Омут. Сборник рассказов и миниатюр [Денис Анатольевич Власов] (fb2) читать онлайн

Денис Власов Омут. Сборник рассказов и миниатюр

Омут.

Сказка с элементами реализма.

Предисловие от кота Царапы.

— Мур-мяу! Не удивляйся, читатель, я — кот по имени Царапа. О своих прелестях я смиренно умолчу, иным же дозволено восхвалять достоинства ученого кота. Хм, толком я и сам не предполагал, что займусь сочинительством. Как такое возможно? Поверь, необычайно сложно набирать текст лапами на клавиатуре, но я поднаторел. Вот куда сложнее собирать мысли в предложения на незнакомом мне языке, поэтому я учусь литературному штилю постоянно, правда, в отсутствие нового хозяина. Ведь если не приведи господи, он узнает про мое баловство. Уверен, не одобрит, надумает пойти к психиатру или отведет меня к ветеринару, а вдруг я утрачу одну из своих жизней. Не бывать этому! Пусть это останется в тайне. Собственно, поведать историю я хочу о моем верном хозяине. Кошатник еще тот! Я тоже его обожаю, но порой от ненасытной любви сожителя прячусь под диваном. Вечно тискает! Брр! Но я отвлекаюсь, речь пойдет о загадочных обстоятельствах, после которых я и поселился в его квартире на восьмом этаже в центре столицы, хотя апартамент теперь стал наполовину моим, а, может быть, и целый, но не суть. Опять отвлекаюсь на жилищный вопрос, но нет, раньше я обитал в избе в дремучем лесу, и чтобы оправдать свое существование, вынужден был ловить мышей и охранять остров, но об этом в рассказе. Фу! Мерзость какая эти грызуны! Так вот, к чему это я? А здесь меня просто необыкновенно любят за то, что я есть. Продолжаю, случай тот, что произошел промеж нас поистине сказочный, но достоверный, поэтому приведу описание во всех подробностях. Мур-мяу!

Глава 1

«В тихом омуте черти водятся» гласит русская пословица, сколько еще остроумных высказываний о нечистой силе хранит великая русская речь. Передается кладезь афоризмов из поколения в поколение, являя исконное отражение общения русичей со всевозможной нечестью, что поселилась на землях велесовых со времен кощеевых. Бывалые грибники или охотники таежные ведают о дурных проделках лешего, что под корягой затаился, поэтому перед походом в лес совершают отворот, надевая вещи обратной стороной, или меняют обувь с левой ноги на правую. Хозяин всех вод — водяной, опутан тиной, пучеглаз, воет и кряхтит по ночам в камышах, да под мостами, завлекает к себе в царство подводное холодное. На русальной неделе славяне чествуют русалок, что считаются духами природы. Дети, утонувшие в водоеме, да девицы красные, если не доживали до свадьбы, оборачивались русалками, потому-то к этим существам относятся не только с опаской, но и глубоким сочувствием. Впрочем, довольно присказки, пора перейти к действию и поведать читателю о волнующих обстоятельствах, в которых неволею оказался главный герой с редким именем Фат. Близкие подшучивали над ним по-доброму, добавляя в имя букву «р» — Фарт, что на жаргоне «удача». Так и повелось за ним. Насколько счастливым Фат оказался по жизни нам неизвестно, но вот доля везения ему действительно потребовалась во время посещения загадочного озера, что находится в Зауралье. По заданию редакции познавательного журнала, где Фат служил фотографом-натуралистом, прибыл он в дикие места, кишащие живностью всякой. В погоне за новыми сюжетами фотограф увлекался настолько, что забывал о ходе времени. Бывало, часами фотоохотник прятался в засаде из высокой травы в дождь или под палящим солнцем только бы запечатлеть лопоухого зайца, если повезет, хищника. Умение выжидать Фат выработал в армейские годы, когда служил снайпером, собственно, тогда он и развил верный глаз, как алмаз. Художник чувствовал язык природы, поэтому итог творчества, помноженный на мастерство, увенчивался признанием. На перекладных добрался Фат до удаленного поселка старателей. Время поджимало, поэтому на следующее утро Фат отправился на фотоохоту, вооруженный первоклассным оборудованием. От проводника он отказался. Долго ли коротко бродил Фат по лишайникам да болотистым топям, дело не ладилось. Зверь буквально пропал, лесные птицы не заливались трелью, а снимки флоры выходили скучными и не радовали глаз вовсе. В раскаленный полдень лес поник и погрузился в сладкую дремоту. Отчаялся Фат, решил вернуться на следующий день, но прежде сверился с картой. Оказался он возле озера, что притаилось за широкими лапами елей. По звериной тропе Фат тотчас вышел в низину к торфянику. В знойную жару от озера повеяло студеным хладом, что Фата хватил колючий озноб, пока он не свыкся. Множество погибших деревьев торчали скелетами по берегу, иные громоздились друг на друге, словно переломленные спички. Идеальным блюдцем смотрелся островок посреди водной глади. Остров, поросший буйной растительностью, разительно отличался от гиблых краев озера. Раскидистые вязы отбрасывали причудливые тени вокруг острова. Фантазия у Фата разыгралась, будто в их полусумраке он обязательно повстречает плещущуюся русалку или иную сказочную сущность. Он нацелил фотоаппарат, приблизил зум, чтобы рассмотреть остров в видоискатель, по правую руку Фата привлекло беспокойное шевеление камыша. Пригляделся и поразился, там, среди камышовых свечек, мелькала сгорбленная фигурка человека во всем белом. Голова его то ныряла, то вновь появлялась из зарослей тростника. Явно местный рыбак копошился с удачным уловом. Фат надумал поприветствовать да расспросить про диковинный остров. Тяжело и с опаской он пробирался по берегу, колючие кусты так и норовили оцарапать, острая болотная осока болезненно впивалась в тело, кренились дряхлые стволы с бахромой из прогнившей коры. Впечатление, будто травы намеренно преграждали ему путь высокой изгородью, лишь бы путник не повстречался с рыбаком. И вот в неожиданный момент один истлевший ствол рухнул с оглушительным грохотом позади Фата, чудом не придавив его. Повсюду потревоженные гадюки заметались со зловещим шипением, воронье забеспокоилось и устремилось ввысь тучей. Человек в белом заслышал треск ломающихся сучьев вперемежку с оглушительным карканьем и принялся махать Фату рукой, указывая, где лучше обойти заросли. Минуту-другую и Фат, отряхнувшись от полотна липучей паутины, предстал перед жилистым старичком. Белый кафтан с широкими рукавами скрывал его худобу, гривой развевалась лохматая седая шевелюра и придавала ему вид домовенка. Густая растрепанная борода скрывала чуть ли не бо́льшую часть лица, только бегающие глазки сверкали и выдавали в нем бодрость духа. Стоял лесной житель в утлой лодочке и занимался поклажей даров леса.

— Дед, ты как здесь?

