Сильное лекарство [Admin] (fb2) читать онлайн

Дж. К. Хоган Сильное лекарство Серия: вне серии

Перевод: Роман Градинар

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Роман Градинар

Оформление: Eva_Ber

Часть первая

Зима

Глава 1

Это место, куда забирали беспокойных, с нарушениями, называли Ривербендом. Можно подумать, что название было метафорой — отклонение потока, изгиб дороги, альтернативное течение мысли — но в реальности земля когда-то принадлежала крупной ферме под названием Ривербенд. Эта ферма разводила овец для шерсти и коз для молока, но она давно уступила место неминуемым изменениям и городскому развитию.

Центр по охране психического здоровья Ривербенд находился в маленьком городке под названием Фолли-Крик, на задворках сельской местности Эшвилля, в Северной Каролине. Центр был относительно новым и недавно обновился, придерживаясь изменения времён. Если смотреть снаружи, это легко мог быть спа-центр или летний коттедж, с простым экстерьером из камня и кедра, с яркими большими окнами — по крайней мере, спереди. Для Кэмерона Фокса это выглядело как чистилище.

Это место вынужденных страданий в качестве раскаяния за грехи было первым кругом его спуска к вечным мукам. Конечно же, его мысли были совсем мелодраматичными — побочный эффект звёздной юности. В реальности Ривербенд был приговором, наказанием за его ошибки. Даже приговор был унижением, потому что был произнесён судьёй, которого, вероятнее всего, подкупил его отец, чтобы вытащить его дурацкий зад из-за решётки.

Тем облачным пятничным утром Кэмерон смотрел на широкие стеклянные входные двери здания, из которых лился обманчиво дружелюбный, тёплый свет, когда сомнительный фургон такси, который высадил его, наконец уехал. Это было оно. Это была его жизнь, его приговор на следующий год.

Три недели назад…

— Я просто не понимаю, что с тобой происходит, Кэм.

Кеннетт Фокс, коренастый мужчина, перегнулся через кухонный островок, который играл роль военного стола, и говорил прямо в лицо своему сыну.

— Пьяный за рулём… что с тобой такое?

Кэмерон притащил свой зад к одному из высоких барных стульев, расставленных вокруг островка, но не сел. В любом случае, оставаться так надолго он не собирался.

— Это была дурацкая ошибка, папа, боже. Бывает, — это было унизительно, когда его отчитывали как грёбаного подростка. Кэмерон определённо не знал никаких других двадцатисемилетних людей, чьи родители всё ещё контролировали их жизнь.

— Нет, нет, забыть закрыть свою машину — вот, что просто дурацкая ошибка. Получить двойку на уроке — просто дурацкая ошибка. Пьяное вождение — большая, эпичная лажа.

— Я много лет не получал ни за что оценки. Когда ты поймёшь, что я больше не школьник? Это часть проблемы, — парировал Кэмерон.

— Ты был фротменом «Фоксфаер», Кэмерон, — сказал Майло, младший брат Кэма. — Твои действия влияют на нас всех. Ты вредишь не только себе. И конечно, все ждут увидеть, когда облажается Кайл Чейз из «Кайл и Слоан», а ты просто подаёшь им это на блюдечке.

Боже, Кэмерон так устал слышать эти слова. Кайл Чейз, одна половина динамичного дуэта из телевизионного детского шоу в стиле «Классного мюзикла», преследовал Кэмерона с тех пор, как ему было тринадцать. Кайл был идеальным предметом подросткового обожания. Миллионы маленьких девочек — возможно, и мальчиков тоже — выросли с любовью к его взъерошенным светлым волосам, тёмно-синим глазам и ангельскому певческому голосу. Кэмерон большую часть своей жизни соревновался со своим призраком и никогда до него не дотягивал.

Затем появился «Фоксфаер». С помощью их властного сценического-отца-тире-менеджера, Кэмерон, его братья и сёстры собрали свою поп-группу на середине четырёхлетнего пути шоу и выступали с тех пор. Так как у него был лучший певческий голос, Кэмерон был лидирующим солистом и играл на гитаре. Майло играл на ударных, их старший брат Декстер на басу, сестра Астрид играла на ритм-гитаре, а младшая, Стелла, на синтезаторе. Все братья и сёстры подпевали. У них не было дикого успеха, если только не спросить толпу подростков — они не были следующими «’N Sync» и ничего такого — но они прилично зарабатывали на жизнь и собирали среднего размера площадки.

Все шестеро Фоксов собрались на кухне, и Кэмерон оказался перед мрачными лицами всей своей семьи. Его кожа вибрировала от необходимости убраться от их презрения, а желудок до боли хотел успокаивающего вкуса виски. Он не нуждался в этом — он знал, что если бы нуждался, это означало бы алкоголизм, а этого не было — но он действительно хотел. Как приятно было бы просто проверить.

Затем слова Майло наконец проникли сквозь туман вины, который окружал его.

— Был… — прошептал он.

— Что? — спросила Стелла.

Кэмерон посмотрел на Майло, который намеренно избегал зрительного контакта.

— Майло сказал: «Ты был фронтменом «Фоксфаер»», в прошедшей форме, — он перевёл взгляд на отца, кожа которого покраснела и покрылась пятнами от злости. — Что происходит, папа?

Широкая грудь Кеннетта расширилась, когда он сделал глубокий вдох, затем сузилась обратно до нормального размера. Казалось, будто он тоже не хотел смотреть Кэмерону в глаза, но наконец посмотрел.

— Кэмерон, ты должен пойти под суд. Ты будешь осуждён и получишь какое-то наказание. От этого я не могу тебя спасти.

— Да, но ты знаешь людей. Ты постоянно погашаешь наши штрафы и всё такое.

— Это не штраф, Кэмерон! — рявкнул Кеннетт.

Кэмерон поморщился, потому что знал, что говорит как капризный ребёнок, но ещё он осознавал, что у его отца были связи повсюду. Определённо, склонить судью к снисхождению не было бы за гранью его возможностей.

— Несмотря на то, что я могу сделать, чтобы тебе помочь, в твоём деле будет судимость, и ты можешь быть уверен, что это разлетится по всем новостям. Мораль истории такова, что как бы сильно я тебя ни любил, сынок, я не могу позволить тебе потащить вниз всю группу — твоих братьев и сестёр. Так что мы просим тебя уйти.

— Вы меня выгоняете? — не веря спросил Кэмерон, переводя взгляд между членами своей семьи. Его горло пыталось сжаться, до тех пор, пока ему не стало сложно говорить. — Вы серьёзно выгоняете меня из группы?

— Мы не собираемся называть это «выгоняем», — сказал Кеннетт. — Ты уйдёшь по нераскрытым причинам, связанным со здоровьем. Мы сделаем пресс-релиз, пару стратегических интервью, и на этом будет конец — в профессиональном плане, ты и «Фоксфаер» разойдётесь.

— Да? А кто будет петь? — спросил Кэмерон.

— Майло брал уроки вокала, — сказала Астрид. — У него получается довольно хорошо…

— Ещё мы не исключаем возможность кого-то взять, — перебил Кеннетт.

Кэмерон нахмурился от этой идеи. В группе с самого начала были только Фоксы, это было их фишкой. Если бы они собирались привлечь талант со стороны, то могли сделать это давным-давно. Он молча надеялся, что у Майло всё получится.

Взгляд Кэма внезапно метнулся к его младшему брату, когда его пронзила мысль.

— Это не имеет никакого отношения к…

— Нет, не имеет, — отрезал Майло тоном, не терпящим споров. Когда-то Майло и Кэмерон были близки, как близнецы. Видимо, всё изменилось. Это не помешало Кэмерону признаться ему в своём самом тёмном секрете. Майло был единственным живым человеком в мире, который знал, что Кэмерон гей. Их мама знала — она знала всё — и ему даже не нужно было ей рассказывать, но когда она умерла, он долгое время боялся рассказать кому-либо ещё. До Майло.

— Значит, моя семья отворачивается ко мне спиной, а?

Стелла коснулась плеча Кэма, нежной и изящной как фарфор рукой.

— Пожалуйста, не думай об этом в таком плане, Кэмерон. Мы знали, что можем столкнуться с такими проблемами, когда затевали семейный бизнес. Мы тебя любим и поддержим во всём, что произойдёт в суде, и мы очень надеемся, что тебе помогут с твоими проблемами, но мы должны отделить «Фоксфаер» от всего этого.

Хоть он по-прежнему был зол, голос Стеллы, одно её присутствие, успокоили его, как и обычно. Его тело расслабилось, будто ветер покинул его паруса, и он потерял своё бахвальство. В любом случае, он сам был во всём виноват, пытаясь доехать до дома из бара пьяным, но ему хотелось, чтобы боль не была такой чертовски сильной.

Медленными, щепетильными движениями, Кэмерон оттолкнулся от своего стула и выпрямился во все свои метр восемьдесят. Он стянул свою кожаную куртку со спинки стула и надел её. Он не мог больше находиться там, в модном особняке своего отца, где воздух пропитался обвинением и позором, так что едва заметно кивнул своей семье.

— Слушайте, я просто пойду. Мне нужно время, чтобы это переварить, и нужно думать о суде, так что мне просто нужно немного пространства.

— Не будь чужаком, — отвлечённо крикнул Кеннетт, когда Кэмерон развернулся и пошёл на выход.

***

— Год общественных работ? — Кэмерон сел на скамейку у здания суда, окружённый суровыми лицами своей семьи. Он был ошеломлён, в таком шоке, что едва мог ровно дышать.

Он знал, что сделал не так, и ему чертовски повезло, что он никого не убил. Хоть содержание алкоголя в его крови было очень высоким, и он стал причиной регистрируемого ДТП, он всё равно позволил себе поверить, что каким-то образом выкрутится. Какой идиот. Какой чёрт дёрнул его заехать в бар и выпить, пока проезжал через какой-то захолустный городок в Северной Каролине?

Оказалось, его осудили за вождение в нетрезвом виде второй степени, а также за угрожающую беспечность, и судья легко мог бы отправить его на год в тюрьму. Кэмерон не сомневался, что его отец дал кому-то на лапу, чтобы этого не произошло, но всё же, ему выписали штраф на две тысячи долларов и присудили двенадцать месяцев общественных работ — «специальную программу, созданную для таких людей, как вы», сказал судья. Предположительно, за ним будут внимательно наблюдать, чтобы убедиться, что он выполняет все аспекты программы, о чём ему расскажут больше, когда он приедет на место. И, конечно же, у него больше не было водительских прав.

Пять голов синхронно повернулись, когда Кеннетт Фокс вышел из суда. Хмурость на его лице, казалось, была на нём выточена. Что бы он ни хотел сказать, это было нехорошо.

— Сын, ты будешь работать в учреждении по охране психического здоровья, которое также является центром по лечению от химической зависимости. Это будет удобно, так как тебе велели вылечиться от алкогольной зависимости. Они сказали, что ты можешь жить в их кампусе, но я не против поселить тебя в квартиру поблизости, если тебе будет удобнее. Я всё равно хочу, чтобы ты… Я… ты всё ещё мой сын, и я не позволю тебе просто мучиться неизвестностью.

Я всё ещё пытался обдумать всё это лечение от зависимости, когда до меня наконец дошло.

— Я буду работать в психбольнице?

— В учреждении по охране психического здоровья, — любезно подсказал Майло. — Просто будь благодарен, что ты не пациент.

— Но пациенты там будут? В смысле, по-настоящему сумасшедшие люди и шизофреники, люди с расщеплением личности? — мысли Кэма выходили из-под контроля, и он знал, что говорит нелепые и оскорбительные вещи, но не мог остановиться. Он не мог остановиться, потому что был в ужасе и говорил отчасти серьёзно.

— С тобой всё будет в порядке. Это ведь не дом для невменяемых преступников! Боже. Это просто стационарная психиатрическая больница. Сотрудники покажут тебе, что ты будешь делать, и удостоверятся в твоей безопасности.

Кэмерон тяжело вздохнул и запустил руки в свои выбеленные волосы, заставляя их странно торчать.

— Так, когда я должен буду ехать? В понедельник? — была пятница, так что, по крайней мере, у него будут выходные, чтобы понять, какого чёрта делать.

Кеннетт почесал загривок и переместил свой большой вес с одной ноги на другую.

— А, нет. Больница выслала за тобой машину. Должны приехать сюда с минуты на минуту.

— Что? — крикнул Кэмерон, вскакивая на ноги. Его взгляд метался повсюду вокруг, ища какие-нибудь пути отступления, хоть и сама мысль была абсурдной. Его просто посадят в тюрьму, если он откажется ехать. — Сейчас? Я даже не собрал никакие вещи помимо того, что пришлось взять с собой сюда для поездки из Манхэттена.

— Не переживай, я пришлю тебе всё необходимое. Как я сказал, я буду помогать тебе финансами — хотя, учитывая твои запасы и гонорары от группы, денег тебе должно хватить надолго, даже без дохода. Просто старайся стать лучше, сынок.

— Стать лучше, — проворчал Кэмерон, со злостью ходя из стороны в сторону. Ему не нужны были деньги отца — он накопил и вложил немало — и он определённо не хотел придерживаться установленных правил, которые шли в наборе с этим. — Невозможно исправить то, что со мной не так.

Он не думал, что его кто-то услышал, а если и услышал, никто ничего не сказал. Майло просто грустно ему улыбнулся и притянул к себе для крепкого объятия. Кэмерон обнял каждого своего брата и сестру в ответ, а отцу поспешно пожал руку, как раз когда у обочины остановился потрёпанный Додж Караван. На крыше был жёлтый знак такси, так что Кэмерон полагал, что это за ним.

Вышел водитель, тощий белый мужчина с редеющими волосами, и вопросительно посмотрел на них.

— Мистер Фокс?

— Да, — хором ответили четверо Фоксов.

Водитель неловко рассмеялся и прочитал что-то с листка бумаги в своей руке.

— Кэмерон Фокс?

— Это я, — сказал Кэмерон, подходя к фургону, едва бросая взгляд обратно на свою семью. Они очень мило его променяли, так что он не собирался так просто спускать их с крючка. — Я весь ваш.

— Багаж? — спросил мужчина, приподнимая густую бровь.

— Нам придётся заехать за ним в мой номер в отеле, — открыв раздвижную дверь, Кэмерон уселся на заднее сидение, вяло махая рукой остальным Фоксам. Он закрыл дверь перед лицами своей семьи, затем дважды постучал по крыше фургона, на удачу, и велел водителю трогаться.

Глава 2

Всё начиналось снова. Был уже январь, так что текущий эпизод запоздал, но Джона знал, что они приходят всегда, без ошибок. Начиналось всегда со снов — он просыпался с дрожью, в поту, иногда на его ногтях была засохшая кровь от того, что он царапал стены, раму кровати, собственные руки…

Сны начались так же, как и каждый раз, маленький Джона сидел один в сыром подвале, скрутившись на ржавой, железной полевой кровати с ножками, которые шатались каждый раз, когда он двигался. Там не было света, никогда никакого света — за исключением того, который протискивался в щели между деревом, которым Ангус Рэдли заколотил окно — но был сырой, жирный запах, исходящий от глиняных стен и древнего камня.

Джона редко видел во снах своего отца. Он только слышал его, копошащегося по дому и бормочущего себе под нос, иногда мучая тех бедных женщин и даже нескольких мужчин. И боже, он чувствовал его запах: смесь едкого, приторного запаха курительной трубки, затхлого телесного запаха и пота. Иногда в этот подвал проникал запах крови и спермы, не то чтобы тогда Джона мог это распознать.

Обычно нынешний Джона просыпался под звук шагов, спускающихся по лестнице над головой, и от грубого дёрганья дверной ручки. Сознание проникало раньше, чем он сталкивался со своим психопатом-отцом… обычно. В конце концов, сны полностью крали его сон, пока он не становился буйной, беспокойной оболочкой человека, и тогда приходили другие.

На этот раз, когда Джона Рэдли сморгнул сон с глаз холодным снежным январским утром, она стояла там, в ногах его кровати. Онория Рэдли — Онор — была призраком, образом, провидческим видением, которое преследовало его во времена парения, когда он чувствовал, будто отрезан от мира и висит на ниточке, оставленный болтаться как марионетка, которая никогда не была частью представления. Онор. Его мать. Она умерла спустя долгое время после инцидента с Ангусом, после того, как Джона озлобленно сдался в плен взрослой жизни.

Онор всегда вела во тьму, парящую панику, манию и, наконец, сумасшествие. Много лет назад, после многочисленных эпизодов расстройства, Джона научился справляться с Онор, справляться с привидениями и снами, прерывающими его полуфункциональную жизнь. Пришла пора собирать сумку. Пришла пора закрыть дом и перенаправить почту, отнести кота к соседям. Пришла пора ехать в Ривербенд.

***

Здание не изменилось с тех пор, как он последний раз был там семь месяцев назад. Оно по-прежнему казалось огромным коттеджем, счастливым и тёплым местом. Оно успокаивало своей схожестью, и жужжание под кожей Джона немного ослабло, как только он увидел его.

Утро было холодным. Он дрожал и сильнее укутался в свою парку. Он никогда её не застёгивал, предпочитая вместо этого в неё кутаться. Врач сказал, что он делает это, чтобы держать панику под контролем, что-то насчёт подавления центральной нервной системы. Джона не знал, правда ли это, знал только то, что так ему было тепло.

Его встретил у двери его любимый медбрат, Рохан Юбэнкс, одетый в ярко-синюю «понедельничную» униформу. Он был большим, темнокожим мужчиной, экспатриантом Кайманских островов, с замечательным акцентом и богатым, бархатистым тембром. Иногда одного звука его голоса было достаточно, чтобы помочь Джона связаться с миром, даже если ненадолго.

— Доброе утро, Джои. Уже снова наступило это время года? — спросил Рохан, используя прозвище, которое существовало только для близких друзей и профессионалов психического здоровья, хотя для Джона эти двое никогда не встретятся, так сказать. Кроме того, у него и не было близких друзей — его проблемы предотвращали это, нравилось ему или нет.

— Привет, Рохан, — ответил Джона, не потому, что его это волновало, а потому, что так просто принято.

Рохан потянулся и взял его спортивную сумку, осторожно, чтобы не оставить нежеланных прикосновений. Он был знаком с рутиной; они проходили это раньше.

— Твоя комната готова, бобо, — кивнул здоровяк. Джона привык к его слэнгу и не обижался. — Я выбрал тебе ту же, что и в прошлый раз, с видом на пруд, как тебе нравится.

— Спасибо, — Джона прошёл за Роханом в просторный холл, где стояла широкая, круговая стойка приёмной. Молодая брюнетка, одетая в ту же синюю форму, как и Рохан, помахала ему рукой, и он вяло помахал в ответ. Хоть он видел её несколько раз, но никогда не оставлял в памяти её личность. В этом не было особого смысла.

Коридор справа от монолитной стойки вёл в общую комнату, где Джона, вероятнее всего, проведёт большую часть своего времени. Углубление в стене украшали окна с видом на сады во дворе С-образного здания. В это время года они будут покрыты снегом, но всё же, Джона нравилось сидеть там во время своих периодов темноты.

Вместо этого Рохан повёл его налево, к запертой двери с кодовым замком. Он ввёл код и открыл дверь, за которой была стойка медсестёр взрослого стационарного крыла — западного крыла. Рохан отсалютовал компании медсестёр и продолжил идти вниз по коридору, пока не остановился у тридцать второй палаты, жестом приглашая Джона войти. Палата была простой, конечно же, но с хорошими окнами и большим количеством прямого солнечного света.

Ощущение отсоединённости и парения возвращалось, отчего у Джона гудела голова, а уши словно забивались ватой. Он смутно заметил, как Рохан зашёл рядом с ним и поставил его сумку на застеленную кровать. Зная правила, Джона смотрел в окно, пока Рохан бегло проверял его вещи на наличие запрещённых предметов. Когда шуршание прекратилось, он вытянул руки для обычного досмотра, который, он был довольно уверен, Рохан ненавидел больше него.

— Хочешь, я разберу тебе кровать? — спросил Рохан, только потому, что так требовалось.

— Нет, в этом нет смысла, — сказал Джона. Он не будет спать, не в кровати, и не раньше самого конца. Кресло-качалка по-прежнему стояло у окна. Это было хорошо. Оно ему понадобится, прежде чем выйдет его время.

Развернувшись лицом к Рохану, Джона увидел свою мать, стоящей за большим мужчиной. Её седые волосы были собраны в небрежный пучок — что было странно, потому что она умерла раньше, чем полностью поседела, так что она будто старела в его голове — и на неё было самодельное платье с цветочным рисунком. Джона встретился с ней взглядом, молча умоляя её уйти, потому что ему нужно было работать.

— Она здесь, да? — выражение лица Рохана было смиренным, жалостливым, но Джона едва заметил. Его там не было, не совсем. Рохан был настоящим. Комната была настоящей. А Онор не была, как и Джона — больше нет, не во время парения.

Джона поспешно кивнул, на случай, если настоящий Рохан по-прежнему мог его видеть. Было бы грубо не ответить.

— Тогда я оставлю тебя устраиваться. Ты знаешь, что где, так что просто чувствуй себя как дома. На этой неделе в твоём блоке медсестра Уитни, так что завтра она разберётся с твоим расписанием. В десять приёмное собеседование с доктором Шелдоном.

На этот раз Джона не ответил. Он был уверен, что в этот момент стал невидимым, так что замер, пока Рохан не ушёл. Терапия начнётся с утра пораньше. Доктор Блейз Шелдон был одним из его команды терапевтов — у него было трое, потому что ни один из них не мог сойтись на конкретном диагнозе. Единственное, в чём эти трое были согласны, так это в том, что расстройств у него огромное множество. Джона называл это своим придурочным коктейлем. Доктор Шелдон тоже был настоящим. С продолжением парения будет всё тяжелее распознать разницу.

В сумке Джона мало что было. Он был добровольным пациентом и не находился под надзором на случай самоубийства, так что ему разрешали брать собственную одежду и несколько личных вещей — очевидно, никаких лезвий, ножниц или ключей, нужно было думать о других пациентах. Находясь в Ривербенде, он не особо думал о своём внешнем виде; он ведь не на свидание собирался. По большей части он складывал футболки и спортивные штаны — никаких завязок — и состриг все свои волосы за день до того, как приехать. Он ходил в носках и сланцах, потому что шнурки тоже были опасностью.

Ручки и карандаши запрещались, даже вне надзора на случай самоубийства — за исключением маленьких простых карандашей для пациентов, которые считались безопасными — но Джона мог принести свой трансформируемый планшет-ноутбук. В конце концов, он был писателем. Он сойдёт с ума, если не сможет писать — ну, сойдёт ещё больше — хотя он предпочитал царапать перьевой ручкой на какой-нибудь бумаге хорошего качества, а не стучать по клавишам. Как только техники закончат проверку безопасности его планшета, может, он сможет что-нибудь написать. До тех пор он пойдёт в общую комнату, посидит у огромных ударостойких окон с видом на зимний сад и подождёт, пока отступит сумасшествие.

Доктора будут разочарованы его возвращением. Джона знал это. Он подумал, что они, наверное, воспримут этот как личный провал — доктор Шелдон, доктор Кэллоуэй и доктор Драри. Они относились к нему как к отбившемуся от рук ребёнку, который просто не мог вести себя иначе, кроме как быть непослушным, манипулятивным и нежелающим раскаиваться. Все доктора хотели как лучше, но они не могли вылечить человека, который не пытался выздороветь.

Джона испытывал шестое чувство по отношению к своим проблемам — он верил, его мозг по большему счёту деформировался из-за действий его отца, и от этого невозможно было оправиться. Он просто приезжал в Ривербенд, чтобы выжить во время парения. Его команда докторов никогда не соглашалась по поводу основной причины симптоматики его расстройств: тревожности, обсессивно-компульсивного расстройства, хронической и тяжёлой бессонницы, обезличивания и… ну, Джона понятия не имел, были ли визиты его матери и других продуктом заболевания, или они действительно были там. Может, и то, и другое.

Прошла целая неделя с тех пор, как у него был крепкий парадоксальный сон. Скоро возьмёт верх его психоз и начнутся скачки мыслей, кружащихся между гипоманией (прим. состояние, сходное с манией, но менее тяжёлое в своих проявлениях), депрессией и паранойей. Это была смесь, которая двигалась и преображалась с каждым его вздохом, и она была разной каждый раз, когда он проверял.

Футболка, которую он надел, была с рисунком М.К. Эшера «Метаморфоза I», а спортивные штаны были потрёпанным пережитком прошлого, но опять же, впечатлять там было некого. Чувствуя угнетение, тяжесть в конечностях и вялость в мыслях, Джона вышел из палаты и пошёл по коридору в свой временный дом.

Глава 3

В приёмной Ривербенда Кэмерона встретил крепкий темнокожий мужчина в зелёной форме, который был достаточно большим, чтобы быть профессиональным рестлером. На массивных руках мужчины, которые он скрестил на груди, выступали мускулы. Обычному наблюдателю он казался образцом спокойствия, выставив бедро, опираясь на стойку приёмной, но выражение его квадратного лица было никак не дружелюбным, пока он с недоверием смотрел на Кэмерона.

Кэмерон и раньше видел этот взгляд, на лицах своей семьи, в глазах судьи — чёрт, даже адвокат Кэма смотрел на него так, прежде чем всё закончилось — это был взгляд, который кричал: «О, как пали сильные мира сего». Понятия не имея, как много информации о его ситуации получили сотрудники Ривербенда, Кэмерон шёл вслепую, но по лицу здоровяка было ясно, что он не первый «волонтёр на общественные работы», которого они приняли.

Когда не смог найти никакого способа оттянуть неизбежное, Кэмерон засунул руки в карманы и подошёл к стойке.

— Эм, привет. Я Кэмерон Фокс. Я сегодня должен начать здесь работать.

Мужчина осторожно окинул его взглядом — не в сексуальном плане — прежде чем протянуть руку для рукопожатия.

— Рохан Юбэнкс. Я главный руководитель группы сопровождения, а также один из медбратьев. Из-за твоей уникальной ситуации, ты будешь отчитываться напрямую мне, и только мне. Идём, я проведу для тебя быстрый тур по центру, пока всё обойду, — он позвал Кэмерона прочь от стойки, и они вместе пошли по узкому коридору к блоку закрытых дверей.

— Итак, смотри, — продолжал он, — мы гордимся своей программой общественных работ, и наша цель никого не пристыжать или даже никого не наказывать. Нам кажется, что такие как ты могут получить пользу от взаимодействия с нашими пациентами и при виде их дороги к восстановлению — а также при виде того, насколько хуже могут быть жизни других. Это может быть проверкой реальности. В связи с этим, единственные, кто знает обстоятельства твоего трудоустройства, это я, директор центра и три наших главных докторов. Остальные сотрудники работают по принципу «нужной необходимости», так что я предлагаю тебе не давать им никаких причин для необходимости всё узнать, понимаешь?

Кэмерон знал, о чём говорит Рохан — не облажайся, и к тебе будут относится как к нормальному работнику. С этим он мог жить. Это было лучше, чем если все вокруг будут думать, что он какой-то преступник на общественных работах.

— Да, сэр. Спасибо.

Рохан коротко кивнул и продолжил свои спешные шаги по коридору. Вскоре они прошли через очередную дверь, которая открывала путь к круговой стойке медсестёр. Оттуда здание разделялось на три разных коридора. Кэмерон остановился, когда Рохан задержался у стола и облокотился на него, как и на стойку в приёмной. Он улыбнулся стройной медсестре-латиноамериканке за стойкой.

— У нас с сегодняшнего дня новый испытуемый, — сказал Рохан со своим музыкальным акцентом.

Кэмерон побледнел, затем почувствовал на лице жар. Он задумался, что произошло с тем, чтобы к нему не относились как к преступнику.

Будто прочитав его мысли, Рохан сказал:

— Так мы называем новобранцев, особенно помощников по уходу за пациентами. Таких раньше называли санитарами, так что так может быть записано в твоём заявлении на работу, — он подмигнул, побуждая Кэмерона подыгрывать.

— Эм, да. Всё нормально, я не против быть… испытуемым.

Широкая грудь Рохана затряслась от смеха.

— Это Ифаджения, наша главная медсестра. Она прямо подчиняется мне, так что в основном управляет медсёстрами.

Она тянется через стойку, чтобы пожать Кэму руку.

— Зови меня Ифа, пожалуйста. А ты?

— Кэмерон Фокс. Приятно познакомиться.

— Взаимно, Кэмерон. Добро пожаловать в Ривербенд.

— Спасибо.

— Ладно, коридор справа ведёт к общей комнате, кабинетам докторов и различным залам заседаний, где мы проводим все групповые сессии терапии. Там ты будешь проводить много своего времени, так что мы пойдём туда в конце тура. Средняя дверь ведёт в наш зал физиотерапии, спальни пациентов с высоким риском, изоляторы и наши центры по облегчению боли и уходу за неизлечимо больными.

— Облегчение боли? Но это не хоспис… — в замешательстве произнёс Кэмерон.

— Болезни некоторых наших пациентов прогрессируют в кататонию, и в этот период им нужен стандартный медицинский уход для облегчения боли. А ещё, конечно, состояние людей, которых лечат от нейрокогнитивных расстройств — Альцгеймера или лобно-височной дегенерации — в конце концов ухудшается… это смертельные болезни, Кэмерон. Ривербенд не просто полон шизофреников и алкоголиков, хотя их у нас хватает.

Кэмерон кивнул, неуверенный, что ещё сказать или сделать. Он так влип по самые уши, что был чертовски близок к тому, чтобы утонуть. Ему хотелось только поехать домой и скрутиться на своей кровати. Только дом больше не был домом. Вместо Манхэттена он жил в квартире-студии в Фолли-Крик, где едва ли имелась мебель. Его мир был довольно тусклым и пустым, и вот, он начинал работать в сумасшедшем доме.

— У пациентов — и у некоторых сотрудников, которых я ещё не поймал — есть прозвище для этого крыла, и лучше мне не слышать, как ты его используешь.

— Что за оно?

— Чистилище.

У Кэма болезненно закрутило желудок, когда он вспомнил своё первое впечатление о Ривербенде. Это не заставило его почувствовать себя лучше, находясь здесь.

— Тебе всё равно редко придётся туда ходить, так как у тебя нет никакого медицинского образования, — продолжал Рохан. — По большей части тебя могут звать время от времени, когда медикам понадобятся дополнительные руки — передвинуть оборудование и всё такое — но это не должно случаться часто.

Кэмерон кивнул, и его пальцы судорожно крутили ткань его куртки.

Рохан пошёл вперёд по коридору слева.

— Это западное крыло, стационарные спальни для взрослых, где живёт основное население центра. Здесь ты будешь проводить вторую часть большинства своего времени.

Набрав какие-то цифры на кодовом замке, Рохан открыл дверь и провёл Кэмерона в коридор со спальнями.

— У меня есть для тебя информационный сборник, где будут коды от всех дверей, которые тебе придётся использовать.

Наконец, Кэмерон больше не смог выносить напряжения. Тур был милым и всё такое, но…

— Что именно я буду делать?

— Ты будешь мастером на все руки, ходить туда, куда понадобится. Ты можешь делать что угодно, от уборки до помощи медсестре с процедурами. По большей части ты будешь помогать смотреть за комфортом пациентов и проводить время с ними. Наши медсёстры и помощники замечательные, но у них длинный список ответственностей за тонну пациентов. Нашим пациентам полезно, чтобы какие-нибудь сотрудники просто сидели и разговаривали с ними, или играли в игры, что угодно.

— Ладно, — ответил Кэмерон.

Рохан остановился и повернулся к нему, пронзая его строгими светло-карими глазами, белки которых резко выделялись рядом с тёмной кожей.

— Наши пациенты хорошие люди. Они люди с болезнями, заболеваниями, как в любой другой больнице. Их комфорт и уход за ними для нас крайне важны. Есть люди, которые достигли самого дна, или трагедия отобрала их жизни и семьи — иногда трагедия заключается в болезни, иногда болезнь вызвана трагедией. Просто обычные люди, которым нужна помощь и заботливые сотрудники, так что тебе лучше это помнить, хорошо?

— Понял, — сказал Кэмерон, тяжело сглотнув. Он понял, что, наверное, тогда должен перестать считать это место сумасшедшим домом. Он был уверен, что эти люди хотели, чтобы их считали сумасшедшими, не больше, чем он хотел, чтобы его считали пьяницей.

— Хорошо. Помни это, и мы отлично поладим. Первую неделю ты будешь ходить за мной. Будешь слушать и наблюдать, и делать что-то только когда я скажу. По моим выходным тебя будет обучать Ифа. Также, я уверен, судья проинформировал тебя, что у тебя будут обязательные консультации касательно алкоголизма, и тебе нужно посещать два групповых собрания в неделю — в качестве пациента. Как помощнику по уходу за пациентами тебе может понадобится посещать больше.

— Что? Я не алкоголик. Я совершил кое-что глупое, и меня поймали… — возмущённо начал Кэмерон.

— Ладно, полагаю, судья тебе это не объяснил. Или твой адвокат. Это часть сделки. Это одна из единственных причин, по которым тебе позволяют ходить здесь свободно, так что я не буду с этим бороться. Может, у тебя нет зависимости, но явно есть проблема с алкоголем, иначе тебя бы здесь не было. Моим советом будет проглотить свою гордость и, может быть, просто позволить терапии тебе помочь. Ты не должен стыдиться, мы все видели и похуже.

Кэмерон чувствовал именно стыд, поверх злости, боли, чувства предательства и ужаса. Но, по крайней мере, он был не в тюрьме. Он снова кивнул Рохану.

— Я постараюсь. Я ценю возможность быть здесь.

Рохан похлопал его по спине и хохотнул.

— Хорошая работа, парень. Почти похоже, что ты говоришь серьёзно. Идём дальше…

Кэмерону устроили тур по всему центру, за исключением изолятора. Это могла бы быть любая обычная больница, с бежевыми стенами, линолеумом и депрессивными безликими картинами. Один коридор дверей перетекал в другой, пока он не обнаружил, что начал отключаться. В конце концов, они прошли в общую комнату, и там начался настоящий тур.

В огромной открытой комнате была изогнутая стена окон от пола до потолка, сделанных из ударостойкого стекла, как сказал Рохан, с видом во двор. Вид был по большей части скрыт снегом, но, наверное, весной было красиво. В одном конце комнаты бал развлекательный центр с телевизором, стерео и парой консолей для видеоигр. На противоположной стороне была обустроена игровая зона с различными настольными играми, столом для пинг-понга и множеством игрушек.

Повсюду стояли столы и стулья, ходили дюжины людей в униформе и в больничной одежде. Некоторые были в своей одежде, в различных спортивных штанах и пижамах, ничего сдерживающего или опасного, и у многих на ногах были сланцы. Несколько человек смотрели фильм, некоторые играли в игры, а некоторые сидели за столами, глядя в пустоту. В душе Кэмерон был облегчён, что никто не был в смирительной рубашке, не кричал и не бушевал, как он представлял, когда только получил свой приговор. Он знал, что это было… предвзято, или как это называется, но фильмы и книги предоставили массовой культуре единственный взгляд на то, что происходит в психиатрической больнице, и Ривербенд явно не соответствовал этому критерию.

Рохан наклонился и тихо заговорил, чтобы слышал только Кэмерон.

— Я расскажу тебе про нескольких пациентов, пока мы здесь, но с большинством из них ты просто познакомишься, пока будешь проходить обучение. Ты никогда не запомнишь их всех, если я просто перечислю, а тебе важно их всех запомнить.

— Ладно, — ответил Кэмерон, но его взгляд двигался от человека к человеку, абсурдно ища признаки «сумасшествия». У него было предчувствие, что многие его ошибочные мнения разрушатся за время работы в Ривербенде.

— Хорошо, за столом для пинг-понга Холли Кинер и Кевин Джессоп.

Кэмерон проследил за взглядом Рохана, пока не увидел крохотную блондинку, которая была бы симпатичной, если бы не впалые щёки и желтоватое лицо, и обычного на вид мужчину средних лет с редеющими волосами.

— Холли госпитализирована из-за тяжёлой нервной анорексии и сопутствующей депрессии. Она очень хорошо справляется, так что я надеюсь, что её выпишут через месяц или около того. У Кевина пограничное расстройство личности и биполярное расстройство второй степени. Ты обнаружишь, что у большинства наших пациентов несколько расстройств, так как зачастую неврозы питают друг друга.

Кэмерону тяжело было это понять. Эти люди выглядели нормальными. Да, Холли определённо казалась слишком тощей, но напоминала Кейт Мосс в девяностых. Парень, Кевин, мог быть чьим-нибудь отцом, тренировать футбольную команду или строить дома на деревьях на заднем дворе. Но они были здесь, госпитализированные из-за сума… из-за психического здоровья.

— Так ему когда-нибудь станет лучше? Кевину?

— Тяжело сказать. Это зависит от того, насколько он готов исправить свою симптоматику и каким послушным он может быть в плане лекарств вне центра. С расстройствами личности всё сложно, потому что они скорее отражают то, как устроен мозг человека. От них нет лечения, потому что пациент просто рождается таким, но мы можем сделать многое, чтобы помочь человеку жить нормальной, функциональной жизнью. Они просто должны хотеть этого.

— А он не хочет?

— Пока нет. Он относительный новичок.

Внезапно к Кэмерону подошла молодая женщина с яркой улыбкой на лице. Она была в больничном халате, который соскользнул и открывал одно её плечо, и у неё была копна кудрявых рыжих волос. Она напомнила Кэмерону ту девчонку из «Храброй сердцем», за исключение совершенно другого окружения.

Она вытянула худую руку и протянула Кэмерону маленький, чёрный бархатный мешочек.

— Подержишь это для меня? — мило спросила она.

Кэмерон опустил взгляд на мешочек, затем перевернул его и высыпал содержимое себе на руку. Стеклянные шарики. Женщина захохотала, будто это была самая смешная вещь в мире, и Кэмерон даже увидел, как дёрнулись пухлые губы Рохана.

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь присмотрел за моими шариками; я всегда их теряю, — сказала женщина, хихикая.

— Кэмерон, знакомься с Изобель Флэтт. Она любит знакомиться с испытуемыми сумасшедшими шутками. Это дико неприемлемо, — Рохан явно с трудом оставался строгим.

— Ты же знаешь, что тебе это нравится, — вмешалась она. — Должно нравиться, потому что ты наконец привёл мне кое-кого горячего! — она устроила большое шоу, сжимая бицепс Кэма.

— Эм, приятно… познакомиться, — заикаясь произнёс Кэмерон. Он осторожно убрал её руку со своей, как можно вежливее. Он спорил с собой, должен ли быть честным и остановить её. Это значило бы быть «открытым» в Ривербенде, но почему-то эта возможность больше восторгала его, чем ужасала, так что он продолжил. — Простите, мэм… Я, эм… Я гей.

Боковым зрением Кэмерон увидел, как взгляд Рохана метнулся к нему, но проигнорировал это. Изобель выпятила нижнюю губу, преувеличенно хмурясь, и вздохнула.

— Как и все красавчики, так ведь? Тем не менее, полагаю, мне придётся продолжать попытки вымотать этого здоровяка.

— Этому не бывать, Изобель, — ответил Рохан. Он постучал Кэмерону по плечу, затем позвал его в другую область комнаты.

— Что с ней не так? — спросил Кэмерон. — В смысле, у неё странное чувство юмора и нет границ, но она не кажется… больной.

— Не дай ей тебя обмануть. У Изобель диссоциативное расстройство личности — в ней несколько личностей.

— Ого. Не думал, что такое существует. Думал, это только в кино.

— Многие люди так думают. Большинство изображений в СМИ очень неточные, но это существует и может быть сокрушительно. Изобель сейчас в довольно стабильном состоянии. У неё три отдельных личности, но они отступили, как никогда в прошлом.

— Ого, — снова произнёс Кэмерон.

— Честно, это хорошо, что ты не увлекаешься женщинами, потому что Изобель может быть очень настойчивой.

Рохан рассказал про ещё нескольких пациентов в комнате, объясняя их заболевания, пока Кэмерон пытался всё запоминать. Он будет помогать заботиться об этих людях, а после такого месяца, который у него был, ему нужно было попытаться преуспеть в чём-нибудь… в чём угодно.

Кэмерон пошёл за Роханом, когда тот направился к выходу, но что-то поймало его взгляд. Посреди озера солнечного света от изогнутых окон, в кресле-качалке сидел мужчина. Повернувшись спиной к самой большой зоне общей комнаты, он качался вперёд-назад и бормотал себе под нос, явно отключившись от остальных пациентов. В нём что-то было, и Кэмерон подошёл ближе, чтобы рассмотреть его получше.

Мужчину так ярко освещало солнце, что Кэмерон видел, как сквозь лучи парят пылинки. Это практически придавало человеку эффект ангельского нимба. Этот вид вызывал мысли о том, как святые иногда утверждали, что слышат голоса Бога и ангелов, которые говорят с ними — как многих из них отправили бы в такое место, как Ривербенд, если бы это происходило сейчас? Эта мысль ошеломила Кэма. Его мать была католичкой, но он никогда не был религиозным. Странно, что он думает такое о незнакомце в психиатрической больнице.

Как только смог увидеть мужчину в профиль, Кэмерон замер и уставился на него. Он был намного моложе, чем Кэмерон подумал первоначально — его тело было скрыто огромным одеялом — возможно, даже младше самого Кэмерона, и он был потрясающим. У него была смуглая кожа, то ли от солнца, то ли от смешанной национальности, и солнце отражалось в его карих глазах, заставляя их ярко блестеть. Его голова была побрита, так что Кэмерон не мог сказать, какого цвета его волосы, но появляющаяся щетина казалась тёмной.

Заворожённый, Кэмерон подошёл ближе, пока едва ли не смог услышать, что парень шепчет. Всё повторялось и повторялось, пронзая тело Кэма и обвивая его сердце: «Ты можешь быть сумасшедшим, но только внутри…»

Что это значило и почему казалось таким разрушительным? Практически, будто ребёнок говорил губами мужчины; напуганный, одинокий, травмированный ребёнок.

«Ты можешь быть сумасшедшим, но только внутри…»

Кэмерон пискнул, когда тяжёлая рука хлопнула его по спине, затем осторожно сжала его шею, чтобы увести его от бормочущего пациента. Позволяя Рохану толкнуть себя к выходу, Кэмерон не мог не бросить нескольких мимолётных взглядов. Рохан остановился прямо перед дверью и отпустил Кэма, тяжело вздыхая.

— Какая у него история? — слова сорвались с губ Кэма раньше, чем у него даже появилось время их обдумать.

— У него? — спросил Рохан, снова вздыхая. — Это Джона. Он особый случай.

— Это как?

— Он приходит добровольно. Он сдаётся два раза в год, как по часам, когда его симптомы становятся очень плохими. У него отчасти есть связь с этим местом — здесь умерла его мать — так что за много лет он сделал много пожертвований. Из-за этого любое начальство всегда принимает его, без вопросов.

— Хочешь сказать, ему на самом деле не нужно здесь быть? — в замешательствеспросил Кэмерон.

Когда Рохан встретился с ним взглядом, выражение его лица было сдержанным, но Кэмерон видел, что оно скрывает множество эмоций. Рохану был дорог этот Джона.

— О нет, Джона Рэдли очень больной человек. Временами он может казаться совершенно нормальным, так что тебе следует всегда это помнить. В его досье так много акронимов (прим. вид аббревиатуры), что можно его можно использовать для проверки зрения. По большей части, доктора здесь даже не могут полностью согласиться на том, что с ним.

— Чёрт, он такой молодой.

Рохан печально кивнул.

— Ему двадцать три. Он мало говорит о себе, и врачи тоже помалкивают. Судя по тем кусочкам, что я знаю, я могу сказать, что до сих пор у него была довольно трагичная жизнь. Не удивительно, что он такой, какой есть.

— Но он достаточно адекватный, чтобы сдаться?

— У него проявляются эпизодические симптомы, которые ухудшаются в конкретные времена года, погружая его в психоз. Но да, он достаточно хорошо знает признаки, чтобы заметить их до того, как полностью оторвётся от реальности.

— Боже, — выдохнул Кэмерон, не в силах подумать, каково знать, что ты сходишь с ума, наблюдать за этим. Это было немыслимо. — Он когда-нибудь разговаривает, пока он здесь?

— Конечно. Это как колебания в течение года, во время эпизода симптомы приходят волнами. Иногда он полностью в сознании, иногда наполовину, а иногда… — Рохан беспомощно указал жестом на раскачивающуюся фигуру.

— Он тебе нравится, — сказал Кэмерон.

Здоровяк кивнул без колебаний.

— Я давно знаю Джои. Он хороший малый. Мне действительно хотелось бы сделать больше, чтобы помочь ему.

Кэмерон отвёл взгляд от грусти в глазах Рохана, вместо этого глядя на промышленный ковёр с ворсом.

— Может быть, доктора выяснят, как его исправить.

— Я надеюсь на это, парень, — Рохан похлопал его по спине и снова пошёл вперёд.

У Кэмерона сложилось отдалённое впечатление, что у него не было особых надежд в отношении Джона. Бедный парень — они оба, на самом деле.

— Что дальше? — спросил Кэмерон.

— Ланч, — сказал Рохан. — У нас наверху есть маленькая столовая, но по большей части ею пользуется только персонал. Обычно мы накрываем ланч для постояльцев здесь, или в их комнатах. А после ланча у тебя приёмное собеседование с доктором Шелдоном.

Кэмерон резко поднял взгляд.

— Что у меня?

— Приёмное собеседование. Все его проходят, когда приходят сюда в первый раз.

— Я не пациент.

— Официально нет, но с назначенными судом консультациями ты вроде как пациент, так что доктор хочет познакомиться с тобой и установить основы лечения. Не расстраивайся, даже обычные сотрудники получают психологическую оценку, прежде чем мы разрешаем им взаимодействовать с пациентами напрямую.

— Оу, — Кэмерон сглотнул вспышку паники от мысли, что какой-то мозгоправ будет копаться в его сером веществе. Он полагал, что у него нет выбора. — Что ж, тогда как насчёт ланча?

***

Ланч был на удивление хорош. Это была сытная курица по-охотничьи с вегетарианским вариантом. Однако, она кисла в желудке Кэмерона, пока его вели по восточному коридору к кабинету доктора Шелдона. Рохан остановился перед дверью с модной табличкой с именем доктора и с сочувствием улыбнулся Кэмерону.

— Я знаю, ты нервничаешь. Все нервничают на собеседовании. Может, постарайся смотреть на это как на возможность, какую-то бесплатную помощь в попытках взять свою жизнь под контроль. Не помешает, так ведь?

— Наверное, — машинально ответил Кэмерон, но он не был убеждён.

Рохан постучал в дверь костяшками пальцев, затем помахал Кэмерону и ушёл.

— Встретимся снова здесь, через час. Удачи! — крикнул он через плечо.

Услышав приглушённое «входите», Кэмерон сглотнул свою нервозность, открыл дверь и зашёл. Кабинет ничем не был похож на то, что он представлял. Он никогда раньше не был на терапии, так что имел только голливудские представления. Он отчасти ожидал огромную кожаную кушетку или что-то такое рядом с креслом, в котором будет сидеть дедушка с аскотским галстуком и вязаным жилетом. Ничего из этого не было даже близко.

Кабинет был маленьким и напоминал любой старый кабинет — с массивным столом прямо посередине, с креслом на колёсиках с одной стороны и двумя стульями с другой, книжными шкафами, аквариумом и всем в таком духе. Единственной странностью был генератор шума в углу рядом с дверью, для уединения, по предположению Кэмерона.

Доктор Шелдон, который стоял за столом, потянулся, чтобы пожать руку Кэму. На вид ему было под пятьдесят, у него были густые, тёмные волнистые волосы, пронизанные сединой. Он на самом деле был привлекательным, для парня в возрасте. На нём были свободные брюки и голубая рубашка с подходящим галстуком. Симпатично, но средне. Доброжелательно. Безобидно.

— Мистер Фокс, полагаю? — произнёс доктор Шелдон.

— Да. Кэмерон, пожалуйста.

— Идеально. Я доктор Шелдон, но можете свободно звать меня Блейз. Как вам удобно.

— Хорошо, — Кэмерон переминался с ноги на ногу, суетясь, неуверенный, что должен делать. У других людей тоже складывалось такое ощущение при походе на терапию, будто их судят в ту же минуту, как они заходят? Это было действительно так, либо только у него в голове?

— Присаживайтесь, — предложил доктор Шелдон, указывая на один из стульев. — К приёмным собеседованиям мы относимся немного формально, но будущие приёмы могут проходить в любом месте в центре, если вы захотите.

Пока Кэмерон опускался на стул, его тело было сжато и не подчинялось ему; он чувствовал себя столетним. Что он здесь делал? Он вытер вспотевшие ладони о джинсы, прежде чем ухватиться через ткань за свои бёдра, возможно, чтобы не сбежать.

Доктор Шелдон сел и сам, открывая верхний ящик стола и доставая блокнот.

— Надеюсь, вы не против, во время собеседования я обычно делаю заметки. Это помогает мне подогнать терапию под ваши нужды.

— Наверное, я не против, — пробормотал Кэмерон.

— Тогда начнём?

Кэмерон резко кивнул, хотя не был уверен, имел ли доктор Шелдон в виду то, что ему следует начать говорить, или подождать вопросов. На это ему быстро ответили.

— Давайте посмотрим, — начал Шелдон, листая страницы папки на своём столе. — Итак, Кэмерон, что привело вас сюда, в Ривербенд?

Вопрос тут же довёл Кэмерона до предела. Он знал, что парень просто делает свою работу — он казался достаточно приятным — но это не помогло инстинктивной реакции в виде срыва. Кэмерон пришёл сюда не по своему желанию, чёрт возьми!

— Эм, решение суда, — парировал он.

Доктор Шелдон записал что-то в своём блокноте, вызывая у Кэмерона фантазии о том, как схватить его карандаш и сломать. Затем он откинулся на спинку кресла и сложил руки.

— Понятно. Мне прислали копию вашего обвинения и протокол судебного заседания. Очевидно, кто-то подумал, что вам нужно быть здесь, так почему бы нам об этом не поговорить, верно?

— Я не алкоголик, если вы спрашиваете об этом.

Доктор вздохнул, будто разговаривал с капризным ребёнком.

— Мистер Фокс… Кэмерон, у меня нет никаких скрытых мотивов. Вам не обязательно искать «скрытое значение» за моими вопросами. Вам велели пройти консультации в качестве части приговора, так что это не подлежит обсуждению. Эта встреча только для того, чтобы я узнал вас и то, как вы здесь оказались, чтобы знать, с чего начать. Если вы попробуете, то можете получить пользу от консультаций. Это не обязательно должно быть наказание…

— Вы знаете, кто я, доктор?

Взгляд доктора Шелдона метнулся обратно к папке на столе, затем вернулся к Кэмерону.

— Кэмерон Т. Фокс, двадцать семь лет, ранее проживал в Нью-Йорке, осуждён за вождение в нетрезвом виде и опрометчивое поведение на дороге. Остальное имеет значение только по вашему решению.

Кэмерон опустился вниз по стулу и стал ковырять дырку в своих джинсах. Его взгляд бродил по крохотному кабинету, пока он пытался понять, как много можно рассказать этому человек. Может он и был доктором, но Кэмерон совершенно не знал его. И всё же, что, если он мог помочь?

— Я не знаю, насколько вы знакомы с поп-культурой, но я вроде как важная шишка, — начал Кэмерон, цитируя один из своих любимых фильмов.

— Можете объяснить, что вы имеете в виду? — спросил доктор Шелдон, совершенно невозмутимо.

— В раннем подростковом возрасте я работал на шоу «Чейз и Слоан» по Кидс Нетворк. Оно было довольно популярным в своё время. Ещё тогда мы с братьями и сёстрами собрали музыкальную группу, «Фоксфаер», и с тех пор записываем песни — ну, до сих пор записывали, по крайней мере.

— Что изменилось?

Кэмерон потёр загривок, отчаянно желая деть куда-то свои дёргающиеся руки. Теперь он чувствовал больше осуждения, чем когда сидел на скамье, хоть и знал, что доктор Шелдон просто хотел помочь. Воспользоваться преимуществами консультации будет почти так же хорошо, как признаваться, что он алкоголик. И всё же, может быть, были вещи, о которых он мог рассказать, которые не обязательно были связаны с алкоголем.

— Меня выгнали, вот что. Мои братья, сёстры и отец заставили меня «пораньше уйти в отставку», потому что считали, что мои действия плохо влияют на имидж группы.

— Правда? — спросил доктор Шелдон, без всякой злобы, удивлённо моргая за пределами своего спектакля.

— Боже, я не знаю, может быть. Возможно. Но чёрт, разве семья не должна быть на первом месте?

— Возможно, они считали, что делают это вам на пользу, правильно это или нет. Они бросили вас за пределами группы?

— Не совсем. В смысле, я здесь, а они в Нью-Йорке, так что я ведь не хожу на семейные ужины и ничего такого. Но нет, они не оборвали связь со мной.

— Что ж, это стоит исследовать за время нашей совместной работы, — доктор Шелдон откинулся на спинку своего офисного кресла и немного покачался назад-вперёд, задумавшись и жуя губу. — Можете рассказать мне об аварии?

Кэмерон ненавидел даже думать о том дне. Тогда он испугался как никогда в своей жизни. Его отец заставил его пойти на какой-то свидание вслепую с дочерью музыкального продюсера. Вечер был кошмаром эпических пропорций, потому что Кэмерон просто не мог притвориться, что заинтересован в каком-то вылепленном из пластика клоне Пэрис Хилтон — он убежал бы куда подальше, даже если бы увлекался девушками. Однако, чтобы отказать Кеннетту Фоксу ему нужна была чертовски хорошая причина, и он был уверен, что не сможет сказать отцу, что он гей.

— Почему нет?

Голос доктора Шелдона прервал мысли Кэма, ошеломив его, потому что он даже не заметил, что говорил вслух.

— Почему вы не можете сказать отцу, что вы гей? — повторил доктор с профессиональным любопытством. Во всяком случае, Кэмерон не слышал в его голосе никакого осуждения. — Думаете, он бы вас не принял?

— Дело даже не в принятии. Думаю, если бы мы были какой-то нормальной обывательской семьёй с обычной жизнью и скучной работой, и я сказал бы ему, что я гей, возможно, он и глазом бы не моргнул. Он хороший парень, мой отец, он просто… серьёзный.

— Но вы не нормальная, скучная семья.

— Нет, мы не такие. Он всегда беспокоится за наш имидж — как мы представляем себя фанатам. Нравится нам это или нет, факт в том, что большинство нашей фанатской базы — это молодые женщины и девочки-подростки. Мои сёстры должны воплощать то, кем хотят эти женщины быть, а мы с братьями должны быть тем, кого они хотят — идеальными парнями. В этом уравнении нет места для гомосексуальности или отношений. Если бы я сказал отцу, что я гей, он раздавил бы это как жука, заставил меня похоронить это. Я уже жил как натурал, так что хотел оставить эту маленькую часть себя при себе, подальше от группы, потому что больше у меня ничего не было.

Доктор Шелдон кивнул и записал что-то в блокнот, затем снова откинулся назад с задумчивым видом.

— Интересная перспектива — быть закрытым геем с широко известной карьерой. Честно говоря, вы первый человек на моих консультациях, кто держит свою сексуальную ориентацию в секрете ради себя, а не ради других людей. В каком-то смысле это восхищает, и я уверен, что это не легко.

— Нет, — начал Кэмерон, затем тяжело сглотнул. Док понятия не имел. — Это не легко.

— Поэтому начались выпивки?

Тяжело вздохнув, Кэмерон мысленно вернулся к ранним воспоминаниям о том, когда пил уж слишком много.

— Наверное, это началось, когда умерла моя мама. Мне было семнадцать, ещё не совершеннолетний, но это меня не остановило. Она единственная знала, что я гей — она всегда знала, мне нужно было только подтвердить. Я никогда не переживал, что она меня выдаст, хоть она не была согласна с моим решением держать это в секрете. Она всегда говорила, что я не должен меняться, чтобы вписаться в мир, что мир подстроится. Как только она погибла, я… ну, полагаю, я тоже отчасти умер, — даже при произношении этих слов сердце Кэма разбивалось по новой. Хоть прошло десять лет, воспоминания о Кейт Фокс по-прежнему были яркими — её кудрявые светлые волосы и веснушки на лице, её добрые глаза, которые прищуривались, когда она улыбалась. Боже, он скучал по ней.

Звук хлопка, когда доктор Шелдон закрыл свой блокнот, вырвал Кэмерона из его горько-сладких воспоминаний.

— Наш час подошёл к концу, — сказал он, кивая на часы на стене. — Кажется, пора остановиться. Вы сегодня хорошо поработали, Кэмерон. Я приятно удивлён и очень обнадёжен тем, что вы смогли открыться. Мы продолжим с этого на следующем приёме, хорошо?

Кэмерон вяло моргнул. Его разум казался мутным и медленным, будто он слишком долго пробыл под водой, и кто-то наконец вытащил его и заставил дышать. Было довольно страшно, как все эти вещи просто полились после таких продолжительных секретов, но ещё было… облегчение. Так много облегчения. Может, терапия была не такой уж плохой идеей.

Глава 4

В тот день Джона увидел огонь. Он мелькал на краях его мозга и обжигал его веки с внутренней стороны, если он закрывал глаза. Огонь был повсюду. Лёжа на больничной кровати, где засыпал последние несколько часов, он поднял взгляд на потолок и увидел… огонь.

Затем он посмотрел на другой конец комнаты, рядом с единственной дверью, где стояла Онор Рэдли. Она была охвачена пламенем, которое съедало стены, но она не горела. Вместо этого она смотрела на него впалыми, пустыми глазницами. Какой-то здоровой частью своего рационального разума, Джона знал, что он никогда не видел её такой. Она умерла от сердечного приступа в пятьдесят лет, годами страдая от раннего Альцгеймера, гораздо позже девушки с впалыми глазами. Хотя, иногда видения скапливались вместе в жуткую, яркую картину — огонь, его мать, отсутствующие глаза. Если он ждал достаточно долго, Ангус тоже появлялся, вместе с детской версией Джона и тёмным-тёмным подвалом.

Дверь открылась, и мракобесие перед ним рассеялось так же быстро, как появилось, оставляя как всегда пустую больничную палату. В пространстве дверного проёма появилось лицо Блейза Шелдона, с осторожной улыбкой, прикреплённой к лицу как крылья у бабочки. В этой улыбке был вопрос, на который Джона ответил судорожным качком головы — «нет, я не спал».

— Привет, док, — прохрипел он, едва доверяя собственному голосу. — Проходите.

Блейз зашёл в комнату и закрыл дверь. Джона проходил это так много раз, что в конце концов доктора стали готовы проводить приёмы там, где ему хотелось быть в тот день. Когда его эпизод прогрессировал, и он страдал от недосыпания и становился недееспособным, чаще всего ему нравилось оставаться в своей палате, когда он не был на кресле-качалке в общей комнате.

Вытянув стул из-под крохотного стола, доктор опустился на него, чтобы сесть рядом с кроватью Джона. Джона инстинктивно скрутился в комок, хватаясь за термоодеяло поверх себя и натягивая его до подбородка. Доктора говорили ему, что это называется «оглушённый эффект», но с Джона это происходило машинально, он делал это не специально.

Доктор Шелдон откинулся назад и поставил локоть на подлокотник, подпирая рукой подбородок и изучая его взглядом.

— Почему мы здесь, Джона?

Джона подавил стон. Было немного рановато, чтобы один из докторов начинал задавать «Вопрос». Они не понимали, что если бы он знал, почему это с ним происходит, он не оказался бы в этой ситуации? Он знал, что Блейз ненавидит, когда он умничает, но всё равно делал это.

— Не знаю, для терапии?

Это вызвало усталый вздох, который он предвидел, и Блейз посмотрел на него мягким взглядом, говорящим, что он на это не купится.

— Здесь не отель, Джона. Мы оба знаем, что у тебя очень реальные болезни, даже если мы не все согласны с диагнозами, и всё же, ты отказываешься менять события. Если ты не изменишь своё поведение, ты не поправишься. Всё просто.

За впечатляющей шевелюрой Блейза мелькало пламя.

— Менять события, да?

— Это как часы, Джона. Ты сдаёшься два раза в год во время своих эпизодов — но ты не делишься со мной, почему тебе плохо в эти конкретные времена года. Ты остаёшься с нами около месяца, в течение которых едва ли спишь. Ты отказываешься принимать лекарства, но соглашаешься на терапию, хотя никогда не открываешься достаточно, чтобы мы тебе помогли. Я снова спрошу, что мы здесь делаем? Ты не хочешь поправиться?

Джона горько хохотнул, его взгляд переместился к глухому окну и к лицу, прижатому к нему с улицы: лицу Ангуса Рэдли. Это был не призрак; Ангус не был мёртв. Он гнил в тюрьме, благодаря Джона.

— Я не хочу принимать лекарства. Не хочу потерять себя. Если эти медикаменты меняют что-то внутри моего мозга, откуда я знаю, что не превращусь в другого человека? Я писатель, док. Мне нужен мой разум таким, какой он есть, нетронутым.

— Мы говорили об этом раньше. С тех пор, как здесь была твоя мать, в психиатрических медикаментах произошли огромные изменения. Я обещаю тебе, мы можем найти для тебя правильное лекарство, которое не транквилизирует тебя и не изменит твою личность.

— Я подумаю об этом, — успокоил его Джона, и выражение лица Блейза сказало, что он знает, что это чушь. — Вы же знаете, я приезжаю сюда, чтобы защитить себя и людей вокруг во время моего парения. Я не могу сказать, что происходит по-настоящему, а что в моей голове, так что кто знает, что может произойти.

— Джона, это не только не отель, ещё это не сумасшедший дом. Постояльцы здесь должны быть открытыми насчёт получения лечения. До сих пор мы приспосабливаемся к тебе, из-за ваших с матерью отношений с больницей, но ты должен начать пытаться. Как минимум, высказать нам мысли о начале медикаментозного лечения.

— Я не знаю…

— Джона, ты знаешь, что мы заботимся о тебе. Я действительно не хочу, чтобы приходилось отправлять тебя куда-то ещё. Пожалуйста.

Сердце Джона резко остановилось на несколько секунд, прежде чем с кашлем вернуться к жизни, а затем начало колотиться. Он почувствовал, как проступает пот на скальпе, где пытались отрасти его волосы. «Я не могу пойти куда-то ещё. Не могу».

— Ладно, я действительно подумаю над этим. Может, почитаю об этом, — сказал он сквозь сжатые зубы.

— Это всё, о чём я прошу, — ответил Блейз, улыбаясь, потому что явно знал, что выиграл битву. — Так ты хочешь рассказать мне, что происходит?

— То же, что и всегда. Сначала приходят кошмары, пока я не перестаю спать. Затем галлюцинации и потеря соединения. Это приходит и уходит, но всегда одно и то же. Ничего никогда не меняется.

— Ты ведь знаешь, что я скажу на это, верно?

Взгляд Джона следовал за пламенем, которое лизало стены.

— Что я не пытаюсь измениться?

— Угадал с первого раза. Так что на этот раз мы составим план. Ты как обычно встретишься с тремя лечащими докторами, и мы засучим рукава, найдём окончательный диагноз и составим план лечения, которому ты — гипотетически — согласен следовать. А пока я хочу, чтобы ты постарался быть более активным в обществе постояльцев. Взаимодействуй с другими, разговаривай, играй в игры, ходи в группу.

— Вы знаете, что это не лучшая идея. Что, если…

— Ты не самый больной пациент в этой больнице. Есть те, кому намного хуже, кто по-прежнему пытается социализироваться. Если в какой-то ситуации станет слишком тяжело справляться с галлюцинациями или идеями отношения, просто уйди. Это не должно останавливать твои попытки.

— Вы просите о многом, — задумчиво произнёс Джона, жуя нижнюю губу в знак понимания, что он знает, что доктор Шелдон видит его насквозь.

— В том-то и дело, Джона, на этот раз я не прошу. Я не могу позволить тебе просто приезжать сюда и чахнуть, пока не вырвешься из этого, больше нет. Пожалуйста.

Джона закрыл глаза и тут же пожалел об этом, когда отвисшие каменные стены подвала его отца отразились внутри его черепа, как малобюджетный фильм в кинотеатре для автомобилистов. Он распахнул глаза обратно и посмотрел на доброе, обеспокоенное лицо своего доктора. На самом деле, у него было мало выбора, и он не хотел ехать куда-то в другое место. Он знал, что если останется дома, то умрёт за несколько недель.

Он кивнул, едва уловимым движением.

— Я постараюсь изо всех сил.

— Это хорошо, — сказал доктор Шелдон. — Очень хорошо. Что ж, теперь я тебя оставлю. У тебя групповое собрание в десять, с Кэллоуэй и Роханом.

— Хотите сказать, мы начинаем сейчас? — Джона чувствовал, как паника начинает забираться по его мозгу. Находиться в комнате, полной людей? Сумасшедших людей? Когда он не знал, кто настоящий, а кто гадкий демон или призрак? Он не мог. Это было не безопасно.

— Есть только сейчас, Джона. Помни это, — сказал Шелдон, тихо выходя из палаты.

— Какого чёрта это значит? — прокричал Джона в пустой, горящей комнате.

***

Ежедневные групповые собрания проходили в конференц-зале Б. Джона замкнулся в себе, пока шёл по коридору, шаркая своими тапочками. Его ладони уже вспотели, и начиналась мигрень. По крайней мере, огонь ушёл, пока что.

Он всё ещё чувствовал себя как под водой, будто весь шум мира был приглушённым, когда звуки внутри его головы были кристально ясными. То же самое с видением — оно парило где-то у потолка, устремляясь прочь от него, как какой-то приставучий, бесплотный дух. Находиться внутри своей головы было как плыть через грязь.

Мимо него прошла женщина в халате, пробормотав приветствие. Тихо слово скакало по голове Джона как эхо, так что он поморщился, прислоняясь к стене. Женщина посмотрела на него сомнительным взглядом и ускорила шаг.

— Это такая плохая идея, — прошептал Джона, наблюдая, как она исчезает за дверью дальше по коридору. Он тоже шёл туда. Дерьмо. Он знал, что доктор Шелдон заставлял его идти на собрание, чтобы вынудить научиться находиться с людьми. Ему никогда не будет комфортно в этом плане — он не доверял себе в присутствии других. Он слишком много знал. Он часто мог сказать, о чём человек думает, что у него внутри, с одного взгляда. Обычно это была информация, которую он не хотел знать.

Джона остановился прямо за дверью конференц-зала. Его ноги приросли к полу, пуская корни в ковёр с коротким ворсом, не желая нести его дальше. Он на мгновение подумал просто развернуться, пойти обратно в свою комнату, зарыть голову в песок. На самом деле, это звучало довольно хорошо, но прежде чем он смог сделать хоть шаг, в дверном проёме появился доктор Шелдон.

— А, Джона, хорошо. Ты последний. Проходи, — не дожидаясь ответа, он развернулся спиной к Джона и пошёл в зал.

Сомневаясь и колеблясь, Джона стоял в дверном проёме несколько минут, наблюдая за активностью внутри. Зал был невзрачным с белыми панельными стенами, синим ковром и плиточным потолком. Здесь не было окон, и от этого мозг Джона истерил, крича ему: «убирайсяубирайсяубирайся». Но за ним наблюдал Шелдон.

Здесь выставили в круг железные раскладные стулья, и в зале мало что ещё было — ничего, где мог бы спрятаться такой человек, как он. Джона представлял, что, скорее всего, в этом и смысл. Он действительно пришёл последним, глядя на единственный пустой стул в кругу. На этом конкретном собрании было всего несколько постояльцев — Джона был уверен, что в этом Шелдон убедился ради него — а остальных стульях сидели сам Шелдон, доктор Ив Кэллоуэй, Рохан и испытуемый, которой Джона никогда раньше не видел. Джона едва ли бросил взгляд на кого-либо из них.

— Джона, проходи, пожалуйста, и закрой дверь, — голос Шелдона был тихим, дружелюбным, но с безошибочной долей приказа.

Джона сделал, как велено, потому что, за исключением побега, у него было мало выбора. Его взгляд скользнул к Рохану, который ободряюще улыбнулся. Как бы он ни нравился Джона, он знал, что здоровяк повалит его, если он побежит. Если он будет бороться, его успокоят — насильно усыпят — и он будет заперт в мире, где в кровати с ним будут только его кошмары.

Он зашёл в зал и закрыл дверь с приглушённым щелчком. Он прижался спиной к прохладному металлу, не в силах отпустить ручку. Его охватывало истощение, натягивая кожу на его лице, пытаясь заставить его веки закрыться, но они не подчинялись, так что кожу царапали только скулы. У Джона складывалось ощущение, будто он истекает кровью изнутри.

— Джона... — снова начал Шелдон, по-прежнему с непоколебимым спокойствием.

Тяжело вздохнув, затем вздрогнув, Джона оторвался от двери и неловко подошёл к пустому месту. Прямо напротив Шелдона. Естественно. Этот человек знал Джона лучше, чем хотелось бы им обоим. Но он не знал всего.

Шелдон хлопнул в ладоши и улыбнулся.

— Тогда хорошо. Похоже, мы все собрались. Будем начинать?

Джона нервно рассмеялся в ответ на ворчание, стоны и несколько матов, которые ответили на вопрос. Очевидно, он был не единственным, кто не хотел находиться на чёртовой групповой терапии. Может быть, он должен был чувствовать сходство с постояльцами, собравшимися в этой комнате, но не чувствовал. Джона мог почувствовать что-то о людях, только находясь рядом, наблюдая. Он видел тьму внутри других, возможно, потому что родился во тьме и так долго жил в ней. Он не хотел быть запертым в комнате со всеми этими людьми со злом внутри. Его преследовало достаточно воспоминаний и призраков, достаточно на десять жизней.

Будто на опознании, он посмотрел на каждого пациента, откладывая их в памяти, принимая во внимание то, что он знал, а другие нет. Мужчина прямо слева от него — Кевин — был очень, очень злой душой. Вокруг него было чёрное облако, которое не уступало аллее торнадо, и Джона слегка заёрзал на месте, чтобы не прикоснуться к н ему. В этом мужчине было зло.

Доктора Джона считали это фарсом — то, что он знал о других людях то, что в действительности знать не мог. Они использовали свои психиатрические термины, называя это «идеями отношения» или «иллюзиями», но они не знали. Джона развил свою способность из необходимости, ради целей выживания. В ту минуту, как Ангус Рэдли заходил в подвал в любой день, Джона нужно было определить его настроение, его душевное состояние, его намерение, и за мгновение понять, как вести себя соответственно. Этот инстинкт сохранил ему жизнь.

Доктор Кэллоуэй наклонилась вперёд, её поза специально была открытой и доброжелательной. Это вызывало у Джона ещё больше недоверия к ней. Ему всегда нравился доктор Шелдон, а Кэллоуэй отталкивала его, как пестицид. Это она верила, что у него расстройство личности — и, может быть, так и было — но она беспокоила его не поэтому. Её манеры, даже вся её аура, были такими просчитанными, фальшивыми, будто каждое движение должно было придать пациенту ложное ощущение безопасности. И она никогда не называла их постояльцами; для неё они всегда были пациентами, предметами исследования.

