— Сергей Юрьевич, вы разработали теорию технологических укладов. Если можно, расскажите о ней хотя бы в общих чертах.
— Вопреки широко распространенному представлению, будто научно-технический прогресс — это единый эволюционный процесс, нам он видится чередой сменяющихся комплексов сопряженных производств — технологических укладов. Друг от друга они отличаются набором лидирующих отраслей, видами доминирующих энергоносителей, конструктивных материалов, обрабатывающего оборудования, средств транспорта и связи.
Трансформации частей технологической структуры происходят — и это очень важно понимать — более или менее синхронно. Если хотя бы одна из них не поспевает за другими, то резко замедляется продвижение вперед всей технико-экономической системы.
— И тогда происходит энергетический или какой-нибудь иной кризис?
— Энергетический кризис начала семидесятых годов — самое заметное и характерное структурное потрясение после войны — в определенной степени направлялся совместными действиями американского правительства и небольшого числа крупнейших корпораций США, которые были заинтересованы в широком внедрении в экономику страны относительно новых энергосберегающих технологий. Это привело к импульсивному изменению ценовых пропорций, что послужило прекрасной почвой для быстрого распространения микроэлектронных технологий и сопутствующих им базисных производств очередного технологического уклада — третьего в мировой экономике за последние сто лет.
Первый из них зародился, когда начали развиваться электроэнергетика и электротехническое машиностроение. Это сопровождалось механизацией основных технологических процессов, для чего потреблялось много стали и изготовляемого из нее проката. Важнейшим энергоносителем стал уголь, а главным видом транспорта — железные дороги.
Производства этого уклада ориентировались на массовые ресурсы, универсальное станочное оборудование. Происходила быстрая урбанизация, динамично менялась структура потребления населения, его образ жизни.
Где-то в первой четверти нынешнего века одновременно с концентрацией хозяйственной активности появились и начали завоевывать свое место под солнцем химическая промышленность, автомобилестроение, телекоммуникации. Прокладывалось все больше асфальтированных шоссе, расширялись телефонные сети, жидкие энергоносители начали вытеснять твердое топливо.
Но пока не было реорганизовано производство, существовали старые стереотипы потребления, пока большинство ресурсов концентрировалось в воспроизведенном контуре прежнего уклада, новый развивался медленно. Он завоевал прочные позиции лишь после того, как в тридцатые годы в результате острого структурного кризиса обесценился капитал, задействованный в традиционных производственных цепях. И тогда же произошел структурный сдвиг в сырьевой базе и качестве оборудования.
Резко выросла доля новых материалов, качественной стали. Получило широкое распространение среднее образование, повысился уровень квалификации работников и культура производства. Тейлоровско-фордовские методы управления новыми технологиями позволили наладить массовое изготовление потребительских ценностей. На рынок хлынул поток бытовой электроаппаратуры, автомобилей и других сложных товаров длительного пользования, на которые уже образовался огромный спрос.
Все это обусловило в пятидесятых — шестидесятых годах быстрый экономический рост развитых капиталистических стран.
К середине семидесятых годов этот технологический уклад достиг пределов расширения. А на смену ему уже спешил следующий этап технико-экономического развития, «замешенного» на таких детищах научно-технического прогресса, как микроэлектроника и мехатроника, которые позволили резко расширить комплексную автоматизацию трудовых процессов, а появление материалов с заранее заданными свойствами повлекло за собой глубокую специализацию производства. Вычислительная техника и космические средства связи помогли обновить систему коммуникаций. Резко повысилось значение творческого начала в трудовой деятельности персонала. Это дало возможность быстро распространить гибкие формы организации производства материально-технического снабжения и так называемые «органичные» структуры управления.
Есть все основания полагать, что и нынешний этап технико-экономического развития в постиндустриальных странах достиг или вот-вот достигнет вершины. Все заметнее стали пределы его расширения. Но на горизонте уже видны проблески новой зари.
