Ну точно — это любовь [Кейси Майклз] (fb2) читать онлайн

Кейси Майклз Ну точно — это любовь

Майклу Уильяму Сейдику.

Добро пожаловать в мой мир, любимый!

Все кажется смешным, пока происходит с кем-нибудь другим.

Уилл Роджерс

Глава 1

— Ну пожалуйста, Джейни, душечка. Я в безвыходном положении. Кроме тебя, у меня никого нет, — лепетала Молли. Вслед за кузиной она вошла в небольшой кабинет, ручка на двери которого была пластиковой, чтобы дети не ушиблись.

— Нет, Молли. Нет, нет и еще раз нет, — твердо сказала Джейн Престон. — Даже если б я должна была. Или могла.

— Очень остроумно, Джейни. И будь так добра, перестань разговаривать, словно персонаж доктора Сюса^[1]. Ты передо мной в долгу. И потом, твои слова лишь подтверждают: тебе нужно почаще куда-нибудь выбираться. Тебе просто позарез нужно развеяться!

«Ну да, кто бы говорил», — подумала Джейн Престон, поправляя прямые светло-каштановые волосы до плеч. Она села за свой аккуратный рабочий стол и устремила на кузину карие глаза, которые всегда считала такими невыразительными.

Еще сегодня утром она была счастлива. Ее собственный бизнес процветал, все счета оплачены, а на распродаже она отыскала себе новые кроссовки. Вся прошлогодняя одежда ей по-прежнему впору. Недавно она начала присматривать дом — ведь в двадцать семь лет пора уезжать от родителей и делать последний шаг к независимой жизни.

И тут — бац — откуда ни возьмись появляется Молли. Восхитительная Молли Эпплгейт, которая уже не раз врывалась в ее жизнь, напоминая обо всем, чего Джейн, наверное, так не хватало.

Определенно не хватало. Но она не собиралась признаваться в этом Молли.

— Я в долгу? — Джейн тут же очнулась от внезапного приступа жалости к себе. — Слушай, Молли, это просто низко. Хотя ты делаешь успехи. Сегодня тебе понадобилось целых пять минут, чтобы завести обычную песню. Но это не поможет, Молли. На этот раз и не надейся.

Неотразимая Молли Эпплгейт — ростом пять футов и семь дюймов, с небесно-голубыми глазищами и темно-медным водопадом густых блестящих волос — оперлась ладонями о стол и придвинулась ближе.

Джейн вздохнула при виде великолепной груди, приоткрывавшейся в глубоком разрезе блузки, и попыталась убедить себя, что ни капельки не завидует ни росту кузины, ни цвету ее волос, ни, самое главное, размеру лифчика — третьему. Ведь лифчик первого размера, с подкладками, тоже должен иметь право на зависть.

Молли широко улыбнулась, обнажив идеально белые зубы:

— Говоришь, низко? Держись, Джейни, я могу и ниже. Сюзанна Хендерсен — это имя ни о чем тебе не говорит? Я вот припоминаю, что ты мечтала избавиться от этой девицы, которая издевалась над твоими зубными скобами. И я помогла. Скажешь, нет?

Джейн взяла со стола резинку и порывисто завязала волосы в конский хвост:

— Между прочим, никто тебя не просил ставить ей фингал под глазом. И, кроме того, нас тогда обеих на три дня исключили из колледжа. Я не хочу об этом разговаривать.

— Правда? Не желаешь об этом разговаривать? Ну а что скажешь про ту ночь: я взяла на себя вину, когда твой папа застукал нас, забравшихся домой в три ночи с дорожным знаком под мышкой?

Откинувшись на спинку стула, Джейн скрестила руки на груди. Вызывающий ли у нее вид? Хорошо бы. Лучше бы даже грозный, хотя она сомневалась, что стоит изображать ярость. Это было бы уже перегибом.

— Ты сама мечтала стащить его, Молли. Ты и выволокла меня из дому посреди ночи.

Молли оттолкнулась от стола, сделала небольшой круг и снова положила на него ладони:

— Не цепляйся к мелочам, женщина. Я же прикрыла тебя, спасла твою несчастную задницу.

Она снова наклонилась ближе, и Джейн крепче уперлась ногами в пол, чтобы отодвинуться подальше. Но за спиной оказалась стена. Жаль, что нет под рукой темных очков, чтобы защититься от сияния улыбки и блеска сверкающих глаз. Потому что Джейн знала — ее кузина готова нанести смертельный удар в любой момент.

Молли не заставила себя ждать:

— А потом был Красавчик Билли. Помнишь его?

— Мне было пятнадцать. — Джейн почувствовала облегчение, снова придвинулась к столу и занялась несколькими бумагами. Интересно, ли она равнодушной? Если вызов и ярость не помогли, остается последнее оружие — безразличие. Молли все еще не добралась до Большой Любви. Слава богу. Но не стоит расслабляться. Это лишь вопрос времени. Молли знала, куда целиться, когда стрелять… и как ранить.

— Да, да, пятнадцать. И ты была нецелованной до Красавчика Билли. И кто организовал все это? А?

— От него несло, как от верблюда, который наелся фиг и квашеной капусты, — парировала Джейн. — Ну ладно, хватит. Я все равно не собираюсь тебе помогать.

— Ты просто не хочешь слышать о Шоне, о Большой Любви.

Джейн знала, что на Молли не стоит особо полагаться, но в одном уж точно можно быть уверенной: она никогда не забывала упомянуть о Большой Любови.

— Нет никакой Большой Любви. Просто… просто букет маленьких романов, о которых мне хотелось бы забыть, включая и Шона Джентри. Особенно Шона Джентри. Я была тогда восемнадцатилетней дурочкой. Кстати, он сейчас в тюрьме за подделку чеков или что-то в этом роде. И это ты подтолкнула меня к нему.

— Вот еще! Никуда я тебя не толкала против твоей воли. Шон был твоим разочарованием, Джейни. В жизни каждой женщины должно быть разочарование. Даже два. На первом учишься, второе держишь при себе.

— Так по-дурацки потерять невинность, — пробормотала Джейн, покачав головой, и взглянула на кузину: — Разочарование? Спустись на землю, Молли. Меньше всего в жизни мне нужно такое «разочарование». Я уже взрослая женщина и переросла все это. И тебе пора поумнеть.

Молли уселась на стол, затем откинулась назад так, что ткнулась головой в колени Джейн:

— И стать такой, как ты? Вот уж нет! — Она перевернулась на живот, согнув ноги и скрестив щиколотки, с порочной улыбкой на губах, и растянулась — весьма изящно, Молли во всем была изящной — поперек стола, точно Саломея, которая требует голову Крестителя. — Пожалуйста, Джейни. Ну пожалуйста… Мне это так нужно. Мне очень, очень нужна твоя помощь. Умоляю тебя.

Джейн отодвинулась от стола, встала и подошла к окну, выходящему на детскую площадку. Почему она так упорно сопротивляется? Ей ведь может и понравиться. Конечно, в том случае, если она окончательно спятила.

— Расскажи-ка еще раз.

— Ура! — Молли подпрыгнула, победоносно вскинув руки. — Итак, в двух словах, поехали. Из-за сенатора Харрисона все стоят на ушах. Будет ли он баллотироваться на пост президента? Или нет? Если будет, то когда объявит об этом? А если не будет, то почему? Он хитрит, хочет, чтобы его обхаживали? Или тут скрыто нечто скандальное? Кто-то должен выяснить. Открыть миру тайну, опередив действия сенатора, и первым сорвать куш.

Джейни поморщилась — во дворе Эйприл Феддерман съехала с горки и, приземляясь, крепко ударилась попой. Но кто-то из воспитателей подхватил девочку, так что она и пикнуть не успела, и понес в дом, чтобы сунуть ей печенье. Эйприл готова забыть все на свете ради сладкого, может, поэтому у нее такая пухлая попка. Возможно, она так часто и ударяется, зная, что ее ждет утешительное печенье. Все, решила Джейн, больше никаких сладостей. С этого момента ребенок перейдет на разгрузочную диету из яблок и бананов.

— Джейни! Ты слушаешь? Я говорила, кто-то должен раскрыть секрет всему миру.

Джейн снова сосредоточилась, но продолжала наблюдать за детской площадкой.

— Да-да, это я уже поняла, когда ты рассказывала в первый раз. Право общественности на информацию. Я считаю, это полный бред, если речь идет о частной жизни. То есть ты же не спрашиваешь своего хирурга, изменяет ли он жене? Нет, тебя интересует одно — как он управляется со скальпелем. Ну ладно, а когда твой выход?

— Ты хотела сказать, твой выход. Хорошо, объясняю снова: меньше чем через месяц будет мероприятие, конференция, прием — называй как угодно. Недельная гулянка в Кейп-Мэй. В Нью-Джерси, Джейни, на самом побережье! Там ты насладишься и восходами, и закатами над океаном. Честно, об этом написано в проспекте.

— Я знаю, где находится Кейп-Мэй, Молли, — о боже, ее уже захватывает перспектива. Свойское общение с сенаторами и другими шишками, неделя на побережье, все расходы оплачены, развлечения под солнцем. А ведь только что она уговаривала четырехлетнего Мейсона Фурбиша не снимать штаны и не показывать всем свой «фонтанчик». О, да. Она сдает позиции.

Джейн украдкой посмотрела на Молли — та восседала за столом, закинув одна на другую длинные ноги, и лениво покачивалась на стуле. При этом открывались великолепные бедра. Теперь командовала она и, конечно, сознавала это.

И Джейн тоже это знала. Она подавила вздох — детская площадка за окном превращалась в чистый песчаный пляж, за которым простирался бесконечный голубой океан. Может, на этот раз будет забавно выпутывать Молли из истории. По крайней мере, поест «морских конфет» и обзаведется красивым загаром, прежде чем ее поведут на расстрел.

— Молодчина, Джейни. Ты знаешь, где находится Кейп-Мэй? Ты всегда была сильна в географии. В общем, будет что-то вроде ежегодного приема для умников и их спутников. Иногда там даже появляется президент, хотя, говорят, на этот раз он вряд ли приедет. Ну так вот, эти великие умы сидят и рассуждают о Платоне, распространении ядерного оружия, смысле жизни — в общем, о всякой фигне. Сенатор тоже будет. И я должна была попасть туда. Такой шанс выпадает раз в жизни.

Джейни наконец повернулась лицом к кузине, села на подоконник, взяла тряпичную куклу и принялась распутывать ее рыжие нитяные волосы.

— Так, значит, ты поговорила с подругой, которой принадлежит эскорт-агентство в Вашингтоне. И тебя порекомендовали одному из гостей, у которого нет пары. Просто кошмар, Молли. Как можно даже подумать о таком?

— Ты меня поняла. Молодец. Да, все уже решено. Я проникаю туда под руку с этим парнем. Все исключительно платонично, на таких важных конференциях не принято заводить шашни. Хотя, если ты узнаешь о чьих-нибудь делишках, не проморгай и тут же звони мне. Ну так вот, потом я схожусь с сенатором, он выкладывает мне все про свои планы. Я первая публикую сенсацию, и меня не выгоняют с работы. Что может быть проще?

— Ну, не знаю. — Джейни нахмурилась, глядя на рыжие спутанные пряди. — Вылечить насморк? Убрать лицо Реджиса Филбина с экранов телевизоров?

— Реджиса Филбина? Я терпеть не могу его галстуки, но сам он мне нравится. Интересно, будет ли он на конференции? Там собираются самые разные люди. Политики, актеры, ученые, даже некоторые репортеры, поклявшиеся в сохранении тайны, конечно. Ты представляешь себе этих ребят — тех, кто мнит себя журналистами? Но дело в том, Джейн, никто не будет знать, что я репортер.

Джейн отложила куклу и пристально посмотрела на Молли.

— А ты и есть не репортер. Ты секретарь в издательстве. И у тебя испытательный срок.

— Всего лишь пропустила звонок от человека, который пытался прикрыть перевозочную компанию, сваливающую вредные отходы куда ни попадя… — Молли вздохнула, но тут же снова воодушевилась: — Это сработает, Джейни. Я публикую сенсацию, и меня не просто оставляют, но и повышают до репортера! Пулитцеровская премия, вот что меня ждет!

Джейн в последний раз попыталась проявить благоразумие:

— Ну так поезжай туда. Используй свой шанс. Пришли мне открытку.

— Джейни, — вздохнула Молли, — повторяю в двадцатый раз. Сенатор Харрисон вдовец. Но на конференции с ним не будет женщины. В то же время я вчера узнала, что он приезжает не один. Берет с собой племянника, — Молли сморщила изящный носик. — Диллона Холмса.

— Того самого, с которым ты встречалась после колледжа, когда стажировалась в Вашингтоне. Кажется, ты говорила.

— Точно. И Диллон Холмс ненавидит меня, почему — неизвестно. По-моему, он говорил, что я ветреная, как будто это ужасный недостаток. Но все равно я рассылаю рождественские письма всем, и ему в том числе, о том, как я провела год. Ты знаешь, как все любят мои рождественские письма. Идиотский компьютер. Он так и сыплет адресами, а я забываю стереть имя Холмса.

Джейн закусила нижнюю губу. Она на дух не выносила рождественские письма Молли, изобилующие фразочками: «Я была там-то, а потом там-то и познакомилась с такой важной шишкой, что вы и представить себе не можете; и я попала в лунку с одного удара на пятом занятии по гольфу в Палм-Спрингс; и не слишком классно было прыгать с парашютом над океаном в Бимини». И так далее, и так далее, и так далее… в то время как Джейн знала, что ее рождественское письмо, реши она его написать, будет состоять из одного предложения: «Мне удалось протянуть еще один год, не продав мой старый „додж-неон»».

— Возможно, — предположила Джейн, стараясь скрыть фальшь в голосе, — он не читает твоих рождественских писем.

Молли закатила глаза:

— Джейни, все читают мои письма. Кроме того, Диллон — или его компьютер — прислал мне в ответ открытку. То есть он должен знать о моих намерениях начать журналистскую игру.

— Вся жизнь для тебя игра, Молли.

— Джейни, ну пожалуйста. Даже если Диллон не читает моих писем, он ненавидит меня. Всю неделю я не смогу подойти к сенатору Харрисону ближе чем на сто метров. Но ты сможешь. Мы с тобой совсем не похожи…

— Спасибо за напоминание, Мисс Ноги От Ушей.

— Ну брось же. Ты ведь такая миленькая. Каждый мечтает тебя потискать.

— Меня сейчас стошнит, — пробормотала Джейн.

— Да, да. В общем, мы не похожи. У нас разные фамилии. Ты поедешь вместо меня и добудешь скандальную историю. В свою очередь, я… я… Ну, я тоже что-нибудь сделаю. Что ты хочешь?

— Расписку от тебя, подписанную кровью — твоей же кровью — и заверенную у нотариуса, о том, что сегодня был последний раз, когда ты приходила ко мне с просьбой. Ну и, конечно же, ты заместишь меня здесь.

Молли крутнулась на стуле влево, затем вправо, ее румяные щеки побледнели.

Джейн знала, о чем думает ее кузина. Комната завалена детскими вещами. Младенческими вещами. С улицы доносятся голоса детей. Смех. Разговоры. Визг. Плач. Требования. Вечно мокрые штанишки, вечно липкие пальцы. И Молли еще не видела Фонтанчика Фурбиша.

Когда Джейн приобрела это дело, Молли спрашивала ее, с какой стати она потратила наследство на помесь яслей и детского сада. Джейн отвечала примерно так: «А что я должна была сделать с деньгами бабушки — открыть салон татуировок?» Именно тогда Молли показала ей маленькую татуировку-бабочку на левом бедре. Жалкая… но такая сексуальная и привлекательная. А Джейн — нет.

Наконец Молли заговорила:

— Может, отдать тебе легкое? Серьезно, Джейни, у меня их целых два.

— Нет, — Джейни направилась к кузине, ощущая власть над ней, возможно, первый раз в жизни. Черт возьми, а ведь и правда в первый раз. И как это упоительно!

Молли поспешно откатилась к стене.

— Нет? Ну ладно, какой орган ты выбираешь?

— Прекрати. Если я делаю что-то для тебя, ты должна сделать что-то для меня. Что-то настоящее. И вот что мне нужно. Ты остаешься здесь, в Фэйр-факсе, заведуешь «Беззаботным детством». Большую часть времени мы будем закрыты, из-за Четвертого июля. На этой и следующей неделе я обычно даю отпуск своим сотрудникам. Так что тебе нужно будет провести здесь всего два дня. Два дня. Даже ты должна справиться.

— Спорим, что нет? Ну, ладно, ладно, Джейни, не смотри так. Я останусь тут, останусь. А ты заставишь сенатора Харрисона обнажить перед тобой душу?

Джейн чувствовала себя могущественной. Не то чтобы всесильной, нет, но очень и очень могущественной.

— Я видела сенатора Харрисона в новостях и не хочу, чтобы он обнажал передо мной что-либо. Лучше просто поговорить.

— Видишь? Это же весело. Ты ведь уже втягиваешься. Расслабляешься. И мы постоянно будем на связи по мобильнику. Я буду учить тебя, какие вопросы задавать.

— И тогда мы квиты? Даже если сенатор Харрисон не захочет говорить со мной? Все равно квиты? И ты больше не появишься здесь, трубя, что я твоя должница? Я уже взрослая женщина, Молли. Благоразумная, практичная и полная здравого смысла. Я больше не та девочка, которую ты водила за нос и впутывала в разные истории на летних каникулах. Совсем не та.

— Конечно, не та, тем хуже, — Молли набросилась на нее с объятиями. — И не беспокойся. Что может случиться?

Джейн возвела глаза к потолку и тихо застонала.

Большой деревянный, с огромными окнами, видавший виды серый дом стоял на склоне зеленого холма в предместьях Фэйрфакса, штат Виргиния. Казалось, кто-то бросил на холм несколько коробок разных размеров, и чудом они соединились в удивительно симпатичное целое.

Из громадных окон заднего фасада открывался потрясающий вид — за возможность любоваться такими пейзажами обычно выкладывают кучу денег… Тем непонятнее, почему мужчина, сидящий в потертом вращающемся кресле из черной кожи, разместил свой стол напротив стены.

Но у Джона Патрика Романовски, того, кто сейчас сидел за столом, были на то свои причины. В первую очередь ему нужно было видеть перед собой пустую стену, чтобы писать.

Если бы вместо экрана компьютера он смотрел на живописный пейзаж, то, скорее всего, не смог бы сочинять ничего, кроме сентиментальных стихов, воспевающих пасторальную идиллию: о зайчиках, птичках и цветочках… А значит, пришлось бы отказаться от огромного дома из выветренного дерева, стоящего на склоне холма. Черт, да ему и так каждое утро приходится силой отрывать себя от проклятого пасьянса, установленного на новом компьютере, и заставлять себя работать.

Зато, пожалуй, он не обанкротится. Это практически невозможно, если только он внезапно не решит вложить все свои миллионы в онлайн-магазин зубочисток, уверовав, что каждый мечтает покупать их через Интернет.

— Покупать зубочистки через Интернет? Откуда я это взял? — спросил себя Джон, уставившись на абсолютно пустой экран и этот проклятый мигающий курсор. — Может, курсор похож на зубочистку? Или у меня что-то с головой?

— Я что-то не слышу, как ты барабанишь по клавиатуре, Джон Патрик.

Джон скорчил гримасу и развернулся на кресле — в комнату вошла тетушка Мэрион с объемным коричневым пакетом в руках.

— Ну-ка, дай я тебе помогу, — он встал и забрал сверток.

— Только посмотри, что за свинарник ты развел. И кто будет все это убирать? Уж точно не я. Я тебе не прислуга, так и знай, — заявила тетушка Мэрион, разглаживая свой неизменный белый фартук, пока Джон нес пакет к ближайшему столу, прокладывая путь среди стопок книг и бумаг.

— А фартук, получается, бутафория? — спросил он, взяв ножницы.

— Нет, дорогой, фартук — мое оружие. Я когда-нибудь им тебя задушу. Двойной узел ровнехонько на твоем адамовом яблоке. Выйдет у меня, как ты думаешь?

— Возможно. Я могу провести специальное исследование, если захочешь, — Джон улыбнулся тете, невысокой седой толстушке, которая питала пристрастие к платьям в цветочек и ортопедическим туфлям… и выглядела безобиднее даже тех пушистых созданий, которые прыгали по холму. — А что у нас сегодня на ужин?

— Это сюрприз. В первую очередь для меня, потому что я еще не придумала. — Тетушка подошла к столу. — А что в пакете? Он мягкий, значит, не книги. Разве что в мягкой обложке. Может, они из-за границы? Ради бога, Джон Патрик, открывай этот проклятый сверток!

Джон приподнял бровь:

— Сколько тебе лет? Шестьдесят пять? А я до сих пор вынужден прятать от тебя подарки на Рождество и день рождения. Как тебе не стыдно, тетушка.

— Да, да, пусть мне будет стыдно. А теперь открывай. В последнее время тебе приходят такие странные посылки.

— Я же объяснял, — Джон открыл пакет и принялся вытаскивать его содержимое: мешковатые купальные шорты в желто-зеленую полоску и такой же купальный халат, с подкладкой из белой махровой ткани.

— Боже правый, — тетушка Мэрион схватила халат. — У дяди Фрэда был такой же. В пятьдесят шестом году! Джон, неужели ты собрался это носить?

— Ужасные, да? — Джон приложил к себе шорты. Они доходили ему до колен и при случае могли бы прекрасно заменить парашют.

— Джон, ты писатель. Мог бы найти более яркое определение. Например, омерзительные, смехотворные, нелепые…

— Чудаческие?

Тетушка Мэрион пожала плечами:

— Можно и так, если ты настаиваешь на очевидном. Чудаческие.

Джон взял у тетушки халат, скомкал вместе с шортами и швырнул в угол, где возвышалась быстро растущая гора одежды.

— Тогда они то, что надо.

Мэрион Романовски посмотрела на племянника. Он был великолепен. Почти шесть с половиной футов, мускулистый смуглый красавец. Ярко-голубые с зеленоватым оттенком глаза, в точности как у ее дорогого покойного Фрэда; много лет назад ей хватило одного взгляда в эти изумительные глаза, чтобы влюбиться без памяти.

А вот волосы у них совсем разные. Если Фрэд был светлым, то Джон — темнее ночи. Фрэд сказал как-то, что в их роду изредка дает о себе знать цыганская кровь. Джон Патрик как раз такой, настоящий король пик. Бог мой, он волосатый, но не по-обезьяньи, как некоторые (она знавала и таких — в конце концов, не всю жизнь она была влюблена во Фрэда). Он весь такой… такой мужественный. Джон брился каждое утро, но к полудню уже появлялась легкая щетина, которая, что ни говори, делала его еще привлекательнее.

Только вот сейчас он собирался скрыть свое великолепие за балаганным шатром в желто-зеленую полоску!

Тетушка Мэрион плюхнулась на стул, предварительно убрав с него кипу газет.

— Я официально заявляю: это просто нелепо. Тебя никогда толком не фотографировали. То мутное пятно, которое ты заставил поместить на обложку твоих книг, когда Генри тебя допек, не считается. Там видно только, что у тебя густые волосы и римский нос твоего дяди Фрэда. Тебя никто не узнает, разве что по широким плечам. К чему тогда этот фарс? И почему — как ты это назвал? Ах, да. Почему чудаческий?

Джон открыл верхний ящик рабочего стола и извлек очередное великолепие — очки в черной оправе, с толстыми стеклами, заботливо обмотанные на переносице белой изолентой. И надел их.

— Потому что, дорогая тетушка, чудаков никто не принимает всерьез.

Тетушка Мэрион, щурясь, рассматривала своего красивого племянника в чудаковатых очках:

— Нацепи еще новый купальный костюмчик и остальное барахло, которое ты собираешь, и я сама не буду принимать тебя всерьез.

— В том-то и дело. — Джон снял очки и кинул их к остальным вещам, валяющимся в углу.

— Что ты делаешь, они же могут сломаться.

— Тем лучше. Тогда я вместо одного из винтиков вставлю канцелярскую скрепку. Впрочем, я и так ее вставлю. Это будет гвоздь моей программы.

— Ох, Джон Патрик, смотри, не напорись на этот гвоздь, — тетушка Мэрион снова встала. — Да, и между прочим, я все равно тебе не верю. Не нужен тебе маскарад, чтобы проводить расследование. Никогда не был нужен… Тем не менее сколько раз ты выходил из дома с приклеенными усами, цветными линзами и прочей чепухой? Для тебя это развлечение, Джон Патрик, вот в чем дело. Внутри тебя, такого взрослого и умного, все еще сидит шалопай. Сейчас ты ввязываешься в историю из-за этого чудовища, Харрисона. Но это? — тетушка показала на кипу «чудаческой» одежды. — Это уж слишком.

— Да, мэм, — проблеял Джон, улыбаясь во весь рот. — Я больше не буду.

— Ох, да пропали ты пропадом, Джон Патрик! — Тетушка Мэрион выскочила из комнаты и крикнула через плечо: — Если ты ведешь себя как ребенок, то и кормить я тебя буду арахисовым маслом и бутербродами с мармеладом. Я даже не поленюсь срезать корочки с хлеба.

Джон прыснул, снова сел за стол и открыл брошюру «Шестой ежегодной интеллектуальной конференции».

Отчасти интересная, отчасти — как сказала тетушка Мэрион — сборище пустословов, конференция не предавалась огласке, благодаря общим стараниям представителей прессы, которые хотели попасть в список приглашенных.

Джон листал брошюру, просматривая обширный перечень заседаний и семинаров. Некоторые из них должны проводиться в «Конгресс-Холле», отеле в Кейп-Мэй, штат Нью-Джерси, а некоторые — на побережье, если погода позволит.

Общие ужины, фиксированные места за столами. Полуночные беседы. Простая пища, простые разговоры. Никаких титулов, никаких протоколов, никакого самовлюбленного «яканья» — по крайней мере, так рекламировали. Открытый обмен мнениями. Возможность подзарядиться, поднабраться свежих идей, потусоваться с самыми выдающимися умами страны.

Настоящий кладезь возможностей для Дж.П. Романа, самого популярного в рейтинге «Нью-Йорк Тайме» автора политических триллеров.

К счастью, приглашение пришло на имя Джона Патрика Романовски, профессора колледжа. Никто, кроме тетушки Мэрион и Генри, не подозревал, что Джон Патрик — не только знаменитый писатель, но и Дж.П. Неизвестный. И это было очень удобно.

Он был Дж.П. Романом, не Дж. Д. Сэлинджером, — никакого отшельничества. У него была интересная жизнь. Лекции в университете, дом на холмах, мотоцикл (когда тетушка Мэрион не прятала ключи от блокировки колес) и работа.

Он любил свою работу. То, что начиналось как хобби и способ немного подзаработать, превратилось в восемь бестселлеров «Нью-Йорк Тайме», освещающих все углы и закоулки национальной политики, с парой убийств на книгу для динамики сюжета.

Но сейчас дело было исключительно личным. Личным из-за старшего сенатора Нью-Джерси, Обри Харрисона. Харрисон был настоящим народным любимцем. Популярный, харизматичный, даже вызывающий сочувствие, с тех пор как умерла его вторая жена. Баловень судьбы и предполагаемый кандидат на пост президента в выборах следующего года.

От этой мысли Джона передернуло.

Он закрыл глаза, вызывая в памяти образ матери, умершей пятнадцать лет назад. Матери, которая растила его одна — отец как-то утром ушел на работу, а вечером сбежал с несовершеннолетней секретаршей в Европу и не вернулся.

Матери, которая нанялась к сенатору Нью-Джерси, тогда еще младшему, чтобы у сына была еда и кров. Матери, которая без памяти влюбилась в Обри Харрисона, который обещал достать ей луну с неба, а потом бросил ее и женился на дочери самого крупного своего лоббиста.

Мэри-Джо Романовски так и не смогла оправиться от второго обмана: в этот раз ее тоже оставили ради молодой женщины. В восемнадцать лет Джон остался сиротой. До этого шесть лет подряд наблюдал, как матери становилось все хуже и хуже. Потом ее отправили в клинику, где она жила в собственном мучительном мире и умерла в одиночестве.

Вторая жена сенатора продержалась ненамного дольше, чем ее предшественница и Мэри-Джо Романовски. Ходили слухи, что она разочаровалась в муже, который волочился за каждой юбкой, и начала пить. Именно поэтому в прошлом году она упала с лестницы в их особняке в Джорджтауне и сломала себе шею.

Нет, благодаря связям сенатора никто даже не заикался о пьянстве его жены, и у журналистов не возникало вопросов о «трагическом несчастном случае». Но у Дж.П. Романа были свои источники и достаточно толстый кошелек, чтобы купить информацию, находящуюся под грифом секретности.

Несколько долларов кому надо, несколько занимательных бесед с недовольной прислугой — и он узнал все о любви сенаторской жены к бутылке, о громких ссорах, даже драках между супругами.

Джон не смог бы опубликовать все это в газете. Конечно, он мог написать роман с главным героем, удивительно напоминающим Харрисона, но этого недостаточно, чтобы проучить его, даже если в книге появятся обе умерших жены сенатора. Все, чего добьется Джон в этом случае, — если суд признает, что Харрисона оклеветали в книге, — это долгая и нелегкая тяжба.

Как же ему хотелось, до чертиков хотелось поймать Харрисона на грязной истории. Тогда прессе не удастся сделать вид, будто ничего не происходит, а избиратели осудят сенатора. И он был убежден, что здесь не обойдется без женщины.

Ах да, женщины. Джон знал все о женщинах в жизни Харрисона. Все хорошенькие, все молодые, целая череда одинаковых и мимолетных увлечений.

Бабник Харрисон — вот с кем познакомился Джон, используя деньги и собственные источники информации. Пресса называла его Баловень Харрисон, но, к сожалению, она не всегда выступает глашатаем правды, хотя старается такой казаться.

Не то чтобы сенатор Харрисон и пресса были такими близкими друзьями, такими большими приятелями. Да, у сенатора шикарная квартира во Флориде, в здании, принадлежащем его лоббисту, главному спонсору самого популярного воскресного политического ток-шоу. Харрисон — всего лишь один из десятка владельцев роскошных квартир в этом доме, каждая на миллион долларов. Среди владельцев, например, хозяин одной из крупнейших телесетей, двое ведущих того воскресного шоу и директор новостного кабельного канала.

Просто одна большая и дружная семья, каждый член которой живет за счет кошелька другого и заодно покрывает его темные делишки.

Джон изучил документы на квартиры, которые все до единой были оформлены на фиктивные компании или полоумных зятьев, и обнаружил, что цена квартир варьируется от пятидесяти до двухсот тысяч. При настоящей стоимости в миллион долларов. Отличная сделка, не каждый сможет заключить такую.

Но сейчас Джону не подходила эта информация, которая обычно служила ему материалом для книг. Сюжет его последнего романа, «Пустая земля», был построен на убийстве вымышленной конгрессменши в выдуманной квартире во Флориде. Он подошел к сенатору так близко, как только смог: еще один шаг, и Генри остановил бы его.

Ему нужно было одно — самому подобраться к сенатору Харрисону и найти способ уничтожить его. Ради Мэри-Джо Романовски и, может быть, ради того мальчишки, которым Джон Патрик оставался в душе.

Обри Харрисон — президент Соединенных Штатов? Ну уж нет. Нет, если у Дж.П. Романа найдется что сказать.

Конференция была идеальной возможностью, свалившейся на Джона как манна небесная. Все гости приедут исключительно по приглашениям. Харрисон почувствует себя в безопасности, расслабится. Тут-то Джон и нанесет удар, найдет уязвимое место и любым способом, любыми средствами помешает Харрисону стать президентом.

Если бы он писал книгу, то понимал бы, что сюжетная линия слишком тонка и шансов на успех мало. Оставалась бы последняя надежда на действующих лиц, список которых пока не уточнен.

Кстати, о действующих лицах…

Джон отложил брошюру и взял карточку, на которой час назад набросал информацию о «партнерше» на следующую неделю.

— «Джейн Престон», — прочитал он имя, что вписал поверх зачеркнутого имени Молли Эпплгейт. В агентстве ему расхвалили Эпплгейт, и он надеялся, что новая барышня тоже сгодится.

Ему нужна хорошенькая. Бойкая. Не слишком умная. С растяжимыми представлениями о нравственности.

Ему нужна соблазнительная приманка, которая заманит сенатора-юбочника в ловушку. Тогда он сможет атаковать и нанести смертельный удар.

— Джейн Престон, — повторил он, бросив лист на стол. — Лучше тебе не быть дурнушкой, иначе придется перейти к плану Б, а плана Б не существует.

Глава 2

О, эти сладкие голоса детства.

— Правда!

— Неправда!

— Правда!

— Неправда!

— Дети, дети, — Джейн еле успела встать между Зэкери Баллейем и Яном Турбецким. Зэкери был убежден, что дергать за волосы — лучшее развлечение на свете, и вцепился в ярко-рыжие кудри несчастного Яна, которые мама последнего никак не хотела отрезать. Или ей все-таки придется отвести мальчика к парикмахеру, или же маленькому Яну придется научиться драться по-настоящему. — Что случилось?

— Он на меня смотрел. Я раскрашивал Скуби Ду в раскраске, а он стал на меня смотреть, — Зэкери выпячивал нижнюю губу, а это не предвещало ничего доброго.

— Неправда!

— Правда!

Джейн вздохнула и опустилась на колени, чтобы быть наравне с четырехлетними мальчиками:

— Ян, солнышко, ты правда смотрел на Зэкери, когда он раскрашивал Скуби Ду?

— Он раскрашивал Скуби фиолетовым, мисс Престон. И я смотрел на Скуби.

— Он смотрел на меня! И корчил рожи! — Зэкери ринулся на обидчика, вытянув руки с согнутыми пальцами, и Джейн вовремя сгребла его в охапку. — Поросячью рожу! Ты хрюшка-свинюшка, поросячья рожа!

— Я не рожа!

— Рожа! Хрюшка-свинюшка!

— А ты, а ты, а ты… Дурак!

Джейн тихо застонала, потирая ухо, потому что Зэкери визжал «хрюшка-свинюшка» прямо в него, и начала свою обычную песню «Давайте жить дружно». Через пять минут она поднялась на ноги, остановив назревавшую войну, и отправила ребят вместе играть в песочнице.

— О, наступил мир, — сказала Молли, глядя на убегающих мальчиков. — Тебе стоит записаться в ООН, Джейни.

Джейн расправила розовую блузку в цветочек и отряхнула практичную голубую джинсовую юбку.

— А тебе стоит обратить внимание на мои приемы. Мне приходится «творить мир» по меньшей мере пятьдесят раз на дню.

Молли подняла брови:

— Ты думаешь, что я тоже… нет, ты шутишь. Я тебя замещаю, конечно, но в кабинете, верно? Припоминаешь, такое чудное безопасное место в глубине здания? С замком на двери? А стены там звуконепроницаемые?

— Молли… — сказала Джейн, растягивая имя кузины. — Кажется, мы сто раз обсуждали все по телефону. Или ты серьезно относишься к своим обязанностям, или наша сделка отменяется.

— Ладно, ладно, — Молли подняла руки, сдаваясь. — Я буду паинькой. Я буду просто молодец. Но не сегодня, хорошо? Я уже говорила, что взяла на работе два выходных. Завтра с утра до ночи буду в твоем распоряжении, и ты покажешь мне, где лежат веревки. И розги с цепями. А сегодня мы прошвырнемся по магазинам. Джейн тряхнула головой:

— По магазинам? Зачем?

Молли подбоченилась и осмотрела Джейн с ног до головы:

— Ты выглядишь так, будто только что сбежала из пансиона для благородных девиц. А еще спрашиваешь! Ты сама сшила эту юбку, так ведь? На ней просто написано: «Умелые руки, домашний уют». Хоть бы купила фирменные ярлычки, нашила на задницу и сделала вид, что ты на самом деле стильная. Девочка моя, как ни крути и что ни говори — над тобой необходимо поработать. Основательно поработать.

— А что не так? — спросила Джейн, направляясь в ясли, где под строгим присмотром находились дети до года, пока их мамочки пытались карабкаться по карьерной лестнице. — Я опрятная и аккуратная. Я…

— За-ну-да, — Молли закончила за нее, опережая Джейн и закрывая дверь, за которой находились шестнадцать орущих детей. — Нельзя ехать на конференцию в таком виде, Джейни. Ты должна… цеплять. Именно, цеплять. Чуть сексапильности, чуть темперамента. Если нет, то как ты собираешься привлечь внимание сенатора Харрисона?

Джейн прислонилась к стене, скрестив руки:

— Молли, это интеллектуальная конференция, а не очередная серия «Любовных связей». Верно?

— Да, конечно. Совершенно верно. Ты прельстишь его недюжинным интеллектом. Ну да.

Джейн сощурилась:

— Я закончила «Пенн Стэйт»^[2] с отличием, Молли. И я могу быть интеллектуальной. Умею поддержать беседу. О политике. О реформе социального обеспечения детей. Об экологическом кризисе.

— Ну да, ну да. Очень увлекательно. Правда. Милочка, я не сомневаюсь в том, что ты сможешь поддержать любую беседу. Но сначала Харрисон должен тебя заметить. Или даже Диллон.

— Диллон Холмс? Который ненавидит тебя?

— Верно. Племянник сенатора. Он красив как — бог, между прочим, если я забыла тебе сказать. Зеленоглазый блондин. Настоящий Брэд Питт или Трои Донахью. Помнишь Троя Донахью, Джейни? Мы смотрели на ночных сеансах, как он прыгает по пляжам и играет бицепсами, отбрасывая назад копну светлых волос. Как ты думаешь, волосы у него крашеные? Наверняка он их обесцветил.

— Да замолчи ты со своим Троем Донахью! — Джейн решительно направилась к себе в кабинет. — Я еду на конференцию, чтобы заполучить тебе историю, а себе — загар. Я не собираюсь… не собираюсь расфуфыриваться для тебя. Даже не думай.

— Не для меня, Джейни, для Диллона и сенатора. А теперь собирайся. Эти маленькие чудовища могут побыть пару часов и без тебя. Я уже все разведала в ваших магазинах и знаю, что тебе нужно. Там есть купальник, который так и кричит: «Возьми меня в Кейп-Мэй». Чашечки с подкладками. Кроме того, в четыре у тебя встреча с Ангелом.

— С ангелом? Это еще кто?

— Ангел, солнышко, настоящий ангел. Один из лучших стилистов на свете. Ну, или в Фэйрфаксе, так утверждает мой мастер. Конечно, если ты хочешь попасть в Вашингтон, мы сможем и это организовать, я договорюсь с Рафаэлем, моим личным стилистом. Но я подумала, что ты не захочешь покидать своих орущих сосунков надолго, и попросила Рафаэля порекомендовать кого-нибудь здесь.

— Перестань называть детей орущими сосунками, будь добра. И я не могу уйти. У меня слишком много дел. Нужно раздать инструкции, связаться с родителями, после обеда провести собеседование с потенциальным клиентом.

— Ты не доверяешь своим сотрудникам?

— Естественно, я им доверяю, — Джейн была уязвлена. — Но я всегда сама провожу собеседование с клиентом. А сегодня сложный случай. Родители не придут на встречу, только дядя. Ребенка отдадут всего на две недели, пока родители путешествуют. Вдобавок еще и ты. Ты наблюдала за моей работой десять минут, Молли. Сделай хотя бы вид, будто понимаешь, что тут творится, или я не смогу оставить тебя за старшего. В общем, нет, ты просишь невозможного. Никаких покупок, никакого Ангела. Я уезжаю в Кейп-Мэй через три дня.

— Только не в таком виде, — Молли схватила сумку Джейн, крепко взяла кузину за руку и потащила ее к выходу.

Тетушка Мэрион выглянула на улицу сквозь жалюзи и повернулась к дверям, когда ее племянник вошел в дом.

— Ради всего святого, что это?

Джон подбросил брелок, поймал его и кинул на мраморную крышку последнего приобретения тетушки Мэрион, черного комода, который она откопала на местной распродаже.

— Не делай так! — тетушка схватила ключи и провела по мрамору подолом фартука, проверяя, нет ли царапин. — Ты что, в хлеву рос?

Джон чмокнул ее — он любил тетушку и к тому же пребывал в отличном настроении, чертовски довольный своим приобретением.

— На какой из вопросов мне нужно ответить?

— На первый, — тетушка направилась в большую кухню, оформленную в сельском стиле. — Ответ на второй вопрос я знаю. Ты рос сам по себе, бедняжка, пока я тобой не занялась. Мне тебя очень жаль, иначе я бы обязательно прочитала свою знаменитую лекцию «Как подобает себя вести взрослому человеку», где, в частности, говорится, что нельзя портить свои вещи. И мои вещи. Особенно мои вещи.

— Прости меня, тетушка, — Джон вытащил один из высоких табуретов, обычно наполовину задвинутых под барную стойку, и уселся на него. — Я знаю, я разгильдяй.

— Ты не просто знаешь, ты этим гордишься, — тетушка Мэрион подтолкнула к нему блюдо с домашним арахисовым печеньем. — А теперь выкладывай все об этой штуке перед домом.

Джон откусил половину печенья, прожевал его, улыбаясь, и проглотил.

— Это для конференции. Часть моей маскировки. Нравится?

— Я бы не сказала. Что это?

— Это, моя дорогая тетушка, кабриолет «фольксваген»-«кролик». Ярко-желтый кабриолет «фольксваген»-«кролик». 1984 года выпуска, латаный-перелатаный, но проворный и веселый ярко-желтый «фольксваген»-«кролик». Это…

— Я поняла, Джон Патрик. Если честно, твой «феррари» нравится мне гораздо больше. Пусть он красный и слишком броский. Даже мотоцикл мне больше по душе. Ты можешь себе представить, что случится, если ты покатишься под горку на этом уродце?

— Сразу видно, дорогая тетушка, что ты не уделила должного внимания моему старине кабриолету «фольксвагену»-«кролику», иначе ты бы немедленно заметила, например, чудесный элемент системы безопасности — трубчатый каркас. Кроме того, я сомневаюсь, что в Нью-Джерси есть горы.

— Что? Ты хочешь сказать, эта штуковина повезет тебя в Нью-Джерси?

— Само собой, поглощая при этом тонны бензина. На счетчике всего лишь тысяча сорок миль. Спинка переднего пассажирского сиденья подпирается толстой палкой, но, если не считать этого, мой старина — крепкий малый. Я позаимствовал его у одного из своих студентов-третьекурсников.

— И взамен одолжил этому студенту «феррари»? Джон улыбнулся.

— Я хотел, но он отказался. Сказал, что «феррари» очень уж специфичная машина. Хороший парень Брюс, но немного мещанин. Честно говоря, еще какой мещанин. Возможно, мещанин в кубе. Вот почему я решил взять у него машину. Она идеальна, тетушка Мэрион. В представлении чудаков — лучший магнит для девиц.

— Ой, чуть не забыла! — Тетушка Мэрион направилась в кабинет. — Пока тебя не было, привезли новые чемоданы. Я и не подозревала, что сейчас производят чемоданы в клеточку. Со штрипками. Ты невероятно досконален, что ни говори.

— Чудаки всегда обращают внимание на детали. — Джон взял еще парочку печений, сполз со стула и вслед за тетушкой пошел в кабинет. Конечно, она открыла упаковку. По всей комнате валялись коробки, оберточная бумага и бечевка, а в центре красовался набор из пяти безобразных чемоданов. — Ух ты… Даже лучше, чем я думал.

— Ты испорченный мальчишка, Джон Патрик Романовски, — сказала тетушка Мэрион, поднимая с пола еще несколько вещей, которые она распаковала.

Рыжеватый твидовый пиджак с коричневыми замшевыми заплатами на локтях.

Четыре пары мешковатых, широких брюк со стрелками, все коричневые. С отворотами.

Несколько белых рубашек, чьи воротнички и ткань вопили: «Четыре на сорок долларов».

Две пары коричневых мокасин. Пляжные сланцы на толстой черной платформе, будто сделанной из резины для шин. Дешевые высокие кроссовки.

Белые носки с полосками наверху.

И шесть галстуков-бабочек.

Шесть.

Бабочек.

Одну из них тетушка Мэрион взяла двумя пальцами. И, содрогнувшись, бросила через плечо.

— Я бы ни за что не вышла с тобой на улицу, надень ты хоть одну из этих вещей, — сказала она с проникновенной искренностью. — И ты прекрасно знаешь, что коричневый категорически не идет к твоему цвету кожи. Ты будешь выглядеть… замызганным.

— И умным. И серьезным. И безобидным. И чудаком.

— Я скоро возненавижу это слово.

— То есть ты не поможешь мне собрать чемоданы?

— Что? И все испортить? Мне казалось, ты хочешь взять мятую одежду. Ты уже несколько недель кидаешь вещи в угол, Джон.

— Ты так хорошо меня знаешь, тетушка.

— Да, но ты совсем не знаешь чудаков. Я проверила, Джон. Чудаки маниакально аккуратны. А ты такой же аккуратный, как торнадо в фильме, который мы смотрели по видео. Ты можешь спокойно спрятать в кабинете дохлую корову. И трактор в спальне. И перестань ухмыляться. И не вздумай снова говорить, что я Феликс Унгер для твоего Оскара Мэдисона^[3]. Мы вполне странная парочка, спасибо. Теперь, когда я сказала о маниакально аккуратных чудаках, ты захочешь, чтобы я все погладила?

— А ты погладишь? — Он еще раз чмокнул ее в щеку и начал собирать остатки нового гардероба. Вернее, скатывать.

— Дай сюда, — она выхватила у Джона твидовый пиджак, который он сталсворачивать, будто огромную уродливую сигару. — Ты все развесишь, когда приедешь в отель?

— В шкафу? Ого, это испытание, тетушка Мэрион. Думаешь, я справлюсь?

— Вряд ли. Как дома, ты себя чувствуешь только в хлеву. Но если ты всерьез хочешь стать чудаком, а судя по виду твоих обновок, так и есть, то тебе надо быть аккуратным всю неделю. Семь дней, Джон. Скорее всего, к среде у тебя случится нервный срыв, и меня вызовут, чтобы я впихнула тебя в свою машину и отвезла в ближайшую психушку.

Я оставлю на улице грузовик морковок, и «кролик» сам найдет дорогу домой.

Он посмотрел на твидовый пиджак. Боже, какой ужас.

— В этой штуковине будет жарко, как в аду.

— Да, — заулыбалась тетушка Мэрион. — А чудаки потеют?

— Ха-ха, — Джон направился к лестнице, ведущей на первый этаж.

— Нужно было заказать ситцевый пиджак! — крикнула ему вслед тетушка. — В бело-голубую полоску. И белое соломенное канотье. И остроконечные ботинки. И…

Джон остановился на верхней ступеньке спиральной лестницы и, ухмыляясь, повернулся к тетушке:

— Это вызов, старушка? Я видел такое в онлайн-магазине. Не шляпу, а пиджак. Я мог бы сейчас заказать доставку.

Тетушка Мэрион прижала ладони к щекам.

— Джон Патрик. Ты этого не сделаешь.

— Нет, не сделаю. Но только потому, что уезжаю в Кейп-Мэй через три дня, и он может не подоспеть вовремя. Кстати, — он снова повернулся к тетушке, — а что на ужин?

— Что выберешь из меню, потому что ты ведешь меня в ресторан. В такой, где подают спиртное.

Джейн смотрела в зеркало, закусив нижнюю губу.

— Выходи, где ты там? Дай взглянуть на тебя, — призывала Молли из-за двери примерочной кабинки.

— Я ни за что не выйду в таком виде, — Джейн судорожно сглотнула. — Я голая.

— Не преувеличивай, Джейни, — Молли повернула ручку и распахнула дверь. — Ух, — сказала она, отступая на шаг. — Я знала, что этот купальник хорош, но он лучше всех ожиданий. Джейн Престон, у тебя чудесная крепкая маленькая фигура. Замечательная фигура, идеальный восьмой размер.

— Перестань, — Джейн наклонила голову, и прямые волосы упали на пылающие щеки. — Я не буду носить это на людях. И грудь совсем не моя.

— Частично твоя. Ты когда-нибудь думала об имплантатах, Джейни? Я знаю в Вашингтоне доктора, который…

— Мне не нужны имплантаты. У меня отличное тело.

— Да, и оно классно смотрится в этом купальнике. О чем я тебе и толкую. Розовый — определенно твой цвет. Клади его в кипу. Или, может, хочешь померить накидку? Как она тебе?

Джейн взглянула на бежевую сетчатую накидку, висящую на дверце. Глубокое декольте, длинные свободные рукава, зубчатый подол еле доходит до середины бедра, петли такие огромные, что накидка смахивает на качественную рыболовную сеть. Джейн удивилась, не найдя на ней поплавков.

— Эта штука ничего толком не скрывает.

— В этом вся соль, дорогая. Скрывать и открывать. Я найду тебе другой купальник, если хочешь. Наверное, тебе нужно не меньше двух. Я присмотрела там отличный темно-синий. Что скажешь?

— На него пошло больше чем полметра ткани?

— Он сплошной. С высокими вырезами на бедрах. Пойду принесу его.

Как только кузина вышла из примерочной, Джейн облегченно вздохнула. Она повернулась к зеркалу боком и положила руку на обнаженный живот. Не слишком ли он выпирает? Кажется, нет. Она просто немножко округлая, и все. Восьмой размер — не так уж и плохо. Это, конечно, не четвертый, как у Молли, но ничего страшного.

Потом она посмотрела на кипу одежды на стуле.

Громадную кипу.

Трапециевидные юбки до колена. Маленькие безрукавки, некоторые не доходят даже до пупка. Длинные развевающиеся платья до щиколоток — по мнению Молли, идеальная одежда для того, чтобы гулять по пляжу на рассвете или закате. Короткие шорты. Шорты подлиннее.

Темно-синяя куртка с капюшоном. Белый свитер — только для того, чтобы завязывать вокруг плеч или талии. «Никто на самом деле не носит их, знаешь», — поделилась Молли.

Вечерняя одежда. Простое облегающее черное платье, облегающее платье пороскошнее. Розовый костюм, отделанный черным шелком. Кремовое платье, которое будет смотреться лучше, когда Джейн немного загорит. Несколько пар свободных брюк, вязаные топы, шелковые блузки.

Шесть пар обуви. От покупки туфель Джейн не отказалась. Она была помешана на обуви.

Она чувствовала себя девственницей, которую пудрят, опрыскивают духами и наряжают перед встречей с шейхом… только она не была девственницей и уже много лет назад отчаялась встретить шейха или сказочного принца.

Но она начала проникаться этой авантюрой. Она не могла врать себе и делать вид, что это не так.

Спустя час багажник «мерседеса» Молли был набит коробками и сумками, Джейн стояла в фойе самого большого салона красоты из всех, что видела, и латиноамериканский красавец в черной облегающей майке и черных брюках (и с самым плоским животом на свете) спешил навстречу. Он протянул руки и обнял Молли.

— Дорогая Молли! Рафаэль столько рассказывал о тебе! — воскликнул он, расцеловав ее. — Ты как раз вовремя.

— На массаж Розы? По твоим словам, и он, и она божественны. Разве я могла опоздать?

В этом вся Молли. Она живет в Вашингтоне, но, проведя минут пять в любом городе, уже знает лучшего парикмахера, лучший салон, лучшие магазины… И все обожают ее и стараются угодить.

Возможно, это дар богов. Тот, которого Джейн на раздаче не досталось. Ее сильная сторона — умение ладить с детьми, даже с чужими. Но сейчас это показалось несправедливым. Если ей и суждено выстригать из своих волос жевательную резинку, то пусть эту жвачку жует и прилепляет ее собственный ребенок.

Словно отгоняя эти истеричные мысли, Джейн покачала головой, и принялась разглядывать фойе, которое походило на главный зал какого-нибудь величественного южного особняка. Камин. Белые кожаные диваны. Старинные, настоящие. Повсюду цветы. И не розы или гвоздики. Дорогие цветы, броские и не особо красивые, но с виду стоившие целое состояние.

— Сколько тут все стоит? Они наверняка берут деньги только за то, чтобы посмотреть, да? — тихонько спросила она Молли, пока Ангел упорхнул вызывать массажистку.

— Сколько и одежда — ничего. Совсем. Мы же договорились, Джейни. Ты делаешь мне огромное одолжение, а я и мой доверительный фонд одеваем тебя. Ты готова к уходу за лицом?

— Не знаю. Я ни разу этого не делала.

— Бедняжка! — Молли крепко обняла кузину. — Я и не знала, что у тебя такая тяжелая жизнь.

— Брось, — засмеялась Джейн. В это время к ним подошла стройная, как тростинка, женщина в белом халате, с невероятными красными волосами — почти бордовыми — и нацелилась, естественно, на Молли, которая выглядела завсегдатаем подобных салонов.

— Мисс Эпплгейт? Роза ждет вас. А эта леди?..

— Джейни Престон, — ответила Молли. — Ею займется Миранда. Все уже оговорено. Уход за лицом, маникюр, педикюр, массаж. Но не оборачивать в водоросли. Это только для меня, пока Ангел будет творить с ней чудеса. Кроме того, если запихнуть Джейни в эту огромную белую трубу и завалить водорослями, она с воплями сбежит.

— Прямо по шутке в минуту, да, Молли? — Джейн пошла за женщиной в белом халате, нервно оглядывая роскошную обстановку. Что она здесь делает? Она тут чужая.

Хотя, может, и привыкну, думала Джейн полтора часа спустя: лицо пощипывает, мышцы расслаблены, ногти накрашены прелестным розовым лаком, а между пальцами ног до сих пор вата, так что пришлось идти за Ангелом в «комнату цвета» на пятках.

— Да ты настоящая счастливица. У тебя чудесные волосы, милочка, — Ангел провел рукой по шевелюре Джейн, прямой, до плеч. — Здоровые, густые. Прическа очаровательна, только ты слишком обросла. Мы оставим ее простой, никаких челок, только основа, и слегка подогнем кончики к этому дивному подбородку. Ты будешь в восторге. Идеально для лета, почти не требует укладки. Но здесь чего-то не хватает. Тебе не кажется?

— Разве? — спросила Джейн, скосив глаза налево, чтобы увидеть пряди прямых светло-каштановых волос, которые он все еще держал в ухоженных руках. — А чего именно?

Ангел отпустил ее волосы, шагнул назад, посмотрел, раздумывая.

— Текстуры, — произнес он. — Оттенков. Бликов. Да, вот оно — блики. Немного… усилить.

— Немного усилить? — нервно повторила Джейн. — Насколько немного? Я не знаю…

— Посмотри сюда, милая, — Ангел подвел ее за руку под яркую лампу на потолке. — Видишь мои волосы? Видишь цвет? Черный. Однообразно черный. Такой скучный. И я подправил его. Но изменения едва заметны. Я слишком высокий, и тебе не видно макушку, да? Дай-ка я встану под лампу и покажу тебе. Видишь? Немного оттенил тут, на макушке, едва различимо, — и весь облик меняется. Теперь разглядела?

Джейн встала на цыпочки и посмотрела на макушку Ангела.

— Класс, — сказала она. Ее словарный запас резко сократился до односложных слов, как только она попала в салон. — Но это же красный цвет, так?

— Да, солнечно-красный. Этот цвет не для тебя, дорогая, совсем не для тебя. Но посмотри сюда, — он указал на огромную таблицу с образцами волос разных цветов: должно быть, сотня оттенков, целая волосяная радуга.

— Ты хочешь, чтоб я выбрала краску? — кивнула Джейн.

Ангел поморщился, словно от сильной боли, затем нагнулся к ней и прошептал:

— Нет, нет, никогда не говори так, дорогая. Ты выберешь свой цвет.

— Угу, — Джейн снова закусила губу. — Хорошо. Как скажешь. И какая краска… то есть цвет, мне подходит?

— Что тебе нравится? На чем задерживается взгляд?

Джейн занервничала:

— Ты не поможешь мне?

— Конечно, помогу. Вот. Так как у тебя прекрасные светло-каштановые волосы, лучше выбирать из этого, — он обвел рукой три десятка оттенков от светло-каштановых до белокурых. — Красный с твоими тонами не пойдет, хотя, конечно, тебе очень к лицу розовый. О! Было же такое кино, да? Разве тебе не хотелось заполучить губы, как у Молли Рингвальд? — он надул и выпятил губы.

Джейн ничего не сказала, потому что не сомневалась — она сможет ответить только одно: «А?» Ангел очаровал ее, еще чуть-чуть — и она влюбится.

Он покачал головой:

— Не обращай внимания, милая. Я болтаю вздор, как мне не стыдно. Продолжим? Нам нужны прохладные светлые оттенки. Выбери два, дорогая. Чем больше оттенков, тем естественней результат. Возьмем оттенки посветлее. Особенно для лета. Как бы выгоревшие на солнце. Еле заметно, но выгоревшие.

Джейн наклонилась к таблице цветов.

— В старшей школе, летом, я прочесывала перекись водорода через волосы, а потом шла на солнце, — она посмотрела на побледневшего Ангела. — Неудачный способ, да?

— Да, милочка, не лучший. Ну, что тебе нравится?

Джейн снова посмотрела на образцы. Провела по ним рукой — интересно, волосы настоящие?

— Мне вроде нравится этот, — нервно сказала она. — И этот.

— «Карамель»! И «Сливочный крем»! — Ангел сгреб Джейн в охапку так, что почти оторвал от пола, и опустил, держа ее за плечи. — О, милая, ты хочешь драмы! И ты так права! Легкие оттенки? — он шлепнул себя по щеке. — Как мне не стыдно. Что я говорю? — он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и резко выдохнул. — Мы сделаем ломтики.

— Ломтики? — Джейн попыталась представить ломтики карамели и сливочного крема. Они красят ей волосы или делают конфету?

— Да-да, ломтики! Никаких легких оттенков. Всплески цвета. Потрясающе. Шик и блеск. Ломтики на макушке и по бокам, самые светлые у лица, менее заметные сзади. Я уже вижу тебя.

Он отпустил ее и встал в позу, одна рука упирается в бок, другая поднята в воздух:

— Посмотри на меня. Вот он я, крашеный, и горжусь этим! О, милочка, — драма.

— Драма, — Джейн закрыла глаза и отдалась на волю судьбы. — Ну, ладно. Как… как скажешь…

Мэрион Романовски поливала красные и белые герани, которые она высадила во двор, и тут из дома вынырнул Джон, неся три из пяти новых чемоданов. Она моргнула, решив, что против солнца плохо видит, а потом сказала медленно и отчетливо:

— Боже… правый.

Джон поставил чемоданы и повернулся кругом, чтобы тетушка смогла его рассмотреть.

Он знал, как выглядит: шесть футов и шесть дюймов, двести сорок фунтов чистой, неподдельной чудачины.

Он решил надеть новые коричневые, слегка коротковатые брюки со стрелками, которые дополняла рубашка с короткими рукавами в розово-коричневую клеточку, застегнутая на все пуговицы. На черном ремне красовалась пряжка в виде серебряной подковы с лошадиной головой. На ногах — дешевые коричневые мокасины и белые носки.

На нос он нацепил пластиковые очки в черной оправе, с изолентой на переносице, а густые черные волосы намазал какой-то жирной штукой, которую нашел в тетушкиной ванной, прилизал и расчесал на пробор.

Он надел было коричневый в розовую крапинку галстук-бабочку, но решил, что это перебор, поэтому бабочка лежала в кармане на случай, если он передумает.

Тетушка по-прежнему стояла с открытым ртом, затапливая герань из шланга.

— Здрасьте, мэм, — прогнусавил Джон, растягивая слова, и заулыбался. — Я профессор Романовски. Здесь проводят Шестую ежегодную интеллектуальную конференцию? Я забронировал люкс. Только для некурящих, само собой. Я надеюсь, у вас мыло без запаха? Аллергия, понимаете ли. Я посмотрел по Интернету, количество пыльцы в Нью-Джерси приемлемо, и я привез ингаляторы, но из-за мыла с запахом у меня вырабатывается больше слизи.

Тетушка выключила шланг, прикрыла рукой рот — глаза навыкате, плечи сотрясаются. Она издала несколько невнятных звуков, потом не выдержала и разразилась хохотом.

— Ты… Ты что, так и скажешь? — выдавила она сквозь смех. — Ингаляторы? Вырабатывается слизь? Ох, Джон, нет.

— Слишком?

— Ты перешел все границы еще до того, как открыл рот, — тетушка Мэрион покачала головой. — Серьезно, Джон, ты переборщил. Сенатор Харрисон тебя не узнает, не свяжет твое имя с Мэри-Джо. Я сама-то еле тебя узнаю. Так что эти штаны, эта рубашка — и слизь — должны исчезнуть.

— У меня есть вязаная жилетка, я могу надеть ее поверх рубашки, — предложил Джон, взяв один из чемоданов. — Она такая, вся в клеточку. Ну, знаешь, похожа на большой носок в ромбик.

— Только попробуй, — тетушка Мэрион ткнула в него пальцем. — Ну-ка топай обратно в дом и показывай все, что собрал. Потому что ты кое-что забыл, племянничек. Ты не сложен как чудак. Посмотри на свои руки. Сплошные мышцы. Ну и волосы, конечно. А эти плечи? Тело выдает, что ты тренируешься каждый день. Чудаки не занимаются спортом, Джон. В этом я уверена. У тебя не появятся мускулы от печатания на клавиатуре или передвижения шахматных фигурок. Только круглый дурак не опознает в тебе фальшивку, как только ты появишься в этом ужасном купальном костюме.

Джон посмотрел на свои руки и вздохнул.

— Ты правда считаешь, что я хватил выше крыши?

