3 октября
Я хожу по улице уже больше часа, начинает темнеть. Ветер всё холоднее и холоднее, но меня это не волнует, я просто иду и думаю. А ведь о чём я думаю? Ни о чём! У меня нет каких-то вопросов в голове, просто пустота. Да, самая обыкновенная пустота. Разве это не странно? Ведь я должен сейчас паниковать, кричать, хвататься за волосы, но я совершенно спокоен. Так, соберись, как всё произошло? Нужно во всём разобраться, всё понять, и тогда делать выводы. Я больше не выдержу этой пустоты. Давай по порядку.
Позавчера, как обычно, бежал из школы домой. Меня, конечно, спортивным не назовёшь, но я на одном дыхании до дома добегаю. Хоть и живу в двух минутах ходьбы, но не важно. Я вышел из школы, погода была солнечной, слегка холодной, но только слегка. Этакий идеальный баланс, когда не нужно наряжаться в куртку, кофту и прочее, чтобы утеплиться. В хорошем расположении духа, я рванул до дома, и через несколько секунд, когда даже дыхание было спокойным и не успело участиться, я упал на асфальт из-за боли. У меня резко закололо в груди. Мне было так больно, что я сжался как комок, закрыл глаза, и стал машинально прижимать руки, разжимая и сжимая ладони, как будто хотел схватить и вытащить эти невидимые иголки, бьющие меня со всей силы. Это продолжалось всего несколько секунд, но для меня они были вечностью. Боль ушла также неожиданно, как пришла. Я пролежал ещё секунд двадцать, потому что боялся этой боли, она меня испугала. Потихоньку я начал подниматься. Встал на четвереньки, потом медленно начал разгибать спину, встав на ноги. Оглянувшись, убедился, что на меня никто не смотрит. Никого не заинтересовало моё падение, все шли по своим делам. Постояв так пару минут, боясь сойти с места, я поднял свой рюкзак с асфальта и пошёл дальше до дома. Уже пешком.
Дома никому ничего не стал рассказывать, чтобы не волновать по пустякам, а то родители тут же отправили бы в больницу на пятнадцать исследований. Я решил, что это какой-то пустяк, а в интернете ничего толком нельзя понять, потому что там любой лишний кашель будет признаком рака лёгких и всего в таком духе. Поэтому я записался на приём к знакомому врачу на сегодня и провёл свой вечер, как ни в чём не бывало.
Кто ж знал, что это будет мой последний беззаботный вечер.
Вчера, после школы, я отправился в больницу. Приём, по сути, был «дружеским», а не по очереди, потому что, как я уже сказал, я не хотел беспокоить родителей, а они бы увидели любую мою запись. Этот врач другом моей семьи, а для меня он дядя. Ему тридцать лет, он в самом рассвете сил. Весёлый, может поддержать любой разговор, никогда не видел его грустным, он всегда улыбался. Когда я пришёл, я стал описывать всё, что произошло. Сначала всё было нормально, он просто нажимал на разные места спины, груди, и спрашивал, что я чувствую. Я отвечал, что всё в порядке, потому что действительно всё было в порядке. И как раз это и начало беспокоить дядю. «Я думал, что дело в мышцах, но с ними всё в порядке. Я, конечно, не говорю, что у тебя какие-то серьёзные проблемы, но завтра тебе нужно будет пройти пару процедур. Всё сделаем быстро и в один день, так что завтра уже всё будет понятно», – сказал он всё с той же улыбкой. Я ушёл домой, задумавшись об этих анализах, меня забеспокоили его слова о «серьёзном». Весь вечер, пока я лежал дома на кровати, голова была полна мыслями о том, что мне завтра скажет врач. Что со мной такое. Неужели у меня какие-то проблемы с дыханием? Вдруг мне запретят любые физические нагрузки? И в этом духе я всё спрашивал себя и спрашивал, но не отвечал, как будто ждал, что кто-то придёт и ответив мне на всё. Но я уснул на кровати, не дождавшись ответа от неизвестного.
И вот сегодня, сразу после уроков, придя в больницу, ещё на входе увидел дядю, ждавшего меня у приёмной. Поднявшись наверх, мы ходили по кабинетам с разным оборудованием, природа которого мне не была понятна. Единственное, что я знал, это ЭКГ, больше ничего. Но суть не в том. После всех замеров, всех анализов (сдавал кровь) лицо дяди впервые на моей памяти было бледным. Он перепроверял бумаги, что-то где-то сравнивал, он был в ужасе. Меня это, кончено заволновало, и я спросил что происходит. Услышанное я до сих не могу понять. Он говорил про какую-то болезнь, про какие-то проблемы с сердцем, которые нельзя вылечить. Я начинал понимать, к чему он клонит. Почему его лицо так бледно, почему он еле выговаривает слова, почему его всего трясёт. Я долго слушал, но вдруг что-то внутри меня вышло наружу, и вопрос, который я и не думал спрашивать, вырвался сам собой. «Сколько мне осталось?» Может быть я подсознательно тогда понял о чём он говорил, но даже сейчас я не могу вспомнить ни единого слова, только его ответ, отзывавшийся у меня в голове. Семь дней. Он сказал, что я смогу прожить ещё семь дней, а после умру. Меня это настолько шокировало, что я просто потерял всякие эмоции и не вернул их до сих пор. Видимо, это испугало дядю, но потом он понял мою сдержанность в эмоциях и просто смотрел на меня жалобным взглядом. Я смотрел в стену, но когда, повернув голову, увидел этот полный слёз взгляд… Точно, вот о чём я думал всё это время! Я уговорил его никому не говорить и с тех пор уже час хожу по улице. Вот как всё было. Вот как я оказался сейчас здесь. Зачем я попросил его держать всё в секрете? Меня побудил на это его взгляд. Но как это касается остальных? Тем, что я не хочу видеть такие же взгляды от семьи, от друзей, от знакомых. Все будут меня жалеть, и я умру не через семь лет дней, а сразу, как они обо всём узнают. Все будут видеть во мне мертвеца. Я этого не хочу. (И тут я остановился по среди дороги и начал дрожать. Вероятно, это из-за слов про смерть, потому что я вдруг почувствовал панический страх. Мне было плохо, голова кружилась, колени так и норовили согнуться.) Похоже, я начал осознавать всю серьёзность. Господи, как это, я ведь правда скоро умру. Да какая смерть, я в десятом классе, мне рано умирать, я не хочу, я не могу, нельзя, нет, этого не может быть… Я продолжал дрожать и крутить эти мысли в голове, пока шёл до дома.
