Владимир Андриенко
Сестра самозванца
Пролог
Явление самозванца.
Слова инока Григория, который своей рукой изложил «Историю самозванца Лжедмитрия Первого и сестры его Елены».
***
Я начну с того часа как стал помогать дьяку Ивану Тимофееву в составлении «Временника», в коем была изложена история государства Русского за четыре десятилетия от царя Ивана Васильевича Грозного до Василия Шуйского.
Имя мое инок Григорий, я монах Троице-Сергиева монастыря, и много лет состоял при монастырской книжнице (библиотеке). А когда дьяку Тимофееву понадобился переписчик, отец-игумен посоветовал ему меня, как знающего и книжного человека.
Дьяк выяснил, что сам я в молодые годы был очевидцем событий, которые произошли с лета 7110-го от сотворения мира (1602 от РХ) по лето 7113-е (1605 от РХ). Я не просто видел самозваного царевича Димитрия, но состоял при его особе и много раз беседовал с ним. Знавал я и воеводу Юрия Мнишека и дочь его Марину Мнишек, которая стала женой Димитрия и русской царицей.
Сказал я дьяку и про сестру самозванца Елену, чему тот подивился, ибо ранее ничего про неё не слыхал. А ведь как она блистала при дворе воеводы Мнишека в Самборе! Сколько шляхтичей потеряли тогда свои головы от любви. И затем сыграла она важную роль в походе самозванца и помогла ему достичь трона московского.
Дьяк показал мне свои записи, которые мне надлежало переписать. Я прочел, как после смерти царя и великого князя Ивана Васильевича трон наследовал его слабоумный сын Федор Иванович. Затем, после его смерти, венец Мономаха оказался у Бориса Годунова. А после трон занял беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, выдавший себя за сына Грозного царя Димитрия Ивановича.
И все, что касаемо самозванца, было изложено с большими ошибками и недомолвками. Про сие я честно сказал дьяку, и тот попросил меня самого написать об этом периоде в истории государства.
Назвал я сии записки «История самозванца» и начал оные с 1602 года, когда первые слухи о беглом монахе, назвавшимся царским именем, появились на Москве.
Затем я сразу перескочил в лето 1604-е от Рождества Христова, когда сам непосредственно стал участником событий. Тогда совсем молодым человеком я впервые встретил Елену, редкой красоты женщину, которая, как, оказалось, была родной сестрой самозваного царевича. Я уже стар и плоть моя давно смирилась, но до сих пор волнует меня воспоминание о той первой нашей встрече в Самборском замке.
Сколько раз потом был я свидетелем смелости сей девицы. Как помогла она самозванцу взять многие пограничные крепости без единого выстрела, ибо сами они отворили ворота перед «царевичем». Какие страсти кипели вокруг неё, и какие мужчины добивались её любви.
А ныне у дьяка в его листах нет ни слова об этой женщине. Словно и не существовала она никогда, и шло все без её участия. И потому моя история может показаться кому-то странной, и кое-кто даже может не поверить мне, но стану говорить лишь то, что видел своими глазами.
Как давно сие было. Словно и не я то был, но иной человек. Ибо, как сказал царь Соломон: «Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум, потому что это лучше приобретения серебра, и прибыли от мудрости больше, чем от золота».
***
Далее все записи даются на основании «Истории самозванца Лжедмитрия Первого и сестры его Елены».
***
Сведения о самозванце
Январь 1602 года.
По снежной дороге мчались сани, запряженные четверкой вороных. Государев дьяк Посольского приказа Василий Шишкин ехал в Москву.
Радостно было дьяку. Давно мечтал он о дороге назад к родному дому. Еще два месяца тому хотел он отправиться в путь, но не желали недруги видеть его в Белокаменной. Слишком многим перешел он дорогу, и выгодно было врагам держать Шишкина подальше от дел настоящих, касаемых судеб государства Московского.
Выслали его в Новгород, и велено было Шишкину сидеть там и носа на Москву не казать. Не было у дьяка среди больших людей доброхотов, которые могли бы его от недругов прикрыть. Роду он был незнатного и предки его больших мест не занимали. Никто из них выше подьячего с приписью не прыгал, на хлебных местах не сиживал, и потому не досталось Шишкину ни казны богатой, ни связей добрых. Однако был сей дьяк зело умен и сам продвинулся по службе, ибо и иноземные языки знал, и книги читал, и хитрости разные ведал. От того и пошел служить в Приказ посольских дел. Стал толмачом, затем подьячим, а затем и до дьяка дорос. Но Фортуна отвернулась от Шишкина.
Слишком многие стали завидовать на его удачу. Заговорили недруги, что не по чину вознёсся худородный мужичина. И стали Шишкину всяко мешать: чернили перед начальными людьми, обвиняли во мздоимстве
1, в глупости и еще много было чего. И поносные кляузы
2 сделали дело. Время царствования государя Федора Ивановича не стало для Шишкина хорошим временем, особливо после страшного дела в Угличе
3.
Был Шишкин в те поры в подручных у думного дьяка Битяговского, что надзор за малолетним царевичем Димитрием имел по поручению великого боярина Бориса Годунова. Отрядили его из Приказа посольского в Углич. Шишкин поначалу обрадовался. Хоть и выслали из Москвы, но не куда-нибудь, а в удел царевича, наследника трона. Выдвинется дьяк при малом дворе, а там, глядишь, и Димитрий
4 царем станет, и двор из малого в большой оборотится.
Однако через месяц, как прибыл в Углич Шишкин, царевича зарезали. Конечно, самого дьяка посольского приказа никто и ни в чем не винил. Не был он близок к угличскому двору и больших дел не делал. Но в опалу все равно попал, хотя истинные виновники убийства не только не понесли наказания, но и возвышены были.
С тех пор, хоть и был Шишкин дьяком, а поручения исполнял самые мелкие. Ни почета, ни злата не нажил и стал пить горькую. Много пропадал дьяк в государевых кабаках, заливал обиду и через то многие ссоры были у него с женой. Когда московский трон занял государь Борис Федорович, появилась у дьяка надежда. Этот умный и деятельный правитель возвышал людей не по знатности, а по разуму. Но и здесь дьяку не повезло. Не допустили его ни разу пред государевы очи, и не было у царя возможности оценить Шишкина. А женка все грызла и грызла его. Пришлось дьяку идти на поклон к большому боярину Ивану Мстиславскому. Был у него один ход в дом сего вельможи. Знал дьяк боярского дворецкого, который приходился родней жене Шишкина.
Но и здесь капризная Фортуна не повернулась к дьяку ликом. Как только был он принят большим боярином, и было ему обещано кое-что, как звезда самого Мстиславского закатилась. Боярин примкнул не к тем людям при дворе и по царскому приказу его постригли в монахи.
Вот и добрались недруги до Шишкина. Ему все припомнили. И угличское его сидение, и питие горькое, и разговоры ненужные, и слова, спьяну сказанные про порядки московские. Отослали с глаз долой с мелким поручением в Новгород. А оттуда, дабы вернуться обратно в Москву, надобно было нечто важное свершить. Занимался же Шишкин делами токмо незначительными. Вот и получалось, что надолго его услали. Просидит в Новгороде год-другой-третий и спишут его за ненадобностью, ибо нет у сего дьяка ни родни, ни злата, и государству от него прибыль небольшая…
***
И вот пришло его, Шишкина, время! И потому мчится он сейчас на Москву!
Мороз стоял крепкий, и дьяк кутался в лисью шубу. Под кафтаном у него крепкий панцирь – дороги были неспокойны. Всюду шалили разбойники и часто резали путников, коли те без большой охраны путешествовали. А откуда у Шишкина люди для охраны? Каковы его прибытки? Токмо один слуга, что был и за возницу, и за конюха, и за конвоира.
Но все равно отправился дьяк в путь. Пора было заставить Фортуну повернуться к нему лицом. Может она сама и дала ему возможность наверстать упущенное?
К самому царю Борису Федоровичу намеревался пробиться пронырливый дьяк и первым доложить про открытую им измену на великого государя.
Появился в пределах земель Речи Посполитой некий человек, назвавшийся именем царевича Димитрия Иоанновича. Дескать, не был он убит тогда злодеями в Угличе, но был спасен верными слугами и до сроку скрывал своё истинное прирождение (происхождение).
Был тот самозванец принят в замке князя Острожского. А затем и князя Вишневецкого. Слышно было, что заинтересовала особа сего человека и короля Сигизмунда Третьего…
***
Попал к дьяку опросный лист попа, которого повязали в государевом кабаке за поносные слова на царя Бориса Федоровича.
– Что сие за бумага? – спросил Шишкин у подьячего.
– Дак поп безместный Васька Шугаев набуянил во хмелю. Сие не в первый раз он за караул угодил.
– Но отчего к нам сия бумага пришла? Поношение государя не наше дело.
– Дак поп сей не прост. Он родня владыки новгородского. Вот его и спровадили к нам, – ответил подьячий.
– Но коли он родня владыке, то отчего поп сей без места обретается?
– Да владыко наказал его за пьянство. Больно поп Василий любит зелено вино. Но разбойного приказу дьяк опасается сего попа трогать и потому нам сие дело сплавил.
– Мало мне опалы царской. Еще и сие дело.
– Дак прикажи попишку отпустить, а бумаги в огонь. И всего делов!
