Вячеслав Иванов
КОРМЧИЕ ЗВЕЗДЫ
Книга лирики
Росо potea parer li del di fuori:
Ма per quel росо vedev'io le stelle
Di lor solere е piu chiare е maggiori.
Dante, Рurg, XXVII[1]
ПАМЯТИ МАТЕРИ
«Вчера во мгле неслись титаны…»
Вчера во мгле неслись титаны
На приступ молнийных бойниц,
И широко сшибались станы
Раскатом громких колесниц:
А ныне, сил избыток знойный
Пролив на тризне летних бурь,
Улыбкой Осени спокойной
Яснеет хладная лазурь.
Она пришла с своей кошницей,
Пора свершительных отрад,
И златотканой багряницей
Наш убирает виноград.
И долго Север снежной тучей
Благих небес не омрачит,
И пламень юности летучей
Земля, сокрыт, не расточит.
И дней незрелых цвет увядший
На пире пурпурном забвен;
И первый лист любезен падший,
И первый плод благословен.
ПОРЫВ И ГРАНИ
Du regst und rü hrst ein krä ftiges
Beschliessen,
Zum hö chsten Dasein immerfort zu
streben…
Goethe, Faust II[2]
КРАСОТА
Владимиру Сергеевичу Соловьеву
Περί τ'αμφί τε κάλλος άητο.
Нуmn. Ноmer[3]
Вижу вас, божественные дали,
Умбрских гор синеющий кристалл!
Ax! там сон мой боги оправдали:
Въяве там он путнику предстал…
«Дочь ли ты земли
Иль небес — внемли:
Твой я! Вечно мне твой лик блистал».
«Тайна мне самой и тайна миру,
Я, в моей обители земной,
Се, гряду по светлому эфиру:
Путник, зреть отныне будешь мной!
Кто мой лик узрел,
Тот навек прозрел,—
Дольний мир навек пред ним иной.
Радостно по цветоносной Гее
Я иду, не ведая — куда.
Я служу с улыбкой Адрастее,
Благосклонно — девственно — чужда.
Я ношу кольцо,
И мое лицо —
Кроткий луч таинственного Да»
ПРОБУЖДЕНИЕ
И был я подобен
Уснувшему розовым вечером
На палубе шаткой
При кликах пловцов,
Подъемлющих якорь.
Проснулся — глядит
Гость корабельный:
Висит огнезрящая
И дышит над ним
Живая бездна…
Глухая бездна
Ропщет под ним…
Гнет ветр неудержный
Мачты упорные —
И, мерная, в небе высоком
От созвездья ходит
До созвездья щогла…
Глядит — не дышит
Верного брега сын,
Потерян в безднах…
А с ним плывут
Вернее брега
Кормчие звезды!
ДУХ
L'Amor che muove il Sole е l'altre stelle.
Dante, Раrad. XXXIII[4]
Над бездной ночи Дух, горя,
Миры водил Любви кормилом;
Мой дух, ширяясь и паря,
Летел во сретенье светилам.
И бездне — бездной отвечал;
И твердь держал безбрежным лоном;
И разгорался, и звучал
С огнеоружным легионом.
Любовь, как атом огневой,
Его в пожар миров метнула;
В нем на себя Она взглянула —
И в Ней узнал он пламень свой.
ПЕРСТЬ
Воистину всякий пред всеми за всех и за всё виноват.
Достоевский
День белоогненный палил;
Не молк цикады скрежет знойный;
И кипарисов облак стройный
Витал над мрамором могил.
Я пал, сражен души недугом…
Но к праху прах был щедр и добр:
Пчела вилась над жарким лугом,
И сох, благоухая, чобр…
Укор уж сердца не терзал:
Мой умер грех с моей гордыней,—
И, вновь родним с родной святыней,
Я Землю, Землю лобызал!
Она ждала, она прощала —
И сладок кроткий был залог;
И всё, что дух сдержать не мог,
Она смиренно обещала.
ВОПЛОЩЕНИЕ
Мне снился сон: летел я в мир подлунный,
Неживший дух,
И хор планет гармоньей семиструнной
Ласкал мой слух;
И хор планет красой семивенчанной
Мой взор ласкал:
Я мир любил, и — к жизни дух избранный—
Я жить алкал.
И спутника, у дольнего порога,
Я стал молить:
«В мой век земной, о, дай мне жизней много,
Изведав,слить!
Дай мне любить всё, что восторгов пленных
Достойно там;
Дай мне вместить кумиров много тленных
В мой тленный храм!»
И вождь в ответ: «Вдвойне живущий страждет
Вдвойне. Прости!—
Ты восхотел: живет, что жизни жаждет:
Дерзай, вмести!»
И встречный хор «прости» сказавших тлену,
Стеная, пел:
«О, алчный дух! ты не любовь — измену
Избрал в удел.
Тесна любви единой грань земная:
Кто любит вновь,
Живучую тот душит, проклиная,
В груди любовь.
Он осужден развеять прах священный,
Ковчег разбить,
Но милый прах, в забвеньи незабвенный,—
Казнясь, любить!»
И новый хор, мимоидя из плена,
Стеная, пел:
«О алчный дух! твоя любовь — измена,
Но глад — удел!..»
И, с ужасом внимая укоризне,
Моих небес
Возжаждал я на праге темной жизни —
И сон исчез…
В КОЛИЗЕЕ
Great is their love, who love in sin and fenr.
Вуron[5]
День влажнокудрый досиял,
Меж туч огонь вечерний сея.
Вкруг помрачался, вкруг зиял
Недвижный хаос Колизея.
Глядели из стихийной тьмы
Судеб безвременные очи…
День бурь истомных к прагу ночи,
День алчный провождали мы —
Меж глыб, чья вечность роковая
В грехе святилась и крови,—
Дух безнадежный предавая
Преступным терниям любви,—
Стеснясь, как два листа, что мчит,
Безвольных, жадный плен свободы,
Доколь их слившей непогоды
Вновь легкий вздох не разлучит…
LA SELVA OSCURA[6]
Nel mezzo del cammin di nostra vita…
Dante[7]
Всё горы, за грядой гряда;
Всё черный, старый лес.
Светлеет ночь. Горит звезда
В дали святой небес.
О, дольний мрак! О, дольний лес!
И ты — вдали — одна…
Потир земли, потир небес
Испили мы до дна.
О, крест земли! О, крест небес!
И каждый миг- «прости»!
И вздохи гор, и долго — лес,
И долго — крест нести!
ПЕСНЬ ПОТОМКОВ КАИНОВЫХ
Хор мужчин
Как привет из уст родимой —
Запах мил сырой земли!
Недр твоих в тайник незримый
Мы надежды погребли.
Мать, взлелей святое семя!
Жизнь из тленья пробуди!
И страды юдольной бремя
Жатвой нам вознагради!
Хор женщин
Любо жатвы злакам тучным,
И цветам, и древесам —
Быть с тобою неразлучным,
Воздыхая к небесам.
Полусонны, полуживы,
Мать-Земля, они, как ты,
Так же кротко-молчаливы,
И бесстрастны, и святы!
Хор мужчин
О, зачем слепая воля
Нас отторгла от тебя —
И скитаться наша доля,
Ненавидя и любя?
Огнь сжигает нас мятежный,
Нас пятнает страсть и гнев,
И для жатвы неизбежной
Преступленья зреет сев.
Хор женщин
Мать, отверженным объятья
Миротворные раскрой!
Дар сознанья — дар проклятья —
Угаси в земле сырой:
Да из недр твоих священных
Встанем — дольние цветы,
Встанем — класы нив смиренных,
Непорочны и святы!
ПОКОРНОСТЬ
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
Пушкин
Ты любишь горестно и трудно.
Пушкин
Иду в вечерней мгле под сводами древес.
Звезда, как перл слезы, на бледный лик небес
Явилась, и дрожит… Иду, как верный воин,—
Устал — и мужествен. Унылый дух спокоен…
Эоны долгие, светило, ты плывешь;
Ты мой летучий век, как день, переживешь;
Мы — братья чуждые: но мой привет печальный
Тебе сопутствует в твоей дороге дальной!
Светило братское, во мне зажгло ты вновь
Неутолимую, напрасную любовь!
Детей творения, нас, в разлученной доле,
Покорность единит единой вечной Воле.
Как осенью листы, сменяясь без конца,
Несутся, смертные, дыханием Отца;
Простертые, на миг соединяют руки —
И вновь гонимы в даль забывчивой разлуки…
Сосредоточив жар, объемлющий весь мир,
Мы любим в Женщине его живой кумир:
Но, в грани существа безвыходно стесненный,
Наш тайный, лучший пыл умрет, неизъясненный…
Иду. В лазури ночь и веет, и парит;
Светило вечное торжественней горит:
А долу дышит мгла, влажней густые тени,
И тленьем пахнет лес, подобный смертной сени.
Покорность! нам испить три чаши суждено:
Дано нам умереть, как нам любить дано;
Гонясь за призраком — и близким, и далеким,—
Дано нам быть в любви и в смерти одиноким.
УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
Fühl'es vor! Du wirst gefunden:
Traue neuem Tagesblick!
Goethe, Faust II[8]
Над опаловым востоком
В легионе светлооком
Блещет вестница Зари.
Ранних пастырей отрада,
Утра близкого лампада,
Благовестная, гори!..
Зеленеются поляны;
Зачернелась сквозь туманы
Нови крайней полоса.
Звезды теплятся далече,
Дня сияющей предтече
Уступая небеса…
Ты одна в венце рассвета
Клонишь взоры, чадо света,
К нам с воздушного шатра,
Бедных снов утешный гений,
Средь немеркнущих селений
Мира дольнего сестра!
Над мерцающим бореньем
Ты сияешь увереньем:
«Жизни верь и жизнь вдохни!»
И, летящих по эфиру,
Ты лучей ласкаешь лиру
«Верь и виждь!»- поют они…
Над шафрановым востоком,
В небе легком и далеком
Гаснет спутница Зари.
Угасай, лилея неба!
Ты же, вождь крылатый Феба,
Алым полымем гори!
Вспыхни, Солнце! Бог, воскресни!
Ярче, жаворонка песни,
Лейтесь в золото небес!
День грядет, Аврора блещет,
И твой тихий луч трепещет,
И твой бледный лик — исчез…
Но, незримая, над нами,
За лазурными волнами
Чистым гением пребудь!
Как сестра пред братней битвой
Дольний мир твоей молитвой
Проводи в тревожный путь!
И, когда для жертвы мирной
Ночь раздвинет храм эфирный,
Снова светоч твой яви —
И, предтеча слав нетленных,
Отблеск тайн богоявленных
В грезе зрящей оживи!
ЗВЕЗДНОЕ НЕБО
Во младенческом покое
Светит узкий лунный рог
А вокруг — огонь и трепет
Чистых, сладостных тревог.
Духа пламенным дыханьем
Севы Божии полны,
И струи небес прозрачных
Вглубь до дна оживлены.
Око в радостном покое
Отдыхает, как луна;
Сердце ж алчет части равной
В тайне звезд и в тайне дна:
Пламенеет, и пророчит,
И за вечною чертой
Новый мир увидеть хочет
С искупленной Красотой.
НОЧЬ В ПУСТЫНЕ
Дух
Вот, мы одни в ночной тиши…
Здесь молкнет отзвук вечной битвы:
Пей сладкий мир, твори молитвы
И полной грудию дыши!
Человек
Где мы?