Дойдя до дома, я вдруг почувствовал тоже состояние безэмоциональности, как в больнице. Я не стал разбираться с тем, хорошо это или плохо, потому что весь страх вместе с другими эмоциями пропал, а зайти домой я должен был спокойно, чтобы не вызывать ни у кого вопросов. Надеюсь, дядя ничего им не сказал. Хотя вряд ли он это сделал, ведь мою просьбу, скорее всего, воспринял как последнюю просьбу мертвеца…
Я открыл дверь от квартиры и зашёл внутрь. Поздоровался и услышал в ответ приветствие мамы из кухни. Я зашёл туда и спросил где папа, но она и сама не знала. Предположила, что задерживается на работе. Я поужинал и ушёл к себе. Лёг на диван, положил руки за голову и смотрел в потолок. В голове снова началась дискуссия.
Никто об этом ничего не узнает. Если я правда умру, то будет лучше, если это произойдёт резко, быстро, неожиданно для других. Но почему я так спокойно это воспринимаю? Бред какой-то. Я уже думал об этом, даже начал в какой-то момент боятся, но сейчас снова ничего нет. Я поднял левую руку и посмотрел на часы. Время подходило к десяти часам вечера. В это время я обычно садился за уроки, но мне совсем не хотелось тратить на это время.
Ведь времени больше нет.
Семь дней. Это сто шестьдесят восемь часов. Сегодня четверг. Третье октября. По классике жанра, когда в любом фильме главный герой узнаёт о скорой смерти, он старается успеть всё за оставшееся время. Всё, что хочет, чтобы насладиться каждой оставшейся минутой. Но разве не лучше жить так же, как и раньше, ничего не меняя? Какой смысл жить чем-то чужим, ведь это будет не моя жизнь. В таком случае я уже буду мёртв. А с этой непонятной безэмоциональностью я не должен себя выдать. Как же так можно спокойно об этом рассуждать…
Закончив на этом мысль, я сел за уроки. Закончив к пол первому, лёг спать. Эмоций так и не появилось, хотя мысль о скорой кончине продолжала меня пугать.
Обратный отсчёт начался.
4 октября
По пути в школу у меня было хорошее настроение. Я выспался, на улице было слегка прохладно, солнце слепило в глаза, ветра не было, а небо как будто кто-то покрасил гуашью. В общем всё было классно, я улыбался. И тут я подошёл к запомнившемуся мне месту. Где я упал. И сразу все чувства пропали. Меня перестала радовать погода, она казалось мне пресной, обычной, шаблонной. Я впал в недоумение, почему мне так нравилось это солнце. Это же обычный фонарь, только гораздо больше. Я постоял так с минуту, потом зашёл в школу.
В коридоре на первом этаже были все классы. И как же хорошо прослеживается эта разница в сознании каждого. Раньше я почему-то об этом не задумывался. Ведь они все делятся на группы. Например, пятиклассники бегали по всему коридору друг за другом, кричали, дрались. Из них так и рвётся эта необузданная энергия, которая всё растёт и растёт на пороге настоящей учёбы, но им пока неизвестно куда её направить. Поэтому направляют туда, куда могут – на игры. А одиннадцатые классы? Кто-то разговаривает, а кто-то повторяет историю к уроку. И казалось бы, в чём же сходство и одинаковость? Ведь все занимаются разными делами. Просто смотреть нужно не на порядок действий, а на периодичность повторений. Ведь каждый день, каждую неделю всё повторяется. И как им самим это ещё не надоело? Конечно, нам всем приходится терпеть, потому что другого выбора просто нет. Каждый хочет получить образование, или просто не хочет введение санкций в случае получения плохих отметок (если простым языком, то никто не хочет получить по шапке). Вот так и получается, что главная функция школы не только в социализации людей. Школа проводит искусственный отбор, из которого выбираются только те, кто может назвать себя личностью, а не просто учеником, выполняющим все задания классного руководителя. К сожалению, как мне кажется, таких людей становится всё меньше и меньше. Не делается ничего, для того, я чтобы это как-то исправить. Учителя забыли про главную функцию школы в создании настоящих личностей. Они думают, что главная цель – научить человека знаниям. Разве мы не можем учиться и дома? Можем. Тогда чем же выделяется именно школа? Выше озвученным – создать личность. Создание личности невозможно без школы, просто потому что для этого требуется общество. А для человека, который только начал образовывать собственный характер, нужна не просто среда из людей, ему нужно постоянное место обитания с ровесниками, с которыми так или иначе придётся функционировать для выживания. Звучит как эволюция, да? Правда похоже. Тогда то, что учителя не понимают такой простой истины – деградация? Или личность в современном мире – рудимент?
На уроках я делал конспекты, решал задачи, отвечал с места, ничего нового. И вот, когда я уже собирался уходить, ко мне подбежала Аня – моя одноклассница. Она красивая, сам не понимаю, почему в неё не влюбился. Нравиться и любить – вещи разные. Да?
– ****, ты сейчас домой? – спросила она, подбежав.
– Да, думал уходить. Помощь какая-то нужна?
– Да ты итак достаточно помогаешь классу, лучше б о себе подумал, – она сказала это с лёгким оттенком наигранной обиды. Мне всегда так нравилось, когда она так делала, не слышал ничего лучше, разве что её всегда весёлое настроение, – Я по другому поводу. В следующую пятницу мы хотим устроить вечеринку, у классной будет день рождения. Должен быть весь класс, так что отказ не принимается, понял?
