблазнительные с виду продукты и устало улыбнулась.

— Еда выглядит превосходно.

Эмма важно кивнула, словно подтверждая великую истину.

— Я сама все пеку. Этот фруктовый пирог я приготовила сегодня утром, равно как и хлеб, и пресные лепешки. Сэндвичи с говядиной из Абердина, разумеется! Я также приготовила несколько сэндвичей с ветчиной и томатами. Мне нравится видеть, как мои гости с аппетитом едят. Ну, а теперь, если вам что-нибудь понадобится, я буду в баре. Он открыт до двух тридцати утра, если вдруг вам захочется с кем-нибудь пообщаться. Мой муж будет рад познакомиться с вами обоими.

Донна благодарно улыбнулась женщине.

— Спасибо. Возможно, мы воспользуемся вашим предложением. Сколько мы должны вам за все это?

— Мы позже подсчитаем. А теперь ешьте.

Когда Эмма вышла из комнаты, Алан усмехнулся:

— Вроде все нормально, не так ли? — Он взял с тарелки сэндвич с толстым куском ветчины. — Моя мама всегда сама варила ветчину. Она считает, что покупная ветчина годится только на то, чтобы ею набить шляпу…

Алан налил в два стакана по доброй порции виски.

— Ну-ка, примите этот веселый напиток, Донна. Он поможет вам заснуть.

Она взяла стакан с виски и принялась не спеша отхлебывать из него, в то время как Алан, засунув в рот остатки сэндвича, разливал по чашкам чай.

— Я так устала! Думаю, мне ничего не нужно в помощь, чтобы уснуть.

— Выходит, вы не нервничаете? — вкрадчиво спросил он.

— Нет, вообще-то не нервничаю. Но я не хочу опять об этом говорить, с вашего позволения. Думаю, вы прекрасно мне все объяснили сегодня днем.

Алан проглотил последний кусок сэндвича.

— Вы тоже от меня не отставали. И ловко поставили меня на место.

Донна взяла в руку сэндвич с говядиной.

— Что ж, по крайней мере, из этого получилось кое-что стоящее. — Она вонзила зубы в нежную мякоть настоящего сливочного масла и в толстую говядину. — Как вкусно!

Некоторое время они молча и жадно ели.

— Я не собирался обижать вас сегодня, Донна. Просто я переживаю за вас, вот в чем причина.

— Ну, хорошо, хватит об этом. Я могу сама о себе позаботиться.

— Согласен, если вы настаиваете. Но я не понимаю: с чем играет ваш старик? Я никогда не потребовал бы от своей жены того, о чем он просит вас… — Голос его звучал тихо и серьезно.

— Может, у вас с женой не такие отношения. Мы с Джорджио очень близки. Даже несмотря на то, что случилось с ним. Невзирая ни на что, я все равно люблю его. На самом деле после всего я люблю его еще больше, если только такое возможно.

Алан со стуком поставил на столик свое виски.

— Именно это меня и удивляет! Разве вас не угнетает все, что вы узнали?

Донна решительно покачала головой.

— Ничто из того, что я узнала нового про Джорджио с недавних пор, меня не угнетает.

Алан взял себе еще один сэндвич.

— Вы в этом уверены?

Донна со звоном поставила чашку на блюдце.

— Да, я в этом уверена! Вы собираетесь начать все заново? Я хочу спросить: что такое с вами происходит? Вы вцепились в меня сегодня днем из-за того, что делаю я сама. А теперь вы пытаетесь отпускать какие-то сомнительные реплики по поводу моего мужа — вашего так называемого друга. Если у вас есть что сказать, Алан Кокс, то откройте свой большой рот и покончите с этим. Я сыта по горло вашими играми! Бог знает, сколько играл со мной муж. Мне и этого хватит до конца моих дней…

Она почувствовала, что вот-вот разрыдается. Встала и прошлась по комнате. Остановилась у окна, вглядываясь во мрак ночи. Вскоре Донна услышала, как поднявшийся на ноги Алан встал у нее за спиной и вздохнул. И когда он обнял ее, она резко повернулась, толкнула его в грудь и вырвалась из крепких мужских объятий.

— О, пожалуйста, дайте мне отдохнуть!

— Послушайте! Простите, если огорчил вас… — У Алана был покаянный вид. — Я не понимаю, что на меня нашло.

Донна медленно облизнула пересохшие губы.

— Вы не можете просто поладить со мной? Я понимаю: вы думаете, что я — обуза. Но поверьте мне на слово, когда я говорю, что все будет в порядке. Джорджио безгранично доверяет мне. Постарайтесь и вы поверить в меня! Все и так нелегко складывается для нас обоих, а вы, Алан, еще и усугубляете трудности. Я стараюсь изо всех сил, пытаюсь помочь моему мужу, хочу вернуть его домой. Пробовала сделать это легальными средствами, а теперь хочу осуществить то же незаконным путем. Что бы вы ни говорили или ни делали, вам не удастся ничего изменить. Джорджио — это все, что у меня было. И все, что мне когда-либо было нужно. Он отдавал мне свою любовь много лет. Я даже не припомню теперь, сколько именно времени, и теперь я хочу отплатить ему. Я хочу помочь ему! Мне необходимо помочь ему. Он — все, что у меня есть…

Алан смотрел на прекрасное и печальное лицо. Отмечал световые блики у нее на волосах, черточки морщинок вокруг губ, бледность кожи. Ощущал запах сигаретного дыма и аромат духов «Шанель номер пять».

— Если он — все, что у вас есть, дорогая, то мне вас жаль.

Донна закрыла глаза и отвернулась к окну.

— Я хочу, чтобы вы прекратили заниматься этим, — вполголоса произнес он.

Она невесело рассмеялась, не поворачивая головы к нему.

— Я не могу! А теперь давайте займемся тем, что действительно необходимо. — Донна продолжала ощущать его дыхание на своей шее.

— Ну, ладно, Донна, вы победили. Мы будем заниматься этим делом. Но при одном условии.

— Каком?

Алан бережно развернул ее к себе и заглянул ей в глаза.

— Обещайте мне, что, когда вам будет слишком тяжело, вы мне скажете, хорошо? А до этого момента я буду относиться к вам со всем уважением, как относился бы к Джорджио. Идет?

Донна кивнула.

— Я обещаю вам: если мне станет слишком тяжело, то вы первым об этом узнаете.

— Донна, я не сказал «Если». Я сказал «Когда».

— Больше всего меня раздражает в вас, Алан Кокс, ваша самоуверенность — якобы вы все на свете знаете!

— Моя жена тоже так говорила, — рассмеялся он.

Донна быстро прошла мимо него и снова уселась на диван.

— Но ваша жена развелась с вами. И я понимаю, почему это случилось.

— Ну, ладно, этот раунд за вами. Но то, что я сказал, остается в силе. Когда вы захотите выйти из игры, вы мне скажете. А теперь давайте покончим с сэндвичами и пойдем немного поспим.

Донна налила себе еще чашку чая.

— И я на это настроена, мистер Кокс.

Алан закрыл глаза, чтобы сдержаться.

— Последнее слово обязательно должно оставаться за вами, не так ли?

Донна откусила кусок от очередного сэндвича и невнятно произнесла с набитым ветчиной ртом:

— Да. Особенно если это связано с вами.

Глава 22

Мистер Эллингтон и мистер Борга были изумлены, когда их пригласили в камеру Эрика Мейтса. Вообще-то он считался спокойным человеком, который держался сам по себе. Предложение выпить с ним чаю и взглянуть на его новые картины представлялось слишком заманчивым, чтобы его проигнорировать.

Эрик Мейтс получил так называемый большой кусок, то есть его приговорили действительно к огромному сроку. Его осудили за убийство жены, детей и предполагаемого любовника жены, и ему определенно не светило когда-нибудь выбраться из тюрьмы. Мейтс провел четырнадцать лет в отделении «Щелкунчик», то есть в отделении «С», где содержались психически ненормальные преступники. Он был замечен в нескольких стычках, в каковые вступали и с заключенными, и с тюремщиками. А потом Мейтс открыл в себе дар рисования — и это стало его спасением.

Он воспроизводил застывшие картины мира, причем такими, какими их видел только он. Рисовал детей Боснии — умирающих и украшенных цветами. «Красота посреди зла», — так Эрик это называл.

Его картины передавались затем в благотворительные учреждения. И постепенно Мейтс начал приобретать имя в художественном мире. Его все уважали, он вел себя как скромный человек. Спустя пять минут общения с ним люди забывали, за что он посажен в тюрьму. Дни, когда он рвал людей на куски, физически или словесно, давно прошли.

Поэтому предложение выпить чашку чая и взглянуть на его позднейшие шедевры было для тюремщиков слишком интересным, чтобы пропустить его. Мистер Борга уже прикидывал сумму, которую он сможет получить с газеты «Сан» и «Миррор» за соответствующую информацию. Мистер Борга никогда не упускал основного шанса. Исходя из этого, он хорошо обходился с заключенными. И все уважали его за такую позицию.

Пока Эрик не спеша готовил чай, двое мужчин с удовольствием разглядывали картины, не подозревая о том, что происходит снаружи, по ту сторону двери камеры, в тюремном коридоре.

Бенджамин Дейвс хотел кое-что сделать. И хотел он этого много лет. И вот наконец-то он нашел способ, как осуществить свое желание. Вот потому-то и Эрик Мейтс внезапно проявил дружеские чувства по отношению к двум тюремщикам.

В тюрьме «Паркхерст» — тюрьма строгого режима — существовал неписаный закон: если тебе удастся что-нибудь затащить к себе в камеру и этого не заметят тюремщики, то ты можешь оставить это у себя.

Поступок Бенджамина был настолько нелогичен, что такого не мог бы даже вообразить себе никто из тюремщиков. И даже сами заключенные. Однако, когда слух о нем пронесся по крылу, отовсюду послышался смех… Спустя двадцать минут, когда мистер Борга и мистер Эллингтон вышли из камеры Эрика Мейтса в коридор, смех замер. Места общего пользования были ярко освещены, а в воздухе витал тяжелый запах сгоревшей конопли. Все казалось привычным на первый взгляд. Кроме разве что одного: в коридоре, откуда ни возьмись, очутилась кровать.

— Та-ак! Чья это кровать?

Бенджамин Дейвс с важным видом показался из своей камеры.

— Моя. Мне она больше не нужна.

— Ты что, одурел от наркотиков? — засмеялся мистер Борга.

Многие заключенные спали в камерах на одних матрацах, брошенных прямо на пол. Выставленная в коридор кровать вообще-то была пустяшным делом.

— Хорошо, я прикажу уборщикам унести ее… Как?! Тебе и матрац не нужен?!

Бенджамин Дейвс тихо рассмеялся.

— Нет, все в порядке. Зачем он мне теперь, когда у меня появился гарнитур мягкой мебели из трех предметов!

Вокруг раздался смех, а Бенджамин гордо зашел в свою камеру и закрыл за собой дверь.

— Мягкая мебель, черт побери! Ну и желаньица у него, а, ребята? — Мистер Борга сморщился от смеха. После чего продолжил свою обычную работу.

Спустя пятнадцать минут кровать унесли, и в крыле все стихло. Все с нетерпением ожидали поверки после завтрака. В воздухе так и носилось оживление, у людей было приподнятое состояние духа. Тюремщики отнесли это на счет большего, чем обычно, количества наркотиков в крыле. Но никого это особенно не волновало, если в результате заключенные были расслабленны, веселы и счастливы.

В таких условиях тюремщикам намного легче работалось.

— Я хочу знать, где ты был, Дэви, и сейчас же!

Дэви взволнованно провел ладонью по лицу.

— Слушай, Кэрол, мы с тобой женаты, а не сращены бедрами, черт побери! Я пошел немного выпить с одним типом, и все.

Кэрол грубо фыркнула.

— Я тебе не какая-нибудь глупая профурсетка и не меняю тебя ни на кого другого, старина. Так что выкладывай всю правду. Иначе, клянусь Богом, я воткну тебе нож в кишки!

— Мам, можно мне завтра взять ланч в коробке? — Дженни Джексон, давно привыкшая к яростным ссорам родителей, спокойно вошла с этим вопросом в комнату.

Повернувшись к дочери, Кэрол злобно, как маньяк, промычала:

— Спроси своего отца! Потому что я сегодня не получила от него никакого ответа. Я убираюсь к чертовой матери из этого дома, и пусть он с тобой общается, сколько ему влезет!

Подняв глаза к потолку, Дженни разочарованно произнесла:

— Значит, мне следует это понимать, как «нет»? — И вышла из комнаты.

Кэрол опять уставилась на мужа. Теперь голос ее зазвучал тише. В нем даже послышались слезы, когда она заговорила вновь:

— Я именно так и сделаю, Дэви. Если ты опять пустился в разгул, то на этот раз я об этом узнала. Я все узнала, что смогла. Вот счет из ресторана, добытый из кармана твоих брюк, и он более чем на сотню фунтов. А ведь меня ты не водил туда, уж это точно!

Дэви пристально посмотрел на расстроенное лицо жены. И увидел тонкие нити кровяных жилок, избороздившие ее щеки. Это — из-за того, что она слишком много ночей провела за поглощением рома «Бакарди», сидя дома в ожидании его. Он отметил глубокие тени у нее под глазами, производившие тяжелое впечатление в сочетании с поблекшей голубизной радужки самих глаз; ее отяжелевшую фигуру, хотя бы облаченную, как всегда, в узкое платье на два размера меньше нужного — это последствие родов их детей и обедов всухомятку вне дома. На какой-то миг он почувствовал, как к нему возвращается прежняя любовь к супруге. И решил: учитывая сегодняшнее настроение Кэрол и то, что перспектива получить удар ножом в живот становилась все реальнее с каждой секундой, ему лучше сказать ей правду. «Одно хорошо в Кэрол: если ты поднимаешь руку вверх, словно давая клятву, и говоришь все, как есть, она делается вполне справедливой», — заключил Дэви про себя.

— Ну, ты знаешь меня, Кэрол. Я кое-куда ходил с одной гладенькой мордашкой. Но она — просто шлак.

— А кто это, Дэви? Я ее знаю?

Он тяжело вздохнул.

— Ну, разумеется, ты ее не знаешь. За кого ты меня принимаешь? Когда я хватался за какую-нибудь из твоих приятельниц? Ну пойми же меня хоть немного, ладно?! Я могу время от времени куда-то смываться из дома. Но у меня все же есть мораль, черт бы ее разодрал! Ты же знаешь!

В ответ на это Кэрол усмехнулась, и Дэви понял, что он уже почти добрался до безопасного убежища. Теперь он мог получить скалкой по голове, но нож уже больше ему не грозил.

— Но я все равно хочу знать, кто это.

— Ну, просто одна маленькая птичка, — утомленно ответил он.

— Я даже не могу припомнить ее имя. На ней была микроюбка, она сильно надушилась — «Опиумом», что ли, и здорово наштукатурилась. Ее корма оставляла желать лучшего… Зато я порядочно нализался! — Теперь он говорил плаксивым тоном. — Черт побери, Кэл, ну это же не в первый раз, ведь правда, девочка? Почему мы каждый раз должны проходить через это? Я же пришел домой, разве нет? Это все просто пустяки. Ты моя жена!

Кэрол с трудом проглотила ком, застрявший в горле.

— Знаешь, Дэви, ты — кусок дерьма! Понял?

— Ты постоянно напоминаешь мне об этом, — демонически улыбаясь, заметил он.

После чего направился к двери, ведущей в гостиную. И в этот момент большой терракотовый цветочный горшок угодил ему в затылок.

Схватившись за голову обеими руками, Дэви наклонился вперед и простонал:

— Твою мать, Кэрол, мне же больно!

Дженни прошла мимо отца, сняла со стула висевший на его спинке жакет и весело сказала:

— Увидимся позже. — Она открыла дверь и потрясенно замерла. — Здесь, на улице, эта птичка, мама…

Выдержав небольшую паузу, Дженни усмехнулась прямо в лицо побледневшему папаше и легкой походкой устремилась по дороге в школу.

Широко распахнув дверь пухлой рукой, Кэрол свирепо посмотрела на высокую худую женщину, стоявшую на пороге, и выпалила:

— Ну?! Какого черта тебе нужно, Банти?! Здесь уже проторена трона любви, не так ли?

Банти облизнула пересохшие губы и гнусаво спросила:

— Можно мне поговорить с мистером Джексоном? Пожалуйста!

Дэви, абсолютно бледный, стоял позади жены и медленно качал головой из стороны в сторону, как бы пытаясь предупредить о чем-то гостью.

— Лучше уж войди, пока тебя не увидели соседи.

— Ну, они наверняка слышали тебя, Кэрол. Я-то слышала, как ты орешь, находясь на другом конце улицы.

— Что тебе нужно, Банти? — нахмурилась Кэрол.

— Мне нужно повидаться с Дэви.

Лицо Дэви было белым, как полотно. Заметив это, Кэрол сказала:

— Он немного позеленел, бедняга, потому что только что получил цветочным горшком по голове.

— Я ни за что не догадалась бы! — саркастически заметила Банти, посмотрев на запачканный землей ковер и осколки разбитого цветочного горшка на нем.

Она недооценила Кэрол Джексон, и это стало ее первой крупной ошибкой за сегодняшний день. Указывая пальцем на лицо старшей по возрасту женщины, Кэрол язвительно произнесла:

— Знаешь, что, леди? Тебе надо бы присмотреть за твоей здоровенной пастью, прежде чем ее кто-нибудь не заткнул раз и навсегда!

Дэви протиснулся между женщинами.

— Ну ладно, Кэрол, пойди приготовь чашечку «Рози Ли». — Он потянул Банти за руку в гостиную и тихо спросил:

— Тебя сюда послал твой старик?

Захлопнув дверь гостиной перед носом у Кэрол, он заговорил с Банти вполголоса, в глубине души молясь, чтобы его жена опять не завелась и не стала настаивать, чтобы и ее ввели в курс дела. Она и так уже слишком много знала.

Стефан находился в «Борделло» — в одном из заведений, где устраивали шоу с подглядыванием, в Сохо. После того как он забрал сегодняшний улов у менеджера, они заговорили об общем состоянии экономики. Управляющий, со своей стороны, говорил о том, во что верили все в Лондоне, начиная с водителей черных кэбов-такси и заканчивая торговцами порнографической продукцией и политиками:

— Слушай, парень, если люди не будут делать этого, тогда и денег никаких не будет. Взять этих чертовых туристов — даже тех стало меньше, и все благодаря полиции нравов. Милые американские денежки улетают впустую, так? Я хочу, чтобы они как-нибудь с этим разобрались бы. Правда, хочу. У нас, надо сказать, все в порядке. Но, черт бы меня подрал, не так, как в прошлом году. Деньги текли к нам рекой в прошлом году, а птички так и липли, особенно некоторые из них.

Стефан кивнул, полностью согласный с содержанием его речи.

— Это было паршивое лето, могу за это поручиться. Сколько же ты растранжирил в этом году?

Они оба понимающе улыбнулись друг другу.

— Не так много, как мог, Брунос, и ты это знаешь. Вот почему ты нанял меня. Я никогда не промахнусь.

На этот раз усмехнулся Стефан.

— Хорошее начало. А как тебе это место?

Где-то рядом зазвучала магнитофонная запись — оглушительный рок, и тесное пространство кабинета теперь буквально сотрясалось от басовых нот.

— Как эта пташка может делать вид, что танцует под эту долбаную музыку, черт побери! Просто не представляю!..

Не успел Стефан ответить менеджеру, как они услышали громкий женский вопль.

Закатив глаза к потолку, менеджер подскочил со стула и помчался по коридору в зал.

— О, сволочи! Микки! Живо сюда!

Стефан в недоумении смотрел, как управляющий, Терри Роулингс, вышел из ниши в стене. Одна из кабинок с окошечком была полностью разрушена, и снаружи можно было видеть, как крепко сбитый мужчина навалился на полуобнаженную девицу, лежавшую на двойной кровати. Простыни уже пропитывались ее кровью.

Вышибала Черный Микки и Терри Роулингс оттащили мужчину от девушки. Заломив ему руки за спину, они вынудили того опуститься на колени.

— Ну, в чем дело, приятель? Успокойся, мать твою за ногу, понял?! — возбужденно заговорил Терри.

Мужчина был крупным, высоким, как каланча, а когда он заговорил, то все расслышали в его голосе легкий немецкий акцент.

— Она смеялась надо мной. А я не мог видеть, как она смеется надо мной.

Микки покачал головой и улыбнулся.

— Ну, разумеется, она смеялась, приятель, это же ее работа. Или ты хотел, чтобы она плакала, а?

Терри взбеленился. Повернувшись к Микки, он сказал:

— Обчисти карманы этого гада. Забери его кредитные карточки и наличные. Он должен заплатить за ущерб. Похоже, он легко переживет потерю несколько фунтов. А потом дай ему хорошего пинка!

Микки поволок мужчину по коридору к черному ходу — запасному выходу из здания. Теперь тот что-то кричал то на немецком, то на английском, но никто не обращал на него внимания.

Тедди пригладил волосы большой костлявой рукой.

— Что за мерзавец, черт бы его побрал! Говорю тебе, Стефан, у нас тут такие сплошь и рядом.

Девушка сидела на кровати, ее правый глаз заплыл от ушиба, и одна сторона лица казалась больше другой. Из ранок на брови и на губе сочилась кровь.

— А что будет со мной? — У нее был очень юный голос, ион дрожал от общего потрясения и страха.

Терри посмотрел на нее удивленно, словно уже забыл о ее существовании. Отчасти это и в самом деле было так.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну мне-то что делать?

Он окинул ее лицо опытным взглядом, не дотрагиваясь до него, чтобы не выпачкаться в крови.

— Ничего, выживешь. Поезжай в госпиталь. Пара стежков — и с тобой все будет в порядке…

Возвращаясь со Стефаном в кабинет, он по пути сказал:

— Я подключу другую шлюху. Мы вернемся к делу через пару часов… Что за мерзавец, а?

Спустя десять минут Стефан уже отъезжал от клуба на своем «Мерседесе».

Израненная девушка делала лихорадочные попытки поймать такси, но ее наряд, само место, где она находилась, и обильные пятна крови на одежде служили гарантией, что никто не остановит машину ради нее.

Она плакала.

Мужчины в крыле все еще находились в сильном волнении. Будучи заперты в камерах после ланча, они занимались, кто чем хотел: некоторые из них вздремнули, другие читали, но большинство мужчин просто лежали, как окаменевшие. Когда мистер Борга начал считать заключенных, все в камерах замерли в ожидании, когда, по выражению местных шутников, «шар взлетит в воздух».

Мистер Борга открывал маленький глазок пальцем, заглядывал в камеру, называл номер камеры; выслушивал в ответ: «Здесь!» И только после этого сам смотрел, все ли люди из тех, кто должен там быть, находятся в камере — точно ли они «здесь».

Когда мистер Борга подошел к камере Бенджимина Дейвса, заключенные услышали, как он выкрикнул:

Камера девятнадцать?

— Здесь! — послышался ответ.

А потом раздался звук шагов тюремщиков, удалявшихся по направлению к двадцатой камере. Спустя какое-то время он вернулся к камере Бенджамина Дейвса и снова приподнял глазок на двери… Таким образом, «воздушный шар взлетел» лишь спустя примерно десять минут, когда мистер Борга произнес высоким, исполненным недоверия к собственному зрению, голосом:

— Этот подонок и правда устроил себе комплект мягкой мебели!..

Все крыло разразилось оглушительным смехом. Заключенные услышали, как со скрипом открылась дверь и Бенджамин Дейвс торжествующе прокричал:

— Я же говорил вам, что это у меня уже было раньше! — почти ревел он. — Вот почему я вышвырнул свою кровать!

Джорджио и Чоппер плакали от смеха, слушая перебранку Дейвса с тюремщиком. Как, впрочем, и все мужчины в крыле, включая тюремщиков.

Мистер Борга, все еще не веря своим глазам, кричал:

— Ты только не смей говорить мне, что тебе это передали во время посещения, Дейвс! Иначе я посажу тебя в карцер! Где ты это взял?! Ну, давай говори, я хочу знать…

Бенджамин вышел из камеры в коридор, чтобы все могли слышать его слова, и произнес покаянным тоном:

— Вы помните, у нас как-то были уроки драмы?

— Ну и что? — враждебно спросил мистер Борга.

— Помните, их прервали из-за того, что, как обнаружилось, один пожизненник слишком козырял перед учителем драмы?

Теперь рассмеялся даже мистер Борга.

— Ну, да. Я помню это, Бенджамин.

— Ну так вот: все стойки были заперты в постановочной комнате, не так ли? А этот прекрасный розовый диван и два кресла, обитые дралоном, просто так стояли там никому не нужные. Вот я и подумал: а почему бы мне не забрать их? Хотя, конечно, диван не очень подходит к моей камере…

Мистер Борга буквально взревел от хохота:

— …Я тебе не верю, черт побери! Я в этой тюрьме уже двадцать лет, а ты умудряешься поразить меня! Так вот почему Эрик пригласил нас на чай и взглянуть на свои долбаные картины, да?

Бенджамин энергично затряс головой.

— Вам следовало посмотреть, как мы пытались затащить этот хлам в крыло. Да так, чтобы вы не увидели и не услышали нас, мистер Борга. Вот уж где была настоящая потеха! Нам требовалось протащить барахло мимо камеры Эрика и мимо всех! Представляете, мы тащили диван на цыпочках! Именно так.

Мистер Борга хохотал, чуть ли не впадая в истерику.

— Можно, я оставлю гарнитур у себя?

Вытащив огромный белый платок, мистер Борга промокнул глаза от слез и громко сказал:

— Конечно, можно, Дейвс. Любой, кто сумеет утянуть что-нибудь, прямо у меня из-под носа, заслуживает того, чтобы оставить все, что бы он ни раздобыл. Иисус Христос, это перейдет в фольклор! Дралоновый трехместный гарнитур! Это даже побивает рекорд тех семи мешков муки, честное слово!

Во всем отделении были скатаны металлические шторы, с треском открывались банки с пивом, а смех раздавался весь день.

Охранники знали, что Бенджамин и его гарнитур останутся в камере, и были рады, что это еще долго будет вызывать смех. В таком крыле, как это, один день еще можно беззаботно смеяться, а на другой тебе могут нанести удар ножом. Но все это напоминало заключенным о том, каким изворотливым способен быть человек. И никто не спросил: а кто же в действительности открыл дверь в комнату, где хранился реквизит?

Гарри волновался так, что уже почти вошел в штопор. А Банти следила за ним без малейшей толики удовлетворения.

— А ты уверена в этом?

Она кивнула.

— Более чем уверена. Она все знает об отелях. Но пусть Дэви бегает как очумелый из-за всего этого. Мы-то почему должны дергаться? Хотя то, что она сама занялась бизнесом Джорджио, с определенной точки зрения даже неплохо. Ведь в этом случае все могут за нею приглядывать.

— А что Кэрол Джексон?

На этот раз Банти рассмеялась, пискляво и зловеще.

— Она знает меньше, чем ей кажется, и это хорошо. Она внутри пуританка, хотя и изрыгает гадости изо рта. Господи, ты бы видел сегодняшнее представление! Она увенчала мужа проклятым цветочным горшком!

Гарри не счел нужным отвечать на это. Банти сама в плохом расположении духа была хуже любой горластой ведьмы. Однако он благоразумно держал это свое мнение при себе.

Банти всмотрелась в безвольное лицо мужа и вздохнула.

— А ты по-настоящему обеспокоен, не так ли? — Она спросила это мягким тоном, вовсе не характерным для нее.

Гарри удивленно взглянул на нее.

— Я просто в ужасе. Если что-нибудь из всего этого выплывет на свет хоть что-нибудь, мне крышка. Одного только скандала с землей хватило бы, не говоря уже об остальном.

Банти, обладавшая здоровым инстинктом самосохранения, подошла к мужу и нежно поцеловала его в губы.

Посмотрев на ее суровое лицо, Гарри на краткий миг опять увидел в ней ту девушку, которую он встретил много лет назад. Она обладала звучным голосом, который заворожил его, и имела жулика-папашу, который не пришелся Гарри по вкусу.

Робертсон поднялся по ступеням карьеры от простого клерка до члена муниципального совета; работал, чтобы жить хорошо, чтобы обеспечить себе приличный уровень жизни. И он до определенного момента не позволял себе ничего противозаконного, всегда держа нос по ветру. И вот сейчас, в течение этих нескольких секунд, Гарри мысленно спросил себя: а для чего, собственно, он суетился? Ведь у них даже нет ребенка, которому можно было оставить все это. И тут Банти улыбнулась, и он понял, что она прочла его мысли: «…Эта тощая злобная сука залезла мне в душу, когда ей было семнадцать лет, и с тех пор не вылезает оттуда».

Левис пришел в восхищение от новой обстановки камеры Бенджамина. И одобрительно кивнул.

— Теперь тебе нужны какие-нибудь шторы. Красивый кремовый цвет будет хорошо смотреться.

Дональд Левис был в своей стихии: он считался признанным экспертом по цветовой гамме. Вторым лучшим специалистом такого рода слыл Сэди. Никто не спрашивал ни о чем Эрика, хотя тот действительно относился к художественному миру, потому что, как все думали, Мейтс был слишком сильно выраженным мачо для подобного рода вещей.

— Я собираюсь кое в чем разобраться, мистер Левис, — рассудительно произнес Бенджамин. — Сейчас мне нужен на пол красивый ковер.

Джорджио, прислонившись к стене, прислушивался к обсуждению и с каждой секундой все меньше верил своим ушам. Спустя некоторое время он оттолкнулся от стены и пошел на кухню посмотреть, как Сэди готовит гуляш.

— Ну как жизнь, Сэди?

Лицо Сэди выглядело бледным без обычного макияжа.

— А как ты думаешь? — пожал он плечами. — Тебе понравилось бы, если бы Дональд Левис поддевал твою задницу?

Джорджио от отвращения прикрыл веками глаза.

— И что ты собираешься делать?

Сэди снова неопределенно пошевелил плечами. Мрачная безысходность участи этого еще молодого человека приводила Джорджио в ярость.

— А что я могу сделать? Я жалею Тимми. Он как потерявшийся ребенок. Понимаю, что людям на нас наплевать, но я переживаю за Тимми. В моем мире таких людей, как он, очень мало. Такие почти не встречаются. Он слушал, когда я ему рассказывал о своих мечтах и желаниях. Пусть Тимми — жирная невежественная скотина, но он заботился обо мне, Джорджио! А для человека вроде меня это очень много значит. Благодаря ему мне казалось, что я делаю то, что хочу делать. Он по-настоящему интересовался мной, Альбертом Муром, которого все знают только как Сэди. Мужчиной, который на самом деле не является женщиной. Человеком, стоящим по рангу ниже некуда.

Джорджио молча качнул головой.

Несколько минут они молчали, пока Сэди мелко резал лук и давил чеснок.

— Мы с Тимми стали притчей во языцех. Я понимал: как только Тимми выйдет из тюрьмы, он тут же выбросит меня из головы. И я принимал это. Но пока мы были с ним вместе, у меня имелась хоть какая-то защита. Ты бы удивился, если бы узнал, что за типы пристают ко мне, Джорджио. Самые отъявленные гомики пытались овладеть мной. В прошлом году один такой, достаточно известное лицо, изнасиловал меня вместе со своими двумя приятелями, пока я был на работах. А ублюдки-тюремщики сидели все это время и наблюдали. Я не говорил об этом Тимми, но он догадался, да благословит его Господь… А три сутенера, что сделали это, нацепили презервативы, веришь ли? Сэди ошеломленно покачал головой.

— Все ненавидят гомиков, обвиняют нас в распространении СПИДа. Однако проведя несколько лет в заключении, уже не воротят нос от нас и не отказываются повалить тебя и взнуздать твою задницу. Но они ведь не бандиты, черт бы их подрал! Нет-нет! — с горечью произнес Сэди. — Они просто развлекаются… Странное дело, Джорджио, но греки почему-то слывут гомосексуалистами. Ты знал об этом? Думаю, большинство мужчин, как бы они ни боялись гомосексуалистов, в конце концов обратятся к мужчине, если у них под рукой долго не будет женщины. Буря в стакане воды, если простишь мне этот каламбур. Типы, изнасиловавшие меня, поступили так именно потому, что были уверены: это — самый залихватский способ заполучить мою задницу. Они не могли подойти ко мне по-доброму и договориться со мной, потому что это сделало бы их слабаками, не так ли? А ведь они не такие, да? Они — отчаянные парни, которые лихо изнасиловали какого-то там гомика. Просто потеха…

Сэди помолчал и осторожно провел пальцем по глазам, чтобы смахнуть слезы.

— И они еще говорят, что я помешанный. Один из лучших аргументов для увеличения числа разрешенных супружеских визитов — это количество изнасилований мужчин, которые совершаются в тюрьмах.

Джорджио тронули слова парня. Но он не успел ничего ему ответить, так как на кухню проскользнул Тимми.

— Все в порядке, Сэди?

— Привет Тимми, дорогой! — улыбнулся ему Сэди. — Я приготовил немного больше, чтобы хватило и тебе. После того, как я отнесу это Левису и себе, ты приходи и возьми свою порцию в духовке, хорошо?

Тимми просиял от удовольствия в предвкушении вкусного обеда.

Глядя на него, Джорджио вздохнул.

— С тобой все в порядке, Джорджио? Как ты там уживаешься с Чоппером?

Джорджио развел руками:

— А как ты думаешь?

Тимми понимающе кивнул.

— Левису это нужно. Он стережет тебя, чтобы остерегаться. Они все следят друг за другом.

Сэди прекратил шинковать морковь и взволнованно бросил Тимми:

— Пожалуйста, Тимми, потерпи! Он скоро пресытится мной, и все вернется в прежнее русло.

Тимми резко покачал головой, и при этом его крупное лицо с тяжелыми щеками затряслось, как от сильного возбуждения.

— Но я правда сильно переживаю, Сэди. Я не собираюсь проглотить это, девочка моя. Из-за него я стал похож на проклятого Герберта.

Сэди облокотился на стол и нежно сказал:

— Но ты и есть проклятый Герберт… Но оставим все это. Просто забудь обо всем! Никто о тебе плохо не думает. Здесь не так много людей, которые согласились бы побороться за меня. И никто уж точно не стал бы драться с Левисом из-за меня, тебя или кого-то еще. Пусть все остается как есть, Тимми.

Джорджио взял кусочек морковки и сунул его в рот.

— Сэди прав, Тимми. Никто не думает о тебе плохо. Посмотри на меня: Левис достал меня по самые яйца. Просто смирись пока с этим, парень, и подожди, пока он нажрется.

Тимми опять покачал головой.

— Я понимаю, что вы желаете мне добра, но я сам с этим разберусь… — Он вдруг резко сменил тему. — Что ты думаешь, Сэди, об этом мошенничестве с диваном и креслами? Господи, даже я расхохотался!

Лицо Тимми было таким открытым, к тому же он улыбался, и Сэди почувствовал прилив любви к этому доверчивому человеку, что стоял сейчас перед ним.

— Это было так смешно! Особенно когда старый Борга пересчитывал нас. Я чуть не описался.

— Он такой затейник, этот Дейвс, — усмехнулся Джорджио. — Мы с Чоппером катались в истерике.

Все трое рассмеялись. Но температура на кухне сразу упала до нуля, когда они увидели, что на пороге стоит Дональд Левис.

— Ну как продвигается приготовление моего обеда, Сэди?

Тот любезно улыбнулся в ответ:

— Я даже опережаю расписание, мистер Левис. Готовлю в скороварке, так что через сорок минут все будет готово.

Левис скользнул взглядом по Тимми и Джорджио. И через несколько секунд громко объявил:

— Такая миленькая повариха, моя Сэди! У нее такие славные ручки. Но ты-то об этом знаешь, Тимми, не так ли?

Тимми застыл на месте. В лице у него не осталось ни кровинки. Он сдержался и не ответил. Тогда Левис на несколько шагов приблизился к нему и хрипло сказал:

— И ротик у Сэди ничего. И все остальное тоже. Миленький язычок, а, Тимми? Держу пари, ты по нему скучаешь, да?

Потом, весело посмеявшись над мрачным видом Тимми, он обратился к Джорджио:

— Советую тебе попробовать Сэди, Брунос. Я слыхал, грекам нравятся педики.

— Но не этому греку, — покачал головой Джорджио. — И в любом случае я — англичанин.

Левис улыбнулся. Но его пустые серые глаза напоминали два кусочка бетона.

— Ты не англичанин. Ты отпрыск пузыря-грека и ирландки. Две паршивые нации. И ты не англичанин, ни даже одной ногой. — Повернувшись к Тимми, Левис угрожающе сказал: — Убирайся! Сейчас же! И если я снова увижу тебя возле Сэди, то сделаю так, что ты будешь мечтать о том, чтобы поскорей сдохнуть от рака.

На какую-то долю секунды Тимми заколебался. И Левис заорал ему прямо в лицо:

— Ты меня слышал?! Убирайся!

Тимми бросился вон из кухни.

— А теперь, Сэди, приготовь-ка мне хорошую чашечку кофе. А Джорджио может принести ее ко мне в камеру. Сегодня по радио передают «Кармен». Мне так нравятся трагические любовные истории! А тебе?

Джорджио видел, как расчетливо запугивает их Левис своими пассами. И в очередной раз подивился власти этого низкорослого человека над другими людьми. Потому что даже Джорджио, который весил чуть ли не в три раза больше Левиса, дважды подумал бы, прежде чем схватиться с ним.

На стороне Левиса была психическая сила. И он обладал достаточно изощренным умом, чтобы всегда добиваться своего.

Глава 23

Чоппер наблюдал за играми Сэди и Левиса и покряхтывал от отвращения. Гомосексуалисты как таковые не раздражали его, но он терпеть не мог пассивных гомиков и кривляк вроде Сэди. Один только вид мужчин, которые вели себя, как девушки-недотроги, уже бесил его, истинного мачо и самца.

— В чем дело, Чоппер? Тебе не нравится моя маленькая подружка?

Чоппер поразил своим ответом всех, кто находился в тот момент в душевой:

— Не нравится. Он просто червяк.

Пар от струившейся воды в холодном помещении редел. Мужчины с разными фигурами и всевозможных габаритов быстро намыливались, смывая с себя тюремный смрад.

Левис рассмеялся и дернул Сэди за длинные волосы.

— Мне кажется, он недолюбливает тебя, моя дорогуша. Может, тебе стоит попытаться быть с ним чуть-чуть любезнее?

Чоппер встал под сильную струю из душа, и лицо его скрылось за стеной воды.

Джорджио, обернув полотенце вокруг бедер, ждал, пока освободится душ. Он заметил, как в душевую с полотенцем в руках осторожно вошел Тимми. Джорджио улыбкой поприветствовал его. Но потом, заметив, что держит в руке Тимми, прислонился к стене и стал в предвкушении событий наблюдать за происходящим. Левис стоял под душем, двое его телохранителей пристроились позади него, а Сэди, с которого капала вода, переминался рядом.

Чоппер, как и Джорджио, уловил опасность ситуации. Он понимал: Левис недооценил силу чувств Тимми. Тимми принадлежал к преступникам старой закалки. Что бы он ни думал про себя о Сэди, ярость от самого факта, что Левис увел Сэди у него из-под носа, на виду у всего крыла, сжирала его, как рак. Кроме того, у Сэди на ягодицах и на ляжках выступили заметные синяки. Всем прекрасно было известно, насколько мерзок Левис. Сэди держался спокойно, поскольку понимал, что именно этого от него и ждут.

Левис как раз нанес себе на волосы шампунь и принялся намыливать голову. При этом его крепко сбитое тело без единой унции лишнего жира блестело от мыльных потеков.

И тут Тимми ударил Левиса рукой, обернутой полотенцем, в спину.

Левис широко раскрыл глаза от изумления. Он схватился рукой за область почек, а когда он отнял руку от спины, то все увидели, что ладонь его залита кровью. Но не успел Тимми нанести повторного удара, как рядом с ним оказался Чоппер.

Левис не сводил глаз с Тимми, потеряв дар речи от потрясения.

— Ах ты жирный, тупой раздолбай! Я же убью тебя за это, гад! — выдавил из себя он. Но слова его потонули в шумных потоках воды, а сам он опустился на колени. Пена с волос заливала ему глаза, кровь сочилась из порезанного бока, смешиваясь с водой и окрашивая ее в розовый цвет.

Обезумевший от ярости Тимми легко оттолкнул от себя Чоппера.

— Ты ничего мне не сделаешь, Левис, ты слышишь? Ничего, приятель! Я вытрясу из тебя твою долбаную душу! — Он угрожающе вытянул перед собой руку с самодельным ножом. — Еще кто-нибудь хочет отведать этого? Ну тогда выходите! Давайте! Попробуйте схватить меня!

Два тюремщика молча стояли на пороге душевой. Ни один из них даже не попытался помочь или поднять тревогу. По их мнению, это все касалось лишь Левиса, Тимми и шестерок Левиса. Тюремщики рассуждали так: если Тимми собирается расквитаться с ним, то лучше всего будет, если они позволят этому случиться; это потом сойдет за несчастный случай с Левисом. Лица у обоих тюремщиков оставались бесстрастными, без всякого следа страха или симпатии. «Пусть выиграет сильнейший», — было написано на их лицах.

Чоппер отошел в сторону, не сводя глаз с двух заключенных, которых Левис назначил оберегать себя. Похоже, ни один из них не желал связываться с обезумевшим Тимми, который промычал:

— Ну-ка, Сэйд, иди в мою камеру и дожидайся меня там!

Сэди огорченно покачал головой.

— О, Тимми, какой же ты дурак…

— Заткнись! — Голос Тимми звучал громоподобно, с легкостью перекрывая журчание воды из насадок душа.

Сэди практически выбежал из душевой.

Левис стоял на коленях. Время от времени он стонал и пытался подняться на ноги. Джорджио видел, что Тимми настроен покончить с Левисом, и встал перед великаном.

— Дай мне нож, Тимми. Неужели ты хочешь, чтобы тебе дали еще дополнительно пять лет? Он этого не стоит.

— Прочь с дороги, Джорджио! Я вытрясу все, что смогу, из этого куска дерьма, прямо говорю тебе. Меня тошнит от этого извращенца и сутенера, который пытается указывать мне, что я могу делать, а что — нет. И кого я могу или не могу иметь. Он отобрал у меня моего Сэди. Ты это знаешь…

Джорджио видел, что Тимми уже готов разрыдаться. И также заметил неестественный блеск у него в глазах. Тимми был заведен до предела. Наркотики, из-под полы продаваемые Левисом, наконец, по-видимому, подогревали Тимми изнутри. Что бы там ни употребил Тимми, но это придало ему мужества выступить против сильнейшего.

— Отдай мне нож, Тимми…

Джорджио взглянул на Левиса, корчившегося на иолу душевой. Чоппер сделал шаг в сторону Тимми, но тот резко взмахнул ножом в дюйме от его лица.

— Тебе что-то нужно, поганый ублюдок? Ну давай иди сюда!

— Отдай Джорджио нож, мужик. Ты и так уже многое поставил на карту, — тихо проговорил Чоппер. — Сделай это ради себя, а? Ты добился того, чего хотел. На мой взгляд, он похож на мертвеца.

Тимми перевел взгляд на Левиса, скорчил довольную мину:

— Лучше бы он был им, черт побери! Потому что если он не покойник теперь, то я сам стану покойником потом…

Джорджио осторожно вытащил из руки Тимми нож, передал тот Чопперу и взял Тимми за руку.

— Давай-ка пойдем выпьем по чашечке «Рози Ли» и немного «Святого духа», а?

Тимми рассеянно улыбнулся.

— Чай и тост! Отметим кончину негодяя, а?

Джорджио рассудительно кивнул. Затем повел Тимми за руку к двери. Проходя мимо обоих тюремщиков, Джорджио предупреждающе покачал им головой. Оба они отступили, давая дорогу Джорджио и Тимми.

Оставшиеся в душевой заключенные озадаченно молчали. Один из телохранителей Левиса, Майкл Кларксон, неожиданно плюнул на неподвижное тело Левиса, после чего, забрав полотенце, вышел из душевой, тихонько насвистывая что-то себе под нос.

Старший тюремщик опустился на колени возле Левиса и нащупал у него пульс.

— Надо бы позвать знахаря, Даниэл. Он еще жив. — Тюремщик поднялся во весь рост и оглядел стоявших вокруг заключенных. — Это окрашивает дело в другие тона, не так ли? Кто-нибудь что-нибудь видел?

Все мужчины в душевой в замедленном темпе покачали головой. Некоторые тут же продолжили мыться. Пожав плечами, надзиратель включил сигнал тревоги. И проследил за тем, как Левиса перенесли в больничное отделение.

Спустя десять минут события вошли в свою колею. Продолжалось обычное утро в тюрьме максимально строгого режима.

Бенджамин Дейвс намылился еще раз и прокричал:

— Если Левис крякнется, я прихвачу его ковер и шторы. Они прекрасно подойдут к моему новому гарнитуру.

И все присутствовавшие разразились хохотом.

Знакомство Донны с преступным миром Шотландии обернулось для нее очередным шоком. В значительной мере этому поспособствовало то, что первым, с чем пришлось столкнуться, стал весьма колоритный большой дом на окраине Эдинбурга, куда ее привез Алан…

К дому вела длинная, петляющая дорога; крыша дома отличалась высоким фронтоном, а стены были обвиты плющом. Плюща этого хватило бы на то, чтобы пять раз совершенно укрыть все это здание георгианской постройки.

— Прекрасная берлога, не так ли? Все всегда рисуют в своем воображении трущобы, когда думают о негодяях. Что ж, может, мы все начинали с трущоб. И некоторые так и не покинули их. Но немногие из нас, включая Джорджио, поднялись на более высокую ступень в жизни, — прокомментировал Алан.

Донна решила не утруждать себя ответом. Три большие немецкие овчарки облаивали их машину, пока они подъезжали к электрифицированным воротам.

— Не пытайтесь открыть окно, пока Джемси не подойдет сюда. Они разорвут вас на куски.

Донна испуганно посмотрела на три одинаковые зубастые пасти. А собаки тем временем без устали бросались на машину.

— Они всякий раз обдирают мне краску, черт бы их разодрал, — нейтральным тоном заметил Алан. — Послушайте, Донна. Не говорите ничего, пока вы точно не определитесь, о чем именно хотите спросить, хорошо? Джемси немного чудаковат, он даже смешон, но в то же время он не очень-то будет рад встрече с глупцами. Вы понимаете, что я имею в виду?

Донна продолжала смотреть на трех огромных псов, от их лая у нее начала болеть голова.

Невысокий мужчина неопределенного возраста спустился по ступенькам лестницы, ведущей к дверям дома. Он свистнул — и собаки мгновенно превратились в домашних любимцев; они виляли хвостами и скакали, как щенки, вокруг него. Он грубовато погладил их. Потом, любезно улыбаясь, кивнул Алану.

— Это означает, что мы можем выбраться из машины.

— А собаки? — испуганно спросила Донна.

— Они не подойдут, раз Джемси тут. Не волнуйтесь.

Алан вылез из машины и осторожно приблизился к коротышке-хозяину. Собаки засуетились вокруг него, принялись его обнюхивать, ожидая, чтобы их погладили.

Алан погладил каждого пса по очереди, бормоча ласковые слова.

— А что случилось с твоей спутницей? Испугалась моих кобельков? — Джемси, смеясь, подошел к машине и распахнул дверь. — Выходите, дорогая, они вас не тронут. Погладьте их, и они станут вам друзьями на всю жизнь.

Донна любила животных, она погладила густую теплую шерсть ближайшей овчарки и осторожно выкарабкалась из машины.

— Сидеть, мошенники! А не то испортите ее красивый костюм!

Три пса послушно сели, и Донна широко улыбнулась.

— Они просто великолепны! Знают свою работу, не так ли? — Она присела и обняла самого крупного пса за шею, даже поцеловала его пушистую морду.

Джемси улыбнулся.

— Вот видите? Вам нечего бояться. Лишь на определенных людей они всерьез нападают — и тут же я не могу их удержать: это люди в форме. Но я не слишком об этом тревожусь. Я и сам никогда не любил полицейских!

Алан засмеялся и взял Донну под руку. Они вслед за Джемси вошли в дом. Три собаки уселись снаружи, возле входной двери, едва ее захлопнули у них перед носом.

— Хоть я их и очень люблю, но их место — на улице. В Германии такие собаки спят на снегу толщиной в шесть футов. А если пустить их в дом, то они будут линять круглый год. Здесь же центральное отопление, видите ли. Входите! А я приготовлю нам что-нибудь выпить.

Они прошли вслед за хозяином через внушительный вестибюль, а затем в большую гостиную. Четыре маленьких щенка тут же запищали. Донна наклонилась и погладила их всех. Дом и жившие при нем животные против ее воли произвели на нее сильное впечатление.

— Сколько у вас собак?

— Слишком много, чтобы пересчитать, — покачал головой Джемси. — Я заводчик, видите ли, у меня тут собачий питомник. За моими собаками настоящие любители гоняются. А вы любите собак, насколько я понял?

— Люблю, — кивнула Донна. — Мой старый пес умер года два назад, но я до сих пор тоскую по нему.

— Да, к ним привязываешься… — Джемси принялся готовить для них горячий тодди из пальмового сока.

Донна была совершенно очарована красивым маленьким чайником, висевшим над поленьями в камине. Взяв кухонное полотенце, Джемси снял чайник с крючка и налил дымящийся напиток в три толстых стакана.

— Примерно год назад я продал двух таких красотуль знакомому дилеру в Уэльсе — самца и самку. Забавная парочка! Собаки стоили по тысяче фунтов каждая. Значит, у покупателей было по меньшей мере несколько миллионов капитала. Знаете, я люблю приглядывать за моими собаками даже после того, как они проданы. И вот однажды я заскочил к ним домой… Ах, бедные псины! Сука была привязана в маленькой конурке, вокруг нее бегали щенки, и вся шерсть у нее была в ее же собственном дерьме. И это были два самых красивых моих ротвейлера, вы даже не видели таких! И они отличались незаурядным характером. Я не мог видеть собак в таком убогом состоянии — это разбило мне сердце… В общем, я сровнял это место с землей, прежде чем уехал, — все дворовые постройки. Я не тронул их дома, потому что у хозяев имелись дети. Но я был готов и на это, скажу я вам. Они и с детьми обращались не лучше, чем с животными. Я привез их домой: всех щенков, до одного.

— Это ужасно! А как они сейчас?

— Я попозже свожу вас к ним… Должен сказать, Джорджио может вами гордиться. Я никогда не считал, что у него хватает здравого смысла в отношениях с женщинами…

Алан поспешно перебил Джемси:

— Он ей предан, Джемси. Абсолютно предан!

Джемси продолжал готовить горячий сок, лицо его теперь казалось замкнутым. Донна присела на краешек обитого ситцем дивана и с удовольствием наблюдала за четырьмя щенятами, возившимися возле ее ног.

Джемси дал каждому из гостей в руки по стакану и поднял свой, готовясь к тосту:

— За Джорджио! За этого засранца!

Они с Аланом рассмеялись и надолго прильнули к стаканам. Донна отпила чуть-чуть из своего стакана, а затем поставила тот на столик со столешницей из оникса. Джемси сел и пристально посмотрел на Алана.

— Так что же именно вы хотите от меня?

Алан отхлебнул еще глоток напитка и лишь потом ответил:

— Мы должны выдернуть Джорджио, Джемси. И как можно быстрее.

Джемси многозначительно покачал головой:

— У меня уже возникло предчувствие, что речь пойдет о чем-то таком…

Сэди сидел в камере с Тимми. Но на сердце у него было неспокойно.

После вчерашнего инцидента все крыло пребывало во взвешенном состоянии. Никто не хотел признаваться в том, что хоть что-то видел. Выходило так, что все одновременно начали мыть головы, и у всех в глазах оказался шампунь. Оба надзирателя в этот момент якобы смотрели в другую сторону. Получалось, что Левис сам себя ударил ножом в почки…

Вошел Джорджио и принес три чашки чая.

— Там какой-то кошмар, Тимми. Повсюду носятся самые разные слухи. Кто-то говорит, что он умер; другие утверждают, что ему сделали операцию, третьи — к примеру, Бенджамин, — что его увезли ребята из «Санди спорт», чтобы он продолжил отбывать срок в штрафном блоке.

На это даже Сэди улыбнулся.

— Я надеюсь, что он мертв, Джорджио. На благо Тимми. Тимми пожал плечами и отхлебнул глоток горячего чая, сдобренного тюремным самогоном.

— Надеюсь, он сдох. Ненавижу этого ублюдка! Знаете, как это ни забавно, хоть я и очень боялся его, но тут почувствовал себя так, словно могу горы свернуть. И потом, когда я увидел там мою старушку Сэди…

— Ну, не надо о старом, Тимми, если не возражаешь.

Джорджио с сомнением покачал головой:

— Я заметил, что Чоппер за всем очень внимательно следил. Нам все же лучше поостеречься. Мне Левис на первый взгляд показался потенциальным мертвецом. Но у меня такое чувство, что от этого тина тяжело будет избавиться. Вы понимаете, что я имею в виду?

Разговор как-то сам собой стих. Каждый был погружен в свои мысли, когда нейтрально настроенный надзиратель, мистер Марвелло, вошел в крошечное помещение камеры.

— Убийства продолжаются, простите за каламбур. Начальник тюрьмы — как молоденькая девственница на свидании с Казановой. Хочет знать, почему никто ничего не видел. Мне даже стало смешно, поверите ли, ребята. Я всегда удивляюсь: откуда берутся такие кретины? Он никогда не служил ни в одной поганой тюрьме, ни разу в жизни, а потом приходит сюда на немалое жалованье и начинает учить нас, что делать. Просто смешно! Но оставим это, парни… У Левиса отняли почку. Он в отделении интенсивной терапии, в гражданском госпитале. Надеюсь, Левис сыграет в ящик, и тогда все у нас будет нормально.

Сэди поднял глаза на тюремщика.

— А что значит «нормально», мистер Марвелло? Я забыл.

Марвелло ухмыльнулся.

— При всем уважении к тебе, Сэди, я не думаю, что ты можешь это знать. Но в любом случае держи пальцы крестом. — После чего он выскользнул из камеры.

Тимми выпил свой чай тремя большими глотками.

— Я все равно что мертвец, это ясно.

Джорджио с ним не согласился:

— Подожди! Посмотрим, что произойдет, Тимми. Предположим, Левис все-таки очухается. Ты же видел реакцию других заключенных. Многие из них надеются, что он выбыл из игры. В худшем случае некоторое время Левис не будет стоять у нас на пути. И все мы сможем вздохнуть свободнее.

Сэди поднялся с места:

— Я пойду в комнату отдыха — послушаю, о чем там жужжат. Идет?

— Не могу поверить, что я сделал это! — затряс головой Тимми. — Что я сделал это с Левисом… О, Сэди, я просто в штаны наложил от страха!

Сэди погладил Тимми по голове:

— Ну, что сделано, то сделано, как любила говорить моя старушка мать. А я прошвырнусь узнать, к какому общему мнению все пришли. Я ненадолго…

Как всегда в комнате отдыха было шумно: орал телевизор, играл магнитофон, и мужчины в разговоре пытались перекричать тот и другой. Сэди нерешительно вошел в комнату.

— Все в порядке, Сэйд? Как твой старик? — Бенджамин широко раздвинул губы в усмешке.

— Это правда, что ему удалили почку? Вот, парни, держитесь впредь подальше от лакомого куска!

Большой Рикки-растафариец сворачивал себе самокрутку. Сэди знал, что после Левиса следующий претендент на корону — Рикки. Он был достаточно крупным и сильным для того, чтобы взять верх над остальными. И шестерки Левиса уже вовсю старались добиться расположения Рикки. Сэди это устраивало: Рикки — хороший человек, настроен на отсидку в тюрьме, не пристает к геям, и единственное, кого он терпеть не может, — это педофилы. В сознании заключенных четко различались те, кто удовлетворяли мужчин, и те, кто сам растлевал мальчишек и девчонок.

Чоппер держался особняком — сидел перед телевизором в отдалении от остальных и смотрел старый черно-белый фильм по четвертому каналу. Сэди как раз застал момент, когда на экране Лана Тернер садилась на кровать своей горничной и заливалась горючими слезами.

— О, «Подражание жизни»! Я люблю этот фильм. — Он присел на стул между Чоппером и еще тремя другими мужчинами, поглощенными фильмом. — Мне нравится то место, где она идет в ночной клуб, чтобы забрать оттуда свою дочь, и делает вид, что она — горничная дочери.

Чоппер кивнул:

— Согласен, когда на это смотришь, то пробирает до костей. — Он откинулся на спинку стула. — Эй, там, выключите этот поносный ящик, ладно? Я пытаюсь смотреть фильм!

Магнитофон кто-то поспешно отключил. Но тут поднялся Рикки и снова включил его, увеличив звук до максимального. Металлический рок снова грохотал в комнате. Вопли из песни «Ку-клукс-клан» далеко разносились по крылу, и их слышали теперь все заключенные и тюремщики.

Чоппер с угрожающим видом поднялся со стула, а Рикки напряг мускулы. Все ждали чего-то подобного весь день. Кому-то надо было возглавить крыло, и основная масса заключенных ставила на Рикки, известного своими безумствами.

— Успокойтесь, ребята! Посмотрим сначала, какой счет, — громко заговорил Джорджио. — У Левиса удалили почку. Давайте подождем, пока будет ясно, вернется ли он домой целым и невредимым. И не будем раздувать третью мировую войну, ладно?

Шестерки Левиса отошли от Рикки, не зная, что им делать.

— Мать вашу за ногу — и мать Левиса, и мать Бруноса, и матерей всех вас, но в особенности твою, греческий сутенер! — прорычал Рикки. — Это между мною и Чоппером!

Чоппер стянул с себя джинсовую рубашку. Всеобщее возбуждение в комнате отдыха нарастало каждое мгновение. Однако подоспели шесть надзирателей, и, поскольку им была памятна только что полученная хорошая взбучка от начальника тюрьмы, они сделали то, за что им платили деньги… Предотвратили бой до того, как он начался.

Меньше всего им сегодня требовались очередные инциденты — и еще одно убийство. На их взгляд, гораздо лучше выходило, когда заключенные просто вешали друг друга. Это, по крайней мере, можно было уладить с администрацией тюрьмы.

— Ну-ка, давайте успокойтесь, парни! Сейчас не место и не время. Левис еще не помер. А новый начальник — словно кот с ободранной задницей. И не давайте ему повода лишать вас с трудом добытых привилегий.

В комнате гораздо явственнее ощущалось не спадающее напряжение. В какой-то момент кто-то выключил и телевизор, и магнитофон, Рикки и Чоппер смотрели друг другу в глаза.

— Ты получишь свое, парень, — низким голосом пророкотал Рикки. Но присутствовавшие в комнате заметили, что, как бы там ни было, а Рикки все-таки первым отвел взгляд в сторону.

Сэди и Джорджио вернулись к Тимми.

— Ну и о чем там базарят? — спросил тот.

Джорджио глубоко вздохнул и провел пятерней по густым темным волосам.

— Скажем так: король еще не умер, но его уже свергли.

— О чем это он, Сэйд? — озадаченно обратился Тимми к другу.

Сэди неопределенно покачал головой:

— Давай просто подождем, посмотрим, что будет дальше, а? Я думал: если Левис уйдет, то это к лучшему, но теперь я не уверен в этом.

— Ну а я не жалуюсь! — развязно хохотнул Джорджио.

Сэди тоже захихикал:

— Теперь и я начинаю ощущать, что мне не на что жаловаться!

— Но ведь в том-то и штука, а? Ведь он же еще не сдох! — прервал их веселье более серьезно настроенный Тимми.

И вновь все трое замолчали, погрузившись в свои мысли. Но думали об одном и том же. О Левисе.

Джемси удивленно присвистнул сквозь зубы.

— Мы говорим о вертолетах, о предстоящей работе. «Паркхерст» — не то место, откуда можно легко смыться. Это будет стоить огромных денег.

Алан вытер рот салфеткой. Выловленный браконьерами лосось был великолепен, как и вся еда, что стояла перед ним.

— Я прекрасно это понимаю. Ты — единственный человек, кому я могу доверить обеспечение нас тем, что нам нужно. Ты — настоящий мужчина, Джемси. И все это знают.

Донна заметила, как невысокий человек чуть заметно приосанился, видимо, испытывал удовольствие от этой лести.

— У меня много парией из армии, как ты знаешь. Я мог бы легко сформировать собственный небольшой корпус, если бы захотел. Христос знает, что я сделал немало в этом роде для африканских стран. Но арабам я перекрыл кислород: не хочу вести с ними никаких дел.

Донна улыбнулась, изо всех сил играя роль доброжелательного переговорщика.

— И что же арабы — проглотили это?

Алан едва не подавился куском семги от ее слов.

— Это только слухи, дорогая! — весело ответил Джемси. — Я могу назвать вам имена нескольких тамошних крупных деляг. Но сейчас я, главным образом, имею дело с людьми с континента. А что касается Гласноста и всего вокруг него, то я смог бы достать даже плутоний, если бы он был вам нужен. Чего только мне не предлагали — вы не представляете!

— Я представляю, — перебил его Алан. — Неделю назад я разговаривал с Петером-поляком. Он сейчас готовит миленькую бригаду — группу гранатометчиков из числа бывших военных. В любом случае эти ребята востребованы — они расходятся, как горячие пирожки.

Джемси поскреб подбородок толстыми короткими пальцами.

— Ракеты «земля-воздух» — вот что по-настоящему откачивает деньги. Поверьте мне, уж я-то знаю. Все вооружаются, что бы там ни говорили правительства. Недавно я был на Кубе: отдыхал там. Эта страна созрела для переворота, помяните мои слова. А что до Гаити… Аристиду я не доверил бы присматривать за чертовым терьером — что уж там говорить о целой стране! Это просто хохма, скажу я вам. Я даже больше не читаю газет и не смотрю новостей. Зачем? Есть побочные источники информации, которые знают больше газет о том, что происходит на самом деле.

Донна внимательно слушала, по-настоящему увлеченная всеми этими откровениями. Она ожидала какого угодно разговора, но только не чего-то подобного.

— Вы много путешествуете?

Джемси живо повернулся к ней. Он был, в свою очередь, очарован ее внешностью и светлым умом.

— Южная Америка, Африка, Советская республика… Теперь Москва — это город, который нужно посетить прежде, чем он станет Бенндормом Восточной Европы. Вам бы стоило самой на него посмотреть. Господи, я вам так скажу: это просто выбьет вас из седла. Я веду дела со многими нуворишами оттуда. С такими же преступниками, как я. У меня есть друг в Лондоне, банкир, он контактирует с ними. Они платят примерно три четверти миллиона наличными за дом, скажем, в Найтсбрижде или где-нибудь еще. А потом занимают деньги под залог собственности. И таким образом деньги отмываются, понимаете? — Он адресовал персональную улыбку Донне. — А отсюда нужно сделать маленький шаг — и ты в офшоре. Я точно говорю вам, дорогая, Москва становится самой отмываемой столицей в мире. И любой, у кого есть хотя бы капля мозгов, греет на этом себе рука. Я знаю, что Джорджио собирался этим заняться. Прошлый раз, когда я разговаривал с ним, он расширял свой денежный бизнес: брал взаймы пенни и полупенсы. Главный победитель сейчас — отмывание.

Донна кивнула, словно понимала, о чем он говорит. Превосходно приготовленный лосось уютно устраивался у нее в желудке.

— Иногда я спрашиваю себя: а остался ли еще где-нибудь пирог, в который еще не запустил своих жадных лап Джорджио? — Она произнесла это спокойнее, чем сама ожидала.

Джемси, занятый поглощение пищи, не заметил, как побледнела Донна. Алан же поспешил перехватить инициативу в разговоре.

— Так как ты думаешь — на что нам обратить внимание, Джемси? Я соберу людей… Все они, разумеется, будут тщательно подобраны. Но мне нужно хорошее оружие. Я интересуюсь, можно ли взять в аренду, скажем, пистолеты с последующей покупкой их или с возвратом. Мне вряд ли понадобятся «армалиты», ты это знаешь. И я не собираюсь приобретать их. Можешь представить себе бандита с «армалитом» в руках или с ручной гранатой? Мне даже мысль об этом противна!

Джемси засмеялся.

— Я уже об этом думал, — сказал он. — К пятнадцатому октября я ожидаю платеж. Это через четыре недели. И я смогу выделить тебе оттуда несколько кусков.

— Вот это уже результат! — с довольным видом заметил Алан. — А как сейчас идут дела с разведением собак?

Донна прекрасно поняла, что Алан пытается сменить тему.

— О, собаки расходятся прекрасно! — В голосе Джемси слышалось гордое удовлетворение. — Один из моих пареньков в прошлом году выиграл Крафтс. С ними я никогда не проигрываю. Я должен показать вам питомник, Донна. Догадываюсь, что это произведет на вас большое впечатление. Мои собаки получают все — центральное отопление, лучшую пищу. Нет ничего такого, что было бы слишком хорошо для них.

Донна мило улыбнулась, довольная, что они вернулись к теме, в которой она хоть что-то понимала.

— Я с удовольствием посмотрю питомник. Спасибо! — Она попивала вино и мысленно спрашивала себя о том, какого черта она здесь делает — болтает о собаках, Крафтсе и автоматах «армалит»?

Тюрьма давно погрузилась во тьму, а Джорджио все вертелся на своей койке — он никак не мог заснуть. Чоппер все время что-то насвистывал сквозь зубы, и этот звук не давал расслабиться.

— Ты не спишь, Джорджио?

— А как ты думаешь?

Чоппер тихонько засмеялся в темноте.

— У меня такое ощущение, что у тебя с твоими хмырями есть какие-то проблемы. Послушай меня. Я вот думаю, Левис готов, а?

Джорджио ответил не сразу:

— Ох, Чоппер, а насколько хорошо ты знаешь старину Дональда? Я помню, как его подстрелили в начале семидесятых. Он тогда получил шесть пуль. Его бросили умирать, а через три недели человек, который пытался покончить с ним, был обнаружен связанным, с кляпом во рту и замученным до смерти. Пока не увидишь Левиса в земле, причем собственными глазами, не полагайся ни на кого и ни на что.

Чоппер некоторое время обдумывал сказанное, прежде чем проглотил слова Джорджио.

— Да, я знаю: он крепкий старый мерзавец. Но каждой собаке когда-то приходит конец, — выговорил, наконец, Чоппер.

Джорджио сел на койке, свесив ноги через ее край, и бессознательно почесал живот.

— Ну, у меня, к примеру, такое чувство, что дни Левиса еще здесь. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты забыл, что он владеет изрядной частью этой тюрьмы? Сейчас его прихвостни могут принять сторону негра. Но как только Левис приплетется снова в крыло, он тут же возьмет вожжи в свои руки. Поверь мне! Потому что я знаю его. Я слишком хорошо знаю его, черт побери! Он способен купить все, что ему только может понадобиться. Левис неимоверно богат — и так же неимоверно мерзок. В действительности он твой худший кошмар. Потому что, как только Левис разберется в том, что произошло, он отплатит. И отплатит самым жестоким способом, какой только возможен.

— Похоже, ты многое о нем знаешь?

Джорджио ответил сдавленным голосом, хотя на самом деле не чувствовал себя напряженно:

— Слушай, Чоппер, я знаю Левиса с детства. И мой старик его знавал. В отличие от слухов о пресловутой жестокости большинства известных тебе людей все, что ты о нем слышишь, — правда. И здесь не нужно ничего преувеличивать. Я достоверно знаю, что он ответствен за убийства многих хороших парней, а также нескольких женщин. Левис исключительно жесток. Будь с ним осторожен!

Чоппер слез с койки и закурил самокрутку. Джорджио лицо его показалось бледным ликом призрака в неярком свете от колеблющегося пламени спички.

— Зато у тебя, похоже, все в порядке. Я слышал, ты ему должен много денег, и он хочет их получить. А ты не очень разговорчив с ним, насколько я заметил.

— Это по той простой причине, что, если я сболтну ему лишнего, мне сразу конец. Не так уж много на свете людей, которые способны меня запугать, но Левис — один из них. И потому я говорю тебе: берегись, Чоппер! Я тебе это внушаю вовсе не оттого, что ты мне нравишься. Причина в другом: у меня такое чувство, что ты можешь раньше времени потерять свою жизнь и причинить этим всем нам неприятности. Пусть лучше события идут своим чередом. Когда мы только будем знать, что происходит, тогда и сможем строить какие-то планы.

Чоппер глубоко затянулся самокруткой.

— А какие у тебя планы? У меня сложилось впечатление, будто ты только и ждешь, чтобы куда-то смыться. Ты ни во что не влезаешь, держишься особняком, отдельно от большинства зеков… Со стороны начинает казаться, что ты здесь как бы временно.

— Я просто жду ответа на апелляцию, Чоппер, — напряженно рассмеялся Джорджио. — Мне думалось, об этом всем здесь известно.

— Ну да. И королева-мать завтра приедет походатайствовать за тебя! За кого ты меня принимаешь? Я провел лучшую часть своей взрослой жизни в местах, вроде этого. Я прекрасно разбираюсь в людях. И понимаю больше, чем ты думаешь.

— Однако на этот раз ты определенно ошибаешься. Я лишь хочу проводить время без излишней суеты, вот и вся задача. И конец истории!

Чоппер присел на койку рядом с Джорджио.

— Ты меня интригуешь, Брунос. Для чего ты вожжаешься с Тимми и Сэди? Почему ты не используешь свою репутацию, чтобы облегчить себе жизнь здесь? Я все знаю о тебе. Знаю, из-за какого дела ты залетел. Тебе грозят восемнадцать лет, парень! Это не шуточный приговор. Так почему ты покоряешься Левису?

Джорджио вздохнул.

— Как я уже говорил тебе, мне о нем известно больше, чем многим из здесь сидящих. Левиса нельзя считать мертвым, пока его не похоронят, даю тебе слово. И даже тогда я не поручился бы, что он не вылезет из могилы. Говоришь, все знаешь обо мне? Что ж, тогда я советую тебе выяснить кое-что о Левисе. По-настоящему выяснить! Наверняка ты при этом получишь шок. Порасспроси опытных людей о Джимми Лэнсдауне. Я полагаю, ты слышал о Джимми?

Чоппер молча кивнул.

— Тогда ты знаешь, как он умер. Так вот: за этим стоял Левис — иначе я не англичанин, а чертов голландец! И не думай, что из-за своих гомосексуальных наклонностей он менее опасен. За все эти годы я понял одну вещь: гомиков, как правило, недооценивают. Особенно часто такой недальновидностью страдают именно настоящие мачо, вроде тебя. Левис — опасный человек, помни об этом все время. Он может вонзать в человека нож и при этом мило ему улыбаться.

Чоппер внимательно выслушал Джорджио. И после паузы спросил:

— Неужели ты и вправду думаешь, что он оклемается?

Джорджио снова хохотнул, но на этот раз это у него вышло жестче.

— Если он выжил после шести пулевых ранений, то удаление почки явно не свалит его с ног. На самом деле я не удивлюсь, если он поджарит и съест свою почку с кусочками куриной печенки и запьет это все добрым бокалом кьянти. Он и на такое способен.

Чоппер резко встал и быстро вскарабкался на свою койку.

— Посмотрим, — обронил он.

— На что посмотрим?

Чоппер устроился поудобнее на койке и только после того непринужденно ответил:

— Посмотрим, как пойдут дела. Но предупреждаю тебя уже сейчас: если он выпадет из игры, в нее вступлю я. И я ожидаю, что ты меня поддержишь, Брунос. Пришло время и тебе найти свое место в игре и обжиться в этой тюрьме. Надоело смотреть, как ты сидишь на заборе и смотришь сверху на всех. Не успеешь и глазом моргнуть, как свалишься с него. И где ты потом окажешься?

Джорджио не стал утруждать себя ответом.

Он лежал и упорно задавался вопросом: как там Алан и Донна справляются в Шотландии? «Если даже Левис вернется, — думал Джорджио, — то я и с этим справлюсь: я же не сделал ничего такого, что повредило бы ему! Только мне нужно вести себя тише воды ниже травы — вплоть до того времени, когда можно будет дернуть отсюда. Чем скорее побег станет возможным, тем лучше».

В крыле стояла мертвенная тишина. Обычных ночных звуков было совсем не слышно. Джорджио понимал это так, что все сейчас думали о Левисе, о его нынешнем состоянии.

«Господи, пожалуйста, пусть он умрет!» — горячо молился Джорджио.

Он уже в сотый раз спрашивал себя, почему помешал Тимми закончить начатое: «Мне нужно было позволить ему перерезать глотку этому ублюдку. Мы же говорили с Сэди о возможности такого исхода! И ведь мы друзья. А в таком месте, как это, друзья — это все…»

Только сейчас Джорджио окончательно осознал это.

Глава 24

Занимался сырой день, и Донна дрожала от утренней прохлады в машине почти весь путь до Глазго. Она то и дело зевала во весь рот. И, наконец, вольно откинулась на спинку сиденья.

— Понимаю, что это слишком ранняя поездка, Донна, особенно после вчерашней ночи, но нам предстоит очень многое сделать за этот уикенд. У нас много важных дел.

Она отметила про себя, что пейзаж постепенно меняется: зеленые поля постепенно вытесняются бетонными площадками. И кивнула:

— Джемси показался мне таким приятным человеком. Ну, вовсе не из тех типов, по которым сразу видно, что они связаны с торговлей оружием или с ограблениями… О, вы понимаете, что я имею в виду.

Алан притормозил при виде детей, переходящих дорогу.

— Я понимаю, о чем вы говорите. Но не следует забывать: внутренне он едва ли похож на тот образ, который умело создает. Даже у средней домохозяйки почти всегда есть, что скрывать.

Донна язвительно засмеялась.

— У средней домохозяйки? Ну, вот, наконец-то я все и услышала. Господи, да вы просто жуткий шовинист! Могу ли я спросить, что означают слова «средняя домохозяйка»? А то вы говорите, как крупный специалист в этом вопросе.

Алан почувствовал, что опять начинает раздражаться. С каждым часом Донна становилась все более чувствительной. Он повернул рулевое колесо, следуя изгибу дороги, после чего громко и четко ответил ей:

— Что ж, моя мать — вот пример простой домохозяйки.Она была отнюдь не из тех, кто может спрыгнуть с дерева и ударить вас по голове. Средняя домохозяйка живет в многоквартирном доме, у нее трое или четверо детей и нет никаких выходных; очень редко ей удается сводить концы с концами, а ее старик, как правило, проводит время либо на бирже труда, стоя в очереди за пособием по безработице, либо в пабе. В возрасте тридцати лет средняя домохозяйка выглядит на все сорок пять. После рождения второго ребенка у нее расплывается фигура, она становится горластой, поскольку приходится спорить с соседями по улице, которые все обо всех знают. И она сражается за то, чтобы дать своим детям немного больше, чем у них есть: одевает их, выписывая товары по каталогу, выворачивается наизнанку ради малой толики лишних наличных. Примерно к шестидесяти годам она тихо угасает, прожив многие годы в квартире с повышенной влажностью, постоянно получая тумаки от своего старика.

Она вызывает, когда требуется, врача к своим детям, но никогда — к себе. Она дарит деньги своим внукам, навещает сыновей в тюрьме или хвастается тем, что у них есть работа. Она старается сделать все возможное, чтобы ее дочери лучше устроились в жизни, и тяжело переживает, если они погружаются в такое же болото, в каком прожила жизнь она. Телевизор и капля черри — вот и все радости при ее образе жизни. И, разумеется, игра «Бинго», участвуя в которой, она может встретить близких друзей, посмеяться и обсудить соседей… Вот это и есть суть понятия «средняя домохозяйка», миссис Донна Брунос.

Донна молча выслушала его.

— Ну, ладно, Алан. Но какой же у нее может быть большой секрет?

Он усмехнулся:

— Ее большой секрет? Может быть, это парень, который ее бросил и уехал и за которого она с ранней юности намеревалась выйти замуж вместо того хрыча, что, в конце концов, стал ее мужем. Домохозяйка грезит о нем, стирая загаженные пеленки и готовя жирный обед, мечтает о своем герое, который очаровал ее, еще когда она была совсем молоденькой: умел красиво говорить, отличался спокойствием и уравновешенностью, а ее товарки считали его немного снобом. Потом она видит своего старика — в мешковатом костюме, с прилизанными волосами и наплевательским ко всему отношением — и понимает, как прогадала, выйдя за него замуж. Это и есть ее секрет, Донна.

Донна задумчиво взъерошила себе волосы.

— Ну, простите меня, Алан. Однако ведь это не имеет никакого отношения к Джемси, верно? Мы говорили о жизни во лжи, но не о жизни, полной сожалений.

Алан искоса взглянул на нее.

— Знаете, что, Донна? Ваша проблема в том, что, в сущности, вы сами не понимаете, о чем говорите. Ложь, в которой живет так называемая средняя домохозяйка, всегда при ней. Представьте себе, как все годы замужней жизни она искала, где бы взять хоть немного лишних деньжат, чтобы оставить своего старика, вырвать детей из этой среды и помочь им лучше устроиться. Мечтала о том, чтобы тот парень вернулся, разыскал ее и забрал из болота, где она увязла. И все же ей приходилось спать в одной кровати с мужчиной, которого она с годами начала презирать. Она позволяла ему брать свое тело, но никогда не отдавала души. А он даже не подозревал, что у нее есть душа или, скажем, ум. Она же справлялась со всеми неприятностями и унижениями и шла на это именно ради своего старика и из-за него. Так что ложь, Донна, постоянно присутствовала в ее жизни… Она мать его детей — и это все, что она собой представляет. Она сама прекрасно понимает это. Ее старик смотрит шоу Бенни Хилла, читает «Сан» и «Спорт», раз в год дарит ей на день рождения подарок — обычно что-нибудь для дома: утюг или набор кастрюль. Она — не личность, и чем больше проходит времени, тем очевидней это для нее становится. И она все дальше и дальше в своем сознании отступает туда, где ей отведено место, и становится тем, кем судьба предназначила ей быть. В сущности, она в большей степени живет во лжи, чем Джемси. Потому что он — мужчина и может делать все, черт бы его подрал, что ему нравится! Женщинам редко дается в этой жизни такая привилегия, особенно женщинам из пролетарской среды. Вы всерьез думаете, у вас проблемы? Ваш старик сидит в тюрьме — подумаешь, какое дело! А попробовали бы вырастить троих детей на одну чертову социалку! Подобная перспектива очень быстро заставила бы закрыться ваш остроумный ротик, смею вас заверить.

В машине повисла предгрозовая тишина. Оба они почувствовали, что Алан зашел слишком далеко, и ни один из них не понимал, что заставило его в таком резком тоне завершить свою речь. Возможно, вытянутое лицо Донны так действовало Алану на нервы. Он не хотел, чтобы Донна была сейчас здесь, чтобы она встречалась с людьми вроде Джемси и другими, ему подобными деятелями. Он хотел защитить ее от всего этого. В то же время глубокое презрение Донны к его собственному образу жизни, к образу жизни Джемси, вообще к суете, в которой они погрязли, раздражало Алана. «Я оказываю ее старику громадную услугу, черт побери, и вследствие этого мне приходится иметь с ней дело. Вот это — настоящая суматоха».

Донна ответила ему нарочно спокойным голосом.

— К вашему сведению, Алан Кокс, я с радостью жила бы в многоквартирном доме и была бы счастлива иметь хотя бы одного ребенка.

Алан расслышал в ее голосе глубинную тоску по материнству и понял только теперь, что он тут наговорил. «Мне следовало бы помнить, ведь Джорджио рассказывал мне, сколько лет они безуспешно пытались заиметь ребенка. Но они даже усыновлением заняться не могли — из-за гнусных дел Джорджио… Мне хочется собственной ногой врезать себе по губам!» — Он остановил машину и повернулся к ней.

— Мне очень жаль, Донна. Это сказано безотносительно кого-либо. Я просто не подумал. Простите меня.

Она уставилась на расплывавшийся перед глазами пейзаж и подавила подступившие слезы: «Если бы Алан Кокс мог представить себе, как страстно до сих пор мечтаю качать ребенка на руках, зная, что он — мой собственный! Я с радостью отдала бы за это все, что у меня есть».

Он положил ладонь ей на запястье, но она стряхнула его руку.

— Со мной все в порядке, Алан. Давайте поедем дальше, а? Теперь вы умело и справедливо поставили меня на место, и я больше не забуду о том, как подобает вести себя маленькой женщине, рабе своего мужчины.

Алан почувствовал желание повернуть ее лицом к себе и обнять, но он понимал: этот шаг может стать роковым.

— Можно я вам кое-что скажу, Донна?

— А разве вас остановит, если я отвечу «Нет!»?

— Я говорю серьезно, дорогая. Вы вызвали на поверхность все, что во мне было плохого. Не знаю, почему это случилось, но вышло именно так. Есть что-то такое во всем вашем облике, что до крайности раздражает меня. Вы очень самоуверенны, смотрите на всех сверху вниз, и в то же время вам нужны эти люди, чтобы они вытащили вашего мужа из тюрьмы, которого засадили туда не на минуточку, а на восемнадцать лет. И вы только из-за этого якшаетесь с отбросами общества. Вы смотрите свысока на них, чуть опустив свой хорошенький носик, хотя вы и сами ничуть не лучше их! Во всяком случае, сейчас не лучше. Вы были выше их до того, как завязли во всем этом, но теперь — нет. Вы так же испачканы отныне, как они. Чем скорее вы поймете это и перестанете играть в чертову мать Терезу из Алькатраса, тем быстрее мы с вами найдем общий язык… Я уже говорил вам, что у средней домохозяйки менталитет именно как у домохозяйки, и никакого другого быть не может. Мужчина в ее жизни — вот кто опустил ее на дно. Хорошенько запомните это, дорогая, потому что это утверждение распространяется и на вас. Вы ходите не на «Бинго-шоу», а в модные рестораны и в клубы. Вам нет нужды время от времени ездить на выходные в Саутэнд — вы отправляетесь на Карибы. Но ведь это то же мясо, Донна, только под разной подливкой, черт побери! Ну, вот, вы опять меня раздражаете. Ну какого черта так происходит?!

Донна повернулась к нему. Глаза у нее сверкали.

— Я не знаю, почему я раздражаю вас, мистер Кокс, но честно признаюсь: наши чувства взаимны. А что по поводу этого вашего навязшего в зубах вздора насчет домохозяек, скажу так. Вы кто — в некотором роде социолог? У меня есть степень по социологии, возможно, вам это будет интересно узнать, но я никогда не читала ничего, хотя бы отдаленно напоминающего тот бред, что я сегодня выслушала.

— То, что знаю я, дорогая, невозможно почерпнуть из книг, — покачал головой Алан. — Это приходит только вместе с жизненным опытом. Запомните это!..

Он посмотрел ей в лицо, испытывая постоянно преследовавшее его теперь острое влечение к ней. Он впервые ощутил подобное в то самое мгновение, как увидел ее. Алан перевел дух. Синие глаза Донны гневно сверкали, придавая особую эффектность ее красоте; волосы обрамляли лицо густой гривой. Она задрала свой и без того упрямый острый подбородок; нежные губы дрожали от ярости. Алан мысленно застонал: «В действительности я хотел бы немедленно вытащить ее из машины и от души трахнуть. Вот в чем дело». Он уже понимал это. Алан Кокс был неравнодушен к Донне. И, как нарочно, цеплялся в разговорах за то, что больнее всего ранило: напоминал Донне о ее неспособности иметь детей. Он осознавал, что ведет себя, как противный, злобный тип, ему даже было стыдно, но он все равно не сожалел об этом. Внутренний голос подсказывал ему, что с нее непременно надо сбить спесь. И сделать это требовалось до того, как они приедут в Глазго, до того времени, когда Донна познакомится с людьми, о которых он ей говорил. Она представляла себе трущобы примерно, как жизнь в Кэннинг-тауне, где жили мамаша и папаша Брунос. Никогда в своей жизни она не жила в настоящих лачугах, среди жестоких людей.

«Глазго научит ее реальной жизни. Равно как Ливерпуль или простонародные районы Лондона. — Алан искоса глянул на ее лицо, чтобы поскорей успокоиться. — Она все равно останется такой, какая есть; ей повезло, что она никогда не жила так, как довелось мне. Повезло, что ей ни разу в жизни не приходилось ограничивать себя в чем-то, беречь каждый грош и гадать, где раздобыть себе еду. Ей везло всю ее жизнь… Но миссис Благонравная Женщина очень скоро утратила все свои замечательные качества — сразу, как только ее мистер Благонравный Мужчина свернулся в трубочку наподобие девятимиллионной купюры. Тем не менее она смотрит на меня сверху вниз, как и на всех людей, с кем имеет дело. Очень жаль, что Донна не смотрит таким образом на своего муженька. Но ведь она не знает и половины того, в чем замешан Джорджио…» — Его раздражение почти прошло.

— Мне очень жаль, Донна.

Она медленно облизнула губы — получился некий неосознанный эротический жест.

— И вовсе вам не жаль, Алан. Для вас я — просто назойливая корова, и это понятно. Что ж, давайте и я вам кое-что скажу. А мне нравится, что я такая. Да от этого я на седьмом небе! Думаете, я не понимаю, во что могу оказаться втянутой — и по одной-единственной причине. Все из-за моего Джорджио. Но мне не пришлось выбирать — это само собой обрушилось на меня. А вот вы, например, чем можете оправдать тот образ жизни, который прежде вели? Вы — убийца, и сами же в этом признались. Боже мой, да вы и вам подобные в своих попытках самооправдания откровенно смехотворны! Не рассказывайте мне о бедности, я все об этом знаю. Люди вроде вас постоянно тычут мне это под нос. Дарю вам мысль, драгоценную, как алмаз. Можете сунуть ее себе куда хотите, мистер Кокс. Люди сами делаются отбросами общества, а вовсе не домашние условия делают их такими. Вспомните об этом, когда в следующий раз подниметесь по лестничному маршу в одном из знакомых вам многоквартирных домов и наткнетесь на грязь, презервативы и мочу. Вам отнюдь не обязательно было становиться преступником — вы добровольно избрали для себя такой путь. Далеко не каждый бедный мальчик становится гангстером или грабителем. Это был ваш собственный выбор. Так что оставьте всю вашу душещипательную ерунду при себе, приберегите ее на будущее — может, пригодится. Меня же это не трогает.

Алан опять почувствовал прилив ярости, но усилием воли проглотил воображаемый сгусток желчи.

— Ваш старик ничем не отличается от меня, дорогая. Не забывайте об этом.

Донна улыбнулась. Лицо ее от волнения обрело свои естественные краски. В утреннем освещении она выглядела потрясающе.

— Но я не люблю вас, мистер Кокс. Однако случилось так, что я очень сильно люблю мужа. И для меня неважно, что он там натворил. Ну а теперь… Так мы едем в Глазго или останемся здесь на весь день?

Алан завел машину, чувствуя, как у него мелко трясутся руки от раздражения. Он с трудом подавил в себе желание схватить Донну Брунос за горло и задушить ее на месте, да так, чтобы она не взвидела света белого.

«Вот как она на меня действует! Если я не мечтаю о поцелуе ее, то жажду убить. — Когда машина тронулась, он автоматически сделал несколько глубоких вздохов. — Что за ситуация! И я никак не могу с ней справиться. Уж и не знаю, радует меня такая перспектива или приводит в ужас».

Правда, кое в чем он был абсолютно уверен, а именно: в том, что обтянутые черными чулками ноги Донны притягивают его как магнит; ее лицо с умело наложенным макияжем тоже выглядело необычайно привлекательно. И вообще вся ее личность казалась утонченной и одновременно подогревала в нем алчность — как украшение на торте. И чем больше Донна конфликтовала с Аланом, тем острее он хотел ее. Чем больше она раздражала его, тем сильнее он ее желал.

Возникала только одна проблема: Кокс так страстно желал Донну, что едва ли не ощущал ее на вкус. И, вдыхая аромат Донны каждый миг, Алан больше не мог спокойно выносить этого. Он вынужден был постоянно внушать себе: «Она — жена Джорджио… Она — женщина из другого класса… — Но каждый раз подытоживал: — И я хочу ее!»

Левис пришел в себя в блоке интенсивной терапии. Он приоткрыл глаза, постепенно привыкая к яркому свету ламп, и покосился по сторонам, прислушиваясь к любым звукам, которые мог распознать. Но слышал он только пиканье монитора возле его кровати. Тогда он полностью открыл глаза и заметил полицейского, сидевшего возле кровати: тот читал «Дейли миррор». В горле у Левиса пересохло, веки горели, словно засыпанные песком, от долгого сна. Он ощущал специфический запах анестезирующего лекарства…

И вдруг память к нему вернулась. Он снова почувствовал обжигающую боль от вонзающегося в бок лезвия. Когда он попытался пошевелиться в постели, боль усилилась.

Он улыбнулся: «Значит, я жив».

Полицейский взглянул на него и обнаружил, что он проснулся.

— Мистер Левис, вы себя хорошо чувствуете? Я позову медсестру…

Мужчина, как определил Дональд Левис, говорил с легким йоркширским акцентом. Левис открыл рот, чтобы ответить, однако не смог произнести ни слова: он лишь издал что-то вроде тихого карканья. Ему срочно требовалось выпить воды, почистить зубы и узнать, что тут происходит. Полицейский подошел ближе к своему подопечному. Левис тем временем пошевелил конечностями: сначала руками, а потом и ногами.

«Я не искалечен!» — Эта мысль пролилась бальзамом на его душу. Он знал, что получил приличный удар в спину. Если бы нож угодил в позвоночник, тогда ему наверняка пришел бы конец. Перед его мысленным взором предстал Тимми — его лицо, превратившееся в маску горя. И Левис снова улыбнулся: «Тимми за это заплатит. Он дорого заплатит за свою маленькую вспышку раздражения. Мысли о мести помогут мне скорее поправиться. Пока я буду выздоравливать, обязательно придумаю что-нибудь изощренное специально для Тимми».

Все знали, что Левис умеет платить по счетам. Но тут уж он намеревался заплатить стократно.

Глазго неприятно удивил Донну. Красивые в своей основе здания исторического центра оказались совсем не такими вблизи, какими она их себе представляла. Когда они подъехали к Гован Саутсайду, ее худшие опасения подтвердились. Витрины магазинов были густо оплетены проводами, обеспечивающими охрану; улицы, похоже, заполняли одни женщины с колясками да бесцельно слонявшиеся мужчины подозрительного вида и еще бездомные собаки. После последнего их спора Алан говорил с Донной только о пустяках. Минуло двенадцать часов дня, и ей хотелось что-нибудь выпить, поесть и посетить туалет.

Они подъехали к дому со множеством беспорядочно рассеянных в нем жилых квартир, по всей видимости, с низкими потолками; некоторые из окон были заколочены, на других висели яркие тюлевые занавески. Везде играли дети, и откровенную агрессивность, написанную на их лицах, можно было разглядеть даже из окна проезжавшей машины. Донна чувствовала витающее в атмосфере напряжение.

— Где мы?

— Это место называется Гован, — мрачно улыбнулся Алан.

— А что означает это слово? — повернулась к нему Донна.

Алан припарковал машину возле убогого блочного жилого дома и пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, это гаэльское слово, обозначающее «Чертова дыра». Давайте-ка вытащим все из машины. Ничего оставлять нельзя. Здесь могут разнести лобовое стекло из-за пакетика шелухи, забытой на приборной доске.

Донна вылезла из машины и с тоской огляделась по сторонам. Такого она не ожидала увидеть. После великолепного дома Джемси ей думалось, что и в дальнейшем везде будет так же: «Что, в конце концов, мы можем здесь делать?»

Когда Алан и Донна входили в подъезд маленького блока квартир, их едва не сшибли с ног три бежавшие навстречу девочки-подростка. Девочки, как угорелые, вылетели из дверей вестибюля, громко хохоча при этом.

Самая рослая из них что-то неразборчиво сказала, глядя в сторону Донны, а две другие дико заржали. Донна почувствовала, как у нее запылало лицо: что бы ни сказала девочка, это неспроста сопровождалось усмешками, и она так оглядела Донну с ног до головы, словно перед ней был кусок грязи.

Алан держал дверь открытой перед ней, и ей ничего не оставалось, как войти в зловонный теплый вестибюль. На площадку первого этажа выходили две двери. Рядом с каждой дверью висел большой черный пакет для мусора, переполненный отходами. Кафельный пол был давно не мыт, смрад от гниющих продуктов заполнял ноздри. Тут же стоял детский велосипед, прислоненный к стене, и рядом с ним — большой мешок с цементом. Мешок порвался, и цемент рассыпался по полу. Скорее всего, это произошло уже несколько месяцев назад. Алан постучал в недавно выкрашенную зеленой краской и уже исцарапанную ветхую дверь и стал терпеливо ждать. Никто не отзывался. Он снова постучал, на этот раз — сильнее. Донна услышала доносившиеся из квартиры голоса. Громкие голоса, и один из них — женский. Вскоре дверь настежь отворилась. Перед ними предстал мальчик лет девяти: коротко подстриженные волосы, полосатый свитер, грязные джинсы и пара кроссовок фирмы «Фила».

— Чего вам? — хрипло спросил ребенок.

— Твой папа дома?

Мальчик вытер рукой нос и сверху донизу оглядел Донну, прежде чем ответить.

— А кто его спрашивает?

Алан присел на корточки — так, чтобы его голова была вровень с головой мальчика.

— Послушай, маленький крепыш, твой папаша дома, черт бы его побрал, или нет? Если он дома, скажи ему, что пришел Алан Кокс. Если его нет, назови мне паб, где он торчит, и тогда я, может быть, дам тебе пару фунтов.

Ребенок напряженно уставился на Алана: он явно боролся с собой, раздумывая — говорить что-либо незнакомцу или оставить это при себе. Его спасло от ответа появление невысокого мужчины с бычьей шеей и с громадным «пивным» брюхом, больше которого Донна никогда в жизни не видела.

— Привет, Алан, дружище! Давненько не виделись…

Его ярко выраженный акцент кокни прозвучал для Донны как нечто родное. Особенно после своеобразных резких интонаций жителей Глазго. Ребенок молча отодвинулся в сторону, чтобы дать им пройти в переднюю.

— Энни! Поставь-ка чайник на плиту, девочка, у нас гости! — Мужчина повернулся к Алану и весело улыбнулся. — Придется вам принимать нас такими, какие мы есть. Ты же знаешь мою Энни. Она никогда не любила убираться.

Алан засмеялся. А в это время в переднюю вышла симпатичная светловолосая женщина лет тридцати пяти. Волосы у нее были безукоризненно причесаны, одежда — дешевая, но чистая и отутюженная. Обращали на себя внимание туфли на невероятно высоких каблуках, и Донна с изумлением заметила, что эта женщина на «шпильках», одетая в бриджи и просторную рубашку, была на последнем месяце беременности.

— Привет, Алан. — У женщины преобладал чисто шотландский выговор. Она обворожительно и кокетливо улыбнулась гостю, несмотря на свою хорошо заметную беременность. Гостью хозяйка просто проигнорировала, однако Донна интуитивно поняла: эта женщина ни за что не уделит ей должного внимания, пока вокруг будут мужчины.

— Я приготовлю чай. — В голосе Энни порой слышались те жестковатые интонации, которые Донна замечала у большинства шотландцев, с кем ей приходилось сталкиваться. Однако в целом он был нежным и музыкальным.

Донна вошла вслед за мужчинами в небольшую гостиную, где ей предложили присесть на неожиданно дорогой кожаный диван.

Гостиная, по-видимому, являлась главной радостью и гордостью Энни. Комната был до предела забита тем, что хозяйка считала «хорошими вещами». Здесь стояли телевизор с экраном в тридцать два дюйма, хороший видеомагнитофон, мягкая мебель, обтянутая черной кожей, стены, выкрашенные в белый цвет, она плотно завесила картинами, нарисованными чернилами и пером, с изображением разных сценок из Клайда. Толстый ковер из Аксминстера покрывал пол, а камин в стиле мастера Адама был отделан черным мрамором. В гостиной также стояли как минимум два стола, а большая черная, как уголь, стенка, возвышалась в глубине комнаты, уставленная внутри и поверху разными голубыми фаянсовыми тарелками, кувшинами и хрустальными вазами. Донне этот стиль был чужд, даже противен, хотя можно было восхищаться уже тем, что он вообще соблюден. После того, как Донна увидела местный вестибюль, она приятно удивилась, оказавшись в условиях сравнительного комфорта.

Алан с хозяином занялись своими делами. Тут в комнату заполз маленький ребенок, и Донна с изумлением увидела, как Алан поднял его ловким движением с пола и пристроил у себя на груди.

— Она выросла, Джонни. Сколько ей сейчас?

— Почти год, — пожал тот плечами. — Но пока не пытается ходить. Джастин и Вейн оба рано начали ходить, а эта — просто ленивая корова. — Он прижался лицом к дочери, а ребенок схватил его за нос и засмеялся. — Разве нет, моя дорогая малышка? А кто лучшая папина дочка, а?

Ребенок гулил от радости, и Донна расслабилась: «Если в доме дети, то, по крайней мере, здесь не опасно». Она чувствовала себя лицемеркой из-за того, что заранее строго судила об этом человеке по его дому — после того, как провела ночь в напоминающей дворец резиденции торговца оружием.

— Это — Джонни. Джонни, а это — Донна Брунос, жена Джорджио…

Пока Алан представляя их друг другу, в комнату вошла Энни с подносом, на котором стоял полный чайный набор. Энни по-новому, с явным уважением, взглянула на Донну.

— Вы жена Джорджио? Ну-ну. А я всегда думала: это просто грязные слухи, что у него, мол, есть жена. Так, значит, вы существуете на самом деле? Чудеса, да и только!..

Энни без тени застенчивости стала пристально разглядывать Донну, словно только что ее увидела. Обратила особое внимание на ее черные замшевые туфли, отметила красивую сумку и дорогой шелковый костюм. От ее взгляда не ускользнули ни прозрачные черные чулки, ни густые каштановые волосы, ни темно-синие глаза. Закончив осмотр, она решила, что эта Донна ей совсем не нравится.

Она передала гостье чашку с обитым краем, наполненную плохо заваренным чаем, которую ранее собиралась взять сама. Донна кивком поблагодарила хозяйку. Но Энни проигнорировала этот жест вежливости.

— Так что же занесло вас в такую глушь? — Своим музыкальным голосом Энни демонстративно обращалась исключительно к Алану.

— Я приехал повидаться с твоим стариком, Энни. У меня есть для него маленькое дельце.

Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.

— Только если это не ограбление, Алан. Я уже на сносях, хочу одного: чтобы, когда дитя появится на свет, Джонни был бы рядом со мной, как всегда.

Алан широко улыбнулся, и его зубы сверкнули, контрастируя с загорелой кожей лица.

— Это классное дельце, Энни. Хорошая плата за один день работы.

— И какова же эта плата? — Голос Энни теперь звучал отрывисто, тон стал абсолютно деловитым.

Донну удивило то обстоятельство, что Джонни терпеливо ждет, пока его жена закончит говорить.

— Несколько хороших тысчонок.

— А что будет делать мой Джонни за несколько хороших тысчонок?

Алан опять улыбнулся.

— Он поможет мне выдернуть одного парня из тюрьмы «Паркхерст». Вот что он будет делать.

Энни несколько секунд смотрела на свои руки, как бы переваривая слова Алана. Потом посмотрела ему в глаза и серьезно сказала с металлическим нотками в музыкальном голосе:

— Пятнадцать тысяч, из них восемь — вперед, и мой Джонни твой, Алан.

— Твоя жена — настоящая тюремная артистка, черт побери! — громко заявил, расхохотавшись, Алан.

— Моя жена знает, сколько я стою. И ты об этом не забывай, Кокс! — озорно улыбнулся Джонни.

