Зенобия из рода Клеопатры [Анатолий Гаврилович Ильяхов] (fb2) читать онлайн

Анатолий Гаврилович Ильяхов

ОБ АВТОРЕ

Анатолий Гаврилович Ильяхов, автор двух десятков научно-популярных и художественных произведений, родился в 1941 году в Сочи, в настоящее время живёт в Краснодаре.

До того как получить признание в качестве популяризатора Античности, писатель, по его собственным словам, прожил «большую и интересную жизнь инженера-строителя». Успешный карьерный рост от мастера участка до руководителя крупного производственного объединения сам по себе говорит о многом. Так же как и ответственная работа по контракту в Монголии и Афганистане в сложные для СССР годы.

В юности, общаясь со сверстниками из греческой диаспоры в Сочи, Анатолий Ильяхов услышал, что их предки — переселенцы из Греции. Возникший после этого интерес к греческой истории побудил познакомиться с трудами Геродота, Страбона, других историков. Так будущий писатель узнал, что греки ещё в VIII веке до н. э. «открыли» Чёрное море для торговли с местными племенами, массово организовывали поселения-колонии. Греческие полисы появились на побережье современного Крыма и Северного Причерноморья, в том числе города-государства Херсонес Таврический и Боспор Киммерийский, сосуществуя со скифами, таврами и прочими аборигенами Киммерийского полуострова.

В школьные годы Анатолий Ильяхов услышал имя Александра Македонского, воодушевился его полководческими подвигами и решил, что обязательно напишет о нём роман. Юношеская задумка стать писателем осуществилась через сорок лет, когда автор вышел на пенсию, ведь именно тогда появилась возможность перечитать собранные за всю жизнь в домашней библиотеке книги по античной тематике, переосмыслить собственные «литературные зарисовки», что велись все годы. В итоге помимо прочих трудов Ильяхов создал целых три романа о жизни Александра Македонского, каждый из которых отличается уверенной энциклопедичностью и захватывающей исторической фактологией. Даже подготовленный читатель обнаруживает в них немало любопытных сведений.

Античный мир канул в прошлое и, казалось бы, навсегда отдалился от современного бытия, но для писателя Анатолия Ильяхова древние греки, эллины, остаются живыми людьми со своими особыми страстями. Эти люди были способны на крайнюю жестокость и на удивительные, прекрасные свершения, отчего их поступки и достижения, как и ошибки, преподают нам бесценный урок. По мнению автора, греческий историк Фукидид верно сказал, что «все исторические явления будут повторяться всегда, пока природа людей будет оставаться той же».

Дополнительные сведения о писателе А.Г. Ильяхове можно найти на сайте ilyahov.ru

Изданные книги автора:

Этимологический словарь. Античные корни в русском языке. 2006.

Зевсу посвящённые. Тайны древних олимпиад. 2006.

Вакху посвящённые. Секреты античной кулинарии, застолья и виноделия. 2007.

Эросу посвящённые. Античные любовные истории. 2007.

Афине посвящённые. Античная мудрость. 2007.

Пир мудрецов. Притчи, изречения, размышления. 2009.

Античные корни в русском языке. Этимологический словарь. 2010.

Эллада и Кубань. Путешествие в прошлое. 2012.

Игры эллинов у подножия Олимпа. Три тысячи лет до 2014 (2012).

Знак Зевса — роман. 2013.

Уроки Аристотеля — роман. 2014.

Наедине с мудростью. Древняя Греция. 2015.

Закон и право. Словарь правоведа. 2015.

Человек и природа. Словарь эколога. 2015.

Экономика и финансы. Историко-этимологический словарь. 2016.

Наука и производство. Политехнический словарь. 2016.

Медицина. Историко-этимологический словарь. 2016.

Избранник Вечности — роман. 2016.

Философия разума. Словарь эрудита. 2017.

Античность в русском языке. Этимологический словарь. 2017.

Три чаши Диониса. Античный код современного виноделия. 2018.

Посвящается дочери Ирине Ильяховой…

КОЛОННА ЗЕНОБИИ

Предисловие автора

Три тысячи лет назад Соломон, посещая земли своего обширного царства Израиль, случайно оказался в оазисе, богатом зеленью и водой, делавшими его похожим на остров жизни посреди пустыни. Оазис назывался Тадмор, «Чудесный». Соломон, царь и полководец, увидел в географическом расположении Тадмора большую стратегическую значимость, поэтому велел построить здесь укрепления с крепостью. С того времени народ, владевший Тадмором, не только отбивался от набегов кочевников, но и контролировал караванные пути между Востоком и Западом.

Шли столетия. Тадмор богател, превращаясь в крупнейший торговый центр с роскошными зданиями и храмами, чем привлёк внимание римлян, которые на тот момент успешно распространяли своё влияние во всех сторонах света. Риму не пришлось завоёвывать Тадмор, поскольку у него не было собственной армии. Богатый город со всеми своими торговыми связями стал частью римской провинции Сирия, поменяв название на Пальмиру, «Город пальм». При императоре Аврелиане Пальмира дважды восставала против Рима, в результате город сильно пострадал. Арабские завоеватели в середине VIII века н. э. добавили разрушений, оставив последующим поколениям сирийцев величественные руины.

Но окончательно уничтожили уникальные объекты Пальмиры современные вандалы — международные террористы, действовавшие до недавнего времени в Сирии. Были взорваны останки древних сооружений и ценнейшие обломки предметов архитектуры.

* * *

В Списке утерянных памятников в архитектурном центре Пальмиры сохранилась так называемая «Колонна Зенобии». Когда-то она занимала своё место в ряду знаменитой «Великой колоннады», соединявшей храм Зевса с Западными воротами и Погребальным храмом. Реставраторы изучили посвятительные надписи и выяснили, что прежде на ней стояли бронзовые изображения царя Пальмиры Одената, супруги Зенобии и двух сыновей. О Зенобии были начертаны слова: «происхождением из рода Антиоха Селевка».

В истории Сирии известно имя Селевка, одного из полководцев Александра Македонского. После смерти царя высшие военачальники разделили его империю на собственные царства. Сирия досталась Селевку, на основе которой он создал могущественное царство Селевкию. Среди правителей в роду Селевкидов имя Антиох носили тринадцать царей. Из них только Антиох VII был женат на Клеопатре, дочери египетского царя Птолемея VI и Клеопатры I. Сам Птолемей был сыном царя Мавретании Гая Юлия Юбы и Клеопатры Селены I, дочери римского полководца Марка Антония и египетской царицы Клеопатры. Той самой Клеопатры — любовницы Юлия Цезаря.

В череде имён реальных исторических героев автор обнаружил разгадку надписи на «Колонне Зенобии». Об этом у нас пойдёт разговор…

ИМЕНЕМ БААЛА Вместо пролога

Рим. 25 декабря 274 года н. э.

Тысячные толпы жителей Вечного города с изумлением наблюдали живописную процессию, состоящую из высших представителей двенадцати жреческих коллегий, почётных граждан, сенаторов и дворцовой гвардии, преторианцев, окруживших золотую повозку, на которой императоры выезжали по особо значимым государственным праздникам.

В отличие от предшественников на римском престоле сам Аврелиан выглядел странновато: не в пурпурной тоге, а в расшитом золотом халате с широкими рукавами, свисавшими до ног. Под халатом виднелись цветные одежды из драгоценного шёлка, обильно украшенные драгоценностями. Брови были густо окрашены в чёрный цвет даже на переносице, на выбеленных щеках яркими пятнами выделялись румяна, что более подходило восточным деспотам. Вместо парадного шлема на голове императора сверкала драгоценным камнями корона из золота, изображавшая Солнце, испускающее золотые лучи. Вопреки римским традициям императорскую повозку неспешно тянули четыре верблюда, с погонщиками азиатского происхождения. Впереди повозки с императором юноши-пажи несли портретное изображение Аврелиана в образе бога Баала, «Бога Непобедимого Солнца» из древнего культа Востока…

Необычный вид правителя Рима объяснялся тем, что, вернувшись из Восточного похода, он заявил, что его победам покровительствовали местные боги, а не почитаемые римлянами божества. За это он дал обет возвести храм в честь Баала на Палатинском холме рядом с дворцом и объявить главным божеством Римской империи, а себя провозгласить его верховным жрецом. Сегодня состоялось освящение храма, поражавшего убранством из золота, серебра и блеском драгоценных камней. Но более всего удивило граждан Рима, когда узнали, что по приказу Аврелиана в храм Баала перенесли древние римские святыни: неугасимый огонь Весты, статую Афины Паллады, щит Марса и черный камень Кибелы.

Подобное римляне уже наблюдали при юном императоре Элагабале, известном чудовищными пороками, чем вызвал народную ненависть, и был убит. Аврелиан не стал повторять его ошибки, но обязывал сенаторов и придворных обряжаться в одеяния, принятые у сирийских жрецов и вместе с ним следовать обрядам богу Баалу.

* * *

Процессия во главе с императором направлялась в Колизей, где уже томилась пестрая толпа горожан в ожидании продолжения роскошного праздника — боёв известных гладиаторов из лучших школ Италии и Рима. Зрителей пускали бесплатно. Десятки удобных проходов, украшенных мраморными статуями богов и знатных горожан, позволяли без толчеи и давки постепенно заполнять величайший в Италии амфитеатр. Рабы при Колизее сновали по рядам с даровой едой «от императора»: хлебом, сыром, печеньем, фруктами и вином.

В первом ярусе разместились представители муниципальной власти, иностранные гости, почётные граждане Рима. За ними — места для римлян из обеспеченных семей, третий ярус шумно занимали плебеи и бедняки. Выше располагались женщины из простонародья, проститутки и рабы. Актерам, могильщикам и бывшим гладиаторам запрещалось посещать Колизей.

От дождя или палящего солнца зрителей защищал веларий — громадный полотняный тент, устроенный по периметру амфитеатра с помощью ряда мачт и канатов с блоками в верхней части.

Послышались резкие звуки армейских труб. В сопровождении преторианцев появился император и под восторженный гул трибун занял в первом ряду место под красным балдахином. Неподалеку расположились главные жрецы, придворные вельможи и сенаторы. В ожидании грандиозного зрелища восемьдесят тысяч зрителей выкрикивали приветствия правителю, азартно обсуждая между собой предстоящую схватку гладиатрис, женщин-воинов, имена которых были у всех на слуху — Беллины и Анахиты. Первая, бывшая телохранительница парфянского царя, до этого дня убила на арене двенадцать сильных соперниц. Анахита — дочь пленённого вождя арабского племени, оттого, что владела всеми видами оружия, была невероятно храбра, оставалась живой в тридцати боях с равными гладиатрисами.

Но главным подарком императора народу представлялось обещание, что с победительницей их схватки сойдётся ещё одна женщина. Её тоже все знали — Зенобия, царица Пальмиры, недавно угрожавшая безмятежному благополучию римского мира… Несколько дней до праздника римляне всюду обсуждали эту новость, а теперь споры о победительнице разгорелись в амфитеатре Колизея. Делались большие ставки на фаворитов, отчего в воздухе стоял неумолчный гул, напоминавший растревоженное осиное гнездо. К тому же на цирковых аренах Империи гладиатрисы по разным причинам не выступали уже более полувека. Император Аврелиан нарушил запрет…

«Золото проверяют огнём, женщину испытывают золотом, мужчину — женщиной»

Сенека

Глава первая ПРОРОЧЕСТВО

ОДНА ИЗ БЕДАВИ

Среди бедуинских племён, или, как называли их в Сирии, бедави, шейх Бат-Захайя пользовался большим почтением. Его предки, изначально принадлежавшие к кочевым обитателям пустыни, со временем завладели ценными пастбищами с отарами овец и колодцами на караванных тропах, часть из которых шейх сдавал в пользование неимущим соседям. Избрав почти оседлый образ жизни, Бат-Захайя обрёл значимый имущественный достаток и влияние среди соотечественников, за что бедуины и считали его своим неформальным правителем, шейхом.

Пустыня, беспощадная к человеку, не соблюдающему естественные правила выживания, обязывала бедуинов сохранять почти в неприкосновенности древние обычаи. А Бат-Захайя славился знанием негласных постановлений племенных предков, за что он почитался кяхином — главным жрецом и хранителем религиозных обрядов, среди которых важнейшим было соблюдение кодексов чести: для мужчин — шараф, для женщин — ирд. Прежде всего, шараф означал защиту от врагов собственности рода и от посягательств на честь семьи, поддержание чести племени в целом.

Кроме того Бат-Захайя призывал бедуинов пустыни строго соблюдать обычай гостеприимства, говоря, что любой гость — от Бога. Гостя нужно принять; если он не спешит — накормить, а если прибыл издалека — оставить на несколько дней, дать возможность отдохнуть и набраться сил перед дальней и опасной дорогой. Щедрость бедуина заключена в гостеприимстве и дарении подарков, а храбрость — в готовности сражаться с врагами, побеждая, и умении переносить любую боль.

Бат-Захайя также строго следил за соблюдением древней традиции кровной мести, не допускал отказа от неё. Не говоря уже о сохранении женской чести, что исключало для женщины близость с любым мужчиной кроме мужа. Виновная в прелюбодеянии становилась изгоем всего племени, что означало для неё только смерть в пустыне.

Непререкаемый авторитет Бат-Захайя среди бедуинов дал ему возможность стать хакамом, судьёй в последней инстанции. А во время военных действий он в роли мукаддама возглавлял объединённое войско бедуинов, численность которого иногда доходила до пятидесяти тысяч хорошо вооружённых всадников и воинов-лучников. Войны происходили с чужими кочевыми племенами, рискнувшими нападать на торговые караваны, проходящие в подконтрольных бедуинам землях. Часто приходилось защищать от посягательств чужаков не разграниченные ранее кочевые территории, бесценные пастбища и дог машний скот, оберегать колодцы от самовольного водопользования и разрушений. И даже между соседними племенами бедуинов случались вооружённые стычки, когда на кочевую территорию намеренно заходили чужаки. В таких случаях Бат-Захайе тоже приходилось действовать решительно, но справедливо.

* * *

За долгое время супружества три жены шейха подарили ему пять сыновей. Добрым знаком для отца стало рождение девочки от четвертой жены, но по старой традиции о счастливом событии родственникам не сообщали три года и лишь по истечении срока девочке дали красивое арабское имя Зейнеб («Сливочное масло»), чтобы подчеркнуть цвет нежной детской кожи. Поскольку Сирия находилась под незримым управлением императорского Рима, Бат-Захайя сообщил о событии в письме римскому наместнику, где просил записать за ним дочь Зенобию по-римски.

В детстве Зенобия мало интересовалась играми со сверстницами, чаще присоединялась к мальчишкам, которых поражала напористостью и уверенностью в преимуществе над ними. Бегала наперегонки, бросала на дальность камни и метко стреляла в цель из лука. Не морщась, ходила босиком по колкому щебню, взбегала на возвышенности с камнем в руках, нередко опережая соперников по играм. Когда мать поинтересовалась, зачем дочь себя так истязает, Зенобия ответила с недетской серьёзностью:

— Я, как Искандер, хочу убивать врагов.

Оказывается, девочка однажды услышала от взрослых историю непобедимого Искандера — у треков и римлян, Александра Великого, македонского царя и полководца. Его армия, шедшая в Индию, когда-то проходила в этих местах. Услышав слова дочери, мать всплеснула руками и запричитала:

— Девочка моя, перестань даже думать о таких глупостях! Придёт время, отец отдаст тебя замуж. Родишь детей мужу — вот и все женские подвиги!

Отец, полагая, что бедуинке всё может пригодиться, находил поведение дочери полезным. Даже будучи невестой, она не оставляла игр, где надо проявить силу и ловкость.

Зенобия подростком освоила грамоту; помимо сирийского языка овладела арабским и арамейским, господствующим на Ближнем Востоке. Мать настояла на обучении языку египтян. Объяснила с загадочным видом:

— На всякий случай, дочь моя.

Однажды Зенобия обнаружила в книжном шкафу отца старинную рукопись под названием «Книга о пользе птиц». Автором значился Мнемон Ктезиас, врач персидского царя, знаток соколиной охоты. Содержание книги показалось ей настолько увлекательным, что дочь призналась отцу в «запретном чтении» и заявила, что теперь не представляет свою жизнь без охоты с замечательной птицей.

Бат-Захайя не мог отказать любимой дочери в просьбе. Будучи уверенный, что соколиная охота ей вскоре надоест, приставил к ней Сулеймана, пожилого сокольничего, наказав обучить Зенобию невероятно сложному мастерству приручения сокола и всяким охотничьим навыкам.

Вот тогда Зенобия узнала, что бесполезно покупать сокола, воспитанного в чужих руках. Нужно поймать птицу, лучше всего подростка, недавно вылетевшего из родительского гнезда, и приручить. Сулейман так и говорил:

— Птица признает тебя своей хозяйкой, госпожой, когда приучится брать еду из твоих рук. Для начала будем ловить сокола. Завтра с утра и начнём.

Ещё не рассвело, когда служанка разбудила девушку со словами:

— Сулейман давно ждёт.

Зенобия спохватилась, быстро собралась и вышла из шатра.

Утренняя заря пылала на востоке, когда они оказались в долине за первым холмом от деревни. Сулейман оставил девушку в укрытии, предупредил негромко:

— Наблюдай за мной и небом. Как увидишь летящего в твою сторону сокола, не вспугни. Ничем не выдавай себя, иначе всё испортишь. Не двигайся и не переговаривайся со мной. Сокол — птица осторожная.

Отошёл немного в сторону, выкопал в песке руками углубление, куда залёг. Вытащил из мешочка ранее пойманного живого голубя, привязал верёвочку к лапке и своему запястью, отпустил птицу для приманки. Она встрепенулась, попыталась улететь, упала рядом и затихла. А старик стал поглядывать на небо.

Вдруг он показал Зенобии, чтобы посмотрела вверх. Высоко в небе появилось маленькое пятнышко. Сулейман полностью присыпал себя песком, оставив голову. В вытянутой вперёд руке в кожаной перчатке он удерживал трепыхающегося голубя.

Сокол, это был он, заметил добычу. Сулейман шепотом предупредил девушку, чтобы ничем не выдала себя, а сам стал тормошить голубя, привлекая внимание хищника. В какой-то момент сокол решился на атаку и неожиданно круто спустился с небес на перепуганную жертву. Ухватив острейшими когтями, терзал острым клювом, разбрасывая в стороны перья и пух.

Сулейман, лежа в засаде, в этот момент осторожно пальцами подтягивал верёвку с уже мёртвым голубем. Ближе и ближе… Сокол не желал терять добычу, оттого не замечал, что скоро сам станет добычей — до тех пор, пока человек не схватил его рукой в прочной перчатке за лапки…

Хищник бешено сопротивлялся, с остервенением клацал мощным клювом и рвал перчатку. Старик накинул на птицу кусок материи, пояснив подбежавшей девушке:

— Сейчас птица сильно обижена, она в ярости. Может поранить себя и меня.

Взял сокола за лапы и надел на голову кожаный мешочек — клобучок.

— Это для того, чтобы птица ничего не видела и не так беспокоилась.

Сулейман охватил птицу тканью, начиная с плеч; снизу осторожно укрыл ноги и хвост, затем связал.

— Ему будет неудобно, Сулейман! — воскликнула Зенобия. — И, наверное, страшно!

— Соглашусь с тобой, мы поймали птицу вольнолюбивую. Сейчас сокол страдает и не знает, что ожидает его. А он должен понять, что ему ничего не угрожает. Пусть успокоится, и только потом понесём домой.

Пойманный сокол жил рядом с Зенобией и только на двадцатый день привык к её присутствию. Она кормила птицу, не перепоручая слугам. По вечерам снимала клобучок, любовалась птицей, которая постепенно привыкала к ней. А когда сокол освоился и по команде прилетал на руку, натравливала птицу на перепела и кролика, которых запускала в клетку.

— У этой птицы невероятно развито чувство доброго отношения к нему хозяина, — напутствовал Сулейман. — Смотри, Зенобия, никогда не наказывай птицу за непослушание! Достаточно слегка щелкнуть по клюву, чтобы сокол понял ошибку. И всегда помни, что сокол — не друг, а помощник на охоте.

Обучение первого в жизни ручного сокола потребовало от Зенобии огромного терпения. После первой охоты, увидев, как он ловко расправился с добычей, она с любовью дала ему имя Катиль, «Убийца». За Катилем у дочери Бат-Захайя были ещё соколы; они менялись каждый год, потому что ловчие птицы человеку подолгу не служат. Так советовал старый сокольничий:

— Соколы живут на воле до двадцати лет, но держать их подолгу у себя не имеет смысла. Летом слишком жарко, и соколы плохо линяют в неволе, а к осени могут не сохранить нужных качеств. Отпускай с лёгким сердцем всех на волю, Зенобия, чтобы жили они дальше, сколько им отпущено природой.

ВСТРЕЧА С КЕНТАВРОМ

К девятнадцати годам Зенобия наравне с юношами принимала участие в забегах верблюдов-дромедаров. Управляя одной палкой большим животным, имеющим своенравный характер, девушка уверенно сидела в седле, нередко выигрывая гонки. С братьями отправлялась в горы охотиться на дикого зверя, удивляя мужчин хладнокровной выдержкой и меткостью копья.

В этом возрасте ей давно пора было выйти замуж: девочки у бедуинов после тринадцати лет становятся матерями. К родителям Зенобии женихи пока не отважились приближаться со сватовством, и девушка наслаждалась свободой и охотой. Невеста не вписывалась в каноны красоты для бедуинских девушек. Высокорослая, лицо округлое с прямым, как у гречанки, носом; крутой подбородок выдавал непростой характер. Но кто хотел увидеть в ней красавицу, прежде всего обращал внимание на большие серые глаза, внимательно взирающие на собеседника, и чёрные волосы, густыми прядями ниспадавшие на плечи и спину. Когда служанка пыталась соорудить из её волос красивую причёску, вплести жемчужные бусы или иные украшения из драгоценных камней, Зенобия часто ограничивалась шелковыми ленточками, не желая тратить время перед зеркалом. Благодаря крепкому здоровью и хорошему телосложению, целомудрию и благородству она не нуждались в каких-либо дополнительных украшениях и улучшениях. Бедуины называли таких девушек фания.

* * *

Уверенно оседлав нетерпеливого жеребца, Зенобия в сопровождении двух всадников, которых дал отец, отправилась в предгорье, где расплодилось немало дикой живности. Охранники едва поспевали за девушкой, торопившей коня, иногда теряли из виду, особенно когда она скрывалась за густыми кустарниками. Но повода беспокоиться о безопасности бесстрашной подопечной, в совершенстве владеющей луком и кинжалом, не было. Не были страшны ей ни дикий кабан, ни случайный человек.

Погода неожиданно испортилась. Внезапно выпал туман, завис клочьями в зарослях. Зенобия заторопила коня и неожиданно для себя оторвалась от сопровождающих. Оказавшись среди низкорослых деревьев с узловатыми стволами, стала оглядываться, избирая нужное направление. Вдруг впереди заметила, что к ней приближается странное видение, — не человек и не конь, а нечто большее. Вдруг представила себе, видит… кентавра, этакое загадочное существо из греческого мифа…

«Кентавр» приблизился, и Зенобия увидела всадника. Незнакомец. Средних лет, в седле сидел уверенно. Одет, как выглядят знатные сирийцы. Из-под бедуинского головного убора, куфии, выбивались вьющиеся чёрные волосы. Всадник откровенно и с долей наглости не отводил взгляд от Зенобии…

В этот момент она почему-то не смутилась, лишь перевела взгляд на его коня и восхитилась. Судя по характерной клиновидной форме головы и высокому хвосту, жеребец был арабской породы, дорогой. Он нервно перебирал стройными ногами, словно в танце, и ронял с розовых губ жёлтую пену.

Всадник слегка толкнул ногами своего жеребца, продвинулся ближе и произнёс приятным голосом:

— Не бойся, Зенобия! Я не обижу!

Девушка вздёрнула головой и всё же нервно рассмеялась:

— Ещё не родился человек, кто осмелится обидеть меня!

Произнеся эти слова, поняла, что не боялась незнакомца…

А всё потому, что эту встречу ожидала семь лет…

***

Засуха в Сирии — частое явление. Вода в колодцах снизилась до такого уровня, что женщинам, пришедшим с кувшинами-кумганами, приходилось подолгу ждать, пока она накопится. А то и вовсе вода исчезала, оставив на дне влажные комья грязи. Люди и животные страдали; на пастбищах верблюды, кони и овцы доедали остатки растительности.

На счастье, через два месяца жара спала, и жизнь в пустыне постепенно наладилась. Она только на первый взгляд бедна растительностью. Бедуины знают, что пески хранят в себе много жизнеспособных семян. Дождь ли прольётся, влага ли ночная выпадет — семена оживают, пускаются в рост. А если растение успело пустить корни в глубину, оно обязательно выживет и даст возможность выжить людям и всему животному миру.

Но так повелось у бедуинов — домашний скот поедает траву на одном пастбище, после чего нужно перебираться на другое. И так — ежегодно. Каждое лето вместе с родственниками Бат-Захайя отправлял дочь в горы, чтобы она не отвыкала от привычного для простого бедуина быта. Дочь шейха жила, как остальные члены семейного клана, бейта, в шатрах, крытых полотнами валяной козьей шерсти. Поэтому летом внутри шатров сохранялась прохлада, зимой было достаточно тепло, и в дождливую погоду не промокало.

Девочка не отказывалась от привычной еды кочевников — свежего или кислого молоко верблюдицы, пресных лепёшек, испечённых на медной полусфере, охотно ела сытные финики и маслины. С детьми родственников собирала в пищу улиток и съедобные коренья, травы и плоды с кустарников, выкапывала из земли вкусные грибы, трюфели, ловила и жарила на угольях аппетитную саранчу. Любила хлебную кашу, айш, и курут — сушёное мясо козы, и козий творог, и сухой сыр джубна. Во время длительных переходов по пустынной местности вместе с членами семьи испытывала жажду, питалась поджаренным ячменём или пшеницей.

Родная тётя научила племянницу выпекать хлебные лепёшки на раскалённых камнях, собирая для огня сухой кизяк. Показала, как замешивать в бронзовом тазу тесто из муки и катать сделанные шары, раскатывать их палкой на плоском камне до состояния тонкой большой лепёшки. Забирать их палочкой и расстилать на раскаленные камни. Лепешки получались замечательными! Зенобия ломала их кусочками, запивая травяным чаем.

***

Свои обязанности на пастбище она исполняла охотно. Собирала хворост, помогала женщинам. Но тихая охота на кроликов привлекала девочку больше. Сокольничий Сулейман в своё время обучил её мастерству ставить силки из конского волоса, после чего ей всегда сопутствовала удача. Ловила кроликов помногу, претерпев брезгливость, когда добивала дубинкой. Вот почему в день, когда Зенобии исполнилось двенадцать лет, она сообщила взрослым, что пойдёт за добычей к праздничному ужину. Пошла одна, поскольку место присмотрела заранее, и не любила, чтобы в подобном деле ей кто-либо мешал.

Пройдя довольно далеко от стоянки, Зенобия спустилась с холма и на пути вдруг заметила преклонных лет женщину в тёмном платке и старом халате. Опираясь на суковатую палку, она бездвижно стояла и явно ожидала девушку.

— Ты дочь Бат-Захайя. Знаю тебя с рождения, Зенобия.

Зенобия замерла. Странно было встретить незнакомую женщину вдали от жилья и услышать такое.

Незнакомка продолжала:

— Не удивляйся нашей встрече. Так велели боги.

Девочка удивилась:

— Почему ты так говоришь?

— Я была замужем, но полюбила твоего отца. Нарушила обычаи предков. Старейшины судили меня, изгнали из семьи. Я испытала ужасные тягости и должна была умереть. Боги решили иначе, позволили жить, видимо, чтобы я имела возможность искупить грех. В этих местах я набрела на пещеру, где живут такие же изгои, женщины. Теперь они моя семья, мы вместе доживаем отмеренные нам годы жизни.

Женщина замолчала, видимо, вспоминая прошлое. Затем вновь заговорила:

— Боги не только сохранили мне жизнь, теперь я многое вижу наперёд, что случится. Вот и сегодня я знала, что увижу тебя. Знаю, что сказать тебе о твоём будущем.

— Говори, женщина, — неожиданно для себя твёрдо сказала Зенобия.

— Мне известна вся твоя судьба, но скажу главное. Хочешь?

Зенобия кивнула головой.

— Твои ровесницы начнут выходить замуж одна за другой, а ты не завидуй им и не огорчайся, оставаясь при родителях. Это произойдёт через семь лет, увидишь будущего мужа на охоте. Ты узнаешь его, сердцем почувствуешь.

Зенобия слушала незнакомку, и почему-то её слова вселяли спокойствие.

— Боги будут благосклонны к вашему браку, у вас родится сын, который станет царём, — уверенно продолжала женщина. — При нём ты обретёшь большую власть, тебе покорятся многие народы, и даже Рим устрашится тебя. Но ты испытаешь немало потерь и боли, как и должно быть для сильного человека.

Она умолкла, хрипло закашлялась и отступилась с тропы, исчезнув неприметно, как и появилась…

Рассказать родне о странной встрече девочка не решилась, отцу — тем более. С годами образ женщины расплылся, как туман при солнечных лучах, а её слова почти стёрлись из памяти…

***

Зенобия рассмотрела незнакомца вблизи. По одежде и осанке — богатый пальмирец. Спросила с вызовом:

— Кто ты?

— Септимий. А твоё имя Зенобия. Не так ли?

Она с безразличным видом пожала плечами и решительно тронула в бок своего коня. Септимий ехал с рядом, бок о бок, и с вызывающим мужским интересом рассматривал Зенобию. Удивительно, но она смущалась и, чтобы не показывать это за слабость, переключила внимание на его жеребца. Набравшись смелости, неожиданно заявила:

— У тебя джиббах — я определила по большим ноздрям и выпуклости во лбу между глазами. Там есть пазуха с большим объёмом воздуха, помогающая выживать в сухом климате.

Септимий сдержанно согласился, но, когда Зенобия сказала, что её жеребец породистее, с возмущением возразил:

— В Иерусалиме у царя Соломона была любимица, кобыла Сафанад, «Чистая». Когда в гости к Соломону прибыла царица арабов Сава, она подарила жеребца Ракиба, «Подарок». От Ракиба и Сафанады пошло потомство выносливых и резвых коней, которых покупали только правители, настолько они были дорогими в цене. От тех родителей родословная моего замечательного коня, которого подарил мне мой отец.

В этот момент жеребец под Зенобией шумно фыркнул. Девушка рассмеялась:

— Видишь, Септимий, моему коню неприятно слушать твою похвальбу о своём коне.

Они ехали ещё некоторое время вместе, пока не показались всадники, сопровождавшие Зенобию на охоте. С ними была ещё группа всадников. Один из них приблизился и учтиво обратился к Септимию:

— Господин, мы потеряли тебя! Прости!

Септимий улыбнулся и показал на Зенобию.

— Так захотели боги! Вы потеряли меня, а я нашёл!

ШАТЁР ЛЮБВИ

Полное имя царя Пальмиры было Оденат ибн Хайран ибн Вахб Аллат ибн Насор, что свидетельствовало об арабских корнях. Имя Септимий он носил в связи с римским гражданством, дарованным его предкам шестьдесят лет назад императором Луцием Септимием Севером при посещении Сирии. Тогда же Паль-мирское царство на правах автономии вошло в состав римской провинции Финикия.

***

На другой день Оденат поручил найти самую опытную в свадебных делах женщину, чтобы доверить ей реализацию своего непростого решения. В бедуинских племенах, хамулах, предпочитали не отдавать своих женщин замуж вне сообщества, члены которых вели начало от общего предка. К тому же в сирийских традициях невеста может дать жениху вежливый отказ, и ничего ей за это не будет!

И всё-таки сначала обращаются к отцу невесты. Без лишней огласки Оденат отослал к шейху своего человека, просил назначить день для встречи. Но не для сватовства или каких-либо переговоров по такому поводу, а просто для беседы. Шейх легко согласился, поскольку Бат-Захайя в подобных вещах никому не отказывал. Кто приходил за помощью или советом мудрого старейшины, уходил удовлетворённым.

Оденат прибыл в обозначенное время, оставил телохранителей за оградой семейного дома шейха. Бат-Захайя встретил необычного гостя у входа; они обменялись приветствиями и вошли в шатер. На мягких коврах и подушках завязалась непринуждённая беседа.

Гость слушал хозяина с почтением, поинтересовался здоровьем, был сдержан в рассуждениях и за всё время не упомянул настоящей цели посещения. И Бат-Захайя всем своим видом выражал почётному гостю искреннее радушие и любезность.

— Пора насладиться напитками, уважаемый Оденат, — обратился хозяин к гостю. — Тебе выбирать, подавать фруктовый джаллаб, молочный сахляб или чай моих предков.

Он лукаво улыбнулся.

— Кстати, младшая дочь приготовит настоящий бедуинский чай.

Оденат охотно поддержал тему:

— О, уважаемый Бат-Захайя! Я много наслышан, что только в вашем доме чай готовят точно так, как умели предки. Набравшись терпения, готов покорно ждать, чтобы ощутить несказанный вкус настоящего напитка бедуинов!

Высказав всё с неожиданным для себя волнением, Оденат замолчал, невольно прислушиваясь к шорохам за соседней перегородкой. Посещение дома отца невесты обычно завершалось приготовлением чая её руками и угощением потенциального жениха. Настоянный на душистых травах горной части Синайской пустыни с имбирём, мармирией, хабакой и анисом, «чай бедуина» не был сладким, но хорошо помогал утолить жажду, придавал силы в пустыне. Но в случае сватовства чай для жениха обязательно готовился сладким! Если сладость не обнаруживалась, в этом доме жених ни на что не надеялся.

Шейх хлопнул в ладоши. Оденат замер в ожидании… Зенобия появилась перед гостем в платке и соубе, длинном платье с богатой вышивкой поверх зелёных шарова-ров. Не поднимая глаз, слегка поклонилась, подала в небольшой чашке чай тёмного цвета и тут же вышла.

Оденат с невольной осторожностью отпил глоток и вдруг явно ощутил… благоуханный вкус мёда! После того уверенно допил, отставил пустую чашку и заторопился уходить. Встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство и поспешно вышел прочь…

В ответ на его действия Бат-Захайя не выразил удивления. По какой причине властитель Пальмиры явился к нему, он знал и теперь желал одного — чтобы дочь не подвела. Обычай предков давал возможность невесте ещё подумать, и пока она не заявит отцу, что согласна выйти замуж за Одената, о свадьбе говорить не приходится. Но если Зенобия откажет Оденату, а затем ещё другому жениху, тогда отцу давалось право выбрать ей мужа, и уже окончательно…

***

Родственники с обеих семейных сторон приступили к обсуждению калыма, размер которого обычно зависел от внешности невесты. Доверенный человек жениха, опытная в деликатных делах женщина старалась узнать все возможные, скрытые изъяны будущей жены, для чего в доме родителей устраивалась особая запоминающаяся процедура.

В назначенный день в доме шейха Бат-Захайя появилась полнотелая и удивительно подвижная женщина преклонных лет, которая сразу притянула на себя внимание собравшихся по такому случаю родственников невесты. Сопровождавшие ярко одетые музыканты и танцоры сразу добавили праздничного веселья. На шум и гомон с округи сбежались соседи, мужчины и женщины, мешая взрослым, путались под ногами и кричали от радости дети.

В центре большого круга, ограниченного шатрами семейного клана Бат-Захайя, поверх песка уложили ковры ярких расцветок. Зрители расположились поодаль, оживлённо перекликались. Многие здоровались, поскольку, занятые делами, до сих пор не встречались. И вот сегодня появился повод сразу увидеться всей родне шейха и знакомым. В толпе было немало неумолкающих весельчаков, выкрикивались шутки, смысл которых сводился к тому, что «ваш жених вряд ли справится с нашей невестой». Людское многоголосье перекрывалось резкими звуками двухъязычковых труб-мизмаров, ритмичными ударами барабанов-дарбуков.

Зенобия, с утра смущённая изрядным вниманием близких, к приходу свахи окончательно обессилела. Служанки помогли одеться: шёлковые голубые шаровары и рубашка, сверху безрукавная кофта того же цвета; концы головного платка прикрывали рот; бедра перехвачены красным шёлковым шарфом; на руках браслеты с жемчужинами; пальцы украшены золотыми кольцами и перстнями; на ногах тонкие серебряные браслеты, позванивавшие при каждом шаге. По такому случаю обувь не полагалась — чтобы сваха увидела, насколько уверенно невеста ступает босиком.

Бат-Захайя как глава семейства совершил обряд жертвоприношения: в дар богам рассталась с жизнью молодая жирная овца. Приглашённый жрец-прорицатель какое-то время присматривался к внутренностям жертвы, пока радостно не произнёс:

— Предзнаменования благоприятные! Можно начинать.

Последние слова предназначались свахе, позволяя приступать к намеченной процедуре знакомства с невестой…

Не каждому врачу под силу определить, насколько девушка здорова, а также есть ли у неё утаенные телесные недостатки. И вообще, по каким признакам давать оценку её красоте и пригодности в исполнении супружеского долга? Бедуины предпочитали женщин полнотелых, с широкими бедрами, тонкой талией и высокой грудью. На коже должны отсутствовать родинки и прыщики. Обращалось внимание на цвет белков глаз — чем они белее, тем лучше. И ступни ног красивые, когда они узкие и с длинными пальцами. Зубы у девушек на выданье обязаны быть целыми, здоровыми и белыми. Поэтому бесцеремонно заглядывали в рот — как при покупке дорогостоящей лошади! Но что делать? Возражать не приходилось, если имелась надобность выйти замуж! Всё уже придумали предки бедуинов, побеспокоились, чтобы почти интимный процесс освидетельствования прошёл безобидно для невесты и весело для родни.

Сваха хлопнула в ладоши. Пожилой музыкант начал перебирать струны арфы-кануны, лежащей у него на коленях. При первых звуках из шатра появилась Зенобия, подняла вверх руки с бронзовыми тарелочками на пальцах, прислушалась к ритму и грациозно прошла на середину круга из ковров.

Зрители с шумным восхищением отреагировали и потом радостными возгласами сопровождали каждое движение. Разом отбросив волнение, дочь шейха плавно задвигалась и в какой-то момент неожиданно сбросила платок с головы. Волосы волнами упали на плечи, вызвав восхищение зрителей, а она, покачиваясь в танце, ловким движением головы перебрасывала их то на одно плечо, то на другое. При этом плечи не переставали трястись мелкой дрожью. Пряный запах благовоний, которыми предварительно умащивали тело и голову невесты, во время танца достиг обоняния зрителей, добавив приятности зрелищу.

Высоко поднимая ноги и опуская на землю с замедлением, приседая и подскакивая, Зенобия исполняла движения особого танца. Так бедуины ходят по песку, достаточно высоко поднимая ноги, повторяя плавный ход верблюда на караванной тропе. Выразительной мимикой и жестами рук под бесхитростные звуки кануна Зенобия рассказывала в танце о себе, девушке, созревшей быть замужем. Зрители наблюдали восхитительное зрелище, рассказывающее о том, что жизнь в пустыне, насколько она сложна, так и прекрасна…

Тем временем сваха времени не теряла, в стороне безучастно не стояла. Со вниманием наблюдала за каждым движением, действовала согласно поручению царственного жениха. Пока невеста была занята танцем, женщина делала телодвижения, словно тоже в танце, приближалась и кружилась, и невзначай прикасалась, успевая отметить всё, что было нужно. Успела убедиться в правильности телосложения, да так, что невеста не успела заметить! Сделав одно своё дело, сваха на время отступила, чтобы продолжить ритуал в другой удобный момент…

Чтобы проверить прочность волос Зенобии, сваха ловким движением намотала на свой кулак её прядь и… бесцеремонно дёрнула что есть силы. Тут же отпустила и посмотрела на свою ладонь — сколько там осталось волосинок? У любимой дочери шейха с волосами всё было порядке! Затем сваха попросила Зенобию присесть несколько раз и встать — сама прислушивалась, не хрустят ли суставы…

Наконец сваха, широко улыбаясь, притянула к себе Зенобию и… поцеловала в губы. Но это был не обычный поцелуй, а уловка, чтобы проверить на свежесть дыхание.

Испытание невесты продолжилось после танца, без свидетелей в шатре. Не только проверить девственность, но также выяснить, сможет ли Зенобия рожать и кормить ребёнка грудью. И то, и другое для любого жениха — важное! Но первое, что спрашивает мать у сына наутро после первой супружеской ночи: «Этой ночью ты был львом или гиеной?», — подразумевая, ел ли он «свежее мясо или удовлетворился падалью».

После совершения обряда довольная собой сваха оставила дом Бат-Захайя, чтобы передать жениху все секреты невесты, что увидела и услышала в доме её родителей.

Оденат остался довольным отчётом свахи. Расплатился с ней и поручил ближайшим родственникам собирать назначенный выкуп за невесту — золотыми монетами, ювелирными изделиями и верблюдами. Самое дорогое у кочевников — верблюды, они выше всяких богатств! И хотя конь для бедуина — верный друг, верблюд выносливее коня, он неотъемлемая часть жизни в пустыне. Если у бедуина имеется беговой верблюд — дромадер, на нём сразится с врагом, золото отберёт! Верблюд переносит на себе товары, грузы и при необходимости послужит едой хозяину. Оттого мясо верблюда продаётся дорого, готовят его чаще всего на праздники, подвергая долгому тушению с перцем и луком.

После того как шейх Бат-Захайя получил калым, жителям Пальмиры сообщили о предстоящей свадьбе царя Одената.

***

На торжествах присутствовала царская семья, ближайшие родственники со стороны жениха и невесты. Присутствовали почётные гости из Рима и представители сирийских кочевых племён.

Главная забота жениха — подготовить многолюдное обильное застолье. У владельцев верблюдов отбирали самых жирных молодых особей; мясо варили в котлах, куски запекали на жарких углях и укладывали в кожаные мешки. Из пшеничной муки, замешанной на морской воде, готовили горы лепешек, затем укладывали в кули из пальмовых листьев. Из верблюжьего и козьего молока варили вкусные и полезные для здоровьянапитки, настоянные на целебных травах. У торговцев фруктами и овощами товар закупали корзинами, укрывая тканями от солнца.

В день свадьбы Оденат облачился в белую рубашку с глухим воротом и длинными рукавами, джалабию, голову покрыл кефийей, красным клетчатым платком. На Зенобии тоже была белая джалабия, сверху жакет-аба и шаровары. Лицо полностью не закрыла, лишь рот прикрыт хаиком из лёгкой полупрозрачной ткани. На голове белый платок. На лодыжках — серебряные браслеты, ладони и ступни окрашены хной. На ногах кожаные красные сандалии.

По бедуинским правилам свадебные торжества длятся три ночи подряд с перерывом на дневной отдых. Каждое утро всё прибиралось, наводился порядок. Так было и на свадьбе Одената и Зенобии.

В первый вечер играли музыканты, а гости, разрисовав хной свои ладони, танцевали. Во второй вечер проходила сама свадебная церемония; на третью ночь для гостей накрывался большой праздничный стол с угощениями. Начинали с основного блюда — варёной и жареной баранины, для чего загодя пригонялись не меньше трёхсот овец, которые поблизости паслись. На свадьбе пили шай-билнана — мятный чай, закусывали пресными хлебными лепёшками — фалашиа.

В разгар обильного застолья, когда приглашённые гости, казалось, уже наелись и удобно разместились на коврах, вынесли «царское» римское блюдо — зажаренного целиком верблюда. Когда повар ловко взрезал его острым длинным ножом, внутри оказался отварной баран с зашитым в брюхо жареным зайцем. И заяц, когда его пробовали, был начинён копчёной рыбой, в свою очередь фаршированной варёным яйцом. Грандиозное блюдо, приготовленное с восточными специями и пряностями, пришлось по вкусу всем, о чём долго ещё говорили по всей Сирии.

Свадебное торжество отмечали, как принято в этих местах: мужчины — отдельно, женщины — в своей шумной и весёлой компании. И там, и там, играли музыканты, певцы исполняли обрядовые и народные песни. Пели о богатых пастбищах с зеленью сочных трав, яркими луговыми цветами, о цветущих садах и щедрых урожаях. Превозносили достоинства жениха и невесты, родителей и всех членов племени и рода.

Раздельная свадьба не означала, что жених не увидел невесту. В первый вечер Оденат вошёл на женскую половину, чтобы под восторженные возгласы подруг Зенобии надеть на палец железное кольцо без камня — символ подчинённости мужу. Заодно, по обычаю, жених одарил женщин, кто участвовал в торжественном разрезании свадебного мясного пирога.

В разгар праздничного оживления поднялись мужчины и вышли в центр открытой площадки. Сошлись группами по нескольку человек, встали друг против друга и начали сильно хлопать в ладоши. Это было начало танца «Вызвать девушку». Юная девушка с платочком в руке, представляющая род невесты, под музыку, делая танцевальные движения, направилась к тем мужчинам.

В это время другие мужчины начали хлопать ещё громче, стараясь «переманить» девушку к себе. Зрители шумно поддерживали то одну группу мужчин-танцоров, то другую, кричали девушке, чтобы она выбирала, к кому подойти. Наконец она оказалась рядом с юношей и поднесла к его лицу платок. Это означало, что она «выбрала его». Юноша ухватился пальцами за платок и вышел танцевать с ней. Так продолжалось недолго. Девушка засмущалась и убежала, а юноша вышел из мужской компании и отправился следом за ней.

В круг вышла другая девушка — и всё повторилось… Так, пользуясь случаем, на свадьбах девушки выбирали будущих мужей. Один из немногих благоприятных моментов в году, когда юноши и девушки, молодые мужчины и женщины, имели возможность общаться, показать себя в лучшем виде — в красивых одеждах и с хорошим настроением.

В третью, и последнюю, свадебную ночь гости продолжали наслаждаться музыкой, танцами и песнями приглашённых исполнителей. Особым почётом пользовались песни погонщиков верблюдов — худа. Хором исполняли боевые песни, замиль, восхваляющие собственное племя и поносящие врагов бедуинов. Всю ночь до утра, сменяя друг друга, не умолкали смычковые ребабы, продольные флейты и парные духовые мизмары. И уже в самом конце праздника, под утро, когда гости, казалось, изнемогали от усталости, неожиданно раздались громы бубнов, под которые начались боевые танцы с оружием в руках.

***

Жених и невеста оставили гостей за полночь, когда на огромном чёрном небесном пространстве полыхало зарево из звёзд. Настал момент, когда они имели право уединиться. Перед тем как отправить молодых в шатёр для новобрачных, родственники накормили их специально приготовленным мясом верблюжонка и особыми травами, способствующими скорейшему зачатию.

В чарующем лунном свете Зенобия рассмотрела отдельный от других шатёр. Внутри он оказался разделённым на две части тонкими занавесями из шёлка. На полу толстый мягкий ковёр, поверх брошены несколько ковров меньших размеров и подушки разных расцветок. На низких столиках блюда с фруктами. Стены шатра подпирали золоченые шесты со светильниками из серебра на серебряных цепях. Судя по аромату, сгорали благовония, дававшие немного света. От избытка запахов Зенобия ощутила приятное головокружение.

Они остались одни во всём мире!

Оденат надел на палец Зенобии ещё кольцо, золотое, как залог своей верности. По обычаю, в ответ невеста ничем не одаривала жениха, помимо того, что он сам получит сполна, всю её без остатка…

До этого дня судьбы Одената и Зенобии плелись сами по себе в разных частях пустыни… По воле богов, сегодня они воссоединяются и будут вместе до конца жизни одного из них…

Зенобия ждала этого дня, странно-чудного момента, когда боишься и желаешь принять в себя мужчину, уже супруга… Она устала ждать… Тела переплелись, и в едином страстном порыве они будто растворились друг в друге… Через боль и через наслаждение Зенобия вдруг почувствовала себя другой, отрешённой от прежней жизни, — и поняла, что стала женщиной…

Глава вторая РАЙ ПОСРЕДИ АДА

ГОРОД ЧУДЕС

Безжизненная, на первый взгляд, Сирийская пустыня Бадиет-эш-Шам представляет собой обширное степное плато с горными грядами и участками скоплений сыпучего песка, барханами. Под влиянием сильных ветров барханы меняют форму и перемещаются куда угодно, чтобы безжалостно пересыпать древние караванные пути, ухоженные людьми поля, пастбища и живые поселения людей. Поэтому, когда измождённый долгим переходом в пустыне путник вдруг обнаружит перед собой оазис удивительной жизнеутверждающей красоты, он непременно воскликнет: «Он удивительный!» и подумает, что неожиданно оказался в раю. Так за оазисом и закрепилось это название — Тадмор.

В легендах упоминаются анунаки, «люди, сошедшие с небес», кто впервые заселил Тадмор. По какой-то причине они на «огненных громах» покинули Землю, после чего оазис долгое время был необитаемым. Однажды мимо проходили кочевники из библейского рода «сыновей Сима», симиты, обнаружившие благословенный островок могучей всепобеждающей растительной жизни с зелёными пальмами и цветущими зарослями укротителя ползучих песков — тамарисков. Родник, истекающий из неглубокой пещеры, состоял на страже всего растительного великолепия Тадмора. Рядом с родником чувствовался лёгкий сернистый запах, а на вкус вода была обычной: её давали не только скотине, но с удовольствием пили и люди. Семиты решили больше не испытывать судьбу, обосновались в Тадморе.

Напоенная родниковыми водами земля позволяла людям собирать урожаи зерна, плодов и овощей дважды в год. Об удивительном оазисе Тадмор узнали в других городах Сирии, и вскоре сюда потянулись торговые караваны, хозяева которых находили здесь добрый приют, набирались сил, чтобы продолжить путь в Индию, Аравию или Европу. Жители научились неплохо зарабатывать продажей продовольствия и воды, а благодарные гости разносили молву о чудесном оазисе — земном рае посреди песчаного ада.

Со временем небольшое поселение превратилось в перевалочный пункт для торговых караванов товаров с успешным рынком перепродаж. Кто из пришлых торговцев не желал дальше испытывать трудности в пустыне, опасности быть ограбленным или убитым разбойными кочевниками, со своей долей выгоды продавали товары тадморским перекупщикам и тем же путём возвращались домой. Тадмор превратился в важнейший центр торговли, что отразилось на благосостоянии жителей и влиянии на соседние страны.

В городе появились удобные постоялые дворы с харчевнями и складами. Заодно изменился состав населения: вместо пастухов и крестьян появились торговцы, наёмные воины, предлагавшие себя охранниками караванов, ремесленники, ветеринары, лекари и жрецы. Не обошлось без бродяг, беглых рабов и обычных искателей приключений, без которых не обходится ни один большой город, к тому же торговый.

Население Тадмора заметно богатело, старые дома рушились, новые — строились. Город разрастался в длину и вширь до тех пор, пока его размеры не ограничились природными пределами оазиса.

Но соседи тадморцев не оставались равнодушными к их богатству. Ассирийцы разорили город, жителей увели в рабство, и в таком состоянии Тадмор оставался двести лет, пока иудейский царь Соломон не обнаружил его случайно, в тот момент, когда инспектировал границы своего огромного царства. Как дальновидный правитель, Соломон счёл местоположение порушенного города удачным, для чего приказал укрепить его прочной оборонительной стеной.

***

В интересах расширения влияния на Востоке римляне длительное время воевали с Парфией, затем с её преемницей Персией. Оставив за собой Сирию, узнали о Тадморе, но ничего примечательного сначала не обнаружили.

При Адриане город словно очнулся от забвения. Император, возглавлявший армию в походе на Персию, изумился, когда увидел рощи маслин и огромных пальм, зелень полей и садов. Зрелище показалось ему нереальным, чудом природы, что дало повод переименовать город в Пальмиру, «Город пальм». Адриан распорядился, чтобы администрация Рима оказывала Пальмире особое внимание, заботу и, главное, «не мешала пальмирским царям управлять своим народом». Население Пальмиры получило статус «свободной общины» с обязательством содержать небольшой военный гарнизон из римлян. Местным царям позволили передавать престол членам своей семьи. Разрешалась своя полиция из пальмирцев и, на случай войны с персами, в помощь гарнизону — народное ополчение.

Под опекой римских императоров Пальмира расцвела. Возводились величественные храмы, общественные здания, жилые дома с роскошью и богатой отделкой. Пальмирцы стремились к познанию греческого и римского искусства, литературы, наук, учили детей в школах с греческим и латинским образованием. Как дань римской моде надевали тоги и сандалии, новорождённым давали римские имена. Оттого совместными с Римом усилиями Пальмирское царство оказалось центром ещё и политической жизни Сирии, угрожая враждебной Персии.

СОЮЗНИК РИМА

Пальмира не отказывала Риму в поддержке военных операций на Востоке. Такая политика отвечала интересам пальмирских царей. Но Римская империя переживала непростое время, из-за участившихся дворцовых заговоров зрел политический хаос, чем воспользовались враги Пальмиры — персы. Они выждали момент, когда император Валериан ушёл с армией на войну с галлами, и напали на Сирию с целью захватить Пальмиру.

Не имея возможности одновременно воевать на два фронта, император предложил царю Оденату попытаться собственными силами сдерживать персов до прихода римских легионов. Пальмирцы не только выстояли, не сдали город, а дали отпор, обратив врагов в бегство. Гнали до Ктесифона, резиденции персидских царей на берегу Тигра, откуда войско Одената вернулось в Пальмиру, нагруженное ценной добычей и с пленными.

Узнав об успехе союзника, Валериан присвоил царю Оденату почётное звание консуляра, которые получали высшие должностные лица Рима, и звание архистратега — командующего объединённым союзным войском с полномочиями римского императора на всей территории Сирии. С этого момента царь Пальмиры стал одновременно соправителем римского императора на Востоке!

Поражение персов от Одената под Пальмирой и особенно ограбление Ктесифона не осталось без последствий. На персидском престоле оказался Шапур из рода Сасанидов, смелый и решительный человек. Он создал большую армию и вновь пришёл в Сирию.

На этот раз Валериан решил сам добыть победу ради своей славы. С семидесятитысячной армией дал персам сражение у Эдессы в Месопотамии и… потерпел поражение. Столь печального исхода император не ожидал: он бежал с поля боя, оставив армию без командования. Укрылся в укреплённом лагере, откуда прислал царю Шапуру предложение мира; за сохранение собственной жизни обещал столько золота, сколько сам весит, а весил он немало.

Шапур согласился на переговоры, а затем коварством захватил императора в плен — впервые за всю историю Рима! В результате Валериан оказался в цепях и кандалах! И если персидский царь хотел оскорбить Рим — в этом он преуспел.

В Персии унижения Валериана продолжились. Вместе с десятками тысяч пленных римских воинов разбитой армии, изнемогая под ударами плетей надсмотрщиков, бывший император таскал глину и камни при возведении речной плотины. Иногда Шапур разыгрывал «спектакль» с участием иноземных послов, показывая коленопреклоненного «настоящего» императора Рима. Персидский царь завёл переписку с римскими сенаторами, для чего заставлял Валериана писать «ругательные письма», подписывая именем «его величия шахиншаха, царя царей Шапура перед всеми правителями мира». После подобных унижений Валериана направляли назад в подземную тюрьму, где содержали как обычного раба, кидая на пол объедки со стола Шапура.

Царю персов оказалось недостаточно издевательств над шестидесятилетним знатным пленником. Шапур нередко использовал спину Валериана как подставку для ног, когда садился на коня, и даже приказал выбить на скалах изображение великого унижения Рима. Наконец царь пресытился мучениями бывшего императора и собственноручно отрубил мечом ему голову Сначала велел похоронить, как положено для римлянина, но раздумал и ради развлечения приказал выпотрошить тело убитого, набить соломой и выставить на поругание персидскому народу. Жена Валериана, Мариниана, не оставлявшая мужа в походах и захваченная вместе с ним в плен, тоже подвергалась грубым и жестоким унижениям. Не вынеся страданий, а больше — издевательств над мужем, женщина умерла в цепях.

Персия торжествовала много дней, а римляне приуныли. Особенно, когда узнали намерения Шапура: захватить все провинции Римской империи в Сирии, Месопотамии, Египте, Аравии, Африке.

***

Ослабление Рима открыло Пальмире дорогу к возвышению среди соседей, а Оденату — к усилению личной власти. Наделённый ещё императором Валерианом полномочиями римского наместника, он занялся реформированием собственного войска, способного противостоять персам не численностью, а совершенными методами ведения боя. Оденат сделал ставку на небольшие подвижные и хорошо вооружённые отряды всадников, также на отряды лучников, имеющих дальнобойные луки. В то же время Оденат надумал помириться с Шапуром, разделив области влияния на Востоке. С этой целью отправил посольство к персидскому царю с предложением торгового сотрудничества и дарами.

Шапур с надменным видом выслушал посланника Одената и закричал с раздражением:

— Как осмелился этот выкормыш Рима что-либо предлагать мне, шахиншаху?! Я не нуждаюсь в его жалких подношениях. Он имеет наглость считать себя царём Сирии, забыв, что вся земля в Сирии принадлежит мне, шахиншаху. Всё, что есть в Пальмире и что есть в Сирии, и что римляне считают своими землями на Востоке и Азии, я скоро заберу силой! Одената сделаю своим рабом, как Валериана. Так ему и передай! Ещё передай, если он хочет смягчить ожидающее жестокое наказание, пусть просит слуг, чтобы связали ему за спиной руки, после чего пусть на коленях ползёт ко мне, чтобы пасть ниц перед своим господином. А если он этого не сделает, я погублю и его, и семейство его, и Пальмиру вместе с народом!

Затем Шапур плюнул в лицо пальмирскому посланнику и приказал своим царедворцам:

— Выбросьте дары в Евфрат.

СПАСИТЕЛЬ ИМПЕРИИ

К тридцати пяти годам Галлиен, сын императора Валериана, после трагической смерти отца неожиданно приобрёл долгожданную власть над Римом. Он не поспешил на выручку отцу и даже не отправил Шапуру предложения о выкупе. И несильно печалился после смерти отца. Он просто объяснил придворным:

— С моим отцом приключилась беда. Но вы же не будете отрицать, что император — тоже смертный человек, как все остальные.

Галлиен с молодости имел наклонности к развратной жизни, за что Валериан укорял его и ограничивал в средствах. Получив единоличную власть, новый император не изменил дурным привычкам, продолжал проводить время в пирушках. Галлиен удивлял римлян тем, что одевался вызывающим образом и носил странные причёски, присыпанные золотым порошком. Украшал одежду и обувь золотом и драгоценными камнями. При этом забывал о необходимости исполнять священные обязанности императора Рима, среди которых главная — водить армию в походы и побеждать врагов.

Тем временем царь Шапур продолжал угрожать целостности границ Римской империи на Востоке. Галлиен бездействовал, а когда Сенат окончательно встревожился и убедил императора начать войну с Персией, вспомнил о союзнике, пальмирском царе Оденате. Ему поручил воевать с персами, обещая усилить войско римскими легионерами, помочь оружием.

Поручение римского императора Оденату оказалось кстати! Он давно мечтал избавить территорию Сирии от набегов персидских кочевников. Малочисленные отряды на быстроногих конях наносили немалый урон населению. Оденат призвал на войну бедуинские племена, создал всадническое войско, которое быстро навело порядок в приграничье с Персией. Однажды Оденату сообщили, что недалеко от Антиохии, где размещалась резиденция римского наместника-прокуратора, под охраной персидского отряда после разграбления города движется богатый караван.

По сообщению дозорных бедуинов, вооруженных персов насчитывалось до трёх тысяч. У Одената под началом всего тысяча всадников. Он выбрал удачное для засады место — на высоком берегу напротив переправы через обмелевший Ефрат. Неожиданная атака пальмирцев и яростный напор всадников Одената принесли успех. Бросив обоз с награбленными ценностями, персы заметались в поисках спасения. Воды Евфрата окрасились кровью людей и лошадей…

В Персию вернулась половина персидского воинства, без награбленного добра, много раненых. У Одената потери в людях были незначительными, и обоз достался ценный. Часть добычи вместе с пленными Оденат вернул в Антиохию, а Галлиену написал об успехе. Остальное добро, отнятое у персов, царь отдал пальмирским воинам, как и пленных врагов.