— Выше крыши, выше гор, выше луны, — сказала тетушка, подталкивая его к двери. — Ты забавлялся, Джон Патрик, а я отошла в сторонку и дала тебе поиграть, ведь это отвлекло тебя от сенатора Харрисона и Мэри-Джо. Но сейчас пора вмешаться.

— Я это делаю ради страны, которая заслуживает лучшего, чем ублюдок Харрисон. Мэри-Джо тут ни при чем.

— Ври себе, Джон Патрик, но мне врать не надо. Джон подобрал чемоданы, зная, что теперь тетушку ничем не убедить.

— Хотя бы очки я могу оставить? — спросил он, пока тетушка толкала его к двери.

— Если снимешь изоленту, то да, — ответила она строго и убежденно.

— А волосы?

Тетушка Мэрион закатила глаза.

— Хорошо, оставь волосы и очки. Ты выглядишь, как цыганский вариант Кларка Кента, что не так уж и плохо. Но этой рубашки, штанов и белых носков быть не должно. Особенно белых носков. Ты можешь пожертвовать новую одежду в приют для бездомных чудаков или отдать хозяину «кролика». Тебе нужна маскировка, а не маскарадный костюм. Это конференция, а не вечеринка на День Всех Святых. Ты можешь быть скучным, занудным и безобидным безо всей этой чепухи.

— Да, мэм, — сказал Джон, а тетушка занялась его чемоданами. — Мне надо выехать через двадцать минут. В одиннадцать я встречаюсь в Вашингтоне со своей спутницей.

— Да, и если ты не хочешь, чтобы она сбежала с воплями ужаса, я все тебе перепакую.

— Ты умеешь испортить все удовольствие, тетушка.

— Кто-то должен за тобой присмотреть, Джон Патрик, — она сняла с него очки и стала разматывать изоленту. — Кто-то должен.

Глава 3

Джейн точно знала, что когда-то нервничала сильнее, чем сейчас, но не могла вспомнить, когда и почему.

Она так волновалась, что уже открыла рот, чтобы позвать Молли — та шла к своему «мерседесу», припаркованному в запрещенном месте, собираясь уехать на еженедельный сеанс в салоне. Джейн осталась у большого окна «Тэйлорс Эскорте», пойманная, словно в капкан.

Молли, как всегда эффектно, всего лишь несколько минут назад устроила перед владелицей агентства Имоджен потрясающее представление в стиле «Я женщина», заставив Джейн вопить.

Джейн тихонько проблеяла, зная, что Молли не отступится, пока она не ответит.

— Что за жалкий писк? Правда, Имоджен? Вопи, Джейни. Ты женщина и должна вопить.

Ну, она и завопила. Вроде того. И Молли, наконец довольная, бросила ее и поехала к Рафаэлю, а Имоджен разговаривала сейчас по телефону с клиентом.

Была суббота, день открытия конференции в Нью-Джерси. Через два дня Молли возьмет на себя детский сад, который будет работать только до вечера вторника, а потом закроется на двенадцать дней. Два дня с Молли во главе. Что может натворить даже такая легкомысленная кузина, чтобы за два коротких дня разрушить шесть лет тяжелого труда?

Желудок Джейн сжался.

Все-таки ни разу в жизни она так сильно не нервничала.

По крайней мере, выглядит она хорошо. Молли так и сказала, а это кое-что значит — пройти сложнейший тест Молли на внешний вид.

На ней была короткая юбка в цветочек и мягкая светло-зеленая безрукавка, которая едва доходила до пупка. Маленькие узкие сандалии из самой мягкой кожи на свете. На шее золотая цепочка, плетение колосом, еще одна обвивает правое запястье, третья — на щиколотке. Неброско, зато «богато выглядит», как сказала Молли.

Молли даже отобрала у нее часы с крокодиловым ремешком и большим круглым циферблатом с секундной стрелкой — водонепроницаемые, клеенепроницаемые и почти полностью пластиковые, они так подходили для детского сада — и заменила их четырнадцатью каратами позолоченного серебра. Джейн казалось, что на запястье почти ничего нет. И выглядели они дорогими.

Но главное — волосы. Сказочная работа Ангела и эти «ломтики» заставляли Джейн глядеться в каждое зеркало. В зеркала на стене, зеркальце над кроватками в детском уголке, зеркало в машине — даже в окно эскортного агентства.

Ей нравилось, как волосы покачивались при каждом движении. Ей нравилось убирать их за уши, когда она наклонялась к малышам, чтобы поменять пеленки. И особенно ей нравились цвета. Карамель и сливочный крем. Пряди обоих цветов, смешанные с ее непримечательными волосами, — и все смотрится совсем по-другому, лицо выглядит совсем иначе. Карамель и сливочный крем. Кто же знал, что может сотворить цвет. Ангел, очевидно.

А еще макияж. Как только Ангел закончил работу, он проводил ее в уединенный кабинет макияжа и передал на попечение Иветт, еще одного мастера цвета. Теперь у Джейн было полно косметики. Иветт все подобрала и научила, как этим пользоваться, чтобы выглядеть «естественно». Удивительно, сколько косметики нужно, чтобы выглядеть «естественно».

Но Джейн потренировалась, и ей пришлось признать, что затраченное время того стоило.

Она была вылощена и накрашена, подстрижена и стилизована, напудрена и напомажена, одета с головы до ног в повседневную одежду, хотя цена этой одежды была далеко не повседневной.

Доспехи. Вот что это такое. Защитные доспехи, ведь она шла на битву, чтобы сразить злодея сенатора Харрисона и вернуться домой с трофеем — «планами крупной шишки».

Может, Джейн волновалась из-за задания? Нет. Не по-настоящему. Во-первых, необязательно добиваться успеха, нужно просто попробовать, чтобы Молли была довольна. Во вторых, она хороший собеседник, и люди ей всегда доверялись, открывали самые сокровенные тайны — хотела она их слушать или нет.

Пугал ее Джон Романовски.

Пугал, хотя Молли и ее подруга Имоджен повторяли, что Романовски нужна просто спутница, так как все приедут парами — вроде Ноева ковчега, сказала Молли. Он не ждет ничего другого. Никаких шашней. Никакого тисканья. Отдельные комнаты. Только деловые отношения.

Снова и снова они успокаивали ее. Самый обычный бизнес. А что, агентство Имоджен только для этой конференции подобрало пары пяти гостям.

Почему же она так волнуется? Может, среди рутинной жизни она не перестала мечтать о приключении, о прекрасном принце, который однажды должен прискакать на холеном белом жеребце (хорошо, приехать на «БМВ») и увезти ее? Она все еще лелеет романтические фантазии, верит в сказки? Неужели она действительно надеется где-то в глубине души, что эта неделя окажется волшебной?

Она и правда такая дурочка? Может, карамель и сливочный крем просочились в голову и мозги стали слащавыми?

Все возможно.

Или, может, просто сказываются восемьдесят детей пять дней в неделю, десять часов в день. Наверное, надо перестать показывать впечатлительным детишкам мультики про Золушку и Спящую красавицу.

Итак, никакого Прекрасного Принца. Просто мужчина. И, как всякий мужчина, он опаздывает.

Джейн еще раз взглянула на свои новые часы — ей пришлось смотреть искоса, чтобы увидеть маленькие золотые стрелки на перламутровом циферблате — и снова выглянула на улицу. Так и есть, он опаздывает. На целых сорок минут. Так опаздывает, что даже Молли, которой не терпелось поглядеть на него, должна была уехать. Она не могла пропустить еженедельный сеанс в салоне. Бог свидетель. Бедняжке пришлось бы целую неделю выглядеть великолепно только на девяносто девять целых и девять десятых процента.

— Возможно, он застрял в пробке. Он едет из Виргинии, так же как и ты. Я говорила тебе, правда? Хорошо, что ты сегодня переночевала у Молли. Может, чашечку чая? — Имоджен прошла мимо с кипой папок, в которых, вероятно, находились имена клиентов, в основном из правительства, как ей говорила Молли, которые постоянно искали «женщину, чтобы болталась на руке» для политических дел.

Что за мир. Человек может набрать достаточно голосов и заработать поездку в Вашингтон, но не может самостоятельно найти девушку? Это пошатнуло ее доверие к мужчинам, которые принимали решения по таким важным внутренним вопросам, как дороги, школьные завтраки и проблемы матерей-одиночек, живущих на пособие. Один из последних «блестящих планов» — выдать замуж всех мам-одиночек. И это предлагали высокопоставленные парни, которые не в состоянии найти себе девушку для субботнего свидания?

Что за мир…

Джейн прислонилась к стеклу, ив это время перед агентством затормозил какой-то автомобиль и остановился на все том же запрещенном месте. Когда Джейн исполнилось шестнадцать, она купила подержанную машину, очень похожую на эту. Ярко-желтую. Латаный-перелатаный кабриолет «фольксваген»-«кролик» 1984 года. Блин, да она не видела такого уже много лет. Черный откидной верх был поднят, и машина походила на шмеля с логотипом «фольксвагена» на носу. Джейн все никак не могла разглядеть водителя.

Ребенок, что ли? Кто еще ездит на таких драндулетах?

Дверца отворилась, показалась длинная нога, за которой, постепенно распрямляясь, последовало все остальное.

Нет. Определенно, не ребенок. Это мужчина.

Невероятно высокий. Мускулистый. И — он наклонился, доставая что-то из машины, — с отличной задницей.

О, да. Фигура что надо, хотя, может, и слишком длинный. Сколько раз парня спрашивали: «Как там погодка наверху?» Скорее всего, много.

Но что-то не так с его одеждой. Желтоватые мокасины на босу ногу. Это еще ничего; ей всегда было интересно, как люди могут спокойно засовывать голые ноги в такую же голую кожу. Она даже пробовала ходить так сама, но поняла, что должна насыпать в туфли детскую присыпку, и при каждом шаге от ее ног поднимались белые порошковые облачка.

Но черные парадные брюки? Со стрелками? И хлопковая рубашка в сине-зеленую полоску, застегнутая на все пуговицы?

Казалось, что ему… неловко.

Одежда от модельера (это Молли виновата, что она стала замечать такие вещи), но слишком аккуратная и выглаженная, и слишком официальная для повседневной. Какая-то неправильная. И плохо сидит. Он бы великолепно выглядел в хаки и мягкой трикотажной рубашке с распахнутым воротником. Он слишком… слишком застегнут… будто ему хочется выглядеть непринужденно, но он просто не знает, как.

Но Джейн понравилось его лицо. Хорошее. Красивое. Только вот эти уродливые пластиковые очки в черной оправе… А блестящие черные волосы! Чем он их прилизал? Колесной мазью?

На вид ему было чуть за тридцать. Слишком взрослый для «фольксвагена»-«кролика», если только он не ревностный поклонник этой модели — вряд ли таких много на весь мир, не считая хиппи-переростков, торчков, ищущих психоделический автобус «фольксваген».

Взглянуть хотя бы на руки. Волосатые руки. Мускулистые. И классные плечи. Живот такой же плоский, как у Ангела.

Определенно не в ее вкусе. Ей нравились блондины. Ее мужчина должен быть чуть пониже, сложен менее атлетически. Не такой волосатый. Не такой, в общем, мужественный, пусть даже и чудаковатый.

Парень снова сел в машину, и Джейн расслабилась. Слава богу, уезжает. Она уже было забеспокоилась, что это профессор Джон Романовски, но, конечно, ошиблась.

Он потянулся к защелкам и отстегнул крышу, потом нажал кнопку, чтобы она скользнула в футляр, встроенный за задним сиденьем. Джейн знала, что он делает — в такой яркий и солнечный день приятно ехать без крыши. Парень просто остановился у обочины, чтобы размять свои невероятно длинные ноги и опустить верх.

Она также узнала и легкую заминку в работе механизма, который в конце концов заглох. Верх остался только наполовину убранным.

На крыше ее машины была вмятина, точно как на этой. Вдруг это ее старый «кролик», уже подержанный, который в семнадцать лет она продала и купила «мустанга» поживее? Она сделала это, когда Молли, увидев машину, смеялась целых десять минут, — как раз тогда кузину выгнали из летнего лагеря. Или все «кролики» так себя ведут?

Парень снова вылез из машины, его губы шевелились — Джейн не сомневалась, что это были отборные ругательства, — и принялся толкать крышу.

— Эй, не делайте так! Вы только все испортите, — Джейн застучала в стекло. Но он ее не услышал, поэтому она схватила сумочку, чуть было не споткнулась о чемоданы и выскочила на тротуар, повторяя: — Эй, не делайте так, вы же все испортите!

Он даже не повернулся.

— Пока нет. Вот когда я оторву ее и швырну на улицу, то все испорчу.

— Очень по-мужски, — вздохнула Джейн. — Давайте, ломайте. Разворотите эту чудесную модель 1984 года. Почему бы и нет?

Тут он обернулся и по-совиному посмотрел на нее сквозь толстые линзы уродливых очков.

— Вы знаете эту машину?

— Конечно, знаю, — сказала она спокойным невозмутимым голосом, каким говорила, когда один из ее подопечных приносил мертвого жука на занятия «Покажи и расскажи»… или даже живого. Но это было непросто. Вблизи мужчина был даже больше, чем казалось. Настоящий великан.

Но Джейн продолжила:

— Может, она и моя, если вы покупали ее в Фэйрфаксе, что вряд ли. Но механизм такой же. Теперь отойдите, будьте… Да, отойдите, пожалуйста, и я вам помогу.

О боже, она чуть не сказала: «Отойдите, будьте примерным мальчиком». Молли права, она слишком увязла в детском образе жизни.

Этот не слишком примерный мальчик посмотрел на нее так, словно хотел сказать что-то умное — или поумничать, — потом взглянул на окно агентства.

Джейн тоже обернулась и увидела Имоджен, которая показывала на орангутанга, потом на нее, и улыбалась.

— Вы Джон Романовски? — спросила Джейн, и одновременно спросил он:

— Вы Джейн Престон?

Вопросы отвечали сами на себя, и некоторое время оба смотрели друг на друга.

— Хорошо. Очень хорошо, — в конце концов кивнул Джон Романовски.

«Плохо. Очень плохо, — подумала Джейн, хоть и нацепила широкую улыбку. — Я хотела принца и не получила его. Мне не досталось даже лягушки. Нет, что вы. Вместо этого — мы с Орангутангом целую неделю в Нью-Джерси. Он Тарзан, а я Джейн. О боже! Где была моя голова, когда я согласилась? О чем я только думала?»

— Привет! Тук-тук. Ты где?

— Ой, — Джейн очнулась. — Извините, вы что-то сказали?

— Да так, кое-что. — Волосатый орангутанг стоял очень прямо, словно был одновременно и конем, и наездником и только что себя осадил. — Вы теперь моя спутница на неделю. А вы что-то знаете о детке? Должен сказать, это большая удача.

Джейн посмотрела на Джона, потом на «детку» и вздохнула.

— Попробую угадать. Мы собираемся ехать в Нью-Джерси на ней, да?

— Ну не в таком виде, конечно, — Джон поправил на переносице ужасные очки. — Но ведь вы любезно вызвались побыть механиком?

— О мой бог, — Джейн потерла ладони. — Ладно, ладно, я попробую, — она слабо улыбнулась Джону, который открыл для нее дверцу, и уселась за руль. — Может не сработать так, как у моего «кролика», но попытаться надо.

С этими словами она отмерила от руля расстояние в две ладони, три раза треснула кулаком по приборной панели и еще раз нажала кнопку.

Верх опустился.

— Поразительно. Уверен, это как-то связано с физикой, — сказал Джон, когда она вылезла из машины и вытащила чехол с заднего сиденья.

— Ничего особенного, — она кинула ему чехол. — Я переняла это у Фонза из «Счастливых дней»^[4]. Если это проходило с музыкальными автоматами, почему не получится и с откидным верхом? Остальное — ваше дело. Пойду принесу свой багаж.

Если бы она сообразила вовремя, то подкупила бы Имоджен, чтоб та выпустила ее через заднюю дверь, и сбежала бы.

— Он не так уж и плох, — сказала Имоджен, когда Джейн ворвалась в агентство, все еще бормоча себе под нос.

— Да уж. Костяшки пальцев не совсем волочатся по земле, — пробурчала Джейн и схватила чемоданы, взгромоздив маленький поверх большого на колесиках. — На этой неделе никаких женских воплей. И ты видела эту одежду, эти очки? Эти волосы? Не просто орангутанг, а напыщенный орангутанг. Ему не хватает только пластикового пенала с испачканными в чернилах ручками. Подумать только — Молли волновалась, что мой гардероб слишком простецкий. Если б она хоть краем глаза увидела этого парня, то не вытаскивала бы свою «Американ-экспресс» так быстро.

— Я уверена, ты знаешь, о чем говоришь, дорогая, — сказала Имоджен. — Но не торопись. Тебе еще нужно подписать контракты.

Джейн отпустила ручку чемодана.

— Контракты? Какие контракты?

— Да ничего особенного. Список основных правил, предназначенных в основном, чтобы защитить тебя, а также меня, если профессор Романовски решит, что ты не удовлетворяешь его запросам. Это контракт агентства, и профессор уже подписал свой экземпляр. Вот он.

— У него есть запросы? Какие же? Какие именно у него запросы?

— Симпатичное, приветливое лицо. Хорошая собеседница. Желательно, умеющая танцевать. А вот тут ты подпишешь конфиденциальное соглашение, составленное им, в котором говорится, что ты никаким образом не станешь извлекать выгоду из этого предприятия, не считая твоего гонорара.

— Вот дела, — Джейн взяла у Имоджен документы. Контракт агентства она пробежала за минуту, он казался вполне стандартным, если продажа себя в качестве компаньона на неделю может вообще считаться стандартной рабочей ситуацией. Она склонилась над столом и подписала контракт ручкой, которую ей сунула Имоджен.

Беспокоила ее вторая пачка документов, с шапкой адвокатской конторы Фэйрфакса. Тут была куча «между тем как», «с целью» и «принимая во внимание», но последняя строчка, без всяких сомнений, сообщала, что Джейн будет привлечена к гражданскому суду, если когда-нибудь проронит хоть слово о том, что происходило во время конференции.

Она не должна извлекать выгоду из информации, которую может узнать, выдавать секреты, которые может обнаружить, делать фотографии, брать любые другие «свидетельства», доказывающие, что она была на конференции.

Парень что, сбрендил?

Что бы сделала Молли? Она собиралась поехать на конференцию, чтобы добыть историю и, разумеется, чтобы нажиться на этой истории. Подписала бы она соглашение?

Одним махом. Последствия для Молли — это то, что случается с другими, не с ней.

Джейн, которой за все в жизни приходилось расплачиваться, бросила бумаги на стол.

— Я не буду подписывать.

— Почему? — спросил Джон за ее спиной. — Вы собираетесь продать рассказ об этой конференции бульварным газетам?

— Не глупите, — парировала Джейн, резко обернувшись. Одна легкомысленная клеточка в ее разгоряченном мозгу отметила, что да, ее волосы качнулись очень мило. — Я не буду — повторяю, не буду — подписывать это соглашение. Вы либо доверяете мне, профессор Романовски, либо нет.

Для пущей ясности она взяла трехстраничное соглашение и разорвала его ровно пополам. Кажется, это должно выглядеть очень эффектно.

И тут она запаниковала.

Еще несколько минут назад Джейн мечтала удрать, а сейчас вдруг осознала, что ей хочется поехать. Хочется этой недели, хочется возможной интриги, хочется приключения. И она ждала — сердце вот-вот выпрыгнет, — что он ответит.

Джон поднял руку. Несомненно, он хотел провести ею по волосам, но остановился — пальцы коснулись прилизанного шлема. Тогда он сжал пальцы в кулак и медленно опустил руку.

— У меня с собой компьютер, и я могу распечатать новый экземпляр.

— А я могу разорвать еще один, — сказала Джейн, зная, что ее подбородок сейчас приподнят и она, наверное, похожа на маленькую Мэрили Чэпмен, чье второе имя должно быть Боец, а не Белинда. Ну хоть не добавила: «Так-то вот», как Мэрили. Получит ли она золотую звезду за сдержанность? Скорее всего, нет.

— Хорошо, мисс Престон. Вы кажетесь честным человеком, и, к сожалению, у меня нет другого выхода. Я беру вас под честное слово.

Джейн два раза моргнула и судорожно сглотнула, пытаясь загнать сердце на место.

— Берете? Надо же, в Мэрили что-то есть.

— Простите?

Джейн широко улыбнулась, гордясь собой. Хотя и сдержала стон.

— Я что-то сказала? Извините, наверное, говорила сама с собой.

— И часто вы так? Она пожала плечами:

— Я привыкла к монологам, да. С детьми, понимаете.

Джон бросил взгляд на Имоджен:

— Объясните, пожалуйста.

— Конечно, профессор. У меня не было возможности предоставить вам всю информацию о мисс Престон.

— Вы сказали, что она кузина мисс Эпплгейт.

Я предполагал, что она живет здесь, в Вашингтоне, возможно, даже работает с ней в Сенате. Джейн встрепенулась:

— В Сенате? Она вам так сказала? То есть Молли?

— Да, — ответил Джон. — Так было написано в ее анкете. Младший сотрудник команды одного из сенаторов, хотя она не сказала, какого. Это похвально, потому что говорит о ее осмотрительности.

— Или о том, что она достаточно умна, чтобы пространно врать, — тихо пробормотала Джейн, нагнувшись за чемоданом с вещами первой необходимости. Ничего из того, что она может вытворить на этой неделе, не пойдет ни в какое сравнение с Молли, с тем, как она легко и свободно обращается с правдой. Последние страхи Джейн испарились.

Джон шагнул к ней.

— Чувствую, вы не рады?

— Я? Что вы, я рада. Но, к сожалению, я не работаю с кузиной. Я живу в Фэйрфаксе, где у меня свой детский сад. Он будет закрыт на следующей неделе, вот я и нашла время помочь Молли, раз уж она не смогла… не смогла выполнить свои обязательства. Что-то не так?

По его нахмуренным бровям было видно — не так. А что поделаешь.

— Нет, все в порядке. Я сам живу рядом с Фэйр-факсом. Веду несколько курсов в местном университете.

Джейн спросила бы, в котором, но ее это не интересовало. Достаточно того, что этот человек — преподаватель университета. Все слегка прояснилось. Так, по мнению людей, наряжаются преподаватели на летние каникулы! Только вот его тело было таким « непрофессорским »…

— В самом деле? — спросила она своим воспитательским тоном. — Что вы преподаете?

— Политологию. — Джон подхватил чемоданы Джейн, словно в них лежали перья. — Мы едем?

Интересно, этот человек когда-нибудь говорит больше трех слов за раз? Из него ответ клещами не вытянешь. Она вяло помахала рукой Имоджен и пошла за Джоном к «кролику».

— А почему вас пригласили на конференцию, профессор? — спросила она, складывая вещи в багажник рядом с жуткими чемоданами, должно быть, его.

— Я точно не знаю. Я написал несколько статей в разные журналы. Может, поэтому. И, пожалуйста, называйте меня Джоном. Неделя — слишком долго для формальностей.

Хорошо, он выдал ей — она подсчитала в уме — целых пять предложений. Это прогресс. Надо заставить его сказать что-нибудь еще.

— Как интересно. Вероятно, это статьи о политике?

— Нет, об органическом садоводстве, — сказал он, затем, похоже, прикусил язык, словно беря обратно свой заумный ответ. — Простите, мисс Престон… Джейн. У меня начинается приступ аллергии, и я в мерзком настроении. Извини меня. Да, конечно, статьи о политике. Хотя я во многом не согласен с нынешним правительством. Думаю, меня могли пригласить только по этой причине — ведь конференция нацелена на свободный и открытый обмен мнениями. Это достойный подход к руководству.

— Как… интересно. — Джейн села на пассажирское место. Надо было взять шарф, потому что легкая укладка Ангела подвергнется испытанию, как только они поедут по шоссе на скорости не меньше шестидесяти пяти миль в час… или так быстро, как сможет скакать «кролик».

— Ты разбираешься в политике, Джейн? — Джон повернул ключ зажигания, и мотор завелся только с третьего раза.

— А надо? — осторожно спросила она. Джейн старалась понять, что он за человек, но не получалось. Как будто в нем две разных личности, которые перебивают друг друга.

— Вероятно, нет, — улыбнулся он и посмотрел на нее.

Дыхание перехватило. До сих пор она не замечала его глаз. Как же она не обратила внимания? Потрясающие. Не васильковые. Но и не бирюзовые. Сине-зеленые — один из ее любимых мелков «Крайола», но не совсем то. Цвета морской волны? Уже ближе. Сложно поверить, но даже в большой коробке «Крайолы» с девяносто шестью мелками нет цвета великолепных томных глаз Джона Романовски.

Джейн встряхнулась. Пора отвлечься от пастели и томности и сделать вид, что ей интересны рассуждения этого парня, а не его глаза.

— Ты сказал, что не согласен с нынешним правительством? А президент приедет на конференцию?

— Насколько известно, нет, но его планы могут измениться в любое время, — он опять широко улыбнулся. — Но не волнуйся, я не буду бросаться на него и трясти, пока он не согласится запретить морское бурение.

— Очень жаль. — Джейн откинулась на спинку сиденья, которое угрожающе зашаталось, будто хотело завалиться назад, но потом вроде бы опять стало устойчивым. — Ты бы держал его, а я бы описывала, какой вред наносится морской флоре и фауне, а также птичьим заповедникам. А если у тебя нашлось бы несколько пастельных мелков, я нарисовала бы ему картинки, хотя, скорее всего, понадобится лишний черный мелок.

— Наверное, это тоже не лучшая мысль. Джейн удалось вяло улыбнуться:

— Да, и мне так кажется.

Минут десять они молча ехали по шоссе.

— Спасибо, что не заставил меня подписывать это соглашение, — наконец сказала Джейн, перекрикивая грузовики, которые с грохотом проносились мимо.

— Я решил, что тебе можно доверять. — Джон перестроился в левый ряд, словно «кролик» и в самом деле мог не отставать от машин, несущихся на скорости восемьдесят миль в час. Но тут же вернулся обратно, когда ему громко и протяжно засигналил грузовик. Он плотно сжал губы, костяшки пальцев побелели. — Кажется, я немного забылся. Извини.

— Забылся? — Джейн смотрела на грузовик, который пронесся мимо. — То есть? Это не твоя машина?

Он бросил на нее быстрый взгляд:

— Нет, не моя. На самом деле у меня «феррари».

— Ну да, конечно. И естественно, красный. Осторожно, Джон. Будешь врать — нос вырастет, — пробормотала Джейн и включила радио, чтобы по дороге от Вашингтона до Кейп-Мэй звучало что-то другое, а не ее такие естественные вопросы и его остроумные ответы.

Когда «кролик» выехал на трассу 1-95, Джон уже начал думать, что совершил ошибку. Нет, кучу ошибок. Вот что случается, когда постоянно работает писательское воображение. Начинаешь воспринимать мир, будто сюжет книги.

Но в сюжетах он может манипулировать персонажами, управлять действием и в конце концов получить миллион неправдоподобностей, с виду очень логичных и даже благоухающих розами.

Если бы тут была тетушка Мэрион, — а он иногда мог поклясться, что она уменьшается, становится невидимой и садится ему на плечо, — она бы нашептала ему на ухо обо всех ошибках.

Во-первых, идея с чудаком, даже сглаженная до получудака. Он же и правда не такой. Он не протянет неделю. Черт, он не смог протянуть и десяти минут. Такие идеи хороши в теории, но паршивы на практике.

Во-вторых, взять с собой спутницу.

В третьих — лишь тройной прыжок от чудачества, — попытка не острить. За все тридцать три года она ни разу не удалась.

В-четвертых, вранье, славной маленькой училке, сидящей рядом.

Наконец — эта часть списка решала его проблемы, — серьезные размышления о том, чтобы рассказать ей правду, припарковать жестянку у проката автомобилей, взять машину с нормальной скоростью, остановиться у магазина, купить новую одежду и начать все сначала.

Но, во-первых, так раскроется, кто он на самом деле, а он на это не пойдет, и, во-вторых, есть опасность, что чопорная и правильная воспитательница откажется ехать с ним дальше.

Он потерпит, пока они не съедут с трассы, а потом стиснет зубы и останется в роли (которую пока не тянет) или расскажет правду, выложит все и будет надеяться, что ее заинтересует роль «помощника в расследовании» у популярного автора.

Признаться ей, что он Дж.П. Роман?

В самом деле, признаться?

Ни за что.

Ладно, значит, он не скажет ей всей правды. Можно рассказать только часть, а остальное подогнать. Он пишет романы, у него получится.

Он подумает об этом. Может, всю дорогу до Кейп-Мэй.

Как только они повернули на автостраду Атлантик-Сити, солнце скрылось за единственной огромной черной тучей, и она тут же разразилась дождем, который, казалось, специально метил в «кролика».

У Джона было два варианта действий. Не обращать внимания на дождь в надежде, что тот прекратится, или затормозить и попросить Джейн поднять верх.

Джон, настоящий Джон, скорее бы умер, чем позволил женщине учить его механике. Джон, которым он притворялся, теперь уже не совсем чудаковатый профессор, не заметил бы дождя, пока не оказался бы по щиколотку в воде.

— Джон! — Джейн прервала его неожиданные размышления о том, что на «феррари» они доехали бы до Кейп-Мэй по меньшей мере час назад. — Дождьидет.

Эта женщина сразу замечает очевидное.

— Неужели? — он натянуто улыбнулся, сморгнув капли с ресниц. — Я не заметил.

— Ты включил дворники, — рассудительно произнесла Джейн, и в который раз Джон пожалел, что Молли Эпплгейт в последнюю минуту пошла на попятный.

Сотрудницу Сената он мог бы использовать; она стала бы для него идеальным «пропуском». Воспитательница детского сада, пусть и привлекательная, так же полезна, как и брезентовый верх, упакованный в чехол. Она пригодится только в одном случае — если он воспылает желанием освежить умение считать до ста или заново научиться завязывать шнурки.

Но у него есть калькулятор, и он носит мокасины. То есть Джейн Престон бесполезна. Совсем. А он еще думал, не сказать ли ей правду. Она, скорее всего, строго посмотрит на него учительским взглядом, стукнет линейкой по пальцам и отправит в угол.

Хотя она может поднять верх, пока они не промокли до нитки.

Джон подъехал к обочине и притормозил.

— Дождь наверняка скоро закончится, но я отстегну тебе чехол, — сказал он, вылезая из машины.

— А я нажму на кнопку, — Джейн вытирала воду со щек.

Она выглядела симпатично. Волосы мокрые, ресницы слиплись. Может, стоит сказать, что у нее под глазами размазалась тушь, и она стала похожа на симпатичного и очень несчастного енота.

Нет уж. Пусть сама заметит.

Он отодрал чехол и швырнул его на заднее сиденье, перелез через багажник, пробрался под каркасом и сел на место.

— Жми, когда будешь готова, Гридли^[5].

— Я уже нажала, — Джейн заправила мокрые волосы за уши, — в том-то и дело.

— Да? Ну тогда лупи по приборной панели. Она посмотрела на него так, что могла бы высушить его волосы и рубашку.

— Я лупила.

— Да? — Интересно, а что бы сделал профессор-чудак? Сам бы он сейчас колотил по панели. А может, и прыгал бы по ней.

— Не получается. Ничего не получается. Сколько еще нам ехать?

Он пожал плечами, потянулся мимо нее и вытащил карту из бардачка. Карта тут же промокла, и Джейн помогла ее развернуть, держа против ветра и теперь уже проливного дождя.

— Около часа, — наконец произнесла она. Он же притворился, что видит карту впервые. — Но в этой развалюхе… Может, в два раза дольше. Мы потонем.

— Ты пессимистка, Джейн, и все преувеличиваешь. Солнце может появиться в любой момент, это раз, а количество осадков, необходимое, чтобы заполнить машину, по скромным подсчетам, тридцать шесть дюймов за два часа. Не говоря уже о том, что крыши нет, так что мы уйдем под воду не больше чем по грудь. Следовательно…

Она скомкала промокшую карту и швырнула в него… и внезапно снова ему понравилась.

— Надеюсь, ты будешь сдержаннее на конференции, Джейн, — он подавил улыбку, смяв карту еще сильнее и бросив ее на заднее сиденье. — Мы окажемся среди выдающихся и высокоморальных людей.

Джейн скрестила руки на груди:

— Обещаю ни на кого не накапать, Джон. А теперь будь добр, заткнись и веди машину.

— Так ты разговариваешь со своими учениками?

— Они не ученики. Они дети. И умеют прятаться от дождя, чего не скажешь о тебе. Ручаюсь, что ты из «Менсы»^[6]

— А что, ты не хочешь, чтобы я починил сиденье? Мозги из ушей лезут, но не понимаешь, что от дождя надо прятаться. И если ты еще не понял, что я о тебе думаю, то скажу прямо — я не люблю умников. Особенно волосатых.

С этими словами Джейн провела пальцами по мокрым волосам, глядя прямо перед собой, сложила на груди руки и откинулась на спинку сиденья… которое рухнуло назад. Она оказалась на спине и смотрела прямо в небо, на дождь.

— Ничего… не… говори, — проскрежетала она сквозь стиснутые зубы. Руки все еще скрещены на груди, чудесные глаза прикованы к его, словно лазерные лучи.

— Я и не думал, — Джон старался не подавиться смехом.

— Хорошо. Теперь езжай.

— Нет, спасибо. Мне и так хорошо, — Джейн так и лежала, жмурясь от дождя.

— Точно? Потому что оно подпирается толстой палкой, и я мог бы…

— Нет, спасибо Вот упрямица.

— Ты думаешь, так ездить безопасно?

— Я застегнула ремень.

— Да, но… ты же лежишь плашмя. Не лучше ли перескочить на заднее сиденье? То есть на ту часть, что за мной?

— Нет. Мне тут нравится. Дождь стихает, солнце выходит, и вот-вот появится красивая радуга. Я люблю радугу.

Джон облизал нижнюю губу и произнес:

— Ты на меня злишься, да?

Она медленно повернула к нему голову, посмотрела своими огромными карими глазами, подведенными, как у енота:

— Не смеши меня. Не мог же ты знать, что сломается верх или сиденье. Хотя подожди. Мог. Потому что это твоя машина.

— Ты повышаешь голос, Джейн, — заметил Джон, изо всех сил стараясь не смеяться. — Неужели ты повышаешь голос на детей в твоем саду?

— Нет, я просто жарю их попки в кипящем масле. А сейчас, будь любезен, поезжай.

Джон переключил передачу и вернул рукоятку обратно:

— Я не позволю тебе ехать так всю дорогу до Кейп-Мэй. Давай хотя бы попробую починить сиденье.

— Ну, если ты настаиваешь, — она расстегнула ремень безопасности, подтянулась вперед, открыла дверцу и вышла на обочину. Осмелится ли он сказать, что промокший свитер прилип к ней так, что сегодня он в первый раз оценил дождь по-настоящему?

Нет, конечно.

Плотно сжав губы, Джон вылез из машины и стал искать толстую палку, чтобы как-то приладить ее за сиденьем.

Пока он вытирал с лица воду и чертыхался про себя, Джейн села за руль и переключила передачу.

— Едешь? — Она так сладко и зло улыбнулась, что Джон понял — у него есть две секунды в лучшем случае, чтобы вскочить на пассажирское место. А то останется на обочине.

— И тебя подпускают к детям? — спросил он. Она медленно съехала на дорогу и аккуратно встроилась в поток машин. Он же держался за приборную панель, всеми силами стараясь не соскользнуть на заднее сиденье.

Джейн повернулась к нему и озорно улыбнулась:

— У тебя очки падают.

Он инстинктивно потянулся к ним обеими руками, и Джейн нажала на педаль до отказа. У «кролика» не очень большое ускорение, но его хватило, чтобы Джон полетел назад. Там он и остался, молча любуясь радугой, потому что был умным человеком, а умные люди понимают, когда их перехитрили.

Глава 4

«Ты ужасный человек. В тебе открылась настоящая золотая жила вредности», — говорила себе Джейн, даже когда старалась не думать, что Джон Романовски сидит сзади. Были видны его волосатые лодыжки и мокасины — он положил ноги на откинутое переднее сиденье.

Снова показалось солнце, было тепло, машину продувал ветерок, и Джейн почти обсохла.

Но не остыла.

Что-то неладно с Джоном Романовски. Что именно — неясно, но происходит нечто странное. В нем как будто два человека. Первый — чудаковатый профессор, по-дурацки одетый, изъясняется сухим языком. Второй — иногда забавный, всегда ироничный волосатый качок, со смешинкой в удивительных глазах. Его вид ясно говорил: «Мне весело, но я один знаю, во что мы играем».

Он действительно считает, что она не заметила? И так глупа, что не почувствовала — что-то в нем «не сходится»?

Неужели он не в курсе, какой нюх на неприятности развивается у женщины, которая работает с детьми? Детьми, рядом с которыми Макиавелли и Медичи покажутся жалкими неудачниками?

Неужели похоже, что она с дуба рухнула? Свалилась с луны? Только вчера на свет родилась? И к ней подходят все остальные определения, которыми ее невероятно вежливая и при этом на редкость язвительная бабушка награждала круглых дураков?

Нет, по ней так не скажешь. Вряд ли, особенно после того, как за нее взялись Молли, Ангел и Иветт. Но вероятность есть. Поэтому она бросила взгляд в зеркальце заднего обзора.

— Блин!

Она все-таки выглядит круглой дурой. От дождя такие естественные локоны превратились в ее обычную прическу. Местами кончики завились внутрь, местами наружу. А тушь дотекла до середины щек. Она выглядела как сумасшедшая.

Она и была сумасшедшей.

Держа одну руку на руле — «кролику», казалось, нравится дребезжать на сорока-пятидесяти милях в час, — она достала сумочку и нащупала упаковку бумажных салфеток.

Достала.

Открыла, разорвав зубами, — легко открывающиеся упаковки? Кто патентует такие вещи? Садисты? — и потерла салфеткой щеки. Поплевала на нее и потерла еще раз.

Здорово. Неводостойкая тушь — это понятно. Но несмываемая с кожи? Потрясающе. Почему Джейн не позволила Иветт уговорить ее на новую тушь, когда та продавала ей остальную косметику? Но она должна была в чем-то занять твердую позицию, заплатить за что-то сама, а ее собственная тушь была отличной… или, по крайней мере, ей так казалось.

Джейн бросила салфетку обратно в сумочку и сосредоточилась на дороге и на том, что делать дальше.

А за спиной ворочался Джон Романовски. Выгибался. Валялся. И все остальные слова на букву «в», которые ей приходили в голову. Она могла бы написать собственную книгу, например, «Хортон слышит Увальня Халка».

Только она ничего не слышала. Увалень вел себя тихо. Уже почти двадцать минут с заднего сиденья не доносилось ни звука.

Что говорят солдаты в кино перед тем, как к ним в окоп грохнется бомба или их начнут штурмовать враги? «Что-то тихо. Слишком тихо».

— Чем ты занят? — Джейн старалась взглянуть на него в зеркало заднего вида.

Он не ответил.

Замечательно. Она его убила. Он как минимум без сознания, из-за переохлаждения или чего-нибудь в этом роде. На заднем сиденье всегда дует сильнее.

— Джон! Отзовись. Тишина.

— Не смешно. — Джейн оторвала взгляд от дороги и быстро обернулась.

Спит.

Как он посмел!

Он должен был злиться. Орать, чтобы она остановилась и поменялась с ним местами, что «вести должен мужчина». Или сказать, что она уволена, хотя бы за фокус «твои очки вот-вот упадут».

Он должен был сообщить, куда вообще они едут, потому что она не имела понятия.

Джейн сделала радио потише и сквозь шум дороги — по которой теперь неслись одни огромные неповоротливые автобусы, спеша в казино, — снова прислушалась.

Он храпит?

Да как он смеет!

Джейн вцепилась в руль так, что побелели костяшки пальцев.

— Значит, так, — произнесла она громко, ведь единственный слушатель лежал без сознания. — Ты на автостраде Атлантик-Сити, которая ведет в Атлантик-Сити, а не в Кейп-Мэй. У тебя больше нет карты, потому что на ней дрыхнет увалень. Ты выглядишь так, будто попала в стиральную машину на отжим, а ты не быстросохнущая ткань. На заднем сиденье в отключке валяется вышеупомянутый волосатый увалень, и ты думаешь, что таким он тебе нравится больше. Верх застрял в чехле, а дождь польет в любой момент. Итак, Джейн Престон, самый угнетенный персонаж в этой пьеске, что ты собираешься делать?

Она заметила впереди большой указатель.

— О, эврика! Или как там говорят?

На все вопросы за нее ответила судьба с помощью указателя, который гласил, что через три мили будет зона отдыха «Фрэнк Фэрли». Еда. Заправка. Туалет.

Смахивает на план действий, и необязательно в таком порядке. Она выжала газ до отказа, то есть теперь «кролик» разойдется до семидесяти — средней скорости на автостраде. По крайней мере, одно решение принято.

— Ключи будут у меня, — сказала Енотовые Глазки, как только они припарковались в зоне отдыха, и Джон, который наслаждался ездой и монологом Джейн, наконец поднялся и огляделся.

— Обнадеживает. — Он оперся о приборную панель и выпрыгнул из машины, не утруждая себя выходом через дверь. — Где мы?

— Зона отдыха под Атлантик-Сити. Поскольку Атлантик-Сити на море, следующая будет только в Париже, поэтому я решила, что надо бы притормозить.

— Вот как, — сказал он, оглядываясь. — Я был уверен, что мы едем в Диснейленд.

Джон досчитал до трех — всего-то, — и маленькая любительница монологов взорвалась:

— Ты… Ты не спал!

— А я тебе нравлюсь в отключке? Очень мило.

Она прищурилась, что было бы не так симпатично и более грозно, если бы не потеки туши на щеках.

— Я ухожу.

— Пожалуйста. Забавно. Не думал, что ты слабачка. — Джон прошел мимо нее и направился к большому кирпичному зданию.

Как он и рассчитывал, она тут же его догнала, еле сдерживая гнев, вся взъерошенная… и очень привлекательная. Действительно, очень привлекательная. А после дождя еще более привлекательная и настоящая.

— Я не слабачка, Джон Романовски. Я выдерживала матерей, которые считают, что их херувимчики носят нимбы, а не вилы, и пережила рисование пальцем с группой из двадцати убийственных трехлетних детей. Я кремень в тяжелой ситуации, я убежище в беспокойные времена. Я могу надеть памперсы на малыша, гоняясь за ним по комнате, одной рукой, если нужно. Я не делаю одного, Джон Романовски, — не бьюсь головой о стену, это больно.

Ее слова остановили его. Может быть, он неправильно оценил эту маленькую динамо-машину и ее монолог в «кролике».

— Тебе все это не нравится? — спросил он, ожидая нового взрыва.

Взрыва не произошло.

Она посмотрела в землю, потом на него, закусив губу. Потом вздохнула и улыбнулась:

— На самом деле это забавно. Застрявший верх, дождь, фокус с отрыванием тебя от приборной панели…

— Да, ты, наверное, получила удовольствие от последней шутки, — он взял ее под локоть и повел к зданию. — Давай что-нибудь поедим. Потом, на сытый желудок, нам нужно будет поговорить.

— Поговорить? О чем?

— Не о королях и капусте, это уж точно. Но в планах произошло изменение. То есть в моих планах. Выслушай меня, и посмотрим, изменятся ли твои, хорошо?

— Если ты думаешь, что выразился внятно, — Джейн почти бежала, чтобы не отставать от него, — то я первая скажу тебе «нет». Но признаюсь — я всю дорогу от Вашингтона думала, что дело неладно. Что-то не так в тебе, Джон. Хотя бы скажи — мы еще едем в Кейп-Мэй?

— Я еду, — он открыл ей дверь, довольный, что у нее возникли подозрения. Милая барышня и определенно не тупая. ; — Когда поговорим, расскажешь о своих планах, ладно?

Они стояли посреди зала, мимо них люди спешили к туалетам, стойкам с едой, сувенирным магазинам.

— А мне понравятся новости? — спросила она.

— Раньше я бы сомневался. По крайней мере, до твоего монолога, когда ты думала, что я сплю. Но сейчас ручаюсь, что понравятся. Рисование пальцами, пеленание чужих детей… Тебе придется по вкусу маленькое приключение, Джейн.

— Смотря какое. Еще одно промокание предполагается?

— Вряд ли. Обещаю, что подниму верх, даже если придется позвонить механику и вытащить его сюда. Нет, речь идет о Кейп-Мэй и о том, почему я туда еду. Почему тебя нанял.

— Ты говорил неправду? — Джейн выставила вперед ладони и помахала ими, словно стирая вопрос. — Нет, не отвечай, не сейчас. Я это уже вычислила, тридцать миль назад. Я что-то поняла, просто не уверена, что именно. Мне нужно… вымыть руки. Встретимся здесь через пять минут, хорошо?

— Договорились. — Джон проводил ее взглядом и направился к сувенирным магазинам, чтобы задать несколько вопросов одному из служащих — в первую очередь выяснить, где ближайшие магазины и прокат автомобилей.

Когда Джейн вернулась, он протянул ей цент, который пропустил через машину, растянувшую его в изогнутый овал. Почему всем хотелось овальный цент — неизвестно. Но пока он ждал, ему просто нечем было заняться.

— Что это? — спросила Джейн, держа монетку на открытой ладони.

— Предложение помириться, — он пожал плечами.

— Ну, спасибо. Хотя я с большим удовольствием съела бы гамбургер, раз ты угощаешь. — Она направилась к стойке с едой. — И колу. И послушала бы, что ты собираешься рассказать.

Джон заказал на двоих и отнес еду к машине.

— Можем устроить пикник, — сказал он, когда Джейн снова села на водительское место. — Все муравьи утонули.

— У тебя муравьи в машине? — спросила она.

Он протянул ей еду и подсунул толстую палку под пассажирское сиденье.

— Что ж, с этого и начнем, — и он осторожно уселся. — Это не моя машина.

Ее карие глаза округлились, словно блюдца. Он никогда не понимал этой метафоры, или аналогии, или как там ее — он писатель, а не специалист по английскому, — но сейчас понял. У Джейн Престон восхитительные огромные глаза. Наверняка дети в саду и яслях ее обожают. Будь он ребенком, каждый день приносил бы ей яблоко.

— Это не твоя машина? Ты украл ее?

— Одолжил, — поправил Джон, забирая свой гамбургер и содовую. — У одного из студентов.

— Одолжил. У одного из студентов. В университете. Замечательно! — Джейн развернула гамбургер, откусила и следующий вопрос задала с полным ртом хлеба и мяса: — А зачем?

Он широко улыбнулся:

— Хороший вопрос. И хотелось бы, Джейн, чтобы мой ответ был логичнее.

Джейн промокнула рот салфеткой и провела языком по верхней губе, чтобы не осталось следов кетчупа. О боже. Пусть будет два яблока каждый день, и билеты на представление, и даже ужин. Точно, ужин. Он может часами смотреть, как она ест.

— Все нормально, Джон, — она спокойно взглянула на него, словно предлагая довериться. — Просто скажи мне правду. Когда совесть чиста, сразу становится легче.

Джон сжал губы, стараясь не рассмеяться. Он западает на училку. Кто бы мог подумать?

— Я же не окунал девчачью косичку в чернила, — хихикнул он.

Восхитительный румянец залил ее щеки.

— Извини, от старых привычек сложно отделаться. Так что ты хотел сказать?

— Я все быстро расскажу, ладно? Если бы у меня было несколько часов, чтобы расписать все в свою пользу, я бы так и поступил, но сейчас лучше сразу с этим покончить. Можешь накричать на меня, а потом мы утрясем все детали.

— Так ты все-таки украл машину? Он замахал обеими руками:

— Нет. Я правда одолжил ее. Честное скаутское.

— Угу. А твоя настоящая машина — «феррари».

— Да, красная, ты угадала.

— На профессорскую получку?

Правды хватило ненадолго, и Джон озвучил первое, что пришло в голову, быстро и слишком кратко:

— Я… я получил деньги в наследство. Джейн взялась за ручку дверцы.

— Я выхожу из игры, — сказала она, и он быстро схватил ее руку:

— Погоди, Джейн. Сейчас я говорю тебе правду. Я и тогда говорил правду, ты просто не знала этого. — Джон все еще был доволен собой, но один маленький уголок сознания — вероятно, уголок тетушки Мэрион — говорил ему, что вранье насчет источника дохода окончательно испортит дело.

Хочет ли он дойти до конца с Джейн Престон? Он не знал. А должен бы знать: быстрое и твердое «нет». Но пока он не выяснит, почему нет такого ответа, пусть она будет рядом.

— Пожалуйста, Джейн…

Она смотрела на его руку, пока он не отпустил ее.

— У тебя красный «феррари», и вместо него ты решил поехать на этой развалюхе? И я должна тебе поверить?

— Да, когда ты услышишь остальное. И я знаю, это прозвучит глупо, это и есть глупость, так что прошу тебя, останься и выслушай меня.

Она кивнула:

— Ладно. Обещаю больше не перебивать. А ты обещай не хватать меня, если я решу выйти из машины после твоего рассказа.

— Договорились, — он поднял руки. — Пальцем не трону, обещаю.

— Хорошо, потому что ты ужасно большой, я бы тебя испугалась.

Джон удивленно указал на себя:

— Меня? Ты испугалась бы меня? Нет, я знал, что этот чудаческий маскарад непредсказуем, но не думал, что похож на серийного убийцу.

Джейн уставилась на него.

— Погоди-ка… Чудаческий маскарад? Ты хочешь сказать, что вырядился так нарочно?

— Да, жалкое зрелище. — Он стянул очки, чувствуя себя так же глупо, как выглядел. — Но его еще пригладила тетушка Мэрион перед моим отъездом. Ты еще не видела мои коричневые штаны со стрелками и изоленту на очках. А купальный костюм, который я заказал через Интернет, — настоящее сокровище, честно говорю.

Она пропустила мимо ушей все, что он сказал, кроме одного:

— Кто такая тетушка Мэрион? Твоя домохозяйка?

Джон откинул голову и раскатисто захохотал.

— В точку, — произнес он через мгновение. — Тетушка Мэрион — моя домохозяйка. Ты слушай, ладно?

— Я обещала, разве нет?

— Да, но потом ты… Ладно, неважно. Поехали. Я профессор, как и говорил. Я получил приглашение, как и говорил. И я хочу поехать на конференцию, чтобы собрать информацию и написать книгу, — он вздохнул. — Как не говорил.

— Книгу. — Джейн заворачивала в бумагу остатки гамбургера. — Ты хочешь написать книгу. Все сейчас что-то пишут, да? Про что? То есть насчет чего? Нет, так тоже неправильно. О чем ты хочешь написать книгу? Так лучше?

— Вроде да. А книга будет публицистической. Я… я задумал политическое разоблачение.

Теперь засмеялась Джейн.

— Разоблачение? Ты что, серьезно? Профессор, пишущий разоблачение?

Джон заставил себя сконфуженно улыбнуться и дал волю воображению писателя-публициста:

— Глупо, да? Но в прошлом году у меня был студент, который сказал, что отец друга его двоюродного брата работает в Сенате. Сообщил, будто сенатор Харрисон замешан в каком-то скандале, который может разрушить его политическую и даже личную жизнь. С тех пор я его изучаю. Тщательно. Для книги, — закончил он, глядя на нее с надеждой.

Он заметил, как улыбка Джейн увяла, а лицо побледнело.

— Сенатор… — она два раза откашлялась. — Ты сказал, сенатор Харрисон? Сенатор Обри Харрисон?

Джон кивнул:

— Да, старший сенатор из Нью-Джерси. Ты знаешь такого?

— Я? — Джейн поморщилась и покачала головой. — То есть я знаю, что он сенатор из Нью-Джерси и что, наверное, будет баллотироваться на пост президента. Это все знают, верно?

— Любой, кому происходящее не по… да, это все знают.

— Да… Да, конечно.

Он взглянул на нее с любопытством — его шпионский нюх что-то почуял — и покачал головой. Эта женщина — воспитательница детского сада. Такого не подделаешь, она до мозга костей воспитательница детского сада.

Только не когда она ест. Из булочки выдавился кетчуп, и Джейн слизывала его с пальцев, с ладони. Она такая соблазнительная и чувственная… но вряд ли об этом знает. Что еще интереснее.

— В любом случае, — продолжал Джон, отводя взгляд от ее языка, — я давно хотел написать книгу о Харрисоне, и тут через университет приходит это приглашение. Я узнал, что он один из гостей, и подумал — вот она, возможность разведать правду об этом человеке.

Джейн склонила голову набок, посмотрела на него, сощурившись, и вздохнула:

— Нет, все равно не сходится, Джон. Может, сенатор Харрисон знает тебя, и поэтому ты выдумал этот… маскарад?

Так, он забыл, насколько умна эта женщина, черт побери. Он не может рассказать ей, что чудаческий наряд нужен для того, чтобы в нем не узнали Дж.П. Романа. Прежде всего сам сенатор Харрисон, пусть Джон и не видел этого ублюдка с двенадцати лет.

Но он пишет романы, то есть без малейшего труда может быть первоклассным лжецом.

— Нет, его я не знаю, но познакомился с его племянником, Диллоном Холмсом, на семинаре по политике в Фэйрфаксе около пяти лет назад. Он тоже должен быть на конференции, как спутник сенатора. И мне… не очень хотелось, чтобы он меня узнал. Хотя сомневаюсь, что он меня вспомнит. Для него я был просто человеком из толпы, хотя мы и поспорили немного о реформе финансирования избирательных кампаний. Наверное, я замаскировался ради забавы. Мне должно быть стыдно, да?

Он бросил на нее быстрый взгляд, чтобы проверить, поверила ли она в образ сконфуженного идиота, но, казалось, Джейн не обратила внимания ни на него, ни на его игру. Она прижимала руки к желудку, и, увидев ее бледные щеки, Джон на мгновенье испугался, что ей нехорошо.

— Что с тобой?

Она медленно подняла голову и посмотрела на него:

— Кажется, гамбургер плохо пошел. Но со мной все в порядке. Только что-то в ушах звенит. Значит, мы остановились на сенаторе, его племяннике и твоей книге. Ты еще не закончил?

— Нет. — Джон теперь всерьез забеспокоился о ней. — Кажется, меня немного занесло с идеей стать тайным журналистом и получить материал для разоблачения. Я не только слишком далеко зашел с чудачеством, я забыл, что не чудак.

— Это точно. — Джейн, кажется, немного ожила. — Ты скорее качок, чем чудак.

Джон улыбнулся:

— В самом деле? Спасибо, мэм. В свое время я поигрывал в футбол.

Она закатила глаза:

— Это не комплимент. Ты хотел одурачить меня, Джон, втянуть в свою интригу. Ты едешь на конференцию обманывать. Тебе должно быть стыдно. Затем она чуть поморщилась. Возможно, потому, что напала на его нравственные принципы.

— Я просто сокрушен, — Джон широко улыбнулся. — Но теперь, когда я рассказал правду, потому что доверяю тебе, я должен переодеться в нормальную одежду и сесть за руль настоящей машины. Иначе я убегу, завывая, в знаменитые сосновые равнины Нью-Джерси. Идет?

— Идет? Тебе напомнить, что я почти утонула?

— Не утонула, — ответил он с гордостью. — Ты начала получать удовольствие. И мы сможем здорово развлечься, если ты согласишься мне помочь.

— Соглашусь тебе помочь в чем?

— Помочь подобраться к Харрисону, постреляв своими глазищами в него или даже в его племянника. Чтобы мы… то есть я недельку понаблюдал за этой шишкой, за его мимикой и жестами, например, чтобы описать его ближе к реальности. А может, заполнить пробелы в моем исследовании. Никакого риска, никаких заворотов, просто привлечь его внимание. Ведь это совсем несложно для красивой женщины.

— Так, значит, я стреляю в него глазами, и мы к нему подбираемся, чтобы ты мог добыть информацию?

— Для книги, — добавил Джон. Он уже похоронил мысль о том, чтобы подталкивать Джейн к сенатору. Теперь он знал: женщиной легкого поведения Джейн Престон не была. На конференцию приедут и другие женщины, которым только скажи. Но на такие мероприятия пару приглашают чаще, чем одинокого мужчину. Так надежнее. Ему нужно лишь подобраться к Харрисону и понаблюдать, как он оступится, а потом убедиться, что его за этим поймали. Прощайте, честолюбивые президентские мечты.

Джейн снова заговорила:

— Вот почему ты хотел, чтобы я подписала контракт, да? На случай, если ты действительно опубликуешь эту книгу? Ты не хотел, чтобы кто-то узнал, что ты поехал на конференцию с целью обмануть?

— Именно, — ответил он. Пусть лучше думает об этом, а не о чем-то другом.

— И ты нанял меня — вернее, Молли — как приманку?

— Признан виновным, — Джон широко улыбнулся.

— Но чудаком ты больше не притворяешься?

— А что делать, Джейн? Если я не смог одурачить тебя, то у меня никого не получится одурачить.

— Ну ничего себе. Спасибо. Приятно узнать, что ты думаешь о моем уме, логическом мышлении и так далее.

— Еще я думаю, что ты достаточно красива и обаятельна, чтобы стать приманкой. Это меня извиняет?

— До свидания, Джон, живи хорошо и полечись. Серьезно, — Джейн снова взялась за ручку дверцы. Потом обернулась и взглянула на него. — Ты не собираешься меня остановить?

— Ты же сказала, что нельзя к тебе притрагиваться. Я хотел показать, что не веду себя с женщинами как животное или неандерталец. Я хотел, чтобы ты узнала правду и чувствовала себя со мной спокойно настолько, чтобы помочь мне и заодно провести каникулы со всеми оплаченными расходами. — Он улыбнулся и приподнял брови: — Ну? Так пойдет?

— Молли! — Джейн говорила по сотовому, который купила ей кузина, и поглядывала на магазин мужской одежды через дорогу, где в настоящий момент Джон Романовски расставался со своим костюмом чудака и обновлял гардероб.

— Джейни! Ты уже там? А как этот профессор? Из твоей комнаты открывается вид на океан? Я посмотрела прогноз погоды на побережье — всю неделю не должно быть дождя, а это…

— Молли, заткнись, — прошипела Джейн, поворачиваясь спиной к магазинам. — У нас проблемы.

— Правда? Забавно. Мне вот не кажется, что у меня проблемы. Но я накрасила ногти новым лаком, когда от тебя уехала. Сногсшибательно красный. Ты должна это видеть, он…

— Джон Романовски — профессор, который считает себя писателем, он едет в Кейп-Мэй, чтобы добыть информацию и написать книгу с разоблачением — хорошо сидишь, Молли? — сенатора Харрисона.

— Нашего сенатора Харрисона?

Джейн так и видела, что из ушей кузины повалил пар.

— А много на свете сенаторов Харрисонов?

— Ух ты, Джейни, вот дела! Какова вероятность того, что ты подцепишь…

— Мне наплевать на вероятность, Молли, мне приходится справляться с действительностью, — Джейн чуть не кричала в телефон. — Предполагается, что я подманю сенатора Харрисона, а Джона бросится на него. Вот почему он пришел в эскортное агентство Имоджен. Он ведет себя почти как сутенер.

— Ну, дорогуша, если разобраться, я поступила почти так же, по сценарию категории «детям до шестнадцати». Или ты забыла розовое бикини? Слушай, это же здорово. Все, что узнает профессор, ты потом просто переправишь мне, правда? Кажется, у меня появилась команда.

— Будь добра, перестань думать о себе! Вопреки твоим представлениям, не все вертится вокруг тебя.

— Это называется благодарность, — произнесла Молли, явно лицемеря. — Ты сделала мне больно. Очень больно.

— Да, да, расскажи это кому-нибудь другому. Молли, помоги. Что мне-то делать?

— Делать? То есть как? Это же манна небесная, Джейни. Зачем ты смотришь в зубы дареному коню? Мне нужно, чтобы ты была рядом с Харрисоном. Я упоминала, что рассказала своему начальнику о нашем плане, когда он стал брюзжать из-за того, что я беру слишком много выходных? И что теперь моя работа зависит от того, как ты проведешь эту неделю?

У Джейн сжалось сердце.

— Нет, не упоминала.

— Правда? Ну, считай, что упомянула, хотя я не хочу давить на тебя.

— Нет, хочешь.

— Ну ладно, хочу. В любом случае этому Романовски тоже нужно, чтобы ты была рядом с Харрисоном. Он пользуется популярностью, этот старший сенатор из Нью-Джерси. Один из лучших сотрудников моего начальника уже там, в качестве приглашенного гостя, просто чтобы прощупать Харрисона. На самом деле ручаюсь, что половина людей приехали на конференцию, только чтобы добраться до Харрисона, выяснить, что он замышляет. Даже твой профессор. Лучше не бывает. Что это? Кисмет?^[7] Карма? Вы можете просто работать вместе.

Джейн бросила взгляд на двери магазина:

— Я не сказала ему, что спасаю твою дурацкую работу, с которой ты, скорее всего, все равно уйдешь через месяц.

— Не сказала? Почему?

Если бы она могла проползти по телефонным линиям до Вашингтона, у нее все равно остались бы силы, чтобы затрясти кузину до бесчувственного состояния. Ну, более бесчувственного, чем обычно.

— Как почему, Молли? Во-первых, он бы не поверил мне, во-вторых, он доверяет мне. Если бы я призналась, что работаю на сотрудника крупной вашингтонской газеты, то уже ехала бы на автобусе обратно в Фэйрфакс, не успев даже сказать: «Молли, я убью тебя». Предполагалось, что это будут мои каникулы, помнишь? Вот тебе и каникулы. У меня ломтики, отличный гардероб — и я теперь играю Наташу для Бориса^[8] Романовски, с ума сойти можно. Но все закончится, если он обнаружит, что сутенеров у меня двое.