Алан подбросил маленькую девочку к потолку и заворковал с ней:

— Твоя мама лучше всех ведет деловые переговоры, дорогая!

Младенец сдавленно смеялся и болтал в воздухе пухлыми ножками.

Алан посадил ребенка на пол. Глядя на Энни, он сказал:

— Что ж, вполне справедливо. Это большое дело. А теперь я хочу, чтобы вы нашли мне еще несколько людей, кому я мог бы доверять. Никто из них не должен знать, что намечается, до самого последнего дня перед прыжком. Договорились? Мне нужны люди, которых никто не знает на юго-востоке. Крепкие мужики, которые смогут выдержать несколько ударов и при этом будут держать пасть на замке.

Донна внимательно следила, как Энни с непроницаемым видом тщательно взвешивает в уме слова Алана. Хотела этого Донна или нет, но хозяйка производила на нее сильное впечатление.

— Вот что я скажу тебе, Алан. У меня есть предложение. Мы дадим тебе список имен, и за каждого, кого ты отберешь, мы получим десять процентов комиссионных. Как тебе это? Мы наберем их для тебя, если ты согласишься. У Джонни есть тут, в Говане, несколько хороших парней. Один Бог знает, на что они готовы пойти ради денег.

— Идет, девочка, — кивнул Алан. — Займитесь набором. Единственное условие: они не должны разевать пасть ни перед прыжком, ни после него. После — в особенности.

— Понятно… Ну что, кто-нибудь хочет еще чаю? У меня есть прекрасный кусок ветчины. Я приготовлю несколько сэндвичей. А потом вы с Джонни пройдетесь по списку и определите, кто и на что, по-вашему, способен. После чего мы приступим к делу. Не хотите ли пойти со мной? — Энни в первый раз улыбнулась Донне.

Донна неуверенно встала и пошла за ней в маленькую кухню.

— Хлеб — там, а масло — в холодильнике. Намажьте пока на хлеб масло.

Донна выполнила распоряжение Энни, проглотив раздражение, вызванное столь невнимательным отношением этой женщины к ней.

— Ну как сейчас поживает Джорджио? Мы давно его не видели. Джонни был много лет его хорошим другом.

Донна слизнула кусочек масла, прилипший к большому пальцу.

— Джорджио в порядке, спасибо, Энни. Я передам ему привет от вас, хорошо? — Голос ее прозвучал довольно сухо.

— Сделайте это! — засмеялась Энни. — Скажите ему: Энни спрашивала о нем. Только это, и больше ничего.

— Значит, он вас знает? — с усилием улыбнувшись, спросила Донна.

Энни положила руки на свой громадный живот.

— Он поймет, о ком речь, вы об этом не беспокойтесь. Некоторое время они работали молча; и в небольшом пространстве кухни напряженность атмосферы ощущалась сильнее.

— А как получилось, что вы поехали сюда вдвоем с Аланом? — вновь заговорила Энни. — Джорджио не понравилось бы, если бы он узнал, что вы повсюду ездите вместе, не так ли? Особенно сейчас, когда он отсутствует… Я помню, когда мой Джонни сидел в «Барлинни», я чуть с ума не сошла! У вас есть свои писуны?

Донна покачала головой.

— Джорджио знает, что я здесь, Энни. А детей у нас нет.

— Вы не похожи на женщину, которая может забеременеть, — усмехнулась, глядя на нее, Энни. — Это и по вашей одежде можно сказать…

Донна резко бросила на стол нож, которым нарезала хлеб для сэндвичей.

— А что вы об этом знаете, а? Вы что — чертов оракул, раз моментально обо всем узнаете?

Энни досадливо поморщилась.

— Успокойтесь, Донна. Я просто констатировала факт. Держу пари, вы ни за что не согласились бы выглядеть так ужасно, как я сейчас.

Донна почувствовала, как желание сражаться вдруг покинуло ее: «Мне трудно справляться и с Аланом, и с этой мадонной шотландских трущоб».

— Немного же у вас оснований считать, что вы все знаете. У меня было два выкидыша и один мертвый мальчик, к вашему сведению. Мне не везло во всем, что касалось детей. Вы довольны?

Энни собиралась что-то ответить, но в этот момент на кухню вошел Алан.

— Все в порядке, девочки? — Он говорил с нарочитой веселостью. — Джонни пошел прогуляться за бутылочкой виски. Может, вам обеим помочь?

Энни покачала головой.

— Нет, спасибо, Алан. Мы с Донной хорошо справляемся. — Она бодро улыбнулась ему. У Алана не осталось иного выбора, как только выйти из комнаты.

Энни подошла к Донне вплотную и нежно коснулась ее руки.

— Я веду себя, как настоящая сука, не обращайте на меня внимания. Ваша красивая одежда и изящная фигура вызвали у меня раздражение. Я очень сожалею обо всем, что я наговорила, искрение сожалею.

Донна закончила намазывать хлеб.

— Мне не нужно ваше сочувствие, Энни. Просто хотелось бы, чтобы окружающие перестали обращаться со мной так, словно я — грязь, принесенная на башмаках с улицы. Мне известно, какое я произвожу на людей впечатление. Что ж, сожалею об этом, ничего не могу поделать. Мне еще никогда в жизни не приходилось ни за что сражаться. До сего времени… Но верьте мне, когда я говорю: за Джорджио я буду сражаться с кем угодно!

Энни снова улыбнулась — на сей раз широкой, доброжелательной улыбкой.

— О, обязательно будете, девочка. Но посмотрим правде в глаза: Джорджио того стоит. Вам очень повезло, что вы удерживали его при себе все эти годы. Это не так-то просто. Джорджио слишком красив, да и вообще хорош, ему же во благо… Да и не только ему самому — и кому угодно тоже!

Донна беззлобно посмеялась над забавным подтекстом слов, сказанных Энни. После чего они как-то сразу подружились. Так, как это умеют только женщины.

Алан сидел в гостиной с ребенком на коленях и думал о резких словах, которые Донна бросила Энни и которые он невольно подслушал: «Мертвый мальчик… — Сердце его рвалось к ней. Особенно после всего, что он сам наговорил ей в машине несколькими часами раньше. — Как я мог быть таким дураком, таким тупицей? Донна Брунос — не заурядная домохозяйка. А ведь я намеренно так говорил, чтобы огорчить ее… — До него дошло наконец, как далеко он зашел в своем раздражении. — … Мертвый мальчик. — Эти слова прокручивались у Алана в голове, и все оттенки неизбежного горя Донны отражались в этих двух коротких словах: — Мертвый мальчик. — Нет ничего удивительного в том, что Джорджио для нее — все. Донне в ее возрасте больше не о ком заботиться и не на что надеяться».

Алан Кокс твердо решил: если уж ему суждено потрудиться для ее блага и завершить это свое последнее дело, он позаботится о том, чтобы она получила желаемое — Джорджио.

«Я сверну горы ради того, чтобы она получила это».

Джонни вернулся с шотландским виски, и женщины внесли в гостиную сэндвичи, улыбаясь друг другу, как заговорщицы. Алан чуть заметно качнул головой: он никак не мог понять этих женщин.

— Я прошелся по нашему списку, пока ходил в магазин. И думаю, уже могу назвать тебе имена нескольких ребят, которые тебе подойдут… Это три брата. Они привязаны друг к другу, как дерьмо к одеялу, и все они чистые. Один из них отсидел пять лет за своего приятеля, потому что не захотел подставить его. Они носят фамилию Маканилтис. Все трое — ублюдки, но им можно доверять. Я точно знаю.

Алан кивнул.

Слушая Джонни, он одновременно наблюдал, как Энни и Донна любуются ребенком. Затем Донна посадила малышку на колени и поцеловала ее в покрытую пушком головку. Алан видел неутоленное желание материнства в ее глазах. И ему в какой-то момент показалось, будто острый кинжал вонзился ему в самую душу: «Я дам ей то, что она хочет; я принесу ей Джорджио на тарелочке, если это сделает ее счастливой». Он лишь желал дать ей то, что она по-настоящему заслужила.

Глава 25

Алан с Донной вышли на улицу. Алан внимательно осмотрел машину, прежде чем они сели в нее. Оба с удивлением убедились, что никто их машину не тронул. Когда они выехали на дорогу с неподходящим названием — Ряд Гармонии — и направились в сторону улицы Арджайл, Донна уютно устроилась на сиденье.

— Что вы думаете об Энни? — спросил ее Алан.

— Она мне понравилась. Но не сразу. Хотя, когда мы немного поболтали, нам стало хорошо вместе. Я удивилась, когда узнала, что Джонни — выходец из кокни. Так странно было услышать его своеобразный акцент после всеобщего чисто шотландского говора.

Алан посмеялся вместе с нею.

— Это целая отдельная история — про Джонни и Энни. Когда Джонни жил в Смоуке, он вечно якшался с потаскухами. Он патронировал Пастуший рынок и Кингс Кросс, и там все над ним по этому поводу вечно подшучивали. Джонни всегда занимался грязными делишками. И тут вдруг, совсем неожиданно, Джонни решил жениться. Мы все были поражены. Я готовил еду на его свадьбу. Джорджио вам расскажет…

Донна резко повернулась к нему.

— Вы хотите сказать, он был там?! На их свадьбе?!

Алан смущенно кашлянул. Глубоко вздохнув, он ответил:

— Нет. Конечно же, нет. Я просто хотел сказать, что об этом в городе все говорили. И больше ничего. — Он заметил, что Донна после этих слов заметно расслабилась. — В любом случае вернусь к своему рассказу. Выяснилось, что Энни, которой тогда только исполнилось семнадцать лет, — обыкновенная шлюшка с того же Пастушьего рынка. Как-то раз ночью он посадил ее к себе в машину — и все! Он забрал ее из этой клоаки. Она была обычной потаскушкой и все в таком роде. Я хочу сказать: сейчас она на все правильно смотрит и прежнее занятие ее не привлекает. В то время это вызвало сенсацию, но, как однажды сказал мне Джорджио, на самом деле Джонни оказал услугу себе. Он получил, что хотел, и счастлив. Джонни платил девкам за то, что ему было нужно. А теперь одна из них у него всегда под рукой, если вам угодно. — И Алан громко расхохотался над собственной шуткой.

Донна сурово поглядела на него.

— Мне показалось, что они очень счастливы.

Алан махнул ей рукой.

— Они и правда счастливы, я не видел более счастливой нары. Он боготворит ее. Но я лично никогда не смог бы жениться на проститутке. Понимаю, это звучит отвратительно, однако я просто не смог бы заставить себя сделать это…

Он свернул налево с улицы Арджайл и подъехал к закусочной «Ватерлоо». Остановившись почти вплотную к зданию, он выключил двигатель и повернулся к Донне:

— Я сказал что-то не то?

Донна покачала головой.

— Мне показалось, что Энни лидирует в их семейном союзе.

— О, так оно и есть, — согласился Алан. — Перед тем, как они поженились, он занимался ерундой, профукивал все свои деньги и потом снова искал себе работенку. И вообще дешево продавал себя. Это Энни втянула его в более серьезный бизнес. Она ведет за него переговоры, следит, чтобы ему как следует платили. Эта их квартира на улице Ряд Гармонии лишь начало. Со временем они собираются оттуда выбраться: купить дом за наличные и жить там. Она проныра, старушка Энни. Она поняла, что может ей предложить Джонни, и приняла это. И как большинство бывших шалав, она ему верна. Они всегда преданны мужьям, эти бывшие шлюшки. Это так забавно! Они верны своим сводникам, сутенерам, бойфрендам, своим мужьям. Это не перестает поражать меня…

Он выскочил из машины и придержал дверь, пока Донна из нее выбиралась.

— А что мы будем здесь делать?

— Отсюда, Донна, мы возьмем несколько людей для действий на переднем крае. Я знаю здесь нескольких типов, которые могут помочь нам.

Она последовала за ним и окунулась в застоявшуюся душноватую атмосферу закусочной «Ватерлоо». Закусочная была известным местом, куда часто захаживали гомосексуалисты. Пока она и Алан пробивались к бару, Донна вдыхала смешанные запахи духов, лосьона после бритья и пота. Звучала ритмичная, грохочущая, громкая музыка. Вокруг толпился специфически одетый народ — с ног до головы в коже и с серьгами в ушах.

— Два больших стакана шотландского виски, пожалуйста. Ник Карвелло здесь?

Бармен кивнул и качнул головой, указывая в угол комнаты. Алан заплатил за напитки, и они протиснулись в нужный угол — к Нику Карвелло и его другу Элби Доуля.

Ник выглядел высоким, и притом изящным и очень миловидным: с густыми рыжими волосами, собранными в конский хвост, с веселыми зелеными кошачьими глазами. Элби, наоборот, был низеньким, унылым, одетым в спецовку. Донна почувствовала себя так, словно незваной гостьей ворвалась на деревенский концерт.

— Алан! — громко завизжал Ник. — О, какой приятный сюрприз! Ты только посмотри, какую киску он приволок, Элби. — Он быстро произносил слова и глядел только на Донну. — Мне очень нравится ваш костюм, дорогая: он совсем как у Шэрон Стоун. А теперь садитесь-ка, устраивайтесь…

Он встал и подошел к соседнему столику, за которым болтали четыре человека. Стоило Нику взмахнуть рукой, как вся четверка поспешно испарилась.

— Идите садитесь и давайте что-нибудь пропустим. Сядешь рядом со мной, Элби, дорогой мой, но сначала пойди и принеси нам еще выпить. И попроси Филиппа, чтобы он поставил что-нибудь из репертуара группы «Стилистика». А то от этого дерьма у меня голова разболелась. — Ник повернулся к Донне и доверительным тоном проговорил:

— С тех пор, как вышла эта дрянь, «Расслабься», все думают, будто мы балдеем от такого барахла. От нее тошнит, правда?

Донна растерянно улыбнулась. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке.

— Вы не шотландец? — робко спросила она.

Ник визгливо расхохотался.

— Я родился и вырос в Эссексе, дорогая. Типичный человек из Эссекса! Когда бы только люди в этом хоть что-то понимали… Если бы я рассказал вам, что знаю об этой стране, у вас волосы встали бы дыбом, а потом выпали бы! Поймите, я долгое время жил в Лондоне. Вы когда-нибудь слышали о лондонских парнях? Бови как-то раз написал о нас песню. А теперь я живу здесь, и мне это противно, как и всем нам. А как вас зовут, дорогая? Надеюсь, у вас такое же чарующее имя, как вы сами.

Донна посмотрела на его лицо с аккуратно и умело подведенными глазами и тихо сказала:

— Меня зовут Донна. Донна Брунос.

Она заметила, как округлились глаза и расширились зрачки Ника. Он бросил быстрый взгляд на Алана и вполголоса пробормотал:

— Нам очень повезло, девочка, не так ли?

Донну спас от необходимости отвечать приход Элби: он принес выпивку.

— О, Элби, дорогой! Элби, познакомься с Донной Брунос. Джорджио прятал ее от нас все эти годы. Она хорошенькая, как картинка, не так ли? Мне нравятся ее волосы. Они такие от природы?

Донна нашла манеру Ника говорить с легким придыханием забавной, особенно из-за того, что он так быстро перескакивал с предмета на предмет. Она уже поняла, что на большинство его вопросов отвечать не обязательно: следует рассматривать их как комплимент.

— Итак, Алан? Что надо сделать, дорогуша?

Алан мрачно усмехнулся и со стуком поставил стакан с виски на стол.

— Прекрати фиглярствовать! Ты же знаешь, я терпеть этого не могу.

Ник сразу посерьезнел и низким голосом ответил:

— Именно поэтому я этим и занимаюсь, дорогой. Мне же нужно устроить игрокам шоу, не так ли?

Алан шумно выдохнул воздух.

— У меня есть дело к тебе и Элби. Мне нужны лодка, приличный дом — именно приличный! — и кое-какое продовольствие.

Ник отпил из бокала рома с кокой и смачно облизнул губы, прежде чем ответить:

— А какую лодку тебе нужно? И где, по-твоему, она должна быть привязана? Если ты собираешься путешествовать по воде, я достану тебе хорошую рыбацкую шхуну. Если тебе нужен катер, то у меня есть три, на выбор. Объясни мне, что ты намерен делать, и услышишь ответ: смогу ли я это выполнить; во сколько это тебе встанет; сочту я, что мой риск того стоит, или нет. Я больше не занимаюсь перевозкой наркотиков. Мой Петри заработал на этом пожизненный срок. И мне не нужно стычек. О'кей? А теперь твоя очередь, Алан. Расскажи мне все коротко и ясно.

Донна поразилась внезапному превращению Ника Карвелло: теперь он держался и говорил как любой бизнесмен. Если, конечно, не обратить внимания на его костюм — облегающее ярко-зеленое платье из лайкры, хорошо сочетающееся с цветом глаз и с зелеными тенями на веках. Зазвучала композиция группы «Стилистика»: ребята пели «Беча, Бай Голли, Вау». Ник приготовился слушать Алана, в то же время раскачиваясь в такт музыке. Он посмотрел на Донну и по-дружески подмигнул ей.

Алан начал говорить… Донна недоумевала по поводу того, что он не обращает никакого внимания на остальных людей, сидевших за соседними столиками и танцевавших вокруг. Казалось, он с ними всеми накоротке.

— …Мне нужна рыбацкая шхуна, но такая, у двигателя которой переключаются скорости. Ты понимаешь, что я имею в виду? Мне нужен дом, чтобы укрыться в нем на тот случай, если мы не подоспеем к лодке вовремя. Мне нужна хорошая, верная команда, которая умеет держать язык за зубами. И мне также нужна карта, чтобы перебраться в Ирландию. Там мы прежде всего избавимся от нашей посылки.

Ник кивнул.

— Он имеет какое-то отношение к ирландцам, да? — нерешительно спросил он.

— В некотором роде. Он наполовину ирландец. И мы собираемся вытащить его. — Алан кивнул в сторону Донны, когда произносил последнюю фразу.

— Я понял! — улыбнулся Ник. — Значит, надо вытащить старину Джорджио! В таком случае я проверну для тебя неплохую работу, Алан. В конце концов, друг есть друг. При моем участии в игре ты можешь рассчитывать на столько приятелей, сколько нужно. — Он поднял бокал, как бы приветствуя этим жестом Алана, и залпом проглотил остатки рома с колой. — Принеси еще, Элби, дружище, если тебе не трудно.

Элби улыбнулся и опять пошел к бару.

— Он всегда такой тихий, да? — спросила Донна.

Ник непринужденно засмеялся.

— Будешь тихим, если кто-нибудь отрежет тебе язык, дорогая. Донна не до конца поняла, правда это или злая шутка. Она искоса посмотрела на Алана, и тот медленнокивнул головой.

Ник продолжал болтать:

— Он работал по найму вместе со мной несколько лет назад, пока я не занялся своим нынешним делом. Это сделал профессиональный игрок, потому что ему не понравилось иметь дело с наркотиками. Я приглядываю за ним с тех пор, как нашел его и оставил у себя. У меня особое отношение к бездомным. — Голос его снова обрел глумливые интонации, но Донна поняла, что этим он пытался скрыть печаль.

У нее на глазах невольно выступили слезы, и, заметив это, Ник взял ее маленькую ручку в свою большую ладонь с покрытыми ярко-красным лаком ногтями.

— Это грустно, дорогая, я понимаю. Но сейчас с ним все в порядке. Я обеспечил ему неплохую жизнь, милая. У вас слишком чувствительное сердце. У меня тоже. Я плачу, когда смотрю фильмы про Лесси.

Алан посмотрел на эту странную и такую неуместную здесь пару и расстроенно покачал головой: «Донна стоит на своем и заводит друзей повсюду. Но это может пойти на пользу в будущем и облегчить прыжок Джорджио». Он грустно улыбнулся, искоса поглядев на ее красивое лицо. Она же завороженно смотрела в густо подведенные глаза Ника.

«Донна прошла испытание, и она твердо держится за свои принципы. — Алан начал понимать, что Донна обладает ценными во многих отношениях качествами для операции. — Все всегда спрашивали о жене Джорджио. Брунос завязан в гораздо более серьезных делах, чем те, о которых Донна к настоящему времени смогла что-то выяснить. Она для этих людей — загадка, ибо сама по себе интересна и к тому же выглядит проницательной и ведет себя соответственно… На самом деле, — признался себе Алан, — была бы она женой кого-нибудь другого…»

Джорджио и Чоппер сидели у себя в камере и играли в покер. У Чоппера на руках были выигрышные карты. Довольный собой, он сделал большой глоток тюремного самогона — это был опасный род виски, приготовленный из картофеля; от него подозрительно попахивало растворителем. Чоппер тяжело выдохнул: спиртное обожгло ему рот.

— Не понимаю, как ты можешь пить это дерьмо, — засмеялся Джорджио.

— На безрыбье и рак рыба, — усмехнулся Чоппер.

Один из ночных тюремщиков отпер дверь камеры. Это был высокий, крепко сбитый мужчина с большими и округлыми, как велосипедный руль, усами.

— Левис вне опасности, и через десять дней он вернется в крыло, — объявил он. — У меня для вас сообщение, Брунос. Мистер Левис передает вам, что вы отныне и до его возвращения становитесь его глазами и ушами…

И дверь с лязгом закрылась за тюремщиком.

— Не понимаю, во что теперь играет Левис, — высказался Джорджио.

Чоппер опытной рукой перетасовал карты.

— Не понимаешь? А я понимаю. Он знает, что твоя башка в петле. И ему нужна травка. Левис вычислил, что ты уже должен ему и наверняка пожелаешь немного сократить счет. Все знают: он хочет получить от тебя большой кусок, а ты не говоришь, где тот запрятан. Левис думает, что ты будешь рьяно шпионить для него, лишь бы попасть в белый список. Это же так просто!

Джорджио встал и посмотрел на себя в маленькое зеркало, установленное на настенной полке под окном… В его густых черных волосах на висках появилась седина; под глубоко посаженными глазами образовались мешки. Специфическая тюремная бледность уже явно проступала у него на лице.

— Не волнуйся, Брунос, ты еще хорошо выглядишь.

Джорджио провел рукой по волосам.

— Я тебя не понимаю, Чоппер. Если послушать Левиса, то нас посадили в одну камеру нарочно. Скажем так: ты здесь был его ушами и глазами. Его саданули клинком, и сейчас ты хочешь стать в крыле номером первым. Что ты замышляешь? Давай-ка выходи из подполья и выкладывай все начистоту, черт побери!

— От тебя сдохнуть можно, Брунос, — засмеялся Чоппер. — Ты прямо как большая рыба в мелком пруду…

— Эти слова доказывают что ты много знаешь, не так ли? — резко оборвал его Джорджио. — Если бы я не сидел с Левисом и его идиотами, жалкими «шестерками» здесь, то порешил бы этого хлыща сто лет назад. Меня уже тошнит от этого места, предупреждаю тебя. Меня тошнит от вони, от всего распорядка и от людишек. Не задвигай меня слишком далеко, Чоппер. Ни ты, ни твое детское прозвище не запугают меня.

— Но Левис тебя пугает, насколько я понял?

Джорджио кивнул. Лицо его сделалось замкнутым.

— Здесь он меня может запугать, и если ты разумный человек, то поймешь это. Левису принадлежит эта тюрьма; у него есть достаточно денег, чтобы обеспечить себе здесь власть над всеми. Он владеет, так или иначе, примерно двумя третями тюремной обслуги. Поверь моим словам: он может в любое утро выйти отсюда, если по-настоящему захочет этого. Но Левис достаточно умен и понимает, что слишком хорошо известен, чтобы пуститься в бега. И он британец до мозга костей, как чертова палка со скал Блэкпула. Он не сможет жить ни в Испании, ни в Южной Америке. Хотя бы потому, что его мать не сможет переехать туда. А ты знаешь, как он к ней относится. Он отбывает срок здесь, а периодически перебирается отдохнуть в «Дарем» или еще куда-нибудь — так, для разнообразия. Скоро все тюрьмы будут принадлежать ему… Недавно он ездил всего на один чертов день проведать хирурга на Хартли-Стрит. По дороге назад, Левис вместе с двумя тюремщиками обедали в компании одного из крупнейших бандитов — самого крутого из всех, которых когда-либо знала эта страна. Он не дурак, этот старый ублюдок Левис. Он опасный, мстительный и хитроумный субъект. Неплохо будет, если ты зарубишь это себе на носу, прежде чем решишься влезть в его шкуру.

Чоппер закурил папиросу, скрученную собственноручно из тонкой бумаги, и криво ухмыльнулся.

— Можно подумать, что ты за меня переживаешь.

Джорджио покачал головой.

— Так оно и есть, Чоппер: я переживаю. Я не хочу одним прекрасным утром увидеть, как тебя прирежут в сортире. Именно это вскоре произойдет с Тимми, и он сам это понимает. Левис скоро отправится в одну из своих любимых тюряг: может быть, в «Дарем» — и тогда все мы сможем вздохнуть свободнее хотя бы ненадолго. Но прими совет от знающего человека: Левис не задумается ни на миг, если решит расправиться с тобой. А ты намереваешься схлестнутся с Большим Рикки. Даже этот черный сутенер обломает себе рога, если узнает, что Левис возвращается сюда.

Чоппер молча слушал Джорджио, впитывая его слова. И незаметно вместе с ними вбирал в себя заключенное в них коварство.

— Итак, насколько я понял, ты будешь шестерить перед Левисом? — спросил он.

Джорджио отрицательно покачал головой и хитро улыбнулся:

— Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь, а? Я просто устрою ему потеху по полной программе. Не хочу, чтобы кто-нибудь вонзил мне нож под ребра. Спасибо большое, мне и без того хватает проблем в связи с тем, что я отбываю срок здесь, с Левисом. У меня и так полно врагов, и ни к чему плодить новых.

— А почему ты мне об этом рассказываешь? — тихо, но с неподдельным интересом спросил Чоппер.

— Я тебе об этом рассказываю, Чоппер, потому, что мы сидим вместе, в одной камере. И как однажды сказал Тимми, если тебя как-нибудь ночью подпалят, то сгорим мы оба. Накануне того дня, когда я прибыл сюда, Левис живьем сжег какого-то парня в другом отделении. И знаешь, почему? Левису показалось, что тот косо посмотрел на него в часовне. Ну, если это ни о чем тебе не говорит, тогда у меня больше нет слов. У Левиса башка на этот счет определенным образом устроена. Запомни мои слова: однажды ночью с Тимми заживо сдерут шкуру. И это при условии, если Левис прибудет сюда в хорошем настроении. За его спиной — целая группировка матерых преступников, дружище, и он перед ними даже не снимает перчаток. А они настоящие авторитеты. Он много лет приручал их, а теперь может позвонить буквально любому из них — и все как один, придут ему на помощь. И если тебе захочется сдохнуть, черт побери, тогда переберись в другую камеру, прежде чем будешь дергаться, ладно?

Чоппер глубоко затянулся самокруткой, потом медленно выпустил из себя дым, переваривая речь Джорджио.

— Левис поручил мне запугать тебя. Ты это уже знаешь, я тебе говорил. Однако у тебя, Брунос, вид человека, который далеко пойдет. И может, поэтому — именно поэтому! — я, возможно, хочу пойти с тобой.

Джорджио сел на своей койке и провел ладонью по волосам.

— Не понимаю, какого черта ты мелешь? Я знаю только то, что Левис скоро будет здесь. Скорее всего, он станет отлеживаться в тюремной больнице. Когда он вернется, мы все будем ходить под ним. Если — подчеркиваю, если! — я пущусь в бега, то ты об этом узнаешь первым. Но сейчас я просто хочу спокойно отбывать срок.

Чоппер беззаботно кивнул. Он добился того, чего хотел.

— А ты забавный тип, Брунос. Я слышал, ты был далеко не слабак.

Джорджио кивнул.

— Так и есть. Но я также и проницательный человек. Знаю, когда держать пасть на замке и слушать, а когда открывать ее и делать дела.

— Значит, ты такой человек, да?

Джорджио пристально поглядел на него.

— И я также запуганный человек. Левис пугает меня, и мне не стыдно в этом признаться. Он может и Саддама Хусейна заставить уподобиться одному из трех медведей. Я здорово напуган. Если бы у тебя была бы хотя бы унция мозгов в башке, ты мог бы воспользоваться этим сейчас, мать твою!

На сей раз Чоппер помедлил с ответом.

— Мне кажется, ты рассуждаешь здраво, Брунос. Мне нужно обратить внимание на твое предупреждение.

Джорджио опрокинулся спиной на койку и заложил руки за голову.

— Делай, что тебе заблагорассудится, черт побери! Но помни, о чем я тебе сказал. Если ты будешь настаивать на своем плане действий, сначала смени камеру.

Чоппер наклонился к нему и открыл было рот, чтобы что-то сказать, как вдруг Джорджио ловко вытянул длинное тонкое лезвие из матраца.

— Заткнись, Чоппер! Ты начинаешь действовать на мои долбаные нервы, понял? Я просто могу двинуть своими мускулами на тебя, паренек. И это вряд ли понравится мистеру Левису, ведь так?

Чоппер изумился, увидев, как изменилось выражение лица Джорджио: глаза Бруноса горели от ненависти, зубы непроизвольно оскалились, и в лице появилось нечто от морды дикого зверя. Чоппер понял, что недооценил Джорджио, купившись на его манеры и смазливую внешность. Он осторожно отодвинулся от лезвия и поднял руки в примирительном жесте.

— Угомонись, Джорджио.

— Не толкай меня лучше, раздолбай! — грубо расхохотался Джорджио. — Ты слишком часто наступаешь мне на мозоль, и мне это не нравится. Я дал тебе хороший совет, а теперь заткнись. Делай, что тебе в голову взбредет, но меня оставь в покое, понял? Мне хватит забот с Левисом. И не суйся ко мне со своими паршивыми руками!

Чоппер взял колоду карт со стола и принялся тасовать ее. Лицо его оставалось замкнутым и невозмутимым.

Он узнал то, что хотел знать. И Джорджио некоторое время будет сидеть тихо. Но Чоппер готов был поставить любые деньги на то, что его сокамерник готов бежать — готов к прыжку. Когда же он, наконец, соберется сделать это, Чоппер хотел бы прыгнуть вслед за ним.

Донна вышла из закусочной «Ватерлоо» в холодную ночную тьму. Она слегка дрожала, пока они с Аланом шли к машине.

— Что вы думаете о Нике? — с любопытством спросил Алан.

— Вообще-то он мне понравился. Если не обращать внимания на его смешную одежду и шутовскую манеру говорить, то можно найти в его лице очень умного собеседника.

Алан открыл перед ней дверцу машины, и она села на сиденье.

— Хотите я открою вам один секрет? — предложил он. — Ник вовсе не гей. Он просто любитель переодеваться в женское платье. Ему приходилось так делать, когда он играл на сцене геев. Это было давно. А он постоянно пользуется услугами женщин.

При этих словах Донна широко раскрыла глаза. Алан уселся на водительское место и усмехнулся.

— Честно говоря, это так же верно, как то, что я сижу здесь. Один старый хмырь мне об этом как-то говорил: Ник играет роль этакого лагерного ангела. И вот что я скажу вам: это прекрасное прикрытие для него и для всех нас.

Донна кивнула. Она открыла сумочку и проверила свой макияж, не переставая участвовать в разговоре.

— А куда мы теперь едем?

Они снова проезжали по Арджайл-стрит.

— Мы с вами едем, чтобы хорошенько поесть, в одно известное мне место. Это ресторан «Эмбер Хаус». Вам он понравится. Лучшая малайзийская кухня в Клайде.

Донна пришла в восторг.

— Я просто умираю от голода. Мы ничего не ели, кроме сэндвичей с ветчиной. А сколько выпили! — Она проговорила это немного громче, чем обычно, и Алан тихо засмеялся.

— Одно очко в мою пользу, Донна: я всегда умею справляться с выпивкой. Я унаследовал это от моего старика.

Донна отодвинулась, чтобы смотреть на него, пока он ведет машину.

— Ну и многих из таких людей, с какими я познакомилась, вы знаете? Похоже, все они знакомы и с вами, и с Джорджио.

Алан продолжал гнуть свое, словно не расслышав ее вопроса.

— Мой старик мог напоить кого угодно. Пил с ним, пока тот не валился под стол. В действительности он пользовался этим как уловкой. В пабе, конечно, мой старик способен был побиться об заклад с любым пьяницей, что споит его до поросячьего визга. Он ставил тонну выпивки на стойку и просил кого-нибудь справиться с этим. А потом пил на спор с этим засранцем, пока тот буквально не валился под стол! — Он фыркнул, вспоминая проделки отца. — Он просто старый гад. Я ненавидел его…

Алан подкатил к месту парковки и весело заметил:

— Ну, вот мы и приехали, девочка. «Эмбер Хаус»!

Спустя несколько минут они сидели в ресторане. Владелец лично знал Алана и показал им столик в самом тихом углу. Едва присев, Донна закурила сигарету. Облокотившись на стол, она сказала:

— Вы не ответили на мой вопрос, Алан. Вы часто сталкиваетесь с этими людьми, это понятно. Но каким образом они все оказались знакомыми Джорджио? Если вы не ответите мне, я сама проведу небольшое расследование.

Она говорила нарочито шутливо, но он расслышал в ее голосе и металлические нотки.

— Вы слишком много курите, леди.

Донна противно захихикала — он даже вздрогнул от этого.

— Наверное, вы думаете, что я глупая, Алан Кокс. А я взрослая женщина и хочу получить ответ на мой проклятый вопрос! Я не ребенок, которого можно отвлечь анекдотами и следует ублажать беседами о здоровье и благополучии! Ну? Вы собираетесь отвечать мне?

Он отпил глоток виски и раздраженно усмехнулся.

— Почему вы постоянно пытаетесь что-то выведать? Почему вы не можете просто принять все как есть? Господи, я не завидую Джорджио, раз он женат на вас, дорогая. Это, наверно, все равно что сидеть с кем-то в КПЗ. Вы все время задаете вопросы. А ответы на них, предупреждаю, могут вам не понравиться!..

Он тут же пожалел о том, что сказал. В нем определенно говорило виски, Алан понимал это. Однако он действительно хотел, чтобы она перестала задавать свои острые вопросы, на которые он не уполномочен был отвечать. Лишь один человек имел право и должен был ответить на них — Джорджио. А он как раз ничего не говорил!

— Большое спасибо, Алан, мне приятно знать, что я могу многое вам доверить. И что наше чувство взаимно. Куда бы мы ни приезжали, везде все смотрят на меня, как на любопытный экспонат: Энни, Джонни, Ник и даже бедный немой Элби. Все они знают вас и знают Джорджио. И все же, когда я задаю вам один-единственный бесхитростный вопрос, вы говорите со мной, как с мразью. И это наряду с тем, что вы проявляете огромное уважение к торговцам наркотиками и бывшим проституткам с Пастушьего рынка. Итак, если я сейчас же не получу прямого и честного ответа, то встану и поеду домой. И скажу моему Джорджио, чтобы он оставил все в ваших надежных, умелых руках. Пусть он тогда у вас спрашивает, что происходит с ним, с Шотландией и со всеми этими людьми, с которыми мы тут встречались.

Алан беспомощно пожал плечами:

— Делайте, что хотите, дорогая. Я не собираюсь ничего рассказывать вам ни о своих делах, ни о том, что имеет к ним какое-либо отношение. А насчет бизнеса вашего старика — это он должен вам обо всем рассказать, а не я. Будь те же справедливы, дорогая! Я не обязан вам об этом докладывать. Спросите его, хорошо? Насчет уважения… Что ж, простите, если я обидел вас, но вы же сами об этом первая заговорили. Эти люди, включая Энни, — большая часть моей жизни, дорогая. Откуда я знаю их и почему уважаю — это мое дело. Согласны?..

Он взял в руки меню и уставился в него с преувеличенным вниманием. Донна боролась с желанием немедленно подняться с места и выйти из ресторана. Интуитивно она чувствовала, что именно этого и добивается Алан Кокс. У нее хватало ума понять: ему противно оттого, что она везде таскается с ним.

Он посмотрел ей в лицо и вдруг удивительно нежно улыбнулся:

— Послушайте, Донна, разве я виноват в том, что вы не доверяете своему старику?

Она нервно закурила еще одну сигарету и отпила из стакана пару глотков «Перье»: «Алан Кокс попал в самую точку. Я не доверяю Джорджио. Вот почему я оказалась в Шотландии». — Это открытие потрясло ее, как ничто другое.

— Вы мне не нравитесь, Алан Кокс. Я терплю вас только ради мужа. Не беспокойтесь, я больше не буду ни о чем спрашивать вас.

Алан капризно поднял брови:

— Я так понимаю, что вы уходите? И мне нужно сделать заказ только для себя?..

Он продолжал с бесстрастным видом просматривать меню, хотя понимал, что задел за обнаженный нерв. От этого ему неожиданно сделалось грустно. Алан поднял на нее глаза и с изумлением осознал, что она намерена выплеснуть стакан «Перье» прямо ему в лицо. Уворачиваться было слишком поздно…

Вымокший до нитки, он откинулся на спинку стула и сокрушенно покачал головой. А потом сказал, стиснув зубы:

— Если бы это сделал кто-нибудь другой, а не вы, Донна, я врезал бы ему этим стаканом по голове, не задумываясь. Теперь я пойду в туалет, чтобы привести себя в порядок и успокоиться, потому что я страшно зол, черт побери! Женщина, если вы еще будете здесь, когда я вернусь, я потребую от вас извинения. После чего мы посмотрим, возможно ли дальнейшее сотрудничество между нами… Но если вы еще хотя бы раз выкинете такую штуку, то я заставлю вас пожалеть о вашей долбаной жизни!

Сама ошеломленная своим внезапным дерзким поступком, Донна страшно побледнела. Она молча смотрела, как Алан вытаскивает платок и вытирает лицо. Пока он вихрем несся через ресторанный зал в сторону туалетной комнаты, она имела возможность хорошенько осознать, что именно и с кем она себе позволила: «Алан Кокс опасен. И так же опасен мой муж».

Выпитое Донной спиртное давало о себе знать. Она взглянула на пустой стакан из-под «Перье» со смешанным чувством: страх и одновременно триумф. «Я не доверяю своему мужу». — Эта новая мысль продолжала волновать и печалить ее. Видимо, на нее нашло затмение, раз она позволила втянуть себя в эти дела. Все, что она постепенно узнавала, оказывалось все выше и выше расположенным на шкале преступности. И вровень с одной из высших точек шкалы, в сущности, стоял ее муж — любимый Джорджио.

Она наполнила свой стакан из большой бутылки «Перье», стоявшей на столе, и принялась медленно пить. То, что, как она узнала, Джорджио связан с ужасными типами вроде Энни, Джонни и Ника Карвелло, шокировало ее. Но даже принимая во внимание угрозу, высказанную в ее адрес Аланом Коксом, она все равно не желала выходить из игры. «Все, что я хочу, — это узнать правду».

Она понимала: со временем правда откроется ей и обнаружится, что правда горька. Тем не менее в ожидании возвращения Алана Кокса она в уме репетировала слова извинения: «Я не хотела выплескивать воду в лицо Алану. Мне следовало выплеснуть ее в лицо собственному мужу».

У нее было странное ощущение: похоже, Алан Кокс понял это прежде, чем она сама.

Книга вторая

Odi et amo: quare id faciam,

Fortasse requires.

Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

Я ненавижу и люблю; и ты можешь спросить, почему это так.

Я не знаю, но я чувствую, что это случилось, и я страдаю.

Кармина № 85, Гай Валерий Катулл 84–54 гг. до Рождества Христова

В двадцать лет правит воля;

В тридцать — разум;

А в сорок — суждение.

Альманах Бедного Ричарда (июнь, 1741), Бенджамин Франклин (1706–1790)

Глава 26

Джек Кроун был ливерпульцем с толстой шеей. И среди более или менее отдаленных предков имел одних чистокровных ирландцев. Он носил чисто ирландское имя, его темно-синие глаза тоже были истинно ирландскими… Однако матерью Джека стала вьетнамка неопределенного возраста и еще, более сомнительной репутации. И вырос он в атмосфере подавленной страсти к насилию, сильной материнской любви и откровенной жестокости.

Кек То, его мать, жила в маленьком арендуемом ею домике в центре Хэндсворта. Она дополняла свое скудное социальное пособие разными случайными заработками на Лайм-стрит и в районе доков. Она была маленького роста, говорила тихо и дружелюбно, и это привлекало к ней крупных порывистых типов, которые хотели на уикенд улизнуть из дома и провести какое-то время в теплом доме с теплой женщиной. Неожиданное пришествие домой рослого сына-полукровки зачастую пугало их. Особенно потому, что Джек ненавидел «друзей» матери больше всего на свете.

Кек То умерла, когда ему было тринадцать лет. Джек вымахал в рослого парня и выглядел значительно старше своего возраста. Он нашел себе работу в доке — грузил товары на большие корабли, что входили в порт, но всегда держался обособленно от других докеров. К семнадцати годам он уже мог считаться уставшим от жизни мужчиной; именно в это время Джек и познакомился с Джоджо О'Нилом. Джоджо к своим тридцати пяти годам давно приобрел в доках широкую известность как сводник и поставщик девочек. И он легко разглядел большой потенциал в громадном молодом Джеке Кроуне.

Взяв Джека к себе в телохранители, Джоджо обучил его тонкостям сводничества, разным схемам укрывательства краденого и бесчисленным другим способам урвать несколько фунтов нечестным путем. Вместе они сделались могучей силой. И спустя двадцать лет Джек и Джоджо все еще были вместе. Только теперь они стали партнерами. Эти двое стояли за многими ливерпульскими ограблениями. Однако ни тот, ни другой ни разу не переступали порога тюрьмы — и ни один из них не желал этого.

Внешне эта пара выглядела почти респектабельной: оба ездили на хороших машинах, носили приличную одежду и владели помимо всего прочего двумя ночными клубами и борделем. У Джоджо был единственный интерес — молоденькие женщины, которых он преследовал с неуместной для его возраста прытью. Джек Кроун, со своей стороны, имел собственную ахиллесову пяту — у него была жена Бетань, маленькая темноглазая женщина из Западной Индии: будучи на пять лет старше Джека, она стала матерью их шестерых детей.

Джек обожал ее, несмотря на то, что в последнее время она выказывала определенное утомление от его бурной деятельности. Он же был вынужден в интересах бизнеса покупать одну за другой те компании, которые ему подходили. Бетань по отношению к Джеку играла сразу три роли: матери, сестры и любовницы. Она появилась на свет как плод любви белой женщины, ее матери, и черного мужчины, который останавливался в их доме на ночь. У Бетань и Джека было очень много общего, они обожали друг друга и своих детей. Бетань закрывала глаза на бизнес мужа, наслаждаясь ощущением безопасности, которое ему приносили деньги и уважение людей. Дети у них рождались на удивление красивыми, они брали у своих предков все самое лучшее — ум, предприимчивость и дар любить.

Жизнь семейства Кроун протекала за стенами большого дома в Чешире, недалеко от рынка, в предместье Ливерпуля. И соседи, включая известную телезвезду и трех продюсеров, всегда обращались с ними вежливо. И это несмотря на то, что на предложения дружбы они никогда не отвечали взаимностью. Кроуны ни разу не приняли приглашения отобедать вместе или поучаствовать в семейной вечернике. Они были необычными — и в конечном итоге соседи оставили их в покое в их огромном доме. И лишь махали им рукой, встречаясь на автомобильной дороге. Иногда мать Бетань, Виолетта, приезжала навестить семейство дочери, но и она никогда не оставалась ночевать. А больше Бетань никто не был нужен — только Джек, Виолетта и дети: четыре сына и две дочери.

В доме имелось двадцать комнат; во дворе располагались бассейн с подогретой водой и большой, тридцать на тридцать футов, пруд, в котором Джек держал китайских карпов. На участке, площадь которого составляла почти акр, содержалось множество животных, которые принадлежали детям, в том числе пузатая свинья и три шотландских пони.

Бетань сама готовила еду и убирала дом, выращивала лекарственные травы на заднем дворе и так и не выучилась водить машину или пользоваться видео. Она хорошо одевалась, содержала себя в чистоте и никогда не наносила на лицо макияж. Джек смотрел на нее как на свою смуглую мадонну. Теперь она снова была беременной и, как всегда, наслаждалась своим положением.

Именно в этот странный дом и заехали Алан с Донной в воскресный полдень, по пути из Глазго в Лондон… Атмосфера в машине всю дорогу оставалась напряженной. После того как Донна извинилась, они поспешно покинули ресторан «Эмбер Хаус», так и не сделав заказа. Алан привез Донну из ресторана прямо в отель и оставил у двери ее комнаты. Донна вошла в номер и тут же с треском распечатала бутылку «Джеймсона». Потом присела на кровать и долго думала о событиях последних нескольких дней. На следующее утро, когда Донна спустилась к завтраку, перед Аланом предстала уже совсем другая женщина. Они оба про себя отметили это.

…Алан нажал на кнопку домофона на двойных воротах. Электронные двери медленно открылись. Донна непроизвольно вздохнула, когда громадный дом постепенно открывался ее взору: длинное, выстроенное в скандинавском стиле здание, с окнами снизу доверху и с плоской крышей. Для Ливерпуля этот дом был слишком большим и роскошным; при свете дня казалось, что крыша его покрыта снегом, как вершины гор в некой гористой стране в Европе.

— Какой дом!

Алан слабо улыбнулся: его развеселило благоговение, прозвучавшее в голосе пассажирки. На юге Англии дома с прилегающей к ним землей могли наверняка стоить не менее двух миллионов. А это был один из самых красивых домов, которые он когда-либо видел. Окна сверкали, как алмазы, в лучах полуденного солнца, и возникало ощущение, что дом окнами, как глазами, следит за гостями. Дом включал три уровня, однако с фасада напоминал по своему типу бунгало. И пока гость не оказывался внутри, он не понимал, что дом был буквально утоплен в землю. Вестибюль, куда вела входная дверь, находился на верхнем этаже, а вся остальная площадь — на более низких уровнях.

Донна была очарована; Алан заранее предположил, что так и будет. Опять их приветствовали собаки, на сей раз — две дворняжки с косматой черной шерстью: они дружелюбно тявкали. Алан поставил автомобиль на дорожку, опоясывавшую дом, и, выйдя из машины, почесал обоих псов за ушами.

— Привет, старички! Донна, познакомьтесь с Хэппи и Грампи. Это собаки детишек Джека. Очень дружелюбная парочка. Джек однажды увидел, как кто-то выбросил в районе доков мешок. Он аж подскочил, когда заметил, что мешок сам собой шевелится. А там, внутри, оказались щенки.

Донна опустилась на корточки и позволила собакам обнюхать свое лицо, даже дала им лизнуть себя в шею; возникшее при этом ощущение ей понравилось. Потом она, смеясь, обернулась к Алану и застыла от изумления. На пороге дома стоял, вероятно, самый высокий человек из всех, кого она когда-либо встречала в жизни. Любой баскетболист по сравнению с ним показался бы ребенком. Позади этого великана стояла маленькая и болезненно худенькая темнокожая женщина.

Большой человек грузно спустился по лестнице, чтобы поприветствовать гостей, и лицо его сморщилось в доброжелательной улыбке. Донна отметила в облике хозяина наличие восточных черт и обнаружила, что ее пальцы осторожно пожимает такая большая ладонь, что ее рука поместилась бы в ней до локтя. Вместе с тем мужчина показался ей на удивление нежным.

— Как поживаете? Наверное, вы жена Джорджио…

Говоря это, он вежливо склонил голову, словно она была королевой или, по крайней мере, принцессой. Донна интуитивно поняла, что этот великан любит и уважает женщин.

— Это Джек Кроун, Донна. А вот его жена Бетань.

Бетань продолжала держаться позади мужа. Лишь теперь, когда ее по всей форме представили, она робко вышла вперед и тоже пожала руку Донне. Хватка у нее была довольно крепкая, кожа прохладная. Донна застенчиво пробормотала: «Здравствуйте», — и обе женщины уже готовы были обсуждать все что угодно.

Чуть позже, когда гости вошли в дом, шестеро детей всех мастей и с разнообразными особенностями внешнего облика ворвались в вестибюль. Они громко кричали и смеялись.

Джек махнул на них рукой, и все они мгновенно притихли. Дети были представлены Донне со всеми подобающими церемониями. Джек улыбнулся детям и с гордостью произнес:

— Мои дочери, Джейд и Руби.

Две девочки с маленькими, едва распускающимися грудками и с длинными ногами приветственно улыбнулись Донне. Обе унаследовали раскосые глаза бабушки, но и у той, и у другой они были поразительно яркого голубого цвета.

— Мои сыновья: Джек-младший, Пети, Дэви и самый младший — Гарольд.

Джек-младший, Пети и Дэви отличались кофейным цветом кожи; все трое — красивые мальчики с густыми блестящими волосами, как у отца. У младшего мальчика, Гарольда, пышные крутые кудри обрамляли лицо с темной, почти черной кожей африканца. Однако и у него глаза были голубые, как у братьев и сестер. Каждый ребенок был по-своему потрясающе красив какой-то экзотической красотой, и у Донны перехватило дыхание от созерцания их совершенной внешности.

— У вас необыкновенно красивые дети, мистер Кроун. Вы, наверное, очень ими гордитесь. — Она улыбнулась хозяину и заметила, что у него даже грудь раздулась от гордости. Донна еще раз окинула взглядом детей и подумала: «Хорошо, что у этих ребят полно денег. При менее привилегированном положении или даже в характерном для среднего класса окружении с их внешностью у них возникали бы проблемы. А при таких деньгах подобная внешность имела, можно сказать, противоположное значение: эти дети всегда будут четко выделяться среди прочих — гремучая смесь кровей и культур, при том что все они выглядели здоровыми и счастливыми».

В доме Донна с удовольствием рассматривала многочисленные прекрасные вещи, пока они спускались на нижний этаж и проходили через гостиные. Везде было много света, пространства и стекла. Этот дом совершенно не походил ни на какой другой.

Донна свободно уселась на белый кожаный диван в большой гостиной — сорок на двадцать футов, — и ей поднесли чашку кофе. Во внешнюю стену были встроены стеклянные двери, при взгляде через которые открывался великолепный вид на живописный участок. Дом словно бы строили специально для этого странного семейства.

— Я сама спроектировала этот дом, — вдруг сказала Бетань, будто прочитав мысли Донны. Ее грубоватый ливерпульский выговор вступал в странное противоречие с хрупкой внешностью женщины.

Донна глубоко вздохнула.

— Это просто фантастика! А вы архитектор?

Бетань засмеялась, и звук ее легкого смеха напомнил шелест крыльев бабочки.

— Я с трудом пишу свое имя, миссис Брунос. Я лишь нарисовала картину, а специальный человек разработал для меня планы. Мы были очень ими довольны. Джек построил дом, чтобы сделать мне приятное.

Хозяин кивнул, и Бетань встала.

— Если вы не возражаете, я пойду займусь детьми. У девочек сегодня танцы, им надо подготовиться. А мальчики ходят на карате. Я ненадолго.

Такое насквозь повседневное поведение и разговор в уютных домашних условиях никак не сочетались с миссией, что была на уме у Донны и Алана. Донна посмотрела на партнера и поняла, что он испытывает те же чувства.

— Итак, Алан, что я могу сделать для тебя? Джоджо скоро приедет сюда. Так что пей кофе и расслабляйся. Я знаю, у вас было долгое путешествие. Бетань приготовила для вас две комнаты — на тот случай, если бы вы приехали поздно и пожелали остаться на ночь… Да, пока не забыл: что там за штука случилась с Грязным Фредди? Я слышал, он сейчас вышел из игры?

Алан вольно откинулся на спинку стула и начал излагать перипетии событий, связанных с личностью известного лондонского сводника… Донна вскоре поняла, что первое волшебное впечатление от дома и его обитателей больше к ней не вернется. Она грустно вздохнула и отпила глоток кофе, всматриваясь в красивый пейзаж за стеклянными дверями.

Глава 27

Тимми неподвижно лежал на койке. Полное, лунообразное лицо его было печальным. Джорджио явственно ощущал гнетущую атмосферу страха, царившего в камере, — чуть ли не запах такового, исходивший от Тимми.

— Ты уверен, что ты не хочешь пойти в комнату отдыха, Тим? Поиграть там в карты или еще во что-нибудь?

— Не-а, — покачал головой Тимми. — Ты иди, Джорджио. Со мной все будет в порядке. Я просто хочу полежать и подумать.

Джорджио вышел из камеры, переводя дух после бьющего в нос запаха от зловонных носков Тимми. Он вошел на кухню как раз в тот момент, когда оттуда выходил Сэди.

— Я поставил пирог в духовку, — суетливо сказал Сэди. — Тимми любит пирог с ревенем. А ты куда идешь?

— А как ты думаешь? — указал рукой в направлении коридора Джорджио. — В комнату отдыха. Я не могу больше сидеть в этой камере. А почему бы и тебе не прийти туда, хотя бы ненадолго? Через минуту по четвертому каналу начнется фильм «Парень из Винслоу». Тебе надо передохнуть, Сэди.

Сэди бросил взгляд в сторону камеры Тимми, секунду поколебался и пошел вслед за Джорджио в комнату отдыха. Он обожал старые черно-белые картины.

В комнате отдыха стоял оглушающий шум. Чоппер с Рикки играли в какую-то игру, и обычное в таких случаях чувство соперничества постепенно перерастало в жгучую взаимную ненависть. Другие заключенные с суеверным страхом следили за ними, одновременно играя в пул, в карты или в каракули. Бенджамин Дейвс, как всегда, развлекал всех шутками. Джорджио уселся за свободный столик и принялся наблюдать за Лероем — номером вторым в команде Рикки. Лерой аккуратно отбирал и вырывал снимки голых женщин из журнала «Парад».

— Я никогда раньше не замечал, сколько в журналах женщин-блондинок. Вот уж странно, не правда ли? — изумленно бормотал себе под нос Лерой. — Меня раньше не привлекал такой тип на стороне, у меня всегда в городе была своя птичка. А теперь мне становится весело, когда я смотрю на эти картинки. Они на вид довольно страстные, черт бы их подрал! Правда? — Он швырнул журнал на стол и вздохнул. — Хочешь, сыграем в шахматы, Джорджио?

— А ты играешь? — удивился Джорджио.

Лерой громко расхохотался.

— Играю ли я? Да ты смотришь на чемпиона «Холландси Бэй Борстал», приятель! И запомни: это было легко, потому что все они играли в шахматы будто в шашки. Я принесу доску…

— Этот пирог воняет, как собачьи яйца, Сэди. Можно мне будет попробовать кусочек, когда он приготовится? — громко пропел Бенджамин.

— Ну ты и прорва! Как только тебя твоя мать прокармливала? — по-девичьи захихикал Сэди.

Бенджамин цыкнул зубом.

— Моя мать вообще никогда не готовила, Сэди. Только и делала, что шаталась с разными типами. Говорила, что, мол, готовка — только для кастрюль. А это меня не устраивало, скажу я тебе. Я провел первые пять лет жизни на консервах с тушенкой. Теперь терпеть не могу эту гадость, правда… Ну, давай же, Сэди, выдели мне кусочек! Мне нравится, как ты готовишь.

Сэди кокетливо округлил глаза.

— О, ну, тогда ладно. Эх, не сломал бы Гаррисон ненароком видео! Мне хотелось бы записать этот фильм.

«Парень из Винслоу» начался, и Сэди вместе с шестью другими мужчинами уставился в телевизор, стоявший на высоте в десять футов на маленькой полке, прикрепленной к стене.

Бенджамин обратился к Джорджио:

— Ты слышал рассказ про маленького мальчика, который пришел в школу и сказал: «Простите, что опоздал, мисс, мой отец сгорел сегодня утром»? «Это ужасно, — ответила учительница. — Он сильно обгорел?» На что ребенок сказал так: «Они там, в крематории, не заботятся об этом, мисс, мать их!»

Буквально все в комнате отдыха разразились хохотом.

— Ты чокнутый, Дейвс! — весело сказал Рикки. Бенджамин пожал плечами и по-детски захихикал.

— Если не будешь смеяться, сойдешь с ума, не так ли? А как насчет этого? Вот!.. — Он принялся рассказывать следующий анекдот.

Спустя минуту все снова громко захохотали. Когда шум стих, Сэди громко и властно сказал:

— Если ты не прекратишь шуметь, Бенджамин Дейвс, не получишь пирога. Я хочу смотреть фильм!

Дейвс ссутулился и округлил глаза, изображая испуг. Это вызвало новый взрыв смеха.

— Я тебе сказал, Дейвс!..

Теперь в комнате отдыха стоял сладостный аромат от готовящегося пирога, и Сэди знал: еще до того, как пирог будет готов, те, кто надеялся получить хотя бы кусочек, станут предлагать ему сигареты, чай, кофе.

Чоппер и Рикки по-прежнему злобно таращились друг на друга, а остальные мужчины все так же следили за ними. Разговоры смолкли, наступила вязкая тишина. Джорджио начал играть в шахматы с Лероем.

— Похоже, между этими двумя вот-вот начнется ссора. Левису вряд ли это понравится, — тихо проговорил Джорджио.

Лерой пожал плечами и взял черную пешку Джорджио.

— Пускай сами разбираются. Если Рикки понадобится помощь, то я здесь, рядом, как и весь черный контингент. Но пока не впадай в истерику, Джорджио. Левис может и не вернуться. Мы же не знаем, что там происходит.

— А что будет, если он вернется? — раздраженно спросил Джорджио.

— Тогда будем держать ушки на макушке. Ты сосредоточишься, наконец, на игре? Пожалуйста, возьми себя в руки. Я серьезно отношусь к шахматам. Не оставляй, к примеру, свою королеву без прикрытия, как ты делал, когда играл с Левисом. Я-то не упущу такого шанса…

Джорджио стиснул зубы от такого прозрачного намека. И сделал ход. Неожиданно воздух разрезал пронзительный вой пожарной сирены. Обратив лицо к потолку, Джорджио почувствовал легкий запах дыма. Сэди вскочил со стула.

— О, мать его за ногу, это пирог подгорает! — Он бросился из комнаты.

Остальные, успокоившись, расселись по своим местам. Но вой сирены все так же разносился по всему крылу.

— Выключите эту проклятую штуку! Мы пытаемся сосредоточиться! — проревел Лерой.

И тут в комнату проникла более плотная волна запаха. Сэди пронзительно закричал. Все в рекордное время катапультировались со своих стульев, и коридор вдруг оказался заполнен людьми.

Джорджио только теперь заметил одну странность: тюремщиков нигде не было видно. Черный дым валом повалил из блока камер. И прежде чем заключенные попали туда, все поняли, что произошло…

Тимми горел, как чучело Гая Фокса. Его тело без движения распростерлось на койке. Стоял сильный запах резины и еще какой-то густой смешанный смрад. Джорджио сморщил нос, пытаясь вспомнить, где он раньше слышал такой запах. И, бросив взгляд на то, что еще недавно было лицом Тимми, он вспомнил… Кто-то надел ему на голову резиновую маску, и теперь резина сгорала вместе с кожей.

Сэди был вне себя и пронзительно кричал. Рикки сильно ударил его по лицу, чтобы тот замолк.

Теперь в коридоре стало тихо, если не считать потрескивания, исходившего от тела Тимми, которое все больше охватывал огонь. Даже пожарный колокол умолк. Руки Тимми были объяты огнем — они на глазах скрючивались в языках пламени.

Джорджио догадался, что Тимми еще жив, но каким-то образом парализован.

Он подбежал к дверям в торце коридора и начал колотить в них, выкрикивая:

— Войдите сюда и приведите этих долбаных пожарных! Он еще жив! Он еще жив!

…Всем показалось, что прошла вечность, прежде чем в коридор беспорядочной толпой ворвались четыре тюремщика с принадлежностями для тушения. Теперь они казались здесь совершенно неуместными, и все удивленно уставились на них. Эти так называемые пожарные были зачем-то вооружены.

— Сейчас же расходитесь по камерам! Ну давайте! Нам не нужны из-за вас неприятности.

Заключенные уставились на тюремщиков, потом посмотрели друг на друга.

— Тимми горит, черт побери! Приведите же врачей!

— Чем быстрее вы уберетесь в камеры, тем быстрее мы пошлем за медиками. А теперь пошевеливайтесь! — Последние слова они буквально проорали.

Заключенные, не раздумывая больше, подчинились.

Прежде чем Джорджио вернулся в свою камеру, в его мозгу четко отпечаталась картина горевших рук и ног Тимми. Сэди корчился от горя там же, в камере.

— Ох, выключите пирог с ревенем, приготовленный Сэди! Ладно, мистер Джексон? Не давайте ему сгореть дотла, — раздался голос неунывающего Бенджамина Дейвса.

Джорджио повалился на нижнюю койку и заложил руки за голову: «Мне надо срочно убираться из этого места… Мне надо выбраться!»

Джоджо О'Нил сразу не понравился Донне.

Он был одет в синий шелковый костюм от Армани с белой водолазкой и обут в ботинки фирмы «Тимберленд». Все это плохо сочеталось со смазанными бриолином и зачесанными назад волосами, плохими зубами и болезненно желтоватой кожей. Глаза Джоджо, казалось, слишком многое в жизни видели; и вообще они состарились раньше, чем остальной его облик. Он говорил громко и с сильным ливерпульским акцентом. О'Нил посмотрел на Донну так, словно она была куском мяса.

— Ну, вот, Алан, значит, ты приехал. А это старушка Джорджио, что ли? — Джоджо налил себе в стакан выпивки и встал перед камином с таким видом, словно это был его дом, а не Джека.

Донна заметила, что Алан смотрит на этого человека с ненавистью, и почувствовала уколы страха.

— Ты все так же тщательно одеваешься, как я вижу, Джоджо. Где ты сейчас покупаешь вещи — в магазине Оксфама или в «Сэлли Армии»?

Джоджо весело рассмеялся и помотал головой:

— У тебя нервы будь здоров, Кокс. Приезжаешь сюда и спрашиваешь о какой-то ерунде. Когда Джек сказал мне, что тебе нужно, я чуть не обмочился от смеха. Вы с Бруносом — парочка мерзких заморышей. И чем скорее вы это поймете, тем лучше.

Алан встал, и Донна ощутила, как атмосфера в комнате будто сгустилась от ненависти. Джек начал было подниматься со своего места, но Алан слегка толкнул его в грудь — и он сел назад как ни в чем не бывало.

— Даже не думай об этом, Джек. Я всегда таскаю с собой страховку, и ты это знаешь. Если со мной что-нибудь случится, пятьдесят парней немедленно возьмут в руки оружие, действуя жестко, как неудержимые маньяки. Запомни оразделе «юг-север», сынок. И держись от всего этого подальше… — Алан подошел к Джоджо, который был примерно того же роста и сложения, что и Кокс, но, скорее, рыхлый, чем такой сильный, как и подтянутый на вид Алан.

— Я тебя не люблю, ты — раздолбай, О'Нил, но ты должен мне и должен Джорджио. А теперь я приехал, чтобы получить сполна за нас обоих. — Он обернулся к Джеку. — Я удивляюсь тому, что ты еще имеешь какие-то дела с ним. Ведь ты семейный человек, да и вообще. А я-то думал, что ты противишься этому. Ну, так вот: вы оба знаете, что я убил человека за меньший грех, чем этот сутенер сейчас совершает. И клянусь, я вырву тебе руки и ноги, Джоджо, черт бы тебя побрал, если ты еще будешь меня доставать. Понял?

Джоджо выпрямился, лицо его на некоторое время застыло, как маска. Донна не могла даже представить себе, о чем он думает. И потом, без всяких к тому оснований, этот человек вдруг улыбнулся широкой, добродушной улыбкой, однако, надо отметить, глаза его при этом не улыбались.

— Я следил за тобой, пока ты отсиживался, Алан. Я тебе ничего не должен, мать твою, дружище. Я обеспечил все необходимое, чтобы тебе в тюряге было хорошо, обо всем позаботился. Но ведь тебе надо было сработать на публику, не так ли? Ты не мог подкараулить этого сутенера Чинки в темной аллее. Любой мог поступить так, только не ты — Здоровяк Алан Кокс. Тебе обязательно нужно было сделать это при всех — даже при паршивых туристах! Я тебе ничего не должен, это вы мне должны, приятель. Условия сделки я выполнил. И никогда не подставлял тебя. Мы все здесь потеряли немало денег из-за тебя, дружище. Потеряли целое состояние… Донна понятия не имела, о чем они говорят, и на ее лице отражалось недоумение.

— Ты ни разу не прислал мне в тюрьму даже мерзкого клинка в буханке хлеба, дружище. Это Джорджио помогал мне и моей семье. Джорджио! Он приезжал ко мне, а ты сбежал, подлец. Ты унес ноги так быстро, что удивительно, как тебя потом не попросили бежать на чемпионате Игр доброй воли! — Теперь голос Алана звучал разъяренно. — Ты должен мне, ты, жалкий кусок дерьма! И ты всегда будешь должен мне, потому что я убил человека, которого ты хотел вывести из игры. Сделал из меня удобного мальчика для битья, а потом я узнал от Джорджио, что твои-то руки были в перчатках, как у того китайского урода. Поэтому лучше не зли меня сейчас, парень. У меня не такое настроение, мать твою! Мне никогда не нравились сводники или сутенеры, и тебе должно быть об этом известно лучше, чем кому-либо другому!

Донна заметила, как Джоджо стиснул зубы и поиграл желваками, прежде чем ответить:

— Ну так что ты хочешь, чтобы мы сделали? Если для тебя все это разгребет Джокс…

Алан нетерпеливо перебил его:

— Не мели языком, как чертова задница. Ты понимаешь, что я не могу приезжать сюда ежедневно — по утрам, днем или ночью. Я хочу, чтобы вы двое наблюдали за всем, что происходит здесь. И я также хочу, чтобы вы подобрали для меня еще один безопасный дом, при строительстве которого никогда не фигурировало ни имя Джорджио, ни мое имя. Ты знаешь, что мне нужно, О'Нил, ты не раз делал подобное для других. Можешь ныне использовать свой богатый опыт в моих интересах и в интересах Джорджио. Делаю тебе еще одно предупреждение и даю шанс исправиться. Брунос попал в большую передрягу; положение его тяжелее, чем ты можешь себе представить, приятель. Так что будь осторожен. У него есть друзья в странных местах, у старика Джорджио, и также у меня. Будьте поосторожнее с теми, с кем намереваетесь говорить, ребята. Потому что я для них вроде травки в раю — и они расскажут мне потому все. Вот почему я здесь и требую помощи от вас, и вам придется выполнить то, о чем я прошу.

Джоджо попытался сохранить хотя бы часть собственного достоинства.

— Хорошо, мы в игре, — коротко сказал он. (Можно было подумать, что у него имелся выбор!)

Алан сокрушенно покачал головой. Глядя на Джека, он укоризненно произнес:

— Как ты выносишь эту задницу, а?.. Поехали, Донна, мы свое дело сделали. Пора трогать.

Она поспешно подхватила свою сумку и пошла за Аланом к двери. В холле стояла Бетань, она молча сжимала кулачки. Донна не могла не заметить, что почти такой же страх, какой мучил ее саму, искажал и лицо Бетань.

Джорджио распростерся на полу в своей камере и прислушивался к тихому храпу Сэди, уснувшего здесь же, на койке. Врач сделал последнему успокаивающий укол. Чоппер сидел на краю верхней койки с самокруткой во рту.

— Я знаю, что это был за запах, Чоппер, — неожиданно сказал Джорджио. — Это был тетрахлорид! Я помню его еще с того времени, когда начал строить свой первый дом. Это была единственная вещь, с помощью которой мы могли снять верхний слой резиновой краски. Господи, каким образом они раздобыли это, черт побери?!

Чоппер пожал плечами:

— Пронесли в большой фляге, в термосе для супа или в набедренной фляжке, разумеется. Такое же сожжение я как-то раз видел в «Дареме». Хотя там сожгли какого-то назойливого пацана. Никто ради него пальцем не пошевельнул.

Голова у Джорджио кружилась: он вспоминал зрелище, которому стал невольным свидетелем.

— Но почему он был парализован? Он же еще жил — я видел, как он двигался!

Чоппер еле заметно улыбнулся.

— Нет, парень, он не был парализован. Все не так, как ты думаешь. Ему что-то запихали в глотку — наверное, шарик от пинг-понга или старый носок. А потом его связали проволокой. Ты просто ее не заметил: из-за пожара, дыма и всего прочего. Потом ему на голову натянули резиновую маску, а сверху облили всего толуолом. Через некоторое время в камеру бросили спичку — и пошел дым. Этот трюк хорошо известен в северных тюрьмах…

Джорджио почувствовал себя плохо: к горлу подступила тошнота, и он несколько раз глубоко вздохнул. На сей раз Чоппер громко рассмеялся, откровенно потешаясь над ним:

— Ты меня смешишь, Брунос! Сразу видно, что ты никогда не сидел в тюрьме. Думаешь, это плохо? А попробуй-ка что-нибудь другое, приятель. Тебе нужно быть покрепче. Надо привыкнуть ко всему этому, если хочешь выжить. Это еще не так страшно, как другие вещи, чему я был свидетелем. Я видел, как с мужчин снимали обручальные кольца, засовывали их им в рот, а потом зашивали губы с помощью толстой иглы шпагатом, который обычно используют в мастерских. Ты сам разберись со всем этим. А я-то думал, ты крепкий мужик!

Джорджио покачал головой.

— Я крепкий, когда это нужно, не беспокойся. Но только животное может смириться с подобным. Ни один человек такого не перенесет.

— Ну, что ж, по крайней мере, мы солидарны в одном, — хохотнул Чоппер. — За всем этим стоит Левис, а он и есть настоящее животное, чертов сверхчеловек и мерзавец. И он будет здесь раньше, чем мы об этом узнаем. Небольшое сегодняшнее представление пойдет тебе, мне да и всем на пользу. Это лишь очередной способ Левиса доказать, что у него длинные руки.

— Я сам убью его!

— Ну, вот, это — самая умная вещь, которую я услышал сегодня ночью! Скажу тебе между нами, между мной и тобой: мы могли бы стереть эту задницу с лица земли. Подумай об этом, Брунос, вместо того чтобы вспоминать о своем жареном друге из Кентукки… Я иду спать. Утром будет до черта работы. Стража начнет допрашивать нас и делать такой вид, будто понятия не имела о том, что сегодня произошло. — Он лег на свою койку.

Джорджио устроился на полу камеры, на тонком одеяле.

В воздухе все еще стоял едкий запах гари, и слабая вонь от тетрахлорида щекотала ноздри. Мысль о боли, испытанной Тимми, когда того обжигал горящий толуол и резина плавилась у него на лице, на глазах и во рту, вызвала у Джорджио новый приступ дурноты… Тимми этого не заслужил.

Как верно сказал Чоппер, Левис в очередной раз продемонстрировал свою силу. От подобных мыслей у Джорджио заплясали красные круги перед глазами: «Этому ублюдку Левису надо показать!..» После гибели Тимми и убедительных слов Чоппера Джорджио почти убедил себя в том, что именно он будет человеком, который выполнит это.

Наконец Джорджио заснул… Ему снился сон про Тимми, про жену Тимми и его детей. И про Сэди. Во сне ему не сделалось лучше, ибо яркие картины постоянно всплывали в голове и тревожили его. И, в конце концов, в четыре тридцать утра его вырвало в плошку, служившую им умывальником.

Джорджио мог поклясться, что слышал при этом приглушенное хихиканье, доносившееся с койки Чоппера.

Глава 28

В четыре пятнадцать утра Алан подъехал к дому в Сохо, где располагалась его квартира. Он выключил двигатель машины и посмотрел на Донну, которая тихо спала на пассажирском сиденье рядом с ним. Несколько мгновений он наблюдал за ней в приглушенном свете уличных фонарей. Ее милое лицо во сне было спокойным, темные ресницы отбрасывали длинные тени на щеки. Он осторожно протянул руку и дотронулся до ее плеча. Донна открыла глаза и доверчиво улыбнулась ему. Потом память вернулась к ней, и она резко села на сиденье.

— Где мы? — Голос еще звучал сонно, и Алан улыбнулся в полумраке.

— Около моей хижины. Мы вернулись в Смоук. Пойдемте, я приготовлю вам кофе. Потом вы освежитесь и поедете домой.

Донна взяла с заднего сиденья свою сумку и пошла вслед за Аланом к ближайшему высокому зданию. Оказавшись в квартире, она с удивлением отметила, что в ней все было как-то даже слишком опрятно. К примеру, телефонная полка над столиком в гостиной висела, аккуратно прикрепленная к стене, а по обеим сторонам самого телефонного аппарата лежали карандаш и ручка — наподобие кресел мебельной тройки по сторонам дивана. В уютной гостиной она с удовольствием погрузилась в подушки мягкого, обитого красивым голубым шелком дивана и на мгновение закрыла глаза. Сон все еще грозил окутать ее. Она была измучена и физически, и морально. Алан с жалостью посмотрел на нее и включил электрический чайник, чтобы приготовить кофе.

— А может, вам пока пойти и принять душ? — предложил он. — Освежитесь. А я принесу ваш чемодан, чтобы вы могли переодеться, а?

Донна с благодарностью кивнула. Поездка из Ливерпуля в Лондон совершенно выбила ее из колеи. Спустя пять минут она стояла под горячей струей душа; вода омывала ее со всех сторон. Она взяла кусок мыла «Люкс», начала намыливаться — и вдруг ей представилось, как Алан в этой ванной комнате делает то же самое… Движения ее замедлились. Она сделала глубокий вздох. Повсюду ощущался запах Алана. Даже дымок от его сигарет, казалось, окружал ее со всех сторон. Она закрыла глаза, позволив воде свободно стекать по лицу. Донна безуспешно пыталась пробудиться от грез и зарядиться хотя бы малой толикой энергии.

Наконец она не спеша намылила себя между ногами, смакуя свои ощущения. «Сколько времени прошло с тех пор, как мужчина касался меня там?..» — Она вдруг резко отдернула от себя пальцы, словно получив ожог. После чего торопливо закончила принимать душ и завернулась в большое белое полотенце. Потом, взяв полотенце для рук, обернула им голову: получилось нечто вроде тюрбана.

Донна уставилась на свое отражение в зеркале, висевшем над раковиной. Она хорошо выглядела и знала это: кожа светилась от горячей воды, глаза сверкали, как темные бриллианты. Именно в такое время, как теперь, после душа она острее всего тосковала по Джорджио. Донна всегда была здоровой женщиной и временами страстно мечтала о сексе, как некоторые люди жаждут шоколада или других сладостей. «Как быстро пролетело то время, когда я по-настоящему была связана с мужем!» — Она глубоко вздохнула и отвернулась от зеркала, постаравшись выбросить образы Джорджио и Алана Кокса из головы.

Заметив большой черный банный халат, висевший на внутренней стороне двери, она набросила его на себя, потом сложила банное полотенце и повесила его на подогреваемую сушилку. Она осмотрела ванную комнату, чтобы убедиться, что оставляет за собой полный порядок, и вышла из помещения. Обнаружив, что Алан находится у себя в спальне, Донна почувствовала, как румянец заливает ей шею и лицо. Ей стало жарко, и она едва не потеряла сознание от смущения.

— Я принес вам чашку кофе, а ваш чемодан — на кровати, — сообщил ей Алан, показавшись из спальни.

Они долго смотрели друг на друга. Донна по-новому ощутила, что в Алане Коксе есть нечто притягательное. И вдруг она поняла, почему они так много спорят и отчего никак не могут найти общий язык… Эта мысль стала для нее еще одним откровением. Стараясь больше не глядеть ему в глаза, она напряженно улыбнулась:

— Спасибо! Я не задержусь. Сейчас же поеду домой.

Алан понял намек и оставил ее одну в комнате.

Донна слегка подсушила волосы и торопливо оделась, все время побуждая себя действовать быстрее: «Мне нужно поскорей выбраться из квартиры Алана и оказаться дома, на своей территории! Я слишком долго была одна, сама по себе — вот в чем дело!.. Как только Джорджио вернется домой, все станет хорошо, как прежде».

Она настолько была занята своими мыслями, что, выходя из дома, не заметила, как в это время на улице вблизи дома Алана припарковал свою машину Большой Пэдди.

Алан слушал ранние утренние новости по «Радио-4», когда зазвонил домофон. Он нахмурился и нажал кнопку внутренней связи.

— Кто там?

И с облегчением услышал голос Большого Пэдди:

— Это я, Алан, открой дверь.

Через две минуты Пэдди стоял в холле Алана. На лице его блуждала взволнованная улыбка. На нем была нарядная рубашка. Он недавно вымыл волосы.

— Я надеялся вскоре увидеться с тобой, Пэдди, — сказал Алан. — Только я полагал, что это случится в нормальное время — днем или ранней ночью, но уж никак не таким ранним утром.

Пэдди прошел за Аланом на кухню.

— Кофе или чай?

— Что ты сам будешь, — пожал плечами Пэдди.

Он сел за кухонный стол и просмотрел заголовки лежавших здесь же газет.

Алан поставил перед ним чашку кофе и напряженно спросил:

— Ну? Так что же тебе сейчас нужно?

Пэдди какое-то время молча смотрел на него.

— Я только что видел, как от твоего дома отъезжала Донна. У меня до настоящего времени складывалось впечатление, что она будет выступать только в роли посредника — передавать сообщения, и ничего более. Интересно, что бы сказал Джорджио, если бы узнал, что она вышла от тебя с мокрыми волосами? Я знаю, что ему и так не слишком понравилось то, что она поехала с тобой на уикенд.

Оттягивая время ответа, Алан закурил сигару. Он выдохнул дым через стол прямо в лицо Пэдди и раздраженно сказал:

— Скажи этому долбаному Джорджио, что его жена погрязла в его деле по самую шею! Она узнала ему настоящую цену. И теперь хочет все организовать сама вместе со мной. Если ему это не нравится, тогда все это — настоящее дерьмо. Я оказываю ему большую услугу. Хорошо было бы ему об этом не забывать. И прежде чем разинуть пасть, вспомни, с кем ты говоришь, Пэдди.

Алан сделал несколько глотков кофе. Перед глазами у него все еще стоял образ Донны. Помолчав, он тихо сказал:

— Я не верю своим ушам. У тебя, черт побери, хватает наглости сидеть тут и говорить мне, что Джорджио все еще подает голос из «Паркхерста»? Он сам втянул ее во все это, а я с самого начала ничего подобного не хотел. Я даже посылал ему записку, где говорил, что хочу другого номера второго. Но нет, я получил в качестве номера второго секс на двух ножках, хотел я этого или нет! Что ж, Пэдди, мой старый приятель, теперь она знает слишком много. И поверь мне на слово: она быстро все схватывает. Донна хорошо вела себя в поездке, очень порядочно. Напомни Джорджио, что мы больше тридцати лет назад вместе закончили школу. Если он хочет пребывать и далее в старческом маразме, то это его дело. Но пусть тогда слезает с моей шеи, черт побери! Ты также можешь сказать ему, что, если у него есть хотя бы какой-то ум, он отстанет и от нее. Сейчас я делаю ему любезность, не забывай!

— А что там с Джокландом? — вполголоса поинтересовался смущенный Пэдди.

Алан усмехнулся.

— Как много ты знаешь, Пэдди! И еще о большем догадываешься, да? Я знаю наверняка, что ты месяц уже не был там. Только Донна в курсе, и она наверняка запугает Джорджио до смерти, когда в один прекрасный день превратится в одного из его так называемых друзей. Так откуда ты черпаешь информацию, а? От Долли? Или из записок Джорджио?

Как бы там ни было, можешь зарубить себе на носу: Донна достаточно привлекательна, я этого не скрываю, но у нас с ней нет ничего общего, кроме Джорджио Бруноса, которому, как я уже говорил, я оказываю большую услугу. А теперь, если не возражаешь, Пэдди, пока Джорджио не выдаст мне указания поступить иначе, я не могу тебе больше ничего сказать, черт побери! И еще — последнее: не смей что-либо намекать ему про меня или Донну, а то пожалеешь об этом! Поверь мне: очень пожалеешь!

Пэдди опустил глаза и сделал глоток горячего кофе.

— Ты знал, что Левиса порезали и что ему отняли почку? — Он с удовлетворением заметил, как Алан широко раскрыл глаза от удивления.

— Надеюсь, это сделал не Джорджио?

Пэдди покачал головой.

— Нет, его порезал один хмырь, который сидел там с небольшим сроком. Этот тип нас не мог бы заинтересовать. С Левисом уже все в порядке. Вот это — жаль! Кажется, он увел тюремную птичку у того хмыря — маленькую королеву по имени Сэди.

— Но с Джорджио все в порядке?

— О, да, он чемпион! — кивнул Пэдди. — Благодаря ранению Левис на некоторое время отстал от него. Но через десять дней Левис должен вернуться в тюрьму.

— А Сэди в том же крыле, что и Джорджио?

— И этот хмырь, Тимми, тоже был там. Хотя в субботу его сожгли заживо. Ты же знаешь этот старый прием — ячеистая проволока и толуол. Во всех северных тюрьмах это применяют. Но у Левиса длинные руки. Я слышал, он умирает, этот Тимми.

Алан нахмурился.

— Надеюсь, что так. Вот же несчастный ублюдок! Я помню парня, с которым проделали такую же штуку в «Дареме». Парень выжил, но мне кажется, что он сам об этом потом сожалел. Он покончил с собой в тот же день, как его вернули в крыло. У него был жуткий вид, Пэдди. Ни век, ничего. Толуол выжигает кожу, кости — почти все. Этому Тимми повезет, если он хотя бы сохранит зрение.

Пэдди пожал плечами.

— Это его проблема. Сейчас, думаю, Джорджио хочет, чтобы все шло как можно быстрее.

— Я сделаю это. Левис — старый игрок, мать его, не так ли? Я был в тюрьме, когда в 1974 году его подстрелили. Я думал, что он — уже жмурик, и все так думали. И все же старая сволочь выползла из больницы через шесть недель. Притом он стал еще крепче, чем раньше. Левис достоин восхищения, даже если ты терпеть его не можешь.

— Это уж точно! Значит, мне связаться с Джорджио?

Алан кивнул.

— И передай ему мое сообщение. Скажи так: я понимаю, что значит сидеть за решеткой, но если он еще когда-нибудь начнет клеветать на меня или Донну, я дам ему настоящий отлуп, черт бы его разодрал! Мне это дерьмо не нужно.

Пэдди молча встал со стула. Его большая рыжая борода хорошо скрывала выражение лица, на котором отражались его истинные мысли на этот счет.

После того как Пэдди ушел, Алан еще долго сидел на кухне и курил, ожидая, пока ярость окончательно покинет его. «Значит, Джорджио думает, что я могу позабавиться с его женой? Что ж, — признался себе Алан, — именно это я и сделал бы с удовольствием. И поделившись с ней всем, что я знаю о Джорджио Бруносе, я, вероятно, смог бы заполучить ее».

Сэди был напуган до смерти, и Джорджио понимал, почему. В крыле появились три новых заключенных. Один был негром и носил звучное имя Эрос: крепко сбитый старикашка, типичный гангстер и сводник. Подобные ему стодолларовые бандиты в последнее время расплодились повсюду. Кроме прочего, Эрос слыл шизофреником. Два других типа представляли собой совсем иного поля ягоды. Обоим было лет по пятьдесят; эти крупные мужчины держались как настоящие друзья. Они ни с кем, кроме как друг с другом, не общались, а все попытки подружиться с ними отвергали, хотя и в доброжелательной манере. Тот, что был пониже ростом, много говорил, но умел при этом ничего существенного не сказать.

Джорджио наблюдал за ними и улыбался про себя. Он точно знал, кто они. И был уверен, что об этом вскоре узнает и Левис. Джорджио хорошо себе представлял, для чего их посадили именно сюда, в крыло. И забавлялся мыслью, что скоро раскроет их замкнутый мирок нараспашку перед всеми. На некоторое время, правда, он решил от этого воздержаться: дескать, пусть привыкнут и сделаются управляемыми. Джорджио нарочито не обращал на них внимания, и они, в свою очередь, игнорировали его. При этом они знали, кто он, а он знал, кто они. Порой одного сурового взгляда Джорджио хватало, чтобы оба они внезапно заткнулись. А иногда он намеренно грубо отталкивал их в сторону, проходя мимо, когда всех выпускали на прогулку, чтобы размять ноги.

Сэди тоже знал этих людей. Именно поэтому он и был сильно напуган. Он впервые столкнулся с ними несколько лет назад в Сохо. Тогда ему было пятнадцать лет… Сэди жался возле Джорджио и настороженно наблюдал за обоими. Как-то на спортивной площадке он тихонько сказал Джорджио:

— Я знаю их обоих. Это дурные вестники, Джорджио. Господи, да они самые отъявленные мерзавцы по эту сторону реки, да еще и садисты. Их посадили за серийные убийства детей в прошлом году. Как они еще спокойно ходят здесь — просто не понимаю. Если бы кто-нибудь знал, кто они… — Сэди закатил глаза.

Джорджио незаметно перевел взгляд на не отходивших друг от друга двух мужчин.

— Я тоже знаю, кто они. И пока придерживаю информацию — до того времени, как смогу что-то сделать. Поэтому и ты помалкивай, хорошо? Я думаю, они отвлекут мозги Левиса от всего прочего, когда тот вернется. Тебе так не кажется?

Сэди усмотрел в этом определенную логику и согласно кивнул.

Джорджио непринужденной походкой подошел к охраннику и попросил у того прикурить. Как только мужчина зажег спичку, Джорджио прошептал:

— Присмотрите за этими двумя новенькими, пока Левис не вернется сюда. Он просил меня стать его глазами и ушами, пока он отсутствует, ясно? Пусть Левис сам с ними разбирается, когда вернется. Ему надо свести кое-какие счеты вон с тем, лысым.

Тюремщик почти неприметно кивнул и тоже тихо, почти шепотом, произнес:

— Час назад умер Тимми…

Джорджио вернулся к Сэди. Несмотря на странный вид и своеобразное поведение Сэди, он нравился Джорджио, и ему было жаль, что приходилось сообщать парню печальную новость.

Услышав о смерти Тимми, Сэди заплакал, как ребенок. Все отнеслись к этому сочувственно, хотя и ожидали, что так оно и будет.

Энтони Кальдер разговаривал с Джонни по телефону и одновременно следил, как его собственная маленькая дочурка ползает по полу.

— Я понимаю, на что ты подписываешься, Джонни, мой старый приятель. Но ты уверен, что так будет лучше? Таким образом, остается вероятность лишь одной промашки при прыжке. Вот что я скажу: дай мне предварительно поговорить с Аланом. А потом я все передам тебе. Идет?

Он положил трубку телефона на рычаг и поднял дочку на руки. Потом поцеловал ее в мягкий пушок на головке.

— Привет, красавица! — Добившись того, что младенец загукал от удовольствия, Энтони посадил девочку себе на колени и набрал номер телефона Алана.

Уже спустя час Алан явился к нему. Энтони Кальдер менял подгузник дочурке и опять говорил по телефону, когда приехал Алан. Алан улыбнулся, а Энтони показал глазами на трубку и закатил глаза к потолку:

— Просто приезжай домой, ладно? Мне надо провернуть кое-какую работенку. Нет, я не возражаю против того, чтобы ты купила себе синий костюм. Скупи весь это чертов магазин, Шэрон, если хочешь! Но приезжай домой. Младенец уже свел меня с ума.

Он положил трубку и не без легкой грусти посмеялся вместе с гостем над ситуацией:

— Не слишком ли много для новобрачного, черт подери, а? Оставила меня сидеть с младенцем, а сама таскается по Оксфорд-стрит! У нее в одной руке мобильный телефон, а в другой — стопка кредитных карточек. И им обеим нужен горячий поцелуй в четыре часа!

Алан громоподобно захохотал.

— А ведь тебе это нравится, приятель, ты же сам понимаешь! Энтони, наконец, надел на девочку памперс и залюбовался ребенком:

— Вот какая куколка! Разве нет, моя любимая? — Он прижал свое большое лицо к животику ребенка, смешно вытянув губы трубочкой. Потом Энтони снова пристроил дочурку на коленях и уже вполне серьезно сказал:

— Звонил Джонни. Он думает, что будет намного легче вытащить Джорджио где-нибудь по дороге, при перевозке из тюрьмы в тюрьму. Похоже, «Паркхерст» — слишком экстремальная тюрьма, чтобы туда можно было спокойно пробраться. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Алан кивнул. Но высказался неоднозначно:

— Однако как мы узнаем, есть ли по дороге вертолетная площадка? Никто этого не знает, даже охранники. Только начальник тюрьмы владеет этой информацией. И знает, в какой день она открыта для приземления. Я представляю себе все так: мы прилетим на вертолете с несколькими парнями, у которых будут короткоствольные автоматы. Как делают в «Дареме».

— Так-то оно так. Но я слышал, что на острове больше нет глухих мест. Они повсюду установили провода. Ни один вертолет не сможет приземлиться поблизости от этой тюрьмы. Мне самому кажется, что идея с площадкой неплохая. Только нам нужно до нее как-то добраться, понимаешь? Пересадочным пунктом на пути в «Паркхерст» всегда служит Вэндсворт, не так ли? Исходя из этого, мы можем разработать соответствующий маршрут. Следует поездить взад-вперед вдоль всего ограждения. А потом убрать шофера. Нам придется убрать его, потому что без него мы не сможем посадить Джорджио назад. Алан молча кивнул.

— Джорджио — особо опасный преступник, ты же знаешь, — продолжал Энтони. — Его задницу будут сопровождать полицейская машина-каталажка, ровер, два мотоциклиста и еще вездеход. Большое дело — суметь оторваться от всего этого! Еще не стоит забывать про местную полицию, от которой придется освободить дорогу. Ты же понимаешь, что легавые ни перед чем не остановятся.

Энтони сделал паузу, погрузившись в размышления, а его дочурка тем временем жевала ему палец. Все личико ее было в слюнях. Она улыбнулась беззубой улыбкой Алану, и тот улыбнулся ей в ответ.

— Она такая миленькая, не правда ли? — ласково сказал он. — Хорошо, что она не похожа на тебя. Если не считать лысой головы, разумеется.

— За тебя, Кокси-яблочко! Помнишь это по школе?

— Разве я могу когда-нибудь забыть, а? Я жил с этим каждое лето моей жизни.

Мужчины дружно посмеялись, после чего Энтони серьезно сказал:

— Нам надо основательно подготовить маршрут. И как только мы разработаем его, мы сможем сосредоточиться на том, как именно вытащить Джорджио.

— Я попросил Джоджо О'Нила и его недотеп подготовить надежные дома на севере, на всякий случай. А один тип в Глазго, трансвестит, вроде гомика, приготовит нам лодку. По крайней мере, с этим у нас будет все в порядке. Джимми Мак готовит винтовки. Как скоро ты думаешь, нам потребуется геликоптер?

— Не сейчас, — покачал головой Энтони. — Геликоптер в ближайшее время нам не нужен, но нам потребуются мощные мотоциклы для побега. Нам нужно проверить дорогу от Портсмута до Вэндсворта и найти подходящее место для прыжка. Надо, чтобы оно находилось как можно ближе к мосту или к какой-нибудь поляне, где можно будет поменять мотоциклы на машины. Даже если полицейские сразу погонятся за нами, то они все-таки будут двигаться только пешком, точнее сказать, со скоростью пешехода, понимаешь? А пока они подъедут туда, мы уже давно оттуда смоемся.

Алан чувствовал, как азарт и возбуждение вновь охватывают его:

— Давай хорошенько все обдумаем. Подберем дорогу и надежные дома. Со следующего уикенда лодки в нашем распоряжении. Мы должны быть готовы выдернуть Джорджио через месяц. Или через пять недель — это крайний срок.

Энтони с усмешкой предложил:

— По-моему, за это надо выпить. Там, позади тебя, бутылка с шотландским виски. Принеси стаканы, будь другом…

Алан щедро налил в каждый стакан. Энтони сунул толстый палец в стакан и потер его о десны дочери.

— Шэрон прикончила бы меня, если бы увидела, что я делаю. Но моя мать клянется, что это хорошо. Веселит!

Алан развеселился, поглядев на сморщившееся личико девочки. Она выплюнула слюну, смешанную с виски, словно это был болиголов.

— Как я уже говорил, это здорово, что она ничего от тебя не взяла, кроме волос. Вот и виски она не любит!

Энтони снова усмехнулся и отпил из стакана хороший глоток обжигающей жидкости.

— Если мы включим мозги, то все получится устроить раньше, чем мы теперь думаем. И тогда останется лишь назначить день. Это будет труднее всего. Еще нам определенно понадобятся «армалиты»: лобовые стекла полицейских машин бронированные. Тюремщик будет ржать нам в лицо, пока не увидит «армалиты». А тогда-то он сразу заткнется.

— Чуть позже раздобуду артиллерийские карты. И на этой неделе постараюсь проехать по предполагаемому маршруту. Я буду держать тебя в курсе, — подытожил Алан.

— А тебе все это нравится, не так ли? — широко улыбнулся Энтони.

Алан заговорщически улыбнулся другу в ответ:

— Можно и так сказать, Энтони. Да, можно так сказать!

Донна уже двадцать минут слушала непрекращавшуюся болтовню Долли, и она уже начала действовать ей на нервы. С тех пор, как она вошла в дом, Долли не закрывала рта — разве что для того, чтобы перевести дух…

— …Сегодня Пэдди поедет навестить твоего мужа. Я думаю, ему многое надо с ним обсудить. — Долли не сводила глаз с Донны, ожидая ее реакции.

Донна чуть заметно кивнула и продолжила охотно пить кофе.

— Ну как прошел уикенд?

Именно этого вопроса и ждала Донна.

— Спасибо, хорошо. А как ты отобедала с Маэв?

Долли улыбнулась, но ее серые глаза сверкнули, как сталь.

— Хорошо. Твоя свекровь дьявольски хорошо готовит. Все йоркширцы были, как бочки — такие громадные!.. Но меня больше интересует Шотландия. Куда ты ездила? Ты посетила какое-нибудь приятное место? Я слышала, там просто чудесная еда. И люди вовсе не такие плохие, какими их выставляют комедианты.

— Там все было очень мило. И люди приятные.

Однако от Долли не так-то просто оказалось отделаться.

— А Джорджио знал, что ты ездила не одна? — Но как только эти слова слетели с губ Долли, она тут же пожалела о них.

— Прошу прощения, Долли! Скажи-ка мне точно: к чему ты подбираешься? — Донна устремила пристальный взор темных глаз на невысокую пожилую женщину, сидевшую перед ней, и увидела, как та заметно побледнела. — Ты пытаешься на что-то намекнуть? Разве я чего-то тебе не объяснила? Я ездила по делам, и ничего более. Ты помнишь, Джорджио обычно мотался по всему свету по делам — Бангкок, Шри-Ланка, Италия, Германия… Я назвала лишь несколько его примерных маршрутов. И он ездил один, Долли. Иногда он отсутствовал по шесть недель, а я сидела взаперти, вдвоем с тобой и со старой черной собакой. Это была вся моя компания. Так что давай говори начистоту. Если бы я захотела по своей прихоти уехать из дома, я не стала бы отчитываться ни перед тобой, ни перед Джорджио, ни перед всей этой проклятой улицей Кинг-стрит — насчет того, где я нахожусь и с кем. Постарайся хорошенько это запомнить! Это — мой дом, деньги на счетах — мои, бизнес — так же мой. И я за всем этим присматриваю, все устраиваю…

Она вовремя остановила себя. Иначе, расплакавшись, Донна могла рассказать пожилой женщине, как этот великолепный Джорджио собирался небрежно вышвырнуть свою старую домоправительницу на улицу. И при этом даже не попрощался бы с нею.

— Кстати, звонил агент по продаже недвижимости, — сдавленным голосом произнесла Долли. — У него есть на примете какая-то пара, которая хочет осмотреть дом. Я сказала ему, чтобы он подождал твоего возвращения, поскольку я ничего об этом не знаю.

Донна опустила глаза… Долли, сама того не желая, ударила ее в самое больное место. Или, возможно, она сделала это сознательно.

— Я собиралась тебе об этом рассказать, — смущенно начала Донна. — Джорджио хочет, чтобы мы продали дом. Он слишком большой для нас двоих…

— Он слишком большой и для нас троих, — перебила ее Долли, — однако Джорджио никогда раньше не хотел продавать его.

Донна ударила кулаком по столу.

— Ну а теперь хочет! Нам нужны деньги, Долли. Бездонный источник высох, а курица, что несла золотые яйца, сейчас прозябает в «Паркхерсте». Подумай об этом, ладно? В этом доме только счет за газ, потребляемый зимой, составляет больше семисот фунтов с четвертью. И такую же сумму я плачу за электричество. И это — не считая остального. А ведь один бассейн обходится мне в сумму больше двухсот фунтов в месяц, с учетом его чистки и работ по уничтожению водорослей… В общем, в настоящий момент это для нас слишком дорого. Мне нужно жилье поменьше.

На лице Долли появилось страдальческое выражение. А произнесенные ею слова разбили Донне сердце:

— Что же будет тогда со мной? Значит, и меня тоже сократят?

Донна вскочила со стула.

— Конечно, нет, Долли. Не глупи! — Она притянула женщину к себе и обняла ее. — Ну как же я обойдусь без тебя? Даже при том, что ты иногда меня расстраиваешь…

Долли порывисто схватила руку Донны, обнимавшую ее за плечи:

— Ты для меня — как мой собственный ребенок, Донна! А на самом деле даже больше… — Голос у нее сорвался. — С тех пор, как Джорджио посадили, все так изменилось. Я отдала бы десять лет жизни, лишь бы увидеть, как он входит в парадную дверь. И, как обычно, дурачится. Все пошло не так, все изменилось, а я уже слишком стара для перемен, я слишком привыкла к своему образу жизни… Я любила Джорджио Бруноса как собственного сына, — со слезами в голосе продолжила она. — Я люблю вас обоих. И сейчас ясно вижу, как между вами намечается какая-то трещина, даже если ты сама этого не замечаешь. Почему ты поехала в Шотландию с Аланом Коксом, а? Почему с ним? Ведь у Джорджио не было с ним никаких общих дел в бизнесе, не так ли? Алан такой же правильный, как я — мертвец!

Донна не сводила глаз с седой головы Долли. И ее слова «Джорджио посадили» и «Алан такой же правильный, как я — мертвец» вихрем закружились у Донны в голове. С ошеломляющей ясностью она поняла: Долли, Пэдди — все они, и даже его мать, — знали, что Джорджио более виновен, чем он ей, Донне, это представлял. С самого начала они знали, в чем он замешан. Знали все, кроме нее — его жены.

Донна опустилась на пол, на итальянскую плитку и потребовала, чтобы Долли смотрела ей в глаза.

— …Ты знала, что он виновен, не так ли? Ты всегда знала!

Долли нежно погладила Донну по лицу.

— Я не знала наверняка, но кое-что тебе скажу. Мое происхождение и жизненный опыт позволяют мне утверждать: парни кокни впитывают это с молоком матери. Джорджио — мудрый человек, и он использовал то, что у него было в крови, себе во благо, и при этом служил тебе опорой, девочка. Запомни это! Алан Кокс — хладнокровный убийца, и ты не должна об этом забывать, раз уж имеешь с ним дело. Он ударил человека и избил его насмерть на улице, в присутствии множества народа: жестокое и бессмысленное убийство. Поэтому не слишком сурово суди Джорджио, раз проводишь уикенд с типами вроде Кокса.

— Я не проводила с ним уикенд, Долли! Я поехала с ним по делам. Боже всемогущий, да у Джорджио за годы нашего брака женщин было больше, чем у любого записного ловеласа! Если бы я даже и завела интрижку, — чего, конечно же, не было, — она показалась бы пустяком по сравнению с тем, как водил меня за нос все эти годы.

Долли ласково ей улыбнулась:

— Нет, Донна, не пустяком, а намного хуже.