Слава о царе Оденате, победителе Шапура, быстро разошлась по Сирии. С этого момента началось освобождение земель Пальмирского царства от кочевых персидских племён. Во время переходов и переправ, где бы ни останавливались персы на ночлег, внезапно появлялись пальмирские всадники. Нападали и, осыпая врагов смертоносным дождём стрел и копий, внезапно исчезали. До прямого боевого столкновения пальмирцев с врагами не доходило, и это вызывало у персов сначала растерянность, потом панику. Больше всего они боялись окружения и плена.

Не давая Шапуру опомниться, Оденат перешел в наступление. Собрав большое войско, перешёл Евфрат и, оказавшись в Месопотамии, овладел богатейшими городами Нисибис и Харран, исконными владениями персидских царей. «Захватил сокровища царей Персии и также то, что Шапур считал дороже сокровищ, а именно его наложниц», и с богатой добычей вернулся в Пальмиру.

***

Победами над персами Оденат добился сохранения мира и спокойствия не столько в восточных провинциях Римской империи, сколько в собственном царстве. Союзник Галлиена исполнил его поручение, при этом усилил личную власть и влияние на землях, находящихся под управлением императора. В Риме не обратили внимания на тот факт, что царь Оденат отправился в Антиохию, где с соблюдением восточных обрядов торжественно принял на себя титул шахиншаха, «царя царей», как персидские монархи. За старшим сыном Геродом от первой жены он закрепил наследование престола, что означало появление в Пальмире новой царской династии.

Галлиен не только не проявил беспокойства, наоборот, чтобы окончательно «привязать» Одената к Риму, предложил пройти по улицам Рима в триумфе — такой чести удостаивались римские полководцы после сокрушительного разгрома вражеской армии. Сенаторы протестовали, а император настаивал. Помимо этого Галлиен оставил за Оденатом титул «соправителя римского императора в восточных землях и Азии». С этого момента царь Пальмиры получил право носить полное римское имя — Луций Септимий Цезарь Август («Божественный»), иметь соответствующее императорское сопровождение из двенадцати телохранителей, ликторов, с топориками, вложенными в ореховые розги — фасции. У него появилась привилегия на другие символы императорской власти — скипетр, триумфальное одеяние по праздникам и возможность изготовить статую с размещением в римских храмах среди статуй других триумфаторов.

Галлиен распорядился, чтобы в Риме отчеканили золотые монеты с изображением Септимия Одената, соправителя римского императора. Супруга Зенобия объявлялась Августой, сыновья — Цезарионами.

***

Влияние царя Одената в римских провинциях становилось реальнее. Сенат обращал внимание императора на усиление могущества Одената, но Галлиен, занятый изнурительной для Рима войной с галлами на Западе, не придавал этому значения. Но однажды император разгневался: Оденат не подчинился требованию прокуратора Сирии предоставить отчёт о состоянии пальмирской казны.

ЗЕРКАЛО КЛЕОПАТРЫ

Царица Зенобия с опаской всматривалась в сумеречную глубину бронзового зеркала. Пыталась найти ответ, способный прояснить состояние тревоги, длившейся вот уже семь дней. Ровно столько времени прошло, как Оденат отбыл в Эмесу, где размещалась резиденция римского наместника. В письме, доставленном императорским гонцом в Пальмиру, сообщалось, что Галлиен будет там, чтобы обсудить совместные действия против Персии. Вот почему Оденат в сопровождении царской гвардии без промедления отправился в Эмесу. Взял сына Герода, наследника престола.

Зенобия все дни, пока супруг отсутствовал, держалась, отгоняя грустные мысли. Сегодня, наказав прислуге не беспокоить, уединилась в спальне, где хранила кипарисовый ларец, обтянутый красной кожей с тиснением загадочными знаками. Взяла в руки осторожно и, словно опасалась увидеть там змей, откинула крышку. В ложе ларца покоилось бронзовое зеркало…

***

Зенобия не жаловала зеркала, без особой надобности к ним не тянулась. К чему эти предметы? Чтобы ей в тридцать лет обнаружить естественные признаки увядания? Десять лет в браке с Оденатом, можно сказать, счастливом. У них чудесный сын Вабааллат, отец его обожает. По этой причине у Зенобии нет причин для беспокойства. Хотя, когда супруг вернулся из Персии с ценной добычей, ей сообщили о пленнице с глазами-маслинами под дугами чёрных бровей и волосами цвета вороньего крыла. Царица постаралась не замечать соперницу, понимала, что Оденату это нужно. Во дворце давно говорили, что царица не разделяла ложе с супругом сразу после зачатия Вабааллата. Сначала из-за того, что погрузилась в материнство, уделяла внимание малышу, а потом привыкла и не вспоминала о том, что она молодая женщина. Супруг ревновал её к ребёнку, потом стал равнодушным к её телу, отвлекаясь на царские забавы — войну и охоту.

После рождения Вабааллата умерла мать Зенобии, от которой достались некоторые вещи. Дочь не спешила заглянуть в сундуки, вскоре доставленные во дворец, но любопытство пересилило. Оставшись наедине с воспоминаниями о матери, она с некоторым смущением и трепетом брала в руки каждую вещь.

Зенобия обнаружила дорогие ткани из Египта, Индии, Китая и серебряные чаши, блюда, кувшины из бронзы. Отдельно лежали старинные женские одежды. В кожаных мешочках хранились серебряные и золотые монеты. В коробках сберегались ожерелья, золотые подвески и серьги, тонкие серебряные браслеты и диадема в драгоценных камнях. Зенобия не испытывала увлечения к дорогим украшениям, но при виде камней, прозрачных, как детские слезы, изумилась их красоте и ценности. Откуда они могли взяться у матери?

Зенобия вспомнила, как однажды мать рассказала о своих снах, будто она, маленькая девочка, живёт с родителями во дворце, где много слуг. Сон плохой, так как на дворец напали враги, убили родителей и всё разграбили. Дворец сгорел в пожаре, а её, девочку, спасли незнакомые люди и вывезли в Сирию. Каждый раз матери снился один и тот же сон, а жрец, разгадывающий сны, говорил матери, что всё было наяву, но в дальних поколениях…

Зенобия не придала значения её словам, но, когда мать сильно заболела и послала за дочерью, услышала странное признание:

— Дочь моя, в тебе течёт кровь наших предков по женской линии от египетской царицы Клеопатры. Мои сны приходили ко мне неспроста. А верить или отказываться от моих слов — тебе решать.

Разбирая вещи матери, Зенобия вспомнила последнюю встречу. Задумалась.

В глубине сундука обнаружила ларец, в нём диск из бронзы, по виду — старое зеркало. Очень старое. В этот момент на лицевую сторону диска попал солнечный луч из окна; неожиданно Зенобия увидела… оборотную поверхность диска, словно смотрела не через металл, а через стекло! Даже рассмотрела орнамент из фигурок диковинных зверей. Но когда перевернула диск, орнамента не обнаружила!

На следующий день Зенобия обратилась к греку Лонгину, своему старому советнику.

— Я кое-что слышал о «прозрачных» бронзовых дисках, — задумчиво произнес он. — Предполагаю, зеркало из Китая. Но как оно попало к твоей матери — загадка. Ведь китайские правители пользовались ими для гаданий и предсказаний. Это зеркало связано с мистикой. Царица, остерегайся, спрячь его подальше.

Зенобия недоверчиво спросила:

— А если я посмотрюсь в него?

Советник попытался обратить всё в шутку:

— Ничего утешительного для себя женщина там не обнаружит. Хотя и для мужчин время жизни истекает не бесследно.

Старик понизил голос, будто выдавал тайну:

— Я не пугаю, царица, но обязан предупредить, что иногда с зеркалами происходят загадочные вещи.

Зенобия спросила с напускным безразличием:

— Ещё совет мудреца?

Лонгин покачал головой.

— Не смею утверждать, царица, но зеркало может оказаться хранилищем душ умерших людей. В Зазеркалье существует иная жизнь, свой мир, с обитателями которого могут общаться колдуны, по своему желанию устанавливающие с ними связь. Услышав особые заклинания колдуна, умершие выходят к людям, чтобы, например, отнять жизненную силу у определённого человека, и после возвращаются обратно. Так ли это на самом деле, не знаю, но, думаю, всё возможно. Существует мнение, что поверхность зеркала удерживает образы людей, однажды смотревших в своё отражение.

Зенобия, почувствовав стынущий холодок в груди, изменилась в лице. Старик успокоил:

— Если без злого умысла смотреть в зеркало, плохого не произойдёт.

***

Помня тот разговор, царица понимала, что существует опасность навлечь беду. К тому же она не знала ни одного колдовского обряда или магического заклинания по такому случаю. Но желание узнать что-нибудь о супруге пересилило страх…

Зенобия слышала, если долго пристально всматриваться в поверхность зеркала и думать только о каком-то человеке, можно будет добиться желаемого. Мыслями она улетела далеко от Пальмиры, в Эмесу, звала Одената по имени, витала своей смятенной душой в сумеречной дали магического диска…

Время шло, ничего необычного не происходило, и когда она уже отчаялась, в глубине обнаружилась размытая фигура. На этом фоне проявились светлеющие пятна, схожие с облаками, сначала красные, потом чёрные; затем высветился коридор с искорками по сторонам… Хотя, возможно, Зенобия увидела отражение собственного лица и мигающего света лампад у зеркала.

Вдруг в конце «коридора» она рассмотрела лежащего человека, а вокруг метались тенями ещё силуэты… Затаив дыхание, Зенобия с усилием разглядывала человека… Кто он? Она вздрогнула, отшатнулась. Диск выпал из ослабевших рук и с ужасным звоном покатился к дальней стене.

Зенобия задыхающимся голосом выдохнула:

— Оденат!

В этот момент пламя в лампадах затрепетало и… погасло. Царица оцепенела от ужаса…

Осторожный стук в дверь вернул Зенобию в реальность. Она с раздражением крикнула:

— Кто?

Послышались взволнованные голоса, из которых разобрала только:

— Царица, беда!

Глава третья ЦАРСКИЙ ВЕНЕЦ

МЕСТЬ ГАЛЛИЕНА

Зенобия услышала громкий настойчивый стук в дверь. Снаружи повторили:

— Царица, беда!

Оттолкнув служанку, застывшую от нерешительности на пороге, в комнату стремительно вошёл воин. Зенобия узнала начальника дворцовой охраны. Семь дней назад он сопровождал царя в Эмесу. Лицо в ссадинах, кровавые пятна на кольчужной рубашке… Царица всё сразу поняла. Ноги у неё едва не подкосились, она всплеснула руками и вскрикнула:

— Оденат?!

Преодолевая слабость во всём теле, Зенобия приказала твёрдым голосом:

— Говори.

Командир, запинаясь от волнения, торопливо произнёс:

— В Эмесе мы узнали, что император ещё не прибыл. Наместник устроил пир в честь царя Одената. Пригласил много гостей из местной знати. Твой супруг пребывал в хорошем настроении, сын Герод сидел с одной стороны, с другой — Меоний.

Зенобия с изумлением воскликнула:

— Меоний? Откуда взялся он в Эмесе?

Командир пожал плечами.

— Я узнал перед поездкой. Царь сказал, что юноша просил разрешения сопровождать в Эмесу, объяснив, что хочет увидеть императора.

Зенобия вспомнила недавний случай на царской охоте. Следуя придворной традиции, известный своей невыдержанностью племянник царя присоединился к охотникам в компании таких же молодых людей из знатных семей. Егеря выследили оленя изумительной стати, с огромными ветвистыми рогами, выгнали на царя. В азарте подстегнув коня, Оденат бросился преследовать добычу; остальные участники охоты с громкими криками устремились вслед, стараясь не отстать и, главное, предоставить царю возможность удачно бросить копьё.

Меоний каким-то образом оказался впереди всех преследователей, возможно, по причине того, что не сдерживал своего жеребца в отличие от придворных. Находясь чуть позади царя, он неожиданно опередил его в броске: копьё племянника на мгновение раньше царского вонзилось в стремительно убегающего оленя.

Оденат придержал своего взмыленного от скачки коня, выдернул копьё Меония и передал удачливому сопернику. Не вспылил, сдержался и не показал, что огорчился. Тем более что загонщики выгнали в их сторону ещё одного красавца-оленя с роскошными рогами, не хуже, чем у первого. Оденат устремился с копьём за ним, подгоняя коня, а юноша, в безудержном стремлении быть всюду первым, опять догнал царя и осмелился кинуть копьё раньше. Удивлённый выходкой племянника, Оденат с раздражением воскликнул:

— Ты что делаешь, юнец?!

Затем, обратившись к телохранителям, добавил:

— Заберите у глупца коня и доставьте в родительский дом. Пусть отец сначала выучит сына уважению к старшим.

Когда Меония ссаживали с жеребца, он кричал и сопротивлялся, затем стих, видимо, осознавая собственный промах. Но Оденат не учёл, что для знатного пальмирца отобрать коня — самое позорное наказание! А когда племяннику сообщили, что дядя на время запретил ему появляться во дворце, скорее всего, с обидой затаился… Как раз за несколько дней до отъезда Оденат простил Меония, и тот напросился с ним в Эмесу…

Зенобия занервничала и требовательно произнесла:

— Не тяни! Что дальше?

— Во время пира я находился поодаль от царского места, но видел, как Меоний подошёл к нему. О чём говорили, не слышал, но в какой-то момент Меоний закричал и ударил царя в шею кинжалом, спрятанным под курткой. Сын Герод попытался защитить отца и тут же упал, пронзённый копьём местного воина, заговорщика. Все закричали, я кинулся к царю на помощь и понял, что мне мешают. Вооружённые участники заговора, сообщники Меония, прикрывали его, пока он пробирался из зала.

— Почему не предотвратил беду? — зло оборвала его царица.

Воин растерянно пожал плечами.

— Ничто не предвещало коварства Меония. Все думали, что они помирились. Царь велел мне наблюдать за местными гостями в зале. Я повернулся к нему, когда услышал крики. Меня сразу ранили. Двоих моих гвардейцев убили в схватке, остальные окружили смертельно раненого царя.

Воин глухо произнёс, опустив голову:

— Он истёк кровью, и ничто ему не помогло. Мы привезли тело нашего царя домой.

***

На другой день Меоний появился в Пальмире с большим отрядом вооружённых людей, судя по всему, нанятых в Эмесе. Прислал к Зенобии наглого человека с требованием освободить занимаемую ею с сыном часть царского дворца. На сборы милостиво предоставил десять дней.

На городской площади глашатаи сообщили народу Пальмиры, что в связи со смертью царя Одената законным наследником объявляется его племянник Меоний. Тому из подданных, кто думает иначе, новый царь угрожает расправами.

Зенобия не выходила из покоев три дня. Старик Лонгин, нарушив, её одиночество, как обычно, посоветовал:

— Царица, в Пальмире ждут твоего слова. Бездействие тебе не на пользу.

И сильно удивился её ответу:

— Мне страшно! Я всего лишь женщина с маленьким ребёнком.

— Нет, ты царица пальмирцев! Для них сейчас это главное!

— Люди Меония провозглашают на улицах и площадях, что у пальмирцев новый царь. Меня с сыном изгоняют из дворца, ты не слышал? Разве не повод устрашиться, советник?

Озадаченный ответом Зенобии Лонгин умолк. В этот момент послышались дальний шум, громкие крики; вскоре — лязг металла. Старик насторожился, царица побледнела.

Дверь распахнулась, пропуская запыхавшегося начальника гвардейцев с мечом в руках. Она услышала:

— Царица, победа!

Как выяснилось, военачальники Одената отказались признать цареубийцу правителем Пальмиры. Составили заговор, привлекли часть войска. Ворвались к Меонию в дом. Нашли его… в нужнике, где он, едва услышав шум, в страхе укрылся. С проклятиями посекли мечами, а труп выбросили за город, шакалам.

— Царь отомщён, царица! — радостно воскликнул воин.

Народ в Пальмире не оплакивал убийство самозванца. Римский гарнизон в городе не вмешивался, в эти несколько тревожных дней его воины оставались в пределах крепости. Пальмирцы скорбели по любимому царю Оденату, потому что понимали, кого потеряли, безвременно и несправедливо.

ЦАРСКАЯ ВДОВА

Зенобия погрузилась в подготовку похорон, достойных Одената. Главным вопросом было — по какому обряду упокоить тело. Если как бывшего правителя Пальмирского царства, тогда в семейном склепе в горах. Но Оденат имел римское гражданство, имел статус законного соправителя императора. В таком случае уместно захоронение по римскому обычаю — в гробнице, устроенной при храме на главной городской площади.

Советник Лонгин предложил решение, которое должно многих устроить:

— Чтобы пальмирцы удовлетворились и римский Сенат не возражал, нужно организовать погребальный обряд дважды — по сирийским обычаям и по римским правилам.

Царица вначале удивилась такому совету, но потом поняла, насколько он правильный…

***

Жрецы Погребального храма в Пальмире «готовили» Одената к встрече с народом. Тело покойного сохраняли в бальзамическом составе, «оживили» лицо восковыми красками. Поверх белой туники надели красную тогу с золотой полосой понизу, уложили на кровать с инкрустацией пластинами слоновой кости, устланной покрывалами с золотым шитьем. У входа во дворец тело в образе римского императора показали народу «для оплакивания».

Пальмирцы приходили к месту скорби и видели Одената, как живого. Казалось, откроет глаза и заговорит о своих убийцах. Оставляли дары, просили богов дать покойнику счастливую жизнь после смерти.

Когда вышло время, молодые люди из знатных семей Пальмиры подняли ложе с покойником на плечи и под горестные звуки флейт понесли к храму Юпитера. Оглашая заполненные людьми улицы причитаниями и погребальными песнями-«нениями», в процессии шли в чёрные одеяниях плакальщицы, громко выражавшие безутешное горе, до крови царапали свои лица ногтями. Полуголые рабы несли горящие факелы, предназначенные для погребального костра.

Перед храмом на помосте возвышалось сооружение из брёвен, с уступами, что делало его похожим на мавзолей с полостью, заполненной хворостом. «Мавзолей» украшен коврами и картинами, изображающими героические сюжеты из жизни Одената, по углам установлены его статуи. Насыпаны горы цветов, от них и мешочков с ароматическими благовониями из Аравии, Египта, Индии повсюду разносятся резкие запахи. Звучали скорбные гимны и пеаны в исполнении детей и женщин из благородных пальмирских семейств.

Наступил момент, когда гвардейцы вознесли ложе с покойником на самый верх погребального сооружения, после чего мимо прошествовали ликторы в черных одеждах. Непременные участники сопровождения римских императоров, на этот раз свои атрибуты — розги и бронзовые топорики, в знак траура склонили к земле. За ними прошли воины римского гарнизона, следом пальмирские всадники, пехотинцы, лучники и пращники. Вздымая пыль колёсами, промчались колесницы с возничими, одетыми в императорские тоги с пурпурной каймой, лица у всех одинаковые — в масках, изображающих Одената. Процессию замыкали родственники и друзья покойного царя, придворные и должностные лица из римской администрации. С низко опущенными головами следовали клиенты Одената, его вольноотпущенники и дворцовые рабы. Актеры в масках с лицами покойника и в его одеждах декламировали стихи из трагедий. Замыкали шествие простые люди, пришедшие сюда не столько из сочувствия, но больше из любопытства.

Зенобия едва находила в себе силы, чтобы выдержать всю столь тяжкую церемонию. Совсем недавно муж был рядом с ней, любил её, и она любила… В одночасье осталась одна. Придётся без него принимать решения, и не только ради себя, сына, но ещё думать за Пальмиру, за народ…

Горечь утраты путала мысли Зенобии, слёзы застилали глаза. Обряд завершался торжественным апофеозом, «вознесением императора Одената к богам». Она терпеливо ожидала окончания жертвоприношения, после чего следовало поджечь огромное сооружение с ложем покойного. Эта роль отводилась сыну покойного как преемнику престола — семилетнему Вабааллату. Жрец, наклонившись к нему, что-то тихо говорил на ухо, а мальчик, испуганный происходящим, нерешительно жался к матери.

Зенобия стряхнула с себя скорбные мысли. Выхватила у стоявшего рядом раба факел и просунула его среди брёвен и хвороста. Пламя немедленно охватило ближнюю часть сооружения. Родственники Одената подступили с факелами со всех сторон… Послышался треск охваченного пламенем дерева, от сквозняков закрутились дымные завихрения. Будто огненный зверь с голодным урчанием накинулся на жертву…

Неожиданно жрец замахал руками и закричал, показывая на грязно-чёрные клубы дыма, вырывающиеся из огнедышащих потоков:

— Я вижу орла!

Зенобия глянула наверх и увидела, как из полыхающего огнём погребального сооружения вылетело похожее на птицу существо, размахивающее большими закопчёнными крыльями. Народ с ликованием наблюдал, как «орёл» вознёсся в бездонное небо и через мгновение исчез…

Жрецы объявили, что Луций Септимий Оденат вознёсся на божественный Олимп, где встретился с Юпитером.

На следующий день, когда огромный костёр окончательно прогорел, на пепелище жрецы собрали прах царя. По воле Зенобии, его разделили на две равные части, поместив в ларцы из кедрового дерева. Один ларец поставили в подземную комнату гробницы при храме Юпитера в Пальмире, второй — в родовой склеп в горах, после чего глашатаи сообщили пальмирскому народу слова царицы Зенобии:

«Супруг мой, ваш царь Оденат, с этого дня живёт среди богов. И пусть теперь живые воздают ему должное, как богу. И пусть память о царе Оденате у народа Пальмиры будет долгой. И пусть могила царя Одената станет храмом, где на алтаре будут совершаться жертвоприношения, как и перед храмами других богов. А мы будем жить дальше, ибо не пристало разумному человеку надолго сохранять скорбь».

Траур по усопшему царю длился девять дней и завершился жертвоприношениями в дар богам — вином, оливковым маслом и кровью жертвенных животных. В эти дни Зенобия устроила поминальные игры и представления для пальмирцев — по римскому образцу. Бедным раздавали сырое мясо, чтобы могли накормить членов своих семей; на площади накрыли длинные столы с едой и вином. После этих событий Пальмира окончательно распрощалась с царём Оденатом.

КОГДА ЛЕВ МЁРТВ

После убийства Одената и расправы с Меонием и заговорщиками царский престол пустовал без наследника. Этот вопрос волновал каждого пальмирца, и каждый понимал, что занять его мог претендент только законным образом, в то же время способный сохранить территориальное единство, трудами и войнами добытое Оденатом за пятнадцать лет правления. Стоит проявить слабость, как союзники и друзья царства Паль-мирского живо превратятся во врагов, безжалостно разорят, разорвут на части, проглотят.

Для римских императоров Пальмира и в целом провинция Сирия имели важное стратегическое значение. Поэтому Галлиен поспешил на помощь пальмирской знати в выборе достойного преемника Одената. Им мог стать представитель элиты или военачальник, непременно лояльный политике Рима. Пальмира и в дальнейшем обязана оставаться, если не другом, так преданным союзником!

Зенобия продолжала соблюдать траур. Ходила в тёмных одеждах, на людях всегда являлась с печальным лицом. Когда вельможи советовали встретиться, обсудить важные царские дела, она отмалчивалась и вообще сторонилась общения по любому поводу. Единственный, кто приходил к ней в эти дни, мог что-либо внушить, был всё тотже старый грек Лонгин. Вот и сегодня он посетовал:

— Царица, разве корни зла, прорастающие в царстве твоего бывшего мужа, сами по себе исчезнут? Ты обязана взвалить решение дел на свои плечи хотя бы потому, что единственным наследником Одената пальмирцы признают его сына Вабааллата.

— О чём говоришь, советник! Разве не видишь и не слышишь, как родственники Одената, дальние и близкие, то и дело появляются во дворце, шушукаются с вельможами, ведут тайные переговоры с племенными вождями, военачальниками? И что совсем некстати, отправляют в Рим дары, напрашиваются на встречу с императором. А ты ещё говоришь о Вабааллате, — устало произнесла царица. — При всей подозрительной суете вокруг мне с сыном уцелеть бы.

Лонгин неожиданно оживился.

— Вот и я о том! В подобных вопросах бездействие добром для тебя и сына не закончится. Есть верные тебе военачальники, бывшие приближённые Одената, которые желают видеть на престоле его сына. Они служили супругу твоему на совесть, теперь хотят служить наследнику. Я говорю об этом по их поручению.

Зенобия не была готова ответить сразу, сомнения раздирали её сердце. Старик воспринял молчание за раздумье, продолжал настаивать:

— Царица, я удивлюсь, если услышу, что тебе безразлично, кому быть царём в Пальмире. У тебя сын царя — твой Вабааллат, если не беспокоишься за собственную жизнь, подумай о нём.

Неожиданно Зенобия прервала его:

— Как понимать тебя, советник?

— Так и понимай, царица! — с непривычной для него резкостью ответил Лонгин. — Я вижу, ты непростительным образом погрузилась в созерцание своего личного горя. Все сознают, ты потеряла любящего супруга и отца ребёнка. Но пора заняться земными делами!

Зенобия недовольно дёрнула плечами.

— Что ты имеешь в виду, старик?

— Что жизнь продолжается. Твой супруг был царём у пальмирцев, а им небезразлично, кто будет следующим царём. Сегодня нет надобности, показывать себя в беспомощном состоянии. В Пальмире нет человека, кто бы сомневался в твоей преданности Оденату. Поэтому ты обязана дать согласие военачальникам на их предложение.

Зенобия покачала головой.

— Оденат был другом Галлиена. Пусть император решает, кто будет ему следующим другом.

В ответ Лонгин почти закричал на царицу:

— Разве ты не знаешь, что это Галлиен убил твоего мужа?!

— Как, разве не Меоний?

Лонгин покачал головой.

— Пришло время рассказать тебе правду, царица. Да, Меоний устроил заговор, во время пира в Эмесе специально повздорил с Оденатом и предательским ударом кинжала лишил его жизни. Но направил его на эту подлость император Галлиен. Если позволишь, я призову сюда свидетеля. Он ждёт.

Зенобия словно очнулась от дурного сна, крикнула:

— Пусть придёт!

Советник вышел и вскоре появился с воином, судя по одежде и доспехам, римлянином. Зенобия узнала его:

— Ты начальник гарнизона!

Она видела его во дворце на приёмах у Одената.

— Зачем ты здесь?

Воин учтиво склонил голову.

— Советник Лонгин, которого я уважаю за мудрость и честность, сказал мне, что ты хочешь услышать правду. Говорю правду. В Пальмире я присягал на верность соправителю римского императора Луцию Септимию, супругу твоему Оденату.

— Отвечай, царь Оденат дружил с императором Галлиеном? — резко оборвала его Зенобия.

Воин насмешливо улыбнулся.

— Я римлянин, мне ли не знать повадки императоров! Галлиен понял, что Оденат не хочет быть зависимым от него. Когда императору донесли, что племянник царя затаил обиду, Меонию пообещали царский престол Пальмиры. Всё, что произошло в Эмесе, подготовил Галлиен. Он заманил Одената в ловушку, а сам не приехал. А я получил приказ из Рима помочь Меонию воинами гарнизона. Верь мне, царица!

Зенобия опустила голову, не сказав ни слова. Советник показал римлянину на дверь и стал ждать. Когда заметил, что царица успокоилась, заговорил:

— Неужели ты останешься безучастной ко всему, что услышала? Нет, не поверю, что предашь память о супруге!

Зенобия вяло отбивалась:

— Какого шага ждешь ты от меня, мудрец? У римлян в Пальмире достаточно влияния среди военных и знати, чтобы не допустить Вабааллата к престолу.

— У Рима есть свои интересы и замыслы в Сирии. У Пальмиры должны быть свои интересы, а у тебя — свои личные. Но ты права: не вся знать и военачальники желают видеть Вабааллата царём, по малым его годам и неразумению. Но вместе с сыном на престоле ты будешь неплохо выглядеть! — Лонгин рассыпался мелким старческим смехом. — Разве в делах супруга нет твоей заслуги, царица? Военные знают это. Если ты скажешь, что просишь у них поддержки, они поддержат с любовью и охотой. Говорю тебе, бери скорее власть в свои руки!

— Нет-нет! — вновь запротестовала Зенобия. — Быть женой царя не означает быть полноправной царицей.

Старик укоризненно зацокал языком:

— Вспомни царицу Семирамиду. Она отстранила от престола слабовольного мужа, чтобы доказать, что в руках женщины царский престол обретает совершенно иную ценность. Семирамида не проводила жизнь в безделье, пирушках и оргиях, как муж, а дни и ночи думала о делах в своём царстве. Во главе армии сражалась с врагами, дошла до Индии и возвеличила Ассирийское царство до немыслимых размеров и могущества. Завоёванные страны не разрушала, а строила в них города, поражавшие великолепием зданий и сооружений, возводила дивные храмы. Ты слышала о висячих садах Семирамиды в Вавилоне? Это ли не Чудо Света? Вельможам, военачальникам и простому народу при Семирамиде жилось лучше, чем при её муже. А не захотела бы стать царицей — ничего подобного не совершила бы, а имя Семирамида нам бы знакомо не было.

Зенобия упорно не сдавалась:

— Весь мир знает силу и могущество Рима. Не зря у римлян тотемный зверь — лев, как оберег. Лев — царь всех животных. А Пальмира…

Зенобия запнулась, подбирая слова. Нашла:

— Пальмира для Рима — собачонка, которая может укусить в полной уверенности, что спрячется в своём дворе. Иначе лев разорвёт. Хорошо, что стены у Пальмиры высокие и прочные.

Лонгин, похоже, обрадовался сравнению:

— Замечательно! Тогда послушай историю, какую мне поведал торговец, побывавший в Африке в племени масаев. У них домашний скот охраняют подростки с маленькими злобными собачками. Удивительно, но львы обходят их стороной. А дело в тех собачках…

Старый грек рассказал, как охотники, выследив одинокого льва, ожидают, когда он укроется на отдых в кустарнике. Сюда приводят свору шумных суетливых собачек, которые суматошно бегают вокруг лёжки льва и беспрестанно лают звонкими голосами. Свора чувствует себя в безопасности, и лев, уверенный в собственном могуществе, не слишком опасается собак. Так продолжается довольно долго, пока лев терпит. А когда ему надоедает невыносимый лай и визг, выскакивает из кустарника, взвивается высоко, пугая врагов, делает короткую перебежку и скрывается в следующем кустарнике.

Вся свора спешит за ним, истошный собачий визг разносится далеко окрест. Со временем лай усиливается, также слышится продолжительный рёв и судорожные всхлипывания. А затем происходит нечто странное: собачки в охватившей их ярости вдруг бесстрашно устремляются в кусты… И тогда охотники говорят друг другу:

«Лев мёртв!»… И они правы! Оказывается, сильный и могучий, благородный и величественный царь зверей, никого и никогда не страшившийся… умирает в кустах… от разрыва сердца!

Лонгин с хитрецой посмотрел на Зенобию.

— Какой смысл истории? Кто сильнее духом, тот и победитель, моя царица! Позволь поверить, что ты сможешь когда-то объявить своему народу: «Лев мёртв!»

ПРОЧЬ СОМНЕНИЯ

Зенобия доверяла греку Лонгину хотя бы потому, что мать его была сирийка. В Афинах он учился красноречию, долгое время преподавал в философской школе. Помимо греческого говорил и писал на латинском и арамейском. Несколько лет жил в Египте, изучал древний язык египтян и работал вместе с греческими учёными и философами в знаменитой Александрийской библиотеке. Волею судеб Лонгин оказался в Эмесе, где открыл собственную философскую школу. Слух о мудреце достиг Пальмиры, после чего молодая супруга царя Одената, окружившая свой двор известными представителями науки, искусства и литературы, пригласила Лонгина дать ей несколько уроков «о политике и надлежащем управлении государством».

Знакомство состоялось, встречи участились. Царица настолько, привыкла к лекциям шестидесятилетнего философа, что настояла на том, чтобы он оставил преподавание в Эмесе и стал при ней советником. Когда сыну царя Вабааллату исполнилось семь лет, Зенобия назначила грека его наставником.

***

На следующий день после разговора Лонгина царица пригласила на Совет военачальников, кто в последние годы ходил в походы вместе с Оденатом. В небольшом зале дворца, закрытом от излишних глаз и ушей, где Оденат обычно проводил заседания, наскоро собрались два десятка высших представителей пальмирской армии. Среди них убелённые сединами ветераны с увечьями и шрамами и новые командиры, кто не успел показать свою доблесть на полях сражений.

Вдова Одената сидела на малом троне, который во время приёмов прежде занимала рядом с Оденатом. Голубой хиджаб, расшитый яркими узорами, драгоценными камнями и золотистой бахромой. На голове тюрбан с огромным рубином и массивными золотыми подвесками. Военачальники с озабоченными лицами столпились напротив трона в ожидании решения царицы. Она же в поисках подходящих слов с приветливой улыбкой здоровалась с каждым, молчаливо кивала головой. Лонгин, как свой человек в заседании, находился позади царицы, готовый вовремя подать совет.

Собравшись с мыслями, Зенобия уверенно заявила:

— На днях в Пальмиру прибывает наместник императора. Не в гости, а чтобы назначить нового царя. Мне сообщил из Рима доверенный человек.

Военачальники тотчас отозвались возмущёнными возгласами, угрожающе хватались за кинжалы на поясах. Зенобия продолжила:

— В ужасные дни, когда пальмирцы лишились царя, а я — любимого супруга, вы не дрогнули и приняли правильное для Пальмиры решение. И сегодня вы без промедления пришли на Совет, что означает одно — армии небезразлично, кто станет царём пальмирцев. Я же хочу услышать ответ, от которого зависят благополучие Пальмиры и наши судьбы.

Военачальники согласно отозвались:

— Что сама скажешь, царица.

Ощутив доверие к себе, Зенобия вдохновилась:

— Римский император не должен назначать Пальмире царя! Галлиен запятнал себя бесчестием, поддержав заговор Меония. Император — главный виновник убийства царя Одената!

Зенобия обвела воинов жестким взглядом, голос обрёл решительность:

— Вы хотите, чтобы командующий над вами был человек, который ставит интересы Рима выше интересов пальмирцев? Вам нужен такой царь?

Лица военачальников посуровели, от возмущения задвигались скулы. Послышались недовольные возгласы:

— Пусть прокляты будут все римляне!

— Проклят будет Галлиен!

— Нам не нужны друзья Рима!

Зенобия мельком посмотрела на Лонгина и поняла, что он доволен.

— И я о том же! — уверенно продолжала царица. — Убив царя и его сына Герода, Галлиен решил, что у Одената нет больше наследника! Разве мой Вабааллат не сын Одената?

Присутствующие на Совете с одобрением отозвались на эти слова, закивали головами:

— Вабааллата на престол! Пусть он будет нашим царём!

Зенобия поняла, что ей нужно успешно завершать затеянное дело:

— Вабааллат продолжит дело царя Одената. Вы согласны, доблестные командиры, провозгласить моего сына царём пальмирцев?

На фоне общего одобрения неожиданно послышались голоса:

— Вабааллату семь лет! Кому нужен на престоле ребёнок? Вот враги Пальмиры обрадуются!

Зенобия растерянно повернулась к Лонгину. Старик строго оглядел зал и заявил:

— До совершеннолетия в таких случаях царскими делами занимается регент. Мать Вабааллата способна принять на себя обязательства. Среди вас есть хотя бы один, кто сомневается в царице?

Наступила тишина. Каждый из участников совещания понимал, что малолетнему царю и его матери необходима помощь и поддержка армии, а это влияние командиров в управлении Пальмирой. Принятие важных решений останется под контролем военной элиты. Царица отличалась от других женщин цепким умом, бесстрашием и неуёмной энергией. Иногда она даже сопровождала мужа в походах и сражениях. В приметном пурпурном плаще и в боевом шлеме вместо золотой диадемы она уверенно владела оружием на поле боя.

Пришло время принять решение, но первым высказаться никто не желал. В зале повисло тягостное безмолвие.

Наконец командующий конницей Масрур сказал:

— Вабааллату быть царём! Жена Одената при нём регентом.

Следом на верность царю Вабааллату присягнул Саб-бах из знатного пальмирского рода. Затем поспешили дать клятву новому царю и Зенобии остальные члены военного Совета.

Армия с воодушевлением восприняла восшествие на царский престол малолетнего наследника Одената. Воины римского гарнизона в Пальмире тоже признали Вабааллата наследником царя Одената. Большой неожиданностью для Галлиена оказалось обстоятельство, что пальмирские командиры отдали себя под начало женщине.

Глава четвёртая АРМЕЙСКИЙ ИЗБРАННИК

СХВАТКА ЗА ПРЕСТОЛ

Разгром армии Валериана персами, унизительный плен императора и бездействие Галлиена по освобождению отца привели к недовольству военных. Из-за бездарного руководства армией сражения проигрывались, в легионах зрели сепаратистские настроения. Для повода к мятежам достаточно было не выдать рядовому составу в срок денежного довольства, компенсацию расходов на фураж, оружие и обмундирование.

За восемь лет правления Галлиена ему пришлось воевать не только с врагами Рима, ещё и с «солдатскими императорами» — Авреолой, Регалионом, Макрианом, Валентом, Эмалианом. После их гибели в результате борьбы за власть явились новые претенденты: Галлиену противостояли римские военачальники — Требеллиан, Цельс, Сатурнин, Салонин, Постум. «Самозванцы» погибли, но однажды император стал жертвой заговора собственных военачальников — Клавдия и Аврелиана. Сенат в Риме поспешил признать Клавдия законным правителем, но через два года он умер от чумы. Его брат Квинтилла продержался во власти семнадцать дней и был убит заговорщиками из военных.

Для утверждения на престол в Риме оставалась одна кандидатура — командир всаднического войска Аврелиан. Сенат недолго колебался и вызвал его в Рим — на собеседование…

***

В начале войны с германскими племенами, готами, император Валериан за мужество и доблесть отмечал молодого центуриона, сотника Аврелиана. Награждал знаками военного отличия, повышал жалованье и даровал премии. В карьере любимца Валериана произошли большие изменения, когда император, будучи на отдыхе в Византии, посетил знаменитые бани-термы, куда пригласил сенатора Ульпия Кринита, с которым дружил. После того как ловкие массажисты расслабили бальзамами их тела, последовал десерт — старое фалернское вино и фрукты. Император, как обычно в таких случаях, рассказывал о своих героических деяниях в последнем сражении и неожиданно предложил сотрапезнику:

— Дорогой Ульпий, все знают о твоей знаменитой родословной от Траяна. У тебя нет детей, некому продолжить мужскую линию. Человек ты немолодой, умрешь без наследников.

Сенатору было не привыкать к подобным разговорам, в ответ он печально вздохнул и произнёс:

— Не дали боги мне детей. Я знаю, за что. За грехи мои, коих наделал по жизни немало. Так тебе же лучше будет, император! По закону, всё имущество и деньги к тебе перейдут. Ты знаешь это лучше меня.

Старик умолк, погружённый в грустные мысли. Валериан оживился:

— Ульпий, дорогой, я знаю, как помочь! И непременно помогу, если согласишься!

Сенатор весь обратился в слух — он знал, что император ничего зря не предлагает. Нужно быть внимательным!

— Я прошу тебя, чтобы ты усыновил героя войны. Он молод, честен и храбр. Если согласишься, я буду знать, что среди сенаторов у меня есть друг.

Ульпий понял, что император не зря пригласил его разделить досуг. Он произнёс с улыбкой:

— Что он герой, могу поверить, а вот чтобы честен — в молодых людях сейчас большая редкость. Ты назовёшь его имя? Какого рода он?

Валериану понравилась сговорчивость сенатора. Ему не терпелось продолжить разговор в нужном русле:

— Имя его Луций Домиций Аврелиан. Он у меня начальник конницы. Прямо скажу, рода незнатного, но достойного уважения — он из семьи сельского поселенца на Балканах.

Старик широко улыбнулся.

— Традицию установления отцовской власти над чужими детьми оставили нам предки. Если бы Юлий Цезарь не усыновил племянника Октавия, у римлян не было бы Августа, первого устроителя Римской империи. Я с удовольствием исполню просьбу своего императора. Почту за честь объявить Риму своего сына. Аврелиан получит не только моё имя: в придачу моих предков, в наследование всё имущество и деньги.

Валериан, похоже, обрадовался. Возможно, он не ожидал скорого разрешения задачи, отчего схватил кувшин и налил вина себе и в бокал сотрапезника.

— Я не ошибся в тебе, дорогой Ульпий. Я прослежу, чтобы в Сенат не поступило от кого-нибудь возражений. А если Аврелиан посмеет не оправдать твоего доверия, то не составит труда проявить родительскую власть и прекратить усыновление.

На этот раз встал Ульпий, чтобы высказать императору благодарственную речь:

— От предков пошёл прекрасный обычай, когда лучшие люди Рима брали в семью новых сыновей, храбрейших мужей, чтобы плодовитость заимствованного потомства украсила угасающие фамилии или семьи, лишенные детей. Так сделали Нерва, усыновляя Траяна, и сам Траян в Адриане обрёл сына. В свою очередь, Адриан — в Антонине, и другие императоры так делали. Так и я решил повторить, признав своим сыном Луция Домиция Аврелиана, которого ты своим авторитетным решением назначишь моим наследником. Прикажи сенаторам действовать по закону, чтобы они согласились принять Аврелиана наследником семейных святынь Ульпия Кринита, имени, имущества и всех остальных прав. И поскольку я имею должность консуляра, назначишь Аврелиана моим заместителем, чтобы на этом основании сын мой по твоему соизволению и сам потом стал консуляром.

Процедура усыновления — аррогация — произошла без особых хлопот посредством указа, рескрипта, императора. Аврелиан становился членом семьи Ульпия Кринита и утрачивал правовую связь с кровным отцом вместе с его именем — Домиций. После открытой процедуры на площади претор, глава города, объявил Аврелиана состоящим под властью усыновителя Ульпия Кринита.

***

При покровительстве императора у Аврелиана Кринита армейская карьера пошла заметно в гору. Без усердия и храбрости в сражениях не обошлось, но среди военачальников он заметно выделялся. Римская империя переживала трудные времена. Племена варваров нарушали границы, разоряли города и поселения, угоняли скот и убивали жителей. Личное участие Валериана в боевых действиях не приносило ему славы. Он нуждался в успешных военачальниках, Аврелиан был одним из них. Император доверил ему командование армейской конницей в то время, когда другие полководцы терпели одно поражение за другим. В итоге император передал своему любимцу в подчинение легионы, воевавшие с племенами неустрашимых готов. На прощание по-отечески пожелал удачи:

— Да покровительствует мне бог! Мой дорогой Аврелиан, на тебя возлагаю такие надежды, какие возлагали римляне на Траяна, воевавшего с даками, германцами и парфянами. Никто никогда не достигает вершины власти, если он с ранних лет не поднимался последовательно по ступенькам доблести. Твое теперь дело в соответствии с твоей доблестью и умением воевать. Сделай, что можешь, и помни — в твоих руках твоё будущее.

***

Прибыв на место боевых действий, новый командующий быстро разгадал тактику противника, действующего небольшими группами всадников. Готы отличались высоким мастерством в индивидуальных схватках с римскими конниками, но уступали в коллективной дисциплине — сильной стороне легионеров, послушных воле командиров, умело действующих в строю. Оценивая обстановку на поле сражения, Аврелиан своевременно использовал резервы и вспомогательные отряды и всегда правильно определял место и момент для решающего удара. Если после долгого сопротивления враги бежали, римляне преследовали их, помня приказ командующего — пленных не брать! В то же время Аврелиан удачно применял придуманную им тактику отвлечения основных сил врага: отряды римских всадников заходили в тыл на чужую территорию и внезапно нападали на селения. Жителей убивали или забирали в плен как будущих рабов. В результате война с готами временно пошла на спад, вожди запросили у Аврелиана перемирия.

Новый командующий скоро завоевал признание рядовых воинов и командиров. Он знал многих сослуживцев в лицо, помнил имена и семейные подробности. Проявлял заботу об их личном оружии, уделял время заботам об армейском быте, питании и обмундировании. Одновременно проявлял суровость к нарушителям приказов, дисциплины и лагерного порядка. Несмотря на боевые заслуги строго наказывал.

Один воин совершил прелюбодеяние с женой своего командира, в римской армии замужние женщины нередко сопровождали супругов в походах. Аврелиан сам явился на суд. Услышав подробности, не стал тянуть время, вынес обвиняемому вердикт:

— Чтобы остальным воинам неповадно было отвлекаться от службы, в наказание тебе присуждаю особую казнь. Велю наклонить верхушки вон тех двух деревьев, привязать их к твоим ногам, а потом отпустить…

Оглядев членов военного суда, подчинённых военачальников, веско добавил:

— Армия — не место прелюбодеям!

Истошные вопли подсудимого не разжалобили командующего, и никто не посмел вступиться за воина. Устрашающие останки разорванного на куски нарушителя армейских правил долго висели на виду у всех.

После суда Аврелиан поинтересовался, развёлся ли супруг той женщины. Когда услышал, что этого ещё не произошло, распорядился:

— Изгнать обоих из расположения армии!

Аврелиан поддерживал боевую готовность армии, когда легионы находились даже на кратком отдыхе или переходах. Он заставлял воинов упражняться в метании копья, стрелять из лука, проявлять умение и усердие во всём, что относится к военному делу. Сам он не избегал испытаний, справлялся с трудностями военного времени. В этом ему способствовали высокий рост, выдающаяся природная сила и мужественная выносливость.

***

Император Валериан следил за успехами Аврелиана и всегда лестно отзывался. Хвалил на заседаниях в Сенате:

— Знаю, муж ты храбрейший. Правда, говорят, иногда в строгости переходишь все границы. Хотя для римлянина звучит как похвала.

Когда сенаторы обсудили свои вопросы, император Валериан неожиданно заявил:

— Отцы-сенаторы! Я вижу, мы остались довольны положением дел в армии, как заслугой Аврелиана Кринита. Скоро в Риме состоятся выборы на должность одного из двух консулов. Можно не сомневаться, Аврелиан Кринит — тот самый человек, надёжная кандидатура. А чтобы это произошло, нужна ваша поддержка.

Для Аврелиана слова императора были полной неожиданностью. Он с юности грезил военной службой, добиваясь признания командиров, доблестно исполнял приказы. Но до сих пор не представлял себя исполняющим высшую муниципальную должность. Его немного растерянный вид Валериан расценил по-своему:

— Аврелиан, если ты решишься и выдвинешь свою кандидатуру на избрание консулом, обещаю поддержку. Кстати, выборы потребуют значительных расходов. Не секрет, что, несмотря на долгую службу римскому народу, у тебя нет средств, достойных твоего усердия. Таким людям, как ты, мы и должны помогать. Не беспокойся, Рим возьмет на себя все расходы.

Дальше всё происходило, как задумал император. На выборах Аврелиан получил большинство голосов, затем в сенатском заседании его утвердили в должности консула. Валериан остался доволен и, чтобы его любимец не сомневался в щедрости покровителя, обратился с письмом к префекту государственного казначейства:

«Ввиду бедности консула Аврелиана, но благодаря которой он оказался велик выдай ему триста золотых антонинианов, три тысячи маленьких филиппеев и пятьдесят тысяч сестерциев медью, десять тонких мужских туник, двадцать полотняных египетских, две одинаковые кипрские скатерти, десять африканских ковров, десять мавретанских покрывал, сто свиней, сто овец».

В честь избрания на высокую должность Аврелиан совершил жертвоприношение в главном римском храме Юпитера: две большие жертвы — быками, и четыре малые — овцами. После устроил пир, куда пригласил сенаторов и римлян из знатных семей; главным гостем был император Валериан.

Завершив торжественные мероприятия, Аврелиан вернулся в расположение армии, переместившейся в Галлию, где несколькими боевыми действиями восстановил пограничную линию Империи в прежнем положении. Выполнив задачу, поощрил армию тем, что распределил военную добычу поровну — между рядовыми и командирами, деньгами, ценностями и пленными для продажи в рабы.

Возвратившись на время в Рим, Аврелиан не забыл благодетеля. Передал Валериану «пятьсот рабов, две тысячи коров, тысячу кобылиц, десять тысяч овец и пятнадцать тысяч коз, а в императорский дворец на Палатине поместил большое число особых ценностей»…

РИМ ИСПОДВОЛЬ

Аврелиан, выходец из провинции, с юных лет не представлял свою жизнь в многолюдном городе. Как профессиональный военный проводил время в походах, гарнизонах и полевых лагерях, отчего не задумывался о собственном доме, символе добропорядочного семейного уюта. А когда в сорок лет женился, довольствовался скромной усадьбой недалеко от Рима — приданым супруги.

Будучи на военной службе, Аврелиан появлялся в столице нечасто. Чтобы не привлекать излишнего внимания, в сопровождение брал нескольких младших командиров и слуг. Пользовался крытой повозкой, откуда наблюдал за прохожими. Всматриваясь в озабоченные лица, старался угадать положение в обществе, имущественный достаток или происхождение — любимое занятие!

До неожиданного вознесения Аврелиана на римский трон его образ жизни мало кого интересовал, но по прежним годам характеризовался как пристойный. Одежды носил простые, надёжные в носке. Обожал жареное мясо и крепкое вино, любил посещать цирк с состязаниями колесниц, делая большие ставки. Понятно, при проигрышах сильно злился и портил жизнь подчинённым людям. Не любил посещать театры, но когда ставилась греческая трагедия с участием мимов, обожал смотреть. Слушая скабрезные шутки презираемых в обществе актёров над богами, военачальниками, знатными римлянами и даже императорами, громко смеялся. Выделял любимцев, передавая им дорогие подарки. Для тех, кто знал Аврелиана, его вкусы казались слишком странными, чтобы его понимать, на что он находил объяснение:

— Меня трудно осуждать за моё отношение к смеху, поскольку я не одинок в своём увлечении. Все императоры восторгались игрой знаменитых мимов, приглашали на пиры, чтобы развлечь себя и гостей. И мне после просмотра трагедии так и хочется высушить слёзы радостным смехом. Вы спросите: для чего? Отвечу — для того, чтобы в оболочке мимов мы узнавали себя, свою сущность, чтобы потом краснеть и содрогаться. Разве я неправ?

***

Боевой военачальник Аврелиан догадывался, по какому поводу сенаторы призвали его в Рим. После смерти Валериана трон пустовал. Претенденты не дремали. Заговоры зрели по всему периметру границ Империи и внутри Сената.

В городе Аврелиан сменил повозку на крытую лектику, носилки с четырьмя рабами и приказал нести себя к рынку. Двое гвардейцев заняли место впереди, принуждая зазевавшихся прохожих освобождать дорогу.

Рынок бурлил людскими водоворотами, как река в весеннем паводке. Покачиваясь в такт шагам носильщиков, Аврелиан с любопытством разглядывал через занавеску жизнь римлян. На пути встречались ещё лектики и паланкины, средства передвижения богачей и знатных римлян, также переносные кресла и ложа. Как правило, они были окружены клиентами, слугами и рабами — чем знатнее римлянин, тем больше толпа! Некоторые граждане, заметив лектику в сопровождении военных, останавливались и с любопытством разглядывали лектику, угадывая хозяина.

Аврелиан тем временем занимался тем же — угадывал прохожих. По простой и затёртой одежде отличал крестьян и ремесленников; каждый нёс на рынок в руках что-либо для продажи или сопровождал ослика с грузом, плодами собственного тяжкого труда. Повсюду сновали рабы в коротких туниках: они угадывались издалека по нечёсаным волосам и грубым воловьим постолам на ногах. Ловко изворачиваясь в густой массе людей, оберегаясь от случайных столкновений, они торопились выполнить поручения хозяев: купить продуктов, отнести приглашение в гости или забрать бельё из уличной красильни или прачечной. Небедные горожане выделялись ухоженными причёсками, яркими одеждами, руки у них — в дорогих украшениях, на ногах — сандалии или сапоги из кожи до голени и валяной шерсти. Бедняки и бродячие мудрецы не нуждались в обуви, шли босиком.

Рынок бурлил страстями. Приглушенный гул, исходящий из толпы, разбавлялся криками разносчиков жареного мяса, фруктов, вина и воды, подслащённой фиговым соком. Повсюду сновали мальчишки, предлагая товары за полцены. Кто пришёл за конкретными покупками, знали, куда идти. Они деловито присматривались к товарам, молчаливо приценивались, чтобы при случае кинуться в ожесточённую перепалку с продавцом, оспаривая его цену. Их гомон перекрывался резкими криками вьючных животных, непременных участников любой рыночной баталии. И в таком, казалось, хаосе почти каждая вещь, выставленная на продажу, непременно находила покупателя!

Лектика Аврелиана внедрилась в глубь рынка с расположенными здесь рядами тесных лавок с прекрасными товарами из Египта, Индии, Аравии. Яркие цветные ткани, ковры, сосуды с бальзамами, маслами из роз, лаванды, миндаля, оливок. Горы ароматных специй на прилавках ароматом перебили запах пота, крови и мочи, висевший в рыночном воздухе.

Смуглолицый торговец, по облику финикиец, подбежал к лекгике и неожиданно просунул сквозь занавеску руку с крохотным бронзовым сосудиком, успев выкрикнуть:

— Бальзам для любви!

Гвардеец оттолкнул его, и сосуд упал внутрь лектики. Продавец бежал вслед и возмущался:

— Отдай деньги! Два динария! Отдай деньги!

Аврелиан поднял сосуд, с любопытством повертел в руках, принюхался. Сомнительно, что внутри бальзам, а не ослиная моча. Уличные продавцы — жулики. Этот не исключение, но артист неплохой… Оттянув занавес, выглянул: финикиец продолжал бежать за лектикой, размахивая руками. Аврелиан улыбнулся. Нащупав в кошеле мелкую монету, бросил.

Лавки, лавки, лавки… Торговцы из Греции, Египта и Европы, с Востока и Азии и даже из Индии. Пекари у огнедышащих печей кормят покупателей горячим хлебом, кренделями и печеньем. Молочники из окрестных селений предлагают сыры всевозможных видов — соленые и пресные, мокрые и сухие, на любой вкус. Повсюду люди теснят друг друга, толкаются и наступают на ноги, бранятся и временами дерутся. В какой-то момент все расступаются, чтобы пропустить ослов, волов и другую тягловую скотину, гружённых всё новыми и новыми товарами. На миг в освободившееся пространство проскальзывают озорные мальчишки и носильщики с тюками и корзинами на плечах и головах.

***

Посещение рынка и дальнейшее прохождение городских улиц в очередной раз убедило Аврелиана в том, что Рим сам по себе — колоссальное поселение людей, в которое трудно поверить! Рим потребляет всё, что только заблагорассудится — и этого мало! Кто имеет множество благ, столько же хочет ещё, ибо в богатстве нет предела. Римлян невозможно насытить, по этой причине они ежедневно с усердием делают запасы, будто собираются прожить вторую жизнь, а не одну, данную богами. Ради стяжания материальных ценностей происходят войны, а стяжать их заставляет тело, которому римлянин по-рабски служит. Ничто более не вызывает одобрения у римлян кроме богатства…

Аврелиан видел многолюдные улицы, чему не пришлось удивляться. В нём помимо римлян с древними родовыми корнями, отличимых по одежде и уверенности в себе, полно другого народа. Немало суетливых греков, степенных чернокожих эфиопов и нубийцев, смуглых телами сирийцев и египтян. То тут, то там встречаются германцы со всклокоченными бородами и усами, индийцы и персы в ярких одеяниях, светловолосые бритты… Все, кого когда-то покорили римляне, сейчас мирно уживаются! Предки этих людей были рабами римлян; рабы отпускались на свободу, обзаводились семьями. Насильно отторгнутые от родины чужеземцы, обживая римские города, привносили в римскую культуру элементы своих цивилизаций. Вот почему в римских домах, на улицах и площадях вместо латыни и греческого языка чаще звучат речи чужестранцев.

«Как знаться с такими людьми, найти общий язык? — размышлял Аврелиан. — Великий Рим дряхлеет, разваливается на части, привлекательные для варваров и своих сепаратистов… Если не остановить, грядут ужасные времена… А чтобы этого не случилось, Риму нужна сильная рука…»

Аврелиан распорядился нести себя к подножию Капитолийского холма, на вершине которого находилось святилище Юпитера.

В ГОСТЯХ У ЮПИТЕРА

Решение посетить храм Юпитера созрело у Аврелиана в тот день, когда курьер из Рима добрался в Галлию с сообщением, что ему необходимо явиться в Сенат. После угощения посыльный разговорился, намекнул, что полководца ждёт назначение командующим римской армией. По столь важному событию Аврелиан надумал посоветоваться с верховным богом римского пантеона.

Для официального Рима Юпитер олицетворял высшую власть над небесной стихией. Это он создал всё живое и неживое на земле и распоряжался судьбами богов и людей. Бог по желанию даровал дождь или насылал засуху, после чего следовали урожайные годы или голод, мор.

Во все времена существования Рима, будь то Республика или Империя, у храма на Капитолии завершались шествия полководцев-триумфаторов. Виновник торжества, остановив у подножия холма праздничную колесницу, поднимался по каменной лестнице к храму, где оставлял триумфальные атрибуты и возвращался к народу уже как обычный римлянин. В качестве даров Юпитеру за победу над врагами Рима триумфатор оставлял храму десятую часть военной добычи.

Высокопоставленные государственные деятели, избранные римским народом, обязательно посещали храм, чтобы именем бога дать клятву честного служения Отечеству. Клятвопреступника ожидала не только кара бога: виновного сбрасывали с Тарпейской скалы на камни здесь же, на Капитолии. Проклятие преследовало все последующие поколения в семье нарушителя священной клятвы. Отсюда появилась пословица: «От Капитолия до Тарпейской скалы — всего шаг», то есть любой римлянин обязан думать не о своём личном, а о государстве и римском народе.

Первым, кто задумал построить храм, посвящённый Юпитеру, был царь Ромул, основатель города Рима и Римского государства. Произошло это после разгрома римлян сабинянами. Ромул просил бога даровать римлянам победу, а когда это свершилось, на том месте, где он давал клятву, устроил святилище его имени. Храм в скромном виде появился через двести лет при пятом царе Тарквинии Приске. Но во время земляных работ обнаружили… большую голову человека, отделённую от туловища. Люди испугались и с криками: «Капит Оли! Капит Оли!» («Голова Оли! Голова Оли!»), убежали. Жрецы разъяснили, что в древности на холме обитал людоед Оли, великан. Вот люди и подумали, что нашли голову Оли. Чтобы не искать нового места для строительства, жрецы нашли разумное объяснение: «Большой Оли подал знак: храм Юпитера будет большим и главным среди других храмов». Работы возобновились, и с этого времени за холмом закрепилось название Капитолийский, а храм получил имя Юпитера Капитолийского, или Капитолий.

Храм часто подвергался ударам молний — возможно, оттого что возвели его на месте разорённого римлянами древнего святилища сабинян. Он неоднократно разрушался, частично или почти полностью. Его отстраивали, а он вновь подвергался разрушениям. При Нероне он почти полностью сгорел и в таком состоянии простоял двадцать лет. Император Домициан восстановил храм: не жалея средств, велел возвести новую колоннаду из ценного пентеликийского мрамора, белого с золотистыми искрами, мерцающими на солнце.

***

Преодолев довольно крутые ступени каменной лестницы, ведущей к святилищу Юпитера, Аврелиан поднял голову и глянул в небо. Оно оказалось затянутым грязносерыми облаками, будто грубошерстным походным одеялом. В тот же миг в «одеяле» образовалась прореха, сквозь которую глянуло солнце, и на землю пролился поток света. «Неужели посланцы бога приветствуют меня?» Аврелиан наблюдал, как солнечный луч от его ног пробежался по выложенной камнями дорожке, остановился на колоннаде и следом оказался на кровле, щедро позолотив бронзовую черепицу…

Паломников, посетивших территорию святилища, сегодня наблюдалось немного, хотя в иные дни, по праздникам и в иды, римляне приходят сюда толпами. Аврелиан угадал главный вход в святилище, обозначенный двумя огромными каменными глыбами. Напротив входа он увидел небольшую группу людей, судя по белой одежде, это были служители культа. Один выглядел старше остальных: преклонных лет, деревянная шапочка с палочкой, торчащей на макушке, указывала на высокий жреческий статус фламина. Он внимательно поглядывал на Аврелиана, а когда тот приблизился, приветственно поднял правую руку и произнёс:

— Аве, император! Юпитер приветствует Цезаря Аврелиана!

Вблизи можно было хорошо рассмотреть жреца: бледное морщинистое лицо, иссохшаяся кожа на руках и шее показывали изнурительное служение богу.

Военачальник сильно удивился:

— Ты ошибся, уважаемый! Я не император и не Цезарь!