Дух
Белея, скал ступени
Ведут на каменное дно.
Там, ниже, по уступам — тени
Дубрав. Ущелия пятно
Зияет. Горные громады
На лоне дальней темноты:
Вглядясь, ты различишь их гряды
При свете звезд… В пустыне ты.
Человек
Как близок Мир к юдоли этой!
Но не почил еще на ней…
Грядущий гость! в душе согретой
К тебе порыв алчней, властней…
Душа объятия раскрыла,
Горит, и напрягает крыла,—
И волит дух мятежный: пусть
Дохнет Любовь по лире горней!
Земля немотствует покорней,
И глубже спит земная грусть…
Вселенной перезвон соборный!
День будет: вольно в груди горной
Усталой тяжестью своей
Родится вздох, от давних дней
Желанный глухо в дреме черной!
И, дрогнув и содвигнув вдруг
Сознанье, спящее в их лоне,
Слепым усильем,- братский звук
Отрыгнут бездны в гулком стоне!..
Дух
Мечтатель, знай: звездам дано
Пылать в бесплодном, мертвом пыле,
Как труп в огне; камням дано
Холодным быть, как труп в могиле.
Лишь ветру внемлет сонный бор,
Заткавший густо склоны гор:
Так стадо коз в пещере темной
Дрожит, объято мглой огромной,
И дремный напрягает слух,
И чует хладный ночи дух…
Природа слов твоих не слышит:
Взывай же к ней — она не дышит!
Человек
Она чуждается любви,
Себе в разделе не довлеет,
Своей же плоти вожделеет,
И сеет в тлен, и жнет в крови.
Лишь я хочу весь мир подвигнуть
Ко всеобъятию; лишь я
Хочу в союзе бытия
Богосознания достигнуть.
Дух
Верь, что изведать призван ты
Тобой изволенное счастье,—
И воля пламенной мечты
Воспламенит стихий участье.
Вот — оглянись — внизу, вдали,
Едва вздымаясь от земли,
Чуть разлюбим во светлой ткани,
К нам Призрак простирает длани.
Человек
Ко мне! ко мне!
Дух
Что ж он в ответ?
Человек
Зовет меня! За мной вослед
Стремися долу!..
Дух
Здесь, не ближе,
Остановись! Коль станем ниже,
Сокроют облик ткани чар —
Волнистый свет, блестящий пар…
Внимай!..
Поток
Любовию томим,
Ты жаждешь слиться с темным хором,
С камнями, ветром, морем, бором
Дышать дыханием одним.
Предайся мне! Я знаю ходы
Туда, где жилы мира бьют;
Смешаю с жизнию природы
Я жизнь твою в один сосуд.
Я мил звездам: гостит их много
В моих объятьях — видишь сам.
К морям лежит моя дорога.
Кормилец вечный я лесам.
Я — чадо скал: в них я родился,
В их мраке долго я томился…
Дух
Пусть не колеблет шаткий страх
Весов свободного решенья.
Но взвесь: не чары ль искушенья
В его посулах и дарах?..
Обособленного сознанья
Ты сбросишь иго с вольных плеч:
Мы — знамя братского лобзанья;
Чтоб зваться Я, потребен меч.
Или существ слепая битва,
На вражьих трупах буйный пир —
Тебе угодны, чья молитва —
Благоволение и мир?..
Человек
(прерывая речь Духа)
О, горе мне! Моя молитва —
Благоволение и мир:
Но, мнится, я все так же сир,
Мечты губительной ловитва —
Как та падучая звезда,
Как те судьбы ее подруги…
Презрев уставленные круги,
Сорвавшись градом, без следа
Они угасли… Иль манила
Любвеобильные светила
Земная грудь на скользкий склон
С тропы надежной?- тот же сон,
Что мной владеет… Или, льстивый,
Им Призрак нашептал, влюблен,
Свои неясные призывы?..
Падающие звезды
Алмазные грезы
Померкнувших слав,
Свергаясь стремглав,
Мы — Вечности слезы.
В беззвучную даль,
Играючи с бездной,
Мы грезы надзвездной
Роняем печаль.
В ночи без следа,
Мгновенно ль — иль вечно?—
Летим мы беспечно —
Куда?.. Куда?..
Алмазные звенья
Эфирных цепей…
Сафирных степей
Зарницы забвенья…
Хаос — колыбель,
Простор — наша доля:
Бесстрастная воля,
Безвольная цель…
Мы реем во сне
И медлим в паденье…
Нам жизнь — сновиденье…
Нам пламень — рожденье…
Мы гаснем — в огне…
Поток
Ко мне! ко мне!..
Дух
Мир отягчен глубоким сном…
Один ты бодрствуешь и страждешь:
Вкуси покой!.. Любви ты жаждешь:
Испей в объятии одном
Любви могучей кубок полный!
Объемлют ласковые волны
Страстней, чем люди!.. Слепо верь,
В обман уверуй — и к свободе,
И к любящей, живой Природе —
Отворит Смерть страдальцу дверь…
Духи пустыни
(догоняя один другого)
- Где ты?- Вот я!—
Одна семья
Пустынных чад —
Предрассветный хлад,
За струей струя,
Чрез дебрь и ночь…
Кто за нашей межой,
На краю быстрин?
Один! Один!—
Всегда чужой!
Всегда один!—
Летим прочь!- Летим прочь!..
Человек
(на высоте)
Хотя б я знал, что смерти час —
Час смены горьких бдений дольных
Сном всеблаженства,- я бы спас
Мой тесный мир страданий вольных!
С моей свободой не сойду
К сему предчувствию свободы:
Я сам, могучий, возведу
К сознанию хаос Природы.
Пусть я хочу лететь без крыл,
Люблю и кличу без отзыва:
Он нужен, одинокий пыл
Неразделенного порыва!
Коль в персти косной Дух сокрыт,
Его порыв в моих усильях:
Из искры тлеющей летит
Пожар на неудержных крыльях.
Коль Бог живет среди светил,
Мой пыл — привет Ему любовный —
Лампада ночи меж ветрил —
Прибытия символ условный,
Хочу до срока моего
Питать сей пламень одинокий,
Не падая — во тьме глубокой
Гореть звездой, и ждать…
Дух
Чего?
Человек
Сияли древле звезды те же;
Белел крутой скалистый скат;
Был тих ночлег овечьих стад;
Был зимний воздух резче, реже…
И Дух отверз уста светил,
И камни, и стада внимали;
Молились пастыри; дышали
Метели богоносных крил.
В служеньи тайном, в вышине;
В прозрачной звездной тишине,
Как бурный дух, носились хоры,—
И возвещал бесплотный клир
Благоволение и мир…
Я жду: вернется полночь эта…
Дух
Восстань, мечтатель! Луч рассвета
На гор челе. В седой туман
Окутан Призрак. День раздвинул
Хребтов далеких дымный стан —
И видно море… Срок наш минул.
MISSA SOLENNIS,[9] БЕТХОВЕНА
В дни, когда святые тени
Скрылись дале в небеса,
Где ты внял, надзвездный гений,
Их хвалений голоса?
В дни, как верных хор великий,
Разделенный, изнемог,
Их молитв согласны клики
Где подслушал ты, пророк?
У поры ли ты забвенной,
У грядущей ли исторг
Глас надежды неизменной,
Веры мощь, любви восторг?
Но и в оны веки лира
Псалмопевная царя
Не хвалила Агнца Мира,
Столь всевнятно говоря!
Ибо ты в сем громе пирном,
В буре кликов, слез и хвал
Слиться с воинством эфирным
Человечество созвал.
ТВОРЧЕСТВО
Ricordati che vivi, е cammina![10]
Слова Микель-Анджело к мрамору «Moиceй»
Взыграй, дитя и бог, о ты, кого во сне
Лелеял, привитая, Гений,—
И Ночи пленный сонм, тоскующий о Дне,
Зови на праздник воплощений!
Дай кровь Небытию, дай голос Немоте,
В безликий Хаос ввергни краски
И Жизнь воспламени в роскошной наготе,
В избытке упоенной пляски!
И ликам реющим их имя нареки
Творца безвольным произволом,
И Сокровенное Явленьем облеки,
И Несказанное — Глаголом!
Немое таинство неумолимых уз
Расторгни пением Орфея,
И в обновленный мир простри рукою Муз
Дар Огненосца-Прометея!
Исполнен обликов непрозренных эфир,
И над полуночью лазурной
Светила новые, с бряцаньем стройных лир,
Плывут чрез океан безбурный.
Неведомых морей мятежней хлещет вал
О скал невиданных пределы,
И вторит сладостней таинственный хорал
Вечерним стонам Филомелы.
Есть много солнц в ночи, в деннице — робких грез,
В зефире — тающих созвучий;
В луче луны дрожит дыханье бледных роз,
В речной тростинке — стих певучий.
Неуспокоены, виденья гордых тел,
Блуждая в нимбах, волят плоти:
С титанами горб, Бетховен, ты гремел!
Ты их отронул, Буонарроти!
Уз разрешитель, встань!- и встречной воли полн,
И мрамор жив Пигмалиона,
И Красота встает, дщерь золотая волн,
Из гармонического лона.
Уз разрешитель, встань!- и вод тайник отверст
Ударом творческого гнева,
И в плоть стремится жизнь чрез огнеструйный перст,
И из ребра выходит Ева.
Под иго легкое склони послушный мир,
Ты, кто теней расторг вереи!
Будь новый Демиург! Как Дант или Омир,
Зажги над солнцем Эмпиреи!
Природа — знаменье и тень предвечных дел:
Твой замысел — ей символ равный,
Он есть: он — истина. Прах Фидиев истлел:
Но жив Отец громодержавный!
Сомкнуть творения предгорнее звено
Ждет Человек своей свободы.
Дерзай, Прометиад: тебе свершить дано
Обетование Природы!
Творящей Матери наследник, воззови
Преображение Вселенной,
И на лице земном напечатлей в любви
Свой Идеал богоявленный!
ДИОНИСУ
Как нарицать тебя, Неизрекаемый,
Многих имен и даров?
Звездных водитель хоров,
Ты, кто избыток творишь упоением,
О Преизбыточный,
Пресуществителем
Ты наречешься мне!..
ВИНОГРАДНИК ДИОНИСА
Ἄμπελος δ’ἦν κατηφής, και σκυθρωπὸς οἶνος, και βότρυς ὥσπερ δακρύων.
Himerius[11]
Виноградник свой обходит, свой первоизбранный,
Дионис;
Две жены в одеждах темных — два виноградаря —
вслед за ним.
Говорит двум скорбным стражам —
двум виноградарям — Дионис:
«Вы берите, Скорбь и Мука, ваш, виноградари,
острый нож;
Вы пожните, Скорбь и Мука, мой первоизбранный
виноград!
Кровь сберите гроздий рдяных, слезы кистей
моих золотых —
Жертву нег в точило скорби, пурпур страданий
в точило нег;
Напоите влагой рьяной алых восторгов мой
ярый Граль!»
АСКЕТ
Аз живу, и вы живи будете.
Ев. от Иоанна, XIV l9
Как возле павшая секира —
Коснулась,- воззрилась Любовь…
Я вспрянул, наг, с подушек пира,—
Наг, обошел пределы мира —
И слышал — стон, и видел — кровь.
И стал я прям, и вопль проклятий
Вознес к Любви… И внял я клич:
«Кто взыщет огнь моих объятий?
Кто разделит страданье братий?»—
И, взвизгнув, плоть ужалил бич.
