Общество восьмерки пик [Гайто Газданов] (fb2) читать онлайн

Гайто Газданов

Общество восьмерки пик^[1]

Я проснулся на мглистом рассвете

Неизвестно которого дня.

А. Блок^[2]

Их судьбу им предсказал еврей с длинной бородой и чудовищными красными руками. Белки его глаз были хронически воспалены; по профессии он был хиромантом и волшебником, и на двери легендарного домика, в котором он жил, было написано:

«Я вам открою ваше будущее. Исаак Сифон».

И Исаак Сифон рассказал им их судьбу. Они пришли к нему все вместе: Вася Моргун, фантазер и фальшивомонетчик, Боря Вертуненко, независимый, рисовальщик Вова, гимназистка Алферова по имени Джэн, польский поэт Казимиров, актер Баритонов, содержательница музея восковых фигур Марья Гавриловна Сироткина, которую называли Маруся-упади, и ученик пятого класса реального училища по прозвищу Молодой.

— Я вам могу рассказать каждому отдельно, что вы имеете делать, — сказал Исаак Сифон. — Но как я хорошо знаю ваши расходы, то я скажу всем зараз. Если вы хотите, так вы можете сесть.

— Есть такое дело, — сказала Джэн. Они сели. Сквозь желтую слюду окна слабо проходил свет, пыльные тетради были навалены на полу, в комнате пахло мускусом; громадные белые свечи призрачно пылали в сером воздухе. Исаак Сифон рассмотрел их ладони и сердито поглядел на Джэн, слишком медленно снимавшую перчатки. Потом он поставил небольшую кастрюльку на спиртовую лампу, что-то кипятил, вздыхал и бормотал по-еврейски. Маруся-упади, понимавшая этот язык лучше, чем остальные, испуганным шепотом перевела:

— Он говорит: какое время, какое время! — Лучше бы вы не родились, — сказал им Исаак Сифон. — Вы, может, объясните мне, зачем вы родились?

— От вашего имущества останется только дым и обломки, — сказал он дальше, обращаясь к Марусе. — Господин скульптор, — он посмотрел на рисовальщика Вову, — вы будете голодовать вашу жизнь. Барышня, — Джэн вздрогнула, — вы можете пропасть с вашей красотой, в этом я вас предупреждаю. Не смотрите на меня с улыбкой, — это он сказал Молодому, — мы с вами больше не увидимся.

— Вы имеете дело, — продолжал Исаак Сифон. — Так вы не думайте, что это хорошее дело. Что я вам могу посоветовать? Есть такая линия в вашей судьбе, так было бы лучше, чтобы ее не было. Это линия преступления. Вы ее можете разорвать без совершенного усилия, вы только должны сказать сами себе: до свиданья, дорогие товарищи, потому что если мы останемся вместе, то даже Исаак Сифон нам не поможет.

* * *

— У нас нет времени, чтобы поверить Исааку Сифону, — сказал Вася Моргун.

И так как Вася Моргун пользовался известным авторитетом, потому что неоднократно сидел в тюрьме и никогда не оставался там дольше, чем считал необходимым, то с ним согласились и забыли о предостережении Исаака Сифона.

И в одиннадцать часов вечера встретились, как всегда, в квартире Маруси-упади. Звонили у двери, на которой вместо визитной карточки была прибита восьмерка пик. Маруся подходила и спрашивала:

— Кто там? Отвечали:

— Нас восемь.

Квартира Маруси была устроена как-то так, что стульев, например, там не было, стояла только одна вертящаяся табуретка. Были ковры, низкие диваны, подушки, опять ковры. Гости не сидели, а лежали. Вася играл на пианино, Вова рисовал неприличные картинки и показывал их смеющейся Джэн и ахающей Марусе. Поэт Казимиров, человек немецкой культуры и славянской беспорядочности, читал наизусть Фауста и Вильяма Ратклифа^[3]. Вертуненко, самый ленивый, тихо засыпал под музыку и стихи.

В час ночи Маруся приносила вино и бутерброды. Актер Баритонов, выпив, орал монолог из «Орленка»^[4], потом путался и кричал:

— Быть или не быть?^[5] Джэн, мы ждем!

И Джэн начинала петь.

Песнь идет так:

она начинается колеблющейся нотой,

медленными, извилистыми, раскачивающимися

звуками,

затем

звенит ровно,

и сдвигает сердце,

и опоясывает его

цепью тоски,

и атласом крови,

и судорожным чувством слез,

и пронзительным ощущением

улетающих призраков памяти.