— Я говорю то, что мне поручил наш бог. А он знает своих любимцев, Аврелиан! — спокойно отреагировал старец.

Из-под редких седых бровей доброжелательно смотрели живые глаза. Не верить словам фламина, главному жрецу храма Юпитера, не осмеливался ещё ни один римлянин. Ведь он разговаривал со смертными именем бога, мог даже простить осужденного императором на смерть…

Фламин, сохраняя приподнятый тон в словах, продолжал:

— Ты вошёл в пределы жилища бога. Сегодня ты его гость, Аврелиан.

Он повернулся к храму и с торжеством произнёс:

— Ты нуждаешься в поддержке бога. Бог ждёт тебя.

Развернулся и неторопливо зашагал к храму. Аврелиан в сопровождении остальных жрецов послушно проследовал за ним.

У цокольного основания храма, стилобата, фламин остановился.

— Богу нужно воздать почести, — сказал он.

Откуда-то со стороны возникли ещё несколько жрецов. Судя по всему, они принесли культовый инвентарь: серебряный ларец, такую же курительницу для благовоний, амфору с вином и жертвенную чашу-патеру из серебра.

Все прошли в наос — центральную часть храма, где находился мраморный жертвенник, увешенный гирляндами ярких благоухающих цветов. Аврелиан хорошо рассмотрел на жертвеннике рельефные изображения деяний Юпитера.

Фламин взял из ларца щепотку ладана, бросил на жаровню с тлеющими поленьями белого кипариса, священного дерева олимпийских богов. Воздух наполнился терпким ароматом… Заструился дым тонкими струйками…

Жрец с удовлетворением отметил:

— Твоё пребывание в храме одобряется богом. Мне поручено показать тебе дорогу к богу.

Он показал на ближайшую к ним колоннаду, за которой виднелась стена.

— Там находится священная триада — три изображения богов. Одно принадлежит Юпитеру, другое — супруге Юноне, третье — их дочери, мудрой Минерве. Среди невидимых только умом постигаемых богов царствуют Юпитер и Юнона, а среди видимых — Солнце и Луна.

Солнце отмеряет год, а Луна — месяцы. Солнце и есть Юпитер в его вещественном облике, так же как Луна — Юнона, она же — Луцина, что означает «светлая» или «светящаяся». Но Юпитер — главный бог. Вот почему его жилище находится в центре храма, оно самое лучшее.

Фламин подвёл Аврелиана к массивной бронзовой двери с золотыми рельефами, устроенной посреди стены.

— Сюда войдёшь и увидишь бога. Спрашивай и бог услышит. Спрашивай и узнаешь слово бога.

Аврелиан покрыл голову куском своей тоги как знак обращения к небесным богам и взялся за дверную ручку из литой бронзы.

За дверью оказалось небольшое помещение правильной прямоугольной формы, без окон, отчего глаза Аврелиана некоторое время привыкали к полусумраку. Сверху вдруг пролился свет, словно кто-то невидимый открыл невидимое же окно. Аврелиан увидел перед собой статую…

Юпитер восседал на троне, поднятом на пьедестал. Увенчанная венком из золотых оливовых листьев голова будто бы подпирала потолок. Аврелиан представил, что, если статуя надумает встать, помешает потолок. Но бог пока не собирался вставать, тем более уходить из своей комнаты. Он мирно сидел на троне, на вытянутой ладони правой руки уверенно держал фигурку богини Ники, символ победы. Другой рукой сжимал символ власти над богами и людьми — скипетр с орлом в навершии. Золотое покрывало с изображениями животных и цветов складками ниспадало к ногам.

Гость Юпитера, человек военный, неожиданно оробел перед его величием. Он готовился к встрече, желал глянуть на священное изображение, но, оказавшись перед ним, вдруг представил его живым… Могучая грудь, широкие плечи, уверенно сидит на троне… Широкий высокий лоб и спокойный, уверенный в себе взгляд, устремлённый вдаль…

Собравшись с духом, Аврелиан произнёс обдуманные слова:

— О, всемогущий Юпитер, взгляд обрати ко мне! Я простираю руки к Небесам, призываю внять моим мольбам — склонись к моим заботам. Рим рушится, и мне говорят: бери власть. А я справлюсь без твоей помощи? Я могу надеяться, Отец наш? Если услышал, дай мне знак!

Внезапно в чашах, установленных вдоль стен и наполненных тёмной ароматной жидкостью, разом вспыхнули огни… Из высоких серебряных сосудов воскурились благовония… Аврелиан задумался: это был ответ бога?

Он вдруг вспомнил о том, что его мать исполняла обязанности жрицы-пророчицы в таком же храме Юпитера, но в Иллирии. И с этим были связаны знамения. Когдаон родился, стояла зима, но во дворе дома неожиданно зазеленел куст с золотистыми цветами, пахнувшими ладаном. Однажды, когда малыш спал, мать увидела рядом змею; змея не уползла и дальше вела себя так, будто кто-то поручил ей охранять дитя. Поскольку Юпитер имел при себе любимых существ, в том числе змею, мать догадалась, по какой причине божественная змея оказалась здесь. Гостью видели рядом с ребёнком несколько раз, никто не посмел убить или прогнать её. А маленький Аврелиан настолько привык к присутствию змеи, что трогал руками и совсем не боялся, относился к ней, словно к домашнему существу. Но когда Аврелиану исполнилось семь лет, змея исчезла. Видимо, её ожидали в других домах, где рождались любимцы богов…

И было ещё одно событие, подтверждавшее, что Юпитеру небезразличен сын жрицы. Однажды, когда мать запеленала малыша, вынесла его во двор и положила на стол, с небес спустился огромный орёл — ещё один слуга бога. Сильная хищная птица схватила ребёнка и унесла ввысь. Не причиняя вреда, пролетела к городской площади и положила на алтарь Юпитера. Главный жрец сообщил матери, что бог полюбил её сына и подарит ему великолепную судьбу. И было ещё известно пророчество матери Аврелиана, что станет он полководцем, великим — как Юлий Цезарь.

На военной службе Аврелиан сам наблюдал знамения, предвещавшие огромную власть. Одно из них проявилось в правление Клавдия, отправившего полководца на переговоры в Персию. Аврелиан блестяще справился с поручением императора и при этом общением своим, знанием дела настолько понравился царю персов, что получил от него в дар золотую чашу с изображением бога-солнца, какую обычно один правитель преподносит другому правителю. Возвратившись из Персии, Аврелиан передал дары Клавдию, тем самым подтвердив преданность власти и равнодушие к подаркам.

***

Сколько времени прошло с того момента, как он вошёл в комнату бога, Аврелиан не знал. Не был он уверен и в том, что помнит, какие слова произносил перед священной статуей. От одуряющих дурманящих благовоний, горевших в лампадах перед изображением бога, кружилась голова. Оставаться в жилище бога не имело смысла…

Фламин встретил доброй улыбкой.

— Прежде чем покинешь святилище, узнаешь слово бога.

Послышались тихие звуки флейты, но музыкантов не было видно. Появился служитель с посохом в руке и в трабее — белом плаще с пурпурными полосами. Это был авгур — гадатель, наблюдающий за поведением священных птиц. Помощник вынес две клетки с курами, поставил на пол, дверцами на юг; рассыпал на пол пшеницу. Авгур произнёс молитвы и обозначил концом посоха на полу большой квадрат. Открыли клетку. Священные птицы, суматошно размахивая крыльями, повыскакивали наружу и с жадностью принялись клевать зерно… Успокоились, когда доели до последнего зёрнышка и позволили водворить себя назад в клетки.

Авгур одобрительно закивал головой, а фламин, воздев руки, провозгласил:

— Вот ответ, Аврелиан: Бог видит тебя Цезарем для Рима!

Аврелиан промолчал, а фламин показал рукой на деревья, стоявшие группой поодаль от храма.

— Пойдём к ним, Аврелиан. В тени священных дубов ты можешь поразмыслить над тем, что увидел здесь и услышал.

Они остановились у мраморной скамьи, устроенной рядом с деревом с толстым заскорузлым стволом и длинными ветвями, застилающими полнеба. Сели по краям скамьи напротив друг друга. Судя по лицу фламина, он цока не отпускал гостя.

— Что нужно было тебе узнать, ты знаешь, Аврелиана, — повёл он разговор. — Бог выбрал тебя, а теперь выбор за тобой. Не обмани чаяний бога.

Взгляд старца неожиданно стал колким, голос строгим, не терпящим возражений:

— Бог поручил мне предупредить тебя, что в небесах происходит странное движение планет. Это повлечёт за собой изменение жизни римлян. Рим всегда походил на умело построенный прекрасный корабль, надежно сбитый изнутри, искусно украшенный снаружи, с послушным кормилом и крепкими канатами, великолепными парусами и высокою мачтою. Но сегодня кораблём никто не управляет! Если не найдётся сильный человек, способный справиться с кормилом, что может случиться? — Жрец загадочно посмотрел на собеседника. — Тогда им правит буря! Тогда корабль со всем замечательным снаряжением, товарами, командой и пассажирами поглотит пучина, или он с легкостью разобьется о скалы.

Голос фламина стал требовательным:

— Именем нашего бога, я буду откровенным. Чтобы с Империей не произошла катастрофа, как с тем кораблём, бери немедленно власть! Восстанови порядок, ибо не будет порядка ни в доме, ни в государстве, если римский народ не ощутит на себе сильную власть.

Аврелиан упрямо замотал головой.

— Какой из меня властитель Рима? Я знаю, как добиться дисциплины и порядка в армии, научу любого воина бесстрашно сражаться с врагом и побеждать: Но я не обучен знаниям, как властвовать над мирными людьми.

— Большой науки тебе не потребуется, Цезарь! Ты известный полководец. Тебя уважают в армии, а с такой армией ты заставишь уважать себя всех римлян. Ты подчинишь Рим своей воле, и тогда римляне покорятся тебе по велению рассудка и будут сами содействовать тебе в сохранении власти и единодушно помогать в укреплении твоего владычества. Когда поднимается буря на море и бушуют волны, никто из гребцов не посмеет гневаться на кормчего за то, что он строг с ними в это время, требуя исполнения команд. Ведь в такой обстановке малейшая погрешность их действий может погубить корабль и всех, кто есть на нем. Так действуй по отношению ко всем!

Аврелиан почувствовал, что слова жреца ему нравятся, не стал возражать, пока он говорил:

— Глупо желать для себя покоряться дурному управлению другого человека, когда можно самому хорошо управлять. Ни один умный человек не должен отказываться от власти, потому что негоже уступать свое место дурным людям. Человек, способный управлять людьми, не имеет морального права отказаться от обязанности помочь тем, кто нуждается в нём.

Аврелиан вспомнил, что его ждут сенаторы… Он встал и поспешил из святилища.

ЖИВОЕ СЕРДЦЕ ГОРОДА

Рим невозможно представить без Форума — площади, куда с отдалённых границ Империи стекаются послания из провинций наместников императора и чужеземных правителей, доклады военачальников и сообщения о налоговых сборах и контрибуциях с подвластных Риму народов. Все новости обсуждаются в императорской администрации и в Сенате, чтобы разрешить постоянно возникающие проблемы, часть которых становятся достоянием гласности. С этой целью глашатаи извещают на Форуме гражданам о важных решениях власти, а кто не успел услышать их, обязательно прочитает на выбеленных досках, афисах, вывешиваемых властями на общественных зданиях.

На известной всему миру площади всегда достаточно праздных людей, проводящих день с утра до вечера в сплетнях и злословии. Они уж точно знают, кто с кем и за что судится и по какой причине разводятся, и сколько кто кому должен, и какому тайному пороку предается тот или иной римлянин, и какие суммы один известный человек тратит на любовницу… Если случается умирать богачу, к тому же бездетному, завсегдатаи Форума знают, кому достанутся его имущество и деньги. А если скромный в доходах римлянин устраивает вдруг роскошный пир, на Форуме только и разговоров, откуда он взял деньги, чтобы вовремя донести на него властям. Но сплетники остерегаются обсуждать римлян, приближённых к императору, их сдерживает страх перед всюду сторожившими его доносчиками.

Отцы приводят на Форум сыновей, впервые надевших белую тогу мужчины. В присутствии родственников муниципальный служащий вносит имена сыновей в сословный список римских граждан, дающих права участия в общественной и политической жизни Рима. Римляне ухитряются приходить на Форум каждый день, чтобы узнать о приговорах судов или присутствовать на самом громком процессе. Если повезёт, услышать с ростр речи политиков.

Ростра — самое почетное и заметное место на Форуме, трибуна для выступлений ораторов перед гражданами. Она представляет собой платформу из каменных блоков с носами вражеских кораблей, захваченных римлянами в морских сражениях. Не было высшей награды для императора, военачальника или государственного деятеля, чем появиться на рострах. Или надеяться, что после его смерти на рострах выставят на обозрение личную восковую статую, которую сожгут на погребальном костре. Отсюда Марк Антоний, военачальник и триумвир, произнёс погребальную речь над телом убитого заговорщиками диктатора Гая Юлия Цезаря. К рострам тот же Марк Антоний, став диктатором, велел прибить отрубленную по его приказу голову Цицерона, своего политического оппонента…

Начиная с правления Августа, и при последующих императорах народное волеизъявление на Форуме постепенно теряло значимость. Оставался Сенат, где его члены на заседаниях продолжали безудержно говорить и спорить за тот или иной проект закона или назначение кандидата на важный государственный пост. Но окончательное решение принималось императором, по воле которого назначались или отстранялись сами сенаторы. Сенат сохранил за собой, правда, одну важную привилегию, независимую от власти правителя Рима — сенаторы имели право после смерти императора или иного выдающегося государственного лица обожествить его, устроив особо торжественное погребение за счёт казны. Или, наоборот, если заслужил, предать проклятию его имя и даже память о нём во всех поколениях. Как правило, по этой причине при жизни императоры остерегались окончательно ссориться с сенаторами, оставив ещё одну привилегию — согласиться или отказать императору на триумфальное шествие по улицам Рима. А ещё сенаторы выступали в судебных заседаниях по большим государственным преступлениям в качестве судей, что вместе с теми привилегиями придавало значимость Сенату как коллегиальному органу власти.

***

Кирпичное здание Сената, или Курия, носившее имя убитого в этом здании Юлия Цезаря, выглядело не столь помпезно, как здания по соседству: стены без привычных архитектурных излишеств, три окна, а главный вход — дверь из дубовых досок. Внутри высокие потолки, подпёртые мощными дубовыми балками, чёрнобелый мраморный пол «в клетку», стены с живописными изображениями памятных для римлян сражений, в неглубоких нишах — статуи полководцев, «радетелей Рима».

В дни заседаний в Сенате граждане на Форуме сильно возбуждаются — интересно знать, по какой причине съезжаются «радетели Рима» и что из этого выйдет. Прохожие подходят к Курии, с любопытством рассматривают сенаторов, прибывающих на очередное заседание. Их узнавали по богатым лектикам, паланкинам и креслам, переносимым рабами, разодетыми в вызывающе яркую одежду, в основном красную. Сенаторов узнавали по богатым тогам с широкой пурпурной полосой; на ногах особые короткие сапогами с золотой буквой «С» — centum — «сто», первоначальная в истории Рима численность членов Сената. У входа в здание сенаторов радостно приветствовали или громко бранили, остерегаясь получить по голове палкой от телохранителей.

Сенаторы — самые уважаемые в Риме люди, и оттого даже в обычные дни не передвигаются по городу в одиночестве. Их всегда сопровождает толпа из прислуги и помощников, секретарей-вольноотпущенников и зависимых от подачек малоимущие граждане — клиенты. А когда назначаются заседания, перед зданием становилось непривычно тесно и шумно. Сопровождающие их люди ссорятся между собой и «чужаками» за право находиться ближе к хозяину; вспыхивают стычки и драки. И чем многочисленнее окружение у сенатора, тем большим уважением он пользовался у граждан…

У дверей Курии сенаторы высаживались из своих средств передвижения и с надменными лицами и невидящими взглядами проходили вовнутрь.

Внутреннее оформление Курии располагало к продуктивной деятельности участников. Вместительный зал с галереей на колоннах, куда в особых случаях допускались обычные граждане, чтобы свидетельствовать о происходящем здесь демократическом процессе. От центра зала вверх расходились ярусы с мраморными скамьями, покрытыми шелковыми тканями, шкурами и подушками. У задней стены на возвышении алтарь со статуей Виктории, куца перед заседанием по очереди подходили сенаторы, бросали в чашу алтаря кусочки ладана и наблюдали за дымками, устремлёнными к богам… На стене за алтарём видны каменные рельефы с изображением деяний Траяна и свиньи, овцы и быка — символами жертвоприношений.

В центре зала массивное курульное кресло, накрытое пурпурной тканью — место императора. Пока пустующее. При Республике здесь стояли два кресла — для двух консулов, обладавших равной властью с правом вето на решение друг друга.

***

Связанная с прибытием и размещением сенаторов суета улеглась. Председатель заседания, старейший Гай Протекций, произнёс традиционную фразу:

— Мы начинаем по воле Юпитера, покровителя Рима, и ради блага, счастья, успеха и удачи римского народа!

Строго оглядев амфитеатр и убедившись, что разговоры стихли, напомнил о регламенте. Для желающих выступить устанавливалась очерёдность в полном соответствии с государственными должностями, которые они занимали до сенаторства. Кто уже высказался, не имел права реагировать на слова следующих за ним ораторов, но на вопросы председателя отвечать был обязан. Если кто желал изложить своё мнение, обращался к председателю: «Спроси меня!» — хотя призыв не означал, что сенатор получит разрешение.

Трибуна в Курии отсутствовала. Каждый говорил с места, сидя или стоя; не возбранялось зачитать домашнюю заготовку речи. При обсуждении острой политической или экономической темы противники возмущались. Доходило до оскорблений и угроз, и тогда председатель призывал к порядку. Нередко нарушителей регламента ради спокойствия отправляли в сопровождении гвардейцев под домашний арест или в тюрьму, где они содержались до судебного разбирательства.

В сегодняшней повестке — положение дел в Иудее. Тема сложная, поскольку с тех пор, как в этой римской провинции объявились последователи Иисуса, официальный Рим не выработал стратегию отношений. Протекций напомнил сенаторам, что для римлян трудности начались сразу после покорения Иудеи, а проблемы начались после того, как Адриан занялся переселением римских колонистов в Палестину. Население воспротивилось. Следующим шагом стало намерение построить храм Юпитера на святом для иудеев месте — у Стены Плача, на фундаменте разрушенного римлянами храма Яхве. В тот год разразилось восстание под началом Шимона Бар-Косбы. При подавлении погибли более полумиллиона иудеев.

— Отцы-сенаторы, — взывал Протекций, — конфликту более двухсот лет, и неизвестно, чем завершится противостояние.

За Протенцием выступал консуляр Тит Луций, говорил уверенно, со знанием дела:

— Главная беда для Рима не от чужеродной для нас религии последователей Иисуса, а в том, что они не желают признавать власть императора и многобожие. Они нам говорят с бесстрашием: «Мы не будем поклоняться римскому императору как божеству и не будем поклоняться идолам римлян, ибо поклоняться должно только Единому Богу». Вера в Сына Божия есть полная противоположность римской религии. Вот что разрушает прежние представления о возможности существования государства, объединяющего народы мира под властью римского императора. Только за это мы будем преследовать христиан.

Луций доказывал правоту вескими выводами:

— В этом мы видим благо! А христиане видят высшее благо в смирении, в самоуничижении и в презрении к делам человеческим. Скажите, отцы-сенаторы, разве с таким почитанием богов можно было выстроить могущество римской державы? Когда римляне совершают мужественные деяния, употребляют силу и храбрость, христиане предлагают через молитвы войти в состояние, дающее способность всё терпеть. Такая ли нужна религия?

С таким же осуждением выступали другие сенаторы:

— Что будет с Римом, если римляне, желая попасть в рай, будут помышлять о том, как бы стерпеть побои, а не о том, что нужно отомстить врагу?

— Мы за религию, которую передали нам предки! Только такой образ жизни даст римлянам мир, которым они смогут распоряжаться как угодно.

В каждом выступлении страсти не убавлялись. В результате появилось предложение запретить ритуалы христиан, как способствующие всяческому разврату и кровосмесительству. Неожиданно попросил слова молодой сенатор Руф Лициний.

— Вы знаете, уважаемые сенаторы, что я недавно вернулся из Иерусалима, где несколько лет вблизи наблюдал «правильных» иудеев и «неправильных» христиан. Могу сказать, что христиане не похожи на тех, о ком сейчас шла речь. Да они воспевают гимны Христу как Богу, но в их молитвах нет призывов к совершению преступлений. Я слышал от них, что воровать, прелюбодействовать и лжесвидетельствовать — это ужасно. А после молитвенных собраний они совместно вкушают обычную пищу, после чего мирно расходятся по жилищам.

С разных сторон зала послышались возмущённые крики:

— Лициний, тебя не окрестили в их веру?

— В Иерусалиме ему подсунули молоденькую девчонку из христиан. Вот он и причастился!

— Позор гражданину Рима!

Лициний пожал плечами, замолчал и сел на место. Но окрики сыпались на него долго, пока не вмешался председатель:

— Отцы-сенаторы! Как нам стало понятно, ересью успели заразиться не только иудеи. Поэтому предлагаю принять закон очищения веры — либелос, который позволит требовать от каждого римлянина подтверждения в принадлежности к истинной вере. Для этого в каждом храме на алтаре нужно принести жертву римскому богу, проклиная Христа. Кто откажется, тому запретить жениться на римлянке, а также покупать, продавать, совершать любые гражданские сделки. Проголосовав за этот закон, мы вносим ясность в отношениях с теми, кто называет себя римлянином, но исповедует христианство. Тем самым определимся, кто будет Риму друг, а кто — враг.

Председатель призвал сенаторов к голосованию. Кто за предложение закона, становился рядом с Протенцием, остальные — по другую сторону. Несколько сенаторов замешкались, не осмеливаясь принять ту или иную позицию. Всё по причине того, что сами уже давно приняли тайную веру в Иисуса Христа, или же в том уличались ближайшие родственники. А кто ещё сомневался в необходимости репрессивных мер, остался на месте.

Для принятия законопроекта требовалось согласия не менее двух третей от числа сенаторов. Пока такой результат не складывался…

Снаружи послышался шум; двери распахнулись, и в освещённом с улицы проёме появился военачальник в длинном, до колен, плаще, лацерне, из затканной золотом и серебром ткани, как у императора.

Председатель, узнав Аврелиана, громко произнёс:

— Отцы-сенаторы, отложим голосование на другое заседание. У нас есть ещё вопрос большой важности.

Я ПРИНЯЛ ВЛАСТЬ

При появлении знаменитого военачальника в парадном облачении сенаторы заметно оживились. От этого в зале поднялся глухой шум, схожий с шелестом листвы, сгоняемой с осенних деревьев неожиданным порывом ветра. Обычно так встречают человека, имя которого у всех на слуху, но единого мнения о нём ещё не выработалось. Одни видели в нём знатного полководца, другие — угрозу для вольницы, нового диктатора. Но все сейчас повернулись к нему с тайной надеждой определить — можно ли ему доверить власть над собой и Римом…

Указав военачальнику место на скамье напротив, председатель объяснил сенаторам цель его приглашения на заседание:

— Отцы-сенаторы! Посмотрите на Ульпия Кринита Аврелиана, известного полководца, победителя врагов Рима и любимца армии.

Протекций повернулся к нему:

— Рим благодарит тебя, Аврелиан, за победу над германскими племенами. Благодаря твоим подвигам во главе римской армии казна заметно пополнилась. Мы богаты славой и всем тем, от чего возрастает счастье римского народа. Ты заслуживаешь самые почётные воинские награды: венки с золотыми оливковыми листьями и красную тунику, расшитую пальмовыми ветвями, проконсульский плащ и парадную подпанцирную одежду, а ещё украшенное слоновой костью отдельное кресло в Сенате.

Сенаторы рукоплесканиями поддержали его речь. Послышались восклицания:

— Браво, Аврелиан!

— Браво, Спаситель Рима!

Председатель широко распахнул руки, словно обнимал всех участников, и торжественно провозгласил:

— Я призываю вас, отцы-сенаторы, чтобы сегодня вы наделили Ульпия Кринита Аврелиана обязанностями верховного командующего армией и полномочиями консула, а также жезлом и фасциями с топориками — всё, что по закону может получить римский полководец от Сената.

Раздался шквал аплодисментов. Аврелиан поднялся и, обращаясь в зал, твёрдо произнёс:

— Уважаемый Гай Протекций, уважаемые отцы-сенаторы! Да, я побеждал врагов Рима, терпеливо переносил ранения, утомлял и своих коней, и своих подчиненных — но всё делал не для того, чтобы получить награды, а просто слушался своей совести. Пусть боги сделают так, чтобы и Сенат судил обо мне таким же образом. Поэтому приношу благодарность за оценку моего воинского долга, но я надеюсь, что на должность консула вы подберёте более достойного человека, под началом которого я буду также по совести служить Отечеству.

Аврелиан вернулся на скамью. Наступило молчание. Сенаторы не ожидали отказа. Председатель растерянно огляделся и заметил поднятую руку убелённого сединами Авла Пуллия, в недавнем прошлом командира конницы в Италии. Сенатор решительно заявил:

— Сказанному Аврелианом удивляться не приходится. При достославном императоре Галлиене мы служили в одном войске. Также я наслышан о его скромности при несомненной отваге и полководческой славе. Разве можно забыть, как совсем недавно командующий легионами в Италии Квинтилл примерил на себя императорскую власть, не спросив разрешения у Сената? А когда Квинтилл узнал, что войско его покинуло и ушло к Аврелиану, узурпатор перерезал себе вены. И вот я спрашиваю вас, отцы-сенаторы: как тогда поступил Аврелиан?

Пуллий оглядел зал и торжествующе провозгласил:

— В тот день армия вознесла Аврелиана на императорский престол. А он отказался, убеждая воинов, что это незаконно. Тем поступком он совершенно очистил себя от всего того, что было преступным, от всего того, что порождено нечистой совестью или пагубными ухищрениями, наконец — от всяких интриг. И после совершил много славных подвигов. Легионеры видели его в бою, поэтому пели о нём: «Столько вина нам не выпить, сколько крови пролил он». Я слышал, что в сражении с сарматами, совершившими набег на римское поселение, он убил собственной рукой сорок восемь врагов, а за остальное время — до полутысячи. И много врагов взял в плен и сделал рабами для римлян. Если вы хотите увидеть народного героя — он перед вами, сенаторы! И нам будет оказана большая честь, если Аврелиан согласится взять на себя консульскую власть.

Председатель решил завершить обсуждение, не поскупившись похвалой:

— Я тоже не устаю восхищаться доблестью Аврелиана, который действительно ни о чём другом не помышляет, как только честно служить римскому народу и Отечеству. Действительно, разве он славен не во всех отношениях? Разве нельзя сравнить его с Корнелием Сципионом — победителем карфагенянина Ганнибала? Он — освободитель Иллирика, он — восстановитель Галлий, он — во всем великий пример знатного полководца. Я не могу ничего прибавить о таком муже. Ему и мы, и всё государство, по единодушному признанию всего войска, обязаны столь многим, что едва ли можно найти достойные его или слишком большие награды. Мы ждём твоего окончательного слова, Ульпий Кринит Аврелиан.

Военачальник поднялся с места. Голос выдавал полную решимость:

— Я приму почётное для меня предложение, когда добьюсь дисциплины во всех легионах и полного подчинения власти императора. Я добьюсь, чтобы оружие всех моих воинов было вычищено, железные острия отточены, а обувь и одежда новая, прочная. Пусть каждый чистит своего коня и вьючную лошадь, пусть не продаёт фуража животных, а за мулом, приписанным к центурии, пусть ходят все сообща. Пусть мои воины живут не за счёт того, что отберут у своего же населения, а за счёт добычи, отнятой у врага. И пусть никто не крадёт чужого цыпленка, пусть никто не трогает овцы, пусть никто не уносит винограда, пусть никто не топчет жатвы, пусть никто не вымогает масла, соли, дров. Пусть всякий довольствуется своим пайком. Пусть мои воины пользуются бесплатным лечением у врачей, ничего не дают жрецам-гаруспикам, этим проходимцам, обманщикам, на постое ведут себя скромно и пусть жалованье своё не тратят в трактире. А кто будет заводить ссоры, тот должен быть бит.

Аврелиан поднял правую руку, призывая сенаторов к вниманию.

— Надеюсь, вы со мной согласитесь, что одним моим назначением не обойтись. Нужно время и наши совместные действия. Лучше будет, если я возвращусь к войску, чтобы продолжить начатое дело. Время не терпит — германцы устремлены на римские земли, сарматы грабят Причерноморье, а готы уже в Эгеиде. Они разграбили Афины, Аргос, Спарту, Коринф, Фивы. Со стороны Македонии, Греции, Родоса и Кипра надвигаются враждебные Риму племена. Но я обещаю вам, что своё назначение я с вами отмечу в Риме, как только все варвары будут разгромлены.

***

Через полгода в Сенате зачитали письмо из Галлии от Аврелиана:

«Император Домиций Аврелиан Луций Кринит — Сенату.

По божественному знаку свыше, указывающему путь к процветанию Отечества, я беру власть над Римом и римским народом».

Глава пятая ВЫБОР СДЕЛАН

НЕУСТРАШИМАЯ

После принятия решения занять царский престол все дни и месяцы Зенобия ощущала реальную угрозу в отношении себя и сына Вабааллата. Гал-лиен не простит такой шаг. Римские императоры и прежде не оставляли безнаказанными подобные вызовы не только от врагов или сателлитов, но даже от союзников, кем до последнего времени доводилось быть Пальмирскому царству. А если случалось, «виновник» непременно появлялся в Риме с униженными объяснениями, подкрепляя доводы ценными дарами… Зенобия имела в виду и такой шаг.

Понимая её сомнения, Лонгин советовал остерегаться:

— В Риме тебя ждут, непременно. Но с твоей стороны будет верхом неразумия играть с огнём. В данном случае огонь смертельный, это ненависть Галлиена к твоему супругу, а теперь к тебе. Он полон зависти и страха потерять свой престол. Император слишком мстителен, чтобы простить неповиновение. И дары твои, сколь бесценными ни будут, не помогут по простой причине — Галлиен не человек, а продырявленная бочка: сколько в неё ни вливай — бочка всё так же пуста.

Слова советника не убедили Зенобию.

— Однажды ты мне сказал, что рыбаки терпят морские брызги, чтобы поймать себе улов, даже мелкую рыбёшку. Почему мне не стерпеть его гнев, чтобы удержать в руках свою уже пойманную большую рыбу?

Лонгин осуждающе покачал головой.

— Кто видел Галлиена вблизи, рассказывал, что шея у него короткая, как у волка. Ещё Аристотель заметил связь характера человека с повадками животных. То, о чём я говорю, свидетельствует о коварстве Галлиена. К этому стоит добавить свисающие у него под глазами мешки и розовые щёки, угадывающие в нём неисправимого пьяницу. А непомерная волосатость и плоский нос говорят о похотливости, как у петуха. Вот и подумай, царица, нужно ли тебе довериться императору со столь порочными чертами?

Зенобия недовольно пожала плечами; серебряные подвески на ушах мелодично отозвались.

— Тогда, как быть?

— Принимать решение — дело правителя. Я же могу только советовать. Мой совет: остерегайся Рима, но не устрашись. Мне довелось на Играх в Олимпии наблюдать кулачного бойца, на победу которого никто не ставил. А он не уступал сильному противнику потому, что всё время опережал его удары. Наука любого боя учит — того, кто презирает трудности и храбро принимает вызов, одолеть невозможно. Если ты в самом начале испугаешься, отшатнешься и отступишь, навсегда потеряешь веру в себя. И тогда сила и могущество Рима покажутся тебе непреодолимыми и грозными, после чего на тебя обрушатся сильнейшие удары, и не только от римлян.

Лонгин замолчал, подбирая приемлемые слова, затем решительно продолжил:

— Тебе следовало бы действовать по-иному. Например, как человек поступает с огнём: схватится с ним смело — успеешь погасить до большого пожара, а если с опаской присматриваться и ни на что не решаться — можно сильно обжечься и больших бед дождаться. Так подчас обжигаются дети, когда, играя, пытаются с пугливостью погасить пламя.

Лонгин оставил царицу в глубоких размышлениях, не уверенный, что она последует его советам. На следующий день Зенобия надумала, как поступить. Поручила служанке найти Лонгина, а когда он явился, приказала:

— Готовь письмо Галлиену. Пиши, что Пальмира остаётся союзником Рима и пальмирцы вместе с царём, как прежде, почитают власть римского императора. Но поскольку в Сирии существуют те же традиции, какие приняты у римлян, народ возвёл на престол законного сына и наследника Одената. До совершеннолетия Вабааллата управление царством доверено его матери, царице Зенобии.

Советник с удовлетворением выслушал, поклонился и вышел. Добравшись до своего рабочего места во дворце, старательно выписывал текст «кровью дракона», киноварью, на пергаменте. Пергамент по такому случаю особый, из кожи козленка, очищенной, выскобленной, натертой до гладкости и отполированной мелом. При этом помнил наставления царицы:

— Найди для Галлиена слова, которые не дадут ему повода сомневаться в моих намерениях и прежнем добром отношении к Риму. Пусть он не разуверится в том, что Пальмира не изменит договорам о дружбе с Римом.

***

Император Галлиен удивил придворное окружение тем, что после прочтения в Сенате послания царицы Пальмиры больше не захотел ничего плохого слушать о Зенобии. Оставалось непонятным, осознавал ли он опасность её дерзости или был погружён в другие важные дела. Однако вскоре прислал гонца с поручением царице.

Оказалось, что соседняя с Пальмирой провинция взбунтовалась, недовольная поборами римской администрации. Галлиену недосуг заниматься «мелочами», поэтому просил «навести порядок» царицу Зенобию. Она охотно откликнулась, но попросила императора прислать в качестве помощи вооружение и тысячу легионеров. Ещё попросила отпускать в Пальмиру ветеранов, отслуживших срок в римской армии. Она писала императору:

«…Юноши из сирийских семей с большим желанием будут учиться военному делу ради служения римским императорам».

Галлиен не смог отказать подобным просьбам, после чего Зенобия, возглавив карательную экспедицию, справилась с поручением. В ответ из Сената пришло благодарственное письмо, где предлагалось передать в римскую казну военную добычу вместе с налогами и контрибуцией, взысканными с «примирённой» провинции. Царица затеяла длительную переписку с Римом, объясняя, что деньги и ценности ушли на жалованье войску.

И опять у Галлиена не возникло беспокойства. Он не обращал внимания на действия Зенобии, позволяя безнаказанно продолжать «свою игру» в удовлетворение личных амбиций. При этом царица не обостряла отношений с местной римской администрацией, чем не только возвышала авторитет среди пальмирцев, но ещё заставляла соседние государства, вассалов Рима, считаться с её политикой, бояться. Прошло достаточно времени, пока римляне поняли, что Пальмира если ещё не угрожает Риму, то осмеливается нарушать их монополию в регионе.

***

В Пальмиру пришло сообщение, что командиры из ближайшего окружения Галлиена убили его во время похода, устроив ночью ложную суматоху. В этом, возможно, некоторое участие принял военачальник Аврелиан, любимец армии. На престоле сменилась череда самозваных императоров, пока «любимец» не заявил свои права.

Пользуясь благоприятными для Пальмиры обстоятельствами, Зенобия занялась укреплением собственного влияния в Сирии и вокруг неё. Советник Лонгин предупреждал, что власть можно удержать при сильной армии, верной царю, поэтому она не скупилась на жалованье военным, платила серебром и золотом, оставляла на делёж военную добычу, раздавала командирам звания, привилегии и дары. Наслышанные о доброй и справедливой правительнице, в Пальмиру потянулись наёмники, принимавшие участие в войнах вместе с Римом и против него. Среди них было немало ветеранов из римских легионов.

Зенобия назначила себя верховной командующей армией Пальмиры, не отказываясь от исполнения обязанностей. Однажды так случилось, что замирённые прежде персидские кочевники нарушили договор и вторглись в Месопотамию. В ту пору царица инспектировала здесь гарнизоны с пальмирскими воинами. Фактор неожиданности сработал против пальмирцев: персы атаковали, а последние «показали спины». Царица, наблюдая за схваткой, не выдержала, вскочила на коня и бесстрашно прорвалась сквозь топы беглецов, заставив своих воинов повернуть вспять. Персы остановились и бежали прочь, теряя убитых и раненых. В тот день наградой для победителей оказался богатый обоз.

После событий в Месопотамии Зенобия решила, что пришло время для мира с Персией. Направила посольство к царю персов, миссию сопроводила богатыми дарами. В итоге тайные от Рима переговоры завершились на выгодных для Пальмиры условиях.

Почувствовав себя свободной от римской опеки, Зенобия решилась на более серьёзные дела. Для неё пришло время отобрать у Рима те провинции, где население давно тяготело к Пальмире. В результате под власть царицы так или иначе переходило управление обширными территориями, казна пополнялась дополнительными огромными сборами. Пальмира обретала независимость от Рима, хотя и там нередко давали повод…

***

На территории провинции Аравия Петрейская, с некоторых пор принадлежавшей Риму, вожди арабских кочевых племён набатеев договорились между собой о возрождении древнего царства Набатея, создали объединённое конное войско и успешно разгромили в Петре римский гарнизон. Понятно, Рим не собирался отказываться от Петры, удивительного своей необычной красотой «города в скалах». Обустроенный на стыке оживлённых караванных путей, он позволял наладить в условиях пустыни торговлю. Через него с Востока на Запад перемещались пряности и благовония, дорогие ткани, золото, серебро и драгоценные камни.

От имени императора Аврелиана Сенат запросил от союзной Пальмиры военную помощь, предложив усмирить сепаратистов. Поскольку Набатея представляла собой постоянного соперника Пальмиры в торговле, Зенобия призвала во дворец уже немолодого Саббаха, одного из лучших своих военачальников.

— Саббах, дорогой! — приветствовала Зенобия, как она обычно обращалась с преданными командирами. — Докладывали мне, заскучал ты со своими героями.

— Да, царица! — с готовностью ответил он. — Боевого коня нельзя долго держать в стойле и невозможно поставить в прогулочную повозку.

— Тогда слушай, конь боевой, — с улыбкой произнесла царица, — будет тебе неплохая прогулка. Что ты слышал о Набатее?

Саббах задумался и припомнил:

— О, я был в Петре! Видел вырубленные в скалах дворцы, святилища богов, гробницы царей и крепости. В скалах спрятаны сокровища египетских фараонов. Город находится в горах, а в жилища по каналам приходит родниковая вода. Улицы мощены каменными плитами. Всё такое огромное, необычное, словно дело рук джиннов. Потому что все набатейцы — грязные разбойники!

Царица встала с кресла и подошла к полководцу.

— Саббах, пришло время найти сокровища египетских фараонов. Приказываю тебе возглавить войско и освободить Петру от набатейцев. Как исполнишь, отдам воинам город пограбить на три дня и три ночи.

***

Саббаху хватило одного сражения, чтобы рассеять набатейское войско вдоль долины реки Вади Араба. С этого времени торговые караваны послушно развернулись в сторону богатеющей на глазах Пальмиры.

После Петры удачливый полководец царицы продолжил поход по Аравии, завершив присоединение новых земель к Пальмире от Мертвого моря до залива Акаба на Красном море. Когда оружием, а когда — обещаниями покровительства пальмирской царицы. По этому поводу в Пальмире чеканили золотые монеты с именами Вабааллата и Зенобии, без упоминания римского императора, как заведено у вассалов Рима.

БЛАГОРАЗУМНАЯ

Через два года царствования Зенобии на окраине Римской империи появилась сильнейшая армия с опытными полководцами, умеющими воевать и побеждать врагов. Благодаря притоку огромных ценностей в казну Пальмира укреплялась высокими стенами, за которыми жители теперь могли выдержать длительную осаду. Возводились роскошные здания, благоустраивались улицы, царский дворец наполнялся дорогой мебелью из ценных пород дерева, картинами и мраморными статуями греческих и римских богов. Закупалась посуда из золота и серебра, одежда для слуг из дорогих тканей. Всё говорило о том, что Зенобия, не ограничивая себя в развлечениях и роскоши, тяготела к деспотизму восточных властителей.

Она поняла, что ей приятны проявления восточного раболепия и лесть придворных — когда падали ниц и целовали туфли или землю, как у персидских царей. На приёмах иноземных правителей и вождей Зенобия не отказывалась наравне с мужчинами пить дорогие вина. Напоминая о собственных военных заслугах, устраивая пиршества, появлялась в позолоченных доспехах, с оружием, инкрустированным золотом и слоновой костью, украшенным драгоценными камнями. Но когда нужно было показаться женщиной, царица облачалась в дорогие одеяния с пурпурной каймой и украшала себя жемчугом. На жемчужном поясе у неё сверкала застёжка с огромным сапфиром дивной красоты. Иногда показывала гостям малолетнего сына Вабааллата, одетого как римский император.

Воспитание сына отнимало у матери совсем немного времени. Этим больше занимался Лонгин, который сам подбирал науки, нужные для подростка. Но учителей всегда приглашал из Афин, где преподаватели лучшие из лучших. Зенобия иногда посещала занятия сына, садилась поодаль и наблюдала, и в такие моменты чувствовала себя заботливой матерью.

По городу царица разъезжала верхом, отказываясь от носилок или конной повозки. Охотно бродила пешком, не гнушаясь встречаться с простыми людьми, выслушивала жалобы и, когда требовалось, проявляла царское великодушие и милосердие.

Появление Аврелиана на римском престоле не повлияло на привычный уклад жизни Зенобии. Она знала, что император занят в Европе усмирением враждебных Риму племён. Хотя события последних лет указывали на новые обстоятельства — возможный распад стареющей Империи, наводившие Зенобию на мысли о создании собственной Восточной империи. Она всегда помнила свою мечту — стать похожей на Александра Великого! Нужно только захотеть, совершить неожиданный для Рима шаг, например, отобрать Египет — главного поставщика в Италию пшеницы и прочего продовольствия. У римлян начнётся голод, а затем — крах всего римского мира…

Лонгин, поддерживая замыслы царицы, советовал поступать взвешенно:

— Мне понятны твои настроения, царица, — трудно содержать войско, проводящее время в праздности. Но даже великие полководцы забывают, что редко войну выигрывают по заранее определенному плану. Чаще война сама выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств.

Старик заглянул в глаза Зенобии, словно ожидал скорого ответа; не дождавшись, продолжил слегка назидательным тоном:

— Хороший полководец должен чаще смотреть назад, чем вперед — что у него в тылу. А в тылу у царей всегда будут собственные народы. Ты прежде думай, как управлять будешь. Не новыми землями, которыми, без сомнения, обзаведёшься, а малоизвестными тебе новыми народами, живущими на них испокон веков. Ведь каждый народ привержен своей религии и образу жизни, о чём ты осведомлена не столь хорошо, как в военном искусстве.

Зенобия с удивлением спросила:

— Ты о чём, старик?

— Так может случиться, что один твой народ не захочет жить в мире и согласии с другим твоим народом. Начнётся вражда, и тебе потребуется вмешательство. Тебе придётся подумать, прежде чем решать, какую сторону принять!

Зенобия молчала.

— Не всё у царей делается, как предполагается. К примеру, у коренных жителей Пальмиры хватает забот, несмотря на твоё к ним внимание. А ты вдруг добавляешь ещё заботы о новых своих подданных. Вот и получается, что придётся тебе заботиться обо всех сразу.

— Не пойму, мудрец, к чему ты клонишь.

— Есть повод думать, что для укрепления собственной власти в новых условиях понадобятся даже не армии, а знания о народах, подвластных царскому престолу.

— Я уверена, что у царей есть подданные. А ты говоришь о народах. Что для меня народ?

— Представь себя лодкой, плывущей по воде. Народ — вода, которая может нести лодку, а может её и опрокинуть. Кто думает, что народ — это только масса людей, ошибается. А ведь у каждого народа есть обряды и традиции от предков которые стремятся сохранить всё и передать потомкам. В Пальмире проживают сирийцы и арабы, арамейцы, греки и египтяне, есть еврейская община. У них свои боги, и тебе понадобится с уважением и без личного отчуждения относиться ко всем религиям.

— Я должна принять веру каждого народа?

— Этого не требуется, да это и невозможно! Но знакомство с пальмирскими общинами будет полезно. Приблизишься к их знаниям, устроишь равенство религий — и ты обретёшь свой единый народ. Народ, который устоит перед любым врагом. Тогда и власть над ним для тебя покажется удобней, чем господство над рабами.

— Что предлагаешь, мудрец?

— Начать сближение с еврейской общины и ещё с иудеями, кто поклоняется Иисусу — их в Пальмире значительное число. С евреями проще, в отличие от христиан они не скрывают принадлежности к своей религии, называя себя избранным народом. Поскольку большинство общин занимаются ростовщичеством и прочими денежными операциями, распорядись произвести негласную перепись, чтобы евреи отчисляли в казну часть прибыли.

Царица пригласила главного раввина, выслушала обиды на гонения при Оденате. Обещала уважать еврейский народ и не допустить притеснений в торговле. Раввин уходил довольный собой и, уже прощаясь, сказал:

— Моя царица, сделай милость, прикажи отпустить одного человека.

— Что за человек?

— Из нашей веры, он меняла на рынке. Говорят, дал за товар испорченную монету.

— Ты хочешь сказать, онфальшивомонетчик? Тогда ему грозит смертная казнь — и поделом!

— Но откуда было знать ему, что монета фальшивая?

Царица возмутилась:

— Стыдись! Ты называешь себя защитником единоверцев, а просишь за преступника только потому, что для тебя он свой! Для судей — не довод! Ты только что говорил, ваш Бог творит чудеса для своего народа. Вот и проси у него помощи!

После встречи с раввином Зенобия посетила квартал, заселённый иудеями. Выслушав просьбы, обещала исполнить. Затем советник предложил царице:

— Познакомься с кварталами, где живут люди, принявшие другую веру. У них есть свой Спаситель — Иисус Христос. Но перед тем узнай историю веры. Лучше от монахов. В дальних горах живёт община христиан. Как найду проводника, отправляйся за истиной, которая называется Бог.

ОБИТЕЛЬ ОТШЕЛЬНИКА

Лонгин с трудом отыскал среди бедуинов проводника для царицы. Пастух, назвавшийся Бахрамом, признался, что несколько лет назад он искал в горах пропавших овец и обнаружил пещеры. Рассмотрел людей и понял, что они скрываются от посторонних. По слухам, это была обитель сирийских христиан. Находится за местом, называемым Ябруд.

Услышав «Ябруд», Зенобия вспомнила, что в год, когда родился Вабааллат, супруг Оденат отправил их в устроенную там охотничью резиденцию переждать жаркое лето. Молодая царица наслаждалась уединением, занималась малышом; ей удалось поохотиться с соколом на дрофу. Люди, кто обеспечивал быт и безопасность, говорили о каких-то чудаках, поселившихся в пещерах. В тот год она не придала значения словам…

Пастух Бахрам оказался разговорчивым малым. Его не смущало присутствие царицы, словно он до этого дня встречался с ней не раз. Слова Лонгина о существовании монастыря в той стороне подтвердил.

Зенобия собралась охотно, быстро, её будто распирало от любопытства и встречи с чем-то неведомым. Проводник распорядился:

— Путь неблизкий, и места безлюдные. Воду брать и еду. Только до Ябруда два дня, а там — ещё немного.

Взяли самое необходимое в дороге: палатки, посуду, продовольствие и воду. Зенобия предпочла отправиться верхом; царскому жеребцу и коням четверых воинов охраны запаслись зерном. Проводник остался верен верблюду, который невозмутимо вышагивал впереди небольшого наскоро сформированного отряда.

До Ябруда в самом деле потратили два дня пути. Всё время с гор тянул ветер, поднимал пыль, горстями бросал в лицо песок. На каменистом плато песок уже не лез в глаза, но под копытами животных противно шуршала щебёнка. Царица следовала за верблюдом проводника и время от времени поглядывала по сторонам. В ней инстинктивно проснулся азарт охотника, повсюду ей мерещилась мелкая живность…

Воздух стал прохладнее, путь преодолевали значительно легче. Охранники всё время скучали, иногда гонялись за зазевавшимся кроликом или вспорхнувшей у копыт куропаткой. На шее худощавого на вид верблюда монотонно дребезжал изрядно мятый бронзовый колокольчик…

Зенобия обратилась к проводнику:

— Ты доволен жизнью, Бахрам?

— Я-то доволен, а наша скотина — нет.

— Это почему?

— Скоро негде будет выпасать скот.

— Почему? — В голосе царицы прозвучали одновременно удивление и озабоченность.

— Старейшины сказали, что травы на всех не хватит. Раньше жилось лучше.

От огорчения Бахрам закрутил головой и сплюнул красную от жвачки слюну.

Зенобия вспомнила, что в прошлом году у кочевников погибло много овец и коз. Когда ей об этом сообщили, она спросила Лонгина о причинах. Советник объяснил с невозмутимостью философа:

— В природе никто и ничто никому и ничему не вредит, ибо всё должно чередоваться самой природой. Хищных зверей не может быть столько, чтобы они истребили всех травоядных. Травоядных не может быть столько, чтобы они начисто выели все травы. Даже черви и злые насекомые выполняют свою роль. Всё так всегда существовало, пока человек не отказался соответствовать природе. Теперь он выгоняет на пастбище скот, когда ему вздумается и сколько ему захочется. В результате корма перестают воспроизводиться. Отсюда пастбища вырождаются, отчего, в свою очередь, часть скота погибает.

— И что, по-твоему, всё это означает? Чего нам ждать?

Советник вздохнул и пожал плечами.

— Победа одного над всеми есть смерть всех. Победа человека над природой закончится гибелью всего живого мира.

Зенобия недоверчиво посмотрела на философа.

— Ты в здравом уме, советник, если говоришь такое?

— Я так вижу, царица.

Помолчал, затем невесело добавил:

— Древние цивилизации, коими прежде была заселена земля людей, погибли по причине того, что отказались следовать природе. Я верю мудрецам, которые говорили, что могучее царство Вавилонское исчезло вследствие непродуманного использования воды из рек Тигр и Евфрат для орошения. По этим же причинам исчезли шумеры и ассирийцы. Сирия прежде выглядела иначе, повсюду текли реки, питающие водами леса, сады и поля. Теперь наблюдаем царство пустыни, а клочки жизни, что ещё дают приют человеку, под угрозой исчезновения. Об этом я только что рассказывал.

Царица попыталась объяснить Бахраму:

— То, что я слышу от тебя, ужасно! Но если твоё пастбище умирает, нужно уйти на другое место. На следующую весну растительность вновь появится.

— Пастбище принадлежит моей семье по праву предков. Оно перейдёт моим детям, от них — моим внукам. Если я уйду, его захватят чужаки. И потом, я найду новое пастбище, если только отберу у соседа. Кто решится на это?

Разволновавшись, он умолк, а потом обронил:

— Правильно говоришь, царица! Трава умрёт — умрёт пастбище и умрут мои козы и овцы. Тогда я умру, и моя семья умрёт, и другие бедуины умрут. — Он подумал и обреченно добавил: — Все умрут!

***

В пути несколько раз отдыхали, пока приблизились к горам. Для ночлега разбивали шатры, грелись у костра. Бахрам всё чаще находил свои приметы, уверенно заявляя, что скоро увидит те самые горы и в них — пещеры.

Вскоре радостный его возглас подтвердил догадку:

— Здесь! — И завернул верблюда в едва заметный проход между горными склонами. Проход сузился, сверху нависла скала, создавая опасность для людей. Пришлось спешиться и с осторожностью пройти вперёд.

Расщелина увеличилась в размерах, и взорам людей открылась небольшая долина. Стеснённая со всех сторон серыми невыразительными горами, она казалась зелёным чудом, поскольку всюду виднелась растительность.

Проводник показал на клочки обработанной земли с овощами и травами. Это походило на огород, разделённый на части камнями в несколько рядов.

Огромный валун, отколовшийся в давние времена от материнской скалы, перегородил тропу. Бахрам скрылся из виду. Зенобия проследовала за ним и заметила босого старца с седой бородой и посохом. Тщедушное телосложение скрывала просторная греческая хламида из белой ткани. Он заметил незнакомцев и спокойно наблюдал. Проводник оробел и отступил назад. Зенобия приветственно улыбнулась.

— Я царица Зенобия. А ты кто?

Старец не удивился и не проявил почтения к царской особе, тихо ответил:

— Арсений, иеромонах. Я помню супруга твоего, царица. Не жаловал он христиан. Тогда скажи, что привело тебя в столь отдалённые места? Неужто и тебе помешала наша обитель? Только не говори, что оказалась здесь случайно.

— Среди моих подданных есть христиане. Захотела узнать, как живут люди, для которых один Бог заменяет всех остальных богов.

Лицо старца тронули добрые морщинки, глаза чувственно повлажнели.

— Ты пришла услышать слово Божье? — воскликнул он. — Не могу препятствовать, царица!

Старец кивнул в сторону одной пещеры, к которой вели вверх высеченные в камне неширокие ступени.

— В праздных гостях мы не нуждаемся, но одиноких путников привечаем. Взойди туда и будь там, пока освобожусь от своих дел. Тогда и продолжим разговор.

Зенобия оглянулась на телохранителей; они с безучастными лицами стояли поодаль, готовые к любому действию.

— Я пойду, — решительно заявила она. — Ожидайте!

Зенобия с детства умела ловко взбираться по горным склонам, на скалы. Умение пользоваться малейшими выбоинами и выступами пригодилось на охоте. На этот раз проводник и воины с интересом наблюдали, как царица легко справилась с подъёмом. После каждой преодолённой ступени чувствовала себя увереннее, а когда оказалась у входа в пещеру, осознала, что монах устроил ей испытание.

Она заглянула вовнутрь пещеры. Небольшое помещение. Неровные стены с низким сводом хранили следы грубой обработки. На полу виднелся высеченный из массива большой крест.

Ничего, что напоминало мебель хотя бы в упрощённом виде или иную бытовую вещь, не было видно. Вырубленное в стене подобие широкой скамьи и одновременно лежанки присыпано ворохом сухой соломы. Напротив скамьи каменная плита, которую можно принять за стол — по глиняной чаше, сосуду с водой и блюду с лепёшками и куском сыра. Складывалось впечатление, что угощения только что появились и предназначены ей, пока она понималась.

В темнеющем проёме, за которым, судя по всему, скрывался дальнейший коридор, показался настоятель Арсений.

— Кушай, царица, что Бог послал. Отдыхай. Сейчас у братьев молитва, потом я вернусь.

Исчез неслышно и незаметно, как появился.

***

Отведав скромную пищу, царица осмотрелась. От двух напольных лампадок тянуло прогоревшим оливковым маслом. От лёгкого сквозняка пламя дрожало, безуспешно пытаясь разогнать темноту по углам. Мечущиеся на стенах пещеры тени от простых предметов превращались в причудливые фигуры…

Издали слышалось песнопение. Приглушённые звуки будто исторгались из тела горы; голоса множились, ослабевали и усиливались, отзываясь в душе у Зенобии необычайной лёгкостью и спокойствием. Она не понимала слов гимна, но чудесное пение рождало в ней непривычные ощущения.

Песнопение прекратилось. Появился старец, участливо спросил:

— Тебе не помешали молитвы иноков, царица? — И охотно пояснил: — Такова наша служба Богу.

Зенобия не удержалась от вопроса:

— О чём ваши песни?

— Братья просили у Него не благ настоящей жизни, а с воздыханием и слезами молились о том, чтобы им с чистою совестью и преуспеянием в добродетели окончить сию многотрудную жизнь. Ещё просили, чтобы в день Страшного суда и будущего пришествия Христова была им благодать. И так весь день, разделённый на четыре части, и каждую часть освящаем псалмопением и молит-вословием. Между богослужением размышляем о Боге, о предметах видимых и невидимых, о ничтожестве настоящей жизни и величии жизни будущей. Вступаем в собеседование между собою, и наши беседы исполнены спокойствия, смиренномудрия и взаимного назидания.

Он посмотрел прямо в глаза царице.

— Будь откровенна со мной, ты пришла из любопытства?

Зенобия без промедления ответила:

— Хочу понять твою веру, отче. Возможно, это знание поддержит меня, когда придётся принять важное решение.

Старец понимающе закивал седой головой.

— Сначала скажи, что не устраивает тебя в твоих богах. Ты же не скрываешь от подданных, каким богам молишься, к кому обращаешься за помощью?

Вопрос настоятеля застал Зенобию врасплох. Она подумала и ответила:

— Я осведомлена о религиях арабов, греков, римлян, египтян и других народов. Все похожи в одном — верующие пытаются привлечь богов к разрешению своих дел. Поэтому сколько дел, столько и богов, в существование которых нужно верить одновременно.

Под внимательным, заботливым взглядом старца Зенобия почувствовала огромное доверие к настоятелю, ощутила, будто её застывшее вдовье сердце оттаивает…

— Я знакома с трудами философов и ученых, отчего мне было сложно верить в многобожие. Недавно узнала, что скоро придет один, и единственный, Бог, в которого нужно верить всем людям ради спасения душ. Вот почему на время я оставила Пальмиру, свой народ.

Старец указал перстом на каменный крест, высеченный в стене против входа.

— Это крест, главный символ христианской веры, связанный с мученической смертью Иисуса Христа, которую он принял на кресте по приговору Понтия Пилата. Именно крест означает смирение, где человеческая воля во Христе — горизонтальная линия — пересекается Божественной — вертикальная линия. Нижняя косая перекладина символизирует подпорку для ног, а также двух разбойников, распятых слева и справа от Христа. Один из них перед смертью раскаялся в своих грехах, за что был удостоен Царствия Небесного. Другой разбойник хулил палачей и Христа. Впоследствии христиане избрали крест первым знаком осенения себя крестным знамением и осенения верующего во время крещения святой водой. То есть знаком Христа. С тех пор крест для верующих — символ всеобщего мира и всеобщей связи, так как среди бури и смятений мира избирается малое стадо, и на них печать. В данном случае это не просто печать крещения, но печать следования за Агнцем.

Старец бросил в плошку с горевшим фитилем щепотку какой-то смеси. Смесь мгновенно расплавилась: повеяло сладким ароматом.

— Ладан, — пояснил старец. — Успокаивает чувства и уносит молитвы прямиком к Богу.

— Почему ладан?

— Среди даров, которые волхвы преподнесли новорождённому Сыну Божьему, было золото, олицетворявшее признание Иисуса не обычным человеком, а великим Царём. И ещё — смирна, что используется при бальзамировании, как знак того, что для Него на этой земле будет неизбежна смерть. В преподнесении ладана имелся особый смысл, ибо благовонный дым есть видимый образ, заключающий в себе невидимое присутствие благодати Духа Святого, наполняющей нашу обитель.

Он зажёг от лампадки восковые свечи, отчего пещера заполнилась сильными пряными запахами. Зенобия испытала стеснение от непривычного стойкого запаха, потом отвлеклась вопросом к настоятелю:

— Скажи, отче, кто надоумил христиан поселиться здесь, вдали от обычного жилья, и, главное, зачем?

— Первый, кто пришёл в эти горы, был подвижник веры Акепсим, пожелавший удалиться от людей ради служения Богу и молитв к Нему. Случилось это очень давно. Он дал обет самоотречения, приняв на себя тяжёлый труд и лишения. Жил отшельником. Любой человек мог подойти к его келье, однако заговорить с ним не было возможности, поскольку вход он заложил изнутри камнем. Хлеб и воду, иногда травы, чем питался, Акепсим принимал от посторонних через отверстие в стене, сделанное несколько извилистым — дабы любопытствующие не могли заглянуть вовнутрь. В таком строгом затворничестве провёл шестьдесят лет.

— Что можно было ему делать в таком состоянии, да ещё и оставить о себе достойную память? — воскликнула Зенобия. — Ради чего воздержание его от всего, к чему привык обычный человек?

— О! Воздержание Акепсима было так велико, что сердце его, отрешённое от земли и чуждое мирских забот, с молитвами возносилось к Богу, наполняясь светом и благодатью. Демоны пытались смущать его соблазнами, а он жил в затворе, сражаясь с духами тьмы, в великих подвигах, день и ночь предаваясь молитвам во славу Бога. И Бог дал ему благодать пророчества, столь великую, что ничто не могло остаться не обнаруженным перед его взором. Людям, кто приходил к нему, объявлял Акепсим то, что они считали навсегда скрытым в глубине своей совести. Он предупреждал человека, если кому угрожал гнев Божий, объяснял, чем вызван гнев этот, и уговаривал грешников смягчить Бога покаянием и переменой жизни.