— Почему ты так решила? — вздохнула Донна.

— Потому что ты отдала бы этому человеку свои чувства. Джорджио же просто шлялся, имея дело с одними шалавами, — в этом разница. А любил он только тебя, девочка.

Донна расстроенно покачала головой.

— Ох, Долли, я страдаю такой же слепотой, как и ты. Я просто желала Джорджио, несмотря на то, что он делал, по правде он поступал или нет. В глубине души меня его похождения, в общем-то, не волнуют. И перестань беспокоиться об этом гуляке, с ним-то все будет в порядке. С ним всегда все будет в порядке. Особенно пока вокруг него женщины вроде нас, которые безоговорочно поддерживают его.

— А что Алан Кокс? Как насчет него?

Донна пожала плечами.

— Как насчет него? Он мужчина, причем симпатичный мужчина, который совершил, по твоим же собственным словам, хладнокровное и жестокое убийство. Теперь он помогает Джорджио выбраться, вот и все. Джорджио знал, что я еду в Шотландию. Джорджио все знал… — Она едва не добавила: «Благодаря тебе и Пэдди», — но остановила себя.

«Если бы только Долли знала, как на самом деле жесток Джорджио! — И тут только до нее дошло, что она все равно любит этого безжалостного, эгоистичного и самовлюбленного человека. — Вероятно, и Долли тоже».

Долли закурила сигарету и глубоко затянулась.

— Ты столько лет прожила с ним, прошла через многое. И сейчас не подведи его, девочка. Он зависит от тебя. Я не знаю наверняка, что происходит, но смотрю в оба и держу ушки на макушке. Если Джорджио должен прыгнуть, то ты уж проследи, чтобы прыжок был достаточно высоким и долгим, чтобы его вывезли из Англии… Приготовить свежего кофе?

Донна не удивилась осведомленности Долли. Ее уже больше ничего не удивляло.

— Сиди, Долл. Я сама приготовлю.

Она подошла к раковине и наполнила чайник. А Долли тихо сказала:

— Если я могу чем-нибудь помочь, ты только скажи, дорогая. Ради этого человека я сделаю все. Все!

Ник Карвелло крепко спал. Без своего немыслимого макияжа и причудливой одежды он выглядел совсем другим человеком. Он повернулся в постели и прижался к женщине, лежавшей рядом с ним. Она заворочалась, слегка всхрапнула и поудобнее устроилась в его руках. Открыв один глаз, она лениво произнесла:

— Уже поздно, мне скоро уходить.

Ник нежно поцеловал ее в мочку уха.

— Приготовь чашку чая, Сэнди, а потом я отвезу тебя к маме.

Женщина улыбнулась, обнажив мелкие и ровные, очень белые зубы. Она провела рукой с обкусанными ногтями по своим коротким черным волосам.

— Ты такой лентяй, Ник.

Он засмеялся, все еще не открывая глаз.

— Вообще-то я становлюсь другим, более жестким.

Сэнди выскользнула из кровати. Тело у нее было гибкое, подтянутое, без грамма лишнего жира, бюст — небольшой. Ник лениво следил за ней сквозь полуприкрытые веки… Несколько белых горизонтальных полосок на коже над лобком говорили о том, что она была матерью.

— Как там пацаненок?

Сэнди потянулась, закинув руку за голову:

— Растет как бешеный! Хочешь, я привезу его в пятницу? — с надеждой спросила она.

Ник покачал головой.

— Лучше привези еще фотографий, дорогая. Этого достаточно.

Сэнди натянула джинсы и коротенькую кофточку.

— Я приготовлю чай.

Когда она вышла из спальни, Ник вновь расслабленно растянулся на кровати… Его собственный сын казался ему явлением необычным, чем-то далеким, недосягаемым. Хотя Нику была приятна мысль, что где-то растет его плоть и кровь, он боялся увидеть сына воочию. Боялся слишком сильно привязаться к нему. Ник сел в кровати и потянулся за сигаретами.

И тут его спокойствие нарушили…

Парадная дверь была бесцеремонно распахнута группой ввалившихся в помещение мужчин: двое их троих непрошеных гостей держали в руках кувалды. И прежде чем Ник успел вымолвить хотя бы слово, вошедшие окружили его постель.

Однако Ник спокойно, не торопясь, закурил сигарету и сонно улыбнулся:

— Привет, Джоджо! Ты ведь всегда любил появляться неожиданно, насколько я тебя знаю, а? — В голосе его прозвучала привычная дурашливость, а для пущего эффекта Ник сделал, не вставая, несколько непристойных женственных движений.

Однако это не произвело особого впечатления ни на одного из мужчин, окружавших его кровать. Они знали: если нужно испугать Ника Карвелло, то следует наваливаться толпой.

Ник медленно обвел взглядом налетчиков, отмечая все же некоторое замешательство в их рядах и слегка вытянутые лица.

— Так в чем дело, мальчики? Ливерпуль бомбят, что ли? Пока вроде еще не время, черт побери! Не стой там, как раздолбай, Джоджо. Садись и объясни мне, что это за шоу вы тут устроили. А то это начинает меня утомлять…

После короткого колебания Джоджо О'Нил, к изумлению своих наемных головорезов, опустился на кровать и захихикал. Ник перевел взгляд на дверь спальни и хитро усмехнулся:

— Привет, Элби, дорогой! Выходи и поздоровайся.

Мужчины обернулись к двери — и тут же застыли и побледнели. Элби, стоя в проеме двери, вежливо улыбаясь безъязыким ртом, держал тем не менее в руках компактный «узи».

Ник ласково похлопал Джоджо ладонью по щеке.

— Никогда не следует недооценивать педика, Джоджо. Ты и твои ребята должны были бы об этом знать. Ну, а теперь говори: что тебе надо?

— Мне надо знать все о твоих делах с Джорджио Бруносом и Аланом Коксом. А твой маленький немой друг меня не запугает, Ник.

Ник лениво улыбнулся и слегка кивнул Элби, который сделал шаг в комнату и пару раз выстрелил одиночными в ковер — прямо под ноги Джоджо.

— А тебе следовало бы очень испугаться, Джоджо. Потому что я знаю все, что с тобой происходит, и про Кроуна тоже. И лично я думаю, что от всего этого смердит. Ну-ка, Элби, пускай он получит пулю в руку: его надо слегка проучить.

Элби выстрелил в руку Джоджо. Тот мгновенно лишился трех пальцев, начисто срезанных метким выстрелом. По собственной инициативе Элби всадил еще по пуле в каждое бедро.

Шестерки Джоджо молчали и опасливо косились на Элби. Они все были вооружены, но достаточно хорошо соображали, чтобы не пытаться пустить в ход свое оружие. Элби же оказался гораздо крепче, чем выглядел на первый взгляд, и они невольно зауважали его за это.

Ник громко, негодующе фыркнул и произнес короткую речь:

— А теперь внимательно слушайте меня, парни. Я хочу, чтобы вы убрали этот кусок дерьма из моего дома, а потом вернулись в Ливерпуль, и как можно быстрее. И если до меня дойдут слухи, что вы тут где-то болтаетесь неподалеку от меня, то я обещаю вам большие неприятности. И отвезите, наконец, Джоджо домой. А не то он зальет мне кровью весь ковер и покрывало…

Спустя пять минут квартира была свободна от гостей. Ник молча пил приготовленный Сэнди чай. Элби тщательно убирал следы вторжения, начиная от парадной двери.

Сэнди печально покачала головой.

— Вдруг он вернется, Ник? Да еще прихватит с собой Джека Кроуна…

— Он больше не придет, дорогая, — усмехнулся Ник. — Он выяснил все, что хотел узнать. Так что не напрягай свою хорошенькую головку и не переживай. А теперь я пойду и накрашусь: мне сегодня надо кое с кем повидаться.

На этом их разговор закончился.

Глядя, как Ник, прихорошившись, порхает поквартире, Сэнди пыталась разобраться в своих чувствах, в том, как она к нему относится… Никто, включая ее мать, не мог понять ее увлечения им. Но они не знали того Ника, которого знала она: Ника, становившегося настоящим мужчиной во тьме ночи, — ведь только тогда он и был самим собой. Когда Ник обладал ее телом и восхищался ее умом, он казался Сэнди куда более мужественным, чем все эти так называемые мачо.

Однако только одной Сэнди дано было знать об этом. И если она хотела сохранить любовь Ника, то ей следовало держать эту информацию при себе.

А Сэнди очень хотела удержать его.

— Почему ты позволил Элби выстрелить в него? — спросила она.

Ник улыбнулся.

— Потому что он негодяй, Сэнди. Такой же негодяй, как тот, что отрезал Элби язык. Не жалей Джоджо О'Нила. Я бы хотел, чтобы Элби отстрелил ему его паршивые яйца!

Сэнди едва сдерживала неровное и сильное биение своего сердца.

— Приготовить тебе еще чаю?

Ник откровенно любовался ею:

— Давай, дорогая. Мне придется вытащить на свет Тощего Билла, чтобы разобраться в этом деле. А то у меня тут на полу больше крови, чем после домашних разборок в Милволле…

Сэнди пошла готовить чай.

Алан не без удивления увидел перед собой Энтони Кальдера: в восемнадцать тридцать тот сидел в ресторане «Амиго». И он привез с собой восхитительную Шэрон; она устроилась за столиком так, чтобы ей удобно было следить за официантами. Шэрон в свои двадцать два года выглядела очаровательно: невысокого роста, с большой грудью и мелированными светлыми волосами. Алан не находил в Шэрон таких выдающихся качеств, чтобы возникло желание немедленно жениться на ней. Однако Энтони был ею просто опьянен. Алан связывал это с появлением на свет их ребенка. Энтони боготворил дочурку, а вследствие этого боготворил и мать. Это можно было считать его ахиллесовой пятой. Шэрон отличалась пронзительным голосом, от которого, как говорится, разбивались стекла, а такой раскатистый, грубоватый смех, как у нее, встречался лишь у героинь откровенных фильмов на видео. Когда Алан и Энтони скрылись из виду, поднявшись в кабинет, она тут же заказала себе двойную водку. У входа в кабинет Энтони вдруг ни с того ни с сего расхохотался.

— Что тебя так рассмешило? — с улыбкой поинтересовался Алан.

— Ты знаешь Элби, правую руку Ника Карвелло? Так вот: он стрелял в мерзавца Джоджо О'Нила сегодня утром. Прямо взял да и выстрелил. Попал ему в руку и в обе ляжки. Тот потерял три пальца и много крови. Мне об этом сказал Джек Кроун.

Алан изумленно округлил глаза.

— Ты меня дурачишь?

Энтони опять рассмеялся.

— Да я правду говорю тебе! Элби стрелял в него из чертового «узи». Вот так, с твоего позволения! Я, конечно, знал, что между ними может возникнуть конфликт, но пусть меня трахнут, если я ожидал чего-то подобного. А что ты скажешь?

Алан покачал головой.

— Я тоже такого не ожидал. Но, как выражаются в рекламных роликах, я знаю человека, который этого ждал.

— Уж не думаешь ли ты, что Джорджио… — Голос Энтони теперь звучал глухо. — Для чего ему могло такое понадобиться?

Алан налил в два маленьких стаканчика коньяк и вполголоса сказал:

— Я знаю, для чего. Поверь мне, я с радостью рассказал бы и тебе все, Энт, но пока не могу. В общем, он использует нас для того, чтобы свести счеты. Но ведь в этом весь Джорджио, не так ли? Я зарезал бы его за это, черт побери! Мне заранее нужно было предугадать такое развитие событий.

Энтони сделал большой глоток коньяка.

— Что происходит, Ал? Я имею право знать, если я во всем этом участвую.

— Это долгая история, — вздохнул Алан. — Мне известна только половина ее, но этой половины вполне достаточно, чтобы разведать остальное. Если бы можно было открыть всю правду тебе, я бы это сделал не медля. Но я не могу. Проще говоря, я должен Джорджио, должен по-крупному, и он это понимает. Однако заверяю тебя: это может быть концом всему. Джоджо предупредили, и он теперь будет крайне осторожным.

Энтони озадаченно покачал головой.

— Ты и вправду думаешь, что Джек Кроун проглотит то, что его лучшего кореша подстрелили? Ты что, только что слез с долбаного кресла-качалки?! Теперь на севере пойдут разборки с убийствами. Нам не удастся сыграть дружественный футбольный матч после всего этого!

Алан в останавливающем жесте вытянул вперед руку:

— Все, что я могу сказать: Ник знает счет. Он тоже много должен Джорджио. Он знал, что происходит, однако вступил в игру. Джек Кроун не станет мстить, потому что он тоже знает счет. Через несколько дней все образуется, могу поклясться в этом.

— Так что ты говоришь: Джорджио использовал и меня, и всех?

— Полагаю, что в некотором роде — да, — тяжело перевел дух Алан. — Послушай, Энт, если кто-то и должен сейчас суетиться, так это, черт побери, я! Мне следовало предвидеть, что нечто подобное надвигается. Ну, а ты не дрейфь. Пойми, нам в настоящий момент больше ничего не нужно предпринимать! Дело закончилось — и оставь все, как есть.

Энтони Кальдер перегнулся через стол Алана и сквозь зубы прошипел:

— Скажи этому Джорджио, этому долбаному Бруносу, что если он еще когда-нибудь выкинет подобную штуку, то за него возьмусь я, и тогда Левис покажется ему вчерашним сном! Я не люблю людей, которые меня в чем-то используют, особенно если это напыщенные выскочки из Кэннинг-тауна, которые нуждаются во мне гораздо больше, чем я в них! Предпочитаю придерживаться крепких правил в своих делах. Ему надо было, чтобы Джоджо приструнили? Хорошо, я бы сделал это для него. И великолепно сделал бы, имей в виду! Причем персонально не втягиваясь ни в одно из своих дел. И еще скажи Джорджио: пусть лучше не пробует наступить мне на мозоль. А не то я оторву его паршивую башку и зашвырну ее туда, где не сияет солнце!

Алан усмехнулся.

— Именно так ему и сказать, Энт? Только учти: передача в тюрьму такого послания будет стоить целого состояния! Оно же длиннее, чем проклятое предписание суда!

Энтони засмеялся, отреагировав на шутку, но сути это не меняло, и они оба понимали это.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, Алан. Разберись со всем этим. Такого рода вещи могут вызвать у нас большие неприятности. Я использовал Джоджо и Джека во многих своих делах, равно как и Ника Карвелло. И не могу позволить, чтобы эти трое обижались друг на друга именно сейчас. Давай посмотрим правде в глаза: даже я осторожничаю с Джеком Кроуном. И ты — тоже, если у тебя хватит честности в этом признаться. Он ведь настоящий маньяк в своем роде.

Алан пожал плечами.

— Джек Кроун и Джоджо свое отыграли, поверь мне. Джорджио просто предупреждает их — через Ника. Он хотел лишь свести с Джоджо личные счеты.

Кальдер молча допил свой коньяк. И после паузы добавил:

— Послушай, Алан. Я — человек весомый, и ты — тоже весомый… Имеют ли эти события отношение к деятельности Джорджио за границей? До меня дошел некий слушок. Могу ли я о чем-либо догадаться, основываясь на том, что услышал?

Алан неопределенно покачал головой.

— Могу лишь обещать тебе: как только смогу, многое расскажу тебе…

Он твердо посмотрел в глаза Энтони — и они оба тут же отвели взоры друг от друга. Алан понял: Кальдер перемножил в уме два на два, и, несомненно, он вскоре получит свои четыре.

— Я лучше спущусь к Шэрон, иначе она опять куда-нибудь смоется. — Энтони встал. — И еще одно, последнее, Ал. Ответь, почему ты так усиленно помогаешь Джорджио?

— По старой памяти, — просто ответил Алан. — Он сделал мне доброе дело, когда я сидел в тюрьме, и мне нужно отплатить ему за добро. Иных причин светиться у меня нет, сам понимаешь.

Энтони понимающе кивнул.

— Мне всегда не очень-то нравился Джорджио, — признался он. — Я никогда не доверял ему. Даже не знаю почему. Вроде бы до сих пор ничего не делал плохого лично мне. Видимо, я, как обычно, просто нутром что-то чувствую. И сейчас у меня опять такое же чувство.

Алан встал и посмотрел другу в лицо прямым, открытым взглядом:

— Запомни, Энт: я всегда плачу по долгам. И не забывай об этом. Ты оказываешь эту услугу мне, а не Джорджио Бруносу. Запомни, что я сказал. Хорошо?

Энтони выразил согласие кивком. Уже стоя в дверях, он повернулся к Алану и негромко, но внятно сказал:

— Постарайся передать Джорджио мое мнение насчет случившегося, а оно неизменно: пусть кто хочет платит по долгам, но это не значит, что он должен подсекать при этом мои связи. Так и передай, хорошо?

— Я скажу ему, Энтони, не беспокойся. Кстати, с меня причитается обед. Наслаждайтесь!

Энтони качнул головой влево и вправо:

— Спасибо, Ал. Мне приятно. Извини, но… Нет! В отличие от Джорджио Бруноса я сам оплачиваю свои счета. Пока! Скоро увидимся.

Алан смотрел вслед Кальдеру, пока тот покидал кабинет. И чувствовал, как внутри, подобно воздушному шару, раздувается и распирает ярость…

Джорджио умудрился отравить дружбу, которую он, Алан, лелеял много лет. «Энтони Кальдер долго теперь не будет доверять мне». Этот вполне логичный вывод не на шутку взбесил его.

Потому что из этих двоих — Энтони и Джорджио — Алан, несомненно, предпочитал Кальдера.

Глава 29

Донна направлялась к Маэв и по дороге безо всякого умысла проезжала мимо автомобильной площадки. Она мельком взглянула на передний двор и с изумлением заметила, что Стефан Брунос и Дэви Джексон вдвоем загружают какие-то ящики в кузов белого грузового «Форда». Она припарковала машину и, пересекая передний двор, спокойно приблизилась к обоим мужчинам.

— Привет, Стефан! Привет, Дэви! Я тут ехала мимо и подумала: а не заглянуть ли сюда — посмотреть, оплачена ли страховка?

Дэви от неожиданности уронил на бетон коробку, которую держал в руках. И повернулся к ней.

— Привет Донна, дорогая. Все в порядке? Заходи, и я приготовлю нам по чашечке кофе. Можешь все проверить… — Он через плечо поглядел на Стефана. — А ты сам тут справишься, не так ли?

— Конечно, справлюсь. Вы идите в офис. Я тебе позже перезвоню, Дэви. — И Стефан продолжил загружать коробки в кузов.

— Что здесь? — с напряжением в голосе спросила Донна. — Я хочу знать, что в коробках!

Дэви уныло покачал головой:

— Поверь мне, когда я говорю: тебе этого вовсе не нужно знать, дорогая. Подумаешь — части покореженного двигателя! Мы просто переправляем его одному приятелю.

Донна нахмурилась. И когда Дэви попытался взять ее за руку, оттолкнула его. Даже привычный ко всему Дэви удивился ее агрессивному поведению.

— Какие-то испорченные механизмы, спрятанные на автомобильной площадке? И это в то время, когда страховые агенты повсюду так и шныряют? Думаю, что это не очень умный поступок, не так ли?.. Итак, что это за вещи?!

Стефан поставил очередную коробку в фургон и повернулся к Донне. Лицо его потемнело от физического напряжения и от гнева.

— Послушай, Донна, все это не имеет к тебе никакого отношения, мать твою! А теперь иди внутрь, выпей предложенную тебе чашку кофе и не суй свой длинный нос во все это, ладно?!

Донна почувствовала, как щеки ей будто обдало жаром: лицо ее залилось краской гнева и стыда.

— Не смей так разговаривать со мной, Стефан Брунос. Я взяла на себя все, что смогла в последние несколько месяцев…

Стефан принял нарочито трагический вид и глубоко вздохнул. Смотрел он при этом почему-то на Дэви.

— Каким образом мой братец переваривал эту горластую суку, что все время дышала ему в затылок? Просто не понимаю. Ну, ладно, внимательно послушай меня, Донна. Ты не имеешь права что-либо вынюхивать, понятно? Никакого! Так что забирайся в машину и займись своими делами. Иди играй во взрослую женщину, если тебе это так понравилось. Но только не со мной, ясно?! Ты можешь понять это простое требование или мне облечь его в более доступные пониманию слова? Убирайся! — Он повернулся к фургону, видимо, считая разговор законченным.

Но Дэви Джексон схватил его за руку и резко развернул лицом к себе.

— Не разговаривай так с ней, Стефан! Я этого не потерплю! И твой брат тоже не потерпел бы, если бы он был здесь.

Стефан рассмеялся каким-то отвратительным, искусственным смехом:

— Ох ты, боже мой! Ну неужели ты хотел бы сунуть руки ей под юбку и все такое? Ради Христа, Донна, тебе ведь никогда не было так хорошо, не правда ли? Подожди, вот я расскажу Джорджио об этом. Ты не только мотаешься в Шотландию невесть с кем, но и еще воркуешь с этим долбаным Дэви Джексоном! Но поостерегись гнева Кэрол, дорогая. Она сожрет тебя на завтрак и выплюнет твои косточки…

Дэви шагнул к Стефану, но Донна грубо оттащила его.

— У тебя одни грязные мысли на уме, Стефан! Что ж, погоди, я сама скажу Джорджио, что ты прячешь здесь какие-то непонятные отбросы. Посмотрим, что он на это ответит!

Стефан презрительно ухмыльнулся:

— Ох, да выметайся же ты, Христа ради, тупая шалава! Ты действуешь мне на нервы…

И тут опять заговорил Дэви. Голос его был угрожающе тих:

— Я уже предупреждал тебя, чтобы ты так с ней не разговаривал, Стефан. Прими, наконец, к сведению то, что я тебе сказал. Ибо я уже начинаю выходить из себя.

Донна заметила, как выражение лица Стефана слегка изменилось. Она поняла, что он все-таки боится Дэви. Точнее, боится чего-то такого, что Дэви может сделать.

— Брось, Дэви, — остановила она Джексона. — Я могу сама постоять за себя.

Стефан с мрачным, угрожающим видом уставился на нее. Донна побледнела, глаза ее сверкали от гнева. (А также, как удовлетворенно отметил он, от страха, хотя и от завуалированного страха. Это приятно взволновало Стефана. Ему нравилось ее запугивать.)

— Знаешь, ты меня смешишь, Донна, — злорадно произнес он. — Ты везде болтаешься в своих дорогих костюмах и сделанных вручную туфлях, разъезжаешь в шикарной машине. А ведь это мой брат дал тебе все — дом, автомобильную площадку и прочее. Без него ты торчала бы в какой-нибудь дыре и трещала бы там сама с собой. Потому что любой другой мужик быстренько вышвырнул бы тебя, как только понял бы, что ты не можешь родить ему ребенка. Мой брат возвысил тебя, женившись на тебе. А ты никогда этого не понимала. Ты смотришь сверху вниз на моих мать и отца, на всех нас. Ты — напыщенная мерзкая сука!

Донна, пребывая в шоке, молча смотрела на него. Она безучастно наблюдала, как он резко оттолкнул Дэви в сторону и прыгнул в кабину фургона. «Форд» с визгом развернулся и со страшным скрежетом вырвался на дорогу. Спустя мгновение он исчез из виду.

Донна запечатывающим жестом приложила пальцы к губам, словно этим хотела отогнать дурноту, поднимавшуюся со дна желудка.

Дэви смотрел на ее измученное лицо и чувствовал, как в нем разгорается ставшее уже привычным желание защитить ее: «Она такого не заслуживает. Не заслуживает того, что Джорджио или его родственники швыряют ей под ноги. Донна — женщина, перед которой следует преклонять колени. Если бы только негодяй Джорджио понимал это…»

— Заходи внутрь, дорогая, — ласково сказал он оцепеневшей Донне. — Он просто сутенер, этот Стефан, и всегда был им. Не слушай его, он — проклятый лицемер.

Донна посмотрела на Дэви и машинально провела сухим языком по пересохшим губам.

— Он ненавидит меня. А я даже не подозревала об этом.

С редкой для него прозорливостью Дэви заметил:

— Он не ненавидит тебя, Донна. Он хочет тебя. И всегда хотел. Вот в чем корень проблемы. — Он поднял две последние коробки и внес их в офис.

Донна автоматически двинулась вслед за ним, чувствуя себя совсем разбитой событиями последних нескольких минут.

— Поставить чайник?

Он опустил коробки на пол у двери и направился в крошечную кухоньку. Донна слышала, как он включил воду и начал чиркать зажигалкой. Она приподняла крышку ближней коробки и заглянула внутрь: сердце у нее защемило — коробка была доверху наполнена трехдюймовыми дискетами… Она приняла на себя весь этот поток грязи из-за каких-то нескольких дискет!

Она взяла одну и удивленно уставилась на нее. Когда Дэви просунул голову в дверь, она машинально среагировала на щекотливую ситуацию и опустила дискету в карман.

— Не волнуйся, Донна, он не имел в виду и половины того, что наговорил.

Она набрала в грудь воздуха и ответила так резко, как смогла:

— Я не хочу, чтобы это место когда-либо еще использовали в качестве склада краденых вещей! Ты понял меня, Дэви? Мы слишком много потеряем, если нас с этим поймают, особенно учитывая, что страховые агенты в последнее время постоянно набредают на нас. Они и так уже подозревают нас в нечистой игре, потому что я застраховала площадку как раз накануне ее разгрома. Хорошенько подумай об этом! Наличие у тебя средств к существованию, благополучие Кэрол и твоих детей зависят от этой площадки…

Дэви молча кивнул, продолжая готовить кофе.

В крыле царила непривычная тишина. Смерть Тимми так или иначе повлияла на поведение всех заключенных…

Когда мужчины толпой покидали камеры, чтобы принять утренний душ, было особенно заметно, что общее настроение в крыле в целом подавленное. Даже записной шутник крыла Бенджамин Дэйвс помалкивал. Двое странноватых новичков мылись под душем, стоя бок о бок. Джорджио наблюдал, как они вполголоса переговариваются между собой, и смаковал мысль о том, что скоро с его легкой руки сведения о них станут достоянием всех и каждого.

Эта приятная перспектива смягчала боль от утраты Тимми. Сэди все еще давали успокоительное, чтобы он справлялся с нервами. Даже видавшие виды тюремщики были опечалены страданиями Сэди и его жалким видом. Они приносили ему чай и сигареты, не забывая, правда, ни на миг, что страдалец теперь числится собственностью Дональда Левиса: как бы там ни было, но пока тот не вышвырнет Сэди прочь, парень заслуживает некоторой доли уважения.

Джорджио рассеянно совершал утренний туалет… То, что огромного, неуклюжего Тимми больше не было с ними, стало для Джорджио большей потерей, чем он мог предполагать. Гибель Тимми снова показала ему, в каком опасном положении находится он сам. В глубине души Джорджио понимал, что по первому же капризу Левиса он и сам в любой момент может погибнуть такой же лютой смертью. А Левиса никогда не призовут за это к ответственности. Он даже не лишится сна. «Для Дональда Левиса люди — такой же расходный материал, как презервативы. Ты их используешь, а потом выбрасываешь». — Эта мысль не на шутку испугала Джорджио.

Обвязавшись полотенцем вокруг бедер, Джорджио вышел из душа. Когда он вошел в свою камеру, там никого не было, кроме стоявшего у окошка нового тюремщика.

— А где Сэди?

Мужчина любезно улыбнулся.

— Его захотел посмотреть знахарь… Закрой дверь, Брунос. И закрой ее на задвижку: нам надо поговорить.

Джорджио несколько долгих мгновений смотрел на него, прикидывая: стоит ли ему послушаться или лучше вышвырнуть незнакомца вон. Насколько было известно Джорджио, Левис в ближайшее время не собирался с ним расправляться.

Казалось, тюремщик прочитал его мысли. Он сам закрыл дверь и с силой опустил задвижку ударом обутой в башмак ноги.

— Меня зовут мистер Макнамара, и с сегодняшнего дня я приставлен к тебе. Я работаю на Алана Кокса. Ты в глубоком дерьме, приятель, и я советую тебе внимательно меня выслушать. Я буду приносить тебе весточки, причем регулярно. Первая такова: Кокс и Энтони Кальдер хотят, чтобы ты знал: они оба крайне разозлены из-за заварухи с О'Нилом и Карвелло. Если еще раз произойдет нечто в таком же роде, они все бросят и предоставят тебе выкарабкиваться своими силами… Кокс также предупреждает: если ты будешь намекать на существование чего-то между ним и известной тебе миссис Д., то он бросит тебя к чертовой матери. Скоро я приду еще раз и передам тебе еще кое-какие новости…

Уже подходя к двери, Макнамара неожиданно обернулся и сказал:

— Да, кстати, через четыре дня возвращается Левис. Судя по всему, он чудесным образом исцелился. Однако швы еще будут некоторое время беспокоить его. Потеря почки — страшное дело, сам знаешь. Однако мозги у него на месте, как, я полагаю, ты уже догадался. Увидимся позже.

Оставшись один, Джорджио сел на койку, весь кипя от ярости. «Сейчас мне нужны Кальдер и Кокс. Но как только я выйду, я буду, черт бы их побрал, делать то, что мне нравится! — Он держался за эту мысль, чтобы его чувства не вырвались наружу. — Четыре дня, и Левис вернется!.. Это звенит, как погребальный колокол, в моей голове. Четыре дня, и все начнется заново: придется следить за собой, за своими словами, следить за Левисом и его шестерками. Мне надо как можно быстрее увидеться с Дэви Джексоном. И понравится это моей дорогой женушке или нет, но ей придется пропустить визит».

Джорджио признался себе, что после ее недолгого пребывания в Шотландии он не очень-то будет жалеть о пропущенном визите.

В этот момент в камеру вошел Сэди и бесшумно улегся на нижнюю койку.

— Проклятые доктора! Что они понимают? Сделали мне очередной тест на СПИД. Я уже говорил им, что чист. С конца восьмидесятых я регулярно проверяюсь. Я хочу сказать, что при моей игре такое просто приходится делать. Ведь правда?.. Веселее гляди, Джорджио! Все могло бы быть и хуже. Ты уже вполне мог быть покойником. Учитывая то, что здесь повсюду — Левис.

— Черт с ним, с Левисом, Сэди! В настоящий момент он меня меньше всего волнует. На самом деле, если только он разинет свою пасть, я выдерну нитки из его швов. И посмотрим, понравится это ему или нет.

Сэди прикрыл веками глаза и негромко сказал:

— Алан Кокс — человек, конечно, мощный, но он не волокита, Джорджио. С ним твоя жена в большей безопасности, чем с кем-либо другим. А Пэдди следует дать под зад за то, что он что-то тебе наболтал.

— Не-ет! — покачал головой Джорджио. — Она вышла из его квартиры с большой сумкой и с мокрыми волосами. Не говори мне, дорогой, что она просто принимала душ для собственного удовольствия. Даже я не настолько глуп, черт бы меня разодрал!

Сэди сел на койке и невесело усмехнулся:

— Правда? Тогда для чего весь этот спектакль? Говорю тебе как женщина, — а ты знаешь, что я себя таковой и ощущаю, — Донна по-своему сладкая, как орешек. Давай же признаем это! Если бы Донна ухлестывала за Аланом Коксом, разве стала бы она зря копья ломать ради того, чтобы вызволить тебя? Может, ей просто нужен был хороший душ, чтобы взбодриться после ночной поездки из Ливерпуля? Не попадайся в западню, в которую уже угодили многие пожизненники: мол, твоя старушка на свободе, а ты ничего не можешь с ней сделать — разве что приказать кому-нибудь навредить ей. Но разве ты этого хочешь? Послать кого-то, кто разбил бы ей лицо? Я знаю многих парней, которые поступили так, а потом сожалели об этом, дружище. Глубоко сожалели! Она — все, что у тебя есть в настоящий момент. Если бы ты только понимал это! Мужчины всегда думают, что они владеют своими женами, и в этом заключается их роковая ошибка… Она могла принять душ по многим причинам. Но нет — ты думаешь о самой очевидной из всех: она забавлялась с ним. Как говорит Пэдди, она зашла в квартиру и ушла оттуда спустя час. Взяла свою машину и поехала домой. Наверняка почти всю дорогу из Ливерпуля она спала. Это я могу тебе гарантировать на все сто. Вот потому-то она и приняла душ. После чего переоделась и быстро уехала. Не говори мне, что ты не сделал бы того же самого. Потому что я уверен: ты поступил бы точно так же.

Джорджио был непреклонен:

— Она моя жена, мать ее! Я хотел, чтобы она помогла мне выбраться отсюда, и думал, что могу ей доверять. Но, как поступают большинство женщин, она подсуетилась, как только я свалил со сцены. Это все очень просто, Сэди. И ни ты, ни кто-либо другой — никто не переубедит меня! Алан Кокс знает правила: ты не должен приглашать жену своего друга к себе в дом. Просто не должен! Он думает, что может поиметь меня, когда захочет. Что ж, у него это не получится. И у нее — тоже.

Сэди опять закрыл глаза и улегся на койку.

— У тебя начинается то, что называют тюремной паранойей. Многие парни подхватывают ее. Она вызывается тем, что человек заперт в клетке и слишком много думает. Скоро ты перестанешь доверять даже своим братьям, как и ей, когда она приедет для свидания с тобой. Тебе покажется с полной уверенностью, что она изменила свое отношение к тебе, что она ведет себя отстраненно. И ты автоматически станешь убеждать себя, что это все по одной причине: дескать, она обслуживает кого-то другого… В действительности, Джорджио, с каждым визитом ей становится все труднее и труднее говорить с тобой. Ведь ты всегда теперь прислушиваешься к ней с пристрастием: а не говорит ли она что-то такое, что можно будет вменить ей в вину, что-нибудь, за что ты сможешь потом зацепиться? Постепенно она потеряет терпение, а ты окончательно уверишься: вот, мол, я был прав! И наступит момент, когда она примет решение бросить тебя, потому что уж слишком все это напоминает тяжкую работу. И вот тогда-то она и повстречает кого-то другого, дружище, — того, кто будет говорить ей то, что мог бы сказать ты, если бы не был таким упрямым и невежественным, не желающим себя утруждать. Сидя здесь, ты каждый день воображаешь себе, как она там развлекается с каким-нибудь Томом, Диком или Гарри… Ты дурак, Джорджио. Самый настоящий дурак.

Джорджио потрясенно слушал своего маленького друга. Сэди никогда еще не говорил с ним так.

— С чего это ты так расхрабрился?

Сэди улыбнулся.

— Я скажу тебе, отчего я расхрабрился. Лучшую часть жизни я провел за решеткой, приятель. И повидал много парней вроде тебя. Мне встречались и обыкновенные честные мужчины, и геи — можешь назвать их так или как угодно, — и убийцы, и поджигатели, и грабители. И даже мерзкие насильники. Так вот: как только оказываешься за решеткой, сразу чувствуешь себя выброшенным из жизни. Жизнь для тебя теперь — это четыре стены и ожидание всяких зверств со стороны любого, кто крупнее или сильнее тебя. Но есть и другая сторона медали: жена или подружка, которая не совершала преступления, а лишь полюбила тебя либо вышла за тебя замуж, превращается в мишень, в которую ты направляешь главный удар собственных негативных чувств. Ты тратишь весь остаток энергии на то, чтобы разобраться: а не предает ли она тебя?.. Хотя на самом деле единственный, кто тебя предал, — это ты сам! Ты оказался в клетке по собственной вине, сам себя подставил. Это же все так просто!

Джорджио внимательно выслушал Сэди. Какая-то часть разума Джорджио признавала справедливость слов друга, но другая его часть, несмотря ни на что, отвергала любые аргументы… Влажные волосы и сумка с вещами — достаточно весомое доказательство измены, если речь идет о жене человека, находящегося в заточении. Если же подобная «новость» передается с большой эмоциональной нагрузкой…

В общем, Пэдди Доновон передал Джорджио из рук в руки боеприпасы, и тот был готов пустить в ход весь свой арсенал.

Ник Карвелло тщательно осмотрел судно и утвердительно кивнул. Это была небольшая рыбацкая моторная шхуна, она выглядела крепкой, неоднократно использованной и вполне надежной. В действительности шхуна имела двигатель большей мощности, чем казалось на первый взгляд, а также хорошо укомплектованный бар, удобную кровать и высокочастотное радио. Она могла легко набрать крейсерскую скорость и при этом была достаточно мала, чтобы при необходимости быстро затеряться в море. Ник подтвердил свое положительное решение, обращаясь к молодому человеку, наводившему порядок внутри судна:

— Я хочу, чтобы лодка была полностью готова самое позднее к воскресенью, а потом ее следует перегнать отсюда и поставить в самый надежный лодочный сарай, который у нас есть. И я никому не собираюсь напоминать о чем-либо по десять раз. Договорились?

Молодой человек кивнул. Лицо его большей частью скрывалось под рыбацкой вязаной шапочкой.

Ник Карвелло бросил последний взгляд на выбранную лично лодку и, довольный собой, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Энтони Кальдера.

— Привет! У нас тут все путем. И посудина готова отправиться к месту прыжка. Я тоже готов. О'кей? — Он положил мобильный назад в карман. Повернувшись опять к молодому человеку, Ник будничным тоном заметил: — Не поленись сделать на лодке запас какой-нибудь приличной еды, естественно, в консервных банках. Присовокупи туда хорошую бутылку бордо… Ах, да, еще маленькую бутылочку «Гленморанжи» — мой клиент любит эту марку виски. И потом я хочу, чтобы ты оказал мне небольшую дополнительную услугу. Отыщи для меня Малыша Дики. Передай ему, что нам надо срочно переговорить… Ты все запомнил?

— Я все запомнил. — Юноша повернулся к нему и дружески улыбнулся.

Ник начал непристойно извиваться, подражая манерам женщин легкого поведения, и выкрикивать тонким голоском:

— Такой мужественный! Такой сильный! Поцелуйте же нас!

Юноша выпрямился и усмехнулся:

— Ты получил бы хороший шок, Ник, если бы я согласился.

На секунду лицо Ника сморщилось от притворной грусти.

И чуть позже уже собственным голосом он сказал:

— Можешь поставить на кон свою жизнь — так бы оно и было. Но далеко не сильный шок, какой получила бы твоя старуха, когда я ей объяснил бы, что к чему.

И они оба одновременно рассмеялись. При полном взаимопонимании им было легко и приятно общаться.

Джонни внимательно слушал то, что ему говорила жена. Он намеренно не смотрел на Энни, чтобы та не догадалась, как скоро он выкинет ее слова из головы… Энни никогда не оборачивалась, идя вперед. Стоило людям понять, что она — прирожденный переговорщик, они сначала испытывали легкое потрясение, а затем и приятное изумление от этого ее очевидного дара.

Дэнни Маканултис был низеньким толстым человеком с сильным акцентом выходца с глазговского дна. Его средний брат Кирилл (его мать очень гордилась тем, что дала ему такое звучное имя, а он чувствовал себя от этого сильнее) сидел тихо, пока Дэнни вел переговоры за них обоих. Третий брат, Иан, самый младший, готов был принять все, что бы ни решили за него старшие. Дэнни понимал: прыжок должен быть прибыльным и быстрым делом — нечто вроде привычной и легкой работы, которая к тому же доставляла бы удовольствие. Братья будут ночью на юге, и они вернутся домой спать прежде, чем полицейские пойдут по следу: это — превосходная работа! Но Дэнни также знал, что Джонни, будучи парнем честным и уважаемым во всем королевстве, обладал большой проницательностью, почти такой же, как у его старухи.

— Мы считаем, что каждому из нас положено, по меньшей мере, по семь тысяч за день работы. Ведь мы же себя подводим под монастырь!..

Энни перебила его:

— Всей работы здесь на два часа. Все, что вам нужно сделать, — это дождаться кое-кого в условленном месте. И больше ничего. Вы не будете участвовать в самом прыжке. Я предлагаю вам каждому по пять тысяч — и хорош.

Дэнни в сомнении покачал головой. Кирилл сделал то же самое вслед за ним. Впрочем, они оба знали, что будет так, как скажет Энни.

— При всем уважении к вам, миссис, замечу: мы там будем самыми главными людьми. Именно мы должны отвезти прыгуна к месту назначения…

— Нет, не вы! — снова перебила спорщика Энни. — Вы везете его всего несколько миль, а потом выходите из игры. Пять тысяч каждому, и все!

Дэнни грустно посмотрел в глаза женщины на сносях и выдохнул:

— Восемь.

— Семь, — усмехнулась Энни.

— По рукам.

Джонни тоже усмехался, глядя, как довольный Дэнни пожимает руку Энни.

— О датах я сообщу вам ближе к делу. Это произойдет на одной из следующих нескольких недель. Вам будут предоставлены машина и одежда, так что сможете сразу приступить к работе. И не следует ввязываться ни в какие свары: мы сами со всем этим справимся, прежде чем вы о чем-то узнаете.

— С вами обоими приятно иметь дело!

Энни в ответ молча улыбнулась и проводила братьев до двери. Когда она вернулась в комнату, Джонни, смеясь, заметил ей:

— Ну ты даешь, девочка! Нам же выделили по десять тысяч на каждого.

— Кальдер будет думать, что они получат именно это. Почему бы не нагреть чуток фунтов на этом деле? На самом деле я собиралась предложить им по восемь. Тоже мне — мужчины, а? Вы никогда не цените себя достаточно высоко. Предоставляете возможность простым женщинам вот так обирать вас! — Она положила руку на свой громадный живот. — Этому младенцу пора бы уже трогаться, Джонни. Как только покончим с этим дельцем, выйдем как раз на уровень ста тысяч.

— Я уже присмотрел для нас небольшой домик в Уэльсе, — улыбнулся он. — Тридцать семь тысяч. У нас и так останется много, чтобы просто жить, изредка выполняя какую-нибудь работенку. Я хочу вырвать детей из этой грязи.

Энни подняла брови и серьезно спросила:

— А сможем ли мы когда-нибудь отвадить наших детей от грязи, а?

— Это нам еще предстоит увидеть, моя любовь, — в том же тоне ответил Джонни.

Энни устроилась на кожаном диване и взяла в руки вязание.

— Ты все-таки сообщи Кальдеру и Алану о положении дел. Мы готовы отчалить. Готовы, как никогда.

— Я им сейчас же позвоню, — беспрекословно согласился Джонни.

Начав вязать крошечные пинетки, Энни сказала мужу, обернувшись к нему через плечо:

— Кстати, включи чайник, пока будешь на кухне. Я убила бы сейчас кого угодно за чашку чая.

Джонни угодливо захихикал и набрал номер Алана, думая про себя: «Только моя Энни может сделать меня счастливым. Она просто феноменальна!» (Его отец как-то раз в шутку напутствовал сына: «Женись на шлюхе, сынок. Она не может пасть ниже».) Что ж, мой отец во многих отношениях был прав. Если ты была проституткой с Кинг Кросс, то в дальнейшем выбор для тебя невелик: либо ты наверху, либо в самой земле. Энни хочет подняться наверх, и она тащит меня с собой… И за это я всегда буду ей благодарен».

Джемси погладил брюхатую суку из породы ротвейлеров по голове и успокаивающе заговорил с ней:

— Ну, ничего, моя дорогая, он уже выходит. Вот хорошая девочка! Я такой красавицы никогда не видел…

Он поднял на руки новорожденного щенка и аккуратно положил его возле головы суки. Та вначале тщательно облизала его, а затем вытянула из себя детское место с помощью Джемси и собственных зубов.

Девушка, служившая на псарне, сделала шаг к ним, но сука зарычала на нее, обнажив страшные клыки, и с ворчанием попыталась подняться на ноги.

— Отойди, Джанет! Видишь — собака не в себе! Пойди и приготовь мне порцию горячего тодди. И еще — питье для собаки. Налей большую каплю «Гленфиддиха» в теплое молоко, это ее успокоит. Роды почти закончились.

Джанет с радостью покинула теплую псарню… Она не доверяла этой суке. Никогда не доверяла. Но Джемси всегда мог вытворять с собаками, что хотел. Казалось, те воспринимают его как своего. Словно у него был такой же, как у них, запах.

Джемси увидел, как прорезалась последняя головка, и улыбнулся: «Шесть маленьких красавчиков!» — Он был на седьмом небе.

Спустя десять минут суку начали поить горячим молоком с виски, а Джемси попивал свой тодди, не уставая восхищаться новорожденными щенками. И в этот момент зазвонил мобильный телефон.

Он включил трубку и, сияя от радости, ответил:

— Привет тебе, Алан! У меня, понимаешь, шесть прелестных щенков, новорожденных, красивых — просто слов нет! Да-да, не волнуйся, все готово и ждет тебя. Тут на стенде есть парафиновый воришка — на случай, если ты передумаешь. Мне надо идти, приятель. Поговорю с тобой завтра…

Он выключил мобильник и снова погладил суку по голове, успокаивая ее.

— Ну-ну, моя красавица. Ты пока расслабься, а я скоро вернусь.

Спустя десять минут он оказался в подвале своего дома — тот напоминал настоящий арсенал. Джемси взял в руки «армалит» и тщательно проверил его. Потом начал проверять остальное оружие, которое могло потребоваться для прыжка.

Он так и сиял от счастья во время работы.

Джек Кроун навестил Джоджо. Молча выслушал приятеля, который со всеми живописными подробностями изложил, что он собирается сделать с Ником Карвелло, как только окончательно поправится. Когда Джоджо на мгновение смолк, Джек тяжело вздохнул.

— Что это ты вздыхаешь, Джек? — жестко спросил Джоджо.

Джек сполз еще ниже по неудобному больничному креслу.

— Они нашли твои пальцы?

Джоджо злобно фыркнул:

— Станут они мараться, мать их! Этот сутенер, наверное, оправил мои пальцы в золото и сделал из них ожерелье. Но я обещаю тебе: как только Джорджио выйдет, я отплачу всем им, включая его самого! Изначально за всем этим стоял он. Так он дал понять, что не доверяет нам. Что ж, если он хочет получить свои деньги со сделки, то должен начать выказывать мне уважение. Я не собирался в этом участвовать, это была его идея, а теперь он пытается заткнуть мне пасть. А заодно и тебе. На случай, если мы вдруг решим раструбить об этом деле всем, пока он за решеткой. Тем более что он сидит с Левисом и всеми этими гадами. Левис не стал бы ввязываться в такое дело. Брунос-то думал, что один завладеет всеми деньгами, безмозглый мерзавец! Что ж, я потерял больше, чем свои пальцы. Я потерял лицо и уважение. Однако Джорджио придется усвоить, что со мной нельзя так поступать…

Джек опять заерзал в кресле.

— Ты успокоишься, в конце-то концов? — раздраженно спросил больной. — У меня от тебя в глазах рябит!

Джек закатил глаза к потолку.

— Я больше не хочу ни капли этого. Оно однозначно все сгорит у нас перед носом. Не нужно было нам вообще втягиваться. Как ни рассматривай это, Джоджо, все неправильно.

Джоджо не посмел взглянуть в глаза приятелю и лишь тихо пробормотал:

— Может, и неправильно, дружище. Но в конечном счете, это самый большой источник денег на настоящий момент. А мы лишь на нижнем этаже. Как только совершится убийство, мы сумеем выйти из всего этого и стать богаче, чем когда-либо могли мечтать. И это будет почти полностью легально.

Джек расстроенно покачал головой:

— Но мне это не нравится, Джоджо. И никогда не нравилось. Не нужно было мне тебя вообще слушать. Насчет всего этого…

Джоджо забеспокоился. Раньше во всех их совместных делах Джек спокойно выполнял то, что ему приказывал Джоджо: «А сейчас со мной будто бы говорит не сам Джек, а его тощая жена».

— Послушай, — вкрадчиво обратился Джоджо к приятелю, — все, что мы когда-либо делали, имело отношение к деньгам. А распределением занимался Джорджио. Он и теперь сумеет отвести от нас огонь, когда тот начнет гулять по улицам. Никто из них не узнает, что это мы запрятали деньги, пока Джорджио не скажет им. А Джорджио не станет это делать. Он подумал, что мы можем проболтаться: дескать, как только его упрятали, тут мы и забеспокоились. Вот из-за чего весь сыр-бор. Потому и пострадала моя рука. Наверное, Ник Карвелло что-то знает, потому что мгновенно накостылял мне. Так что не волнуйся на этот счет. Как только Джорджио выберется, он возьмет вожжи в свои руки. Эта дрянь путешествует по воздуху, парень. Он может распределять деньги, откуда захочет. И по всему миру.

Джек догадался, что Джоджо просто пытается успокоить его. Кроуну показалось, что Джоджо сейчас не полностью доверяет ему, своему партнеру, и не хочет, чтобы он, Джек, высовывался… Эта мысль должна была бы огорчить Джека. Но почему-то не огорчила.

Джек Кроун знал, как никто другой, свои способности. Ремесло сводника часто представлялось ему единственной опорой в мире, в котором он жил. Джек понимал, что он всего лишь тяжелый, упрямый парень. Однако в сводничестве он преуспевал, этот бизнес приносил ему доход. Он за много лет не слишком-то возвысился, но в конечном итоге бизнес принес ему много денег и много счастья. И Джек вовсе не хотел ставить под угрозу ту жизнь, которую сам создал, — ни в угоду Джоджо, ни в интересах этого ублюдка Джорджио.

— Послушай, Джек, а как насчет того, чтобы позвонить Алану и сказать ему: найди, мол, себе двух других хлыщей, чтобы занялись этим делом? Тогда от нас не будут ничего ждать, и мы сможем наблюдать за Кальдером без проблем. Алан в этом увидит смысл. Таким образом мы отстранимся от прыжка. А Джорджио… Да пускай себе думает, что хочет, мать его! Ну что — мне сделать это?

Джек долго переваривал то, что сказал Джоджо. Проразмышляв чуть ли не вечность, он улыбнулся, соглашаясь.

Джоджо расслабился. Он хотел выйти из игры. И вот, наконец, добился этого. После недавнего крутого разговора с Ником ему не слишком-то и хотелось вступать в очередную стычку с Карвелло. Единственным его желанием было забрать деньги, очистить их от всей этой грязи, а потом исчезнуть с лица земли.

Джоджо уже ощущал себя хозяином сказочного богатства. И в отличие от Джека у него никогда не возникало сомнений в том, что он делал. Джоджо решил, что в ближайшем будущем переберется за океан, выправит там себе новые документы и начнет новый крупный бизнес: «Это в перспективе должно будет принести мне немалые деньги, а какими путями я этого добьюсь — никого не касается».

— А, как ты думаешь, Алан пойдет на это? — Голос Джека вернул Джоджо к реальности.

— Конечно, пойдет! — В голосе Джоджо опять зазвучали нотки раздражения. — Он что — не понимает, как я отношусь к человеку, который отстрелил мне пальцы? Пошевели мозгами, Джек, черта ради!

Джек кивнул и предложил:

— Принести тебе бутылку «Люкозада»? Или хочешь еще что-нибудь?

Джоджо округлил глаза:

— Эта больница и так обходится мне в тысячу в день. Нажми кнопку звонка, и тебе принесут большой стакан шотландского виски, если выскажешь такое пожелание. Но, ради бога, Джек, никогда, слышишь, никогда не заказывай «Люкозад», когда ты здесь! Я этого не переживу…

Джек шумно вздохнул и снова погрузился в молчание. А Джоджо все говорил и говорил, как будто от звука его собственного голоса могли вновь отрасти потерянные пальцы.

Алан Кокс получил очередное сообщение от Энтони Кальдера. Алан мысленно улыбался, говоря с партнером по телефону, и думал: «Мы готовы к прыжку. Готовы двигаться. Дело — за самим прыжком».

Энтони взялся организовать встречу с человеком, который мог вытащить кого угодно и откуда угодно: из турецкой тюрьмы, из тайской тюрьмы и который способен был похитить ребенка прямо с улицы в любой точке света. Этот человек, бывший парашютист и бывший наемник, знал тюремную систему вдоль и поперек.

Алан чувствовал у себя в крови мощный приток адреналина: «Слишком долгое время я был вне игры. А теперь я вернулся. И наслаждаюсь каждой секундой на игровом поле… Как только прыжок начнется и дело пойдет, я смогу расслабиться и спокойно наблюдать за спектаклем. А сейчас мне осталось лишь позвонить Донне Брунос и договориться с ней о встрече за обедом. Нужно ее проинформировать».

Кокс мог бы сообщить все по телефону, но откровенно не желал этого делать. Шутил, что якобы не доверяет телефонам. На самом деле ему простохотелось увидеть ее. Его волновала предстоящая встреча с ней.

Набирая номер Донны, он представлял ее себе в спальне, без тюрбана из полотенца на голове и не такой подавленной: «Моя мечта — видеть ее одинокой и самостоятельной женщиной, без Джорджио…»

Глава 30

Малыш Дики, семидесятилетний гомосексуалист, ростом был, что называется, метр с кепкой. Отсюда исходило и его прозвище. Тощий, чуть ли не изнуренный на вид, он рано потерял все волосы. Тонкие черты его лица заметно поблекли с возрастом, но в сочетании с очень выразительными карими глазами они позволяли поддерживать имидж этакого доброго дедушки; таким его и представляли себе многие. На самом же деле Малыш Дики был профессиональным стукачом, настоящим полицейским наушником.

Вместо того, чтобы просто получать от полиции деньги за информацию, Малыш Дики сам с удовольствием якшался с порочными людьми. Если кто-то хотел узнать, где вскоре начнется какая-нибудь заварушка, ему следовало спросить об этом у Дики. Если это был человек, собирающийся своими руками устроить свару, Дики мог выяснить для него все необходимое и четко доложить. С помощью Дики легко было получить представление, кто, к примеру, в вашей организации все разбалтывает, а кому вы можете доверять. Через сеть проституток, сводников, геев, грабителей, воров и перекупщиков Малыш Дики получал информацию обо всем. Если же он о чем-то не слышал, значит, оно и не стоило того, чтобы о нем знать. Получение и передача информации давно стали для Дики доходным бизнесом. На улицах знали, что Малыш Дики никогда не несет чушь, и благодаря этому все, включая самого Малыша Дики, чувствовали себя в безопасности. Никто не понимал лучше Дики, как порой благополучие и сама жизнь зависят от собственной осмотрительности.

Он приехал к Нику Карвелло в пять пятнадцать дня — улыбающийся и дружелюбный, как маленький коричневый плюшевый медвежонок. Однако Ник знал его совсем с другой стороны. Малыш Дики с детства умел обращаться с ножом. О нем ходили смутные слухи, что он якобы может не моргнув глазом зарезать кого угодно и где угодно. За его широкой, от уха до уха, улыбкой и дружелюбной внешностью скрывалось море ненависти. Ведь невозможно продержаться в живых более пятидесяти лет, будучи предоставленным самому себе и не умея при этом за себя постоять.

— Привет, Дики, приятель! Как дела? — вполне нормальным голосом спросил Ник. Он слишком хорошо знал Дики, чтобы играть с ним в привычные игры.

Малыш Дики пожал плечами. У него это вышло очаровательно и грациозно.

— Хорошо, парень. А у тебя?..

Покончив с обязательным вступлением, они уселись на кухне у Ника, собираясь вдвоем уговорить бутылку белого рома.

— О чем ты хочешь узнать, Ник? Что-нибудь насчет Джоджо? Или о Джеке Кроуне?

Ник Карвелло мысленно восхитился Дики.

— Новости, однако, быстро распространяются.

— Скажи мне, парень, какого хрена ты сделал с его пальцами? — засмеялся Дики.

Ник тихо захихикал с ним в такт, словно реагируя на особенно смешную шутку.

— Я смыл их в сортир.

Дики осклабился, показав на удивление белые зубы лишь с несколькими коронками.

— Это лучшее место для них, если хочешь знать мое мнение.

Ник вдруг резко перестал улыбаться.

— Но я не хочу знать твоего мнения, понятно? Ты здесь для того, чтобы сказать мне, что ты слышал обо мне, о Джоджо, Джеке или об этом мерзавце Чарли с Кинг-стрит. Давай выкладывай все, Дики, у меня не так много времени.

Малыш Дики отпил знатный глоток белого рома из стакана и опять пожал своими детскими плечиками.

— Что ж, все знают, что в Джоджо стреляли. Кроме полиции, разумеется. Но так оно и должно быть. Но вот что я слышал помимо этого: ты собираешься устроить кому-то побег, а этот кто-то твоими руками расправился с Джоджо. Таким образом ты оказал ему некую услугу, не осознавая этого. Я также слыхал, что на юге есть какие-то люди, которые хотят узнать, что происходит. И они готовы заплатить кучу денег, чтобы выяснить это. Вот и все, Ник. А ты собираешься меня просветить?

Ник в задумчивости медленно провел языком по зубам.

— Кто тебе это сказал?

Малыш Дики снова засиял широкой белозубой улыбкой.

— Ну, ты же знаешь, я не разглашаю информацию о своих источниках, Ник. Только благодаря соблюдению этого принципа я и дожил до моих лет. Малыш Дики никогда зря не разевает пасть. Ты лучше, чем кто-либо другой, должен понимать, насколько это разумно.

Ник понимающе кивнул.

— Послушай меня, Дики. Речь идет о крупном деле. Но об этом ты уже знаешь. А теперь еще внимательней меня слушай. Я сделаю тебя своим подручным, и ты должен будешь работать исключительно на меня, пока все это не закончится. Если кто-нибудь еще предложит тебе какие-то гроши, отсылай его ко мне. Ссылаясь на слухи, разумеется. Я тогда лично нанесу этим любопытным визит, и тебе не придется пачкать рук. Я подстрахую тебя. Я все для тебя устрою. Но мне нужно твое слово, что ты работаешь на моего парня. Предупреждаю: при первых признаках двойной игры тебя найдут без башки, языка и хрена. Ты понял, к чему я клоню?

Малыш Дики несколько секунд молча сидел, обдумывая предложение. И Дики, и Ник понимали, что предложение будет принято. Ник, бесспорно, считался королем геев, и под его рукой находилось очень много людей. Однако Малыш Дики оценил сам подход: Ник сделал вид, что спрашивает его. Значит, он понимал правила игры и соблюдал их.

— Хорошо. Но мне нужно пять тысяч вперед. И я хочу от тебя гарантии, что мне не придется иметь никаких общих дел с Элби. Этот парень наводит на меня страх.

На сей раз Ник улыбнулся совсем по-дружески.

— Ты получишь три тысячи вперед. И будешь сосать у Элби член, если я прикажу тебе сделать это. А теперь — к делу. Все сведения, что ты соберешь на улицах, должны немедленно попадать ко мне. Я дам тебе номера моих мобильного и машины. Мне нужны самые горячие новости. И вообще я должен быть в курсе всего, о чем бы ты ни узнал. Неважно, относится это к делу или нет. И какая бы свара ни затевалась — любая, большая или малая, где участвуют пушки или полицейские. Особенно если это на юге. Я должен знать, когда Джоджо О'Нил гадит и жрет. Я должен все знать о его бизнесе. Я должен знать, какой размер лифчика носит старуха Джека Кроуна, где его видели, с кем он говорил. Короче, я хочу знать все.

— А это все включает информацию об Алане Коксе? — невинно поинтересовался Дики.

Ник рассмеялся, глядя в безмятежное лицо старичка.

— Я также хочу узнать, почему сегодня ты уже об этом знаешь! Кто тут слабое звено, Дики? Скажи мне это сейчас, и я дам тебе еще пару тысяч авансом.

— Это был Джонни. — Малыш Дики отметил про себя, что у Ника сразу осунулось лицо. И усмехнулся.

— Но ты не волнуйся, Джонни никому ничего не говорил. Я лишь подслушал в клубе разговор о том, что к Джонни приезжали крупный мужчина и симпатичная женщина. Они подъехали на крутой тачке. Мне не потребовалось много времени, чтобы разнюхать, кто это были. Тем более что люди везде и обо всем болтают. Если бы ты столько лет ко всему прислушивался, сколько делаю это я, то тоже легко умножал бы два на два. Кокс просто дурак. Ему нужно было хорошенько подумать, прежде чем приезжать с визитом в Клайд. Господи, да кто-нибудь заплатит их молочнику — и через пару недель разговоры пойдут по всему городу! Но в любом случае я не слышал, чтобы имя Кокса упоминалось, так что не переживай. Твою тайну я надежно сохраню. Я также слышал, что Джонни разыскивал братьев Маканултис. Ты же знаешь Джонни: он их, конечно, нашел. Я все слышу, парень, все. А если я о чем-то не слышал, значит, оно того не стоило.

— Но ведь ты умеешь хранить секреты, не так ли?

Дики допил ром из стакана и налил себе еще.

— Как могила, парень, как могила, мать ее! Особенно когда мне платят вперед. Куча денег — это прекрасное подспорье для слуха. Ты понимаешь, о чем я. Деньги также помогают мне запоминать, что я услышал, и не забывать, кому я должен это передать.

Ника не обидела речь старика. Он всегда уважал власть денег. Без денег ты бесправен и беззащитен; с ними же можно, по крайней мере, получить хоть слабые намеки на грозящую тебе опасность.

— Я сегодня же привезу тебе деньги, — пообещал он Малышу Дику. — Не отрывай ухо от земли, парень, и помни: ты отныне слушаешь только для меня.

Маэв приехала к Донне. Она так и сияла, входя в дом и держа шоколадный торт в пухлой руке. Долли встретила ее, и их громкие голоса донеслись до кабинета Джорджио, где Донна в очередной раз просматривала его бумаги. Донна вздохнула и вышла из кабинета. Оказавшись в жаркой кухне, она наклеила на лицо широкую улыбку.

— Привет, дорогая! Я как раз проезжала мимо и подумала, что надо бы заскочить к тебе.

Донна мысленно съязвила: «Ну никто не может просто так проехать мимо моего дома!» Все три женщины понимали напряженность ситуации, но увлеченно играли свои роли.

— Я поставлю чайник… — Долли начала готовить чай.

Маэв пристально посмотрела в лицо Донне. (Донна при этом нахмурилась.) А затем кивнула головой на заднюю дверь:

— Я слышала, дом выставлен на продажу? Еще нет покупателей?

Донна отрицательно покачала головой.

— Пока нет. Но сегодня должна приехать посмотреть дом какая-то пара.

Маэв с понимающим видом кивнула.

— А как выглядит сад?

На сей раз ей ответила Долли:

— Прекрасно, как всегда. За ним присматривает садовник. Сейчас у Донны нет времени. Со всеми этими делами, знаешь ли…

Маэв прошла через кладовку и отворила заднюю дверь. После чего вышла в сад. И Донна волей-неволей последовала за ней, поняв прозрачный намек.

— Позови нас, когда чай будет готов, Долли…

Обе женщины вскоре исчезли из виду. Долли смогла проводить их взглядом, лишь пока они шли по узкой дорожке к теннисному корту.

— Из-за чего, в конце концов, начался весь этот сыр-бор, Маэв? — резко спросила Донна.

Маэв глубоко вздохнула. Голос ее зазвучал тихо и расстроенно.

— Я слышала о тебе и Стефане. И не хотела говорить об этом в присутствии Долли. Она и без того слишком многое слышит.

Донна с мрачным видом прислушивалась к приглушенному голосу свекрови.

— Мне кажется, у Стефана неприятности. Вчера к нам в ресторан приходили… Трое мужчин. И, могу точно сказать, это были не респектабельные бизнесмены. Они просили передать Стефану, что их прислал Дональд Левис.

Донна почувствовала, как у нее от лица мгновенно отхлынула кровь.

— Левис? Но для чего ему понадобился Стефан?

— Может, ты мне скажешь, дорогая? Что-то происходит, что-то должно случиться, а я никак не могу докопаться до правды. Когда я сказала об этом Марио, он просто пожал плечами. И потом добавил, что Стефану следует хорошенько о себе позаботиться. Но я не уверена, что Марио прав. У меня такое чувство, что это имеет какое-то отношение к Джорджио. Хоть он мой сын, но, да простит меня Бог, Донна, в последнее время мне все труднее по-прежнему любить его. В чем бы ни был замешан Джорджио, Стефан замешан в этом тоже, и по самую шею… Почему они не стали разыскивать Стефана в его офисе или на квартире? Почему они приехали в ресторан? Вот что меня тревожит! Словно знали: если прийти прямо к нам в дом, это еще больше обеспокоит и Стефана, и всех нас.

Донна на мгновение задумалась.

— А как они выглядели?

Маэв состроила жуткую гримасу.

— Вот такие огромные хлыщи в дорогих костюмах и с рожами, как задница чокнутого! Типичные приятели Джорджио, если хочешь.

Донна схватила Маэв за руку.

— А они угрожали вам? По-настоящему угрожали?

Маэв расслышала металлические нотки в голосе Донны и вздохнула.

— Ты становишься почти такой же, как Джорджио или Стефан… Знаешь, год назад ты так же забеспокоилась бы, как я. А теперь у меня такое впечатление, будто ты чуть ли не хочешь заставить их заплатить. Я слышу и вижу это по твоему тону и по поведению. Послушай, Донна, выбирайся-ка ты из всего этого, пока у тебя еще есть шанс! Пусть Джорджио всем управляет из своей тюремной камеры. У меня даже пропало желание, чтобы он вернулся домой. Не позволяй ему сделать тебя такой, как он, как Стефан, как Дональд Левис. Ведь из-за различий между нами и ими Джорджио и Левис — за решеткой, а мы с тобой — на свободе.

— Стефан не за решеткой.

— Пока не за решеткой… — покачала головой Маэв. — Однако я почти уверена: и это не за горами. Если не в этом году, то в следующем это обязательно случиться. Стефан — он такой же, как Джорджио. Он доиграется до катастрофы. Но ты-то уж постарайся, чтобы подобного не произошло с тобой!

Донну потрясли до глубины души слова Маэв, а главное — истина, прозвучавшая в них. При одной мысли, что маму и папу Брунос навестили головорезы Левиса, Донна пришла в страшную ярость; в какую-то долю секунды она захотела убить их всех, разорвать на куски. До этого она ни разу в своей жизни ничего такого или даже отдаленно похожего не чувствовала. Всегда была пацифисткой, рассуждала спокойно и здраво: «Маэв права. Я меняюсь. И непонятно — к лучшему или к худшему».

— Я скажу Джорджио, — только и смогла выдавить из себя Донна. — Он разберется.

Маэв печально улыбнулась.

— А ты понимаешь, что происходит с нами? Мы ведь больше не делаем вид, что он не виновен. И, знаешь, что меня ранит больнее всего? То, что ты спокойно принимаешь этот факт. Ты теперь знаешь, кто он. Но вместо того, чтобы повернуться к нему спиной, ты, Донна, присоединяешься к его безумным планам, потакаешь его прихотям. И даже продаешь свой милый дом. — Она провела морщинистой рукой по лбу. — Оставь его, Донна, пока ты еще достаточно молода, чтобы уйти. Спустя несколько лет время для тебя помчится быстрее. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Потом станет уже слишком поздно идти своим путем. Ты и так довольно долго шла его тропой, и даже сейчас будет трудно нарушить привычку.

— Кем бы он ни был, что бы он ни сделал, — напористо произнесла Донна, — он все равно мой муж! Он оставался рядом со мной, когда я переживала свои выкидыши, огорчения, всякие травмы. Теперь мне надо вернуть долг — сделать для него то же самое.

Маэв снова покачала головой. Лицо у нее стало таким печальным, что Донне тоже захотелось плакать.

— Он не стоял рядом с тобой, Донна. Ты как любящая женщина, все видишь будто сквозь розовые очки. Джорджио бросал тебя одну, а сам путешествовал по всему миру. Он жил собственной жизнью. Время от времени он из милости трахал тебя, а ты была ему за это благодарна. Теперь-то ты хоть что-нибудь понимаешь? Я была так счастлива, когда убеждалась в твоей преданности ему. Я знала, что он обрел настоящую любовь. Но прошло несколько лет со дня вашей свадьбы, и я поняла: здесь любовь только с одной стороны… О, не спорю, он по-своему любил тебя, это отражалось у него на лице при твоем появлении. Но он больше не влюблен в тебя. Он любил тебя так, как любят свою машину или свой бизнес. Он просто обладал тобой. Почему ты этого не понимаешь, Донна? И почему не хочешь от него избавиться?

Донна заглянула в глаза свекрови.

— Если бы это все не было так печально, я право же рассмеялась бы. А как насчет милых шуток свекровей: мол, невестка все равно что заплатка на платье матери? И как насчет распространенных стереотипов и клише: якобы мать всегда обижается на ту, что увела ее любимого сыночка? А у меня есть вы, Маэв. Я боготворю вашего сына, а вы ожидаете, что я вот так, запросто, сейчас же его брошу? Если бы это не звучало просто ужасно, я сочла бы это неудачной шуткой.

— Он использует тебя, Донна. И использует Стефана. Да простит меня Господь, я все-таки люблю своего сына, хотя и вижу его насквозь. Один только Бог знает, в чем он еще замешан. Ограбление и убийство — этого для него явно недостаточно. Он мой сын, я выносила его. И знаю его характер лучше, чем кто-либо еще. Он всегда был трусоват, с детства. Однако если Джорджио стремился к чему-либо, то в девяти случаях из десяти он это получал. Запомни это! А кто и как страдает в процессе обретения им желаемого — это его никогда не волновало.

Донна начала раздражаться.

— Больше я не желаю этого слушать, Маэв! Вы явно расстроены. А те, кто вас посетил сегодня, наверное, имели на то веские причины. Я выясню, что за люди у вас были, и разберусь с этим. А теперь давайте вернемся в дом и выпьем по чашке чая. И не было этого разговора, хорошо?

Маэв тяжело вздохнула.

— Значит, выяснишь, что за люди ко мне приходили, и разберешься с этим, не так ли? Ты говоришь, совсем как Джорджио, Стефан или Дэви Джексон. И почти так же, как Пэдди. Ты становишься жестокой, Донна; и это завладевает твоей хорошенькой головкой. Если не возражаешь, я воздержусь от чая.

Маэв Брунос пошла в дом одна. Весь вид ее, все небольшое, но полное тело Маэв выражало собой гнев и огорчение.

Донна провожала ее взглядом, пока та не обогнула огород. И тут она почувствовала, как к глазам ее подступили слезы. Донна призналась себе, что это не были слезы грусти. Она плакала от ярости.

Спустя десять минут она вернулась в дом, молча прошла мимо притихшей Долли и заперлась в кабинете Джорджио. Здесь она обычно читала и перечитывала письма Джорджио — письма любви и тоски по ней; впитывала каждое слово с их страниц. И здесь Донна сказала себе: «Муж обожает меня, а я обожаю его. И сделаю все возможное и невозможное, чтобы вернуть его. А если я делаюсь жестче, так это только на благо нам обоим. Мягкость ничего мне не дала. Впервые в жизни я стала самостоятельной женщиной, и я учусь бороться за свое, кровное. Борьба за свои интересы заставляет людей вроде моего мужа или Алана Кокса действовать жестко. И я тоже буду сражаться до смерти».

Пэдди уселся напротив Джорджио в комнате для посетителей в тюрьме «Паркхерст» и улыбнулся.

— А ты неплохо выглядишь!

Джорджио пожал плечами.

— Что именно произошло между Донной и Аланом, Пэдди? Мне нужно все знать.

— Могу только повторить то, что я тебе уже говорил, — ответил Доновон. — Она вошла в его квартиру и вышла оттуда через пятьдесят шесть минут. Она приняла душ, что было заметно по ее внешнему виду, и переоделась. Потом Донна села в свою машину и поехала домой.

Джорджио пристально поглядел на друга.

— Как ты думаешь, между ними что-то происходит, Пэдди? Скажи мне правду. Скажи, наконец, как друг! Ты делаешь многовато неясных намеков.

Пэдди встретился с Джорджио взглядом и смущенно отвел глаза в сторону.

— Понятия не имею. Честно! Зная Донну — а я достаточно хорошо ее изучил, — можно сказать, что там ничего нет. Это не в ее стиле.

Джорджио перегнулся к нему через стол.

— Значит, ты уже знаешь, что в ее стиле, а что нет, не так ли?

Пэдди отодвинулся от Джорджио и твердо взглянул ему в глаза:

— Что ты хочешь этим сказать? Если бы ты не держал рот на замке, мать твою, насчет, всего, что происходит, то, вероятно, тебе не пришлось бы полагаться на одну только Донну, чтобы именно она делала за тебя грязную работу. Я-то знаю, что происходит. И слушай, что я тебе скажу: я с самого начала понял, что ты планируешь. С того самого момента, как она встретилась с Коксом. И если я смог разнюхать это, то можешь поставить на кон свою задницу: кто-то другой тоже сумеет все выведать.

Джорджио устало закрыл глаза.

— Мне надо выбраться отсюда, Пэдди. И как можно быстрее.

— Если бы ты изначально посвятил меня во все, у тебя не было бы таких неприятностей, как сейчас. Я управляю твоими долбаными участками, и поверь мне: твоя старушка проделала блистательную работу. Она настоящий трудоголик, я тебе точно говорю! А насчет твоего желания выбраться отсюда скажу так: мне кажется, ты все уже спланировал и даже подбил бабки. Я слежу за Донной и Аланом, ты тоже следишь за ними, и все мы следим за Левисом. Тут нет ничего сложного, не так ли?.. Ты должен был бы с самого начала обратиться прямо ко мне, и мы с тобой вдвоем во всем бы разобрались!

Джорджио резко качнул головой:

— Ни в коем случае! Левис знает, насколько мы близки. Он бы немедленно все разнюхал. Ты сейчас здесь только потому, что его нет в крыле и еще какое-то время не будет.

Пэдди усмехнулся.

— Но шестерки-то его здесь! О моем визите все в тюрьме узнают уже к чаепитию. Ты сейчас вовлекаешь меня в дела из-за Донны. Другой причины нет. Хочешь, чтобы я следил за ней и Коксом? Что ж, я следил за ними. Или, по крайней мере, поручил другим следить — как хочешь, так и понимай. Я по-прежнему наблюдаю за домом. И собираюсь сказать тебе кое-что, что тебе вряд ли понравится. Три бабуина Левиса сегодня нагрянули в ресторан твоего отца. Они приходили прошлым вечером. Разыскивали Стефана. На твоем месте я поднял бы руки вверх и вышел бы из игры. Она становится слишком опасной для всех, кого затрагивает…

Пэдди было приятно отметить про себя, что Джорджио встревожился: «Временами он слишком самоуверен. Даже попав за решетку, оказавшись в самой паршивой передряге за всю свою жизнь, он по-прежнему наплевательски относится ко всем…» Порой это сильно раздражало Пэдди. Например, сейчас.

— Черт с ним, с Левисом! Мне надо знать, что происходит между Донной и Аланом!

Пэдди закурил сигарету.

— Ничего не происходит, могу поручиться за это. Ну, подумай сам, Джорджио: Донна рвет себе задницу, чтобы вытащить тебя отсюда. Не надо рисковать всем только из-за того, что ты вообразил, будто Алан увивается вокруг твоей старушки. Это глупо! Особенно в свете того, что мы оба с тобой знаем. Ведь в одно прекрасное утро ты оставишь ее одну как миленькую если решишь, что это каким-то образом будет тебе выгодно. И не пытайся переубедить меня, Джорджио. Я знаю тебя слишком давно. И меня ты не проведешь.

Джорджио тяжело вздохнул.

— Я все время думаю об этом, знаешь. Сидишь запертым в мерзкой камере, и все, что ты можешь представлять себе после того, как запирают двери и выключают свет, так это как твоя старуха развлекается на стороне. А ты тут, под замком, с одной только правой рукой и далекими воспоминаниями в своем распоряжении.

Пэдди сочувственно кивнул:

— Я понимаю тебя. Но к этому получившие долгий срок как-то должны привыкнуть. Да, она на воле, а ты за решеткой. Она может встать, пойти, куда захочется, и сделать все, что ей нравится. Это же нормальный атрибут свободы! Ты полагаешь, что ее нынешняя свобода позволяет ей делать какие-то вещи, которых она до этого не делала? Например, увиваться за Аланом Коксом? Прекрати себя накручивать, Джорджио! Вернись к реальности! И постарайся выбраться отсюда… А потом, если выяснится, что ты был прав насчет нее и Кокса, то тогда и сделаешь что-нибудь с этим.

Джорджио принял логичные и убедительные доводы Пэдди. И первый раз за время визита улыбнулся.

— Ты настоящий друг, Пэдди! Ты прав. Я ничего не могу сделать, пока заперт здесь. А если что-то веселенькое и происходит, то предпочтительнее потом и лично с этим разобраться.

Пэдди раздавил в пепельнице сигарету.

— Ну так какой же счет?

Джорджио несколько секунд смотрел на друга туманным взглядом, размышляя, насколько много следует тому сказать.

Алан Кокс и Энтони Кальдер терпеливо ждали в ресторане «Амиго», пока Донна доедет до них от закусочной «Лающая собака», что на улице Баркинг Хай. Они пили «Гиннес» и дружески болтали, время от времени улыбаясь при взгляде на женщин с пакетами и их детей, всем семейством наслаждавшихся съеденными наскоро гамбургерами после тяжелой субботней беготни по магазинам… Донна вошла в зал ресторана пять минут третьего. Она выглядела, как всегда, безупречно. И Алан искоса наблюдал за Энтони и еще троими посетителями-мужчинами, которые откровенно любовались Донной, пока она шла к их столику.

— Простите, я немного задержалась.

Мужчины вежливо встали.

— У нас нет времени выпить, дорогая, так что мы закажем что-нибудь, когда доберемся до места.

Спустя две минуты уже Донна сидела на заднем сиденье черного «Косворта» Кальдера. Они помчались в сторону Илфорда. Мужчины молчали, пока машина не подкатила вплотную к дому на Мортлейк Роуд.

— Это надежный дом, Донна. Мы должны встретиться здесь с человеком, который станет мозгом всего прыжка. Постарайтесь молчать и не высовываться, но внимательно слушайте все, что он будет говорить. Он ничего не станет повторять дважды.

Донна выбралась из машины. Все внутренности у нее трепетали. Ей хотелось бы считать, что это происходило от волнения, но на самом деле Донна понимала: она дрожит от страха. Даже Алан и Энтони выглядели подавленными. Кто бы ни был этот человек, он явно представлялся Донне достойным уважения.

Алан открыл парадную дверь имевшимся у него ключом, и они втроем вошли в мрачный вестибюль. Направо уходил длинный коридор, и Алан негромко постучал в одну из дверей, прежде чем отворил ее.

— Эрик? Привет, дружище! Давно мы с тобой не виделись…

Донна вошла в помещение вслед за Энтони. Комната была удобной, можно сказать, почти роскошной. Однако она явно использовалась людьми, все время куда-то переезжавшими. Вид ее наводил на мысль о меблированных комнатах или о сдаваемом в аренду жилье. Запах растительного масла смешивался с легким ароматом мебельной политуры, и вместе они создавали ощущение некоторой затхлости. На стуле возле окна сидел мужчина неопределенного возраста с коротко остриженными седыми волосами и весьма широкими плечами. Вставая им навстречу, он легко, но как-то негостеприимно улыбнулся. Серый цвет глаз отливал сталью, а одет он был в неприметный недорогой дорожный костюм от Теско.

— Да уж, Алан, и в самом деле давно.

Донну задел его холодновато-вежливый тон.

— Это — Эрик. Эрик, это — Донна Брунос. Энтони ты уже знаешь.

Энтони пожал руку Эрику, и все расселись по местам. Донна отметила про себя, что Эрик, кем бы он там ни был, уделил ей ничтожно мало внимания: ничего, кроме беглого взгляда. Она инстинктивно выбрала себе место как можно ближе к двери, предоставив Алану и Энтони возможность сесть возле Эрика.

Хозяин помещения разлил в стаканчики водку и вручил по стаканчику каждому по очереди, даже не спросив, не желают ли они водку с чем-нибудь смешать. Донна поставила свой стаканчик на маленький столик, оказавшийся возле ее стула, и нервно облизнула пересохшие губы… Никогда раньше она не ощущала, чтобы подобная сила исходила от личности, и никогда у нее не возникало такого острого чувства опасности.

— Ну вот, вы до меня добрались. Так что же именно вам нужно?

Энтони заерзал на стуле.

— Мы организуем прыжок. У нас уже есть средства, оружие и люди. Нам нужнее всего сейчас твой опыт в планировании и в практическом выполнении прыжка.

Эрик переплел пальцы рук, держа их перед грудью.

— Это вам будет стоить денег.

Алан понимающе улыбнулся: такое направление беседы его устраивало.

— Бабки у нас есть, Эрик. Насчет этого не беспокойся.

— Рад это слышать, — слабо улыбнулся Эрик. — Я не занимаюсь благотворительностью.

В комнате наступила тишина, словно все пытались переварить это короткое замечание.

— А откуда прыжок? Хотя для чего я об этом спрашиваю вас, если здесь присутствует драгоценная жена Джорджио… — В первый раз он улыбнулся Донне, и она нерешительно улыбнулась ему в ответ.

— Как поживает ваш муж? — мягко спросил Эрик. — Давно я не имел с ним никаких дел. Приношу вам мои глубочайшие сожаления. Но Джорджио всегда был таким типом, что его в один прекрасный день все равно схватили бы. В общем, этого следовало ожидать…

Донне не понравилось, как разворачивается разговор. В поисках поддержки она бросила взгляд на Алана. Но он все свое внимание отдавал тому, что говорил Эрик.

— …Значит, прыжок должен быть с Острова. Мы должны забрать только Джорджио? Или у него еще кто-то будет на хвосте? Со мной такое случилось несколько лет назад в Турции. Я вытаскивал молодого наркоторговца — вы, наверное, его помните по сообщениям газет — Кирксона. Его потом нашли с перерезанным горлом возле ворот тюрьмы. Дурачок! Я мог бы спокойно доставить его домой. И высушить за двадцать четыре часа. Но он попытался подставить меня. Как у вас принято говорить, кокни есть кокни. Это самая большая ошибка в его жизни. Если бы мне сказали о его пожелании вытащить вместе с ним и его подружку, я, естественно, сделал бы это. За плату, разумеется.

— Само собой! — чуть ли не весело произнес Алан.

Эрик опрокинул в рот стаканчик водки и немедленно налил себе новую изрядную порцию.

— Ну так у вас есть какие-нибудь соображения о том, как вы хотите его вытащить?

— Мы думали о геликоптерах… — неопределенно пожал плечами Энтони.

— Ни в коем случае! — перебил его Эрик. — Только не на Острове. Поскольку прыжок будет с «Дарема», надо учесть, что там нет ни грамма свободного пространства на любом из четырех направлений. Повсюду провода. Невозможно улизнуть. Вертолеты не подойдут, ребята. — Он внимательно посмотрел на Алана и Энтони, словно ждал от них более светлых идей. Алан смущенно усмехнулся.

— Мы еще думали о том, чтобы перевезти его на площадку.

— Это больше похоже на правду. Если не считать того, что вы не обладаете гарантированно точной информацией о том, где она может располагаться. Нет, нам нужно точно знать, когда Джорджио будет на самой дороге. Это единственный способ. Если, конечно, ты не получишь вовремя из тюрьмы сведений о том, когда будет задействована секция сорок три. — Эрик обвел взглядом три вытянувшихся от удивления лица. — Даже начальник тюрьмы ничего не знает за двадцать четыре часа до операции: за этим тщательно следят сыщики из внутренней полиции. Все это из-за террористов, сами понимаете, а не из-за бандитов. Вот такие теперь предосторожности. Это варварское правило, если вы хотите знать мое мнение, но деваться некуда. Жаль, что общество «Международная амнистия» не орет немного больше о том, что происходит здесь, вместо того чтобы все время ныть о Южной Америке.

Алан отхлебнул водки из стаканчика.

— А ты сможешь выяснить, когда будет совершаться перевозка?

Эрик покачал головой.

— Даже надежды на это нет. Черт побери, Алан, боюсь, что они все это держат в строжайшей тайне, старина. У меня есть контакты во внутренней полиции, но даже мой парень там узнает об этом лишь накануне. Никто ничего не знает, кроме шефа и его ближайших сотрудников.

У Алана был теперь откровенно отсутствующий вид. Энтони допил свою водку и протянул стаканчик, чтобы ему налили еще. Эрик наполнил его стакан почти до краев.

— Хорошо, но даже если бы мы все знали, как бы вы смогли доставить своих людей на место вовремя? Не думаю, что это возможно. Такая деятельность наверняка привлекла бы внимание. Мы так же не можем с гарантией знать, какой отряд будет сопровождать машину. Это могут быть один или два вездехода и ровер, а может, это будут вертолеты — черт их знает! Нам нужна дата, точные сведения о дне перевозки, и тогда мы сможем все соответственно спланировать.

Донна больше не могла сдерживаться.

— Но мы же не сможем этого узнать, пока сами не устроим так, чтобы это произошло! — громко заявила она.

Эрик засмеялся.

— Вот же хитрая девочка, парни! Именно это нам и нужно сделать. Следует устроить так, чтобы это произошло.

— Но как? — нахмурился Алан.

Эрик встал со стула.

— Хотите, я принесу вам чашку чая, дорогая? Я вижу, что моя водка вам не по вкусу.

— Нет, право же не надо, все прекрасно, — отрицательно покачала головой Донна.

Эрик взял в руки большую парусиновую сумку и вытащил оттуда служебную артиллерийскую карту.

— Я уже спланировал путь. Нам нужно, чтобы он оказался на обочине дороги. На площадке. Их всегда везут в Вэндсворт из «Паркхерста». Дороги остаются открытыми, и там задействуется лишь местная полиция. О, вы все знаете сценарий. Но опять же повторяю: действовать надо быстро. Площадка определяется по усмотрению начальника тюрьмы. Но именно так, именно оттуда мы и собираемся вытащить Джорджио. Нам никогда и ни за что не удастся вытащить его из самого «Паркхерста». Это слишком крепкий орешек. Надо быть идиотами, чтобы пытаться действовать там, на месте. Пока Джорджио в тюрьме, он ничего не может и не должен делать — пусть просто отсиживается. Однако вне тюрьмы — дело иное. За ее пределами мы можем подобрать его: сорвать, как вишенку с дерева.

Донна с восхищением слушала Эрика, очарованная знаниями этого человека и тем, как он четко все излагал.

— А что вы имеете в виду, когда говорите: «по усмотрению начальника тюрьмы»? — спросила она.

Похлопывая по концам рулона свернутой карты толстыми короткими пальцами, Эрик посмотрел поочередно на лица трех сидевших перед ним людей. Улыбнувшись затем во весь рот, он сказал:

— Мы вытащим его оттуда на условиях ХПИД.

Алан и Энтони восторженно расхохотались.

Донна, не понимая, над чем они смеются, переспросила:

— А что такое ХПИД?

— Хороший порядок и дисциплина — вот что это такое, молодая леди. И мы собираемся воспользоваться этим, чтобы вернуть вашего мужа домой.

— Но как? Каким образом это вернет Джорджио домой?

Эрик усмехнулся, глядя на три исполненных ожиданием лица.

Подняв стаканчик с водкой, он простер перед собой руку, словно собираясь произнести тост.

— А вот так, дорогая! — звенящим голосом объявил он. — Ваш муж должен будет облить дерьмом начальника «Паркхерста»!

Глава 31

Донна долго слушала, как трое мужчин хохотали взахлеб, чуть ли не как маньяки, и постепенно она подавила в себе раздражение.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь объяснил мне, над чем вы смеетесь.

Отсмеявшись, Эрик смахнул с глаз выступившие слезы. Опять усевшись на стул, он широко открытыми глазами уставился на Донну и стал объяснять ей:

— Если тебя сажают в тюрьму на долгий срок или если ты особо опасный преступник, то с тобой обращаются как с разрушителем. Постепенно таковым ты и становишься. И затем всю жизнь пытаешься извлечь лучшее для себя из этой системы… Так и мы должны воспользоваться особенностями системы себе на благо. Если, например, человек из отделения для особо опасных преступников решит организовать забастовку или, что еще лучше, бунт, то начальник тюрьмы будет вынужден удалить его оттуда по своему усмотрению. Это означает, дорогая леди, что вашего мужа будут перевозить из «Паркхерста» только в полицейской машине — в каталажке с зарешеченными окнами. И, вероятнее всего, ее будет сопровождать ровер. Именно это нам и нужно. Лучший способ гарантировать успешный побег — как следует достать начальника тюрьмы. Вот тут-то и необходимо упомянутое «поливание дерьмом начальника».

Алан с готовностью кивнул:

— Я сам такое делал, Донна. Накапливаешь фекалии, а потом опрокидываешь полное ведро их на начальника тюрьмы, когда он приходит проведать отделение. Джорджио должен не просто устроить переполох, а оказаться главным виновником, зачинщиком, если угодно. И вдобавок провернуть это дело с начальником. Тогда они точно перевезут его в другое место, и как можно скорее.

— Если он сделает свое грязное дело до завтрака, — продолжал развивать свою мысль Эрик, — то его повезут после полудня. Все, что нам нужно, — это какой-нибудь паренек с мобильным телефоном на терминале переправы, который сообщит нам, уже едет по дороге полицейская машина или еще нет.

— А вдруг они не станут перевозить его, пока не наступит вечер? — угрюмо спросила Донна.

Эрик пожал плечами.

— Все равно. Конечно, я предпочитаю дневное время, но в действительности это не так уж и важно. Если, конечно, у него не будет слишком большой свиты. А также при условии, что местная полиция не будет отличаться хорошей организованностью.

Донна смутилась.

— Но почему они должны будут так быстро забрать Джорджио из падежного листа заключения? Ведь он особо опасный преступник!

— Подумайте сами, дорогая, — пояснил ей Энтони. — Им следует в первую очередь вывезти зачинщика, чтобы погасить ситуацию. Пока он будет находиться там, люди, которые решили постоять за него, захотят продолжать беспорядки. Разве не так? Это он их раскачал, не так ли? Он — главарь! И тюремные власти заинтересованы в том, чтобы он продолжал оставаться там. Если бы Джорджио не собирался пуститься в бега, его просто перевезли бы с этой промежуточной площадки в другую тюрьму и отделили бы его от всех на несколько месяцев. Провести три или четыре месяца в отдельном блоке — и без вас, дорогая! — этого вполне достаточно, чтобы человек сломался.

Эрик налил всем, кроме Донны, еще водки.

— Есть ли в его отделении какие-нибудь отъявленные мерзавцы, не знаете?.. Вот вам еще один хороший способ обмана. Все в тюрьме хотели бы иметь оружие — это часть тюремной жизни. Если Джорджио сумеет раздобыть оружие, то он успешно разберется со всеми негодяями. Он вытрясет из них душу. И потом устроит шум. Они все сразу захотят, чтобы он оттуда убрался. Никто не даст и плевка за то, чтобы заключенные перестали терзать друг друга изо дня в день, но большой мерзавец с тремя или четырьмя лезвиями моментально запугает их. Газетчики из «Сан» для начала начнут карабкаться по их спинам. Особенно если мы устроим так, что общественность узнает об этом. И потом мы выловим вашего муженька, как только они покатят его с площадки… Таким образом вступает в действие ХПИД, — подытожил он. — Хороший порядок и дисциплина. Это старинное, старомодное правило, но оно здесь работает на нас. ХПИД вступает в силу, когда вас классифицируют как человека, оказывающего разрушительное влияние. Или, как в случае с негодяями, ХПИД выступает в вашу же защиту.

— Так, значит, они должны будут перевозить с ним и этих негодяев?

— Не раньше, чем они выберутся из госпиталя, дорогая, — возразил Алан. — У Джорджио, к примеру, есть молоток, и он может вытрясти из них душу, черт побери! И, зная Джорджио, могу сказать: это придется ему по вкусу. Никто не любит шестерок. Никто! Даже тюремщики. Вот почему ему придется облить начальника дерьмом. Это все равно что украсить торт глазурью, понимаете? Как только начальник тюрьмы будет унижен перед всем отделением, он захочет, чтобы Джорджио убрался с его глаз долой.

Энтони важно кивнул.

— Вероятно, он сам и получит молотком по башке, прежде чем его увезут, но даже и тогда овчинка стоит выделки. Это блестящий план! Мы знали, что нам нужно подхватить его, когда он будет вне тюрьмы. Но самим обнаружить площадку ночью — невозможно, а информация не всегда надежна, понимаете ли. Если же все произойдет так, как задумано, у нас есть девяносто процентов вероятности того, что мы уложимся в график. Я не знаю ни одного начальника тюрьмы, который смог бы проглотить такое: что его польют дерьмом. А вы знаете? — Он посмотрел поочередно на Алана и Эрика.

Те отрицательно покачали головами. Энтони усмехнулся.

— Я тоже разок так сделал — в «Дареме», несколько лет назад. Как мы тогда ржали, черт побери! Вы бы видели его рожу! Сейчас все словно возвращается. У нас в отделении сидел один хороший парень, негр. Довольно приятный, скажу я вам. Но он был такой суматошный! В любом случае тюремщики постоянно чем-то искушали его, и он время от времени впадал в настоящие пароксизмы гнева. Несколько раз парень вытрясал из них всю душу. Ну, так вот, иногда они вкалывали ему успокоительное или еще что-нибудь. Это было в семидесятых, тогда и случилась вся эта заварушка. Было принято сначала напичкать тебя лекарствами, а потом выбить из тебя душу. Что бы они там они ему ни дали, но это убило его. Его нашли в камере мертвым…

— Это был либриум, — тихо пояснил Алан. — Мужчину звали Кэрол Денной. У него в организме было больше наркотиков, чем у чертового Джими Хендрикса, и они еще накачали его лекарством. Денной был хорошим парнем.

Энтони помолчал. Затем продолжил рассказ:

— Ну, вот, через неделю начальник туда приехал, чтобы, как обычно, согласно конституции, обойти тюрьму. И я самым чудным образом заловил его. Подошел тихо к нему и сказал: «Сэр!» А когда он обернулся, я выплеснул ему полное ведро прямо в морду. Он чуть не рехнулся! Тюремщики носились вокруг него, как обваренные кипятком шлюхи. Я так хохотал, что у меня чуть башка не оторвалась.

— А что случилось потом? — с явным испугом за Энтони спросила Донна.

Энтони дружелюбно улыбнулся ей.

— Они посадили меня в карцер и вытрясли из меня все дерьмо. Но удовольствие того стоило. Я восемь месяцев провел в одиночке. Мне плевали в еду, мочились в чай. В общем, делали что хотели. Но я все принимал. Дело того стоило.

Лицо Донны было совершенно белым от волнения, но она кивнула Энтони, выражая этим свое понимание.

— Они, верно, не могут и сейчас решить эту проблему! — со смехом прокомментировал Алан. — Вы не читали в газетах, Донна? «Гилфорд-Четыре», «Бирмингем-Шесть»? Я долго, более чем достаточно скрывался. Так прошло немало лет. Ну, а когда я убил Вон Танга, то началась совсем другая игра. Полицейские посещали меня, как члена королевской семьи. Приносили мне чай, сигареты, журналы. Они знали, что за Вон Тангом числилось, и, по правде говоря, я оказал им услугу. Они знали: теперь, когда его не будет на улицах, им станет легче работать.

Эрик улыбнулся Донне. Ему было ее жаль. Но в то же время она слегка раздражала его.

— Вы выучите все правила игры, находясь ныне в одной связке со своим стариком, дорогая. Это совершенно другая игра. Всю жизнь вы проводите с оглядкой. И в напряжении ждете, что же вам принесет следующий день. Вдруг вас поймают и обвинят как соучастника? Вдруг вас у порога дома поджидает какая-нибудь мразь? Или вас посадят. А может быть, позволят выйти под залог… Вам придется пройти через все это. Думаете, вы с этим справитесь? Понимаете, все может быть малость грубовато. Но это уже не телевидение, дорогая, это — настоящая жизнь.

Донна почувствовала на себе вопрошающие взгляды трех мужчин. Непринужденное, приятельское отношение к ней с их стороны на какое-то время исчезло. Алан и Энтони по-настоящему хотели услышать от нее ответ на поставленный вопрос. Она набрала в грудь воздуха, чтобы окончательно и безоговорочно расставить все точки над «i».

— Я справлюсь с этим, Эрик. Вопрос в другом, справитесь ли вы?

Мужчины рассмеялись. Донна ощутила, как напряжение покидает комнату. Она смеялась вместе с ними, хотя внутри у нее осталось ощущение непроходящего холода, будто ее окатили ледяной водой. Сердце у нее билось так сильно и гулко, что она даже удивилась: как это мужчины не слышали этого стука.

— О, ну я-то справлюсь, дорогая. Это моя работа, — ответил Эрик на ее встречный вопрос.

Донна обвела взглядом показавшуюся ей вдруг грязноватой комнату, явно потрепанную мебель — со следами от сигарет и жирными пятнами, холодный камин с потрескавшимся кафелем облицовки и поблекшие, местами залохматившиеся обои… Она сидела здесь, замерзшая, испуганнаяи отчаявшаяся, практически без друзей, и думала лишь о том, что все, испытываемое ею, стоит того, чтобы Джорджио опять оказался с ней: «Мне нужно верить в это, как ни во что другое».

Джорджио лежал на койке и думал о побеге. «Мне нужно выяснить нечто конкретное, и как можно быстрее, иначе я сойду с ума. Левис вернется в крыло через сорок восемь часов. Это означает, что мне придется опять зажить как прежде — следить за каждым своим движением, прислушиваться к шагам в коридоре, следить, не припрятано ли у кого-нибудь оружие… Левис никогда не даст человеку возможности почувствовать себя в безопасности от него. У него есть какая-то власть над людьми. Он может улыбаться тебе и шутить с тобой, может класть руки тебе на плечи, словно забыв о том, что уже приказал избить тебя или сотворить с тобой что-нибудь похлеще».

Вот это «похлеще» и беспокоило Джорджио больше всего. Внутренняя сила Левиса пугала людей. Он был способен зарезать человека и бестрепетно наблюдать, как тот, рыдая, умирает. Джорджио знал, что и у него самого был определенный кредит доверия: он был известен в преступных кругах, и его уважали за то, что он до этого ни разу не был пойман: «Но все это было раньше. А с таким психопатом, как Левис, никто не сможет совладать».

Он вертелся на койке, мечтая, чтобы ночь поскорее кончилась. И в то же время желал, чтобы она никогда не прошла. Джорджио решил сосредоточиться на воспоминаниях о жене. На губах его заиграла легкая улыбка. В сумрачном свете он различил фотографию Донны, висевшую вместе с остальными снимками на стене камеры возле его койки. Он заметил, что в полумраке высокая линия ее скул казалась резче. И нахмурился: «Донна не поступит со мною гадко, в этом отношении Сэди прав. После всех лет, в течении которых она была моей верной женой, Донна сейчас меня не бросит. У меня просто тюремная паранойя, вот и все. Все люди когда-то через это проходят. Просто на мне сказывается дополнительное давление. Если бы я просто отбывал срок и Левис при этом не висел бы у меня на шее, то все было бы в порядке. Но этот стресс достал меня… В любом случае, — сделал вывод Джорджио, — она не осмелится так поступить со мной. Только не Донна! Она не станет так пакостить. Я обводил ее вокруг пальца и водил за нос всю нашу совместную жизнь, а у нее не хватало духа даже спросить меня о чем-либо. Она ведь в глубине души понимала, что я дам ей такой ответ, которого ей не хотелось бы услышать… На самом деле, — пришла ему вдруг в голову забавная мысль, — я мог бы жениться много лет назад на какой-нибудь другой женщине, более подходящей мне по типу. Видимо, я просто не захотел путаться с бабой вроде Кэрол Джексон. А жизнь, которую я тогда вел, с гарантией обеспечила бы меня именно такой спутницей. Приличная женщина не стала бы иметь со мной никаких дел. Если, конечно, она не оказалась бы безжалостной сукой. Однако приличное воспитание и безжалостность обычно не ходят рука об руку».