Я еле сдержался, чтоб не засмеяться. И хоть смеяться я не стал, но она заметила, что я себя сдерживаю.
– Ты что-то хочешь сказать? – прозвучал вопрос всё с теми же нотками детской наигранной обиды.
– Нет, нет, я о своём, не обращай внимания. Я приду, не переживай.
После последних сказанных мною слов, мне стало резко плохо. Я начал чувствовать себя отвратительно и больше не мог находится рядом с Аней. Выдержав пару секунд её взгляда, я сказал, что мне пора, и ушёл.
Это чувство отвращения было вызвано той ложью. Не то, чтобы я всегда говорил правду. Просто я говорил всегда то, что думаю, в эту секунду, в этом момент времени. А сейчас мне пришлось соврать. Но для кого я соврал? Я ведь это сделал не из собственной прихоти, я не хотел, чтобы у неё в голове были мысли только о моей смерти. Хотя вчера я по другому ответил на этот вопрос. Я решил, что не хочу видеть эти взгляды, как у дяди. Всё-таки я соврал для себя? Или я хотел защитить её? Она же сказала, что я должен больше думать о себе. Значит, о других я думаю больше, значит, и в этой ситуации я скорее заботился о ней, чем о себе. Вот ещё хороший вопрос – почему мне было смешно? Нет, ситуация и правда смешная: обещался прийти на вечеринку, а сам умер за день до неё. Но вот только один нюанс – я и есть тот, кто умрёт за день этой вечеринки. Так чего же это я смеюсь? Да, точно, так мне поэтому и стало так противно. Не ото лжи. В момент нашего разговора я наслаждался её красивым голосом. Но что с ней будет, когда она узнает? Она так ревела на литературе, когда дочитала "Войну и мир", а мы с ней с первого класса знакомы. Вот, что правда отвратительно. Почему же, если соя жизнь погублена, то я тяну кого-то за собой? Я не хочу, чтобы кто-то страдал из-за меня. Но это неизбежно, да? Не так ли? Я не могу это как-то предотвратить. Единственное, что я могу сделать – это скрыть на как можно больший срок о себе. Это лучшее, что я могу. А значит, придётся врать. А поймут они меня или нет – это уже не будет меня волновать.
5 октября
Осталось пять дней. Суббота. Меня почему-то очень сильно потянуло гулять, хотя погода была не очень. Было холодно. Но меня постоянно тянуло куда-то в неограниченное пространство, чтобы не было стен и крыш. Замкнутое пространство. Прям гроб.
Я вышел на улицу и пошёл по своему классическому маршруту. Сначала до магазина, оттуда до метро и после метро кругами по улицам. Не было каких-то предпочтений, где гулять, но этот маршрут захватывал всё. Идя по нему, я прохожу мимо новых районов, где ещё мало кто живёт, и мимо старых, где много людей. Мимо зелёных участков, где много растительности, и мимо "чистых застроек", где кроме бетона ничего нет. И теперь, проходя здесь сегодня, меня как-то больше заинтересовал этот вопрос. От чего зависит такое разное отношение к улице? Наверно всё дело в подходе постройки, где можно что-то строить, где нельзя. Я же не строитель, я не знаю таких тонкостей. На этом и решили. Это что там происходит?
Из переулка послышался чей-то крик. Это был довольно взрослый мужчина. Я подбежал и увидел его, стоящего на четвереньках и смотрящего вниз. Ещё издалека я спросил, что случилось. Он меня заметил.
– Украли! Воры, бандиты, украли!
– Успокойтесь, что украли, кто украл, расскажите всё. Вы ранены и не можете встать?
Этот вопрос заставил опомниться мужчину и он встал, но всё так же продолжал говорить, чуть ли не крича.
– Передо мной встали школьники, класса седьмого, наверно, начали просить деньги на сигареты, я отказался, а у меня с собой сумка была, – показывает руками форму сумки, – С ноутбуком. И сзади подбежал мальчик и украл сумку вместе с ноутом, понимаете?! Для меня этот ноутбук – это всё, у меня там вся работа, все документы, отчёты, у меня нет резервов! Меня же уволят, если я не предоставлю никаких результатов, первая неделя месяца, сегодня суббота, завтра край.
– Пожалуйста, тише, вы запомнили лица тех ребят, может вам стоит пойти в полицию и подать заявление…
– Да какая там к чёрту полиция?! – перебил меня пострадавший, снова начиная кричать, – Им плевать на то, что где у меня украли, если им не заплатят, а платить мне нечем, а скоро будет ещё и не от куда зарабатывать. Даже если найдут, то они наверняка или продадут ноутбук, или сломают, или бог знает, что ещё. Нет, я такого не выдержу…
– Разве вам не поможет бумага, которая подтвердит кражу ноутбука? Вы скажете начальству, что у вас украли ноутбук, и чтобы они поверили, покажете копию заявления полиции. Независимо от вашего мнения, скажите, что полиция обязательно ноутбук найдёт и вы предоставите отчёты, а пока вам нужно время. Начальство даст вам время, за которое, пока ищёт ноутбук, вы будете переделывать документы. Не варрант, что всё будет так гладко, как я описываю, но это лучше, чем одно воскресенье.
Мужчина поверил моим словам. В его глазах появилась надежда. Но там было что-то ещё. И я не ошибся.
– Вот же паршивцы, – его голос как-то изменился. Появилось какое-то чувство, которое заставило меня насторожиться. Он стал каким-то злым, – Вот если бы снова их встретил, то научил бы уму разуму.
Со мной снова случилось то, что было тогда в больнице. Когда как будто не я, а кто-то другой, задал вопрос.
– И как бы их наказали?