— Мы собрали вас всех сегодня здесь, потому что у вас есть одна общая очень важная вещь, — сказало исчадие ада, и Джона увидел, как её фальшивая улыбка ожесточилась, зацементировалась и треснула. — Вы все отвергаете групповую терапию. Как вам сказали, это неотъемлемая часть вашего выздоровления здесь, в Ривербенде. Мы предоставляем вам ещё один шанс поучаствовать, так что давайте извлечём из этого пользу, хорошо?

Джона тихо заворчал, не веря, и её жёсткий взгляд метнулся к его лицу.

— Мистер Рэдли, начнёте?

Джона крепче обхватил себя руками, опустил подбородок и покачал головой. Он не должен позволять ей запугать его, но в тот момент не смог бы заговорить, даже чтобы спасти себе жизнь.

Как обычно, Шелдон пришёл ему на помощь.

— Думаю, сначала мы должны спросить желающих, доктор Кэллоуэй. Не так ли?

Его накрашенные красным губы сжались в пародию вежливой улыбки, и она кивнула.

— Конечно, хотя я не думаю, что в этой группе они найдутся.

Шелдон пожал плечами и открыто улыбнулся людям, собравшимся вокруг него, сияющей, уверенной улыбкой золотого парня.

— Кто-нибудь хотел бы начать рассказ?

Тощая Холли Кинер подняла руку — не потому, что была смелой, а потому, что была влюблена в Блейза Шелдона… но не как Изобель, которая просто хотела хорошего доктора. Шелдон кивнул Холли, доброжелательная улыбка не менялась. Он не отвечал на её чувства. Этот был с головой увлечён делом.

— Эм… что мне сказать? — спросила Холли, нервничая, как только поняла, во что ввязалась, ради нескольких мгновений внимания Шелдона.

— Что угодно, чем ты хочешь поделиться с группой… может, расскажи о своём опыте, который привёл тебя сюда, в Ривербенд. Всё, что захочешь.

Холли на краткие мгновения ушла в себя, ища отложенные воспоминания и опыт, пытаясь выбрать то, что поможет группе — и доктору Шелдону — сочувствовать ей больше всего. Конечно, чтобы это не выставляло её сумасшедшей, потому что это было бы нелогично. Джона едва подавил желание закатить глаза, но подавил его, потому что та стерва по-прежнему смотрела на него.

Пока он наблюдал за ней, это обтянутое кожей и обколотое ботоксом лицо превратилось в воющего и хрипящего демона с клыками-сосульками. Красные глаза выглядывали из тёмных глазниц, и чёрные губы скривились в оскал, смеясь над ним, осуждая его. Резко отвернувшись, Джона сосредоточил внимание на других постояльцах, пока Холли рассказывала об изменяющем женихе и о своей ненависти к еде.

Рядом с Джона, конечно же, был Кевин. Ему нельзя было доверять. Изобель тоже была там, или это была Энди? Он никогда не мог по одному взгляду понять, какая личность смотрит через эти стальные серые глаза. Это заставляло его нервничать.

Между Изобель и доктором Шелдоном сидел Грег Стинсон. Джона мало с ним пересекался, так как они с Грегом оба избегали контакта с обществом. В то время как Джона что-то видел, Грег слышал голоса. Грег был шизофреником. В каком-то смысле он был как Джона. Он тоже хронически отказывался от лекарств. Однако, в отличие от Джона, Грег рутинно позволял докторам убеждать его, что приводило его к циклу мании, медикаментов, застоя, затем к конечному бунту — ополоснуть и повторить.

С другой стороны, от доктора Кэллоуэй была женщина, которая прошла мимо Джона в коридоре. Он никогда раньше её не видел. Она была полной и с милым лицом, несмотря на тёмные круги под глазами. Она выглядела относительно нормальной, просто уставшей, поражённой. Джона охватило любопытство насчёт неё, но это был не личный интерес — он не был уверен, что способен на такое — скорее писательское любопытство.

Рядом с загадочной женщиной сидел Итан Грофф, результат второй войны в Персидском заливе, пронизанный ПТСР и проблемами со злостью, за которые никто не мог его винить — очередной разрушенный юноша, брошенный государством. Рядом с ним была Холли, а рядом с ней Келли Уилсон, молодой парень, едва ли достаточно взрослый, чтобы голосовать, классический асоциальный человек.

— Джона? — терпеливый голос доктора Шелдона вырвал его из мыслей.

— Хмм?

— Ты остался последний, — доктор наклонил голову, изучая его взглядом сочувствия и грусти. По всему его лицу было написано: «Бедный простой псих».

Куда делось время? Джона всегда чувствовал себя отстранённо во время своего парения, отсюда и название, но он стал исчезать чаще, чем когда-либо. Он полагал, что всё усложняется. Может быть, в конце концов он перейдёт в кататоническое состояние и будет потерян всегда.

Доктор Шелдон прочистил горло, и Джона понял, что снова начал парить.

— Эм. Я не особо знаю, что сказать.

— Знаешь, — сказал Шелдон, без злости.

Чувствуя на себе все глаза, Джона наблюдал за собой откуда-то из далёкого угла комнаты, крепче обтягивая на груди свой халат.

— Меня зовут Джона. Я писатель. У меня несколько разных псевдонимов, под которыми я пишу детективы, романы и поэзию. Это хорошая профессия для такого, как я, так как не приходится особо взаимодействовать с внешним миром. Кстати говоря, я, эм… Я здесь добровольно — в Ривербенде, не на групповой терапии, — прояснил он, вызывая несколько смешков, включая смешок Шелдона. — Можно сказать, я сам себя сдал. Я делаю это, проверяюсь, пару раз в год.

— Кто в своём здравом уме так поступает? — выпалил Злой Кевин.

— Ну, я думаю присутствующее окружение будет хорошим показателем, что я не в здравом уме, так ведь? — ещё больше смешков, и Злой Кевин закрыл свой большой рот. — Я прохожу через такие периоды, когда всё просто становится… тяжелее. Я перестаю спать — не то что я когда-нибудь хорошо сплю, но это просто прекращается. Есть времена, когда мне кажется, что глаза просто закроются против моей воли, но затем я прохожу мимо этого, и всё отчасти замирает. Я вижу видения; по большей части, мою мёртвую мать, но иногда пожар и… другие вещи. Если мне случайно удаётся заснуть, в итоге я расцарапываю себе руки и лицо, будто тону в своём подсознании и пытаюсь вырваться обратно на поверхность. В любом случае, я прихожу сюда успокоить шторм. Я знаю, что многие из вас не согласны, но для меня это безопасное место. Когда мир становится лоснящимся и пустым, как пластмассовая вырезка, и единственной моей компанией становятся призраки, я всегда знаю, что Ривербенд по-прежнему на месте…

Джона встряхнулся, сфокусировав обратно размывшийся взгляд и вернувшись в круг. Края по-прежнему были серыми и мутными, как задержавшаяся виньетка на снимке комнаты, на которую он смотрел из какого-то отдельного угла реальности. Будто пространство стало вакуумом, все звуки поглощались целиком. Даже Злой Кевин перестал дышать ртом. Они все смотрели на Джона с отвисшими челюстями, с выражениями лиц от жалости до удовлетворения. Не считая доктора Кэллоуэй — эта стерва казалась смирившейся. Будто с неё хватит. Она не думала, что ему можно помочь. Лучшее, на что она могла надеяться, это интересная страница для её второсортного медицинского журнала.

Доктор Шелдон сделал успокаивающий вдох и прочистил горло, неловко перекладывая бумаги.

— Спасибо, что поделился, Джона.

Он говорил почти серьёзно. Джона мог бы купиться, если бы док мог встретиться с ним взглядом. Но эти серо-зелёные радужки метались из стороны в сторону в неспокойном ритме, ни разу не пересекаясь с глазами Джона.

— Кто-нибудь ответит на откровения Джона? — спросила доктор Кэллоуэй.

Кевин поднял руку — он больше не казался злым — и доктор кивнула ему. Он на мгновение взглянул на Джона, затем отвёл взгляд.

— Мне помогает осознание, что некоторым людям хуже, чем мне, — сказал он, затем поморщился. — Это прозвучало неправильно.

Джона рассмеялся, и звук отдался эхом внутри его крепкого черепа, в забитом ватой мозгу.

— Нет, я понимаю. Ты прав, помогает чувство, что ты не одинок — даже когда хочешь остаться один.

Кевин кивнул, будто понял, но Джона в этом сомневался.

— Почему ты не можешь спать? — спросила Изобель, хотя, судя по её позе и тону Джона думал, что на этот раз это может быть Ким.

Он пытался серьёзно подумать об этом. Так много зависело от физического состояния, он буквально просто не мог отключить свой разум, сдаться этому усыпляющему гомеостазу. Но были ещё и психологические факторы.

— Думаю, часть меня думает, что если я позволю себе уснуть, кошмары могут меня убить.

— В смысле напугать до смерти? Или заставить тебя сделать что-то, что тебя убьёт?

— Нет, в смысле буквально меня убьют. Будто мой отрешённый отец или призрак матери, или несколько других кошмарных людей обовьют руками моё горло и просто… сожмут. Или бросят меня в огонь. Там всегда огонь.

Изобель-Ким выглядела напуганной. Джона подумал, что её может стошнить, или она убежит, судя по её посеревшему лицу. Имея в себе злобную черту, он подмигнул и усмехнулся ей. Она взвизгнула и бросилась к двери. Джона заметил, как дёрнулись губы Рохана — потому что Рохан мог понять, когда он шутит с другими постояльцами — но посмотрев на новичка рядом с ним он застыл. Глубокий взгляд голубых глаз пригвоздил его к месту, встретившись прямо с его глазами, и намёк на узнавание зашевелился на задворках разума Джона. Джона остолбенел, потому что, в отличие от докторов, новичок мог посмотреть на него. Новичок мог встретиться с ним взглядом. И Джона видел его где-то раньше, он был уверен в этом.

Доктор Шелдон ущипнул себя за переносицу двумя пальцами, в то время как стерва казалась слишком самодовольной. Для Джона было очевидно, что она что-то замышляет. Она хотела избавиться от него, запереть его — официально заключить его под стражу — как вчера.

Перемешав ещё больше бумаг, Шелдон наклонился вперёд и обратился к группе.

— Думаю, это хороший момент для того, чтобы закончить на сегодня. Я горжусь вами всеми за то, что вы попробовали…

Джона мысленно заглушил его голос. Он просто продолжал смотреть на новичка, желая, чтобы собрание закончилось, Рохан мог бы его представить, и Джона удовлетворил бы своё любопытство. Где он видел этого парня раньше? И почему это ощущение было таким знакомым, будто глухое эхо бывшей страсти?

Голос Шелдона прорвался сквозь его бессознательность, привлекая его внимание обратно к настоящему.

— Джона, я бы хотел встретиться с тобой один на один в моём кабинете.

Ошеломлённый, Джона резко развернул голову, чтобы посмотреть на Шелдона, на лице которого отражалось извиняющееся сочувствие. К тому времени, как он повернулся обратно, Рохан и новичок уже ушли.

***

На следующий день Джона чувствовал себя относительно ясно. Он не видел никаких мёртвых родственников, ничего не горело, и он впервые чувствовал, что действительно находится в собственном теле. Он знал, что это долго не продлится. Постоянное ощущение танца на краю обрыва, в ожидании одного промаха, который снова отправит его в пустоту.

Он сидел в кресле-качалке, которое стало известно, как «кресло Джона», и смотрел, как садовник Гарри убирает снег с веранды рядом с окном. Сутулый старик наклонился высыпать из ладони соль на плитку, а затем пошёл дальше во двор.

Как обычно, Джона потерялся в тепле солнечного света, настолько, что опешил, почувствовав позади себя чьё-то присутствие. Это было просто изменение в воздухе, перенос молекул, а затем новый запах — острый и головокружительный, смесь кедрового дыма и Олд Спайс. Джона слышал его раньше, вчера. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать, что за ним стоит блестящий новичок.

И вот так просто, представив мужчину в уме с его странными, лохматыми светлыми волосами, синими глазами и мальчишескими чертами, Джона вспомнил. Тогда он был намного моложе, мальчик из телевизора, перед которым мать сажала его каждый раз, когда больше не могла справиться с его проклятой тишиной. Этот мальчик, его милое лицо и ещё более сладкий голос спасали Джона больше раз, чем он мог сосчитать, помогая ему продержаться ещё один день.

Глядя не моргающим взглядом в окно, Джона глубоко вдохнул этот аромат и обратился к спектральному воспоминанию Кайла Чейза.

— Я знаю тебя, — прошептал он.

Воздух замер, когда движение позади него прекратилось, будто мужчина превратился в камень.

— Когда-то я тебя любил.

Шаги. Тихие, чёткие удары кожи о линолеум, пока Джона не оказался лицом к лицу со своей мальчишеской любовью. Ну, скорее лицом к груди, так как Джона сидел, а Кайл нависал над ним. Конечно, это был не Кайл, не совсем. Хоть Джона напрягся, копаясь в слоях воспоминаний, он не мог извлечь оттуда настоящее имя этого мальчика... мужчины.

— Прости? — спросил не-Кайл, густые брови поднялись к линии волос.

Джона попытался печально улыбнуться, и практически услышал, как его кожа треснула от усилий.

— Прости, новичок. Здесь всем хорошо известно, что в моих словах мало смысла. Я хотел сказать, что раньше смотрел твоё шоу.

— Оу. Я, эм... правда?

Джона наполовину кашлянул, наполовину фыркнул, потому что это был его ближайший к смеху звук.

— Тебя это удивляет?

— Да… Нет! Просто иногда я забываю, что люди, которые смотрели моё шоу, сейчас уже все взрослые люди. Большую часть времени я всё ещё чувствую себя ребёнком, так что отчасти это застаёт меня врасплох, — он провёл рукой по копне своих взъерошенных волос — выбеленных, будто по-прежнему играл калифорнийского сёрфера на телевидении — а затем присел, чтобы быть на уровне Джона.

— Думаю, ты первый, кто назвал меня взрослым. Меня называли по-разному, но так никогда. Кроме того, я не такой взрослый, каким выгляжу.

— Да? Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Оу. Ого.

— Да, я знаю. Вот, что делает с тобой тяжёлая жизнь и сумасшествие, — объяснил Джона без намёка на ехидство.

— Ох, нет. Прости, это прозвучало неправильно… Ты не выглядишь плохо. На самом деле, даже наоборот. Ты выглядишь… да, во всяком случае, ты прав, ты просто выглядишь старше двадцати трёх. Не в плохом смысле.

— Полегче. Всё действительно нормально. Меня довольно тяжело оскорбить. Большинство вещей, которые ты можешь сказать обо мне, в любом случае окажутся правдой, — Джона вытер вспотевшие ладони о свои спортивные штаны и потянулся к нему. — Джона Рэдли.

— Кэмерон Фокс, — Кэмерон взял его руку, пожал и задержался на секунду дольше, чем было положено.

— Должен признать, я хотел представиться потому, что не мог вспомнить твоё настоящее имя. Полагаю, ты не захотел бы, чтобы я называл тебя Кайлом.

Смех Кэмерона был тихим, уютным, как ложка мёда в тёплом чае.

— Нет, полагаю, не хотел бы. Приятно познакомиться, Джона Рэдли. Рэдли — необычная фамилия.

— Это правда. Не такая необычная, как можно подумать, но да… В школе мне приходилось иметь дело с начитанными учениками, которые постоянно называли меня «Страшилой» (прим. Артур «Страшила» Рэдли — персонаж романа «Убить пересмешника» Харпер Ли). Но это была сельская местность в районе Аппалачей, так что проблема была не всегда, если ты понимаешь, о чём я.

Джона видел, что Кэмерону понадобилось мгновение, чтобы понять отсылку, но когда понял её, он снова хохотнул.

— Так что заставило тебя решить присоединиться к замечательному миру психиатрической заботы? — спросил Джона.

Что-то мелькнуло в глазах Кэмерона, туча, мгновение нерешительности,прежде чем он ответил.

— Меня арестовали.

— А, ты один из парней Рохана, — Джона сохранял голос нейтральным, стараясь, чтобы не показалось, что он кого-то осуждает, вроде людей из стеклянных домов и всё такое… — Испытуемый во всех смыслах слова.

Кэмерон опустил голову, глядя на уродливый потёртый линолеум.

— К несчастью.

— Эй, у нас у всех есть прошлое. По крайней мере, у тебя есть будущее.

Эта светлая голова резко поднялась, и Кэмерон посмотрел на него с открытым ртом.

— У тебя тоже, Джона.

Джона грустно покачал головой, затем уловил пару тёмных зияющих глазниц, глядящих через окно. Одна из мёртвых девушек, конечно же, как раз когда он снова начал чувствовать себя человеком.

Он избежал зрительного контакта, когда обратился к Кэмерону.

— Тебе пора идти, — прошептал он.

— Джона…

— Иди! — Джона крикнул это голосом с ноткой отчаяния. Раньше его это никогда не волновало, но он не хотел, чтобы этот мужчина увидел, как он исчезает, как он парит. Его глаза наполнились слезами, чего раньше никогда не случалось в Ривербенде, и ему стало стыдно. — Пожалуйста.

— Новичок! — глубокий тенор Рохана прозвенел в гудящем воздухе, разрезая напряжение между ними. Кэмерон напрягся, и его ноги, казалось, послушались Рохана раньше, чем всё остальное. Он бросил ещё один грустный взгляд на Джона, прежде чем его увели.

Как только Джона остался один, его начало трясти. Он сильно дрожал, хотя внутри горел, и слёзы Джона лились пылающими ручьями по его щекам. Он прижал ладони к своим глазницам, пока они не заболели, и в конце концов слёзы прекратились. А затем не осталось ничего, кроме дыма.

Глава 5

В одной из стандартных палат в сотовой ячейке похожего на улей спального крыла, Кэмерон стоял напротив Рохана, а между ними находилась больничная койка. Он схватил края больничной простыни, когда мужчина её натянул. Вместе они накрыли ею матрас и заправили. Как только они закончили заправлять кровать, Рохан наклонился поднять кучу грязной одежды с пола и бросил её в громоздкую передвижную корзину.

— Я думал, что ты медбрат, — размышлял Кэмерон.

Рохан покачал головой и криво ему улыбнулся.

— Это тебе не Майо, Кэм. У нас нет сотен сотрудников. Обязанности медсестёр часто пересекаются с обязанностями опекающих. Это часть нашей работы — убеждаться, что постояльцы в безопасности и удобстве, так что сегодня утром мы застилаем кровати. У тебя с этим проблема? Звони судье.

Кэмерон знал, что Рохан дразнит его, прямо как он дразнил здоровяка. Если честно, он бы предпочёл менять простыни, чем гнить в вытрезвителе в каком-то захолустье.

— Нет, всё в порядке. Я не против это делать, просто по-прежнему пытаюсь понять, кто чем занимается.

Рохан кивнул.

— На это нужно время. Наша работа плавающая, всегда изменяется. Мы должны адаптироваться к любой появляющейся ситуации.

После жеста от Рохана, Кэмерон взялся за ручки тележки со стиркой и выкатил её из комнаты. В коридоре стояла ещё одна тележка, со стопкой свежего постельного белья. Они переместились и проехали несколько метров до следующей комнаты.

— То групповое собрание было довольно напряжённым, да? — спросил Рохан, пока они снимали с матраса старые простыни. — Я хотел спросить тебя об этом, но увяз в других вещах. Как оно тебе?

Думая над этим, Кэмерон оглядел комнату. В отличие от комнат других постояльцев, эта была лишена любых личных штрихов — того малого, что позволялось пациентам, что делало каждую комнату уникальной. Никаких рамок для фотографий без стекла со снимками улыбающихся членов семьи, никаких плюшевых животных или домашних покрывал, никаких картин на стене, никакого пухлого Будды или унылых распятий. Для наблюдателя со стороны эта комната могла показаться свободной. Это было любопытно. Кэмерон сделал мысленную заметку спросить об этом позже.

— Напряжённое — это практически лучшее описание. Я никогда не встречал людей, которые так открыто говорят о… Не знаю, о психологических проблемах. Полагаю, раз у моего отца был менталитет в стиле «подбери сопли», я просто не привык к этому.

Рохан задумался, глядя на занавешенное окно на другом конце комнаты.

— Да, я понимаю. Мои предки тоже были такими. Наверное, поэтому я начал действовать по-другому. Ввязался во множество проблем дома, на острове.

— Ты? Правда? — Кэмерон был в шоке. Рохан казался таким честным, ответственным парнем. Он практически управлял больницей.

Изучив Кэма взглядом, Рохан наклонил голову. Он будто вёл какой-то внутренний разговор, решая, чем поделиться, а что скрыть.

— Я не просто начал программу общественных работ, я был первым испытуемым.

— Без шуток?

Рохан усмехнулся и покачал головой.

— Без шуток. Так что, когда я говорю позволить программе помочь тебе, я говорю по опыту, а не как твой начальник. Понимаешь меня?

От этого Кэму отчасти снесло голову. Рохан был таким самоуверенным, держал всё под контролем, и Кэмерон не сомневался, что без него Ривербенд развалится. И всё же, он был проблемным подростком, прямо как Кэмерон сейчас был проблемным двадцатисемилеткой. Рохан чего-то добился, стал кем-то важным и казался счастливым находиться там, где был. «Может, он прав», — подумал Кэмерон, затем сказал то же самое Рохану.

— Хорошо, — сказал Рохан, будто они только что решили нечто важное. — Давай закончим здесь. После этого блока можем пойти в общую комнату, чтобы составить компанию постояльцам.

— Рохан, чья это комната? — спросил Кэмерон, не в силах больше сдерживать своё любопытство.

Тёмные глаза цвета красного дерева сосредоточились на нём, затем сузились. Почему этот вопрос вызывал у Рохана подозрение?

— А что? — спросил Рохан.

Кэмерон пожал плечами, внезапно застеснявшись и пожалев о вопросе.

— Просто интересно. Здесь нет никаких вещей. Никакого личного влияния или ещё чего-то. Здесь будто никто не живёт, но мы меняем простыни.

Тяжело вздохнув, Рохан заправил последний угол простыни и накрыл кровать одеялом.

— Это комната Джона Рэдли. Он никогда не приносит с собой ничего личного.

— Оу, — был слабый ответ Кэма. Он не мог объяснить, почему казалось, что от этой темы Рохану некомфортно. Ему явно не нравилось говорить о Джона, и он практически будто… защищал этого парня. — Он кажется милым. Я немного поговорил с ним, позже, после группового собрания.

Здоровяк бросил притворяться, что работает, и смерил Кэмерона опасным взглядом.

— Я помню. Он не «милый», он крайне проблематичный. Находиться рядом с людьми ему очень некомфортно, но он обычно слишком вежливый, чтобы что-то об этом сказать. Я не хочу, чтобы ты его беспокоил.

— Оу. Ладно, — сказал Кэмерон, медленно сдаваясь. — Но он первый со мной заговорил.

Рохана это ошеломило, затем сбило с толку.

— Хах. Что ж, это… необычно. И всё же, я хочу, чтобы ты очень осторожно проводил с ним время. Серьёзно, ему не хорошо. Для докторов он целая загадка — помнишь, я говорил тебе, что они даже не могут согласиться насчёт его диагноза. Он будто раздвоенный, смешанный мешок симптомов, которые словно меняются вместе с ветром. И он не говорит ни о чём до того, как приехал сюда, только о том, что люди уже знают — что его мать короткое время лежала здесь, пока не умерла.

— Что ж, чёрт возьми, — сказал Кэмерон за неимением более красноречивого ответа.

— Действительно. Так что просто будь осторожен. Ради него и ради себя самого.

***

Кэмерон сидел напротив Холли Кинер, наблюдая, как она перепрыгивает все его оставшиеся шашки. Она триумфально ему улыбнулась.

— Я снова выиграла! Боже, ты действительно отстойно играешь.

— Может, это просто ты слишком хороша, — парировал Кэмерон.

— Это совершенно возможно, учитывая, что я играю в это почти четыреста раз в день. Мы здесь очень ограничены в плане того, как разрешено развлекаться.

Она улыбнулась, похоже потому, что так просто делают люди. В этом не было никакой радости. Кэмерон пытался смотреть мимо желтоватой кожи, натянутой на острые угловатые кости, и осунувшихся черт, чтобы увидеть, как она выглядела… раньше. Её длинные светлые волосы сейчас потускнели и поредели, но, должно быть, она была красавицей до того, как её сразила болезнь.

Она тихо фыркнула и начала убирать шашки.

— Прости, не хотела испортить настроение. Это хорошее место, какое бы оно ни было. Просто тяжело не чувствовать меланхолию время от времени. И одиночество.

— Полагаю, поэтому нам, испытуемым, дают пару свободных часов каждый день, чтобы прийти потусоваться, — предположил Кэмерон.

— Мило, что ты считаешь это своими «свободными часами». Уверена, тебя бы здесь не было, будь у тебя выбор.

— Ты шутишь? Я только что переехал сюда из Нью-Йорка. Я живу в крохотной студии и не знаю буквально никого другого! Вы, ребята, моя социальная группа, — подмигнул он, счастливый от того, что смог вызвать у неё искренний смех.

Холли отодвинула свой стул от стола и встала, оставляя собранные в коробку шашки на месте.

— Спасибо за игру. Мне пора в столовую, за своим прописанным питанием. Надеюсь, увидимся позже.

— Конечно. Пока, Холли.

Кэмерон и сам начал вставать, но остановился, когда на стол упала тень. Над ним навис Джона, освещённый со спины большими окнами так, что был практически просто силуэтом. Почему-то, Кэмерон узнал его без проблем, даже когда его лицо по большей части было скрыто тенью.

— Не против, если я присяду? — прозвучал его обманчиво глубокий голос.

Кэмерон заставил свою челюсть закрыться и кивнул с широко раскрытыми глазами. Он не понимал, откуда бралось его восхищение Джона, оно просто было, будто и всегда. Он молчал, пока Джона садился напротив него. Он с опозданием вспомнил предупреждения Рохана, так что не отрывал глаз от стола, время от времени бросая тайные взгляды на Джона, придумывал и отвергал несколько способов начать разговор.

Улыбка Джона была такой же мягкой, как бежевые обои, и его взгляд сосредоточился на точке где-то за левым плечом Кэма. Его зрачки расширились, став большими чёрными дырами, которые почти полностью поглотили карие радужки. Очевидно, он видел то, чего не видели другие. «Ему не хорошо», — говорил Рохан. Может, он наконец видел то, о чём говорил мужчина.

Кэмерон неловко хмыкнул и постучал пальцами по столешнице, просто чтобы заполнить тишину, что привлекло внимание Джона обратно к нему. Эти бездонные чёрные озёра бродили по нему, разделяя его на части, чтобы посмотреть, что внутри. Кэмерон никогда в жизни не чувствовал себя более обнажённым и умирал от желания спросить, что Джона видит своим сверхчувствительным зрением. Он был практически уверен, что из-за этого попадёт в неприятности.

На лице Джона появилось знающее выражение.

— А, Рохан предупредил тебя насчёт меня, да? Поэтому ты так дёргаешься, — он даже не потрудился сформировать это как вопрос.

Пожав плечами, Кэмерон принялся дёргать за порванный край коробки от шашек.

— Он просто хотел убедиться, что я тебя не потревожил. Сказал, что тебе не нравится находиться среди людей.

— О, не нравится, — как ни в чём не бывало сказал Джона.

— Тогда почему… — Кэмерон позволил предложению оборваться, затем помахал жестом между ними двумя. Если Джона так сильно ненавидел людей, то почему сидел здесь с ним, будто они собирались пить чай?

— Не знаю почему. Это я нацелен выяснить. У меня странная реакция на тебя, Кэмерон Фокс. Ты меня интригуешь.

— Я? Едва ли я интригующий.

— О, но так и есть, — он махнул рукой, будто говоря, что это не важно. — Мы дойдём до этого позже. С тобой я чувствую себя в безопасности. Не уверен, то ли это потому, что ты это ты, то ли потому, что ты Кайл. Я раньше постоянно смотрел твоё шоу по программе. Иногда это было единственное, что заставляло меня чувствовать, что я всё ещё дышу.

Краткая, небрежная улыбка осветила его лицо, и каким-то образом Кэмерон понял, что он потерялся в воспоминаниях.

— Мама рассказывала об этом своим подружкам, как какую-то милую историю. Так она узнала, что я гей, потому что я был сильно влюблён в тебя — в Кайла — в таком юном возрасте, и это просто так и не прошло. Конечно, концепция «я таким родился» была для неё совсем потеряна. Она думала, что я гей из-за… — Джона резко прервался. Его глаза расширились, и на этот раз зрачки сузились до крохотных точек. Он резко вдохнул и показался ошеломлённым, неуверенным… сбитым с толку.

— Из-за чего? — осмелился спросить Кэмерон.

Джона заметно встряхнулся, и Кэмерон на самом деле увидел, как он замкнулся в себе.

— Случилось кое-что плохое, когда я был ребёнком, вот и всё. Некоторые доктора считают, что поэтому я такой, какой есть, но они не могут быть уверены, потому что я им не расскажу. Никогда. Есть вещи, на озвучивание которых не стоит тратить кислород.

— Понятно, — сказал Кэм, хотя на самом деле не понимал, и они оба это знали. — Тогда давай сменим тему. Ты много обо мне знаешь. Так чем ты зарабатываешь на жизнь… ну знаешь, когда ты не здесь?

— Я писатель, художник, поэт, называй как хочешь. Ели это отрасль творчества, возможно, я это пробовал, — он развратно подмигнул, что вызвало у Кэмерона смех, даже когда он наполнился теплом, несмотря на неприемлемость таких чувств.

— Что ты пишешь? Ты что-то публиковал? Может, я что-то читал? — спросил Кэмерон, заинтригованный тем фактом, что у этого мужчины была совсем другая жизнь за пределами искусственного окружения, созданного в границах Ривербенда.

Губы Джона изогнулись, и хоть он на самом деле не улыбнулся, его явно развеселили все эти вопросы, а не оттолкнула открытость Кэма, как часто бывало с людьми.

— Детективы и романы, да и может быть.

— Уточнишь? — Кэмерон наклонился вперёд, поставив локти на стол. Он образовал экранного персонажа из приветливого идиота, который оказался музыкальным гением. Это перенеслось на его участие в «Фоксфаер», в то время как на самом деле он был ненасытным читателем и любил узнавать практически всё и обо всём. Он просто никогда не мог скрыть это изображение.

— Эм… давай посмотрим. Ты когда-нибудь читал «Труп в воде»?

— Ну, я читал книгу с названием «Труп в воде», но автором был… Харпер Дж. Финч, кажется.

Джона наклонил голову и пошевелил пальцами в пародии на приветствие.

— Псевдоним.

— Ты — Харпер Дж. Финч? Ты шутишь?

— Определённо не шучу. Так как я уже Рэдли, то подумал, почему бы не поиграть с отсылками к Харпер Ли — конечно же, «Дж» значит Джона. Ещё я пишу романы под именем Эммерсон Лайонс, и поэзию как Джои Маршал.

Кэмерон замер. Он совершенно застыл, потому что Джона будто забрался в его подсознание, в его психику, и вытащил это имя.

— Джои Маршал, — произнёс он еле слышным шёпотом. Как подросток, осознающий, что он гей, он зачитывался поэзией Джои Маршала, которая была будто хроникой жизни встревоженного подростка, борющегося с проблемами ориентации, и с намёком на детскую травму. Это было как иметь друга, с которым можно поделиться опытом, когда он не мог рассказать никому, что чувствует на самом деле. Он знал, что Джои Маршал молод, но Джона едва ли был подростком, когда опубликовал своё первое стихотворение. Это было ошеломительно.

— Да, ты его знаешь? — выражение лица Джона стало настороженным.

— Я… я… да, знаю. Я даже не уверен, что могу говорить об этом, — Кэмерон всегда стеснялся своей любви к поэзии, которую высмеяли бы в его семье мужественных мужчин и женщин-пацанок. Знала только его мать — ещё один секрет, который умер вместе с ней. — Я проходил тяжёлые времена, и стихи Джои… твои стихи держали меня на плаву.

Джона прочистил горло и отказывался встречаться с ним взглядом.

— Очень круто это слышать, приятель. Я рад, что тебе это помогло.

— Да, я… я однажды положил один стих на музыку, пытался уговорить группу взять его как трек в один из альбомов — конечно, я бы связался с тобой, чтобы получить разрешение — но они не согласились. Сказали, что это не подходит их имиджу. Так что я просто оставил всё себе.

Наконец, Джона действительно посмотрел на него.

— Я хотел бы как-нибудь это послушать.

Чувствуя, как горят его щёки, Кэмерон опустил голову.

— Конечно, наверное, я мог бы как-нибудь принести с собой гитару, если разрешат.

— Уверен, другие постояльцы тоже были бы рады послушать, как ты играешь. Здесь иногда становится скучно, даже когда к нам для компании присылают новичков.

Кэмерон хохотнул.

— Да, могу представить. Я сейчас не лучший источник веселья.

— О, я считаю тебя очень интересным, — сказал Джона.

Кэмерон ждал, что он отсмеётся, преуменьшая слова, но эти глаза оставались серьёзными и ровными.

— У тебя хорошо получается, — продолжал Джона.

Бесконечно смущённый, Кэмерон сам попробовал пошутить.

— Да, это я, Кэмерон Т. Фокс, бывшая поп-звезда, превратившийся в профессионального шута в сумасшедшем доме, — как только слова сорвались с его губ, он пожалел о них. Ему действительно нужно было научиться быть более корректным насчёт таких вещей. — О боже. Мне чертовски жаль. Я всё ещё работаю над тем, чтобы сломать свои стереотипы, и у меня всегда была привычка болтать до того, как подумать. Боже, это было так грубо…

Его прервал энергичный взрыв смеха от Джона. Он никогда раньше не слышал ничего подобного, и это превратило лицо мужчины из красивого в загнанном плане в по-мальчишески ошеломляющее. Его оливковая кожа сияла, когда он смеялся, как и его прищурившиеся карие глаза. Его шрамы будто исчезли, и бритая голова казалась менее пугающей. Это был проблеск ребёнка, которым он мог быть.

Затем Кэмерон заметил, что в комнате стало тихо — абсолютно тихо — и большинство других постояльцев замерли на месте. Это вызвало у него ощущение, что звук смеха Джона был для них таким же чужим, как для него. Один за одним, остальные начали улыбаться, хихикать и усмехаться, будто если косвенно разделят этот момент, то смогут коротко взглянуть на удовольствие Джона, прикоснуться к нему и принять в себя. Когда смех прекратился, они все угасли и посерели, возвращаясь к своему беспросветному существованию.

— Поверь мне, меня не так легко обидеть, — сказал Джона, вытирая слёзы радости с глаз. — Так что означает «Т» в имени Кэмерон Т. Фокс?

— О нет, этого я тебе не скажу.

— А я подпишу тебе несколько книг…

Тяжело вздохнув, Кэмерон понял, что его раскроют. Он очень хотел эти книги.

— Моя мама… она была огромной фанаткой «Звёздного пути». Просто огромной.

Очередной головокружительный смешок от Джона, и повернулось ещё несколько голов.

— Тиберий?

— Ты знаешь. Она любила Кирка.

— Она была фанаткой Шетнера или предпочитала Кирка в исполнении Пайна?

Сердце Кэма оборвалось при упоминании наименее любимой им темы. Он задумался, сможет ли когда-нибудь думать о своей маме и не чувствовать этой ноющей пропасти потери глубоко внутри. Он прижал руку к животу, будто чтобы отогнать это чувство.

— К сожалению, мы потеряли её задолго до того, как Пайн сыграл Кирка.

Лицо Джона мгновенно стало серьёзнее, но вместо жалости, которую он обычно видел у людей после этих слов, он увидел нечто другое. Он увидел не только сочувствие, но и сходство. Джона точно знал, что чувствует Кэмерон. Затем он вспомнил, как Рохан говорил, что мать Джона умерла в Ривербенде.

— Чёрт, прости, — говорил Джона. — Я тоже потерял мать, — в его глазах снова появился этот далёкий, загнанный взгляд, отслеживающий в комнате что-то, чего не было, или чего не видел никто другой. — Так что я хочу, чтобы она просто оставила меня в покое, чёрт возьми.

***

Прокрутившись несколько часов, Кэмерон наконец отказался от мысли заснуть. Автобус из Ривербенда появится перед его крохотной квартирой на первом этаже менее чем через четыре часа, а сна у него ещё не было ни в одном глазу. Предыдущий день был беспокойным, мягко говоря. Между необычными разговорами с Джона и очередным приёмом у доктора Шелдона, Кэмерон остался с чувством смятения.

Доктор Шелдон не брался сразу говорить то, что думает — Кэмерон не был уверен, что мозгоправы так вообще делают — но этот мужчина ясно дал понять, что в меню будет депрессия. Кэмерон не до конца справился со смертью матери, от этого и потеря единственного собеседника насчёт ориентации. Его воспоминания о ней всё уменьшались, не оставляя ничего, кроме прозрачной киноплёнки, которая будет мерцать и тормозить в его разуме. Казалось, одиночество с каждым днём обхватывает его всё крепче.

И вот, он околачивался в каком-то сонном городке посреди гор неизвестности, даже без машины и прав, чтобы её водить. Он едва говорил со своей семьёй с тех пор, как приехал в Северную Каролину — он полагал, что они избегают неловких разговоров так же, как и он. Единственными людьми, с которыми он как-то контактировал, были сотрудники и постояльцы Ривербенда. Джона.

И эта была нить мыслей, за которой он не должен был следовать. Кэмерон прекратил попытки заснуть, практически со злостью сбрасывая с тела одеяло, а затем задрожал, когда прохладный воздух коснулся его почти обнажённой кожи. Он потянулся за своей фланелевой пижамой, лениво накинутой на стул, и натянул её, пытаясь не давать зубам стучать. Затем он в несколько щелчков поправил терморегулятор. Ему нужно было, чтобы к его возвращению было тепло.

Когда «Чейз и Слоан» закончилось, и образовалась группа, семья Кэма собрала вещи и переехала из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, войдя в музыкальную индустрию Манхэттена. Кэмерон любил Нью-Йорк, заряженную электричеством атмосферу, еду, людей; он любил там всё. Возможно, по этому он скучал больше всего после вынужденного переезда в Северную Каролину, может, даже больше, чем по своей семье.

От чего он не мог отказаться, так это от образа жизни, который был у многих жителей Нью-Йорка. Кэмерон называл это «культурой патио», рождённой из необходимости максимизировать функциональность маленьких пространств, которые так часто были стиснуты городом — коллективный обычай растягивать окружающую среду, устраивать вечеринки на крышах и пожарных лестницах. В таком духе, Кэмерон превратил маленький бетонный дворик своей студии в городской оазис, несмотря на все открытые пространства, которые окружали карликовый город Фолли-Крик, штат Северная Каролина.

Взяв толстый шерстяной плед со своего футона, Кэмерон открыл раздвижную стеклянную дверь и вышел на свой крохотный островок одиночества. Он свесил с выступа балкона пластиковые панели, такие, как используют для укрытия лодок от непогоды, но оставил одну расстёгнутой и поднял вверх, чтобы выпустить дым из своей маленькой трубы.

Рядом с терракотовым камином он держал стопку дров и корзину щепок для розжига. Иногда он использовал газету, но ничто не могло сравниться с треском огня, рождающегося от кедровых щепок и испанского мха. Много лет назад, до Лос-Анджелеса — сейчас казалось, будто это было сто лет назад — Кэмерон был обычным ребёнком из Болдер, Колорадо, и отец водил его в поход и разрешил присоединиться к скаутам. Время от времени, оставаясь один в темноте, Кэмерон хотел, чтобы этого никогда не было — Калифорнии, «Чейз и Слоан», Нью-Йорка, «Фоксфаер» — но затем он думал обо всём хорошем, что при этом произошло, и чувствовал себя ужасно виноватым.

Кэмерон хохотнул сам себе.

— Может, мне стоит рассказать об этом Мозгоправу Шелдону. Он, наверное, обделается от восторга, — сказал он в пустоту ночи.

Укутав плотнее одеялом своё скрытое под фланелью тело, Кэмерон наклонился развести огонь, плавными ровными движениями. Он не был уверен, что в доме разрешено устраивать на террасе камин, или что это вообще законно, но в Нью-Йорке это никогда их не останавливало. Кроме того, он проснулся с внезапной, необъяснимой необходимостью оказаться на улице, сбежать за пределы своей микроквартиры с её удушающей пустотой.

Как только огонь заревел внутри круглого, как живот Будды, камина, и ароматный дым радостно повалил из трубы и клубился в личной, скрытой за пластиком пещере Кэма, он устроился на мягком шезлонге. Он с запозданием пожалел, что не сделал себе чашку кофе или горячего какао, но он ни за что не собирался вставать, когда закрытый балкон начинало заполнять приятное тепло.

Кэмерон вздохнул и откинулся назад, глядя в тёмную-тёмную ночь. Он никогда не видел такой темноты, как минимум с детства в Болдере, и даже с того времени он не помнил ничего подобного. Холодный воздух щипал, густой и статически заряженный, но тяжёлый от обещания свежего снега. Лунный свет отражался от свежей пудры, уже покрывающей землю, создавая дезориентирующую иллюзию дня, контрастируя с давящей темнотой леса и неба. От этого Кэмерон сбивался с равновесия, чувствуя себя далёким… одиноким. Или, может быть, он уже испытывал такое, и ясная кристальная ночь издевалась над ним, отражая его внутреннее беспокойство.

Кэмерон чувствовал, как на него опустился давящий вес, отвратительный, но в целом знакомый, а затем он как всегда почувствовал невыносимую тяжесть того, что жив. То, что чувствуешь, когда не спишь в три часа ночи, зная, что нужно вставать в шесть и повторять всё заново, эту бесконечную ленту Мёбиуса, ленту существования. Иногда оно просто подкрадывалось к нему и готово было раздавить.

Крепче укутавшись в одеяло, Кэмерон уткнулся носом в подушки на шезлонге и отключился от бессмысленного мира. Если он и чувствовал тёплую влагу на щеках, и как его лёгкие содрогаются и дёргаются от рыданий, что ж, всем вокруг было плевать.

Глава 6

Наступил день стервы. Джона был назначен приём с доктором Ив Каллоуэй. Он был довольно уверен, что его ненависть к ней увеличивается его психозом, но это не меняло слабой ярости, которая жгла его желудок каждый раз, когда он смотрел на её худое лицо.

Доктор Шелдон настаивал, чтобы Джона ходил ко всем трём докторам Ривербенда, раз никто не мог согласиться насчёт его диагноза. По его словам, один из них мог уловить что-то, что упускали другие. Но методы Кэллоуэй провоцировали Джона; она ковыряла и беспокоила его разум, будто он был каким-то образцом в лаборатории или существом в зоопарке. «Приходите посмотреть на сумасшедшего человека в его естественной середе обитания». У него никогда не было ощущения, что её это действительно волнует. Она искала объект для доклада, который прославит её как психотерапевта, но этого не будет — потому что она была стервой.

Они всегда встречались в её кабинете. Джона нравилось верить, что это потому, что она любит хвастаться своим кабинетом, который был больше, чем у Шелдона, и с окном. Стены были окрашены в глубокий бордовый цвет, с белой каёмкой. Огромный дубовый книжный шкаф занимал целую стену, переполненный журналами и книгами, опубликованными психологическими исследованиями и медицинскими справочниками. Возможно, это должно было подчёркивать её ум, но Джона считал это хвастовством.

Конечно, её стол был гигантским двойником шкафа, возвышаясь между женщиной на мягком чёрном кожаном кресле и Джона, замкнувшимся на стуле с твёрдой спинкой. Её светлые волосы были убраны с лица назад в тугой хвост, покрытые дюймом лака. Конечно же, ни один волосок не должен был выбиться. Её птичьи черты лица были доведены до совершенства точным макияжем, хотя результат был привлекательным скорее по-мужски, чем по-женски, и глядя на неё Джона чувствовал, что его слегка подташнивает. Но он был уверен, что это какой-то рефлекс Павлова на её стервозность.

Доктор Кэллоуэй устроила показуху, кладя свой диктофон перед Джона и включая его. Затем она слегка фыркнула и чопорно сложила руки на записной книжке на столе.

— Итак… мы снова здесь, Джона.

— Да, мы здесь, — повторил Джона, копируя её позу. Он делал так только с Кэллоуэй, потому что знал, что ей от этого некомфортно. Затем он наклонил голову и уставился на неё, своими широко раскрытыми от бессонницы глазами, что было обычным эффектом в начале приступа и неизбежным в конце. — Что вы хотели обсудить, доктор?

Её сильно накрашенные глаза максимально сузились, а губы сжались. Джона знал, как она к нему относится, хотел, чтобы она просто уже призналась и сказала это, чёрт возьми. Притворство он ненавидел больше всего. Если она собиралась быть стервой, то по меньшей мере могла бы отвечать за это. Вздохнув и слегка покачав головой, она откинулась на спинку кресла, со скрипом кожи и пружин.

— Как обстоят дела с тех пор, как мы виделись последний раз?

Фальш, фальш, фальш. Как ей удавалось звучать так искренне со своей сжатой челюстью, когда Джона знал, что она хочет только уничтожить его? Он отдёрнулся дальше от неё, сжимаясь на своём месте. Этот её лазерный взгляд сосредоточился на нём, её глаза перещёлкнулись на его лицо как хлыст.

— Что происходит в этой твоей голове? Ты считаешь, что я снова замышляю что-то против тебя?

Идея отношения. Снова. Она считала так, но на самом деле он просто знал. Она с самого начала пыталась убедить других докторов, что у него шизотипическое расстройство личности. Поначалу она считала, что это шизофрения, но у него не было достаточно признаков, чтобы подтвердить диагноз. Будто её зло, её стервозность были только в его голове. Он мог признать, что, может быть, отчасти это было так, но он не ошибался на её счёт. Он видел, как другие доктора, медсёстры, чёрт, даже другие постояльцы смотрят на неё, будто на кобру, которая сбежала из клетки в зоопарке.

— Тогда ладно, — сказала она на его молчание. — Может, мы начнём так: этот приступ как-то отличается от последнего раза, когда ты был здесь с нами?

Джона действительно задумался над этим, серьёзно задумался. На этот раз кошмары намного быстрее перешли в бессонницу. Его разрыв связи с внешним миром казался более абсолютным, парил он всё дальше.

— Да, — сказал он и рассказал ей то, что пришло ему в голову.

Она нахмурилась, будто обдумывая его слова. Уставшие глаза Джона дёргались и теряли фокус, зрительные мышцы слабли от отсутствия отдыха. Вскоре бордовые стены перетекли в сырые серые камни потолка по краям. Он следил за изменением глазами, которые болезненно крутились в глазницах, пока больше не смог разобрать, где верх.

— У тебя видения, да? Прямо сейчас.

Горло Джона сжалось. У него было весёлое, провокационное желание не говорить ей — комната взрывалась призраками, а стерва не могла увидеть ни капли. Доктор Кэллоуэй не теряла решимости от его тишины. Разве хороший терапевт не должен держать свою варежку на замке, пока он разбирается со своими мыслями?

— Видишь ли, когда у тебя галлюцинации, ты делаешь глазами конкретную вещь. Это ясно как день.

Джона не нравилась эта мысль, так что он опустил веки, прикрывая окна в свою душу — или в психику — густым чёрным рядом длинных ресниц. Кэллоуэй хохотнула, будто знала, что он делает, и её это смешило. Джона хотелось что-нибудь в неё кинуть, хотя он никогда особо не был склонен к жестокости. В конце концов, это была ниша его отца.

— Почему ты мне так не доверяешь, Джона?

— Потому что вы считаете меня сумасшедшим. И не просто сумасшедшим, а стопроцентным, неисправимым и слетевшим с катушек, — Джона чувствовал это каждой клеткой своего естества.

— Я никогда ничего такого не говорила, — отмахнулась она. Она сжала губы. Её приторно сладкий парфюм парил между ними вездесущим облаком, отчего Джона тошнило. — Расскажи мне о своём отказе от лечения. Ты не хочешь поправиться, Джона?

Вопрос выбил его из колеи. Первым ему на ум пришёл ответ: «Конечно, я хочу поправиться, что за вопрос?» Но когда он подумал больше, этот аргумент оказался весомым. Он приезжал в Ривербенд во время парения, чтобы держать себя и всех остальных в безопасности, но отказывался от лекарств, сопротивлялся терапии при каждом возможном шансе и редко следовал правилам. Хотел ли он поправиться? Даже если он сам задавал этот вопрос, ему казалось, что стерва действительно эффективно промывает ему мозг. Чудеса никогда не прекратятся?

— Я… я хочу поправиться, но…

— Но что?

— Я думаю, может быть… Я не думаю, что это возможно. В смысле, может быть, я здесь просто топчусь на месте. Потому что то, что я вижу — вы называете это галлюцинациями — настоящее, как я и вы. Они рядом с тех пор, как… ну, долгое время. Полагаю, я просто не могу представить мир, где у меня другая реальность.

Кэллоуэй мычала, держа во рту ластик от карандаша, и смотрела на него своими проницательными и блестящими птичьими глазами.

— Я хочу, чтобы ты подумал над этим к нашему следующему приёму. Какой тебе будет казаться жизнь без галлюцинаций и иллюзий, без твоих мыслей о том, что люди охотятся на тебя или возвращаются из могилы, чтобы тебя забрать? Попробуй представить, как будет выглядеть день, полный «нормальности». Мы обсудим это, когда ты придёшь в следующий раз. Хорошо?

— Х-хорошо, — вяло ответил Джона, его брови опустились ниже на глазницы. Казалось, время прошло слишком быстро, и он задумался, как долго она разрешила ему просто сидеть и плавать среди своих призраков. Ещё он был дезориентирован тем, какой оборот принял приём. Он ожидал, что она будет тыкать и колоть его, как всегда, а он ускользнёт и разозлит её, как всегда. Вместо этого она заставила его задуматься, и ему было не совсем комфортно от этой идеи.

***

Джона смотрел на свою ладонь, прикреплённую к его руке, которая предположительно была прикреплена к его телу. Она выглядела как рука и, по всем правилам, принадлежала ему, но он не чувствовал связи с ней. Это было почти как протез или, точнее, будто кто-то совсем отрубил ему руку, а затем попытался пришить обратно, только перекрутил все нервы и прочее. Иногда всё тело Джона казалось таким, и это было ближе к концу приступа, но на этот раз дело было только в его левой руке.

Это приводило в замешательство, мягко говоря, будто физическое зеркало его эмоциональной отдалённости с окружающим миром. И он был всё ещё сбит с толку после приёма у доктора Кэллоуэй. Он был так уверен в своём мнении о ней — что она хочет только навязать ему свои смутные диагнозы и прилепить их, чтобы издать какой-нибудь изумительный доклад — но то, как она вела себя сегодня утром… Она заставляла его думать, что он всё это выдумал. Это был жестокий трюк для того, кто едва мог отличить реальность от психоза.

Джона был взвинчен, глубокий настойчивый зуд под его кожей вызывал ощущение, будто тысяча песчаных крабов ползают в попытках найти выход. Он редко чувствовал себя в Ривербенде как в ловушке, но в этот день стены сжимались вокруг него. Они набухали, расширяясь в его сторону, затем содрогались жутким живым пульсом, заполняя его уши повторяющимся: «убирайсяубирайсяубирайся». Но он не мог, так ведь? Он никогда не спрашивал о правилах, касающихся земель за пределами здания, потому что никогда не выходил на улицу. Слишком опасно.

Он уловил взглядом Кэмерона, который сидел в кресле рядом с плоским телевизором, показывающим яркое пламя в каменном очаге — единственный огонь, который допускался для постояльцев. Очевидно, пользуясь перерывом, юноша что-то читал, и когда Джона приблизился, это оказался один из его собственных романов. В голове Джона возникла гениальная идея. «Я попрошу новичка отвести меня на улицу», — подумал он. Может, этот новичок будет не совсем в курсе насчёт правил выхода на улицу.

Решительно шагая по общей комнате, Джона старался излучать ауру уверенности, будто имеет все права выходить на улицу. Он остановился перед креслом Кэмерона и улыбнулся победной, как он надеялся, улыбкой, но это наверняка была жуткая гримаса.

— Хочешь прогуляться, новичок?

Кэмерон уставился на него, затем опустил книгу, его бледная кожа порозовела, будто он смутился, что его застукал сам автор. Затем он слегка покачал головой и сузил глаза.

— Что ты сказал?

— Я сказал… Хочешь… Прогуляться? — Джона знал, что кажется придурком, но если он в течение пары минут не выберется из здания, то начнёт срывать с себя кожу, просто чтобы избавиться от жутких ползучих гадов. — Мне очень нужно выйти на улицу. Пожалуйста.

Кэмерон посмотрел на внешний вид Джона: фланелевые пижамные штаны — без шнурка — и потрёпанная майка с эмблемой Оксфорда.

— Ты ведь не особо одет для зимней прогулки, а?

Джона приподнялся на носочках, перемещая вес с одной ноги на другую. Он начал царапать руки, поначалу мягко, чтобы не привлечь внимания.

— В прихожей есть большая корзина, полная зимней ерунды. Нужно просто покопаться там, чтобы найти подходящий размер.

Кэмерон распутал своё длинное стройное тело и встал, кладя книгу на столик рядом с креслом.

— Ну, я в игре, только нужно спросить Рохана. Я не запомнил, кому что разрешено.

Джона чуть не сорвался, ведь просто закричать посреди комнаты было бы чертовски приятно, минут пять. Он коротко кивнул и показал, что подождёт на месте, пока Кэмерон спрашивает.

— Пожалуйста, поторопись, — прошептал он. Он намеревался сказать это еле слышно, но напряжение стрельнуло по спине Кэмерона, и он пошёл чуть быстрее.

Через несколько мгновений приглушённого разговора с Роханом, который бросил несколько настороженных взглядов в сторону Джона, Кэмерон вернулся, улыбаясь своей блестящей улыбкой Кайла Чейза и показывая ему большие пальцы. Сердце Джона дёрнулось от облегчения, и он не смог сдержать знакомый поток нежности, охвативший его. В конце концов, Кайл Чейз был его первой любовью.

Джона провёл Кэмерона по короткому коридору, который заканчивался тупиком в виде двери с кодовым замком. Видимо, Кэмерону дали все коды, потому что он быстро набрал какие-то цифры, и замок открылся с тяжёлым щелчком. Дверь открылась в маленькую прихожую, с одним из многих наборов стиральных машин и различными другими принадлежностями для стирки. В стены были вмонтированы две доски, обе с крючками, на которых висело несколько тяжёлых зимних пальто. Под ними стояло три пластмассовые корзины, полные зимней одежды.

Кэмерон покопался в вещах, пока не нашёл парку и зимний комбинезон. Он выбрал пару прорезиненных ботинок из ряда на полу и перчатки из маленькой корзины.

Джона перебирал вещи равнодушно.

— Значит, полагаю, нам можно выходить на улицу.

— Ну, Рохан сказал, что вся территория огорожена, так что… — голос Кэмерона прервался, и он поморщился. — Прости, приятель. Не хотел, чтобы это прозвучало как в тюрьме.

Зуд усилился так быстро, что Джона коротко кивнул и начал как попало одеваться.

— Всё в порядке. Всё так, как есть; мы все знаем, почему мы здесь.

В прихожей было прохладно, так как она не была утеплена, как внутренние комнаты, так что Джона погрузился в приятное тепло найденного пальто с высоким воротником. Из его горла вырвался истерический смешок, пока он натягивал старый шарф-трубу до своих скул.

— Готов? — произнёс он, приглушённым из-за хлопка голосом.

— Конечно, — Кэмерон набрал очередной код — скорее всего другой — для наружной двери, и она распахнулась на сладкий, морозный воздух.

Джона врезался в Кэмерона, суетясь, чтобы поторопить его выйти за дверь, вызывая у него весёлый смех.

— Где пожар, приятель?

Джона был благодарен за почти балаклаву, потому что она не дала Кэмерону увидеть, что он мертвецки побледнел. Пожар. Нет. Не сейчас.

— Просто нужен свежий воздух, как вчера. Идём, в той стороне есть тропа. Я каждый день вижу её через окна общей комнаты, когда садовник убирает снег.

Начиная с бойкой походки через метр снега, с которым ещё никто не разобрался, Джона повёл путь. У него не было в голове никакого пункта назначения, так как то, от чего он бежал, находилось в его голове. Он заглянул в лес, который окружал другую половину двора, присоединяясь к зданию в форме полумесяца и создавая полный круг. Укреплённый забор находился где-то в роще — за пределами поля зрения, за пределами мыслей.

Из леса за ними что-то наблюдало. Это могли быть животные или обычные феи, в которых большинство людей не верят; они не были угрозой. Ещё это могли быть монстры, звери, которые преследовали закоулки разума Джона, которые никогда его не отпустят. Он думал, что внешний мир поможет, и отчасти помог — он не чувствовал этой терзающей необходимости выпрыгнуть из собственной кожи, как раньше — но они преследовали его. Прямо за спиной и сбоку. Онор, те девушки с пустыми глазницами, Джона из детства и огонь… Он никогда не видел призрак Ангуса, никогда не видел его потому, что Ангус всё ещё был жив — если его отец появлялся, Джона понимал, что это галлюцинация. Может, поэтому Джона был сумасшедшим. Может, как только Ангус отправится в ад, как истинное дьявольское отродье, разум Джона освободится.

Джона… они звали его, порицая его своими укоризненными выражениями лиц, и тянулись к нему своими длинными костлявыми пальцами. Джона… Он отдёрнулся от них, ускоряясь. Чужой, но уж очень знакомый голос пробрался в его манию.

— Джона! Что происходит? Мне нужно за кем-то сходить?

Очень испуганное и озадаченное лицо Кэмерона вдруг появилось перед ним, их носы оказались в дюймах друг от друга. С опаской, крепкие руки опустились на плечи Джона, и он почувствовал, как тепло просачивается даже через вязаные перчатки. Кэмерон пару раз встряхнул его.

— Серьёзно, Джона, мне тебя ударить? Потому что я действительно не хочу это делать.

— Да, всё в порядке. Прости, прости, прости, — ответил Джона, мягко отталкивая руки Кэмерона. — Не хотел тебя напугать, просто ненадолго ушёл в себя. Со мной иногда так бывает. Приходится привыкать к такому, когда тусуешься с сумасшедшим человеком.

Вместо того, чтобы рассмеяться, как задумывал Джона, Кэмерон наклонил голову, из-за чего его лохматые светлые волосы упали на лоб. Казалось, он рассматривал что-то прямо между глазами Джона — может, пытался заглянуть в его голову.

— Почему ты здесь, Джона? Не думаю, что ты сумасшедший.

— Слушай, Кэмерон, ты кажешься хорошим парнем…

— Кэм.

— А?

— Можешь звать меня Кэм, если хочешь. Семья называет так.

— Да, ладно. Кэм. Так вот, ты хороший парень, и ты мне нравишься, но… ты не доктор. Я могу заверить тебя, что я совершенно определённо сумасшедший.

— Я думал, сумасшедшие люди не знают, что они сумасшедшие.

— Это миф, чувак.

Кэмерон хохотнул и повернулся, чтобы пойти дальше. Джона ценил то, что он не заостряет внимание на его мини-срыве. Привлечение внимания к его симптомам только всё ухудшит.

Подстроившись под его ритм, Джона краем глаза посмотрел на Кэмерона.

— Так ты расскажешь мне, что сделал, чтобы оказаться одним из парней Рохана?

— Все постояльцы знают о программе общественных работ? — спросил Кэмерон. Его веки опустились. Ему было стыдно, что к работе его приговорил суд.

— Нет, я так не думаю. Просто я… замечаю то, что не видят другие люди. Якак бы на другой волне, чем все остальные. Мы с Роханом обсуждали это, но только потому, что он знает, что я буду молчать. А теперь хватит менять тему, — сказал Джона, мягко толкая его плечом.

Широкие плечи Кэма поднялись от усталого вздоха.

— Я слишком сильно веселился. Полагаю, меня поймали.

— Чепуха.

Светлые волосы метнулись так быстро, что Джона почувствовал на лбу ветерок. От этого он мысленно улыбнулся.

— Какого чёрта?

— Какая настоящая история? Здесь только ты и я. Кроме того, если я кому-нибудь расскажу, можешь просто валить это на бредни сумасшедшего, — подмигнул Джона, чтобы скрыть укол правды.

— Мне не особо нравится об этом говорить. После смерти матери я вроде как пошёл по наклонной. Она была единственной, кто знал, что я гей — единственной, кто говорил, что мне позволено быть геем — а затем она вдруг исчезла. Я много пил, много тусовался с пустоголовыми женщинами, как заставлял отец. В конце концов, это на мне сказалось. Однажды я пытался доехать до дома и в итоге устроил аварию.

Джона резко вдохнул. Он так и думал, что будет что-то подобное, раз Кэмерон бывший актёр и всё такое, но всё равно слышать это было больно.

— Кто-нибудь…

— Никто не пострадал. Только пару ушибов и синяков. Но этого было достаточно. Моему отцу пришлось любо дать кому-то на лапу, либо пообещать что-то, чтобы устроить меня на общественные работы, так что я не могу облажаться, иначе вернусь прямо к тому, с чего начал.

— Ты не облажаешься. У тебя отлично получается. Все постояльцы тебя любят, — не уверенный почему, Джона вдруг застеснялся. Все постояльцы? Это была правда, он чувствовал необъяснимую привязанность к Кэмерону, которую никогда не испытывал ни к кому в Ривербенде — ладно, вообще ни к кому. Из-за природы его заболевания было крайне сложно общаться на социальном уровне, не важно, как сильно ему нравился человек. Он просто был так устроен. Из-за того, что Кэмерон был связан с Кайлом Чейзом, когда «Чейз и Слоан» были словно безопасным укрытием во время его… восстановления, Джона чувствовал особую близость с ним.

Он не хотел обдумывать это слишком тщательно, ему просто хотелось хоть раз в своей чёртовой жизни насладиться лёгкой компанией. Они продолжали идти в приятной тишине неизвестное количество времени, пока холод не начал просачиваться через их одежду и морозить конечности. По какому-то молчаливому согласию, они завершили прогулку и направились обратно, глубоко вдыхая прохладный и сухой горный воздух.

Наконец, Кэмерон нарушил тишину.

— Ты так и не ответил на мой вопрос.

— Хмм?

— Почему ты здесь? С тобой что-то случилось, или ты всегда был таким?

***

Тьма. Она всегда переполняла Джона, совершенное отсутствие света в подвале Ангуса каждый раз, когда он открывал ночью глаза. Даже когда был день, въевшаяся грязь на маленьком, почти заставленном окне особо не пропускала солнечный свет.

Он сбился со счёта, как много дней, может недель, он там пробыл. Ангус говорил, что они просто пойдут за угол купить мороженое.

— Это будет наш маленький секрет, — сказал он, так как Джона нельзя было есть сладкое. Они и правда купили мороженое, хотя у шоколадного мороженого с орехами и зефиром был слегка кислотный привкус с горьким послевкусием. Вскоре после того, как доел, Джона отключился. Когда он очнулся, он был в фургоне, а затем в подвале, и с тех пор едва ли видел дневной свет.

По полу над ним стучали тяжёлые шаги, из-за чего каскадом падала пыль между щелями древних досок. Джона быстро моргал в тщетной попытке убрать пыль из глаз. Как всегда, он проследил за тропой шагов, используя свой острый слух, который компенсировал его ухудшившееся зрение. Шум приближался к расшатанной лестнице вдоль дальней стены подвала, и дверь со скрипом открылась, заполняя комнату светом. Джона прищурился и поднял руку к глазам, чтобы закрыть их, потому что они стали очень чувствительными из-за проведённого им времени в темноте.

Появился силуэт, освещённый со спины светом с лестницы, низкий по росту и широкий в плечах. К фигуре присоединилась форма поменьше, пока что-то тяжёлое не свалилось вниз по лестнице. Дверь захлопнулась. Свет исчез. Джона забился в угол, не зная, с какой новой опасностью ему придётся столкнуться.

Казалось, прошло несколько часов, во время которых он дрожал в тёмном углу между старым ящиком с инструментами и полками, когда Джона начал что-то слышать. Поначалу это было слабое мяуканье, что-то похожее на рыдания, но более животные. Это превратилось в низкий вой, который набирал силу и громкость, пока не превратился в истерику.

Джона сидя прополз по холодному цементу, пока не преодолел ящик с инструментами и не увидел противоположный угол, где съёжилось воющее существо. Это была женщина. Слегка тощая на вид, она была обнажена, в грязи и царапинах, из-за крови её волосы прилипли к голове. Она дрожала так сильно, что со своего места он слышал, как стучат её зубы.

Хоть и открыл рот, будто чтобы заговорить, Джона не мог выдавить ни единого звука. Он не хотел знать, кто эта женщина, или что Ангус делал с ней наверху. Он определённо не хотел знать, что она сделала, чтобы её швырнули к нему в эту импровизированную темницу.

Отодвинувшись обратно к стене, он пытался отвести глаза, но продолжал бросать взгляды на жалкое существо. Гадкое хныканье вырвалось раньше, чем он успел остановить его, закрыв рот рукой. Это было бесполезно. Осунувшееся лицо женщины поднялось, и она невидяще, грубо посмотрела в сторону Джона. У неё не было глаз.

Её глазницы были пустыми, не считая кровавого гноя, который из них вытекал. Казалось, она не испытывала ужасной боли, но определённо была в замешательстве. Её опухший рот раскрылся, может, в попытке заговорить, но она не сказала ни слова. В голову Джона пришла ужасающая мысль о том, что, может быть, у неё нет и языка.

Он закусил губы, чтобы не заплакать. Как бы он ни боялся вида сломленной женщины, привлечь внимание Ангуса было намного страшнее. Так он и сидел, молча, в сыром погребе, пока бедная, страшная женщина медленно истекала кровью.

Когда Джона пришёл в себя, его увозили на каталке крупные санитары, и за этим в шоке наблюдал бледный Кэмерон. Джона хотелось позвать его, сказать, что это не его вина, что приступы просто случаются. Но его язык казался распухшим, будто рот был забит ватой, так что он не мог произнести внятные звуки. Каталка двигалась слишком быстро, и лицо Кэма быстро исчезло. Больше не имея этой привязки к реальности или желания привязываться, Джона отпустил нить воздушного шара и позволил себе улететь.

Он смотрел на своё тело на каталке откуда-то из-под потолка. Кто-то снял с него верхнюю одежду и привязал к металлическим перилам толстыми кожаными ремешками. Его лицо было расслабленным, безразличным, а глаза превратились в пустые пропасти. На какое-то время его запрут, попытаются уговорить принять седативные препараты, но он не позволит этого. В его медицинской карте было предварительное распоряжение, которое однозначно запрещало лекарственное вмешательство, пока ситуация не перерастала в жестокость — отсюда и ремешки. Безопасность прежде всего и всё такое.

Доктора будут приходить и уходить, раскалывая его оболочку, надеясь добраться до липкого рычага внутри. Им же хуже; рычага никакого не было, только уродливая закаменевшая косточка, которую легко можно было достать и выбросить, как из авокадо. По какой-то причине, это сравнение показалось Джона забавным, так что он рассмеялся. Когда он засмеялся, существо в виде Джона на каталке засмеялось тоже. До тех пор, пока этот смех не превратился в сумасшедший хохот. До тех пор, пока он не превратился в крик.

Глава 7

— Это не твоя вина, Кэмерон.

Голос доктора Шелдона едва ли проникал через туман беспокойства, которое испытывал Кэмерон с тех пор, как приключился этот инцидент с Джона. В одну минуту они разговаривали, а в следующую… ну, сначала глаза Джона расширились, а рот приоткрылся. Он стоял так какое-то время, практически незаметно раскачиваясь. Его губы начали двигаться, будто он с кем-то разговаривал, но не произносил ни слова.

Затем он начал сильно дрожать, настолько, что Кэмерону казалось, будто он слышит, как стучат друг о друга его кости. Его глаза закатились, и он рухнул в снег. Кэмерон отчаянно писал Рохану, пытаясь поднять тело Джона со снега, чтобы он не замёрз. А затем ждал. Их разделяли мучительные, горькие, холодные мгновения, как только медсёстры пришли забрать Джона. Пока они возились с ним, доктор Шелдон поспешно пригласил Кэмерона в свой кабинет, и с тех пор они сидели там.

Парализованный страхом, шоком и даже виной, Кэмерон с трудом дышал, пока Шелдон не заставил его сесть в кресло и опустить голову между коленями. Когда начальная паника улеглась, он смог выпрямиться обратно, хотя с благодарностью принял маленький бумажный пакет, чтобы дышать в него.

— Я не могу… — вздох, глоток. — Я не… — вздох, ик. — Что… произошло?

Доктор Шелдон подвинул к Кэмерону ещё один стул и сел лицом к нему, так близко, что их колени соприкасались.

— Кэмерон. У мистера Рэдли случился психический приступ, к которым он склонен во время своих кратких пребываний с нами.

— Но я… но я вызвал это. Я спросил его, почему он приехал сюда.

— Это не твоя вина. Джона здесь для того, чтобы лечить нейробиологическое расстройство. Теоретически, если бы он был совершенно здоровым человеком — в случае чего ему вовсе не нужно было бы находиться здесь — тогда такой вопрос его не побеспокоил бы. Но он не совсем здоров. Ты делал свою работу санитара, сопровождал постояльца на одобренной прогулке. У него случился приступ, ты позвал на помощь. Ты сделал всё правильно.

Разбегающиеся мысли Кэмерона пытались ухватиться за слова Шелдона, принять их и осознать как правду. Он слегка успокоился, но глубоко внутри всё ещё чувствовал, что виноват в этом. Было ужасно наблюдать, как Джона кладут на носилки, пристёгивая как бешеного пса, а затем он приходит в себя, сбитый с толку и дезориентированный. Кэмерон хотел остаться с ним, но Шелдон его увёл, и его догнал звук сумасшедшего смеха Джона.

— Зачем его пришлось привязать?

— Джона был не в себе во время своего приступа. Когда охрана и медсёстры попытались ему помочь, он стал физически неуправляемым. Он мог травмировать себя или кого-то другого. Так как Джона отказывается от химических ограничений, нам пришлось использовать четырёхточечное ограничение, ради всеобщей безопасности.

— Химические ограничения?

— Седативные препараты или транквилизаторы. Одно из условий добровольного пребывания Джона — подписанное соглашение о том, что ему не будут давать никаких седативных препаратов, пока он не проявляет жестокость и есть другие способы разобраться с ситуацией. У нас есть его выраженное разрешение ограничивать его физически любыми необходимыми средствами, прежде чем прибегать к лекарствам.

— Значит, он не принимает никакие лекарства.

— Нет, не принимает.

— Но почему? — спросил Кэмерон, не особо ожидая ответа.

Шелдон с грустью покачал головой.

— Честно, я не знаю, но он непреклонен, несмотря на природу его расстройства. Моя личная теория заключается в том, что в его прошлом случилось что-то связанное с медикаментами или наркотиками. Может, его насильно заставляли что-то принимать… Тяжело сказать, потому что он отказывается говорить о своём детстве.

Брови Кэма нахмурились, пока он крутил это в голове. Джона определённо намекал на какое-то травмирующее событие, но замолкал, как только его спрашивали об этом.

Затем пришла мысль:

— Подождите, зачем говорить мне всё это? Я думал, существует… конфиденциальность.