– А чего же дьяк разбойный сего сам не сделал? – спросил Шишкин.
– Дак осторожен он. Мало ли как дело повернется. А так передал нам лист и умыл руки.
Стал Шишкин читать опросный лист со вниманием. Выходило, что не просто ругнул поп государя Бориса Федоровича, но сказал «слово и дело».
– Отпустить говоришь? – Шишкин посмотрел на подьячего. – Ты меня к нему сведи нынче. Я сам опросный лист составлю.
– Пытать станешь?
– Нет, – сказал Шишкин. – Покуда без пытки обойдемся.
И вскоре Шишкин имел в подземельях разговор с дородным попом. Никого при сем разговоре не было.
– Ты стало «слово и дело» знаешь? – спросил дьяк.
– Сболтнул спьяну, – угрюмо ответил поп.
– Дак и мне про сие расскажи. Что знаешь? Повинись.
– Ничего не знаю. Просто сболтнул. Мало ли? Чего спьяну не скажешь?
– Ты, мил друг, не понял куда попал? Не впервой тебя ловят. Про то мне известно. Но ныне ты сказал про изменное дело. И я про сие дело хочу все знать. Коли скажешь добром, прикажу отпустить. А коли нет, то все одно скажешь с пытки. Но тогда отпустить не смогу. Подьячие-то пыточные листы составят. И тогда шила в мешке не утаить.
– Да ничего я не знаю! Токмо слух один передал и все.
– И что за слух?
– Просто так скажу. Но записать ничего не дам! Одному тебе и скажу!
– Говори!
– Объявился в землях польских некий человек. И признали в нем сына государя Ивана Васильевича.
– Сына? Грозного царя? – не поверил Шишкин.
– Царевича Димитрия Ивановича.
– Дак помер он.
– И приняли того человека в замке князя Вишневецкого и слышно было, что признал его князь за истинного царевича. А Вишневецкий Рюрикова корня…
***
Шишкин понял, какая тайна попала к нему в руки, и потому быстро собрался и помчался один в санях со слугой-возницей, никого не уведомив об отлучке. Ежели доложить про то самому царю, то милости его будут к Шишкину великие. Ведь дьяку уже за сорок, а что у него есть? Домишко в Москве, да рухлядишки кое-какой на сотню рублев, да жалование государево. А ведь три дочери у дьяка скоро заневестятся. Как их замуж выдавать без приданого? Да и женка всю плешь проела дьяку, до каких пор в бедности жить будут? Не в пример иным дьякам Шишкин жену подарками радовал мало.
Жаловалась она, за что бог наказал её таким мужем? Ни кожи, ни рожи, ни серебра, ни рухлядишки стоящей.
Шишкин был худ, высок ростом, и бороденку имел редкую козлиную. Оттого и женка его не захотела с мужем ехать в Новгород. На Москве осталась. Чего говорит мне с тобою таскаться? Авось к весне и возвернешься.
Уж он возвернется! Тогда всем покажет кто таков Васька Шишкин! И женка его будет в ногах валяться и слезами умоется! Дай срок!
Царь Борис его отметит и приблизит. А с самозванцем он царю пособит. То хорошо, что объявился человечишко, коий дерзнул себя именем царевича наречь! Сие как раз дело для него – для Шишкина. Главное, дабы не обошел его никто! Первым надобно сие государю сообщить.
Но вот как попасть к царю? То дело многотрудное. Коли в приказ пойти Посольский, то его и слушать не станут. Скажут, для чего службу покинул без дозволения? И поди докажи им, чурбанам, что де по государевой надобности. А коли рассказать все, то они славу всю себе припишут, а ему Шишкину сунут рублев сто и со двора вон!
Э, нет! Так он делать не станет!
Надобно человека сыскать, что к царю его проводит. Человека не великого, но и не малого. И такой есть при особе царской. Оружничий
5 Клешнин!
Где-то недалеко послышался удалой свист. Дьяк вздрогнул и прочитал молитву, прося бога сохранить его от разбойников. Много удалых шаек рыскало нынче по большим дорогам. Налоги и войны высасывали все из мужика, и потому пустели деревни, и все больше народу уходили в бега. Кто подавался на Дон, кто бежал за Великий Камень, а кто просто разбойничал и резал проезжих, зарабатывая себе тем на хлеб и вино…
***
Но судьба хранила Шишкина, и он благополучно до Москвы добрался. И сразу направился к дому царского приближенного Семена Клешнина.
Хоромы царского оружничего в Белом городе сразу за Неглинкой у самого Кремля. Дом большой, добротный. Подклети и клети, предназначенные для хозяйственных нужд, сложены из камня, а верхние этажи, где комнаты и горницы, были деревянными. Оно и понятно – жизнь в деревянных комнатах считалась здоровее.
Шишкин с завистью смотрел на хоромы Клешнина.
«Вон как живет царский оружничий! Не мне чета! И слуг у него много и всякой рухляди несчитано. И дочек как у меня трое. Небось, от женихов отбоя нет. Не то, что мои бесприданницы».
Дом Клешнина был огорожен высоким забором. Шишкин подошел к воротам и постучал рукоятью сабли. Залаяли псы, и отворилось воротное окошко.
– Кого бог принес? – послышался голос привратника.
– Дьяк Посольского Приказа Василий Шишкин к боярину!
– Чего? – переспросил привратник.
– Али не расслышал, старый пень? Дьяк Посольского Приказа к боярину по государеву делу!
Старик отворил калитку и впустил Шишкина.
– Коли по делу государеву, то доложу про тебя господину. Но боярин наш гневен нынче. Смотри, как бы тебе батогов не отведать, дьяк.
– Ты только доложи про меня, мил человек. А дальше моя забота.
Старик ушел и передал слова дьяка слугам.
Скоро к Шишкину вышли. Это был ключник оружничего именем Неждан.
– Заходи! Иди за мной! Боярин ждет тебя немедля!
Шишкин вошел в дом…
***
Царский оружничий, высокий средних лет мужчина, плотного сложения, с красивым лицом, обрамленным русой бородой, был верным человеком Годунова. Потому хитрый дьяк знал, как начать разговор.
– Ты назвался дьяком Посольского Приказа? – спросил он, внимательно изучая Шишкина.
Дьяк низко поклонился.
– Ты сказал государево дело? – снова спросил Клешнин дьяка.
– Знаю дело государево! – сказал дьяк и перекрестился на образа.
– Государево?
– Да, господине.
– Имя?
– Василий Шишкин!
– Отчего ко мне пожаловал? Отчего не в Приказ? – спросил оружничий.
– Я покинул свой пост тайно, господине! В Приказе меня беглым объявят и к батогам приговорят.
– И верно сделают!
– Дак коли за службу такое положено, то готов я отвечать перед государем! – сказал дьяк.
Клешнин смягчился.
– Ишь ты, каков гусь. Ладно! Говори дело!
– Я сюда примчался, как мог быстро. Один ехал без провожатых. Ни волков, ни разбойников не убоялся.
– И с чего это?
– Изменное дело на великого государя! Дело важное и страшное!
Клешнин встрепенулся.
– Не врешь? – строго спросил он.
– Не вру! – дьяк еще раз перекрестился. – Сведения имею точные. Появился на землях Речи Посполитой некий беглый из Московии. Именует себя Димитрием Иоанновичем!
Клешнин приблизился к Шишкину. Он схватил его за ворот кафтана.
– Ты что сказал, пес?!
– Изменное дело, господине. И того беглого в замке князя Вишневецкого приютили.
– Верно ли сие?
– Вот те крест! Назвался тот бродяга сыном умершего царя.
Клешнин отпустил дьяка.
– Но всем ведомо, что умер Димитрий Иванович больше десяти лет назад!
– То всем ведомо, – согласился дьяк. – Но тот бродяга сказал, что де избегнул смерти он, и вместо него был убит иной. А его верные слуги спрятали.
– И тому поверили?
– Дак коли в замке Вишневецкого того бродягу приняли с почетом? Сам посуди, господине. Князь Вишневецкий Рюрикова корня. Сын Грозного – Рюрикова корня, но старшей ветви. А стало, признал князь родство, и признал, что сей самозванец первый из ныне живущих Рюриковичей.
– Пойдем со мной в горницу, дьяк. Там все обскажешь. И коли не соврал, то быть тебе в большом почете за верность! В том слово даю.
Дьяк рухнул на колени и обхватил руками ноги Клешнина.
– Да я все сделаю, господине! Ты не сумлевайся!
– Встань! Не время сейчас по полу ползать! Дело ждет…
***
Дьяк Шишкин все поведал Клешнину. Надеялся он, что оружничий допустит его до самого царя. Но Клешнин задумал иное.
– Ты, мил друг, службу царю сослужил! То добро! Но надобно тебе еще послужить.
– Я готов.
– Ты сразу ко мне прибыл?
– Да, господине.
– Дома не был?
– Нет, господине.
– И женка твоя не видала тебя?
– Нет, господине.
– И не знает о том, что ты на Москве?
– Нет, господине.
– Добро! Скоро, дьяк, быть тебе в большом почете. Быть тебе думным дьяком при государе!
– Да я… да я готов… да я заради государя…
Шишкин бухнулся на колени и захотел облобызать руку Клешнина. Но тот властно вернул его на место.
– Тихо. Не суетись!