Наука предлагает новые идеи. Уже сегодня можно предвидеть, что следующий скачок в развитии производительных сил будет связан с биотехнологиями в информатике, химической, пищевой, горнодобывающей промышленности, с нейрокомпьютерами и их программным обеспечением, архитектурой параллельной обработки данных. Специалисты американского Агентства передовых оборонных исследований считают технологию нейросетей более важной, чем даже атомная бомба.
Основная сфера приложения этой технологии — автономные интеллектуальные роботы, которые служат искусственной рабочей силой. На это нацелена программа создания пятого поколения компьютеров. Специалисты считают, что уже через два-три года нейромашин будет продаваться на один — три миллиарда долларов. Если новейшая технология докажет свою эффективность, то она начнет распространяться так быстро, что технологическое окружение, которое основывается на универсальной микроэлектронике, быстро обесценится, как это случилось около двадцати лет назад с энергоемким оборудованием.
— Но ведь может статься, что научно-технический прогресс пойдет в другую сторону и будут развиваться производства, связанные, предположим, с реализацией эффекта высокотемпературной сверхпроводимости или термоядерного синтеза?
— Не исключено. Но так или иначе научно-технический прогресс выведет общество на новый виток развития. Одна траектория сменится другой, нынешний технологический уклад уступит место преемнику.
— Вы рассказывали, как это происходило в странах, которые занимают сейчас передовые позиции в мировой экономике. У нас этого не получилось. Почему?
— В России начавшееся было в конце прошлого века бурное становление первого технологического уклада прервала первая мировая война, революция и разрушительное, братоубийственное сражение «красных» и «белых». Общественное производство оказалось дезорганизованным. Восстанавливать его начали лишь в годы индустриализации. Но вместо того чтобы попытаться встроиться в тот технологический уклад, который уже проявил себя в цивилизованном мире, мы принялись воссоздавать производства, основанные на универсальном металлообрабатывающем оборудовании, низкокачественных сталях, угле, то есть на том, что развивалось еще до четырнадцатого года. Чего стоит хотя бы форсированное строительство водных каналов — транспортной инфраструктуры времен первой промышленной революции.
С опозданием на двадцать лет мы спохватились и задумались о химизации производства, опережающем развитии нефтяной промышленности. Во время Великой Отечественной войны, когда потребовалось наращивать боевую мощь страны, обратились к некоторым новым технологиям. Однако, когда после победы оказалось, что значительная часть народного хозяйства снова разрушена, мы опять не нашли ничего лучшего, как восстанавливать довоенную структуру промышленности, поднимать из руин угольные шахты, старые домны и мартены, железные дороги. Огромный комплекс угле-металлургической промышленности воспроизводится по сей день. Причем, как отметил в не столь давнем интервью Иван Степанович Силаев, тяжелая промышленность и топливно-энергетический комплес составляют в РСФСР 76 процентов мощностей.
Воспроизводство давно устаревших технологий потребовало, да и сейчас еще продолжает требовать, огромных затрат и поистине героического труда советского народа. Употреби мы хотя бы часть усилий на то, чтобы выйти на современную технологическую орбиту, мы не оказались бы на задворках мировой цивилизации. Исследования и подсчеты показывают, что уровень технико-экономического развития, которого США добились еще лет двадцать назад, когда там процветал предыдущий технологический уклад, наша страна достигнет,— если не изменится тенденция,— лишь через пятнадцать—двадцать лет. Но к тому времени там не только закончится и нынешний этап, но окрепнет тот, что еще только зарождается. И наше отставание лишь увеличится.
Беда даже не столько в отставании по циклам развития, сколько в технологической многоукладности нашего народного хозяйства. Сегодня воспроизводятся три уклада. Первый из них связан с электрификацией общественного производства. Он сложился еще в годы индустриализации и давно превысил разумные пределы роста. Второй, связанный с химизацией экономики, начал развиваться примерно в пятидесятых годах и сейчас находится в середине фазы роста. И наконец, идет становление третьего уклада, в основе которого лежат автоматизация и компьютеризация производственных процессов.
В результате такой разорительной технической политики общество оказалось в глубоком кризисе. Трещит экономика, нищает государство, нищает население.
