Разбитая ваза [Рекс Стаут] (fb2) читать онлайн

Рекс Стаут «Разбитая ваза»

Глава 1

За кулисами Карнеги-Холл промозглым мартовским вечером кружили коварные сквозняки, от них, бывало, спешили укрыться в своих гримерных обливающиеся потом Падеревский, Хейфец и Шаляпин, а служанки Мелбы или Сембрич предусмотрительно ждали своих примадонн у самого выхода со сцены, чтобы сразу набросить на их влажные от пота, обнаженные плечи собольи пелерины. Разумеется, такое можно было видеть в антракты или после выступления, но сейчас было всего лишь четверть девятого и на огромной пустой сцене еще не произошло ничего, что заставило бы крепкого мужчину взмокнуть от напряжения. Тот же, кто думает, что скрипачу-виртуозу не нужна сила, пусть попробует сыграть «Трель дьявола»,^[1] и он тут же поймет, что без стальных мускулов этого никогда не сделать!

Надо признать, однако, что Ян Тьюсар, которому через четверть часа со скрипкой и смычком в руках предстояло выйти на сцену и доказать, что он по праву стоит на том месте, где когда-то стояли Исайя и Крейслер, совсем не выглядел силачом. Он только что открыл дверь своей гримерной и остановился на пороге, держась одной рукой за притолоку, а другой — сжимая деку скрипки. Несмотря на свои шесть футов роста, он напоминал испуганного мальчишку: застывшее лицо, округлившиеся глаза, крепко прикушенная нижняя губа. Взоры дюжины или больше людей устремились к нему. Лишь пожарник с невозмутимым видом стоял у дальней стены, твердо зная, что любой артист в эти ужасные полчаса перед выступлением непредсказуем, как скаковая лошадь перед барьером, и с этим ничего не поделаешь.

Остальные кинулись было к скрипачу, но, словно налетели на невидимую преграду, тут же отпрянули, кроме немолодой женщины, которая длинными костлявыми пальцами придерживала у горла соболью накидку.

Один из мужчин загородил ей дорогу, и она, недовольно взглянув на широкую спину, вклинившуюся между ней и испуганным мальчиком, пожала плечами и отступила.

Ян Тьюсар молча перевел широко открытые глаза на мужчину.

Тот положил белую руку с короткими и толстыми пальцами на плечо скрипача.

— Вернись в гримерную и посиди там, — решительно сказал он.

Голос его прозвучал громко и резко, несмотря на явное желание проявить сочувствие и поддержку. Он был одного роста с Тьюсаром, только гораздо плотнее и раза в два старше — ему было лет за пятьдесят; хорошо упитанный и холеный господин в элегантном вечернем костюме прекрасно смотрелся в любой обстановке. Его рука легко, но твердо лежала на плече молодого человека.

— Так нельзя, Ян. Посиди и успокойся, тебя позовут.

— Руки замерзли, — пожаловался Ян. В его голосе слышался плохо скрываемый ужас. — Никак не согрею.

Пальцы совсем онемели. Который час?

— Четверть девятого. Ты должен…

— Где миссис Помфрет?

— Ушла домой. Вместе с Генри. Тебе не следует…

— Оставь! Я в полном порядке. Просто я хотел, чтобы она… кто это там стоит с Диего?

— Диего Зориллой? — Мужчина повернул голову. — Не знаю.

— Он так и буравит меня глазами. Что у него там в кармане? — Тьюсар говорил раздраженным и обиженным тоном. — Пришел на концерт с набитым карманом!

Диего! Подойди-ка сюда!

Приземистый, постарше Тьюсара, смуглый, с черными волосами и глазами, Диего подскочил к нему.

— Привет, Ян! — весело воскликнул он. — Пусть сам Орфей водит сегодня твоим смычком!

— Спасибо, Диего. Кто это с тобой? Я хочу с ним познакомиться.

— Это мой приятель… мы не думали…

— Я хочу с ним познакомиться!

— Конечно, пожалуйста.

Диего поманил пальцем своего спутника, тот поспешно подошел. Среднего роста и комплекции, немного старше тридцати лет, он ничем особенным не отличался, но такое впечатление сохранялось до тех пор, пока вы не чувствовали на себе быстрый и острый взгляд его карих глаз или не замечали непринужденной силы в его движениях.

Он еще не поравнялся с Диего Зориллой, как Тьюсар требовательно спросил:

— Чего вы на меня пялитесь? Что у вас в кармане?

— Это мой друг, — резко сказал Диего, — понятно, что ты сейчас не в себе, но ты не ребенок. Моего друга зовут Текумсе Фокс. Мистер Ян Тьюсар.

Он представил элегантного господина:

— Мистер Адольф Кох. — И голос его снова стал резким.

— Ты помнишь, я говорил тебе о мистере Фоксе, это он по моей просьбе помог купить…

— Прошу тебя! — быстро и решительно прервал его Фокс.

— О, — слегка нахмурившись, обескураженно протянул Тьюсар, глядя на свою скрипку так, будто совершенно про нее забыл. — Это… вы помогли… — И тут же его лицо и голос преобразились. Он стал смущенно извиняться: — Простите меня, пожалуйста, извините…

— Пустяки! — отмахнулся Фокс, с улыбкой глядя на него. — Диего не должен был говорить об этом и уж тем более тащить меня сюда. Я совсем не умею вести себя в обществе. У меня дурная привычка — разглядывать людей. Извините. А это… — он похлопал по боковому карману пиджака, — блок сигарет. Еще одна дурная привычка…

— Блок? — прыснул молодой человек. — Целый блок? — Он засмеялся, хотя больше это походило на взвизг, нервный и очень высокий. — Вы слышали, Кох? У него в кармане целый блок сигарет. Ужасно смешно! Это еще смешнее, чем когда вы… — Его пронзительный смех с нарастающей силой зазвенел в воздухе.

Среди присутствующих поднялся ропот, раздались возмущенные восклицания. Господин с мрачным, даже зловещим видом, стоявший шагах в десяти поодаль, подбежал, схватил Адольфа Коха за локоть и что-то зашептал ему на ухо. Подошли и другие, женщина в меховой накидке, устремившись вперед, оттолкнула Текумсе Фокса. Тот ретировался на прежнее место около входа на сцену, продолжая наблюдать за происходящим. Через минуту к нему присоединился его друг Зорилла, хмуро качая головой и что-то бормоча себе под нос.

— Скажи, это обычная прелюдия к скрипичному концерту? — сказал Фокс в самое ухо Зорилле, чтобы тот услышал его в гуле полуистеричных голосов.

— Совсем не обычная, — хрипло прорычал его собеседник, — я знаю: я испытал такое однажды… — Он поднял левую руку. На месте среднего и безымянного пальцев торчали жалкие культи. — До того, как случилось то…

— Да, но…

— Ничего, через два часа Ян либо взлетит на вершину славы, либо скатится в пропасть и, возможно, больше никогда из нее не выберется.

— Понимаю, однако кто же, черт возьми, все остальные? Почему никто не… что за господин… вцепился в эту жердь в меховой накидке?

— Это Феликс Бек, учитель и репетитор Яна.

— А кто та хорошенькая девочка, вся сжалась, будто ее до смерти испугали?

— Дора Моубрей, аккомпаниатор Яна. Естественно, она испугана. Ее отец был менеджером — и моим, и Яна… Ты слышал о нем — Лоутон Моубрей, он выбросился из окна своего офиса несколько месяцев назад и разбился насмерть. Высокий парень, расталкивающий других, — Перри Данхэм, сын миссис Помфрет, Ирэн Данхэм Помфрет, — ты ее знаешь. Перри — ее сын от первого мужа.

— А она где?

Диего пожал плечами:

— Понятия не имею. Наверное, уже сидит в своей ложе. Думаю, она должна быть здесь.

— А кто, скажи мне ради бога, выходит из гримерной? Они там тоже были! Кто это?

— Женщину ты знаешь.

— Нет, не знаю.

— Посмотри внимательней. Ты же ходишь в кино.

— Не часто. Она актриса?

— Конечно. Это Хиби Хит. Но парня, который с ней, я не знаю. Смотри, как она вцепилась в Яна и как Кох на нее уставился.

— Не хочу. — В голосе Фокса звучало отвращение. — Нужно быть деревянной колодой, чтобы на такое смотреть. Пошли в зал.

Диего кивнул:

— Пора. До начала несколько минут. — Его черные глаза были устремлены куда-то за Яна Тьюсара, все еще стоявшего на пороге гримерной. Вокруг суетились и галдели люди. — Ужасно — так долго дожидаться выхода на сцену, пальцы горячие, струны влажные, хотя когда холодные и сухие, это еще хуже. Пошли отсюда, Фокс.

Когда они добрались до своих мест в десятом ряду партера, Диего снял шляпу и пальто и стоя окинул взглядом зал. Зал был почти весь заполнен, к нескольким свободным местам спешили опаздывающие, но это, как он прекрасно знал, еще ничего не значило. Любой опытный антрепренер, устраивающий дебют в Карнеги-Холл, умеет обеспечить полный зал. А в данном случае была задействована миссис Помфрет, не говоря уж о более мелких светилах, сноровисто прокладывающих молодым артистам дорогу к славе и счастливой судьбе. Увидев множество знакомых лиц, особенно в ложах над ними, Диего понял, что, организуя концерт Яна Тьюсара, они действительно здорово поработали. Однако миссис Помфрет он не нашел, хотя, вероятно, она тут побывала.

Уже садясь в кресло, Диего шепнул на ухо Фоксу:

— Загадка. Специально для тебя. Миссис Помфрет нет.

Леди всегда садится в ложу «Г», а сейчас ложа пуста.

Фокс рассеянно кивнул, уткнувшись в программку. За роялем Дора Моубрей. Пастораль и скерцо, опус 8, Лало.^[2] Ему это ни о чем не говорило. Он перевернул страницу. Примечания к программе концерта составил Филипп Тернер. Следует избавиться все же от привычки покупать вещи по дороге и рассовывать их по карманам; хотя, с другой стороны, почему бы и не принести блок «Дикси» Крекеру, который курит только их. Фокс взглянул на часы: без двадцати восемь. «Это было одно из любимых произведений Сарасате, и он исполнял его с подъемом и вдохновением».^[3]

Люстры медленно гасли, публика в нетерпении заерзала и затихла. На сцене открылась дверь слева, из нее вышла молодая женщина в платье цвета спелого абрикоса и прошла к роялю. Раздались жидкие аплодисменты, на которые она не обратила внимания. Лицо ее было бледным, а абрикосовое платье делало его просто белым, и Фоксу показалось абсурдным, что никто не сообразил хоть немного ее подкрасить. Наблюдая, как она села на стул, наклонила голову и замерла, он залюбовался ее тонким профилем. В это время дверь снова открылась, и взрыв аплодисментов встретил героя вечера. Ян Тьюсар прошествовал напряженной, но не без грации, походкой на середину сцены, с серьезным видом поклонился публике, выждал мгновение и, невзирая на продолжающуюся овацию, повернул голову к Доре Моубрей. Она опустила руки на клавиатуру, дала тон для настройки, Тьюсар поднял и положил скрипку под подбородок.

Бросив на Диего косой взгляд, Фокс заметил, как левая его рука, на которой не было двух пальцев, судорожно схватилась за запястье правой, как только смычок Тьюсара взметнулся в воздух, чтобы полилось, согласно программке, «восхитительное, печальное анданте».

Ничего не произошло. То есть ничего особенного. Публика вежливо слушала, в меру покашливала и шуршала программками, скрипка и рояль звучали вполне мелодично. Для Текумсе Фокса, который никогда не ходил на концерты, музыка казалась вполне приятной и даже доставляла некоторое удовольствие. Однако к концу пьесы он начал чувствовать некоторое беспокойство. Конечно, Диего, слушавший скрипача затаив дыхание, являл собой пример благонравия, но маленький господин, сидящий справа от Фокса, почему-то укоризненно качал головой.

Когда Тьюсар, бледный, мрачный, опустошенный, опустил смычок и застыл в неподвижности, публика захлопала скорее по привычке и из вежливости.

Фокс наклонился к своему другу и тихо спросил:

— В чем дело? Он сыграл не ту вещь?

Диего мотнул головой, ничего не ответив, однако Фокс услышал, как сидящая перед ним женщина прошептала своему спутнику:

— Ничего не понимаю. Никогда не слышала такого мертвого звука, а я-то уж всего наслушалась. Если он будет продолжать в таком духе, было бы преступлением не остановить его…

Тьюсар кивнул Доре Моубрей, и они начали вторую вещь. Фокс воспринимал музыку так же, как и раньше, но спустя несколько минут он уловил легкий шум в публике. Ему вдруг стало неудобно сидеть, захотелось по-другому скрестить ноги. Маленький господин справа откровенно ерзал и нарочно уронил программку. После того как закончилась пьеса, аплодисменты прозвучали еще более скупо. Фокс даже не взглянул на Диего, он просто заново перекрестил ноги и молился, чтобы последняя вещь, за которой следовал «Обертасс» Венявского, была короткой. Так и случилось. Реакция публики была прежней. Реакция Тьюсара еще короче. С застывшим выражением на бледном лице он несколько мгновений стоял на сцене, глядя прямо перед собой, затем повернулся на каблуках и зашагал прочь. Публика глухо и нестройно загудела. Дора Моубрей, еще бледнее, чем Тьюсар, несколько секунд сидела за роялем, затем вскочила и стремглав побежала к двери.

— Пошли, — прорычал Диего, взявшись за пальто и шляпу.

Фокс забрал свое пальто и последовал за ним по проходу.

В фойе Диего снова прорычал:

— Мне надо выпить.

Фокс кивнул, и они сошли по лестнице в бар.

Текумсе потихоньку тянул из своего стакана виски с содовой, наблюдая за тем, как испанец опрокидывает — одну задругой — двойные порции виски; судя по выражению его лица, к беседе он не был расположен, да и сам Фокс был смущен и не знал, что сказать. Около года назад по настоятельной просьбе Диего он вложил две тысячи долларов в приобретение скрипки для молодого виртуоза, который, как сказал Диего, был или мог бы стать вторым Сарасате. И сегодня его пригласили на концерт, чтобы он своими глазами увидел триумф, в обеспечение которого и он внес свой скромный вклад. И сейчас он испытывал не только смущение, но и некоторое раздражение. Он не хотел идти на концерт. Он ничего не понимал в музыке. В нем не возникло ощущения своей причастности к триумфу другого человека. Он продолжал молча тянуть из стакана, а его приятель угрюмо пялился на пустые бутылки, стоящие на полке бара.

Вдруг Диего повернул к нему голову:

— Ведь ты не знаешь, что там произошло?

Фокс поставил пустой стакан и сказал:

— Нет.

— И я не знаю.

— Видимо, — сказал Фокс, стараясь не слишком навязывать свое мнение, — он так напуган, что не может как следует собраться. Во всяком случае, такой у него вид.

Диего покачал головой:

— Нет, тут что-то другое, с пальцами у него все в порядке, даже с портаменто.^[4] Ничего не понимаю. Дело в звуке. Звук мертвый. Абсолютно мертвый. Эта скрипка должна была петь! И он добивался этого, я видел, как он старался, — он проявил исключительное мужество, он боролся до конца! Но ведь ты слышал? Как будто дырявая посудина из ссудной лавки! Ничего не понимаю. Я чувствовал себя так же, как тогда, когда со мной произошло вот это. — Он показал руку с двумя культяшками вместо пальцев. — Прости, я хотел бы пройтись и, может быть, еще выпить. Не хочется что-то разговаривать.

— А как же Тьюсар? — спросил Фокс.

— Не знаю.

— Он будет играть до конца?

— Не знаю. Говорю тебе: не знаю.

— Я тоже, но хотел бы знать. Я подумал, что он испугался, но ты со мной не согласен. Пойдем к нему.

Посмотрим на его скрипку.

— Без толку. Поздно. Ползала уже ушло. Да и стараться больше, чем в первом отделении, он не сможет. — Диего содрогнулся. — Мне не вынести этого, даже под страхом потерять еще один палец.

Но Фокс настоял на том, что им следует поторопиться, если они думают попасть за кулисы до конца антракта. Он заплатил по счету и вышел, его приятель неохотно последовал за ним. Проходя мимо центрального входа в зал, они увидели толпу одетых людей, спускающихся по крутым ступенькам с очевидным намерением больше не возвращаться.

Никто не остановил их при входе за кулисы, что удивило бы их, если бы они были в настроении обсуждать это странное обстоятельство. Они поднялись по ступенькам, прошли по коридору, пару раз повернули, пересекли большую комнату, забитую всяким реквизитом, и открыли дверь.

В прошлый раз здесь, перед гримерной Тьюсара, было больше дюжины людей. Теперь их было раза в два больше. Но если раньше царила атмосфера напряженного нервного ожидания, то сейчас Фокс, быстро окинув всех взглядом, увидел, что присутствующие охвачены ужасом.

Лишь на лицах двух полицейских, стоявших по обе стороны закрытой двери в гримерную, выражение ужаса отсутствовало. Ближе всего к Фоксу и Диего оказался сидящий на краешке стула элегантный, как обычно, Адольф Кох, но и он дышал открыв рот. Диего подошел к нему и спросил, что случилось.

— Что? — Кох поднял голову. — Ян покончил с собой. Застрелился.

Глава 2

К ним подошел один из полицейских.

— Как вы сюда попали, ребята? Разве у входа никто не стоит?

Диего обернулся к нему, не в силах говорить.

— Все в порядке, — ответил вместо него Фокс. — Мы прошли через сцену. Мы свои.

— Свои для кого?

— Это друзья мистера Тьюсара, — сказал Кох, и полицейский, кивнув, успокоился.

Диего застыл, упершись взглядом в дверь гримерной, лицо его исказилось, как у человека, пытающегося поднять непомерную тяжесть.

Фокс отошел в угол и стал наблюдать за происходящим.

Сработали инстинкт и привычка. Когда-то он считал это проявление своей натуры органическим дефектом, и оно до сих пор не доставляло ему радости, но долгий и не всегда приятный опыт заставил его смириться. Происшествия и ситуации, от которых кровь других людей кипела и застывала в жилах, его превращали в некий точный прибор, регистрирующий и оценивающий все подробности обстановки. Хотел он того или нет, перед лицом трагедии он брал на себя задачу разобраться в ней, в то время как другие жаловались на судьбу, предавались скорби, искали утешения или падали в обморок. Здесь пока никто в обморок не упал. Разбившись на пары и группки, господа таращились на дверь гримерной либо тихо переговаривались. Одна леди еле сдерживалась от смеха, двое других — мужчина и женщина — трясли ее за руку, уговаривая успокоиться. Учитель Яна Тьюсара Феликс Бек ходил взад и вперед, нервно жестикулируя.

Обретший наконец дар речи Диего Зорилла разговаривал с Адольфом Кохом. Хиби Хит видно не было, но неизвестный Диего молодой человек, ранее бывший с ней в гримерной, стоял у противоположной стены, засунув руки в карманы, и Фокс отметил, что тот также считает себя вправе давать оценку происходящему. Когда взгляд Фокса упал на Дору Моубрей, он снова застыл, смирив свои чувства. Она сидела на стуле у дальней стены, и на ее уже не белом, а каком-то сером лице не было никакого выражения вообще. На слова, которые Перри Данхэм с напором шептал ей в ухо, она никак не реагировала.

Тут все лица обратились к трем вошедшим в комнату мужчинам. Формы на них не было, но облик и манеры говорили сами за себя.

— Сюда, пожалуйста, капитан, — сказал один из полицейских, и тот, что шел впереди, быстро окинул взглядом холл, пересек его и остановился у двери гримерной.

Держался он деловито, но спокойно, говорил негромко, вежливо, чуть ли не с извиняющимися интонациями.

— Будьте добры сообщить свои имена и адреса этим джентльменам, — сказал он, — это сэкономит время.

Пожалуйста, не создавайте из этого проблему.

Он открыл дверь гримерной и вошел в нее вместе с одним из полицейских. Дверь закрылась. Двое оставшихся вынули блокноты и карандаши и приступили к делу. Прибытие представителей власти несколько сняло напряжение; люди задвигались, заговорили нормальными голосами. Фокс упорно держался в своем углу. Наконец и к нему подошел полицейский в штатском с блокнотом.

— Будьте добры, ваше имя?

— Текумсе Фокс.

— Как это пишется?

Фокс продиктовал по буквам и повторил:

— Текумсе Фокс, Брустер, штат Нью-Йорк.

— Ваша профессия?

— Частный детектив.

— Как? — Человек в штатском поднял глаза. — Ах, да-да. Тот самый. Вы тут по делу? — закончив писать, спросил он.

— Нет, у меня выходной.

Агент удивленно хмыкнул, заметив:

— Вы больше похожи на шахматиста, — и перешел к следующему.

Не привлекая к себе внимания, Фокс перешел на другую сторону холла и пристроился рядом с молодым человеком, которого не знал Диего; скоро ему удалось услышать, что того зовут Теодор Гилл и по профессии он рекламный агент. Когда агент, проводящий опрос, проследовал далее, молодой человек неожиданно обернулся, встретился глазами с Фоксом и, усмехнувшись, спросил:

— Вам удалось расслышать мое имя? Теодор Гилл, друзья зовут меня Тед.

Фокс, несколько смешавшись, улыбнулся. Не пропустив мимо своего внимания, что глаза у молодого человека скорее серые, чем голубые, а волосы не рыжеватые, а светло-каштановые, он объяснил:

— Мне показалось, что мы знакомы, но я, очевидно, ошибся. Моя фамилия Фокс.

— Я знаю, — кивнул тот. — Мне, помоги Боже, приходится знать всех и вся. Как вы думаете, что хуже?.. А вот и полицейская экспертиза. Даже медицину обогнали — нет, и она тоже здесь. Задумайтесь над этим, сделайте милость.

Мы отражаем общую потребность современного мира. Я имею в виду рекламных агентов, к которым я принадлежу.

И жить без нас нельзя, и даже умереть без нас некоторым бедолагам не удается. Сейчас они сделают с него сотню снимков. Кстати, я слышал, что вы прошли сюда через сцену.

— Точно. Я об этом говорил.

— Вы случайно не заметили где-нибудь там чарующее видение неземной красоты? В данном случае блондинку?

— Если вы думаете о Хиби Хит, то не видел. Вы ее потеряли?

— Надеюсь, нет. Она была здесь, а потом исчезла.

— А вы ее… э-э?

— Я ее трубадур. Она мой клиент. Если вам когда-нибудь потребуется… впрочем, с этим можно и нужно повременить. А вот, смотрите, и третье отделение концерта.

Капитан вышел из гримерной, прикрыв за собой дверь.

Шляпы и пальто на нем уже не было. Цепким взглядом он обвел всех присутствующих. Держался он строже, чем раньше, но голос его был скорее мрачный, чем враждебный.

— Мистер Ян Тьюсар погиб от пули, вошедшей в рот и вышедшей из верхней части черепа. Официальное заключение на данный момент — он застрелился. И нет оснований полагать, что окончательное заключение будет другим. Он оставил короткую записку, — капитан поднял руку и показал ее, — она адресована: «Моим друзьям, которые верили в меня». Сейчас я не стану ее зачитывать. Почерк должен пройти специальную экспертизу, но я хотел бы, чтобы кто-то из присутствующих, знакомый с почерком Тьюсара, взглянул на записку. Кто бы мог это сделать?

Взгляды, движения, колебание, шепот.

Всеобщее замешательство прервал голос:

— Я могу.

— Благодарю вас. Ваша фамилия?

— Бек. Феликс Бек. — Он выступил вперед и открыл рот, но не раздалось ни звука. Наконец, словно желая закрепить на все времена чрезвычайно важное и бессмертное сообщение, он громко произнес: — Я учитель Яна Тьюсара. С давних пор.

— Хорошо. — Капитан вручил ему записку. — Это его почерк?

Бек взял листок и стал всматриваться в него. Наступила почти полная тишина, лишь из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса и звуки. Он провел по глазам тыльной стороной ладони и снова обратился к записке. Губы его неслышно шевелились. Потом он поднял глаза на присутствующих и тихим, дрожащим голосом спросил:

— Знаете, что он нам пишет? — Он потряс запиской. — Я принадлежу к ним, правда? К друзьям, которые верили в него? Я вас спрашиваю! Вы знаете…

По щекам его скатились две слезинки, и он не смог продолжать.

— Мистер Бек! — резко сказал капитан. — Я задал вам вопрос. Это почерк Тьюсара?

Он протянул руку и забрал у него записку.

Бек кивнул, снова вытер глаза и крикнул:

— Да! Разумеется, его!

— Благодарю вас. — Капитан спрятал листок в карман. — Еще несколько вопросов — и все. Кто-нибудь из присутствующих был в этой комнате, когда Тьюсар покинул сцену и прошел в гримерную?

— Я, — снова заговорил Бек.

— Вы видели, как он вошел в гримерную?

— Да. — Голос Бека был сдержаннее. — Я был неподалеку, я пришел сюда после Лало. Не выдержал и ушел.

Я вошел в гримерную и снова вышел, когда он появился, я был здесь.

— Зачем вы заходили в гримерную?

— Я хотел взглянуть на футляр от скрипки.

— Зачем?

— Хотел убедиться. Мне показалось, что он играет не на своей скрипке.

Раздался ропот, люди зашевелились, и Бек с вызывающим видом окинул присутствующих.

— Я до сих пор так считаю!

— Почему? — нахмурился капитан.

— Звук! Боже мой, слух у меня есть, как вы думаете?

— Вы хотите сказать, скрипка звучала иначе? А что, у Тьюсара была какая-то особенная скрипка?

— Страдивари. И не просто Страдивари, а Страдивари-Оксмана. Этого вам достаточно?

— Не знаю. Тьюсар принес скрипку с собой, когда ушел со сцены?

— Разумеется. Я окликнул его, но он мне не ответил и даже не остановился. Не взглянув на меня, он вошел в гримерную и закрыл за собой дверь. Я хотел войти, еще раз окликнул его, но он велел мне не входить. Я решил оставить его ненадолго одного, тут пришли мисс Моубрей, мистер Кох и мистер Данхэм, а потом и остальные.

— Когда вы вошли в гримерную взглянуть на футляр, там был кто-нибудь?

Бек уставился на него:

— Был?.. Разумеется, нет!

— Пистолета в гримерной вы не заметили?

— Нет, не заметил. Но пистолет лежал в кармане его пальто — по крайней мере, в последнее время так было.

После его концерта в пользу Чехословакии, когда он стал получать письма с угрозами, он не расставался с пистолетом. Я говорил ему, что это глупо, но он не слушал меня.

— Понятно, — капитан кивнул, — значит, пистолет принадлежал ему. Вы сказали, что после Тьюсара пришла мисс Моубрей. Кто она такая?

— Аккомпаниатор Тьюсара.

— Вот мисс Моубрей, — раздался резкий голос, — и пора бы ее отпустить домой. Она не в состоянии отвечать на кучу излишних вопросов.

Красивый, темноглазый и темноволосый человек, в вечернем костюме, не менее элегантный, чем Адольф Кох, но молодой, стройный, со спортивной фигурой, держал руку на спинке стула, на котором сидела Дора Моубрей. В его тоне звучало если не высокомерие, то по крайней мере создавалось впечатление, что, будь у него время и желание, он, пожалуй, и свою бабушку стал бы учить есть с ложечки. Взоры всех присутствующих обратились к нему.

— Будьте добры, ваше имя? — осведомился капитан.

— Меня зовут Перри Данхэм. Незачем допрашивать мисс Моубрей. Она уже один раз здесь теряла сознание.

Мы видели с ней, как застрелился Ян.

— Ах, вот как?!

— Да, и это может подтвердить большинство присутствующих. Когда я пришел сюда, мисс Моубрей и мистер Кох уже были здесь, а вскоре собрались и все остальные.

Все громко удивлялись тому, что произошло с Яном. Двое или трое попытались войти в гримерную, но он крикнул, чтобы к нему не входили. Наконец, когда до конца антракта остались считанные минуты, Бек и Кох решили, что мисс Моубрей должна пойти к Яну, а я, испугавшись, как бы он не запустил в нее чем-нибудь, вошел вместе с ней.

Ян стоял перед зеркалом с пистолетом в руке. Я не растерялся и велел мисс Моубрей закрыть дверь, что она и сделала. Я заговорил с Яном и стал медленно к нему приближаться, но, когда я был от него шагах в трех, он сунул дуло в рот и нажал на спусковой крючок.

— Так, — капитан перевел дыхание, — как я уже говорил, мистер Данхэм, я уже пришел к выводу, что речь идет о самоубийстве. Никогда не слышал, чтобы человек открывал рот специально, чтобы туда ткнули дулом пистолета. Разумеется, ваш рассказ окончательно проясняет дело, но для соблюдения формальностей я хотел бы задать мисс Моубрей один вопрос. Мисс Моубрей, все произошло так, как описал мистер Данхэм?

Не поднимая головы и глаз, она кивнула.

— Простите, — настаивал капитан, — но если мы выясним все детали сейчас, вопрос будет тут же закрыт.

Вы были вместе с мистером Данхэмом, когда Тьюсар застрелился?

— Да, — прошептала она. Затем она подняла голову, встретилась глазами с капитаном и продолжила неожиданно спокойным и сильным голосом: — Мы были там.

Я стояла дальше, чем Перри, и еле сдерживалась, чтобы не закричать. Когда Ян поднял пистолет, Перри подскочил к нему, но было уже поздно, он не успел…

— Ян сделал это слишком быстро, — резко сказал Данхэм. — Или я двигался слишком медленно. Он упал, я споткнулся и тоже упал. Когда я вскочил, мисс Моубрей прижалась к двери, не понимая, что своим телом мешает открыть дверь. Я считал ненужным впускать туда целую толпу, но не знал, как поступить иначе, поэтому увел мисс Моубрей от двери, и все ввалились в гримерную.

Капитан хмыкнул, потер подбородок, медленно обвел всех взглядом и снова хмыкнул.

— Так, — сказал он, — не вижу оснований вас задерживать. Если потребуется, у нас есть ваши фамилии, но, думаю, вряд ли возникнет необходимость вас беспокоить. Как я слышал, один из полицейских позвонил сестре Тьюсара. Она приехала?

Несколько человек отрицательно покачали головами.

— Хорошо бы, — продолжал он, — чтобы кто-нибудь из числа ее друзей подождал, пока она приедет. Остальные свободны. Если только кто-нибудь не хочет сообщить мне что-нибудь еще.

Он снова окинул взглядом столпившихся вокруг него людей. Казалось, и на этот раз ответом ему станет только молчание, однако кто-то проворчал:

— Есть тут один пустячок.

Это был Адольф Кох. Он встал со стула и вышел на середину комнаты.

Глаза капитана вонзились в него.

— Да, сэр?

— Где же все-таки вторая записка?

— Вторая?

— Вы сказали, что Тьюсар оставил записку «своим друзьям, которые верили в него». Но когда после выстрела мы вошли в комнату, несмотря на страшное потрясение, я слышал, как мистер Гилл сказал: «Вот оставленная им записка», а мисс Моубрей сказала: «Их две», а мистер Гилл сказал: «Нет, только одна», а мисс Моубрей сказала: «Две, я видела, как они лежали рядом». — Кох вздохнул. — Думаю, это уже не так важно, но если бы вы поискали ее до нашего ухода…

Капитан недовольно скривился: появление этой маленькой неприятной закавыки — пропавшей записки — в совершенно очевидном случае самоубийства было абсолютно ни к чему. Более жестким, чем раньше, тоном он обратился к Доре Моубрей:

— Это верно? Вы видели две записки?

Она сокрушенно кивнула:

— Да. Кажется, я видела две записки, но, возможно, я и ошибаюсь. Я заметила их, когда Ян держал пистолет, а Перри подбирался к нему. Мне показалось, что записок было две, но, наверное, только показалось, ведь Перри говорит, что видел только одну. И какое это теперь имеет значение?

Капитан успокоился.

— Значит, вы не можете с определенностью утверждать, что видели две записки?

— Нет, нет. Должно быть, была одна…

— Вы видели одну записку, мистер Данхэм?

— Разумеется.

Молодой человек бросил неприязненный взгляд на Адольфа Коха. Но тот пренебрег им и скептически заметил девушке:

— Дора, ведь у тебя прекрасное зрение! — Кох посмотрел на капитана и продолжил: — Вполне вероятно, что записок было две и кто-то одну из них взял.

— Как ваше имя? — с раздражением спросил капитан.

— Адольф Кох. Фабрикант платья и костюмов. Любитель искусства.

— Вы настаиваете на своей версии? Вы считаете, мне следует попросить разрешения у этих господ обыскать их?

— Ни в коем случае, — невозмутимо ответил Кох. — Я и сам не разрешу обыскивать меня. Я упомянул об этом только потому, что вы спросили, нет ли у кого-либо дополнительных сведений.

— Хорошо, у вас есть еще что-нибудь?

— Нет.

— А у других?

Судя по выражению лица капитана, дополнительная информация вряд ли бы его обрадовала, но продолжение все-таки последовало. Некий баритон вежливо осведомился, нельзя ли внести предложение.

Другой голос из задних рядов пояснил:

— Это Текумсе Фокс, капитан.

— Я здесь как частное лицо, — быстро заговорил Фокс. — И хотел лишь предложить, чтобы вы, если сочтете нужным, попросили мистера Бека осмотреть скрипку, пока мы не разошлись. Ведь у него возникли сомнения в ее подлинности!

— Конечно, я имею это в виду.

— До нашего ухода, если не возражаете?

Капитан обратился к Феликсу Беку:

— Вы смогли бы подтвердить, что это и в самом деле скрипка Тьюсара?

— Разумеется, — ответил Бек таким тоном, как будто его попросили удостоверить, что отражение в зеркале принадлежит ему.

— Прошу всех на минуту задержаться, — сказал капитан и вошел в гримерную, закрыв за собой дверь.

Из-за двери послышались приглушенные звуки и голоса, но слов было не разобрать, затем капитан появился снова. Он прикрыл за собой дверь и обернулся к присутствующим. Кривая гримаса недовольства на его лице стала еще резче, чем несколько минут назад, когда Кох заговорил о второй записке. Капитан долгое время молча обозревал присутствующих, но когда наконец открыл рот, в его голосе звучало полное расстройство:

— Скрипки нет!

Раздались восклицания, охи, ахи. Феликс Бек бросился к двери в гримерную, но один из агентов поймал его за руку и удержал. Хор голосов возвестил, что этого не может быть, они видели ее там, и капитан уже поднимал руку, чтобы призвать всех к порядку, как в воцарившейся неразберихе появился новый персонаж. Дальняя дверь настежь открылась, и в нее влетела женщина в распахнутой норковой шубе — никого не узнающие глаза на бледном лице, накрашенные губы открыты от быстрой ходьбы. Перед ней расступились, она помчалась по образовавшемуся коридору к гримерной, но капитан преградил ей путь.

Адольф Кох кинулся к ней и резко сказал:

— Гарда, тебе не стоило…

Она вцепилась в капитана:

— Мой брат! Ян! Где он?..

Текумсе Фокс снова тихонько отступил в угол, из которого только что вышел.

Глава 3

— Не согласен, — убежденно сказал Диего Зорилла. — Совершенно не согласен. Это лучшее, что мог сделать Ян.

Мне надо было бы поступить так же, когда я потерял пальцы. А что до скрипки, я этому не верю. Если бы ее подменили, Ян непременно это заметил бы. — Он отпил из стакана, поставил его и покачал головой. — Нет, ее просто украли, и все тут. Но кто и как…

— Может быть, поделишься со мной своими соображениями, — предложил Фокс.

Они сидели в ресторане «Рустерман», покинув Карнеги-Холл около полуночи. Последние два часа, проведенные там, ничего не прояснили, если не считать отрицательного результата: скрипку Яна так и не нашли.

Не возникало, по-видимому, никакого сомнения в том, что скрипка находилась в гримерной непосредственно после того, как Ян застрелился. Каждый отрицал, что брал и даже дотрагивался до нее, но все были единодушны в том, что во время возникшей сумятицы ее легко было взять незаметно. Тщательное расследование позволило достаточно точно установить, что до прибытия капитана место происшествия покинули только трое: миссис Бриско, мистер Тилингслей и мисс Хиби Хит. Ко всем троим были отправлены агенты, чтобы допросить их, и все трое отвергли какую-либо причастность к пропаже скрипки. Правда, все были в верхней одежде, под которой легко можно было спрятать и вынести скрипку, незаметно отлучившись на несколько минут, однако обыск всего здания оказался безрезультатным.

В маленьком удобном кабинете «Рустермана» Диего объяснил Фоксу, что миссис Бриско — это та самая дама, которую Фокс назвал жердью в соболях, и ее можно с уверенностью исключить из числа возможных похитителей скрипки. Мистер Тилингслей, концертмейстер Манхэттенского симфонического оркестра, также вне подозрений. Хотя Хиби Хит, как кинозвезду, нельзя судить по обычным критериям логики и разума, все-таки маловероятно, что она украла скрипку, на приобретение которой сделала весомый вклад в виде двух тысяч пятисот долларов.

— Она тоже поклонница искусства? — спросил Фокс.

— Она поклонница Яна Тьюсара, — сказал Диего уверенно. — Ян был фигура романтическая. Он был настоящим романтиком, что и доказал сегодня. В отличие от меня. Я реалист. Когда со мной произошел несчастный случай и мне размозжило пальцы так, что их пришлось ампутировать, разве я поставил точку? Нет. Я воспользовался твоим гостеприимством и твоей добротой и несколько месяцев жил у тебя, потому что реалист должен есть. Может, еще выпьем? И вот я занимаюсь аранжировкой музыки для «Метрополитен бродкастинг компани».