Зенобию захватил рассказ отца Арсения:

— Что было дальше?

— Он покинул земной мир, обретя жизнь небесную. Но намоленное им место не пустовало. Бог разрешил поселиться здесь его последователям, тоже отшельникам ради собственного испытания. И вот более ста лет назад здесь появилась христианская община, поначалу малочисленная. Когда одной пещеры становилось недостаточно, выдалбливали еще одну, затем другую. Внутри горы делали проходы. Поверь, труды огромные! Братья по вере отправлялись искать пропитание, и когда находили несколько горстей ячменя, делили между собой, отдавая большую часть больным и старикам. Так делали, потому что Бог возвышает тех, которые себя унижают. Были годы, когда приходили разбойники и отбирали у обители даже скудное пропитание.

Слегка дребезжащий голос отца Арсения звучал спокойно, умиротворённо. Зенобия вслушивалась в малознакомые слова и живо представляла то время и тех людей. Ей всё было в диковинку, поэтому спросила:

— Почему христиане выбрали для молитв горы?

— Ничего удивительного! Во-первых, в горах можно найти укрытие от преследования. У христиан всегда было много врагов. Пещеры в плохие времена — лучшее убежище! Люди укрываются в горах, в пещерах, с глубокой древности. Так и наша обитель. Мы привыкли здесь жить, как привыкают ко всему, даже к плохому. Мы не пьём вина, ведём себя мирно, славим Бога молитвами и песнями. Среди нас есть такие, кто воздерживается от хлеба и вареной пищи и многие ночи проводит без сна.

Неожиданно старец признался:

— Помимо всего горы есть за что любить. Здесь человек ощущает иные цвета, запахи и даже звуки. В горах он прикасается к небу, которое выглядит как бездна, насквозь пронизывающая весь мир. Только в горах осознаёшь, насколько никчемны земные заботы и тревоги, и как скоротечна жизнь. Чем выше забираешься в горы, тем больше исчезают страсти и волнения, воспоминания растворяются сами собой, и ты ощущаешь такую легкость, будто вот-вот полетишь вверх, вверх, ещё выше — не телом, а душой. В горной выси каждое слово молитвы, произнесённое еле слышно, зазвучит в душе громко и отчётливо, и ты зримо чувствуешь, как собственным духом сливаешься с чистым небесным светом.

Последние слова старец произнёс с таким упоением, что Зенобия поверила в их искренность. Ей захотелось услышать продолжение истории обители.

— А если придёт плохой человек? Что будете делать?

— Кто захочет нас обидеть, мы не защищаемся и не мстим за себя, а с готовностью переносим оскорбления и побои. И чем больше испытываем ненависти и козней от своих недругов, тем великодушнее им не противодействуем.

— Странно слышать это от мужчины, поверь, отче! — удивилась царица. — Вас могут убить!

— Если в мою келью войдет разбойник, чтобы меня убить, то дальнейшее я предоставлю Богу. Ибо, в какой ни находишься опасности, должно думать, что это наказание за грехи. А когда случается что-нибудь хорошее признавать, то мы обязаны этим лишь благости Божией.

— А когда человек говорит о вас плохо, что делать будете?

— Не будем его обличать, пока он сам не удостоверится в своей неправоте. Тот человек должен сам увидеть свою ошибку, и тогда наступит день, когда свет разума выведет его на настоящую дорогу.

— Но это же невероятно трудно — проявлять терпение, сохранять молчание, — изумилась царица.

— В этом видим большую духовную пользу, ибо знаем — слепые солнца не видят, но теплоту его чувствуют. Для язычников наш Бог — солнце слепых. Всё у нас общее и одинаковое — и трапеза, и жилище, и одежда, и весь образ жизни, потому что у нас и душа на всех одна — не по природе только, но и по любви к Богу. Мы — рабы Христовы, оттого не боимся угроз, не страшимся преследований, готовы терпеть все возможные мучения, даже самую смерть принять, но не отрекаться от Христа.

Последние слова поразили необыкновенной силой веры в истину, в своё предназначение для служения Богу. Она не могла себе представить, как это возможно:

— Не могу поверить, чтобы вся жизнь вашей общины проходила в кельях за молитвами! Когда-то вы общаетесь с другими людьми, например, как со мной?

— Это мы называем «выход из кельи». Но появление на людях воспринимается нами как испытание, как выход из убежища в общество, где нас подстерегают различные опасности. Мы погружаемся в мир, полный искушений, обольщения, похотей, лакомств и яств. Облекшись в броню страха Божия, нам следует избежать всех страстей и вернуться в келью такими, какими выходили. Поэтому для христианина такое общение является подвигом, способностью, внешне пребывая в обществе людей, внутренне оставаться наедине с Богом.

— Ты хочешь сказать, отче, что все члены общины одинаково переносят такую жизнь?

Старец обречённо вздохнул.

— Были у нас монахи, которые добровольно ушли. Вернулись в прежнюю жизнь, и мы о них больше ничего не слышали, да и не хотим знать. Но Бог всё равно с ними! У остальных наших братьев терпение и смирение делают душу более опытной и крепкой, отчего они побеждают дьявола уныния.

Зенобию захватил рассказ старика, вопросов становилось больше:

— Сегодня есть люди, которые стремятся попасть к вам сюда или в другую обитель, чтобы остаться навсегда?

— Таковых немало! Есть даже те, кто прежде владел богатством и почестями и был воспитан в роскоши и изобилии. Они поселяются в горах, меняют дорогие одежды на рубища и уже не хотят возвращаться к прошлой жизни, украшая душу добродетелями и сиянием духовного благолепия.

Неожиданно настоятель встал.

— Если любознательность твоя удовлетворена, царица, позволь мне заняться делами, которые отложить не смею.

Заметив на лице гостьи замешательство, пояснил:

— Если хочешь продолжить встречу, тоже не смею отказать. Бог надоумил тебя посетить обитель. Значит, это нужно Богу. Когда я вернусь и застану тебя ещё здесь, расскажу тебе всё о моём Боге.

Он склонил голову, чтобы не зацепиться о свод, и скрылся в сумрачном пространстве горы.

Душа Зенобии полнилась неосознанными чувствами, в голове — хаос размышлений… В воздухе устоялись умиротворяющие запахи ладана, трав, благовоний…

Приятная усталость постепенно разливалась по телу… Глаза непроизвольно прикрылись…

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ИСТИНЕ

Зенобия увидела себя ребёнком… Рядом отец… Она спрашивает:

— Кто сотворил людей, зверей, горы и долины вокруг?

— Всё, что ты видишь — творение богов.

— Как выглядят боги, где они?

— Они повсюду — на небе, в пустыне и под землёй. Им принадлежит вся природа, но их невозможно увидеть…

Зенобия увидела себя взрослой… Ночь… Она в незнакомом месте, всюду оливовые деревья… Слышатся возбуждённые голоса людей…

Мечущийся на ветру свет факелов выхватывает озлобленные лица… Зенобия видит человека в хитоне, удивительно спокойного среди разъярённой толпы… Подбегают воины и грубо хватают человека за руки и уводят в темноту…

Она видит себя в другом месте… Снова толпа людей в тюрбанах и пурпуровых, желтых и фиолетовых туниках… Она догадалась — судят того самого человека… Он спокоен; ни единого вздоха, ни единого протеста не сорвалось с его уст…

Слышатся слова обвинения:

— Ты соблазняешь народ, призывая идти за собой. Ты разрушаешь наше царство, намереваясь сам стать царём. Ты враг нашего общества. Ты преступник, достойный смерти на кресте…

Она видит важного, судя по одежде, римлянина. Он говорит судьям:

— Я никакой вины не нахожу в этом человеке. Предлагаю отпустить его.

Судьи возмущаются:

— Он сделал себя Сыном Божьим! Если отпускаешь этого человека без наказания, ты предаёшь своего императора, ибо каждый делающий себя царем враг императора! Нет у нас царя, кроме Цезаря!

Она видит гору и огромную толпу, с нетерпением ожидающую казни осужденных на смерть. Их трое, каждый привязан к отдельному кресту, сколоченному из брёвен. Она видит ужасную картину: римские воины вбивают гвозди в ноги и руки человека, а он, страдая, говорит:

— Отче, прости им, ибо не ведают, что творят.

Среди враждебных криков и проклятий толпы слышится крик отчаяния:

— Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?!

И последний возглас:

— Свершилось!

Она увидела, как сияющий луч устремился от лица человека в небо…

Женщины, окружившие крест с умершим Богом, рыдают…

Зенобия ощутила на своем лице слёзы… Проснулась и вернулась в реальность…

***

Она осмотрелась и поняла, что находится в пещере при обители. Старец сидел на каменной скамье напротив, наверное, ожидал. Заметив, что царица проснулась, участливо спросил:

— Ты наблюдала сон?

— Странный сон. Сразу несколько снов. Наверное, видела Иисуса. Он вознесся на небо, словно угасающий луч света, а отзвук Его голоса до сих пор звучит во мне. Хочу понять, зачем Иисус умер в ужасных мучениях, но обещал вернуться? Чтобы вновь испытать людскую неблагодарность?

— Я поясню. Как за глубоким мраком ночи следует свет дня, так же за смертью Спасителя пришло торжество. По Иудее пронеслась весть: «Он воскрес!» Его видели, узнавали по голосу и жестам, слышали его слова: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». Его ученики, ставшие апостолами, разошлись по Римской империи, чтобы проповедовать новую религию. С их участием христиане стали объединяться в сообщества. А Он придет не уговаривать, чтобы люди не грешили. Он будет судить грешников, пошлет в ад вечно мучиться в огне.

Царица слушала настоятеля со вниманием, а он говорил, проверяясь, понятны ли его слова:

— В нашей Церкви существует откровение об антихристе, который явится людям перед вторым пришествием в мир Христа. Антихрист будет жестоко преследовать христиан. Мы верим в конец света, когда всё будет уничтожено огнём. Верим, что Христос явится в облаках, чтобы судить людей по делам их. Верим в Вечное блаженство для тех, кто обрёл Святого Духа в сердце и соединившихся с Богом нераздельно. Верим в происходящее со святыми и в земной жизни — это и есть Царство Небесное. Собственно, это и есть — «воскресение из мертвых».

Зенобия впитывала слова старца, как морская губка воду.

— Что скажешь, царица? — прервал он её молчание.

— Я поняла, что нельзя верить в разных богов и кумиров, сотворённых из меди, бронзы, золота или камня, поклоняться им, совершать жертвоприношения.

— Религия христиан не допускает, чтобы рука человеческая создала Бога! Наоборот, Сам Он рукою Своею создал всё и всё содержит, всему даёт жизнь и обо всех промышляет… Мы уверовали в это.

— Я тоже хочу уверовать в Него.

— Ты хочешь уверовать в крест Спасителя, принять крещение?

— Да, отче! — смиренно ответила Зенобия. — Христиане выбрали себе Бога. Я тоже хочу познать веру в Иисуса!

— Дочь моя, сейчас это невозможно!

— Ты отказываешь мне, отче?

— Не отказываю, но советую подумать! Потому что это связано с риском для твоей жизни и жизни близких людей. Вспомни, римляне кормили на аренах живыми христианами диких зверей, сжигали на кострах. Топили в волнах морских, не снимая цепей. Но они умирали, не предавая веры к Христу. Вот почему я спрашиваю: ты готова повторить их подвиг?

Ошеломлённая его словами царица не знала, что ответить. Старец подошёл и, положив мягкую ладонь ей на голову, с теплотой произнёс:

— Сегодня уходи, а когда поймёшь, что дух твой готов и что Бог уже в сердце твоём, снова придёшь. Примешь крещение во Имя Отца и Сына и Святого Духа. До тех пор познавай веру в Господа нашего Иисуса Христа и делай, что сердце велит.

Зенобия послушно поднялась и собралась выйти из пещеры прежним путём, по скальной лестнице. Старец остановил её:

— Уже ночь, дочь моя. Спускаться, как ты добралась сюда, небезопасно. Есть другой путь.

Он взял лампадку и провёл гостью по узким ходам в теле горы. Местами Зенобии пришлось протискиваться боком или нагибаться из-за низкого свода.

Выход оказался у самой земли. Зенобия с радостью вдохнула свежий горный воздух и оглянулась по сторонам. Почти рядом заметила людей возле ярко горевшего в ночи костра.

Старец стоял у входа и наблюдал. Затем осенил её крестом и растворился в темноте.

***

Услышав шаги Зенобии, её спутники насторожились и потом с радостными восклицаниями повскакивали с мест. Никто не смел спросить, что произошло с ней во всё это время, а она не смогла бы ответить, хотя душа от чувств готова была раскрыться нараспашку. Зенобия присела на подстилку у костра.

— Царица, позволь приготовить чай, — предложил Бахрам, — у меня хороший сбор трав, сразу взбодрит.

Зенобия улыбнулась.

— Кто родился в шатре бедуина, не откажется от чая. Только у каждого бедуина есть свои секретные добавки.

Бахрам неожиданно воодушевился:

— О, если хочешь, царица, могу угостить напитком, который ты ещё не пробовала. Уверен! Я пью его, когда очень устал. Я не должен спать, когда стерегу стадо от зверя.

Зенобия промолчала, что Бахрам принял за согласие. Поставил на огонь плоскую бронзовую тарелочку с длинной ручкой, нагрел и высыпал на дно горсть каких-то зёрен, какие достал из мешочка, что хранил на груди. Сразу запахло чем-то горелым и приятным.

Царица наблюдала, как проводник взял с тарелки горячее зернышко и разгрыз.

— Проверяю, достаточно ли прожарилось, — простодушно пояснил он и тут же покачал головой. — Нет, ещё подержу.

Бахрам почти священнодействовал… Держась за ручку, убрал тарелку от костра, размахивал, видимо, охлаждая зёрна. Когда понял, что они достаточно прожарились, достал откуда-то бронзовый пестик и тут же в тарелке раскрошил зёрна в мелочь. Затем высыпал готовую смесь в бронзовый сосуд с длинным узким носиком и залил водой. Выгреб из костра жаркие уголья и поставил сосуд на них.

Прошло немного времени, Зенобия заметила в сосуде пену, и в этот момент Бахрам отставил его от костра. Дымящееся содержимое налил в две небольшие чаши; одну с бережностью подал царице и предупредил:

— Покажется слишком горячим и горьким. Но только сначала, царица. Потом будет хорошо.

Зенобия недоверчиво вдыхала странный запах напитка, на поверхности которого всё ещё лежала тёмная пенистая корка.

— Ничему не удивляйся, — предупредил проводник. — В твоей маленькой чашке всего три глотка, но этого хватит для ощущений. Попробуй, царица!

Проводник сделал глоток из своей чаши, после чего ободряюще глянул на Зенобию. Едва коснувшись горячей жижи губами, она без опаски попробовала, и внезапно язык пронзила резкая горечь… Ни на что не похожий запах и вкус! Зенобии показалось, что в голову ударила молния… Не успела она испугаться, как новые, приятные ощущения растеклись во рту.

Она с недоверчивым удивлением глянула на проводника.

— Что это?

— Называется каффа, царица. Человек, который продал мне каффу, рассказал, что на земле эфиопов растёт дерево с красными ягодами. Такой пастух, как я, только эфиоп, однажды заметил, что козы поедали эти ягоды и потом бегали друг за дружкой, резвились. Он сорвал ягоды, показал дома жене, а она их сварила, как есть, вместе с кожурой, чтобы попробовать. Ягоды показались им сладкими и сытными. Случайно из высохшей раскрывшейся кожуры высыпались зерна, которые тоже случайно упали в костёр и начали издавать странный аромат. Пастух ради интереса кинул зёрна в кипяток и перед сном выпил напиток. Но заснуть долго не мог.

Проводник развёл руками.

— Такие слова мне сказал торговец. Посоветовал купить зёрна и передал секрет приготовления. Вот уже три года я пью каффу, когда нужно бодрствовать.

Зенобии понравился рассказ, она допила напиток и вскоре действительно ощутила в теле приятную свежесть.

— Удивил ты меня, Бахрам! Теперь ответь, если я захочу потом тоже пить каффу, где смогу купить такие зёрна?

Проводник обрадовался.

— Царица, сейчас тебе отдам, что у меня есть. Я найду торговца и передам ему твоё желание. Он купит у эфиопов и привезёт сколько нужно. Каффа же растёт только у них.

Напиток действительно придал царице бодрости до утра, и как только забрезжил рассвет, Зенобия распорядилась отправляться в обратный путь.

ЧАША ГРААЛЯ

Царица вернулась в Пальмиру и первым делом вызвала советника Лонгина. Он нашёл её в приподнятом настроении и понял, что поездка пошла на пользу. И даже первая фраза, которую он услышал, не удивила:

— Если я поверю, что всем миром владеет не римский император, а распятый римлянами Иисус Христос, — я тоже христианка.

Лонгин широко улыбнулся.

— Неслыханно! Моя царица стала адептом веры христиан после одной поездки в их обитель. А что касается слов, кто владеет миром, могу только повторить Цицерона: «Я не буду оспаривать того, что боги существуют. Но буду оспаривать любые доказательства, что они существуют, потому что так называемые боги — это собственно Природа вещей, которая не дала нам познания предела тех самых вещей». Я согласен с ним, что человек верит тому, чего не видит, но хочет увидеть. В этом причина любой веры. Человек сначала верит во множество богов вокруг себя, но всё время ищет путь к Богу и не находит его.

— Соглашусь с каждым твоим словом, мой мудрейший советник. А призвала тебя сейчас для важного поручения. Пока возвращалась из Ябруда, надумала пригласить в Пальмиру христианского епископа из Антиохии. Пусть возглавит наших христиан и мне поможет в общении с ними. Ты хороший переговорщик, поедешь с моим посланием к Павлу Самосатскому. Сейчас он самый влиятельный священнослужитель на Востоке. Обещай всяческую поддержку от меня, если переберётся к нам.

***

Прошло немного времени, как Лонгин возвратился в Пальмиру. Сразу поспешил к царице, но начал с впечатлений от Антиохии, какая благоустроенная и удобная для жителей: мраморные плиты на мостовых, освежающие в жару фонтаны на площадях, квартальная застройка и могучие оборонительные стены с крепостью-акрополем.

— Я удивился, увидев дома с мозаикой, водопроводы и бани в каждом доме, на улицах зелёные рощи. Великолепный театр, ипподром, цирк и, конечно, стадион! Ночью на улицах светло, как днём, от масляных фонарей, и всюду стражи порядка.

Зенобия перебила его:

— Я готова слушать о славном городе Антиоха Селев-ка бесконечно. С чем ты приехал?

Лонгин погрустнел:

— Похвастать результатами не могу, царица.

— Это не похоже на тебя!

— В Антиохии я общался с христианами, знающими епископа. О нём говорили как о предельно образованном человеке. Когда-то он изучал философию, затем давал уроки. Разбогател. Став христианином, раздал имущество нуждающимся. В городе радовались, что у молодёжи появился мудрый наставник. Но в последнее время с ним произошло необъяснимое — при чтении проповедей начал вести себя, как актёр в театре.

— Как тебя понимать?

— На проповедях епископ совершал неприличные телодвижения и жесты; по окончании требовал от прихожан оваций для себя. Недавно отменил церковные напевы, гимны Спасителю, заменив гимнами в честь себя самого.

— Что было дальше?

— Собрались высшие иерархи веры на совет, призвали его объясниться. Он не явился, да ещё всех обругал на проповеди для верующих. Вот и признали епископа догматиком, иначе — исказителем святой веры, запретили служение Церкви.

Зенобия, когда узнала подробности скандала, совсем растерялась.

…Павел Самосатский не признавал Сына Божия сошедшим с неба, а учил прихожан о земном Его происхождении. Епископ утверждал, что Слово и Святой Дух находятся в Боге-Отце таким же образом, как разум и дух в человеке. А ещё, что Иисус с рождения был обычный человек; Сыном Божиим он стал через обитание в нём Божественного Слова… И ещё изрекал вслух всякую подобную ересь…

Советник, наблюдая расстроенное лицо царицы, предложил:

— Я знаю, как привлечь внимание христиан со всей Сирии и даже из других мест в Пальмиру.

— Говори!

— Чем ещё знаменита Антиохия? Там находится святыня всех христиан, называется Чаша Грааля. Якобы из неё причащались ученики Иисуса на Тайной вечере и туда, в этот сосуд, собрали кровь распятого Спасителя. Существует понятие: кто выпьет из Чаши, получает прощение грехов и вечную жизнь.

Зенобия поняла намёк:

— Придётся познакомиться не с епископом, а с этой чудесной Чашей, чего бы мне это ни стоило!

Через полгода Зенобия во главе войска въехала в Антиохию на царской колеснице. Жителям города и окрестностей сказала, что «принесла антиохийцам мир». Выдворив из города римский гарнизон, заняла дворец царей Селевкидов, где недавно размещалась резиденция наместника императора. Чтобы окончательно закрепить права на Антиохию, царица перенесла сюда из Пальмиры царскую казну и объявила, что впредь намерена управлять отсюда своими владениями.

***

Экспансия Пальмиры в Малой Азии успешно продолжалась. Армия Зенобии подошла к Боспору, позволив царице ощущать себя хозяйкой стратегически важного для торговли и военного положения пролива между морями, Чёрным и Средиземным, между Европой и Азией, Севером и Югом.

Во время учебных занятий Лонгина с Вабааллатом в комнату явился посыльный от царицы. Она потребовала советника к себе.

— Поедешь к Аврелиану в Рим, — объявила она. Заметив его удивление, уточнила задание: — Пришло время проверить, насколько прочен наш союз с Римом. Повезёшь письмо, где я прошу, нет, настаиваю на том, чтобы мне позволили провести триумфальные торжества в Риме.

Советник застыл от удивления.

— Ты не ослышался, мудрец! Ради союза с Римом я достаточно долго доказывала верность римским императорам. Откликалась на просьбы усмирить тот или иной бунт в регионе. Действовала именем императора и побеждала. Теперь жду благодарности от Рима.

Лонгин осуждающе воскликнул:

— Царица, не вижу повода тратить время на поездку, поскольку предполагаю ответ! Ты не римлянка и не мужчина, чтобы позволить тебе устроить подобное торжество на римских улицах и удостоить тебя приёма в Сенате. Тебе не вручат золотой венец, и римский народ не будет обожествлять пальмирскую царицу!

На лице Зенобии застыла жёсткая улыбка.

— Всё равно отправляйся и скажи Сенату, Аврелиану и римскому народу: «Зенобия пройдёт по Риму!»

Глава шестая ВРЕМЯ ПОШЛО

ШЕСТЬСОТ РАЗГНЕВАННЫХ МУЖЧИН

На днях сенаторы сильно озаботились, когда узнали, что император призывает всех явиться в Курию. До этого события Аврелиан, ссылаясь на занятость, не посещал заседаний. Словно его не интересовали важные сенаторские дела. Сейчас же в записках, доставленных императорскими курьерами каждому сенатору в дом, он потребовал обязательной явки и пригрозил тем, кто сошлётся на занятость или прикроется болезнью! Сенаторы догадывались — угрозы непустые, с крутым нравом нового правителя римляне познакомились сразу после официального принятия власти, инаугурации. В первых указах Аврелиан предупреждал:

«…Я увидел, как римляне бесполезно тратят золото на всякого рода украшения и блестки. Проклятая страсть к золоту и непомерное стремление к обладанию редкими вещами, возбуждаемые честолюбием, наполняют сердца римлян тщеславием. Скоро будет невозможно обуздывать его. Я намерен запретить употребление золота для украшения сводчатых потолков, одежды и обуви, кожаных изделий и для сплавки с серебром».

Когда императора спросили о причине его отрицания золота и прочих драгоценных металлов, он ответил:

— Что такое есть золото и серебро, к накоплению которых так стремятся знатные люди Рима? Я не нахожу в них ничего иного, как то же самое, что происходит с железом, медью и другими произведениями земли и обыкновенными металлами. Те и другие извлекаются из глубоких пещер, где они созданы. Те и другие стоят часто жизни несчастным, которые осуждены добывать их оттуда. А потому безрассудно полагать, чтобы драгоценные сии вещества одарены были от природы преимущественным достоинством против других металлов. Напротив, ничего нет благоразумнее, как предпочесть им железо и медь, потому что от сих последних приобретаем мы гораздо больше пользы и услуг, нежели от золота и серебра, спрос на которые порождается излишним тщеславием.

Для убедительности Аврелиан приводил окончательный довод:

— Пусть люди, привязанные к золоту и серебру, покажут мне, какое можно найти для них полезное и нужное применение, подобно употреблению железа и меди. Никогда земля не вспахивалась золотом, а корабли не строились из серебра. Никогда золотой меч не защитил ничьей жизни, и серебряные стены не служили оплотом для людей ни против непогоды, ни против неприятельских нападений. Наконец золото и серебро никогда не употреблялись для добычи и обработки железа, между тем как сами они ни к чему не годны без помощи железа. Вот почему не вижу я, чтобы золото и серебро получили от природы какое-либо преимущество перед другими металлами!

То же самое Аврелиан заявлял о драгоценных камнях, почитаемых дороже золота и серебра:

— Не одинакового ли они вещества с кремнями и туфами, которые не что иное, как извержения земли? О сих драгоценных камнях можно уже решительно сказать, что они никакой прямой пользы не приносят. Их нельзя употребить ни для фундаментов домов, ни для постройки крепостных стен, ни для покрытия зданий, ни для устройства террас. Они служат единственно для удовлетворения честолюбия женщин и для умножения их гордости, чтобы поражать взоры завистниц. Мы видим разорение знатнейших фамилий от приобретения каких-нибудь ювелирных поделок, украшающих нежную голову и стоящих целые имения, леса и острова. Видим несметные доходы, висящие на ушах честолюбивой красавицы; видим на пальцах стоимость нескольких мешков золота. Можно ли сказать после сего, чтобы честолюбие не торжествовало, когда на женщин тратятся столь неимоверные средства?!

Очередным указом император запретил сенаторам держать в своих домах свободнорожденных наложниц и устанавливал ограничения на число евнухов, которых мог иметь в услужении сенатор. Объяснил это тем, что затраты на наложниц и цена на евнухов дошла до невероятных размеров. В свою очередь, это принуждает сенаторов заниматься спекуляциями и ростовщичеством, что не соответствует их положению.

В то же время простой народ возрадовался, когда по случаю своей инаугурации Аврелиан устроил бесплатную раздачу вина, и сказал: «Так будет повторяться по каждому государственному празднику, только к вину добавить оливковое масло, хлеб и свинину из армейских хранилищ. Глашатаи на городских площадях зачитывали недавний указ Аврелиана:

„…От себя я дарю римскому народу белые льняные туники и платки — для того, чтобы на улицах города народ пользовался ими для выражения своего расположения к императору. А чтобы императорская казна не скудела от бесплатных раздач вина и продовольствия, я решил отдавать римскому народу плодородные и покрытые лесами земли в Этрурии по Аппиевой дороге вплоть до приморских Альп, которые тянутся на огромном пространстве.

Я отдам даром столько необработанной земли, сколько кто захочет, при условии, что поселит там рабов из числа пленных и засадит горы виноградными лозами. А получаемое отсюда вино раздавать так, чтобы императорская казна не получала отсюда никакого дохода, но отдавалавсе вино в распоряжение римского народа“.

Император распорядился, чтобы впредь из египетской подати добавляли одну унцию к хлебам, выпекавшимся в Риме:

„Чтобы мера стала постоянной, для провоза зерна я разрешаю добавить число кораблей и корабельщиков и для удобства хранения увеличить склады в порту на Тибре. А ещё прикажу поднять берега Тибра, прокопать в воде проход там, где дно поднялось. Нужно всем стараться, чтобы мои распоряжения не оказались тщетными. Ведь ничто не доставляет большей радости, чем сытость римского народа“.

Всему, на что указывал Аврелиан, римлянам предлагалось верить непременно.

***

К назначенному времени сенаторы собрались в Курии Юлия Цезаря. Отсутствовали единицы, кто умер или был при смерти, или находился далеко за пределами Рима. В ожидании императора все вполголоса приветствовали друг друга, обменивались новостями — плохими и хорошими, коих набралось немало. Когда приходилось упоминать императора, с осторожностью оглядывались, но рассказать что-либо новенькое о нём хотелось многим. Например, что за обедом предпочитал жареное мясо и любил крепкое вино, как простолюдин. Когда болел, не звал врачей, лечил себя сам, доверял лечению голодом. Однажды едва не заморил себя до смерти. Ходила молва, что Аврелиан не дарил жене дорогих тканей и украшений, отказывал в покупке шёлковых одежд. Недавно, когда она пожелала купить фиолетовое шелковое платье, не позволил, но сказал:

— Цена соответствует весу платья в золоте, а это не по карману даже властителю Римской империи!

У себя в доме он, оказывается, не пользовался посудой из золота, а серебряные чаши и блюда имели небольшой вес.

***

Противостояние Сената и римских императоров началось с Октавиана Августа, два столетия назад до Аврелиана. Произошло это благодаря титулу принцепса — „первого из сенаторов“, который Сенат присваивал выдающемуся римлянину за образцовое поведение в обществе согласно традициям предков. На самом деле принцепс фактически становился узурпатором, сосредоточившим в своих руках верховную военную и гражданскую власть, за что называть безупречным и высоконравственным его было нельзя. Каждый следующий император ограничивал полномочия сенаторов, несмотря на их сопротивление. Так и Аврелиан, получив власть над Римом, сразу определил место Сената при нём:

— Отцы-сенаторы, я знаю, какое прекрасное государство Рим создали наши предки. Я знаю, какую роль при этом играл Сенат. И я также знаю, что древностью и поступками предков римлянам следует восхищаться, но помните, что вы молились вместе с римским народом, чтобы боги ниспослали Риму хорошего императора. И вот случилось по воле богов — я ваш император! Поэтому вам остаётся смириться с тем, какой император у вас теперь есть, и даже больше — не мешать мне исполнять свои обязанности! Ну а если кто будет недовольным мной, тогда или боритесь против меня, либо приспосабливайтесь.

***

Двери в Курию широко распахнулись. На пороге появился Аврелиан, как подобает властителю Рима, — в шитой золотом пурпурной мантии и в сопровождении двух гвардейцев в красных туниках поверх бронзовых доспехов и при мечах. Некоторые сенаторы, кто уже видел Аврелиана, заметили усталость на лице. Все поднялись с мест, раздались рукоплескания, возгласы:

— Аве, Аврелиан!

— О, здравствуй Божественный Цезарь!

— Приветствуем тебя, император! Да даруют тебе боги бессмертие!

Стража прикрыла двери. Аврелиан прошёл к консульскому креслу, откровенно сияющему золотом. По сторонам встали оба гвардейца.

Император обвёл взглядом зал, словно изучал, с кем имеет дело. Поднял в приветствии правую руку и произнёс:

— Аве — мне!

Сенатский жрец бросил в чашу алтаря с рдеющими угольками горсть ладана, отчего через мгновение закрутились дымы и замерцали огоньки. Жрец громко объявил:

— Небо приняло дар императора! Боги благоприятствуют встрече.

Председатель торжественно произнёс ритуальную фразу:

— Мы начинаем по воле Юпитера, покровителя Рима, и ради блага, счастья, успеха и удачи римского народа!

Зал притих. Император начал говорить:

— Отцы-сенаторы! Причина, из-за чего мы встречаемся здесь, пусть не покажется недостаточной. День сегодняшний и ваше решение послужат для судьбы Рима, будущего римского народа. А дело в том, что я получил послание от правительницы Пальмиры Зенобии, регента малолетнего царя Вабааллата. Буду откровенным, я не решился отвечать без совета с вами.

Сенаторы с облегчением выдохнули — оказывается, будут обсуждать письмо императору — и впредь слушали уже с интересом:

— Женщина, захватившая власть в Пальмире, присвоила почётный титул моей соправительницы. В письме она заявила о заслугах перед Римом, присвоив победу над персами и другими врагами римского народа. А в благодарность требует разрешения на триумф в Риме.

Аврелиан откинулся на спинку золотого кресла и осмотрел зал.

— Что скажете, отцы-сенаторы?

Ему, сыну крестьянина из провинции, важно было знать, как отреагируют на его слова сенаторы, родовитые представители знатных римских семей.

Сенаторы молчали, остерегаясь взять на себя ответственность за первые высказывания. Никто пока не уяснил, какого ответа ожидает император. И он облегчил им задачу:

— Полномочия императора, дарованные римским народом, позволяют мне принять решение. Но я помню, что Сенат для того и существует, чтобы император не оставался в одиночестве.

Сенаторы оживлённо задвигались, стали переговариваться меж собой. Поднялся Ульпий Силан, старейший сенатор, которому дозволялось высказываться первым, и ему за это ничего плохого не было.

— Сенаторы выслушали императора и говорят своё слово. Разрешение на триумф даётся императорам и военачальникам и в тех случаях, когда война с внешним врагом завершается победой римлян и при условии, что триумфатор убивает в войне не меньше пяти тысяч врагов. В таких случаях триумфатор надевает на себя белую тогу с пурпурной каймой, увенчивает голову миртовым венком. Ему разрешается проезд верхом на коне или в царской колеснице через триумфальные ворота в сопровождении войска с военными флейтистами. В завершение торжества получает пожизненное право носить триумфальное одеяние и значительные льготы от благодарного Рима.

Ульпий Силан оглядел зал и спросил с насмешкой:

— Ответьте мне, отцы-сенаторы, пальмирская самозванка похожа на Помпея, Цезаря или Октавиана Августа?

Сорвав аплодисменты, сенатор вернулся на место. Следом выступили его коллеги:

— Сирийка позволяет себе равняться на великих римских полководцев! Она издевается над нами! Её нужно наказать!

— Я слышал, Зенобия — иудейка. Тогда зачем требует почитания от римлян?

— Римские законы запрещают чествовать иноземку на священных римских улицах! Это преступление!

— Зенобия не дождётся золотого венца триумфатора!

Сенаторы топали ногами, выкрикивали проклятия Зенобии, грозили кулаками и божьими карами.

Аврелиан дождался тишины и высказался:

— Уважаемые отцы-сенаторы! Я прекрасно понимаю ваше возмущение и всё-таки предлагаю, прежде чем отказать самозванке, подумать. Я скажу больше: я имею сведения, что на Зенобии лежит вина за убийство пальмирского царя Одената, своего супруга. До конца жизни он был верным другом римлян и соправителем Валериана и Галлиена. Она подстрекала убийц ради захвата власти совместно с сыном. Да, Зенобия утратила чувство меры, она заслуживает не только осуждения, но и наказания. Но если откажем ей в триумфе в грубой форме, Рим оттолкнёт от себя Пальмиру. Из дружественного союзника Пальмира превратится во врага. Я спрашиваю, вы готовы воевать ещё и в Сирии?

Сенаторы зашумели, а император в усмешке скривил губы.

— Война с Пальмирой отменяется. Пока! Письмо Зенобии — обычная женская блажь. Она считает себя потомком Клеопатры, доставившей Риму много неприятностей. Она хочет быть похожей на египетскую царицу? Тогда я обещаю напомнить Зенобии, чем закончила жизнь её дальняя родственница! Я устрою для неё триумф на улицах Рима, но на моих условиях!

Аплодисменты и здравицы императору долго не стихали. Председатель завершил заседание по регламенту:

— Рим в опасности! Пусть император позаботится, чтобы государство не претерпело ущерба! Отцы-сенаторы, вас более не удерживаем!

***

Аврелиан возвращался на Палатин, где у римских императоров находилась официальная государственная резиденция. После принятия верховной власти над Римом новый правитель пока не рассматривал дворцовый комплекс как место жительства и семью не перевозил.

По пути император вспоминал растерянные напряжённые лица сенаторов, виденные на заседании. Как большинство военачальников, он не испытывал уважения к Сенату, полагая, что его члены способны лишь издавать бездарные постановления…

Аврелиан вернулся к мысли о Зенобии. Прежние сообщения наместников из Сирии о действиях и намерениях пальмирской царицы у него не вызывали беспокойства. Пальмира слишком слабая, чтобы решиться на противостояние Риму. Дерзость царицы похожа на типичное для восточных правителей упоение личной властью и безнаказанностью! Достаточно прислать в Сирию пару-тройку римских легионеров и устроить хорошую трёпку пальмирцам — сразу всё станет на место. Но воевать с Пальмирой не имеет смысла, если Рим хочет оставить при себе важного союзника против Персии. Однако требования триумфа не столько удивляют, как настораживают…

Когда Аврелиан прочитал дома письмо Зенобии, помнится, сильно удивился. Затем вызвал секретаря:

— Кто передал тебе письмо от царицы?

— По виду грек. Назвался именем Дионисий Кассий Лонгин, как настоящий римлянин. Так и сказал, что у него письмо для римского императора из Пальмиры. Ещё сообщил, что служит советником у царицы.

Аврелиан поднял голову.

— Я не ослышался?

— Нет, мой господин! Я проверил, человек с таким именем действительно у неё на службе. Ещё сказал, что будет ожидать ответное письмо.

— Можешь его найти?

Слуга склонился в глубоком поклоне.

— В тот день я отправил человека, чтобы проследить за ним.

— Молодец! Доставь его ко мне!

НАЕДИНЕ С МУДРОСТЬЮ

Перед тем как отправить советника в Рим, Зенобия предупредила о секретности письма. В душе она не надеялась на успех, но имела желание пообщаться с Аврелианом хотя бы таким образом. А отказ позволит ей с удовольствием мстить!

Лонгин, одетый скромным путешественником, прибился к торговому каравану и вскоре оказался в финикийском Триполисе. В ожидании дальнейших судеб в гавани теснились торговые суда, готовые отправиться в разные концы мира. За умеренную плату грек договорился с владельцем судна, бравшего груз до Италии, и вскоре увидел древние стены Рима, некоторые из которых заметно обветшали и угрожали падением. По прибытии узнал об отсутствии императора, оставалось ждать. Он снял жильё, сменил одежду и занялся поиском старых знакомых.

Лонгин вспомнил, что в Риме существует школа для молодых философов, основанная Плотиным. Он долгое время работал в Александрийской библиотеке в Египте, где Лонгин познакомился с его неоплатонизмом. Было бы неплохо сообщить старику о некоторых нестыковках в трудах. Например, трудно представить, как человек, одержимый верой и покорностью судьбе, сознающий бессилие перед лицом Создателя, в то же время может разобраться в земной жизни и сделать что-либо по своему усмотрению. Почему Плотин совмещает в учении толкования древних законов с новыми установлениями и правилами жизни и логикой Аристотеля, позволяющей любое явление и любую мысль разделить на составляющие части, разложить по полочкам и обо всем в мире иметь собственное мнение?

Школу Плотина удалось отыскать не сразу. Прохожие на улицах, к кому обращался Лонгин, с недоумением и даже опаской выслушивали его. День клонился к закату, когда прилично одетый молодой человек подсказал дорогу.

Небольшое кирпичное здание без штукатурки; на входе две полуколонны; черепица на кровле. Небрежно одетый в хламиду раб на входе, расспросив гостя, повёл к начальнику школы. В полнотелом мужчине средних лет с одутловатым лицом Лонгин неожиданно узнал… своего ученика по афинской школе.

— Друг Порфирий, ты ли это? — радостно воскликнул он. На то, что это действительно был Порфирий, указывали его оттопыренные уши и большая рыжая борода.

Порфирий тоже обрадовался встрече — сколько лет прошло! — и после взаимных приветствий рассказал о Плотине, что знал: „…Из Александрии стареющий философ отправился в Рим с целью увлечь молодых римлян познанием своей философской религии. Но школа обрела известность после того, как неоплатонизмом увлеклась гречанка Солонина, супруга императора Галлиена. От Учителя она прониклась идеей триады „Единое — Ум — Душа“.

…Над миром царит единый, неизреченный и непредставимый Бог — Благо — Единое. Но на низкой ступени, на стадии Ума, Единое разбивается на множество идей; а в совокупности эти идеи есть Единое. Отражение мира Ума в мир чувств образует мир Души. Именно в этом мире существуют люди. Но не только люди существуют в мире Души. Неоплатонизм различает также животных, астральных существ и даже демонов. Каждому из этих существ отводится в мироздании своя область, своя сфера…

Но не знакомство с новым учением дало повод для покровительства императрицы старому философу, родившемуся в одной из старейших христианских общин в Египте. До замужества Салонина носила имя Хрисогона, с греческого „Златорождённая“, согласно мифу о Персее, сыну Данаи, зачатому от „Золотого дождя“, в который обратился Зевс.

— Императрица, имя твоё означает „Христос“, освящённое словом „Хрис“, или „Крест“!

Солонина была очарована добрым характером мудреца, искренностью убеждений. Стала его ученицей, смиренно слушала и сопереживала, когда он клеймил господство римлян над рабами, осуждал людей, развращённых роскошью и вседозволенностью, не переставая напоминать о существовании Души. Сам избегал низменных соблазнов, не ел мяса и не ходил в бани, заменив обмывания водой ежедневным растиранием оливковым маслом.

Однажды в беседе с Солониной Плотин признался, что имеет одну, на его взгляд, неосуществимую мечту — построить особый город Платонополь, где будут жить „свободные философы, без обременения законами, придуманными людьми…“

При этих словах Порфирия Лонгин перебил его:

— Как задумал Платон?

— Согласен. Только у Платона это было в мечтах, а моему Учителю удалось начать его дело.

— Каким образом, Порфирий? — Лонгин почти взмолился. — Не томи!

Порфирий причмокнул губами, вспоминая:

— Салонина убедила супруга поддержать философа. Выделили пустошь для устройства города, куда особым указом разрешалось поселяться свободнорожденным гражданам, жить по законам „философского братства“. По распоряжению императора из казны выделили деньги, необходимые первым поселенцам для выживания.

— Странно, — удивился Лонгин, — я ничего не слышал о Платонополе под Римом. Я в нетерпении! Что дальше? Хочу поехать к Плотину, всё увидеть своим глазами!

— Не получится, увы! — печально произнёс Порфирий — Во-первых, это место далеко от Рима, в провинции Кампания. Но главное, нет города и, наверное, уже не будет!

Порфирий продолжил рассказ. Поначалу всё шло неплохо. Плотин с учениками отправился на поселение. К ним присоединялись философы из греческих и римских городов, были переселенцы из Египта. В результате заговора Галлиен и его супруга погибли; деньги больше не выделялись, поселение осталось недостроенным. Все, кто поначалу верил в Плотина, как в своего Кумира, ушли от него.

— Он болеет. Я слышал, один человек ухаживает за ним.

— Так нужно его вернуть в Рим, в свою школу, Порфирий! — горячо отозвался Лонгин.

— Я не забыл, что он мой Учитель, хозяин здешней школы. Не так давно я навестил его. Говорил о том же. Он отказался. Сказал мне: „Я здесь встречу свою смерть, чтобы попытаться слить то, что было божественного во мне, с тем, что есть божественного во Вселенной“.

— Бред больного старика.

— Нет, он уверен, что всё существующее на земле произошло из одного источника. И жизнь одного человека есть творение одного Бога. Он есть творец всего мира, всей природы.

Лонгин осуждающе покачал головой.

— От меня ты уехал в Рим. Оправдывался, что у Плотина будешь искать лучшую философию. Ты нашёл?

Лонгин в упор смотрел на собеседника.

— Нет, не отвечай — сам догадаюсь! Ты разочарован в нём и его философии. Не так ли?

Порфирий промолчал.

— В Афинах ты был моим учеником, лучшим из лучших. Я до сих пор отношусь к тебе благожелательно. Поэтому приглашаю в Пальмиру. Царица Пальмиры Зенобия — моя ученица. Правда, Порфириополя не обещаю, но в Сирии философам рады.

На прощание сказал с печалью:

— Искал Плотина, чтобы говорить с мудрецом. А он оказался неисправимым мечтателем.

***

О мудрецах из греков Аврелиан имел двойственное представление. Как большинство римлян, думал, что многие из них ленивые, болтливые и угодливые. Однако, что у греческих философов римляне учатся нравственности, а в искусстве рассуждений им нет равных, он тоже был наслышан. Не зря Юлий Цезарь даровал римское гражданство всем преподававшим благородные искусства и врачам, жившим в Риме. К тому же личность посланца пальмирской царицы показалась Аврелиану привлекательной по причине того, что он был её советником и наставником сына Вабааллата. Вот почему, когда императору доложили, что Лонгина нашли, и сообщили, что философ ждёт приёма во дворце, он заказал повару ужин. Слугам велено было выставить посуду из серебра, на двоих.

Аврелиан ожидал гостя в небольшом помещении, где после переделки по его приказу стало намного удобнее совмещать обсуждение важных государственных дел с трапезой. Этому здесь всё способствовало — мозаичные полы с растительным орнаментом, деревянные конструкции потолков и стены с яркой росписью, создававшей иллюзию расширения внутреннего пространства. Проёмы дверей задрапированы плотными занавесями, устранявшими посторонние звуки.

Удобная мебель: круглый стол из ливанского кедра с интарсией из самшита и одной опорой в центре в виде фантастического грифона. Два ложа с львиными лапами из коринфской бронзы. Вдоль стен канделябры с бронзовыми плошками, в углу позолоченный жертвенный треножник. Всюду отделка на грани простоты и одновременно римской роскоши, а последней император старательно избегал.

***

Слуга объявил о появлении Лонгина. Император, возлежавший на ложе с подушками из красной кожи, оценивающе глянул на гостя: на вид около шестидесяти лет, широкоплечий, голова с большими залысинами, чёрная борода, ухоженная и, возможно, крашеная. Одежда, принятая у римских греков, — шерстяная тога и кожаные сапоги с ремнями до колен. Лонгин нерешительно остановился входа, не имея понятия, чего ожидать дальше. Вежливо произнёс:

— Приветствую тебя, император! Я прибыл в Рим с поручением своей царицы Зенобии, регента сына, царя Вабааллата. Я полагаю, письмо у тебя, и меня позвали, чтобы дать ответ.

Аврелиан неожиданно рассмеялся:

— Не торопи события! Ведь они могут оказаться не угодными для царицы! — И указал на ложе напротив. — Прежде мы поговорим о разных вещах, чтобы ответ был уместным. Не так ли, советник?

Гость неспешно и с достоинством занял место, хотя его по-прежнему беспокоила мысль о том, чего ему ожидать. Император поспешил уточнить:

— С ответом, Кассий Лонгин, я спешить не буду. Кроме меня в Риме есть уважаемые люди, кому тоже надлежит знать содержание письма царицы. К примеру, Сенат. Я же сегодня намерен познакомиться не с посланцем Зенобии, а с греческим мудрецом, советы которого так ценятся в Пальмире. Наслышан, наслышан!

— Я буду чувствовать себя самым счастливым человеком в мире, император, если ход моих мыслей подскажет верный путь твоим деяниям во благо Великого Рима! — с достоинством ответил гость. — Великие римляне часто прислушивались к речам греческих философов. Родосец Посидоний посетил Мария в качестве посла и дал много советов. Аполлоний Молон приезжал в Рим от Родоса к Сулле и был ему полезен. На Лесбосе к Помпею приходил Кратипп, у него же обучался и Брут, удалившийся в Афины после убийства Цезаря. Цицерон увлёкся политической жизнью после встречи с Антиохом Аскалон-ским.

— Вот и я окажусь среди тех великих римлян, кто услышит мудрые речи греков, — пошутил Аврелиан. — Но сначала предлагаю, как говорят греки, разделить со мной трапезу. А чтобы сложился разговор, предлагаю испробовать чашу-другую вина.

Лонгин был рад такому началу, согласно кивнул головой.

— У меня замечательные вина, — продолжал император. — Но сегодня пробуем фалернское. Сейчас принесут.

Появился слуга с двумя прозрачными кубками. Второй слуга вынес стеклянную амфору, сквозь стенки которой проглядывалась жидкость цвета янтаря.

— Для фалернского вина нужна прозрачная посуда. Другая будет неуместна, — пояснил Аврелиан и показал дощечку, завязанную шёлковой ниткой на горле амфоры, с надписями красной тушью.

— Посмотри, здесь записано: „Фалернское Петрония“. Гай Петроний был префектом Кампании сто лет назад. Значит, вино сделано из плодов урожая года его службы.

Аврелиан торжественно произнёс:

— А это означает, Кассий Лонгин, что мы будем пить столетнее вино!

Лонгин в восхищении поднял брови и тут же нашёл что ответить:

— Ваш Плиний говорил про фалернское, что настоящее вино должно жить дольше, чем живёт человек.

Пока виночерпий с бережливостью разливал по кубкам драгоценный напиток, воздух наполнился стойким ароматом египетских роз…

Аврелиан зажёг лучину от светильника и поднёс к своему кубку. На поверхности вспыхнуло голубоватое свечение.

— Видишь, насколько крепкое вино? Я слышал, греки портят сей прекрасный напиток Бахуса тем, что разбавляют водой. Не советую!

После непринужденного начала разговора император затронул главное, что он считал:

— Боги дали мне удачу в сражениях с врагами Рима. Военное дело полководцу хорошо знакомо. Но я ещё император, на мне много других обязанностей. Например, хочу, чтобы при моём правлении римский народ чувствовал себя счастливой нацией. Ты философ — можешь сказать, как определить, в чём оно, счастье народное?

До этого момента гость сомневался, зачем его пригласили к императору. Теперь понял.

— Твой народ будет счастлив, если ощутит на себе заботу, которая заключается в поддержании процветания Рима и благополучия твоих подданных. От правителя народ ожидает справедливого управления.

— Что ты так называешь?

— Говорили мудрецы греческие, что при справедливом правителе у каждого подданного имеются одинаковые возможности доступа к счастливой жизни.

Лонгин понимал, что его слова могут быть неправильно поняты императором. Он рисковал, но в нём уже проснулся дремавший ораторский пыл:

— Но этого можно добиться мудрым правлением, на чём настаивал Платон. Когда правитель знает, что есть добро и что есть зло, что справедливо и что несправедливо, что благоразумие и что неблагоразумие. Но это наступит тогда, когда власть и философия сольются воедино, то есть когда правитель советуется с философом.

Лонгин замолчал, давая императору время обдумать его слова. Появились двое рабов с подносом, на котором возвышался большой кусок жареного мяса, дышащего жаром и ароматом пряностей. Впереди шествовал, судя по важному виду и неестественно румяному лицу, повар. Он вытащил из-за пояса длинный нож и с ловкостью стал нарезать тонкие ломтики, сочившиеся жирным соком. С осторожностью и так же ловко подал ножом каждому сотрапезнику…

Аврелиан в еде был непритязателен: ел всё, что приготовит повар, с которым не расставался много лет. Мясо, чаще свинину, употреблял охотней всего и с особенным наслаждением. Гость тоже ел с удовольствием, что нравилось императору.

После того как сотрапезники разделались со свининой, Аврелиан продолжил:

— Можешь объяснить как философ, почему варвары не признают превосходства римлян над собой, в то время как римская империя объединила десятки, сотни варварских племён и народов? Римляне несут всем культуру, заботятся о процветании их земель. В Римской империи все народы живут по единым законам, под защитой римской армии и при покровительстве императора.

— Император, я благодарен за вопрос как философу и потому отвечаю как философ. Поскольку это позволяет мне говорить истину. Среди народов, которых римляне называют варварами, есть мой народ, что не совсем правильно. У каждого народа есть понятие обязательной свободы они защищают её упорно, а если лишаются, то по вине римлян. Даже при покровительстве Рима они отказываются забыть о своей свободе. И если бы римляне не обладали исключительной доблестью, им никогда не удалось бы покорить тех варваров.

Аврелиан с удивительным спокойствием выслушал грека, затем, похоже, согласился:

— Ты прав! У каждого народа существует своё понятие свободы, и оно часто не совпадает с тем, что думают об этом римляне.

Пришло время десерта. Слуги принесли плетёные корзинки с печеньем, орехами, миндалём и засахаренными фруктами. Вместо кубков подали серебряные бокалы.

— А что в Пальмире говорят о римлянах? — неожиданно спросил Аврелиан после того, как гость попробовал густого и сладкого вина из Кипра. — Надеюсь, твоя царица благодарна за моё покровительство?

Лонгин был дружелюбен и спокоен, хотя голос стал жестким:

— Император, Пальмира признаёт Рим не господином, а старшим другом и союзником. У пальмирцев и римлян общий враг — персы. Царица Зенобия продолжает дело своего мужа, а к царю Оденату у Рима не возникало претензий. А если говорить о царице Зенобии, жители Пальмиры уверены в том, что мир на Востоке сохраняется только благодаря её усилиям.

Аврелиан слушал грека и удивлялся, что сам терпит дерзости. Но решил вывести Лонгина на ещё большую откровенность:

— Я рад, что в Пальмире любят Зенобию. Хочу знать, почему.

Вопрос озадачил Лонгина, но пришлось отвечать:

— Пальмирцы любили царя Одената. После его смерти они перенесли свою любовь на царицу Зенобию, поскольку знали, что она была рядом с мужем даже в походах и сражениях. С тех пор как осталась вдовой, ведёт целомудренную жизнь и не даёт повода к осуждению. Ходят слухи, она легла в постель с мужем один раз — в день свадьбы, и только ради зачатия наследника.

Лонгину показались недостаточными свои слова и он решил поразить императора:

— Красивая женщина с глазами, в которых горит необыкновенный пламень. Я видел её в схватке с персами — бесстрашная женщина! Она обладает цепким умом и холодной расчётливостью, которые иной раз больше, чем у любого мужчины. Люди видят в ней деву-воительницу Афину Палладу, которая для греков богиня мудрости, военной стратегии и тактики.

Аврелиан усмехнулся:

— Если я правильно понял, Зенобия мало похожа на женщин, которым царский престол даёт повод для спокойной жизни. У твоей царицы неженские планы! Разве она не понимает, что интересы Пальмиры в её руках могут столкнуться с интересами Рима?

Неожиданно он приподнялся с ложа и произнёс тоном, не терпящим возражений:

— Слушай, Лонгин, предлагаю тебе дружбу. Взамен давай царице такие советы, чтобы она не вредила Риму. Всего лишь! Воевать с женщиной не пристало мне, но предательства интересов Рима не потерплю! За усердие твоё позволю тебе открыть в Риме философскую школу Будешь учить молодёжь философии и ораторскому искусству.

Лонгин с готовностью ответил:

— Исполню, как велишь, император!

Глава седьмая НЕУДЕРЖИМАЯ

ЦАРСКАЯ ОХОТА

Едва заря позолотила верхушки дальних холмов, безмолвная долина наполнилась счастливым птичьим гомоном. Чуть позднее солнечные лучики осторожно тронули ткань походных шатров, устроенных у ручья, воды которого с серебристым перезвоном истекали в своём вековом русле. С каждым мгновением прогретая земля расставалась с остатками ночной прохлады, безропотно готовясь к предстоящему жаркому испытанию. У шатров засуетились люди. Оживляя уголья в кострах, в бронзовых котлах грели завтрак и кипяток для бодрящего чая… Солнце торопило людей, призывая скорее приступить к охоте. Ради неё они оказались в столь удалённом от Пальмиры месте.

Солнце не оставило без внимания и деревянные насесты, где сидели крупные красивые птицы. От яркого света они не щурились, поскольку на головах у всех были кожаные клобучки, закрывающие глаза. По оперению, размерам и горделивой посадке угадывались самые ценные соколы — балобаны. Любой путник, заметив их, мог угадать, что видит не что иное, как царскую охоту…

***

Зенобия вышла из своего шатра, укрытого полотнищем верблюжьей шерсти. На ней были удобные для всадника шаровары, сверху накидка с капюшоном — геллаба, позволявшим уберечься от солнца или пыльного ветра.

Царица легко взлетела в седло — охотничье, без спинки и передней луки; приняла своего балабана на перчатку из мягкой кожи. Мелодично звякнули серебряные бубенцы на лапках — вещь полезная, помогает, если драгоценная птица вдруг потеряется в густой траве. Вместе с Зенобией на охоту отправлялись трое всадников; слуги подали каждому по соколу.

Царица тронула жеребца в бока, хотя он давно в нетерпении бороздил землю копытом и ронял с розовых губ пену. Соколиная охота началась…

Всадники неспешно передвигались по степи, придерживая на правой руке ловчих птиц, пока ещё "незрячих" — в клобучках, чтобы не пугались и не беспокоились. Выслеживание добычи — не их удел, а хозяев, которые сейчас зорко высматривали живность, достойную стать целью пернатого охотника.

Неожиданно чуть ли не из-под копыт коня Зенобии выскочил… заяц. В надежде остаться незамеченным зверёк до последнего отсиживался в укрытии под кустиком. Но не выдержал, стремительно покатился к ближайшим спасительным зарослям.

Царицу заяц как добыча не интересовал. Она махнула рукой, разрешая своим спутникам развлечься… Один сдернул клобучок с головы своего сокола, резко подкинул его вверх. Птица в полёте заметила зайца и, выправив крылья под правильным углом, устремилась в погоню — вот-вот настигнет жертву! В последний момент бывалый в подобных переделках заяц резко рванул в сторону, а сокол, готовый вцепиться в его спину цепкими когтями, промахнулся… Пернатый охотник пронёсся мимо, и заяц благополучно нырнул в глубь колючего кустарника.

Пока сокол "соображал" в полёте, куда могла исчезнуть добыча, подскочил второй всадник и палкой, припасённой для такого случая, стал шумно ворошить в зарослях. Пришлось зайцу снова спасаться, выбираясь из укрытия с другой стороны. Со страху прижав к спине длинные уши, он резво поскакал прочь, делая скачки в сторону. На этот раз сокол не оплошал: бросок с воздуха — и добыча в смертельных "объятиях". Хозяин тут же вмешался, настиг и быстро спешился. Наступил на задние лапы зайца, схватил за уши и резким взмахом ножа перерезал горло. Сокол попытался оторвать кровоточащий кусок мяса, но хозяин не позволил до конца насладиться заслуженной победой — отнял добычу и посадил сокола на руку, прикрыв голову клобучком.

Добыть зайца — не слишком большая удача для охоты с соколом, но по возвращении домой мясо пойдет им на корм…

Зенобия продолжала искать достойную добычу для своего балабана. В долине достаточно растительности — травы, листья, соцветья, семена растений. Это всё — пища для дрофы, крупной, весом с овцу птицы. Она хорошо летает, но при опасности предпочитает стремительно убегать. При виде настигающего её сокола дрофа резко набирает высоту, и тогда соколу приходится взлетать выше своей добычи, а это не всегда удаётся.

Один из сопровождавших царицу охотников заметил огромную дрофу; она увлечённо купалась в пыли и не замечала опасности. Стараясь не делать резких движений и не шуметь, Зенобия направила коня в её сторону. Нужно было сократить расстояние, сделать удобным соколу для нападения. Царица сняла клобучок, и в тот же момент сокол увидел свою добычу, встрепенулся. Дрофа тоже заметила опасность. На бегу резкими взмахами сильных крыльев сумела оторваться от земли и стала быстро набирать высоту. И в этот момент Зенобия броском отправила сокола вдогонку.

Теперь людям оставалось наблюдать, как быстро сокращается расстояние между летящими птицами — небольшим по размеру охотником и крупной добычей. Сокол умело преследовал — он ввинчивался вверх по широкой дуге и вскоре занял выгодное положение над дрофой. Затем с врождённым чувством принял нужный угол атаки — собрав крылья и втянув голову, устремился в свободное падение… Сближение с жертвой и — удар…

В воздухе разлетелись светлые перья… Дрофа резко качнулась, но не оставила полёта; выправилась и вновь продолжала стремиться в высь. Манёвр не обескуражил пернатого охотника: он набрал нужную высоту и оттуда стремительно и красиво ударил во второй раз…

Дрофа безжизненным комом тяжело свалилась на землю, а сокол тут же присел на ещё живую птицу, торопясь ухватить клювом за шею.

Люди, следившие за "воздушным сражением", разразились восторженными криками и поспешили к месту смертельной развязки. Зенобия принимала поздравления. Оставаясь внешне спокойной, даже равнодушной, в душе испытывала бешеный восторг. Она была счастлива, и благодарна любимому соколу.

Охота продолжалась. Проводник выслеживал других дроф, определяя по отпечаткам лап и помёту лёжку, где они отдыхали. Вот он остановился, размял пальцами кусочек помета и уверенно заявил:

— Она где-то недалеко. Спряталась.

Зенобия спросила, не удержавшись от смеха:

— Ты как определил? По дерьму?