Джорджио нравилось, как Донна обустроила их жизнь. Она была спокойная, замкнутая, преданная. В действительности даже чересчур преданная. Многие годы он тайно презирал ее за то, что она с такой легкостью принимала все вытворяемое им. Она позволяла ему все что угодно — лишь бы удержать его. Джорджио созрел для мысли, что ему не стоит дальше бороться за такую жизнь. Он просто не смог бы так жить. Может, если бы у них были дети, он чувствовал бы себя иначе…

«Я-то могу иметь детей и знаю это наверняка. — Он улыбнулся в темноте своим мыслям. — Если бы Донна неожиданно узнала, что на самом деле происходило со мной все эти годы, она тут же хлопнулась бы в обморок. До чего же она недогадлива! Все, что она делала, мне стало давно не по вкусу, потому что шло вразрез с моими понятиями, и я это знаю. В сущности, я использую ее. Однако предпочитаю рассматривать это как плату за легкую жизнь, которую она вела, когда тратила мои деньги и жила в роскоши. Я понимаю: она любит меня — и эта мысль меня тешит. Я и сам люблю Донну как свою жену, но не влюблен в нее вот уже много лет… С тех пор, как умер наш мальчик. В ту ночь что-то умерло и внутри меня. Она подвела меня. И подводила раньше, чуть ли не со дня нашей свадьбы. Она отказывала мне в сексе до свадьбы. И, в конце концов, я женился на ней из-за этого. А секс с ней того не стоил, если говорить по правде… И все же я лелеял ее. По крайней мере, внешне. Донна никогда не знала истинной глубины моих чувств к ней, а я знал, как она сильно любит меня. Облако ее нежной привязанности окутывало меня, едва я входил в комнату, где она находилась. Иногда это чувство действовало на меня как бальзам. Но чаще — как душное одеяло. Но в Донне есть шик. Вот этого я не могу у нее отнять… — Джорджио знал, что мужчины заглядываются на Донну, втайне желают ее. И он наслаждался этим сознанием. — Совсем другое дело — Вида. Она абсолютно другая, во всем. Вида молодая, трепетная, красивая. Высокая, гибкая, белокурая; правда, рот у нее — как сточная канава. И мозги соответствующие. Однако она возбуждает меня. Она знает, что я хочу, и выполняет это. Знает мои сильные и слабые стороны. Вида отдает свое тело так, как Донна отдает свою любовь: ни о чем не задумываясь и ни чуточки не смущаясь. Вида открыта для меня в любое время дня и ночи, она доводит меня до неистовства в наслаждениях и в то же время умиротворяет мой ум. Я могу посвящать ее во все что угодно, пока она не превратится в Кэрол Джексон, типичную птичку преступника, с грубым макияжем, специфическими, сексуальными нарядами и ртом, который знает слишком многое. Но я могу превратить Виду и в молодую Донну, в женщину с большой буквы. В мою Женщину. И Вида в отличие от Донны может иметь детей. Она это уже доказала… — Он представил себе, как изумительно жить на прекрасной вилле, под ярким солнцем, а рядом — Вида: сильная, бронзовая от загара. Вообразил, что перед ним сейчас ее гибкое тело, обнаженное, доступное. — …Именно такую женщину я хочу. Хочу всеми фибрами души!..»

Однако Донна снова ворвалась в его размышления. Донна и Алан Кокс. Джорджио улыбнулся: «Женщина в понятиях Алана — это проститутка вроде его Лалли. Алан не желает никаких обязательств. Он не хочет быть связанным. Мне надо было лучше подумать, прежде чем вообразить такое: что Алан с Донной могут сблизиться… — В редкие мгновения откровенности с самим собой Джорджио признавал, что его больше огорчило иное: Алан способен пробудить пламя в Донне. — …То пламя, которое я так и не смог разжечь как следует… После той ночи, когда умер наш мальчик. Словно после этой травмы секс для Донны стал лишь актом любви. Мне не нужен был секс с любовью. Не всегда был нужен. Иногда я хотел ее просто трахнуть. А может, так происходило всегда… Я хотел бы, чтобы Донна стояла передо мной на коленях и молила меня о чистой радости совокупления. Потому что порой меня тошнило от ее постоянных заверений в любви. Секс на девяносто девять процентов был у нее в голове, а не в теле».

По достижении определенного возраста Джорджио все чаще связывал секс с чем-то внешним, с визуальным рядом: ему нравилось разыгрывать эротические сценки из фильмов с чередой женщин; приятно было наблюдать, будто со стороны, как они наслаждаются сексом с ним. А не нравилось заниматься любовью так, как того хотела Донна: лежа на матрасе вдвоем и постоянно нашептывая друг другу слова любви: «Секс для Донны служил подтверждением моей любви к ней. Я давно уже это понял… — Иногда по утрам Джорджио вставал с постели, а в груди у него билась ярость. Оставлял жену, еще полную желания, в кровати, он наслаждался своей властью над ней. — …Теперь же власть у Донны. В ее власти вытащить меня отсюда, в ее власти забрать мои деньги и вызвать стрелков. И так будет, пока я не окажусь на свободе, вот в чем штука. Но как только я вырвусь, я смогу делать все что захочу. Мне сейчас нужна Донна, чтобы она помогла мне заполучить мои деньги. Потому что она — единственный человек на свете, которому я могу доверять. Моя Донна, моя самая заслуживающая доверия женушка». Однако Джорджио был реалистом и прекрасно понимал, что ему-то как раз доверять нельзя, ни в чем и никогда. После того, как все это закончится, Донна потребует от него верности, ибо она решит, что заслужила этого. Но Джорджио понимал, что он не сможет обещать верности кому бы то ни было. Даже Виде.

И даже себе.

Донна никак не могла уснуть. События прошедшего дня вывели ее из относительного равновесия. Она сидела в кабинете Джорджио, в обществе пачки сигарет и стакана с виски. Прихлебывая обжигающую жидкость, она наслаждалась тем, как виски вгрызалось в ее горло и в желудок.

Знакомство с Эриком исчерпывающе раскрыло перед ней, во что она впуталась. Она смотрела на Алана и Энтони, прислушивалась к их непринужденной беседе, видела, как легко они принимают то, что должно будет произойти, — и ощущала, как ее окутывает смертельный страх: «Эрик прав. Разве я смогу жить, постоянно думая о том, что вот-вот кто-то постучит ко мне в дверь? Или что в любой момент может нагрянуть полиция? Разве я смогу вести жизнь беглеца?» Внутренний голос подсказывал ей, что Джорджио легко смог бы так жить. Теперь у Донны почти не осталось иллюзий относительно мужа. У нее оставалась одна ценность — глубоко запрятанная любовь к Джорджио. Любовь, которую он умело внушил ей много лет назад и которая с годами лишь стала сильнее.

Донна встала и подошла к окну. Бросила взгляд на машину, припаркованную слева от проезда к дому. За ее домом по-прежнему наблюдали. Сознание этого еще больше опечалило ее: «Как только дом будет продан и мы уедем, это что станет нашим образом жизни? За нами будут постоянно наблюдать. Узнаем ли мы когда-нибудь мир и покой? Наверное, Джорджио только тогда сможет спокойно спать в постели, когда будет знать, что его сон оберегает нанятая им же охрана. А смогу ли я спать, зная об этом?.. Все ли рассказал мне Джорджио? Может быть, он нанял еще людей, и теперь они следят за мной, будто бы Дональда Левиса и полиции недостаточно?»

Донна понимала, что не должна задавать себе слишком много вопросов. Такие размышления не шли ей на пользу, особенно по ночам, с сигаретой в одной руке и со стаканом шотландского виски — в другой и во власти разгоряченного воображения.

«Но все сейчас кажется таким реальным: Эрик придал всему плоть и кровь. Как только я уехала из Шотландии и Ливерпуля, все плохое перестало казаться мне настоящим. Но Эрик — настоящий. Даже слишком настоящий. Он говорил о прыжке, как об игре… — Донна была уверена, что так оно и есть: для него это — доходная игра; с помощью нее он зарабатывает значительные суммы денег. Игра эта дает ему возможность приобрести некий вес в истеблишменте… Донна опять выглянула в окно и тихо вздохнула. — …Все уже решено. Если бы я и захотела выйти из игры, то не смогла бы этого сделать: я погрязла в ней по уши. Джорджио это понимает. И я тоже».

Когда Маэв обвиняла ее в том, что она стала похожей на Джорджио, Донна в первый раз поняла, насколько умна ее свекровь. Донна и вправду испытала ярость от одной только мысли, что шестерки Левиса приходили в их ресторан. «Интересно, жила ли во мне эта ярость — или она развилась за прошедшие несколько месяцев?.. — Пришедший на ум простой вопрос не на шутку испугал ее. — …Я только хотела, чтобы мой муж оказался дома. Мой муж, которого я считала чистым, как только что выпавший снег… — Она улыбнулась собственной наивности. — …Неужели я так думала все эти долгие годы? Неужели я честно думала, что Джорджио — само совершенство?»

Она не стала искать ответов на эти вопросы: «Джорджио есть Джорджио. И какой бы он ни был, я хочу его… Все еще хочу его. А единственный способ получить его — сражаться за него до конца».

Донна выпила все виски из стакана и налила себе еще. Ей не удавалось ни уснуть, ни опьянеть. Она ощущала себя комком нервов и понимала, что перевозбуждение не позволит ей отдохнуть или расслабиться.

«Я уже вполне готова к борьбе. Джорджио не зря обратил на это внимание. Это сейчас — самое главное…» Резкий звонок прервал ее мысли, и она машинально сняла трубку со стоявшего рядом телефона… Ничего! Только долгий гудок.

Лишь спустя несколько мгновений Донна поняла, что это заработал факс на письменном столе. Она подошла к аппарату и в призрачном сумраке прислушалась к немелодичным звукам, исходившим от факса. Звуки эти терзали ее и без того расшатанные нервы. Едва бумага начала выползать из щели факса на стол, Донна облегченно рассмеялась: «Я дергаюсь из-за пустяков». — И она быстро проглотила опять виски.

Донна взяла выпавший на стол лист бумаги, включила настольную лампу, чтобы лучше видеть, и пробежала глазами страницу. Текст был написан от руки и представлял собой малоразборчивые каракули. Донна прищурилась, пытаясь разобрать отдельные слова. Вот что она сумела различить:

ДЛЯ ДЭВИ И ДЖОРДЖИО

НЕПРИЯТНОСТИ В ОТЕЛЯХ.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ БЕСПОРЯДКИ.

НУЖНА ПОМОЩЬ.

ПРИОСТАНОВИЛ ПОГРУЗКУ

ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ.

КЭНДИ

Донна смотрела на факс в недоумении, словно никогда раньше его не видела: «Кто этот Кэнди, черт побери?.. — Судя по клише вверху страницы, бумага пришла из отеля «Бэй Вью», находившегося в Шри-Ланке. Донна читала и перечитывала короткое послание, но концы с концами все равно не сходились. — …Какую погрузку? Джорджио говорил мне, что правительственные круги остановили строительство. Тогда что это за новые неприятности?»

О муже она больше не думала, погрузившись в изучение письма.

«Мне надо докопаться до сути этого. Дэви придется ответить на несколько моих вопросов. И весьма скоро… — Она отметила номер факса на верхней части страницы и, сама не зная для чего, заперла факс в ящик стола. Долли вечно сновала по всему дому, и что-то подсказывало Донне, что лучше сохранить послание в тайне хотя бы на некоторое время. — …Вот еще очередная великая тайна Бруноса! Хорошо зная Джорджио, я допускаю, что не смогу добиться от него прямого ответа на вопрос об этом».

Кэрол находилась в офисе, когда туда приехала Донна, и обе женщины быстро втянулись в обычную болтовню за чашкой кофе. Кэрол Джексон хорошо умела непринужденно вести малозначащую беседу и буквально расцветала в ходе нее.

— У моего Крисси куча разных неприятностей в школе. Я сказала Дэви, чтобы он дал ему подзатыльник, но он не сделал этого. Придется мне самой. Как всегда!

— А что он натворил?

Кэрол покачала головой.

— Если я скажу тебе, Донна, ты не поверишь. Этот мальчишка — точно как его отец: вечно влезает во что ни попадя. Ему всего пятнадцать, а выглядит он на все тридцать, вот в чем проблема.

Донна сочувственно улыбнулась.

— А, кстати, где Дэви? Мне нужно с ним поговорить.

— Вышел, — пожала плечами Кэрол. — Я и знать не знаю, когда он вернется. У него там какое-то дельце.

Донна закатила глаза к потолку:

— Если бы мы получали пенс каждый раз, когда мужчины упоминали бы о делах!

Кэрол потрясенно рассмеялась: «Донна заговорила как настоящая жена преступника!» Однако Кэрол не была уверена, что ей нравится такая перемена.

— А я могу тебе помочь? — нерешительно спросила она.

Донна внимательно посмотрела на Кэрол, прежде чем ответить ей: Кэрол, как всегда, ярко накрасилась, высоко на макушке заколола волосы, надела слишком много золотых украшений… Но Донна уже знала добрую сторону души Кэрол, проглядывавшую за всем этим антуражем, и поэтому, призвав все свое мужество себе в помощь, задала вопрос:

— Что происходит в Шри-Ланке, Кэрол?

Донна увидела, как Кэрол нервно облизнула губы и опустила глаза.

— Я не знаю. Если ты что-то знаешь, то расскажи и мне, Донна.

Донна ощутила, как от этих слов по комнате словно пробежал холодок.

— Ну, ладно тебе, Кэрол, я же не дура. Что происходит в Шри-Ланке? Возможно, ты знаешь больше, чем Дэви. Мне прекрасно известно: ты поставила себе цель знать все. Так почему же ты не желаешь поделиться информацией со мной? В конце концов, предполагается, что я владею землей там, в Шри-Ланке, а также землей в Таиланде. Мне кажется, я имею право знать, что там происходит. Кэрол закурила «Ротманс» и посмотрела Донне в глаза.

— Ты хочешь знать правду, Донна? Правда в том, что я действительно ничего не знаю наверняка о происходящем там. За этим следят Стефан и Дэви. Это одно из немногих дел, которые Дэви никогда не обсуждает со мной.

Донна различила тревогу в голосе Кэрол. И копнула глубже:

— Значит, ты думаешь, что бы там ни было, это нечто нелегальное?

Кэрол криво улыбнулась.

— Все, чего бы они ни коснулись, становится немножко незаконным. Но когда в какое-то дело глубоко втянут Стефан, тогда оно меня по-настоящему тревожит. Все, чего касается он, становится откровенно грязным.

Донна непонимающе уставилась на Кэрол:

— Грязным? Каким образом?

Кэрол с размаху вдавила в пепельницу сигарету и процедила сквозь зубы:

— Просто становится грязным, и все! Прогнившим, мерзким, гадким. А почему ты спрашиваешь о Шри-Ланке, Донна? Ты что-то слышала?

Донна сглотнула ком, застрявший в горле.

— Просто я нашла кое-какие бумаги в сейфе Джорджио и заинтересовалась, о чем в них может идти речь. Вот и все.

Кэрол закурила очередную сигарету.

— Ты сегодня какая-то резкая, девочка. Правда, резкая. Как женщина, у которой голова забита проблемами.

— Я не спала прошлой ночью, Кэрол. И у меня на самом деле голова черти чем забита.

— Скучаешь по Джорджио?

Донна чуть заметно кивнула.

— Иногда я ненавижу его, Кэрол, за все, что он сделал. И за то, что он требует от меня. Но, даже осознавая это, я сделаю все, что он хочет, невзирая ни на что.

— Я чувствую то же самое по отношению к Дэви, — призналась Кэрол. — О, я знаю, для тебя он — не подарок. Но для меня-то он — единый свет в окошке. Я не могу жить без него, понимаешь? — Когда Кэрол говорила это, ее суровые черты смягчились, и Донна вдруг увидела в ней ту девушку, которой была Кэрол много-много лет назад. — Иногда мне ничего не стоит разорвать его на щепки, избить до полусмерти бейсбольной битой, особенно когда я узнаю, что он опять за кем-то волочился. Но за всем этим лежит один и тот же факт: я даже подумать не могу о том, чтобы жить без него… Мы стареем, девочка, — печально продолжила Кэрол, — а мужчины — нет. О, у них все по-другому: прибавляются года, но не мозги. Большинством мужчин правит их член, а не голова, и так продолжается, пока они не впадают в старческий маразм. Ты только посмотри на политиков, которые начинают суетиться, если вблизи оказывается чья-нибудь юбка. И нам остается лишь глотать это, как бы оно ни было горько и обидно.

Донна кивнула. Она тоже понимала это. Чувство солидарности с Кэрол буквально захлестнуло ее.

— Я никогда не могла понять женщин, которые остаются возле своих мужей после того, как их прилюдно осрамили!..

— А я могу! — захихикала Кэрол. — Потому что без мужей они ничто. Они даже не пытаются начать новую жизнь в сорок или в пятьдесят. Хотят, чтобы их счета автоматически оплачивались, нуждаются в хорошей машине, в красивом доме… Они желают, чтобы им таким образом заплатили за то, что они вырастили детей, что все эти годы принимали огонь на себя. В общем, хотят того же, что и молодые пташки: чтобы мужья их защищали. Даже в просвещенные девяностые годы не так уж много есть женщин, которые могут выжить без мужчины. Равно как и выжить рядом с ним.

Донна вздохнула.

— Я и не думала, что когда-нибудь заговорю об этом, Кэрол. Считала, что у меня все это есть. Оно и вправду у меня было. Но только потому, что я ни о чем не подозревала. Нет, не то чтобы я совсем уж пребывала в неведении. Я намеренно сделалась слепой, даже глухонемой. Трем мудрым обезьянкам до меня далеко… Мне жаль, что мы с тобой не подружились много лет назад.

Женщины долго глядели в глаза друг другу.

— Многие годы я ненавидела тебя, — порывисто призналась Кэрол. — Я ненавидела твою самоуверенность, потому что все время словно бы слышала в твоем присутствии воображаемую сирену. Мне было противно, как ты говоришь, как ведешь себя. Я ненавидела тебя потому, что сама не могла быть такой, как ты, как бы ни старалась. Я могла только оставаться самой собой.

Донна схватила руку Кэрол и с силой стиснула ее.

— А я хочу быть такой, как ты, Кэрол. Говорю это от всего сердца. По крайней мере, ты берешь у жизни все, что она преподносит тебе, — и возвращаешь ей это назад, прямо в рот. Ты сильная… Сильная женщина!

Кэрол улыбнулась. Она видела густые блестящие волосы Донны и ее прекрасную одежду, на которую старались не обращать внимания; бугорки ее маленьких грудей, прикрытые шелком; скользила взглядом по ее изящным ногам. Кэрол знала, что у Донны нет никаких изъянов на теле: ни родовых растяжек, ни варикозных вен, ни черных кровяных звездочек.

— Ты тоже сильная, Донна. Если бы только ты сама об этом знала! Ведь надо быть сильнее, чем этот чертов Арнольд Шварценеггер, чтобы двадцать лет удерживать такого человека, как Джорджио. Не унижай себя, дорогая. Ты проделала огромную работу. Твоя сила громаднее, потому что ты не знала, что борешься за Джорджио. Ты не знала, что тебе приходится конкурировать… Я же следила за мужем во весь период брака. Дэви даже не пытался скрывать от меня своих измен. Я находила письма, номера телефонов, ощущала аромат чужих духов, состирывала с его вещей губную помаду, не принадлежавшую мне. Вот почему я и до сих пор слежу за ним, как ястреб. Ты удивилась бы, глядя на глупых сучек, которые хотят немного встряхнуться, закадрив местного преступника. Это все, что в их глазах представляет собой Дэви. А для меня он — Дэви из Плейстова, Дэви, с которым я ходила в школу, Дэви, за которого я вышла замуж, Дэви, отец моих четырех детей. Я была на седьмом месяце беременности от него, когда этот ублюдок наконец-то женился на мне. И пришлось еще бороться за это. И с того самого времени я за него борюсь.

— Но он стоит этого? Всей этой борьбы? — тихо спросила Донна.

Кэрол выпрямилась на стуле и усмехнулась. На лицо ее вернулось прежнее суровое выражение… Кэрол — крепкий орешек! Кэрол — жена преступника!

— Иногда, когда я лежала ночью в постели и ждала, пока этот подлец вернется домой, я задавала себе такой же вопрос.

— А сейчас? — еще тише спросила Донна.

— Сейчас?.. — Кэрол издала ироничный смешок. — Сейчас пусть все остается так, как есть. Иначе можно считать, что я растратила впустую лучшую часть своей жизни.

Донне стало грустно. Она закурила сигарету, глубоко затянулась и сказала:

— В таком случае он и свою жизнь растратил попусту. Потому что если ты была ему не нужна, то почему он все еще здесь, с тобой?

Кэрол закусила губу и задумалась. А потом серьезным тоном ответила:

— Потому что я мать его детей, дорогая. Никакая длинноногая вертихвостка не может выдержать такой конкуренции. Я родила Джеми в сорок один год, чтобы удержать этого кобеля на месте. Он обожает ее — это его малышка. Вот все, что я имею на сегодняшний день. И я достаточно честна, чтобы признать это.

— В таком случае у тебя больше преимуществ, чем у меня, Кэрол. Кэрол готова была откусить себе язык за то, что сгоряча сболтнула лишнего. Но вместо этого она печально покачала головой:

— Вот почему я пыталась растолковать тебе — ты удерживала Джорджио без всяких оков, как бы там ни было. А с человеком вроде него для достижения этой цели нужна большая ловкость…

Донна встала, не дослушав ее.

— О, были оковы, Кэрол, были. Правда, все они висели на мне… — Она нетвердой походкой подошла к двери и приоткрыла ее. — Если ты что-то узнаешь о Шри-Ланке, сообщи мне, хорошо?

Донна вышла из офиса. А Кэрол Джексон осталась неподвижно сидеть на стуле. Ей хотелось зашить свои громадные, толстые губы. Вдруг, точно очнувшись, она вскочила, подбежала к двери, распахнула ее и громко позвала Донну, которая направлялась через двор к своей машине:

— Донна! Если я тебе понадоблюсь, позвони! Хорошо?!

Донна кивнула. И махнула на прощание рукой вновь обретенной подруге. Сквозь слезы, потоком лившиеся из глаз, она, ведя машину, даже не различала шоссе.

Глава 32

Дональд Левис торжественно вернулся в крыло, расточая улыбки приветствовавшим его заключенным. Он выглядел седым, старым и больным. Но в то же время более злобным, чем раньше. В глазах сохранялся прежний стальной блеск, а провалившиеся щеки и черные тени вокруг глаз лишь добавляли зловещих черт его и без того мрачному облику. Он двигался, слегка сутулясь; два приятеля, шедшие по бокам, казались его суровыми стражами. Никто не догадывался о боли и муках, которые вынужден был вытерпеть Левис, чтобы заставить себя просто ходить. Он все время оглядывался по сторонам вокруг себя, кивая направо и налево знакомым. Единственная искренняя улыбка его была адресована Сэди. На самом деле он хотел лишь вернуться в камеру и лечь. Но понимал, что все сразу же заметят такое проявление слабости и запомнят это на будущее. Левис осторожно присел на стул в комнате отдыха и улыбнулся Джорджио.

— Привет!

Джорджио с доброжелательным видом кивнул и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Левис, продолжая улыбаться, процедил сквозь зубы:

— А как ты думаешь, мать твою? У меня такое ощущение, будто мне в спину вонзили раскаленный штырь. Но в основном со мной все тип-топ, как говорят высокопоставленные особы.

Джорджио посмотрел на него с искренней тревогой. Вблизи он хорошо видел, как еще слаб этот человек. И вопреки своим понятиям тихо и сочувственно произнес:

— А почему бы тебе не пойти и не лечь, Дональд? Ты выглядишь паршиво, приятель. Серьезно! Просто паршиво. Здесь никто не собирается с тобой соревноваться, никоим образом. Иди и отдыхай, парень, а не то навредишь себе.

Левис мрачно усмехнулся.

— От тебя сдохнуть можно, Брунос. Ты чуть ли не заставил меня поверить тебе. Я выживу. Я оклемался после шести пуль, приятель. И нужно чуть больше, чем потеря почки, чтобы запугать меня.

Джорджио грустно покачал головой.

— Ты пережил потерю почки, Дональд благодаря врачам. А теперь ты вернулся в крыло. И подвергаешь себя большой нагрузке. Господи, да у тебя же только что была серьезная операция, черт побери! Даже ты все-таки не Бог, понимаешь? И даже ты должен знать, что люди смертны. Ты угробил Тимми, и все были в шоке. Ты по-прежнему король, главарь преступной банды — так какого же черта еще хочешь доказать?!

Левис снова засмеялся, но на этот раз смех его прозвучал звонче и жестче; взоры всех присутствовавших обратились к их столику.

— Я доказываю раз и навсегда, что ничто не сможет свалить меня. А теперь давай-ка пойдем с тобой в мою камеру, и ты загрузишь там меня всем, что тут стряслось. Я слышал, у нас появились два новых любопытных обитателя; хочу, чтобы ты рассказал мне о них подробнее — все что знаешь. Идет?

Джорджио кивнул. Поднимаясь со стула, он допустил грубую ошибку: предложил помощь Левису, протянув ему руку. Но тот столь яростным ударом отбил от себя руку Джорджио, что это противоречило внешне незавидному состоянию недавнего больного.

Вся комната отдыха, все мужчины проводили взглядами их двоих, выходивших из помещения в сопровождении пары телохранителей.

Сэди положил голову на руки и задумался о Левисе и о Тимми. И вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за руку, и удивленно выпрямился на стуле: рядом стоял молодой Бенджамин Дейвс, записной шутник их крыла.

— Не хочешь немного позабавиться, Сэйд?

Сэди посмотрел в глаза парню, ощущая только горечь и обиду.

— Сколько времени ты не был на свободе, Бенджамин? — прошипел он. — Всего год, как ты арестован, и еще три месяца — здесь. Что — уже стал настоящим мерзким бандитом? Давай-ка я дам тебе небольшой совет, дорогой. Пока с тобой все в порядке, я признаю это, но если не сможешь контролировать свои порывы, то закончишь дни, вляпавшись в серьезную болезнь, например, подцепишь СПИД. Насколько я знаю, уже трое из наших разносят этот вирус. Поэтому сделай себе же милость, сынок Бенджи: пусть лучшей подружкой станет твоя правая рука… А если ты еще раз подойдешь ко мне, то я так растрясу твой пенис, что он отвалится! И сохраню его у себя как сувенир! Ты понял?

Бенджамин вскочил со стула — воплощение юности и оскорбленного достоинства:

— Я только спросил, мать твою!

Сэди, обретя свою обычную браваду, шутливо произнес:

— Надеюсь, с настоящими девушками ты обращаешься лучше, чем со мной, сынок?

Все как один заключенные разразились хохотом. Бенджамин вихрем вылетел из комнаты отдыха.

— Долбаные потаскухи! Все вы такие! — заорал он уже из коридора.

Сэди закатил глаза и притворно вздохнул.

— Ну а теперь, — прокричал он вслед Дейвсу, — в нашем Бенджи заговорил опыт бывалого человека!

И все снова рассмеялись. Они только больше зауважали Сэди за то, что тот поставил парня на место. Ибо все понимали: если бы Бенджамина застали с Сэди теперь, в самом начале срока Дейвса, то затем его самого принялись бы использовать и оскорблять все матерые преступники, даже не дав ему пикнуть. Такой юнец, как Бенджамин, который думает, что все уже знает, а, в сущности, не знает ничего, был для них особенно лакомым куском.

Сэди вновь откинулся на спинку стула — и опять в голове его замелькали неутешительные мысли: «Левис вернулся… Вернулся и ведет себя так, словно ничего не произошло… Левис улыбнулся мне: это означает, что он по-прежнему настроен на меня. И тут я ничего не могу поделать. Ох, Если бы моей единственной проблемой был молодой Бенджамин! Насколько легче тогда стала бы моя жизнь…»

Левис вальяжно развалился на койке, а Джорджио пристроился за маленьким столиком.

— Итак, Джорджио, что тут происходило?

Тот с деланным равнодушием пожал плечами:

— То одно, то другое. Тут в крыле появилась парочка проходимцев. Но ты, несомненно, об этом знаешь. Я с ними по серьезному пока не общался: подумал, что приберегу это удовольствие для тебя. Они педофилы. Особенно тяготеют к мальчикам. Но и к маленьким девочкам тоже неравнодушны. Их на воле — целая шайка, которая действует уже несколько лет. Эти двое получили каждый по большому сроку — соответственно пятнадцать и восемнадцать лет. Они настоящее дерьмо.

Левис устало прикрыл глаза и кивнул:

— Я слышал о них. С кем нам тут приходится сидеть, а? Что бы мы с ними сделали, если бы могли сами творить правосудие? Я даже не знаю, Джорджио. Наверное, начальник совсем рехнулся, раз решил запереть их тут с нами… А что еще известно о них?

Джорджио неопределенно покачал головой.

— Сэди их знает. Но эта птичка с членом еще никому ничего не говорила. Я видел, как большой Рикки пожирал их глазами, но ничего конкретного от него не слышал. Я подумал: он просто пытается их запугать, понимаешь. Все начинают относится к ним с подозрением, потому что эти двое постоянно держатся вместе, рядом и ни с кем не обсуждают своих дел. А здесь такое поведение — все равно что втроем трахнуть девицу в зад, не так ли? Такого быть не должно. Все обсуждают свои дела — ведь это единственный способ пережить первые несколько месяцев…

Левис поднял палец, призывая Джорджио к тишине.

— А что говорили о Тимми?

Джорджио опустил глаза.

— Ты был выбит из колеи, сам знаешь. Он не заслужил этого, вот всеобщее мнение. Но я слишком хорошо тебя знаю и думаю, что это не особенно тебя волнует. Давай посмотрим правде в глаза, Дональд: тебе ведь нравится дурная слава, не так ли?

Левис усмехнулся, обнажив мелкие белые зубы.

— У меня вырезали почку, мать ее за ногу, а у тебя хватает наглости сидеть тут передо мной и говорить мне, что я был выбит из колеи! Сколько времени меня не было? Не три недели, а ты мне рассказываешь о том, что ты думаешь, словно я какой-то раздолбай? Я потерял почку. Этому уроду повезло, что я был в больнице, когда его порешили. Я сам бы истязал сутенера голыми руками, если бы со мной все было в порядке.

Джорджио провел руками по густым темным волосам и впервые после того, как оказался в «Паркхерсте», осознал, что он не боится Левиса. «Теперь этот парень слаб. Как собака, что ворчит на вожака стаи». Джорджио обнаружил, что Левис слабее, чем он думал… «А это лишь мне на пользу».

— Давай говорить честно, Дональд, — твердо сказал он. — Ты пришил Тимми потому, что должен был убедиться, что мужики не забыли тебя и того, на что ты способен. Я не спорю, ты принял удар, я знаю, что так и было. Но, в конце концов, ты все же доконал Тимми. Ты заставил его быть у тебя на побегушках. В первый раз кто-то попытался отплатить тебе, и вот ты потерял почку из-за проститутки-трансвестита, которая в эти дни не могла сойти даже за оплачиваемого мальчика. Для чего он был тебе нужен, Левис? Зачем ты отобрал Сэди у Тимми? Для чего это было тебе нужно?

Левис снова улыбнулся, на этот раз шире.

— Я взял Сэди, потому что так захотел. Кто там сказал, что забрался на Эверест потому, что он есть? Ну вот, поэтому я и отобрал Сэди у Тимми.

— Но ты не пуп земли, ты это понимаешь? — тяжело вздохнул Джорджио.

— Я прекрасно осознаю этот факт, Джорджио, — опять засмеялся Левис. — Это и дает мне власть. Другой человек, который прошел бы через то, через что прошел я, сейчас валялся бы на больничной койке и его кормили бы с ложечки. Всю жизнь мы заботимся о том, чтобы жить, а жизнь должна быть как можно лучше, на самом верху, а оказаться на этом месте означает быть самым жестоким ублюдком среди всех.

А теперь вернемся к двум этим мерзавцам. Что они могли бы сказать в свое оправдание?

Джорджио снова пожал плечами.

— Как я уже говорил, немного. Но если они будут зарезаны, не найдется ли для меня работы?

Эрик проехал по маршруту прыжка вместе с Аланом. С Портсмута они двигались по дороге М275 к Кобхэму, а оттуда по дороге А27 в Дрейтон. В Дрейтоне перебрались на дорогу A3, пока не достигли Хорндина. Проехав примерно час, они, дружески болтая, добрались до места, которое выбрал Эрик для прыжка. Это был незаметная участок дороги, с одной стороны начиналась сельская местность, а с другой стороны параллельно пролегала грязная грунтовая дорога. Место было необыкновенно живописным. Оно называлось Дьявольская Чаша Для Пунша.

Эрик свернул на обочину и улыбнулся Алану.

— Ну, что ты думаешь? — спросил он сдержанно.

Алан вышел из машины и огляделся по сторонам, на деревню и проносившиеся мимо машины.

— Прекрасно.

— И лучше всего то, Ал, — улыбнулся Эрик, приближаясь к нему, — что здесь недалеко есть тропинка, ведущая к ферме, и по ней можно выйти на тихую деревенскую дорожку. По-моему, лучше и быть не может, а?

— Место идеальное, — покачал головой Алан. — Просто блестящее, черт бы меня побрал! А ты уверен, что машина-каталажка поедет именно по этой дороге?

— Уверен, они всегда едут по ней. Местная полиция знает что к чему, они знают процедуру при переброске. Им это легче, чем постоянно перепланировать новые маршруты. Но это не для ХПИД, не так ли? Если Джорджио удастся выбраться из тюрьмы, вот тогда мы все посмеемся. Потому что тогда нам нужно будет позаботиться только об этой чертовой машине с решетками. Мы можем подпереть ее спереди и сзади, взять конвой и полицейскую машину, если будет нужно. Это на случай, чтобы вытащить из машины водилу, потому что у него будут ключи от задней двери. Джорджио будет сидеть взаперти, в кабинке каталажки. Нам нужно будет как можно быстрее открыть дверь и вышвырнуть полицейских. А потом вытащим оттуда твоего парня.

Алан кивнул в глубоком раздумье.

— А как насчет других машин? — спросил он. — Ведь за нами погонятся другие машины, как только мы заблокируем дорогу.

— Именно это нам и нужно, Алан. Кто-нибудь один возьмет ключи от первых трех-четырех машин и вышвырнет их. А это будет означать, что когда все кончится, полицейским ищейкам нелегко будет даже добраться до места преступления, понимаешь? У нас будут мощные мотоциклы, и к тому времени мы уже будем мчаться по деревенской тропинке. Им во многом надо будет разбираться, так что от этого ада у них башка пойдет кругом, а это даст нам драгоценные минуты.

Алан смотрел на дорогу, словно представляя все это себе. Эрик закурил сигару и показал туда, где стояла их машина.

— Сейчас я все вкратце объясню тебе. Мы будем там поджидать на проселочной дороге с небольшим самосвалом, ясно? Никто не узнает, что мы там, недалеко от дороги. — Он показал налево от себя. — Фургон «Мерседес» будет припаркован там, якобы он сломался. У нас будет на нем бумажка из полиции и все такое. А в багажнике «мерса» будут три мощных мотоцикла.

Как только каталажка подъедет, грузовик тронется, и одновременно тронемся мы. Таким образом, мы окажемся впереди и сзади их машины. Пройдет минуты две, прежде чем легавые соберутся, а может, и больше, но нам хватит и двух минут, чтобы оказаться на безопасной стороне. Мы все вывалимся на дорогу с пушками. Я возьму «армалит» и подойду к каталажке спереди. Водитель обгадится, как только увидит автомат. Я пробью две-три дырки в его лобовом стекле, потом налью немного бензина. И пригрожу ему, что сожгу заживо, если он не уберется из фургона.

Между тем, — продолжал Эрик, в очередной раз затянувшись сигарой, — ты, Джонни Г. и его ребята будут все на этом месте. Один из людей изымает ключи, а другие разбираются с конвоем или полицейскими машинами. Нам нужно будет пробить шины сразу же после того, как они остановятся, и у конвоя, и у основной машины. Они будут на мотоциклах и могут помешать нам, поэтому все надо проворачивать за считанные секунды, это очень важно для нас. Я говорю, что надо выстрелить и ранить, но не убить, хотя здесь начнется такой дурдом, что один бог знает, что может произойти.

А как только пушки пойдут в ход, особенно «армалиты», то нам нужно будет найти хорошую поддержку. Хотя я не могу этого гарантировать. Ты же знаешь, как себя ведут люди, перепуганные до чертиков. Они могут выкинуть то или иное. Но как бы там ни было, как только мы за ними приглядим, вот тогда-то и сможем посмеяться.

Между тем я буду вытаскивать парня из каталажки. Не забывай — ключи от задней двери только у водителя. У них всегда так. Только он знает, каким образом можно их открыть. Видишь ли, замок там вроде сейфового. Ключ надо поворачивать и ставить его в особые позиции. Водитель наверняка это знает. Так что я заставлю его открыть двери, мы засунем туда охранников и запрем их, а сами таковы! Я повезу Джорджио на своем мотоцикле.

Мы все промчимся по полю и по деревенской тропинке, поедем в противоположном направлении, не туда, где они будут нас поджидать, чтобы схватить, потому что там — перекресток. Они будут думать, что мы поедем от дороги, по которой приехали, но на самом деле мы будем двигаться в противоположном направлении, пока не доберемся до Джиббет Холла, он примерно в четверти мили отсюда. Там мы бросим мотоциклы, перебежим мост пешком, а там нас будут поджидать надежные машины. Мы снимем с себя робы и маски, выбросим пушки. Джорджио залезет под бардачок в первой или второй машине, пускай едет с тобой или со мной, без разницы. Остальные садятся в другую машину, а там дальше зависит от тебя и остальных, насколько вы благополучно доберетесь до тайных домов.

— Железнодорожный мост — отличная уловка! — с энтузиазмом воскликнул Эрик. — Он защищен высокими кирпичными стенами на тот случай, если легавые захотят достать нас своими пушками. Мы можем перемахнуть через него в считанные секунды. Я выпущу несколько очередей из «армалита», прежде чем мы побежим. Таким образом, они поймут, что мы хорошо вооружены. Но сам-то я не думаю, что они будут за нами гнаться. Если бы они погнались, то получили бы хорошенько по мозгам, и наверняка там бы они все и сыграли бы в ящик. А этот идиот того не стоит. Ну, так что ты думаешь, Алан?

Алан слушал его с интересом и растущим возбуждением. И теперь он во весь рот улыбнулся Эрику.

— Я думаю, это просто отлично, черт побери, дружище. Отлично. Просто клёво.

Эрик был доволен. Он швырнул сигару на дорогу и раздавил ее.

— У меня уже есть маски и специальные костюмы. Я также купил пять красных водолазок. Мы отрежем у них воротники и наденем их, и таким образом любой свидетель опишет нас всех одинаково: красные свитера, черные робы и черные маски. По крайней мере, два свидетеля скажут, что мы — негры, так всегда говорят, когда в заварухе задействованы пушки. У нас будут черные вязаные перчатки и башмаки. Они ничего не различат, мать их. Когда все одеты одинаково, это еще больше сбивает с толку свидетелей. Они не видят ни цвета глаз, ни цвета волос, ничего. Только Джорджио и легавые знают, как он выглядит.

Нам нужно сбить с толку свидетелей, — продолжал он, — поэтому мы все время будем орать, кроме меня, когда я буду уговаривать водителя открыть дверь. Крик — лучший способ общения во время прыжка, потому что твой голос совершенно отличается от обычного. А также это запугивает людей, а ведь именно это нам и нужно, не так ли? Надо напугать их, чтобы из них дерьмо полезло, включая легавых. Я обращу главное внимание на водилу, он у меня своих не узнает. Я заставлю его открыть дверь и пообещаю, что он будет дома к вечернему чаю, если поможет нам. За водителем сложнее всего присматривать, понимаешь? Он уверен, что никто не может достать его за пуленепробиваемым стеклом. Но как только он увидит «армалит», то придет в ужас и спрячется под панель. А когда еще почует запах бензина, то он просто развалится на куски у нас перед носом. Никто не хочет, чтобы его спалили заживо, ведь так? — Эрик посмеялся собственному остроумию. — Он станет робким, как маленький барашек Мэри!

Алан засмеялся вместе с ним, его возбуждение перешло в эйфорию.

— Не могу дождаться, чтобы поглядеть в рожи этих долбаных легавых, а ты?

— А они не могут дождаться, чтобы увидеть наши, — отшутился Эрик. — Вот в чем вся штука! Ну, пошли, пора ехать. Здесь на дороге неподалеку есть закусочная, а я убить готов за чашку чая.

Они вернулись в машину. Алан стоял несколько секунд, наслаждаясь лекцией Эрика и окружающим видом. Он улыбнулся и сказал ветерку:

— Дьявольская Чаша Для Пунша, а? — Посмеиваясь, Алан сел в машину рядом с Эриком. — Какое название придется писать полицейским в своих отчетах. При таких обстоятельствах это неплохое название.

Эрик вывел черный «Вольво» на скоростную полосу.

— На картах эта местность отмечена как зона замечательной природной красоты. После прыжка полицейские никогда не смогут ехать по этой дороге, не вздрагивая от дурных предчувствий, а это для меня — лучшая часть нашего плана.

Алан согласно кивнул ему и стал любоваться из окна пролетавшими мимо сельскими пейзажами.

Джорджио следил, как Донна весело идет к нему с чаем и «КитКатом». Он видел ее стройные ноги, облаченные в прозрачные черныеколготки, следил, как они двигаются под короткой юбкой изумруднозеленого стильного костюма. Она выглядела потрясающе. На жакете костюма были пришиты большие золотые пуговицы, в дополнение она надела золотые серьги-браслеты. На ней были замшевые черные туфли на высоких каблуках, простые на вид, но явно дорогие. Он заметил, что она собирала множество взглядов как мужчин, так и женщин, собравшихся в комнате для посещений. Он увидел, как молодая светловолосая девушка махнула ей рукой, и нахмурился. Когда Донна подошла к столу, он спросил:

— А кто эта маленькая блондинка?

— О, просто молодая девушка, — пожала плечами Донна. — Как-то раз я ее подвезла, помогла с детишками. А что?

Джорджио страшно разозлился, сам не понимая почему. Гораздо резче, чем хотел, он бросил ей:

— Она дрянь, подстилка бандита, поэтому больше не подвози ее. Ее старик — настоящий мозгляк. Глупый кобелишка. Держись от нее подальше.

Донна села и с неприкрытым изумлением посмотрела на мужа.

— Прости, что ты сказал?

Джорджио либо не заметил тон ее голоса, либо не пожелал сделать это, но язвительно произнес:

— Я сказал, держись от нее подальше. Какого черта ты можешь иметь общего с такой швалью, как эта? Я не хочу, чтобы ты подвозила кого-нибудь из этих местных шалав. Понятно?

Донна бросила перед ним плитку «КитКата».

— Послушай, Джорджио, я не знаю, кто там взбаламутил твою проклятую клетку сегодня, но даже не думай, что ты можешь указывать мне, что я могу делать, а что — нет. Как выяснилось, у меня много общего с этой девчонкой, главным образом то, что наши мужья сидят здесь за решеткой и посажены надолго. Она так же скучает по нему, как я скучаю по тебе, Джорджио, и в отличие от меня ей еще приходится содержать двоих детей на жалкое пособие. Если бы я захотела, чтобы она жила со мной в моем доме, то я пустила бы ее, Джорджио. Дни, когда ты мне указывал, что делать, давно прошли.

Донна и Джорджио потрясенно смотрели друг на друга, оба понимали, что что-то в них обоих изменилось. Однако никто из них не хотел брать на себя ответственность за это. Донна была испугана и в то же время чувствовала себя на подъеме. Лицо Джорджио сделалось жестким, и впервые Донна увидел его таким, каким видели другие.

— Сильно сказано, Донна. Так кто же засунул такие слова в твою пасть? Алан Кокс, полагаю.

Донна в шоке раскрыла рот.

— Что? Что ты хочешь сказать?

Джорджио слышал, как напряженно зазвучал ее голос, увидел это в ее лице, но все равно продолжал говорить, хотя и понимал, что он несправедлив к ней. То, что он увидел ее с этой блондинкой, напугало его. Он был напуган до потери пульса из-за того, что эта девчонка могла видеть других его гостей и могла проболтаться об этом Донне. Именно страх заставлял его говорить то, чего он не думал.

— Ты слышала. Я знаю, что ты здорово провела время в Шотландии. И приняла неплохой душ в той квартире, не так ли? А он залез туда к тебе, да? Тебе всегда нравилось, когда я забирался к тебе в душ, да, дорогая?

Она услышала его слова и отметила их про себя, однако мозг отказался отвечать на них. Она видела, как двигаются губы Джорджио, и почувствовала себя так, словно ей нанесли сильный удар в солнечное сплетение.

— Я хочу сказать, давай посмотрим правде в глаза, девочка. Ты поехала на уикенд, чтобы сблизиться с ним, ведь так? Ну, так как, хорошо было, а? И штуковина у него большая, хорошая, не так ли?

Донна начала подниматься со стула, ноги у нее дрожали, она еле держалась на них. Она не верила, что ее муж говорит ей такие слова, какую грязь он выплескивает на нее. Словно она — ничтожество, вообще никто. Увидев, что она встала, Джорджио схватил ее за руку и так крепко, до боли сжал ей кожу своими толстыми пальцами.

— Отпусти меня, Джорджио, я хочу уйти, отпусти мою руку. — Лицо у нее было замкнутым — она тихо говорила сквозь стиснутые зубы.

Джорджио почувствовал, как его окутывает волна паники. Он расстроено заговорил:

— Садись, Донна. Пожалуйста, садись. Я не знаю, какого черта со мной творится. Пожалуйста, Донна, умоляю тебя, сядь.

Он не сводил глаз с ее побелевшего лица. Он всем своим видом молил ее сесть и выслушать то, что собирается ей сказать. Донна села, но сердце у нее громко билось под изумрудно-зеленым костюмом, а первые бусинки нервного пота выступили под мышками и на груди.

Теперь Джорджио заговорил тише, мягче.

— Прости меня, Дон-Дон. Боже всемогущий! Я не понимаю, что с недавних пор со мной творится. Я так ревную тебя, дорогая. Я сейчас смотрю на тебя и чувствую, какая страшная потеря терзает меня, это просто ужасно. Вдруг я живо представил себе жизнь без тебя. Если ты бросишь меня, я просто умру, Дон-Дон. Умру, Богом клянусь. Я этого не переживу. Только подумаю, что ты, такая прекрасная, с Аланом Коксом. Я знаю его, Донна, он настоящий кобель. Я понимаю, он мой приятель, но женщины не упускают шанса связаться с ним, как только он начинает свои выкрутасы…

— Вы с ним одного поля ягоды, — перебила его Донна. — Это ты хочешь сказать, Джорджио? — тихо спросила она. — Тебе всегда нравились леди, или лучше сказать, девушки? Ну да, я принимала душ в квартире Алана Кокса. Подумаешь, какое дело. Мы ехали на машине всю ночь. Но оставим это. Мне обидно думать, что ты не доверяешь мне, считаешь шлюхой. После всех этих лет, что мы прожили вместе, как ты можешь обвинять меня в этом! Меня, Донну, единственную верную половину в нашем браке!

Она наклонилась вперед и веско произнесла:

— Знаешь что? Если бы я тебе изменила, это пошло бы тебе на пользу, Джорджио. Наверное, тогда ты понял бы, что у тебя есть. Я подставляю свою задницу под ружье из-за тебя, дружище. Я пытаюсь устроить все для тебя, а ты только и можешь, что обращаться со мной, как будто я — одна из этих мерзких девиц из «Поговори с…», что оказывает эскорт-услуги.

Что ж, послушай меня Джорджио Брунос, и послушай внимательно, черт побери. Если ты еще раз намекнешь на что-то в таком роде, тебе конец. Ты понял? Конецберг, покаград — как ты там любил говорить много лет назад. «Забирался в душ…» У тебя хватает наглости сказать это мне, когда сам лучшую часть нашего брака проводил, трахая всех подряд, кому меньше двадцати одного года, которая показывала тебе кусочек ноги и была доступной. Ну и нервы же у тебя, Джорджио! У тебя крепкая шея, черт побери!

Джорджио в ступоре, в шоке слушал ее так внимательно, что у него к горлу подкатила горячая волна тошноты. «То, что Донна так обращается со мной, говорит о многом». Это в первый раз показало ему, что как далеко на свободу вырвалась его жена, и что узда, которой он держал ее, порвалась. С одной стороны, его взбудоражила эта новая, сильная Донна, но с другой стороны, он стал опасаться, даже бояться ее. Двадцать лет она подчинялась его воле; и понять сейчас, что она — сильный человек, и принять это в расчет было ему не только страшно, но и тяжело. «Она может сейчас порвать со мной. Она может подвести меня, но она же может провести меня через все, что мне нужно. Донна, моя маленькая Донна, от нее все зависит». Он понял, что она окончательно и бесповоротно сбросила с себя мантию неудачницы и бросает ему вызов как равная ему, взрослая женщина. И он также понял, что Донна, на которой он женился, девочка, угождавшая всем его прихотям и капризам, исчезла. И она никогда, никогда больше не вернется.

Донна выросла, превратилась в зрелую женщину, и это осознание привело Джорджио в ужас, потому что он понимал, что не сможет справиться с нею как с равной. Никогда ни одну женщину он не примет в таком качестве. Но хуже всего было то, что на некоторое время ему нужно было пресмыкаться перед ней и сказать ей именно то, что она желала бы услышать. Все ради того, чтобы умилостивить ее. «Именно это приходилось делать Донне, чтобы удерживать меня на протяжении всего нашего брака…» Однако Джорджио решил об этом не думать. Вместо этого он нацепил на лицо улыбку, но, разговаривая с ней, чувствовал, что внутри у нее зреет зерно недовольства. Он представлял себя, как ему приходится унижаться перед нею и как он пал в ее глазах.

— Я уже сказал, что мне жаль, Донна, но что я еще могу сделать? Я был дураком, я понимаю. Просто я ревную. Ты не понимаешь, каково это — сидеть тут день и ночь, зная, что ты — на свободе и можешь делать все что хочешь. Я люблю тебя больше самой жизни. Я не могу отделаться от тревожных мыслей, понимая, как ты красива и что мужчины хотят тебя, жаждут обладать тобой. Я знаю парней, которые отдали бы десять лет жизни ради такой же отличной женщины, как ты, или даже вполовину такой хорошей. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня. Я не переживу, если мы сегодня расстанемся с тем, что произошло между нами. Честно, Дон-Дон, это меня убьет.

Донна новыми глазами смотрела на Джорджио и удивленно отметила, что страстная мольба Джорджио не вызвала у нее ни малейшей дрожи, как это было раньше, до того, как его посадили. Осознание это ранило ее, несмотря на то что она ощущала, что сейчас стала сильнее. Она стала сильной, как никогда в жизни. Глядя ему в глаза, она думала: «И это все, что мне нужно было сделать, чтобы он заметил меня? Значит, мне надо было заставить его ревновать меня много лет назад? Значит, мне надо было ответить ему тем же, когда он мне изменял? Неужели это все и вправду так легко? Просто надо было заставить его думать, что ко мне приклеился другой симпатичный мужчина?»

И вдруг она ощутила тщетность их брачной жизни, бесполезность прожитых с ним лет. Она любила этого мужчину всеми фибрами души, а он время от времени платил ей тем же. Она была благодарна ему за малейшее проявление привязанности, которое он ей выказывал в течение долгих лет, считая, что выполняет свой долг. В их браке он был лидером, да и в их отношениях тоже. Осознание этого ошеломило ее своей простотой. И теперь он смотрел на нее так, словно она на самом деле была его жена. Он смотрел на нее как на женщину, и ей это было приятно. Очень, очень приятно.

Она улыбнулась ему, но эта широкая улыбка не коснулась великолепно подведенных глаз.

— Я прощу тебя, Джорджио, но на одном условии. Ты никогда больше не смей говорить со мной в таком тоне. Я твоя жена, ты слышишь, твоя жена! А не любовница или какая-нибудь потаскушка на одну ночь. Я миссис Донна Брунос, и неплохо бы тебе запомнить это на будущее.

Джорджио кивнул, с трудом переборов желание ударом смахнуть улыбку с ее лица. Донна еще несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом опустила взор к чашке и сказала:

— Прыжок состоится через неделю. Это будет двадцать девятое ноября, и тебе нужно вызвать здесь переполох, чтобы начальник тюрьмы был вынужден перевезти тебя в другое место. Правило ХПИД нужно строго соблюдать, но ты должен заставить их перевести тебя в другую тюрьму, а не просто в другое крыло. Эрик думает, что тебе лучше напасть на всех насильников, вызвать в крыле мятеж, а потом, до кучи, ты должен обдать дерьмом начальника.

Джорджио изумленно слушал жену: «Сегодня для меня настоящий день откровений».

— Я с удовольствием окачу дерьмом начальника, Донна. Меня это порадует.

Она кивнула. Снова глядя ему в глаза, она твердо сказала:

— Тебе надо как можно больше устроить тут беспорядков, чтобы они захотели избавиться от тебя. Со своей стороны, я бы сказала, что это все равно что устроить забастовку или что-то еще, может, не такое мощное…

— Нет, — вмешался Джорджио, — если я подберусь к этим насильникам, то лучшего не придумать. Я могу сделать так, что все мужики озвереют против них. Я только позабочусь о том, чтобы тюремщики поняли, что я вызвал все это, что я — главный зачинщик. Я думаю, они хотят, чтобы я все это устроил утром?

Донна кивнула.

— Тогда я сам разработаю план. Двадцать девятого, ты говоришь? — Он усмехнулся. — К этому времени я отсюда выберусь, моя любовь, и мы с тобой будем дома, как ни в чем не бывало. А что происходит с домом?

Донна облизнула губы.

— Ничего. Вообще-то я сняла его с продажи. — Она увидела, как он раскрыл рот, и предупредительно подняла руку. — Мне кажется, что мне будет лучше отсидеться там некоторое время после прыжка. А потом мы легко продадим его с аукциона. Все это и так уже вызывает немало разговоров. Гарри даже подсылал мне свою гадкую женушку. Нет, Джорджио, я думаю, будет лучше для всех заинтересованных лиц, чтобы мы сначала вытащили тебя. А потом уже разберемся и со всем остальным.

Он кивнул, соглашаясь с ней, хотя и чувствовал, как его охватывает слепая ярость из-за того, что она приняла это решение без него.

— Ну, если ты этого хочешь, Донна…

Она нежно улыбнулась.

— Хочу. Я долго и много думала над этим, Джорджио.

Она лгала и наслаждалась своей ложью. Она только что придумала это, и почему-то она понимала, что поступает правильно. Мысль о том, что он выберется на волю и завладеет всеми деньгами после продажи дома и всем, чем они обладали, напугала ее, несмотря на то что она убеждала себя, что это — ее муж, родственная душа. Но, тем не менее она была довольна принятым решением.

Джорджио выдавил из себя улыбку.

— Поступай, как хочешь, дорогая. Делай то, что нужно, моя любовь.

Донна тоже улыбнулась и закурила сигарету.

— О, я так и сделаю, Джорджио, насчет этого не беспокойся.

Она глубоко затянулась сигаретой и, выдувая дым, сбросила самую тяжелую бомбу в этот утро, хотя и не осознавала этого до тех пор, пока не увидела, как оцепенел ее муж в ответ на ее слова.

— А теперь, Джорджио, расскажи: что происходит в Шри-Ланке?

Глава 33

Донна в гнетущей тишине наблюдала, как от лица мужа отхлынула кровь, а его толстые пальцы взметнулись к груди, как у жены старого рыбака, когда оправдались ее самые худшие подозрения.

— Что именно ты этим хочешь сказать?

Голос Джорджио звучал напряженно, он подчеркивал каждое слово. Донна поняла, что ей нужно узнать не только, что происходит в Шри-Ланке, но и то, что творится в голове мужа.

Слишком многие вещи не были ими высказаны за эти долгие годы, на слишком много вопросов не было получено ответов. Возможно, раньше она не пожелала бы получить ответы на эти вопросы, но зато теперь знала достаточно много, чтобы у нее появилось желание заполнить пробелы.

Донна беззаботно улыбнулась ему.

— Что слышал. А именно: что происходит в Шри-Ланке? Точнее, в отеле «Бэй Вью»?

— Я ничего об этом не знаю. Донна продолжала бить в одну точку.

— Но ведь отель «Бэй Вью» существует? Он был построен? Мы получили несколько дней назад факс, и я хотела бы узнать, когда он был построен, кто им владеет, и можем мы стряхнуть Левиса со своих плеч или нет. Ведь, в конце концов, это именно через отели ты завязался с ним, не так ли?

Джорджио кивнул, лихорадочно придумывая, какой бы веский довод найти для жены.

— В любом случае к этому времени он должен быть построен, — поспешно сказал он. — Это красивое здание, Дон-Дон. Правда, просто класс. Мы на нем сделаем маленькое состояние.

Донна закурила сигарету и спокойно спросила: — Но как мы будем им управлять? Ведь, когда ты выберешься отсюда, как мы будем заниматься делами?

Теперь Джорджио воспрянул духом, они затронули тему, которую он мог поддерживать.

— Это очень просто, дорогая. Я просто запишу участок и отель на имя Стефана. И он со всем этим разберется, не беспокойся.

Она смотрела ему в глаза и курила, а Джорджио продолжал говорить:

— Это должен был быть для тебя сюрприз, дорогая. Именно туда я и хотел с тобой уехать, по крайней мере, на время. Представь себе, Донна, мы владеем своим отелем. Это по-настоящему роскошное здание, там повсюду мраморные полы, украшения в колониальном стиле. Именно там я и хотел, чтобы мы провели остаток жизни, понимаешь? Я хотел преподнести тебе сюрприз.

Голос его звучал тихо, и Донна слушала его, а слова его казались ей музыкой.

— Но как насчет Левиса, Джорджио? — упорствовала она.

— Все дело на мази, а потом мы с ним разберемся, — усмехнулся он. — Разве нет? Все равно он уже потерял наш отель в Бангкоке, но, по крайней мере, дела в Шри-Ланке еще не закончены.

Донна тяжело вздохнула.

— Этот факс, Джорджио, тот, что пришел несколько ночей назад. Там говорится, что у них какие-то неприятности, правительственные беспорядки, и что им нужна помощь. Он был подписан «Кэнди».

Джорджио не позволял ей давить на него. Ему было нужно, чтобы она думала, что там происходят какие-то важные вещи. «Я должен постараться, чтобы она решила, что это — последняя афера, которую я провернул».

— Послушай, единственная проблема, которая у них может быть с правительством сейчас, когда отель построен, — это с подрядчиками. — Он улыбнулся. — О, только не начинай опять читать мне мораль, таков внешний мир, дорогая. Все приходит к тому, кому нужно и кто может больше всех заплатить. Подумай об этом: ведь здесь — то же самое, а?

Донна тоже улыбнулась с мужем.

— А я думала, что ноги растут из кровати…

Джорджио выпрямился на стуле и серьезно сказал:

— Ноги растут из кровати? Это выражение Кокса, насколько я помню. — Потом он жестко засмеялся. — Ты превращаешься в кокни, девочка. Но мне придется выбивать это из тебя, как только мы уедем.

Донна не стала смеяться остроте Джорджио, и он крепко схватил ее за руку.

— Я пошутил, дорогая.

— Я тоже так подумала. Если ты когда-нибудь поднимешь на меня руку, Джорджио, то получишь шок, какого никогда в жизни не видел. Ну, продолжай, спроси Алана Кокса, как я вела себя с ним эти дни. Я швырнула в него стакан с водой!

Благодарностью ей послужила отвисшая от изумления челюсть Джорджио.

— Что ты сделала?

Донна улыбнулась.

— По правде говоря, мы поссорились. О, Джорджио, он может быть таким противным! Как бы то ни было, я вышла из себя и выплеснула ему в лицо стакан воды. Мы сидели в ресторане в Шотландии. Он вымок до нитки.

Джорджио в изумлении покачал головой.

— Господи боже, если бы мне кто-нибудь сказал, что ты способна выкинуть такое, я ни за что не поверил бы. И с Аланом Коксом! А что он сделал?

Донна на несколько мгновений прикусила губу, а потом ответила:

— Честно говоря, я подумала, что он ударит меня. — Она решила не рассказывать Джорджио, что он угрожал бросить стакан ей в лицо.

— Черт побери, Донна, что это на тебя нашло?

Она раздавила сигарету в крошечной алюминиевой пепельнице и пожала плечами.

— Не знаю, Джорджио. Я изменилась. Я думаю, что все это на меня как-то повлияло, а?

Он кивнул.

— Не волнуйся, дорогая, скоро я вернусь домой и возьму в руки вожжи. А насчет того, что ты сделала с Аланом, то я хотел бы при этом присутствовать, правда, хотел бы.

И они вместе посмеялись, легко и непринужденно.

— Что касается отеля в Шри-Ланке, просто скажи Дэви, чтобы он с этим разобрался. Он знает, в чем там суть. Ну а сейчас, как ты думаешь, может, я возьму для нас еще по кофе, а ты мне точно расскажешь, как вы подготовились к прыжку?

Он встал, но тут к их столику подошла маленькая девочка и улыбнулась им:

— Привет, Донна.

Она протянула к девочке руки:

— Привет, Шивонн. А где Микки?

Шивонн устроилась на коленях у Донны.

— Он с мамой и папой. А это ваш папа?

Она посмотрела на Джорджио, а Донна тем временем рассмеялась над словами ребенка.

— А куда пошел ваш мальчик?

Джорджио мрачно облизнул губы.

— Ты меня приняла за другого дядю, девочка. Чей это ребенок, Донна?

— Это дочь моей подруги Каролины, — ответила Донна. — Ты иди принеси чай, а я отведу ее к маме.

Джорджио отошел, а Донна отвела Шивонн к Каролине и ее мужу. Она со смехом поздоровалась с ними и рассказала, что Шивонн приняла Джорджио за ее отца!

— О, простите, Донна, я думала, она в игральной комнате.

— А куда ушел маленький мальчик этого дяди, мама?

Донна нахмурилась.

— Она только что сказала то же самое Джорджио. О чем это она?

Каролина пожала плечами.

— Не знаю. Послушайте, вон ваш старик возвращается с чаем. Не разбазаривайте время посещения. Увидимся с вами на улице, ладно?

— Ну ладно, хорошо. — Она улыбнулась ей на прощание и вернулась к Джорджио.

— Что за странная девчонка! — заметил Джорджио. — Откуда, ты говоришь, их знаешь?

— Ну, ее мама — жена этого мозгляка, ты помнишь? Я иногда ее подвожу. Они замечательные дети, и вовсе не странные. Интересно, а почему она думает, что у тебя есть маленький мальчик?

Джорджио пожал плечами. Отхлебнув чай, он сказал:

— Ну, так какие там еще новости насчет прыжка?

Донна глубоко затянулась сигаретой и ответила:

— Как только прыжок состоится, тебе придется переехать на север Англии. За ночь ты окажешься в Ливерпуле, а потом переедешь в Шотландию. Там есть надежный дом на всякий случай, но мы думаем, что сможем вывезти тебя из страны за тридцать шесть часов. Оттуда ты поедешь в Южную Ирландию, а потом уже куда захочешь. Я сказала Алану, что, наверное, ты захочешь поехать в жаркую страну.

Джорджио улыбнулся ей, и его красивое лицо расплылось от предвкушения.

— Ты так хорошо меня знаешь, дорогая, а теперь ты даже выведала мою тайну. Мы с тобой отправимся в Шри-Ланку. После этой дыры я должен буду насладиться теплым местечком.

Донна кивнула.

— Что ж, об этом пока тебе не стоит думать, мы запаслись провизией на шесть недель в Эйре. Тебя будут держать в маленьком домике, он так же надежен, как крепость, если верить Эрику и Алану. — Она снова улыбнулась. — А потом мы сможем решить, куда нам направиться. В конце концов, мне ведь тоже придется там жить, не так ли?

Джорджио кивнул.

— Все, что хочешь, Донна, ты получишь все. — Он схватил ее маленькую ручку и поцеловал длинные холодные пальцы. — Не могу дождаться, когда я выберусь отсюда и дам тебе нечто такое, о чем я мечтал долгими месяцами, детка.

Он злобно посмотрел на нее, но Донна вновь испытала знакомое томление и возбуждение, которое всегда охватывало ее от прикосновений мужа. Но что-то все же между ними произошло, и, несмотря на то, что Донна чувствовала, что чего-то добилась, ее также терзало страшное ощущение, что она что-то потеряла.

Донна высадила Каролину, Микки и Вонн возле их многоквартирного дома и помогла Каролине войти в подъезд с коляской и сумкой на колесиках. В квартире Донна поставила чайник и приготовила кофе, пока Каролина устраивала детишек перед телевизором.

— Ну, так в чем же в действительности дело?

Каролина задала вопрос, зная, что Вонн не может ее услышать. Шивонн, как большинство маленьких девочек, могла передать любой разговор слово в слово, поэтому лучше было не говорить при ней слишком многого.

Донна пожала плечами.

— Так же. Можно я тебя кое о чем спрошу, Каролина? Как ты думаешь, ты изменилась с тех пор, как Вейна посадили? Ты чувствуешь какую-нибудь разницу?

Каролина сделала глоток кофе, и ее нежное, как персик, розовое лицо засияло улыбкой.

— Еще как! Когда он вернется домой, все пойдет по-другому. Я столько времени справляюсь со всем одна, что не думаю, что смогу смириться, если он сюда заявится и скажет: «Вот, я тут главный!», — и возьмет все в свои руки. Мне теперь даже нравится спать одной. Сначала это было невыносимо, но теперь мне нравится вытягиваться в постели и по-настоящему расслабляться.

Донна засмеялась вместе с нею.

Каролина шаловливо улыбнулась. Закрыв дверь кухни, она промурлыкала:

— У меня завелся дружок. Держу пари, ты даже не подумала бы об этом? Я встретила его в Бинго. Он забирал свою мамашу и предложил подвезти меня.

Я знала, что он сюда зашел просто как друг. Но, короче говоря, мы с ним как-то вечерком распили бутылочку вина, посмотрели старый фильм по видео, «Основной инстинкт», ну и трахнулись. — У нее был наполовину взволнованный, наполовину пристыженный вид.

— Не может быть! Ну и как это было?

Каролина пожала изящными плечами словно в глубоком раздумье.

— Сначала как-то забавно, странно. Ты знаешь, всегда привыкаешь к одному парню, правда? Но потом мне стало хорошо, по-настоящему хорошо, потому что любви там не было. Ничего, кроме потребности делать то, что мы делали, и это мне помогло со всем справиться. После долгого времени без секса я думала, что буду ждать чего-то особенного. Я просто никогда об этом не думала, пока оно само не пришло. Ну, вот оно и пришло!

Донна засмеялась с нею вместе, и они обе почувствовали, как смущена Каролина, и поняли, что ей необходимо с кем-то поделиться.

— Ты знаешь, это так смешно, Донна. Мы были верными, но в конечном итоге я все же спустила себя с тормозов. Вот и все. После того, как я привыкла к регулярной половой жизни, я до самого нутра ощущала, как мне этого не хватает. Я даже думала, что если буду общаться с другими людьми, мне станет легче. Мне нравится спать в постели одной, как уже говорила, но с другой стороны, приятно, если мою постель согревает сладкий парнишка с приятным телом и хорошим чувством юмора. Тем более если я хочу его. Вот в чем настоящая штука. Все зависит от меня. Иногда он звонит мне, и я говорю ему: «Нет, спасибо, не сегодня». Я кладу трубку телефона и забываю о нем. В другой раз я сама думаю: «Ну, пожалуйста, Бойси, притащи сюда свою задницу!» Я сама все решаю, понимаешь? Все зависит только от меня и ни от кого другого.

Донна упоенно слушала молодую женщину. Она завидовала ей, тому, что та в таком юном возрасте разобралась в реальной жизни, в возрасте, когда человек может наслаждаться своими открытиями, зная, что у него впереди много лет, чтобы и дальше получать удовольствие.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, Каролина. После всех лет, что ты прожила с Вейном, ради него и вокруг него, теперь ты живешь только для себя. Ни для кого, но только для себя. Я начинаю чувствовать то же самое.

Каролина схватила руку Донны, лежавшую на расшатанном кухонном столе, и честно призналась:

— Я обнаружила, что мой Вейн трахал какую-то пташку в Плейстоу. Это просто выбило меня из колеи. А твой старик тебе когда-нибудь изменял?

Донна откинула голову и засмеялась тихим, утробным смехом.

— С самого начала, Каролина. Но только много лет я не позволяла себе распространяться об этом. Если бы я упомянула о его похождениях ему, это тут же отторгло бы нас друг от друга, потому что как только я признала бы это, я его потеряла бы. На самом деле иногда бывало время, честно говоря, он вроде бы хотел мне рассказать что-то. Когда он явно заводил интрижки на стороне. Теперь, размышляя об этом, я думаю, что он хотел, чтобы я наказала его за это. Но, будучи таким человеком, каким я была, я просто предоставляла ему полную свободу. Я хотела больше быть с ним, чем без него. Я и представить себе не могла жизни без него.

Каролина улыбнулась и нежно пожала Донне руку.

— А теперь?

— Теперь? — Донна закрыла глаза и заглянула глубоко в себя в поисках ответа. — Теперь я думаю, что я тоже хочу доставить себе удовольствие. Недавно я сделала такие вещи, о которых и мечтать не могла даже годом раньше, и, какими бы плохими ни были эти дела, мне они пошли на пользу. Ты видишь в этом смысл? Годы, когда я глубоко прятала свое возмущение, прошли, и я теперь нахожу сложным продолжать так, будто ничего не случилось. Я понимаю, что я — единственный человек, который отдавал всего себя эмоционально в нашем браке. Джорджио всегда давал мне только вещи. За все эти двадцать странных лет, что мы провели вместе, он ни разу не подарил мне частички себя.

Она разомкнула веки и посмотрела в сверкавшие глаза своей юной подруги.

— Я никогда не смогла бы так с кем-нибудь говорить до сегодняшнего дня. Это забавно, не так ли? Я всегда все хранила в себе. Потому что этого хотел Джорджио, а я была настоящей дурой, глупой коровой, которая выполняла все, что он хотел. В том числе и то, чтобы я перестала быть собой, настоящей. И все же, высказав все это, я все равно хочу его. Я все еще люблю его. Но теперь на моих условиях. Я хочу его на своих условиях.

В комнату, сжимая плюшевого медвежонка, вошла Шивонн.

— Доброй ночи, Донна.

Донна поцеловала ребенка в мягкую щечку.

— Спокойно ночи, Вонн.

— Займись делом, Донна. Поставь чайник на плиту, а я пойду уложу детей спать.

Через десять минут они обе пили свежий кофе и курили новые сигареты.

— Интересно, почему же она подумала, что у Джорджио есть маленький мальчик? — недоуменно спросила Донна.

Каролина пожала плечами.

— Понятия не имею. Вечно эти дети что-то непонятное выдумывают.

— Но мне показалось, что она говорила так уверенно. Она так на него смотрела…

Каролина глубоко затянулась сигаретой и улыбнулась.

— А как прошел твой визит? Вейн, как всегда, искрился!

Донна засмеялась над ее словами.

— Не плохо. Сегодня он был как прежний Джорджио, как мужчина, которого я полюбила. Я думаю, то, что ты чуть раньше сказала, — правда. Все это тебя меняет, когда ты остаешься сама по себе. И сейчас мне нравится больше, чем раньше. Я тоже хочу что-нибудь для себя.

Каролина выразительно пожала изящными плечами.

— Разве все мы этого не хотим?

Алан снова посмотрел на артиллерийскую карту и провел по маршруту пальцем. Если все пойдет по плану, то прыжок завершится через семь минут, а Джорджио уже будет по пути в Ливерпуль, когда дорожные посты окажутся на месте. И он усмехнулся про себя.

«Полиция и тюремные власти даже не будут знать, что с ними стряслось. Вот это будет работенка для национальной безопасности, о ней будут писать в национальной прессе и освещать по телевидению. Но нам надо обеспечить, чтобы все шло точно по плану и в Ливерпуле, и в Шотландии».

Он опрокинул стаканчик шотландского виски, но тут зазвонил телефон, и Алан предоставил автоответчику принять сообщение.

Он услышал собственный голос, отвечающий звонившему, что его нет на месте, а потом нахмурился, услышав голос Джонни Г.

— Алан, перезвони мне как можно быстрее. У меня для тебя новости.

Он поднял трубку телефона и сказал:

— Джонни? Что происходит?

Голос Джонни казался взбудораженным.

— Честно говоря, Алан, я не знаю, дружище. Но до меня донесся слушок, что Джорджио приговаривают за очередное ограбление. На улицах болтают, что он вляпался во что-то серьезное.

— Со всем уважением, Джонни, — голосом, полным сарказма, произнес Алан, — мы все время слышим подобные слухи. Я слышал их о себе…

— Что? — перебил Джонни. — Ты слышал, что ты погряз в этом зверстве тоже? Но там речь шла только о Джорджио.

— В зверстве! — Алан не верил своим ушам. — У тебя что, крыша поехала, парень?

Джонни Г. засмеялся.

— Я понимаю, что это звучит, как бред, но я только говорю тебе то, что слышал, Алан, и не больше.

— Ты скажи об этом кому угодно, — решительно отмел обвинения Алан, — всем, кто распространяет эту ложь. Я знаю Джорджио Бруноса с детства и знаю, что он ни за что не втянулся бы ни в какие зверства. Это верно так же, что он — не наркоман. Кто тебе об этом сказал, Джонни? Давай я сам с этим разберусь.

Джонни что-то сказал так тихо, что Алан подумал, что он неправильно расслышал его.

— Повтори еще раз, Джонни. Кто?

— Ник Карвелло, а ты знаешь Ника. Он хочет узнать счет.

Алан повесил трубку, уверенный, что весь мир сошел с ума.

Ник Карвелло был не из тех, кто будет что-то зря болтать, однако его мысли насчет зверств были просто легендарными. Если он думает, что Джорджио замешан в чем-то подобном, тогда Джорджио следует на прощание поцеловать прыжок, а заодно и проститься с ногами.

Он снова взял телефон, набрал номер и почувствовал, что руки у него при этом трясутся.

Но его ждал куда больший шок.

Донна взяла трубку только после того, как женщина-полицейский кивнула, разрешив ей сделать это.

— Алло, — тонким, испуганным голосом пролепетала она.

Она слушала голос Алана и оборвала его.

— Я не могу говорить, мама, здесь полиция, они обыскивают дом.

Она положила трубку на место и снова посмотрела на женщину-полицейского, которая тоже поглядела на нее так, словно Донна была готова на нее напасть. Донна смущенно опустила глаза. Она слышала пронзительный голос Долли, доносившийся из кабинета:

— У вас хватает наглости приходить сюда и переворачивать все вверх дном в доме у законопослушных людей! Что вы делаете? Я только что все здесь привела в порядок! Надеюсь, вы все сами за собой уберете?

Донна опустилась в кресло в гостиной и стала прислушиваться к шуму и суматохе вокруг нее. Ящики столов были выдвинуты, ковер скатан, хрустальная посуда в кабинетах в шкафу разбросана повсюду. Сейчас они поднимали половицы в спальне, и Донна слышала тупое звяканье инструментов и приглушенные голоса офицеров полиции, шутивших и смеявшихся во время работы.

Она встала и подошла к двери. Женщина-полицейский немедленно преградила ей дорогу.

— Вы никуда не выйдете, леди.

У нее был низкий, мужеподобный голос, и Донна видела презрение в ее лице и слышала его в ее голосе. Она почувствовала прилив злости и грубо оттолкнула женщину с дороги.

— Вы в любом случае заполучили «леди». Но сейчас я хочу поговорить с кем-нибудь ответственным, я должна знать, что у вас за основания врываться и переворачивать мой дом!

Она вырвалась в вестибюль и неуверенно постояла там несколько мгновений, не зная точно, что ей делать. Потом взяла телефон из оникса, что стоял в холле, и набрала номер Гарри и Банта. Ответил сам Гарри.

— Алло, Гарри? Полиция переворачивает мой дом, а ты говорил, что если мне понадобится помощь, то мне надо только попросить тебя. Ну, так вот, я сейчас прошу. Джорджио уже отбывает восемнадцать лет. Что еще нужно этим проклятым людям? Что, как они полагают, он еще натворил? — Она задавала Гарри вопросы, словно тот мог ответить на них. И это от него не укрылось.

— Успокойся, Донна. Я посмотрю, что можно сделать.

Она мрачно улыбнулась в микрофон.

— Сделай, Гарри. Сделай.

Она швырнула трубку телефона и ворвалась вверх по лестнице в свою спальню. Мужчина-офицер из службы уголовного розыска держал в руках ее прозрачный черный бюстгальтер; он явно только что пошутил, и Донна почувствовала, как внутри нее вскипает ярость.

— Что ж, как вы видите, молодой человек, он вряд ли достаточно велик, чтобы в нем можно было что-нибудь спрятать. Тогда положите мое белье обратно в шкаф, будьте хорошим мальчиком, а потом убирайтесь к чертовой матери из моего дома!

Фрэнк Лоутон стоял в проеме огромной ванной комнаты и на мгновение испытал сочувствие к женщине, стоявшей перед ним. Он видел, как ей больно, как она боится и как смятена.

— Мы всего лишь выполняем свою работу, дорогая, — решительно сказал он ей. — У нас есть информация, имеющая отношение к преступлениям, в которых, как мы полагаем, замешан ваш муж. И нам надо это расследовать.

Донна посмотрела этому человеку в лицо и сквозь стиснутые зубы сказала:

— Что ж, я надеюсь, вы сумеете это доказать, потому что у меня никогда не было серьезнее нарушения, чем штраф за неправильную парковку. Это мой дом, я владею этим строением и всем прочим и знаю свои права. Я притащу ваши задницы в суд за это, парни, за преследование, за что угодно. Но я прослежу, чтобы вам заплатили за вашу работу. Это последнее, что я сделаю, но я заставлю вас улыбнуться кривой улыбочкой. Мой муж посажен на восемнадцать лет, этого вам недостаточно, мистер Лоутон? Что мы еще вам сделали, а? Из-за чего весь этот сыр-бор?

Лоутон не мог смотреть ей в лицо. Вместо этого он подошел к ее туалетному столику и засунул ее белье в ящик.

— Ваш муж злостный преступник, хотите вы это признавать или нет, дорогая. Его допрашивали на суде и приговорили к заключению в соответствии с законами этой страны. Мы располагаем информацией, как я вам уже сказал, что ваш муж, Джорджио Брунос, замешан и в других преступлениях. Человек, который был арестован на основании убийства и ограбления, выдал имя вашего мужа, а теперь нам выпала честь проверить обвинения, сделанные им.

Донна сжала кулаки и сказала Лоутону:

— Значит, вы думаете, что я прячу деньги под половицами, не так ли?

— Не вы, дорогая — засмеялся Лоутон. — Может, ваш муж что-нибудь спрятал. Об этом и раньше было известно.

— Вы перевернули этот дом вверх дном после того, как в первый раз арестовали его. Если там что-то обнаружится, мистер Лоутон, то вы подумаете, что это я положила нечто туда. Одно из другого вытекает, не так ли? Значит, сегодня вы меня в чем-то обвиняете?

Лоутон тяжело вздохнул и огляделся, потом посмотрел на молодого полицейского. Взгляд его красноречиво говорил, что он считает Донну глупой, и это не ускользнуло от нее. Она отвернулась и вихрем вырвалась из комнаты. В конце лестницы стояла женщина-полицейский, сложив руки. Донна не обратила на нее внимания и проскользнула на кухню.

Там тоже был кавардак. Долли сидела за кухонным столом, а лицо ее застыло в гневной маске.

— Черт побери, неужели это вправду происходит? Ты видела, что они сделали с его кабинетом? Превратили все в отхожее место. Надеюсь, что, ради Христа, они приберутся за собой.

Пока она говорила, зазвонил телефон, и Донна подняла трубку, оттолкнув другого офицера полиции с дороги. Сделав это, она свирепо посмотрела на него, вынудив его отойти.

— Алло? — Она улыбнулась и отстранила от себя трубку. — Скажите мистеру Лоутону, что звонит его начальник. Хорошо?

Через десять минут Донна закрыла парадные двери за Лоутоном и его офицерами. Она следила из окна гостиной, как полицейские машины отъехали по проезду. Стыд от всего происшедшего смешивался внутри нее с яростью. Как только скрылась последняя машина, она вбежала в кабинет Джорджио. Ящик стола был насильно открыт, и она испугалась, хотя и не совсем поняла почему. В проходе стояла Долли и протягивала ей факс и еще какую-то пачку бумаг.

— Ты это ищешь, Донна? — Она взяла документы из протянутой руки Долли. Вытащив дискету из кармана, она прижала всю эту пачку к груди.

— О, Долли, спасибо.

Долли заглянула ей в глаза. Потом, покачав головой, она отвернулась.

— Ты совсем вне себя, любимая. Я видела, что это надвигается за много недель вперед. — Голос у нее был печальный. — Я приготовлю нам обеим по чашечке кофе, и мы все потом с тобой уберем. Маэв скоро приедет сюда, и, вероятно, Стефан, так что будь готова.

Донна посмотрела на бумаги и дискету. Она не понимала, почему все это так важно, но нутром чувствовала, что так оно и есть. Она села за стол в кабинете и спросила себя, что же такого случилось за прошедший год, что она так изменилась. «Неужели это из-за Джорджио, или он был просто симптомом, а не причиной? Но, что бы ни случилось, одно я знаю наверняка. На самом деле в этом по уши и даже если бы захотела выбраться, то вряд ли смогла.

И это хуже всего. Я надолго застряла в этом.

Дни выбора закончились».

Алан слушал голос полицейского и сражался с собой, чтобы не сказать, чтобы тот заткнулся к чертовой матери. Но вместо этого он бормотал правильные слова. Положив трубку, он налил себе еще виски и сел возле окна, наблюдая, как постепенно оживает мир Сохо. «Похоже, молодой человек по имени Дэнни Килбрайд выдал имя Джорджио, приписав ему три ограбления в Эссексе». Алан знал, что парень лжет. Но ему нужно было выяснить, для чего лжет молодой человек и почему.

Зазвонил звонок, и он с опаской нажал кнопку домофона, не уверенный, какие еще сюрпризы могла ему принести сегодняшняя ночь. Пришел Стефан Брунос, а Алан впустил его, с облегчением вздохнув оттого, что это не полиция. Но он тут же спросил себя, а почему за ним должна прийти полиция.

Стефан выглядел учтивым, как всегда, однако несколько морщинок, которые пересекли ему лоб, свидетельствовали о том, что он чем-то обеспокоен.

— Полагаю, ты уже слышал? — спросил Алан. — Похоже, юный неудачник по имени Дэнни Килбрайд оговорил Джорджио. Я сегодня слышал от Джонни Г., что Джорджио обязательно повяжут, но не думал, что это произойдет так скоро.

Стефан пожал плечами.

— Все это чушь собачья. Наверное, очередная игра Левиса.

Алан увидел в этом логику и кивнул.

— Я также сегодня слышал, что Джорджио замешан в зверствах, — продолжал он. — В этом есть доля правды?

Он заметил, что Стефан до предела раскрыл глаза.

— А как ты сам думаешь, Алан, мать твою? Ты представляешь, чтобы Джорджио был замешан в чем-то подобном? Я хочу сказать, ведь ты знаешь его так же хорошо, как остальные, не так ли? Это просто очередная порция дерьма. Я держу пари, это Левис собирает урожай. Ты можешь представить, как это будет, если Джорджио окажется во всей этой грязи по уши?

Алан снова сделал глоток виски, пытаясь отвлечься от потрясений, выпавших на этот день.

— У Джорджио есть очень злобные враги, Алан — продолжал Стефан, — и я думаю, ты точно знаешь, какие счеты у него с Левисом. Но даже если отбросить это, нам нужно его вытащить. Нам всем нужно его вытащить, не так ли? Когда будет прыжок? Скажи мне, Алан.

Он пожал плечами.

— Не знаю, вроде в начале Нового года, думаю так. А что говорит Джорджио обо всем этом?

Алан видел, как Стефан борется с самим собой. Он знал, что Стефан ничего не знает, ведь именно так и хотел Джорджио. «Почему Стефан думает, что я скажу ему? Это остается выяснить…»

Он следил за реакцией Стефана.

— Я не знаю больше, чем ты, Алан, — с горечью признался Брунос. — В последнее время меня с Донной вряд ли можно назвать друзьями. Она сует свой нос куда ни попадя — эта сука просто заноза в заднице. Как только Джорджио выберется на свободу, я надеюсь, что, во имя Христа, он вышвырнет ее, как старую газету. Ты знаешь, что меня по-настоящему смешит? Она узнала о нем больше с тех пор, как он оказался за решеткой, чем знала за все двадцать лет их брака. Ты ведь в курсе, что Джорджио вечно где-то слонялся.

Стефан восторженно расхохотался.

— Эта баба — как настоящая пиявка, черт бы ее разодрал. Представляешь? Она висела на нем все эти прошедшие двадцать лет, цеплялась за него когтями. Что ж, я мог бы стереть ее в порошок, но не хочу. Пока не буду. Я подожду, пока причиню ей больший вред. И вот тогда я разину рот и буду наслаждаться, глядя, как она корчится.

Алан был потрясен ненавистью, звучавшей в голосе Стефана, когда он говорил о Донне. Только сейчас он понял, как резко возросла враждебность Стефана по отношению к ней.

— Что тебе сделала Донна, Стефан? — с неподдельным любопытством спросил он.

Стефан посмотрел в глаза Алану и серьезно сказал:

— Она попыталась протиснуться в мой бизнес, и я скажу тебе, Алан, никто ни разу этого не делал. Даже Джорджио не спрашивал, чем я занимаюсь. Она может всем доставить неприятности, если захочет. Если ее арестуют, она разболтает все и раскроет свое сердечко прежде, чем они закончат допрашивать ее. Подумай об этом, когда в следующий раз будешь иметь с нею дело. Она ненадежна, и к тому же баба. Оба этих понятия идут рука об руку. Я не стал бы доверятьни одной женщине, а ей — меньше всех. Она опасна. Очень опасна, но мой брат этого не понимает.

— Твой брат очень любит свою жену.

Стефан захихикал.

— Правда? Любит? Что ж, мы посмотрим, Алан. Донну Брунос ждет короткий и резкий шок, и я не могу дождаться, чтобы увидеть ее физиономию, когда она в точности узнает, в чем дело.

Он взглянул на часы.

— Пожалуй, я наведаюсь к ней. Теперь уже полиция давно уехала, и мне надо разыграть роль заботливого братца. — Он опять хихикнул. — Но все же я преподнесу ей хороший сюрприз! Если бы она только знала половину этого!

Он засмеялся, на этот раз глухо.

— Зверство? Джорджио? Ну вот, теперь я уже все услышал!

Алан выпустил его и мысленно прокрутил все, что сказал Стефан.

«Почему он так ненавидит Донну? В чем подлинная причина этого? И что такого может знать Стефан, что может навредить ей?» Эти вопросы застряли у него в голове и не покидали его, даже когда он снял трубку телефона, чтобы выяснить все что можно о Дэнни Килбрайде и Дональде Левисе.

Глава 34

С Банти — с таким выражением лица — можно было писать картину. И хотя Гарри и самому было страшновато, он наслаждался ее замешательством.

— Не сомневаюсь, что эта женщина способна вывести нас на чистую воду. Мы можем хоть что-нибудь сделать? — прохныкала она.

Стефан откровенно зевнул, небрежно прикрывшись рукой. Банти как женщина никогда не нравилась ему; он был в еще большей степени безразличен к ней, чем к Донне.

— Нам надо сохранять спокойствие, Банти. Завтра я полечу в Шри-Ланку и быстро разберусь там со всеми проблемами, как только окажусь на месте. И когда это небольшое дельце закончится, все опять вернется в нормальное русло. Мы зарабатываем много денег — особенно вы двое. А деньги Джорджио лежат в банке. Не беспокойтесь попусту. Да, это неприятно, но, считайте, все уже закончилось.

Банти с неприкрытой враждебностью уставилась на него:

— Что ты обо всем этом знаешь? Мой Гарри чуть задницу свою не положил, пытаясь удержать сегодня эту суку от ссоры. Она в действительности знает гораздо больше, чем показывает. Донна просто притворяется — этакий наивняк! Тебе, Стефан, пора бы выяснить, как много она знает. Спроси у Джорджио, что он ей наговорил. Она всех нас сейчас держит на мушке.

— Я все выясню! Успокойся, ладно? — не спеша поднялся со своего места Стефан. — Я же только что об этом сказал! — Он стиснул зубы. — Как только я повидаюсь с Кэнди и этим человеком, все утрясется, и мы вернемся к нормальной жизни. В любом случае к Новому году все операции состоятся и в Германии, и во Франции. Расслабься! Перестаньте дергаться и, что самое главное, продолжайте играть свои роли. Никто не должен заподозрить вас ни в чем. А Дэнни Килбрайд точно работает на Левиса. Если это не так, значит я — Джек Николсон. Это очередная страшилка для Джорджио, вот и все. Левис пытается заставить Джорджио заплатить. Ему нужны деньги. Если мы не будем пороть горячку, то останемся целыми и невредимыми. Все закончится очень скоро. А теперь я, пожалуй, заеду к Донне и проявлю сочувствие и заботу. Я все же прихожусь ей деверем…

Гарри проводил уходящего Стефана тоскливым взглядом.

— Что ты об этом думаешь, Банти? Может, нам пора залечь на дно? И передать все дела Стефану и Джорджио?

Банти фыркнула так громко, как не подобает фыркать настоящей леди, да еще и причмокнула губами.

— Голос у тебя, Гарри, как из прямой кишки! Ты же знаешь: меня это раздражает. Мы могли бы сколотить чудное состояние всего за один год. Посмотри, как много мы уже заработали. — Она плюхнулась на диван рядом с мужем и тихо засмеялась. — Посвятим зарабатыванию денег еще один год. А потом мы с тобой отойдем от дел, как и мой папочка, и будем делать все что нам заблагорассудится, не беспокоясь, откуда брать деньги.

Гарри зажмурился, делая вид, что напряженно думает.

После сегодняшних разговоров перспектива заполучить кучу денег уже не казалась ему уж такой заманчивой. Они, как оказалось, были замешаны в чем-то очень серьезном. Одна только мысль о преступном характере этих дел пугала Гарри и не давала ему уснуть по ночам. Его жена, как женщина и хранительница очага должна была бы первой возразить против этого опасного бизнеса, но она с каждым днем лишь становилась все жаднее и жаднее. Гарри же всерьез мечтал о том, чтобы никогда не видеть и вообще никогда не встречать Джорджио Бруноса. Он горько сожалел, что позволил тому соблазнить себя деньгами и втянуть в свои аферы…

На самом деле Гарри сожалел о многом. Например, о том, что встретил в этой жизни Банти, ее отца и всех прочих и разных.

— О чем ты думаешь, Гарри?

Голос Банти, резкий и гнусавый, терзал уши Гарри.

— О чем я думаю? Вообще-то о тебе, дорогая. — Он увидел на лице жены нелепое и несвоевременное выражение — кисло-сладкую мину — и тихонько вздохнул. «Я в ловушке. И прекрасно понимаю это».

Донна молча смотрела, как Стефан прибивал на место половицы и клал сверху ковры. Работая, он не переставал громко ворчать:

— Тебе придется достать нормальное ковровое покрытие, чтобы заменить этот мусор. Они просто разодрали его. Проклятые ублюдки! Держу пари, ты была в шоке, когда приехала домой после посещения Джорджио и обнаружила их в своем доме. Не так ли?

Он говорил с ней вполне нейтральным тоном. И Донна молча кивнула, выражая согласие. Ее изумрудно-зеленый костюм был измят, макияж — смазан. Она мельком глянула на свое отражение в зеркале и осталась собой недовольна. В доме все еще наблюдался полный разгром. Маэв и Долли убирали все внизу, а Донна предположительно должна была навести порядок в спальне.

— Это все из-за того, что они нас подозревают. Они следили за нами весь этот год. Но, по крайней мере, они ничего не нашли. Это — главное.

Стефан поразился ее словам: «Донна открыто признает, что они могли что-то найти! Похоже, она наконец-то выросла». Стефану было приятно убедиться, что слишком уж порядочная, такая хорошая, каких даже не бывает, Донна Брунос наконец-то погрязла в явно незаконных делах. Но внешне он не подал виду, что доволен. Распрямил спину, оторвавшись от работы, и успокоительно заметил:

— Джорджио из тех, кто выживает, Донна. Он выберется и из этой передряги. Он всегда умел выпутываться из любых сложных ситуаций.

Донна насмешливо поглядела на Стефана.

— Вряд ли можно назвать отбывание восемнадцатилетнего срока примером такого умения. А как ты считаешь?

Стефан сжал губы в ниточку. И хорошо подумал, прежде чем ответил ей:

— Все зависит от того, из какой ситуации надо выпутаться, не так ли? Наверное, ты уже поняла, что твой золотой мальчик вовлечен в довольно тяжкие преступления. Даже если бы половина всего была известна властям, его не выпустили бы из тюрьмы. А теперь они намерены еще и выкинуть ключ от его камеры, образно выражаясь… Но вообще-то это не имеет никакого отношения ко мне. Разве не так? — Он высокомерно улыбнулся ей. Донна почувствовала горячее желание треснуть его кулаком по безмятежной физиономии. Ее спасло от необходимого ответа появление Маэв. Та буквально ворвалась в комнату с двумя кружками кофе.

— О, вы только посмотрите, во что они превратили этот дом! Какого черта они здесь искали? Я все время спрашиваю себя об этом. — Она обвела взглядом комнату и покачала головой. — Вот, пейте! — Она дала каждому по кружке. — В котором часу твой рейс, Стефан?

— В два тридцать. Мне надо выбрать минутку для сборов. Я еще не совсем готов.

Донна отхлебнула глоток густого ароматного кофе, наслаждаясь его теплом и изысканным ароматом.

— Ты опять летишь на Родос, да? — из вежливости спросила она Стефана. — А куда едет Марио?

Маэв подняла с пола кое-какую одежду и положила эти вещи на кровать.

— Стефан летит не на Родос, — уточнила она, — он отправляется на короткие каникулы в Шри-Ланку. Еще несколько дней назад забронировал себе билет.

Донна почувствовала, как затылок ее словно обдало ледяной водой. Эта новость ее явно встревожила. Но она сохранила внешнее спокойствие и непринужденно сказала:

— Везет же тебе! Я с удовольствием съездила бы в Шри-Ланку. Мы с Джорджио планировали поехать туда до того… — Она запнулась. — До того, как все это случилось.

У Стефана хватило милосердия не смотреть на нее.

— Я просто подумал, что неплохо съездить туда передохнуть, вот и все. Мне там всегда нравилось. В прошлом году я был в Гоа. Ты помнишь?

Донна кивнула, настороженно наблюдая за ним.

— А где сейчас ты собираешься побывать?

Стефан приподнял плечи, изображая забывчивость:

— Не могу вспомнить название!

Маэв отвлеклась от складывания вещей и напомнила:

— Хиккадоа. Так ведь, кажется? В любом случае нечто вроде этого. Я слышала, как ты говорил Марио об этом третьего дня. И это название почему-то застряло у меня в голове.

— Никогда не слышала о таком, — беспечно улыбнулась Донна. — Но название приятное.

Стефан со стуком поставил на стол кружку.

— Интересно, допрашивали ли сегодня Джорджио? — неожиданно спросил он. — Если они перевернули весь дом, то, держу пари, наверняка потащили его на допрос. Интересно, что они могли тут искать? У тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет, Донна?

Маэв искоса посмотрела на них и смущенно вздохнула, заметив, как ее сын и невестка едят глазами друг друга с неприкрытой враждебностью на лицах.

— Понятия не имею! А ты что, и вправду думаешь, что они сейчас могут допрашивать моего Джорджио?

Стефан кивнул.

— Могу любые деньги поставить на это, дорогая. Они ничего не делают каприза ради. Наверное, у них есть веские основания. Надо же было, к примеру, получить ордер на обыск этого дома… Теперь тебе следует быть осторожней: они могут следить за тобой.

— А для чего им следить именно за мной? — с легкой обидой в голосе спросила Донна.

— Ну не знаю. Они, возможно, считают, что ты в чем-то замешана. Ты же сама говорила: они уже в прошлый раз переворачивали здесь все вверх дном, тогда когда арестовали Джорджио. Иначе зачем бы они стали это повторно делать сейчас?

Стефан явно смаковал эти подробности. Ему доставляло, по всей видимости, извращенное удовольствие вызывать своими словами встревоженное выражение на лице Донны. На самом деле он был доволен уже тем, что ему наконец-то удалось отвлечь ее внимание от Шри-Ланки. Стефан повернулся к Маэв и нежно чмокнул ее в щеку.

— Пожалуй, я лучше поеду, девочки. Мне завтра предстоит долгое путешествие…

Как только он вышел из комнаты, Маэв тихо сказала:

— Он мой сын, Донна, но мне с каждым днем все труднее любить его. Я к нему начинаю испытывать чувство брезгливости, словно он какой-то грязный, скользкий. Ты понимаешь, что я хочу этим сказать?

Донна, сочувственно поглядев на напряженное лицо Маэв, ответила:

— Как это ни забавно, но я хорошо понимаю, что вы хотите этим сказать.

Джорджио привели с допроса назад в крыло сразу после того, как подали завтрак. Он направился прямо в камеру Левиса и вошел туда, не постучавшись, хотя обычно не позволял себе такой дерзости. Дональд Левис ел из миски кашу, расстелив на столе перед собой газету «Гардиан». Не поднимая глаз от газеты, он сказал:

— Привет, Джорджио, я тебя ждал.

Джорджио сорвал газету со стола и, скомкав, бросил ее в угол.

— Какого черта стряслось прошлой ночью, Дональд?! И не притворяйся, будто ты ничего не знаешь об этом, потому что я тут же все выясню, приятель. Тут же, черт побери!

Левис засмеялся. При свете электрической лампочки его ровные белые зубы казались желтыми.

— Мы вдруг осмелели, не так ли? — Он резко оттолкнул от себя миску с кашей и язвительно произнес: — Садись, Брунос. И заткнись, мать твою! Когда я захочу услышать твое мнение, я тебя спрошу.

В проходе нарисовался Рикки.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Левис?

Дональд отрицательно покачал головой.

— Если ты мне понадобишься, Рикки, я тебя позову. Стой в коридоре и будь на стреме.

Джорджио сел, осознавая, что иного выбора у него нет.

— Итак, Джорджио, мы с тобой хорошо общаемся друг с другом с тех пор, как я вернулся из больницы. Но вопрос о моих бабках еще не отпал. Я решил, что они мне понадобятся, и очень скоро. Если я не получу своих денег, то позабочусь о том, чтобы ты никогда больше не вышел отсюда. Я могу пристроить тебя с такой же легкостью, как поглощаю свой завтрак… Молодой человек по имени Дэнни Килбрайд обвиняется в убийстве. Я уже устроил все так, чтобы он добровольно начал сотрудничать с полицией. И вот теперь они заговорили об убийстве человека. Я сказал Килбрайду, чтобы он свалил на тебя вину за три ограбления на севере Англии. Ты можешь это обвинение от себя отвести. Однако оно навредит тебе в вопросе об апелляции, не так ли?

Мне нужны эти деньги, мать их, Джорджио! И как можно быстрее! Мяч уже на твоей стороне поля, можешь не беспокоиться. Кстати, прошлой ночью у тебя дома все перевернули вверх дном — даже подняли половицы. Это Лоутон постарался, твой старый друг и наставник… Я принесу тебе столько горя, парень, что ты будешь не в состоянии ни соображать, ни вообще двигаться, черт побери, к тому времени, когда я закончу! Я сделаю так, чтобы ресторан твоих родителей сровняли с землей. И устрою так, чтобы твоя сестра Мэри и ее дети считались без вести пропавшими. А сейчас клянусь перед Богом: либо мы с тобой договариваемся и становимся закадычными приятелями, как прежде, либо я начинаю видеть в тебе своего самого злостного врага. А ты понимаешь, что это значит здесь, не так ли?

