правда удачное название.
Выхожу из бюро по трудоустройству «Мияко» — и попадаю точнехонько в рот. Стена передо мною сверху донизу заклеена огромными объявлениями. На каждом — черно-белые улыбающиеся рты. Под каждым из ртов — незатейливая черная буква вроде квадратика. А под ним — слово «ОРО». Чего рекламируют — зубную пасту или печенье?
2
Чай у миссис Накамура
Миссис Накамура, миссис Анака, миссис Минато и миссис Флиман заваривают чай. Вон сколько их на это дело требуется. Вообще-то заваривает чай только миссис Накамура: легкими круговыми движениями водит помазком по внутренней поверхности небольшой серой чаши. А миссис Анака, миссис Минато и миссис Флиман наблюдают, открыв рот, и дивятся ее сноровке. Большим и указательным пальцами миссис Накамура поворачивает серую чашу на тридцать градусов против часовой стрелки, причем не выпуская помазка. Миссис Минато улыбается, изумленно вздыхает. И так — несколько раз.
К тому времени мои ноги, и икры, и колени, и бедра, и моя здоровенная американская задница совершенно «отключились», и голова мечтает сделать то же самое. Когда они сказали «чайная церемония», мне послышалось «чай», а дамы со всей очевидностью имели в виду «церемонию». Тело постепенно немеет — начиная с копчика. А я ведь даже не стою на коленях, как эти четыре. Шести секунд оказалось достаточно: ноги свело судорогой и на то, чтобы меня «распутать», потребовалось их три (миссис Накамура, расставлявшая чайные принадлежности, сделала вид, будто ничего не заметила). Затем миссис Анака показала мне позу более удобную — не столько стоишь на коленях, сколько полулежишь, — дабы освободить ноги от тяжести моего чудовищного зада. Нет, вслух она этого не сказала. Зато хихиканья из-под руки — хоть отбавляй. Сидеть ногами к кому-то, объяснила миссис Анака, в высшей степени неприлично.
Ну наконец-то миссис Накамура покончила с этим гребаным чаем! Она пододвигает ко мне чашу, развернув ее этак самую малость. Я залпом выпиваю чай до дна, прежде чем мне приходит в голову, что, возможно, одна чаша предназначалась для всех пятерых. Ну извините, умираю, пить хочу, в конце-то концов! Угораздило ж меня сойти не на той станции метро и сесть не на тот автобус. Выбираюсь не из того автобуса, сажусь на тот автобус, а он битком набит, так что сойти удалось, только проехав три лишние остановки, и то лишь стряхнув с задницы пальцы лысоватого коротышки, что по нечаянности там застряли. Кроме того, в киотском отделении «Мияко» мне и не подумали сообщить, что миссис Накамура живет на полпути к вершине горы и что тащиться туда придется все вверх и вверх по узкой каменистой тропке вдоль здоровенного дождевого водостока. Ну, и кто же навернулся с тропы и порвал ремешок левой сандалии, как не я!
Это как раз не важно. Когда я, прихрамывая, вхожу в миссис-Накамуровскую прихожую, сандалии приходится оставить на каменных плитах — только после этого ступаю на дощатый настил, уводящий в гостиную, где дожидаются дамы. Все они, как я замечаю, в колготках; по контрасту облупившийся темно-бордовый лак на моей босой правой ноге (обе накрасить времени не было) полыхает неоновым светом.
Что за милая комнатка. Акры и акры соломенных циновок, стены цвета лимонного чая, в одном конце комнаты — низкая полочка с одной-единственной простой глазурованной чашей. Над ней висит один из этих их свитков с начертанным на нем огромным черным японским иероглифом. Небось означает «анус». Мать вашу.
Мы сидим на жестких плоских подушечках. Миссис Накамура шуршит помазком, заваривает еще чаю, потому что Великанша с Запада одна заглотила первую порцию. Едой и не пахнет. Вообще-то плотно завтракать я не привыкла, но разумно ожидать, что для полуденного урока английского языка такая богатая женщина, как миссис Накамура — на шее ожерелье из жемчужин размером с коренной зуб каждая! — заготовит сандвичи, или чипсы с соусом, или хоть что-нибудь.
После того как остальные выпили по наперсточку пенного чая, миссис Накамура встает, раздвигает громадные створки. Сад — широкий прямоугольник, выложенный дугообразными рядами камней. Камни поросли мхом, для каждого камня — свой оттенок. Солнце освещает мох, он искрится, точно мокрая губка, вот только дождя сегодня не было. Есть там и прудик размером с коврик для ванной, и цветы — сама вульгарность! — всех мыслимых и немыслимых оттенков зеленого, как в наборах для раскрашивания по пронумерованным клеточкам, где, взявшись за раскидистое дерево, ты вынужден открывать все крохотные пластмассовые баночки подряд с 19-й по 41-ю. Этот фанатически упорядоченный покой нарушает лишь стук молотка где-то поблизости, хотя и «стук молотка» не совсем передает смысл; скорее это осторожное такое, деликатное «тук-тук-тук», с минутными промежутками между ударами.
Все мы сидим на дощатом настиле, что проложен вдоль двух сторон садика, слушаем, как у миссис Минато бурчит в животе. Дамы улыбаются мне. Я ухмыляюсь в ответ. Урок