Разговорились, кличут отшельника Ярьомой (Ярьома — мощь, сила, сияние Всевышнего ОМа). При общении домовенок с недолгими паузами аккуратно подбирал слова, пытался донести свою мысль, очевидно, сказывались долгие годы затворничества. Его бормотание с хрипотцой и вкраплением старославянских слов поначалу вызывало недопонимание. Тем не менее выяснилось, что предки его хоронились в глухом медвежьем углу на острове еще со времен царя Петра — I — Окаянного по причине непримиримых разногласий в вере. Ярьома остался последним на острове и оберегал память родовую. За долгие годы Фат стал первым человеком, посетившим озеро, так как местные опасались заколдованных мест по незнанию своему или от ущербности в понимании и обращении с лесными духами. Старик сетовал, что людишки совсем оскудели и не почитают хранителей леса, и не совершают им требы более, кроме него самого, оттого и беснуется леший, да кикимора шалит. Сказать, что дед обрадовался встрече нельзя, скорее Фат столкнулся с безучастным отношением, пока не предложил:

— Отвези на остров?

Сгорбленный старик сперва отмахнулся и пробормотал под нос:

— Не ко времени возиться с тобой.

Лодочник сосредоточенно занялся поклажей берестяного кузова с ягодой на дно лодки, подпирая короб со всех сторон, затем уложил весла в уключины, и наконец, снизошел до Фата.

— Пустые хлопоты. Тебе пошто?

— Красоты пофоткать.

Старик не понял слова «фоткать», а зеркалка Фата с мощным объективом показалась ему вовсе бесовской штуковиной. Секунду-другую дед сузил глазки, сверля испытующим взглядом, от которого пробрало Фата до мозга и костей. Казалось, старик смотрел сквозь Фата, читал фибры его души. Колючий холодок пробежал по спине Фата, и тот отшатнулся. Прежде никто не заглядывал в глубины его души, кроме собственных ковыряний. В мгновение ока все прекратилось, когда из камышей раздалось пронзительное кваканье, и большущая жаба тяжело плюхнулась на крышке кузова, забрызгав деда тяжелыми каплями. Бородавчатое страшилище уставилось на Фата. Ехидна сжимала и разжимала перепончатые лапы, при этом надувала мешкообразные зеленые пузыри и издавала гортанные музыкальные звуки.

— Милка моя, — пояснил дед и осведомился с надеждой, — а что дашь мне?

Подрагивающей рукой Фат извлек из кошелька купюру, приглашая взять оплату.

— Тюю, — протянул дед, — на кой ляд мне бумажка твоя никчемная?

— Мало что ли?

Фат раскрыл портмоне повторно и поднес веер из банкнот, отмахиваясь попутно от назойливой мошкары. Дед зыркнул на обещанный куш, поразмыслил и с хитрым прищуром произнес:

— Год.

— Что год?

— Один год твоей жизни — плата за проезд на мой остров.

Фат округлил глаза от удивления и подумал, что ослышался.

— Не слишком ли за услугу на лодочке покататься?

— Дело твое. Тебе еще долго землицу топтать, а я старенький, вот годок-то как раз впору мне и станет.

Фат совсем остолбенел от слов старика.

— Как же ты прибавишь этот год к себе?

— А уж это не твоя забота. Ты и не заметишь.

Фат не двигался от изумления, терять здоровье он явно не желал.

— Я нежадный — лишь годок. Слышь сюды: встарь людишки щедро делились со мной годами, отдавали за помощь какую, совет дельный. От каждого по щепотке, а мне много и не надобно. Приходил один, вроде тебя, уж не упомню имя его, Прокл что ли, да и ладно. Давно было, лет этак пятьдесят назад, а то и семьдесят. Канючил, все ведать хотел, как чертог небесный устроен. Пристал, как лист банный, все на свете отдать обещал. Стихиями властвовать грезил, измучил меня уговором своим настырным.

— Обучил?

Дед вздохнул.

— А то, дорого ему это стало, как познал, так тут же и околел, а годки его мне перетекли. Не выдержал бедолага бремени премудрости.

— Тебе-то откуда ведомо про устройство чертогов?

Дед криво ухмыльнулся, разгладил бороду и ответил:

— Не твоего ума дело. Ведомо — знаемо, и все тут.

— А тебе сколько лет?

Дед принялся загибать корявые пальцы на обеих руках, высчитывая свое время, сбился, вернулся к подсчету, наконец, плюнул и сказал:

— Мухомор я старый. Поди, под двести будет.

— Ну ты, Ерема, и брехун.

Дед раздражился на обидное слово и прошипел:

— Ярьома я.

Он повторил доходчивее, делая особое ударение на букве «о».

— Ярьо́ма. Так едешь или нет?

Фат колебался. С одной стороны, современному человеку верить в подобные небылицы смешно, а с другой — что-то подсказывало не лезть в петлю авантюры. Казалось, щуплый дед никоим образом не сможет навредить закаленному Фату. Мысли о нечистой силе для него, атеиста, всего лишь предрассудки. Дед определенно тронулся умом в глуши, поэтому фотограф решил довериться собственному рациональному мышлению и отправиться на остров во что бы то ни стало, а после откупиться от дряхлого мухомора безделушкой какой. Конечно, Фата предупреждали в поселке держаться подальше от торфяника, так как случалось, охотники пропадали, а рыбаки вовсе туда не захаживали, но об отшельнике никто не обмолвился с ним и словом. Да и название озера «Смердное» не внушало доверия. Однако профессионального художника пленила возможность сделать фотоснимки с блестящим ракурсом, что открывался на островке при солнечном свете и невероятной перспективой. Творческий человек всегда пойдет к грани неизведанного, а порой и переступит ее в поисках новой прекрасной музы. Определенно изображения мудрой природы окажутся на выставке, секунду-другую Фатом завладела мысль стать победителем в конкурсе. Отражение пушистых облаков в диковинном зеркале из студеной воды особенно вдохновляли художника. И с мыслью, что сегодня точно подфартит, мечтательный Фат переступил через борт хлипкого суденышка и устроился на корме. Жаба облизала выпученные глазки, квакнула и забилась под сиденье. Тронулись. До островка рукой подать, хороший пловец, каковым слыл Фат, с легкостью преодолеет расстояние. Фат предложил старцу погрести веслами, но тот напрочь отказался, заявив, что он единый кормчий ладьи, и никому не дозволено дотрагиваться до гребней. По пути фотограф сделал несколько удачных снимков, спрятал фотоаппарат и свесил ладонь в омут. Ближе к середине торфяная вода обрела каштановый цвет. Ключи били холодными потоками, обволакивали маслянисто-тягучей жидкостью и сводили пальцы. Как вдруг Фат резко, словно его обожгли, выдернул руку из озера от испуга. Склизкая рыбина прикоснулось к его ладони, заиграла серебром чешуи и тотчас исчезла в царстве мрака, махнув раздвоенным хвостом. Дед не сдержался и звонко рассмеялся.

— Милка моя.

Фат всмотрелся в чернильную глубину, но безуспешно, только болотные пузыри выдыхал торфяник. На вопрос чем Ярьома еще живет, старик поведал, что имеется у него промысел медовый на острове.

— Бортник.

— Гиблое место, говорят.

Дед скривился от натуги и выдавил из себя:

— Брешут, — помолчал и прибавил. — Одначе от зверя дикого далече и человека неразумного.