Дьяк сел на место. Клешин хлопнул широкой ладонью по столу и продолжил:
– Слушай далее. Тебе надобно сразу назад возвертаться.
– Назад? – удивился дьяк.
– Поедешь по следам того самозванца. И станешь одним из его людей.
– Но сие многотрудно, господине!
– Ничуть. Скажешься беглым дьяком.
– Беглым?
– Так веры тебе будет больше. Ежели самозванец измену затеял, то ему русские слуги будут надобны!
– То верно, – согласился Шишкин.
Дьяк стал понимать какие возможности открывались для него. Тайную службу править куда как выгодно. Да еще в землях иностранной державы.
– На сие деньги надобны, господине! – заявил дьяк. – И деньги немалые.
– Дам тебе поначалу тысячу золотых.
У Шишкина перехватило дух. О таком богатстве он и мечтать не мог.
– Провожать тебя станут пятьдесят казаков. До самой границы доставят. Про то, кто ты есть, никто знать не будет. Когда пересечешь рубеж литовский, будет грамота о беглом дьяке. Что де враг ты государю великому. То веры тебе при самозванце добавит.
Клешнин снял с пальца драгоценное кольцо и передал дьяку.
– Запомни сей перстень, дьяк.
– Для чего оно, господине?
– По сему кольцу узнаешь посланного от меня.
Шишкин изучил кольцо и вернул его владельцу. Не запомнить большого изумруда, вставленного в золото, было нельзя…
***
Семен Андреевич Клешнин всем в жизни был обязан Годунову. Это его, захудалого дворянского сына, приблизил к себе боярин Борис в день свадьбы своей сестры Ирины с царевичем Федором Ивановичем.
До того Клешнин долго пребывал на Москве и пробовал пристроиться на теплое место при дворе. Много слышал он дома от бати своего, как мелкие люди поднялись при царском дворе до высот.
Говорил Андрей Клешнин сыну:
– Я всю жизнь в ополчении маялся. Службу служил государю и воевал с войском его под Казанью. Увечье получил. А чего нажил с того? Имение наше почти в разор пошло.
– Бог милостив, батюшка.
– Дурак ты, Семка! Вроде вырос, косая сажень в плечах, а дурак! Как про жизнь мыслишь?
– Дак государь на войну призовет, и я в ратном деле сумею показать себя.
– Снова дурак!
– Чего всё лаешься, батюшка?
– А того, что хочу тебя разуму научить. Мы ведь роду не шибко знатного. Но надобно не в ратном поле славу добывать! Ныне при опричном дворе царя людишки худородные в силу вошли. Опричниками зовутся.
– И чего?
– А того, что надобно тебе на Москву ехать. И там искать хорошего и крепкого человека.
– Царя? – спросил тогда Семен.
– Вот дурак! Дак кто тебя допустит до царя? Ты кто таков есть? Верного человека, что при царе состоит. Да не великого человека. До большого царского сподручника не добраться тебе. А вот до кого помельче можно.
– Дак много ли толку от мелкого человека, батюшка?
– А такого следует искать, кто ныне мелок, но завтра высоко взлетит.
– Как распознать такого, батюшка?
– В том и есть искусство великое, Сёмка. И сделать это надобно, ежели не хочешь дни свои как я кончить. Сам посмотри, как живем? Бедность на пороге дома нашего. А далее еще хуже будет, коли не исправишь сего. Сам я уже не могу того. Немощен. Мне могила, а тебе жизнь. И какова она будет, жизнь твоя, решать тебе.
И выполнил Семён волю отца своего и пристроился при молодом царском сподвижнике Борисе Годунове. И был Борис в те годы царским мыльником
6. Но затем быстро поднялся благодаря выгодной женитьбе на дочери самого Малюты Скуратова
7.
Это Годунов представил Клешнина Грозному царю
8.
Затем, после смерти Ивана Васильевича, Борис стал первым советником нового царя Федора Ивановича, и был назначен правителем государства, боярином-конюшим, великим боярином и наместником царств Казанского и Астраханского.
Борис добился от царя для Клешнина звания окольничего. А уже когда сам Годунов сел на трон, то пожаловал Клешнину высокое звание царского оружничего. И не зря возвышал Борис Семена Андреевича. Большой хитрости был сей человек и мастером славился интриги придворной…
Глава 1
Поручик надворной хоругви.
Самбор. Замок воеводы Мнишека.
Лето 1604 года.
Молодой шляхтич Ян Нильский был послан коронным гетманом Речи Посполитой паном Замойским
9 в Самбор, где стояли лагерем войска собираемые воеводой Мнишеком для пана Димитрия, сына почившего 20 лет назад царя Московии Ивана Грозного.
Пан Нильский имел строгий приказ – внушить воеводе Мнишеку, что его действия незаконны. Только коронный гетман, главнокомандующий всеми войсками Речи Посполитой
10, может отдать приказ для сбора войск.
Конечно, понимал князь Замойский, что не сам Мнишек отважился на подобное. Хоть и был своеволен пан Юрий, но не до такой степени. За его спиной стояли многие вельможи Великой Польши и сам ясновельможный пан круль (король). Потому и послал князь к воеводе только своего младшего офицера, а не официального посланца с рангом повыше и титулом позначительнее. Приказы коронного гетмана возили полковники, а не поручики. Но этот молодой шляхтич пользовался полным доверием князя.
Ян Нильский служил под командой коронного гетмана уже три года. Его отец, безземельный шляхтич Николай Нильский, состоял при замке князей Замойских в должности чашника. Всем был обязан пан Николай вельможе-магнату, служил ему честно, и даже сына назвал в честь своего благодетеля – Яном.
Ян вырос в замке Замосць и был определен солдатом в гусарскую хоругвь
11. Быстро стал наместником
12 за мужество и умение рубиться на саблях, а затем и поручиком личного отряда князя Замойского. После того как пан князь занял пост коронного гетмана, храбрый офицер стал его личным оруженосцем. Карьера завидная для столь молодого человека. О таком сотни юношей гораздо более знатного рода могли только мечтать. Потому и называли пана Яна баловнем судьбы…
***
Три дня Нильский добирался до резиденции Юрия Мнишека Старого Самбора, королевского города, который входил в воеводство Русское.
Время было тревожное и неспокойное. Шалили на путях разбойники. Но пан Нильский их не боялся и потому спокойно ехал один без сопровождения. Те предпочитали нападать на купцов да на мещан. И риска меньше и прибыли больше. А много ли найдешь в карманах у шляхтича, пусть даже и так хорошо одетого и экипированного как пан Ян? А сабля у офицера острая и две пары пистолетов имелись.
Молодой офицер за время пути видел небольшие отряды шляхты и наемников, что также хотели попасть в Самбор. Вот только цель у них была иная – они желали присоединиться к войску Мнишека.
То были отряды рейтаров, что искали боевой работы, которой в данный час не было в Великой Польше. Магнаты не вели войн, и заработки наемных солдат упали. Вот и устремились они на юг, где собирались грозовые тучи.
Были и безземельные шляхтичи из Литвы и Белоруссии, не имевшие гроша за душой. Потому они также искали большой войны, которая могла наполнить их тощие кошельки.
В одной придорожной харчевне запомнил Нильский пана средних лет в поношенном кунтуше, который громко говорил о войске московского царевича. Скоро де выступит это войско в поход и добудет большую славу. Ему возразили другие паны:
– И про какую славу говорит пан? – спросил старый шляхтич со шрамом через все лицо.
– Про рыцарскую славу. А то застоялся я без настоящего дела.
– Пан видит шрам на моем лице? Вот то было настоящее дело против турок.
Кто-то спросил из глубины зала:
– А чем московские схизматы лучше турок?
– Царевич ведет войско на Москву! На сей раз сын Грозного царя идет во главе войска!
– Цо? Пусть пан не говорит, чего не знает! – вскричал шляхтич со шрамом. – Какой царевич?
– Так пан не верит в царское происхождение Димитрия? Но сам куруль признал его!
– Круль? Пусть пан не смешит меня. Наш круль признает все, на что укажет ему пан коронный канцлер. Но есть еще в Речи Посполитой вельможи, что не верят сей сказке!
– Да мне нет дела до царского рождения Димитрия! – высказался иной шляхтич. – Он поможет мне разбогатеть в Московии. Для того я и хочу присоединиться к войску.
Нильский не стал вмешиваться в разговор, который скоро закончился ссорой и шляхтичи вышли во двор рубиться на саблях. Старик со шрамом легко одолел того, кто собирался стать солдатом армии Димитрия.
И этого старика Нильский хорошо запомнил. Тот, после поединка, вернулся в харчевню и сам обратился к нему.
– Пан прибыл издалека? – спросил шляхтич, садясь за стол рядом с поручиком.
– Смотря, что пан разумеет под словом «далеко», – неопределённо ответил Нильский.
Шляхтич усмехнулся. Затем задал новый вопрос:
– Пан есть офицер?
– Поручик панцирной хоругви князя Замойского.
– О! Пан служит коронному гетману? Так я знаю пана князя и сам служил под его началом. Давно это было. Пана поручика еще и на свете не было.
– Пан не сказал мне своего имени.
– Пилавский, – представился тот. – Станислав Пилавский. Шляхтич и солдат Речи Посполитой. А как имя пана?
– Ян Нильский.
– И куда пан Нильский направляется? Неужели тоже в лагерь Мнишека?