Джейн вдруг заметила, что перед ней остановился ребенок — дети всегда почему-то тянулись к ней. Он заставил остановиться и мать, и оба явно слышали все.

— О боже, — простонала она, а мать ребенка вздернула подбородок и произнесла:

— Как вам не стыдно? На всю улицу кричите! Потом схватила ребенка и затопала прочь… вероятно, чтобы вызвать охрану.

— Молли, у меня тут крыша едет.

— Все хорошо, успокойся, я поняла. Ты права. Не говори ему. Но как профессор может разоблачить Харрисона? Что он напишет? Выдающийся человек не чистит зубы ниткой после еды? Да ну, ерунда. Чтобы профессор копался в грязном белье? Он не сообразит, откуда начать. А на что он похож, кстати? Как он выглядит?

Джейн начала было рассказывать, но только успела произнести: «Он…», как сам профессор вышел из магазина, держа в руках четыре больших пластиковых пакета и застегнутый на «молнию» чехол с костюмом. Сам же он был одет в хаки и тонкий черный пуловер, заправленный в брюки. Никаких очков. Волосы заново причесаны и выглядят так, будто он стер с них почти всю мазь. Грудные мышцы — просто чудо, бицепсы вздулись от тяжести сумок. Волна тестостерона ударила по ней с пятидесяти футов.

— Вот это да…

— Джейни! Джейни, ты слышишь?

— А? Молли, прости, я… отвлеклась на секунду. Слушай, мне пора. Я позвоню из Кейп-Мэй, как только устроюсь, скажу телефон и все остальное на случай, если у меня выключится мобильный, или я пропаду без вести, или загремлю в тюрьму потому, что выдавала себя за вменяемую.

— Нет, не вешай трубку. Ты собиралась рассказать, как выглядит этот Романовски. У него толстенные очки и тоненькая шея, так? Твидовый пиджак с замшевыми локтями? С ног до головы чудаковатый профессор из университета?

Джейн застонала, затем подумала: «Вот чем кончается мой мир, не взрывом, а всхлипом», — и взяла себя в руки. У нее должок перед Молли, и она собиралась вернуть его.

— Как он выглядит? Сейчас попробую объяснить… Представь себе Хью Гранта. Только выше и на стероидах.

Четыре секунды тишины — Джейн посчитала, — и Молли произнесла:

— А?

Джейн вошла во вкус, наблюдая за Джоном, который стоял у перил посреди торгового центра и искал ее взглядом.

— Настоящий Хью Грант, по крайней мере, волосы и глаза. И может, улыбка. Не Шварценеггер, но мускулы классные. И волосы. Он смуглый и волосатый. Мужчина на сто двадцать процентов.

— Ясно. Не в твоем вкусе, — вздохнула Молли. — Очень жаль, Джейни, а я надеялась, у тебя случится романчик в Кейп-Мэй. Но не волнуйся. Диллон — как раз то, что тебе надо. Стройный изысканный блондин. Безобидный, — добавила она со смешком.

Джейн отшатнулась и посмотрела на трубку, прежде чем снова поднести ее к уху.

— Мне не нравятся безобидные мужчины.

— Еще как нравятся, — парировала Молли. — Вспомни, с кем ты встречалась в старших классах? С капитаном шахматной команды, вот с кем. А в университете? С капитаном команды по прениям. Тоска зеленая. Могла бы подцепить капитана футбольной команды. Но тебе не нравятся настоящие мужчины. Тебе нравятся зануды.

— Нет. Я… Ну ладно. Не буду спорить. Приходи в мой кабинет в шесть тридцать утра в понедельник в полной готовности.

— Как это, в шесть тридцать утра? — воспротивилась Молли. — А я не знала.

— Приходи, и все, — Джейн нажала отбой. Джон увидел ее, помахал рукой с сумками и двинулся вдоль перил.

— Привет, — сказал он, улыбаясь. — Я было подумал, что потерял тебя.

— Нет, я просто говорила… с мамой. Обещала позвонить ей из Кейп-Мэй, но, поскольку мы еще не доехали, она могла беспокоиться. Ты отлично выглядишь.

— Я снова выгляжу по-человечески, — согласился он. — А когда смою с волос остатки геля тетушки Мэрион, то почувствую себя человеком. Дай мне пять минут, я куплю новые чемоданы, и мы пойдем. Если ты не хочешь купить что-нибудь себе. Или ты готова отправиться в прокат автомобилей, забрать нашу машину и двинуться в Кейп-Мэй?

Джейн глубоко вздохнула и улыбнулась. У нее была возможность смыться, удрать, и она ею не воспользовалась. Когда-нибудь, лет в восемьдесят, сидя в кресле-качалке, она придумает, почему.

— Буду готова, когда скажешь, Гридли, — ответила она, и он засмеялся.

Хорошо, хоть кто-то находит все это забавным…

Глава 5

«Конгресс-Холл» был прекрасен. Джейн задержалась снаружи, любуясь трехэтажным зданием нежно-желтого цвета, с громадными белыми колоннами, которые поддерживали длинную крышу портика.

На длинной веранде стояли старинные кресла-качалки, все пропитано духом прежних времен, более спокойных и простых.

Кейп-Мэй входит в список исторических достопримечательностей — она это прочитала на щите при въезде. Он и правда не похож на типичный прибрежный город. Большинство зданий в викторианском стиле. Симпатичные дома с остроконечными крышами окружены старыми деревьями, многие из них превратили в небольшие гостиницы. Пешеходные улицы с маленькими магазинами.

В воздухе пахло морем, но она не видела его, потому что океан был с другой стороны отеля. Но здесь дул океанский бриз, над головой смеялись чайки, и если закрыть глаза и сосредоточиться, то можно почувствовать вкус «морских конфет». Это первое, что она купит, как только останется наедине с собой, без Джона.

За остаток пути Джейн вполне убедила себя, что все получится. Она справится, здесь и сейчас. В конце концов, что может случиться в таком красивом месте? Нужно лишь притвориться, что она Молли, а не Джейн. Да, все получится. Может, ей даже понравится.

Ее ждет приключение. Она заслужила приключение.

Момент вне времени, неделя вне ее жизни. Можно делать все, что хочешь, не боясь последствий, а потом уехать домой, к рутинному здравомыслию.

И взять с собой воспоминания.

Даже воспитатели детского сада должны иметь возможность оттянуться. Даже серые мышки — с ломтиками в волосах и в розовых бикини с подкладками в лифчике.

Она даже не будет собой. Она не сможет до конца стать Молли — и никто не сможет (или никому не следует). Но, блин, — нет, черт побери, — можно ведь постараться!

С этим настроем, где-то на грани опасной эйфории, Джейн вошла в здание, вступила в новый волшебный мир. Другое время, другое место. Высокие потолки, викторианская мебель, прохлада и тишина, одновременно гостеприимные и странно официальные.

В последний раз она проводила отпуск два года назад, в горах. Где было холодно не по сезону. И отопление в домике не работало. И на деревьях висели летучие мыши. И она ездила туда с родителями.

Но сейчас будет лучше. Она об этом позаботится.

Увидев Джона у регистрационной стойки, она подошла к нему, облокотилась на потертое дерево и улыбнулась. Свободно и непринужденно. Она — почти Молли. Начинается Приключение — первая буква этого слова вдруг стала заглавной. Большое Приключение Джейн.

Она собиралась расслабиться, отпустить себя, раскрепоститься. И развлечься… пусть это ее и убьет.

— Как у нас дела? — спросила Джейн, потому что Джон выглядел нерадостным. Правда, неизвестно, как он выглядит, когда радуется, но она припомнила минуту, когда он удивился, что они не приехали в Диснейленд, негодяй.

Джон опирался локтями на высокую стойку. Он повернулся к ней и наклонил голову.

— Никак.

— Никак — что?

— Дела. Дела у нас никакие. Кто-то увел бронь.

— Сэр, я же вам объяснила, — сказала опрятно одетая девушка за стойкой, — в отеле ограниченное число люксов, и номер для президента почему-то не зарезервировали. Те, кто приехали первыми, получили номера, но так как вы последние, к сожалению, и мы только что получили подтверждение, что президент приедет на конференцию в какой-то из дней, то… В общем, вы пролетели, сэр. Мне очень жаль.

— Какой ужас, Джон, — произнесла Джейн с издевкой. Ей хватит и обычного номера, но он заказал себе люкс? Поделом ему. — Люкс тебе бы так подошел.

Он проникновенно посмотрел на нее:

— До тебя не дошло, солнышко? В люксе две комнаты, одна из них для тебя.

Джейн похолодела.

— Мне не положена своя комната?

— Конечно, положена. Часть люкса.

— Кошмар…

— А если серьезно, — он обернулся к служащей за стойкой. — У вас есть еще две комнаты? — К сожалению, нет, профессор. Однако сегодня сняли одну бронь, так что свободна чудесная комната. В качестве компенсации — сувениры от «Конгресс-Холла». Нам только нужны данные вашей кредитной карточки, чтобы вы могли звонить по межгороду. Там прекрасно отреставрированная ванная, — добавила она, ослепительно улыбаясь, постучала по клавишам и обратила улыбку к Джейн: — И, конечно, две двуспальных кровати.

Джейн не успела подавить короткий истеричный смешок, повернулась к Джону и произнесла сквозь зубы:

— Вспомни все способы сказать «нет» и представь, что я их произнесла.

— Мы согласны, — он бросил девушке кредитку, ухватил Джейн за локоть и почти силой потащил ее в глубь отеля, к двойным дверям, которые выходили на вторую веранду, бассейн и пляж, а за пляжем — океан. — Посмотри, Джейн. Посмотри на этот океан. Вдохни этот ветерок, разве можно от такого отказаться?

— Я не собираюсь жить с тобой в одной комнате. — Она смотрела на океан и видела, как волны смывают ее мечты.

— Две кровати, Джейн. Большая комната. Если я смогу ужиться с твоими колготками на душевой перекладине, а ты с моим храпом — на самом деле я не храплю, честно, — все будет нормально. Мы зашли слишком далеко, чтобы сдаваться.

— Нет, это ты зашел слишком далеко со своими секретными планами и нелепыми интригами и… и «кроликами». Я просто сопровождаю тебя, помнишь? Ты сам виноват, — Джейн оторвала взгляд от океана. — Если бы ты не затеял эту дурацкую шутку с чудачеством, мы спокойно получили бы люкс. Я о твоем «феррари».

— Понял, понял. И я за это себя пинаю.

— Не надо, Джон. Не пинай себя. Дай лучше я пну.

— А теперь, Джейн, — сказал он так снисходительно, что у нее и правда зачесалась правая нога, так хотелось стукнуть его по голени, — давай успокоимся, нам надо собраться. Ты говорила, что кремень в тяжелой ситуации, помнишь? Я слышал это собственными ушами. Мы уже здесь, Джейн. Нас ждет песок, солнце, прибой. И Харрисон здесь. Я спросил у стойки, он зарегистрировался пару часов назад.

— Скорее всего, в нашем люксе, — Джейн чувствовала, как у нее поджимается нижняя губа. То есть сейчас начнется настоящий приступ бешенства. Это на нее не похоже. Вообще-то она выносливее. Но день был таким длинным…

— Возможно, — согласился Джон, слишком уж спокойный и рассудительный. Ей хотелось вопить, кричать, требовать, топать ногами и рвать на себе волосы. Она хотела отдельный номер в гостинице. Она хотела «морских конфет», черт подери!

— Как ты можешь быть таким спокойным?

— Ты предпочитаешь истерику?

— Да! То есть нет, конечно, нет. Но в мои привычки не входит жить в одном номере с мужчиной.

— Вот тебе на, удивила так удивила, — Джон начал понемногу злиться.

— Что это значит? — Она уперла кулаки в бока и пристально поглядела на него, задрав голову. Если она останется на всю неделю, то потянет себе шею. — Я серьезно, Джон. Что это значит?

— Все, что тебе захочется, дорогая учительница, — он запустил пятерню в волосы и отбросил все еще сальную прядь, упавшую на лоб. — Сколько можно, Джейн? Ты знаешь, почему я здесь, почему нанял тебя. Я здесь не для того, чтобы… валять дурака.

— То есть ты все же думал об этом, — ответила она, понимая, что срывается. Но она ничего не ела после той половины гамбургера два часа назад, и день, в общем-то, не задался, да? Имела же она право слегка сорваться и поупрямиться?

— Думал об этом? Слушай, за кого ты меня держишь? Нет, не отвечай. Я уже знаю. Вот именно. Где тут ближайшая автобусная остановка? Ты уезжаешь, дорогуша.

Джейн тут же остыла. Она была готова к спору, грызла удила, если честно, но не думала, что он зайдет так далеко.

— Уезжаю? То есть ты меня увольняешь? Вот уж нет. Ты не можешь меня уволить. Я сама отказываюсь.

— Ты отказывалась на остановке для отдыха, — напомнил Джон. — А сейчас тебя увольняю я.

— Но… но…

— Дерьмо! — Джон схватил ее за руку и оттащил за толстую колонну. — Здесь Харрисон.

Джейн вырвалась.

— Не ругайся, что за невоспитанность! Где? — Она посмотрела в сторону бассейна. — Я никого невижу.

— Справа от тебя, и»дет к веранде, или портику, или как тебе вздумается это назвать.

— Веранда. По-моему, звучит мило. — Джейн выглянула из-за толстой колонны. В самом деле, сенатор Обри Харрисон двигался прямо к ним.

Но это уже неважно. Ее уволили. Выгнали, выбросили, освободили от обязанностей… отняли большое приключение, которое согревало бы ее оставшиеся пятьдесят лет одиноких ночей после того, как стильные ломтики отрастут.

Уволена? Ну да, так считает Джон Романовски. Она ему покажет! Может, это и прозвучало бы нелепо в «Беззаботном детстве», но сейчас она в Кейп-Мэй, и Джон прав — ее ждет пляж, солнце и прибой. И черта с два она уедет. Думай! Думай! Что бы сделала Молли?

Да, Молли бы так и сделала, подумала Джейн, когда ее осенило. И, черт возьми, чем она хуже?

Пока Джон не успел схватить ее за руку или привычное здравомыслие не нажало на тормоза, Джейн вышла из-за колонны и направилась навстречу сенатору. Прогулочным шагом. Сильно виляя бедрами.

Он оказался довольно симпатичным. Высокий, с копной белоснежных волос. Поджарый и аккуратный, с загаром игрока в гольф. Ему было шестьдесят два, по словам Молли, но выглядел он моложе, с веселыми морщинками вокруг рта и глаз. Лицо для плаката избирательной кампании.

Джейн шла к нему, ожидая, пока сенатор не окажется примерно в шести футах, потом нарочно подвернула лодыжку и упала на колено.

— Ой!

— Что с вами? Давайте, я помогу, — и сенатор бросился ее спасать. Такой джентльмен. — Идемте, тут есть стул. Садитесь, я сейчас посмотрю, что у вас с лодыжкой.

— Нет, не надо, — слабо протестовала Джейн, — все в порядке, правда. Зря надела эти новые сандалии. Я такая неловкая…

Она села, взглянула на Харрисона и улыбнулась, хлопая ресницами — слава богу, нормально накрасилась на остановке для отдыха — и убеждая себя, что у нее получается не хуже, чем у Молли, а занудная примерная Джейн Престон где-то далеко, и на шее этой разумной сознательной девочки висит табличка: «Не беспокоить».

— Но у вас прелестные сандалии, — сообщил сенатор, и Джейн постаралась не застонать.

— Спасибо. Меня зовут Джейн… Джейни Престон, и я приехала на конференцию. Я здесь никто, я просто с профессором Романовски. А вы… вы здесь кто?

Хуже выразиться она не могла.

Но сенатор, казалось, был очарован и улыбнулся:

— Я тоже никто. Просто Обри Харрисон. Можете назвать меня Обри. К вашим услугам, Джейни.

Хорошо. Даже как-то слишком просто. Но пора переходить к делу.

— Спасибо, я… О боже! Вы — сенатор Харрисон? — Джейн широко распахнула глаза, но ее грудь быстро вздымалась сама по себе — тут она не прикидывалась. Сейчас грохнется в обморок от перенасыщения кислородом. Кто-нибудь, дайте бумажный пакет, чтобы в него подышать!

— Профессор! — позвала она, повернув голову влево. — Господи, где же он? Только что был здесь. Профессор будет так счастлив познакомиться с вами, сенатор. Когда мы сюда ехали, он говорил, как сильно, в общем, восхищается вами.

— Неужели? Как мило.

— О да, он очень… милый. Я плохо знаю его, понимаете. Меня просто наняли в качестве спутницы, потому что у бедняги никого нет, — Джейн скорчила гримаску. — Вы же знаете, у этих умников всегда так. Бедняжка. Ну неважно, для меня это возможность оттянуться, понимаете. Моя… моя кузина сказала, что это прекрасный способ познакомиться с подходящими… э-э-э, новыми людьми. — Она сморщила нос и заговорщицки произнесла: — Кажется, он немного застенчив. Профессор то есть. Почти не выбирается поразвлечься. Но очень умный. Он ведь профессор, значит, умный, верно, сенатор? Но у нас ничего нет. Никаких шашней, я просто спутница. Но очень надеюсь встретить много интересных людей. Видите, я тут всего-то десять минут и уже встретила вас — будущего президента наших великих Соединенных Штатов.

— Спасибо, Джейни, но это будут решать избиратели, верно? — Харрисон прикоснулся к открытому вороту, будто поправляя воображаемый галстук. — Очень жаль, что ваш профессор ушел, Джейни. Но вот что я вам скажу. Я сейчас иду регистрировать для нас с племянником столик в столовой. Давайте, я запишу вас к нам?

— Ой… Это волшебно! Вы просто прелесть! Я — Джейни. Джейни Престон. А он — Джон Романовски. Профессор Романовски. Только не знаю, как пишется. Спасибо, сенатор.

— Совершенно не за что, моя дорогая. Вы уверены, что сами доберетесь до комнаты?

— Да, спасибо. Все уже прошло, — Джейн встала. Она немного удивилась, обнаружив, что не стоит по колено в навозе из грубой лести, которую вывалила в таком количестве. — Я из Виргинии, сенатор.

— Да, мне послышался отзвук великого Юга в вашем приятном голосе.

Джейн кивнула, но ей не пришлось стараться, чтобы покраснеть.

— Пусть я из Виргинии, но вижу, что здесь, на севере, учтивость процветает, — произнесла она, неимоверно растягивая слова, и хихикнула.

И ее чуть не вырвало.

— Благодарю вас, Джейни. Ужин, как мне сказали, ровно в шесть. Тогда увидимся? Для меня будет честью узнать вас поближе за эту неделю и рассказать все о моем родном штате, пока вы тут гостите.

Джейн смотрела, как уходит сенатор, а Джон крадется вокруг колонны, прячась от него.

— В общем, это было мерзко, — сообщил Джон, подойдя к ней.

— Да, я тоже так считаю, но это сработало. Хотя теперь я уволена и на ужин не приду, то есть и ты не придешь, а значит…

— Ты опять нанята, — Джон повел ее обратно в холл, держа за локоть.

Ей пришлось идти быстро, чтобы успевать за ним.

— Но знай, что обычно я не такая развязная. Не знаю, что на меня нашло, но, скажу тебе, так заигрывать было даже забавно. Только тошнило сильно. Ты видишь, какой он податливый?

— Вижу. Он раздевал тебя глазами, ублюдок, — процедил Джон, когда они остановились у стойки. Он быстро написал свое имя, взял кредитную карточку и ключи от комнаты и, развернувшись, направился к лифтам.

— Правда? — Джейн внезапно остановилась и улыбнулась. — Я не заметила.

— Ты не заметила… — резко повторил Джон. — Конечно. Будто это не случается с тобой каждый день.

— Каждый день… Ты думаешь, такие вещи случаются со мной каждый день?

Он бросил на нее быстрый взгляд, потом снова нажал на кнопку, глядя на закрытые двери лифта.

— Мы деловые партнеры, Джейн. Или Джейни! И не пытайся теперь заигрывать со мной, потому что это не пройдет.

— Ты думаешь, я с тобой заигрываю?

— Заигрываешь. Выуживаешь комплименты. Да, я так считаю. Я отказался от игры в чудака, а ты — от игры в святошу-недотрогу. Мы квиты.

Джейн открыла рот, но оказалось, что ее мозг полностью потерял контроль над голосовым аппаратом, и получился только писк.

Двери открылись, и она первая вошла в лифт, избегая смотреть на Джона. За ними следовал коридорный, толкая тележку с чемоданами. Кабина поднялась на второй этаж.

Они пошли за коридорным по холлу. Когда Джон открыл дверь, все они оказались в комнате, которую почти полностью занимали две двуспальные кровати с белыми покрывалами.

Джон сунул коридорному пять долларов. Тот поблагодарил и сказал:

— Хорошо вам с миссис провести времечко, сэр, — и попятился из комнаты.

— Он думает, мы женаты, — заявила Джейн. Она отошла в дальний угол комнаты и увидела, что окна выходят на океан. В номере даже был балкон.

— Это потому, что мы ведем себя как женатые, — Джон положил самый большой ее чемодан на кровать.

— Правда?

— Да. Только женатые люди ведут себя так, словно друг друга ненавидят.

Джейн вздохнула и повернулась, чтобы осмотреть комнату.

— Знаешь, у нас все получится. Не пойму, почему я разнервничалась. Даже в старом кино показывали, как парень вешает простыню между кроватями. И мы повесим.

— Мечтать не вредно. Номера убирает персонал, Джейн. Я не собираюсь делать ничего, что привлечет к нам внимание.

— Хорошо, хорошо, только не заводись опять, ради всего святого. Я просто составлю расписание, и все будет нормально.

Он бросил свои новые — самые новые — чемоданы на другую кровать.

— Что ты составишь?

— Расписание. Например, я принимаю душ вечером, а ты — утром. И тому подобное. Люблю расписания. Они поддерживают порядок. Мне нравится порядок.

Он как-то нехорошо улыбнулся.

— Значит, тебе тут все не понравится.

— То есть?

Джон посмотрел на нее, пробормотал что-то вполголоса и отправился в ванную, хлопнув дверью.

— Вот грубиян, — произнесла она. Потом нижняя губа задрожала, и Джейн расхохоталась — истерично, это уж точно.

Серая мышка? Она тряхнула головой, чтобы отбросить назад великолепное творение Ангела. Ха, ха, ха. Не на этой неделе, детка!

Джон стоял под душем и намыливал волосы в третий раз, пытаясь обуздать гнев, который охватил его при виде того, как Харрисон смотрел на заигрывающую с ним Джейн.

Ублюдок.

Если бы он на примере матери и лично не убедился в том, что Харрисон склонен волочиться за каждой юбкой, сейчас бы сразу понял, что этот человек не пропустит ни одной симпатичной девушки.

Ублюдок.

Но он разозлился не только на Харрисона.

По-настоящему его расстроила Джейн.

Она казалась такой милой девочкой. Правильной девочкой. Надо же, воспитательница детского сада. Надо же, милая, аккуратная, организованная девушка, которая любит расписания.

Но оказалось, что даже милых девочек привлекают власть и слава. Как у Обри Харрисона.

Либо так, либо она — лучшая актриса на свете. Но когда она играла? Когда исполняла роль воспитательницы или когда строила глазки Харрисону?

Наконец, убедившись, что полностью смыл гель для волос, Джон вылез из-под душа и подошел к зеркалу, чтобы встретиться с собой лицом к лицу.

Он посмотрел на себя несколько секунд и покачал головой.

— Знаешь что, Джон Патрик? Ты — козел. Врешь девушке, не моргнув глазом, а потом жалуешься на ее поведение? Признайся, ты увлечен. Очень увлечен. И, перефразируя леди, что ты теперь собираешься делать, самый большой козел на земле?

Для начала Джон натянул одежду, которую купил час назад, и открыл дверь в спальню.

— Я успокоился, — он вошел в комнату, готовый быть великодушным и во всех отношениях славным парнем. Просто прелесть.

Ее там не оказалось.

Джона охватила настоящая паника, а потом он увидел, что чемоданы Джейн сложены пирамидой на полу стенного шкафа, а одежда аккуратно висит на плечиках. Даже плечики висят аккуратно — все в одном направлении. Жуть.

Куда она ушла?

Он прошелся по комнате, понимая, что слишком завис в режиме идиота, и увидел надпись в блокноте рядом с телефоном. Аккуратный почерк, очень четкий. Чем дальше, тем сильнее чувствовалось, что Джейн — педантичный и сдержанный человек. Кроме тех случаев, когда что-то на нее находит и она выкидывает штучки вроде отрывания его от приборной панели или флирта с Харрисоном.

«Ушла на поиски „морских конфет“, скоро буду. Джейн».

— С ума сошла, что ли? «Морские конфеты»? Сейчас?

Он порылся в чемодане, отыскал набор туалетных принадлежностей, который переложил из клетчатого чемодана, и быстро прошелся электрической бритвой по лицу, поднял рубашку и провел дезодорантом под мышками, а затем причесался перед зеркалом.

Он выглядит лучше. И чувствует себя лучше. Но до полного счастья не дотягивает.

Засовывая ключ-карту в карман, Джон вышел из комнаты, направился к стойке и спросил, где находится ближайший магазин с «морскими конфетами».

— Эти конфеты есть у нас в сувенирном магазине, сэр, — девушка указала на один из вестибюлей. — Ваша… спутница была здесь минут десять назад и спрашивала то же самое.

— Спасибо, — ответил Джон. Он заметил, что девушка поколебалась перед словом «спутница». К ужину по всему отелю разнесется слух — в номере 217 любовники, только они все время воюют, так что за ними будет забавно понаблюдать.

Как раз то, чего он не хотел, — стать предметом сплетен или находиться в центре внимания.

Конечно, он высокий и широкоплечий, у него никогда не получалось быть таким, как все, но одно дело — выделяться, и совсем другое — выделяться.

Осмотрев сувенирный магазин и никого не обнаружив, Джон направился к побережью, уверенный, что Джейн потянуло к морю. Но оказалось, что она расслабляется в шезлонге у бассейна и читает книжку под названием «Путеводитель по Нью-Джерси для туристов».

Он сел рядом, и она подняла глаза.

— Привет, Джон. Побыл один и успокоился?

— Если бы ты ждала в комнате, то узнала бы, что да. А ты взяла и ушла.

Она залезла в открытую коробку рядом с ней и взяла конфету в бумажной обертке.

— Хочешь? Эта с корицей. Очень вкусная, хотя мне больше нравятся с черной патокой и мятой. Не считая лакричных.

Джон уставился на нее, потом выхватил из рук конфету.

— Нам нужно поговорить.

— Да? А я решила, что нам нужно действовать. Мы удачно заманили Харрисона, но я тут подумала… Если хочешь написать книгу, то должен разузнать как можно больше, особенно учитывая, что приехала куча влиятельных людей. Поэтому я взяла список участников на регистрационной стойке. Держи.

Он взял сложенные страницы, которые она извлекла из-под себя, и быстро пробежал их глазами.

— Вот тебе на. Я знал о многих, кто приедет, но не обо всех. Брэнди Хаит? Этого я не ожидал.

Врушка, врушка — нос вертушкой.

— Актриса. Почему бы нет? Тут несколько представителей кино и телевидения. Смотри, — Джейн приподнялась, ткнув пальцем в первый лист. — Тут под каждым именем в краткой биографии перечислены звания и род деятельности. Я насчитала еще четырех писателей, которые признают, что они писатели.

— Ты мне нравилась больше, когда не знала, что происходит.

— Ты тогда тоже мне нравился больше, — Джейн отвела от него взгляд. — Но раз мы тут и мне хорошо оплачивают эту неделю, нужно попробовать сделать все возможное. И хотя ты наверняка захочешь посетить каждое заседание или семинар, или что там еще, где будет сенатор, я считаю, что мы должны воспользоваться случаем и осмотреть Кейп-Мэй. Тебе так не кажется? Тут есть маяк, и зоопарк, и — Джон! Джон, ты слушаешь меня?

— А? — Джон с трудом сглотнул, оглядывая темноволосую красавицу, которая на другом краю бассейна снимала пляжный халат. Высокая, не меньше пяти футов девяти дюймов, и тонкая как тростинка. Но с округлостями где полагается. Волосы распущены, немного взлохмачены, словно она только встала с постели. Из-за черного сплошного купальника кожа казалась белоснежной. И лицо… Черт. Это лицо… Миндалевидные глаза. Сочные, полные губы. Да, и тело. Вернемся к телу…

— Джон, — Джейн толкнула его локтем. — Пялиться невежливо.

Он моргнул, помотал головой и оторвал взгляд от Брэнди Хаит, звезды трех самых доходных фильмов прошлого года.

— Так лучше. Я уже подумала, что ты в трансе. Красивая, да? Даже лучше, чем в кино. Но, если ты не заметил, тут написано, что она с отличием окончила Принстон. Специалист по политологии, прямо как ты. Иными словами, не только смазливое личико.

— Принстон? Это здесь, в Нью-Джерси, — Джон снова схватил списки, нашел имя Брэнди, притворяясь, что он о ней почти не знает. — Уроженка Нью-Джерси… Интересно, имеет ли Харрисон отношение к ее приглашению на конференцию.

Джейн спустила ноги с шезлонга.

— А это что, плохо?

Джон чуть было не оплошал, чуть было не сказал что-то вроде: «Да, если он привез свою собственную девчонку, здесь не обойдется вывернутой лодыжкой и утрированным южным акцентом».

Но он промолчал. Не совсем же он безмозглый, хотя знал, что с сегодняшним поведением не попадет в тройку победителей конкурса «Гений столетия».

— Нет, не плохо, Джейн, — он снова взглянул на актрису, которая грациозно плыла на боку. Он смотрел, как ее ноги двигаются «ножницами», и пытался представить, что эти длинные ноги обнимают спину Харрисона… Но тут же отогнал эту картинку, иначе пришлось бы расстаться с обедом. Его расследование не подтверждало их связи, но и не опровергало.

— Славно. Пока ты принимал душ, я прогулялась и нашла банкетный зал. Он чудесного нежно-голубого цвета. Просто красота. Ну неважно, там доска, на которой отмечены столы и список тех, кто еще сидит с нами. Нас только шестеро, хотя остальные, кажется, сидят по восемь. Наверное, дело в отмене брони. И в том, что мы поздно приехали. Я записала все имена в блокноте. Погоди, сейчас достану из сумочки.

Джон уставился на нее:

— Ты всегда такая расторопная? Ты начинаешь меня пугать.

Она раскрыла блокнот.

— Я работаю с детьми, Джон. Если не быть начеку постоянно, дети могут превратить самый упорядоченный мир в хаос. Это у них врожденное. Ладно, начнем. Там сидим мы с тобой, естественно, и сенатор с племянником. Мисс Хаит — ты, должно быть, прав, и он достал ей приглашение. И джентльмен по имени Генри Брюстер. Он числится издателем. Не его ли издательство «Книги Брюстера»? Наверняка. Джон! Что с тобой? Подавился конфетой?

Джон поднял палец, прижимая другую руку ко рту. Он кашлял. Да, он чуть не подавился проклятой конфетой. Тут еще и Джейн вскочила с места и принялась колотить его по спине. Генри? Здесь? Черт побери, он что, и сюда сунул свой нос?

— Все нормально… Не в то горло попало.

— Может, тебе дать попить? Я могу принести…

— Джейн, сядь. Все нормально. Правда. Нет, погоди, не садись. Не будем говорить здесь. Идем, — он помог ей собрать вещи. Она успела много чего накупить за короткое время. — Давай отправимся на пляж.

— Давай. Но разве нам не пора думать о том, чтобы переодеться к ужину? Сейчас почти половина пятого, а ужин ровно в шесть. В регистрационном листке сказано, что форма одежды повседневная, но…

— Если у Брэнди Хаит есть время поплавать, у нас найдется время погулять по пляжу, — сказал Джон, взял Джейн за руку и повел ее к широкой полосе песка.

— Конечно, — пробормотала Джейн, слегка упираясь. — Ей не нужно двадцать минут краситься, чтобы выглядеть естественно. Она даже без помады, Джон, а выглядит будто с обложки «Космо». А мне придется поработать.

— Ты хорошо выглядишь. — Джон повернулся к ней и улыбнулся. — И у тебя появились веснушки на носу.

Она прижала руку к носу.

— Да? Ужас… Крем от солнца, наверное, смылся под дождем. Ненавижу веснушки.

— А по-моему, очень симпатично.

Джейн сделала несколько прыжков, чтобы не отстать от него.

— Класс, я выгляжу симпатично. Тебе, Джон, когда-нибудь приходило в голову, что взрослая женщина хочет выглядеть какой угодно, но только не симпатичной?

— Правда? — Вот забавная девчонка. — А какой хочет выглядеть женщина?

— Тебе нужен список? — Джейн остановилась, как только они ступили на песок, и нагнулась, чтобы снять сандалии. Хорошенькая золотая цепочка на стройной щиколотке. Он уже замечал… в смысле, щиколотку.

— Список пригодился бы. Я решительный сторонник непрерывного образования, запомни.

— Ладно, вот тебе список. Сексуальной. Красивой. Страстной. Привлекательной. Возбуждающей. Соблазнительной. Могу продолжать, но не стану. Было слово «симпатичной»? Нет. И, кстати, «славной» тоже не было. Славная и симпатичная — это приятельница, вечная подружка невесты, беседы с кошкой одинокими субботними вечерами. Поверь мне.

— Ты много об этом думала, да?

— Да. И провела много субботних вечеров, обсуждая это с кошкой. И просто удивительно, что я выложила тебе все это, а также то, что мне нужна куча времени с зеркалом и косметичкой, прежде чем мы пойдем на ужин, иначе я не смогу заказать выпивку — официант потребует удостоверение личности. Нет, я не напрашиваюсь на комплименты. Разве взрослая женщина хочет выглядеть, как подросток? Видишь, сколько ты узнал. Может, тебе стоит записывать? Мы, славные и симпатичные девушки с веснушками, вдобавок и честные. Слишком честные. Но ведь мы собираемся быть товарищами?

— Товарищами? — он чуть не запнулся. — Боже, я не слышал этого слова с детства.

Джон уставился на нее, пытаясь вникнуть в ее слова. И до него дошло.

— Так вот оно что… Вот как ты все определила, чем оправдываешь житье в одной комнате… Ты рассчитываешь, что мы будем товарищами?

— Почему нет? Я не рассчитываю ни на что другое. И ты не рассчитываешь, по крайней мере, когда смотришь на Брэнди Хаит так, словно хочешь облить ее шоколадным сиропом, а потом вылизать. Да, вот единственное преимущество симпатичных и славных, если тебе вдруг интересно. Мы можем говорить такие вещи, и нам все сходит с рук, потому что это так славно. Заткни меня. Все равно мне спокойнее, Джон, когда я точно знаю, что ты считаешь меня славной. Ты не будешь ко мне приставать. Я для тебя просто удобный рабочий инструмент, и все такое. Мы можем быть только друзьями. Я не в твоем вкусе и… прости, но и ты не в моем.

— Господи, я просто смотрел на эту женщину. Это не значит… о, черт. Не бери в голову.

Джон сбросил мокасины, забрал у Джейн сандалии, коробки с обувью, конфеты, путеводитель и листы бумаги и положил все на песок.

— Никто не тронет, вокруг люди. Давай поиграем в туристов и помочим ноги в Атлантическом океане, а я очень постараюсь забыть твои слова.

Он снова взял ее за руку, и она не оттолкнула его. Сейчас он удивился больше, чем когда она поступила так в первый раз. Может, она считает, что товарищи держатся за руки? Или что он один из детсадовских подопечных, и она держит его за руку, потому что по песку несется полуприцеп с кирпичами, а она должна убедиться, что он посмотрит налево и направо, прежде чем перейти пляж?

Приставать к Джейн Престон? Еще чего. Он никогда не занимался любовью с женщинами, у которых должен сначала спросить «мама, а можно» или проверить, что «говорит Симон»^[9], прежде чем действовать. И сейчас не собирался.

Тетушка Мэрион изумилась бы, узнав, каким безобидным считает его Джейн. Он, конечно, не скажет ей, потому что потом не отделается. Дж.П. Роман. Безобидный и не в ее вкусе. Ну и ну.

Он должен бы оскорбиться или почувствовать облегчение. Вместо этого он был заинтригован. Славная маленькая Джейн Престон интриговала до жути. Психология была у него в университете второстепенным предметом, но он чертовски хорошо знал — если тебе говорят, что ты чего-то не хочешь, и подразумевают также, что тебе этого и нельзя, то хочется еще сильнее. Может, сообщить об этом Джейн?

Нет. Не стоит. Пока Джейн считает, что они товарищи, она будет рядом, а он хочет, чтобы она была рядом. На самом деле хочет. И разоблачение Обри Харрисона не имеет к этому ни малейшего отношения.

Он не скажет и об этом.

Людей на пляже было немного. На песке расстелено несколько полотенец, несколько человек гуляют вдоль берега и тоже мочат ноги в Атлантическом океане. Троих он узнал. Жизнь этих людей он также исследовал: конгрессмен из Пенсильвании, глава крупной нефтяной компании и один из соседей Харрисона во Флориде, диктор.

То, что участники в основном с Восточного побережья, не удивляло, так как ежегодно проводилось четыре такие конференции, все в разных частях страны. Но столько закадычных друзей Харрисона в одном месте… Это заставило Джона задуматься, не происходит ли здесь еще чего-нибудь, кроме обычной интеллектуальной конференции. Может, людей вроде него используют в качестве прикрытия, а тем временем совершается то, о чем Харрисон не хочет говорить газетчикам раньше времени?

Он должен изучить список, который достала Джейн, и сверить имена с записями в своем ноутбуке.

Джейн нагнулась за ракушкой, нахмурилась и бросила ее, увидев, что та сломана.

— Здесь славно, да?

— Мне казалось, тебе не нравится это слово, — Джон осознал, что, думая о Харрисоне и его дружках, любовался тем, как солнце зажигает золотые искры в волосах Джейн.

— Точно. Надо придумать другое.

— Знаешь, мне нравятся твои волосы, — произнес он, удивив самого себя. — Наверное, все дело в солнце?

— Нет. Дело в Ангеле — моем новом парикмахере. На самом деле у меня волосы мышиного цвета, — она вздохнула, провела рукой по волосам. — Боже, как хорошо быть честной. То есть чувствуешь себя хорошо. Я понимаю, почему ты не вынес этого чудачества, Джон. Я не выдерживаю ломтиков.

— Ломтиков?

— Неважно. Ты расскажешь, почему поперхнулся, когда я назвала имя издателя? Какого-то Брюстера, да?

Ладно, пора оседлать своего верного скакуна и еще разок съездить во Врунландию. Он смешает щепотку неловкой правды с выдумкой, и она ни за что не догадается.

— Генри Брюстер, точно. Как раз ему я предлагал мою первую и пока единственную книгу, после того как окончил колледж. Он сказал, что она тусклая. Славно, да?

— Я начинаю и вправду ненавидеть слово «славный» , — сказала Джейн, отскочив от высокой волны. — А о чем эта книга? На какую тему?

— Роман. Помнишь «Историю любви»? Ее написал профессор. Не помню, кто написал «Мосты графства Мэдисон», но это неважно. Их обоих опубликовали. А меня — нет.

— Ты… ты написал любовный роман? Он подавил улыбку.

— Не смотри так. Шекспир тоже писал о любви.

— Ладно, больше не лезу. Видимо, это у тебя больное место.

— Это все еще достает меня… терзает. Было все как положено. Несчастные любовники, множество образных средств, поучительный конец.

— Поучительный? Ненавижу поучения. И это называется любовный роман?

— Ну, кому-то понравилось, — сказал Джон, отбрасывая волосы с глаз.

— Мне бы не понравилось. Если я захочу почитать любовный роман, то пусть у него будет счастливый конец. Если я захочу поплакать, то возьму «Освободите Вилли».

— Но там ведь счастливый конец. Кита освободили.

— Именно. Мне нравятся счастливые слезы. Но я не хочу тратить время и эмоции на то, чтобы привязаться к людям, которые заставят меня проливать грустные слезы.

— Даже не буду пытаться это понять. — Джон развернулся, потянув ее за собой, и двинулся к отелю. — Черт, какой-то бродяга роется в наших вещах.

— Да? Где? О, вижу. Это не бродяга, Джон, это…

— Бродяга. В грязной шинели и военных ботинках. Можешь записать себе. Это не биржевой брокер. Это бродяга. Скорее всего, он хочет подчистить твои «морские конфеты».

— Ну, если он голоден…

— Эй, приятель! — крикнул Джон. — Проходи мимо!

Бродяга поднял глаза, улыбнулся, помахал рукой и потащился прочь.

— Теперь ты доволен? Я не против, если бы он взял конфету.

— Правда? В следующий раз оставь с туфлями и бумажник, тогда у тебя действительно появится новый друг.

— Ты считаешь себя остроумным, но это не так.

— Чудесное местечко, да? — заметил Джон, сменив тему. Он смотрел на длинный четырехэтажный отель, который возвышался у пляжа. — Но и не совсем «Хэлмсли-Пэлас». Интересно, долго ли продержатся эти шишки, прежде чем начнут пропускать неофициальные обеды и требовать круглосуточного обслуживания в номерах.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты циник, Джон? — спросила Джейн, подобрав сандалии.

— Слухи ходили, — согласился тот.

Она держалась за него, отряхивая ноги от сухого песка, потом сунула их в сандалии.

— Удивительно, что нет рекламных щитов, — сообщила Джейн, очищая руки от песка. Джон надел ботинки, поднял коробку конфет и остальные вещи. — И ты помогаешь формировать молодые умы. Много же от тебя толку.

— Это ты формируешь молодые умы, Джейн, — улыбнулся он. — Ко мне они приходят, когда думают, что знают все. А я открываю им глаза.

— Может быть. Но ты все равно циник. Например, сенатор Харрисон показался мне очень милым человеком.

— Который раздевал тебя глазами, — напомнил Джон ей и себе… Хорошего настроения, которое только начало появляться, как не бывало. — Будь осторожна, Джейн. Не дай ему зажать себя в темном углу.

— Ради бога! Сенатору?

Ладно, хорошее настроение вернулось.

— В какой теплице тебя растили? — он наклонился и посмотрел ей в глаза. — Конечно, сенатору. И, возможно, управляющему, и телеведущему, и всем остальным. Они могущественные люди, Джейн. Секс, деньги, влияние — все это приходит с властью. А могущественные люди не считают, что им нужно играть по правилам. В основном, к сожалению, и не играют.

Джейн склонила голову набок и вздохнула.

— Я не верю в это. По меньшей мере, не верю, что все они такие. Посмотри на Джорджа Вашингтона.

— Не смогу, если не выкопаю его. Мы живем в другое время, Джейн, и власть за это в ответе.

— Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.

— Лорд Эктон, — улыбнулся Джон. — Ты меня постоянно изумляешь, Джейн Престон.

Джейн заправила волосы за уши:

— Да. Иногда я даже себя удивляю.

Глава 6

Джейн стояла перед зеркалом, которое висело над комодом, и укладывала волосы в очередной, последний, раз. Она приняла душ, вымыла и высушила феном волосы, оделась и накрасилась в ванной — там Джон не мог увидеть, как она пытается завить ресницы, не прищемив веки.

Зря она выболтала ему эту чушь про симпатичных и славных… Хотя ей стало лучше, потому что все прояснилось. Исключительно деловые отношения, хотя они могли стать приятелями, товарищами.

Товарищами?

Она что, выжила из своего крошечного умишки?

И все же, никаких шашней, как сказала бы ее бабушка.

Теперь ванную занял Джон, и она слышала, как жужжит его электробритва, пока он сбривает щетину. Приятный звук, уютный и домашний, будто бреется ее муж, перед тем как они пойдут на ужин, а мама уже внизу, чтобы посидеть с детьми.

Не то чтобы она думала так о Джоне.

Интересно, Джон когда-нибудь хотел отрастить бороду? Это проще, чем бриться каждые четыре часа. Волосатый бедняга.

Может, с бородой он больше походил бы на университетского профессора, а не на пирата. Казался бы менее опасным. Но опять же, пират Синяя Борода, скорее всего, носил бороду, иначе бы его так не прозвали. Или Черная Борода? Или их было двое? Ведь она только что читала в путеводителе, что Синяя Борода, или Черная Борода, плавал из Нью-Джерси.

Какая разница? Ее нервировало то, что Джон выглядит опасным.

Джейн старалась поддерживать видимость игры, сохранить все в тайне, но, когда Джон смотрел на нее своими убийственными сине-зелеными глазами, она готова была признаться во всем со следующим же вдохом, а потом сбежать к холмам.

Откровенно говоря, она просто не понимала, что останавливает ее, почему она все еще здесь. Конечно, не из-за обещания Молли. Даже ее кузина не захотела бы, чтобы она жила в одной комнате с незнакомцем. Большим волосатым незнакомцем с томными глазами.

Ладно, это вычеркиваем. Молли решила бы, что это настоящий подарок и отличная перспектива.

Нет, Джейн здесь, потому что хочет быть здесь. Вот где собака зарыта.

Она чуяла тайну и подвох. В последний раз она чуяла подвох, когда Джереми и Джейсон, четырехлетние близнецы Стэмпл, попытались сбежать с детской площадки через ход, который выкопали под проволочным забором за домиком для игр. А тайна у нее была в последний раз, когда ей стало до смерти плохо после сигареты, которую подсунула Молли, — и пришлось скрывать правду от мамы, которая приготовила тогда на ужин жирную лазанью с сыром. Наверное, пора немного растормошить себя.

Нужно было возразить Джону и сказать, что сенатор Харрисон — приятный человек, но она почувствовала некую волну от этого мужчины, когда он смотрел на ее щиколотку, когда улыбался ей. Склизкий тип, пусть даже волосы у него и сухие. Его улыбку можно назвать открытой и честной, но она больше походила на всезнающую ухмылку. Джейн старалась этого не замечать, но все ожило, как только сердитый Джон скрылся в ванной.

Молли говорила, что должна быть причина, по которой Харрисон не собирается баллотироваться на пост президента. Джон совершенно уверен, что Харрисон скрывает нечто скандальное. И он похотливо поглядывал на нее.

Поглядывал, ухмылялся. Что-то такое.

Этого достаточно для волнующей недели на побережье?

Наверное, нет, но другого ждать не приходится, и это, несомненно, веселее, чем ежегодный поход в горы с родителями — средство от насекомых, бинокль для наблюдений за птицами, а в завершение — пикник на Четвертое июля с единственным бенгальским огнем, как только стемнеет. Фи-и-и.

Она отложила расческу и в последний раз изучила свое отражение. Вроде бы черное платье очень хорошо смотрелось или, по крайней мере, будет смотреться до того, как в столовую продефилирует Брэнди Хаит, обернутая в шмотки от «Армани».

Джейн оглядела свою часть комнаты, убрала туфли в шкаф и покачала головой, когда увидела бардак на кровати Джона. Он открыл чемоданы, перерыл их, но не распаковал. Ботинки валяются на полу, туалетные принадлежности рассыпаны по всей постели.

Можно навести тут порядок.

Конечно, можно. Но не в этой жизни.

Ее часть комнаты была опрятной и аккуратной. Она развесила всю одежду, слева от раковины положила зубную щетку, пасту, нитку для зубов, а сумку с остальными туалетными принадлежностями повесила на крючок за дверью. Свои мокрые полотенца она свернула и положила на пол под раковину.

Путеводитель вместе с двумя романами и коробку «морских конфет» она положила на левую часть ночного столика между кроватями. Ее одежда, вся на мягких плечиках, привезенных из дома, висела в левой части шкафа, оставляя кучу места для Джона.

Туфли, пять из шести пар, которые она взяла с собой, выстроились в два ряда в шкафу слева.

Мама бы очень гордилась.

Хотя маме она не скажет. Ведь если та узнает, что единственная дочь спит в одном номере с мужчиной, каким бы невинным ни было их соглашение, она побежит к отцу Джейн с воплями: «Папочка! Что мы сделали не так?»

Так что об этом думать не стоит.

Джейн просто присядет на кровать — свою кровать, которая опрятная, — и подождет Джона. Тот отведет ее вниз на ужин, где она подлижется к сенатору Харрисону и попробует разведать, собирается он становиться президентом или нет.

Так он и расскажет. Конечно. Это один большой недостаток — ладно, самый большой из множества — плана Молли. Молли-то он рассказал бы. Молли могла потягаться с Брэнди Хаит. Блин, кузина могла потягаться с кем угодно.

Но она Джейн, а не Молли, сколько бы ни пыталась убедить себя, что новая одежда, косметика и сногсшибательная прическа превратят ее в Мату Хари.

Однако остается Джон. Джон-профессор и его косая идея о политическом разоблачении сенатора Харрисона. То, что узнает Джон, узнает и она.

Джейн зажмурилась и потерла лоб. Об этом думать не хотелось. Потому что, если Джон действительно узнает о скандальном прошлом сенатора и скажет Джейн, а она побежит к Молли, а Молли побежит спасать свою работу в газете…

Как в той игре с детьми, о последствиях. «Если я толкну мою сестренку и она заплачет, в комнату прибежит мама и спросит, почему она плачет, тогда я…»

Что ответил Билли Хаскинс в последний раз? А, да. «Тогда я буду по уши в какашках. Правильно, мисс Джейн?»

Последствия. Цепочка от действия до реакции.

Значит, если у сенатора Харрисона есть секрет, а Белка-Супершпион^[10] по имени Джон узнает о нем и расскажет Джейн, а Джейн расскажет Молли, а газета Молли раструбит об этой истории и отберет у Джона возможность опубликовать книгу («поучительный» любовный роман не в счет), потом Джон узнает, что Джейн рассказала Молли, отыщет Джейн и… Мамочки, не хочется об этом думать, но точно получится целая куча какашек.

Она полезла в сумку за телефоном, чтобы позвонить Молли и сказать ей: «Извини, но сделка расторгается, я верну все до цента за одежду, прическу и шмотки, но останусь здесь на неделю, потому что хочу приключения (вот так вот!)». Тут открылась дверь ванной, и в комнату вошел Джон.

— Извини, — произнес он, а у нее отпала челюсть.

Где одежда? Все, что у него было, — маленькое белое полотенце и улыбка. Даже не смущенная улыбка.

Джейн снова зажмурилась.

— Оденься, — глухо приказала она.

— Прости, я разделся, а потом вспомнил, что забыл одежду.

Она слышала, как он роется в чемодане, чтобы найти длинные шорты, или шорты покороче, или… Да какая разница, пусть хоть что-нибудь наденет!

С закрытыми глазами у Джейн никак не получалось отогнать образ голого Джона. Так бывает, когда ты смотришь на черно-белый кафель на полу в родительской ванной, потом закрываешь глаза и все еще видишь плиточный узор.

Она все еще видела тело Джона за закрытыми веками.

Она думала, что мужчины бывают такими только в рекламе тренажеров: «Твое тело тоже может быть таким, если ты выложишь три тысячи долларов и восемьдесят часов упражнений в неделю десять лет подряд».

Что ж, пока висит картинка, можно составить опись.

Не Арнольд Шварценеггер, но намного мускулистее, скажем, чем Том Круз.

Волосатее обоих.

Великолепный сплошной загар, за исключением намека на более светлую кожу прямо над полотенцем, которое чертовски низко висит на бедрах.

Стройные волосатые ноги. Сплошные мускулы, загар и темные волосы, которые совсем не похожи на ковровую щетину или медвежью шкуру — так что пришлось отказаться от Человека-Орангутанга и заменить его… чем? Настоящим мужчиной?

Качок.

«Хортон слышит Качка»?

Ладно, оставим тело. Переходим к лицу.

Глаза… Она никогда не забудет этих глаз. Но еще и волосы, когда-то разделенные на пробор и прилизанные, а сейчас — густая, слегка растрепанная копна черного как смоль великолепия, из-за чего он выглядел чуть ли не мальчишкой, если большие и страшные качки могут выглядеть мальчишками.

Но главное, он казался всепоглощающим. Да, именно — всепоглощающим. Он наполнял комнату. Вытеснял из нее весь воздух.

Некоторые называют это «присутствием».

Джейн называла это «ходить гоголем почти в чем мать родила и плевать на весь мир».

Как бы Молли назвала его? Гадкий мальчишка?

Возможно.

— Можно открывать глаза, — прервал ее мысли Джон, а она как раз хотела изучить свою реакцию, выяснить, почему до сих пор примерно сидит, обе ступни на полу, руки аккуратно сложены на коленях, и не бежит к выходу.

— Ты пристойно выглядишь? — спросила она все еще с закрытыми глазами.

Он рассмеялся.

— Боже, надеюсь, нет.

Гадкий мальчишка. Определенно, гадкий. Джейн открыла один глаз и посмотрела на него. Он надел брюки, вот и все.

— Из заднего кармана у тебя свисает этикетка. — Она уже доставала сумочку и маленький швейный набор со складными ножницами, который одна из мам подарила ей на прошлое Рождество и который она никогда больше не сможет взять в самолет — хотя никогда не летала в самолете.

— Ты хорошо подготовилась, — Джон подошел ней и повернулся спиной так, что его зад оказался на одном уровне с ее глазами.

М-да.

Джейн быстро заговорила, чтобы скрыть смущение. Хоть бы он не заметил, как трясутся ее руки — еле открыла ножницы.

— Я получаю рождественские подарки от детей. У меня штук пять таких же наборов. Три дюжины шарфов, духов больше, чем человек сможет использовать за две жизни, тьма-тьмущая вышитых носовых платков… Еще сучковатая сосновая табличка для стола, на которой выжжено мое имя. Папа Скотти Клейна любит столярничать, понимаешь. Наверное, потому, что предпочитает сидеть в своей мастерской, а не с миссис Клейн, которая настоящая… Все. Этикетка снята.

Она удержалась, чтобы не шлепнуть его, как, отсылая, шлепнула бы одного из своих маленьких подопечных.

Джон изогнулся — чтобы посмотреть на свой зад, наверное, — и улыбнулся ей.

— Здорово. Не убирай их, ладно? У меня навалом этикеток, которые надо срезать.

— Вот тебе ножницы, срезай. Я не буду делать это за тебя. — Джейн сдерживалась, чтобы не махать на себя руками, потому что вдруг стало очень жарко. — Я спущусь в сувенирный магазин, посмотрю открытки. Надо уже отправить, а то буду дома раньше их.

— Хорошо. Никуда не забредай.

Это остановило ее, и она повернулась, как раз когда он начал отрывать этикетку от манжеты темно-синей спортивной куртки.

— Стой! Дай сюда, — Джейн отняла у него куртку. — Нужно отрезать эти штуки, а не отрывать их.

— Да, мэм, спасибо, мэм, и можно я скажу, мэм, вы выглядите очень славно.

Она подняла глаза и пристально посмотрела на него.

— Ручаюсь, ты был учительским любимчиком. Ручаюсь, ты никогда не делал домашнее задание. Ручаюсь, что… на, держи.

Джейн бросила в него курткой и с ножницами в руке подошла к чемоданам.

— Какую рубашку наденешь? Эту белую?

— Если пожелаете, мэм, — сказал он, стоя у нее за спиной.

— Срезай, — приказала она, хлопнув его по руке. — Не смешно.

— А мне смешно, училка! Ты мне нравишься в качестве соседки по комнате. — Джон забрал у нее рубашку. Она все еще пыталась убрать кусочек картона, заправленный под воротник. — Здорово суетишься.

— Я не суечусь. Я невозмутимая. Я…

— Кремень в тяжелой ситуации. Помню.

— Заткнись. — Джейн вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Ну, почти вылетела. Пришлось остановиться у двери, вернуться и взять сумочку. Но потом уж она вылетела из комнаты.

— Увидимся внизу, училка! — крикнул Джон вслед.

Джейн что-то бормотала себе под нос, пока шла к лифту.

Когда Джон и Джейн подошли, у банкетного зала собралась очередь. Заминка произошла у регистрационного стола, где выдавали информационные материалы и значки с именами.

Джон воспользовался минутой, чтобы распознать людей из списка, который добыла Джейн.

Индустриальные магнаты, кинозвезды, политики, ученые, экономисты. Некоторые разговаривали, некоторые были угрюмы, некоторые тоже озирались — светила поменьше, вроде него самого, вычисляли особо важных персон.

Мужчин было больше, чем женщин, хотя другого он и не ждал от нынешнего правительства. Женщины делились на две категории: серьезные мыслительницы и красотки по найму.

Интересно, знает ли Джейн, что остальные мужчины, участвующие в конференции, автоматически занесут ее в категорию красоток по найму?

Они медленно продвигались к стойке, где Джейн быстро отыскала их материалы и таблички и рассмеялась, когда увидела, что «овски» в фамилии Романовски съезжает вниз на карточке, написанной от руки. Писал явно такой человек, который не умеет делать расчет.

— Я ее не надену, — заявил Джон, когда Джейн отлепила наклейку и нацелилась ему на грудь.

— Не глупи, тебе нужно ее надеть. Все их носят, Джон.

Он скривился.

— А если бы все стали прыгать с крутого обрыва?

— Очень смешно. Посмотри, вон доска со списками столиков.

Он последовал за ней, стараясь не чувствовать себя щенком, идущим «рядом», и она нашла их столик: стол номер два.

Беглый просмотр доски выявил трех мужчин с пляжа, соседей Харрисона по дому. Забавно, что они не попали все за один стол. Или, может, не забавно; может, так задумано.

— Кажется, мы в первых рядах, — наконец произнес Джон. — Не мы, конечно, Харрисон. Но у нас преимущество.

— Какое преимущество? На ужине будут выступать с речью?

— Нет, если повезет. — Джон взял Джейн под руку и повел ее в большой зал. — Просто первые столики всегда обслуживают первыми. Не знаю, как ты, но я умираю от голода.

Они пробирались сквозь толпу, пока не наткнулись на большую группу вокруг Брэнди Хаит.

— Она очень популярна, — произнесла Джейн, когда вся группа, состоящая из одних мужчин, смеялась над какой-то шуткой Брэнди. — Полагаю, она будет сидеть рядом с сенатором.

— Да, а ты будешь сидеть с другой стороны, ведь, кроме нее, ты единственная женщина за столом. Тягучий акцент южной красотки наготове?

— Я не растягиваю слова, — Джейн положила сумочку на стул. — И я сяду прямоздесь. Если сенатор захочет, пусть сам подойдет. О, фруктовый салат. Вроде свежий, не консервированный.

Джон улыбнулся и покачал головой.

— То есть я не смогу выпросить у тебя клубничку?

— Ни за что, — заявила Джейн, и вдруг улыбка застыла на ее лице. — Ого…

Джон обернулся и увидел, что к столу приближается Диллон Холмс. Высокий, но на добрых шесть дюймов ниже Джона, стройный, с узким точеным лицом и тщательно уложенными светлыми волосами. Светло-серый костюм, явно сшитый на заказ, улыбка профессионала и самодовольные манеры.

— Тебе такое нравится? — спросил Джон, ткнув большим пальцем в сторону Холмса.

— А что тут может не понравиться? — прошептала Джейн уголком рта. — Он такой… такой изысканный, такой утонченный.

— Прирученный, ты хотела сказать. Как домашняя кошка.

— Тебе больше по нраву лохматые львы?

— Ни то, ни другое. Мне нравятся длинные ноги в коротких юбках. Это, кстати, Диллон Холмс, племянник Харрисона и главный его ишак. Тебе надо бы подлизаться к нему. Это проще сделать, если не пялиться на него, словно он только что упал с неба, чтобы облагодетельствовать простых смертных.

— Я не… бог мой, он идет сюда. Ну-ка, мои волосы не растрепались? Помада не стерлась?

— С ума сойти, — прошептал Джон. А он-то думал, что у этой девушки есть мозги. — Я кто, твой товарищ или сводник?

Она подняла на него глаза:

— Ну, если честно, я об этом думала. Но нет, мы… у нас дело, проект… миссия. Верно? Я ведь правда должна познакомиться с ним, если собираюсь тебе помочь.

— Ты лучше займись Харрисоном, а этого щенка оставь в покое.

Джейн прищурилась:

— Что с тобой? Он и сам не понял.

— Со мной ничего, черт побери. Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты тут фанатела.

— Ну ты и придурок, — покачала она головой, снова пришпиливая на лицо улыбку. — Он идет сюда. Представь нас. И запомни, я просто твой друг.

— Ты попала, — и он обнял Джейн за талию, притянув к себе с такой силой, что она с шумом выдохнула. — Простите? — Джон протянул правую руку. — Вы, должно быть Диллон Холмс? Помощник сенатора Харрисона, вашего дяди? Сдается мне, мы встречались несколько лет назад на семинаре в Фэйрфаксе. Я Джон Романовски. Преподаю политологию в университете.

Холмс секунду смотрел на руку Джона, потом протянул свою.

— Прошу прощения, я встречаю столько людей… Как дела, Джон?

— Отлично, Диллон, просто чудесно, — ответил Джон. Его пальцы сжали руку Диллона так, что вежливым твердым рукопожатием это назвал бы только человек, надевший железную рукавицу. — А это Джейн Престон, моя… спутница. У Джейни свой детский сад в Фэйрфаксе. Она окажет бесценную помощь сенатору, если он захочет узнать взгляды женщин на уход за детьми в этой стране. Верно, дорогая?

Джейн толкнула его локтем в бок — примерно так мышь нападает на слона, надеясь запугать его, — и умудрилась вытащить руку, чтобы протянуть ее Холмсу:

— Приятно познакомиться, мистер Холмс.