Нос лодки увяз в черном иле. Приплыли. Фат помог с коробом перенести по ветхому настилу из скользких бревен, еле удержался и едва не угодил в заросли под заливистый хохот Ярьомы. Жаба осталась лодку стеречь. В середине острова находился крепкий сруб, потемневший от времени. Могучие вязы и дубы скрывали избу пышными кронами так, что с берега увидеть жилище не представлялось возможным. Полукругом с десяток выстроились улья, откуда доносилось монотонное жужжание трудяг солнечного нектара. Толстощекий рыжий кот завидел Ярьому и радостно бросился встречать хозяина, на незнакомца же здоровенный кот ощетинился, выгнул спину и люто зашипел, оголив сабельные клыки. От зловещего шипения его нос так сильно морщинился, что упитанная морда собиралась в глубокие суровые складки. Котище пугал и преграждал дорогу, Фат попытался обойти хищника, но тот еще пуще рычал, выпускал когти острые, как лезвие, и замахивался широченной лапой, но Ярьома успел перехватить своего защитника за шкирку и оттащить. Неукротимый зверь попытался яростно сопротивляться Ярьоме за такое обхождение, когда тот волочил его, но получил по уху и стих, затаив обиду.

— Дружа мой — Царапа.

Ярьома строго погрозил пальцем Царапе, и кот скрылся в избе.

— Добрейшей души человече.

— Кто человек?

Ярьома с укоризной посмотрел на собеседника, что тот не понимает порядка вещей.

— У всяк животины разумение имеется, а у Царапы, притом и дух крепок. Прошлым летом косолапому отпор дал.

Ярьома пристроился на завалинке ягоду перебирать, а Фат отправился на фотосъемку. Серия снимков действительно получилась картинной, особенно загадочной вышла черно-белая концепция. Однако Царапа мешался, кот увязался хвостом, следил и начинал тереться о штатив в самый ответственный момент. Более Царапа не проявлял враждебности, Фат подкупил котищу завтраком туриста, после чего кот разлакомился, вскочил на ветвь дуба, там и улегся, царственно свесив лапу, где был и запечатлен на память. После Фат захотел расплатиться за гостеприимство, вынул из рюкзака армейский нож и передал Ярьоме. Старик покрутил в руках заточенный клинок, попробовал силу лезвия на полене, вмиг отколов пару лучин, но протянул обратно со словами:

— Добрый секач. Мне не потребу.

— Тебе за остров, — настаивал Фат.

— Я ужо взял свое, — отрезал старик.

Ярьома спокойно вернулся к перебору ягоды из кузова.

— Как взял? Что взял? — недоумевал владелец ножа.

— Твое лето. Ты, поди, и не приметил.

Поначалу Фат растерялся и не находил слов от заявления, якобы у него забрали год жизни да так, что он не ощутил никоим образом. Хотя, блуждая по острову, погруженный в работу Фат припомнил, как с минуту-другую у него сдавило в висках настолько сильно, точно голову поместили в столярные тиски, и в глазах зарябило, но тут же отпустило. Фат приписал недомогание влиянию палящего светила. В это мгновение ему внезапно захотелось убраться из этого места поскорее. Фат спрятал нож и повелел:

— Обратно поплыли.

Ярьома не отозвался, с места не сдвинулся, продолжал возиться с коробом, не обращал ни малейшего внимания на фотографа. Фат разгорячился от осознания, что ворожей приблизил его к последнему вздоху, и в порыве злости пнул по кузову. Короб не устоял, часть ягод помялась и рассыпалась горохом в траве. Старик заохал, схватился за сердце и завалился. Фат перепугался, не желал он подобного исхода, но не рассчитал, так как кипел от гнева. Фат бросился к Ярьоме, обрызгал из фляжки. Немного погодя, оба сидели на завалинке, старик говорил:

— Уговор промеж нас имелся, что свезу тебя на остров. Верно?

Фат кивнул, соглашаясь, Ярьома продолжил:

— А вот такого уговора, чтоб вертаться, не имелось.

Фат сорвался с места, заторопился к лодке и по пути выкрикнул.

— Ну и черт с тобой! Сам уплыву!

— Дослухай!

Но Фат не слышал, натуралист укладывал рюкзак в лодку.

— Еже ли смогешь, — хихикнул в кулак ворожей и принялся нашептывать заклинание.

Фат оттолкнулся и ударил веслами о зеркальную гладь. Жаба, что еще пряталась под сиденьем, выпрыгнула в камыши и затянула свою музыку. Один взмах, другой, вот он уже на середине озера. Фат греб что есть мочи, лишь бы скорее выбраться. Лодка оставляла замысловатые круги в воде, остров стремительно отдалялся. Спиной Фат чувствовал, что вот-вот нос лодки упрется в берег, он обернулся и обомлел: лес принялся буквально растворяться на глазах, суша пятнами исчезала, будто тени от солнечного света. Омут превратился в безбрежный океан, Фат наблюдал только черную точку острова вдалеке. Забурлила вода, волны запенились, забили по борту хлюпкой лодочки, еще мгновение и перевернется суденышко. Набежали свинцовые тучи, раскатистый гром прокатился по небосводу, засверкали молнии, стеной обрушился жуткий ливень с градом. С орех градины забарабанили по лодке, разбивались и наполняли суденышко крошевом льда, отчего лодка отяжелела. Фат ловчил, увертывался от дроби из крупы острых осколков. Кое-как Фат развернулся и битый час правил обратно к острову, кормчий то отчаянно сопротивлялся вскипающим бурунам, то безостановочно вычерпывал окоченевшими ладонями ледяное месиво со дна болтающейся на волнах лодки. Ближе к острову буря затихала, проблески солнца появились промеж тяжелых туч. Фат, крайне изможденный борьбой со стихией, по-прежнему не наблюдал иной суши, кроме крошечного островка в бездне океана. Суденышко обогнуло остров, наконец, Фат приметил Ярьому и подал к бревенчатому настилу. Вымотанный и промерзший до мозга и костей он кое-как выбрался на берег и свалился от бессилия в беспамятство. Жаба снова запрыгнула в лодку и забилась под сиденье. К жизни Фат вернулся, когда почувствовал на своем лице язык Царапы, шершавый, как рашпиль. Кот облизывал и щекотал его нос жесткими усищами. Тяжеленный меховой ком топтался по его груди, садился и старался согреть. Фат слышал биение сердца своего спасителя, взял котищу в руки, утопил в шерсти ладони и приподнялся. Спокойствие воцарилось, океан обратился в озеро, как и прежде с берегами. Силы у Фата иссякли для удивления. Смеркалось. Ярьома, Фат и Царапа переместились в светлицу избы, где Фата укутали в одеяло, и отпаивали крепкой медовухой под беседы повелителя острова. Фат захмелел и уже не внимал старику, веки его сомкнулись, и он погрузился в сладостный сон.

Глава 2

В редакции журнала не на шутку забеспокоились о фоторепортере, так как в командировку его направляли ровно на месяц, а дело шло к осени. О Фате не было ни слуху ни духу. Очередной номер издания вышел в свет без фотоматериалов мэтра, что сильно огорчило почитателей его таланта. На телефон журналист не отвечал, но, к удивлению, звонок проходил. Безутешные родственники ежечасно отправляли ему бесчисленное множество сообщений, но ответа не следовало. В поселке старателей репортер более не появлялся. Главный редактор предпринял небывалые усилия, чтобы организовать из Москвы поиски пропавшего человека до первого снега. Технические специалисты сумели запеленговать сигнал спутникового телефона Фата и определить координаты его возможного нахождения. Местные охотники с превеликим нежеланием и опаской выдвинулась к мрачному озеру «Смердное», им предстояла трудная задача прочесать таежные дебри.