Потом песнь начинает расти.

Она поднимается,

и скользит,

и трясет потолок,

и долетает до крыш,

и, спускаясь,

доходит

до вышины человеческой груди,

и струится по атласу,

и бряцает цепью.

Так, по крайней мере, пела Джэн.

Обессиленные и вздрагивающие, они лежали на ковре. Из соседней комнаты слышался плач Джэн и запах эфира. Желтели электрические лампы, уступая нарождающемуся рассвету.

И когда возвращалась Джэн, Вася начинал импровизировать. Он закрывал глаза, покачивался и рассказывал истории, которые были тем неожиданнее, чем пронзительнее пела Джэн. Как все фантазеры, Вася чувствовал искусство, захлебывался музыкой и плакал.

— И вот я увидел себя в Египте, — начал Вася. Вова набросал Клеопатру с длинными глазами^[6], ласкающую крокодила, мумию фараона в непристойной позе на пирамиде и сфинкса, который подмигивал пустыне и чесал себе лапой затылок. Он рисовал это короткими, быстрыми движениями карандаша и внизу написал:

— Запыленные образы моего прошлого, — говорил Вася, — тонули в медленных волнах Нила, под неторопливой и мудрой жестокостью красного египетского солнца…

За зимними окнами изредка взвизгивали полозья саней. Сомнамбулическое бормотанье, сменявшееся медленным шепотом, беззвучно поглощалось мягкими пространствами ковров и диванов. Люстра с матовыми стеклами освещала лежащие на полу тела: черная тень Васи падала в кресла и бесшумно скользила по стенам.

Вася рассказывал, бормоча и захлебываясь, точно ныряя в черных морях своей фантазии, внезапно открывающихся под желтым светом солнц и ламп. Он рассказал, как в Египте он стал нищим, потом сделался сапожником, как встретил красавицу, полюбил ее — и с ужасом узнал, что она его сестра. — Сюжет из Мопассана^[7], — подумал Молодой.

К пяти часам утра разговоры и крики умолкали. Долго пили чай, потом Джэн уходила в гимназию, а Молодой в реальное училище. Остальные засыпали. В десять часов Маруся шла в свой музей восковых фигур с многозначительной надписью: «только для взрослых».

Это было в далекую эпоху мечтателей, в России семнадцатого и восемнадцатого годов. Трудно сказать, на какие средства существовало бы Общество восьмерки пик, если бы его образ возник в иные, более прозаические времена. Фантазер Вася, рисовальщик Вова и независимый Боря Вертуненко составляли в Клубе восьмерки пик некий status in statu^[8], отдельную компанию, сплоченную классическим единством времени, места и действия^[9]. Вася скупал украинские карбованцы одесского производства, переделанные из бумажных полтинников, широкие листы и длинные ленты керенок. Вова и Боря были главными и ответственными их распространителями. В особенно трудные периоды Вова рисовал злободневные карикатуры для разухабистого юмористического журнала «Жало».

Финансовым центром организации была Маруся-упади, собственница музея, квартиры и автомобиля системы «бенц». Мужа ее, юнкера, убили на войне еще в четырнадцатом году. Деньги перешли в ее распоряжение, а она все боялась вложить их в сомнительное предприятие и не знала, что делать. Случай столкнул ее с Васей.

— Поймите, Маруся, — сказал он, — самое лучшее дело — это продажа наркотических средств и какая-нибудь тихая лавочка. Вы открываете, предположим, музей восковых фигур. Вы платите кому следует, и ни одна собака не сунет носа в ваше дело. Затем, так как я вижу, что вы женщина с запросами и вас не удовлетворит простое материальное благополучие, мы организуем Общество восьмерки пик — я давно об этом думал — и будем вас развлекать.

Разговор происходил в открытом саду «Тиволи». Хрустел гравий под ногами свободных шансонетных артисток в черных шляпах с трепещущими перьями. Со сцены куплетист во фраке пел «Это девушки все обожают». Маруся согласилась.

Вася принялся за организацию Общества восьмерки пик. Боря Вертуненко и Вова-рисовальщик были первыми членами клуба. В квартире Маруси они сразу почувствовали себя как дома, так как обоим в равной степени была безразлична среда, в которую они попадали. Актер Баритонов стал членом клуба благодаря ошибке: в доме Маруси жили его знакомые, этажом выше клуба. Однажды, будучи беспросветно пьян, бормоча стихи и монологи, он недосчитался одного этажа. Пьяная гордость не позволила ему допустить мысль о возможности заблудиться в однозначных числах. Он ввалился в квартиру Маруси.