Мужчина посмотрел на меня взглядом, полным настоящей ненависти. Но не на меня, а на тех детей. Пропала то отчаяние, с которым он так жаловался на работу. Не было искры надежды, которая мелькнула пару секунд назад. Была одна ненависть. Лицо перекосило от улыбки, полной злобы, как будто это вовсе не улыбка, а оскал. Казалось, что если протянуть перед ним руку, то он оторвёт он неё кусок мяса и сохранит всю туже улыбку. От этого моя настороженность только увеличилась.
– Я бы их избил так, чтобы больше и не подумали что-то украсть. Одному, на! – мужчина ударил нечто невидимое прямым ударом правой руки, – Другому так! – такой же удар левой, – А потом бы уже ногами допинал, да так, чтобы во век не опомнились. Твари мелкие.
– Погодите, но ведь это семиклассники. Им не помешает навешать, но то, что вы показываете, применимо только для взрослого человека, никак не к семиклассникам.
– Да какая разница? Они не дети и не взрослые. Они воры, – он резко перевёл взгляд на кого-то сзади меня, – это же к нам идут?
Я повернулся назад, чтобы посмотреть приближающиеся объекты. Этими объектами были три женщины. Мужчина верно заметил, что шли они по направлению к нам, но в добавок, у той, что шла с правого края, была в руках сумка, которая по размерам подходила под описание пострадавшего. Я начал догадываться, кто к нам приближается. Это были матери тех школьников. Конечно, я не ошибся.
– Здравствуйте, это ваша сумка? – спросила та, которая держала сумку, и приподняла её в руках.
– Бога ради, простите, эти дураки ещё не понимают ничего, вроде в седьмом классе, мозгов не прибавляется, – сказала другая женщина.
Как он верно, оказывается, подметил их класс.
– Мы сидели на улице, разговаривали, и тут они прибегают и показывают «добычу». Ну, мы узнали, что случилось, люлей ввалили и побежали сюда, – говорила третья.
Я повернулся обратно, ожидая увидеть счастливое лицо человека, который, каким-то чудом, смог вернуть себе украденное имущество, ничего не делая. Вместо этого я увидел озлобленное и всё перекорёженное от ярости лицо.
– Да что вы за родители такие?! – если до этого он кричал, то сейчас орал и разбрызгивал слюной, как лает бешеная собака, – Я тут чуть ли с жизнью не простился, а вы им просто «люлей ввалили»? Где они сейчас? Я хочу им лично прописать по роже, – последнее предложение он проговорил с каким-то наслаждением и улыбкой, предвкушая процесс.
Реакция родителей была предсказуема.
– Что вы такое говорите?! Мы без вас разберёмся, как нам наказывать своих детей, а уж тем более никому не дадим их бить. Заберите уже, Христа ради, свою сумку и идите, куда шли.
Мужчине это не понравилось.
– Вы будете решать, вы?! Я пострадавший, я тут жертва, а решать будете вы?! Нет, парень, ты посмотри на них, – он сделал жест рукой от меня на них, как будто до этого я их не видел, – Они будут решать. Вам, как минимум, силы не хватит, чтобы им навалять как следует, а у меня хватит! Так что вы или отводите меня к ним по-хорошему, либо по-плохому.
Женщины такого не ожидали. Та, что держала сумку, положила её на пол и начала идти назад. Другие две, заметив, что делает их подруга, решили тоже перейти к отступлению.
– Кому вы что доказывать собрались, потерпевший?! – крикнула, судя по всему, самая смелая из этой троицы, акцентируя саркастическим тоном и продолжительным произношением на третьем слоге буквы «е», – Если вы прикоснётесь к нашим детям, я за себя не ручаюсь.
– Ну тогда я сейчас сам выясню из ваших разбитых голов, где они.
Мужчина начал идти по направлению к ним. Я тут же схватил его рукой за плечо, стоя с боку.
– Что вы собираетесь делать?
–– Как что? – спросил он удивлённо, – Они помогают ворам, они соучастницы, значит, им тоже надо нахлобучить, – он отвернулся от меня и снял с плеча руку. Я встал перед ним, не дав идти дальше.
– А бить всех подряд, кого вы считаете виновными, называется самосуд. Это определение вам знакомо?
– Пацан, свали с дороги, – он толкнул меня в сторону так, что я потерял равновесие и упал. А мужчина пошёл дальше, как ни в чём не бывало. На его лице снова появилась та злая улыбка, как у бешенного пса. Я смотрел, как он шагал к тем женщинам, а они просто встали и не могли шевельнуться. Даже закричать. Просто стояли и смотрели. Они были напуганы.
Я быстро поднялся на ноги, и, недолго думая, подбежал к нему сбоку и врезал со всей силы в висок. Я думал, что мне сейчас прилетит гораздо больше, но каких-то других вариантов я не видел. Но мне повезло – пусть сил у меня немного, но каким-то чудом я его вырубил. Он просто упал на пол. Я подошёл к "трио", продолжавшими стоять, как вкопанные, взял сумку мужчины и бесцеремонно кинул эту сумку прямо на его валяющуюся тушу. Посмотрел на «трио». Те уже начинали приходить в себя и смотрели на меня. Я уже было собрался уходить, обошёл "трио" и почти вышел с улицы, как одна из них окликнула меня.
– Господи, подождите, как вас зовут.
Я повернулся к ним боком и назвал своё имя.
– А как нам вас найти, не можем же мы вас не отблагодарить, – сказала другая женщина. Я решил, что не будет ничего такого, если я скажу свой адрес. Я не видел никакой опасности.
Да и по большей части мне всё равно.
– Это же совсем рядом. Мы все втроём придумаем, что тебе подарить, и придём, – задумалась та, что была самой смелой. Она как будто проводила какие-то вычисления в голове и после нескольких секунд сказала, – В пятницу. Мы придём в пятницу. Девчат, согласны?