— Обычно, да. Видишь ли, Джона особый случай, он ходит ко всем трём докторам, потому что его расстройство очень… необычное. Оно проявляется разнообразными признаками. Каждый доктор работает с разной группой медсестёр и санитаров. Может быть сложновато ходить ко всем троим, так что Джона обеспечил всем сотрудникам Ривербенда доступ к своей медицинской карте, за исключением временных или испытуемых сотрудников…

— Но я испытуемый, во всех смыслах этого слова.

— Да, ну, это самая необычная часть. Джона попросил добавить тебя в список сотрудников, имеющих доступ к информации по его делу.

Для Кэма это стало шоком. Он знал, что нравится Джона, по сравнению с тем, как он обычно вёл себя с сотрудниками, и у них возникло взаимопонимание, но это было… ну, странно.

— Зачем ему это делать, доктор Шелдон?

— На этот вопрос может ответить только Джона, а он отказался это делать. Я доверяю тебе сохранение крайней секретности этого знания.

— Конечно, но я всё равно не понимаю.

— Кажется, Джона привязался к тебе, что для него очень необычно, как ты явно слышал. Однако, думаю, за этим кроется что-то большее. Что-то в тебе вызывает воспоминания о моменте из его прошлого, когда он был либо счастлив, либо в безопасности, или что-то в таком духе. Из-за этого он запечатлён на тебе.

Кэмерон думал над этим, пока не вспомнил разговор с Джона.

— Он говорил, что в детстве смотрел моё шоу, в смысле постоянно. Сказал, что это делало его счастливым после… чего-то. Он не говорил, после чего именно.

Шелдон решительно хлопнул себя ладонями по коленям.

— Тогда, должно быть, это оно. Он не столько запечатлён на тебе, Кэмерон Фокс, сколько на твоём персонаже… — он махнул рукой в сторону Кэма.

— Кайл, — подсказал Кэмерон. — Кайл Чейз из «Чейз и Слоан». Но у меня определённо сложилось впечатление, что он осознаёт разницу. Он понял, что я не такой же, как мой персонаж.

— Люди с нейробиологическими расстройствами могут идти на обман, чтобы заполучить желаемое. Конечно, мы предоставим Джона кредит доверия. Я хочу, чтобы ты продолжал проводить время с Джона, так много или так мало, как он предпочтёт. Я бы хотел наблюдать за его взаимодействием с тобой. Это может как раз дать нам с ним необходимый прорыв.

Взгляд доктора стал острее, на мгновение он почти напомнил хищника, а затем вернулось его обычное приветливое поведение. Что это было? Он не просил Кэмерона сделать что-то плохое или даже что-то, что он не планировал делать и так. И всё же, глубоко внутри у него появилось беспокойное ощущение. Что-то в плане Шелдона казалось неправильным, обманным. Но если это могло помочь Джона с лечением, Кэмерон должен был попытаться.

***

На следующий день, около полудня, Кэмерона позвали в комнату Джона. Его внутренности дрожали от тревоги, пока он шёл по длинному коридору жилых комнат. Он работал в этом блоке каждый день, выполняя свою долю обязанностей и помогая медсёстрам заботиться о лежачих постояльцах. К тому времени даже запах был для него знакомым — смесь характерного освежителя для воздуха, антисептик, тальк и хлорка. Запах напоминал больничный, только со слабой попыткой его скрыть.

Потянувшись к двери, Кэмерон постучал и услышал с другой стороны слабое «входите». Он вошёл, не отрывая глаз от пола. Он закрыл дверь и прижался к ней спиной, прежде чем медленно поднять взгляд. Джона скрутился под горой одеял и выглядел невероятно маленьким и хрупким. Его глаза всё ещё блестели, как и всегда, даже почти поглощённые тёмными кляксами. Кэмерону всегда казалось, что эти зеленовато-золотистые глаза какие-то неземные, что они видят то, что больше не может никто. Может быть, сумасшедшими были те, кто ничего не видит.

— Привет, — вяло произнёс Кэмерон. Его тело было так напряжено, что плечи находились где-то около ушей.

— Привет, — Джона говорил так, будто по его голосовым связкам прошлись наждачкой. — Я рад, что ты пришёл.

Осторожничая, Кэмерон подошёл к единственному стулу в комнате и сел рядом с кроватью.

— Я был не особо уверен, что ты захочешь меня видеть после вчерашнего. Я не должен был тебя расспрашивать.

Джона удивлённо моргнул, и даже этот простой жест, казалось, высосал из него силу.

— Они так говорят?

Кэмерон выпрямился.

— Нет, это я говорю. Я не должен был лезть. Мы просто гуляли, и ты был в порядке, пока…

— Я не был в порядке, — вмешался Джона. — Кэмерон, я никогда не бывал в порядке, — прохрипел Джона, глухо хохотнув. — Каким бы ты ни был милым, ничего из этого тебя не касается. Это продолжалось долгое время до того, как ты сюда приехал, и будет продолжаться долгое время после. Возможно, вечно.

Кэмерон судорожно выдохнул и поёрзал на стуле. В каком-то смысле он надеялся, что сделал что-то не так, потому что тогда мог бы что-то исправить. Что угодно было бы предпочтительнее этого бессильного напряжения, которое он постоянно чувствовал.

Глаза Джона лениво поднялись к потолку, затем метнулись к ванной. Он видел призраков? Вздохнув, он повернулся обратно к Кэму.

— Я отвечу на твой вопрос. Во всяком случае, обходными путями.

— Эм? — пробормотал Кэмерон, совершенно забыв, какой вопрос только что задал.

Джона улыбнулся, краткой загнанной улыбкой, будто колибри приземлилась на цветок прямо перед тем, как её прогнал ветер.

— Не сегодняшний. Тот, который ты задал перед тем, как я отключился. О том, почему я здесь.

— Оу. Это. Пожалуйста, это действительно не обязательно.

— Но я хочу. Ну, по крайней мере, в какой-то степени… — его голос стих, будто на мгновение он отвлёкся. — Будучи ребёнком, я прошёл через вещи, о которых не буду говорить, но из-за этого я был очень испорчен. Были только Онория — моя мама — и я, и… она старалась как могла, наверное, — он вздохнул и на мгновение закрыл глаза, будто пытался собрать энергию для продолжения. — Она любила меня, но… она была старомодной пуэрториканкой, хоть и не жила там с детства, и она не верила «во всю эту психологическую чепуху». Когда у меня начали проявляться симптомы, когда я начал видеть и слышать разные вещи, я умолял её отвести меня к любому доктору, но она не слушала. «Мы Рэдли, — говорила она. — Мы справляемся со всем сами». Когда-нибудь слышал песню Миранды Ламберт «Разбитое мамино сердце»? — спросил он, затем продолжил, не дожидаясь ответа. — Там есть строчка: «Беги и прячь своё сумасшествие»… ну, мама говорила примерно так же. На самом деле, её любимой поговоркой было: «Ты можешь быть сумасшедшим, если нужно, но только внутри». Кроме того, она не верила, что со мной действительно что-то не так. Она говорила, что я просто одержим lossustos — страхами — из-за… того, что со мной случилось. Оно возвращалось и преследовало меня.

— Господи, — всё, что пришло на ум Кэмерону. Как мать могла не добиться помощи для своего ребёнка, когда он просил об этом?

— Не суди её слишком строго, — сказал Джона, будто читая его мысли. — Поверь мне, она старалась, как знала. Никто не стал бы… Нет руководства для таких вещей, через которые мы прошли.

Кэмерону хотелось узнать от него больше, просто спросить, что — что что что — случилось, чтобы вызвать такой сдвиг в психике человека, но он видел, как в глазах мужчины захлопнулся стальной занавес.

— Это… — что на такое вообще говорить? — …тяжело.

Джона слабо пожал плечами.

— Мы справились, держа всё склеенным слюной и жвачкой. Спустя какое-то время мои приступы ослабли и стали реже, пока я не смог вести какое-то подобие нормальной жизни. Я закончил старшую школу, нехотя стал жить один и справлялся нормально… какое-то время.

— Так почему ты начал приезжать в Ривербенд? — спросил Кэмерон.

— Ах, это, — Джона застенчиво хохотнул. — Помнишь об этом, да? Ну, я жил один около года, когда вышла моя первая книга. Вскоре после этого мама начала забывать вещи. Ранний Альцгеймер. Когда ей стало хуже, мои симптомы вернулись, но они цикличные — эпизоды случаются пару раз в год, а в остальное время отступают — не полностью, конечно. Спустя три года и один сердечный приступ, мама умерла, а я начал просыпаться в крови из-за жестоких снов. Я не был склонен к суициду, но начал переживать, что неосознанно раню себя во время ночных ужасов и приступов, так что стал приезжать в Ривербенд каждый раз, когда случался эпизод — моя мама жила там во время своей болезни, так что я был знаком с этим местом — и с тех пор провожу их здесь.

Кэмерон думал об этом несколько мгновений, размышляя, как можно приезжать в больницу два раза в год, бессрочно, и не получить помощи. Почему он не поправлялся? Может, было невозможно поправиться от нейро… нейробо… психического расстройства. Почему-то эта мысль пугала ещё больше.

— Почему врачи не могут это исправить? Они ведь этим здесь занимаются, верно?

Чёрные как смоль ресницы Джона опустились, и Кэмерону показалось, что он увидел слабый румянец на оливковой коже.

— Я не самый покладистый пациент, — его взгляд метнулся вверх в его обычной манере, затем переместился из стороны в сторону, будто наблюдая, как что-то ползает по потолку. — Я не верю, что они могут мне помочь, — рассеянно произнёс он, всё ещё наблюдая. — Кроме того, хоть доктора не могут согласиться насчёт моих диагнозов, они согласны в одном — им нужно знать, что со мной произошло.

— Разве это так неоправданно? — спросил Кэмерон, в замешательстве поднимая взгляд к потолочной плитке. Он ничего там не видел.

— Конечно нет. Но я не пойду… я не могу пойти туда. Я могу тебе гарантировать, что потеряю все остатки своего здравомыслия. Я больше не буду собой… я буду существом, которым становлюсь, когда я не в себе, только так будет всегда. Я не хочу быть этим существом, потому что уж точно в итоге буду жить до ста пяти лет и превращусь в какого-то безумного, старого поехавшего лунатика. Честно, я лучше умру, чем так жить.

— Я не уверен, что понимаю, — сказал Кэмерон, почёсывая челюсть. — Что за… существо? Куда пойти?

Джона покачал головой, несколько быстрых раз, будто чтобы сказать: «Не бери в голову». Его взгляд метнулся к двери в ванную, и он резко вдохнул. Страх в комнате был таким ощутимым, что Кэмерон чувствовал, как Джона дрожит, хоть и никак не прикасался к нему. Что-то его пугало, нет, ужасало, но в комнате они были совершенно одни.

— Ты веришь в демонов, Кэмерон? В настоящее зло? — он всё ещё смотрел на дверь ванной, широко раскрытыми глазами, и не моргал. Каре-зелёная радужка почти полностью поглотила его зрачки.

— Демоны… в смысле «ангелы и…»? Я бы не подумал, что ты религиозный.

Тогда Джона посмотрел на него, будто ему не хватало одной карты до полной колоды.

— Это не имеет никакого отношения к религии. Это просто нелепые суеверия. Зло — это такое атавистическое, уродливое существо, которое появляется и исчезает во времени. Оно более случайное и реальное, чем человеческое объяснение вселенной. Наверное, это первое, что возникло на свете, задолго до того, как кто-то появился и изобрёл религию, — его брови нахмурились, будто он пытался найти слова. — Оно проявляется по-разному — природные катастрофы, вроде ураганов, гигантских метеоритов… пожаров. В животных, когда они разрывают друг друга на части ради интереса, а не ради выживания. В людях… Каждый раз, когда ты с этим сталкиваешься, какая-то часть остаётся на тебе. Это как пятно, и оно растёт и растёт, до тех пор, пока ты больше не может никуда от него деться. Поэтому я приезжаю в Ривербенд, Кэмерон, — потому что не могу отделаться от пятен, оставшихся в моём разуме.

***

Когда Кэмерон захлопнул за собой дверь в свою квартиру, оказавшись в её безопасности, его всё ещё морозило от слова Джона. Он чувствовал одновременное отторжение и опустошение, пока Джона рассказывал свою историю. Его сердце разбивалось из-за того, через что прошёл Джона — через что по-прежнему проходил. От этого Кэмерон чувствовал себя полным придурком из-за сопротивления собственной терапии. Если худшим для него была маленькая депрессия с толикой алкоголизма, что ж, он должен был чувствовать себя везунчиком по сравнению с Джона. Но от осознания, что этот мужчина видел, слышал и, может быть, даже чувствовал то, что не мог больше никто, Кэмерон чувствовал слегка тошнотворное головокружение. Даже воспоминание об этом вызывало привкус ржавчины в его горле.

Несмотря на эти сильные и противоречивые эмоции, или отчасти из-за них, Кэмерон чувствовал несомненную тягу к Джона, будто магнитную. Кэму хотелось обвить его руками и забрать домой, чтобы больше ничто никогда не могло причинить ему боль — даже если он не знал, что причинило ему боль. Но Кэмерон знал, что у него нет возможностей, чтобы справиться с болезнью Джона.

Ещё он просто наслаждался компанией этого парня. Кэмерон понял бы, что он романист, просто по разговорам с ним. Джона говорил как писатель, будто всё, что слетало с его языка, было сначала записано в его голове. У Кэма было не так; всё, что он думал, обычно вырывалось поневоле. И на заднем плане всегда было сожаление.

Судя по тому, что всё ещё дышал, Джона явно был силой, с которой стоило считаться. Кэмерон где-то прочёл поговорку: «Раненные люди опасны; они знают, как выжить». В случае Джона, Кэмерон был уверен, что это правда.

И всё же, он был заинтригован. Ему хотелось быть тем, кому Джона откроется, кого впустит во все тёмные уголки своего разума. Это пугало Кэмерона больше всего, и всё же, он уснул с изображением лица Джона, которое мелькало на коре его головного мозга.

Глава 8

У Джона случился очередной приступ. Он начался в присутствии Кэмерона. Комната снова загорелась. Этот неистовый шёпот вернулся, пробираясь сквозь пламя, чтобы бесконечно его колоть. Ему удалось держать себя в руках во время последних реплик их разговора — едва ли — потому что он не вынес бы, если бы выставил себя сумасшедшим лунатиком перед Кэмом… снова.

Стены начали выпирать и вздыматься с губительным пульсом. Гвозди трещали, на выкрашенном в бежевый цвет гипсокартоне появлялись тонкие трещины, окна шатались. Всё это было из-за дрожащего, туберкулёзного дыхания. Дыхания с терпкой сладостью, как от дыма сигар. Дыхания Ангуса. Но это было нелепо, так ведь? Просто бред сумасшедшего.

Он мог вычислить точный момент, когда Кэмерон начал смотреть на него новым взглядом, когда в его глазах отразилась сдержанность. Джона видел это раньше, этот взгляд означал, что человек говорит с настоящим сумасшедшим, и это не просто домысел. Отсюда недалеко было до жалости или страха и до отвращения. Джона не мог вынести мысль о том, что Кэмерон будет чувствовать к нему нечто подобное. Ему следовало держаться подальше, спугнуть этого парня. Но каждый дюйм его кожи болел от желания быть рядом с ним. Он не мог представить, почему именно, потому что настоящее всё смешалось с прошлым, иллюзии с реальностью. Он знал только то, что его тянет к Кэмерону.

В голове Джона идеально во всём разобрался — нашёл место для всего и расставил всё по этим местам. Это были сумасшедшие, невозможные вещи, но он знал, что это такое, и как разбить это на категории. Воспоминание, галлюцинация, призрак, идея, иллюзия — его болезненный мозг был смесью кружащейся активности.

Сегодня был день доктора Драри. Сэм Драри был абсолютно незаинтересованным героем на этой стадии жизни. Ему было почти пятьдесят, он носил двухфокусные очки и начинал терять волосы. Его стандартной формой были брюки и белая рубашка, натянутая на лёгкое брюхо. На галстуке, который висел вялой макарониной на его шее, обычно было пятно, а на его бледном лбу почти всегда виднелась испарина.

Джона боялся его. В то время как Шелдон был совершенно идеальным, а Кэллоуэй стервозной карьеристкой, Драри был подозрительно безобидным. Судя по опыту Джона, люди, которые казались безвредными, всегда ужасали больше всего.

Он не мог вспомнить, как вышел из своей комнаты в жилом блоке и дошёл до двери в кабинет доктора Драри. Такое иногда бывало, он терял отрывки времени, пока его разум заплывал в омут воспоминаний или какие-то психические зыбучие пески, отказываясь его отпускать. Когда дверь распахнулась, рука Джона всё ещё была сжала в кулак, готовая к стуку, хоть он и не осознавал, что вообще стучал.

Слегка хитрое лицо Драри появилось в серебристом свете от открытой двери.

— А, Джона. Проходи, — средним пальцем он поправил очки на носу и отошёл назад, давая Джона возможность проскользнуть в открытую дверь.

Стол Драри был крохотным и стоял в углу комнаты, его ноутбук ненадёжно лежал на стопке лишних бумаг. Было несколько шкафчиков для документов и фикус, и больше ничего в плане личных вещей. По комнате у него было расставлено много различных стульев с барахолки. Он всегда говорил, что хочет, чтобы пациент чувствовал себя комфортно, так что предоставлял большой выбор.

Джона уселся в глубокое кресло с плотной обивкой, устраиваясь в его кожаных складках. Драри занял место в чёрном стуле на колёсиках напротив него. Он не достал диктофон или блокнот. Джона знал, что он не станет этого делать, потому что его кабинет был оснащён камерами и микрофонами. Если верить словам доктора, это создавало меньше давления на пациента.

Доктор Драри посмотрел на Джона долгим внимательным взглядом, из-за чего обвисли его щёки, и он стал напоминать одного из этих английских бульдогов. Затем он привёл черты своего лица обратно в спокойное, кроткое выражение.

— На этот раз всё хуже, да?

Джона коротко кивнул.

— Да.

Не было смысла врать этому мужчине.

Драри приподнял свои густые брови.

— Я удивлён, что ты готов признать, что твои симптомы двигаются по дегенеративной траектории. Это прогресс. Значит ли это, что ты наконец готов поговорить о событиях своего детства?

Джона позволил своей гробовой тишине ответить за него. Он серьёзно имел в виду то, что говорил Кэмерону. Ни за что он не станет открывать ту дверь; это только впустит внутрь всех злодеев. Но впервые за долгое время, его губам хотелось начать двигаться, просто чтобы выпустить всё это и сдаться сумасшествию. Ведь каким он уже был, если не сумасшедшим? Он заставил своё горло сжаться вокруг слов, которые жаждали выскользнуть. Эта трухлявая дверь должна была остаться запертой.

Его вежливость перекрыло разочарование, но так же быстро оно и исчезло. Его взгляд стал острее.

— Тогда ладно. Можешь рассказать мне, как они начинаются, эти твои приступы? И, может быть, побольше о том, что происходит во время них? Чем больше подробностей ты мне предоставишь, тем лучше.

Сделав глубокий вдох, Джона забрался в собственную голову, пытаясь мысленно вернуться в то место, где верх взяло сумасшествие.

— Ну, иногда это адский, настойчивый скрип в моём черепе — будто кот скребётся в дверь. Он просто хочет, чтобы его впустили — «покорми меня, погладь меня, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ» — пока ты наконец не сдашься, — сказал он, вздрогнув. — В других случаях оно просто давит на меня силой, распахивает дверь и запускает в меня свои когти, вплетаясь в мой костный мозг до тех пор, пока не можешь сломать меня, кусочек за кусочком, превращая в кричащего маньяка. В такие времена я улетаю. Я просто покидаю своё тело, потому что оно становится враждебным. Непригодным для жизни.

Драри стал мёртвенно-бледным, мышцы на его лице застыли в маске омерзения. Не важно, как много раз кто-то это делал, встреча лицом к лицу с сумасшествием всегда казалась шоком.

— И что именно такое это «оно»?

— Я не знаю, — ответил Джона, ненавидя слегка скулящую нотку, которая вплелась в его голос. — Вы не думаете, что если бы я знал, то смог бы что-то с этим сделать?

— Тогда что происходит? Что ты видишь?

— Просто… воспоминания. Обычно они начинаются как воспоминания. Я вижу призраков — не как медиум или ещё что-то, я знаю, что на самом деле их нет. По большей части. Я вижу свою мёртвую мать, своего… отца. Пожар. Всегда пожар.

— Как ты считаешь, какое значение имеет пожар?

Он не думал, он знал, но если он расскажет об этом доктору, это опасно сдвинет границы его худшего кошмара. Он опустил глаза и уставился на свои руки. Затем потёр запястье, незаметно привлекая внимание к ожогам на нём. Дело было за доктором, выяснит он это или нет.

На щеке доктора Драри дёрнулся мускул. Он устало выдохнул, скрещивая, а затем опуская руки.

— Послушай, Джона, здесь я с тобой поспорю. Я уверен, что тебе абсолютно необходимо начать говорить о том, что с тобой произошло, когда ты был маленьким. Даже не обязательно говорить со мной или другими докторами. Это может быть родственник или друг, кто-то, кому ты доверяешь. Чёрт, даже вести дневник лучше, чем держать всё под таким замком.

— Нет, — каждой фиброй своей души Джона был настроен серьёзно. Хоть он и знал, что док, наверное, прав, он не мог это вынести. Даже при мысли об этом в уголках его сознания растягивалась бездна, пытаясь заставить его улететь. Может, он просто откинется назад, позволит своему разуму стать буйком. Уйдёт. В конце будет не так больно, верно ведь?

— Я очень рекомендую тебе передумать. Не думаю, что ты когда-либо восстановишься, пока не сможешь поговорить о том, что произошло, разобраться со своими чувствами и двигаться дальше. Я работаю над теорией о твоём расстройстве… Пока не буду вдаваться в подробности, потому что хочу понаблюдать за тобой чуть дольше. Но даже если верить доктору Кэллоуэй, и у тебя личностное расстройство, сопутствующие симптомы очевидно ухудшаются тем, о чём ты отказываешься говорить.

Драри снял свои очки и потёр уставшие на вид глаза.

— Вывод? Думаю, у тебя будут происходить эти цикличные приступы, пока ты не разберёшься со своим прошлым. Они могут даже ухудшиться или длиться дольше. Боже, Джона, в итоге ты можешь остаться жить здесь! Я тебя умоляю, хотя бы подумай об этом немного…

Желудок Джона дёргался внутри его тела, как рыба на суше в ожидании того, когда её либо поджарят, либо закинут обратно в море. Он кивнул Драри и натянуто улыбнулся, не в силах что-то сказать. Он не хотел об этом думать, но складывалось страшное ощущение, что доктор не далёк от правды.

***

Иногда самых беспокойных пациентов Ривербенда принуждали к изоляции. Это использовалось скорее для ограничения, чем в качестве наказания, но всё равно считалось «провалом в лечении». Однако, Джона попросил изоляцию на следующий день после приёма у доктора Драри. Пчёлы жужжали у него в голове больше, чем обычно, и он не мог справиться с повседневными мыслями, не говоря уже о том, чтобы решить, скольким он готов поделиться.

Реальность была изворотливым зверем. Она играла с ним как кошка с мышкой, виляя перед ним свободой, только чтобы разрушить надежды взмахом гигантской лапы. О, как она смеялась над ним, у Джона аж зубы сводило.

Изолированная комната, естественно, обладала мягкими стенами, и окно было всего одно, в двери, без сомнений из небьющегося стекла. Это была белая комната, в которой не было ничего, кроме кровати с белыми простынями. Она не вызывала никаких чувств, и Джона это нравилось. Не было никакой визуальной, звуковой или тактильной информации, чтобы добавить постоянного жужжания. За это он был безмерно благодарен.

Ему хватало переживаний.

Джона сел на кровать, подтянув колени к груди. Его веки дёргались в нервном ритме, что было продуктом серьёзного недостатка сна. Позади него раздался тяжёлый вздох, смешанный с разочарованием.

— Ты снова смотришь это шоу, сынок, — сказала Онория.

Джона медленно повернул голову, бесстыдно, так же медленно, как поворачивается ржавая петля. Он не хотел смотреть и чертовски надеялся, что когда повернётся, её там не будет. Но она была. Её кожа не была такой морщинистой, какой стала ближе к концу. Вместо этого была гладкая, карамельная кожа латиноамериканки в расцвете сил, хоть она и быстро старела с тех пор, как Джона забрали.

Поставив руки в боки, она покачала головой и цыкнула на него.

— Ты знаешь, что это не по-настоящему, Жонас, — сказала она, используя испанскую версию его имени.

«Это не по-настоящему, — подумал Джона. — Это телешоу реальнее, чем ты сейчас».

— Убирайся, — всё, что он сказал вслух. От разговора с ней он только будет чувствовать себя более сумасшедшим.

Лицо Онор напряглось, и губы раскрыли в оскале её пожелтевшие с возрастом зубы.

— Я бы убила этого ублюдка, Ангуса. Если бы когда-нибудь увидела его снова. Если бы не он, ты бы не заглядывался на этого маленького блондина-гринго в этой идиотской коробке.

Этот разговор произошёл, когда Джона было лет семь или восемь. Тогда он даже не знал, что значит «заглядываться».

— Ангус не превратил меня в гея, ма, — ответил нынешний Джона, ныряя в кроличью нору в виде ускользающего здравомыслия.

— Все так говорят, все говорят, — нараспев произнесла она. Огонь охватил пол и её босые ноги, поднимаясь по краю её платья. — Но он сделал тебя хорошим и изворотливым, да?

— Я разговариваю со своей мёртвой матерью. Как ты думаешь?

Она взмахнула руками.

— Мёртвая, мёртвая. Что такое «мёртвая»? Вот я здесь, ты здесь. Я говорила тебе, сынок, это нельзя показывать. Они тебя заберут, запрут, прямо как твоего отца.

— Это тяжеловато, когда ты постоянно появляешься.

Огонь добрался до её колен.

— Эти бедные девочки. Я всегда думала, почему они. Почему они, а не я? Я была замужем за этим сукиным сыном, так ведь? Не то чтобы я этого хотела, но… ты знаешь, почему?

Джона тёр ладонями глаза так сильно, что увидел вспышки света.

— Я не знаю, ма, — сказал он, прежде чем открыть глаза. Онор исчезла. Огонь был сильным, обжигающим, и в комнате потемнело, так что единственный свет излучало пламя.

Внезапно, Джона услышал скулёж. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать, что в углу будет сидеть безглазая девушка, возможно, под одеялом пламени. «Прочь. Прочь. Нужно убраться ПРОЧЬ». Огонь развести было легко, как только он нашёл старый коробок с двумя оставшимися внутри спичками. Тяжелее было выбраться.

Соскочив с кровати, Джона подбежал к стене. То, что должно было быть мягким, стало твёрдым и холодным. Камень. Глина. И немного гнилых досок, наскоро прибитых, чтобы заделать дыру. Они горели, но едва заметно. Он ударил по ним рукой, один раз, второй, снова и снова, пока доски наконец не сдались, и не ворвался свежий воздух.

Где-то на задворках разума, пока он соскальзывал по стене на пол, Джона думал, что они увидят — если люди в белых халатах наблюдали за ним в окно. Каким им казался его кошмар?

***

На следующий день, Джона не пошёл на ланч в общую комнату, как делал обычно. Он сдержал своё обещание доктору Драри и думал о том, чтобы постучаться в ту тайную дверь. В любом случае, всё ускользало. В его комнате играла «Аида» Верди, чтобы заглушить звуки внутри него — такие звуки, как скулёж безглазой девушки, шаги и тяжёлое дыхание его отца, бесконечные вопросы его матери с отсутствующим взглядом.

Сильный, ясный голос тенора прорезался сквозь белый шум в его мозге, помогая ему сосредоточиться. Док был прав, если он всё это не вытащит наружу, ему никогда не станет лучше. Джона был уверен в этом. Но если вытащит, могло произойти неизвестное. Он мог полностью потерять себя, необратимо разорвав связь с реальностью. Или мог наконец освободиться и узнать, каково жить как нормальный человек, а не как несчастная горгулья, скорчившаяся на обрыве и глазеющая на прохожих.

Смерть или сумасшествие казались лучше, чем остаться никем, кроме каменной статуи или подобия человека. И всё же, каждый раз, когда Джона казалось, что он решил сорвать этот пластырь, распахнуть дверь, внутри у него всё дрожало и съёживалось до вида вяленого мяса, и он яростно отступал назад.

— К чёрту, — пробормотал он сам себе. — У меня болит чёртова голова.

Сердце Джона подскочило, когда его дверь открылась и вошёл улыбающийся Кэмерон в своей уличной одежде, в клетчатой рубашке и чёрных обтягивающих джинсах, а поперёк груди у него висел странный разноцветный ремешок. Он заглянул внутрь, согнувшись под неловким углом, и Джона смог увидеть, что на этом ремешке держится акустическая гитара.

Поначалу Джона пришёл в замешательство, думая, почему Кэмерон не в обычной форме. Он понял, что изоляция отключила его внутренние часы. Сегодня была суббота, обычный выходной Кэма. Хоть щёки Джона покраснели от перспективы того, что его увидят в таком беспорядке после изоляции, его сердце затрепетало от того, что Кэмерон пришёл увидеть его в свой выходной — возможно, пришёл только для того, чтобы его увидеть?

Прочистив внезапно пересохшее горло, Джона попытался улыбнуться.

— Что… ты здесь делаешь? И к чему бренчалка?

— Что? — спросил Кэмерон, очаровательно смутившись.

— Так мы, южане, называем гитару, — он намеренно произнёс это в деревенском стиле — гит-тара — но это только напомнило ему об Ангусе, так что он заставил себя сглотнуть волну тошноты.

Щёки Кэмерона растянулись от улыбки, а глаза прищурились. От этого он должен был казаться старше, но на самом деле это придавало ему ауру невинности, которой обычно не было. Джона подвинулся и похлопал по краю кровати, чтобы Кэмерон присел. К счастью, молодой человек подчинился.

— Да, эм… — начал Кэмерон, затем прервался не нервный кашель. — Я недавно говорил тебе, что принесу свою гитару и сыграю для тебя, так что я здесь.

Джона пришлось закусить губу, чтобы не сказать Кэмерону, какой он очаровательный — «ты восхитительный, милый, идеальный, никогда не уходи, женись на мне… воу» — и ему понадобилось мгновение, чтобы собраться и заговорить.

— Но у тебя выходной. Я думал, ты захочешь быть подальше от этой дыры, когда не обязан здесь находиться.

Кэмерон вздохнул, драматично и многострадально.

— Ладно, ты меня раскусил. Мне больше негде быть. Мне нельзя садиться за руль, на работу я езжу на автобусе Ривербенда. Я никого не знаю в этом захолустье… и если честно, когда я подумал о том, чем хочу сегодня заняться, в моей голове сразу же появился ты.

Как только эти слова сорвались с его губ, глаза Кэма расширились, и он покраснел как помидор. Джона заглушил смех, прикрыв рот кулаком.

— О нет! Нет, нет, нет, я не это имел в виду. В смысле, имел, но… Я не говорю, что хочу заняться тобой. Я хотел провести с тобой время. Знаешь, заняться чем-нибудь… не заняться тобой. О боже, — он закрыл лицо руками, кончики его ушей просто горели.

Наконец, Джона выпустил смех, который копился с тех пор, как Кэмерон начал смущаться.

— Всё нормально, умник. Я понял, что ты имел в виду, — он толкнул ногу Кэма своей ступнёй в носке. — Я рад, что ты пришёл.

— Я тоже, — сказал Кэмерон, всё ещё краснея и не в силах встретиться с ним взглядом. — Просто… Вчера я тебя не увидел и, ну, наверное, отчасти я по тебе скучал.

— Да, прости. Мне пришлось через кое-что пройти.

Это вызвало у Кэма смешок.

— Полагаю, это место для такого подходит.

Глядя на Кэма, Джона понял, что музыка всё ещё играет. Он потянулся ктумбочке и выключил колонки, которые были присоединены к его планшету.

— Прости за это, я сейчас выключу.

— Что это было?

Над Джона с раннего возраста смеялись за любовь к опере, но Кэмерон казался совершенно искренним. Может, это потому, что он был музыкантом.

— Паваротти. «Аида».

— Мюзикл?

— Опера.

— Чёрт возьми! Элтон Джон написал оперу? Я понятия не имел.

Джона смотрел на него с раскрытым ртом, пребывая в искреннем ужасе.

— Эм… нет, это Верди. Он был первым.

Кэмерон сидел на месте, удивлённо моргая целых тридцать секунд, пока Джона не понял, что его разыгрывают. Потянувшись за спину, он схватил подушку и ударил ею Кэмерона по голове. Кэмерон сразу же расхохотался.

— Я тебя провёл! Ты был готов позвать Рохана, чтобы он укатил «Человека дождя» на каталке.

— Я определённо попался, дурак, — будучи тактильным человеком, Джона провёл пальцами по полированному дереву гитары. Ещё от него не укрылось то, как Кэм следил взглядом за его движениями. — Она хорошая.

Светлые ресницы Кэма затрепетали, когда он опустил взгляд на гитару. Затем пожал плечами.

— Многие годы все инструменты, на которых я играл, принадлежали организации, а затем стали собственностью «Фоксфаер». Так что я приехал сюда ни с чем. Я съездил с Уитни в Эшвилл и купил в музыкальном магазине эту маленькую Ибанез, — он слегка ударил по струнам.

Всё ещё застряв на фразе «приехал сюда ни с чем», сердце Джона тихо разбивалось из-за бедного парня. Он пытался не показывать это лицом, потому что кто захочет жалости от сумасшедшего человека? Он знал, что Кэмерон не такой парень, но всё же…

— Это ужасно… насчёт инструментов. Должно быть, ты сходил с ума, когда не на чем было здесь играть.

Кэмерон махнул рукой, будто говоря, что это не важно, но всё равно не смотрел на Джона.

— В любом случае, у меня едва ли было время. Здесь мне находят довольно много дел.

«И всё же, ты здесь, в свой выходной», — подумал Джона. Не то чтобы он жаловался. Он снова толкнул ногу Кэмерона своей.

— Так сыграй мне что-нибудь, суперзвезда.

Кэмерон раскраснелся и издал звук, средний между стоном и смешком. Как мог парень, который так смущался от внимания, быть в детстве актёром, а затем фронтмэном поп-группы? Или, может быть, это только Джона заставлял его нервничать?

Его рассеянные, лёгкие движения медленно переросли в мелодию. Когда он начал петь, по всё тело Джона покрылось мурашками. Композиторы музыка из «Чейз и Слоан», и даже «Фоксфаер», оказали ему медвежью услугу. Они совершенно недоиспользовали Кэмерона Фокса. Его голос был сильным и чистым, и хрипоты было как раз достаточно, чтобы звучало сексуально. Джона мог бы влюбиться в один этот голос.

Мелодию он узнал, это была песня «One Republic», которой он никогда не уделял много внимания. Однако, услышав её в исполнении головокружительного тенора Кэма, Джона действительно вслушался. В песне говорилось о необходимости быть кем-то большим, чем ты видишь, и что выжить можно только ставя одну ногу перед другой. Всю свою жизнь Джона определяли по тем вещам, которые он видел, которые с ним произошли, и казалось, что этот мужчина, который едва ли его знал, видел всё это просто с одного взгляда.

Кэмерон посмотрел прямо на Джона, будто написал эти слова только для него, хоть и не делал этого. Песня непринуждённо слетала с его губ и пальцев, оставляя Джона в восхищении и слегка лишая воздуха. Кэм по-своему говорил Джона держаться как можно лучше. Ох, как он понимал эти слова, больше, чем кто-либо когда-либо узнает.

Мы прошли так много войн, стольким вещам не научились.

Но всем, что у нас есть, я клянусь, что мы идём вперёд.

Когда песня закончилась, Джона не мог говорить. Дыхание покинуло его тело и смешалось с воздухом, следя за песней Кэмерона туда, куда она решала вести. Он дрожал и сжимал челюсть, чтобы не разрыдаться. Он так долго был один, а этот мужчина просто появляется и… понимает это. Джона хотел его, и у него болело сердце от надежды на подобное.

— Это было прекрасно, — прошептал он после того, как наконец набрал воздуха в лёгкие.

Кэмерон отвлечённо кивнул, и внезапно показалось, что он находится за сотни миль. Затем он заметно встряхнулся и слабо улыбнулся.

— Мне этого не хватало.

— Могу представить, — сказал Джона, хоть и не мог, на самом деле. — Сыграешь что-нибудь ещё?

Пальцы Кэмерона снова начали летать по гитаре, буквально подчиняя и закручивая струны по его воле. Он сыграл блюзовый рифф, который Джона прочувствовал до кончиков пальцев ног, прежде чем перешёл прямо к следующей песне. На этот раз Джона ничего не узнал.

Прежде чем начались слова, Джона вопросительно приподнял брови. Кэмерон улыбнулся.

— Это песня Тейлор Свифт, но я всегда слушал версию Сабрины Карпентер, потому что она мне больше подходит. Она одна из вундеркиндов Диснея. Я не совсем забыл о соперничестве — «Чейз и Слоан» выходили на конкурирующем канале — но для неё я делаю исключение.

Джона вернул на лицо улыбку и приготовился слушать. Мелодия была успокаивающей в таком плане, который он не совсем мог осознать, будто тёплое одеяло музыки прилетело укрыть его в своих складках.

Кэмерон сделал глубокий вдох и снова начал петь. Джона испытал ту же внезапную реакцию. Он лишился способности думать, дышать. Он не мог сосредоточиться ни на чём, кроме спокойного лица Кэма, глаза которого были закрыты, пока он пел песню.

Не смей выглядывать в окно, дорогой, всё в огне, война за нашей дверью не прекращается.

Держись за эту колыбельную, даже когда исчезнет музыка.

А вот эта песня просто опустошила Джона. При первом упоминании огня она вцепилась в него как одно из его видений, только он остался в себе. Это задело первобытную струну глубоко внутри него, перерезая какие-то связи и отпуская всю его боль. Всё его тело замерло в какой-то полукататонии. Он едва дышал, пока слёзы свободно текли по его лицу.

Песня затронула что-то, чего он никогда не смел желать, о чём даже не смел думать — чтобы что-то или кто-то появился и просто… всё исправил. Всё наладил. Это была фантазия, сказка, но она всё равно пробила его осторожно выстроенную защиту и выпустила все эти надежды и мечты.

Кэмерон закончил песню, медленно возвращаясь в реальный мир после того, как потерялся в музыке. Сквозь своё ослабленное состояние, Джона увидел точный момент, когда Кэмерон понял, что что-то не так. Он небрежно взглянул на Джона, и от его лица отхлынула вся краска. Он вскочил с кровати, и гитара упала на матрас с металлическим, негармоничным звуком.

— Боже, Джона, мне так жаль. Не могу поверить, что я снова это сделал. Какой я дурак!

Кэмерон казался таким расстроенным, что Джона хотелось его успокоить. Он открыл рот в попытке заговорить, но ничего связного не вышло. Кэмерон ходил из стороны в сторону, проводя дрожащими пальцами по своим взъерошенным светлым волосам, пока не привёл их в ещё больший беспорядок, чем обычно.

— Боже, я такой тупой. Я должен просто оставить тебя в покое. Я продолжаю тебя ломать!

Это наконец вырвало Джона из тумана. Он внезапно понял, что Кэмерон выбрал эти песни не без причины. Он посылал сообщение. Может, он что-то чувствовал к Джона, или, может быть, просто питал слабость к сумасшедшим и по-своему пытался сказать Джона, что собирается помочь ему всё наладить.

Хоть слёзы продолжали катиться по его щекам, он встал и обошёл кровать с другой стороны, пока не прервал шаги Кэма. Он схватил мужчину за руки, чтобы остановить его нервные движения. Они были почти одного роста, так что Джона пригнулся и слегка наклонил голову, чтобы посмотреть Кэму прямо в глаза. Его сердце сжималось и дрожало, когда он смотрел на штормовые тучи, растущие в этих глазах.

Он переместил руки на лицо Кэма.

— Эй, ты не сделал ничего плохого. Ты никогда не сможешь сломать меня. Ты на это не способен. Ты сама доброта, — прежде чем успел передумать, Джона притянул к себе это лицо и прижался к губам Кэма своими. Его тело будто ждало этого всю жизнь, будто он возвращался домой после долгого путешествия.

На этот раз Кэмерон замер, издавая хриплый писк удивления. За этим быстро последовал тихий стон. Это был знак согласия? Решив принять это так, Джона продвинулся вперёд, дразня губы Кэма своими, пока они не раскрылись и не позволили ему проскользнуть внутрь языком. Тело Кэма заметно расслабилось и — наконец, чёрт побери — его руки обвили талию Джона. Джона чувствовал, как изящные мышцы дрожат от нужды.

Кэмерон прервал поцелуй, чтобы выдохнуть в шею Джона, и Джона смутился от своего сорвавшегося вздоха разочарования.

— Мы не должны этого делать, — произнёс Кэмерон между прерывистыми вздохами.

Конечно, он был прав. Это был верх неприличия, но Джона просто не мог заставить себя беспокоиться. Он был под кайфом от ощущения… похоти?.. любви?... просто от ощущения.

— Н-не надо. Не делай этого пока, пожалуйста. Мы оба знаем, что это неправильно, но…

Кэмерон перебил его, захватывая его губы в яростном поцелуе. Пока этот мужчина пытался высосать его мозги через язык, у Джона сложилось сильное ощущение, что Кэмерон изголодался по любви так же, как и он. Они хватались и цеплялись друг за друга, желая начать срывать одежду, но зная, что здесь не могут ничего такого начать. В самой глубине своего сознания, Джона знал, что Кэмерон из-за этого потеряет намного больше, но не мог заставить себя отстраниться.

Пока кто-то позади них не откашлялся.

Кэмерон вздрогнул и развернулся, в то время как Джона виновато отскочил назад. Рохан стоял в дверном проёме, с обманчиво небрежным видом, прислоняясь массивной фигурой к железной раме. Джона видел это по его глазам; он шипел от злости — и не на Кэмерона, а на него. Рохан изо всех сил старался прожечь дыру прямо сквозь Джона.

— У тебя выходной, новичок. Проваливай, — сказал он, не отводя взгляда от Джона.

Повернувшись обратно к Джона, Кэмерон бросил на него последний неясный взгляд, полный отчаянной тоски. Они оба знали, что между ними что-то есть, но зарождающееся пламя потушили раньше, чем ему выдался шанс разгореться. С призрачной улыбкой, Кэмерон развернулся и с опаской прошёл мимо Рохана, исчезая в коридоре.

Тихими, размеренными движениями, Рохан зашёл в комнату. Он мягко закрыл дверь, но в голове Джона гулкий стук прозвучал громко, так что он подпрыгнул, когда раздалось эхо. Прислонившись спиной к двери, Рохан скрестил руки на груди и смерил взглядом Джона.

— Ты и я, нам нужно поговорить.

***

Будто по какому-то молчаливому согласию, Рохан вывел Джона из комнаты и повёл по лабиринту коридоров жилого блока в прихожую. Джона надеялся, что это потому, что Рохан не больше него хочет, чтобы их разговор подслушали.

Часть снега растаяла, проходил краткий тёплый циклон. Это означало разнообразие в виде хорошей погоды, так что Рохан повёл Джона по той же тропе, по которой они гуляли с Кэмероном. Было тяжело поверить, что это было ненамеренно. Медбрат хотел напомнить Джона, каково было показать своё сумасшествие перед Кэмом?

— Полагаю, ты не готов притворяться, что никогда этого не видел.

Рохан резко остановился и посмотрел на него с таким недоверием, что Джона пришлось стиснуть зубы, чтобы не выпалить ещё какую-нибудь глупость. Обычно спокойный гигант выставил руки перед собой, будто ему нужно было мгновение, чтобы придумать, что сказать.

В конце концов, он прерывисто выдохнул.

— Прости, что приходится вмешивать сюда мисс Онорию, упокой Господь её душу, но… Жонас Анджелито Рэдли-Мелендез, какого вездесущего чёрта ты, по-твоему, делаешь?

— Моя мама никогда не использовала такие слова, — пробормотал Джона, прежде чем успел себя остановить. Рохану явно не было весело, а с этим мужчиной никто не хотел шутить. — Прости. Конечно, ты прав. Я знаю.

— Ты создаёшь риск для моей программы, Джои. И, возможно, для свободы этого парня.

— Он взрослый человек… — очередной смертельный взгляд перебил его посреди фразы. — Прости, я знаю.

— И если доктора узнают об этом, что ж, я даже не знаю, что будет. Они могут тебя выгнать, Джо.

— Думаешь, выгонят?

— Я не знаю! Никто никогда раньше такого не делал. Это за гранью.

— Я знаю.

— Нельзя заводить отношения с сотрудником. Особенно с испытуемым!

— Я знаю, — сказал Джона, достигая точки усталости. Как могло нечто такое обыденное, как гипотетические правила, встать на пути того, что росло между ним и Кэмероном? — Но это… Это не касается, ну знаешь, секса или чего-то такого. Я что-то чувствую рядом с ним. В смысле, я хочу что-то ему рассказывать, потому что думаю, что он поймёт. Он не испугается.

Рохан прекратил свои раздражённые движения, опустил руки и наклонил голову, глядя на Джона.

— Ты имеешь в виду, рассказывать то самое?

Они оба знали, что он имеет в виду. То, что могло помочь Джона исцелиться и о чём он никогда не мог говорить — Ангус.

— Может быть, я не знаю. Иногда у меня возникает желание, когда я с ним. Будто мне не надо прятаться.

— Джои, ты сейчас ставишь меня в безвыходное положение. Но ничего такого, — произнёс он, смутно указывая в сторону жилого блока, — не может повториться в больнице. На этот раз я закрою рот на замок, но больше никогда, слышишь меня?

— Да, — пробормотал Джона, опустив голову.

— Я не говорю, что ты не можешь общаться с этим парнем. Безусловно, если ты чувствуешь необходимость что-то ему рассказать, то расскажи. Но здесь нельзя разводить панибратство, ребята. Чем вы занимаетесь вне этих стен, это ваше дело, но не здесь, понимаешь?

Джона понимал. Рохан закрывал дверь, закрывать которую было его должностной обязанностью, но он открывал окно. «Чем вы занимаетесь вне этих стен, это ваше дело». Вот оно. Джона нужно было поправиться. Он знал, что хочет Кэма, но сам определённо не был похож на бойфренда. Он должен был выздороветь, чтобы поддерживать отношения — он никогда раньше не думал об этом, а теперь эта возможность висела перед ним как морковка. И он невольно клевал на эту приманку.

Глава 9

Кэмерон всё ещё думал о поцелуе, лёжа в кровати ранним утром понедельника, после неспокойной ночи скудного сна. Из-за не по сезону тёплой погоды на улице, в его маленькой квартире было дискомфортно от влажности и духоты. Добавьте к этому тот факт, что с субботы у него был такой твёрдый стояк, что им можно было забивать гвозди, а это никаким образом не входило в рецепт хорошего сна.

Чем думал Джона? Чем думал Кэмерон, целуя его в ответ? Он задумался, что с ними сделает Рохан. Его могли выгнать из программы, возможно, даже отправить в тюрьму. И всё же, Кэмерон не мог заставить себя жалеть об этом. Джона был странным существом из другого мира, каких он никогда раньше не встречал. Его прошлое было совершенной тайной, но то, что Кэмерон знал об этом мужчине, захватывало его почти до одержимости. Это был побочный эффект его предполагаемой депрессии? Или он просто увлёкся привлекательным геем?

Кэмерон всё равно не мог придумать ситуацию, в которой они могли бы быть вместе. Джона был болен и явно не планировал прекращать полагаться на Ривербенд, чтобы преодолеть плохие времена. Кэмерон сам будет в целом бездомным и безработным, как только закончится отработка, так что не сможет много чего предложить в отношениях. И всё же, он ещё не выяснил, какого чёрта с ним произошло, что он вообще оказался в этой ситуации.

Ничего из этого не ослабляло боль, которую он чувствовал глубоко внутри, когда думал о том, что больше никогда не увидит Джона. Вся эта ситуация противоречила здравому смыслу, но всё было то же самое. Кэмерон остался с переполняющим чувством депрессии, думая, какого чёрта будет с ним… и с Джона. Со всеми.

— В чём дело, Чаудер? О чём задумался?

Кэмерон вскочил с кровати, когда услышал этот голос. Майло был единственным, кто ещё называл его Чаудером, это было его старое прозвище со времён сёрфинга в Калифорнии. Просто, какого чёрта его младший брат делал здесь, внутри его квартиры? Быстро надев форму, которую приготовил к рабочему дню, Кэмерон обошёл угол ниши, которая служила его спальней, и увидел Майло на коврике у двери, во всей красе.

— Не пойми меня неправильно, братишка, я всегда счастлив тебя видеть, но как ты сюда попал, чёрт возьми?

— Ну спасибо, дорогой брат, — сказал Майло. — Я бы предложил, если ты не хочешь, чтобы к тебе забрели местные пьяницы или родственники, можешь подумать о том, чтобы запирать свою дверь.

Боже, Кэмерон так отвлёкся за выходные, что даже не потрудился запереть дверь на ночь. Майло убедился, чтобы он больше никогда не повторял эту ошибку. Он подошёл и притянул своего брата в быстрое крепкое объятие, прежде чем отпустить.

— Но серьёзно, что ты здесь делаешь? Я должен быть на работе через час.

— Да, мы знаем. Мы решили заскочить в последнюю минуту. Проезжали мимо с туром.

На мгновение Кэмерона накрыла меланхолия из-за того, что «Фоксфаер» впервые поехали в тур без него. Затем до него дошёл смысл остальных слов Майло.

— Мы?

Майло ёрзал ногой по полу, пока Кэмерон смотрел на него. Он был одет в свою обычную униформу в виде порванных джинсов и винтажной футболки — сейчас это была выцветшая красная футболка с потёртым изображением маски Железного человека и надписью «Бронированный мститель» — и его взъерошенные выбеленные волосы были имитацией причёски Кэма. Он зацепился пальцами за шлевки джинсов, глядя на свои сланцы — потому что для жителя Нью-Йорка южная зима была погодой для сандалий и шорт — и намеренно не поднимал глаза.

— Максимилиан Джеймс Фокс, лучше скажи мне, какого чёрта происходит.

Плечи Майло ссутулились, и он наконец встретился с ним взглядом.

— Папа и брат с сёстрами, они все здесь. Папа паркует машину, но я убедил их меня высадить. Хотел тебя предупредить.

Кэмерон на мгновение замер от недоверия из-за гигантских стальных яиц своего отца. Этот мужчина вёл себя так, будто владел миром. Он думал, что может просто притащить семью домой к Кэму без предупреждения, ведь у Кэмерона явно не было жизни, которой они могли помешать. Он покачал головой, будто это помогло бы найти правильные слова.

— Вот чёртов нахал…

— Кэм, пожалуйста, не надо.

Майло ненавидел, когда Кеннетт и Кэмерон ругались. Кэмерон больше всех заботился о Майло после смерти их мамы, так что его напряжённые отношения с отцом для Майло были как развод. Хуже всего было то, что Кеннетт даже понятия не имел, что они ругаются, потому что если это не относилось к тому, что «лучше для группы», чувства Кэма ему были до лампочки.

— Прости, малой, но серьёзно… У меня работа. И эта конкретная работа — единственное, что спасло меня от тюрьмы, так что мне вроде как нельзя её забрасывать, улавливаешь?

Активно кивая, Майло отошёл от двери и снял свои сланцы.

— Мы это знаем, брат. Папа позвонил в больницу и пообщался с тем, кто там главный. Они разрешают нам немного побыть с тобой утром и пройтись по тем частям больницы, где мы не побеспокоим пациентов.

— Постояльцев.

— А?

Кэмерон тяжело вздохнул.

— Не бери в голову. Боже, где он припарковал машину, в Нарнии? Автобус приедет через полчаса.

Майло усмехнулся, усаживаясь на единственный диван посреди квартиры.

— Кто знает? Наверное, ему удалось найти кого-то знакомого, чтобы остановиться и поболтать. Ты знаешь отца, мы можем находиться во Внешней Монголии, а он всё равно найдёт кого-то из знакомых.

Проведя рукой по лицу, Кэмерон подошёл к двери и слегка приоткрыл её, чтобы семья знала, что может войти, а затем уселся рядом с Майло.

— Так как у вас дела, ребята? Я ни с кем из вас особо не общался с тех пор, как приехал сюда.

Майло хватило милости выразить извинения.

— Да, все сходили с ума из-за поиска нового солиста, а потом ещё начало нового тура.

— Так быстро кого-то нашли, а?

Пожав плечами, Майло теребил потёртый край своих джинсов.

— Наверное. Эрик Бейтс, — произнёс он с таким энтузиазмом, с каким можно сказать «Адмирал Мудак». — Не думаю, что это сработает, но меня никто не слушает. Этот парень чёртова дива. Думаю, он просто пытается проехать в шоу-бизнес на сложившейся славе «Фоксфаер», а потом улетит на сольную карьеру. Не могу поверить, что папа не предвидит этого.

— Может и предвидит. Мимо него ничего не проходит, когда дело касается группы. Может, у него есть скрытый мотив. Что насчёт твоего пения? Как получается?

Глаза Майло вспыхнули, прежде чем он снова опустил взгляд.

— Я думаю, что могу справиться, Кэм, серьёзно. Но папа сказал, что я должен пройти прослушивание, как и все остальные. Мне пришлось бы соревноваться с этим Бейтсом и каждым другим Джо-Шмо, который хотел получить эту работу. Чертовски унизительно.

Сердце Кэма болело за брата. Лучший совет, который можно было дать Майло, это сжать челюсть и пройти прослушивание, но если бы Кэмерон оказался в такой же ситуации, то сказал бы Кеннетту засунуть это прослушивание себе в одно место. Опять же, его всё меньше и меньше волновало мнение Кеннетта — о группе или о чём-то ещё — даже до того, как его уволили.

— Это тяжёлая ситуация, брат. Чего бы это ни стоило, ты единственный, кого я хотел бы видеть на своём месте.

Под действием краткого момента сентиментальности, Майло положил голову на плечо Кэма и сделал глубокий вдох.

— Это многого стоит, — прошептал он.

Они оба выпрямились, когда дверь распахнулась от типичного рвения Кеннетта и стукнулась о дверной ограничитель.

— А вот и мои мальчики! — прогорланил он.

Кэмерон закатил глаза, посмотрев на Майло, который усмехнулся. Затем встал поприветствовать отца.

— Привет, пап, мило было с твоей стороны… — «появиться без предупреждения… прервать мой день… вести себя так, будто управляешь моей жизнью», — зайти. Майло говорит, что ты звонил в больницу.

— Конечно, звонил. Поговорил с этим парнем, доктором Шелтоном. Он сказал, что ты можешь показать нам, где работаешь. Это ведь не проблема, да?

— Его фамилия Шелдон… и нет, полагаю, это не проблема. Я просто не хочу пренебрегать своими обязанностями. Я серьёзно отношусь к этой работе.

Кеннетт хлопнул его по спине, эффективно отмахиваясь от его беспокойств.

— Конечно, серьёзно, сынок, я это знаю. Всё будет в порядке. Чёрт, может быть, мы даже устроим импровизированное выступление…

— Нет, пап, — сказал Кэмерон, перебивая отца, что делал редко. — Это не дом престарелых, понятно? В Ривербенде живут люди с серьёзными, изнуряющими болезнями. И доктора должны строго контролировать раздражители вокруг постояльцев. Никаких «импровизаций» в психиатрической больнице.

Шея Кеннетта слегка покраснела, и он сжал челюсть. Кэмерон думал, что он будет спорить, но его злость рассеялась так же быстро, как и появилась.

— Без проблем, парень.

— Кажется, Майло сказал, что приехали и остальные.

Отец Кэма рассеянно махнул рукой в сторону двери.

— Они зашли за кофе по пути сюда с общественной парковки. Найти парковку в этом Мейберри ещё сложнее, чем в Нью-Йорке.

Скрестив руки на груди, Кэмерон изогнул бровь.

— Я в этом очень сомневаюсь.

Кеннетт резко развернулся, оглядывая квартиру Кэма и явно считая, что ей многого не хватает. Он взглянул на дряхлый диван с барахолки, на котором сидел Майло. Он был страшным как смертный грех, но функциональным, может даже удобным.

Его густые брови опустились, Кеннетт вернул взгляд на Кэма.

— У тебя здесь всё в порядке, сынок? Здесь мало… ну, мало всего, и точка.

— Всё хорошо, папа.

Дальнейшее обсуждение остановилось, когда через открытую дверь прошли остальные Фоксы, неся свой кофеин. Астрид держала свой стаканчик в одной руке, протянув Кеннетту то, что явно было его обычным чёрным кофе, в то время как сама она всегда пила латте. Стелла пила какую-то свою соевую-мокко-шоколадную ерунду с таким дизайном, что у бариста мог развиться комплекс суицидника. Декстер зашёл последним, попивая некий ледяной кофейный напиток… и на этом стаканчики заканчивались.

Кэмерон и Майло оба подняли руки, ладонями вперёд, в жесте «что за дела», отражая друг друга.

— Эм, привет, — сказал Кэмерон.

Стелла подошла и с нежностью похлопала его по щеке.

— И тебе привет. Как поживаешь?

— Эм, ну, кофе немного не хватает, но помимо этого всё идёт хорошо, сестрёнка.

— Да, спасибо вам большое, — проворчал Майло.

— Ох, чёрт, простите! — сказала Стелла, без капли извинений в голосе. — Это была внезапная остановка.

Но они вспомнили про кофе для отца, естественно. Это был типичный Кеннетт, управлял со своего трона, не говоря ни слова. Кэмерон просто покачал головой, потому что разговоры об этом никогда не приводили ни к чему хорошему. Кроме того, ему пора было собираться на работу.

Он зашёл в ванную, чтобы почистить зубы, но дверь оставил открытой.

— Так где этот Бейтс? — спросил он с полным ртом зубной пасты, не обращаясь ни к кому конкретно.

— С автобусом в Эшвилле. Мы взяли машину на прокат на пару дней, чтобы приехать сюда, — прозвучал в ответ голос Кеннетта.

Кэмерон снова покачал головой, глядя на свои синие глаза в зеркале. Отец вёл себя так, будто они пересекли всю страну, чтобы его увидеть, но Фолли-Крик находился в двадцати минутах от центра Эшвилля. Он сполоснул рот и попил холодной воды из-под крана. Что его всегда удивляло в сельской жизни в горах, так это то, что даже вода из-под крана на вкус была будто из ручья, и всегда была ледяной, если не включить горячую — совсем не похоже на воду в городе.

Как раз, когда вытирал полотенцем лицо, он услышал с улицы знакомый гудок.

— Я так понимаю, в арендной машине для меня места нет, — произнёс он, скорее как заявление, чем вопрос. — Можете ехать за автобусом, если хотите, но мне пора идти. Долг зовёт.

Братья и сёстры взяли свой кофе и неосознанно выстроились в очередь, как всегда. Кэмерон впереди — в конце концов, это была его квартира — следом Майло, затем Декстер, Астрид и Стелла. Кэмерон понял, что в таком порядке они всегда выходили на сцену. В его желудке затрепетала грусть, пока он не посмотрел на Кеннетта, самоуверенного и убеждённого в своём превосходном руководстве, замыкающего цепочку. Эмоция быстро перетекла сначала боль, а затем в злость.

— Идём, — произнёс он сквозь сжатые зубы.

***

Несмотря на свою раннюю уверенность, по пути в Ривербенд Кэмерон превратился в комок нервов. Больница стала для него неким святилищем, куда он мог сбежать от давления и критики своей семьи и общественности. Ему не хотелось знакомить эти два мира.

Когда автобус остановился перед больницей, к нему пришла ещё одна мысль. Его семья познакомится с Джона. Почему-то из-за этого сердце Кэма колотилось, в хорошем смысле. Джона стал для него кем-то очень важным за относительно короткое время, что они знают друг друга. Помимо этого, Кэмерон считал его хорошим другом — хотя надеялся, что когда-нибудь их отношения станут другими — и, конечно же, хотел, чтобы его семья с ним познакомилась.

Выйдя из микроавтобуса, Кэмерон поблагодарил водителя и помахал рукой, провожая взглядом. Он засунул руки в карманы куртки и ждал, не в силах перестать нервничать. В конце концов, он поймал взглядом серый седан среднего размера с наклейкой об аренде, солнце отражалось от лобового стекла, заставляя Кэмерона прикрыть глаза рукой. Он сделал шаг вперёд, чтобы направить их к месту, где можно припарковаться, когда седан остановился у обочины.

— Нет, он просто припаркуется там, где захочет, чёрт возьми, — пробормотал сам себе Кэмерон. Он слабо махнул рукой, когда члены его семьи выбрались из машины и присоединились к нему у входной двери. — Ладно, ребята, помните то, что я сказал. Мы не можем тревожить постояльцев. Я не уверен, насколько это будет для вас интересно.

— Мы хотим посмотреть, где ты работаешь, малой, — сказал Декстер.

Кэмерон в ответ на это усмехнулся. Казалось, Стелла была единственной, кто никого не мог назвать «малым». Он согласно кивнул и придержал открытой тяжёлую стеклянную дверь, чтобы они вошли. К его удивлению, несколько сотрудников собрались их поприветствовать.

Там были доктор Шелдон и доктор Драри, оба с приветливыми улыбками. Медсестра Уитни подошла и обняла Кэма, после чего пожала руки его братьям и сёстрам. Ифа тоже присутствовала, с гордостью улыбаясь. Кэмерон не был уверен, что сделал, чтобы вызвать у кого-то гордость, но тем не менее, это согревало ему сердце. Рохан был единственный, кто выглядел серьёзно, стоя в стороне от группы. Наверное, он боялся, что семья Кэма вызовет смятение среди постояльцев.

Всех познакомив, Кэмерон подошёл к Рохану.

— Эй, если это проблема, только скажи, и я их выгоню.

Рохан вяло улыбнулся, но эта улыбка не коснулась его глаз.

— Всё в порядке, только если они не будут ни к кому подходить без разрешения.

Кэмерон улыбнулся.

— Потрясно. Я пойду схожу за Джона. Хочу его со всеми познакомить, — он развернулся на пятках и пошёл прямиком к жилому блоку, когда что-то схватило его за запястье. Его остановили так резко, что зубы стукнули, и, наверное, состояние шока у него продлится неделю.

Он развернулся и увидел, что его схватил Рохан.

— Джона не здесь, Кэмерон.

Короткое предложение как сосулька прошло сквозь сердце Кэма. Что-то случилось? Джона навредил сам себе?

— Что?

Рохан покачал головой.

— Его нет.

Кэмерон почувствовал, как кровь отлила от его лица, и покачнулся.

— Он… мёртв?

Его глаза расширились, Рохан схватил Кэма за плечи и слегка встряхнул.

— Нет, нет, извини. Я не это имел в виду. Боже. Я хочу сказать, что он уехал. Выписался. Полагаю, его эпизод закончился.

Кэмерон пытался взять под контроль своё дыхание и пульс, чтобы сформировать связную мысль. Джона был жив. Джона был в порядке. Джона уехал.

— Вот так просто, он ушёл.

Рохан пожал плечами, ему явно некомфортно было играть роль посредника.

— Он был на терапии после того, как ты ушёл в субботу. Полагаю, всё прошло хорошо, потому что он наконец смог после этого заснуть. Он проспал сутки, затем собрал вещи и выписался.

— Вот так просто. Это безопасно?

— Об этом не нам судить, пока он не опасен. Он приехал добровольно, так что может уйти в любое время, когда захочет. Прости, приятель, — сказал он, в очередной раз неловко пожав плечами.

Кэмерон недоверчиво покачал головой. У него было такое ощущение, что он увидел худшее состояние Джона — и не так уж давно — и у Джона не было никакого явного желания поправляться. Скорее, он сдался своей судьбе. Так почему он просто уехал домой?

— Ничего ведь не закончилось, да?

Рохан вздохнул.

— Я искренне сомневаюсь, что это был его последний эпизод.

Казалось, у Майло была генетическая способность появляться не в то время, так что, конечно же, он встрял посреди разговора.

— Чёрт, кто помочился в твой завтрак?

Очевидно, Кэмерон не смог скрыть своё разочарование и раздражение на своего почти близнеца.

— Никто. Я хотел кое с кем вас познакомить, но его здесь нет.

Он обменялся с Майло долгим, взвешенным взглядом. Это был такой взгляд, какой проходит между двумя людьми, которые делят секрет.

— Оу. Что ж, очень жаль, — произнёс Майло, сочувственно похлопав его по плечу. — Давай, ты пойдёшь и покажешь нам всё вокруг. Уверен, в какой-то момент тебе нужно сегодня взяться за работу, да?

— Конечно, идём, — Кэмерон пошёл за Майло туда, где ждала остальная их семья, ссутулившись чуть больше, чем обычно.

***

Большинству Фоксов быстро стало скучно, и они ушли на бранч, оставляя Майло и Кэмерона позади. Кэмерон провёл своего брата через редкий лес, вдоль «реки», которая стала вдохновение для названия Ривербенда. Это скорее был ручей. Тёплая погода практически прошла, так что он был рад, что надел куртку. Он почувствовал, как Майло дрожит рядом с ним, и проснулись его инстинкты защитника.

— Хочешь взять мою куртку?

— Нет, обойдусь. Так мне и надо за такую одежду. Мы ведь не во Флориду ехали, ради бога.

Кэмерон усмехнулся и стукнул брата плечом о плечо. Они оба хохотнули и замолчали на несколько мгновений, пока Майло снова не заговорил.

— Ты уверен, что всё в порядке, Чаудер?

— Боже, я уже много лет не был тем парнем, — сказал Кэмерон, но ему не удалось произнести это беззаботно.

— Я серьёзно.

— Да, я в порядке. Просто пытаюсь понять, что будет дальше, знаешь? Что насчёт тебя?

— Я в норме, не считая того, что большинство времени трачу на ненависть к Эрику Бейтсу. Это мы уже обсудили, так что не переводи тему. Что ты будешь делать?

Кэмерон провёл рукой по своим волосам, цепляясь пальцами за спутавшийся узел, с его губ сорвалось ругательство.

— Не знаю, приятель. Прямо сейчас я просто стараюсь делать это, — сказал он, указывая жестом обратно на возвышающееся позади них здание. — А что потом, я не знаю. Мне не особо нужны деньги… Я хорошо накопил. Но, думаю, для разнообразия я могу попробовать писать песни вместо того, чтобы выступать. Работа за кулисами может подойти мне лучше.

Майло кивнул, будто это было совершенно разумно.

— Ты всегда был в этом хорош. Мне бы хотелось, чтобы они использовали некоторые твои песни.

От Кэмерона не скрылся тот факт, что Майло ссылается на группу или — и? — на семью, говоря «они», а не «мы». Он задумался, что происходит в голове его брата.

— Как и я хотел бы, чтобы мне позволили петь.

— Говоришь так, будто это в прошлом. Не похоже, что этот Бейтс хороший вариант, так что, может быть, всё будет по-твоему.

— Уф, я просто… Не знаю, хочу ли работать на него.

Ему не нужно было уточнять, кто этот «он». Кэмерон не думал, что Майло в таких же напряжённых отношениях с отцом, как и он.

— Майло, ты бы сказал мне, если бы у тебя были проблемы, верно?

Майло рассеянно кивнул.

— Конечно. Я со всем справлюсь. Всё не так, как было с тобой.

Кэмерон остановился и повернулся лицом к Майло.

— Послушай, малой. Я не буду врать. То, что меня выгнали, чертовски больно, и в каком-то смысле я всё ещё злюсь из-за этого. Но папа не ошибся. Он должен был заботиться о вас, ребята, а я был тонущим кораблём.

— Был?

— Может, и по-прежнему являюсь, — сказал Кэм. — Хотя я какое-то время думал, что всё налаживается.

— Из-за того парня?

Кэмерон покачал головой.

— Мы не должны говорить об этом. Я не хочу давать тебе ещё какой-либо повод врать им.

— Но кому какое дело? Тебя уже выгнали, так что не будет ли каминг-аут для них просто гигантским средним пальцем?

— Дело не только в этом, Майло. Боюсь, натурал никогда не сможет до конца это понять. Но ты прав насчёт одного. Теперь он мало что может со мной сделать. Я расскажу им, когда буду готов.

Временно удовлетворённый, Майло кивнул и пошёл дальше. Они пошли длинной дорогой вокруг двора, затем вернулись обратно к тропинке, чтобы быть впереди, когда Кеннетт придёт забрать Майло. Кэмерон практически погрузился в тишину, думая, что его брату надоело совать нос в его дела. Конечно же, он ошибался.

— Он горячий? — вдруг спросил Майло.

— Чертовски горячий, — ответил Кэмерон, прежде чем успел отфильтровать свои мысли. Боже упаси его от назойливых братьев и сестёр.

Глава 10

Туман прояснился, пыль осела, и Джона снова стал целым. Всегда казалось, будто эти первые лучи солнца прорываются сквозь катаклизм шторма. Только Джона знал, что это просто иллюзия целостности. Он всё ещё был сломан внутри, просто обратный отсчёт обнулился.

Он стоял перед домом своей матери — перед своим домом — пытаясь заставить себя войти. Это был маленький коттедж, расположенный на одной из дорожных петель, которая спускалась по горе к городскому центру Фолли-Крик. Он всегда любил этот дом, эпохи тюдоровского возрождения примерно сороковых годов, весь побеленный штукатуркой, каркасной конструкции, с окантовкой из тёмного дерева. Но тем утром Джона был поражён его крайней неизменностью. Это было похоже на ловушку.

Но он преодолел её, так ведь? Выбрался из очередного эпизода живым. Хандра снова вернулась, устраиваясь для очередной перезимовки — потому что она никогда не уходила полностью, всегда ждала на окраине, наблюдая. Вытаскивая ключи, Джона закатил глаза от собственной мелодраматичности. И всё же, он не мог не задуматься, почему ощущал это, когда в прошлом после эпизода с удовольствием принимал волшебную панацею от сумасшествия, которую ему вручали. Странное ощущение казалось предсказанием, каким-то скрытым предзнаменованием чего-то жестокого.

Джона подавил дрожь, бросая один последний взгляд на двор. Он продолжал растить дикие, заросшие сады Онор. Со стороны могло показаться, что нет никакого смысла, всё это были джунгли. Однако, Джона чувствовал скрытый приказ, в этих зарослях пряталась математическая точность, которая его успокаивала. Сады были хаосом Джона в спокойствии.

Он наконец закрепил своё мужество против чёрт знает чего и вошёл в забитый досками коттедж. Конечно же, всё было так, как всегда. Он заметил, что его соседка, мисс Шелби Луэллин — ради бога, не забывайте приставку «мисс» — приходила проветривать помещение. Она открыла занавески, включила отопление и…

— Мяяяу!

…вернула кошку. Аида — опять, в честь оперы, а не мюзикла — была неряшливой сиамской кошкой, которую Джона тоже получил в наследство от матери. Кошка одинаково любила и ненавидела его, как и он её, так что когда она вилась у его ног, Джона никогда не знал, должен ли её погладить или замереть на месте. Казалось, Аида была такой же нервной, как и Джона, хотя она носила это с большей грацией, и он был довольно уверен, что это существо несокрушимо.