Как зверь, терзал я плоть в дуброве;
Я стлал ей ложем углей жар:
И чем мой подвиг был суровей,
Тем слаще мука,- тем багровей
Горел Любви святой пожар.
Согбенну старцу, дал мне пленный
Страданий демон свой союз:
Он раздувал мой пыл священный,
Я ж — корибант — царь плоти бренной —
Плясал под звон победных уз.
И с неба спал огонь кровавый,
И в нем, сошед, рекла Любовь:
«Безумен был твой гнев неправый!
Се, для Моей небесной славы
Не молкнет стон и льется кровь!
Я — жертва — жертвенник творила:
Достойны жертв дары мои!
Я мир слезами напоила:
Их сплавит в людях жар горнила
В восторги вечные Любви!
Зане живу — я жизнь воззвала:
Мне ль, не любя, пребыть одной?
О том с живущим Я страдала,
О том со смертным умирала:
Со Мной умерший жив со Мной».
ЛИСТОПАД
В чаще багряной
Мраморный Пан
С праздной свирелью
Дремлет у влаги:
«Дуй, Аквилон,
В мою свирель,
Мой сон лелея!
Ярче алейте,
Хладные зори,
Пред долгой ночью!
Дольше кружитесь,
Желтые листья,
Над влагой черной!
Ждет терпеливо
Судьбы неизбежной
Темное лоно»…
Желтые листья
Ветр гонит к поблекшему брегу
Царственный лебедь скользит между них,
А важная Муза героев,
С мраморным свитком,
Вперила на волны
Незрящие, зрящие очи —
И думает думу:
«Над темным лоном судеб,
Обагренным жатвой падучей
Мгновенной жизни,
Как царственный лебедь,
Скользит ваш смертный соперник,
Титаноубийцы,—
Среди поколений летучих —
Муж Рока!—
И мерит бестрепетным оком
Бездонные тайны;
И, в омут времен недвижимых
Глядясь, узнает
Лелеемый влагой дремучей —
Свой образ»…
РАЙСКАЯ МАТЬ
Придет мать-Весна красна,
Лузья, болоты разольются,
Древа листами оденутся,
И запоют птицы райски
Архангельскими голосами.
А ты из пустыни вон изыдешь,
Меня, мать прекрасную, покинешь.
Стих об Иосафе-царевиче
ДНЕПРОВЬЕ
Облаки — парусы
Влаги лазоревой,—
Облаки, облаки
По небу плавают.
Отсветы долгие
Долу колышутся —
Влаги лазоревой
Облаки белые.
С небом целуется
Влага разливная…
К небу ли вскинет
Тихие взоры —
Небом любуется
Невеста небесная;
Глянет ли долу —
Небес не покинет,
В ясно-текучих
Ризах красуется,
Сидючи, дивная,
На ярах сыпучих
Белых прилук…
А по раздолу,
В станах дремучих,
Синие боры
Стали бесшумные,—
Думы ль умильные
Думают, думные,
Думают, сильные,
Чуда ли чают —
Ветвьем качают,
Клонят клобук…
Где ты?- явись очам!—
Даль ты далекая,
Даль поднебесная,
Райская мать!..
Вот они, нагория
Дальние синеются;
Ясно пламенеются
Пламенники Божии:
Станы златоверхие
Воинства небесного,
Града святокрестного
Главы огнезарные…
ЗАРНИЦА
Как Зарница по поднебесью гуляла,
Темной ночкой по широкому играла.
Ей возговорит на небе черная Хмара:
«Что ты рыщешь, Молонья — млада Зарница,
Темной ночкой, одиночкой, молодица?
Что ты рыщешь, аль кого по свету ищешь?
А и где же, молодица, твой хозяин?
Уж как был ни на пядень Гром неотступен;
А и ныне Громовик не громыхает.
Али братцу зла прилука прилучилась?
Али ладе стар милой друг принаскучил?»
Отвечает Молонья — млада Зарница:
«Ой же Хмара ты, золовушка-сестрица!
Не прети мне по поднебесью гуляти,
Втихомолку по привольному гуляти!
Не буди ты государя — грозна братца!
Как доволи я со Громом нашаталась,
По весне ли со веселым наигралась:
Порезвился ярый в пору, притомился,
И залег он в лютокаменных пещерах.
Да меня ль, младу, в надземье не пускает,
На постели со просонья обымает.
А потеха молодице утаиться,
Из глубоких подвалов утаиться,
Те железные затворы разомкнути,
По степи ли по широкой промелькнути,
С перекатной со звездой перемигнуться,
В тихих заводях зеркальных оглянуться!»
ПОД ДРЕВОМ КИПАРИСНЫМ
Под тем ли под древом кипарисным
Алые цветики расцветали.
«Не прети же Ты, Мати, мне, младу,
Алые цветики собирати,
Красные веночки соплетати,
Древо кипарисно украшати!»
- «Ты нарви, нарви Матери, Чадо,
Набери мне семь цветиков алых,
Положи Мне на самое сердце:
Не семь цветиков алых на сердце —
Семь точатся капель алой крови
Из груди, седмижды прободенной».
МИЛОСТЬ МИРА
Единого разноглагольной
Хвалой хвалить ревнует тварь.
Леп, Господи, в Руси бездольной
Твой крест и милостный алтарь!
И нужен нам иконостаса,
В венцах и славах, горний лик,
И Матери скорбящей лик,
И лик нерукотворный Спаса.
Ему, Кто, зрак прияв раба,
Благий, обходит наши нивы,—
И сердца темная алчба,
И духа вещие порывы!..
Нет, Ты народа моего,
О Сеятель, уж не покинешь!
Ты богоносца не отринешь:
Он хочет ига Твоего!
РУССКИЙ УМ
Своеначальный, жадный ум,—
Как пламень, русский ум опасен:
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он — и так угрюм.
Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть;
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.
Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
СТИХ О СВЯТОЙ ГOPE
Трудна работа Господня.
Слова Вл.Соловьева на смертном одре
(В. Евр, 1900, IX, 420)
Ты святися, наша мати — Земля Святорусская!
На твоем ли просторе великом,
На твоем ли раздольи широком,
Что промеж Студеного моря и Теплого,
За теми лесами высокими,
За теми озерами глубокими,
Стоит гора до поднебесья.
Уж и к той ли горе дороги неезжены,
И тропы к горе неторены.
А и конному пути заказаны,
И пешему заповеданы;
А и Господь ли кому те пути открыл —
И того следы неслежены.
Как на той на горе светловерхой
Труждаются святые угодники,
Подвизаются верные подвижники,
Ставят церковь соборную, богомольную;
А числом угодники нечислены,
Честным именем подвижники неявлены,
Неявлены — неизглаголаны.
И, строючи ту церковь нагорную,
Те ли угодники Божии, подвижники,
Что сами творят, не видят, не ведают,
Незримое зиждут благолепие.
А и камение тешут — оно белеется,
А и камение складают — оно не видится.
А стены ль кладут, аль подстение,
Аль столпы ставят опорные,
Аль своды сводят светлосенные,
Али главы кроют зарные, червонные,
Аль честные пишут образы со писании,—
И то угодники ведают, не видючи,
И того мы, людие, не ведаем.
Как приходит на гору Царица Небесная,
Ей возропщутся угодники все, восплачутся:
«Гой еси Ты, Матерь Пречистая!
Мы почто, почто труждаемся — подвизаемся
Зодчеством, красным художеством
В терпении и во уповании,
А что творим — не видим, не ведаем,
Незримое зиждем благолепие.
Ты яви миру церковь невиданную,
Ты яви миру церковь заповеданную!»
Им возговорит Царица Небесная:
«Уж вы Богу присные угодники,
А миру вы славные светильники,
О святой Руси умильные печальники!
Красы — славы для церкви незримыя,
Зодчеством, красным художеством,
В терпении верном, во уповании!
А времен Божиих не пытайте,
Ни сроков оных не искушайте,
Не искушайте — не выведывайте.
Как сама Я, той годиной пресветлою,
Как сама Я, Мати, во храм сойду
Просветится гора поднебесная,
И явится на ней церковь созданная,
Вам в обрадование и во оправдание,
И Руси великой во освящение.
И всему миру Божьему на осияние».
Тут Ей Божии угодники поклонилися:
«Слава Тебе, Матерь Пречистая!
Уж утешно Ты трудничков утешила,
Что надежно смиренных обнадежила;
Ин по слову Твоему святому да сбудется!»
А поется стих во славу Божию,
Добрым людям в послушание,
Во умиление и во упование.
ЦВЕТЫ СУМЕРЕК
И там, где волны сонны
Забвение несут,
Их тени благовонны
Над Летою цветут.
Пушкин
УСТАЛОСТЬ
День бледнеет, утомленный,
И бледнеет робкий вечер:
Длится миг смущенной встречи,
Длится миг разлуки томной…
В озареньи светлотенном
Фиолетового неба
Сходит, ясен, отблеск лунный,
И ясней мерцает Веспер,
И все ближе даль синеет…
Гаснут краски, молкнут звуки…
Полугрустен, полусветел,
Мир почил в усталом сердце,
И почило безучастье…
С золотистой лунной лаской
Сходят робкие виденья
Милых дней… с улыбкой бледной,
Влажными глядят очами,
Легкокрылые… и меркнут…
Меркнут краски, молкнут звуки…
Но, как дальний город шумный,
Все звучит в усталом сердце,
Однозвучно-тихо ропщет
День прожитый, день далекий…
Усыпляют, будят звуки
И вливают в сердце горечь
Полусознанной разлуки —
И дрожит, и дремлет сердце…
ЛУННЫЕ РОЗЫ
Ach, die Erde kühlt die Liebe nicht!
Goethe, die Brаut von Korinth[12]
Из оков одинокой разлуки
На крылах упоительных сна
К ней влекут его тайные звуки,
К ней влечет золотая луна:
Всё вперед в бездыханные сени
Лунным сном отягченных древес;
Все вперед где пугливые тени
Затаил околдованный лес.
Там она, на печальной поляне,
Ждет его над могилой, одна,
Сидючи недвижимо в тумане,—
Как туман, холодна и бледна.
И любви неисполненной пени
Поднялись в безнадежной груди:
«О, зачем мы бесплотные тени?»
- «Милый дpyг! погоди, погоди!»
И сплелись над пустынной могилой,
И скользят по сребристым росам —
И, четой отделясь легкокрылой,
Понеслись к усыпленным лесам:
Всё вперед где сквозит затаенный
Лунный луч меж недвижных ветвей;
Всё вперед где гостит упоенный,
Где поет неживой соловей;
Где горят главы змей изумрудных;
Где зажгли пир огней светляки;
Где в лучах, полных чар непробудных,
Лунный мед пьют из роз мотыльки;
Где, лиясь в очарованной лени,
Спят ключи на скалистой груди…
«О, зачем мы бесплотные тени?»
- «Милый друг, погоди! погоди!»
И на брег устремились отлогий,
Где почить набегает волна,
И парят осребренной дорогой
Всё вперед, где струится луна,—
Всё вперед, упоенные блеском,
К островов голубым берегам,
Меж зыбей, что подъемлются с плеском,
И поют, и ползут к их ногам.
И уже в колыбели зыбучей
Спят луга бледноликих лилей,
И, в луне выплывая текучей,
Тают вновь облака лебедей;
И, из волн возникая, ступени
И блестят, и манят впереди…
«О, зачем мы бесплотные тени?»
- «Милый друг, погоди! погоди!»