— Да, царица. Я рассмотрел, какую траву дрофа недавно ела. А значит, нужно хорошо смотреть, где растёт эта трава. Там дрофу и обнаружим.

Так и произошло. Дрофа, крупнее, чем первая добыча, неожиданно выскочила их кустарника и попыталась спастись резвым бегством. Зенобия подбросила сокола, и он ещё в низком полете начал уверенно настигать бегущую птицу. Затем взвился ввысь и, повернув к земле, резко атаковал, стараясь сильными лапами ухватить за голову или шею. Однако дрофа оказала отчаянное сопротивление, умело отражая натиск сокола мощными ударами крыльев. Скоро люди заметили, что охотник, заметно уступавший добыче в размерах, вдруг приземлился рядом с дрофой. Возможно, устал, а дрофа с силой пустила в него… струю жидкого помета! Перья сокола оказались липкими, как склеенные… Дрофа воспользовалась промедлением, вскочила на лапы и резво побежала стремглав, делая зигзаги.

Охотники кинулись вслед, догнать и добить, но Зенобия крикнула:

— Пусть уходит! Дрофа заслужила моё уважение хотя бы за то, что боролась с сильнейшим противником до конца.

***

К вечеру усталые и довольные охотники возвратились в Пальмиру. День завершился на славу: добыли десяток зайцев и четыре дрофы. Правда, царица расстроилась из-за потери одного балобана. Отпущенный для атаки на дрофу сокол с первого раза не смог одолеть её, а потом взмыл высоко и уже не вернулся. Наверное, устыдился промаха…

В ЛАБИРИНТЕ РОДОСЛОВНОЙ

Вечером того же дня безумно уставшая и довольная царица узнала, что советник Лонгин вернулся из Рима. Отсутствовал он почти три месяца, из которых половина ушла на ожидание императора из Галлии и ответного письма. Царица послала за ним слугу и занялась приведением себя в порядок после охоты.

После учтивого приветствия советник протянул пергаментный свиток с цветной печатью.

— Послание Аврелиана, царица.

— Ты знаешь содержание? — спросила Зенобия, придав безразличный тон.

— Император говорил со мной обо всём, только не об этом, царица.

— Хорошо. Посмотрю позже.

Зенобия произнесла эти слова с усмешкой и небрежно бросила свиток на круглый мраморный столик. Удобно разместилась в кресле с высокой полукруглой спинкой и подлокотниками в виде грифонов, поставила ноги на скамеечку, скабеллу, и показала рукой на табурет без спинки, седлу, с точеными ножками и плоским мягким сиденьем. Советник понял, что царица предлагает поговорить неспешно.

— Ты долго отсутствовал. Что можешь рассказать?

— Многое, царица! Я провёл время не в праздном путешествии, а с пользой. Говорю так, поскольку занимался поиском истины, тебе не безразличной.

Зенобия удивлённо подняла брови.

— Заговорил не как советник, а как философ. Не томи, какую истину искал в потёмках мироздания? — Она усмехнулась. — Хотя о какой истине пойдёт речь? Ты же сам учил, что у каждого человека своё представление о ней. Настоящую истину никогда не представишь даже речью философа, потому что слова только её исказят.

Лонгин замахал руками.

— Сейчас я не об этом! Вначале позволь задать несколько вопросов о твоей семье.

Зенобия задумалась, но молчаливо согласилась.

— Ты можешь вспомнить, кого твои родители называли своими предками?

— Мать говорила, что родилась в Эмесе.

— У неё были какие-нибудь воспоминания о Египте?

— Иногда она рассказывала о Египте. Совсем немного. Говорила по-египетски и меня учила. Кстати, язык египтян мне давался нетрудно, я будто когда-то говорила на нём, забыла и потом вспоминала.

Зенобия настороженно посмотрела в лицо советника, ожидая объяснений. Неожиданно он с облегчением вздохнул и произнёс, придав словам некую торжественность:

— Царица, вот теперь могу раскрыть тайну, чем занимался с того дня, когда ты заняла престол Пальмиры. Ведь для каждой царствующей особы не безразличны родословные корни. Сегодня подвожу черту под своими изысканиями в твоей генеалогии.

Зенобия внезапно разволновалась. Прежде у неё возникало предчувствие в отношении семейных корней, поделиться которым она ни с кем не осмеливалась. Советник продолжил возвышенным тоном:

— Каждый грек и римлянин чтит своих домашних гениев, душ собственных предков, превратившихся в добрых духов, охраняющих потомков семьи. У всех богов есть своя генеалогия, кто от кого родился и каких детей они оставили. Многие правители Греции и Рима вели происхождение от легендарных героев и богов Олимпа. Достаточно вспомнить македонского царя Александра Великого, для которого отцом был сам Зевс.

— Ты прав, философ — цари обязаны иметь особую родословную, отличную от обычных людей. Особенно, если власть над подданными даётся от бога. Ты хочешь сказать об этом?

— Да, моя царица! Кто не интересуется собственными предками, тот лишается их помощи и поддержки — силы, которая порой спасает жизни! Но просто знать о своих предках мало. Нужно знать подлинную историю семьи, представляющую великую силу для исполнения твоих деяний в настоящем.

— В таком случае говори, что тебе известно.

— Если у твоих предков имелись великие достоинства, они непременно проявятся у тебя, царица. Ты ощутишь их в себе без посторонней помощи. В тебе проснётся желание вершить великие дела, как совершали твои предки. Это проявится во что бы то ни стало. Но тогда на тебя будет возложена особая ответственность, ибо за твои поступки уже отвечать будут твои потомки.

— Говори, что хотел! — в нетерпении затребовала Зенобия.

— Представь для себя большое живое дерево с зелёными листьями на ветвях. Листья — это ты и твой сын, а ветви — твои родители и близкие родственники как со стороны отца, так и матери. Помимо ветвей и листьев дерево имеет ствол, и чем он прочнее, тем жизненнее крона дерева. Но дерево удерживается в земле корнями, его питающими. Корни — главное для существования всего дерева.

Лонгин помедлил, давая себе возможность ещё подумать о том, что скажет дальше.

— Я расскажу о твоих родовых корнях, царица, к чему пришёл после тщательного изучения доступных мне документов и книг, хранящихся в библиотеках Александрии, Афин, Рима. Помогли встречи с людьми, доподлинно знающими родословные известных римских семей. После чего у меня сложилось мнение, что по женской линии твои предки являются потомками царицы Клеопатры. По мужской — от карфагенского полководца Ганнибала, который едва не захватил Рим. Это, если кратко, царица, — деловито завершил Лонгин.

Зенобия некоторое время раздумывала, не зная, как воспринять слова Лонгина.

— Ты уверен, Лонгин? — затем нашла что спросить.

— Ты можешь быть уверена, что твоя родословная начинается от Клеопатры и Марка Антония, потому что их дети являются твоими предками в шести поколениях!

Лонгин с воодушевлением рассказал известную историю трагической любовной связи Клеопатры из македонского рода Птолемеев, произошедшего от одного из полководцев Александра Великого, с Марком Антонием, одним из влиятельных римских военачальников.

Лонгин развел руками и улыбнулся.

— От природы никуда не денешься — у них родились близнецы Александр и Селена, затем сын Птолемей. Птолемей стал царём Сирии. Дочь Клеопатры вышла замуж за Юбу, царя Мавретании. Их дочь Друзилла вышла замуж за Гая Юлия Соэма, правителя Эмессы; их сын Гай Юлий Алексион стал царём-жрецом Эмессы. Их потомком стал главный жрец Сирии Бассиан, дочь которого Юлия Домна вышла замуж за римского императора Септимия Севера.

Философ загадочно посмотрел на Зенобию.

— Теперь ответь, царица, что говорила тебе мать о своём детстве?

— О царях в роду со стороны отца и матери. Вспоминала об Эмессе, где жила в семье главного жреца.

— Всё сходится, царица! Корни твоего родового дерева глубокие, древние и происходят они от самой Клеопатры и Антония.

***

Расставшись с советником, Зенобия долго не могла успокоиться. Во время разговора с ним она всё думала о письме императора Аврелиана. В нетерпении сломала печать, развернула свиток. Первые слова насторожили:

"Аврелиан, император Римского государства, отвоевавший Запад и Восток, — Зенобии, пальмирской царице! Римляне помнят твоего супруга Одената, верного клятве Риму. Мы извещены, что ты взяла на себя заботу о царском престоле Пальмиры, сохраняешь мир на восточных границах Римской империи. По этой причине я оставляю за Вабааллатом, сыном Одената, право называться царём Пальмиры и моим соправителем, какие предоставлял царю Оденату император Галлиен. И ты называй себя матерью царя Пальмиры и соправителя римского императора. Но если ты желаешь устроить свой триумф в Риме, настаиваешь на этом, Сенат отказывает тебе по причине того, что для такого почёта от римского народа твоих заслуг пока недостаточно.Откажись от гордыни — и тогда ты будешь вызывать уважение римского императора, народа и Сената, а вовсе не их раздражение".

Зенобия швырнула письмо на пол. Внезапно ярость захлестнула её, стало трудно дышать. Она закричала:

— Аврелиан! Ты отказал мне, да ещё написал, что я недостойна твоего уважения! Клянусь, улицы Рима увидят меня в триумфе!

ЖЕНСКОЕ КОВАРСТВО

Царица редко обходилась без назиданий Лонгина, если только это касалось жизненных ситуаций. Однако опасалась приглашать на встречи с военачальниками. Возможно, из-за того, что между собой командиры нередко жёстко спорили, а его философские подсказки требовали сосредоточия внимания и тишины. Чего стоили, к примеру, высказывания на последнем Совете, когда Зенобия предложила обсудить необходимость войны с разбойными арабскими племенами. Полководцы охотно поддержали, а он выразил им недовольство:

— Вас увлекают мечты о вечной славе? Так знайте, всё быстро предаётся забвению. Особенно суетность похвал. Советую обратить внимание на незначительность пространства, пределами которого ваша слава может быть ограничена. Вы когда-нибудь задумывались, каков размер Пальмирского царства? Сколько в нём людей, кто станет прославлять тебя, царица, и вас, отважные командиры воинов? Можете себе представить, какой кусочек займёт Пальмира на карте Ойкумены, если вся Земля, на которой живут все люди мира, представляется всего лишь крохотной точкой в Космосе?

Зенобия видела искажённые недовольными гримасами лица полководцев, постаралась уладить настроение:

— Послушать тебя, советник, царям отказано в войнах! Чем предлагаешь заняться?

— По мне, война — прославляемое злодейство. Но если цари решаются на войну, добрый совет не помешает. Увы, цари всегда поступают по-своему и тогда становятся ответственными за результаты.

— Какой твой совет, философ?

— Не начинай сражения или войну, если ты не уверена, что при победе выиграешь больше, чем потеряешь при поражении.

Военачальники, невольно прислушивавшиеся к разговору, недовольно качали головами, но вступать в полемику с философом не решались.

На этот раз Зенобия послала за советником лектику с носильщиками и запиской, что ждёт немедленно. Лонгин оставил чтение "Политики" Аристотеля, которого выделял из греческих философов, переоделся в выходное платье и отбыл с ожиданием услышать во дворце нечто особенное.

Так и случилось. Царица только что закончила встречу с военачальниками, отдыхала на ложе и читала. При виде советника приветливо улыбнулась и протянула руку для поцелуя.

Последнее нелегко давалось старому греку, но роль придворного советника обязывала подчиняться правилам. Царица придерживалась местных традиций, позволяя подданным целовать себя от ступней ног до щёк, исходя из статуса. Лонгин прикоснулся губами только к кончикам пальцев Зенобии. Царица сделала вид, что не заметила, миролюбиво улыбнулась и указала на кресло напротив.

— Недавно слышала от тебя, что цари не совершают ошибок, если общаются с мудрецами. Вот и я надумала выслушать тебя, прежде чем поступлю, как советовали мои храбрые полководцы.

— Я весь внимание, царица.

— Надумала я воевать с Месопотамией, вернее, с арабскими разбойниками в тех землях. Из года в год они появляются у нас, отнимают у моего народа пастбища и колодцы. Бедуины вступают в сражения, отбиваются, но всё повторяется снова и снова. Арабы уже создали свой союз племён под предводительством шейха Дайзани. Называют его царём всех арабов за обещание превратить Пальмирское царство в пастбище для арабских овец. Мои полководцы готовы выступить немедленно.

Она вопросительно посмотрела на Лонгина.

— Послушай Эзопа, моя царица: "Кабан стоял под деревом и точил клыки. Лисица спросила, зачем это: ни охотников не видно, ни другой какой беды, а он клыки точит. Ответил кабан: "Не зря точу: когда настанет беда, не придётся мне тратить на это времени, и будут они у меня уже наготове"".

— Какой вывод мне сделать, умник?

— Басня учит, что к опасностям надо готовиться загодя. Если Пальмире угрожают враги, не следуй за событиями, опереди их. Не ожидай врага за крепкими стенами своего дома, встречай его на подходе. Если видишь дело, решай его, пока оно не выросло до большой беды.

— Совет разумный, мудрец.

Зенобия перевела взгляд на стол с письменными приборами и свитками.

— Я написала Дайзани. Прочитай.

Лонгин читал:

"Зубейда бен Захайя бет Ярхайя, царица Пальмиры и многих других земель, — Дайзани, царю арабов Месопотамии! Я наслышана о тебе, Великий царь, как о храбром воине, слава о котором разошлась на тысячу дней конного пути, и которого боятся враги и уважают друзья. Я тоже хочу быть твоим другом, и даже больше — женой, если ты этого захочешь. Ты же знаешь, что я вдова и мать своего сына и мне стало трудно управлять престолом Пальмиры. Вокруг — враги, персы, они только и ждут момента. Ты сильный правитель, а мне нужна опора — твёрдая мужская рука. Царствование женщины не угодно моим подданным, и поэтому предлагаю тебе себя в жены, а царство моё будет тебе моим приданым. А ещё обещаю свою покорность воле твоей".

Советник с недоумённым лицом посмотрел на Зенобию.

— Убей меня, царица, не понимаю!

— Ради Пальмиры я готова жертвовать собой, — сдержанно улыбаясь, ответила Зенобия.

— Ты говоришь осознанно?

Царица рассмеялась:

— Вот видишь, даже ты поверил! Именно такого эффекта я добивалась! Если скажешь, что арабы не столь опасны, как Рим, соглашусь. Но Дайзани не упустит случая выступить против нас, когда Пальмира вступит в войну с римлянами. А воевать я буду за Египет, очень скоро, и тогда арабы объединятся с Римом ради отторжения им Сирии.

— Тебе понадобился Египет?

— Хочу наконец увидеть Рим униженным! Хочу увидеть Египет, Александрию, могилы Александра и Клеопатры!

Лонгин упрямо замотал седой головой.

— Я не пойму, что ты хочешь услышать от меня?

— На этот раз не услышать, а просить тебя. Исполни роль моего курьера. Тайного.

— Слушаю со вниманием, царица.

— Оденься торговцем, отправишься в Вавилон, где у Дайзани своя резиденция. Найди возможность передать ему письмо и мой подарок.

Царица повернула картину, стоявшую на полу у стены. Лонгин рассмотрел изображение красивой женщины в боевых доспехах и на коне, под копытами умирают раздавленные змеи. Узнал лицо Зенобии.

— Царица, прости, но даже с моими возможностями не разгадать твой замысел! — воскликнул обескураженный старик. — Если Дайзани откажется от твоего предложения, над тобой все будут смеяться!

— Делай, как велю! Дайзани — не только царь, он ещё и араб. Непременно пожелает укротить непокорную женщину, как необъезженную лошадь.

Она рассмеялась и дала понять, что высказала всё, что он должен услышать.

***

В Пальмиру Лонгин вернулся через месяц. Царица внимательно выслушала рассказ в подробностях и сочных красках…

…Дайзани доложили, что торговец из Пальмиры намерен увидеться с царём, чтобы сообщить нечто важное. Царь письмо прочитал, а когда ему показали подарок Зенобии, призвал визирей. Разрешил всем высказаться.

Визири наперебой советовали Дайзани жениться на Зенобии с её столь необычным приданым. Он вначале сомневался, а потом согласился "принять тяжкое бремя царствования в Пальмире".

Царица смеялась, хлопала в ладоши, как девочка, и слушала советника дальше:

— Возражал Амраддин, племянник Дайзани. Говорил о тебе, царица, что ты женщина коварная, без злого умысла ничего не предлагаешь. А Дайзани возмутился: "Ещё не родился человек, кто осмелится обмануть меня. Эта женщина мне нравится, она украсит мой гарем! Я поеду в Пальмиру, чтобы сначала посмотреть, действительно ли она такая, как на картине. Тогда и возьму в жёны. Разве могу я отказывать Зенобии, когда она предлагает Пальмиру в приданое?"

Племянник не успокаивался, просил проявить благоразумие и осторожность, но Дайзани воскликнул:

— Пусть главный жрец обратится к богам — я поступлю так, как они скажут!

— Ты узнал, что сообщили арабские боги?

— Жрец сказал: "Пусть Дайзани опасается женщины, от которой исходит смерть". Царь посмотрел на твой портрет и воскликнул: "От такой красоты мне не жалко и смерть принять! Но я — воин! Опасаться ли воину смерти?"

***

По Сирии разнёсся слух, что отряд арабских всадников двигается в сторону Пальмиры. Недалеко от города Шахба объединившиеся племена бедуинов подстерегли отряд. Внезапность нападения и превосходство нападавших в численности позволили разгромить чужеземцев. Раненых добивали без сожаления и почему-то без желания получить выкуп от родни пленников. Часть арабских всадников бежали в пустыню, не представляя себе тех мучений, которые им предстояло испытать. Победителям достался богатый обоз: в нём обнаружились персидские ковры, инкрустированное золотом и драгоценностями оружие, царские женские одежды и ювелирные украшения.

Только один арабский воин после многодневного блуждания в песках добрался в Вавилон. От него царский племянник Амраддин узнал о том, что тот видел: Дайзани храбро отбивался от бедуинов, а потом упал…

***

Пленённого Дайзани, жалкого, истерзанного и униженного, доставили к Зенобии.

— Как ты осмелился явиться перед невестой в таком виде, жених?! — воскликнула царица. — Ладно, будет тебе свадьба.

Приказала слугам привести царя в порядок, отмыть и переодеть. Велела устроить "свадебный пир" на двоих. Когда Дайзани усадили за стол напротив царицы, наряженной, по случаю, "невестой", принесли золотую чашу. Она приказала крепко держать его за руки и стала перерезать ему вены у запястья. Наблюдала, как кровь льётся в чашу, и говорила:

— Твоя кровь заражена бешенством. Зачем ты кидался на мой народ? Я спущу твою дурную кровь, а потом посмотрю, что делать с тобой.

В этот момент рука Дайзани дрогнула, и несколько капель упали мимо чаши на пол. Зенобия в одно мгновение побледнела — и вдруг без объяснений приказала тут же заколоть мечом Дайзани. Никто не знал, что когда-то гадалка сказала царице: "Смерть врага твоего будет отомщена близким ему человеком… Не дай капли крови его пролиться мимо чаши".

— О боги! — воскликнул Амраддин, узнав о смерти дяди. — Я отомщу этой женщине, и пусть боги меня накажут, если я нарушу клятву!

В тот же день Амраддин оделся простолюдином и покинул Вавилон.

ВЕЛИКИЙ ОБМАН

Убийство Дайзани в самом деле охладило воинственность арабов в отношении Пальмиры. К тому же в Вавилоне между сторонниками ближайших родственников Дайзани начались убийства и заговоры с целью захвата власти. Пальмирской царице это позволяло не опасаться войны с арабскими племенами, а заняться другим направлением — Египтом. Но она понимала, что без серьёзной причины и, главное, без последствий захватить богатейшую римскую провинцию не удастся. Нужно серьёзное обоснование, чтобы Аврелиан не обвинил Зенобию в "несоюзническом поведении", тем более в агрессии.

Повод нашелся неожиданно. Начальник дворцовой охраны доложил царице, что какой-то человек в одежде сирийского простолюдина настаивает на встрече с ней. Якобы у него важное сообщение. Удивительное совпадение, он оказался тайным посланником Тимагена, начальника римского гарнизона в Александрии. Поскольку содержание послания было бы слишком опасным для Тимагена, он просил верить словам.

— Говори, — разрешила Зенобия.

— Тимаген говорит, царица, что хочет служить под твоей властью. Он наслышан о настроении римских воинах в твоей армии. Им хорошо. Гарнизон в Александрии недоволен императором Аврелианом, избранным вопреки воле легионов, стоящих в Египте. Воины Тимагена готовы присягнуть Пальмире, не признавать власть в Риме. Если царица придёт на помощь, Тимаген поднимет мятеж в Александрии и дальше, в других египетских городах. Вместе изгонят наместника Проба. Царица получает в управление всю долину Нила, а Тимаген станет префектом Египта.

Слова незнакомца показались Зенобии неубедительными; она опасалась, что недруги заманят её в ловушку. Но с ответом решила не торопиться. Ответила с улыбкой:

— Передай Тимагену, пусть готовится и ждёт. Я дам знать.

Зенобия поспешила поделиться с советником новостью, а он ответил:

— Зевс на Олимпе справлял день рождения, а земные звери и птицы поздравляли и преподносили дары. Бог благодарил всех и вдруг увидел ползущую к нему Змею с красной розой в пасти — она тоже хотела поздравить. "А от тебя я не приму подарка!" — раздраженно сказал бог.

— Как тебя понимать, философ?

— Притча говорит, не принимай даров от ползучих гадов, царица! Но если не воспользоваться случаем, для тебя шансов больше не будет, — заявил советник, делая серьёзный вид. — Дела у Аврелиана, я слышал, не так уж плохи. Когда он вернётся, потерю Египта ему не простят. Скажу одно, взвесь собственные преимущества в силе, учти ситуацию и действуй, как тебе подсказывает твоя интуиция. Ты не советовалась со мной, когда решала судьбу Дайзани. Оттого сейчас я в раздумьях.

Зенобия оставалась спокойной. А он заканчивал:

— Мне кажется, что Тимаген просто не поделил власть с Пробом. Понимая, что сам не справится, обратился к тебе. Я бы не доверял ему, выждал бы другой подходящий случай.

Зенобия решила действительно не спешить и через месяц узнала немало интересного, происходящего в Египте…

По требованию Сената наместник Проб возглавил прикомандированное к нему войско и отправился на борьбу со средиземноморскими пиратами. Из-за морских разбойников страдали торговые корабли, под угрозой оказалось продовольственное обеспечение римских городов. Зенобия отправила верного человека в Александрию с тайным посланием Тимагену, чтобы он начал мятеж. Когда это произошло, царица отослала гонца в Рим с сообщением, что она просит разрешения покарать мятежников. "Для устрашения и умиротворения" просила выдать мандат, который немедленно получила. Теперь, согласно союзническому долгу с Римом, можно было действовать.

В Египет отправилось семидесятитысячное пальмирское войско под командованием Масрура. Едва "каратели" вошли в Александрию, римский гарнизон Тимагена в полном составе примкнул к ним. Получив из Египта сообщение об успехе, царица отправила в Сенат отчёт, что мятеж подавлен. Из Рима ей прислали благодарственные письма и титул "спасительницы римского народа". Зенобия ухитрилась морочить голову сенаторам и Аврелиану ещё некоторое время, пока в Александрию не возвратился флот с войском под началом Проба. Он-то и обнаружил измену римского гарнизона и нежелательное для Рима присутствие армии Пальмиры.

Произошло сражение. Проб проиграл и бежал в ближайшую крепость в дельте Нила. Тимаген с пятитысячным отрядом встал у стен крепости осадой, а когда подошло войско Масрура, крепость пала. Проб бежал, добрался тайными тропами до побережья, откуда на корабле прибыл в Рим. Только после этих событий римляне поняли, что в Египет им дорога закрыта.

***

Одновременно с этими событиями другой пальмирский военачальник, Саббах, начал успешные боевые действия против римских гарнизонов в провинциях Каппадокия и Месопотамия. Затем овладел Анкирой, столицей римской провинции Галатия на перекрестке важных караванных путей. Позже Пальмире покорились Ликаония, Писидия и Фригия. Все эти новые для Пальмирского царства обретения вместе с Босфором давали Зенобии неслыханные ранее возможности для ведения международной торговли и политических интриг против Рима.

В Риме заговорили о предательстве Зенобии, но царицу это только укрепило в уверенности правильности своих действий.

Глава восьмая НЕВЕСТА ОЗИРИСА

ГОРОД АЛЕКСАНДРА

Удержание римской провинции Египта в своих руках стало главным смыслом дальнейших шагов пальмирской царицы. Ни для кого не было секретом, что обладание Египтом со времени Юлия Цезаря позволило Риму в короткий срок сделаться самым богатым государством в Средиземноморье. Но одно дело — зайти в страну плодородной долины Нила, другое дело — остаться, если не навсегда, то надолго… В этом смысле Зенобия надеялась на поддержку местного населения, полагая, что египтяне не забыли кровавые события в Египте при подавлении народных восстаний с участием Марка Антония и Октавиана Августа.

Сохранилась память о расправе Юлия Цезаря с населением в Александрии и убийстве пятидесяти тысяч мирных жителей по приказу Нерона. Как раз в те годы римская администрация насильственно устранила почти все формы правления в египетских традициях, действовавших со времени династии Птолемеев. Только по этим фактам, думала царица, египтяне не должны были терпеть на своей земле римское присутствие! Поэтому велела глашатаям читать жителям египетских городов своё послание:

"Царица Зенобия возвращается в город своих предков Александрию, доставшийся в законное наследование от царицы Клеопатры, дочери царя египтян Птолемея, обещая счастливую жизнь при своём правлении по справедливости".

***

Блёклый туман, выпавший с ночи на море, с первыми проблесками пробуждающегося светила рассыпался в рваные клочья и понемногу исчезал. В разрывах показалась огромная триера, уверенно рассекающая изумрудную гладь удлинённым носом. Быстроходный боевой корабль с огромным прямоугольным парусом и тремя рядами крепких вёсел с каждого борта — на случай штиля — уверенно нёс пальмирскую царицу к египетскому берегу. Она прилегла под балдахином на верхней палубе, откуда с волнением и озабоченностью пыталась скоро увидеть размытый силуэт Александрии.

Лонгин, проживший в Александрии несколько лет, рассказывал ещё в Пальмире, как появился замечательный город…

…Молодой македонский царь, к тридцати годам завоевавший почти всю Ойкумену, надумал устроить в Египте царскую резиденцию, ставшую центром нарождающейся империи. Выбрал площадку на западной оконечности дельты Нила, на местности в соответствии с планом архитектора Дейнократа наметил контуры будущего Города и продолжил поход в Индию, поручив завершение замысла Птолемею, полководцу и другу.

После безвременной кончины Александра в Вавилоне Птолемей унаследовал Египетское царство, а чтобы обеспечить собственный престиж перед остальными военачальниками, диадохами, похитил забальзамированное тело царя и захоронил в Александрии в специально сооружённой для этого усыпальнице…

Услышав историю, Зенобия поинтересовалась, почему Александр выбрал именно эту, явно заболоченную, местность.

— Александр считал себя сыном Зевса, у египтян — Амон. Молодой царь с огромными трудностями и опасностями для жизни посетил святилище Амона в центре Сахары. Услышал оракул и, следуя воле бога, по возвращении в Мемфис отправился на это самое место.

— Получается, египетский бог указал македонскому царю это место?

— Я думаю, Александром руководил практический интерес. Завоёванные им территории были настолько обширны, что управлять ими из Македонии оказалось невозможным. Понадобилась резиденция, откуда царская власть в силу божественного права могла разойтись по всем областям Египта и дальше — в Северную Африку, Аравию, Индию. Будущий город должен стать удобным для проживания сотен тысяч людей, без которых божественная царская власть была бы невозможна. А ещё Александр планировал отдать новый город для проживания военных ветеранов и переселенцев из Македонии, также греков. По этой причине Александрополь, как он стал называться, с первого дня имел особый статус, свободный от египетских законов. Таковым он практически остался до сих пор.

***

Царская триера в сопровождении боевых кораблей приближалась к Александрии. Зенобия уловила незнакомые запахи. В небе суетились шумные чайки. Время от времени они бросались с головой за зазевавшейся рыбешкой в море. Впереди показалось высокое сооружение с башенкой, похожее на небольшую крепость.

— Фарос! — подал голос Лонгин, наблюдавший за происходящим вокруг рядом с царицей. — Тот самый маяк.

С берега донёсся деловой перестук рабочих инструментов. Лонгин тут же подсказал:

— Это корабельные верфи. Судя по оснастке, строятся сразу несколько римских трирем.

Зенобия похвалила себя, что не зря взяла советника в поездку.

При входе в гавань паруса на царской триере спустили; дальше продвигались на веслах. Зенобия залюбовалась гребцами, которые с кажущейся лёгкостью привычно опускали их и поднимали, хотя лоснящиеся от пота спины выдавали большое напряжение.

Достаточно было посчитать корабли, теснящиеся у нескольких причалов, чтобы убедиться в правильности выбора Александра Великого. Комариное болото превратилось в огромный город, наполненный суетливыми толпами таможенников, торговцев и оптовых покупателей, носильщиков с тюками, узлами и мешками, рабов с их надсмотрщиками. От людской массы в воздухе висел неумолкаемый шум и гам, и ещё — своеобразный сильный портовый запах.

У причальной стенки матрос царской команды ловко выбросил вперёд канат. Триера замедлила ход и мягко ткнулась бортом в египетский берег…

***

Царицу встречал небольшой отряд пальмирских воинов во главе с Масруром. Из соображений безопасности о прибытии царицы знал только узкий круг знати и жрецы. Небольшая крытая повозка позволяла наблюдать изнутри за прохожими в городе, не привлекая лишнего внимания.

Несмотря на раннее утро, горожане спешили на ближайшие рынки, чтобы запастись съестными припасами и прочими нужными вещами для дома. Рыбаки выгружали с лодок в корзинах ночной улов. Встречались такие, кто из любопытства посещал гавань в ожидании неповторимого зрелища прибытия кораблей из разных городов мира. Они терпеливо и с необъяснимым чувством гордости наблюдали выгрузку товаров и более всего с огромным интересом разглядывали иноземных пассажиров. Сегодня они заметили необычную триеру и сопровождавших кораблей с вооружёнными людьми. Можно было только догадываться, кто прибыл в Александрию — в последние дни только и было разговоров о царице Зенобии! Но главное, что бы это значило для Египта и лично для каждого александрийца?

Местом своего пребывания гостья выбрала дворец Птолемеев. По дороге она успела заметить мощённые камнем улицы, дома и людей, увлечённых своими делами. В тени пальм стояли шатры кочевников. Женщины в платьях из белого льна занимались приготовлением пищи, рядом возились голые детишки; у мальчиков-подростков — наголо обритые головы. Мужчины в набедренных повязках неподвижно сидели в тени. У немногих на ногах сандалии из тростника, остальные — босиком. Под пальмами Зенобия заметила огороды. От Лонгина услышала, что под пальмами здесь дважды в год выращиваются урожаи. Пальма растет до ста лет, переносит длительную жару и способна питаться соленой водой, которая присутствует в земле.

***

Во дворце Зенобия провела первую и беспокойную ночь. Спальня была огромной и из-за размеров показалась неудобной. Усталость от утомительного путешествия по морю, многочисленных встреч и докладов к утру так и не прошла.

Едва рассвело, царица велела служанкам подать завтрак, привести себя в надлежащий для общения вид. После завтрака и отправилась знакомиться с дворцом в сопровождении старого мажордомуса, грека, прежде служившего наместнику Пробу. Он услужливо отвечал на вопросы новой хозяйки.

Зенобия пребывала в восторге от роскошного убранства. Ступая по плитам с выложенными мозаичными картинами, она с трепетом представляла, как к ним прикасались маленькие ножки Клеопатры. В залах и длинных переходах мраморные статуи и бронзовые бюсты Птолемеев. Картины с Александром в знаменитых сражениях с персами. Судя по многочисленным изваяниям египетских богов, Птолемеи, перенимая образ жизни фараонов, показывали египтянам себя живыми богами.

УСЫПАЛЬНИЦА КЛЕОПАТРЫ

С первого дня на египетской земле Зенобия засомневалась в своих способностях управлять страной, которую ещё не узнала. Пригодился Лонгин, знакомый не только с законами и традициями египтян, но и с особенностями жизни в Египте. Поразил факт, что большинство населения столицы страны составляют греки, предки которых по приказу царя и полководца Александра строили и обживали тот самый Александрополь.

Советник объяснил, что Птолемей и последующие цари принимали переселенцев из всей Греции. И хотя в Александрии проживают ещё фракийцы, критяне и, конечно, египтяне, а в отдельных кварталах евреи, арабы, сирийцы и даже персы, никому из них не давали преимущества в правах. Даже гражданам из римлян. Вот почему в городской администрации преимущественно служат греки и македоняне. Они же составляют наёмную армию, опору царской власти.

Зенобия спокойно заметила:

— Кто бы ни обладал правами, власть должна принадлежать правителю страны, следовательно, мне, царице египетской!

Лонгин загадочно улыбнулся.

— В Египте дело обстоит по-иному, царица.

— Что ты имеешь в виду, советник? — удивилась Зенобия, на что он невозмутимо ответил:

— В Египте цари приходят и уходят. Только вера в богов, исходящая из тысячелетий, остаётся неизменной. А за верой следят служители божественного культа, поэтому жрецы — не последние люди в Египте. Они служат небесным и подземным богам, надеясь и на собственные привилегии. Остаётся убедить жрецов, чтобы они задумались о пользе служения новой царице.

— Замечательно! Назначаю встречу на ближайшее время.

***

Зенобия устроила приём в тронном зале. Судя по запустению и отсутствию части мебели, встречали в нём гостей редко. Неловкое обстоятельство не охладило желания царицы поразить жрецов, и ей это удалось. Золотой трон, на котором она сидела в золотых одеждах и увешанная драгоценностями, возвышался на мраморном постаменте, на ступеньках которого лежали два льва, изваянные из золота. За троном стояло золотое дерево, на ветвях которого сидели разноцветные птицы, искусно сделанные из золота и эмали. В тот момент, когда жрецы вошли в зал, птицы на золотом дереве замахали крыльями, а львы поднялись и глухо зарычали.

Позади царицы расположился Лонгин, готовый вовремя дать совет, и ещё секретарь, обязанный всё слушать и записывать особыми значками в свою книжку Чуть позже он припомнит каждое слово и обстоятельства встречи, и на царском пергаменте появится одна из страниц истории правления царицы Зенобии.

На встречу явились шестеро бронзовотелых египтян в белых одеяниях. Наголо бритые головы, натёртые маслом, свидетельствовали о принадлежности к жреческому сословию. Впереди важно шествовал пожилой худощавый мужчина с леопардовой шкурой на плече — признак высокого сана; на это же указывали прошитая золотыми нитями набедренная повязка и кожаные перчатки. Шкуру удерживала на плече золотая застёжка в виде крупного жука-скарабея. Подбородок завершался длинной бородой треугольной формы, присыпанной золотой пылью. Возможно, борода накладная, как принято у высшего жречества, и льняной парик на голове.

Зенобия с любопытством рассматривала жреца, оценивала его облик и манеры, когда обратила внимание на его живые тёмные глаза, выдававшие большой ум. Взгляды их встретились, и Зенобия ощутила исходящую от него уверенность…

Жрец предстал перед царским троном и заговорил по-гречески:

— Я Верховный жрец Сем, хранитель традиционных египетских ценностей и обычаев. В Египте знают царицу Зенобию как правительницу Пальмиры. Народ Египта спрашивает пальмирскую царицу, что привело её в Александрию.

Зенобия не смутилась, ответила с вызовом:

— Я здесь, потому что земля египетская для меня не чужая. Царица египтян Клеопатра по крови приходится мне родственницей в шести поколениях. И я хочу, чтобы народ Египта, и вы, досточтимые жрецы, признали меня своей царицей, как происходит сейчас с народами Сирии, Месопотамии, Палестины и Пальмиры. Для вас Рима больше не существует — я ваша правительница, защитница и благодетельница.

Жрец закивал головой:

— Мы ведём беседы с богами, а боги говорят, что Рим останется, но такого, как прежде, больше не будет. А тебе, царица, мы будем рады. В Египте всегда рады правителям, кто обещает народу счастливую жизнь. Но чтобы сердца египтян наполнились любовью к тебе, царица, нужно узнать историю страны. Страны, которой сначала правили боги, затем обожествлённые фараоны. Страны, история которой насчитывает двадцать пять тысяч лет!

Заметив на лице царицы удивление, жрец оживился:

— Да, да, действительно, так! На стенах храма в Сидоне вырезаны имена ста двадцати властителей Египта помимо пяти первых династий фараонов. Со времени первого из них прошло триста сорок одно поколение людей, и столько же было верховных жрецов и правителей.

— Неужели всё правда?

— Перед тем как боги покинули Египет, они назначили вместо себя избранных людей, передав им вселенские знания. Это были первые жрецы, которые вели запись исторических событий и имён очередных правителей, фараонов и царей. Вот почему мы, жрецы, знаем все события, случившиеся при всех прежних фараонах, с одной целью — передать историю Египта следующим поколениям. Если твои деяния заслужат одобрения народа, жрецы добавят их в историю в Египте подобающим образом.

Зенобия поняла, на что намекал жрец — на привилегии, о чём предупреждал Лонгин. Ответила, одобрительно улыбнувшись:

— Я постараюсь не обмануть надежды египтян, но для этого хочу быть для них новой царицей Клеопатрой.

— Тебе нужно пройти обряд Посвящения, царица, — с готовностью ответил жрец.

— Ты поможешь пройти этот путь?

— Непременно, если будешь следовать моим указаниям. Тогда всё и свершится!

— Хорошо, жрец! Но сначала я хочу поклониться праху Клеопатры. Ты укажешь её могилу?

— Это тайна, в которую посвящены единицы из круга жрецов, и никакая сила не заставит их раскрыть место упокоения египетской царицы.

— Я не обладаю таким правом?

— Возможно, пройдя Посвящение, ты обретёшь его. А до этого времени не вижу такой возможности.

На лице царицы мелькнула тень недовольства отказом, а жрец продолжил:

— Как все фараоны, Клеопатра приступила к возведению собственной усыпальницы с первых лет восшествия на трон. Сама нашла место в горах близ Александрии, определила состав исполнителей, умевших хранить царские тайны. Увы, всесильное время, нашествия врагов, восстания и землетрясения дали печальный результат. На месте гробницы, возможно, давно появились другие сооружения. Кто знает!

Помолчав, жрец с уверенностью добавил:

— Но даже если ты узнаешь, где запрятана её гробница, нужно всё равно спросить разрешение у Ка самой Клеопатры.

Зенобия слушала с интересом.

— Невидимое Ка есть у каждого человека. У тебя оно тоже есть. Ка — твой двойник, пока ты жива, Ка следует за тобой неотступно, как тень. Когда человек умирает, Ка покидает тело и, тоскуя, блуждает в пространстве. Ка хочет вернуться в тело двойника и не находит. А чтобы Ка нашло, ему нужно его узнать, а узнать можно по изображению, например, по статуе человека. Вот почему в Египте правители при жизни воздвигают свои статуи, — чем огромнее они и чем более схожи с живым телом, тем лучше для Ка. Обнаружив сходство, бессмертная душа соединится с телом — и человек воскреснет.

Зенобия улыбнулась.

— Я согласна поставить себе статую. За этим дело не станет.

— В Египте так принято, — повторил жрец. — Если желаешь убедиться в правоте моих слов, покажу все триста сорок пять статуй, изображавших прежних правителей Египта, начиная с глубокой древности. Каждая из статуй говорит сама за себя, что она и есть пиромис.

— Пиромис? Ты сказал "пиромис"?

— Да! У египтян это слово означает "доблестный человек". Цари Египта считали себя пиромис, ибо другие народы, прости, не заслуживали этого названия. Всегда сын пиромиса происходил от отца пиромиса.

— А почему Египет так называется? — спросила Зенобия, чтобы переменить тему.

— Так мою страну назвали греки, — с охотой объяснил жрец. — Впервые посетив города в долине Нила, они не смогли произнести имени творца мира Хику-Пта, или "Храм духа Пта". Он же бог мёртвых, правды и порядка Пта. А мы, египтяне, дали имя своей стране "Кемет", или "Чёрная земля", что является правдой. Потому что все поля крестьян находятся в долине Великого Нила, который ежегодно разливается и намывает глубокий слой черного плодородного ила. По этой причине египетский год, в котором три времени — разлив, посев и жатва, начинается с восходом Сириуса, когда Нил разливается, и продолжается двенадцать месяцев до следующего разлива.

— Я так понимаю, что пока существует Нил, Египет будет процветать? — спросила царица.

— Без Нила нет жизни нашему народу, царица. Но это не совсем так. Народ страшится двух вещей — избытка воды и её недостатка при разливах. Чтобы избежать голода и удовлетворить продовольственные нужды, уровень воды при разливе Нила должен составлять четырнадцать локтей. Когда уровень воды в реке понижается, растут цены на продовольствие, начинается голод. Когда воды затапливают посевы, такое явление становится причиной голода и повышения цен. Из года в год, в один и тот же день вода Нила начинает расти, постепенно выходит из берегов своих, наводняет поля, сожжённые летнею засухою, рождает из смерти жизнь; и в один и тот же день начинает спадать, постепенно входит в берега, до нового разлития в новом году. Эти подъёмы и падения так ровны и тихи, как дыхание спящего ребёнка. Вечность этой истины подтверждает Вечность Египта…

— Главным цветком священного Нила для египтян является розовый лотос. И если на земле не существует вечной юности, лотос цветёт вечной юностью. При заходе солнца лотос закрывает свою чашу и, сокращая стебель, уходит в воду, а утром опять выходит и раскрывается, выпуская спрятавшихся в нём насекомых. Нильский лотос повторяет то, что происходит на небе: каждое утро из открывающейся чаши голубого лотоса выходит, как в первый день творения мира, новорожденный младенец, бог солнца Ра, как насекомое. И день отделяется от ночи, и оживает вся тварь. И тогда человек радуется — начинается здешняя вечная жизнь.

Слушая жреца, Зенобия обратила внимание на сапфировую фигурку божества с крыльями, висевшую на массивной золотой цепи жреца.

— Изящная вещица, — неожиданно произнесла Зенобия, словно оценивала ювелирную поделку.

Жрец поспешил пояснить:

— Богиня правды и порядка Маат, самая почитаемая у египтян. Каждый человек изо дня в день живёт с этим именем, которое напоминает, что он обязан совершать поступки по совести и быть честным. Ибо справедливость и порядок являются основой любой власти, как земной, так и божественной.

— А кто устанавливал законы для египтян, чтобы они вели себя, соблюдая порядок, по справедливости?

— Законы египтянам дал бог Гермес, познавший вечную историю вселенной и круг всех вещей в Природе в результате видения, которое снизошло на него, когда он однажды долго размышлял над происхождением вещей и впал в забытье. С тех пор люди соблюдают его законы, не вникая в суть. Посмотри на муравьёв, царица, организованных по законам Природы. Они никогда не поднимают голову к небу, не будучи в состоянии считать дни месяца, но каждый из них наделён чудесным даром исполнения своих обязанностей в сложном хозяйстве муравейника, похожего на огромный город людей. Когда нужно, муравьи выходят наружу за едой и знают, куда идти; и спокойно сидят на месте в непогоду. У них есть рабочие, носильщики и воины, охраняющие муравьиную страну, и есть глава семейства, правитель, который тоже исполняет свои функции тоже по тем же законам. Чем не общество людей?

— А кто следит за исполнением законов, за правильностью их применения?

— Озирис открыл Гермесу знания Вселенной. Гермес, проживавший среди людей, выбрал из них самых сведущих и передал знания им. Так появились жрецы, и с того времени установлен порядок среди людей. Знатоками законов в Египте являются жрецы, которые могут определить, где Зло, а где Добро. Потому что жрецы носят Истину в своих душах.

— А ты не откажешься поделиться теми знаниями с царицей египтян? — спросила Зенобия.

— Не смею возразить, царица, — с готовностью ответил жрец. — Но тебе придётся пройти обряд посвящения в адепты Озириса — инициацию.

Он строго посмотрел в глаза на Зенобию.

— Ты действительно хочешь, царица?

— Я хочу быть царицей Египта!

Жрец поклонился.

— Я сообщу о благоприятном для тебя дне.

БИБЛООН

Не утруждаясь больше посылать с гонцами отчёты в Рим о причинах нахождения пальмирской армии в Александрии, Зенобия объявила сына Вабааллата царем Восточной империи. Себе оставила завидный титул "Царицы Востока", носить который хотел бы каждый восточный правитель. Чтобы ещё больнее для Рима разорвать былые связи Пальмиры, она решительно рассталась с повседневной римской одеждой, примерила каласирис — женское египетское одеяние без рукавов с глубоким вырезом. Эту одежду дополнила широкая накидка с подкладкой из золотой парчи, украшенная яркими павлиньими перьями и золотыми пряжками на плечах. Массивные золотые браслеты стали обязательными на оголённых руках, на лбу — золотая перевязь с изображением змеи, символом власти фараонов.

Мужчины из окружения царицы сразу отметили в новом обличье Зенобии её вызывающе красивое тело. С этого времени она стала больше обращать внимания на дорогие ювелирные украшения и косметические средства, принятые у богатых египтянок. Тем более что царица не испытывала недостатка ни в драгоценностях, ни в тканях и одеждах.

Во время осмотра дворца мажордом привёл Зенобию к запертому на секретные замки помещению, принадлежащему римскому наместнику. Ключи, тоже секретные, отсутствовали, поэтому двери взломали. Содержание поразило Зенобию: ворохи парадных царских одежд из шёлка, украшения с инкрустацией и драгоценными камнями огромной ценности, чеканкой и филигранью, золочением и серебрением. Когда она брала в руки вещь, явно предназначенную для женщины из царского окружения или самой царицы, поразило высочайшее мастерство в изготовлении узоров из мелких золотых сферических гранул, сплавленных с золотым основанием. Нечто похожее на золотые ячейки с драгоценными камнями внутри; в нескольких ящичках находились россыпи таких камней.

В стенной нише стояли коробки, прикрытые тканями. В одной из них Зенобия обнаружила золотую корону со вставками из голубого лазурита и красной яшмы. В другой коробке тоже была корона, составленная из тончайших золотых нитей с разбросанными на них мельчайшими красными и голубыми цветами. Золотые нити местами схвачены вместе крестообразными пряжками из цветков лотоса. Зенобия примерила обе короны и сразу ощутила на голове приятную тяжесть. Решила, что заберёт их позже.

Среди драгоценностей увидела богатые бусы — золотая цепь с подвесками в виде больших звёзд и бабочек, покрытых мелкими золотыми гранулами. Царица надела на себя необычный медальон на тончайших золотых цепочках, который очень понравился. Она уже его не снимала: на медальоне можно было разглядеть изображение быка, заключенное в золотую рамку, а всё было покрыто тонкой пластинкой из горного хрусталя. Необыкновенное ювелирное искусство!

Возникло сильное желание примерить и носить все эти женские богатства. Зенобия с некоторым сожалением покинула хранилище, приказав казначею всё переписать и оценить. А пока выставить охрану из надёжных паль-мирских воинов.

Советник выслушал восторженный рассказ женщины о несметных богатствах:

— Всё, что ты увидела, для мудрого правителя не должно казаться ценным, — спокойно пояснил он. — Это обычное материальное богатство. Я же тебя всегда знакомлю с ценностями духовными, а они заключены в древние рукописи, содержащие высокие знания. В Александрии есть место, где они хранятся. Называется Библоон, где я провёл незабываемые годы, слушая лекции великих греческих учёных. Его посещали императоры Адриан, Антонин Пий и Марк Аврелий, каждый нашёл полезное для себя, потому что правили мудро, судя по высказываниям свидетелей их времени. Думаю, полезным окажется и твоё посещение Библоона, царица.

***

Зенобия запомнила разговор и однажды послала за Лонгином, чтобы сообщить о своём желании увидеть Библоон. Ей сообщили, что советник внезапно заболел. Она послала своего лекаря, пожилого грека Феофана. Тот вернулся и успокоил её:

— Я признал желудочную болезнь. Видимо, он съел местной пищи, а она не пошла на пользу. Понадобится очищать желудок рвотными средствами, не поможет — клистирами. Но опасности для жизни нет. В Египте часто так страдают, и тебе, царица, нужно поберечься.

Придворный лекарь заодно посвятил Зенобию в особенности врачебного искусства у египтян:

— Удивительней всего, что в Египте много врачей, но каждый излечивает только одну болезнь — только глаза или голову, зубы или желудок, внутренние органы. Только у греков один врач пытается лечить всё, на что жалуется больной. Правда, я так и не решил для себя, хорошо это или не очень.

Зенобия узнала от Феофана, что виновниками болезней египтяне считают злых богов, духов и демонов, проникших каким-то образом в тело человека. Чтобы их удалить, требуют заговоры, магические заклинания и молитвы, обращённые к добрым богам — Исиде, Тоту, Гору, Нейт. Знания по излечению болезней врачи извлекают из старых папирусов с полезными сведениями, рецептами и наблюдениями.

Через три дня советник Лонгин сообщил Зенобии, что готов показать ей Библоон.

***

В этот день Зенобия вновь не захотела привлекать внимания александрийцев, поэтому приказала приготовить крытую повозку с немногочисленным сопровождением гвардейцев. По дороге от дворца до морской гавани, где находился Библоон, Лонгин развлекал царицу и пересказывал занятные истории, какие только знал…

…Первый египетский царь Птолемей, верный обещанию умирающему Александру, выстроил в Александрии грандиозный комплекс учебных зданий, нечто похожее на Академию Платона в Афинах. Назвал Музейон, или "Дворец муз", задуманный как образовательный центр для воспитания наследников царского престола. Предполагалось и совместное обучение детей из знатных македонских семей, готовящихся нести службу при царском дворе.

В составе Музейона находились университет, обсерватория, обширная библиотека, то есть Библоон, и два сада с аллеями для прогулок — ботанический и зоологический. При Птолемее и последующих царях на работу в Музейоннанимались только выдающиеся учёные, писатели и философы из греческих городов, которые преподавали грамматику, литературу, философию, теологию, медицину, географию, математику и астрономию. Все получали хорошее жалованье и питание из средств царской казны.

На должность первого хранителя царской библиотеки Птолемей пригласил грека Деметрия, философа из Фалер. Сначала он разработал правила учета и формирования книжных фондов, составил каталог папирусов, затем предложил устройство библиотеки с системой хранения и пользования книг. Затем убедил царя собирать в хранилищах Библоона все рукописи со всех стран мира.

— Много ходят слухов по поводу того, как происходило накопление рукописей, — продолжал Лонгин. — Первыми туда попали книги, добытые в качестве трофеев во время походов Александра. Известно, что Деметрий убедил царя купить собрание рукописей, принадлежащих Аристотелю, считавшееся особо редким. А ещё Марк Антоний в качестве свадебного подарка передал Клеопатре двести тысяч свитков из собрания пергамских царей, вывезенных римским полководцем из завоёванного Пер-гама.

Лонгин неожиданно рассыпался тихим старческим смехом. Спохватившись, объяснился:

— Извини, царица! Вспомнил, как по приказу Птолемея торговые корабли, заходившие в Александрийскую гавань, под страхом наказания были обязаны сдать все папирусные свитки, находящиеся у пассажиров и членов команды. Специально обученные рабы забирали папирусы и передавали руководителю Библоона, а он передавал рукописи писарям для изготовления копий. Нередко особо ценный папирус владельцу не возвращали, убеждая забрать копии или деньги. Подобное случилось при египетском царе Птолемее Третьем. Он прислал в Афины целое посольство с важным заданием — просить у города единственный экземпляр сборника произведений Софокла, Эврипида и Эсхила, хранившийся в сокровищнице храма богини Афины, покровительницы города — сделать копии и вернуть подлинники в сохранности. Обещал огромный залог в восемнадцать талантов серебра. Поскольку деньги городу были нужны, царю поверили.

Зенобия невольно улыбнулась, догадываясь о концовке истории.

— Да, царица, Птолемею поверили, а он вернул копии, оставив Афинам огромный залог своего царского слова!

***

Время в пути к Музейону прошло незаметно. Советник покинул колесницу первый и обратил внимание на небольшую группу людей, собравшихся у входа.

— Тебя встречают, царица!

Тимаген заранее предупредил служителей о возможном посещении царицей Музейона. Выставил охрану и убрал из виду случайных прохожих.

Служители, как положено, приветствовали царицу, не понимая причины её появления в столь значимом для учёных умов месте. Там, где в священной тишине хранится вековая мудрость всего человечества… Стены Музейона, к сожалению, помнят печальные времена, когда чужеземные завоеватели проявляли нездоровый интерес к сокровищам Библоона. Часть зданий Музейона была разрушена по вине Юлия Цезаря. Сильно пострадало хранилище рукописей и в огне погибли тысячи папирусов… Из всего, что осталось, Цезарь приказал отобрать самые ценные, на его взгляд, свитки — несколько десятков тысяч. Их погрузили на римские боевые триремы и вывезли в Рим.

Особенно пострадала Александрия при Каракалле, который пришёл сюда мстить за поддержку убитого им брата. Император жестоко расправился с жителями, затем отдал воинам город на разграбление. В поисках ценностей римляне добрались и до Библоона, похитив и повредив тысячи древнейших рукописей.

Словно угадывая их тревогу, царица подошла к служителям, улыбнулась. Приняв положенные ей приветствия, произнесла слова, удивившие их ещё больше:

— Я здесь из уважения к памяти царя Александра, по воле которого возведён этот замечательный комплекс. Я здесь из уважения к памяти царицы Клеопатры, моей прародительницы, ведь родство обязывает меня уважать то, что она любила и оберегала. Вот чем объясняется моё появление, и я буду благодарна служителям культа Муз, если вы покажете всё, чем вы гордитесь и о чём люди высказываются как о Чуде.

Вперёд выступил грузный человек в просторной белой тунике. Представился схолархом, начальником Библоона. С вежливым поклоном сказал:

— Всегда рады гостям, а принимать царицу Зенобию — для нас большое счастье! Приветствуем тебя в нашем Доме Муз!

Он приглашающим жестом показал в сторону широкой аллеи, выложенной белыми каменными плитами.

Держась слева и немного впереди царицы, по пути схоларх пояснял назначение тех или иных частей комплекса. Приостановился у здания с большим числом дверей, что невольно напоминало улей.

— Здесь жилые кельи для учеников и преподавателей Музейона. Внутри зал, где учёные излагают свои знания, поэты читают стихи, филологи декламируют и комментируют Гомера и других поэтов. Усилиями предшествующих мне схолархов, как и моими, в этих стенах поддерживается дух академий и ликеев Афин. Достаточно вспомнить имена схолархов Каллимаха и его преемника Эратосфена.

Неожиданно для присутствующих царица проявила осведомлённость о поэте Каллимахе:

— Я запомнила одно его стихотворение, поскольку оно касалось моего народа. Это когда Птолемей отправился воевать в Сирию. Его жена Береника, обращаясь к Афродите с мольбой о благополучном возвращении мужа, возложила на алтарь прядь своих золотистых волос. Но вскоре дар с алтаря исчез. Когда стали выяснять, что произошло, придворный астроном объявил, что волосы Береники боги вознесли на небо. Они превратились в новое созвездие. Так объяснил астроном своё открытие, а Каллимах посвятил этому чудесному событию стихотворение.

Схоларх с восхищением закивал седой головой.

— О Каллимахе я готов говорить не умолкая. Великий киренец не только поэт, но и большой учёный. Когда он руководил в Музейоне, то организовывал экспедиции учёных для поиска новых знаний. В Библооне хранится собрание из его ста двадцати книг, куда он собрал имена всех знаменитых писателей, названия их произведений с кратким изложением содержаний.

…В Музейоне совместно жили и работали: бывший раб, поэт Риан из Крита, раб, пишущий стихи о мифах; поэт Аристофан из Византия, составивший первый словарь устаревших и заимствованных в греческий язык иностранных слов; трагический поэт Ликофрон и александриец Зенадот, знаток Гомера и Гесиода, основоположников греческого эпоса. А Эратосфен на посту схоларха проявил себя как великий математик и философ, литературовед и астроном. Он писал эпические поэмы. Но основной его интерес был в изучении географии: Эратосфен оставил большое сочинение по описанию Земли с вычислениями ее радиуса и длины земной оси…

Гости в сопровождении служителей Музейона подошли к зданию, окружённому колоннами, выделявшемуся среди остальных высоким куполом с оконными проёмами.

— Здесь основное хранилище Библоона и место нашей работы, — со значением произнёс схоларх, пропуская царицу вперёд.

В сравнении с наружным влажным воздухом внутри ощущалась прохлада, какая бывает только в зданиях с естественным проветриванием. Вдоль стен до самого потолка рядами стояли шкафы-полки, заполненные папирусными свитками в специальных футлярах и пергаментными книгами. Внизу, в закрытых ящиках, хранились, вероятно, самые ценные или, наоборот, чаще всего употребляемые рукописи.

— Шкафы и полки специально сделаны из ливанского кедра, — пояснил схоларх. — Доски из него не гниют, что предохраняет рукописи от вредителей. Так велел ещё царь Александр, чтобы здания в городе строили из камня, а деревянные части — из ливанского кедра. Из него же изготавливалась мебель.

Зенобия подошла к полке с футлярами, на которых висели плоские деревянные дощечки, и ей почудилось, на неё будто пахнуло вечностью…

Схоларх взял в руки ближайший к нему футляр.

— На каждой табличке записано название рукописи, которое хранится внутри. Есть система, по которой можно найти нужное произведение. Римляне назвали нашу систему каталогом. Например, на табличке написано, что в нём хранятся эпиталамии, свадебные песни, сочиненные поэтессой с Лесбоса Сапфо. А рядом лежат также труды Алкея, Симонида, Пиндара, Анакреона и других лириков древности.

Схоларх перечислял все имена с любовью, словно они были для него родными. А после этого повёл за собой царицу в следующий зал, с восторгом показал вощёные дощечки с текстами и даже письмена на глине и камне.

Неожиданно молчание прервал Лонгин:

— Я слышал, в Музейоне существует царский архив. Туда можно зайти?

— Раньше он был, теперь его нет, увы, — развёл руками схоларх. — В архив для сбережения складывались записи законов и бесед царей на приёмах посольств, доклады и отчёты царедворцев, другие важные документы, касающиеся событий в стране и за пределами Египта. В известных вам пожарах архив сгорел. Но мы с помощниками помимо хранения книг заняты тем, что по остаткам тех записей восстанавливаем историю жизни царей, а значит, историю Египта.

Царицу заинтересовали последние слова схоларха:

— Я так понимаю, что хранение древних книг даётся вам нелегко.

— Так и есть, царица! В этой работе наше предназначение служителей Библоона. Мы служим знаниям, записанным в рукописях давних лет и веков. Увы, древние свитки живут до двухсот лет. Но когда кому-то нужно прочитать старую рукопись, а она оказывается в ветхом состоянии, её не только сложно взять в руки, но и прочитать текст.

— Что вы делаете с такими рукописями?

— Если хотим продлить им жизнь, приходится обновлять: подклеивать, дописывать исчезнувшие слова и буквы. Если находим безнадёжное состояние, переписываем заново. Через руки моих помощников прошло десятки тысяч испорченных пергаментов и папирусных листов. Такая работа требует огромных усилий и денег, но когда мы возвращаем излеченную нами рукопись на место, радуемся, как дети.

В хождении по залам Библоона Зенобия не заметила, как интересно для неё прошло время. На выходе из последнего хранилища книг она спросила схоларха:

— Ты можешь найти запись, где находится могила Александра?

Схоларх с удивлением посмотрел на царицу и почти повторил слова Верховного жреца о гробнице Клеопатры:

— В эту тайну посвящены только жрецы из похоронной касты Иунмутеф. Никто не знает их имён, и никакая сила не заставит их раскрыть тайну Я перескажу лишь легенду, которая может не совпадать с реальностью. То, что Птолемей привёз в Александрию забальзамированное тело Александра, возможно, правда. Говорили, македонянам удалось выкрасть тело, увезти в Македонию, где в Эгее его сожгли на погребальном костре, а прах захоронили в царской гробнице.