— Ее слушают много людей. Как бы там ни было, у тебя все в порядке. Расскажи мне о других.

Диего продолжил рассказ. Все думали, говорил он, что Тьюсар лелеет мечту жениться на Доре Моубрей, но у Доры это не вызывало энтузиазма, а уж ее отец и вовсе был против этого брака. Когда несколько месяцев назад Лоутон Моубрей выбросился из окна своего офиса и разбился насмерть, ходили даже слухи, что к этому его последнему путешествию имел отношение Ян Тьюсар, желавший устранить препятствие на пути пламенной любви, но, на взгляд Диего, это всего-навсего капля яда с грязного языка сплетников, ибо Ян все же не был настолько романтичен. Через какое-то время Дора снова согласилась стать аккомпаниатором Яна, во-первых, потому, что Ян твердил, что иначе он вообще не сможет играть, и, во-вторых, потому что нуждалась в деньгах. Хотя Лоутон Моубрей и был исключительно удачливым менеджером, он тратил больше, чем зарабатывал, и после себя ничего, кроме долгов, приятных воспоминаний и дочери без гроша, не оставил.

Фокс спросил, а не строил ли насчет Доры Моубрей определенных планов молодой Данхэм?

Диего хрюкнул и сказал, что, как он надеется, это не так. Перри Данхэм — самонадеянный паяц, он не способен понять тонкую и искреннюю натуру прелестной маленькой Доры. Он называл ее «маленькая Дора», потому что, когда впервые увидел ее шесть лет назад, ей было всего четырнадцать и она напоминала длинноногого олененка. Даже теперь, признался он, на его испанский вкус, ей не хватает некоторой округлости, хотя, несомненно, она очень миловидна и притом весьма неплохо играет. Для Перри же существует только одна музыка — джаз, который Диего, судя по его тону, просто усыпляет. Единственная причина, почему вообще нога Перри ступает под своды Карнеги-Холл, — это необходимость добиваться расположения своей богатой матушки Ирэн Данхэм Помфрет, которая стала финансовой крестной матерью для многих музыкантов, организовав Вифлеемский фестиваль. В его вкусе скорее не Дора Моубрей, а Гарда Тьюсар, сестра Яна.

Они были?..

Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда — Фокс и сам это наблюдал — своим лицом, фигурой и движениями воплощала образ истинной соблазнительницы, но свои чары она использовала исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О ее занятии трудно было сказать что-либо конкретное, предполагали, что она связана с миром моды, однако если за туалеты, которые она носила, квартиру, которую она снимала, а также за автомобиль и шофера она платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба!

— Гарда обожала брата, — заметил Фокс.

— Несомненно, — согласился Диего, — но недавно между ними пробежала кошка. — Только вчера Ян рассказал ему, что Гарда так на него разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда, он не назвал причины их ссоры. Диего при этом покаянно добавил, что последние несколько месяцев он не поддерживал с Яном прежних близких отношений, и это было очень скверно с его стороны. В порыве раскаяния после шести или семи порций виски он признался, что ревновал. Ян готовился к самому значительному событию в своей карьере, совершенно ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось выше его, Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не простит себе. Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою вину. Он отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния наложил на себя руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто заменил скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила свою гнусную роль.

Через десять минут, правда, Диего утверждал, что если бы подмена была, Ян мгновенно распознал бы ее.

— Нужно выбрать что-нибудь одно, Диего, — улыбнулся Фокс, — только что ты сказал…

— Ну и что? — мрачно перебил его Диего. — Все равно я прав. Конечно, обвести Яна вокруг пальца с этой скрипкой было невозможно, и тем не менее это произошло. И я собираюсь найти того, кто это сделал. Сейчас я пьян, но завтра я буду трезвый и займусь именно этим.

— Что ж, желаю успеха. — Фокс взглянул на часы. — Извини, сейчас я уже ничем не смогу тебе помочь, у меня билет на ночной поезд в Луисвилл. Двух дней мне там вполне должно хватить, так что, возможно, я позвоню тебе в четверг утром и узнаю, как у тебя дела.

Однако дело, которое он расследовал в Луисвилле, — неожиданная и непонятная эпидемия желудочных заболеваний в конюшне скаковых лошадей, затронувшая будущих участников скачек в Дерби, — заняло на день больше, чем рассчитывал Фокс, поэтому он вернулся в Нью-Йорк не в четверг, а в пятницу, не в восемь утра, а в два часа пополудни и не с Пенсильванского вокзала, а из аэропорта Ла-Гардиа. Тем не менее ему не потребовалось сразу же звонить Диего Зорилле, чтобы узнать, как продвигается его план возмездия: он разговаривал с ним по междугородному телефону в четверг вечером и все выяснил. Более того, информация и задание, которые он получил, были таковы, что он спешно пообедал в аэропортовской забегаловке и доехал сначала на метро до Манхэттена, а затем на такси помчался на Парк-авеню.

Усталый вид после трех напряженных дней и ночей, карманы, набитые подарками для Тримблов и прочих обитателей Зоопарка, как часто называли его загородный дом, а также поношенная сумка явились, как он подумал, единственной причиной холодного приема вышколенного дворецкого, который встретил его в просторной приемной апартаментов на двенадцатом этаже. Но, скорее всего, дворецкому он был совершенно безразличен: видимо, прислуге Ирэн Данхэм Помфрет было не привыкать иметь дело с привидениями из других миров.

Дворецкий учтиво стоял рядом, пока другой человек в ливрее вежливо принял у Фокса сумку и верхнюю одежду, и тут же из внутренних комнат в холл вышла женщина и направилась к нему со словами:

— Здравствуйте, я не держу горничных — я их не люблю. У меня только мужчины. Раньше я брала горничных, но они постоянно болели. Вы — Фокс? Текумсе Фокс? Диего мне много о вас рассказывал. Вы так помогли ему, когда с ним произошла беда. Проходите, пожалуйста.

Фокс старательно скрывал все возрастающее изумление. Сначала его удивила большая, богато обставленная приемная. Он немного разбирался в китайских вазах — с ними было связано одно дело, которым ему пришлось заниматься, — на столе стояли два прекрасных редких экземпляра; на стене за ними висела дешевая репродукция «Разбитого кувшина» Греза. Разумеется, он не знал, что это была любимая картина весьма сентиментального Джеймса Гарфилда Данхэма, первого мужа миссис Помфрет, равно как не знал и того, что миссис Помфрет умела пренебрегать общепринятымиусловностями, когда речь шла о ее вкусах — о последнем, правда, можно было догадаться, лишь взглянув на нее.

А ее внешность поразила его еще больше! В ней не было и намека на холодную бесстрастность и высокомерную надменность, которые он ожидал увидеть, зная о ее репутации Мецената^[5] в женском обличье. Крупная фигура, умные и веселые глаза, полные красивые губы говорили об удовлетворенности жизнью, а удивительно молодая кожа — судя по возрасту ее сына Перри, ей должно было быть по крайней мере между сорока и пятьюдесятью — наверняка привела бы в восхищение и самого Рубенса. Фокса привела.

Огромная гостиная, в которую она провела гостя, где два концертных рояля выглядели бы игрушками, поражала своими размерами, но не подавляла. Ирэн остановилась у края бесценного зенджанского ковра и голосом, в котором гармонично звучала нежная привязанность и командные нотки, предполагавшие немедленный отклик, позвала:

— Генри!

Из кресла поднялся мужчина и подошел к ним.

— Мой муж, — представила его миссис Помфрет, и Фокс отметил про себя, что дама произнесла это тоном, каким она сказала бы, например, «мой эрдельтерьер» или «моя любимая симфония», не оскорбляя при этом его мужского достоинства. Она продолжила: — Это Текумсе Фокс. Вот что я скажу вам: будь я вашей женой и вы ходили бы с такой щетиной…

Фокс обескураженно отпустил руку Генри Помфрета и со смущенным видом стал оправдываться:

— Я очень спешил на самолет и не успел побриться, а кроме того, я не люблю бриться и у меня нет жены. — Он осмотрелся и увидел, что в гостиной никого не было, кроме девушки и молодого человека, сидевших на диване. — Я думал… Диего сказал мне по телефону, что вы пригласили сюда всех, кто…

— Я так и сделала, но Адольф Кох передал, что не сможет прийти раньше четырех, и, поскольку в это время вы летели в самолете, Диего не мог вас предупредить, а моему секретарю не удалось связаться с Дорой и мистером Гиллом — наверное, вы знаете их?

Ирэн направилась к дивану, чтобы представить сидевших на нем молодых людей. Те встали. Рука Доры потянулась к Фоксу и застыла на полпути к нему, он протянул свою ладонь и обнаружил, что ее пожатие, несмотря на застенчивость, было твердым. Она была гораздо бледнее по сравнению с тем, какой он ее помнил, однако, приняв во внимание, что Дора только что пережила серьезное потрясение, решил согласиться с Диего и признать ее в высшей степени привлекательной.

Фокс пожал также руку Теду Гиллу, который своим отсутствующим и слегка обиженным видом пытался продемонстрировать, что его оторвали от важного дела.

— Он похож на одного норвежского тенора, с которым я познакомилась в Женеве в 1926 году, он пел адамовым яблоком, — сказала миссис Помфрет.

— Это не в мой огород! — засмеялся Генри Помфрет. — Я напоминаю ей крокодила, с которым она познакомилась в Египте в 1928 году. Это к вам относится, Гилл.

— Косоглазого маленького крокодильчика, — парировала с нежным ехидством в голосе его жена. — А того норвежского тенора звали, кажется… Да, Уэллс, в чем дело?

Подошел человек среднего возраста с беспокойно приподнятыми бровями и озабоченным взглядом.

— Вас к телефону, мисс Помфрет. Мистер Барбинини.

— О Боже, снова придется ругаться! — воскликнула миссис Помфрет и умчалась из гостиной.

— Хотите что-нибудь выпить? — предложил мистер Помфрет. — Дора?

— Нет, спасибо.

Гилл тоже отказался, а Фокс решил принять предложение и пропустить стаканчик. Оказалось, однако, что в это время напитки в гостиную не подавались, и Фокса повели через комнату поменьше, по коридору, за угол, в уютную маленькую комнату с кожаными креслами, радиоприемником, книгами…

Помфрет подошел к сооружению, представляющему собой сочетание бара и холодильника, и достал все необходимое. Фокс заметил на шкафу красную вазу Ланг Яо из китайского фарфора и большую вазу сочного персикового цвета на столике у стены. Он подошел к ней, чтобы рассмотреть получше. Мистер Помфрет, стоя у него за спиной, спросил, нравятся ли ему вазы.

— Эта нравится, — ответил Фокс.

— Не удивительно, — с гордостью в голосе сказал Помфрет. — Это Суан Те.

— Вам они точно нравятся.

— Я люблю вазы.

Фокс взглянул на него и увидел, что его лицо, так же как и голос, выражало неподдельную искренность.

В этот момент в нем появилось обаяние, хотя вначале Помфрет показался Фоксу непривлекательным: широкий рот, несоразмерно острый нос и беспокойные серые глазки, настолько маленькие, что брови чуть ли не свешивались над ними.

— Ни у кого больше нет такого тончайшего фарфора! — Помфрет принес напитки. — Еще одна почти такая же ваза стоит в гардеробной жены. Я покажу ее вам, прежде чем вы уйдете, если, конечно, захотите, у меня есть и кое-что другое. — Он засмеялся несколько смущенно. — Мне кажется, одна из причин, почему я ими так горжусь, состоит в том, что они — единственная моя собственность.

Разумеется, они были куплены на деньги жены, у меня лично денег никогда не было, но теперь они принадлежат мне.

Фокс отпил из стакана.

— Как вы их находите? Через агентов или сами?

— Ни так ни эдак. Вообще никак. Я бросил это занятие. Жена не любит, чтобы вещи хранились в шкафах, ей нравится, чтобы они были на виду. В принципе я с ней согласен. Но около года назад один недотепа уронил пятицветную вазу Мин, лучшую из всего, что я когда-либо видел, и она разлетелась на двадцать кусков.

Поверите, я плакал. Не рыдал, просто плакал. Это меня добило. Я бросил все. Ваза была так хороша, и я чувствовал себя таким виноватым…

Помфрет пригубил стакан, сдвинул брови, глядя в него, и продолжал:

— А прошлой осенью — еще одна потеря. Четырехугольная ваза, черная Ван Ли. Сейчас я вам покажу. — Он поставил стакан, снял с полки книгу и нашел нужную страницу. — Вот цветная репродукция этой вазы.

Уникальная вещь, это была жемчужина моей коллекции. Видите эту золотисто-желтую эмаль? А зеленую с белым? Впрочем, изображение далеко не передает красоты оригинала.

Фокс изучал рисунок.

— Она тоже была разбита?

— Нет. Украдена. Исчезла. В один из дней, когда… впрочем, не стану вас утомлять.

Фокс еще не успел заверить хозяина в том, что он вовсе его не утомляет, как в дверь постучали и в ответ на приглашение Помфрета войти появился Перри Данхэм.

— Я пришел за вами, — сухо сообщил он. — Пора начинать. Все, кроме Коха, уже собрались, и мама зовет вас. — Он протянул Фоксу руку. — Здравствуйте, я — Перри Данхэм, как вы уже, наверное, запомнили с прошлого раза. — Его взгляд остановился на полупустом стакане Фокса. — А это мысль!

— Налить? — предложил Помфрет, впрочем без особого рвения.

— Если у вас есть бурбон.

— Бурбона нет, к сожалению. Шотландское, ирландское.

— Бурбон я найду. — Самонадеянный паяц, как охарактеризовал его Диего, остановился у открытой двери. — Показываете мистеру Фоксу мамины вазы? И ее флорины и дукаты?

Дверь за ним закрылась.

На щеке мистера Помфрета, которая была видна Фоксу, заалело пятно. Видя, как он обескуражен, Фокс поспешил на помощь.

— Как экзотично! — небрежно бросил он. — Флорины и дукаты? — Он поводил по воздуху стаканом. — И динары с гинеями?

— Он имел в виду, — церемонно сказал мистер Помфрет, — мою маленькую коллекцию монет. Я занялся ими в качестве утешения, когда оставил коллекционирование ваз. Роняй их — не разобьются, а если бы и разбились — плакать не стану.

— Старинные монеты? Я бы с удовольствием их посмотрел.

— Сомневаюсь. — Монеты волновали мистера Помфрета явно меньше, и их демонстрация не вызывала у него чувства гордости. — Вы нумизмат? Вы упомянули динары.

Фокс сказал, что нет, для него «динар» — всего лишь экзотическое слово, ему просто интересно было бы увидеть хоть один, если они есть в его коллекции. Мистер Помфрет ответил, что вообще-то им пора идти, но у него действительно есть динар эпохи Фатимидов, и, вынув связку ключей из кармана, он выбрал один и отомкнул дверь шкафа. Взгляду открылись полки, на которых рядами стояли неглубокие подносы. Он вынул один поднос с маленькими, выстланными бархатом ячейками, в каждой лежало по монете. Помфрет указал на одну из них.

— Вот она. Не в самом лучшем состоянии. Эта вот более редкая и интересная — денье Людовика Первого. Это вот старинная шотландская монета Джеймса Пятого Шотландского. Это? Это старый английский… Войдите!

Это оказался Диего Зорилла. Он вошел, сверкнув черными глазами, вежливо пожал мистеру Помфрету руку, горячо — Фоксу и объявил, что послан за ними. Помфрет поставил на место поднос и закрыл шкаф на ключ.

Фокс допил свое виски.

— В соборе? — осведомился мистер Помфрет.

— Нет, в библиотеке.

Когда они вошли туда, Фоксу показалось, что это помещение менее всего могло бы претендовать на старомодное и достойное название «библиотека». Кое-какие книги там были, но они совершенно терялись среди множества прочих предметов. Стеллажи были, по-видимому, забиты антикварными музыкальными инструментами, там стояли гигантская арфа, бронзовые и мраморные бюсты композиторов, на стене висела карта мира — десять футов на десять, — исчерченная черными линиями вдоль и поперек… и это составляло ничтожную часть имевшихся там предметов. По сторонам большого прямоугольного стола, отчего эта часть помещения смахивала на конференц-зал, сидели приглашенные.

Во главе стола восседала Ирэн Данхэм Помфрет. Справа от нее пристроился с замученным видом секретарь Уэллс. Она прервала беседу с сидящим слева от нее Адольфом Кохом лишь для того, чтобы бросить «Садитесь» трем вошедшим мужчинам, даже не взглянув на них.

— Неповторима! — прошептал Диего Фоксу. — Как-то на заседании совета симфонического оркестра «Метрополитен» она запустила в Дэвида Каллена тетрадью с протоколами и приказала ему уйти.

— Мне-то зачем… меня это, собственно, не касается, — убеждал супругу мистер Помфрет через длинный стол.

— Сядь, — распорядилась миссис Помфрет.

Он подчинился, усевшись между своим пасынком Перри и Хиби Хит. По другую сторону сидел Феликс Бек.

Напротив кроме Фокса и Диего расположились Дора Моубрей, Тед Гилл, Гарда Тьюсар, и на углу — Адольф Кох.

Приглашенные вполголоса переговаривались между собой. Закончив с Кохом, миссис Помфрет постучала костяшками пальцев по столу, призывая к тишине.

Говорила она как опытный председатель собрания — легко, непринужденно, но властно:

— Я пригласила вас по двух причинам. Во-первых, я считаю, что вы имеете право знать содержание записки, которую оставил Ян в понедельник вечером. По моей просьбе полиция не ознакомила с ней прессу и передала ее мне. Дайте ее, Уэллс.

Секретарь достал листок из лежащей перед ним папки и подал ей.

— Она написана, — продолжала миссис Помфрет, — на листке, вырванном из телефонного блокнота в его гримерной. Вот ее содержание:

«Моим друзьям, верившим в меня. Я вас подвел, и сил продолжать у меня не осталось. В этот страшный час я исчерпал все свое мужество. Этот ужасный звук… Всем сердцем я старался заставить скрипку петь — и не смог.

Дора, не хочу сказать, что ты могла бы заставить ее петь, если бы захотела, но ты поймешь — во всяком случае, прости меня. Я прошу прощения у всех вас. В сущности, мне не придется убивать себя — ведь я уже мертв. Завещаю свою скрипку тем, кому она на самом деле принадлежит, тем, кто дал ее мне, — у меня не было на нее никаких прав.

Больше мне нечего оставить и некому. Ян».

Когда миссис Помфрет дрожащим голосом закончила чтение, по ее щекам текли слезы. Диего зарычал.

Феликс Бек издал стон, а Дора Моубрей спрятала лицо в ладони. Напряженным, высоким голосом Гарда Тьюсар сказала:

— Я хочу получить эту записку! Отдайте ее мне. Она принадлежит мне!

Миссис Помфрет, вытирая слезы платком, оставила ее слова без внимания.

— Я хочу иметь эту записку, и она будет у меня! Мой брат… это последнее, что от него осталось, и у меня есть право…

— Нет, — резко ответила миссис Помфрет, — я поговорю об этом с тобой позже. — Она снова провела по лицу платком. — Единственный человек, чье имя Ян упомянул, — это Дора, и если она захочет получить записку, пожалуйста.

— Ноя…

— Хватит, Гарда… Странно, что никто из вас не плачет. Я не могу читать записку Яна без слез. Я считала, что вы вправе знать ее содержание, но уверена, что вы согласитесь со мной, что она не должна стать достоянием молвы, особенно в том, что касается Доры. Это очень личное дело. Теперь, Уэллс, где список?

Секретарь подал еще одну бумагу.

— Это, — продолжала миссис Помфрет, — список лиц, которые внесли деньги в фонд, созданный для приобретения скрипки.

«Лоутон Моубрей — 1500 долларов

Текумсе Фокс — 2000 долларов

Хиби Хит — 2500 долларов

Адольф Кох — 10000 долларов

Ирэн Данхэм Помфрет — 20000 долларов», что в сумме составляет тридцать шесть тысяч долларов.

Как вы знаете, купить Страдивари-Оксмана так дешево удалось только благодаря необычайной удаче.

— Не понимаю.

— Подождите, мистер Кох, я еще не закончила. Не все присутствующие — участники фонда. Я пригласила Дору, потому что ее имя упомянуто в записке, а также потому, что она представляет здесь своего отца. Если мы решим продать скрипку, я уверена, мы сможем вернуть затраченные деньги участникам. Полторы тысячи долларов очень пригодятся Доре, которая из-за глупой щепетильности не желает принимать помощь своих друзей. Я пригласила Гарду, потому что она сестра Яна, Феликса — как учителя Яна, а Диего — как друга Яна, обеспечившего взнос мистера Фокса. Мистер Гилл представляет интересы мисс Хит, которая сказала, что не сможет прийти, но, по-видимому, обстоятельства переменились, и она с нами.

— У меня была встреча с важным…

— Разумеется, мисс Хит, — тон миссис Помфрет внезапно стал уксусно-кислым, — я бы многое могла вам сказать, но в стенах моего дома не стану. Скажу только одно: нас бы очень устроило, если бы вы уступили свое право на участие в обсуждении мистеру Гиллу. Однако, прежде чем мы начнем, я хочу сообщить вам нечто потрясающее…

— Какое обсуждение?! — возмутился Адольф Кох. — Что тут обсуждать? Если продажу скрипки, то какой в этом смысл, когда неизвестно, где она находится?

— Известно. Здесь. Посылку на мое имя доставили утренней почтой.

Все уставились на нее, кроме Текумсе Фокса. Он обвел взглядом всех присутствующих и увидел на их лицах различные степени удивления и любопытства. Хиби Хит, сидящая напротив него, смотрела на хозяйку дома, картинно прижав руку ко рту и широко раскрыв изумленные глаза.

— Не может быть! — выдохнула она. — Вы сказали — скрипка Яна?..

— Я сказала то, что хотела сказать, — кратко ответила миссис Помфрет.

— Любопытно, — пробормотал мистер Кох.

— Вы сказали, она здесь. Покажите, — зарокотал Диего.

— Уэллс, — распорядилась миссис Помфрет.

Секретарь исчез за ширмой, вынес оттуда картонную коробку футов трех длиной и поставил ее на стол перед миссис Помфрет. Она развернула оберточную бумагу и сунула руку внутрь.

Отбросив стул, Фокс рванулся к ней:

— Простите, но я не стал бы к ней прикасаться!

Он был уже рядом и увидел искорки смеха в ее глазах.

— Вы имеете в виду отпечатки пальцев? — сказала она, словно уступая глупой прихоти. — Их нет. Я просила полицейского комиссара прислать сюда эксперта, разумеется сохранив все в тайне. Он хотел взять ее с собой, но я не позволила.

Мягко и осторожно она вытащила руку из бумажного гнезда. Взгляды присутствующих обратились к предмету, который появился перед ними.

— Откуда вам известно, что это скрипка Яна? — сухо заметил Кох.

— Вот почему я пригласила Феликса. Феликс, будьте добры.

Бек уже был тут как тут и протянул обе руки, как женщина, принимающая на руки младенца. Фокс отступил на шаг, по-прежнему наблюдая за лицами: все смотрели на Бека.

— Похожа, — пробормотал себе под нос Кох, но так, что слышали все.

Он даже не переменил позы в отличие от некоторых: миссис Помфрет встала первой, нагнувшись к коробке.

Другие, привстав, вытягивали щей, чтобы лучше видеть.

Лишь Перри Данхэму, который оказался рядом с коробкой, было все прекрасно видно, а Хиби Хит сжимала руками горло, словно пыталась побороть невыносимое волнение, от которого вздымалась ее грудь.

На три долгие минуты Феликс Бек словно про всех забыл. Его цепкий взгляд дюйм за дюймом изучал поверхность прекрасного золотисто-красно-коричневого инструмента, старинное лаковое покрытие которого блестело и переливалось в зависимости от того, как падал на него свет. Потом Бек прижал скрипку к груди, посмотрел на миссис Помфрет и кивнул утвердительно.

— Ну что? — в унисон зазвучали голоса.

— Это Страдивари-Оксмана, — вынес вердикт Бек.

После мгновения тишины все оживились. Перри Данхэм попросил:

— Дайте посмотреть, — и протянул руку, но Бек продолжал прижимать скрипку к себе.

— Ага, значит, все-таки есть что обсуждать, — пробормотал Кох.

Хиби Хит в изнеможении рухнула в кресло. Генри Помфрет кивнул, словно в подтверждение какой-то своей мысли. Дора Моубрей снова неуверенно села. Ее примеру, хотя более решительно, последовал Тед Гилл, прошептавший что-то ей на ухо. Миссис Помфрет взяла скрипку за гриф около колков, и Бек отпустил руки.

Скрипка вернулась в бумажное гнездо.

— Мы могли бы и сесть, — заметила миссис Помфрет и подождала, пока все вернутся на свои места. — Думаю, вы согласитесь, что прежде, чем решить, что делать со скрипкой, следует обсудить еще кое-какие вопросы.

— Например, — твердо сказал Диего Зоррила, — играл ли на ней Ян в понедельник?

— А также, — вставил Тед Гилл, — от кого вы ее получили?

Миссис Помфрет кивнула.

— С этого, я думаю, и надо начать, но прежде мы должны обсудить еще кое-что. Полиция проявляет повышенный интерес к дальнейшему развитию событий.

Следователь, которого они прислали сегодня утром, хотел взять не только скрипку, но и коробку и оберточную бумагу. По моей просьбе комиссар Хомберт любезно распорядился, чтобы тот не слишком спешил. В конце концов, ведь речь идет не о преступлении, то есть Ян сам лишил себя жизни… по собственному желанию, если бедный мальчик…

— Не было у него такого желания! — с горячностью воскликнула сестра Яна. — Я не верю этому! Ян не убивал себя! И все вы об этом знаете! Кто-то, во всяком случае, знает!

— Гарда, не дури. — Перри Данхэм пристально смотрел на нее через стол. — Я был там и все видел. И Дора тоже была.

— Дора! — презрительно выкрикнула она. — Вы оба лжете! Если бы не ее фокусы…

Миссис Помфрет звонко шлепнула ладонью по столу.

— Ну, хватит, — отрезала она. — Генри предупреждал меня, что, если ты придешь, скандал обеспечен.

— И пусть! — Черные глаза Гарды сверкали, а в голосе звучала решимость. — Вам не удастся заткнуть мне рот только потому, что вы Ирэн Данхэм Помфрет! Вы заявляете, что преступления не было, но оно было! Ян был убит. Его убили!

Перри Данхэм насмешливо хрюкнул. Его мать распрямила плечи, готовясь так или иначе разрешить осложнившуюся ситуацию, однако ее опередил другой голос:

— Она права. — Дора Моубрей, крепко сцепив пальцы и положив руки перед собой на столе, поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, словно раздумывая, к кому обратиться. — Гарда права. Ян был убит. Я его убила.

Глава 4

Гарда Тьюсар вскочила со стула так, что он опрокинулся, но это было все, что она успела сделать: Диего Зорилла крепко схватил ее за руку. Все другие голоса перекрыл голос Перри Данхэма, который с вытаращенными глазами заорал на Дору:

— Боже милостивый, ты спятила?!

— Нет, — сказала Дора, глядя не на него, а на его мать. Спазм в горле мешал ей говорить, но в голосе звучала твердость. — Я не знала, что все так обернется, но это сделала я. Когда скрипка пропала, я подумала, что это могло произойти… но… сейчас, конечно, это не так…

— Минутку, мисс Моубрей. — Текумсе Фокс сидел сбоку от нее и обращался к ее профилю. — Вы утверждаете, что застрелили Тьюсара?

Она повернула голову:

— Что я?..

— Выстрелили из пистолета. Нажали на спусковой крючок.

— Да нет же… Что вы такое говорите! Это сделал он сам. Это Ян сделал!

— Тогда, — нетерпеливо вмешалась миссис Помфрет, — что ты мелешь?

Дора снова повернулась к ней:

— Я говорю, что думаю, что это я убила Яна. Если мои слова показались вам мелодраматическими, то это получилось не нарочно. И видит Бог, я не хотела, чтобы он умер, я даже не хотела причинить ему боль, хотя раньше я к этому стремилась… Когда считала, что это он убил моего отца…

— Сука! — Плевок Гарды чуть не задел Диего и Фокса. — Так это ты пустила грязную сплетню…

— Гарда! — Миссис Помфрет не плевала, но ее голос перекрыл слова Гарды. — Замолчи сейчас же! Или ты будешь держать себя в руках, или уберешься отсюда, любой мужчина в этой комнате с удовольствием вынесет тебя на руках, если до этого дойдет. Стыдись!

— Можно я?.. — спросил Диего.

— Нет. Посади ее в кресло. Итак, Дора?

Дора глубоко вздохнула.

— Я не сука, и я не пускала никакой сплетни. Никогда и никому я и словом не обмолвилась о своих подозрениях, но одно время я в самом деле думала, что отца убил Ян. Я была… некоторые из вас знают об этом — я очень любила отца и никогда не любила Яна так, как, по его мнению, должна была его любить. И я решила причинить ему боль тем единственным способом, на который была способна.

Она еще раз вздохнула.

— Было низостью даже думать так, я понимала это, но смерть отца была настолько ужасной, вы сами это говорили, миссис Помфрет, что я почти лишилась рассудка. И я решила по-прежнему работать с Яном, выступать вместе с ним на больших концертах, а затем все погубить, но так, чтобы об этом никто не узнал, кроме Яна, разумеется. Я могла бы это сделать. Так мне тогда казалось, но после того, как мы несколько раз выступили, я поняла, что не способна на это — то есть не способна заставить себя сделать это, тем более что мои подозрения об обстоятельствах смерти отца развеялись.

Думаю, мой рассудок начал постепенно приходить в норму.

— Это ты скверно придумала, моя маленькая Дора, — прорычал Диего.

— Я знаю, Диего. Но скоро я избавилась от подозрений. По крайней мере, я так думала, нет, я не сомневалась в этом. К тому же Ян настаивал, чтобы я с ним работала. А потом наступил тот вечер, и, конечно, с первых же тактов я поняла: что-то случилось! Я испугалась, что это из-за меня, что я подсознательно, не отдавая себе отчета, сделала то, что когда-то собиралась сделать. Мне захотелось окликнуть его, встать и убежать, но было поздно. Мне оставалось только держаться и стараться изо всех сил, и я старалась. Я никогда так не играла, поверьте! О, вы не верите мне? Я никогда так не старалась — пальцы стали такими же одеревенелыми, как у моего отца, и все равно было ужасно… ужасно…

— Чушь, — угрюмо заявил Феликс Бек. — Полна чушь. Фортепиано было в порядке. Вы согласны, Диего.

— Я не слушал фортепиано. Но я бы уловил, если бы было что-то не так.

— Еще как! — с несчастным видом настаивала на своем Дора. — Должно было быть! Я хотела заставить Ян заглушить это, убить, как хотите! Вы его слышали! Я знак причина во мне, и когда я увидела его… когда он… когда я увидела его… когда он… когда я увидела…

— Бредятина, — энергично выразилась миссис Помфрет.

Фокс бросил на нее вопросительный взгляд, остальные знали это ее любимое выражение и почти не отреагировали.

— Дора, дорогая, — продолжила та, — у тебя фантастически преувеличенное чувство собственной вины Гарда, твои подозрения легковесны и исключительно дурного толка. Прошу вас, перестаньте паясничать. Нам нужно принять важные решения.

Уверившись, что власть снова в ее руках, миссиc Помфрет сделала паузу и откашлялась.

— Как я уже сказала, полиция считает, что речь идет о преступлении, кроме разве кражи скрипки, но поскольку скрипку возвратили неповрежденной, они ж станут заниматься расследованием кражи, если мы попросим их об этом. Такой оборот дела нас вполне устраивает. Мы можем продать скрипку и поставить точку или… Гарда, помолчи… или же настоять на расследовании, чтобы ответить на вопросы, которые задал!

Диего и мистер Гилл и которые, разумеется, были в головах у всех нас. По моему мнению, несмотря на вес неприятности, которые, несомненно, возникнут в ходе расследования, мы обязаны потребовать расследование во имя Яна, нас самих и музыки! — Она закусила губу, а потом резко продолжила: — Лично я хотела бы вывести на чистую воду наглеца, который прислал мне эту посылку.

Кох, нахмурившись, спросил:

— А кто будет проводить расследование?

— Полиция, — категорически сказала Гарда Тьюсар.

— Только не полиция! — выдохнула Дора Моубрей и прижала руки ко рту.

— Мне кажется, — заметила Хиби Хит, — это было бы омерзительно.

Тед Гилл острым и властным взглядом заставил ее замолчать, однако прежде чем кто-либо заговорил, она снова начала:

— Но, Тед, я уверена, и мистер Кох согласится со мной, ведь он же сказал только вчера вечером — помните, Долфи, когда я спросила вас, почему никто…

— Хиби! — резко оборвал ее Тед Гилл. — Мы уже закрыли этот вопрос.

— Я думаю, — сказал Кох вкрадчиво и сдержанно, однако его тяжелые щеки при этом слегка порозовели, — наше решение зависит исключительно от того, кто будет проводить расследование.

— Я тоже так думаю, — согласилась миссис Помфрет. — К счастью, один из нас — из присутствующих здесь владельцев скрипки — профессиональный следователь. Мистер Фокс, вы проведете расследование?

— Он! — презрительно воскликнула Гарда. — Один из вас!

Миссис Помфрет, проигнорировав это высказывание, заметила на лице Фокса легкое сомнение.

— Разумеется, — сказала она, — ваши услуги будут оплачены. Расходы я возьму на себя.

Фокс отрицательно покачал головой:

— Счета представлено не будет. — Он окинул взглядом присутствующих. — Есть ли возражения у кого-либо из владельцев скрипки? Мисс Моубрей?

Дора подняла на него глаза и кивнула.

— Вы хотите, чтобы я выяснил, что произошло?

— Да, конечно.

— Мистер Кох?

— Конечно, пожалуйста. Прекрасная идея. Правда, я не очень знаком с вашей репутацией…

— Я плачу подоходный налог. Мисс Хит?

— О да! — воскликнула она с энтузиазмом, а ее поразительные глаза умиленно замерцали под его пристальным взглядом. — Пожалуйста, выясните.

— Хорошо, я займусь этим. — Фокс снова повернулся к миссис Помфрет: — Само собой разумеется, что какие бы факты я ни обнаружил, я буду докладывать о них всем вам. Мне кажется, это делать лучше всего таким же образом, как вы поступили сегодня, пригласив к себе совладельцев скрипки, а также миссис Тьюсар, мистера Бека и Диего. И естественно, вашего сына и вашего супруга.

— Благодарствуйте, — сказал Перри с преувеличенной вежливостью, — я уж боялся, вы меня позабудете.

Когда и с чего начнем?

Фокс встал, подошел к столу между миссис Помфрет и секретарем и положил руку на коробку, заявив тем самым свои права на нее.

— Полагаю, оберточная бумага с адресом находится у вас? — спросил он. — А веревка?

— Уэллс! — распорядилась миссис Помфрет.

Секретарь исчез за ширмой и через мгновение появился, вручив Фоксу толстый сверток из плотной коричневой оберточной бумаги и моток шпагата. Фокс положил шпагат в карман и спросил:

— Посылку принесли сегодня утром?

— Около девяти часов, — кивнул Уэллс.

— Кто открывал ее?

— Я. Я открываю все посылки. Когда я увидел ее содержимое, я немедленно доложил миссис Помфрет. Конечно, мы не эксперты, но сразу подумали, что это Страдивари.

Миссис Помфрет приказала мне запереть ее в шкаф и позвонила полицейскому комиссару.

— Тот прислал своего сотрудника, чтобы снять отпечатки пальцев, но они не были обнаружены?

— Совершенно верно. Отпечатков нигде обнаружить не удалось, кроме как на наружной части обертки. И конечно, кроме моих и миссис Помфрет.

— Ну, пока достаточно. — Фокс поднял коробку и взял ее под мышку. — Я бы хотел пройти в комнату, где можно было бы ее предварительно осмотреть.

— Мы оставим вас здесь. — Миссис Помфрет поднялась. — Полагаю, все выпьют по коктейлю? Что касается меня, то я с удовольствием. — Она направилась к двери. — Гарда, мне надо поговорить с тобой. Генри, пожалуйста, Генри! Мисс Хит вполне обойдется без тебя. Пожалуйста, скажи Стивену…

Все встали и двинулись из комнаты.

Фокс, оставшись один, приступил к осмотру лежавшего перед ним вещественного доказательства. При этом он не внюхивался, расширив ноздри, не использовал никаких других способов восприятия, какими обычно пользуется следователь, охваченный предчувствием открытия. Глядя на его манеру работать, могло даже возникнуть подозрение, что по меньшей мере наполовину его мозг занят чем-то другим. Никаких открытий, по-видимому, не последовало, потому что его глаза не загорелись от неожиданной находки; искорки интереса засверкали в них лишь тогда, когда он развернул оберточную бумагу и вгляделся в адрес, выведенный на ней чернилами: «Миссис Ирэн Данхэм Помфрет, 3070, Парк-авеню, Нью-Йорк-Сити».

— Ну, — пробормотал он, выпрямляясь, — по крайней мере кое-что проясняется.

Отметив для себя почтовый штемпель — кольцевая станция Коламбус, он снова сложил бумагу, закрыл коробку крышкой, встал и забарабанил по ней пальцами, переводя взгляд с одного на другое опустевшее место за столом, словно подвергая недавно сидевших за ним людей каким-то долгим исследованиям и вычислениям.