Остальные кивнули. Я слегка кивнул и ушёл с улицы. Мне было очень плохо. Мало того, что меня задело поведения мужчины, так ещё и прибавились люди, которые хотят меня увидеть в пятницу. Чтож вы все так ломитесь именно в этот день? Увидите, не переживайте. Слегка бледным. И спящим. Так, стоп, опять депрессия на подходе, всю ночь сегодня смотрел в потолок, этого не повторится. Я выдержу. Буду весёлым, бороться с душевными проблемами, делая всё им назло. Я всегда так делал, что же изменилось? Хотя кое-что поменялось, да, – я присел на скамейку, уже достаточно уйдя от той улицы, – Обычно, пока я боролся с проблемами, я чувствовал себя крутым, особенным, потому что понимал, что другие бы так не смогли и сломались. А я выдержу. Это давало силы. И по сути я просто оборонялся, пока ждал подмоги. Подмогой было время, которые и в правду лечило. Всё-таки не врали в этих песнях, книгах и прочей радужной литературе. Время лечит. А мне нужно было всего-лишь дождаться этого лекарства, пока я оборонялся от грусти, отчаяния, боли. Я всегда знал, я всегда верил, всегда видел свет в своём холодном товарище, которому плевать на меня, но всё равно мне помогающий. Время. Оно несёт надежду каждый раз, когда я опускаюсь в пучину злости, ненависти, одиночества и прочих отвратительных душевных болезней. Но теперь. Теперь время меня убьёт, а не излечит. Ну вот, снова чувствую это ощущение горечи, – я запрокинул голову назад, чтоб сдержать слёзы, – Неа, не в этот раз, я выдержу. Гори всё пропадом, но я выдержу. Только как? Если моей надеждой всегда было время, то на что же теперь мне надеяться. А хотя я знаю. Я же всегда находил выход, и в этот раз найду. Я не хотел видеть глаза со слезами родных и поэтому не рассказал им о своей кончине. Позднее, я уже пришёл к выводу, что тут как личные мотивы, так и забота о них. Вот как раз ради этого теперь и нужно бороться. Пусть время не на моей стороне, хрен с ним!
Я резко встал и закричал в сторону пустых домов.
– И хрен с тобой время, забирай меня! У меня есть гордость, и я не заставлю тебя забирать рыдающий кусок мяса, я встречу тебя с улыбкой и смертью в обнимку! Никто, слышишь меня, никто не заставит ***** сдаться! Давай, тварина, приходи, я буду улыбаться, вот увидишь!!!
На последнем слове я сделал усиленный крик и чуть не задохнулся. Воздух в лёгких кончился и было нечем дышать. Я жадно хватал воздух ртом и вдруг решил оглянуться. Вокруг никого не было. Мне это и на руку, а то вызвали бы дурку. Ладно, пойду я домой, посмотрю какой-нибудь сериальчик, устал сил нет.
Дома я до ночи просто лежал на диване и смотрел Netflix. Да, я умираю и жить мне осталось меньше недели, а я смотрю телек. Но я же решил, что буду жить так же, чтобы закончить свою жизнь, а не взятую на прокат. Где-то в час ночи я уснул.
6 октября
Воскресенье. Сегодня я что-то переспал, уже двенадцать часов. Чего это меня на сон потянуло. Хотя я ещё успею отоспаться, – я рассмеялся на всю комнату и лежал так с минуту, пока не устал смеяться, – Это ж надо… Стоп, опять? – я резко стал серьёзным, – Чего я так веселюсь, если мне скоро умирать? Мне осталось пять дней, включая этот, а я смеюсь. Неужели у меня едет крыша? Ну конечно, сойти с ума тоже самое, что сломаться. Не, фиг там, рассудок надо сохранить любой ценой. Пойду поем.
Я никуда не пошёл, остался дома. Смотрел сериалы, делал домашку и пришёл к выводу, что довольно удобно отвлечься на что-то, чтобы уйти от своих проблем. Конечно, это не решение проблемы, но если проблема не решаема, то разве это не лучший вариант?
Вот с этой мыслью вечером я и сел читать книгу на диване. Книга современная, новая, написана явно любителем. И чувства примерно следующие – я понимаю, что эта книга не стоит того, чтобы её читать, что здесь куча грамматических ошибок и нераскрытых вопросов. Там, где можно было развернуть «Дай боже» автор даёт где-то два или три предложения. Нельзя, конечно, лить воду по любому поводу, но уж в книге про родителей опустить вопрос их характера нельзя! Тут огромное количество диалогов и везде они говорят разное, как будто отдельный человек. У героев нет чего-то своего, они просто куклы, рабы рассказа. Отвратительно. Можно такое простить, если автор через этих кукол пытается что-то передать, какую-то мысль. Но нет, здесь типичный сюжет, персонажи пластиковые, так зачем я это читаю? А просто потому что интересно. Да уж, именно на это я трачу остатки своей жизни. Скоро ложиться спать, вот мой пятый дань и заканчивается. Надеюсь, хотя бы в школе произойдёт что-то интересное.
7 октября
– И тебе доброе утро, горластый, – сказал я с полузакрытыми глазами телефону, пытаясь выключить будильник, – хотя бы на том свете не будешь меня доставать.
На этот раз я не рассмеялся, как душевнобольной, это была самая обычная шутка, а не признак сумасшествия. Это изменение в поведении мне нравилось. А вот то, что сегодня понедельник меня совсем не радует. Вместо того, чтобы спать целыми часами, ты должен вставать в семь утра и к пол девятому идти в школу. Эх. Кстати об этом, который час? Сколько я провалялся с будиль… ЧЕГО?!
На часах было двадцать минут девятого. Первым уроком тот предмет, на который опаздывать нельзя, меня ж просто повесят! С прошлого года ввели официально правило, что если ученик опаздывает, то в школу он зайти не сможет, пока не дозвонится родителям, чтоб те звонком подтвердили, что знают о твоём опоздании. Потом нужно писать объяснительную, нести директору, выслушивать лекции там и только после этого ты идёшь на урок. Ну как на урок. Хорошо, если минут десять останется до конца, ещё при условии, что ты пришёл в восемь тридцать один. а если опоздал на дольше, то считай сам. Только время, которое тебя будут отчитывать на входе и у директора прямо пропорционально силе опоздания. После такого правила мало людей стало опаздывать, но индивиды до сих пор есть. И меня не устраивал тот факт, что я могу стать одним из них.