***

Фат пробудился от внезапного сотрясания за плечи. Ярьома стоял подле и продолжал беседу:

— Сбрехнул я малость. Не околел вовсе тот Прокл, что на остров хаживал.

— Живой что ли?

Отшельник подлил янтарной медовухи, залпом осушил чарку, отерся рукавом и продолжил:

— Я и есть тот Прокл.

Спросонья Фат отер глаза кулаками и одарил собеседника вопросительным взглядом.

— Тебя Ярьомой зовут?

— Иным именем нарекли, как овладел таинством.

— А к кому приходил ты?

— В омуте оно живет, — перешел на шепот Ярьома, словно заговорщик, — далече от острова меня не пущает. Видно, кара такая за веды сокровенные.

Оба замолчали, один от тяжести откровения, другой — от бремени выбора оказаться на острове. Фата заботило, каким образом выбраться поскорее, ведь, читатель, как ты уже догадался: день, проведенный на острове, означал несколько месяцев за его пределами. Однако сам Фат еще не знал об этом, в глубине души он начинал сожалеть, что не прислушался к внутреннему голосу и переступил борт лодки ради творчества. С другой стороны, приключение становилось увлекательным, азарт пробуждался в искателе острых ощущений, как это случалось с ним в пампасах Латинской Америки, где он фотоохотился на хищников, или в саваннах южной оконечности африканского континента. Там ему тоже доводилось встречаться с назойливыми колдунами племен, но те были откровенными шарлатанами и создавали исключительно колорит для заблудшего туриста. Здесь же на острове Фат действительно столкнулся с неведомой силой, описание которой возможно отыскать только в фольклорных сказаниях. Ярьома не казался ему враждебным, но с хитрецой. Стемнело. Хозяин избы зажег свечу. Потрескивание фитиля нарушало тишину, тени пламени затрепетали по бревенчатым сводам. Убранство жилища не представляло излишков, чисто и опрятно. Из темного угла Царапа рассматривал обоих светящимися глазами изумрудного цвета и переминался с лапы на лапу. Что-то зашуршало за метлой в другом углу, котище повел ушами, завилял кончиком хвоста, напружинился и в один скачок через стол почти неслышно приземлился на мягкие подушечки лап возле метлы. Еще мгновение и ловкий охотник придавил мышку когтями к полу. Грызун пищал и пытался сопротивляться, но был повержен. Фат вернулся к беседе:

— А меня зачем неволишь?

— Ты нас обоих и вызволишь. Я пойду в свой чертог, а ты воротишься к себе.

— Как это?

— Спустись в омут, растолкуй чуде-юде, мол, Ярьома немощен, да измучился, авось снизойдет. Я тебе и гостинец припас для него.

Ярьома указал на дубовый бочонок с медом. Фат закусил губу, пловец он отменный, а если это станет его последний заплыв, да и с кем беседы предстояло вести. Будущий спаситель еще надеялся отвертеться.

— Разве колдовство тебе не в помощь?

— Чары мои бессильны супротив аспида подозерного, — отрубил отшельник. — Не велело чудище покидать мне остров под страхом погибели. Видал я водяного прежде лишь раз, он и поручил мне остров стеречь в обмен за знания. А я тебе год твой верну, — продолжал Ярьома уговаривать и добавил, — с излишком.

За разговорами свеча догорала, и оплывший воск ручейком стекал по столу. Ярьома не торопился зажигать следующий огарок, глубоко в душе он ждал решение и произнес:

— Опостылело.

Фат махнул рукой.

— Хорошо, уболтал. Если обманешь, вернусь — накажу!

Он погрозил пальцем.

— Что ты, Фатушка, не бывать этому!

— Идем.

— Под озеро ты попадешь через дупло старого дуба, что за избой, иначе никак.

— А вернусь?

— Как придется. Ничего не бойся, в помощь возьмешь Царапу.