Внутри декор коттеджа был дешёвым, в стиле потёртого шика, который Онор каким-то образом превратила в элиту. Джона никогда не хватало сил что-то изменить; мебель казалась такой же домашней, как и само здание. Он прошёл через захламлённое логово, думая, чем именно заняться.

В одном углу комнаты, рядом с аркой, которая вела на кухню, у него стоял маленький письменный стол из вишнёвого дерева, где стоял его командный центр — ультрасовременный компьютер со всеми наворотами. Это было его единственное роскошество. Он нажал на кнопку питания и слушал знакомые звуки оживающей машины. «И вот мы снова здесь, старый друг».

Рядом с клавиатурой лежал его маленький чёрный блокнот с эластичной лентой и любимая шариковая ручка — две вещи, которых ему всегда не хватало в Ривербенде. Джона слегка провёл пальцами по кожаной обложке блокнота, а затем пошёл дальше, на кухню. Мисс Шелби оставила ему тарелку овсяного печенья и записку со словами, что она надеется, что его «отпуск» прошёл хорошо — это она поставила кавычки — и что Аида чуть больше обычного страдала от комков шерсти. Джона подумал, что это наверняка было специально; кошка не была фанаткой мисс Шелби. К сожалению для Аиды, Джона не мог планировать свою жизнь вокруг прихотей одной наглой и грозной особы.

Джона вернулся в логово, ввёл своё логин на компьютере и сел на диван, ожидая, пока его мощный, наполненный программами зверь придёт к жизни. Ему было уютно в крайней тишине, чего он испытывал уже больше месяца. Его сердце сбивалось с ритма от тяжёлого, почти удушающего чувства. Серьёзно, что он должен был теперь делать? Раньше после эпизода он нырял прямиком в писательство — как говорится, креативность часто сопровождается безумием — но его лобно-височная сеть была пустой, безмолвной бездной. Отчасти как тот подвал.

— Нет, — сказал вслух Джона. Эпизод закончился. Закончился.

Ему вдруг вспомнилось лицо Кэмерона. Смех Кэмерона, улыбка Кэмерона, голос Кэмерона. Джона редко думал о ком-то вне своего герметичного мира. Время от времени он видел мисс Шелби. Иногда он был вынужден взаимодействовать с людьми в магазине и вёл себя вежливо по отношению к бариста в кофейне. Это скорее напоминало переговоры об освобождении заложников; он должен был получать своей кофеин.

Джона от природы был замкнутым. Он никогда не искал компанию другого человека просто для… компании. Товары или услуги? Конечно. Предметы первой необходимости? Конечно. Секс? И снова, конечно же — время от времени. Но было неслыханно, чтобы он желал конкретного человека не только из-за того, чем его могли обеспечить для выживания.

Он начал осознавать, что чувствует, этот парадокс внешней слабости и апатичной, неистовой энергии, которая жужжала внутри него. Джона было… одиноко. Джона скучал по Кэму. Джона больше не устраивало текущее положение вещей. Могло ли быть такое, что Кэмерон показал ему другую сторону существования, на которую он не смел надеяться больше, чем просто на выживание?

Джона закрыл голову руками, проводя ими по лицу и голой голове — она больше не был такой уж лысой, верно? Она была покрыта здоровыми, тёмными волосками, придавая ему вид солдата после нескольких недель Тихоокеанского театра военных действий. В этот момент ему больше всего хотелось позвонить Кэмерону, просто услышать его голос, чтобы знать, что этот мужчина существует за пределами Ривербенда, что он не какой-то фрагмент его воображения. Но Джона ведь так и не узнал его номер.

«Узнал бы, если бы сказал ему, что выписываешься», — ругал он сам себя. Он хотел бы сказать, но Кэмерон был таким человеком, который захотел бы большего. Он захочет свиданий, ужинов и секса, который длится до утра — всего того, что Джона никогда не мог предложить. Но он думал о том факте, что, может быть, он отказывал себе в возможности попробовать, слишком боялся, что болезнь возьмёт верх и разрушит ещё одну жизнь, а не только его собственную.

Да, Кэмерон захотел бы многого, и Джона должен был подождать, пока не убедится, что достаточно силён для этого. Он не разрушит Кэмерона так, как был разрушен сам. Он поправится. Он постарается.

***

Писательство. Джона просто напечатал слово «конец» на уродливом первом черновике своего нового триллера «Божий дар». Несмотря на возможный религиозный оттенок в названии, на самом деле это был постапокалиптический рассказ, сосредоточенный на клонировании людей и футуристической генной инженерии, приправленный лёгкой межвидовой… романтикой? Страстью? Он пока не был уверен. Обычно он писал криминальные триллеры, но по какой-то причине научная фантастика уже какое-то время стучалась в его дверь. Это всё ещё был черновик, и отчасти Джона ненавидел его, как и всегда. Он читал, думал, перечитывал, затем всё заново, пока не признавал достойным отправить черновик своему редактору, одному из безликих людей в его маленьком углу киберпространства, с которым он никогда не общался лицом к лицу.

Джона быстро написал электронное письмо, оповещая вышеупомянутого редактора о новостях, а затемщёлкнул по очередному файлу в своей папке с проектами. Его текстовый редактор открылся снова, и появился документ, с которым Джона игрался под своим псевдонимом Эммерсона Лайонса. Роман. До сих пор названием было «Ветер перемен», так как вдохновение пришло от одного из его стихотворений с таким же названием; этот стих он написал будучи подавленным подростком, который справлялся не только со своей гомосексуальностью, но и с воспоминаниями о…

Он понял, что даже сам с собой не говорил о том случае. Когда бы его мысли ни пытались устремиться в ту сторону, разум захлопывался, как стальная ловушка. Возможно, ему нужно было это изучить. Позже.

Роман, о котором он мечтал, пока писал меланхоличную поэзию в своей захламлённой комнате в полуразвалившемся доме, был двусмысленным. Главными героями были Роб и Даллас, и Даллас всегда предполагалась как женщина. Однако, в нескольких сценах, которые он уже написал, Джона избегал местоимений и вообще каких-либо отсылок на гендер. У него не было сил превратить Далласа в женщину, потому что в его голове это был мужчина. С другой стороны, Джона не знал, обладает ли смелостью выдержать критику, которая нахлынет, когда такой известный автор мейнстримных романов, как Эммерсон, внезапно переключится на гомосексуальный жанр. Чёрт, большинство его читателей даже не знали, кто он сам — мужчина или женщина.

Он смотрел на страницу, где с издёвкой моргал курсор. Ничего не шло в голову, пальцы не двигались. Джона никогда особо не испытывал творческого кризиса. Когда у него были проблемы с писательством, это скорее касалось попыток выяснить, как изложить идеи из его головы на страницах, а не появления самих идей в принципе. В данном случае у него были проблемы и с тем, и с другим. Стихотворение было таким личным, а появившаяся из этого идея истории была такой яркой и настойчивой, но как только он решил её написать, слова иссохли. У Джона было предчувствие, что это во многом связано со страхом.

Возможно, ещё это имело немалое отношение к тому факту, что Джона никогда не испытывал любовь. Единственным человеком, который когда-либо его любил, была его мать, но даже она не знала, что с ним делать. Это была тихая, осторожная любовь, будто она всегда решала, как прикоснуться и что сказать, чтобы не сломать его.

«Мне стоит просто оставить тебя в покое. Я продолжаю тебя ломать!»

И внезапно появился Кэм.

Джона почувствовал дрожь, так что оттолкнулся от стола с большей силой, чем было необходимо, из-за чего разлетелась стопка бумаг. Разве всем остальным было так же тяжело? Всем обычным людям? Если таковы были настоящие эмоции, Джона не был уверен, что может с ними справиться. Но отчасти ему хотелось научиться. Ему хотелось снова увидеть Кэмерона. Хотелось.

***

У Джона закончилась еда. После того, как он пробыл дома несколько недель, упрямо избегая выходов за покупками, его шкафчики были буквально пустыми — и холодильник с морозилкой тоже. Одно осознание этого заставило его тревожность вырасти и затвердеть, укладываясь у него внутри, готовясь штормом опуститься на пляжи. Отсутствие еды означало поездку в город. Это было неизбежно, если он не хотел умереть от голода, конечно же. Не удивительно, что на мгновение он об этом задумался.

Затем он принялся укутываться в зимнюю одежду, так как снова пошёл снег. Он надел свои штаны для сноубординга поверх длинных подштанников, натянул свитер на нижнюю майку. Затем перчатки и парка, и наконец мешковатая вязаная шапка, ошеломительно уродливая, но также самая удобная вещь, которая была у Джона. Её связала для него одна из медсестёр Ривербенда. Он чуть не расплакался от этого жеста, не в силах вспомнить, когда последний раз кто-то дарил ему подарок без повода.

— Ох, как сентиментально, — вслух пробормотал он, закатывая глаза от собственной глупости.

Он схватил свой бумажник и ключи, быстро попрощался с Аидой, которая это проигнорировала, и запер дом. Его Субару Аутбэк стояла под навесом, заправленная и вымытая, со свежими зимними шинами — всё это он сделал до Ривербенда, зная, что по возвращению у него не будет энергии. Он был прав. Тяжело вздохнув, он сел в низкую машину и завёл двигатель, который издал еле слышный звук.

Дороги снова были чистыми; их недавно посыпали солью, и снега было совсем мало, но за ночь Фолли-Крик должен был покрыться несколькими дюймами. Джона хотелось разобраться с покупками до этого. Дорога, которая тянулась в гору, была узкой и наполненной несколькими пугающими поворотами с серпантином, к которым за годы Джона привык. Но, по крайней мере, она была заасфальтирована и вполне ухожена.

Спускаться вниз по горе Уистлер в центр Фолли-Крик для Джона было равносильно спуску в ад. Он знал, что это нелепо — маленький городок был совершенно милым и чудаковатым — но там были люди. Когда он находился в окружении людей, ему приходилось притворяться нормальным, чтобы его не видели и не задумывались о нём. Это было утомительнее, чем можно было представить.

В Фолли-Крик не было никаких торговых сетей или франшиз — об этом городе индустрия забыла, или никогда не знала в принципе — за исключением одного одинокого «Старбакса», и даже тот конкурировал с местной семейной кофейней. Бизнесом владели местные, и местные же его поддерживали. Фолли-Крик заботился о своих людях.

Для покупки продуктов Джона мог выбрать два места: «Корпоративный овощной магазин Хэла» на углу Мейн и Поплар, владельцем которого был Гарольд Нокс, седовласый холостяк неопределённого возраста, и общественный фермерский рынок Фолли-Крик. Фермерский рынок также являлся тем местом, где люди, живущие вокруг горы, могли собраться и пообщаться, чего Джона избегал любой ценой. В магазине Хэла была атмосфера как в супермаркете, с достаточно большими тележками и достаточно маленькими стеллажами, чтобы отбить желание остановиться и поболтать.

— Значит, к Хэлу, — сказал он сам себе. Удача ему улыбнулась, когда он нашёл свободное место для парковки через дорогу от магазина, сделал неловкий параллельный манёвр и заглушил двигатель. Он вышел из машины и перешёл дорогу, не глядя по сторонам — если какие-то машины и ездили, они всегда пропускали пешеходов.

Схватив расшатанную тележку из стоящих у порога, Джона протолкнулся через крутящуюся дверь и вошёл в дымку искусственного жара внутри. Он кивнул Хэлу, который практически всегда сидел за стойкой для обслуживания клиентов, но не потрудился остановиться. Никаких «привет-как-дела», никаких рукопожатий и совершенно никаких бесед; Джона содрогался при одной мысли об этом.

Он быстро прошёлся по стеллажам, намереваясь купить достаточно продуктов, чтобы продержаться на горе месяц. В погребе стоял промышленных размеров холодильник, который только нужно было заполнить. Где-то в другом месте это могло звучать немного в стиле серийного убийцы, но в таком месте, которое часто заносило снегом в зимние месяцы, это было обычной практикой. Дорога Бэррон Фоллс во время снежного шторма часто становилась непроходимой.

Начиная с консервов, Джона заполнил свою тележку с выверенной точностью. Непортящиеся товары легли на дно, а затем он пошёл к месту обитания свежих местных продуктов и мяса, чтобы положить сверху. Какую-то часть он заморозит или сразу отложит, а остальное превратит в большие блюда, которые разделит на порции и тоже заморозит. На худой конец, Джона был высокофункциональным, профессиональным отшельником.

Что-то мелькнуло в углу его зрения. Джона повернул голову, но ничего не увидел. Он посмотрел в один конец стеллажа, затем в другой. Он был один. На мгновение вспомнилась Онор, её тень. Эпизод ведь ещё не мог начаться снова, верно? Обычно Джона мог продержаться несколько месяцев между визитами в Ривербенд. Ему не снились сны, он чувствовал себя нормально, помимо обычных комплексов и тревожности.

Решив забыть об этом, Джона продолжил идти к соседнему стеллажу, нагружая тележку и считая секунды до тех пор, когда сможет уйти. Зайдя за угол, Джона увидел кое-что ещё, что его потревожило, но на совершенно другом уровне: просто проблеск светлых волос и клетчатой ткани, но он знал. Это был Кэм.

Дыхание Джона ускорилось, и сердце забилось чаще. Он не мог увидеть Кэма. Не мог справиться с осуждением, которое наверняка почувствует мужчина из-за преждевременного ухода Джона. Но он хотел увидеть Кэмерона, так сильно хотел. Джона пошёл в его сторону, но затем резко остановился. Плохая идея. Он развернул тележку, чтобы пойти в другую сторону, и чуть не врезался прямо в мисс Шелби.

— Чёрт побери, — произнёс он, в то время как его тело болезненно дёрнулось. Он ненавидел попадать врасплох, когда к нему подкрадывались. От этого его тошнило.

Мисс Шелби покачала головой и усмехнулась ему, нахмурившись, тогда как её закадычная подруга Ида Мэй Лампет равнодушно пробормотала:

— Следите за языком, дорогуша.

Джона потёр рукой заболевшую грудь, надеясь успокоить колотящееся сердце.

— Доброе утро, мисс Шелби, мисс Лампет, — вежливо сказал он, как хороший южный мальчик. Он рассеянно задумался, как много «хороших южный мальчиков», наполовину пуэрториканцев, видел Фолли-Крик. Возможно, только одного.

— И вам доброе утро, мистер Рэдли, — сказала Ида Мэй Лампет.

— Джона только вернулся с отдыха, — любезно подсказала мисс Шелби, будто почувствовала необходимость поддержать ложь, без просьб. Без сомнений, Ида Мэй уже знала всё то же самое, но, в конце концов, так было принято.

Джона улыбнулся своей натянутой для таких разговоров улыбкой и попытался придумать, как лучше ускользнуть, медленно — по миллиметру — толкая вперёд свою тележку. Мисс Шелби ненадёжно оперлась на свою деревянную трость ручной работы, что означало, что она готовится поболтать. Джона стало плохо. Он чувствовал, как на лбу и за ушами появляются капельки пота. Не пройдёт много времени, прежде чем пот покатится и по его шее.

Будто ему нужно было отвлечься ещё больше, Джона зацепил взглядом Кэмерона, который стоял в одной из очередей в кассы, в прямой зоне видимости от него, если посмотреть в правильную сторону. Как раз то, чего не хватало Джона — воссоединиться с Кэмероном, застряв с каким-то разговором со старыми тётками. Зрение Джона заискрило по краям; ему стало трудно дышать.

— Ах, да. Как побережье?

У Джона зачесался скальп.

— А? — ответил он, едва улавливая суть разговора. — Ох, нормально.

Стены снова пульсировали и, может быть, немного таяли по швам между плоской стеной потолком. Господи. Он жадно хватал воздух, наверняка покрывшись пятьюдесятью оттенками красного и потея, как бутылка пива на пляже.

Мисс Шелби наклонила голову, будто впервые увидев его по-настоящему. Обычно она была слишком занята приятностями деревенской жизни, чтобы на самом деле что-то замечать.

— Сынок, ты в порядке?

Джона удалось выдохнуть ответ сквозь стучащие зубы.

— Н-на самом деле, мисс Ш-ш-шелби, я не очень хорошо себя чувствую. Думаю, пойду домой и отдохну. Рад был повидаться, дамы, — он наклонил свою невидимую шляпу, как было принято, и покатил тележку, направляясь прямиком к стойке для обслуживания клиентов. Подойдя к Хэлу, Джона посмотрел на него умоляющим взглядом, хотя когда поймал своё отражение в зеркале позади них, в ответ увидел ужасающая широкая улыбка.

— Эй, Хэл. Я взял все эти продукты, но, боюсь, у меня чрезвычайное положение, и я должен уйти, — Джона протянул мужчине стопку денег, которых было более чем достаточно, чтобы покрыть его покупки. — Ты не против попросить Клиффа доставить их ко мне домой? Сдачу можете оставить себе и поделить.

Клифф был парнем из компании «Еда на колёсах». Как правило, Хэл не занимался доставкой, но при необходимости поставлял еду престарелым, и Клифф занимался этими делами. Лицо Хэла засветилось, когда он увидел наличку, но Джона думал, что Хэл согласился бы в любом случае. Таким он был парнем. Позже Джона придётся договориться с ним об особых условиях доставки.

— Конечно, Джона. Сегодня днём, хорошо?

— Да, идеально. Спасибо. Мне пора, — сказал Джона, уже наполовину за дверью.

— Оки-доки, я попрошу Клиффа сложить скоропортящиеся товары в холодильник…

То ли его голос стих, то ли Джона перестал слушать. Он нерешительно оглядел помещение в поисках Кэма, но, должно быть, упустил его. Возможно, к лучшему. Очевидно, он и близко не был готов справиться с базовым человеческим взаимодействием, и вот так просто, он потерял уверенность, что такое вообще когда-нибудь будет возможно.

Часть вторая

Весна и лето

Глава 11

С тех пор, как Джона уехал, время тянулось серой тоской. Каждый день Кэмерона был таким же, как предыдущий — за исключением дней терапии. «Это всегда забавно», — подумал он, развлекая себя внутренним сарказмом. Хоть зима ожидаемо перешла в весну, Кэмерон всё равно каждый день скучал по Джона. Он часто думал, почему Джона не мог попрощаться, боль задерживалась на краях его мыслей. Но он знал Джона и знал, что на это будет причина, какой-то способ оправдать то, почему так произошло. Кэмерон не станет осуждать его за это. Он только надеялся, что в конце концов снова его увидит.

В тот день автобус как обычно высадил его в семь двадцать. Он улыбнулся и кивнул Карли, которая стояла за стойкой в приёмной. Она говорила по телефону, так что в ответ подмигнула ему и помахала пальцами.

Как и всегда, Кэмерон прошёл по коридору к первой двери охраны, набрал свой код и вошёл на станцию медсестёр.

— Доброе утро, пупсик, — сказала Ифа, когда заметила его. К его удивлению, суровая медсестра к нему привязалась, практически приняв его как своего младшего брата. Было даже мило чувствовать себя как в семье.

— Доброе, Иф, — сказал он, пытаясь натянуть весёлую улыбку. Судя по выражению её лица, наверное, вид получился противный.

— Значит, по-прежнему никаких вестей от милого?

Ифа быстро поняла, что Кэмерон вроде как увлёкся Джона, хоть и не знала о маленьком инциденте с поцелуем. Кэмерон старался её утихомиривать, потому что знал, что это неприемлемо, хоть Джона и уехал, но когда они оставались одни, она выдавала свои комментарии, если видела его хандру.

— Боже, не так громко, — сказал он. — Рохан в любую минуту придёт меня забрать.

Величественная со своим высоким, грациозным, золотисто-коричневым телом и собранными чёрными волосами, Ифа перегнулась через стол, чтобы похлопать его по щеке.

— Позволь мне с ним разобраться, сладкий… — она наклонила голову и пожевала свою пухлую нижнюю губу. — Но серьёзно. Как ты? Ты немного похож на… робота.

Кэмерон вздохнул и прислонился к столу.

— Я не знаю, Иф. Ты знаешь, что я всех вас люблю, ребята, но с Джона я мог действительно о чём-то поговорить, понимаешь? Наверное, я вернулся обратно к одиночеству.

Ифа нахмурилась и откинулась на спинку своего стула. Кэмерон был уверен, что задел её чувства, но она всё равно по-матерински улыбнулась ему.

— Я знаю, милый. Но мы поддержим тебя, если ты позволишь. Мы все тебя любим.

— Спасибо, — сказал Кэмерон, чувствуя себя полным дерьмом. Он был облегчён, когда увидел, что Рохан прошёл через двери на противоположной стороне холла. «Спасён… большим, крепким островитянином в униформе». — Привет, босс, я готов к обходам, если готов ты.

Рохан окинул его взглядом, затем посмотрел на Ифу и задержался на мгновение, прежде чем вернуться к Кэму. Тот приподнял на это брови, но здоровяк притворился, что не заметил.

— Хорошо, мы пойдём в жилой блок и возьмём смену на себя. Уитни обучает новичка, так что они начали чуть раньше.

Кэмерон прошёл за Роханом обратно в коридор, стараясь не отставать.

— Да? Он, ну ты знаешь, по программе?

— Нет. Она просто новая медсестра, которую мы наняли, когда Эдди ушёл на пенсию.

— Понятно. Так с кого мы начнём?

Рохан пару раз постучал пальцами по своему планшету, открывая информацию о постояльцах.

— Похоже, с Изобель. Ха. Новенькой повезло, что она её пропустила.

Кэмерон вздохнул, продолжая идти.

— Она просто снова будет подкатывать ко мне.

— Да, и всегда весело наблюдать, что она карабкается не на то дерево. Будто здесь кто-то будет правильным вариантом.

Это был просто небрежный комментарий со стороны Рохана, но у Кэма покраснело лицо. Не то дерево. Джона был не тем деревом. Но боже милостивый, Кэмерон скучал по нему.

Пока они шли к комнате Изобель, Рохан продолжал возиться с планшетом, пока наконец не взглянул на Кэма.

— У нас пару новых постояльцев, так что мы с тобой сегодня будем сидеть в большой компании.

С каждой проходящей неделей присутствие Кэма на групповой терапии всё меньше имело отношение к дополнительной помощи и всё больше к его собственной терапии. Рохан перестал его сопровождать. Обычно там был просто один или два доктора, дополнительная медсестра — временами с испытуемыми — и Кэм. В последнее время группы, к которым его просили присоединиться, были самыми маленькими — для постояльцев с наркотической или алкогольной зависимостью. Он знал, что это хитрый способ со стороны докторов провести с ним терапию так, чтобы он не сопротивлялся. Это была часть его работы, так что он не мог отказаться. Они все просто притворялись, что он присутствовал там по работе.

— Хорошо. Расскажешь мне о них вкратце?

— Всё не очень красиво, — сказал Рохан, нахмурившись. — Джанна Пульте и Джексон Рейес. Они подростки, друзья. Полиция сказала, что это был какой-то суицидальный пакт. Они оба перерезали себе запястья, и как только их стабилизировали, они всё равно вели себя буйно. Врачам, при сотрудничестве их родителей, пришлось передать их на экстренное содержание.

Кэмерон кивнул, потирая руки, будто в комнате вдруг стало холодно. Первый раз, когда это произошло, Рохан объяснил ему, что экстренная госпитализация — это семьдесят два часа принудительного психиатрического контроля, хотя несовершеннолетних могли держать неопределённый срок. Это случалось не так часто и не так просто, как показывали по телевизору, но когда пациенты грозили навредить сами себе или кому-то другому, особенно несовершеннолетние, это было необходимо.

— Как только их выпустили из экстренной психиатрии, оба ребёнка стали фактически невосприимчивыми.

— Кататония? — спросил Кэмерон.

Рохан покачал головой.

— Нет, они полностью всё осознают и функционируют, просто отказываются говорить за гранью основной необходимости. Так что их родители согласились оставить их на длительный период лечения и выбрали Ривербенд вместо общественной больницы.

— Это было как в романтических отношениях? Такой пакт?

— Невозможно быть уверенным, что именно это было, если пакт вообще был, пока они не заговорят. Но они не пара. Родители подтвердили, что подозревают обоих детей в гомосексуальности.

Кэмерон споткнулся, поправился и пошёл дальше.

— Это придаёт всему совершенно другой оборот, так ведь? — тихо произнёс он.

— Хотелось бы, чтобы это было не так, но... Это открывает совсем новую банку мотивов. Во всяком случае, они сегодня впервые будут в основной группе, так что мы привлекаем больше сотрудников, просто для безопасности. Ты подойдёшь, потому что ты сотрудник, но в какой-то степени и нет.

От этого Кэм нескромно фыркнул.

— Ты понимаешь, о чём я! Постояльцы тебе доверяют. Ты не белый халат.

— Медсёстры и санитары не носят белые халаты.

— Не пререкайся со мной, мальчик. Это была метафора, и ты это знаешь.

Кэмерон хохотнул. Шутки над Роханом всегда поднимали ему настроение. Он почти забыл, что это день терапии.

***

Большой зал для собраний искрил от бурного напряжения, которого никогда не было здесь раньше. По Ривербенду ходили слухи, как в столовой средней школы, и все знали, что произошёл добор — серьёзный. Кэмерон сел между Роханом и новенькой медсестрой, которую ему представили как Энни Мэйхью.

Уитни на самом деле была кузиной Энни — Уит тоже была Мэйхью — и умоляла Рохана дать Энни шанс. Внешне они двое были полными противоположностями, Уитни была миниатюрной блондинкой, а Энни темноволосой и долговязой, но по одной их речи Кэмерон мог сказать, что они родственницы. Они обе пользовались одинаковыми южными оборотами в одинаковых местах — много таких слов, как «вполне возможно» и «приделать» — и у них были самые очаровательные имена в стиле кантри; Уитни Джин и Энни Сью Мэйхью.

Кэмерон не поверил бы в это, если бы не видел их водительские права. Оказывается, такой принцип имён на юге распространён, особенно на «холмах», как девушки называли горы. Кэмерон отчасти завидовал тому, что они знают о своих людях. У него не было никаких корней. Он жил вымышленной жизнью.

Эта мысль вырвала его из внутренних комментариев, и он начал включаться в происходящее вокруг. Конечно же, присутствовали все три доктора. В зале сидел набор обычных постояльцев: Изобель и Холли перешёптывались, сдвинувшись поближе, рядом с ними Кевин, Грег, Итан и Келли. Они всегда сидели в одном и том же порядке. Странно.

С другой стороны от Энни, конечно же, сидела Уитни. Остальной круг замыкали ещё несколько постояльцев, которых Кэмерон привык видеть. Он увидел Аделию Уизерс и Мартина Файта среди тех, кого не узнавал или не мог вспомнить. И там, справа от вершины их яйцеобразного кольца стульев, сидели двое новичков.

Их нельзя было ни с кем спутать. Двое детей, где-то между четырнадцатью и шестнадцатью годами, казались невероятно молодыми и одновременно тысячелетними. Они оба кутались в не по размеру большие чёрные байки, без завязок, под которыми явно была больничная форма. У парня были платиновые волосы, практически полностью сбритые по бокам, а на верхушке такие длинные, что свисали на глаза. Он подтянул колени до подбородка и обвил ноги руками, будто пытался стать как можно меньше. В его ярких синих глазах, которые напоминали Кэмерону о Джона, был загнанный взгляд, как если бы парень не спал неделями.

У девушки были длинные и тонкие чёрные волосы, цвет казался фальшивым, но не так, как если бы она пыталась стать готом. Её лицо было бледным и исхудалым. На этом лице отражалось пренебрежение, будто она бросала вызов докторам попробовать изменить её мнение насчёт того, чтобы покончить с собой, как только выдастся шанс. Её ноги были широко расставлены, когда она наклонилась, опираясь локтями на бёдра.

«Это должно быть весело», — подумал Кэмерон.

— Как вы видите, у нас сегодня пара новых постояльцев, — первой заговорила доктор Кэллоуэй. Она указала жестом на подростков, и они отодвинулись, хоть круг шириной был в добрых двадцать футов. — Пожалуйста, поприветствуйте в группе Джанну и Джексона. Я верю, что вы поможете им чувствовать себя прямо как дома.

В продолжение она стала представлять остальных присутствующих новичкам.

Кэмерону показалось странным, что Кэллоуэй так отделила детей. Это не было обычной практикой, особенно с личностями, которые уже были растревожены. Джанна — Кэллоуэй произносила имя как «Жанна», так что Кэмерон предположил, что оно какое-то немецкое или вроде того — открыто смотрела волком на докторов, её поза стала ещё более напряжённой, а Джексон уткнулся лицом в свои колени, скрутившись в комок как испуганный ёжик.

Шелдон прочистил горло, и Кэмерон вроде бы заметил напряжённый взгляд в сторону Кэллоуэй, но не был уверен.

— Почему бы нам всем не представиться самим. Вы можете рассказать о себе так много или так мало, как захотите. Однако, не забывайте, что вы никогда не знаете, через что проходят ваши товарищи-постояльцы, и ваши слова просто могут помочь кому-то другому.

Когда голоса на заднем плане стихли, Кэмерон задумался над этим заявлением. У скольких людей в этой комнате были такие же проблемы, с какими боролся он?

Я начну. Я доктор Блейз Шелдон, зовите меня Блейз...

Что касается этих детей? Если их попытки суицида действительно имели отношение к их гомосексуальности, поможет ли им справиться наличие союзника в Ривербенде? Это было догадкой, но Кэмерону казалось, что он обязан попробовать.

Доктор Ив Кэллоуэй... обучалась в Гарвардском медицинском...

Поза Джанны сдулась; они с Джексоном прислонялись друг к другу, будто пытаясь согреться в снегу. Их взгляды были стеклянными, потерянными.

Доктор Сэм Драри... работает в Ривербенде десять лет...

Взгляд Кэма скользил по кругу, скучающие постояльцы избегали зрительного контакта. Его глаза снова остановились на Джексоне, и мальчик смотрел на него в ответ. Ошеломлённый взгляд широко раскрытых глаз Кэмерон видел много раз за все годы — его узнали.

Изобель Флатт...

Холли Кинер...

У него зачесалось горло. Он не должен был удивляться. «Фоксфаер» пользовалась популярностью у детей такого возраста, хоть Кэмерон и его братья и сёстры были уже намного старше. Мысль о том, что его узнали из «прежней» жизни, его ужасала. Он не был «открытым» во внешнем мире, но эти дети могли всё изменить. Что ему делать? Имело ли это значение?

Кевин Джессоп... Грег... Итан... Келли Уилсон, двадцать три года...

Ривербенд придавал Кэмерону фальшивое ощущение неосуждающей безопасности. Он знал, что не готов открыться официально, но наслаждался искусственным обществом в стенах, где всем было плевать, гей ли он.

Аделия... Мартин... Уитни... Энни Сью...

Это не имело значения... Кэмерон решил, что здесь может быть собой, и это не имело значения. Конечно, он не был готов, чтобы его семья всё узнала, но не был уверен, будет ли вообще когда-нибудь сознательно к этому готов. В Ривербенде он будет собой, и будь что будет.

Кэмерон замер, когда понял, что все смотрят на него. Он поискал в своём мозгу причину для этого, но не нашёл. Рохан кашлянул и толкнул его локтем в бок, отчего Кэмерон простонал.

— Твоя очередь, приятель, — сказал Рохан.

— Оу! Эм, извините. Я просто... задумался, — сказал он, неубедительно оправдываясь. Он сел на стуле прямее. — Меня зовут Кэмерон. Мне двадцать семь лет. Я родился в Колорадо, но большую часть жизни прожил в Калифорнии и Нью-Йорке. В раннем подростковом возрасте я был телевизионным актёром и до недавних пор являлся ведущим вокалистом группы «Фоксфаер».

У Джексона и Джанны у обоих отвисли челюсти. Они сидели и глазели на него, будто не в силах поверить, что их подозрения действительно подтвердились.

— Некоторые из долговременных постояльцев могут даже не знать этого, но меня попросили уйти после того, как я попал в связанную с алкоголем автокатастрофу, попался на вождении в нетрезвом виде.

Когда по комнате полетел буйный ропот комментариев, Кэмерон опустил голову, стыдясь. Он почувствовал тяжёлый вес руки Рохана, сжавшей его плечо. Он искоса посмотрел на здоровяка, молча думая, нормально ли поделиться настоящей причиной, по которой он здесь работает. Должно быть, Рохан понял, потому что ободряюще кивнул.

— Мой отец замолвил пару слов, чтобы уберечь меня от тюрьмы, и так я оказался здесь — на терапии для страдающих от зависимости. Хоть доктора могут со мной не согласиться... — он бросил дружелюбный взгляд на Шелдона, — я всё равно уверен, что я не алкоголик. Это не значит, что я не злоупотреблял алкоголем. Думаю, довольно очевидно, что такое было. Я работаю в Ривербенде, чтобы помочь другим и получить необходимую для себя консультацию.

— Спасибо, что поделился, Кэмерон, — сказал доктор Драри. — Это было очень смело с твоей стороны. У тебя есть какие-нибудь подозрения насчёт того, почему ты злоупотреблял алкоголем?

Кэмерон пожал плечами, пытаясь заставить свои губы двигаться. Он умолчал уместную деталь о том, что это суд приговорил его к работе в Ривербенде, потому что не думал, что это пойдёт на пользу детям. Однако, следующая часть...

— У меня ещё нет всех ответов. Полагаю, это часть причины, по которой я всё ещё здесь. Пока что я знаю, что... Я с очень юного возраста жил публичной жизнью. Казалось, будто никакие мои мысли или чувства мне не принадлежат. Затем я потерял свою маму, единственного человека, которому рассказывал свою настоящую, глубочайшую мысль... что я гей.

У двоих подростков вырвались шокированные вздохи. Кэмерон подозревал, что его слова попали в нужную точку. Его слегка подташнивало, но ещё он чувствовал надежду.

— Я не столько переживал о том, чтобы семья приняла меня, сколько... существовало понятие, кем я должен быть — молодая суперзвезда, счастливый в одиночестве или в эффектной паре — и гомосексуальность определённо к этому не подходила.

Он откинулся на спинку стула, глядя прямо на двух подростков, пытаясь передать, что говорит им нечто важное.

— Сейчас знает мой брат Майло — я должен был кому-то сказать, и он всё ещё единственный за пределами этих стен, кто всё знает — но как только моя мама умерла, я похоронил себя вместе с ней. Я прятал свою реальностью за алкоголем и бесшабашностью. И так оказался здесь.

В комнате воцарилась хрупкая, звонкая тишина, которая явно могла загореться, если бы кто-нибудь зажёг спичку. Рука Рохана ещё раз слегка сжала его плечо, прежде чем исчезнуть. Некоторые давние постояльцы смотрели на Кэмерона с новоприобретённым уважением, другие с новоприобретённым подозрением. Взгляды подростков были пристальными, будто они пытались разорвать его и осмотреть внутренности, выяснить, что заставляло его нервничать, а что заставляло жить.

В горле Кэма поднялся странный, прерывистый смешок, продукт нервозности и чистой неловкости. Доктора сжалились над ним, воспринимая это как знак к окончанию собрания.

— Все отлично поработали, — сказал доктор Шелдон. — Думаю, это хорошая точка для сегодняшнего собрания. Можете свободно разойтись по своим индивидуальным комнатам либо пройти в общий зал.

Кэмерон подскочил на ноги, желая выбраться из надоедливой тучи напряжения. Он почти вышел за дверь, когда за его спиной заговорил Шелдон.

— Увидимся через час на твоём личном приёме, Кэмерон.

Чёрт.

***

— Добрый день, Кэмерон.

— Добрый, доктор Шелдон, — сказал Кэмерон, занимая своё обычное место напротив стола.

— Я тебе говорил, можешь называть меня Блейз.

Кэмерон потёр ладонями ноги и робко улыбнулся.

— Да, извините. Просто это кажется неуважительным, как называть свою учительницу из пятого класса Мартой, а не миссис Томпсон.

Доктор Шелдон приподнял аккуратно подстриженную, с проседью бровь.

— Я не уверен, насколько хорошим покажусь при таком сравнении.

Очередной нервный смех вырвался на поверхность, прежде чем Кэмерон смог это остановить.

— Извините. Ещё раз. Мой папа всегда серьёзно относился ко всему этому «уважению к старшим».

— Тогда, как насчёт «док»?

Шелдон казался намеренным сделать себя человечнее в глазах Кэма, чтобы тот меньше видел в нём доктора и авторитетную фигуру. Кэмерон не был уверен в его мотивах, но решил подыграть. Если бы не подыграл, доктор начал бы анализировать ещё и это.

— Конечно, — сказал он с фальшиво-весёлой улыбкой.

— Так значит, сегодня в группе у тебя был довольно большой прорыв, да?

Иногда он так делает, составляет заявление как вопрос, вроде как подводя Кэмерона к правильному выводу.

— Эм, наверное. В этом не было ничего нового, просто мне было некомфортно говорить это раньше.

— Почему сейчас?

Кэмерон запустил пальцы в свои растрёпанные волосы.

— Наверное, из-за этих детей. Рохан сказал, что их родители считают их обоих гомосексуальными. Думаете, они поэтому... Должно быть поэтому, верно? Так что я почувствовал себя виноватым, что держусь за это, когда вокруг такое дерьмо.

Доктор Шелдон уклончиво пожал плечами.

— Веришь или нет, иногда быть геем не тяжело.

— Какого чёрта вы...

— Расслабься, Кэмерон, позволь мне закончить. Я хочу сказать, что ты не знаешь ситуацию. Я могу ошибаться, но их родители кажутся хорошими людьми, определённо не такими, кто откажется от детей из-за сексуальной ориентации. Есть сотни вещей, которые могут довести человека до суицидальных мыслей — включая старую добрую депрессию — и только то, что они гомосексуальны, не означает, что у них проблемы из-за этого.

— Наверное, но... У меня просто предчувствие, вот и всё. Предчувствие в стиле «семейные проблемы».

Доктор Шелдон наклонил голову и смотрел на Кэма, явно не понимая отсылки к «семье» или о чём Кэмерон вообще говорит.

— Просто назовите это гейской интуицией, док.

— Хорошо, Кэмерон, я проверю это. Они сейчас в крыле с повышенной охраной, потому что могут быть опасны. Я посмотрю, сможет ли Рохан помочь тебе немного пообщаться с ними в безопасном окружении, под наблюдением. Это подойдёт?

— Конечно.

— А теперь давай для разнообразия поговорим о тебе.

— Ох, да бросьте!

***

Кэмерон устало тащился обратно к станции медсестёр, после выматывающего часа терапии. Он никогда не знал, как изнурительны могут быть разговоры о самом себе, пока не приехал в Ривербенд. Когда прошёл через двери охраны, он заметил, что компания сотрудников собралась в кучку и переговаривалась тихим тоном.

— Я так и знала... — сказала Уитни, прежде чем её голос вышел за пределы слышимости.

Неловко глядя на них издалека, Кэмерон понял, насколько привлекательны все сотрудники — и мужчины, и женщины. Они все хорошо выполняли свою работу, так что их наняли явно не только для того, чтобы глаз радовать, но Кэмерон рассеянно задумался, была ли красота необходимым условием, чтобы получить должность. Может быть, доктора считали, кто приятные на вид работники смогут улучшить настроение постояльцев.

Остальные работники больницы в общем выглядели средне, но медсёстры... что ж, похоже, будто кто-то привёз в Ривербенд голливудских актёров из реалити-шоу и включил камеры. «Настоящий мир Аппалачей — Выпуск о психиатрической больнице», — подумал Кэмерон, слегка хохотнув. Затем начал улавливать отрывки тихого разговора.

— Разве ты не говорила, что обычно он держится до июля? — спросила Энни.

Ифа печально кивнула.

— Бедный мальчик. Когда он выписывался, казалось, у него всё так хорошо. Я уж думала, что это наверняка будет последний раз.

Уилл, санитар, нахмурился при взгляде на них.

— Я вас умоляю, я знал, что это только вопрос времени, когда он станет постоянным пациентом.

Специфическое, трепетное ощущение щекотало стенки желудка Кэма, пока он подходил ближе. Что-то происходило. Его пульс ускорился, и хоть он надеялся, что ошибается, он знал, что это не так.

— Что происходит, ребята?

— Ты не слышал? — спросила Уитни. — Джона Рэдли едет обратно.

Глава 12

Три недели назад...

Джона проснулся из-за ослепляющего, раскалённого добела света за веками. Свет охватил его зрение до тех пор, пока не стал всем, что Джона мог видеть. Он чувствовал, будто забрёл в какую-то замороженную, заснеженную тундру, и солнечный свет отражался от каждой белой поверхности, пока не пронзал его череп.

Сев в кровати, уронив одеяло до пояса, он схватился за голову и яростно моргал, чтобы прояснить зрение. Что-то было не так. Он ничего не видел. Он ослеп.

— Ох, чёрт возьми. Что происходит? — произнёс он в пустой комнате. По крайней мере, он думал, что она пустая... не то чтобы он мог это подтвердить. — Люди не слепнут без причины, придурок. Должно быть что-то ещё.

Значит, теперь он говорил сам с собой. Вслух. Похоже, сумасшествие идёт по пути меньшего сопротивления. Телефон. Он должен был найти телефон и кому-нибудь позвонить.

— Мисс Шелби? — вслух размышлял он. Какого чёрта она могла сделать?

Он медленно выпутал ноги из одеяла — конечно же, он спал голым — и свесил их с кровати. Но промахнулся и упал на пол неуклюжей кучей.

— Ауч. Чёрт возьми! Слепым я не выживу.

Джона дико ощупывал руками всё вокруг, пока не наткнулся на матрас и постельное бельё. Он очень осторожно поднялся на ноги, и как только встал, потратил мгновение на то, чтобы сориентироваться. Он пытался мысленно представить свою спальню, но не мог. Резкая, снежная слепота мелькала как молния в тёмной пустоши его мозга. Ему просто придётся как-то справляться.

Делая крохотные, шаркающие шаги, он вёл пальцами вдоль кровати, пока не дошёл до угла. В висках началась пульсация, и Джона покачивался под этот ритм. Он попытался идти вдоль рамы кровати, но врезался во что-то, что оставил на полу, и пришлось сделать несколько спотыкающихся шагов, чтобы восстановиться. Когда Джона выпрямился, на расстоянии вытянутой руки не было ничего, что бы ему помогло.

Он дёрнулся вперёд в слепой надежде — ха — что достанет до двери. Он издал вскрик триумфа, когда его рука сомкнулась на холодном металле дверной ручки. Он понятия не имел, где его мобильник — крохотный объект в огромном сборище пустоты — так что лучшим шансом было попытаться найти городской телефон.

За дверью находился маленький коридор, который вёл из спален на первом этаже в гостиную. Джона редко пользовался городским телефоном, так что тот стоял на изящном старом столике его матери, прямо в конце коридора. Если держаться у стены, Джона должен был его найти.

Дверь громко скрипнула, когда Джона открыл её и осторожно обошёл, держась пальцами за дверную раму, для поддержки. Пятнадцать, может двадцать шагов до телефона. Он мог справиться. Его мозг содрогался от белизны, как сердце, которое только что дефибриллировали.

«Сосредоточься. Возьми телефон. Вызови чёртову скорую». Как забавно будет соседям наблюдать, как медики увозят бедного, рехнувшегося голого отшельника вперёд по улице. Пробираясь по коридору, Джона касался пальцами колючей, отслаивающейся краски стен. Он всё хотел их перекрасить... наверное, теперь не сможет.

Он вскрикнул от облегчения, когда его рука наткнулась на деревянный край, означающий конец стены. Прижавшись телом к этому куску дерева, Джона осторожно прошёл в гостиную, и стукнулся коленями о столик. Он был так благодарен, что чуть не расплакался.

Джона покопался на поверхности старого столика, пока не нашёл телефон. Он молча молился богу, в которого не верил, за то, что не сломал себе шею по дороге. Взяв трубку, Джона приложил её к уху. Как только он услышал успокаивающие гудки, его зрение прояснилось, и мир вернулся к жизни.

Он опустил руку и посмотрел на переносную трубку.

— Какого чёрта всё это было?

Стоя спиной к комнате, Джона услышал позади какой-то звук, напоминающий шуршание вывешенной сушиться одежды, которую развевает ветер. Он закрыл глаза и повернулся, не желая видеть, какое чудовище за ним пришло. Это была Онор, стояла в гостиной в своём весёлом платье с цветочным рисунком, как и бессчётное количество раз, пока была жива.

— Это снова происходит, — сказал Джона, не обращаясь ни к чему или ни к кому конкретно.

Его мать крутила руки, будто вытирая их о невидимое кухонное полотенце, и наклонила голову.

— Зачем ты вообще вернулся? — спросила она. — Ты же знаешь, ничего не осталось...

И затем его мир загорелся огнём.

***

Настоящее время...

Июньская жара казалась тяжёлой и давила, когда в понедельник утром встало солнце. Джона вздохнул и прислонился лицом к прохладному окну автобуса. Его разум был затуманен, а сердце обременяло осознание того, что он не справился. Он не смог поправиться, не смог стать нормальным, подвёл Кэма.

При одной мысли о том, чтобы снова увидеть Кэмерона Фокса, лёгкие Джона зудели от нехватки кислорода. У него была эта сияющая, блестящая фантазия о том моменте, когда он увидит Кэмерона впервые после зимнего отъезда. Когда он проведёт дома необходимое ему время, поправит своё психическое здоровье и смирится с прошлым. Он разберётся с воспоминаниями и пойдёт дальше, и будет образцом здравия — кем-то, кого сможет полюбить Кэмерон.

Он не справился.

Белый свет вернулся — на самом деле, возвращался несколько раз — как предупреждающий, горький друг, раскалывающий его сознание и крадущий зрение. Джона был вынужден принять слепоту как симптом, которым она и была. Джона вздохнул, когда автобус остановился, и не пришлось смотреть, чтобы знать, что ждёт за этими дверьми.

Поверхность под его головой уступила место открытому воздуху, и Джона пришлось схватиться за сидение, чтобы не свалиться. Кто-то схватил его за локоть, удерживая на ногах, когда Джона вышел из автобуса. Это был Рохан, Джона мог понять по запаху. Свежий цитрусовый аромат, переплетённый с приторной ноткой дыма от кубанской сигареты.

— Я тебя держу, босс, — сказал Рохан, его вкрадчивый акцент был знакомым и успокаивающим, как колыбельная песня. Рохан обвил рукой плечи Джона, чтобы помочь провести его внутрь, так что Джона прильнул к его большой фигуре, обеспечивающей безопасность. — Ох, Джои, я действительно думал, что на этот раз ты справился.

— Я тоже, здоровяк, — голос Джона был таким же тихим и отчаянным, каким он чувствовал себя.

— Здесь ступеньки. Чувствуешь ногой?

— Да, я понял, — Джона поднял одну ногу и оказался на первой ступеньке.

— Ещё одна. Шагай.

Джона шагнул.

— И ещё. Шагай.

Джона шагнул.

— Это всё. Теперь только нужно провести тебя через дверь, — мягко сказал Рохан. Они прошли в открытую входную дверь, Джона покачивался и опирался на Рохана.

Белизна снова начала пульсировать, оглушающим жужжанием в его ушах. Джона ничего не видел и едва что-то слышал из-за шума крови, но всё равно знал, что большинство сотрудников собрались в холле, чтобы с жалостью его поприветствовать.

Кэмерон тоже был там. Джона мог уловить его запах так же легко, как запах Рохана. Джона наклонил голову и повернулся к источнику запаха, глядя в пустоту. Он не хотел, чтобы Кэмерон ненавидел его за отъезд без прощаний. Он молча умолял Кэмерона держаться в стороне, не становясь свидетелем этого крайнего унижения.

Руки Рохана держали его за плечи и толкали вперёд.

— Хорошо, Джои. Пойдём устроим тебя в комнате.

Джона кивнул и моргнул, и вот так внезапно снова смог видеть, хоть и не очень хорошо. Он оглянулся в ту сторону, откуда они пришли, но сотрудники разошлись. Кэмерона там больше не было... если он вообще там был. Это будет не первый раз, когда Джона видел или чувствовал запах того, чего не было.

— Ты в норме? — голос Рохана был пронизан беспокойством.

Тяжёлая рука мужчины всё ещё лежала на плече Джона, но он её больше не чувствовал. Его тело онемело, он действовал, опираясь чисто на мышечную память.

— Да, я... Ко мне вернулось немного зрения.

Рохан с облегчением выдохнул.

— Слава богу.

— Значит... эм... я... — Джона не мог сформулировать связное предложение, даже у себя в голове. Слепота будто сделала его глупым. — Прости... Я не могу.

Он не мог закончить мысль, но Рохан, казалось, понял.

— Нам нужно отнести вещи в твою комнату, а потом я отведу тебя прямиком наприём к Драри. Мы выясним, что происходит, хорошо, Джо?

Джона кивнул с фальшивой уверенностью. Может быть, они и выяснят, но будет слишком поздно.

***

Джона протащился прямо до кабинета Драри. К этому времени он уже видел достаточно хорошо, чтобы ходить, так что отказался от сопровождения. Он уже достаточно унизился, спасибо вам большое, чёрт возьми.

Остановившись прямо у двери, он потянулся к ручке, а затем отскочил назад, когда дверь распахнулась. Он прижал руку к сердцу, в слабой попытке успокоить свой скачущий пульс. Разве не бестактно подкрадываться к сумасшедшему человеку в психиатрической больнице?

— Привет, Джона! — слишком громко произнёс доктор Драри. — Прости, я не хотел тебя напугать.

— А... всё в порядке. Я пришёл на приём.

— Конечно. Я тебя ждал.

Живот Драри стал чуть меньше с тех пор, как Джона видел его последний раз, но, к сожалению, волос он потерял больше. Джона был не против; так мужчина казался более реальным. В отличие от Кэллоуэй. Даже в отличие от Шелдона.

— Проходи, — сказал Драри, держа дверь открытой.

Проходя в кабинет, Джона старался ничего не задеть, потому что не хотел почувствовать покалывающее онемение. Он опустился в своё любимое кресло, дистоническими старческими движениями. Его кожа словно шипела от недостатка ощущений там, где тело соприкасалось с кожей кресла.

Джона оглядел крохотный кабинет. С их последнего приёма доктор добавил несколько личных штрихов — пару фотографий людей, которые по предположению Джона были его семьёй, и пару постеров к комиксам — Капитан Америка и Человек-паук. А ещё маленький кофейный уголок.

Кофейный уголок включал в себя шкафчик высотой до бедра, с пёстрой пластмассовой столешницей, на которой стояла машинка для приготовления эспрессо, френч-пресс и несколько других гаджетов, которые Джона не мог назвать. Стена позади всего этого была отделана мраморной плиткой, которая тянулась вверх примерно на полметра, пока не упиралась в ещё один шкафчик на стене.

По какой-то причине плитка привлекла внимание Джона. Он смотрел на неё, пока доктор Драри перебирал документы и усаживался. Пока Джона изучал различные узоры, они начали меняться и двигаться. Он видел мелькающие лица, сформированные венами и сгустками зёрен, но спустя мгновение они исчезли и превратились в другие формы. Стонущие, воющие, демонические лица. Джона хотелось повернуть голову, чтобы посмотреть, видит ли их Драри, эти разбросанные лица, извивающиеся на мраморе, как червяки на крючке.

— Будешь кофе?

Голос доктора Драри прорезался между глазами Джона и стеной, разрывая связь. Джона несколько раз моргнул и покачал головой, слыша стучащее в ушах сердцебиение. Он прочистил горло, чтобы дать себе минуту собраться.

— Эм, ну, я бы выпил, но правила... вы же знаете, обжигающие жидкости запрещены.

Доктор отмахнулся от правил, будто они не имели значения.

— Ох, всё нормально, пока ты здесь. Я наблюдаю.

Без дальнейших комментариев, он встал, чтобы заварить чашку в маленькой кофемашине, которая стояла рядом с аппаратом покруче. Как только процесс завершился, доктор протянул Джона дымящийся пластмассовый стаканчик.

— Спасибо, — сказал Джона, делая большой глоток и смакуя вкус.

— Джона? Ты в порядке?

Это был настоящий вопрос на засыпку.

— Да, в порядке. Зрение по большей части прояснилось. Пока.

Нацелив свой пронзительный взгляд в его сторону, доктор Драри заговорил снова.

— На что ты смотрел, когда я спросил тебя о кофе?

Первой реакцией Джона было соврать, «спрятать своё сумасшествие», но он вспомнил своё обещание — что он хотя бы постарается поправиться.

— Лица, — монотонно ответил он. — Лица на плитке.

Драри помычал и что-то записал.

— Кто-то конкретный?

— Нет. Просто лица.

— Они уже исчезли?

— Да.

— Давай пока отложим это в сторону и поговорим о слепоте.

— Хорошо.

Драри нахмурился. Он явно ожидал какой-то реакции, но Джона не знал, что сказать. Он не мог объяснить слепоту или ощущение онемения, так что он мог сказать?

— Ты ходил к врачу?

Джона в раздражении закатил глаза, потому что знал, что Ривербенд получил копию его записей в карте.

— Да. Когда это случилось во второй раз, я позвонил в 911, потому что не мог пройти по дому, не навредив себе. Меня осмотрел врач скорой помощи и после этого невролог. Они ничего не обнаружили. Во время четвёртого такого приступа я позвонил Рохану... и вот, я здесь, — он раскрыл руки в жесте «та-дам».

Доктор Драри ритмично закивал, напоминая Джона собачку на приборной панели.

— У тебя были какие-нибудь другие... физические симптомы, кроме слепоты?

Джона кивнул и сделал глубокий вдох. Ему ни перед кем не нравилось обнажать душу. Почти ни перед кем.

— У меня звенело в ушах, частично заглушая слух — к счастью, это никогда не совпадало со слепотой. А ещё, пострадала моя тактильность... Я ничего не чувствую, даже сейчас. Моя кожа просто онемела. Я чувствую давление вещей на мою кожу, но на самом деле не чувствую того, что должен, если вы меня понимаете.

— Ммхмм, — отвлечённо пробормотал Драри.

Джона положил ногу на ногу и выгнул бровь, глядя на доктора.

— Я вам наскучил, док?

Мужчина действительно подскочил, будто опешил.

— Ох, нет! Конечно нет. Я просто думал о своей теории, относительно этих новых симптом. Извини, если тебе показалось, что я не обращаю внимания.

— Всё в порядке. Большинство дней мне самому с собой скучно.

Мгновение Драри выглядел так, будто может расплакаться, так он был встревожен.

— Честно, мне не скучно. На самом деле, всё наоборот. Я уверен, что ты выражаешь то, что называется функциональным неврологическим расстройством, более известное как конверсионное расстройство. Это проявление соматических физических симптом, в качестве выражения психологического расстройства.

— Значит, вы можете сказать, что я сам виноват в своей болезни.

— Ох, ну, можно и так сказать, это лучшая формулировка. Уверен, это значит, что твоя болезнь ухудшается. С тобой что-нибудь случалось с тех пор, как ты ушёл? Что-нибудь, что могло ухудшить твоё состояние?

— Нет! На самом деле, я наконец решил начать пытаться поправиться.

Драри нахмурился.

— Начать пытаться... Прости, что?

— На самом деле, это просто, — ответил Джона, в откровении наклоняясь вперёд. — Я практически всегда считал себя безнадёжным. У меня случаются эти ужасные приступы, я приезжаю сюда, чтобы всех обезопасить, ухожу, когда всё заканчивается — цикл повторяется. Я практически совсем не могу взаимодействовать с людьми, так что и не пытаюсь. Вы можете знать, что я немного подружился с одним из испытуемых, Кэмероном, — Джона сделал паузу и подождал, пока Драри кивнёт в знак подтверждения. — Для меня это первая дружба со времён смерти матери. И это не было неловко. Это было легко. Когда я обнаружил, что хочу стать лучше, чтобы дружить с ним, я решил, что пора поправляться.

— Д-Джона, послушай, это чудесно, что ты решил более активно подойти к своей болезни, но... ты не можешь просто решить, что хочешь поправиться, и ожидать, что поправишься. Ты должен работать. Работу не просто так называют тяжёлой.

Между глаз Джона появилась растущая боль. Он беспомощно потёр это место.

— Теперь я это знаю. Я просто обманывал себя. Думал, что смогу с этим справиться.

— Я думаю, что это, должно быть, корень твоего конверсионного расстройства — твоя психика говорит тебе, что это не работает.

— Наверное...

— Джона, я всё ещё верю в то, что говорил тебе раньше. Я думаю, единственный способ добиться какого-то прогресса в твоей болезни — это изучить твоё прошлое, то воспоминание, которое ты намерен подавить.

— Я ничего не подавляю, — сказал Джона, его голос надломился от наплыва слов. — Я всё помню. Каждую чёртову деталь каждого проклятого дня. Именно поэтому я никогда об этом не говорю.

Драри вздохнул и снял очки, чтобы вытереть глаза.

— Я тебя слышу, правда. Но ты должен принять решение. Вытащить всё это на поверхность, прекратить сдерживать, или продолжать терять контроль.

— Вы знаете, до того, как я уехал в прошлый раз, я представлял, как расскажу всё Кэмерону. Какая-то часть меня, глубоко внутри, чувствовала, что он может понять. Но затем в мыслях промелькнуло его лицо с выражением отвращения, ужаса и жалости, и я просто не смог это сделать.

— Ты же знаешь, я никогда не говорю тебе чепухи, Джона...

Джона кивнул.

— Я это ценю.

— Кому бы ты ни рассказал, кто бы это ни был, я думаю, лучше с этим не тянуть, Джона. Или вскоре ты останешься здесь жить.

По позвоночнику Джона пробежала тяжёлая дрожь, щекоча мышцы. Он станет пожизненным пациентом, одним из фриков в закрытом отделении, которые никогда не видели дневного света. Это последнее, чего он хотел.

— Я понимаю, док. Я подумаю над этим.

— Это всё, о чём я могу просить. Позволь мне закончить вот чем. Есть одна цитата Святого Франциска Ассизского, которую я всегда считал правдивой: «Начни делать необходимое, затем возможное, и внезапно увидишь, что уже делаешь невозможное». Я не верю в безнадёжность, Джона.

***

Чувства Джона навалились сверх меры, компенсируя его потерю ощущений и плохое зрение, и в первую очередь усилился слух. Пока он шёл по длинным коридорам в сторону общей комнаты, голоса атаковали его на каждом углу. Шёпот, каждый раз, когда Джона проходил мимо одной из стоек медсестёр в коридоре...

— ...думаешь, он скоро сделает тебе предложение?

— ...лучше бы сделал... третья годовщина с нашего первого...

Крики, когда Джона прошёл мимо входа в коридор, ведущий в закрытое отделение...

— Не смей ко мне подходить... УБЬЮ ТЕБЯ К ЧЁРТОВОЙ МАТЕРИ!

Ломанные обрывки телевизионных шоу и музыки, когда Джона прошёл мимо жилого блока...

— ...мы созданы друг для друга... как воздух создан для дыхания...

Джона остановился, достаточно надолго, чтобы впитать в себя музыку. Она наполнила его тоской, которую он не мог описать; это практически напоминало удушение. Он сделал глубокий болезненный вздох и продолжил идти. Если Джона только доберётся до общей комнаты, он сможет сесть на свой островок солнечного света и посмотреть на двор. В тишине он сможет разобраться во всех своих чувствах и выяснит, что делать.

В коридоре эхом раздались шаги, с невероятным откликом. Иногда Джона что-то просто... больше притягивает. Каким-то образом он предчувствовал, что эти шаги принадлежат кому-то знакомому, кому-то, кто искал его. В мыслях Джона это было ужасной перспективой.

Он прижался к стене, скользя дальше по коридору, как бродяга в переулке, стараясь остаться незамеченным. Как раз когда Джона собирался зайти за угол в общую комнату, появился Кэмерон, в компании медсестры Уитни.

Прежде чем успел подумать, Джона заскочил в первую попавшуюся незапертую дверь. Он закрыл дверь в пустой зал для собраний и прижался к ней, тяжело дыша. Он ещё не был готов столкнуться с Кэмероном. Его желудок и шея горели от стыда, пока он думал о своём провале.

— Как глупо, — прошептал он. — О, я просто поправлюсь, не велико дело. Кретин.

Отчитывая сам себя, Джона слушал, как звуки шагов исчезают в конце длинного коридора. И задумался, сможет ли когда-нибудь снова встретиться с Кэмероном. Задумался, видел ли Кэмерон его постыдный побег.

Глава 13

Джона избегал его. Кэмерон был в этом уверен. Сначала он подозревал это пару дней после возвращения Джона, потому что они будто никогда не находились в одном месте в одно время. Раньше они сталкивались несколько раз в день. Он говорил себе, что у Джона просто новый график — его должны были лечить как нового постояльца — а у Кэма всё было по-прежнему. Однако, его подозрения подтвердились, когда он увидел, как Джона буквально заскочил в открытую дверь, чтобы избежать встречи с ним.

Это осознание его ошеломило. Он думал, что они стали друзьями, пока Джона резко не уехал. Чёрт, после того поцелуя он отчасти думал, что они на пути к отношениям, несмотря на то, какими они будут неприемлемыми. Кэму согревало сердце то, что Джона казался рядом с ним другим, более весёлым, и Рохан подтверждал это. Так что это было за бойкотирование?

Кэмерон размышлял об этом тем ярким утром среды, делая с Уитни обход по жилому блоку. Уит начала с другого конца коридора и всё ещё находилась в нескольких комнатах в стороне, пока он застрял, глядя на следующую дверь на своей очереди — дверь Джона. Конечно же, тот будет на завтраке, но всё равно, от мысли о том, чтобы оказаться среди его вещей, окружённым его призраками и запахами, у Кэма по спине побежали мурашки.

Сделав глубокий вдох, Кэмерон открыл дверь и приготовился к работе. Когда комнату заполнил свет, Джона резко сел в кровати, широко раскрыв глаза, моргая, как какой-то пещерный человек, который никогда не видел света.

Кэмерон подскочил. Его разум говорил отступить, ведь Джона явно не хотел его видеть, но тело не меняло своей траектории. Он застыл на месте.

— Чёрт, прости. Я был уверен, что все на завтраке.

— Я не был голоден, — прохрипел Джона своим скрипучим голосом, обычным для эпизодов.

Слегка прильнув к дверной раме, Кэмерон наклонил голову, глядя на Джона и изучая его исхудавшее лицо — он назвал бы его «навязчиво красивым», если бы был писателем, но это было не так; писателем был Джона.

— Как тебе спится? — Кэмерон понял глупость своего вопроса, как только произнёс его.

Джона нахмурился, но его губы приподнялись в самой мельчайшей из улыбок.

— Как пьяному младенцу. А ты как думаешь?

Кэмерон зашёл чуть дальше в комнату.

— Да, да, дурацкий вопрос.

— Ну? — подтолкнул Джона, приподняв брови.

— Что «ну»?

— Ты не спросишь, почему я ушёл так, как ушёл?

Пожав плечами, Кэмерон закрыл за собой дверь и подошёл к кровати Джона.

— Я подумал, что у тебя есть свои причины. Расскажешь, если тебе понадобится.

Джона будто сник, его тело просто сжалось. Он казался хрупким, словно находился на остром краю пропасти. Кэмерон оглядел комнату, замечая маленькие детали, которых не было раньше — стопка книг на деревянном комоде с резиновыми углами, неизвестного происхождения картина на холсте, ручной работы плед на кровати. Всё выглядело так, будто он готовился к долгому пребыванию. Кэмерон тяжело сглотнул.

Он опустился, пока не оказался на краю кровати.

— Как ты, Джона? — он опустил взгляд, когда голос немного надломился.

Джона вздохнул и откинулся на подушки на своей кровати.

— По большей части устал. Обычно у меня бывает больше времени между эпизодами, так что я успеваю отоспаться. В голове много чего происходит, и не только в плане сумасшествия. Я закончил и сдал на редактуру новую книгу...

— Один из триллеров Харпера Дж. Финча? — взволнованно спросил Кэмерон. Он чертовски любил эти книги.

— Да, новый. Думаю, мой лучший. Мне понравилось называть его своим шедевром.

— Это великолепно. Не могу дождаться, когда прочту его. Серьёзно.

Джона на мгновение уплыл, потерявшись в мыслях или зацепившись за одно из своих видений, а затем посмотрел на Кэма, сияя.

— Так приятно сидеть здесь и говорить об обычных вещах, знаешь? С тем, кто меня не пугает и не пытается анализировать. И... рядом с тобой всё... тише.

Впервые его глаза прояснились от теней, и в уголках появились лёгкие морщинки от улыбки. Сердце Кэма запнулось. Если он не будет осторожен, то может полюбить этого мужчину. Любовь может быть опасной вещью между двумя не свободными людьми. У Джона была его болезнь, а у Кэмерона семья. Они были двумя людьми, которые никогда не должны быть вместе, но вселенная продолжала их сталкивать. Кэмерон устал плыть против течения.

Он потянулся и накрыл руку Джона своей, удивившись тому, какой мягкой была его кожа, в то время как углы и линии его тела были острыми.

— Мне это тоже приятно. С таким детством, какое было у меня, заводить друзей — да и вообще какие-либо отношения — было просто сказкой, в которой жили другие люди и рассказывали тебе об этом.

— Это... отчасти печально, — сказал Джона, но выпятил нижнюю губу с поддельной грустью, чтобы смягчить удар.

Кэмерон шутливо толкнул его.

— Да, будто ты можешь это понять. Дурак.

Они оба рассмеялись, но смех оборвался, когда их взгляды встретились. Если бы они были где-то в другом месте... Но они были в больнице, где Джона был пациентом, а Кэмерон в некотором роде сотрудником. «Может, в другой жизни», — подумал Кэмерон.

— Ох, мой младший брат приезжает в гости на следующей неделе! — сказал Кэмерон. За день до этого ему позвонил Майло, и Кэмерон как раз об этом вспомнил.

— Да? Один?

Очевидно, Джона уловил тот факт, что Фоксы редко делают что-то, не собираясь все вместе.

— Да. Думаю, он хочет со мной о чём-то поговорить.

— Как ты думаешь, о чём?

Кэмерон пожал плечами. Он особо не думал об этом, просто был счастлив, что Майло приедет.

— Не знаю. У него были проблемы с новым вокалистом — Эриком, как его там... Бейтсом, вот — и он не может ничего сказать семье, потому что они подумают, что он злится из-за того, что не получил эту работу.

— Это ведь Майло знает, что ты гей, верно? — спросил Джона.

— Эм, да, это он.

— Может, тебе пойдёт на пользу провести немного времени с ним наедине, раз он член семьи, от которого тебе не нужно прятаться. Или меня не туда занесло?

Кэмерон усмехнулся. Он не мог сдержаться. Было страшно то, что Джона просто улавливал такие вещи, которые люди не говорили вслух.

— Это будет мило. Я бы хотел, чтобы ты с ним познакомился, если... если ты не думаешь, что это вызовет у тебя стресс.

Они оба знали, что на самом деле он имел в виду «если это не вызовет у тебя психическую истерику», так что не было необходимости говорить это вслух.

— Я буду рад. Мы просто придумаем сигнал, способ, которым я дам тебе знать, если станет слишком.

— Это будет отлично, — сказал Кэмерон. Он затих, запоминая лицо Джона таким, каким оно было в тот момент — расслабленным, может, даже весёлым. Его губы были пухлыми и растянулись в широкой улыбке. Зубы были белыми и идеально ровными, за исключением одного из клыков, который был повёрнут слегка неправильно. Кэмерон задумался, сложилось ли так от природы, либо произошло из-за какой-то травмы.

Его переносица была широкой — может, однажды даже была сломана — но сужалась к округлому кончику, который можно было описать только как милый. Эти карие глаза блестели незнакомой лёгкостью, хоть и попадали под тень тяжёлых бровей.

Левая бровь была пересечена перпендикулярной линией шрама, который отчасти напоминал Кэмерону шрам Гарри Поттера, только располагался не в том месте.

Не думая, он потянулся и провёл пальцем по густой брови, останавливаясь, когда добрался до шрама.

— Откуда у тебя это?

Он понял свою ошибку, когда рука Джона сжала его запястье и убрала его руку от лица. Джона повернул голову в сторону, пряча шрам. Вся лёгкость в выражении его лица исчезла, не оставляя ничего, кроме теней.

Удивительно, как игра выражений могла полностью изменить лицо человека. В то время как счастливый Джона обладал гладкими, более круглыми чертами, Джона в тени был твёрдым и угловатым, напоминая опустошённый скелет.

— Я не могу... — произнёс Джона.

— Чёрт. Мне так жаль, — сказал Кэмерон. — Мне не стоило прикасаться к тебе.

Джона ещё не отпускал руку Кэмерона; вместо этого притянул её к себе и сжал ладонь Кэма в своей. Он рьяно покачал головой, хоть и не мог толком подобрать слов.

— Кэм, ты можешь прикасаться ко мне. Я просто... шрам от...

Напряжение Кэма минимально ослабло. Дело было не в прикосновении, а в воспоминании.

— Я понимаю. Ты не обязан ничего мне рассказывать. Действительно не обязан.

Джона повернулся обратно к нему, с огромными круглыми глазами, полными того, чего Кэмерон не узнавал.

— В последнее время я... я вроде как думаю, что могу.

— Что можешь? — Кэмерон был в искреннем замешательстве. Тонкости разговоров часто от него ускользали; он был простым парнем.

— Рассказать тебе... многое.

— Правда? Что, прямо сейчас? — сердце Кэма ускорилось. Джона действительно думал открыться ему и рассказать то, что не говорил даже своим докторам?

— Нет! — в панике произнёс Джона. — Я сказал «думаю». Я всё ещё работаю над этим. Я... я просто хочу, чтобы ты знал, что есть такая возможность, — он нервно рассмеялся.

— Оу. Ну, для меня честь, что ты вообще думаешь над этим. Я...

Его прервал стук в дверь.

— Идём, Фокс! — крикнула из коридора Уитни. Кэмерон поморщился, одновременно раздражённый и огорчённый. Он всё ещё должен был делать свою работу.

— Иду! — он посмотрел обратно на Джона, который снова приобрёл мельчайшую из своих улыбок. — Как насчёт того, чтобы прогуляться в свободное время?

— Я бы с радостью.

***

В общей комнате Кэмерон с удивлением обнаружил, что Джона сидит за столом и болтает с Уитни, вместо того, чтобы занимать своё обычное место в кресле-качалке у окон. Кэмерон улыбнулся им, когда на него посмотрели, и подошёл присоединиться к ним.

— Похоже, вы двое ужасно сдружились, — сказал он, опускаясь на свободный стул. Кэмерон оглядел Джона в поисках признаков тревожности, но в данный момент ничего не увидел. — Не думал, что тебе нравится общаться.

Он пожал плечами и покраснел.

— Полагаю, ты научил меня паре вещей. Я понял, что простые разговоры о нормальных вещах помогают мне расслабиться.

Для Кэма это имело большой смысл; он просто думал, что беседы — это их вещь, что-то, что Джону было комфортно делать только с ним. И всё же, он не хотел говорить об этом, из страха подорвать прогресс, достигнутый Джона.

— Я понял. Ты скоро будешь готов к прогулке?

Казалось, Уитни отгадала невысказанный намёк в его словах, потому что выбрала этот момент, чтобы встать.

— Я побегу и сделаю тебе чай, милый. Возьмёшь его с собой на прогулку.