Утро моё выглядело так – сначала я одной рукой надевал рубашку, а второй чистил зубы. После я засунул бутерброд себе в рот, а пока жевал натягивал брюки. Запив водой, я рванул с расчёской в одной руке и рюкзаком в другой вниз по лестнице (уж люблю я свои волосы, что поделаешь). Посмотрел на время. Восемь часов, двадцать семь минут. Отлично, я живу близко к школе, я успею.
– И не придётся никому звонить и перед кем-то оправдываться, АЙ!
Я резко упал, схватившись за грудь. Это было снова оно. Та самая болезненная чертовщина, из-за которой я чуть не помер в прошлый раз. Но ведь у меня ещё четыре дня, не рановато ли? Или я сам себе сокращаю срок? Ничего не понимаю. Блин, как же больно то!
Я не знаю, сколько я так лежал, но постепенно боль начала уходить и я смог встать. Посмотрев на часы, понял, что мои опасения сбылись. На часах было без двадцати девять. Долго же я лежал. И надо перестать бегать, не хочу больше испытывать такую боль.
Я вошёл в школу с опозданием на двадцать пять минут и подошёл к небольшой стойке, за которой сидел охранник. Он посмотрел на меня взглядом, полным какой-то ненависти. Я его не виню, он привык видеть не совсем смышленых учеников, поэтому уже каждого встречает в штыки. Но попытаться пройти незамеченным я всё же попробую.
– Здравствуйте, можно мне пройти? Я просто споткнулся и очень сильно ударился по пути, поэтому долго не мог подняться, – Чо я несу, это же бред, а не отмазка! – А так я бы успел прийти вовремя. Да и вам наверно не хочется сейчас тратить на меня время, поэтому давайте просто быстро пройду и вы не обратите на меня внимания.
Охранник молча смотрел на меня всё с тем же злым взглядом.
– Фамилия и класс, – сказал он низким басом, смотря в монитор. Это он так задаёт вопрос. Я сказал свой класс и фамилию.
– А зачем ты сюда пришёл? – всё с тем же басом спросил охранник, на этот раз уже смотря на меня. Я любого вопроса ожидал, но точно не такого.
– Ну… Учиться, знания получать…
– Нет, я про то, что здесь написано, что у тебя отгул по причинам здоровья на неопределённый срок. Ты не знаешь, что болеешь, или как?
Я уж чуть рот не открыл, а глаза так вообще начали вылезать, но успел взять себя в руки.
– Да нет, знаю, просто не знал, что у меня теперь есть отгул, – ответил я, отведя взгляд в сторону.
– Ну вот теперь будешь знать, – равнодушно ответил охранник и снова уставился в монитор, – Чеши уже отсюда.
Я вышел из школы и понял, что эта ситуация меня не особо радует. Во-первых, дядя обследовал меня без всяких записей, откуда в школе справка? Теперь и родители о ней оповещены? Вряд ли, подразумевается, что они об этой справке в курсе. Но есть ещё один момент. Если даже родители ничего не знают, то узнают, потому что мне надо где-то провести все эти четыре дня, иначе меня рассекретят. Четвёртый день то неполный, но вот три уж точно нужно где-то перекантоваться. Пойду в какой-нибудь фастфуд с бесплатным вай фай и буду там сидеть в телефоне.
Так я провёл два дня. Абсолютно ничего интересного за это время со мной не произошло. Но не зря говорят: – «Затишье перед бурей».
9 октября
Как раз приходило время, когда я возвращался домой со школы. Я вышел из супермаркета и направился домой. Он был не очень далеко от школы, а соответственно и от дома. Пройдя пол пути до школы (это минут пять) я остановился. Телефон, не умолкая, проигрывал один и тот же звук уведомления. Я разблокировал его и увидел кучу сообщений одноклассников, которые задавали одни и те же вопросы: где я, что со мной, почему не прихожу в школу. Написали чуть ли не одновременно, на что я в первую очередь обратил внимание. И как это понимать? Я хорошо общаюсь с классом, но не то, чтобы у меня там все друзья, кроме Ани. Да ещё и все сразу. Наверно, как-то спросил где я, им сказали, что я болею, и Аня решила собрать весь класс и пойти ко мне. Если это так, то это полный…
Додумать идеально подходящее нецензурное слово я не успел, так как мне позвонила Аня. Помяни чёрта…
– Алё? – ответил я на звонок.
– Алё, *****, тебя два дня не было в школе, а учительница наша сказала, что у тебя «отпуск на неопределённый срок» из больницы. Мы все волнуемся, что с тобой, всё в порядке? – а она и в правду волновалась, её голос не был спокойным. Да, Аня относится ко мне с той заботой, которую я никогда больше ни от кого не получу, и я ценю это. Сначала я планировал сказать, что занят и не могу говорить, но её голос меня переубедил. Её надо успокоить, это же Аня!
– Всё хорошо, ничего страшного. Чтобы ты понимала насколько я ерундого заболел, я приходил в понедельник в школу, но меня не пустил охранник. Я от него узнал о том, что у меня справка, а так я даже не был в курсе. Ну а я что? Я просто развернулся и пошёл домой, – постарался я как можно веселее закончить свой рассказ, чтобы наверняка убить всю грусть Ани. И вроде у меня это получилось.
– Ох, как хорошо, а то я себе надумала чёрти что, спасибо, что объяснил. Вот только твои родители тоже были не в курсе, что у тебя отгул. Мы только группой десять человек заглядывали в вашу квартиру. Твои родители сказали, что ты должен быть в школе, и что они не знают ни о каких справках. Папа твой прямо сейчас позвонил в больницу, а твою маму я убедила тебе не звонить, мол лучше мне это сделать, – спасибо, Аня! – Она согласилась. Что в итоге происходит то? Ты что-то скрываешь, или я тебе обламала твои планы на прогул?