– Я еду с поручением от пана коронного гетмана.
– Ах, вот как? Тогда не стану больше беспокоить пана. Понимаю, что пан не может мне ничего рассказать. Но пан Мнишек затеял плохое дело. Губят отчизну вот такие полководцы как Мнишек.
И много еще чего говорил старый шляхтич. Нильский слушал и не перебивал рассказчика. Но тот и не требовал ответов. Он был рад возможности обрести слушателя. Ответов ему было не нужно.
Было видно, что все посетители харчевни хорошо знали и уважали пана Пилавского. Хоть был тот совсем не богат, судя по его заплатанному, потерявшему цвет кунтушу. Много воевал этот пан на своем веку, много чего видел и знал. И посоветовал пан Пилавский Нильскому никогда в войске Мнишека не служить, коли желает он себе добра. Жаль не послушал того совета молодой воин…
***
Еще издали посланец гетмана увидел башни замка. Вздымались они над окрестностями серой громадой, как оплот могущества местного воеводы. Над зубчатыми стенами трепетали на ветру знамена и были видны жерла пушек, у которых шляхтич увидел солдат, словно готовился пан Мнишек к осаде.
«А у Мнишека неплохая крепость, – подумал Нильский. – В такой не одну армию остановить можно. Только чего это пан воевода держит столько людей на стенах, словно готовится к большой осаде? Войны-то нет. Ведь Мнишек собирает войска, дабы наступать, а не обороняться».
И решил пан Нильский расспросить кого-нибудь по пути. Надобно же знать, что в замке происходит.
По тракту к замку тянулись люди. Это были крестьяне с котомками на плечах. Они услужливо сошли с дороги, и низко поклонились шляхтичу. Но с ними говорить пан Ян не стал. Что они могут знать?
Не стал он говорить и с конными казаками, что проехали мимо шляхтича, не обратив на него внимания. Эти не сильно жаловали шляхетскую братию и часто затевали ссоры с солдатами и офицерами короля. Но ныне воевода Мнишек, в войско которого они направлялись, не хвалил за такое и казаки предпочитали сдерживаться.
Не окликнул Нильский и проехавшую в повозке шляхтянку средних лет. Она смотрела на красивого шляхтича и даже махнула ему платком.
«Кто же станет моим собеседником? Хорошо бы купца найти по пути».
И судьба послал ему такого человека.
Конь шляхтича поравнялся с тяжелой телегой, покрытой шкурами, которую тащили две клячи. Лошадьми правил тощий еврей в черном плаще и шляпе.
Он кивнул шляхтичу в знак приветствия и приподнял головной убор.
– Доброго дня пану кавалеру, – сказал он.
– Добрый день, пан купец.
– О! – удивился еврей. – С чего, пан кавалер, признал в старом Рафаловиче купца? Было то время, когда Рафалович был купцом, и его караваны ходили до самого Истамбула. Так, пан, до Истамбула! Но сейчас разве Рафалович купец?
– Пан едет в Самбор? – спросил Нильский.
– Старый Рафалович имеет кое-что продать в Самборе. Хоть и трудно назвать рынком то место, которое так называют местные жители, пан кавалер. Это не Варшава, пан.
– И не Краков, – сказал Нильский. – Но крепость неплохая.
– Я веду торговлю здесь уже два года, пан. Два года. Не один день. И здесь есть несколько цехов, но разве то цехи, пан? То слезы. Вот в Варшаве к примеру…
Старый еврей пустился в долгие рассуждения, что есть хорошая торговля, и что есть хороший и богатый город. Он говорил о рынках Истамбула и Едирне, о богатой Москве, о торговых городах Семиградья. По его словам самборский рынок был совсем никудышным, где порядочному уважающему себя купцу делать было нечего.
Но Старый Самбор в те времена не был бедным городком на окраине Речи Посполитой. Здесь купец немного лукавил. Город был крупным торговым центром, где ежегодно устраивались две ярмарки, работали шесть мельниц, пять пивоварен, действовали ткацкий, сапожный, скорняжный цехи. С 1500 года от Рождества Христова город получил Магдебургское право и королевские привилегии.
Еврей поговорил о торговле и ремеслах, и вдруг задал вопрос:
– А вы, пан кавалер, не местный?
– Я поручик гусарской хоругви Ян Нильский.
– Вот как? Но пан столь молод! И уже поручик!
Нильский не обратил внимания на лесть и продолжил:
– Еду к воеводе Мнишеку с письмом.
– Ах, вот оно как! С письмом! И кто нынче пишет воеводе?
Нильский ответил:
– Про то знать должен лишь сам воевода, пан купец.
– Оно так, пан кавалер. Но старый Рафалович многое знает из того что происходит в доме воеводы Мнишека. И напрасно пан так смотрит на Рафаловича. Рафалович многое может пояснить пану кавалеру. Наш воевода не слишком богат, и часто призывает к себе Рафаловича.
Про то, что воевода Юрий Ежи Мнишек оброс долгами, в Польше знали многие. Слишком широко жил великий вельможа и сенатор, каштелян радомский, воевода сандомирский, староста львовский, воевода самборский и рогатинский
13.
– Про это знает половина Польши, пан купец. То «большая» тайна.
– Пан кавалер шутит? Но напрасно пан сомневается в осведомлённости старого Рафаловича. Рафалович совсем не дурак. Да и можно ли позволить себе роскошь быть дураком, если ты родился евреем?
– Пан купец производит впечатление весьма умного человека.
– И снова пан кавалер прав. С чего Рафаловичу быть дураком?
– Так, пан купец, частый гость в замке?
– Слишком частый, пан кавалер. Особливо с тех пор как здесь поселился принц Димитрий, сын русского царя.
– Пан знает «царевича»?
Рафалович ответил:
– Уж если я знаю воеводу и многих вельмож в замке, то отчего мне не знать пана Димитрия?
– Сей господин сейчас в замке Самбор? – спросил Нильский.
– Недавно прибыл из Львова, пан кавалер. Здесь нынче собралось много шляхтичей, что желают помогать принцу, добыть отцовский трон. И здесь панна Марина Мнишек, которая причаровала принца.
– Пан купец, знает и это?
– Когда у тебя просят денег, то надобно знать все, пан кавалер.
– Пан купец многое знает. То сразу видно, хоть пан и прибедняется. Пан знает хорошо воеводу?
– Что есть «хорошо», пан кавалер? Есть люди, которые скажут, что знают пана Мнишека как самого себя. Но они солгут пану кавалеру. Что они могут знать? Разве они давали пану Мнишеку хоть один злотый? А Рафалович давал пану воеводе столь много злотых, что может сказать, что знает воеводу хорошо.
– Так пан купец хорошо осведомлен. Это может пригодиться и мне, коли будет на то милость пана купца.
– Пан кавалер! Я вижу людей. Рафалович сразу видит, кто есть кто! Старый Рафалович знает многих, пан кавалер. Да и как ему не знать? Они знают Рафаловича, а Рафалович знает их. И пана Мнишек только два дня назад звала к себе Рафаловича. Она имела кое-что сказать и кое-что просить. И Рафалович дал панне то, что она просила.
– И в замке много шляхты, пан купец?
– Очень много, пан кавалер. Старый Рафалович редко когда видал столько шляхты. Замок полон панов и панночек. А пан, как я могу видеть, весьма охоч до панночек. Так в замке у пана будет из кого выбирать.
– Кто в молодости может быть равнодушен к красоте, пан купец?
– В замке пан найдет то, что ему нужно.
– Красивых панночек много везде, пан купец. Нет в них недостатка в Варшаве и Кракове.
– Оно так, пан кавалер! Но в Самборе есть нечто особенное. Можете не верить старому Рафаловичу. Но скоро вы сами во всем убедитесь.
Далее пути шляхтича и купца-еврея разошлись. Они попрощались, и Нильский свернул к большим воротам крепости воеводы Юрия Ежи Мнишека…
***
У ворот замка молодого шляхтича остановила стража. Это были надворные казаки
14 Мнишека.
– Погоди-ка! Я не видел тебя ранее! – пожилой сотник в синем жупане преградил путь Нильскому.
– Поручик Ян Нильский! – представился шляхтич.
– Поручик? Не знаю я такого поручика.
– Так и я не знаю, пана сотника.
– Пан едет наниматься в войско? – строго спросил сотник.
– У меня письмо к пану воеводе от коронного гетмана!
Нильский достал пакет и показал сотнику печать.
– От его милости гетмана?
– От коронного гетмана Речи Посполитой! – поправил сотника шляхтич.
– Тогда прошу пана следовать за мной! Иван! – сотник подозвал казака. – Прими у пана коня!
Нильский спешился. Казак взял его коня и обещал, что с ним все будет в порядке. Присмотрит как за своим.
– Иван дело знает! – сказал сотник. – Конь у пана хорош. Такой жеребец не менее сотни злотых стоит.
– То подарок от пана коронного гетмана, – сказал Нильский.
– Тогда вдвойне дорог сей конь. Прошу следовать за мной, пан поручик.
Нильский, в малиновом жупане со шнурами, выглядел настоящим щеголем. Его кушак был шелковый, шитый золотом, сабля сверкала позолотой. На шапке горел изумруд.
Сотник Мнишека одет скромнее, но также добротно. Синий жупан, перепоясанный ярким кушаком, шаровары синего цвета, и желтые сапоги тисненой кожи. На его боку красовалась сабля в украшенных серебром ножнах, и за кушаком было два пистоля.