— Спасибо, Уитни, — с робкой улыбкой сказал Джона. Было очевидно, что он всё ещё работал над комфортом от повседневных взаимодействий.

— Чай? — спросил Кэмерон. Горячие напитки были под серьёзным запретом в Ривербенде.

— Время от времени она приносит мне чай. Всегда довольно прохладный, конечно же — нельзя, чтобы пациенты психиатрии носили вокруг обжигающую жидкость — но она делает его достаточно крепким, чтобы компенсировать температуру.

— Это мило с её стороны.

Он кивнул и слегка помычал в знак подтверждения.

— Иногда доброта — это подарить другому иллюзия нормальности.

Кэмерон сморщил нос, пытаясь разгадать это. В словах Джона часто таились скрытые значения.

— Думаешь, медсёстрам тоже нужна эта иллюзия?

Джона наклонил голову.

— Ты здесь работаешь. Тебе это кажется реальной жизнью? — он махнул рукой на комнату, полную постояльцев в пижамах, с камином в виде экрана телевизора и большими шахматными досками.

Под кожей Кэма колол холодок, потому что, да, Джона был прав. Это была мнимая реальность, «безопасное» представление внешнего мира, которым не являлось.

— И то правда.

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Уитни вернулись с чаем. Кэмерон откинулся на спинку стула, чтобы освободить место.

— Прости, Кэмерон, я не подумала спросить, хочешь ли ты чаю, — нахмурилась Уитни.

— Без проблем. Если я попытаюсь идти и пить одновременно, то всё равно разолью всё на себя, — он надеялся, что самоирония может рассеять тяжёлое настроение, которое повисло между ним и Джона.

Смех Уитни прозвенел как колокольчики на санях, когда она выпрямилась, по дороге похлопав Кэмерона по плечу.

— Хорошей вам прогулки.

— Спасибо, — сказал Кэм.

— Пока, Уитни, — сказал Джона.

Кэмерон подождал несколько неловких мгновений, прежде чем перевести взгляд обратно на Джона. Мужчина жевал свою губу и бросал взгляды из-под ресниц. Им нужно было вырваться из облака напряжения, и скорее.

— Ну что, пойдём?

Джона кивнул и соскочил со своего стула быстрее, чем должно было быть возможно, оставляя позади забытый чай. Ему явно хотелось свежего воздуха и псевдо-свободы. Как делали много раз, они вышли через прихожу, на этот раз снимая одежду, вместо того, чтобы надевать больше. В больнице всегда было довольно прохладно, так что большинство людей одевались тепло.

Джона снял свой пуловер с капюшоном, в то время как Кэмерон избавился от форменной куртки. Кэмерон взял оба предмета одежды и повесил на крючки, затем открыл дверь, давая Джона пройти первым. Выйдя следом, Кэмерон взял со стены рацию и прикрепил к своему ремню, просто на всякий случай. Он выучил свой урок с первого раза.

Двор был в полном цвету, переполненный пышными гортензиями, жёлтыми форзициями, азалиями и кизилом. Это определённо было лучше, чем шагать через метры снега.

Они пошли по тропе в лес, которая тянулась вдоль маленького ручья. Весенняя оттепель превратила ручей в более существенный поток, чем обычно, но шириной он был всего несколько метров. Прямо за рекой располагался забор со всей своей сеткой-рабицей и колючей проволокой, дабы они не забывали, где находятся.

Когда тропа сузилась, Кэмерон пошёл вперёд, а Джона шёл в нескольких шагах позади. Никто не говорил, пока они шли вдоль реки, но тишина не была некомфортной. Они слушали, как дрозды и кардиналы танцуют и щебечут на ветках над ними; чувствовали бриз на своих лицах и запах почвы пропитанных водой берегов реки.

Кэмерон услышал глухой стук позади себя и развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джона споткнулся о торчащий корень и полетел вперёд. Кэм схватил его за руки, чтобы не дать упасть лицом на лесную землю. Он застыл, когда понял, что это первый раз, когда он коснулся голой кожи Джона, не считая прерванной попытки изучить его шрам на лице.

Через подушечки пальцев Кэма тепло кожи Джона поднялось по его рукам. Это тепло было практически жидким, напоминая поднимающуюся в термометре ртуть. Когда их взгляды встретились, Кэмерон покраснел от нервозности, но не мог отвести глаз от пронзительного взгляда Джона. В этих глазах было настолько больше, чем в каких-либо других. Джона видел вещи, которые никогда не увидит никто другой. Кэмерону хотелось только прильнуть и поцеловать его; он бы так и сделал, если бы не боялся, что это помешает прогрессу, которого достиг Джона, что он мог спокойно гулять, без каких-либо приступов.

После того, как Джона встал на ноги, Кэмерон позволил своим пальцам задержаться, большими пальцами поглаживая кожу парня, хоть и волшебство, созданное их взаимными взглядами, разрушилось. Кожа, которой касалась правая рука Кэма, казалась грубой и с ямочками, в противоположность мягкой гладкости на другой стороне. Опустив взгляд, он понял, что левая рука Джона покрыта сетью шрамов от ожогов.

Вздох вырвался раньше, чем Кэмерон успел его сдержать. Джона отдёрнулся от него, без злости, и робко ему улыбнулся.

— Мой герой, — произнёс он, хрипло смеясь. — Пойдём дальше. Я постараюсь не быть таким неуклюжим.

Он избегал проблемы, и Кэмерон позволил ему это. Шрамы его не касались и не уменьшали красоты Джона в его глазах. На этот раз оставаясь сзади, Кэмерон пошёл за Джона через лес, оглядывая тропу на предмет помех.

— Меня похитили.

Слова были такими тихими, что Кэмерон не был полностью уверен, что ему это не показалось и не навеяло ветром. Но затем Джона продолжил.

— Мне было четыре, может пять лет. Мама всегда лукавила насчёт деталей.

Сердцебиение Кэма ускорилось в три раза. Он должен был что-то сказать, или от этого Джона только замкнётся? Да и что отвечать на такое?

— Это... невообразимо.

— Меня удерживали почти два года, прежде чем я наконец сбежал, — Джона помахал Кэму левой рукой, через плечо. — Оттуда и шрамы. То место, где меня держали... я сжёг к чертям всё вокруг себя, просто чтобы выбраться.

Кэмерон застыл на месте, не в силах сделать следующий шаг. Плечи Джона напряглись, будто он готовился к удару. Возможно, он надеялся, что Кэмерон просто позволит ему пойти дальше и будет вести себя так, будто дело невелико. А оно было велико.

Медленно, Джона развернулся лицом к нему, со сдержанностью на лице. Он больше ничего не сказал, просто ждал.

— Это не всё, — это был не вопрос, просто констатация факта. Похищение ужасно само по себе, но Кэмерон видел Джона в худшем его состоянии, и его преследовало намного больше.

— Далеко не всё, — ответил Джона, медленно качая головой, будто тонул в патоке. — Это всё, что я могу сейчас сказать. Всё, что приходит в голову.

Кэмерон кивнул, и, без лишних слов, Джона развернулся обратно и пошёл дальше. Информации было практически слишком много для мозга Кэмерона. Кто бы мог подумать, что милый, прекрасный ребёнок Джона был украден из дома и брошен в какое-то место, которое ему буквально пришлось сжечь, чтобы выбраться.

Они вышли на обзорную площадку, которая представляла собой не больше, чем деревянный настил, выступающий над рекой. Джона поднялся по ступенькам и подошёл к перилам, опираясь на них локтями. Кэмерон встал рядом с ним, но не смотрел на реку. Вместо этого он наблюдал за Джона — за его сдержанной позой, лёгкой дрожью мышцы, расширенными глазами — и думал, сорвётся ли он снова.

— Что ты видишь, Джона? — наконец спросил он, не в силах выдержать напряжение.

Тишина тянулась так долго, что Кэмерон задумался, услышал ли его вообще Джона. Но затем мужчина сделал глубокий вдох.

— Я вижу огонь, — прошептал Джона. — Повсюду. Всегда. Вижу кровь и боль. Вижу мёртвых людей и тех, кто должен быть мёртв, но пока нет. И это просто обычная среда.

Кэмерон больше не мог этого выносить. Как бы это ни было неприемлемо — потому что к чёрту приемлемость, когда другу больно — он мягко сжал плечи Джона и потянул, пока тот не оказался к нему лицом. Он считал маленькой победой то, что Джона не поморщился от его прикосновения.

Одной рукой, Кэмерон схватился сзади за шею Джона и притянул его в крепкое объятие. Тело в его руках дрожало так сильно, но так незаметно, что просто вибрировало от кинетической энергии, которую не должен был сдерживать один человек. Кэмерон сжал его крепче, в слабой попытке успокоить дрожь, но это всё, что он имел.

После нескольких напряжённых мгновений Джона прильнул к его груди, утыкаясь лицом в его майку. Кэмерон чувствовал, как пальцы Джона сжимают и отпускают ткань, напоминая действия кота. Наконец, он издал один судорожный всхлип, затем глухой стон, а затем плотину прорвало.

Казалось, будто всё тело Джона просто сдалось. Его ноги подогнулись, но Кэмерон не дал ему упасть. Вместо этого он поддержал Джона и вместе с ним медленно опустился на колени на деревянные доски настила. Он не ослабил объятие, просто держал и держал, пока Джона выплакивал свою печаль в изгиб его шеи. В этот момент, впервые, Кэмерон понял, каково чувствовать раскалённую добела ярость. В нём горела ненависть к тому, кто разорвал этого маленького мальчика на части, заставляя его вырасти в мужчину, который едва держал себя в руках.

Кэмерон поклялся, что пока он присутствует в жизни Джона, никто больше никогда не навредит ему. Кэм не был героем, не был святым, он был просто парнем, который держал другого парня и обещал его защитить. В этом не было ничего сложного. Верно?

***

Разговор с Джона всё ещё был свеж в памяти Кэма, через неделю, когда в дверь раздался стук. Звук эхом отозвался в крохотной квартире, как церковные колокола в пустом святилище. Конечно, за дверью окажется Майло. Кэмерон получил особое разрешение от доктора Шелдона и Рохана взять выходной на время визита брата.

Когда Кэмерон открыл дверь и увидел на крыльце своего брата, сразу стало понятно, что что-то не так. Майло потерял в весе фунтов десять и, судя по всему, быстро. Он всё ещё был в форме, как Кэм, но его тело сдулось до минимума, оставляя только кости и жилистые мышцы. Даже черты его лица стали острее.

Ещё парень срочно нуждался в свежем отбеливании волос, которые выросли как минимум на полдюйма натурального цвета, тёмно-пепельного, прямо как у Кэма. Конечно, ни один из них уже много лет не ходил с натуральным цветом волос.

В общем, парень выглядел несчастным. Очевидно, его что-то беспокоило, и поэтому он решил приехать к Кэму. Что бы там ни было, это будет желанным отвлечением от мыслей о том, что рассказал ему Джона, и обо всех вещах, которые оставил недосказанными.

— Привет, малой. Проходи.

Майло неуверенно улыбнулся и проскользнул мимо него в крохотную студию. Он был явно встревожен, запуская пальцы в свои растрёпанные волосы, затем скрещивая и раскрещивая руки, пока ходил по гостиной. Боже, Кэмерон просто надеялся, что от Майло никто не забеременел.

— Хочешь рассказать мне, что случилось?

Майло замер, глядя на него такими широкими глазами, что Кэмерон чуть не рассмеялся.

— Ты понял?

Кэмерон хлопнул брата по плечу, ведя его к дивану.

— Сделай мне одолжение... никогда не езди в Вегас, хорошо?

Очевидно, слишком зажатый, чтобы понять шутку, Майло сел, сжимая руками брюки, его колени подскакивали так быстро, что практически вибрировали. И он не смотрел Кэмерону в глаза. В этом была проблема. Они с Майло всегда были близки, так что если брат не мог встретиться с ним лицом к лицу, случилось что-то очень-очень плохое.

— Почему бы тебе просто не рассказать, чем ты так взволнован. Что бы это ни было, мы разберёмся, как это исправить.

Майло наконец посмотрел на него, и его идентичные голубые глаза были наполнены непролитыми слезами.

— Это нельзя исправить, Кэм, нельзя. Не в этот раз... Я... я худший человек в мире. Я причинил боль самому дорогому человеку.

От этого заявления сердце Кэма проткнул осколок льда. Он не знал, что у Майло есть девушка или кто-то ещё — в любой другой день он мог поклясться, что сам был человеком, который дорог Майло больше всех. Но он не видел Майло несколько месяцев, так что ему определённо не могли причинить боль. И всё же, ощущение тревоги не утихало.

— Просто посиди минутку на месте. Сделай вдох и начни сначала. Мы разберёмся с этим.

Майло сделал так, как ему велели, стараясь остановить свои буйные движения и сделать глубокий вдох носом, выдыхая через рот.

— Ладно, папа и Бейтс в последнее время вроде как бодались. Папа считает, что Бейтс пытается его подсидеть — и не ошибается. Бейтс... Эрик в последнее время много чего говорил нам о том, что мы не должны позволять папе так сильно контролировать группу и финансы. У него есть полный креативный контроль, даже над песнями, которые мы записываем — ты же знаешь, он бы никогда не разрешил нам записать в альбом песни, которые ты писал.

Майло посмотрел на Кэмерона для подтверждения, и тот кивнул, очень хорошо помня, как ругался с Кеннеттом из-за своих песен.

Парень сделал ещё один успокаивающий вдох.

— Так вот, Эрик не ошибается. В смысле, не пойми меня неправильно, этот парень всё ещё большой мудак, но у него есть твёрдое мнение. Полагаю, папа чувствовал угрозу и начал говорить о том, чтобы уволить Бейтса. И я подумал, что это мой шанс. Я соглашусь на прослушивание, и мы можем забыть о том, чтобы нанимать кого-то вне семьи.

— Да? Это отлично! Я тобой горжусь... — начал Кэмерон.

— Нет! Ты не должен! В этот момент всё покатилось к чертям.

По щекам Майло потекли слёзы, и Кэмерон начал искренне бояться. Кеннетт сделал с Майло что-то ужасное? Майло ушёл из группы?

— Что случилось, Майло? — произнёс он своим строгим голосом старшего брата.

Майло несколько раз икнул, прежде чем смог заговорить.

— П-папа начал говорить о том, чтобы вернуть тебя. Он сказал, что к чёрту всё, ты уже выучил свой урок. Он может отменить твой приговор и вернуть тебя в тур...

Когда Майло затих, гравитация его слов ударила Кэмерона словно тонна кирпичей. После того, как его бесцеремонно вышвырнули из собственной семьи, он был так занят в Ривербенде, что даже никогда не думал, что будет делать, если его захотят вернуть. Это просто больше не привлекало так, как раньше.

— И?

— Я... ну, я тогда уже слишком много выпил — всё скатилось после шоу в Эванстоне — и я просто не мог поверить, что это происходит. Меня снова обошли. Сначала чёртов идеальный незнакомец, слишком-скользкий-чтобы-быть-настоящим Эрик-чёртов-Бейтс, а затем мой лажовый брат-алкоголик.

Кэмерон потёр костяшками пальцев свою грудь, где чувствовал боль.

— Ауч.

— Прости. Я был в таком состоянии, что в голову приходили все сумасшедшие вещи, о которых я никогда не подумал бы обычно. Я просто больше не мог этого выносить, всегда быть на проклятом втором месте. Так что я... я-я...

— Ты что, Майло?

— Ясказалпапечтотыгей.

Кэмерон замер. Конечно, он не услышал то, что говорил ему его мозг.

— Хочешь попробовать сказать на английском?

— Я... сказал папе... что ты гей. Я знал, что он никогда не позовёт тебя обратно, если узнает это. Это... худшее, самое... ужасное... Мне очень-очень жаль. Знаю, ты никогда меня не простишь, и как только я протрезвел и понял, что случилось, ну... я и сам никогда себя не прощу.

— Подожди, что? — тихо спросил Кэмерон, срывая с дивана и начиная ходить перед ним из стороны в сторону. — Что? — он даже не мог осмыслить слова, которые произнёс его брат. Даже когда осмыслил, его охватила не злость. Это было крайнее и сильное опустошение.

Дело было не в том факте, что все узнают, что он гей, потому что это, честно, было неким облегчением. Дело было в том, что Майло оставался единственным человеком на земле, с кем Кэмерон делился собой целиком, кто знал о нём всё, и на чью поддержку Кэмерон рассчитывал. Он практически в замедленном движении наблюдал, как это связь разорвалась, и понял, что остался совершенно один — никакой настоящей семьи, никаких друзей, которые хотят общаться с ним, а не с Кайлом Чейзом или «тем самым» Кэмероном Фоксом. Не с кем было разделить любовь, которая оставалась скрытой все эти годы.

Слёзы жгли Кэмерону глаза, и он крепко зажмурился, чтобы не пролить их. Майло увидел это и тихо простонал, сжимая живот и наклоняясь на месте.

— Мне очень жаль, Чаудер. Пожалуйста, ты должен меня простить.

Кэмерон вытянул руку, останавливая его.

— Не надо... Мне понадобится, чтобы сейчас ты меня так не называл.

Майло жалобно всхлипнул, но всё равно кивнул.

— Пожалуйста, не злись. Ты же знаешь, я не выношу, когда ты на меня злишься.

— Майло, ты мой брат, и я тебя люблю. Всегда помни это. Я не злюсь, просто мне очень грустно. Одиноко. Совершенно одиноко.

Поднявшись, Майло прошёл по ковру с коротким ворсом, чтобы встать перед Кэмом.

— Ты не один. Я всегда рядом.

— Да, но теперь, когда они знают, я всегда буду тем членом семьи, который всех разочаровывает. Оторванный, одинокий. Мне просто грустно, Майло, но тебе не о чем переживать.

Похоже, Майло это никак не успокоило, да и Кэмерон особо не намеревался это делать. Он был слишком разбит, чтобы волноваться об этом. Единственной его мыслью, единственным светом во тьме была мысль о возвращении обратно к Джона. Джона было всё равно, что Кэмерон гей. Ему было всё равно на группу, на деньги, на одежду Кэмерона и на то, с кем его замечают. Он просто знал Кэмерона как испытуемого из Ривербенда, который ходил за ним как давно потерянный щенок.

В этот момент Кэмерон понял, что никогда не вернётся в группу. Даже если отцу будет всё равно на ориентацию, и вся семья это примет. Может, он продаст некоторые свои песни другим восходящим звёздам или, может быть, повторно вложит свои мудро инвестированные деньги и будет чахнуть до конца жизни, или, может быть, будет жить простой жизнью и работать кассиром у Хэла, жить на этой стороне горы до своего последнего дня.

Любой из этих вариантов казался практически идеальным — никакого больше давления, чтобы быть идеальным, никаких обязательств, никакой напускной радости на публике, когда всем всё равно, что у него в голове или на сердце. Да, Кэмерон определённо мог стать деревенским парнем.

— Кэм, есть кое-что ещё, — дрожащий голос Майло пробился сквозь его монументальное откровение с грацией гильотины.

— Что может быть ещё, Майло? — спросил Кэмерон, устало вздохнув.

Майло опустил голову и пробормотал:

— Папа вроде как психанул. Сначала он мне не поверил, но я как пьяный дурак продолжал давить, пока не убедил его. Он злился так, как никогда раньше. Выскочил из отеля и взял с собой чемодан. Сначала я думал, что он свалил на Бермуды или ещё куда-то, списав нас всех со счетов, но затем начал переживать. Зная отца, он пошёл в ближайший бар, чтобы эпично напиться, а затем бог знает что. Я так боялся, что он приедет прямо сюда, чтобы сорваться на тебе, так что должен был приехать первым, чтобы ты не был ошарашен.

Мыслям Кэма требовалось в два раза больше времени, просто чтобы уловить маниакальный поток слов Майло. Он покачал головой, чтобы понять.

— Майло, я уверен, что отца не достаточно волнует моя личная жизнь, чтобы он всё бросил и приехал сюда меня отчитывать.

— В этом ты ошибаешься, сынок, — произнёс холодный, ровный голос со стороны всё ещё открытой двери.

Кэмерон и Майло оба повернули головы, болезненно медленно. Кеннетт Фокс стоял в дверном проёме, его квадратная фигура заполняла всё пространство входа. Его румяное лицо было ещё краснее, чем обычно, на лбу блестел пот, а широкая грудь вздымалась с каждым рваным вздохом, который проходил через его лёгкие.

Сделав неуверенный шаг вперёд, Кэмерон раскинул руки, в широком жесте мира.

— Слушай, пап, я...

— Ты неблагодарный засранец! — прокричал Кеннетт, прежде чем ударить Кэма кулаком по лицу, со звонким хрустом.

С распространяющейся по лицу болью, Кэмерон отшатнулся назад и врезался в диван, спотыкаясь о него. От смущения огонь поднялся по его шее к кончикам ушей. Даже если этот мужчина был его отцом, как он смел приходить в дом Кэма и выставлять его дураком.

Кэмерон быстро поднялся на ноги, однако, неуверенно и готовясь к драке с отцом, в то время как бледнолицый Майло стоял в стороне, застыв.

Он зашёл прямо в личное пространство Кеннетта и ткнул его прямо в грудь.

— Какого хрена ты приходишь в мою квартиру и набрасываешься на меня? Я знал, что ты разозлишься, но понятия не имел, что ты гомофобный придурок.

— Пойми, это ни хрена не имеет отношения к тому, что ты суёшь свой конец в чёрный ход. Мне плевать на твою личную жизнь, но как только это вылезет наружу, то станет чёрной меткой для нас всех. Ты знаешь, как работает шоу-бизнес! Я-то думал, что тебе хватит мужества отодвинуть свои слабости в сторону, ради блага всех остальных.

Кэмерон никогда даже близко не подходил к желанию причинить телесный вред кому-либо из членов семьи, но в данный момент мысли избить Кеннетта в кашу поднимались из его подсознания. Он не мог поверить в тот бред, который нёс его отец.

— Тебе повезло,что я слишком уважаю семью, чтобы вышвырнуть тебя, — Кэмерон знал, что от отца не скрылось, с каким значением он использовал слово «семья».

— Уважаешь семью, да? — прорычал Кеннетт. — Потому что шляться с кучкой гомиков не особо уважительно. Ты вообще думал, как это повлияет на карьеру твоих братьев и сестёр? Или ты просто проклятый эгоист?

Глаза Кэмерона застлало красной пеленой. Ему пришлось сжать кулаки за спиной, чтобы не врезать Кеннетту.

— С кучкой... Ты серьёзно, чёрт возьми? Я ни с кем не шлялся. Я остановил всю свою жизнь, чтобы поддерживать имидж семьи Фокс. Какого чёрта, по-твоему, я напивался вусмерть, особенно после того, как был вынужден пойти на одно из твоих стратегически устроенных «свиданий»? Позволь мне сказать, что ты был причиной, по которой я чуть не убил себя и двух других людей. Из-за тебя меня арестовали, и из-за тебя я здесь, в этом богом забытом месте! Мне приходилось пить, чтобы уйти с головой под землю, а затем пить ещё, чтобы забыть, что я это делаю...

И вот так Кэмерон потерял свой кураж. Ветер злости покинул его паруса, и он просто чувствовал себя уставшим и пустым. Игнорируя его капитуляцию, Кеннетт продолжал распинаться, с красным и перекошенным от ярости лицом.

— Клянусь богом, парень, твоя мать вертится в своей...

— Мама знала, придурок!

— Следи за своим языком! Моя Кейт никогда бы...

Кэмерон вздохнул и опустился, опираясь бедром на ручку дивана. Он грустно покачал головой, споры ему надоели.

— Папа, — тихо произнёс он. — В своей старости ты превратился в брюзгливого ублюдка, но я знаю, что вы с мамой любили друг друга. Ты знал её лучше, чем кто-либо другой. Ты действительно думаешь, что она отреагировала бы чем-то кроме безусловной любви?

Поза Кеннетта сдулась, его плечи опустились, и он внезапно стал выглядеть на все свои шестьдесят лет. Кэмерон надеялся, что отец понимал правдивость его слов о Кейт Фокс, даже если сказать ему было нечего.

— Когда мама умерла, мне совершенно не с кем было поговорить об этом. Поэтому, в конце концов, я рассказал Майло, и до сих пор он хранил это при себе, — Кэмерон сделал паузу, когда всхлип Майло прервал его слова. Кэм повернулся к брату. — Всё в порядке, Майлс, правда. Это давно должно было произойти.

Майло расслабился, успокоенный детским прозвищем. Он всегда подшучивал над Кэмероном из-за этого, потому что, хоть говорить его было короче, но писать длиннее.

— Насчёт своей матери ты прав, — начал Кеннетт. — Она отчитала бы меня за то, что я так с тобой ругаюсь. Я не могу притвориться, что мне это нравится, но больше не буду доводить тебя этим. Но...

— Но? — подтолкнул Кэмерон, выгибая бровь.

— Ты не можешь вернуться, малой. Такой скандал... ну, я не стану рисковать из-за этого будущим твоих братьев и сестёр, даже ради тебя.

Кэмерон ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами.

— Послушай, что я готовился сказать Майло, прежде чем ты ворвался, это то, что я не хочу возвращаться. Я не могу вернуться к притворству. Моё будущее решили за меня практически раньше, чем я стал достаточно взрослым, чтобы волноваться об этом. Я так запутался, что ждал, когда начну жить — ждал любви, чувств. Больше я ждать не могу. В следующий раз я сойду с ума или действительно умру. Оно того не стоит.

Челюсть Кеннетта дёрнулась, когда он стиснул зубы, а Майло открыл рот, глядя на Кэмерона из угла комнаты.

— Ты серьёзно просто уйдёшь, оставишь всё позади? — спросил Майло.

На это Кэмерон грубо фыркнул.

— Я не ушёл, брат. Меня выкинули, как прокисшее молоко. Я просто выбираю наладить этот вариант.

Кэмерон наблюдал, как его отец коротко кивнул и с опаской подошёл ближе. Он протянул руку для рукопожатия.

— Тогда удачи тебе, сынок. Прости за... — он махнул на лицо Кэма.

— Что, это? Это ведь любя, верно? — так всегда и происходило между ним и отцом. Они оба были неуравновешенными мужчинами с буйным характером, но что сделано, то сделано.

— Именно так. Так же, как я могу ожидать такого проявления любви от твоей матери, когда встречу её на небесах.

— Она всегда меня поддерживала, — сказал Кэмерон с самодовольной улыбкой.

Кеннетт повернулся к Майло и посмотрел на него строгим взглядом.

— Идём, малой. У нас сегодня концерт, и мне нужно приглядывать за Бейтсом. Пошли.

Майло позволил увести себя к двери, останавливаясь, чтобы бросить полный сожаления взгляд на Кэма.

«Всё в порядке», — одними губами ответил ему Кэмерон.

Брат кивнул, но всё равно опустил голову, исчезая за дверью.

***

Когда на следующий день Кэмерон вернулся к работе, на его щеке был синяк, а под глазом небольшой фингал. Он выполнил свои задания, игнорируя раскалывающуюся голову и боль в скуле. Несмотря на физическую боль, он на самом деле чувствовал себя легче, чем бывало со времён приезда в Ривербенд. Его секрет был раскрыт — по крайней мере для тех, кому он больше всего боялся рассказать — его будущее было решительно нерешительным, и он мог думать только о том, как поделится новостями с Джона.

Кэмерон упустил его во время завтрака и ланча и задумался, не избегает ли его Джона снова. Он не удивился бы, если бы Джона смутился или чувствовал себя некомфортно после того, как раскрыл маленькую частичку своего будущего. Кэмерон хотел найти его и заверить, что ничего не изменилось. Они по-прежнему были друзьями, и если что, Кэмерон восхищался силой Джона ещё больше, чем раньше.

Когда наступило свободное время, а Кэмерон всё ещё не мог найти Джона в общей комнате, он начал переживать. Он осмотрел переполненный зал, пока не нашёл Уитни, которая пила чай с Энни за столом в углу. Подойдя ближе, он старался не выглядеть так, будто сходит с ума от беспокойства, но начинал думать, мог ли Джона снова выписаться, не сказав ему.

— Приветствую, дамы, — сказал он, улыбаясь им. — Вы не видели здесь Джона? Я хотел его проверить.

Энни покачала головой одновременно с тем, как Уитни заговорила.

— Он сегодня не очень хорошо себя чувствовал, но кажется, пошёл прогуляться на свежий воздух.

— Один?

Для постояльцев с низким риском было нормально одним выходить во двор — в конце концов, вся территория была огорожена трёхметровым забором, и вокруг всегда находились люди — но Джона никогда особо не считался постояльцем с низким риском.

Уитни пожала плечами и быстро глотнула чая.

— Шелдон говорит, что в последнее время ему чуть лучше. Он разрешил.

— Хорошо, спасибо, — сказал Кэм. Он развернулся и пошёл обратно по коридору, в прихожую. Выйдя на улицу, он мог выбрать три разные дороги, которые расходились паутиной по землям. Случайным образом, он решил выбрать тропу, по которой они недавно гуляли вместе.

По счастливой случайности, он выбрал верно. Кэмерон нашёл Джона на обзорной площадке, на том же месте, где Джона рассказал ему о своём прошлом. Кэм задумался, жалеет ли он о том решении, глядя на воду.

Кэм не хотел ошеломить парня, поэтому, подходя ближе, убедился, чтобы его шаги были тяжёлыми. Треск веток и шуршание растений объявили его присутствие, и Джона повернулся лицом к нему, стоя на платформе. Он робко улыбнулся, но, пока спускался по грубым ступенькам, его манера изменилась.

Его кожа побледнела, будто отлилась вся кровь, и выражение его лица превратилось в нечто грозовое. До этого момента Кэмерон считал Джона кем-то, кого нужно защищать и оберегать, из-за его болезни и проблемного прошлого. В голову Кэмерона внезапно пришла мысль, что он бы не хотел встретить разозлённого Джона где-нибудь в тёмном переулке — наверное, он сбежал бы, сломя голову.

Кэмерон сдержал желание отдёрнуться, когда Джона подошёл и встал прямо перед ним, его густые брови опустились ниже на глаза, создавая тень над глазницами. Джона был всего на дюйм или два ниже него, но из-за того, как он навис, Кэмерон чувствовал себя крохотным.

Их разделяло всего несколько дюймов, когда Джона обхватил руками лицо Кэма и наклонил его голову вверх. Если это вообще было возможно, Джона нахмурился сильнее, когда присмотрелся.

— Кто тебя ударил? — требовательно спросил он, сквозь сжатые зубы. — Кто поставил тебе эти синяки?

Кэмерон понимал его слова, но по ощущениям казалось, будто он спрашивал: «Кого мне нужно убить?» Кэму было стыдно говорить, что его неслабо завела яростная защита, которой он никогда раньше не видел от Джона. Эти карие глаза с золотистыми крапинками так очаровали его, что он чуть не забыл ответить.

— Майло, эм... — чёрт, он не мог собрать свои мысли в кучу.

Пальцы Джона сгибались и сжимались на щеках Кэма.

— Майло, твой брат. Он ещё в твоей квартире?

Кэмерон схватил Джона за запястья, но не убрал его руки, просто держал.

— Майло меня не бил... физически. Он был пьян и поругался с отцом. В итоге рассказал о том, что я гей. Папа приехал, и мы поговорили... И не только.

— Твой... отец это сделал? — глаза Джона расширились, и всё его тело дёрнулось, хоть он и не отпускал Кэма. И вот так, он оказался где-то в другом месте, видел что-то другое. Однако, на этот раз он будто силой оттащил себя от края, чтобы сосредоточиться на реальности. — Я его убью, — прошептал он.

Большие пальцы Кэмерона поглаживали мягкую кожу на внутренней стороне запястий Джона, пытаясь успокоить его ярость.

— Нет, на самом деле, всё в порядке. Мы поругались, но затем поговорили... во всём разобрались. Мы знаем, как обстоят дела, так что теперь между нами неохотное перемирие. Это хорошо. Со мной всё хорошо.

Джона изучал его лицо с таким напряжением, что это вызывало дрожь. Его хватка на лице Кэмерона стала более ласковой.

— Ты уверен?

— Да, я уверен. Думаю, Майло поверхностно относится к собственным проблемам, но я действительно могу справиться со своими. Я люблю тебя за то, что ты обо мне переживаешь, но я в порядке, — как только слова прозвучали, всё тело Кэмерона застыло. Какого чёрта он только что сказал? Просто такое не говорят невзначай о человеке, которого не позволено любить.

Глаза Джона расширились на долю секунды, являясь единственным указателем на то, что он уловил связь. Затем он прильнул ближе, пока его нос не коснулся щеки Кэма. Он потёрся лицом о лицо Кэма, едва заметным прикосновением, и коснулся губ Кэма своими так нежно, что тот едва это почувствовал. Кэмерон вздрогнул в его хватке, и они оба сделали глубокий вдох.

— Кэмерон, я...

Кэмерон сжал его запястья.

— Шшш. Ничего сейчас не говори. Мы оба это чувствуем, но не обладаем свободой что-то с этим сделать. Но, в конце концов, что-нибудь придумаем.

Джона печально кивнул, практически так, будто на самом деле в это не верил, и отпустил лицо Кэма. Когда он сделал пару шагов назад, Кэмерону хотелось плакать. Ему уже не хватало близости, переполняющего чувства правильности, которое он испытывал рядом с Джона. От этого одиночество становилось ещё более пустым.

Кэмерон прочистил горло.

— У меня приём с Шелдоном. Я просто вышел убедиться, что у тебя всё в порядке.

— Всё хорошо. Поговорим за ужином, ладно?

— Увидимся, — Кэмерон бросил один последний тоскливый взгляд на Джона, прежде чем пойти обратно туда, откуда пришёл.

***

Пока Кэмерон шёл обратно через лес к больнице, он был убеждён, что за ним следят. Он слышал далёкие шаги по твёрдой земляной дороге, неопределённый шорох от деревьев, который прекращался, как только он останавливался на пути.

Поначалу он подумал, может быть, Джона просто решил вернуться вместе с ним, но это не объясняло ауру «преследования», которую он чувствовал от своего таинственного последователя. В раздражении, Кэмерон решил, что за последнее время ему хватило драмы.

Он остановился и медленно развернулся кругом, крича деревьям:

— С таким же успехом можешь уже выходить. Я не сделаю ни шагу, пока не увижу, кто меня преследует.

Последовавшая тишина была тяжёлой и напряжённой, будто весь мир задержал дыхание. Как раз когда Кэму начинало казаться, что там действительно никого нет, а он просто сходит с ума, из-за пары кедровых кустарников вышла фигура. Это был тот парень — Джексон. Он смотрел на Кэмерона с опаской, подходя ближе. Несмотря на тепло, на нём была та же байка, как в тот день, когда он приехал.

Джексон остановился в нескольких шагах от Кэмерона, и хоть в его глазах был страх, он скрестил руки на груди и выставил бедро в защитной манере.

— Увидел меня, да?

— Нет, я тебя не видел. Ты вполне приличный следопыт, но нужно поработать над шумом. Я тебя услышал.

Джексон опустил голову, глядя себе под ноги, рассеянно оттягивая рукава своей байки, чтобы скрыть верхние части своих рук — скрыть шрамы, как представлял Кэмерон.

— Да, ну что ж. Это Ривербенд, а не МИ-6 (прим. МИ-6 — служба внешнеполитической разведки Великобритании).

Кэмерон фыркнул, смеясь. Несмотря на уловки, ему вроде как нравился этот парень. Затем в голову пришла новая мысль, и его будто окатило ледяной водой.

— Как давно ты шёл за мной?

Парень поднял голову и одарил его напряжённым взглядом.

— Всё время.

Чёрт возьми. Это означало, что он видел ту маленькую встречу с Джона. Кэмерон не хотел даже думать, что будет, если он кому-то расскажет. Что, если Кэма выгонят? Что, если выгонят Джона? Проклятие.

— И?

Джексон пожал плечами, внезапно сосредотачиваясь на рисовании ботинком кругов на земле.

— Значит, ты и правда гей, а? «Золотой мальчик Кэмерон Фокс» переходит на сторону геев?

Кэм провёл руками по лицу. Будто разбираться с отцом было не достаточно сложно, теперь он должен был разобраться с недовольным и слегка суицидальным подростком-музыкантом, который ставил под вопрос его сексуальную ориентацию.

— Я не «перехожу» ни на какую сторону. Я всегда был геем, просто мне никогда нельзя было быть собой, до сих пор.

Парень наклонил свою голову, полную блестящих платиновых волос.

— Что изменилось?

— Ну, меня выгнали из группы за злоупотребление алкоголем и причинение проблем. Затем я приехал сюда и узнал, что моё пьянство — это, как говорится, крик о помощи. Я так долго подавлял свою сущность, что потерял себя. Пьянство в некотором роде было скорбью.

— В этом нет никакого смысла.

— Может, для тебя нет, но для меня это было открытием. Чем больше я старался прятать себя настоящего, тем больше разрушал сам себя, — рискнув, Кэмерон шагнул вперёд и взял парня за одну из рук, закатывая рукав и открывая припухлые, розовые, всё ещё заживающие шрамы. — Что насчёт тебя? Как ты себя разрушаешь?

Джексон выхватил обратно свою руку и бросил на Кэмерона сердитый взгляд. Но всё это было показушно, потому что Кэмерон видел в его глазах также страх и боль. Он знал всё о защитных механизмах.

— Поэтому ты пытался покончить с собой? Потому что ты гей?

Парень пожал одним плечом.

— Я гей, если ты спрашиваешь об этом. Но это не единственное, что в моём мире не так, знаешь?

Кэм кивнул.

— Я тебя понимаю. Что ж, послушай, я не доктор, их здесь много хороших, но если тебе когда-нибудь понадобится поговорить с обычным парнем... — он широко раскрыл руки. — Я рядом.

— Почему ты здесь? — спросил Джексон, глядя на него с сомнением.

— Ты слышал большую часть моей истории в тот раз, на групповом собрании. Вождение в нетрезвом виде, автомобильная авария, консультации из-за алкогольной зависимости...

Джексон рассмеялся, но быстро затих, когда увидел, что Кэмерон не смеётся.

— Без дерьма? Это была правда?

— Без дерьма.

— Чёрт, наверное, у тебя действительно проблемы, — он наклонил голову и окинул Кэмерона взглядом сверху донизу. — В жизни ты выглядишь старше.

— Ну спасибо, малой.

Джексон снова пожал плечами.

— Это трюк СМИ, публицисты стараются удерживать внимание подростков. Мне двадцать семь, и я не молодею.

Парень кивнул, будто это всё объясняло. Может, ему и объясняло.

— Ну, ты всё равно довольно горячий. Для ископаемого.

Кэм стоял и моргал секунд двадцать, наблюдая, как Джексон, смеясь, отходит назад. Затем нахмурился в ответ на побег парня, пока смех скакал по открытому двору.

— Гадёныш, — пробормотал Кэм.

Глава 14

— Я рассказал Кэмерону кое-что... о своём детстве.

Доктор Шелдон придвинулся на своём кресле вперёд, мгновенно придя в состояние готовности. От этого внимания Джона стало невероятно дискомфортно.

— Правда? Когда?

«Вот и добрались до корня проблемы. Какая к чёрту разница, «когда»?»

— Пару дней назад, пока мы гуляли. Мне просто... комфортно разговаривать с ним. Он ничего от меня не ждёт.

Взгляд Шелдона стал твёрже, и его губы на краткое мгновение сдались, прежде чем вернулось обычное, спокойное выражение лица.

— Не расскажешь мне, чем ты с ним поделился?

По позвоночнику Джона поднялась боль, взрываясь в его голове, забирая с собой большую часть его зрения. То малое, что у него осталось, было охвачено огнём.

— Я... Он...— заикался Джона, пытаясь думать сквозь боль. — Я... не очень хорошо себя чувствую.

Вскоре стены кабинета Шелдона стали полностью охвачены огнём. Когда Джона посмотрел через обуглившийся стол на доктора, он больше не видел тёплых карих глаз Шелдона. На его месте был страшный, покрытый кровью призрак Ангуса Рэдли, который выглядел именно так, каким Джона видел его в самый последний раз.

— Ты втянешь эту неженку в наше семейное дело, сынок? Мы, Рэдли, сами разбираемся со своими проблемами. Не нужно никаких чёртовых докторов. Думаешь, я не могу позаботиться о своих проблемах?

— Нет, я...

— Джона? Джона!

Он вылетел из видения так быстро, что готов был поклясться, что его мозг ударился о череп.

— Извините, я здесь. Что?

Беспокойство, отразившееся на лице Шелдона, ужасало.

— Как долго я был в отключке?

— Около пятнадцати минут. Это спровоцировал я, попросив тебя рассказать о детстве?

— Я-я не знаю. Вы ведь уже спрашивали раньше. Все вы.

Все вы. Джона смотрел на доктора Шелдона, с его идеальным лицом и идеальными волосами, дорогим костюмом и приталенным больничным халатом — этот парень не заказывал из каталогов — и понял, что ситуация с доктором становилась вредна для его здоровья. Стерва Кэллоуэй со своим кровожадным желанием попасть в публикацию хотела приписать ему шизотипическое расстройство личности. У Шелдона было много теорий, но он не давил ни на одну, а Драри был тёмной лошадкой. Он никогда не раскрывал свои мысли, но, казалось, единственный был по-настоящему сосредоточен на реабилитации Джона. Что-то нужно было сделать.

— Доктор Шелдон, мне нужно на мгновение сменить тему, если можно, — Джона мог сказать, что доктор удивлён его произношением после психического приступа. — Меня стала беспокоить схема моей психотерапии здесь, в Ривербенде.

— Оу?

— Я знаю, что вы любите отправлять пациентов ко всем докторам, но я думаю, что лично для меня может быть лучше продолжить с одним назначенным терапевтом.

Глаза доктора Шелдона сияли самодовольным блеском, пока он слушал, и стало очевидно, что он неправильно понял намерение Джона.

— Понятно. Что ж, это определённо можно устроить. Мы можем составить график приёмов на следующую неделю, пока ты здесь.

Джона прочистил горло.

— На самом деле, я собирался сказать, что хочу ходить на приёмы исключительно к доктору Драри.

Шелдон замер. Единственным показателем его раздражения было ритмичное щёлканье его нижней челюсти. Он откинулся на спинку своего стула и сцепил пальцы.

— Я знаю, что ты не ладишь с доктором Кэллоуэй, но разве я давал тебе повод почувствовать неудовлетворение от моих услуг?

— Н-нет, я не то чтобы неудовлетворён, просто мне комфортнее всего с доктором Драри. Если честно, мне слегка не по себе из-за противоречивых диагнозов. И мне кажется, что доктор Драри может быть единственным, кто верит, что я могу на самом деле поправиться.

Лицо доктора Шелдона покраснело, но он не стал отрицать слова Джона.

— Что ж, конечно, ты здесь добровольно, и мы можем подобрать терапию под твои специфические нужды. Я назначу собрание докторов, чтобы обсудить новый план с другими.

— Спасибо, я очень это ценю, — Джона не стал дожидаться, когда его отпустят. Он соскочил с места и пошёл прямо к двери. Закрывая дверь за собой, он услышал голос Шелдона.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Джона.

***

Доктор Драри смотрел на Джона, ничего не зная. Джона попросил об этом. Он сделал формальное заявление, что хочет видеть Драри своим доктором, значит сам должен был об этом сказать. Должен был открыть ужасающий канал в своём мозге, который вёл ко всем несчастьям и ужасу, через которые он прошёл в детстве. Джона знал, что пробраться через болото этих воспоминаний — единственный способ к выздоровлению, но, боже, это было похоже на то, как если бы кто-то просил его вырвать себе все зубы, чтобы спасти себе жизнь.

Они все знали, что он пересёк черту, рассказав Кэмерону те несколько ценных кусочков воспоминания. Он не мог вернуться к подавлению, забыванию или, точнее, игнорированию ада своего детства. «Мои демоны протестуют», — подумал Джона, пока пламя играло вокруг него клубами адского огня. Онор стояла справа от него, с разочарованным видом. «Только внутри, Жонасито».

Ангус стоял за ничего не подозревающим доктором Драри, глядя на Джона своим бессмертным взглядом. Позади него был гарем окровавленных, безглазых женщин, у которых частично отсутствовали конечности, и один высокий и тощий юноша. Джона поморщился от их проклятых невидящих взглядов.

— Джона.

Джона моргнул и сосредоточил свой взгляд на настоящем — во всяком случае, в такой степени, которую он мог различить.

— Простите. Это их будоражит.

Доктор Драри кивнул, будто было совершенно нормально такое говорить.

— Я понимаю. Я знаю, что ты знаешь, что видишь на самом деле не существующие вещи.

— Умом я понимаю. Но отличить становится всё сложнее и сложнее. Или поверить в правду, когда мои глаза видят что-то другое.

— Это совершенно нормально с твоим расстройством. Я хочу, чтобы ты постарался сосредоточиться на мне. Только на мне. Я и ты в этой комнате — обещаю, это по-настоящему. Возможно, они скажут тебе, что я лгу, если вообще с тобой говорят. Но мне понадобится, чтобы сейчас ты мне поверил. Ты можешь это сделать?

— Я... Я думаю, да. Я никогда раньше не был так напуган, док. У меня такое ощущение, будто я теряю себя.

— Это значит, что мы куда-то движемся, — доктор Драри кивнул, будто действительно понимал, и по какой-то причине Джона почувствовал себя чуть-чуть сильнее.

— Думаю, тебе нужно это выпустить, чтобы отпустить. Джона, ты выбрал меня, значит, доверься мне в этом.

Джона судорожно кивнул, пытаясь сглотнуть, несмотря на железный комок, который будто застрял в его горле. Он насильно отмотал свои внутренние часы примерно на восемнадцать лет назад, а затем полетел. Он видел самого себя, слышал свои слова, но его сознание, его реальность вернулись назад во времени.

— Папа?

Джона был удивлён, увидев отца, который сидел в своём рабочем фургоне на другой стороне улицы. Он не видел этого мужчину несколько месяцев, с тех пор, как его мама получила полную опеку. Он был не до конца уверен, что значит «опека», знал только то, что папа больше с ними не живёт и едва ли навещал их.

Ангус выбрался из фургона и прислонился к нему, скрестив руки на груди. Он поднял подбородок, когда увидел Джона.

— Привет, сынок. Твоя мама дома?

Джона оглянулся обратно на их маленький коттедж. Он не должен был разговаривать с незнакомцами. Но это был не незнакомец, это был папа. И всё же, глубоко внутри у него возникло странное ощущение, от которого хотелось бежать. Мама разрешала ему одному играть во дворе, только при условии, что он никогда не будет разговаривать с незнакомцами и никогда не будет выходить на дорогу, за пределы тротуара.

Она ничего не говорила о разговорах с папой.

— Когда мне было четыре или пять — я не совсем точно помню — меня похитил мой отец. Они с моей мамой развелись примерно за год до этого, и мама недавно подала прошение на полную опеку и наконец выиграла, из-за того факта, что мой отец избивал её, даже после развода. Однажды он просто приехал... Он никогда не проявлял интерес к тому, чтобы меня вернуть, так что мама никогда не предупреждала меня, чтобы я с ним не говорил. Ей удавалось защитить меня от насилия, пока они были женаты — я не помню об этом, но есть медицинские записи и отчёты полиции.

Взгляд Джона метнулся туда, где стоял призрак его матери, наблюдая за ним.

— Ангус убедил меня сходить с ним за мороженым — мама никогда не разрешала мне есть сладкое, так что меня убедить было не сложно — но я помню, что моё на вкус было забавным. Я отключился в кафе и очнулся в фургоне, наверное, через несколько часов. Тогда я не знал, как далеко он проехал до того, как я очнулся — дом, в который он меня отвёз, оказался в Западной Вирджинии — но теперь мы знаем, что его преступления пересекли несколько границ штатов.

Со своего полёта, озадаченный Джона смотрел на то, как Джона-копия говорит лишённым интонации, монотонным голосом. Судя по его эмоциям, он будто бы рассказывал о книге. Парящий-Джона подумал, что забрал все эмоции с собой. В конце концов, это он заново всё переживал.

В фургоне было темно. Ангус был художником, так что в салоне не было задних стёкол. Джона зажался в углу, между металлической стойкой для инструментов и какими-то пластиковыми вёдрами краски. У него болела голова. Она кружилась, всё плыло и пульсировало, пока фургон качался и подскакивал на какой-то дырявой дороге, унося его прочь от дома, от матери, от жизни.

Джона пытался проверить, сколько раз сможет досчитать до шестидесяти, чтобы знать, сколько прошло минут, но цифры смешивались, так что в конце концов он остановился. Через неопределённое количество времени фургон с визгом остановился. Джона прищурился, когда свет прорезал темноту фургона, когда его отец открыл двери.

Ангус схватил его за руку, пытаясь заставить выйти из фургона самостоятельно. Джона обмяк, как макаронина, пытаясь думать о чём-то тяжёлом, хоть и знал, что его огромный, крепкий отец сможет поднять его как пушинку.

— У него появился новый дом — ну, старый ветхий дом, но я его раньше не видел. Когда я не стал выходить из фургона сам, он взял меня на руки и прижал к груди, чтобы я уткнулся лицом в его майку. Если бы я даже подумал закричать в тот момент, то не смог бы. Я едва мог дышать. Я уверен, что если бы на улице были какие-то соседи, казалось бы, что заботливый отец несёт своего спящего ребёнка в дом. В этот момент я действительно думал, что случится что-то плохое. Когда ты такой маленький, тяжело подумать, что твои родители сделают что-нибудь плохое, но я шёл к этой мысли. Я дрожал как лист, зубы стучали, и я не мог перестать плакать. Мой отец ненавидел слёзы. «Прекрати плакать, сынок», — говорил он. Я очень старался, но в итоге стал задыхаться и рыдать сильнее. Он спросил, голоден ли я. Я сказал нет. Он сказал, что отведёт меня вниз, в мою «новую комнату». Тогда я понял, что он не собирается возвращать меня домой. Я спросил про маму, а он посмотрел на меня этим... просто злым взглядом, и я подумал, что он меня ударит, но нет.

Он схватил Джона за запястье. Было больно, но Джона до крови закусил губу, чтобы не закричать вслух. Ангус потащил его вниз по лестнице сомнительной прочности и не переставал тянуть, пока их не поглотила тьма беспокойных теней. Затем Ангус потянул за верёвку одной голой лампочки, освещая подвал.

Пол представлял собой спресованную красную глину, что было распространено на юге. «Потолок» состоял из открытых балок и пыльных, гниющих половых досок. В целом, это была не больше чем дыра в земле, с несколькими хлипкими полками и старой полевой кроватью в углу. Там было несколько щелей, которые вели глубже под фундамент дома, но Джона не хотел представлять, что находится за ними.

— Там твоя кровать, — сказал отец Джона удивительно мягким голосом. — Утром я принесу тебе одежду.

Ангус схватил тощие плечи Джона в свои большие толстые руки и сжал, пока Джона не посмотрел ему в глаза.

— Теперь это твоя комната, сынок... — он никогда не называл Джона по имени. Джона помнил, что отец называл его только «сынок». — Можешь делать здесь что захочешь, но никогда не пытайся подняться без меня наверх, не важно, что ты услышишь.

— Он тебя бил? — спросил доктор Драри со своим отрепетированным выражением беспокойства. Не то чтобы он не был искренним, наверное, он просто слышал много подобного. До сегодняшнего дня.

Парящий-Джона наклонил голову и смотрел на пустое, осунувшееся лицо Джона-копии. Почему никто не замечал, что за этими пустыми глазами ничего нет? Джона-копия несколько раз медленно моргнул, прежде чем его взгляд скользнул к лицу доктора Драри.

— Нет, никогда. Но много раз мне этого хотелось. Так было бы легче для многих людей.

Фасад рухнул, и на неприглядном лице доктора отразился искренний шок.

— Как ты можешь так говорить? Я не могу придумать чего-то худшего, чем насилие человека над собственным ребёнком.

Глаза Джона-копии снова закатились, глядя вдаль.

— Если бы он меня бил, это хотя бы закончилось бы на мне.

— Я не понимаю...

— Доктор Драри, мой отец был серийным убийцей, — в голосе Джона не было никакой интонации, его лицо не выражало никаких эмоций, но тем не менее, по его щекам потекли слёзы. — Ангус Эммануэль Рэдли из Сутенёров-убийц в настоящее время отбывает несколько пожизненных сроков в колонии Хэзелтон. После того, как он меня похитил, я жил в его доме для убийств больше двух лет.

Наконец, психотерапевт забылся и перестал сдерживаться.

— Матерь божья. Этого не может быть...

— О, так и было, док... так и есть. Так что, видите ли, то, что я слышал, нюхал и иногда видел в том доме, не может даже в голову прийти обычному человеку. Любого нормального человека это сведёт с ума, — Джона-копия широко развёл руки, и его губы растянулись в сумасшедшей улыбке, которая у него получалась так хорошо. — И вот, мы здесь.

Доктор временно потерял дар речи. Джона его не винил; едва ли это был его обычный день в кабинете.

— Так вы ещё думаете, что меня можно спасти? Или это всё ген злости?

Доктор Драри на мгновение закрыл глаза, но когда снова открыл, он стал совершенно беспристрастным. Джона должен был отдать мужчине должное, он восстановился быстро. Жаль, что это было не худшее, что Джона мог рассказать.

Доктор сжал губы и постучал пальцами по столу. Казалось, он искал ответ на наполовину серьёзный вопрос Джона.

— Коротко говоря, нет, я не думаю, что зло передаётся с генами. Думаю, такое в итоге оказывается ситуацией «природа-против-воспитания». Я так понимаю, в какой-то момент ты ушёл от отца, потому что я не помню, чтобы слышал в новостях, что у него есть сын... — Драри приподнял брови, глядя на Джона за подтверждением.

— В подвале время шло... иначе. Я понятия не имею, как долго был с ним, но моё лучшее предположение — около двух лет. Мама совершенно отказывалась обсуждать со мной это. Мы Рэдли — мы закапываем такие вещи. Во всяком случае, полиция и СМИ были очень добры к нам, когда разошлась история об убийствах. Им удалось убрать все упоминания обо мне. Маме не так повезло, но было лучше, чем могло бы быть.

— Значит, большую часть своей жизни ты жил с матерью, до тех пор, пока её не госпитализировали, да?

Джона кивнул.

— Тогда на твоей стороне воспитание. Тебя растила мать, которая, я уверен, была не идеальной, но для тебя являлась обычным «нормальным» человеком.

— Да, но он во мне. Я наполовину он. Во мне его кровь. А он чудовище.

— Ладно... Тогда расскажи мне об отце своего отца. Каким он был?

Лицо Джона покраснело. Он должен был знать, что Драри захочет изучить эту часть. Этот парень был ищейкой под прикрытием золотистого ретривера. Джона вздохнул и собрался с мыслями, чтобы ответить.

— Ну, я знал его только в раннем детстве, но, судя по всему, он был хорошим парнем.

— Чем он занимался?

Джона беззвучно хохотнул.

— Это немного иронично. Он был пастором — но не таким, кто озабочен богом и бьёт кулаком по трибуне. Он занимался местной миссионерской работой. Агитацией общества. Он консультировал зависимых, проводил службы в приютах для бездомных, начал реабилитационную программу для освободившихся заключённых... всё в таком роде. Его все любили.

С вялой улыбкой, Джона попытался представить в уме этого мужчину, но мог вспомнить только силуэт и эхо громкого, звучного смеха.

— У него было прозвище «Пастырь» со времён армии, поэтому его все так и называли. Он даже практически не отзывался на имя Реверенд Рэдли. Даже я... я называл его дедушка Пастырь. Во всяком случае, он умер через год или два после того, как я сбежал от Ангуса. Врачи сказали, что это болезнь сердца, но я думаю, может быть, он просто не мог справиться с осознанием, кем стал его сын. Его старое сердце просто не выдержало.

— Ах, значит, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, каким стал Ангус, — рассеянно пробормотал Драри.

— Да, к сожалению.

— Ты никогда не замечал, чтобы Пастырь был склонен к жестокости?

Голова Джона резко поднялась, злость согревала загривок.

— Конечно нет! Пастырь был героем для многих людей.

— Понятно. Позволь спросить вот что, Джона. У тебя есть какая-либо нужда или желание навредить или причинить боль другим людям?

Джона сразу же покачал головой.

— Абсолютно нет. Чёрт, я даже не могу убить паука; ловлю и отпускаю.

Он не стал говорить о том случае, когда с радостью предложил убить отца Кэмерона за то, что тот его ударил. Он не был уверен почему, но чувствовал, что это совсем другое.

— Так я и думал. С таким же успехом у тебя появится антипатия к жестокости, из-за опыта с отцом. И даже если бы дело было не в этом, у тебя есть пример деда. Похоже, не отец привёл его к жестокости, так ведь?

«Я никогда об этом не думал, — подумал парящий-Джона. — Я могу быть анти-Ангусом».

— Наверное, — сказал Джона-копия, не отвечая ни отрицательно, ни положительно.

Со своего высокого места под потолком, Джона увидел какую-то искру. Это была просто вспышка света, вроде хлопушки или фейерверка на День независимости. Вскоре он почувствовал тягу в своём сознании, тающее ощущение в мозге. Он понял, что возвращается в своё тело. Закрыл глаза, а когда снова открыл, он уже сидел напротив доктора Драри.

Драри наклонил голову и смотрел на Джона с напряжённой тщательностью, от которой горели уши.

— С возвращением, Джона.

— Как вы поняли?

Никто никогда не мог понять, когда он улетает.

— После того, как понаблюдаешь за пациентом определённое количество времени, начинаешь распознавать внешние признаки расстройства. А это оно. По какой-то причине — хотя теперь мы знаем, что у тебя есть совершенно понятная причина — ты чувствуешь необходимость выбраться из собственной головы, когда всё становится слишком сложно. Сейчас нам нужно выяснить корень расстройства.

Доктор Драри снял очки, чтобы посмотреть на Джона.

— Никакого неуважения к доктору Кэллоуэй, но я не верю, что у тебя расстройство личности. Я поставлю свою лицензию на то, что причиной твоих симптом является детская травма. Подумай об этом так: внешне ты здоров, и по всем намерениям и целям кажешься нормальным парнем. Так что ты вроде красивой картины, но в сломанной рамке. В тебе есть треснутый барьер между тобой и реальной жизнью, и чтобы ты снова поправился, мы должны найти тебе новую рамку, через которую ты сможешь видеть. Ты вообще понимаешь смысл всего этого?

Джона почесал голову от сумасшедшей метафоры.

— Немного, наверное.

— Хорошо. Я хочу, чтобы во время следующего приёма ты как можно подробнее, насколько захочешь, рассказал, что помнишь с того времени, когда был с отцом.

По спине Джона пробежала дрожь, которую он не мог подавить. Доктор Драри понятия не имел, во что впутался.

— Сэм, знаете, когда ездите по сельским районам, иногда можно увидеть группу грифов, которые клюют в чьём-то дворе, как стая толстых цесарок?

— Эм... ну, конечно, наверное, я видел такое раз или два. А что?

— Когда я прохожу мимо них, я всегда думаю, какого чёрта они там делают? Там во дворе нет никакой мертвечины. Понимаете? Ну, почему они там?

— Ладно.

— А затем я думаю: «Ах да, я помню одну причину». В доме моего отца были такие же, эти уродливые грифы-индейки с красными, морщинистыми головами, всегда скакали по драгоценному газону Ангуса. У всех соседей были курицы, но не у Ангуса. У ангуса были грифы. Хотите знать почему? — Джона не хотел отвечать. — Потому что Ангус удобрял свой газон трупами.

Доктор Драри сжал губы и тяжело сглотнул, с таким видом, будто его может вырвать. Но превосходно сдержался.

— Но как...

— О, боже, поверь мне, Сэм... есть вещи, которые ты не захочешь знать.

***

После разговора с доктором Драри в тот день, Джона пришлось побежать в туалет, где его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Он ушёл с приёма с обещаниями о плане лечения, раз тебе доктор «знал, с чем он имеет дело». Джона заперся в своей комнате и провалился в глубокий сон — что было для него необычно — наполненный кошмарами о крови и горьком на вкус мороженом.

Он проснулся с головокружением, как и много лет назад, когда его отец накачал его наркотиками. Джона простонал и поднял взгляд к потолку. Предположительно, ему шло на пользу то, что он поделился всем этим с Сэмом — с Сэмом, ради бога, потому что после всего этого они могли перейти на «ты» — но Джона чувствовал себя как никогда плохо. Сейчас, когда он был вынужден вернуться в реальность, казалось, что всего вокруг слишком много.

Джона три дня не выходил из комнаты и не ел. Время от времени заходил Рохан, чтобы проверить его показатели и взять анализы, чтобы убедиться, что он всё ещё жив. Каждый раз Рохан угрожал ему гастроназальной трубкой для питания, но раз он всё ещё пил воду, всё было ещё не так плохо. Не то чтобы Джона делал это из упрямости; он поест, когда его перестанет тошнить при каждой мысли о вещах из прошлого, о которых он отказывался думать.

Рохан никогда не приводил Кэмерона с собой на эти маленькие миссии для проверок «признаков жизни». Джона полагал, что их пытаются держать порознь. Это было хорошо. Мир Джона рушился, и он определённо не был готов к компании. Его лицо пылало от стыда. Ему нужно было отвлечься.

Джона потянулся к прикроватной тумбочку и достал свой планшет. Писательство всегда могло захватить его разум и держать демонов под контролем. Открыв свой текстовый редактор, он поднёс палец к клавиатуре и ждал, пока нахлынут слова. Этого не произошло.

Джона даже не мог назвать это творческим кризисом, потому что знал, на чём закончил в каждой из своих работ. Он знал, что должно происходить на каждом повороте, но слова, чтобы описать эти события, просто не приходили ему в голову. Может, он даже не был писателем. Возможно, он был просто сумасшедшим и притворялся, что у него есть карьера, когда на самом деле он создавал только каракули на страницах. Мог ли он назвать себя писателем, когда не написал ни слова с тех пор, как вернулся в Ривербенд?

Казалось, Джона переживал собственный кризис среднего возраста.

Он не был уверен, над какой книгой собирается работать, но его разум был совершенно пустым, если не считать воспоминаний о детстве и мучениях Ангуса. Внезапно, необходимость увидеть Кэмерона, облегчить душу, стала такой острой, что Джона казалось, что его разрывает пополам. Но как только события его жизни вошли в стены кабинета Драри, они стали реальными. Будет намного тяжелее списать их на психические иллюзии. Они смогут свободно мучить его до конца жизни.

Но на самом деле, что это была за жизнь — оставаться в их рабстве в полном одиночестве. Он не жил, так что терять было нечего...

Его мысли прервались открывшейся снаружи дверью. Она распахнулась и отскочила от стены так сильно, что его картины с барахолки задрожали. Кэмерон залетел в комнату, закрыл дверь, а затем прижался к ней спиной, с широко открытыми глазами и растрёпанный. У него был выходной, что вызвало воспоминание о том, когда он в прошлый раз приходил в комнату Джона в свой выходной. Джона казалось, что он покраснел ещё сильнее.

— Ты снова меня избегаешь, — сказал Кэмерон, глядя на Джона отчаянным взглядом, который совпадал с его собственными эмоциями.

Какого чёрта они так отчаянно боролись с тем, что происходило между ними? Если бы не Кэмерон, Джона никогда бы не открыл ворота в своё прошлое. Хоть результат не пошёл на пользу его психике, даже он мог сказать, что это первый шаг к выздоровлению. Очевидно, он испытывал глубокие чувства к Кэму, которые даже не укладывались у него в голове, но подсознание всё знало... так почему они так сильно старались держаться порознь?

— Я не избегаю, — прохрипел Джона. — Правда.

Кэм посмотрел на него с сомнением, но его поднятые к ушам плечи опустились на несколько дюймов.

— Я... Я рассказал Драри то, что рассказал тебе. И ещё немного. Не буду врать, это по большей части вывернуло меня наизнанку и... С тех пор у меня были тяжёлые времена. Не то чтобы я избегал тебя, я избегал всего. Мне... мне... тяжело позволить другим людям видеть меня таким.

Лицо Кэмерона сморщилось, и он наклонился к Джона, сжимая и разжимая руки, как котёнок, разминающий живот матери. Он понял, что делает, и сунул виновные конечности в карманы. Он неловко переминался с ноги на ногу, будто не был уверен, что должен — или что разрешено — делать.

Джона сел, намереваясь подойти к Кэму, но как только поднялся на ноги, у него закружилась голова от силы гравитации и нехватки еды. Он плюхнулся обратно на подушки и вздохнул.

— Иди сюда, — сказал он, хлопая по матрасу рядом с собой.

Кэмерон подходил болезненно медленными шагами, пока он встал рядом с кроватью Джона. Затем опустился на кровать, так осторожно, будто держал в руках птенца. Пальцы на руках и ногах Джона начало покалывать, а затем они онемели.

Первоначальный шок от раскрепощения в кабинете Драри проходил, а вместе с ним исчезал и якорь. Сознание снова улетало, тянуло за свои оковы, желая освобождения. Джона был в ужасе от онемения, поднимающегося по его рукам и ногам — как бы тяжело ни было оставаться в себе и сталкиваться с правдой, он не хотел больше улетать. Он хотел снова быть частью мира.

Ему нужен был новый якорь — что-то, что задержит его в реальности достаточно надолго, чтобы закончить работу с доктором, как бы это ни повернулось. Ему нужно было почувствовать реальность. Он поднял взгляд на возвышающегося над ним Кэмерона, его мягкие голубые глаза были наполнены беспокойством и чем-то совершенно другим — чем-то, что нелегко былораспознать... но Джона решил, что ему это нравится.

Собрав ту малую энергию, которая у него осталась, Джона дёрнулся вперёд и сжал пальцами майку Кэма, притягивая его вниз, пока он не оказался практически сверху. С губ Кэмерона сорвался удивлённый вздох, когда они соприкоснулись грудью, и он яро покраснел.

— Ох, эм... Прости... — запинаясь произнёс он. Он был таким растерянным, что Джона почти рассмеялся. Почти. Но у Джона были другие мысли о том, что он хотел сделать с этими губами.

Он выпутал пальцы из майки Кэмерона и схватился обеими руками за его краснеющее лицо.

— Я постоянно думал об этом с прошлого раза, — хрипло произнёс он. Без дальнейших комментариев, он притянул лицо Кэмерона к своему и захватил его губы в яростном поцелуе.

Их первый поцелуй был успокаивающим, но это было что-то совершенно другое. С каждым соприкосновением их языков, Джона чувствовал, как онемение отступает. Он был жив. Он был живым, дышащим человеком, а не призраком, и от этого кружилась голова. Он обвил руками плечи Кэма и использовал весь собственного тела, чтобы перевернуться.

Глаза Кэмерона расширились, когда он упал головой на подушки, явно удивлённый внезапным проявлением агрессии. Удивлённый, но не без возбуждения. Джона чувствовал, как доказательство этого упирается ему в бедро. Его губы изогнулись в хищной улыбке, и он опустился для очередного быстрого и грязного поцелуя.

Кэмерон простонал ему в губы, но быстро повернул голову, чтобы прошептать Джона на ухо:

— Мы не должны этого делать. Ты не представляешь, как сильно я этого хочу... но мы не должны.

Джона проигнорировал его, пользуясь возможностью атаковать его шею, кусая и посасывая чувствительную кожу под его челюстью, где стучал пульс.

— Я знаю. Знаю, что не должны, но мне это нужно. Я даже не могу сказать... просто... поцелуй меня, Кэмерон.

Напряжение его тела увеличилось на несколько отметок, прежде чем он полностью расслабился — сдался. Джона вздрогнул, когда горячие ладони Кэмерона коснулись его спины. Он даже не заметил, что его майка задралась во время переворота. Это было помехой — или преимуществом — для требуемой потери одежды.

Мягкие губы Кэмерона захватили его губы в поцелуе, который был решительно слаще того, что начал Джона, из-за чего его сердце начало пульсировать вместе с его членом. Это было так идеально, но не то, в чём он нуждался.

Джона оторвался от губ Кэмерона, по пути посасывая его язык, а затем снова переместился к его шее. Тело под ним невольно дёрнулось вверх, и Джона усмехнулся между поцелуями и укусами. Он не был сумасшедшим, не в этом плане. Кэм тоже хотел его. Кто-то наконец-то захотел.

Поставив колено между бёдер Кэмерона, Джона предоставил ему немного давления, о которое можно потереться. Это вытянуло из глубины горла Кэма долгий, низкий стон.

— Шшш, любимый, — прошептал Джона. — Это нарушение правил, а ты напрашиваешься на то, чтобы нас поймали. Я, к примеру, не хочу, чтобы меня закрыли под замок.

Кэмерон кивнул ему, затыкая рот кулаком, пока Джона посасывал впадинку его горла. Джона протиснул свои руки между ними и начал расстёгивать молнию на джинсах Кэма. Он не мог дождаться, когда доберётся до того, что внутри.

— О боже, — прошептал Кэм, убирая руки со спины Джона и скользя под пояс его мешковатых штанов, направляясь к заднице.

Джона был так готов к этому, что чуть не расплакался. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то прикасался к нему, ещё больше с тех пор, как это происходило не в медицинской холодной манере. Больше всего ему хотелось насладиться временем с Кэмом, но он знал, что чем дольше это будет продолжаться, тем больше вероятность, что их поймают.

Он отчаянно расстегнул джинсы Кэма и положил руку на тёплую, твёрдую плоть его члена, поверх боксеров. Они одновременно простонали, но звук быстро прервался хлопком двери. Они оба подскочили, но, к счастью, не отодвинулись друг от друга, потому что выглядели не особо прилично.

Вместо этого они медленно повернули головы к двери и увидели возвышающегося, разозлённого Рохана.

— Кэмерон, — произнёс он слишком низким и пугающе спокойным голосом. — Поправься и убирайся к чертям из этой комнаты. Иди домой. В понедельник первым делом мы все сядем с докторами и выясним, что делать с этой ситуацией.

Кэмерон молча моргнул, глядя на него, будто слова не до конца проникали через дымку похоти. Он поднял взгляд на Джона, с замешательством в глазах.

— Сейчас же!

Они оба подскочили от крика. Джона сел, эффективно перекрывая обзор Рохану, чтобы Кэм мог застегнуться. Он выдернул одну из подушек из-под головы Кэмерона и прикрыл ею пах. Кэмерон неохотно слез с кровати и бросил один последний тоскливый взгляд на Джона, прежде чем выйти из комнаты. Он опустил голову, как побитый щенок, и не смел смотреть на Рохана.

Как только они остались одни, Рохан посмотрел на Джона и покачал головой. Он даже не казался злым, просто разочарованным, что почему-то было хуже.

— Чёрт возьми, Джои... какого чёрта ты делаешь?

Джона закрыл глаза и прикусил губу, чтобы не расплакаться. Чёрт, он уже скучал по прикосновениям Кэмерона. Без них он чувствовал себя безжизненным.

— Я не знаю, здоровяк.

Глава 15

Неловкая тишина липла к поверхности комнаты как холодная патока. Кэмерон оглядел маленький, пустой зал для собраний и содрогнулся. Наверное, его отправят в тюрьму. Их с Джона привели для встречи со всеми докторами, чтобы поговорить об их «ситуации»... что наверняка означало, что Кэма выгонят из программы. На удивление, он не сожалел ни об одном мгновении, проведённом с Джона. Ему просто хотелось, чтобы это время не заканчивалось.