Джорджио почувствовал, что в горле у него пересохло. «Сейчас мне это не нужно. Пройдет еще пара недель, и я выберусь домой, целый и невредимый. А Левис останется лишь страшным воспоминанием…»

Левис внимательно следил, как Джорджио борется с собой. И в следующий момент выложил козырную карту:

— И не рассказывай мне все эти байки: мол, если я убью тебя, то никогда не получу денег. Теперь я это делаю не из-за денег, Брунос. Отныне это стало моим личным делом, делом чести. Я убью тебя, если не получу денег. Причем смерть Тимми покажется детской забавой по сравнению с тем, что я придумал для тебя, парень.

Джорджио понимал: Левис вовсе не кривит душой. После лечения от раны он вернулся в крыло еще более крепким и сильным. Заключенным в крыле было известно по слухам, что Брунос должен Левису деньги. И теперь Левису приходилось поднимать этот вопрос, чтобы спасти лицо и показать свою силу. Джорджио не мог иметь претензий к нему: здесь не было места личной неприязни. Так действовал закон тюрьмы. И он соблюдался всеми здесь с гораздо более жесткой обязательностью, чем любой другой человеческий закон.

— Ну, так что скажешь?

Джорджио пришлось, хотя бы внешне, склониться перед неизбежностью поражения. Как бы прикинув в течение короткого времени что-то в уме, он пробормотал с жалким видом побежденного.

— Я доставлю для тебя деньги в течение двадцати восьми дней. Мне надо попросить кое-кого, чтобы они приготовили нужную сумму. Но это не проблема. Однако мне нужно взамен твое слово, что после этого со всеми преследованиями будет кончено. Мы с тобой неплохо ладим, и я бы не хотел, чтобы из-за этих дел мы потом рассорились.

Левис выиграл битву. И мог позволить себе быть великодушным.

— Не переживай, Джорджио. Я заставлю легавых слезть с твоего хвоста. Мы тогда с тобой вместе будем планировать, что нам делать в этом крыле. Не мешало бы нам и сейчас пожать друг другу руки. — Левис протянул ему руку для пожатия. — И, между нами говоря, я думаю, мы вдвоем сможем прекрасно справляться с работой.

— Что ж, ты выиграл, все честь по чести, Дональд, — смиренно улыбнулся Джорджио. — А теперь насчет двух этих подонков… Могу я заручиться твоим словом, что ты позволишь мне расправиться с ними? Я уже все мозги себе сломал, думая, как их достать. И мне кажется, что я придумал способ внести оживление в эти места. От твоего имени, разумеется.

Дональд поковырялся ногтем между зубами, выдержав таким образом паузу. После чего ответил:

— Конечно!

Джорджио и Левис обменялись улыбками, и Джорджио даже дружески подмигнул ему. «Теперь я могу позволить себе держаться с ним на дружеской ноге, — думал Джорджио. — Все, что бы ни получилось, следует обращать себе на пользу. Отныне мы с Левисом станем своего рода сиамскими близнецами. Он жаждет моих денег, а я хочу устроить такие беспорядки, каких «Паркхерст» еще не видывал. И наши интересы в определенных точках совпадают…»

— Хочешь, принесу нам обоим по чашечке славного чая? — угодливо предложил Джорджио.

Левис чуть ли не с радостью кивнул:

— А почему бы нет?

Алан увидел Донну раньше, чем она заметила его. Он довольно долго смотрел на нее, сидевшую у окна за ресторанным столиком, пока она пила минеральную воду и наблюдала за происходящим в ресторанном зале. Спустя некоторое время Алан улыбнулся от удовольствия: «Она действительно очень красивая женщина». Донна была одета как всегда безупречно: простое, но прекрасно сшитое черное платье с глубоким вырезом у шеи, прозрачные черные колготки в сочетании с высокими черными же ботинками. Достаточно строгий стиль деловой женщины. В то же время в ее облике оставалась ранимость юной девушки. Она выбрала темно-красную помаду, и этот цвет как бы придавал губам легкую детскую припухлость.

Алан Кокс подошел к Донне, приветливо улыбаясь. На мгновение он замер рядом с ней, вдыхая холодноватый аромат ее духов. Духи «Хлоя» теперь у него ассоциировались исключительно с ней.

— Здравствуйте, Донна. Я не ожидал вас тут сегодня увидеть.

Донна подняла на него глаза, в которых таилась тревога.

— Они разрывают меня на части, Алан, — тихо сказала Донна.

Алан подал знак официанту и сел на стул напротив нее.

— Я слышал об этом. Но с этим мы уже, кажется, разобрались. Как мне сообщил один мой знакомый, Левис настроен против Джорджио, потому что тот должен Левису огромную сумму денег…

В это время к их столику подошла высокая темноволосая девушка, одетая в форму сотрудниц ресторана — черная юбка и белая блузка. Донна обратила внимание, как мило официантка улыбается Алану, и на мгновение позавидовала непринужденной манере девушки общаться с мужчинами.

— Принесите нам бутылку красного вина, приличного хотя бы наполовину, если не возражаете. И меню. Хорошо? — попросил Алан.

Девушка была почти незаметно изысканно подкрашена. Ее свежее личико будто светилось изнутри.

— Конечно, мистер Кокс!

Донна прикрыла глаза от удовольствия. Девушка и так поразила ее воображение своей прелестью, и вдобавок у нее оказался приятный французский акцент.

— Прелестная девушка!

Алан кивнул, соглашаясь.

— Очень хорошенькая. Шарлотте только двадцать, но она умна, как Эйнштейн. Далеко пойдет!

Донна сделала еще глоток минеральной воды.

— А вы знаете, за что Джорджио должен Левису деньги?

Алан пожал плечами, не желая выдавать своей осведомленности.

— Разумеется, до меня доходили кое-какие слухи. Но ничего конкретного.

Вернулась официантка и принесла вино. Донна учуяла в воздухе намек на аромат «Шанели». Шарлотта опытным движением откупорила вино и разлила его по бокалам. Потом положила перед каждым меню и, еще раз улыбнувшись, отошла в сторону.

Алан сделал большой глоток «Мутон Каде».

— Так какие же счеты между Левисом и вашим стариком? — спросил он.

— Джорджио затеял с ним совместный бизнес в Шри-Ланке и в Таиланде. Они должны были построить там отели, чтобы перехватывать туристов. Ведь Джорджио, в конце концов, строитель, вам это известно. Как он мне объяснил, бизнес этот абсолютно легальный… Ну, так вот: суть в том, Алан, что какой-то человек подставил его со строительными участками. Оказалось, у них не было разрешения на строительство, не существовало соглашения с правительством, в общем — ничего. Джорджио потерял на этом некоторую часть своего состояния. К несчастью, то же случилось и с Левисом. Вот почему Джорджио оказался замешанным в ограблении. Ведь он для строительства этих отелей ободрал все свои другие дела, собирая необходимый капитал. При этом сам едва не разорился. Ну, а остальное вы знаете, Алан.

Некоторое время Алан Кокс молчал, переваривая информацию. Он мысленно спрашивал себя: «Сколько во всем этом правды? Как в представлении Джорджио должен выглядеть гладкий рассказ?»

— А что вам удалось самой узнать о делах в Шри-Ланке и Таиланде? — спросил, наконец, он. — У вас есть какая-нибудь документация, которая могла бы пролить свет на эту историю?

Донна отрицательно покачала головой.

— Можно сказать, что почти ничего нет. Только несколько писем и брошюр. Пару дней назад я получила факс. Там говорилось, что у них случились какие-то неприятности. Потом, прошлой ночью, когда полиция покинула наш дом, ко мне завернул Стефан. И я узнала, что он летит в Шри-Ланку. Это мне показалось весьма подозрительным. Я ему не доверяю. — Она залпом выпила вино, словно оно могло как-то ей помочь, и закончила свою мысль: — Если в этом замешан Стефан, то я ставлю свой последний грош, что там происходит нечто незаконное. В факсе содержалось еще одно сообщение. Там было написано: «Остановил погрузку до дальнейших распоряжений».

Алан мягко взял ее за руку:

— Веселее, девочка! Мы выясним, что к чему. Когда Джорджио будет здесь, это облегчит дело. Я признаю, что Стефан может быть чирьем на заднице. Однако он отличается проницательностью. Может, Джорджио хочет, чтобы Стефан не привлекал к себе излишнего внимания, на месте во всем разобрался. Особенно это актуально сейчас, когда Левис висит у Джорджио на хвосте. Должен признаться: если бы вы были моей женой, я не захотел бы, чтобы Левис преследовал вас. В то же время я на вашем месте не стал бы слишком переживать за Стефана. Вы лучше сосредоточьтесь на прыжке. Теперь до него осталось совсем немного времени. А потом мы узнаем, что там у них за счеты.

К ним снова подошла официантка и поинтересовалась, готовы ли они сделать заказ.

— Нам, пожалуйста, два домашних обеда. И скажите Джулио, чтобы он сервировал стол у меня в кабинете. Откройте еще одну бутылку вина, а потом оставьте нас в покое, дорогая, ладно?

Лицо девушки выразило целую гамму чувств… Донна почувствовала легкий укол жалости к ней. Алан поднялся с места, чтобы идти к себе. Он прихватил со стола стаканы для вина и непочатую бутылку. Донна двинулась вслед за ним вверх по лестнице, ведущей к его кабинету.

В кабинете он усадил Донну на маленький диван. Оттуда, удобно устроившись, она стала наблюдать, как Алан руководит Джулио, накрывавшим на стол. Когда он, наконец, подсел к ней на диван, Донна заулыбалась.

— А вы настоящий хлопотун, Алан Кокс! Вам об этом кто-нибудь говорил?

— Моя жена всегда так говорила. Я постоянно выступал организатором. Это у меня природный дар.

— А вы еще когда-нибудь женитесь, Алан?

Он удивился ее вопросу (Донна заметила это) и отрицательно покачал головой.

— Вряд ли, девочка. Я не хотел бы опять связываться с кем-нибудь. А вы?

— Что я? — нахмурилась Донна.

— Вы бы еще раз вышли замуж?

Донна сердито выпрямилась, задетая за живое эти странным вопросом.

— Но ведь я же не в разводе, не так ли? Я все еще замужем!

Алан смущенно уставился на свой стакан, разглядывая его так внимательно, словно тот вдруг стал для него самым интересным предметом на свете.

— Ну, конечно, я совсем забыл!

Они непринужденно рассмеялись, хотя оба понимали: она просто ловко увернулась от прямого ответа.

— А как вы думаете: что происходит на Шри-Ланке? — неожиданно вернулся Алан к прежнему разговору.

Донна пожала плечами.

— Право не знаю. Признаюсь, я немного скептически отношусь к бизнесу в Таиланде. Особенно сейчас, когда к делу подключился Стефан. Честно говоря, я не удивлюсь, если у него там окажется собственный бордель. У него, но не у Джорджио. Что ни говори, Джорджио, конечно, уронил себя в моих глазах тем, что участвовал в финансировании агентства «Поговори с…». Но это было лишь спонсорство. Он — так называемый спящий партнер.

Алан усмехнулся, показав крупные белые зубы.

— Это вы теперь — спящий партнер. Не забывайте: все сейчас ваше. И даже отели наверняка записаны на ваше имя, насколько я знаю подход к делу Джорджио.

Донна бросила на Алана острый взгляд из-под полуопущенных век.

— Так и есть. По бумагам я могу считаться очень богатой женщиной.

— Тогда можно я заплачу за ваш обед, пока сюда не явились альфонсы? — Он посмотрел на дверь, словно ожидая, что упомянутые альфонсы сейчас ворвутся в нее. Донна улыбнулась.

— Альфонсы? Разве я так старообразно выгляжу?

Алан нежно дотронулся пальцем до ее щеки.

— Вы выглядите прекрасно, Донна! Для меня вы всегда прекрасно выглядите.

Он резко поднялся с дивана и стоя наполнил бокалы вином. И ему, и ей стало понятно, что Алан сознательно шагнул за ограничительную линию. И они пока не знали, как реагировать на это. Алан пересел на стул и закурил сигару.

— Значит, Стефан отправился в Шри-Ланку? Интересно, что они там отгружают? Стефан замешан в стольких делах, что очень трудно догадаться, чем именно он там будет заниматься, не так ли?

— Если дело касается Стефана, значит, это что-нибудь омерзительное, — уверенно заметила Донна. — Ему почему-то всегда сопутствует нечто подобное. Я вот думала: а не поехать ли мне туда самой. Я владею этой собственностью совместно с Левисом и потому имею право легко проверить, что там происходит. Но Джорджио просил, чтобы я пока не занималась этим. До тех пор, пока он не выйдет на свободу.

Алан энергично закивал головой.

— Я бы тоже так поступил — оставил бы все, как есть. Пусть Джорджио сам разбирается с этой малоприятной кучей дел, что он за собой оставил. Пришло время, когда и ему надо вступить в игру, черт побери!

— Вино ударило мне в голову, Алан. Я еще ничего сегодня не ела.

Она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Ее безмятежное лицо при свете лампы выглядело таким милым, что у Алана сердце сжалось в груди. Он склонился к ней и нежно провел губами по ее губам. Донна широко распахнула глаза и утонула в зрачках его темно-синих глаз. Она чуть приоткрыла губы, чтобы принять поцелуй Алана: настоящий, чувственный поцелуй…

Сознание Донны растворилось в непривычных ощущениях от прикосновений мужчины, который не был ее мужем. Она позволяла ему ласкать себя, чувствуя, как все ее тело стремится навстречу его ласкам. Когда Донна почувствовала его руку у себя между ног, она непроизвольно развела бедра. Потому что в тайне желала, чтобы он продолжал касаться ее. Алан осторожно начал исследовать пальцами кожу ее бедер. Но тут раздался осторожный стук в дверь.

Донна резко оттолкнула Алана от себя, словно насильника, и вскочила с дивана. Залпом допила вино из бокала. Разгладила складки платья, пытаясь усмирить трепет внутри тела, успокоить дрожащие руки, боясь довериться своему голосу, она прошла в ванную и тихо прикрыла за собой дверь. Прислонившись изнутри к двери, Донна прижалась лбом к холодному крашеному дереву и несколько раз глубоко вздохнула. Она слышала сквозь дверь, как Алан спокойно отдает распоряжения официанту насчет еды. Донна решила заняться собой: для начала брызнула себе на лицо немного холодной воды, после чего впилась взглядом в свое отражение в маленьком зеркале… Глаза ее сияли, кожа вспыхнула обворожительным румянцем. Помада исчезла с губ после поцелуя Алана Кокса.

Донна понимала: что если бы в дверь не постучал официант, она не нашла бы в себе сил отказать Алану. Слишком долго ей пришлось жить без мужчины. Слишком давно с нею не было мужа. Вино и благоприятные обстоятельства открыли дорогу соблазну… Но один Бог знает, что она сама желала этого! Она мысленно вновь и вновь проигрывала всю сцену и воображала, чем все могло кончиться. Донна была честна сама с собой — она не пыталась отрицать, что хотела этого.

Ей стало ясно, что давно жаждет близости с Аланом. И ее особенно потрясло то, что, по всей видимости, он испытывал к ней те же чувства. А ведь он был не из тех, кто легко поддавался соблазну! Она понимала, как он должен был сдерживаться, внушая себе: «Только не жена Джорджио!»

«Если он при этом так хочет меня, это означает, что за плотским желанием стоит глубокое чувство». — Собственная мысль и испугала, и по-хорошему взволновала ее. И испугалась она потому, что почувствовала всю силу влечения Алана к ней… Она никогда не подталкивала мужчин и поэтому спрашивала себя, как это ей удалось подтолкнуть Алана Кокса. «Наверное, я это сделала, иначе он не стал бы дотрагиваться до жены друга, осознавая, что не вправе сделать это. Я разрешила ему сделать это, а Джорджио почти вернулся домой!» Донна сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Открыв дверь ванной, она тихо вошла в комнату. Алан сидел за столом и, как ни в чем не бывало, поглощал стейк.

— Все в порядке, девочка? Садитесь и ешьте. Вы правы, вино нам обоим ударило в головы. Так, по крайней мере, кажется.

Донна молча взяла свою сумку и направилась к двери. У самого выхода она остановилась и, обернувшись к Алану, сказала:

— Простите, Алан, но я думаю, мне сейчас лучше уйти. Давайте забудем о том, что сегодня произошло. Это было минутное безумие. Просто мы увлеклись и выпили лишнего… — Она безуспешно пыталась говорить как можно непринужденнее.

Алан отрезал себе еще кусок мяса, наколол его на вилку и только после этого пожал плечами:

— Как скажете, дорогая. Вам виднее.

Донна осторожно спускалась по лестнице, чувствуя, как сердце тяжко бьется в ее груди. Ибо больше всего на свете ей хотелось бы остаться с Аланом. Остаться и воплотить весь тот сценарий, который несколькими минутами она ранее проиграла до конца в своем воображении. Но она одернула себя: «Мне непременно надо сейчас уйти. И лучше в дальнейшем держаться от Алана подальше. У меня и без того полно проблем».

Донна и Долли сидели у себя на кухне, пили горячий шоколад и ели тосты с мармеладом.

— Мы уже целую вечность так вот, вдвоем, не сидели, правда, Донна?

Та молча покачала головой, прожевывая тост.

— А почему ты сняла дом с торгов, дорогая? Я звонила агенту по недвижимости, потому что та пара должна была по плану сегодня прийти. Они мне об этом говорили раньше.

Донна вытерла губы салфеткой и ответила:

— Я просто решила не продавать его, вот и все. Джорджио не слишком радовался этому, он-то хотел, чтобы я все продала… — Она бросила взгляд на мебель, которую тщательно подбирала вещь к вещи в течение многих лет и за которой с любовью ухаживала.

— Ты поступаешь правильно, дорогая! — горячо поддержала ее Долли. И добавила: — Донна, мне нужно спросить тебя кое о чем. И я прошу, чтобы ты сказала мне правду.

— О чем ты, Долли? — вопросительно посмотрела на нее Донна.

— Я знаю, что Джорджио собирается выбраться из тюрьмы… — Долли подняла руку в предостерегающем жесте, чтобы помешать Донне опровергнуть или подтвердить ее слова. — Я сейчас о другом. Мне надо знать: ты стоишь за всем, что он сделал?

Донна набрала в грудь побольше воздуха.

— А ты можешь себе такое представить, да?

Долли посмотрела на лицо, которое так сильно любила… Иногда, Донна сильно огорчала ее, ибо принадлежала к тому типу женщин, которые, становясь взрослыми, сохраняют большую долю детской наивности. Незащищенность Донны порой больно ранила Долли.

Донна положила на тарелку надкушенный тост и тоже внимательно посмотрела на Долли. Обе женщины долго смотрели друг другу в глаза. Донна подвела итог:

— Давай скажем так: как его жена я приняла все, что он сделал, Долли. Но не могу утверждать, что я со всем этим согласна. Однако почему ты меня об этом спрашиваешь?

Долли отвела взгляд от Донны и уставилась на стол, словно это могло помочь ей ответить на все проклятые вопросы. Лишь спустя какое-то время она решилась заговорить:

— Сравнительно недавно в мои руки попали некоторые вещи. Само наличие их у нас в доме, я полагаю, может вызвать серьезные неприятности, Донна. Эта находка случилась вскоре после того, как арестовали Джорджио. Я припрятала эти вещи. Просто мне стало понятно, что они могут навлечь на нас беду, а я не хотела бы этого. Ни для меня, ни для тебя, ни для Джорджио. Особенно для Джорджио. Ты же знаешь, я всегда любила его как собственного сына… Я любила вас обоих. Но кое-что оставалось неясным для меня, и, думаю, лучше мне сейчас тебе обо всем рассказать. Я понимаю, насколько сильно мы отошли друг от друга в последнее время, и принимаю на себя вину за это… Видишь ли, Донна, я всегда доверяла Пэдди. Он же работал на Джорджио, ты понимаешь. Мне казалось, это нормально…

Донна посмотрел на склоненную перед ней седую голову Долли.

— Долли, — ласково произнесла она, хотя была озадачена и встревожена. — Смело рассказывай мне все.

Долли встала и направилась прямиком к своей большой сумке из кожзаменителя, которая многие годы вызывала немало шутливых замечаний со стороны Джорджио. Это была поношенная торба с истрепанными и потертыми пластиковыми ручками, но Долли повсюду неизменно таскала ее с собой. Она часто шутила, что, дескать, вся ее жизнь умещается в этой сумке — от свидетельства о рождении до сберегательных и почтовых книжек… Открыв сумку, она извлекла оттуда два журнала. Потом вернулась к столу и положила журналы на столешницу.

На обложке одного из журналов было помещено фото девочки примерно двенадцати лет. Лицо девочки имело то замкнутое, чуть самодовольное выражение, которое ошибочно считают стереотипным для восточной женщины. Позади девочки, обнимая ее, стоял мужчина: он сжимал обеими руками едва наметившиеся груди юной «фотомодели». Лицо девочки было покрыто толстым слоем макияжа, из-за чего она казалась пародией на женщину. Между тем девочка была совершенно обнажена, ее гениталии ничто не прикрывало, даже на лобке отсутствовали волосы…

Донна, едва взглянув на снимок, почувствовала отвращение. Долли положила рядом другой журнал. И Донна недоуменно покачала головой.

Для его обложки был сфотографирован маленький мальчик азиатской наружности с большими влажными глазами, смотревшими прямо в камеру. Лицо мальчика явно носило следы испуга. И опять-таки взятый фотографом ракурс позволял видеть все его маленькое обнаженное тело на фото. Рядом с ребенком находились двое мужчин — двое здоровяков с громадными животами, лица которых не попали в кадр. Но по фотографии тем не менее можно было понять, что они собирались сделать с ребенком…

— Откуда взялись эти журналы, черт побери? — Донна тихо пробормотала эти слова себе под нос, потому что она и так уже знала ответ.

— Оба этих журнала валялись у Джорджио в гараже. И там еще целые кипы подобных журналов. А еще — коробки с компьютерными дисками. Пэдди недавно все это вывез, но я прежде успела вытащить из двух кип по одному журналу. Даже не знаю, для чего я это сделала… Попробую объяснить. Пэдди позвонил мне и сказал, чтобы я пошла в гараж и вынесла для него коробки и кипы наружу: он, мол, придет и заберет их. Пэдди предупредил меня, чтобы я до его приезда не допускала тебя к гаражу. Ну, это и так понятно. Джорджио всегда все от тебя скрывал, так что в этом для меня не было ничего необычного. Правда, коробки оказались незапечатанными. Вот потому-то я и заглянула внутрь… Теперь часто думаю: может, лучше было мне держаться от них подальше, черт побери?! — Как бы то ни было, — продолжала Долли, — я выбросила их из головы: попросту убедила себя, что они имеют отношение к Пэдди, а вовсе не к Джорджио. Ведь я не могла смириться с тем, что он — часть этого… — Она махнула рукой на журналы. — Этой грязи. Если бы ты заглянула в эти журналы, тебя просто вывернуло бы наизнанку. Маленькие дети, Донна! Это все маленькие дети… — Голос у Долли сломался. Донна схватила ее за руку.

— Но какое все-таки это имеет отношение к Джорджио? — нервозно спросила она. — Для чего сейчас ты мне это показываешь?

— Потому что, Донна, коробки, которые я вытащила из гаража для Пэдди, были адресованы Джорджио Бруносу. На них были почтовые марки из Ливерпуля.

— Но это ни о чем не говорит…

— Рассуди сама: если они адресованы ему, значит, он должен знать о них. И как раз перед этим он ездил в Шри-Ланку, Донна. Если ты просмотришь эти журналы, то увидишь: все дети — иностранцы, похожи на индийцев либо на тайцев. А теперь вот Стефан летит туда. Разве не так? И это после того, как оттуда прислали факсовое сообщение, что они прекращают отгрузку…

Донна не сводила глаз с Долли, пытаясь вникнуть в смысл того, что говорила пожилая женщина. Но как только значение слов дошло до нее, она истерично затрясла головой:

— Нет! Ни за миллион лет! Ни за что! Только не мой Джорджио! Это все Стефан, этот слизняк. Стефан торгует женщинами, он сводник, и, я уверена, только он стоит за этим делом, Долли. Мой Джорджио не выносит всего того, что связано с растлителями. Ты помнишь, как он всегда к ним относился, особенно к насильникам? Он никогда не приносил домой порнографических фильмов… Я никогда и ни за что не поверю, что он знал что-нибудь об этом!

Долли вздохнула и прикурила следующую сигарету от окурка прежней.

— Но, Донна, откуда-то они появились! И если полиция их обнаружит… — Она не стала заканчивать фразы.

Донна встала и заходила по кухне.

— Вот именно! Может, Джорджио об этом ничего не знал? Может, Большой Пэдди просто использовал наш дом как перевалочный пункт? Вот же грязный ублюдок! Принести гадость в мой дом!

Долли несколько секунд смотрела на нервно жестикулирующую Донну, а потом сказала:

— Но у Пэдди нет никаких интересов ни в Шри-Ланке, ни в Таиланде, насколько мне известно. Партнерами там были Джорджио и Левис. Хорошо зная Левиса, я не удивлюсь ничему, если это связано с ним. Честно говоря, меня ничего не удивило бы и в отношении Джорджио. Во всяком случае сейчас…

Донна набросилась на Долли, как мегера:

— Не смей клеветать на моего мужа, Долли! Я этого не потерплю, ты слышишь?! Джорджио негодяй, и один Бог знает, чего мне стоило это! Но такое?!.. Никогда! Я могу поставить десять лет жизни.

Она перестала метаться по кухне и закурила сигарету.

— Ты вроде бы сказала, что там еще были компьютерные диски? Были коробки с дисками?

Долли кивнула.

Донна прикрыла веками глаза:

— Нет, Это Стефан… — Она сорвалась с места, добежала до кабинета Джорджио, схватила дискету, которую в свое время вытащила из коробки тогда, на автомобильной стоянке, и вернулась в кухню.

— Они все в этом по уши. И Дэви Джексон тоже в этом замешан. Но только не мой Джорджио. Этого не может быть. Я знаю: он никогда не скатился бы так низко. — И она горько заплакала.

Глава 35

Донна сидела за компьютером Джорджио. Это был большой компьютер «Гейтвей-2000», и за прошедшие несколько месяцев она время от времени использовала его для отправки писем и обработки счетов, имевших отношение к ее бизнесу. Теперь ей в компьютере чудилось нечто зловещее. Весь кабинет, как ей сейчас казалось, нес на себе какой-то мрачный отпечаток. Хотя она никогда раньше этого не замечала. Донна включила компьютер и вставила в гнездо дискету, прислушиваясь к знакомому жужжанию и потрескиванию… Ей становилось все тревожнее по мере того, как компьютер считывал информацию с дискеты.

Долли встала за спиной Донны, и астматическое дыхание пожилой женщины придавало еще больше напряжения обстановке в комнате. Чуть позже Донна взяла у Долли из рук диск и тоже загрузила его в компьютер.

— Принеси нам, пожалуйста, по большому стакану виски, Долли. Мне кажется, это нам обеим не помешает.

Долли выскользнула из комнаты, а Донна уставилась на экран компьютера, который призрачно мерцал в темноте кабинета. Вот на дисплее появилось меню дискеты, и Донна принялась внимательно изучать его…

СООБЩЕНИЯ

ДЕВОЧКИ И МАЛЬЧИКИ ВСТУПАЮТ В ИГРУ

ДЕТКИ В ЛЕСАХ

ТОЛЬКО МАЛЬЧИКИ

ТОЛЬКО ДЕВОЧКИ

…Донна ощутила поднимающуюся из желудка дурноту. Направив мышь на слово «СООБЩЕНИЯ», она нажала кнопку Enter. Экран осветился, и перед ней появилось письмо. И как раз в этот момент в комнату торопливо вошла Долли.

— Вот виски, дорогая.

Донна не сводила глаз с экрана, а Долли тем временем поставила стакан с виски возле нее на стол.

О чем тут идет речь?

Донна вслух прочитала письмо:

Привет!

Все работы выполняются вовремя. Мы опережаем график. Германия готова, Мальдивы получили модемную линию. Могу вскоре распределять в Ливерпуле, а также обойти Лондон.

Эта новая партия, наверное, лучшая из всех. Слежу за всем этим. Новый парень прекрасно поработал. Передай привет всем в «Черной Собаке» и скажи, что я скоро буду.

Кэнди.

Долли и Донна так упорно смотрели на монитор, словно он мог заговорить и ответить на их невысказанные вопросы. Донна закрыла письмо, и на экране опять появилась заставка.

Долли спросила пронзительным голосом:

— «МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ ВСТУПАЮТ В ИГРУ». Что это за послание такое, черт побери?

Донна направила мышь на это сообщение и нажала ввод.

— Скоро выясним, не так ли?

Экран засветился. Несколько секунд, потребовавшиеся машине, чтобы проверить оперативную память, показались им обеим мучительными. И тут на экране появилось сообщение:

МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ ВСТУПАЮТ В ИГРУ!

Донна нажала на нужную кнопку, и на экране немедленно появилась картинка. Она была цветная и поразительно отчетливая: фото девочки примерно десяти лет в тесной для нее школьной форме с короткой юбкой. Девочка была азиатка, с густыми темными волосами, заплетенными в косички, и с преувеличенным макияжем — ярко накрашенные губы и густо подведенные синей тушью глаза. Она зачем-то задрала подол юбки, обнажив гениталии и пупок. Девочка улыбалась с экрана прямо им в глаза. Долли потрясенно отступила на шаг назад:

— Пресвятая Мария, матерь Божья!..

Донна одну за одной переворачивала страницы файла. На экране появлялись то маленькие мальчики, то мальчики и девочки вместе — в омерзительных позах, в объятиях друг друга, то девочки с девочками и мальчики с мальчиками… Только на двенадцатой странице на экране появились мужчины; лиц ни на одном снимке не было видно. Либо они стояли, повернувшись спиной, либо физиономии их скрывала какая-нибудь часть тела ребенка.

Долли взяла стакан с виски и вручила его Донне.

— Как они это делают, Донна? Я и не знала, что так можно делать.

Донна сделала большой глоток шотландского виски и вздохнула.

— Сейчас есть просто поразительные технологии, Долли. Если то, о чем я догадываюсь, верно, они пересылают изображения по телефонной линии. Это просто следующий шаг — после обычного телефонного звонка. На клавиатуре набираешь номер, а трубкой телефона служит экран. Это примерно то же, что сделать видеозвонок. Графика в наши дни просто блестящая, сама видишь.

— Значит, Джорджио пользовался этим компьютером, чтобы тащить всякую дрянь в страну?

Донна отрицательно покачала головой.

— Можно делать это где угодно, Долли, с помощью любого совместимого с телефонной сетью компьютера.

— Ну, я думаю, все они ввязались во что-то очень гадкое, — с нажимом произнесла Долли. — И Дэви Джексон, и Джорджио, и еще многие из них.

Донна проглотила остаток виски.

— Это мне и нужно выяснить, не так ли? — с горечью заметила она.

— А как ты собираешься сделать это, девочка? — вздохнула Долли. — Спросишь своего мужа?

Донна отбросила назад пряди волос, упавшие ей на лицо, и серьезно ответила:

— Нет, Донна, я не стану обвинять в этом Джорджио, пока у меня нет доказательств. А у меня сейчас и на самом деле нет никаких доказательств того, что он замешан в чем-то подобном.

Долли фыркнула, не разжимая губ, и резким тоном спросила:

— Какого черта тебе еще нужно, девочка?! Ты всегда закрываешь глаза там, где дело касается его, не так ли?

— В сообщении говорилось: «Передай привет всем в «Черной Собаке»… Что ж, «Черная Собака» — это одна из фирм, которой я владею вместе со Стефаном через сеть дочерних фирм, относящихся к агентству «Поговори с…». Я возьму в файле адрес, поеду туда и разузнаю все, что можно.

Долли откровенно разозлилась.

— Ты так ничего и не скажешь против него, Донна? Разве ты еще не убедилась, что он замешан во всем? Неужели ты считаешь, что все это могло происходить у него за спиной?

— Не знаю, Долли. Но я могу это выяснить, — с отчаянием в голосе ответила Донна. — А до тех пор, пока я не буду знать всего наверняка, я не смогу считать своего мужа — человека, которого ты якобы любишь как собственного сына, — невиновным.

— Ну да, ты же так хорошо его знала, что он умудрился организовать ограбления банков у тебя за спиной…

— Нет, Долли, — перебила ее Донна. — Ты не понимаешь! Я знаю его сердце лучше, чем кто-либо другой. Он вряд ли имеет к этому более тесное отношение, чем ты или я. Здесь зачинщики — Стефан и Дэви Джексон.

Утробный смех Долли, раздавшейся в ответ на ее слова, удивил Донну. Резко отодвинувшись от экрана, она в ярости спросила:

— Господи, Долли! Ты сменила тон?!

Лицо Долли казалось серым при слабом освещении, даваемом монитором. И неожиданно Донна увидела, насколько та стара: глубокие морщины прорезали кожу вокруг ее глаз и рта.

— Может, она и так, Донна. Но у меня ужасное предчувствие: похоже, ты скоро узнаешь о таких вещах, о которых раньше даже не подозревала, поскольку не могла увидеть таковых в самых страшных снах. И все они крутятся вокруг одного человека — Джорджио.

Донна выключила компьютер, и комната погрузилась во мрак. Тогда Донна раздвинула шторы. После чего она повернулась лицом к Долли и произнесла отчетливо и веско:

— Попридержите язык, леди, иначе окажетесь без работы и без дома.

Донна не спеша вышла из комнаты, а Долли осталась стоять на месте, проводив свою хозяйку взглядом вытаращенных в изумлении глаз.

Эдна Макви была крупной девицей. Полная и здоровая, она знала себе цену. Эдна явно выставляла себя напоказ. Затянувшись сигаретой с марихуаной, она громко сказала:

— Черт побери, Генри, либо я сейчас же получу десятку, либо пойду куда-нибудь еще!

Генри, худощавый, тонкокостный мальтиец с изящными, будто нарисованными карандашом усиками, и в дорогих, явно сшитых вручную туфлях, мысленно взвесил свои шансы против Эдны — даже если бы та была без ножа. И глубоко вздохнул, осознав, что она вполне могла бы убить его.

— Это вполне справедливо, ты, жирная мразь! — отвратительно грубым тоном заметил он. — Но мне нужно хорошее шоу, настоящее. И чтобы эти лохи сначала заплатили мне. Идет?

Эдна улыбнулась, и это волшебным образом преобразило ее лицо: из-под толстого слоя косметики и зачесанных назад обесцвеченных волос на несколько кратких мгновений засияли ее юность и красота.

— Лохи платят мне, Генри, не забывай! — фыркнула она.

— Я не шучу, подружка. Но ты становишься жадной, а если ты станешь слишком жадной, то мы все постепенно отвалим. Это же не единственная помойка во всем Лондоне, сама понимаешь.

Генри решил склонить голову под грузом напастей и под давлением многопудовой молодой женщины. Он вдруг хитро улыбнулся:

— Тогда поднимай свою жирную задницу — и вперед! Нас ждут клиенты.

Эдна поднялась во весь свой внушительный рост, и ее шелковый жилет туго натянулся на необъятной груди. По пути пританцовывая со слоновьей грацией, она вышла из тесного кабинета и направилась в свою будочку.

Эдна пользовалась популярностью. Мужчинам, как известно, нравятся крупные девушки — с большими грудями и широкими бедрами, с округлыми белыми задами. Эдна знала это и старалась сделать так, чтобы деньги непременно были уплачены и чтобы цена соответствовала растущему спросу. Она рассуждала просто: чем крупнее девица, тем больше удовольствия получают клиенты за свои деньги.

Генри проводил ее взглядом и усмехнулся… Из всех потаскух, которых он знал Эдна одна умела по-настоящему следить за собой: никогда не употребляла сильных наркотиков — так, слегка покуривала травку; никогда не пила спиртное во время представления, соблюдала элементарную гигиену. На самом деле Генри хотел бы иметь несколько таких девиц, как Эдна Макви, но такие девицы, как она, редко встречались здесь в шоу с подглядыванием. Большинство шлюшек от героина почти свихнулись, а иначе они вообще не могли бы выполнять свою работу. Генри признавался себе, что от такого он и сам, черт побери, свалился бы в коме.

Беззаботно насвистывая, он вышел из офиса и спустился по лестнице в бар, находившийся в подвале… В действительности у Генри не было лицензии на содержание бара; таковой был устроен для тех посетителей, кого это не слишком волновало. Мужчины, а изредка и женщины, посещавшие «Черную Собаку», не отказывались от этой дополнительной услуги, и Генри щедро обеспечивал клиентов выпивкой за их деньги. Или, по крайней мере, старался обеспечивать.

…Дым плотной волной ударил ему в ноздри, едва он вошел в бар, и Генри слегка закашлялся.

— Включи вентилятор, Кэрри, черта ради! Ты что — хочешь удушить этих проклятых игроков?

Кэрри засмеялась и повернула выключатель старого вентилятора, прикрепленного к потолку.

— Нет, Генри, они же платят мне за то, чтобы нормально дышать! — громко заявила она.

Он добродушно рассмеялся над ее шуткой, одновременно обводя проницательным взором все небольшое подвальное помещение. Как всегда, оно было заполнено хлыщами из Сити. То тут, то там попадались на глаза и случайно забредшие старые работяги. Ранним вечером — таковым в Сохо считалось время до двадцати трех часов — в бар приходила одна и та же клиентура: мужчины, у которых наверняка имелись и дом, и жена с детьми и за которыми нужно было присмотреть.

Генри прошел через бар в другое подвальное помещение. Здесь повсюду висели парчовые шторы, отделявшие закутки с небольшими кушетками, что вполне сходили за кровати. В течение вечера эти кровати, общее число которых достигало двадцати шести, и обычно многократно использовались… Генри улыбнулся при мысли о поступающих от клиентов деньгах и бессознательно потер руки. Потом невольно сморщил нос, ощутив кислый запах в помещении, и вернулся в бар. Он оставил за собой дверь широко открытой — в качестве сигнала всем клиентам и своим работникам, что ночное веселье начинается. Со своих мест мгновенно поднялись солидный мужчина и с ним мальчик — трансвестит лет шестнадцати. Они стараясь не обращать на себя внимания и проскользнули в открытую дверь.

Кэрри тут же написала мелом на доске, висевшей за стойкой, небольшую букву «X». Механизм ночной жизни заработал, и она знала, что с этого момента ей надо быть начеку. Общее количество клиентов, и в особенности рабочих, которые норовили улизнуть из заведения, не заплатив порой, становилось абсурдным.

Генри вновь засвистал себе под нос популярный мотивчик и поднялся вверх по лестнице к кабинкам для подглядывания. Он вошел в маленькую будочку и машинально поднес носовой платок ко рту: невозможно было выносить запахи семени и пота, пропитавшие здесь все. Осторожно ступая по полу, чтобы не испортить дорогие замшевые туфли, Генри просунул пятидесятифунтовую купюру в маленькое отверстие в перегородке прямо перед ним.

Открылось зарешеченное отверстие, и, глядя сквозь решетку, он увидел Стеллу — старого профессионала в шоу с подглядыванием: она крутилась на табурете, принимая различные позы. Девушка, высокая и худая, была одета лишь в бикини, да и то в виде веревочек. Удовлетворенный тем, как она выполняет свою работу, Генри ключом открыл ящик для денег и вытащил оттуда пятьдесят фунтов, а затем положил их в бумажник, который держал в кармане.

Запах здесь стоял омерзительный. Снова заперев ящик для денег, Генри поспешил выйти. И закричал во весь голос:

— Сид! Вымой это долбаное место! От всего здесь воняет, как от бандажа турецкого борца!

Сид, старик семидесяти лет, страдавший одышкой, с улыбкой подошел к нему, держа в руках швабру и ведро.

— Я и так стараюсь везде поспевать, Генри. Сегодня был по-настоящему деловой день.

— И не говори, Сидди, старый грязный шельмец! Если бы ты столько же времени тратил на уборку кабинок, сколько тратишь на то, чтобы слоняться по ним, мы давно получили бы санитарный сертификат как нечего делать. Так вот, старик, предупреждаю тебя в последний раз: содержи кабинки в чистоте, иначе вылетишь на улицу!

Сид протер мокрой тряпкой маленькое деревянное сиденье в кабинке, а затем вымыл пол. В отличие от Генри его этот запах не беспокоил. Он сжился с этим запахом, вот уже почти тридцать пять лет вдыхая его днем и ночью.

Обмахнув туфли чистым белым носовым платком, Генри распрямился и в изумлении широко раскрыл глаза: в проеме двери стояла невысокая ослепительно красивая женщина. Призвав себе на помощь все свое маслянистое очарование, Генри сказал, изо всех сил стараясь подражать интонациям Боба Хоскинса:

— Я могу вам чем-то помочь, дорогая?

Донна посмотрела на мелкие белые зубы мужчины, на его костюм от Армани и широко улыбнулась:

— Вы Генри Пратт, как я полагаю?

Он вежливо кивнул и сказал:

— Ну, конечно, дорогая. Не доктор же Ливингстон, мать его. Зачем вы сюда пришли?

Донна подошла вплотную к нему и тихо произнесла:

— Вообще-то я пришла из-за вас. Я — Донна Брунос. Стефан попросил меня присмотреть за делами, пока он на отдыхе.

Генри понравились слова «на отдыхе» и интонация, с которой они были сказаны. Для него это прозвучало как свидетельство искушенности и определенного положения в обществе говорившей. Однако он по-прежнему не доверял гостье. Генри не доверял и собственной матери — он с рождения не доверял никому.

— Но он ничего мне об этом не говорил, дорогая.

Донна выдавила из себя улыбку, стараясь сохранить спокойствие.

— Поскольку я владею двадцатью пятью процентами этого заведения, — ответила она, — то не думаю, что должна вам что-то объяснять, мистер Пратт. Сейчас я хотела бы выпить и оглядеться. А потом я скажу вам, для чего пришла. Хорошо?

Генри провел языком по зубам и пожал плечами.

— Устраивайтесь! Но мне нужны доказательства, что вы та, за кого себя выдаете, дорогая. Я не могу позволить, чтобы кто ни попадя ошивался в моем заведении. Может, вы из легавых, дорогая? Хотя от вас не пахнет так, как обычно пахнет от них, если вы простите меня за такое замечание.

Донна открыла небольшой кейс, вытащила оттуда файл с порт-фолио «Поговори с…» и вручила его Генри вместе со своими водительскими правами.

Тот небрежно просмотрел документы и сказал:

— Вам стоило принести еще и свадебную фотографию. Потому что за все эти годы, леди, я ни разу здесь вас раньше не видел.

Донна выхватила у него бумаги и резко бросила:

— Мой муж раньше не получал восемнадцатилетнего срока! Если желаете, можете позвонить Большому Пэдди. Он, я уверена, подтвердит мои полномочия и мою личность.

Сердце Донны сильно билось от страха: а вдруг Генри решит именно так и поступить? Поэтому, действуя по вдохновению, она воскликнула:

— О, вот что я вам скажу. Хотите, я заверну за угол и приведу Алана Кокса? Это будет для вас достаточным доказательством?..

Она заметила, как Генри побледнел, и про себя усмехнулась своей изобретательности.

— Мне это не трудно, я могу прямо сейчас привести его сюда, — продолжала она. — Сейчас я управляю всеми делами Джорджио, даже бизнесом с Аланом Коксом. Можно обратиться к нему: он поймет о чем речь.

Генри покачал головой и любезно улыбнулся:

— В этом нет необходимости, дорогая. Вы должны понять: мне приходится быть осмотрительным — ведь вокруг нас ползает столько мрази! Пойдемте, я отведу вас в бар, там вы сможете выпить.

Донна положила бумаги в кейс и двинулась мимо кабинок в сторону бара вместе с Генри. Здесь музыка звучала громче, и Донна почувствовала, как ритмы тяжелого рока отдаются у нее в висках.

— Это кабинки, в которых проходит шоу с подглядыванием, — по пути объяснял Генри. — Не хотите ли чего-нибудь покруче?

Донна кивнула, хотя продолжала испытывать страх за последствия своей авантюры.

Достав пятидесятипенсовую монету, Генри вошел в ближайшую кабинку и бросил монету в щель в перегородке. Он был рад, что Сид уже протер здесь все, от пола до стен: не хватало, чтобы жена Джорджио Бруноса испачкалась спермой какого-нибудь онаниста!

Донна увидела, как поднялась решетка. Сморщила нос от кислого запаха и боязливо приставила глаза к прорези в перегородке: одна прорезь была длиной со щель почтового ящика, но ширина ее позволяла просунуть внутрь руку. Донна с омерзением наблюдала, как громадная девица с непроницаемым лицом под громкую музыку вращается на табурете. Вот рука ее исчезла между толстыми ляжками — тут же Донна выпрямилась и сглотнула, преодолевая приступ тошноты. Но она была уже тем довольна, что в кабинке увидела обыкновенную женщину… Она ожидала увидеть там ребенка.

— Какой тут у девушек средний возраст?

Генри засмеялся.

— Они обычно лгут, скрывают свой истинный возраст. Проститутки постоянно врут, даже насчет того, что едят за обедом. Это часть их жизни, понимаете? Но их средний возраст здесь — от семнадцати до сорока пяти лет. У нас есть одна женщина, которой за пятьдесят. Но мы ее используем по средам, потому что здесь тогда царит затишье, простите меня за каламбур. — Он громко расхохотался над своей шуткой.

Донна последовала за ним по коридору и вскоре оказалась в баре.

Еще когда они спускались по узкой лестнице, она услышала гул голосов и звяканье стаканов — это первая примета всех баров на свете. Музыка в баре звучала тише, чем наверху: она доносилась из большого музыкального центра, стоявшего за стойкой. Исполнялась песня группы «Пинк Флойд» — «Привет, машина», и в темноте Донна разглядела, что несколько человек танцуют.

Они подошли к стойке бара, и Генри с пафосом сказал:

— Вот где делаются настоящие деньги! Подглядывание — хороший бизнес, он законный, достаточно легальный, чтобы не привлекать особого внимания легавых. Им подавай рыбу покрупнее, так всегда было. Хотя они закрывали нас пару раз, когда грязь вылезла на поверхность. Кабинки гниют из-за игроков, понимаете. А в разгар лета вонь такая, что она может нокаутировать даже слона. И от некоторых девок шибает, как от котов. Вот же грязные шлюхи!.. Что вам принести выпить?

— Белое вино и содовую, пожалуйста. — Донна уселась на высокий табурет возле стойки бара и оглядела помещение. Стены были украшены изображениями голых мужчин и женщин. Некоторые картинки представляли собой сравнительно безобидный бумажный хлам, который можно купить в любом книжном магазине, другие же были обязаны своим происхождением порнографическим журналам: мастурбирующие женщины, мужчины с женщинами… Однако, слава богу, изображения детей отсутствовали.

За столиком, стоявшим в углу, Донна заметила девушку лет пятнадцати; она разговаривала с шестидесятилетним мужчиной. На девочке был коротенький топик и туго облегающая бедра кожаная юбка.

Генри вручил Донне заказанный ею напиток. Она кивнула головой в сторону парочки и заметила:

— Девочка выглядит весьма юной. Наверняка это опасно — нанимать несовершеннолетних. — Голос ее звучал жестко и нейтрально, и она удивилась самой себе, своей выдержке.

— Ей шестнадцать, дорогая, — пожал плечами Генри. — Она выглядит моложе, но это ненадолго. Несколько лет распутной жизни, и за одну ночь она может состариться. Вот иной раз увидишь таких молодых и приходишь в шок. Но она-то — настоящая проститутка: работала два года на Кинг Кросс, прежде чем пришла к нам. Эта малышка крепкая, как сталь. И отличный работник! При всем уважении к вам, миссис Брунос, поймите: это издержки тяжелой работы. Отсюда к нам текут денежки. Все мужчины, которых вы здесь видите, настоящие распутники. Или их привели сюда матерые распутники. У нас тут по пятницам и по субботам идет живое шоу, и там мы угождаем всем подряд. Шлюхи в это заведение, как мужчины, так и женщины набраны специально. И работают они здесь добровольно, потому что сами этого хотят. То же самое я говорил Стефану. Если мы не наймем их, это сделает кто-нибудь другой. Он немного жадный, ваш деверь, а эти люди знают себе цену. Им нужны деньги, чтобы выживать в этом мире.

Донна кивнула. Безнадежное отчаяние, составляющее суть характеров, причем и у обслуживающего персонала, задело ее за живое. Вся обстановка была убогой, грязной; до нынешнего дня Донна даже не подозревала, что такие помойки существуют. Двое мужчин одновременно поднялись из-за стола и вдвоем выскользнули из комнаты. Генри заметил, как Донна проводила их взглядом.

— Пойдемте за мной, дорогая.

Она прошла за ним через барный зал, а затем они миновали дверной проем… При свете тусклых лампочек без абажуров Донна увидела разделенную на отдельные закутки большую комнату, и ей хватило нескольких секунд, чтобы понять, что там обычно происходит. Выйдя на середину комнаты, она вдруг увидела в одном из закутков двух мужчин: они страстно обнимались. Штора, закрывающая закуток от любопытных глаз, была едва задернута; более молодой мужчина через плечо старшего партнера заметил Донну — неожиданно с дерзкой улыбочкой подмигнул ей.

Генри ухмыльнулся, разглядев, как побледнело до зеленоватого оттенка лицо Донны.

— Вот с кем нам приходится иметь дело. Это же животные, дорогая. Ну что — вы достаточно насмотрелись?

Донна кивнула и быстрым шагом вернулась в бар. Она залпом выпила свое белое вино, правда, с трудом проглотив его. Генри стало ее жаль.

— Простите, дорогая, мне не нужно было показывать вам всего.

Донна собралась с духом и язвительно заметила:

— Больше всего я ненавижу педиков. Меня от них сразу тошнит.

Она сказала это таким твердым голосом, что он ей безоговорочно поверил… На многих людей подобное неприглядное зрелище воздействовало так же. Лесбиянки никого особенно не раздражали, но вид двух обнимающихся мужиков кое для кого был невыносим — все равно что красная тряпка для быка.

— Допивайте. И я отведу вас в мой кабинет. Хорошо?

Донна чуть заметно кивнула. Она была рада, что он поверил ее обману. Поднимаясь вслед за Генри по лестнице, она чувствовала, как в ней мощной волной нарастает ненависть к Стефану Бруно-су. «Это помещение — настоящая клоака, а люди тут как крысы. Крысы, погрязшие в чем-то, липком и грязном, из чего они никак не могут выбраться».

В кабинете она обрела душевное равновесие и спокойно спросила Генри:

— Стефан звонил из Шри-Ланки?

Генри покачал головой.

— Он никогда не звонит из заграничных вояжей. Во всяком случае не звонит мне. Однако я слышал, что дела с отелем идут хорошо. Кэнди заходит иногда повидаться со мной, когда она бывает в Смоуке. Но я не слишком много от нее узнаю. Она обычно останавливается на квартирах на Вардор-стрит. Ей нравятся китайские девочки, старушке Кэнди, а их там ой как много! — Он хохотнул над своими собственными словами.

Донна с деловым видом кивала, якобы со всем соглашаясь. «О чем я тут беседую, черт побери?»

— А вы сами бывали в этих квартирах, Генри?

Он медленно покачал головой; лицо Генри при этом сделалось суровым, почти жестоким.

— Они для меня слишком дороги, милая… И не только поэтому. Я не делаю ставок на бизнес с детьми. У меня хорошая жена и двое ребят. И я счастлив этим.

Донна поняла, что сделала ложный ход, и виновато улыбнулась.

— Простите, мне нужно было подумать, прежде чем спрашивать.

— Ничего страшного, миссис Брунос. Но Стефан скажет вам, что я никогда не впутывался в эти дела. И, честно говоря, даже не хочу ни о чем знать. Я предоставляю все это неграм из «Разрушителя сердец». Вам надо увидеться там с Кристофером. Он даст вам ключи и все покажет.

А теперь не желаете ли взглянуть на книги? Но только мне сейчас некогда. Не обижайтесь, миссис Брунос, но все дела внизу пойдут прахом, если я не буду маячить у них перед носом.

— Ничего, все в порядке, — покачала головой Донна. — Мне просто нужно было посмотреть что к чему. А книги я просмотрю в следующий раз. Большое спасибо за помощь. Я это оценила.

Генри благодарно улыбнулся ей:

— Значит, вы будете присматривать за этим заведением, когда Стефан поедет в Германию?

Донна ответила ему со смехом, скрывая этим свое удивление:

— Ну, это мы еще посмотрим, Генри.

Он поднялся и протянул руку для рукопожатия.

— Я был очень рад наконец-то с вами познакомиться. Передавайте Джорджио мои наилучшие пожелания. Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Донна от души пожала ему руку. Он пошел в бар, а Донна направилась к выходу. Тяжкий смрад от человеческих тел комом стоял у нее в горле. Проходя мимо кабинок возле входа, она столкнулась с мужчиной; он выходил из кабинки, на ходу застегивая молнию на брюках. Донна заметила, что лицо его горит румянцем от возбуждения, а руки дрожат.

Он встретился с Донной глазами. Прочтя в ее глазах откровенное отвращение, мужчина смутился так, что лицо его из розового сделалось багрово-красным. Он нетвердой походкой вышел из двери на холодную вечернюю улицу. Донна вышла на улицу следом за ним, почти не отставая от него.

«Разрушитель сердец» оказался маленьким клубом, расположенным неподалеку от Вардор-стрит. Едва Донна миновала двойные двери, к ней подошел крупный мужчина явно вест-индийского происхождения: высокий, абсолютно черный и очень красивый. Мужчина непринужденно улыбнулся ей, показав крупные и чистые белые зубы.

— Слушаю вас, — с некоторой долей удивления, но вежливо обратился он к Донне.

— Кристофер? — Донна внимательно следила за его реакцией, задавая вопрос.

Мужчина облизнул полные губы и покачал головой.

— Нет, женщина, я не Кристофер. А кто его спрашивает?

— Скажите ему, что его хочет видеть жена Джорджио Бруноса, ладно? Стефан попросил меня зайти.

Она заметила, как у мужчины удивленно приподнялись брови. И наверняка улыбнулась бы, если бы не была так напугана. Однако, заставив себя сурово посмотреть ему в глаза, она с вызовом заявила:

— Я тут не собираюсь торчать всю ночь, понимаете ли!

Мужчина отвернулся от Донны и перегнулся через стойку фойе; из-за своих габаритов он казался крайне медлительным. Рыжеволосая женщина, сидевшая за стойкой, искоса взглянула на него, пока он медленно поднимал трубку и набирал номер.

— Алло! Крисси? Тут пришла какая-то женщина. Говорит, что она жена Джорджио и хочет тебя видеть. Послать мне ее к тебе?… — Выслушав ответ, он положил трубку на место. — Подождите здесь, он скоро выйдет.

Донна стояла в небольшом фойе клуба в ожидании Кристофера и вбирала в себя впечатление от всего, что ее окружало. Рыжеволосой женщине было лет пятьдесят; она выглядела болезненно худощавой. Глаза ее были столь тщательно подведены, что Донна про себя восхитилась ее умению. Рассмотрев лицо женщины поближе, она потрясенно осознала, что женщине, по крайней мере, лет шестьдесят. Почувствовав на себе взгляд Донны, она слабо улыбнулась в ответ, а чуть позже, когда привратник скрылся во внутреннем помещении клуба, сказала:

— Что вас привело сюда, миссис Брунос?

Донна дружелюбно улыбнулась ей.

— Так, небольшое дело. А что?

Женщина изящно пожала худенькими плечами.

— Я из вежливости спросила. А вот как поживает ваш красавец муж? Это действительно интересно. Я его уже давно не видела. Но, полагаю, и вы его не часто теперь видите, не так ли?

Глаза Донны сверкнули, и она резко бросила в ответ:

— Я его вижу достаточно часто, дорогая!

Женщина снисходительно улыбнулась:

— Да не сжимайте вы кулачки! Я же просто констатирую факт. Ему там не повезло… — Она повернула голову и заглянула сквозь дверной проем во внутреннее помещение, затем, наклонившись вперед, тихо произнесла: — Вот что я вам посоветую. Остерегайтесь Крисси. Он — опасная каналья. От одного его взгляда кровь стынет в жилах. Учтите это, ладно?..

Донна мысленно спросила себя: «Какого черта эта женщина так со мной любезна?» Во время своих кратких набегов в подземный мир Сохо она уже установила, что люди дают тебе только то, что ты у них покупаешь. Деньги — главный пункт повестки дня, и голос монеты звучит громко и чисто.

— Я запомню это, — вежливо ответила она вслух.

Едва она произнесла эти слова, как из внутреннего помещения в приемную вышел высокий молодой неф.

— Чем могу служить?

Донна была поражена его чистым английским выговором, характерным для высших классов.

— Я пришла сюда потому, что мне нужны ключи от квартир на Вардор-стрит. Стефан просил меня присмотреть за ними, пока он в отъезде. Кстати, меня зовут Донна Брунос, я жена Джорджио Бруноса…

Она протянула руку для рукопожатия, но Кристофер ее жест демонстративно проигнорировал.

Неожиданно он широко улыбнулся. И затем произнес короткую, но выразительную речь — как ни странно с сильным вест-индским акцентом:

— Слушайте, леди, меня не колышет, кто вы, черт побери, и что вы хотите! Стефан Брунос не имеет права что-либо подобное вам поручать, ясно? А теперь возвращайтесь туда, откуда пришли, и никогда больше ни ко мне, ни к моим людям не приближайтесь, понятно?! Вы это сами примете к сведению, или мне лучше попросить кого-нибудь, чтобы он впаял вам это в мозги?!

Донна заглянула в холодные черные глаза и поняла, что ей на самом деле грозит смертельная опасность. От испуга она не смогла сразу ответить. И мужчина грубо схватил ее за руку.

— Ты меня слышишь, женщина? Или что?! Джорджио меня не запугает! Еще не родился человек, который запугает меня, а сам я могу устрашить кого угодно, включая твоего старика и его братца. А теперь убирайся отсюда, дамочка, а не то я теряю терпение! Рыжеволосая женщина вышла из-за стойки и тихо сказала:

— Оставь ее, Кристофер, я сама с этим разберусь. Иди в клуб и предоставь все мне. Я прослежу, чтобы миссис Брунос ушла отсюда.

Мужчина повернулся и открыл было рот, видимо, собираясь ей возразить, но потом оставил руку Донны и вихрем вылетел из комнаты; огромный вышибала-привратник последовал за Кристофером, повиновавшись чуть заметному движению руки рыжеволосой женщины. Она же обратилась к Донне:

— Пойдемте, дорогая, я провожу вас до машины.

Донна безучастно позволила вывести себя за руку из фойе «Разрушителя сердец», находясь в прострации после испытанного потрясения. Оказавшись снаружи в холодной ночи, женщина немного прогулялась с Донной по Вардор-стрит, и они вдвоем зашли в небольшое кафе.

— Со мной все в порядке, честно! — засмущалась Донна.

Рыжеволосая заставила ее присесть за столик.

— Выпейте кофе, и вы почувствуете себя лучше…

Она заказала два кофе. Положив в свою чашку сахар, новая знакомая спросила Донну:

— Что привело вас в клуб «Разрушитель сердец»? Конечно же, вас не послал Стефан Брунос, дорогая. Он вас жутко ненавидит, как говорится, со всеми потрохами. Что на самом деле вам нужно?

Донна дрожащими руками достала и прикурила сигарету.

— А кто вы сами?

Рыжеволосая женщина усмехнулась.

— Сначала ответьте на мой вопрос. А потом я позабочусь о церемонии нашего знакомства.

Донна тяжело перевела дух.

— Я просто хочу узнать, что происходит в этих квартирах, вот и все.

Женщина прикурила сигарету, небрежно достав ее из пачки Донны.

— А для чего? Почему это вас так интересует?

Донна уставилась на свою чашку с кофе и ничего не отвечала. Женщина осторожно приподняла ей голову, нежно взявшись пальцами за подбородок, и заглянула Донне в глаза:

— Я задала вам вопрос! Откуда такой повышенный интерес к нам? Если сейчас я не выясню этого, то за дело возьмется Кристофер. А я его знаю, дорогая, лучше, чем кто-либо. Он обязательно захочет узнать, в чем тут причина. Я пытаюсь вам помочь. Только вы этого пока не понимаете.

— Я просто хочу узнать, кто эти девушки, что работают на него, и откуда они… — Донна, как зачарованная смотрела в глаза пожилой женщины. Та незаметно расслабилась.

— Позвольте дать вам ценный совет. Там, где дело касается Кристофера Скотта, даже не пытайтесь что-либо выяснять. Даже сами мусора не трогают его. А теперь, миссис Брунос, возвращайтесь домой и забудьте о сегодняшнем дне, хорошо? Я скажу Крисси, что все это — недоразумение. Он поверит мне, и мы забудем все, что случилось. Идет?

Донна не ответила.

— Не думаю, что ваш старик будет благодарен вам за то, что вы разозлили Кристофера. Я знаю достоверно: не будет! И Стефан — тоже. Он у Крисси и так в черном списке.

— Скажите, мой муж работает с Кристофером? Я имею в виду бизнес, касающийся тех квартир?

Женщина отрицательно покачала головой. Она даже вяло рассмеялась.

— Нет! Джорджио не имеет никакого отношения к этим квартирам, дорогая. Это между Кристофером и Стефаном. — Она заметила, как Донна облегченно вздохнула, и спросила: — Ну? Теперь вы счастливы?.. Забудьте вы о сегодняшнем дне и об этих квартирах, — настойчиво убеждала ее женщина. — Поверьте, я даю вам дельный совет. Кристофер Скотт — не тот человек, которого можно безнаказанно злить.

Донна уже почувствовала себя лучше. Собравшись с духом, она решительно спросила:

— А откуда вы так много знаете о Кристофере, Стефане и моем муже?

Рыжеволосая женщина прикурила очередную сигарету от окурка старой.

— Кристофер мой сын, дорогая. Я — Виолетта Скотт.

Она заметила, что Донна от изумления широко раскрыла глаза, и опять засмеялась.

— Это я — владелица клуба «Разрушитель сердец». Кристофер работает там, но это мой клуб. У меня пять сыновей, и Крисси — старший. Много лет я была проституткой. И до сих пор не знаю, кто стал отцом каждого из моих парней. Но я говорю вам лишь то, что вы и так можете услышать повсеместно, по крайней мере, в Вест-Энде. Не подумайте, что это — признание. Меня все знают, дорогая, и очень хорошо знают. Ну, а вы очень мило выглядите. И я не хочу, чтобы ваше любопытство вам же и навредило. Спросите Стефана об этих квартирах. Но никогда больше не подступайтесь с этим ни ко мне, ни к моему сыну. Я не несу ответственности за то, что он может с вами сделать. Вы поняли?

Донна молча смотрела на эту странную женщину, но ничего ей не отвечала.

Виолетта Скотт тяжело вздохнула.

— Вы глупая девочка! Есть определенного типа люди, с которыми вы вообще не должны пересекаться. И мой сын — один из них… Оставьте все! Просто оставьте все, как есть…

Виолетта резко встала и быстро покинула кафе. Донна осталась сидеть за столиком. Ей было холодно, она устала. И пила медленно свой кофе, пытаясь разобраться, что же именно ей дальше делать.

Глава 36

Донна приехала домой только в четыре пятнадцать утра. И обнаружила, что Долли не спит и ждет ее возвращения.

На лице пожилой женщины застыла трагическая маска. Донна вспомнила, какие жестокие слова сказала ей накануне, и почувствовала жуткий стыд. Долгие годы Долли всегда была рядом. Можно сказать, что заменяла Донне мать. А Донна отплатила ей за любовь злыми словами и угрозами.

Долли налила ей чашку чая и присела за кухонный стол.

— Что случилось, дорогая?

Донна посмотрела на напряженное, изборожденное морщинами лицо Долли. И почувствовала, как в ее собственной груди нарастает горестное ощущение тщетности всех усилий. Она подавила слезы и спокойно ответила:

— Я ездила в клуб, который называется «Черная собака». Это заведение, где проводятся шоу с подглядыванием. Там было полно грязных стариков, проституток и трансвеститов, не говоря уже о просто развратниках. Я хотела разобраться, есть ли какая-нибудь связь между этим клубом и Шри-Ланкой, но меня оттуда выперли. Если что и успела увидеть, так это полную деградацию людей. И это результат разгула похоти мужчин, а не женщин, Долли! Женщины там нуждаются лишь в деньгах… Как бы то ни было, оттуда я поехала в клуб, называющийся «Разрушитель сердец». И там меня запугал крупный негр по имени Кристофер Скотт. А потом меня угостили кофе и угрозами, хотя и в более мягкой форме. Угрожала мне мать Кристофера — Виолетта Скотт.

— Я знаю ее. Точнее сказать, я слышала о ней. На самом деле она неплохая старая кочерга. Но сыновья ее — настоящие маньяки.

— Ну не столь важно, какая она там старая кочерга. Важнее другое: она предупредила меня, Долли! На Вардор-стрит есть какие-то квартиры, и в них — китайские дети. Я знаю, что там именно дети: у меня на этот счет есть не только интуитивные догадки, но и определенные домыслы. И все же я выведала у той женщины, что Джорджио в любом случае не имеет к этому отношения. Я имею в виду, квартиры и детей. Это все Стефан. Все время этот проклятый Стефан!

Долли молча опустила голову и вздохнула.

— Ты знаешь, как ни крути, Долли, получается, что Джорджио отбывает восемнадцатилетний срок, а эта задница — на воле и сейчас еще и в Шри-Ланке. Возможно, организует там группу детей для отправки сюда. А может, и сам трахает и? Не знаю… Но могу тебе точно сказать: как только я куплю билет, я полечу туда и сама выясню правду.

— Неужели ты всерьез собираешься лететь туда? — хрипло пробормотала Долли.

Донна энергично кивнула.

— Обязательно полечу, Долли! Я собираюсь разобраться, какого черта там происходит в этом так называемом отеле «Бэй Вью». Раз и навсегда выяснить, в чем замешан Джорджио. Вот что я тебе еще скажу. Если он действительно замешан, я позабочусь о том, чтобы он сгнил в тюрьме рядом со своим братцем. Нашему чудесному Стефану скоро нанесут неожиданный визит…

Долли встала из-за стола и сурово заявила:

— Ты не полетишь туда одна. Ни за что! Неужели ты настолько глупа, черт побери?

Донна расхохоталась.

— О, садись же, Долли, Христа ради. Мне надо лететь. Кто еще может это сделать а? Ты, что ли, полетишь? Или Большой Пэдди? Кто еще это может сделать, кроме меня? — Голос ее зазвучал мягче. — Разве ты не понимаешь? Нужно точно выяснить, что происходит, и кто, черт возьми, стоит за всем этим.

Глаза Долли наполнились слезами, и она печально сказала:

— Ты совершаешь большую ошибку. Предоставь это дело полиции, Донна, пускай они во всем разберутся.

— Я не могу. Пока не могу.

Долли снова села за стол; ее старые кости ныли, протестуя против того, что она всю ночь не ложилась спать.

— Ты хочешь сказать, что собираешься выяснить, в чем замешан твой муж?

Донна грустно посмотрела на нее:

— Мне нужно обязательно это выяснить, Долли, тем или иным способом. Мне надо самой все увидеть.

Долли некоторое время молчала, а потом сказала:

— Я помню тебя, когда впервые пришла работать к вам. Ты была хорошенькой, спокойной малышкой, которая безумно любила своего мужа и пыталась быть хорошей женой. Ты и мухи бы не обидела. Я видела, как ты преодолевала природную застенчивость, чтобы исполнять роль хорошей хозяйки для гостей Джорджио, была свидетельницей того, как ты горевала над своими неродившимися младенцами, наблюдала, как ты старалась высоко держать голову, сохраняя уважение к себе, но с недавних пор я все удивляюсь: куда же подевалась та маленькая девочка?

Донна ответила ей голосом, полным муки:

— Та девочка выросла, Долли, в тот день, когда ее муж получил восемнадцать лет. Ее заставили жить в реальном мире. Хочешь, я тебе кое-что объясню? Может, из-за всех этих неприятностей и хлопот с Джорджио ничего хорошего и не выйдет, но, по крайней мере, со мной останется то, что я хотя бы выросла, Долли. И успела вовремя! А теперь осталось выяснить, что происходит. Мне надо узнать, каковы ставки. А для того, чтобы сделать это, следует лично полететь в Шри-Ланку.

— А вдруг ты узнаешь нечто такое, чего не желала бы знать? Вдруг ты обнаружишь нечто такое, что разобьет тебе сердце?

Донна нервно сглотнула и ответила:

— Я перейду мост, когда подойду к нему.

Долли направилась к выходу из кухни. Оглянувшись в проеме двери, она обронила:

— Что ж, надеюсь, мост тебя выдержит.

Донна проводила Долли взглядом и вновь ощутила привычные тиски страха, стиснувшие ее грудь. Она открыла сумку и достала фотографию Джорджио, которую всегда с собой носила. Обводя взглядом его красивое лицо, она мысленно твердила себе: «За всем этим стоит Стефан Брунос, а не мой Джорджио, который скоро будет дома, со мной. Скоро все с нами будет хорошо…»

В аэропорту Хитроу Донна в одиночестве поднялась на трап самолета. Она купила билет и на соседнее место, рядом со своим, чтобы обеспечить себе в пути покой, избавиться от возможных разговоров с соседом во время полета. Донна устала до предела, была встревожена и раздражена. Заняв свое место, она положила на свободное сиденье портфель и настроилась на долгий перелет…

Что бы ни говорила и на что бы ни намекала Долли, Донна отказывалась верить в то, что Джорджио замешан в детской порнографии. Хотя здравый смысл подсказывал ей, что все складывалось весьма странно. Долли считала, что солнце встает ради Джорджио Бруноса, и всегда так думала. А вот Маэв, наоборот, вынашивала подозрения насчет собственного сына — Маэв, с которой Донна не обсуждала нынешний кризис. Не обсуждала потому, что боялась: вдруг Маэв согласится с Долли?

Мужчина, сидевший на боковом сиденье напротив Донны, чуть заметно улыбнулся ей. Донна проигнорировала его и в очередной раз посмотрела в окно. Она краем глаза чувствовала, как мужчина смутился, и обнаружила, что ей это доставило удовольствие… Именно мужчины покупали грязные журналы, какие она недавно видела на своем кухонном столе. Без мужчин в таких гадостях не было бы потребности. Никто никогда не слышал о женщинах, которые покупали бы журналы с детской порнографией.

«Диски находились на автомобильной площадке, а это означает, что Дэви, по крайней мере, кое-что знает о них. Знает ли он об их содержании — это уже другой вопрос. В наши дни компьютерное порно — это серьезный бизнес. Об этом постоянно орут газеты», — думала Донна. Из того, что она прочитала об этом в печати в предыдущие два дня, ей стало понятно, что не существует законодательства на этот счет. Порно приходит по телефонной линии, а потом воспроизводится в ошеломительных цветах на другом конце провода. Мужчины, используя компьютерную мышь, могут даже менять вид картинок. В Америке был зафиксирован случай, когда один человек рассылал подобную дрянь в тридцать разных стран.

Детское порно приносит огромные деньги, потому что здесь в отличие от покупки, скажем, журналов «Пентхауз» или «Мейфэа» вам приходится платить и за его незаконность, и за сам продукт. Но вряд ли этот бизнес в ближайшее время станет прибыльнее: он все шире распространяется по миру и охватывает мировой рынок.

В глубине души Донна понимала, что этот бизнес очень подходит к характеру и способностям Стефана Бруноса: «Технология его сильная сторона. Женщины — также его сильная сторона, неважно, секс ли это по телефону, или агентство эскорт-услуг. Он даже глазом не моргнет, продавая этих детишек по всему миру, развращая и используя их… Все, что мне нужно, это выяснить, участвует в этом бизнесе мой муж или нет. Выяснить со всей определенностью, потому что, пока я не буду точно этого знать, я даже не смогу спокойно смотреть ему в глаза. Очень плохо, что в этом деле замешан такой жуткий тип, как Кристофер Скотт, полнейший психопат. Но следует все точно определить, прежде чем подавать сигнал тревоги, вне зависимости от того, кого я этим отправлю на дно».

Самолет вырулил на взлётную полосу. Донна удобно откинулась на спинку сиденья, наблюдая, как воздушное судно взмывает в воздух, а огни Хитроу сияют внизу подобно гирлянде на рождественской елке.

Открыв портфель, Донна вытащила проспект отеля «Бэй Вью» с иллюстрациями, нарисованными художником. Иллюстрации были выписаны четко, красивыми, яркими красками, отчего больше походили на фотографии, чем на художественные зарисовки. Здание отеля, к примеру, отличалось потрясающе красивым фасадом: закругленные окна были украшены ставнями из тика; громадные двойные двери вели в фойе с фонтаном, окруженным мягкими креслами, по всей вероятности, обитыми плющем.

Отель на картинках выглядел прекрасно. Донна всерьез планировала поселиться в одном из его роскошных номеров на то время, пока она будет выяснять, что там, в Шри-Ланке, делает Стефан Брунос. Отель находился в Хиккадоа. «Жаль, что Стефан, скорее всего, будет использовать и пачкать его, как все, к чему бы ни прикасался», — подумала Донна.

Прижав рисунок к груди, она ярко вообразила себя в Хиккадоа вдвоем с Джорджио — как они лежат в громадной спальне, окна которой выходят на море, оба загорелые, подтянутые, наслаждающиеся морем, свежим ветерком и спокойной жизнью в Шри-Ланке… Она вспомнила, как Джорджио рассказывал ей, что страна эта — потрясающая: местные женщины невероятно красивы, а сам остров зеленый, весь какой-то пряный, и повсюду там храмы и слоны.

Донна, конечно, понимала: Джорджио мог быть замешан в ограблениях — и принимала это. После того, как она познакомилась с людьми, с которыми он путался, она признавала, что нужно быть абсолютной дурой, чтобы не принимать это. Но когда дело коснулось детских порнографических снимков, тут она не могла поверить, что ее муж и в этом замешан: «Ни за что на свете! Меня тревожитлишь то, что Стефан мог тайно втянуть в это мужа и меня. Мы об этом можем даже не подозревать, если он пользуется неизвестным нам филиалом «Поговори с…». Один только Господь знает, сколько всего таких филиалов.

Моим именем и именем Джорджио Стефан вполне способен прикрывать эту мерзость, образцы которой я сейчас везу в своей сумке».

Рикки сидел у себя в камере и читал газету, когда в дверь к нему постучал Джорджио.

— Все в порядке, Рикки? Только не говори мне, что ты умеешь читать и так далее!

Рикки громко рассмеялся.

— Я также умею считать, Джорджио, когда мне это нужно. Ну? Чем могу служить? Ты же не стал бы царапаться ко мне в дверь ради того, чтобы по-дружески поболтать.

Джорджио уселся на маленький стул с пластиковой спинкой и усмехнулся.

— Мне нужно оружие, сынок. И я готов заплатить за него.

Рикки аккуратно сложил «Гардиан» и положил газету на койку рядом с собой.

— Какое оружие?

— Какое-нибудь опасное. И небольшое. Которым можно резать.

Рикки расслабленно облокотился на койку. Густой дым от самокрутки скрывал его лицо. Джорджио отметил вздувшиеся тридцатидюймовые бицепсы, жесткий плоский живот и покачал головой: Рикки был огромен и силен.

— А для чего оно тебе нужно? Или, точнее, для кого оно тебе нужно?

— Это предоставь знать мне. А тебе разрешаю по возможности выяснить… Но, поскольку оно не для тебя, что ты беспокоишься?

Рикки улыбнулся, обнажив большие белые зубы.

— Это для Левиса?

Джорджио яростно замотал головой.

— Нет, уж, конечно, не для Дональда, черт побери. Мы с ним пришли к взаимопониманию…

— Я слышал, как об этом трепались в крыле, парень. Ты должен заплатить ему деньги. Ну, вот я и думаю: а вдруг ты не хочешь ему платить? Он сейчас слабый и, в общем, не так хорошо защищен, разве нет? В настоящий момент ты можешь навредить ему, поскольку он уязвим.

Джорджио понял, к чему клонит Рикки, и усмехнулся.

— Ты, черный сутенер! Тоже хочешь немного, не так ли?

Рикки не спеша достал новую самокрутку. И поджег ее серебряной зажигалкой «Зиппо». Глубоко затянувшись, он несколько мгновений подержал дым в легких, выпустил его наружу, а потом сказал:

— Я принимаю «черный», Джорджио, но я не сутенер. — Он усмехнулся и передал самокрутку Джорджио. (Тот молча взял ее.) — Я думаю, ты к чему-то готовишься. И очень хотел бы знать, к чему именно. Расскажи мне свою историю, грек, и, — кто знает? — возможно, мы с тобой заключим сделку.

Джорджио некоторое время курил, а затем вернул самокрутку Рикки. Тем временем его мозг работал в бешеном ритме. Наконец он нарушил молчание:

— Ты не должен это никому передавать. Это все должно остаться между нами, хорошо?

Рикки кивнул и наклонился вперед, не вставая с койки, чтобы лучше слышать.

— Ты знаешь двух типов, которых привезли неделю назад, — Твидлдума и его приятеля. Ну этих стариков?

Рикки кивнул.

— Ну, так вот. Они — подонки. Не просто извращенцы, а настоящие подонки, полная мразь. Они входят в группу педофилов, которых недавно повязали. Именно эти двое и закручивали все дело. Сэди слышал о них, и он мне на это намекнул. Очевидно, они растлили его, когда он был ребенком. Я хочу сделать так, чтобы они никогда не забыли о своей вине. Никогда! Я хочу услышать их вопли. И чтобы они разносились по всему этому проклятому крылу.

Лицо Рикки сделалось жестким.

— Грязные ублюдки! — Его сильный акцент кокни выплеснулся наружу, и претензии на мягкий выговор уроженца Вест-Индии был напрочь забыт. — Мерзкие, грязные ублюдки! Они убивали этих детишек, не так ли?

Джорджио кивнул.

— Кроме всего прочего. Один из них, этот здоровенный, Холл, в любом случае занимался такими делами много лет. Похоже, он у них главный. Сначала они мучают детей и записывают эти сцены на видео. А после делают целые состояния, продавая все эти вещи. Другой, Деннинг, тот немного придурковат. Тупой, как дерьмо. Но все равно мерзкий. Именно он растлевал их.

Рикки покачал головой, не веря своим ушам.

— И они еще сидят и жрут рядом с нами? А я еще принял сигарету от этого Деннинга вчера, мать его! Вот же проклятье! Если об этом узнают, свершится убийство.

Джорджио вздохнул.

— Вот почему не нужно, чтобы об этом узнали, понял? Я хочу все сделать сам. И мне нужно оружие. Я посвятил тебя в это, Рикки, потому что доверяю тебе. Левис знает, что я хочу их достать. И он рад, что я беру на себя эту почетную миссию. А если ты решишь когда-нибудь сделать то же самое с Левисом… То что я могу по этому поводу сказать, а?

Рикки зловеще улыбнулся.

— Значит, ты не чувствуешь необходимости как-то помочь мне разобраться со стариной Дональдом?

Джорджио покачал головой.

— Я думаю, что такому большому мальчику, как ты, не нужно помогать, чтобы справиться с карликом вроде него. Но вот его телохранители — это совсем другая игра…

Рикки вытряхнул пальцами пепел из самокрутки и положил остаток гашиша в табакерку.

— Я принял к сведению то, о чем ты сказал, Джорджио. И, между нами говоря, думаю, у нас что-нибудь да получится. А когда это намечается?

— Через десять дней. Идет?

— Мы можем справиться и раньше. Я могу приготовить оружие через три, ну, самое позднее — через четыре дня.

— Через десять дней, — твердо повторил Джорджио. — Это мой план. Я не хочу его менять. И в этом я тебе доверяю, Рикки. Просто положись на меня. О'кей?

Негр кивнул.

— Это справедливо. У тебя, должно быть, есть на то свои причины. А теперь об оружии. Я могу достать тебе лезвие. Опасный клинок. Это тебя устроит?

Джорджио радостно улыбнулся.

— С помощью него мы перевернем эту дыру!

Рикки рассмеялся.

— Но ты последи за своим соседом, этим здоровым гадом. Он готов крепко отстаивать свои интересы, могу побиться об заклад.

— Чоппер нас должен меньше всего беспокоить. Мы можем расправиться с ним через Левиса, если захотим.

— Это как раз мне подходит, Джорджио. В конце концов, мы же не хотим переборщить, правда?..

Они дружно рассмеялись.

Потом Джорджио вновь заговорил серьезно:

— И вот еще что, последнее, Рикки. Никому даже не намекай на то, кто такие Холл и его приятель. Нужно все сделать так, чтобы это оказалось полным сюрпризом для большинства. Ты можешь обо всем разболтать только в назначенный день, но не раньше, понял? Если тюремщики разнюхают, что мы проведали про них, их уберут отсюда с быстротой молнии.

— А ты знаешь, как их называет молодой Бенджи? Бивис и Батхед.

Джорджио захихикал.

— Мне это нравится! Но обещай мне, что ты не разболтаешь раньше времени!

Рикки ехидно улыбнулся.

— Не волнуйся, грек, никто ни о чем не узнает, пока я не сочту нужным.

Маэв, папаша Брунос и Марио накрывали в ресторане столы, готовясь к вечеру. Они работали в дружелюбной тишине. Папаша придал последние штрихи красивой сервировке столов, разложив на них льняные салфетки, и отошел назад, чтобы полюбоваться своей работой… Жаль, что при дневном свете ресторан выглядел несколько обветшалым. Но при вечернем приглушенном освещении он будет казаться уютным: темно-красные абажуры настенных ламп придадут обстановке ощущение домашнего тепла.

— В новом году надо будет подумать о новом оформлении интерьера, — обронил Марио.

Папаша Брунос едва заметно кивнул.

— Что скажешь, мам?

Маэв потянулась, и при этом у нее болезненно скрипнули позвонки в спине.

— Господи, я бы и этим оформлением обошлась! Но ты прав, Марио. Это место становится слишком потрепанным. Даже для нас! — Сказав это, она рассмеялась, но каким-то низким, неестественным смехом.

Марио и папаша Брунос несколько секунд смотрели друг на друга. Потом папаша Брунос вздохнул и галантно подвел жену к стулу, стоявшему возле бара.

— Ну, ладно тебе, Маэв, кончай с этим. Что с тобой происходит?

Она повела плечами.

— Все подряд. Честно говоря, Па, ты же знаешь, какая я. Не обращай внимания. Я сегодня так себя чувствую, словно мне девяносто. Из-за всех этих дел.

Она посмотрела в широкое, открытое лицо мужа и почувствовала прилив любви к нему. «Папаша Брунос — хороший человек, честный в своей основе и добрый. Как же он породил Джорджио и Стефана? Особенно Стефана… Мэри хорошая, пусть она и немножко сноб. Нуала — горластая сука, но все равно хорошая девочка. И даже Марио, мой любимчик, хоть он и чудной, как часы с двумя отвесами, все равно по-своему хорош. Патрик — порядочный и нудный, как осенний день. Но откуда же у нас появились Стефан и Джорджио?»

— Ну, давай, Маэв. Мы с тобой слишком давно живем вместе, чтобы продолжать играть в загадки. Тебя что-то тревожит. Скажи мне, женщина. Расскажи, в чем дело.

— О, тут все сразу. Джорджио в тюрьме. Стефан подводит меня. Я не доверяю этому шельмецу. Потом эти подонки, что приходили сюда на прошлой неделе и пытались нас запугать. И опять все из-за этого беспутного Джорджио. Я беспокоюсь о Донне. Она ездила в Шотландию… Я вдруг узнаю от Долли, представляешь, что она отправилась туда отдохнуть! Ее муж отбывает восемнадцать проклятых лет, а она отправляется отдохнуть! В то время как у нас не хватает денег, чтобы наклеить на стены новые обои! Вот из-за чего я расстраиваюсь, Па. Именно из-за этого… О, и еще тот факт, что Стефан заправляет шлюхами. Да и Джорджио не так чист, каким все его считали. Нуала все еще гоняется за своим никудышным мерзавцем. Похоже, мы всех их неправильно воспитали…

Па положил крепкую, мускулистую руку ей на плечи.

— Мы вырастили их. Но сейчас они взрослые. Они сами решают, как им поступать. Мы только можем подбирать осколки и помогать им, когда у них дела идут плохо. Все это не похоже на тебя, моя яростная маленькая ирландка! Куда делся боец — женщина, которая могла перевернуть мир, а? — Он улыбался ей, пытаясь развеселить. Маэв это понимала. Она ценила его усилия, но ничто не могло поднять ей настроение. Ничто!

— Ирландка постарела, Па, — ровным голосом произнесла Маэв. — Стала стара как мир…

Она двинулась прочь из зала ресторана. Марио с Па молча смотрели ей вслед: спина у Маэв сильно ссутулилась, а ноги шаркали по полу, почти не отрываясь от него. У нее был вид побежденного бойца.

Па перевел взгляд на Марио. В глазах старика сверкали слезы. Он медленно покачал головой.

— Она справится, Па, — попытался утешать отца Марио.

Тот вытер слезы с глаз.

— Справится ли? А мы все?

Марио не ответил: просто не нашел, что сказать. Вместо этого он поднялся в квартиру вслед за матерью. Маэв пила чай и курила сигарету.

— Так куда именно ездила на отдых Донна? Маэв приподняла плечи и покачала головой.

— Не знаю. Долли сказала, что Донна ей ничего не желает говорить. Но старуха все равно что-то знает. Мимо этой болтливой суки не проскользнет никто.

Марио сел за маленький кухонный стол и налил себе чашку чая.

— Ты знаешь, Марио, это смешно, но я как раз думала обо всех вас, какими вы были милыми детьми. Я пыталась понять: могла ли я каким-то образом предвидеть, что из всех вас выйдет?

— Мам, ты вырастила нас. Но, как сказал папа, мы теперь взрослые и сами принимаем решения, сами строим свою жизнь. Это уже не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к Па. Ну, вот, я, например. Мне очень жаль, что я не могу любить девушек… — Он нежно улыбнулся. — Скажу по-другому: девушки мне нравятся, но только как друзья. Я понимаю: то, что я — гей, разбивает тебе сердце и очень сожалею об этом, мам. Мне жаль до глубины души, но я лишь тот, кто я есть. Ты знаешь, некоторые женатые мужчины приходят в тот же клуб, куда хожу я. Они годами живут во лжи. Туда приходят и мужья с женами, которые понятия не имеют, что их мужья — геи. Я твой сын, мам, но я таков, какой есть. Не собираюсь оправдываться. И, разумеется, не хочу, чтобы это делала за меня ты. Если бы я что-то натворил — то или другое… Весь этот разговор — дерьмо, как ты любишь говорить. Джорджио — тоже лишь такой, какой он есть. Потому что свою дорогу мы сами избираем.

— А как насчет Стефана?

Марио глубоко вздохнул. И только после этого ответил ей:

— Стефан? Ну, раз уж мы с тобой так разоткровенничались, я скажу тебе, что о нем думаю, хорошо? Из всех нас он самый проблемный. Ты должна по-настоящему волноваться именно из-за него. Потому что он плохой человек, мам. Он прогнил снаружи и изнутри…

Маэв поглядела в красивое лицо Марио, и в первый раз знание о его сексуальной ориентации не затмило в ней способность трезво судить о нем. Она увидела сына таким, как могли его воспринимать посторонние мужчины или женщины: симпатичным, изысканным, разумным.

Она схватила Марио за руку и крепко зажала его ладонь в своей руке.

— Ты прав, он действительно плох. Испорченный, прогнивший… — Она на секунду прикрыла веками глаза, чтобы собраться с духом. А потом весело сказала: — Но ты знаешь, таким сыном, как ты, можно гордиться, даже несмотря на то, что ты — гомосексуалист!..

Она сказала так в шутку. Марио это понял и широко, по-доброму улыбнулся матери — женщине, которую он любил больше всего в жизни.

— Прости меня, мама. Мне очень жаль, правда.

Маэв погладила его по щеке жесткими изработавшимися пальцами.

— Ничего, Марио. Поступай так, как тебе лучше, как ты чувствуешь. Что бы ты ни сделал, я тебя поддержу.

Марио ощутил, что грудь его вот-вот разорвется от любви, которую он испытывал к маленькой женщине, сидевшей перед ним. Он резко встал и вышел из комнаты, испугавшись того, что не сдержится и заплачет. Маэв проводила его любящим и спокойным взглядом.

У себя в комнате Марио открыл портфель и вытащил оттуда записную книжку. Он набрал номер на мобильном телефоне и сказал в трубку:

— Алло! Пьер? Можешь сделать мне одолжение, приятель? Мне надо узнать один адрес. Место назначения согласно авиабилету. Я думаю, билет для полета на отдых был забронирован по кредитной карте. Выясни это для меня, пожалуйста!..

Он сообщил необходимые данные о вылете Донны. Хотя Марио в глубине души надеялся, что его догадка неверна, он все же больше склонялся к тому, что в реальности это не так.

Донна стояла с чемоданом и портфелем в руках возле аэропорта в Коломбо. Жара была удушающая, тяжелая, влажная. Она расстегнула пуговицу на воротнике блузки и подула себе на грудь. Тем не менее блузка прилипала к коже от пота. К ней подошел носильщик и положил ее чемодан на маленькую тележку.

— Где ваш туристический автобус, мадам? — Он улыбнулся ей, выставив кривые коричневые зубы.

— У меня нет туристического автобуса, — объяснила Донна. — Мне нужно такси до Хиккадоа. В отель «Бэй Вью». Где здесь можно взять такси?

Мужчина снова улыбнулся. Он наклонился к ней, и от его темно-зеленой робы слегка пахнуло застарелым потом и салом.

— Я знаю очень хорошее такси, мадам. Я сам вас к нему отведу.

Донна пошла за невысоким мужчиной в сторону залитой ярким солнцем улицы. Везде, куда бы она ни посмотрела, ее поражало обилие цветов, темно-красных и лиловых. Жасмин наполнял воздух своим ароматом, небо было чистым, прозрачным, ярко-синим. Даже несмотря на свое усталое, возбужденное состояние, она не могла не оценить окружавшую ее красоту.

Носильщик подвел ее к ряду такси и вступил в переговоры с водителем. А потом повернулся к Донне.

— Это мой хороший друг, Рай, и он отвезет вас в отель. — Носильщик погрузил ее чемодан в очень старый и потрепанный «Нисан».

Донна сунула ему в руку банкноту в сто рупий. Спустя две минуты она уже ехала по дороге, ведущей в конечном счете в Хиккадоа.

Когда «Нисан» въехал в сам город Коломбо, Донна принялась в изумлении разглядывать местных жителей. Сари на женщинах были всех цветов радуги; торговцы продавали свой товар прямо на обочинах дороги; дети сновали по проезжей части, подвергая себя опасности. Машины теснились рядом с велосипедистами, туристическими и городскими автобусами.

Повсюду столбом стояла пыль, а уличные торговцы не обращали внимания на то, что она покрывает их товары, начиная с разных безделушек и заканчивая расписанными тыквами.

Невзирая на все тревоги и волнения, Донна обнаружила, что ее заворожили и этот город, и его обитатели. Но страшная жара и любопытство лишь на время отвлекли ее от мыслей о своей миссии. Когда же машина застряла в пробке и вокруг раздались истошные крики и гудки автомобилей, она откинулась на потрепанное сиденье «Нисана», прикрыла глаза и мрачно улыбнулась… В течение всей совместной жизни с Джорджио она делила с мужем каждое новое впечатление. Ни разу она не ездила за границу без него: «Если бы он сейчас был со мной, то отпускал бы забавные шуточки по поводу людей, такси и всего, что нас окружает. Он был бы расслабленным, уверенным в себе, обо всем судил бы со своей точки зрения и обращал бы мое внимание на то или на другое».

Жаркий, душный день вдруг показался Донне почти прохладным, а уличные сцены перед глазами — не такими уж яркими. Мысль о Джорджио напомнила ей, зачем она приехала сюда и почему находится здесь одна.

Спустя еще двадцать минут машина выехала на прибрежное шоссе, и они направились по этой узкой и грязной асфальтовой дороге к Моратуве — первому населенному пункту по пути в Хиккадоа.

Водитель Рай теперь мог немного расслабиться. И, радуясь тому, что у него появился клиент, он принялся болтать с Донной на почти чистом, без акцента, английском.

— Сколько времени вы будете в Хиккадоа?

Донна небрежно выбросила в окно окурок. И лишь после паузы ответила:

— Еще не знаю.

Рай как-то с опаской оглянулся на нее через плечо, продолжая осторожно вести машину.

— Вы должны там с кем-то встретиться?

— Вообще-то я приехала по делу. — Донна надеялась, что после этих ее слов он заткнется что он, узнав, что его пассажирка — не туристка, оставит ее в покое.

— А что за дело может быть в Хиккадоа у такой милой женщины, как вы? — с сомнением в голосе спросил водитель.

Донна тяжело вздохнула, уже раздражаясь от его упорства.

— Просто дело. И все.

Рай пожал плечами. Он слишком хорошо знал британцев. И сразу сообразил: настал момент, когда ему лучше замолчать.

Донна любовалась прекрасными очертаниями морского берега. Она снова расслабилась на сиденье, но испытывала при этом смешанные чувства: ее пугало, что она могла обнаружить в Хиккадоа, и одновременно она была довольна, что все-таки едет туда.

Марио вошел в ресторан «Амиго» и вежливо улыбнулся подошедшему к нему официанту.

— Вы заказывали столик, сэр? — спросил тот.

Марио встретился взглядом с темными глазами официанта, слишком пристально разглядывающего гостя. И понял: они признали друг в друге своих. Он как можно сексуальнее улыбнулся, отвечая на вопрос:

— Могу я видеть Алана Кокса? Скажите ему, пожалуйста, что пришел Марио Брунос. Он, я думаю, меня примет.

Официант кивнул, предложил Марио присесть у стойки бара и исчез из виду, поднявшись по лестнице на второй этаж. Минут через пять молодой человек повел Марио вверх по лестнице. Он еще успел принять заказ на напитки, прежде чем оставил Марио и Алана одних.

Алан смотрел на Марио с легкой улыбкой на лице, но в целом вел себя настороженно. Он знал, какая репутация сложилась у Марио, и мысленно спрашивал себя: «С кем этот молодой человек в семейной войне — на стороне Донны или на стороне Стефана?» Когда Марио, сидя на стуле, изящно скрестил ноги, Алан усмехнулся про себя: «По крайней мере, я знаю, с какой стороны постели он спит».

— Марио, чем я могу вам помочь?

Марио несколько секунд молча смотрел в лицо Алану, прежде чем ответил ему.

— Я пришел, чтобы попросить у вас совета и помощи.

Алан широко раскинул руки.

— Спрашивай, сынок. Ничего не могу обещать, но я выслушаю тебя.

Марио закурил небольшую манильскую сигару и после паузы сказал:

— Донна улетела в Шри-Ланку сегодня утром. Стефан тоже в Шри-Ланке. Но я не знаю, насколько вы осведомлены во всем, мистер Кокс. Судя по количеству времени, которое вы в последнее время проводили с моей невесткой, я бы сказал, что вы знаете намного больше, чем я. Я не доверяю своему брату Стефану. Мне не нравится, что Донна там, в Шри-Ланке, в то время как там же находится мой брат. Если туда поеду и я, то этот факт за считанные минуты станет известен всему Смоуку. А вот если бы вы смогли послать туда кого-нибудь для защиты Донны, то не только я, но и Джорджио были бы вам очень благодарны.

Марио был вознагражден за свои хлопоты выражением полнейшего изумления на лице Алана Кокса. Отсюда он сделал вывод: так называемая поездка на отдых Донны в Шри-Ланку стала для Кокса такой же неожиданностью, как и для самого Марио, и для его матери.

— Так вы сказали, что она полетела в Шри-Ланку?

Марио кивнул; от необходимости отвечать подробнее его освободило появление молодого официанта с напитками на подносе. Едва за последним закрылась дверь, Алан заговорил вновь:

— Послушайте, Марио, я хочу знать все, что знаете вы. А также то, о чем вы подозреваете. Потом мы постараемся разобраться во всем этом и посмотрим, что лучше всего предпринять.

Марио изящно отпил из бокала глоток белого вина.

— Вот все, что я знаю, мистер Кокс. Если Стефан находится там, это грозит Донне бедой. Я знаю, что у Джорджио там, в Шри-Ланке, были какие-то дела, как и в Таиланде. Между нами говоря, Джорджио испорченный, как лондонский финансист. И всегда таким был. Я думаю, что он вляпался в нечто очень серьезное, прежде чем пошел ко дну. Вот почему он ободрал весь свой бизнес. Я хорошо знаю своего брата и уверен, что он замешан в чем-то. И, что бы это ни было, оно опасно для Донны. Она не приспособлена для того, чтобы иметь дело с такими людьми, как Стефан. Она-то думает, что справится. Но ведь обычно у нее за спиной стоял Джорджио. Там с ней может случиться все что угодно — и никто никогда ни о чем не узнает. Вы понимаете, к чему я клоню, не так ли? Алан ответил кивком. И добавил:

— Прежде чем я скажу вам кое-что, хотелось бы вас спросить, Марио: а вы как думаете — что там происходит? Какова ставка всего этого, по вашему мнению?

Марио отпил еще глоток вина, прежде чем ответил:

— Не для записи?

Алан снова молча кивнул, страшась того, что он мог услышать, но понимая, что в любом случае ему надо об этом узнать. Марио набрал в грудь побольше воздуха:

— Если сюда подключился Стефан, это значит, что здесь замешаны либо женщины, либо порно, а может и то, и другое вместе. Это его сильная сторона, его бизнес. «Поговори с…» — грязная линия. Он также управляет хостесс и мальчиками по вызову. Я все это знаю наверняка. И на самом деле давно уже знал. Стефан заправляет всеми делами на этом рынке, якшается и с низкопробными женщинами, и с дамами из высшего общества. Он — самый что ни на есть сводник чистейшей воды.

Алан закурил большую сигару, а потом задал следующий вопрос:

— А как вы думаете Джорджио замешан в этих же делах?

Марио от души рассмеялся.

— Ни за что! Готов побиться об заклад. Я знаю, что Джорджио хотел заниматься отельным бизнесом. Мне кажется, все об этом знают. Но порно? Нет, ни за что! Что бы там ни делал Стефан, это вряд ли имеет отношение к Джорджио. Несмотря на все грехи моего брата, он не развратник, не растлитель. Нет, я думаю, Стефан ведет свою тайную игру, и он использует Джорджио и его контактеров в качестве спящих партнеров. Как говорила мне Донна, отельный бизнес провалился много лет назад, черт бы его подрал. Вот почему Джорджио на хвост сел Левис. А Стефан использует отели в Шри-Ланке и имя Джорджио как прикрытие.

— А почему вы думаете, что Донне грозит беда?

Марио приподнял брови и с нажимом сказал:

— Потому что Донна владеет собственностью там, Алан. И она со свойственной ей настойчивостью начнет докапываться, нарушает Стефан закон или нет. Если Стефан задумал какое-нибудь грязное дело, то меньше всего он захочет, чтобы она стояла у него за спиной, особенно в свете его контактов. Я понимаю, мне не стоило бы этого говорить, но Стефан способен убить Донну, так сильно он ее ненавидит. И всегда ненавидел.

— Но почему? — покачал головой Алан. — Почему он ненавидит ее?