Фат в три погибели втиснулся в дупло, крепко-накрепко обхватив бочонок. При этом Царапа сумел кое-как уместиться на крышке бочонка. Находиться с котом в столь малом пространстве становилось невозможно. Косматая шерсть котищи щекотала лицо Фату, отчего он то и дело чихал. В довесок от шерстяного комка исходил жар, что Фат покрылся испариной. Положение ухудшало то, что от Царапы скверно разило мышами. Парочка никак не могла привыкнуть друг к другу, оба ерзали, а кот всякий раз вздрагивал от чиха Фата и еще более раздражал ему нос. Кот был настолько пушистым, что полностью закрывал вход в дупло, поэтому Фат не мог видеть, что творится перед деревом, но слышал. Через плотную шубу кота доносились речитативом звуки заклинаний кудесника. Они то нарастали, то вновь становились приглушенными. Какую мантру и на каком языке читал Ярьома, разобрать не представлялось возможным, а, главное, в чью честь. Отшельник переходил то на горловое пение, то вновь занимался речитативом. При этом в такт пения чародей мерно постукивал в бубенцы и погремушки. Члены Фата затекли, и он закипал от напряжения. Как вдруг, днище дупла раскрылось, ноги Фата распрямились, и он точно по водной горке в аквапарке провалился в бездну. Царапа с диким ревом вцепился ему в плечи всеми лапами. От неимоверной перегрузки бочонок чуть не выскользнул. Фат ухватился за него изо всех сил, словно за спасательный круг. Отчасти это помогло, так как широкие плечи прижались, и он уже не так сильно бился о стены узкого провала. Секунда-другая и оба шмякнулись в кромешной темноте в мягкую жижу из ила и прочей мути. Приземление оказалось весьма болезненным, так как бочонок все-таки выскользнул и ударил Фата по голове, а перепуганный кот расцарапал ему шею и порвал часть одежды. Путешественник через дупло некоторое время находился в беспамятстве. Очнулся он от промозглой сырости, ощупал свежую шишку на затылке да ссадины, подобрал бочонок и попытался встать, что оказалось весьма затруднительно, так как ноги по колено накрепко увязли в иле. Между тем глаза привыкали к темноте, и вот Фат смог различать очертания подземной галереи. Он обрадовался, когда увидел светящиеся зеленые глаза Царапы в стороне. Кот жалобно замяукал, верно, ему тоже досталось. С превеликим усилием Фат зашагал по чавкающей грязи, вымеряя каждый шаг из боязни, что засосёт в болотную топь подземелья. Царапа превратился из пушистого зверя в чумазого, комки грязи склеили его богатую шерстку в завитушки и лохмы. Котища вновь пристроился на бочонке, старался одновременно удержаться и вылизать себя. Фат, чертыхаясь, брел по узкому проему мрачной пещеры. Глаза окончательно свыклись с сумерками. Отважные друзья пробирались сквозь причудливые заросли из лиан гладких, как хлысты, или обнаженные коренья могучих вязов, что спускались под остров в виде гигантских лап чудовищ. По ходу приближения к неизведанному пару сопровождали шорохи существ из низшего мира. Потревоженные многоножки небывалых размеров вместе с мокрицами и гадами всякими врассыпную разбегались от путешественников по царству теней. Для подземных тварей также в диковинку видеть жителей верхнего мира. Нарушители их спокойствия устроили нешуточный переполох, отчего темные обитатели пищали или издавали стрекочущие звуки. Царапа прижимался к груди Фата сильнее, и глаза котищи становились все округлее из страха. Памятуя слова Ярьомы о сильном духе кота, Фат попрекнул Царапу. Тяжелый болотный воздух вызывал удушье и затемнение сознания, с которым обоим приходилось бороться. Фат проклял все. Медленно, но верно они вышли к границе острова с озером, и наконец Фат ступил на более твердую поверхность в следующей галерее. Он понял, что оказался под островной кромкой оттого, что потолок сменился на водную толщу. Находились они под водой, но в воздушном пространстве. Диковинные глиняные колоннады с широким основанием подпирали оборотную водную гладь неведомым способом. Он изумился при виде фантастического явления и с приоткрытым ртом обозревал обстановку террасы. Сила гравитации работала в помещении по-иному, иначе бы вся мощь озерной воды просто-напросто обрушилась на них. Вода вытеснялась неведомой силой. Полная Луна по ту сторону озера из его мира серебрила толщу воды. Ломаные лучи Селены проникали тускловато-лимонным светом и освещали декорации подземного театра теней, где, возможно, скоро разыграется драма. Фат дотянулся до потолка, рука погрузилась в холодную воду, и ее изнаночная поверхность затрепетала рябью. Крупная серебристая рыбина объявилась прямо над головой. Она ритмично хлопала жабрами и проявляла интерес, тыкаясь мордой в нижний слой воды, словно о стенку аквариума. Действительно, сказка в одном мире является реальностью в другом, а вода здесь — граница междумирья. Удивительно, что из зазеркалья неведомые существа, будь они лешие, кикиморы или русалки по-прежнему прямо участвуют в управлении жизнью леса. Страх понемногу исчез, Царапа спрыгнул и принялся обнюхивать и метить пространство, изредка кот вставал на задние лапы и пытался дотянуться до рыбины, что блуждала над их головами. Фат искренне сожалел, что не сумел взять фотоаппарат с собой, да он бы просто и не поместился с огромным объективом в телепорте дупла. Фат углубился, обошел колонну, под ногами что-то хрустело, лопалось, словно он ступал по черепкам. Фат присел на корточки и обнаружил бессчётное количество раковин гигантских улиток, размеры которых сопоставимы только с тропическими, но никак не на севере. Сколько слизняков он успел подавить неизвестно, только теперь путь свой он прокладывал крайне осторожно, чтобы избежать лишних жертв. Вот они завернули за другую колоннаду, колония улиток осталась позади, и перед ними предстало оно на коряге в роли трона с высокой спинкой. Чудище с пухлыми губищами навыкат, рыбьими глазками взирало на Фата и его хвостатого друга. По физиономии, а точнее, по глазам, усматривалось недоумение. Сердце Фата екнуло, колючий холодок пробежал по спине. Оно принюхивалось и водило носом в виде толстенного короткого хобота, как у морского слона. На носу громоздилась уродливая бородавка с грецкий орех и копной волосков. Чешуйчатая образина имела ластообразные ноги, корявые руки походили на ветви больного дерева. Голое пузо напоминало огромный бурдюк с жидкостью, от натуги на животе проступали паутиной жилы. С головы ниспадали кустистые водоросли вместо волос. Удивительное проявление природы, замысел которого нам не раскрыть, тяжело сопело и недовольно кряхтело, что его потревожили в самый неподходящий момент. Верно, друзья отвлекли чудо-юдо от важного дела, так как подле трона находился раскрытый кованый сундук, и образина перебирала его содержимое, причмокивая и облизывая губищи мясистым языком. Большущая жаба сидела возле его ног и надувала щеки. Фату подумалось, что это именно та ехидна из лодки. Царапа, завидя страшилище, подался назад и выгнул спину, готовый защищаться. Фат старался не терять самообладания. Тут чудище заговорило, его грудной бас булькал и гнусавил в толстый хобот, что бился о верхнюю губищу от каждого звука.

— По какому праву осмелился ты прийти ко мне?

— Не по воле своей, — ответствовал Фат, — от Ярьомы с гостинцем.

Фат выставил кадушку перед троном и снял крышку. Чудесный аромат душистого нектара тут же вырвался из бочонка и ударил чудищу в хобот. Оно чихнуло от непривычного запаха. Страшилище окинуло взглядом подношение и спросило:

— Что желаешь?

— Отпусти Ярьому в его чертог.

— Хе!

Зафыркало чудо-юдо, физиономия его скорчилась от насмешливой гримасы, и оно прыснуло от хохота, сотрясаясь телесами. Чудище чуть не покатилось от булькающего смеха. Минуту-другую и оно вскипело, напрягая все фибры на шее, и заорало что есть мочи.

— Не бывать этому! Пусть службу сперва сослужит!

Котище попятился назад, пока не уперся в башмак Фата, и еще пуще принялся шипеть и царапать воздух.

— В чем его долг?

— Мой остров оберегать!

Страшилище притянуло бочонок, с жадностью погрузило свой хобот в мед, и едва оно сделало глоток солнечного нектара, как тут же сплюнуло с отвращением и словами:

— Какая мерзость!

Чудо-юдо отерло рот, с хобота стекали тягучие янтарные капли и спадали ему на брюхо. Оно запустило руку под корягу, ухватило пригоршню пиявок и слизняков из-под трона и погрузило содержимое в пасть. Часть из них извивалась и успела проскользнуть сквозь корявые пальцы. Оно стало медленно и с наслаждением пережевывать. Фата чуть не вывернуло от смачного чавканья и хруста поедаемых бесхребетных. Закончив трапезу, чудище отрыгнуло, похлопало себя по пузу и повторило действие, но на этот раз оно протянуло пригоршню Фату, тот любезно отказался от угощения, и ползучие гады вновь погрузились в поганое чрево. Причмокивая от удовольствия, оно заговорило:

— Если заменишь Ярьому, тогда отпущу.

— Нельзя мне. Дома ждут.

Чудище поманило Фата костлявым пальцем с длинным ногтем к себе.

— Глянь.

Оно указало в сундук.

— Вот сокровище мое, — с благоговением произнесла образина.

Древний сундук наполняли диковинные камни небывалой глубины цветов всей палитры. Прозрачность одних поражала своей чистотой с розовыми или желтыми оттенками. Пурпурные и лиловые кристаллы переливались ярким блеском и громоздились россыпью. Игольчатые белые минералы, сращенные в пучки, походили на нетающий лед из царства вечной мерзлоты. Флуоресцентные лучи иных хрусталей пленили магией и навевали мысли о гномах и эльфах из пещер. Драгоценные самородки являли рай для ювелира, но среди несметного богатства Фат приметил и вовсе грубые булыжники или рубчатые сколы не к месту.

— Продаешь?

— Дурень! Это души!

Фат вспыхнул от удивления.