И скользит, и на теплые плиты,
Отягчась, наступает нога;
И чету, мглой лазурной повиты,
Лунных роз окружают снега.
И ведут безысходные кущи
Всё вперед, в светозарный свой храм,—
Всё вперед где волнуется гуще
Душной мглы голубой фимиам.
Стан обвив кипарисов дремучих,
Лунных чар сребродымный очаг
Сети роз осеняют ползучих
И таят, как пустой саркофаг,
Меж огней и томящих курений
Ложе нег, что зовет посреди…
«О, зачем мы бесплотные тени?»
- «Милый друг, погоди! погоди!»
Она ветвь бледной розы срывает:
«Друг, тебе дар любви, дар тоски!»
Страстный яд он лобзаньем впивает —
Жизнь из уст пьют, зардев, лепестки.
И из роз, алой жизнью налитых,
Жадно пьет она жаркую кровь:
Знойный луч заиграл на ланитах,
Перси жжет и волнует любовь…
Месяц стал над шатром Гименея;
Рдеет роз осенительный снег;
Ярый змий лижет одр, пламенея,
И хранит исступленный ночлег.
Рок любви преклонен всепобедной…
Веет хлад… веет мрак… веет мир…
И зарей безмятежности бледной
Занялся предрассветный эфир.
ВОЖАТЫЙ
Ducunt volentem fata, nolentem trahunt.
Seneca[13]
«По кладезям сумрачных келий,
Куда, за ступенью ступень,
Вожатый, во мглу подземелий
Зовет твоя властная тень?
Твой плащ колышется мерной
Волной по легким пятам;
Ты ходишь поступью верной
По сводчатым темным сетям».
- «Вон из темницы тесной
Веду я тебя, мой брат!
На плиты луч небесный
Скользит из последних врат».
«Слепит меня день веселый,
Пугает шум градской,
И ранит насмешкой тяжелой
Пытливый взор людской.
Вожатый! сударь, и платы,
И повязи pyк и главы —
Бесславней, чем цепи кольчаты,
В устах шепотливой молвы!»
- «Людской ты не видишь неволи —
Твоих не увидят пелен.
Что в узах льняных? Не равно ли
Ты бледен, как бледный лен».
«Ах, благостно груди стесненной
Открылась ширь полян!
О, жаркий дух благовонный!
Елей живучих ран!..
Но мне ты поведай: какая
Нам путь отмевает тень,
Меж тем как на луге, сверкая,
Почил ослепляющий день?»
- «Взгляни: не древо ль мреет
На дальнем колене пути?
Грядущее тению реет —
С той тени ноге не сойти».
«Спешим — да избудем вскоре
Судеб неизбытную тень!
Как там, на цветущем просторе,
Прекрасен струящийся день!..
И мнится — мы близко… В боязни
Блуждает взор окрест…
О Боже! готов ли для казни,
Забыт ли сей праздный крест?»
- «Здесь грань тропы плачевной,
И светел отселе путь;
И гость да возляжет полдневный —
В последней тени отдохнуть».
«Ждало на пути меня дело:
Сей крест был тайный магнит!
Возьмите ж это тело
И радость, что путь мой сулит!
Свершайте дело распятья!
Распни мое тело, брат!
И люди станут братья!..
Что медлит гвоздь и млат?..»
-«Сей крест не жертвы просит:
Смиреньем пожри за мир!
Он небу покорность возносит,
Земле — вещает мир».
«Всё снов опьяняющих дали!
Очей, ах! у Гордости нет!
Ты мнил: на подвиг дали
Тебе простор и свет.
Глупец! то — труд непосильный,
И путь — не по силам твоим!
Узнай свой крест могильный
И яму сырую под ним!..»
- «Игралища буйных мечтаний!
Милей им истомный обман,
Чем темный праг скитаний,
Чем легкий прах полян!»
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
Над смертью вечно торжествует,
В ком память вечная живет.
Любовь зовет, любовь предчует;
Кто не забыл — не отдает.
Скиталец, вдаль — над зримой далью —
Взор ясновидящий вперя,
Идет, утешенный печалью…
За ним — заря, пред ним — заря…
Кольцо и посох — две святыни —
Несет он верною рукой.
Лелеет пальма средь пустыни
Ночлега легкого покой.
ГЕСПЕРИДЫ
Μῆλά τε χρύσεα καλά παρ’ Ἑσπερίδων λιγυφώνων.
Orph.[14]
ГОЛОСА
Муз моих вещунья и подруга,
Вдохновенных спутница менад!
Отчего неведомого Юга
Снится нам священный сад?
И о чем под кущей огнетканой
Чутколистный ропщет Дионис,
И, колебля мрак благоуханный,
Шепчут лавр и кипарис?
И куда лазурной Нереиды
Нас зовет певучая печалью
Где она, волшебной Геспериды
Золотящаяся даль?
Тихо спят кумиров наших храмы
Древних грез в пурпуровых морях;
Мы вотще сжигаем фимиамы
На забытых алтарях.
Отчего же в дымных нимбах тени
Зыблются, подобные богам,
Будят лир зефирострунных пени —
И зовут к родным брегам?
И зовут к родному новоселью
Неотступных ликов голоса,
И полны таинственной свирелью
Молчаливые леса?..
Вдаль влекомы волей сокровенной,
Пришлецы неведомой земли,
Мы тоскуем по дали забвенной,
По несбывшейся дали.
Душу память смутная тревожит,
В смутном сне надеется она;
И забыть богов своих не может —
И воззвать их не сильна!
ТРИЗНА ДИОНИСА
Зимой, порою тризн вакхальных,
Когда менад безумный хор
Смятеньем воплей погребальных
Тревожит сон пустынных гор,
На высотах, где Мельпомены
Давно умолкнул страшный глас
И меж развалин древней сцены
Алтарь вакхический угас,—
В благоговеньи и печали
Воззвав к тому, чей был сей дом,
Менаду новую венчали
Мы Дионисовым венцом:
Сплетались пламенные розы
С плющом, отрадой дерзких нег,
И на листах, как чьи-то слезы,
Дрожа, сверкал алмазный снег…
Тогда пленительно-мятежной
Ты песнью огласила вдруг
Покрытый пеленою снежной
Священный Вакхов полукруг.
Ты пела, вдохновеньем оргий
И опьяняясь, и пьяня,
И беспощадные восторги,
И темный гроб земного дня:
«Увейте гроздьем тирсы, чаши!
Властней богов, сильней Судьбы,
Несите упоенья ваши!
Восстаньте — боги, не рабы!
Земных обетов и законов
Дерзните преступить порог —
И в муке нег, и в пире стонов
Воскреснет исступленный бог!..»
Дул ветер; осыпались розы;
Склонялся скорбный кипарис…
Обнажены, роптали лозы:
«Почил великий Дионис!»
И с тризны мертвенно-вакхальной
Мы шли, туманны и грустны;
И был далек земле печальной
Возврат языческой весны.
КУМЫ
Мизена гордого и миловидных Бай,
Где пленных нереид объемлет тесный рай,
Милей мне древние, пророческие Кумы.
Там величавые в душе питал я думы,
Стоя на высоте священного кремля.
Сухим чапыжником оделася земля,
И малые следы напоминают стены;
Но море, но брега не знают перемены.
Там — скал Гаэтских тень, тут — Искии шатер
На двух краях небес стрегут морской простор,
Где, не стесненная объятием залива,
Волна подъемлется, вольна и горделива.
И, сумрачный предел с пучиною деля,
Вокруг лежат во мгле Флегрейские поля:
Там, среди рощ глухих, зияют Орка своды;
Там Ахерусии недвижимые воды.
И солнца за морем пылающий заход
Путь стелет медяной чрез бездну темных вод
И, умирая, вал у ног вздыхает мерно;
И веет из-за гор дыханием Аверна;
И чует мысль, смутясь, Аида близкий хлад,—
Как в день, когда судьбам внимал Анхисиад,
И демона вотще Сивилла
отрясала,
И гласом неземным пещеру потрясала.
ТЕРПАНДР
Змееволосой Распри демон
Отряс стопламенный пожар —
И гибнет холмный Лакедемон
Лютейшею из горьких кар.
Как быстрый яд, сердца объемлет
Братоубийственный Раздор,
И на себя мечи подъемлет,
В безумьи, многочадный Дор.
Как умолить Пощаду неба?
Мужей уврачевать сердцами —
Пытает старость деву Феба,
И дева требует — певца…
К царям текут во злобе ярой,
Как разделившийся Скамандр…
И с седмиструнною кифарой
Встает лесбийский гость — Терпандр.
* * *
Он ударил в мощны струны —
И сердца пронзает хлад…
Мещет звонкие перуны,
Строит души в мерный лад.
Славит он обычай отчий,
Стыд и доблесть, ряд и строй;
Правит град, как фивский зодчий,
Властно-движущей игрой,
Он поет — и сонм окружный
Водит в круге звучных чар,
И пятой, и грудью дружной
Вторит песни млад и стар.
Он поет — и в чинном ходе
Старцы, светлые, идут;
Руки в братском хороводе
Вои воям подают.
И припевы соглашает
С вражьим станом вражий стан,
И раздолье оглашает
Очистительный пэан,
И, ликующее вече
Множа пляской легких ор,
Резвых дев звенит далече
Черетом венчанный хор.
Жадным пламеням алтарным
Уготованы тельцы,
И по капищам янтарным
Вьются свежие венцы.
ДНИ НЕДЕЛИ
Обычай приурочивать дни к семи светилам, именуемым планетами (Солнцу, Луне, Марсу, Меркурию, Юпитеру, Венере и Сатурну), возник у египтян, но существует у всех людей.
Дион Кассий
Силой звездных чар, от века,
В дни трудов и в дни торжеств,
Посещают человека
Семь таинственных божеств
И ведут чредой священной
Тот же стройный, светлый ход,
Как впервые в храм вселенной
Совершился их приход.
И в веселый миг начальный
Круг заводит Солнцебог,
Как впервые мрак печальный
Только он рассеять мог.
И за ним, с улыбкой ясной,—
Сребролукая Луна,
Как впервые в мир прекрасный
Брату вслед пришла она:
Да наставит троглодита
Пользе стрел, труду ловитв…
Ах! и кровь людей пролита,
И пылает пламя битв!
Стал он жить добычей бранной,
Дик и зол, как хищный барс:
И за мирною Дианой
Мчится вслед кровавый Марс.
Но зерно и в снежном гробе
Греет зимний Водолей:
Жизнь смеется мертвой злобе,
Жизнь выводит злак полей.
С ним — торговли труд полезный;
Нет друзей, и нет врагов:
Быстрый, хитрый, всем любезный,
В мир летит гонец богов.
А за Гермием, с державой,
Зевс нисходит с высоты —
Образ вечной, величавой,
Неприступной Красоты.
Но высокого искусства
Людям тяжек чистый клад;
Их изнеженные чувства
Новых требуют услад:
И, полна богатств и лени,
Стала жизнь безумный пир,
И царицу наслаждений —
Афродиту видит мир.
Но опасен непрестанный
Праздник: алчность и разврат,
И сосед с враждою бранной
Опьяненных сторожат…
И умолкли звуки жизни,
И развеян прах из урн:
На безмолвной, долгой тризне
Пировать идет Сатурн.
И сидит старик, и — взоры
В дальний мрак вперяя — ждет:
Скоро ль новый блеск Авроры
Солнцебога приведет.
