колени. - Бежать вот только затеяли
двое, - глухо вздохнул смотритель.
- Кто же такие? - с оживлением спросил Виктор, как взорвался.
Уставился почтительно на Петра Саввича.
- Дураки, - сказал смотритель. Оперся виском на шашку и стал глядеть в
окно.
- Подкоп? - попробовал Виктор.
- Нет, пролом. Ломали образцово, могу сказать. И все же засыпались.
- Теперь взыскание?
Смотритель глянул на Вавича. Вавич опустил глаза. Стал старательно
стряхивать пепел. И вдруг старик рявкнул громко, как сорвавшись:
- Надавали по мордам - и в карцер. А что судить их? Я дуракам не
злодей.
В это время на заднем крыльце стукнули шаги. Виктор узнал их: "дома,
дома!" Старался всячески запрятать радость. Но покраснел. Он слышал, как за
ним легко стукали Грунины туфли, и Виктор спиной видел, как движется Груня.
Вот она брякает умывальником. Теперь, должно быть, руки утирает. Вот она
идет к двери. И только когда она шагнула за порог, Виктор встал.
Груня
ГРУНЯ была большая, крупная и казалась еще толще от широкого открытого
капота. Она несла с собой свою погоду, как будто вокруг нее на сажень шла
какая-то парная теплота, и теплота эта сейчас же укутала Вавича. Груня
улыбалась широко и довольно, как будто она только что поела вкусного и
спешила всем рассказать.
- Удрали? - смеялась Груня, протягивая полную руку. Рука была свежая,
чуть сырая.
- Ей-богу, в отпуск.
- Без билета! Вот честное слово! Врете? - И она глянула так весело
Виктору в глаза, что ему захотелось соврать и сказать, что без отпуска.
- Собирай, собирай на стол, Аграфена, - буркнул старик. Груня
повернулась к двери.
- Разрешите вам помочь? - И Вавич щелкнул каблуками. Он не мог
остаться, он боялся выйти из этой теплой атмосферы, что была вокруг Груни,
как бывает страшно вылезти из-под одеяла на холодный пол. В кухне Груня
нагрузила его тарелками.
Она считала: Раз! - и смеялась Вавичу: Два! - и опять смеялась.
Перед обедом смотритель встал и шагнул к образу. Поправил портупею. Он
стоял перед образом, как перед начальством, и громким шепотом читал
молитву, слегка перевирая.
- Очи всех натя, Господи, уповают, - читал смотритель, - а ты даеши им
пищу, - и за этим послышалось: "А я делаю свое дело. Потому что нужно".
Груня и Виктор стояли у своих стульев. Груня смотрела, как дымят щи, а
Виктор почтительно крестился вслед за смотрителем.
Когда смотритель обедал, он садился спиной к окнам, спиной к тюрьме,
чтоб эти полчаса не смотреть на кирпичный корпус с решетками. Он всегда
смотрел: смотрел на окно, на тюремный двор. И говорил про себя: "Смотритель
- и должен, значит, смотреть. Вот и смотрю".
Только за обедом он отворачивался от окон, но чувствовал (он всегда
это чувствовал), как там за спиной распирает арестантская тоска тюремные
стенки, жмет на кирпич, как вода на плотину. И ему казалось, что он сейчас
за обедом, пока что, спиной подпирает тюремные стены.
Груня подала первую тарелку отцу.
Смотритель налил из расписного графинчика себе и Вавичу.
Виктор каждый раз не знал: пить или нет?
"Выпьешь - подумает: если с этих пор рюмками, так потом бутылками". Не
пить - боялся бабой показаться.
Смотритель каждый раз удивленно спрашивал:
- Не уважаете? - И опрокидывал свою рюмку. Вавич торопливо хватал свою
и впопыхах забывал закусывать.
Смотритель ел наспех, как на вокзале, и толстыми ломтями уминал хлеб,
низко наклоняясь к тарелке.
Груня ела весело, как будто она только того и ждала целый день - этой
тарелки щей. Улыбалась щам и, как радостный подарок, стряхивала всем
сметаны столовой ложкой.
- Ой, люблю сметану, - говорила Груня и говорила, как про подругу.
И Вавич думал, улыбаясь: "А хорошо любить сметану!" И любил сметану
душевно. Вавич чувствовал поблизости, здесь, на столе, Грунин открытый
локоть, и его обдавало жаркой жизнью, что разлита была во всем широком
Грунином теле. И он щурился как на солнце, с истомой потягивал плечами под
белой гимнастеркой.
После второй рюмки Петр Саввич скомандовал Груне:
- Убери!
Смотритель боялся водки, и Груня каждый раз опускала глаза, когда
прятала графин в буфет.
Палец
ЧАЙ пил Петр Саввич уже сидя на диване, лицом к окнам. За чаем он еще
позволял себе не смотреть, а только посматривать. И ему хотелось продлить
обеденный отдых и навести разговор на смешное. Он громко потянул чай с
блюдечка, обсосал усы и весело обернулся к Вавичу:
- Скоро в генералы?
Вавич обиделся. Замутилось внутри. "Что это? смеется?" Виктор
покраснел и буркнул:
- Да я не собираюсь... даже... по военной. Но Петр Саввич уж пошел
по-смешному:
- По духовной? Аль прямо в монахи?
И смотритель сморщился, приготовился хохотать, натужился животом.
Груня фыркнула.
Вавич не выдержал. Встал. Потом сел. И снова встал, вытянулся. Старик,
застыв, ждал и дивился: "Что такое? Почему не вышло?"
Но Виктор до поту покраснел:
- Господин... Петр Саввич... - сказал Виктор. Сорвался, глотнул и
снова начал: -