Схоларх многозначительно посмотрел на царицу и продолжил:

— А теперь, царица, скажу, что сам слышал…

…В Александрии есть много семей египетских греков, предки которых видели, как Птолемей привёз тело царя сначала в Мемфис, а затем поместил во временной гробнице рядом со своей резиденцией. В Александрии соорудили новую гробницу, мавзолей, куда перенесли тело. Свидетелей тех событий было много, так как каждому можно было зайти в мавзолей и увидеть золотую статую и алтарь со священным огнём, устроенные Александру как божеству. Затем только избранные уже допускались в подземный склеп, где на постаменте из розового гранита стоял золотой саркофаг с крышкой, в которую вделано окошко из хрустальных пластин. Через неё в свете высоких золотых светильников с горящими благовонными маслами видели лицо Александра. По стенам склепа были развешаны его оружие, панцирь и самые ценные трофеи его побед…

— В то, что святилище Александра существовало, — заявил схоларх, — верю, так как в Библооне хранится запись о посещении города Октавианом Августом. Покорив Александрию, он велел вынести гроб, возложил на него золотой венец и усыпал цветами. Император Калигула, неравнодушный к заслугам Александра, забрал из мавзолея его царские доспехи, которые носил потом на торжественных мероприятиях. А где находится сейчас мавзолей, никто не знает. С тех пор шестьсот лет прошло, и все в смутном времени, войнах. А сколько случалось землетрясений, и море наступало на Александрию, многие кварталы ушли под воду. Возможно, гробница уже на дне моря.

Увидев расстроенное лицо царицы, схоларх добавил:

— Я знаю ещё историю, которая кажется правдивой. Клеопатра, опасаясь разграбления гробницы Александра, приказала перепрятать золотой гроб в семейный склеп Птолемеев, устроенный в одной из глубоких пещер под городом. Возможно, он там до сих пор находится.

***

Вернувшись во дворец, Зенобия прочитала несколько донесений от доверенных людей в Риме. Они сообщали, что из-за прекращения морских перевозок египетской пшеницы и прочего продовольствия в городе назревал голод.

ТАЙНА ОЗИРИСА

Зенобия осознавала, что в Египте её власть не может бесконечно поддерживаться только армией. Нужно в кратчайший срок завевать доверие египтян, но прежде — жреческой верхушки.

Подсказал советник:

— Верховный жрец говорил о важности сохранения древних обрядов и традиций. Главной традицией в Египте является установление статуй богов и правителей прошлого. Во всех храмах есть их изображения в камне, в основном монументальные. Но от древности статуи частично разрушились, поэтому, если царица даст хорошие деньги на их восстановление, жрецы объяснят народу, кого нужно благодарить. К примеру, известна история Колосса Мемнона, который при восходе солнца издавал звуки — жрецы утверждали, пел гимны во славу Амона, — и однажды умолк.

— Отчего он умолк? — спросила Зенобия.

— Если отбросить мистику, предложенную жрецами, могу предположить. Солнце в пустыне восходит быстро, камни резко нагреваются, и тогда из трещины в камнях, из которых сделан Колосс, исходит воздух. Как у свирели! В такие моменты египтянам казалось, что они слышат гимны.

***

Верховный жрец Сем с благодарностью принял обещание Зенобии не пожалеть денег на восстановление древних статуй. В ответ пригласил посетить храмовый комплекс Озириса в Абидосе.

…Озирис был старшим сыном Геба и Нут, бога Земли и богини Неба. Он был первым царем Египта, научившим людей земледелию и садоводству. Его брат Сет предательски умертвил бога-царя и захватил трон. Жена Озириса, богиня Изида, нашла тело мужа и стала оплакивать его. Слёзы верной супруги чудесным образом воскресили Озириса, но он не пожелал оставаться на этом свете и отправился в подземное царство мёртвых, чтобы быть там царем и вершителем судеб умерших… С этого времени Озирис — бог, ограждающий и умирающий подобно человеку; в смерти своей он восторжествовал над смертью и ожил вновь.

Народ находит в Озирисе утешение, видит защитника и покровителя. А поскольку Озирис правит миром мёртвых с Полями Блаженных, каждый египтянин мечтает воскреснуть для вечной жизни в стране, где нет ни бедных, ни богатых, где все равны и счастливы. Но для того чтобы попасть в царство Озириса, нужно безгрешно прожить на земле. Когда придёт время человеку умирать, его душа обязана это доказать перед божественным судом Озириса.

***

Непривычно большое для этих мест судно, похожее на полумесяц, медленно продвигалось под парусом вверх по Нилу. За ним следовали корабли поменьше размерами и ниже осадкой. Царица Зенобия, укрывшись от солнца на палубе в тени навеса из пальмовых листьев, с интересом отмечала происходящее на воде и суше. Вверх и вниз по течению сновали лёгкие рыбацкие лодки и тяжело нагруженные торговые барки. С виду безразличные ко всему загадочные крокодилы с громкими всплесками кидались с отмелей в глубины, а наиболее агрессивные особи устремлялись в сторону людей. Огромные бегемоты, видимо, бдительные самцы, на глазах у Зенобии устраивали друг с другом кровавые схватки, отстаивая права не только на свои гаремы, но и на жизненное пространство в тесных заводях. Было занятно смотреть, как фламинго, ибисы, цапли, гуси и прочая пернатая живность, испуганные вторжением посторонних в их владения, розовыми и серыми тучами шумно взмывали с мест кормёжки, долго кружили, затем, успокоившись, возвращались на воду.

Помимо особенных запахов реки Зенобия уловила необычный и сильный аромат, исходящий от палубы. Пахли кедровые доски обшивки. А когда она спросила кормчего, начальника команды матросов, о необычной форме царского судна, он с гордостью ответил:

— У нашего бога Ра такая ладья, только золотая. Каждый день бог Солнца на своей ладье переплывает Небо, чтобы к ночи спуститься в Подземное царство и чтобы опять появиться утром в том же месте.

Путешествие по Нилу от Александрии до Абидоса, где находилось главное святилище Озириса, заняло пять дней. Но скучать царице не пришлось: к ночи корабли приставали к берегу, разбивались шатры. Команды и пассажиры отдыхали. В первый вечер у костра жрец сказал царице, что каждый египтянин считает священной обязанностью при жизни попасть в Абидос. Кому не удаётся, не теряют надежду появиться здесь после смерти: родственники обязаны привезти покойника на встречу с Озирисом. Но если и это невозможно, тело покойника бальзамируют и хоронят дома, украшая стены склепа картинами с изображением лодки под парусом, которая везёт его в Абидос.

***

В Абидосе царицу встречал главный хранитель храмового комплекса, иерофант, в традиционном жреческом одеянии и золотых сандалиях — признак высокого сана. Он окинул её колючим, казалось, всепроницающим взглядом и произнёс:

— Ты пришла к Озирису, чтобы познать его?

Неожиданно Зенобию охватило замешательство. В Александрии жрец Сем предупреждал, что в храме Озириса её ожидает непростое испытание. Но без её согласия ничего не произойдёт…

— Я пришла к Озирису, — ответила она.

Иерофант кивнул младшим жрецам, которые с осторожностью взяли Зенобию под руки и ввели во внутренний двор, ограждённый высокими колоннами в виде гигантских цветков лотоса. Изображения лотосов имелось на всех стенах, сложенных из колоссальных каменных блоков. Она услышала иерофанта:

— Цветок Жизни. Его изображение содержит в себе все знаки божественного творения и формулы, гармонию. Он обозначает новое рождение, плодородие и бессмертие. Из его бутона, проросшего в Океане Хаоса, родился главный бог египтян — Ра. Он символ верховной власти, и по этой причине посох царей Египта изготовлен в виде распустившегося цветка лотоса на длинном стебле.

Зенобия, оставив охрану и слуг за пределами храма, смиренно следовала за иерофантом. Шли просторными залами, коридорами и узкими проходами между стенами без кровли. Остановились перед статуей женщины, высеченной в камне с книгой на коленях. Услышала жреца:

— Изида — сестра и супруга Озириса, мать Гора. Её имя означает "трон", поэтому для египтян Изида олицетворяет трон. Все фараоны представлялись как её дети, которым она предоставила возможность восседать на троне Египта.

Иерофант показал на углубление в стене, прикрытое дверью из кедровых досок на позолоченных полосах из бронзы.

— Прежде чем войдёшь, подумай — хочешь ты этого или отступишься. За дверью тебя ждёт начало восхождения твоего духа к свету Озириса. Впереди бездна, которую преодолевает тот, кто крепок духом. Ещё не поздно, откажись от своего желания, а иначе, когда дверь закроется за тобой, отступление станет невозможным.

Царица решительно произнесла:

— Я войду.

Помощник жреца, неокор, распахнул двери…

За дверью Зенобия вступила в полутёмный коридор, в конце которого горел факел. Она пошла на свет и оказалась в зале со множеством статуй вдоль стен; у всех были человеческие тела и головы льва, быка, сокола и змеи. Вид устрашающий! Иерофант жестом показал на темнеющий впереди проход, по одну сторону которого стояла мумия, по другую — скелет человека. Зенобия подчинилась и очутилась в тесном коридоре с низким сводом. Пришлось согнуться и так передвигаться, порой сгибая колени, поворачивая то влево, то вправо. Сопровождавших жрецов она не видела, но приглушённый подземельем голос иерофанта услышала:

— Не останавливайся — вернуться невозможно.

Его слова повторило эхо. Они распадались на части и затихали в таинственной дали…

Зенобии вдруг стало не по себе, но вскоре она усилием прогнала тревожные ощущения. Пошла вперёд и оказалась в помещении с колодцем в центре. Вдруг заметила, что осталась без сопровождавших жрецов. Внутри колодца вырубленные в камне ступени, ведущие вниз. На полу стоял горевший светильник; Зенобия взяла его в руки и с большой осторожностью начала спускаться, ощупывая каждую ступень.

Время ушло в бесконечность, когда она ощутила дно и тут же рассмотрела перед собой ещё одну дверь в стене… За ней виднелся длинный полутёмный коридор и в конце — светлеющее пятно…

В конце Зенобия вышла в полутёмный зал со множеством статуй в человеческий рост. В свете лампад проявились красочные росписи на стенах с изображениями богов, букв и чисел. Она разглядела силуэт, к ней подошёл другой жрец.

— Я пастофор Озириса, что означает для непосвященных — хранитель священных символов. Фараоны и цари Египта знали божественные символы. Я познакомлю тебя с начальными знаниями.

Жрец показал рукой на одну из фресок.

— Посмотри: у одетого в белое фараона в руке скипетр, на голове — золотая корона. Всё это символично для египтян: белое обозначает чистоту намерений, скипетр — власть на земле, а золотая корона — свет Вселенной. И вообще, вся жизнь египтян освящена божественными символами, из которых главными мы считаем Букву и Число. Они составляют ключи, отпирающие замки мудрости, охраняющие мир разума.

— Если ты обладаешь знаниями всех символов, тогда ответь на вопрос, с чего начиналась жизнь на Земле.

— Сначала было Число… От Единицы до Десяти, и дальше. Сегодня не хватит времени, чтобы рассказать о божественной сути множества Чисел.

— Скажи о некоторых из них.

— Хорошо. Главная из всех Чисел — Единица, объединяющая в себе противоположности Вселенной. Важна ещё Двойка — она для обозначения пар противоположностей: например, Верхний и Нижний Египет, вдох и выдох, день и ночь, любовь и ненависть, жизнь и смерть. Знай также, что Тройка — это, прежде всего божественная триада: мать, отец и дитя, третья сила во Вселенной. Но как не назвать Четверку, если существуют четыре стороны Света и четыре стихии — огонь, воздух, земля и вода. Пятерка — пентаграмма, обозначающая знак Судьбы. Много полезного узнаем о Шестёрке, а если смотрим на Пирамиду, обнаружим число Семь, поскольку каменный символ совершенства объединяет квадратную основу, символизирующую четыре элемента, и треугольные стороны, символизирующие дух. Девятка символична тем, что она означает завершение беременности у женщины и завершение каждой серии чисел. Сын Изиды, Гор, был десятым богом египетского Гелиополиса. У подземного Ада, в котором бог Ра проводит ночные часы, есть двенадцать врат, и так далее.

К примеру, число Сорок означает испытание и смерть; сорок дней после смерти отсутствовал Озирис, период поста. Шестьдесят — число времени, символизирует долголетие.

Разговорчивый жрец посвятил царицу и в тайны Буквы, египетского алфавита, созданного богом мудрости Тотом.

***

Послышались лёгкие звуки свирели, полные грустного и проникающего томления. Жрец махнул рукой в сторону двери из зала.

— Иди к свету!

Широко распахнулись двери, за которыми царица увидела группу жрецов с горящими факелами. Это были неокоры, помощники главных священнослужителей храма. Они обступили Зенобию и повели в ярко освещённое помещение. В глубине возвышался бронзовый Колосс Изиды с малолетним сыном Гором. Голова богини покрыта золотым венцом лучистой формы. На груди Изиды в свете факелов сверкала золотая роза.

Рядом со статуей Зенобия увидела знакомого иерофан-та, на этот раз облачённого в пурпурную накидку. Благостная улыбка не сходила с его лица:

— Кто живёт рабом собственной плоти, тот живёт во мраке — а ты предпочла свет перед мраком. Ты, дерзнувшая стремиться на высоты духа и познания, не поддалась первому искушению чувств и не упала в бездну материи. Но главное испытание для тебя впереди. Ты пройдёшь, как наш бог, через смерть и воскресение, и тогда истина откроется перед тобой, и ты спустишься в свою собственную глубину и найдёшь в ней божественную жизнь. Если ты сомневаешься в себе, не преодолеешь страх перед таким испытанием, тогда откажись.

Зенобия неожиданно спросила:

— Клеопатра была Посвящённой?

— Она была одной из нас.

— Тогда меня ничто не остановит, жрец!

НЕВЕСТА БОГА

Зенобия возвратилась в Александрию с ощущением неведомой ранее успокоенности. Страсти, время от времени осаждавшие её прежде, постепенно угасали, возникали возвышенные мысли, возвращавшие к посещению храма Озириса. При этом она помнила, что жрец Сем обещал ещё одно испытание, для чего нужно будет посетить Великую Пирамиду, где и произойдёт инициация…

На дорогу к плато Гиза ушли три дня плавания по Нилу, во время которых царица узнала историю трёх знаменитых пирамид. Рассказывал Верховный жрец Сем…

…Высочайшую из них пирамиду строили при фараоне Хнум-Хуфу, двадцать лет сто тысяч человек. Вторая пирамида принадлежит его сыну Хефрену, третья — Микерину, преемнику Хефрена. В глубинах Великой Пирамиды захоронен не только прах фараона. Здесь находятся Ворота в Вечность, через которые можно пройти тому, кто имеет желание познать, понять и заменить ограниченность своего смертного сознания божественным просветлением. За Воротами жаждущий знаний попадёт в Дом Мудрости, где увидит НЕЧТО — живое творение, которое жрецы называют Инициатором: "в руке его Семь Ключей Вечности, и который никогда не покидает Пирамиду"… НЕЧТО никогда не покидает Дом, он незрим для всех, кроме "рождённых снова"… Но если люди перестанут испытывать себя в поисках Истины, НЕЧТО покинет Пирамиду, — и тогда она покажется скорлупой пустого ореха. И занесут её пески Забвения… Но огромная фигура Сфинкса, высеченная из целой скалы, с головой человека и телом льва, останется охранять тайны Великой Пирамиды…

— Я раскрою тайну, — заявил жрец, — под Сфинксом находится скрытый для непосвящённых вход в подземную камеру. Вход перекрыт воротами из бронзы, а ключи от секретных замков есть только у двух магов из жреческой коллегии. В той камере открываются подземные галереи, ведущие в глубь Пирамиды; они настолько сложно переплетаются между собой, что без сопровождающего после долгих блужданий любой неизбежно попадает в исходную точку…

— А почему люди сделали пирамиды ступенчатыми?

— Чтобы людям было легче восходить к богам. По широким ступеням и богам удобно спускаться к людям…

***

Перед инициацией царица провела беспокойную ночь в шатре, разбитом для неё рядом с монументальным Сфинксом. Помимо смятённых мыслей о предстоящем испытании она вспоминала намёки жрецов, что под плато находится тайный Город богов. Уснуть также не давала пронзительная тишина, нарушаемая разве что шорохом звёзд на небе.

С рассветом Зенобия вышла из шатра и, увидев засиявшую в первых лучах солнца белую верхушку Пирамиды, замерла в мистическом восхищении от того, как сияющий диск бога Ра постепенно расправляет солнечные крылья и изливает золотой свет на Великую Пирамиду…

Служанки переодели царицу в просторную белую хламиду, и Зинобия ещё долго смотрела на восток, на сияющий диск бога Ра, изливающего золотой свет не только на Великую Пирамиду, но и на остальной мир людей…

— Они идут за тобой, царица, — тихо произнёс жрец Сем, показывая на процессию жрецов с посохами, направлявшуюся к ним. Подал крохотную амфору и сказал:

— Выпей без сомнений, и к тебе придёт спокойствие. Оно тебе понадобится.

Зенобия послушно выпила содержимое — маслянистую жидкость, приятную на вкус и запах, — и приготовилась ощутить обещанное…

Вскоре действительно пришло полное успокоение, в теле проявилась необычная лёгкость, почти невесомость…

Двое неокоров взяли царицу под руки и подвели вплотную к телу Пирамиды. Зенобия в тот же миг почувствовала себя совершенно ничтожной, раздавленной гигантским каменным массивом. Как во сне, увидела, как камень повернулся на оси, открыв ход вовнутрь. Царицу слегка подтолкнули, и она с замиранием сердца шагнула, словно в бездну…

Она шла босиком, как остальные жрецы, чувствуя ступнями прохладу коридора, который петлял и круто изменял направление. Вдруг стало страшно, что её могут здесь оставить, а сама она отсюда не выберется… Успокаивало, что за пределами Пирамиды её ожидают свои люди…

Впереди шёл жрец с факелом, уверенно сворачивал вправо или влево, пока впереди не открылось почти квадратное помещение. Зенобия отметила про себя: судя по времени, проведённом в пути, она находилась где-то в самой глубине Пирамиды. Помещение не имело ни единого окна, а вокруг растекался неестественно белый свет, исходящий от двух медных чаш-светильников, висевших на стенах. Пламя в них показалось странным и почти недвижным; Зенобия вспомнила слова Лонгина о "вечных светильниках": жрецы знали секрет горючей смеси, используемой в гробницах фараонов и царей. Огонь предназначался в качестве приношения Богу Смерти, без него умершие не смогли бы найти путь через Долину Теней.

На каменном алтаре покоился саркофаг из розового гранита; крышка была на полу. Жрецы подвели Зенобию к алтарю, рядом стоял Верховный жрец Сем, который произнёс:

— Ты — жаждущая стать "Новопосвящённой", ты — блуждающая среди Семи Звёзд, слушай обеты Жизни из уст Вечного. И сила знания его охраняющего Духа откроется тебе, Новопосвящённой, и ты узнаешь метод отделения материального тела от его божественной сути, и тебе откроется Божественное Имя — секретное и непроизносимое обозначение Верховного Божества. Само это знание сделает тебя и Бога осознающими друг друга. Узнав Имя, ты станешь наподобие Пирамиды, в камерах которой бесчисленное количество других людей потом примут духовное просветление от тебя.

Жрец показал рукой на саркофаг.

— Ложись в свою гробницу, — и для тебя наступит ночь, когда ты должна побороть Страх и достигнуть порога Самообладания. Ожидай появления света.

Зенобия безвольно подчинилась, легла на дно каменного ящика. Четверо жрецов помогали… И сразу Холод пронзил её тело…

Жрецы взяли со всех сторон крышку руками и осторожно положили на саркофаг. Царицу поглотила тьма и окружила оглушительная тишина, нарушаемая только её дыханием… Зенобия услышала, как сердце рвётся из груди… Только сейчас она осознала, в каком оказалась положении — живая, погребённая глубоко внутри Великой Пирамиды… При этом она имела чудесную возможность дышать и слышать…

***

Зенобия не представляла, сколько времени находилась в саркофаге. Она ясно слышала песнопения, затем жреца, слова которого явно предназначались ей:

— Ни один человек не может избежать смерти, и каждая живая душа подлежит воскресению. Ты проходишь живой через могилу, чтобы вступить ещё при этой жизни в сияние Озириса. Ты переживаешь свою первую смерть, чтобы вторая заблудилась в потёмках времени. Ты находишься между материальным миром и выходящими за человеческим разумом явлениями. Твоё тело находится в каменном вместилище бренного тела, а душа твоя сейчас воспарила в небесные просторы, открывая для себя вновь, с самого начала вечность Жизни, Света и Истины и в то же время иллюзорность Смерти, Мрака и Греха…

Песнопения возобновились, стали печальными, заглушёнными… Зенобия оставалась во мраке, холод сменился теплом, проникающим по всему телу, приятно покалывая… Она увидела картинки из своего детства… Её охватили умиротворение, покой и блаженство, и она будто провалилась в пустоту… Мрак… Только чёрная непроглядная тьма…

Вдали появилась блестящая точка… Она приближалась, увеличивалась и стала звездой с ослепительными лучами… Лучи переливались всеми оттенками и бросали в тёмную пустоту снопы магнетического света… Зенобия увидела раскалённое солнце с лучами, которые тянулись к ней. Что это было на самом деле, она не понимала, но при этом она почувствовала себя наполненной небесной истиной, надеждой и бессмертием… Она увидела себя цветком, распустившейся белой розой с трепещущими живыми лепестками…

Она услышала слова жреца:

— Это цветок Изиды, Роза мудрости, заключающая в сердце своем бессмертную Любовь к Озирису. Ты есть Роза, ты есть Изида.

Роза бледнела и таяла, как благоухающее белое облачко… Видение исчезло, и Зенобия поняла, что пробуждается от этого дивного сна…

По саркофагу ударили семь раз; сердце у Зенобии отозвалось гулким стуком в висках. Крышку с усилием подняли и отставили в сторону…

Раздался гомон молитвенных гимнов и музыки. Царицу подхватили сильные руки, она вновь оказалась на полу в том же помещении. Заметила некоего жреца, он внимательно посмотрел ей в лицо и, видимо, увидев, что хотел, торжествующе воскликнул:

— Ты теперь Изида, божественная сестра и невеста Озириса. Ты теперь одна из нас, допущенная к тайнам Великой Пирамиды! И когда Инициатор захочет увидеть тебя, ты станешь желанным гостем Дома Мудрости! И ты познаешь многое, и тогда многое окажется возможным для тебя!

***

Когда царица выбралась из лабиринта коридоров Пирамиды, наступили сумерки. Жрецы Озириса с факелами сопровождали нового адепта до царского корабля, где придворные и охрана уже начали волноваться.

ПРОЩАНИЕ С ЕГИПТОМ

По возвращении из Гизы жрецы известили египетский народ о счастливом приобщении царицы к божественному окружению Озириса. А вскоре глашатаи сообщили на площадях о грядущих торжествах по случаю восшествия Зенобии на египетский престол. Прошёл слух, что после этого она намерена основать в Александрии царскую резиденцию, откуда можно будет управлять, новой империей.

Каждый день Зенобия с утра занималась подбором тканей для церемониальных одежд и ювелирных украшений. Она примеряла диадемы и головные уборы прежних египетских цариц — от нескольких Арсиной, Клеопатр, Береники, Эвридики, хранившихся в дворцовых сокровищницах. Выбрала диадему из белого золота в виде диска луны; на диадеме был изображён сокол, выложенный драгоценными камнями.

Знатные египетские вельможи готовились к торжествам: вытаскивали из сундуков праздничные набедренные повязки и бороды, подвязываемые к ушам. Длина бороды у каждого зависела от должности, занимаемой при царском дворе, а самая длинная борода, заплетённая в косичку, должна быть у фараона. И царица Зенобия не отказалась от традиции, готовилась показаться на церемонии в таком виде.

Ей показали несколько тронов, хранившихся в запасниках дворца. Она пожелала сидеть на троне бога Птаха, самом древнем из всех тронов царей Египта. Выполнен он был из дерева самых ценных пород, с мелкой резьбой и золотыми деталями, изображающими общение фараона с богами. Подлокотники были изготовлены в виде крылатых змей, а сиденье со спинкой перевиты змейками из дерева, инкрустированного перламутром. Трон опирался на массивные львиные лапы из дерева; над сиденьем просматривались свирепые львиные пасти. Согласно обычаю во время церемонии двенадцать носильщиков пронесут трон Птаха с царицей по улицам Александрии, чтобы народ приветствовал и радовался такому счастью — видеть свою обожаемую царицу.

Главным распорядителем торжества царица назначила Верховного жреца Сема. Он позаботился, чтобы во дворец принесли парадные одежды египетских царей: два передника, схенти, один — трапециевидной формы, драпированный складками, второй из позолоченной кожи, с широким поясом. Схенти украшали уреи — главный символ верховной власти над жизнью и смертью, особый знак в виде змеи из золота и эмали. Поверх всего — длинная прозрачная накидка с золотым треугольником на цепи с изображением восходящего солнца. Шейное широкое ожерелье из нескольких рядов золотых пластинок и бусин, похожее на воротник, с застежкой в виде двух соколиных голов из золота.

— Это ускх, — пояснил жрец, — он символизирует солнце, "дающее жизнь".

Жрец подал Зенобии сандалии с золотыми украшениями.

— На подошвах ты увидишь изображения врагов Египта. Будешь топтать их ногами. И это примерь. — Он показал на царскую тиару с изображением напряженно свернувшихся кобр. — Она олицетворяет единение двух Египтов — Юга и Севера. И вот эту. — Жрец взял в руки убор с рогами барана, между которыми покоился солнечный диск. — Его носил бог-фараон Птах.

В плетёной корзине лежали скипетр с головой овна, а также крест жизни и глиняная табличка с письменами. Жрец взял её в руки.

— Это священная для египтян табличка с посвящением устроителю Александрии: "Александр — царь-ястреб, властелин победы, царь-тростник и царь-оса, любимец Амона, избранник бога-солнца, господин двух стран и господин вознесений, одаренный вечной жизнью, как бог-солнце, на веки веков". Такие таблички вырежут на стенах всех храмов и зданий, которые ты построишь или восстановишь в Египте за время своего счастливого царствования, царица.

После торжественной церемонии восшествия на престол ожидалась многочисленная процессия вдоль Нила с участниками из всех сословий и божественных культов, с гадателями и прорицателями, писцами с папирусными свитками в руках и другими принадлежностями для письма. Также должны были проследовать придворные из высшей знати с шитыми золотом подушками в руках, неся на этих подушках все знаки государственной власти.

Как завершение торжеств предполагалось ночное представление на воде священного озера с пылающими факелами: плавание лодок с музыкантами и храмовыми танцовщицами. С окрестных полей к озеру придут сотни крестьян, чтобы восхититься красочным зрелищем. Все громко и неустанно будут славить царицу, желая ей вечной жизни, а Египту — могущество и процветание.

Но празднество не состоялось…

***

Этим утром царица принимала жреца Сема для обсуждения вопросов по новому обустройству жизни в Александрии.

— Я намерена насадить в городе новые сады и рощи, где будут расти фиговые деревья, пальмы и сикоморы, устроены виноградники и беседки. И пусть в садах слуги и рабы с радостью исполняют нужные работы. И будет в садах место для отдыха свободных граждан, чтобы проводить время с семейством и друзьями, занимаясь играми, слушая арфу, флейту и лютню, глядя на детей, резвящихся среди деревьев, плескающихся в пруду, играющих в мяч и куклы… А ещё нужно будет, чтобы перед каждым домом имелся пруд с облицовкой из камня и рыбами.

Неожиданно явился слуга с письмом из Пальмиры, где сообщалось, что император Аврелиан намерен воевать с Зенобией, начиная с Сирии. Послание сильно огорчило, ведь в Пальмире оставался сын Вабааллат. Дворцовые недруги могут воспользоваться отсутствием царицы и, главное, верной ей армии, чтобы совершить переворот. Поменять регента или убить малолетнего царя — всё может случиться!

Зенобия срочно отменила все намеченные торжества, оставила в Александрии часть армии, а остальному войску велела возвращаться в Сирию. Сама села на корабль, отправившись домой морем.

На прощание жрец Сем преподнёс царице древний щит с изображением льва пустыни. Объяснил, почему такой дар:

— Три тысячи лет назад на египетском троне восседала Сехмет, богиня с львиной головой. Расправлялась с врагами она так безжалостно, что и горы трупов не могли её успокоить. Через тысячу лет после Сехмет Египет воевал с Вавилоном, и египетскую армию возглавила львиноголовая царица Ламаппу. Наводила ужас на врагов, принесла победу Египту. У греков рядом с богом войны Аресом шествуют два спутника: Деймос, воплощение ужаса, и Фобос. Наделённый львиной головой Фобос сеет панику. Внезапно, словно хищная кошка, он бросается на врагов, обращая их в бегство. Носи этот щит и побеждай, и тогда Рим окажется у твоих ног, царица!

Глава девятая ПРОТИВОСТОЯНИЕ

МЯТЕЖНЫЙ РИМ

Осведомители Зенобии не ошибались, сообщая о драматичных событиях в столице империи. Аврелиан распознал в действиях пальмирской царицы в Египте намерения ослабить Рим. Но нападения германских племён не позволяли отвлечься, убрать хотя бы легион от Дуная. К тому же на Апеннинах возникла ещё угроза от алеманов, маркоманов и ютунгов, прорвавшихся из Альп на исконные земли римлян. То, что они опасны, Аврелиан уже понял, когда с двумя легионами вышел навстречу и ночью подвергся нападению. Римляне потерпели жестокое поражение, позволив варварам приблизиться к Умбрии, сердцу Италии, откуда день пути до Рима.

В городе вспыхнула паника, жители семьями покидали дома, на улицах начались беспорядки и мародёрство. Аврелиан не пал духом, собрался с силами и, воспользовавшись тем, что захватчики рассредоточились и занялись грабежами, разгромил их в следующем сражении. Военачальники настаивали на том, чтобы император позволил преследовать врагов, а он послал к их вождям переговорщиков, чтобы предложить мир и позволить вернуться по домам взамен обещания больше не заходить в пределы Империи.

Захват царицей Зенобией египетской житницы грозит Риму голодом… Это император понимал, как никто другой. Уже сейчас ситуация с ценами на продовольствие на рынках италийских городов становилась неуправляемой, о чём докладывалось Аврелиану. Зерно выдавалось уже из армейских запасов, а для плебеев устраивалась бесплатная раздача хлеба. Но этих мер оказалось крайне мало. В столице хлеба и продовольствия явно не хватало, как и по всей Италии. А после потери Египта и последовавшей блокады морской торговли назрела опасность возвращения трудных времён. Так случалось в трудные периоды истории Рима — например, когда повышался уровень воды в Тибре: заливало не только окрестные низины с болотами, но и торговые склады на берегу главной гавани в Остии. Здесь в огромных объёмах хранилось продовольствие, в основном пшеница для выпечки хлеба, чтобы бесплатно раздавать гражданам.

Выживание огромного перенаселённого города, где ничего своего не имелось и не производилось, становилось трудным даже при благополучной ситуации. Любая случайность в поставках зерна нарушала веками установленный порядок. В такие моменты римляне проявляли готовность к мятежу против власти в любой момент и по любой причине. Так и сейчас, когда по Риму безудержно ползли слухи о сдаче города варварам, возник заговор, зачинщикамикоторого оказались… рабы и наёмные ремесленники государственного монетного двора. Волнение, подогреваемое частью сенаторов недовольных Аврелианом, перекинулось в жилые кварталы. Произошло восстание, на усмирение которого император был вынужден срочно бросить силы…

***

Незадолго до этих событий Аврелиан услышал от Антистия, помощника по делам дворцовой канцелярии, что часть серебряных монет в торговом обороте является медными подделками.

— О чём ты говоришь? — изумился он. — На каждой монете есть лик императора! Разве такое возможно?

— Настолько возможно, господин, что я нашёл ювелира, знатока подобных монет, и осмелился пригласить к тебе. Имя его Фелициссим, он из иудеев. Расскажет правду, если спросишь.

— Покажи его, — потребовал Аврелиан.

Фелициссим оказался пожилым и не по годам подвижным человеком с подозрительно бегающими глазами. На вопрос императора охотно ответил:

— Мне приходится встречаться с заказчиками, которые просят изготовить ювелирное изделие из меди, но чтобы выглядело как ценное, из серебра и золота. Я исполняю заказ, покрывая недорогую медь тонким слоем из дорогого металла, и в таких случаях нет ничего противозаконного. Но если кто просит таким образом изготовить монету с дорогим моему сердцу ликом императора, отказываю и осуждаю тех, кто на столь ужасное дело решается. Ведь тогда назначенная цена монеты не соответствует содержанию серебра или золота. И чем больше таких подделок в обороте, тем быстрее обесценивается настоящая монета, а за ней дорожают товары.

— В чём хитрость подделки?

— А в том, что медная заготовка размягчается огнём не намного позже серебра, что позволяет обоим металлам сплавляться перед чеканкой. Тот же принцип используется и при подделке золотых монет.

— Но это же преступление! — вскричал Аврелиан.

— Мой господин, — взял слово Антистий, — такие случаи встречаются у многих народов. Если верить Геродоту, царь Самоса Поликрат расплатился со спартанскими наёмниками свинцовыми деньгами с позолотой, которые сам же велел изготовить. Император Клавдий прибегал к изготовлению подделок, и Нерон разрешил добавлять в серебряные монеты излишнюю медь. При этом каждый правитель предполагал, что создаёт благополучие Рима, а на самом деле пускал в оборот неполноценные монеты, создавая трудности в торговле.

— Но ведь существует наказание за подделку монет смертная казнь с конфискацией имущества! — искренне возмутился Аврелиан.

— Да, господин! Но если незаконным делом занимается император — он всё делает в интересах доверенного ему государства. Ему разрешено.

Аврелиан застыл в мрачном раздумье. До него дошло, что, если подобное происходит в монетном производстве, это подорвёт доверие к торговле и как результат власти императора. Он обернулся к Фелициссиму.

— Мне некогда вникать во все подробности, о которых ты сообщил. Я отбываю в Дакию, где меня ждёт армия. Назначаю тебя доверенным лицом императора при чеканке монет из серебра и золота. Когда вернусь, призову с отчётом.

***

И вот Аврелиан с легионами спешил в Рим. Взбунтовались рабы и наёмные ремесленники чеканной мастерской при храме богини Монеты. Убили Фелициссима за то, что он уличил приставленных к монетному производству людей в краже казённого серебра. Неожиданно их поддержали сенаторы из тех, кто желал ослабления императорской власти. Призывали плебеев и прочих горожан принять участие в восстании. В короткое время беспорядки с чудовищной быстротой распространились по городским улицам. Рим заполыхал пожарами и ненавистью…

Преисполненный гневом и жаждой мщения Аврелиан приказал легионерам убивать всех подряд, кого встречали с оружием или награбленными имуществом. Но мятежники не спасовали, противостояли успешно. Не привыкшие воевать в тесноте улиц воины императора несли потери. Пришлось Аврелиану самому принять участие в боях и направить войско на приступ хорошо укреплённых стен Монетного Двора.

Мятеж был подавлен, хотя погибли семь тысяч его воинов и десятки тысяч горожан. Кто из мятежников остался жив и сдался, тех казнили на крестах из брёвен, как разбойников. Без суда и следствия император казнил сенаторов, кто осмелился выступить против него — по римским законам, через удавку или в особых случаях через самоубийство. Не принималось во внимание, достаточно ли доказательств, Аврелиан не соразмерял наказание с виной, потому что считал, что безопасность его личной власти и государства находятся под угрозой. Для смертного приговора хватало делатория, анонимного доноса, или показаний единственного свидетеля, даже ненадежного или ничтожного вроде раба.

***

После расправы с мятежниками из Монетного Двора и с теми, кто их поддержал, доверие граждан Аврелиан завоевал снова. Стабилизировались и цены на рынках. Полноценные монеты вернулись в торговый оборот, подделки были изъяты. Аврелиан опять занялся рутинным делом: разработкой стратегии противостояния варварам и укреплением городских стен.

Оказалось, что в столице могущественной Римской империи охранительные стены в некоторых местах обветшали настолько, что в случае вражеского нашествия проникнуть в город будет несложно. К тому же безудержный рост населения требовал дополнительных площадей для застройки, отчего за восемь веков от царя Сервия Туллия, оградившего, казалось, надёжным и стенами семь основных холмов Рима, за пределами укреплений появились новые кварталы. По тому, с каким увлечением Аврелиан взялся за реконструкцию стен, горожане подумали, что таким образом он старается загладить свою вину за недавнюю жестокую расправу с мятежниками.

Аврелиан вызвал городского эдила, возглавляющего помимо прочих дел строительство зданий и сооружений. Поручил найти архитектора и составить смету на возведение стен с материалами и оплатой труда землекопов, каменотёсов и прочих специалистов в подобном строительстве. Архитектор нашёлся из обученных строительству греков. Такой работой он уже занимался в других городах Италии. Через месяц грек принёс эскизы и примерный перечень затрат, и уже на третий день император созвал Сенат, где предложил сенаторам одобрить его замысел.

***

В благоприятный для свершения значимых государственных начинаний день Аврелиан совершил жертвоприношение богам. Жрецы-гаруспики наблюдали за состоянием внутренностей жертвенных животных, авгуры занялись ауспициями — следили за полетом священных птиц. Все знаки благоприятствовали намерениям императора.

Он вонзил лопату в линию, начертанную на земле для возведения главных ворот Рима. Чтобы римляне осознали важность момента, император вышел к ним с царской диадемой, чего до него не делал ни один из римских императоров. С разных сторон раздались восторженные крики:

— Наш император похож на Ромула!

— Ромул создал Рим, Аврелиан укрепляет Рим стенами!

С этого дня император каждое утро приходил к возводимым стенам, следил за работой каменотёсов. Так продолжалось, пока его не отвлекли срочные дела на Дунае, где объявилось германское племя вандалов. Аврелиан возглавил войско и в нескольких сражениях одержал победу. Вандалы запросили мира, после чего император разрешил им вернуться в родные места, но потребовал оставить у него в заложниках своих сыновей, а ещё отдать ему две тысячи всадников для пополнения римской конницы.

"Стены Аврелиана", как назвали детище императора, понравились жителям города. На их глазах возводилось огромное оборонительное сооружение в двенадцать миль — земляной вал, охвативший десять римских холмов. На валу стояли теперь четырёхметровые стены, в полтора раза длиннее прежней стены, высотой до шести метров. Вместо вырезки блоков туфа из скал применяли наливной бетон, облицованный красным кирпичом. В стенах имелись восемнадцать ворот с защитными караульными башнями поверху, высотой до восьми метров. Таких башен оказалось триста восемьдесят три, с размещёнными на них тяжёлыми метательными орудиями, катапультами. Через каждые три метра устраивались бойницы, а под стенами для обслуживания защитников стен существовала сеть подземных коридоров.

После военной кампании Аврелиан обнаружил вокруг Рима уже достроенные стены — гордость для горожан и новый повод прославлять своего императора!

ЧУДОТВОРЕЦ АПОЛЛОНИЙ

Поначалу Аврелиан объяснял активность пальмир-ской царицы обычными амбициями женщины, на которую неожиданно свалилась огромная власть.

Но когда в кругу интересов Зенобии оказался Египет, в Риме поздно, но поняли, что пора её остановить.

Аврелиану пришлось собрать двухсоттысячную армию, во главе которой он пересёк Боспор и вступил на территорию, где население уже свыклось с влиянием Пальмиры. К удивлению римлян, возвращение Халкедо-на, Вифинии, Галатии и других городов бывшего Боспор-ского царства прошло почти бескровно. Жители поспешили засвидетельствовать лояльность римской власти и почтение императору. Но этому предшествовали события с прежних мест боёв с участием Аврелиана — прошёл слух, что он без промедления отдаёт приказ на уничтожение любого города, население которого вовремя не открывает римлянам ворота.

Так же спокойно прошла капитуляция Каппадокии за исключением свободолюбивого города Тиана. Его жители не подчинились ультиматуму Аврелиана на добровольную сдачу. Во-первых, тианцы считали свой город гораздо старше Рима, его создала легендарная царица Семирамида. Во-вторых, покровительница прекрасных искусств Зенобия была им более симпатична, чем мрачный вояка Аврелиан, который мог похвастаться лишь большим числом убитых им врагов.

Дойдя до Тиана, Аврелиан обнаружил на крепостных стенах вооружённых защитников, готовых дать отпор римлянам, а ворота — запертыми.

У жителей Тиана имелись основания надеяться на благополучный исход при осаде. Прежде всего, город с самого начала был возведён на возвышенном месте, так, что с одной стороны имелся крутой обрыв, а по другую сторону находилось болото с гнилой водой. Стены вокруг города были большой толщины, высокие, сложены из огромных каменных блоков. Если враги задумают рыть подкоп под стены, их неминуемо зальёт водой из окружающего рва. Древние строители Тиана поступили мудро, когда возвели сломанную линию крепостных стен с угловыми башнями, что позволяло поражать осаждающих не только по фронту, но и с боков, и почти в тыл, захватывая врагов как бы в мешок.

Император в гневе воскликнул перед армией:

— Воины, город ваш! Собаки живой не оставьте в Тиане!

Императору сообщили, что тианцы будут храбро защищаться всем, что есть. Заготовили впрок асфальт, серу и смолу. У них есть горное масло, называется нафта, и его применят, если понадобится сжечь осадные машины и римских воинов. У них большие запасы продовольствия, хватит населению и защитникам города. А для того, чтобы римляне не воспользовались ничем полезным в оставленных людьми окрестностях, всё сожгли и уничтожили. Сами тианцы поклялись перед богами защищать Отечество до конца…

Императора ничто не могло заставить отступиться от своего намерения — наказать Тиан. Он засмеялся, когда ему сказали, что тианцы верят в покровительство чудотворца Аполлония, родом из Тиана. Правда, жил он здесь более двухсот лет назад, но Дух его до сих пор охраняет Тиан от злых сил…

Аврелиан не верил ни в какую чудотворную силу, кроме силы римского оружия. В то же время он слышал об Аполлонии много необъяснимых вещей…

…Встретив похоронную процессию, он дотронулся до покойницы, молодой женщины, произнёс несколько слов — и мёртвая возвратилась к жизни.

…При нём оживали бронзовые статуи, а на пиршественных столах по его воле сами собой появлялись хлеб, фрукты, овощи и разнообразные лакомства, исчезали золотые и серебряные сосуды вместе с содержимым.

…В Эфесе свирепствовала чума, а он без страха и опасения за своё здоровье находился среди смертельно больных людей. Не заболел, остался жив.

…Если Аполлонию нужно было общаться с каким-то человеком из другого города, то как бы далеко тот человек ни был, мудрец запросто вёл с ним беседу…

Прожил он долгую жизнь, проповедуя гармоничное существование человека среди природы. Когда ему исполнилось сто лет, его обвинили в чародействе, заковали руки и ноги в кандалы и привезли в Рим. Тогда император, смеясь, предложил Аполлонию освободиться от кандалов, он исполнил это с помощью слова и вышел на свободу, не дав стражникам повода его задержать…

За эти и другие способности мудреца почитал император Септимий Север, установил его статую в Галерее божеств в Пантеоне. Знал его император Каракалла, почтивший Аполлония отдельной часовней. Веспасиан, Тит и Нерва принимали странствующего философа, дорожили дружбой с ним… А Нерон и Домициан смотрели на него со страхом…

***

Как нередко бывает, среди жителей Тиана имелись люди, кто с нетерпением ожидал прихода римлян. Были и такие, к кому в души закрался страх, а также нежелание рисковать жизнью или терпеть лишения во время осады. Возможно, по одной из таких причин из осаждённого города сбежал знатный горожанин Гераклам-мон. Он указал римлянам место, удачное для обстрела города глиняными амфорами с "жидким греческим огнём". Пожар охватил здания за стенами Тиана, и в этот момент в сияющих на солнце золотых доспехах перед воротами города появился Аврелиан на коне. Потрясая мечом, он призвал войско на штурм. Дух сопротивления у тианцев оказался сломленным, и они добровольно впустили римских воинов.

Тиан пал. Всех жителей ожидала неминуемая гибель. Погасив остатки вооруженного сопротивления на улицах, воины ожидали обещанного приказа императора, позволяющего им безнаказанно грабить и убивать мирных жителей. Однако этого не произошло…

***

За день до штурма города Аврелиан удалился в походную палатку. От усталости валился с ног. Прилёг на раскладную кровать, с которой не расставался уже лет десять. Среди ночи услышал, как кто-то зовёт его по имени… Открыл глаза и увидел седовласого старца, тщедушного телом, в грубой дорожной хламиде. Старец стоял напротив кровати, опираясь на узловатый посох и блистал, словно облитый лунным светом…

Император не ощущал тревоги и страха, что позволило хорошо рассмотреть ночного "гостя": он отметил благообразную внешность, мудрое спокойствие в глазах.

Аврелиан спросил:

— Кто ты?

Я сын Бога, — ответил старец почти обездвиженными бледными губами.

Аврелиан осмелел и спросил ещё:

— Почему ты так себя называешь? У тебя же есть имя.

— Каждый человек, который добр, имеет право так называться. А имя моё Аполлоний, получил его от солнечного бога Аполлона. Когда был молод, я посетил Дельфы, услышал оракул Аполлона, где он велел мне посетить страны, где живут мудрецы, обладающие глубокими знаниями и магией. Назвал такие страны. По воле Аполлона пешком, верхом и на слонах, на верблюдах я прошёл пустыни, пересёк реки и горы, пока добрался в Индию и Тибет.

Неожиданно старец прервал речь и пристально посмотрел на Аврелиана и спросил:

— О чём ты молишь своих богов?

— Император обязан молить богов о победах над врагами Рима. О чём ещё?

— Не о том просишь. Войны приносят всем народам великие беды, а нужно, чтобы в мире воцарилась справедливость. Муравьи, найдя сироп, зовут к себе товарищей к пиршеству. Они забоятся друг о друге, они счастливы, когда им удаётся делиться своими крохами. Так должны поступать и люди.

У Аврелиана исчезло ощущение нереальности происходящего. Ему показалось, что с ним разговаривает не призрак, а живой Аполлоний… Он строго произнёс:

— Я поверю, что ты Аполлоний, мудрец и чудотворец из Тиана. Но тогда ответь императору, какая причина заставила тебя посетить меня в столь поздний час и в таком не подходящем для беседы месте?

Старец спокойно ответил:

— Не думай, что, поднимаясь на вершину самой высокой горы, ты оказываешься ближе к своим богам. Ты остаёшься человеком. Не думай, что, поднявшись на самую высокую вершину власти, ты стал одним из богов. Ты остаёшься человеком. А если ты человек, будь милостив к поверженному врагу, не проливай крови безвинных людей. Если хочешь уважения тианцев, не помышляй об их убийстве.

После этих слов призрак побледнел, расплылся в образе и… растаял, как утренний дым ночного костра.

Император оставался на кровати до утра, не сомкнув глаз. Едва на востоке забрезжил рассвет, в военном лагере пошло движение, суета. Воины строились по отрядам в ожидании последнего слова императора, как поступить с Тианом.

Аврелиан велел привести Геракламмона, того самого перебежчика, указавшего тайный путь к победе над Тианом. Он ожидал награды, отчего не скрывал довольной улыбки.

Император некоторое время разглядывал его и наконец спросил:

— Ты тианец?

— Да, император, я родился в Тиане.

— Тогда, если Тиан — твоё отечество, почему не пожалел сограждан, сделался предателем?

— Я родился в Тиане, но всю жизнь мечтал стать римлянином. Разве может Тиан сравниться с Римом могуществом и красотой? Нет, император! Разве подлую жизнь тианца можно сравнивать с красивой жизнью римлянина? Нет, император! Соглашаюсь с твоими словами, император, что предал тианцев. Но надеюсь, что для римлян я герой. Ты же оценишь моё усердие во славу Рима?

— Ты прав, Геракламмон, мне придётся рассчитаться с тобой. Но не за геройство, как ты говоришь, а за предательство твоё.

Аврелиан повернулся к воинам, стоявшим поодаль:

— Хотя от поступка этого человека мы получили Тиан, я не имею права чувствовать к нему расположение. Лишь потому, что один раз предавший Отечество не может сохранить верность и по отношению ко мне. Поэтому я примирюсь с тем, если вы его убьёте. А чтобы никто не мог обвинить римского императора в том, что он допустил убийство богатого человека ради имущества и денег, приказываю всё оставить его детям.

После казни тианца-предателя войско ожидало, что император даст разрешение на грабёж Тиана. Аврелиан ответил шуткой:

— Я помню своё обещание, что в Тиане вы не оставите ни одной собаки! Вот всех собак убивайте, а людей не трогайте!

Слова Аврелиана могли стать причиной мятежа военных. Но император не зря поддерживал в армии свой авторитет ещё и жесточайшей дисциплиной. Воины пошумели, но не осмелились бунтовать. Тиан как город сохранился, а жители были помилованы.

ДВА ЗАМЫСЛА — ОДНА ПОБЕДА

Слух о милосердии Аврелиана к жителям Тиана прокатился волнами по городам Киликии. Отчего, едва заметив приближение римской армии, жители не ждали осады, добровольно открывали ворота. За короткое время значительная часть Малой Азии, в недавнем прошлом отторгнутая пальмирской царицей у Рима, вернулась под его покровительство.

Но император понимал, что на такой же успех в Сирии надеяться нельзя. Сирийцы слишком любили царицу Зенобию! Предстояла серьёзная подготовка к походу. Начать следовало с письма в Египет:

"Аврелиан, император Римского государства, отвоевавший Запад, Север, Восток и Юг, — Зенобии и всем тем, кто воюет рядом с ней. Я предписываю вам оставить Египет и вернуться в Пальмиру, где я ещё обещаю сохранить неприкосновенной вашу жизнь. Вы должны были бы сами сделать то, чего я требую в моем письме. Вы этого не исполнили, за что возмездие моё настигнет вас".

Следующая задача была укрепить дисциплину в армии, улучшить боеспособность воинов и вооружение.

При Аврелиане каждый легионер имел короткий меч-гладис и длинное копьё-пилум, в то время как пехотинец во вспомогательных отрядах, ауксилиарий, — длинный меч-спатху и укороченную пику-хасту. Пехотинцев обязывали носить шлемы и кожаные панцири с металлическими пластинами и рубашки-кольчуги; в бою они прикрывались большими плоскими и узкими щитами. Помимо лёгкой кавалерии в составе римской армии находились катафрактарии, ударные отряды всадников, вооружённых длинными мечами и пиками. Голову они защищали шлемом, грудь — металлическими пластинами, могли применять длинные щиты овальной формы. Лошади тоже покрывались соответствующими доспехами.

К всадникам Аврелиан предъявлял особые требования. В сражениях он полагался на их ударную силу, мощь и безудержный напор. Поэтому тщательно отбирал конников в отдельные подвижные отряды. С этой целью для участия в Восточном походе создал подразделение всадников-кельтов из дружественных Риму племён. В рогатых шлемах и кольчугах поверх медвежьих шкур, вооружённые широкими мечами и дротиками кельты внушали ужас любому бесстрашному противнику. Тем более мирному населению. У Аврелиана служили наёмниками ещё гезаты из западных варваров, сражавшиеся с рогатинами и тяжёлыми дубинами, также лучники из Фракии и пращники из Аравии. Вся эта разномастная шумная армия уверенно катилась к Пальмире, на пути которой оказалась самоуверенная Антиохия…

***

Настроения антиохийцев оказались для римского императора неожиданностью. Не так давно Зенобия перенесла сюда из Пальмиры царскую резиденцию, потратила немало средств на обеспечение безопасности города. Укрепила и без того прочные и, казалось, неприступные стены, восстановила крепость, возведённую пятьсот лет назад царём Антиохом Сотером.

Когда Зенобия, узнав о приближении римской армии, собрала военный Совет, многие командиры предлагали встретить врага на подступах к городу. Но царица высказалась так:

— "Антиохия" с греческого означает "Устойчивый", "Противостоящий". Стены у города крепкие, продовольствия и фуража достаточно, чтобы противостоять достойно.

Царицу поддержал Масрур.

Другой военачальник, Саббах, командующий всаднического войска, возразил:

— Царица, нельзя долго отсиживаться внутри города. Во время продолжительной осады будут уничтожены все запасы продовольствия и фуража. В такой ситуации трудно надеяться на выживание.

— Что предлагаешь, Саббах?

— Пальмирское войско значительно превышает численность римлян. Нам это известно. Предлагаю дать сражение Аврелиану за пределами города. Нужно спешить, царица!

Между командирами снова разгорелся спор, пока Зенобия не приняла окончательное решение:

— Римляне умеют вести осаду городов. А нам нужно не дать Аврелиану использовать своё преимущество. Поэтому принимаю сторону моего славного полководца Саббаха. Передаю ему управление войском. И пусть войско оставит Антиохию с одной целью — встретить римлян на берегу Оронта, где даст сражение. Враги станут уязвимы для стрел знаменитых пальмирских лучников с их дальнобойными луками. Затем пусть всадники внесут расстройство в римские ряды, а храбрые наши пехотинцы пусть завершат разгром врага…

Царица Зенобия обещала выйти к войску в боевых доспехах, чтобы поддержать дух пальмирцев.

***

Аврелиан понимал, что у большинства его воинов при наличии отваги и безупречной дисциплины в условиях безлюдья и безводной местности отсутствует боевой опыт. Император наблюдал, какие трудности и лишения испытывают его воины. В таких случаях Юлий Цезарь любил говорить: "Чем больше за мной побед, тем меньше я полагаюсь на случай, так как никакая победа не принесет мне столько, сколько может отнять одно поражение". Поэтому Аврелиан осторожничал и просчитывал наперёд каждый свой шаг.

На пути к Антиохии он распорядился выдать каждому воину, от рядового до командира, досрочное месячное жалованье. Пришлось ждать прихода в расположение лагеря каравана верблюдов с мешками серебряных монет, но сколько император увидел счастья в глазах воинов. Оживление началось, как только командиры начали выдавать деньги по отрядам. Дополнительные к жалованью деньги получили всадники — "для приобретения фуража у местного населения". И пехотинцы — "на гвозди для башмаков", и воины вспомогательных отрядов — "на обувь". В завершение воистину праздничного мероприятия состоялось прохождение войск перед императором. Он был в ослепительных позолоченных доспехах и верхом на коне.

Вечером к императору явился армейский казначей.

— Я всё раздал, мой император! — с озабоченностью на лице заявил он. К его удивлению, император остался спокоен.

— Говорят, цель оправдывает средства, — произнёс он с улыбкой. — Я уточню, если цель достойна победы, можно оправдать любые затраты.

— Но император, — горестно воскликнул казначей, всплеснув руками, — из казны ушли все деньги! В том числе твои личные средства, как ты велел!

— Успокойся! Император обязан заботиться о своих воинах так, чтобы большинство вернулись домой живыми и с серебром. А императору достаточно одной славы победителя своих врагов. На войне всё просто: если мы победим, враги платят нам; если нас победят, Рим исчезнет, и тогда некому будет ни получать, ни платить.

***

О планах пальмирской царицы римский император узнал от беженцев, мирных жителей Антиохии. В надежде переждать неприятности где-либо за пределами города они спешно оставляли свои дома кто как мог. Аврелиан никого не преследовал, тем самым позволял людям распространять слухи о доброте и милосердии римского императора.

…Саббах дал распоряжение войску занять у реки, протекавшей по соседству с Антиохией, возвышенное место и надёжно укрепиться военным лагерем на северо-западе. Заметив уязвимость с противоположной стороны, где обозначился тыл противника, Аврелиан повёл войско в том направлении, всячески скрывая его прохождение по местности. Верный ход, поскольку в случае успеха римляне отрезали пальмирцам путь к отступлению в Антиохию. К тому же Аврелиан велел войску двигаться в особом порядке: впереди конный дозор и вспомогательное войско; за ними легионеры и отряды союзников. Растянувшуюся на мили колонну с флангов прикрывала конница, замыкали отряды пехотинцев. Большой заботой для каждой армии оставался обоз, в котором находились запасы вооружения и продовольствия; его следовало защищать, ожидая нападения врага спереди, сзади или сбоку. Пехота наблюдала и за обозом.

Группа конных разведчиков, выдвинувшихся далеко вперёд, вернулась с сообщением, что заметили позиции пальмирского войска. Аврелиан передал легионам: остановиться, перегруппироваться в боевой порядок и ждать приказ.

…Легионеры выстроились в восемь шеренг, самые опытные стояли справа. Вспомогательные когорты заняли место впереди; пехотинцы, лучники и передвижные метательные орудия разместились по флангам. Позади пехоты выстроились лучники — конные и пешие. Для чрезвычайной ситуации Аврелиан держал резерв из двухсот опытных легионеров и своих телохранителей из ветеранов.

Император верхом на коне объехал войско с напутствием:

— Воины! Вас ожидают богатства Антиохии, куда враг неосмотрительно преградил путь! Вы войдёте туда и заберёте всё, что нужно вам — золото, женщин, рабов. Я посылаю вас в Антиохию за этим, но вы должны пройти сквозь вражеское войско и захватить город. Я, ваш император, говорю вам: "Римляне, дойти туда необходимо, а ни с чем вернуться оттуда — необходимости нет!"

В ответ Аврелиан услышал глухие удары мечей о щиты и одобрительные возгласы, после чего началось выдвижение боевых порядков…

Аврелиан использовал простую и оказавшуюся выгодной воинскую стратагему, хитрость. От реки, вдоль которой двигались римляне, дул сильный ветер. Император послал вперёд конницу, которая подняла огромное облако пыли и обескуражила противника — оставалось лишь гадать, какими силами напали римляне. Одновременно пехота скрытно пошла в обход, и уже на подходе к лагерю пальмирцев раздался боевой клич легионеров: "Барра! Барра!" Он напоминал громкое злобное ворчание диких зверей, рёв рассерженных слонов при нападении. В момент прямого соприкосновения римлян с пальмирским войском громкие крики, шум и пыль соединились в одно целое…

Зенобия, как обещала, находилась в лагере, предполагая наблюдать за сражением с возвышенного места. Неожиданное появление римлян под прикрытием огромного пыльного и шумного облака ввергло её в растерянность. Когда пыль рассеялась, царица с ужасом наблюдала, как вражеская конница с устрашающими криками напала на лагерь и начала избиение оторопевших пальмирских воинов.

Внезапность нападения позволила Аврелиану захватить инициативу в самом начале. Саббах попытался противостоять, развернув отряды лицом к вражеским конникам. В схватку вступила римская пехота. Легионеры, построившись плечом к плечу и смыкая щиты, тяжёлой мерной поступью двинулись на пальмирцев. Войска сошлись… Бились копьями, мечами и щитами. Увечили друг друга, ранили, убивали… Выживание раненых в схватке воинов не зависело от местонахождения в строю — впереди или в задних рядах когорты, с краю или в самом центре. Каждый воин бился с ожесточением, зло и всегда насмерть. Бился за себя и своих товарищей, ведь проигранное сражение закончится почти поголовным истреблением побеждённых…

Наступил момент, когда благодаря высокой воинской дисциплине, координации указаний Аврелиана и действий командиров римская кавалерия принялась уничтожать дрогнувшую пальмирскую пехоту. Зенобия заметила это и послала туда катафрактариев — тяжеловооружённых всадников, которые мгновенно нанесли противнику таранный удар. Римляне начали отступать, пятиться назад, увлекая за собой пальмирцев, готовых праздновать победу. Неожиданно ряды римлян разомкнулись.

Наступающие оказались в западне, — началось избиение пальмирских воинов…

***

Сражение у Антиохии двух сильнейших на то время армий вышло недолгим и с далеко идущими последствиями для противников. После позорного поражения царица не решилась возвращаться в Антиохию, чтобы вместе с остатками армии укрыться за надёжными стенами крепости. Понимала, что местные жители не простят ей поражения. К тому же Зенобия была уверена, что проиграла она случайно. В следующий раз такого не случится! Оставалась надежда, что в Эмесе, куда поспешила Зенобия, она пополнит войско добровольцами из местного ополчения и наёмниками из союзных племён и тогда с учётом ошибок оправдается. Так и поступила…

Ужасная новость о поражении армии Зенобии вызвала панику у жителей Антиохии. Боясь гнева Аврелиана, многие искали убежище в сельской местности. Император не спешил занимать город. Позволил войску расположиться лагерем у стен города и ждать оттуда депутацию с изъявлением покорности.