Дверь распахнулась, и вошел Перри Данхэм. Он с любопытством посмотрел на закрытую коробку, а потом на Фокса.

— Как, вы еще не начинали?

— Да нет, уже закончил. Я быстро работаю.

— Кто же отправитель? Я?

— Да, шпагат пахнет одеколоном, который вы употребляете.

— Проклятие! Мы, преступники, вечно попадаемся на мелочах, верно? — Перри подошел к Фоксу. — Мама хочет вас кое о чем спросить, а может быть, не мама, а Гарда. Во всяком случае, мама просит вас зайти к ней.

В желтую комнату, за большим залом. Она послала меня охранять вас по дороге, но если вы не против, вы можете и сами…

— Придется рискнуть, раз уж вас прислала за мной ваша матушка. Это там, где, коктейли?

Фокс двинулся к двери, открыл ее, вышел в коридор и закрыл дверь за собой. Большой зал находился в двадцати шагах, и он решительно прошел половину пути, ступая по мягкому ковру, а потом резко обернулся, быстро пробежал на цыпочках назад к двери, только что им закрытой, опустился на колени и приник к замочной скважине. Хватило одного взгляда. Он рывком открыл дверь и влетел в комнату.

Крышка коробки была снята, бумага разбросана по столу, а Перри Данхэм, застигнутый врасплох, держал скрипку в руках с выражением ярости на лице.

— Черт бы вас побрал! — процедил он сквозь зубы.

— А как насчет вас?

Фокс не спеша пошел вперед. Как только он приблизился к Перри, молодой человек отступил на шаг, еще крепче вцепившись в скрипку, тело его напряглось, он приготовился к сопротивлению. Лицо было бледным и вызывающим.

— Спокойно, — коротко сказал Фокс, — давайте сюда скрипку.

Перри отступил еще на шаг.

— Послушайте…

— Я глух. Возможно, слух вернется ко мне, если эта штука окажется там, где ей следует быть.

Было ясно, что Перри не собирается возвращать ее туда, где ей следует быть. Он собирался биться за нее не на жизнь, а на смерть. Об этом говорили его глаза: секунд десять он выдерживал неподвижный, твердый взгляд Фокса. Затем Перри мигнул, глаза его забегали.

— Драться нельзя, — сказал он, — поломаем скрипку. Вы же не хотите, чтобы она сломалась.

— Придется рискнуть, если вы решите удрать. Я без нее отсюда не уйду.

Две пары глаз снова скрестились, как клинки, потом неожиданно Перри протянул скрипку Фоксу.

— Теперь, — сказал Фокс, — ко мне вернулся слух.

Может быть, объясните…

Перри коротко, неприязненно хохотнул.

— А может быть, вы… пойдете к черту? Будь мы только в другом месте! Будь мы… — Он пожал плечами. — Пойду топить неудачу в бурбоне.

Яростно топая, он вышел в открытую дверь, так и оставив ее распахнутой.

— Фокс снова поместил скрипку на ее ложе, положил сверху упаковочную бумагу и закрыл крышку. Потом он бережно подхватил коробку под мышку и отбыл по коридору в большой зал, слуга указал ему желтую комнату, где он присоединился к хозяйке и остальным гостям. Быстрый взгляд сказал ему, что все гости на месте, кроме Хиби Хит и Теда Гилла, и идет более или менее оживленная беседа.

Он подошел к миссис Помфрет и Гарде Тьюсар, сидевшим рядышком.

— Простите, вы хотели со мной поговорить?

— Я? — миссис Помфрет непонимающе взглянула на него. — Ах да, это сын предложил… Мы пытались убедить Гарду не делать глупостей… Он подумал, что у вас это лучше получится…

— Рад буду предпринять попытку, но не сейчас. — Фокс посмотрел в черные глаза Гарды, не обещающие особого благоразумия, хотя в них не было недостатка в других качествах, которые могли восхитить и вдохновить человека, имеющего к этому склонность.

Глядя на большую картонку у Фокса под мышкой, миссис Помфрет спросила:

— Хотите, чтобы Уэллс снова завязал ее?

— Нет, спасибо.

Фокс повернулся. Все смотрели на него. Уэллс и Бек сидели в углу. Генри Помфрет и Дора — на ближнем диване, Диего и Адольф — в середине комнаты. Спиной к окну, со стаканом в руке, стоял Перри Данхэм, обратив на Фокса холодный, немигающий взгляд.

— Я ухожу, — объявил Фокс, — и забираю скрипку с собой. Я позабочусь о ее сохранности. Как только будут какие-то новости, я вам сообщу. Если возникнет необходимость побеседовать с кем-то из вас по отдельности, что весьма вероятно, я свяжусь с вами через Уэллса.

Он повернулся к двери.

— У вас там скрипка? — спросил Кох.

— Да.

— Вам не кажется, что надежней было бы…

— Думаю, — сказал Фокс с порога, — что у меня она будет в большей безопасности, чем… где-либо еще.

Глава 5

— Ты меня не понимаешь, — искренне говорил Тед Гилл. — Честное слово. Я не отношу себя к пустым фразерам.

Дело было в субботу после полудня. Тед сидел на китайском табурете, скрестив ноги и облокотившись на крышку огромного концертного рояля. Рояль занимал добрую четверть пространства однокомнатной квартирки на третьем этаже кирпичного дома без лифта в районе Восточных шестидесятых улиц Лексингтон-авеню, прочая мебель также не соответствовала помещению. Но что было делать дочери неожиданно скончавшегося вдовца, когда она обнаружила, что вся ее собственность состоит из обстановки ее комнаты в удобной квартире отца на Пятьдесят седьмой улице, которая долгое время была ее домом?

Что касается рояля, то он был необходим, поскольку без него Дора не могла бы давать уроки детям.

У Доры, сидевшей на стуле, на котором однажды сидел Карузо, держа на руках ее, в то время трехмесячного младенца, на щеках выступил румянец, что, впрочем, не портило ее внешности. То же самое можно сказать и о легкой морщинке между бровями, из-за чего казалось, что ее глаза изо всех сил пытаются поверить в честность молодого человека, сидевшего напротив нее.

— Конечно, ты бравируешь своей отвагой, — говорила она с чувством. — Я не против отваги, но ты явно пересаливаешь, не хватает только литавр. — Ее лицо заливала краска. — Ради Бога, перестань на меня пялиться!

— Я не пялюсь, я просто смотрю.

Тед, и так уже сидевший на краю табуретки, подвинулся вперед еще на пару сантиметров.

— Послушай, я хочу тебе признаться. Я соврал, что пришел потому, что хотел уговорить тебя сделать запись на радио. Я хотел прийти… я хотел увидеть тебя… и я не мог… — Он смешался. — Черт побери, — разозлился он на себя, — когда я с тобой говорю, я не в состоянии построить даже простой фразы! Ты, конечно, подумаешь, что я мог бы сказать тебе по телефону, что хочу тебя увидеть!

— Конечно, — согласилась Дора. — Почему же ты этого не сделал?

— Потому что боялся, что ты не разрешишь мне прийти! Ты не только обладаешь удивительной способностью лишать меня красноречия, но ты еще превратила меня в труса! О нет, я должен был придумать фантастический предлог! В него ты поверила бы быстрее, чем в простое естественное желание увидеть тебя, услышать, побыть с тобой… — Неожиданно он покраснел еще сильнее, чем она. Он сел плотнее на табурете и решительным голосом сказал: — Но мне в самом деле нужно было увидеть тебя и сказать одну вещь… Это я послал скрипку миссис Помфрет.

Рот у Доры открылся.

— Да, я, — твердо повторил Тед. — Я завернул ее, написал адрес и отправил посылку по почте.

— Боже… — вяло проговорила Дора.

— Я чуть было не признался вчера вечером у миссис Помфрет, но решил этого не делать, потому что вряд ли это чему-нибудь поможет. Я сделаю так, как ты скажешь.

Если ты считаешь, что надо сказать, я так и поступлю.

— Не понимаю, — румянец схлынул с бледных Дориных щек, — если это скрипка Яна, значит, это ты ее взял?..

— Нет, не я. Вижу, что придется рассказать все. Я надеялся как-нибудь…

— Ты ничего не обязан мне говорить. — У Доры задрожали губы, и она прикусила губу.

— Ты так думаешь? — Тед вскочил, затем снова плюхнулся на прежнее место с беспомощным видом. — Ради всего святого, не смотри на меня так! Ты так смотрела на меня, когда я увидел тебя в тот понедельник, — как-то и мужественно, и очаровательно… Я считаю себя взрослым человеком, мне уже тридцать, как никак, но когда я вижу тебя, я теряю голову… Выслушай же меня, я пришел сообщить тебе одну вещную важь… то есть одну важную вещь…

Прозвенел звонок. Тед сразу осекся.

— Звонят, — сказал он.

— Да, — ответила Дора, не пошелохнувшись, — звонят в дверь. Не знаю, кто бы это мог…

— Сейчас уйдут, — умоляюще проговорил Тед. — Давай подождем.

Звонок раздался снова.

— Ах, — вскочила Дора, — я совсем забыла! Это мистер Фокс! Он позвонил сразу после тебя и сказал, что ему нужно тебя увидеть, но он не может нигде тебя найти, и спросил, не знаю ли я, где ты, и я сказала, что ты должен прийти сюда, и он попросил разрешения прийти тоже, и я согласилась.

— Вот тип! — мрачно сказал Тед. Глаза его умоляли. — Пусть он уйдет.

Дора покачала головой:

— Не могу. Он был так мил со мной. — Она потянулась к кнопке на стене. — Он ведь знает, что мы… что я здесь.

— Постой. — Тед подошел к ней и заглянул в лицо. — Послушай… — Он сглотнул. — То, что я рассказал тебе о скрипке, я не уверен, что они должны знать об этом.

Я, видишь ли, окажусь в э… э… очень затруднительном положении. Ты можешь ничего не говорить Фоксу, а? Пожалуйста!

Звонок продолжал звонить.

Дора сощурилась, нахмурила брови и посмотрела в его умоляющие глаза.

— Прошу тебя, я пришел, чтобы все рассказать тебе, и я это сделаю и поступлю так, как ты скажешь.

Дора неуверенно кивнула, повернулась, нажала кнопку и открыла дверь в переднюю. Через мгновение за ее спиной прозвучал голос Теда:

— Да, это он собственной персоной. Кто еще будет так топать по лестнице? Бог ты мой, ну и бодрячок!

Дора не знала, что основной причиной, по которой Текумсе Фокс был так добр с ней прошлым вечером у миссис Помфрет, была ее манера здороваться. Совершенно непреднамеренно она повторила это и сейчас: внезапный дружелюбный порыв, но рука останавливается на полпути, как если бы Дора не была уверена, как ее поймут. На этот раз Фокс вовремя протянул свою руку. Тед Гилл отступил в тень и не показывался, пока они не вошли в комнату. На приветствие Фокса он ответил невежливым ворчанием, неприязненно наблюдая за тем, как тот снимает шляпу и пальто. Когда Дора села, Тед решительно вернулся на свой табурет у рояля и заговорил тоном человека, желающего побыстрее от чего-то отделаться:

— Мисс Моубрей сказала, что вы разыскивали меня.

Чем могу помочь?

— Будьте добры, помогите, если не трудно. — Фокс достал из кармана какие-то бумаги, просмотрел их и отделил одну. — Я счел, что будет гораздо быстрее все написать и принести вам на подпись.

Он протянул бумагу Теду, и тот взял ее.

Пока Тед читал, двое других следили за выражением его лица. Сначала его брови поднялись, затем сдвинулись в полном изумлении. Рот приоткрылся, затем он стиснул зубы. Наконец ошарашенно посмотрел на Фокса, встал и протянул бумагу Доре.

— Прочитайте, пожалуйста, — жалобно попросил он.

Она посмотрела на него, на Фокса, затем на бумагу.

«Я, Теодор Гилл, настоящим сообщаю и подтверждаю следующее: во вторник вечером 7 марта 1940 года Хиби Хит призналась, что накануне вечером, в понедельник, взяла скрипку Яна Тьюсара из гримерной в Карнеги-Холл, принесла ее в свой номер в отеле „Черчилль“ и оставила ее у себя. Она также сказала мне, что с вечера понедельника скрипка находилась в ее платяном шкафу, запертом на ключ. Я посоветовал ей немедленно вернуть скрипку ее владельцам (группе из пяти человек, включая ее самое). Она попросила помочь ей.

Я раздобыл коробку, упаковочный материал, шпагат, запаковал скрипку и отправил ее по почте миссис Ирэн Помфрет. Скрипка, которую мисс Хит извлекла из своего шкафа в моем присутствии, была именно та, которую я послал миссис Помфрет, и, исходя из того, что сообщила мне мисс Хит, я совершенно уверен, что это та самая скрипка, которую она вынесла из гримерной Яна Тьюсара в понедельник вечером».

— Ясно, — проговорила Дора сдавленным голосом, — так естественно, что ты хочешь уберечь мисс Хит…

— Ничего подобного, — резко заявил Тед. — Нет, нет.

И так все отвратительно, не хватало еще, чтобы и здесь было непонимание. Естественно, что я готов был придушить мисс Хит! Но агент знаменитости, который уступил бы своим естественным побуждениям, через пять минут оказался бы в тюрьме. Один мой коллега в Голливуде… — Он пожал плечами и обернулся, глядя на Фокса: — А вы потрясающи! Как вы узнали?

Фокс улыбнулся:

— Вы подпишете?

— Подпишу, если вы объясните, как вы, черт возьми, все это раскопали.

— Ничего особенного. И ничего потрясающего. В тот вечер мисс Хит ушла с места происшествия одна и в большой спешке. На ней была накидка, под которой легко можно было спрятать скрипку. Пункт второй — никогда не видел более фальшивого поведения, чем вчера вечером, когда миссис Помфрет объявила, что получила скрипку почтовой посылкой. Мисс Хит поднесла руку ко рту, глаза закатила, грудь от волнения ходила ходуном. Явно переигрывала. Пункт третий. В слове «Ирэн» в адресе на посылке помарка на первой букве.

Начали писать «X», а потом исправили на «И». Должно быть, думали о Хиби.

— Я и правда о ней думал, — мрачно подтвердил Тед.

— Несомневаюсь. Конечно, это не окончательный вывод, но достаточный, чтобы предположить, что мисс Хит имеет к этому отношение. Я разговаривал с ней битый час, и это был один из самых странных часов в моей жизни! Вы наверняка сможете мне сказать: она мудра, как змея, или без царя в голове?

— Конечно, могу, — решительно сказал Тед.

— Прошу вас.

— Только пусть это останется между нами троими.

— Разумеется.

— Трудно найти подходящие выражения. Ее тупость перекрывает все известные рекорды тупости. Она настолько глупа, что будет жевать палочку, вместо того чтобы сосать леденец. Настолько безголова, что может схватить скрипку и удрать с ней совершенно без всякой причины, только потому, что скрипка рядом с ней и у нее есть пальцы, чтобы ее взять, и меховая накидка, чтобы спрятать ее под ней.

Фокс хмурился.

— Никак не могу взять в толк. Особенно последний момент. Мне хотелось бы выяснить мотивы.

— Вы провели с ней целый час, — пытался убедить его Тед. — Откуда берутся мотивы? Из сердца. О'кей, у нее есть сердце. Что необходимо для того, чтобы мотив породил действие? Он должен пройти через нервный центр, который называют мозгом. Верно?

— Возможно, — без особой уверенности согласился Фокс. — Однако оставим пока это. Разрешите, я возьму бумагу, мисс Моубрей? Спасибо.

Он достал из кармана ручку и подал ее Теду. Тед положил бумагу на край рояля, поставил свою подпись под заявлением настолько неразборчиво, насколько это было возможно, подул на чернила, чтобы они высохли, и вернул бумагу Фоксу.

— Премного благодарен. — Фокс засунул ее в карман. — Еще один маленький вопрос. Не будете ли вы любезны сказать, что вы с мисс Хит делали в гримерной Тьюсара в понедельник вечером? Я имею в виду перед концертом?

— Почему бы вам не спросить об этом ее?

— Я спросил. Она стала говорить что-то о возвышенной музыке. И таким тоном…

— Я знаю, как она это произносит. Мы зашли к Тьюсару, чтобы попросить его сфотографироваться рядом с мисс Хит и чтобы скрипка при этом была у нее в руках. А он отказался. Мисс Хит вспылила, и Тьюсар вышел.

Фокс кивнул:

— Я видел его в тот момент. — Он повернулся к Доре: — Могу я задать вопрос вам, мисс Моубрей? Тьюсар репетировал с вами в понедельник днем?

Дора покачала головой:

— Днем — нет. Я пришла к нему в студию утром, и мы трижды прошли Сен-Санса, ничего другого мы не играли. Я ушла сразу после двенадцати и увидела его только вечером в Карнеги-Холл.

— Почему вы прошли эту пьесу три раза? Она плохо звучала?

— Мне казалось, что хорошо, но Ян не был удовлетворен, особенно анимато после вступления и последними восемью тактами перед аллегро. Он сказал, что торопился в этих местах…

— Но скрипка хорошо звучала? Тон? Она не звучала так же, как это произошло тем вечером?

— Боже упаси, нет! Вечером звук был ужасный. Ужасный с самого начала… вы ведь слышали…

— Да, слышал. — Фокс поднялся и направился за своим пальто. — Ну я побежал. Большое спасибо.

— Значит, все кончено. — Дора подошла к двери. — Скрипка Яна нашлась, и с ней ничего не случилось…

— Не все, мисс Моубрей. — Фокс сунул вторую руку в рукав. — Я ответил на вопросы, которые поставила передо мной ваша компания, но у меня возник еще один, и, боюсь, он гораздо опаснее, чем предыдущие.

— Опаснее?.. — оторопела она.

— Да. Вам позвонит миссис Помфрет и попросит прийти к ней завтра в два часа. И вас, Гилл. А пока советую поразмыслить над тем, можно ли назвать доведение человека до самоубийства убийством. Интересный вопрос.

Глава 6

Склонность человеческих существ придерживаться канонов, сформировавшаяся, правда, недавно, была проиллюстрирована в воскресенье днем в библиотеке миссис Помфрет. Двенадцать человек сидели за этим столом лишь однажды, однако когда миссис Помфрет пробежала глазами сначала по лицам на одной стороне стола, потом — на другой, она обнаружила, что каждый сидел на том же стуле, что и в прошлый раз. Слева от нее расположились Адольф Кох, Тед Гилл, Дора Моубрей, Текумсе Фокс, Диего Зорилла и Гарда Тьюсар. Справа — Уэллс, ее сын, муж, Хиби Хит и Феликс Бек. Совещание началось несколько позже, потому что Фокс пришел только в четверть третьего. Сделал он это преднамеренно, обычно он приходил на встречи задолго до назначенного времени.

Миссис Помфрет, обведя царственным оком присутствующих, объявила, что мистер Фокс должен сделать сообщение, и кивнула ему.

Фокс достал из кармана бумагу.

— Заявление, которое я прочитаю, подписано вчера мистером Теодором Гиллом.

Он прочитал заявление Гилла.

Реакция слушателей была различной. Перри Данхэм разразился громовым хохотом, а Хиби Хит, смотревшая на Фокса, пока он читал, надменным взглядом, неожиданно закрыла лицо своими прекрасными руками и простонала. Тед Гилл смотрел на нее через стол. Гарда метала испепеляющие взгляды. Генри Помфрет, сидевший рядом, даже отодвинулся от нее. Диего Зорилла в изумлении что-то бормотал.

— И это женщина?! — обратился он к Фоксу. — Что с ней такое? Прямо дьявол в нее вселился!

Феликс Бек не знал, что сказать.

— Ты… Я предупреждал! Я много раз предупреждал Яна насчет тебя!

— Бред какой-то, — резко сказал Адольф Кох. — Для начала я хотел бы знать, почему мистер Гилл подписал этот необычный…

— Это не бред! — оборвала его Гарда. — Она нацистка!

— Боже милостивый… — прошептал Тед Гилл в остолбенении.

— Гарда, ты дура! — выпалил Кох.

— Я дура? — В голосе Гарды звучали горечь, сарказм и триумф одновременно. — Вы считаете меня дурой! А когда я сказала, что Яна убили, я тоже была дурой? Так, по-вашему? — Она резко раскрыла свою сумочку, торопливо порылась в ней и достала конверт. — Вот что я сегодня получила. Прочитайте и посмотрим, что вы скажете!

Диего, сидевший рядом, протянул руку, но она, перегнувшись, передала конверт Фоксу. Фокс посмотрел на адрес и почтовый штемпель, вынул листок бумаги и осмотрел его с обеих сторон.

— Обращения нет, — объявил он, — написано от руки чернилами, кстати, почерк не тот, что был на посылке, которую получила миссис Помфрет. Текст гласит: «Те, кто хотят причинить вред Рейху, поплатятся за это, как твой брат. Хайль Гитлер!» Вместо подписи — свастика.

Вы говорите, мисс Тьюсар, что получили это сегодня?

— Да. Утром, заказным письмом.

— Я заметил, что письмо заказное. Можно я возьму его?

— Нет. Я собираюсь передать его в полицию.

— Конечно, это ваше право. Но мне бы хотелось поговорить с вами об этом позднее.

— Поговорите сейчас! — воскликнул Кох. — Нелепость какая-то! Надо же, мисс Хит — нацистка! Что вы на это скажете, мистер Гилл?

— Ничего. Я поражен.

— Абсурд. И свастика вовсе не доказывает, что нацисты несут ответственность за смерть Яна. Они, скорее всего, решили воспользоваться этим несчастьем, к которому не имеют никакого отношения.

— В любом случае, — вставила миссис Помфрет, — раз Гарда решила передать письма в полицию, мы им уже не располагаем. Но мне кажется, что заявление мистера Гилла дает нам право потребовать объяснений у мисс Хит. С какой целью она вынесла скрипку из гримерной и прятала ее в течение двух дней?

Тед Гилл тяжело вздохнул.

— С этим можно подождать, — сказал Фокс. — Вы поговорите с мисс Хит позднее, если сочтете это стоящим занятием. Мистер Гилл считает, что, увидев скрипку, она поддалась иррациональному и непреодолимому импульсу.

— Не верю, — коротко отозвалась миссис Помфрет.

— Хорошо, я предлагаю вариант, который поможет решить две проблемы сразу, — сказал Перри Данхэм. — Вряд ли она нацистка, но, может, она страдает клептоманией? — С кривой усмешкой он обратился к отчиму: — Она была здесь в тот день, когда украли вазу Ван Ли, верно? Бьюсь об заклад, что это она стащила вазу: наверное, хотела положить начало собственной коллекции. Затем она стащила скрипку, чтобы начать другую коллекцию.

— Мадам, вам нравится чувство юмора вашего сына? — язвительно обратился Кох к миссис Помфрет.

Она ответила ему таким же взглядом и тем же тоном:

— Это не юмор, мистер Кох. Хотя он мог и шутить. Мне приходила в голову точно такая же мысль, совершенно серьезно. Вспомните, когда исчезла ваза, вы сказали, разумеется в шутку, что могли бы и сами ее взять, потому что были единственным из присутствующих, кто вполне понимал ее ценность. Хотя мы с мужем все время подозревали мисс Хит, мы, естественно, молчали, поскольку никаких доказательств у нас не было. Теперь, по крайней мере, мы можем сказать, что думаем. Согласен, Генри?

— Думаю, что да. — Помфрет чувствовал себя неловко. — Если это имеет какой-то смысл. Если это поможет вернуть вазу…

— Такой результат не исключается. — Миссис Помфрет перевела свой пронизывающий взгляд на Фокса. — Расскажите, пожалуйста, как вы узнали, что скрипку украла мисс Хит?

— Нет, — резко возразил Фокс. — По крайней мере не сейчас, потому что я должен сообщить вам еще нечто важное. Мы все это время занимались расследованием, что произошло со скрипкой после того, как Тьюсар играл на ней вечером в понедельник. А теперь следует установить, что произошло со скрипкой до того, как он на ней играл? — Голос его напрягся, в нем зазвучали язвительные нотки, что приковало к нему взоры всех присутствующих. Он продолжал: — Скорее вопрос заключается в том, кто это сделал, поскольку что с ней сделали, я уже знаю. В понедельник, между полуднем и восемью часами вечера, кто-то вылил большое количество лака в одно из отверстий скрипки и затем покрутил ее, чтобы лак как следует разлился по внутренней ее поверхности.

Послышались возгласы недоверия и удивления.

— Боже милостивый! — воскликнул Феликс Бек. — Но такое… никто из живых… — Он запнулся и умолк.

— Я обнаружил лак, — продолжал Фокс, — когда с помощью маленького фонарика пытался через отверстие разглядеть внутренности скрипки. Мне удалось увидеть только маленький участок, поэтому я не знаю, залил ли лак всю внутреннюю поверхность скрипки, но, скорее всего, это так. Я соскреб немного лака, он был еще вязким, поэтому, думаю, он попал в скрипку не так давно.

Я консультировался с экспертом…

— Где она? — спросил Адольф Кох.

— Я же сказал, внутренняя поверхность…

— Я имею в виду скрипку. Где скрипка?

— В хранилище банка. Можете поверить мне на слово, лак там есть. Эксперт сказал, что скрипка теперь будет постепенно разрушаться. Можно разобрать ее и удалить лак, но даже если это будет сделано, он уже успел впитаться в дерево настолько, чтобы изменить тональность звучания. Эксперт сказал также, что толстый слой лака на нижней или верхней внутренней поверхности нарушает резонанс и тонкость звучания любой скрипки и что каждый, кто знаком с музыкальными инструментами, это прекрасно знает.

Фокс обвел глазами сидящих за столом: его острый взгляд не пропустил ни одного лица. Хиби Хит он не застал врасплох, она приняла более нелепую позу, которая в других обстоятельствах привлекла бы к ней внимание всех присутствующих, прижала руки к груди и воскликнула жутким загробным голосом:

— Лак!

Однако, похоже, ее никто не услышал. Каждый по-своему реагировал на безмолвный допрос Фокса.

Наконец Текумсе нарушил тишину:

— Итак, теперь вы все знаете, и вам это не нравится.

Я не виню вас. Полагаю, что новые факты укрепят подозрения мисс Тьюсар, что ее брат был убит. Возможно, это так. Возможно, и нет, с точки зрения закона. Тот, кто испортил скрипку Тьюсара, вероятно, хотел просто унизить и опозорить его. Даже если кто-то рассчитывал, что тот придет в такое отчаяние, что покончит с собой, было бы невозможно доказать, что такой расчет существовал и привел к преднамеренному убийству. Поэтому я сомневаюсь, что кто-то собирается заплатить за жизнь Тьюсара своею собственной жизнью. Но все же платить за содеянное придется. Когда я сидел в зале в тот вечер и смотрел на лицо Тьюсара, я не знал, что происходит, но сейчас знаю. По роду своей профессии я расследовал множество преступлений, включая и убийства, и не помню ни одного столь изощренного и омерзительного, как это.

— Судя по вашему тону, вы хотите упрекнуть нас в отсутствии совести? — саркастически спросил Кох. — Смею вас уверить: я не наливал лак в скрипку Яна.

Послышался ропот.

Фокс резко сказал:

— Не мое дело упрекать вас, я представил вам факты. И сделал это на сей раз не на правах дружеского участия. Я собираюсь немедленно сделать одно из двух: либо я допрошу каждого из вас с глазу на глаз, и подробно, и вы ответите…

— Тягомотина! — с чувством воскликнула миссис Помфрет. — Конечно, нам придется решить, что делать дальше, но если вы думаете превратить мой дом в полицейский участок…

— Выбирайте, миссис Помфрет: или полиция, или я.

Более того, я начну с вашего сына. Когда я вчера остался здесь один, он зашел и сказал, что вы хотите со мной поговорить. Он задержался в этой комнате, а я вышел, однако тут же вернулся и, заглянув в замочную скважину, увидел, что он достал скрипку. Если бы вы видели его лицо, когда я вошел, и слышали бы, что он сказал, вы бы поняли, как и я, что он не зря проводил там время.

Все повернулись к Перри Данхэму. Миссис Помфрет взглянула хмуро и с недоверием на Фокса, открыла рот и снова его закрыла, а потом спокойно обратилась к сыну:

— В чем дело, Перри?

— Ни в чем, мама. — Молодой человек потянулся через Уэллса и похлопал ее по руке. — Ты ведь меня знаешь, ничего хорошего от меня ждать не приходится. Я намеревался подбросить ему ключ к разгадке.

Фокс потряс головой:

— Вам придется еще здорово попотеть, прежде чем мы закончим. — Он поднялся. — Прошу всех оставить нас здесь вместе с мистером Данхэмом. Сегодня воскресенье, и вряд ли у вас назначены важные встречи. Если же у вас все же есть другие дела и вы торопитесь уйти, я хотел бы побеседовать с вами до того, как вы уйдете. Когда я закончу, не исключено, что мне придется поставить в известность полицию. Смотря по обстоятельствам.

Неохотно, переглядываясь и перешептываясь, все стали отодвигать стулья. Обращаясь к Фоксу, Кох сказал:

— Вы сказали, лак налили в скрипку в понедельник между полуднем и восемью вечера. Откуда вы это знаете?

— Потому что скрипка звучала нормально, когда Тьюсар в двенадцать часов закончил репетировать с мисс Моубрей.

— Почему вы считаете, что это сделал один из нас?

— Я так не считаю. Я просто с этого начал.

Все двинулись к двери, но задержались.

Миссис Помфрет подошла к Фоксу:

— Мне нужно сказать несколько слов сыну. Я пришлю его, как только поговорю с ним. Процедура стала довольно строгой — полагаю, вы представляете себе, что ваша угроза обратиться в полицию серьезно подрывает наше доверие к вашему благоразумию?

Я так не думаю. — Фокс твердо встретил ее взгляд. — И я настаиваю на своем требовании. Я хочу поговорить с вашим сыном немедленно.

— И я тоже. Я тоже настаиваю. Советую вам, мистер Фокс…

— Поговорите сначала со мной, — прервал супругу Генри Помфрет, стоявший с ней бок о бок. — Раз уж меня тоже включили…

— Молодчина! — фыркнул Перри Данхэм. — Бросился на амбразуру…

— Пошли, Перри. — Миссис Помфрет взяла сына за руку.

— Но, мама, уверяю тебя…

— Ты пойдешь со мной. Генри, я одобряю твое предложение. Останься с мистером Фоксом. Если он захочет обыскать дом в поисках банки с лаком, помоги ему всем, чем можешь.

Она зашагала прочь, увлекая за собой сына. Остальные уже ушли. Перри, закрыл за собой дверь, сунулся в щель и скорчил рожу оставшимся в комнате мужчинам.

Генри Помфрет уселся на стул, на котором сидел Диего Зорилла. Фокс хмуро посмотрел на него сверху вниз и, помолчав немного, заметил:

— Дорого бы я дал, чтобы позвонить сейчас в полицию.

Помфрет кивнул.

— На вашем месте я непременно бы это сделал, — поспешно добавил он. — Но я надеюсь, вы этого не сделаете. Разумеется, вам не нравится, что моя жена забрала с собой Перри, но она всегда так себя ведет. Она назвала вас строгим, а не понимает, что она сама такая. Она ничего не может с собой поделать. Она вышла замуж за Данхэма очень богатой и раз в десять стала богаче, когда он умер, а вы знаете, что делают с людьми деньги, даже с лучшими из них, а она одна из лучших.

Фокс развернул стул, сел на него верхом и, положив подбородок на большой палец руки, задумчиво смотрел на мужа миссис Помфрет. Лицо, которое он видел, раздражало его. Хотя ничего особенно неприятного в глупой попытке природы составить человеческое лицо из широкого рта, острого носа, маленьких серых глаз и широких нависающих бровей не было. Значит, его раздражало не то, что он видел, а то, что он знал: этот человек жил на деньги своей жены! Осознав, что он поддался предубеждению, к тому же предубеждению толпы, он переменил тактику и внезапно спросил:

— Почему вы с супругой ушли с концерта?

Помфрет моргнул, потом кисло улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — я ушел, потому что она распорядилась отвезти ее домой.

— Зачем ей потребовалось ехать домой? Разве она не собиралась быть на концерте?

— Да. Собиралась. — Помфрет откинулся в кресле и сложил руки. — Знаете, вы меня ставите в затруднительное положение. Несомненно, правильным было бы сказать, что, если вам хочется знать, почему моя жена ушла с концерта, лучше спросить у нее самой, но если вы спросите об этом у нее, она, скорее всего, пошлет вас к черту, и в результате вы можете придать излишне важное значение какой-нибудь совершенно незначительной детали. С другой стороны, если я скажу вам, а она об этом узнает… — он пожал плечами, — похоже, это все-таки будет меньшее зло… Это было тактическое отступление. В войне между Бриско и Помфретами.

— Войне?

— Господи, да вы ничего не слышали об этом? — Помфрет был изумлен. — Ну, впрочем, вы не живете в окопах, как я. Миссис Бриско недостает ресурсов, то есть денег, в сравнении с моей женой, поэтому она избрала партизанскую тактику. Она стреляет из укрытия. Например, в прошлом году она буквально похитила пианиста Глиссингера. Недавно она выманила у Яна обещание играть у нее в мюзикле. Моя жена отговорила его. В понедельник в гримерной он признался ей, что переменил свое решение и собирается сдержать свое обещание.

Перед самым концертом переходить в контрнаступление было неуместно, поэтому она просто отправилась домой.

В сущности, миссис Помфрет была крайне взволнована поведением Яна, хотя ни за что в этом не призналась бы.

Она думала, что ее поспешный уход с концерта мог повлиять на то, как он играл, ведь Дора тоже считала, что вина лежит на ней. Теперь вы говорите, что все было преднамеренно и гораздо более отвратительно. Бог видит, я с этим согласен, если все произошло так, как вы говорите.

— Что же другое могло произойти?

— Не знаю… — Помфрет колебался, чувствуя себя не в своей тарелке. — У вас, в отличие от меня, в этих вещах большой опыт. Но вы сказали, что лак залили в скрипку между полуднем и восемью часами вечера в понедельник.

Я, честно говоря, не понимаю, почему вы так в этом уверены.

— Вы хотите сказать, это могли сделать после концерта? В те два дня, когда скрипка находилась у мисс Хит?

— Ну, ведь это тоже нельзя исключить, правда?

— Я исключаю, это полная глупость, — коротко отрезал Фокс, — если лака не было в скрипке в понедельник, почему она так звучала? Что было причиной? Если вы считаете, что лак залила мисс Хит, почему бы не предположить, что она сделала это до концерта, а не после?

Помфрет покраснел.

— Я совсем не настаиваю на том, что это сделала мисс Хит. Если слова моей жены о вазе заставили вас думать, что я плохо отношусь к мисс Хит, вы ошибаетесь. Я никогда не считал, что вазу взяла она.

— Ваша жена утверждала, что вы оба подозревали ее.

— Моя жена — да. Я не могу отвечать за то, как она истолковала мое нежелание защитить мисс Хит. Элементарный здравый смысл должен удерживать мужа от защиты красивой молодой женщины, которую его жена в чем-то подозревает.

Фокс задумался над этим объяснением и отверг его замечанием: «Я не женат». Когда какие-то факты не нравились ему, он успешно скрывал свое огорчение, меняя интонацию своих слов. Поэтому он продолжил другим тоном:

— В гримерной, как вы упомянули, Тьюсар что-то сказал вашей жене. Разыгрался скандал?

— Нет. Я бы не сказал. Нет. Но напряженность в атмосфере чувствовалась. Ян всегда отличался нервностью, но в таком раздражении я его никогда не видел. Моя жена знала, что значит для него этот концерт, и старалась его успокоить.

— Сколько времени вы там пробыли?

— Десять, может быть, пятнадцать минут.

— Присутствовал ли там еще кто-нибудь?

— Да. С нами вошел Перри, но мать послала его за Дорой. С ним вышел Бек. Там была и миссис Бриско.

Она настоящая дура. Из-за того, что она брякнула про свой мюзикл, Ян и разговаривал с моей женой в таком раздраженном тоне.

— Миссис Помфрет вышла из гримерной раньше вас?

— Не пом… — Помфрет мгновенно подумал. — Нет, помню. Да, она вышла с Кохом, оставив нас в комнате.

Или скорее Кох вывел ее из гримерной. Он был там, когда мы пришли.

— Приходил ли кто-нибудь еще, пока вы оставались там? Перри, Бек, миссис Бриско, Кох. Кто еще?

— По-моему, больше никого. Да, я уверен в этом. Как только мы ушли, туда зашли мисс Хит и этот парень Гилл.

— Где была скрипка?

— Скрипка? Не помню… — Помфрет оборвал себя на полуслове, нахмурился и вздохнул. — А, понятно, вы полагаете, это было сделано прямо в гримерной? Что ж, возможно. Вокруг было полно людей, но никто, конечно, не присматривался к скрипке. Должно быть, она была на месте, но я не помню, что видел ее.

— Вскоре после вашего ухода Тьюсар появился в дверях со скрипкой в руках?

— Пока я был там, скрипки в руках у него не было.

Уверен, что заметил бы ее, если бы это было так.

— Когда вы виделись с Тьюсаром в последний раз до концерта?

— Днем в понедельник.

— Да? — Фокс поднял брови.