Вова-рисовальщик, Боря-независимый и Маруся-упади лежали на ковре, и Вова показывал, как можно нарисовать кота одной линией, не отрывая карандаша от бумаги.

Актер Баритонов остановился на пороге комнаты. Он был чрезвычайно грустен. Не глядя ни на кого, он сказал с чувством:

Артисту Баритонову налили портвейна. Выпив, он закричал в отчаянии: — Мне двадцать лет!.. — и упал на пол. Наутро, проснувшись, он поблагодарил Марусю в актерских, нарочито старомодных выражениях — «великодушного вашего прощения прошу, матушка», — ушел и через три дня явился уже в качестве старого знакомого. Его не прогнали.

Следующим членом Общества восьмерки пик стал реалист Молодой. Вася Моргун познакомился с ним в бильярдной, проиграв ему перед этим четырнадцать партий. Он хотел расплатиться фальшивыми бумажками. Но реалист Молодой знал его давно и знал его профессию.

— Товарищ, — сказал Молодой, — ваши деньги действительно хорошо нарисованы. Только вы напрасно думаете, что меня можно дурачить. Я люблю другой сорт бумаги. Заплатите мне настоящими деньгами, или вы оставите здесь вашу шубу и шапку.

Несколько постоянных посетителей, по-видимому, хороших знакомых Молодого, подошли к бильярду и молча остановились. Вася быстро поглядел вокруг себя и понял, что положение безнадежно.

— Такой молодой и так разговаривает, — сказал Вася. — Что вы кушаете за обедом, товарищ?

— Вы мне платите деньги, товарищ Моргун, или потом вы сами будете жалеть.

— А, вы даже знаете мою фамилию? — удивился Вася. — Сколько вам лет, скажите, пожалуйста?

— Скоро пятнадцать, — ответил Молодой.

— Хорошо. — И Вася заплатил проигрыш настоящими деньгами. — Вы свободны? — спросил он. — Мне надо с вами поговорить.

Они вышли. Вася помолчал, потом закурил и сказал:

— Вы читали Шекспира, молодой человек? Или каких-нибудь других авторов? Вы вообще что-нибудь понимаете или вы сильны только в бильярде?

Молодой обиделся.

— Я читал, — сказал он, — Шекспира, Данте и Вольтера. Кроме этого я читал Фейербаха^[10], Юма^[11], Спинозу^[12], Шопенгауэра^[13] и еще нескольких философов, которые мало известны. В последнее время я прочел Ницше^[14], Гюйо^[15], Конта^[16], Спенсера^[17] и первые пятьдесят страниц «Критики чистого разума^[18]»^[19].

— Вот как. А вы не слышали ничего про такую женщину, Марусю-упади?

— Знаю, — быстро ответил Молодой. — Она имеет музей восковых фигур, но это вывеска. На самом деле она спекулирует кокаином.

— Какой талантливый, — сказал Вася. — А портвейн вы любите?

— Товарищ Моргун, мне это начинает действовать на нервы.

— Извозчик! — закричал Вася.

Было около одиннадцати часов вечера. Через пятнадцать минут Молодой очутился в квартире Маруси-упади.

— Не хватает еще двух, — сказал ему на следующий вечер Вася. — На вас возлагается обязанность доставить нам их в кратчайший срок.

И Молодой отправился в кафе «Кристаль». Поэты с подведенными глазами кричали свои стихи. Молодой пригласил Казимирова, поклонника Гейне, вступить в Общество восьмерки пик. Тот согласился, но поставил условием, чтобы одновременно с ним приняли и Джэн. — Кто такая эта Джэн? — Казимиров, вместо ответа, прочел длинное стихотворение о девушке с рыжими волосами. Реалист нахмурился, но тоже согласился.

В Джэн исключительным был только ее голос. В остальном она почти не отличалась от русских революционных гимназисток, влюбленных в классические образы «вакханок» и политическую слепоту Шарлотты Кордэ^[20]. В общем, это был прекрасный тип женщин, лишенных многих условностей добродетели, — тип, обреченный на медленное подчинение мещанским канонам идущего по дымящимся следам революции неподвижного и скудного быта. Но в пролете эпох, между гибелью державного убожества дореволюционного времени и нарождением тупого лика фанатических формул нового быта, — но в пролете эпох мы не любили других женщин.