Приняв такое решение, Аврелиан имел свой собственный интерес: если город сдаётся без сопротивления — вся военная добыча достаётся ему, командующему. Антиохия отослала к нему послов и замерла в тревожном ожидании. В тот же день послы вернулись в город и сообщили слова императора:

"Прощаю всех, кто скорее по необходимости, чем по собственному выбору поступил на службу к пальмирской царице".

Призывы Аврелиана вызвали доверие у жителей города, и они распахнули перед римлянами ворота. Грабить Антиохию император не позволил, только обложил контрибуцией, что не осталась незамеченным по всему Востоку.

ЭМЕСА ОТКРЫВАЕТ ВОРОТА

Продвижение римлян к Эмесе от Антиохии оказалось быстрым и не встретило препятствий. Армия заняла равнину перед городом и стала огромным походным лагерем. Зенобия находилась в городе и чувствовала себя уверенно. При ней находилось войско, что сохранилось после сражения у Антиохии, к которому прибавились воины местного гарнизона. Состояние царской казны, которая имелась при Зенобии, позволяло не только платить войску жалованье, но ещё и набирать наёмников из соседних государств, слетевшихся в Эмесу, как пчёлы на мёд.

На данный момент преимущество в численности воинов было на стороне Аврелиана. После Антиохии римская армия незначительно уменьшилась, но ежедневно пополнялась за счёт всадников из кочевых племён, перебежчиков из стана пальмирской царицы.

Используя сведения шпионов, ежедневно проникавших в город, Аврелиан неплохо представлял себе реальные силы Зенобии. И хотя император был уверен в своих воинах, не спешил предпринимать решительных действий. Понимал, что армия царицы ещё способна противостоять римлянам. Поэтому приказал своим командирам расположиться лагерем у города и ни в коем случае не обижать местное население. Не обращать внимания даже на вылазки пальмирских всадников и нападения на отдельных римских воинов…

После одной из вылазок Масрур привёл к царице человека, чем-то похожего на Аврелиана:

— Нужно поднять настроение у жителей Эмесы. Мы нашли в городе человека, похожего на Аврелиана. Людям надо говорить, что мы захватили в плен римского императора, в цепях водить его по улицам, показывать народу.

Зенобия засмеялась, но ей понравилась "шутка". Жители видели "императора", радовались, предполагая, что теперь война закончится. Верили, что это Аврелиан, Когда же настоящему императору сообщили о проделке царицы, он тоже смеялся, но уходить ни с чем от Эмесы не собирался. Более того, в ответ оседлал коня и гордо проехал вдоль осажденного города, вызвав у защитников стен огромное разочарование и затем уныние.

Царица не выдержала первая, вывела войско. Враги сходились медленно. С обеих сторон из разинутых в ярости глоток раздавались громкие боевые кличи. Зенобия на коне и в боевых позолоченных доспехах расположилась в центре, откуда собиралась управлять действиями командиров. Первыми ускорили шаг пальмирцы, а когда уткнулись в римские ряды, раздались оглушающие звуки — команды и трубные сигналы, боевой клич римлян и пальмирцев, звон оружия, металлический скрежет, конское ржанье, стоны раненых. В порыве исступления враги убивали друг друга, не задумываясь о ценности своей и чужой жизни. Долину постепенно накрыло огромное облако пыли, сократившее видимость и затруднившее управление сражением. Стало трудно дышать…

Бой начался с того, что воины вспомогательных отрядов с обеих сторон издалека забросали противника убийственными дротиками. Это были пилумы, которые, попадая в щиты врагов, надёжно застревали и уже становились помехой воину в дальнейших действиях. У каждого воина-гастата имелось по два пилума; задние ряды по цепочке передавали их передним, и, таким образом, на противника обрушивался шквал пилумов, вынуждая бросить щит, как бесполезную вещь. После этого гастаты быстрым шагом наступали на построения врага, и при сближении каждый воин стремился свалить противника на землю ударом тяжёлых щитов — скутумов. При этом римские легионеры наносили колющие удары мечом-гладисом, умело просовывая их в промежутки между щитами пальмирцев.

Поначалу воины Зенобии теснили легионеров, а римлянам приходилось отражать их натиск. Из-за того, что римляне действовали слаженно, спокойно и умело, пальмирцев полегло немало. И всё равно в какой-то момент Зенобия заметила прореху в первых рядах римских воинов. Она направила туда отряд тяжеловооружённых всадников, которые проломили оборону и стали вгрызаться в расстроенные вражеские ряды, начали перемалывать легионеров, как пшеницу в зернотёрке. Аврелиан немедленно выдвинул против пальмирских всадников свою конницу, под напором которой наметившаяся брешь была закрыта, а поле боя усеяно телами павших пальмирцев. Побоище продолжилось…

При очередном ударе римской конницы левое крыло пальмирцев пришло в расстройство: головные ряды были смяты, цепь строя разорвалась… Император, с пригорка наблюдавший за сражением, вскочил на коня и в окружении телохранителей прорвался в это место, намереваясь личным участием закрепить преимущество. Зенобия заметила изменения на поле сражения. В голове мелькнуло: "Неужели опять?" — и, сильно рискуя, царица устремилась в ту же сторону. За ней едва поспевала сотня пальмирских гвардейцев. Тем временем прореха превращалась в дыру, куда неумолимо вливались потоки римских колесниц, всадников и пехотинцев. Сплошное кровавое месиво из людей и коней!

Аврелиан издалека заметил Зенобию и не удивился — он был наслышан о геройстве пальмирской царицы. Она явно пробивалась к нему, ловко орудуя мечом и коротким копьём, неся смерть каждому, кто пытался встать на пути. Император, не раздумывая, круто развернул коня в её сторону. Не обращая внимания на тех, кто оказался под копытами, прокричал: "Я убью её здесь!"

В груди неприятно скребнуло от других мыслей: "Но ведь и она может меня убить. А ведь может! Нет, я не позволю ей этого сделать! Что будет с Римом?"

Пальмирские воины, увидев царицу среди своих рядов, воспрянули духом и усилили сопротивление. Царица упорно пробивалась к Аврелиану сквозь частокол римских мечей и копий. Она представила себя Александром Великим, когда он захотел поединка с царём персов Дарием. Она тоже принудит Аврелиана к позорному бегству… В иступлённой отваге разрубая головы врагов, Зенобия упорно пробивалась к императору.

Аврелиан уже рассмотрел искажённое в крике лицо Зенобии, её бешеные глаза. Он выхватил у оруженосца копьё и с силой метнул в приближающуюся царицу. Копьё не долетело к цели, поскольку встретило на пути другую жертву Царица метнула своё копьё; и тотчас под Аврелианом пал конь — копьё поразило или ранило его. Зенобия громко закричала; в яростном порыве бросилась в сторону императора… Но телохранитель дал тому свою лошадь, и это, наверное, спасло Аврелиану жизнь.

…Перелом в сражении произошёл, когда римская конница под напором пальмирцев всё-таки попятились, и в этот момент обнаружилось, что армейский обоз римлян остался без вспомогательного отряда. Охране было приказано поддержать основные силы пехоты. Для пальмирцев соблазн поживиться добычей оказался выше дисциплины — воины, искусные не только в битвах, но и в грабежах, забыв о товарищах, продолжавших сражаться, громили повозки, набивая ценностями сумки и мешки…

Римляне ещё продолжали пятиться и были готовы к самому худшему, но внезапно воспрянули духом. Во-первых, они вновь увидели императора, хотя прошёл слух, что его убили… А во-вторых, пальмирские воины неожиданно поняв, что римский обоз остался без охраны, ослабили натиск. Возможность разбогатеть вдруг затмила желание сражаться и умирать за царицу. Зенобия, увлечённая своей целью, не контролировала обстановку, она поздно обнаружила, что войско перестало слушать командиров. Римляне перехватили инициативу, ряды пальмирцев дрогнули, чем немедленно воспользовались их противники. Прошло совсем немного времени, и теперь уже воинам Зенобии пришлось думать о спасении.

Царица в отчаяньи пыталась остановить бегущих, а затем, осознав, что разгром окончателен, с горсткой телохранителей едва избежала плена.

***

Жители Эмесы открыли римлянам ворота и радостно встречали Аврелиана.

Император не изменил собственным правилам: не позволил воинам грабить население и, к общему удивлению, первым делом посетил храм сирийского бога Солнца Эль-Габала. Преподнёс дары богу, совершил жертвоприношения, после чего заявил приближённым:

— В момент опасности мне представился образ этого бога. Он покровительствовал мне в сражении и тем самым вошел в моё сердце. Я обещал Эль-Габалу, что возведу в Риме такой же храм.

Перед уходом из Эмесы Аврелиан судил местных жителей, в большинстве это были христиане, на которых донесли, что они являются сторонниками царицы Зенобии. Виновным назначили каторжные работы. Но те, кто обещал не идти против императора и других не призывать к своей вере, гонениям не подвергались.

Глава десятая ЗАПАДНЯ

ПАЛЬМИРА В ОСАДЕ

Аврелиан послал в погоню конный отряд с заданием — царицу пленить и доставить живой. Для себя император решил, что лучшим результатом их противостояния станет её отречение от престола. В Риме решат, какой правитель нужен пальмирцам!

Настигнуть Зенобию со спутниками римлянам не удавалось, поскольку беглецы чувствовали себя в пустыне увереннее. Помня приказ императора, отряд продолжал преследование, и возможно, ему удалось бы приблизиться к цели, но в эту игру, видимо, вмешались боги. Римляне попали в серьёзную переделку…

Неожиданно солнечный диск начал приобретать жуткую кровавую окраску. Небо на глазах покрывалось пыльной завесой. Воцарилась тишина. Стало тревожно, когда прямо перед всадниками вдруг появилась клубящаяся стена рыжего песка… Затмив видимость, стена с угрожающим гулом неслась на них. Воздух заколебался волнами, послышались дикие всхлипы и стоны, а также резкие, неприятные звуки будто царапали металлом по металлу… Самум — пустынная буря, способная похоронить всё живое на своём пути…

Громогласная непроглядная туча вмиг накрыла отряд. Погожий день превратился в ночь, в которой властвовали демоны… От бешеных порывов ветра дрожала земля… Волны обжигающего, колючего воздуха перекатывались через стоянку людей, оставляя песчаные горы. Людям стало невозможно дышать… В поисках спасения они укрывались пологами и палатками, жались к коням, к земле, невольно обрекая себя на погребение…

Буря улеглась так же внезапно, как и началась. Умолкли устрашающие душу звуки, осела ржавая пыль, исчезли сумерки. Вскоре небо очистилось от скверны, вновь показалось солнце.

Воины откапывались и помогали товарищам. Двое не подавали признаком жизни, их там и оставили — в песчаной могиле, нарушив обряд сожжения… Затем отряд продолжил преследование…

А дальше трудностей не убавилось. Периодически им мешали бедуины, кочевавшие в тех местах. Они уже знали, что царица спешит в Пальмиру, и как могли мешали преследователям. Возникали на пути, как призраки, издали угрожающе кричали и тут же исчезали, не позволяя приближаться. При этом было непонятно, они выполняли роль союзников Зенобии или были разбойниками, обычными для Сирии, время от времени грабившими торговые караваны. Несколько человек римляне всё-таки потеряли. Произошло это ночью, когда после трудного перехода от усталости воины валились с ног. С каждым таким случаем царица получала всё больше шансов на спасение.

На четвёртый день после разгрома войска у Эмесы Зенобия добралась до своей столицы.

***

Неожиданно для себя в Пальмире Зенобия поняла, что подданные не осуждают её за поражение и бегство. Многие сирийцы были уверены, что Аврелиан появился случайно и ненадолго из-за обиды за Египет. Римляне пограбят окрестности Пальмиры да и оставят жителей в покое. Уйдёт Аврелиан с армией, как пришёл…

На это же рассчитывал советник Лонгин. Успокаивал царицу:

— Будем надеяться, что галлы не оставят римлян в покое. Император вынужден оглядываться в ту сторону. На долгую осадуПальмиры он не осмелится.

Зенобия готова была согласиться с советником и всё-таки поручила Масруру как опытному военачальнику проверить состояние городских стен, определить уязвимые места, поскольку знала, что стены были возведены в столь давние времена, когда никто не знал осадные возможности римской армии. Масрур обнаружил много разрушенных от времени зубцов на башенных стенах, в некоторых местах зияли дыры и пустоты. А времени — в обрез!

Зенобия выделила из казны деньги на все эти цели и поручила привлечь на работы всех ремесленников и государственных рабов. Срочно закупалось оружие и защитные снаряжения для защитников города, заготавливалось продовольствие, делались запасы воды — всё необходимое на случай осады города.

— Я не буду жалеть денег, чтобы Пальмира выстояла перед врагом. А ты не жалей себя и пальмирцев! Устрой Аврелиану горячий приём, Масрур!

Военачальник рассмеялся:

— Не волнуйся, царица! Я распорядился установить на стенах большие бронзовые чаны. Будем кипятить в них воду и горное масло нафту.

Зенобия представила, как на римлян проливаются убийственные потоки. А ещё — обрушиваются и разбиваются глиняные амфоры с горючей смесью… Враги бегут, охваченные всепожирающим пламенем…

Военачальник со спокойствием сообщал царице о ходе укрепительных работ. Он был уверен в успехе, но однажды предложил:

— Царица, как бы хорошо мы ни держали оборону, помощь со стороны не помешает. Неплохо будет, если персы станут воевать с римлянами со своей стороны. Нужно привлечь их в союзники.

Лонгин недовольно сморщился.

— Ты забыл, как Оденат громил персов? И наша царица не жаловала персов. Не думаю, что Шапур забыл свои поражения от Пальмиры.

Неожиданно Зенобия вспылила:

— А ты сам забыл, что Персия всегда враждовала с Римом? Цари персов не упускали случая, чтобы навредить римлянам. А если ты вспоминаешь супруга моего, так он воевал с персами как соправитель императора. К миру с Персией он всегда стремился, как и я. Пальмире и Персии нужно объединить усилия, тогда и Рим страшен не будет.

При этих словах лицо Зенобии выражало решимость. Видимо, она давно об этом думала, а предложение военачальника лишь подтолкнуло к решению. Она выразительно посмотрела на Лонгина и перевела взгляд на стол с письменными принадлежностями.

— Пиши царю Шапуру! Только прошу, прояви надлежащую тебе мудрость, но убеди выступить против Аврелиана. Пиши, что все это ради доброго мира между Пальмирой и Персией. Проси, убеждай проявить дальновидность. Но пусть он поймёт, что это не я прошу помощи у него, а он должен воспользоваться случаем и наконец разгромить римлян в удобный момент, когда Аврелиан увлечён захватом Пальмиры. Подскажи, что у персов для нападения момент самый удачный: после двух сражений и длительных переходов по пустыне римское войско находится не в лучшем состоянии. Больше такого шанса не будет!

Царица замолчала, потом, чтобы быть убедительной, добавила:

— Я уверена, что Шапур не устоит перед соблазном показать свою силу. Заодно напиши письмо армянскому царю Артавазду. Он был другом царя Одената. Армения никогда ничего хорошего от Рима не получала. Не ожидает добра она и сейчас. Будет хорошо, когда персы и армяне сделают то, что я ожидаю!

В ту же ночь посланники пальмирской царицы скрытно просочились сквозь римские посты и отправились в Персию и Армению.

***

Пока армия Аврелиана добиралась к Пальмире, воины сильно устали. К трудностям многодневного перехода добавлялись бесконечные стычки с несговорчивыми бедуинами, вынужденными защищать жилища от непрошеных "гостей". Потери были незначительные, но настроения среди воинов вынудили Аврелиана отдать приказ на отдых сразу по прибытии на место. Армия рассредоточилась вокруг города, устроив огромный военный лагерь, и замерла в ожидании приказа императора.

Аврелиан не позволил себе отдыха. Решил зря времени не терять. Разослал своих представителей по разным направлениям от Пальмиры, обязал посетить места пребывания кочевых бедуинских племён с целью выявить недовольных царицей. Когда список был готов, а недовольных "союзников" Пальмиры оказалось немало, император пригласил вождей к себе на переговоры, где вёл себя уважительно и предлагал выгодные сделки. Звучали обещания щедро оплачивать поставку продовольствия для армии и золотом вознаграждать наемников за службу под римскими знамёнами. Как показали события, вначале десятки, затем сотни и тысячи воинов из бедуинских племён согласились воевать против Зенобии или просто оказывали содействие императору Аврелиану в ущерб Пальмире.

С началом осады начались и вылазки пальмирских смельчаков. Без шума открывались ворота, и оттуда вырывались группы лихих всадников. Днём они нападали на отдельных воинов, в основном пехотинцев, убивали копьями или мечами, после чего без потерь быстро возвращались в город. То же самое происходило глубокой ночью, но убитых римских воинов становилось всё больше. Только когда Аврелиан приказал воинам рыть ров и насыпать земляной вал напротив ворот Пальмиры, вылазки прекратились. Заодно в городе сразу ощутили, насколько усложнилась ситуация: извне перестало поступать продовольствие и в город не могли больше проникать наёмники от союзников Зенобии. С этого времени в лагере римлян начали появляться дезертиры из Пальмиры.

Император разрешил принимать дезертиров. Это были жители, кто во время осады не захотел испытывать трудности. Приходили наёмники, служившие пальмирской царице, прельстившиеся обещаниями Аврелиана платить больше. Римская армия пополнялась и сирийскими кочевниками. Но однажды всё разом изменилось…

Ночью Аврелиан в расположении своего лагеря услышал шум. Утром по растерянному лицу командира понял, что случилось нечто ужасное.

— Император, мы лишились перебежчиков, — выдавил из себя командир.

— Сбежали? — удивился Аврелиан.

— Их убили.

— На нас напали? Как это случилось? — вскричал император. — Почему не объявили тревогу? Я не слышал!

— Нет, — дрогнувшим голосом продолжал командир, — убили свои, римляне.

Аврелиан с неприкрытым изумлением выслушал "историю"…

…Пехотинец, заступивший в ночную стражу, в свете тусклой луны заметил человека, который не спал, как положено, со всеми, а ковырялся палкой. Окликнул его, — оказалось, из дезертиров. "Ты что делаешь? — спросил стражник, но, когда услышал ответ, сильно удивился… Оказывается, перед побегом из Пальмиры дезертир проглотил несколько золотых монет, чтобы без подозрений вынести из города. И вот на третий день, вернее, в ночь, "клад" покинул желудок, и теперь человек откапывал монеты из дерьма. Так поступали многие дезертиры, кто не захотел лишиться денег. Стражник посмеялся и ушёл, но рассказал об этом случае товарищам.

— А дальше случилось несчастье, — потерянным голосом произнёс командир. — Утром двадцать шесть дезертиров обнаружили мёртвыми, у всех распороты животы.

Император был в гневе — от того, что лишился воинов, хоть и перебежчиков, и потому что его воины оказались способными на мародёрство. Но ещё он понимал, что теперь ни один пальмирец не решится перейти на его сторону… Приказал найти виновных. Да, собственно, долго искать не пришлось… Наказали всех стражников, кто дежурил в ту ночь, били палками до тех пор, пока они не расстались с жизнями.

В РИМЕ БЕСПОКОЯТСЯ

Аврелиан обладал достаточным опытом ведения осад и штурмов городских укреплений любой защищённости. Поэтому, имея при армии хорошо обученных военных специалистов, не считал лишним возить с собой в походах в разобранном виде соответствующие орудия, механизмы и технику. Проведением осадных мероприятий в каждом легионе руководили префекты, третьи по значению командиры. А они уже знали, например, как правильно использовать тот или иной механизм, чтобы разрушить стену или сделать подкоп.

Римская армия стояла у Пальмиры уже полгода, не предпринимая серьёзных действий. О причине догадывались с обеих сторон — император наделся, что в городе закончатся запасы продовольствия, воды, и тогда пальмирцы запросят мира. Если всё обстояло именно так, то Аврелиан просчитался, так как этими вопросами Зенобия озаботилась заранее. Хотя из осторожности велела контролировать выдачу продовольствия. К тому же она ожидала вступления в войну Персии и Армении. Так что бездействие римлян в Пальмире расценивали как признак неуверенности в дальнейших успехах в войне.

Время, проводимое в осаде Пальмиры, оказалось действительно тяжким испытанием для армии Аврелиана. Его поражали храбрость пальмирцев и страсть к вылазкам, вооружённым стычкам с врагом, то и дело возникавшим у стен города. Создавалось впечатление, что защитников Пальмиры вовсе не беспокоит осада, они рвались в бой, спускались со стен в самых неожиданных местах. Бесстрашно проникая в расположение римлян, наносили им ощутимый урон. К тому же к Пальмире подходили союзные кочевые племена бедуинов. Они с разных сторон атаковали римские посты, убивали воинов, грабили караваны, доставлявшие продовольствие для нужд армии Аврелиана. Ситуация стала критической, когда в одной из таких стычек в ногу императора попало бедуинское копьё. И хотя лекарь знал своё дело, на жаре рана затягивалась плохо. Армия не видела императора несколько дней и начала беспокоиться, подозревая, что тот погиб. Аврелиану пришлось, превозмогая боль, сесть на коня и с бодрым видом показаться воинам. В тот день его по-настоящему одолели мрачные предчувствия…

…Осада Пальмиры шла труднее, чем предполагали римские военачальники вместе с императором. Защитники умело сопротивлялись, не падали духом — в городе продолжалась привычная жизнь, с очередными религиозными праздниками и торжествами. Пальмирцев не страшили осадные орудия врага, у них оказалось гораздо больше технических средств, чем у римлян. Жители города хорошо владели различными методами их применения, особенно устройствами на основе горючего масла и нефти. Ими наносился самый большой урон римлянам, отчего среди воинов росло недовольство, поговаривали о нерешительности императора.

Для Аврелиана не стало неожиданностью появление в лагере Ульпия Кринита, его приёмного отца. При встрече с сыном сенатор неподдельно обрадовался, а потом они уединились — для ужина и обмена новостями. Ульпий не стал таиться, завёл откровенный разговор:

— Поясню, Аврелиан. Я здесь по воле Сената. Меня послали узнать, как обстоят наши дела. У многих сенаторов создалось впечатление, что в Сирии ты находишься ради собственного удовольствия, в то время как в Дакии опять неспокойно. Недружественные Риму племена карпов вынуждают римские гарнизоны оставить земли вдоль Дуная. Они уже напали на Ме-зию и Фракию. Сенат просит императора вернуться на Запад.

Аврелиан ответил не сразу. Судя по мрачному выражению лица, ему не понравилось появление Ульпия Кринита. Но браниться с Сенатом не входило в его намерения. Изобразив улыбку, он жёстким тоном произнёс:

— Из Рима вам кажется, что нет ничего проще, чем воевать с женщиной! Оттого, наверное, вы насмешливо говорите, будто эта царица не из тех героев, которых нужно опасаться. Я же на самом деле очень хочу поглядеть на тех насмешников, не имеющих представления о Зенобии. Да, она женщина, а я скажу, что дерётся она, как самый опытный полководец, который использует всё воинское искусство, все свои способности, чтобы не допустить поражения.

Сенатор удивлённо поднял брови.

— Неужели так всё сложно, император?

— Народ Рима не хочет знать ни характер, ни силу царицы Зенобии. А в Пальмире каждый участок стен только её умением оснащён двумя или тремя баллистами. Это её волей установлены машины, изливающие на нас жидкий огонь. Возможно, из-за страха перед наказанием и от отчаяния наполнена она мужеством, но при этом назвать её только женщиной как-то язык не поворачивается! Вот почему победа над Зенобией должна оцениваться в Риме как великая. Вот почему для одоления сопротивления этой царицы потребуется заступничество богов, хранителей Рима, которые до сих пор были благосклонны ко всем моим делам.

Ульпий молчал некоторое время, затем с огорчением произнёс:

— Если ты считаешь, что победа в этой войне с женщиной принесёт тебе лавры, пусть так. Лишь бы это не стало предметом злых насмешек наших с тобой врагов в Сенате. Но по моему опыту, если женщину не удаётся победить, с ней можно попробовать договориться.

Через два дня к Зенобии прибыл гонец с посланием:

"Аврелиан, император Римского государства, отвоевавший Восток, Зенобии и всем тем, кто воюет сообща с ней. Вы должны были бы сами сделать то, чего я требую от вас теперь в моем письме. Я предписываю вам сдаться и обещаю сохранить неприкосновенной вашу жизнь, причем ты, Зенобия, будешь жить вместе с близкими твоими людьми в том месте, куда я помещу тебя согласно решению блистательного Сената. Драгоценные камни, золото, серебро, шёлк, коней, верблюдов вы должны передать в римское государственное казначейство. Пальмирцам будут оставлены их права".

Содержание письма царицу не удивило. Прежде чем ответить, она несколько раз перечитала послание. Как понимать Аврелиана? Его предложение — это проявление силы или слабости? Скорее всего, Аврелиану стало тяжело держать армию у Пальмиры. Наверное, опять конфликты в Галлии, императору нужно увести легионы на Запад… К тому же Зенобия всё ещё надеялась на помощь Персии и Армении.

После некоторых раздумий царица написала ответ римскому императору:

"…Я удивлена твоим предложением, Аврелиан. Такой знаменитый воин, каким ты себя представляешь, должен знать, что противника можно принудить к сдаче смелыми действиями, но не письмами. Ты первый, кто так высоко оценил мои воинские способности. И поэтому ты должен знать, что от меня бесполезно требовать сдачи на милость победителя. Хочу напомнить тебе, что я из рода Клеопатры, царицы Египта, поэтому обладаю не меньшей решимостью и твёрдостью, чем она. Смерть для меня, как и для неё, — гораздо меньшее зло, чем рабство. Напрасно ты уже считаешь себя властителем Пальмиры. Очень скоро к нам присоединятся союзники, и тогда мы усмирим вашу гордыню, заставляющую вас с такой надменностью командовать нами. Разве Рим справится со столь многочисленным противником? Ведь римляне уже убедились, что мои войска, которые назвали "шайкой сирийских грабителей", способны разбить всю римскую армию! Тебе, Аврелиан, самому придётся сдаться на милость победителя!"

ЗАПАДНЯ

Из Персии и Армении вернулись посланцы с неутешительными вестями. Престарелый царь персов Шапур, не забывший обиды на Одената, всё-таки принял посланцев царицы.

— Рим для персов такой же враг, как и для Пальмиры, — сказал он. — Аврелиан пришёл в Сирию, а Пальмира дружит с Персией, поэтому наказать императора — для персов дело выгодное.

Первая тысяча персидских всадников и лучников ушли к Пальмире, но всё вдруг изменилось. Шапур оказался при смерти, и власть перешла старшему сыну, Ормизду. А тот решил не торопиться, переждать, — отменил приказ отца.

А тысяча персов, успевших отправиться на помощь Зенобии, в Пальмиру не попала. Их перехватили и предложили воевать на стороне римлян, против пальмирцев. Аврелиан сумел перекупить.

В Армении же, издавна зависимой от Персии, узнали о решении Ормизда и тоже не пошли выручить Пальмиру. Зенобия поняла, что может рассчитывать только на свои силы.

Численность воинов, находящихся в подчинении пальмирской царицы, в общем оставалась гораздо большей, чем в армии Аврелиана. Проблема заключалась в том, что эти силы были разбросаны по всей территории обширного царства. Собрать пальмирских воинов в единую армию не представлялось возможным. Римляне без затруднений останавливали любые группы вооружённых людей, стремящихся попасть в Пальмиру. Тех, кто не перешёл на сторону Рима, ждала расправа.

Внутри города обстановка с каждым днём ухудшалась. Затяжная по времени осада давала результаты. Запасы продовольствия уменьшались. Ряды пальмирского войска таяли. В сердцах пальмирцев поселился страх грядущего голода… Но последней каплей, переполнившей чашу терпения народа, стало появление у Пальмиры легионов военачальника Проба, прибывшего из Александрии, где он разбил силы сторонников Зенобии.

Уловив перелом в настроениях жителей, Аврелиан назначил день и час для штурма Пальмиры.

Массированный обстрел города огромными камнями из катапульт длился долго. Передвижные онагры и скорпионы бросали дротики и стрелы с зажигательными смесями. Каменные ядра и металлические шары из баллист методично выбивали из крепостных стен большие куски, ставя под сомнение их долговечность и прочность. Римляне одновременно использовали все средства разрушения и убийства, способные нанести городу материальный ущерб, вызвать общую панику у населения. Но при всей уверенности в успех окончательного согласия на штурм император не давал.

Возможно, что-то выжидал или берёг собственных воинов, что раньше бывало нередко. На ночь приказал сделать пролом в одном месте, возле которого заранее насыпали земляной пандус. Под прикрытием подвижных средств защиты, "черепах", подтащили гелиопол, таран чудовищных размеров. Подвешенная посередине на тросах огромная деревянная балка завершалась металлическим наконечником в форме рогатой головы барана. Полусотня воинов оттягивала таран, а затем с силой толкала вперед. Благодаря усилиям людей и огромному весу "баран" ударял о стену, сотрясая её, откалывая куски. Казалось, нет такой прочной крепостной башни, нет столь толстой стены, которая могла бы в конечном итоге сопротивляться ударам "барана". Это обстоятельство больше всего тревожило горожан.

Аврелиан понимал, что даже при успешном действии могучего тарана ожидать результата можно через два или три дня. К этому сроку он обязал командиров подготовить отряды к штурму: всадникам — спешиться и присоединиться к пехоте; организовать три штурмовые колонны из опытных воинов, ожидать напротив места "работы" тарана. Сзади нужно выставить лучников и пращников — быть наготове, пускать стрелы и камни в защитников. А когда образуется пролом, без задержки всем проникнуть в город и на улицах сломить сопротивление пальмирцев, сколь ожесточенным оно ни будет. Только тогда можно будет считать, что враг повержен!

ИСХОД

Ночь и следующий день "баран" совершал своё разрушительное дело. Ранним утром Лонгин застал Зенобию в растерянном состоянии. Следы бессонной ночи проявились на лице тёмными кругами под глазами и тревожной тенью в уголках губ.

— Я оставляю Пальмиру, чтобы вернуться.

Царица произнесла это не совсем уверенно.

Вошёл командующий пехотой Масрур. Зенобия при нём повторила:

— Я покидаю Пальмиру, чтобы вернуться. Отправляюсь в Персию. У персов новый царь. Я смогу убедить его выступить против Аврелиана. Победим Рим — будем жить соседями в мире.

Лонгин с удивлением воскликнул:

— Царица, не могу понять, как ты собираешься покинуть Пальмиру! Идёт штурм, и в такой момент ты бросаешь жителей? Сразу все отчаятся! Не завидую тебе: столько проклятий падёт на твою голову, когда народ узнает, что дворец опустел. И потом, как ты уйдёшь из города, если римляне перекрыли все входы и выходы?

Она грустно улыбнулась.

— Это не бегство с моей стороны, а последний шанс, чтобы спасти не собственную жизнь, а мой народ. В горах у меня есть тайная сокровищница, где достаточно средств, чтобы убедить персов. Я непременно вернусь с новой армией. Но в Пальмире не должны знать о моём отсутствии. Пусть военачальники остаются на своих местах рядом с воинами.

В этот момент Масрур подал голос:

— Царица, я сделаю всё, что прикажешь. Отдам жизнь, но город не отдам врагу!

— Нет, Масрур, передашь командование начальнику гарнизона. С этого момента твоя жизнь понадобится мне, твоей царице. Будешь сопровождать меня в дороге к персам.

Советник с изумлением слушал Зенобию. Оставить город в таком состоянии? Что это, безрассудство или желание спастись?

Словно заглядывая в его мысли, царица произнесла успокаивающе:

— Всё будет хорошо, Лонгин. Ты остаёшься с моим сыном. Присмотри за Вабааллатом. Без матери ему понадобится поддержка мудрого наставника. Надеюсь на тебя, мой друг!

— Я тебя услышал, царица. Но объясни, как ты собираешься покинуть город?

— Моя тайна, но с тобой я поделюсь. Помнишь продавца фальшивых драгоценностей?

…Случилось эта история в Антиохии перед поездкой Зенобии в Египет. Ей сообщили, что в городе появился ювелир с чудесными изделиями. Сказался финикийцем. Царица не устояла перед соблазном хотя бы посмотреть на товар, пригласила посетить её. С некоторых пор ей нравилось если не носить дорогие женские вещицы, так покупать. Иногда она позволяла себе держать их в руках, примерять перед зеркалом.

От обилия драгоценных изделий и отлично огранённых камней, золотых и серебряных колец, браслетов и ожерелий у Зенобии слегка закружилась голова. Ей всё понравилось! Поторговавшись для настроения, несмотря на высокую цену, забрала почти все украшения. Выпроводив ювелира, с наслаждением рассматривала покупки, не решаясь оторвать от них восторженный взгляд…

Её покой нарушил дворецкий, который сообщил, что ещё один торговец, но уже тканями, просит разрешения показать свой товар. Он из Аравии, и ткани у него, говорит, необыкновенные.

— Пусть войдёт, — согласилась царица.

Вошёл немолодой человек в длинной рубахе с широкими рукавами, подпоясанной ремнём, и покрывале, закреплённом на голове при помощи тесьмы. С виду араб — тем более он многословно приветствовал Зенобию и сказал:

— Я привёл из Аравии караван с бесценными тканями. Такого товара здесь ещё не видели. Хочу показать их тебе, царица, большой ценительнице красоты и роскоши. Буду безмерно счастлив, если выберешь что-нибудь для себя.

Покупка драгоценностей у ювелира вдохновила Зенобию на новые приобретения. Но перед тем она попросила, на всякий случай:

— Назови имя своё.

— Абдалаззис, царица. По-вашему "Слуга могущественного".

— Кому ты служишь?

— У меня нет хозяина, но я готов служить тебе, царица.

Зенобия улыбнулась.

— Ответ принимаю, Абдалаззис. Я подумаю.

Араб перевёл взгляд на стол с купленными у финикийца изделиями.

— О, я вижу, царица приобрела украшения. На вид хорошие.

— Ты называешь их хорошими? Они замечательные!

Араб изобразил на лице гримасу.

— Нет-нет, я не оговорился. Чтобы убедиться, что тебя не обманули, нужно смотреть камешки. Хотя выглядят они как натуральные.

— Ты в них сомневаешься? — возмутилась Зенобия. — Я только что купила их у знаменитого ювелира.

— Позволь мне рассмотреть их поближе, — не сдавался араб.

Он брал в руки каждое изделие, пристально рассматривал, после чего откладывал в одну и другую сторону. Показал на большую часть.

— Здесь камни очень ценные. А эти — отличная подделка. Зенобия потребовала объяснений, на что араб охотно и со знанием дела согласился:

— Огранённый алмаз обладает сильным блеском и игрой света, а ещё он сочетается только с золотом. А здесь вместо золота серебро. Первый признак подделки!

Он окунул кольцо с камнем в воду.

— Алмаз в воде становится невидимым, настолько он чистый. А этот камень ты видишь. И в том изумруде я сомневаюсь, поскольку, когда изумруд подержишь в ладони, он всё равно на ощупь холодный. У нас знают о финикийских ювелирах как о больших мошенниках. Они владеют искусством окрашивать камни в кипящем масле и солевых растворах, да так, что трудно отличить от настоящих изумрудов.

Абдалаззис с улыбкой развёл руками. Обманщика успели схватить на выходе из города. Расплата не заставила ждать: царица приказала посадить его в клетку к голодному льву.

***

Выслушав эту историю, Лонгин пожал печами.

— Не улавливаю связи между арабом и твоим решением.

— Самая прямая. В тот день я отблагодарила Абда-лаззиса тем, что выкупила у него весь товар. Он предложил свои услуги: от моего имени вести выгодную для меня торговлю. Я велела выдать из кладовых ценные вещи взамен обещания продать всё с хорошей прибылью. Я не ошиблась. Мои товары были проданы с выгодой для меня, и я снова передала ему ценности.

Зенобия замолчала, собираясь сказать нечто важное. Так и случилось:

— Два дня назад араб снова появился в Пальмире. Как он попал сюда — загадка, но сказал, что завтра пойдет с товаром в Персию. Тогда же у меня созрел план. Я решила пойти с ним. За городом ожидает небольшой караван. Поэтому спешу.

Масрур прервал молчание:

— Царица, хочу понять, как мы попадём в назначенное тобой место.

— Придётся раскрыть тебе семейный секрет!

Зенобия сообщила, что под дворцом существуют проходы, соединённые с подземным каналом для подачи воды. Канал имеет несколько колодцев, выходов наверх, но давно пересох. По нему можно пройти далеко за город.

— Его обнаружил отец Одената. Передал тайну сыну, а Оденат показал мне. Однажды мы с ним прошли до самого конца. Но это было давно. Сегодня я это сделаю второй раз. Вместе с тобой, Масрур.

Военачальник неожиданно вскричал от негодования:

— Но как можно доверять словам неизвестного торговца, к тому же араба?!

— А я доверяю и по этому поводу говорить больше не хочу! — с вызовом ответила царица, давая понять, что недовольна.

Наступило молчание, которое нарушил Лонгин:

— Просился Мышонок у мамы погулять, а она его предупредила: "Будь осторожен, не попадись на глаза нехорошим зверям!" Мышонок с опаской высунул носик из норки и увидел зверя, какого ещё не встречал — Петуха. Мышонок испугался и стремглав кинулся к маме. "Мама, мама! — в ужасе пискнул он. — Во дворе бродит очень плохой зверь!" Мама его успокоила, ласково объяснила, что Петуха не следует бояться. Потом Мышонок ещё раз отправился погулять во двор и увидел другого зверя: большой и пушистый, он с ласковым прищуром посматривал на Мышонка и облизывался… Не дождалась тогда мама Мышка своего глупого сыночка!

— Зачем это говоришь, советник? — с раздражением спросила Зенобия.

— Это Эзоп говорит: "Не верь первому впечатлению — может беда случиться!"

— Если я сегодня не уйду из города, подвергну свой народ большей опасности! Ты это понимаешь, мудрец? Я потому беру с собой Масрура, чтобы оградить себя от всяких неожиданностей. Неужто храбрый пальмирский военачальник не справится с одним арабским торговцем?

Затем она потребовала, глядя на Масрура:

— Возьми с собой два светильника. Я же прихватила про запас немного ценных камней. Пригодятся в дороге.

Глава одиннадцатая НЕОСМОТРИТЕЛЬНАЯ

ПОБЕГ

Чтобы не быть узнанной, царица переоделась служанкой. Масрур тоже преобразился в бедуинского пастуха. Затем Зенобия прошла с ним в кабинет Одената, стоявший запертым до этого времени. В дальнем углу стоял высокий шкаф с полками для книг. Зенобия жестом показала воину на шкаф, и Масрур понял. Обхватил шкаф руками и сдвинул с места. Там скрывалась дверь, которую пришлось с усилием открыть. За ней оказался проход со ступенями, выдолбленными в каменной породе и ведшими круто вниз. Из прохода дохнуло затхлой сыростью. Было темно.

— Зажги светильник и спускайся, — приказала царица. — Иди вперёд.

Судя по всему, первоначально это место представляло собой колодец, куда стекалась вода из подземных источников. Дальше шёл обычный кяриз, то есть акведук, способный подавать воду на территорию царского дворца. По неизвестной причине кяриз в этом направлении оказался бездействующим, но следы кропотливого труда землекопов в виде проходной галереи сохранились. В каком-то месте можно было пройти не сгибаясь, в другом приходилось протискиваться боком.

Трепетное пламя светильника выхватывало из темноты под ногами сухую комковатую землю.

— Обычно кяризы служат до ста лет, — произнёс Масрур, преодолевая небольшой завал в проходе. — А здесь вода по какой-то причине исчезла.

Зенобия с трудом дышала, продвигаясь следом, но нашла себе силы ответить:

— Отец рассказывал Оденату, что на его памяти вода в нём была, а потом вдруг исчезла. Он поручил кяризнику, известному мастеру по ремонту, проверить, в чём дело. Кяризник сильно бил киркой в разных местах, и вода хлынула потоком. Мастера сбило с ног, а вода залила кяриз до верха. Его едва успели вытащить. Потом случилось землетрясение, и вода отсюда исчезла.

Масрур откликнулся:

— Наверное, так и было. Под ногами попадаются сырые места. Значит, вода где-то рядом. Но сейчас она нам не требуется.

Воин нашёл возможность ещё и шутить. Они шли осторожно и медленно, следуя по извилистому пути бывшего водного потока. Густой от сырости воздух был наполнен ещё и подозрительной тишиной, отличной от того, что творилось наверху — воинственных криков и ужасных звуков смерти и разрушений от осадной техники.

Зенобия сильно закашлялась. Судя по всему, первоначальная вертикальная шахта, обязанная производить вытяжку воздуха, забилась землёй. От чадящего пламени появился въедливый запах горелого, прогоркшего оливкового масла. Еле отдышалась… Встретилось сужение и без того тесного коридора — был обвал глинистой породы. С трудом, но преодолели.

Зенобия узнала свою примету:

— Ещё немного. Будет развилка, там передохнём.

Действительно, вот она — развилка. Место просторное. Зенобия со спутником перевели дыхание, осмотрелись.

Пламя от светильников доставало недалеко. Тьма за пределами видимости ощущалась тревожно, как проявление сил зла. Слышались странные звуки, узнаваемые — как капель или журчание родника… Царица вслушивалась до тех пор, пока не почувствовала сильный стук собственного сердца…

Они продолжили путь. Страха не было, но были неприятные ощущения… Она вспомнила пещеру Арсения и о чём он говорил… Пришло облегчение… Вернулась уверенность. Неожиданно подумала: для неё нахождение в кяризе похоже на "зановорождение" в материнской утробе, откуда она выйдет в новый мир, к свершениям надежд.

Масрур обрадованно воскликнул:

— Колодец! Дальше пути нет.

Вверх, к свету, уходило расширение, куда вели ступени, высеченные вкруговую по стенкам колодца. Пришлось цепляться руками за выбоины в камне, чтобы не упасть. Первым поднимался Масрур. Упираясь руками в горловину колодца, выбрался наружу. Крикнул сверху:

— Всё в порядке!

Царица успешно поднялась — пригодилось умение в детстве лазать по скалам. Сильные руки подхватили её, поставили на землю.

***

Над долиной растекался зной, занавешенный дальней пыльной дымкой. Зенобия, продолжая идти, показала рукой в небо, где лениво парили орлы.

— Смотри, Масрур, меня встречают священные птицы. Боги любят меня!

Она почувствовала себя необыкновенно одухотворённой: выбравшись из сумрака подземелья, в свете дня ощутила глубокую высоту неба… Словно изнемогавший от жажды путник сполна напился хрустально чистой родниковой воды…

Оглядевшись по сторонам, Масрур заметил поодаль группу людей и верблюдов. От них отделился человек и замахал руками. Зенобия обрадовалась:

— Абдалаззис!

С арабом находились три спутника, судя по одежде, кочевники. В белых штанах и длинных широких рубахах, стянутых поясами; на головах привычные для арабов красные клетчатые платки, придерживаемые закрученными вокруг головы шерстяными жгутами. Раскланиваясь, Абдалаззис пояснил:

— Царица, я ждал тебя, как велела.

Он показал на человека средних лет, с невозмутимым видом сидящего на верблюде.

— Как мы договаривались, нанял проводника. У него самые быстрые верблюды. А это его помощники.

Абдалаззис махнул рукой в сторону троих кочевников. Масрур не заметил ничего подозрительного, как и царица.

— Моя благодарность будет щедрой, если мы сейчас же отправимся в дорогу.

***

Царице, как и командующему, было не привыкать ездить верхом на верблюдах. Устроились в сёдлах. Абдалаззис следовал за ней вместе с помощниками. Прошло немного времени, и Масрур увидел, как проводник повернул верблюда в сторону Пальмиры. Военачальник закричал:

— Ты не ошибся?

Проводник не ответил и продолжал путь. К ним приблизился Абдалаззис.

— Пусть царица не волнуется, проводник знает дорогу. Так вернее обойти засады римлян.

Неожиданно проводник заговорил:

— Я знаю, куда отвезти тебя, женщина! Будет лучше, если ты об этом узнаешь, когда поездка закончится.

— Как смеешь ты так разговаривать с царицей? — возмутился Масрур. Выхватив из-за пояса кинжал, он кинулся на проводника. Абдалаззис быстрым движением перехватил его руку и что-то крикнул своим спутникам. Боевого командира сбили с ног, обезоружили и связали верёвкой руки и ноги. В таком виде его грузное тело взвалили на верблюда вниз животом.

Пока это всё происходило, Зенобия в ужасе наблюдала и не могла сдвинуться с места. Увидев её состояние, араб со злорадной ухмылкой произнёс:

— Давно мечтал о такой встрече с тобой, царица Зенобия. Моё имя Амраддин, но поскольку оно тебе ни о чём не говорит, напомню другое имя — Дайзани. Это мой дядя, доверчивый, которого ты коварно заманила в ловушку и с которым затем бессердечно расправилась. Я поклялся отомстить тебе и сейчас счастлив, что вижу храбрую царицу испуганной и не знающей, что ждёт тебя впереди. Да, я был намерен убить тебя, но не сделаю этого. Лучше будет, если отдам тебя Аврелиану ради дружбы моего народа с Римом.

До Зенобии пока не дошло, что всё происходящее не дурной сон… Когда же она осознала реальность, то показалось, будто небо обрушилось.

МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Весть о пленении царицы мгновенно разнеслась среди пальмирцев. Покричав на площади между собой и пожаловавшись на судьбу, граждане распахнули перед римлянами ворота, предоставив город на милость победителю.

— Прощаю вас как обманутых своей правительницей, — объявили глашатаи волю императора. — Зря вы не отказались от кровопролития. А я наказываю вас тем, что обязываю разобрать часть городской стены, чтобы вы не могли впредь позволить себе сопротивление Риму, и сдать оружие, какое хранится в городе на складах и, ваших домах.

До смерти испуганного сына царицы Вабааллата римские воины нашли в одной из тесных кладовых дворца. Ему исполнилось двенадцать лет; он всё понимал и дал себя увести в лагерь, где его увидел император. Прыщеватый бледнолицый тучный подросток не произвёл на Аврелиана впечатления. Он представлял сына Зенобии и Одената несколько иначе. С выражением брезгливости император распорядился отправить его в Рим, где ожидать решения.

Конфискационная команда Аврелиана работала десять дней. Искали ценности во дворце и храмах, в домах богатых пальмирцев. К вывозу в Рим подготовили огромное количество мешков, корзин и ящиков с золотыми и серебряными монетами и самородками, с ценными тканями и одеждами, драгоценными камнями и много оружия. Отобрали у пальмирцев и передали римской армии несчётное число коней и верблюдов, отары овец и коз. На прощание Аврелиан назначил одного из самых храбрых командиров Марцеллина своим наместником в Сирии, разрешив занять царский дворец под резиденцию. В поддержку оставил гарнизон в тысячу воинов во главе с другим храбрым командиром — Сандарионом.

Отдав необходимые для униженной Пальмиры распоряжения, император возвратился в Эмесу, где его ожидали важные дела. Он воздержался от казни царицы на месте, хотя его просили военачальники. Подумал, что предать смерти знатную пленницу никогда не поздно, но при этом всё исполнить можно эффектно и не его руками. Вот почему Аврелиан приказал отправить Зенобию и советников с её командирами в Эмесу, где всех ожидал справедливый суд представителей римской армии.

***

Для участия в судебном заседании над пальмирской царицей и её окружением римская армия выделила из своих рядов лучших представителей, рядовых воинов и командиров, желавших врагам Рима лишь одного — смерти, причём желательно, чтобы долго мучались! Ведь доказать вину обвиняемых не представлялось сложным.

Когда перед судьями появилась Зенобия, раздались крики возмущения и бряцание оружия: требовали немедленной расправы. Царица за дни пленения не потеряла величия, держалась достойно, на судей смотрела свысока. Аврелиан находился во главе судейской коллегии, лицом не выражал ни одной эмоции, позволяя участникам высказываться, как считали нужным. Только глаза, обычно смотревшие на людей строго и холодно, выдавали очевидный интерес.

Главное обвинение в отношении царицы прозвучало от судей — подстрекательство населения римских провинций к войне, чему не могло быть оправдания для недавней союзницы Рима. Аврелиан считал недостойным убивать обезоруженную женщину, будь она даже опасным врагом. Но в суде раскрывать своё отношение ней не собирался, поэтому с интересом слушал грубые высказывания разгневанных воинов. Сам же был предельно сдержан.

Больше всего Аврелиана занимал вопрос, кто подтолкнул Зенобию к принятию решения объявить войну Риму. Император подозревал советника Лонгина, поэтому без обиняков спросил об этом Зенобию.

— Разве ты забыл, Аврелиан, что я царица? С кем воевать Пальмире, я решала сама, — с вызовом отвечала она. — В таком деле советчики не указ!

— Ты уверена в том, что говоришь мне, женщина? — повысил голос Аврелиана. Участники судебного процесса замерли; было интересно узнать ответ.

— Ты забыл, Аврелиан, что с тобой говорит царица, слову которой верили тысячи мужчин, — с прежним упорством заявила Зенобия.

Похоже, у Аврелиана закончилось терпение. Он с раздражением воскликнул:

— Принимаю твои слова! Но поверю, если ты пройдёшь испытание "биту"! Кажется, так у бедуинов проверяют лжецов?

Услышав о древней традиции прижигать языки раскалённым железом, Зенобия невольно затрепетала. Однажды она наблюдала, как у кочевников племени айади женщина, подозреваемая в супружеской измене, была вынуждена облизывать раскаленный докрасна металлический ковш, а затем полоскать рот водой. Вождь при свидетелях осматривал её язык и объявил невиновной. Он не обнаружил волдыри или слезающую кожу и чёрные отметины…

Зенобия ужаснулась. Представив жестокое испытание, смолкла, затем выдавила из себя дрогнувшим голосом:

— Ты прав, император, сама бы я до этого не додумалась. Старый грек, которого я считала мудрым советником, наставлениями ввёл меня в заблуждение. Получается, по его вине я совершала неверные действия.

— Признайся, кто надоумил тебя писать мне дерзкие письма, — продолжал наступать Аврелиан.

— И письма тебе писал он, — с покорностью отвечала Зенобия, наверное, забыв в этот момент о благородном происхождении от Клеопатры.

Военные, участники суда над пальмирской царицей, остались довольны процессом. Преступления раскрыты, вина доказана. Оставалось вынести смертный приговор.

Но Аврелиан медлил. После недолгого раздумья, к недовольству участников суда, заявил:

— Римляне! Не следует дальше тратить наше время на эту женщину. Она преступница! За это будет недостаточно лишить её жизни здесь. Я отправляю пленницу в Рим, чтобы в моём триумфе показать её римскому народу.

Он повернулся в сторону Зенобии и с ухмылкой сказал:

— Ты давно желала получить триумф. Скоро я тебе предоставлю такое удовольствие, женщина!

Зенобия вспомнила о сыне:

— Что будет с Вабааллатом?

Аврелиан пожал плечами.

— Если ты называешь себя матерью, раньше нужно было беспокоиться о сыне! В твоей войне с Римом нет его вины. Поэтому судить его не за что. Но я подумаю, как с ним поступить дальше.

***

А судьба Лонгина после заявления царицы была предрешена. Осознав, что оправдания с его стороны бессильны тронуть сердца судей, особенно императора, он слушал обвинения и молчал. Когда вынесли смертный приговор, сказал неожиданно окрепшим и нестарческим голосом:

— Я искренне сожалею, что стал причиной страданий несчастной царицы Зенобии, моей лучшей ученицы. Но если меня судит сам римский император, я счастлив, что жизнь прожил не зря.

Старого грека стражники сопроводили в тюрьму, где палач сначала умело перебил ему руки и ноги, а затем ещё живого удавил верёвочной петлёй… За всё время нечеловеческих мучений наблюдатели, в чьих обязанностях было убедиться в свершении римского правосудия, не услышали ни единого слова мольбы… Только стоны через накрепко сжатые зубы мудреца.

***

После судилища в Эмесе Аврелиан отозвал все действовавшие в Сирии войска и направил их к западным границам Империи. Дошёл до Боспора, на кораблях римского военного флота начал переправу, когда получил неприятное и, главное, неожиданное сообщение из Пальмиры. Его жители восстали против оставленного там римского гарнизона! Аврелиан повернул армию назад, размышляя по пути, почему так получилось…

Причины для восстания всё-таки имелись. Ограбленные пальмирцы возмутились прежде всего вывозом ценностей из храмов. Вокруг молодого аристократа Апсея, избежавшего репрессий как сторонника Зенобии, собралась группа единомышленников из знатных семей, мечтавших возродить былое величие Пальмиры. С каждым днём к ним присоединялись недовольные римлянами жители. Восстание быстро зрело.

Апсей вступил в тайные переговоры с начальником римского гарнизона. Сандарион, опытный воин, обещал подумать, но поспешил доложить о разговоре наместнику Марцеллину. Уже от него письмо с гонцом ушло к императору.

Аврелиан сильно расстроился от сообщения. Заспешил назад в Пальмиру с надеждой задушить мятеж в зародыше. Но опоздал!

Главный мятежник Апсей успел поднять жителей города на восстание. Они убили наместника, перебили воинов гарнизона и провозгласили родственника Зенобии, Ахилла, своим царём под именем Септимия Антиоха, совсем юношу. Настолько глубокой оказалась любовь паль-мирского народа к своей царице.

Неожиданное появление римлян рядом с Пальмирой застало восставших врасплох. Они не успели подготовиться к отражению хорошо организованного врага, и вдобавок им не хватало оружия и оснащения техникой для защиты стен. В итоге пальмирцы в полной мере испытали силу гнева Аврелиана.

Сопротивление граждан было недолгим, к тому же среди них выявились предатели. Один из них, Верховный жрец Септимий Хаддудан, впоследствии удостоился личной похвалы римского императора за помощь римлянам и надписи на главном входе в пальмирский храм с упоминанием о заслуге.

…Тысячи римских воинов вламывались в жилищапальмирцев, выискивали и вытаскивал и всё, что представляло собой хоть какую-то ценность. И хотя Аврелиан давал согласие расправиться только с мятежниками и всеми, кто попадался с оружием, убивали любого, кто оказывал сопротивление насилию или проявлял хотя бы недовольство. Ни положение, ни возраст никого не могли спасти. Женщин, девушек и красивых юношей волокли на потеху убийцам. Из города то и дело уходили армейские обозы с награбленным добром, а когда уже ничего ценного в домах не осталось, воины дошли до того, что отнимали добычу друг у друга. Четыре дня подряд красивая и остававшаяся ещё богатой Пальмира подвергалась чудовищному грабежу…

А после случившегося римский император проявил удивительную сдержанность. Удовлетворившись местью, казнил Апсея, но сохранил жизнь "царю Септимию Антиоху" тем, что вывез его в Рим, дожидаться окончательного решения. Затем, словно спохватившись, Аврелиан отправил письмо в Сенат:

"…Довольно уже зарублено и зарезано пальмирцев. Мы не пощадили женщин, мы перебили детей, перерезали стариков, истребили жителей деревень. Кому же мы оставим потом землю, кому оставим город? Надо пощадить тех, кто остался в живых. Я уверен, что эти столь немногие исправились после наказания многих. Я хочу привести в прежний вид храм Солнца, который разграбили в Пальмире мои легионеры… Предлагаю потратить на эти цели триста фунтов золота из ларцов Зенобии и тысячу восемьсот фунтов серебра из пальмирского добра, а также драгоценные камни царицы. Имея все это, нужно постараться почтить храм. Этим мы очень угодим и Риму, и бессмертным богам… Я прошу Сенат прислать в Пальмиру римского жреца-понтифика, который произвёл бы освящение храма".

Сенаторы долго и яростно обсуждали письмо императора, но так ни к чему и не пришли…

***

Второй раз испытав на себе гнев Аврелиана, большинство пальмирцев, оставшихся в живых, навсегда покинули Пальмиру. Город обезлюдел. Омертвелые дома и ограбленные храмы приходили в запустение, стены вокруг города со временем разрушались, пока не сравнялись с землёй. От величественных зданий и сооружений — храмов, театра, базаров, колоннад — остались безобразные руины. Цветущий в прошлом оазис захирел.

Несмотря на попытки возрождения в другое время, Пальмира не смогла восстановить прежнее богатство и влияние в регионе. Память о ней постепенно угасла, и она превратилась в один из рядовых провинциальных городков на окраине Римской империи…

Глава двенадцатая ЗОЛОТЫЕ КАНДАЛЫ

ПО УЛИЦАМ ЦАРИЦУ ВОДИЛИ

Аврелиан стремился поскорее оказаться в Риме, чтобы насладиться торжествами в свою честь. Поводов случилось несколько: помимо победы над Пальмирой император успел задавить нарождавшийся мятеж римских легионов в Галлии во главе Тетрика. За этим последовали очередные неприятности в Египте.

…После ухода армии Пальмиры из Египта Александрию охватило восстание египтян. Возглавил его старый друг царя Одената, Фирм, богатейший человек в Египте. Отказ Зенобии от присутствия на египетской территории Фирм понял по-своему: опираясь на деловые связи с Индией, Аравией и Африкой, богач воодушевил жителей Александрии на борьбу за свободу и независимость страны от иноземцев, уговорив верхушку жрецов поддержать его в претензиях на царскую власть.

Облаченный в царские одеяния самозванец во главе вооружённой толпы разогнал в Александрии римский гарнизон и занял дворец. Объявил о создании Народного собрания, на котором объявил Аврелиана узурпатором, а себя — "настоящим императором". Вознесение на трон Фирм подтвердил выпуском монет с собственным изображением и намерением создать армию.

Вскоре в гавани Александрии появились военные корабли римлян. Из Сирии подошла сухопутная армия, и хотя местные жители встретили "гостей" с открытой враждебностью, через десять дней в городе, а затем по всему Египту власть римского императора была восстановлена и укреплена дополнительными легионами. Наёмники Фирма разбежались, а их хозяина пленили и переправили в распоряжение Аврелиана, в Рим.

Сенат послал императору в Галлию радостное уведомление о присвоении почётного титула "Реставратор империи и Востока". И только после этих событий Аврелиан оглянулся вокруг и осознал, что за три года ему действительно удалось "восстановить мир и порядок по всей Империи".

***

По возвращении в Рим Аврелиану пришлось выслушивать в Сенате всех, недовольных тем, что он не убил царицу Зенобию ещё под стенами Пальмиры. Дескать, когда она перевезена в Рим, неизвестно. И как поступит дальше — император не говорит. Когда ему надоело, он заявил с долей раздражения в голосе:

— Приходится мне, уважаемые отцы-сенаторы, вашему императору и "первому из равных", объясниться в отношении пленённой мной женщины, в недавнем прошлом пальмирской царицы. Желание у меня такое было — казнить изменницу на месте. Но я не позволил эмоциям руководить мной и поступил, как велят законы Рима, когда дело касается воинов. А эта женщина — воин, хороший воин, иначе не пришлось бы мне тратить столько времени и усилий, чтобы покончить с этим злом. Я отдал её под суд. На суде она признала, что действовала против Рима, и тогда я принял решение провести пленницу по улицам города в триумфе. Вы помните, она просила вас, чтобы вы позволили ей пройти по улицам Рима в триумфе? Я исполню её просьбу, но это будет мой триумф! Надеюсь, никто из вас не станет возражать?

Возникла напряжённая тишина, которая не показалась достаточным аргументом для императора. Он продолжил речь:

— Те, кто упрекал меня, не смогли бы найти для меня достаточных похвал, если бы знали, что это за воин! Как разумны её замыслы и как непреклонна она была в своих распоряжениях! Как требовательна по отношению к армии и как щедра, когда требовала необходимость! И как была сурова, когда нужно было проявить свою строгость.

Сенаторы слушали Аврелиана с нескрываемым изумлением, и после каждой его оценки Зенобии они всё больше проникались если не уважением к Зенобии, так пониманием.

— То, что Оденат победил персов, могу сказать, достижение его супруги Зенобии. Все восточные народы и египтяне испытывали такой страх перед ней, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не смели сопротивляться. При этом сохранялись в неприкосновенности границы Римской империи, за что невозможно отказать этой женщине в моём уважении. Поэтому верьте, отцы-сенаторы, моим словам — я не сохранил бы ей жизнь, если бы не знал, как много пользы она принесла Римскому государству, охраняя для себя и для своих детей свою власть на Востоке.

Последовало молчание зала, затем раздались осторожные аплодисменты, следом возгласы восхищения и здравицы императору.

***

Зенобия скрытно содержалась под охраной императорских людей на вилле Ульпия Кринита. При ней оставили двух рабынь; остальные заботы ложились на слуг под управлением виллика, вольноотпущенника.