Осуществить социальные программы, улучшить здравоохранение, систему образования сегодня нельзя, не раскручивая и дальше инфляционную спираль. Справиться с этим можно, лишь отказавшись от рутинных производств и технологий, радикально изменив структуру народного хозяйства.
— Готово ли к этому наше общество? Мы ведь издавна гордились тем, что «англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину. А наш русский мужик, коль работать невмочь, он затянет родную "Дубину"».
— О чем вы говорите? Вспомните, сколько изобретений и открытий было сделано русскими учеными и инженерами! Российская империя славилась очень высоким профессионализмом технической интеллигенции. Многих ее представителей в начале века пригласили в США для работы по контрактам, чтобы помочь американской промышленности перестроиться на военный лад. И они со своей миссией блестяще справились.
Большинство этих людей по известным причинам на родину не вернулось, а те, кто не выехал, были почти поголовно уничтожены во время революции, гражданской войны и воцарившейся затем диктатуры. Однако понадобилось совсем немного времени, чтобы снова появилось поколение талантливых ученых и инженеров. Это они создали и современное вооружение, и космическую технику, вытащили страну из того, казалось бы, отчаянного положения, в котором она оказалась после первых пятилеток.
С другой стороны, те, кому мы навязали определенный путь развития (скажем, Чехо-Словакия), за два-три десятилетия тоже оказались в нелепейшем положении.
Так что нечего пенять на национальный характер. Дело не в нем, а в нашем государственном строе, в тоталитарном характере, надеюсь, теперь умирающей ведомственно-бюрократической системы управления народным хозяйством, которая была просто не в состоянии — это ее объективное свойство — радикально менять воспроизводящую структуру, осуществлять, серьезные технологические сдвиги.
По решению высшего политического руководства возникали все новые и новые бюрократические структуры, которые затем воспроизводились автономно, сами по себе. Это еще можно было бы как-то понять в периоды эволюционного развития народного хозяйства. Но то же самое происходило и в годы крупномасштабных структурных изменений.
— Почему?
— Потому, во-первых, что сильно лоббирование ведомствами выгодных им проектов в центральных органах народнохозяйственного управления. Вторая причина — это некомпетентность последних, а специализированных аналитических служб долгосрочного прогнозирования мирового социально-экономического развития и последствий принимаемых решений у них нет. Как нет и самостоятельных, свободных от номенклатурного диктата и потому объективных «фабрик мысли», формирующих важный элемент инфраструктуры централизованного управления любого высокоразвитого государства.
В тисках административного диктата оказалась и наука, которая призвана подсказывать варианты технических и социально-экономических решений, определенным образом влиять на власти. Созданная за многие десятилетия система развела научно-исследовательские силы и производственников по разным лагерям и сделала так, что хозяйственные структуры, предприятия не были заинтересованы в технологическом совершенствовании. А нет спроса на нововведения — нет и предложения.
Это с одной стороны. А с другой — посмотрите, кто руководит подавляющим большинством исследовательских, проектных, конструкторских коллективов — ставленники этой самой системы. Воспитанные в недрах иерархически-номенклатурной структуры, они послушно выполняли «волю партии и правительства», неплохо ориентируются в запутанных коридорах власти, но не умеют самостоятельно мыслить, создавать и внедрять в жизнь новые идеи.
Да и зарплата руководителей зависит не от количества и качества научной продукции, а от численности возглавляемого коллектива. Вот и разбухали институты до невиданных в мире размеров, а если и случались какие-то теоретические или инженерные находки, то они пылились в архивах, зачастую секретных.
— Похоже, что диктат центральных ведомств после августовского путча почил в бозе. Зато открывается широкая дорога перед рыночными отношениями. Изменит ли это научно-техническую ситуацию в стране?
— Можно создать сколь угодно развитую фундаментальную науку, но она не даст практической отдачи до тех пор, пока не будет достаточно развитой предпринимательской среды, спроса на научно-техническую продукцию. Дельцов и производственников подгоняет конкуренция, которая обеспечивает состязательность, ориентирует на удовлетворение конкретных предпринимательских предпочтений, стимулирует снижение издержек. Другими словами, настоящий научно-технический прогресс невозможен без нормальной рыночной экономики.