К ФАНТАЗИИ
О Фантазия! ты скупцу подобна,
Что, лепты скопив, их растит лихвою,
Малый меди вес обращая мудро
В золота груды.
Так и ты растишь многовстречной Жизни
Опытную дань в мир без мер и граней;
В нем размеренный строй пиерид водитель
Зиждет согласный.
Сидя над волной родников обильных,
Цепи ты плетешь из твоих сокровищ,
Вязью золотой ты любимцу вяжешь
Крылья желаний.
Всё, что Жизнь сулит на пути далеком,
В руки ты даешь — и весы бросаешь:
«Ты забудь о той! ты в моих забудься
Легких объятьях!»
Поступью чужой ты на ложе всходишь;
Но скользит с главы многоцветный пеплос:
Гневен, он бежит… Ах! чем ты нежнее,
Он неудержней!..
Кроткие, тебе всех милей поэты;
Жарче их любовь, но больней измена:
И меня сковать ты, Сирена, хочешь
Песнью коварной:
«О, не доверяй оснащенным доскам,
Ни пустынных волн раменам упругим:
К брегу не плыви, чьи тебя вспоили
Воды живые!
Видит взор отсель той страны святыни:
Днями и людьми древний блеск повержен,
Арки терн глушит, держит плющ колонны
Цепкою лапой.
Мраморы богов, с искаженным ликом,
С бледностью ланит, а не краской жизни,—
Пленные толпы — в безалтарных сенях
Гордо стеснились.
Плещет ли тебе голубая влага
Зовом нежных волн? О, не верь блуднице.
Прижимая стан, она гибко новый
Берег объемлет.
Старому ж клялась сладкозвучной клятвой —
Лишь его любить, и брала.залогом —
В пестрых поясах, на скалах прибрежных —
Желтые храмы…
Льстивые уста!.. Но запомни слово:
Темен будет смысл их немых гармоний,
Коль не я тебе передам их речи.
Будем же дружны!»
«О Фантазия! я тебе ль не верен?
Но не мнишь ли ты, будто я не волен?
В край богов пойду без тебя насытить
Алчные очи!
Кликну Фебов клич по пещерам горным,
Над ключами вод, в кипарисных рощах:
Голос подадут, боязливо прячась,
Вечные нимфы.
Выглянут, смеясь, из-за веток темных,
Луг мой окружат одичалым роем,
Много скажут тайн, заведут и пляски
Лунною ночью.
Ты же, крадучись, вся — любовь и ревность,
По моим следам ты скитаться будешь,
Скована навек талисманом звонким —
Лирой моею!»
ДОВОЛЬНО!
Satis vizi vel vitae vel gloriae.
С. Julius Cаеsаr[15]
Ты сердцу близко, Солнце вечернее,
Не славой нимба, краше полуденной,
Но тем, что коней огнегривых
К ночи стремишь в неудержном беге.
«Помедли»,- молит тучка багряная;
«Помедли»,- долы молят червленые:
Мир, отягчен лучистым златом,
Боготворит твой покой победный.
И горы рдеют, как алтари твои;
И рдеет море влажными розами,
Сретая коней огнегривых:
Ты ж их стремишь в неудержном беге.
И мещешь в мир твой пламя венцов твоих,
И мещешь в мир твой пурпур одежд твоих:
Венец венцов тебе довлеет —
Счастия легкий венец: «Довольно».
THALASSIA[16]
На ветвях зеленых качаются райские
птицы;
Поют они песни про славу морской
Царь-девицы.
Лермонтов
БОГИНИ
Она глядит в просветы пиний,
Она сияет меж олив —
И гонит звонко яхонт синий,
Вспенясь, в ликующий залив.
Ткань ореад — лазурный дым
Окутал кряж лилово-серый;
Она ж играет перед ним
С пенорожденною Киферой.
Богиням храм меж сих дерев
Над синевой неизреченной —
Мне снится — блещет, иссеченный,
Под гимны ионийских дев.
НЕПОГОДНАЯ НОЧЬ
За серооблачными мглами
Блуждает молний тусклый бег.
Как птица белая, крылами
Бьет Непогода в темный брег.
Слепит и кажет день мгновенный,
Как в истощенные бразды
Всей хлынут ширью светлопенной
Широкодольные гряды.
Над молом — гребней перекатних
Стоит прибой седым бугром;
И вторит, в реве вод обратных,
Громам пучины горний гром.
ПОЛНОЛУНИЕ
Лишь черный хрящ в росе алмазной,
Да цепи скал, да зыби блеск…
Ревучий сбег, гремучий плеск,
Прибоя плеск однообразный…
Над морем полная луна
На пепле сизом небосклона;
И с преисполненного лона
Катится сонная волна —
И на зерцало влаги встречной
Роняет изумруд лучей…
Вдали ж не сякнет искротечный,
Бело-расплавленный ручей…
Стихий текучих колыбель,
То — мир безжизненно-астральный?
Или потоп первоначальный —
Земли младенческой купель?
ВСТРЕЧА
За мысом занялася мгла;
Чуть рдея, путь дымится млечный
На поле звезд остроконечный,
Рисует парус тень крыла.
И прегражден наш бег раздольный,
И вещий ужас грудь теснит,
Меж тем как полог треугольный
Полнеба тихо полонит,
Беззвучной тайной рея мимо…
Недвижен кормщик на корме…
Миг — и, луной вослед сребримо,
Ветрило тонет в полутьме…
От мыса путь огнится встречный,
И дале Тень, и выше Твердь…
О, вёсел плеск! О, пояс млечный!
О, блеск живой!.. О, Жизнь! О, Смерть!..
СФИНКС ГЛЯДИТ
Как замок медный, где Даная
Приемлет Зевса дождь златой,—
Гора зардела медяная
Под огнезрачною фатой.
Не дева негой бледной млеет
Под ливнем пламенным небес —
Зыбь хрисолитная светлеет
В эфире солнечных завес.
Как сизый пепл, над влагой рея,
Ночь сторожит огнистый день,
Где — стройный Сфинкс — легла Капрея,
Как тайны изваянной тень.
Хладеет Иския. Но плавит
Огнь поздний мощно медь зыбей,
И брег в смарагдном блеске славит
Волны багряный гименей.
И Сфинкс глядит, и простирает
Тень лап в мерцанье нереид…
И всё бледнеет, умирает,—
И всё мертво… И Сфинкс глядит…
В ЧЕЛНЕ ПО МОРЮ
1
Помнишь, как над бездной моря
В легкопарусном челне
Мы носились, с ветром споря,
По ликующей волне?
Как на нас, грозя, стенами
Мчались воды, вспенены?
Как лазурные под нами
Разверзались глубины?
Бурно грудь порыв отваги
Напрягал, как паруса.
Песнь твоя мятежной влаги
Побеждала голоса.
Все рвалось, и все летело —
Вал и брызги, ветр и челн;
А спокойный кормчий смело
Правил путь чрез гребни волн…
Над пучиной буйной страсти
Ныне так же мы скользим;
Вверя жребий чуждой власти,
Так же властвуем над ним.
И взыгравшей светлой бури
Нам угрозы не страшны;
И волнуемой лазури
Вожделенны глубины.
2
Между двух мерцаний бледных
Тихо зыблется наш челн:
Тлеют севы звезд победных;
Тлеет пепл вечерних волн.
Над лиловой гладью, мимо,
Ночь плывет, свой лик тая,
И журчит, ладьей гонима,
Переливная струя.
Сон пустыни… Мгла покоя…
А с туманных берегов
Долетают звуки боя,
Спор неведомых врагов.
Гром набега… Гул погони…
Кинув синие луга,
Знаю — то морские кони
Потрясают берега…
Дальний ропот океана
Чутко внемлет тишина…
Нас несет Левиафана
Укрощенного спина!
Силе страшно-благосклонной
Ты доверилась со мной
И стремишься над бездонной,
Беспощадной глубиной.
3
Час истомы, час отлива…
Поздно. Пристань далека.
По излучине залива
Два зажглися маяка.
Мы ж от искры путеводной
Своенравно держим прочь —
И дерзаем бег свободный
В неразгаданную ночь…
Поздно. Скоро месяц встанет
Встретить челн из дальней мглы
И желанный брег оглянет
И попутные валы.
Но лишь омут звезд трепещет
В тайне тверди, в тайне волн;
Да, браздя пучину, мещет
Брызги тлеющие челн.
Фосфорические блески
В переливах без числа
Ткут живые арабески
Вкруг подвижного весла…
Свет предлунный пламенеет;
Ярче искрится зенит…
Брег угаданный темнеет —
Брег таинственный манит…
НА СКЛОНЕ
Овцы бродят подо мною,
Щиплют зимний злак стремнин.
С Атлантической волною
Из обрывистых глубин
Веет солью. Твердь яснеет
Робкой лаской меж камней.
Даль туманная синеет;
Чайка искрится по ней…
Горько, Мать-Земля, и сладко
Мне на грудь твою прилечь!
Сладко Время, как загадка
Разделения и встреч.
С тихим солнцем и могилой
Жизнь мила, как этот склон,—
Сон неведения милый
И предчувствий первый сон!
МГЛА
Снежный саван пал на обрывы скал,
И по тернам нагорным — снег.
И в безднах из мглы чуть брезжут валы,
Опеняя незримый брег.
И глубинная мгла до Земли досягла,
И Твердь низошла к Земле.
И, как остров — один меж безликих пучин,—
Она тонет в единой мгле.
Океан и Твердь — как рожденье и смерть;
И Земля — о, горький сон!..
И ветра вой,- и в безднах прибой,—
И по тернам нагорным — стон…
И реет порой, как духов рой,
Стая чаек чрез туман;
И садится на брег, и — как свеянный снег —
На родимый падет Океан.
ВЕНЕЦ ЗЕМЛИ
Пьяный плющ и терен дикий,
И под чащей — скал отвес,
Стремь — и океан великий
До безбрежности небес…
Так Земля в венце терновом,
Скрытом силой плющевой,
Мерит с каждым солнцем новым
Даль пучины роковой.
Там, за гранью, солнце тонет,
Звезды ходят — вечно те ж…
Вал дробится, берег стонет —
И венок, как вечность, свеж.
Солнце тонет, мир покорен,—
Звезды те ж выводит твердь…
Жизнь венчает дикий терен,
Пьяный плющ венчает смерть.
ОРЕАДЫ
Sie dürftten früh des ewigen Lichts geniessen,
Das später sich zu uns hernieder wendet.
Goethe, Faust II[17]
НА КРЫЛЬЯХ ЗАРИ
В час, когда к браздам Титана, вслед колесам золотым,
Дол курильница тумана, благодарный стелет дым
И, покорствуя, приемлет синей ночи тихий дар,
А с востока даль объемлет сребропламенный пожар —
И, царя, луна восходит в блеске дивном из-за гор
И в ущелия низводит чародейственный дозор,
И в очах вскипают слезы, и, проснувшися с луной,
Реют видящие грезы над почившею страной,—
Если б сил стихийных крылья были смертному даны
И по воле, без усилья, уносили в те страны,
Где забвенье, где блаженство тайный голос нам сулит,
Где сияет совершенство, где желанье не долит,—
К дальним плыл бы я вершинам — тучкой в лунных
перлах туч,—
Где, по девственным стремнинам, рдеет запоздалый
луч,
К лону снежной багряницы золотой бы струйкой
льнул,
Бег вечерней колесницы упредил и обманул…
Всю бы ночь всезрящим духом, чужд алканий, чужд
оков,
Я ловил бесплотным ухом содроганье ледников,
Водопадов дольний грохот, громы тяжкие лавин,
Горных эхо долгий хохот в звучном сумраке теснин;
В очарованной неволе все б глядел, как вечным сном
Спит царица на престоле в покрывале ледяном;
Как луна, зардев, садится за туманной пеленой;
Как венец алмазный льдится, обнят звездной
глубиной.