Не считая запрета выходить за пределы территории и показываться посторонним людям внутри виллы Зенобии позволялось многое. Это условие способствовало тому, чтобы она не чувствовала себя пленницей. Но как долго это продолжится — она не знала.

Царица могла судить о том, что происходит в Риме и за его пределами, лишь по высказываниям слуг и охранников, случайно оброненным при ней. Не была уверена, как долго, находится здесь, хотя, по её расчётам, на вилле она провела уже скоро год.

Настал день, когда Зенобия поняла, что всё это для неё закончилось. Ей придётся пережить ещё испытание.

Утром появился незнакомый тучный человек с заплывшими, бегающими глазками и обрюзгшим лицом.

— Ты хотела увидеть Рим, пройти по его улицам своими прекрасными ножками. Наш любимый император Аврелиан сегодня предоставил тебе такую возможность. Увы, придётся сковать твои ножки да и ручки, красивыми кандалами. Красивые они оттого, что золотые. Железные оковы царице не положены!

В смехе он широко раскрыл рот, показывая кривые жёлтые зубы.

Служанка принесли платье из царской кладовой, ограбленной римлянами в Пальмире, и помогла облачиться. В платье из ценных тканей Зенобия ощутила знакомое чувство — она вновь царица! Особенно, когда увидела себя в зеркале с короной из золота, золотым поясом и золотыми украшениями с драгоценными камнями. Два раба внесли в комнату массивные кандалы из золота, закрепили на ногах и руках Зенобии. Принесли ещё длинную золотую цепь, конец которой закрепили на широком шейном браслете, затем — на кандалах. Зенобия безропотно приняла на себя всю тяжесть необыкновенного драгоценного убранства.

***

Жители Рима, окрестных селений и провинциальных городов Италии толпились по обочинам, чтобы с восторгом наблюдать за праздничным событием. Шествие открыли легионеры, которые несли оружие и эмблемы, захваченные у врагов, побеждённых императором Аврелианом. На величие триумфатора указывали тысячи золотых венцов, преподнесённых жителями покорённых городов и стран, а также тысячные толпы пленных — готов, вандалов, сарматов, алеманов, франков, галлов, сирийцев и египтян. В длинной веренице пленных обращали на себя внимание несколько амазонок, схваченных римскими воинами в сражениях. Среди знатных пленных выделялись двое в римских одеждах — Тетрик с сыном, оба одетые в варварские штаны, шафранного цвета туники и верхнюю "императорскую" одежду пурпурного цвета. Люди показывали на них пальцами, громко проклинали их и насмехались, а сенаторы недовольно шептались: "Зря Аврелиан выставил на позор римлянина с высоким положением из знатного рода!"

Рядом с Тетриком с унылым лицом вышагивал "царь египетский" Фирм, давно осознавший свою ошибку — зря бунтовал против Рима. Вслед, ступая босыми ногами по каменным плитам, под шквалом ненавидящих её взоров шла Зенобия. Ослепляя толпу на улицах своей восточной красотой и блеском украшений, бывшая царица шла с гордым видом, сверкая чёрными глазами из-под нахмуренных тёмных бровей.

Все взоры были обращены к Зенобии. Римляне пять лет мечтали увидеть женщину, перед которой едва не оступился храбрейший полководец Аврелиан. Сегодня желали видеть её слабой, опозоренной и униженной. Только так можно забыть о собственных страхах перед загадочной "Царицей Востока"!

Зенобия шла с отрешённым от происходящего видом. Шла под гиканье и улюлюканье буйной толпы, готовой её растерзать. Было заметно, как женщине, обременённой тяжёлыми кандалами и цепью, нелегко даётся каждый шаг… Она не показывала, что изнемогала под тяжестью нелепых для такого случая царских одежд со множеством нашитых украшений из золота, а также ожерелий с огромными драгоценными камнями и жемчужными зёрнами. Зенобия шагала босиком, медленно, осторожно переставляя ноги, закованные в золотые кандалы. Кожу рук терзали золотые браслеты, на шее — широкий браслет из золота. И все эти оковы скреплялись длинными золотыми цепями, концы которых держал шагающий впереди большой и толстый шут-горбун императора. Но по гордому, царственному виду Зенобии было понятно, что она не чувствовала себя униженной и покорной.

За пленницей проследовали три роскошные колесницы с возницами. Одна, отделанная серебром, золотом и драгоценными камнями, когда-то принадлежала царю Оденату. Вторую, такой же искусной работы, прислал в подарок триумфатору новый царь персов Ормизд. Третья колесница не так давно принадлежала Зенобии; она заказала её самым известным мастерам за огромные деньги в тот злополучный день, когда поклялась отомстить Аврелиану и прокатиться по Риму в своём триумфе. Увы, эта самая колесница катила рядом с ней в качестве ценного трофея императора.

В шествии участвовала ещё одна диковинная колесница, обложенная золотыми пластинами и запряжённая четырьмя северными оленями. Раньше она принадлежала царю готов. Теперь Аврелиан сам разъезжал на ней. За пленными проводники из рабов вели на привязи слонов, тигров, страусов и прочих необычных животных из приграничных с Империей стран.

На огромных возах везли бесценные трофеи: горы драгоценной золотой и серебряной посуды, роскошные царские наряды, богатства из разорённых городов в Египте, Азии и на Востоке. А славу императора Аврелиана и могущество Рима подтверждали в шествии посланники из Эфиопии, Аравии, Персии, Бактрии, Индии и Китая в необычно ярких и богатых одеждах.

Уже в темноте при пылающих факелах триумфатор взошёл на Капитолий. По традиции, возложил золотые венки и прочие ценные дары Юпитеру, Марсу и другим римским богам в их храмы, затем усталый и довольный вернулся в Палатинский дворец.

В этот день торжества не завершились. Император повелел раздать воинам дорогие подарки, деньги, почётные должности и земельные участки на завоёванных территориях — по заслугам. Народ Рима развлекался всю ночь и в следующие три дня — с театральными представлениями, цирковыми играми, показательной охотой на диких зверей, боями гладиаторов и потешными сражениями кораблей на воде.

Аврелиан был доволен не только тем, что ему удалось провести триумф с таким размахом! Главным его трофеем стала царица из рода Клеопатры. А Октавиану Августу не удалось сохранить пленную Клеопатру для своего триумфа!

КАПУЯ

Обычно римские триумфаторы, удостоенные чести провести торжества в Риме, завершали процессию на Капитолии, где преподносили богам благодарственные пожертвования. Затем как дополнение к обряду казнили ценных пленников — царей и их ближайших родственников, племенных вождей и военачальников. Аврелиан обошёлся со многими своими пленниками с великодушием, какое редко проявляли римляне. Им разрешено было жить в Риме и других городах Италии на собственном содержании и даже поступать на службу телохранителями. Но что касается Зенобии…

После триумфальных торжеств сенаторы и влиятельные придворные продолжали настаивать на казни Зенобии и её сына. И у Аврелиана родилось другое решение:

— Из маленького сирийца ещё не поздно сделать достойного римлянина. Я отдам его на воспитание в семью знатного сенатора. А по поводу его матери у меня есть своя задумка. Вам понравится.

***

Зенобию, чудовищно усталую после тяжелого триумфального шествия, вернули на виллу и оставили в положении знатной пленницы с незначительными привилегиями. Всё изменилось через месяц, когда на виллу прибыл помощник императора Гиллон. Он бесцеремонно ввалился в спальню Зенобии в тот момент, когда темнокожая рабыня старательно расчёсывала черепашьим гребнем её хорошо ухоженные длинные волосы.

— А вот это тебе уже не понадобится, — дерзко произнёс Гиллон вместо приветствия.

Внутри у Зенобии похолодело… Неужели конец? Она едва сдержалась, чтобы не накричать, и спокойно сказала рабыне:

— Продолжай! Тебя ничто не должно отвлекать от работы, тем более слова большого хама.

Гиллон возмутился:

— Меня прислал император, мой хозяин и твой господин! У меня его приказ. Ты немедленно отправляешься в Капую!

Последние слова он произнёс с явным удовольствием.

— В Капую? — изумилась Зенобия.

— Да, в Капую, где, как всем известно, со времён Юлия Цезаря находится школа гладиаторов!

Чтобы усилить впечатление, Гиллон со значением добавил:

— Если не знаешь, гладиаторы из Капуи чаще побеждают выходцев из других школ. Римляне с восхищением произносят их имена. Так что наш милостивый император предоставляет возможность храброй пальмирской царице прославиться на новом поприще.

Наконец до сознания Зенобия дошло, о чём говорил этот неприятный человек…

***

Аврелиан обещал сенаторам и армии, что сам решит судьбу бывшей пальмирской царицы. Однажды император вспомнил, что давно не был в Капуе, хотя в свободное время любил посещать здешнюю школу гладиаторов. С некоторых пор название "Капуя" находилось под негласным запретом у римлян, поскольку отсюда пошло печально известное восстание под предводительством Спартака. Появляясь там, Аврелиан с интересом наблюдал занятия гладиаторов, считая тренировки полезными для обучения новобранцев в армии. Более всего он уважал уроки владения двумя мечами — мастерство, которое обязывал прививать пехотинцам.

В Капую, тихий городишко в Кампании, император добирался, как обычно, в три дня по отличной дороге, уложенной камнем, без выбоин. Его принимал начальник школы, ланист, мужчина крепкого телосложения; шрамы на теле и лице подсказывали его военное прошлое. В своё время Марсий начал служить под командованием Аврелиана рядовым пехотинцем, получил звание центуриона, а в сорок шесть лет ему вручили бронзовый диплом ветерана. Аврелиан заметил его храбрость и усердие и, когда стал императором, вспомнил о нём. Внимание императора, ответственная должность ланиста вместе с привилегиями и дотациями покровителя помогли бывшему воину занять приличное место в обществе.

Марсий отвечал за подбор тренеров, способных за хорошее жалованье готовить бойцов к выступлениям, закупал или нанимал новичков для работы на арене. Он же был ответственным за продажу и сдачу гладиаторов внаём богатым римлянам, желающим организовать игры в домашних условиях.

***

В этот день Аврелиан следил за тренировками гладиаторов не очень внимательно. Это заметил Марсий.

— Осмелюсь спросить, император: ты мной недоволен?

Аврелиан устало махнул рукой.

— Не о тебе речь!

После недолгого молчания, похоже, обречённо произнёс:

— Не зря греки утверждали, что боги создали и послали к ним прекрасную женщину Пандору, ставшую для мужчин орудием зла и кары.

Марсий деликатно поддакнул:

— Я тоже слышал мнение их мудреца, кажется, его звали Пифагор: "Есть доброе начало, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину".

Ланист замолчал, не зная, нужно ли продолжать разговор. Император тут же добавил с огорчением:

— Едва женщины становятся вровень с мужчинами, как тотчас оказываются выше их! Везде мужчины властвуют над женщинами, и только римляне, властвуя над всеми мужчинами мира, позволяют женщинам властвовать над собой.

Похоже, что Аврелиан давно воспринимал Марсия как доверительного собеседника, перед которым можно высказаться, услышать нужный ответ и не сердиться. Вот и сейчас он говорил как бы сам с собой:

— Не помню, кажется, Сенека сказал замечательные слова: "Золото проверяют огнем, женщину испытывают золотом, а мужчину — женщиной". Всецело одобряю! Но женщина женщине — рознь! Мне выпал особый случай иметь дело с красивой и умной женщиной. Это ли не испытание для императора? С ней невозможно поступить по прихоти.

Аврелиан повернулся к Марсию и с неожиданной доверительностью произнёс:

— Не знаю, как поступить с полководцем в женском обличье!

Марсий понятливо закивал:

— Вот ты о чём, император!

Они помолчали. Марсия вдруг осенило:

— Не имею права советовать, мой император, но, думаю, я смогу разрешить проблему, если таковая имеется!

— Весь во внимании, дорогой Марсий!

— Я слышал, что пальмирская царица — храбрая женщина. Ей не привыкать к оружию. Я сделаю из неё хорошего гладиатора. А дальше поступишь, как посчитаешь нужным.

Лицо Аврелиана расплылось в улыбке.

— Молодец, Марсий! Согласен! Женщины любят, чтобы мужчины смотрели на них с восхищением. Обучишь Зенобию всему, чем сам владеешь, и пусть тогда боги распоряжаются её судьбой!

***

…Для Рима предложение ланиста было не в диковину. Время от времени в цирках Империи появлялись вооружённые женщины — гладиатрисы, выступлениями которых восхищалась избалованная римская публика. Женщины не на жизнь, а на смерть сражались с дикими зверями, друг с другом и даже с мужчинами, "коллегами". Особенно популярными их выступления стали при Нероне и Домициане. Ряды гладиатрис пополнялись представительницами сословий сенаторов или всадников, женщины шли сражаться по собственной воле, хотя законодатели регулярно всячески ограничивали это неестественное для свободнорожденных граждан явление. Самоутверждение этой части молодых азартных женщин воспринималось как мода, и ничто не мешало им искать славы, независимости и равноправия, не обращая внимания на оборотную сторону известности — одновременно насмешек и презрения, как к бродячим актёрам и портовым проституткам…

***

Зенобия допускала мысль, что жизнь на вилле когда-то закончится. Она подвергалась опасности и здесь — её могли уморить голодом, отравить медленно действующим ядом или подослать наёмных убийц. Но что окажется в школе гладиаторов, не могла представить! Теперь, когда дальнейшая Ариаднина нить судьбы повела другой дорогой, как ни странно, Зенобия почувствовала облегчение. Всё-таки ясность!

Обговорив с ланистом условия содержания царицы в школе, Аврелиан отбыл в Рим. Из Капуи он увёз символический подарок Марсия — бронзовую статуэтку обнажённой девушки с занесённой над головой левой рукой, держащей сику — обязательный фракийский меч гладиа-трис.

В следующий раз император посетил Капую через месяц. С ним прибыл молодой человек в оковах.

— Привёз своего раба. Имя — Персей, запомни, — услышал Марсий. — Интересный экземпляр.

Император вкратце изложил обычную в таких случаях историю…

Юношу раньше звали Рахул, он из семьи сирийских христиан. После падения Антиохии его взяли в плен, не убили, а насильно записали в римскую армию. Он успел показать себя как хороший лучник, но однажды ему велели убить человека, врага, своим мечом. Рахул отказался:

— Моя вера не позволяет беспричинно убивать безоружного человека.

Уговоры товарищей и требования командиров, обвинения в нарушении армейской дисциплины не помогали. Ему угрожали, требовали отречься от веры, а он не отступался.

Рахул предстал перед военным судом, его приговорили к смерти. Аврелиан, узнав его историю, назначил ему судьбу гладиатора.

— На арене христианину не придётся сомневаться — убивать или не убивать соперника. Некогда будет! — сказал он и сам засмеялся шутке. На приговоре написал: "Назвать Персеем".

— Был у греков герой с таким именем — сын Зевса, — пояснил он Марсию. — Тренируй его, воспитай безжалостным убийцей. Он мне понадобится.

***

Капуйская школа представляла собой трехэтажную кирпичную казарму с постройками различного назначения. На заднем дворе — жилые комнатки для тренеров и обслуживающего персонала, склады, бани, общая столовая с кухней. Внутри — арена, подобие римского Колизея уменьшенного размера, выше — трибуны для небольшого числа высокопоставленных зрителей. Отсюда гости, в основном друзья и приближённые императора, наблюдают за тренировками и показательными боями "учеников" школы. Когда вместе с мужчинами сюда приезжают их жёны или красивые спутницы, они живо обсуждают между собой не столько мастерство гладиаторов, сколько их телосложение.

Гладиаторы спали в отсеках казармы, камерах, рассчитанных на одного или на два человека. Камеры на ночь запирались, открывались с подъёмом в пять утра, после чего следовал завтрак и первый этап тренировок. В полдень — перерыв на обед и после занятий — ужин в семь часов вечера. Во время приема пищи гладиаторам запрещалось разговаривать, а в свободное от тренировок время на их ногах замыкались прочные металлические "браслеты".

Зенобии как единственной женщине в школе отвели крохотную камеру с узкой прорезью в стене под сводчатым потолком — вместо окна. Она с трудом приспосабливалась к новому образу жизни, когда даже рацион питания устанавливался особым распоряжением лани-ста — как для всех. Кандалы причиняли ей боль.

На второй день пребывания в школе к Зенобии приставили учителя по физической подготовке. За остальными занятиями следил ланист, как и за распорядком дня и образом жизни.

— Для гладиатора мастерство владения оружием связано с силой, — говорил Марсий. — Для каждого из вас существуют два принципа — особое питание и изнуряющие тело тренировки. Питаться будешь, как все — полезно и сытно, а тренироваться придётся до потери сознания. Гладиатор обязан иметь значительный вес и мышечную массу, иначе он не устоит под напором сильного противника.

Зенобию кормили, как остальных гладиаторов, по диете — особой пищей, в основном ячменными кашами, которые считались наиболее полезными для здорового и сильного тела. Их состав разработал греческий врач, работающий в школе по найму: он излечивал травмы и раны, делал операции. Следить за состоянием здоровья каждого ученика школы было главной обязанностью ла-ниста и врача. Смерть дорогостоящего гладиатора от болезни невыгодна хозяину и порочит репутацию школы.

Ланист не позволял гладиаторам нарушать режим питания, хотя иногда приходилось отступать от правил.

Это происходило в дни посещения знатными римлянками. У них здесь были любимчики, фавориты, которых с разрешения Марсия старались подкармливать мясом и фруктами, угощали дорогим вином. С Зенобией такого не происходило, к ней не приходили поклонники, хотя о знаменитой ученице в Риме уже заговорили.

Зенобию не тяготили подъемы спозаранку, к подобным вещам она привыкла с детства, и к занятиям по ближнему бою было не привыкать. Когда в первый раз здесь ей вручили тренировочный деревянный меч, Марсий заметил на лице Зенобии ухмылку и сделал внушение:

— Я наслышан о твоём умении владеть оружием, Зенобия. Но отвага воина в боевой обстановке не сравнима с боем опытного гладиатора. А всё потому, что у бойца арены в арсенале много приёмов, не зная которых ты легко распростишься с жизнью. Слушай меня и тренеров. Если всё пойдёт как нужно, за полгода ты освоишь владение разным видом оружия, чтобы как самой уберечься, так и убить соперника. И запомни: на арене нет для тебя товарищей по школе и нет даже соперников. Есть враг, которого ты обязана убить. Иначе он убьёт тебя.

В дополнение к беседе Марсий добавил:

— Запомни: в школе существуют правила, нарушать которые не позволено никому. Ты не исключение. Иначе окажешься в карцере. Это касается занятий, отдыха и сна, еды и посещения бани.

Неожиданно ланист скривил улыбку.

— Согласно тем же правилам моим ученикам в качестве меры поощрения разрешается провести ночь с женщиной. Для этого в школе достаточно рабынь. Мужчин тебе не обещаю, но если не будешь подчиняться правилам, позволю пообщаться с тобой кому-либо из учеников.

Зенобия невольно сжалась, услышав эту угрозу, но промолчала.

***

Обучение началось с отработки ударов деревянным мечом-палусом по деревянному столбу, изображавшему человека; за счёт свинцовых накладок палус весил в полтора-два раза больше, чем боевой меч. Это облегчало владение оружием во время сражений на арене. Особенно трудно оказалось Зенобии совладать с манекеном со щитом в одной "руке" и болтающейся во все стороны палицей — в другой. При ударе по щиту манекен вращался и грозил нанести увечья тяжёлой дубиной, усыпанной острыми длинными шипами. Плетённый из прутьев тренировочный щит тоже почти вдвое превышал вес боевых образцов.

Приходилось тренироваться индивидуально, но одновременно с мужчинами. Тренер часто завязывал ей глаза, одну руку привязывал к туловищу, а отрабатывать удары приходилось другой рукой. Гладиаторов намеренно учили сражаться левой рукой — чтобы имелись шансы сбить с ног соперника-правшу. Она ползала на коленях или долго бегала с оружием вокруг арены. Занятия сводились к тому, чтобы, когда дело дойдёт до настоящей схватки, бойцы могли действовать ловко и эффективно.

Постепенно бывшая царица узнала "кодекс чести", по которому во время боя нужно молчать, а если общаться со зрителями и соперником, — только жестами. Если чувствуешь, что поединок складывается не в твою пользу, ни в коем случае не покидать арену, не убегать. Ждать решения судьи, наблюдающего за схваткой. Если будешь ранена и не сможешь продолжать бой, обязана подставить горло под нож победителя. Но в этом случае допускался жест о признании поражения и прошение к публике решить её участь.

Зенобию приводили в уныние даже не изнурительные тренировки и не строгая дисциплина. Она узнала, что по окончании обучения в школе выпускники получают диплом и звание тиро, означавшее, что боец готов к первому публичному бою на арене. Такому тиро, как обыкновенному рабу, на лицо, ноги и руки калёным металлом наносят особое клеймо — чтобы не сбежал перед грядущим для всех событием. Царица не могла даже представить себе столь изощрённое унижение! А Марсий, не догадываясь о бурлящем в женщине возмущении, продолжал раскрывать перед ней одни преимущества профессии гладиатора за другими:

— Если в первом своём бою выживешь, получишь почётный титул "ветерана". Судья с разрешения императора вручит тебе деревянный меч-рудис, дающий право на освобождение. Но если захочешь, продолжишь участие в боях. Получишь свободу и право выходить на арену три-четыре раза в год и получать большие деньги. Потом сможешь выйти замуж, иметь рабов. Соображай, женщина, чему ещё у нас научиться, чтобы сохранить жизнь и получить все блага!

Когда Марсий убедился, что Зенобию пора выпускать на учебные бои, он не решился поставить ей в пару мужчину. Закон запрещал! Император прислал несколько пленниц — на выбор, эфиопок, дагомеек, масаи и других выходцев из африканских племён, обученных сражаться с оружием наравне с воинами-мужчинами. Прежде они выходили на арены городов Италии, участвуя в постановочных боях, ловко владея луком, топором, копьём и мечом. Марсий ставил одну или обеих соперниц против Зенобии и наблюдал. Поправлял и вовремя вмешивался, если процесс шёл не так, как нужно.

Особой защитной одежды для гладиатрис не было предусмотрено. Женщины надевали тунику или набедренную повязку, концы которой соединялись несколькими складками или связывались над бедрами. Одну, правую, грудь прикрывала кожаная повязка, строфий; на левой руке — спускавшийся низко нарукавник. Был ещё наплечник, достаточно высокий, чтобы защищать шею и в случае необходимости — голову. Для сбережения ног полагались наголенники, до колен и выше, заканчиваясь раструбами. Женщинам выдавались защитные бронзовые шлемы, но из желания показать зрителям свои волосы и прически ими нечасто пользовались.

Настал день, когда Зенобия почувствовала себя уверенной в своих возможностях на арене. Сказала Марсию, что готова сразиться с любой соперницей по-настоящему.

— Хорошо, Зенобия. Только по правилам школы тебе нужно выбрать псевдоним. Кто становится гладиатором, тот забывает о своём прежнем имени.

— У царицы Пальмиры есть одно имя — Зенобия. Его знают во всей Азии, в Египте и Африке, на Востоке. Почему я должна его выбросить из своей жизни?

Её упрямство позабавило Марсия:

— Псевдоним нужен, чтобы боец запомнился зрителям. Они будут наблюдать за тобой, выкрикивать имя, подбадривать или ругать, если ты делаешь не так, как им бы хотелось. И притом новое имя тебя обяжет побеждать соперника.

Зенобия была непреклонна, чем рассердила ланиста.

— Я сажаю тебя в карцер! Посидишь до тех пор, пока не передумаешь. Пусть с тобой разбирается император. На днях он обещал посетить Капую.

ИСПЫТАНИЕ ЖЕНЩИНОЙ

Аврелиан посетил Капую в сопровождении нескольких сенаторов с жёнами, охотницами за острыми ощущениями. Начальник школы Марсий устроил показательные бои гладиаторов, кто, по его мнению, удостоился права получить диплом выпускника тиро.

Первыми вышли десять велитов, "начинающих сражение"; они рассредоточились по арене и стали издали бросать друг в друга копья, уже не тренировочные, а с наконечниками из металла. Они ловко увёртывались от летящих в них смертоносных орудий, удивительным образом никого не ранивших. Ставкой состязания в ловкости тела и силе рук была человеческая жизнь, но в этом заключалось мастерство велитов.

За велитами выступала пара бойцов с оголёнными мускулистыми торсами — секутор и ретиарий. У секутора на вооружении имелся один меч-гладис, закрывался он большим прямоугольным щитом, скутумом, левая нога была защищена поножей, правая рука — нарукавником. Шлем секутора отличался от других гладкой обтекаемой формой и необычно узкими щелями для глаз, через которые трудно было что-либо высмотреть даже рядом. Шлем имел навершие в виде плавника рыбы. Его противник в схватке, ретиарий, вооружился трезубцем и грубой рыболовной сетью. Зрители из Рима вместе с императором наблюдали захватывающий бой "рыбака" и "рыбки": секутор-"рыбка" всё время наступал, выставляя вперед щит, или старался навязать ближний бой, а ретиарий отступал или кружился вокруг секутора, выбирая подходящий момент, чтобы удачно набросить сеть или пустить в ход разящий трезубец.

В какой-то момент ретиарий бросил сеть вперёд, целясь зацепиться за шлем секутора. Неудачно! Сеть соскользнула, и "рыбка", воспользовавшись ошибкой, проскочил к противнику и резанул мечом по голой груди. Песок арены вмиг окрасился кровью… По законам жестокой римской арены победителю нужно добить раненого. Но император не позволил, возразил шуткой:

— Не хочу портить дорогую вещь! Где лекарь? Лечи его!

Рабы унесли неудачника на руках. Секутор удалился под аплодисменты гостей школы.

Марсию показалось, что император и его гости достаточно "разогрелись". Он радостно провозгласил:

— Мой император! Я покажу Беллину и Анахиту, на мой взгляд, два гранёных бриллианта в жемчужном ожерелье школы Капуи. Сильные соперницы одинаковой силы и мощи, готовые биться до конца. Предлагаю смотреть бой, который определит, кому стать противницей известной Риму бывшей царицы Пальмиры.

Император стал озираться, высматривая среди группы мужчин и женщин Зенобию. Не увидел.

— Ты зубы не заговаривай, хитрец! Почему не показываешь Зенобию?

— Виноват! Она нарушила дисциплину, находится в карцере. Оставил там до твоего распоряжения.

Аврелиан с удовлетворением хмыкнул.

Пока женщины разминались, показывая друг другу угрожающие лица, Марсий рассказал, что Беллина — дочь царедворца из Парфии. Попала в Рим в качестве военного трофея. Один воин продал её в гладиаторскую школу Смирны, где она выучилась и стала творить на аренах чудеса, показывая необыкновенную храбрость. В поединках убила троих гладиатрис и ранила четверых мужчин-карликов.

— Обменял Беллину на двоих мужчин. Анахита — воинственная и бесстрашная арабка. Участвовала в трёх боях с женщинами, вышла победительницей. Перед вами они впервые сойдутся, будут сражаться, чтобы называться соперницей моей новой выпускнице Зенобии.

Марсий обвёл взглядом гостей и, отметив у всех хорошее настроение, добавил:

— Прошу делать ставки!

Аврелиан повеселел.

— Ставлю сто золотых монет на Беллину! И тысячу на победительницу в предстоящем бою с Зенобией!

Гости, услышав императора, восторгались его щедрости и делали свои ставки.

Беллина была выше соперницы, плотнее телосложением и менее подвижной в начале боя. Анахита держалась увереннее — выручали крепкие ноги, мускулистые руки и широкие плечи. У обоих на бёдрах повязки, одна грудь через плечо прикрыта шкурой леопарда. Из оружия — по короткому мечу, гладису, защищались небольшим круглым щитом из бронзы.

Гладиатрисы с осторожностью двигались по арене суживающимися кругами. Выждав момент, почти одновременно метнулись навстречу друг дружке, затеяв схватку.

Зрители застонали от восторга, особенно мужчины, наблюдая, как полуобнаженные женщины с ожесточением сошлись в поединке. Поначалу верх брала Анахита, сопернице пришлось отражать удар за ударом. Мечи, звенящие от взаимных ударов, сверкали молниями. Слышалось громкое прерывистое дыхание и крики гладиатрис…

Римские гости, готовые увидеть в гладиаторской школе и не такое зрелище, не сдерживали эмоций. Кричали от восторга и аплодировали. Беллина исполнила удачный выпад слева и нанесла Анахите удар по голени мечом. Соперница от неожиданности и боли вскрикнула, выронила щит и медленно опустилась на землю. Затем собрав силы и волю, встала на одно колено. Беллина приставила меч к горлу Анахиты и торжествующе посмотрела на императора.

Все наблюдали, как беспомощная арабка просила пощады, миссио: подняла палец вверх, сообщая о желании сдаться.

Зрители стоя аплодировали Беллине. Император поднял палец вверх, и Анахита, сильно хромая и опираясь на меч, оставила арену.

Показательные поединки продолжались до темноты. В завершение Марсий устроил пиршество для императора и гостей. В перерывах между сменами блюд и напитками при свете факелов состоялись ещё поединки между полностью обнажёнными и безоружными женщинами. Было весело!

После полуночи довольные гости разошлись по отведённым им комнатам при школе, где заснули в хорошем расположении духа.

***

Аврелиан возлежал на тахте с мягкими подушками из голубой восточной ткани. Утомившись за полный впечатлений день, он надеялся, что сразу уснёт. Но не случилось — не оставляли мысли о Зенобии, которую не видел почти полгода… Решение было принято. Он послал слугу за Марсием. Когда тот явился, затребовал:

— Ты держишь царицу в карцере? Приведи сюда! Скажешь, я освободил.

Марсий разбудил Зенобию:

— Ты понадобилась императору. Радуйся!

Заставил облечься в наряд гладиатрисы, но оружия не дал. Проводил до комнаты императора, подтолкнул к двери и шепнул:

— Сегодня твой день. Поединок с императором! — неожиданно подмигнул и добавил:

— Позволь победить себя и на этот раз!

Аврелиан окинул вошедшую женщину долгим оценивающим взглядом, от прекрасных волос до ступней. Он ожидал увидеть страх в её глазах или покорность, но ничего не заметил. Поразился тому, что увидел в ней не воина арены, а прежнюю пальмирскую царицу… К его удивлению, пребывание в Капуе пошло на пользу Зенобии. Благодаря занятиям она обрела уверенность в своих возможностях. При этом расцвела, как египетская роза. Аврелиан был одновременно растерян и восхищён, в нём шевельнулось давно забытое чувство ценителя красоты… Но он подавил в себе эмоции и с долей грубости спросил:

— Два года прошло с того дня, когда я увидел тебя у Пальмиры. Не скрою, Зенобия, я удивлялся твоему неженскому самообладанию, которое тебя не оставило в разговоре со мной и в суде. Но до сих пор я не получил ответ на свой вопрос: как осмелилась ты воевать с Римом?

Зенобия стояла напротив возлежавшего на тахте императора, понимая, что отмолчаться не получится. Она произнесла с долей покорности в голосе:

— Аврелиан, ты до сих пор не понял меня. До тебя я воевала не против Рима, а против императоров, презираемых не только мной, но и самими римлянами. Согласись, их ненавидел не только мой народ за причинённое зло, но и сами римляне. Я говорю о Галлиене, Авреоле и других безымянных временщиках, побывавших на престоле Великого Рима. Я воевала не против уважаемых римских правителей, а против бездарных полководцев, служить которым не имело смысла! Я воевала против них — и побеждала.

Она вскинула голову, и в этот момент Аврелиану показалось, что из её глаз посыпались искорки…

— Ты умеешь побеждать, поэтому победил меня, и только тебя я признаю императором!

Зенобия прекратила свои речи, а император не стал настаивать на продолжении разговора. Он поймал себя на мысли, что захотел обладать этой роскошной женщиной, не похожей ни на одну из тех, кем обладал до этой ночи… До этой ночи ему не отказывала ни одна женщина… Тем более рабыня или пленница! В сердце разгорался огонь азарта и желания…

Зенобия поняла его состяние:

— Ты не сделаешь этого, Аврелиан! — воскликнула она. — Я не твой трофей, добытый в честном поединке! Не забывай, что я жертва обмана своего врага! И я царица из рода Клеопатры, которая сама выбирала, кого любить!

Гневные слова, произнесённые со страстью и вызовом, неожиданно вызвали смех Аврелиана.

— Мой народ осудил тебя за преступления против Рима на смерть. Я оставил тебя жить. Ты в моих руках. И ты будешь жить до того дня, который тебе назначу я! Запомни, бывшая царица Пальмиры!

Он вдруг вскочил с тахты, рванул с Зенобии набедренную повязку и вскричал:

— Я твой господин, ты моя рабыня!

Его взгляд лихорадочно блуждал по её лоснящемуся обнажённому телу, руки скользили по груди, бёдрам, лицу, ласкали завитки волос… Он прикоснулся губами, почувствовал солоноватый вкус. Слышалось учащённое дыхание обоих… Казалось, сердца их вот-вот вырвутся наружу и бросятся навстречу друг другу…

Зенобия передернула плечами, словно стряхивая наваждение, и проговорила:

— Аврелиан, почему ты не убил меня сразу после плена или в завершение триумфа? Тогда бы мне не пришлось переносить столько страданий и унижений! На твоём месте другой император не стал бы нарушать законов римских предков из-за какой-то женщины.

— Ты так говоришь о себе? Ты не какая-то женщина, ты — особенная! Быть безжалостным надобно с вооружённым врагом, но с побеждённым важнее всего великодушие — мой принцип!

Зенобия осуждающе покачала головой.

— И по этому принципу ты требуешь от меня сейчас покорности? Ты желаешь обладать женщиной по праву победителя. Разве ты не знаешь, что в рабыне мужчина не обнаружит желанную женщину!

Аврелиан отвернулся и произнёс глухим голосом:

— Уходи!

***

На следующее утро чуть свет император засобирался в дорогу, назад в Рим. Гости, не отошедшие от сна, не понимая, что произошло, суматошно грузились по своим колесницам. Аврелиан с мрачным лицом подозвал Марсия.

— На следующей декаде я открываю в Риме храм Эль-Габала. Будет большой праздник, объявлены гладиаторские бои. Римский народ достоин красивого зрелища! Сражаться будут десять тысяч бойцов из лучших школ Италии. Хочу увидеть на Играх Персея и Беллину, пришлёшь ещё других, лучших из лучших. Подготовь Зенобию, а то она засиделась у тебя.

Глава тринадцатая ПОЕДИНОК

ПАРАД ВЕЛИЧИЯ

Толпы римлян сходились у Колизея, чтобы через десятки проходов, украшенных статуями богов и знатных граждан, без толчеи и давки заполнить восемьдесят тысяч мест гигантского амфитеатра. Строительство самого большого цирка Империи произошло по воле Веспасиана вместо озера с лебедями, принадлежащего в недавнем прошлом Нерону рядом со помпезным Золотым дворцом. Злые языки утверждали, что таким образом Веспасиан пожелал уничтожить следы правления ненавистного предшественника. Его детище назвали Колизеем из-за гигантской бронзовой статуи ненавистного всеми тирана, сделанной по образцуи подобию Колосса Родосского. Во время стодневных торжеств в честь покорения Иудеи Веспасиан организовал Игры, на которых погибли две тысячи гладиаторов и десять тысяч диких животных.

Аврелиан не решился устроить свои торжества с таким размахом, но обещал народу зрелищное представление.

***

Процессия во главе с императором направлялась в Колизей, где уже томилась пёстрая толпа горожан в ожидании продолжения роскошного праздника — боёв известных гладиаторов из лучших школ Италии и Рима. Зрителей пускали бесплатно. Рабы при Колизее сновали по рядам с даровой едой "от императора": хлебом, сыром, печеньем, фруктами и вином.

В первом ярусе разместились представители муниципальной власти, иностранные гости, почётные граждане Рима. За ними — места для римлян из обеспеченных семей, третий ярус шумно занимали плебеи и бедняки. Выше располагались женщины из простонародья, проститутки и рабы. Актёрам, могильщикам и бывшим гладиаторам запрещалось посещать Колизей.

От дождя или палящего солнца зрителей защищал веларий — громадный полотняный тент, устроенный по периметру амфитеатра с помощью ряда мачт и канатов с блоками в верхней части.

Послышались резкие звуки армейских труб. В сопровождении преторианцев появился император и под восторженный гул трибун занял в первом ряду место под красным балдахином. Неподалёку расположились главные жрецы, придворные вельможи и сенаторы. В ожидании грандиозного зрелища восемьдесят тысяч зрителей выкрикивали приветствия правителю, азартно обсуждая между собой предстоящую схватку гладиатрис, женщин-воинов, имена которых были у всех на слуху — Беллины и Анахиты. Первая, бывшая телохранительница парфянского царя, до этого дня убила на арене двенадцать сильных соперниц. Анахита — дочь пленённого вождя арабского племени, оттого, что владела всеми видами оружия, была невероятно храбра, оставалась живой в тридцати боях с равными гладиатрисами.

Но главным подарком императора народу представлялось обещание, что с победителем их схватки сойдётся ещё одна женщина. Её тоже все знали — Зенобия, царица Пальмиры, недавно угрожавшая безмятежному благополучию римского мира… Несколько дней до праздника римляне всюду обсуждали эту новость, а теперь споры о победительнице разгорелись в амфитеатре Колизея. Делались большие ставки на фаворитов, отчего в воздухе стоял неумолчный гул, напоминавший растревоженное осиное гнезда. Поскольку на цирковых аренах Империи гладиатрисы по разным причинам не выступали уже более полувека. Император Аврелиан отменил запрет…

Представление традиционно началось с жертвоприношения. Зрители с понятной озабоченностью наблюдали за жрецами в белых одеяниях, расшитых золотом, суетившимися у алтаря на арене. В честь небесных богов Юпитера и Дианы привели на заклание светлого по окрасу быка; чтобы умилостивить хозяина подземного царства Плутона — с тёмной, почти чёрной шкурой. Публика с облегчением выдохнула, услышав от жреца, руководившего обрядом, желанные слова:

— Боги любят Цезаря Аврелиана! Боги любят римский народ! Боги сегодня желают, чтобы народ увидел Игры!

Рабы уволокли трупы быков. Началась помпа — торжественное прохождение участников. Зрители развеселились, увидев, как в колеснице с впряженным страусом выехал мунерариус, распорядитель сегодняшних Игр. Он объехал арену по кругу и поднял руку. Грянула музыка, из раскрытых ворот появились музыканты с тимпанами, кимвалами и трубами. Потянулись группы акробатов и силачей, показывающих ловкость и силу. Дрессировщики вели на привязях тигров и львов, пугливо озиравшихся на шумных людей в амфитеатре. За ними вышли пятьсот гладиаторов, прибывших из знаменитых школ Италии и города Рима. Публика узнавала фаворитов, надевших плащи с золотым шитьём, подаренные влюблёнными в них знатных матрон. Гладиаторы шагали в такт особой своей поступью — с силой выбивали пыль ногами, вызывая восторг у зрителей верхних рядов. Проходя мимо императора, гладиаторы выкрикивали;

— Идущие на смерть приветствуют тебя, император!

Последним в шествии проходил известный актёр в маске мрачного лодочника Харона: согласно мифам он перевозит души гладиаторов в подземное царство через реку Стикс.

***

Музыканты остались. Зазвучала весёлая музыка — представление началось! На арену вышли двадцать прагенариев. Ловко орудуя деревянными мечами и дубинками, били друг друга, кто подвернётся. Удары сыпались по головам, выбивались глаза и ломались руки и ноги, и каждый такой результат вызывал шумное одобрение с мест. При этом часть зрителей, занятая едой и спорами с соседями, не обращала внимания на арену. Не находила интересным это подобие уличной драки.

Бои закончились, когда все прагенарии оказались ранеными; кто-то ушёл на своих ногах, а кое-кого уборщики унесли с арены полуживыми.

Амфитеатр оживился, когда объявили ноксиев — преступников, приговоренных до этого дня к смертной казни. Стражники вывели одиннадцать человек и ушли. Зрители повскакивали с мест, зло кричали, топали ногами. Смертникам не выдали никакого оружия, тела прикрывали лишь куски грязных тряпок. Они настороженно поглядывали по сторонам, не знали, откуда придёт и какая она, их смерть. Ужасные маски неподдельного страха не покидали лица обречённых…

Рядом внезапно открылись напольные люки, откуда озираясь выскочили четыре гиены. Взъерошенные загривки и оскаленные клыки показывали, насколько агрессивны звери. Их содержали несколько дней в тесных клетках без еды, издевались и били палками с одной целью — ожесточить и без того их ужасную природу. Показать, кто враг. Обнаружив сбившихся в кучку людей, гиены с жутким визгом бросились на них. С остервенением рвали зубами, а люди кричали от ужаса и боли. Руками отбивались от страшных зубов безжалостных хищников. До тех пор, пока у людей имелись силы, оставалось дыхание…

Крики несчастных скоро прекратились. Песок арены покрылся пятнами крови и обезображенными человеческими трупами…

Из смертников в живых остался один. Человек против четырёх гиен. Когда одна гиена напала, он увернулся и швырнул песок ей в глаза. Пока зверь в недоумении мотал головой, а другие гиены рвали своих жертв, смельчак успел перебежать в другое место и прижался спиной к стене. Зрители оценили его временный успех, начали делать ставки — сколько времени он ещё продержится. Послышались крики, адресованные императору — дать "герою" возможность защищаться. В этот момент все зрители повернулись к Аврелиану…

Император вдруг выхватил у стоявшего рядом стражника копьё, бросил на арену. Зрители, оценив поступок, зааплодировали и вновь обратили внимание на арену. Человек метнулся от стены, схватил копьё и напал сначала на "свою" гиену, убил, затем ранил вторую. Остальные звери трусливо отступились, поджав короткие хвосты.

Публика по достоинству оценила действия героя. Послышались голоса с требованием дать свободу. Человек с надеждой смотрел в сторону императора. Аврелиан встал и вытянул правую руку. Амфитеатр стих в ожидании развязки, а он показал большой палец параллельный земле и направленный на сердце, что означало "добей его". Человек понял, что от него требуется: уперев тупой конец копья в песок, направил острие себе в грудь…

Народ в Колизее не скрывал разочарования. Возмущение прокатывалось по рядам, как волны при шторме. Затем в ожидании новых выступлений зрители успокоились.

Рабы загнали живых гиен в клетку, мёртвых людей уволокли крючьями в яму. Кровь засыпали свежим песком. А римлян в Колизее ожидало новое развлечение. Пришла очередь четвёрки андабатов, удивлять искусством поединка вслепую. Вооружение гладиатора состояло из шлема с крохотными отверстиями, затруднявшими и без того ограниченный обзор. Бойцы имели надёжные доспехи: длинную кольчугу из металлических колец, пластинчатые наручники-манники и наколенники. Гладиаторы выступали без щита и без оружия, если не считать короткий затупленный кинжал. В индивидуальном снаряжении ни один андабат не имел преимущества перед соперником. Поэтому бои между ними воспринимались как равные по возможностям. Зато публика получала огромное удовольствие от "комичного" зрелища, когда гладиаторы, полагаясь только на слух, пытались прикончить друг друга.

Как всегда в таких поединках, никому из андабатов не удавалось быстро расправиться с соперником. Когда кто-то натыкался на другого, то размахивал мечом, стараясь нанести противнику как можно больше увечий. Один такой боец уже лежал с порезанной шеей, двое других далеко разошлись по арене и не могли найти друг друга. Под свист и улюлюканье публики судья подвёл их почти вплотную, дав возможность завершить к всеобщему удовольствию схватку в пользу одного из них.

Следы крови на арене устранили, посыпая крупным песком. Нужно было скорее дать возможность выступить очередной группе из шестнадцати гладиаторов, восемь на восемь. Они имели небольшие щиты и отлично владели короткими пиками. Их называли меридианами, оттого, что их выпускали в середине представления. Противники имели равные шансы по физической силе, опыту и оружию, каждый должен был победить или умереть. Бои происходили скоротечно, убитые гладиаторы падали на арену, пока в живых не остался один из них. Ему достались аплодисменты восторженных зрителей и в награду — свобода и большая денежная премия.

СТАВКА НА ЖИЗНЬ

Зенобия шла длинным извилистым подземным коридором навстречу своему, возможно, последнему бою. Каменные плиты приятно холодили босые ноги, в голове ни одной посторонней мысли — только предстоящий выход на арену. Соперница — парфинянка Беллина. Вчера вечером обеих заперли в одной камере под трибунами Колизея. Ночь провели с цепями, прикреплёнными к кольцам на стене. Каждая думала о собственной участи. В Капуйской школе женщины не пытались сблизиться, и в эту ночь словом не обмолвились.

Зенобия задумалась об этом страшном месте, называемом Колизеем, где до неё честно сражались и умирали тысячи и тысячи гладиаторов. Возможно, и она найдёт здесь свою смерть…

Каждый шаг отзывался звоном оков и тупой от них болью. Вдруг подумала, их снимут, а ссадины, обезобразившие ноги, вряд ли скоро заживут… Едва не рассмеялась от глупой мысли…

В колеблющемся пламени настенных факелов смутными тенями проплывали группы гладиаторов и тренеров с рабами-помощниками. Местная стража с мрачными лицами застыла у стен с мозаичными картинами, изображающими убийства людьми людей и животных. Стражники наблюдали за порядком, установленным в Колизее для участников и зрителей, готовые строго наказать любого нарушителя.

На несколько шагов впереди пальмирской царицы также медленно вышагивала Беллина. По правилам Колизея, за день до гладиаторских боёв организаторы устраивали за свой счёт для участников пирушку. Исполняли "последнее желание" смертников. Гладиаторы заказывали вкусную еду, экзотические фрукты и хорошее вино. Приглашали известных музыкантов, танцоров и шутов. К ним допускались женщины и мальчики для утех. Приходили гости из высокопоставленных лиц и замужние римлянки, матроны.

Зенобия отказалась от угощения, предлагаемого Марсием. Беллина с наслаждением поела ужин с устрицами и вином, а после напросилась в гости к гладиаторам, знакомым по школе. В ту ночь никого из участников Игр, наверное, не покидала уверенность, что завтра у Ворот Смерти его не будет поджидать лодочник Харон. За полгода пребывания в школе Зенобия научилась убивать без размышлений и жалости, оттого не сомневалась, что дорого отдаст Беллине собственную жизнь. Во время учебных боёв парфинянка отличалась особой жестокостью и отчаянной решимостью.

Из помещений, где содержали мужчин-гладиаторов, в каморку Зенобии до утра доносились весёлые голоса женщин, судя по всему, богатых римлянок, которые не считали зазорным провести памятную ночь в объятиях фаворитов арены. Царица долго не могла заснуть, а потом всё-таки обессиленная будто провалилась в тёмную бездну…

Сейчас, завершая путь от ночлежки до выхода из подземелья, она собралась мыслями, и приготовилась встретить судьбу, какая она есть, без страха и сожаления.

***

Неумолчный гул от арены сверху превратился в водопад громких звуков, исторгаемых из восьмидесяти тысяч глоток распалённого кровавым зрелищем народа…

С Беллины сняли кандалы, и она растворилась в светлом пятне дверного проёма… За ней освободили от оков Зенобию. Она сделала уверенный шаг вперёд, затем другой навстречу неизвестности… Вот он — жаркий песок арены!

Ей показалось, будто небо обрушилось на неё, такой поднялся шум. В лицо ударил яростный солнечный свет… Зенобия рассмотрела ограждающие арену стены, выше сидели люди. Тысячи безликих людей! Ей они показались одним огромным, ненасытным ужасным чудовищем, постоянно требовавшим новых и новых жертв…

В нижнем ряду амфитеатра алело пятно императорского плаща. Распорядитель через глашатая объявил имена гладиатрис — Беллины и Зенобии, сообщил о заслугах в предварительных боях. Народ возликовал и замер в ожидании жестокой схватки…

Зенобия приготовилась, сжала в руке гладиаторский меч. Но команды "к бою" не поступала. Все заметили, как император подозвал распорядителя и что-то сказал. Глашатай провозгласил:

— Парфинянка сражается одновременно с двумя гладиаторами-мужчинами. Если она победит, Зенобия выступит против неё. Если погибнет, гладиаторы проведут ещё одну схватку между собой, и тогда царице придётся встречаться с победителем.

Публика оставалась в недоумении, поскольку гладиаторские бои мужчин с женщинами законом запрещались. А тут ещё вдвоем на одну! Но когда увидели соперников Беллины, народ развеселился и приготовился наблюдать редкое на Играх зрелище…

Гладиаторы оказались карликами — непременный атрибут цирковых выступлений: в шлемах, один держал в руках рыболовную сеть и трезубец, другой — щит и короткий меч. Опытная в подобных ситуациях Беллина быстро определила одного, на её взгляд, более опасного противника — тот, кто был с мечом. Бросилась в прыжке навстречу и сходу ударила своим мечом в плечо. Карлик не ожидал стремительного начала, успел ослабить удар, но всё равно был ранен. Второй карлик растерялся и не бросил сеть. Беллина тут же с громким криком рубанула по шлему раненого карлика и торжествующе подняла свой меч, увидев, как он рухнул на залитый собственной кровью песок.

Беллина была уверена в том, что от императора последует соответствующий знак. Показать жестом — добить побеждённого противника или оставить жить. Парфинянка упустила, что перед ней два бойца… В этот момент другой карлик подкрался сзади и ловко набросил сеть. Когда парфинянка поняла, что попалась, было уже поздно: трезубец глубоко возился ей в спину…

Скорчившись от жуткой боли, Беллина опустилась на арену и молча, как подобает гладиаторам, подняла палец левой руки. Это был жест, предназначенный императору, означавший просьбу о помиловании. Аврелиан медлил. Оглядев амфитеатр, увидел, что римский народ желает, чтобы карлик добил гладиатрису.

Её тело быстро оттащили в общую яму, куда уже набросали гладиаторов, убитых в предыдущих схватках. Чтобы убедиться, что женщина не притворялась мёртвой, раб арены приложил к её животу раскаленный железный прут.

Зенобия наблюдала за схваткой Беллины, не предполагая такого конца. А публика в предвкушении продолжения встречи исторгала только крики… Мир для царицы сосредоточился на первом шаге к противнику, которого она обязательно должна убить. Особенно после того, как этот карлик распорядился жизнью Беллины…

Соперник, окрылённый победой над женщиной, держа наготове коварную рыболовную сеть, стремился угрожающими выпадами закрепить успех. Зенобия следила за каждым движением, ловила момент, когда он соберётся кинуть сеть. Нужно лишь вовремя увернуться, и тогда она скажет своё слово…

Так и случилось. Карлик просчитался: намереваясь накинуть сеть, сделал ложный выпад в сторону, и в этот момент Зенобия заметила незащищённое место — грудь, куца с женским взвизгом вонзила меч почти по рукоятку.

Зенобия выпрямилась и с облегчением вздохнула. Она исполнила, что от неё требовали эти люди. Оставалось ждать слова императора.

Аврелиан медлил. Он слышал выкрики зрителей, недовольные тем, что слишком стремительно прошла схватка. Они надеялись увидеть смерть пальмирской царицы… Многие делали ставку на этот случай, в том числе император. Публика требовала столь же эффектного продолжения.

Зенобию увели вниз, отдышаться. Паузу заполнили схватками бестиариев, безусловных умельцев травли свирепых животных. Пока император принимал решение, успели убить полсотни зверей — львов, слонов, леопардов, гепардов, медведей и кабанов, а ещё страусов, жирафов и бегемотов.

Когда Зенобию снова привели на арену и вручили меч, она увидела… Персея. Так распорядился Аврелиан.

***

В Капуе Зенобии приходилось наблюдать тренировки Персея. Внушительного роста, плечистый, крепкого телосложения, на занятиях молодой грек проявлял завидную настойчивость в овладении мастерством ближнего боя. Марсий часто говорил, что Персей — лучший, кого он знал. Сейчас он стоял перед Зенобией со спокойным видом, в рогатом галльском шлеме и с большим щитом. В руке сжимал гладиаторский меч.

Удивление прошло. Зенобии настроилась на схватку, осознавая, что должна убить человека. Выбирать не приходилось — противник дан божественным провидением. Убить, чтобы выжить!

Персей крепко стоял на ногах, свалить его ударом щита не представлялось возможным. Он умело маневрировал, уходил от разящего меча царицы и незамедлительно нападал. Но действовал осторожно. Зенобия защищалась и вновь проявляла агрессию. Со стороны было понятно, что, хотя Зенобия уступала Персею в мощи, в поединке сошлись два выдающихся бойца. Но зрители делали ставки больше на победу Персея.

Время шло, чаша весов судьбы склонялась то в одну сторону, то в другую, а победитель не выявлялся. И тут Зенобия заметила, что противник, используя её ошибки, несколько раз не выходил на завершающий удар, способный убить, но не делал этого! Он отбивал её удары, а сам не спешил действовать. Зенобия вдруг поняла — Персей устал! Если так, этим нужно воспользоваться… Она усилила натиск…

Персей знал за собой силу и был уверен в победе над любым противником на арене. Настраивался он и на день сегодняшний. Но когда ему сказали, с кем сражаться, он оказался в полном смятении. Ему придётся убить женщину, царицу Зенобию?! А если он этого не сделает, она убьёт его… Как быть, у какого бога просить совета?

Ради возможности выживать Персей давно отрёкся от Христа. Убийство и кровь стали смыслом его жизни. Персей слышал, что Зенобия обрела веру его земляков, тогда Христос с ней? Если он сегодня убьёт царицу, он покушается на Бога?

Молнией сверкнула мысль: своё искупление греха! Персей заметил направленный ему в грудь острый меч… Ещё не поздно отвести удар…

— Христос с тобой… Живи… — прошептал Персей и открылся для смертельного удара…

***

Орущий восторгами амфитеатр встал в ожидании решения императора. Мгновение превратилось для Зенобии в вечность. Аврелиан показал кулак, означавший "меч, спрятанный в ножны", следовательно — милость победителю. Народ торжествовал!

По воле Аврелиана распорядитель Игр вручил Зенобии деревянный меч, "дающий право обрести свободу".

Эпилог

Поначалу Зенобии показалось, что император забыл про её существование. Её поселили на прежней вилле. Аврелиан находился в Риме, но не проявлял к ней интереса.

Неожиданно ситуация изменилась. В Сенате нашлись люди, пожилые сенаторы, знавшие царя Одената. Они напомнили императору прежние заслуги пальмирского царя и Зенобии перед Римом. Аврелиан вернул ей льготы, положенные правителям государств, римских союзников. Сенат вынес решение о возвращении царице всех гражданских свобод, вплоть до перемещения по Империи. После этого Зенобии сообщили, что у неё теперь есть свой дом в Риме недалеко от дворца и ещё поместье в сельской местности. С этого времени императора иногда замечали в гостях у Зенобии…

Сын Вабаллат умер при неясных обстоятельствах. Со временем Аврелиан предложил Зенобию в жены достойному человеку, пожилому сенатору Марселлу Петрусу Нутену. Две дочери от этого брака вышли замуж за представителей знатных римских семей. По записям, найденным в позднем Риме, потомство пальмирской царицы прослеживалось ещё в V веке: в доказательство называется имя Луций Септимий Патавин Баббилл Тирий Непот Оденат. Называется ещё имя христианского епископа Зенобия Флоренция, жившего в V веке.

***

Чтобы вернуть Месопотамию под власть Рима, Аврелиан продолжил войну с Персией. Оттуда в столицу пришла весть, что в результате заговора ближайших командиров император был убит. Позже стало известно, зря! Аврелиан уличил во лжи своего секретаря Эрота и пригрозил строго судить, но отложил следствие на несколько дней. Из боязни быть наказанным Эрот придумал хитроумный план. Он показал командирам фальшивые списки с их именами и убедил, что Аврелиан планирует скорую расправу. Под покровом ночи в собственной палатке император был предательски зарезан.

Для Рима и всей Империи смерть Аврелиана оказалась огромной трагедией и потерей. Удачливого правителя и восстановителя границ оплакивала армия, сенаторы, римская знать и простые граждане угасающей Римской империи. После того прошло немного времени, и её распад обозначился уже более чётко…

Автор благодарит всех, кто своим интеллектуальным участием поддерживал его в работе над романом, особенно дочь Ирину, иеромонаха Арсения (Афон, Греция) и члена Союза писателей России краснодарскую коллегу Людмилу Бирюк.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ РОМАНА "ЗЕНОБИЯ ИЗ РОДА КЛЕОПАТРЫ"

Блаватский В.Д. Античная цивилизация. — М., 1973.

Блаватский В.Д. Природа и античное общество. — М., 1976.

Валлон А. История рабства в античном мире. — М., 1941.

Гиро Поль. Быт и нравы древних римлян. — Смоленск, 2002.

Гиро Поль. Частная и общественная жизнь римлян. — С-Пб., 1995.

Грант Майкл. Римляне: Цивилизация Древнего Рима. — М., 2005.

Джеймс П. Римские цивилизации. — М., 2000.

Дюрант В. Рим и Христос. — М., 1997.

Егоров А.Б. Рим на грани эпох. — Л., 1985.

Зелинский Ф.Ф. Римская империя. — С-Пб., 1999.

Ирмшер Йоханнес. Словарь античности. — М., 1989.

История культуры Древней Греции и Рима. — М., 1990.

Кац А.А. Древний Рим. — Фрунзе, 1959.

Куманецкий К. Дождев Д.В. Практический курс римского права, ч. 1. — М., 2000.

Любкер Фридрих. Иллюстрированный словарь Античности. — М., 2005.

Моммзен Т. История Рима. — С-Пб., 1999.

Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима. — Воронеж, 1964.

Разин Е.А. История военного искусства, т.1. — М., 1956.

Ранович А. Восточные провинции Римской империи в I–III вв. — 1948. АН СССР

Роббер Жан Ноэль. Рождение роскоши. Древний Рим в погоне за модой. — М., 2004.

Саверкина И.И. Древняя Пальмира. Л-д,1971

Санчурский Н. Римские древности. — Смоленск, 2000.

Сергеев И.П. Рим и Пальмира в III веке. Харьков, 2001.

Тресиддер Д. Словарь символов. — М., 1999.

Тюменев А.И. История античного рабовладельческого общества. — Л., 1935.

Ярхо В.Н. Античная культура: Литература, театр, искусство, философия, наука. Словарь-справочник. — М., 1995.

Литературно-художественное издание

Выпускающий редактор С.С. Лыжина

Художник Н.А. Васильев

Корректор Л. В. Суркова

Верстка И.В. Резникова

Художественное оформление и дизайн обложки Е.А. Забелина

ООО "Издательство "Вече"

Адрес фактического местонахождения: 127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1. Тел.: (499) 940-48-70 (факс: доп. 2213), (499) 940-48-71.

Почтовый адрес: 129337, г. Москва, а/я 63.

Юридический адрес:

129110, г. Москва, пер. Банный, дом 6, помещение 3, комната 1/1.

E-mail: veche@veche.ru http://www.veche.ni

Подписано в печать 21.12.2021. Формат 84 х 108¹/₃₂. Гарнитура "Times". Печать офсетная. Бумага типографская. Печ. л. 11. Тираж 1500 экз. Заказ № 824.

Отпечатано в Обществе с ограниченной ответственностью "Рыбинский Дом печати" 152901, г. Рыбинск, ул. Чкалова, 8. e-mail: printing@r-d-p.ni р-д-п. рф

Оглавление

ОБ АВТОРЕ

КОЛОННА ЗЕНОБИИ

ИМЕНЕМ БААЛА Вместо пролога

Глава первая ПРОРОЧЕСТВО

Глава вторая РАЙ ПОСРЕДИ АДА

Глава третья ЦАРСКИЙ ВЕНЕЦ

Глава четвёртая АРМЕЙСКИЙ ИЗБРАННИК

Глава пятая ВЫБОР СДЕЛАН

Глава шестая ВРЕМЯ ПОШЛО

Глава седьмая НЕУДЕРЖИМАЯ

Глава восьмая НЕВЕСТА ОЗИРИСА

Глава девятая ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Глава десятая ЗАПАДНЯ

Глава одиннадцатая НЕОСМОТРИТЕЛЬНАЯ

Глава двенадцатая ЗОЛОТЫЕ КАНДАЛЫ

Глава тринадцатая ПОЕДИНОК

Эпилог

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ РОМАНА "ЗЕНОБИЯ ИЗ РОДА КЛЕОПАТРЫ"