В первом протоколе Общества восьмерки пик было написано:

«Мы благодарим Джэн за высокий лиризм ее песен».

Это написал Вася-фантазер, любитель торжественных фраз и строгого искусства в подделке кредитных билетов.

* * *

Второй протокол гласил следующее:

«Товарищ Джэн уполномочивается получить в главном отделении Купеческого банка деньги по чеку за номером 5794 (пять тысяч семьсот девяносто четыре). Эта сумма вверяется товарищу Джэн на цели непременного привлечения в квартиру Общества бывшего помещика Рандолинского».

* * *

Бывший помещик Рандолинский носил с собой бумажник, набитый иностранными кредитными билетами. Он приехал с юга. Его полная фигура и оплывшее лицо неизменно появлялись во всех веселых местах города. Его видели в «Moulin rouge»^[21], и в коммерческом клубе, где он крупно играл в карты, и в подвале «Кавказ», и в кафе «Кристаль», куда он приходил слушать поэтов. Из Общества восьмерки пик первым обратил на него внимание Молодой, который видел, как в бильярдном зале гостиницы «Метрополь» Рандолинский расплачивался со своим партнером золотыми монетами.

Дела общества шли неважно. Восковое неприличие музея с некоторых пор перестало действовать возбуждающе на ущербленную чувствительность граждан, за спекуляцию Маруся платила громадные взятки, и денег в кассе общества оставалось мало. Вася-фальшивомонетчик был в отчаянии: сообщение с Одессой прервалось благодаря зашевелившимся южным армиям.

И общество единогласно приняло Васино предложение о непременном привлечении помещика Рандолинского.

«Необходим приток капитала со стороны», — было занесено в протокол.

* * *

Поужинав в «Moulin rouge», помещик Рандолинский вышел из вращающейся двери и сейчас же увидел Джэн, одетую со специальным уличным шиком. Он ускорил шаги.

— M-lle…

Джэн испуганно посмотрела на него и пошла дальше. По пятам Рандолинского двигалась Восьмерка пик. Через несколько минут помещик остановил лихача. Джэн обернулась, увидела внимательное лицо Васи и закрыла глаза. Восьмерка пик побежала к автомобилю Маруси, стоявшему за утлом.

Когда Джэн позвонила два раза, Молодой открыл дверь. Рандолинский с удивлением посмотрел на мальчика в форменной куртке.

— Это мой брат, — сказала Джэн. — Снимайте шубу.

Джэн и Рандолинский прошли в гостиную. Молодой повернул ключ и запер входную дверь.

Через несколько секунд до слуха Молодого донеслись крики. Все шло именно так, как было условлено.

— Вы не смеете! — кричала Джэн. — Вы пользуетесь тем, что в квартире нет никого, кроме моего брата, ребенка, которого вы не боитесь!

И в этот момент все члены Общества восьмерки пик вошли в комнату. Кофта Джэн была разорвана, Рандолинский одной рукой держал ее кисти, другой прижимал к себе извивающееся тело. Увидев входящих, Джэн засмеялась и перестала сопротивляться.

— Нам предстоит небольшой разговор, — торжественно сказал Вася, обращаясь к растерявшемуся Рандолинскому. — Вы позволили себе оскорбить девушку, вы даже порвали ей кофту. Вы вторглись в чужую квартиру.

— Но…

— Помещик Рандолинский, мы знаем, что не существует доводов, которые могли бы оправдать ваше поведение.

Для важности Вася сделал паузу.

— Мы избавляем вас от комментариев и необходимости извиняться. Взамен этого, в возмещение убытков, мы требуем ваш бумажник и категорически настаиваем на том, чтобы, передавая его нам, вы бы ничего оттуда не вынимали.

— Мой бумажник?.. — сказал Рандолинский.

— Именно, ваш бумажник. В ваших носках, например, или подтяжках, или даже кальсонах мы не нуждаемся.

— Но это грабеж!

— Я бы на вашем месте избегал таких определений. Вы, может быть, хотели сказать — возмещение?

— Я хотел сказать — грабеж! — закричал Рандолинский.

— Боря, попроси, чтобы он не нервничал, — сказал Вася.

— Помещик, не волнуйтесь.

— Я не отдам бумажника. А ты… — он обратился к Джэн и сказал нецензурное слово. Тяжелая пощечина Казимирова загорелась на его лице.