Рядом с ним, Джона нервно суетился и продолжал оглядывать комнату, будто чувствуя невидимых наблюдателей. Чёрт, наверное, так и было. Кто мог действительно сказать, где реальность, а где нет? Джона намеренно не смотрел на других присутствующих в комнате людей. Кэмерон действовал иначе — он встретился со взглядами каждого мрачного лица. К докторам Шелдону, Кэллоуэй и Драри присоединились Рохан и ещё один мужчина, которого он не узнавал. Ему не было стыдно... скорее, он смирился.

Шелдон прочистил горло и сел прямо. Каким-то образом ему удавалось делать так, чтобы металлический складной стул казался троном.

— Рохан проинформировал нас о небольшой ситуации в отношении вас обоих...

Джона бросил обвиняющий взгляд на Рохана. Здоровяк пожал плечами, но выглядел раскаивающимся.

— Прости, Босс, это нельзя было проигнорировать.

Шелдон продолжал, будто Рохан и не говорил. Он кивнул на незнакомого мужчину, который сидел справа от него.

— Это Арло Уильямс, юрист. Я пригласил его сюда, чтобы убедиться, что защищены и права больницы, и ваши. Это потенциально катастрофическая проблема, но мы можем сдержать урон, если задавим эту проблему в зародыше.

Он повернулся на своём троне, чтобы смерить Кэмерона критическим взглядом.

— Кэмерон, ты уже должен знать, что как сотрудник Ривербенда ты находишься во главе над нашими постояльцами, так ведь?

— Да, но...

Шелдон поднял руку, и Кэмерон закрыл рот.

— Тогда ты наверняка знаешь, в какую ситуацию поставил нас в отношении ответственности? Если бы мистер Рэдли был крайне увлечён судебными разбирательствами, то мог бы уже владеть этим зданием...

— Я бы никогда... — начал Джона.

— Ну же, Шелдон, пока нет необходимости говорить об этом... — прервал Арло Уильямс, покрывшись глубоким оттенком румянца. — Никто ничего не говорил о суде. Мы просто разговариваем, верно?

Шелдон нахмурился и поправил свой галстук, хоть тот уже был завязан идеально.

— Конечно, я извиняюсь.

Драри прочистил горло и заговорил.

— Прежде всего, думаю, нам нужно установить, с чем мы имеем дело. Джона, ты чувствуешь, что тебя принуждали или заставляли каким-то образом вступать в физический контакт с мистером Фоксом?

— Конечно нет! Мы... друзья, — вяло ответил Джона. Кэмерон знал, что ему трудно придумать описание их уникальным отношениям. — Всё, что произошло, было совершенно взаимно, и я сделал бы это снова.

— Конечно, сделал бы, — гаркнула Кэллоуэй, обращаясь скорее к другим докторам, чем к Кэму или Джона. — Он не отличит правильное от неправильного или настоящее от притворного. Он сделает что угодно, что будет приятно в этот момент. Классическое шизотипическое ра...

— Хватит! — рявкнул Шелдон. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать свои различные диагнозы пациента. Мы здесь для разговора об отношениях между мистером Рэдли и мистером Фоксом. Важнее то, что этому нельзя продолжаться.

Шелдон бросил сердитый взгляд на Кэмерона.

— Мистер Фокс, я был готов отправить вас обратно под государственный надзор, но Рохан заступился за вас. Он убедил меня дать вам ещё один шанс. Вам будут запрещены абсолютно любые контакты с мистером Рэдли, в любой форме. Несоблюдение этих условий отправит вас обратно в суд, что вероятнее всего означает тюрьму.

Внутри Кэмерона поднялась ярость. Он понимал неприемлемость ситуации, но всякое бывает. Отношения и связи формируются в самых странных местах. Он не мог отпустить Джона.

— Я не могу это принять, — сказал он. — Я сяду в тюрьму, если придётся, но не могу больше не видеться с Джона.

— Ну, в таком случае, полагаю, у нас нет другого выбора, кроме как...

— Нет, — тихо произнёс Джона, ошеломляя присутствующих до тишины. Он посмотрел на Кэмерона умоляющими глазами, полными слёз. — Я не могу позволить тебе это сделать, Кэмерон. Я не стою этого.

Рохан перебил его ответом, который вертелся на языке Кэмерона.

— Это... наказание касается только больницы, верно? — он обратился к мистеру Уильямсу.

Уильямс поправил очки на своём носу.

— Ну, да. Наше влияние распространяется только на то время, когда мистер Рэдли является пациентом Ривербенда, а мистер Фокс — работником. Что происходит после этого, ну, это не наше дело.

— Вот так, парни, — сказал Рохан, переводя взгляд между ними двумя. — Джона, тебе нужно брать тебя в руки и делать то, что нужно для выздоровления — или хотя бы для того, чтобы функционировать, потому что я знаю, что ты это можешь. Кэмерон, тебе нужно отработать своё наказание и не наживать проблем. Если вы оба так много значите друг для друга, что бы это ни было, чувства останутся, когда всё будет закончено, да?

Кэмерон обменялся болезненным взглядом с Джона. Рохан был прав. Это был единственный способ обойти ситуацию, чтобы они оба остались целыми.

— Да... хорошо. Я останусь и буду держаться подальше от него. Но вам, ребята, лучше делать свою работу и помочь ему.

С этой последней фразой, он встал и сделал пару шагов к двери, прежде чем заметил, что все смотрят на него.

— Нам нужно было обсудить что-то ещё? — едким тоном спросил он.

Шелдон нахмурился, но не стал ругаться.

— Нет, ты можешь идти. И я серьёзно, Кэмерон. Никаких контактов.

— Да я понял, — сказал он, не оглядываясь. Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Если бы он позволил себе ещё один последний раз посмотреть на Джона, его решительность исправилась бы, и он гнил бы в тюрьме.

***

Кэмерон ворвался в свою квартиру, прошёл прямиком к кровати и упал лицом вниз на матрас. Пушистый плед впитывал слёзы, которые текли из его глаз. Он пытался сказать себе, что всё будет в порядке. Отрабатывать наказание оставалось не так долго. Он мог справиться, мог подождать. Но переживал он не об этом. Как много времени понадобится Джона, чтобы поправиться... Сможет ли он поправиться?

Как только эта мысль пробралась в его мозг, Кэмерона охватило чувство вины. Ему было стыдно за то, что он превратил восстановление Джона в историю о себе. По крайней мере, он не был в тюрьме. Они всё равно оба будут в Ривербенде, двигаясь по одной орбите, только никогда не пересекаясь. Это было лучше, чем расстояние в несколько сотен миль и несколько футов цемента.

Ему нужно было хорошенько выспаться. Кэмерон сел и несколько раз ударил кулаком в подушку, прежде чем снова рухнуть. Его дыхание только начало восстанавливаться, когда телефон начал реветь песню группы «Стикс». Боже, это был новый рингтон, который выбрал для себя Майло. Кэмерон серьёзно думал проигнорировать это, но если брат нуждался в нём, он должен был быть рядом.

— Да? — рявкнул он в трубку, не открывая глаз.

С другого конца провода раздался резкий вдох, а затем:

— Ч-Чаудер?

— Прости, брат, сейчас не лучшее время. Ты можешь перезвонить?

Мгновение висела тишина, прежде чем Майло ответил.

— Эм, это вроде как важно, но я быстро.

— Ладно, что происходит?

— Мы наконец-то сделали это. Мы воспользовались советом Эрика и попросили папу уйти с должности менеджера.

— Что вы сделали? Подожди, что за Эрик? Ах да, певец. Я не слышал, чтобы ты часто называл его по имени. Так кто вы теперь?

Майло хохотнул от речи Кэмерона, терпеливо ожидая, пока он закончит, прежде чем объяснять.

— Да, певец. Помнишь, я рассказывал тебе, что он поднимал правильные темы о том, что папа управляет нами — что он объявляет концерты, не обсуждая это с нами, выбирает все песни для наших записей, и что все деньги проходят через него?

— Да...

— Ну, мы с братом и сёстрами получше следили за его деятельностью, и Эрик был прав. В дополнение ко всему этому, есть возможность, что он скрывает доходы. Я не хочу думать так об отце, но некоторые вещи не сходятся с тем, что мы видим. Так что у нас прошло «семейное собрание», и мы сказали ему, что хотим менеджера со стороны. Пока этим занимается Эрик, потому что он не член семьи.

— Господи... ого. Как папа это воспринял? — спросил Кэмерон, его пальцы сжали телефон с нервозностью от сочувствия.

— Ох, чувак, он совсем свихнулся, угрожал нам адвокатами и всяким дерьмом. Я удивлён, что он тебе не позвонил, не попытался затащить тебя на свою сторону, пока ты не услышал всё от нас.

— Нет, у меня всё тихо. Так вы уверены насчёт этого, ребята?

— Определённо. Я не говорю, что мы собираемся отстранить его полностью, но на худой конец, это может его припугнуть. Знаешь, раз сейчас всё контролируем мы... наверное, ты мог бы вернуться, если хочешь.

Кэмерон был удивлён, что не почувствовал ни капли соблазна.

— Нет, спасибо, брат. У меня всё хорошо, честно. Я наконец понял, что жизнь никогда не была такой, как я хотел.

— Я тебя услышал, приятель. Я рад, что ты во всём разбираешься, — сказал Майло, с искренностью в голосе.

— Ты будешь в порядке? Похоже, у вас большие перемены.

— Да, я думаю, всё будет в порядке. У меня будто наконец-то появилась надежда.

— Я знаю, дружище. У меня тоже, — ответил Кэмерон, думая о чём-то совершенно другом.

— А?

— Не бери в голову.

***

Пока Кэмерон сидел за столом напротив слегка пухлого, слегка лысеющего доктора Драри, его негодование разрасталось и растекалось, как капля чернил в стакане воды. Он не видел Джона пару недель. Он переживал, он был на грани и злился на весь Ривербенд. Ему всю жизнь отказывались в том, что делало его счастливым, и вот, всё это повторялось снова.

Он скрестил руки на груди, раскинувшись в широком кресле, и смотрел ровным сердитым взглядом на доктора. Драри не дрогнул. Он просто пролистал какие-то бумаги и мягко улыбнулся Кэмерону.

— Здравствуй, Кэмерон. Уверен, ты уже знаешь, что Ривербенд довольно уникальная организация, где мы, как группа, устраиваем совместную практику. Все пациенты меняются между тремя докторами, так как это обеспечивает разные стороны лечения, и как коллеги мы предлагаем друг другу различные диагнозы.

— Я слышал, — сухо произнёс Кэм.

— Из-за чрезмерной занятости, ты пока встречался только с доктором Шелдоном, так что я рад сегодня пообщаться с тобой один на один.

Кэмерон просто смотрел в ответ и ничего не говорил.

— Ты злишься, — заявил Драри с равнодушным лицом.

Первым инстинктом Кэмерона было ответить резкой фразой, но он знал, что дело в его настроении. Он был не таким парнем, не совсем.

— Я злюсь, да.

— Я рискну предположить, что это имеет какое-то отношение к ситуации между тобой и мистером Рэдли.

— Между мной и Джона нет никакой ситуации. Вы всем в этом убедились, не так ли?

Вот и сдержал свою резкость.

— Уверен, ты можешь оценить деликатность позиции, в которой мы оказались.

Кэм вздохнул и провёл рукой по своему лицу.

— Конечно, могу. Я просто... Я всю жизнь подавлял эту часть себя, показывая миру только долю того, кем являюсь на самом деле — и это был не совсем мой выбор. Я наконец сделал этот шаг, чтобы совершить «каминг-аут» и прекратить прятаться, и мне говорят, что я должен держаться подальше от того, чего — кого — я действительно хочу. Вы должны понять, это невероятно раздражает.

— Я понимаю, — доктор Драри сделал глубокий вдох и сложил руки на своём столе. — Я читал твоё личное дело. Доктор Шелдон уверен, что депрессия может быть вызвана твоим злоупотреблением алкоголя. Я верю, что ту работу, которую тебе нужно сделать здесь, тебе придётся делать самостоятельно. Я понимаю, что ждать тяжело, и знаю, что ты видишь это как отказ в том, чего ты хочешь, но я действительно уверен, что тебе нужно разобраться с несколькими вещами, прежде чем вступать с кем-либо в отношения, не учитывая статус мистера Рэдли как пациента. Ты сам сказал, что очень долго подавлял свои истинные чувства, и я уверен, что тебе нужно найти себя — за гранью семьи, карьеры, за гранью Джона или любого другого друга или любовника, который может у тебя быть. Тебе нужно посидеть одному и найти комфорт в собственном теле — если ты научишься быть счастливым, когда нет ничего, кроме тебя, тогда ты будешь готов к большему.

Кэмерон втянул воздух. То, что говорил доктор Драри, звучало тяжело, и поэтому Кэмерон знал, что этот мужчина прав. Как бы ему ни хотелось находиться в компании Джона, он знал, что должен разобраться в себе. Чёрт, он даже не знал, чем будет зарабатывать на жизнь после Ривербенда. Он не знал, с чего начать. Было страшно, было одиноко, но Кэмерон знал, что какое-то время должен пройти один.

— Так с чего мы начнём?

— Думаю, тебе нужно рассказать мне о дне аварии.

Глава 16

— Почта!

Джона поднял взгляд от своего планшета, чтобы в замешательстве посмотреть на сияющее лицо Уитни.

— Что, мне?

— Да, ты наконец получил письмо, — сказала она.

Они оба знали, что Джона никогда не получал писем, находясь в Ривербенде. Пока он часто сюда приезжал, с тех пор, как купил свой дом, у него не было причин перенаправлять свою почту в больницу. Мисс Шелби дала бы ему знать, если бы было что-то важное.

— Это странно. От кого оно?

Уитни опустила взгляд на конверт персикового цвета и пожала плечами.

— Адрес отправителя — Эшвилль. Кто-то по имени мисс Ванда Бишоп. Звучит знакомо?

Джона нахмурился, забирая у неё письмо.

— Ни капли. Может, она одна из старых маминых подруг. Я не узнаю. Спасибо, Уит.

— Не за что, парень. Дай мне знать, если получишь какие-нибудь сочные сплетни.

— Само собой, — ответил он, подмигнув, в то время как Уитни вышла из его комнаты и закрыла дверь.

Глядя на письмо, Джона отметил аккуратный, петельчатый почерк и синие чернила. Он поднёс конверт к носу и, кажется, уловил нотку цветочного парфюма. Он определённо не знал, кто такая мисс Ванда Бишоп, но она, похоже, очень пыталась сделать письмо дружелюбным на вид.

— Какого чёрта? — произнёс он вслух и сунул палец под угол запечатанной стороны конверта. Джона никогда не поймёт, кто эта загадочная женщина, пока не прочитает письмо. Во всяком случае, что худшее могло произойти?

Он открыл конверт одним движением пальца и достал несколько страниц скрученной бумаги, явно вырванной из блокнота на спирали. К сожалению, он прочитал обращение раньше, чем понял, что не только бумага не соответствует конверту, но и почерк не похож на почерк мисс Бишоп.

«Привет, сынок. Это твой папа».

Джона покачал головой, стряхивая собирающийся в голове ураган. Он не должен был это читать, но откуда он знал? А теперь не мог отвести взгляд. Он попался на крючок, как форель из реки, попав в руки профессионального рыболова. Он. Не мог. Отвести. Взгляд.

— Не читай... — прошипело ему спектральное изображение Онор. Джона знал, что она права. Прочитав слова Ангуса, он себя похоронит. Но он был загипнотизирован этими пятью маленькими словами. На почте из тюрьмы должен стоять штамп Исправительной колонии Западной Вирджинии, чтобы получатель знал, во что ввязывается. Очевидно, Ангус обошёл эту деталь.

Страшнее всего было то, что Ангус прислал письмо напрямую в Ривербенд. Он знал адрес Джона, потому что Джона жил в старом доме своей матери, но тот факт, что письмо пришло в больницу, означало только одно — Ангус следил за передвижениями своего сына. У Джона потемнело в глазах, осталась только узкая полоска света, сосредоточенная на этих словах, которые он прочитал снова.

«Привет, сынок. Это твой папа».

Не в силах остановиться, Джона читал дальше, сжимая письмо согнувшимися, одеревенелыми пальцами.

«Прости за все эти уловки. Я знал, что если ты получишь письмо из Хэзелтона, то никогда его не прочтёшь, так что я отправил его своей подруге Ванде и попросил вложить в один из её конвертов. Надеюсь, ты понимаешь. Мне нужно было дать тебе знать, что я думаю о тебе».

У Джона вырвался испуганный, разбитый всхлип.

«У меня всё идёт хорошо. Знаю, меня планировали отправить на тот свет, но, видишь ли, у меня есть план. Я здесь веду себя как идеальный гражданин, говорю им всем то, что они хотят услышать. Я раскаялся! Увидел ошибки в своих действиях! Даже нашёл Иисуса. Я признался во всех своих грехах и сказал, как мне жаль, а мне рассказали всё о прощении и жизни после смерти. К чёрту это, я ещё не закончил с этой жизнью! Но я сделаю то, что должен, чтобы получить пароль. Я ещё не слышал никакой шумихи об этом, но знаю, что в конец концов всё будет. Тюрьмы везде слишком переполнены. Через какое-то время всегда выгоняют тех, кто хорошо себя ведёт.

В любом случае, на самом деле я пишу для того, чтобы сказать, что прощаю тебя, сын. Я знаю, что ты не хотел сжигать мой дом. Я знаю, что ты не хотел, чтобы меня поймали, или чтобы у меня забрали моих девочек. Я просто хотел, чтобы ты знал, что я не держу обиду. Когда я выберусь отсюда, мы снова будем вместе. Ты и я, сынок».

То малое зрение, которое оставалось у Джона, начало исчезать, тьма стала туманной дымкой по краям, из воображаемых трещин в стенах появлялись щупальца. Сильно дрожа, Джона сжал письмо крепче, пока оно не начало рваться под его пальцами.

«Мы снова будем вместе».

Он представил красное, заплывшее лицо Ангуса, вспомнил, с какой грубостью мужчина хватал его и толкал, думал, как тот смотрел ему в глаза, когда был близок к убийству. В жилах Джона стыла кровь. Он не хотел больше видеть Ангуса. Этот мужчина должен был умереть в тюрьме уже тысячу раз.

«Ты и я, сынок».

Его сознание пробил пронзительный вой, который скакал по его мозгу, прежде чем Джона понял, что сам является источником этого звука. Он не мог снова встретиться с этим мужчиной. Джона упал на колени, уронив забытое письмо на пол. Он кричал.

Он кричал и кричал, пока что-то не вырвалось из его горла, и он больше не мог выдавить из сухих губ ни звука. И всё же, он продолжал жуткую, молчаливую пантомиму крика, пока полностью не отключился.

***

Зрение возвращалось к нему вспышками треугольников света, будто над головой медленно крутились лопасти вертолёта. Джона не мог найти смысл в этих вспышках, не в силах был сосредоточить взгляд. У него было ощущение, что он лежал ровно, но ещё каким-то образом двигался. Мимо его лица ритмично пролетали полоски, пока в итоге не превратились в потолочную плитку, затем во флюоресцентные лампы, затем в мутные лица.

Он пытался заговорить, но во рту было так сухо, будто дёсны и язык превратились в бесполезные куски плоти. Он не мог делать ничего, кроме как стонать. Где он? Он знал, что потерял сознание, но это не объясняло, почему его мозг одурманен и будто набит ватой.

Вокруг него бормотали голоса, но Джона пришлось сильно сосредоточиться, чтобы уловить смысл слов.

— ...начинает приходить в себя, доктор, — произнёс женский голос.

Все движения резко прекратились, и одно из размытых лиц стало намного ближе к нему, превращаясь в то, что он наконец смог различить. Кэллоуэй.

Джона знал, что никому в Ривербенде не разрешат навредить ему, но инстинктивная реакция на эту женщину у Джона всегда была невольной. Он начал суетиться, и напрасность этого заставила его понять, что он связан, скорее всего привязан ремнями к каталке, что объясняло движение потолка.

Лицо Кэллоуэй наклонилось ближе к нему, и Джона наконец смог различить её черты. Она пыталась одобряюще улыбнуться, её тонкие губы растянулись, открывая неестественно белые зубы, как у легендарного Чеширского кота. Её белые волосы были зачёсаны в крепкий хвост, что растягивало и искажало черты её лица, и казалось, будто её бледная кожа натянута на скелет.

Джона содрогнулся. Он снова попытался спросить, что происходит, но его язык торчал во рту как разбухшая колбаса и словно приклеился к нёбу. Джона ничего не мог сделать, кроме как лежать и слушать.

— А, вот и ты, — сказала доктор Кэллоуэй. — Боюсь, ты потерял сознание, а когда пришёл в себя, стал истеричным и грубо отбивался. Нам пришлось тебя успокоить, ради твоей же безопасности, как и указано в твоём распоряжении. Наверное, ты всё ещё чувствуешь эффект седативных лекарств.

Боже. Он должен был изменить своё распоряжение, исключая всех докторов, кроме Драри. Он не думал, что Кэллоуэй нарушит полномочия — в конце концов, ей нужно было сохранять лицензию — но это не значило, что её волнуют интересы Джона. Он перевёл взгляд на её лицо и расширил глаза, пытаясь передать своё здравие, хоть и не мог говорить.

— Меня беспокоит твоя реакция на письмо от отца...

Джона тревожно вдохнул.

— Да, мы нашли письмо, когда ты рухнул. Боюсь, когнитивная терапия просто не оказывает на тебя желаемого эффекта, особенно, раз ты отказался дополнить её лекарствами. Я знаю, что насильное успокоение лекарствами — это последнее, чего ты хочешь, но в свете этого открытия насчёт твоего отца, что-то нужно предпринять, пока никто не пострадал. С твоего разрешения, я хотела бы попробовать новый курс лечения — электросудорожную терапию.

Джона думал над этим, пока Кэллоуэй с ожиданием наблюдала. Джона раздумывал над ЭСТ в субъективном смысле — скорее в перспективе «когда-нибудь», а не «сделать это прямо сейчас» — но если это сможет прояснить его голову без лекарств, то стоило попробовать. В словах стервы был смысл; что-то нужно было сделать. Он кивнул ей и прохрипел тихое «да».

Джона понял, что каталка остановилась. Но он по-прежнему видел плитку на потолке и прямоугольные светильники. Давление на его пояснице исчезло, и окружающий мир снова пошатнулся. Его переместили на другую поверхность, всё ещё в лежачем положении.

— Хорошо, доктор Арнольд, принесите метогекситал, пожалуйста.

Джона нахмурился, насколько мог, потому что не узнавал имя доктора. Он думал, что знает всех психиатров Ривербенда. Тёплое, покалывающее ощущение охватило его руку и распространилось по плечу и остальному телу. Его веки стали тяжёлыми. Наблюдая, как на его лицо опускается пластмассовая маска, Джона подумал одну последнюю краткую мысль — он забыл, что эта процедура делается под анестезией.

Реальность исчезла, и Джона снова улетел. Его веки потяжелели. Он не хотел этого. Сон был его чистилищем; это был острый край пытки. Лица таились в тенях его сознания — Ангус, мать, безглазые девушки, даже сам Джона из детства. Его внутреннее зрение содрогалось и гремело, и лица медленно разбивались, кусочки перемещались и складывались в плохую имитацию Пикассо. Затем, он стал видеть только темноту.

***

Когда очнулся, Джона снова был в своей комнате. Голые стены успокаивали его гудящий мозг. Он чувствовал себя странно и легко, но не отстранённо, как обычно. Просто легко. Он моргнул сухими глазами, с собравшейся в уголках корочкой, пока не сосредоточился на фигуре, сидящей в углу комнаты. Доктор Драри.

Джона наклонил голову, отчего всё закружилось слишком сильно.

— Значит... ЭСТ, а?

Драри резко сел, будто дремал или задумался, и наклонился вперёд, опираясь локтями на колени.

— Да. Мне жаль, что я не был там рядом с тобой, но я полностью согласен с решением, которые приняли вы с доктором Кэллоуэй. Мы должны были прервать твои галлюцинации и маниакальные мысли.

— А я, ну, забуду, кто я и всё такое?

— Сомневаюсь. Эффективность электросудорожной терапии была доказана примерно в семидесяти пяти процентах случаев сильной депрессии и других расстройств настроения. Побочные эффекты в целом незначительные — головные боли, лёгкая туманность, временами замешательство или проблемы с осознанием новой информации. Есть лёгкий риск ретроградной амнезии, о которой ты говоришь, но ты не находишься в зоне высокого риска для этого. С этим мы разберёмся, если до этого дойдёт.

— Ты думаешь, это поможет?

— Ну... как ты себя чувствуешь?

Задумавшись, Джона проверил себя. Первым делом он заметил, что находится полностью в себе. Он не был обычным наблюдателем; он был привязан к своему телу. Это не было огромной переменой, но хоть что-то изменилось после лечения. Обычные призраки не показывали своих лиц, а приходили и уходили сквозь его жизнь как рабочие-мигранты.

— У меня болит голова, — всё, чем он поначалу поделился с доктором Драри.

— Это нормально, — сказал он. — Я выпишу тебе что-нибудь обезболивающее. Это совершенно нормально, если ты не заметишь никаких мгновенных перемен. Требуется несколько повторных процедур, чтобы начали проявляться улучшения. Первая процедура разрушает цикл твоего психоза, перезапускает мозг, выражаясь простым языком.

Джона кивнул, заинтригованный.

— Ты считаешь, что мне следует сделать это снова.

— Я считаю, что это может пойти на пользу кому-то в твоём состоянии, да. Учитывая, что ты рассказал мне о своём отце и о том, что произошло с тобой в детстве, я мог построить гипотезы о твоих сопутствующих диагнозах.

— И?

— Я уверен, что в результате серьёзной детской травмы у тебя развилось острое стрессовое расстройство, которое, в простой терминологии, является крайне агрессивной формой ПТСР. Цикличные психические припадки, которые с тобой происходят, когда ты дважды в ход сдаёшься в Ривербенд, являются результатом кратковременного психотического расстройства, вызванного острым стрессом.

Хмм. Джона думал, что наверняка сошёл с ума безвозвратно, но эти вещи звучали не так плохо. Казалось, будто они... поддаются лечению.

— Есть много результативных расстройств, которые определяют как симптомы, вроде твоей тревоги, агорафобии и ОКР (прим. обсессивно-компульсивнoе расстройство). Уверен, это решится само собой, когда мы разберёмся с основной проблемой. Ты не псих, ты не шизофреник, ты просто сильно травмирован и слишком долго жил без лечения.

— Ты уверен, что ЭСТ может помочь?

— Да, уверен. Ты будешь проходить через это пару раз в неделю, и мы будем производить переоценку каждые три недели или около того, чтобы увидеть твой прогресс. На самом деле, в паре с лёгкими лекарствами, ты можешь делать это амбулаторно, — доктор Драри многозначительно посмотрел на Джона. Этот взгляд говорил громко. Он кричал: «Трус».

— Док, ты же знаешь, как я отношусь к лекарствам.

— Знаю, и так как это подсознательная реакция на воспоминания о том, как отец накачал тебя наркотиком, это становится симптомом. Думаю, мы можем над этим поработать.

Джона замолчал. Так как ответа не предвиделось, доктор Драри заговорил снова.

— Хочешь знать, что я думаю?

— Наверное, нет, но я готов поспорить, что ты всё равно скажешь.

Драри улыбнулся.

— Оу, чёрт, ты был внимателен, — однако, этот момент не продлился. Его лицо быстро стало серьёзным. — Думаю, ты цепляешься за свои иллюзии. Ты кутаешься в них, как в безопасное одеяло. Может, подсознательно ты не хочешь стараться слишком сильно, чтобы от них избавиться, потому что тогда тебе придётся иметь дело с миром.

Джона застыл, единственным движением только медленно приподнял одну бровь.

— Думаешь, я этого хочу? Я не имею дело с миром? Правда? Потому что у меня есть прибыльная работа — я уважаемый автор в нескольких разных жанрах — и у меня есть дом, в котором я занимаюсь всем хозяйством... Я приезжаю сюда, когда чувствую, что ломаюсь. Я бы сказал, что таким образом имею дело с миром.

Доктор пожал плечами, играя с кисточками на своих лаковых мокасинах.

— Давай говорить честно, Джона, пожалуйста. У тебя есть прибыльная работа — работа, которую ты можешь выполнять, никогда не выходя из дома. Чёрт, тебе даже не обязательно говорить с другими людьми, ты можешь просто писать по электронной почте или отправлять смс. Наверное, продукты тебе доставляют на дом, а всё остальное ты покупаешь через интернет, я прав? — не дожидаясь ответа, он продолжил. — Но ты когда-нибудь взаимодействуешь с миром? Ты выходишь в город, разговариваешь с соседями, поддерживаешь бизнес? Ты проводишь время с друзьями? Любовниками? Ты когда-нибудь ходил на свидание?

Джона опустил взгляд на свои руки и почувствовал жаркий румянец на своих щеках.

— Хорошо, ты донёс свою точку зрения. Я едва справляюсь.

— Так что, может быть, пора попробовать то, чего ты не пробовал раньше.

Джона знал, что Драри имеет в виду. Джона дрожал от одной мысли о лекарствах. Он ненавидел это, ненавидел свои чувства, это головокружение. Но после происшествия с Кэмом он решил, что хочет поправиться. Он хотел хотя бы попробовать стать нормальным, продуктивным — если даже и немного отчуждённым — членом общества. Он хотел сходить на свидание, ради бога.

— Хорошо, — сказал он. — Расскажи мне свой план.

Часть третья

Осень

Глава 17

Кэм лениво играл пару аккордов на своей акустической гитаре. Он начал учить Джексона обращаться с инструментом, и, казалось, это их немного сближало. Джексон по-прежнему мало что говорил о том, что произошло, что он оказался в Ривербенде. Джанну, его компаньона, отправили в другое учреждение — это произошло одним поздним вечером, в спешной суете и панике.

Медики были немногословны насчёт всей ситуации. Кэм не мог не думать, что Джексону без неё лучше. Он будто открылся чуть больше, как только вырвался из-под её расчётливого наблюдения. Он никогда бы не согласился на уроки игры на гитаре, если бы она была рядом. Слишком «мейнстримно».

— Так ты знаешь, что это последний месяц моего... эм, моей работы здесь.

Голова Джексона резко поднялась от кроссовок без шнурков.

— Что? Ты просто возьмёшь и уйдёшь с работы? — он выглядел ошеломлённым и немного напуганным.

Кэмерон вздохнул. Этот парень был проницательным. Он должен был знать, что Джексон зацепится за его словесное отклонение от темы.

— Помнишь, я говорил тебе о своём пьянстве и о том, как из-за этого меня выгнали из «Фоксфаер»?

Джексон кивнул, с большими как блюдца глазами.

— Дело было не только в этом. Ты же знаешь, что я попал в аварию из-за вождения в нетрезвом виде. Ну, я не упомянул то, что в аварии довольно серьёзно пострадали люди... — Кэмерон не смог сдержаться и на мгновение опустил голову. Он не был уверен, что когда-нибудь переживёт стыд того вечера. — Конечно же, меня арестовали, и дело пошло в суд. Мне очень повезло, что судья позволил мне отделаться общественными работами и штрафами, потому что я мог сесть в тюрьму. Я отбываю своё наказание, работая здесь, в Ривербенде, и проходя консультацию.

— Вау, — Джексон несколько мгновений открывал и закрывал рот, как рыба, пока не взял себя в руки. — Так что ты будешь делать, если не вернёшься обратно в группу?

— Понятия не имею. И это чистейшая правда. Я должен быть взрослым и иметь какой-то план, но факт в том, что мою жизнь планировали другие люди с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет. Нужно время, чтобы научиться делать это самому.

— Боже, говоришь как мои родители... Я имею в виду часть про планирование своей жизни.

— Да? Они на тебя наседают?

Джексон посмотрел на Кэмерона долгим взглядом, затем наклонил голову.

— Я тебе говорил, что они закинули меня сюда не просто потому, что я гей. Есть другие вещи, которые могут свести с ума, знаешь?

Кэм приподнял бровь, воспринимая защитную реакцию парня с толикой недоверия. «Я выведу тебя на чистую воду».

— Да, например?

Гримаса Джексона сказала Кэмерону, что он знает, что сам на это напросился.

— Уф. Ладно, думаю, наверное, моему отцу было бы плевать, что я гей, если бы я был каким-нибудь ценителем спорта или кем-то в этом роде. Но я, знаешь... не такой, — сказал он, указывая на себя жестом. — Я просто какой-то ботаник, которому нравится музыка и искусство.

— А что твоя мама?

— Эти двое настоящий Орф.

— А?

— Орф. Мифический двуглавый пёс? Не бери в голову. Он говорит за неё. Она просто его продолжение. В любом случае, то, что думал обо мне он, думали и все в школе. Меня всё время дразнили, постоянно. Затем был один раз, когда какие-то парни собрались играть в футбол на поле, во время ланча. Несколько моих приятелей уговорили меня поиграть, хоть я и, ну ты знаешь, ботаник... Мы не особо проигрывали. Каким-то образом я оказался с мячом перед пустым полем, вместе с игроком другой команды — который был придурком — так что если бы я просто справился... Я бежал так, будто у меня зад горит, потому что затравленные дети умеют бегать, верно? Я в двадцати ярдах от цели, готовлюсь забить, а этот придурок из другой команды просто врезается мне в спину.

— Чёрт, — прошептал Кэмерон, глядя через плечо, чтобы проверить, не слышали ли другие сотрудники, как он выругался.

— Да, я упал как мешок, приятель. И нос разбил в придачу. Этот парень, из тех кто меня обычно мучает, просто встаёт и уходит. Судей нет, потому что на матч собрались сами, верно? Затем звучит первый звонок, и ланч окончен. Нет шанса восстановиться.

— Средняя школа отстой, чувак.

— И не говори. Конечно, затем мой отец хочет узнать, где я разбил нос, и я не могу сразу придумать ложь, так что выпаливаю правду. Он практически называет меня жалким неудачником, так что я бегу в свою комнату. Я был так зол на него, и на школу, и на жизнь, но особенно на тех парней, которые превращали мою жизнь в ад. Так что я написал этот список...

— Ох, нет, — Кэмерон предвидел, к чему это идёт, и от этого его подташнивало. Он подтолкнул Джексона продолжить, желая создать для него безопасное пространство.

— Клянусь богу, я никогда не планировал никому вредить. Я просто чувствовал себя лучше, когда видел все их идиотские имена, написанные чёрным по белому, и мог сказать им свались, в отличие от настоящей жизни. Затем я достал свой ежегодный альбом и вычеркнул все их дурацкие лица.

— Ладно, — сказал Кэм. — Как-то пассивно-агрессивно, но далеко не худшее, что ты мог сделать.

— Видишь ли, затем через несколько дней моя мама начала свою обычную уборку — что на самом деле является кодом для шпионства за отцом — и нашла этот список. Наверное, после этого она покопалась ещё и вытащила ежегодник. Они сразу же предположили, что это какой-то список убийств и определённо не могли вынести ярлык, что являются родителями следующего школьного стрелка, так что заперли меня дома. Они относились ко мне как к преступнику, не давая мне видеться с теми несколькими друзьями, которые у меня были... В конце концов, с меня хватило, так что я сбежал и встретился с Джанной, у которой были свои проблемы с родителями, — он опустил взгляд на свои запястья, а затем натянул на них рукава. — Уверен, остальное ты знаешь.

У Джексона заслезились глаза, но он не позволил слезами пролиться. Этот парень был крепче, чем казалось, это уж точно. Сердце Кэма обрывалось при мысли о том, что родители отвернулись от него, а парень даже не получил шанса объясниться.

— Это тяжело, парень. Мне жаль, что ты прошёл через это. И я тоже не хотел сюда приезжать, если честно. Так что единственный совет, который я могу тебе дать, это то, что вне зависимости от дерьмовых обстоятельств, из-за которых ты здесь оказался, ты можешь хотя бы попробовать что-то из этого вынести. Понимаешь, о чём я? Хоть я не алкоголик, я понял, что моё пьянство было признаком более глубоких проблем, над которыми я сейчас работаю, благодаря этому месту.

Кэм понизил голос до бормотания.

— Просто... к чёрту сейчас твоих родителей. Если позже ты с ними помиришься, это отлично. Но просто забудь о том, что они думают, и сосредоточься на том, как это место может помочь тебе собраться, чтобы они больше не могли так тебя контролировать.

Джексон мрачно кивнул, его лицо было полно решимости вперемешку с чрезмерным восторгом. Казалось, он опомнился, и его щёки порозовели, когда он опустил взгляд.

— Ты когда-нибудь думал здесь работать? Ну, после окончания наказания? Ты в этом вроде как хорош... может, ты мог бы стать консультантом для молодёжи или что-то в таком роде.

Сердце Кэмерона немного набухло в груди, и он не мог сдержать дурацкую улыбку, которая выросла на его лице.

— Да? Я не думал об этом. Уверен, мне пришлось бы обучаться или что-то ещё, но... может, это неплохая идея, парень, — он подмигнул Джексону, и тот улыбнулся в ответ.

— Ты расскажешь мне, чем в итоге займёшься?

— Конечно. Я даже приду тебя навестить, может, пронесу чизбургер или что-нибудь ещё.

— Круто! Так... ты можешь ещё раз показать мне тот последний аккорд?

И вот так, серьёзный разговор закончился, и они вернулись к языку музыки.

***

Кэмерон смотрел через огромный стол на невыразительную гримасу доктора Шелдона и на его блестящие, чёрные волосы. Он знал, что доктор ждёт от него откровений, какого-то признания, но даже после всех этих месяцев в Ривербенде Кэмерон по-прежнему не чувствовал себя комфортно на терапии.

Конечно, он понимал преимущества того, что можно обсудить свои проблемы с кем-то беспристрастным, но из-за всей этой шумихи, из-за рутины приёма, он никогда не мог расслабиться. Так что приёмы превращались в какое-то противостояние между ним и доктором Шелдоном. Кэмерон должен был признать, что может немного скучать по этому, когда уедет.

Наконец, Шелдон вздохнул и откинулся на спинку своего кресла, с небольшим свистом воздуха.

— Это будет наш последний приём, да?

— Разве?

— Оглядываясь на своё время здесь, в Ривербенде, как, по-твоему, всё прошло? — спросил Шелдон, проигнорировав вопрос Кэма.

На кончике языка крутилась дерзкаяреплика, но по какой-то причине ему хотелось ответить честно.

— Думаю... это пошло мне на пользу, на самом деле. Я всё ещё не считаю себя алкоголиком, но признаю, что мне было проблематично справляться со своими проблемами, и это переросло в злоупотребление алкоголем. Не думаю, что сейчас такая проблема останется.

— Почему ты так говоришь?

— Эм, ну, во-первых, мне не хотелось ничего выпить с тех пор, как я провёл здесь первые пару недель. Как только я начал разбираться со своим дерь... со своими проблемами, желание исчезло. Наверное, мне не нужно было заниматься самолечением, как выражаются психиатры.

Шелдон хохотнул и записал что-то в своём блокноте.

— Как ты относишься к тому, чтобы теперь действовать самому? Вернуться к своей жизни?

Кэмерон покачал головой, чувствуя себя легче, чем многие годы.

— Ох, я не возвращаюсь к своей жизни. Она не была реальностью. Это не я проживал её. То, что меня выгнали из группы, было лучшим возможным событием.

— Оу? И чем ты теперь будешь заниматься?

Кэм пожал плечами.

— Я не совсем уверен. Я знаю только том, что останусь в этом городе, в своей крохотной квартире, потому что теперь чувствую себя как дома. У меня куча денег, но я хочу заниматься чем-то продуктивным... Мне это нужно после всего, что я натворил. На самом деле, у меня появилась небольшая идея, когда я недавно разговаривал с Джексоном.

— Что за идея?

— Он упомянул, что думает, что я был бы хорошим, ну, консультантом для молодёжи или кем-то ещё. Но я не хочу полностью отказываться от музыки, так что думал посмотреть какую-нибудь программу музыкальной терапии.

Шелдон оживился, сел прямо и поставил локти на стол.

— А это идея. Не думаю, что в этом городе есть что-то подобное. Конечно, наверное, тебе придётся походить на какие-нибудь занятия, получить какой-то сертификат. Если хочешь, я могу помочь тебе изучить, что необходимо для начала.

Улыбнувшись впервые за, наверное, всю терапию, Кэм кивнул.

— Мне бы этого хотелось. Я просто готов продолжать свою реальную жизнь, знаете?

— Знаю. И держи на уме, если тебе понадобится заработок, прежде чем ты со всем разберёшься, ты обладаешь достаточной тренировкой, чтобы работать здесь помощником по уходу за пациентами. Пациенты к тебе тянутся, и нам понравилось с тобой работать. На самом деле, мы так впечатлены твоей работой и твоей преданностью не только постояльцам, но и собственной консультации, что Рохан заполнил необходимые документы, чтобы проинформировать суд, что ты выполнил требования программы.

Кэмерон нахмурился.

— Я не понимаю, что это значит.

Шелдон улыбнулся своей фирменной терпеливой улыбкой.

— Это значит, что с этого момента, с разрешения судьи, ты выполнил свою отработку. Хотя, опять же, мы хотели бы заполучить тебя в качестве полноправного сотрудника.

Кэмерон почувствовал, как покраснела его шея, так что потёр загривок.

— Ого. Это... очень мило с вашей стороны. Думаю, мне понадобится пару недель, чтобы во всём разобраться, а затем я могу принять ваше предложение.

— Отлично, — сказал Шелдон и оттолкнулся от своего стола, чтобы встать. — Рохан поможет тебе собрать вещи, и автобус может отвезти тебя домой, если хочешь.

— Конечно, было бы отлично. Оу, и, док?

— Да?

— Я знаю, у нас есть это правило и всё такое, но... можно ли мне будет попрощаться с Джона? Просто быстро и под наблюдением, конечно же.

Шелдон нахмурил брови.

— Простите, мистер Фокс, я предположил, что вы слышали. Джона уже выписался. Он начал новую программу терапии, и мы надеемся, что на этот раз он добьётся успеха.

Сердце Кэмерона рухнуло на дно желудка. Он был счастлив, что у Джона может всё наладиться, но его опустошал тот факт, что мужчина снова исчез, не сказав ни слова.

Тяжело вздохнув, Кэмерон протянул руку доктору Шелдону.

— В любом случае, спасибо, и спасибо за всё.

Шелдон радушно пожал ему руку.

— Я подпишу все твои документы для судьи и попрошу одну из медсестёр принести их, пока ты собираешь вещи. Не пропадай, хорошо, Кэмерон?

— Конечно, док. Берегите себя.

***

Прошло три болезненные недели. Кэмерон строил серьёзные планы на жизнь с тех пор, как автобус из Ривербенда высадил его в последний раз. Он связался с местным специалистом по финансовому планированию, чтобы тот помог разобраться с инвестициями и чтобы убедиться, что его финансы полностью отделены от семьи и деятельности «Фоксфаер». Всё оставалось нетронутым, и Кэмерон хотел так это и оставить.

Не то чтобы он думал, что семья спрячет от него деньги, он просто не хотел подключать к своему бизнесу кого-либо ещё — больше нет.

Медленно ремонтируя маленькую пещеру, которую называл квартирой, Кэмерон изучал списки недвижимости в поисках лучшей аренды или даже списки на продажу, но не нашёл ничего, что стоило бы его времени. Не было никакой спешки, так что он мог подождать чего-нибудь отличного. Он даже скачал формы заявлений и научный каталог университета Эшвилля, хоть всё ещё не был уверен, какое ему нужно образование и насколько.

Он упорно избегал всех мыслей о Джона — по крайней мере упорно старался — но даже после всего времени их разлуки, каждая молекула в теле Кэмерона по-прежнему кричала, что всё не может быть кончено. Что ему нужно найти этого мужчину, чтобы хотя бы узнать, действительно ли между ними была искра, или это было просто воображение одинокого человека.

К сожалению, Кэмерон не был сильным человеком. Он закрыл сайт университета в пользу сайта поиска людей. Он напечатал всю имеющуюся информацию: Джона Рэдли, двадцать три года, Фолли-Крик, Северная Каролина. Этого было мало, и, как Кэмерон и боялся, не принесло никаких точных результатов. Кэмерон ударил кулаком по уродливому кофейному столику, который использовал в качестве письменного стола. Как он мог найти кого-то, кто прятался от мира? Он был просто парнем с интернетом, а не частным детективом — он полагал, что мог такого нанять, но это казалось немного слишком ради успокоения своих мыслей.

Он не хотел показаться отчаянным, но что-то внутри него пульсировало от грубой необходимости выследить Джона. «Найди его, найди его, найди его», — бесконечным кругом звучало в голове. Забавно, он практически только что вышел из психушки и теперь ставил под вопрос своё здравомыслие.

Кэмерон нетерпеливо постучал пальцами по столешнице, покрытой мозаичной плиткой, пытаясь найти какую-то лазейку, способ найти Джона, хоть тот и вряд ли хотел быть найденным. Может, Кэм мог поехать в город и поговорить с кем-нибудь из владельцев бизнеса и проверить, знает ли кто-нибудь, где живёт Джона. Может, они были не особо знакомы с отшельником-Джона, но Кэм помнил, как Джона говорил, что жил со своей матерью в Фолли-Крик. Может, они помнили её.

Затем его как бейсбольной битой ударило по голове идеей. Джона наверняка помучился бы, чтобы скрыть информацию о себе, но что, если его покойная мать не была такой дотошной? Ударив себя по лбу, чтобы перезапустить вялую память, Кэм покопался в мозгах в поисках всего, что Джона упоминал о своей матери.

— Чёрт, как её звали? — он знал, что она родилась в Пуэрто-Рико, но имя казалось не совсем латиноамериканским. Это имя напоминало что-то другое... — Онор! Онория, — крикнул он, в триумфе поднимая в воздух кулак. Вернув внимание обратно к ноутбуку, он очистил поле поиска и напечатал новую информацию: Онория Рэдли, Фолли-Крик, Северная Каролина.

Он прорычал, когда результат оказался пустым. Не желая сдаваться, он открыл новую вкладку поисковой системы и напечатал то же самое. Появилось несколько бесполезных источников, включая некролог, который Кэмерон отказался читать, но на четвёртый раз поиска он получил желанный результат — старый адресный справочник Божьей церкви Уистлер Маунтин. Там было написано чёрным по белому:

Миссис Онория Рэдли

Бэррон Фоллс Роуд, 1423

Фолли-Крик, СК

Казалось, Кэмерон смотрел на экран несколько часов, с диким облегчением, но ещё и в ужасе. Он знал, что Джона жил в старом доме своей матери, но что, если адрес, который нашёл Кэм, был старым? Что, если Джона не хотел его видеть? Что, если они увидят друг друга и... найдут общий язык, но окажется, что это навредит восстановлению Джона? Так много вопросов, и столько всего могло пойти не так.

Он замер ещё на несколько напряжённых мгновений, прежде чем вскочить на ноги.

— К чёрту, — сказал он, хватая свои ключи. У него по-прежнему не было прав, но прекрасный штат Северная Каролина позволял ему водить что угодно с объёмом двигателя на 50 кубов и меньше, так что Кэм за копейки купил небольшую вялую Веспу. Прежде чем успел струсить, он рывком открыл дверь и захлопнул её за собой, даже не потрудившись запереть — город был маленьким, да и красть у него было нечего.

***

Кэмерон медленно — умопомрачительно медленно — ехал по извилистому, покрытому серпантином участку Бэррон Фоллс Роуд в третий раз. Каждый раз он не находил никакого дома с адресом миссис Рэдли. 1419, 1421, 1425, 1427 — вперёд, назад и обратно.

Он выругался и ударил по ручке руля ребром ладони.

— Где ты, Джона? — пробормотал он.

В следующий раз, когда он объезжал поворот за домом 1425, он замедлился практически до нуля и заглянул за густую зелень вдоль обочины. Вот оно! Необозначенная дорожка появилась практически из ниоткуда. Рискнув, Кэмерон остановил свою Веспу на разбитом асфальте, как раз достаточно далеко, чтобы съехать с дороги, и припарковался.

Поднявшись с мотороллера, Кэм по-прежнему мало что видел, кроме деревьев и кустов. Сама подъездная дорожка казалась практически такой же извилистой, какой была главная дорога.

Он мрачно отметил знак «Проход воспрещён», прибитый к одному из деревьев.

— По крайней мере, здесь не написано, что нарушителя пристрелят на месте, — пробормотал он сам себе.

Он надел свой шлем на спинку сидения, затем развернулся, надеясь, что не зайдёт на запретную территорию какого-то незнакомца с ружьём и парой банджо. Повернувшись лицом к подъездной дорожке, Кэмерон резко остановился, когда проход ему наполовину заблокировала щуплая кошка. Она была светло-рыжеватого цвета, с тёмной мордой и лапами, и с гигантскими, скошенными голубыми глазами.

Что-то в этих глазах было странно; казалось, они блестели и дрожали в своих глазницах. Это было отчасти жутко. Сама кошка казалась достаточно дружелюбной, но Кэм ведь не был экспертом. Она села на свои задние лапы, открыла рот в молчаливом мяуканье и посмотрела на него взглядом дёргающихся глаз. Он смотрел в ответ.

Через несколько секунд Кэмерон понял, что признан подходящим, потому что кошка встала и развернулась к нему спиной, поднимая хвост и показывая свой зад. Затем она оглянулась на него, будто спрашивая, идёт ли он. Пожав плечами, Кэмерон пошёл за ней. Возможно, приглашения от кошки было недостаточно, чтобы нарушить запрет о входе, но, может быть, он мог придумать безумное оправдание.

Он покачал головой от собственной глупости и храбро прошёл за кошкой по тёмной извилистой дорожке, тиха напевая себе под нос.

— Рады или нет вы, скажем прямо... Мы приплыли к вама из Сиама, — хохотнул он. Кошка осталась не впечатлённой.

Линия деревьев была разбавлена ветхим забором из балок, который по большей части зарос кудзу. Купол над головой пропускал только тонкие лучи солнечного света, наделяя Кэмерона ощущением, будто он в совершенно другом мире. Он был так очарован окружающей обстановкой и ритмичными движениями кошачьего хвоста, что был ошеломлён, когда густые дебри уступили место круглой поляне перед странным маленьким коттеджем.

Сам дом был весь из камня, с белой штукатуркой и окантовкой из тёмного дерева. Это было очаровательно в таком смысле, какого Кэмерон не ожидал от Джона. Чёрт, это мог быть вовсе не его дома. Кэмерон подошёл к неровным каменным ступенькам, но не мог заставить себя по ним подняться. Оставшаяся малая доля смелости исчезла по пути по подъездной дорожке.

Кэмерон заметил ржавые цифры с номером дома, прибитые над аркой входа — 1423. По крайней мере, этот дом он и искал, хоть ещё и предстояло узнать, тупик это или нет. Кошка восьмёрками ходила вокруг его ног, обтираясь своей светлой шерстью о его брюки. Кэм пожал плечами и потянулся вниз, чтобы взять её на руки. Для моральной поддержки, как он подумал, когда она устроилась на изгибе его руки.

Он поднялся по ступенькам и позвонил в звонок одним быстрым, плавным движением, пока не струсил. Затем стал ждать. И ждать. Кошка нетерпеливо извивалась, но Кэмерон сжал её крепче. Он не мог справиться с этим один.

В конце концов, тяжёлая дубовая дверь приоткрылась едва ли на дюйм, со скрипом древних петель. Солнце на улице светило так ярко, что Кэмерон не мог различить черты лица через полоску открытого пространства. Так что он стоял на месте, с кошкой, ожидая тщательного осмотра хозяина дома и надеясь, что не услышит, как тот заряжает ружьё. Казалось, прошли годы, прежде чем дверь открылась шире, раскрывая жителя. У Кэмерона подскочило сердце, когда он увидел знакомое лицо.

Поначалу лицо Джона стало мёртвенно-бледным, из-за чего резко выделились шрамы. Его волосы отросли после обычной стрижки Ривербенда, и появились густые кудри. Кэм подумал, что это досталось в наследство от матери пуэрто-риканки. Джона был в тяжёлом белом халате, который полностью поглощал его всего, хоть он был не особо меньше Кэма.

Поначалу его карие глаза были широко раскрыты и смотрели с опаской, а пухлые губы приоткрылись в удивлении, но затем медленно приподнялись в крохотной улыбке. Прислонившись к дверной раме, он наклонил голову, глядя на Кэма, до нелепости напоминая ему кошку, которая извивалась в его руках.

— Я так и думал, что ты можешь меня найти, — сказал он. Затем ахнул, когда его взгляд опустился на кошку. — Какого чёрта? Аида... не любит... никого.

Кэм пожал плечами.

— Она привела меня сюда, так что я взял её на руки, для моральной поддержки.

Джона сузил глаза.

— Предательница, — с любовью пробормотал он.

Аида коротко прошипела и ударила Кэма по руке. Всегда способный понять намёк, он наклонился и поставил её на ноги. Она повернулась к ним обоим спиной — или скорее задом — и скрылась в тускло освещённом доме.

Дёрнув головой в ту сторону, куда она ушла, Джона отошёл в бок, чтобы дать Кэмерону пройти. Глаза Кэма на мгновение закрылись, когда он уловил отчётливый запах Джона, и по спине побежали мурашки. Он засунул руки в карманы джинсов и неловко стоял в прихожей. Он медленно повернулся, когда Джона закрывал дверь.

Джона остановился, глядя на дверь так, будто она даст ему совет, как справиться с ситуацией. Наконец, он коротко кивнул, запер дверь и прижался к ней спиной, чтобы встать лицом к Кэмерону.

— Почему... — он остановился, чтобы облизнуть губы. — Почему... ты ехал так долго, чёрт возьми? — он оттолкнулся от двери и метнулся к Кэму, прижимаясь к нему достаточно крепко, чтобы лишить дыхания.

Затем руки Джона оказались в его волосах, а прекрасные губы прокладывали огненную дорожку вдоль челюсти и к губам. Кэмерон секунды на три замер от удивления, а затем влился в поцелуй. Он ахнул, когда Джона переместился к его шее, кусая и посасывая каждый участок кожи, до которого мог достать.

Он не был святым, он хотел этого прямо сейчас, чёрт возьми, но всё равно обладал крохотной долей благоразумия, которая ещё не утекла из его мозга на юг.

— О боже, — простонал Кэмерон. — Д-Джои, нам не стоит сначала поговорить?

Голова Джона двигалась вверх и вниз по изгибу шеи Кэма.

— Поговорим позже. Сейчас мне просто нужно тебя почувствовать.

Кэмерон знал, что должен возразить ещё, но чёрт, в больнице он был таким чертовски сильным, до и после того, как их поймали с поличным... Он хотел Джона слишком сильно, чтобы отпустить, и впервые они оба были свободны. С тихим рыком, он обвил Джона руками и снова нашёл его губы, беря контроль над поцелуем, проникая в его рот языком.

Джона подавился следующим вздохом и этого явно было достаточно, чтобы побудить его к действиям. Он толкнул Кэма назад, пока тот не наткнулся ногами на что-то, что напоминало диван, и опустился на подушки. Он думал, что может сойти с ума, когда Джона забрался к нему на колени, седлая его и опираясь коленями по обе стороны от бёдер Кэма.

Что ж, ситуация быстро ускорялась.

Инстинктивно, Кэмерон положил руки на бледные, жилистые бёдра Джона, открывающиеся под быстро задирающимся халатом. Пальцы Кэма сжимались от необходимости взяться и крепко держать, но каким-то образом он устоял.

Он отстранился от манящих губ Джона, чтобы выдавить несколько слов.

— Я не хочу подвергать опасности твоё... я не знаю, восстановление? — он произнёс это как вопрос, потому что не знал, как это назвать, и на каком этапе Джона находится в своём лечении.

Глаза Джона были широко раскрыты и встревожены, когда он прекратил поцелуи, чтобы посмотреть на своего пленника. Он мрачно вздохнул, прежде чем заговорить.

— С тех пор, как мои эпизоды снова начались, я жил полужизнью. После смерти матери у меня больше не было причин держать себя в руках, так что я просто позволил этому произойти. Парить было легче, чем чувствовать. Но... сейчас я хочу держать себя в руках. Хочу что-нибудь чувствовать. Я должен.

Он подчеркнул заявление движением бёдер, потираясь своей твёрдостью о загнанную в ловушку эрекцию Кэмерона, и разговоров больше не было — по крайней мере тех, что не были связаны с оргазмом. Кэмерон наконец сдался и опустился ладонями по гладким бёдрам Джона. Он замер, когда его пальцы не встретили никаких границ под мягким халатом. У него вырвался похотливый стон. Под халатом у этого парня ничего не было.

Приняв это за знак согласия, Джона сел на пятки и набросился на молнию джинсов Кэма, расстёгивая их без изящества, с чистой похотью. Кэмерон приподнял бёдра, и Джона стащил его штаны и нижнее бельё достаточно, чтобы вытащить его твердеющий член и положить яйца на ткань, после чего стянул с парня майку.

Джона опустился обратно на колени Кэма и начал двигать бёдрами так, что их стояки тёрлись друг о друга. Их губы снова столкнулись, оба парня глотали стоны нужды. Кэм чувствовал, что весь краснеет, ощущая, как яйца Джона трутся о его собственные. Было слишком горячо, но недостаточно.

Джона отстранился, задыхаясь, глядя в глаза Кэмерона. Затем его губы изогнулись в крохотной улыбке, и он потянулся к ближайшей тумбочке и достал смазку. Кэм приподнял бровь, глядя на Джона, но тот просто пожал плечами.

— Я затворник. У меня в руках много времени.

Он ждал, чтобы посмотреть, прокомментирует ли Кэмерон каламбур, но когда он промолчал, Джона выдавил немного смазки на свои ладони и смазал обе руки. Его изящные длинные пальцы тут же обвили оба их члена и начали гладить.

Прошло так много времени с тех пор, как Кэмерон чувствовал прикосновения другого мужчины. Даже до Ривербенда его тайные встречи были редкими, и между ними проходило много времени. Голова Кэма ударилась о спинку дивана, и он толкнулся бёдрами навстречу Джона, желая больше этого контакта. Его руки переместились на задницу Джона, и он сжал крепкие ягодицы, растягивая их, пока тёрся о член Джона своим.

Джона отпустил руку, чтобы продвинуть бёдра вперёд, чтобы член Кэмерона скользил между его ягодиц. Сжав плечи Кэма достаточно сильно, чтобы оставить синяки — на что Кэм не жаловался — он запрокинул голову назад и застонал. Это прозвучало дико, бесконтрольно, напоминая какое-то странное экзотическое существо, которое видели всего раз в жизни.

— Мне нужно почувствовать тебя внутри, — ахнул он, впиваясь ногтями в кожу Кэма.

— Презерватив? — простонал Кэмерон, гордясь собой за то, что сформировал связное слово, пока на его коленях извивался обнажённый мужчина.

Джона продолжал двигаться, его глаза закрылись в твёрдом сосредоточении.

— Я затворник, помнишь? С руками и игрушками презервативы особо не нужны.

Кэм покачал головой, когда в его мыслях затанцевали эти изображения.

— О боже. Ох, чёрт. Подожди, у меня может быть презерватив в бумажнике.

Пришла очередь Джона приподнимать брови.

— Что я могу сказать? Я был бойскаутом.

Он похлопал Джона по бедру, чтобы заставить подняться, затем приподнял свой таз, чтобы достать бумажник из заднего кармана. У Кэма на мгновение всё оборвалось, когда он не смог найти презерватив, но он оказался там, за никогда не используемым читательским билетом.

— Слава чёрту, срок годности не истёк.

Джона выхватил у него упаковку и открыл её зубами. Затем поспешно натянул латекс на член Кэмерона и добавил ещё немного смазки, прежде чем подняться на колени и встать в позу.

Кэм схватил Джона за бёдра, когда тот уже собирался опуститься.

— Эй, нам стоит тебя подготовить, да?

Глаза Джона потемнели, зрачки расширились, и он смотрел на Кэма с единственным сосредоточением, что было почти пугающе, но по большей части чертовски эротично.

— Я не девственник, но большая часть моей сексуальной жизни состоит из самоудовлетворения. Поверь мне, я готов.

Он не стал ждать ответа. Направив головку члена Кэма к своей дырочке, Джона опустился, пока член не проник в колечко его мышц. Джона прикусил губу, нахмурив брови, пока сосредоточенно опускался на оставшуюся длину Кэма.

Потребовалась каждая унция контроля в теле Кэмарона, чтобы не взорваться в этот же момент, чувствуя своим членом тугой канал Джона.

— Ты в порядке? — удалось ему выдохнуть.

Этот потрясающий мужчина посмотрел на Кэмерона дикими глазами и кивнул.

— Мне нужно, чтобы немного поболело, чтобы я знал, что всё реально. Доверься мне, — сказал он.

— Я доверяю, — Кэмерон наконец позволил себе расслабиться, доверяя тому, что Джона знает собственный предел. Он сжал зубы от давления, в то время как Джона опускался дюйм за дюймом, пока не достиг самых яиц. Стоны мужчин смешались вместе, пока они наслаждались полным соединением.

Когда Джона влился в равномерный ритм, поднимаясь и опускаясь, Кэмерон воспользовался возможностью прикоснуться, чего никогда раньше не мог делать свободно. Он намеренно обошёл мимо член Джона, чтобы провести руками по неровностям и впадинам его подтянутого пресса, скользнуть кончиками пальцев по его рёбрам. Он щипал и дёргал соски Джона, заставляя его стонать и двигаться ещё жёстче.

По коже Кэма расплылся румянец, обжигая его изнутри. Он не мог поверить, что находится здесь, касается Джона, занимается с ним любовью. Он никогда не думал, что это произойдёт, но сейчас не думал, что когда-нибудь насытится. Это была такая идеальная пытка, что Кэмерон словно потерял голову. Огонь между ними был жарче, чем что-либо, что Кэм чувствовал раньше. Это было похоже на сумасшествие.

Шея Джона выгибалась в экстазе, как магнитом привлекая внимание Кэмерона. Он провёл ладонями по этой длинной, изящной колонне, не хватая, просто преклоняясь. Что-то прервалось в дыхании Джона, и его бёдра ускорились. Кэм сам начинал чувствовать боль в яйцах, покалывания в основании члена. Он не был готов всё заканчивать, но Джона быстро сводил его с ума, а они едва ли успели поздороваться.

Рука Джона поднялась и зарылась в волосы Кэма, крепко хватаясь за них. Он положил вторую руку на бедро Кэма и выгнул спину, поднимаясь и опускаясь обратно. Разбитые стоны и мольбы срывались с его губ, когда он потерял ритм и выстрелил спермой на грудь и подбородок Кэма. Увидев, как Джона кончил без единого прикосновения к своему члену, Кэмерон сорвался. Его яйца напряглись, почти болезненно, и он кончил в презерватив, находясь глубоко внутри мужчины, в которого медленно влюблялся.

Тело на Кэме обмякло, падая ему на грудь. Плечи Джона поднимались во время больших судорожных вздохов, и дыхание Кэмерона было не намного ровнее. Его сердце дико колотилось, и он чувствовал пульс Джона, такой же хаотичный. Никто из них явно не собирался двигаться, так что время летело, пока они восстанавливали дыхание и возвращались на землю.

Наконец, Джона приподнялся достаточно, чтобы криво улыбнуться Кэму, а затем быстро и крепко поцеловать его в губы.

— Эй, привет, — произнёс он со своим очаровательным акцентом.

Кэмерон не мог сдержаться. Он провёл пальцами по коротким волосам Джона, затем погладил его щеку.

— Я скучал по тебе.

— Да? — застенчиво спросил Джона. — Я не был уверен, что когда-нибудь снова тебя увижу. Не знал, уедешь ли ты обратно в Нью-Йорк после... ну ты знаешь.

— Оказывается, мне нравится простая сельская жизнь, здесь.

Улыбка, которая появилась от этого на лице Джона, стоила всего, через что Кэм прошёл до этого момента.

Джона повернулся, затем сморщил нос.

— Вернёмся к этому позже. Нам стоит умыться, — он встал с дивана, бросился в маленький коридор и через несколько секунд вернулся с влажным полотенцем и какой-то одеждой для себя. Он бросил полотенце Кэму, затем надел боксеры и древнюю пару джинсов.

Кэмерон рассеянно вытер живот и грудь, не скрывая того факта, что пялился на Джона, пока тот одевался. Джона невозмутимо усмехнулся. Для такого отчуждённого парня, он явно чувствовал себя комфортно в собственном доме, обнажённый или одетый. Кэм быстро поправил свою одежду, затем похлопал по месту рядом с собой, прося Джона сесть рядом.

Джона уселся на диван и поджал ноги под себя. В этой позе он выглядел невероятно молодым — за исключением глаз. Глаза были неопределённого возраста.

— Так, как ты? — спросил Кэмерон. — Лучше?

Джона опустил взгляд, его глаза закрылись густыми, чернильно-чёрными ресницами.

— Думаю, да... в смысле, к этому времени обычно мой эпизод уже бы закончился, так что настоящая проверка будет через пару месяцев. Несколько недель назад был вроде как низший предел, и меня пришлось усыпить. После этого мы с доктором Драри составили новый план. Я медленно работаю над ним.

Мышцы Кэма сжались от необходимости притянуть Джона к себе, успокоить и защитить, но он знал, что этот мужчина не нуждается в нём, чтобы выстоять.

— Что-то случилось? В смысле, чтобы довести до этого низшего предела...

Вздохнув, Джона откинулся назад на диванные подушки и слегка прижался к плечу Кэма. Кэм наслаждался одним этим прикосновением, даже после того, чем они только что вместе занимались.

— Я получил письмо от своего отца.

Кэмерон ждал. Джона должен был знать, что он не понимает значение, так что, наверное, просто собирался с силами, чтобы рассказать всю историю.

— Я рассказывал тебе о похищении... — Джона сделал неровный вдох. — Я не говорил о том, что это сделал он. Мой отец... Ангус. За это он сидит в тюрьме, за это и за кучу других вещей, о которых я тебе расскажу... но, думаю, для этого мне нужен полный желудок. Во всяком случае, я не принимал ничего из исправительной колонии, так что он отправил письмо своей знакомой и попросил её переслать его мне. Этот чокнутый сукин сын всегда был бабником. Я просто не могу понять, что творится в голове у некоторых людей...

Кэмерон тихо выругался, зная, что именное такое могло вывести Джона из себя.

— Они не могут запретить ему этого?

— К сожалению, даже у гостей федеральной тюремной системы есть какие-то права. Но худшим было не письмо... дело в том, что он написал. Он заставил всех поверить, что «нашёл Иисуса», и вся эта чушь о хорошем поведении. Он так уверен, что однажды получит шанс на условно-досрочное освобождение. Говорит, что тогда придёт за мной.

Ослепляющая, молниеносная вспышка ярости охватила Кэмерона при мысли о том, через что Джона уже прошёл, зная, что источник этой травмы всё ещё играется с ним. Он не допустит этого, вне зависимости от того, достаточно ли Джона силён, чтобы постоять за себя — он не должен был этого делать.

— Этого не случится... Я не знаю всей истории, но не думаю, что твой отец похож на кого-то, кого они когда-нибудь выпустят, с хорошим поведением или нет.

— Я и продолжаю говорить себе это, но доктор Драри считает, что у меня какая-то супер-тяжёлая форма ПТСР — я забыл точное название — что вызывает у меня все эти временные эпизоды. Это не всегда рационально, и это нельзя упорядочить.

— Ну, я скажу тебе одну вещь... — произнёс Кэмерон сквозь сжатые зубы, — если по какому-то бардаку в правосудии его действительно выпустят, если он приблизится к тебе, я его убью.

— Кэм...

— Нет, я знаю. Ты скажешь, что сам можешь о себе позаботиться. Я это знаю, но я... у меня есть к тебе чувства, и включается этот защитный инстинкт. Клянусь богу, Джона, я разорву его на части.

Джона сжал губы, но Кэмерон увидел очаровательный румянец, которым покрылись его щёки.

— Приятно знать, что за мной кто-то присматривает.

— Как думаешь, этот новый план лечения сработает?

Джона пожал плечами, жуя свою губу. Кэмерон был бы счастлив сделать это за него.

— Узнать невозможно. Я надеюсь. Это сочетания ЭСТ и низкой дозы лекарств. С лекарствами я действую медленно, потому что они чертовски меня пугают.

— ЭСТ?

— Электросудорожная терапия.

Глаза Кэмерона расширились, и он сел прямо.

— Шоковая терапия? Боже, Джона! Это будто в стиле Франкенштейна.

Джона хохотнул и быстро поцеловал Кэма в губы.

— Это не так, как в кино, честно. Это совершенное приемлемое лечение для депрессивных и тревожных расстройств. Всё это время я нахожусь под анестезией, ничего не чувствую.

Тревожно выдохнув, Кэмерон попытался сопоставить картину, которую нарисовал Голливуд, с тем, что говорил Джона. И всё равно после этого у него кружилась голова от беспокойства.

— Это помогает?

— Кажется, помогло пару раз, когда я проходил через это, ещё в больнице. Это прервало мои галлюцинации и паранойю — вроде как перезапустило организм. Каждый раз у меня сильно болела голова, но с этим может справиться обезболивающее. Теперь, когда я преодолел пик своего эпизода, невозможно точно сказать, насколько это помогло, пока не наступит зима.

— Драри хочет, чтобы я постарался начать принимать лекарства за несколько недель до того времени, когда обычно вижу галлюцинации, или раньше, если есть рецидив. Если бы решал он, я бы уже пил лекарства, но мне нужно время уговорить себя на это.

Кэмерон кивнул. Звучало многообещающе, но всё это было для него чересчур. Он должен был верить, что у доктора Драри всё под контролем.

— Значит, ты попробуешь их принимать? Амбулаторное лечение вместо того, чтобы сдаваться в больницу, когда дело примет опасный поворот?

— Я попробую. Раньше меня особо не волновало, что со мной будет, но знакомство с тобой... Это отчасти заставило меня понять, что я упускал.

Кэм мог расплакаться, видя разбитое выражение лица Джона. Этот мужчина уже упустил слишком много, а он всё ещё был так молод. Кэм сгрёб Джона в объятия и притянул его для поцелуя, для долгого медленного соблазнения, для слияния губ и языков, пока они не стали дышать в унисон.

— Надеюсь, ты получишь всё, что упускал.

— Я надеялся, что ты мне поможешь...

Поглаживая волосы Джона, Кэмерон покрывал поцелуями его лицо, веки, щёки, челюсть.

— Я хочу этого больше всего. Ты должен знать, я всё ещё испытываю трудности. Разбираюсь, что делать со своей жизнью.

— Добро пожаловать в клуб, — ответил Джона, хохотнув. — Чем по-твоему ты можешь заняться?

— После пары разговоров с Джексоном, я решил, что могу вернуться к учёбе, получить какую-нибудь лицензию для консультирования молодёжи. Может, я использую её для музыкальной терапии. Музыка всё ещё является моей первой любовью, хоть отчасти она похитила мою жизнь.

Джона улыбнулся сам себе.

— Джексон. Думаю, он хороший парень. Он рассказывал мне новости о тебе, когда нам не разрешали видеться.

— Правда? Очевидно, он хорошо хранит секреты. Никогда ничего не говорил.