Марио пожал плечами.

— Кто знает, что творится у него в голове? Стефан всегда отличался странностью, еще с тех пор как мы были детьми. Он вообще не любит людей, и это у него от природы.

— Так что замышляет Стефан? Какие счеты могут быть у Донны с ним?

— Я думаю, это может быть бордель или какой-нибудь новый вид порно. Мне известно, что он привозит сюда девочек из Китая. Они работаю на квартирах в Бэйсуотер и на Вардор-стрит. Приезжают эти девочки сюда якобы для работы в качестве домоправительниц и служанок. И остаются, по слухам, в определенных семьях. Но на самом деле их какое-то время запирают в квартирах на весь день и на ночь, пока не убеждаются, что можно доверять им и выпускать их на улицу одних. Не забывайте: у себя дома большинство этих девушек работало в борделях, пусть даже недолго. А здесь они чувствуют, что поднялись на ступень выше. Вы ведь знаете этих подонков — если они владеют девушкой, то она их собственность на всю жизнь.

Алан мрачно засмеялся.

— О, я знаю, китайцы на это способны, приятель. Как вы думаете, Стефан, действительно замешан в порнобизнесе с детьми?

Марио посмотрел на свой бокал и грустно сказал:

— Вне тени сомнения. Стефан ни перед чем не остановится. Люди для него — шлак. В его глазах девочка двенадцати лет в этой игре не намного отличается от шестнадцатилетней. Он даже содержит так называемую детскую телефонную линию, где взрослые девушки умело притворяются детьми. Я не думаю, что Стефан заботится о моральном облике того, что делает сам, или того, что кто-то делает для него… Вот почему я так беспокоюсь о Донне.

Алан задумался. И немного погодя заключил:

— Я уверен, у нас есть основания беспокоиться о ней, если все сказанное вами — правда.

Марио выглядел взволнованным и озабоченным.

— Значит, вы пошлете кого-нибудь туда, чтобы он за нею присмотрел?

Алан глубоко затянулся сигарой.

— Я обязательно сделаю это, Марио, сынок. Думаю, даже поеду туда сам. — Он отметил про себя удивленный взгляд Марио, но не подал вида, что обратил на это внимание.

— Сегодня есть рейс в Шри-Ланку. В восемь пятнадцать, из Гэтвика. Я могу достать вам билет.

— В таком случае сделайте это.

— Мой друг работает в Гэтвике, в кассах забронированных билетов, понимаете? Таким образом я и выяснил, куда отправилась Донна. Я лишь надеюсь, что она еще не добралась до места и не схватилась там со Стефаном. Потому что я выяснил некие дополнительные подробности…

— Что еще? — нахмурился Алан.

— Стефан последние пять лет работал с Дональдом Левисом. Работал на него.

— Что? — Алан не верил своим ушам. — Каким образом, черт побери, вы об этом узнали?

— От приятеля Левиса: этого человека зовут Грег Гордон. Он был правой рукой Левиса, и не один год. А когда он стал слишком старым для Дональда, тот прервал с ним отношения как с бой-френдом, но оставил его в своем бизнесе. Грег содержит клуб на севере Лондона; клуб называется «Розовый рай». Очевидно, это клуб для геев; там я его и встретил. И изумился, когда узнал, что он знаком с моим братом Стефаном. Еще больше я поразился, когда выяснил, что у них есть какие-то общие дела. Стефан и Грег даже сотрудничали друг с другом в кое-каких сделках, общих для Джорджио и Левиса.

— Но, как вы сказали, Стефан не имеет к отдельному бизнесу никакого отношения. Джорджио работал сам, разве нет?

— Именно! Я сегодня заглянул к Донне и вопреки желанию бедной старушки Долли просмотрел кое-какие бумаги в кабинете Джорджио. Там нет ничего, что свидетельствовало бы о связи Стефана с отелями со стороны Джорджио. Но, во всяком случае, там происходит нечто еще более зловещее.

— Все это становится для меня слишком мудреным, Марио. Вы имеете в виду, что, когда Джорджио начал заниматься отельным бизнесом, Стефан пошел против него?

Марио пожал плечами.

— Вы знаете столько же, сколько я. Может, до того, как все стало известно, он работал на стороне Левиса, но не против Джорджио. Вы же понимаете, вариантов может быть бесконечное количество, не так ли? Возможно, Стефан был тогда глазами и ушами Левиса. Все что я знаю: Стефан — не тот человек, которому можно доверять. И если Левис послал его туда, то можно побиться об заклад, что он не захочет, чтобы Донна дышала бы ему в затылок. В общем, для чего бы он туда ни поехал, это грозит неприятностями для Донны Брунос. Она вмешается и навлечет на него беду, а он отомстит.

— Вот это верно, сынок. Забронируйте мне билет, и я сегодня же туда полечу.

Марио встал, собираясь уходить.

— Еще одно, мистер Кокс. Почему вы хотите лететь сами?

Алан поднялся во весь рост и посмотрел сверху вниз на худенького, изящного молодого человека, стоявшего перед ним.

— Давайте сейчас же кое-что выясним, хорошо? Меня зовут Алан. Или Ал — как вам больше нравится. А насчет того, почему туда полечу я… Думаю, одного моего присутствия будет достаточно, чтобы не дать вашему братцу натворить глупостей. А как вы думаете? Стефан знает меня, мою репутацию и имеет некоторое представление о том, на что я способен. И вдобавок ко всему мы с Джорджио дружим. — Он сплел пальцы рук. — Все об этом знают. Стефан поостережется предпринимать что-либо против Джорджио и его жены, пока там буду я. Я только надеюсь, что успею вовремя.

— Если бы мы точно знали, что там происходит!

— Поверьте, сынок, мы узнаем. Потому что я собираюсь вплотную заняться тем, чтобы выяснить это. Какой смысл иметь собаку и самому при этом лаять? Ведь так?

— Что ж, это вполне справедливо, — улыбнулся Марио. Он двинулся к двери, но по пути обернулся. — Присмотрите за ней, ладно? Несмотря на то, что, оставшись одна, Донна вроде бы обрела независимость, она по-прежнему чувствует себя как рыба, вытащенная из воды.

Алан ласково улыбнулся.

— Не беспокойтесь, сынок, я за ней присмотрю. Это я вам обещаю.

— Я рад, что у нее есть такой друг, как вы, мистер Кокс. Что бы ни случилось, мне теперь спокойнее от того, что вы, я уверен, постараетесь сделать для нее все, что в ваших силах…

Марио ушел, а Алан опустился на стул и задумался: «Хотел бы я за ней по-настоящему приглядывать — каждый день, каждую ночь. Но она жена Джорджио, а Джорджио — мой друг… — Алану уже надоело постоянно твердить себе это. Он бросил сигару в пепельницу и рывком поднялся со стула. — Мне надо поехать домой и собраться в дорогу. Осталось меньше шести часов до вылета».

Глава 37

Надвигалась ночь. Машина подъезжала к Хиккадоа. Донна с интересом следила в окно за сборщиками пальмового сока. Заметив ее интерес, Рай замедлил ход машины и объяснил ей их роль. Он рассказал, как рабочие весь день напролет передвигаются вдоль веревок, натянутых между пальмовыми деревьями. Они собирают сок из середины ствола, чтобы затем приготовить напиток наподобие коньяка, называемый «арак»… Донна улыбнулась в ответ на предупреждение мужчины не пить этот «арак», потому что он слишком крепкий.

— Далеко ли еще до отеля?

Рай пожал плечами, обтянутыми несвежей белой рубашкой.

— Это уже Хиккадоа, но теперь нам нужно найти место назначения…

Мимо прошла женщина, и он быстро заговорил с ней на звучащем резко местном наречии. Донна заметила, что женщина удивленно смотрит на нее, и уловила, что та отвечает водителю как-то неуверенно. Когда женщина отходила в сторону, она обороняющимся жестом плотнее обернула вокруг себя сари.

Ночь спустилась на землю быстро. Донне сделалось жутковато в этом незнакомом месте с незнакомыми людьми. Прекрасный день превратился в темную, опасную ночь. Все возбуждение от пребывания в незнакомой стране, от созерцания прекрасных видов и прослушивания неведомых ранее звуков сразу померкло перед лицом опасной перспективы столкнуться с чем-то ужасным в конце пути. При свете яркого дня Донна чувствовала, что может справиться с чем угодно. Теперь же, в сгустившихся сумерках, она чисто по-женски напугана. Напугана до глубины души.

Донна прикурила очередную сигарету и вопросительно улыбнулась Раю:

— Что она сказала?

Тот озадаченно посмотрел на Донну.

— А мадам уверена, что ей нужен именно отель «Бэй Вью»? Здесь есть много хороших отелей, куда я могу вас отвезти.

— Но мне действительно нужно разыскать «Бэй Вью». И как можно быстрее.

Рай не тронул машину с места. Он неподвижно сидел на водительском сиденье и пристально глядел на Донну.

— А вы уверены, что именно там забронировали себе номер? Донна снова кивнула. На этот раз она держалась решительнее.

— Мадам, я не собираюсь называть вас каким-нибудь нехорошим словом вроде лгуньи, но должен сказать вам, что этот «Бэй Вью» — вовсе не отель. Я не думаю, что вы хотите туда поехать. Совсем нет!

Донна посмотрела в его гноящиеся глаза, обратила внимание на мрачное лицо, грязную шею и не слишком свежую одежду и устало вздохнула: «Рай приятный старик, но, видимо, ему платят комиссионные за то, чтобы он отправлял людей вроде меня в другие отели. Он пытается заработать несколько фунтов». Она открыла сумочку, вытащила бумажку в тысячу рупий, а потом еще одну такую же.

— Это — вам. Если вы отвезете меня в «Бэй Вью». Хорошо?

Рай взял деньги и печально покачал головой.

— Я отвезу вас, мадам, но вы не захотите там остановиться. Я это знаю.

Открыв портфель, Донна вытащила оттуда проспект отеля «Бэй Вью» и протянула его через спинку сиденья водителю. Рай посмотрел на яркую картинку на обложке и пожал плечами:

— Я не слышал об этом отеле, мадам. Никогда не слышал об этом месте.

Донна ободряюще ему улыбнулась.

— Он еще не открыт для публики, поскольку не достроен. Я владею им, понимаете. По крайней мере, я владею им вместе с моим мужем.

Рай нахмурился.

— Очень хорошо, мадам. Я вас туда отвезу. Но я не слышал, чтобы в Хиккадоа построили новый отель. — С этим словами он завел машину.

Они медленно поехали через небольшую деревушку к ее окраине. Когда они приблизились к узкой и грязной боковой дороге, то увидели выцветшую доску-указатель, предупреждающую о близости отеля «Бэй Вью»: на доске была изображена черная стрелка, указывающая направление, в котором уходит вбок дорога.

Донна облегченно и радостно улыбнулась.

— Вот видите? Я же говорила вам, что это — здесь!

Когда они въехали на грунтовую дорогу и осторожно двинулись дальше, избегая выбоин, Донна заметила семейство обезьян: животные что-то ели. Но вместо того чтобы с удовольствием полюбоваться этим зрелищем, Донна почему-то нашла в нем нечто зловещее.

Мысленно она задавала себе вопрос: «Почему здесь до сих пор нет настоящей дороги?» К другим отелям, мимо которых они ранее проезжали, как правило, вели бетонные подъездные пути, обсаженные по краям красивыми цветами.

«Ах, да, — сказала она себе, — отель же только что закончен. Может быть, дороги прокладывают здесь в последнюю очередь? Но в таком случае, — рассудила Донна, — каким же образом они вывозят отсюда спиленные деревья и, вообще, ведут строительные работы?»

— Остерегайтесь обезьян, мадам. Они кусаются и могут переносить бешенство.

Слова Рая вернули Донну к реальности.

Они продолжали медленно двигаться по грязной дороге, ведущей вниз по склону возвышенности. И вот, наконец-то, остановились в пятидесяти ярдах от здания, имевшего какой-то полузаброшенный вид.

— Вот «Бэй Вью», мадам.

Донна ошеломленно уставилась на странное и неприглядное строение.

— Нет, Рай, этого не может быть! — Она вновь взглянула на картинку в проспекте, изображавшую роскошный гостиничный комплекс.

— Это он, мадам. Посмотрите на вывеску.

Над входом в здание действительно имелась вывеска, на которой выцветшими черными буквами было написано «Отель «Бэй Вью»…

…Здание оказалось довольно обширным, построенным из ракушечника, который, очевидно, предполагалось со временем оштукатурить. В оконных рамах отсутствовали стекла: их закрывали только москитные сетки. Внимание Донны привлекла веранда, окружавшая здание. Там сидели многочисленные белые мужчины: некоторые — на плетеных стульях, кое-кто — на деревянных ступеньках веранды. А возле них играли дети, маленькие девочки. Некоторым из них на вид было всего лет восемь или девять.

Музыка, доносившаяся изнутри здания, вдруг заиграла громче, словно с наступлением ночи кто-то умышленно прибавил звука. В воздухе ощущалось зловоние: вонь от кулинарного жира и тяжелый запах мужского пота — оба смрада перебивали друг друга, словно пытаясь одержать друг над другом верх.

Донна сидела в машине, окруженная сумраком ночи, а в ушах ее стоял звон жужжания насекомых, грубой музыки и мужского смеха. Эти звуки терзали ее нервы. Она безучастно смотрела, как из больших, освещенных фонарями двойных дверей здания вышел мужчина. Он нес на плечах молоденького паренька… Мужчина был крупный, плотного телосложения, с трясущимся пивным животом и тяжелыми челюстями. Он кого-то громко звал на немецком языке, а остальные мужчины посмеивались над ним. Но маленький мальчик не плакал и не смеялся. В отблесках света, падающих со стороны здания, Донна заметила, что его маленькое личико отчужденно застыло.

Именно это зрелище поразило ее в самое сердце. За последние несколько секунд перед ней пала последняя завеса. С ошеломляющей ясностью она увидела все… «Бэй Вью» — вовсе не большой модный отель. И никогда им не был. Это здание изначально строилось для тех туристов-мужчин, которые желали «поразвлечься» здесь с местными детишками.

Рай посмотрел на искаженное от шока лицо Донны, и ему сделалось жаль ее.

— Может, мы поедем, а?

Донна с трудом расслышала сквозь непрекращающийся звук в ушах. Однако признала, что он прав: «Сейчас я ничего не могу сделать. Только не сейчас, когда темно, а «Бэй Вью» открыт для своего черного дела. Мне надо вернуться сюда, вооружившись необходимыми сведениями, а также заручившись поддержкой дневного света».

— Увезите меня отсюда, Рай. Немедленно!

Рай быстро развернул машину и отъехал. Похоже, никто не заметил их.

— Я же говорил вам, мадам, что вы тут не остановитесь. Это очень плохое место для леди.

Донна наклонилась к переднему сиденью и хлопнула водителя по плечу.

— А что раньше говорила та женщина, Рай? Что она точно сказала?

Рай посмотрел на Донну в зеркало заднего вида.

— Она сказала, что это бордель, мадам. Бордель для любителей детей… Мадам, вы в Хиккадоа! Это не единственный такой бордель здесь, знаете ли. Шриланкийцы отовсюду приезжают сюда, чтобы продавать своих детей. Это хороший способ заработать немного денег. И туристы, которые приезжают сюда, знают об этом. Днем Хиккадоа — красивое место. Пляжи чистые и хорошие, черепахи откладывают свои яйца — все счастливы. Но ночью для детей начинается работа.

— Как это мерзко! — Донна вложила все свои чувства в эти короткие слова. Рай в ответ грустно улыбнулся.

— Мадам, это Шри-Ланка. У меня есть двоюродные сестры в Англии, они работают нянями и очень хорошо там живут. Здесь у тебя ничего нет, и никто тебе ничего не даст. Для некоторых людей собственные дети — единственная ценность, которая у них есть. У них может быть много детей. Мужчины-туристы приезжают сюда, чтобы купить их. Это очень просто. Некоторые приезжают сюда с женами, а вечером выходят прогуляться. Может, не вечером, а после обеда. На окраинах Хиккадоа такие места становятся очень популярными. Некоторые шриланкийцы торгуют детьми прямо у себя дома. Женщины выходят на пляжи со своими детьми и предлагают их всем, кто встречается им по пути. Я слышал, что и в Гоа сейчас происходит то же самое… Не судите их слишком сурово. Так же, как это противно вам, оно противно и мне. Но вы должны помнить: людьми здесь движет нищета. Работа одного ребенка может прокормить целую семью. Я понимаю, что это очень печально. Но ведь такое диктуется необходимостью, а? Я знаю, что многие англичане никогда не испытывали настоящей бедности или голода. А здесь большая часть населения каждый день испытывает подобное.

Донна признавала справедливость слов Рая, но все равно не могла принять это в качестве оправдания насилия над детьми. Теперь приятные ощущения от красоты острова для нее безвозвратно исчезли, и те несколько часов, в течение которых она почти забыла о своих неприятностях, не оставили и следа. Даже мимолетная радость, испытанная ею при взгляде на сборщиков пальмового сока, была стерта из памяти. Остались горько-сладкие воспоминания о стране, полной красивых женщин, улыбающихся мужчин и крошечных детей. Детей здесь продавали для такой жизни, о которой большинство людей могло только догадываться, не говоря уже о том, чтобы ее понять.

Донна, которая столько долгих лет страстно мечтала о ребенке, тем более не могла понять образ мыслей женщин, продававших своих детей — продававших жизнь и тело своего ребенка ради нескольких пенсов.

— Вы просто привезите меня в нормальный отель, Рай. Подальше отсюда, пожалуйста.

Он улыбнулся, пытаясь успокоить ее.

— Я отвезу вас в большой новый отель в Амбаламгоде. Он отсюда в получасе езды, и я лично провожу вас. Меня там знают. Рая все знают в Шри-Ланке за его порядочность. А завтра, если пожелаете, я могу отвезти вас в слоновий заповедник.

Донна улыбнулась ему, хотя на душе у нее было мрачно.

— Не надо никакого слоновьего заповедника, Рай. Завтра мне нужно будет работать.

Он добродушно пожал плечами.

— Выбросьте «Бэй Вью» из головы, мадам. Хиккадоа не для такой милой леди, как вы. Вы должны увидеть настоящую Шри-Ланку: черепах на берегу, великолепную природу и наши буддийские храмы. Вот их стоит посмотреть! Кэнди — просто замечательный город. Вы знаете, говорят, самые красивые женщины — родом оттуда. И Сигирья — там потрясающий скальный храм, он вам очень понравится…

Донна не мешала водителю болтать в свое удовольствие: каким-то непостижимым образом его голос с певучими интонациями согревал ее душу. Она чувствовала, что ей необходимо слушать рассказ Рая о красоте и нежности — о той светлой стороне этого острова, которая так нравилась ей до поездки в Хиккадоа. И все же часть сознания Донны уже жила мыслями о тех вещах, с которыми ей, вероятнее всего, придется столкнуться: «Видимо, я еще не подготовилась к тому ужасу, что ждет меня». «Везде, где задействован Стефан, безраздельно властвует грязь. Я же это давно знаю. Мне лишь нужно выяснить, замешан ли в этом Джорджио. И если да, то насколько глубоко он в этом погряз… К тому же мое собственное имя стоит уже на стольких документах… — у Донны возникло сосущее чувство в области желудка. — …Наряду с домом, строительными участками, автомобильной площадкой, шоу с подглядыванием и другими заведениями я еще и являюсьвладелицей борделя! И не обыкновенного борделя, а того, что эксплуатирует детей…»

Она плотно зажмурилась, чтобы удержать готовые хлынуть слезы отчаяния и сердечной боли. И начала горячо молиться. Донна молилась долго и даже более страстно, чем тогда, когда потеряла своего мальчика. Потому что сейчас она молилась не только за себя и своего мертвого сына, но за чужих безымянных детей, а также их братиков и сестричек, которые еще только должны были родиться.

Дональд Левис холодно улыбался Джорджио. Они играли в шахматы.

— Ты преуспеваешь в этом, Джорджио. Но ведь так и должно быть, не правда ли? Ведь на самом деле ты намного умнее, чем тот простак, которым притворяешься. Я это понял уже давно…

Левис передвинул своего слона и довольно откинулся на спинку стула, думая, что уже через два хода выиграет у Джорджио. Однако он не принял в расчет ладью Джорджио. Как только слон исчез с доски, лицо Левиса соответствующим образом изменилось. Большинство людей, которые играли с ним, явно давали ему возможность выиграть и при этом всячески умасливали его, говоря, какой он умный. Теперь же его глаза превратились в кусочки серого кремня.

Джорджио самодовольно усмехнулся:

— Избавился от него!

Левис взял своего короля и швырнул его на доску…

Левис как ребенок не любил проигрывать ни в одну игру. Он был борцом по натуре, и из-за этого ему постоянно хотелось выигрывать не важно, опираясь на свое превосходство или путем мошенничества.

— Ты греческий сутенер, Брунос, мать твою!

Джорджио захихикал.

— Ты просто не можешь проигрывать, Дональд, не так ли? — уже серьезно спросил он.

Левис с жестоким выражением в глазах уставился на Джорджио.

— Не могу, Джорджио. Я ненавижу неудачников.

— В таком случае ты должен любить меня, старина Дональд, потому что я по-честному выиграл, не жульничая. Хочешь чашечку «Рози Ли»?

Левис выдержал паузу, а затем кивнул.

Пока Джорджио ходил за чаем, Левис следил за ним из-под полузакрытых век: «Джорджио становится мне в тягость. Он как-то по-особому себя ведет — словно ребенок, который скрывает большой секрет. Как будто Джорджио понимает, что я уже на выходе в тираж. И думает, что мою власть могут в любой момент узурпировать. Мне нужно точно узнать: не он собирается стать узурпатором? Похоже, он в с недавних пор слишком много времени проводит с Большим Рикки и Чоппером… — Дональд Левис улыбнулся про себя. — Я буду следить за ними и прислушиваться ко всему. И при первом же намеке на мятеж сотру этих троих с лица земли. Деньги важны для меня. Но не так, как репутация. Она для меня важнее всего. Именно она сохраняет мне жизнь… — Он решил хорошо вооружить себя и своих охранников. — Всегда стоит подстраховаться, особенно в такие смутные времена».

Малыш Дики сидел за стаканом своего любимого белого рома. Он медленно пил глоток за глотком. Но вот Дики сделал перерыв, чтобы ответить на вопрос Ника.

— Ну, давай же, Дики, выкладывай! — настаивал Ник Карвелло. — Я не собираюсь платить ни за что.

— На улицах на юге болтают, что ирландец по имени Пэдди выспрашивал насчет прыжка, который ты организуешь. Похоже, у него к этому личный интерес. Он также много расспрашивает об Алане Коксе и о его связи с некой Донной Брунос. У меня создалось впечатление, что он думает, будто Кокс увивается за ней. А я знаю, что это не так. Он ее использует как посредника. Я недавно разведал об этом… Я также слышал, что Дональд Левис гонит волну на Джорджио Бруноса. Говорит, что тот занимается порнобизнесом с участием детей. Левис старается, чтобы эта информация распространилась по всем кварталам. В этом есть зерно истины, но я не могу поручиться за точность. Я знаю, что его брат Стефан часто пользуется услугами проституток, но это разврат на респектабельном уровне, ты же понимаешь. Эта самая Донна Брунос неожиданно исчезла, и сейчас я выяснил, что упомянутый Пэдди ищет ее днем с огнем. Говорят, что она поехала куда-то отдыхать. Ну, я очень скоро до всего докопаюсь. Могу я говорить с тобой откровенно, Ник?

Тот кивнул. Внутри у него росло чувство уважения к этому старику и восхищение им.

— Конечно, можешь. Я владею тобой, так что говори. Можешь говорить, что хочешь, Малыш Дики.

Дики нервно опрокинул в себя остаток белого рома из стакана и налил себе еще. Лишь после этого он заговорил:

— Ты организуешь прыжок для Джорджио Бруноса. Джорджио должен много денег Левису. А Левис распространяет слухи, что Джорджио связан с порнобизнесом.

Подумай об этом, Ник. Если ты хочешь, чтобы человек всей своей жизнью погряз в преступном братстве, то какой наилучший способ добиться этого? Возвести на него напраслину — ложное обвинение. Растлителей никто не любит. Это же неписаный закон, правда? Так вот: то, что ты хотел узнать, по какой-то причине лучше известно Пэдди. Он пытается разнюхать, что планирует его босс. Почему Брунос не хочет его подключать, я еще не разузнал. Может, это тот случай, когда, чем меньше людей о чем-либо знают, тем лучше? Мне это кажется разумным когда речь идет о прыжке… А насчет обвинения в участии в порнобизнесе, то об этом я думаю так. Левис ложно обвиняет Джорджио для того, чтобы выжать из него деньги. Деньги эти как-то связаны с ограблением, за которое Брунос и мотает восемнадцатилетний срок. Понимаешь? А как только Джорджио выпрыгнет, это будет его, а не наше дело, платить ли ему денежки Левису или нет. Поэтому в конечном итоге тебе в любом случае нечего об этом переживать… Теперь о Джонни. Он нанял братьев Маканултис, но они тупые, как чурбаны. Никто не знает, какова ставка. Похоже, никто и не стремится что-либо узнать. Алан Кокс имеет дело с Чокнутым Эриком, этим безумным наемником. Я предполагаю, что это для прыжка. Я выяснил это методом дедукции и с помощью того, что подмазал несколько стратегически расставленных лап. Не беспокойся о своей безопасности, хорошо? Она надежна, дружище. По-настоящему надежна. Итак, как я уже сказал, все в этом отношении отлично. Джек Кроун и Джоджо О'Нил засунули башку под крыло и помалкивают. Больше заинтересованных лиц нет. Так что моя работа закончена.

— А как насчет Пэдди? Думаешь, он доставит нам неприятности?

Малыш Дики покачал головой.

— Нет, дружище. В любом случае он же на стороне Джорджио: тот же ему платит. Как только Джорджио выйдет, он снова начнет ходить по струнке. Я так думаю. Ему все это — как заноза в заднице: ходить да вынюхивать. У него есть мускулы, но настоящих связей нет, кроме одного партнера по бизнесу Джорджио — Дэви Джексона. Этот Джексон, судя по поведению, либо действительно ничего не знает, либо держит какого-то большого человека на коротком поводке. И в этом вся его сила.

— Спасибо, Дики! — улыбнулся Ник. — Ты успокоил меня. Тебе известно, как я отношусь к растлителям. Но из всего, что ты рассказал, кое-что меня озадачивает. Это касается Джорджио Бруноса. Я просто не могу пока это уловить…

Дики улыбнулся ему белозубой дружелюбной улыбкой.

— Можешь назвать это нервотрепкой перед прыжком, парень. Она всех достает. Подумай, что должен чувствовать Брунос, а? Ему же предстоит совершить прыжок. У него-то все основания для нервотрепки. И в довершение всего у него на шее сидит Левис.

— Да, Дики, это верно. Я прослежу, чтобы ты получил свои бабки. Но держи ухо востро еще несколько недель. Я хочу слышать все, что услышишь ты.

— Считай, что мы это сделали.

После того, как Дики ушел, Элби принес утренний кофе Ника и аккуратно поставил его на кухонный стол.

— Все в порядке, Элби? — по-доброму улыбнулся ему Ник.

Элби с ответной улыбкой кивнул: он был счастлив, что на него обратил внимание человек, которого он боготворил и который был его кумиром вот уже несколько лет.

— Я выяснил, что Джорджио не занимается проститутками, Элби. Так что все хорошие мальчики могут спокойно спать в своих кроватках.

Элби снова улыбнулся. Его лунообразное лицо было таким доверчивым и несло на себе выражение такого обожания, что Ник испытал уже хорошо знакомое ему чувство ужаса, смешанного с жалостью. Это чувство пробуждал в нем только один человек — Элби.

— Я ни за что не стал бы иметь дело с растлителем, ты же это понимаешь, не так ли? А теперь я могу уверенно выполнять намеченное. Правда?

Элби энергично кивнул головой.

— Садись, Элби, мой старый дружище, и расслабься, черта ради. Почему тебе всегда нужно держаться поближе ко мне, а? Что заставило меня тогда взять тебя к себе? Я мягкий, как дерьмо, и в этом моя проблема, не так ли? — Ник по привычке задавал вслух себе вопросы и сам же на них отвечал. Привычку эту он приобрел за многие годы дружбы с Элби. Ведь тот при всем желании неспособен был ответить ему.

Теперь у Элби был грустный и испуганный вид. И Ник вздохнул.

— Не беспокойся, Элб, ты мне как ребенок. На самом деле даже больше, чем ребенок, потому что ты со мной всегда, хочу я этого или нет. Я никогда не брошу тебя, приятель. Так что развеселись. Мы с тобой команда — ну вроде Лени из этого романа «О мышах и людях». Я присмотрю за тобой, сынок. Я тебе обещаю.

Элби опять почувствовал себя счастливым и расслабился, сидя на стуле.

Ник пил кофе и размышлял о своей жизни, о жизни Элби, а также над тем, стоит верить услышанному от Малыша Дики или нет… Ник всегда гордился своим умением учуять дохлую крысу задолго до того, как она начнет разлагаться. А сейчас зловоние било ему в ноздри. Только он не мог точно определить, откуда оно исходило: «Только время поможет ответить на этот вопрос…» — оставалось четыре дня до прыжка, и на уме у Ника был Джек Кроун, равно как и Джоджо О'Нил. А где-то в конце списка болтался Дональд Левис…

— Здесь есть какая-то связь, и я должен все выяснить. Если раньше это не убьет меня.

Ник печально улыбнулся самому себе, потому что понимал: там, где задействован Левис, шансы быть убитым становятся весьма высокими. Однако Ник Карвелло был рисковым человеком. И рассчитывал, что предусмотрительность и внутреннее чутье помогут ему, по меньшей мере, оттянуть такую развязку.

Донна сидела на террасе небольшого отеля в Хиккадоа и пила чай со льдом. Она наблюдала, как отдыхающие расслаблялись под яркими лучами солнца. В очередной раз она поразилась тому, что скрывается под внешними красотами этого идиллического местечка. Но Донна тут же поправила себя: «На самом деле никто и ничто не скрывает. Все делается откровенно — под прикрытием одних только теплых тропических ночей. Хотя многие люди, находящиеся сейчас возле меня, ничего не знают о том, что творится у них перед носом». Пожилая чета подсела за ее столик, и Донна приветливо улыбнулась.

Она перевела взгляд на дорогу, которая вела в «Бэй Вью». Пока только четыре машины прибыли с той стороны. И одна машина двинулась в направлении «отеля». Донна следила за этим с десяти утра. Она взяла шляпу, оставила на столе несколько рупий и пустилась пешком в долгий путь к «Бэй Вью».

Сердце у Донны в груди сильно билось, ноги дрожали от страха, но она заставляла себя без остановки идти вперед. Деревья казались живыми от птиц. Обезьяна, прижимавшая к груди детеныша, перебежала ей дорогу и, не обратив на Донну внимания, исчезла в густом кустарнике. Донна вытерла лицо и шею от пота большим белым носовым платком. Она обливалась потом не только от нервного стресса, но и от влажной жары. Миновав поворот, откуда был уже виден «отель», она остановилась и немного постояла, наблюдая за обстановкой.

Здание по-прежнему казалось из дали заброшенным. Но Донна заметила движение возле парадного входа… Плотная белая женщина с густыми светлыми волосами стояла в дверном проеме, а рядом с ней — ребенок лет семи. Донна поняла, что женщина могла увидеть ее. И, собрав все свое мужество, она направилась прямо к ней. Во рту у Донны пересохло от волнения и пыли. Хорошо, что широкополая шляпа, которая была на ней, защищала глаза от ослепительного палящего солнца.

Женщина поднялась вверх по ступенькам веранды и оттуда посмотрела на подходившую Донну.

— Кто вы такая и что вам нужно?

Донна стояла внизу, у лестницы. Резкий акцент кокни у этой женщины производил шокирующее впечатление здесь, в приторном, тропическом окружении. При ближайшем рассмотрении блондинка оказалась намного старше, чем представлялось Донне. Кожа у нее загорела и сделалась темно-красной и обветренной, как кожа животного, особенно вокруг глаз. Там наметились глубокие морщины. Такие же глубокие линии протянулись по обеим сторонам от носа к губам. Это густые светлые волосы издали придавали ей молодой вид.

Прежде чем Донна успела ответить, ребенок открыл дверь веранды и на ломаном английском сказал:

— Мисс Кэнди, я пойду помоюсь.

Женщина махнула ему рукой, как бы давая свое согласие, но при этом не сводила глаз с Донны.

Выпрямившись в полный рост, Донна набрала в легкие воздуха и поднялась по ступенькам. Она важно проплыла мимо Кэнди и резко распахнула дверь веранды, собираясь войти туда, словно к себе домой.

Кэнди развернулась на каблуках.

— Эй, вы! Куда это вы направляетесь, черт побери! Кто вы такая, мать вашу, леди?

Донна, оказавшись в прохладном помещении, обернулась, посмотрела женщине в лицо и ответила, прекрасно подражая Кэрол Джексон:

— Я миссис Джорджио Брунос, дорогая. Я приехала в ответ на ваш факс. А сейчас я собираюсь выпить, посидеть и отдохнуть. Или мне нужно свистнуть для этого?

Мгновенно лицо Кэнди сделалось дружелюбнее:

— А почему вы сразу не сказали? Пойдемте в мой кабинет, дорогая, и мы во всем разберемся. Я очень сожалею, что так вас встретила, но со всей этой кутерьмой мне нужно быть очень осторожной, вы же понимаете…

Она провела Донну в большой кабинет в дальнем конце дома. Донна почувствовала прохладный ветерок от электрических вентиляторов и с облегчением вздохнула. Жара снаружи была невыносимой, но, оказавшись в прохладном помещении, Донна вспотела еще больше.

— К этому привыкаешь, дорогая. Во всяком случае через некоторое время, — усмехнулась Кэнди. — Может, принести вам чашку чая?

Донна покачала головой.

— Просто стакан воды. Спасибо! А потом вы расскажете мне, что именно здесь происходит.

Кэнди налила в два высоких стакана минеральную воду и устроилась за столом. Донна села напротив нее в плетеное кресло. Она слышала, как вдалеке пронзительно кричит какая-то птица, но из какого-то более близко расположенного места доносился тихий детский плач. И ко всем этим звукам добавлялось чуть слышное шелестение автомобильных шин со стороны главной дороги.

— Ну так что же в точности произошло?

Кэнди долго и внимательно разглядывала Донну. А потом заговорила:

— Вы видели Стефана? Я соскучилась по нему. Он поехал в горы, чтобы поохотиться на тигров, с моим братом Джеком. Нам нужно больше девочек сюда. И без их матерей, если говорить честно. Поскольку сейчас Таиланд переполнен детьми, из-за угрозы СПИДа, исходящей оттуда, мы в первую очередь закрыли тайский отель. Дом в Гоа скоро будет закончен, и он сразу начнет работать. Стефан сказал, что Джорджио выразил свое полное удовлетворение по этому поводу. Как он, кстати? Я не получаю достаточно информации от Дэви Джексона, потому что мы лишь обмениваемся факсами. Вы же знаете, какая эта Кэрол. Мать Тереза в чулках, не больше и не меньше!

Донна посмеялась вместе с Кэнди, причем собственный смех для ее же ушей прозвучал фальшиво.

— Я представляю здесь интересы мужа. Я говорила об этом со Стефаном и Дэви. А теперь расскажите мне точно, в чем проблема. Мой муж заинтересован в том, чтобы защитить свои вложения. И я — тоже.

Кэнди закурила небольшую манильскую сигару и пожала плечами.

— Несколько недель назад компьютер в Коломбо сломался. Мы ничего не могли получить из Ливерпуля. Стефан собирается забрать товар с собой. Нам надо ловить момент, понимаете. Как только мы обустроим все в Германии и начнем работать, нам не понадобятся ни Джоджо, ни Джек Кроун. Но в настоящее время они — наш хлеб с маслом, и мы делаем с ними большие деньги. Джек Кроун поставляет нам принтеры и обеспечивает контактами, поэтому нам приходится быть с ним начеку. Хотя, как вы, наверное, знаете, Стефан собирается бросить его, как только мы будем готовы ударить по Европе благодаря помощи одного типа из Амстердама.

— Послушайте, Кэнди, — перебила ее Донна, — вы можете просто сказать мне, что это за товар, который мы не смогли получить и почему? Пожалуйста!

Донну не удовлетворила речь Кэнди о Германии, Европе, Джоджо О'Ниле и Джеке Кроуне. Она хотела точно знать, что происходит. Кэнди помрачнела, задумчиво глядя на Донну.

— Он такой же, как всегда, дорогая. Снимки детей. Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли? — Она сузила глаза, как щелочки, и с подозрением посмотрела на элегантную женщину, сидевшую перед ней.

Донна тяжело вздохнула.

— Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, но просто хочу знать: какого черта ничего не вышло?

— Модем больше не работает. Кто-то нам помешал, врубился в нашу линию. Нам пришлось остановиться. Посылать товар по телефону — это здорово, но мы поняли, что часть его уходит на сторону. Кто бы это ни делал, он поставил своей задачей систематически влезать в нашу систему. Это может быть и правительство. Но я так не думаю. Это может оказаться Интерпол: они с недавних пор вынюхивают насчет детского порно. Однако я думаю, что на нас наехал какой-то сутенер, хакер, черт бы его побрал! В любом случае, как вы знаете, мы приостановили все ненадолго. Но Джек собирается установить другой канал — с Мальдив. Мальдивский канал заработает через несколько недель. Джек также собирается снабдить канал с таким количеством паролей, что потребуется Эйнштейн, чтобы разобраться в них, мать его! Я думаю, проблема с Интернетом. Иногда мы подключаемся к главному компьютеру сами; у нас есть там кое-какие контакты. Только нужно, чтобы наши собственные контакты стали более труднодоступными. Это мы и попытались сделать. Система с Мальдив будет посылать все прямо в Германию. Мы полностью обойдем Лондон, и это только к лучшему. Мы все оставим в руках семьи Краутц, а сами попросту будем получать деньги.

— Когда возвращается Стефан?

— Сегодня или завтра. Все зависит от обстоятельств. Я ненавижу, когда они уезжают на охоту. Честно говоря, меня от этого мутит. Я терпеть этого не могла, когда жила в Таиланде. Но мужчинам это нравится. Они шастают по горам в поисках девочек, а на чайных плантациях полно грязнух, которые только и ждут, чтобы их купили за несколько монет. Мы держим их год, а потом приезжают их отцы и либо договариваются с нами, либо забирают девочек домой. Они такие странные, эти азиаты, вы же понимаете. Они готовы продать собственных бабушек за несколько рупий. Я думала, что всего уже навидалась в Таиланде. И на Филиппинах это уже привычное дело. Но там это тянулось годами. А здесь это всем в новинку, и люди из шкуры выпрыгивают, лишь бы отдать нам своих детей. Они такие безобразные шлюшки! В большинстве своем — именно такие. По крайней мере, в Таиланде девочки хорошенькие, а их миловидность приносит дополнительные деньги. Здесь же у них вид умирающих с голоду, и у них гноятся глаза. Я трачу больше денег на мазь «Золотой глаз», черт бы ее побрал, чем им на еду! — И Кэнди хрипло расхохоталась.

У Донны возникло желание ударить женщину, что сидела перед ней. Она ждала, пока Кэнди справится с приступом кашля. И заметила, как та сплюнула какой-то сгусток в носовой платок.

— А как идут дела здесь?

Кэнди никак не могла остановить кашель — и она сделала большой глоток воды из стакана.

— Нормально. Недавно к нам приезжали легавые из местных, но мы быстро умаслили их. Парочка девочек постарше и тысяча рупий в неделю их вполне устроили. Но вы должны понять, дорогая: здесь на многие вещи люди закрывают глаза. Кастовая система похожа на ту, что есть в Таиланде. Бедных здесь используют и оскорбляют. Это самый низкий класс. В любом случае они все верят в реинкарнацию. И уверены, что в следующей жизни будут богатыми шлюхами. Поэтому без задней мысли мирятся со своей судьбой. В большинстве своем они невежественны, как куча дерьма.

— Верно! — Одним этим словом Донна поставила Кэнди на место — на соответствующий уровень.

Кэнди посуровела.

— Послушайте, вы, миссис Высокопоставленная Брунос! Ваш старик не мог дождаться того момента, когда смог договориться с нами. И с некоторых пор мы ему хорошенько наподдавали. Я уверяю вас: он тоже в этом участвует. Так что нечего вам тут сидеть и смотреть на меня сверху вниз, леди. Я делаю то, что делаю, потому, что другого не знаю и не умею. Но я не оправдываюсь ни перед вами, ни перед кем бы то ни было. Вы сейчас здесь потому, что все это выплыло наружу. И денежки ваши тают. Так что нечего ставить себя выше меня и моих родных, я этого не потерплю! Вам надо было предоставить долбаному Стефану или Пэдди со всем этим разбираться, дорогая, если вы сами не можете справиться.

— Или Дэви Джексону. — Донна усилием воли обрела душевное равновесие. — При всем моем уважении, Кэнди, мне ведь не обязательно должно нравиться то, чем мы занимаемся, не так ли?

Женщина расслабилась на стуле и вздохнула.

— Совсем не обязательно. Полагаю, вам это нравится не больше, чем мне. Но, как говорит Джек, если не мы будет это делать, то будут другие. По крайней мере, я тут приглядываю за детьми, забочусь о них. Я не держу этих малышей в рабстве или в крепостной зависимости. Вы знаете, в Таиланде есть бордели, где детей все время держат прикованными к постели. И к ним за день приходят по десять или даже больше мужчин. Когда несколько лет назад я была в Бангкоке, бордель недалеко от нас загорелся, и все маленькие девочки погибли. Они там сгорели заживо, потому что были прикованы к кроватям. Это разбило мне сердце. Нет, здесь девочкам не так уж плохо. Я никогда не держу их дольше восемнадцати месяцев. Или, скажем, двух лет. После такого срока даже юные начинают выглядеть потрепанными…

Донна молча кивнула. Она была далеко не уверена, что сможет опять заговорить.

Зазвонил телефон, наполнив пронзительной трелью тишину комнаты.

— Да? — коротко спросила Кэнди, подняв трубку.

Донна увидала, как у Кэнди постепенно меняется выражение лица.

— Что ты хочешь сказать? Послушай, Стефан, тут со мной жена твоего брата…

Донна, преодолевая оцепенение стала, подниматься. Когда она все-таки встала со стула, Кэнди махнула ей рукой, чтобы она опять села. На этот раз в ее глазах мелькнул страх. Донна покинула кабинет и прошла здание насквозь. Она остановилась в дверном проеме и принялась наблюдать за сидевшими в тени детьми. Все они были разные, отличались ростом, фигурой, разными оттенками коричневой кожи. Но, как ни странно, глаза у всех у них казались одинаково выразительными. И никто из детей не улыбался.

Донна все еще не могла оторвать взгляда от детей, когда к ней подошла Кэнди и сказала:

— Я думаю, нам с вами нужно немного поговорить, миссис Брунос, не так ли?

Глава 38

Кэнди крепко схватила Донну за руку и силой повела назад, в свой кабинет. Там Донна резко опустилась в кресло. У нее был испуганный вид. Но она и вправду боялась…

— Что в действительности привело вас сюда, леди?

Донна закурила сигарету и глубоко затянулась.

— А как вы думаете? Я понятия не имела о том, что здесь происходит. О, я признаюсь, кое-что подозревала. Но думала: вот я приеду сюда, выясню, что к чему, а потом решу, что мне делать. Мне надо было узнать, замешан ли в этом мой муж, понимаете?

Кэнди усмехнулась.

— О, он замешан! Да еще как замешан — по уши. Ведь все это была его идея, дорогая. Джорджио был мозгом. Он стоял за всем этим… Но вы можете обсудить дела со Стефаном. Он сегодня приедет. Чуть попозже.

Она заметила, что по лицу Донны пробежала тень страха, и едва заметно улыбнулась.

— Ни к чему вам бояться, моя дорогая. Потому что Стефан сам посинел от страха. Я, кажется, сболтнула лишнего, не так ли? Но, когда я говорила с ним по телефону, то еще не понимала, что делаю что-то не так. Вы казались партнером. И вели себя как соучастник. А теперь вы, кажется, вляпаетесь в большую кучу дерьма. И моя задача — присмотреть за вами, пока он не приедет. Так что давайте поговорим начистоту, ладно? Если вы попытаетесь уйти, я переломаю вам ноги, мать вашу, и это не праздная угроза. Я вполне способна такое сделать. Я этим занималась в борделях в Бангкоке: была главной среди девиц — и меня отличали, чтоб вы знали. Для меня все это пустяки.

— А как насчет того, что вы говорили раньше? О том, как вы присматриваете за детишками?

Кэнди несколько смутилась.

— А что? Я и присматриваю. В том-то все и дело, понимаете ли, что они все одинаковые. В этих странах, дорогая, обнаруживаешь, какова жизнь по-настоящему. Вот, например, в Бангкоке я работала с подростками. Большинство из них — просто чирей на заднице. Видите ли, я вообще не очень жалую девушек. Но только не детей! Никогда. Однако более старшие девочки всегда стараются облегчить себе бремя. Они умные, сообразительные. Мы не говорим о тех детях, что остались там, у нас дома. Здесь дети рождаются старыми, мать их! Они приспосабливаются к этой жизни; они уступчивы и не слишком много хнычут. Эта странность мне прежде всего бросилась в глаза. Но не более того. Как я уже говорила раньше, они не те дети. Здесь не принято вкладывать привычное нам значение в это слово.

В некоторых из деревень семилетние дети работают на чайных плантациях с двух или с трех лет. И они работают весь день. В Таиланде дети работают на рисовых чеках или плетут корзины. Они — не дети, по местным понятиям. А мы сталкиваемся с матерями и отцами, которые в очередь становятся, чтобы продать нам своих детей. И принимают это как часть жизни. Вот в чем разница, понимаете? И как только вы преодолеете свое британское отношение и начнете смотреть на это с их точки зрения, вы обнаружите, что жизнь становится намного легче. Донна уставилась в пол.

— Мой муж не мог иметь никакого отношения к чему-нибудь вроде этого. Я знаю его лучше, чем вы. Если он все выяснит, здесь совершится убийство.

Кэнди тихо засмеялась. И закурила новую сигару.

— Ваш драгоценный муж несколько лет назад был в Таиланде, дорогая. Я обеспечивала его тринадцати- и четырнадцатилетними девочками. Особенно ему нравился групповой секс с тремя девчонками… — Кэнди с удовлетворением отметила выражение отвращения и шока, появившиеся на лице Донны, и грустно улыбнулась. — Я понимаю, трудно признавать такие вещи. Но ведь правда всегда глаза колет, не так ли? Ваш муж в такой же степени участвует во всем, как я. Именно ему пришло в голову не утруждать себя отделкой и украшением этого здания. Мужчины, которые сюда приезжают, совершенно не заботятся, мать их за ногу, об окружении. Мне даже кажется, что чем грязнее это заведение, тем для них лучше. Вонь в таких местах заводит их. Деградация — сильный наркотик, дорогая. Вот почему порнобизнес приносит столько бабок. В Пхукете можно снять маленькую девочку или мальчика прямо на пляже и проваляться с ним там весь день, если кому-то нравится делать это при свете. И здесь все будет так еще несколько лет. Это теневая экономика Азии. Суть Гоа как раз открывается здесь, в этом месте… Ваш муж предвидел все это. Вместе со своим братцем. Мы здесь снимаем фильмы, делаем, что хотим, и никто не может остановить нас. Сейчас и тут стало немного стремно, но как только переберемся в Германию — вот уж тогда мы посмеемся! Я не понимаю, почему вы ничего не соображаете. Благодаря деньгам, выручаемым от всего этого, вы заполучите своего старика домой. И они же дадут вам возможность прожить в роскоши остаток ваших дней.

— О, нет, не дадут, леди! — Донна поднялась с кресла. — Я ухожу. — Она направилась к двери.

Но Кэнди со злобным выражением на лице крепко схватила ее за руку.

— Вы никуда не уйдете! И если мне нужно будет привязать вас ремнями, то я это сделаю. Стефан хочет с вами переговорить. Судя по тому, как он разговаривал со мной, он очень зол на вас. На вашем месте я бы посидела и подумала, что ему сказать, когда он приедет. Он не тот парень, которого можно сердить. Поверьте мне на слово.

Донна видела решительный блеск в глазах Кэнди и ощущала ее сильные пальцы на своем запястье. Глаза у нее заблестели от слез — и она попыталась высвободиться.

— Все это омерзительно! Все! Вы — настоящая мразь! Вы это понимаете? Мразь, мать вашу! И я прослежу за тем, чтобы ваши дела вытащили наружу! Вы убедитесь, что я сделаю это!

Пронзительный крик эхом пронесся по дому. Кэнди, действуя инстиктивно, отворила дверь кабинета и прислушалась, не выпуская руки Донны. По ту сторону двери стоял молодой шриланкиец, юноша лет восемнадцати.

— Не спускай глаз с этой леди, Кассим. Следи, чтобы она не сбежала.

Парень молча кивнул, глядя на белую кожу Донны с благоговейным ужасом и юношеской похотью. После чего все трое двинулись по коридору. Теперь пронзительный крик ребенка перешел в тихий стон. Кэнди открыла одну из тяжелых деревянных дверей и вошла в большую комнату. Вслед за ней туда же зашли Донна и Кассим…

В комнате было грязно. Затхлый запах ударил Донне в ноздри. На кровати лежала девочка лет десяти, привязанная за волосы к тяжелой деревянной балке, которая лежала поперек кровати. Возле девочки стоял высокий худощавый белый мужчина — в одной рубашке и явно чем-то напуганный. У него были песочного цвета волосы и красное, обгоревшее на солнце тело. Когда Донна ближе рассмотрела ребенка, она поняла, почему мужчина испуган. Маленькое тельце неуклюже скорчилось в углу кровати. Мужчина попытался перевернуть девочку, но помешали волосы. Голова девочки лежала теперь под странным углом, а изо рта и ноздрей сочилась кровь. Ребенок был полностью обнажен, и ноги девочки вверху заливала кровь. Мужчина судорожно принялся натягивать шорты; только его прерывистое, учащенное дыхание и слышалось сейчас в этой тихой комнате.

— Какого черта здесь происходит?..

Кэнди быстро осмотрела ребенка. Потом, взяв охотничий нож Кассима, который до этого торчал у него за поясом, она принялась обрезать волосы девочки, чтобы освободить ту от пут. При этом Кэнди несколько раз повторила один и тот же вопрос:

— Кто впустил вас сюда, мистер Гейнсборо?

Мужчина молчал и не сводил глаз с ребенка, чьи стоны становились все тише.

Донна бросилась к девочке. Вытащив платок из кармана, она обтерла лоб и лицо ребенка. Кровь изо рта и ноздрей уже почти не текла…

— Я не виноват, Кэнди. Она сопротивлялась… Она все время сопротивлялась!

Кэнди раздраженно поглядела на мужчину и отчетливо произнесла:

— Что ж, вы тоже сопротивлялись бы, если бы кто-нибудь привязал вас за волосы. Вы не должны были приезжать сюда днем. Кто мне давал слово, а?

Мистер Гейнсборо, помощник менеджера в банке в Сюррее и женатый человек, пытался отстоять свое достоинство:

— Вообще-то я договорился с Джеком. Он в курсе, что я предпочитаю день. Мне не нравится приезжать вечером, когда здесь все занято.

…Теперь ребенок был свободен, и Кэнди уложила девочку на спину. После чего выпрямилась во весь рост и громко сказала:

— А меня не колышет, что вам нравится, а что — нет! Никто не привязывает моих девочек. Никто!. Этого я терпеть не стану. Теперь же я советую вам убраться на пляж или в отель. И приехать сюда вечером. Днем держитесь подальше отсюда, мистер. Эти дети работают только по ночам, пока я здесь. Но не днем, черт побери! А теперь убирайтесь!

Она отвернулась от Гейнсборо и сказала Донне:

— Помогите мне уложить ее в постель. Он растянул ей мышцы. А мог бы сломать шею бедной маленькой шлюшке…

Донна в ужасе покачала головой. Ребенок был почти без сознания.

— Ей нужно лечение в больнице, Кэнди. Отвезите ее в больницу. Кэнди посмотрела Донне в глаза и твердо произнесла:

— С ней все будет в порядке. А теперь помогите перенести девочку на ее кровать.

Донна взревела, изумившись силе собственного голоса:

— Ребенок умирает, ты, глупая сука! Он сломал ей трахею, мать его! Господи Боже, да отвезите же ее в проклятую больницу! — Донна чувствовала, что внутри у нее, как вода, штурмующая дамбу, нарастает истерика.

Однако не успела она открыть рот, чтобы снова закричать, как Кэнди ударила ее по лицу. Донна на мгновение лишилась сознания. А затем почувствовала, что ее куда-то волокут. Перед глазами у нее мелькнул и взорвался светящийся шар. Нестерпимая боль обожгла скулу.

Когда Донна пришла в себя, Кэнди угрожающе возвышалась над ней.

— Даже не пытайтесь указывать мне, что делать, леди. Вы сюда приехали украдкой. Рассорили меня со Стефаном. А потом рассказываете мне, что лучше для моих девочек? Что ж, здесь деньги кончаются… Кассим, отведи ее в одну из комнат и запри. Пусть посидит там до тех пор, пока не приедет мистер Стефан. Больше я не желаю о ней слышать, ясно? И поставь возле окна Ашима — на случай, если она попытается смыться через окно. Мистер Стефан позже захочет увидеть ее, понимаешь?..

Кассим помог Донне подняться на ноги, а потом наполовину выволок, наполовину вынес ее из комнаты.

Лицо Донны пылало от боли, а мозг ее звенел от страха — за ребенка и за себя: «Куда бы я ни проникла, все оказывается гораздо серьезнее, чем я предполагала». Она ясно осознавала, что жизни ее угрожает опасность. Страх за свою жизнь заслонял даже боль от побоев.

Она понимала: Стефан и раньше ненавидел ее, а теперь, когда она выяснила, что здесь происходит, увидела все собственными глазами, возненавидит еще сильнее. Мысль о предстоящей встрече с ним пугала ее больше всего на свете.

Большой Пэдди и Дэви Джексон пили чай на кухне в доме у Донны. Долли беспечно болтала с ними, демонстрируя свою обычную веселость.

— Прошлой ночью я говорила вам, что понятия не имею, куда поехала Донна. Думаю, в Марбеллу, но не уверена. Девочке нужно было куда-нибудь ненадолго вырваться… Хотите, я отрежу вам кусочек пирога к чаю? Я приготовила его вчера, но он еще совсем свежий и мягкий.

Мужчины покачали головами.

— Послушай меня, Долли, дорогая, — обратился к ней Дэви, — Донна может попасть в большую беду. Мы должны ей помочь, так почему же ты не скажешь нам, куда она поехала? — Голос Дэви звучал веско, в нем слышался скрытый намек.

Однако Долли умело притворилась, что ничего не знает.

— Я только что сказала вам: не знаю! Не будь же задницей, Пэдди. Ну какая беда может грозить девочке? — Она решила, что лучше избрать наступательную манеру поведения, самой задавать вопросы.

Пэдди встал со стула, и его громадный рост подавляюще подействовал на Долли. Она испытала невольную внутреннюю дрожь. И успокаивающе сказала себе: ведь это Большой Пэдди, которого я знаю много лет. А вовсе не незнакомец, собирающийся ударить меня.

Пэдди решительно подошел к ней.

— Черт побери, я начинаю терять терпение, Долли. Говори сейчас же: где она?!

Она слабо оттолкнула его в грудь обеими руками:

— Ты угрожаешь мне, Пэдди Доновон?

Дэви тоже поднялся с места. Открытое лицо его было встревожено.

— Отойди от нее, Пэдди, будь же паинькой.

Пэдди повернулся к нему.

— А ты отстань, Дэви! Понял?! — Он подскочил к Долли и своей здоровенной рукой схватил ее за волосы на затылке, а потом больно оттянул назад ей голову. — Говори мне, куда она поехала, старуха, или, клянусь Богом, я выбью из тебя все дерьмо!

— Пэдди, ради Бога, мать твою… — потрясенно пробормотал Дэви.

— Хватит! Говори мне, что я хочу узнать. Я тебе сказал, что уже теряю терпение!

Долли в ужасе уставилась на Пэдди. Таким этого человека она никогда не видела. Это был настоящий зверь, который напугал ее до потери сознания. Слабым, прерывающимся голосом она пролепетала:

— Она поехала в Ливерпуль. Это все, что я знаю. Туда, куда ездила раньше…

До этого Долли лихорадочно думала, какое бы место назвать. И теперь надеялась, что Пэдди поверит ей. Лицо Пэдди сморщилось от ужаса.

— В Ливерпуль? Но зачем, черт побери?!

Долли начала тихо плакать. Голосом, полным слез, она ответила:

— Не знаю, клянусь тебе. Она просила меня, чтобы я ни одной живой душе не говорила об этом. Она ничего мне не рассказывает, и теперь вы понимаете почему. Мне нельзя доверять! О, Пэдди, пожалуйста, отпусти меня, ты делаешь мне больно.

Он отпустил ее волосы и бросил ей в лицо:

— Если ты сейчас лжешь мне, старая перечница, то потом очень пожалеешь об этом!

Он вихрем вырвался из кухни, а Долли села на свой стул, облокотилась на стол, прижимая ладони к саднящей коже на шее.

— Мне очень жаль, Долли, дорогая, я не думал, что он станет… — бубнил Дэви.

— Уходи, Дэви! — оборвала его Долли. — Как бы там ни было, я молю Бога, чтобы вы оба проиграли, честное слою. Происходит что-то поганое, и я надеюсь, что Христос даст вам свою отповедь. С сегодняшнего дня я только и буду об этом молиться. Она отвернулась от него.

Дэви несколько мгновений смотрел на согбенную спину старухи, а потом поспешно вышел из дома и направился к машине. Пэдди уже сидел за рулем. Он метал громы и молнии:

— Если она поехала в Ливерпуль, то к Джорджио или к Кроуну. Дэви едва заметно кивнула.

Сузив глаза до предела, Пэдди выпалил:

— Или она поехала к Нику, этому педику. В любом случае, она могла уже выложить им про нас целую кучу. Вот же чертова сука — во все лезет! И Кокса, кстати, тоже нет.

— А может, они просто разрабатывают последние детали прыжка?

Пэдди признал возможность такого варианта:

— Может, и так. Но я не доверяю ни Коксу, ни ей. Слишком много слухов бродило по улицам. А эта Донна — она слишком часто задавала вопросы. Стефан говорил мне, что она влезает во все. Кто знает, что она еще пронюхала, а? А если Донна вызнает все про своего замечательного муженька, то она отправит его вниз по реке. Вот так! — Он щелкнул указательным и большим пальцами. — И мы все поплывем с ним вместе…

Немного помолчав, он яростно ударил кулаком по рулю.

— Нам надо выяснить, где она! И как можно быстрее. Даже Джорджио с этим согласился бы…

Они тронулись с места и поехали в сторону Лондона. Дэви молча сидел рядом с Пэдди. Сердце его от волнения тяжело колотилось в груди: он жалел, что вообще вляпался во все это.

«Если Кэрол когда-нибудь узнает…» — Дэви почувствовал такой острый приступ страха, что почти ощутил свой ужас на вкус. Ненавижу все это! Жадность, одна лишь жадность — и ничего больше! Теперь Джорджио — за решеткой, товар бродит по улицам, а я ответствен за распределение его по почтовым заказам».

Дэви сидел в этом по самые уши и понимал, что уже не может выбраться.

Стефан приехал только к восьми вечера, разгоряченный, пыльный и злой. Отель как раз наполнялся клиентами, и он вошел в парадную дверь с застывшей улыбкой на лице. На детей Стефан не обращал внимания. Встреченным мужчинам он любезно кивнул. И сразу прошел в кабинет Кэнди.

Она сидела за столом, попивая бренди с «Севен Ап» из большого стакана. Лицо ее было жестким. Стефан тихо прикрыл дверь за собой дверь и спросил:

— Как много она знает?

— Слишком много, черт побери! Она пришла сюда и все увидела, Стефан. Сказала мне, что приехала по поручению Джорджио. Якобы это он послал ее.

— Да? Она так сказала? — язвительно засмеялся Стефан.

— Тут случилась маленькая неприятность. А она все это время торчала здесь. Этот кретин Гейнсборо привязал к кровати девчонку из Коломбо. Мерзкий идиот привязал ее к деревянной балке за волосы, можешь себе представить. Во время его игрищ, возможно, когда он переворачивал ее, волосы обмотались девчонке вокруг шеи. И он сломал ей проклятую трахею.

— С ней все в порядке? — мрачно спросил Стефан.

Кэнди покачала головой.

— Она медленно умирает. К утру ей крышка, скажем так. Правда, она сильнее, чем я думала. Полагаю, он и внутри ее покалечил. У нее кровотечение. Из ушей и из носа — тоже. Я заперла ее в одной из комнат, что на крыше.

Стефан тяжело опустился на стул.

— И Донна все это видела?

Кэнди молча смотрела, как Стефан приглаживает ладонями свои густые темные волосы.

— А где Джек? — спросила она.

— Он еще в Коломбо. Я оставил его, чтобы он разобрался с другим бизнесом. Полиция опять пыталась закрыть бар.

Кэнди опустила веки.

— Не дождь, так град, не так ли? Я слышала об этом. Они тут закрывают многие бары для гомиков. Но пройдет недели две, и бары снова откроются. Всегда одно и то же. Это просто показуха, ничего серьезного.

Стефан резко дернул шеей:

— Черт с ними! Я больше интересуюсь тем, что происходит с этой глупой сукой.

Он налил себе большую порцию бренди.

— Ей пора бы попасть в автомобильную аварию, не так ли? Что ж, она будет не первой и не последней туристкой из Англии, что погибают из-за чрезмерного пристрастия к алкоголю. Такое все время случается. Арак на туристов действует смертельно. Или, скажем, морские купания. Там тоже каждый день несчастные случаи. Сейчас на некоторых пляжах сильный отлив, так что все будет выглядеть нормально. Я сам видел, как такое делали несколько лет назад в Пхукете. Жаль было только девушку-турагента. Ей пришлось разбираться во всех деталях…

Стефан рассмеялся. Кэнди мрачновато улыбнулась ему.

— Но это же убийство.

Он широко раскрыл глаза и тонким детским голоском произнес:

— Надо же! А я и не знал! А что сегодня сделал Гейнсборо, как ты думаешь? Произошел небольшой несчастный случай? Не раздражай меня, Кэнди! У меня не то настроение.

Кэнди потрясенно покачала головой.

— Ты жесток, как кремень, не так ли? — Она сделала глоток виски и закурила.

— Я крепче кремня, Кэнди, — ответил ей Стефан, — И в данный момент это очень хорошо, что хоть кто-то из нас двоих жесток. Разве нет?

— А как тогда насчет Джорджио? Ты о нем подумал? Что он скажет, если ты замочишь его старуху?

Стефан издал отвратительный смешок.

— Плевать на Джорджио! Мы с Левисом выводим его из игры. Только он об этом еще не знает. Так что отведи меня к Донне, ладно?

Кэнди открыла перед ним дверь кабинета. Она не могла поверить в то, что услышала, и это отражалось на ее лице.

— Ты лживый ублюдок, Стефан! — Голос ее был полон неподдельного восхищения.

— Да, я таков, Кэнди, всегда на шаг вперед в любых соревнованиях. Ну так где же она, черт побери?

— Я заперла ее в одной из дальних спален. Кассим караулит за дверью, а еще один парень — под окном. Она скользкая. Да еще травмирована тем, что увидела. Настоящая весталка, девственница — эта женушка Джорджио. Где он ее взял, черт побери?! Просто не пойму.

— На Римской улице, — ухмыльнулся Стефан.

Кэнди восторженно рассмеялась:

— Просто поразительно, как ты всегда попадаешь в струю, не правда ли?

Донна сидела на кровати, поджав подсебя ноги. Сумерки сгущались. Она ощущала запах грязного постельного белья и подгоревшего жира: «Наверное, где-то недалеко кухня». В комнату доносились голоса с нижних этажей, и она догадалась, что отель уже открылся для клиентов. Но перед ее мысленным взором так и стояла та бедная девочка — вся в крови и с неестественно вытянутой шеей. Донну мучила жажда, но есть не хотелось. Из-за постоянного страха у нее расстроился желудок, и ей с трудом удавалось удерживать его в повиновении. Туалета поблизости не было. А то, что предположительно, должно было служить ванной, представляло собой заваленную грязью дыру.

Она слышала, как шевелятся многочисленные ночные насекомые в надвигавшейся темноте, и с трудом подавляла в себе желание закричать. Но тут тихо повернулась ручка двери. И Донну омыла новая волна паники. Дверь отворилась.

В коридоре стоял Стефан, освещаемый светом лампы. Немного погодя, он повернул выключатель, и Донна загородила глаза рукой от яркого света. Вслед за Стефаном в комнату вошла Кэнди и громко спросила:

— Почему ты не зажгла свет, глупая корова? Хочешь чего-нибудь поесть или выпить?

Это было сказано почти нормальным тоном.

На какую-то долю секунды Донне показалось, что она теряет разум.

— Как ребенок? — голос Донны прозвучал хрипло, словно она бог знает сколько лет не разговаривала.

Кэнди округлила глаза.

— Я заставила мужчин отвезти ее в больницу. С ней все будет в порядке.

Донна облизнула пересохшие губы.

— Ни одна машина не отъехала отсюда, пока я нахожусь здесь. Я прислушивалась.

Кэнди посмотрела на Стефана так, словно задала немой вопрос: «Ну ты понял, что я имела в виду?» — и пожала плечами.

— Я принесу вам попить, хорошо? — Она вышла из комнаты.

Стефан подошел к кровати и присел на ее край.

— Зачем ты приехала, Донна, а? Для чего ты сунула свой длинный нос сюда? Ты же понимаешь, что я не дам сейчас тебе уехать, не так ли? Слишком многое здесь поставлено на карту. Ты видела и слышала чересчур много. Знаешь, ты как проклятая пиявка! Как копье в боку у Христа…

Его тягучий мелодичный голос напугал Донну больше, чем удар по лицу или дикий ор.

— Я вижу, тебе здорово вмазали. — Он осторожно коснулся пальцами ее распухшей щеки. Донна резко отдернула голову. От этого ласкового, почти сексуального жеста ее замутило.

— А ты все такая же ледяная леди, а? Господи, да ты меня смешишь! Маленькая жена Джорджио верна ему до победного конца! Знаешь что, Донна? Он трахал все, что двигалось. Все вокруг это знали. Алан Кокс мог бы просветить тебя. Джорджио многих своих девок таскал к нему в «Амиго». Его слабостью были высокие толстые пампушки. О, не надо смотреть так потрясенно. Ты должна была об этом знать. Ты же догадывалась?..

Донна испуганно наблюдала за ним. Стефан же от души наслаждался ситуацией: радовался тому, что мисс Недоступность пала так низко, что оказалась в полной его власти.

— Джорджио задумал все это… — Стефан широким жестом и обвел руками комнату. — Он решил устроить здесь бордель после того, как в первый раз посетил со мной Таиланд. Я возил его повсюду. Как ты знаешь, мне эти места нравятся. Ему тоже понравились. Понравились и девчонки. «Они как куски мяса, — говорил он. — Безликие, безымянные. Ты можешь делать с ними все что угодно, и они не станут возражать». Он покупал девчонок в баре за доллар, а потом укладывал их в кровать по три или даже по четыре одновременно. Ему все это нравилось, старине Джорджио, его это притягивало. Некоторым девчонкам было всего двенад-цать-тринадцать лет. Он склонялся к совсем юным. И всегда у него был этакий викторианский стиль, у нашего Джорджио…

Донна судорожно прижала ладони к ушам:

— Заткнись! Заткнись, Стефан!

Он схватил ее за запястья и придавил руки Донны ладонями к ее же коленям.

— Ты знаешь, что это правда, Донна. Ты была прекрасным прикрытием. Он пользовался тобой все эти годы, но ты не понимала этого. Он смеялся у тебя за спиной. Мы все смеялись, даже Большой Пэдди. Он тоже в этом участвует, как и Дэви Джексон. Ты думала, что они защищают тебя от меня и от таких, как я? Но в действительности они все время защищали меня и Джорджио от тебя. Как забавно все выглядит, когда начинаешь об этом задумываться, не правда ли?

В комнату вернулась Кэнди, которая принесла три стакана с водой на подносе. Она передала один Стефану, а другой — Донне. Донна взяла стакан с подноса, но не стала из него пить.

— Не волнуйся, мы не собираемся тебя отравить. — Стефан засмеялся и покачал головой. — Ты начиталась слишком много дурацких книг.

Донна сделала большой глоток из бокала, в котором была смесь арака с колой. Не почувствовав опасности, она затем залпом допила остаток. Горло у нее горело от жажды, а прохладительный напиток смягчил его, как ей показалось.

— Ты должен отвезти ребенка в больницу, Стефан, иначе девочка умрет.

Он рассмеялся в ответ на ее слова. Донна заметила, как глаза его сверкают безумным блеском. Она поняла, что Стефан дошел до предела.

— Правда? Мне это надо сделать? У тебя здесь нет никакой власти, Донна Ты в глубоком дерьме, леди. Именно ты поедешь в больницу, дорогая, а не эта девчонка. И к утру ты будешь в морге! — видеть Донну испуганной и униженной доставляло Стефану истинное наслаждение. Ты — прямо как моя мать, знаешь? Все хорошее снаружи, а вся гадость внутри. Одни только разговоры, болтовня… Ах, да, ты же взяла себе за образец старую Маэв! Маэв — типичная мать, Маэв, которая говорила с нами, словно мы дети, даже после того, как мы стали взрослыми мужчинами и женщинами. Я ненавижу ее, Донна, почти так же, как ненавижу тебя! Знаешь, что особенно смешно? Когда придет весть, что ты мертва, именно мне придется проводить опознание тебя, ведь так? — Он опять засмеялся каким-то безумным смехом. — Мне это доставит удовольствие. По-настоящему меня рассмешит…

Донна пришла в ужас.

— Ты сошел с ума! Джорджио обо всем узнает!

Стефан провел рукой по ее лицу, опять коснувшись распухшей щеки.

— Джорджио будет мне благодарен, дорогая. Он не собирался оставаться с тобой, глупая сучка…

Едва он произнес эти слова, как Донна вдруг резко оттолкнула его, попутно расцарапав ему лицо ногтями. Это произошло так неожиданно, что застало Стефана и Кэнди врасплох. Но Донна не успела добежать до двери. Стефан больно ухватил ее сзади за волосы и поволок обратно к кровати.

— Ты никуда не уйдешь, женщина! Еще не время…

В этот момент дверь отворилась, и в помещение вошел Алан Кокс с двумя крупными и крепкими мужчинами, которые неотступно следовали за ним.

— Привет всем! Крепишь семейные узы, Стефан?

Донна вскочила с кровати, как на пружинах, и бросилась к Алану. Лицо ее засветилось от облегчения, едва она увидела Кокса.

У Стефана был обескураженный вид.

— Удивлен, что увидел меня, Стефан? — Алан обнял Донну за плечи и улыбнулся ей. Потом, осторожно отстранив ее от себя, он направился прямо к Стефану.

Стефан молча и ошеломленно смотрел на Алана. Кэнди, сообразив, что происходит, незаметно попыталась подойти к Коксу сбоку со стаканом в руке. Донна закричала, чтобы предупредить его. Алан развернулся и с размаху ударил Кэнди кулаком в живот. Стакан выпал у той из рук, и она мешком повалилась на колени, а потом на пол.

Алан Кокс продолжал неотрывно смотреть на сидевшего на кровати Стефана. На лице последнего так и застыла маска страха и удивления. Затем, словно очнувшись, Стефан начал приподниматься с кровати. Но тут Алан принялся жестоко молотить его кулаками, вкладывая в удары всю свою немалую силу, помноженную на внушительный вес…

Донна напряженно следила за тем, как Стефан, ползая по кровати, пытается избежать града обрушивавшихся на него ударов, которые наносили такой сокрушительный урон его голове и лицу, что Донна не верила своим глазам. В какой-то момент Стефан свалился на пол, и Алан принялся пинать его, приговаривая:

— Ну что — больно, Брунос? Испугался, не так ли? Великий потаскун испугался?

Теперь Донна могла реально представить себе, как Алан таким же образом забил до смерти китайца в Сохо. В глубине души она понимала, что подобный случай вполне может повториться и сегодня — в омерзительном, убогом борделе в Шри-Ланке.

Она схватила Алана за руку и попыталась оттащить этого гиганта от Стефана.

— Ты убьешь его, Алан! Ты убьешь его!

Он отмахнулся от нее, как от мухи.

Донна беспомощно оглянулась на двух других тяжеловесов. Те неподвижно стояли и наблюдали за происходящим с абсолютно каменными лицами.

— Остановите его, кто-нибудь, Христа ради!

Однако никто даже не шевельнулся. Даже пришедшая в себя Кэнди молчала, словно завороженная.

Тогда Донна одним прыжком встала перед Аланом и нежно взяла его за подбородок:

— Он не стоит того, чтобы из-за него идти в тюрьму, Алан. Особенно здесь. Оставь его, я прошу. Хватит! Оставь его в покое…

Алан поглядел на нее мутным взглядом, словно пребывая в трансе. Потом чуть опустил плечи и как будто слегка расслабился. Он опустил глаза на окровавленное лицо у себя под ногами и понял, что Стефан еще дышит. Мысленно Алан об этом пожалел: он предпочел бы, чтобы тот умер. Никогда в жизни он никому так не желал смерти… Кокс оглянулся на двух мужчин, ожидавших его возле двери. На их лицах не было написано ничего — ни эмоций, ни мыслей.

Донна оттянула Алана от неподвижного тела Стефана.

— Здесь есть раненый ребенок, девочка. Ей страшно больно. У нее сломана трахея. Нам надо срочно узнать, что с ней случилось, Алан!

Кэнди поднялась на ноги, опираясь о кровать.

— Я же вам говорила: ее отвезли в больницу.

Донна остановила взгляд на жестком и неприятном лице Кэнди.

— Тогда, скажите, в какой она больнице. Мы поедем туда.

Алан тоже посмотрел на Кэнди и угрожающе процедил сквозь стиснутые зубы:

— Я собираюсь сровнять это долбаное место с землей. И советую сказать этой леди правду сейчас… Иначе потом я эту правду из тебя выбью…

Кэнди перевела взгляд с Алана на Стефана. Затем посмотрела на двух мужчин у дверей. И со вздохом пробормотала:

— Она наверху, в одной из комнат на крыше.

Донна побледнела.

— Но она же умирала… Ребенок умирал!

Кэнди опустила голову:

— Я знаю об этом, миссис Брунос.

— Так поскорей отведи нас туда! — проревел Алан. Он обернулся к стоявшим возле двери мужчинам и коротко бросил им: — Вы знаете, что делать.

Те кивнули и неслышно покинули комнату.

— Пойдемте, у нас не так много времени. — Кэнди повела их в известную комнату.

Едва она открыла дверь в это помещение под самой крышей, их всех обдал жар: Все равно, как если бы кто-то открыл духовку… Ребенок лежал на старом одеяле, брошенном прямо на пол. Веки у девочки были сомкнуты, рот слегка приоткрыт. Донна подбежала к ней и невольно вскрикнула. Кэнди дернулась, чтобы отойти к двери.

— Оставайся на месте, леди, — послышался голос Алана, — счеты с тобой пока не закончены. Там еще несколько человек внизу, не считая этих двоих. Я хорошо подготовился перед поездкой. Ты никуда не уйдешь из отеля, мать твою!

Алан осторожно поднял девочку на руки и выскочил с ней из комнаты. Донна и Кэнди двинулись вслед за ним. Он принес ребенка в комнату, где до этого нашел Донну. Донна увидела там Кассима с большим порезом на лбу. Он сидел в углу и разговаривал сам с собой на местном диалекте.

В комнате Алан осторожно положил девочку на кровать. Но Донна уже поняла, что ребенок мертв. У девочки распух язык: это стало заметно при ярком освещении, а губы посинели. Большие карие глаза ее были полузакрыты.

Донна несколько мгновений смотрела на израненное тельце, пока не услышала нарастающий высокий и пронзительный звук. Она мысленно спросила себя: откуда доносится этот звук? Может, это ребенок? Но потом почувствовала, как Алан обнял ее за плечи, и поняла: кричала она сама — это с ее губ срывался этот безумный вопль.

Алан ласково смотрел на измученное и грязное лицо Донны Брунос. Он чувствовал, как от жалости сердце переворачивается у него в груди. В глазах ее Алан видел страдания, тоску, горечь поражения, и все это отражалось у нее на лице. Но в то же время в глубине синих глаз Донны горел какой-то внутренний свет — огонек той силы, которой раньше в ней не было. Лишь один или два раза ему доводилось разглядеть это в ней раньше. Теперь же внутренняя сила стала ее постоянной составляющей. Донна Брунос, жена Джорджио Бруноса исчезла. Ее место заняла просто Донна. Женщина с большой буквы.

Кокс крепко прижал ее к себе и дал выплакаться вволю. Искалеченное тело ребенка стало лишь последней каплей яда, последним ударом по ней того зла, что с недавних пор лавиной обрушилось на нее. Каким-то внутренним чутьем Алан Кокс понял это.

Душевная мягкость — это свойство Донны, связанное со способностью глубоко переживать за других, — всегда притягивала Алана к ней. Алан Кокс сейчас держал ее возле груди, думал о ней и одновременно слушал, как вокруг них разрушается проклятое здание. Он опять почувствовал себя самим собой, только очистившимся ныне от всех неправедных дел, которые когда-либо совершал и которые приписывала ему молва. Он испытывал такие ощущения, которые, наверное, были знакомы лишь солдатам в конце войны, открывавшим перед заключенными ворота лагерей смерти.

Он стирал этим свои неблаговидные поступки, совершенные в прошлом, и начинал с чистого листа новую жизнь. Ту жизнь, которую он хотел делить с женщиной, что сейчас покоилась в его объятиях…

Донна сделалась отныне для Алана абсолютно необходимой. Это напоминало ему отдаленно наркотическую зависимость. Теперь он понял, что Донна нужна ему так как никто и никогда не был нужен: «А теперь, когда разрушились последние бастионы ее идиллических представлений о Джорджио Бруносе, у меня появился реальный шанс…»

Глава 39

Донна пила мелкими глотками лимонад из высокого стакана. В это же самое время Алан и его сподвижники разбирались с жалкими остатками так называемого отеля «Бэй Вью». Один из его людей, крепкий детина с бычьей шеей, темно-карими глазами и густыми волнистыми волосами, что-то быстро говорил по телефону на урду.

Алан мрачно улыбнулся Донне. Они оба как по команде посмотрели на Стефана. Тот мешковато сидел на стуле и тупо смотрел прямо перед собой, как слабоумный. Лицо у него еще больше посинело и распухло, и весь он был перепачкан собственной кровью. Но Донна ничего не чувствовала, глядя на него.

— Наверное, он свихнулся, Донна, решив, что может устроить это убийство… А Джорджио знал, что ты собираешься покончить с его женой, если она будет мешать вашим делам? — спросил Алан, повернув голову Стефана лицом к себе.

Стефан попытался улыбнуться и тут же сморщился от боли, так как от движения лицевых мышц трещины в его разбитых губах еще больше раскрылись.

— Он собирался оставить Донну без гроша, приятель. Даже собирался захватить с собой деньги с продажи дома… Слышишь, он намеревался оставить тебя ни с чем, дорогая! И все это из-за его малыша. Он заделал его здесь.

— Заткнись Стефан, мать твою! — резко выкрикнул Алан.

Но Донна, склонившись к Стефану со стула, на котором сидела, негромко сказала:

— Нет, пусть он закончит. Я хочу знать все.

Стефан укоризненно покачал головой, словно Донна была непослушным ребенком.

— Какая же ты глупая девка, Донна. И всегда была такой. Даже сейчас ты хочешь знать правду, не так ли? Ты — как моя матушка: скажи правду и пристыди дьявола. — Он вдруг истерически захохотал. — Она не понимала, что дьявол живет в ее доме вместе со своей когортой!.. Понимаете, и сам Левис не знал, что его деньги были потрачены на все это. Вот в этом-то я и должен был разобраться, когда Джорджио попал за решетку. Левис действительно верил, что Джорджио удачно инвестировал его деньги, и рассчитывал на хороший доход с них. Некоторое время я побаивался: вдруг он и Джорджио когда-нибудь начнут болтать об этом? А то, что Джорджио водил вас за нос насчет того, что Левис потерял деньги на отелях — это просто мура собачья. Удачный ход! Я втянул в эти дела Левиса. А потом собирался вывести Джорджио из игры, ясно? Потому что все это я устроил. Мне нужно были его деньги. Но Джорджио есть Джорджио — он хотел сам распоряжаться всем этим долбаным притоном. Он также хотел построить роскошный отель. Но именно я все это взбудоражил. Видите ли, я знаю свой рынок. А Джорджио никогда мне ни в чем до конца не доверял…

— Ты просто кусок дерьма! — Это сказал Джой, начальник отряда полицейских, которых привел Алан. Он произнес это с сильным местным акцентом.

Стефан в ответ лишь самодовольно улыбнулся.

— А с чего тогда у вас растут доходы, а? Благодаря людям с этого острова все стало возможным. Они когти рвали, только бы продать нам своих детей, только бы мы выкупили их. Отдавали их нам в аренду на год, а потом перезаключали сделку. Уравновешивать спрос и предложение, приятель, — это британский способ вести бизнес!

Алан покачал головой и сказал, как бы обращаясь к самому себе:

— Я все еще не могу поверить в реальность того, на что мы здесь наткнулись… А еще какие-нибудь дела здесь ведутся? Как насчет того, что происходит в Смоуке?

Стефан пожал плечами:

— А что я получу за информацию?

Алан скользнул взглядом по его разбитому, распухшему лицу. Помолчал несколько долгих мгновений. И, наконец, ответил:

— Ты выберешься отсюда живым — вот что. А потом исчезнешь с лица земли, приятель. Потому что я собираюсь пустить о тебе слух по всем улицам, Брунос. Слух обо всем этом, особенно о твоих чудесных достижениях в Азии в бизнесе с маленькими детьми.

У Стефана хватило соображения отвести взгляд в сторону, ибо он понимал: сейчас происходит нечто, что ему неподвластно.

— Так каким образом в деле замешаны Джек и Джоджо?

Стефан дотронулся до струйки крови, стекавшей на подбородок.

— Джек очень многого хотел с самого начала. Но ты знаешь Джека и Джоджо. Если руководит Джоджо, Джек неизменно следует за ним. Они организовали распечатку товара по всей Англии. Снимки и книги с иллюстрациями приносят огромные деньги. Ты удивился бы, если бы узнал, сколько мужчин хотели купить то, что мы им поставляли. Джорджио пришла в голову оригинальная мысль — использовать модем. Ты же в курсе, как он хорошо разбирается в компьютерах. А отсюда был один шаг до того, чем мы занимаемся здесь. Понятно? Мы записывали детей на видео, делали фотоснимки, а потом продавали это. Джорджио придумал названия для первой партии. Теперь мы распространились по всему миру благодаря контактам, которые нашли в северном университете. Тот тип продавал товар для нас через Интернет. А потом мы просто решили заняться этим сами.

— А что насчет детей, Стефан? — глухо спросила Донна.

— Насчет детей? Как я уже говорил, их покупали. И за них платили, Донна. — Он усмехнулся, глядя на нее и понимая, что омерзительные подробности, о которых она слышала, могли бы убить ее. — Некоторые из детей вполне подходят для этого дела, знаешь ли, — непринужденно продолжил он. — На самом деле эти азиатские дети получали даже известное удовольствие. Они же здесь — просто шлак! Нам поставляли их бесперебойно…

Алан ударил Стефана кулаком по голове так сильно, что у того едва не оторвалось ухо.

— Я убью тебя, Брунос, мать твою! Ты меня слышишь? — зарычал он.

Донна бесстрастно наблюдала за ними.

Джой долил ей лимонада в стакан и тихо сказал:

— Мне предлагали втянуться во все это, но я отказался. И я рад, что так поступил. Теперь каждый раз, глядя на своих детей, я думаю об этих бедных маленьких шлюшках. Некоторые из детей даже не знают, откуда они. Нам придется отвезти их в одну из католических миссий. Думаю, так будет правильно. Пусть они с этим разберутся. А когда, наконец, приедут их родители, местные объяснят им, что случилось. Беда в том, что родители часто продают детей, а потом забывают о них… — Он нервно провел пальцами по своим густым, жестким, как проволока, волосам.

Джой заметил, что у Донны вдруг позеленело лицо. И вполголоса предложил Алану:

— Уберите отсюда девочку, Алан. Мы тут сами все закончим. В любом случае будет лучше, если вы сейчас исчезнете. Предоставь мне и местным оборванцам расчистить это место.

Алан протянул ему свою широкую, мускулистую длань:

— Спасибо, Джой, я это оценил.

Тот улыбнулся, показав чистые белые зубы.

— Вы хорошо платите! Но, честно говоря, я и сам собирался сюда нагрянуть. Не знаю, не знаю, Алан. В мире в наши дни накопилось много дерьма и грязи. И все же, похоже, все по-прежнему ненавидят вооруженных грабителей. Собственность и деньги для людей священны. Выходит, человеческая жизнь — это совсем иная игра, а?

Алан кивнул и, взяв Донну под руку, вывел ее из комнаты.

Они вдвоем вышли из отеля. Донна в последний раз взглянула на встреченных ею здесь детей. Они тихо сидели, сбившись в стайку; лица их были бесстрастны — никаких проблесков чувств не было заметно на них. Дети принимали еще одно изменение своей участи так же покорно, как до этого все остальное.

— Что с ними станет, Алан? Какой будет конечный результат?

Он открыл перед ней дверцу машины.

— На это я не могу ответить, дорогая. Сюда их привезли родители. Пусть теперь с этим разбирается Джой. Мы ведь сделали, что могли, не так ли?

Донна заглянула ему в глаза:

— Сделали, что могли? Тогда почему я не чувствую себя лучше?..

Алан тяжело вздохнул, Донна скользнула взглядом по мужественным чертам его лица. Заметила морщины вокруг его глаз и губ, увидела, как осунулось лицо Алана из-за бессонной ночи. И в отчаянии покачала головой.

— Кто же о них позаботится? И кому они вообще нужны?

— Не знаю, дорогая. А теперь садись в машину, ладно? Даже Бог на текущие дела отводил по одному дню. И даже он, когда закончил, устроил себе выходной!..

Если бы Донна могла сейчас шутить и реагировать на шутки, она, конечно, засмеялась бы. Но в таком состоянии она не способна была даже плакать.

Джек Кроун казался встревоженным. Это уже начинало действовать Джоджо О'Нилу на нервы.

— Значит, ты не можешь пробиться. Большое дело! Ты понимаешь, какая там сейчас ситуация? Иногда они по нескольку дней не могут пользоваться телефонами.

Джек с ним не согласился.

— Это как раз не самое важное, Джоджо. Там что-то в целом не так. Я чувствую это нутром.

Джоджо громко рассмеялся.

— А ты уверен? Надо же — чувствует нутром! Вот чего я еще не слышал. Зная Стефана, могу тебе точно сказать: он охотится за шлюхами на пару с пустоголовым Джеком, братцем этого Кэнди. Но, учитывая маленькие пристрастия Стефана, если Джек приударяет за девчонками, то Стефан — за их бабками! — И он громоподобно расхохотался над собственной шуткой.

Джек Кроун некоторое время бесстрастно молчал. Тогда Джоджо вновь веско заговорил с ним:

— Ты поедешь домой? Я не выношу смотреть на то, как ты тут сидишь с такой унылой мордой, как в дождливый уикэнд в Блэкпуле. Ко мне скоро нагрянет одна пташка, и я хочу, чтобы у меня было соответствующее настроение: поразвлечься с ней, а не повесить ее.

Джек потер лицо большой ладонью.

— Все равно я думаю, что там что-то стряслось. Я даже не мог получить от них факс. Предполагалось, что они должны были сообщить нам, когда поступит следующая партия товара. А мы ничего не услышали. И даже модемная линия молчит.

Джоджо потерял терпение.

— Джек, уматывай домой, ясно?.. Играй с детьми, играй с собой, если тебе нужно, но, пожалуйста, уезжай домой!

Джек уставился на перебинтованную руку Джоджо. Культи у того оказались безобразно распухшими. Джек знал, что Джоджо поглощает обезболивающие таблетки, как конфеты. И это помимо ежедневной изрядной дозы алкоголя.

— Он с таким же успехом мог выстрелить тебе в голову, — злорадно заметил Кроун, — потому что после того, как Ник отстрелил тебе пальцы, ты наполовину сошел с ума.

Лицо Джоджо потемнело от гнева, и он заревел:

— Я еще с ним разберусь! — Он взглянул на свою искалеченную руку и прошипел, стиснув зубы: — Как только прыжок завершится, я его достану. Я пообещал это себе. Он будет в моих руках. И я заставлю этого ублюдка визжать, умоляя о помиловании!..

Джек перебил его:

— Судя по тому, как ты относишься к бизнесу, — сдержанным тоном произнес он, — ты не сможешь даже постирать свое белье. Не говоря уже о том, чтобы достать Ника Карвелло. Выпивка и наркотики, наркотики и птички, выпивка и птички. В этом ты весь.

Джоджо внимательно посмотрел на своего партнера по бизнесу и единственного друга и шутливо спросил:

— Ну, так и что же в этом нового?

Джек вздохнул. В глубине души он был почти уверен, что в Шри-Ланке стряслось что-то серьезное. Но понимал: пока он не сможет с помощью фактов обосновать и доказать это, его друг и наставник просто не захочет ничего слушать.

Спустя пять минут к Джорджио прибыла молоденькая девушка с грудями, как мячи для регби, и губами, как канализационные трубы. И тогда Джек собрался и поехал домой.

Его по-настоящему интересовали только жена и собственные дети. И еще он старался держаться подальше от тюрьмы. А когда Джорджио начал вылезать на поверхность после неудачной для него стычки с Ником, Джек сразу уловил изменение в обстановке: все самое дорогое для него оказалось в опасности. Он-то знал, что скорее перережет своему другу и партнеру горло простой бритвой, чем позволит тому разрушить все, что было дорого Джеку.

Алан сидел на великолепной веранде отеля и потягивал шотландское виски из стакана. Комната фактически находилась на берегу — всего-то в каких-то в двадцати ярдах от моря. Рокот волн подбадривал Алана. Море было вечной, опасной стихией; оно требовало к себе уважения. Он с этим был согласен. Ему нравилось прислушиваться к шуму прибоя в такое время, как сейчас. Тишину нарушал еще и писк ночных насекомых. Глядя на море, Алан любовался отражением луны на дрожащей поверхности воды.

Первоклассный отель, принадлежавший Донне, был построен весьма рационально. Он предназначался для людей, которые любили наслаждаться уединением и готовы были заплатить за это. И он разительнейшим образом отличался от так называемого отеля «Бэй Вью» в Хиккадоа…

Узкая асфальтовая дорожка вела непосредственно к воде и к душу с пресной водой. Пройдя по ней, Алан скользнул в море, погрузив тело в прохладные волны. Он мечтал смыть с себя тяжелые впечатления и звуки сегодняшнего дня. Ему хотелось, чтобы море избавило его от ощущения грязи, которое осталось после общения со Стефаном.

Лежа спиной на воде, он плотно закрыл глаза — и вдруг ему представилось хрупкое тельце погибшей маленькой девочки. Алан попытался прогнать это видение и нежелательные воспоминания, которые оно пробуждало. «Мы даже не узнали ее имя…»

Он проплавал минут десять и вышел из воды. Идя по дорожке, Алан заметил на веранде вышедшую подышать воздухом Донну. При свете ламп было видно, какая она посвежевшая после душа; контуры ее тела отчетливо проступали сквозь тонкий халатик. Когда Алан подошел к веранде, Донна села на обитый тканью стул и взяла свой стакан с виски.

Алан насухо вытерся полотенцем и сел рядом с ней.

— Как ты сейчас себя чувствуешь, милая? — ласково спросил он.

Донна потрясла головой, от чего разметались ее блестящие влажные волосы.

— Не знаю. Думаю, слишком многое случилось, чтобы можно было сейчас в этом разобраться.

— Какой ужас то, что случилось с этой девочкой, да? — Алан взял руку Донны в свою ладонь.

Она испытала благодарное чувство за этот маленький знак внимания. И когда Донна молча кивнула головой, глаза у нее сверкали от слез.

— Она была такая маленькая, Алан, такая беззащитная! И походила на маленькую куклу… Я хотела бы обратиться к властям!

Кокс то нежно пожимал ее ладонь, то отпускал ее, отвечая Донне.

— Послушай, Донна, мы уже раньше проходили через все это. Они нас всех повяжут, включая тебя. И поверь мне на слово: отделение лесбиянок в тюрьме «Холловей» покажется тебе куда лучше, чем местная тюрьма. Так что пусть с этим разбирается Джой.

Донна глубоко вздохнула и машинально посмотрела на луну.

— Похоже, мы все время предоставляем другим людям разбираться во всем, не так ли? Хочешь, я тебе кое-то скажу. Алан? Когда я в первый раз увидела Джонни, Ника и остальных, я была страшно перепугана, хотя и не подавала виду. Мне следовало бы притворяться, что я владею собой, понимаешь. Ради Джорджио. Но если бы ты знал, как я была напугана! Даже когда познакомилась с тобой. Ты мне с первого раза очень не понравился. Человек, осужденный за убийство… Мне было все равно, что бы я ни узнавала про Джорджио. Ничто из услышанного о нем не казалось мне слишком плохим, потому что я очень сильно любила его. И испытывала горячую благодарность к нему. Потому что до того, как встретила его, я была лишь маленькой сироткой, Донной Фенланд, то есть практически никем. Он превратил меня в кого-то. Дал мне семью, дал беззаботную приятную жизнь. Шли годы. Я мысленно благодарила его каждый раз, когда он занимался со мной любовью. По-настоящему при этом испытывая признательность, хотя знала, что он одновременно встречается и с другими женщинами. Но, по-видимому, мне легче было терпеть это, чем вообще потерять его. Ведь я отчаянно нуждалась в нем… Как я могла позволить ему или кому-то еще сотворить такое со мной? Как это случилось, Алан? — Она заглянула Коксу в глаза. — Почему я допустила, чтобы меня все это застало врасплох?

Алан приложил твердую ладонь к ее щеке и слегка сжал кожу.

— Ты же сама ответила на свой вопрос, Донна… Потому что любила Джорджио.

— Но разве это оправдывает все? Все вот это?! — Она стряхнула руку Алана со своего лица. — Это слабость, Алан. Я была слабой внутри. Всегда была такой. В глубине души я боялась остаться без своего дома, без машины, без высокого, красивого и пылкого мужа. Никогда в жизни не работала. Мне сорок лет, а я никогда ни разу в жизни не ходила на работу! — Она тихо засмеялась. — Это и вправду шокирует, не так ли? Я осуждаю матерей, которые привозили своих детей в отель «Бэй Вью». Но сама-то я ни разу в жизни не сидела без денег! Джорджио всегда давал их мне сколько угодно. Кто я такая, чтобы судить их, если я даже не могу родить ребенка?!..

Алан молча сидел рядом с нею. Он понимал: Донне надо полностью выговориться, прежде чем она сумеет заново разобраться в себе.

— А знаешь, ты — хороший человек, Алан. Почему я раньше этого не понимала?

Он смущенно пожал плечами:

— После того, что ты узнала про своего старика, даже Джек Потрошитель показался бы тебе приличным человеком.

И тогда Донна устало засмеялась. Она встала, выпрямилась и сверху вниз посмотрела на лицо сидевшего Алана. Потом опустилась на пол веранды перед ним и положила голову ему на колени. Он машинально опустил большую руку ей на затылок и стал нежно поглаживать ее волосы и шею. Он лишь хотел, чтобы ей стало легче: ведь она сейчас как никогда нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сильный вернул на землю мир и порядок…

Донна зарылась лицом ему в пах, и Алан почувствовал первые признаки возбуждения. Закрыв глаза, он безуспешно пытался приказывать своему телу зря не смущать его. И только когда Алан почувствовал, как ее рука скользнула под резинку его плавок, он понял, что Донна намерена делать…

Она нежно взяла губами набухший пенис и мягко втянула его в рот. Алан, застонав, откинулся на спинку кресла. Донна опустила на мгновение пенис, чтобы отодвинуть крайнюю плоть и затем забрать в себя весь член: глубоко, до гортани. При этом она ласково поглаживала пальцами мошонку Алана. Затем, опять освободив пенис, Донна провела губами по всей его длине. И, подняв, голову, посмотрела на лицо Алана, искаженное страстью.

Он то откидывал голову назад, то зарывался лицом в волосы Донны, непрерывно шепча ее имя…

Спустя час они спустились на пляж и подставили тела под волны прибоя. Донна пристроилась на сгибе его локтя, вдыхая соленый аромат моря и вездесущий запах кубинских сигар от его кожи.

— Черт побери, Донна, не могу поверить в это…

Алан говорил тихо, хотя эмоции переполняли его.

— …Если ли бы ты знала, сколько раз я думал о нас, о том, как мы…

Он умолк. Она оказалась лучше, чем он рисовал себе в своих самых необузданных фантазиях. По убеждению Алана, Джорджио Брунос, видимо, свихнулся, раз менял Донну на других. Но, с другой стороны, у Джорджио никогда не было настоящего вкуса. Донна, опираясь на локоть Алана, заглянула ему в лицо:

— Я думаю, нам обоим так было нужно. После сегодняшнего сумасшедшего дня это показалось мне таким естественным завершением событий…

Слова Донны обидели Алана и вернули его на грешную землю.

— Для меня это означало нечто большее, Донна. Намного больше!

Она снова легка на спину, погрузив тело в прохладную воду. Но не стала отвечать на эти слова. Вместо ожидаемой Аланом реакции она спросила: «Почему ты убил того человека, Алан? Расскажи мне. Я хочу об этом узнать, правда».

— А ты уверена? — с болью выдохнул он.

Она крепче прижалась к Алану, ощущая мощную силу притяжения этого мужчины, что лежал на воде рядом с ней.

— Уверена, — прошептала она. — После последних нескольких недель я думаю, что на меня ничто уже не сможет произвести более шокирующего впечатления.

Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем Алан, наконец, заговорил:

— Много лет назад я жил в Вест-Энде — еще до моих ресторанов и всего прочего. Я тогда занимался всякими мошенничествами. Мы с женой вовсе не чурались этого. И я много времени проводил в клубах, барах и тому подобных местах. В те дни я был типичным бандитом: по ночам никогда не бывал дома, днем спал — в общем, сутенерствовал, чтобы заработать немного деньжат. Порой я начинал день с пустыми руками, а к вечеру вкладывал деньги в разные заведения. Тогда-то я и познакомился с отцом Джоя…

Видишь ли, Донна, мы в те времена разбирались с китайцами. Они тогда были повсюду, и мы понимали: если не обезопасим себя, они захватят весь город. Среди них не было по-настоящему крупных преступников, разве что семейка Крей представляла собой некую империю, но по сегодняшним меркам это все не стоило бы и гроша… Но вернемся к моей истории. В первый раз я встретился с Джеком Кроуном и Джоджо О'Нилом в одном из домов в Фулхаме. Все они собирались там: ливерпульцы, георгийцы, парни из Бирмингема и даже проклятые шотландцы. Понимаешь, китайцы наступали повсюду, они даже содержали публичные дома. Азиаты, или паки, как мы все их называли в те дни, были тогда не слабее нас. Мы-то думали, что места всем хватит. Но эти круглые китаёзы, похоже, имели другие представления. Они хотели многого: азартных игр, женщин — всего. Ну и вообще, китайцы пользуются дурной славой насчет детей. Ты только посмотри на Таиланд и ему подобные места. И китайцы активно протискивались на этот рынок. Понимаешь, они и нас прибирали к рукам. Как бы то ни было, однажды мы поехали проведать этого Хеп Кенга или как там его звали и попали в серьезную передрягу. Джек Кроун застрелил его — выстрелил прямо ему в лицо. Эта была такая заваруха, черт побери! И повсюду эти стрелки… — Алан на миг замолчал, словно припоминая подробности.