– Я сотник надворной хоругви пана Мнишека Павло Деня. К услугам пана.
– Пан воевода у себя?
– Вчера только прибыла его милость, – ответил сотник. – Всю неделю в военном лагере пробыли. Смотрели воинство пана Димитрия.
– И много там воинства?
– Дак почитай две тысячи уже. Скоро выступаем.
Нильского это удивило.
– Выступаете?
– Дак, пан, разве не слышал о походе? Мы двигаемся в Московию. Станем добывать трон для пана Димитрия.
Похоже, что старый еврей Рафалович и вправду многое знал о том, что происходит в замке…
***
Пан коронный гетман Ян Замойский, отправляя Нильского в Самбор, говорил с ним:
– Сколь много я трудился на благо матери-отчизны, Ян. Сколь много!
– Заслуги вашей милости всем известны, – сказал Нильский.
– Чего стоят заслуги, если они все пустят прахом. Все, что создавали короли и вельможи умнее и лучше них! Они там собирают войско из всякого сброда. Они пользуются попустительством короля Сигизмунда
15, этого коронованного тупицы. Он не понимает что делает! И не желает слушать разумных советников.
Нильский моча слушал старого князя.
– Король поддержал беглого монаха и признал его царским сыном! Но даже по виду сей принц вовсе не принц, но самозванец, по коему плачет виселица! Вы его видели, Ян?
– Ваша милость говорит о московском госте?
– Да! Вы ведь видели самозванца при королевском дворе?
– Да, ваша милость.
– И как он вам? – князь строго посмотрел на поручика.
– Я видел его только издали, но держался он величественно. Хотя его рост подкачал. Он много ниже короля.
– В нем все выдает его низкое происхождение! – вскричал Замойский. – И король Речи Посполитой! Король! Ведет с ним переговоры! Как низко мы пали! Вы передадите воеводе Мнишеку мои письма!
– Да, ваша милость!
– Он не имеет права собирать войска! Сие право могу дать лишь я – коронный гетман Речи Посполитой!
Князь негодовал долго, прежде чем отпустить Нильского.
– И кто этот Мнишек? Кем себя возомнил? Неужели он и взаправду думает, он есть полководец и политик? Авантюрист! Затевать войну с Московией!
Пан Ян Замойский был уже стар, но осанку сохранял величественную. Соратник великого Стефана Батория
16, в прошлом секретарь короля, затем великий канцлер коронный, этот вельможа много потрудился для славы Речи Посполитой.
Князь был одним из самых образованных вельмож того времени. Он учился в Париже, Падуе, Страсбурге. Именно он основал в городе Замосць знаменитую Замойскую академию.
Он изначально был настроен против самозванца, который именовал себя сыном Грозного царя. Князь считал это авантюрой и не разделял мнения короля и многих вельмож, которые захотели использовать самозванца в своих целях…
***
И вот пан Нильский видит, что князь совершенно прав. Затея с армией зашла столь далеко.
– Пан сотник сказал, что армия выступает? – переспросил Нильский.
– И я сам иду с армией в Московию, пан. Сколь можно сидеть без дела.
– Но у Речи Посполитой нет войны с московским царем.
– Но нас поведет сам московский наследник трона принц Димитрий! Он по праву рождения законный государь Московский.
Нильский не стал спорить с сотником…
***
В замке воеводы Мнишека было полно людей. Здесь собрались шляхтичи с южных окраин, всегда охочие до войны. Эти паны мечтали о большой добыче и были готовы взяться за сабли.
Нильский знал, как нелегко управлять этой вольницей. Они понимали только силу и склонялись лишь перед ней.
– Эй, сотник! – их остановил в коридоре высокий шляхтич в сером кунтуше. – Как голова после вчерашнего?
– Пан Бучинский!
Они пожали друг другу руки.
– Могу и сегодня пригласить пана сотника в трактир. Горилка там не перевелась. Старый жид Рафалович сегодня завез новую партию!
– Я составлю компанию пану Бучинскому. Только провожу пана поручика.
Бучинский церемонно поклонился Нильскому и представился.
– Велимир Бучинский.
– Ян Нильский. Прибыл от его светлости коронного гетмана.
Бучинский еще раз поклонился и сказал:
– Так пан от самого коронного гетмана? До пана воеводы? Так вон идет пан мажордом Валевский.
Сотник встрепенулся:
– Где?
– Дак прямо перед вами, пан сотник!
Сотник Деня увидел мажордома воеводы Владислава Валевского. Он подошел к нему и, указав на Нильского, все объяснил.
– Я проведу пана посланца к его милости. Вы можете идти, пан сотник!
Пан Владислав, молодой человек, не старше самого Нильского, был высок ростом. Одет изысканно, по европейской моде: в колет черного цвета с серебряным галуном, с бантами, пуговицами и с большим кружевным накладным воротом.
– Пан прибыл от пана коронного гетмана? – осведомился мажордом.
– Так, пан. Ян Нильский от его милости пана коронного гетмана до вельможного пана воеводы сандомирского.
– Я сразу проведу пана к воеводе. Прошу вас, пан Ян.
– Следую за вами, пан Владислав.
Мажордом провел гостя через переход к рыцарскому залу, в котором стояли изваяния королей и воевод, рыцарские доспехи, а под сводами укреплены древки со старыми знамёнами.
– Перед вами, пан Ян, рыцарский зал славного самборского замка. Многие из этих пыльных знамен реяли над хоругвями в боях с османами и татарами.
Нильский остановился перед статуей Стефана Батория и отдал дань уважения великому королю, который столь много сделал для величия Польши.
Мажордом провел Нильского через зал в полутемный длинный коридор, слабо освещенный факелами. Посланец великого гетмана понял, что его ведут запасным ходом. Очевидно, пан Валевский не хочет делать его визит достоянием обитателей замка.
– Пан Владислав нарочно повел меня этим ходом? – спросил Нильский.
Валевский согласился.
– Но меня все равно видели. И о моем визите узнают.
– Это так, пан Ян. Но узнают не сразу.
– Я нежеланный гость в замке. То мне понятно.
– Пан коронный гетман не сильно любит нашего воеводу, пан Ян. Приязни между ними нет. А я лишь выполняю свой долг. Может пан воевода и не станет скрывать от общества визит пана. Но то решать пану воеводе.
– Я совсем не держу обиды на пана мажордома.
– А вот и покои моего господина.
Валевский показал на двери, перед которыми стояли два вооруженных охранника.
– Я доложу о вас.
Мажордом исчез, но вскоре вернулся.
Нильского пропустили в богато украшенный приёмный покой воеводы. Там были три человека. Сам воевода сандомирский Мнишек, его дочь панна Марина и молодой человек в синем расшитом
серебром польском кунтуше.
–Пан Нильский от его вельможной милости коронного гетмана Ржечи Посполитой Яна Замойского к пану воеводе! – громко провозгласил мажордом и пропустил Нильского.
Юрий Мнишек был мужчина плотного сложения, роста среднего в плечах широкий. Он строго посмотрел на шляхтича.
Нильский на хороший прием и не рассчитывал, он понимал, что пан воевода сандомирский и пан великий гетман, посланником которого Ян являлся, недолюбливали друг друга. Но Мнишек, вдруг, сменил гнев на милость. Его суровый взгляд смягчился.
– Пан! – воевода позволил молодому офицеру подойти.
Ян приблизился и поклонился.
– Поручик гусарской хоругви его королевской мосци Ян Нильский! Посланец великого гетмана!
– Я воевода Мнишек! Пан имеет пакет от великого гетмана?
Нильский еще раз поклонился и передал пакет. Мнишек принял его и сказал шляхтичу.
– Рад видеть посланца великого гетмана Речи Посполитой, – вельможа сломал печати.
Нильский видел, как на него смотрит панна Мнишек и второй пан в роскошной одежде. Шляхтичу пока их не представили, но пан Ян хорошо понимал, кто стоит перед ним.
Воевода вытащил письмо и прочитал его. Его лицо стало суровым. Тон письма был более чем резок. Он поднял глаза на Нильского:
– Пан гетман запрещает нам собирать войска? Но я писал пану гетману! Он получал мои письма?
– Того я знать не могу, пан воевода, – ответил Нильский.
– Неужели пан коронный гетман не понимает? – продолжил Мнишек. – Неужели он не видит выгод сего дела? Он командует войсками Речи Посполитой!
– Не мне о том рассуждать! – ответил Нильский. – Я только посланец коронного гетмана!
– Прости меня, пан, – сказал воевода Мнишек. – Обидеть не хотел. Вот перед тобой царевич Димитрий Иванович.
Мнишек представил шляхтичу самого самозванца. Нильский поклонился. Царевич улыбнулся и сделал шаг к шляхтичу. Затем он протянул ему руку.
– Рад знакомству, пан.
Нильский ответил на рукопожатие.
Роста Димитрий был небольшого, гораздо ниже самого поручика, но был широк в плечах, и талии почти не имел. На круглом его лице не было ни усов ни бороды. Подле носа царевича росли две большие бородавки. Это портило его лицо, но открытость и доброжелательность сразу убирали негативное восприятие внешности царевича.
– Царевич Димитрий Иванович, наследник русского трона! – продолжал воевода. – Он сын царя Ивана. И его величество Сигизмунд Третий, наш король, соизволил оказать принцу поддержку.
