приказали мне застрелить его… его, кто невиновен перед Богом и людьми… Затем события пошли неправильно… Эта женщина опять перехитрила меня, теперь уже в последний раз… Она оделась как мужчина и в предрассветных сумерках я был обманут… Я убил ее… ее, единственную, кого я любил, а теперь отец ее, который также любил ее, убил меня…
К этому времени я понял все, ибо мой отравленный мозг наконец-то полностью пробудился. Я подскочил к лежавшему не земле негодяю, нелепый в своем надетом вкривь и вкось женском одеянии, я прыгнул на него и вытряс из него остаток жизни. Затем, встав над его трупом, я потряс кулаками и закричал:
— Люди! Посмотрите, что вы сделали! Сможет ли Бог отплатить вам за все, что вы задолжали ей и мне!
Все всадники спешились, они обступили меня, они протестовали, они даже плакали… А я, я неистовствовал по их адресу с одной стороны, в то время как безумный Анри Марэ неистовствовал с другой. А фру Принслоо, размахивая своими огромными руками, призывала проклятия Бога и невинную кровь на их головы и головы их детей на веки веков…
А потом я больше ничего не помню…
Когда две недели спустя я пришел в себя (я был очень болен и находился в бредовом состоянии), я увидел, что лежу один в доме фру Принслоо. Все буры разъехались в разные стороны, а мертвые давно уже были похоронены. Буры взяли с собой Анри Марэ, как рассказали мне, привязав его к повозке с волами, ибо он был совершенно безумным человеком. Впоследствии он стал спокойнее и прожил многие годы, бродя вокруг и спрашивая всех, кто только встречался, не могут ли они отвести его к Мари… Но довольно о нем, бедном человеке. Кругом ходил рассказ о том, что Перейра убил Мари из ревности и был застрелен ее отцом. Но было так много трагических историй в те дни войны и резни, что одна частная история скоро совсем забылась, тем более, что причину ее так толком и не объяснили окружающим, да еще в деталях. Не рассказывал о ней и я, ибо никакое утешение не могло восстановить мое разбитое сердце…
Мне принесли письмо, обнаруженное на груди Мари и обагренное ее кровью. Вот оно:
«Супруг мой!
Трижды ты спас мою жизнь, а теперь моя очередь спасти твою, ибо другого пути нет. Может быть, они убьют тебя потом, но, если будет так, я буду рада тому, что умерла первой, чтобы приветствовать тебя в загробной жизни, где мы с тобой обязательно встретимся…
Я подмешала тебе зелье, Аллан, затем я обрезала себе волосы и переоделась в твою одежду. Фру Принслоо, Ханс и я надели мою одежду на тебя. Они выведут тебя, когда ты полностью потеряешь сознание, и охранники пропустят без расспросов, думая, что ведут меня.
Что может произойти, я не знаю, так как пишу это после того, как вы ушли… Я надеюсь, однако, что ты убежишь и будешь вести полнокровную и счастливую жизнь, хотя и я опасаюсь, что ее лучшие моменты всегда будут омрачены грустными воспоминаниями обо мне… Ибо я знаю, что ты любишь меня, Аллан, и всегда будешь любить меня, как и я всегда буду любить тебя…
Лампа уже догорает, — как и моя жизнь, — так что прощай, прощай, прощай! Все земные истории приходят к своему концу, но в том конце мы еще обязательно встретимся. А до тех пор прощай…
Ах, если бы я могла сделать больше, чем умереть за того, кого люблю плотью, сердцем и душой… Ведь то, что я делаю, это такая малость! Однако, я была твоей женой, Аллан, и твоей женой я останусь, пока этот мир не состарился, пока не постареют небеса, Аллан, а там я буду приветствовать тебя.
Свет погас, но в моем сердце возникает иной свет…
Твоя Мари.»
Таким было ее письмо…
Я не знаю, можно ли было сказать что-нибудь больше…
Перед вами история моей первой любви. Те, кто прочитает ее, если кто-либо прочитает, поймут, почему я никогда не рассказывал о ней и не желаю, чтобы она стала известна до тех пор, пока я также не умру и не присоединюсь к великой душе Мари Марэ.
Аллан Квотермейн.
Примечания
1
Нантский эдикт — издан французским королем Генрихом IV в 1598 г., который закрепил католицизм как господствующую религию.
(обратно)