— Каждый, кто приходит ко мне, обращается в камень по велению моему, живой камень, — уточнило оно. — У коего душа черствая — у того камень черный, а у коего светлая — благородный. Ярьома ладил со службой до сего времени. Вишь, сколь душ спровадил ко мне.

Чудище подцепило из груды россыпи белый кристалл небывалой красоты с оттенками слоновой кости. Его переливы в лимонном свете Луны особенно будоражили воображение, и Фат поинтересовался:

— Кто он?

— Кристалл души давно уготовлен для Прокла.

Образина любовалась драгоценностью, чахла над белоснежным минералом, словно Кощей над златом.

— Сюда она войдет в конце времени. А ты что вытаращился?

Набросилось чудище на Фата с жуткой гримасой.

— Теперь твоя очередь — полезай в сундук, а станешь противиться, силой заставлю!

Фат подался назад, готовый бежать, хоть под землю провалиться. Правда, куда еще глубже? Мысли закрутились волчком, где бы скрыться. Так, он оказался у входа в галерею.

— Ну! — гневалось чудище, глазки его забегали, губищи зашлепали от негодования, что Фат посмел ослушаться. Чудо-юдо загорланило заклинание на неведомом языке. Жаба тут же отпрянула от трона в дальний конец и затаилась у колонны. Многоножки принялись поспешно зарываться в ил от неминуемой угрозы. Гул распева нарастал, водный потолок затянуло тревожной зыбью. Из другой галереи, куда Фат намерился улизнуть, послышался оглушительный лязг и скрежет. На призывы образины из пещеры выползло ракообразное чудище с железными конечностями. Гигантский рак хищно щелкал острейшими, как ножницы, клешнями и подгонял обоих к сундуку, отрезая любые пути к побегу. Броненосный панцирь защищал придонного отшельника. Едва Фат успел пригнуться, как створ клешни сомкнулся гильотиной над его головой. Образина свирепела пуще прежнего. Фат прощался с жизнью, еще мгновение и его обратят в камень. Храбрый Царапа не смирился со злой участью, вспрыгнул раку на шею. Лапы котищи скользили по гладкому доспеху, он сорвался, но сумел уцепиться за шейную борозду, выпустил сабельные когти и безжалостно вонзил в глаз. От неимоверных страданий рак скрючился и опрокинулся на спину, едва не придавив кота. Улучив момент, Фат выдернул Царапу за хвост, сам же в мгновение ока опрокинул мед в морду образины и насадил кадушку чуде-юде на голову. Ударив увесистым кулаком по днищу, бочонок как раз пришелся по размеру. Чудище пыталось сопротивляться, размахивало руками, беспомощно скатилось с трона и погрузилось в ил к многоножкам. Фат подхватил Ярьомин кристалл и схоронил за пазухой. Внезапно в водяном потолке раскрылись воронки, заструились каскадом водопады. Вода безудержно прибывала. Царапа, спасаясь от потопа, запрыгнул на трон, он терпеть не мог воду, поэтому постоянно одергивал и стряхивал лапы. Барахтающийся рак опрокинул клешней сундук, драгоценности яркой россыпью погрузились на дно. Фат схватил Царапу за шкирку, сам же набрал полные легкие воздуха, оттолкнулся что есть мочи от сундука и оказался в потолочной воде омута. Из последних сил он раздвигал одной рукой вязкую воду мощными гребками. Царапа начинал захлебываться, обоим не хватало кислорода. Водоросли путали ноги, болотный сор забивал глаза. Как вдруг та самая громадная рыбина мелькнула над их головами серебристой вспышкой, Фат ухватился за ее хвост. Рыба затрепеталась, натянулась струной; и буксиром вытянула обоих из засасывающей мглы прямо к лодке посреди озера. Фат жадно вдыхал воздух, Ярьома кое-как втащил его в лодку. Царапа нахлебался и не подавал признака жизни. Со дна озера чередой поднимались пузыри и разрывались у поверхности, высвобождая болотный газ. Ворожей принялся вытаскивать тину из пасти Царапы и разминать его под странные горловые звуки заговора, кот вернулся к жизни, но изможденный забился под скамью. Шутка ли, совладать с гигантским раком. Кормчий правил к берегу, но не острова. Червонным золотом солнце обагрило верхушки деревьев. На суше Фат обнаружил свои вещи, прежде переправленные Ярьомой и аккуратно уложенные. Без лишних слов Фат отдал кристалл души Ярьоме. Старик вцепился в самоцвет и с благоговением сказал:

— Волюшка.

Камень он упрятал в котомку и повесил на шею, затем поднял котищу, облобызал его грязную мордочку и, сдавливая слезы, сказал:

— Ну, дружа, прощай. Бог даст — свидимся.

Царапе не понравились кошачьи ласки. Кот вырвался, расчесал ухо и по привычке захотел вернуться в лодку домой плыть, но Ярьома отвадил его.

— Фат твой новый хозяин.

Старик оттолкнулся веслом. Из лодки Ярьома крикнул:

— Лето я вернул тебе с избытком! Не поминай лихом!

Царапа метался между Фатом и кромкой воды, не понимая, почему его не взяли. Они проводили взглядом ворожея, пока тот не скрылся в зарослях острова. Внезапно радужное свечение принялось на дне омута. Мириады кристаллов, что выпали из сундука, ожили, сбились в стаю и закружились в безудержном танце вокруг острова. Грянул оглушительный гром, и земля содрогнулась от раската. Фейерверк самоцветов вырвался из плена тьмы, и устремился в безоблачную высь, озаряя небосвод. Загудел ветер, и деревья забушевали, в середине острова сверкнул зигзаг белой молнии. Факельный метеор взмыл в небесный чертог, оставляя белый дымный след. Жители поселка потом утверждали, что проснулись от неимоверного грохота, и позже наблюдали неистовое свечение в небе со стороны озера, но отнесли явление к полярному сиянию.

Разгоряченный событиями Фат сперва не заметил, что листья устилали землю шафрановым ковром. Природа увядала. Осень вступила в свои права, а ведь его поход приходился на июль. Промозглый воздух холодил вымокшего до костей Фата. Он брел, утопая во мхах, фотограф более не увлекался прекрасными образами золотой поры. Размышления тяготили его о великом таинстве природы, свидетелем которого ему довелось стать и о сдвиге во времени. После злоключения он начинал сильно сомневаться в позиции атеиста и своем понимании этого мира, на душе скребло. Погоняло «Фарт» оправдалось: ему неслыханно повезло не обратиться в самоцвет. Царапа бежал подле. Они забрели в сухостой, Фат развел костер. Аппаратура вышла из строя, батареи разрядились, навигатор пришел в негодность, поэтому приходилось идти наобум. Царапа исчез, но вскоре объявился с мышкой в зубах. Котище заботливо положил дохлого зверька перед дрожащим Фатом. Так они и просидели в обнимку до позднего вечера, пока случаем на них не вышел отряд поисковиков.

***

Редактор журнала не помнил себя от радости при встрече с художником образа. Издатель с превеликим интересом выслушал рассказ Фата, но публиковать историю отказался за неимением свидетельств, и вообще он счел все повествование за байки. Я, Царапа, протестую! Ведь я и есть прямое подтверждение того необычного явления, к которому мы с Фатом причастны. Вот так я и поселился у своего нового хозяина, а недавно он устроил мне фотосессию. С той поры Фат стал определенно сухопутным и не купается ни в озерах, ни в каких-либо других водоемах.