— Называйте меня Диллон, пожалуйста, — сказал Холмс, высвобождая ладонь из хватки Джона и предлагая ее Джейн. — Похоже, мы будем соседями по столу на этой неделе.

— Да, конечно, — Джон снова облапил Джейн. — Джейни днем подвернула ногу, и сенатор Харрисон любезно помог ей, а потом пригласил нас присоединиться к этому столику. Не терпится поблагодарить его. Не выношу, когда что-то случается с моей малышкой Джейни.

В ход опять пошел локоть. Не то чтобы сильно, но вдавился Джону под ребра. Может, ей любопытно, что он задумал. Хотя сам он не знал этого. Но понимал, что не хочет, чтобы Джейн и Холмс всю неделю пялились друг на друга.

Холмс смотрел на Джона несколько долгих мгновений, потом пожал плечами. Изящно пожал плечами. Весь он был холеный и изящный.

— Так, значит, вы преподаете политологию, Джон? Первокурсникам?

— Выпускникам, — уточнил тот. Интересно, заметит ли кто-нибудь, если он отдерет аристократический нос Диллона и скормит ему?

Что с ним случилось? Холмс — пустое место. Джону должно быть по барабану, если Джейн им увлечется, переспит с ним, выйдет за него замуж и родит детей, пока он содержит любовницу в Бетесде. Ему все равно.

Тогда в чем же дело?

— Вы будете руководить предвыборной кампанией сенатора, Диллон? — спросила Джейн, и Джон про себя поставил ей пятерку за направление беседы в нужное русло.

Холмс улыбнулся, открыв ровные белые зубы, которые, видимо, обошлись его родителям в кругленькую сумму, в несколько тысяч долларов.

— Это еще не решено, Джейни.

— То, что он будет баллотироваться или что вы руководите кампанией? — спросила Джейн, и теперь Джон пихнул ее под ребра, потому что она торопила события. Она что, рассчитывает добыть всю информацию в первый же вечер?

Улыбка Холмса стала еще шире. Должно быть, парень тренировался перед зеркалом.

— Джейни, я и не думал, что вы интересуетесь политикой.

— О, я не интересуюсь, — весело заявила Джейн и посмотрела на своего спутника. — Но Джон сказал мне, что сенатор собирается баллотироваться. Верно, Джонни?

Джонни? Он убьет ее. Беда в том, что она действительно ему нравится. По крайней мере, иногда.

— Нет, Джейни, я сказал, что он должен баллотироваться. Стране нужно больше таких людей, как сенатор Харрисон.

— Именно это я и хотел услышать, — произнес Холмс. — Честное и разумное мнение. Очень Возможно, что исходит оно от человека вашего положения и образования. А вы поделились своими взглядами со студентами?

— Я всегда делюсь взглядами со студентами, — Джон сделал вид, будто не услышал тихий вздох Джейн. — Конечно, это не значит, что они всегда со мной согласны. Например, когда некоторые из них узнали, что я еду сюда, начали высказываться против сенатора как кандидата в президенты.

— В самом деле? — спросил Холмс, явно теряя интерес. — Мы это обсудим. Нужно держать руку на пульсе молодой Америки, решит сенатор баллотироваться или нет. А вот и сенатор с мисс Хаит. Даже здесь, на этом августовском сборище, перед обоими выстраивается очередь желающих получить автограф.

— Перед Брэнди Хаит — конечно, — произнес Джон, но тихо: он знал, что в нем говорит раздражение. Да, он немного нервничал. Совсем чуть-чуть.

И вот наступила минута, когда Джона представили Обри Харрисону (Брэнди в это время разговаривала по мобильнику), человеку, который стал последней каплей нервного срыва Мэри-Джо.

— Очень приятно, сенатор. — Джон ощутил, как его широкую ладонь обхватила рука еще больше, хотя мягкая, без мозолей, с профессионально подстриженными и отполированными ногтями.

— Приятно познакомиться. А вы?.. Все-таки ему не нужен был костюм чудака. Этот человек не узнал его. Трудно сказать, хорошо это или плохо, потому что он хотел под любым предлогом отвести его в сторонку. Нет, хорошо, что не узнал его. Но ублюдок мог хотя бы прокомментировать его фамилию. Много ли Джонов Романовски он встречал?

Диллон поспешил представить всех. Такой услужливый и расторопный парень.

— Профессор… или Джон? Давайте называть друг друга по имени. Никаких формальностей, в этом, отчасти, вся прелесть конференции, — произнес Харрисон, уже поглядывая на Джейн. — Здравствуйте еще раз, дорогая. Очень рад вас видеть. Как нога?

— Замечательно, сэр, — ответила Джейн, явно не зная, поклониться или сделать реверанс, и тоже подала руку. — Как мне отблагодарить вас за приглашение сидеть за одним столом с вами? Это такая честь!

— Это честь исключительно для меня, дорогая. А теперь, когда Брэнди наконец наговорилась по телефону, давайте сядем. Официантам уже не терпится налить нам вина и подать ужин.

Джейн и Джон поздоровались с Брэнди Хаит, которая вроде бы искренне радовалась знакомству, — хотя она превосходная актриса, — и Джон пожал руку Генри Брюстеру, который оказался еще лучшим актером. Поздоровавшись, он тут же неправильно произнес фамилию Джона.

Генри выглядел хорошо. Лучше просто не может выглядеть коротышка, который носит галстуки-бабочки. Его когда-то морковные волосы наконец потемнели, так что он хотя бы тянул на свой возраст, такой же, как у Джона. Талия слегка расплылась, потому что он любил поесть и терпеть не мог физические упражнения. Идеальное времяпрепровождение для Генри, даже в университете, — столик на одного в хорошем ресторане, открытая книга и два десерта.

Джону нравился Генри. Всегда нравился.

Он не мог дождаться, чтобы остаться с ним наедине, запихнуть в чемодан и отправить на почтовом самолете обратно в Манхэттен.

За их столиком было свободнее, чем за остальными, где сидели по восемь, но атмосфера была довольно плотной. Джон чувствовал себя слишком закупоренным, поэтому решил ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу.

Джейн все-таки села слева от Харрисона, а Брэнди — справа. Джон решил не обращать внимания на Джейн, потому что каждый раз, поймав его взгляд, она выразительно смотрела на него.

Рядом с Брэнди сидел Генри Брюстер, затем Джон — почти напротив Джейн — и, »наконец, Диллон Холмс.

Прямо одна большая семья.

Может, надо свести Джейн с Генри. Он безопаснее Холмса, и его проще переварить.

Нет. Ни за что. Пусть Генри сам найдет себе девушку.

Харрисон завладел беседой с первой ложкой фруктового салата и весь ужин рассказывал о Нью-Джерси больше, чем нужно для написания путеводителя.

Кейп-Мэй — старейший морской курорт Америки, и этот самый « Конгресс-Холл » служил летним Белым домом для четырех президентов.

Джон Филип Суза^[11] играл свои марши прямо здесь, перед восхищенными слушателями.

Больше ста битв прошло в Нью-Джерси во время Войны за независимость, и штат стал известен как «перекресток революции».

Томас Алва Эдисон изобрел лампу накаливания, кинокамеру и фонограф в лабораториях «Вест-Оранж» и «Менло-Парк» в Нью-Джерси.

В Нью-Джерси есть спорткомплекс «Медоулэндс», где тренировались «Гиганты» и «Ракеты»^[12].

— А Джимми Хоффа похоронен в одной из зон защиты, — прошептал Джон Генри Брюстеру, который благоразумно закашлялся в платок.

Гадрозавр был «динозавром штата».

— Сразу после Харрисона, — прошептал Генри Джону, ведь была его очередь.

Более ста пятидесяти видов фруктов и овощей растет в Нью-Джерси, «штате Садов», который на четвертом месте по спарже и на пятом по кочанному салату.

— Я бы не прикоснулся к тому, который на пятифутовой подпорке, — прошептал Джон Генри и еле сдержался, чтоб не поморщиться, Джейн нахмурилась, будто училка, которая говорит: «Как тебе не стыдно, Джонни, будь умницей и веди себя хорошо».

Александр Гамильтон, первый министр финансов США, был ранен на дуэли с Аароном Бэром, умер прямо здесь, в Нью-Джерси, в его возлюбленном Вихокене.

— Не первая политическая карьера, рухнувшая в Нью-Джерси.

Джон резко повернулся направо, потому что произнес это Диллон Холмс.

— Заскучал, Диллон? — спросил он, в то время как официант забрал у него наполовину съеденное шоколадно-ванильно-клубничное мороженое.

— Я слышу это не в первый раз, знаешь ли, — Холмс отодвинул свое тающее мороженое, к которому почти не притронулся. — Ему надо больше говорить о гражданской позиции, а не только о своем любимом Нью-Джерси.

— Честно говоря, не знаю никого, кто любил бы Нью-Джерси. Ручаюсь, ты никогда не услышишь песни вроде «Я оставил сердце в Ньюарке». Оставил хандру — это да, но не сердце.

— Наш штат стал предметом злых шуток, признаю. Но мы известны не только пляжами, казино и Фрэнком Синатрой.

— Да, — произнесла Джейн. Джон поднял глаза и увидел, что она поднялась из-за стола и стоит за его спиной. — В путеводителе написано, что Нью-Джерси также родина первого концентрированного супа. Но кто об этом помнит?

— Мы. В каждом штате любят перечислять изобретения, выдающихся граждан и тому подобное, — ответил Диллон, поднимаясь. Джон понял, что ему тоже придется встать. Так поступил и Генри Брюстер. Ох уж эта вежливость, которую в молодых людей вдалбливают всяческие тетушки Мэрион. Одна из причин, по которой Джон проводил много времени в одиночестве — не надо быть вежливым, пока стынет кофе.

— Ты прав, Диллон, — Джейн пожала плечами. — Но, честно говоря, я услышала достаточно о Нью-Джерси для одного вечера. Я бы лучше прогулялась по пляжу и посмотрела на Нью-Джерси.

— Сейчас, только допью… — начал Джон, но Диллон прервал его, предложив сопровождать Джейн на прогулку.

— О, это так мило с твоей стороны, Диллон, — защебетала Джейн, и в следующий момент Джон осознал, что стоит у столика один, не считая Генри. Сенатор с Брэнди направились к другим столам, Брэнди просто из любезности, а Харрисон открыто старался произвести хорошее впечатление, как любой политик.

— Ну что, Джон, как дела?

Он повернулся и посмотрел на оставшегося сотрапезника.

— Генри, ты стоишь передо мной. Я с тобой разговаривал. Я передавал тебе соль и булочки. Но я все еще не верю, что ты здесь. Почему ты приехал?

— Ты поверишь, что несколько недель назад я решил воспользоваться приглашением, чтобы просто повидаться с хорошим другом, старым университетским приятелем и лучшим из моих авторов?

— Нет, — ответил Джон, знаком приглашая своего издателя следовать за ним на веранду. — Но я поверю, что ты здесь по той причине, что кое-кто нашептал тебе на ухо, и ты приехал проследить, чтобы я хорошо себя вел, не загремел в тюрьму за то, что расквасил физиономию Харрисону, и все в таком духе. Что еще рассказала тебе тетушка Мэрион?

— Ну, что-то о прилизанных волосах и очках в черной оправе.

— Я отказался от этой неудачной затеи. Не смог ее провернуть. Джейн сразу меня раскусила.

— И она все еще здесь?

— Да, — Джон сунул руки в карманы. — Я сказал ей, что преподаю в университете и хочу написать книгу с разоблачением Харрисона и что она мне нужна для прикрытия. Мы решили быть товарищами.

— Кем? Товарищами?

— Да, — Джон всматривался в пляж, выискивая Джейн.

— Джонни, я ведь хорошо тебя знаю. Ты никогда в жизни не дружил ни с одной женщиной.

— Все когда-то бывает в первый раз.

— Конечно. Первая лампочка, первый концентрированный суп. Но Дж.П. Роман — друг красивой женщины? Который врет ей? Так, куда мне идти делать ставку, что вы никогда не станете закадычными друзьями?

Глава 7

Джейн вставила ключ-карту в электронный замок и вошла в темный гостиничный номер. Туфли она держала в руке, а другой пошарила по стене в поисках выключателя. Интересно, который час? И гораздо интереснее, где Джон?

Она зажгла свет.

— Так-так, леди. Пора бы вам уже быть дома, — донесся голос Джона из кресла у окна.

Джейн зажмурилась, потом нахмурилась.

— Ты напугал меня. Почему сидишь в темноте?

— Я думал, — он поднялся. Он все еще был в новых брюках, ворот белой рубашки расстегнут, а рукава закатаны, обнажая внушительные предплечья. — В темноте лучше думается.

— Ладно, — Джейн пожала плечами.

Если ему хочется терять время попусту, пусть теряет. Она же провела чудесный вечер, гуляла по берегу с Диллоном, наслаждалась напитками и интересной беседой в гостиничном баре «Таверна „Синий кабан“.

— Ну? Где ты была?

Джейн сосчитала до десяти, пока открывала шкаф и складывала туфли.

— В «Синем кабане».

— Неправда. В «Синем кабане» был я.

— В каком зале?

— Что значит — в каком зале? В том самом зале.

— Джон, — Джейн провела обеими руками по волосам и посмотрела на него: — В «Таверне» два зала. Как там в брошюре? Два зала, у каждого свое настроение. Первый — просторный сад на открытом воздухе, второй напоминает уютную таверну. Темные стены, огромный камин, приглушенный свет…

— То есть вы с Холмсом сидели в темноте, пили…

— Да. Пока ты, очевидно, был в другом зале. Один?

— Нет, не один. С Генри Брюстером.

— Вам было бы уютнее в обеденном зале, — не сдержалась Джейн.

Джон прошел мимо нее к своей кровати.

— Ты мне больше нравилась симпатичной и славной.

— А я никогда не говорила, что ты мне вообще нравишься, дружище, — отстрелялась уязвленная Джейн. Потом села на кровать и покачала головой: — Мы опять ссоримся. Почему? Это нелепо. Мы знаем друг друга слишком плохо.

— Это правда, и мы не ссоримся. Я просто напомнил тебе, что ты моя… служащая, и я хочу, чтобы ты отчитывалась за свое время.

Джейн уставилась на него. Он уставился в ответ.

— Ладно, я козел, — произнес Джон в конце концов. — Прости. Ты хорошо провела время?

— Я чудесно провела время, — она вздернула подбородок. — На пляже было прекрасно, а потом мы пошли в «Синего кабана», и я выпила два коктейля с зонтиками, — она улыбнулась и потерла кончик носа ладонью.

— Неужели? А что за коктейли?

— Понятия не имею. Но я попросила чего-нибудь с зонтиком, и бармен принес мне большой фигурный стакан с розовым напитком и зонтиком. Сладкий, почти как клубничное молоко, — она улыбнулась и вздохнула. — Последний раз я пила клубничное молоко в детстве.

Джон сорвал с себя рубашку, и Джейн отвела глаза, потому что при тусклом свете единственной верхней лампочки его мышцы рельефно оттенялись, и у нее появилось почти непреодолимое стремление провести по ним руками и…

— Ты ведь не пьешь, Джейн?

— А? — Она тряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли. — Нет… хотя, конечно, пью. Иногда за ужином я выпиваю бокал вина и… все. Но я пью. Я не чаехлеб.

— Чаехлеб? Блин, я тысячу лет не слышал этого слова.

— Моя бабушка так говорила. Чаехлеб. Не знаю, почему так назвали. Потому что чай безалкогольный? Или от «души не чаю»?

— Ну ты даешь. — Джон взял открытый чемодан и швырнул на пол. — Я бы не сказал, что ты упилась, но ты слегка под мухой. Чувствуешь, да?

Она выпрямилась:

— Не смеши меня. Я не под мухой. Я… я навеселе. Именно. Навеселе. А чего ты ждал? Запер меня в своем желтом капкане, залил дождем, упустил наш люкс, стоишь тут полуголый, развел у себя свинарник — а ведь нам спать в одной комнате. Нужно было выпить три зонтика.

— Еще не совсем свинарник. Вот пройдет дня два… — Сумка и чехол с костюмом присоединились к большому чемодану на полу. — Я не сказал, что у тебя был легкий день, Джейн. И у меня тоже. Но если ты хочешь хоть как-то помочь, не нужно надираться каждый раз, когда что-то не по-твоему.

— Значит, теперь я надралась? Чудесно. Просто… чертовски мило с твоей стороны, Джон Романовски. После всего, что я для тебя сделала.

Она прошлепала к комоду и открыла третий ящик, в котором лежали пижамы. Слава богу, Молли не купила ей ночную одежду — кузина спала голой, так что, скорее всего, это не пришло ей в голову. Джейн вытащила небесно-голубую пижаму с облачками и направилась в ванную.

— К моему возвращению надень пижаму, Джон, или я сегодня же уеду.

— Я не ношу… Хотя я купил шорты. Их и надену.

— Замечательно. Поройся в своем бардаке. Уверена, что ты их найдешь.

— Погоди… После всего, что сделала для меня? Что ты сделала?

Джейн сосредоточилась, чтобы ровной походкой дойти до ванной. Когда она шла в комнату, ее не шатало, но тут слегка закружилась голова. Немножко под мухой. Немножко… Черт, не хочется, чтобы он оказался прав.

— Что я сделала? — Она облокотилась на дверной косяк, чтобы ее не шатало. — Этот человек спросил, что я сделала. Хорошо, я расскажу ему, что сделала. Я заполучила для нас приглашение на маленькую дружескую вечеринку, которую сенотер… то есть сенатор… устраивает завтра вечером в своем люксе. В нашем люксе. В бывшем нашем люксе. Это факт.

И пока Джон стоял на месте, выпячивая грудь, черт его возьми, Джейн повернулась и исчезла в ванной. Опершись на край раковины, она глазела на себя несколько длинных секунд, стараясь сфокусировать взгляд.

Надо прийти в себя, решила она, смывая макияж. Потом простирнула колготки и нахально повесила их на душевую перекладину.

Прийти в себя? Как же это сделать?

В ее спальне находится опасный невоспитанный качок — или она в его. В любом случае ничего хорошего. Сегодня мужчина ее мечты проводил ее до лифта и целомудренно поцеловал в щеку. Ее ждало приключение, она хотела расследовать, в чем замешан сенатор Харрисон… Главное, чтобы не с Брэнд и Хаит, это будет мерзко.

И, в довершение всего, она оказалась тут обманным путем, исполняя миссию Молли. Если Джон узнает, ей конец.

Прийти в себя? Конечно… сразу после того, как она выйдет из себя.

Джейн застегнула пижаму на все пуговицы, в последний раз оглядела себя, вытянув руки в стороны, чтобы увериться, что ткань не просвечивает. Очень ничего. Ей нравились эти пижамы. Штанины и рукава чуть длинноваты, чтобы чувствовать себя маленькой и уютной. Хлопок тонкий, ведь ему много лет, но не совсем прозрачный. Если не стоять перед прожектором.

Она собрала одежду, сделала глубокий вдох, открыла дверь ванной… и вышла на свет прожекторов.

Этот человек включил все лампочки в комнате. Джейн пришлось зажмуриться и прикрыть глаза руками, хотя она на самом деле хотела быстро принять ту позу из «Сентябрьского утра»^[13] — одна рука на груди, другая сильно ниже.

— Ты что, собираешься посадить тут «Боинг-747»? — спросила она, щурясь. — Не вижу взлетно-посадочной полосы.

— Стой спокойно, не двигайся. Я ищу контактную линзу, черт бы ее побрал, — ответил Джон, и она поняла, что не видит его, потому что он стоял на карачках между кроватями.

— Ты носишь линзы? — удивилась Джейн, стоя неподвижно. — Я не знала. А они… цветные?

Он поднял голову.

— Цветные? В смысле, подкрашенные? Нет.

Нет. Конечно, нет. Потому что его глаза остались по-прежнему сине-зелеными, или зелено-синими, или как их там, только сейчас они были слегка близорукими и более мягкими. А еще восхитительными, и сексуальными, и… Может, вернуться в ванную и произвести рокировку?

— Черт возьми, — Джон медленно полз, осторожно шаря по ковру. Затем снова поднял на нее глаза. — Ты не поможешь мне?

— Но ты же сказал., . Ну ладно, — она стала на четвереньки и принялась точно так же шарить. — Ты не носишь одноразовые?

— Если бы носил, то разве ползал бы сейчас по ковру?

— Точно, — Джейн продолжала поиски. — Может, тебе подумать об одноразовых? Есть такие, которые носишь несколько дней, а потом выбрасываешь. Думаю, есть даже такие, которые носишь только один день, а потом выбрасываешь. Они, наверное, стерильнее. И если ты часто роняешь свои, то лучше подумать о… нашла!

Она села на колени, аккуратно прилепив линзу к указательному пальцу, и увидела, что он тоже сел, и странно смотрит на нее.

— Ну-ка дай, — Джон потянулся, чтобы выхватить у нее линзу. Неблагодарный.

— Пожалуйста, Джон. Только не плюй на нее и не вставляй обратно, потому что…

— Елки-палки, может, хватит, а? — Джон поднялся на ноги. — Ты еще скажи, чтобы я почистил зубы перед сном.

Джейн закатила глаза:

— Не глупи. Ты же взрослый. Конечно, ты чистишь зубы перед сном.

— Нет, не чищу. Если не хочу. Потому что я взрослый.

— Это нелепо. Ты просто смешон! — Джейн разобрала постель и бережно свернула покрывало в ногах кровати. Перед отъездом мама сказала, что, скорее всего, в отелях простыни стирают каждый день, но с покрывалами дела обстоят иначе. Так что человек, живший в этой комнате до нее, наверняка пользовался тем же самым покрывалом.

Вмешался отец и сообщил, что по телевизору передавали, как много микробов водится на коврах, телефонах, даже лампах… и откуда появляется большинство этих микробов.

Вот почему в застегнутом переднем кармане чемодана обнаружилась банка «Лизола».

— Черт!

Джон, который засовывал контактную линзу в маленький пластиковый чехол, опять уронил ее на ковер.

— Твою ма… что такое?

— Родители, — Джейн рухнула спиной на кровать. — Я так и не позвонила родителям — сказать, что все нормально. — Она подняла голову и попыталась взглянуть на часы на столике между кроватями. — Сколько времени?

— Ты спрашиваешь у человека, который только что снял линзы? Немного за полночь, наверное. — Джон тоже поднял голову, потому что снова оказался на полу в поисках линзы. — Только не говори, что на самом деле звонишь родителям сообщить… погоди минутку. — Джон обнаружил линзу и быстро спрятал ее в чехол. — Вообще, сколько тебе лет? Меня тут не арестуют?

Джейн села на краю кровати.

— Мне двадцать семь лет, Джон, но это не значит, что родители не беспокоятся, когда меня нет дома. Сейчас они, скорее всего, собираются заявить в полицию. Я должна позвонить. Сейчас не поздно, как ты думаешь?

Он сел напротив нее на свою кровать, и она не могла не заметить, что их колени почти соприкасаются. А ей казалось, что места больше.

— До меня начинает доходить, — Джон покачал головой. — Ты заведуешь детским садом.

— И яслями. Ты об этом знаешь, — рассеянно ответила Джейн, сдвигаясь к концу кровати, чтобы убрать колени. Она оглянулась в поисках сумочки, чтобы взять мобильник.

— И яслями, как я мог забыть? Ты славная девушка. Симпатичная подружка невесты и прочее. Только одно может все это венчать, и я, кажется, догадался. Ты живешь с родителями, да?

— Это преступление? — Джейн собиралась звонить по мобильнику, но внезапно почувствовала, что он снова посмеется над ней.

— Если нет, то должно быть. Что ты делаешь здесь, Джейн? Я серьезно. Что ты здесь делаешь?

— Я? А что, почему не… то есть… нет, не могу. Молли смогла бы, а я — нет.

Она подняла плечи, опустила их и убрала мобильник в сумочку. Первым делом она позвонит родителям завтра и извинится. Да, может, она завтра будет дома.

— Джейн! Что с тобой?

— Ничего. Просто отключилась ненадолго. Наверное… — Джейн посмотрела на него с надеждой. — Мне нужно кое-что тебе рассказать. У тебя есть часок? За час я, может, успею все объяснить, потому что придется начать со второго класса, иначе ты не поймешь, что у нас с Молли. Хотя это займет всю ночь, а я совершенно не хочу все вспоминать.

Джон долго смотрел на нее, потом взял коробку с конфетами.

— С корицей или лакрицей? — спросил он, протягивая ей коробку.

— Я уже почистила зубы… ну ладно, — она покопалась в коробке, нашла последнюю лакричную конфету, проползла под простыни и откинулась на подушку.

— Ты меня возненавидишь, — она развернула конфету. — И вышвырнешь меня, и кончится мое приключение, а это совсем погано. Потому что я хотела тебе помочь, честно. Я уже решила, что ничего не расскажу Молли.

— Молли… Почему это имя постоянно всплывает? Это, должно быть, Молли-Эпплгейт, которая работает в Сенате?

Джейн пожевала конфету и сунула ее за щеку, чтобы она растаяла. Придется снова чистить зубы, но ничего. Лакрица того стоит.

— Молли не работает в Сенате, Джон. Она работала там когда-то, после университета, но потом сменила много мест, — Джейн вздохнула. — Настоящую прорву мест.

Джон, сидевший по-турецки на неразобранной постели, наклонился и спросил:

— Расскажи мне. Какое отношение Молли имеет к тому, что ты здесь?

Джейн свернула обертку от конфеты в аккуратный квадратик и теперь не знала, куда его деть.

— Она меня шантажировала, — она посмотрела на Джона, чтобы определить его реакцию.

— Чем? Что ты кормила детей поддельным сыром?

— Я всегда даю детям только натуральный сыр. — Джейн подбросила квадратик и смотрела, как он падает на пол у дальней спинки кровати. Она подавила желание встать, поднять его и найти мусорную корзину… а потом навести порядок на половине Джона. — Давай я начну сначала, ладно?

— Хорошо, только рассказывай быстрее. Я начинаю нервничать.

— Нет, ты не нервничаешь, — Джейн снова посмотрела на него. Она не видела, что он волнуется. Видела только, что он волосатый и сексуальный, как сам грех. На нем не было ничего, кроме спортивных синих нейлоновых шортов, он сидел на покрывале, волосатые ноги скрещены, шевелюра всклокочена. Он ее в могилу сведет.

Прогнав и эти мысли, Джейн вздохнула и, не обращая внимания на фантик, начала рассказывать.

Она рассказала Джону все о Молли, которая гостила в Фэйрфаксе каждое лето в перерыве между разными интернатами — из школы ее выгоняли с поразительной регулярностью. О том, как родители Молли любили путешествовать, но никогда не брали с собой Молли. О том, какой непоседой была Молли, какой смутьянкой… И как Джейн любила свою кузину, пусть и завидовала ее живости.

Она не рассказала о Шоне Джентри. Зачем ему знать о ее разочаровании. При том, что у него все задатки стать вторым.

— Думаю, Молли хулиганила, чтобы привлечь внимание родителей, — сказала Джейн, описав, как ее кузина заперлась в морозильнике в торговом центре и отказывалась выходить, пока кто-то не разыскал ее родителей в Бали и не позвонил им, чтобы она попросила их приехать и забрать ее. Ей тогда было семь.

Джон покачал головой:

— Это грустно.

— Я знаю. И мои родители знали, поэтому мы забирали ее каждое лето и два последних года старшей школы, когда она побывала в каждом интернате в пределах тысячи миль.

— Теперь объясни про шантаж.

— Ну, не совсем шантаж. Молли… Ну, у Молли есть способ превращать все в приключение. Ее родители умерли, и за счет доверительного фонда, который, кажется, неисчерпаем, она ведет неплохую жизнь. Я… я завидую ей немного. Отчасти ее безбедной жизни. Но ее родители наложили ограничение на фонд. Пока Молли не выйдет замуж, она должна сама зарабатывать деньги, по меньшей мере десять месяцев в году, чтобы получать доходы фонда. Хотели, чтобы она научилась ответственности.

Джон внимательно слушал, и Джейн стала объяснять, что Молли проходит испытательный срок на последней работе, и ей пришла в голову отличная мысль…

— Харрисон? — Джон вскочил на ноги так быстро, что Джейн даже не заметила, как он это сделал. — Она хочет, чтобы ты достала сенсацию о Харрисоне?

Лакрица смешалась в желудке с розовым клубничным напитком, и внезапно Джейн почувствовала дурноту.

— Я уеду завтра утром.

— Заткнись, — тихо сказал Джон, меряя шагами ковер. — Молли работает на самую крупную газету в Вашингтоне, которая не слишком симпатизирует Харрисону. Информация, которую ты ей дашь — информация, которую тебе дам я, — может оказаться напечатанной в газете. Да, мне это нравится.

— Тебе это нравится? Тебе нравится что? Я думала, ты хочешь написать книгу. — Джейн в конце концов не выдержала, подобрала фантик и выбросила его в мусорку. И всерьез подумала о том, чтобы вернуться в ванную: предположительно, чтобы снова почистить зубы, но более вероятно, чтобы крепко обнять фарфоровый унитаз. Вместо этого она опять заползла под одеяло и притворилась, будто ей хорошо.

Он махнул рукой, словно позволял ей лечь, и продолжил вышагивать. Как лев в клетке, или пантера, или великолепный сексуальный мужчина. Наконец он повернулся к ней с улыбкой на лице, из-за которой Джейн захотелось дернуть носом и исчезнуть.

— Я вшивый писатель, — он улыбнулся еще шире.

— О, не говори так, Джон. У тебя уже была неудачная затея, — мягко сказала Джейн, заставляя себя сесть еще раз.

— Нет, нет. Я вшивый писатель. Правда. Но меня очень увлек Харрисон. Думаю, я могу копнуть глубже, сорвать с него личину. Но я никогда не продам книгу. Кроме того, на издание уйдет слишком много времени, и Харрисон может уже выставить свою кандидатуру и даже быть избранным. Но если мы скормим твоей кузине то, что выясним, а она скормит это своему начальству в газете… Да. Да, Джейн, это может сработать.

— Ты отказываешься от книги? Вот просто так?

— Не раздумывая. Я говорил, мне не нравится Харрисон. Он какой-то… какой-то…

— Скользкий? — предложила Джейн, кивая. И зря. Вместе с головой кивнул и желудок, а затем сделал полуоборот.

— Ты тоже так считаешь?

— Я вот что считаю, Джон. То, что мы с тобой приехали за одним и тем же, удивительное совпадение. Какова была вероятность?

Джон опять присел на кровать.

— Джейн, по моим подсчетам, на конференции шесть журналистов. Ты правда думаешь, что они собираются обсуждать глобальное потепление или политическую мораль? Нет. Они здесь потому, что нынешний президент не может снова баллотироваться, вице-президент отказался по состоянию здоровья, так что Харрисон победит наверняка — если решит выставить свою кандидатуру.

— А как насчет другой партии? Он покачал головой:

— Оппозиция в замешательстве, они заявили восьмерых, которых никто не знает, так что многие месяцы там не будет ничего дельного, пока один или двое не оторвутся от остальных. Харрисон — не только самая крупная шишка в городе, Джейн, но и единственная. Так что совпадение не слишком большое. Тут половина людей, по умеренным подсчетам, наблюдают за сенатором Обри Харрисоном.

— Даже Брэнди Хаит? Джон пожал плечами:

— Может быть. Она не единственная актриса, которая стремится в высшие круги. Посмотри на Мэрилин Монро, Грейс Келли, Барбру Стрейзанд, Лиз Тэйлор. Можно жениться или содержать, пока ты в политике, рука руку моет. Может, Брэнди Хаит подумывает стать Первой Леди» Ради славы или настоящей политической программы. Тут многие женщины страстно желают стать следующей Джеки Кеннеди или Хил лари Клинтон.

Джейн прижала пальцы к вискам. Она почти обрадовалась головной боли. Это отвлекало от тошноты.

— Я не создана для всех этих интриг. Политика такая запутанная.

— Нет. Просто следи за властью и за деньгами. А сейчас следи за Обри Харрисоном и посмотри, куда он ведет. Из двух сотен участников по крайней мере три четверти здесь только для того, чтобы разузнать, в чем замешан Харрисон. Остальные уже знают, и я хочу разведать, что именно.

— И ты хочешь, чтобы я скормила это Молли… Я думала, ты убьешь меня.

— Нет. Мы команда, Джейн. Пока ты не истекаешь слюной по Диллону Холмсу.

— Я не истекаю… Грубиян.

— Извини. В общем, приключение продолжается, Джейн. Веселись до упаду, пусти все на самотек. Поиграй недельку в свою кузину Молли. Но запомни одну вещь — Диллон Холмс влюблен в Диллона Холмса. Так что поищи кого-нибудь другого.

— Я не такого приключения хотела. В твоих устах все звучит так грязно, словно я мечтаю прыгнуть в постель к первому встречному.

— Мечтай — не мечтай, Джейни Престон, но ты уже спишь с таким в одном номере.

Она пристально посмотрела на него и повернулась на бок.

— Да, надо поспать.

Джон обошел комнату и выключил все лампочки.

— Не забудь почистить зубы, — он забрался в постель, а Джейн натянула одеяло на голову.

— Ты какой-то довольный, — Обри Харрисон повернулся от импровизированного бара со стаканом скотча в руке.

Диллон Холмс пересек гостиную маленького люкса, ослабляя галстук, и забрал у сенатора стакан.

— Спасибо, я с удовольствием выпью. Как ты догадался?

Харрисон пару раз надул щеки, повернулся и налил себе виски в другой стакан. Двойную порцию.

— Я только что видел Тоби Паттерсона, — Диллон аккуратно сел, слегка подтянув брюки, чтобы не мялись на коленях. — Он начинает волноваться.

— Почему? Какая муха его укусила?

Д ил лон изящно пожал плечами. Он все делал изящно.

— Он хочет, чтобы ты объявил прямо на этой неделе. А лучше вчера. Я бы сказал ему, когда, но мне спокойнее, когда он вне игры. К тому же некоторые его сотрудники начинают шуметь о Клакстоне, о том, чтобы Паттерсон поддержал его. В конце концов, Клакстон очень популярный губернатор штата.

— Губернатор Пенсильвании? Ну-ка, Диллон, назови имена президентов из Пенсильвании. Я могу привести тебе только одно, потому что больше нет. Бьюкэнен^[14]. Старина Джимми даже не мог удержать Южную Каролину, и мы все знаем, что случилось потом.

— Зато Клакстон абсолютно чист, и многим он нравится. Я бы посоветовал протолкнуть его на пост твоего вице-президента, но только никто не захочет президента из Нью-Джерси, а вице — из Пенсильвании. Тебе нужен кто-то из Калифорнии.

Сенатор отодвинул от маленького столика стул с прямой спинкой и оседлал его.

— Ты так уверен, что я буду баллотироваться?

— Все уверены, Обри. Ты бы слышал нашу маленькую мисс Престон, которая воспевала тебя. По ее словам, ты любимец каждого, включая Романовски, а мы знаем, что он — фуфло. Он до сих пор меня беспокоит, но уже меньше. Наверное, он просто хотел повидать тебя, посмотреть, помнишь ли ты его. И на твоем месте я бы снизил обороты с Брэнди. Нам нужен кто-то из Калифорнии, конечно, но из округа Оранж, а не из Голливуда. Мне не нравится даже намек на связь с Голливудом.

— Может, мне наплевать, что тебе нравится, — сенатор облокотился на спинку стула.

— А мне, может, наплевать, что тебе нравится, или нравлюсь ли я. Ты лучше вспомни, кто здесь командует, Обри.

— А ты об этом никогда не забываешь, да? Сегодня вечером я говорил не всерьез, черт побери. Я просто выпускал пары.

— Журналисты наверняка поверят тебе, если ты захочешь созвать пресс-конференцию, объяснить свои слова, посмотреть, что происходит, — проговорил Диллон без запинки. — Извини, я пойду возьму распечатку.

— Нет, сядь. Ты до сих пор носишь это с собой? Диллон вернулся через пять секунд, помахивая двумя скрепленными листами.

— Как всегда, просто памятка, чтобы ты не забыл. Но не пленка, дядя. Мы с тобой знаем это, — и он улыбнулся. — Я решил сегодня организовать небольшой коктейль. Просто вечер знакомств. Будет обычная группа, плюс несколько человек для отвлечения внимания, на случай если кто-то слишком заинтересуется и запишет имена. И обрати больше внимания на эту бабу, Престон, как мы договаривались. Она совершенна, Обри, даже лучше, чем рекламировали. Молодая, миленькая и поразительно наивная. Подарок судьбы.

Сенатор потер шею.

— Хорошо, хорошо. Фотографы будут?

— Конечно. Вы с барышней улыбаетесь в камеры. Она будет большой подмогой с мамашами. Но не переборщи, Обри. Она слишком молода. Улыбайся ей, но обращайся по-отечески. Ты знаешь, что значит по-отечески? Это значит, что ты, черт подери, не лезешь к ней в трусики.

— Ну ты и скотина, Диллон. Сын моей сестры. Как же я не знал… Она тоже скотина.

— Да, да, конечно, — Диллон сделал еще один глоток. — Фотографии. Возможно, местное телевидение. Будет хорошо. Мы можем нанять несколько детей…

Глава 8

Ранним воскресным утром в Кейп-Мэй было солнечно и уже тепло, хотя морской ветерок, продувавший балкон в номере Джона, обещал, что день будет вполне приятным.

Возможно, приятнее, чем сейчас, — он сидел в плетеном кресле-качалке на балконе. Его выставила из собственной комнаты самая невероятная соседка на свете.

Она выглядела крайне аккуратной даже во сне: лежала на боку, ни одно из покрывал не смято, рука под щекой. Когда он проснулся в шесть, пришлось напомнить себе, что в его планы не входит забраться к ней в постель и посмотреть, как она будет выглядеть, запутавшись в простынях… в его руках…

— Все? — позвал он через открытую дверь. — Я уже насмотрелся на природу, и тут сидит чайка, которая так на меня уставилась, что я либо отдам ей завтрак, либо стану им.

— Не дури, — Джейн вышла на балкон. — Чайки не нападают на людей.

— Да? А ты пробовала когда-нибудь пройтись по пляжу с пакетиком картошки-фри в руке? — Джон поднялся с качалки. — Ты все? Я хоть что-нибудь смогу найти?

Джейн закатила глаза.

— Хватит жаловаться. И поверь мне, я не хотела разбирать твой кавардак. Просто осознала, что еще день, и нам придется ползать по полу, карабкаясь через горы твоей одежды. Между прочим, ты сам сказал, что не можешь смотреть, как я развешиваю твою одежду.

— Меня однажды напугала вешалка. Или брови Джоан Кроуфорд, точно не помню, — он вернулся в комнату, которая выглядела так, будто в ней никто не жил.

— Куда ты, черт возьми, все засунула?

Она прошмыгнула мимо него, подошла к комоду и стала выдвигать ящики.

— Два верхних — твои, два нижних — мои. Ты выше, поэтому так будет справедливо.

— Справедливо. Но я думаю, тебе нужно три, чтобы было справедливее всего. Где мой ноутбук?

— На столе рядом с тобой. Вместе с книгами, папками, ручкой и блокнотом. И я нашла твой шнур от модема и воткнула в телефон. Туалетные принадлежности в ванной, ярлыки с одежды срезаны, а чемоданы аккуратно вложены, один в другой. Они в шкафу.

Джон поежился. Она управилась со всем этим за пятнадцать минут?

— Я просто в ужасе от тебя. Как я теперь жить буду? Мне нужен… мне нужен развал.

— А мне нужен порядок. Порядок побеждает, потому что всегда может превратиться в развал, но в развале очень сложно навести порядок, когда он… развален.

Джон ущипнул переносицу и состроил рожу.

— И я даже кофе еще не попил. Давай, чистюля, пойдем раздобудем чего-нибудь поесть.

Джейн взяла сумочку и папки с материалами конференции, которые они получили вчера вечером.

— Я уже посмотрела, завтрак накроют в банкетном зале, который потом поделят раздвижными дверями на три отдельные комнаты для собраний. Там три заседания по полтора часа с девяти до пяти. И ты, наверное, захочешь побывать на семинаре по работе правительства: «Ограничение власти федерального правительства. Удачная затея или путь к всеобщей коррупции?» Харрисон обязательно придет, верно? Если только ты не считаешь, что сенатора больше интересуют проблемы кислотных дождей или авторского права.

— Уж точно не кислотных дождей. Он не верит в такие вещи, которые, по мнению его сообщников, могут ударить по их карманам. Хотя мне интересен семинар по авторским правам. — Они вышли в коридор, дверь захлопнулась и заперлась за ними. — Черт. Я забыл свою карточку-ключ.

Джейн протянула ему ключ вместе с наклейкой, на которой было напечатано: «Профессор Джон Романовски ».

Он пришлепнул ее на грудь, потому что уже выяснил, что споры с его «товарищем по комнате» напоминают попытки ставить друг на друга стеклянные шарики.

— Ты начинаешь меня раздражать, Джейн. Прекрати быть такой чертовски совершенной.

Джейн нажала кнопку лифта.

— Я не совершенна. Я нервничала и слишком много вчера выпила, и уже проглотила три таблетки аспирина, а то голова раскалывается. Я живу в комнате с ворчливым неряхой, который явно не любит утро, даже прекрасное, и у меня ощущение, что если тебя, такого большого, волосатого и мужественного, не держать на коротком поводке, ты разрушишь себя за десять минут.

— Отлично. Истинная тетушка Мэрион. Не хватает только фартука, — пробормотал Джон, сворачивая за угол, и увидел сенатора Харрисона с его верным Тонто^[15], то есть Диллоном Холмсом, которые уже стояли у лифта.

— Доброе утро, дорогая Джейни, рад встрече. И вам доброе утро, Джон. Прекрасный день, верно? — Сенатор Харрисон уж точно любил утро, потому что был причесан, ухожен, и от него пахло так, словно кто-то опрокинул на него полфлакона дорогого одеколона. — Вы позавтракаете с нами?

— О, спасибо, сенатор. Но в программе сказано, что будет шведский стол, и места не фиксированы, так что вы вовсе не должны…

Она замолкла, когда Джон украдкой наступил ей на ногу и заявил:

— С удовольствием, сенатор. Вот и лифт. Диллон, ты тоже завтракаешь или просто хочешь проехаться с нами на лифте?

— Очень смешно, Джон, — натянуто улыбнулся Диллон.

Джон отвесил ему презрительный поклон и подождал, когда тот войдет в лифт. Стыд и позор. Всякий раз при виде Диллона он не могсправиться с собой и начинал острить. Нет, ему никогда не сыграть чудаковатого профессора.

В тишине они спустились на первый этаж.

Все расступились, пропуская Джейн вперед, и Джон поспешил за ней. Харрисон и Холмс шли позади.

— Эй, притормози, куда бежишь?

— Ты просто несносен. Подлизываешься к Харрисону, ехидничаешь с Диллоном, который ведет себя исключительно по-джентльменски со мной — и с тобой. И вообще, с чего ты решил, что я хочу позавтракать с ними? Разве не достаточно того, что всю неделю мы будем сидеть за одним столом во время ланча и ужина? Сегодня воскресенье, а воскресенье — мой выходной. Могу я хоть немного развлечься?

— Я думал, ты уже развлеклась, расставив мои туалетные принадлежности по алфавиту. Или по размеру? Назначению?

Она повернула голову и пристально посмотрела на него, не останавливаясь.

— Не смешно. И я не развлекаюсь. Знаешь, утром я говорила с родителями, пока ты принимал душ. К счастью для тебя, вчера они позвонили Молли. Иначе приехали бы уже этим утром, как раз вовремя, чтобы услышать твое жалкое подражание Спрингстину. Было бы чудесно, верно? И знаешь, плохой голос в ванной лучше не становится.

— Значит, все дело в родителях? — Джон попытался пропустить мимо ушей нападки на его вокальные данные. Вдобавок маленькая Джейни Престон понемногу выползает из панциря примерной девочки. Если еще подтолкнуть ее, она может даже обругать его… или выяснить, что нет, милочка, мы не товарищи. — Они задали жару своей дочурке?

— Нет. Они все поняли, когда Молли объявила им, что в Кейп-Мэй внезапно началась буря, и телефонные линии вышли из строя вчера днем, как раз когда на самом деле я разговаривала с ней.

— Быстро соображает твоя кузина, — сказал Джон, когда они встали в очередь к шведскому столу.

— Быстро, но не более того. Ее вранье продержалось ровно до тех пор, как папа сегодня утром посмотрел погоду в Интернете и не нашел ни одного упоминания о буре в Кейп-Мэй. Так что я сказала ему правду. Ну, вроде.

— Вроде? — переспросил Джон, протягивая ей еще теплую тарелку и наблюдая, как она загружает на нее фрукты. Она даже взяла толстенную ветку петрушки или еще какой-то зеленой кудрявой штуковины, которую он не стал бы есть, даже умирая с голода, и водрузила ее сверху.

— Я сказала, что машина сломалась, и когда я добралась, то так устала, что упала на кровать и проспала до самого утра. Хочешь мускусную дыню?

— Нет, спасибо. Ты строишь пирамиду или собираешься все это съесть?

— Съесть все это? Нет, конечно, нет. Я просто подумала, что было бы неплохо сделать тарелку с фруктами для нашего столика. На всех.

— Повторяю, Джейн. От тебя в дрожь бросает, — Джон положил себе яичницу-болтунью. — Ты все умеешь организовать. Готов поспорить, ты сможешь заставить кошек ходить строем.

Она наконец-то улыбнулась.

— Ты когда-нибудь видел ораву четырехлетних детей, которые держатся за бечевку на прогулке? Это хорошо в теории. Длинная веревка с лямками, за которые держатся дети, пока старший ведет их за собой. Но если один ребенок решает ее отпустить, то отпускают все, и поэтому я строю кошек. Вернее, строила, пока не запаслась веревкой с маленькими браслетами.

— Собственная группа ясельников, скованных одной цепью. Очень славно, прости за выражение. А теперь ты строишь меня, и, судя по виду этой тарелки с фруктами, также сенатора и Холмса. Постарайся не забывать, что у тебя приключение, Джейн. Никто не говорил, что ты должна все время цепляться за поручни. Ты можешь швырять одежду на пол. Оставлять открытой зубную пасту. Есть вкусную еду, не только здоровую. Я серьезно. Попробуй.

Она посмотрела на него, на тарелку, потом снова на него. После чего отставила тарелку и взяла новую, из стопки около горячей еды.

— Я буду яичницу, бекон и немного ветчины, и два ломтика поджаренного белого хлеба, не зернового, а потом вернусь за блинами.

— Вот-вот, Джейн, дай себе волю. Блины с клубничным сиропом? — спросил Джон, ухмыляясь.

Джейн с ужасом посмотрела на него.

— О боже, нет. Я больше никогда не буду есть клубнику.

— Хорошо. Начнем с малого. Потом ты раскрепостишься еще больше, перестанешь подписывать открытки, может, встанешь на пляже без крема от солнца или шляпы и споешь несколько куплетов из «Рожденной свободной»^[16].

— По твоим словам, я получаюсь зажатой психичкой. — Джейн несла до краев полную тарелку. Они направлялись к их постоянному столику. И так слишком много отклонений от расписания, и он боялся, что она взорвется.

— Не зажатой. Сдержанной. Подавленной. Чересчур правильной. Хорошей девочкой. Я до сих пор не пойму, как твоя кузина уговорила тебя сюда приехать.

Она опустила голову.

— Я этого хотела, вот почему. Ты правда думаешь, что Молли может уломать меня шантажом? Я ведь еще ничего не совершила.

— До сегодняшнего дня. Вернее, вчерашнего. И вчерашней ночи. Все у тебя будет хорошо. Только завязывай с пьянками.

— Я думала, это меня раскрепостит. А вместо этого стало плохо, и тогда я тебе все выложила, — она вздохнула и положила на колени салфетку. — Мне до сих пор не верится, что ты действительно рад, что Молли работает на…

— Сенатор! Вы нашли тарелку Джейни с фруктами? — выпалил Джон. — Мы разговаривали, а она все громоздила и громоздила и наконец поняла, что туда никак не поместится яичница.

— Это ваша работа? — Харрисон указал на тарелку с фруктами перед тем, как поставить ее в центр стола. — Очень художественно.

— Правда ведь? Страшно подумать, что она могла бы сотворить из кубиков «Лего».

— Сенатор, — Диллон отодвинул свой стул, — мы должны поспешить, если вы собираетесь встретиться с конгрессменом Паттерсоном.

— Да-да, я помню, — Харрисон наклонился к Джейн. — Он такой организованный. Я просто с ума схожу. Вы ведь предпочитаете свободу, Джейни? Я-то уж точно.

Джон прикусил нижнюю губу. Джейн вспыхнула, пытаясь ответить.

— О, Джейни свободная личность. Верно, Джейни? На самом деле она только что уговаривала меня прогулять утренние семинары, чтобы мы сходили на пляж. Будем строить замок из песка.

— Правда? — спросила Джейн, ее прекрасные карие глаза расширились.

— Правда, — Джон удивился тому, как обрадовался ее радости. — Обязательно.

— Я вам завидую, Джон, — вздохнул Харрисон. — Я уже не помню, когда в последний раз что-то делал только потому, что хотел. Я бы присоединился к вам, но должен провести эту встречу. Диллон, ты бы сходил с ними. В беседе с конгрессменом ты мне не нужен.

Джон скрыл свое изумление — на лице Диллона Холмса сначала проступило ошеломление, затем подавленный гнев.

— Правда, сенатор, мне несложно. И я сделал несколько записей…

— Нет, нет, иди. Я серьезно. Иди! Политика, замки из песка… Почти одно и то же, вам не кажется? Только, — добавил он, подмигнув Джейн, — песок не такой зыбкий.

— Извините, сенатор Харрисон, — Джон поставил на стол чашку кофе. — Но это не слова будущего президента. Может, я чего-то не понимаю, но это слова человека, изрядно разочаровавшегося в политике.

— Нет, Джон, — возразил Харрисон, намазывая маслом ржаной тост. — Это слова человека, который разбирается в политике. Политика — грязь, но, когда страна взывает к тебе, приходится отвечать. — Он быстро взглянул на Диллона. — В конечном счете у меня просто нет выбора.

Остаток завтрака прошел довольно тихо, пока Джейн не перевела разговор на вечерний коктейль, задав извечный женский вопрос:

— Что мне надеть?

— Что-нибудь яркое, Джейн. То, что хорошо выйдет на фотографиях, — ответил Диллон. — Мы пригласили прессу.

Джон почувствовал, что ему надо бы кое-что выяснить и для себя.

— Прессу? Я думал, эти конференции проходят более… уединенно. Не для прессы.

— И вы преподаете политологию? — произнес Диллон так снисходительно, что Джону захотелось ему врезать. — До президентских выборов осталось меньше двух лет, профессор. Все, что делает потенциальный кандидат, — достояние общественности.

— А вы говорили, что не знаете, собираетесь ли баллотироваться, — быстро вставила Джейн. — Но все же решили выставить свою кандидатуру?

Диллон рассмеялся:

— Все задают один и тот же вопрос. Если бы это зависело от меня, дядя объявил бы о своей кандидатуре сегодня же. Но мы еще следим за неофициальным подсчетом голосов, обдумываем сложности. Все это требует времени, Джейн.

— И денег, — добавил Джон, набивая рот яичницей, — не будем забывать про деньги.

— Всем доброе утро, — Генри Брюстер отодвинул стул рядом с Джоном. — Прекрасный денек, не правда ли? Я уже позавтракал и погулял по пляжу.

Джон посмотрел на полную тарелку Генри:

— И снова нагулял себе аппетит?

— Конечно, это я зря, но как можно устоять? — вопросил издатель, толстым слоем намазывая сливочный сыр на подрумяненный бублик с изюмом и корицей.

На стол рядом с собой он положил книгу, и Джейн выглянула из-за Джона, чтобы прочитать название.

— «Пустая земля»? Дж.П. Роман? Я думала, у меня есть все его книги.

В голове Джона нарисовался образ Генри, висящего на ближайшем флагштоке. Он быстро расслабил пальцы, сжимающие чашку с кофе, чтобы не отломать ручку.

— А, это? Это пресс-тираж, Джейни. Книга в твердом переплете выйдет лишь через два месяца. Я уже читал ее несколько раз, во всех воплощениях, но сейчас читаю готовую продукцию исключительно для удовольствия. Вы читали Романа?

Джон метнул взгляд влево и увидел, как Джейн кивнула.

— О, да. Мне нравится. Но я читаю его в мягкой обложке, значит, всегда отстаю на год, так? Наверху у меня лежит его последняя книга, между прочим.

Ненадолго, решил Джон, хоть на задней обложке и неузнаваемая фотография, чьи-то голова и плечи.

— Ну, достаточно холестерина, — он поднялся. — Генри, хочешь построить замок из песка?

Генри посмотрел на свои модельные брюки.

— Не очень. Я собираюсь участвовать в дискуссии об авторских правах. Я совсем спятил, хочу выслушать, по каким причинам Конгресс не принял ни одного нового закона о защите авторских прав, при том, что у них хватило времени объявить официальный День дурака.

— Удачи, — Джон похлопал друга по плечу и придержал стул Джейн, пока она вставала. — Диллон, ты идешь? Необязательно будет замок. Мы можем построить свой Белый дом, если хочешь. А то у всех он есть.

— Спасибо, Джон, но я должен подготовить сенатора к встрече. Может, в другой раз?

— Ловлю на слове, — бодро ответил Джон, уже срывая свою наклейку и беря за руку Джейн.

Джейн принесла от полосы прибоя два больших пластиковых ведра с мокрым песком. Джон выгрузил их во внутренний двор замка.

— Начинается прилив, — она беспокойно оглянулась на воду, — надо было строить дальше от берега.

Она наблюдала, как у Джона играют на спине мышцы, пока он раскладывал песок, превращая его в низкую стену.

— Я тебе говорил, нам нужен фундамент из тяжелого мокрого песка, чтобы на нем строить. Ты же не думала, что замок будет вечным?

— Нет. — Джейн поглядела на результат шестичасового труда. Правда, они несколько раз прерывались, чтобы поплавать, перекусить и отдохнуть. Замок не был огромным, но с башенками, бастионами (или как их там) и сводчатым входом. Даже со рвом, хотя вода из него все время уходила.

Она села на полотенце и отряхнула песок с пальцев.

Вот это было развлечение. Даже больше, чем развлечение. И было бы спокойнее, если бы она перестала смотреть на Джона так, словно видела мужчину в первый раз. Но все-таки он был настолько мужественным…

Ее всегда привлекал тип Диллона. Ниже ростом, худощавый блондин, определенно культурнее. Ну да, Молли попала в точку — менее угрожающий. Джейн знала, что, если бы пришлось выбирать, она никогда не посмотрела бы на Джона второй раз. Он подавляет. Слишком большой. Слишком волосатый. Слишком страшный.

Интересно, как бы она себя чувствовала у него на руках… Испуганной? Или защищенной?

Ладно, вернемся к замку…

В сувенирном магазине Джон купил ведра, грабли, две большие красные пластиковые лопаты и даже несколько формочек, которыми выдавливал на стенах своего творения морских коньков и солнечные лучи.

Он отнесся к песчаному замку очень серьезно.

И так классно выглядел за работой. Длинные черные волосы падали на лоб. Сосредоточенно хмурясь, он лепил самую высокую башенку и закреплял ее палочками от фруктового мороженого, которое купил в ближайшей забегаловке. Высокий, мускулистый, уже загоревший, волосы на ногах золотились на солнце.

Джон даже оценил ее розовое бикини, когда она наконец осмелилась снять белый купальный халат, который взяла из его шкафа и объявила своим.

В его халате Джейн стало так хорошо. Рукава дюймов на шесть длиннее, чем нужно, подол почти волочится по полу. Она почувствовала себя такой маленькой, ей было так удивительно уютно, когда халат окутал ее. И пахло от него, как от Джона… что тоже было неплохо.

«Перестань! Перестань! Он не тот, кто тебе нужен!»

— Мы должны дать ему имя, — Джон сидел на корточках и разглядывал свою работу.

— А? — Халату? Ой, нет. Он имеет в виду замок. — Может «Башня Романовского»?

— Мелковато. У нас же не только башня. У нас есть бастионы и ров. И мы, Романовские, все равно жили в фургонах, путешествуя по всей Европе. Мы не знали бы, что делать с замком. Может, «Игровая площадка Престон»?

Она расслабилась и включилась в игру:

— Я не подпущу детей ко рву. Джон улыбнулся:

— Знаешь, вот чего не хватает. Детей. Как-то глупо строить замок, когда рядом нет ребенка, который носится вокруг, сбивает стены и пытается помогать.

Джейн откинулась назад, опираясь на локти.

— Ты любишь детей?

— Как основное блюдо или на закуску? — подмигнул он.

— Дурак. — Джейн довольно улыбнулась. Разогретая на солнце, вся в песке, благодаря крему для загара, который притягивал песок, как магнит, волосы развеваются на ветру, над головой кружатся и смеются чайки.

Она посмотрела вдаль и увидела большой парусник, белоснежный на голубом горизонте, потом перевела взгляд ближе к берегу, где тучный джентльмен с огромной сигарой во рту прыгал через волны.

Волны.

Джейн поднялась на ноги.

— Быстрее. Прилив уже начинается.

— Быстрее что? — спросил Джон, но Джейн уже бежала к берегу с пустыми ведрами в руках.

Она вернулась и высыпала ведро с песком перед низкой стеной вокруг замка.

— Если мы выстроим достаточно высокую стену…

— Ты хочешь удержать Атлантический океан? Джейн уставилась на него.

— А что, нельзя?

— Да нет, можно. Мне нравится наш замок. Я даже в восторге от него. Если только ты не попросишь меня о помощи.

— Очень смешно, — она запустила в него ведра и принялась за работу, наращивая стену повыше. Джейн понимала, что это бесполезное и пустое занятие. Но этот замок — первая глупая и легкомысленная затея за долгое время (розовое бикини не в счет), и не хотелось видеть, как он разрушится. Она даже не сфотографировала его.

— Джон! Достань мой фотоаппарат из сумки, пожалуйста, — Джейн забрала у него ведра и продолжила возводить стену.

— Вот теперь понятно, чей это замок, — проворчал Джон, подчиняясь ее приказу. Он вернулся через несколько секунд, после того как отнес полотенца и пляжную сумку Джейн подальше от воды. — Я сфотографирую тебя на фоне замка, а ты меня, идет?

Волны подбирались все ближе, норовя лизнуть ноги Джейн.

— Хорошо, но нам надо спешить, потому что замок долго не продержится. Нужен еще песок.

— Нужен экскаватор песка, — заявил он и сделал три снимка Джейн за работой. — Теперь меня. Тетушка Мэрион будет счастлива. Она всегда говорит, что я сражаюсь с любой волной.

— Вам помочь?

Джейн подняла глаза и увидела бродягу — нет, не бродягу, это Джон назвал его бродягой, — стоящего над ней.

На нем была шинель и военные ботинки, даже в полуденную жару, а на узком лице топорщилась пятидневная щетина. Но глаза были голубыми и добрыми.

— Конечно, спасибо. Джон, дай ему фотоаппарат.

— Джейн, я…

— Вот опять волна. Скорее, отдай фотоаппарат. Он щелкнет нас обоих.

— Что за черт… — Джон бросил фотоаппарат бродяге, поднял Джейн на ноги и положил руку ей на талию. — Попрощайся с фотоаппаратом, Джейни.

Она улыбнулась и произнесла сквозь зубы:

— Циник. Лучше дай ему пять долларов. Ему не помешает. Он с виду очень голодный.

Джон тоже улыбнулся и тихо ответил:

— Ты что, с плаката «Каждую минуту кто-то рождается»? Если я дам ему денег, он просто купит себе бутылку или запрыгнет в ближайший автобус до Атлантик-Сити, чтобы спустить их на игровых автоматах. Черт, осторожно, идет волна.

Джейн решила найти магазин, где есть быстрая проявка, потому что фотография, сделанная бродягой, когда Джон падает ничком перед обваливающимися стенами, а волна обрушивается на него и смывает замок, точно будет настоящим шедевром.

— Я до сих пор выковыриваю песок из ушей. И из зубов, — Джон вошел в комнату, растирая ухо мочалкой.

— Угу, — Джейн выглянула из-за книги, — но я считаю, что ты очень смело поступил.

— Глупо поступил. До сих пор не могу понять, что на меня нашло, когда я нырнул ласточкой перед замком просто ради снимка.

— Сэр Уолтер Рейли^[17] гордился бы тобой.

— Может быть. Но королева Елизавета не стала бы со смеху садиться на песок, потому что ноги не держат.

— Конечно, стала бы. Однако потом отрубила бы тебе голову. Если это ей помогло бы. И какой молодец Кевин, что помог подобрать наш хлам. Он даже убрал весь наш мусор, чашки и все остальное.

— Да, Кевин. Твой бродяга. Я до сих пор пытаюсь понять, что пропало. Что-то ведь должно пропасть. Твой ключ-карта при тебе?

— Да, Джон, при мне. И не будь таким циником, — Джейн снова принялась за чтение.

Книга.

— Что ты читаешь?

— Отрывок из «Пустой земли» Дж.П. Романа. Сзади, на обложке книги. Интересно, даст ли мне Генри почитать свой экземпляр? Кажется, она очень интересная. Убийство прямо в гардеробной Сената.

— Кажется, довольно убого, — Джон посмотрел на Джейн, которая сосредоточенно хмурилась.