Я бы стлался змием дымным по извивам пропастей;
Я б смеялся диким скимном в зевы алчущих пастей;
На груди чудовищ белых грудь крепил и охлаждал;
От созвездий оробелых золотой бы вести ждал —
И, когда в святыне зрящей дрогнет вспыхнувший
эфир
И по лествице горящей вниз метнется трубный
клиp,—
Я б чело моей царицы дымкой облачной обвил,
Я бы первый луч денницы, упредив, благословил!
ПРЕД ГРОЗОЙ
На среброверхий свой шатер
Дух гор навеял пепл суровый
И скорби мрак черно-лиловый
До их подножия простер.
Как смерти зрак, встает над долом
Гора под ризой грозовой,
И вторит рокот гробовой
Громов прерывистым глаголам.
И ужас высей снеговых
Внезапной бледностью бледнеет,
И дол, приникнув, цепенеет
При вспышках молний змеевых.
ДВА ВЗОРА
Высот недвижные озера —
Отверстые зеницы гор —
Мглой неразгаданного взора
Небес глубокий мерят взор.
Ты скажешь: в ясные глядится
С улыбкой дикою Сатир,—
Он, тайну мойр шепнувший в мир,
Что жребий лучший — не родиться.
ВОЗВРАТ
С престола ледяных громад,
Родных высот изгнанник вольный,
Спрядает светлый водопад
В теснинный мрак и плен юдольный.
А облако, назад — горе —
Путеводимое любовью,
Как агнец, жертвенною кровью
На снежном рдеет алтаре.
АЛЬПИЙСКИЙ РОГ
Средь гор глухих я встретил пастуха,
Трубившего в альпийский длинный рог.
Приятно песнь его лилась; но, зычный,
Был лишь орудьем рог, дабы в горах
Пленительное эхо пробуждать.
И всякий раз, когда пережидал
Его пастух, извлекши мало звуков,
Оно носилось меж теснин таким
Неизреченно-сладостным созвучьем,
Что мнилося: незримый духов хор,
На неземных орудьях, переводит
Наречием небес язык земли.
И думал я: «О гений! как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».
И из-за гор звучал отзывный глас:
«Природа — символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука: и отзвук — Бог.
Блажен, кто слепит песнь и слышит отзвук».
СОНЕТЫ
НА МИГ
День пурпур царственный дает вершине снежной
На миг: да возвестит божественный восход!
На миг сзывает он из синевы безбрежной
Златистых облаков вечерний хоровод
На миг растит зима цветок снежинки нежной,
И зиждет радуга кристально-яркий свод,
И метеор браздит полнощный небосвод,
И молний пламенник взгорается, мятежный…
И ты, поэт, на миг земле печальной дан!
Но миру дольнему тобою мир явленный
Мы зрели, вечностью мгновенной осиян,—
О, Пушкин! чистый ключ, огнем запечатленный
Мечей, ревнующих к сынам юдольных стран!—
И плачем вечно мы в тоске неутоленной…
ПОЛЕТ
Из чуткой тьмы пещер, расторгнув медь оков,
Стремится Музыка, обвита бурной тучей…
Ей вслед — погони вихрь, гул бездн, и звон подков,
И светоч пламенный, как метеор летучий…
Ты, Муза вещая! Мчит по громам созвучий
Крылатый конь тебя! По грядам облаков,
Чрез ночь немых судеб и звездный сон веков,
Твой факел кажет путь и сеет след горючий.
Простри же руку мне! Дай мне покинуть брег
Ничтожества, сует, страстей, самообманов!
Дай разделить певцу надвременный твой бег!..
То — Прометеев вопль иль брань воздушных станов?
Где я?.. Вкруг туч пожар — мрак бездн,- и крыльев
снег,
И мышцы гордые напрягших мощь титанов…
УВЛЕЧЕНИЕ
Где цепью розовой, в сияющей дали,
Тянулись облака и в море отражались,
Лазурные валы, горя, преображались
И ризу пурпура прозрачного влекли.
Мы ж к пламенным волнам — стремясь —
не приближались:
Они бежали нас; чем дале мы гребли,
Пространства бледные за нами умножались,
Где тень и отблеск волн ночной узор плели.
Мы тень с собой несли — и гналися за светом…
Но вдруг опомнились: исчез лукавый сон —
Внезапно день потух и потемнело море.
Вставал далекий брег суровым силуэтом,
И безразличен был поблекший небосклон,
И сердце — гордое свое ласкало горе.
ИТАЛЬЯНСКИЕ СОНЕТЫ
Италия, тебе славянский стих
Звучит, стеснен в доспех твоих созвучий!
Стих родины отзвучной и певучей,
Прими его — дар от даров твоих!
LA PINETA[18]
Покорный день сходил из облаков усталых;
И, как сомкнутые покорные уста,
Была беззвучна даль, и никла немота
Зеленохвойных чащ и немощь листв увялых.
И кроткою лилась истомой теплота
На нищий блеск дубов, на купы пиний малых;
И влажная земля, под тленьем кущ опалых,
Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята…
Таким явился мне, о мертвая Равенна!
Твой лес прославленный,- ты, в лепоте святынь,
Под златом мозаик хранительных забвенна!
И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,
Где веет кротко Смерть, под миром крыл лелея
Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.
____________________________
1
«ВЕЧЕРЯ», ЛЕОНАРДО
Александре Васильевне Гольштейн
Гость Севера! когда твоя дорога
Ведет к вратам единственного града,
Где блещет храм, чья снежная громада
Эфирней гор встает у их порога,
Но Красота смиренствует, убога,
Средь нищих стен, как бледная лампада:
Туда иди из мраморного сада
И гостем будь за вечерею Бога!
Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира!
Ты зришь ли луч под тайной бренных линий?
И вызов Зла смятенным чадам Мира?
Из тесных окон светит вечер синий:
Се, Красота из синего эфира,
Тиха, нисходит в жертвенный триклиний.
«MAGNIFICAT»,[19] БОТТИЧЕЛЛИ
Как бледная рука, приемля рок мечей,
И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,
Чертит: «Се аз, раба»- и горних велелепий
Не зрит Венчанная, склонив печаль очей,—
Так ты живописал бессмертных боль лучей
И долу взор стремил, и средь безводной степи
Пленяли сени чар и призрачный ручей
Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи!
И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!
С улыбкой страстною Весна сходила в долы;
Желаний вечность — взор, уста — истомный плен…
Но снились явственней эабвенные глаголы,
Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,
И поцелуй небес,- и тень Савонаролы…
LA SUPERBA[20]
Тень реет. В глубине, за рощей горных пиний,
Залива гневный блеск под грозовым крылом,
И зыбкой чешуи изменчивым стеклом —
Туч отраженный мрак, и волн отлив павлиний…
А на краю земли, в красе надменных линий,
Восточный стражник — мыс подъемлет свой шелом,
И синие хребты властительным челом
Из влажной бирюзы встают до тучи синей.
Лазурный дух морей, безвестных гость дорог —
Вдали корабль; пред ним — серп лунный, вождь
эфирный…
Уж день переступил предельных скал порог.
Но горном тлеющим, в излучине сафирной,
В уступах, на чертог нагромоздив чертог,
Все рдеет Генуи амфитеатр порфирный.
МОНАСТЫРЬ В СУБИАКО
За мной — вершин лиловый океан;
И крест, и дверь — в конце тропы нагорной,
Где каменных дубов сомкнутый стан
Над кручей скал листвой поникнул черной.
Как стая змей, корней извив упорный
Проник утес в отверстья старых ран;
Их сеть тверда, как их оплот опорный;
Их сень вотще колеблет ураган.
Вхожу. Со стен святые смотрят тени;
Ведут во мглу подземную ступени;
Вот жертвенник: над ним — пещерный свод.
Вот вертоград: нависли скал угрозы;
Их будит гром незримых дольних вод;
А вкруг горят мистические розы.
НОСТАЛГИЯ
Подруга,- тонут дни! Где ожерелье
Сафирных тех, тех аметистных гор?
Прекрасное немило новоселье.
Гимн отзвучал; зачем увенчан xop?
О, розы пены в пляске нежных ор!
За пиром муз в пустынной нашей келье —
Близ волн морских вечернее похмелье!
Далеких волн опаловый простор!..
И горних роз воскресшая победа!
И ты, звезда зари! ты, рдяный град —
Парений даль, маяк златого бреда!
О, свет любви, ему же нет преград,
И в лоно жизни зрящая беседа,
Как лунный луч в подводный бледный сад!
ПАРИЖСКИЕ ЭПИГРАММЫ
Ивану Михайловичу Гревсу
(1891)
СТРАННИК И СТАТУИ
«Дети красоты невинной!
В снежной Скифии у нас
Только вьюги ночи длинной
Долго, долго рушат вас.
Здесь на вас — бегите галлов!—
В бунте новом опьянев,
Чернь рушителей-вандалов
Изливает буйный гнев».
— «Славны, странник, эти раны:
На живых то гнев живых!
Ах! мы вечно бездыханны
В саркофагах снеговых!»
ВАНДОМСКАЯ КОЛОННА
С трепетом, трофей Вандома,
Внемлю вечный твой язык;
Он гремит во славу грома,
Славу славит медный зык!
ГРОБНИЦА НАПОЛЕОНА
«Этот гроб велеречивый —
О, герой!- не преклонит
Суд племен разноречивый,
Славы спор — и эвменид!..»
— «Жив и мертв, подъемлю клик:
Вы — ничтожны, я — велик!»
ПАНТЕОН
Всем богам вы храм создали.
Был один живущий Бог:
Трижды вшедшего в чертог,
Трижды вы Его изгнали.
СКИФ ПЛЯШЕТ
Стены Вольности и Прав
Диким скифам не по нраву.
Guillotin
[21] учил вас праву…
Хаос — волен! Хаос — прав!
Нам, нестройным,- своеволье!
Нам — кочевье! Нам — простор!
Нам — безмежье! Нам — раздолье!
Грани — вам, и граней спор.
В нас заложена алчба
Вам неведомой свободы.
Ваши веки — только годы,
Где заносят непогоды
Безыменные гроба.
LIBЕRTÉ , EGALITÉ , FRATERNITÉ[22]
Здесь гремят тройным аккордом
Прав великих имена…
О, счастливая страна!
Что носил я в сердце гордом,
Носит каждая стена.
SUUM CUIQUE[23]
Имя Братства и Свободы
Чтут начертано народы;
Галл — на храмах и дворцах,
Бритт — в законах, мы — в сердцах.
JURA MORTUORUM[24]
Вот — кладбище, и у входа:
«Братство, Равенство, Свобода…»
Здесь учился Данте сам
Силе дверных эпиграмм!
JURA VIVORUM[25]
«Братство, Равенство, Свобода» —
Гордо блещут с арки входа.
- «Что за мрачные дома?»
- «Наша, сударь, здесь — тюрьма…»
ПАНАЦЕЯ
Кто — скорбит по езуите,
Кто — зовет в страну царей…
Галлы, галлы, призовите
Чужеземных матерей!