– Вы, пан, как слуга коронного гетмана, не сочувствуете моему делу? – с улыбкой спросил Димитрий. – Это так?
– Я только служу князю Замойскому, пан царевич. Я поручик гусарской хоругви. Персона не великая. Выполняю приказы.
– Так молод и уже поручик? – спросил самозванец, хотя ему было не больше лет, чем самому Нильскому.
– Мой господин отметил меня. Хотя я недостоин сего высокого отличия.
– И скромен! Не желаешь ли, пан, служить мне? – спросил Димитрий. – Я верну себе трон моего отца! И тогда смогу вознаградить верных.
– Простите, ваша милость, но у меня уже есть господин.
– Так, пан, отказывает царевичу? – вмешалась в разговор Марина Мнишек. – Пан, не желает служить во имя чести?
– Марина! – строго одернул дочь Мнишек. – Простите её, пан поручик.
Марина была одета с роскошью, в парчовое платье с позументом и кружевами. В её волосах сверкала жемчужная сетка.
Ян много слышал про эту амбициозную панну. Она совсем не была красавицей. Тонкие губы, вытянутое бледное лицо, длинный нос. Глаза её горели недобрыми огоньками и были готовы испепелить Нильского.
– Так, пан, не ответил, – настаивала она.
– Я слуга коронного гетмана, милостивая пани! – ответил Нильский с поклоном.
– Марина! – снова вмешался Мнишек.
Его дочь сумела быстро оценить Нильского. Статный с приятным лицом, с девичьим румянцем на щеках, с модными завитыми усами, он выгодно отличался от «царевича».
«Какой, однако, красавец, – думала Марина. – Вот сего шляхтича можно иметь в своих фаворитах».
Высокий и красивый шляхтич сразу очаровал её. А Марина Мнишек привыкала получать то, что ей нравилось.
– Так пан отказывает мне? – она снова пошла в «атаку» и отмахнулась от отца.
– Панна, изволит о чем-то просить? – спросил Нильский. Хотя он прекрасно понял Марину.
– Пусть, пан поручик, присоединится к войску принца. Димитрий идет воевать за святое дело, – откровенно высказалась она.
– Если бы я не дал слово шляхтича и присягу моему князю, то непременно согласился бы с панной! – Нильский поклонился Марине.
– К вам обратилась с просьбой Марина Мнишек! – произнесла она торжественно. – Я выделяю не каждого!
Мнишек с гордостью посмотрел на дочь.
«Истинная царица! Она достойна занять трон Московии. Моя Марина рождена для величия!»
Димитрий примирительно похлопал Нильского по плечу.
– Завтра мы с воеводой приглашаем пана в лагерь нашего войска.
На том аудиенция у воеводы и кончилась. Юрий Мнишек и принц Димитрий покинули покой. Но вниманием Нильского завладела панна Мнишек.
– Пану уже выделили комнату в замке? – спросила она.
– Нет, милостивая панна. Я только прибыл в Самбор.
– И сразу к моему отцу? Впрочем, это видно по вашему дорогому, но пыльному платью, пан поручик.
– Прошу прощения у милостивой панны.
Нильский снова поклонился.
– Я сама подберу покои для пана поручика. Покои достойные кавалера благородного рода.
– Прошу меня простить, милостивая панна, но я роду не знатного. Я лишь слуга князя Замойского. Я не столь высокого рода как панна.
– Вы шляхтич по виду, пан Ян. А что до знатности…, – она сделала паузу и продолжила. – А что до знатности, то я смогу поднять пана высоко.
– Достоин ли я внимания панны?
Мнишек прикоснулась к его подбородку своими тонкими и красивыми пальцами.
– Достойны, пан кавалер…
***
Нильский слышал о том, кто такая Марина Мнишек. Она была горда и многим женихам отказала, хотя сотни девиц в Польше и Литве почли бы за счастье выйти замуж за сих кавалеров. Но Марина мечтала о короне. Он верила, что рождена повелевать. Она ждала достойного кандидата на свою руку.
– Пан кавалер, должен почувствовать гостеприимство дома Мнишек.
– То большая честь для меня, милостивая панна.
– Пан Валевский! – Марина позвала мажордома.
– Милостивая панна! – мажордом склонился перед Мариной.
– Размести, пан, сего кавалера в покоях, про которые знаешь.
– Как прикажет панна! – еще раз поклонился Валевский.
Он провел поручика к тому крылу в замке, где размещалась знать, а не мелкие шляхтичи и офицеры.
– Сии покои знак высокой милости, пан, – сообщил Валевский. – Панна Мнишек выделяет не каждого. Пан понимает меня?
– Не могу понять с чего мне такая честь, пан мажордом. Я прибыл от князя Замойского и потому на хороший прием не рассчитывал.
– Но панна Мнишек отметила, пана кавалера. И через панну высокий жребий коснется и его.
– То для меня загадка, пан мажордом.
– Все скоро прояснится, пан кавалер.
Нильский познакомился со своими покоями. Комната была разделена на две части высокой ширмой, расписанной яркими красками. Мебель дорогая – столы с витыми ножками и резные стулья с львиными головами на подлокотниках. За ширмой роскошная большая кровать с перинами и подушками.
– Пусть пан кавалер располагается. Я прикажу слугам принести ваши вещи.
– У меня их мало, пан мажордом. Все приторочено к седлу моего коня.
Валевский поклонился и ушел. И не успела за ним закрыться дверь, как в комнату с другой стороны вошла панна Мнишек.
Шляхтич никак не ожидал её увидеть так скоро.
– Пану нравится? – спросила она.
– Роскошно, милостивая панна.
– Здесь есть второй ход, пан кавалер. И сие весьма удобно.
– Панна говорит…
– Я говорю об удобстве для пана кавалера. Ведь пан любит женщин?
– Панна смущает меня.
– Не верю, пан. Вы смущаетесь? Вы избалованы вниманием женщин. Я вижу это, пан кавалер. И в замке Мнишек у вас не будет в них недостатка. Спать на такой кровати одному – кощунство.
Марина помогла Яну разместиться в роскошных покоях и оставила его. Слуги принесли его вещи и доложили, что с конем пана все в порядке.
Но как только Нильский переоделся, в двери его комнаты постучали. Он не успел ответить, как щелкнул замок, и в комнату вошла молодая девушка лет 17-ти.
Она была в сиреневом плаще с капюшоном поверх простого платья. На ней не было украшений кроме сережек с изумрудами. Но, впрочем, украшения девушке были не нужны. Её собственная красота и юность были лучшими сокровищами, коими одарила её сама мать природа.
Стройная и гибкая, с высокой грудью, прелестным личиком и большими глазами. Она влетела в комнату и, увидев, Нильского, остановилась.
Шляхтич поклонился.
Она помолчала несколько мгновений.
– Пан? Простите. Я вас не знаю.
– Ян Нильский, гусарский поручик надворной хоругви князя Яна Замойского! – представился шляхтич.
– Елена, – она назвала лишь имя.
– Рад знакомству с панной!
– Простите, я не знала, что комнаты сии уже заняты.
– Меня поселили здесь менее часа назад, панна. Но если сии покои ваши, то…
– Нет, нет. Они не мои. Моя комнатка в другом крыле замка, пан поручик. Простите еще раз и разрешите мне удалиться.
– Как прикажет, панна. Но панна пришла сюда не просто так?
– Я бывала здесь втайне от остальных, пан. И пусть пан сохранит мой секрет.
– И панна знает тайну второй двери? – Нильский указал на другой вход.
– Знаю, пан. Но я не стану вас беспокоить, пан.
– Панна не беспокоит меня. Я рад такой встрече.
– Простите меня, но я должна покинуть вас, пан Ян.
– Но могу я надеяться встретить панну еще раз?
– Пан желает видеть меня?
– В том вина самой панны. Панна так красива…
– Пан знает кто я?
– Панна назвала лишь имя. Но могу сказать, что панна достойна имени Елена. Как та царица, ради которой началась троянская война.
– Пан прибыл надолго?
Нильский ответил утвердительно. Теперь он здесь задержится.
– Тогда возможно мы и встретимся.
После этого девушка исчезла из комнаты. Но спустя пять минут в двери снова постучали.
«Неужели она вернулась?»
Стук повторился.
Ян сам впустил нового посетителя. Это был его знакомый еврей Рафалович.
– Рафалович сразу пришел к пану, ибо слышал, как пан сразу добился успехов.
Нильский не понял еврея.
– Каких еще успехов, пан Рафалович?
– Как же, пан кавалер! Только прибыли в замок! Только прибыли и уже сама панна Мнишек подыскивает вам покои! То дорогого стоит, не будь я Рафалович! Дочь воеводы выделила вас.
– Панна Мнишек оказала мне честь, – согласился Нильский.
– Впрочем, старый Рафалович сие знал и до этого. И Рафалович принес вам новое платье, пан кавалер.
Еврей щелкнул пальцами и двое слуг внесли в комнату тюки.
– Простите, пан купец, но я не хочу покупать новое платье.
– Так пан еще не видел, что Рафалович ему принес. А как пан увидит, то и сразу захочет купить.
Еврей развернул первый тюк и показал шляхтичу отличный французский колет алого бархата с золотым галуном и роговыми пуговицами.