— Ну вот, короче, несмотря на заваруху, мы остались почти в полном порядке. Жертвой оказался только один парень — шотландец, которого застрелили в спину. Мы все смылись до того, как приехала полиция. А потом начали организовывать следующий тур. Ну, и я пошел в известный мне клуб в Сохо. Там у меня была маленькая птичка, которую я называл «Минерва для всех и вся». Такая забавная маленькая девчонка. Она меня по-настоящему смешила. Ну, в общем, я ищу ее и тут встречаю ее подругу Жаклин… Ты же знаешь, в Сохо фамилии не обязательны. По рассказу Жаклин выходило, что китайский парень перерезал Минерве горло ножом Стэнли, предварительно избив ее до полусмерти. Жаклин слышала, что, когда парень ударил Минерву ножом, кровь фонтаном брызнула на три фута вокруг. А тот стоял и наблюдал, как она умирает с перерезанным горлом. И все это случилось из-за меня, поскольку она была моей подружкой, а я был одним из тех, кто наступал этому парню на мозоль… Минерве только что исполнилось семнадцать, она была полна жизни — такая чудная девчонка! Ну, я узнал, кто это сделал, а остальное тебе известно…

Донна на протяжении его рассказа молчала, будто впитывая в себя все перипетии повествования.

— А что случилось потом?

Алан пожал плечами.

— Меня посадили в тюрьму, оправили куда следует, а остальные с этим разобрались… А ведь Джоджо О'Нил вел с ними дело! Вот подонок! В общем, так все оно и случилось. Я никогда не жалел, что сделал это ради нее. Если бы не я, она, наверное, была бы сейчас замужем, с целым выводком детей. И переживала бы только о том, как ей рассчитаться за ипотечный кредит подобно всем прочим обывателям.

Донна нежно поцеловала Кокса в губы. А он прошептал:

— Грубая справедливость — вот как мы все это называем…

Она снова поцеловала его и вполголоса произнесла:

— Хотела бы я рассказывать подобные истории про Джорджио. Ты стоишь десяти таких, как он.

Алан не ответил: он не хотел разрушать очарования. Вместо этого он схватил Донну в объятия и крепко поцеловал.

Осторожно отодвинувшись от него, Донна посмотрела на море и сказала:

— У меня такое ощущение, будто с моих глаз упала пелена. И вот теперь, впервые за много лет, я могу правильно воспринимать реальный мир… Я сейчас ненавижу Джорджио!

Эти слова для Алана прозвучали подобно музыке.

Сэди ворвался в камеру Джорджио на всех парусах. После того, как Левис сказал ему, что он, дескать, снова свободен, Сэди чувствовал себя так, словно уже вышел из тюрьмы на улицы города.

Он надел свою лучшую одежду, заново покрасил волосы и зачесал их наверх. И макияж нанес с преувеличенной тщательностью…

Джорджио усмехнулся:

— Я так понимаю, у тебя завелся новый приятель?

Сэди шаловливо улыбнулся.

— Ну, а разве он не прелесть? И я слышал, что он — настоящий гомик!

Джорджио дико расхохотался. Успокоившись, он спросил:

— А о чем болтают в крыле, Сэди?

Сэди степенно присел на стул.

— Тебе бы следовало быть поосторожнее, Джорджио. Судя по тому, что я слышал от людей из окружения Левиса, он по-настоящему вооружает своих парней. Здесь собираются устроить заварушку, понимаешь? Но я вижу, как на него порой смотрит Большой Рикки. Рикки также частенько засматривается на Бивиса и Батхеда… Что происходит?

— Ничего не происходит, насколько я знаю. Ты просто следи за всем, а потом сообщай мне любую информацию, какую раздобудешь. И это все, что тебе нужно делать, дорогой!

— Ну а что происходит с Бивисом и Батхедом? Слушай, Джорджио, если с ними вскоре ничего не случится, я сам что-нибудь такое сотворю.

Джорджио, впадая в раздражение, прикрыл веками глаза.

— С ними разберутся, хорошо? Черт побери, что это на тебя нашло, Сэди?! Пускай меня трахнут, но я жалею того парня, с которым ты, наконец-то, связался. Ты же хуже бабы!

Сэди улыбнулся.

— Я принимаю это как комплимент.

— Принимай, как хочешь, но дай мне передохнуть от всего этого. У меня и так башка забита и заверчена.

Сэди знал, когда надо сменить тему.

— Мне нравится, как одевается твоя жена, — неожиданно признался он. — Очень неброско, но сексуально.

Джорджио засмеялся от удовольствия.

— С этим у Донны все в порядке. У нее всегда был хороший вкус. И она действительно неброская. Но насчет сексуальности… Порой я не уверен в этом.

— Ты настоящий мерзавец, Брунос. Но ты и сам это понимаешь.

Джорджио грубо расхохотался.

— Слушай, Сэди, я не тот мужчина, которого можно привязать И моя старушка это понимает. Она держит рот на замке и не высовывается. Вот такой я свою жену и люблю. А мои подружки — это совсем другое дело… Мне нравится, когда они, ну, очень сексуальные. Чтобы искорка была, понимаешь. Но моя жена нравится мне именно тогда, когда она, как ты говоришь, неброская. Значит — не бросается в глаза.

— А что это за девушка, которая приходила к тебе сегодня?

Джорджио закатил глаза к потолку.

— Ну все уже раззвонили, черт побери! Тебе не понадобилось много времени, чтобы узнать об этом, да? Что — хорошо работает служба охраны угла сплетен?.. Это, чтоб ты знал, маленький поросенок Сэди, моя будущая жена. Только не упоминай о ней при старой жене, пожалуйста, а то она еще об этом не знает!

Джорджио развеселился от собственной шутки, но Сэди расстроенно хмыкнул.

— Ты что — хватил тюремного самогона? Ты же знаешь: он сдирает напрочь слизистую желудка.

— Сэди, дорогой, он может содрать даже подкладку с моего пальто, и к тому же меня от него рвет. Но сегодня мне нужно было кое-что выпить, вот я и выпил. Кстати, откуда берется героин? Как его получает Левис?

Сэди ссутулил изящные плечи.

— Это государственная тайна, приятель. Никто этого не знает. Но я думаю, он поступает через кухни. Черный Десси приносит его Левису, это я точно знаю, а он работает на кухне. Вот я просто перемножил два на два и…

— А ты знаешь, где Левис хранит наркоту?

Сэди забеспокоился на мгновение. Но потом все же кокетливо спросил:

— А что мне будет, если я знаю?

— Если узнаешь, Сэди, я дам тебе хорошую кучу денег за информацию. И также позабочусь о том, чтобы ты со своим новым парнем получил первую порцию. Как тебе такое?

Сэди улыбнулся, отчего показался очень молодым и хорошеньким.

— Он хранит ее в радиобудильнике… Но, ради бога, не говори никому, что тебе сказал об этом я!

Джорджио от радости потер руки. А потом, приподняв матрац, вытащил из-под него бутылку виски «Фэймос Груз».

— Где ты такое достал? — удивленно спросил Сэди.

Джорджио сделал большой глоток прямо из горлышка.

— Я знаю один небольшой секрет. Не хочешь тоже хлебнуть? Сэди кивнул. И Джорджио передал ему бутылку.

— Только не выпачкай горлышко в своей долбаной помаде!

Сэди закатил глаза и надолго припал к бутылке. Возвращая виски Джорджио, он попутно вытряс самокрутку из кармана. Закурив, Сэди важно произнес:

— Может, и мне перепадет кое-что, а?

Их дружный смех был слышан по всему крылу.

Вставало солнце. Донна и Алан сидели бок о бок и наблюдали за великолепным восходом.

— Я собираюсь забронировать два билета на ближайший рейс. Чем быстрее мы уберемся отсюда, тем лучше. Нам еще предстоит многое сделать…

Слушая Алана, Донна глубоко затянулась сигаретой и выпустила длинную струйку дыма.

— Я не могу дождаться, когда увижу Джорджио и сообщу ему, что придется бедолаге отсидеть весь свой срок.

Алан пристально посмотрел на Донну, освещенную красноватымилучами восходящего солнца, и с серьезным, почти суровым видом, сказал:

— Ты не можешь такого сообщить, Донна.

— Что? О чем ты говоришь?

Он набрал в легкие воздуха.

— Нам надо сделать еще очень много. Прыжок должен произойти всего через три-четыре дня. Донна, и при этом мы никак не сможем остановить его. Никак! Слишком многие звенья уже приведены в движение.

Она покачала головой, не соглашаясь с ним и не желая ничего подобного слышать:

— Ты шутишь? Скажи мне, что ты шутишь!

— Хотел бы, если бы мог, — простонал Алан, — но сейчас дальнейший ход операции, как и сам прыжок, уже не в наших руках. Все теперь в руках Эрика и остальных. Это прыжок Джорджио, и только он может его отменить. Если мы сами отменим его и отзовем сейчас людей, Джорджио в считанные часы узнает, в чем дело, и заново организует другой прыжок. Мы все подготовили, дорогая. И теперь Джорджио должен лишь назвать этот проклятый день…

Донна была по-настоящему ошеломлена.

— Ты мне говоришь после всего, увиденного нами здесь, что Джорджио все равно выберется оттуда? Что прыжок все равно состоится?

Алан кивнул.

Донна резко встала со стула.

— Что ж, тут вы ошибаетесь, Алан Кокс! Мой муж сгниет в этой тюрьме за все свои делишки! Хотя бы мне пришлось призывать в свидетели саму Королеву! Он никуда не двинется. И не светит ему попасть в Ирландию. Я лично за этим прослежу!

Она прошла в комнату и налила в стакан большую порцию виски. Все ее тело сотрясалось нервной дрожью от негодования. Алан зашел в комнату вслед за ней.

— Выслушай меня, Донна. К тому времени, как мы вернемся в Лондон, до прыжка останется всего два дня, правильно? Джорджио уже подготовил заваруху. И она обязательно случится. А Эрик все равно расставит парней Джонни и других по назначенным местам на южной дороге; они будут там ждать прыжка. Мы не сможем остановить этого. Джорджио мог бы, а он заинтересован в том, чтобы все шло по плану. На этой стадии мы не имеем возможности остановить людей, не дать им сделать то, за что им обязались хорошо заплатить.

Донна резко поставила стакан на стол и плотно запахнула на себе халат, словно пыталась спрятаться в нем от Алана.

— Неужели ты хочешь, чтобы он вышел на свободу?

— Конечно же, нет! Но я могу сделать все так, чтобы он не получил нормальной помощи. На самом деле будет даже лучше, если прыжок пойдет по плану, как задумывалось. Потому что, если правильно разыграть карты, он сбежит в целости и сохранности, а мы к этому не будем иметь отношения, во всяком случае прямого.

Донна посмотрела на него так, словно прямо на ее глазах у него выросли рога.

— О чем ты говоришь?

— Слушай меня, Донна! — рявкнул он, постепенно раздражаясь. — У меня много завязок в криминальном мире, но напоминаю тебе на всякий случай, если ты до сих пор этого не заметила: у твоего старика их не меньше. В действительности, подводя его сейчас, черт побери, мы уже никогда не сможем спокойно спать по ночам. Ты знакома с Большим Пэдди и всеми остальными и знаешь, что это так. И когда это вылезет наружу, то появится куча красных рож — красных не от смущения, а от ярости. Мы даже не можем передать дело полиции: слишком далеко все зашло. Нам придется так подставить его, чтобы потом он не смог показать на нас пальцем. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Донна только покачала головой, не произнося ни слова. Алан посмотрел на ее напряженное лицо и печально сказал:

— Проблема в том, что сейчас я и сам этого не понимаю. Но я что-нибудь придумаю, дорогая, не беспокойся на этот счет.

Она налила себе еще виски и язвительно заметила:

— А как насчет Стефана Бруноса, а? Он знает более чем достаточно. Что будет, если он расскажет Джорджио, как мы с тобой прилетели сюда наподобие Бэтмена и Вандервумен и перетряхнули все его планы? Что тогда, а?

Алан устало прикрыл глаза.

— Донна, Стефан Брунос мертв.

Она оцепенела и нахмурилась.

— Мертв?

— Мертв, не сомневайся, — твердо и раздельно выговаривая слова, произнес Алан. — Он понял, что ему крышка, в тот момент, когда я вошел в комнату. Учитывая все происходящее, я не мог позволить ему раскрыть рот. Слишком много опасных людей в этом участвует, Донна. Похоже, ты все время об этом забываешь. Никак не можешь удержать этого в своей хорошенькой головке… Я не могу остановить прыжок, Донна, — повторил он. — Не осмелюсь сделать этого. Прыжок пойдет своим чередом, нравится это нам или нет.

Донна, согнувшись пополам, упала на постель, словно кто-то ударил ее в солнечное сплетение.

— Прыжок надо остановить! — истерически закричала она.

— Предоставь это мне, дорогая. В настоящий момент твоя жизнь в такой же опасности, как и моя. И даже в большей, потому что Джорджио первый не позволит делу сорваться. А если он к тому же что-то выяснит, то мы окажемся глубоко в дерьме.

Она, не поднимая головы, простонала сквозь слезы:

— Каким образом, черт побери, я впуталась во все это?

Алан выглянул за дверь, мельком бросив взгляд на потерявший для него все свое очарование ослепительный рассвет, и спокойно ответил:

— Ты впуталась в это в тот самый день, когда выходила за него замуж, дорогая. Просто ты этого не понимала.

Книга третья

Если собрать все отчаянье,

Что охватило восставших жен,

То десятая часть человечества

Повесилась бы.

1564–1616 гг., Вильям Шекспир «Зимняя сказка»

Я буду отомщена за тебя до дна.

«Двенадцатая ночь» Вильям Шекспир

Глава 40

В аэропорту Коломбо на них навалилась удушающая жара; Донна неподвижно сидела в кресле в ожидании своего рейса, и из каждой поры у нее сочился пот. Она взглядом следовала за Аланом, который шел к ней с двумя стаканами чая со льдом. Однако, когда он приблизился, Донна опустила глаза. Она все еще не могла заставить себя говорить с ним. Он молча передал ей чай и присел рядом.

Со всех сторон раздавался гул голосов, воздух казался перенасыщенным запахами из-за множества людей в аэропорту. Твердые и круглые, напоминавшие донышко ведра сиденья были крайне неудобны, и по прошествии времени Донна все острее это ощущала. Она не сводила глаз с монитора, где высвечивались номера и названия рейсов. Алан прикурил сигарету и передал ее Донне. Она невнятно пробормотала слова благодарности.

— Послушай, Донна, это твое нежелание разговаривать не пойдет никому на пользу. Ведь так?

Она продолжала молчать.

— Ты хотя бы односложно отвечай мне! А то ведешь себя так, будто я виноват во всем…

Она повернулась к нему, чтобы ответить:

— А что ты хочешь, услышать, Алан? Спасибо за твою большую помощь в вызволении моего мужа?

Он раздраженно выпалил:

— Что ж, для начала сошло бы и это! Ты же сама просила меня все организовать, не так ли? Насколько я помню, ты пришла тогда ко мне в ресторан и буквально умоляла помочь тебе.

Донна нетерпеливо дернула головой.

— Ты еще не понял, Алан? Ты ничего не понял! Тогда я ни о чем не знала, во всяком случае, ни о чем таком, что не могла бы простить. А теперь, после всего, когда ты говоришь, что все равно собираешься провести прыжок…

Алан перебил ее:

— Послушать тебя, так ты из простого любопытства захотела встретиться с Джонни, Эриком, Ником Карвелло и со мной в конце концов! Так что ли? Предпочтешь опять увидеть их — или все-таки позволишь мне разобраться во всем этим с минимальным ущербом?

Донна недоверчиво покачала головой.

— Но как же ты собираешься это устроить? Как только Джорджио выйдет, дело будет сделано. Назад он не вернется. Сначала им придется его убить.

— Что ж, именно это и может произойти, Донна. Человек никогда не знает, что его ждет. Представь себя вдовой, а?

Она молча откинулась на спинку сиденья.

— Твоя проблема в том, Донна Брунос, что ты до сих пор так и не приспособилась к реальной жизни. К жизни, в которой вращался твой муж.

Донна, не поворачивая к нему головы, с укором произнесла:

— Ты знал, кем он был, но не говорил мне. И даже не намекал! Я чуть с ума не сошла, когда узнала, с кем жила и через что проходила все эти годы! Как подумаешь обо всех этих людях, которые все знали, в то время как я понятия ни о чем не имела… Он использовал меня, Алан! Вы все использовали меня тем или иным способом! А теперь мне предстоит встреча со свекровью, которой я должна сообщить, что один ее сын не вернется домой, а для другого, однозначно, самое подходящее место — тюрьма. И это все моя вина, моя вина…

Алан, не веря своим ушам, удивленно уставился на нее.

— В чем, черт побери, здесь твоя вина?

— Потому что, — прорыдала она, — если бы я не обратилась к тебе за помощью, Джорджио до сих пор надеялся бы на апелляцию. А как только я передала ему сообщение, что ты готов помочь, все пошло не так!..

— Значит, выходит, я виноват? — горько усмехнулся Алан.

— Алан, уходи! Просто уйди. Мне надо все обдумать, чтобы потом решить, что делать дальше…

Он резко поднялся на ноги.

— Я уйду, дорогая, — склонившись к ней, с нажимом сказал он, — если ты этого хочешь. Но позволь сначала предупредить тебя. Подумай как следует, кого ты должна будешь подставить, чтобы удержать этого мерзавца в тюрьме. Твоя жизнь не будет стоить и куска дерьма, если ты кого-нибудь из этих людей подставишь. Это я тебе говорю — Алан Кокс. Никто не любит, когда ему вредят, в этом небольшом дельце задействовано гораздо больше людей, чем ты можешь себе вообразить… Подумайте над этим, миссис Писклявая Непорочность!

Донна смотрела, как он уходит, обиженный и очень злой, судя по неестественно выпрямленной спине и по тому, как он держал голову. И ей очень хотелось, несмотря на все свои оскорбленные чувства, позвать и вернуть Алана Кокса.

Однако она не сделала этого.

Эрик в очередной раз прорабатывал маршрут побега и общий план прыжка с Джонни и братьями Маканултис.

— Вы убедились, что самосвал нормально работает?

Джонни радостно подтвердил.

— Я сам сегодня утром проехался на нем, Эрик. Он бежит просто отлично! После прыжка поступит сообщение, что его угнали с участка в Кенте, который принадлежит моему старому приятелю. Не беспокойся! У «мерса» двигатель в прекрасном состоянии, но он разбит в дым снаружи. Никто на него даже не посмотрит. Мотоциклы припрятаны вблизи дороги, они готовы и ждут команды: два «Кавасаки 250» и один «125-й» — на случай если нам придется мчаться по полям. Машина для пересадки уже в Кенте, как мы и договаривались, ждет, когда ее поведут в пункт назначения. Как видишь, машины готовы, мы все — тоже.

Эрик удовлетворенно улыбнулся. Он по-настоящему испытывал удовольствие от жизни, только когда работал, и тогда Эрик становился почти добродушным, причем неважно было, чем приходилось заниматься: мошенничеством, похищением или прыжком.

Он открыл большой ящик и вытащил оттуда оружие. На Джонни оно произвело сильное впечатление, и он не скрывал этого. «Армалиты» пошли по рукам. Все наперебой восхищались ими.

— Какие классные штуки, а? Хотел бы я посмотреть на рожи этих молодцов там, в Теско, когда ты пойдешь с такими на них! — Последний возглас со стороны Дэнни Маканултиса прозвучал почти благоговейно.

— Ты, конечно же, вызовешь с ними небольшой переполох в рядах противника, парень. Но помни: их нужно будет вернуть на место после завершения прыжка! Мы их одолжили, ребята, просто одолжили. — Эрик вытащил из ящика три обреза и лично проверил их.

Мужчины тщательно прикинули каждый тип оружия на все, прежде чем каждый выбрал что-то себе по руке.

— Они совершенно новые! — восхитился кто-то.

Эрик снова рассмеялся.

— Нам ведь нужно только лучшее, а? — Потом серьезно добавил: — Подчеркиваю еще раз: все это оборудование должно быть возвращено на место, когда завершится прыжок. Там есть еще два небольших пистолета. Один дадим Джорджио, другой — останется у меня. Ну, а если потребуется стрелять не только ради того, чтобы напугать, то я возьму ручной автомат. Джорджио совершает прыжок, поэтому он просто обязан расстреливать все, что ему мешает. Ясно? А ваша задача — стрелять для острастки… Теперь, Дэнни, скажи мне: все ли вы знаете, что вам предстоит сделать? Знает ли каждый свою конкретную задачу?

— Я вытащу ключи из машин, что будут стоять за «мерсом». Кирилл сделает то же самое в отношении машин, выстроившихся за вездеходом. Потом мы просто выбросим ключи в поле. Как только эта публика увидит ружья, сразу угомонится. Иан подготовит мотоциклы, пока ты будешь вытаскивать водителя из каталажки. Джонни вытащит наружу полицейских, как только дверь каталажки откроется. А потом мы все расслабимся и отправимся восвояси.

— Хорошо-хорошо! Потом, как только мы проедем место пересадки, вы трое действительно должны будете как можно быстрее убраться. Поняли?

Все братья Маканултис одновременно кивнули.

— Ночью мы вернемся в Шотландию. И никто даже не будет знать, что мы куда-то уезжали, — с улыбкой заверил его Дэнни.

— Не забывайте, что надо погромче орать, — напомнил им Эрик. — Крик изменит ваши голоса. И старайтесь, чтобы лица и руки у вас все время были закрыты. Особенно ты, Иан. Твоя татуировка может моментально сломать всю игру.

Иан посмотрел на свои руки… У него на костяшках было вытатуировано: «Ненавижу», на обоих запястьях — по аббревиатуре «ВПУ». Это означало «Все полицейские ублюдки» — стандартная татуировка, распространенная в тюрьме «Борстал» еще с семидесятых годов. А вокруг шеи у Иана еще шла прерывистая линия с надписью под ней спереди, над воротником рубашки «Режь здесь», напоминавшая рекламу в магазине.

Иан спрятал руки за спину, как непослушный ребенок. И, глядя на него, Эрик улыбнулся своим мыслям: «У Иана Маканултиса ума как у блохи, а физической силы как у слона с норовом». Эрик любил иметь дело именно с такими людьми.

— Веселее гляди, сынок, ты же будешь весь закрыт! Однако вы все же прячьте свои физиономии и руки от людей, пока прыжок не закончится, о'кей? Свидетели всегда вспоминают детали спустя какое-то время после происшествия. Обязательно найдутся какие-нибудь старые дамы, которые примутся взахлеб рассказывать полицейским о шотландце с татуировкой, покупавшем сигареты в маленьком деревенском магазине. Нам надо предусмотреть все нюансы, вы поняли?

Все как один согласно закивали, признавая справедливость его слов.

— Ни с кем не заговаривайте в пути, не оставляйте без присмотра машин и, уж конечно, не превышайте скорости, пока не будет ясно, что прыжок состоялся. Вам ни в малейшей степени нельзя привлекать к себе внимания! Это значит, что вы ни в коем случае не должны сигналить проходящим мимо хорошеньким женщинам, материть лихих водителей, если они вас подрежут. И особенно важно не обращать без нужды внимания на полицейские машины, если они, скажем, будут просто встречаться вам на дороге. Ясно я выражаюсь?

Все снова дружно кивнули.

— И самое главное: вам НЕЛЬЗЯ заходить ни в пабы, ни в магазины и НЕЛЬЗЯ курить травку или пить спиртное. И так до тех пор, пока вы не выйдете из игры. И даже после этого я посоветовал бы вам некоторое время держаться подальше от гостиниц, которые вам встретятся по пути домой. Вы будете чужаками везде, где бы ни появились, — не забывайте об этом! А чужаки — это всегда нечто новое и потому запоминающееся для большинства населения, понятно? Даже в «Счастливый едок» заезжать не стоит.

— А что если нам захочется пописать, Эрик? — спросил Джонни.

И все рассмеялись.

— Отольете на проселочной дороге. И даже тогда вначале убедитесь, что вас никто из местных не видит, потому что люди хорошо запоминают отливающего мужика. Вы бы удивились, если бы узнали, из-за чего раньше попадались и теперь попадаются люди. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю! Заметный акцент, краткое описание запомнившейся машины или приметного человека — и может случиться так, что вы будете организовывать собственный прыжок годика этак через два… Так что не забывайте ни о чем.

Все мужчины заметно помрачнели под впечатлением последних слов Эрика.

— Ну, а теперь, — терпеливо сказал Эрик, — давайте еще раз прохронометрируем все, то есть распишем по времени. В котором точно часу ты выезжаешь со своим самосвалом, Джонни?..

Ник Карвелло начал отслеживать возможные пункты и средства передвижения для будущих перемещений Джорджио сразу же после того, как выехал из Ливерпуля. Тайный (конспиративный) дом в Ливерпуле на самом деле представлял собой запирающийся гараж; в качестве машины, на которой согласно плану Джорджио доставляли из Ливерпуля в Шотландию, был выбран ослепительно-белый «Косворт», которым управлял шотландец по имени Болди Макинтайр. Болди слыл уважаемым бизнесменом и имел превосходную репутацию. Джорджио планировалось посадить на пассажирское сиденье рядом с водителем, снабдить водительскими правами на чужое имя и деловым костюмом — на всякий непредвиденный случай.

По прибытии Джорджио в Шотландию Нику следовало переправить того в Эйр. Это представлялось самой трудной задачей из всех. Вряд ли движение судов по воде можно считать таким же оживленным, как движение машин по дороге M1, и потому лодка должна была выглядеть, по крайней мере, наполовину законной. Если выбирать из числа рыболовецких шхун, то таковую следовало по возможности освободить от надзора береговой охраны, ирландской и британской, как только она окажется в ирландских водах. Тайный (конспиративный) дом в Шотландии являл собой обычную муниципальную квартиру в Клайде, где на новые лица никто не обращал внимания, потому что все всегда занимались тем, что следили за собой: некогда им было замечать каких-то незнакомцев! Клайд считался неблагоприятной зоной для работы полиции, поэтому даже «Косворт» слишком бросался бы там в глаза и в любом случае высадил бы Джорджио, где нужно. Однако нельзя такую машину бросать без пригляда где-нибудь на стороне: ее угонят за пять минут…

Ник отхлебнул спиртного и полюбовался тем, как Элби моет тарелки. У того осторожные и размеренные движения были доведены до совершенства: он боялся ненароком отколоть кусочек от чашки или кружки. Ник заставил себя опять перевести взгляд на карту, лежавшую на столе: «Как только мы окажемся в Ирландии, все перейдет в руки к моему старому товарищу». Товарищ жил сейчас на юге Ирландии: разводил бойцовых собак и устраивал кулачные бои. Он согласился помочь, только когда узнал, что в деле замешан Алан Кокс.

«Алан должен был со мной связаться. Потом как-нибудь у него в ресторане, я расспрошу Кокса поподробнее. Странно, что незадолго до прыжка он куда-то без вести пропал… — Склонившись над картой, Ник ощутил прилив адреналина — знакомое смешанное чувство азарта и страха, которое всегда сопровождало любую работу подобного рода. — Если дело раскроется, все мы начнем отбывать длительные сроки еще до конца этого года».

Ника привлекала возможность переиграть полицейских и приятно возбуждала сама сложность предстоящей задачи. Похожие ощущения испытывали Эрик и остальные. Преступники калибра Эрика и Ника Карвелло нуждались, как в наркотике, в постоянном притоке адреналина, который им обеспечивали лишь подобные рискованные задачи.

Что обычно и губило их в конечном итоге.

— Садись в машину, Донна, если не хочешь, чтобы я затащил тебя туда силой! — Алан заговорил на повышенных тонах, и клиенты многоэтажной парковки в Гэтвике уже начали обращать на них с Донной внимание.

— Ты не вправе заставлять меня что-либо делать!

— Вот тут-то ты и ошибаешься, леди! — состроил злобную гримасу Алан. — А теперь лезь в машину!

Донна села на сиденье, и Алан занял свое место водителя. Лицо его оставалось рассерженным. Разворачивая машину, он процедил сквозь крепко сжатые зубы:

— Поверь мне, когда я говорю, что ты — самая упрямая корова, какую я когда-либо видел! Наверное, Джорджио приходилось из шкуры вон лезть, чтобы упросить тебя что-нибудь сделать для него! Теперь ты знаешь, о чем я думаю…

Донна отвернулась от него.

— Да уж, он меня упросил, поэтому где мы все оказались? Если это вроде бы не касается людей, которые заварили всю кашу, то почему ты не сообщал мне, что знаешь намного больше о моем муже, чем рассказывал…

Едва они выехали с парковки, Алан тут же остановил машину. Он обернулся и свирепо посмотрел на Донну — лицо его, перекошенное от гнева, устрашало.

— Признаюсь, я знал достаточно для того, чтобы взорвать всю твою жизнь. Но ведь это было не мое дело, а? Ты предпочитала верить, что твой муж — это смесь Папы Римского и всех святых апостолов вместе, черт бы их побрал! Даже если бы я рассказал тебе все до конца — разве ты поверила бы мне? И вообще почему я должен был тебе что-то рассказывать? Почему, черт побери? Кем ты была для меня? Да никем! Просто жена моего старого приятеля, которая очень хотела помочь мужу. Я — преступник, женщина, а не святой, черт побери! А если твой старик все эти годы ходил на сторону, то почему я должен был рассказывать тебе обо всем этом? Ответь мне, если сможешь. Для чего я должен был впутываться в это семейное дело?

Глаза Донны сверкали от ярости.

— Отвези меня домой, Алан! Я просто хочу поехать домой.

— Ах, ты уже хочешь ехать домой? А не хочешь, чтобы я тебе кое-что сказал? Да если бы ты была моей женой, я давно дал бы тебе пощечину. Потому что никогда в своей жизни я не встречался с более избалованной сукой, чем ты. Ты думаешь: «Вот я такая чистенькая, благообразная, и все должны положить свои жизни ради меня». Надеешься, что и Эрик, и я, и Джонни, и остальные — мы все скажем: «О, Боже мой, Джорджио был плохим мальчиком! Так, может, пусть он лучше остается в тюряге? Ладно, парни!»?.. Что ж, у меня есть кое-какие мыслишки насчет того, каким образом сорвать прыжок. Именно сорвать его! Думаю, я могу справиться с этим, действуя через Ника Карвелло. Но в остальном план пойдет как намечено, хочешь ты этого или нет! И попробуй понять это — пошевели мозгами в своем толстом черепе.

И вот еще кое-что. Есть одна старая пословица, которую тебе неплохо бы вытатуировать на заднице: «Если не можешь сделать того, что нужно, вовремя, не совершай преступления». Ты была вполне счастлива и зарядила всех нас, думая, что твой старик блестит, как собачьи яйца. А теперь ты выяснила, что имеешь дело с мразью земли, имея в виду своего мужа, и хочешь остановить все одним махом, леди? Нет! Я еще раз повторяю тебе: ты не можешь! И если их поймают и они подставят тебя, то тебе будет грозить восемь или девять лет за соучастие в этом. Подумай над этим, дорогая!..

Кокс завел машину и стремительно выехал с территории аэропорта.

Донна тихо сидела рядом с ним. В ушах у нее звенело.

— Я не хотела принимать участия в убийстве, Алан.

Прекрасно расслышав, как напряженно звенит ее голос, он тем не менее лишь недоверчиво рассмеялся в ответ.

— Если бы я не приехал в эту долбаную Шри-Ланку, убитой была бы ты, дорогая моя. Когда вовлекаешься в игры больших мальчиков, приходится принимать на себя и последствия этих игр. Вот почему я изначально не хотел, чтобы ты была номером вторым. Если ты припомнишь, что происходило раньше, то поймешь: я пытался заполучить кого-нибудь другого, но только не тебя. Но нет! Миссис Жена Преступника пожелала вмешаться во все — и видишь, черт побери, что из этого получилось? Ты же знаешь, в чем твоя проблема, не так ли? А пытаешься винить кого угодно, но только не себя. На самом деле тебя также можно обвинить, как и других. Твоя вина даже больше — потому что ты взялась за то, к чему совершенно не была готова. А теперь кое-кто сдох. Большое дело!..

Разве ты не можешь понять такой элементарной вещи: если кто-нибудь попытается остановить прыжок в движении, то его попросту застрелят? Пошевели мозгами, черт бы тебя побрал! Ты же была со мной, когда мы покупали оружие. А теперь тебя пробил понос. Да, именно так! У тебя не больше шансов остановить этот прыжок, чем при попытке оттянуть Второе Пришествие, дорогая. Единственный способ остановить его — это подставить всех участников. С того момента, как ты это сделаешь, мы все начнем мстить тебе. Включая меня! Запомни это, Донна, и держи свою пасть на замке, а задницу — за закрытыми дверями, пока все не кончится. Хорошо?..

Из-за тебя уже свершилось одно убийство, и я не думаю, что ты хоть в малейшей степени желаешь стать инструментом следующего. И меньше всего — инструментом своего собственного! Джонни позаботится о том, чтобы тебя пытали, а потом убили, если из-за тебя его разлучат с женой и детьми. И это покажется тебе раем по сравнению с тем, что приготовят для тебя другие!..

Сердце Донны ушло в пятки. Она смотрела в окно машины, пытаясь удержать слезы отчаяния и страха, потому что понимала: все, что говорил Алан — правда. Она не могла подвести этих людей, потому что сама принимала активное участие в прыжке: «Я сама запустила часовой механизм, и теперь могу лишь терпеливо ждать, пока он остановится… А он остановится лишь тогда, когда Джорджио окажется в Ирландии».

Голос Алана прервал ее мысли.

— А как ты думаешь, что скажет Джорджио, когда узнает, что его брат мертв, а? И что так называемый его отель сровняли с землей? Попробуй-ка отмазаться от этого, миссис Длинный Язык! Потому что он обязательно об этом узнает, можешь не волноваться на этот счет.

Донна по-прежнему молчала. Выпустив из себя лишний пар посредством длинной речи, Алан взглянул на нее краешком глаза и почувствовал острую жалость: «Она чрезмерно наивна, себе же во вред. И это было проблемой с самого начала. А теперь мне приходится запугивать ее, чтобы она сидела тише воды ниже травы, пока я не разберусь с Джорджио до конца. Потому что сейчас, когда Стефан Брунос мертв, все мы попали в большую беду…

Единственная надежда — на Ника Карвелло. На Ника, ненависть которого к растлителям, занимающимся порнографией с участием детей, просто легендарна. Только он может все спасти».

Впервые за много лет Алан Кокс и сам был испуган, прочем смертельно испуган. И все из-за женщины, что сидела в настоящий момент рядом с ним. «Если бы я был другим человеком, — подумал он, — то надавал бы ей по башке. И давно бы надавал».

Он посмотрел на окаменевшее лицо Донны и сказал себе: сейчас она в первый раз платит за все.

Долли услышала, как в замке поворачивается ключ, и замерла в ужасе. После последнего посещения этого дома Большим Пэдди она жила в смертельном страхе, что он вот-вот вернется как только узнает, что она ему солгала.

Донна вошла в теплый дом и сразу попала в объятия плачущей Долли.

— О, Донна! Донна! Как я рада тебя видеть, дорогая!

Донна осторожно высвободилась.

— Успокойся, Долли. Я пыталась позвонить тебе из Шри-Ланки, но телефоны там так плохо работают. Приходится бронировать время звонка заранее. И я могла оказаться дома раньше, чем сумела бы позвонить. Если ты понимаешь, о чем я… — Она пыталась поднять расстроенной женщине настроение.

Долли прошла в кухню и дрожащими руками поставила чайник на плиту.

— Здесь были неприятности, Донна. Приезжал Пэдди в паре с Дэви Джексоном, искали тебя. Он… Он угрожал мне, Донна! Пэдди угрожал мне, представляешь? Он схватил меня за волосы…

Голос Долли сорвался от волнения, и она опять расплакалась. Донна напряженно пыталась понять, о чем ей говорит Долли.

— Пэдди? Пэдди напал на тебя?

Долли возбужденно кивнула.

— Он требовал, чтобы я сказала, где ты, Донна. А также с кем ты. Я солгала ему, что ты, дескать, поехала в Ливерпуль с Аланом Коксом. Я же не знала, что еще сказать! Они хотели узнать, где он, и все. Он был просто синюшный, Донна. Мне показалось, что Пэдди был способен меня убить!..

Донна опустилась на кухонный стул. Мысли ее метались: «Какого черта тут произошло? Кажется, мир сошел с ума. Если бы я не поехала в Шри-Ланку, ни одного из неприятных событий последних нескольких дней не случилось бы. В любом случае Алан был прав, когда говорил мне это. Я создала массу проблем, когда пыталась все разворошить и слишком многое узнать. Но что еще я могла сделать? Ведь они вовлекли в это маленьких детей. Малышей!.. Мне нужно было со всем этим разобраться. Ни одна женщина не решилась бы пустить такое дело на самотек. Ни одна женщина в мире… Даже такая женщина, как Кэнди, — напомнила она себе. — Кроме тех местных, которые продавали собственных детей, как какую-то грязь, взятую из-под ног!.. Мира Хиндли не такая уникальная злодейка, какой ее выставили люди. Много еще есть на свете людей вроде нее — достаточно хладнокровных, чтобы причинить вред ребенку. И неважно, намеренно ли они это делали или нет, собственными ли руками или поручали другим делать это черное дело. Ребенок страдал в любом случае уже при одном только их попустительстве….

— А Дэви Джексон был с ним, ты говоришь?

Долли кивнула.

— Он пытался остановить Пэдди. Это отчасти оправдывает его, Донна, ведь он пытался остановить Большого Пэдди!

— Это так много с его-то стороны, могу заметить! Он ведь не испытывал такой жалости к детям, которых использует.

Лицо Долли сморщилось от недоумения.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о борделе в Шри-Ланке. О порнографических снимках детей, которые по телефонной линии поступают из Азии в Англию. О том, что они снимают порнофильмы, записывают их на диски, а потом отправляют в порнографические журналы для педофилов и продают по всем Британским островам, рассылая их в почтовых заказах. Я говорю о Джорджио, Пэдди, Дэви и обо всех других, кто в этом замешан. Вот о чем я говорю, Долли! Ты все время была права.

Лицо Долли на глазах Донны осунулось.

— Значит, Джорджио замешан в этом? Он стоял за всем этим…

Донна утвердительно кивнула.

— У меня было такое чувство насчет него… — сбивчиво произнесла Долли. — Не знаю почему, но просто я об этом знала. Все это — крупный бизнес. Нет ничего удивительного в твердом намерении Пэдди выяснить, что происходит.

— Да, это крупный бизнес. И Джорджио очень хотел сделать его таким крупным: он даже ободрал все свои дела здесь, чтобы развернуть тот бизнес. Наверное, я была глухой все эти годы. Глухой и слепой. Долли, как же я могла все эти годы жить с человеком и не понимать, что он мразь?! Кусок дерьма!

Долли, тяжело дыша, положила ладонь себе на грудь. Она забыла о собственном страхе, глядя на несчастную женщину с разбитым сердцем и израненной душой.

— Он не всегда был мразью, Донна. Проблема Джорджио в жадности. Он с детства отличался жадностью. А жадные люди творят ужасные вещи. Ты помнишь его несколько лет назад? До того, как развернулся строительный бизнес? В те дни он, по-моему, был неплохим человеком.

— Ой ли? — фыркнула Донна. — Боюсь, он был настолько хорош, что ухлестывал за всем, что двигалось. И при этом не попадался. Вот в этом деле он действительно отличался… Ты знаешь, что я чувствую, Долли? Ты даже не можешь представить, что я сейчас чувствую! Я выяснила, что двадцать лет своей жизни растратила впустую. И ради кого? Ради мрази… Ради куска дерьма… Ради греческого сутенера! Попробуй представить себе, что может чувствовать человек, над которым все вокруг за глаза смеялись, причем все эти годы: глупая Донна, идиотка в «Мерседесе»!.. Хорошо одетая, пррекрасно воспитанная жена самого величайшего негодяя, из всех, кому Бог когда-либо позволил родиться на земле. И знаешь, что хуже всего? — с горечью призналась Донна. — Я смотрела на многих людей, как на Кэрол Джексон, — сверху вниз. Я думала она — такая же серость! Только потому, что у меня имелась степень, я была уверена, что намного умнее всех них. И все же у Кэрол Джексон больше соображаловки, как она это называет, в ее мизинце, чем у меня во всем теле! Я бесполезная задница. И Джорджио использовал меня для прыжка, понимая это. Он понимает: я достаточно глупа, чтобы поверить во все, что он плетет мне… О, к черту чай, — решила вдруг Донна. — Давай-ка выпьем виски, Долли! Мне надо тебе рассказать еще много чего.

Кэрол Джексон искоса поглядывала на Дэви, накрывая для детей чай на кухонном столе. Дэви грыз большой палец правой руки, что всегда являлось у него признаком возбуждения. Кэрол спросила себя: «Что его тревожит?»

— С тобой все в порядке, Дэви?

Он молча смотрел в окно, игнорируя ее вопрос.

— Дэви! Я спросила: все ли с тобой в порядке? — повторила она вопрос.

Только тогда он перевел взгляд на нее. Голубые глаза его были подернуты дымкой отчаянного страха. И Кэрол опустилась на колени перед его стулом.

— Что случилось, Дэви? Ты давно уже не в себе. Что-то стряслось? Могу я тебе помочь? Могу ли я что-нибудь сделать?

Дэви внимательно взглянул на жену… Ее обесцвеченные волосы, как всегда, были стянуты узлом на затылке, макияж нанесен умело, хотя и несколько чрезмерен. Одна фальшивая ресничка в уголке глаза отклеилась, и это придавало ее лицу какое-то странное, но приятное, располагающее выражение. Напрашивалось сравнение ее с восточной женщиной. Помада у нее облезла, но нанесенный карандашом контур сохранился…

Дэви мысленно увидел ее такой, какой она была в день их свадьбы. Живот у нее, тогда уже беременной, опустился почти до колен, но лицо сияло от счастья. Почти двадцать лет она стояла рядом с ним. Дэви явно осознавал: если бы ей хотя бы намекнули, в чем он замешан, — по-настоящему замешан! Она пришла бы в ужас от омерзения… Ему тоже было теперь мерзко. И первый раз в жизни он подумал о том, что случилось бы с ним, если бы он ее потерял. По-настоящему потерял. Потому что пока она нуждается в нем, все будет идти как всегда. В течение всей их супружеской жизни он болтался, в общем-то, сам по себе. А она несла бремя семьи за них обоих.

Он спросил себя, что бы он чувствовал, если бы ее не было рядом, если бы она не ждала, когда он вернется домой, с готовой едой и готовая выслушать его. Он спрашивал себя, что было бы, если бы он открыл шкаф и не нашел бы там ни одной пары чистого белья, или носков, или чистой рубашки, которые таким чудесным образом умела складывать своими руками жена. Он задавал себе вопрос, что бы это для него значило, если бы он мог бы навещать своих детей только по уикендам вместо бездарных выступлений в роли полноценного отца, особенно когда его это устраивало, обычно на Рождество и в дни рождений.

Ему стало интересно и страшно одновременно от мысли о том, как бы отреагировала Кэрол, если бы кто-нибудь со стороны сказал ей, во что он впутался…

Вот на этот вопрос он знал точный ответ. Она схватила бы кухонный нож и пронзила бы ему сердце.

Кэрол любила детей она по-своему была приличной женщиной. Она никогда не смогла бы понять педофилов или тех, кто продавал им живой товар. Она думала, что на порнографических дисках записаны взрослые женщины. Но, даже представлял себе все так, она не была довольна этим.

Но если бы она узнала, что на дисках записаны дети и что над этими детьми надругались ради того, чтобы удовлетворить жадность продавца и сладострастие покупателя-извращенца… Глаза Дэви вновь остановились на длинном хлебном ноже. «Кэрол вполне способна на убийство».

Но больше, чем мысль о ее ярости, Дэви страшила и уязвляла мысль о том, что она станет его презирать. Пугала перспектива ее полного отвращения к нему и даже ненависти. Потому что Дэви хорошо понимал: именно так она и будет к нему относиться.

Он и сам уже же чувствовал то же самое по отношению к себе. И безуспешно искал себе оправдания: «Опять этот Джорджио! Я всегда шел рядом с Джорджио, и это он втянул меня в разговоры о богатстве и обо всем, что оно могло принести. Детей все равно используют — вот на что он упирал. Если не мы, то кто-нибудь другой. Там, дескать, все по-другому, там это вполне приемлемо. Это он мне говорил, что в Китае старики спят с молоденькими девочками, потому что, как считается, это приносит им удачу. Предполагалось, что это может вернуть им мужскую силу… Джорджио все это рассматривал как что-то вроде большой шутки, и, казалось бы, не о чем было беспокоиться. И я поверил ему. Я всегда ему верил. Джорджио умело уговаривал, планомерно втягивал во все это И с каждым прошедшим днем я чувствовал, как петля все теснее затягивается на моей шее… Я все глубже и глубже погрязаю в этом. И не знаю, как выбраться».

— Ты слышала что-нибудь о Донне? Или, может, видела ее? — тихо спросил Дэви.

Кэрол покачала головой.

— А почему ты так беспокоишься о Донне, дорогой? С ней случилась беда?

Он не мог не заметить тревоги в ее глазах; обеспокоенность была написана и на ее лице. Много лет Кэрол не любила Донну. И все же она пришла ей на помощь, когда Джорджио посадили.

«Как я мог хотеть Донну или любую другую женщину, когда все, что у меня есть, находится здесь? — удивлялся сам себе Дэви. — У меня в доме — мать моих детей, моя жена. Моя Кэрол, которую я никогда, никогда не ценил!.. Она стояла бы рядом со мной, даже если бы я оказался в тюрьме, в долгах — да в чем угодно! Исключая сегодняшние мои дела. Если Кэрол о них узнает, она вышвырнет меня вон как грязную тряпку. Почему надо обязательно оказаться на краю пропасти, чтобы понять, как много значат для тебя люди, которых ты вот-вот потеряешь?»

— О, Кэрол, дорогая, я люблю тебя больше, чем ты когда-нибудь могла почувствовать! Больше, чем ты можешь догадаться!

Она посмотрела на Дэви так, словно видела его в первый раз. За все годы, что они прожили вместе, он никогда не говорил с ней о любви. Даже в темные ночи, когда он брал ее тело. Ни разу не допускал он ее в свои мысли. Кроме того времени, когда сидел в тюрьме. Тогда он любил ее в письмах. Писал ей поэмы и говорил, что не может жить без нее…

Но никогда он вслух не говорил ей таких слов — и эти слова застали Кэрол врасплох. Ей захотелось плакать.

Потому что она поняла: раз Дэви сказал ей нечто такое, то, значит, он попал в большую беду.

Донна рассказала Долли все. Умолчала лишь о том, что спала с Аланом Коксом.

Долли слушала ее в унылом молчании. Лишь когда Донна рассказала ей о Стефане Бруносе, она печально покачала головой и почти безо всякого выражения сказала:

— Бедная Маэв. Это разобьет ей сердце.

Пока они говорили о том, что можно сделать и что нужно сделать, в парадную дверь дома Донны кто-то постучал. Долли резко встала, руки и ноги у нее дрожали.

— Господи! Наверное, это опять пришел Пэдди!

Донна замерла возле двери в кухню, и сердце у нее тоже ушло в пятки… Но это оказалась Кэрол Джексон. Кэрол окликнула Донну сквозь прорезь почтового ящика. Облегченно вздохнув, Донна открыла ей парадную дверь. Кэрол вошла в дом и принесла с собой аромат духов «Эсти Лаудер» и собственный здравый смысл.

Она поглядела на Донну и серьезно сказала:

— Я хочу знать все: куда ты исчезала, что происходит и, наконец, какое это имеет отношение к моему старику?

Глава 41

Донна видела перед собой напряженное лицо Кэрол и чувствовала, что всем сердцем тянется к ней. Хорошо зная Кэрол Джексон, Донна не могла не понимать: то, что она сейчас ей скажет, разобьет Кэрол жизнь. Потому что перед ней стояла порядочная женщина, которая никогда не смирится с тем, что делали и делают Джорджио, Пэдди и ее муж.

— Я думаю, тебе следует пойти на кухню, Кэрол, и хорошенько выпить.

Кэрол испуганно посмотрела на усталое лицо Донны, на темные круги под ее глазами, на жестко сжатые губы — и инстинктивно почувствовала, что предстоящий разговор нанесет ей, Кэрол, глубокую рану.

— Значит, мне нужно много выпить, чтобы услышать то, что ты собираешься мне сказать?

Донна прошла на кухню и бросила ей через плечо:

— Кэрол, дорогая, тебе понадобится больше одного стакана, пока не пройдет этот день. Поверь мне на слово.

Кэрол, нервно усмехнувшись, присела за стол. Опущенная голова Долли тревожила ее больше всего: «Если и Долли расстроена, значит, дело серьезное».

Донна тоже села и налила Кэрол большой стакан шотландского виски.

— Прежде чем я начну, скажи мне: что ты знаешь о делах Джорджио и Дэви в Шри-Ланке?

Этими словами Донна словно окатила Кэрол ледяной водой.

— Я знаю достаточно, — жестко ответила она. — Вопрос в том, насколько много ты знаешь.

Долли неодобрительно посмотрела на Кэрол. Та не поняла смысла этого взгляда; она не знала, как его воспринимать.

— Я полагаю, ты обнаружила, что там была порнография, да?.. — с вызовом спросила она. — Что ж, советую тебе спуститься с небес на землю, Донна. Порнография — часть нашей повседневной жизни. И неважно, фильм ли это про голубых или лесбийский секс. Мягкое порно никогда никому не приносило вреда. Так что если ты носишься, как кошка с ободранной задницей, вокруг да около кусочка фильма про гомиков, то я пришла, чтобы сказать тебе, что ты заблуждаешься, Донна. Сильно заблуждаешься!

Донна и Долли молчали. И Кэрол тяжело вздохнула.

— Послушай, я понимаю, что порнография баламутит тебя. Честно говоря, мне она тоже не по нутру. Конечно, это противно, но, как говорит Джорджио, если не мы, то кто-нибудь другой все равно будет этим заниматься. Что бы ни случилось, порно будут делать. И мы тоже можем заниматься этим. Ты разве этого не понимаешь? Это же просто экономика. Обычная экономика…

Донна сделала глоток виски и искоса взглянула на сильно накрашенное лицо Кэрол.

— А ты когда-нибудь видела, что в этих журналах и на этих дисках? Ты когда-нибудь видела это так называемое мягкое порно, которое мой и твой мужья продают всем и каждому? Вот я — видела! И, поверь мне, Кэрол, это нечто омерзительное.

Кэрол всплеснула руками.

— Что это — жесткое порно? Фильмы про гомосексуалистов? Слушай, моя сестра делала их, когда ей нужно было зарабатывать на жизнь в семидесятых. Они были в ходу сразу с появлением немого кино, дорогая…

— Дурочка, на этих фильмах и фотографиях не женщины, а дети! Отель в Шри-Ланке торгует детьми! Маленькими, Кэрол, как твои дети! Я была там и все видела собственными глазами, черт побери! Господи Боже!.. Стефан Брунос был там, — продолжала Донна в наступившей напряженной тишине, — он собирался подготовить очередную погрузку. Это обеспечило бы поступление товара по телефонным линиям, чтобы их приняли на этом конце и записали на диски, а потом переписали на другие и так далее. Недавно я обнаружила таблицу с данными о проектируемых поставках. Она начинается с небольших сумм, с фунтов — с нескольких фунтов! Но потом цифры добираются до миллиона. Я сначала думала, что это связано со строительным бизнесом Джорджио. Но это были диски, Кэрол. И Дэви все об этом знает. И Большой Пэдди тоже.

Кэрол не могла и не хотела верить услышанному. Лицо ее страшно побледнело, и только глаза ярко горели.

— Только не мой Дэви… Ни в коем случае! Джорджио — да, он продал бы собственного маленькогосына за несколько фунтов. Но только не мой старик! Ни за что! Ты все неправильно поняла. Ни за что, говорю я тебе! Отель в Шри-Ланке — он и есть отель, черт бы его побрал! Я не знаю, где ты насобирала информацию, леди…

Донна снова перебила ее.

— Я только что вернулась из Шри-Ланки, Кэрол. Послушай меня, женщина! Я знаю, что я там видела, ясно? Я знаю, что там за ставки!

Кэрол все еще качала головой.

— У тебя крыша съехала. Дэви был прав, когда говорил это. Ты — как долбаный Иона. С тех самых пор, как взяли Джорджио, вечно суешь нос, куда не следует…

Донна с готовностью кивнула:

— Поэтому Пэдди и следил за мной, не так ли? Поэтому и Дэви приглядывал за мной, так? Чтобы я не разведала что-нибудь про их небольшое дельце.

— Какое дельце? — завыла Кэрол. — У меня насчет этого из документов есть только твои слова. А я живу с Дэви черт знает сколько лет. Он ненавидит все такое! Терпеть не может педофилов и растлителей… — Ее пронзительный голос сорвался.

Донна провела себе по лбу дрожащей рукой.

— Покажи ей журналы, Долли.

Долли встала. Подойдя к своей большой хозяйственной сумке, она вытащила оттуда журналы и положила их перед Кэрол.

Кэрол посмотрела на детские лица на обложках глазами, полными слез. И содрогнулась.

— Но это все равно не доказывает, что мой Дэви в этом замешан!

— Пэдди и Дэви, — тихо и раздельно произнесла Долли, — приехали сюда, чтобы забрать несколько коробок. Я тайком вытащила эти журналы из коробок. До того, как они приехали. Твой Дэви так же в этом замешан. Все они замешаны. Они все — мразь. Все!

Кэрол снова взглянула на журналы. Перегнувшись через стол, Донна стала переворачивать перед ней страницы. Кэрол не сводила глаз с фотографий детей, открывавшихся перед ее взором. Видела их пустые лица, маленькие тела, распластанные перед камерой. Видела громадные руки безликих мужчин — они трогали детей, унижали их… Она почувствовала, как из ее желудка поднимается желчь.

Все время она боялась чего-то подобного. Все время такая мысль всплывала у нее из подсознания: «Джорджио Брунос способен на что угодно. Как-то раз он что-то говорил о Таиланде, когда был у нас дома… Описывал Дэви женщин, которых они могли бы использовать. Я тогда была на кухне и все слышала». Она не могла этого не слышать, потому что Джорджио говорил очень громко и выражался весьма образно. Она до сих пор помнила неприятно взволнованный голос Дэви, который упрашивал Джорджио рассказать обо всем в подробностях, просил еще рассказов. У нее в голове опять звучал голос Джорджио, который становился все громче по мере того, как он описывал бордели и девушек из баров, случаи полнейшего надругательства над ними — такого, какое было вполне возможно в этой стране, где тело скупались оптом и по дешевке.

Кэрол тогда пошла спать, и ей было стыдно от того, что она подслушивала. Но отчасти и от того, что никак не среагировала… Когда Дэви поехал туда с Джорджио, чтобы взглянуть на участок, где предполагалось выстроить отель, она уже тогда точно знала, о чем шла речь. Но Кэрол ничего никому не сказала, потому что если бы высказала свое мнение, то должна была признать, что это правда. А этого ей хотелось бы меньше всего. Стоило ей признать это — у нее с Дэви все было бы кончено. Закончился бы их брак… Она понимала, что теперь он точно закончился. Конец наступил в тот самый момент, когда она вошла в этот дом.

— А знаешь Донна, в каком-то уголке рассудка у меня уже это было заложено. Я чуть ли не думала об этом, когда ехала к тебе сюда. Только открыто не могла этого признать. Просто я не могла признать, что Дэви в этом замешан. О, то, что Джорджио впутался в такое, меня не удивляет. Он кобель. И всегда был им. Он даже пытался приставать ко мне, когда я была беременна Джеми. Говорил, что беременные женщины его заводят…

Она увидела в глазах Донны ужас и запнулась.

— Знаешь, что, Донна? Я теперь думаю, у меня шоры были на глазах во всем, что касалось Дэви. Но ты со своим Джорджио! Господи милосердный, ты же была слепа, как летучая мышь, мать твою!.. — Кэрол было очень больно, и она хотела, чтобы так же больно стало кому-нибудь еще, а точнее, Донне — человеку, который нанес ей такой удар. Чтобы той стало еще больнее. — И знаешь, что хуже всего? У самого Джорджио есть ребенок. Сын!

Долли недоверчиво покачала головой.

— Замолчи, Кэрол. Оставь это! Сейчас не время и не место…

— Ох, отвяжись, Долли! Ты все еще защищаешь своего Золотого Мальчика, не так ли? У нее есть право знать! Как только он выходит из дома, сразу же направляется туда. Хочешь, я тебе еще что-то скажу, Донна? Ты как-то раз поехала в «Паркхерст», а она тоже приезжала туда: навещала его с ребенком. Она приехала из Марбеллы с Джорджио-младшим. Ты даже говорила с ними. Дэви рассказал мне. Он говорил, что Джорджио едва в обморок не свалился, когда вместо нее в комнату для свиданий вошла ты!.. Он собирается оставить тебя с носом, дорогая. Вот почему он хотел, чтобы ты продала дом. Он хотел забрать все. И он оставил бы тебя ни с чем!.. И даже тебя, Долли, свою кормилицу, свою суррогатную мать, он собирался вышвырнуть пинком под зад. Он грязный, порочный! Он уронил моего старика — заставил его пасть так же низко, как пал сам. Он в этом замешан вместе с Гарри и Банти. О, наверное, ты удивишься! А почему, как ты думаешь, Гарри начал козырять в ту ночь, когда тут у вас все перевернули, а? Преданность Джорджио? Черта с два! Джорджио не мог слишком быстро бросить тебя, как только Джорджио повязали, — вот почему, дорогая. Вдруг Джорджио раскроет рот в тюрьме? А эти маленькие дети ведут их к богатству. К несказанному богатству, как заметил мой Дэви… Грязный ублюдок! Звериная рожа!

Донна в смятении посмотрела на свои руки. Из всего, что неожиданно выяснилось, сильнее прочего ее ранили слова о ребенке… У Джорджио был ребенок, живой ребенок! Перед ее мысленным взором промелькнула высокая светловолосая девушка с красивым темноглазым мальчиком. Донна входила в тюрьму, а девушка как раз оттуда выходила. Донна тогда восхитилась ребенком. Она почувствовала, в себе нарастающую волну боли, готовую выплеснуться наружу горестным воплем. Донна отчаянно попыталась удержать крик в горле…

— Что за кошмар, а? Какая грязь, какая мерзость все это. Донна поразилась тому, насколько сдержанно прозвучал ее собственной голос, при том что внутри у нее все кричало.

Кричала ее душа — от высшей несправедливости: почему Джорджио произвел на свет ребенка, а она осталась бесплодной? Почему позволено процветать таким вещам, как детская проституция, которая легко позволяет удовлетворять самые низменные инстинкты мужчин? Почему ей суждено было любить того и доверять тому, чье имя — НИКТО? Грязный, мерзкий НИКТО!

При мысли о руках Джорджио на ее теле Донна едва не задохнулась от омерзения. Воспоминания о том, как она лежала с ним в постели, как мечтала, чтобы он дотронулся до нее, всколыхнули все у нее внутри — ум и душа восставали против этого.

Кэрол израсходовала свой гнев и теперь сожалела о том, что наговорила. Она взяла вялую ладонь Донны в свои руки и тихо сказала:

— Сейчас нам надо решить, что дальше делать.

Наконец, лицо Донны сморщилось, силы покинули ее — и все три женщины дружно заплакали.

Каждую из них по-своему предали, и каждая надеялась на то, что подруга по несчастью поможет найти выход.

Смахнув слезы с глаз, Донна произнесла твердым, решительным тоном, какого от себя никак не ожидала:

— А теперь нам надо раскрыть все это и вытащить на свет!

Джорджио стоял в комнате для отдыха за спиной Большого Рикки, который играл в пул, и внимательно следил за игрой. Большой Рикки сражался с новичком в крыле — Элфи Хартлендом. Это была известная личность в «Паркхерсте» и в других тюрьмах для особо опасных преступников: сильный, красивый парень и признанный авторитет. Подвизаясь в качестве вооруженного грабителя, Элфи сейчас отбывал пятнадцатилетний срок за налет на строительную компанию, в ходе которого он ранил из пистолета какого-то художника. Элфи отличался развитым чувством юмора; кроме того, он прекрасно разбирался в лошадях. Будучи сам алчным, азартным игроком, Хартленд уже устроил так, чтобы тюремщики поставили на него, и даже завел расходную книгу.

Хоть Джорджио и был увлечен игрой, однако в какой-то момент он заметил, что Бивис и Батхед как-то очень уж оживленно разговаривают в своем углу. Предполагалось, что они играют в карты, однако оба были поглощены беседой. Более того, они время от времени поглядывали на Джорджио.

Он и так нервничал из-за того, что на завтра был запланирован прыжок, и теперь почувствовал себя чуть ли не параноиком: эти двое чересчур много знали о нем, и если бы они раскрыли рот, он мог бы оказаться в большой беде. Джорджио не спеша подошел к их столу и провел в банде несколько минут. Этого никто не заметил: все были слишком заняты — они глядели в телевизор либо играли в карты. И только Сэди отметил этот странный факт. Он искоса поглядывал на Джорджио, сидя перед телевизором. Лицо Сэди помрачнело. Джорджио закончил разговор, встал, вяло потянулся и вернулся к столу, где играли в пул.

Сэди понаблюдал за Джорджио еще несколько секунд, а потом незаметно выскользнул из комнаты. Джоржио не видел, как он ушел.

Алан Кокс сидел в своем кабинете за рабочим столом. Он потягивал коньяк и курил сигару. И желал сейчас лишь одного: уползти куда-нибудь подальше и вернуться через сорок восемь часов, когда все будет закончено. Но не мог позволить себе этого. Хотя бы потому, что слишком был поглощен Донной Брунос.

«Если бы не она, — мысленно сказал он себе, — я закрыл бы глаза на все эти проклятые дела». Но тут же вынужден был признать, что это ложь.

Алан несправедливо обвинял ее: ему просто нужен был козел отпущения. Донна, с ее представительным и одновременно обаятельным обликом и грацией, с невинной внешностью и имиджем богатой леди, превосходно провела свою партию.

Больше всего Кокса беспокоила собственная внутренняя слепота: он думал, что хорошо знает Джорджио Бруноса, а на деле вышло, что это далеко не так. Алан не только не разобрался в приятеле — он даже верхнего слоя защитной маски не смог с него содрать!

Он вспоминал Джорджио, каким тот был в юности, когда папаша Брунос водил их обоих на занятия боксом. Как только их пути разошлись, они оба изменились. Однако детская дружба до последнего времени продолжалась. «Ведь Джорджио столько сделал для меня, когда я был в тюрьме! «Теперь Стефан мертв, Джорджио должен бежать… А мне надо попытаться воспрепятствовать этому».

Стук в дверь прервал его размышления, и он громко сказал:

— Входите!

Дверь открылась, и Алан с изумлением увидел на пороге Донну.

— Привет, Алан.

Он молча, в оцепенении смотрел на нее, словно она была джинном, выскочившим из бутылки.

— Донна? — наконец выдавил он из себя. Едва заметно улыбнулась, присаживаясь напротив него на стул.

— Ты удивлен, что видишь меня здесь, не так ли? Что ж, мне пришлось прийти. Теперь Кэрол Джексон все знает, и благодаря ей я тоже кое-что знаю. Оказывается, не только Джорджио, Дэви и Пэдди в этом замешаны, но и Гарри, и эта сука с лошадиным лицом, на которой он женат. Дональда Левиса от этого незаметно отстранили, и он даже понятия не имеет, что, как и почему. Думает, что Стефан — просто жадный ублюдок. Кэрол рассказала нам все, что знала. Она сообщила мне, что Джоджо О'Нил и Джек Кроун тоже увязли в этом деле по самую шею. И что это Джорджио устроил так, чтобы Джоджо получил взбучку от Ника Карвелло. Потому что тот становился слишком алчным. Чем больше я узнаю фактов, тем сильнее удивляюсь, насколько глубоко погряз в дерьме Джорджио Брунос. И тем больше я его ненавижу. И вот теперь я надеюсь услышать от тебя ответ на вопрос: ты догадывался об этом или, может, даже знал обо всем?

Алан несколько секунд нервно моргал, обдумывая сказанное Донной. Она же пристально глядя на него, ощущала все обаяние его мужественности и вспоминала его раздетым. Он покраснел, словно прочитав ее мысли. Румянец сначала залил ему шею, а затем перекинулся и на красивое лицо.

Донна заметила, что он первым отвел глаза. И на мгновение ее охватила эйфория: «Наконец-то я выросла. Я — настоящая женщина. И, — мысленно добавила она, — это случилось как раз вовремя».

— Да, я догадывался о многом из того, о чем ты рассказала, Донна. Но я все же кое-чего до сих пор не понимаю. Почему, например, Пэдди, если он был во всем замешан, не должен был знать о прыжке? Во всем здесь какое-то жульничество, куда ни посмотреть И, похоже, твой муж был главным подстрекателем всего этого.

Донна вздернула голову.

— Не называй его так! Он больше не мой муж. Я потратила на него двадцать лучших лет жизни! Но правда состоит в том, что тебя я узнала лучше, чем когда-либо могла узнать его. И как мужчину, и как человека.

Алан положил свою руку на ее ладонь и склонился к ней через стол. Она ощутила запах сигары от его дыхания.

— Донна… — нежно сказал он.

Она отдернула ладонь и быстро сказала:

— Я хочу, чтобы прыжок остановили, Алан. И на этот раз я не приму от тебя ответа «нет». Джорджио Брунос намерен завтра опять выйти в этот мир, а я не могу такого ему позволить. Я не позволю, чтобы это случилось! По справедливости он должен просидеть за решеткой так долго, чтобы ему больше не понадобились ни его мозги, ни член, ни ноги.

Алан широко раскрыл глаза, услышав, что за слова она употребляет. И Донна улыбнулась жестокой, торжествующей улыбкой.

— Я тебя шокировала, Алан? Очень жаль! Жаль, что я прожила столько лет, не называя вещи своими именами, не говоря того, что я думала на самом деле. И не делая того, что хотела бы делать. Вместо этого я говорила и делала то, что хотел Джорджио. Что ж, отныне будет иначе. И это единственный пока положительный итог. Теперь я самостоятельная личность. Более того выяснилось, что боец. Я буду сражаться с любым, кто встанет на моем пути. С кем угодно!

Алан широко открытыми глазами взглянул на нее и увидел, каков ее настоящий потенциал… Какой женщиной она могла бы стать, если бы вышла замуж за кого-то другого, а не за Джорджио! Ведь сегодня весь мир рассыпается вокруг нее, но она, как феникс, все время восстает из пепла. И восстает с желанием отомстить.

Кокс почувствовал откровенную радость от того, что близко знает эту женщину. Его тянуло к ней, он хотел ее. «Джорджио Брунос, наверняка, свихнулся, если смотрел на других женщин в то время, как она ждала его в постели», — эта мысль в последнее время регулярно посещала Алана.

— Я не могу остановить прыжок, Донна…

Донна глубоко вдохнула воздух, но Алан протянул к ней руку в предостерегающем жесте, чтобы не дать ей снова заговорить.

— Послушай меня, дорогая! Просто выслушай меня. Я не могу остановить прыжок… Но я могу сделать так, чтобы Джорджио получил по заслугам. Это лучшее из того, что я способен сейчас предложить. Я устрою все так, чтобы он не попал в Ирландию.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросила Донна.

Алан встал из-за стола и наполнил две чашки кофе. После чего ответил ей:

— Вот что я имею в виду. Эрик сейчас остановит прыжок, только если об этом распорядится Джорджио. Если я поеду к Эрику и попытаюсь своим распоряжением отменить прыжок, он потребует от Джорджио подтверждения. Оно должно будет поступить через Энтони Кальдера или еще через какого-нибудь близкого ко мне человека. Таков закон криминального мира! Я хочу сказать: подумай об этом… Джорджио должен быть устранен по ряду причин. Худшая из них та, что Стефан Брунос мертв. Это дерьмо еще не запахло. Но когда это случится, Джорджио заподозрит нас в гораздо большей степени, чем сейчас. Он обязательно узнает, что это мы свалили Стефана. А сейчас все выглядит так, будто смерть Стефана наступила в результате несчастного случая на отдыхе. Такое постоянно случается — и чуть было не случилось с тобой, дорогая. Но Джорджио наверняка, узнает об этом значительно больше, чем известно властям. Если мы сейчас подставим Джорджио, он будет преследовать нас всеми средствами, что имеются у него в распоряжении. Потому что просто перемножит два на два… Нет, прыжок должен свершиться. И мы должны расправиться с ним только после прыжка. Потом, когда он окажется опять в этом мире и получит возможность все выяснить и сопоставить, нам необходимо будет вывести его из игры.

Донна заглянула в глаза Алану:

— Ты хочешь сказать… Ты говоришь, что… — На лице ее отразилось полнейшее смятение.

Алан кивнул. Лицо его приняло жестокое выражение. Такое лицо могла Донна видеть, когда Алан избивал Стефана Бруноса.

— Это единственный выход для любого из нас, Донна. Пока Джорджио дышит, мы — в смертельной опасности. Он будет слышать шепот о нас. И поверь мне: сплетничать будут. Особенно целенаправленно будут нашептывать в уши Джорджио. Он проницательный. Он всегда разнюхивал все еще до того момента, как кто-то что-нибудь успевал сделать. Я знаю его… У него есть кое-кто в Ирландии — кто поджидает его и будет поражен, а потом испуган, если он не появится. И этот некто знает гораздо больше о том, что происходит, чем когда-либо знала ты.

— Ты говоришь о Виде, матери его ребенка? — она произнесла это с горечью.

У Алана широко раскрылись глаза от изумления.

— Сейчас я знаю все, — прошептала она. — Я тебе об этом говорила. Кэрол просветила меня насчет нее. А также насчет всего остального.

— Что ж, тогда ты должна знать, что Вида — тот человек, который устраивает финальную стадию прыжка из Ирландии. У меня есть основания считать, что Джорджио намерен оставить тебя ни с чем. Я подозревал его в этом с самого начала.

— Что ж, спасибо, что, наконец-то, поставил меня в известность! — почти выкрикнула она — А у меня было впечатление, что мы — друзья!

Он покачал головой.

— Пока ты держалась за этого греческого сутенера, мне нужно было сохранять с тобой мир, не так ли? Он же мог вышибить Виду из плана! Не думаю, что ему хотелось бы это делать. Но такое могло случиться — по сценарию. Как ты помнишь, я оказывал своему приятелю услугу… И со всем моим уважением, Донна, ты же видишь, что он все же меня достал! Несмотря на все свои грехи, Джорджио был мне приятелем, когда я нуждался в нем. Так вот, теперь мне надо обеспечить, чтобы этот приятель — мой добрый старый приятель — перестал дышать при первой же возможности! Так что не сиди здесь, как сама Британия, черт побери, которая все знает и полна женской силы и прелести! Запомни, что я тоже в этом деле с прыжком по самую шею и что мне после всего этого придется жить в преступном мире…

Донна мысленно должна была признать, что все его слова — истинная правда.

— Так каков же твой план, Алан? Что ты хочешь сделать?

— Всем известно, что Ник Карвелло ненавидит педофилов и растлителей начал Алан. — Некоторое время назад Левис пустил слух, что Джорджио занимался порно с участием детей. Очевидно, Левис знал, что это — чистая правда, потому что вместе со Стефаном всерьез намеревался вытрясти как можно больше денег из Джорджио. Ник поверил всему: он хотел устраниться от прыжка. Я стал тем единственным человеком, кто сумел уговорить его остаться в деле — поручился своим словом, что все это — мура собачья. Видишь ли, в то время я так и думал. И все мы так думали: Джорджио — ненавистник растлителей, Джорджио — настоящий мужчина… Ну, ладно, оставим это. Я теперь по-тихому скажу Нику, что все это — правда. Расскажу ему все, и это для нас — лучший вариант, потому что Ник будет преследовать Джоджо и Джека Кроуна, как маньяк. Он их ненавидит. Он возненавидит и Джорджио за то, что тот поставил его в подобное положение: помогать Бруносу, зная, что он — растлитель! Это приведет Ника в безумное состояние, и ты даже не представляешь, насколько оно будет безумным. Следовательно, когда Джорджио доберется до Ливерпуля, либо Ник будет поджидать его там с двенадцатизарядным обрезом, либо твой муженек, прибыв на место, не найдет никакой помощи, мать его! Там не будет ни тайного дома, ни дороги, ничего… На твоем месте я бы рассчитывал и полагался на этот вариант. Ты должна понять одну вещь: Джорджио необходимо сдохнуть. А если этого не случится, мы с тобой окажемся в такой большой беде, какой ты даже не можешь себе представить. Особенно ты — потому что он определенно выяснит все о твоей поездке в Шри-Ланку. О том, что всю эту заваруху для него устроила его жена…

Донна в изумлении слушала Алана. Все казалось ей полным кошмаром: ее жизнь в опасности, мир рушится вокруг нее… Но вместо того, чтобы бежать от угрожавших ей опасностей, бежать от Джорджио, Донна все равно желала схватиться с ним.

— Позвони сейчас же Нику Карвелло! Я подожду, пока прыжок завершится. Но я предупреждаю тебя, Алан: если он доберется до Ирландии, я пойду в полицию и расскажу им все, что знаю. Все равно пускай они хоть запрут нас и выбросят ключи! — мне надо, чтобы этот ублюдок, за которым я была замужем, света божьего не взвидел.

Алан молча кивнул, сжав зубы, подавляя в себе сильное желание придушить эту женщину, без которой ничего подобного с ним не случилось бы. Но, даже пребывая в ярости, он не мог не восхищаться ею: «У Донны Брунос больше решимости, чем у любого из тех, кого я встречал в своей жизни. Она будет бороться до конца…»

И он надеялся на лучшее и молился перед Богом, чтобы она, в конце концов, своего добилась.

Левис ласково улыбался Сэди, глядя, как тот пьет из небольшого стаканчика виски с содовой.

— Итак, Сэди, что это за большой секрет, который ты собираешься мне поведать?

Сэди посмотрел на Дональда Левиса и глубоко вздохнул.

— Вы знали, что до шестнадцати лет я был глухим, мистер Левис?

Дональд покачал головой.

— Откуда, мать твою, я мог это знать? Почему меня это должно было интересовать?

Сэди нервно облизнул губы.

— Ну, так вот, до шестнадцати лет я вынужден был читать по губам. Вы же знаете, какую жизнь я вел, Дональд. Все это знают. В детстве я страдал от гнойного отита. И был совершенно глухой, прямо как пень. Но зато я выучился читать по губам. И могу делать это сейчас…

Сэди заметил, как Левис прищурил глаза. И отпил еще виски, прежде чем закончил фразу:

— Я кое-что незаметно прочел по губам. И, думаю, вы должны об этом знать, мистер Левис.

Дональд Левис прищуренными глазами посмотрел на Сэди и негромким голосом подбодрил его:

— Продолжай, дорогой. Говори, что у тебя на уме. — Он долил виски в стакан Сэди и уселся поудобнее в ожидании дальнейшего рассказа.

— Это касается Джорджио, мистер Левис. Джорджио и Бивиса с Батхедом.

— Продолжай! — кивнул тот.

На этот раз Сэди залпом выпил виски. Ему потребовалось изрядное мужество, чтобы продолжить.

— Это было в комнате для отдыха, недавно. Джорджио подошел к ним и подсел за их стол. Я наблюдал за ними из любопытства, вы понимаете? Я часто делаю так. Благодаря этому мне становится известным многое из того, что происходит. И это охраняет меня. Мне совсем не светит впутываться в проблемы других людей, я просто хочу отбывать свой срок спокойно и не собираюсь кому-нибудь наступать на мозоль.

Левис тяжело вздохнул.

— Ну ладно, Сэди, мы уже установили, что ты никого не закладываешь. Ну а теперь ты мне скажешь, в чем дело, мать твою?!

Сэди нервным движением провел ладонями по волосам.

— Джорджио присел к ним за стол и сказал: «Если вы разинете пасть про меня, ребята, про Шри-Ланку и товар, я вырежу вам сердце». Я не смог разобрать их ответ, потому что их лица были от меня скрыты. Но потом Джорджио произнес: «Это был наш бизнес, наш бизнес». И еще он добавил, что все равно им никто не поверит, потому что он — последний человек, которого могли бы принять за растлителя.

Сэди заметил отсутствующий взгляд Левиса и быстро проговорил:

— Я хорошо понял то, что прочитал по губам, мистер Левис. И не пришел бы к вам, если бы это было что-то другое. Судя по выражению лица Бруноса и по его словам, он с ними заодно, это точно. Джорджио их предупреждал о последующих событиях. Предполагалось, что он должен будет прибить их утром, чтобы попасть на пересылочный пункт… Вы еще многому удивитесь. Чего я только не читал по губам в этой тюряге! Так что лучше поверьте мне, мистер Левис, потому что я кладу на кон свою жизнь.

Левис бесстрастно спросил:

— А почему ты это делаешь, Сэди? Тебе-то что за выгода?

Сэди невесело рассмеялся.

— А какая может быть выгода для таких, как я, мистер Левис? Но я имел дело с этими двумя мерзавцами много лет назад, когда еще был ребенком. Они — мразь, мистер Левис. Они убивали маленьких детей. Насиловали, пытали, а потом убивали их. Это я сказал Джорджио, кто они. Я хотел прийти прямо к вам, но он остановил меня. Теперь я понимаю почему. И я также знаю, что у Джорджио есть отель в Шри-Ланке. Или, по крайней мере, какой-то бизнес там. Их случай — это международные педофильные круги, мистер Левис. Они лжесвидетельствовали против других в этом деле. Вот почему они оказались здесь. Никто не видел их лиц ни до, ни после суда. А теперь Джорджио боится, что они могут сорвать с него защитный покров. Не знаю, что заставило его так думать или что они могли ему сказать. Все, что я знаю — я прочитал по его губам. И вы должны что-то с этим сделать. Вы единственный человек, кому я доверил это. А теперь, мистер Левис, моя жизнь в ваших руках. И мой дар отныне в вашем распоряжении. Я так это понимаю.

Левис кивнул, признавая логичность слов Сэди: этот дар, как выразился Сэди, был сейчас Левису весьма кстати.

— Но все же, Сэди, почему ты мне это рассказываешь? Скажи правду. Ну, давай, Сэди, я же тебя знаю! Что на самом деле стоит за всем этим? Ты давно был привязан к заднице Джорджио, и я считал тебя лучшим другом.

Сэди опрокинул в себя остатки виски из стакана и сильно закашлялся, глаза его наполнились слезами из-за непривычки к большим дозам алкоголя.

— Они меня жестоко изнасиловали, когда мне было двенадцать лет. Они покалечили меня, и очень сильно. Я не пожелал бы никому, чтобы с ним случилось такое, мистер Левис. Особенно с маленьким ребенком, скажем, трех лет. Ведь и вы не стали бы мириться с подобным, не правда ли?

Психопат и социопат Дональд Левис — жестокий и порочный человек, сгусток противоречий и собрание извращенных понятий о том, что хорошо и что плохо — не мог ни при каких обстоятельствах смириться с чем-то подобным. Во всяком случае, в тюрьме это точно было невозможно. Никто из нормальных мужчин-заключенных не мог позволить спокойно находиться в тюрьме такого рода извращенцу, кто бы он ни был. На подобные тюремные понятия и опирался в своем поступке Сэди.

— Ты хорошо сделал Сэди, дорогой, — задумчиво произнес Левис. — И, как ты верно подчеркнул, твой маленький дар может оказаться весьма ценным для меня. Теперь я за тобой присмотрю. Ты отныне под моей защитой. Я с этим разберусь, и больше не забивай этим свою маленькую головку.

— Спасибо, мистер Левис, — улыбнулся Сэди.

Он вернулся в комнату отдыха. Джорджио подмигнул ему, когда Сэди сел смотреть фильм «Эммендейл». И Сэди нежно улыбнулся Джорджио, а потом отвернулся к экрану.

Однако Сэди видел перед собой не телеэкран… Ему виделись двое мужчин в темной, вонючей комнате; он ощущал смрад фекалий и крови, смешанный с резким запахом пота, слышал шумное мужское дыхание, насыщенное перегаром от бренди и табачного дыма, а затем — детский плач, в котором были боль и ужас ребенка. Этим ребенком был он, Сэди.

Дэви пришел домой в одиннадцать тридцать вечера полупьяный и очень усталый. Он стянул с себя кожаный пиджак и повесил его на перила лестницы. Зевнув, Дэви прошел в прихожую.

Кэрол ждала его, сидя в кресле. Она не накрасилась, что само по себе стало шоком для Дэви: ему редко доводилось видеть жену без макияжа. На ней была махровая ночная рубашка. На полу, возле кофейного столика, стояли два чемодана.

— Что? Ты опять меня покидаешь, Кэрол? — спросил он ее полушутливым тоном, но с некоторым беспокойством.

Кэрол встала с кресла. Сложив руки на груди, она широко улыбнулась.

— Нет, Дэви, я не покидаю тебя. Я вышвыриваю тебя вон. — Она с удовольствием понаблюдала за его потрясенным лицом, за тем, как он, опомнившись, заскрежетал зубами от злости.

— Послушай, Кэрол, я сегодня не настроен шутить, дорогая. На самом деле я от этого очень далек! — Он сложил указательный и большой палец так, чтобы получилась буква «о». — Далек от того, чтобы ты треснула меня. А если ты будешь настаивать на этом, то я сам не только тресну тебя, но и врежу так, что у тебя будет синий, нет, черный фонарь, мать твою!

Кэрол уперлась кулачками в бока.

— О, правда? Что ж, Дэви Джексон, а я все-таки на это настроена. — Она изобразила пальцами такую же букву «о». — Я даже могу ткнуть ножом в твое вонючее, грязное, развратное сердце! А теперь забирай свои чемоданы и уматывай отсюда, пока я не выполнила своей угрозы. И вот еще что: я думаю, тебе следует нанять адвоката — без него ты вряд ли получишь доступ к Джеми и другим детям. Потому что после того, что мне стало известно, я не разрешу тебе видеться с ними иначе как в моем присутствии или в присутствии другого доверенного лица!..

Она наносила ему удар за ударом и наслаждалась этим. И когда Кэрол увидела по выражению лица мужа, что до него дошел смысл ее слов, она снова широко и злорадно улыбнулась, хотя сердце разрывалось от боли у нее в груди.

— Кэрол… Кэрол, дорогая, выслушай меня!

Дэви сделал шаг к ней, но она отпрянула.

— Нет, Дэви, больше я тебя слушать не буду. Ты втянул меня в такое, какого я даже во сне не могла себе представить, как и то, что ты на такое способен. «Несколько фильмов про гомиков, — говорил ты. — Ничего особенного. Мы даже снабжаем этим товаром легавых». Помнишь? Ты мне лгал, мерзавец! А теперь разворачивай свою задницу и убирайся. Мы с тобой закончили, Дэви, хватит. Я мирилась с твоими оскорблениями, с твоим нравом, с твоим распутством и твоими тюремными приговорами. Но это небольшое дельце!.. Это конец, приятель. Только это я и хочу сказать, клянусь тебе. Убирайся! И занимайся своими шлюхами, возвращайся к какой-нибудь своей глупой птичке — делай, что хочешь, мать твою! Но убирайся из моего дома!

Дэви посмотрел на женщину, на которой его в свое время заставили жениться. Эту женщину он по-своему любил в течение долгих лет. Она вырастила его детей, стирала ему одежду, готовила еду и, наконец, навещала его в тюрьме. Мысли об этих давно прошедших прошлых днях опять вернулись к нему, и Дэви окатила холодная волна страха.

— Кэрол, дорогая, послушай меня… Пожалуйста, позволь мне объяснить…

Она услышала в голосе мужа слезы, увидела его перевернутое лицо — и нарочито громко щелкнула пальцами. Перед мысленным взором Кэрол вновь прошли фото детей в порнографических журналах — эти мерзости, появившиеся там при активном участии Дэви… Она вихрем налетела на него: из нее сочился яд ненависти, а в руки вливалась бешеная сила; Кэрол с криками и воплями проволокла Дэви по коридору до выхода, одним толчком отворила парадную дверь и вышвырнула его через ступеньки на дорожку.

Слегка очнувшись, она услышала, как в глубине дома заплакала Джеми: тоскливый плач ребенка доносился с верхней ступеньки лестницы. Девочка видела все, что происходило, разбуженная громкими голосами и напуганная затем их стычкой. Но Кэрол еще не могла уделить внимания маленькой дочери.

Она вернулась в прихожую, взяла чемоданы и, дойдя с ними до двери, с размаху выбросила их через проем на лужайку перед домом; кожаный пиджак Дэви последовал за ними. Потом, кинув последний взгляд на его умоляющее лицо, Кэрол с треском захлопнула дверь и решительно поднялась по лестнице. Вот теперь она подняла на руки младшую дочь и крепко прижала ее к груди… Она прижимала к себе ребенка, которого родила в сорок один год, чтобы привязать Дэви к дому. Ребенка, которого она любила больше других.

И, присев на ступеньки лестницы с Джеми на коленях, Кэрол горько заплакала.

Глава 42

Джорджио проснулся намного раньше, чем зашевелились другие заключенные.

Он лежал на койке и обдумывал предстоящие события начинающегося дня: «Через двадцать четыре, считая с этого момента, я буду где-то по дороге в Ирландию. Там меня будет ждать Вида. И я исчезну с лица земли. Вместе со своими деньгами». Он улыбнулся в сумеречном утреннем свете, пытавшемся пробиться слабыми лучами сквозь шторы на его окне. Джорджио почувствовал прилив сил от одной только мысли о предстоящем; внутри него непрестанно росли страх и возбуждение.

Он услышал, как забряцали двери: это могло означать только смену ночного караула дневным. Потом началась утренняя перекличка заключенных из разных камер; стали раздаваться взрывы, смех, слышались приступы чьего-то кашля. «Звуки тюрьмы… Эти звуки, — думал Джорджио, — я никогда не забуду. И никогда больше мне не доведется ничего подобного пережить». Зная заранее о своем подготовленном прыжке, он чуть ли не наслаждался характерными тюремными звуками, впитывал, откладывал в памяти, чтобы сохранить, а затем вспоминать, лежа на теплом, согретом солнцем пляже…

Джорджио был готов к выходу и ждал с зубной щеткой в руке, когда двери его камеры открылись. Он вразвалку пошел в душ. По дороге любезно улыбнулся Большому Рикки, а тот улыбнулся ему в ответ — широкой, пустоглазой улыбкой, от которой Джорджио почему-то стало страшно. Однако он быстро подавил это непрошеное чувство: «Менее чем через два часа день для тюремщиков и для растлителей превратится в кошмарную ночь». Джорджио никак не мог дождаться начала задуманной акции.

Сэди видел, как Брунос прошел мимо его камеры. И зарылся лицом в подушку, чтобы успокоить участившееся дыхание… Он почти любил Джорджио, безоговорочно доверял ему, особенно после несчастья, случившегося с Тимми. И позволял Бруносу пользоваться возможностями, связанными с умением Сэди читать по губам. «Но теперь я должен обслуживать Левиса», — так решил Сэди. Зная Левиса, Сэди понимал, что уж тот-то будет использовать его на полную мощность. Но он не мог упустить шанса спрятаться за спину сильного и властного человека, который в принципе способен был использовать в своих интересах любого: детей, жену, других заключенных кто бы его ни окружал. Он даже Тимми навязал свою волю.

В это утро Сэди решил избегать Джорджио как чумы: «Я останусь в камере и подожду здесь, пока не кончится этот день». В душевой Джорджио распевал во весь голос. Он щедро намылился и вымыл голову; нещадно тер себя, желая смыть зловоние тюрьмы: «Мне уже недолго осталось мириться с этой вонью». Джорджио с нетерпением ждал завтрака. Ополоснувшись, он обернулся чистым сухим полотенцем по талии и направился к кабинкам туалета. В дальнем конце туалетного помещения находился шкаф, которым пользовались заключенные, мывшие полы. Брунос решительно открыл шкаф, хотя от смрада, исходящего от мочи и фекалий, у него на глазах выступили слезы. Тем не менее Джорджио хитро улыбнулся и с помощью дощечки хорошенько перемешал содержимое соответствующего черного ведра. Он представил себе, как выплеснет все это в лицо начальнику тюрьмы, и злорадно усмехнулся. Потом закрыл дверь и направился в свою камеру, добродушно улыбаясь направо и налево. В коридоре ему встретился молодой Бенджи, и Джорджио приветственно окликнул его. Однако тот среагировал неожиданно резко и недоброжелательно:

— Отвяжись, Брунос! Я не в настроении общаться с тобой!

Юноша пошел дальше по коридору. Джорджио в легком недоумении проводил его взглядом, пробормотав:

— Интересно, кто его взбаламутил?

Рикки, выглянув из своей камеры, повернул голову в сторону Джорджио и тихо ответил:

— Кто знает, Брунос? Может, ты сам.

Джорджио был озадачен. Рикки снова улыбнулся своей особенной жутковатой улыбкой, показав безупречные зубы.

Джорджио беспечно рассмеялся: «Это мой день, и ничто не остановит меня. Только не сегодня — в день, когда я выпрыгну отсюда». Насвистывая, он вошел в свою камеру, чтобы одеться перед завтраком.

Ник завтракал кофе и пончиками и по привычке разговаривал с Элби. Глаза Ника злобно сверкали.

— Ты можешь в это поверить а? Джорджио Брунос — и растлитель!.. Продавец детей… Во всех отношениях распутник… Я ненавижу педофилов! Бог знает, как я ненавижу их. Но людей, продающих порно с участием детей, — тех, что снабжают этой грязью извращенцев, я ненавижу по-настоящему. Ты помнишь, как я нашел тебя, Элби? Как я ухаживал за тобой? Отвез в больницу, навещал тебя, вернул к жизни, помог? Сколько тогда тебе было лет?

Элби протянул ему руку с растопыренными пальцами и взмахнул ею три раза.

— Пятнадцать, да? Всего пятнадцать, а над тобой уже надругались и использовали тебя… Трудно поверить в существование этого в стране так называемой демократии. Но здесь все еще существует теневая экономика и торгуют детьми. Торгуют молодыми парнями! Выставляют задницы на продажу!

Элби вздрогнул от таких слов. И Ник печально улыбнулся.

— Меня всегда это расстраивало, ты это знаешь, Элби. А сейчас я решил, что надо сделать с Джорджио Бруносом. Каким образом лучше всего подставить его. Я отозвал бы Эрика, если б мог. Но, как верно сказал Алан Кокс, Эрик в любом случае не откажется от этого проклятого дела. Он устроил бы прыжок Джорджио, даже если бы знал, что тот насильник и растлитель. Эрик хочет получить свои бабки, а он получит их только после того, как Джорджио выпрыгнет… Нет, будет гораздо лучше, если я приберегу мистера Бруноса для себя. Встречусь с ним лицом к лицу. В ситуации, когда нож будет приставлен к горлу. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Элби понимающе улыбнулся.

— А тебе это понравилось бы, не так ли, Элби?

Тот издал невнятный горловой звук, и из-за этого крошки от пончиков рассыпались по столу. Ник с отвращением посмотрел на него.

— Вытри рот, Элби! Ты же знаешь, я не выношу дурных манер за столом.

Элби вытер рот бумажной салфеткой и снова улыбнулся — виноватой улыбкой, как бы прося прощения.

Ник положил себе на тарелку еще один пончик и продолжил размышлять вслух, каким образом лучше всего отплатить Джорджио Бруносу.

Эрик чувствовал возбуждение, душевный подъем и одновременно был как никогда уравновешен. Такое состояние обычно наступало у него, когда работа планомерно двигалась вперед. Он сидел в самосвале и терпеливо ожидал, пока другие люди выполнят до конца свои задачи. Он не волновался на их счет: им были набраны люди надежные, хорошо подкованные в своем деле и к тому же достаточно устрашенные им. Этому методу Эрик выучился, служа в армии, — запугай людей до смерти, и они станут тебя уважать. «Большинство военнослужащих, — думал Эрик, — это те, кто нуждается в дисциплине и порядке. Им просто необходимо по причинам личного характера, чтобы кто-нибудь говорил им, когда есть, когда спать, когда справлять нужду и как не следует отбывать сверхурочные работы». Эрик улыбнулся своим мыслям и в очередной раз посмотрел на часы.

Мимо пронеслась полицейская машина, и он машинально уставился в разложенную на руле газету… Он не должен был покидать двора со своим самосвалом до тех пор, пока не убедится, что каталажка с эскортом находятся уже на переправе. И тогда ему нужно будет тронуться с места и ехать к назначенной точке на Дьявольском мосту. Все было спланировано превосходно. На участке шоссе, где планировалась основная фаза прыжка, шли дорожные работы. Джонни и остальные двинутся за самосвалом в «мерсе»-фургоне, одетые, как рабочие. А муниципальный логотип, специально нанесенный на корпус их машины, обеспечит им беспрепятственный проезд.

Нужно, чтобы Брунос выполнил свою задачу, а уж они-то со своими задачами справятся…

«Вслед за этим Эрик подумал о том, что ему сегодня утром рассказал Алан Кокс. Значит, Джорджио торгует детской порнографией. Большое дело! Мне-то какая разница, черт побери? Алану Коксу следовало бы побывать на вьетнамской войне. Во Вьетнаме детей использовали как живые посылки для переброски оружия и посланий. И они взрывали в качестве камикадзе проклятые дороги. Так что их там использовали не только для секса, приятель. Они же не дети в европейском понимании этого слова — это крошечные взрослые мужчины и женщины, которые к семи годам достаточно продвинуты, чтобы оказывать услуги в обмен на что угодно. А в восемь лет они достаточно взрослые, чтобы продать родного брата или сестру! — Эрик недоуменно покачал головой, поражаясь миру и людям, его населявшим. — Алан Кокс сам ведет себя как взрослая проститутка. Можно ли представить себе такое, чтобы он упустил шанс заполучить сорок тысяч за несколько детей? Это просто смешно! А намеки на то, что Джорджио, возможно, не слишком любит платить долги… Может, так оно и есть. Однако мне он платит исправно. Потому что если бы он мне не заплатил, я начал бы преследовать его. И преследовал бы до полного расчета по всем долгам. Джорджио это понимает. Все, кто знает меня, понимают это… Я ведь перережу глотку за пачку сигарет, если мне очень сильно захочется закурить. Вот почему я стал тем, кто я есть. И вот почему ко мне обращаются преступники, террористы и им подобные. Я никогда не сомневаюсь в своей правоте. И не вижу смысла в том, чтобы бросать затеянное дело на поздней стадии его выполнения. Пусть Брунос продолжает заниматься, чем хочет, хоть порнографией с участием детей, когда выберется на волю, — это не мое дело. Мой интерес в одном: пусть Джорджио, когда освободится, заплатит мне сполна. Вот за этим я прослежу…» Зазвонил мобильный телефон Эрика.

— Да? — коротко ответил он. Несколько секунд он молча слушал.

— Хорошо, Джонни, сделайте перерыв. Убедитесь, что эти машины готовы и могут прибыть через час начиная с этой минуты. Я позвоню, когда двинусь с места.

Он отключил телефон и погрузился в размышления о том, что станет делать с заработанными сорока тысячами… Первой в перечне предстоящих трат стояла одна невысокая и симпатичная сомалийка, на которую Эрик уже давно положил глаз: «Имея сорок тысяч в кармане, я могу купить ее, ее сестер, да и всю деревню, если захочу. Однако для начала хватит и ее. Я нуждаюсь в отдыхе. И мне всегда нравилась анонимность Африки. Африка для меня все равно что второй дом… (При этой мысли он улыбнулся.) На самом деле это — мой единственный дом. В Африке можно затеряться. Там можно купить все что угодно. А можно жить на одни подачки. И неплохо, скажу я вам, жить… (Эрик работал на многие хунты, был замешан в стольких переворотах, что воспоминаний о них хватило бы на целую книгу. И он всегда наслаждался каждой секундой своей работы.) Да, Сомали будет первой моей остановкой в жизни. А потом я, возможно, прокачусь и навещу других моих жен… Южная Америка частенько меня неплохо веселила». Онбудто бы грезил наяву. Но глаза его внимательнейшим образом следили за внешним миром. Даже во время сна Эрик прислушивался к тому, что происходило вокруг него. Эта привычка помогла ему сохранить свою жизнь достаточно долго. Дольше, чем это удалось большинству его ровесников.

Маэв читала передовую статью газеты «Сан» и пила из чашки крепкий чай, когда прозвонил дверной звонок. Она вздохнула, встала и начала спускаться вниз по лестнице, раздраженная тем, что ей помешали насладиться традиционным утренним перерывом.

Звонок вновь зазвенел, и она крикнула:

— Да, да, я иду!

Маэв настежь распахнула двери и увидела перед собой двух полицейских.

— Миссис Брунос?

Маэв почувствовала страх, который нагоняют на всех матерей стоящие перед дверью полицейские.

— Да. Чем могу служить?

Более пожилой полицейский сочувственно улыбнулся.

— Можно войти, дорогая? Нам надо поговорить с вами.

Они поднялись вслед за Маэв по лестнице, громко стуча тяжелыми ботинками по каждой ступеньке. Вошли в небольшую гостиную. Маэв испуганно повернулась к ним.

— О ком-то из моих детей…

Старший мужчина заговорил вновь, на лице его было написано сожаление, и весь облик свидетельствовал о том, что у него припасены одни дурные новости:

— Это о вашем сыне, Стефане Бруносе. Боюсь, что с ним произошло несчастье в Шри-Ланке.

Губы Маэв бесшумно шевельнулись несколько раз, и лишь потом она смогла извлечь из себя три слова:

— Что за несчастье?

Более молодой полицейский осторожно взял ее за руку.

— Может, вы присядете? А я приготовлю нам чашечку чая, ладно? Ваш муж дома, дорогая?

Маэв покачала головой и позволила молодому полицейскому усадить себя в одно из потрепанных кресел.

— Что случилось с моим мальчиком? Скажите мне, что случилось?!

Втайне она испытывала некоторое облегчение оттого, что они пришли из-за Стефана, а не из-за девочек, Марио или Патрика. (Патрик, женоподобный юноша, приходил домой и уходил неслышно и незаметно, как привидение.)

Полицейские снова заговорили. Но Маэв никак не могла понять, о чем они говорят.

— …Британское консульство установило, что это в действительности тело вашего сына. Его паспорт находился в комнате в отеле, и там же была его фотография. Похоже, что он очень много выпил, а потом пошел купаться. Был сильный прилив. Ужасная трагедия!..

Маэв больше не слушала их. Она услышала все, что ей нужно было услышать.

Со скрипом открылась парадная дверь, и раздались тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице. И тогда у Маэв выступили слезы, потому что ей стало жаль мужа. Она уже знала, что скажет ему полиция. И как только об этом услышит Па, это станет правдой…

Она потеряла сына, плоть от плоти своей. Он никогда больше не вернется домой. Стефан, самый нелюбимый ребенок, тот, которого ей всегда трудно было полюбить, лежит где-то на тропическом острове, одинокий, мертвый, холодный. Черты его красивого лица уже никогда не состарятся. А его мать никогда не смирится с этой потерей. Хотя она и убеждала себя, что довольна: дескать, лучше уж он, а не кто-нибудь другой.