— Да. — Помфрет поерзал в кресле, издав смущенный смешок. — Если вы захотите использовать теорию средних чисел, то, по-видимому, заподозрите меня или мою жену, потому что возможность залить лак была у нас обоих дважды. Но только в обоих случаях я не видел скрипки. Мы были на дневном представлении балета на льду и зашли к Яну вскоре после пяти, чтобы пригласить выпить с нами чаю.

— Он согласился?

— До приглашения так и не дошло. У него были Диего и Кох, а моя жена недолюбливает Коха. Мы пробыли там с четверть часа, а потом… Что такое?

Помфрет дернулся в кресле, выпрямился, прислушался. Фокс повернулся, тоже прислушался и снова посмотрел на собеседника.

— Похоже на женский крик. Наверное, кто-нибудь пролил бокал на платье мисс Хит… — Помфрет вскочил. — Нет, это не мисс Хит. Я думаю, это…

В отдалении раздался жуткий рев, оказавшийся тревожным зовом Диего Зориллы:

— Фокс! Фокс!

Фокс распахнул дверь, вышел и увидел мчащегося к нему Диего, выражение лица которого никак не объяснишь пролитым на платье мисс Хит бокалом вина. Фокс остановился.

— Слушаю, — сказал он.

— Старый каменный идол! — прорычал Диего. — Ты всегда приводишь меня в чувство. Извини. Думаю, он мертв. — Он указал большим пальцем через свое плечо. — Вон там. Посмотришь?

Фокса галопом обогнал Генри Помфрет. Когда Фокс вошел в желтую комнату, Помфрет был уже рядом со своей женой и обнимал ее за плечи. Она наклонилась к лакированному столику и говорила в трубку телефонного аппарата, покрытого желтой эмалью, при этом ее голос был гораздо более мертвый и страшный, чем когда-либо могла изобразить мисс Хит:

— Доктор Корбетт, немедленно…

Крики, суета, беготня слуг…

Фокс протиснулся сквозь сбившихся в кучу гостей и опустился возле безжизненной фигуры на полу.

Глава 7

Вступил в действие разгневанный и требовательный Закон.

Телефонный звонок раздался в девятнадцатом участке в 15.36. В 15.40 прибыла полицейская машина, в 15.42 прибыла вторая. Через минуту появился лейтенант с двумя подчиненными. Все трое вошли в дом, но вскоре двое снова вышли и присоединились к коллеге, который яростно препирался с дамой в шубе за рулем черного седана, стоявшего у края тротуара в двадцати ярдах от подъезда дома номер 3070. Один из полицейских принялся энергично разгонять толпу зевак; второй, внеся свою лепту в сражение с дамой, забрался на крышу седана, встал на колени, увидел пятно, наклонился, понюхал и выпрямился со словами:

— Принесите мне из дома промокательную бумагу.

— Сам сходи, — отозвался его напарник, обшаривая тротуар. — Я собираю осколки бутылки.

В 15.49 подъехал целый автобус с одетыми в штатское полицейскими. Один из них взял на себя даму в шубе, второй вскарабкался на крышу седана, чтобы поразмыслить над возникшей там проблемой. Остальные рассеялись по тротуару в поисках осколков. Они же разгоняли зевак. Отогнали пытавшийся припарковаться у подъезда лимузин, и жителей дома номер 3070, разодетых в норковые шубы, безжалостно заставили пройти лишних тридцать шагов, хотя вот-вот должен был пойти дождь.

В 16 часов еще одна полицейская машина подрулила к дому, из нее вылез человек с черным чемоданчиком и торопливо вошел в подъезд. В 16.08 подъехала еще одна машина и извергла пять человек с разнообразным снаряжением, еще через две минуты, в 16.10, прибыл старший полицейский инспектор. В сопровождении двух подчиненных он вышел из машины посреди проезжей части и подошел к стоявшему у седана агенту:

— Что тут у вас?

— Из окна выбросили бутылку виски, инспектор.

Она попала на крышу этого автомобиля и разбилась.

Мы подобрали все, что смогли, удалось также взять несколько капель виски.

— Ладно, оставьте пока все, как есть, я зайду наверх посмотрю. Перед дамой извинитесь.

— Слушаюсь, сэр. Я уже извинился. Она собирается писать на меня жалобу, обратиться к мэру и подать в суд на городские власти.

Инспектор Деймон из отдела по расследованию убийств, не слушая, пошел дальше. В этом крупном, подвижном человеке с челюстью завзятого боксера и угрюмыми глазами поэта-пессимиста не чувствовалось яростного гнева Закона, над которым насмеялись, но на самом деле инспектор был несказанно зол. Несмотря на прекрасное знание преступного мира, на готовность воспринимать его как неизбежную часть жизни большого города, даже после двадцати лет работы в нью-йоркской полиции Деймон воспринимал как личное оскорбление, наглое и беспардонное вторжение этого мира в те сферы, которые были ему чужды. Поэтому когда он вошел в роскошную приемную Помфретов и отдал агенту свою шляпу и пальто, он представлял собой не только полицейского, выполняющего свой долг, но и человека, перенесшего личное оскорбление. Он сурово взглянул на приближающуюся справа тушу и с раздражением спросил:

— Где Крейг?

Его провели в большую комнату, отделанную желтыми панелями и обставленную желтой мебелью, где он остановился в хмуром молчании над распростертым на полу телом. Стоявший возле него на коленях человек посмотрел на него через плечо, кивком поздоровался, собрал вещи в лежавший перед ним черный чемоданчик и встал. Инспектор повернулся к другому человеку, стоявшему отдельно от всех в центре комнаты, и спросил:

— Ну?

Сержант Крейг тоже всем своим видом показывал, что, на его взгляд, здесь не место для преступлений.

— Хуже некуда, инспектор. Умер до прибытия полиции. Перри Данхэм, сын миссис Помфрет. Пил виски с восемью другими людьми, упал, тело свели судороги, и он умер. Никаких заявлений, ничего. Доктор говорит, отравление цианистым калием.

— Я сказал, что имеются признаки отравления, — уточнил человек с чемоданчиком, — я не собираюсь…

— Благодарю вас, — раздраженно-саркастически произнес Деймон.

Он опустился на колени возле тела, опершись на руки, приблизил лицо к губам Перри Данхэма, почти коснувшись их носом, и принюхался. Затем выпрямился, встал на ноги, начал было по привычке отряхивать колени, но остановился, увидев, что в этом нет необходимости, и повернулся к сержанту Крейгу.

— Кто, черт возьми, выбросил бутылку виски из окна?

— Не знаю, сэр. Мы пришли сюда пару минут назад.

Лейтенант Уэйд из девятнадцатого…

— Я здесь, инспектор, — раздался голос, и в комнату вошел человек. — Прибыл в 16.43. Он. был уже мертв.

Четыре агента с радиофицированной дежурной машины уже были здесь. Мне доложили, что из окна была выброшена бутылка виски…

— Кто ее бросил?

— Не знаю. Здесь находилось десять человек, которые могли это сделать, не считая трех или четырех слуг.

Я знаю только то, что сказал мне Текумсе Фокс…

— Фокс! Как, черт возьми, он здесь оказался?

— Он был тут, когда все произошло.

— Где он?

— Вон там. В комнате, которую здесь называют библиотекой. Я их всех там собрал и переписал имена и адреса. — Лейтенант протянул листок. — Это все, что я успел сделать. Кроме этого, я нашел стакан, из которого пил Данхэм, перед тем как упал. Я отдал его сержанту Крейгу.

Деймон пробежал глазами список имен, сначала сверху вниз, потом снизу вверх, хмыкнул и повернулся к сержанту:

— Ладно, беритесь за дело. Поторопитесь. Осмотрите карманы. Как только сфотографируете, отправляйте тело на вскрытие. Выясните, в каком виде был яд. Порошок или жидкость? Ищите запах цианида и помните, что порошок не имеет запаха, пока его не увлажнят. Там, внизу, считают, что им удалось кое-что собрать пипеткой. Доставьте это в лабораторию вместе с осколками бутылки и стаканом, из которого пил умерший. Поставьте двоих у дверей. Доктор, я попросил бы сделать вскрытие как можно скорее.

— Сегодня же воскресенье! — возопил доктор.

— Да, у меня тоже воскресенье. Ладно, лейтенант, где тут библиотека? И ради бога, перестаньте сиять, словно этого парня отравили специально для того, чтобы дать вам возможность попасть в газеты.

— Сюда, инспектор, — сказал лейтенант, сохраняя достоинство.

На пороге библиотеки инспектор остановился, огляделся, издал вздох и снова огляделся. На него смотрели пятнадцать пар глаз. Даже при том немногом, что ему удалось выяснить, интуитивно он понимал, что за одной из этих пар глаз чей-то мозг судорожно ищет способы защиты от смертельной опасности. Поведение преступников перед лицом смертельной угрозы, которую олицетворял он, внушило ему высокое мнение об умственных способностях и нервной системе мужчин и женщин; он не переставал поражаться тому, что сознание вины таится тихо и незаметно в маленьком узилище человеческого черепа…

— Миссис Помфрет, — подозвал хозяйку лейтенант Уэйд.

Деймон сделал шаг навстречу.

— Я инспектор Деймон, — угрюмо представился он, чувствуя себя не лучшим образом. Он давно привык к проявлениям горя и без особого волнения наблюдал за ними, но глаза этой женщины смутили его. Они были сухие, взгляд — прямой, пронизывающий, бесстрастный.

Она говорила спокойно, тщательно взвешивая слова, словно заранее распределила на них запас воздуха.

— Полицейские ничего не сделали. Утверждали, что должны дождаться вас. Мой сын погиб. Единственный сын! Мой единственный ребенок! Что вы собираетесь предпринять?

— Да… — запнулся Деймон. — Я знаю, что вы чувствуете, миссис Помфрет…

— Вы не знаете, что я чувствую. — Она сомкнула губы.

У нее задрожал подбородок. Она повернулась и показала рукой: — Эти люди были у меня в доме, я пригласила их, и один из них убил моего сына. — Ее глаза уперлись в Адольфа Коха: — Вы?

Хиби Хит — «вы?», Гарде Тьюсар — «вы?», Феликсу Беку…

Деймон загородил их собой.

— Послушайте, миссис Помфрет, — без обиняков сказал он. — Вы спрашиваете, что я намерен предпринять. Сначала я должен выяснить, что и как произошло.

Я не могу просто щелкнуть пальцами, чтобы правда явилась как черт из табакерки. Пока я знаю лишь, что ваш сын что-то выпил и умер. Это будет…

— Он крикнул, — подбородок миссис Помфрет снова задрожал, — крикнул мне. Он шел ко мне с таким лицом… потом зашатался и упал, встал на колени и снова упал…

Она замолчала.

— Я могу расспросить еще кого-нибудь, — предложил Деймон. — Я не хотел бы…

— Нет, я хочу рассказать сама. Мы все были здесь, кроме моего мужа и этого человека, — она показала, — это Текумсе Фокс, — представила она. — Это мой муж… Это Дора Моубрей. — Она представила всех, четко и ясно называя имена, кроме четырех людей в униформе — двух полицейских и двух слуг. — Мы все находились в этой комнате, потом оставили здесь моего мужа и мистера Фокса и пошли в желтую комнату. Это по другую сторону большого зала.

— Я только что оттуда.

— Тогда вы… вы видели его…

— Да, я его видел. Понимаете, миссис Помфрет, придется… тело необходимо взять на исследование.

— Забрать? Отсюда?

— Да. Я уже отдал приказ…

— Я не хочу этого!

— Конечно, не хотите. Но вы спросили меня, что я намерен предпринять, а это как раз одно из того, что мы намерены сделать и что будет сделано. Как бы болезненно… Подождите! Миссис Помфрет!

Она пошла к двери. Один из детективов, который зашел вместе с Деймоном, стоял там, спиной загородив ручку; она жестом приказала ему отойти, но он не двинулся.

Инспектор продолжал:

— Вам нельзя заходить туда, миссис Помфрет!

Она повернулась, и он снова увидел ее глаза.

— Я хочу быть рядом, когда тело моего сына будут забирать, — сказала она.

Деймон сдался.

— Хорошо, — сказал он детективу у двери, — проводи ее и скажи Крейгу.

Человек кивнул и открыл дверь. Когда она закрылась за ними, Деймон повернулся и оглядел поле боя. Если даже не считать двух полицейских, детектива, двух слуг, действующих лиц было слишком много… Нахмурившись, он посмотрел на Текумсе Фокса и поинтересовался:

— Значит, вас там не было, когда это случилось?

Фокс, сидевший с краю стола, отрицательно покачал головой.

— Я был здесь вместе с мистером Помфретом. Когда я зашел в зал, Данхэм был мертв.

Инспектор перевел глаза на молодого человека, тот стоял возле стула Фокса, сунув руки в карманы.

— Вас зовут Теодор Гилл?

— Верно. — Тед кивнул.

— Где вы были?

Тед облизал губы и сглотнул.

— Я был там. Пил виски с содовой и разговаривал с мисс Моубрей и мистером Беком.

— Где был Данхэм?

— Не знаю. Я хочу сказать, не помню. Он разговаривал со своей матерью, но, я полагаю, он отошел, чтобы налить себе еще выпить. Я обратил на него внимание лишь тогда, когда он стал давиться и закричал, он был в алькове, где стояли напитки. Качаясь, он сделал несколько шагов и рухнул, попытался встать на колени и снова упал — точно так, как сказала миссис Помфрет.

Первым к нему подбежал мистер Зорилла.

— Я был возле бара. — Бас Диего Зориллы раздался в другом конце комнаты, и Деймон повернулся туда. — Я брал виски с содовой для себя и мисс Хит, тут подошел Перри и наполнил свой стакан. Я был рядом с ним, когда он его пил.

— Он наливал себе из той же бутылки, что и вы?

— Нет, я брал шотландское. Он пил только бурбон.

— А содовую он наливал из той же бутылки?

— Он никогда не смешивал виски с содовой. Пил чистое виски и сразу до дна. Правда, потом запивал, обычно водой.

— Миссис Помфрет была с вами в алькове?

— Не сразу. Когда я пошел за напитками, она уже была там и собиралась сделать себе виски с содовой, я предложил поухаживать за ней, и она вернулась на свое место.

— Что вы делали в тот момент, когда Данхэм выпил свой стакан?

— Я взял два стакана, но потом снова хотел поставить их на стол, чтобы закрыть окно. Кто-то открыл окно в алькове, штору сильно трепало, и миссис Помфрет попросила закрыть его. Я так и не закрыл его. Пока я ставил стаканы на стол, я заметил странное выражение на лице Перри, когда он опрокинул виски себе в рот. Он еще издал какой-то странный звук. Мне показалось, что и трех секунд не прошло, как он закричал, лицо его перекосилось, и он зашатался. Если на него так подействовало виски, невероятно, чтобы это произошло так быстро.

— Почему вы сказали «если на него так подействовало виски»? Перед этим он еще пил виски?

Диего покачал головой:

— Не знаю. Точно помню, что до этого он разговаривал со своей матерью, они сидели на диване в конце комнаты.

— Стакан, в который он наливал виски, был чистый?

Раньше его не использовали?

— Не знаю. Думаю, что чистый. Их полным-полно стоит на сервировочном столике.

— И вы уже были там, делали себе виски с содовой, когда подошел он?

— Да.

— Вы стояли рядом с ним, обернувшись к нему лицом, глядя на него?

— Глядя на него? Зачем мне было на него смотреть?

— Хорошо, вы просто стояли рядом. Если бы он положил что-нибудь в свой стакан из пузырька, коробочки или пакетика, вы это заметили бы? Верно?

— Да, заметил бы, — глаза Диего вспыхнули, а губы чуть дернулись, — и, видит Бог, я хотел бы сказать, что заметил. Но я не заметил.

— Почему вы хотели бы сказать, что заметили?

— Надо думать, это ясно. Хотя я не чувствовал к Перри Данхэму особого расположения и быть свидетелем его самоубийства — небольшая радость, но все же это было бы лучше, чем то, что, похоже, произошло на самом деле. — Диего медленно обвел глазами присутствующих.

— Ведь это кто-то из нас. Включая меня. — Он посмотрел инспектору в глаза. — Я не смотрел на него, как вы выразились, но если только он не воспользовался каким-то фокусом, он не добавлял в свой стакан ничего, кроме того, что было в бутылке.

— И эта бутылка бурбона стояла в баре?

— Да.

Деймон повернулся к двух слугам, стоявшим бок о бок у дальней стены.

— Кто-то из вас, ребята, доставил этот столик с напитками сюда?

— Да, сэр. Я, — отозвался один из них. Он, казалось, не ожидал, что его голос прозвучит так громко, и повторил на четыре тона ниже: — Я, сэр.

— Как тебя зовут?

— Шефер, сэр.

— Когда ты его доставил?

— Когда меня попросила об этом миссис Помфрет.

Она позвонила…

— Эти люди уже были здесь?

— Да, сэр. — Человек быстро окинул комнату глазами. — Точно, большинство из них уже были.

— И ты прикатил столик и на нем уже были бутылки и стаканы?

— Да, сэр. И лед, и прохладительные напитки…

— В том числе и бурбон?

— Да, сэр. Обычно ставится бурбон «Блю Грае» — это единственная марка, которую пьет мистер Данхэм. Прошу прощения.

— За что?

— Я хотел сказать, единственная марка, которую пил мистер Данхэм.

— Понятно. Сколько виски оставалось в бутылке?

Помнишь?

— Да, сэр, — ответил Шефер с довольным видом. — Я обдумал этот вопрос. Я ждал, что меня об этом спросят. Бутылка бурбона «Блю Грае» была наполнена меньше чем наполовину.

— Откуда ты знаешь? Ты сам выпил?

— Нет, сэр. Когда мы готовим напитки, то есть в какой-то бутылке меньше половины, ставится еще одна бутылка. Но я помню, что решил, что бурбона хватит, поскольку, кроме Данхэма, его никто не пьет.

— Откуда ты знаешь, что его никто не стал бы пить?

— Это известно, сэр. Прислуге. Всем. Мистер Данхэм ничего другого не пил. Большинство пьет шотландское, или пшеничное, или ирландское. Вы сказали бы, что это дедукция, сэр.

— Я бы выпил адского.

Инспектор покраснел. Одним из его слабых мест было то, что он никогда не умел работать с квалифицированными слугами. Он снова повернулся к Зорилле:

— Вы пили этот бурбон?

Диего покачал головой:

— Я же сказал, я пил шотландское.

— Кто-нибудь из вас, — Деймон огляделся, — кто-нибудь из вас пил бурбон? Вы, мистер Кох?

— Нет. — Адольф Кох сидел на другой стороне комнаты рядом с широкой ширмой около Гарды Тьюсар. Очевидно, у него запершило в горле, и он откашлялся. — Я пил джин с тоником.

— Вы подходили к бару и наливали сами?

— Да.

— А вы, мисс Тьюсар? Что пили вы?

— Вермут с бальзамом. — Гарда ответила быстро и четко. — Я подошла к бару с мистером Кохом, и он налил мне.

— Мисс Моубрей?

— Я пила шерри. — Голос Доры прозвучал пискляво, и она тоже прочистила горло. — Я налила себе и миссис Помфрет и отнесла ей.

— Мистер Бек?

— Я не пью! — взволнованно заявил Бек. Он сидел, откинувшись на спинку стула и потирая колени ладонями. — Я подходил к столику, но налил себе стакан воды, добавил в него лимонного сока и выпил!

— Мистер Гилл, что было в вашем стакане?

— Пшеничное, — кратко сказал Тед.

— Мисс Хит, мистер Зорилла говорит, что налил вам шотландского с содовой. Вы не пьете бурбона?

Хиби так и не успела ответить. Ее опередил Феликс Бек; голосом, в котором звучали нотки обвинения, он воскликнул:

— Конечно, не пила! Ей лучше знать! Она схватила бутылку и выбросила ее в окно!

Глава 8

Хиби Хит крепко обхватила грудь руками и задрала подбородок, вызывающе уставясь на инспектора своими голубыми глазами. Адольф Кох привстал со стула, что-то пробормотал и снова плюхнулся на него. Тед Гилл пересек комнату, положил руку на спинку стула Хиби и, тяжело дыша, стоял так, словно защищая ее.

Деймон пристально посмотрел в сияющие мужеством глаза Хиби, затем сделал шаг к ней и спросил:

— Ну?

— Ну, — прошептала она.

— Вы действительно выбросили бутылку в окно?

Она кивнула.

— Это правда?

Она кивнула.

— Зачем?

Руки Хиби, крепко обхватившие грудь, разжались и призывно протянулись к инспектору.

— О, — с негромким стоном произнесла она, — это был неконтрольный импульс!

Текумсе Фокс заерзал на своем стуле и отвернулся в другую сторону. Все прочие воззрились на нее в безмолвном изумлении, затем так же дружно — на Генри Помфрета, который вдруг издал странный звук: судорожное робкое хихиканье. Он смущенно огляделся и, не обращаясь ни к кому, проговорил:

— Извините, — и закусил губу.

Тед Гилл спокойно и твердо сказал Деймону:

— Она хотела сказать «неконтролируемый». Мисс Хит крайне чувствительная и легковозбудимая натура. Эмоционально нестабильная. У нее порывистый, взрывной характер. Она актриса…

— Меня не интересует анализ ее характера, — сказал Деймон, — и вашего тоже, мистер Гилл. Я задал вопрос: зачем она выбросила бутылку в окно?

— Вот это я вам и объясняю. Вы имеете дело с необычной личностью. Когда ее охватывает непреодолимое желание что-то сделать, она делает это. Нечто вроде транса.

Затем она об этом забывает. Сейчас она уже не помнит, что выбросила бутылку…

Деймон фыркнул:

— Да она только что это признала!

— Признала, потому что трое из нас видели, как она это сделала, и сказали об этом. Мисс Моубрей, мистер Бек и я. В тот момент миссис Помфрет стояла на коленях около сына; Кох и мисс Тьюсар наклонились над ней, а Зорилла пошел за Фоксом. Я же стоял рядом с мисс Моубрей и сказал ей, что бутылку, из которой Данхэм пил, нужно закрыть пробкой, но я не знал, какая это была бутылка, она сказала, что тот пьет только бурбон.

Я протянул руку кбутылке, но мисс Хит схватила ее и таким вот драматическим жестом швырнула в раскрытое окно. Когда пришел Фокс, я рассказал ему об этом, потом то же заявил и первому полицейскому, который здесь появился. Но по экзальтированному выражению ее лица я видел, что она не знает, что делает…

— Ха! — Феликс Бек вскочил со стула, дрожа от негодования. — Актриса! И не знала, что делает? Ха! Да она Цирцея!^[6] Дьяволица, ведьма! Первый был Ян, я предупреждал его насчет нее, а теперь…

— Да прекратите вы! — рыкнул на него Тед. — Тут и без ваших воплей тошно…

— Оба прекратите, — коротко скомандовал Деймон.

Он подошел к Хиби. — Я поговорю с вами позже, мисс Хит, сейчас я хочу знать лишь одно: мистер Гилл прав?

Вы действительно забываете о своих поступках?

— О! — вздохнула она.

— Так как же?

— Я не знаю… — Она крепко обхватила своими прекрасными руками грудь. — О, я не знаю!

— Когда вас охватывает непреодолимое желание что-то сделать, вы делаете это? Вас охватывало желание бросить чем-нибудь в эту бутылку бурбона?

— Бросить… — Она вытаращила на него глаза, разжала руки и успокоилась. — Бросить чем-нибудь в бутылку? — переспросила она скептически, совершенно другим тоном. — Что за идиотизм?

Деймон хмыкнул, молча наблюдая за ней. Потом почесал в затылке.

— Я хотел бы предложить… — начал Текумсе Фокс.

— Нет, — кратко ответил Деймон. Его глаза описали полукруг, медленно пройдясь по лицам справа налево, потом в обратном направлении. — Я должен сказать вам следующее, — произнес он недовольным тоном, — мы предполагаем, что Перри Данхэм был убит. Мне придется поговорить с каждым из вас отдельно до того, как вам разрешат покинуть этот дом. Это займет много времени.

Нельзя ли отвести для этих целей комнату, мистер Помфрет?

— Разумеется. Моя жена… — Помфрет колебался. — Нет, пожалуйста. Давайте мы выйдем в другое помещение, а вы останетесь здесь.

— Прекрасно. Ваша жена и вы можете свободно передвигаться в пределах дома. Остальных прошу оставаться вместе в одной комнате и в присутствии представителей закона. Я имею полномочия в существующих обстоятельствах применить силу, но был бы очень вам обязан, если бы вы оказали добровольное содействие. Прошу вас учесть тот факт, что убийцей Перри Данхэма, возможно, является один из вас. Если вам это не нравится, то и мне это радости не доставляет. Теперь вот что. Если в виски был яд, его могли положить туда в любой момент после того, как из бутылки пили последний раз. То есть необязательно сегодня вечером и в этой комнате. Но исключать этого нельзя. И значит, ампула с ядом, возможно, где-то здесь, если только ее не выбросили из окна, как бутылку. Сейчас в той комнате проводится обыск, затем осмотрят весь дом. Всех вас опросят, что вы делали сегодня. Весьма вероятно, что яд находится у кого-то из вас. Думаю, было бы неплохо, если бы вы все согласились на личный досмотр. Надеюсь, вы не станете возражать. Для дам сюда через пять минут прибудет сотрудница полиции.

Вся компания сникла. Они смотрели друг на друга, потом на инспектора и отводили глаза. Если убийца был среди них, ему не было необходимости выдавать себя явным нежеланием подвергнуться обыску: отвращение и нежелание было написано на лицах всех присутствующих, кроме Текумсе Фокса.

Фокс кивнул Деймону:

— Согласен. Это разумно. Хотя, вероятно, не принесет результатов.

— Какое унижение! — проворчал Феликс Бек.

Хиби проговорила:

— Это чудовищно!

Дверь открылась, и взгляды устремились на вошедшего. С порога он окликнул Деймона:

— Вас просит Крейг, инспектор.

Деймон кивнул и протопал из комнаты. Все сразу ощутили, что у них затекли члены, задвигались на стульях или стали переминаться с ноги на ногу. Послышались тихие разговоры. Адольф Кох спросил Фокса, могут ли их заставить подвергнуться обыску на основании закона, Фокс ответил, что не могут. Тед Гилл, скрестив руки на груди, ходил взад и вперед по комнате. Полицейский зевал. Шефер, который прикатил столик с напитками, разъяснял что-то вполголоса слуге. Текумсе Фокс откинулся на спинку стула и минут пять созерцал потолок, пока дверь не открылась и не вошел инспектор. Деймон подошел к большому столу, являвшемуся географическим центром всего собрания, и продемонстрировал всем какой-то предмет.

— Кто-нибудь из вас видел это?

— Конечно, — заговорил Генри Помфрет, — это мой сосуд для благовоний эпохи Джу Джоу. Прошу вас, не уроните его!

— Не уроню. — Большие кисти Деймона крепко держали маленький красный с перламутрово-зеленым сосуд. — Давно он стоит у вас на этажерке в той комнате?

— Давно. Года два.

— Его используют для сора? Как пепельницу?

— Насколько я знаю, нет. Разве что какой-нибудь осел бросит туда окурок.

— Ну, на этот раз там не окурок. — В голосе инспектора прозвучало мрачное удовлетворение. Он поставил сосуд на стол и большим и указательным пальцами извлек оттуда бумажный шарик. Он показал его, как фокусник показывает извлеченную из воздуха монету. — Вот что это такое. Разворачивать не буду. Один из моих людей уже слегка развернул его. Перед нами кусок обычной оберточной бумаги, на которую налипли частички белого порошка. Он смочил водой часть из них и определил по запаху, что это, похоже, цианид. Поэтому я беру назад свою просьбу согласиться на личный досмотр.

На мгновение все зашевелились, а затем снова воцарилось мертвое молчание. Его нарушил Генри Помфрет.

— В сосуде для благовоний, — недоверчиво пробормотал он, — значит…

— Значит, что, мистер Помфрет?

— Ничего, — Помфрет, словно не в силах поверить, покачал головой, — ничего…

— То обстоятельство, что его нашли в сосуде, вам говорит о чем-то?

— Нет! Ни о чем не говорит!

Деймон настаивал, глядя ему в лицо.

— Может быть, вы вспомните, что видели, как кто-то подходил к сосуду и что-то в него бросал?

— Нет! Я ничего не видел! Я лишь хотел сказать, что это окончательно подтверждает вину одного из присутствующих. Если бы я видел, как что-то бросили в сосуд, я бы немедленно вытащил это оттуда. Я всегда так делаю. В любом случае меня там не было, я находился здесь с мистером Фоксом.

— Но вы могли видеть это раньше, в течение всего вечера, — вмешался Фокс и посмотрел на инспектора. — Я хотел еще раньше сказать, что из слов Шефера у вас могло сложиться неверное представление. Он сказал вам, что прикатил столик, когда ему позвонила миссис Помфрет.

Тогда большинство из нас, как он сказал, уже были там.

Но это произошло не тогда, когда они оставили меня и мистера Помфрета здесь и пошли в желтую комнату, это было до того, как мы вообще появились в этой комнате.

Я пришел туда в четверть третьего, столик с напитками уже стоял и все остальные были на месте. — Он повернулся к Помфрету: — Поэтому вы могли видеть, как что-то бросили в сосуд, верно?

— Наверное, мог, — хмуро признал Помфрет, — но не видел.

— Я видела, — раздался голос.

Взгляды метнулись к Гарде Тьюсар.

— Кто это был? — рявкнул Деймон.

Не обращая на него внимания, Гарда покинула свое кресло у ширмы рядом с Адольфом Кохом и обошла стол. По-видимому, она хотела посмотреть кому-то в глаза. Она посмотрела в глаза Доры Моубрей. Черные глаза Гарды сверкнули, но Дора выдержала этот взгляд.

— Это сделала ты, — сказала Гарда, — я видела. Ты подошла к этажерке, и…

Все одновременно задвигались и загомонили, как будто нервная система этих воспитанных людей выдерживала напряжение лишь до определенного предела. Феликс Бек зарычал. Хиби ахнула, Диего вскочил столь стремительно, что опрокинул свой стул… Но главными актерами были Тед Гилл и Генри Помфрет. Тед прыгнул через разделявшее их пространство, схватил Гарду за руку и грубо повернул к себе, она потеряла равновесие, повалилась на стол и столкнула на пол сосуд для благовоний. Помфрет с криком рванулся к сосуду, промахнулся, развернулся и кулаком двинул в челюсть Теда; детектив и полицейские подбежали и уволокли Теда, Помфрета и Гарду в разные стороны.

— Назад! — резко приказал Деймон. Он свирепо посмотрел на Помфрета. — За каким чертом вы это сделали?

— Извините, — сказал Помфрет. Он тяжело дышал, но не выглядел виноватым. Мистер Помфрет наклонился и поднял сосуд, который был все еще цел.

Тед по-прежнему не спускал сверкающих гневом глаз с Гарды.

— Я хотел бы, — процедил он сквозь зубы, — ответить вам тем же и еще добавить. Не знаю, чем вам досадила мисс Моубрей, но если я услышу еще раз этот бред…

— Тед, — Дора положила свою ладонь на его руку, — пожалуйста! Это не бред. Я в самом деле бросила эту бумажку в сосуд.

Тед вытаращил глаза. Инспектор смешался:

— Вы?

— Да, я.

Воцарилась мертвая тишина.

— Боже… — проворчал Диего. — Моя маленькая Дора…

— Нет, Диего. — Она покачала головой. — Твоя маленькая Дора не подсыпала яду в виски Перри.

Ее губа задрожала, изогнулась в гримасе внезапного гнева, и ее лицо вспыхнуло.

— Посмотрите на себя! Все! Посмотрите на свои лица!

Вы поверили — только потому, что я… О, если бы мой отец был здесь! Все стало так отвратительно — с тех пор, как он умер…

— Я здесь! — пел ей Тед.

Деймон, пристально глядя на нее, сухо сказал:

— Так как же насчет брошенной в сосуд бумажки?

— Я бросила ее. — Дора посмотрела ему в глаза. — Я так и сказала. Она была в моей сумке.

— Кто ее туда положил?

— Не знаю. Я обнаружила ее, когда мы уходили из желтой комнаты, чтобы идти сюда. — Она взяла со своего стула коричневую матерчатую сумку, подняла ее и указала на внешний карман, образованный дополнительной складкой материи. — Она была здесь. Я заметила выпуклость и запустила туда пальцы, чтобы посмотреть, что там такое.

Я понятия не имею, откуда она могла там взяться. Вид у нее пустой бумажки, и я бросила ее в сосуд, когда проходила мимо.

— Вы хотите сказать, что ее положили в сумку, когда та находилась у вас?

— Нет. Я этого не говорила. Я оставила сумку на диване в желтой комнате, когда Перри… когда я отошла в другой конец комнаты с мистером Данхэмом.

— И вы заметили выпуклость, когда взяли ее снова?

— Да.

— Сколько времени сумка лежала на диване?

— Ну, пятнадцать или двадцать минут.

— Зачем вы отошли в другой конец комнаты с мистером Данхэмом?

— Он сказал, что хочет со мной поговорить.

— О чем?

— О чем-то… о личном деле.

— Вы были помолвлены с мистером Данхэмом?

— Нет, но это вас не касается.

Инспектор хрюкнул.

— Вас, возможно, удивит, что полицию касается все, когда она расследует убийство. А что не удается получить одним путем, мы получаем другим. Если можем. Вы любили Данхэма?

— Боже мой, нет!

— Вы ненавидели его?

— Нет.

— Вы были его близким другом?

— Нет. — Дора нахмурилась. — Я знала его всю мою жизнь. Его мать и мой отец были друзья.

— Мне надо знать, о чем он хотел с вами поговорить сегодня днем. Если вы откажетесь отвечать, прошу не обижаться, но я…

— Я не отказываюсь отвечать. Он хотел узнать про вторую записку Яна. Видела ли я ее и прочитала ли?

— Записка? Кто такой Ян?

— Ян Тьюсар, — пояснил Текумсе Фокс. — Он покончил жизнь самоубийством — застрелился — в прошлый понедельник в Карнеги-Холл. Я вижу, вам придется долго разматывать этот клубок, я смог бы сэкономить вам уйму времени.

Фокс внимательно оглядел присутствующих.

— Вы, конечно, понимаете теперь, что вопрос о том, обращаться ли в полицию по делу о скрипке, снят. Полиция уже здесь. Предлагаю вам, инспектор, если не хотите тратить время попусту, поговорить со мной, и пусть к нам присоединится человек с блокнотом… Кстати, мисс Тьюсар, раз уж полиция все равно здесь, как насчет той записки, которую вы хотели им показать? Вы можете сделать это сейчас. Тем более что перед вами начальник отдела по расследованию убийств.

Гарда, которая плюхнулась на стул около Диего, раскрыла сумочку, достала оттуда конверт и протянула его Деймону. Тот взглянул на адрес, затем вынул листок и прочитал:

«Те, кто хотят причинить вред Рейху, поплатятся за это, как твой брат. Хайль Гитлер!»

— Боже мой! — пробормотал он с отвращением. — Опять нацисты. — Он посмотрел с ошарашенным видом на Гарду. — Вы были замужем за Тьюсаром? А Данхэм был вашим братом?

Гарда уставилась на него.

— Да нет же, — нетерпеливо сказал Фокс. — Ее брат был скрипач. Это как раз один из фактов, которые я предлагаю задешево вам передать, чтобы вы узнали подоплеку, если только вы не предпочтете продираться сквозь заросли самостоятельно…

— Спасибо. Согласен. Я люблю дармовщинку. — Деймон обратился к присутствующим: — Я просил вас помочь нам и остаться в этой комнате. Теперь, поскольку обнаружилась эта записка, а также другие факты, я прошу вас о следующем. Я начну с Фокса, вам сообщат, когда я смогу поговорить с каждым из вас. Райдер, возьми еще кого-нибудь и посиди с ними. Мистер Помфрет, проводите, пожалуйста, всех в другую комнату, где можно удобно устроиться. Да, Райдер, пришли сюда Коссоу с блокнотом и скажи Крейгу, что я хочу с ним переговорить.

Глава 9

— Ничего себе задешево! Мне такое и даром не нужно, — заявил инспектор Деймон с отвращением. — Похоже, с такой дьявольской путаницей мне в жизни не приходилось сталкиваться.

Он сидел в конце большого стола, Фокс сидел справа от него, а детектив Коссоу, сосредоточенно нахмурив брови и глядя в блокнот, — слева. Беседа продолжалась уже почти час. Несколько раз их прерывали — позвонили из лаборатории и сказали, что в виски, который удалось собрать пипеткой из вмятины на крыше седана, обнаружили большое количество цианистого калия, потом позвонил медицинский эксперт и тоже подтвердил отравление цианидом. Но в основном говорил Фокс. Коссоу добросовестно записал все, что тот видел и слышал. Фокс даже передал инспектору конверт с образцом лака, который он выскреб из скрипки.

Фокс встал, чтобы размять ноги, потом снова сел и сказал:

— Может, это и путаница, но получили вы информацию очень дешево. Другие заплатили бы за нее большие деньги.

Деймон кивнул, искоса взглянув на Фокса.

— Одного вы еще не сказали. Как вы оказались в этой компании?

— Я к этой компании не имею никакого отношения.

Во всяком случае, с профессиональной точки зрения. — Мрачные глаза и подбородок чемпиона по боксу вызвали на его лице улыбку. — Теперь вы можете вычеркнуть меня из списка. Я ничего не утаил. То есть ни одного факта. Конечно, у меня есть кое-какие выводы, сделанные методом дедукции, как сказал бы Шефер…

— Еще бы! Почему, черт возьми, такому большому, сильному человеку, как вы, не заняться настоящей работой? Так какие же выводы вы сделали?