–Пусть пан потрогает бархат! Это райское наслаждение. Какова ткань? Что скажет пан?
Нильский отметил, что колет хорош.
–И новомодные штаны для пана кавалера из такого же бархата с бантами. Из самой Франции, пан кавалер. А кружева, пан? Какие кружева принес вам старый Рафалович.
Нильский благодаря щедрости князя Замойского имел в кошеле 500 злотых. И вскоре двести из них перекочевали в кошель Рафаловича.
Колет, штаны, сорочка с кружевами, сапоги и модные туфли с пряжками, короткий плащ и шляпа с пером: были разложены на кровати шляхтича.
– Как хорошо звенит золото, пан кавалер. В этом замке мне не часто приходится слышать этот волшебный звон. Мелкая шляхта все желает получить в долг.
– Так и я из мелкой шляхты, пан купец.
– Я не имел в виду пана кавалера. Разве пан мелкий шляхтич? Рафалович не хотел сказать того. Это было бы обидно для пана кавалера.
– А, пан купец, знает всех в замке? – спросил шляхтич, после того как еврей пересчитал золото.
– В замке несколько сот слуг, пан. Да множество шляхты съехалось. Да наемники принца Димитрия. Новых людей много, но кое-кого старый Рафалович знает. Кто интересует пана?
– Я встретил девушку.
– Девушек здесь много.
– Её имя Елена. Но это все, что я знаю. Она божественно красива.
Рафалович всплеснул руками.
– Пан в замке не больше часа, а узнал столь много! А я говорил пану, что женщины здесь особенные.
– Но я не узнал кто она, пан Рафалович. Я встретил её случайно. Она вошла в эту вот комнату, и удивилась, увидев, здесь меня.
– И пану запомнилась девица?
– Её трудно не запомнить. Меня как громом ударило.
– И пан желает знать кто она?
– Желаю. Она рода незнатного, судя по платью.
Еврей хохотнул в ответ.
–Сия Елена, пан, прибыла в замок вместе с принцем.
–Что? – не понял Нильский.
–С принцем Димитрием Ивановичем. Она из его свиты.
–Значит… Значит она…
Лицо шляхтича залила краска. Он подумал, что это любовница царевича. Вот почему она так свободно гуляла по замку. Но купец поспешил его разубедить.
–Нет, пан. Она не любовница принца. Сия девушка чиста как майская роза.
–Не понимаю, пан Рафалович.
–Так старый Рафалович все объяснит пану кавалеру.
–Если они прибыла в свите принца Димитрия, то неужели он не обратил внимания на такую красоту?
–Как можно, пан кавалер? Елену заметили все.
–И царевич любит её?
–Любит, – ответил Рафалович.– Но принц Димитрий любит Елену не как простую девушку, пан кавалер.
–Вот как? Пан купец меня заинтересовал!
–Сие страшная тайна, пан кавалер. Но! – еврей поднял вверх указательный палец правой руки. – Но про сие знают все.
– Пан купец говорит загадками.
– Сие знают все, но притворяются, что не знают, пан кавалер. Эта девушка сестра принца.
– Что?
– Димитрия Ивановича.
– Не могу вас понять, пан купец. Но я никогда не слышал о том, что с принцем прибыла и дочь царя Ивана.
– Она не дочь царя, пан кавалер. И потому здесь она дочь дьяка из Московии именем Ждан Порошин. Елена принята при дворе как дочь Порошина. Но всем ведомо, что она дочь московского дворянина Отрепьева.
Нильский все понял. Она сестра самозванца! Родная сестра! Но Юрий Отрепьев принял имя Димитрия Ивановича и не мог признать Елену.
– Сей Ждан Порошин беглый из Московии. Говорят, царь Борис приказал его пытать. Но дьяк ушел в Литву. И вот он при дворе принца. И Димитрий попросил его признать Елену дочерью. Ей надобно официальное положение при дворе воеводы Мнишека.
Нилський обрадовался:
– Это просто отлично, пан купец. Вы принесли мне хорошие вести и я не жалею о потраченных деньгах!
– Пан так радуется тому, что девица сестра принца?
– Я радуюсь, что она мне ровня, пан купец. Стало быть, я смогу ухаживать за панной.
– Пан?
– Я могу ухаживать за панной Еленой.
– Пусть пан забудет про сие.
– Это еще почему? – спросил Нильский. – Она не княгиня и я могу просить руки этой девицы. Я шляхтич.
– Что пан говорит? – удивился еврей. – Пан только раз и видал сию девицу. И говорит об узах брака?
– И что с того?
– Но сие опасно для пана.
– Опасно? – удивился Нильский. – Я не богат, но я хорошего рода. И брак со мной не поруха для чести дочери дьяка Порошина. Иное дело, когда девица царских кровей.
– Дело не в крови, пан поручик. У девицы есть воздыхатель.
– Воздыхатель? При её красоте это неудивительно, пан купец.
– Но это весьма преданный воздыхатель.
– И кто он? – спросил Нильский.
– Пан Велимир Бучинский.
– Я видал сего пана. И не уступлю ему.
–Возможно, – согласился Рафалович. – Хотя пан Бучинский забияка известный. И мастер рубиться на саблях. Но главная опасность для пана кавалера не в нем, а в панне Мнишек.
–В панне Марине? Но она нареченная невеста принца.
–И что с того? – усмехнулся еврей. – Вы прибыли от его милости коронного гетмана, пан кавалер.
–Это так, – согласился Нильский.
–И думали сразу уехать?
– Как только получу ответ от воеводы для моего господина князя Замойского.
– Но пан изменил мнение, увидев Елену? – спросил еврей.
– Это правда, пан купец.
– Так я скажу пану, что для того она здесь и оказалась. Елену направили сюда не случайно, пан кавалер. Но она лишь оружие панны Мнишек.
– Но панна Мнишек гораздо выше меня по положению.
– И что с того, пан? Панна Марина не собирается замуж за пана поручика. Но она уже скоро напомнит пану о себе.
– Скоро?
– Панна Мнишек не любит ждать.
– Пусть бы напомнила про себя панна Елена.
– И это может быть, пан кавалер.
– Что пан сказал? Неужто сие правда?
– Эк, пана кавалера зацепила девица.
Нильский действительно был любимцем шляхтянок при дворе Замойского. Но такой как панна Елена он никогда не видел.
– Она не могла не зацепить, пан купец. Это богиня, а не женщина.
Рафалович понял, что шляхтича не хотят сразу отпускать из замка. Слишком быстро все складывалось. А купец не верил в случайности в самборском доме Мнишека. Кое-кто сразу понял, как заставить сего пана задержаться. Этот ради красивой шляхтянки способен на многое.
Еврей попрощался и покинул покои Нильского.
«А это интересно. Затевается интрига. Старому Рафаловичу стоит понаблюдать за сим паном. И старый Рафалович сделает это!»
Глава 2
Ночью все кошки серы.
Самборский замок.
Покои Марины Мнишек.
Вечер.
Марта, ближняя служанка Марины Мнишек, была красавицей. И не будь у Марины такого самомнения, она ревновала бы к красоте этой стройной девушки из простого рода. Но дочь воеводы Сандомирского считала, что её собственная красота многократно превосходит красоту всех женщин Польши и Литвы. Потому Марта была доверенной всех тайн Марины, и госпожа и служанка не скрывали друг от друга ничего. Они были во многом подругами, хотя шляхтянка никогда не забывала своего положения и не допускала и тени фамильярности.
Красота Марты, и её близость к панне Мнишек, делали её желанной для многих мужчин Самборского замка. Мелкие шляхтичи даже дрались из-за неё на дуэлях. И всего неделю назад одна такая дуэль закончилась смертью венгерского наемника, который давно имел виды на Марту и сильно ей докучал.
Когда в замке впервые появился московский царевич, он также заметил Марту. И она первой познала ласки самозванца. Конечно, для Марины это не осталось тайной, но она не ревновала. Для неё главным объектом желания была корона и Марина считала, что все средства хороши для достижения высокого жребия, который, как она считала, был предназначен ей судьбой. Мнишек даже поощряла Марту к этому роману. Так она могла знать все, что происходит в голове у царевича, который был весьма разговорчив с любовницей.
Но сегодня Марта хлопотала не о себе, а о своей госпоже.
– Он сказал тебе, что желает меня? – спросила Мнишек служанку.
– Так и сказал, моя панна. И он не стеснялся в выражениях. Он не скрывал того чего хочет, как обычно это делают кавалеры.
– Он столь груб?
– С чего панна вязала, что он груб? Он просто спросил напрямик.
– Это ли не грубость?
– Пусть панна так не говорит. В его откровенности было столько страсти.
– И что ты ответила?
– Могла ли я отвечать от имени панны? Ныне он хочет не меня. И он слишком нетерпелив.
– Вот как? Он ждет ответа?
– Один из его слуг ждет ответа за этой дверью. И он сказал, что будет просто счастлив, если сама панна напишет ему.
– Напишу? Своей рукой? Ну, нет. Этого я делать не стану.
– Но панна удостоит его посещением? Ведь он этого ждет и от этого многое зависит в жизни моей панны. А панна уже много раз отказывала ему.
– Я не отказывала, Марта. Я только отодвинула час, когда стану принадлежать ему. Разве заслужил он ласки Марины? Что он сделал для этого? – спросила Мнишек.