– А сама ты сейчас где? – решил я уточнить, еле скрывая страх от понимая, что меня сейчас раскроют.
– Ну те, с кем я приходила, уже ушли, а я стою в коридоре с лифтами. Ну так что?
Решив, что чем дольше я молчу, тем менее убедительно будет звучать оправдание, я сказал первое, что пришло на ум. Положился на интуицию.
– Когда я сказал, что пошёл домой – это метафора, понимаешь? – полный бред несу, но лучше это. Так, главное дыхание выровнять и продолжить врать. Желательно, чтобы можно было сказать быстро и на одном дыхании, – а родители ни о чём не в курсе, потому что не хотел их по пустякам волновать. Говорю же – болезнь глупая до безобразия. А я всё это время сидел в кафешке. Помнишь ту самую?
– В которой ты тогда чуть не получил от старшеклассников, когда мы были пятиклассниками? – в телефоне прозвучал звонкий смех Ани. Я рад, что она снова весёлая.
– Вообще-то всё из-за тебя было, не помнишь?
– Ну да, они назвали меня мелкой, а ты полез заступаться, рыцарь мой, – снова засмеялась Аня.
– Вот помогай потом тебе, в следующий раз без меня будешь обходится, – я хотел сказать это как шутку, но последние слова были сказаны через чур грустно. Она это услышала.
– Ты чего, правда обиделся? Слушай, а ты далеко от кафе то? Давай я сейчас приду? Лично попрошу у тебя прощения. Возражения не принимаются, я уже иду.
Я хотел бы возразить, но не мог. На глазах навернулись слёзы, я даже не мог сбросить звонок. Благо, она сама его скинула. Меня обуяла такая грусть, что хотелось прямо сейчас броситься на дорогу под машины. Всё тело трясло, я не мог даже шевельнуться и просто стоял. Я понимал, что сюда идёт Аня, что нужно срочно уходить. Неважно куда, если она меня найдёт – это конец. Родители уже наверняка прямо сейчас слушают рассказ дяди о моей проблеме с сердцем, он не смог бы им наврать, тем более он и сам наверняка хочет им рассказать, я удивлён, как он так долго продержался. Видать держит слово. Мне нельзя возвращаться домой. Я даже с родителями попрощаться не смогу. А Аня? Господи, как же с ней быть? Мы у друг друга одни, больше друзей нет ни у неё, ни у меня. И ведь когда я сказал ту фразу по телефону. Что в следующий раз ей придётся обходиться без меня. Ведь это правда.
Я кое-как собрал всю волю в кулак и успокоил себя хотя бы внешне. По мне не было видно, что я сейчас готов на что угодно, лишь бы прекратить эти мучения.
А вот и самое тяжёлое на подходе. Хоть и стоял я на тротуаре у дороги, где ездило много машин, я всё равно услышал её шаги. Я их везде узнаю.
– *****, я тут! – прокричала Аня, которая на всех порах бежала ко мне. Посмотрев в её сторону, предварительно убедившись, что лицо было нормальным, без слёз, я увидел своё спасение. У меня появился план побега. Было бы неплохо его реализовать.
– А вот и я! – радостно пропела Аня, подбежав ко мне впритык. Я не мог ничего ответить. Я пытался, но не мог.
– Ты чего молчишь то? Ало, гараж.
– Ой, прости, задумался, – всё-таки у меня получилось ответить. Я начал потихоньку идти вперёд, надеясь, что Аня пойдёт со мной рядом. Так и вышло.
– Ты чего-то какой-то пасмурный. Правда чтоли обиделся? Да хватит тебе, я же прикалываюсь. Ты мой лучший защитник и лучше тебя нет на всё свете, слышишь? *****?
– Я не обижен на тебя, всё хорошо, – немного помолчав, я продолжил, сам не понимая, что говорю, – Слушай, а вот если я резко исчезну, то с кем ты будешь гулять, переписываться, делать домашку? У тебя есть кто мне на замену?
Это что вообще было? Это снова «оно». То «оно», которое спросило дядю о дате моей смерти, и которое врезало заступилось за тех матерей с этой несчастной сумкой. Хотя, это «оно» гораздо больше на меня повлияло. Оно контролировало не только мои действия. Все мои странные мысли со всей этой недели, все эти рассуждения, разговоры с собой и… Я бросил вызов времени. Бред, но это тоже «оно». Так что же это такое во мне говорит? Что это?
– Я тебя не понимаю, – ответила Аня, разбудив меня от мыслей. В её голосе был какой-то нарастающий страх, – Какие-то странные у тебя вопросы, и главное с чего вдруг? Ты ведь прекрасно знаешь, что кроме тебя у меня больше никого нет.
Знаю, но, как говорится, надежда умирает последней. Я это скоро лично проверю.
– А чего ты так заволновалась? Обычный вопрос, чего в нём странного?
– Ну я бы не сказала, что прямо таки обычный…
– Просто тебе нужен кто-то кроме меня, ты не сможешь всё время общаться только со мной, – я не дал ей договорить. Точнее не я, а «оно», – У тебя всегда должен быть запасной план, да и я тебе разве не надоел? Должно же быть какое-то разнообразие, а? – я улыбнулся и легонько толкнул Аню. Но она моего оптимизма не разделяла. Она вдруг стала какой-то пасмурной.
– Ты всё это сейчас говоришь не потому, что я тебе надоела? – тихо проговорила Аня, уже приготовившись рыдать. Я, натренированный годами, резко обнял её и начал успокаивать. Её можно было успокоить только таким образом. Так она не сможет убежать и разреветься.
– Ни в коем случае, что ты такое несёшь, дура! Я о тебе забочусь, а ты тут понапридумывала чёрти что. Просто должен быть кто-то, кроме меня, чтобы если меня не будет рядом, был кто-то другой.