— Выводы стоят гораздо дороже фактов.

— Вы, кажется, сказали, что не принадлежите к этой компании. Что же вы хотите?

— Ничего. Честно, инспектор, хорошо бы вам заняться этим делом, в том числе и убийством Яна Тьюсара. Не забудьте про него, ибо это часть общей проблемы. Я попытался им заняться, но у меня оно не пошло. Я перехитрил самого себя. Дело оказалось слишком запутанным и коварным. Убить человека, залив лак в его скрипку! У вас в голове такое укладывается? Надеюсь, уложится. Вам необходимо принять это предложение, если вы собираетесь найти убийцу Перри Данхэма.

— Так вы думаете, эти два убийства связаны между собой? Вы думаете, Данхэм что-то знал о лаке в скрипке, а вы дали промашку, сказав, что он пришел посмотреть на скрипку, когда вы ушли, и поэтому он и был убит? — Деймон тяжело вздохнул. — Может быть, вы и правы, но если это один из выводов методом дедукции, которого вы придерживаетесь, пока их акции не повысятся на рынке…

— Да, похвастаться тут действительно нечем, — согласился Фокс. — Но тут есть еще один маленький фокус. — Он достал из кармана маленький блокнот и снял колпачок с ручки. — Посмотрите.

Его собеседники склонились над столом, наблюдая, как он рисовал на листке:

— Вот так фокус, — саркастически отозвался Деймон. — Как думаешь, Коссоу, ты сможешь научиться этому?

Фокс, не обращая внимания на выпад, попросил:

— Дайте, пожалуйста, ту записку, которую вам передала мисс Тьюсар.

Деймон протянул ему конверт, вынул из него листок бумаги и положил его рядом с блокнотом.

— Вот. Какая из моих свастик совпадает с той, которая нарисована в записке от нациста? Конечно, вы заметили разницу.

— Разумеется. Та, что слева.

— Правильно. Это традиционный рисунок свастики, который китайцы веками использовали как символ счастья. Но когда Гитлер решил взять свастику для своей эмблемы, он либо ошибся, либо специально изменил ее — так или иначе, но нацистская свастика та, что справа. Ни один нацист не нарисует свастику так, как она изображена слева. Следовательно, записку мисс Тьюсар прислал не нацист. Это подделка.

— Чтоб мне провалиться! — пробормотал Коссоу. — Можно взглянуть?

Фокс вырвал листок из блокнота и протянул его Коссоу, а записку положил в конверт и отдал Деймону.

— Может быть, это немного вам поможет, — сказал он. — По крайней мере вы не станете терять время, стараясь протянуть ниточку к Берлину или Бунду. И я очень надеюсь, что это не единственная ошибка, которую совершил наш неуловимый хитрец. А в таком случае ваше участие было бы весьма кстати.

Деймон хмуро посмотрел на него:

— Вы слышали, что я приказал выделить двадцать человек для выявления связи с нацистами?

— Да, слышал, — признался Фокс, — и страшно позавидовал. Целая армия, готовая к действиям!

— У вас есть еще какие-нибудь фокусы?

— По правде говоря… — раздумчиво ответил Фокс, — они лучше воспринимаются порознь. Конечно, вы, как всегда, услышите кучу вранья, но, полагаю, не от мисс Моубрей. В случае крайней необходимости она, возможно, и солгала бы, как любой человек на ее месте, но сомневаюсь, что ей есть что скрывать, и я верю ее рассказу о бумажке, в которую был завернут яд. Диего Зорилла — мой друг. Понимаю, что в ваших глазах это не доказывает его непричастности к отравлению Данхэма, но для меня здесь все ясно, если не случится еще чего-нибудь.

Остальных можете держать под подозрением, за исключением миссис Помфрет, но даже в ее случае я не дал бы письменной гарантии.

— Таблицу умножения я знаю. Я имел в виду ваши фокусы.

Фокс отрицательно покачал головой:

— У меня все. Если бы мне пришлось брать на себя расследование, чего я, слава богу, делать не собираюсь, я вынужден был бы начать с чистой страницы. — Он сунул в карманы блокнот и ручку, отодвинул стул и поднялся.

— Куда вы направляетесь?

— Не знаю. Если вы меня отпустите, то домой. Если нет, то, похоже, мне придется присоединиться…

Инспектор недоверчиво хмыкнул:

— Так я вам и поверю! Домой, бросив тут нерешенные вопросы? Мне ли вас не знать. А я вас знаю прекрасно. Вы останетесь здесь. Садитесь. Рядом с Коссоу.

Фокс улыбнулся:

— Я никаких обязательств не даю. Разве что какие-нибудь фокусы придут в голову.

— И я не даю. — Деймон повернулся к полицейскому в форме, сидевшему у двери. — Пригласите миссис Помфрет.

Миссис Помфрет вошла в библиотеку около семи. А когда библиотеку покинул помощник повара, последний из допрашиваемых, было уже за полночь. После того, как за ним закрылась дверь, инспектор Деймон устало выдал длинную очередь крайне выразительных и дурно пахнущих ругательств и уставился красными от усталости глазами на два блокнота, лежавшие перед детективом Коссоу и исписанные от корки до корки.

— Во всяком случае, — вздохнул Фокс, — сандвичи с копченой индюшатиной были хороши.

— Один из этих людей, — пробурчал Деймон, — отравил человека.

Это, разумеется, не было впечатляющим итогом шестичасовой напряженной работы, но дальше этого они не продвинулись. Никто не мог даже сделать предположения, в чьем сердце таилось желание убить Перри Данхэма. Кто-то признался в той или иной степени неприязни, которую к нему испытывал. Удалось установить, что яд положили в виски не после возвращения общества в библиотеку, а в то время, когда все находились в желтой комнате. Но список подозреваемых не стал меньше. Никто не видел, что кто-то подходил к столику с напитками, совершал какие-то подозрительные манипуляции, прикасался к бутылке с бурбоном или просто слонялся рядом, словом, вел себя странно. Короче, если кто-то и видел что-то, хоть в малейшей степени могущее оказать помощь обвинению, он держал это при себе.

Даже Гарда признала, что Дора бросала бумажку не крадучись и не прячась: она открыто подошла к этажерке и бросила ее в сосуд.

Трое — Кох, Дора и Генри Помфрет — с уверенностью утверждали, что Перри не пил до того, как они перешли из желтой комнаты в библиотеку, таким образом, вопрос о том, когда был отравлен бурбон, оставался открытым. Не было твердых оснований говорить, хотя это было весьма вероятно, что цианид подсыпали в бурбон в желтой комнате. Слуги свидетельствовали, что бурбон стоял вместе с другими спиртными напитками в незапертом шкафу в буфетной, и Шефер загрузил столик с напитками и покатил его сразу в желтую комнату. Не было ответа и на вопрос, когда последний раз пили виски из этой бутылки — этого никто твердо не знал.

Единственное действие, которое видели все и которое при обычных обстоятельствах могло бы стать отправной точкой в расследовании, приобрело черты совершенно фантастические: когда очередь отвечать на вопросы в библиотеке дошла до Хиби, все воспоминания о том, как она выбросила бутылку из окна, начисто улетучились из ее памяти. Допросив ее, Деймон лишился дара речи и молча уставился в ее сияющие от радости глаза. Фоксу из чувства сострадания пришлось вмешаться и попросить инспектора отпустить ее.

Приходил полицейский комиссар и, посидев около часа, ушел. Около девяти часов приехал окружной прокурор и уехал лишь в полночь. Из лаборатории и морга поступили более подробные заключения. Сержант Крейг со своим подразделением детективов, закончив работу, уехал. Кое-какие кости пришлось бросить в распахнутую пасть прессы; несколько человек отправили с ключом на холостяцкую квартиру Перри на Пятьдесят первой улице, надеясь, что среди бумаг и вещей, возможно, отыщутся факты, проливающие свет на это дело; выволокли из кровати полицейского капитана, расследовавшего самоубийство Тьюсара, и заставили его срочно приехать к окружному прокурору.

По-прежнему все, что можно было сказать, сказал инспектор Деймон в своей вырвавшейся из уставшего горла фразе: «Один из этих людей отравил человека».

Фокс встал со стула и быстро одернул на себе костюм.

— Итак, — заявил он, — если вы все еще верите, что я не прочь отправиться домой, возьмите показания у меня. Строго говоря, я готов изобразить негодующего гражданина. Хотите?

Деймон отрицательно покачал головой, потер глаза пальцами, поморгал, глядя на сосуд для благовоний, чтобы сфокусироваться, и встал.

— Ладно, — с отвращением сказал он, — давай свои записи, Коссоу. Думаю, что здесь мы уже больше ничего полезного не узнаем. — У двери он спросил у человека в форме: — Где они?

Фокс последовал за ним по коридору через большую прихожую в просторную комнату, которую мистер Помфрет называл собором. Сейчас ей больше подходило название «мавзолей» или даже еще что-то более мрачное, если такое существует. Двое полицейских, сидевших в ее противоположных углах, казалось, тоже заразились царившим здесь унынием. Семь измученных физиономий — супруги Помфрет отсутствовали, — повернулись к дверям навстречу инспектору. Кох сидел на стуле рядом с Хиби Хит, Диего сидел у окна в дальней части комнаты с Беком, Дора вытянулась на диване, Тед Гилл сидел с газетой у лампы, Гарда — у рояля. Кох начал было качать права, но Деймон поднял руку.

— Мы закончили, — кратко объявил он, — вы свободны. Возможно, кто-нибудь из вас или все завтра понадобятся мне снова, я прошу вас находиться по тем адресам, которые вы дали. Города не покидать. Если дамы желают, их проводят домой…

Тед выронил газету на пол и порывисто вскочил.

— Я провожу мисс Моубрей, — попросил он, направляясь к дивану, — можно?

Дора слабо запротестовала.

— В этом нет никакой необходимости…

— А я? — трагическим голосом вопросила Хиби Хит.

Растрепанная и жалкая, она выглядела просто восхитительно. — О, Тед!

— Если позволите, я с удовольствием провожу вас, мисс Хит, — поклонился Адольф Кох учтиво и вежливо, насколько позволяли обстоятельства.

— А вы, мисс Тьюсар? — спросил Деймон.

— Я провожу ее, — хрипло сказал Диего Зорилла без намека на какую-либо учтивость.

— Нет, не проводите, — отрубила Гарда. Хотя ее глаза были затуманены, они не потеряли способность сверкать. — Я возьму такси…

Диего пожал плечами и повернулся к Фоксу:

— Ты идешь? Ради бога, пошли отсюда.

Он двинулся к двери.

Фокс последовал за ним. В прихожей слуга подал им одежду, детектив в штатском наблюдал за ними. Им пришлось подождать, пока он не получил от Деймона указание выпустить их. Лифтер, позабыв о приличиях и выучке, смотрел на них не отрываясь весь путь вниз. Точно так же смотрел на них ночной персонал в холле, а также несколько человек, сидевших на скамейке у подъезда: привратник, двое полицейских и двое молодых парней, один из которых стремительно подскочил к Фоксу.

— Послушайте, мистер Фокс… Я дожидаюсь вас. Хотите дать пару колонок за вашей подписью…

Понадобилось пройти быстрым шагом целый квартал и сказать несколько крепких слов, чтобы тот отвязался.

— Перчатки у меня в правом кармане, — басил Диего, — а я всегда кладу их в левый.

— Точно, — кивнул Фокс, — они все перерыли. Моя машина стоит за углом на Шестьдесят девятой. Тебя подвезти?

— Я хочу выпить.

— Последние семь часов ты только и мог, что пить.

— Там я пить не мог. Глотнул шотландского — и меня чуть не вырвало. С желудком что-то. Может, зайдешь ко мне, перекусим сандвичами?

— Все, что ты хочешь знать, укладывается в одной фразе: у полиции не больше идей о том, кто убил Данхэма, чем у тебя.

Но Диего стал говорить, что просто хочет посидеть с другом, поесть и выпить. Фокс сопротивлялся, объяснял, что ему предстоит ехать на машине шестьдесят миль и перед этим необходимо поспать часов восемь, что утром надо подрезать виноград, но в конце концов сдался. По пути остановившись в круглосуточном магазинчике, они купили еды и подрулили к дому Диего на Пятьдесят четвертой улице — старому зданию из темного кирпича; в квартиру поднялись, одолев два пролета лестницы.

Несмотря на полное отсутствие стиля и довольно обшарпанную мебель, в средних размеров гостиной было уютно и приятно. Диего с испанской напыщенностью оказал Фоксу честь, взяв у него пальто и шляпу и повесив их в шкаф.

— Я накрою на стол, — сказал он. — Тебе с содовой?

— Прошу прощения, но нельзя ли кофе?

— Конечно. Сам я пью кофе только по утрам. Подожди минут десять.

— Отлично. С тобой, наверное, хорошо жилось бы любой женщине. Где можно помыть руки?

— Пройди туда. Вон дверь.

Фокс пошел в ванную. Закрыв дверь, он позволил себе роскошь самозабвенно зевнуть, а потом недовольно нахмурился. Он действительно собирался обрезать утром виноградные лозы, но он любил получать от этого занятия удовольствие и, прекрасно зная себя, понимал, что в данных обстоятельствах ему будет трудно полностью посвятить себя обрезке старых побегов. Даже теперь, когда ему страшно хотелось спать, он лишь невероятным усилием воли удерживался от того, чтобы не погрузиться в восхитительные извивы мыслительных процессов Хиби Хит.

Он вымыл руки с мылом, сполоснул лицо и стал искать полотенце. На вешалке его не было, не было и на крючке у двери. Слева была дверца поменьше, и он открыл ее, обнаружив за ней полки с множеством полотенец и всяких других вещей. Он взял турецкое махровое полотенце, предпочитая, как всегда, махровые полотенца гладким, и, вытираясь, пробежал глазами по забитым полкам. Но, несмотря на это проявление праздного любопытства и профессиональную наблюдательность, он ничего не увидел бы, если бы не обладал редкой остротой зрения, потому что в шкафу было темно. И он таки увидел ее. Что-то блеснуло за стопкой полотенец, прищурившись, он вгляделся получше и наконец протянул руку и вытащил на свет вазу.

Все более хмурясь, Фокс стал рассматривать ее. Черная глазурь. Изящные украшения из белой эмали внизу.

Посередине золотисто-желтые драконы и цветы, перемежающиеся с тоненькими зелеными ветками и листьями. Необычная, даже уникальная форма — мистер Помфрет и называл ее «уникальной».

Сомнений не было. Он держал в руках четырехугольную вазу Ван Ли, изображение которой Помфрет показывал Фоксу и которую, по убеждению миссис Помфрет, похитила Хиби Хит.

Глава 10

Фокс поставил вазу назад в шкаф, закрыл дверцу, повернулся к раковине и снова начал мыть руки. Нужно было время, чтобы подумать, как вести себя в этой ситуации. Конечно, никто его не обязывал как-нибудь себя вести вообще; то, как эта вещь попала в шкафчик к Диего, строго говоря, никакого отношения не имело к подрезанию виноградных лоз. Однако смешно было ожидать, что любопытство, унаследованное от обезьяньих предков, не взыграет в нем и не заставит влезть в это дело. Фокс вытер руки, достал из шкафа вазу, открыл дверь и, войдя в гостиную, спросил:

— Эй, Диего, откуда ты взял эту штуковину?

Что? — Диего поднял голову от сервировочного столика в другом конце комнаты. — Что я взял? О!..

Он увидел вазу. Лицо его окаменело. На мгновение он замер, затем шагнул к Фоксу.

— Эту красотку, — оживленно сказал Фокс, — откуда ты ее взял?

— Эту? — Диего зарычал. — Ну, не знаю. Кто-то мне ее дал. — Он протянул было руку, чтобы взять ее, но тут же опустил ее. — А что, она ценная?

— Несомненно. Я не эксперт, но думаю, это шестнадцатый век, династия Мин. Сколько ты за нее хочешь?

— О-о… я… Как ты ее увидел? Искал аспирин?

— Нет, полотенце. На вешалке не было. Слушай, я в самом деле с удовольствием ее купил бы.

— Конечно, кто сомневается! — засмеялся Диего, однако не очень натурально. — Я еще не видел такой вещи, которую ты не хотел бы купить. Но я… э-э, видишь ли, мне не хотелось бы тебя обманывать. Я сомневаюсь, что это стоящая вещь, — прямо не знаю, как и быть. Как ты умудрился углядеть ее? Там же темно…

— У меня зрение как у кошки. Заметил блеск зеленой и золотой эмали. — Фокс поставил вазу на стол. — Скажи, когда надумаешь ее продать. Пахнет кофе, верно?

Полчаса спустя Фокс уехал, о вазе они ни разу больше не вспомнили. Конечно, было вполне естественно, что после всех событий дня совместная ночная трапеза не обязательно должна была носить характер дружеских откровений, но Диего был таким кислым и угрюмым, что вполне разумно было задать вопрос, зачем, собственно, он просил своего друга ехать к нему в такой поздний час.

Итак, Фокс вел свою машину сквозь густой ночной туман, висевший клочьями над дорогой и не позволявший делать более сорока миль в час, и обдумывал новую шараду, лишившую его покоя. Было совершенно ясно: Диего знает, что ваза украдена у ее владельца Генри Помфрета и что она была самым ценным экспонатом его коллекции. Весьма вероятно, что Диего не крал вазы, либо если даже украл он, то сделал это по причинам, гораздо более сложным и романтическим, нежели просто в погоне за ценной вещью. Нет, положительно невозможно впихнуть Диего в рамки такой примитивной вульгарности…

Целую неделю эта загадка, вместе с другими, не менее неотвязными, сидела в голове Фокса, не находя ответа. Семь дней кряду он подрезал виноградные лозы и деревья, устраивал парники и теплые грядки, расчищал почву от зимней мульчи, чинил заборы, принимал роды у коровы и делал еще сто других работ, которые обычно он передоверял Сэму Тримблу и тем гостям Зоопарка, которые имели обыкновение таким образом платить за предоставленные им комнаты и питание. Это было его ежегодное приветствие приближающейся весне.

Только один раз, во вторник, его оторвал от дел звонок из Нью-Йорка: его попросили приехать в прокуратуру округа, но эта поездка не дала ничего нового. По вечерам он читал газеты. Но и дюжины публиковавшихся в течение всей недели колонок, посвященных убийству Данхэма и связи этого убийства с самоубийством Яна Тьюсара, не приблизили его к решению загадок. Хотя читались эти колонки легко и даже захватывающе. Газетчики каким-то образом добрались до лака в скрипке. Неизвестно, взяли они это из официального сообщения или нет, но, конечно, сделали из этого сюжета конфетку. «Газетт» даже опубликовала фотографию скрипки с кинжалообразной стрелой, указывающей на отверстие, в которое налили лак, что было выдающимся достижением журналистики, учитывая, что сама скрипка по-прежнему находилась в сейфе «Дей энд найт бэнк», куда Фокс ее поместил.

В среду в газетах появились аршинные заголовки о новой выходке Хиби Хит. Читая статьи, Фокс отметил, что и на этом ее поступке лежала печать ее удивительного гения: простота, не отягощенная сомнениями внезапность и безукоризненная глупость. Она взяла билет на самолет до Мехико-Сити, добралась туда, а когда ей послали телеграмму с требованием вернуться, отказалась это сделать. В четверг она все еще была там, и мистер Теодор Гилл поехал за ней. В пятницу они оба были в Мехико-Сити, явно не собираясь в обратный путь. В субботу «Газетт» врезала полиции за то, что она позволила Гиллу ловко выскользнуть из-под своего бдительного ока, однако воскресные газеты сообщили, что Гилл привез Хит назад.

Хиби дала интервью. Сказала, что уехала из Нью-Йорка потому, что хотела избежать преследований прессы.

(Фокс счел это шедевром.) Мехико-Сити выбрала по двум серьезным причинам. Во-первых, она там никогда не была, а во-вторых, первый международный рейс из Нью-Йорка после того, как она приняла решение его покинуть, был в Мехико-Сити. Она не имела ни малейшего желания улизнуть от выполнения своего долга содействовать расследованию, это было бы, заявила она, ужасно и отвратительно… Фокс вырезал интервью Хиби из «Тайме» и сунул в свой блокнот.

В понедельник Фоксу позвонила миссис Помфрет.

Говорила она с таким трудом, что он едва ее узнал. Она попросила его приехать как можно скорее. Он пообещал приехать в два часа дня.

Прибыл он с исключительной пунктуальностью и был препровожден к лифту, а затем на второй этаж квартиры, в комнату, напоенную ароматами и убранную сплошными шелками. Фокс даже засомневался, куда он попал — в гостиную или гардеробную, скорее в последнюю, подумал он. Шторы были задернуты, но и в полумраке он заметил, что лицо миссис Помфрет изменилось так же, как и ее голос: глаза, прежде веселые и живые, превратились в ледяные щелки между красных опухших век, а кожа, которая раньше могла привести в восторг самого Рубенса, приобрела тусклый свинцовый оттенок.

Все это отметил Фокс, пока пересекал комнату, направляясь туда, где она сидела.

— Я больше ни на что не гожусь, — протягивая ему руку, сказала она. — У меня голова закружится, если я встану. Возьмите тот стул, он самый удобный. Вы только что побрились.

Фокс улыбнулся:

— Видели бы вы меня сегодня утром!

— Хорошо, что не видела. Я хочу, чтобы вы нашли того, кто убил моего сына.

Фокс поджал губы.

— Видите ли, миссис Помфрет…

— Кто-то должен это сделать. Прошла уже неделя.

Прошло восемь дней. Не хочу, чтобы вы считали меня мстительной старухой…

— Не думаю, что для вас сейчас имеет значение, что я думаю.

— Ошибаетесь, имеет. — Она взяла носовой платок и промокнула глаза. — Я не плачу, просто у меня глаза болят. Я никогда не одобряла мстительных людей. И не хотела бы, чтобы люди меня такой считали. Но вы-то уж должны наверняка понять мое состояние. В моем доме, прямо на моих глазах умирает мой сын. Погибает от руки одного из близких мне людей. Неужели я так и должна терпеть эту неопределенность, возможно, всю жизнь, не зная, кто это сделал? Некоторые из них были моими друзьями! Я попросила моего адвоката навести о вас справки.

— Что ж тут такого? Обо мне и раньше наводили справки.

— Я вам верю. Он сказал, что человек вы несдержанный, но надежный и заслуживающий доверия. Я не хочу обращаться к какому-нибудь ловкому пройдохе, который занимается сомнительными делами. Он рассказал также о старой сплетне насчет того, что вы убили двух человек из-за какой-то девушки.

Фокс окаменел. Мгновение он сидел прямо и неподвижно, затем встал.

— Если вас интересуют сплетни… — ледяным тоном сказал он и направился к двери.

Полетевшее ему вдогонку восклицание не остановило его. Однако когда он подошел к двери, в плечо ему с невероятной силой впились пальцы, и он остановился. Решительным тоном, в котором не было и намека на извинение, она сказала:

— Невероятно! Я же не знала, что это вас так заденет! Да я просто сболтнула! Я иногда могу что-нибудь такое ляпнуть…

— Это плохая привычка, миссис Помфрет. Отпустите меня, пожалуйста.

Она ослабила хватку, рука ее упала, она сделала шаг назад и посмотрела на него, не уклоняясь от его холодного, пронизывающего взгляда.

— Не уходите, — сказала она. — Я прошу прощения.

Это в самом деле плохая привычка. Вы нужны мне. Я сама составляю мнение о людях. Я сказала моему адвокату, что собираюсь обратиться к вам, и он сам решил навести о вас справки. Мне это не нужно. Когда Диего сказал, что вы внесли деньги в фонд скрипки Яна, я, естественно, подумала, что вы хотите войти в круг моих знакомых, однако, когда вы отклонили мое приглашение на презентацию, поняла, что это не так. Но на этот раз вам не удастся уклониться. Не позволю. И не важно, считаете вы меня мстительной старухой или нет. Полиция ничего не довела до конца, либо она просто на это не способна, либо ее здорово перехитрили.

Она пошатнулась, но удержалась.

— Не могу стоять на ногах более двух минут. Не сплю, ничего не ем. Для меня это жестокий удар… пожалуйста, дайте руку.

Фокс подставил ей локоть и помог добраться до стула. Похоже, она действительно разбита, ибо уже дважды назвала себя «старухой», что немыслимо было представить себе еще десять дней назад. Кроме того, эгоцентричные люди обычно воспринимают удары судьбы, сохраняя достоинство.

— Садитесь, — сказала она. — Если хотите, я еще раз попрошу прощения. Я верна своим привычкам, даже в такой ситуации, как сейчас. Подождите, прежде чем сесть, возьмите под той вазой на столике чек. Это предварительный гонорар. Если этого недостаточно, скажите.

— Не будем спешить. — Фокс сел. — Вы уверены, что хотите нанять меня, миссис Помфрет?

— Конечно, уверена. Я никогда ничего не делаю не будучи уверенной, что хочу этого. Почему вы сомневаетесь?

— Потому что, как вы сказали, некоторые из этих людей ваши друзья. Вы сказали «были». Если я займусь этим, я либо доведу это дело до конца, либо сломаю себе шею. Например, что вы будете делать, если вашего сына убила Дора Моубрей?

— Дора? Она не делала этого.

— Но вполне могла. Или ваш муж, или Диего. Прошу вас, подумайте как следует. Это не кража вазы и не лак в скрипке — это умышленное убийство. Если я добуду прямые улики, я не смогу ограничиться конфиденциальным докладом вам. Один из этих людей пойдет под суд — ему вынесут приговор, и он умрет. Мне-то, строго говоря, все равно. А вам?

— Умрет, — резко сказала она и повторила: — Умрет…

— Такова кара за убийство, — разъяснил Фокс.

— Мой сын умер. В муках. Я видела его агонию. Ведь он умер?

— Умер.

— Приступайте.

— Прекрасно. Скажите, пожалуйста, что сказал вам сын после обеда в воскресенье. Когда я хотел допросить его о скрипке, а вы настояли на том, чтобы сначала поговорили с ним вы.

Миссис Помфрет моргнула.

— Вы были рядом, когда меня об этом спросил инспектор, и я ему ответила. Он ничего не сказал.

— Знаю. Вы сказали, что он рассмеялся в ответ на ваши опасения и поклялся, что взял скрипку из коробки только для того, чтобы подшутить надо мной. Но сейчас-то вы разговариваете не с полицией. Вы разговариваете с человеком, которого наняли расследовать убийство, и, поверьте, ваш сын взял скрипку не для того, чтобы подшутить надо мной. Ничего похожего на шутку в его действиях не было. Я хочу, чтобы вы точно передали мне, что он сказал вам, когда вы спросили его об этом?

Час спустя Фокс был еще там, и миссис Помфрет все еще, понурившись, сидела на стуле и отвечала на его вопросы. Еще час спустя она откинулась на спинку стула и закрыла глаза, а Фокс все задавал вопросы. Около пяти он наконец ушел. Он унес с собой много такого, чего у него не было, когда он пришел к миссис Помфрет.

В кармане — чек на пять тысяч долларов, ключ от холостяцкой квартиры Перри Данхэма на Пятьдесят первой улице, записку «Тому, кого это касается» за подписью миссис Помфрет.

В памяти — показания миссис Помфрет.

Она подозревала, что Перри находился в связи с Гардой Тьюсар на основании слов Яна, но точно этих слов она не помнила.

Гарда разорвала помолвку с Диего Зориллой после несчастного случая, который поставил крест на его карьере; Диего все еще безнадежно влюблен в нее.

Вазу Ван Ли украли на вечере, который она устроила по случаю вручения Яну скрипки.

Хиби Хит следовало бы посадить в тюрьму.

Если вазу украла не Хиби Хит, то наверняка ее украл Адольф Кох, поскольку его коллекция значительно уступала коллекции мужа.

Адольф Кох — кобель и распутник.

В его голове были также собственные умозаключения.

Миссис Помфрет искренне любила Перри и искренне скорбела по нему, но самым невыносимым был для нее удар по самолюбию — сына убили нагло и гнусно прямо на ее глазах! Уязвленное самолюбие требовало отмщения.

Неутолимая ненависть миссис Помфрет к Хиби Хит представляла собой типичную реакцию женщины, которая одних лет со своим мужем или старше его, на хорошенькую девушку.

Миссис Помфрет хотела, чтобы Перри женился на Доре Моубрей.

По большей части все это имело определенный интерес для изучения человеческой природы, размышлял Фокс, выйдя на улицу, но никак не могло решить вопрос, кто отравил Перри Данхэма и довел до самоубийства Яна Тьюсара. А хуже всего, что единственная версия, которой он в силах заняться сейчас, была самой неприятной для него лично. Но ничего не поделаешь: взялся за гуж — не говори, что не дюж.

Отыскав аптеку с телефоном, он позвонил Диего домой, однако не дождался ответа и позвонил в студию «Метрополитен бродкастинг компани» и застал его там.

Диего говорил грубо, почти забыв о приличии: дескать, занят партитурой и не скоро освободится. Лишь когда Фокс нажал на него, он пообещал быть дома к шести часам. Фокс повесил трубку, хмуро глядел на аппарат еще полминуты, потом набрал второйномер, и тут ему повезло больше. Вернувшись к своей машине, он доехал до отдела по расследованию убийств на Двадцатой улице, уведомил о своем прибытии инспектора Деймона, и тот его немедленно принял.

Любому, кого интересовало бы истинное положение дел с расследованием убийства Данхэма, стоило бы понаблюдать, как Деймон встретил Текумсе Фокса: инспектор вышел из-за стола навстречу гостю и пожал ему руку.

Фокс улыбнулся:

— Боже мой, неужели дела так плохи?

— Здесь хорошо не бывает. — Деймон указал ему на стул. — У нас одни преступления. До чего-нибудь додумались?

— Не-а. Я в умственном стопоре. Жаль, если вы считаете меня Санта-Клаусом. Как дело Данхэма?

— Двигается. А кто им интересуется?

— Я и тот, кто меня нанял. Я получил работу. — Фокс вынул из кармана конверт, достал листок нотной бумаги из блокнота и передал Деймону. — Вы будете рады узнать, что я убедил миссис Помфрет не выгонять вас с работы.

Деймон вобрал содержание краткой записки одним взглядом, вернул ее, хмыкнул и мрачно посмотрел на Фокса.

— Когда закончите с делом Данхэма, могу предложить заняться поножовщиной в Гарлеме, — сказал он саркастически.

— Спасибо. Я свяжусь с вами. Миссис Помфрет дала мне это поручение лишь час назад. От меня не требуется что-то держать в секрете или скрывать; она просто желает знать, кто убил ее сына. Только и всего. Если вы это знаете, я пошлю ей ответ по почте и отправлюсь домой. Знаете?

— Газеты продают на углу.

Фокс нахмурился:

— Ладно. Мне не кажется, что это так уж остроумно.

Разве я когда-нибудь болтал языком? Когда мне повезло и я распутал дело Коромандера, разве я…

— В этом деле, мой мальчик, вам потребуется исключительное везение.

— Значит, на нуле?

— Да. Об убийце Данхэма я знаю ровно столько же, сколько неделю назад, когда я впервые там появился.

Газетчики считают, что мы что-то скрываем, но увы!

Преступник либо чертовски умен, либо чертовски везуч.

Чего только мы не пробовали. Вам не надо объяснять, вы хорошо себе это представляете.

— Мне казалось, вы кого-то вычислили, но не имеете доказательств.

— Доказательств! — с горечью произнес Деймон. — Черт возьми, у нас даже нет материала для подозрений.

— Несколько минут можете мне уделить?

— Лишних минут у меня никогда не бывает, но поговорить с вами готов. Что вы хотели бы знать?

«Несколько минут» растянулись почти на час, но когда без четверти шесть Фокс вышел, вернулся в машину и поехал к центру города, у него по-прежнему был только свежий материал для изучения человеческой природы.

Теперь он располагал яркими, интересными фактами:

Адольф Кох.

Богатый холостой бизнесмен, 52 года, хорошая репутация. Щедро помогает художникам, писателям, музыкантам. С не меньшей щедростью помогает молодым женщинам. Quid pro quo.^[7] Мешал ли Тьюсар его отношениям с Хиби Хит? Узнал ли об этом Данхэм? Других мотивов нет.

Тед Гилл.

Преуспевающий рекламный агент, 30 лет, хорошая репутация. В 1938 году был арестован по обвинению в нападении на театрального продюсера и оправдан. Злился на Тьюсара за то, что тот отказался сниматься с Хиби Хит?

Очень шаткое предположение. Другого мотива нет.

Гарда Тьюсар.

Приехала с братом в США в 1938 году, 26 лет. О службе лгала, не работает три года. Живет на широкую ногу — тратит по крайней мере 10 тысяч долларов в год. Средства — от Перри Данхэма? Проверить невозможно. Брата любила, но в последнее время отношения с ним испортились. Мотивов для убийства брата или Данхэма нет. Изворотлива, уклончива, умна.

Дора Моубрей.

Пианистка. 20 лет. После смерти отца дает уроки, чтобы прокормиться. Полагала, что ее отец был убит, думает так и сейчас. Утверждает, что Тьюсар оставил две записки. Мотив в отношении Тьюсара — отомстить за смерть отца, в отношении Данхэма — боязнь, что узнают (это относится в равной мере ко всем).

Миссис Помфрет.

45 лет. Находится в неврастеническом состоянии. Возможно, хотела испортить карьеру Тьюсара, ссорилась с ним, но Перри не причинила бы вреда. Щедро давала деньги Перри.

Феликс Бек.

Выдающийся педагог, скрипач, 61 год, женат, двое детей, хорошая репутация, неплохое финансовое положение. Играет на скачках. Мотивов нет.

Генри Помфрет.

Ранее служил на дипломатическом поприще, женился на миссис Помфрет (тогда Данхэм) в Риме в 1932 году, 41 год. Под судом и следствием не был. Собственных источников дохода нет. Взаимная неприязнь между ним и Перри (мотив?). Неубедительно. Нет сведений, что Перри представлял для него серьезную угрозу. Нет мотива в отношении Тьюсара. Денег ни на что не тратит, по-видимому, у него их вообще мало. Играет в бридж в клубе «Дамми».

Хиби Хит.

Урожденная Мейбл Дэггерт, родилась в Коламбусе, штат Огайо, в 1915 году. В 1936 году вышла замуж за юриста из Лос-Анджелеса, развелась в 1938 году. Идиотка.

Арестовывалась в Санта-Барбаре в 1938 году, когда въехала на автомобиле в здание почты. Арестовывалась в Чикаго в 1939 году за то, что теннисной ракеткой сломала какому-то мужчине нос. Гонялась за Яном Тьюсаром с августа 1939 года. Мотив в отношении Тьюсара — досада, раздражение, желание унизить. Патология? Беседовавший с ней доктор Анвин уклонился от прямого ответа.

Диего Зорилла.

Выдающийся скрипач-солист, несчастный случай оборвал карьеру. 34 года. Получает 140 долларов в неделю, работает аранжировщиком в «Метрополитен бродкастинг компани». Репутация хорошая. Отвергнут Гардой Тьюсар в 1935 году. Старый друг Тьюсара. Черная зависть? Мотив в отношении Данхэма есть, если он все еще любит Гарду Тьюсар, зная, что она находится у Перри на содержании.

Во всем прочем лишь разочаровывающий ряд отрицательных ответов. Где взят цианистый калий, не ясно.

Нет отпечатков пальцев ни на бумаге, в которой лежал яд, ни на осколках бутылки виски, подобранных на улице. На бутылке обнаружены отпечатки пальцев лишь Шефера и Перри Данхэма. Откуда взят лак, неизвестно. Четырехдневная слежка за всеми вовлеченными в дело лицами, прекращенная после энергичных протестов Адольфа Коха и Генри Помфрета, не дала никаких результатов. Никаких намеков на тайные планы, желания, интриги, мотивы. Ровным счетом ничего…

Фоксу начало уже казаться, что действительно потребуется очень большое везение, и, следуя в потоке машин по городу, он не издавал своего любимого боевого клича.

Но вышло так, что везение все-таки не оставило его.

Хотя на самом деле спасло его не везение, а врожденная осторожность, быстрота реакции, интуиция, предупреждающая его об опасности на долю секунды раньше, чем ее почувствовал бы обычный человек. Приехав к Диего точно в шесть, он посчитал излишним нажимать кнопку его квартиры в вестибюле, поскольку дверь, позволяющая покупателям зайти в маленький магазин оптики на первом этаже, была не заперта. Может, это и не стоило бы упоминания, но, поднявшись на два пролета к дверям Диего, он обнаружил кое-что, безусловно заслуживающее упоминания. Дверь не только не была заперта, но и приоткрыта на несколько дюймов, и его цепкий взгляд сразу же зафиксировал разбитый угол косяка, из чего можно было заключить, что дверь открывали без ключа. Удивленно подняв брови, он нажал кнопку звонка и услышал, как в глубине квартиры зазвенел звонок, за которым ничего не последовало. Он нажал кнопку еще раз. Никакого ответа. Тогда он громко крикнул:

— Эй, Диего!

Тишина.

Он поднял руку, чтобы толкнуть дверь, тут и сработало его везение или врожденная осторожность. Револьвера у него не было. Но элементарные меры предосторожности следовало принять. Он распластался по стене справа от двери, там, где были петли, дотянулся до дверной панели и толкнул ее.