Черт возьми, а она хороша. Эти необычные светлые пряди — нет, не дразнящие, потому что ему со своим предательским либидо станет от этого еще хуже — казались теперь еще светлее, наверное, выгорели на солнце. Она спрятала новый урожай веснушек под макияжем, но он знал, что они там.

Веснушки в качестве афродизиака? Кто бы мог подумать…

Джейн выглядела совсем юной в хлопковом платье до щиколоток и без рукавов, с розовыми цветами на светло-голубом фоне. Солнце прикоснулось к ее обнаженным плечам, в вырезе на шее виднелись веснушки.

Осмелится ли он сказать, что она больше нравится ему такой, менее изысканной и гораздо более осязаемой. Или с растрепанными волосами, песком на коленях, пахнущая морем, солнцем и, совершенно обалденно, кремом от солнца?

Не говоря уже о том, как ее маленькое и при этом округлое тело смотрится в розовом бикини.

Джейн отложила книгу, встала и посмотрела на него.

— У тебя нос красный. Я же говорила, чтобы ты намазался кремом от солнца.

— Жить буду. — Джон взял бумажник и ключ от комнаты и сунул их в карман брюк. — Ты готова к коктейлю?

— Я не надела «жучок», как герои книг Романа, но готова. Только вот не знаю, что должна делать, когда мы туда придем.

— Общаться. Улыбаться. Держать ухо востро. Мне нужно разузнать, с кем разговаривает Харри-сон, кто к нему подлизывается, и посмотреть, сходится ли это с моей информацией. Если только я не остыну к этой идее. Сойдись с Брэнди Хаит, если сможешь. Выясни, насколько они близки с большой шишкой.

— А что будешь делать ты, кроме как смотреть? Ты же не сможешь подойти к сенатору и спросить:

«Привет, а что за грехи у тебя за душой?» Даже если они существуют.

Снова вопросы. Хорошие вопросы. Он уже успел проверить других гостей. Возможно, это пригодится для следующей книги. Но на самом деле хотелось крупной скандальной истории, замешанной на сексе. Чтобы Обри Харрисона, который всегда первым уличал других политиков в аморальности или подмоченной репутации, застукали со спущенными штанами не в то время и не в том месте.

И Джон стал выписывать кренделя вокруг правды. Снова. Ему было неприятно, но он не останавливался. Только неизвестно, долго ли он сможет врать Джейн в глаза, такие доверчивые и честные.

— Я почти забросил идею с политическим скандалом. Махинации, взятки и так далее. Я вооружен информацией от моего студента, у меня есть собственные раскопки, но подтвердить это документами и обнародовать… Слишком долго. Вспомни Уотергейт. Это длилось годы. Так что сейчас больше всего меня интересуют его нынешние связи с женщинами. Я хочу всем показать его поведение, вскрыть нравственный изъян. Большего мне не нужно.

— Вроде Брэнди Хаит? А что, если это его девушка?

— Поверь мне, дело не только в Брэнди Хаит. Это модель поведения, так он обращается с женщинами.

— Ему вроде нравятся женщины.

— Да? Действительно? Я не могу поймать Харрисона на том, что он якшается с корпоративными акулами, готовыми заплатить за налоговые льготы или удобные законопроекты. Или на том, что он берет взятки, иначе не скажешь, для того, чтобы его избрали. Это никого не волнует, или все это слишком сложно, и никто не понимает. Но я могу поймать его на том, что он сходится с женщинами только ради секса, на том, как он с ними обращается, что думает о них. Публика это проглотит — и покатится вниз политик, который разглагольствовал о репутации, моральном поведении и святошестве в течение тридцати лет.

— Но опять же, Джон, сенатор не женат. Кого волнует, с кем он спит?

— Ты удивишься, — Джон почувствовал, что у него начала дергаться щека, когда перед глазами промелькнул образ Мэри-Джо в ее последние печальные годы. — Что? — спросил он, заметив, что Джейн на него странно смотрит.

— Я не знаю. Просто любопытно. Ты очень его не любишь, верно? Не просто его политику, а его самого. И кто после этого старый развратник? Сенатор… или ты и общественность?

Да уж. Хорошие вопросы. Хорошие вопросы отложим на потом.

— Идем. Я обещал Генри, что мы будем в пять. Он не любит быть один на людях.

— Он тебе это сказал? Когда? Черт.

— Когда ты была в душе. Он звонил.

— Ясно… Может, ему стоило тоже нанять себе спутника. Для компании.

— Вряд ли на конференцию пускают с биглем^[18]. — Джон открыл перед ней дверь. Выходя в коридор, она шлепнула его тыльной стороной ладони по животу.

Смешная девчонка.

Возможно, быть товарищами не так уж и плохо. Он нормально держится, а прошло уже больше суток.

Конечно, душ, который он принял после пляжа — и розового бикини на его «товарище», — был очень холодным.

И ему понадобился бы еще разок, если бы он остался стоять тут, словно рабочий на стройке, который пялится на проходящих мимо женщин, и смотреть, как она удаляется по коридору…

Глава 9

Джейн никогда не думала, что умники и власть имущие могут быть такими занудами. Если бы этот коктейль не закончился быстро, она бы уснула, упав носом в соус из моллюсков.

Она сунула в рот очередной крекер и попыталась убедить себя, что проблема не в том, что в комнате всего две женщины, не считая прислуги, и что все мужчины столпились вокруг другой, Брэнди Хаит.

А она чем хуже? Она плесень, что ли?

Что было на крекере? Сыр с плесенью?

Фу.

Джейн огляделась в поисках салфетки и уголка, где можно спрятаться и выплюнуть полупрожеванный крекер.

Как изысканно.

— Пора уходить, — сказала она себе, наблюдая, как Джон ведет светскую беседу с Артемисом Слайдом, управляющим нефтяной компании. Он уже пообщался с конгрессменом Тоби Паттерсоном и прошел сквозь толпу, нацелившись на диктора воскресной утренней передачи, Дональда Сэмпсона.

Он говорил, что отказался от варианта с политическим скандалом, но вел себя так, будто до сих пор что-то расследует. Будто у него есть план нападения, а эти три человека — его мишени.

Что же он знает такого, чего не знает она? Ведь он должен расследовать любовную жизнь сенатора, правильно?

Все трое охотно с ним общались, возможно, потому, что он умеет потрепаться, или как это называется. Но Джейн не могла больше на это смотреть, поскольку не сомневалась — несмотря на все эти улыбки и светскую болтовню, Джону не нравится ни один из этих людей. Ни капельки.

Джейн боролась с мыслью, что в этом Джон не отличается от остальных людей в люксе.

Что касается люкса… Он был прекрасен. Просторный, хорошо оформленный, с двумя спальнями, большой балкон выходит на бассейн и океан. Ей бы очень понравилось в этом номере.

Только тогда не пришлось бы увидеть Джона в одном полотенце… а это воспоминание будет согревать ее, когда она впадет в маразм.

Джейн посмотрела на часы, увидела, что до обеда еще сорок пять минут, и подумала, что один бокальчик вина не слишком нарушит ее недавнее обещание стать чаехлебом.

И тут зазвонил мобильник.

Она не сразу поняла, что это ее телефон, потому что в этой комнате мобильники звонили каждые несколько секунд. Но после четырех звонков, когда несколько человек уставились на нее, Джейн догадалась.

— Ой, извините, — она выхватила телефон из сумки и вышла на балкон. — Алло! Молли?

— Нет, это личный ассистент Мэла Гибсона. Он говорит, что больше не может без вас, мисс Престон. Через десять минут на пляже вас будет ждать вертолет. Ждите.

Джейн широко улыбнулась.

— Да, я как раз вижу вертолет, который сюда летит. Иду. Спасибо, до свидания.

— Джейн Престон, не вешай трубку!

— Молли? Господи, это ты? Почему не сказала? Значит, Мэл пока не прилетит? Вот досада.

Кузина тихо зарычала.

— Терпеть не могу, когда у тебя хорошее настроение. Нет. Погоди-ка… Почему это ты в хорошем настроении? У тебя есть новости?

Да, можно и так сказать. Если она собирается поведать Молли, что обо всем разболтала Джону, что Джон собирается написать книгу о Харрисоне, но сейчас просто хочет опустить его, и, если Молли сама этого хочет, пусть так и будет.

Конечно. Можно об этом рассказать.

А также о путанице с комнатами, о том, что они с Джоном спали вместе — то есть спали в одной комнате, о том, что, несмотря на все ее представления о себе и мужчинах в целом, она обнаружила, что ее очень привлекает этот Увалень Хал к.

Или можно соврать.

Тоже неплохо.

— Нет. Извини, Молли, пока ничего. Но мне перепало место за столом сенатора, и я прямо сейчас нахожусь у него в люксе, на коктейле для избранных гостей. Они с Диллоном живут в прекрасном номере, я стою на балконе, который выходит на океан. Небо голубое, океан еще голубее, и я сегодня строила на берегу замок из песка. Ты уже исходишь слюной?

Последовала короткая пауза.

— Сколько ты выпила?

Джейн отвела телефон от уха и посмотрела на него.

— Я нисколько не выпила. Я не пью. Никогда не пью.

— О, так ты в восторге от жизни? Кажется, пора услышать побольше об этом Джоне. Я думала, ты вчера меня дурачила, но сейчас уже сомневаюсь. Он действительно классный?

Джейн посмотрела через дверной проем в комнату. Джон подошел к Брэнди Хаит, и она положила свою руку на его локоть и улыбалась. В субботу актриса не уделяла ему столько внимания, но, видимо, неделя пройдет для нее напрасно, если все мужчины конференции не полижут ей пятки.

— Классный? Некоторые думают, да, — сказала Джейн, вдруг испытав сильное желание вцепиться в волосы Брэнди Хаит. Что это с ней?

— Ты собираешься с ним развлечься, Джейни? Мобильник — отличная штука. Я почти слышу твой фирменный голос: неотразимая Джейни выходит на сцену. Давненько такого не было. Я всегда говорила, у тебя задатки светской львицы. Ты просто не попадала в нужное общество.

Джейн нахмурилась и отвернулась к океану, чтобы не смотреть на Джона, который заигрывал с Брэнди. Секунды на две. Она хочет видеть, что он делает с Брэнди.

— По твоим словам выходит, что я жутко мрачная.

— Если не считать редких проблесков в твоей унылой жизни, то да, — рассмеялась кузина. — Но я знаю, где-то в тебе живет другая Джейни. Я видела ее несколько раз. Освободи ее. Давай. Трахни препода.

Джейн закрыла глаза.

— Это пошло.

— Возможно. Прости. Но если мне предстоит два дня изображать из себя няньку для оравы хнычущих детей, то я могу утешиться хотя бы тем, что моя любимейшая и единственная кузина веселится до упаду. В прямом смысле. Ой, снова пошлю, да? Это все третий стакан вина. Не удержалась после чтения твоей десятистраничной записки о дорогих детках. Или пеняй на мое образование в школе для девочек. Мы занимались либо геометрией, либо разговорами о мальчиках. Угадай, о чем больше?

Джейн почти не слушала. Диллон подошел к Джону, и она сравнивала этих двух мужчин, один из которых должен был ее привлекать, а второй сводил с ума.

Диллону очень шел светло-серый костюм, белая рубашка и темно-синий галстук. Каждый светлый локон лежал на своем месте — и остался бы на месте, даже если бы по люксу пронесся ураган. Он изящно держал бокал вина, бумажная салфетка обернута вокруг ножки. Он был такой изысканный. Такой… безобидный.

И тут же стоял Джон. Он снова побрился — она слышала жужжание через дверь ванной, — но на щеках уже появилась темная тень. У него привычка запускать пальцы в волосы, а сейчас несколько прядей густой черной шевелюры упали ему на лоб. Вот! Он снова отбрасывает волосы.

И эта манера слегка наклонять голову, так что, когда он смотрит на тебя, его сине-зеленые глаза оказываются прямо под черными бровями вразлет. Похож на Тома Круза, но ярче и с добавочной порцией тестостерона.

На нем хорошо сидели спортивная куртка и брюки, но, казалось, он не замечал одежды. Вещи облегали его, но не создавали образ. Он сам себя создавал. Все шесть с половиной футов: широкие плечи, узкая талия, длинные стройные ноги.

— Ох, — вздохнула Джейн.

— Ох? — повторила Молли. — Что значит — ох? Я сказала, что снова нашла ключи от твоего заведения. Не знаю, как они оказались в коробке из-под пиццы или в холодильнике, но такое иногда случается с людьми. Так что не охай, ладно? Я собираюсь, и детский сад откроется завтра вовремя. Честно.

— А? — Джейн оторвала взгляд от рук Джона, бокал казался в них совсем крошечным. Такие большие ручищи. Такие длинные пальцы. — Извини, Молли. Слушай, тут вечеринка. Я говорила, да? Я позвоню тебе потом, если будут новости.

— Хорошо, но как насчет моей просьбы? Джейн покачала головой. Молли о чем-то просила? Черт, она и вправду не слушала.

— Я сказала, что еще ничего не знаю о планах сенатора.

— Не в этом дело. Слушай внимательно, Джейни. Это твой детсад, помнишь? Я только хотела сказать, что, если ты не ответишь по мобильному, я оставлю сообщение на телефоне в номере. На случай, если у меня возникнут проблемы, хотя у меня не будет проблем. С чего это у меня должны быть проблемы?

— Нет! — Джейн тут же представила, как она моется в душе, а Джон берет трубку и говорит, что она в душе. — Не звони в номер, ладно? Я не буду выключать мобильный, честно.

— Да, но отвечать-то будешь? Я звоню тебе уже в четвертый раз. Ты хоть просмотрела сообщения?

— Сообщения? Я могу их получать?

— Очевидно, нет, — произнесла Молли, и Джейн представила, как ее кузина качает головой, закатив глаза. — Слушай, перезвони после ужина, перед сном, или как тебе удобнее. Я дергаюсь, если не общаюсь с тобой минимум дважды в день. Когда твой отец позвонил, я хотела сказать ему о Романовски, что ты его сопровождаешь, а потом подумала — ты сбрендила? Как ты могла отправить маленькую невинную Джейни на неделю с незнакомцем?

— Я не невинная, — возразила Джейн и увидела, как Джон отошел от Брэнди и направился к ней. — Молли, — быстро добавила она. — Ты действительно считаешь, что в жизни нужно второе разочарование?

— Одно — чтобы поплакать, второе — чтобы выйти замуж. А что?

— Выйти замуж? А не просто… повеселиться с ним? Быстро, Молли, отвечай.

— Я не могу ответить. Джейни, что ты задумала, к чему ты… Джейни! Ты говоришь о Диллоне? Боже, ты, наверное, решила, что этот зануда — разочарование? Джейни Престон, не смей!

— Мне бы и в голову не пришло.

— Вот и хорошо. Я просто не смогу видеть тебя с очередной размазней, хотя у Диллона, конечно, есть свои плюсы. Но в основном он редкий зануда. Если хочешь повеселиться, прекрасно. Гульни. Я разрешаю и благословляю. Но не с Диллоном. С кем-нибудь другим, только не с очередным мягкотелым безопасным мальчиком.

— Заметано, — Джейн улыбнулась Джону, который вышел к ней на балкон. — Пока, Молли, и спасибо.

Она нажала на кнопку и бросила телефон в сумочку.

— Снова отмечаешься у мамы с папой? — спросил Джон, протягивая ей тарелочку с кусочками моцареллы в сухарях.

Джейн взяла один, откусила, поборолась с теплым тягучим сыром, наматывая нить на язык, откусила и сунула все в рот.

— Господи, — Джон покачал головой. — Не делай так больше, ладно?

— Извини, — она облизала пальцы один за другим.

— И так тоже не делай. Или хочешь сказать, будто не знаешь, что творишь?

Джейн облизала последний палец.

— Творю? Ничего я не творю. Они просто жирные, вот и все, — тут ее глаза расширились. — Ой…

— Да, — ухмыльнулся Джон. — Ой.

— Ой… Нет, я не… Я не хотела заводить… То есть я не нароч… Прекрати надо мной смеяться!

— А иначе я обижусь. То есть ты не хотела — что ты собиралась сказать? Ты не хотела меня заводить?

— Нет, конечно, нет. Зачем? Он шагнул ближе:

— Не знаю, зачем, но ты это делаешь. И часто. Безо всяких усилий.

— Ну… Это же твои трудности, верно? — выдохнула Джейн. Ну почему у него такие потрясающие глаза? Она отступила на шаг, чувствуя, как поддается его росту, пылкому взгляду и теплому тягучему ощущению внизу ее живота.

Он улыбнулся уголком рта. Очень славно для такого великана. Почти восхитительно, если бы только ей не хотелось найти где-нибудь стремянку, приставить к его широкой груди, забраться вверх и врезать ему прямо в нос.

— Значит, мои? — продолжал он радостно, что ее бесило. — Мы спим вместе, Джейни, помнишь?

— Может быть, это и твои трудности тоже?

Ну что ж. Двадцать четыре часа жизни правильной девочки, которая выбралась на сомнительный отдых, и вот она на перепутье. Хорошая девочка, плохой мальчик. А если девочка похуже, может, и мальчик получше?

— А что, если… — Она замолчала и облизала губы. — Что если я скажу «да»?

— Да? — Улыбка Джона погасла. — Что — да? Джейн вздохнула. Молли справилась бы гораздо лучше.

— Да, ну… ну… ты знаешь. То самое.

— Господи Иисусе, — Джон запустил правую руку в волосы. — Я создал чудовище… Джейн, я пошутил. Просто пошутил.

Она не знала, как ей удалось улыбнуться — было очень больно.

— Я тоже. Купился?

Джейн взяла с тарелки, которую он все еще держал, еще один кусочек моцареллы, откусила половину и оставила ниточку сыра висеть в воздухе. Обвила ее вокруг языка, медленно затянула в рот.

— М-м-м… так вкусно. Увидимся, Джон, мальчик мой.

Пусть страдает. И она прошмыгнула мимо него, чтобы найти ванную и ненадолго уединиться.

А нашла Диллона Холмса, который преградил ей путь, пока она обходила толстяка с пляжа — все еще с сигарой во рту.

— Вот и ты, Джейн, — Диллон положил ей руку на талию и повел к сенатору, который расположился у переносного бара со стаканом лимонада в руке.

Лимонад? Чуть раньше она видела его со стаканом неразбавленного виски.

Джейн огляделась, увидела телекамеры и все поняла.

Конечно. Лимонад.

— Я нашел ее, сенатор, — радостно прощебетал Диллон, поставив Джейн справа от большой шишки.

— Сенатор, — произнесла Джейн, выуживая из глубин памяти все правила этикета, которые мама годами вбивала в ее голову. — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили нас с профессором на этот вечер. Чудесная вечеринка.

— Это я благодарю вас, Джейни, — сенатор обнял ее за талию. Пониже. — Но сейчас пришло время заработать себе на ужин или хотя бы на канапе. Диллон, мы готовы.

Рука сенатора скользнула еще ниже. Джейн хотела отойти, но прямо перед ней выросла камера и микрофон. Неожиданно включился свет, и какой-то человек, глядя в камеру, рассказал о том, что сенатор Обри Харрисон, главный кандидат своей партии на президентские выборы следующего года, приехал в Кейп-Мэй побеседовать с мировыми умами, лидерами промышленности и, конечно, с «рядовыми людьми».

Джейн покосилась влево, выискивая Джона, и подумала: «Угадай, кто ты в этом списке, Джейни. Ну, вперед, догадайся».

Репортер повернулся, все еще перед камерой, и произнес:

— Добрый вечер, сенатор Харрисон. Позволю себе сказать, что для Нью-Джерси большая честь принимать у себя любимого сына.

— Спасибо, Джим. Для меня нет лучше места, чем великий штат Нью-Джерси.

И пошло-поехало.

Джейн подумала, что, поскольку «Джим» стоит прямо перед ней, можно тихонько выйти из кадра, но сенатор крепче сжал ее талию. Нет, не талию. Его рука лежала ниже талии.

Она пыталась слушать интервью.

— За годы я беседовал со многими специалистами на разные темы, но лучший способ узнать, что происходит тут, в траншеях, так сказать, поговорить с людьми, которые каждый день проводят в этих траншеях. Как, например, Джейни Престон.

Джейн сглотнула.

— Джейни живет в Фэйрфаксе, штат Виргиния. С родителями. Эта одинокая женщина заботится о своих стариках и заведует Детским садом «Беззаботное детство» — это ее собственное небольшое предприятие. Его финансировало «Управление по делам малого бизнеса», Джейни?

— Нет, мы с родителями на самом деле не…

— Мы все знаем о нынешних проблемах с детскими садами, — перебил сенатор, — но абстрактно, если только у нас нет своих детишек и нам не нужно отдавать их в детский сад. А поскольку у меня нет своих малышей… — Пауза. Ожидание вежливого смеха. — …я пригласил Джейни Престон, которая расскажет мне, что тревожит родителей, которым так нужны хорошие и доступные детские сады. Верно, Джейни?

— Что ж, — ответила Джейни, не забывая о телекамере и Джоне, который стоял справа и скалился, — раз вы спросили, я могу изложить несколько четких идей о…

— Прекрасно, — сенатор, опустил руку еще на дюйм и ущипнул ее. Ущипнул ее! — Джим, Джейни — лишь одна из многих в нашей огромной стране, с кем я беседовал, чтобы определить цели предвыборной кампании, создать прочную платформу, которую моя партия построит в следующем году.

— Спасибо, сенатор. — Джим повернулся лицом к камере и снова загородил Джейн. — С сенатором Обри Харрисоном в Кейп-Мэй беседовал Джим Уотерс. Мы будем всю неделю вести прямой репортаж с конференции для шестичасовых новостей. Возвращаемся в студию, Сьюзан.

Лампы погасли, и Джейн отошла от сенатора.

— Вы ущипнули меня, — прошептала она, сверля его взглядом, когда он отвернулся от нее. — Как вы смели ущипнуть меня? Как вы смели использовать меня? И откуда вы знаете о моих родителях? Я ничего не говорила о них.

— Он не слышит вас, Джейни; он уже перешел к следующему пункту выступления, — Диллон взял ее за руку и отвел на балкон. А сенатор тем временем кивал всем, кто бросился к нему, будто лемминги в море, поздравлять с выступлением.

— Он ущипнул меня, — повторила Джейн Диллону. — И откуда он знает, что я живу с родителями?

— Дорогая, мы знаем размер твоего лифчика. Тут Джейн примолкла.

Диллон улыбнулся:

— Джейн, ты среди важных людей, представителей правительства и промышленности. Академиков. На один день сюда приедет президент. Ты думаешь, здесь обошлось бы без проверки? Как старший сенатор, мой дядя имеет доступ к твоим данным.

— Моим данным… — произнесла Джейн в смятении. Видимо, она прошла. Иначе ее бы здесь не было, так? Ей вежливо указали бы на дверь, как только она показалась бы в « Конгресс-Холле ». Или даже раньше, когда она выехала из Фэйрфакса. — Ты… ты тоже видел этот отчет?

— Видел. Ты абсолютно чиста. Твоя семья тоже. Есть лишь один маленький изъян.

«Размер моего лифчика», — решила Джейн в панике, потому что не хотела думать о том, что еще Диллон может посчитать ее изъяном.

— Молли Эпплгейт. Вот в чем дело.

— Моя кузина? — почти пропищала Джейн. — А что не так с моей кузиной?

— Во-первых, она на учете в полиции. Джейн закатила глаза:

— Из-за сидячей забастовки в колледже. Не могу даже вспомнить, по какому поводу, но Молли была не единственной, кто попал в тюрьму.

— Она была единственной, кто отработал пятнадцать дней, вместо того чтобы заплатить штраф.

— У Молли есть принципы, которые время от времени меняются, — тихо напомнила себе Джейн, — но у Молли всегда были принципы. Ее родители также отказались взять ее на поруки или заплатить штраф. Дело еще и в этом.

Диллон улыбнулся. Мягко. И очень безобидно. Джейн удивилась своей реакции. Ей ужасно захотелось его треснуть.

— Не считая твоей кузины, — продолжил он, — проверка показала, что ты безупречна, и мы обратили на тебя внимание. Сенатор всерьез намерен подробно обсудить с тобой ситуацию с детскими садами.

— Угу, — встревоженно ответила Джейн. Она увидела, что мимо застекленных дверей проходит Джон. — То есть Секретная служба, или как там ее, проверяет каждого!

Диллон чуть повернулся, заглянул в комнату и улыбнулся.

— Ах да, незнакомец, который нанял тебя. Незнакомец, с которым ты делишь номер, хотя мы на случай проверки внесли в гостиничный журнал изменения, чтобы показать, будто ты живешь отдельно. Что ты хочешь узнать?

Джейн понятия не имела.

— Понятия не имею, — она прикрыла глаза. — Есть что-нибудь, что мне стоит знать?

— Тебе стоит знать, что не следует жить в одном номере с мужчиной. Но, — добавил он, театрально вздохнув, — в наше время можно все, верно? Вы оба одинокие и совершеннолетние.

— Между нами ничего нет, — Джейн почувствовала, как ее щеки вспыхнули. — Ничего.

— Хорошо, пусть так и будет. А сейчас извини, но я должен убедиться, что речь сенатора снимают на камеру.

Джейн вернулась в люкс, глядя Диллону в спину и спрашивая себя, почему считала его безобидным и даже немного трогательным, и принялась искать Джона.

— Секретная служба или ФБР — или еще кто-то — разузнали о нас все, Джон, — сообщила она, обнаружив его в углу комнаты, где он стоял в одиночестве и наблюдал.

— Приедет президент, Джейн. Конечно, всех нас тщательно проверили. К счастью, ты нанялась на работу три недели назад, и у них было время, иначе тебя не пустили бы сюда.

Джейн огляделась, затем посмотрела на него.

— Не похоже, что ты огорчился. Ты не расстроен?

— Нет. Это секретные сведения.

— Да? А тогда как же я узнала о проверке? Он посмотрел на нее, приподняв бровь.

— Хороший аргумент. Я думал, ты просто догадалась.

— Нет. Диллон Холмс рассказал. Он знает все обо мне. О моих родителях. О Молли. Обо всем.

«И размер лифчика. Хотя он, наверное, пошутил».

Джон взял ее под руку и провел через номер в коридор.

— Что Холмс сказал о Молли?

— Ничего. Ну, кроме того, что она на учете в полиции.

— Отлично. Твоя кузина — преступница. Он не упомянул, что знаком с ней?

— Нет. А зачем? По его самодовольному лицу было ясно — он в курсе, что я знаю об их знакомстве. Возможно, он просто считает ее безвредной чудачкой. Это обидно.

— А она чудачка?

— Ну да, но как смеетДиллон такое говорить? Джон покрутил пальцем у виска.

— Иногда я слушаю тебя, Джейн, и мне кажется, что у меня плохо со слухом.

Джейн застегивала и расстегивала магнитный замок на своей сумочке.

— Он знает, что мы спим в одной комнате.

— Так уж и знает. Ты соврала ему, что у нас люкс с двумя спальнями?

— Нет. Он сказал, что в журнале изменили запись, будто у меня собственный номер. Потому что сенатор хочет использовать меня для рекламы.

— Гм. Сдается мне, что он баллотируется. Похоже на то?

— Я не думала об этом. Меня больше волновало то, что меня оскорбили. — Тут она оживилась: — А мы можем позвонить Молли и все рассказать? Вряд ли я и дальше выдержу эти интриги.

— Извини, детка, но этого мало. И мы не можем рассчитывать на Брэнди. По ее мнению, Харрисон просто милейший старикан.

— Да? Этот милейший старикан ущипнул меня, Джон.

— Ущипнул тебя? Где?

Джейн показала резким движением головы.

— Прямо перед телекамерой. — Джон ухмыльнулся, а она нахмурилась. — Значит, ты не об этом спрашивал? Ты знаешь, где он ущипнул меня.

— Может, это попало на пленку? Она покачала головой:

— Нет, репортер меня загораживал, а мы стояли, прислонившись к бару. Но это не случайно. Сенатор не милейший старикан. Он грязный старикашка.

Джейн крепко сжала губы, потом снова заговорила:

— Знаешь что? Я хочу опустить его. Так что мы не звоним Молли?

— Я уже это сказал.

— Не перебивай, — Джейн погрозила ему пальцем. — Ты был прав, Джон. И твой студент тоже. Этот человек не заслуживает того, чтобы быть президентом. Дело не только в том, что он меня ущипнул, хотя в этом ничего хорошего. Но и не настолько плохо, чтобы не голосовать за него. Например, дядя моей подруги Мэри, Арнольд, всегда щиплет девушек и при этом очень хороший президент банка. Мэри называет его Арни Жополюб.

— У тебя очень разнообразная жизнь, Джейн, — Джон снова ухмыльнулся и нажал кнопку лифта.

— Нет, у меня очень скучная жизнь, иначе я не оказалась бы здесь. А ты меня совсем не слушаешь, Джон. Ущипнуть — это одно. Но сам сенатор — совсем другое. На самом деле меня расстроило, что он использовал меня, чтобы хорошо выглядеть в глазах избирателей. Спорим, он никогда не попросит меня сесть и действительно поговорить о детских садах?

— Я не держу проигрышных пари, Джейн, — сказал Джон, когда двери лифта открылись.

Джейн шагнула вперед, затем отскочила.

— Вот черт. Я забыла папку с регистрационными материалами. Подожди здесь, я скоро вернусь.

— Брось. Можешь взять мою.

— Нет, нет. Там мои открытки.

Она почти побежала назад по коридору, влетела в номер и осмотрела столик у кушетки в поисках своей голубой папки.

— Могу я вам помочь, мисс?

Ей улыбнулась девушка в форме прислуги, которая подошла, держа поднос с пустыми стаканами. Очевидно, праздник уже кончился, и прислуга наводила порядок.

Пока Джейн стояла там, из номера вышли по крайней мере шесть человек.

— Спасибо. Я искала свою регистрационную папку. Помню, что здесь ставила на нее сумочку, но сейчас ее нет.

— Она голубая?

— Да, — кивнула Джейн. — Вы знаете, где она?

— Кто-то пролил на нее напиток, мисс. Я отнесла ее в другую комнату, чтобы вытереть. Я думала, она принадлежит одному из джентльменов. Но будьте осторожны. Там настоящие джунгли.

Джейн посмотрела, куда указывает молодая женщина, и направилась в спальню слева от гостиной. Постучавшись в приоткрытую дверь, она шагнула в комнату.

Везде бумаги. Груды бумаг на столе, полу, работающем телевизоре, включенном на канал Си-эн-эн. Папки из манильского картона беспорядочно свалены в кучу. На разобранной кровати валяются распечатки таблиц. На большой мусорной корзине стоит переполненный уничтожитель бумаг.

Не было грязных носков на полу, ботинок, валяющихся где попало, мятой одежды на стульях… но, по-своему, эта спальня пребывала в таком же беспорядке, как и комната Джона.

Среди всего этого бардака Джейн увидела на краю ночного столика наклейку и разглядела на ней имя Диллона.

И, уже собираясь выйти и попросить Диллона о помощи, она обнаружила свою папку. Официантка раскрыла ее и положила на стопку бумаг на столе.

— Замечательно. Не хочу снова писать вранье на куче открыток.

Она схватила папку обеими руками, чтобы закрыть ее… и бумажная башня рухнула.

— Блин, блин, блин, — забормотала Джейн, опускаясь на колени, чтобы все подобрать. Она сгребла листы бумаги, все разного размера, и свалила на стол, взяла свою папку и направилась прочь из комнаты.

— Ты что-то ищешь, Джейн? — спросил Диллон, который как раз входил в спальню.

— Диллон, привет, — Джейн через силу улыбнулась. Она чувствовала себя виноватой, потому что вторглась в личное пространство этого человека, и это ее раздражало. — Все в порядке, уже нашла, — она показала папку. — Ее чем-то облили, и официантка отнесла ее в твою спальню, вытереть.

— Служащая. Мы больше не говорим «официантка», Джейн. Это не политкорректно.

— Верно, — Джейн снова улыбнулась. — Ну, мне пора.

Он положил руку ей на предплечье, так что она не могла выйти, не высвободившись. Его улыбка была теплой и сердечной. Как ему это удавалось — включать улыбку, выключать и при этом казаться таким искренним?

— Ты уверена, что не хочешь остаться? Нам так и не удалось поговорить… наедине.

— Я знаю, — Джейн склонила голову набок и постаралась изобразить разочарование. — Но Джон ждет меня у лифта.

— Тогда увидимся за ужином, через несколько минут! — крикнул вслед Диллон. — А потом, если не возражаешь, нам бы хотелось сфотографировать тебя с сенатором на веранде за отелем. Я попросил служащих привести своих детей для снимков. Есть мячи, куклы, теннисные ракетки. Должно отлично получиться.

Тут Джейн заметила, что его глаза совсем не улыбаются.

— Конечно, — сказала она, борясь с ощущением, что этот человек, такой безобидный, на самом деле зол на нее. Из-за Молли? Может, он разгадал замысел Молли? — До скорой встречи, — прощебетала она и отправилась к лифтам.

Глава 10

— Эй, Джейни! Куда бежишь, радость моя? Столовая там.

Джон похвалил себя за сообразительность. Он сразу заметил, что Джейн его не слушает. Первый признак — она выскочила из лифта, повернула влево и поспешила к веранде, которая выходила на берег.

Второй признак — она так задумалась, что не замечала его присутствия, не замечала, что он спустился с ней на первый этаж.

Он последовал за Джейн, удержал дверь, которую она закрыла за собой, и догнал ее на веранде — она стояла, глотая морской воздух. Руки прижаты к бокам, кулаки стиснуты, и он не знал, сердится она, готова заплакать или что-то не то съела.

Наверное, дело в том, что сенатор ее ущипнул. Джон собрался уходить, но снова посмотрел на Джейн. Если этот дрянной ублюдок…

— Что случилось? Этот распущенный придурок снова ущипнул тебя?

Джейн закрыла глаза, глубоко вздохнула и медленно произнесла:

— Нет. Я даже не видела сенатора, когда вернулась в люкс. И это хорошо, потому что мне очень хочется заявить ему, чтобы он больше ко мне не прикасался. Я очень сильно хочу сказать этому развратнику пару теплых слов.

Джону понравилась ее злость, но в особенности слово «развратник».

— Только скажи, когда соберешься, я тоже хочу послушать и, может, даже выступить арбитром. — Тут он снова стал серьезным. — Так в чем дело? Вроде бы в лифте все было нормально, а теперь ты дрожишь как осиновый лист. Что случилось?

— Ничего, — она покачала головой, — ничего не случилось. Просто хотелось на свежий воздух.

Конечно. А он — английская королева.

— Ладно, ты уже надышалась воздухом, — он взял ее за локоть, — пойдем поужинаем.

— Нет! — Кажется, она занервничала, но не повернулась к нему, а продолжала смотреть на океан, словно пытаясь успокоиться. — Я вот думаю… Может, нам сегодня пропустить ужин? Я так наелась на вечеринке, я совсем не голодная. Особенно после сыра с плесенью. Эти канапе должны специально помечать. Я ненавижу сыр с плесенью. А ты?

Джейн упорно пыталась сменить тему. Джон знал, что может надавить на нее, вынудить рассказать, что за ерунда тут происходит. Но также знал, что она может удрать, запереться в ванной — совсем по-женски — и ничего не рассказать.

— Я люблю сыр с плесенью, прости. И я голоден. На берегу есть палатка с хот-догами. С горчицей и луком?

Она опять закрыла глаза и кивнула.

— И соусом.

Хорошо, что он такой проницательный. Все-таки она голодна. Но ей не хотелось ужинать в отеле. Почему?

Надо просто выждать. Джейн продержалась ровно столько, сколько нужно, чтобы сходить в палатку, купить пять хот-догов и две содовых и отнести все на маленький столик.

— Я была в спальне Диллона, — сообщила она, как раз когда Джон впихнул в себя здоровенный кусок хот-дога — то есть добрую треть. Он все еще раздумывал, не стоило ли взять себе четыре хот-дога, а не три. Может, именно поэтому заявление Джейн так его поразило.

Джейн подскочила к нему и колотила по спине до тех пор, пока он снова смог дышать.

— Извини, я не думала, что это так прозвучит. Джон вытер глаза бумажной салфеткой.

— Увы, прозвучало именно так.

— Я поняла, извини еще раз, — она поставила локти на стол, держа хот-дог обеими руками. — Я хотела сказать, что мою папку облили, потом кто-то решил, что она из люкса, и отнес ее в одну из спален. Я вошла туда — что там за бардак! — и когда забирала ее, она упала, и со стола упали все бумаги, и я стала их быстро складывать, а когда собралась уходить, в дверях оказался Диллон.

Она откусила от хот-дога и продолжила с набитым ртом:

— Кажется, он разозлился. Здорово разозлился.

— Потому, что ты вторглась в его личное пространство?

— Возможно. Это была его комната, потому что я видела старую табличку с именем. Вот что я тебе скажу, Джон, этот человек приехал не для отдыха. В его комнате примерно пять картотек с документами — не считая ящиков. Повсюду только бумаги, папки, распечатки.

— Потихоньку занимается делами, да? Все идет к тому, что Харрисон выставит свою кандидатуру на этой неделе. Значит, если мы хотим чего-нибудь добиться, нам стоит поспешить. — Джон доедал свой последний хот-дог и поглядывал на второй хот-дог Джейн. Он бы выпросил его, но тогда не сможет смотреть, как она ест, а смотреть, как Джейн ест хот-дог, даже лучше, чем наблюдать, как она ест моцареллу.

— Тебе случайно не попались заготовки плакатов «Харрисона в президенты»?

Она покачала головой, взглянула на второй хот-дог и протянула ему.

— Я ничего не заметила. Знаешь, как говорят? Не видеть леса за деревьями. Если бы я даже отправилась туда за чем-то особенным, пришлось бы искать месяц. Мне повезло, что я увидела папку, потому что она голубая.

Джон посмотрел на все еще влажную папку, потягивая содовую через соломинку, и вздрогнул, когда все выпил и в соломинке забурчало.

— Извини. Так ты думаешь, Диллон разозлился? Правда?

Джейн пожала плечами, встала из-за стола, собрала бумажки от хот-догов и огляделась в поисках урны.

— Знаешь, свой мусор я могу выбросить сам, — Джон открыл ей крышку мусорной корзины.

Она кивнула. Ему это все не нравилось. Она грустит. Несомненно, грустит. И, будучи наблюдательным, он заметил, что, чем она несчастнее, тем становится аккуратнее. Наверное, это вроде болезни, от которой сам он не страдает.

— Диллон ничего не сказал, только чтобы я после ужина поучаствовала в какой-то фотосессии с сенатором. Он даже подыскал детей для фотографий. А это уже совсем пошло. — Джейн поглядела на него, пока они переходили улицу и шли к пляжу. — Тебе так не кажется?

— Добро пожаловать в чудесный мир политики, Джейн, — Джон с удовольствием взял на себя роль дерева, или чего там еще, Джейн прислонилась к нему и сняла обувь.

— Не смотри, — она присела на корточки у песка. — Я серьезно, не смотри, — ее руки исчезли под длинной широкой юбкой.

— Хорошо, — Джон отвернулся, потом снова посмотрел на нее, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она медленно поднимается и аккуратно спускает колготки с колен.

Он снова перевоплотился в дерево, когда она выступила из колготок, свернула их и засунула в сумку.

— Чтобы не порвать, — пояснила Джейн, забирая свою папку.

— Может, просто погуляем?

— Конечно. — Джон снял ботинки и носки, подвернул штанины. Вытащил из кармана брюк бумажник и ключ-карту, переложил их в карман пиджака. Ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, вылез из спортивной куртки и бросил ее на песок, рядом с ботинками.

— Джон! — Джейн подобрала куртку, встряхнула, вывернула наизнанку, превратила ее в чрезвычайно аккуратный сверток и положила на свою папку и сумочку. — Вот. Так лучше. Ее надо будет погладить, но, по крайней мере, не придется отправлять в чистку.

— Я счастливец, — Джон взял ее за руку и направился к берегу. — Почему у меня такое чувство, будто я в рекламе мужского одеколона?

Она широко улыбнулась.

— Песок, море, неизменная струящаяся юбка на женщине, белая-пребелая рубашка на мужчине. Не хватает только золотистой лошади с белой гривой. Ты ездишь верхом? Он потряс головой.

— Мне никогда не попадалась настолько крупная лошадь, чтобы я не боялся раздавить ее, а клайдесдальский тяжеловоз^[19] — это уж слишком. У меня есть мотоцикл, но я на нем тоже не езжу. Трудно выглядеть крутым, когда коленки торчат из-за ушей.

— А мне кажется, у тебя размер что надо, — Джейн будто не замечала, что ей приходится идти на цыпочках, чтобы держаться с ним за руки, с ее пятью футами и тремя дюймами роста.

— Издеваешься. Ты просто хочешь выкрасить меня в зеленый цвет и послать за конфетками на День Всех Святых.

— Нет, — ответила она, смеясь. — Хотя, если бы ты нарядился зеленым человечком и заглянул в «Беззаботное детство», я бы угостила тебя карамельным яблоком.

Джон широко улыбнулся.

— Ты же меня до сих пор боишься.

— Боюсь? Я тебя не боюсь, — Джейн, пританцовывая, подошла к воде, которая растекалась по берегу после обрушившейся волны.

— Значит, в воскресенье у эскортного агентства твое лицо исказилось не от ужаса?

— Нет, конечно… хотя, да. Ты очень большой, Джон. Большой и Ужасный Джон. Кажется, сто лет назад была такая песня. — Ее улыбка чуть погасла. — Или просто «Большой Джон», а не «Большой и Ужасный Джон»?

— Нет, Большой и Ужасный. Я помню, потому что часто слышал ее в детстве. Но на самом деле я не такой уж и высокий. Высокий для баскетбола в старших классах, высокий для футбольной команды — там из меня сделали отличного защитника, между прочим. Но недостаточно высокий, чтобы стать профессиональным игроком. Я просто большой.

— Очень большой, — сказала Джейн. Он видел ее макушку. Туфли на высоких каблуках валялись на песке, а она шла босиком. — И волосатый.

Джон остановился.

— Что, прости?

— Волосатый, — она хихикнула, отпустила его руку и вошла в воду по щиколотку. — И не говори мне, что никогда этого не замечал. У тебя, наверное, уходит три электробритвы в месяц.

— Две в год, — сказал он. — И ты сейчас поплатишься за свои слова, — он вошел в пенящийся прибой и ударил правой ногой, посылая в Джейн поток брызг.

Результат оказался несколько мокрее, чем он ожидал.

Она вытерла лицо, отбросила назад мокрые волосы, заправила их за уши и встряхнула юбку.

— Вы знаете, профессор, что это означает войну?

— Ой, как страшно.

— Вот и пусть тебе будет страшно. Очень, очень страшно, — Джейн подальше зашла в воду.

— Ты красиво говоришь, — он следовал за ней, глядя на ее спину — и бедра, — но пока ничего не происходит. Сначала сделай, а потом говори, Джейни.

Последнее, что видел Джон, — она остановилась и повернулась к нему с коварной улыбкой. Он снова смог видеть, только когда протер глаза от воды. Он развел руками и улыбнулся ей:

— Хорошо, ты меня поймала. — Но это не значит, что мы квиты. Все честно?

— Все честно, — согласилась она, слегка наклонившись вперед и сунув руки в воду. Глаза озорно сияли.

Волны успокоились, и можно было свободно бежать по щиколотку в воде, по икры и, наконец, по бедра — для Джейн, конечно, не для Джона.

Они плескались добрых тридцать минут, чаще всего из дуэли победителем выходил Джон.

Он мог двигаться быстрее, брызгаться сильнее — ноги у него были намного больше, — но Джейн не сдавалась, забрызгивала его, убегала, набрасывалась сзади, снова убегала, так что платье промокло насквозь.

Но, кажется, ей было наплевать. Ему-то уж точно наплевать. Она смеялась, она была счастлива, и лицо больше не было бледным и осунувшимся, как во время рассказа о происшествии в комнате Диллона Холмса. Грусть, разочарование в Харри-соне и в политике сменились озорной живостью, и от этого Джону захотелось подхватить ее, покружить и крепко чмокнуть во влажные губы.

Так он и сделал.

— Зачем это? — Голова Джейн сейчас возвышалась над ним. Он крепко прижимал ее к себе, ее руки лежали на его плечах, их лбы соприкасались.

— Я не знаю, — честно ответил он. Она весила не больше перышка, даже при том, что промокла до нитки. Он мог сломать ей ребра безо всяких усилий, и эта мысль напугала его. Ведь меньше всего на свете он хотел причинить ей боль. Любую.

— Мне понравилось, — сказала Джейн, когда он глубже вошел в воду. Мелкие волны разбивались о его бедра, о ноги Джейн, которые висели в добром футе над поверхностью воды.

— Мне тоже, — ответил Джон и поцеловал ее снова.

Ее губы раскрылись, и он воспользовался приглашением. От нее пахло хот-догом, луком, соусом и соленой морской водой. Он подумал, что не пробовал ничего вкуснее.

Руки Джейн крепко обхватили его шею. Он заходил все глубже, потому что она обняла его ногами, а у него хватало здравого смысла, чтобы понимать, что с берега за ними могут наблюдать.

Черт бы побрал это сияющее солнце. Черт бы побрал этот общий пляж. Ему хотелось ночи и лунного света. Он хотел уединения. Он хотел Джейн. Здесь. Сейчас.

— Эй! Эй, вы там! После шести купаться запрещено!

— Ты слышал что-нибудь? — прошептала Джейн ему на ухо.

— Вы слышите меня? Спасатели уже не дежурят! Выходите!

— Нет, я ничего не слышал. Ты бы хотела поехать в Париж? Может, у нас получится дойти вброд до какого-нибудь круизного корабля.

— А что, давай, — откликнулась Джейн. И тут волна все испортила: их обоих накрыло и затянуло под воду. Они встали, отплевываясь, и услышали вопли брюзги с берега:

— Я же говорил! Идет волна!

Выходя на берег, Джейн прильнула к Джону и улыбнулась, заметив, как брюзга таращится на них и их вымокшую одежду.

— Вы даже без купальных костюмов, — ухмыльнулся он. — Это Кейп-Мэй, братец, а не Ривьера.

— Спасибо. Мы запомним, — ответил Джон, когда они с Джейн проходили мимо этого ворчуна. — Эй! Убирайся оттуда! — закричал он, увидев бродягу рядом со своей курткой.

— Не ори, Джон. Это же просто Кевин.

— Да? А под курткой просто твоя сумочка. Услышав крик, Кевин выпрямился, помахал им рукой, широко улыбаясь, и побежал к дороге. Полы его шинели захлопали по коленям, а военные ботинки оставляли глубокие следы на мягком сухом песке. Джон мог бы погнаться за ним, но какой смысл? Он и так подробно опишет его местной полиции.

— Проверь сумочку, — посоветовал он Джейн, как только они подбежали к своим вещам.

— Можно и не проверять, — сказала Джейн, немного взвинченная. — Я доверяю Кевину.

— Кевин. Какое странное имя для бродяги. Могу поспорить, когда мать давала ему это имя, она сказала: «Назовем его Кевин — с таким хорошим именем он точно не станет бродягой».

— Терпеть не могу эти твои шуточки. — Джейн отлепила мокрую юбку от ног. — В каждом человеке есть что-то хорошее.

— Докажи. Проверь свою сумочку. Если вдруг ты не заметила, твой знакомый бродячий бойскаут разворошил нашу одежду, которую ты так аккуратно, по-военному, сложила. Или, может, он просто искал спички? А тот придурок лучше прикрикнул бы на Кевина, а не на нас.

— Все на месте, — сказала Джейн, закрывая сумочку. — Кошелек, деньги, губная помада, колготки сверху. Даже монетка, которую ты мне подарил. Ты доволен? Доволен ли он?

— Я надеялся… — пробормотал Джон, и это не касалось сумочки. — Ладно, пойдем, а то мы с тобой похожи на крыс-утопленниц.

— А нас пустят в фойе отеля? — спросила Джейн. — С меня вода течет.

Джон взял ее за руку.

— По словам тетушки Мэрион, которая тоже наверняка кого-то цитирует, если за твои проступки тебя не расстреливают, все не так уж и плохо. Думаю, пустят.

— Моя бабушка тоже так говорила. Представляешь, какое совпадение! Ну и хорошо — у меня под платьем фунтов пять песка, и мне уже щекотно. О черт, там Диллон.

Джон заметил группу людей на веранде. Диллон, Харрисон, фотокамеры. Орава детей, которые ведут себя далеко не примерно.

— Фотосессия.

Он увидел почти все зубы Джейн, такой широченной стала ее улыбка. И вдобавок злой. Маленькая злобная воспитательница. Кто знал?

— Ни тот, ни другой явно не умеют общаться с детьми. Как ты считаешь, он все еще хочет меня?

— Не знаю, может, ты его спросишь?

— Нет, смелости не хватит. Но хотелось бы. Давай, побежали!

Джейн, все еще держа Джона за руку, понеслась рысью. Джон едва поспевал за ней спортивным шагом и остановился на секунду только для того, чтобы помахать остолбеневшему Д ил лону Холмсу.

Они ввалились в лифт, хихикая, и Джейн сложилась пополам от смеха, увидев, что пожилая пара поспешно вышла из кабинки со словами: «Мы поедем на следующем».

Они успокоились, только когда добрались до номера.

— Сейчас достану ключ, — сказала Джейн, вытаскивая из сумочки колготки. — Ужас, я вся дрожу, зубы стучат. Это все кондиционер, здесь ужасно холодно. Подожди, сейчас найду.

— Все нормально. Моя в кармане куртки, — Джон взял куртку за воротник и полез во внутренний карман… и ничего там не нашел.

Джейн обхватила себя руками, вода капала с подола на ковер.

— Может, ты положил ее в другой карман?

— Да нет! Я точно помню, что в этот. И ключ, и бумажник.

Джейн все еще дрожала, так что он проверил остальные карманы и обнаружил, что и бумажник, и карточка лежат в одном из внешних.

— Черт!

— Вот видишь! А ты чуть не свалил все на Кевина. Зачем ему карточка, ведь на ней нет даже номера комнаты. Как тебе не стыдно. Открывай быстрее!

Пока Джейн принимала душ, переведя, наверное, всю горячую воду в гостинице, Джон восстановил в голове все события. После того, как Джейн отдала ему ключ-карту в тот первый вечер, он всегда старался запомнить, куда ее положил. Стал аккуратным от смущения, ну и дела.

В общем, карточку он положил во внутренний карман. Абсолютно точно. Они застукали Кевина за кражей ключа-карты и бумажника? А может, он пытался вернуть их?

Простой бродяга? Мелкий, воришка?

Или специально нанятый профессионал? За Джоном кто-то следит?

Или он написал слишком много триллеров, и у него развилась мания преследования?

Компьютер!

В ноутбуке были все его записи о Харрисоне, Диллоне Холмсе, об основных денежных мешках, которые, по его наблюдениям, были причастны к возможной предвыборной кампании Харрисона. Не говоря уже о рукописи романа, над которым он сейчас работал. А также идиотском названии текстовой программы: «ДжонРоман — суперзвезда».

Это послужит ему уроком, нечего зазнаваться.

Шепотом выругавшись, Джон подошел к столу и открыл свой ноутбук. Включил его, и компьютер запросил пароль.

Все как обычно. Но вдруг Кевин взломал компьютер, как-то обошел пароль? Джон не включал в сюжеты много технических деталей, поэтому не знал, может ли одаренный хакер справиться с двухсотдолларовой программой защиты.

— Вполне возможно, так же, как взломщик справляется с дешевым замком, — пробормотал Джон, просматривая файлы на предмет даты последних изменений.

И вот, пожалуйста. Три файла были открыты; как раз те, за которые он больше всего боялся.

Конечно. Не пасьянсы же взломщику раскладывать.

Но почему хакер, который смог залезть в защищенный компьютер, не сумел замести следов?

Или это какое-то послание? А карточка не в том кармане — первый намек? Может, Кевин хотел, чтобы он узнал о краже?

— Вот дерьмо. Пиз…

— Джон! Что случилось?

Он выключил ноутбук и закрыл его.

— Случилось? Ничего. Просто почту проверил, а там, вместо подтверждения моего последнего заказа в книжном клубе, семь писем о том, как увеличить размер… Неважно.

Он посмотрел на Джейн, теплую и розовую после душа, одетую в ту же великоватую бело-голубую пижаму с облачками. Она выглядела так соблазнительно, что мысли, которые пронеслись у него в голове, считались незаконными по крайней мере в пяти американских штатах.

— Я беспокоилась за новые часы, но вроде бы они ходят, — она держала часы за золотой браслет. — А твои как?

— Мои будут ходить на глубине пятьдесят футов, а также, скорее всего, на Луне, — ответил Джон, даже не посмотрев на запястье.

Часы… Какое ему дело до часов? Кто-то залез в его компьютер, в его комнату. Он стоял, оглядываясь, и соображал, что еще проверить. Что изменилось? И что он скажет Джейн, когда начнет переворачивать комнату в поисках «жучка»? «Жучок». Да, его явно заносит.

— А ты не хочешь снять мокрую одежду? — спросила она, расчесывая перед зеркалом влажные волосы. Словно он, и обычные люди, занимаются обычными делами… но она-то должна знать, что нет ничего обычного в том, что случилось между ними на пляже, и в том, что могло бы, может, должно, черт подери, произойти здесь, в этой комнате. Этой ночью.

Уничтожить «жучок», если он существует. У них кое-что началось на берегу, и ему хотелось довести это до конца. Тоже сегодня ночью.

— А что я делаю? — Джон выхватил чистое белье и нейлоновые шорты из верхнего ящика комода, быстро проверил, не пропало ли чего-то, и осознал, что даже если так, то все равно не поймет, — и отправился в ванную.

Ему нужен холодный душ. Шесть раз.

Почему? Разве она не сказала тогда, что хочет, чтобы он сделал шаг, хочет с ним развлечься? Не с Холмсом. Тот лишил себя всех шансов, благослови его господь.

Она ему в этом призналась.

Но потом сказала, что просто пошутила.

Потому что он сказал ей, что просто пошутил.

— Ты ужасное трепло, Джон Патрик, — проворчал он, включив душ и сунув голову под тонкие, как иглы, струи.

Но он не может воспользоваться Джейн.

Почему нет?

Она не собиралась жить с ним в одной комнате. Она правильная, славная девочка.

Ну и? Что значит — славная девочка? Она же взрослая. Мы оба взрослые. И мы вдвоем в одной комнате.

Дело в этом?

Нет. Он не похотливое животное, которому все равно, с кем спать.

Тогда кто же он? Он выключил душ, быстро и не слишком тщательно вытерся, натянул трусы и шорты.

— Джейн! — он ворвался в комнату, все еще вытирая волосы полотенцем для рук.

Она вешала его спортивную куртку. Такая чертовски домашняя. Чертовски аккуратная.

Играет в дом?

Нет. Джейн не живет в мире грез. У нее свой бизнес, она удивительно разумная и зрелая. Она может говорить о том, что не прочь поразвлечься, может сетовать на скучную жизнь, но не прыгнет к нему в постель только потому, что он под рукой, только для того, чтобы немного развеяться.

Нет. Она захочет обязательств. Слов любви. Свадьбы.

И он поймет, ведь с такими женщинами, как Джейн Престон, не спят, если не готовы все это дать.

Джон неожиданно понял, что, может, ему и не нужен был холодный душ.

— Ты хотел что-то спросить? — Джейн прошмыгнула мимо него в ванную, начала подбирать их промокшую одежду и вешать на перекладину душа.

— На самом деле нет. Я просто немного проголодался после всей этой беготни и подумал, может, заказать чего-нибудь?

Она посмотрела на него через плечо, держа его мокрые, все в песке, черные трусы. О боже. Ну и картина.

— Думаешь, у них есть пицца?

— Я… я пойду узнаю, — он попятился, споткнулся о ботинки и едва не рухнул на пол. Пора взять себя в руки, а то он убьется. Или Джейн, которая хватает его белье, доведет его до белого каления.

Через сорок минут Джейн — после того, как позвонила Молли и наболтала ей всякой ерунды, — полулежала в кровати под одеялом и читала его книгу, а Джон щелкал телевизионным пультом в поисках спортивного канала и воскресного бейсбола.

Ему очень хотелось перевернуть комнату, обыскать ее. Джейн, аккуратно и педантично сворачивая, складывая и вешая вещи, облегчала ему проверку. Живи он тут один, комната уже выглядела бы так, будто в ней взорвалась бомба, и он не догадался бы, что кто-то рылся в его бардаке, если только ему не оставили бы записку на зеркале.

Завтра. Он перетряхнет комнату завтра. Джейн уже сообщила, что пойдет на одно из первых заседаний, по поводу обедов в общественных школах, а он заявил, что никуда не пойдет и будет разбираться в своих записях.

И вот они лежат, каждый в своей кровати. Один сходит с ума, вторая ничего не замечает… или хорошо притворяется, будто не знает, что мужчина, который находится рядом, борется с очень похотливыми мыслями.

Принесли пиццу, которую он заказал в местном магазине, и две содовых.

Джейн села на колени и знаком велела ему поставить коробку на ее кровать и сесть рядом. Она подняла крышку и улыбнулась, вдыхая запах.

— О, небо! Понюхай, Джон. Как вкусно пахнет!

Во взгляде Джона читался нарастающий ужас, как он описал бы это в своей книге.

— Конечно. Замечательно.

Он только что понял — на пицце есть сыр. Тот сыр, который тянется, когда его кусаешь, и Джейн будет наматывать сырную ниточку на язык и… и он покойник. Осознай это. Покойник.

Как пали сильные…^[20]

Джейн взяла на себя раздачу пиццы, отделила для него кусок и положила на салфетку.

— Осторожно, горячая.

— Я люблю горячее, — заявил Джон и откусил. Прекрасно. Сырный ожог. Прямо на нёбе. Но не скажет же он Джейн, что она права.

— М-м-м… хорошая пицца, — он быстро схватил содовую.

— Не слишком горячая?

Джон потрогал нёбо языком. Интересно, там ожог второй или третьей степени? Что с ним? Он всегда был относительно здравомыслящим, зрелым, даже воспитанным. Ну, может, не очень. Но он не всегда был мужланом, так ведь?

— Нет, — ответил он, посасывая лед. — В самый раз. Хотя тебе стоит немного подождать.

— Но я так хочу есть. Я не хотела, пока не понюхала ее, но сейчас так изголодалась.

Изголодалась. Хорошее слово. Он изголодался.

Не по пицце.

Он успел сдержать стон — Джейн, чтобы пицца скорее остыла, держала кусок у рта и дула на него. Влажные губы вытянуты. Она глядела на пиццу так, что, если бы перевела взгляд на него, он принял бы это открытое приглашение схватить ее, повалить и свирепо добиться своего. Много раз подряд.

Но он не может так поступить, потому, что она славная девочка и верит ему. И она ничего не скажет о верности или свадьбе, но будет об этом думать, а он — знать, что она об этом думает. Она будет считать, что веселится, буйно развлекается всю неделю, но потом, когда вернется домой, ей будет стыдно за себя.

Он не мог этого допустить.

Наконец Джейн откусила от пиццы, и чертов сыр вытянулся в нитку, так что Джон в последней попытке самосохранения перемахнул на свою кровать и уткнулся в телевизор.

— Кто сегодня играет? — спросила Джейн.

— Не я, — Джон с силой давил на кнопку пульта, срывая на нем злость, потому что, если бы он встал и начал колотить себя по голове, она бы спросила, почему.

Предстояла еще одна чертовски длинная ночь.

Глава 11

Джейн закончила макияж, решив, что помады, немного туши и чуть румян с пудрой вполне достаточно, подобрала с пола ванной комнаты все еще мокрую одежду и снова развесила на душевой перекладине.

Она прополоскала все вчера, однако песок еще не отмылся, по крайней мере на швах. Но это все, что она могла сделать.

Как только одежда высохнет, она ее свернет и положит в два пластиковых мешка для грязного белья, предоставленные отелем, запихнет в дальний угол шкафа и будет очень надеяться, что до конца недели они не начнут пахнуть, как моллюски, умершие пять дней назад.

Или, может, отстирать все в раковине?

Нет. У нее каникулы. Никто не занимается стиркой на каникулах.

Джейн постояла еще две минуты, пока чистюля не победила, и пошла на компромисс. Она отмоет нижнее белье бесплатным шампунем.

Она постирала трусики, лифчик и колготки, потом быстро простирнула белую рубашку Джона и слила воду из раковины.

— Ты там все? — послышался голос Джона, когда она заполняла раковину во второй раз, наливая остатки шампуня и размешивая его, чтобы появилась пена.

— Можешь войти. Дверь не заперта, — она выключила воду и сдернула его черные трусы с перекладины.

— Ну-ка дай сюда, — Джон выхватил трусы у нее из рук. — На хрена ты это делаешь?

Она тяжко вздохнула.

— Джон, да ты не стесняйся. Я годами стирала, сушила и складывала белье отца. Подумаешь, кусок хлопка и эластика.

— Да, — он скомкал трусы и огляделся, не зная, куда их положить. — Но это мои хлопок и эластик.

Джон посмотрел на душевую перекладину, на свою белую рубашку, которую Джейн повесила сушиться, подложив полотенце, чтобы не капало, стащил рубашку, затем схватился за брюки. Потом забрал и носки, один за другим.

— Мое, — произнес он медленно и отчетливо. — Твое, — добавил он, показывая на лифчик с трусиками. — Стой здесь.

Она покачала головой, стараясь не улыбаться, и подождала, когда он вернется в ванную. Джон принес один из пластиковых мешков, в котором уже лежало его белье.