Зигзаг судьбы

Математики не способны просчитать Бога,

поэтому они возвели его в бесконечность,

что касается дьявола, то, к примеру,

сумма всех чисел рулетки составляет 666.

Рэю постоянно не везло в азартные игры особенно в рулетку. Никогда в жизни шарик не выпадал на целое число. Волчком крутился предательский шарик по обводу рулетки, весело перепрыгивал бортики, отстукивая биение пульса у Рэя, но никогда даже близко не подкатывался к назначенному числу сорвать банк. Игрок лихорадочно менял красное на черное и наоборот, но все одно — вечное поражение преследовало его. Рэй с небывалым упорством продолжал посещать казино «Самородок», что в Карсон-Сити. Безудержный кузнец счастья уверовал, что вот-вот он исчерпает свой предел неудачи, но злой рок преследовал его, и чаша невезения казалась бездонной. Всякий раз после работы с фанатичным упорством игроман устраивался за зеленым столом. Игра увлекала настолько, что Рэй засиживался в прокуренном помещении до самого утра. Впрочем, о том, что наступало утро, здешний завсегдатай узнавал, лишь покинув игорный дом. При очередном проигрыше неудачник рвал на себе волосы, хватался за блокнот с ручкой, прибегал к хитрым вычислениям, ведомым только ему, в тщетных попытках рассчитать свой процент удачи, лихорадочноменялся местами с соседями по столу и требовал заменить крупье. Рэй ни разу не испытал вкус победы за рулеткой, он познавал исключительно горькое послевкусие поражения, но азарт дурманил, наполняя вены адреналином, от чего раб пристрастия оказался не в силах отступиться. Перед каждым походом в казино Рэй проводил особые ритуалы в честь богини удачи — Фортуне, взывал, стоя на коленях перед ее хрупкой статуэткой из тончайшего фарфора. Однажды горемыка проигрался в пух и прах, сумел залезть в кредиты. Опухший с тяжелыми мешками под глазами он вывалился из-за стола, нагрубил крупье и побрел к выходу. Вернувшись домой, Рей с неистовым бешенством швырнул статуэтку Фортуны оземь. Фаянсовая фигурка вмиг разбилась вдребезги, осыпая все вокруг крошевом из мелких блестящих осколков. Битая керамика издавала прескверный режущий скрежет под подошвами пасынка фортуны, что топтали тотем некогда почитаемый. Блокнот, изорванный в клочья, валялся здесь же с переломленной ручкой на полу. Осквернитель метался по комнате, хулил богов и отчаянно бранился, потрясал руками в проклятиях. Вдруг Рэй остановился, задумался на минуту-другую, словно безумная мысль прокралась в его воспаленное сознание. Поначалу он отмахнулся от бредовой затеи, но затем произнес в пустоту:

— Что же, — рассуждал он, — если мне не благословит Фортуна в казино, сыграю-ка я в более интересную игру.

Рэй поспешно извлек из секретера револьвер. Начищенный наган переливался отблесками холодного металла. Оружие завораживало и удобно лежало в руке.

— Русская рулетка! — крикнул он победоносно.

Рэй решил проверить формулу собственного неуспеха от обратного, полагая, что Фортуна без тени сомнения вновь приговорит его к поражению, и оружие выдаст осечку. Отважиться на подобное безрассудство и противопоставить себя провидению, мог только человек фанатичный с раздутым до небес эго. Рэй откинул барабан, вставил единственный патрон, несколько раз прокрутил барабан о рукав и поднес к виску. Какой-то момент фаталист колебался, но преисполненный уверенности, что проиграет в очередной раз, Рэй зажмурил глаза и нажал на спусковой крючок, раздался щелчок, за ним резкий хлопок. Пороховой дым заполнил комнату.

Его нашли на следующий день с наганом в окостеневшей ладони. На сей раз Фортуна оказалась «благосклонна», бедняга исчерпал свой предел невезения. Можно только предположить, какой куш Рэй мог сорвать бы, пойди он в казино, на следующий день.

Сказ о вороватой бабе

«Копейка рубль бережет», — думала торговка в поселковой лавке и продолжала обвешивать, да обсчитывать честный люд. При этом баба мантру бубнила: «Да рубль тысячу подарит». Местные привыкли к ее мелким проделкам, однажды и бита была, но все одно. С иными покупателями торговка вздорила и сквернословила, нежели те по незнанию своему пытались отстоять свое право на причитающуюся сдачу. Оно бы так и продолжалось, пока черт не проведал о плутовке и не наведался к ней на закате. «Дай, — говорит рогатый, — спички мне». Баба, естественно, ошалела при виде беса в шерсти, с козлиной мордой и хвостом хлыстовым. Черт чиркнул спичкой о прилавок, таращится на трясущуюся бабу через мерцающее оранжевое пламя и молвит: «Как посмела ты ловчить без спросу?» Спичка погасла, в нос бабы ударило зловоние серы. Черт зажег сразу три спички и продолжает: «Отныне платить мне будешь ровно половину с прибытку». Баба вжалась в прилавок, от страха затряслась осиновым листом. «В наказание вернешь мне все, что прикарманила. Сроку тебе до заката следующего дня». Уже у выхода нечистый зловеще пригрозил: «А не вернешь! Запалю тебя!» В мгновение ока весь короб со спичками вспыхнул в его костлявой клешне, и черт растворился в дыму густом. Баба ноги в руки и кратчайшим путем через бурьяны и овраги бросилась в церковь к отцу Никифору, тот уже двери во двор храма затворял, как торговка из темноты кинулась настоятелю на шею и завопила во все горло: «Спасите!». Перепуганный Никифор чуть было дух не испустил при виде бешеной бабы. Кое-как угомонил ее и осенил крестным знамением. Баба поведала отцу, что так, мол, и так черт к ней наведался, грозится душу забрать за грехи тяжкие, и не сумеет она теперь упомнить, кого и насколько обвесила или обсчитала, чтобы откуп дать. В слезах баба кинулась на колени перед Никифором с мольбой о помощи, вцепилась в рясу его и ревела белугой, что все осознала, готова каяться и искупить прегрешения свои. Никифор сперва подумал, что баба умом тронулась, но поганая мыслишка закралась, а вдруг баба права и нечистый осмелился наведаться в его приход. «Хорошо, помогу тебе, но с условием». Баба вновь завопила: «Все что угодно пожертвую, батюшка!» Настоятель взял с бабы честное слово, и та поклялась на кресте искренне, что более не поддастся на козни нечистого и прекратит обкрадывать честных покупателей. На том и порешили. Весь следующий день баба в жутком томительном ожидании провела за прилавком. Слово сдержала: никого не обхитрила, даже довесок делала. В каждом покупателе пыталась углядеть черты рогатого, но тщетно. Ближе к закату в лавку явился отец Никифор с толстенной свечей в руке, иконой Спасителя и Священным Писанием подмышкой. Долго священник проводил обряд очищения, обкурил лавром все углы в помещении, раскрыл талмуд сакральный и принялся сердечной молитвой бесов изгонять. Теперь сидят — ждут. Баба трясется, в крест вцепилась, а настоятель отворот нашептывает. Так прошел час, затем второй миновал. Солнце за горизонт давно склонилось, но никого. Только сверчок стрекотал в тишине, что Никифор от трели его однообразной стал носом клевать. Тут священник вскочил, захлопнул манускрипт и заключил: «Ну, все, матушка, время позднее. Идти надобно». Баба снова завопила: «Как же так, родимый?» «Видно, помолясь, изгнали духов твоих. Иди с миром». Глядь, у двери едкий дым столбом повалил с гарью черной. Удушливый смрад от жженой серы окутал лавку, посыпались фосфорические искры, и из клубов дыма сизых выглянула козлиная физиономия. Морда скалилась, озиралась по сторонам — бабу искала. Козел оглушительно блеял, борода его трусилась, а шершавый язык вываливался со слюной обильной. Баба в обморок свалилась, а настоятель Никифор не растерялся — схватил со стенки огнетушитель и направил мощную струю пены прямо в пасть нечистого, весь баллон стравил. И с отчаянным криком: «Изыди вон!», от души угостил беса баллоном по рогам его, что те переломились, вдобавок окатил его святой водой из кувшина. Не привыкший к такому дурному обхождению бес жалобно завопил и растаял. Все стихло.