РАБ И СВОБОДЬ
С Греком Галл несхож — и сходен:
Эллин вольностью создан,
Галл — все Галл, пока свободен, —
Эллин он, коль обуздан.
«Â TOUTЕS LES GLOIRES DE LA FRANCE»[26]
Галл над портиком Версальским
Начертал: «Всем Славам Галльским…»
Горделивей нет речей;
Но мне мил их звук высокий:
Чужестранцу лавр мечей
Ненавистен одинокий.
ТЕМНЫЕ МУЗЫ
Прочь от жизни обиходной
Гонит муз полет свободный
К сфинксам ночи модный бес;
Кладезь символа холодный
Учит нас красе небес;
Мил нам солнца лик подземный,
Милы зовы глуби стремной,
HORROR VACUI[27]
Беспредельный, безнадежный,
В мире мрак, и мрак в груди;
Неисследный, неизбежный —
Позади и впереди…
Дружен скептик в общей доле
С вызывателем теней,
В мире с мистиком афей:
«Населяйте мрак по воле —
Пустота всего страшней!»
CAVEANT CONSULES[28]
Мудрецы многосердечья,
Всех времен, сердец и стран
Разумеем мы наречья —
И поймем тебя, тиран!..
Так, в бездушьи лицемерном,
Так, в безверьи многоверном
Возрастает меж гробов
Поколение рабов.
BELUARUM DISCIPLINA[29]
У Природы вымогает
Неги новыя Разврат,
И Жестокость помогает,
Где ее изнемогает
В пресыщеньи алчный брат.
Вы, правители, в боязни
Всенародной неприязни
Роковой услышать глас,—
Дайте зрелищ лютой казни —
И толпа возлюбит вас!..
«Казнь заутра — злым ко страху!..»
Бешен был сей пир добра:
Чернь с полночи до утра
Жадно выла, видя плаху,
В ожиданьи топора…
БУЛЬВАР
Ночь — роящиеся станы —
Озаренные платаны —
Шелка шелест — чаши звон —
Отзвук плесков — отзвук пляски —
Ртов картавящих жаргон —
И на лицах рыжих жен
Намалеванные маски…
LE NU DANS L'ART[30]
Промефею подражай,
Друг нагих харит — Художник!
Как божественный безбожник
Тело нам изображай!
Сердцем чистый, дерзновенный,
Старца дар богоявленный
К вечным Формам приближай!
LЕ NU AU SALON[31]
За нагой и горделивой
Дафной — Феб… А вы куда?…
Прочь, ревнивцев рой блудливый!
Прочь, вы, твари похотливой
Козлоногие стада!
ЛАБИРИНТ
Сколько Зверю в снедь предал
Ты Земли кровавых даней,
Человеческих блужданий
Серокаменный Дедал!
ПАРИЖ С ВЫСОТЫ
Тот не любит Человека,
Сердце-город, кто тебя
Озирает, не любя,—
О, горящее от века!
Неопально-пылкий терн!
Страстных руд плавильный горн!
КУЛЬТ НЕМЕЗИДЫ
Нравам света служит совесть,
Лишь условно чтима честь;
Но одна святыня есть:
Об отчизне падшей повесть,
За отчизну гнев и месть!
Все заветы лживы, спорны:
Святы лишь отчизны терны!
Долги дни, глашатай света!
Мир от темных сил блюди;
Упреждай лучи рассвета;
Бодрствуй сам — и нас буди!
EPIMETRON[33]
ДВА ХУДОЖНИКА
Марии Михайловне Замятниной
Милы мне, чуткий друг, в мечтательном Пуссене:
Веселья звонкие в пустынности лугов;
В прозрачных сумерках скитания богов;
Над легкой радостью — задумчивые сени;
Неведомой зарей затеплен край небес,—
И луч, сочащийся под лиственные своды,
И ожидание пленительных чудес
В улыбке вечереющей природы.
Как дали тонкие, чарует Клод Лоррэн
И зеленью морей влечет, как песнь сирен,
В плен ясных гаваней, где спят чужие воды,
Под стройные столпы, и мраморные своды,
И мачты, свившие на отдых паруса,
Меж тем как чистый серп прорезал небеса.
ДИСТИХИ
VESTE DETRACTA[34]
Грации, вами клянусь; милей Красота без одежды!
Полный гармоний, без рифм стих обнаженный
милей!
МИСТИКА
В ясном сиянии дня незримы бледные звезды;
Долу таинственней тьма — ярче светила небес.
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Благословенный день, залог величавой надежды!
Волю народу ты дал, родине дал ты народ.
«ЛАЗАРЕ, ГРЯДИ ВОН!»
Кличь себя сам и немолчно зови, доколе далекий
Из заповедных глубин: «Вот я!»- послышишь
ответ.
САМОИСКАНИЕ
Ищет себя, умирая, зерно — и находит, утратив:
Вот твой, Природа, закон! вот твой завет, Человек!..
Музыке темной внемлет Поэт — и не знает покоя,
Слыша ясней и ясней звук предреченных речей.
ТАТ TWAM ASI[35]
Александре Васильевне Гольштейн
В страждущем страждешь ты сам: вмести сораспяться
живому.
В страждущем страждешь ты сам: мужествуй,
милуй, живи.
L a k r u a m e g s e u e n e s t i p o l u t l h m o n
g e n o x a g d r v g
Orph.
[37]
SUSPIRIA
1 НОЧЬ
Non mi destar!
Michel Аngеlо Вuопаггоti[38]
Вся золотом мерцающим долина
Озарена;
Как тяжкий щит ночного исполина,
Встает луна.
И снова миг у Вечности, у темной,
Отъемлет Свет;
И Матерь-Ночь ему, в тоске истомной:
«Мне мира нет!..»
«Я вышел в путь; поют в колчане тесном
Мои огни:
Дай расточить их во поле небесном —
И вновь усни!»
«Чуть за морем сойдешь ты, бранник бледный,
В эфирный гроб —
Дрожь чутких сфер, и ржанье груди медной,
И медный топ
Уже вестят Заре неусыпимой
Багряных врат,
Что он грядет во славе нестерпимой,
Мой сын, твой брат!
Бегу его,- но меч крылатый брызжет —
Уж он в груди!—
И все, что он зачал, и все, что выжжет,
Поет: „Гряди!“
И я молю, любовию палима:
„Мертви меня!
Огня хочу! Хочу неутолимо,
Мой сын, огня!
Рази же! Грудь отверста копьям ярым!
Ее мертви!
Но сам — дыши божественным пожаром!
Но сам — живи!
Один — живи…“ Увы мне! Лук незримый
Уж напряжен…
Стрела летит… Мой бог необоримый,
Мой бог — сражен!..»
Твой сын угас!., Истома скорби дремлет…
«О, не буди!»—
И снова миг у Ночи Свет отъемлет…
«Иль — победи…»
2 ВРЕМЯ
Смерть и Время царят на земле:
Ты владыками их не зови!
Вл. Соловьев
И в оный миг над золотой долиной
Плыла луна…
Душа скорбит — с собой самой, единой,
Разлучена!
Устала ты, невольница Мгновенья,
Себя рождать,
Свой призрак звать из темного забвенья,
Свободы ждать —
И воскресать, и, разгораясь, реять,
И прозирать,
Отгулы сфер в отзывах струн лелеять —
И замирать…
Прекрасное, стоит Мгновенье. Вечность
Хранят уста.
Безгласное, твой взор один — вся Вечность,
Вся Красота!
И к призраку подъемлю трижды длани,
И, трижды, он,
Как тонкий хлад, бежит моих желаний,
Как чуткий сон…
И Ткач все ткет; и Демон от погони
Не опочит.
Как мертвый вихрь, несут нас глухо кони —
Нас Время мчит.
Глядеть назад с бегущей колесницы —
Живых удел,
Где плачет свет неведомой денницы
На Асфодел.
Надежда нам и Смерть поют: «Забвенье!
Не сожалей!»—
«Воспомни все и воскреси Мгновенье!»—
Цветы полей.
И, разлучен, единой молит встречи
Единый лик…
И шепчет вслед непонятые речи
Души двойник.
3 ПСИХЕЯ
Γῆς παῖς εἰμὶ καὶ οὐρανοῦ ἀστερόεντος, —
δίψη δ’ εἰμὶ καὶ ἀπόλλυμαι, ἀλλὰ δότ’ αἶψα
ψυχρὸν ὕδωρ προρέον τῆς Μνημοσύνης ἀπὸ λίμνης.
Orph.[39]
Мне снилися: утесами задвинут,
Темничный дол;
И ночь небес; и — веснами покинут —
Безлистный ствол;
И узница под ним, слепой темницей
Окружена,
И сонм людей, идущих вереницей
Чрез двери сна.
Была ль мне мать, жена ль она, сестра ли,
Была ли дочь,—
Ах! было мне не вспомнить — и печали
Не превозмочь!
И скорбного влекла к ней безглагольно
Любви тоска:
Так сладостно была мне и так больно
Она близка.
Я вопросить горел — о чем?.. Немела
Пред Роком речь…
Мой взор назвал, чего и мысль не смела,
И мысль наречь…
«Да» бедных уст молил я, упреждая:
«Со мной иди!..»
- «Когда ты тот, кого ищу, блуждая,—
О, изведи!..»
И каждого я звал из шедших мимо:
«Не ты ли, брат,
Ту изведешь, что здесь в цепях томима,
Из горьких врат?»
И с лестью «брат» я говорил притворной:
Зане был я,
Кто мимо шел — и чей был взор укорный
Мой судия,
И все прошли… Одна из тверди зрящей
Звезда моя
Глядела в дол: и луч животворящий —
Был судия.
И я к жене: «Твой друг, твой отчужденный,
Забытый — я!..»
Мне чуждый взор, мне взор непробужденный
Был судия…
* * *
И снилось мне: вдруг свет взыграл великий —
И я рыдал…
Кто были три, что отвратили лики,—
Я угадал.
Тебя назвал мой ужас, Немезида!
Надежда, ты
Стояла с ним, чьего, как солнца, вида,
Чьей красоты
Мой темный дух, его лучей молящий,
Снести не мог:
То Эрос был — алтарь любви палящей,
И жрец, и бог.
Пожар смолы воздвигнутой десницей
Он колыхал;
И мотылек — все отвратили лица —
Вблизи порхал…
Уж он в перстах божественных… Привольно
Ему гореть!..
Так сладко зреть мне было казнь, так больно!..
«Метнись — и встреть!
Испей! истай!..» И что влекло — пахнуло…
Как два крыла,
Душа в груди забилась… и вдохнула…
И — умерла!..
Алканьям звезд из темных недр эфира
Дано мерцать:
Да — прах земли — вместим Разлуку Мира
Мы созерцать,—
Вселенская Изида, вождь алканий,
Любовь! тебя
Да познаем в путях твоих исканий,
С тобой скорбя,
Ища с тобой растерзанного Бога
Нетленный след…
Ах! разлучен в нецельных светов много
Единый Свет!
О, систр миров и плектрон воздыханий!
Вся Красота,
Одна душа бесчисленных дыханий —
Pieta, pieta!..
От века Он, безжизненный,- на лоне
Тоски твоей,
О, Темная на звездном небосклоне!
О, Мать Скорбей!
И я, тень сна, титанов буйных племя,
Их пепл живой,—
Несу в груди божественное семя,—
Я, Матерь, твой!
Услышь ( — и здесь Его свершились муки,
И умер Он!- )
Мой страстный вопль разрыва и разлуки,
Мой смертный стон!