Но давайте не забывать, что рынок обладает рядом внутренних противоречий. Главное из них заключается в том, что частные и общественные интересы нередко противоречат друг другу.
Конечно, деловых людей не может не волновать собственная перспектива, которую им сулят изменения технологического и, стало быть, экономического окружения. Получишь ли когда-нибудь прибыль, если откажешься от устаревшего оборудования, внедришь новые технологии и произойдут связанные с этим организационные перестройки? Какую? Когда? Все это весьма проблематично. А немало предпринимателей, когда речь заходит о максимальных дивидендах, готовы повторять слова «Нет, нет, нет, нет — я хочу сегодня. Нет, нет, нет, нет — я хочу сейчас» и не торопятся вкладывать большие деньги в дорогостоящие на первых порах новации. Сомнительно и то, что монопольное положение многих предприятий будет способствовать конкуренции, ведущей к технологическому обновлению.
Отсюда следует, что рыночные отношения могут и должны сосуществовать с централизованным (не путать с административно-директивным) управлением научно-техническим развитием. Известны различные формы такого сосуществования. Однако во всех вариантах, наблюдаемых в индустриально развитых странах, есть некоторые постоянные черты, обязательные для всех.
Пожалуй, самое главное — это то, что централизованное регулирование не замещает рыночные отношения, а, наоборот, рационально использует их в интересах общества. Наибольшего эффекта удается добиться именно тогда, когда централизованное управление не подавляет, а усиливает рыночные сигналы о том, куда следует вкладывать капиталы и ресурсы. Его роль меняется на каждом этапе технико-экономического развития общества.
Когда технологический уклад еще только зарождается, перспективы тех или иных производств туманны и не поддаются точной количественной оценке. Вместе с тем именно в этой фазе развития определяются основные направления технико-экономической системы на несколько десятилетий вперед.
Ошибки здесь, как показывает печальный опыт нашей страны, приводят к колоссальным народнохозяйственным потерям. Кто, как не централизованные структуры, может провести поэтапные конкурсы и финансировать научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки, отобрать лучшие варианты, отсеять не оправдавшие себя образцы?
На следующем этапе технологического уклада государство обеспечивает льготные экономические условия производствам, которые широко применяют нововведения, непосредственно участвует во внедрении и распространении новой техники и развитии соответствующей технологической инфраструктуры, активно влияет на сферу потребления.
По мере того, как народившиеся производства набирают силу, падают, цены на их продукцию и технологические цепи замыкаются на все большие слои населения. Растет спрос на новые товары — расширяются объемы производства. Развитому технологическому укладу централизованное управление уже не нужно. Оно даже вредит. «Власть» переходит в руки свободного предпринимательства.
Но и преждевременное вторжение рынка в технико-экономическое развитие не всегда полезно. Посмотрите, что сейчас творится во многих НИИ и КБ. Новоявленные кооперативы стали активно использовать научно-исследовательские и конструкторские разработки, которые были сделаны в институтах и бюро.
— Во всем мире государство активно содействует освоению собственных научно-технических достижений и очень часто передает их в частный сектор бесплатно.
— Это в нормальных условиях. У нас же это превратилось в настоящее хищение интеллектуальной собственности, и может случиться, что, когда придет черед приватизировать прикладные исследовательские и конструкторские учреждения, их научная «казна» окажется пустой и они не смогут существовать.
Сейчас наука переживает трудные времена. Ведомства, отвечающие за научно-технический прогресс, перестают существовать. Научные организации остаются без опекуна. Коллективам-прикладникам и то понадобится несколько лет, чтобы приспособиться к потребительскому спросу, найти его на внутреннем и мировом рынке. Тот же, кто ведет фундаментальные исследования, без государственной поддержки вообще выжить не сможет. И если по мере разрушения существующих каналов финансирования науки не будут созданы новые, то мы очень быстро лишимся многих исследователей, конструкторов, проектантов. Они уедут туда, где смогут реализовать свой интеллектуальный потенциал.