Глава 11

Несмотря на его готовность ко всяким неожиданностям, сюрприз привел его в некоторый шок — настолько он ни на что не походил. Дверь распахнулась, раздался звон, плеск воды, затем снова звон, как будто что-то упало на пол. Фокс уже был футов на шесть от двери, сделав хороший прыжок в сторону. В нос ударил резкий и сильный запах, он прыгнул еще футов на шесть назад и замер, пристально и подозрительно глядя на маленький эмалированный тазик, выкатившийся в холл. И тут позади него раздался голос:

— Привет! Извини, я немного запоздал, — зарокотал своим басом Диего. — Я был, эй… дверь-то открыта? Что такое?..

Фокс схватил его за руку:

— Потише, спокойно. Давай-ка отойдем подальше.

— Какого черта…

Фокс удержал его на месте.

— Ни за что не поверишь! Я бы тоже не поверил, если бы сам не видел. Наверное, таким трюкам, когда мальчишки ставят миску с водой, чтобы она упала на голову их отцам, как только те откроют дверь, уже добрых пять тысяч лет. Однако тут не вода, а либо цианистоводород, либо нитробензол, и если нитробензол, то чем меньше мы его вдохнем, тем лучше для нас. Я пришел четыре минуты назад. Дверь была не заперта и чуть приоткрыта. Я позвонил, окликнул себя, ответа не получил и осторожно толкнул дверь. И тут тазик упал, и вылилось из него столько, что впору убить лошадь, упади на нее тазик.

— Убить? — опешил Диего.

— Да. Если это нитробензол. Он смертелен, как залп из пулемета, и поражает так же быстро.

Диего уставился на тазик, на влажные пятна на полу по обе стороны от порога и прорычал:

— Пойду-ка я посмотрю…

— О'кей, если только у тебя на ботинках хорошие подошвы, но лучше в лужу не ступай, имей в виду: пары могут на тебя подействовать. Не прикасайся к тазику. Не трогай ничего около двери.

Диего подчинился. Он обошел влажные пятна и остановился лишь в середине гостиной. Фокс прошел дальше, к окнам, и широко распахнул их. Когда он повернулся, Диего оглядывал комнату.

— Здесь кто-то был.

— Учитывая обстоятельства, — сухо заметил Фокс, — удивляться не приходится.

— Точно. Погляди только на книжные полки!

Фокс уже видел их, когда шел открывать окна. Половина книг валялась на полу. Прочие стояли в полном беспорядке. В шкафу были выдвинуты два ящика, и Диего поспешил к ним. Фокс пошел в ванную, открыл дверцы шкафчика и обследовал полки, затем вернулся в гостиную и увидел, как Диего плюхнулся в кресло, лицо у него было мрачнее тучи, верхними белыми зубами он закусил нижнюю губу.

— Вазы, — сказал Фокс, — нет на прежнем месте. Ты переложил ее куда-нибудь?

Диего не ответил.

— Не будь дураком! — Фокс начал терять терпение. — Я знаю, что это ваза Ван Ли, которую украли у Помфретов. Я узнал ее сразу же, как только увидел.

Диего вытаращил на него глаза:

— Каким образом? Ты ведь ее никогда раньше не видел?

— Я видел ее изображение и вообще немного разбираюсь в вазах. Ты переставил ее в другое место?

— Да, переставил… — Диего помолчал и через минуту снова заговорил: — Какого черта! Ваза исчезла, я спрятал ее в верхний ящик и запер его, замок взломали и вазу украли.

— Так, — Фокс прошел к креслу у окна и сел, — понятно. — Он забормотал про себя: — Парад деревянных солдатиков…

— Заткнись! — рявкнул Диего.

Фокс сделал вид, что очнулся, и попросил прощения:

— Я заговорился, извини. Итак, ваза исчезла. Если бы ты пришел домой раньше меня и открыл дверь, как открываешь обычно, ты, возможно, тоже исчез бы. Сразу или постепенно. Я ведь тебе жизнь спас. Тебе это о чем-нибудь говорит? Кстати, может, мне позвонить в полицию, или ты сам это сделаешь?

— О чем ты говоришь? Почему я должен вызывать полицию?

— Господи, — мягко сказал Фокс, — любая причина — ограбление, крупная кража, попытка убийства.

Голова Диего медленно опускалась, пока подбородок не коснулся груди. Руки он свесил между коленей. Диего потер ладонями друг о друга. Фокс ждал. Диего покачал головой, не поднимая ее:

— Не верю. Эта штука не может убить человека.

— Это решит полиция, Диего.

— Не может… Я не хочу сообщать в полицию. — Диего поднял голову. — Это моя квартира, верно? Ее взломали? И я сам должен был открыть дверь, верно?

— Предположим. — Тон Фокса стал жестче. — Но дело можно повернуть иначе. Тебе было известно, что я приду сюда в шесть часов. Ты знал об этом с без пятнадцати пять. У тебя была уйма времени, чтобы прийти сюда и все подготовить. Поскольку я обнаружил вазу в твоем шкафу, ты испугался, что я могу стать серьезной помехой для тебя.

Диего не отрываясь смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Дар речи он обрел лишь для того, чтобы недоверчиво и тихо процедить грязное ругательство.

Фокс посмотрел ему в глаза и спокойно сказал:

— Так обстоит дело, Диего. Именно так. Вас восемь человек, и один из вас вор и убийца. Чертовски опасен.

Чертовски хитер. С незаурядным воображением. Лак в скрипке Тьюсара — это верх изощренности, которая встречалась в моей практике. Или предел низости. Я сомневаюсь, что этим человеком являешься ты, но если это так, я докопаюсь до улик и докажу твою вину. К твоему сведению, я расследую убийство Данхэма по заказу миссис Помфрет. И мне нужно получить от тебя ответы на кое-какие вопросы. Во-первых, любишь ли ты Гарду Тьюсар? Во-вторых, что ты знаешь о ее связях с другими мужчинами или мужчиной, включая Перри Данхэма? В-третьих, откуда ты взял эту вазу? В-четвертых, кто хочет убить тебя и почему? Начнем с самого простого. Откуда у тебя ваза?

Диего хрипло выпалил:

— Никто меня не хочет убить!

Тогда поставим вопрос иначе. Зачем ты пытался убить меня?

Диего открыл рот и закрыл его, не произнеся ни слова. Он молча смотрел то на Фокса, то на ящик, все еще открытый, то на дверь, все еще распахнутую, с разломанным краем косяка. Он глубоко и судорожно вздохнул, по его телу прошла судорога, и затем снова уставился на Фокса.

— Хорошо, — сказал он, — вызывай полицию. Я знал, что тебе известно, чья это ваза. Я знал, что ты хотел сегодня прийти ко мне, чтобы потребовать объяснений.

Я мог дать только одно объяснение: признаться, что я украл вазу, а этого мне делать не хотелось. Поэтому, как ты сказал, я все подготовил. Мне следовало бы догадаться, что ты не попадешь в такую ловушку.

— А затем через несколько минут после того, как я вошел, ты прибежал, чтобы убедиться, что она сработала?

— Да, я… посмотреть, как ты… посмотреть, что…

— По тупости тебе, Диего, нет равных!

— Знаю. И зачем я только стащил ее…

— Да, это ты плохо придумал. Что ты будешь говорить, когда тебя станут допрашивать полицейские? Где ты взял нитробензол? Тебе, разумеется, нужно будет доказать это.

А тазик? Ведь ты был у себя в конторе безотлучно до своего прихода сюда? Зачем ты взломал замок на двери, почему ты не воспользовался ключом? И с ящиками то же самое. И что ты сделал с вазой? Я целый час могу задавать вопросы. Самый тупой полицейский на свете будет хохотать, как лошадь, глядя на тебя.

— Пускай себе, — упрямо сказал Диего.

— Господи, — с отвращением вскричал Фокс, — неужели ты думаешь, что кто-то проглотит твое вранье!

— Я хочу сказать, что, если ты вызовешь полицию, это все, что они узнают от меня, — сказал Диего, хладнокровно встретив взгляд Фокса. Его лицо перекосила непроизвольная гримаса, обнажив зубы и десны. — И все прочие.

Включая тебя. Если ты хочешь расследовать убийство, я не возражаю, я хочу этого так же, как и ты, но ищи не здесь.

Я не убийца, черт тебя подери! Какое отношение к убийству имеют мои чувства к Гарде? Или эта проклятая ваза?

Диего замолчал, но челюсть его шевелилась. Он поднял руку и тут же опустил ее снова.

— Извини, Фокс, — сказал он, неуклюже пытаясь придать своему голосу мягкость. — Ты думаешь, что спас мне жизнь. Спасибо. Это все, что я собираюсь говорить. Кому бы то ни было. — Он протянул руку. — Телефон вон там.

Фокс посмотрел на него, на излом его губ, на прищуренные глаза, которые прячут смертельно раненную гордость и самоуважение. Что-то заставляет его смириться с позором и взять на себя чужой грех. Было совершенно ясно, что сейчас от него ничего не добьешься — ни лестью, ни доводами разума. Руки его двигались, и Фокс увидел, как кончики указательного и среднего пальцев на правой руке делали маленькие круги на культях левой руки. Фокс никогда раньше этого не видел. Да и никто не видел. Диего никогда не позволял себе делать это на людях.

Фокс встал, подошел к столу, оторвал кусок газеты, пошел в прихожую, газетой взялся за тазик, вернулся и поставил его на стол, потом забрал свою шляпу со шкафчика с ящиками и остановился перед Диего, тот поднял на него глаза и тут же опустил.

— Не прикасайся к тазику голыми руками, — сказал Фокс. — Жидкость маслянистая. Даже одна капля опасна, если попадет на кожу. Не смертельна, но может причинить вред. Возьми резиновые перчатки, тряпку, моющую жидкость и протри пол, дверь и все деревянные части. Обработай тазик спиртом, прежде чем выкинуть, — если только не хочешь сохранить его на память. Дверь запереть нельзя, замок сломан. Кто-то пытался тебя убить и может сделать еще одну попытку. Не будь дураком.

— А как же полиция? — спросил Диего. — Я не жду… не прошу об одолжении. Я просто хочу…

— Полиция занята расследованием поножовщины в Гарлеме, — отрезал Фокс и пошел прочь.

Глава 12

В ресторанчике на Пятьдесят четвертой улице к западу от Лексингтон-авеню Фокс обдумывал ситуацию, одновременно услаждая себя прекрасными устрицами, отличной телячьей печенкой, сносным картофелем под лионским соусом и брокколи, похожей на водоросли всем, кроме цвета.

После устриц он пошел к телефонной будке, набрал номер Доры Моубрей, но не дождался ответа. За печенкой он попробовал позвонить Гарде Тьюсар на Мэдисон-авеню, но с тем же результатом. Перед тем как положить в кофе сахар, он попробовал дозвониться в апартаменты Адольфа Коха на Двенадцатой улице, но мягкий голос цветной горничной доложил, что мистера Коха нет дома.

Ни одна из этих неудач не стала приговором блестящей идее. Блестящих идей у него не было. Какой смысл возвращаться на пути, которые уже донельзя затоптаны отрядами инспектора Деймона? Например, каков источник доходов Гарды Тьюсар? Для хорошего подразделения детективов это была не проблема, и Деймон вполне сознавал, какие возможности сулит ее решение, но так ничего и не добился. Если бы Гарда открыто или тайно посещала дом Коха, Диего или Перри Данхэма, если бы она появлялась в качестве хозяйки или гостьи в какой-то временно снятой квартирке, агенты Деймона, кропотливо эти варианты проработавшие, несомненно обнаружили бы это, но необъяснимое богатство Гарды продолжало оставаться тайной. Неизбежный вывод властей, что оно результат шантажа, был правдоподобен, но доказательства, несмотря на мучительные поиски, отсутствовали.

То же самое произошло и с прочими традиционными линиями расследования. С упорством отчаяния Деймон даже залез в дело о гибели Лоутона Моубрея четыре месяца назад, но и там ничего не обнаружил. 29 ноября Моубрей был один в своем офисе на двадцатом этаже здания на Сорок седьмой улице, когда в семнадцать тридцать семь вывалился из окна, отлетел от карниза восемьюдесятью футами ниже и разбился насмерть. В ходе расследования было установлено, что Ян Тьюсар вошел в здание двумя-тремя минутами позднее и поднялся на лифте на двадцатый этаж, чтобы встретиться, как было условлено, с Моубреем, но это был единственный свежий факт, который, возможно, в то время что-то бы и значил, а сейчас не значил ничего.

Нет, решил Фокс, поставив на стол пустую чашку и состроив ей рожу, нечего лаять вдогонку обученным псам. Необходимо внезапное озарение, которое, черт возьми, никак не приходило. Ему оставалось только где-то проводить время и ждать его, и ничем не хуже любого другого места для этой цели была квартира Перри Данхэма на Пятьдесят первой улице. Ключи у него были. Там есть кровать, которой он мог бы воспользоваться. Он заплатил по счету, пошел снова в телефонную будку, попросил Брустер 8000 и после недолгого ожидания услышал знакомый голос.

— Миссис Тримбл? Это Фокс. Пожалуйста, скажите Покорному, что бильярд сегодня отменяется, потому что я не приеду домой. И пусть Сэм не трогает клубнику, пока я на нее не посмотрю. Надеюсь, приеду завтра вечером. Как дела?

— Отлично. — Миссис Тримбл держала трубку слишком близко ко рту и, как обычно, говорила слишком громко. — Мистер Крокер содрал кожу на ноге, две свинки опоросились. Телеграмму вашу получили.

— Телеграмму? Из Бостона?

— Нет, не из Бостона. Из Нью-Йорка. Подождите, я возьму бумажку. Сэм ее записал. — Через пару секунд в трубке вновь зазвучал голос миссис Тримбл: — Это от женщины, по крайней мере, подписано Дорой Моубрей: д, о…

— Знаю. Что там?

— «Телеграмму получила. Прибуду Брустер 20.48, как просили».

Фокс даже дыхание задержал.

— Прочитайте еще раз.

Она прочитала.

— Когда вы ее получили?

— Сэм записал — в девятнадцать пятнадцать.

— Не кладите трубку.

Фокс положил трубку на полку, вытащил из кармана справочник, нашел расписание поездов, пробежал глазами по одной из колонок, взглянул на часы, снова взял трубку и сказал:

— Хорошо, миссис Тримбл, до свидания! — И пулей вылетел из будки.

Схватив шляпу и пальто и едва не врезавшись в двух ошарашенных официантов, он выскочил на улицу.

К счастью, ему удалось поставить автомобиль рядом с ресторанчиком, он мигом втиснулся в него, включил зажигание и вписался в полосу движения.

Хотя придется потратить драгоценные минуты на то, чтобы пересечь город, единственная его надежда — шоссе Вест-Сайд, поэтому он нырнул на Пятьдесят седьмую улицу и помчался к нему. На этом перегоне ничего нельзя было сделать — на каждой поперечной авеню светофор и встречный поток машин, так что его маленький «уэзерсил» здесь не имел никаких преимуществ перед старыми драндулетами. Стараясь зря не раздражаться, он стал мысленно производить подсчеты. Вспомнил строки расписания:

Бедфорд-Хилл 20.23

Катона 20.27

Голденз-Бридж 20.32

Парди 20.37

Кротон-Фоллз 20.41

Брустер 20.48

На Восьмой авеню часы на щитке его машины показывали 19.55. Значит, и Бедфорд-Хилл, и Катона отпадают. Голденз-Бридж — сомнительно. Парди — возможно. Кротон-Фоллз — если повезет. Остается, конечно, Брустер, но это его не устраивало. Он хотел попасть на поезд и найти Дору до того, как поезд приедет в Брустер. Человек, заманивший ее на этот поезд, послал телеграмму за его подписью и, вероятно, собирается выманить ее из поезда, не доезжая Брустера. В Парди, может быть.

Девятая авеню… Десятая… Одиннадцатая… Он вырулил на крайнюю полосу, рванул к шоссе и увеличил скорость.

Единственной помехой сейчас были полицейские, но справиться с ними было несложно. Как известно каждому водителю, есть два способа избежать столкновения с дорожной полицией: ехать так медленно, что они не станут тебя останавливать, или так быстро, что они тебя не догонят. Второй способ не годился для Вест-Сайдского шоссе: достаточно звонка в будку, где собирают плату за проезд по мосту Генри Гудзона, чтобы его остановили.

Поэтому Фокс, стиснув зубы, держал скорость меньше шестидесяти, гладко и аккуратно прошивая поток машин, придерживавшихся положенных сорока пяти.

В полумиле от будок на спидометре у него было девяносто. Сойдет, подумал он; даже при такой скорости на поворотах и уклонах стремительно бегущего навстречу шоссе резина протестующе визжала. На поворотах Фокс все внимание концентрировал на руле; на редких прямых отрезках шоссе он позволял себе взглянуть в зеркало заднего вида. Промелькнул знак городской границы, и он вылетел на шоссе Соу-Милл-Ривер. Он выжал девяносто пять; под вопль резины машина, как ласточка, стремительно взмыла на довольно крутой подъем. Минуя светофор на Крествуде, он взглянул на часы: 20.19. В Парди все еще можно было успеть, значит, от развязки в Хоуторне надо бы ехать по дороге номер 22.

Тем не менее он этого не сделал. Ни полицейский на развязке, ни обочина не потерпят скоростей больше пятидесяти, поэтому, подъезжая, он приподнял ступню, затем, приблизившись еще, снова опустил ее, поставил большой палец на сирену и оставил его там. Фары выхватили из темноты полицейского; вместо того чтобы, как принято, топтаться около поста дорожной полиции, тот стоял посреди дороги и размахивал руками. Фокс сжал зубы, выдвинул вперед подбородок и вцепился в баранку; продолжая сигналить, он поддал газу и нацелился прямо в полицейского.

В последний момент полицейский отскочил влево, Фокс крутанул вправо, потом резко взял влево, под визг резины повернул на двух колесах, снова опустился на четыре колеса и выскочил прямо на шоссе Бронкс — Ривер-Парквей.

Конечно, впереди по его маршруту поднимут тревогу, и уж непременно у Государственных казарм в Плезантвилле, так что минуты через три шоссе станет для него совсем неуютным.

Поэтому Фокс съехал с него на ухабистую проселочную дорогу. Он думал, что она приведет его в Армонк, но оказалось, что она никуда не вела; на развилке ему пришлось подумать, куда ехать. Он протрясся на ухабах еще пару миль и наконец вынужден был спросить у парнишки, как выбраться на дорогу номер 22. Когда в конце концов он выехал на нее, о Парди даже нечего было мечтать.

Узкий объездной путь забрал у него все силы. Около Бедфорд-Хилл он едва не столкнулся с автомобилем, который выскочил с боковой дороги; ему удалось съехать на обочину с другой стороны, но при этом он задел столб ограждения. У Катона на его часах было 20.35, поезд ушел восемью минутами раньше. У Голденз-Бридж он сократил разницу до пяти минут. Мимо Парди он пронесся в 20.39, поднажал еще, и на повороте его так занесло, что одно колесо оказалось в канаве, каким-то чудом он снова выскочил на шоссе и услышал свисток поезда, подходившего к Кротон-Фоллз. Минутой позже он свернул на гравийную дорогу, съехал под уклон к станции Кротон-Фоллз, резко остановил машину, выскочил из нее, побежал, ухватился за поручень последнего вагона и рывком взлетел на площадку.

Его затошнило при мысли, что он свалял дурака, что какой-нибудь хитростью ее уже заставили сойти с поезда раньше. Если это так…

Он распахнул дверь вагона и вошел внутрь. Вагон был для курящих, почти пустой, так как поезд подходил к конечной станции; среди семи-восьми пассажиров не было ни одной женщины. В следующем вагоне было три женщины, одного взгляда на их затылки хватило, чтобы исключить их, однако, проходя мимо, он поворачивал голову, чтобы лучше их рассмотреть. Оставалось еще два шанса.

Он не использовал их до конца. Сделав три шага в следующем вагоне, он увидел Дору и впился в нее глазами, ухватившись за сиденье, когда поезд занесло на повороте. Она оживленно разговаривала со своим попутчиком. Фокс подошел поближе, но даже когда он остановился прямо за ними, на него не обратили никакого внимания. Он стоял и в упор смотрел на молодых людей. Он отчетливо видел сиявший в глазах Доры мягкий свет. Слышался блаженный негромкий голос Теда Гилла, не отрывавшего взгляда от ее лица…

Фокс был так близко, что мог дотронуться до них…

Тут проводник пропел: «Брустер».

— Ах, — сказала Дора, — объявили Брустер.

Тед кивнул, испустил вздох, свидетельствующий о том, что он давненько не дышал, с усилием оторвал глаза от ее лица, встал, потянулся к вешалке и тут заметил Фокса.

— Привет! — невозмутимо поздоровался он.

Взгляд Доры упал на него.

— Это вы? Привет!

Фокс медленно покачал головой:

— Святой Петр!

— Мы выходим в Брустере, — объявил Тед Гилл, держа пальто Доры так, как если бы оно было сделано из пуха ангельских крыльев и звездной пыли.

— Правильно, — мрачно заметил Фокс. — Приехали.

Одевайтесь.

Поезд подкатил к станции и, вздрогнув, остановился.

Фокс последовал за ними по проходу и ступенькам вагона на платформу. Дул резкий ветер, в свете фонарей, круглых, как шары, носились редкие снежинки. Тед торопливо повел Дору в здание. Фокса на минутку задержал здоровавшийся с ним человек, а когда он догнал парочку у окна, Тед говорил Доре:

— Это наша первая совместная поездка. Брустер. Но, надеюсь, не последняя. Симпатичная маленькая станция.

— Ну-с? — потребовал разъяснений Фокс.

Дора улыбнулась ему.

— Ах да, — дружелюбно сказал Тед, вспомнив о нем. — Наверное, я должен вам кое-что объяснить. Вы получили телеграмму?

— Да. В ней подтверждалось, что мисс Моубрей получила мою телеграмму.

— Совершенно верно. Только отправил ее я. Удачно, что мы оказались в одном поезде. Видите ли, я считал, что Дора не пошлет ответной телеграммы, а просто сядет в поезд, который я указал, потому что я написал ей, что дело не терпит отлагательств.

— И подписались моим именем.

— Да, подписался. Я был вынужден это сделать. Я думал, что вы не узнаете об этом; вы и не узнали бы, если бы Дора не послала ответной телеграммы. Дело в том, что она не позволяла мне увидеть ее. Не позволяла поговорить с ней. Письма, которые я ей писал, она отсылала обратно.

Дора неправильно истолковала мою поездку за Хиби в Мексику. Я знал… ну, скажем, не знал, но надеялся… что, если бы я увез ее в такое место, на поезде… видите ли, она думала, что я просто вонючий бродяга…

— Я вовсе так не думала, — возмутилась Дора, — я просто думала…

— Извините, — сухо сказал Фокс. — Вы успеете поговорить об этом, у вас будет на это полтора часа. Сомневаюсь, что состояние ваших голов таково, что вы способны воспринимать посторонние темы, но в том, что я оказался на этом поезде, ничего хорошего нет. Я позвонил домой из Нью-Йорка, и мне сказали о телеграмме. С Пятьдесят седьмой улицы на Кротон-Фоллз я домчался за сорок четыре минуты. Полицейский на развязке в Хоуторне остался в живых только потому, что в какую-то десятую долю секунды успел отпрыгнуть в сторону. Я здорово рисковал. На скорости сто миль мне удалось избежать столкновения с машиной, выезжавшей с боковой дороги, нас разделяло буквально три дюйма…

— Боже, — весело сказал Тед, — хорошо, что вы в него не врезались!

— Я бы хотела быть рядом с вами, — заявила Дора, — мне всегда хотелось погонять на машине, хотя бы разок.

— Правда? — укоризненно спросил Тед. — Ты бы хотела быть рядом с ним, да?

— Ну, — они встретились глазами и смотрели друг на друга, — я бы хотела, чтобы у меня была сестра-двойняшка и она была бы с ним.

Да, дело было явно безнадежное. Они даже отдаленно не понимали, почему известие о телеграмме заставило Фокса рисковать жизнью и здоровьем и превращать свой автомобиль в смертельную угрозу на протяжении пятидесяти миль, — этот вопрос не приходил им в голову.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Фокс.

— О, — сказал Тед, — в десять тридцать будет поезд обратно. Мы пока прогуляемся где-нибудь поблизости.

— Хорошая мысль! Пройтись куда-нибудь подальше.

Заблудиться и умереть с голоду.

Фокс зашагал к двери, вышел из здания вокзала, нашел своего друга Джо Приско, таксиста, и попросил отвезти его в Кротон-Фоллз. Приехав туда, они быстро осмотрели «уэзерсил», не обнаружили никаких следов происшествия, за исключением содранной краски в том месте, где заднее крыло зацепило ограничительный столб.

— В следующий раз будь осторожнее, — предупредил его Джо.

— Непременно, — согласился Фокс.

Направляясь в сторону Нью-Йорка, он на первой же развязке съехал с шоссе номер 22, поехал к востоку и в конце концов добрался до Хатчинсон-Ривер-Парквей.

Таким образом он объехал Хоуторн. Снизив скорость до пятидесяти миль в час, он хотел немного успокоить свои нервы, но они не приняли этого предложения. Они были готовы к новому взрыву энергии, а получали лишь ночную гонку по дорогам.

Было уже без четверти одиннадцать, когда Фокс, оставив машину в гараже, пришел на Пятьдесят первую улицу, где у Перри Данхэма была холостяцкая квартира. Там ему снова пришлось понервничать, на этот раз из-за хмурого подозрительного привратника, который, несмотря на наличие у Фокса ключа и записки миссис Помфрет, потребовал разрешения от полиции; и, поскольку инспектора Деймона в это время не было на дежурстве, Фоксу пришлось звонить ему домой. Но в конце концов все препятствия были устранены, и Фокса подняли на лифте на шестой этаж и показали нужную дверь. Он открыл ее ключом, вошел, нашарил выключатель, нажал на него и просто оцепенел.

— Похоже, — саркастически пробормотал он, — Тед Гилл тут искал бланк для телеграммы!

На столике у противоположной стены стоял телефон.

Лавируя между завалами всевозможных вещей, он пересек комнату, проверил, включен ли телефон, и назвал телефонистке номер. Услышав в трубке голос, он сказал:

— Инспектор Деймон? Говорит Текумсе Фокс. Извините, что снова беспокою вас, но вот кто поработал в квартире Данхэма, забыл навести после себя порядок.

Никогда не видел такого бедлама, все валяется на полу, подушки вспороты. Что? Нет. Не знаю, Я только что вошел. Конечно. О'кей.

Он стоял и оглядывал этот не поддающийся описанию кавардак. И здесь после часового неспешного осмотра он собирался спокойно провести ночь. Перо, одно из тысяч, вылетевших из распоротых подушек, прилипло к отвороту брюк, он снял его и, подув, подбросил в воздух. Кровати не было видно. Он подошел к двери, которая была немного приоткрыта, в другую комнату и обнаружил там кровать, однако вид ее тоже не располагал к отдыху. Простыни были разбросаны по полу, матрац с выпотрошенным содержимым валялся посередине комнаты, его набивка устилала все вокруг толстым слоем. Фокс вернулся в гостиную и обошел ее, ни к чему не прикасаясь. Он с удовольствием поднял бы книгу »В

Азии», которую увидел в куче других, с примятыми страницами, но удержался. На глаза ему попались «Гроздья гнева», «Красное и черное» — вкусы у Данхэма были разнообразны, — «Мадам Рекамье», каталог старых монет Томаса Биссела номер 38.

Он нахмурился, взглянув на последний, хмыкнул и поднял его. Пролистав книгу, он обнаружил, что это был именно каталог старых и редких монет с изображениями некоторых из них и указанием цен. Коэнвульф Британии, IX век, византийские монеты Андроника Второго, яхангиры Великого Могола…

Когда спустя тридцать минут прибыл сержант Крейг со своими людьми и оборудованием, Фокс все еще изучал старые и редкие монеты. Он поздоровался с сержантом, пожелал ему успеха, сказал, что свои отпечатки оставил лишь на каталоге монет да еще на телефоне, и предоставил ему заняться трудоемким и, возможно, бесполезным делом. Фокс хотел порасспросить у привратника о тех, кто в последнее время приходил в квартиру Данхэма, но обнаружил, что его уже опередили: двое агентов загнали вредного привратника в угол и допрашивали его, угрожающе выпячивая подбородки, поэтому Фокс вышел, прошагал шесть кварталов до отеля «Шерман», взял номер и лег спать.

Наутро у него было несколько вариантов дальнейших действий, необходимых, малоприятных и ничего не обещающих. Не то чтобы из чувства противоречия, но он решил начать с наименее необходимого. Самым слабым звеном в официальной цепочке отрицательных результатов, судя по вчерашнему краткому докладу Деймона, был опрос домашней прислуги Адольфа Коха, при котором полиция особое внимание уделяла посетительницам, похожим на Гарду. Фокс, поговорив со служанкой по телефону и оценив ее по голосу, решил проверить эту информацию. Конечно, появляться в доме Коха, пока тот не уйдет в свой офис, было ни к чему, поэтому он сначала зашел к миссис Помфрет, где не узнал ничего нового, кроме того, что ее сын Перри, насколько она знала, не собирал старых и редких монет и не проявлял к ним никакого интереса.

Когда он приехал к Коху на Двенадцатую улицу, был уже одиннадцатый час, но оказалось, что приехал он слишком рано. Ему не удалось поговорить с прислугой.

Огромный, полный собственного достоинства цветной, который открыл ему дверь, доложил, к его досаде, что мистер Кох дома, попросил его подождать, быстро вернулся, проводил его к двери в глубине квартиры и с поклоном пригласил войти.

Кох, поставив что-то на стол, встретил его на середине комнаты и пожал руку. Как только они обменялись приветствиями, зазвонил телефон.

— Черт возьми, — сказал Кох, — я как мальчик на побегушках. Извините.

Он подошел к телефону, который стоял на другом конце стола, жестом пригласив Фокса садиться. Фокс сел и стал осматриваться, напустив на себя вид, какой обычно бывает, когда хочешь показать, что телефонный разговор тебя не интересует. В просторной уютной комнате с прекрасными коврами стояла добротная мебель в темноватых тонах, удобные кресла, по одной стене тянулся стеклянный шкаф с фарфором, по другой — книжные полки…

В тот самый момент, когда Фокс переводил взгляд на стену с книгами, его глаза зацепились за один предмет, не в силах от негр оторваться. Это был тот самый предмет, который Кох поставил на стол, когда он вошел, и это была — да, глаза не обманывали его! — черная четырехугольная ваза Ван Ли, которую он последний раз видел за стопкой полотенец в ванном шкафчике у Диего.

Глава 13

Фокс посмотрел в другую сторону, как он надеялся, без блеска в глазах.

Кох закончил разговаривать, бросил трубку и плюхнулся в кресло.

— Вы, наверное, думаете, — заметил он, испытующе глядя на Фокса, — что в моей конторе могут хотя бы два часа обходиться без меня? Я сам виноват, что они без меня шагу ступить не в состоянии, поэтому, когда я не появляюсь, как обычно, ровно в девять тридцать… — Он повел плечами. — Чем могу быть полезен?

— Занимаюсь сбором информации, — улыбнулся Фокс. — Миссис Помфрет потеряла терпение и наняла меня найти убийцу ее сына.

— А-а, — улыбнулся в ответ Кох, — на нее это похоже.

— Вот я и пытаюсь выудить что-нибудь нужное.

Брови Коха полезли вверх.

— У меня?

— У всех. У меня нет пристрастий.

— Значит, полиция не очень преуспела?

— Заметных успехов нет. — Фокс забросил ногу за ногу. — Кстати, вы говорили о вашей конторе — я знаю, вы занимаетесь пошивом женской одежды, — а ткань вы тоже изготавливаете? У меня есть записка от миссис Помфрет, в которой она просит помогать мне.

Показать?..

— Не надо, я вам верю, — отмахнулся Кох. — Вы, конечно, не будете таким же настырным, как полиция, даже если захотите. И таким же топорным, надеюсь. Они вытягивают из моих слуг сведения о гостях, которых я принимаю. — Он улыбнулся. — Да, мы производим некоторые ткани сами. Это имеет какое-нибудь зловещее значение? — с изумлением в глазах поинтересовался он.

— Я бы не сказал, что зловещее. Вы красите свои ткани?

— Разумеется.

— Красители анилиновые?

— Конечно. А какие же еще? — Брови Коха изогнулись вопросительно. — Я понимаю, о чем вы говорите, но не возьму в толк, к чему вы клоните. Если вы деликатно хотите спросить о нитробензоле, то у нас его целые галлоны, и пахнет он, как циановодород. Ведь в виски, которое выпил Перри, подлили циановодород, верно?

— Конечно. Я же сказал вам, что занимаюсь сбором информации. Вы, случайно, не знаете, если нитробензол плеснуть на человека, даже на одежду, его можно убить?

— Я знаю не «случайно». Я знаю это точно, как любой, кто пользуется анилиновыми красителями. — Кох нахмурился. — К чему вы, черт возьми, ведете?

— Ни к чему. Возможно, ни к чему серьезному. Назойливый инспектор задает загадочные вопросы. Естественно, это вам они кажутся загадочными…

— Конечно, кажутся. — Кох, все еще хмурясь, встал и подошел к столу. — Раз мы заговорили о загадках, могу предложить вам еще одну. — Он поднял вазу. — Посмотрите!

Фокс подчинился, не проявляя слишком большого интереса.

— Симпатичная, — отозвался он, — а что в ней загадочного?

— Симпатичная? — Кох с удивлением уставился на него, фыркнул и аккуратно провел кончиком пальца по верхнему ободу вазы. — Я думаю, найдется всего несколько интеллигентных людей, которые могли бы назвать ее «симпатичной». Вы помните, у миссис Помфрет как-то говорили о вазе, о четырехугольной вазе Ван Ли из коллекции Генри, которую украли. Это она и есть!

— Да что вы?! — Фокс вытаращил на нее глаза. — Любопытно. Как же она оказалась у вас?

Кох осторожно поставил вазу на стол и крякнул.

— Вот в этом и заключается загадка. Я получил ее сегодня утром по почте. Я как раз собирался уходить в контору. Вот почему вы и застали меня дома. Мне так хотелось иметь эту вазу в своей коллекции всякий раз, когда я видел ее у Помфрета, и вот Уильяме приносит ее… он сам вскрыл бандероль… Можете представить себе мое состояние?..

Фокс кивнул:

— Да, могу. Особенно в свете последних таинственных событий. Что вы собираетесь с ней делать?

— Вернуть владельцу, черт подери! Я позвонил ему перед вашим приходом и повезу ее туда прямо сейчас.

Если я продержу ее здесь хотя бы сутки, соблазн… Ну, вам меня не понять, вы назвали ее «симпатичной».

— Извините, — мягко сказал Фокс и добавил таким же тоном: — Этот гамбит^[8] с почтовыми бандеролями начинает становиться несколько однообразным. Раз вы сказали, что это загадка, полагаю, вы не знаете, кто ее послал?

— Нет.

— На бандероли был ваш адрес?

— Разумеется.

Кох показал на стул у стены; на нем лежала коричневая оберточная бумага и коробка из твердого картона, которая поначалу использовалась для перевозки консервированных томатов «Дикси».

— Ваза была упакована в это.

— Можно взглянуть? — Фокс подошел к стулу. Ему не пришлось разворачивать оберточную бумагу, чтобы найти адрес: ярлык, аккуратно наклеенный на бумагу, был хорошо виден. Тут же стоял и почтовый штемпель.

Поднеся бумагу ближе, чтобы рассмотреть ярлык, он обнаружил, что адрес и имя Коха были не просто напечатаны, а изящно оттиснуты на бумаге. Он повернулся, поднятые брови выражали вопрос.

Кох кивнул.

— У негодяя хорошие нервы, верно? — Тон его был вкрадчивым и насмешливым. — Ярлык взяли с моего личного конверта. Но это мало о чем говорит, я довольно щедро расходую свои канцелярские принадлежности.

Только на прошлой неделе я разослал тысячу приглашений на выставку Франка Митчелла — это молодой художник, в котором я принимаю большое участие. — Он посмотрел на часы: — Знаете, мне нужно быть в конторе до полудня, а я очень хочу увидеть выражение лица мистера Помфрета, когда я ему вручу эту вещь. Если хотите задать мне еще загадочные вопросы, почему бы вам не прокатиться вместе со мной? Если, конечно, вы не предпочтете остаться здесь и попытаться выудить из моих слуг больше сведений, чем это удалось полиции?

Была ли его улыбка выражением добродушия, вызовом или просто вежливостью цивилизованного человека, подвергнутого незаслуженным подозрениям, Фокс не брался сказать. Но в любом случае, он стал сомневаться, что получит от прислуги какие-либо новые полезные сведения, и принял приглашение сопровождать Коха к Помфретам.

За двадцать минут, которые они провели в машине, выяснилось, что и у Коханет никаких новых сведений. Он ничего не смог добавить к тому, что уже говорил полиции и окружному прокурору. Перри Данхэма он считал самоуверенным ветреным юнцом, но к миссис Помфрет относился с сочувствием и был готов, как он выразился, пойти на серьезные неудобства, если это поможет следствию. Он хотел бы знать, зачем, черт возьми, Фокс спрашивал о нитробензоле; он также хотел бы знать, кто послал вазу и почему именно ему; по существу, сказал он, у него тоже гораздо больше вопросов, чем ответов.