— Я просил его не говорить. Не хотел беспокоить тебя всем своим дерьмом, когда ты вот-вот должен был стать свободным.

— В следующий раз беспокой меня своим дерьмом, Джона.

— Хорошо.

— Так что, да, я могу пойти для этого в Университет Северной Каролины в Эшвилле. Я вроде как влюбился в... Фолли-Крик, так что, думаю, я на какое-то время здесь осяду.

— От меня ты не услышишь споров на этот счёт, — робко произнёс Джона.

— У меня отложена куча денег, но нужна работа для повседневных расходов. К сожалению, у меня есть опыт работы практически только с музыкой.

— В Эшвилле есть тонна площадок с живой музыкой... Может, ты мог бы работать на одной из них, стоять на входе или даже участвовать в шоу, если разрешат.

На самом деле, над головой Кэма будто зажглась лампочка. Он крепко поцеловал Джона, прежде чем дать ему упасть обратно на подушки, вызывая смех.

— Ты чёртов гений, Джона! Я никогда даже не думал об этом! Уверен, мне придётся подниматься по карьере с самого начала, но я хотя бы буду рядом с тем, что люблю.

— Рад помочь, — сказал Джона, с нелепо самодовольным видом.

— Боже, ты помогаешь просто находясь рядом!

Джона прикусил губу, прежде чем поднять взгляд на Кэма.

— Ты останешься на ночь? Я никогда этого не делал... в смысле, не проводил ночь с мужчиной. Но, думаю, с тобой я этого хочу.

— Дикие лошади, Джона.

— А?

— Не смогли бы мне помешать.

— Ты такой идиот.

— Да, и тебе это нравится.

Глава 18

Джона должен был признать, что нервничает, как индейка в конце ноября. Он вообще едва ли делил кровать с мужчиной, не говоря уже о том, чтобы провести вместе всю ночь. Он хотел быть нормальным. Хотел этого с Кэмом, так что старался изо всех сил. Но, да, он всё равно нервничал.

Он оставил Кэмерона исследовать маленький коттедж, пока сам проскользнул в свою комнату, чтобы немного навести порядок. Молодой человек, в основном живущий как отшельник, обладал не самыми лучшими навыками домоводства. Собрав грязную одежду с пола и незастеленной кровати, Джона быстро забежал в маленькую прачечную комнату, чтобы загрузить стирку. Затем вернулся в спальню, чтобы открыть окна, немного проверить и застелить кровать — что было нелепо, учитывая, что они просто улягутся на неё.

Приведя комнату в презентабельный вид для пары парней двадцати с лишним лет, Джона вышел обратно в гостиную и обнаружил, что Кэмерон листает одну из книг с его поэзией, лениво поглаживая Аиду, которая явно бросилась к нему на колени, как только выдался шанс. У Джона волнующе кружилась голова от осознания, что в его доме мужчина — этот мужчина — вдали от больницы и призраков. Он прикусил свою щеку изнутри, чтобы не рассмеяться.

— Ты знаешь, ей на самом деле никто не нравится. Она едва терпит меня. Как ты её очаровал?

— Наверное, я просто располагаю к себе, — ответил Кэм с самодовольной улыбкой.

— Ну, будь осторожен. Сиамские кошки известны своей капризностью. Если ей не понравится, как ты на неё смотришь, она может вцепиться когтями в важные части твоего тела.

Когда Кэм наклонил голову, Джона понял, во что ввязался.

— Думаешь, мои части важны?

— Мне казалось, что я показал тебе это чуть раньше.

— Может, тебе нужно попробовать ещё раз. Я не уверен, что понял.

— На это будет достаточно времени после ужина. Если хочешь, у меня есть ингредиенты для знаменитой маминой паэльи и эмпанад с яблоком и корицей... — он прервался, когда выражение лица Кэма стало глуповатым. — Что?

— Мне просто нравится, когда ты одновременно смешиваешь свои южные корни с испанскими. Это чертовски очаровательно. У меня прямо мурашки.

Джона почувствовал, что покраснел, и покачал головой.

— Хорошо, остынь, парень. Ты будешь ужинать или нет? Я могу быть не в состоянии отвезти тебя в город на ужин с вином, но здесь, в моём доме, я могу сделать хоть что-то.

— О, я хочу ужин и десерт тоже, — сказал он с преувеличенным вожделением. Затем поднялся с дивана, скидывая забытую Аиду и получая недовольное рычание в ответ. — Веди. Я помогу.

***

Оказалось, что под помощью Кэмерон имел в виду занятие любовью с шеей Джона, пока тот пытался обжарить рис в курином бульоне и добавить туда нарезанные овощи. Джона не особо жаловался, но не хотел испортить самый первый раз, когда готовил ужин для мужчины. Боже, он чувствовал себя суетливым подростком, который впервые запоздало влюбился, потому что раньше Джона никогда не был способен на такие вещи.

— Ладно, мистер Загребущие Руки, давай ты возьмёшь из холодильника пиво и присядешь. Если продолжишь в таком духе, ужин получится не очень вкусным.

Кэмерон поцеловал его загривок и отошёл.

— Оно того стоило бы, — произнёс он с усмешкой в голосе. Но всё же подчинился, принося пиво для себя и для Джона и присаживаясь за грубо высеченный кухонный стол.

Джона быстро разложил паэлью по тарелкам и принёс её к столу.

— Эмпанады должны быть готовы к тому времени, как мы доедим.

Кэмерон радушно улыбнулся ему и взял свою вилку.

— Выглядит отлично. Мне никогда раньше не гот... о боже, это великолепно, — простонал он, прервав себя куском еды.

— Да? — улыбнулся Джона. — Не слишком пряно?

— Нет такого понятия, как слишком пряно. Я один из тех сумасшедших, кто поливает яичницу острым соусом. Для меня это идеально, и это всё, что важно.

Несколько минут они ели в уютной тишине; Кэму не понадобилось много времени, чтобы оставить тарелку пустой. Джона встал, чтобы поставить остатки в холодильник, и достал из духовки эмпанады, чтобы они остыли. Ужин был приятным, но для Джона пришло время рассказать Кэмерону остальную историю об отце. Они никогда не смогут завести успешные отношения, если он не узнает правду о прошлом Джона.

Он сел обратно на своё место и достал телефон, быстро ища достаточно точную статью о грубых убийствах. Он выбрал одну, затем положил телефон на центр стола, между ними.

— Что это? — спросил Кэм, глядя на него с беспокойством.

— Тебе нужно знать остальную историю о том, что со мной произошло, и я не уверен, что переживу полный её рассказ. Так что сначала прочти эту статью, а затем я заполню пропуски.

— Ладно... — с опаской произнёс Кэм. Он потянулся и взял телефон, пролистывая пальцем статью.

Джона пришлось отвести взгляд, пока он читал. Он не мог ждать момента, когда на лице Кэмерона проявится ужас. Жалость. Это была рефлекторная реакция у всех, кто слышал. Джона знал, что не виноват ни в чём из этого, но не мог сдержать испытываемый стыд.

Грубые убийства были названы так потому, как Ангус захватывал своих жертв. Он находил женщин — или мужчин — одиноких и уязвимых, подходил к ним сзади и душил своей гигантской рукой, пока они не теряли сознание. Затем они приходили в себя где-то в комнате убийств. От того факта, что комната убийств обычно находилось прямо над Джона, по его телу бежали мрачные мурашки.

Кэмерон прочтёт, как Ангус мучил и насиловал жертв днями, иногда неделями, прежде чем вырезать им глаза в качестве трофеев. Иногда это убивало их; в других случаях Ангус приводил их в подвал. Джона зажмурился от воспоминаний. Они не уничтожали его, как бывало во время эпизода, но думать об этом всё равно было практически невыносимо.

Наконец, Кэм осторожно положил телефон и посмотрел на Джона невозмутимым взглядом.

— Зачем ты показываешь мне это, Джона?

— Я был в том доме, в подвале, пока всё это происходило. Посмотри на имя. На имя убийцы.

— Ангус... Рэдли. Чёрт, Джона.

— В конце говорится, что его поймали, когда загорелся дом. Это был я. Я сжёг дом. Поджёг, чтобы выбраться из подвала. Так я смог сбежать, вернуться к маме.

— Я... я даже не знаю, что сказать. Ты чудо.

Джона был удивлён отсутствием жалости в выражении его лица. На лице Кэма не было ничего, кроме восхищения, под тонким слоем душевной боли.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ведёшь себя так, будто считаешь себя испорченным, будто тебя невозможно исправить или полюбить. Но тот факт, что ты прошёл через такое и справился, что ты всё ещё стоишь на ногах... Ты чёртово чудо, Джона. Ты самый сильный человек, которого я знаю.

Джона резко вдохнул. Он не знал, что ему нужно было услышать именно это, пока слова не окутали его тёплым покрывалом. Может, он никогда не будет полностью нормальным, или полностью в здравом уме, но он мог жить.

— Эмпанады подождут. Отведи меня в кровать.

— Сейчас? После...

— Да, сейчас. Прямо сейчас, Кэм. Ты нужен мне полностью.

***

Джона оставил окна в своей спальне открытыми. Хоть днями в горах осень иногда была практически такой же тёплой, как лето, ночной воздух был свежим и прохладным. Полная луна обеспечивала достаточно света, так что не пришлось включать никаких светильников. Джона за руку провёл Кэмерона в комнату и закрыл дверь, хоть в доме больше никого не было.

Они были закрыты, заключены в собственном маленьком мире внутри большого. Среди деревьев за окном танцевали легионы светлячков, и занавески лениво трепетали на лёгком ветру. Ночь была такой тихой, что Джона даже слышал журчание маленького ручья за домом. Он привык каждый день справляться с чем-то нереальным, но когда повернулся встретиться с тёмным взглядом Кэмерона, он почувствовал, что это нереально на совершенно другом уровне.

— Эм... Чувствуй себя как дома? — Джона не знал, почему так нервничает. Они ведь уже занимались сексом. Но это почему-то казалось другим — и теперь Кэмерон знал всё. Что, если Кэм смотрел на него иначе?

С робкой улыбкой, Кэмерон стянул свою футболку через голову, взъерошив уже растрёпанные волосы, а затем спустил джинсы и снял их. Джона не мог оторвать глаз, пока обнажался каждый дюйм золотистой кожи этого мужчины. Кэм был очень подтянутым, мускулистым, но всё равно худым — не массивным, как качки. Джона облизнул губы, когда Кэм, в одних своих чёрных боксерах, широко раскрыл руки.

— Пока этого достаточно. Твоя очередь.

Джона кивнул, быстро сбросив майку и избавившись от джинсов. Его никогда не беспокоила собственная нагота, хотя ощущения были совсем другими, когда голодный взгляд Кэмерона следил за каждым его движением.

Кэмерон схватил его за руку и потянул к кровати, а затем мягко толкнул на неё.

— Ложись. Устраивайся поудобнее, потому что я не планирую спешить, — произнёс он с хриплым рыком, который обычно выходил только во время его пения. От этого член Джона избавился от нервозности и стал готовым к игре.

Джона добровольно опустился на кровать и растянулся, положив голову на подушки. Его грудь тяжело вздымалась, когда он начал задыхаться от предвкушения того, что Кэмерон может с ним сделать. От этого по его спине бегала лёгкая дрожь.

— Холодно? — спросил Кэм.

Джона пожал плечами.

— Может ты подойдёшь сюда и согреешь меня?

Не нуждаясь в дальнейших побуждениях, Кэмерон пополз с конца кровати к подушкам, всё время глядя на Джона, будто преследовал свою жертву. Джона был совершенно доволен ролью жертвы Кэмерона на эту ночь.

Джона томно растянулся, выгибая спину ипозволяя Кэму смотреть. Он всё равно не был уверен, что есть на что смотреть. За время последнего эпизода он потерял вес. Хоть он всё ещё был подтянутым из-за тренировок в своём спортивном зале, в который превратил гостевую спальню, его фигура была намного более тонкой, чем раньше. Он знал, как выглядит, и у него не было дисморфофобии, как у Холли, но, может быть, Кэмерона это оттолкнёт, как только он присмотрится.

— Если продолжишь так красоваться, всё это не продлится особо долго.

Джона прикусил губу, чтобы не заулыбаться от удовлетворения.

— У нас больше нет презервативов.

— Что ж, эту ситуацию нам придётся исправить при первой же возможности, но до тех пор... Есть много вещей, которые я могу сделать с тобой без презерватива.

Глаза Джона расширились, и он судорожно сглотнул. Он определённо был готов к демонстрации. Кэмерон склонился над ним, держась на руках так, чтобы соприкасались только их губы, когда он накрыл рот Джона своим. Он проник языком внутрь, посасывая язык Джона, затем его нижнюю губу, после чего отстранился и опустил взгляд на парня.

— Я хочу прикоснуться к каждому твоему дюйму.

Сердце Джона запнулось, а член налился. Он не был уверен, спрашивает ли Кэм разрешения, но на всякий случай кивнул. Кэмерон отодвигался назад, пока не оказался между расставленных ног Джона. Взгляд его тёмных глаз был напряжённым, поедая тело Джона и воспламеняя его.

Его руки начали с челюсти Джона, скользя к подбородку и вдоль шеи. Подушечки пальцев Кэмерона царапали кожу Джона, и он стонал от этого ощущения.

— Твои руки, — безрассудно пробормотал он. — Мягкие и... грубые, одновременно.

Бездыханный смешок, который донёсся до его ушей, вызывал у него улыбку.

— Это от игры на гитаре. Мозоли появляются только на кончиках пальцев, и больше особо нигде. Это ничего? — он не остановился в ожидании ответа, проводя своими большими руками по краям ключиц Джона и вниз, по груди.

— Ммм... — это был практический самый вменяемый ответ, который Джона смог придумать. Грубые пальцы дразнили его соски, доводя его тело до бешеных извиваний и толчков. Джона закусил губу и сжал руками простыню, чтобы удержаться на месте.

— Такой красивый, — пробормотал Кэмерон, опускаясь вниз по прессу Джона.

Руки Кэмерона были достаточно большими, чтобы, лёжа бок о бок, покрыть всю ширину живота Джона, и ладони опустились вниз, касаясь его пупка, костей таза и дорожки волос. Издавая несвязные звуки, которых никогда не слышал от себя раньше, Джона выгнул спину и в молчаливом предложении поднял бёдра с кровати.

Кэмерон ахнул, восхищённо следя за дорогой своих пальцев. Они двигались по венам низа живота Джона, по пути спуская боксеры.

— Боже, как ты стал таким чертовски идеальным? — спросил Кэм, не обращаясь ни к кому конкретно.

Наконец, его ладони коснулись напряжённой эрекции Джона, но только на мгновение, пока он полностью стягивал боксеры с ног Джона. К этому времени Джона уже всхлипывал, не в силах больше выносить эту сладкую муку. Он знал, что Кэмерон не хотел спешить, но чувствовал себя подожжённым запалом, искрящим и готовым взорваться.

— Кэмерон, пожалуйста, — скулил он. — Мне нужно...

— Что тебе нужно, детка?

Взгляд Джона сосредоточился на мягких губах Кэмерона, которые изогнулись в улыбку, когда он это заметил.

— Твои губы, — прошептал Джона.

Кэмерон не нуждался в большем приглашении. Он спустился вниз по кровати, пока его плечи не оказались между ног Джона, а его губы — у члена Джона.

— Раздвинь для меня свои ноги, малыш, — произнёс он. Джона подчинился.

Прежде чем Джона успел хотя бы моргнуть, на его член опустились тёплые губы, втягивая его глубоко внутрь с восхитительным чмокающим звуком. Джона запрокинул голову назад и застонал, а затем потянулся руками вниз, чтобы схватить Кэмерона за волосы и не дать ему никуда уйти.

Рот Кэмерона двигался вверх и вниз по члену Джона, пока грубые пальцы дразнили его яйца, кожу под ними и, наконец, его анус. Это были просто лёгкие прикосновения, предназначенные как дразнение, и они достигали своей цели. Джона сходил с ума, дёргаясь и изо всех сил ища поддержки, раздвигая ноги ещё шире, чтобы освободить место для широких плеч Кэмерона и для диких движений.

Слишком скоро Джона почувствовал напряжение в яйцах и покалывание в бёдрах. Он практически мог расплакаться, потому что не хотел, чтобы всё заканчивалось — этот момент блаженного сочетания сумасшедшего экстаза и ошеломляющей нормальности. Этим занимались люди. Они наслаждались друг другом. И это происходило с Джона.

Его крики доносились до диких гор, пока он сильно тянул Кэмерона за волосы и кончал ему в горло. Казалось, это длилось бесконечно; он кончал дольше, чем когда-либо раньше, и Кэм принял в себя каждую каплю. Для Джона это ощущение было неописуемым, и он боялся открыть глаза из страха, что всё это окажется просто сном.

Но в конце концов ему пришлось посмотреть, когда он понял, что больше не чувствует между ног плеч Кэма. Он открыл глаза и увидел, что Кэмерон сидит у него на животе, дроча свой твёрдый член обеими руками. Кэмерон смотрел прямо на Джона, его веки были тяжёлыми, но взгляд оставался напряжённым.

— Ты понятия не имеешь, — произнёс он, прерываясь на вздох, когда его рука задела чувствительную головку члена. — Не представляешь, насколько ты потрясающий. Ты раскрываешь меня, Джона. Я весь твой, чёрт побери.

Хоть Джона был совершенно вымотан, у него внутри всё трепетало, а глаза закатились от жарких слов. Затем его взгляд вернулся к тому, что Кэмерон делал своими руками. Джона был прекрасен? Чёрт, он не шёл ни в какое сравнение с Кэмом.

Джона закусил губу и снова встретился взглядом с Кэмом.

— Кончи для меня, Кэмерон.

Кэм издал звук, напоминающий что-то среднее между стоном и рычанием, и взорвался, брызгая спермой на грудь Джона.

— Ты... понятия не имеешь... Как мне нравится слушать, как ты произносишь моё имя, — сказал он, пока его тело содрогалось, а мышцы сокращались от последствий. Затем он рухнул на Джона, утыкаясь лицом в его шею и делая глубокий вдох.

Впечатляющие плечи Кэма поднялись от этого вдоха, и казалось, будто он устраивается спать, но Джона не стал бы жаловаться. Он водил руками вверх и вниз вдоль позвоночника Кэмерона.

— Это всё реально? — прошептал он.

— Реальнее не бывает, — пробормотал Кэмерон в его шею, целуя его за ухом.

— Наверное, это очень плохая идея, знаешь. Я никогда не стану нормальным. Я довольно сильно сломан.

На это Кэмерон поднял голову и уверенно посмотрел в глаза Джона.

— Мы все сломаны, малыш. Каждый из нас. Это делает нас людьми, — он вытянул шею, чтобы коротко поцеловать Джона в губы, прежде чем снова устроиться в изгибе его шеи, где явно хотел оставаться.

— Я проигранное пари, — предупредил Джона, хоть и чувствовал, что сдаётся. Отношения с Кэмероном казались такими правильными. И почему он не должен иметь немного счастья в жизни? Он столько всего прошёл. Он просто пустит всё на самотёк, посмотрит, как всё пойдёт, и будет надеяться, что они не разобьются.

— Я в любой момент соглашусь на это пари, — прошептал Кэмерон, практически во сне.

Джона крепко сжал его, пока они оба проваливались в сон.

Глава 19

На следующие несколько дней Кэмерон стал практически постоянным дополнением к маленькому коттеджу в горах. Он часто переживал, что загостился, но Джона никогда не проявлял никаких признаков, что это так.

Он оставил Джона нежиться в кровати и на цыпочках пошёл на кухню, чтобы поставить чайник на кофе — его мужчина предпочитал использовать френч-пресс. Уже почти пришло время давить кофе, когда вышеупомянутый мужчина прошёл на кухню, в мятой одежде и с торчащими волосами. Джона не был жаворонком.

Хохотнув, Кэмерон подошёл к нему, подцепил указательными пальцами пояс его пижамных штанов и притянул парня для поцелуя. Плечи Джона опустились, когда он влился в поцелуй, вздыхая в рот Кэмерона. Когда Кэм отстранился, взгляд Джона казался чуть более бодрым, чем раньше. Он открыл рот — может, чтобы сказать что-то глубокое, но прозвучало только «кофе».

Кэмерон прижался поцелуем к его виску.

— М-хмм, я так и думал, — он вернулся к тумбочке, чтобы заварить кофе. В то время как Джона уселся на один из кухонных стульев, Кэм налил кофе в одинаковые чашки и принёс их к столу. Джона сделал большой глоток и издал стон, который отозвался прямо в члене Кэма. Но он подумал, что было бы грубо приставать к мужчине так рано утром.

— Что это за кофе? Вкусный.

— Называется «Контркультура», — сказал Кэмерон. — Недавно нашёл его в магазине. Эта компания располагается в Северной Каролине — это всё экологически чисто, торговля идёт напрямую. Думаю, я уже подсел.

— Ммм, — только и ответил Джона.

Несколько минут они сидели в тишине. Это не было напряжённо, но Кэмерон мог сказать, что Джона о чём-то задумался. Он не хотел наседать, так что просто ждал.

В конце концов, Джона вздохнул и поставил на стол свою чашку.

— Можно кое-что у тебя спросить?

— Конечно, что угодно.

— У нас медовый месяц? Здесь это происходит?

Кэм подавился глотком кофе, и ему пришлось несколько раз кашлянуть, чтобы восстановиться.

— А?

Джона жевал свою губу, с некомфортным видом.

— Я хочу сказать, что ни один из нас никогда не был в серьёзных отношениях, по очевидным причинам. Нас несколько месяцев держали порознь, и теперь, когда мы способны быть вместе, мы проводим вместе почти каждое мгновение...

От внезапного чувства слабости и паники у Кэма внутри всё оборвалось. Он начал бормотать, отталкиваясь от стола.

— Вот чёрт. Я тебя подавляю. Боже, прости. Ты прав, у меня нет опыта в отношениях, и я просто действовал инстинктивно. Я просто... я от тебя отстану, позволю тебе вернуться к твоим... делам. Прости.

— Воу, воу, воу, Голливуд. Присядь на минутку. Успокойся, — Джона схватил Кэма за запястья, прежде чем тот успел уйти из-за стола. — Я не собирался намекать, что недоволен тем, как всё обстоит. Я просто начинал переживать, может, я слишком счастлив — будто жду, когда упадёт второй ботинок. Мне нравится, как всё идёт, но что, если я мешаю тебе разобраться, что тебе делать со своей жизнью? И что будет с нами, когда я снова начну сходить с ума? Даже с новым планом лечения будут рецидивы. Возможно, это на всю жизнь.

Кэм судорожно выдохнул. Он думал, что снова всё испортил. Но с этим он мог справиться.

— Поехали сегодня со мной, в Эшвилль.

— Что?

— Мне нужно поездить по музыкальным площадкам — знаешь, как ты говорил — и посмотреть, ищет ли кто-нибудь персонал. Ты мог бы поехать со мной. Это займёт весь день. Если мы выберемся из своего маленького пузыря, и на нас ничего не обрушится, может, это означает, что у нас есть шанс, — сказал он, подмигнув.

Лицо Джона осунулось.

— Какой я идиот. Не могу поверить, что я вообще заговорил об этом, когда сам нас сдерживаю. Я не особо хорошо себя чувствую в общественных местах — мне не нравятся разговоры, и меня легко напугать.

Кэмерон нахмурился, но не был готов так просто сдаться.

— Может, сейчас всё будет по-другому, пока ты находишься между эпизодами, и у тебя новый план лечения.

Джона начал выкручиваться, но Кэмерон его перебил.

— И, может быть, всё будет по-другому, потому что Эшвилль — это пруд побольше. Должно быть, тебе тяжело в городе, где все друг друга знают. Должно быть, тебе кажется, что все тебя осуждают. Эшвилль не большой город, но достаточно большой и прогрессивный, чтобы никто не обращал внимания на то, что мы делаем, понимаешь?

Джона нахмурился, думая над этим. Кэмерон мог понять, что он боится, и не мог винить этого парня, но они оба должны были преодолеть свои границы, если собирались наладить отношения.

— Полагаю, мы могли бы попробовать. Пойду одеваться.

— Отлично! И если ты переволнуешься, я просто отвезу тебя... вот чёрт!

— Что? Что случилось?

— Теперь идиот я. Я только что вспомнил, что у меня есть только эта чёртова Веспа. Места хватит для двоих, но я уверяю, ты не захочешь ехать на дерьмовом сидении этого отстоя, — Кэм провёл руками по лицу и застонал. Затем услышал звук, подозрительно напоминающий фырканье. Его голова резко поднялась. — Ты смеёшься надо мной?

— Н-нет.

Он явно смеялся.

— Боже, как мне стыдно.

Джона сдался и позволил смеху вырваться на поверхность. Кэму нравился этот звук, даже если это происходило за его счёт.

— Давай мы дадим твоему статному жеребцу отдохнуть и просто возьмём мою Субару, — сказал Джона через плечо, выходя из комнаты.

Кэмерон отчаянно огляделся вокруг в поисках чего-нибудь, что можно кинуть в парня, но ничего не нашёл.

***

Уныние. Вот, что чувствовал Кэмерон. Он таскал ошеломлённого Джона по всем музыкальным площадкам Эшвилля и оставался с целой кучей... ничего. Эшвилль был огромным музыкальным и художественным городом, так что мест для посещения было много.

Сначала они попробовали «Орандж Пил», это было одно из немногих мест, о которых Кэмерон знал. Их штат был полностью укомплектован, и Кэмерону пожелали удачи в поисках. Эта же история произошла в «Тайгер Маунтин», «Грей Игл» и «Эшвилль Мьюзик-Холл». Кэмерон не был уверен, говорят ли ему о том, что «не мест» в качестве вежливого отказа из-за того, что у него нет опыта работы, или это действительно правда. Чёрт, он начнёт мыть полы, если придётся, просто чтобы быть рядом с музыкой.

Кто-то из тех мест, что они посетили, зацепился за тот факт, что он живёт в Фолли-Крик, и сказал о новой площадке, которая только что открылась прямо в городе, под названием «Хэйзел Милл Аутпост». Возможно, у них были открытые вакансии, раз они только открылись и находились далеко от избитой тропы. Как только парни вернулись на Билтмор-Авеню, Кэмерон повернулся к Джона. Тот выглядел немного вялым от всех их прогулок, но на лице была улыбка.

— Ты в порядке?

— Думаю, да. Пока я держался в стороне во время твоих разговоров с людьми, я особо не тревожился. Приятно находиться в большом открытом месте, где всем плевать, что я делаю.

Кэмерон улыбнулся.

— Видишь, я был прав!

— Не зазнавайся, Фокс.

Они начали идти на север, в сторону адреса последней площадки.

— Хочешь поесть здесь, в Эшвилле, прежде чем мы поедем обратно на ту площадку в Крик?

Джона повернул лицо навстречу запоздалому летнему бризу и сделал глубокий вдох.

— Нет, я не ужасно голоден. Давай сначала закончим твои дела, а затем поедим где-нибудь в городе.

***

Фолли-Крик был крохотным городом по сравнению с Эшвиллем, но имел всё основное — продуктовые магазины, кофейни, маленькие рестораны, аптеки, милый исторический центр с сувенирными магазинами и частными бутиками. Однако, до этого времени Кэмерон не видел ничего в вечернем свете. Будет интересно, как музыкальная площадка поживает в маленьком городе. На ум пришли «Кэтс Крэдл» в Чапел-Хилл и «ФуБАР» в восточном Нэшвилле.

Не понадобилось особо много времени, чтобы добраться до «Хэйзел Милл». Снаружи это было большое, но невыразительное кирпичное здание, которое в какой-то момент, очевидно, было настоящим заводом. Но внутри Кэмерон понял, что оно намного больше, чем он думал первоначальное. Здание было двухуровневым, на верхнем этаже располагалась большая зона отдыха со столиками и стульями, с видом на нижний этаж, где была сцена и танцпол. Зона отдыха была зажата между двумя маленькими барами, и уборные и частные комнаты для вечеринок тоже находились на верхнем уровне.

Кэмерон понял, что лучше дать Джона заняться своим делом и побродить, пока сам разговаривает с менеджерами, так что так и поступил. Людей вокруг было не особо много, так как время было раннее, и место было новое. Кэм заметил мужчину, который расставляет коробки за баром, подошёл и помахал рукой.

Мужчина был лысым и в татуировках, но казался относительно дружелюбным.

— Привет, приятель, чем я могу тебе помочь? Бар откроется только через несколько часов.

— Да, я знаю. На самом деле, я надеялся поговорить с менеджером. Хотел узнать об открытых вакансиях, — Кэмерон вытер вспотевшие ладони о джинсы, надеясь, что парень этого не заметил.

— А, тогда хорошо. Я менеджер. Уолт Сигрэм, — он потянулся над баром, чтобы пожать руку Кэму.

— Кэмерон Фокс. Приятно познакомиться.

Глаза Уолта сузились, и он с любопытством наклонил голову.

— Знакомое имя. Ты бывал здесь раньше?

Кэмерон подскакивал на носочках. До сих пор никто его не узнавал. Места, в которые он ездил, обычно не ставили такую музыку, какую играли «Фоксфаер». Он не был уверен, что почувствует, если кто-то его узнает.

— Нет. Я живу в Фолли-Крик уже большую часть года, но не особо куда-то ходил. Один из людей, которые отказали мне в Эшвилле, упомянул, что недавно открылось это место. Я подумал попробовать подойти сюда — ближе к дому и всё такое.

Уолт потёр подбородок и прислонился бедром к бару.

— Какую работу ты ищешь?

— На самом деле, любую. Я раньше занимался музыкой, но у меня нет огромного опыта работы, так что если придётся выполнять что-то грязное, чтобы подняться вверх по лестнице, я готов.

— Хорошо... это вызывает восхищение. Но какую работу ты действительно хочешь?

— Я точно не знаю. В смысле, я бы хотел работать ближе к искусству, может, руководить бронированием площадок и выступлениями.

Уолт смотрел на него ещё одно напряжённое мгновение, а затем раздался вопрос, которого Кэм боялся.

— Какой музыкой ты занимался раньше?

Кэмерон вздохнул и сунул руки в карманы.

— Я был артистом в другой жизни, — сказал он с самокритичной улыбкой. — Были тяжёлые времена, и я решил, что это больше не для меня, но всё равно я хочу быть рядом с музыкой, понимаете?

— Понимаю, — сказал Уолт.

Кэм думал, что здесь может крыться история, но слишком отчаянно хотел работу и не стал бы давить.

— Хорошо, малой. Я понимаю твоё желание перевернуть жизнь. Может, ты придёшь на вечернее шоу в четверг? Можешь походить со мной и моим партнёром, и мы посмотрим, может ли для чего-нибудь тебя использовать. Звучит честно?

Кэмерон улыбнулся.

— Звучит отлично!

— Идеально. Приходи где-то за час до начала, и мы все познакомимся.

— Спасибо, Уолт. Вы не представляете, как я ценю этот шанс.

— О, думаю, я представляю. Бывай, Кэмерон.

Глава 20

Поначалу Джона всю дорогу до Эшвилля сжимал руки до белых костяшек. Когда люди на улице бросали взгляды в его сторону, он просто знал, что они смотрят сквозь его спокойный внешний вид и видят внутреннее сумасшествие. Разум говорил, что это всё паранойя, но нутро не слушало.

Как только они вернулись в Фолли-Крик, он не мог решить, стал ли более расслаблен, потому что было тише, или более тревожен, потому что знал, что будет выделяться, как опухший палец. Парни решили припарковаться в центре города и пешком пойти по адресу «Хэйзел Милл», который взял Кэмерон. Джона надеялся, что прохладный осенний ветер, который дул в лицо, не даст ему потерять контроль.

Кэмерон начал говорить о своей семье, о том, что группа уволила Кеннетта с роли менеджера и позволила управлять бизнесом новому солисту. Ленивый разговор успокаивал Джона больше, чем он думал. Так он чувствовал себя обычным парнем, который вышел прогуляться со своим бойфрендом. Бойфренд? Он не думал, что когда-нибудь будет использовать это слово.

— Значит, если бы не этот Эрик, Майло был бы солистом? — спросил он, чтобы поддержать разговор Кэма. Он мог потеряться в звуке голоса этого мужчины и не впустить в себя страх.

— Боже, я не знаю. Это папа настаивал, чтобы Майло прослушался со всеми другими претендентами, а Майло наотрез отказался. Папа больше не занимается руководством, это делает Бейтс. Но Бейтс солист, так что он не станет принимать какие-то решения, которые скинут его с этой роли, верно?

— Всё это звучит слишком политически на мой вкус.

— Понимаешь, да? Это одна из больших причин, из-за которых у меня нет желания возвращаться. Просто дело больше не в музыке... если когда-то вообще её касалось.

Джона посмотрел на Кэма и увидел тоскующий, слегка грустный взгляд в его глазах.

— Тебе это действительно нравится, да? Музыка.

— Да, нравится. Только не всё это дерьмо, которое приходит вместе с выступлениями. Но я никогда не перестану писать песни.

— Хорошо, — сказал Джона, кивая. — Я тоже никогда не перестану писать, не важно, каким сумасшедшим станет мир публикаций.

Кэмерон бросил на него робкий косой взгляд.

— Над чем ты сейчас работаешь? Ты не говорил.

— Я только сдал на редакцию триллер от Харпера Дж. Финча перед последним визитом в Ривербенд. В последнее время работаю над романом Эммерсона Лайонса, но немного не уверен насчёт этого.

— Почему так?

— В моей голове оба главных героя — мужчины. Я никогда раньше не пересекал эту черту, и если говорить правду, я немного боюсь того, как это воспримут. Доходит до выбора, следовать ли мне своим инстинктам или идти по трендам «умного публикования», о которых всегда говорит мне мой редактор. Как ты считаешь? — сердце Джона трепетало, потому что он понял, что мнение Кэмерона для него действительно важно.

Кэмерон остановился и полностью повернулся к нему лицом.

— Послушай того, чью креативность подавила карьера. Жизнь слишком чертовски коротка, приятель. Пиши то, что делает тебя счастливым. Уверен, ты найдёшь для этого свой рынок.

Джона улыбнулся. До сих пор он не понимал, что именно это и хочет делать.

— Думаю, ты прав.

Дальше они пошли молча, разглядывая достопримечательности причудливого и маленького горного городка. Они прошли мимо какого-то ремесленного уличного рынка, который занимал две улицы между бизнес-местами и разрастался на тротуаре. Должно быть, это явление было сезонным, потому что Джона не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел это раньше во время своих быстрых пробежек по городу. Но он не был удивлён. Города вроде Фолли-Крик были раем для ремесленников и артистов.

— Вау, посмотри на все эти крутые штуки, — сказал Кэмерон.

Джона не обращал внимания. Он наблюдал, как толпы людей гуляют совсем близко. Он был уверен, что на самом деле это не толпы, так как они всё ещё находились в Фолли-Крик, но людей было больше, чем Джона когда-либо видел в одном месте в городе. Казалось, что людей очень много, они будто крали кислород Джона, хоть он и находился на открытом воздухе. Его внимание привлёк кто-то, кто двигался в пределах его бокового зрения — кто-то знакомый — так что он обернулся и не увидел ничего необычного.

Казалось, Кэм собирался задержаться, глядя на изделия ремесленников. Джона вместо этого ускорился, пробираясь через толпу, вздрагивая каждый раз, когда кто-то его задевал. Сейчас он не мог думать о Кэмероне. Тот либо пойдёт следом, либо нет, но Джона нужно было дышать.

Наконец, толпы выкинула его примерно на квартал оттуда, куда они пришли, и Джона снова смог втянуть в лёгкие воздух. Что он там увидел? На мгновение показалось, что... нет, лучше не вспоминать. Он жадно вдыхал драгоценный, морозный горный воздух и пытался успокоить своё колотящееся сердце.

На его плечо приземлилась рука. Джона поморщился и развернулся, готовый столкнуться с невидимой угрозой. Вместо этого рядом стоял Кэмерон, глядя на него с беспокойством. Джона покачал головой.

— Прости. Ты меня напугал, — пробормотал он.

— Ты в порядке?

— Да, я просто... я не ожидал такую большую толпу людей. В смысле, это ведь Крик. Всё будет хорошо, как только я восстановлю дыхание.

Кэмерон тихо выругался.

— Прости, я даже не думал, особенно возвращаясь в город. Я всё ещё пытаюсь узнать, что тебя пугает.

Джона почесал загривок, когда его кожа расслабилась и разгладилась.

— Я знаю. Поэтому я переживал из-за всей этой ситуации с раздражительностью взаперти. Всё хорошо, станет легче.

После короткого сомнительного взгляда, Кэм улыбнулся и протянул руку. Джона мгновение смотрел на неё, думая, такой уж это большой шаг. Они были рядом с Эшвиллем, довольно прогрессивным городом для юга, и Джона видел, как там гуляли несколько однополых пар. Сделав глубокий вдох, он взял Кэма за руку и сжал, получив в награду широкую улыбку.

— Хочешь пойти в «Тай Лотус»? — спросил Кэм.

— Неплохая идея.

До ресторана нужно было идти ещё квартал, и время обеденной толпы уже прошло — какой бы ни была эта толпа в Крике — так что парни сели быстро. Джона выбрал столик подальше, в углу у окна, чтобы смотреть на Кэмерона на фоне большого панорамного окна. Этот парень действительно был слишком восхитительным для его же блага.

Официантка подошла и ушла, Джона её едва заметил. Кажется, они оба заказали особое блюдо «Пэд Си-ю», но он не мог быть уверен. Он был занят, потерявшись в синих глазах с маленькими морщинками от смеха в уголках. Он наблюдал, как мягкие губы Кэма двигались пару минут, прежде чем понял, что он, наверное, говорит.

— Ох, прости! Что ты сказал?

Усмешка подсказала ему, что Кэмерон поймал его взгляд, и ему это понравилось.

— Я просто сказал, что если получу эту работу, придётся найти способ получше, чтобы сюда добираться. Веспа подойдёт, пока не наступит зима. Полагаю, нужно искать общественный транспорт.

Джона кивнул, всё ещё наполовину отвлечённый.

— Уверен, я бы мог иногда тебя подвозить. Между этим, автобусом и Веспой, мы можем справиться, пока тебе не вернут права. Их ведь забрали только на год, верно?

— Да. Так что половину зимы всё ещё придётся справляться. Всё будет в порядке.

Как только принесли еду, разговор закончился. Джона закончил раньше Кэма и обнаружил, что смотрит в окно на прохожих на улице. Это успокаивало — наблюдать за людьми, которые его не видят. Они занимались своими делами, понятия не имея, что творится внутри Джона.

Затем одна женщина резко остановилась. Первоначально она стояла лицом к дороге, но затем развернулась, неестественно медленно, в сторону окна ресторана. В это время дня солнце светит на окно, создавая эффект зеркала. И всё же, женщина сосредоточилась на Джона, будто видела его идеально. Только она совсем не могла видеть. У неё не было глаз.

У Джона до тошноты закружилась голова, пульс стучал в висках отбойным молотком. Слишком рано. Это было слишком рано. Он ещё не должен был видеть галлюцинации. Ещё нет. Он провёл так мало времени с Кэмероном, когда они были просто обычной парой. Он уже катился в сумасшествие? Каким бы напуганным и больным ни чувствовал себя Джона, его охватила переполняющая грусть. На этот раз он ведь старался, верно? Он заслуживал поправиться. Он заслуживал чего-то хотя бы близкого к нормальной жизни. Он был жертвой во всей этой ситуации.

Как только по его организму прокатилась горечь, Джона начал злиться. Хотелось выбежать на улицу и прогнать эту проклятую женщину. Хотелось выругаться на неё и сказать, что он не виноват, что это сделал с ней его отец. Было не честно, что его преследовали только потому, что он выжил. Это открытие ударило его по лицу и придало необходимый толчок. Он будет опережать события. Он всё предотвратит. Он будет принимать чёртовы лекарства и сохранит Кэма в своей жизни.

Кэмерон перестал есть и смотрел на него странным взглядом.

— Всё в порядке? Ты побледнел.

Джона покачал головой, чувствуя себя так, будто плавает в патоке.

— Нет, не в порядке, но будет. Тебе нужно отвезти меня домой, Кэм. А затем нам понадобится стратегический приём с Сэмом.

Лицо Кэма осунулось.

— Ты что-то увидел.

— Увидел. Но на этот раз я не собираюсь этому достать меня.

***

— Итак, объясните мне ещё раз... — Сэм Драри сидел напротив Джона и Кэма в своём крохотном кабинете. Перед каждым из них стояли успокаивающие чашки кофе, который они по большей части не трудились пить. Драри с сомнение переводил взгляд между двумя парнями. — Будто я новый врач.

— Думаю, я выразился довольно ясно, — раздражённо ответил Джона.

— Вы вместе пару недель и хотите заняться... парной терапией?

— Нет, не совсем. Думаю, галлюцинация, которую я вчера увидел, была чем-то вроде... предвестника. Вроде предупреждения.

— Предупреждение.

— Да, будто несмотря на тот факт, что у меня всё хорошо с ЭСТ, худшее ещё не позади.

— В этом нет ничего необычного, Джона. Иногда может понадобиться несколько лет регулярной ЭСТ, чтобы получить длительный эффект, и даже тогда иногда в жизни могут происходить рецидивы.

— Я знаю это и не сомневаюсь. Вчера я понял. Я относился к себе как к преступнику — практически сажал себя в тюрьму, когда в поведении начинали проявляться эффекты того, что со мной произошло — когда преступником был мой отец.

Джона ткнул большим пальцем себе в грудь.

— Я был жертвой. Я не просил ничего этого и просто пытался выжить все эти годы. Я больше ни от чего не откажусь из-за преступлений этого чудовища, особенно от своих отношений с Кэмероном. Не откажусь.

— Значит, ты хочешь, чтобы я... — подтолкнул Драри.

— Я хочу, чтобы ты считал нас с Кэмероном парой. Не потому, что у нас есть проблемы, а потому, что проблемы есть у меня. Нам нужно, чтобы ты помог нам научиться вместе разбираться с моей болезнью, без госпитализации — научил его... справляться со мной.

Кэмерон потянулся и взял его за руку, переплетая их пальцы.

— Мы не сдадимся, когда станет тяжело. Мы слишком долго ждали, чтобы быть вместе.

Доктор Драри твёрдо посмотрел сначала на Джона, затем на Кэмерона. Маленькая, неуверенная улыбка приподняла одну сторону его губ.

— То, что вы пытаетесь делать, контролировать свою жизнь, восхитительно.

— Но? — сухо спросил Кэмерон, приподнимая брови.

— Это не то, что ты сможешь делать наполовину. Джона не пойдёт на пользу, если он достигнет состояния покоя, а затем его жизнь снова перевернётся с ног на голову.

Джона нахмурил лоб. Он не мог понять, к чему ведёт Сэм, или почему он говорил с Кэмероном так, будто самого Джона даже не было в комнате. Его пальцы сжали пальцы Кэма, и он был уверен, что оставит следы от ногтей.

— Что ты...?

— Всё хорошо, детка. Расслабься. Думаю, док считает, что я всё ещё нахожусь в подвешенном состоянии после того, как моя собственная жизнь перевернулась с ног на голову. Он не уверен, что я не сбегу, если моя семья меня хоть пальцем поманит, верно, док?

Ответный взгляд Сэма был твёрдым и беззастенчивым.

— Я должен действовать в лучших интересах своих пациентов. И так как вы оба сейчас здесь, вы оба мои пациенты. Однако, что Джона действительно нужно в этот момент, так это стабильность. Рутина. Спокойствие.

Джона открыл рот, чтобы выпалить все причины, почему Сэм вышел за грань, раздражённый тем, что Сэм пытался заставить Кэма чувствовать себя дерьмово за счёт Джона. Кэмерон похлопал тёплой, грубой ладонью по их соединённым рукам, и Джона посмотрел ему в глаза — такие голубые и ласково прищуренные.

— Всё в порядке. Эти беспокойства понятны, и я задавал себе эти вопросы перед тем, как решил тебя найти, — он повернулся обратно к доктору Драри. — Если честно, моя семья уже предлагала мне вернуться в группу, пару раз. Я больше не хочу заниматься этим по жизни. Не уверен, хотел ли когда-нибудь. Я оставляю свою квартиру здесь — хотя большую часть времени провожу у Джона — и у меня в четверг вроде как собеседование на работу... Плюс, я думал записаться в УСКЭ (прим. Университет Северной Каролины в Эшвилле), как только разберусь, на какие хочу ходить занятия.

Доктор Драри кивнул.

— Похоже, ты много над этим думал.

— Вот, видишь, он не просто какой-то придурок из разряда «поматросил и бросил», который пришёл воспользоваться сумасшедшим парнем, — выплюнул Джона, всё ещё злясь на слова в сторону Кэмерона.

И всё же, Кэмерон наклонился и стукнул плечо Джона своим, с нежностью качая головой.

— Джона, правда, всё в порядке. Он беспокоится. Но мы должны вернуться к тому, что будем делать, чтобы помочь Джона, — эту часть он высказал уже доктору.

— Согласен. Думаю, мы должны продолжать ЭСТ, придерживаясь одного сеанса в неделю — я настроен оптимистично насчёт долгосрочных преимуществ. И, Джона, я хочу, чтобы ты приходил сюда два раза в неделю на когнитивную терапию, один раз сам и один раз с Кэмероном, если он будет свободен. На консультации нельзя скупиться, не важно, какие другие процедуры мы делаем.

Джона тревожно выдохнул.

— Я знаю. Я не буду уклоняться от своих обязанностей, но не могу пообещать, что большинство времени не буду взбалмошным ублюдком.

— Значит, всё как обычно, — сказал Драри с невозмутимым выражением лица, отчего Кэм фыркнул и попытался прикрыть это кашлем.

— Видимо, — ответил Джона, его собственные губы хотели растянуться в улыбке.

Драри рассеянно перебирал какие-то бумаги, затем сжал губы, прежде чем снова поднять взгляд. Джона мог сказать, что он собирается с силами для какой-то лекции.

— Знаю, я много раз ходил вокруг да около, и ты по-прежнему выжидаешь, и мы дошли до варианта «возможно», но я твёрдо уверен, что ты не получишь максимум пользы от другой терапии, если не будешь в тандеме использовать лекар...

— Я сделаю это. Я готов начать.

— Что? — ахнул Драри.

— Сделаешь? — одновременно выдавил Кэм.

— Послушайте, я всё ещё в высшей степени ужаса, но понимаю, что я в тупике.

Кэмерон сжал его руку, поднёс её к губам и поцеловал. Джона чувствовал лёгкую дрожь рук Кэма.

— Что ж... — Сэм колебался, будто был не совсем готов к тому, что скажет, если Джона когда-нибудь на самом деле согласится. — Я бы хотел действовать медленно, начиная с низких доз лёгких препаратов, — он достал свой блок рецептурных бланков, но просто постучал ручкой себе по подбородку. — ПТСР обычно лечат СИОЗС (прим. селективные ингибиторы обратного захвата серотонина) — технически, это антидепрессанты, но обладают другими эффектами — так что, думаю, мы начнём с пароксетина. Так как у тебя бессонница и кошмары — сейчас мы будем называть твои галлюцинации, когда ты не находишься в психическом эпизоде, кошмарами наяву — я также советую попробовать празозин.

— Как посчитаешь, Сэм, — прохрипел Джона. По его спине поднималась дрожь, несмотря на его лучшие попытки держаться смирно, и его зубы стучали от силы этой дрожи. Мерзкое ощущение, скользкое и жирное, покрывало его желудок, и Джона сглотнул от желания рвоты.

Доктор посмотрел на него с сочувствием.

— Джона, твои страхи реальны и обоснованы — мы определённо учтём их, планируя и разрабатывая твой протокол — но ещё они отчасти являются продуктом твоей травмы. Симптомом, если хочешь. Так что ты можешь заметить, что некоторые твои беспокойства ослабнут, когда лекарства сделают своё дело. Это только повысит пользу лечения.

Джона судорожно кивал во время этой речи. Умом он знал, что всё это правда, но не мог сдержать свою реакцию в стиле «бей или беги». К счастью, Кэмерон был рядом и взял всё на себя. Он потянулся и взял у доктора Драри бланки с рецептами, пожал доку руку, а затем осторожно помог Джона подняться на ноги.

Чувствуя себя столетним стариком, Джона ссутулился, позволяя Кэму отвести его к двери. Он остановился и вопросительно посмотрел через плечо, когда Сэм позвал его по имени.

— Я очень рад, что ты решил перестать себя наказывать. Я горжусь тобой.

Джона слабо ему улыбнулся — он был способен только на это со своим ограниченным контролем мышц — и кивнул, не смея пытаться заговорить. Он наклонил голову от напряжения своего существования и позволил себе прильнуть к сильной, крепкой стене в виде Кэмерона.

***

Через пару дней Джона возвращался в дом, собрав недельную почту из своего почтового ящика. Этот ящик был необходимым злом, потому что Джона пришлось выбирать между тем, чтобы ходить за почтой на публику, и тем, чтобы поставить ящик на улицу возле дома, где его адрес мог увидеть весь мир. Он печально покачал головой. Он действительно был испорченным ублюдком.

Было уже поздно. Джона ездил в аптеку, чтобы купить лекарства по рецептам доктора Драри, но ещё не принял их. Кэмерон поехал в город, чтобы пораньше показаться на своём псевдо-собеседовании, и Джона решил для разнообразия провести вечер за настоящим писательством. Не то чтобы он был против прекрасного отвлечения, которое получал от Кэма.

Джона бросил свои ключи на столик и скинул обувь, после чего уселся на диван.

— Нужно разобрать почту, — сказал он сам себе. Он бросил стопку на кофейный столик вместе с рецептами и бросил сердитый взгляд на всё это с немалым беспокойством. Нуждаясь в каком-нибудь подкреплении, он пошёл к холодильнику, чтобы взять пиво. Подумал, что с таким же успехом может выпить в последний раз, потому что принимая лекарства не должен был употреблять алкоголь.

Усевшись обратно на диван, он понял, что его больше ничего не отвлекает от того, что нужно сделать.

Тяжело вздохнув, он взял стопку конвертов и начал их пролистывать.

— Счета. Счета. Счета. Зачем вообще трудиться? Ооо, королевский чек! Наверное, для этого.

Джона крепко сжал губы, когда заметил, что говорит сам с собой. Следующие несколько конвертов были мусором, и Джона уже был готов выбросить всё остальное, когда наткнулся на последние два письма. Одно от того, чей адрес он не узнавал. Он отложил конверт в сторону, чтобы позже решить, может ли позволить себе его открыть.

Тело Джона напряглось, когда он добрался до последнего конверта. Толстыми печатными буквами было написано «Департамент исполнения наказаний Западной Вирджинии — ИК Хэзелтон». Руки Джона сильно тряслись. Когда его зрение помутнело, он прикусил щеку изнутри, пока не почувствовал вкус крови. Он не собирался терять рассудок, не сегодня.

Единственным лучом надежды было то, что на конверте не было марки поменьше, обозначающей переписку заключённых, что показало бы, что письмо от Ангуса. Собравшись с духом, Джона открыл конверт и достал официальное на вид письмо. Он туго сглотнул, пока комок желчи обжигал ему горло.

«Боже, это действительно происходило». Письмо так вежливо информировало его о том, что меньше чем через неделю Ангус предстанет перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Джона давали знать, что раз он жертва и один из ключевых свидетелей обвинения, он имеет право посетить комиссию и даже дать показания на слушании.

— Это не значит, что его выпустят. Наверняка его не выпустят, — бормотал он сам себе, повторяя это как мантру. Его голова пульсировала от начала мигрени, пока он обдумывал свои варианты. Оставить всё на систему или вытащить свой зад в мир и выложить своё дерьмо... — Чёрт, где царь Соломон, когда он тебе нужен? (прим. Соломон — еврейский царь, правитель объединённого Израильского царства. Персонаж множества легенд, в которых выступает как мудрейший из людей и справедливый судья)

Но во время всего этого Джона оставался привязанным к реальности. Он не летал. У него не было галлюцинаций. Только его сильно тошнило. Так что этим, по крайней мере, он мог гордиться. Он мог держать себя в руках, пока Кэмерон не придёт и не поможет ему безопасно развалиться на части.

Его нервы были несомненно раздражены, но Джона было слишком любопытно насчёт последнего письма, чтобы его проигнорировать. Наверное, там не было ничего такого... но что, если это имело какое-то отношение к Ангусу? Джона потянулся к простому белому конверту с безобидным адресом и стал вертеть его в руках.

— С таким же успехом можно сразу со всем покончить.

Джона раскрыл конверт. Внутри лежал один лист бумаги, со словами, которые либо были напечатаны очень старым катриджем, либо выбиты на старомодной печатной машинке, Джона не был уверен. Чтобы успокоиться и, может быть, не чувствовать себя таким одиноким, Джона прочитал письмо вслух.

— Дорогой мистер Рэдли. Надеюсь, это письмо нашло вас в добром здравии. Меня зовут Мадлен Фейнштейн. Уверена, к этому моменту вас уже уведомили о слушании по условно-досрочному освобождению вашего отца...

«Чёрт, это никогда не закончится?» Джона сделал несколько огромных вздохов, надеясь прогнать головокружение, которое пыталось его охватить.

— Я хотела представиться как одна из сооснователей организации, которая возглавляет кампанию по освобождению вашего отца, «Проект Исправление». Мы собираем деньги и информацию, чтобы взять на себя дела людей, приговорённых к смертной казни или отбывающих пожизненные заключения, которые, по нашему мнению, осуждены несправедливо...

«Какого чёрта?»

Джона не мог поверить в то, что читает. Он считал сумасшедшим себя, но, оказывается, существовала целая группа психов, которые действительно считали Ангуса невиновным? Наверняка нет... Наверняка. Хоть Джона уже чувствовал во рту гнилой привкус, он продолжал читать, намеренный узнать всё.

— Мы надеялись встретиться с вами и, возможно, убедить вас свидетельствовать в пользу отца на его слушании. Вы были одним из самых влиятельных свидетелей обвинения, но являлись всего лишь ребёнком. Иногда дети, переживающие травму, могут неосознанно переносить эту травму на своих любимых. Для вас это будет возможностью восстановить правду.

Он уронил письмо, встал и попятился назад, будто это письмо было гремучей змеёй, нацеленной на удар. Джона не мог остановить молниеносный видеоролик, который начал крутиться в его голове, отображая на экране его разума каждый до единого ужасный момент, свидетелем которого он стал. Эти больные ублюдки действительно считали, что он врал? Да, он был ребёнком, но такое просто нельзя выдумать.

Сделав ещё несколько успокаивающих вдохов, Джона посмотрел на баночки с лекарствами. Время пришло. Для этого ему нужна была ясная голова. Он примет лекарства, затем позвонит Кэму и узнает, как скоро тот может приехать домой. Джона едва двинулся сделать шаг, когда тяжёлая рука обвила его шею и сжала, в то время как другая рука закрыла ему рот и нос.

Джона застыл, металлический привкус страха заполнил его рот. Грудь тяжело вздымалась, но он не мог вдохнуть. Рука едва сдвинулась, давая Джона сделать крохотный вдох через нос. А затем он учуял этот запах — вонь сигарет, пота и крови. Затем над его ухом пронеслось горячее дыхание, и кто-то заговорил.

— Я иду за тобой, сынок.

Рука снова закрыла ему нос, и мир погрузился во тьму.

Глава 21

Было уже поздно, когда Кэмерон вошёл в маленький коттедж Бэррон-Фоллс, открыв дверь ключом, который Джона дал ему не задумываясь. Кэм пытался игнорировать тёплое ощущение, которое крутилось в его животе каждый раз при мысли об этом.

В доме было темно, тихо, гудел только кондиционер, и компьютер Джона моргал огоньками, помогая Кэмерону найти дорогу. Наверное, Джона пошёл спать. Кэмерон знал, что придёт поздно, так что сказал Джона не ждать. Его шаги отдавались жутким эхом в тёмной комнате, пока онполностью заходил в широкую прихожую. Он захлопнул за собой дверь, не оборачиваясь.

Что-то скрипнуло, наверное, сам старый дом, но Кэмерон всё равно чуть из кожи вон не выпрыгнул. Хохотнув сам себе, он повернулся, чтобы сбросить обувь у двери. Затем услышал звук. Вздох? В кромешной тьме шум казался усиленным. Затем раздался лёгкий всхлип. Кэмерон осмотрел периметр, заставляя свои глаза привыкнуть к темноте. В конец концов, они привыкли. Кэм подскочил и испуганно вскрикнул, когда разглядел скорчившуюся в углу фигуру.

— Джона? — спросил он дрожащим голосом, который будто не принадлежал ему. — Это ты, детка? Потому что, если нет... ну, да.

Очередной всхлип прервался более болезненным скулением, и это спровоцировало реакцию Кэма. Он потянулся и щёлкнул выключатель у двери, заливая прихожую бледным светом загоревшейся, энергосберегающей лампочки. Хорошо, в углу сидел Джона. Он был мёртвенно-бледным и вспотевшим и дрожал как чёртов лист. Его глаза были широко раскрыты, и зрачки были так расширены, что с места Кэма глаза казались полностью чёрными. И взгляд не был сосредоточен ни на чём конкретном; это было самое страшное.

Кроссовки Кэмерона скрипели по деревянному полу, пока он подходил как можно осторожнее, а затем опустился на колени перед дрожащей фигурой. Джона совсем не отреагировал на его присутствие. Скорее из страха, чем из-за чего-либо ещё, Кэм потянулся и обхватил лицо Джона обеими руками, слегка тряся его.

— Джона. Эй, Джона, всё в порядке, я здесь. Но мне нужно, чтобы сейчас ты смотрел на меня, ладно?

Глаза Джона страшно закатились, на несколько ужасных секунд оставляя только белки, а затем он моргнул, и густые ресницы коснулись его щёк.

— Кэм? — прохрипел он.

— Это я, детка. Ты со мной?

— Д... — он прервался, закашлялся и тяжело сглотнул. — Д-да, я... да.

— Хочешь рассказать мне, что случилось? Почему ты здесь, на полу?

Джона кивнул, снова сглатывая.

— Хочу рассказать. Но мне нужно... Думаю, я должен сходить и принять сейчас эти лекарства. Они мне понадобятся.

Кэмерон прижался поцелуем к его лбу, затем поднялся на ноги и пошёл к кофейному столику, чтобы взять таблетки. Он положил баночку в карман своих шорт и вернулся к Джона. Схватив мужчину за руки, Кэм помог ему встать. Его побеспокоило то, как Джона пошатнулся, впиваясь ногтями в бицепсы Кэмерона, будто боялся улететь.

— Идём. Я уложу тебя в кровать. Затем ты можешь принять таблетки и рассказать мне, что тебя так напугало.

Джона просто резко кивнул, его тело двигалось так, будто ему девяносто лет. Казалось, будто ему понадобилось несколько часов, чтобы пройти вниз по коридору и зайти в спальню. Кэм убедился, что Джона стоит ровно, прежде чем оставить его и расстелить кровать. Вернувшись, Кэмерон методично раздел его до боксеров и подтолкнул забраться в кровать. На этот раз в этом не было ничего сексуального; нужно было позаботиться о Джона и обеспечить ему комфорт.

Действуя на автопилоте, Кэмерон пошёл на кухню, чтобы налить стакан воды, хотя его мысли никогда не покидали комнату с Джона. Вернувшись, он достал по таблетке из каждой баночки и протянул их Джона. Тот закинул лекарства в рот, затем сделал глоток предложенной воды, чтобы запить. Кэм забрал стакан обратно и поставил на тумбочку, прежде чем сесть на край кровати.

— Всё будет хорошо. Они помогут, вот увидишь.

Джона покачал головой.

— Уже не важно, насколько мне страшно. Я не могу идти тем же путём, которым шёл.

— Я знаю. Как думаешь, ты можешь сказать мне, что тебя спровоцировало? Или лучше проверить, кто сегодня дежурит в Ривербенде?

Когда Джона повернул лицо, чтобы посмотреть на Кэма, его глаза всё ещё были широко раскрыты и полны страха, но он был в полном сознании.

— Я не против рассказать тебе. Мы в этом вместе, верно? — когда Кэмерон кивнул, он продолжил. — Я сегодня получил пару писем, которые было... сложно читать.

— Что в них было?

— Я не могу... Тебе придётся их прочитать. Думаю, я бросил их где-то в районе дивана.

— Я пойду схожу за ними, — сказал Кэм и встал.

Джона схватил его за запястье, чтобы остановить.

— Не приноси их сюда, пожалуйста. Мне нужно быть здесь в безопасности... И я не думаю, что смогу видеть твоё лицо, пока ты читаешь.

Кэмерон понимал, что эмоциональное состояние Джона очень шаткое, и хоть не хотел покидать его, провоцировать что-либо тоже не хотелось.

— Да, хорошо. Я пойду прочитаю их, как можно быстрее, и вернусь. Кричи, если я тебе понадоблюсь.

Джона кивнул, и Кэм сделал успокаивающий вдох, прежде чем вернуться в гостиную. Почта была разбросана по всему кофейному столику, где стояли баночки с лекарствами. Однако, как и сказал Джона, на диване валялись два листа бумаги и два открытых конверта.

Кэмерон взял ближайшее письмо. Его сердце сжалось, когда сверху он заметил штамп Департамента исполнения наказаний западной Вирджинии, но всё равно он быстро пробежался глазами по письму.

— Чёрт побери.

Ангусу Рэдли действительно устраивали слушание по поводу досрочного освобождения. Серьёзно, что было не так с системой правосудия? Этот человек был серийным убийцей...

Взяв второе письмо, Кэмерон почувствовал в венах здоровую долю ярости, и открылось окно на причины, стоящие за слушанием. Эта группа, «Проект Исправление», очевидно собиралась поставить под сомнение изначальное решение суда, ставя под вопрос тот факт, что дело завели по свидетельствам ребёнка — Джона. У них даже хватило смелости попросить его передумать, заставляя отказаться от показаний.

— Ещё чего, — прорычал Кэм. Он на минуту остановился, чтобы сделать несколько успокаивающих вдохов. Он не мог вернуться в комнату к Джона, излучая ярость и ненависть к этим людям, которые протащат парня обратно через травму, которая его практически сломала. Как только Кэмерон почувствовал, что может держать себя в руках, он бросил письма там, где нашёл, и вернулся к Джона.

Парень натянул одеяло до подбородка. Его волосы были взъерошены, а взгляд насторожен. Он казался таким юным, что Кэмерону было практически больно на него смотреть. Кэм забрался на кровать, молча отодвинул одеяло и устроился прямо рядом с Джона. Тело мужчины на мгновение напряглось, прежде чем прижаться к нему, спиной к переду Кэма.

— Это очень тяжело, — сказал Кэмерон, пытаясь оставаться как можно более нейтральным.

Тело Джона сотряслось от неестественного смеха.

— Это преуменьшение года.

— Что случилось, когда ты их прочитал? У тебя... эм, были галлюцинации?

— Ещё какие. Я не часто вижу Ангуса, но внезапно он оказался там, душил меня, шептал на ухо, что идёт за мной. Наверное, я просто отключился или ещё что-то, но казалось, будто он душит меня по-настоящему.

— Чёрт, Джона.

Его грудь вздымалась от хриплого дыхания.

— Но когда я пришёл в себя, я всё ещё был здесь. Так что, полагаю, это прогресс. Было не так как раньше, знаешь.

— Хорошо. Это хорошо, — Кэмерон боялся задавать вопрос, который хотел, но обойти его было невозможно. — Что ты будешь делать? В смысле, со слушанием?

Джона перевернулся, пока они не оказались нос к носу. Его карие глаза в лунном свете практически светились золотом.

— О, я пойду на это чёртово слушание. Если придётся рассказать им все жуткие подробности, вместе с последствиями, от которых я страдаю, я расскажу. Если это удержит его под замком, я должен рассказать.

Кэмерон сделал вдох. Что такая ситуация сделает с неуверенным контролем Джона над расстройствами?

— Ты уверен?

— О да. Можешь представить, каково мне будет, если он выйдет? Это просто не вариант. Поэтому я должен был сразу же начать принимать лекарства. Я попрошу доктора Драри тоже прийти. Не знаю, примут ли они его свидетельства, но он может быть рядом для поддержки. И ты, конечно же. Ты ведь придёшь, да?

— Конечно, — Кэм вытянул шею и нежно поцеловал Джона. — Я могу ещё что-нибудь для тебя сделать, прежде чем поеду домой?

— Останься, — это слово прошлось по его губам, прежде чем Джона поцеловал его в ответ, чуть менее мягко.

— Это я могу, — ответил Кэмерон, когда поймал его вздох. — Только утром мне нужно будет съездить домой и взять некоторые вещи.

— Что, если бы твои вещи были здесь?

Кэм замер. Вопрос Джона заключался в том, что и казалось? Это было не слишком рано? То, как они встретились и сошлись было так необычно по сравнению с «нормальными» отношениями, что Кэмерон не был уверен, какие приемлемы временные рамки.

— Думаю, мне нужно быть уверенным, о чём ты меня просишь, Джона, прежде чем я отвечу.

— Я прошу тебя оставить свои вещи здесь. Всегда быть здесь. Переезжай ко мне. Я знаю, что тебе плевать на ту маленькую студию. Ты уже практически живёшь здесь, — кровать слегка прогнулась, когда маленький пушистый гость присоединился к их вечеринке. — И Аиде ты нравишься. Маловероятно, что такое повториться в ближайшие семьдесят лет — это как с кометой Галлея или ещё что-то.

С сердца Кэмерона будто поднялся груз, и он рассмеялся. Может, этого ему всегда и не хватало, и поэтому он с таким комфортом покинул группу навсегда.

— Хорошо, Джона. Если ты уверен, что хочешь видеть меня здесь постоянно — а я могу быть немного неряшливым — то нет ничего, что сделает меня счастливее.

Джона снова поцеловал его, крепко и напористо, и провёл рукой вниз по его спине, пока не добрался до пояса джинсов, а оттуда опустился к изгибу задницы. Затем Джона зевнул, так сильно, что хрустнула челюсть.

— Чёрт, похоже, от принятия двух лекарств одновременно меня будет клонить в сон. Надо будет это запомнить.

— Спи, — сказал Кэм, легко проводя рукой по его лицу, заставляя его веки закрыться. Затем Кэм собрался вылезти из кровати.

— Останься, — снова сказал Джона, не открывая глаз.

— Я никуда не ухожу, детка. Просто разденусь.

— Хорошо, тогда продолжай.

К тому времени, как Кэмерон вернулся в кровать и обвил Джона руками, мужчина уже спал. Кэм закрыл глаза и попытался подавить беспокойство из-за слушания. Его последней мыслью была уверенность, что он никогда не сможет заснуть.

***

Через несколько дней просыпаться с Джона в руках перестало быть для Кэмерона в новинку. На самом деле, с каждым днём становилось всё лучше. Этим утром, Кэмерон положил голову на локоть и наблюдал за спящим Джона.

Джона лежал, отвернувшись от него, лицом к окнам, и скинул одеяло к лодыжкам. У Кэмерона никогда не было роскошной возможности пообниматься утром, так что ему хотелось как можно чаще пользоваться этим преимуществом. Медленно, чтобы не разбудить Джона, он подвинулся ближе, пока не обвил мужчину руками, прижавшись к нему сзади. Кэм уткнулся лицом в изгиб шеи Джона и глубоко вдохнул древесный запах гор, который всегда исходил от него.

Бормоча что-то во сне, Джона схватился за руки Кэма и притянул их ближе, а затем толкнулся задницей к его неудобно твёрдому утреннему стояку. Кэм сдержал стон, намеренный насладиться ленивым утром, не позволяя своей похоти взять верх. Но когда почувствовал очередной мягкий толчок, понял, что Джона как минимум начал просыпаться, развивая другие идеи.

Кэм скользнул рукой вниз по подтянутой груди Джона, чувствуя, как напрягаются крепкие мышцы. Когда его пальцы подразнили тёмную дорожку, которая вела под пояс боксеров, Джона поёжился — совсем немного, возможно, всё ещё пытаясь притвориться спящим. Рука Кэма скользнула ниже, и как он и думал, Джона был так же возбуждён, как и он.

Значит, он притворялся спящим? Кэмерон на это посмотрит. Когда его рука сомкнулась на эрекции Джона, Кэм прильнул к его шее, посасывая и покусывая кожу. У Джона вырвалось громкое шипение, и он выгнул спину больше, чем должно было быть возможно, растягивая своё длинное, стройное тело.

Это всё, что понадобилось Кэмерону, чтобы лишиться желания ленивого утра. Его возбуждение выросло так быстро, что закружилась голова. Он отпустил член Джона и грубо сдёрнул его боксеры, а затем так же быстро разобрался со своими. Они оба застонали, когда он просунул свой член между ягодиц Джона и начал тереться о него, медленно мастурбируя член Джона.

— Уже не спишь? — спросил Кэмерон, улыбаясь в волосы Джона.

— Эммм...

Кэмерону казалось хорошим знаком то, что Джона уже потерял способность говорить. Он перестал думать о чём-либо, когда Джона потянулся назад и схватился за ягодицу Кэмерона, прижимая его ближе.

— Ты чего-то хочешь? — прохрипел Кэм.

Джона выдохнул, всхлипывая от нужды, и Кэм больше не смог терпеть. Он отодвинулся, чтобы Джона перевернулся на спину, а затем накрыл мужчину собственным телом. Их члены тёрлись друг о друга, пока Кэмерон целовал Джона до потери сознания. Ощущения соприкосновения их яиц было достаточно, чтобы вытянуть из Кэма мучительный стон.

Джона впился ногтями в кожу задницы Кэмерона и вытянул шею, чтобы Кэмерон мог её исследовать. Хоть он явно готов был целоваться, его бёдра толкались от нетерпения из-за того, чем они занимались.

Наконец, он ахнул.

— Кэм, пожалуйста... Мне это нужно.

Кэм кивнул. Ему не нужны были никакие объяснения; он тоже чувствовал эту острую необходимость оказаться внутри Джона. Он сжал бёдра Джона, побуждая его перевернуться на живот, а затем оседлал его гладкую задницу. Наклонившись, Кэмерон достал из тумбочки Джона смазку и презерватив, которыми они запаслись после того, как в первый раз использовали сомнительный презерватив из бумажника Кэма.

Кэмерон положил бутылочку смазки на поясницу Джона, и из-за холодного пластика парень ахнул и вздрогнул. Кэм быстро открыл презерватив и надел на себя, а затем сжал зубы, нанося смазку. Выдавив смазку между ягодиц Джона, Кэмерон вставил влажный палец в его тугую дырочку, всего пару раз; он знал, что Джона не нужно много подготовки, хоть какое-то время приходилось привыкать.

— Да, сделай это, — простонал Джона, толкаясь назад, к нему навстречу.

Кэм улыбнулся. Ещё кое-что, к чему пришлось привыкнуть — печальный и робкий Джона в постели был агрессивным. Это напоминало ему о том случае, когда Джона пришёл в ярость после того, как Кэма ударил отец. И этого воспоминание ещё больше возбуждало...

Он растянулся, чтобы лечь на Джона, затем направил кончик своего члена в анус Джона и продвинулся через колечко мышц. Джона резко вздохнул, но сразу же подался назад, когда Кэмерон готов был замедлиться. Поцеловав загривок Джона, Кэм провёл руками вверх и вниз по его бокам, облегчая всё как можно лучше, медленно погружаясь глубже.