— Вот, положи свои вещи сюда, и мы позвоним, чтобы кто-нибудь это забрал. Знаешь, почему, Джейн? Потому что это мешок для грязного белья, туда мы его и кладем.

— Но они сдерут втридорога за…

— Я плачу! — перебил Джон, сдергивая ее платье с перекладины и запихивая в мешок, затем потянулся за лифчиком, но быстро опустил руку. — Давай, клади сюда, — он бросил ей мешок для белья и вышел.

Джейн опять осталась одна, кусая губы, чтобы не смеяться. Большой и Ужасный Джон? Легко Краснеющий Джон, скорее так.

Он такой замечательный.

И деликатный. Он знал, что ей понравились поцелуи, но не торопил, не пытался затащить ее в постель тем же вечером.

Он не спешил, как джентльмен, и это, пожалуй, самое замечательное…

Джейн нахмурилась. Может, с ней что-то не так? Она не возбуждает, не заводит его? Он поцеловал ее два раза, остался холоден и решил просто остановиться на этом?

Он мог бы заказать в номер клубнику со сливками, например, и бутылку вина. Но нет, он взял пиццу.

Не слишком романтично.

Джейн вынула затычку из раковины, выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные ломтики на месте, их слегка освежило яркое летнее солнце. На носу и щеках несколько веснушек, но это ее не портит. Глаза сияют, на щеках естественный румянец. На ней юбка от розового костюма, и она надела белый топик вместо черного, потому что еще утро. Ничего белого до Дня поминовения или после Дня труда, и ничего черного до полудня, если не идешь на похороны. Это бабушкины правила.

Она выглядела молодой и свежей. Тщательно ухоженной. Ей идет розовый, как сказал Ангел. Она выглядела… она выглядела… О боже, она выглядела невинной!

Как раз той, кем была — хорошей славной девочкой.

А Джон — джентльмен. В этом проблема. Он джентльмен.

И сегодня понедельник. И они уедут отсюда в субботу, проспав все ночи в одной комнате.

Если этот человек не святой, а он им ни в коем случае не является, значит, она его не привлекает… Или он джентльмен.

Надо позвонить Молли. Молли знает, как читать «знаки». Она объяснит, значат ли что-нибудь вчерашние поцелуи Джона. Но Молли сидит в «Беззаботном детстве» и, скорее всего, занята по горло, в понедельник всегда утреннее сумасшествие.

Она позвонит потом.

— Я повторяю, хотя уже спрашивал… ты все?

— Ой, извини, Джон. — Джейн быстро запихнула одежду в мешок и вышла из ванной. — Можешь заходить.

— Я не хочу заходить, — Джон вздохнул. — Я просто не хотел кричать через дверь. Сядь, Джейн. Пора составить стратегический план.

Она взглянула на часы, сказала, что ей нужно поспешить, потому что уже четверть, девятого, и начала убирать посуду после завтрака, перекладывая металлические крышки, которые они положили на постель, сворачивая тканевые салфетки…

— Перестань! — Джон выхватил у нее салфетку так же, как вырвал трусы. — Я потом все сделаю, обещаю.

Джейн сцепила руки, чтобы удержаться от соблазна и не переставить стакан из-под апельсинового сока на переносной столик, принесенный горничной.

— Прости. Я начинаю аккуратничать, когда нервничаю.

— Я заметил. Почему ты нервничаешь?

Она отвела взгляд, посмотрела на свои новые туфли цвета слоновой кости, те, что с ремешком на подъеме ноги. Она любит эти туфли. Будет думать о туфлях.

— Джейн, ты из-за вчерашнего вечера? Из-за пляжа?

Она глубоко вздохнула и подняла на него глаза. Он такой высокий, такой большой, она чувствовала себя такой защищенной, когда он обнимал ее своими ручищами. Он — как новый континент, который она мечтала исследовать, дюйм за дюймом.

Джейн кивнула.

— Я так и думал, — его голос прозвучал невероятно грустно. — Я не должен был этого делать. Мы так хорошо проводили время, а я все испортил.

— Испортил?

Как это — испортил?

Он провел рукой по волосам — интересно, он расстроен или нервничает? Предположим, нервничает. Это хорошо. По крайней мере, тогда они на равных.

— Зря я полез к тебе. Ты здесь потому, что твоя кузина на испытательном сроке, и живешь в этой комнате, потому что я накололся со своим чудачеством и «кроликом». Ты хочешь приключения. Ты действительно хороша. Чертовски привлекательна, и я чертовски увлечен. Но…

— Но ты не хочешь, чтобы тебя использовали? — перебила Джейн, чувствуя, как ее щеки начинают гореть. — Это так? Ты думаешь, я тебя использую, чтобы у меня получилось приключение?

Он почесал за левым ухом.

— Это не похоже на правду, да?

— Нет, Джон, это совершенно точно не похоже на правду. Хочешь попробовать еще раз?

— Может, потом, когда выясню, что тут творится, потому что, ясен пень, тут что-то творится, — он глуповато улыбнулся.

Ха! Ей не надо звонить Молли. Она сама не дура. Он хочет ее! Ну, Большой и Ужасный Джон, сегодня ночью пора к мамочке, и если гора не пойдет к ней, она пойдет к горе.

Потом она ощутила, что краснеет еще сильнее. К мамочке? Может, она перегрелась на солнце или наглоталась морской воды? Потому что на самом деле решила соблазнить этого мужчину.

— Я знаю, трудно сделать то, о чем я хочу сейчас сказать. Но, может, попробуешь еще раз подлизаться к Диллону Холмсу?

Это вернуло Джейн на землю.

— Ты хочешь, чтобы я сделала — что? Теперь он начал переставлять посуду, наводя еще больший беспорядок. У него талант.

— Мы здесь из-за этого, Джейн, помнишь? Твоя задача — выяснить, баллотируется сенатор или нет, а моя — выставить его ублюдком, чтобы он не смог выдвинуть свою кандидатуру.

— Невероятно, — Джейн взяла сумку и синюю папку. — Ты действительно хочешь, чтобы я клеилась к Диллону? После того, как я рассказала, что он разозлился на меня вчера вечером? Кроме того… — Она остановилась, пока не сказала глупость вроде: «Кроме того, я не хочу его, я хочу тебя».

— Я наброшу лишнюю тысячу, Джейн. Потратишь ее на оборудование для детской площадки или на что-нибудь еще.

Глаза Джейн расширились от гнева. Он, наверное, видит, как они вылезают из орбит. Она моргнула, чтобы глаза не выскочили наружу.

— О, черт, Джейни, не смотри на меня так, я не прошу тебя ложиться к нему в постель. Я просто хочу, чтобы ты заручилась его расположением.

— Хорошо, — Джейн прижала папку к груди. — Будь по-твоему. Я обольщу его. Я буду милой. Я заставлю Диллона выложить все секреты. Ха! Как будто он это сделает. А в это время ты можешь спуститься вниз и попросить другую комнату для себя и своего большого, жирного тупо… тупоумия!

— Ты разозлилась, — Джон шагнул ей навстречу. — Я должен был знать, что ты выйдешь из себя. Прости, Джейн. Я обычно хорошо обхожусь с женщинами.

— В самом деле? Ты мог и обдурить меня, — бросила Джейн и вылетела из комнаты, хлопнув дверью. А Джон звал ее и просил, чтобы она подождала, что ему нужно еще кое-что сказать.

Она не хотела этого слышать.

— Диллон, — произнес сенатор, поднимая глаза от газеты. Он все еще был в пижаме — бордовый шелк с золотым кантом на швах — и таком же халате. Он сидел за огромным обеденным столом, положив ногу на ногу, одна тапочка болталась на мыске. — Ты какой-то нервный.

— У нас проблема, — сказал Диллон, наливая себе кофе.

— Да, но она вот-вот уйдет, — невозмутимо ответил Харрисон и приложил палец к губам. Из спальни сенатора, на ходу застегивая блузку, вышла рыжеволосая официантка из клуба, где они были вчера вечером. — Доброе утро, дорогуша.

— Обри, ванная потрясная. Такое чудесное ретро, — высокая и сильно накрашенная молодая женщина, подчеркнуто виляя бедрами, подошла к столу и чмокнула великого человека в белоснежную шевелюру. Она указала на металлическую крышку одного из блюд. — Это мне?

— О, извини, дорогуша, — немолодое, но все еще красивое лицо сенатора стало грустным и виноватым. — Увы, нет. У нас с Диллоном тут встреча, всего через несколько минут. Диллон, поторопись и доешь, пока люди не пришли, будь добр.

Женщина надула губы, но Харрисон встал, обнял ее и повел к дверям, ловко подцепив ее сумочку со стула.

— Позволь дать тебе денег на такси. Мне очень жаль. Мы наверстаем все сегодня вечером, дорогуша, обещаю. Около одиннадцати, рядом с твоим заведением?

— Правда, Обри? — слегка капризно спросила девушка, взяла полтинник и засунула его в лифчик. — Я приду.

— Хорошо. Очень, очень хорошо. И запомни, это наш секрет, — сенатор поцеловал, девушку в лоб, повесил сумку ей на плечо, провел ладонями по ее рукам и аккуратно выставил за дверь.

Диллон бросил сложенную газету, которую до этого читал.

— Ты снова собираешься с ней? Одного раза более чем достаточно. Сколько ей? Двадцать два, двадцать три? Если кто-то из прессы, кому не следует, пронюхает об этом… черт, я позвоню ей и передам твои извинения. Как ее зовут?

— Ни малейшего понятия, племянничек. Именно поэтому я зову их всех «дорогуша». Так намного проще, — сенатор опустился на стул, расправил на коленях льняную салфетку цвета слоновой кости и посмотрел через стол на Диллона, который наконец присел. — Ну, в чем проблема?

— Кроме того, что в один прекрасный день наши друзья из прессы не смогут скрыть, что ты лезешь под каждую юбку? Ей хотя бы есть двадцать один? Не похоже, даже с косметикой. Не хватало, дядюшка, несовершеннолетней потаскушки. Кроме того, ты и так слишком много должен твоим друзьям-журналистам за молчание. Что ты дашь им в следующий раз, ключи от Овального зала?

— Они все этого ждут, верно? И не знают, что я уже передал их тебе. Президент Холмс. Вся власть, но не титул. Неприятно, да, племянничек? Я надеюсь. Ну, так что же ты разнервничался, а?

Диллон положил ложку сахара в кофе, рука его заметно тряслась.

— Не заливай, дядюшка. Что ты будешь с ней делать? Это ведь просто копия.

Сенатор Харрисон положил локти на стол и сложил руки, водрузив на них подбородок.

— Я вижу, у тебя есть причина для нытья, Диллон. Может, ты и мнерасскажешь?

— Распечатка, черт ее побери, — Диллон отодвинул стул так, что тот опрокинулся. Он положил ладони на стол и пристально посмотрел на дядю. — Она лежала на видном месте, тут, на письменном столе. Я положил ее сюда сразу после того, как показал тебе. Куда ты ее дел?

Обри Харрисон сидел очень тихо, двигалось только адамово яблоко, верх и вниз, когда он сглатывал… с трудом.

— Какая распечатка?

— Та самая, Обри. Та самая. Она пропала. Харрисон поднялся и направился в спальню Диллона, полы халата развевались на ходу.

— Ты уверен, что она пропала? Тут все раскидано. Словно кто-то включил тут пропеллер. Ты говорил, на столе. Ты проверил весь стол? Где еще ты искал?

Он повернулся к племяннику с побелевшим лицом.

— Черт тебя побери, где она? Диллон протопал к столу.

— Она лежала здесь, прямо наверху, — он ткнул в башню бумаг. Это привело в действие силу притяжения, и вся пачка соскользнула на пол. — О, черт. Неважно, ее все равно здесь нет. Я смотрел, два раза.

— Ах ты, сукин… — Сенатор обследовал переполненную корзину для бумаг с уничтожителем документов сверху. — Ты порезал ее?

Диллон начал массировать себе плечи обеими руками.

— Вряд ли… Нет. Зачем мне это делать?

— И точно. Ты ведь машешь ею перед моим носом каждый раз, когда чего-то хочешь от меня. Ты напыщенный, самонадеянный, испорченный садист.

— Помолчи, это делу не поможет. Вчера тут была толпа народу. Ее кто-нибудь видел? Кто-нибудь брал? Нам необходимо найти эту распечатку.

Сенатор оглядел загроможденную комнату.

— Ты ждешь, что я буду рыться в этом свинарнике?

— Я уже порыскал. Черт побери, я не спал всю ночь, или ты не заметил, что я даже не переоделся, не принял душ, не побрился?

— Честно говоря, я никогда тобой особо не интересовался, чтобы замечать такие вещи. Так, значит, ты посмотрел везде?

— Везде. Но у меня есть мысль…

— Перерезать себе горло? Блестяще, Диллон.

— Нет, нет. Та баба, Джейни Престон. Она была здесь вчера вечером. Сказала, что зашла за своей папкой с материалами конференции, но разве я могу быть уверен? Она казалась чертовски виноватой, когда я застал ее.

Возвращаясь в гостиную люкса, сенатор произнес:

— А ведь мы решили, что Романовски безопасен. Думаешь, он открылся ей?

Диллон плюхнулся на кушетку и потер утреннюю щетину, едва заметную.

— Думаю ли я, что они спелись, хочешь сказать? Да, теперь я так считаю. Он хорошо играет, но я наблюдал за ним в тот первый вечер. Он где-то ожидал, что ты его узнаешь. Может, и надо было его узнать, извиниться, полюбезничать. В таком духе. Нужно было что-то сделать. Я принял его за очередного слюнтяя, но мог и ошибиться.

— Гм. Отродье Мэри-Джо опасен? Он прислал мне однажды письмо, много лет назад, когда был еще подростком. Написал, что Мэри-Джо умерла. Я отправил полную корзину лилий. Кто мог подумать, что этот длинный неотесанный парень станет Дж.П. Романом?

— Да уж. Тебе нужно следить, на кого наступаешь, дядюшка, потому что иногда они вырастают и отвечают тем же.

— Ты о себе?

— Я обо всех. Я думал об этом хлыще Дж.П. Романе с тех самых пор, как мы получили его данные и сообразили, что к чему. Он пишет о тебе уже много лет, — сообщил Диллон, сдирая галстук, который болтался под воротничком всю ночь. — Недостаточно для судебного дела по клевете, но мы оба знаем, что он делает. И сейчас, если я прав, он во всеоружии. Ты можешь сесть в тюрьму, дядюшка. Ты можешь…

— Ты же знаешь, что я не…

— Знаю? Откуда я это знаю?

— Знаешь, потому что именно ты…

— Оставь это для зала суда, дядюшка. Нам обоим конец, если это всплывет. Могу только надеяться, что она не догадается, что к ней попало.

— Никаких имен на распечатке? Лицо Диллона стало очень бледным.

— Кто угодно может написать имена. Это может быть чем угодно. Сценой из кино, диалогом из книги… Мы можем сказать, что это написал Романовски и пытается пропихнуть как наше. Я не знаю, мне надо подумать. Лучшее, на что я могу надеяться, — сучка подобрала распечатку случайно и даже не знает, что она у нее. Мне нужна эта ее папка. Она всегда носит ее с собой.

Харрисон оживился:

— Ты прав, Диллон. Вычеркиваем ту женщину на сегодняшний вечер. Я займусь нашей юной мисс Престон.

— После того щипка? Она не подпустит тебя ближе чем на пятьдесят футов. Нет, я ею займусь. Если поспешить, я спущусь как раз к концу первых заседаний. Кроме того, нужно встретиться с нашим человеком. Прошлым вечером я приказал ему проверить комнату Романовски. Может, он уже все провернул.

— Диллон, — позвал сенатор, когда тот направился в свою спальню, уже снимая рубашку.

— Что еще?

— Не провали дело. Или, клянусь, я скормлю тебя собакам.

— Меня? Они будут так сыты тобой, что от меня откусят совсем чуть-чуть.

Харрисон сел за обеденный стол и закрыл глаза. Несмотря ни на что, ему нужно избавиться от Диллона Холмса. Он не может быть самым могущественным человеком на свете и терпеть Диллона, который угрожает этой чертовой пленкой…

Телефон зазвонил, как только Джон закончил осмотр комнаты и убедился, что все в таком же порядке, какой оставила Джейн.

Он ничего не нашел. Ничего лишнего, ничего пропавшего.

Он проверил компьютер три раза, просто чтобы доказать себе, что он не сошел с ума, что файлы кто-то просмотрел, пока они с Джейн целовались на пляже.

В процессе поисков Джон сделал несколько выводов. Первый — сегодня утром он повел себя с Джейн как болван, и второй — пришло время рассказать ей всю правду.

О том, кто он.

Это для затравки.

О том, что он испытывает к ней.

Это сложнее. Разогнавшись, трудно остановиться. Джон выяснил это еще в старшей школе. Он не мог бессовестно «поматросить и бросить», поэтому сторонился женщин, встречаясь только с теми, которые знали, что почем, и понимали — он не из тех, кто мечтает жениться и завести детишек.

Когда он увлекся Джейн, то понял, что готов нарушить свои принципы.

Но он ее хотел. О, как он ее хотел.

Он хотел ее настолько, что спустился вниз и чуть ли не коленях вымаливал второй номер, только чтобы после утреннего семинара Джейн не собрала вещи и не направилась к автобусной остановке.

И ему дали номер. Он уже осмотрел его — неплохо, только окна выходили на улицу, а не на океан. Без балкона, ванная меньше, но хорошая комната. Он решил переехать и оставить Джейн вид на море. Он добьется своего, где бы ни был.

Нужно только упаковать чемоданы, и он готов переехать в номер 227.

Джон ответил на телефонный звонок, все еще думая о Джейн и том, кто побывал в их комнате.

— И вам привет. С кем я разговариваю? Так…

— Это Джон Романовски, — он присел на край кровати. — Сейчас угадаю. Вы, должно быть, Молли Эпплгейт, та самая, что отказалась на прошлой неделе быть моей компаньонкой.

В трубке раздался приятный смех.

— А вы разве этому не рады, Джон? Джейн точно рада. Ой! Забудьте, что я это сказала. Но вы находитесь в ее комнате, да?

— Я просто забежал, чтобы взять для Джейн свитер, она все еще на семинаре. Кондиционеры, знаете ли, — быстро нашелся он. Умение хорошо врать всегда помогает в жизни. — Я попрошу вашу кузину перезвонить.

— Нет, нет, подождите, — быстро сказала Молли. — Мне нужна Джейн, но хотелось бы поговорить и с вами. Извиниться, что мне пришлось отказаться. И еще, если вы обидите мою кузину, то вам не поздоровится, противный, — она снова засмеялась. — Ну как, страшно?

— Все поджилки трясутся. Правда. Стыд-то какой. — Джон немного расслабился. Она не сказала, что Джейн докладывала ей о Харрисоне. Джейн не сообщила своей кузине об изменениях в планах? Видимо, нет. Без судейских карточек сложнее вычислять игроков, и это придется исправить… поскорее.

— Хорошо. Ловлю на слове, Джон. Надеюсь, вы ухаживаете за девочкой. Пусть развлечется на летних каникулах. Бедняжка редко выбирается, и вот что я скажу: я провела одно утро тут с ее дорогими малютками и просто удивляюсь, что она до сих пор может связно разговаривать. В общем, раз уж вы нравитесь Джейн, то я вам разрешаю… Ну, сами понимаете.

Он не нашел остроумного ответа и поэтому сменил тему:

— Как там в «Беззаботном детстве», хорошо?

— Прелестно, если вы любите детей. Лично я — нет. Поэтому я и звоню, Джон. Кажется, у меня тут одна малюсенькая проблема. Ну, две, но ребенок, который постоянно снимает штаны, не считается.

Джон рассмеялся.

— Смейтесь, смейтесь, — проворчала Молли. — Я сначала тоже хохотала. Но это быстро приедается. В общем, у меня проблема. Что-то вроде путаницы с последним клиентом. Тот, кто проводил собеседование вместо Джейн, решил, что человек отдает ребенка в августе, а не в июле.

— Ничего себе ошибка, да?

— Точно. И не моя ошибка, меня даже там не было. И я напомню об этом Джейн, когда буду с ней говорить. Только вот она напомнит мне, что я увезла ее за покупками в день того собеседования, так что сама виновата. В любом случае тот человек решил, что сад работает эту неделю и следующую.

А Джейн с Четвертого июля закрывается на две недели. Парень рвет и мечет. Просто мечет. Он бросил трубку, когда разговаривал со мной, и сейчас едет сюда. Я думаю, не забаррикадировать ли двери.

— А как, по-вашему, Джейн это уладит? — спросил Джон, еще раз представляя, что Джейн укладывает вещи и отправляется домой в Фэйрфакс.

— Ну-у… — протянула Молли после короткой паузы. — Не знаю. Хороший вопрос, Джон. Она же там, на севере.

— Ну а вы тут, на юге. Вы же со всем разберетесь, верно? Джейн беспокоится, что вы не справитесь с ее работой, но это же нелепо. Всего лишь дети, верно?

— Угу. — Голос Молли звучал совсем слабо. — О, черт. Она не простит мне, если я провалюсь. Я ведь обещала, что все будет нормально. И этот тип — всего лишь мужчина. А уж с мужчиной я справлюсь, помилуйте. Ну ладно. Знаете что? Сделайте вид, будто я не звонила. Хорошо, Джон?

— Договорились, — согласился Джон, расслабляясь, и услышал, как Джейн вставляет карту в замок. — Она идет. Удачи, Молли. — Он быстро повесил трубку и отошел от телефона.

Джейн открыла дверь.

— Привет, — он приготовился рассказать о гостиничном номере.

— Привет, если хочешь, — Джейн метнулась мимо него к комоду. От нее веяло холодом.

— Я так понимаю, ты все еще злишься, да? — спросил он.

Она открыла третий ящик, с силой захлопнула его, потом открыла нижний.

— Ничуть, Джон, — она закрыла и этот ящик. — Я накинулась на тебя, а ты бросился на меня в ответ. Не стоит того. Но ты обрадуешься, когда узнаешь, что я отработала свое жалованье. Диллон, похоже, простил меня, и мы собираемся вместо ланча пойти в ресторан на берегу. Потом будем купаться.

— Ясно. — Джон сел на кровать, осознав, что меньше всего на свете он хочет, чтобы Джейн была в компании Диллона и при этом не на виду у него. Он видел, как она смотрела на этого человека в субботу вечером. Диллон в ее вкусе, она ясно дала это понять. А Джон, большой и волосатый, не в ее.

Джейн открыла шкаф и вытащила вешалку с розовым бикини.

— Стоп, — Джон встал. — Ты что, собралась это надеть?

Джейн отстегнула купальник.

— Это? — спросила она, показывая его. — С накидкой, пока мы не дойдем до пляжа? Конечно, надену.

— Черта с два, — он отобрал бикини и бросил за спину, на кровать. — У тебя нет чего-нибудь другого? Не такого открытого?

Джейн проскользнула мимо него и подняла купальник.

— Ты просто смешон. Извини.

Он попытался перегородить ей дорогу, но отошел в сторону, пропуская ее в ванную. Щелкнул замок.

Будто он вошел бы, зная, что она переодевается в бикини.

Это оскорбительно. Он не животное. Он может жить в одной комнате с ней каждый день, каждую ночь и не опускаться до этого.

Он может.

И, выпрямившись во весь свой огромный рост, Джон решил — так и будет. Другой номер? Чертас два. Он выудил новую ключ-карту из кармана и убрал ее в дальнее отделение бумажника, где она пролежит до конца.

А тем временем он проследит за Джейн, чтоб она не слишком увлеклась этим светловолосым богом, Диллоном Холмсом, только ради того, чтобы поразвлечься.

Кто-то должен защитить эту женщину от самой себя. Как минимум это он может сделать.

— Ладно, — пробормотал он вслух. — Значит, теперь ты несешь чепуху. Но хотя бы осознаешь это…

Глава 12

Когда наконец мечты девочки-подростка начали воплощаться, реальность оказалась пустышкой.

Ланч прошел неплохо, Диллон расспросил Джейн о «Беззаботном детстве» и, казалось, искренне интересовался ее ответами. Он улыбался ей, жуя сандвич с индейкой, и слегка подшучивал над ее веснушками. Он был приятным и изысканным, делал и говорил все, что она хотела услышать… но только не от него.

Джейн с удовольствием прошлась бы по магазинам, но она надела купальник и накидку, что было нормально для простого пляжного ресторана, который выбрал Диллон, а за покупками в таком виде не сходишь. Поэтому они отправились на пляж.

Диллон хорошо смотрелся в темно-синих плавках, которые доходили до середины колен, но не слишком обтягивали или болтались. На нем была светло-серая футболка с белой галочкой «Найк», рубашка в сине-серую клетку, которую он носил нараспашку поверх футболки, и мокасины на босу ногу. Он выглядел почти элегантно, насколько можно выглядеть элегантно в плавках — светловолосый и убийственно великолепный, каким она и представляла его в тот первый вечер.

Холеный, изысканный, вкрадчивый, мучительно вежливый.

Безобидный? Ну ладно, значит, Молли права — безобидный.

Рядом с ней был принц, о котором она мечтала всю жизнь. Она всегда считала, что хотела именно этого.

Забавно. Он казался каким-то… мелковатым.

Джейн наблюдала, как Диллон расправил два больших белых полотенца, потом снял рубашку и футболку.

Так-так-так.

Он был сложен просто прекрасно. Ростом примерно шесть футов, ни капли жирка. Не слишком широкие плечи, довольно узкая талия. Тело бегуна, стройные ноги с золотистыми волосками. Если он повернется, можно будет рассмотреть его задницу.

Диллон Холмс — красивый мужчина. Без вопросов. И он посвятил ей все свое внимание. Если бы она собиралась оторваться по полной, то выбрала бы именно его. Определенно.

Но как-то он мелковат…

— Заманчивые волны, — Диллон повернулся к ней спиной, уперев руки в бока, и посмотрел на океан.

Они зашли в воду. Не очень далеко, Диллон решил, что это небезопасно. Они держались за руки и перепрыгивали через волны, и Джейн поразилась, как скучно в море с Диллоном после Джона.

Ну, она его и обрызгала.

А он посмотрел на нее, и в глазах мелькнула такая же злость, как и вчера вечером, в комнате.

— Прости, Диллон, — извинилась она, следуя за ним к полотенцам и глядя, как он вытирает лицо. — Тебе не нравятся битвы в воде?

Диллон убрал полотенце с глаз.

— Нет, — ответил он коротко. Потом опустил полотенце еще ниже и фальшиво улыбнулся, словно говоря: «Я страшно зол, но делаю вид, что нет». — Извини. Кажется, я не такой большой любитель пляжа, как думал. Соленая вода, ракушки под ногами, песок, и чайка в любой момент может нагадить на тебя… Может, вернемся в отель, переоденемся и пройдемся по магазинам? Нужно было сразу предложить это.

Джейн собрала вещи, и они двинулись с пляжа.

— Почему ты так поступил? То есть предложил искупаться. Раз ты не любишь воду.

Он пожал плечами. Красноречиво.

— Я не знаю. Мне показалось, тебе это нравится. Вчера вечером ты возвращалась насквозь промокшая, я и решил, что ты любишь пляж.

— Да, но это не все, что я люблю.

— Но тебе нравится двигаться, да? Бегать-прыгать? Наверняка ты с удовольствием носишься с детьми в детском саду. Я играю в гольф и бегаю по тренажерной дорожке три раза в неделю. Да, и катаюсь на лыжах.

«Браво-браво», — подумала Джейн, но вслух не произнесла.

— Очень мило с твоей стороны отказаться от своих предпочтений, чтобы сделать приятно мне. Но, пожалуйста, больше так не делай.

Диллон остановился на веранде, посмотрел на нее и потрепал по щеке свободной рукой.

— Прости, Джейн. Если бы ты не была так важна для меня, я бы лучше справился.

— Я… важна для тебя? А, понятно, — Джейн взглянула на него совсем другими глазами, не как в тот вечер, когда обалдела от него. — Я важна сенатору. Но не знаю, чем.

Он пристально посмотрел на нее, жестом пригласил присесть на плетеное кресло-качалку и устроился рядом с ней.

— Сказать правду, Джейн? Она подняла подбородок.

— Пожалуй, это было бы неплохо.

— Ладно, — вздохнул он. — Твое имя уже пошло в прессу. Ты знаешь об этом. Тебя с сенатором увидели по местному телевидению, и каналы проглотили наживку. Это случилось вчера вечером. К сегодняшнему утру сюжет показывали на всех утренних ток-шоу. Суть раскрутки в том, что сенатор займется проблемой детских садов — доступностью, наличием, здоровьем детей и, конечно, ранним образованием. Вот стержень его президентской кампании в Америке, если он решит баллотироваться.

«Молли, сейчас я могу добыть тебе сенсацию», — подумала Джейн, стараясь казаться равнодушной.

— Только один из каналов прокомментировал, что ты не появилась, как было объявлено вчера вечером, на фотосессии, — продолжил Диллон. — Тебе будут звонить, Джейн, спрашивать, была ли у вас сенатором размолвка, или, может, тебя не устраивают его планы. Нравится тебе или нет, но сам факт, что ты посещаешь конференцию, делает тебя настоящим специалистом, по крайней мере для тех, кто идет в расчет, — он улыбнулся. — Такова общественность, Джейн.

— И все случайно? Только потому, что я подвернула лодыжку, сенатор пригласил меня за ваш стол?

Диллон сочувственно улыбался.

— На первый взгляд так и выглядит. Только мы знали, что ты приезжаешь, и уже планировали использовать… обсудить с тобой детские проблемы, поскольку частные опросы показали, что тема детства — один из главных рычагов на выборах.

— Да, верно. Сенатор в целях безопасности получил данные о каждом. Видит бог, этого вторжения в мое личное пространство я не забуду. Ты говоришь, что он видел мое имя несколько недель назад и решил пооткровенничать со мной. А я-то думала, что меня использует кузина…

— Молли Эпплгейт? Чудесная девушка, но не самый уравновешенный человек на свете.

Джейн отвела взгляд.

— Брось, Джейн. Я уже сказал, что знаю о твоей кузине, и уверен, она рассказала обо мне. Так что информация у меня и из служб безопасности, и из личных источников. Вот почему ты заменила ее в последнюю минуту, да? Она решила, что я не подпущу ее к сенатору, как только узнала, что я приеду на конференцию? Потому вы и совершили этот маневр, правда же?

— Я не буду отвечать, потому что выставлю себя последней тупицей, — сказала Джейн. Она осознала, что все тайное о человеке становится явным, когда он едет в тот же город, что и президент.

Диллон засмеялся, откровенно забавляясь. И сразу снова посерьезнел.

— Джейн, я собираюсь сказать тебе кое-что очень секретное и важное.

— Нет, не надо, — запаниковала она. — Пожалуйста, не надо.

— Я доверяю тебе, Джейн. Ты хороший человек. Платишь налоги, голосуешь на каждых выборах — хотя можешь голосовать и за правую партию. Ухаживаешь за родителями, у тебя свой бизнес и максимальная кредитоспособность. Ты даже добровольно помогаешь в детской больничной палате два раза в месяц. Ты абсолютно чиста. Не хочется это признавать, но я должен аплодировать Молли. Я бы не сделал выбор лучше. Жаль, что ее нет, но ты даже безупречнее.

Джейн почувствовала, что ей нужно в душ, и смыть не только песок.

— Какой смысл, Диллон? Я не хочу ни о чем слушать. Ты знаешь обо мне все, но поверь, я не хочу больше ничего знать о тебе.

— Не обо мне, Джейн. О сенаторе. Я готов дать тебе то, за чем ты приехала, то, за чем прислала тебя Молли.

Джейн уже собралась встать, но снова села.

— Прости, что?

Он придвинулся ближе.

— Всего несколько слов, Джейн. Молли Эпплгейт эскортное агентство нужно для светской жизни так же, как твоему другу Романовски нужно вырасти еще на дюйм.

Джейн просто пожала плечами. Возразить тут нечего.

— Более того. Я знаю, где сейчас Молли играет в работу. Она наверняка решила влиться в стаю новостных ищеек, которые околачиваются тут и выжидают, сделает ли мой дядюшка заявление. Она надеялась состроить ему свои огромные глазищи — не будем упоминать ее длинные ноги — и убедить рассказать ей первой, подарить ей сенсацию.

Джейн подняла было руку, но опустила ее на колени. Действительно, ей нечего сказать.

— Правильно, Джейн, не трудись лгать мне, потому что я прав, и знаю, что прав. Вокруг пруд пруди журналистов, которые ждут развития событий. Частично потому, что мы подбрасывали намеки «не для протокола» о том, что на неделе сделаем важное заявление. Хотя, если честно, мы не ожидали, что ты сыграешь столь серьезную роль. Ты следишь за моей мыслью?

— Почему тебе не нравится Молли? — спросила Джейн без всякой видимой причины. Просто чтобы что-то сказать.

— Она сумасбродка, — ответил Диллон с какой-то брезгливостью. — Но это еще не все. Она лентяйка. Проживает свой доверительный фонд и не знает, что такое настоящая работа. Она играет в жизнь.

Джейн кивнула, словно соглашаясь. Она бы возразила, что у Молли было не совсем счастливое детство и что у нее необычайно щедрая душа, но Диллону на это наплевать.

— Забавно то, что мы бы передали ей материал. Мы уже собирались. Когда делаешь важное заявление, очень полезно иметь рядом рыжеволосую красавицу. У Питера Дженнингса^[21] может вещать кто угодно. Но потом она дала задний ход и прислала тебя. И я считаю, что ты даже лучше Молли.

— Сенатор ущипнул меня. Я не буду позировать с ним ни за какие коврижки.

— Но будешь ошиваться рядом, чтобы добыть кузине эксклюзивный материал. Я уже дал указание, чтобы в пятницу она получила пропуск для прессы. — Диллон откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу. — В качестве компенсации ты назовешь одну проблему детских садов, которую должно решить правительство.

— Неужели ты серьезно?

— Серьезно, Джейн. Так все и происходит. Рука руку моет. Согласись на пару хороших фотосессий, будь умницей с сенатором, и за это мы дадим Молли эксклюзивный материал. И сделаем официальное заявление о том, что ты там хочешь. Мы скажем, что это будет первый закон, который президент Харрисон представит Конгрессу двадцатого января. В разумных пределах, конечно.

Голова шла кругом, но Джейн хотела знать ответ еще на один вопрос.

— Так он точно собирается баллотироваться?

— Как миленький, — Диллон встал и протянул ей руку. — Ты же не разболтаешь это раньше времени, Джейн? Ведь у нас кое-что есть, — он достал из кармана рубашки полароидные фотографии. — Кажется, в бейсболе, хотя я и не фанат, это называется «занять все твои базы».

Она посмотрела на снимки, и они навсегда врезались ей в память. Она и Джон — целуются в прибое. Она и Джон — ее ноги обнимают его, длинная юбка задрана до середины бедер. Она и Джон — гуляют рука об руку по пляжу, насквозь промокшее платье почти сползло с груди и прилипло так, как она и представить не могла. Она смотрит на Джона так, будто хочет его съесть… И выражение его лица не вполне платоничное.

— Я забираю их, — сказал Диллон, и Джейн не успела сообразить и спрятать фотографии за спину, а потом разорвать в клочья. Вряд ли это имело смысл. Наверняка есть и другие снимки. Кто их сделал? Какая разница…

— Так. Красавица, Чудовище и шалости на пляже. Они тайно живут в своем любовном гнездышке прямо на конференции. Нанятая компаньонка перепихивается с любовником, оба порочат высоконравственное мероприятие. И при этом все думают, что ты такая правильная. Один снимок получают твои родители, Джейн. Местной газете в Фэйрфаксе, а также основным крупным достается полный набор. Родители детишек видят снимки в газете. Это тебе урок, Джейн. Никогда больше не делай ничего компрометирующего на публике, если только ты не хочешь выставить это на всеобщее обозрение.

— Сенатор ущипнул меня, — выпалила Джейн наобум. — Я могу заявить об этом прессе, сказать, что потому и не пришла на фотосессию.

— Желтой прессе. Им по душе хороший скандал. Конечно, они захотят сфотографировать «Беззаботное детство». А большинство скажет, что твои обвинения — пустой треп.

— Бульварные газеты? Только не это. Терпеть не могу. Я читаю заголовки, когда стою в очереди в кассу, но я их ненавижу.

Диллон потрепал ее по щеке.

— Очень жаль, Джейн. Было бы проще соблазнить тебя и получить то, что хочу. Но ты не слишком поддавалась, а у меня мало времени. Что ж, — он нагнулся ближе и поцеловал ее в щеку. — Ты любишь воду, Джейн? Теперь ты плаваешь с крупной рыбой. Увидимся за ужином, дорогуша. Надень снова розовое, ты будешь чудесно смотреться на телеэкране.

Он развернулся на каблуках, чтобы уйти, но Джейн схватила его за руку:

— Погоди. Я хочу еще кое-что. Диллон покачал головой.

— Все вы хотите.

— Считай, что я не слышала, потому что ты слизняк, Диллон. Но я хочу знать все, что ты знаешь о Джоне Романовски. Ты сам сказал, что для безопасности проверили всех. Расскажи о Джоне.

— Что ты о нем знаешь?

Джейн пожала плечами. Она даже не понимала толком, почему задала этот вопрос.

— Он преподает политологию. И все. Диллон колебался лишь мгновение.

— Что еще тут рассказать? Профессор университета. Одинокий, живет с тетей, родители умерли, любит быстрые машины. Хорош ли он в постели, судить тебе, хотя меня это не волнует.

Джейн отпустила его руку и отвернулась — к ним приближался толстяк с неизменной сигарой. Он окликнул Диллона, спрашивая что-то о встрече, назначенной позже днем.

Ей хотелось пойти наверх и все рассказать Джону. Но она так на него злилась. Выскочила из комнаты в припадке раздражения. Неужели теперь ползти туда на четвереньках и жаловаться, как ее использовали нехорошие Диллон и сенатор?

Минутку. Именно Джон отослал ее строить глазки Диллону. Так что все из-за него.

Не совсем, конечно. В чем-то виновата Молли, в чем-то она сама. Но куча неприятностей произошла из-за этого чертова Джона. По крайней мере, если закрыть глаза на большинство фактов.

Джейн сделала несколько шагов к двери отеля, и в голову пришла другая мысль. Молли. Точно. Надо позвонить Молли.

Она дошла до конца веранды, отыскала в сумочке мобильник и нырнула за угол, чтобы ее не видели и не слышали. Как сказал Диллон, ничего не делай на публике. Хотя он сам говорил с ней на публике, не так ли? Гордыня — один из семи смертных грехов.

Она осознала, что считает гудки, и уже досчитала до пяти. При ней на все звонки отвечали через три гудка, самое большее.

— «Беззубое детство», — ответила наконец запыхавшаяся Молли.

— «Беззаботное детство», — Джейн покачала головой. — Где ты была? Я думала, ты будешь прятаться в кабинете весь день.

— Ну да, конечно, я тоже так думала. Но какой-то идиот оборвал кабель в двух кварталах отсюда, и у нас нет электричества. Не работают кондиционеры, Джейни. Никакого видео, чтобы показывать этим орущим детям. Я развлекала их, пыталась научить моей чечетке. Помнишь ее, Джейни? Ту, которую я танцевала во втором классе? Мне аплодировала вся «Школа мисс Чандлер для девочек». Но, доложу тебе, эти дети — непробиваемы.

Джейн попыталась представить кузину, которая стоит перед группой четырехлеток и приговаривает: «И раз, и два».

— Ну ты хотя бы стараешься, Молли. И это чудесно. Ты воспользовалась цепью?

— Какой цепью? Я пошутила о розгах и цепях. Бог ты мой, дети не настолько ужасны.

— Нет, нет, Молли. Если ты звонила в коммунальную службу, а я в этом уверена, и электричество отключили больше чем на час, ты запускаешь цепь обзвона. Связываешься с несколькими родителями, они, в свою очередь, звонят другим, пока все не узнают, что случилось. Мы открыты до последнего ребенка, но многие родители предпочитают сразу забрать детей домой.

— Очаровательно. Я просто в восторге, Джейн, — отрезала Молли. — Почему мне об этом никто не сказал?

— Я же все это написала. Кажется, ты говорила, что прочитала мою записку.

— Нет. Я сказала, что у меня голова пухнет от твоей записки. Я не одолела больше двух страниц этого сочинения. Так, где он тут у тебя… А, ладно, проехали. Свет только что включили. Видишь? Если бы я читала твои инструкции, начался бы дурдом с мамашами и звонками. И кто сказал, что я не могу справиться с этим заведением?

— Кажется, справляешься, молодец, — вздохнула Джейн с облегчением. — У тебя есть несколько минут?

— Конечно, — ответила Молли. — Но сначала — поздравляю, ты — наша телезвезда.

— Что? — Джейн вздрогнула. — Ты видела?

— Видела? Твои родители записали сюжет, когда его повторяли. Его крутили по каждой программе. Знаешь, твои предки просто выламывают кнопки — вчера до позднего вечера и сегодня с утра. Их дочурка — наперсница следующего президента, тра-ля-ля. Простая американка из маленького городка добивается успеха. Ты звезда, Джейни, настоящая звезда. И платье тоже смотрелось хорошо.

— Это была не моя идея, — Джейн прислонилась к желтой кирпичной стене. — Нас шантажируют, Молли.

Прошло три секунды тишины — Джейн посчитала, — и Молли взорвалась:

— Что?

Несколько минут пришлось успокаивать кузину, которая обозвала Диллона всеми известными ей непристойными словами, — некоторые, без сомнения, она только что изобрела, — а потом все изложить. Но Молли есть Молли, ее последнее замечание было:

— Значит, препод клевый, да?

— Перестань, Молли! Меня используют. Тебя используют. Политика — это отстойник. Тебе все равно?

— Джейни, Джейни, милая. Я живу в Вашингтоне, помнишь? Добро пожаловать в реальный мир. И когда рука руку моет, отмываются обе. Вот что имел в виду Диллон, когда говорил о большой рыбе. Хотя он не может обещать, что закон Харрисона пройдет в Конгрессе. Он может только обещать, что представит его — проследи, чтобы это прозвучало в заявлении, чтобы это записали, и Харрисон не смог бы пойти на попятный, или будет выглядеть подонком. И, в довершение всего, я получу материал и останусь на работе. А ты — ну, мы с тобой знаем, что тебе перепадет, если уже не перепало. У тебя не получилось припрятать одну фотографию? Так хочется увидеть нашего профессора Ромео.

— Романовски. Не смешно. До свиданья, Молли, ты мне очень помогла, — бросила Джейн.

Молли так звонко рассмеялась, что Джейн убрала трубку от уха.

— Нет, не прощайся в таком настроении. Успокойся, Джейни. Все не так плохо, честно.

— Ну конечно, — пробурчала Джейн. — Ты-то хорошо устроилась. Это я попала в переплет.

— Естественно, — быстро ответила Молли. Очень быстро. Это насторожило бы Джейн, только она была слишком занята своими проблемами. — У меня все прекрасно, а ты по уши в дерьме? Какой поворот! Значит, слушай меня. Ты идешь и рассказываешь все преподу. И о том, зачем приехала. Я разрешаю, раз уж Тормоз Диллон все выяснил. Выложи все. Спорим, он поддержит тебя, даже поможет — у него своя корысть, правильно?

Как раз в этот момент Джейн запоздало вспомнила, что Молли не знает всего. Она изложила кузине урезанную версию. Молли не знает, что Джейн и Джон живут в одном номере. Что Джон уже знает о плане Молли и уже согласился помочь добыть материал о Харрисоне. Разоблачить его. Со скандалом поставить на колени.

— Все слишком запуталось, — пробормотала Джейн, и кузина услышала это.

— Такова жизнь, Джейни. А не только сказки и тихий час. Тебе надо крутиться. Ты же мечтала о приключении, помнишь?

— Не хотела! Ты хитростью втянула меня. Я не хотела сюда приезжать.

— Ври себе, пончик, но не надо врать мне. Ты до смерти хотела расслабиться. Женщина не покупает столько белья просто так, а ты купила уйму. Ну, в любом случае хуже, чем сейчас, уже не будет. О, черт. Что-то грохнулось… так, а вот и вопль. Женщина никогда не отдыхает. Я пойду, Джейни. Но сначала — совет от твоей мировой кузины Молли. Запри совесть в шкафу, зашвырни добродетели в океан и отрывайся на всю катушку. Ты это заслужила. Пока!

Джейн ошарашенно уставилась на телефон. Отлично. То, что нужно. Разрешение от Молли повеселиться, закрутить романчик.

— Спасибо, Молли, — произнесла она и улыбнулась, входя в отель.

Джон встретил Джейн у двери номера и сказал, что чертов телефон съехал, черт возьми, с катушек, от чертовой кучи людей, которые ей звонили, и ему пришлось просить телефониста отключать все проклятые звонки.

— Да, я уже знаю, — Джейн сняла накидку и оказалась в одном розовом бикини.

Интересно. Купальник на пляже — это просто купальник. Сексуальный, забавный, в общем, нормальный.

Но купальник в гостиничном номере — крошечные лифчик, трусики и сплошная голая кожа… И Джон, который все больше поражался своему викторианскому отношению к Джейн, отвернулся от этого зрелища. Ему в голову пришло много мыслей, и вовсе не о симпатичной подруге.

— Джон, ты краснеешь? Не может быть. Ты снова разозлился, да? Я все объясню. Только на минутку в душ, — Джейн схватила чистую одежду и направилась в ванную. — Не уходи, потому что мы должны поговорить.

— А звонки? — крикнул он вслед.

— Я сказала, что знаю о них. Все объясню после душа, ладно? — и закрыла дверь в ванную, но не заперла.

Ничего не поделаешь. Джон вышагивал по ковру, пока она не вышла из ванной, с мокрыми волосами и без косметики на веснушчатом лице. На ней были короткие шорты и желтый летний свитер с короткими рукавами, который оставлял открытым ее плоский живот. Она пахла мылом, шампунем и мятной пастой.

Знала ли эта женщина, что она с ним делает? Господи Иисусе!

— Ну вот, — тихо произнесла Джейн, и он наконец-то заметил, что она расстроена. — Садись, Джон, и давай поговорим. Я первая.

Поэтому Джон молча сел и дал слово Джейн. Хотя других вариантов у него не было.

Он смотрел, как она меряет шагами комнату в своих белых атласных тапочках — она никогда не ходила по полу босиком, — периодически останавливается и складывает его спортивную куртку, снова и снова. Он увидел, как в ее глазах блеснули слезы, когда она говорила о том, что Диллон грозился отправить фотографии родителям.

Все. Он больше не может молча сидеть и ничего не делать.

Поэтому Джейн, благослови ее господь, села и дала ему высказаться. Произнести тираду. Она смотрела, как он схватил куртку, скомкал и швырнул в угол. Он постарался скрыть убийственный блеск глаз, когда выпалил имя Диллона.

— Полегчало? — спокойно спросила Джейн, когда наконец он вытащил из-за стола стул и рухнул на него.

— Нет, не совсем, но спасибо, что дала мне перебеситься, — Джон попытался улыбнуться. Она, наверное, видела множество вспышек ярости и знала, что лучше всего отойти и дать человеку разрядиться. — Теперь подведем итоги, да?

Она кивнула и быстро взглянула в угол комнаты. Он встал, поднял куртку и не только отряхнул ее, но и повесил в шкаф.

— Спасибо, — Джейн наконец слабо улыбнулась.

— Не благодари меня. У меня такое ощущение, что, если я расшвыряю ящики комода по всей комнате, ты попадешь в бардачный рай, потому что тебе будет, чем заняться.

— Мне нужно заняться чем-то созидательным, Джон, — поправила она. — Хотя мама говорит, что я аккуратна по природе, потому что я Дева. Все было нормально, пока Молли не сказала, что многие называют Дев зодиакальными девственницами. В общем, — она быстро отвела взгляд, — не будем об этом, ладно? Что ты говорил? Подводим итоги?

— Точно, — Джон подошел к столу и снова сел. — С самого начала, — он нахмурился. — Где же, черт подери, это начало?

— У тебя или у меня? — спросила Джейн. — У меня все началось с Молли, которая в очередной раз ворвалась в мою жизнь, умоляя сделать ей одолжение. У тебя — со студента, который рассказал о Харрисоне, и с книги.

— Книга? Да, верно, — он нахмурился. Она отлично запомнила все его тупое вранье. — Книга. Зря я задумал эту книгу.

— Наверное, зря, — кивнула она. — Ой, прости. Я уверена, ты хороший писатель, Джон. Ты только взял неудачную тему, желая всем открыть глаза на незаконные деяния сенатора… или на его амурные приключения. Последнее, возможно, отголосок того любовного романа, который ты пытался написать. Так или иначе, ты старался. Я уверена, когда-нибудь тебя опубликуют.

Джон закатил глаза.

— Ну, спасибо, училка. Что дальше?

— Ты отказался от игры в чудака, рассказал, что приехал за грязными фактами о Харрисоне, и попросил моей помощи. Потом я рассказала тебе, зачем приехала и… нет, я не сразу тебе это рассказала, да? — Джейн вздохнула. — Может, стоит все записать?

— Точное время необязательно, Джейни. Прошло всего три дня. В общем, ты мне во всем призналась, и мы решили объединиться, — напомнил он. — Давай дальше. Пока мы радостно все планировали, Диллон и Харрисон были уже на шаг впереди, а может, и на два. Уже несколько недель назад они выяснили, как использовать тебя, Молли и, скорее всего, шестьдесят процентов остальных участников конференции. Меня в их планах вообще нет.

Тут он осекся, достал бумагу и ручку из ящика письменного стола и сделал вид, что все записывает. Но думал совсем о другом.

В первую очередь о том, что прогорел. Он знал, что участников будут проверять из-за возможного появления на конференции президента. Они с Джейн даже говорили об этом вчера вечером на коктейле.

Но он не сделал нужных выводов. Он, циник, который считал, что у каждого своя корысть, повел себя наивно. Ужасно наивно. Он не учел, что Харрисон обойдет правила и использует эти сведения в своих целях.

Сенатор знает о том, что Джон — сын Мэри-Джо. Это стало понятно в ту секунду, когда Джейн сообщила, что Харрисон достал копии правительственных отчетов — ублюдок решил сделать вид, будто не связал его имя с Мэри-Джо.

Ладно, этот человек — бесхребетный слизняк. Но знал ли Харрисон, что он Дж.П. Роман, до того, как Кевин-бродяга взломал его компьютер? Конечно, знал. Именно поэтому Кевин вытащил у него ключ-карту и проник в комнату. Кевин-бродяга работает на Харрисона, а Харрисон хотел знать, есть ли что-нибудь о нем в компьютере Дж.П. Романа. Совершенно точно. Ну, может быть. В любом случае это объяснение.

— Джон, что-то не так? Он покачал головой:

— Нет. Я просто думал. Я, наверное, совсем скучный, если Харрисон не придумал, как меня использовать. Он давит почти на всех, раздавая обещания в обмен на поддержку, финансовую или какую-то еще. Но не на меня. Видимо, проверка не выявила во мне ничего интересного.

— Судя по словам Диллона, ты прав, — сказала Джейн, и он внимательно посмотрел на нее. — Не удивляйся так. Я спросила о тебе, и он мне ответил. Холостяк, родители умерли, живет с тетей, профессор местного университета. Вот и все.

— Я оскорблен. Они даже не выяснили, что меня поймали в колледже во время «битвы за трусы»?^[22] Извини, Джейн, я хочу спуститься и взять нам содовую. Скоро вернусь.

Скармливая долларовые купюры автомату с содовой, Джон говорил сам с собой.

Значит, вот и все? Нет, не все. Даже при беглой проверке всплыли бы имена родителей. Джеймс и Мэри-Джо Романовски. Так что в тот первый вечер они устроили спектакль. Харрисон знал, он должен был знать. Его изначальные выводы правильные, и Диллон соврал Джейн.

И Харрисон должен бояться, что Джон публично обвинит его из-за Мэри-Джо.

А если сенатор выяснил, кто такой Джон, его личность и профессию, если хоть что-то знает о его книгах, тогда он должен предположить, что Джон приехал вести расследование. И до смерти испугаться того, что Дж.П. Роман напишет в следующий раз.

Потому и взломали его компьютер.

Хорошо. Он не раз об этом думал, а теперь убедился в правильности своих выводов.

Если только сенатор и его дрессированный пес не придумали, как использовать и его. Но как?

— Сукин сын, — бормотал Джон, шагая по коридору с ледяными банками в руках. — И я не могу ничего сделать. Не могу обвинить его во взломе. Ни в чем.

Диллон показал эти фотографии Джейн, но Джон понимал, что они предназначались и для него. Начни он мутить воду, снимки разошлют, и тогда Джейн пропала, а виноват во всем будет он.

— Гаденыш.

Потом Джон вспомнил еще кое-что. Джейн была с ним честной. Но он не был честным с ней.

Что, если сейчас он расскажет ей всю правду? Кто он на самом деле, почему хочет уничтожить Харрисона. Что он уже знает о Харрисоне — а этого недостаточно, чтобы обвинить его публично, черт побери. Что во все это она ввязалась не из-за Молли, а из-за него. Как вломились в их комнату, взломали его компьютер.

Джон постоял перед дверью номера 217, обдумывая варианты, будто для книги.

Он признается Джейн и получает от нее в челюсть.

Нет. Джейн так не поступит. Она леди во всем.

Она уедет.

Нет. Она не сможет. Ее держит Харрисон.

Она узнает, что он Дж.П. Роман, бросится в его объятия, и они займутся сумасшедшей, безумной любовью?

М-м-м…

Нет. Такое бывает только в книгах.

Кроме того, сейчас они и так перегружены информацией. Дж.П. Роман подождет.

Джон, держа обе банки в одной руке, открыл дверь и вошел.

— Значит, так, — он протянул Джейн банку содовой. — Они поймали нас, Джейн. Действительно, поймали. Если эти фотографии могут попасть к твоим родителям, они могут попасть и к моему декану, вместе с доказательствами, что мы живем в одной комнате. Я получил это приглашение через университет и сомневаюсь, что декан Хеннеси жаждет, чтобы репутацию школы запятнала желтая пресса.

Джейн выпятила нижнюю губу.

— Но эти фотографии не настолько уж откровенны.

— Вполне достаточно, если учесть, что мы живем вместе. Из-за визита президента репортеры нагрянут толпами, они будут вынюхивать все подряд. А мы знаем, что секс продается. Черт, это гнусное племя все еще пытается нарыть грязную историю о сексуальной жизни Кеннеди, а он уже сорок лет как умер. Ладно. Вот что нам нужно — перевести стрелки на этих ублюдков. Найти способ показать прессе, телевидению и, что важнее всего, избирателям, какие слизняки Харрисон и его преданный пес Диллон.

— Ты, кажется, за этим сюда и ехал, — кивнула Джейн. — Но как мы это сделаем? Я здесь не для того, чтобы устраивать скандал. Я приехала выяснить, собирается ли Харрисон баллотироваться на пост президента. А у тебя есть только сплетни от какого-то студента, которому что-то рассказал его дядя, кузен или кто там.

И снова этот воображаемый студент. Все-таки надо сказать ей правду.

Но не сейчас.

— Джейн, у меня есть отличная информация. Я знаю здесь по крайней мере троих, кто повязан с Харрисоном и маленьким некоммерческим фондом, который он создал вместе с Диллоном, не совсем законно, если внимательно присмотреться. И по большей части я могу подтвердить это документами.

Но Джон предпочел бы разоблачить Харрисона за плотские грешки, за то, что тот жестоко сломал жизнь Мэри-Джо, — но, конечно, не упоминая имя матери. Но сейчас, когда дело касается и Джейн, он сделает все, лишь бы уберечь ее от неприятностей.

Джейн пожала плечами:

— И? Что нам делать с этой информацией, если вся она не подтверждена?

— Подожди. Я только начал развивать эту идею. Вечером семинар, верно? Харрисон на него пойдет?

— Не знаю, — она подошла к ночному столику и взяла свою папку. Та слегка покоробилась от воды. Джейн вернулась к письменному столу, к Джону, открыла папку и началапросматривать содержимое. — Где расписание? Я тут все перепутала, когда ее уронила. Черт, и на одной открытке смазались чернила.

Джон почти не слушал ее. Как бы добраться до Харрисона? Надо придумать, как его скомпрометировать в присутствии журналистов и хорошенько проучить. Лучше всего успеть до того, как Харрисон объявит о выдвижении своей кандидатуры, а он, вероятно, сделает заявление в пятницу вечером, перед закрытием конференции.

Как он уже говорил, на территории «Конгресс-Холла» стояли фургоны нескольких съемочных групп, которые собирались освещать приезд президента. Но фургоны никуда не уедут до пятницы — Диллон проговорился, что в пятницу намечается некое событие.

Сегодня понедельник. У него пять дней. Пять дней, чтобы придумать нечто новое или развить то, что уже есть: либо закулисные сделки Харрисона, либо поверхностное доказательство того, что своими изменами он довел вторую жену до пьянства — и, в конечном итоге, до гибели.

Достаточно ли этого? Еще бы пару месяцев по-расследовать, подтвердить сведения с обоих фронтов. Он ясно это понял благодаря Генри. Он был так близок к победе. Если бы только эта чертова конференция проходила в сентябре, а не в июле.

— Джон!

Он поднял глаза и увидел, что Джейн нахмурилась.

— Что случилось? Сегодня вечером нет семинара?

— Я не заглянула. Не знаю, — она все еще смотрела на скрепленные страницы, которые держала в руках. — Джон, что это?

Глава 13

Джейн поборола желание спрятаться за одну из пальм, которые стояли в горшках вдоль веранды, поднять воротник несуществующего плаща и выхватить миниатюрный бинокль, чтобы наблюдать за сценой.

Глупо… Но она же хотела маленькое приключение, вот и получила его. Сполна.

И стыдно, конечно, но ей нравилось. Она нервничала, не была уверена, что у нее получится, но все же развлекалась.

Цель сегодняшнего дня, вторника, найти Брэнди Хаит и «задружиться с ней. Ну, знаешь, женские разговоры».

Конечно, Джону легко говорить — хотя она несколько удивилась, услышав от него слово «задружиться». Но, в конце концов, он преподавал в университете.

Он не представляет себе, как сложно вести женские разговоры с правящей королевой Голливуда. Что у них общего? Обе они — женщины. Обе одинаково устроены. Только у Брэнди Хаит параметры намного лучше. Другими словами, Брэнди — первоклассный «ягуар», а Джейн — уцененный «неон».

Но она об этом забудет… почти.

Надо найти подход, с чего-то начать. Можно сыграть лебезящую поклонницу, глуповатую подхалимку. Подхалимку. Вот оно, слово! Джейн в очередной раз поблагодарила бабушку за ее богатый лексикон.

Только вот у Брэнди Хаит подхалимов пруд пруди. Зачем ей еще одна?

— Есть мысль, — произнесла Джейн, наблюдая, как Брэнди вылезает из бассейна. Даже это у нее выходило изящно. Конечно, купальник у нее не съедет, просто не посмеет. У нее, скорее всего, никогда не воспаляется кожа после бритья. «Все, Джейн, сосредоточься. У тебя только что была мысль. Ты будешь откровенной. Честной. Прямой. Джон, может, не поймет замысла, но ты-то понимаешь».

Джейн расправила плечи и двинулась к шезлонгам, расставленным вокруг бассейна, нацелившись на свободный, рядом с Брэнди.

— Привет, как вода? — Она села и непринужденно откинулась, вытянув ноги. Она не могла не заметить, что. ноги Брэнди доходят до края шезлонга… а ее собственные короче дюймов на шесть и при этом плотнее. У нее даже ямочки на коленях, которые казались бы милыми, если бы ей было шесть лет.

Боги распределяют дары несправедливо. Вот и все тут.

— Привет, Джейни. Вода чудесная, — ответила Брэнди своим хрипловатым голосом, как у Лорен Баколл. Еще один подарок богов. Лорен Баколл могла бы в рекламе уговорить людей покупать кошачий корм, что и делала. Молодая и великолепная Брэнди Хаит со своим голосом могла бы продать Фиделю Кастро жвачку в форме сигары.

Ладно, одна тема исчерпана. Берем другую.

— Я видела тебя на утреннем семинаре по глобальному потеплению. Что ты об этом думаешь?

И тут Брэнди разговорилась. Джейн ушам своим не верила. Да, она знала, что у нее такое лицо, которое, кажется, побуждает людей к откровенности, и они рассказывают о своих несчастьях, заботах и мечтах. Но она не ожидала этого от Брэнди Хаит.

Брэнди села, спустила ноги на пол, уперлась локтями в колени и произнесла двадцатиминутную тираду о глобальном потеплении — одной из важнейших проблем, что стоит перед нацией и перед всем миром. Она живет в Калифорнии, а выросла в Нью-Джерси, на другом побережье, и осведомлена не хуже любого неспециалиста.

Джейн не могла вставить и слова. Наконец она стала просто хмуриться или кивать в подходящие моменты. И один раз даже искренне охнула.

— …И сенатор Харрисон не видит этого, Джейни, — Брэнди наконец-то выдохлась. Она снова улеглась в шезлонг. — Он просто отказывается видеть. Возможно, потому, что глобальное потепление не носит коротких юбок, не покачивает бедрами и не спонсирует его кампании. Конечно, он говорит много правильных слов, но делает ли он что-нибудь? Нет, не делает. Запомни, Джейни. Никогда не доверяй человеку, который улыбается, когда говорит. Он так меня бесит.