Когда после короткого, но довольно напыщенного обмена любезностями Кох неожиданно достал вазу, эффект превзошел все его ожидания. Мистер Помфрет секунд пять смотрел на нее в полном оцепенении, затем рот его растянулся до ушей, радость сменила недоверие, и он жадно протянул руки к вазе. Миссис Помфрет, чьи веки были более красными и опухшими, кожа — более свинцовой, а плечи — менее прямыми, чем раньше, бросила острый, подозрительный взгляд на Коха и такой же острый, хотя и не столь подозрительный на Фокса.

— Это Ван Ли? — спросил Кох.

Мистер Помфрет издал горловой звук, означающий исступленную радость обладания.

Кох поклонился миссис Помфрет:

— Я не мог отказать себе в удовольствии лично доставить ее вам. Теперь мне нужно бежать к себе в контору. Мистер Фокс вам все объяснит.

Он снова поклонился и исчез. Мистер Помфрет даже не заметил, что его уже нет; он осторожно и любовно обследовал свое сокровище, возвращенное таким удивительным образом, и хотя, скорее всего, слышал, как Фокс рассказывал об обстоятельствах возвращения вазы, ни на миг не прерывал своего занятия. Миссис Помфрет же слушала Фокса во все уши и, когда он закончил, сразу спросила:

— Ну и что вы думаете?

Фокс передернул плечами и поднял руки вверх ладонями.

— Веселенькая история, — натужно усмехнулась она, — я не сомневаюсь, что это негодяйка Хит стащила вазу, а он ее забрал у нее и послал самому себе. Может быть, и так: он сам стащил ее, а потом испугался… — Она вяло махнула рукой. — Какое это теперь имеет значение! — Она кивнула на вазу в руках мужа. — Теперь она вызывает у меня только ненависть. Мне все здесь ненавистно! Все! Я и жизнь ненавижу!

Мистер Помфрет поспешно поставил вазу и положил руку на плечо жены.

— Ирэн, — мягко увещевал он жену, — ты ведь прекрасно знаешь, что этот ужас…

Ее губы сжались в одну тонкую линию, она потянулась к его руке и с силок стиснула ему пальцы, так что он сморщился от боли. Фокс поднялся, сказал, что будет сообщать им обо всем заслуживающем внимания, и откланялся.

Вся эта история выглядела бессмысленным ночным кошмаром. Такой кошмар, думал он, шагая по улице с обманчивым видом человека, знающего, куда он идет, вполне мог присниться Хиби Хит. Ни одной ниточки, за которую можно было бы уцепиться, она не давала, ничто ни с чем не связывалось. Взять, например, этот каталог монет в квартире Данхэма. Или зачем Данхэму понадобилась в тот роковой для него день скрипка? Зачем?

Допустим, он знал, что внутри скрипки был лак, но ведь не надеялся же он убрать его оттуда. Или эта чертова ваза. Имеет она отношение к смерти Перри Данхэма или нет, а если имеет, то каким образом? Предположим, что миссис Помфрет права и кража вазы была еще одним подвигом непредсказуемой Хиби, но в таком случае каким образом, Боже милостивый, она попала в шкафчик Диего и при чем тут вообще Диего?..

Неожиданно он заскочил в табачную лавочку, нашел телефон, позвонил в студию МБС и, подождав немного, услышал раскатистый бас Диего.

— Диего? Это Фокс.

— Привет, как дела?

— Прекрасно. Позавтракаем вместе?

— Э, извини, я занят.

— Тогда позднее, в пять, если тебе удобно, посидим, выпьем. Может, пообедаешь со мной?

— Чего ты хочешь?

— Поговорить с тобой.

— Об этой вещи?

— Да. Об этой и о других вещах…

— Нет. — Диего был краток. — Я не стану об этом говорить, ни сейчас, ни в какое другое время. Это определенно и окончательно.

— Но, Диего, ты, верно, не понимаешь…

Связь оборвалась. Фокс уставился на безмолвную трубку в полном недоумении. Диего, обходительный испанец, мягкий и обаятельный человек с безупречными манерами, бросил трубку… Скорее он поверил бы, что Диего положил яд в стакан виски…

Фокс медленно, как бы нехотя, положил трубку, присел, задумчиво хмурясь на телефон, затем быстро поднялся и с решительным видом направился к Мэдисон-авеню.

На Мэдисон-авеню он прошел полквартала до большого отеля с богатым, но безвкусно оформленным холлом, в лифте на вопросительный взгляд лифтера произнес будничным тоном: «Девятый, пожалуйста». Но не тут-то было! Лифтер вежливо, но непреклонно поинтересовался, к кому он идет. Попытка обвести его вокруг пальца оказалась бесплодной. Портье снизу позвонил мисс Тьюсар, доложил о мистере Фоксе, и она разрешила проводить его наверх.

Фокс незаметно наблюдал за служителями отеля, он знал, что всех их, начиная с администратора, полиция уже допрашивала о мисс Тьюсар, и все они проявили либо лояльную скрытность в отношении привычек их постоялицы, ее передвижений и друзей, либо удивительное равнодушие.

Запомнилось ему массивное квадратное лицо женщины в гостиничной униформе, которая сопровождала его в номер люкс Д на девятом этаже. Ее имя и адрес — Фрида Юргенс, 909, Восточная Восемьдесят третья улица — он записал в свой блокнот среди прочих данных, которые ему удалось раздобыть накануне у инспектора Деймона. Одного взгляда на ее жесткое, геометрическое лицо было достаточно, чтобы понять причину скудности ее вклада в расследование. С деловитостью, в которой не было ни грана вежливости, она забрала у Фокса шляпу и пальто и проводила его в номер.

Гарда вышла навстречу Фоксу с приветливо протянутой рукой, полуулыбка тронула уголки ее губ, она прямо смотрела на него своими черными глазами, в которых на этот раз не играло пламя.

— Долго же вы добирались ко мне, — сказала она кокетливо. — В этом кресле вам будет удобнее всего.

Помните, вы обещали миссис Помфрет, что попытаетесь убедить меня вести себя более благоразумно? С тех пор прошло больше недели. — Усаживаясь, она чуть поежилась. — А кажется, уже год прошел, да?

Фокс, опускаясь в предложенное кресло, согласился.

Итак, она собиралась быть открытой и обаятельной, что не требовало от нее особых усилий. Кресло и впрямь было удобным, в комнате было не слишком жарко, много воздуха, мебель была подобрана со вкусом.

— Не знаю, как насчет того, чтобы убедить вас быть более благоразумной, — сказал Фокс, — но убедить вас быть более откровенной попытаюсь. Ваза Ван Ли мистера Помфрета снова дома.

Быстрый взмах ресниц на мгновение закрыл от него ее черные глаза.

— Его ваза? — Она опять смотрела на него открытым взглядом. — Вы имеете в виду ту, которую украли?

— Да, ту самую.

— И ее вернули? Вы хотите сказать, что он получил ее назад? Как мило! — Восторгу Гарды не было границ. — Где же вы ее нашли?

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся Фокс, — но я здесь ни при чем. Вазу вернул ему сегодня утром мистер Кох.

— Как?! — озадаченно воскликнула она. — Кох?.. Как же он мог… Боже мой, Кох? Так это он украл ее? И она была у него все это время?

— Судя по его словам, нет, — сухо объяснил Фокс. — Он получил ее так же, как миссис Помфрет получила скрипку, — заказной бандеролью. Сегодня утром. Около часа он любовался ею, а потом отнес владельцу. Помфрет вне себя от радости.

— И Кох не знает, кто ее прислал?

— Нет.

— И никто… значит, они получили ее назад, но так и не знают, кто ее украл?

— Верно. Не знают. Но я, мне кажется, знаю. Думаю, что ее взяли вы.

Глаза Гарды широко раскрылись. На мгновение в них блеснуло пламя, затем она рассмеялась, и это был не искусственный смешок или принужденный хохот, смеялась она, что называется, от души. Успокоившись, она наклонилась к нему и, изящно поджав губки, масляным насмешливым голоском принялась уговаривать его:

— Расскажите мне, пожалуйста, еще что-нибудь в таком же духе!

Фокс покачал головой:

— Это все, что я знаю, мисс Тьюсар. Мне хотелось бы подробнее остановиться на этом, можно?

— Конечно, если это будет так же забавно. — Гарда уже успокоилась. — Я впервые так смеялась с тех пор, как…

— Вряд ли вы найдете это забавным. Ситуация очень сложная. Хочу начать с вопроса, на который полиция все пытается найти ответ: откуда у вас такие доходы?

Инспектор Деймон говорит, что вы тратите более десяти тысяч в год, а возможно, и больше, что источник ваших доходов неизвестен и вы отказываетесь его назвать.

— Почему я должна его называть? Это их не касается. И вас тоже.

— Возможно, вы правы. Но когда расследуется уголовное дело, неизбежно шарят в каждой норке, которая находится поблизости, пока наконец не находят ту, в которой сидит нужный кролик. И это часто доставляет неудобства невиновным людям. Полагаю, вам известно, что полиция отрабатывает версию о том, что вас финансирует некое лицо…

— Можете не щадить моих чувств, — огрызнулась Гарда. — Конечно, знаю. Они даже пытались запугать мою служанку.

— Естественно. А чего вы еще могли ожидать? Вы являетесь одной из центральных фигур в деле об убийстве, а вы что-то скрываете. Они сделали вывод: раз вы не открываете источник своих доходов, значит, он либо преступен, либо недостоин, либо и то и другое вместе.

Версия, о которой я говорил… зашла в тупик, и сейчас они пытаются разработать еще одну: что вы кого-то шантажируете.

— Что?! — Глаза Гарды загорелись. — Как они смеют!

Фокс невозмутимо кивнул:

— Над этим они сейчас работают. Сомневаюсь, что они к чему-нибудь придут. У меня есть своя версия: вы воровка, и вазу у Помфретов украли вы.

— Смешно было только в первый раз…

— А я и не собирался вас смешить. Расскажу в двух словах. Красивая и умная женщина, неразборчивая в средствах, имеет доступ к различным небольшим предметам, имеющим значительную стоимость, их легко прихватить с собой. Без особого труда таким образом можно обеспечить себе доход гораздо больший, чем десять тысяч в год. Вы украли у Помфретов вазу, зная, что она стоит бешеных денег, но вынуждены были где-то хранить ее, потому что безопасно реализовать такую вещь невозможно. Пожалуйста, мисс Тьюсар, позвольте мне закончить. Диего любил вас и находился с вами в интимных отношениях, и он знал, как вы… зарабатываете… Он подозревал или даже знал, что взяли вазу вы, и уговорил передать вазу ему. Возможно, он угрожал вам разоблачением, но это был явный блеф. Диего слишком джентльмен, чтобы разоблачать воровку в образе леди. Несомненно, он намеревался вернуть вазу Помфрету, однако, будучи человеком бесхитростным, не склонным к интригам…

— Хватит! — Глаза Гарды сверкали. — Думаете, я так и буду сидеть и слушать эту нелепую ложь…

— Здесь не все ложь, мисс Тьюсар. Например, Диего в самом деле держал вазу у себя. Я видел ее в его квартире.

Губы Гарды приоткрылись, и Фокс услышал ее дыхание. В глазах не было огня, веки почти опустились, видны были только совершенно черные щелки.

— Я не… — начала она и осеклась.

Фокс терпеливо продолжил:

— Я видел вазу Ван Ли в ванном шкафчике Диего. Уверяю вас, это не ложь. Каким образом она оказалась в заказной бандероли, другой вопрос. У меня есть несколько версий на этот счет, но пока не станем их касаться. Сейчас главное, как она попала к Диего? Я убежден, что он получил ее от вас. Иначе я не могу объяснить его непонятное поведение по отношению ко мне. Он взял ее у вас, мисс Тьюсар, верно?

Гарда потрясла головой, но не просто в знак отрицания, ибо уголок ее рта презрительно скривился, полунегодуя-полуизумляясь.

— В самом деле? — сказала она. — Вы и впрямь спрашиваете, являюсь ли я обычной воровкой? А если это так, чего вы ждете от меня? Чего?.. — Ее глаза плясали по нему. — У меня сильное желание сказать «да» и посмотреть, что вы будете делать. — Неожиданно она замолчала, выражение ее лица изменилось, и она плюнула в него: — Да вы полный идиот!

Фокс вздохнул, хмуро и пристально поглядел на нее и ничего не сказал.

— И ваш Диего тоже! — жестко сказала она. — Расскажите про Диего! Он ведь ваш дружок, а? И у него была ваза? Так почему же вы у него не спросите, откуда он ее взял? А теперь, если вы приведете его сюда и он будет врать, что взял вазу у меня…

— Замолчите! — свирепо выпалил Фокс.

И тут она улыбнулась ему.

— Ах, — мягко сказала она, — вам не нравится…

— Я сказал, замолчите! — Фокс встал над ней, играя желваками. — Значит, если Диего скажет, что он взял вазу у вас, вы назовете его лжецом, так? Может быть, вы обычная воровка, а может, и нет, я не могу этого доказать, согласен, но то, что вы негодная лгунья, это уж точно!

Она привстала с кресла, но он резко толкнул ее назад. Глядя на него снизу вверх, она улыбнулась.

— Как бы мне хотелось, — негромко, но выразительно проговорил Фокс, — стереть улыбку с вашего лица.

Если бы не Диего! Мне нравится Диего. Я бы сказал, что люблю его, если бы давным-давно не запретил себе любить людей. Миссис Помфрет наняла меня для расследования убийства ее сына. Когда я брался за работу, я не думал, что Диего способен подло отравить человека, но теперь я выяснил, что он влюблен в вас, да поможет ему Бог, и узнал про вазу. Диего отказался говорить со мной о вазе. Я спрашиваю о вазе вас, потому что, если бы она не имела отношения к смерти Перри Данхэма, я мог бы забыть про нее и продолжать работу, на которую меня наняли.

Он сильнее надавил ладонью на ее плечо, так что ощутил кость под мягкой плотью.

— Перестаньте увиливать! Я по-прежнему не верю, что Диего отравил Данхэма, но все возможно. Ради вас он пошел бы на что угодно! Если вы сообщите мне о вазе то, что позволит сделать вывод, что он как-то виновен, я выхожу из игры. Пусть полиция ловит его, если сможет. Надеюсь, у них ничего не выйдет. Я этого делать не собираюсь. Даю вам слово. Вот почему мне необходимо знать все о вазе. Прекратите вертеться! Если бы вы понимали хоть чуть-чуть…

— Фрида! Фрида!

Фокс выпрямился и скрестил руки на груди. Из-за двери послышались шаги, быстрые, но не торопливые.

Дверь отворилась, и с порога на них уставилась горничная, черты ее флегматичного лица были совершенно безмятежны.

— Позвоните вниз, — с некоторым колебанием произнесла Гарда, — и скажите мистеру Торну, что ко мне здесь пристает мужчина. Или, минуточку, лучше подайте мистеру Фоксу пальто и шляпу. — Она взглянула на Фокса. — Что вы предпочитаете?

— Вы делаете ошибку. Возможно, неисправимую ошибку. Раз так, я буду вынужден довести дело до конца.

Их взгляды скрестились. Его — холодный и жесткий, ее — горячий и презрительный.

— Пальто и шляпу, Фрида, — проговорила она.

— Вы получите то, что заслуживаете, — произнес бледный от ярости Фокс и вышел вон.

Глава 14

Внешне старый дом на Восточной Восемьдесят третьей улице производил впечатление если и не вовсе неприглядного, то весьма закопченного и грязного: внутри у него тоже был не блестящий вид, но отнюдь не грязный. Напротив, он был поразительно чистым. Во вторник в девять тридцать вечера передняя и гостиная благоухали жареной свининой под кисло-сладким соусом. Этим упоительным запахом пропиталась не только квартира, но и самое дыхание Фриды Юргенс, а оно вот-вот должно было возобновиться после того, как она расправилась с четырьмя отбивными и соответствующим гарниром. Обычно она довольствовалась тем, что ела у своей хозяйки, но по вторникам, когда ее тетка Хильда готовила свинину под кисло-сладким соусом, она давала себе волю и ела сколько хотела.

Фрида положила нож и вилку и распрямилась с чувством полного удовлетворения. Ее благодушное настроение не замутил даже голос у дверей квартиры, назвавший ее имя, и она отодвинула стул без малейшего неудовольствия.

Тетка Хильда включила свет в столовой и, подозрительно прищурившись, смотрела на странного человека с огромной плоской книгой под мышкой. В его наружности было что-то одновременно комичное и зловещее.

Первое ощущение возникало в основном потому, что его волосы были густо напомажены и разделены на прямой пробор, а глаза прикрывали огромные очки в черной оправе. Последнее — из-за рваного багрового шрама, тянувшегося от его правой скулы до угла рта. Гость положил шляпу на угол обеденного стола.

— Перепись населения, — шепотом объяснила Фриде тетка Хильда.

Регулярная периодическая перепись населения Соединенных Штатов, — строго сказал человек, из-за шрама движения его губ выглядели неописуемо сардоническими.

— Перепись? — удивилась Фрида. — Уже? В газетах и по радио объявляли, что начнут второго апреля.

— Это предварительная перепись. По радио же разъясняли, — презрительно сказал человек.

— Я что-то не слышала. Это что, ночью говорили?

— Так, — окрысился на нее человек, — хотите, чтобы я сообщил районному администратору…

— Ну, ну!.. — заволновалась тетка Хильда. По складу характера тетка Хильда легко приходила в волнение. — Сообщать на нас? Ну, ну!.. — И тут же повернулась к Фриде и вылила на нее целый поток слов на немецком, получив в ответ совсем немного. Закончив словесную дуэль, она сказала: — Мой племянница по-английски говорит лучше.

И поспешно выскользнула из комнаты. Фрида отодвинула от стола два стула, села на один из них, положила ладони на колени и произнесла без всякого выражения:

— Меня зовут Фрида Юргенс. Я по происхождению немка…

— Минуточку, пожалуйста.

Человек тоже сел, открыл свою книгу и поднял ее так, чтобы Фриде не было видно, что в ней.

— Сначала назовите основного квартиросъемщика.

Спустя пятнадцать минут Фрида уже проявляла слабые, но несомненные признаки напряжения. Ей пришлось назвать двух теток, четырех кузин и брата, работающего водителем такси, и она чувствовала себя предательницей, ибо соседи по дому придерживались мнения, что перепись всего лишь полицейская уловка и может иметь пагубные последствия. Тревогу ее вызывали два двоюродных брата, которые, насколько она знала, были членами некой организации. На лбу у нее выступили капельки пота, но она не осмеливалась их вытереть. Поэтому, когда он закончил с родственниками и приступил непосредственно к ней, она почувствовала такое облегчение, что даже не заметила, что Соединенные Штаты, оказывается, проявляют особый интерес лично к ее особе. Где она в настоящее время работает, с какого времени, какие выполняет обязанности, сколько человек работает вместе с ней, постоянно или временно, сколько блюд она должна подать, какие у нее рабочие часы, какое время у нее свободное?..

Она сказала, что свободного времени у нее много, но сколько конкретно, зависит от случая. Счетчик заявил с оттенком неудовольствия, что для выявления занятости населения ее ответ носит слишком общий характер. Зависит от какого случая?

— Зависит от хозяйки, — объяснила Фрида. — Дома она ест мало, когда она не ест, я ухожу в семь вечера, иногда даже раньше. Но иногда она отпускает меня часа в два дня или совсем утром, и в этот день я уже не возвращаюсь. Так что свободного времени у меня достаточно.

— Как часто это случается?

— Довольно часто, то раз в неделю, а то и три.

— По каким-то конкретным дням, например, по четвергам?

— Нет, это бывает в разные дни.

— И как долго это продолжается?

— С тех пор, как я начала у нее работать. Больше года.

— Когда вас отпустили в последний раз?

Фрида нахмурилась.

— Я не вру, — возмутилась она.

— Разумеется, не врете. Зачем вам врать? Когда вас отпустили в последний раз?

— В пятницу. В прошлую пятницу.

— Возможно, мисс Тьюсар отпустила вас потому, что собиралась сама куда-то пойти. Она собиралась уйти?

— Может, и так. Она ничего не говорила.

— А она выходит или готовится уйти, когда вы еще дома?

— Нет.

— Предупреждает ли она вас об этом заранее? Скажем, за день?

— Нет. В основном это случается неожиданно. Вскоре после того, как позвонит мистер Фиш.

— Фиш? — Счетчик издал короткий добродушный смешок. — Это забавное имя меня всегда веселит. Я знал одного человека по фамилии Фиш, маленький такой, толстенький, с двойным подбородком. Но не думаю, что это он звонит мисс Тьюсар. Верно? Маленький такой, толстый, с двойным подбородком?

— Не знаю. Я его никогда не видела. Я подхожу к телефону, он просит передать мисс Тьюсар, что с ней хочет поговорить мистер Фиш, и я передаю ей трубку.

— И вскоре после этого она говорит вам, что сегодня вы свободны?

— Да, сэр.

— Чудно!

Фрида кивком выразила согласие. Счетчик задал ей еще несколько вопросов, уже вполне дружески, а не тоном допроса, закрыл книгу, поднялся, взял шляпу и простился. На улице он зашел в бар, нашел там телефон, набрал номер и сказал:

— Инспектор Деймон? Это Текумсе Фокс. Должен вас огорчить. Персонал, обслуживающий холл и лифты в меблированных номерах «Болтон апартментс», многое от вас утаил. Человек, чье имя, возможно, Фиш, звонит мисс Тьюсар от одного до трех раз в неделю уже в течение года. По-моему, пора за них взяться, может, соберем их вместе? Отлично. Я буду у вас через полчаса.

Далеко за полночь девятая комната на первом этаже управления полиции была насквозь пропитана табачным дымом и грубым юмором. С десяток мужчин различного возраста, внешности и настроения сидели на деревянных стульях в дальнем конце большой комнаты. Четверо-пятеро агентов сидели или стояли вдоль стен. Инспектор Деймон с хмурым видом оперся своим массивным задом на край стола. Текумсе Фокс, волосы которого были уже не напомажены, а лицо — без шрама и очков, стоял рядом с аппаратом газированной воды в углу и пил.

Массовый допрос, который в ряде случаев проводился довольно жестко, хотя и без насилия, оказался абсолютно непродуктивным. Управляющий, заместитель управляющего, привратники, служащие в холле, лифтеры в один голос утверждали, что никогда не видели и ничего не слышали о мистере Фише, что к мисс Тьюсар вообще никто не приходил, ни мужчины, ни женщины, что у них в мыслях не было утаивать что-либо от полиции и что они хотели бы разойтись по домам. С начала допроса прошло более двух часов.

Деймон пересек комнату и подошел к Фоксу.

— Отпустим их по домам, — с отвращением пробормотал он. — Все лгут. Либо горничная придумала мистера Фиша, либо мисс Тьюсар делала вид, что никуда не собирается, пока горничная не уходила. Выбирай сам, что тебе нравится.

Фокс покачал головой:

— Вы упустили еще один вариант. Раз они все здесь, попробуем его. Допустим, все говорят правду, включая горничную. В таком случае Фиш, может быть, вовсе и не Фиш?

Деймон крякнул.

— Ты хочешь сказать, он называл себя другим именем и изображал, что идет к кому-то еще? Но ведь мы уже…

— Нет. Кто мог заходить в «Болтон» в любое время и подниматься на лифте, не называя своего имени вовсе?

— Не знаю… О-о… — Деймон подумал. — Понимаю.

Но если он звонил из «Болтона», он все равно вынужден был звонить через оператора…

— Сомневаюсь. В этом не было нужды. Он звонил из другого места. Если вы полагаете, что на отработку этой версии стоит потратить усилия, хорошо бы начать с самого верха.

— Какие там усилия, — саркастически отозвался Деймон. Он вернулся к столу, сел и обратил взгляд к усталому, тщательно одетому господину, преждевременно полысевшему: — Мистер Уоррен, боюсь, мы еще не закончили.

Я хотел бы задать вам несколько вопросов о ваших постояльцах. Сколько их у вас?

— Девяносто три, — уверенно ответил управляющий.

— Сколько живет на двенадцатом этаже? Это самый верхний этаж?

— Да. Восемь.

— Кто они и чем занимаются?

— Хорошо, начнем с южного крыла: мистер и миссис Раймонд Беллоу. У мистера Беллоу агентство по продаже недвижимости…

У детектива, сидевшего с блокнотом у стола, к концу следующего часа был уже солидный список постояльцев верхних пяти этажей меблированных комнат «Болтона», но в нем не оказалось никого, кто подходил бы на роль, которая ему отводилась, хотя троих или четверых оставили для дальнейшей проверки. Как и у всех искателей золотых самородков в грудах песка, занятие это было унылым и утомительным, и большинство присутствующих уже изнывало от скуки и желания спать, когда вдруг Текумсе Фокс неожиданно изрек: «Ха!»

— Что «ха»? — кисло спросил Деймон.

— Имя. Миссис Пискус.

— А что такое?

— «Пискус» на латинском значит «рыба».

— Провалиться мне на этом месте! — Деймон повернулся к управляющему: — Как выглядит эта миссис Пискус?

Мистер Уоррен рассказал подробнее. Миссис Гарриет Пискус сняла номер 7Д из двух маленьких комнат с ванной в январе 1939 года. Она жила где-то за городом, где — управляющий не знал, и пользовалась номером время от времени, когда приезжала в Нью-Йорк, хотя приезжала довольно часто — в среднем раза два в неделю. Никто из персонала ничего не знал ни о ней, ни о ее семье. Миссис Пискус никогда не приглашала гостей, и к ней никто не приходил. Она своевременно платила за номер, причем наличными, давала хорошие чаевые и была исключительно необщительна. Крупного телосложения, застенчивая, одевается старомодно, голос — дрожащий фальцет. Лицо ее трудно описать, так как она всегда носила густую вуаль. Как будто траурную. Среди персонала существовало романтическое предположение, что госпожа из номера 7Д приезжала сюда погоревать.

— Когда она была последний раз?

Этот вопрос вызвал дискуссию, наконец привратник, служащий холла и лифтер пришли к единому мнению, что это было в прошлую пятницу. Фокс шепнул что-то Деймону, тот также шепотом ответил ему и повернулся к управляющему:

— Надо поехать взглянуть на этот номер 7Д.

— Сейчас?

— Сейчас.

Уоррен было запротестовал, но ему объяснили, что ордер на обыск может быть получен только утром, попросили не задерживать следствие, и он нехотя согласился. В девятой комнате остались только табачный дым и запах конюшни, люди вышли в ночь, глубоко вдохнули воздух и расселись по трем полицейским машинам.

До семидесятых улиц по пустынному городу доехали за десять минут. Персоналу приказали остаться внизу, а Деймон, Фокс и двое детективов в сопровождении управляющего поднялись в номер 7Д.

Рыбка в аквариуме не плавала. Поскольку номер сдавался с мебелью, мебель была, но все прочее отсутствовало. Стенные шкафы, буфеты были пусты. Не нашли даже зубной щетки в ванной комнате. После быстрого, но тщательного осмотра, во время которого все дверные ручки трогались только в перчатках, управляющий подчеркнул, что все здесь является собственностью гостиницы.

Деймон сердито бросил детективу:

— Поторопись. Мы с Фоксом спустимся вниз и зададим дурацкие вопросы.

В конторе управляющего, в глубине холла, снова собрали персонал, но о Гарриет Пискус больше ничего узнать не удалось. Никто не видел ее без вуали. Никто не подозревал, что это может быть мужчина, хотя теперь все признали, что это вполне вероятно — у нее была мужская походка и большая нога. Она всегда приезжала в такси… Она никогда не звонила от себя, и ей туда никогда не звонили… На ее имя никогда не приходила почта, не доставлялось никаких посылок…

Вскоре после того, как всех отпустили по домам, появились детективы и доложили:

— Ни одной вещицы! Ни волоска. Ни единого отпечатка.

— Да, предстоит долгая работенка, — тяжело вздохнул Фокс.

— Дело теперь, — с горечью сказал Деймон, — будет расследовать полиция. Мы найдем водителей такси, которые сажали ее около Публичной библиотеки. Прекрасно. Стало быть, что я в результате бессонной ночи узнал из того, что не знал раньше? Что «пискус» на латинском языке — «рыба».

— О, я узнал гораздо больше, — возразил Фокс, — например, что рыбу едят чайки. А это звучит, как Тед Гилл. Дольфи или Дольфин — обычное сокращение для мужского имени Адольф, а дельфин — рыба.

— Чушь! — сказал Деймон и, печатая шаг, вышел.

Глава 15

Три дня около сотни детективов кропотливо трудились на одном месте или носились по городу, в зависимости от того, какой метод работы больше отвечал их характерам, отчаянно вынюхивая следы мистера Фиша, а вернее, миссис Гарриет Пискус. Кое-какие следы обнаружились, но сесть на хвост не удавалось. Разыскали с дюжину таксистов, которые сажали личность в женской одежде с траурной вуалью на лице и возили ее в меблированные номера «Болтона». Брали пассажирку во всех случаях в центральных районах города, в основном, как выяснилось, у выходов из метро. Все попытки проследить предыдущий путь не увенчались успехом. Еще один след обнаружился в доме на Пятьдесят первой улице, куда Фокс зашел в понедельник вечером, надеясь провести там ночь, а оказалось, что до него по квартире Перри Данхэма пронесся ураган. В понедельник лифтер видел человека, соответствующего описанию; лифтер запомнил его, потому что пассажир поднялся на третий этаж, где была выставка фотографий со скачек, и он удивился, что женщина в трауре интересуется скаковыми лошадьми. Подняться с третьего этажа на шестой было нетрудно.

Третий, и последний след, хотя и терявшийся, так же как и все остальные, был самым значительным — по крайней мере, на взгляд Текумсе Фокса. Полицейской группе, с упорством и неистощимым терпением занимавшейся поисками покупателя цианистого калия, удалось выяснить, что продавец в Диксоне, оптовой аптеке на Второй авеню, в понедельник утром продал пол-литра мирбанового масла крупной женщине с писклявым голосом в траурной вуали.

Деймон чуть не обезумел.

— Это она! — возопил он с мрачной убежденностью. — И не вздумайте меня уверять, что это не так!

— То есть он, — поправил его Фокс.

— Ладно, пусть он! Масло у него, и убийца непременно использует его! Ты знаешь, что такое мирбановое масло? Это нитробензол, настолько ядовитый, что стоит пролить ложку на кожу…

Фокс притворился, что с интересом слушает лекцию о свойствах нитробензола. Опасений инспектора, что Фиш-Пискус натворит бед целой бутылкой этого вещества, он не разделял, так как считал, что пол-литра масла едва хватило на душ, которого он счастливо избежал, когда открывал дверь квартиры Диего Зориллы в понедельник вечером. Но успокаивать инспектора не стал, зная, что никакие самые изощренные методы полиции не развяжут язык Диего.

Однако, похоже, Диего оставался единственной надеждой. Мистера Фиша Фокс отдал на откуп полиции, полагая, что в данном случае полицейские методы дадут гораздо лучшие результаты, чем мыслительный аппарат отдельного лица, но, к его большому удивлению, полиция потерпела полное фиаско. Если Фиш-Пискус был мужчиной и убийцей, это был либо самый удачливый, либо самый хитрый из длинного списка известных Фоксу преступников.

Инспектор Деймон от мысли, что Пискус вооружен теперь бутылкой нитробензола, совершенно потерял голову. Ведь он может появиться и не в женском одеянии! В пятницу вечером он отправился к Гарде Тьюсар и имел с ней резкий разговор, раскрыв свои карты. Гарда с улыбкой поведала ему, что ей звонят многие, но, насколько она помнит, мистера Фиша среди ее знакомых нет, что Фрида постоянно путает фамилии, что она, Гарда, разумеется, не обязана ни по закону, ни по совести отчитываться в своем обыкновении время от времени отпускать горничную и что она понятия не имеет, кто такая миссис Гарриет Пискус. Она вообще не поддерживает отношений с другими постояльцами.

Деймон признался Фоксу, что прямая атака была ошибкой. Несмотря на организованную за Гардой слежку, она могла предупредить Фиша-Пискуса и, несомненно, сделала это. Внешнюю и внутреннюю засаду на него можно было снять. Бесполезной стала слежка за Беком, Помфретом, Зориллой, Гиллом и Кохом, предпринятая в надежде добраться до каких-нибудь меблированных комнат на тихой улочке и проследить превращение одного из них в миссис Гарриет Пискус.

Промашка Деймона создала тупиковое положение.

Одновременно с интенсивной и неустанной охотой за Фишем-Пискусом другие направления расследования тоже не прекращались. Полиция без устали допрашивала Коха о вазе, Хиби — о скрипке и бутылке виски, Дору — о второй записке, которую то ли оставил, то ли не оставил Ян Тьюсар, допрашивали каждого о каждом, в том числе и миссис Помфрет о частной жизни ее сына. Пресса становилась все более саркастической, часто упоминался полицейский комиссар. Ирэн Данхэм Помфрет в десять часов утра вместе с окружным прокурором посетила мэра.

А Деймон прикуривал сигареты одну от другой и гасил их наполовину недокуренными. Это говорило гораздо больше о ходе расследования, чем любое устное признание. Фокс только однажды видел его в таком состоянии, четыре года назад, когда тот занимался Хэтчером, и это преступление до сих пор оставалось нераскрытым.

Итак, Фокс решил, колеся по городу, что единственной надеждой был Диего. Надо еще раз попытать счастье с Диего, либо он будет продолжать терять время, чем он занимался последние три дня, ожидая, когда полиция найдет Фиша-Пискуса, и это ему уже порядком надоело.

Но встречу с Диего пришлось отложить. Приехав на Пятьдесят четвертую улицу, Фокс одолел два пролета лестницы и обнаружил в двери новый замок. Он позвонил несколько раз, но безуспешно. Он сел на верхнюю ступеньку и просидел так около часа, потом сдался, сел в машину, поехал домой и лег спать. Утром в субботу он поднялся в шесть часов и уже в семь ехал в Центр, а около восьми снова жал большим пальцем на дверной звонок квартиры Диего. Через мгновение раздался неприветливый голос:

— Кто там?

— Фокс.

Долгая пауза, затем:

— Что ты хочешь?

— Мне надо с тобой поговорить.

Еще одна пауза, шаги, и дверь открылась.

Диего был в пижаме, он только что встал с постели и был явно не расположен, в отличие от его посетителя, к разговору, но вежливость была у него в крови, поэтому он широко распахнул дверь, впустил Фокса и предложил ему стул.

— Извини, у меня беспорядок, — басил он, — я поздно вчера пришел домой. Пьяный. Холодно что-то. — Он подошел к окну, закрыл его, затем вернулся и сел. — Я грубо разговаривал с тобой по телефону. Извини, но мне приходится продолжать вести себя грубо.

— Не возражаю, — улыбнулся ему Фокс. — Я не об этом хотел поговорить. Я знаю, кто убил Яна Тьюсара и Перри Данхэма.

Диего, с мутными глазами, сгорбившись, сидел на стуле. Тут он моргнул. Потом выпрямился, снова моргнул и тихо сказал:

— Ты сущий дьявол!

— Точно, он самый. Но я могу это доказать.

— Мне доказывать не надо. — Очевидно, Диего не собирался показывать, что озадачен, он намеревался оставаться невозмутимым и не связывать себя какими-либо обязательствами, но непроизвольно у него вырвалось имя. — Кох, — произнес он едва слышно и тут же разозлился на себя за несдержанность, щелкнул челюстью и уставился на Фокса.

Фокс покачал головой:

— Не могу сказать. Пока. Но уверяю тебя: я знаю.

Также хочу тебя уверить, что, если ты будешь продолжать играть в благородство, ты только ухудшишь дело.

Диего издал скрежещущий звук.

— Благородство?

— Хорошо, называй это как хочешь. Мисс Тьюсар не крала эту вазу, даже если она сказала тебе, что это сделала. И не она пыталась убить тебя. Но нет ни одного шанса, что она к этому не причастна. С тобой я откровенен, Диего. Полиции многого не удалось добиться и по той причине, что я не был с ними откровенен.

— Ладно. Продолжай. Почему ты…

— Ты был и остаешься испанским кабальеро. Я не издеваюсь над тобой, я даже не говорю тебе, что эта леди не заслуживает твоего заступничества, ты сам это знаешь не хуже меня. Я просто говорю, что твое поведение бессмысленно, гораздо лучше, даже для нее, если ты расскажешь обо всем и позволишь мне заняться этим самому. Не потому, что я боюсь, что тебя обвинят в пособничестве: думаю, ты не захочешь принимать этого в расчет. Гораздо опаснее, что в пособничестве могут обвинить ее, если дело повести не так, как надо.

Ты этого хочешь?

Диего зарычал.

Фокс наклонился к нему:

— Подумай хорошенько, Диего. Черт возьми, взгляни на все открытыми глазами. Как случилось, что ваза попала к тебе? Она дала тебе вазу, считая, что у тебя она будет в большей сохранности?

— Я сказал, мне придется и дальше вести себя грубо, — тихо сказал Диего.

— Послушай, я знаю, кто убийца. А ты его покрываешь.

— Нет.

— Покрываешь.

— Нет, я не покрываю убийцу. Я украл эту вазу у Помфретов, ты видел ее у меня в туалетном шкафчике, кто-то пришел и взял ее. Вот и все. — Диего развел руки в стороны ладонями вверх — этот жест он редко использовал с тех пор, как остался без пальцев. — Оставь меня. Прошу тебя. Иди и сообщи в полицию. Я не буду возражать, но ты — хороший друг, я понимаю, как тебе трудно и больно…

— Не стоит говорить в полиции о том, что ты устроил душ из нитробензола для меня. Они уже нашли того, кто его покупал.