— Нормально? — прошептал он.

— Дааа, — слово вылетело вместе с шипением.

Джона извивался под ним, пробуя ощущения и заставляя Кэма погрузиться до основания. Они оба застонали от ощущения предельной глубины. Затем Джона ударил его по боку. Сильно.

— Хорошо, двигайся. Серьёзно, я не сломаюсь... — фыркнул он. — Во всяком случае, физически.

Кэм дал ему лёгкий подзатыльник.

— Задница.

— Именно, — ответил Джона, двигаясь навстречу лёгким толчкам Кэма.

Этот парень хотел грубости; Кэм мог ему это обеспечить, в разумных пределах. Он лёг на спину Джона, затем потянулся вниз и обвил рукой его шею, в слабом притворном удушении. Другой рукой он обхватил талию Джона, крепко держа. Мышцы спины Джона содрогнулись под его грудью, и он принял этот как знак одобрения позы.

Он начал с силой вбиваться в Джона, быстро понимая, что таким образом всё не продлится очень долго. Кэмерон уже чувствовал покалывающий жар, поднимающийся от яиц к основанию позвоночника, но продолжал жёсткий темп. Стонов нужды и всхлипываний, которые он вытягивал из Джона, было практически достаточно, чтобы свести его с ума.

Джона двигал бёдрами в такт толчкам Кэма, просто слегка потираясь о простынь, хоть и не сильно спешил кончить.

Кэмерон прижался своим вспотевшим лбом между лопаток Джона.

— Чёрт, Джона. В тебе так хорошо.

Не в силах ответить, Джона просто дёргал головой назад и вперёд, уткнувшись лицом в подушку, прося о большем. По спине Кэмерона стекал пот, пока он двигал бёдрами, давая Джона всё, что мог. Он хотел, чтобы это продолжалось вечно — он мог жить здесь, соединившись с Джона — но его яйца быстро напряглись, и оргазм накатил сюрпризом. С болезненным стоном, он замер и кончил в Джона.

Мужчина под ним весь дрожал, но всё ещё тёрся бёдрами о кровать. Это не было необычно; Джона любил тянуть свой оргазм как можно дольше. Кэмерон осторожно вышел из него и упал на спину. Быстро стащив презерватив, Кэмерон завязал его и бросил... куда-то. Они могли найти его позже. Кэмерон просунул правую руку под грудь Джона и притянул его ближе, переворачивая так, чтобы Джона практически лёг спиной сверху на него.

Боже, какую он представлял картину. Блестящая кожа и гладкие мышцы. Его толстый член гордо стоял торчком, пока он рассеянно толкался в воздух. Он был таким распутным и прекрасным, что член Кэмерона действительно сделал слабую попытку вернуться в игру. «Не сейчас, приятель. Очередь Джона».

Кэм обвил Джона руками, и Джона откинул голову на плечо Кэма. Левой рукой Кэмерон одной хваткой взялся за основание члена Джона и за его яйца, осторожно сжимая. Его правая рука схватилась за ствол Джона и рьяно двигалась. Джона громко простонал и толкнулся в руки Кэма.

Отпустив основание члена Джона, Кэм скользнул рукой вверх по выгибающейся груди Джона, чтобы дёрнуть его соски. В это же время он ускорил движения по члену Джона, крепче сжимая пальцы и слегка подкручивая головку. С каждым разом тело Джона гналось за его рукой, натянувшись как струна, пока он стонал в шею Кэма.

Пресс и бёдра Джона содрогались, пока эрекция напрягалась всё больше и становилась горячее в руке Кэмерона.

— О боже. Кэм... Кэм... Кэм! — член Джона сжался в его руке, и между пальцев потекла горячая жидкость, помогая легче двигаться, пока Джона не стал слишком чувствительным для прикосновений.

Джона лежал сверху на Кэмероне, его грудь тяжело вздымалась, и он дышал как пациент с эмфиземой, пока руки Кэма не начали затекать. Он осторожно вылез из-под Джона, который сразу же закрыл лицо руками.

— Чёрт... Это было... Я не знаю, что это было. Я никогда не кончал так сильно.

Убрав руку с пути, Кэм прильнул и крепко его поцеловал.

— Я приму это как комплимент.

— Это он и был, — сказал Джона, смеясь.

Как бы Кэмерону ни хотелось остаться в кровати на весь день и нежиться в приятном ощущении после отличного секса, в этот день у них был плотный график. Он тяжело вздохнул, не желая напоминать Джона о том, что нужно сделать.

— Наверное, тебе следует принять душ. Я подготовлю машину, а затем схожу в душ после тебя. Нам нужно выезжать, если мы хотим вовремя успеть в Хэзелтон.

Джона поморщился, его улыбка потускнела, свет в глазах исчез. Кэмерон знал, что он уже в той тюрьме, в той комнате, сражается со своими кошмарами. Кэм мог только надеяться, что Джона достаточно сильный, чтобы пережить встречу с Ангусом в реальной жизни.

Глава 22

Поездка была тихой, Кэмерон будто чувствовал, что в мозгу Джона не осталось достаточно места, которое бы не занимал страх, чтобы поддерживать разговор. Очевидно, Джона сидел за рулём, но к тому времени, как они проехали Блэксберг, он сжимал руку Кэмерона так, будто это была последняя соломинка для утопающего человека.

Он чувствовал странное, новое ощущение из-за эффекта лекарств, но всё было не так, как он представлял изначально. Джона думал, что будет сонным, уставшим, со спутанными мыслями и заторможенной реакцией. Но нет, он чувствовал себя как всегда ясно. Только когда его мысли уплыли в сторону слушания и к перспективе того, что Ангус будет на другом конце зала, он почувствовал вмешательство лекарств.

Когда Джона чувствовал, что его сознание пытается отключиться, улететь, казалось, будто что-то ставило кирпичную стену перед этими мыслями, твёрдо удерживая его на месте. Это сбивало с толку — то, что он находился здесь и сейчас, когда расстройство стало чем-то вроде защитного механизма от более мучительных частей его воспоминаний.

И сегодня ему придётся столкнуться с ними лично. Открыть рот и заговорить, вести себя как умный, внятно выражающийся человек, а не как сумасшедший лунатик или травмированная жертва. Или, может быть, он позволит им увидеть все три стороны — покажет, что сотворил Ангус, так сказать. Это была ещё одна вещь, на которой лекарства не позволяли ему зациклиться.

Джона остановился передохнуть возле шоссе I-68, прямо неподалёку от Хэзелтона, чтобы парни могли переодеться в костюмы для слушания. Они не хотели показаться в одежде, смятой после шести часов езды. Пока Джона выбирался из Субару, его кожа вибрировала от необходимости ехать дальше. Остановка казалась такой неправильной. Ему хотелось, чтобы уже наступил завтрашний день. Хотелось, чтобы было вчера. Чёрт, он мог принять даже если время вернётся на час назад, когда они всё ещё летели вместе по шоссе, притворяясь, что не собираются никуда конкретно.

Кэмерон наблюдал за ним через капот маленького хэтчбэка, ищущим взглядом. Наверное, искал трещины в его фасаде.

— Всё хорошо... — сказал Джона, оставляя невысказанное «пока что».

Кэмерон кивнул, затем подошёл к его стороне машины. Он всё ещё не делал никаких попыток прикоснуться к Джона, и за это Джона был благодарен. Он был уверен, что разлетится на части от малейшей нежности Кэма. Он примет всё это, как только слушание закончится, но сейчас ему просто нужно было быть сильным, крепким.

— Ты иди переодевайся. Я куплю немного напитков и закусок для последнего отрезка дороги, — сказал Джона.

Они шли плечом к плечу к маленькому деревенскому зданию, где располагалось место отдыха, а затем разделились. Кэмерон пошёл в уборную, а Джона отправился прямиком к маленькой нише, где стояли торговые автоматы.

Джона купил газировки, немного арахиса и крекеры, и отнёс еду в машину. Затем взял с заднего сидения свой чехол для одежды, фирмы Пэрри Эллис, и пошёл в туалет. Джона чувствовал какое-то онемение, идя по асфальту в сторону здания. Он не распадался на части, не так, как раньше. Он просто... не позволял себе что-либо чувствовать. Возможно, это было к лучшему.

Когда он зашёл в уборную, там не было никаких признаков Кэма. Джона был удивлён, увидев душевую кабинку в конце ряда писсуаров и туалетных кабинок. Но в этом был смысл, ведь многие дальнобойщики наверняка пользовались этими местами отдыха. Какой бы ни была причина, это получалась идеальная комната для переодевания, так что Джона не придётся уворачиваться от унитаза. С его удачей, он бы туда провалился.

Джона зашёл в кабинку, закрыл занавеску и повесил чехол с костюмом на металлическую палку с занавеской. Это было немного неудобно, пришлось оставить на ногах кроссовки, потому что... общественный туалет. Но в итоге ему удалось переодеться в костюм.

Схватив чехол для одежды и сумку со своей повседневной одеждой, Джона подошёл к ряду зеркал, чтобы поправиться. Он выбрал тёмно-синий костюм-тройку в очень тонкую полоску и дополнил его бирюзовой рубашкой. В какой-то момент он узнал, что в суд нужно надевать одежду синих оттенков, потому что судьям это нравится — не то чтобы это был суд... или что там будет судья, но любая помощь пригодится, верно?

Оставшись доволен, Джона вышел из уборной в поисках Кэма. И нашёл его перед полкой дорожных карт и брошюр для привлечения туристов в великий штат Западная Вирджиния. Джона был уверен, что не найдёт там рекламу исправительной колонии Хэзелтон, а это было единственным местом, куда они направлялись. Кэмерон выбрал чёрный, приталенный костюм, который обтягивал его тело как вторая кожа — достаточно, чтобы показать, с чем он имеет дело, но не достаточно, чтобы это было неприлично. Джона не мог дождаться, когда сводит его куда-нибудь, когда всё это закончится, чтобы взглядом снять с него этот костюм.

Джона прочистил горло, и Кэм обернулся. И замер. Его взгляд стал тёмным и жарким, и Джона вздрогнул под этим вниманием. Он поправил свою жилетку, внезапно почувствовав стеснение. Пальцы Кэмерона сжались, практически так, будто он пытался сдержать желание протянуть руки.

— Боже, Джона, — произнёс Кэмерон, слова вырвались с громкими выдохами. — Ты выглядишь чертовски аппетитно в костюме.

Джона нервно хохотнул, чувствуя, как краснеет. Несмотря на весь стресс, его член попытался тоже вмешаться в разговор.

— Эм, спасибо.

Кэм снова выдохнул.

— Прости, я знаю, сейчас не совсем подходящее время, чтобы думать о том, какой ты чертовски восхитительный.

Джона сделал неуверенный шаг вперёд.

— Нет. В смысле, да, сейчас я не могу ничего с этим поделать, но ты тоже выглядишь потрясающе. Попридержи эту мысль, ладно? Если я переживу это, в последствии мне понадобится то ещё отвлечение.

— О, ты переживёшь, — напряжённого взгляда Кэма было практически достаточно, чтобы Джона ему поверил. — Я позабочусь об этом.

***

Последний отрезок дороги пролетел размытым пятном. Спасибо господу за навигатор, потому что Джона не помнил, как подъехал к воротам въезда в тюремный комплекс. Им пришлось позвонить заранее, чтобы попасть в список посетителей, хоть они и приехали только для посещения слушания. Офицер в караульной будке сверил их документы со списком, затем дал проехать, сказав свернуть налево, на парковку перед белым зданием.

Видимо, какие-то муниципальные офисы и конференц-залы примыкали к зданию, которое содержало часть тюрьмы со средней охраной и женскую колонию. Это здание было полностью отделено от колонии с максимальной охраной, которая содержала самых опасных преступников — таких как Ангус — и между ними был большой двор.

Никто из них не издавал ни звука, пока они шли от парковки к белому квадратному зданию, но Джона было комфортно чувствовать, как плечо Кэмерона касается его плеча, слышать тихое шуршание их соприкасающихся пиджаков. Это напоминало ему, что он настоящий, что они вместе.

Пройдя через укреплённые стеклянные двери, напоминающие двери Ривербенда, они прошли мимо поста охраны с металлодетекторами. Как только прошли, они оказались в маленьком вестибюле с приёмной стойкой, которая больше напоминала стойку охраны, вся закрытая оргстеклом с маленькими дырочками для общения.

Казалось, Кэмерон чувствовал, что в этот момент Джона не смог бы заговорить на английском, даже чтобы спасти свою жизнь, потому что подошёл вперёд и назвал их имена охраннику за стойкой. Они пришли рановато, так что им сказали идти по коридору налево, где был ещё один коридор, широкий, с лавочками на одной стороне и дверьми на другой. Джона полагал, что двери ведут в залы для слушаний и офисы.

Его осторожно подвели к скамейке — предположительно Кэмерон, но в мыслях Джона это не задержалось — и он благодарно опустился на сидение. Кэмерон сел рядом, всё ещё не прикасаясь к нему. Он просто прильнул ближе, подставляя крепкое плечо разбитому Джона.

Люди в костюмах и с дипломатами ходили по коридору наряду с мужчинами и женщинами в форме охраны. Джона видел и слышал всё это сквозь дымку, будто находился под водой. Через толпу он наконец зацепился за знакомое лицо — доктор Драри шёл в их сторону. Джона толкнул Кэма — по крайней мере, думал, что толкнул — чтобы привлечь его внимание.

Сэм остановился перед их скамейкой с двумя стаканчиками кофе на вынос и ободряющей улыбкой. Он протянул один из стаканчиков Кэму, а затем пожал ему руку. Он сел с другой стороны от Джона и отдал ему второй стаканчик. Джона с благодарностью обхватил руками тепло.

— Я рад, что ты приехал, — сказал Джона, потому что знал, что должен попробовать высказать слова. Комиссия ожидала нормального человека, а не какого-то лунатика.

— Я бы это не пропустил, — сказал Сэм.

Доктор Драри собирался дать экспертное заключение касательно психического состояния Джона и того, что это состояние стало причиной травмы, которую он пережил от рук своего отца. Но Джона знал, что ещё Сэм присутствует здесь чисто для моральной поддержки и из-за дружбы.

Вспышка движения мелькнула в боковом зрении Джона. Он посмотрел в левый конец коридора, и там была она. Онор шла по коридору и остановилась, чтобы кивнуть ему и слегка улыбнуться, а затем исчезла. Джона прильнул ближе к доктору Драри.

— Я не улетаю. Я весь здесь, но... Я всё ещё вижу разные вещи.

Джона скорее почувствовал, чем увидел, как Сэм кивнул.

— Лекарства и ЭСТ оказывают совокупные эффекты. К сожалению, ты недостаточно долго принимаешь лекарства, чтобы получить полные преимущества. Мне бы хотелось, чтобы был способ отложить слушание, но мы проведём тебя через это, я и Кэмерон.

Повернувшись лицом к Сэму, Джона взглядом умолял его понять слова, которые собирался сказать.

— Ты выведешь нас отсюда, верно? Если я...

— Да, — прервал Сэм. Как и любой из них, он знал, как плохо всё могло стать, и вероятнее всего станет.

Джона открыл рот, чтобы ответить, но не дошёл до вопроса, так как заметил женщину в брючном костюме с ярко-рыжими волосами, которая с целью шла к ним. Он понятия не имел, кто она, но почувствовал необъяснимый страх. Он отстранился от её приближения, в безопасное присутствие Кэма сбоку. Сэм встал, эффективно блокируя Джона от её глаз.

— Мистер Рэдли? — взволнованно произнесла она, безуспешно пытаясь обойти Сэма. Когда не смогла это сделать, она просто продолжила говорить. — Мистер Рэдли, я Мадлен Фейнштейн, из «Проекта Исправление». Я прислала вам письмо.

Джона и Кэм оба напряглись от этого имени, но Сэм оставался непоколебимым и не двигался, служа щитом между ними и тем, в ком Джона теперь узнал врага.

Мисс Фейнштейн бросила раздражённый взгляд на Сэма, прежде чем приподняться на кончики своих туфель на шпильках, пытаясь посмотреть через его плечо.

— Мистер Рэдли, я — мы — очень рады, что вы решили сегодня приехать! — она использовала свой минимальный вес, чтобы тайком толкнуть Сэма. — Ваше присутствие здесь сильно повышает шансы мистера Рэдли старшего получить досрочное освобождение.

Не в силах сдержаться, Джона съёжился, и стены комнаты начали пульсировать и надвигаться на него. Медленными, размеренными движениями, Кэмерон поднялся и встал прямо за правым плечом Сэма. Сэм был не высоким мужчиной, так что Кэм возвысился над ним. А когда этот парень хотел выглядеть серьёзным, он мог смотреть лучшим сердитым взглядом.

Он смотрел на женщину, сузив глаза.

— Мисс... Фейнштейн, верно? Я не знаю, как по отсутствию связи с вами от Джона у вас сложилось впечатление, что вы каким-то образом... завоевали его, или что вы там пытались сделать. Но я заверяю вас, что он здесь для того, чтобы рассказать свою историю о насилии и травме, чтобы убедиться, что Ангуса Рэдли никогда не выпустят на свободу, и он не навредит больше ни единой душе. Я предлагаю вам любезно оставить нас в покое.

Мадлен Фейнштейн бросила сердитый взгляд на Сэма, затем нервно посмотрела вверх — и выше, и выше — на Кэмерона. Она последний раз попыталась увидеть за ними Джона, прежде чем пошла прочь, громко фыркнув. Джона выдохнул, хоть и не заметил, как задержал дыхание, когда был уверен, когда она наконец ушла. Ему нужно было какое-то время, чтобы снова взять себя в руки, но прямо в этот момент из одной из дверей вышел пристав и объявил, что пришло время начинать слушание по делу Ангуса.

Кэмерон обменялся взглядом с Сэмом.

— Вы пойдёте? Дайте нам минутку, и мы присоединимся.

— Конечно. Я займу вам места.

После того, как доктор ушёл, коридор начал медленно пустеть, и рядом с их маленькой скамейкой никого не осталось. Джона хотелось умолять Кэма просто вывести его к чёрту отсюда. Они сбегут вместе, уедут в Мехико или в Канаду и больше никогда не будут думать об Ангусе. Но что, если Ангуса выпустят? Что, если он кого-то убьёт?

Во время маниакального потока сознания, Джона упустил то, как Кэмерон опустился на колени, пока он не сжал руки Джона и не посмотрел на него. Джона пытался взять свои мысли под контроль, так что сосредоточился на глубокой синеве глаз Кэмерона, пока его зрение не сузилось, и они не оказались в своём маленьком пузыре. Он открыл рот, чтобы сказать, что им пора идти, но Кэм сжал его руку, чтобы остановить.

— Я знаю, что нам пора идти. Я просто хочу, чтобы ты на минуту остановился и дышал. Просто дыши.

Джона сделал глубокий вдох, затем ещё один.

— Если ты зайдёшь туда и почувствуешь, что ничего не можешь, просто посмотри на меня. Я буду дышать вместе с тобой. Мы тебя удержим... вместе, — закончил он, слегка хохотнув.

«Говори, идиот. Ему нужно, чтобы ты произнёс слова».

— С-спасибо. Я рад, что ты здесь. Правда.

Кэмерон улыбнулся и потёрся щекой о мягкую ткань брюк на колене Джона.

— Я знаю, сейчас совсем не подходящее время для этого, но... Я просто не хочу, чтобы ты пошёл туда, не зная этого. Я... я люблю тебя, Джона, и очень тобой горжусь.

На мгновение, сердце Джона наполнилось теплом, и всё остальное померкло на заднем плане. Не было никого, кроме него и Кэмерона. Он открыл рот, но ничего не вышло.

Кэмерон хохотнул и покачал головой.

— Не надо. Ничего не говори. Я бы предпочёл, чтобы ты не говорил. Сегодня тебе не нужно ещё больше давления. Я просто хотел, чтобы ты знал, что моя любовь с тобой, когда войдёшь туда и столкнёшься с... ним.

— Спасибо, — снова прошептал Джона. Он наклонился и коснулся лёгким поцелуем губ Кэмерона, а затем тяжело вздохнул. — Мы должны идти.

Кэм встал и протянул руку, чтобы помочь Джона подняться. Чувствуя на пояснице успокаивающую руку Кэма, Джона опустил голову и вошёл в зал как вор к виселице. Комната, в которую они вошли, отчасти напоминала зал суда, но была меньше и громче. Вместо судейской скамьи там был длинный стол с тремя стульями и микрофон перед каждым местом. В стороне стоял маленький стол, где лежал диктофон.

Напротив центрального стола был ещё один, тоже с несколькими стульями и микрофонами, где, как предполагал Джона, будет сидеть Ангус и его адвокаты. В конце зала располагался маленький балкон со стульями для различных посетителей. Люди всё ещё ходили, рассаживаясь, за что Джона был благодарен. Они с Кэмероном проскользнули на средний ряд, чтобы занять места, которые оставил им Сэм. И снова, Джона оказался между двумя мужчинами, в безопасности и защищённый с обеих сторон.

Но самым страшным во всём зале был единственный микрофон, который стоял посреди прохода, между двумя сторонами балкона. Предположительно, там жертвы читали свои заявления перед комиссией. Джона вздрогнул. Кэм потянулся и переплёл их пальцы.

Джона напрягся, когда услышал, как дверь в дальнем углу зала открылась. Каким-то образом он просто понял, что оттуда придёт Ангус. Он знал, что дрожит, возможно, довольно сильно, но мог только сжать руку Кэма и твёрдо упереться ногами в пол, чтобы не улететь.

Пристав вошёл через неприметную заднюю дверь, затем Джона услышал очевидный металлический звон цепей. Поначалу он не видел ничего за коренастым охранником, только вспышки оранжевого комбинезона каждые несколько шагов. Когда они повернули за угол, и Джона наконец увидел Ангуса, его уши заполнились статическим белым шумом, а зрение стало серым. Его воспоминания отчаянно пытались утащить его назад во времени, затолкнуть в подвал, не оставив ничего, кроме холодной земли и темноты.

Они пытались, но Джона боролся, когда почувствовал, что ускользает. Чтобы остаться на земле, он смотрел на Ангуса, особенно сосредотачиваясь на том, как мужчина изменился по сравнению с его давним мучителем. Ангус всегда был плотным и широким, с покатой грудью и большими руками. Казалось, будто тяжёлая жизнь в тюрьме, где нечего было делать, кроме как работать и драться, уменьшила его до одних мышц. Он всё ещё был большим, конечно, но не обладал тем сальным, раздутым качеством, которое Джона помнил. Он был крепким. Рельефным. Ужасающим.

Если раньше его лицо всегда было красным и слегка опухшим от большого количества алкоголя и проводимого на солнце времени, сейчас оно стало обветренным и морщинистым, изъеденное возрастом. Так он только выглядел холоднее.

Его копна волос частично приподнятых рыжих волос тоже изменилась. Он полностью поседел, как бывало с рыжими, отрастил волосы и связал их низкую косичку на загривке. У него была такая же седая, густая борода и усы. Джона смутно помнил, что где-то читал, как скользкие адвокаты просят своих клиентов-преступников отрастить волосы на лице, чтобы помочь скрыть микровыражения лица, которые могли выдать, что обвиняемые... не так уж раскаиваются. Он не знал, правда ли это, но думал, что если это так, Ангус этим воспользуется.

«Я иду за тобой, сынок».

На мгновение Джона показалось, что его не заметили. Пока Ангус не поднял голову, и их взгляды не встретились. Глубоко посаженные, свинячьи глаза Ангуса буравили его, снимая кожу до голой плоти. Глаза сузились, и губы приподнялись в пародии на улыбку, и Джона понятия не имел, как кто-то мог смотреть на этого мужчину и видеть кого-то кроме убийцы.

В этот момент Джона бесконтрольно дрожал. Он был не в силах отвезти взгляд от этой холодной ухмылки, пока Ангуса вели к столу для подсудимых. По стенам потёк жидкий огонь, и комната вокруг Джона дрожала вместе с ним. «Отпусти меня, отпусти меня, отпусти меня», — умолял он. Чары разрушились, когда Кэмерон с силой встряхнул его, затем потянул за руку, чтобы заставить отвернуться.

— Не смотри на него, — прошептал он. — Ты не обязан. Ты не обязан делать ничего, чего не хочешь.

Джона вяло кивнул, но был чрезмерно благодарен, что Кэмерон будто знал, куда стремятся его мысли, когда в зале находился Ангус. Он бросил взгляд на Сэма и увидел, что мужчина смотрит сердитым взглядом в седой затылок Ангуса. Было приятно, когда два человека были так полны ярости за него, особенно, когда рядом были Мадлен Фейнштейн и её племя.

После того, как Ангус сел, вошли двое мужчин и одна женщина, занимая три места впереди — предположительно, это была комиссия по досрочному освобождению. Джона бросил на них сердитый взгляд, раздражённый тем, что они вообще думают об этом, хоть и знал, что это от них требуется, так как судья не включил маленькую фразу «без права на условно-досрочное освобождение» в оригинальный приговор Ангуса на пожизненное заключение.

Как только члены комиссии открыли заседание и зачитали оригинальные обвинения и приговор из суда Ангуса. Как только один член комиссии закончил, слово взял другой, объясняя цель слушания Ангусу и наблюдателям. Он начал подчёркивать, как Ангус провёл своё время в тюрьме — работал в общественном саду, который поставлял продукты в местный фермерский ресторан, работал в библиотеке, как он «нашёл Иисуса» и начал еженедельно изучать Библию.

По документам Ангус был идеальным, раскаивающимся заключённым. Не удивительное, что «Проект Исправление» зацепился за него. «Но это ничего не меняет, — отчаянно говорил себе Джона. — Он убивал людей. Много людей. Мучил их и убивал, когда я сидел в подвале».

— Мы связались с жертвами и семьями жертв по этому делу и дали им возможность высказаться. Сейчас мы хотели бы пригласить любого, кто хочет сделать заявление, подойти к микрофону и сделать это. После этого мистер Рэдли тоже получит возможность высказаться на свой счёт, прежде чем мы вынесем своё решение.

Джона замер. Он собирался пойти первым, просто покончить с этим, и, может быть, даже выйти из зала, пока не вынесут решение. Но он... Просто. Не мог. Двигаться. Он смотрел на свои колени, желая, чтобы кто-то другой встал и нарушил тишину. Он был уверен, что если пойдёт первым, у него вырвется только ржавый хрип, прежде чем он выбежит из зала.

Он громко выдохнул от облегчения, когда женщина подошла к микрофону и представилась сестрой одной из жертв. Джона не узнал имя; он подумал, что должно быть, эта жертва была до того, как Ангус его похитил. Но он не выносил слушать остальное. Он закрыл глаза и опустил голову, возможно, ища весь мир, о котором молил — такая глупость при этих обстоятельствах, ведь очевидно, что дьявол уже находился в зале.

Джона позволил себе отстраниться — не уплыть, как во время расстройства... просто... задуматься — пока раздавалась речь. Исход не был отличным. Многие тела так и не нашли из-за того, как Ангус всё спланировал, и семьи предполагаемых жертв могли не получить приглашение. Джона особо не знал, как всё это работает.

Кэмерон мягко толкнул его локтем, и Джона открыл глаза и увидел, что члены комиссии оглядывают зал. Больше никто не говорил. «Это всё. Они закроют дело... либо сейчас, либо никогда. Если Ангус выйдет, сможешь ли ты с этим жить?»

Сэм начал вставать — очевидно, готовый свидетельствовать сам, даже если Джона не мог — но Джона остановил его, положив ладонь ему на руку. В его ушах стучала кровь, когда он встал и пошёл по ряду к проходу. Прежде чем он понял, он уже стоял перед микрофоном, абсолютно не представляя, что говорить.

Женщина, член комиссии, сжалилась над ним.

— Возможно, вы хотели бы назвать своё имя, для записи?

Джона прочистил горло, пытаясь заговорить, и вышел только хрип. Он откашлялся и попробовал ещё раз.

— Эм... Меня зовут Джона. Ну, моё полное имя, как произнесла бы его моя мать, это Жонас Анджелито Рэдли-Мелендез. Ангус был... является моим отцом.

Когда дальше не последовало никаких слов, женщина подтолкнула его снова.

— Вы пришли высказаться в пользу отца?

Джона выдохнул скрипучий, безрадостный смешок. Его зубы стучали от того, что хотели произнести его губы. Ангус не достанет его. Он под арестом. И там и останется.

— Нет, мэм. Я здесь, чтобы убедиться, что он останется под замком до конца своей жизни.

Среди наблюдателей прошлось бормотание, наряду с парой ошеломлённых вздохов. Джона полагал, что они поражены не тем, что кто-то хочет, чтобы Ангус остался в тюрьме, а просто тем, что его собственная семьи свидетельствует против него. Но кто знал?

— Тогда продолжайте, — сказала женщина, возможно, начиная терять терпение с Джона.

Нужно было идти до конца. Джона должен был либо сделать дело, либо уйти. Затем, чудесным образом, слова просто нахлынули на него... своеобразным ледоколом.

— Один друг познакомил меня с мюзиклом «Отверженные», и с тех пор я не могу выкинуть из головы слова Шёнберга, которые так идеальное описывают мой опыт: «Мне снился сон, что моя жизнь будет совсем не такой, как этот ад, в котором я живу, совсем не такой, какой казалась. Теперь жизнь погубила этот сон, который мне снился». Это отчасти мелодраматично, я знаю. Простите меня, я писатель, — Джона остановился на несколько смешков. — Видите ли, Ангус Рэдли меня не убил, но он забрал мою жизнь, — он бросил взгляд на Кэмерона, который ободряюще ему улыбнулся. Он не станет смотреть в глаза никому другому, особенно Ангусу.

— Мне было четыре или пять... Никто не говорил со мной достаточно долго, чтобы рассказатьподробности. В любом случае, мои родители были в разводе, мама получила полную опеку, и мы жили одни в её доме в Фолли-Крик, Северная Каролина. Однажды приехал мой отец, когда мама решила сбегать в магазин. Я не должен был ни с кем говорить или открыть дверь, но это был папа. Он убедил меня съездить за мороженым, оно оказалось с наркотиками. Он запихнул меня в фургон и отвёз в свой дом в Западной Вирджинии. Меня оставили жить в подвале — он вёл себя так, будто это была какая-то роскошная квартира — но мне было велено никогда не подниматься наверх без него. Я всё ещё был в замешательстве и был таким маленьким, что не особо понимал, что происходит, пока не прошло много времени. Что он собирался держать меня там... неопределённое количество времени.

Слова Джона оборвались, когда этот подвал попытался затянуть его обратно в воспоминания. Он был уверен, что если допустит это, то может никогда больше не вернуться. Не тогда, когда Ангус находился в зале вместе с ним. Он дышал слишком быстро, и гадкий холодный пот пропитывал его рубашку под пиджаком. «Не падай в обморок».

— Иногда он меня кормил. Иногда забывал. Иногда... он был занят своими гостями. Мне... — он бросил взгляд туда, где собрались семьи жертв. — Мне жаль.

Одна из присутствующих кивнула, так что Джона принял этот как знак продолжить.

— Что бы он ни делал с людьми наверху... Ну, я видел мало происходящего, но слышал много... даже чувствовал запах. И он много хвастался мне между убийствами — так я узнал, как он избавлялся от... тел. Но я опережаю события.

Джона сглотнул и сделал глубокий вдох.

— Он бросал их вниз, ко мне, когда заканчивал или когда решал дать им время восстановиться, прежде чем начинал действовать снова. Я видел... Я видел. Когда он заканчивал, он практически всегда вырезал им глаза. Так что они меня не могли видеть, а я их мог. Я сбился со счёта.

— И вы послужили инструментом в поимке мистера Рэдли-старшего, верно, мистер Рэдли? — спросила член комиссии.

— Джона, пожалуйста.

Она кивнула.

— Косвенно, да. Часть стены в конце подвала была как-то повреждена. Вместо того, чтобы заделать её, он закрыл её досками. Он знал, что я никогда не буду достаточно сильным, чтобы оторвать доски, и был прав. Я был всего лишь ребёнком. Но даже дети знают, как работают спички, так что когда я нашёл коробок за полками... Я поджёг эти доски. Я сбежал, как только прогорела дыра. Очевидно, пожар был больше, чем я предвидел, и это привлекло власти. Они нашли вещи, которые... которые Ангус не успел убрать. От которых не успел избавиться. Его забрали в тюрьму, а я отправился домой, к своей маме.

— Вы можете немного рассказать о последствиях, которые эти события оказали на вашу жизнь?

Закрыв глаза, Джона судорожно сглотнул. Это была та часть, которой он боялся. Не столько вспоминать произошедшее, сколько то, что с ним было с тех пор. Он сделал глубокий вдох.

— Большую часть своей взрослой жизни я периодически бываю в психиатрическом учреждении. У меня возникают циклические периоды расстройств и галлюцинаций, дополненные первоначальными кошмарами, а затем серьёзной и изнурительной бессонницей. Более второстепенные мои проблемы — ОКР, агорафобия, паранойя и депрессия. Мой психиатр — который пришёл сегодня сюда, чтобы объяснить более техническую сторону моих расстройств — определил, что эти болезни напрямую связаны с травмой, которую я получил в детстве. Мне удалось создать для себя что-то наподобие полужизни... Так как я писатель, мне никогда не приходится для работы выходить из дома. Продукты мне доставляют на дом, потому что я редко куда-то выхожу. Соседка заботится о моём единственном компаньоне — моей кошке — во время моих путешествий в Центр по охране психического здоровья Ривербенд, два раза в год. Я не могу... не мог поддерживать отношения с другими людьми, или даже развивать мысль о попытках этого. У меня никогда не будет нормальной жизни. Её отобрал у меня этот человек.

Головокружение пыталось утопить Джона, но он боролся в ответ. Он должен был закончить это.

— Я скажу ещё одну вещь. Это будет моё слово против его, потому что улики утеряны, но ему удалось тайком отправить мне письмо, которое на самом деле доставили во время моего пребывания в Ривербенде. Он описал мне все способы, которыми работает с системой, изображая нахождение религии, чтобы мог выйти и снова прийти за мной. Ангус Рэдли не раскаивается. Он только моделирует «хорошее поведение», чтобы получить досрочное освобождение. Ангус Рэдли будет убивать снова. Я уверен, что он будет продолжать убивать до своего последнего вздоха.

Джона закончил свою речь и отошёл от микрофона, под звук взволнованного бормотания наблюдателей. Стены сжимались. Он не мог дышать. Галстук пытался его задушить. Он думал, что просто потеряет сознание, пока не почувствовал на своей талии тёплую руку, и внезапно его вывели из зала.

Оглянувшись в последний момент, Джона увидел, что Сэм встал, чтобы высказаться. Он знал, что скажет доктор. Не было никаких причин задерживаться. Он прильнул к Кэмерону и позволил ему сесть за руль, чтобы уехать к чёрту из этой тюрьмы... к чёрту из Ада.

***

Планом было остаться в отеле и отправиться в дорогу ранним утром. Однако, через полчаса после того, как Кэмерон вывел Джона из зала слушания и усадил в машину, на телефон Джона пришло сообщение от Сэма Драри. Там было написано только: «В досрочном освобождении отказано». Джона ещё полчаса истерично смеялся и дрожал.

Наконец взяв себя в руки, он был слишком взволнован и наполнен нервной энергией, чтобы останавливаться в каком-то мотеле с тараканами. Он предложил ехать ночью, и так как в любом случае садился за руль только сам, Кэмерон особо не возражал.

Вместо того, чтобы поехать обратно той дорогой, по которой они приехали, Джона направился на юг, в Шарлоттсвилль, Вирджиния, чтобы проехать по туристической магистрали вдоль Голубого хребта. Без сомнений, это добавит как минимум час к их дороге до дома, но мирная тишина ночи и прекрасный пейзаж днём окупят это. Джона был взволнован предстоящим возвращением в собственный маленький мир с Кэмероном.

Время приближалось к рассвету, когда Джона остановил машину на обзорной площадке прямо у границы Северной Каролины, откуда открывался потрясающий вид на Чёрную долину. Это было идеальное место для того, чтобы увидеть восход солнца. Кэм заснул, прижавшись лицом к пассажирскому окну, и Джона не мог сдержать улыбку. Эта улыбка казалась забытой, но приятной. Было приятно обрести её спустя столько времени.

Он осторожно потряс плечо Кэма, и тот, дёрнувшись, проснулся.

— Всё в порядке?

— Да. Я просто хотел передохнуть. Подумал, что будет мило посмотреть, как над горами встаёт солнце. Уверен, ты этого не делал с тех пор, как переехал сюда.

— Нет, наверное, не делал, — сказал Кэмерон. — Вид с моего миниатюрного балкона на совсем считается.

— Ну, тогда ты получишь настоящий опыт с помощью Голубого хребта, — Джона припарковал машину передом к долине, всего в паре футов от ограждения. Он выбрался из машины и подошёл к багажнику, откуда достал пару маминых пледов, которые взял для того, чтобы постелить на хэтчбэк.

Расправив одно покрывало на капоте, Джона забрался наверх и сел лицом к долине, положив ногу на ногу.

— Садись, — сказал он Кэму, который держался в стороне.

— Уверен, что эта малышка может выдержать наш вес?

— Ты шутишь? Это Субару. Гризли может усадить сюда свой толстый зад, и вмятины не останется. Давай, хватит тянуть.

Кэмерон пожал плечами и уселся рядом с ним, оставляя ноги вытянутыми до земли. Он прильнул к Джона так, чтобы их плечи соприкасались.

— Ты в порядке? — спросил он.

Джона вздрогнул, затем накинул на себя и на Кэма ещё один плед и повернул голову, чтобы посмотреть на долину.

— Думаю, да. Ты как и я знаешь, что там я едва держал себя в руках. Но удержал, знаешь?

— Да, я знаю, — сказал Кэм, его глаза сияли в тусклом предрассветном свете. — Я очень тобой горжусь.

Он схватил Джона за подбородок и наклонил его голову, чтобы захватить его губы в нежном поцелуе. Это было нежно, но горячо. Язык Кэмерона дразнил его губы, пока он не впустил его внутрь, и они увлеклись моментом, один поцелуй перетекал в другой, пока они делили дыхание. Пока они целовались, утро расцветало из пасмурной серости в дымчатую синеву, которой были так знамениты горы. Когда солнце возвысилось над горами на другой стороне долины, небо взорвалось лентами фиолетового, розового и золотого цвета, пока утро не наступило полностью.

Джона и Кэмерон так увлеклись друг другом, что едва видели всё это. То, что происходило между ними в данный момент, Джона считал более прекрасным, чем какой-либо рассвет. С Кэмероном он не только нашёл принятие и верность, но нашёл и любовь. Эта мысль ударила его словно молния, и он отдёрнулся назад, разрывая поцелуй.

— О боже, я совсем забыл!

Затуманенные, широко раскрытые глаза Кэмерона выдавали его ошеломление. Они окинули взглядом Джона, будто ища источник его тревоги.

— А? Что случилось?

— Со всей этой... речью и... Ангусом и всем остальным, не могу поверить, что я совершенно забыл, чёрт возьми.

— Джона, — в голосе Кэмерона была нотка предупреждения.

«Ближе к делу, придурок», — сказал самому себе Джона.

— Я тоже тебя люблю. Я не мог ответить раньше, а потом из головы вылетело. Я худший бойфренд в ми...

Кэмерон заткнул Джона, снова столкнув их губы в поцелуе, его руки запутались в волосах Джона. Джона наконец был свободен, чтобы любить, и был любим. Тот факт, что это был первый поцелуй его празднования, немного сводил с ума. Он надавил на плечи Кэма, пока тот не растянулся на капоте, чтобы Джона мог его оседлать.

— Эм, теперь я думаю, что ты лучший бойфренд в мире, но... что, если кто-нибудь увидит? — произнёс он, хотя Джона мог прочесть по его глазам и по эрекции под собой, что он заинтересован.

— Туристическая магистраль в такую рань обычно довольно пустая, но если ты переживаешь... опустив заднее сидение, мы можем растянуться до конца салона.

Зрачки Кэма расширились, и он толкнулся под Джона.

— Слазь. Идём. Сейчас же!

Хихикая — о боже, хихикая — Джона скатился с него и включил свою лучшую ковбойскую натуру, съезжая с капота и забирая с собой одеяло. Он обошёл машину за рекордное время, открыл багажник и залез внутрь, чтобы расстелить плед.

Кэмерон отправился за ним, с широко раскрытыми глазами, таща второй плед. Он бросил плед сверху на Джона, и пока развернулся спиной, чтобы закрыть багажник, Джона вылез из своих джинсов и боксеров, оставаясь в одной майке. Когда Кэм развернулся и увидел его обнажённым ниже пояса, у него вырвался тихий вскрик нужды вперемешку с возбуждением.

— Не могу поверить, что мы будем трахаться в машине, как пара подростков, — пробормотал он, но это не помешало ему расстегнуть свои джинсы. Он стянул с себя и майку тоже, и на коленях подполз туда, где перед ним растянулся Джона.

Вслепую, Джона залез в боковой карман своей спортивной сумки, чтобы достать спрятанную там смазку. Он не был уверен, что ему захочется секса во время этой поездки, но уж точно был готов, на всякий случай. Он бросил бутылочку Кэму и приподнял бровь, будто чтобы спросить, есть у него яйца или нет.

Дрожащими руками, Кэмерон взял бутылочку, а затем посмотрел в лицо Джона.

— Презерватив?

Джона покачал головой.

— Не в этот раз. Я знаю, что нас обоих проверяли во время нахождения в Ривербенде. Ты был с кем-нибудь с тех пор?

Голова Кэмерона дёрнулась, отражая движения Джона.

— Нет.

— Хорошо. Мне нужна кожа, Кэмерон. Ты не против этого?

Дыхание Кэма застряло в груди на выдохе, но затем он помахал головой.

— Не-а.

Без дальнейших колебаний, он открыл смазку и вылил щедрую долю на свой растущий ствол, а затем ещё на пальцы.

Он просунул скользкие пальцы в дырочку Джона, как раз достаточно, чтобы его смазать. Он знал, что Джона нужно было жжение, чтобы чувствовать себя живым. Он потёрся скользкой головкой вдоль промежности Джона, обводя его анус, прежде чем медленно толкнуться внутрь, достаточно, чтобы растянуть тугое колечко мышц блестящей головкой. Его разбитого стона от этого ощущения было достаточно, чтобы член Джона потёк, лёжа на его животе.

Кэмерон с неким восхищением смотрел туда, где они соединялись.

— Я никогда не был ни с кем без презерватива, — прошептал он.

— Я тоже.

Обычно Джона стеснялся бы такого внимания, но в этот момент ему так хотелось члена, что он не мог больше думать ни о чём другом. Он подтянул свои колени ближе к груди, и Кэмерон начал входить до конца. Джона наслаждался жжением, пока Кэм заполнял его дюйм за идеальным дюймом.

— О боже, Джона, — у Кэмерона дрожали руки, его челюсть сжалась, и он практически выглядел так, будто мог кончить прямо в этот момент. Джона дал ему минуту привыкнуть, прежде чем двинуть бёдрами. Движение заставило Кэмерона проникнуть до конца, пока они не прижались полностью друг к другу. Они оба застонали.

Кэмерон медленно вышел, касаясь членом простаты Джона и заставляя его дёрнуться. Он сел на пятки и просто смотрел вниз, где соединялись их тела. Кэмерон взялся за основание своего члена, заставляя его набухнуть больше. Как раз когда Джона подумал, что Кэм наконец начнёт жёстко его трахать, парень удивил его, направив свой член в анус Джона только на быстрое прикосновение и снова вытащил. Он повторил движение несколько раз, пока с его губ срывались тихие стоны и мольбы.

Это была идеальная, прелестная пытка. Джона так отчаянно нуждался в движениях Кэмерона, чтобы тот врезался в него и заставил забыть об ужасе предыдущего дня. Кэмерон наслаждался этим и лелеял, и Джона даже не был уверен, осознаёт ли он свои действия. Лицо Кэма покраснело, он следил взглядом за тем, как его член входит и выскальзывает из прохода Джона, его ресницы касались щёк.

Кэм снова вышел, провёл кончиком члена по растянутым и использованным мышцам дырочки Джона, заставляя его извиваться. Затем продолжил медленно дразниться.

— О... о... Джона... Боже... Ты такой...

Наконец, наконец, он потерял этот бесконечный контроль — или, может быть, что-то другое просто лишило его этого — и он схватил Джона за бёдра, до синяков, вбиваясь в него со всей силой. И всё же, всё время он наблюдал, будто не мог осмыслить тот факт, что они вместе.

Между толчками он потирал промежность Джона большим пальцем, а затем поднял руку, чтобы помассировать его яйца. Это зажгло огонь в крови Джона, и он не мог больше следить за тем, что делает Кэмерон. Он запрокинул голову назад, на плед, и отдался ощущениям.

Запах Кэмерона, растущая духота в машине от пара их тел, член Кэма, касающийся его простаты снова и снова, и эта рука, волшебно ласкающая остальное его тело — всё это было практически слишком. Джона потянулся вниз и начал практически жёстко дрочить свой член, потому что внезапно оказался там, прямо там, где особо не обращал внимания на собственное тело.

Когда Джона кончил, его спина выгнулась, и он сжал челюсть от крика так сильно, что был удивлён, как не треснули зубы. Он заставлял себя не закрывать глаза, чтобы видеть момент, когда Кэм достиг пика. Толчки Кэма потеряли ритм, и Джона почувствовал, как член Кэма содрогнулся внутри него. Выйдя из Джона, Кэмерон позволил первым нескольким струям спермы упасть на яйца и чувствительную дырочку Джона, а затем вошёл обратно и излил остатки оргазма внутрь Джона.

Джона лениво наблюдал, как он дрожит и дёргается от последствий. Он был не в силах поверить в свою удачу и в то, как его жизнь изменилась за последний год. Он был... счастлив. Он достиг такой нормальности, которая позволила ему заняться сексом со своим парнем в машине — как, возможно, сотни подростков делали каждый день и никогда ничего об этом не думали, но Джона никогда не чувствовал себя достаточно безопасно и свободно для этого.

Тяжело дыша от силы своих оргазмов, оба парня быстро оделись, принимая во внимание, что находятся в общественном месте, после чего Кэмерон рухнул на Джона сверху. Он уткнулся носом в шею Джона, глубоко дыша. Это было так нормально, что Джона рассмеялся, и смех отдавался рокотом в глубине его груди.

Кэмерон поднял голову и посмотрел ему в лицо.

— Что?

Джона снова рассмеялся.

— Это просто одна из тех глупых, обычных вещей, которые, как я думал, я никогда не сделаю.

Кэмерон застонал и вздрогнул от воспоминания.

— В этом не было ничего обычного, — сказал он, мимолётно касаясь губ Джона своими.

Джона не мог сдержать улыбку.

— Нет, секс самым решительным образом не был обычным. Я просто имел в виду... Вся моя жизнь в целом была... ничем. Большой, пустой пропастью, будто длинным, растянутым концом, с самого начала, — объяснил он, желая, чтобы Кэмерон понял.

Губы Кэмерона изогнулись в милой улыбке.

— Это только начало, Джона.

Улыбка самого Джона переросла в широкую ухмылку.

— Я знаю. Это сумасшедшая часть.

Они смотрели друг на друга ещё несколько мгновений, прежде чем Кэмерон вздохнул и сел.

— Наверное, нам пора уезжать, пока кто-нибудь не вызвал на нас копов.

Поднявшись на колени, Джона вытер запотевшее окно и посмотрел на пустую дорогу.

— Не-а, никого нет.

Кэмерон покраснел, и Джона мог сказать, что на какое-то время он использовал все очки своей публичной непристойности, так что открыл пассажирскую дверь, вылез из машины и потянулся. Он наслаждался тягой хорошо использованных мышц и хрустом зажатых суставов. Кэм выпрыгнул из хэтчбэка и пару раз дотянулся руками до пальцев ног, чтобы размять собственную спину. Нахождение в дороге всю ночь, а затем занятие ярым сексом в тесной машине могло сказаться на теле. Джона снова улыбнулся, наблюдая, как Кэм подходит к нему. Он не жалел ни об одной секунде всего этого.

Как раз когда Кэмерон дошёл до него и собрался притянуть для поцелуя, внедорожник Лексус остановился на площадке рядом с Аутбэком. Из салона вышла молодая пара — изящная крашеная блондинка и итальянец. Они оба посмотрели на парней, и Джона удержал их взгляд, прежде чем они повернулись посмотреть на долину.

Осмелившись взглянуть на Кэма, он увидел, что мужчина прячет лицо в плече Кэма, и кончики его ушей покраснели. Те люди никак не могли ничего увидеть, но если бы подъехали на несколько минут раньше... Джона толкнул Кэма, чтобы тот поднял взгляд. Они смотрели друг на друга несколько напряжённых секунд, после чего оба расхохотались.

Эпилог

Зима

Джона закупался в магазине Хэла. Днём. С другими людьми вокруг. Теперь он это делал. Праздники наступили и прошли, и он не ложился на стационарное пребывание в Ривербенде с тех пор, как уехал осенью. У него были хорошие дни и плохие; он всё ещё принимал лекарства, и всё ещё два раза в месяц бывал на ЭСТ. Тревога, паранойя и агорафобия немного задержались — доктор Драри сказал, что они могут существовать всегда, в качестве последствий травмы, до какой-то степени — но у него несколько месяцев не было галлюцинаций или расстройств.

Возя свою тележку вперёд и назад вдоль стеллажей, Джона особо не обращал внимания на список продуктов. Он мечтал о Кэмероне. Его мужчина долгими часами работал в «Аутпосте», помогая организовать новый вечер открытого микрофона в качестве местного поиска талантов. В этот день он работал в дневную смену, добавляя последние штрихи в расписание и связываясь с выступающими, но наконец-то у него был свободный вечер. Джона с таким нетерпением ждал, когда останется с Кэмероном наедине.

Кэм наконец перестал притворяться, что живёт где-то в другом месте, перевёз свои скромные пожитки в дом Джона и отказался от аренды своей студии. С тех пор они были практически неразлучны. Ну, по крайней мере, пока не появился этот вечер открытого микрофона. Поэтому Джона планировал приготовить Кэмерону хороший ужин и надеялся его соблазнить.

Джона повернул за угол и чуть не врезался в мисс Шелби и Иду Мэй. Джона никогда не узнает, какого чёрта они всегда были у Хэла, когда он там оказывался.

— Привет, мисс Шелби, миссис Лампет, — произнёс он, кивая каждой из них, надеясь поспешно уйти.

Мисс Шелби выставила бедро и, как обычно, выглядела так, будто собралась колдовать. Джона едва подавил стон. Вот вам и дежавю.

— Ну, разве это не маленький Джона с конца улицы. А я уж думала, ты взял и переехал, раз в последнее время от тебя ничего не было слышно. Так ведь, Ида?

Зная, что для неё лучше, Ида Мэй кивнула.

— Эм, да... Я в последнее время не ездил на свой обычный, ну вы знаете, отдых, — сказал он, многозначительно глядя на Иду. — И я, эм, вроде как живу теперь кое с кем, так что за кошкой есть кому присмотреть, если мне приходится уехать.

В глазах мисс Шелби зажёгся свет сплетни, и Джона сразу же пожалел, что упомянул Кэмерона, даже если произвольно.

— Правда? Как его зовут? — спросила она, с такой же небрежностью, как спрашивала его о том, как прошли выходные.

Джона уставился на неё и слегка запнулся, не уверенный, что сказать. Он понятия не имел, что мисс Шелби знала о его ориентации или вообще думала о его личной жизни, раз на то пошло.

— Эм... Кэмерон, мэм. Кэмерон Фокс.

Мисс Шелби потрепала его по щеке, затем стукнула по подбородку, подталкивая закрыть отвисшую челюсть.

Ида Мэй повернула голову и слегка кашлянула, что прозвучало подозрительно похоже на фырканье.

— Это хорошо. Мило, что ты кого-то нашёл. Должно быть, он хороший мальчик, раз мирится с твоим дерьмом.

Это вызвало у Джона удивлённый смешок. Оставалось только согласиться.

— Да, мэм, хороший. На самом деле, мне пора везти эти продукты обратно на гору, чтобы приготовить ему хороший ужин и поблагодарить за то, что он такой... милый.

На этот раз Ида Мэй не потрудилась прикрыть фырканье. Мисс Шелби пожелала ему удачи и увидела прочь свою хихикающую подругу, но не раньше, чем заставила Джона пообещать как-нибудь привести Кэмерона на чай. Джона поспешил на кассу, испытывая ужас от того, что она может передумать и захотеть посплетничать подольше.

Он расплатился за продукты и поболтал с Хэлом, но всё это размылось к тому времени, как он вернулся к своей машине. Джона понятия не имел, почему его желудок подскакивал от нервозности. У них ведь и раньше бывали романтические ужины. Этот был особенным, чтобы отметить официальное окончание его обычного времени «полётов» и отсутствие необходимости уезжать в Ривербенд. Конечно, это был странный повод для праздника, но Джона думал, что Кэмерон поймёт... нет, он знал, что поймёт.

***

Когда Джона приехал домой, большую часть круговой подъездной дорожки занимала незнакомая машина. Это было не так уж необычно — Кэмерон только получил свои временные права после наказания, и его вождение было ограничено по времени суток. Он часто ездил с кем-то из других работников «Аутпоста». Джона надеялся получить немного времени, чтобы приготовить ужин до возвращения Кэмерона домой, но определённо не собирался жаловаться.

Джона припарковал свой Аутбэк за большим внедорожником, а затем подошёл к багажнику, чтобы взять пакеты с продуктами. Его сердцебиение ускорилось в предвкушении того, что у Кэма наконец свободен целый вечер. Он взял пакеты в одну руку, чтобы открыть дверь, и вошёл в дом.

— Милый, я дома! — произнёс Джона, сдавленно хихикая. Он всегда хотел сказать это, но никогда особо не верил, что кто-нибудь когда-нибудь будет ждать его дома.

Как только закрыл за собой дверь, Джона сразу же заметил Кэмерона, который застыл на диване, сидя с прямой спиной. Его глаза были широко открыты, как блюдца на призрачно-бледном лице, и он тяжело дышал. Его взгляд нервно метался между Джона и кухней. Охваченный беспокойством, Джона поставил пакеты на пол и поспешил к Кэму.

— Детка, что случилось? Ты выглядишь...

— Мне очень-очень жаль, — прошептал Кэмерон так тихо, что Джона еле расслышал. — Я не... Они не... Они просто приехали.

Джона всё ещё пытался обдумать его слова и выяснить, как побороть какого-то невидимого соперника, который мучил Кэмерона, когда тишину вокруг них разрезал высокий визг. Внезапно, крохотная девочка — ладно, женщина, если говорить честно, но чёрт возьми, она была крохотной — с длинными волнами тёмных волос, ворвалась в комнату из кухни.

Её глаза сияли, когда она закрыла рот обеими руками, подскакивая на месте. Очередной визг и очередная женщина последовала прямо за ней, так близко, что вторая чуть не врезалась в спину первой.

Джона поднял руки вверх, будто его вот-вот ограбят.

— Что...? — начал он, но не смог понять, какой вопрос нужно задать первым.

Темноволосая девушка-номер-один драматично ахнула, отчего Джона вздрогнул.

— О боже! Это Джона?

— Эм, — Джона нервно облизнул сухие губы. — Что? — повторил он, бросая взгляд туда, где Кэмерон по-прежнему сидел на диване, будто наблюдал за автокатастрофой из восьми машин на трассе I-85.

Кэм закрыл лицо руками.

— Мне очень жаль, — снова пробормотал он.

Девушка-номер-один подскочила прямо к Джона с таким восторгом, что ему пришлось сделать шаг назад. Она вытянула руку так быстро, что Джона чуть не свалился на пол, но, видимо, она просто хотела пожать ему руку.

— Я так рада наконец-то с тобой познакомиться. Я Астрид.

— Астрид... — повторил Джона, ошарашенный и не уверенный, почему эти люди находятся в их доме.

Девушка-номер-два локтем оттолкнула первую в сторону и схватила его за руку для такого же ярого рукопожатия.

— Так приятно с тобой познакомиться! О, и я Стелла.

— Стелла.

Она кивнула.

— Ага. Стелла Эннмари Фокс, к твоим услугам, — она в шутку отсалютовала ему. Она была такой же милой, как чёртовы веснушки на её носу, но Джона смотрел на неё так, будто она дикий зверь. Почему эта милая маленькая девушка находилась в его доме? Затем до него дошло. Фокс. Стелла Фокс.

Он вслепую нащупал диван, затем опустился рядом с Кэмероном. Он выдохнул, чувствуя наполовину облегчение, наполовину ужас.

— Твои сёстры. Они твои сёстры.

Астрид кивнула, будто он говорил с ней, и втиснулась рядом с ним, беря его за руку. Джона напрягся. Ему потребовался весь самоконтроль, чтобы не оттолкнуться от неё и не сбежать в безопасность своей спальни. Но нет, не так поступают нормальные люди, когда к ним приходят гости, верно? Он всё ещё учился. Всё ещё старался.

— О боже, Астрид, полегче, — прошипел Кэмерон. — Дай человеку немного воздуха. Он не... такой раскрепощённый, как вы двое.

Астрид осторожно отпустила его руку, но не отодвинулась от него на диване. Затем Стелла подошла и осторожно присела на край кофейного столика, лицом к ним.

— Остальной выводок на заднем дворе, разглядывает местность. Мы подумали, что для начала облегчим тебе задачу и придём только девочками.

Джона мог понять, что она говорит искренне, но был в небольшом замешательстве.

— Это так вы облегчили мне задачу?

Кэмерон простонал в свои руки, и девушки закивали совершенно синхронно.

— Да, — сказала Астрид.

— Абсолютно, — сказала Стелла.

— Вы двойняшки или как?

— Они ирландские близнецы, — сказал Кэмерон, наконец поднимая глаза, чтобы посмотреть на Джона. Его лицо было красным от милейшего румянца, и Джона позволил себе на мгновение отвлечься от хаоса и посмотреть на свою любовь.

— Ооооу, — проворковала Стелла, сжимая руки на своём сердце.

— Стэл, пожалуйста, — проскулил Кэмерон.

Джона прочистил горло, удивлённый тем, что его губы на самом деле приподнимаются от поведения брата и сестёр. Будто ему хотелось засмеяться.

— Эм, что такое ирландские близнецы?

— Так говорят о детях, которые не совсем близнецы, но родились с разницей меньше года, — объяснила Астрид. — У нас разница в десять месяцев, так что мы всегда учились в одном классе и всё такое. Наверное, мы выглядим и ведём себя во многом похоже, так что люди часто спрашивают, близнецы ли мы.

— Думаешь? — произнёс Джона. Он начинал расслабляться. Он мог с этим справиться. Девушки могли быть немного слишком восторжены, но они были приятными, и их улыбки напоминали ему улыбку Кэмерона. Это отчасти успокаивало его.

Затем задняя дверь в кухню захлопнулась, объявляя, что кто-то вошёл. Прежде чем Джона даже успел нахрабриться, двое мужчин прошли через открывающуюся в обе стороны дверь между кухней и гостиной. Один напоминал высокую, более взрослую версию девушек, с тёмными волосами, веснушками и стройной фигурой. А другой... ну, другой выглядел так, будто мог быть близнецом Кэмерона.

— Эй, ребята, это Джона. Только полегче, пожалуйста. Он не привык к большой семье и всему этому... хаосу.

Джона всегда восхищало, когда Кэмерон таким образом читал его мысли.

— Джона, это мои братья. Высокий — это Декстер, он самый старший, а низкий и растрёпанный — это Майло.

Джона оглядел их, а затем его взгляд остановился на младшем из парней. Имя вызвало воспоминание.

— Верно. Майло, — произнёс он. Его тон был совершенно доброжелательным, непринуждённым, но Майло покраснел и опустил взгляд на свои ноги. Джона не собирался отчитывать парня за то, что он раскрыл Кэма, так как всё вышло достаточно хорошо, но ему хотелось, чтобы Майло знал, что он всё знает.

Кэмерон похлопал его по коленке, очевидно поддерживая его, но ничего не сказал. Наверное, он думал, что брата не помешало бы немного пристыдить, просто в качестве напоминания.

— Полагаю, мне следует объяснись, что они здесь делают, пока не пришли остальные.

— Остальные? — прохрипел Джона.

Кэм снова покраснел и почесал загривок.

— Эм, да. Папа и Эрик ещё на улице.

Джона просто смотрел на него. Он был уверен, что на его лице написаны все варианты фразы «какого чёрта».

— Стэл, Астрид, вы не против забрать эти продукты и разложить их, пока ничего не испортилось?

Джона открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но Кэм перебил его.

— Ты можешь потом всё переложить, детка. Просто хочу убрать их в холодильник.

Джона не сдержался и хохотнул. Чёрт, его бойфренд действительно знал его. Бойфренд. Насколько это было круто? Может, даже партнёр, учитывая, что они жили вместе. Джона покачал головой, стараясь включиться обратно в мир вне его головы.

— Ты что-то говорил, — подтолкнул он.

— Да. Ну, мне пришлось дать им мой новый адрес из-за юридических замарочек, так как моё имя всё ещё прописано в контрактах из-за старых песен. Так вот, они нашли адрес по гугл-карте и просто решили приехать, чёрт возьми, — прорычал Кэмерон, бросая сердитый взгляд на Декстера.

Мужчина пожал плечами и подошёл, чтобы усесться в одно из кресел.

— На самом деле, Кэм просто вроде как невзначай упомянул, что с кем-то съехался...

— Когда мы даже не знали, что он с кем-то встречается, — добавил Майло.

— Но затем он весь закрылся, когда мы попросили, ну, хоть что-нибудь рассказать обо всём этом, — продолжил Декстер.

— Так что, естественно, нам пришлось приехать и проверить всё самим, — снова Майло. — В конце концов, он наш брат.

— Конечно, конечно, но какая причина стояла за тем, что вы ничего мне не сказали, пока не приехали?

— Потому что вы, наверное, выключили бы весь свет и заперли бы двери, притворившись, что вас нет дома, — прогремел голос на другой стороне комнаты. Там стоял низкий мужчина с широкой грудью и седыми, коротко подстриженными волосами, а за ним парень, настолько темноволосый, насколько Кэм и Майло были светлыми.

— Папа. Эрик. Это Джона. Он вполне нормально относится к тому факту, что его дом захватили, когда у нас вроде как были планы на тихий вечер.

— Наш дом.

— А?

Джона посмотрел Кэмерону в глаза. Он может до конца жизни остаться чокнутым, но в этой одной вещи он был уверен.

— Это наш дом, Кэмерон. Я не хочу больше слышать, как ты называешь его моим.

— Оооооу, — в унисон раздались возгласы из кухни.

Кэм поспешно заморгал, прежде чем снова опустить голову на свои руки.

— О боже, помоги нам.

Джона действительно хохотнул.

В конце концов, Стелла и Астрид вернулись обратно в гостиную, и весь клан Фоксов чувствовал себя как дома. За исключением Кеннетта, который оставался стоять, прислонившись к стене рядом с дверью на кухню.

— Так что у вас нового, ребята? — спросил Декстер.

— Ну, вы знаете, что я работаю на отличной, новой, частной, местной музыкальной площадке, «Хэйзел Милл Аутпост». Сейчас я добился того, что занимаюсь большей частью их бронирования. Ещё я начал несколько онлайн-курсов, надеюсь, что двигаюсь к диплому по психологии. Я думал заняться музыкальной терапией.

— Вау, новостей много, — сказал Майло. — Но ты уверен, что не хочешь вернуться?

Казалось, Майло не заметил, как Эрик Бейтс нахмурился за его спиной, но от Джона это не укрылось.

— Я определённо уверен в этом. У вас всё хорошо без меня, и я сейчас намного счастливее, чем когда-либо раньше, — он улыбнулся Джона, отчего сердце парня немного растаяло. — Правда.

— А что насчёт тебя, Джона? — спросил Декстер.

Как только Джона понял, что всё внимание переключилось на него, он открыл рот, чтобы заговорить, но не мог вымолвить ни звука. Он чувствовал, что краснеет, и просто надеялся, что его наполовину латинская внешность это скроет. Конечно же, Кэмерон пришёл ему на помощь.

— Джона совсем недавно закончил новую рукопись, и позвольте мне сказать, чёрт возьми. Это хорошая вещь.

— Ты писатель? — спросила Стелла.

Джона кивнул. «Ну молодец,Человек дождя», — отругал он сам себя.

— Какой жанр?

Прочистив горло, Джона снова попытался выдавить слова.

— Эм, детективы и триллеры под одним псевдонимом, и романы под другим.

Астрид села чуть прямее.

— Ооо, романы? Моё любимое. Какой у тебя псевдоним? Мы знаем что-нибудь из твоих работ?

Его щёки покраснели ещё больше. Он не привык раскрывать свою настоящую личность вместе с вымышленными, но это была семья его парня. Он должен был, верно?

— Для триллеров моё имя Харпер Дж. Финч, а для романов... я Эммерсон Лайонс.

— Не может быть! — в унисон прокричали обе девушки.

— Серьёзно, вы уверены, что вы не настоящие близнецы? — выпалил Джона.

— Не могу поверить, что ты Эммерсон Лайонс. Какого чёрта?

— Стелла! Следи за языком! — рявкнул Кеннетт.

Стелла проигнорировала его.

— Я всегда думала, что ты женщина. Это странно?

— Вовсе нет. Многие люди строят догадки. Это разве имеет значение?

Она будто по-настоящему на мгновение задумалась над этим, прежде чем покачала головой.

— Нет, я так не думаю. Мне отчасти нравится загадка. Так мы можем прочитать следующую книгу? — спросила она с озорным блеском в глазах.

— Эм, конечно, наверное. Она сильно отличается от других.

— Это даже лучше!

Джона был благодарен, что девушки оказались фанатками, но от такого сильного внимания у него начинала немного кружиться голова.

— Вы все располагайтесь. Мне пора начинать готовить ужин. Думаю... думаю... я могу приготовить достаточно, чтобы всем хватило. Может быть.

— Нужна помощь? — спросил Кэмерон, и его любящий взгляд мгновенно успокоил Джона.

— Нет, я планировал готовить сам. Пообщайся со своей семьёй. Всё скоро будет готово.

Джона знал, что Кэмерон прочтёт между строк и поймёт, что ему нужно немного выйти из стресса, чтобы снизить уровень тревожности на пару отметок. Он попытался незаметно пройти мимо Кеннетта на кухню, но ему не повезло. Кеннетт повернулся к нему и протянул свою большую руку для рукопожатия.

— Добро пожаловать в семью, сынок, — сказал он.

Джона смотрел на эту руку и мог думать только о том, что вероятнее всего эта рука ударила Кэмерона, когда его раскрыли. Изнутри поднялась ослепляющая ярость, пока не начала гореть в груди Джона. Он понятия не имел, что на него нашло, что он сделал то, что сделал дальше.

Он пожал Кеннетту руку, может, сжимая чуть крепче необходимого, затем посмотрел мужчине прямо в глаза.

— Спасибо, сэр. Я ценю это, — тихо произнёс он. Затем добавил: — Оу, и если вы когда-нибудь снова поднимете на Кэммерона руку, я вас разорву.

Кеннетт сначала смотрел на него пустым взглядом, несколько раз моргнув, прежде чем медленно убрал руку. Румянец злости поднялся по шее мужчины, но он ничего не сказал. Затем Джона решился на смертельный выстрел.

— И вы можете быть уверены, что я говорю серьёзно, потому что, вы не слышали? Я сумасшедший.

С этими словами он прошёл мимо мужчины в уединённую святыню своей кухни.

Джона планировал запечь курицу для своего интимного ужина с Кэмероном, но этого никак не будет достаточно, чтобы накормить толпу. Однако, кастрюля куриного супа гамбо по рецепту его матери должна была подойти — хоть добавки никто и не получит. Приняв решение, Джона поставил греться на плиту сковородку для курицы и кастрюлю для супа, а затем принялся резать овощи.

Джона нравилось готовить. Он не был каким-то гурманом или кем-то ещё — его навыки были средними — но эти простые повторяющиеся движения готовки успокаивали его, практически как медитация. Ритмичный стук острого ножа, разрезающего морковку и сельдерей, доводил его практически до дзен-транса, но даже при этом он только слегка опешил, когда тёплые руки обвили его талию, и крепкое тело прижалось к его спине.

На ухо прозвучало довольное мычание Кэма, и его дыхание коснулось шеи Джона.

— Семье ты нравишься, — произнёс он с улыбкой в голосе.

— Правда? Я бы подумал, что отчасти выставил себя там придурком.

— Нет, парни в восторге от того, как много ты достиг в таком юном возрасте, а девчонки в восторге от... ну, от всего тебя, на самом деле. Мне придётся быть осторожным, иначе одна из них может попытаться украсть тебя у меня.

Джона улыбнулся и стукнулся задницей о бёдра Кэмерона.

— Они милые и всё такое, но у них нет правильных частей тела, чтобы меня соблазнить.

— Я рад это слышать, — Кэм поцеловал его загривок, прямо под линией роста волос. — Но, эй, что ты сказал моему отцу?

— Эм... а что? Он что-то говорил?

— Нет... он просто выглядел так, будто проглотил жука или что-то ещё, после того, как пожал тебе руку. Это было странно.

— Оу. Ну, я просто сказал ему, что если он когда-нибудь снова тебя ударит, я его разорву.

Кэмерон ничего не сказал, но казалось, будто он спрятал смешок, уткнувшись в шею Джона. И его плечи определённо тряслись.

— И, эм, ещё я мог сказать, что он может быть уверен, что я это выполню, потому что я сумасшедший.

Это прорвало дамбу. Смех Кэмерона вырвался, и тело Джона задрожало вместе с телом Кэма, который взъерошил волосы на его затылке.

— Эй, у меня в руках нож, знаешь ли.

— Ладно, ладно, я успокоюсь. Я просто... это очень мило, когда ты так меня защищаешь. И чертовски сексуально.

Кэмерон прижался ближе, и Джона почувствовал отчётливую твёрдость своими ягодицами.

— Правда?

Единственным ответом послужил раздражённый рык.

— Чёрт возьми, почему им обязательно было приехать?

Джона хохотнул.

— Полагаю, нам лучше привыкать к этому, да?

Кэмерон вздохнул.

— Но это круто. Хорошо, что у тебя большая семья. У меня долгое-долгое время не было семьи.

— У тебя есть я, — прошептал Кэм ему на ухо. — Я твоя семья.

Джона откинул голову на плечо Кэма и повернулся, чтобы их губы встретились в сладком поцелуе, нежном как вздох.

— Я знаю. И это потрясающе. Такое ощущение, что если я моргну, всё это окажется сном. Иногда я всё ещё не могу даже поверить, что ты любишь меня.

Кэмерон сжал Джона крепче.

— Это не сон. Думаю, я полюбил тебя с первого взгляда, когда ты выглядел таким одиноким в том чёртовом кресле, глядя в окно, будто хотел улететь.

Джона замычал в знак согласия. Иногда он чувствовал себя раковиной с потёкшей трубой; ничто никогда его не заполнит, потому что просто вытечет и улетит. Любовь к Кэмерону так заполняла его, что он не знал, как всё это держится в одном его теле.

— Я хотел этого. Тогда. Сейчас я просто лечу.

Конец

Оглавление

Дж. К. Хоган Сильное лекарство Серия: вне серии