Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в швейцарском местечке Кесвиль в семье священника
евангелически—реформатской церкви. Семья Юнгов происходила из Германии: прадед К. Юнга
руководил военным госпиталем во времена наполеоновских войн, брат прадеда некоторое время
занимал пост канцлера Баварии (был женат на сестре Ф. Шлейермахера). Дед — профессор
медицины — переехал в Швейцарию с рекомендацией А. фон Гумбольдта и слухами, будто он
внебрачный сын Гёте. Отец К.Юнга помимо теологического образования получил степень доктора
филологии, но, разуверившись в силах человеческого разума, оставят занятия восточными языками
и какими бы то ни было науками вообще, полностью отдавшись вере. Мать Карла Густава
происходила из семьи местных бюргеров, которые на протяжении многих поколений становились
протестантскими пасторами. Религия и медицина, таким образом, соединились в этой семье
задолго до рождения Карла Густава.
Семья принадлежала к «хорошему» обществу, но едва сводила концы с концами. Детство и
особенно юность Юнга прошли в бедности. Он получит возможность учиться в лучшей гимназии
Базеля, куда переехала семья, только благодаря помощи родственников и сохранившимся связям
отца. Необщительный, замкнутый подросток, он так и не приобрел себе приятелей (от вытекающих
отсюда неприятных последствий его избавляли высокий рост и изрядная физическая сила). К
внешней среде приспосабливался с трудом, нередко сталкивался с непониманием окружающих,
предпочитая общению погружение в мир собственных мыслей. Словом, представлял классический
случай того, что сам он назвал впоследствии «интроверсией». Если у экстраверта психическая
энергия направлена преимущественно на внешний мир, то у интроверта она перемещается к
субъективному полюсу, к образам собственного сознания. Свои мемуары Юнг не зря назвал
«Воспоминания, сновидения, размышления» — сновидения играли огромную роль в духовной жизни
Юнга с раннего детства, и на анализе сновидений позже строилась вся его психотерапевтическая
практика.
Еще в отрочестве Карл Густав пришел к отрицанию религиозных представлений своего
окружения. Догматизм, ханжеское морализаторство, превращение Иисуса Христа в проповедника
викторианской морали вызывали у него искреннее возмущение: в церкви «бесстыдно толковали о
Боге, его стремлениях и действиях», профанируя все священное «избитыми сентиментальностями».
В протестантских религиозных церемониях он не видел и следа божественного присутствия; по
его мнению, если Бог некогда и жил в протестантизме, то давно покинул эти храмы. Знакомство
с догматическими трудами привело к мысли, что они являются «образцом редкостной глупости,
единственная цель которых — сокрытие истины»; католическая схоластика оставляла впечатление
«безжизненной пустыни» [1]. Живой религиозный опыт стоит
выше всех догматов, считал молодой Юнг, а потому «Фауст» Гёте и «Так говорил Заратустра»
Ницше оказались для него ближе к истинной религии, чем весь либеральный протестантизм. «Мне
вспоминается подготовка к конфирмации, которую проводил мой собственный отец, — писал Юнг
спустя несколько десятилетий. – Катехизис был невыразимо скучен. Я перелистал как-то эту
книжечку, чтобы найти хоть что-то интересное, и мой взгляд упал на параграфы о троичности.
Это заинтересовало меня, и я с нетерпением стал дожидаться, когда мы дойдем на уроках до
этого раздела. Когда же пришел этот долгожданный час, мой отец сказал: «Данный раздел мы
пропустим, я тут сам ничего не понимаю». Так была похоронена моя последняя надежда. Хотя я
удивился честности моего отца, это не помешало мне с той поры смертельно скучать, слушая все
толки о религии» [2].
Живой опыт божественного был явлен многочисленными сновидениями: во сне являлись чудовищные,
страшные, но величественные образы. Под влиянием нескольких постоянно повторявшихся сновидений
сомнения в догматах христианства усилились. Среди прочих рассуждений Юнга—гимназиста о Боге
(а им он методично предавался по два часа в день по дороге в гимназию и обратно) главное
место теперь занимает очевидная «ересь»: Бог не всеблаг, у него имеется темная, страшная
ипостась.
В сновидениях Юнга той поры важен еще один мотив: он наблюдал образ наделенного магической
силой старца, который был как бы его аlter еgo. В повседневных заботах жил замкнутый, робкий
юноша — личность номер один, а в снах являлась другая ипостась его «Я» — личность номер два,
обладающая даже собственным именем (Филемон). Уже завершая свое обучение в гимназии, Юнг
прочитал «Так говорил Заратустра» и даже испугался: у Ницше тоже была