Па бросил лишь один взгляд на жену и на полицейских и мгновенно понял, что в лоно их семьи ворвалась смерть. Он взял ладонь Маэв в свою руку и молча, без слез выслушал то, что ему рассказал пожилой полицейский.

Джонни нервничал. Пот струился у него по шее несмотря на то, что в фургоне было холодно.

— Ты проверил мотоциклы? — в очередной раз спросил он. Старший из братьев Маканултис тяжело вздохнул.

— Ты успокоишься когда-нибудь, мать твою, Джонни? Все готово двигаться вперед!

Джонни закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Терпеть не могу ждать. Нет ничего хуже ожидания. Ты понимаешь, о чем я?

Дэнни кивнул.

— Меня это не колышет. В Шотландии ожидание — это национальное времяпрепровождение. — Он громко рассмеялся. — Особенно в Клайде. Некоторым приходится ждать всю жизнь. Например, мне.

Джонни некоторое время смотрел на него, а потом сказал:

— Вот же повезло мне, что я должен совершать прыжок в паре с чертовым шотландским философом! Слушай, а ты, случаем, женат не на социальном работнике? Я слышал, они здорово запудривают людям мозги, и их великое множество шастает по шотландским тюрягам. Они просто хотят выйти замуж за заключенного, а потом написать об этом книгу.

Дэнни криво усмехнулся.

— А у вас, кокни, странное чувство юмора, Джонни.

Джонни усмехнулся, обнажив длинные зубы.

— У меня вовсе не странное чувство юмора, Дэнни, старый мой приятель. Дело в том, что у шотландцев такого чувства вообще нет!

Один из младших братьев, Иан, громко спросил:

— А как тогда насчет Билли Конноли?

Джонни кивнул и серьезно ответил:

— Ну, хорошо, тут я соглашусь с Большим Ианом. Но я припоминаю, что у Билли вроде бы имелась в роду английская бабушка… Он просто недоумок!

Все засмеялись нервным смехом, явно чересчур пронзительным и долгим.

Джонни снова затянулся сигаретой.

— Ненавижу ждать. Я этого не выношу!

— Тебе следовало бы отсидеть лет десять, Джонни. Ты скоренько привык бы к ожиданию. Ничто так не учит терпению, как долгий срок.

— Ну ладно, приятель, если все сегодня сорвется, то я как раз и проверю справедливость твоих слов.

В фургоне наступила тишина. Мужчины задумались о том, что станет с ними, если их поймают.

Спустя какое-то время Дэнни тихо сказал:

— Да успокойтесь вы все! Если из-за нервов люди совершают ошибки, тогда пусть кого-то за это застрелят или как-то иначе убьют. А мы смоемся за считанные секунды. Так что перестаньте дергаться, и давайте лучше включим радио. Может, найдем хорошую пьесу по «Радио 4».

— Чертову пьесу по «Радио 4»? — фыркнул Джонни. — Я уже все их слышал.

Иан нейтральным тоном заметил:

— А может, они поставят «Великий побег», а?

Все снова долго и громко смеялись.

Нервозность, связанная с прыжком, все-таки одолела их.

Донна лежала на кушетке в гостиной, все еще одетая в домашний халат. А рядом с ней на японском столике стояли чайник и чашка. В комнате царил беспорядок. Она обвела помещение удивленным взглядом, словно видела его в первый раз… Она без сна пролежала на кушетке всю ночь. И в какой-то момент даже стряхнула пепел мимо пепельницы и прожгла лакированную поверхность столика. Донна совершенно не расстроилась, а лишь удивилась этому: «Хотела бы я, чтобы сейчас сюда вошел Джорджио. Ни разу за все те годы, что мы прожили в этом доме, он не видел здесь ни малейших проявлений беспорядка. И Долли, и я старались, чтобы все было идеально. Потому что он этого хотел».

Донна провела лучшие годы жизни в оранжерее. Она редко пользовалась гостиными, потому что на белой кожаной мебели сразу было заметно самое микроскопическое пятнышко. Донна боялась преждевременно измять подушки — на тот случай, если ее лорд и господин раньше обычного заявится домой и изъявит желание посмотреть телевизор. Ведь тогда ему станет заметно, что комнатой до него уже пользовались… Донна никогда не чувствовала себя в гостиной хозяйкой.

«Как странно! — размышляла она. — Джорджио полностью владел моей жизнью и вместе с тем подсознательно вытеснил меня за пределы собственного дома. Или, по крайней мере, не допускал в отдельные его помещения. Например, не подпускал к французским окнам на веранде. Они открывались на маленький балкон, на котором стояли отделанный железом стол и стулья. Когда Джорджио этого хотел, они выходили туда и по утром пили там кофе летом, глядя на сад и на расстилавшиеся за ним поля. Но такое могло происходить только по его собственному предложению».

Однажды она вышла на балкончик одна, а Джорджио проснулся и обнаружил ее там. И он так неподражаемо, как только он один умел, заставил ее почувствовать себя полной дурой!..

— Что ты тут делаешь совершенно одна?

Она до сих пор могла воспроизвести по памяти тон его голоса и особенно некую тень сомнения в нем: словно она совершила какой-то нечестный поступок, сделала нечто непозволительное. Она тогда молча показала ему на вторую чашку. Но он лишь медленно покачал головой, словно сама мысль о том, что он, Великий Человек Брунос, мог бы сейчас посидеть на балконе собственного дома с Донной, была ему противна. Эта мысль, похоже, даже как-то унижала его. Он важно спустился по лестнице. И Донна слышала, как он здоровается на кухне с Долли. Жену он тогда так и оставил одну на балконе. Она его не понимала, и ей казалась, что она — глупенькая, просто дурочка.

Это воспоминание и сейчас ранило Донну. И все же эта мелочь не шла ни в какое сравнение с тем, что ей довелось узнать о муже за несколько последних дней. Она многие годы не обращала внимания на подобные мелочи: «Неужели я настолько сильно любила его, что позволяла господствовать над собой даже в житейских мелочах? Он всегда указывал мне, что надевать. И как носить ту или другую одежду. Он «настоятельно советовал» мне, какую роль следует выполнять и, более того, как мне надо говорить, как вести себя, — и я со всем этим мирилась! Никогда не осмеливалась задавать ему вопросов, потому что, если Джорджио спросить о чем-то, он обязательно заставит тебя потом об этом пожалеть. Заставит почувствовать тебя дурой».

Это все было, по сути, очень неприятно. Но она на самом деле наслаждалась этим. Ей нравилось жить в этом доме. А теперь он и вовсе ее дом. Джорджио все переписал на нее: дом, бизнес, бордели… Она тихо засмеялась, смущенно прикрыв рот рукой: «Донна — гордая собой владелица строительного бизнеса, автомобильной площадки и борделя. И не борделя для взрослых, а детского притона! Джорджио всегда обещал мне, что он меня обеспечит, будет за мной ухаживать — вот он и сделал это… О, да, он прекрасно присмотрел за мной!»

Донна взяла пепельницу и быстро прошлась по комнате, рассыпая и разбрасывая пепел и сигареты во все стороны. После этого демонстративного поступка ей стало как-то легче. Хотя она оставалась на грани того, чтобы немедленно разнести этот иудный дом вдребезги.

— Возьми себя в руки, — прошептала она себе. — Сдерживай себя, женщина! Все, что здесь есть, — твое. Джорджио Брунос ничего не сможет забрать.

«Что это за старая пословица на этот случай, которую я слышала от Кэрол Джексон? А, вот она: если хочешь нанести удар по мужчине, ударь его по карману. Что ж, Джорджио никогда не получит ни пенса от меня, ни кусочка от этого дома. Никогда! Я лучше сожгу все и получу удовольствие от этого… Она снова легла на кушетку и закрыла глаза. — Кончится ли когда-нибудь сегодняшний день? Мне надо как можно скорее узнать, что и как происходит, иначе я потеряю остатки рассудка».

Кэрол закричала через дверь пронзительным голосом:

— Уходи, Дэви, я предупреждаю тебя!

Он стоял на ступеньках собственного дома, зная, что на него смотрят женщины, возвращающиеся из школы после того, как отвели туда детей.

— Кэрол, дорогая, открой дверь! Мне просто нужно с тобой поговорить. Нам надо разобраться с тем, что происходит.

Она нарочито громко рассмеялась.

— Меня это не касается, Джексон. У тебя больше шансов попасть на прием к епископу Даремскому, чем снова вернуться в этот дом… А теперь убирайся, пока я не позвонила в полицию.

— Если ты не откроешь дверь, то, клянусь Богом, я вышибу ее ногой!

Она плотно запахнула халат на груди.

— Можешь выбить дверь, гад, но я сделаю так, чтобы тебя арестовали. Ну, давай пинай дверь! У меня достаточно оснований, чтобы засадить тебя в тюрьму до судного дня, приятель.

Дэви расслышал откровенную издевку в ее голосе. И зажмурился от огорчения.

— Послушай, Кэрол, дорогая… — Голос его теперь его звучал спокойнее, добрее.-…Мне нужно кое-что забрать из этого дома. Всего несколько вещей, и все.

— Например? — встревоженно спросила Кэрол.

— В спальне, на шкафу, лежат ключи. Мне они нужны, Кэрол. Это очень важно.

— Я уже избавилась от них, Дэви, — сощурив глаза, произнесла она.

— Что ты сделала? — Он не верил своим ушам.

— Я отдала их Большому Пэдди. А что, он разве не отдал их тебе?

Дэви провел ладонью по лицу.

— Скажи мне, что ты шутишь, мать твою, Кэрол! Если ты и вправду отдала ключи Большому Пэдди, я сломаю тебе твою проклятую шею!

Из-за двери раздался злорадный смех Кэрол, который едва не свел Дэви с ума.

— Сначала тебе надо поймать меня, Джексон. И у меня такое ощущение, что я знаю слишком многое насчет тебя, чтобы волноваться, что ты причинишь мне вред. Есть еще Донна Брунос и старушка Долли. Ты ведь наслаждался, запугивая пожилую женщину, не так ли? Вместе с Пэдди? О, он был страшно рад, когда я передала ему ключи, Дэви. Он был просто на седьмом небе!..

Она смотрела ему в спину, когда он бросился бежать по дорожке и потом с грохотом захлопнул за собой ворота. Одна часть ее души подталкивала к тому, чтобы открыть дверь и позвать мужа назад. Зато другая часть постоянно напоминала о мерзких фотографиях в журналах, которыми торговал ее муж. Дэви и ее втягивал в эту торговлю… Сердце Кэрол ожесточилось.

Она чуть ли не бегом бросилась вверх по лестнице, пошарила рукой по верху шкафа и нащупала ключи, о наличии которых на шкафу и понятия не имела, пока о них не упомянул муж.

Кэрол посмотрела на ключи и сразу догадалась, что это ключи от замка на складе: видимо, там заперт товар. И именно это ей и было нужно. Она взвешивала ключи на руке, подбрасывала их в воздух, жонглировала ими… И пыталась решить, что с ними делать.

Приняв, наконец, решение, она быстро оделась и вышла из дома, не накрасившись, не заколов на затылке волос, в общем, не сделав ничего со своей внешностью.

Соседка из соседнего дома тайком наблюдала за ней через окно, слегка нахмурившись: «Эти Джексоны не должны жить на респектабельной улице с приличными домами — вот мое мнение. Они должны жить в приватизированной квартире многоквартирного дома: это им больше подходит. У этой женщины ужасный язык. Такой же ужасный, как туго облегающая тело одежда, которая обтягивает ее пышные формы. И еще эти жуткие обесцвеченные волосы, какие-то кудряшки у нее на голове. Но самое страшное — это машина Кэрол Джексон, которую она сама себе выбрала. Отвратительный розовый «Гольф»: вряд ли к такой машине благосклонно относятся жители нашей улицы».

Джорджио молча завтракал. Он чувствовал, как вокруг него накаляется атмосфера. Ему уже казалось, что все заключенные ждут, когда же, наконец, совершится прыжок.

Левиса нигде не был видно, но это не беспокоило Джорджио. Он знал, что Левис любил наслаждаться вкусным завтраком в своей камере, причем настоящим, прекрасно приготовленным. Дональд такой завтрак поглощал каждое утро — яйца, бекон, жареное мясо и грибы. Джорджио не смог удержаться от улыбки, подумав о том, как вытянется лицо у Левиса, когда он выяснит, что Джорджио выпрыгнул на волю у него из-под носа и из этой вонючей тюряги. И прихватил с собой деньги Левиса!

Брунос оторвался от еды, почувствовав чей-то взгляд и заметив, что за ним следит Рикки. Джорджио подмигнул ему, и Рикки сделал то же самое в ответ. Однако негр не улыбнулся. Джорджио продолжил с аппетитом есть, понимая, что этот завтрак может оказаться его единственной едой в течение последующих нескольких часов…

Бивис и Батхед, то бишь Харви Холл и Бернард Деннинг, исподтишка за всеми приглядывали. Прибыв в «Парк-херст», они быстро поняли, как много здесь для них таится опасностей. Им было не на шутку страшно прислушиваться к разговорам мужчин, часто вслух ругавших извращенцев, тем более что они оба были осуждены за надругательство над детьми и педофилию. И к тому же наверняка убивали своих жертв. Постепенно Холл и Деннинг сделались крайне осторожными: их ужасало то, что с них сорвали маски. Теперь, по их мнению, любой среднестатистический прохожий, не сомневаясь ни минуты, напал бы на них. За пределами зала суда женщины кричали им в лицо обвинения, оскорбляли их, пытались напасть на них — и это были обычные домохозяйки. А что могли бы сделать заключенные — эти сильные мужчины с суровыми лицами, — если бы догадались, кто эти двое на самом деле? И Холл, и Деннинг понимали, что со временем все про них станет известно всем.

Ожидание было для них ужаснее всего. Они чутко прислушивались к тому, что мужчины говорили о педофилах. Заключенные принимали в свою среду трансвеститов и гомосексуалистов до тех пор, пока те имели дело со взрослыми. Но насильники, растлители детей и особенно те, кто торговал детьми, были всеми ненавидимы и презираемы. В то же время Джорджио, который был торговцем детьми, поставлял живой товар, пользовался здесь авторитетом. Очевидно, никто об этом просто не знал. Для заключенных он являлся таким же обычным преступником, как они, — своим парнем, бандитом.

Харви Холл следил, как Джорджио ест: тот заталкивал себе в рот еду так жадно, словно боялся, что кто-то ее отберет. В отличие от Деннинга Холл ощущал напряжение, носившееся в воздухе. Он догадался, что мужчины чего-то ждут. И у него возникло отвратительное ощущение, что это «что-то» будет иметь отношение к нему и Бернарду… Он чувствовал, что от страха у него расстраивается желудок, и неловко заерзал на стуле.

Эрос — неф, который поступил в крыло одновременно с ними, — вдруг принялся петь псалмы. Все уже считали Эроса чокнутым на религиозной почве. Так оно и было. Помимо того, что он был убийцей, он еще слыл параноиком и шизофреником, потому что считал, что определенные люди якобы сами хотят и даже просят, чтобы их убили. Ему мнилось, что эти люди подают ему, Эросу, мысленные сигналы, на основании которых он и действует. Не говоря уже о сичкалах со стороны самого Иисуса Христа… Эрос ждал, пока его освидетельствуют и переправят в психиатрическую больницу для особо опасных преступников. Люди в тюрьме быстро привыкали к таким сумасшедшим, как Эрос, и не трогали их. В отличие от обычных людей они могли с ними справиться, если те вдруг становились агрессивными. Таких чокнутых в крыле имелось немало, и их, как правило, предоставляли самим себе.

— Иисус ждет вас! Иисус просто хочет, чтобы ты полюбил его!..

В песне негра не было никакой определенной мелодии, и Бенджи, известный шутник, начал ему подпевать:

— И если «Арсенал» выиграет кубок, я буду петь с другой стороны задницы!..

Все расхохотались, кроме Эроса. Он же ответил низким, богатым по тембру голосом:

— Ты не можешь насмехаться над Господом, парень. Иисус следит за всеми вами. Он и сейчас здесь, пока я говорю!

— Что ж, тогда скажи ему, чтобы он раздобыл для меня еще чашечку «Рози Ли»!..

Смех заключенных стал еще громче. Даже тюремщики присоединились к их веселью, хотя и держались на некотором расстоянии. Потому что любое препирательство здесь могло перерасти в схватку.

Неожиданно Бенджи подошел вплотную к Эросу и громко спросил:

— А какое наказание наложит Иисус на тех, кто убивал и насиловал маленьких детей, а? Какова здесь ставка?

Холл и Деннинг напряглись, сидя на стульях.

Эрос пристально посмотрел на Бенджи и серьезно сказал:

— Этот грех заслуживает смерти. Дети не должны страдать. Так сказал Он. Плохие люди будут вопить в аду, а их тела сожгут в день Страшного суда. И всю вечность их будут терзать в огне горящей серы!

Бенджи сделал вид, что стирает пот со лба, и сказал:

— И это все? А я-то думал, что их заставят всю вечность слушать регтайм. Вот это я бы назвал настоящим наказанием!

Рикки добродушно рассмеялся.

— Твоя беда в том, что ты, слушая вполуха, не отличаешь хорошую музыку от плохой, парень. Грегори Айзекс — бог, музыкальный гений.

Бенджи состроил забавную гримасу.

— При всем моем уважении, Рикки, я слышал, что наш кот поет лучше, когда его подвешивают за хвост. Он поет так, как Газа играет в футбол: ужасно!..

Пока шла эта перепалка, Джорджио несколько раз посмотрел на настенные часы… Время перевалило за половину десятого. Оставалось еще полтора часа до начала.

Эрос снова запел какую-то свою причудливую песню. А Джорджио исподтишка бросил взгляд на Холла и Деннинга. Лицо его слегка помрачнело. Он никак не мог дождаться начала задуманного представления.

Тут Эрос вдруг поднялся на ноги и начал танцевать с невидимым партнером.

Рикки недоуменно покачал головой.

— Этот чудак совсем свихнулся.

Бенджи громко фыркнул от неудовольствия — как механик, обнаруживший неполадки в двигателе.

— Могло быть и хуже, Рикки, дружище. Я мог быть на твоем месте…

И все опять одновременно рассмеялись, причем вполне дружелюбно.

Джорджи внес свой вклад в общий хохот, ощущая эйфорию при мысли о близости запланированного побега: о том, что скоро избавится от Левиса, что никогда больше никого из присутствующих не увидит и не услышит. Особенно Эроса!

Время приближалось к четверти десятого, когда Левис вошел в комнату отдыха. Почти все заключенные находились там, в атмосфере чувствовалось растущее напряжение, и оно уже передалось тюремщикам. Левис все еще слегка прихрамывал, он продолжал принимать лекарства, однако глаза его блестели уже по-прежнему, и это говорило о его внутренней силе. При виде не сходящей с лица Левиса непринужденной улыбки охранники всерьез забеспокоились: что-то явно готовилось, а они и малейшего представления не имели о том, что именно.

После того, как были разрешены посещения, и после прихода нового начальника тюрьмы тюремщики чувствовали, что теряют остатки своей власти над заключенными и доверия у них.

В этом злобном крыле все заключенные казались им одинаковыми: эти люди могли бы убить собственную бабушку, если бы она начала их раздражать. И полиции трудно было справиться с подобными людьми. Тюремщики только следили за ними и ждали, когда что-либо случится, и при этом надеялись, что в перепалке не попадет им самим.

В любом случае большинство охранников играли на стороне Левиса. Они должны были в первую очередь выполнять работу для него, а уж потом быть тюремщиками.

Ответственным за дневную смену был мистер Холлингсворт. Его назначили дежурить сегодня намеренно: потому что он слыл самым спокойным и к тому же вскоре собирался уйти на пенсию. Именно это и нужно было Левису — в тот день, когда крыло должно было разорваться на части…

Холлингсворт вызвал двух тюремщиков из комнаты отдыха ровно в одну минуту десятого. Левис приказал ему это сделать, и мистер Холлингсворт, привыкший подчиняться приказам, сделал именно то, о чем его попросили.

Глава 43

Донна припарковала машину — «Астру»-фургон — возле крытых гаражей в Питси и выключила двигатель. Она посмотрела на Кэрол, которая наблюдала в это время за дорогой, чтобы выяснить, не приехал ли сюда раньше них Дэви: может, он уже поджидал их? В этот момент обе женщины никому не доверяли. Если Дэви уже нашел Пэдди, (пока существовал шанс, что этого еще не произошло), то они оба могли прибыть сюда с минуты на минуту.

— Как ты думаешь: мы поступаем правильно, Кэрол?

Та беспомощно пожала плечами.

— Я не знаю, Донна. Знаю только, что нам надо забрать товар и сжечь его. Сжечь все это проклятое место! Если эта задница, мой старик, думает, что я собираюсь сидеть сложа руки, что позволю ему и дальше заниматься такими вещами, то он очень ошибается!..

Кэрол выбралась из фургона. Донна настороженно следила, как она шла к воротам гаража…

Донна не знала, что они будут делать, если на них набросятся Большой Пэдди и Дэви. Она достала мобильный телефон и включила его — на случай если придется кого-нибудь звать на помощь.

Кэрол отомкнула два замка на деревянных дверях гаража. Двери широко распахнулись, и теперь через проем могла проехать машина. В глубине виднелась еще одна небольшая внутренняя дверь. Кэрол открыла и ее. И вошла внутрь помещения. Сердце у Донны неистово билось. Кэрол высунула голову из дальней двери и поманила к себе Донну, имея в виду, чтобы та задом подала фургон в гараж…

Спустя пять минут обе женщины уже складывали коробки с дисками и журналами в багажник «Астры».

— О, пожалуйста, побыстрее, Донна, черта ради! Если нас застанут на этом месте полицейские, то нам будет паршиво. Но если сюда нагрянет Большой Пэдди, то мы вообще окажемся в полном дерьме!

Донна вытаскивала последнюю коробку из гаража. Кузов «Астры»-фургона был почти доверху забит, и последние несколько коробок они с трудом втиснули в машину. Закончив погрузку, Донна позвала подругу:

— Кэрол, иди посмотри на это!

Кэрол подошла к ней и уставилась туда, куда показывала Донна… Посреди бетонного пола виднелось небольшое возвышение. Теперь, когда были убраны все коробки, женщины могли явственно разглядеть залитую поверху бетоном яму — дыру, которая вела под склад.

— Как ты думаешь, для чего они это сделали?

— Даже не предполагаю, — честно ответила Донна. — Может, они там что-то закопали?

Кэрол испуганно отступила.

— Надеюсь, ты не думаешь, что здесь могила? — она спросила это дрожащим от страха голосом.

Донна нервно рассмеялась.

— Ну, даже если это так, то покойник был похоронен стоя. Посмотри на размеры!

Кэрол прикурила сигарету и глубоко затянулась.

— Именно это меня и пугает. Может, это маленький ребенок? После всех последних открытий, я ничему уже не удивлюсь.

Донна почувствовала, что от лица у нее отхлынула кровь.

— О, брось, Кэрол, это глупо.

— Послушай, Донна, — покачала головой Кэрол, — эти мерзавцы способны на что угодно, особенно твой Джорджио. Я не шучу! Не поручилась бы ни за что в том, что касается их. Ты же поверила рассказу о том, как Большой Пэдди, этот хороший парень, издевался над старой Долли, а? Может, они охотились и за британскими детьми — кто нам скажет? После всего, что мы узнали… Джорджио и Дэви могут сами оказаться педофилами!

Донна нетерпеливо покачала головой.

— Я не могу в это поверить, Кэрол.

Та резко развернула Донну лицом к себе.

— Но ведь они торговали этой мерзостью, не так ли? Почему ты так уверена, что они сами этим не баловались? Они наверняка вступали в контакты, иначе никогда бы не занялись продажей этого товара, ясно? Они должны были знать людей, которым требовался подобный товар. Это же не обыкновенное порно, дорогая, не доброе старое порно про гомиков. Это — младенцы! Маленькие дети.

Донна мысленно соглашалась, что в словах Кэрол есть зерно правды. Но все внутри нее восставало против мысли, что Джорджио на самом деле дотрагивался до детей. Тут она вспомнила их мертвого младенца-сына и почувствовала, как ее омыла волна неприкрытой ненависти. А потом услышала в своем сознании голос Кэнди, которая рассказывала ей о прогулках Джорджио по Таиланду: о том, как он развлекался с двенадцати- и тринадцатилетними девочками. «Трехголовая работенка», — вот как Кэнди это называла…

— Положи последние несколько коробок в салон, Кэрол, а я пока раскопаю это место.

Кэрол поглядела на нее так, словно Донна сошла с ума.

— Ты хочешь раскопать это место? Ты что — рехнулась?! Пэдди и Дэви, да кто угодно могут в любой момент нагрянуть сюда!

— Вот сейчас, Кэрол, как ты сама любила говорить, — твердо произнесла Донна, — я ни за что не отступлюсь, черт побери! Я не смогу спать, если не узнаю, какого черта тут скрывается под этим полом!

Кэрол была ошеломлена такой реакцией Донны. Она расстроенно покачала головой, и ее распрямившиеся без регулярного перманента обесцвеченные волосы затрепетали.

— О, Донна, пожалуйста, делай, как хочешь. Только избавь меня от этого…

— В этом-то и проблема, дорогая. Вот почему некоторые люди покупают подобный товар, потому что прочие не желают ни о чем знать! Никто не хочет думать об этом. Эти дела слишком ужасны, чтобы просто принять их… Ну, если хочешь, ты можешь ехать. И забери с собой коробки и диски. Поезжай домой! А я останусь одна и разберусь с этим.

— Ты сумасшедшая, Донна! Ты совершенно безумная… Позови полицейских! Пусть они с этим разберутся.

Донна вытерла рукой потное лицо.

— А вдруг там ничего нет? Что тогда? Тогда они начнут меня допрашивать, какое я имею к этому отношение. Не только меня, но и тебя. И мы увязнем по самую шею. А ведь, хотя мне и противно об этом тебе напоминать, мы с тобой практически так же виновны, как наши мужья. Или, по крайней мере, это так будет выглядеть. Нас арестуют, и твои дети окажутся одни — без тебя и без Дэви. Подумай об этом, Кэрол… До тех пор, пока мы не узнаем, что здесь, под полом, мы ничего не сможем решить!

Кэрол побледнела от страха.

— О, Христа ради, Донна! Каким образом это с нами произошло, черт побери?

— Это произошло, Кэрол, потому что мы допустили это. Моя мать говорила: «Люди обращаются с тобой так, как ты позволяешь им с тобой обращаться». И это — правда. А теперь подай-ка мне лом. И давай начнем. Закрой фургон и запри его, а потом прикрой двери гаража. Я же попробую поднять бетон.

Кэрол передала ей лом и вышла из гаража. Сердце у нее совсем ушло в пятки: «Что бы мы там ни нашли, даже если там вообще ничего не окажется, это окончательно прикончит наш с Дэви брак. Я никогда не прощу ему того, что он заставил меня пройти через все это».

Как только она прикрыла двери гаража изнутри, страх перед Пэдди и Дэви испарился… Его затмил страх по поводу того, что они могут обнаружить в яме останки ребенка.

Джорджио отслеживал, когда минутная стрелка доберется до десяти. Как только это произошло, Большой Рикки подошел к камере наблюдения и, встав на стул, набросил на ее объектив тряпку.

Джорджио молча фиксировал взглядом действие Рикки. К ним подошел Левис, и Джорджио улыбнулся ему. Но Левис не ответил ему тем же.

Все глаза устремились на Холла и Деннинга, и они оба мгновенно почувствовали, что их жизни угрожает смертельная опасность. В комнате отдыха повисла зловещая тишина. Заключенные ждали и гадали: кто же нанесет первый удар?

Рикки сделал первый шаг — вытащил из-за пояса брюк длинный нож. Рукоятка была сделана из отпиленного куска ручки от метлы, а лезвием служил истончившийся клинок мясного ножа, украденного из кухни. Рикки помахал ножом у себя перед лицом и утробно засмеялся.

Деннинг судорожно схватил Холла за руку, словно этот жест мог спасти их. Все мужчины в комнате отдыха, кроме Деннинга и Холла, неприятно, зловеще захихикали.

Рикки и Джорджио подошли к обреченным педофилам. Джорджио вытащил свой нож: он был чуть меньше, чем у Рикки, хотя почти в точности повторял нож последнего по своей конструкции.

— Вы думали, мы не знаем, кто вы, не так ли? — тихим голосом, но зловещим тоном спросил Джорджио.

Неожиданно Рикки ударил Холла ножом в живот, глубоко вонзив тот в его пивное брюхо и сразу вырвав нож из раны. Словно по волшебству, у Холла в животе открылась красная зияющая дыра. Он схватился за свое брюхо обеими руками, а на лице у него застыло выражение смертельного ужаса. Деннинг, как завороженный, смотрел на приятеля вместе со всеми, кто находился в комнате отдыха… Пролилась первая кровь, и, казалось, это свело людей с ума.

Чоппер взял одной рукой за спинку стула и разбил его на куски об стол для пула. Схватив отломившуюся деревянную ножку, он принялся зверски избивать ею Деннинга, вкладывая всю свою недюжинную силу в удары, которые градом обрушивал на свою жертву. Деннинг свалился на пол после первого же удара Чоппера. Спустя мгновение все заключенные толпой набросились на упавшего Деннинга и на Холла…

Левис не спеша подошел к Джорджио, который со стороны наблюдал этот жуткий спектакль.

— А ты не собираешься помочь своим дружкам? — спросил Левис.

Эти слова были еле слышны из-за громких воплей избиваемых подонков.

Джорджио с улыбкой уставился Левису в лицо. А потом все с той же улыбкой ткнул ножом, который уже держал в руке, в грудь Левиса, вонзив лезвие в тело по самую рукоятку. Он мог видеть, как Левис сначала широко раскрыл глаза от потрясения и боли и как затем, упав на пол, он сам пытался выдернуть нож, пока к нему подбегали его телохранители. Но, лежа на полу, Левису трудно было вырвать нож из раны. Едва один из телохранителей Левиса подскочил к Джорджио, занося кулак для удара, как Большой Рикки (Джорджио с удовольствием понаблюдал за этим), схватил телохранителя сзади за волосы и оттащил его назад. Рикки сдавив парню рукой горло, а потом (Джорджио это хорошо видел) негр перерезал это самое горло, медленно и целенаправленно, своим длинным, острым ножом.

Немного погодя Джорджио спокойно вытащил из тела Левиса нож и улыбнулся Рикки, который был счастлив видеть своего босса и одновременно тайного врага на полу корчащимся в агонии. Джорджио для страховки аккуратно провел лезвием ножа по горлу Левиса, словно по куску масла, и кровь брызнула на голубую рубашку и синие джинсы Бруноса.

Отвернувшись от умирающего Левиса, Джорджио и Рикки присоединились к толпе заключенных, избивавшей растлителей.

Извергая поток грязной ругани, озверевшие мужчины вовсю безумствовали. За несколько минут комната отдыха превратилась в руины.

Глядя на эту резню, Джорджио расхохотался от восторга: лучше и придумать нельзя было — все произошло в точности так, как он хотел.

Брунос вытер рукой лицо. Его удивило то, что он вспотел. В комнате наступила относительная тишина. И тут Джорджио заметил, что голова Холла отделена от тела. Будто сойдя с ума от устроенного кровопролития, заключенные принялись перебрасывать друг другу эту голову, пинали ее, как мяч.

Деннинг был еще жив. Джорджио заметил, как тот пытается заползти под стол для игры в пул.

— О, смотрите, Деннинг пытается убраться!

Голос Джорджио прозвучал громко и радостно. Он пересек комнату отдыха и грубо выволок Деннинга из-за стола за ноги. Тот был неузнаваем; его лицо превратилось в кровавую кашу.

Джорджио услышал зазвонивший в отдалении сигнал тревоги, который разнесся по всей тюрьме. Этого звука Брунос и ждал. Отшвырнув от себя Деннинга, он стал бесстрастно наблюдать, как обезумевшие люди запрыгали по телу растлителя — по его груди, голове, ногам. Они скользили в крови Деннинга, падали, но поднимались на ноги вновь, чтобы снова и снова набрасываться на свою жертву. Все истерически хохотали, у всех сверкали глаза, кое у кого — от героина или кокаина.

Джорджио осмотрелся вокруг себя, готовый зареветь от хохота. Всю жизнь он учился манипулировать людьми и практиковался в этом. Случившееся могло служить доказательством достигнутых им на этой ниве успехов.

Эрос, хоть и был одержим своими фантазиями, но каким-то образом уловил общую атмосферу. Джорджио видел, как он поднял отрезанную голову Холла и принялся укачивать ее на руках. Эрос громко пел какой-то священный гимн, который, казалось, делал происходящее еще более нереальным. Мощный голос его перекрыл все звуки в комнате отдыха; все заключенные бросили избивать Деннинга и зачарованно слушали Эроса и смотрели на него…

Только сейчас люди начали осознавать, что они сделали. Огляделись и увидели четыре распростертых тела, кровь, залившую пол и стены, полный разгром в комнате. Многие почувствовали себя так, словно очнулись от жуткого кошмара.

Через пятнадцать минут после того, как пролилась первая кровь, в комнату отдыха вошли охранники. То, что они увидели, ошеломило их: толпа заключенных, густо перепачканных кровью, а в центре комнаты — Эрос с человеческой головой в руках, распевающий псалмы.

Мистер Холлингсворт внимательно осмотрел поле битвы, заметил на полу изрезанное тело Левиса и взволнованно сказал:

— Убирайтесь все отсюда вон, поняли?!

Спустя две минуты тюремщики были уже на противоположном конце крыла. А мистер Холлингсворт заходил в кабинет начальника тюрьмы. Один из молодых тюремщиков испытал шок, когда услышал, как тот кричит:

— Угомоните там всех, мать вашу, весь этот долбаный сброд!

Бросив трубку телефона, старший тюремщик, без пяти минут пенсионер, печально сказал своему молодому коллеге:

— Я-то думал, что на этой работе уже всего навидался, сынок.

Молодой охранник спросил от имени всех:

— Что нам теперь делать, мистер Холлингсворт?

Пожилой мужчина прикурил сигарету и усталым голосом ответил:

— Мы выпьем чашку чая и выждем, пока сюда не приедет этот кретин Допи. И теперь вы поймете, почему начальнику платят такие большие деньги. Этот его парень, Санни Джим, не имеет к нам никакого отношения. Пускай сам и разбирается.

Донна вспотела и устала. Бетон легко поддавался лому, ей больше мешала грязная жижа под ним… Если копать нечем, кроме куска доски, то работа становится тяжелой и изнурительной.

— Ну, давай, Донна, вылезай, ладно? — Кэрол не сводила глаз с дверей гаража.

— Я почти докопалась… Ты прекратишь занудствовать когда-нибудь?! — Голос Донны прозвучал громко и раздраженно в пустом гараже. Она разгребла грязь и труху голыми руками и окликнула Кэрол:

— Здесь что-то есть, Кэрол. Помоги мне!

Кэрол, покачиваясь на дрожащих ногах, подошла к ней.

— Что это?

Донна слишком устала и вымоталась, чтобы бояться чего-либо.

— Откуда я знаю, черт возьми?! Помоги мне, девочка. Здесь, под землей, что-то твердое…

Кэрол поглядела на яму, которую выкопала Донна. Она сказалась глубиной дюймов восемнадцать. Донна продолжала голыми руками отбрасывать в сторону бетонную труху. И Кэрол заметила торчавший из грязи уголок красного одеяла.

Донна потянула на себя одеяло за угол, вкладывая в это все силы. Одеяло начало медленно высвобождаться из грязи, и обе женщины поняли, что в него что-то завернуто… Прижав ладони ко рту, Кэрол бросилась к дверям гаража: ее вырвало прямо здесь же, у дверей.

Она еще держалась за желудок, когда услышала пронзительный смех Донны и последовавшие затем слова удивления:

— О, Господи, Боже ты мой!

Собрав все свое мужество, Кэрол вернулась к Донне… В этот момент Дэви Джексон и Большой Пэдди как раз подъезжали к гаражу.

Мистер Джастис Ханнингфилд, исполнявший обязанности начальника тюрьмы «Паркхерст», пока не был назначен официально постоянный начальник, вошел в блок для особо опасных преступников вместе с двумя своими помощниками.

— Что здесь происходит?

— Здесь возникли небольшие проблемы, мистер Ханнингфилд, — тихо ответил мистер Холлингсворт. — Похоже, люди здесь прослышали кое-что про заключенных Холла и Деннинга. Их зарезали сегодня утром, незадолго до того времени, когда следовало подавать чай. Они также зачем-то зарезали Дональда Левиса и его дружка. В этот момент все заключенные переживают душевную травму — своего рода похмелье после нападения. Они спокойные, но все равно опасные… Я раньше такого не видел. Здесь что-то назревало не один месяц, а сегодня оно выстрелило. Я не люблю создавать проблемы, сэр. Но ведь я советовал не сажать двух насильников вместе с бандитами и грабителями. Я говорил, что те этого не потерпят…

Ханнингфилд озадаченно посмотрел на услужливо вытянувшегося перед ним старшего тюремщика. Губы начальника под тонкими, как карандаш, усами, нервно задергались.

— Так что нам теперь делать? — растерянно бросил Ханнингфилд.

Мистер Холлингсворт пожал плечами.

— Что ж, простите за напоминание, сэр, но, насколько мне известно, это именно ваша работа — сказать нам, что теперь делать… — Он поколебался мгновение, а потом добавил: — Сэр.

А в комнате отдыха тем временем царил общий подъем. Головы заключенных кружились от пролитой крови и затеянного мятежа. Джорджио решил, что сейчас самое время уговорить всех, чтобы они вызвали сюда для переговоров начальника тюрьмы.

— Сходи в отхожее место, Бенджи, и принеси мне ведро с дерьмом, что стоит в шкафу. Я собираюсь опрокинуть его на начальника.

Рикки изумленно посмотрел на Бруноса.

— Ты на самом деле собираешься облить дерьмом начальника?

Джорджио обвел взглядом людей в комнате отдыха.

— После нашего маленького дельца только это нам и осталось сделать, не так ли? Нас всех могут повесить, как баранов. В любом случае я хочу сам разобраться с этим надменным раздолбаем. Я его ненавижу! — Сильный голос Джорджио гулко прозвучал в тишине комнаты. Он заревел еще громче: — Что это с вами стряслось? Они были мразью, дерьмом, детоубийцами. Мы оказали стране услугу, черт побери! Спасли деньги налогоплательщиков, которые ушли бы на содержание их здесь. Газеты обо всем узнают через считанные часы. И мы будем настоящими героями, мать нашу! Любой прохожий встанет на нашу сторону. Так что же случилось, черт побери? Я возьму вину на себя — и я буду гордиться тем, что взял ее на себя, черт бы меня побрал! Они были просто парочкой говнюков. И то же самое — Левис. Он всех вас запугал до смерти. А теперь мы с Рикки возьмем ответственность на себя. И увидите: всем станет легче…

Бенджи вошел в комнату с ведром фекалий, и Джорджио встретил его радостным смехом.

— Не могу дождаться, когда увижу лицо этого ублюдка! А вы? Это научит его, каково сажать растлителей и педофилов вместе с настоящими мужиками, не так ли? Эй, кто-нибудь, снимите тряпку с тел! Пусть начальник видит, что он натворил…

Ханнингфилд обратился к стоявшим перед ним стражникам:

— Почему никто из вас не обратил внимания на то, что внутренняя камера наблюдения не работает?

Охранники уставились в пол.

— Иногда на несколько минут теряется связь. Это же старая система, мистер Ханнингфилд. У нас бывают иногда небольшие помехи…

— Небольшие помехи?! Вот как вы их называете? Четыре человека мертвы, насколько нам известно, а вы говорите о каких-то проклятых помехах!

— При всем уважении к вам, сэр, ограждение по периметру у нас не самое хорошее. Камеры там иногда показывают картинки в совершенно противоположных направлениях. Именно благодаря этому трое сбежали в прошлом году, если вы помните. Не обвиняйте нас в том, что деньги тратятся не по назначению. У нас и без того тяжелая работа. Вот вы бы сами попробовали проследить за этим сбродом!

Ханнингфилд сдержанным тоном ответил:

— У вас больше опыта в таких вещах, чем у меня… Пожалуйста, давайте прибережем это на потом, хорошо?

— Нам надо отделить зачинщиков: это — первый этап, — спокойно сказал мистер Холлингсворт. — Их следует увезти с Острова. Следует задействовать принципы ХПИД. — Он посмотрел на начальника и с фальшивой доброжелательностью пояснил: — ХПИД — это хороший порядок и дисциплина. И как только остальные узнают, что главарей в блоке и в тюрьме нет, мы быстро разберемся с ними. Мы перевезем зачинщиков на перевалочный пункт. Это секция «43». Мы вправе перевозить их из тюрьмы на перевалочный пункт без усиленного сопровождения, если наступили критические времена. А сейчас, я думаю, именно такие времена и настали, не так ли?

Из-за ворот крыла донесся громкий крик. И вглавный офис почти сразу же вошел охранник.

— Они зовут вас, мистер Ханнингфилд, — сказал он. — Они хотят видеть вас, сэр.

Ханнингфилд посмотрел на экран монитора, на котором хорошо были видны место резни и вся комната отдыха. Холлингсворт улыбнулся про себя, заметив, как побледнел начальник. И с игривой интонацией заметил:

— Что ж, лучше бы не заставлять их ждать, а?

Ханнингфилд решительными шагами вышел из кабинета, и все охранники, как стадо баранов, побрели за ним. Остановившись возле дверей крыла, исполняющий обязанности начальника тюрьмы увидел вблизи перепачканных кровью заключенных и едва не лишился дара речи.

Джорджио стоял впереди всех и орал:

— Вы не имеете права сажать эту мразь с нами! Никакого права, слышите?! Мы не растлители. Вы оскорбили нас тем, что посадили этих подонков с нами! Вы виноваты в случившемся, приятель, и вы это знаете!..

Охранники с оружием в руках и с заинтересованным видом внимательно следили за представлением.

— Прекратите немедленно! — закричал Ханнингфилд. — Иначе я по-тихому разберусь с каждым. Немедленно прекратите безобразие!

Джорджио рассмеялся ему в лицо.

— О, да мы давно прекратили делать то, что делали, мистер Ханнингфилд. Сэр, вы можете уже войти и все почистить. Я могу вам помочь, если захотите.

Все заключенные глумливо загоготали.

— Откройте ворота! Мы все вернемся в комнату отдыха, а вы можете взять оружие и разобраться там с нами. Мы только пытались отстоять свое достоинство. Может, мы и отбросы — во всяком случае, для таких, как вы, — но мы ни в коем случае не смиримся, чтобы в крыле с нами сидели растлители. Ни за что!..

Брунос открыто положил нож на пол прямо на глазах начальника тюрьмы, и все остальные сделали то же самое, даже Большой Рикки… Теперь, когда дело было сделано, Рикки получил то, что хотел, и Джорджио — тоже. Оставалось лишь как можно быстрее устроить еще один переполох.

Вернувшись в комнату отдыха, заключенные замерли на какое-то время в ожидании того момента, когда туда же придут вооруженные тюремщики. Они явились примерно через две минуты. Всех выстроили вдоль стены. Джорджио стоял с краю, держа за спиной ведро с фекалиями, и ждал появления мистера Ханнингфилда.

Ему не пришлось долго ждать. При поддержке вооруженной охраны мистер Ханнингфилд почувствовал себя в достаточной безопасности среди успокоившихся заключенных, чтобы войти в комнату и проявить власть как официальное и уполномоченное лицо. В глубине сознания у него мелькнула мысль о том, как он будет вспоминать потом эту часть сегодняшнего утра и как блестяще опишет ее по горячим следам в своем рапорте.

Ханнингфилд обвел глазами комнату — и сердце у него сбилось с ритма, когда он заметил Эроса, сидящего в углу и держащего в руках голову Холла…

Тут-то начальник тюрьмы и понял, как плохо он знал стоявших перед ним людей: оказывается, они способны на такое, о чем он же мог даже догадываться. Он, словно очнувшись от кошмара, осознал: несмотря на все брошюры и книги о службе в тюрьме, перелопаченные им, он так и не получил настоящего представления о том, что делать со вверенными ему озлобленными преступниками. На самом деле никто этого не знал. В этом и состояла проблема тюремной службы. Если бы кто-нибудь ему сказал, что подобное может случиться, он просто рассмеялся бы этому человеку в лицо. Обычно он угощал гостей историями о своих подопечных, матерых преступниках, а теперь его будут высмеивать и чернить в национальной прессе больше чем кого бы то ни было… И никто не примет к сведению, что Эросу место в Бродмуре, что Брунос и этот негр, Ла Бретт, — люди умные и умеют манипулировать другими, что заключенные свихнулись от безделья и от избытка свободного времени. Никому не интересно будет узнать, что здесь помещались заключенные, вышедшие из высшего эшелона криминального мира, а надзор за ними осуществлялся, как за обычными бандитами, негодяями и тому подобными; что люди, сидевшие здесь, отбывали сроки более долгие, чем длится среднестатистический брак; что, в сущности, к ним нужно проявлять уважение и обращаться к ним за помощью в управлении крылом вместо того чтобы относиться к ним, как к животным, у которых нет ничего личного. (Ведь даже отправление естественных надобностей принуждены были они совершать в туалете, где не было дверей! И им приходилось в это время читать газету, чтобы обеспечить себе хотя бы какое-то подобие уединения.) Можно ли не учитывать, скажем, то, что заключенные все находились в возрасте сексуальной активности, и единственный способ для них удовлетворить свои страсти — это обратиться друг к другу за помощью, что, в свою очередь, вело к ненависти к самим себе и к другим людям, к болезням и прочим отклонениям. Жены бросали их, разводились с ними, переставали приводить к ним детей. А наркотики, со временем все более и более сильные, представляли собой единственную возможность убежать от реалий тюремной жизни и служили способом для них приспособиться к системе, что заперла их и выбросила ключи от дверей.

Для маньяков, насильников-извращенцев существовали специальные тюрьмы, где люди пытались им психологически помочь; в отношении молодых насильников это иногда удавалось… Этих же людей просто бросали. Все дно общества было брошено на произвол судьбы, обрекалось на то, чтобы сгнить в тюрьмах — и постепенно люди делались все более ожесточенными, набирали взрывную силу.

Никто не думал о таком аспекте.

Их просто запирали, позволяли им вариться в собственном соку. А потом случался взрыв.

Ханнингфилд подошел ближе к этим людям; после посетивших его разумных мыслей он осмелел. К тому же ему казалось, что все находится под контролем. Но, едва он отрыл рот, чтобы что-то сказать заключенным, как Джорджио сделал шаг вперед и выплеснул ему в лицо содержимое ведра.

Ханнингфилд ощутил дикий смрад прежде, чем почувствовал на вкус то, что было в помойном ведре. Ему показалось, что желудок внутри него перевернулся и восстал против того, что очутилось у него во рту, на глазах, что покрыло собой его добротный костюм. И он услышал одобрительный рев, издевательский хохот и дружный радостный вопль заключенных:

— Обдали дерьмом начальника! Обдали дерьмом начальника!..

Этот вопль без устали повторялся снова и снова.

Дэви и Пэдди вошли в гараж и в изумлении уставились на двух знакомых им женщин: коленопреклоненные Донна и Кэрол что-то разглядывали на полу гаража.

— Какого черта здесь происходит?!

Голос Пэдди прозвучал так гулко в пустом гараже, что Кэрол и Донна чуть не умерли со страха. Мужчины приблизились к ним. Все смотрели на то, что было, видимо, прежде завернуто в красное одеяло, а теперь лежало россыпью на нем.

— Господи Иисусе! — не веря своим глазам, произнес Пэдди. — Неужели плоды того маленького дельца очутились здесь? — Он заглянул в разрытую яму у их ног.

Донна посмотрела на него и опять опустила глаза на пачки денег, что лежали на одеяле перед ней.

— Грязный ублюдок! Мерзкий негодяй!.. А ты об этом знал, Джексон? — повернулся Пэдди к Дэви, который, пребывая в шоке, не мог отвести глаз от кучи денег.

— Откуда, мать твою, я мог знать про этот тайник?! Неужели ты думаешь, что он остался бы здесь, если бы я знал?

— А как деньги вообще попали, хотела бы я знать? — раздумчиво произнесла Кэрол.

Дэви тихо захихикал.

— А я-то мучался раздумьями: что же сделал Джорджио с награбленными деньгами Левиса? Он и должен был их спрятать где-нибудь поблизости, потому что не мог успеть далеко уехать. Видишь ли, у него не было времени.

— Бетон в этом месте был закрыт коробками. И когда мы убрали коробки, то заметили след от ямы, — пояснила Донна.

Пэдди кипел от ярости.

— Мы ведь всегда перевозили товар по ночам, и он это знал. Мы никогда не рисковали перевозить коробки днем. Джорджио, черт побери, собирался приехать сюда за этими деньгами, понимаете?! И никто из нас ни о чем бы так и не догадался!..

Хотя Пэдди разгневанно качал головой, он невольно проникался подспудным уважением к человеку, который столько раз подставлял его и каждый раз в конечном итоге выходил сухим из воды.

— Когда он должен выбраться, Донна? Мне действительно надо точно это знать.

Весь страх Донны прошел, потому что это оказались просто деньги. Ничего, кроме денег, спрятанных под бетонным полом.

— Сегодня, Пэдди. Прыжок состоится сегодня… — Она увидела, что Пэдди и Дэви потрясенно переглядываются, и громко засмеялась. — Вы поняли, что могло случиться, не так ли? Джорджио собирался всех нас кинуть! Оставить ни с чем! Он смеялся украдкой над всеми нами!.. — Она продолжала истерически хохотать. Крупные слезы уже катились у нее по лицу. Но ей самой было невдомек, что это истерика Казалось, ее просто смешили их ошеломленные лица. — Он подставил всех! Бросил вас так же, как меня! Интересно, когда он намеревался прийти за деньгами? Зная Джорджио, думаю, что он не стал бы с этим тянуть. Может, он собирался прислать сюда свою любимую девушку — Виду, а? Может, у него был именно такой план? — Ей уже становилось нехорошо; от смеха ныли мышцы живота.

Кэрол обняла ее за плечи и помогла встать с колен.

— Ну давай, Донна, кончай! Ладно?

— Уведи ее отсюда, Кэрол, пожалуйста, — непривычно вежливо попросил Пэдди. — Нам с Дэви надо разобраться с этим делом.

Кэрол захохотала ему в лицо:

— Вы идиоты! Мы звонили в полицию, потому что подумали, что там мертвое тело. И с минуты на минуту они будут здесь!

Падди и Дэви дружно воскликнули:

— Вы шутите?!

Донна, наконец, перестала смеяться и серьезно сказала:

— Боюсь, что не шутим. Хотела бы я пошутить, Пэдди. Богом клянусь, хотела бы…

Пэдди и Дэви стали медленно отступать прочь от женщин, словно те были не в себе. А затем, услышав отдаленный вой полицейских сирен, бросились бежать от гаража к своей машине.

Донна и Кэрол слышали, как, визжа шинами, развернулась и отъехала машина. Они неотрывно глядели друг на друга. Потом обнялись и положили грязные руки друг дружке на талию, словно собирались потанцевать…

Глава 44

Десси Брукс устал. Ему надоело разглядывать проходивших мимо женщин. Надоело сидеть неподвижно. Каждые пять минут он ощупывал маленький мобильный телефон в кармане. Вот мимо него опять прошла женщина, и он улыбнулся ей. Она проигнорировала Десси. Впрочем, Десси к такому привык; Однако это не отвращало его от заигрывания с любым существом в юбке, лишь бы оно возбуждало его воображение.

А таковых насчитывалось более восемьдесяти процентов женского населения. «От пятнадцати до пятидесяти пяти лет!», — улыбнулся про себя Десси. Он верил в надежность цифр и в старую пословицу: «Никогда не смотришь на камин, когда входишь в огонь». Десси нравились в основном замужние женщины. Ведь с ними было проще: замужние меньше жаловались, когда Десси обходился с ними грубовато — не мог же он просто так разгуливать с ними!

Десси нравилась его работа, но она его утомляла. Даже наблюдать за женщинами порой может надоесть…

Спустя пять минут Десси наткнулся на чистое золото: женщина неопределенного возраста, в черном кожаном пальто и на высоких каблуках, села рядом с ним и сама мило улыбнулась ему. Их разговор быстро принял обычный оборот.

— Никогда раньше вас здесь не видела…

Десси никогда раньше не сидел возле терминала переправы. Во всяком случае по собственному желанию. Он вообще предпочитал действовать не так открыто. Обычно Десси перемещался в багажнике мясного фургона, направлявшегося прямиком в тюрьму.

— …А я пришла навестить кое-кого здесь, в тюрьме. Мой приятель в «Олбани».

Десси широко улыбнулся. На самом деле упомянутый «приятель» был ее мужем. И они оба, женщина и Десси, знали это.

— Это плохо, дорогая. А за что он сидит?

Женщина поджала губы и посмотрела в лицо Десси, прежде чем ответить.

— Он отбывает семь лет за тяжкое телесное повреждение. Но он не был виноват.

Десси кивнул.

— Скоро подойдет паром.

Пока они беседовали, Десси заметил, что к паромному терминалу подъехала полицейская каталажка. Повернувшись к женщине, он добродушно предложил:

— Как насчет того, чтобы немного выпить в пабе? Паром подойдет еще через некоторое время.

Женщина кивнула.

— Меня зовут Кэти. А вас?

Десси обнял ее за плечи и повел в паб.

— Меня зовут Юджин. Юджин О'Дугалл.

— У меня слюнки текут, черт побери! — воскликнула женщина.

Исполненный надежд, Десси сказал:

— Насчет этого мы посмотрим потом, а? А теперь садитесь и закажите напитки, пока я схожу за «Джимми Риддл».

Десси выскользнул из паба и сделал звонок по мобильнику; за этот звонок он рассчитывал получить пять сотен фунтов. Он позвонил Эрику на мобильный и сказал:

— Ящик на месте. Сейчас пять минут первого.

Эрик что-то проворчал в трубку, и Десси отключил телефон. Потом он вернулся к миловидной Кэти и к газете «Спортивная жизнь». «Как бы там ни было, а сегодня неплохой день»! — мелькнуло у него в голове.

Эрик повел самосвал по трудной дороге к Дьявольскому мосту. Он ехал по крайней полосе вдоль обочины, позволяя множеству людей обгонять его. Эрик даже заходил так далеко, что махал им рукой, как обычно делают добропорядочные водители. Нижний край его маски был закатан кверху, как у спортивной шапочки. Он лишь натянул ее на лоб. И, кроме того, на нем была темная спецодежда.

Эрик нащупал ногой под сиденьем «армалит» и улыбнулся… Больше всего он любил прыжки. Он наслаждался и похищениями детей, которых тупые иностранцы привозили в дурацкие страны. Но это были не самые лучшие моменты.

Больше всего он наслаждался азартным возбуждением — вот что он обожал! Это было все равно, что снова попасть на Фолклендские острова или в Залив. Неважно, что он находился в Заливе в составе британской армии, пусть не официально. Наемников в любом случае призывали, и британское правительство было не прочь само привлекать их время от времени. Это стало привычкой, которую они усвоили от янки. Кое-что он узнал и в Корее: нечто такое, что поддерживало его на хорошем физическом уровне и больше тридцати лет наполняло ему карманы.

Позади него ехали Джонни и братья Маканултис. Мотоциклы были проверены и готовы тронуться в путь, все оружие находилось на месте, под рукой.

Все, что им сейчас нужно было сделать, — это прибыть к месту назначения и ждать…

Но ждать труднее всего.

Полицию поставили в известность, что особо опасный преступник находится в настоящее время на дороге. И, как обычно делалось в таких случаях, полицейские засели в окрестностях и на перекрестках вдоль всего пути. Машину, перевозящую преступника, нельзя было останавливать ни на минуту. По прибытии машины-каталажки в Портсмут, она была сразу пропущена на переправу. И за ней, почти след в след, ехала большая транспортная машина, которая обеспечивала сопровождение перевозки до следующего пункта назначения, где каталажку передали бы под наблюдение маленькой «панды».

Начиная с этого пункта перевозке следовало набрать скорость, особенно при въезде на шоссе А1, а «панда» должна была следовать за ней на расстоянии трех машин… Если не знать, кого везет каталажка, то можно подумать, что это обычная полицейская машина, перевозящая рядовых преступников в открытую тюрьму.

Только полиция и тюремные власти знали, кого перевозила каталажка. Два полицейских в «панде» наслаждались ездой и болтали о разных вещах, которые не имели никакого отношения к каталажке, что ехала впереди, всего в трех машинах перед ними. Болтали о женах и детях, о спортивных играх, о регби — вот темы разговоров двух полицейских, которые и понятия не имели, что в ходе этой перевозки — менее чем через тридцать минут! — будет совершен прыжок.

Припарковав самосвал на узкой боковой дороге, Эрик закурил сигару и откинулся на спинку сиденья, раскрыв «Гардиан». Он постоянно поглядывал в боковое зеркало, следуя за дорогой. Джонни припарковал «мерседес» в двадцати ярдах от него, за кустами, на поросшей травой обочине. С дороги его практически не было видно.

Они ждали. В салоне «мерседеса» росло напряжение. Мужчины начинали потеть перед прыжком — в своих плотных робах и вязаных шапочках-масках.

Гарри Гатчинс и Фредди Карвер сидели в «косворте», припаркованном вблизи пешеходного мостика, в двух милях от Дьявольского моста. Оба были совершенно спокойны — чтобы не сказать, что это им просто докучало. Гарри должен был вести дальше «косворт», а Фредди — «гранаду». Оба они считались опытными водителями, оба пользовались доверием и оба привыкли к уважению.

Гарри был вообще лучшим водителем из участвовавших в этом деле; он также являлся хорошим другом Эрика, и вследствие этого работал с ним по всему миру на похищениях — от Турции до Египта и Дубаи. Он в течение многих недель колесил по разным дорогам во всех этих местах, чтобы найти ту дорогу, что подошла бы ему больше всего. На первый взгляд он выглядел неприметным: песочного цвета волосы и брови, обычные черты лица — он был похож на отцов или братьев многих людей.

Фредди отличался маленьким ростом и смуглостью. Как и Гарри, он слыл отличным водителем. Он всегда серьезно брался за свою работу и был прекрасно к ней подготовлен, даже если она представляла собой ограниченную задачу — скажем, всего лишь перевезти братьев Маканултис, а не вовсе Джорджио. Фредди организовал все так, чтобы встретить их машину в пяти милях от места прыжка: полиция ни за что не догадалась бы, кто нанес ей удар…

Все эти мужчины впоследствии должны были исчезнуть с лица земли. Включая водителей.

Петер Джонс, напевая себе под нос, вел машину-каталажку по шоссе А1. Несмотря на то, что это противоречило правилам, он всегда возил с собой небольшой кассетный плеер и часто во все горло распевал песни в стиле кантри, да и западную музыку тоже, не обращая внимания на крики из кузова перевозки и стук в стену за своей спиной.

«Черт бы их подрал, мать их!», — таково было его отношение к этому. Петер знал, что он — главный во всех этих случаях. Тюремщики тоже это понимали.

Он запирал их — и он же позволял им выйти. Он был Самый Главный, и наслаждался каждой секундой своей власти…

…Следующей песней композиция была Долли Партон; она пела свой хит «Я всегда буду любить тебя». Это была одна из любимых песен Петера, и он включил плеер еще громче, чтобы искаженный голос Долли перекрыл крики, доносившиеся из кузова у него за спиной. Размышляя о трех наиболее ценных качествах Долли, одним из которых был ее голос, он запел с нею вместе во все горло… Три стражника и заключенный застонали, едва через решетку просочились первые волны музыки.

Джонс все еще пел во все горло, когда увидел, как дорогу пересекает самосвал. Причем прямо у него перед носом. Он инстинктивно поставил ногу на тормоз… Долбанный самосвал перекрыл всю дорогу и остановил движение!

Петер слишком поздно заметил, что «мерс»-фургон выскользнул на дорогу позади него.

Он закрыл глаза, потому что понял: его машину взяли в клещи для совершения прыжка. Он открыл решетку и крикнул через нее полицейским:

— Спокойно! Нас захватили для прыжка!

И услышал в ответ дружный трехголосый ор:

— Выключи эту проклятую кассету!!!

Джонни оказался около «Панды» до того, как полицейские смогли с кем-то связаться. Сунув короткоствольный автомат в открытое окно, он закричал:

— Выходите! Все выходите, мать вашу!

Громкий крик, как и ожидалось напугал офицеров полиции. Они безропотно вылезли из машины, наблюдая, как один из нападавших (Эрик) вырывает из гнезд их радио. Потом он отобрал у них рации и приказал, чтобы они следовали за ним к каталажке.

Женщина в меховом пальто за рулем спортивного «Мерседеса» вручила ключи от машины Джонни и взмолилась:

— Пожалуйста, верните их мне! Мне надо возвратиться домой, к детям! Правда!..

Джонни рассмеялся и швырнул ключи в поле, что было совсем рядом.

Сидя в кабине каталажки, Петер Джонс чувствовал страх, но в то же время ощущал, что он достаточно хорошо защищен. Он знал, что лобовое стекло пуленепробиваемое. И сидел, сложив руки на груди, в ожидании следующего шага «прыгунов». Но скоро лицо его резко исказилось от ужаса — он заметил, что к нему идет человек в маске и с «армалитом» в руках…

Три стражника в багажнике фургона слышали звук выстрела, пробившего лобовое стекло. Сразу за первым выстрелом последовали еще два. Полицейские пришли в ужас.

…Петер Джонс резко нырнул под водительское сиденье, и пули просвистели у него над головой. Он продолжал сидеть внизу, моля Бога, чтобы эти люди ушли и оставили его в покое. И вдруг он почувствовал запах бензина. Он резко выпрямился и увидел, как сквозь дырку в лобовом стекле наливают бензин. От его запаха он едва не задохнулся.

Охранники тоже почувствовали запах бензина через железную решетку, и один из них закричал:

— Это же бензин, мать его! Они собираются сжечь нас!

Дэвид Харкер, самый старший и разумный, сказал:

— Но тогда они сожгут и заключенного, не так ли?

Охранники посмотрели на заключенного. Тот мысленно смеялся над ними. «Вот еще обиталище демонов!».

Теперь Эрик стоял возле колеса каталажки. Он поджег кусок тряпки. И заорал как можно громче — так, что даже лицо его сморщилось под маской:

— Вылезайте из фургона! Иначе я сожгу вас, мать вашу! Я сожгу вас заживо! Немедленно вылезайте!

Петер Джонс открыл дверь фургона в два раза быстрее, чем обычно. Теперь, выволакивая его из кабины, Эрик заговорил чуть ли не по-дружески, подбадривая водителя. В голосе его больше не слышалось пронзительной ненависти:

— Ты просто открой заднюю дверь фургона, приятель, и сегодня же вечером будешь дома. Будешь обедать с женой и детьми. Хорошо? А теперь расслабься и делай, что мы просим. О'кей?

Путаясь в ключах, Петер начал открывать заднюю дверь фургона. Руки его окоченели от страха, и он никак не мог вспомнить комбинацию движений, благодаря которой только и можно было открыть дверь.

— Это кодовый замок, приятель. Мне надо вспомнить комбинацию. Движения, которые открывают замок. Иначе замок просто заест.

Эрик ожидал этого. И тихо сказал водителю на ухо:

— А ты просто расслабься, дружище, и открой дверь. Никто не пострадает. Ясно? Даю тебе слово.

Пока Эрик разбирался с водителем, братья Маканултис отобрали у всех ключи. И теперь они готовили мотоциклы к старту. Братья, все, как один, бормотали себе под нос одни и те же слова, повторяя их, как мантру:

— Ну давай! Давай же!

Оба полицейских уже лежали на земле возле каталажки; руки у них были завернуты за спину. Они вслушивались изо всех сил в произносимые нападавшими вслух имена, запоминали акценты — все могло потом помочь в расследовании.

Джонни заметил человека, который не спеша вылезал из своей машины. Он ранее припарковался позади их «мерседеса» и теперь пытался разглядеть, что происходит. В руке у него был мобильный телефон. Подойдя к нему, Джонни ударил мужчину прикладом автомата по лицу. Тот согнулся пополам. Телефон упал на обочину. Джонни рассеянно смотрел на проносившиеся мимо машины: никто больше не осмеливался вылезти, чтобы взглянуть на происходящее. Женщина в спортивном «мерседесе» плакала.

Джонни отвернулся от дороги и подошел к мотоциклам. Ворчливым тоном он прокомментировал:

— Всегда так получается, не правда ли? Люди не могут не совать свои проклятые носы, куда не нужно.

Избитый мужчина потащился к своей машине. Лицо его сильно кровоточило.

…Замок щелкнул, и задние двери каталажки широко распахнулись. Из темного помещения кузова высунулись четыре головы.

Эрик изумленно покачал головой.

— Кто ты, мать твою?

Большой Рикки, сияя белозубой улыбкой, ответил вопросом на вопрос:

— А кто ты, мать твою? Ну, давай, парень, помоги-ка мне. Дай мне вылезти отсюда.

— Снимите с него наручники.

Ближайшей к Рикки полицейский расстегнул на нем наручники и снял оковы с ног. Рикки, с трудом поднявшись на ноги, сделал шаг к двери. Немного размявшись, он вылез наружу — и все в шоке уставились на него.

— Кто это, черт бы его разодрал? Где Джорджио?

Рикки тяжело вздохнул.

— Помогите мне поначалу идти, парни. Мышцы одеревенели. А потом я сам пойду, хорошо?

Впервые в жизни Эрик не знал, что ему делать. Он услышал, как Джонни спрашивает чернокожего мужчину:

— Только тебя одного вывезли? А еще кого-нибудь должны были везти?

Рикки спокойно отвечал:

— Оставь все, как есть, приятель. Я все тебе расскажу, как только эта буча уляжется, хорошо? Всякая мразь скоро подъедет, и можешь поставить свой последний доллар на то, что у кого-то в этой куче машин есть телефон.

Он показал рукой на ряд машин — и в следующий момент уже оказался на заднем сиденье мотоцикла, который помчался по кочкам вспаханного поля и потом по деревенской улочке, которая должна была привести их к Дьявольскому мосту, чтобы затем они достигли тайного убежища.

В это время к месту действия как раз подъезжали полицейские машины. Сирены выли, а лица полицейских были красными от смущения.

Едва мотоциклисты подъехали к пешеходному мостику, как их настигла полицейская машина. Соскочив с мотоциклов, они вытянули обрезы и принялись стрелять в шины полицейской машины. Все полицейские попадали с сидений: они боялись, что, если они выберутся наружу, последствия окажутся плачевными для них. Они, не двигаясь с места, смотрели, как шестеро мужчин перебежали через мостик. И запросили по радио помощи, а также как можно больше информации. Они даже не увидели машин, в которые садились преступники: из-за особенностей расположения и конструкции самого пешеходного мостика.

Фредди Карвер посмотрел на негра и спросил:

— Кто это такой, мать его?

Эрик быстро стаскивал с себя робу и джемпер, переодеваясь, чтобы поскорей уехать с этого места — и выяснить, наконец, какого черта здесь произошло! Мужчины бросали робы прямо себе под ноги, на дно машины.

Джонни закричал Эрику:

— Что мы будем с ним делать?

— Еще не знаю… — покачал головой Эрик. — Тебе лучше поехать со мной. — Он затолкал Рикки под приборную доску, напротив переднего пассажирского сиденья, — с глаз долой! — а потом сел вместе с Джонни на заднее сиденье «косворта».

Гарри тронул машину с места, и они не спеша покатили по проселочной дороге, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

Разгладив на себе рубашку, Эрик надел галстук и накинул пиджак. Без масок и роб все мужчины выглядели, как нормальные бизнесмены, направлявшиеся домой с работы. Джонни, набросив на себя твидовый пиджак и повязав красный галстук, посмотрел на громадного чернокожего человека, скорчившегося под приборной доской, и с умным видом сказал:

— Это может вызвать неимоверный переполох, Эрик. Ты это понимаешь, не так ли?

Эрик рассмеялся.

— Что за поворот, черт побери! Кто ты, приятель? И где этот Джорджио Брунос, мать его?

Рикки широко улыбнулся, радуясь своей удаче, и ответил:

— Давайте выберемся отсюда, и я расскажу вам обо всем, что случилось.

Донна и Кэрол, все еще посмеиваясь, выехали из гаража на загруженной коробками «астре».

— Ты видела, как они оба побежали? — возбужденно говорила Кэрол. — А я-то думала, что у моего Дэви хватит ума, чтобы не поддаться на провокацию! Здесь же всегда крутятся полицейские. Это такое поганое место…

Донна довольно улыбалась.

— Мне тоже так понравилось смотреть, как перепугался Большой Пэдди. Теперь я его ненавижу. Надо же, а я еще думала дать ему процент за помощь на строительных участках! Господи, до чего же я была глупой, наивной… — Она запнулась и умолкла.

Кэрол положила ладонь поверх ее пальцев, державших руль, и весело сказала:

— Мы всегда дуреем, когда дело касается мужиков. Но нам нужно некоторое время, чтобы понять это. — Она заразительно засмеялась. — А что мы будем делать со всеми этими бабками, а? Я бы многое смогла сделать с этими деньгами сейчас, когда Дэви не висит у меня на шее!

Донна серьезно посмотрела на Кэрол и сказала:

— А у тебя на самом деле все кончено с ним, Кэрол? По-настоящему?

— О, да! — кивнула Кэрол. — Я со многим в нем мирилась все эти годы. Ну, ты об этом уже знаешь. Но эти журналы… Они убили во мне все, что я к нему чувствовала. Я никогда больше не смогу смотреть на него, не видя перед глазами всех этих детей.

— Ты бы видела их в Шри Ланке! Мне делается дурно, как только я подумаю, что они остались там, униженные, используемые. А я жила на деньги с этого…

Кэрол прикусила губу.

— Мы все так жили, дорогая, — заметила она, — не только ты. Это я должна была догадаться, что нечто грязное происходит, а не ты, не так ли? Ты доверяешь людям. Полностью доверяешь им. Я была в курсе, что мой Дэви мошенничает, но мне в голову не приходило, что он творит такие вещи… Интересно, на что еще способны эти кобели?

Донна свернула с дороги A3 к своему дому.

— Я тоже должна была догадаться. Посмотри на «Поговори с…»! Стефан погряз в этом с головой.

— А он на самом деле мертв, Донна?

Она энергично кивнула.

— О, да, он мертв, не сомневайся! Знаешь, что, Кэрол? Вообще-то меня это теперь не волнует. Я понимаю, мои слова звучат ужасно. Но зато это — правда. Он не заслуживал того, чтобы жить. Никто из них этого не заслуживает. Включая Джорджио. Как только его вернут в тюрьму, за мной и Аланом Коксом начнут охотиться. Мне надо будет использовать половину этих денег, чтобы куда-нибудь уехать. А что ты будешь делать со своими деньгами?

На лице Кэрол отразилось изумление.

— Ты это говоришь серьезно?

— Конечно, серьезно! Джорджио никогда их не получит. И давай посмотрим правде в глаза: мы не можем вернуть эти деньги, не так ли? Так что распоряжайся своей половиной. А я воспользуюсь своей, чтобы уехать отсюда. От всего!

— А сколько там?

— Почти три четверти миллиона фунтов.

— Боже милосердный! Ты в этом уверена?

Донна мрачно улыбнулась.

— Уверена, как ни в чем другом. Возьми их, начни другой бизнес, Кэрол. Эти банкноты не запятнаны, как деньги от порнобизнеса. Вот почему Джорджио так хотел их. Ты можешь тратить их, где угодно, дорогая, черт бы их побрал!

Кэрол улыбнулась, показав белые зубы.

— А ты становишься настоящей преступницей!

— Что ж, у меня был хороший учитель, не так ли?..

Банти сидела в гостиной и читала газету, когда услышала шум подъезжающей машины на дорожке у ее дома. Тем не менее она продолжала читать в ожидании неизбежного стука в дверь.

Банти никогда не открывала дверь прежде, чем в нее постучат, по крайней мере, дважды. Это входило в ее так называемый имидж. Ей казалось, что, когда она так поступала, люди чувствовали будто она очень важным занята: слишком занята, чтобы встречаться с ними. Это позволяло Банти в ее обыденной жизни придавать себе вид деловой женщины, даже облеченной некоторой властью. Словно земля без нее перестала бы вращаться.

Однако стука в дверь не последовало. Банти положила газету и подошла к окну… На ее вопль из кухни выбежал Гарри. В руке у него был бутерброд. Салфетка торчала из-под его пухлого подбородка.

— Что случилось, черт побери, женщина? Миссис Дженкинс чуть не порезала себе руку!

— Посмотри, Гарри! Посмотри, что они делают!

Он подошел к окну — и то, что он увидел, вызвало у него шок. Он уронил бутерброд на шелковую обивку стула, что стоял рядом с окном.

И потом оба супруга бегом бросились к парадной двери, пытаясь обогнать друг друга; каждый старался добежать первым.

Резко распахнув двери, Банти закричала:

— Какого черта вы делаете?

Донна обворожительно улыбнулась ей.

— Просто совершаю доставку, Банти. Прости, что не на «порше». Но мы привезли товар как раз туда, где он должен был находиться с самого начала.

На дорожке лежали стопки книг и журналов из потайного хранилища в гараже. Вытащенные из коробок, они были разбросаны повсюду — ветер подхватывал журналы и разносил их по всему саду.

— Кстати, я собираюсь сжечь компьютерные диски, Гарри. Я думаю, так поступить будет лучше всего, не правда ли? И прежде чем я уеду, посоветую вам хорошенько все здесь убрать. Я позвонила в «Стандард», «Рекордер» и «Сан». Они с минуты на минуту прибудут сюда… Порнография с участием детей — это серьезные новости, не так ли? Особенно для бульварных газет. Только подумайте, что из этого раздуют местные газеты! Тем более, что ты — член магистрата, и все такое!..

Кэрол и Донна забрались в «астру» и внимательно посмотрели в окошко на Банти, которая во весь голос крыла Гарри нецензурной бранью.

Кэрол усмехнулась.

— Наверное, впервые в жизни Банти придется поработать руками, а?

Отъезжая, Донна посмотрела на них обоих в зеркало заднего вида.

— Мне это так понравилось! А теперь поехали домой. Посмотрим, что еще нам принесет сегодняшний день. Идет?

Эрик и Джонни сидели с Аланом Коксом и Энтони Кальдером в надежном конспиративном доме Эрика, в Илфорде. И все четверо молча слушали, что им рассказывал пятый — громадный чернокожий мужчина, вальяжно рассевшийся перед ними.

— Послушайте, прежде чем я начну говорить, мне надо получить некоторые гарантии. Мне не хотелось бы, чтобы вы стали меня преследовать.

— Ты просто говори правду, — сдержанно ответил Энтони Кальдер. — Мы обязательно получим информацию из тюрьмы обо всем, о чем нужно. Так что не пытайся врать нам, ясно?

Он подлил Рикки в большой стакан белого рома, и все четверо уселись, приготовившись слушать.

— Джорджио подошел ко мне, чтобы устроить все насчет тех растлителей, так? Я согласился с ним на тех условиях, что сам в это же время расправлюсь с Дональдом Левисом. Мне нужна была большая свара. Меня уже тошнило от Левиса и его «шестерок». Я отбывал большой срок и не хотел, чтобы Левис висел у меня на шее. Вы это понимаете?

Мужчины дружно кивнули.

— Ну вот, в это утро все началось после десяти. Мы порешили двух педофилов, Холла и Деннинга. Эти двое проходили по делу о растлениях. Большой процесс состоялся несколько месяцев назад, и вина их была доказана. Вы же знаете, они убивали детей, ну, и так далее. В любом случае Джорджио выяснил, кто они, и для расправы попросил меня раздобыть оружие. Я спросил, для чего ему оружие, и он мне сказал. Тогда-то мы и разработали план. Я знал, что у него были склоки с Левисом из-за денег, все Крыло об этом знало, поэтому казалось логичным, чтобы мы двое сделались командой. Мы так и сделали. Что ж, этим утром погибли четыре человека.

— Но об этом еще ничего не было в новостях, — заметил Алан. — Хотя обязательно что-то просочится, не так ли? Они будут об этом помалкивать, пока не разберутся со всей сварой. И о прыжке тоже пока ничего не сообщалось. Если бы что-то было, мне бы уже позвонили.

Рикки кивнул Алану и продолжил.

— Там была просто дьявольщина, парень. Все Крыло словно взбесилось. Представляете, одному парню отрезали башку! Там есть один гомик — шизофреник по имени Эрос. Мужикам пришлось насильно вырывать эту голову у него из рук. Он очень странный тип, черт побери, очень странный… Казалось, будто всеми нами завладела какая-то сила, представляете? Вам надо было бы самим посмотреть… Итак, Джорджио пырнул Левиса, а я — его «шестерку». И потом вроде бы все улеглось. В комнату вошли тюремщики, и мы выдвинули свои требования: никаких растлителей не содержать вместе с пожизненниками! И после этого все опять успокоилось. Мы на самом деле были в состоянии шока от того, что сделали. Я хочу сказать, вы, наверняка, никогда не видели столько крови. Мы были как звери. Правда, мужики! Словно всем нам передалось чье-то возбуждение.

При этих словах Рикки обвел взглядом всех мужчин. Эрик выразил согласие с ним:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я видел, как такое раньше случалось, во время войны.

— Во всяком случае, когда тюремщики приперли нас в углу, в комнате отдыха, пришел начальник тюрьмы, Ханнингфилд. Странно, что он вообще туда зашел. Его окружали вооруженные охранники, и он о себе что-то возомнил, черт бы его подрал, понимаете? Он смотрел на нас свысока. Мы видели, что мертвецы напугали, потрясли его, но он вел себя, как настоящий король преступной банды… Ну, вот, Джорджио взял да и облил его дерьмом. Это начальника-то! Вы видели бы рожу Ханнингфилда, когда дерьмо из ведра обрушилось на него. Это была картина! Все просто гениально… Теперь я понимаю, что это было сделано для того, чтобы доставить Джорджио на перевалочный пункт, где он, согласно плану, встречал с вами. Это бы и произошло. Но только все для него обернулось плохо…

Алан отпил бренди и спросил:

— Но что пошло не так?

— Там есть трансвестит по имени Сэди. Джорджио был с ним просто в дружеских отношениях, ничего особенного. Сэди оставался в своей камере во время всей этой резни. Честно говоря, никто даже не осознал, что его там не было. Все случилось так быстро, понимаете? Когда нас вывели из комнаты отдыха, то всех заперли в камерах. Я думаю, они пытались выяснить, кто зачинщик. И убирать ли зачинщиков отсюда… И вдруг Сэди закричал: «Джорджио был с Холлом и Деннингом! Он также участвует в их бизнесе!». Никто не обратил на него внимания. Если бы у Джорджио были мозги, он проигнорировал бы это. Но вместо этого он словно взбесился, мужики! И тогда Сэди, тихий, маленький Сэди, ударил Бруноса ножом и попал прямо в сердце! Он просто сошел с ума, черт побери! Я бросился на помощь Джорджио, но все подумали, что я собираюсь опять начать резню, и вооруженные тюремщики повязали меня. Меня упрятали в каталажку, ну, а остальное вы знаете… Мне кажется, Сэди посадили на успокоительные уколы: он совсем свихнулся, и никоим образом они не могли поместить его в каталажку вместе со мной.

Наступило молчание. Немного погодя Алан спросил:

— Он мертв?

Рикки пожал своими громадными плечами.

— Ты также быстро догадался об этом, как я… Они всех посадили по камерам и взяли на мушку. А потом меня вытащили и обвинили в том, что я — зачинщик. Думаю, это только потому, что Брунос откинул копыта… — Рикки, выдержав паузу, благодарно кивнул Эрику и сказал: — Спасибо, что взяли меня с собой, мужики. Я это ценю.

Эрик удивленно покачал головой.

— На здоровье. Мы приехали, чтобы совершить прыжок, а там оказался ты. Можешь называть это судьбой. А теперь — кто еще хочет выпить? Нам ведь еще надо разобраться, черт побери, в самом главном: кто будет платить по счетам?

Донна и Кэрол приехали домой и обнаружили, что на кухне вместе с Долли сидит Марио.

— Привет, Марио. Что привело тебя сюда?

Он обратил внимание на их запачканную одежду и грязные руки, на пылающее лицо Кэрол. И сказал:

— Стефан умер во время отпуска, Донна. Он утонул. Моя мать послала меня, чтобы я сообщил тебе об этом.

Донна несколько секунд пристально смотрела на Марио. После чего распорядилась:

— Поставь чайник для Марио, Долли. Нам с Кэрол надо принять душ и переодеться. Мы не задержимся. Хорошо?

Готовясь принять душ, Донна слушала, как Кэрол звонит старшей дочери и просит ее присмотреть за Джеми, пока она сама не вернется домой. Потом Донна и Кэрол одновременно посмотрели друг на друга и покачали головами.

— Давай примем душ и послушаем новости по радио, Кэрол. Мне надо знать, какого черта происходит с Джорджио, прежде чем предпринимать следующий шаг. Я боялась сегодня слушать новости. Но как только я узнаю, что к чему, я приму решение. Кэрол начала стаскивать с себя одежду.

— А как насчет Алана Кокса? — спросила она. — Почему ты не позвонишь ему?

Донна состроила гримасу.

— Алан Кокс — последний человек, с которым я сейчас хотела бы поговорить.

Чувствуя себя лучше уже от одной мысли о горячем душе, Кэрол ехидно заметила:

— Я тоже совсем не желала бы разговаривать с подобным типом, дорогая. Я была бы слишком занята, вытворяя с ним совсем другие вещи!

— В этом-то и проблема, Кэрол! — смущенно засмеялась Донна. — Я уже этим с ним занималась…

Она, обнаженная, пошла в ванную, а Кэрол от удивления плюхнулась спиной на кровать и, не веря своим ушам, пробормотала:

— Ну-ну… Выходит, ты, на самом деле, темная лошадка, не так ли? Донна повернула голову и задумчиво произнесла, глядя на Кэрол через плечо:

— Есть еще много такого, чего ты не знаешь обо мне, Кэрол. И очень многого я еще не знаю о себе сама… — Она поколебалась мгновение, а затем добавила: — Пока не знаю.

Эпилог

Донна смотрела, как гробы с телами Джорджио и Стефана опускают в могилы. Она понимала, что ей сейчас полагается плакать. Но слез не было. Она видела, как папаша Брунос поддерживал под руку заплаканную Маэв. Остальные дети Бруносов столпились вокруг Маэв и словно ждали, когда она, как вожак их семьи, прикажет им, что надо делать дальше.

«Как смешно, — подумала Донна, — что у меня не осталось никаких чувств. Хоронят моего мужа, самую большую любовь моей жизни, а я совсем ничего не чувствую».

Она заметила неподалеку Большого Пэдди, безуспешно пытавшегося заглянуть ей в глаза. Донна упорно отводила взгляд, стараясь прогнать со своего лица непрошеную улыбку. «Больше он меня не пугает. И никто из них — тоже. Интересно, почему?»

Дэви в свою очередь пытался привлечь внимание Кэрол. Она украдкой прошипела Донне в ухо:

— Если этот сутенер не оставит меня в покое, я пну его ногой, чтобы он упал к Джорджио в могилу!

Донна почувствовала, как внутри у нее закипает истерический смех. Но она усилием воли подавила его. Потом ее внимание привлек Милтон Хардкасл, известный лгун и шут со строительных участков: он плакал о Джорджио, как ребенок, и Донна спросила себя, за что так можно было любить ее мужа, такого жуткого человека: «…Может, он и вправду, был хорошим актером? И попался только из-за любви к деньгам?»

Она инстинктивно отвернулась от телевизионных камер… Случившееся все еще оставалось одной из главных новостей. «Мужчина убит трансвеститом. Подстрекатель одной из самых зверских расправ в истории тюрьмы предается земле вместе со своим братом, который умер во время отпуска». Донна едва не рассмеялась в голос, представляя, как бульварные газетенки будут описывать Стефана — «молодого, преуспевающего бизнесмена». Они пытались сделать из двух братьев Каина и Авеля: один — слишком хороший, чтобы такие существовали, а другой — испорченный до мозга костей. Они даже заставили Маэв поверить в это. Она продала свое интервью в «Новости мира» — отдала им детские фотографии обоих мужчин и описала их детские годы.

Донна содрогнулась, несмотря на теплое черное кожаное пальто: «Маэв повезло: пусть она сделает на этом немного денег». Почему-то Донне показалось, что такая мысль и сейчасвполне уместна.

Священник все еще что-то говорил, пытаясь приобрести как можно больше телевизионной известности. Никогда на кладбище Чейз не было столько народа. Люди приехали со всего Ист-Энда, чтобы хотя бы мельком взглянуть на родных и друзей умерших.

Хуже всего было то, что Донна стала очень богатой женщиной. Она, по правде говоря, отнюдь не жаждала этих денег. Даже выплаты по страховкам казались для нее грязными.

Маэв не позволила ей оплатить похорон Джорджио, настаивая на том, что расходы должны взять на себя она с Папашей Бруно-сом. Они решили похоронить обоих сыновей вместе…

Донна услышала, как священник произнес: «Аминь», — и внутренне расслабилась.

Рядом с ней стояла Кэрол вместе с Долли. И все три женщины, словно сговорившись, пошли по усыпанной гравием дорожке к черному лимузину.

Алан наблюдал за Донной с другой стороны кладбища. Он всем сердцем тянулся к ней. Но двинулся Кокс к своей машине — и сел рядом с Ником Карвелло и Элби.

— Что ж, грязное дело сделано.

Ник кивнул и посмотрел на оплакивавших покойных родственников и знакомых. Те потянулись к черным лимузинам.

— Джорджио, в конечном итоге, все же проиграл, не так ли? — веско обронил Алан.

Ник иронически ответил:

— Прямо какая-то высшая справедливость, честное слово! Ты можешь высадить меня в Сохо, Алан, мне нужно повидать нескольких людей, прежде чем я поеду домой.

Алан завел машину — успел отъехать до того, когда начался настоящий цирк. Уже операторы нацеливали камеры, снимая всех подряд, в надежде заметить лица известных преступников — что могло бы расцветить их репортаж…

Донна уже подходила к погребальной машине, но ее остановил инспектор детектив Фрэнк Лоутон. Он с улыбкой взял ее за руку:

— Мне жаль, миссис Брунос. Я никогда не хотел причинить вам вреда, вы знаете.

Донна повернулась к нему и сказала:

— Я это знаю, мистер Лоутон. Вы просто делали свою работу. А теперь все кончено. Для всех.

Лоутон не удовлетворился ее словами. Он смотрел на нее вопросительно. И Донна с улыбкой добавила:

— Я по-настоящему думала, что вы надежно запрятали его. Я так считала.

Он посмотрел ей в лицо и честно признался:

— Я это сделал. Но, видите ли, миссис Брунос, меня ограничивали. Потому что я знал, кто ваш муж. Я просто хотел удалить его с улиц, вот и все.

Донна рассудительно кивнула. Потом крепко схватила рослого мужчину за руку и пожала ее:

— Вы поступили мудро, мистер Лоутон! Я очень скоро в этом убедилась.

Инспектор-детектив Фрэнк Лоутон молча проводил ее взглядом. Он догадывался, что у миссис Брунос есть, что ему рассказать. И он также знал, что в этой истории он вряд ли когда-нибудь до конца разберется… Донна Брунос была слишком хороша для своего мужа. И у Лоутона было ощущение, что она теперь осознала этот факт.

Маэв и папаша Брунос поджидали Донну на узкой дорожке между двумя рядами могил.

— С меня хватит, Донна! Меня не похоронят в старой стране после всего этого!

Донна прижала Маэв к себе. Обе женщины чувствовали, какое значительное событие произошло в их жизни.

— Вы знали, кем был Джорджио, не так ли?

— Я знала. Всегда знала. Но он был мой сын. — Маэв посмотрела на еще разверстые могилы и сорвавшимся голосом прошептала: — Они были моими сыновьями, и я по-своему любила их.

Донна кивнула. И, держась рука об руку, обе женщины пошли к катафалкам.

Тишину нарушил печальный голос папаши Бруноса:

— Что за день, а? Мы похоронили двух сыновей. Двух сыновей! — Он покачал головой. Слезы катились у него по лицу.

В первый раз Донне по-настоящему захотелось плакать. Не о Джорджио или Стефане, но об этих двух людях, которые породили их. Донна обернулась и посмотрела Па в лицо.

— Мой Джорджио! Он любил тебя, Донна, никогда не забывай об этом.

Она ощутила на языке соленый вкус слез. Эти слезы напомнили ей о других слезах, которые она пролила, когда Джорджио в первый раз увели от нее.

Па вытер глаза скомканным платком.

— Я провожу тебя домой, а?

Донна кивнула. И проследила взглядом, как повел Маэв к похоронной машине.

В ее мысли ворвался голос Кэрол.

— Ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой?

— Если не возражаете. Мне кажется, я не смогу сейчас остаться одна.

Кэрол обняла ее.

— Для этого и существуют друзья, не так ли, Долл?

Долли поджала губы и грубо фыркнула, как не подобает воспитанной женщине.

— Вы видели, кто там околачивается? — злобно спросила она. Донна устало кивнула головой.

— Оставь это, Долли, дорогая, — произнесла она. — Пожалуйста, оставь.

— Ну, ты посмотри: она стоит себе там, сверкает, как медный таз, со всеми своими титьками, зубами и загаром, мать ее!

Кэрол сказала это с завистью, и Донна невольно засмеялась.

— Как ни смешно, но меня это не задевает. Я чувствую лишь облегчение от того, что все кончилось.

Они сели в лимузин. И Донна в последний раз взглянула на Виду, которая стояла у могилы, а рядом с ней — ребенок. Ее длинные светлые волосы были распущены по спине, лицо — покрыто макияжем. Женщина смотрела в землю и не могла встретиться взглядом с Донной… Когда они проходили мимо, Донна бросила взгляд на лицо ребенка, пытаясь найти в нем черты отца: да, это был ребенок Джорджио; у него даже были длинные густые ресницы, которые больше бы подошли девочке, чем мальчику.

Не желая больше вспоминать эту сцену, Донна решила выбросить женщину и ее ребенка из своей головы:

«Пора уходить. Уходить от всех них».

Маэв сидела на кровати. Она слышала голоса родных, доносившиеся сквозь тонкие стены. Смотрела на фотографии, которые держала в руках — и чувствовала, как ее лицо опять обжигают слезы… Вот Джорджио смотрит прямо в камеру своими огромными темными глазами. Вот Стефан принимает первое причастие. У него такой серьезный и в то же время гордый вид. Его лицо, как и лицо Джорджио, еще такое детское, невинное.

Потом Маэв подумала о том ребенке, о сыне Джорджио, его плоти и крови… Она точно поняла, что ей надо делать. Ребенок был живым воплощением Джорджио.

Она неловко поднялась и вернулась в комнату, где проходили поминки. Из Ирландии многие родственники Маэв прилетели на похороны. Но родные с Родоса не стали утруждать себя. И только младшая сестра Па, Патрина, приехала из Манчестера, где жила со своей старшей дочерью. Пять лет назад она овдовела.

Патрина взяла Маэв за руку и сжала ее.

— Что за день! Кто бы мог подумать, что кто-нибудь из нас станет хоронить своих детей? Это неправильно. Они должны нас хоронить.

Маэв отошла от нее и приблизилась к Донне. Та пила шотландский виски и клевала бутерброд с ветчиной.

— Привет, дорогая!

Донна поглядела в напряженное усталое лицо свекрови.

— Привет, Маэв! — ласково произнесла она.

Маэв раскрыла объятия и притянула Донну к себе. Обе женщины расплакались при всех. Все члены семьи стояли и наблюдали за этим. Им было приятно, что все так обернулось. Они укрепились в своих мыслях о том, что Джорджио не был таким уж плохим человеком, раз его любили эти женщины.

Маэв плакала о том, каким он мог быть, а Донна — обо всех этих детях в Шри Ланке и в других странах мира, которые могли пострадать от этих двух мужчин, преданных накануне земле.

Маэв прошептала Донне на ухо:

— Я присмотрю за этим ребенком, Донна. Ты хорошо сделала, что сказала мне об этом.

Донна улыбнулась сквозь слезы. Она искренне надеялась, что сын Джорджио принесет Маэв больше счастья, чем это сделал его отец.

Донну спас от ответа дядюшка Джимми, который запел «Кевин Барри». Благодаря давнему опыту Донна знала: когда начинают петь ирландские революционные песни, тризна превращается в вечеринку. В этот день слезы будут перемежаться со смехом и с воспоминаниями.

Маэв отвернулась от нее и начала петь вместе со всеми родными:

Донна понимала, что ей надо высидеть до конца все поминки, и она собиралась это сделать. Но только ради Маэв, Па и семьи.

Не ради Джорджио или Стефана Брунос.

Теперь она свободная и богатая женщина, у которой есть строительный бизнес, автомобильная площадка, предприятие «Поговори с», а также два участка пустой земли за границей. И все это она собиралась продать как можно дороже.

Она была свободна, свободна и чиста. У нее были еще и краденые деньги, и дом, стоивший более миллиона фунтов. «Я сейчас свободна, как птица», — пришло ей в голову. — И все же я вовсе не счастлива. Слишком многое мне надо увязать в своей жизни».

Алан Кокс приехал в дом к Донне в одиннадцать тридцать утра, на следующий день после похорон. Долли открыла ему дверь.

— Что вам нужно? — резко бросила ему она. Алан улыбнулся ей очаровательной улыбкой.

— Я бы хотел увидеть Донну. Пожалуйста!

Долли вся ощетинилась:

— Вы не можете! Она в прострации от горя и никого не желает видеть.

— Не сомневаюсь, что это так, — засмеялся Алан.

Он аккуратно отодвинул Долли в сторону и вошел в дом, с порога окликая Донну.

Долли закрыла дверь и сказала, уже мягче:

— Ее нет дома.

— Но ее машина на дорожке! — глядя на старуху, громко сказал Алан. — Не говорите мне, что она куда-то ушла пешком. Это достаточно большой дом. А теперь, скажите мне, пожалуйста, где она? Мне надо ее увидеть, Долли!

Долли, сдаваясь, покачала головой.

— Она копается в саду. Посидите на кухне, а я схожу за ней.

— Я сам найду ее. А вы пока поставьте чайник, хорошо?

И он прошел мимо нее в сад, не дав Долли времени, чтобы ответить…

Он пошел по дорожке к теннисному корту. Завернув за угол, он наткнулся на Донну. Она была в туго облегавших ее джинсах, в толстом вязаном джемпере и в высоких башмаках. Вид у нее был слишком элегантным для того, чтобы сжигать мусор в небольшой жаровне.

Алан подошел к ней и сказал:

— Моя мать любила возиться в саду. Она говорила, что ее это успокаивает.

Дона посмотрела на него через плечо.

— Что тебя привело сюда, Алан? — спросила она.

Он посмотрел, как она бросила в огонь какую-то пачку.

— Я пришел узнать, как ты. И рассказать тебе кое-что. Донна подбросила еще мусора в огонь и тихо засмеялась.

— Что ты хочешь мне сказать, Алан? Говори и уходи! Тогда он откусил кончик у сигары и с пафосом произнес:

— Я пришел, Донна, чтобы посмотреть, не нуждаешься ли ты в помощи.

— Нет. Вообще-то, нет. Так что ты зря приехал.

Он пожевал незажженную сигару и выпалил:

— Ты не облегчаешь мне задачу, Донна! Я пытаюсь тебе сказать… — Он запнулся, посмотрел на руки Донны в перчатках и с сомнением спросил: — Что ты там сжигаешь, черт побери?

Он подошел поближе и, когда увидел, что она сжигает в жаровне, то едва не поперхнулся своей сигарой.

— Откуда ты взяла эти деньги, мать их?

Дона весело рассмеялась.

— Это деньги Левиса. Деньги от ограбления. Половину я отдала Кэрол Джексон. А теперь, как видишь, сжигаю свою половину.

Алан развернул ее лицом к себе.

— Ты что, спятила, женщина? Здесь же целое состояние!

Донна кивнула.

— Я не спятила, Алан. На самом деле я еще никогда не чувствовала себя лучше, чем теперь, за всю свою жизнь. И я наслаждаюсь этим! По-настоящему наслаждаюсь… — Она вытащила из пачки пятидесятифунтовую купюру и подожгла ее.

— Ну, давай, прикури свою сигару.

Алан секунду смотрел на горящую купюру, следил, как скручивается и сжимается от огня лицо королевы на ней. А потом наклонился и все-таки поджег от банкноты сигару. Он несколько раз затянулся огромной коричневой кубинской сигарой, перемежая кашель со смехом.

— В тебе таится куча сюрпризов, ты знаешь?

Донна поглядела ему в лицо и, чувствуя тягу к нему, потребность в нем, сказала:

— Ты пришел ко мне, Алан. Ты это сделал сознательно, не так ли? Тебе всегда придется приходить ко мне. Я больше не собираюсь ни за кем бегать. Джорджио все это выбил из меня. Теперь ты видишь то, что получишь. А что между нами случилось в Шри Ланке — это лучшее, что у меня было за всю мою жизнь. Но нам еще надо кое-что сделать, нам обоим, прежде чем мы сможем быть вместе… А сейчас единственное, о чем я хочу попросить тебя, — это чтобы ты всегда сам приходил ко мне. Больше мне от тебя ничего не нужно. Только чтобы ты всегда бегал за мной.

Притянув ее к себе, Алан нежно прошептал:

— Я всегда буду следовать за тобой, Донна, куда бы ты ни поехала. Никогда в жизни я никого не любил, не был влюблен по-настоящему. До того момента, как ты вошла ко мне в кабинет. И с тех пор ты занимала мои мысли и мое сердце. Я буду следовать за тобой, Донна, каждый день моей жизни, потому что я знаю, что теперь я не смогу жить без тебя.

Она не отвечала ему, и он спросил полушепотом:

— Но ты ведь любишь меня, хотя бы капельку, не так ли?

Донна улыбнулась — ее позабавил сомнение, прозвучавшее в его голосе. Усмехнувшись, она прижалась к нему и крепко его обняла.

— Это единственное, Алан Кокс, в чем я по-настоящему уверена. — И поцеловала его.

А когда поцелуй прервался, он заглянул ей в глаза и сказал:

— Пойдем со мной в постель.

Донна засмеялась. Румянец лишь подчеркнул молочную белизну ее кожи.

— Как? Прямо сейчас? А что скажет Долли?

Алан хитро улыбнулся:

— Мне жаль, Донна, но я никак не могу к ней приспособиться. Одной женщины за раз для меня более, чем достаточно.

Бросив в огонь последние купюры, Донна взяла его руки в свои.

— Я постараюсь сделать так, чтобы ты никогда больше не захотел другой женщины. — Она произнесла это уверенным голосом.

Алан улыбнулся про себя.

— На самом деле именно это я и надеялся от тебя услышать.

Они вместе вошли в дом. В жаровне догорали деньги, распространяя вокруг густой черный дым.

Примечания

1

Кокни — просторечие, жаргон жителей Ист-Энда, рабочего района Лондона. (Примеч. перев.)

(обратно)

2

Акколада — церемония посвящения в рыцари, которая сопровождается особым ритуалом: поцелуем, ударом шпагой по плечу и т. д. (Примеч. перев.)

(обратно)

3

Аллюзия на Старого морехода — героя одноименной поэмы английского поэта Кольриджа. Старик убил альбатроса и терзался угрызениями совести. (Примеч. перев.)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Книга первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

Книга вторая

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

Книга третья

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

Эпилог

*** Примечания ***