— Как централизованное в рамках страны управление научно-техническим развитием соотносится с провозглашенной независимостью и суверенностью бывших союзных и автономных республик? С одной стороны понятно, что наука не может замыкаться в национальных границах. С другой — опыт Южной Кореи, Тайваня, Гонконга показывает, что и отдельные регионы могут добиться больших успехов.
— На все происходящее в стране я смотрю со своих научных позиций. По мне, благо все то, что помогает ликвидировать технологическую многоукладность и тем самым приближает всех нас к лучшей жизни. Остальное — от лукавого, отвлекает внимание общества, энергию людей, силы, средства от действительно насущных действий.
Разве мы не убедились, что тот механизм пространственной передачи технологий, который сложился в СССР за долгие десятилетия, не обеспечивает равномерное научно-техническое и социально-экономическое развитие территорий? Исследователи и инженеры зачастую дублируют своих коллег-соседей. Специалисты различных дисциплин почти не взаимодействуют друг с другом.
Без общегосударственных информационных сетей и банков данных, региональных центров междисциплинарных исследований и передачи технологий не обойтись.
Понятно, что разрабатывать современные технологии можно, только опираясь на все более разнообразные научно-технические знания. Для синтеза их необходимо интенсивное общение специалистов разного профиля и тесное взаимодействие с промышленностью. Мировой опыт показывает — если разработчики и изготовители новой техники находятся рядом, то им не приходится долго искать друг друга. А время — ключевой фактор успеха в наукоемких отраслях. Вот почему в цивилизованном мире все более заметную роль в развитии наукоемких отраслей играет территориальный принцип. В Японии; скажем, к концу века намерены создать девятнадцать городов-технополисов. Аналогичные программы существуют и в других странах.
— Видимо, и нам без этого не обойтись, хотя потребуются дополнительные капиталовложения. Создание технополисов — дорогое удовольствие.
— Не дороже, чем научно-техническое прозябание. Технопарки, конечно, не средство спасения, но они помогут нам быстрей встроиться в научно-техническое содружество наций. А инвестиционную нагрузку можно снизить за счет конверсии военно-промышленного комплекса. Не секрет, что в стране есть немало закрытых городов, где функционируют не только оборонные предприятия, но и соответствующие НИИ и КБ, опытные производства. В них накоплен уникальный интеллектуальный потенциал, создана соответствующая социальная структура. Чем это не база для преимущественно гражданских технологических парков, скажем, в Калининграде, Днепропетровске, Переславль-Залесском, Минске, Ульяновске, в некоторых городах-спутниках вблизи Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Екатеринбурга, Новосибирска и других научных и образовательных центров страны?
Разумно было бы разместить комплексы территориально-сопряженных высоких технологий в Приморском и Хабаровском краях, на Камчатке. Там достаточно развита социальная инфраструктура, благоприятный климат, есть квалифицированные трудовые ресурсы.
Есть у советского Дальнего Востока и еще одно немаловажное преимущество. Можно с большой долей вероятности предположить, что на предстоящем этапе научно-технического прогресса именно Япония займет одно из лидирующих мест, а азиатская часть Тихого океана станет важнейшим экономическим регионом в складывающемся сегодня новом международном разделении труда. Импорт технологий, производственных знаний, культуры организации труда из Японии, Кореи, Сингапура, Тайваня может определить долгосрочное техническое развитие народного хозяйства в ближайшие пятьдесят лет. Было бы грешно не воспользоваться такими преимуществами.
— Сегодня деловые круги за рубежом вроде бы готовы нам помочь. Но трудно отделаться от впечатления, что они не очень-то хотят, чтобы мы встали вровень с ними. В чем они действительно заинтересованы, так это, пожалуй, в том, чтобы у нас не было голода, полной разрухи, способных вызвать такой социальный взрыв, который пагубно повлияет на всю мировую систему. Привлекает их еще одна перспектива: если мы останемся «на плаву», то они смогут продавать нам то, что у самих в избытке. Каким, на ваш взгляд, должно быть наше внешнеэкономическое поведение, чтобы подтолкнуть научно-техническое развитие страны?