5 ЖЕРТВА
Когда двух воль возносят окрыленья
Единый стон,
И снится двум, в юдоли Разделенья,
Единый сон,—
Двум алчущим — над звездами Разлуки —
Единый лик,—
Коль из двух душ исторгся смертной муки
Единый крик:
Се, Он воскрес!- в их жертвенные слезы
Глядит заря…
Се, в мирт одет и в утренние розы
Гроб алтаря…
И пригвожден (о, чудо снисхожденья!)
На крест небес,
Умерший в них (о, солнце возрожденья!) —
Он в них воскрес!..
Свершилась двух недостижимых встреча,
И дольний плен,
Твой плен, Любовь, одной Любви предтеча,—
Преодолен!
О, Кана душ! О, в гробе разлученья —
Слиянье двух!
Но к алтарям горящим отреченья
Зовет вас Дух!
На подвиг вам божественного дара
Вся мощь дана:
Обретшие! вселенского пожара
Вы — семена!
Дар золотой в Его бросайте море
Своих колец:
Он сохранит в пурпуровом просторе
Залог сердец…
Вы плачете?.. Мужайтеся совлечься
Тяжелых туч!
Гроза грядет… О, радуйтесь облечься
В единый луч!
6 ТЕБЕ БЛАГОДАРИМ
Бог страждущий, чьей страстной чаши жаждем,
По Ком горим!
Зане в Тебе, зане с Тобою страждем,—
Благодарим!
За то, что Твой, и в ризе страстотерпной,
Прекрасен мир;
За то, что Жизнь из чаши неисчерпной
Пьет Твой Потир;
За то, что Ночь во все концы пронзают
Лучи Креста,
За то, что все зовут и всех лобзают
Твои Уста:
Мы, что из солнц Разлуки совлеченный
Твой Крест творим,—
Тебя, с Собой на Древе разлученный,
Благодарим!
За боль любви, за плач благодаренья,
За ночь потерь,
За первый крик, и смертный оцт боренья,
И смерти дверь,—
Зане прибой мятежный умирает
У кротких Ног,—
Зане из бездн Страданье прозирает,
Что с нами Бог,—
Зане Тебя, по Ком в разлуке страждем,
Разлукой зрим,—
Бог жаждущий, чьей страстной Чаши жаждем,—
Благодарим!
ГОСТЬ
Вертоград мой на горе зеленой,
В нем хожу под листвой золотою,
Море ль голубеет пред очами?
Застят оку милостные слезы.
Где росой умильной слезы канут,
Загорятся маки на поляне,
Алой кровью брызнут анемоны.
Кто в мой сад стучится? Пред оградой
Кличет кто меня? кто именуете
«В добрый час, будь гостем, странник милый!
Не тебя ль и ждал я, брат прекрасный?
Не тебя ль желал в разлуке темной?
Ах, душа разлукою болеет —
И не ведает, по ком тоскует!»
- «He на час меня зови ты гостем,
Не на срочную прими годину;
Ты не ставь мне трапезы гостиной,
Ложа не стели в дому высоком:
В золотом могилу вертограде
Постели под звездным кипарисом».
Стал трех Дев я кликать из чертога:
«Ты, Печаль! ты, Милость! ты, Отрада!
Юношу дарами встретьте, Девы!
Выносите воду ключевую,
Белый лен и мира дорогие,
Плач по госте правьте погребальный!»
Наверху горы моей зеленой
Я изрыл могилу на поляне:
Все б глядели на нее светила.
Хладное облобызал я тело;
Схоронил возлюбленное тело.
О полудни на холме на рыхлом
Вырастал росточек кипарисный,
Потянулся к небу ветвьем темным;
Древом червленеет на закате,
К ночи сень в поднебесье возносит,—
В сенях темных просветились звезды.
Вертоград мой на горе высокой,
В нем сижу под звездным кипарисом —
Слез не лью, утешный. Шепчут ветви;
Звезды внемлют. Тихи ветви; звезды
Им поют, Дрожат, как струны, корни
В голос им. Гора звучит созвучно
Небесам… И снова шепчут ветви…
Звезды гаснут. Край небес светлеет.
Из-за края моря брызжет солнце…
Гостя лик сияет пред очами…
Смотрит в очи милостное Солнце…
Примечания
1
Немногое извне (пещеры) доступно было взору;
но чрез то звезды я видел ясными и крупными необычно.
Дант
(обратно)
2
Ты будишь и живишь решение крепкое:
безостановочно к бытию высочайшему стремиться.
Гётe, Фауст
(обратно)
3
«И обвевала ее, и окрест дышала красота». Гимн к Деметре. – Пер Вяч. Иванова.
(обратно)
4
Любовь, что движет Солнце и другие звезды. Дант
(обратно)
5
Велика тех любовь, кто любят во грехе и страхе. Байрон
(обратно)
6
Мрачный лес (ит.).
(обратно)
7
На полпути земного бытия. Дант
(обратно)
8
Предчуй! Ты обретен! Верь взору нового дня. Гете «Фауст II»
(обратно)
9
Торжественная месса (лат.).
(обратно)
10
Вспомни, что ты жив,- и иди!
(обратно)
11
А виноградник (Диониса) был угрюм, и мрачен виноград, и как бы плакало гроздие. Гимерий
(обратно)
12
Aх! и земля не остужает любви! Гете.
(обратно)
13
Судьбы согласного ведут, несогласного влекут. Сенека
(обратно)
14
И яблоки золотые прекрасные от звучноголосых гесперид. Орфический стих.
(обратно)
15
Довольно жил я — в меру ли жизни, в меру ли славы. Цезарь
(обратно)
16
Морская (лат.).
(обратно)
17
Рано дано им насладиться вечным светом;
к нам же нисходит он после.
Гете, «Фауст».
(обратно)
18
Сосновый лес (ит.).
(обратно)
19
«Величит» (лат.).
(обратно)
20
Прекрасная (ит.).
(обратно)
21
Гильотен (фр.).
(обратно)
22
Свобода, Равенство, Братство (фр.).
(обратно)
23
Каждому свое (лат.).
(обратно)
24
Права умерших (лат.).
(обратно)
25
Права живущих (лат.).
(обратно)
26
«Всем славам Франции» (фр.).
(обратно)
27
Боязнь пустоты (лат.)
(обратно)
28
Пусть бдят консулы (лат.)
(обратно)
29
Укрощение чудищ (лат.)
(обратно)
30
Обнаженная натура в искусстве (фр.).
(обратно)
31
Обнаженная натура в Салоне (фр.).
(обратно)
32
Петух; галл (лат., игра слов).
(обратно)
33
Заключение (греч.).
(обратно)
34
Белые стихи (лат.).
(обратно)
35
Это — ты сам. (санскрит.).
(обратно)
36
Вздохи, стенания (греч.)
(обратно)
37
Слезы твои — многострадальный род людской. Орфический стих
(обратно)
38
Не буди меня! Надпись Микель-Анджело к cmamye «Ночь».
(обратно)
39
«Я — дочь земли и звездного неба, но иссохла
от жажды и погибаю; дайте мне тотчас напиться
воды студеной, истекающей из озера Памяти».
Надпись на золотой пластинке, сопровождавшей покойника в гроб, по обычаю орфиков
(Inscr. Gr. Sic. It. 678).
(обратно)
40
Сострадание, жалость (ит.)
(обратно)
Оглавление
«Вчера во мгле неслись титаны…»
ПОРЫВ И ГРАНИ
КРАСОТА
ПРОБУЖДЕНИЕ
ДУХ
ПЕРСТЬ
ВОПЛОЩЕНИЕ
В КОЛИЗЕЕ
LA SELVA OSCURA[6]
ПЕСНЬ ПОТОМКОВ КАИНОВЫХ
ПОКОРНОСТЬ
УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
ЗВЕЗДНОЕ НЕБО
НОЧЬ В ПУСТЫНЕ
MISSA SOLENNIS,[9] БЕТХОВЕНА
ТВОРЧЕСТВО
ДИОНИСУ
ВИНОГРАДНИК ДИОНИСА
АСКЕТ
ЛИСТОПАД
РАЙСКАЯ МАТЬ
ДНЕПРОВЬЕ
ЗАРНИЦА
ПОД ДРЕВОМ КИПАРИСНЫМ
МИЛОСТЬ МИРА
РУССКИЙ УМ
СТИХ О СВЯТОЙ ГOPE
ЦВЕТЫ СУМЕРЕК
УСТАЛОСТЬ
ЛУННЫЕ РОЗЫ
ВОЖАТЫЙ
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
ГЕСПЕРИДЫ
ГОЛОСА
ТРИЗНА ДИОНИСА
КУМЫ
ТЕРПАНДР
ДНИ НЕДЕЛИ
К ФАНТАЗИИ
ДОВОЛЬНО!
THALASSIA[16]
БОГИНИ
НЕПОГОДНАЯ НОЧЬ
ПОЛНОЛУНИЕ
ВСТРЕЧА
СФИНКС ГЛЯДИТ
В ЧЕЛНЕ ПО МОРЮ
НА СКЛОНЕ
МГЛА
ВЕНЕЦ ЗЕМЛИ
ОРЕАДЫ
НА КРЫЛЬЯХ ЗАРИ
ПРЕД ГРОЗОЙ
ДВА ВЗОРА
ВОЗВРАТ
АЛЬПИЙСКИЙ РОГ
СОНЕТЫ
НА МИГ
ПОЛЕТ
УВЛЕЧЕНИЕ
ИТАЛЬЯНСКИЕ СОНЕТЫ
LA PINETA[18]
«ВЕЧЕРЯ», ЛЕОНАРДО
«MAGNIFICAT»,[19] БОТТИЧЕЛЛИ
LA SUPERBA[20]
МОНАСТЫРЬ В СУБИАКО
НОСТАЛГИЯ
ПАРИЖСКИЕ ЭПИГРАММЫ
СТРАННИК И СТАТУИ
ВАНДОМСКАЯ КОЛОННА
ГРОБНИЦА НАПОЛЕОНА
ПАНТЕОН
СКИФ ПЛЯШЕТ
LIBЕRTÉ , EGALITÉ , FRATERNITÉ[22]
SUUM CUIQUE[23]
JURA MORTUORUM[24]
JURA VIVORUM[25]
ПАНАЦЕЯ
РАБ И СВОБОДЬ
«Â TOUTЕS LES GLOIRES DE LA FRANCE»[26]
ТЕМНЫЕ МУЗЫ
HORROR VACUI[27]
CAVEANT CONSULES[28]
BELUARUM DISCIPLINA[29]
БУЛЬВАР
LE NU DANS L'ART[30]
LЕ NU AU SALON[31]
ЛАБИРИНТ
ПАРИЖ С ВЫСОТЫ
КУЛЬТ НЕМЕЗИДЫ
GALLUS[32]
EPIMETRON[33]
ДВА ХУДОЖНИКА
ДИСТИХИ
VESTE DETRACTA[34]
МИСТИКА
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
«ЛАЗАРЕ, ГРЯДИ ВОН!»
САМОИСКАНИЕ
ТАТ TWAM ASI[35]
SUSPIRIA[36]
SUSPIRIA
1 НОЧЬ
2 ВРЕМЯ
3 ПСИХЕЯ
4 PIETÁ[40]
5 ЖЕРТВА
6 ТЕБЕ БЛАГОДАРИМ
ГОСТЬ
*** Примечания ***