— Спасибо за совет. В любом случае это было бы глупо.

— И это все? Тебя даже не интересует, кто его купил?

Кто пытался убить тебя?

— Меня ничто не интересует. Ничто.

Фокс посмотрел на него. Он пришел с намерением потратить часы, если потребуется, весь день, но заставить Диего говорить! Однако по его окаменевшему лицу с налитыми кровью глазами он понял, что только зря потеряет время.

— Ладно, — сказал он и взялся за шляпу. — Прежде чем я уйду, позволь мне спросить еще об одном. Около года назад кто-то разбил одну из ваз Помфрета. Мин, пятицветная. Она не имеет ничего общего с той, которую ты, хм, украл. Ты знаешь что-нибудь об этой разбитой вазе?

Диего искоса поглядел на него:

— Знаю, что не я разбил ее, если ты это имеешь в виду.

— А ты знаешь, кто это сделал?

— Нет.

— А что-нибудь слышал об этой истории?

Диего кивнул:

— Я был там, когда это случилось.

— Когда это произошло?

— Как ты сказал, около года тому назад. Больше года.

Миссис Помфрет устроила музыкальный вечер в честь пианиста Глиссингера. Как обычно, там была уйма народу.

— Кто обнаружил разбитую вазу?

— Не знаю. Я ушел и ничего не слышал об этом целую неделю. Помфрет долго не мог утешиться. И решил больше не покупать фарфора.

— Выяснилось, кто ее разбил?

— Не помню. Меня это не очень интересовало. Думаю, что нет. Если выяснилось, то я забыл или мне не сказали.

— Ты знаешь, где стояла ваза? В какой комнате?

— Нет. — Диего сердито посмотрел на него. — Если это опять какие-нибудь интриги…

— О, тут полно интриг, ты прав. — Фокс встал. — Премного благодарен. Извини, я поднял тебя с постели.

Я дам тебе знать, если к тебе захочет нагрянуть полиция.

Пока.

Выйдя на улицу, он нашел телефон, сделал несколько звонков, затем вернулся к машине и поехал к центру города.

Спустя пять часов, в два часа пополудни, он поднимался по ступенькам крыльца дома в районе Восточных Шестидесятых улиц, где жила Дора Моубрей. Похоже, поиски информации о разбитой вазе имеют шансы оказаться такими же бесплодными, как и все прочие линии расследования, которые проводил и он, и полиция. Один факт он выудил у Адольфа Коха, который рассказал, что пятицветная Мин, один из лучших экземпляров, сохранившихся до наших дней, стояла на низком столике в углу желтой комнаты, но этим его информация исчерпывалась, хотя он и присутствовал на том музыкальном вечере. Хиби Хит, которую он застал в голубом чайном халате в номере отеля «Черчилль», вовсе ничего не знала, но зато поделилась своими взглядами на проблему декораций в кино, поскольку недавно приехала из Голливуда. Феликс Бек высказал подозрение, что вазу разбила Гарда Тьюсар, он видел, как она держала ее в руках, однако подчеркнул, что это всего лишь подозрение. У

Помфретов хозяйка и хозяин отсутствовали, и ни дворецкий, ни секретарь не смогли что-либо добавить к тем скудным фактам, которыми располагал Фокс. Уэллс вообще-то проронил несколько слов, намекая на миссис Бриско, но Фокс пропустил его инсинуации мимо ушей.

Если бы вазу разбила миссис Бриско или другой посторонний человек, он не раздумывая вернул бы миссис Помфрет пять тысяч долларов гонорара и отправился домой играть в серсо.

Он вошел в вестибюль и нажал на кнопку звонка с фамилией Моубрей.

Глава 16

Дора сидела на табурете у рояля, она наморщила лоб, замешкалась и сказала:

— Странно!

Фокс почувствовал легкое покалывание в желудке.

— Почему странно?

— Ну, это было так давно… а вы спрашиваете только сейчас. Почему вы спрашиваете только сейчас?

— А я любопытный. Что-то здесь меня заинтересовало. — Фокс забросил ногу на ногу и улыбнулся. — Но когда вы сказали «странно», вы имели в виду что-то другое. В чем вы видите странность?

Дора тоже улыбнулась, но покачала головой:

— Это все, что я имела в виду.

— Нет, это не так. Вы хотели сказать, что было что-то странное в той истории с разбитой вазой, а не в моем вопросе. Ну-ка, признайтесь, так?

— Ну… пожалуй.

— Так что это было?

— Не могу вам сказать.

— Почему?

— Потому что с этим связано одно из обещаний, которое я дала своему отцу. Не надо говорить, что это глупо, я и так знаю… но я так часто нарушала обещания, которые давала отцу при его жизни, что после его смерти… я хотела бы выполнить их. — Она махнула рукой.

— Разбил вазу ваш отец?

— О нет!

— Разве обещание, которое вы ему дали, как-то затрагивает его? Оно должно защитить его от чего-то бесчестного или недостойного?

— Боже сохрани, нет!

— Это может бросить тень на его…

— Нет, ничего подобного. — Дора сделала нетерпеливый жест. — Я знаю, что это глупо, но я просто хочу сдержать обещания, которые ему давала, вот и все.

— Хорошо. — Фокс откинулся назад. — Прекрасно.

Два человека убиты, а возможно, и три, убийца же спокойно разгуливает на свободе, потому что вы хотите сдержать глупые обещания, которые вы дали своему отцу.

— Убийца? — Дора хихикнула. — Это нелепо!

— Отнюдь.

— Нет, нелепо.

— Ни в коем случае, говорю вам, я знаю больше вашего обо всем этом. Еще до того, как к вам прийти, я знал, что с разбитой вазой было что-то не так, иначе я бы не пришел. Прямо говорю вам, мисс Моубрей. Если вы будете продолжать держать свое обещание отцу, считайте, что вы покрываете убийцу.

— Но это не имеет ничего общего с убийством!

— Имеет.

— Это абсурд!

— Нет. — Фокс наклонился к ней. — Послушайте.

Призовите на помощь здравый смысл. Расскажите, что вам об этом известно. Если дело не в том, что я думаю, а это возможно, я забуду об этом. Если дело обстоит так, как я подозреваю, вы сами не захотите, чтобы я забыл об этом. Ведь верно?

— Верно, — с сомнением подтвердила Дора, — верно, если…

— Конечно же. Вот что мне уже известно. Однажды декабрьским вечером человек шестьдесят или семьдесят собрались на музыкальныйвечер у миссис Помфрет.

В гостиной. В перерыве в желтую комнату подали напитки, а после концерта — легкие закуски. Пятицветная Мин стояла на низком столике в дальнем углу желтой комнаты. После того как многие, возможно все, гости ушли, а среди них были Диего, Бек и Адольф Кох, обнаружилось, что ваза разбита. Правильно?

— Да, — согласилась Дора. — Разве что не все гости ушли. Я, например, не ушла.

— Кто еще кроме вас?

— Десять или двенадцать человек.

— Помните, кто это был?

— Ну… — Дора поджала губы. — Миссис Бриско, Глиссингер, Барбини, Элани Харт. Я знаю, что она оставалась, потому что она была в другом конце комнаты с Перри, когда он обнаружил разбитую вазу…

— Перри Данхэм? Это он обнаружил разбитую вазу?

— Да. Остальные были около камина, когда Перри громко свистнул и подозвал мистера Помфрета. Затем Помфрет крикнул жене, и мы все пошли посмотреть, что случилось, и увидели на полу разбитую вдребезги вазу.

— И?

— Это все. Мистер Помфрет выглядел так, словно вот-вот заплачет, он не мог слова выговорить. Миссис Помфрет спросила, не видели ли мы, кто это сделал.

Мы сказали, что не видели, и разошлись.

— Но что в этом странного? — Фокс хмурился. — Что в этом показалось вам странным?

— Странность произошла не там.

— А где?

— Дома. Потом. Папа ушел раньше, чем кончился концерт, у него была назначена встреча, а потом, за ужином, прежде чем я рассказала ему о том, что случилось, он сказал, что, по его мнению, Помфрет наверняка из-за этой вазы вызвал полицию. Я спросила, откуда он знает, и он ответил, что когда он уходил, он собирался заглянуть в желтую комнату, чтобы выпить, для этого ему надо было пройти через переднюю, и там он увидел отражение Помфрета в большом зеркале. Он остановился — его удивило выражение лица Помфрета — и увидел у того в руке осколок вазы Мин. После этого он решил не задерживаться, потому что понимал, что Помфрет поднимет сейчас шум, и ушел.

— А Помфрет его не видел?

— Вероятно, нет.

У Фокса загорелись глаза.

— Значит, разбитую вазу обнаружили дважды, и разные люди.

Дора кивнула:

— Похоже, что так. Я сказала отцу, что он, должно быть, ошибся, ведь Помфрет ничего об этом не говорил, он стоял вместе с нами и спокойно разговаривал, когда его позвал Перри, и он был явно потрясен, когда увидел осколки вазы на полу, но папа уверял, что он совершенно точно видел в руке Помфрета осколок с желтым драконом. Позднее он попросил меня дать ему обещание никому об этом не говорить, и я выполнила обещание. Он сказал, что нам вполне хватает фокусов в собственной жизни и ни к чему разгадывать фокусы в жизни других людей.

Дора закусила губу.

— Он был умный человек… и очень добрый, очень.

Но он никогда не любил мистера Помфрета.

— У него были какие-нибудь идеи, что это был за фокус?

— Не думаю. Но если бы даже были, он мне не сказал бы.

— А позднее он когда-нибудь вспоминал об этой вазе?

— Не помню. Нет, не вспоминал.

— Помфрет был один, когда его видел ваш отец?

— Скорее всего. Концерт ведь еще шел.

— Сколько времени прошло с этого момента до того, как Перри Данхэм обнаружил вазу на полу?

— О-о… — Дора подумала. — Полчаса или, может быть, немного больше.

— Хорошо. — Фокс откинулся назад, хмуро посмотрел на клавиатуру рояля, подергал себя за мочку уха. — Полагаю, это больше того, на что я имел право рассчитывать, но, разумеется, немного, поскольку доказательств нет, особенно учитывая, что ваш отец… скончался.

— Вы сказали, — напомнила ему Дора, — что, если это не будет то, о чем вы думали…

— Но это как раз то самое…

Она продолжила скептически:

— Чего вы ожидали?

— Именно. Не в деталях, конечно, а в общих чертах. Первое действие комедии, которая обернулась затем ужасной трагедией. Я знаю это, потому что видел лицо Яна Тьюсара, когда он пытался играть в понедельник вечером.

Дора содрогнулась.

— Я забываю об этом. Когда могу.

— А я нет, — мрачно сказал Фокс, поднимаясь. — Вам пока придется поверить мне на слово, что вы не пожалеете о том, что нарушили обещание отцу. Если вы давали и другие обещания, держите их. Это хорошая идея. Но, возможно, мне придется попросить вас повторить ваш рассказ в присутствии других. Если я это сделаю, значит, этого потребуют обстоятельства. А пока, Богом прошу, не говорите об этом никому. Трех убийств и одной попытки убийства вполне достаточно.

Дора уставилась на него в изумлении.

— Трех?

Фокс кивнул:

— Ваш отец. Я начинаю думать, что единственной ошибкой в ваших подозрениях было то, что вы подозревали не того человека.

Глава 17

В два часа дня в воскресенье Ирэн Данхэм Помфрет снова сидела в своей библиотеке во главе большого стола, за которым так часто собирались советы оркестров, больниц и различных обществ. Но вид ее внушал сильное сомнение, что это заседание она сумеет провести со свойственной ей ранее властностью и искусством. Две недели назад она была привлекательна и энергична, уверенна и жизнерадостна, какой только может быть женщина, имеющая двадцатилетнего сына, а теперь ее даже не назовешь благородной развалиной. В ней не осталось ни сил, ни жизненных соков. Плечи поникли, она вся поникла, полумертвые глаза с красными мешками, похоже, уже ничто не могло оживить, такими они и закроются навсегда.

Приглашенные расположились вокруг стола в прежнем порядке, с одной заметной разницей: Текумсе Фокс занимал кресло, на котором раньше сидел Перри Данхэм. Слева от Фокса, между ним и миссис Помфрет, сидел Уэллс, секретарь. Справа от него — мистер Помфрет, Хиби Хит и Феликс Бек. Напротив — Кох, Тед Гилл, Дора, Диего и Гарда Тьюсар.

Миссис Помфрет окинула присутствующих равнодушным взглядом.

— Я хочу, — заговорила она голосом, которого не слышал ни один совет или комитет, — объяснить вам, почему вы здесь. Мистер Фокс сказал мне вчера, что полиция требует передать скрипку ей в качестве вещественного доказательства. По-видимому, они не нашли никаких иных доказательств, поэтому им нужна скрипка. Я велела мистеру Фоксу отдать ее, он отказался. — Она небрежно махнула рукой в сторону лежавшего у ног Фокса футляра. У нее задрожали губы, она с видимым усилием пыталась овладеть собой, но безуспешно. Едва слышно она пробормотала: — Он объяснит причину.

Глаза присутствующих с явным облегчением обратились на Фокса, который не представлял собой столь мучительного зрелища.

Фокс огляделся.

— Возможно, я переусердствовал, — начал он, — но я полагал, что отвечаю перед вами за эту штуку и не хотел брать на себя ответственность. Как я уже доложил полиции, я хранил ее у себя, представляя ваши интересы. Сейчас я возвращаю ее коллективным собственникам. Вы вправе добровольно передать ее полиции или заставить их обратиться в суд.

Феликс неожиданно попросил:

— Можно взглянуть на нее?

— Конечно. — Фокс передал ему скрипку, пройдя за спинами Помфрета и Хиби. Бек взял ее в руки, осмотрел, провел кончиками пальцев по изгибу ее корпуса и вдруг задел пятую струну. Тонкий, беззащитный звук ударил по натянутым нервам сидящих за столом людей.

Дора содрогнулась и сжалась в комок. Диего зарычал, миссис Помфрет прижала носовой платок к губам, Гарда Тьюсар раздраженно бросила:

— Перестаньте!

— Извините, — сказал Бек и положил скрипку в футляр.

Адольф Кох, глядя на Фокса, откашлялся:

— Если полиции нужна скрипка как вещественное доказательство в деле об убийстве, они имеют право взять ее, верно?

— Не обязательно, мистер Кох. Если мы захотим, мы можем хранить ее у себя. Это ценная вещь и довольно хрупкая, кроме того, она наша. У нас есть все основания не отдавать ее.

Кох пожал плечами:

— Мне кажется, вы могли бы и не собирать нас для этого. Избавить миссис Помфрет от дополнительных хлопот в печальных для нее обстоятельствах. Разве нельзя было просто позвонить мисс Хиби, мисс Моубрей, а заодно и мне?

— Конечно, можно. — Фокс посмотрел на него прямо, не улыбаясь. — Но есть некоторые сложности. Мне нужно вам кое-что объявить, прежде чем вы примете разумное решение, как поступить со скрипкой. Я должен раскрыть, кто убил Яна Тьюсара и Перри Данхэма.

— Тогда, — саркастически заметил Кох, — вы могли бы подождать, когда будете готовы это сделать.

— Я готов рассказать сейчас.

За столом началось движение, послышались вздохи, восклицания, и десять пар глаз уставились на Фокса.

Хиби Хит вцепилась в рукав Феликса Бека, так что тому пришлось силой выдернуть его из ее рук. Миссис Помфрет выпрямилась и застыла.

— Вот как обстоит дело, — начал Фокс. — У меня возникло — ну, назовем это так — сильное подозрение в определении личности убийцы пять дней тому назад.

Во вторник вечером. А вчера днем я узнал кое-что такое, что убедило меня в справедливости моих подозрений. Однако у меня не было доказательств и нет их до сих пор. И, похоже, раздобыть их так и не удастся. Но, чтобы вы смогли, как я уже сказал, принять разумное решение о судьбе скрипки, я доложу вам то, что знаю.

Конечно, один из вас это уже знает.

— Один из нас, — пробормотал Диего с тихой свирепостью.

Миссис Помфрет не отрывала от Фокса воспаленных глаз.

— Один из нас? — Дора от изумления раскрыла рот.

Кох сложил руки на груди.

— Потрясающий спектакль, — сказал он, — спектакль шарлатана…

— Я так не думаю, — мягко возразил Фокс, — мне кажется, это единственно разумный шаг, который надо сделать. В конце концов, убийца — это человек, с которым вы все обмениваетесь рукопожатиями, он жесток, беспощаден, хитер и опасен, и пусть это не удастся доказать перед присяжными, полагаю, вы, его друзья, должны об этом знать. Особенно мисс Тьюсар.

Ее обманули в гораздо большей степени и более бессердечно, чем остальных. Если уж кто и мог рассчитывать на хорошее отношение, так это она, поскольку одной из жертв убийцы был ее брат, а она любила брата. Не правда ли, мисс Тьюсар? Ведь вы любили Яна?

— Конечно, — отрезала Гарда, — и если вы сможете сказать, кто…

— Я собираюсь это сделать. Да, этот человек довел вашего брата до самоубийства. А когда его обман раскрыли, он испугался, что вы можете заподозрить его и послал вам записку со свастикой. Однако записку писал не нацист.

— Откуда вы знаете?

— Свастика нарисована неправильно. Лучи ориентированы против часовой стрелки, а должны — по часовой.

Губы у Гарды округлились.

— Это была свастика! Вы, вероятно, и эту идею подхватили от моей горничной?

— Нет. От вашей горничной я узнал лишь о мистере Фише. Что и привело меня к выводу: вашего брата убил мистер Фиш!

— Это ложь…

Быстрый непроизвольный всплеск эмоций выдал больше, чем она того хотела, и она взяла себя в руки, паники не было. Она задрала подбородок, глаза ее метали молнии.

— Мне казалось, — тихо сказал Фокс, — вы отрицали факт знакомства с мистером Фишем.

— Отрицала! И продолжаю отрицать. Я настаиваю только на том, что вы лжете!

— Что же это, дьявол побери, за мистер Фиш? — выпалил Диего. — Ты говоришь, один из нас.

— Да, один из вас. — Фокс прошелся взглядом по сидящим за столом. — Думаю, можно вполне начать с мистера Фиша. Он — друг мисс Тьюсар и часто посещает ее. Или посещал. Только когда он приходил к ней, он уже был не мистер Фиш, а миссис Гарриет Пискус.

Прошу вас, мисс Тьюсар! Ни к чему хорошему это не приведет! Если вы будете скандалить, я выведу вас отсюда и все равно продолжу. За клевету вы можете привлечь меня к суду.

— Мы все должны привлечь вас, — с напором заявил Кох. — Вы сказали, один из нас. А теперь вот мистер Фиш становится миссис Пискус — повторяю, это потрясающий спектакль.

— Не мешайте, — сказала миссис Помфрет, и в ее голосе послышались властные нотки. — Продолжайте, мистер Фокс.

— Хорошо, — снова заговорил Фокс, — я сразу же разрешу это противоречие. Оно только кажущееся. Мистер Фиш — один из вас. Он проявляет исключительную осторожность при посещениях мисс Тьюсар. Он заранее звонит ей, возможно из автомата, чтобы она отпустила горничную и осталась одна. Он отправляется, вероятно, в какую-либо дешевую гостиницу, хотя полиция пока ее не обнаружила, переодевается в женское платье с траурной вуалью, спускается в метро, выходит из него и берет такси до «Болтон апартментс», где под именем миссис Гарриет Пискус снимает с января 1939 года квартиру. Он выходит из лифта на седьмом этаже и затем поднимается пешком на девятый, в квартиру мисс Тьюсар. Все это весьма хлопотно, однако ему кажется, что таким образом он избежит обвинения в убийстве. Хотя, разумеется, когда он придумывал все эти хитрости, он не собирался никого убивать, а просто хотел держать в секрете свои визиты к мисс Тьюсар.

Диего издал гортанный звук.

Фокс посмотрел на него:

— Извини, Диего. Если хочешь, уйди, но это все, что ты можешь… Вернемся к мистеру Фишу. Он любит красивые вещи и страстный коллекционер фарфоровых изделий. Но он любит и мисс Тьюсар. Он уносит из дома черную четырехугольную вазу Ван Ли и ставит ее в квартире мисс Тьюсар, чтобы и ваза, и мисс Тьюсар были в одном месте, когда он туда приходит. Он…

— Лжец! — бросила ему в лицо Гарда.

— Я не лжец, — заявил Фокс, — но должен признать, что несколько следующих деталей основаны на догадках.

Возможно, это происходило иначе или не совсем так. Когда мистера Фиша не было, мисс Тьюсар прятала вазу, опасаясь, что какой-нибудь случайный посетитель узнает в ней ту, что была украдена у мистера Помфрета, но однажды она забыла это сделать. Пришел Диего, увидел вазу и сделал вывод, что ее украла мисс Тьюсар. Раньше он, возможно, подозревал, что роскошную жизнь она ведет лишь благодаря регулярным кражам. И тут он на деле удостоверился в источнике ее доходов, и этот вывод, хотя и был неприятен, для него был не худшим. Больше всего он боялся, что…

— Черт тебя подери, — Диего поднялся, — ну-ка выйдем, чертов сын!

— Не сейчас, Диего. В твоих силах было избежать этого, старина… Итак, Диего взял вазу. Разумеется, взял открыто, на глазах у мисс Тьюсар. Он не способен красть и намеревался вернуть ее Помфрету, но все откладывал, пока не стало слишком поздно. Гарда призналась мистеру Фишу в своей промашке, и того охватила паника, поскольку к этому времени у него была уже другая и гораздо более важная тайна, чем его дружба с мисс Тьюсар. Он совершил уже два убийства и теперь не доверял даже мисс Тьюсар. Во всяком случае, не полностью.

Вдруг она сказала Диего, каким образом к ней попала ваза? Тогда он вломился в квартиру Диего, забрал вазу и устроил смертельную ловушку, которая не сработала только потому, что я случайно приехал туда раньше Диего. Мистер Фиш решил вернуть вазу Помфрету и сделал это дьявольским способом, направив ее по почте Коху в уверенности, что тот узнает ее и вернет Помфрету. Прошлый понедельник выдался для мистера Фиша очень напряженным. В тот же день он посетил квартиру Перри Данхэма и устроил там настоящий погром. Не знаю, что он там искал, но предполагаю, что вторую записку, которую Ян оставил на столе, прежде чем застрелился. Мисс Моубрей видела две записки, но Перри Данхэм заявил, что видел одну. Напрашивается вывод, что вторую Данхэм спрятал. Вероятно, она имела какое-то отношение к нему, и если я пришел к такому заключению, то и мистер Фиш, конечно, тоже об этом догадался. В его случае это, возможно, была уже не догадка. Видимо, Данхэм сказал ему о том, что записка у него, и, может быть, даже показывал ее. Данхэм был человек неосторожный и легкомысленный. Он не понимал, что имеет дело с загнанной в угол крысой, а крыса, загнанная в угол, — опасное животное. Хотя, когда он знакомил мистера Фиша с содержанием записки, скорее всего, он не знал, что это мистер Фиш…

— И мы не знали, — вставил Генри Помфрет, — если мы вообще его знали. Конечно, вы можете сколько угодно нагнетать страсти… если это часть трюка…

Фокс улыбнулся ему тонкой, натянутой улыбкой.

— Отчего же? — мягко спросил он. — Вам становится немного неуютно?

Помфрет попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и вялой.

— Неуютно?

Фокс кивнул.

— Напряжение все-таки. Разве вам не интересно узнать… например, почему мои подозрения укрепились во вторник вечером? Послушайте. Вот четыре обстоятельства — ни одно из них само по себе не убеждает, однако все вместе они превращаются в сильный аргумент. Во-первых, «Помфрет» — это рыба с острыми шипами, черная, как сажа, «пискус» — по-латыни тоже «рыба». Во-вторых, выбирая псевдонимы, многие люди почему-то оставляют прежние инициалы. И пожалуйста: Гарриет Пискус и Генри Помфрет. В-третьих, черная четырехугольная ваза Ван Ли оказалась в квартире мисс Тьюсар, а что, если ее вовсе не крали? В-четвертых, и пока это обстоятельство самое серьезное, мистер Фиш предпринял исключительные меры предосторожности, чтобы сохранить свою дружбу с мисс Тьюсар в тайне, так как раскрытие этой тайны грозило бы ему полным крахом. Все это, я думаю, ведет к одному выводу. Я прав, миссис Помфрет, верно? Разве ваш муж поступил не мудро, сделав все от него зависящее, чтобы вы не узнали о том, что мисс Тьюсар — его любовница?

Никто не шелохнулся, никто не произнес ни слова, миссис Помфрет выпрямилась еще больше и вонзила взгляд в фигуру рядом с Фоксом. Она напоминала ледяную статую. Глядя в глаза Фокса, Помфрет усмехнулся с возмущением и превосходством, как только и можно отнестись к такой абсурдной клевете. Но он чувствовал на себе и другой взгляд, чувствовал, как он пронзает его насквозь, и с неотвратимостью сознавал необходимость пренебречь Фоксом и ответить на другой взгляд.

— Нет, Ирэн, — сказал он хрипло, но не тихо. — Нет, уверяю тебя! Нет!

Вместе с последним «нет» за столом возникло движение, но исходило оно не от Помфрета. Ярость Гарды, накипавшая с каждой минутой, уже не могла излиться в словах. Неожиданным и стремительным, как молния, движением она схватила скрипку, которая лежала на столе между ней и Беком, и, прежде чем Бек или Диего остановили ее, хрупкий и бесценный инструмент взлетел, кувыркаясь, в воздух. Похоже, она целилась в Фокса, но скрипка пролетела над его головой, ударилась об острый угол металлического шкафа и упала на пол. Бек вскочил со стула, но Фокс опередил его и поднял скрипку.

— Великий Боже, она пролетела выше, — сказал Диего. Он взял Гарду за руку и прижал ее к креслу.

Фокс разглядывал остатки скрипки. Прекрасный инструмент разлетелся на куски, так что он смог заглянуть внутрь, на внутреннюю поверхность деки. В такой напряженный момент его поведение казалось довольно странным. Он изучал внутренность скрипки несколько секунд, не обращая внимания на Бека, который держал его за рукав, пока наконец Адольф Кох не воскликнул:

— Черт возьми, вы ждете подсказки?

Фокс пропустил мимо ушей ехидное замечание, сел, положил скрипку на стол перед собой и посмотрел на Генри Помфрета.

— Это полностью меняет ситуацию, — сказал он. — Вначале я признал, что у меня нет доказательств. Если бы мисс Тьюсар сидела спокойно, сомневаюсь, что они вообще появились бы. Я рассчитывал, что, убедив ее в том, что вы убили ее брата, я бы получил доказательства у нее. Но она сделала это другим путем. — Он постучал по разбитой деке скрипки. — Они здесь, внутри.

Глава 18

Помфрет ощерился и побелел.

Его жена протянула руку и хрипло сказала:

— Покажите.

Фокс покачал головой.

— Потерпите немного, — мрачно сказал он, — я хочу поставить последнюю точку, глядя ему в глаза. — Он развернулся на стуле, чтобы сидеть лицом к Помфрету, но одну руку держал на скрипке. — Я недавно сказал, что вчера окончательно убедился, что убийца вы. Я узнал то, что давно подозревал, — пятицветную вазу Мин разбили вы сами. Вы сделали это нарочно…

— Нет, — раздался голос. Это был Адольф Кох. — Не верю. Возможно, у вас есть доказательства, что он убийца, но вазу он не разбивал. Он просто не способен на это.

— Он сделал это. — Фокс не отрывал взгляда от Помфрета. — Вы разбили ее, чтобы получить убедительный повод перестать коллекционировать фарфор. Ваша жена хорошо разбиралась в фарфоре — хуже, чем вы, полагаю, но достаточно хорошо. Вы решили коллекционировать монеты, потому что могли, ничем не рискуя, сказать, что купили фатимидский динар за пару тысяч, тогда как он стоит всего три-четыре сотни. И ваша жена уже выделила деньги для вашей новой коллекции, как она это делала и прежде, когда вы собирали фарфор. Таким образом вы могли бы высвободить, скажем, двадцать тысяч в год, что вполне достаточно для ваших целей. Поэтому вы разбили вазу Мин.

— Ложь! — Помфрет облизал губы, с легкостью выдерживая взгляд Фокса: должно быть, ему это было гораздо легче, нежели смотреть на жену. — Беспардонная ложь. — Он снова ощерился. — Клянусь Богом, вы за это заплатите! Это явный трюк. — Он ткнул в скрипку пальцем. — Какое там может быть доказательство?..

— Як этому еще вернусь. — Фокс продолжал смотреть ему прямо в глаза. — Сначала еще несколько подробностей. Разбили вазу Мин вы. Вас видели в желтой комнате с осколком в руке более чем за полчаса до того, как ее обнаружил на полу Перри Данхэм.

— Кто меня видел?

— Лоутон Моубрей.

— Он мертв.

— Да, мертв. Полагаю, случай с вазой заставил его призадуматься и заподозрить вас. Возможно, он был настолько умен, что догадался о мотивах вашего поступка. Так или иначе, он проверил свои подозрения и узнал о ваших отношениях с мисс Тьюсар. Миссис Помфрет была его старым и добрым другом. Он предупредил вас, чтобы вы не позорили ее, и угрожал рассказать ей, если вы не прекратите изменять ей. Вы незаметно пробрались к нему в офис, ударили по голове и выбросили его из окна.

— Вы можете это доказать?

— Нет, это предположение, но я хотел сказать об этом в присутствии мисс Моубрей…

— Дора, — Помфрет простер руки через стол, — ты ведь не веришь?!

Она не смотрела на него. Губы ее были крепко сжаты, пальцы переплетены, она не спускала глаз с Фокса.

— Это произошло прошлой зимой, — сказал Фокс, — вы думали, что теперь вам ничто не угрожает. Но вы представляете собой редкую комбинацию ума и тупости. Можно скрыть одно преступление и навсегда сохранить его в тайне, но любое другое преступление неизбежно рано или поздно будет раскрыто. Моубрей обнаружил вашу связь с мисс Тьюсар, а не так давно про это узнал и Ян Тьюсар.

Не могу только сказать, где и когда. Мисс Тьюсар, несомненно, в конце концов восполнит этот пробел; к тому дню, когда вы окажетесь перед присяжными и судьей, она, скорее всего, поведает гораздо больше того, что сказал я вам, иначе ей не избежать обвинения в пособничестве.

Очень вероятно, что Ян увидел вазу Ван Ли в квартире своей сестры, как ее увидел Диего позднее, — вашу вазу, которую вы сами туда отнесли. Во всяком случае, Ян проник в вашу тайну, вы ему не нравились, а он был многим обязан вашей жене. Ян выложил вам напрямую все, что он думает про вас, и поставил ультиматум: или вы разорвете отношения с его сестрой, или он расскажет обо всем вашей жене. Вы отнеслись к его угрозе с дьявольской расчетливостью и змеиной хитростью: за несколько часов до его концерта вы налили лак в его скрипку. Вам был хорошо известен его характер и темперамент, вы знали, что в порыве отчаяния он способен даже наложить на себя руки, что он и сделал.

— Нет, — сказал Генри Помфрет приглушенным голосом. — Нет! — И тут он совершил грубую, непоправимую ошибку. Он повернул голову не к жене, а к Гарде. — Гарда! — крикнул он умоляюще: — Гарда, я не делал этого!

Миссис Помфрет встала. В ее голосе зазвучали металлические нотки:

— Вы сказали, у вас есть доказательства?

Фокс кивнул ей:

— Еще секунду.

Он снова обратился к Помфрету:

— Итак, еще раз. Если после убийства Лоутона Моубрея вы подумали, что вам ничто не грозит, то теперь возникли сложности. Исчезновение скрипки, должно быть, вас сильно встревожило, и, хотя я прояснил этот вопрос, к вашему удовольствию, вас привел в ужас лак, который мне удалось обнаружить. Вы испугались не того, что преступление припишут вам; вы испугались, что вас может заподозрить мисс Тьюсар, и попытались направить ее подозрения по ложному пути, послав ей записку со свастикой. Мисс Тьюсар, прошу вас! Диего, держи ее!

Диего выполнил просьбу.

Фокс продолжал:

— Но запальный шнур уже горел, и не было возможности его потушить. Вас уже терзал страх, и вы, наверное, были близки к отчаянию-, когда Перри Данхэм сказал вам, что Ян действительно оставил вторую записку, что она адресована вашей жене и раскрывала тайну ваших отношений с Гардой и что эта записка находится у него. Что еще он сказал вам? То же самое, думаю, что и Лоутон Моубрей, и Ян: потребовал порвать с Гардой.

Он знал, что его мать счастлива с вами, он любил ее и не хотел разрушить ее счастье, поэтому, вместо того чтобы показать записку ей, он дал вам шанс. Он, конечно, не подозревал, что вы убийца. Вы пообещали ему порвать с Гардой, и он был настолько глуп, что поверил вам. Как я уже сказал, он не подозревал, что вы убийца.

И все равно глупо было с его стороны пить виски из бутылки, к которой вы имели доступ, тем более что вам было известно, какую марку виски он пьет.

— Вам, черт возьми, прекрасно известно, — укоризненно сказал, глядя на Помфрета, Адольф Кох, — что и я иногда пью бурбон!

Хиби Хит истерически захихикала.

— Итак, когда Перри не стало, — продолжал Фокс, — вам снова ничего не угрожало. Но начали скапливаться улики, и ваши нервы не выдержали. Например, ваза Ван Ли. Гарда, конечно, сказала вам, что ее забрал Диего, и самообладание и сообразительность покинули вас. Вы снова превратились в миссис Гарриет Пискус, чтобы купить нитробензол. Вламываться в квартиру Диего, чтобы забрать вазу и поставить на него ловушку, было полным идиотизмом. Не буду объяснять почему — сами поймете. Но, главное, это ничего не решило. Оставалась вторая записка Яна. Она была жизненно важна для вас.

Вы раздобыли ключ от квартиры Перри, — когда миссис Помфрет давала мне ключ, я заметил, что у нее оставался дубликат, — пробрались наверх в образе миссис Пискус и учинили лихорадочный обыск, но записки не нашли.

Заговорила миссис Помфрет:

— Сын говорил мне, что записки не было. Что была только одна записка. Что Дора ошиблась. Сын никогда не лгал мне.

— Один раз он сделал это, миссис Помфрет. Учитывая обстоятельства, это была довольно безобидная ложь. — Фокс по-прежнему не спускал глаз с мистера Помфрета. — Записка, наверное, заставила вас понервничать.

Меня-то, безусловно, заставила. После того, как Перри схватился за скрипку, как только я оставил его одного, у меня возникла мысль, что записка может быть внутри.

Если один взгляд на содержание записки в тот вечер в гримерной заставил его спрятать ее, и спрятать не на себе, он вполне мог просунуть ее в одно из отверстий деки, а вынуть ее потом не сумел, поскольку скрипка исчезла. Я потряс скрипку, но никакого шороха не услышал. Я даже заглянул в нее с карманным фонариком — тогда я и обнаружил лак, но записки не увидал. Глупо, что я не догадался, в чем дело: слой лака был такой толстый, что он и спустя семь или восемь часов не застыл. Записка скользнула в конец корпуса и прилипла. Поэтому она не зашуршала, когда я тряс скрипку, а через отверстие в деке ее невозможно увидеть. Она все еще там.

— Она… она… — По лицу Помфрета прошла судорога. — Она… — это было все, что он смог из себя выдавить.

Фокс утвердительно кивнул:

— Она прилипла к лаку. — Его тон стал жестким. — Это месть Яна, и ее раскрыла нам его сестра. Вот что говорится в записке: «И.Д.П. Прощайте. Моя смерть — безобразие, которого вы не заслуживаете. И еще — ваш муж и моя сестра. Остановите их. Я выполнил свой долг по отношению к вам. Прощайте. Ян».

Гарда уронила голову на стол и затряслась от рыданий.

— Дайте мне, — проговорила сдавленным голосом миссис Помфрет.

Фокс допустил ошибку, повернувшись к ней. Как только он сделал это, Помфрет прыгнул. Он всем телом навалился на Фокса, повалил его на пол вместе со стулом и вцепился в скрипку. Но тут кто-то прыгнул на Помфрета, как прыгает тигрица на добычу. Помфрет выронил скрипку и свалился у ног Фокса. На нем сидела Хиби Хит. Тут же ей на помощь пришел Фокс… и Феликс Бек, и Адольф Кох.

Вскочив, Фокс увидел, что скрипку прижимает к груди секретарь Уэллс, который впервые за все это время открыл рот и сказал дрожащим голосом:

— Телефон к вашим услугам, сэр!

— Спасибо, — сказал Фокс, — наберите Спринг 7-3100.

1

Имеется в виду произведение итальянского скрипача и композитора Джузеппе Тартини (1692–1770). (Здесь и далее примеч. ред.)

(обратно)

2

Лало Эдуар (1823–1892) — французский композитор и скрипач

(обратно)

3

Сарасате Пабло (1844–1908) — испанский скрипач и композитор.

(обратно)

4

Способ исполнения мелодии при помощи легкого, замедленного скольжения от одного звука к другому.

(обратно)

5

Меценат (между 74 и 64 — 8 до н. э.) — римский государственный деятель, прославившийся покровительством поэтам и художникам

(обратно)

6

Персонаж греческой мифологии, коварная обольстительница.

(обратно)

7

Одно вместо другого (лат.)

(обратно)

8

Начало шахматной партии, в которой противники жертвуют фигуру или пешку, чтобы получить активную позицию.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

*** Примечания ***