— Пусть он благодарит своего Бога, — пробормотал Казимиров, — если я его выпущу отсюда неискалеченным.

— Помещик Рандолинский, — вмешался Вова-рисовальщик, — не подвергайте благородство нашего друга такому трудному испытанию.

— Сила ломит силу, — медленно сказал, наконец, Рандолинский. Его сейчас же поддержали Вася, Вова и Молодой.

— Именно. Плетью обуха не перешибешь.

— Против рожна переть тоже не приходится.

— Один в поле не воин, знаете.

И помещик Рандолинский отдал бумажник.

— Но я вас предупреждаю, господа… — сказал он, надевая шубу.

— Мы вас тоже предупреждаем, — мирно ответил Вася. — Катитесь с Богом, господин помещик. Жаль, лифт не действует, ужасно небрежная администрация дома — никакого уважения к гостям, прямо безобразие.

* * *

На деньги, взятые у помещика Рандолинского, общество издало три номера газеты «Знамя пик». Они были заполнены стихами Казимирова, воспоминаниями Баритонова, отрывками из дневника Маруси-упади, литературной критикой Васи-фантазера, карикатурами Вовы-рисовальщика, фельетонами Бори-независимого под общим заглавием «Даешь воздуху!» и политическими статьями Молодого. На третьем номере петлюровская власть газету конфисковала.

А дела все ухудшались. Россия бурлила, вскипая пузырями политических авантюр. В городах бродили шайки вооруженных властей, и микроб государственности беспрерывно прорастал и усиливался, расползаясь широким кольцом арестов и расстрелов. Граждане перестали думать о восковых фигурах, портвейн Маруси под ходил к концу, Одесса была в руках белых, а деньги местной работы ничего не стоили и никуда не годились.

И Восьмерка пик вспомнила о предостережении Исаака Сифона.

* * *

Первой их покинула Джэн. Она уезжала в Москву. Ей устроили прощальный вечер, пропитанный слезами Маруси, выкриками Баритонова и общим исступлением. Вася-фантазер рассказал историю о том, как он родился скрипачом и как был убит завистливыми музыкантами в одном из глухих переулков Рима. Позже жизнь внесла свои прозаические поправки к этой вариации: она установила, что Вася родился фальшивомонетчиком и исчез в российских тюремных подвалах. А еще позже оставшиеся на свободе члены Общества восьмерки пик прочли в газетах о торжественных похоронах товарища Алферовой, убитой бомбой, брошенной под ее автомобиль.

Потом скрылся поэт Казимиров и вынырнул на другом конце России, в Польше. Он говорил, что уезжает на несколько дней, но уехал совсем и даже не попрощался с членами клуба.

За ним последовал актер Баритонов. Он рыдал и кричал свои монологи, и месяц спустя Восьмерка пик увидела его портрет в деникинской газете, один номер которой случайно заблудился в Республике.

Приближались, однако, совсем плохие дни. Волшебник и предсказатель, старый еврей с воспаленными глазами и чудовищными распухшими пальцами, Исаак Сифон оказался прав.

Однажды вечером, под медленное бормотанье Васи, они услышали стук прикладов в дверь. Шутить не приходилось.

— Маруся, не забывайте о черном ходе, — сказал Вася. — Вам нельзя попадаться. Боря, мы стреляем одновременно. Я их задержу. Молодой, когда я скажу «Боря», вы тушите свет.

Дверь открыли. Вошли четыре милиционера. За ними показалась неторопливая фигура Рандолинского.

— Я вас предупреждал, господа, — сказал он. — А где же ваша красавица?

— Мне одного жаль, — ответил Вася, медленно поднимая глаза.

— А чего, интересно знать? — спросил Рандолинский. — Мне жаль, что вы не успеете помолиться Богу. Боря!

Загремело два выстрела, Молодой потушил свет. Маруся отчаянно закричала. Вова, Боря и Молодой увлекли ее тяжелое тело, спустились по черной лестнице, пробежали полтора квартала и очутились в темных проходах самой разбойничьей окраины города, где знали каждый камень. Сам дьявол не мог бы их там найти. Ночь они провели в лачуге Тараса Барсукова, председателя свободной окраинной коммуны. Наутро, проходя мимо дома Маруси, Молодой увидел разбитые восковые фигуры, валявшиеся на тротуаре. Из разговора с прохожими он узнал об аресте известного фальшивомонетчика и убийстве крупного агента тайной полиции, выдававшего себя за помещика Рандолинского.