– Но почему тебя это так волнует? Что же с тобой такое, я не понимаю, я ничего не понимаю, – опять начинала плакать. Она часто плакала по пустякам, и я привык её успокаивать, сохраняя полное спокойствие. Но в этот раз всё было по другому. Мне было очень плохо.
– Всё хорошо, плакса, ты сама скоро всё поймёшь.
Тут у неё зазвонил телефон. Я ждал этого момента и боялся его. Я знал, что ей позвонят.
– Прости, надо ответить, наверно…
– Давай ещё чучуть так постоим. Пожалуйста, – сказал я, еле сдерживаясь от давящих слёз и спрятав лицо в её волосах.
Мы стояли так несколько минут. За это время ей начали звонить уже третий раз. Я отпустил её. Она посмотрела на меня. На такого меня, какого не привыкла видеть. С красными глазами, на которых не было слёз, и трясущимися руками. Осмотрев так меня, она хотела что-то сказать, но решила сначала взять телефон. Отвернувшись, она приложила аппарат к уху.
Собрав всю силу воли, я смог заставить себя развернуться и зайти в подъехавший автобус. С самого начала я шёл с Аней к автобусной остановке. Я зашёл в автобус, и следом за мной закрылись двери. Я знал, что ей позвонят. Ведь они знали, что Аня побежала ко мне. Я знал, кто ей звонит. Ведь ещё по рассказу Ани я понял, что мама с папой уже осведомлены о моём здоровье. Я знал, что ей говорят и о чём просят по телефону. Я знал, что ей звонила плачущая мать. И знал, что сейчас и она заплачет.
Я встал передом к лобовому стеклу автобуса, когда он начал ехать. Мне нельзя было на неё смотреть, иначе я бы не выдержал. Буквально через две секунды я уже услышал истеричный крик с моим именем. Потом снова. И снова. И снова. Крик становился всё тише и более неразборчивым из-за того, что она всё больше захлёбывалась слезами. Крики пропали только, когда автобус доехал до другой улицы.
Аня, прости меня.
Я вышел на конечной остановке и направился в парк, где у меня было секретное место, в котором я когда-то прятался от родителей. Они его так и не нашли, да и вряд ли о нём кто-то знал. Я подошёл к двум деревянным домикам. Оглянувшись и убедившись, что рядом никого нет, я облокотился под нужным углом на доску стенки и провалился внутрь. Это были декоративные дома, поэтому тут не может кого-то быть, всё помещение внутри было пустым, а вокруг деревья, каменные дорожки и пруд. Это место я нашёл, когда был маленьким. Случайно сюда провалился и никому не рассказывал об этом месте. Даже Ане. Это было моё убежище. Да и осталось им по сей день.
Я поставил на место вывернувшуюся за мной доску, снял рюкзак и, положив на него голову, лёг спать. Время было ещё ранее, но я так устал, что ничего уже не хотел.
Вот и приходит последний день.
10 октября
Не знаю, во сколько я проснулся. Время посмотреть я не мог (телефон я выключил ещё когда встречал Аню), но судя по солнцу, которое было видно через щели, было где-то десять часов.
Я не стал выходить. Прекрасно понимал, что меня теперь ищут. У моей семьи много связей, так что я уверен, что пока спал, они сделали всё, чтобы вся полиция сейчас бегала и проверяла каждый куст на наличие меня. Или, вернее сказать, моего тела. Ведь это… Конец? Последний день. Никто не сказал, что я его проживу, я лишь знаю, что сегодня мойорганизм сдастся и сердце остановится. Я начинал что-то припоминать из той лекции, которую мне проводил дядя. Он говорил, что я начну чувствовать слабость и не смогу даже шевельнуться, после чего произойдет остановка. Я хотел встать, но вдруг меня ударила по груди такая резкая боль, что я тут же свалился обратно на пол (хоть и приподнялся буквально на пару сантиметров). Эта боль даже в подмётки не годилась той, что я испытывал, когда падал прошлые два раза. Но боль тут же пропала, когда я расслабился. Похоже, это уже началось. Полежав так минуту, я попробовал потянуть к себе руку, но она меня не слушала. Я даже не мог пальцами пошевелить.
Всё, приплыли. Максимум пара минут и я труп. Блин, сейчас нудно было включить телефон, чтобы они могли меня найти. Стоп, а я могу говорить? Может кого-то позвать?
– Эй, меня кто-нибудь слышит? – кричал я, конечно, не так громко, как обычно мог, напавшая слабость мешала, но тем не менее услышать меня можно было.
Снаружи кто-то подошёл, и я услышал женский голос.
– Тут что, кто-то есть?
– Да, я случайно сюда попал, могли бы позвонить полиции или другим, чтобы уведомить моих родных, что я здесь? А то я всю ночь тут провёл.
– Да, конечно, я сейчас позвоню, ты главное не переживай, – начала возиться женщина на той стороне, судя по-всему, ища телефон в сумке.
В полиции там сам разберутся, кто я. А я тем временем уже стал чувствовать себя какой-то куклой – я совсем не чувствовал тела. Пора исполнить обещание.
Я улыбнулся и закрыл глаза. Я ведь обещал времени, что буду улыбаться? У него не получилось меня сломать. Я бы даже попытался посмеяться, но тут почувствовал резкий укол в груди. В голове пронеслось одно слово.
Смерть.
От автора
Я искренне надеюсь, что книга вам понравилась, но не за этим я здесь. Имя и фамилия – псевдоним, поэтому чтобы поддерживать за собой авторство, я прикреплю сюда свою почту и открытый ключ pgp. Можете написать и без использования pgp, я буду рад любому вашему письму – от похвалы до критики. Почта: alskdjfhg102938@mail.ru
Ключ:
Ссылка на файл asc: https://cloud.mail.ru/public/P7Ln/oFAymS3TH
