крушила всё подряд в пышных гостиных и опочивальнях, но многие оставались у крыльца и чего-то ждали. Вскоре по ужасному рёву стало ясно, чего они ждали. Виконт де Мори отлично знал причину их ликования и осторожно привлёк к себе своё сокровище. Для Леоноры всё происходящее по-прежнему казалось сном, только теперь к страху примешивалось ещё и другое чувство — смутное чувство счастья.
Грохоча по неровной дороге, к замку медленно приближалась тяжёлая колымага. Из-за топота толпы, сопровождавшей её, стука копыт не было слышно. С мрачной пугающей торжественностью — вполне в духе Великой французской революции — карету маркизы под конвоем водворяли на место. Наблюдая из своего укрытия, Бернар и Леонора увидели, как она медленно подкатила к замку и остановилась на том же месте, что и прежде; толпа расступилась, освободив ей пространство. При свете мерцающих факельных огней было видно, как отворились дверцы, и шести сидевшим в карете дамам и господам было приказано выйти. Впрочем, никакого принуждения и не требовалось; все, включая даже маленькую графиню де Гру, спускались с подножки с таким невозмутимым и гордым изяществом, что можно было подумать, будто они направляются в Версаль, а не шагают навстречу гильотине. Лишь одна старая маркиза дала знак сыну отойти в сторону, когда тот подчёркнуто важно предложил ей руку, чтобы прошествовать в дом, — повернулась к толпе с властным, неустрашимым видом и пожелала знать:
— Где эта предательница? Где старуха Пернэт? Кто-нибудь из вас может сказать? Что она сделала с моей внучкой, мадемуазель д’Изамбер?
Она ждала ответа, но все молчали, тогда маркиз взял её под руку, и они снова переступили порог старого дома.
— Отпустите меня! Я должна быть с ней! — вскричала Леонора.
— Нет, Леонора, не пущу, — ответил Бернар де Мори. Она вновь начала терять сознание — сильные руки
молодого виконта подхватили Леонору как ребёнка. Он понёс её по дощатому мосту через ров, затем по склону холма, через долину в своё родовое имение, между тем доблестные местные патриоты грабили замок де Гру, прежде чем отправить его владельцев под конвоем в тюрьму и на гильотину.
Из обречённого рода де Гру спаслась лишь мадемуазель д’Изамбер. Она тоже оказалась в заточении, но её стражами стали виконт де Мори и старуха Пернэт с дочерью. Лишь спустя много дней после этой ужасной ночи Леонора смогла успокоиться и найти в себе силы выслушать рассказ о том, как всё произошло.
Разумеется, тогда, в молельной, её заперла рука не злоумышленника, а доброжелателя. Поспешность отъезда ускорило сообщение, пришедшее вечером из деревни: толпа жителей Гру под предводительством некоего патриота двинулась к замку и через час будет у его стен. Немедленно было велено подать карету, последние приготовления велись в лихорадочной спешке; только перед самым отъездом маркиза обнаружила исчезновение внучки. Дверь в башенку тоже была заперта, ключ бесследно исчез. Пернэт словно сквозь землю провалилась.
Поначалу маркиза объявила, что она ни за что не поедет без Леоноры, но её спутники придерживались иного мнения, даже шевалье не видел никакого резона в том, чтобы ради неё ставить на карту жизнь шестерых человек.
Тут вперёд выступила маленькая графиня и заявила во всеуслышание:
— Я думаю, вам не нужно беспокоиться, мадам. Леонора, вероятно, убежала в Мори. Не далее как сегодня вечером она призналась мне, что любит виконта.
Эта новость, похоже, ошеломила маркизу, и она уже не чинила никаких препятствий к отъезду.
Когда карета отъехала от замка, Пернэт, подслушивавшая в чулане, занавешенном гобеленом, вышла из своего укрытия и открыла виконту входную дверь. Вдвоём они поднялись в молельную, где нашли Леонору, лежавшую без чувств на полу.
Таким образом, девушка была спасена вопреки своей воле.
* * *
Внуки графини де Мори, урождённой де Гру д’Изамбер, рассказывают эту историю друзьям всякий раз, когда водят их по старинному замку, испытавшему революционные потрясения, обезображенному, полуразрушенному, но ещё сохранившему своё величие. Мы стоим у окна и смотрим на зелёный партер за крепостным рвом, который теперь осушили и превратили в сад, и молодая хозяйка Леонора де Мори, с большими испуганными, голубыми, как у её бабушки, глазами глядит на нас и внезапно понижает голос.
— И поверите ли, до сих пор в морозное январское утро на траве, вон там, можно увидеть след от кареты и отпечатки шести пар ног.
Кажется, невозможно усомниться в этих словах, но любовь к доказательствам, свойственная англичанам, заставляет нас полюбопытствовать у молодой хозяйки, видела ли она сама призрачные отпечатки. В отчаянии от нашей недоверчивости очаровательная Леонора вскидывает брови, всплескивает руками и пожимает плечами.
— Mais oui! Certainement![4]
И что тут возразишь после этого!
1895 г.[5]