* * *

Последний протокол Общества восьмерки пик:

«По независящим от личных желаний членов клуба причинам Клуб восьмерки пик прекращает свое существование. Общество восьмерки пик отдает должное героическому поведению главного его организатора, фантазера, фальшивомонетчика и стилиста, товарища Василия Моргуна. Общество выражает единодушную благодарность Марусе-упади, иначе товарищу Сироткиной. Далее, Общество резко осуждает дезертирство поэта Казимирова и измену актера Баритонова высоким принципам политической честности.

Мы склоняемся перед тенью товарища Алферовой по имени Джэн и неизменно скорбим о смерти единственной воспевательницы Восьмерки пик.

Мы благодарим наших остальных товарищей за их лояльность и за постоянную солидарность перед беспрестанно возникавшими трудностями.

Товарищу Молодому мы желаем успешно продолжать свои занятия в реальном училище.

Мы признаем справедливость предсказания Исаака Сифона, человека, знающего будущее.

Общество сохраняет за каждым своим членом — в торжественных случаях его жизни — право на клятву именем Восьмерки пик.

Общество перестает существовать в силу инстинкта самосохранения и в силу неблагоприятных обстоятельств. Мы расстаемся и пожимаем друг другу руки.

Именем Восьмерки пик: до свиданья, товарищи!»

Париж. 18.IV.1927

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Восьмерка пик — в большинстве руководств по гаданию рубежа веков пики обозначают «плохие наклонности» и «плохие известия», восьмерка — суету, хлопоты. Значение комбинации восьмерка пик варьируется: «дальняя дорога, путешествие» (для себя), «смертельный удар, неожиданность» (для нее), «козни, испуг» (для друзей и родных).

(обратно)

2

Эпиграф — первые два стиха шестой главки поэмы А. Блока «Соловьиный сад» (1914–1915).

(обратно)

3

…читал наизусть Фауста и Вильяма Ратклифа. — «Фауст» (1808–1831) — философская драма Гете; Ратклиф (Рэтклифф) — действующее лицо хроник Шекспира.

(обратно)

4

…орал монолог из «Орленка», — «Орленок» — историческая драма Эдмона Ростана (1862–1918), главный герой которой — сын Наполеона I и Марии-Луизы, юный герцог Рихштадтский. Написанная с присущим Ростану преувеличенным пафосом, «трогательная» пьеса пользовалась небывалым успехом.

(обратно)

5

Быть или не быть? — начальные слова монолога Гамлета из одноименной трагедии Шекспира.

(обратно)

6

…набросал Клеопатру с длинными глазами… — Клеопатра (68–30 до н. э.) — царица Египта, прославившаяся красотой и умом.

(обратно)

7

…Сюжет из Мопассана… — Рассказ Васи по сюжету близок к рассказу Ik де Мопассана «В порту» (1869).

(обратно)

8

государство в государстве (лат.).

(обратно)

9

…сплоченную классическим единством времени, места и действия. — «Правило трех единств» (времени, места и действия) в эпоху классицизма — условие для создания «образцового» драматического произведения.

(обратно)

10

Фейербах Людвиг Андреас (1804–1872) — немецкий философ-материалист, ученик Гегеля. Антропологический материализм Фейербаха исходит из рассмотрения человека как психофизиологического существа: человек есть материальный объект и одновременно мыслящий субъект. Материализм Фейербаха стал основой становления философии марксизма. Наиболее известные произведения Фейербаха — «К критике философии Гегеля» (1839), «Сущность христианства» (1841), «Предварительные тезисы к реформе философии» (1842), «Основные положения философии будущего» (1843).

(обратно)

11

Юм Дэвид — см. коммент. к роману «Вечер у Клэр», с. 810. Юм сформулировал основные принципы новоевропейского агностицизма. В «Трактате о человеческой природе» (1748) считал неразрешимой проблему взаимоотношения бытия и духа. В этике развил концепцию утилитаризма, отстаивая альтруистическое чувство общечеловеческой «симпатии», которое противопоставлял индивидуализму.