— Нельзя сказать, что мы и раньше совсем уж пренебрегали зарубежными инновациями. Но если японцы и другие новые индустриальные страны покупали в США лицензии, совершеннейшее оборудование, для того чтобы на их основе создавать более качественные продукты и выходить с ними на мировой рынок, то наша электронная и иные наукоемкие отрасли промышленности ограничивались обычно упрощенным копированием для внутреннего потребления. Теперь положение меняется.
Как правило, приобретать новые технологии намного дешевле, чем создавать их самостоятельно. Велик соблазн компенсировать недостающие звенья нового воспроизводящего контура за счет импорта. Но платить-то за него приходится эквивалентным по существующим ценам количеством собственной продукции. А она может быть принята нашими торговыми партнерами лишь в том случае, если ее качество отвечает требованиям того технологического уклада, который доминирует в стране-покупателе. Конкурентоспособного новейшего оборудования у нас для продажи, за очень небольшим исключением, нет. Можем предложить в основном только сырье и оружие. Вот и приходится наращивать и без того большие мощности добывающей промышленности, на что уходит и значительная часть закупаемого оборудования. Получается замкнутый круг: экспорт ради импорта — импорт ради экспорта. Так мы, по-существу, обмениваем потенциальные темпы роста на темпы инфляции.
— А как выбраться?
— По степени распространения высоких технологий сегодня можно все государства разделить на три группы: высокоиндустриальные, развивающиеся и стагнирующие. В зависимости от того, какую экономическую политику, предпочтут бывшие союзные республики, они смогут присоединиться ко второй либо третьей.
— А первая заказана?
— Поодиночке — и думать нечего. Даже всем вместе в отличие от азиатских «тигров» нам предстоит начинать с самого низшего уровня. Но не надо отчаиваться.
У нас есть некоторый задел в сфере высоких технологий, который можно использовать, добившись сразу преимуществ в ряде секторов мирового рынка наукоемкой продукции. Опыт же Японии, Южной Кореи, Сингапура убеждает, что перейти со ступени на ступень можно довольно быстро, а если продвижение по первому прорывному направлению технико-экономического развития будет успешным, то не исключается и возможность перехода через определенные фазы.
Мы должны стремиться завоевывать передовые позиции на мировых рынках наукоемкой продукции с высокой добавленной стоимостью. Одновременно целесообразно постепено сворачивать энергоемкие и экологически вредные производства, переходя к консервации имеющихся природных ресурсов.
В связи с этим четко просматриваются три направления экспортно-импортной политики. В стране еще есть потенциал ученых, инженеров и экономическая ситуация, позволяющая его реализовать. Есть сравнительно дешевая рабочая сила и значительная бесполезная производственная деятельность, которую можно переориентировать на изготовление экспортной продукции. Это сравнительные преимущества советской экономики, и грех было бы их не использовать.
Думаю, что нам следовало бы, поелику возможно, воздерживаться от массовых закупок товаров, которые производятся приоритетными сферами нашего долгосрочного экономического развития. Зато есть резон всячески стимулировать импорт готовой продукции, произведенной с помощью органического синтеза, химического и сельскохозяйственного машиностроения, автомобилестроения, машиностроения для пищевой и легкой промышленности — то есть продукции тех отраслей, которые в мировом хозяйстве уже перешли пик зрелости, исчерпали свою потенцию и потому стоят не слишком дорого, а в советской экономике так и не смогли обеспечить конкурентоспособность. Время упущено. Гнаться сейчас за лидерами технико-экономического развития — значит просто терять время, обрекая себя на вечное отставание. Не лучше ли поискать такие ниши рынка — пока небольшие, но уже существующие, — которые связаны с реализацией новейших образцов техники, базирующейся на принципиально новых идеях?
Структурная перестройка народного хозяйства не может пройти безболезненно. Но альтернативы ей нет. Не избавившись от технологической многоукладности, мы будем все больше удаляться от цивилизованного мира и жить все хуже.