Она слегка удивленно посмотрела на Джейн.

— Почему я тебе все это рассказываю? Джейн промолчала, переваривая сказанное.

Джон не знает, насколько оказался прав: Брэнди Хаит не любит сенатора Харрисона. Ни капельки.

— Сенатор хочет, чтобы я поделилась своими мыслями насчет государственного обеспечения детских садов в Америке, — произнесла она наконец. Брэнди фыркнула — как обычный человек.

— Просто мечтает. Только надень кроссовки, если он позовет тебя в свой люкс. И захвати электрошок.

Джейн не могла играть дурочку бесконечно. Кроме того, она собиралась выяснить все, что Брэнди знает о своем земляке из Нью-Джерси. Джейн считала, что он ей нравится, Джон чувствовал между ними некоторое напряжение, но никто не ожидал такого.

Или, может, Джон ожидал. Надо бы это обдумать.

И Джейн слегка надавила на Брэнди, подтолкнула ее, надеясь перевести беседу на личности.

— Знаешь, он ущипнул меня. Прямо перед телекамерой. Он распутник.

— Хорошее слово — «распутник», — Брэнди снова села. Оглядевшись, она убедилась, что на расстоянии ближе двадцати футов никого нет, и жестом попросила Джейн придвинуться. — Джейни, я могу рассказать тебе столько…

Пускать слюни в предвкушении будет не к месту. Как и нащупывать в сумочке ручку и бумагу. Поэтому Джейн тоже огляделась, подняла брови и прошептала:

— Правда?

— Правда. Я такая злая, что готова кое-что тебе рассказать. Даже всему миру. Кстати, сегодня утром я решила так и поступить. Ни к чему это, злословить за спиной. Ты знаешь, почему я здесь?

Джейн покачала головой. Она уже понимала, что ответ прозвучит нелепо, но все равно произнесла:

— Из-за семинаров?

— Как будто эта уникальная подборка болванов заботится о чьем-то мнении. Они, конечно, пригласили для приличия несколько нормальных людей. Твоего профессора Романовски для одного семинара, тебя — для другого. Нескольких ученых они полуподкупили, обещав их финансировать, что-то в этом роде. Но знаешь, зачем все это организовано? Это старт президентской кампании Харрисона. Он собирает деньги, выдает пустые обещания, взыскивает долги, шантажирует остальных, таким образом заручаясь их поддержкой. Здесь под поверхностью таится целый мир, Джейни.

— А ты? — спросила Джейн, слишком неопытная в интригах, чтобы не задавать первый вопрос, пришедший на ум.

— Я? Я для показухи. Преуспевающая девочка из Нью-Джерси. Студентка-стипендиатка в Принстоне, звезда Голливуда и прочая чепуха. Я получила стипендию Мирабель Фландерс Харрисон, между прочим. Названную в честь первой жены Харрисона. Я была так признательна, Джейни. Я добровольно вызвалась помогать его кампании, всех агитировала, как только мое имя стало известным. Но когда начала осознавать, что он не соответствует своему образу, и захотела уйти… Конечно, он не мог этого допустить. Черт, мне уже все равно. Пусть публикует фотографии. Надоело быть его куклой!

Джейн положила ладонь на руку Брэнди. Джон говорил, что у него есть два пути уничтожить Харрисона, остается выбрать лучший. Теперь, похоже, появилась и третья возможность. Сенатор Обри Харрисон. Что за невероятный мерзавец!

— Давай пройдемся, уединимся где-нибудь и выпьем чего-нибудь прохладного.

— Здорово, Генри, — Джон сел за столик своего друга и издателя в «Синем кабане».

— Привет, Джон, — ответил Генри, не отрывая глаз от рукописи, в которой делал пометки красной ручкой.

— В отеле пожар.

— Угу, — рассеянно ответил Генри, отложил ручку и постучал пальцами по рукописи. — Ты бы стал читать книгу о выпадении и пересадке волос? — Он развел руками и глуповато улыбнулся. — Проехали. Тупой вопрос. Не ты, конечно, а люди. Как думаешь, миру нужна еще одна книга о выпадении волос?

— В ней написано что-то новое? — Джон подозвал бармена и заказал две кружки холодного пива.

— Возможно. Главная тема — выпадение волос у женщин, что само по себе необычно. Вроде даже интересно. Там, конечно, много психологической поддержки, ведь считается, что у женщин не выпадают волосы, как у мужчин. А они выпадают. Агент этой девчонки приводил мне цифры, и если треть лысеющих женщин купит эту книгу, получится почти бестселлер.

Джон сделал большой глоток ледяного пива и взял одну машинописную страницу.

— «Приглядитесь внимательно к вашей любимой дикторше из новостей. Видите, какие у нее волосы? Есть вероятность, что не все они ее собственные», — он посмотрел на Генри. — Правда? — Правда. Автор действительно нашла пятнадцать женщин-дикторов, которые открыто в этом признались. Наверное, куплю эту книгу.

— Генри, ты уже строчишь пометки на полях. Значит, покупаешь. Готов поспорить, ты привез с собой сундук с рукописями. Ты был на каком-нибудь семинаре?

— Я? Только на первом, по авторским правам. Все говорили, никто не слушал. Береги свои медяки, мой мальчик. Если в ближайшее время ничего не сделают, чтобы защитить авторские права, то уже нечего будет защищать, потому что я отойду от дел, и так же поступят остальные. В обществе, зацикленном на делании денег, должны понимать, что издатели, авторы, артисты, сценаристы, киностудии тоже должны делать деньги, иначе их продукция исчезнет. Скоро вместо книг будем читать надписи на коробках с овсянкой.

— Надо же, как тебя проняло, Генри. Прямо огнем плюешься, — ухмыльнулся Джон. — Серьезно, может, выскажешь все это Харрисону за ужином? Ведь на этой неделе он всем подряд раздает обещания. Ты же знаешь, мы сидим с ним за одним столом. Или наконец узнаешь, если в кои-то веки поднимешь голову от книги и увидишь, с кем сидишь.

Генри покачал головой:

— Так я и сделал. Вчера. Без толку. Мелковато для нашего Харрисона, и переходит дорогу слишком многим избирателям. Тем, которые считают, что получать что-то бесплатно, особенно в Интернете, богом данное право. По крайней мере, он был честен, не сильно наплел и пообещал, что попробует что-нибудь сделать с новым законом об авторских правах.

— Ах, какие мы честные. Как слеза младенца.

— Все еще не оставил эту мысль? Джон — хороший. Сенатор Харрисон — плохой.

— Этот сенатор Харрисон, жалкое отродье… Генри, я могу его осадить.

Генри кивнул.

— Дело о его некоммерческой организации? Той, которая под началом Харрисона и его вкладчиков дает весьма приличную прибыль? Напомни, как она называется?

— «Наша с тобой Америка». Ну, ты знаешь, как это делается. Берется название, которое прославляет правду, семейные ценности, личность, маму, яблочный пирог и прочую стандартную чепуху. Очень патриотично звучит в рекламных роликах. Он же не назовет это организацией богатых приятелей, которая уничтожает тех, кто «против нас», и набивает карманы всех, кто «за нас».

— Тебя никогда не примут за оптимиста, Джон, — вздохнул Генри.

Джон пожал плечами.

— Генри, минимум девяносто пять процентов политиков — нормальные надежные люди и хотят одного — служить своей стране. Неважно, соглашаюсь ли я с тем, как именно они хотят служить. Вот почему у нас много партий, и все получают голоса. Большинство наших лидеров честны. А Харрисон — вывернут, как задняя собачья нога, если цитировать мою тетушку Мэрион. И я его разоблачу.

— И как же? Проследишь за его деньгами? У тебя есть помощники? Надежные источники? Короче, у тебя сейчас больше сведений, чем когда мы с тобой говорили? Тогда было недостаточно. Все должно быть обосновано, Джон, иначе он тебя похоронит, и вместе с тобой «Брюстер Паблишинг». На самом деле я пока вижу лишь один путь — открыть всем правду о твоей матери, а этого ты не захочешь.

— На самом деле, Генри, я действительно хочу сыграть на его отношении к Женщинам. Но ты и не догадаешься, каким образом. Это подло и противно, зато доступно для публики. Не знаю, правда ли это, но у меня есть документ, где все написано черным по белому. Вполне достаточно, чтобы разоблачить сенатора. Тебе понравится.

Джон откинулся на спинку стула и проникновенно посмотрел на друга:

— Я знаю тебя, Генри. Ты честный и порядочный. Ты даже сообразительный, — добавил он, ухмыляясь. — Но ради такого ты перешагнул бы через собственную бабушку. Готов? Мне может понадобиться твоя помощь, чтобы разыграть это так, как я хочу… Так, как решили сыграть мы с Джейн.

— Вы с Джейн? Джон, если ты испортил эту прелестную маленькую…

— В основном это ее идея, Генри. Мы не спали вчера полночи и все просчитывали. В ней есть глубина. И размах. И веснушки, и потрясающая честность. А как она ест! Ладно, неважно. Господи, Генри, пора признать — я без ума от нее.

— Ты? — Генри вытаращился на Джона. — Ты шутишь? Она не похожа на твоих обычных подруг.

— Знаю, Генри. С Джейн хочется серьезных и долгих отношений. Вот почему я медлю, хотя это меня убивает. Она первая женщина, которую я представляю матерью моих детей. Не считая тетушки Мэрион, я не могу вообразить, кто уследил бы за моими детьми, если они хоть чем-то пойдут в меня. Черт, Генри, теперь я даже подбираю одежду с пола. Я еще не до конца понял, как это произошло, но я это делаю.

— Ты? Подбираешь одежду? Джонни, я был твоим соседом по комнате четыре долгих университетских года. И видел ковер раза два. Он был зеленый, да?

— Там был ковер? — Джон ухмыльнулся и отставил пустую кружку. — Ладно, перейдем к делу. Мы собираемся опустить Харрисона. Здорово опустить. Ты с нами?

Генри выпрямился, пригладил непослушную копну рыжих волос, поправил галстук-бабочку.

— Кто еще в команде?

— Джейн, я… Брэнди Хаит, если мои сведения хоть в чем-то верны и учитывая то, как она смотрит на Харрисона, когда думает, что никто не видит. Я невыразимо рад, что она не его любовница. Ты, если согласишься. Кузина Джейн. И еще один человек в резерве, но в нем я не очень уверен, так что он пока не в счет.

— Я не в лучшей физической форме, — Генри погладил свой мягкий живот. — От меня потребуется хорошая форма?

— Ты будешь нашим мозгом. Ты умеешь находить изъяны в моих сюжетах. Если в нашем плане есть трещина, ты увидишь ее и предложишь альтернативу. Я доверяю твоим мозгам, Генри. Я еще не свихнулся, чтобы доверять твоему удару левой.

— Хорошо, потому что у меня его нет. А что там у тебя?

— Я думал, ты так и не спросишь. — Джон залез во внутренний карман и извлек две скрепленные страницы, сложенные пополам: — Вот что.

Генри посмотрел на страницы, скорбно вздохнул и медленно протянул руку.

— Я просто уверен, что сегодня возненавижу себя, — сказал он и начал читать.

Джон мерил шагами гостиничный номер в ожидании Джейн. Она ушла раньше, а он закончил с Генри час назад. Это правда, что женщины дольше говорят? Тетушка Мэрион ответила бы, что женщины просто могут гораздо больше сказать.

Он потер руки и огляделся. Что бы такого сделать? Созидательного, как говорит Джейн. Он уже привел в порядок письменный стол, выучил наизусть все их записи и уничтожил. До этого он стер из компьютера файлы, касающиеся Харрисона, Брэнди, Диллона и других, и записал все на дискету, которую для надежности отдал Генри.

Это предложила Джейн, и так как он не мог придумать ничего лучше, то согласился.

Потому что, как только он рассказал ей о взломе, они сошлись на том, что Кевин-бродяга может вернуться для повторного обыска.

Кевин-бродяга увидит комнату, которая не может быть прибрана идеальнее, если только Джон не захочет отскрести ванну. Он даже заново сложил все свое белье, а это можно расценивать только как временное психическое расстройство, вызванное тем, что в его жизни слишком много места занимает Джейн.

Может ли Джейн быть слишком много? Вряд ли.

Но все остальное — его идея, напомнил он себе и своему самолюбию. Поездка в маленький магазин в центре города, где был копировальный аппарат, пакет виноградного желе и местная газета, которую он взял с тележки в коридоре отеля, улыбка и просьба к услужливой горничной, чтобы она отнесла на место одну вещь, которую он по ошибке забрал.

Иногда собственное великолепие меня пугает, подумал Джон с улыбкой. Злой улыбкой.

Джон услышал, как щелкнул замок, и быстро сел на край кровати, хватая пульт, будто собирался включить телевизор.

— Ты вернулась? — спросил он небрежно, не поворачивая головы.

Джейн вошла в комнату, положила сумочку.

И села. Рядом с ним. Совсем рядом.

Они не спали полночи, сидя вот так, беседуя, разрабатывая план. Два «товарища» готовят план уничтожения одного из самых влиятельных людей Америки.

И очень деловито. По крайней мере, она. Джон чаще просто наблюдал, как двигаются ее губы, считал новые веснушки у нее на носу и размышлял, что она почувствует, если прикоснуться к ее груди через мягкий хлопок пижамы.

— Ты ни за что не поверишь, — Джейн убрала волосы за уши. — Серьезно, ты просто не поверишь.

— Возможно, хотя ты еще ничего не рассказала.

— Ой, извини, — она покачала головой. — Я…

Я просто так… ошеломлена. Брэнди Хаит очень славная девушка.

— Я этому не поверю? Джейн легонько толкнула его.

Она теперь часто делала так. Прикасалась к нему. Вряд ли сознательно. Она, похоже, во многом не отдавала себе отчет, поэтому Джон вчера вечером не меньше пятнадцати минут принимал ледяной душ и декламировал «Макбета».

— Ты не поверишь, что Брэнди мне рассказала. Бедняжка. Харрисон ее шантажировал.

Либидо вернулось на второй план. Откуда, возможно, и было родом.

— Что, прости?

— Шантаж, Джон. Брэнди, чье настоящее имя Хелен Санчес, кстати…

— Да, знаю. Кое-что я сам разузнал, помнишь? Хелен Санчес из Байонна. Блистательная студентка. Выиграла стипендию Мирабель Харрисон, что объясняет ее связь с сенатором. Она записалась в университетский драмкружок только на последнем курсе и вроде как начала карьеру. В тот первый день я… я притворялся, что не знаю о ней, не хотел, чтобы ты думала, будто я — фанатичный ее поклонник.

— Ты идиот, и ты меня перебил, — довольно натянуто произнесла Джейн и встала. — Брэнди разрешила все рассказать тебе, но это не так-то просто. Жаль, что я не могу просто сказать, что ты был прав, у нее нет большой любви к сенатору, и оставить это. — Она повернулась и посмотрела на него. — Откуда ты это узнал? Как выяснил?

— Расследовал, — невинно заявил Джон, но суровый взгляд Джейн дал ему понять, что так легко он не отделается. — Ладно, ладно, я купил информацию у бывшего секретаря Брэнди, когда пошел по наводке студента. Но это не значит, что они никогда не были любовниками. Я не смог выудить это из секретаря. Подай на меня в суд.

— Кто-нибудь однажды так и сделает, если ты не перестанешь заниматься подобными вещами, — предупредила Джейн в своей воспитательской манере. — В любом случае Брэнди обязана своей стипендией Харрисону, и карьерой тоже, ну почти. Но Харрисон хочет большего. Он хочет завербовать себе кого-нибудь из Голливуда и решил, что Брэнди — лучшая кандидатура. Джон кивнул:

— Молодая, красивая, из Нью-Джерси, абсолютно чиста, что сейчас редкость. Это понятно.

— Да. И поначалу она согласилась. Настоящая идеалистка. Но когда поняла, что сенатор не протолкнет ни одной программы, в которых она заинтересована, что он сторонник противных ей вещей, то пошла на попятный. И сенатор ее прижал.

Джон откинулся на кровать, дотянулся до пакетика жареного арахиса и снова сел.

— Прижал? — Он расколол орешек. — Как? Не меняя ритма шагов, Джейн взяла мусорную корзину и поставила на пол между ног Джона.

— Для скорлупок, — сказала она и добавила: — Дай мне один.

— Только если ты сядешь рядом. А то насоришь на этот чудесный чистый ковер.

— Ты его не пылесосил, — она присела на кровать. — Ты мне нравился сильнее, когда в тебе было чуть больше Оскара Мэдисона и немного меньше Феликса Унгара^[23].

— Тогда вот тебе, — Джон кинул скорлупку через комнату, и та шлепнулась на письменный стол. — Ладно, хватит ходить вокруг да около. Я знаю, тебе тяжело, даже если Брэнди дала разрешение. Давай рассказывай, и покончим с этим.

— Хорошо, — Джейн вдохнула и медленно выдохнула. — Харрисон приглашал ее к себе на ранчо несколько лет назад. Просто из любезности, как он сказал, чтобы дать ей передохнуть после очередных съемок. Брэнди ездила туда три раза, последние два скорее из чувства долга, потому что ей не нравился этот человек, но она не знала, как отказать. Сенатор всегда называл ее одним из самых успешных своих проектов. Это доставало Брэнди, но она чувствовала себя в долгу.

— У этого человека больше ниточек, чем у кукловода, — Джон покачал головой. — Что случилось на ранчо? Кстати, я знаю это место. Сорок акров, несколько лошадей и куры. Дом, теннисный корт, закрытый бассейн. Этот человек умеет обходиться без удобств и комфорта.

Джейн кивнула, закусив нижнюю губу.

— Это случилось в бассейне. Поздно вечером Брэнди пошла поплавать. Она была в команде по плаванию в университете… но ты, вероятно, и это знаешь, мистер Остряк-самоучка. Возможно, именно поэтому мы всегда видим ее у бассейна. Она любит воду. Ну неважно, было темно, свет горел только в самом бассейне, так что она снимала купальник и плавала голой. И так каждый раз, когда приезжала на ферму и запирала дверь бассейна, уверенная, что одна.

— Кажется, до меня начинает доходить, — сказал Джон, раскалывая следующую скорлупку. Вернее, размельчая ее в порошок.

— Шесть месяцев спустя Брэнди отклонила приглашение Харрисона сидеть на подиуме рядом с ним, пока он произносит речь о парниковом эффекте. Она знала, что он лишь пустит пыль в глаза и ничего не сделает. Тогда в Малибу пришел конверт. Там… Там были фотографии.

— Специальный фотоаппарат для слабого освещения, все установлено заранее… Само благородство.

— Брэнди не может допустить, чтобы выплыли эти снимки. В бульварных газетах, в Интернете. И так уже на нескольких сайтах лежит фотография, где ее лицо приставлено к телу другой женщины. Голой женщины. Ты знал, что так делается?

— Слышал, — Джон стряхнул с колен остатки скорлупок и встал. — Но почему она открылась тебе сейчас?

— Ну, сначала она думала, что сумеет повлиять на Харрисона, убедить его изменить свою позицию в некоторых политических вопросах. Сказала, что переживает период тупости и грязи, — Джейн слабо улыбнулась.

— Да, как и мы все.

— Но в прошлом году Брэнди получила «Оскара». Она уже не начинающая звездочка, которой была четыре года назад, когда появились фотографии. Она почти решила, что обратится в газеты по поводу снимков, нанесет Харрисону удар его же оружием. Сенатор может запятнать ее, но не погубить. И ей до чертиков надоело, что ее имя использует человек, который не стоит и плевка.

— Так и сказала, «плевка»? — Джон рассмеялся и тут же одернул себя. — Отчаянная женщина. Так она с нами?

— Несомненно. Я сказала, что, если все получится, она может быть спокойна: Харрисон ничего не добьется публикацией этих фотографий.

— Верно. А если он их напечатает, ей нужно будет лишь объявить, что снимки сделал без ее разрешения сам сенатор. Интернета и бульварщины не избежать, но Харрисону это ничего не даст. Это скажется на его репутации, а как только мы с ним покончим, то меньше всего ему захочется дурной славы.

— Все сходится, да? — Джейн закрыла пакетик с арахисом и поставила мусорную корзину на место, рядом с телевизором. — А что с Генри? Он купит твою книгу? Я знаю, как сильно ты хочешь написать ее.

— Он говорит, что выйдет отличная книга, — ответил Джон. — Конечно, первыми информацию получат газеты… вернее, Молли, но мы сможем выпустить книгу самое большее через шесть месяцев. У меня есть все, кроме контракта. Но это мелочи.

— Я знаю. Ты продашь книгу, Джон, и это замечательно, — Джейн потрепала его по щеке, направляясь в ванную.

Нужно рассказать ей правду. И поскорее. Сразу, как они повяжут Харрисона. Но не раньше — это все усложнит.

— Да, я сказала Брэнди, что мы встретимся на пляже. На вечер запланирован пикник. Можешь позвонить Генри и рассказать ему. Кстати, не попросишь у него экземпляр «Пустой земли», если он дочитал? Он обещал одолжить.

— Ты уже дочитала предыдущую? Хорошо. Можно куда-нибудь убрать книгу и фотографию на обложке. Например, в мусорный бак в торговом районе Кейп-Мэй.

— Ну да. Хорошая книга. Только я угадала конец, поэтому было не так интересно.

Он схватил ее за локоть, когда она закрывала дверь в ванную.

— Ты угадала концовку? Когда? Где?

— Джон, что с тобой? Не говори мне, что ты тоже читал и не угадал. Это слишком очевидно. Нельзя было писать об осколке в кабинете посла. Не так рано. Я сразу поняла, что стекло разбили изнутри, а не снаружи.

— Действительно, — Джон выпустил ее локоть. — Немногие просекли бы это.

— Я читаю детективы и триллеры с тех пор, как достаю до книжных полок. Одинокие субботние вечера, Джон, помнишь?

Он кивнул и слабо улыбнулся.

— Иди в душ. Во сколько нужно быть на пляже?

— У нас есть час, — и Джейн закрыла дверь. В следующее мгновение Джон услышал, как включился душ. Он подскочил к ночному столику и схватил книгу. Где там осколок стекла? Глава четырнадцатая? Черт. Почему Генри это не отловил?

Обри Харрисон прислонился к дверному косяку, разглядывая своего племянника… свое возмездие. Дурак и недотепа, чьи амбиции могут все разрушить.

— То есть говоришь, что нашел ее? Диллон сунул пятерню в волосы и кивнул.

— Не понимаю. Я просмотрел эту кипу три раза. Четыре. И она была тут все это время, прилипла к воскресной газете, которую я, наверное, зачем-то сохранил… — Он понюхал испачканную страницу. — Виноградное желе. Я не ем виноградное желе.

— Нет. Ты его размазываешь, — Харрисон оттолкнулся от косяка. — Давай, у нас еще есть время, чтобы выпить перед пляжем.

Диллон последовал за дядей в гостиную люкса.

— Мы можем не пойти? Пикник на пляже, костры… Вся еда в песке. И комары. Я скорее засуну побеги бамбука под ногти.

— Это я скорее засуну побеги бамбука тебе под ногти. Но не беспокойся, Диллон, мы не будем есть на пляже. То есть будем, но отдельно. Я устроил так, что для нашей компании накроют в бельведере. Ты видел его? Прекрасное маленькое открытое здание, прямо на краю пляжа.

— Наша компания? Ты имеешь в виду сладкую малышку Джейни, сексуальную звезду, профессора и галстук-бабочку? Напоминает плохую сцену из «Острова Гиллигана».

— Да нет, Диллон. К нам присоединится уважаемый джентльмен из Пенсильвании — конгрессмен Паттерсон, Артемис Слэйд — наш друг, представляющий крупную нефтяную компанию. И замыкает шествие любимый диктор Америки, неподражаемый мистер Сэмпсон. Без жен, конечно. Их отослали на день в Атлантик-Сити.

— Ты хочешь встретиться со всеми одновременно? — Диллон взял у Харрисона стакан виски. — Это не опасно?

— Не думаю. Все они хотят одного — власти. Того, что движет миром, мой мальчик. Они знают, что у президента ее хватит на всех. Я уже почти пообещал Паттерсону место в кабинете министров, но он того стоит, если сможет завоевать Пенсильванию.

— А Слэйд? Ослабление запрета на морское бурение?

— Я думал, что этого достаточно. — Харрисон стоял у окна и смотрел на океан. — Но теперь он выступает с требованием, чтобы государство на пять лет отказалось поддерживать исследования и разработку альтернативных источников энергии. Тут мы можем влипнуть.

— Особенно со спонсором Сэмпсона. Сельское хозяйство — значит, зерно, а зерно — значит, альтернативная энергия, помнишь?

— Вот поэтому оба здесь, Диллон. Ты хотел, чтобы они на этой неделе разобрались с деньгами, но лучше пусть поговорят. Они должны найти компромисс, выгодный им… и мне.

— Нам.

— Как угодно, — Харрисон поднял стакан в насмешливом салюте. — Расскажи мне еще о Романовски. Все, что ты выяснил.

Диллон сел на кушетку, положив руку на ее спинку.

— Я уже все рассказал. Он изучает тебя. Ничего удивительного, мы же теперь знаем, что он Дж.П. Роман. В последних двух книгах он обрисовал тебя довольно широкими мазками. Под статью не попадает, но подбирается очень близко. Все равно нам повезло, дядюшка. Он слишком занят, обхаживая нашу маленькую воспитательницу детского сада. Ты знаешь этих писателей. Одни разговоры, никаких действий. Он не будет преследовать тебя, вступать в конфликт по поводу политики или его сбрендившей матери. Кишка тонка.

Харрисон отвернулся от окна.

— Ты любишь язвить, да, Диллон? Сказывается образование в школе для мальчиков. Прекрасно, я забываю о Романовски. С удовольствием. Кстати, насчет обхаживания. Что с той барышней из ночного клуба? Ты проследил, чтобы она узнала, что я не могу встретиться с ней?

Диллон поднял скрепленные и испачканные в желе страницы:

— Я был немного занят.

— Черт побери, — Харрисон резко опустил стакан. — Намотай себе на ус, племянничек, — никогда не разочаровывай леди.

— Это не леди, — ухмыльнулся Диллон.

— Она считает себя леди. Все они считают, — Харрисон был совершенно серьезен. — После случая с матерью Романовски я никогда не даю им повода злиться. Тогда мне подфартило — у нее был срыв, и она не обратилась в газеты. Остается надеяться, что эта девица не вернется сделать нам гадость.

— Ты преувеличиваешь.

— А ты, племянничек, невежественный кретин, — бесстрастно произнес Харрисон. — Найди ее, принеси мои извинения, искренние извинения, и подари один из браслетов, которые у нас припасены где-то здесь. И ей будет о чем рассказать внукам.

Диллон закатил глаза.

— Да уж. Точно, — прошептал он, направляясь к себе в спальню. — Я поставлю это первым пунктом в списке дел. Конечно, у меня куча времени на подружек ублюдка.

Глава 14

Досадно, когда пляж усеян кострами, а солнце все еще светит. Еще менее романтично, что костры разрешили у бельведера, а примерно в двухстах ярдах от пляжа стоят пожарные машины.

Правда, это хорошо для фотосессий. Для «вернувшихся к природе» больших шишек, которые стараются выглядеть по-человечески, и для группок протестующих с плакатами о том, что костры разрушают озоновый слой. Хорошее времечко, как ни крути.

Джон, Джейн, Генри и Брэнди расположились с наветренной стороны костра, который сильно дымил и почти не горел.

— Кто-нибудь помнит, как бойскаутом учился разжигать костер? — спросил Джон. Они вчетвером смотрели на слабый огонь и посеревшие гамбургеры на проволоке.

— Никогда не был бойскаутом, — ответил Генри, потягивая пиво из банки. — Отец говорил, что мне бы не понравилось.

Джон посмотрел на Джейн.

— Что? — она слегка надулась. — Думаешь, я была дежурной по костру, да? Не была.

— То есть ты никогда не получала значков за плетение корзинок из лозы? Что-то мне не верится.

Она поежилась и села, сложив голые ноги по-турецки.

— Ладно, была я скаутом в младшей школе.

А потом и в средней. Но значки мне давали за возню с детьми и шитье, а не походную кухню. И я ушла в четырнадцать, а Молли так испоганила мое задание с печеньем, что меня все равно собирались вытурить.

Она опустила голову и тихо закончила:

— Или обвинить в тяжком преступлении. Мы так и не поняли.

— Молли, — Брэнди взяла проволоку у Генри, перевернула и поднесла ближе к костру. — Это ведь та журналистка, да? Ты еще не звонила ей?

— Я пыталась, но она не взяла трубку. Я оставила сообщение на мобильнике, и еще родителям. Но мама и папа собираются в горы на Четвертое июля, так что от них проку мало. Видимо, она возвращается домой, в Вашингтон.

— Она наверняка пулей летела из города, как только забрали всех детей и закрыли двери, — сказал Джон, и Джейн уставилась на него. — Нет, я бы так не поступил, но ты же говорила, что она не в восторге от работы нянькой, верно?

— Да, — признала Джейн. — Но она хотела держать со мной связь и не позвонила, даже после того, как ты отменил задержку звонков в номер. И на мобильный тоже, а он у меня постоянно включен.

— Насколько можно положиться на твою кузину? Я, конечно, доверяю твоему мнению, но все

Теперь на Джона не просто уставились. Его пронзили взглядом.

— Молли очень ответственная, — ответила она Брэнди. — Ну, довольно ответственная. То есть она… — Джейн снова повернулась к Джону и задумчиво прищурилась: — Она нам очень нужна?

— Думаешь, она слиняла? Джейн прикусила нижнюю губу.

— Я не знаю. Это было так важно для нее, — она вздохнула. — Но, с другой стороны, для Молли все важно, сегодня или завтра. Что мы теперь будем делать?

Генри поднял руку, словно хотел, чтобы его вызвали.

— Да, Генри?

— Не хочу вмешиваться, Джон… — Он так улыбнулся Брэнди, что Джону захотелось его обнять и сказать: мечтай, но не надо бредить свадебными туфельками и рисом.

— Вмешивайся, Генри, вмешивайся. Ты здесь именно для этого.

— Ну, хорошо. Наверняка ты уже обратил внимание на шесть фургонов с разных телеканалов, припаркованных вокруг отеля, и на множество журналистов из газет, которые слоняются в поисках материала. Может, взять одного и рассказать?

Джейн призывно посмотрела на Джона — она всегда выглядела для него призывно:

— Но Молли?

— Джейн, ты же сказала, что не можешь дозвониться до нее.

— Но она… ладно, неважно. Позвонит, так позвонит, но мы не можем от нее зависеть. Генри прав, надо выбрать кого-нибудь еще.

— Я уже выбрал, — сказал Джон. Из гамбургеров наконец потек жир, и снизу взметнулись язычки пламени. Если повезет, к полуночи они начнут есть.

— Кого? — спросила Брэнди, а Джейн только сцепила руки на коленях — то ли ей было неудобно за кузину, то ли она сдерживалась, чтобы не врезать ему по носу. Джон не понял, в чем дело, и, честно говоря, спрашивать не хотел.

— Конечно же, самого несчастного человека на вечеринке, — Джон поднялся на ноги. — Прошу прощения, я сейчас вернусь, а наш несчастный приплетется следом, если не ошибаюсь. Только подыграйте, когда я его приведу, ладно? Следите за мной, как только я сам определюсь, что делать. Брэнди, ты умеешь импровизировать?

— Пятерка по актерскому мастерству.

— Замечательно, — Джон стряхнул песок с шорт и направился к фургонам, где стояли журналисты и операторы, переминались с ноги на ногу и курили.

Его жертва страдала в одиночестве, даже операторы покинули ее ради более зеленых пастбищ или лучшего сорта пива.

— Джим! — позвал Джон, приближаясь. — Джим Уотерс из программы «Прямой эфир в шесть». Я прав?

Уотерс выбросил сигарету, растоптал окурок, потом быстро и вяло пожал протянутую руку Джона.

— Да, я. Ну и что?

— Ничего особенного. Просто хотел сказать, как профессионально вы провели интервью в номере сенатора Харрисона. По всем каналам пошло. Отличная работа.

Уотерс фыркнул.

— Да уж, отличная работа. И единственная за всю неделю, если только кто-то не считает, что репортаж об этом чудовищном пикнике заслуживает больше тридцати секунд эфира. Какая чушь. Си-эн-эн уже свернулись. Я бы тоже ушел, было бы куда.

— Подрезали вас, да? — спросил Джон, заранее зная ответ. Он видел фургоны, операторов и журналистов. — Наверное, потому, что завтра здесь будет президент. Пресса во всеоружии.

Уотерс вытащил маленькую посеребренную фляжку из заднего кармана, сделал глоток и предложил Джону. Тот как можно вежливее отказался.

— Тридцать лет. Тридцать лет я этим занимаюсь. Уичито. Мобил. Олбани. Сейчас я в Филадельфии, где огромный спрос, черт возьми. Огромный. Но маловат для этого. Сделай для всех интересный сюжетик, Джим. Съезди в зоопарк Кейп-Мэй, там есть новая птица. Сними яркий материал на пару минут и уходи, пусть большие парни делают настоящую работу. Тридцать лет, елки-палки.

Отлично. Разочарованный. Как раз то, что нужно Джону.

— Джим, — сказал он, обнимая его за плечи. — Думаю, тебе стоит познакомиться с моими друзьями.

— С чего бы это? Если среди них нет никого по имени Джонни Уокер, то я пас, спасибо, — ответил Уотерс, переворачивая пустую фляжку.

— Джим, погоди, — Джон повел его на пляж. — Ты этого еще не знаешь, но скоро ты станешь самым счастливым человеком на свете. Президент? Ерунда. Он помашет тут флагом в честь Четвертого июля, и все. Не будет толкать никаких речей и остановится тут максимум на час. Ты же получишь сенсацию недели. Сенсацию года, Джим. Если ты с нами.

Он убрал руку и широко улыбнулся:

— Ты с нами, Джим? Иногда все это слишком легко.

Генри поднялся навстречу Джону и Уотерсу.

— Мистер Уотерс? Вы мистер Уотерс, не так ли? Я вас узнал по новостям, — он подошел и протянул руку. — Приятно познакомиться, сэр.

— Генри Брюстер, владелец «Издательства Брюстера», — представил его Джон. — Джейн Престон вы должны помнить. И вряд ли нужно представлять Брэнди Хаит.

Уотерс пожал всем руки. Он слегка смутился, поскольку пытался казаться утонченным и не таким поддатым, как на самом деле, после целой фляжки «Джонни Уокера».

— Очень приятно, — ответил он, сгреб песок и сел по приглашению Джона. — Чем могу служить?

— Ты вроде говорил про эфирное время? — Джон снова уселся, причем в такую позу, которая удобна только для людей с ногами покороче. — Для начала Джейн хотела бы рассказать о детских садах, если тебе это интересно.

— Нет, — Уотерс принял от Генри пиво. — Это устарело. Новость должна быть свежей, и никак иначе. Извините.

Джейн на секунду нахмурилась, затем ее черты разгладились — она осознала, что, в общем-то, и не хотела давать интервью.

Джон посмотрел на Брэнди и кивнул.

— Вам бы помогло интервью со мной, Джим? — спросила Брэнди своим низким чувственным голосом.

Губы Уотерса поджались, и он сглотнул.

— Наверное, — ответил он, кивая. Его дыхание слегка участилось. — А вы дадите?

— Для вас? После того, как Джейн рассказала мне о вашей любезности? — Брэнди улыбнулась. — Ну конечно.

Джон победно выставил большой палец за головой Уотерса. Брэнди Хаит — не просто кукла с симпатичным личиком… с потрясающим телом и великолепными ногами… Ладно, вернемся к делу.

— Что ж, замечательно, — Уотерс выудил из второго заднего кармана маленький блокнот. — Может, завтра? Часов в двенадцать. То есть ближе к полудню? В общем, когда захотите, — он нахмурился. — Нет, нет, погодите. Завтра не получится, по крайней мере, не здесь. У меня нет разрешения на то, чтобы находиться здесь завтра, пока не уедет президент.

— Да они тебя ни в грош не ставят, Джим, — сказал Джон сочувственно. — Вот что. Сенатор Харрисон делает заявление в пятницу — мы пока не знаем, во сколько, но ты заметишь. Можно встретиться с Брэнди где-то за час до этого. Вы с оператором возьмете интервью и перескочите на пресс-конференцию. Как тебе?

— Отлично, — кивнул Уотерс. — Я успею отснять подготовительный материал для фона. Вы же из Нью-Джерси, верно? Где встретимся?

За спиной Уотерса Джон принялся танцевать с невидимой партнершей.

— Я здесь родилась и выросла, — Брэнди подбавила шарма. — На этой неделе я дала всего одно интервью, но я знаю, где их проводят. Сразу за банкетным залом, на веранде. Я встречу вас в зале, примерно за час до пресс-конференции сенатора.

Джон опять показал ей большой палец.

Уотерс кивнул, нацарапал что-то в блокноте и остался сидеть, улыбаясь Джону, который изобразил бесстрастие.

— И это все? Это и есть сенсация? Очередная похвальная статья? Спасибо, конечно, но идите к черту, мистер! — Он повернулся к Брэнди: — Без обид, мисс Хаит, я хочу взять интервью, но парень пообещал мне сенсацию. Вы звезда, конечно, но не сенсация.

Джон посмотрел на Джейн.

— Тебя же бесит, когда дареному коню смотрят в зубы? Меня — да, — и повернулся к Уотерсу: — Приходи в зал, ладно? Со своим верным микрофоном и камерой. И тогда будет тебе сенсация. Тебе же все равно нечем заняться, верно? Или ты пойдешь в зоопарк?

Уотерс поднялся.

— Все вы чокнутые. Тоже мне, интеллектуалы. Ну да, как же…

Джон прокричал ему вслед:

— Но ты придешь?

Репортер, не оборачиваясь, помахал рукой и растворился в сумерках — солнце наконец ушло за горизонт.

— Да, да. Приду.

Джон повернулся и принял гамбургер у Джейн, которая взяла на себя роль повара.

— Прошло хорошо. Без лука, да? — Прости. Только кетчуп. Мы изображаем аскетов перед камерами.

Генри откусил гамбургер и вытер кетчуп с подбородка.

— Слишком быстро вылез, — произнес он сконфуженно. — Но все прошло хорошо, Джон. Теперь у нас есть репортер и оператор. Но нет Харрисона.

— Будет. Расскажи ему, Джейн.

Джейн, которая в это время слизывала с пальцев кетчуп, — почему мир так жесток? — проглотила кусок и заявила:

— Брэнди Харрисону, что позвала репортера, чтобы рассказать ему о снимках. Она позвонит ему в номер примерно за час до личной пресс-конференции и сообщит, что у них с Диллоном есть пять минут, чтобы спуститься в банкетный зал и поговорить с ней. Молли должна была спрятаться где-то в комнате, за экраном, все слушать и записывать, но теперь там будет мистер Уотерс со своим оператором. И сенатор наш!

— Нет, — строго произнес Генри. — Незачем мисс Хаит рассказывать об этих снимках. Я думал, у нас другой план.

— Так и есть, Генри. Просто Брэнди предложила идеальный способ подманить Харрисона. Какие ты видишь недостатки?

Генри жевал гамбургер.

— Вроде никаких. Если Харрисон не будет тянуть время. Иначе все это зря, а мисс Хаит придется рассказать про фотографии. Он действительно этим занимался? И если да, может, нам стоит пойти в полицию?

— Всему свое время, Генри. Сперва он должен заявить о том, что не будет баллотироваться в президенты. После этого обсуждать можно все, что угодно.

— Как скажешь, Джон, — Генри пожал плечами. — А сейчас, с вашего позволения, я пойду. Говорят, что эта неделя — неделя размышлений, оздоровления, созерцания и откровений. У меня уже есть одно откровение: я не люблю есть на открытом воздухе.

— Я пойду с тобой, Хэнк, — Брэнди поднялась на ноги. Она возвышалась над Генри на добрых шесть дюймов. — Угостишь меня выпивкой?

— Угощу ли я… я? — Генри быстро взглянул на Джона, тот кивнул. — Буду счастлив, мисс Хаит, — и протянул ей руку.

— Называй меня Брэнди, Хэнк. Скажи, ты всегда носишь галстук-бабочку? Мой отец всегда носилгалстук-бабочку. По-моему, это так… так изысканно.

Джон и Джейн смотрели вслед забавной паре. Их силуэты растворились в быстро надвигающейся темноте, свет исходил лишь от факелов вдоль временной деревянной дорожки.

— Она назвала его Хэнком. Очень мило, — проговорила Джейн, смотря им вслед.

— Именно то слово, — Джон поднялся и протянул ей руку. — Кстати, ее отец продавал мороженое с грузовика, на котором ездил по окраинам. Наверное, галстук-бабочка — часть его формы.

— Какой же ты циник. Зачем ты мне об этом сказал? — Джейн осуждающе нахмурилась, не обращая внимания на его протянутую руку.

— Ты права, прости. Ну, идем. Все расходятся. Скоро здесь не останется никого, кроме пожарных и протестующих. Мы будем последними в очереди к шведскому столу, который организовали для всех, кто не хотел играть в бойскаутов на пляже. Одного гамбургера мне мало, Джейн.

— Но я еще не готова, — она залезла в пляжную сумку, которую принесла с собой.

Джон сел.

— Что у тебя там, большая банка? Ты хочешь ловить светлячков?

— Не умничай, — Джейн запустила руку глубже. — Мы с Брэнди ходили гулять, когда разговаривали, и я зашла в продуктовый магазин, чтобы купить кое-что на вечер. Видишь? Крекеры, шоколадки, зефир. Я принесла на всех, но они ушли, и я даже предложить не успела.

— Не понимаю, — Джон наблюдал, как Джейн извлекла две ветки из-под полотенца, на котором сидела. Никто не сообразил принести полотенце, а Джейн додумалась. Конечно же, додумалась, опрятная душа.

— Все ты понимаешь. Не глупи.

— Сначала не умничай, теперь не глупи. Так приятно, что ты мной восхищаешься.

— Помолчи. Вот зефир. Проткни его веткой, Джон, и держи над костром.

— Мы жарим зефир? Серьезно, что ли? — он рассмеялся. — Елки-палки, я этого не делал с тех пор… с тех пор… не помню, с каких. Я жарил его над газовой плитой, пока не появилась тетушка Мэрион и не назвала меня жуком-пожарником. Мне нравится, когда он горит. Такой весь черный и с корочкой, и сочный внутри…

Джон резко замолчал. Сочный? Джейн будет есть липкий сочный зефир? Перед ним? Эта женщина считает, что он евнух?

— А мне так не нравится, — сообщила она, держа свою палку над угасающим костром. — Мне нравится, когда он весь золотисто-коричневый. Но внутри растаял. Осторожно, Джон, ты слишком близко к огню.

— Ну-ну, и это ты мне говоришь, — пробормотал он. Если бы они сидели в комнате, он бы нацелился на дверь. Он не безгрешен, но за что такие мучения?

— Так, все, достаточно, — сказала Джейн через несколько минут и передала свою ветку. — Вот, держи, пока я не приготовлю все остальное. Это займет минуту.

Джон не знал, что она там готовит, черт возьми, но послушался, наблюдая, как она разломила два крекера пополам, затем сделала то же самое с шоколадкой. И положила половину шоколадки на половину крекера. Ровно посередине.

— Теперь клади мой зефир сверху, я накрою его второй половиной крекера, и тогда вытащишь ветку.

— Ты ходила в какую-то французскую кулинарную школу, да, Джейни? — спросил он, пока она помогала ему проделать эту простейшую операцию с зефиром.

— Не глупи. Это пастилки. Все знают про них.

— И правда, все знают, — сказал он, пока они собирали вторую порцию. — И что теперь? Как едят эти штуки?

Сплошное наказание! Ему пришлось спросить… И она, сама невинность, должна была ему показать.

Джейн легонько сжала два крекера так, чтобы теплый зефир немного расплавил шоколад, а сам вылез за края крекера.

Она слизала лишний зефир, снова сжала крекеры и принялась за расплавленный шоколад.

Виселица. Сыворотка правды. Повешение за большие пальцы под музыку Лоуренса Уэлка. Это были любимые пытки палачей.

Джон знал способ получше.

Чтобы вытянуть любые секреты, нужно просто связать мужчину и показать ему фильм с Джейни Престон, поедающей пастилку.

Он терпел сколько мог. Недолго.

— Так, ну все, — объявил он, швыряя через плечо свою пастилку. — Джейн Престон, я хочу с тобой переспать. Вот так.

Она замерла с высунутым языком и взглянула на него.

— Что… что ты сказал?

— Я сказал, — процедил он сквозь сжатые зубы, так или иначе, все в нем сжалось, — я хочу заняться с тобой любовью. Любить тебя. Много раз. И в самых разных позах.

— Сейчас? — спросила она, слизывая шоколад с пальцев.

— Нет, в сентябре. Да, Джейни, сейчас. Здесь. Сейчас. Лучше, конечно, в номере, но я возьму тебя в любом виде и в любом месте, где смогу. Ну как, я отчаянный?

Она посмотрела на него с улыбкой, вытирая руки о край полотенца, на котором сидела.

— Никогда больше не пиши любовных рассказов, Джон. Ты не слишком романтичен.

— Ты хочешь сердечек и цветов? Скажи это тому, кто не видел, как ты ешь.

— Что? Ой… — Джейн слегка наклонила голову. — Прости. Пастилки бывают… немножко неаккуратными.

— Годзилла, громящий центр Токио, тоже бывает немножко неаккуратным. Ты, Джейн, топаешь по мне, как дюжина Годзилл.

Она убрала все в пляжную сумку, встала, подняла полотенце, аккуратно его сложила. Она сводила его с ума… окончательно. Почему аккуратно сложенное полотенце действует на него, словно афродизиак?

— Ты уверен, Джон? — Джейн прижала полотенце к груди, как бы защищаясь. — Ты это не из вежливости, зная, что я хотела небольшого… приключения?

— Из вежливости? Я не вежливый, Джейн. И ты не вежливая. — Она нахмурилась в темноте, а он запустил руку в волосы. — Ладно, ты вежливая. Признаю. Но мы с тобой не товарищи. Мы взрослые люди, живущие в одной комнате, и мы делаем вид, будто такие вежливые. Так вот, с товариществом покончено. Если я не окажусь с тобой в постели через… — он быстро взглянул на часы, — …через десять минут, я что-нибудь навсегда себе покалечу. И ты будешь виновата.

Она подняла подбородок, как истинная учительница, посмотрела на него и произнесла:

— Круто.

И направилась к отелю, а он поплелся следом, словно щенок-переросток.

— Круто? Что значит — круто? Это что — нет? Так? — Вообще-то, — ответила Джейн, не замедляя шага, — это «может быть». То есть да, мне хотелось бы. Я не буду врать, потому что тогда вечером мы целовались на этом пляже, и знаем, что может произойти… и хотим, чтобы это произошло. Но ты абсолютно неромантичен, Джон. И ты хочешь быть писателем? Неужели ты не можешь сказать хоть что-нибудь приятное?

— Ты права. Я слегка переборщил. Могу лишь признать себя временно буйнопомешанным. Но если бы ты видела, как… ладно, проехали. Прости, — он взял ее за плечи и повернул лицом к себе. — Джейн, я хочу тебя целовать, обнимать… узнавать. Я хочу видеть твое лицо, когда возьму тебя. Я хочу слышать твои стоны. Я… Я хочу заняться с тобой любовью.

Он затаил дыхание.

Джейн моргнула и улыбнулась.

— Я тоже хочу заняться с тобой. любовью, Джон, — проговорила она наконец, — Спасибо.

Спасибо? Эта женщина сказала «спасибо»? Боже, он сходит от нее с ума. Или уже сошел.

Как бы то ни было, он схватил ее за руку и повел к отелю, готовый прикончить любого, кто встанет между ними и дверью в номер.

Он не в ее вкусе.

Нет, в ее.

Он слишком большой, слишком волосатый.

Ей нравится все большое. Волосатый — это замечательно.

Раньше ей так не казалось, но теперь все изменилось.

Ему просто хотелось поразвлечься.

Не думала ли она о том же в глубине души, когда согласилась помочь Молли?

Ну… может быть…

Не ври себе, Джейн, ты же знаешь, что это правда.

Так это интрижка? Или нечто большее?

Как узнать, если не попробуешь?

Джон поглаживал ее ладонь большим пальцем, пока они вместе с пожилыми супругами ждали лифт. Ей приходилось сосредоточиться, чтобы стоять ровно, колени у нее дрожали.

Кровь стучала в висках, но Джейн вежливо улыбнулась пожилой паре. «Ох, если бы вы только знали, что сейчас будет. Здравствуйте. Это уважаемый профессор Романовски, а я управляю детским садом и яслями, и мы едем наверх, чтобы отыметь друг друга до потери сознания, спасибо, мне тоже было очень приятно с вами познакомиться».

Конечно, вряд ли она скажет нечто подобное. Она всего лишь начала думать о таком. Она что, в самом деле подумала «отыметь»? Боже!

Она бы поздоровалась с этими людьми, но язык — и слава богу, наверное, — прилип к небу.

— У вас шоколад на подбородке, дорогая, — сказала женщина.

— И правда. Солнышко, дай-ка я тебе помогу, — сказал Джон, когда Джейн начала вытирать подбородок. Он наклонился и слизал шоколад. Два движения кончиком языка.

У пожилой женщины округлились глаза под очками.

— Э… благодарю вас, профессор, — проговорила Джейн.

— Не стоит, мне было приятно, мисс Престон, — ответил он откуда-то снизу. Обычно он возвышался над ней, но сейчас она парила где-то под потолком, наблюдая за собой, за ним, ее собственное тело ей не принадлежало.

— Может, поднимемся по лестнице? — выдавила она наконец, потому что теперь женщина пристально смотрела на Джона и улыбалась так, будто он был самым интересным человеком, и ей хотелось бы разобрать его и изучить детали. Особенно одну деталь, если судить по направлению взгляда. Мгновением раньше Джон выхватил у Джейн пляжную сумку и сейчас держал ее перед собой, бедняга.

— Давай, — Джон оттащил ее от лифта как раз в тот момент, когда женщина спросила мужа:

— Джонатан, дорогой, ты привез с собой те замечательные голубые таблетки?

Джейн пыталась поспеть за Джоном, когда они шагали по коридору к своему номеру. Он уже достал из кармана ключ-карту, а его дыхание казалось тяжеловатым для парня в такой отличной форме.

Она не сомневалась, что сама вообще не дышит. Наверное, забыла, как это делается.

Дверь — открыть. Свет — выключить. И на кровать. Его ближе. Они упали на его кровать.

Джейн вскочила.

— Встань! — приказала она.

— Что?

Она помахала руками:

— Подъем, подъем. Я хочу снять покрывало.

Джон посмотрел на нее в темноте несколько секунд, что-то пробормотал, и внезапно покрывало оказалось на полу, вместе одеялом и подушками. Он сбросил все одним движением руки. Простыня была почти отодрана от матраса.

— Теперь довольна? И если ты думаешь, что я буду это складывать, то ты рехнулась.

Она кивнула:

— Прости. Просто отец… ну, после того, что он сказал, я… В общем, тебе правда не следует знать о том, что может быть… И мы почти доказали то, что он слышал, понимаешь, и…

— Я разве спросил, зачем? Не думаю, — Джон откинулся на спину и протянул к ней руки. — Иди сюда.

— Хорошо, — тихо пролепетала Джейн. Аккуратная девочка исчезла. Затем она сделала глубокий вдох и рухнула на кровать.

Джон лежал на боку, сильная рука поддерживала Джейн под спину. Он целовал ее в губы, сначала нежно, затем с большим пылом, и она начала отвечать на его поцелуи. Она слегка застонала, но притворилась, будто не слышала себя.

Он большой, такой большой. Она едва могла обхватить руками его плечи. Это дельтовидные мышцы? Какая разница?

Его рука лежала у нее на груди, он целовал ее в шею и шептал:

— Такая маленькая. Я не хочу сделать тебе больно.

Джейн запрокинула голову. Маленькая?

— Молли говорит, она знает хирурга… Он оторвался от нее, посмотрел ей в лицо:

— Что ты несешь? Даже не думай об этом. Ты идеальна, Джейн. Идеальна. Просто я такой огромный, а ты такая маленькая…

Он говорил не о груди. Он говорил о ней самой. Просто замечательно, он считает ее округлую фигуру маленькой. Не мог выбрать более удачного момента, чтобы думать, какая она хрупкая.

Она не хрупкая. Ее не так просто сломать. Ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с фарфоровой куклой.

И она повернулась на бок, прижалась к его паху. Она чувствовала его возбуждение. Это можно было бы увидеть из космоса, как Великую Китайскую стену.

Стоп, стоп. Хватит думать!

— Кажется, мы совпадаем там, где это важно, — Джейн нервно улыбнулась. Какая же она развратница… И ей это нравится. Стыд и позор.

— Похоже на то, — Джон гладил ее волосы, его рука спустилась к шее, потом еще ниже… проникла в вырез тонкого свитера и под лифчик.

Он снова накрыл ее губы своими, и она сдалась его поцелуям. Ощущения пронизывали ее, заставляли теснее прижиматься к нему, чтобы почувствовать его целиком, спрятаться в его объятиях и остаться в них навсегда.

Он был целым миром. И ей хотелось изучить его, сделать своим. Она никогда не чувствовала себя такой защищенной и в то же время свободной. Она могла отдаться ему душой и телом, и он охранял бы и то, и другое.

И все это было прекрасно, какое-то время. Но вдруг Джейн поняла, что поцелуев и нежных прикосновений недостаточно.

Она хотела большего.

— Не сдерживайся, — прошептала она, когда он провел пальцами по ее талии. — Пожалуйста, Джон, не сдерживайся, — и, чтобы он не сомневался, Джейн уперлась ему в грудь ладонями, заставляя лечь на спину и следуя за ним всем телом, села на него, наклонила голову и прикусила его нижнюю губу.

Наконец-то она стала настоящей женщиной — давно пора! Пусть слышат, как она стонет!

Джон понял намек.

Следующие несколько минут прошли как в тумане, Джейн помнила только тихий смех. А потом они оба оказались обнаженными, и волосатые ноги Джона касались ее гладких ног, а волосы у него на груди щекотали ее по-новому чувствительные соски.

Он поцеловал ее, и его вечная щетина колола ей подбородок, но это тоже было приятно.

Все было приятно.

А потом было еще приятнее…

Глава 15

Джон посмотрел на свою руку, лежащую на спине Джейн. Он знал, что у него большие руки, но никогда не думал, что сможет делать массаж одной рукой. Но для Джейн две — слишком много. И это хорошо, потому что вторая рука может массировать… другие места.

— Кажется, мне пора сказать, что у тебя есть еще час, — Джейн вздохнула с откровенным удовольствием.

Он прижал ее к груди, раскинувшись на подушках, которые ночью поднял с пола. Когда это было? О, да. Как раз после того, как они с Джейн свалились с кровати. Это было… довольно занимательно.

Как им это удалось? Он тогда встал на колени, наклонился над ней и… Или это был третий раз, когда она напала на него — он простонал, посмеиваясь, что умрет, если прямо сейчас не отдохнет.

— Джон…

— М-м-м? — Он погладил ее обнаженное бедро, наслаждаясь гладкостью кожи. — Ты звала?

— Несколько раз, — она игриво шлепнула его по груди. — Знаешь, иногда я жалею, что не веду дневник. Откровенная запись о последней ночи стала бы хитом.

— Надо думать. Дорогой дневник, прошлой ночью аккуратная, славная, кроткая малышка Джейни Солнышко убила человека.

— О, неправда. — Джейн села и натянула на себя простыню. Снова скромница? Боже, она потрясающая. Он готов спорить, что когда она пойдет в ванную, то сначала наденет тапочки. И эта самая женщина, которая трижды за утро покрывала его поцелуями, спускаясь вниз и… нет, лучше не думать об этом. Он ведь не подросток; надо подумать и о других вещах, например, учащенном сердцебиении.

— Что ты говоришь? — поддразнил он. — Тогда объясни, пожалуйста, почему я не чувствую ног.

Обернув простыню — которая никогда прежде не удостаивалась такой чести — вокруг груди, Джейн переползла на край кровати.

— Сейчас я оставлю тебя, чтобы ты отдохнул, бедняжка, — она глубоко вздохнула. — И они еще называют нас слабым полом.

Джон посмотрел на нее. Волосы восхитительно растрепаны, щеки все еще горят после последнего захода — о нет, не последнего, они же только начали, — эти безумные веснушки, пляшущие на носу. Как он выяснил, веснушки у нее во многих местах… И большинство он успел поцеловать. Но у них полно времени. Целая жизнь. Он отыщет их все до одной.

— Ну, товарищ, — он усмехнулся. — Хорошо повеселилась?

Она слегка наклонила голову, потом взглянула на него из-под ресниц и улыбнулась:

— Теперь ты напрашиваешься на комплименты?

— Нет, — сказал он тихо, вдруг став серьезным. — Я хочу большего. На самом деле… — Джон с трудом верил тому, что собирался сказать. — Я нашел все, что искал, даже то, о чем не подозревал.

Джон подождал, пока она переварит его слова. Она склонила голову набок, прищурилась.

— Я правильно тебя поняла? Потому что если ты не всерьез, то лучше не говори ничего. Я уже большая и прекрасно знала, что делала ночью. Ну, большую часть времени. По правде говоря, несколько раз мне казалось, что сознание покинуло тело. Но ты не обязан что-то говорить.

Он приподнялся на подушках.

— Ты хочешь, чтобы я молчал?

Она закатила глаза. Господи, она действительно закатила глаза.

— Этого я не сказала.

— Значит, ты не против услышать, что ты самая красивая, чудесная, невероятная женщина на свете и я хочу жить с тобой?

На ее лице медленно появлялась улыбка.

— Ты что, пишешь любовный роман? Скажи прямо. Пожалуйста. Я правда хочу, чтобы ты сказал эти слова. Если ты серьезно.

Он открыл было рот, но не смог. Он никогда не говорил этого и сомневался, что скажет. Человек со словарным запасом свыше десяти тысяч слов никак не мог произнести всего лишь три.

Это оказалось трудно.

И вдруг все стало просто. Он почему-то ощутил, что внутри все расцветает, появляется тепло, не имеющее ничего общего с сексом или желанием. Более чистое, глубокое, сильное чувство. Ему было хорошо, голова слегка кружилась. Он чувствовал… уверенность.

Джон вдруг поверил в «жили они долго и счастливо». В божественную чистоту, голубые небеса, детский смех, в долгие прогулки и старение вместе, во всю эту милую чепуху. Циник, который всегда брал верх, произнес: «Ну конечно, ты — Гринч, и сегодня твое сердце стало в три раза больше».

А оптимист, который давно поджидал момент, выскочил с молотком в руках и оставил от циника мокрое место.

— Я люблю тебя, Джейни Престон, — сказал Джон, удивляясь звучности своего голоса. Он расплылся в улыбке, будто деревенщина, и сам это понимал, и ему было все равно. — Черт возьми, женщина, я в тебя влюбился.

Джон и Джейн стояли у своих велосипедов и смотрели, как взлетает вертолет президента.

— Жаль, что я его не увидела. Я не согласна с его политикой, но он президент, и это своего рода исторический визит. — Джейн приложила руку козырьком ко лбу и наблюдала, как огромный вертолет развернулся над океаном и полетел в сторону Филадельфии, где президент произнесет трехчасовую речь в «Индепенденс-холле».

— Это как футбол, дорогая. Если стоишь дальше пятидесяти ярдов, то лучше смотреть его дома, по телевизору.

— Наверное, — ответила она, улыбаясь. Этим утром она много улыбалась. — Ив одиннадцать всегда показывают фильм.

— Точно. Или «Прямой эфир в шесть», если только наш Джим не пустит свой сюжет.

— Думаешь, он появится в пятницу?

Джон кивнул, садясь на велосипед, и они покатили вниз по песчаной дороге, огибающей пляж.

— Ему просто нечем больше заняться. Куда мы едем?

Джейн посмотрела на него через плечо. Он выглядел таким привлекательным. Самый большой велосипед из проката «Конгресс-Холла» казался крошечным по сравнению с ним.

— Я хочу посмотреть Дувоп и классические мотели в стиле Майами-Бич в Уайлдвуде, но это слишком далеко для велосипедной прогулки.

— Ду — что? — Джон остановился на перекрестке рядом с ней. — Что это за штука?

— Попробую вспомнить, как написано в путеводителе. Итак. Дувоп расположен в Уайлдвуде, это памятник поп-культуры и архитектуры пятидесятых.

— Пятидесятых? В пятидесятых была архитектура? Я думал, тогда были только коробки, поставленные на другие коробки…

Джейн посмотрела вперед, увидела знак, который искала, и покатила к тропинке.

— Как много вы знаете, профессор. Комплекс ООН построили в пятидесятых.

— Я пас, — Джон подъехал к ней, поставил ногу на дорожку и потер колено — он постоянно ударялся коленями об руль.

— Фрэнк Ллойд Райт^[24] творил в пятидесятых.

— Снова пас, — Джон опустил подпорку велосипеда и отошел от него. — Я люблю камень, кирпич, резное дерево, водосточные трубы и башенки. И плющ.

— Ты живешь в старинном доме?

— Нет, в куче коробок, приставленных к склону горы.

Джейн тоже опустила подпорку, и они пошли по тропинке.

— Почему? Ты же не любишь современную архитектуру.

Он взял ее за руку. Его руки были такие большие, что ей пришлось ухватиться за его безымянный палец, чтобы держаться поудобнее.