(обратно)

12

Спиноза Бенедикт (Барух; 1632–1677) — нидерландский философ, полагавший, что все сущее представляет собой субстанцию — единую, вечную и бесконечную природу. Человек как часть природы подчиняется ее законам. Все действия человека детерминированы не понятиями добра и зла, а стремлением к собственной выгоде. Человек — раб своих страстей, но, познавая их, может обретать разные степени свободы. Полной свободой обладает лишь Бог. Главные труды Спинозы: «Богословско-политический трактат» (1670) и «Этика» (1677).

(обратно)

13

Шопенгауэр Артур (1788–1860) — немецкий философ.

(обратно)

14

Ницше Фридрих (1844–1900) — немецкий философ.

(обратно)

15

Гюйо Жак Мари (1854–1888) — французский философ и поэт; обосновывал этику с помощью натурфилософии. Главное сочинение Гюйо — «Нравственность без обязательства и без санкции» (1885). Ее основные положения: обычная этика беспомощна перед противоречием «я» и «другой», но оно преодолимо, ибо духовная жизнь так же экспансивна, как и физическая, и стремится расширить свое существование, охватывая себе подобных; жить по-настоящему — значит не только «питаться», но и «плодоносить» (расходовать себя).

(обратно)

16

Конт Огюст (1798–1857) — французский философ, основатель позитивизма; полагал, что метафизику, учение о сущности вещей, следует отбросить, наука должна ограничиться описанием внешнего облика явлений. Средством установления социальной гармонии считал пропаганду новой религии, в которой культ личного Бога заменялся культом абстрактного человека.

(обратно)

17

Спенсер Герберт (1820–1903) — английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма; считал, что философия, в противоположность «позитивным» наукам (биологии, физике), базируется, как и религия, на ложной основе — ограниченном опыте индивида. Основываясь на теории Дарвина (который, в свою очередь, неоднократно ссылается на Спенсера), распространил теорию эволюции на общество и построил на этом тождестве свою этику. Структуру общества Спенсер считал аналогичной структуре биологического организма, в котором каждый орган выполняет свою функцию и где существует своя иерархия, этими функциями обусловленная.

(обратно)

18

«Критика чистого разума»… — одно из основополагающих сочинений немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804); впервые опубликовано в 1781 г. В нем утверждается, что ощущения, представления и вообще все «феномены», подчиненные субъективным условиям восприятия (пространству и времени), не дают подлинного знания об объектах, или «вещах в себе». Последние он объявлял непознаваемыми.

(обратно)

19

…я читал Фейербаха, Юма, Спинозу, Шопенгауэра и еще нескольких философов, которые мало известны. В последнее время я прочел Ницше, Гюйо, Конта, Спенсера и первые пятьдесят страниц «Критики чистого разума». — Практически все перечисленные философы считали основной проблемой этики самосовершенствование человека; при этом векторы движения к совершенству и идеал совершенного человека порой противоположны (так, жившие в Ментоне в одно время, но не встречавшиеся друг с другом Ницше и Пойо выдвигали как этический идеал один — сверхчеловека, другой — «человека жертвующего»).

(обратно)

20

…она почти не отличалась от русских революционных гимназисток, влюбленных в классические образы «вакханок» и политическую слепоту Шарлотты Кордэ. — Под классическими образами «вакханок», вероятно, подразумеваются Елена Спартанская, Сафо, Аспазия, Клеопатра, Жанна д'Арк, Екатерина Медичи и др. Жизнеописания этих «исключительных женщин» даны в книге Л. Л. Иванова «Вакханки и куртизанки» (СПб., 1906), пользовавшейся в свое время популярностью.

Шарлотта Кордэ (полн. имя Мария Анна Шарлотта де Корде д'Армон; 1768–1793) — известна тем, что убила якобинца Марата. Происходила из обедневшего дворянского рода. С восторгом приняла революцию, но вскоре, убедившись, что революция не исчерпывается лозунгом «Свобода, Равенство, Братство», разочаровалась в ней. Когда террор коснулся партии жирондистов, Корде решила, что ее миссия — как некогда миссия Жанны д'Арк — спасти отечество, «восстановив право и справедливость», остановив «междоусобную войну». Главным зачинщиком террора считала Марата. Поэтому 13 июля 1793 г. она проникла в дом, где он жил, и заколола его кинжалом. На суде и во время казни (14 июля 1793 г.) вела себя с достоинством и умерла, видимо, с сознанием выполненного долга. Но террор лишь усилился, смерть Марата послужила поводом для новых репрессий.

(обратно)

21

«Красная мельница» (фр.).

(обратно)

Оглавление

  Общество восьмерки пик[1]

*** Примечания ***