***

Баба мерно посапывала и изредка подергивалась всеми телесами желейными. Явно некий кошмар привиделся во сне. Видно, уснула при пересчете, так как сидела торговка за прилавком, уложив мясистые руки под голову на горке из мелочи, что рубль прилип к ее маслянистой щеке. Проснулась баба с дикой головной болью от звучного чавканья соседского козленка возле прилавка с овощами. Подняла голову, рубль тут же не удержался и звонко упал в груду мелочевки, оставив алую рифленую вмятину орла на щеке. Животное пробралось в отворенную дверь и с жадностью уплетало сочную капусту из ящика. «Кыш! Я тебе покажу!» Козлик цокнул копытами и выбежал. Баба едва ли припоминала вчерашние события. Смутные обрывки жуткого сна еще крутились каруселью в ее голове. Баба окинула лавку взглядом — все без изменений и на своем месте. Окончательно утвердилась торговка во мнении, что всего лишь кошмарный сон стал причиной ее расстройства, и она с облегчением выдохнула. А раз это сон, то никому и ничего она не должна, а раз так, то будет жить по-прежнему. В лавку забежал тракторист, потребовал сигареты и спички. Позевывая, торговка спокойно передала посетителю пачку вместе с коробком и по привычке обсчитала по мелочи. Через минуту-другую, обозленный тракторист вбежал в лавку. «Мало того что обсчитываешь, так и товар порченный подсовываешь!» Мужик с ненавистью швырнул в нее коробок горелых спичек. Баба кинулась за вторым, тракторист вновь в бешенстве. «У тебя что?! Все спички горелые?!» Та бросилась проверять товар, и действительно во всех новых коробках имелись исключительно жженые спички.

Говорят, баба та еще долго ходила по деревне, приставала с расспросами и потешала каждого встречного, не видал ли кто козла со спичками. Все долг какой-то хотела вернуть ему. Позже отец Никифор сжалился и забрал убогую к себе трудницей в приход, а лавка все-таки сгорела, молния в нее угодила.

Миниатюры

— 1 -

Мыслительный процесс математика ограничен числовым значением, а теолога — словом Божьим, и в то же время каждый убежден в неограниченном восприятии мира.

— 2 -

Время — временно, и в то же самое время оно безвременно.

— 3 -

Отсутствие денег требует философского отношения к ним, наличие денег требует практического отношения к ним.

— 4 -

Финансовый рынок — это рынок амбициозных психопатов, пытающихся заполучить баланс на торговле своим алчным эго.

— 5 -

Они говорят, что сначала было слово, и слово было Бог, но нет, сначала была мысль, и мысль была Бог.

— 6 -

Истинный трагизм земного бытия заключается в понимании его конечности, истинное счастье бытия заключается в понимании и подготовке к вселенской бесконечности.

— 7 -

В каждой фантазии есть доля вымысла.

— 8 -

Картина — это взгляд отсюда туда, икона — это взгляд оттуда сюда.

— 9 -

Пришел, увидел, отступил!

— 10 -

Спросили у географа: «Сколько сторон света?»

Тот ответил: «Четыре: север, запад, юг, восток».

Спросили у физика: «Сколько сторон света?»

Тот ответил: «Шесть: север, запад, юг, восток, вверх и вниз».

Спросили у философа: «Сколько сторон света?»

Тот ответил: «Семь: север, запад, юг, восток, вверх, вниз и в себя».

— 11 -

То, что ты сегодня, уже прошлое завтра.

— 12 -

Пессимиста и оптимиста волнует количество жидкости в стакане, однако никто из них не обеспокоен о его содержимом.

— 13 -

Краткость — сестра таланта, а сарказм — брат.

— 14 -

Молчание — это внутренний диалог, порой красноречивый.

— 15 -

Прошлое и будущее сходятся в одной точке, чтобы сотворить время.

— 16 -

Деньги любят, когда их тратят. Это их предназначение.

— 17 -

Математики неспособны просчитать Бога, поэтому они возвели его в бесконечность, что касается дьявола, то, к примеру, сумма всех чисел рулетки составляет 666.

— 18 -

Вами управляет тот, кто подстрекает к действию.

— 19 -

Важно не что с головой, а что в голове.

— 20 -

Перед тем как отправиться в казино, картежник усердно молился, чтобы в нужный момент ему достался козырь. Но в тот вечер звезды распорядились по-иному. Шулер проигрался в пух и прах, в довершение плут был пойман с поличным. Удивлению мошенника не было предела, когда тот прочитал фамилию следователя в протоколе о задержании — Козырев. Вывод: формируйте правильно ваши желания.

— 21 -

Всю свою жизнь она придерживалась принципа «увидеть Париж и умереть». Ее обнаружили в одном из провинциальных городков бездыханной в номере отеля под названием «Париж».

— 22 -

В разделе «Вакансии» столичной газеты одной банановой республики разместили объявление:

«Срочно требуются честные люди. Остальному научим. Обращаться к г-ну Либерману в отдел кадров Центрального банка».

— 23 -

«У меня под подушкой живет Кузя, — страдал и плакал малыш, — он говорит со мной». Мать успокаивала, как умела, пока отец не решил в одиночестве провести ночь в детской и избавить ребенка от навязчивых страхов. В полночь на шум в детскую ворвалась мать. Поседевший отец мямлил, что Кузя недоволен и требует маленького собеседника обратно.

— 24 -

В сущности, человек не понимает сущее, но всякий раз цепляется за частность сущего.

— 25 -

Выдры соединяются в пары на всю жизнь. Выросшее потомство они не прогоняют, а ждут, когда детишки уйдут сами. Но если детям семейная жизнь не понравилась, то родители примут их обратно. Что ж, недавно я развелась и ушла к маме, отсюда вывод: я — выдра.

Оглавление

Зигзаг судьбы

Сказ о вороватой бабе

Миниатюры