— Я не знаю. Там красивый вид. Я люблю такие. Но знаешь что? Я вдруг понял, что у меня совсем мало соседей, и все далеко. Подъезд к дому слишком крутой, и я не могу поставить там баскетбольную корзину. И вообще ни одного ровного места, так что брусья и лесенки тоже отпадают. Нет. Этот дом не подходит. Там останется тетушка Мэрион, если ты не захочешь, чтобы она жила с нами, хотя ты наверняка ее полюбишь. Она тебя точно полюбит.

Джейн посмотрела на него и покачала головой:

— О чем это ты?

Он остановился и положил руки ей на плечи.

— Джейн, я прошу тебя выйти за меня замуж.

— Ой, — она произнесла это очень тихо и почувствовала, как начинают гореть щеки. — Как славно.

— Славно? Черт побери, Джейн, мы же поклялись никогда больше не произносить это слово.

— Да, Джон, — Джейн прижалась к его широкой груди и обняла за талию.

— Да — что? «Да, Джон, мы не будем говорить это слово», или «да, Джон, я выйду за тебя замуж» ?

Ее ухо было как раз напротив его сердца, и она слышала, как оно колотится! Такой большой шерстяной медвежонок.

— Да, Джон, да. Да, я выйду за тебя замуж, — она медленно перевела дух. — Когда-нибудь.

Он отстранился и посмотрел на нее.

— Когда-нибудь? Что это значит?

— Это значит, Джон, что мы знакомы меньше недели. Я люблю тебя, правда люблю…

— Ты сказала это в первый раз. Тогда, в комнате, ты не ответила.

— Ну да. Я хотела ответить и хотела, чтобы ты сказал, и вот говорю сейчас. Но… я подумала, и мне кажется, что мы торопимся. Мы же почти не знаем друг друга. Нам, наверное, нужно… время.

Джон коротко усмехнулся и посмотрел в небо.

— Не могу поверить. Первый раз в жизни я… а женщина отвечает «когда-нибудь»!

— Джон, пожалуйста, не сердись. Ты же знаешь, что я права.

Он посмотрел на нее, открыл рот и закрыл.

— Хорошо, — отрезал он. — Хорошо, ты права. И что мы теперь будем делать? Признаваться начистоту?

Она снова обняла его.

— Нет, глупый. Мы просто два человека, которые хотят узнать друг друга получше. Мы будем… разговаривать. Но не сейчас, ладно? А то получится смешно. Как интервью. Давай пойдем и посмотрим на остатки кораблекрушения.

— Здесь было кораблекрушение?

Джейн взяла его за руку и потянула за собой.

— Да, было. Корабль британских ВМС «Мартин» принимал участие в войне в начале восемнадцатого века. Где-то под Кейп-Мэй есть еще один корабль, «Атлантина» — через «н», не «Атлантида», а «Атлантина». Это был экспериментальный корабль, построенный во время Первой мировой войны. Из цемента. А потом удивлялись, почему он затонул.

— Прямо как Атлантида. Ты любишь историю, правда, солнышко?

— Да. А ты?

— Не слишком. Может, вернемся в комнату и сотворим немного этой истории?

— О, Джон, — выдохнула она.

— О, Джейни, — передразнил он. — Ну и?

— Хочешь заставить меня это сказать, да?

— Если смущаешься, можешь просто кивнуть. Джейн кивнула, и он сгреб ее в охапку, будто она весила меньше двухлетнего ребенка, и понес к велосипедам.

Корабли подождут… Они собирались творить историю.

Джон пел в ванной что-то из репертуара Элвиса — возможно, из уважения к Дувоп. Элвиса он пел не лучше, чем Спрингстина, но Джейн все равно улыбалась, расчесываясь перед зеркалом.

Они заказывали еду в номер ночью и утром. И если бы не запланировали встречу с Генри и Брэнди, то не выходили бы из комнаты весь день.

Прошлой ночью они вышли на балкон. Джон в одних трусах, Джейн в простыне со своей кровати — им понадобились обе кровати, так или иначе, — и смотрели на фейерверк над пляжем и океаном.

— Подумать только, я собиралась жечь бенгальские огни с родителями. Потом смотреть концерты по Пи-би-эс и лечь спать в одиннадцать, — произнесла она, прислоняясь к его обнаженной груди.

Он ткнулся носом ей в шею и сказал, что лучшие фейерверки случаются дома, и она пропустила кульминацию на пляже, с радостью променяв ее на вспышки цвета под закрытыми веками, когда он любил ее, обнимал и показывал, что на самом деле значит «праздновать»…

Джейн покраснела и отвернулась от зеркала. Надо сосредоточиться на других вещах, а не на том, что Джон не может от нее оторваться… А она не может оторваться от него.

И они разговаривали. Во всяком случае, она. Он задавал такие хорошие вопросы, ему было все интересно. И она рассказывала о своем детстве, о родителях, о Молли.

— Молли, — Джейн отложила расческу, схватила телефон и набрала домашний номер кузины.

— Привет, можете говорить со мной. А я поговорю с вами, только позже. Дождитесь короткого…

Джейн повесила трубку. До этого она оставила уже пять сообщений.

Она позвонила и на мобильный, без особой надежды, но Молли ответила со второго гудка.

— Молли! — Джейн буквально влезла в телефон. — Где ты? Почему не звонишь? Тебе нужно приехать сюда. Сегодня вечером, крайний срок — завтра утром.

— Я не смогу, Джейни, — Молли, похоже, ее не слышала.

— Что значит — не сможешь? Молли, я достала тебе сенсацию. Это больше того, что ты хотела. Гораздо больше. Пулитцер, помнишь? «Спаси меня, Джейни, спаси мою работу!» Припоминаешь, Молли? И где ты? Ты так и не сказала, где ты, — Джейн сощурилась. — Ты в Канкуне?

— В Канкуне? Ты что, сейчас же не сезон. Хотя кому я это говорю — женщине, которая ездила в Диснейленд в августе. Лучше уж сразу нацепить мышиные уши, включить печку и расплавиться. И ездила ты с родителями. Помощь нужна тебе, Джейни. Серьезная помощь. Тебе надо из этого вырваться. Кстати, о «вырваться», как там препод?

— Молли, — Джейн присела на край незаправленной кровати, — ты не собьешь меня своими остроумными комментариями. Где ты и почему не можешь приехать?

— Я бы сказала тебе, что в Париже, но ты бы не поверила, потому что там телефон был бы недоступен.

— Правда?

— Черт. Какую возможность упустила. Я все время забываю, что ты живешь в стране «Фишер-прайс»^[25] и ничего не знаешь о взрослых игрушках. Кстати, о «взрослых игрушках», ты не сказала — как там препод?

У Джейн щелкнуло в голове, и она посмотрела на дверь ванной. Ужасное пение смолкло. Шум воды тоже. Джон вот-вот выйдет, и придется объяснять ему, что с Молли все сложно, что она просто… просто Молли.

— С ним все нормально. Он… внизу, проводит семинар. Слушай, мне пора. Когда тебя ждать?

— Джейни, радость моя, меня не надо ждать, — ответила Молли. — К сожалению, у меня другие планы. И я ушла из газеты. Там никакого будущего.

— Ты ушла… какие планы?

— Разумеется, спасти репутацию «Беззаботного детства».

— А что с моей репутацией?

— Я рассказала профессору, он все тебе объяснит. Я пойду на любую жертву ради моей любимой кузины Джейн.

Тут Джейн окончательно запаниковала:

— Жертва для тебя — это ходить две недели без педикюра. Что происходит?

— Если я скажу, ты сюда примчишься, поэтому не буду. А сейчас я кладу трубку. Да, Джейни, спасибо тебе! Огромное спасибо. Мое имя чудесно засияет в огнях рампы.

— Нет, подожди. В каких огнях? Молли! Молли! Черт!

— Что-то случилось, солнышко? — спросил Джон. Он прикрылся только маленьким белым полотенцем, что было бы приятным зрелищем, не будь она так расстроена. — Я еще не надел линзы, поэтому ты слегка расплываешься, но, по-моему, ты нахмурилась. Очень красиво нахмурилась.

— Ты говорил с Молли? Ты ничего об этом не сказал. И что она тебе сообщила?

Он взъерошил мокрые волосы и искоса посмотрел на нее:

— Она взяла с меня клятву держать все в секрете. Прости.

Джейн приподняла трубку и снова положила ее.

— Она только что освободила тебя от клятвы, так что выкладывай.

Джон присел рядом и глубоко вздохнул, как бы собираясь с мыслями.

— Хорошо. Кто-то проводил собеседование с каким-то дядей, который думал, что может — ну не знаю — оставить в твоем заведении двоих племянников на две недели в июле начиная с прошлого понедельника. Но тот, кто с ним беседовал, решил, что речь об августе. Когда я говорил с Молли, она ждала, что этот дядя объявится и разнесет все здание. А что, разнес?

— Но ведь мы закрыты. Она должна была сказать, что мы закрыты. Что еще она… о господи!

«Я пойду на любую жертву ради моей любимой кузины Джейн».

— Она не могла этого сделать, — Джейн с надеждой посмотрела на Джона. — Ведь правда же?

— Не могла что?

— Две недели присматривать за чужими детьми, — еле выдавила Джейн. Слова находились так же трудно, как если бы она говорила по-японски… А она не говорила по-японски. «Хонда», «мицубиси». И все.

Нет, Молли так не поступит… если, конечно, ей это не выгодно. А какая тут выгода? Что она говорила про свое имя в огнях рампы?

Зазвонил телефон, и Джейн схватила трубку:

— Молли!

— Простите. Я, наверное, не туда попала, — ответил очень приятный интеллигентный женский голос с легким южным акцентом.

— Ас кем… С кем бы вы хотели поговорить, мэм? — Джейн посмотрела на Джона, который вдруг попытался выхватить у нее телефон.

— Ну как же, с Джоном Патриком, конечно. Это ведь его номер? Джона Патрика Романовски? Джей-Пи?

Джейн покосилась на Джона, который помахал ей рукой. Довольно вяло помахал. И очень виновато.

— Джон Патрик? Я не знала, что его зовут Джон Патрик. Просто… просто Джон. Джей-Пи, вы сказали? Да, он здесь, секундочку.

Она передала ему трубку, услышала, как он поздоровался со своей тетушкой Мэрион, и отошла в дальний угол.

Джон Патрик. Она даже не знала его второго имени. Переспала с мужчиной, даже не зная его полного имени. Призналась в любви мужчине, не зная его полного имени. Джон Патрик?

Джон Патрик Романовски.

Дж.П. Романовски.

Дж.П. Роман.

Нет.

Невозможно.

«Я убью его».

Джейн бросилась к шкафу, куда убрала прочитанную книгу. Опустилась на колени, открыла один чемодан, потом другой. Книги не было. Где она?

— Где эта чертова книжка? — завопила Джейн, подбегая к Джону, который как раз повесил трубку.

— Какая книжка? — невинно спросил он, но она уже все поняла. Теперь поняла. — Я все еще без линз, но тон у тебя убийственный. Что стряслось?

Она погрозила ему пальцем.

— Значит, Генри Брюстер не любит быть один на людях. Я спросила, откуда ты это знаешь, и ты ответил, что он сказал тебе по телефону.

Джон пожал плечами, достал линзы и быстро их надел.

— Но ведь это было разумное объяснение. Послушай, Джейни, солнышко, — он поморгал большими сине-зелеными глазами и теперь четко ее увидел. — Я собирался рассказать. Просто было не до этого. Мы с тобой были немного заняты — помнишь?

Джейн жестом остановила его:

— Нет. Ни слова. Говорю я.

— Понял, учитель, — Джон покачал головой и снова сел. При росте шесть футов и шесть дюймов трудно выглядеть покорным, но получалось у него отменно. И это на нее никак не подействовало!

Джейн зашагала по комнате, чеканя шаг.

— Теперь все сходится. Профессор-чудак! Я почти попалась на удочку. Соглашение о конфиденциальности. Ты все знал о Генри. Знал о сенаторе! Все эти сведения, которые у тебя были. От студента? Вряд ли. Это не звучало правдоподобно. И самое главное. Дж.П. Роман мечтал бы разоблачить кого-нибудь вроде сенатора Харрисона.

— Да, это…

Она опять жестом остановила его:

— Так. Я говорю, ты сидишь.

— Да, мэм. Простите, мэм.

— А вся эта чушь о любовном романе?

— Это правда. Частично, солнышко. Спроси у Генри. Я пишу чертов любовный роман. — Джейн гневно уставилась на него. — Ладно, затыкаюсь.

— Ты собирался использовать меня. Прямо как Молли. Только она удрала в очередное лягушачье путешествие, а мы… мы…

Джон встал, обнял ее, прижал к груди.

— А мы здесь. Ты и я. Я люблю тебя. И побаиваюсь, — недоуменно добавил он, — но все равно люблю. Простишь меня, что не успел все рассказать?

Джейн подумала несколько секунд.

— Прощу. Если других секретов нет, — она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. — Есть еще секреты?

— Только один, — Джон сел и усадил ее к себе на колени. И рассказал о Мэри-Джо…

— Так теперь она все знает? — спросил Генри, потягивая холодное пиво в «Синем кабане». — Хорошо. Я уже путаюсь в том, кто что знает.

— Ты бы ее видел, когда позвонила тетушка Мэрион. Она маленькая, но очень сильная. Поверь мне, Джейн Престон, которая скоро станет Джейн Романовски, совсем не хрупкая.

— Она правда тебя любит?

— Настолько, что расплакалась, когда я рассказал о Мэри-Джо. Казалось, она хотела вломиться к Харрисону, оторвать ему голову и ему же скормить.

— Отлично. Она мне нравится. Ну а теперь, когда эта Молли исчезла со сцены, в наших планах что-нибудь изменилось?

— Нет. Мы можем рассчитывать на Джима Уотерса, но я не хочу делать ставку только на него.

Генри кивнул:

— Правильно. А то получится великое разоблачение, которого никто не увидит и. не услышит.

Джон допил пиво.

— Можно поменять тактику. Брэнди не будет заманивать сенатора, вместо этого мы пришлем ему записку. Пригрозим тем, что знаем. Устроим встречу в полночь, как в шпионских фильмах, возьмем диктофон…

— Это называется шантаж, Джон. А еще от тридцати лет до пожизненного заключения, если мы ошиблись и эти бумаги ничего не значат. Я очень надеюсь, что они настоящие, а то Брэнди полна решимости рассказать прессе о фотографиях. — Он покачал головой. — Зря он ей рассказал, что собирается одобрить морское бурение в Калифорнии, и позвал в свою команду. Это стало для нее последней каплей.

Джон тут же сменил тему:

— И как Брэнди, Хэнк?

Генри покраснел, от галстука-бабочки до залысин.

— У нее все хорошо. А что?

— Да так, ничего. — Джон откинулся на спинку стула. — Мне просто показалось, что в воздухе запахло романом.

Генри принялся нервно двигать кружку, оставляя на столе узор из мокрых колец.

— Вечером мы вместе поужинаем. Не здесь. Она заказала лимузин, и мы поедем в Атлантик-Сити.

— Ого. Ничего себе. Правда? Хэнк, ну даешь.

— Позволите присесть?

Джон посмотрел на Диллона Холмса, который уже опускался на стул.

— Нет. Не позволим. Проваливай.

— Я бы с удовольствием, Джей-Пи, но пришло время проговорить.

Джон решил не обращать внимания на «Джей-Пи».

— О чем?

— О вашей… подружке.

Джон крепко сжал ручку пивной кружки.

— Осторожно, червяк. А то я на тебя наступлю.

— Да-да, — Генри нагнулся к Диллону и произнес вполголоса: — Он может, я свидетель. Он большой парень. Большие люди обычно очень кроткие, и Джон уравновешенный и добрый человек. Но что бывает, когда добрый и кроткий человек сердится? Большой, добрый и кроткий? На твоем месте я бы извинился.

— Конечно, — Диллон ничуть не смутился. — Прошу прощения, Джей-Пи. Я даже уйду. Но сначала попрошу напомнить мисс Престон о фотографиях, которые все еще у меня вместе с выпиской из журнала регистрации, о номере 217.

Лицо Джона осталось непроницаемым. Они с Джейн поженятся… «когда-нибудь». Фотографии ничего не будут значить. Но Диллону Холмсу необязательно об этом знать. Пусть думает, что козыри у него.

— Продолжай.

— А что еще сказать? Да, — он встал и отодвинул стул, — еще вот что. Я не ем виноградное желе, Джей-Пи, и не читаю местных газет. Тебе надо было взять апельсиновый мармелад и «Уолл-стрит». Неувязки в сюжете. Сущее наказание, да? Приятного дня, джентльмены.

— О чем это он? — спросил Генри с недоумением. Джон подпер голову рукой.

— Он знает, что мы видели бумаги и положили их на место. Мы попали.

— Да, на тебя посмотреть — и правда попали, — согласился Генри. — Он все знает и будет готов. Что теперь?

— Может, вернуться к плану Б и использовать Брэнди?

— Нет, — твердо сказал Генри. — Я этого не позволю.

— И я бы не позволил, Генри.

— Так что действуем по плану А и будем надеяться, что они не смогут нас остановить.

Джон мгновение подумал, поразмыслил, прикинул, словно это был сюжет книги.

— Он угрожал Джейни. Значит, не боялся. Такие люди, как Холмс и Харрисон, привыкли, что им все сходит с рук. Они угрожают, и люди трусят. Они шантажируют, Генри, так было всегда. Но что случится, если мы наплюем на шантаж?

— Может, спросим Джейн?

— Она хочет наказать Харрисона. Сейчас она не отступится. Но ты прав. Возможно, у нас не получится провернуть все, как мы хотели, — теперь они в курсе и наверняка придумали логичное объяснение, которое выставит нас полными идиотами. Может, просто устроим анонимную утечку информации в прессу?

— А на кого ссылаться? Нет, Джон. Поднимется шум, но никто никогда этого не напечатает, даже бульварные газеты. Харрисон просто затаскает их по судам.

— И, может, даже выставит себя невинной жертвой. Ты прав, Генри. Действуем по плану. На провокации не поддаемся. — Он поднялся из-за стола. — А теперь, если не возражаешь, у меня свидание.

— С Джейни, конечно.

— Конечно. Мы собрались в местечко под названием Уайлдвуд, посмотреть Дувоп.

Генри закатил глаза:

— Куда же еще.

— Слушай, Хэнк, кто-то едет в Атлантик-Сити, а мы в Дувоп. Потому Земля и вертится. Увидимся завтра. Пресс-конференция в пять, так что встретимся с тобой и Брэнди в четыре.

— Мы придем, — согласился Генри. — Только убедись, что Джим Уотерс тоже придет.

— Он купился на угрозу?

Диллон Холмс прошел мимо дяди и уселся на кушетку.

— Конечно, купился. Он же за хороших, помнишь? По крайней мере, так он считает. Перед таким стоит лишь хвостом махнуть, и он переворачивается на спину и прикидывается мертвым.

— Опять язвишь, — Харрисон скривился. — Вполне хватило бы простого «да» или «нет». А что нам сказать, если он не остановится? Вперед, Диллон, и смотри, не ошибись.

— Ошибись? Я же сам все и написал! — Диллон откинул голову на подушки и стал монотонно зачитывать: — «Мы не знаем, что это, нам тоже прислали копию по почте. Злоумышленники явно пытаются сыграть на искреннем горе сенатора, позор им. Но сейчас мы хотим заявить, что это грязная ложь, цель которой — опорочить самого честного, правдивого и высоконравственного человека, когда-либо претендовавшего на пост президента. Пора Америке отказаться от политики разрушения личности и сказать: „Довольно!“ Господи, у меня даже живот свело. Первое место. То есть ты практически изобрел политику разрушения личности, дорогой дядюшка.

— К черту сарказм. Потренируйся говорить с печальным, смиренным и все же негодующим видом, и мы как-нибудь выкарабкаемся. Я все еще не могу поверить, что тебе действительно придется…

— Иметь дело с этим дерьмом, дядюшка. Очень скоро ты поверишь. Только ведь мы оба знаем правду.

Харрисон налил себе еще виски.

— Я просто хочу, чтобы завтра уже закончилось. Хочу умотать из этого захолустного городишки, подальше от этих болтливых идиотов, их высоких идеалов и закулисных делишек. Мне нужно расслабиться.

— У тебя и так это прекрасно получается, — Диллон наигранно поклонился.

Харрисон повернулся к племяннику:

— Еще одно. Ты говорил с той девушкой, Диллон? Ты достал ее телефон? Мне нужно расслабиться. Может, она свободна вечером…

— С ума сойти, дядюшка. Потерпи еще денек. Пожалуйста. А потом мы вернемся в Вашингтон, где ты сможешь развернуться.

— Ты прав, ты прав. — Харрисон залпом прикончил виски, не глядя на Диллона. Подчеркнуто не глядя на Диллона. — Еще один день.

Глава 16

Рано утром в пятницу было солнечно и тепло. Снаружи.

Внутри было темно… и жарко.

Джон приподнял голову, посмотрел на Джейн и перевернулся на спину.

— Ладно, все. Я официально проснулся.

— А мне казалось, ты проснулся раньше, — она потерлась щекой о его плечо.

Джейн улыбнулась, когда он провел пальцем по ее руке. Простой жест, ничего сексуального — она уже знала, каким бывает страстное прикосновение. А сейчас Джон просто лежал рядом с ней, вместе с ней.

Она любила секс. Без вопросов. Но Джона любила больше, любила такие минуты.

— Скажи еще раз, — она поглядела на него.

— Я люблю тебя, — он поцеловал ее в лоб.

— И насколько сильно ты меня любишь? — упорствовала она, потому что всякий раз ответ был новым. Он любит ее так, что у него болят зубы. Он любит ее так, что брился бы пять раз в день, если бы она попросила. Он любит ее так, что отдал бы ей последние рисовые хлопья. Он любит ее так, что разрешит Молли быть подружкой невесты на их свадьбе.

— Я люблю тебя так… — он криво улыбнулся, — что бросил бы нашу затею, если бы ты захотела.

Джейн повернулась на кровати, завернувшись в верхнюю простыню, и села на колени.

— Ты серьезно? Ты бы все бросил? План сбить Харрисона в полете? После того, что он сделал с твоей матерью, с тобой? Зная, какой он ужасный человек?

Джон пожал плечами:

— Я не сказал, что это легко, но да, бросил бы. Она покачала головой:

— Хорошо. Моя очередь. Я люблю тебя так, что никогда не попрошу тебя об этом. Никогда.

Он сел в кровати.

— Я знаю, — сказал он, уворачиваясь, когда Джейн схватила подушку и принялась его колотить.

Битва на подушках перешла в щекотку, щекотка в другое чувственное исследование… И было уже за девять, когда они спустились и встали в очередь к шведскому столу, и ели холодную яичницу с раскисшим беконом, обмениваясь загадочными улыбками.

— Привет! Не возражаете, если я нарушу идиллию? — Брэнди отодвинула стул и присела. Сегодня она выглядела чудесно, хотя она всегда выглядит чудесно. Джейн возненавидела бы ее, не будь Брэнди такой милой или такой смелой.

— Как дела? — Джейн заметила, что рука Брэнди подрагивает, когда та подносит к губам чашку кофе.

— Легкий сценический страх, — ответила Брэнди с ослепительной улыбкой. — Ладно, сильный страх. Я говорила, что умею импровизировать, но сейчас не помешал бы сценарий.

Джон откинулся на спинку стула и положил салфетку на стол.

— Знаешь, Брэнди, это не такая уж плохая мысль.

— Сценарий? Ты шутишь, — Джейн смотрела то на Брэнди, то на Джона. — Погоди-ка, Джон… Ты думаешь, стоит разыграть все в лицах?

— А мне это нравится. Но должен играть мужчина, — сказала Брэнди, придвигая стул ближе. — То есть я могу и сама, но такого эффекта не получится.

Джейн кивнула:

— Она права. Но нужно двое мужчин. Один в качестве диктора, другой собственно актер. — Джон странно посмотрел на нее. — Что? Между прочим, я в свое время поставила несколько спектаклей. Рождественские маскарады, ежегодные «Приключения Пасхального кролика». Я знаю, как это делается. Хотя вряд ли кто-то захочет нарядиться эльфом или кроликом.

— Я люблю тебя, — Джон наклонился и поцеловал ее в щеку.

— О боже. Любители, — произнесла Брэнди со смешком. — Я работаю с любителями. К тому же сентиментальными.

— Нет, нет, — запротестовала Джейн. — Тебе не о чем волноваться. Нам нужно два мужских голоса. Верно, Джон?

— А что ты смотришь на меня? — Джон снова взял салфетку. — Я не устраиваю публичных чтений. Ни своих вещей, ни чужих. Читать с выражением, вкладывать чувства в слова — увольте. Не хочу.

— Ладно, не заводись. Будешь автоответчиком и рассказчиком. Надо просто читать, не играть, — произнесла Брэнди взволнованно. — А остальное за Хэнком. Он играл в средней школе. По его словам.

Джон расхохотался на весь зал.

— Он тебе так сказал? Ониставили «Мышьяк и старые кружева»^[26]. Он играл труп. Не произнес ни строчки.

Джейн прикусила губы, чтобы не рассмеяться.

— Ты выдумываешь.

— Да, — согласился Джон. — У него было две фразы. И он громко их выкрикнул, чтобы все слышали. Неужели он тебе об этом рассказал, Брэнди?

Джейн увидела, что глаза у Брэнди стали мягкими и мечтательными.

— О, мы постоянно разговариваем. Хэнк такой интересный человек. Очень начитанный…

— С этим не поспоришь, — перебил Джон. — Иногда кажется, что он хотел бы быть Пиноккио, чтобы длинный нос сам переворачивал страницы. Продолжай. Расскажи еще о Хэнке. Очень интересно, правда.

— Не надо, Брэнди, — Джейн погладила ее по руке. — Джон слишком увлекся. — Она повернулась и пристально посмотрела на него: — Постыдись.

Джон поднял руки, сдаваясь:

— Хорошо, учитель, я иду в угол. Но серьезно, Брэнди, как нам поставить этот сценарий?

— Не знаю, но идея Джейн, по-моему, хороша. У тебя есть с собой копия?

— Я сделал пять, две послал к себе домой, чтобы подстраховаться. — Джон залез в карман брюк и достал две сложенные бумажки. — Поехали. Здесь тихо, семинары уже начались, так что можно порепетировать. Я начну.

Джон развернул бумажки, прочистил горло и тихо начал:

— «Данный документ является пословной записью телефонного сообщения, которое я, Диллон Холмс, личный помощник сенатора Харрисона, получил в день, указанный ниже. Аппарат — мой домашний автоответчик, звонящий — сенатор Харрисон. На записи его голос. В целях личной безопасности запись находится в надежной депозитной ячейке, и у меня единственный ключ». Следует запись: «Получено одно сообщение в 20 ч. 23 мин., вторник, 23 ноября». Следует сообщение.

Он передал бумажки Брэнди. Брэнди облизнула губы, глубоко вздохнула и начала читать, очень выразительно и эмоционально:

— «Диллон! Диллон, ты дома? С ума сойти, где ты? Ты обещал быть. Знаешь, племянничек, ты ведь должен заботиться обо мне, прибегать по первому зову. Мало того, что ты похож на отца, ты еще и безмозглый, как твоя мать. У нас неприятности, и крупные. Эта сука угрожает разводом, хочет сказать на суде о Глории. Глория! Да она была дюжину женщин назад. Не знаю, как она выведала. Супружеская измена, представляешь? Она хочет подать в суд за супружескую измену! Я сказал ей, что никто так не делает. А она заявила вчера — только послушай! — хороню, говорит, тогда я скажу, что ты меня бьешь. Бью. Я бы побил, но не хочу даже прикасаться к ней. Чертова алкоголичка, головой в бутылке и днем и ночью. Ты можешь представить ее первой леди? Бред. Теперь каждый день угроза за угрозой. Сегодня вечером хуже всего, Диллон. Снова хочет прижать меня Глорией, и на этот раз серьезно. Где ты, черт возьми? Проклятие, ненавижу эти автоответчики. В любом случае у нее есть доказательства моей связи с Глорией, того, что у Глории есть сын, — от меня, черт возьми, — и если я не дам ей развод и деньги, она все обнародует. Я знаю, что ребенок не мой, и Марсия тоже. Черт, я не видел Глорию уже год. Но доказывать, что я не отец, то же самое, что заявить — да, я спал с этой женщиной. И тогда выплывут остальные. Начнут махать руками и говорить: „Он и меня погубил, и меня“. Поместят мою фотографию на обложку „Нэшнл Инкуайрер“^[27], и засунут меня в рекламу джинсов. Знаешь, что станет с моей кампанией? Черт, эта женщина меня погубит. Диллон, мальчик мой, нам нужно, чтобы с этой пьяной потаскухой произошел несчастный случай. Пусть съедет в канаву или упадет с лестницы. Она всегда пьяная в хлам. С ней все может случиться. Ладно, ладно, успокаиваюсь. Она просто меня достала. Позвони завтра, что-нибудь придумаем. И ради бога, сотри это сообщение. Удиви меня, сделай хоть что-нибудь правильно».

Закончив, Брэнди вернула бумажки Джону, который прочитал остальное.

— «Как указано выше, звонок от 23 ноября. 24 ноября, пока я, Диллон Холмс, находился в Калифорнии, Марсию Харрисон, которой на следующий день должно было исполниться сорок три года, обнаружили под лестницей в особняке Харрисонов в Джорджтауне. Со сломанной шеей, мертвую.

Я не делаю выводов и не говорю ни о каком преступлении. Слова сенатора Харрисона казались бредом взволнованного, отчаявшегося человека. Человека, чьи проблемы, кажется, решились сами собой на следующий день. Ради своей матери, сестры сенатора, и потому, что это может быть трагическим совпадением, я до сих пор молчал, но сейчас я считаю, что сенатор Харрисон на самом деле убил свою вторую жену».

Джейн поежилась, по коже побежали мурашки.

— Вслух это звучит еще хуже, — она посмотрела на Джона. — Давайте так и сделаем.

— Я согласна. — Брэнди потянулась через стол и утащила последний кусочек бекона с тарелки Джона. — В целом план остается тот же. Я звоню Харрисону и прошу его спуститься в банкетный зал. По словам Хэнка, Диллон вчера намекнул — они знают, что мы по крайней мере видели эти бумаги. И они будут ждать от нас действий, но не света, камер и выступления. Приходит репортер с операторами, я даю интервью, пока не появятся Харрисон и Диллон, и мы сразу переключаемся на чтение перед включенной камерой. Как гласит китайская мудрость, одна картина стоит тысячи слов. У нас как раз тысяча слов, и лицо Харрисона в кадре. Что еще у нас есть, знаете?

— Что еще у нас есть? — спросила Джейн, представляя, что ей достанется роль простака в версии «Всей президентской рати»^[28] по сценарию Брэнди.

Брэнди оторвала кусочек бекона и сунула его в рот.

— Материал для «Оскара».

— Называется, старая поговорка, — сказал Джон. Они с Джейн шли вдоль берега.

— Что за поговорка? — Джейн ступала осторожно. Шторм поднял со дна множество сломанных ракушек, и они остались на пляже после прилива.

— Чем веселее, тем быстрее бежит время. Знаешь, сейчас только два часа. Нам еще нужно убить два часа перед великим разоблачением.

— Давай искупаемся. Забежим в отель и переоденемся за пару минут.

— Нет, лучше просто погуляем. Здесь и по городу. Чтобы осмотреться. Не знаю, почему, но это кажется правильным.

— А у меня оригинальная идея. Пойдем на семинар? Я чувствую себя немножко виноватой, мы же почти не участвовали в конференции. Единственный, с кем я о чем-то поговорила сегодня за ланчем, — этот приятный Брюс Хендерсен. Хотя он в основном молчал.

— Его наняли спутником, — Джон сжал ее руку. Джейн затанцевала перед ним, пытаясь заглянуть в улыбающееся лицо.

— Да ты что! Он — спутник?

Джон повернул ее кругом и направился дальше по берегу.

— Спутник. Старина Брюс здесь с доктором Петицией Ральстон, генным инженером. Он ее красотка по найму.

Джейн вздрогнула.

— Мне не нравится это выражение, — сказала она натянуто, затем посмотрела на покрывала, зонтики и тех, кто решил провести последний вечер на солнце у моря. — Ну ладно. Я любопытная. Кто еще?

— Хорошо. Так и убьем время. — Они прошли ярдов двадцать, и Джон кивнул вправо: — Справа по курсу, блондинка в лиловом закрытом купальнике.

Джейн повернула голову и посмотрела на высокую, хорошо сложенную женщину, которая намазывала средство от солнца на длинные-длинные ноги.

— Она по найму? Откуда ты знаешь?

— Посмотри на человека, который идет к покрывалу с двумя банками газировки. В клетчатых шортах.

— Вижу, — сказала Джейн, глядя, как мужчина, явно на тридцать лет старше женщины, неуклюже плюхается на покрывало. — Кто это?

— Джереми Проктор. Профессор социологии. Написал очень хорошую книгу несколько лет назад. Прекрасный человек, но не женат. И ни с кем не встречается.

— А это ты откуда знаешь?

— Мне сказал Генри. Он издатель Проктора. Так, я исчерпал свои познания. Что мы теперь… Стой.

Джон резко остановился, за ним и Джейн. Сначала она пыталась проследить за его взглядом, потом стала изучать берег сама.

— Что? Я ничего не вижу.

— Я вижу. Идем непринужденно, действуем осмотрительно, — Джон снова взял Джейн за руку и двинулся через пляж назад к отелю. — Мы гуляем, болтаем…

— Мы подумываем об изменениях в оздоровлении, созерцании… — сказала Джейн, удерживая вежливую улыбку на лице.

— Остроумно. Подыгрывай, солнышко. Ты не можешь представить, как я надеялся на это. Почти пришли, — Джон резко свернул влево и в следующее мгновение стоял на коленях на чьем-то покрывале.

— Джон! Что же ты… Кевин? Это ты?

Кевин, похожий на отдыхающего в своих гавайских плавках, зеркальных темных очках и с носом, намазанным цинковыми белилами, улыбнулся Джейн.

— Не слишком-то замаскировался. Но я не выдержал, понимаете? В этой проклятой шинели было ну очень жарко. — Он снял очки и посмотрел на Джона: — Ладно, выкладывай. Что меня выдало?

— Уши, — ответил Джон. Джейн тоже села на уголок покрывала. — Тебя дразнили в детстве Джагхедом^[29]?

— Дамбо^[30], и мне до сих пор обидно, так что проявите чуткость и перестаньте скалиться, — посетовал Кевин, запуская руку в сумку-термос и доставая три банки содовой. — Кто будет пить?

Джон покачал головой.

— Ты довольно спокоен для парня, который крадет ключи и обыскивает комнаты.

— Обыскивает? Да ладно, Джон, я не обыскивал. Я был очень аккуратен и нарочно оставил тебе подсказку, чтобы ты все понял и внимательнее относился к своим материалам. Ты заметил, верно, Джей-Пи? Я дал ему лишь то, что он и так знал. Видишь? Никакого вреда.

— Джон, — Джейн положила руку ему на предплечье, — не бей его.

— На самом деле я собирался его придушить.

— Да, но тогда он не сможет с нами поговорить, так? — резонно возразила она и уставилась на Кевина. — Ты сказал «ему». Ты работаешь на Диллона Холмса, да?

Кевин поднялся и почесал свое торчащее ухо.

— Вы бы так и решили. Харрисон и Холмс тоже так решили. Мой шеф, однако, думает иначе.

— Твой шеф? — Джон склонил голову набок. — Ну ладно. Значит, я не чокнутый. Я наконец все оценил правильно. Отлично. Теперь я возьму содовую.

— И я возьму, — задумчиво произнесла Джейн. — Ты тоже репортер, Кевин? Именно это понял Джон?

— Да нет, — ответил Джон. — Ты не репортер, правда? Не бродяга и не грабитель. Ты фед. Глаза Джейн расширились.

— Фед? То есть федеральный агент? — Она села на корточки. — Не может быть.

— Может, — сказал Кевин. — Приз за правильный ответ. Кстати, ты его захватил? Я ищу несколько месяцев. Не смог найти в твоем номере. Я бы с удовольствием на него взглянул.

Джон пожал плечами, затем полез в карман и вытащил сложенные бумажки.

— Держи. Наслаждайся.

— Джон! Если ты отдашь, мы не сможем…

— У вас все равно ничего не получится, мисс Престон, — сказал Кевин, листая страницы. — Мы узнали об этом несколько месяцев назад, когда Холмс потихоньку стал прощупывать, что ему выгоднее: скандальная история о Харрисоне или быть с Харрисоном. Хотя никто не знал, о чем конкретно речь.

Он свернул бумажки и вернул их Джону:

— Это ничего не меняет. Старые новости, ребята. Он подонок, но он не убивал жену.

Джейн почувствовала, как ее воодушевление улетучилось и сменилось разочарованием.

— Значит, может, Диллон Холмс? Да? Нет?

— Ни тот, ни другой. Насладиться зрелищем может только наблюдатель, ведь каждый из них думает, что убил другой. Вот что я выяснил во время расследования. Они шантажируют друг друга. Харрисон по полной использует осведомленность Холмса, Холмс надеется стать серым кардиналом, когда Харрисон окажется в Овальном зале. И, кстати, нельзя возбудить дело против человека, который спит со всеми подряд. По крайней мере, уже нельзя, а то мы в последнее время стали похожи на ушлое стадо любопытных Варвар.

Джон потер шею.

— Откуда ты знаешь, что ее никто не столкнул? И раз уж на то пошло, какого черта здесь делаешь ты, если знаешь, что Харрисон не убивал жену?

— Отвечу сначала на второй вопрос. Я здесь потому, что Харрисон собирается баллотироваться в президенты, и — по крайней мере, сначала — мы слышали, что есть свидетельства, будто он убил жену. Такое нельзя объявить без серьезных доказательств. У нас их нет. Что отвечает на твой второй вопрос.

— Это тебе так кажется. — Джон сделал большой глоток содовой и скривился: — Блин, она теплая.

— Вот и с нашими материалами — тепло. Совсем не горячо, уж извини, Джон. Харрисон утаил, что проводилось вскрытие, он даже не попросил показать результаты. Наверное, понял, что там — его жена была пьяна. Он даже заплатил, чтобы отчет потеряли. Несчастный ублюдок. Харрисон хороший политик, но с мозгами у него туго. Хотя он мог подумать, что вскрытие покажет еще что-нибудь не то.

— Но оно же не показало? Значит, вы больше не считаете, что сенатор столкнул жену с лестницы? — спросила Джейн, все еще волнуясь, что на это скажет Брэнди. Будет ли настаивать на варианте с фотографиями? Это нечестно — повредить себе, чтобы разоблачить Харрисона;

— Нет, больше нет, — ответил Кевин. — И уже давно. Видишь ли, результаты вскрытия, когда мы наконец добрались до них — у меня много талантов, — показали, что у женщины был тяжелый инфаркт. Она умерла прежде, чем упала. Конец истории. Во всяком случае, этой главы. Однако всегда хотелось увидеть, чем Холмс угрожал Харрисону. Из любопытства, понимаете. И еще ради шутки.

— Сейчас угадаю. Вы, федералы, посмеиваетесь в рукав над тем, что Холмс и Харрисон думают друг на друга.

— В точку. С нашей работой ловишь кайф как можешь.

У Джейн словно осыпался позвоночник, она сгорбилась и закрыла глаза.

— Мы подошли так близко.

— Просто вы любители, — Кевин отдал им честь банкой.

— Но почему ты здесь? Зачем прикидываешься, будто в команде Холмса?

— Взятки. Подкуп. Размен влияния. Настоящие преступления, большие и маленькие. Поэтому я тут ошиваюсь, играю в мальчика на побегушках у Холмса. И жаль, что мы вряд ли сможем опубликовать этот материал аж в ближайшие года два. Печально, но нужно немало времени, чтобы расставить все по полочкам.

— Так, — произнес Джон, — а тем временем Харрисон сделает заявление, выставит свою кандидатуру и, когда вы подготовитесь, будет уже у власти. Вы точно не хотите, чтобы мы устроили хотя бы утечку информации в прессу?

Кевин покачал головой:

— Найти результаты вскрытия слишком легко. Признание Харрисона в том, что он спит со всеми подряд, — хорошо, но это несопоставимо с бедным овдовевшим сенатором, которого несправедливо обвиняют в убийстве. Ладно, я открыл вам карты. Может, и вы свои покажете? Расскажите, что вы там планируете?

— Не хотелось бы, — Джон поднялся. — Идем, Джейн, нужно найти остальных и все отменить.

— Что отменить? Есть что-то еще? — спросил Кевин, ухмыляясь. — Я так люблю теории заговоров. О, подождите, я понял. Вы собирались устроить великое разоблачение на сегодняшней пресс-конференции, да? Очень мило, даже здорово. Почти как Вудворд и Бернстайн, которые играют в Микки Руни и Джуди Гарланд и говорят: «Давайте устроим представление!» Джон зарычал.

— До свидания, Кевин, — сказала Джейн, и Джон помог ей встать. — И огромное тебе спасибо за лекцию о том, на что идут наши налоги.

Джон держал ее за руку, но Джейн приходилось почти бежать, чтобы не отставать. Они покинули пляж и вошли в отель.

— Генри, вероятно, в «Синем кабане», — решил Джон и двинулся к бару. — Будем надеяться, Брэнди с ним. Я не хочу дважды мусолить эту историю.

Джейн потянула руку Джона, чтобы он остановился.

— Джон, нельзя, чтобы Брэнди рассказывала об этих фотографиях. Она ведь захочет, и мы должны ее остановить.

— Я знаю. Вопрос в том, как?

— Во-первых, мы пока ей ничего не расскажем, — Джейн нахмурилась, размышляя. — А значит, не расскажем и Генри, он ведь ей все передаст. Если бы как-то отправить их обоих отсюда…

Джон сгреб ее в охапку, поднял на добрый фут от пола, поцеловал прямо в губы и опустил.

— Ты гений.

— Да, я знаю. И поэтому ты меня любишь, — слегка озадаченно ответила Джейн. — Что я сказала?

Он снова взял ее за руку.

— Только подыграй мне, потому что я собираюсь импровизировать. Знаешь, я ведь писатель. Я великий лжец. Потом я несколько часов буду не в себе, зная, что мы упустили такую возможность проучить ублюдка, а ты станешь меня утешать — у меня есть несколько предложений как, — но сейчас нужно защитить Брэнди. У тебя с собой мобильник?

Джейн залезла в сумочку, вытащила телефон и протянула Джону.

— Кому ты хочешь позвонить?

— Джиму Уотерсу, — Джон вытащил из бумажника визитку телекомментатора. Набрал номер, нажал кнопку и поднес телефон к уху. — Один гудок… два гудка… Джим, алло, я так рад, что поймал тебя. Это Джон… Джон Романовски, помнишь? Нет? На берегу вчера вечером. Высокий, — он поднял ладонь над головой. Затем поморщился, глядя на Джейн. — Волосатый.

Джейн прижала ладонь ко рту, чтобы не захохотать. Джон сверлил ее глазами.

— Ну, теперь вспомнил? Да, да, это я. Хорошо, хорошо. Слушай, планы поменялись. Брэнди сможет встретиться с тобой только после пресс-конференции, ладно? На том же месте в другое время. Понял? Класс! Блеск! Чао-какао.

— Блеск? Чао-какао? — повторила Джейн, когда Джон закончил разговор и вернул ей телефон. — Я думала, ты бросил играть в чудака.

— Он решил, что я агент Брэнди, даже не вспомнил мое имя, и я подыграл, изобразил Голливуд, — сказал Джон, когда они уже шли к «Синему кабану». — И, да будет тебе известно, он тут же ответил: «Бонжур-тужур». Неудивительно, что его не берут на телевидение.

— Ладно, значит, мы избавились от мистера Уотерса. Как избавиться от Брэнди?

— То же самое. Но в этом случае поменяет расписание Джим Уотерс. Как только телекамеры упакуют, я скажу ей правду.

Джейн потянула за руку, чтобы он снова остановился.

— Блестяще, Джон. Но это временная отсрочка, и ты это знаешь. Брэнди просто выберет другое время для заявления.

Он кивнул:

— Знаю. Я покажу ей свои материалы по организации Харрисона, все, что есть, и пообещаю их обнародовать. Куда быстрее, чем феды, это точно.

— И сложишь голову на плахе, если не сумеешь все доказать, — у Джейн душа ушла в пятки. — Ты можешь потерять все.

— В таком случае тебя никогда не обвинят в том, что ты вышла замуж из-за денег, — Джон пожал ей руку. — Пойдем. Принесем Генри и Брэнди новости об изменениях и перекусим. Чувствую, мы пропустим обед. Сколько времени?

— Почти три, — сказала Джейн, глядя на часы. — Заявление назначено на пять. Будем смотреть?

— По телевизору в номере. Все четверо. Будет прямой эфир. Не хочу, чтобы Брэнди попала к микрофону, пока мы не расскажем ей, что происходит.

В половине пятого Банда Четырех — или Любители, как их назвал Кевин, — собралась в люксе Брэнди.

Брэнди подпиливала ногти и наносила на них светло-розовый лак.

Генри читал книгу.

Джон шагал.

А Джейн надеялась на чудо.

— Пора, — Джон включил телевизор. — Приготовьтесь, вас будет тошнить.

На улице начало моросить, и подиум поставили в столовой, прикрепив к нему двенадцать микрофонов. Диллон тем временем улыбался в камеры.

Он представил своего начальника не более чем в десяти тысячах хорошо подобранных душевных слов и отошел, уступая место Харрисону. И вышел сам сенатор, во всей своей седовласой, зубно-короночной красе. Он помахал толпе, поблагодарил за аплодисменты, поблагодарил приглашенных гостей.

И выдержал паузу. Эффектную. Джейн пришлось признать — он умел быть эффектным.

Все знали, что происходит. И на этот раз Обри Харрисон говорил кратко и ясно.

— Сегодня я выдвигаю свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов! Вы услышите мои обещания, и я хочу заявить: я держу слово!

И тут желание Джейн исполнилось.

— Брехня! — раздался женский вопль с дешевых мест. — Ты не приходишь на свидания!

Диллон Холмс взлетел на подиум:

— Пожалуйста, выведите эту женщину.

— Вот еще. Три часа! Три часа я ждала под дождем. Я отказала всем, кто хотел меня подвезти, и, когда поняла, что он не придет, мне пришлось идти домой пешком.

Харрисон пытался накрыть микрофоны рукой, но их было слишком много, и в некоторых раздались слова:

— Ты же обещал позвонить ей. Осел!

Джон сел на кушетку рядом с Джейн и прошептал:

— Спроси меня, верю ли я в Санта-Клауса, солнышко. Спроси, и я отвечу «да».

— Ш-ш-ш, — она замахала на него. — Смотри, повернули камеры. Кто она?

Будто бы услышав вопрос, молодая женщина произнесла в микрофоны, направленные к ней:

— Меня зовут Шейла Несквит, и я старшая официантка в… ну, неважно, где, потому что я уволилась сегодня утром. В прошлые выходные сенатор Обри Харрисон пригласил меня в отель, где я провела с ним ночь. И я могу это доказать.

Кто-то почти уронил штанговый микрофон девушке на голову. Хлопнули вспышки. Огромные прожектора перетащили поближе. В банкетном зале начался переполох.

И все это время мисс Несквит широко улыбалась в камеры — так, что было видно жвачку.

— Давай, девочка! — сказала Брэнди, сжимая кулак. — Черт, испортила ногти, — добавила она, глядя на лак, размазавшийся по ладони. — А, теперь все равно. Генри, милый, сделай погромче.

— Да, конечно, — Генри увеличил звук.

В этот момент человек лет пятидесяти, одетый в темно-синий полосатый костюм, с черными, как вакса, зачесанными назад волосами, загородил Шейлу.

— Меня зовут Фредерик Блейк, эсквайр, и я адвокат мисс Несквит. Теперь, когда мы завладели вашим вниманием, я хочу сделать заявление.

Но Шейла явно еще не закончила. Она просунула голову к микрофонам и завизжала:

— Я покажу тебе, как меня кидать! Ты влип, парниша.

— Прелестная девочка, — содрогнулся Генри. Зал снова забурлил, все сорок репортеров одновременно задавали вопросы.

— Как думаете, я могу получить права на книгу? — Генри подвинул мягкое кресло поближе к телевизору.

— Только если я сыграю ее в фильме, Хэнк, — сказала Брэнди, присев на ручку кресла и обнимая его за плечи.

— Тихо, дети, — Джейн взяла командование на себя. — Он что-то еще говорит.

— …доказательство. Доказательство того, что мисс Несквит, признающей свою вину в получении работы путем искажения возраста, в действительности… — он сделал паузу, — …семнадцать лет.

— Да ладно! — Джон посмотрел на Джейн. — Ей семнадцать?

— Макияж, — кивнула Брэнди. — Хорошая фигура, высокий рост, резкие черты лица. Она вполне выглядит на двадцать один. Но я слишком стара, чтобы играть ее, черт побери.

— Более того, — продолжил адвокат Блейк, как только взрыв негодования затих, — у нас есть доказательство, весомое доказательство, что сенатор Обри Харрисон склонил мисс Несквит к половому акту. Хотя фактически, в соответствии с законом, во многих штатах нашей великой страны это определялось бы как совращение несовершеннолетней.

Снова шум с задних рядов, пока один голос не перекрыл остальные:

— Какое доказательство?

— Господи, да это Джим Уотерс. Видишь его? — Джон хлопнул себя по коленям. — Он ближе всех к ней. Иногда задние ряды выгоднее.

— Наше доказательство в надежном месте, — продолжил адвокат Блейк, глядя прямо на Уотерса, единственного репортера в кадре. — Как только известят местную полицию, чем сейчас и занимается мой коллега, свидетельство будет отправлено в полицейскую лабораторию на анализ. На тест ДНК и так далее.

— О чем это он? — спросила Джейн в замешательстве.

— Ну, — начал Джон, и Джейн заметила, что он покраснел, — может, я ошибаюсь, но барышня прихватила сувенир. И вовсе не меню.

Джейн покачала головой:

— Нет, я не понимаю.

Джон посмотрел на Генри, который проявлял повышенный интерес к мыскам своих ботинок.

— Ну, — начал он снова, — если я не ошибаюсь, она прихватила…

— У меня есть презерватив, детка! — прокричала скромница мисс Несквит в микрофон. — У меня есть оба. Ты влип!

— Ох, — сказала Джейн. Адвокат Блейк схватил свою клиентку за плечи и выпихнул в коридор. — Это непристойно.

— Непристойно? — спросил Джон. — А по-моему, это высшая справедливость.

— Ни хрена себе! — Брэнди рухнула Генри на колени. — Пожалуйста, умоляю, Хэнк, можно я ее сыграю? Я люблю эту девочку!

— Давай, — Джон помог Джейн встать, когда камера повернулась к подиуму, пустому подиуму. — Пошли отсюда.

Джейн охотно последовала за ним. Когда Джон закрывал дверь, она оглянулась на Генри и Брэнди, которые были очень странной, но все же трогательной парой.

В коридоре Джон повернулся и положил руки Джейн на плечи.

— С ним покончено, Джейни. Все.

— Да, знаю. Что ты чувствуешь? Он пожал плечами:

— Не пойму толком. Я много лет хотел увидеть его падение. Думал, что почувствую больше, чем сейчас. Да, я рад, но больше всего мне хочется вернуться в наш номер и заняться с тобой любовью. Это можно понять?

— Я могу, — Джейн обняла его за талию, и они пошли по длинному коридору в свою комнату.

Когда они проходили мимо лифтов, двери открылись, и оттуда вышел Холмс. Сказать, что он выглядел обеспокоенным, — значит, ничего не сказать.

— Диллон, — улыбнулся Джон, — идешь собирать вещички? Или, как крыса, бежишь с тонущего корабля?

— Проваливай к черту, Романовски. И не забудь свою потаскушку.

— Знаешь, Холмс, Джейн чудесная женщина. Милая женщина. И совсем не склонна к насилию. К счастью или к несчастью, это с чьей стороны посмотреть, я склонен.

Джейн не успела заметить движения Джона, а Диллон уже лежал на полу, держась за нос. Кровь лилась по его лицу, на его костюм.

— Ды сдомал бде дос!

Джона снова обнял Джейн за плечи, и они пошли по коридору.

— Знаешь что, солнышко? — произнес он, когда она вставила ключ-карту в дверь.

— Ты рад, что сделал это? — улыбнулась Джейн.

— Еще как. — Улыбка Джона была широкой и почти детской. — Еще как. Для счастья не хватает только одного. Ну-ка быстро скажи, какой антоним у «когда-нибудь»?

Джейн засмеялась — он высоко поднял ее на руки.

— Ну, профессор Романовски, наверное, это «прямо сейчас».

— Ставлю этой девочке «пять»! — Джон вошел в комнату и ногой захлопнул дверь.

Дорогой читатель!

Теперь, когда у Джейн и Джона все устроилось, вы наверняка спросите, что же произошло с Молли? Может, в «Беззаботном детстве» все прекрасно? Может, Молли успешно справилась со всеми неурядицами и отправилась домой, в Вашингтон, чтобы отметить праздники в столице?

Или удачно приземлилась в очередную лужу? Что ж… Может быть.

И вот появляется он…

Впервые мы встречаем Доминика Лонгстрита, когда он врывается в «Беззаботное детство» и ищет, кого бы убить.

А находит нашу неподражаемую Молли Эпплгейт, заведующую детским садом. Но только на два дня, перед Четвертым июля, а потом учреждение закрывается на две недели.

Доминик же думал, что его племянница и племянник — восьмилетний Тони, которого тошнит на качелях, и девятилетняя Лиззи за компьютером, скорее всего, взламывающая Пентагон, — будут в надежных руках на этой и следующей неделе, пока их родители путешествуют по Греции.

Так или иначе, он находит Молли и накидывается на нее, оба ствола на взводе.

Он зол. Он в ярости. Он… Боже, но у этой женщины такие ноги…

— То есть, — говорит Доминик, пытаясь сосредоточиться, — у меня контракт, соглашение, называйте как угодно. Слишком поздно, их уже никуда не пристроишь, и если кто-то не присмотрит за детьми, я буду судиться. Понятно?

— Вы Доминик Лонгстрит, не так ли? — ответила Молли, скрестив свои длинные ноги. Она сидела ч улыбалась Доминику, не сильно расстроившись при мысли, что заведение ее кузины станет объектом судебного разбирательства. — Режиссер с Бродвея? Вы делаете мюзиклы. Я видела «Поздравления» в прошлом году. Просто чудесно.

— Да, спасибо. Нет, я не благодарю вас, черт возьми! И хотя это не ваше дело, но я собираюсь работать над новым шоу в следующем месяце. Я уже распределил роли. Репетиция идет даже сейчас, пока я стою здесь и разговариваю с… о, черт, дамочка, у меня нет на это времени. Сделайте что-нибудь!

Ну… Когда речь идет о Молли, легко угадать, что было дальше.

Она вызывается поехать в особняк Лонгстрита и предлагает свои «значительные навыки в области детского, в общем, управления» на длительный срок.

Неважно, что все знания Молли о детях можно легко уместить в наперстке, и еще останется место для полного актерского состава «Отверженных».

Ведь она собирается завести дружбу с актерами, продюсерами и… О, она всегда хотела быть на сцене. Разве она не работала в прошлом году официанткой в придорожном ресторане, где пела и разъезжала на роликах? Вот это было весело. Менеджер почти рыдал, когда она уволилась и стала выгуливать собак (это продолжалось недолго. Вы можете себе представить, какой мешок надо таскать, чтобы убирать за шестью собаками?).

Как бы то ни было, если вернуться к пению и роликам, Молли не без таланта. Кроме того, перед ней Доминик Лонгстрит собственной персоной, великий человек. Такое знакомство только на пользу ее грандиозным планам.

Итак, Молли закрывает сад в конце дня, собирает Тони и Лиззи и направляется в особняк Лонгстрита на окраине округа Фэйрфакс.

С точки зрения Молли — это очередная потеха, еще одно приключение, еще один летний роман.

Для Доминика со временем это станет безумием — отчаянием и/или помешательством — потому что он уверен: это не любовь.

Ну да. Так уж он много знает…

Примечания

1

Теодор Сюс Гайзел («д-р Сюс») (1904-1991) — писатель и иллюстратор, автор книг для детей: «Хортон слышит Ху» (1954), «Как Гринч украл Рождество» (1957) и др. В 1957 г. открыл серию для самых маленьких «Простейший д-р Сюс для малышей», многие из этих книг были рассчитаны на ограниченный словарный запас ребенка. — Здесь и далее прим. перев.

(обратно)

2

Университет штата Пенсильвания, один из лучших в штате.

(обратно)

3

Оскар Мэдисон и Феликс Унгер — персонажи комедийного телесериала «Странная пара» (1970-1975).

(обратно)

4

Комедийный сериал «Счастливые дни» телекомпании Эй-би-си шел в 1974-1984. Фонз, один из его персонажей, стал любимым героем молодежи 1970-х гг.

(обратно)

5

Парафраз знаменитого распоряжения американского адмирала Джорджа Деви, которое он дал капитану своего флагмана перед сражением в Манильской бухте: «Вы можете стрелять, когда будете готовы, Гридли».

(обратно)

6

Американское общество «Менса» — общественная организация, объединяющая людей с высоким коэффициентом умственного развития.

(обратно)

7

Кисмет — судьба (татарск.).

(обратно)

8

Борис и Наташа — шпионы-злодеи, персонажи американских мультфильмов времен холодной войны «Приключения Рокки и Булвинкла».

(обратно)

9

«Симон говорит» — детская игра, в которой участники должны слушаться команд ведущего, начинающихся словами «Симон говорит». Если участник выполняет команду, не начинающуюся с этих слов, то он выбывает.

(обратно)

10

Белка-Супершпион — персонаж популярных мультфильмов 1960-х годов, пародирующих шпионское кино, в частности фильмы о Джеймсе Бонде.

(обратно)

11

Суза, Джон Филип (1854-1932) — композитор и дирижер, «Король маршей».

(обратно)

12

«Нью-Йоркские гиганты» и «Нью-Йорк джетс» (Ракеты) — команды американского футбола.

(обратно)

13

«Сентябрьское утро» — картина французского живописца Поля Шабба (1869-1937). В 1913 году репродукция этой картины была напечатана в календаре, который стал первым календарем с обнаженной натурой.

(обратно)

14

Джеймс Бьюкэнен (1791-1868) — 15-й президент США в 1857-1861 гг. Безуспешно проводил политику «умиротворения» Юга накануне Гражданской войны. В 1860 г. проиграл на выборах Аврааму Линкольну.

(обратно)

15

Индеец Тонто — персонаж популярного сериала «Одинокий рейнджер» (на телевидении с 1949 по 1961 г.), верный помощник главного героя, борца за справедливость в Техасе.

(обратно)

16

«Рожденная свободной» (1966) — фильм о львице, воспитанной людьми. Музыка к фильму, написанная Джоном Барри, приобрела большую популярность.

(обратно)

17

Сэр Уолтер Рейли (1552-1618) — английский политический деятель, мореплаватель, фаворит королевы Елизаветы I. По легенде, он положил свой плащ поверх грязной лужи, чтобы королева не испачкала ног.

(обратно)

18

Бигль — порода собак, самая маленькая из гончих.

(обратно)

19

Порода тяжеловозов, выведенная в начале XIX века в Шотландии, в долине р. Клайд. Средняя высота в холке жеребцов — 162 см, вес 900-1100 кг.

(обратно)

20

II Царств 1:27.

(обратно)

21

Питер Дженнингс — главный диктор новостей «Эй-би-си», крупнейшей вещательной компании. Занимает свою должность более двадцати лет.

(обратно)

22

Старая студенческая традиция, когда парни собираются около комнаты девушек и просят выбросить им за дверь трусы, после чего устраивают шуточную драку за обладание ими.

(обратно)

23

Герои комедии Джина Сакса «Странная парочка» (1968). Оскар Мэдисон предлагает своему другу Феликсу Унгару, которого жена выгнала из дома, пожить у него. Феликс превратил холостяцкую квартиру Оскара в музей, по которому можно разве что летать, и постоянно наводил чистоту, внимательно следя за нарушением порядка.

(обратно)

24

Фрэнк Ллойд Райт (1867-1959) — американский архитектор. Среди его работ — спиралевидное здание музея Гуггенхайма в Нью-Йорке (1959); дом «Падающая вода» в Милл-Ране, Пенсильвания (1936); административное здание фирмы «Джонсон Уэкс» (1939) и др.

(обратно)

25

«Фишер-прайс» — крупная компания, производящая товары для детей.

(обратно)

26

«Мышьяк и старые кружева» (1939) — пьеса американского драматурга Джозефа Кессерлинга, по которой в 1944 году Фрэнк Капра снял одноименную комедию с Кэри Грантом в главной роли.

(обратно)

27

Еженедельный журнал-таблоид, специализируется на публикации сенсационных новостей.

(обратно)

28

«Вся президентская рать» (1976) — фильм Алана Дж. Пакулы по одноименной книге журналистов Р. Вудворда и К. Бернстайна, чье расследование привело к Уотергейтскому скандалу и отставке президента Р. Никсона.

(обратно)

29

Джагхед — лопоухий и длинноносый персонаж «Комиксов Арчи» (1941). Позже по комиксам были святы мультфильмы.

(обратно)

30

Слоненок Дамбо — герой одноименного мультипликационного фильма У. Диснея (1941), из-за огромных ушей был предметом насмешек со стороны остальных зверей.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

*** Примечания ***