Марта ответила:
– Он сделал много, моя панна. Он собрал целое войско для похода и готов подарить моей панне царство.
– Пока это только слова, Марта. Войско же собрал для него мой отец. Это имя Мнишека привлекло к Димитрию шляхту. Сам он набрал только отряды казаков и нескольких русских перебежчиков. Разве это войско? И платит им мой отец.
– Пан Мнишек только обещал заплатить, моя панна, – поправила Марину Марта.
– Слово Мнишека стоит дорого! – гордо заявила Марина.
– Так пан царевич останется без женской ласки на эту ночь?
– Почему же? Он получит кое-что.
– Как понять мою панну?
– Где он намерен встретиться со мной? – спросила Мнишек.
– В ваших покоях, моя панна.
– Так передай ему пусть в полночь приходит в мои покои.
– Панна?
– Передай ему эти слова, Марта. Пусть принц тайно приходит в покои Марины Мнишек в полночь…
***
Самборский замок.
Покои пана Нильского.
Полночь.
Нильский проснулся от прикосновения чьей-то руки.
Рука была женская и, поначалу, шляхтич думал, что он все еще спит. Слишком трудно было отличить реальность от грез. Но тихий голос заставил его проснуться:
– Пан уже не спит. Пан попал в волшебную страну.
Свечи были потушены и на окнах плотные шторы не пускали внутрь лунный свет. Ян не мог вдеть ту, кто рядом с ним.
– Кто здесь?
– А кого пан желал бы видеть в эту ночь рядом?
Воображение нарисовало образ красавицы Елены.
Голос ответил:
– Пан так красиво думает.
– Панна прочитала мои мысли?!
– А почему я не могла прочитать их, пан кавалер?
– Панна колдунья.
– И мое колдовство особого свойства. Пан кавалер.
Нильский содрогнулся. Это была она! Только она могла говорить так!
– Панна? – горячо прошептал Ян. – Панна? Я все еще сплю!
– Нет, пан, – тихо прошептал голос. – Пан думал обо мне. Я прочитала его мысли и явилась выполнить его желания.
– Я не мог не думать, милостивая панна. Ваша красота сразу сразила меня.
– Пан говорит сие не в первый раз? – тихо спросила красавица.
– Я в первый раз говорю искренне, милостивая панна. Как только моя панна вошла в эту комнату я понял…
Она притянула его к себе. Руки красавицы были сильные.
– Пусть пан полюбит меня.
– Панна уверена?
– Пан спрашивает? Я в руках пана.
– Но…
– Меньше слов, пан. Я в твоей воле. Эта ночь твоя.
Нильский отыскал губы красавицы. Он вдохнул запах её волос. Больше они ни о чем не говорили…
***
Самборский замок.
Покои панны Елены.
Утро.
Дмитрий Иванович встретил сестру утром. Она возвращалась в свою комнатушку. Быстро вставила ключ в замок и отворила двери.
– Елена!
Девушка вздрогнула и оглянулась.
– Юрий? Ты напугал меня.
– Меня зовут Димитрий! Сколь раз говорено про сие!
– Но мы одни. Рядом никого нет.
– Все равно. Я Димитрий Иванович. И никогда не забывай про это!
Они вошли в комнатку Елены. Самозванец сел на стул.
– Где ты была?
– Выполняла твою просьбу. Слушала разговоры в тайной комнате.
– Они уже собирались? – спросил самозванец.
– Да. Пан Мнишек и с ним двое других. Они прибыли тайно.
– И кто они?
– Князь Вишневецкий и князь Ружинский.
– Вот как? И Вишневецкий здесь?
– Был. Но он уже покинул Самбор. Прибыл сюда тайно под видом гусарского офицера. И прибыл при малой охране.
– Как ты узнала о том, что они соберутся нынче ночью?
– Хайм Рафалович рассказал.
– Этот хитрец знает многое. Мне нужно было видеть его еще вчера. Но мне нужны не его сведения, а его деньги. Мне нужна еще тысяча золотых. Я обещал войскам.
– Ты слишком много берешь в долг, Юрий.
– Димитрий Иванович! – поправил сестру самозванец.
– Хорошо, Димитрий Иванович! И тебе стоит остановиться.
– Воевода Мнишек берет еще больше. Но хватит про это, Елена. Что они говорили? Они окажут мне помощь?
– Они обеспокоены приездом посланца от Замойского. Коронный гетман против твоей затеи. Они говорили не только по-польски, и я не все поняла. Тот второй язык мне неизвестен.
– Но что они сказали? Что сказал Вишневецкий?
– Он стоит за тебя.
– Да?
– А как иначе. И Ружинский за тебя.
– А сенатор Сапега? Что они говорили про него?
– Сенатор на твоей стороне. Но король Сигизмунд колеблется. Группировка знати, которую возглавляет Замойский, слишком сильна при дворе. Это было в письме Сапеги, которое читал Вишневецкий.
– Это мне и так известно.
– Но сюда прибыл этот шляхтич.
– Посланец Замойского?
– Да. И он сможет нам помочь. Вернее, сможет помочь тебе, Юрий.
– Не ты ли мне посоветовала все это, Елена? Не из-за тебя ли я стал скитальцем?
– Но ты получил возможность стать царем. И я сделаю все, чтобы твою голову, Юрий, украсила корона…
***
Самборский замок.
Покои панны Марины.
Утро.
Марина Мнишек вернулась в свои покои. Верная Марта открыла госпоже двери, услышав условный стук.
– Хорошо, что мой отец занят сейчас войсками и предстоящим походом, – сказала Мнишек, сбрасывая накидку на руки служанки.
– Пан воевода, как говорят, ночью принимал гостей.
– Гостей?
– К нему прибыли князь Вишневецкий и пан Ружинский.
– Значит, вопрос о походе решен.
Марта отметила про себя, как небрежно было застёгнуто платье на Марине. Сразу видно, что одевалась она наспех и сама. Её ночь утех удалась.
«Её прямо распирает от желания мне все рассказать. Тот шляхтич оправдал ожидания, а такое случалось не так часто».
Марина села на кровать и откинулась на подушки.
– Панна желает…
Мнишек прервала служанку приказом:
– Марта, садись рядом.
Женщина села и спросила дочь воеводы:
– Панна вернулась с победой?
– С полной победой, Марта.
– «Крепость» выкинула белый флаг?
– Почти сразу, – самодовольно заявила Мнишек. – Хотя молодые мужчины иногда бывают просто смешны.
– И как он?
– Поначалу был даже робок.
– Робок? Можно ли поверить, моя панна?
– Я сказала поначалу. Но потом… Потом он показал себя как нужно.
– Панна может его сравнить с…
– Он просто лев, Марта.
– Лев? Это слишком сильно, панна.
– Я знаю, что говорю, Марта.
– Моя панна не часто хвалит ночных кавалеров.
– Раньше их не за что было хвалить. Это были не те кавалеры. Но этот на высоте! Он красив не только внешне, он весьма хорош на поле любви.
– Но панна не хочет сказать, что бросит все…
– Нет. Мой путь к трону лежит через постель принца Димитрия. Я уступлю ему в свое время.
– Пусть он сделает панну царицей. Пусть бросит к её ногам Московию. Я помогу панне переодеться.
Мнишек дала Марте исполнить обязанности служанки, которая всегда помогала госпоже одеваться и раздеваться.
– Я иногда сомневаюсь в нем, Марта.
– В московском принце?
– А в ком еще? Не в пане же Нильском. Царевич Димитрий пока загадка. Так ли он честолюбив? А если он не добудет трона?
– Но король и многие вельможи за него. Они посадят его на трон!
– Мой отец думает так. Но все же, иногда меня посещают сомнения. Если он слаб в постели, то, может, он слаб и на поле боя?
– Пусть панна не наговаривает на царевича. Он не слаб в делах любви.
Марина Мнишек усмехнулась этому заявлению служанки.
– Марта, он взял тебя нынче ночью?
– Да, и не один раз.
– Он понял, что в его кровати ты, а не я?
– Сразу понял, моя панна. Хоть в покоях и было темно, как велела панна.
– Он сказал тебе?
– Не стоит забывать, что мы с ним были не первый раз.
– Но ведь в темноте все кошки серы. Так ведь говорят?
– Он назвал меня Марта. И сделал это сразу, еще до первого раза.
– И все?
– Он сказал: «Пусть будет так».
– И он был доволен?
– Моя панна плохого обо мне мнения, – с усмешкой стростила красавица-служанка. – Ваш жених у моих ног. Но я не посягаю на право панны.
– Что за право? Пусть спит с тобой. Но ты не надоешь ему быстро?
– Панна обижает меня. Меня быстро не бросают, хоть я не так красива и свежа, как моя панна.
Марта лукавила. Она слишком хорошо знала о своей красоте и о том, что как женщина была гораздо привлекательнее панны Марины. Но она всегда льстила девице Мнишек, а та принимала эту лесть за чистую монету.
Марина спросила:
– И он тебе самой нравится?
– Вы о постели, моя панна? – спросила Марта с усмешкой.
– Да.
– Принц силен в этом деле.
– Этот московский гость здесь волочится за каждой юбкой. Еще бы. На Москве его не баловали вниманием такие женщины.
– Но разве панна уверена?
– Уверена в чём? – спросила Мнишек.
– В том, что пан Димитрий не царевич? Он много скитался и много пережил. Его могли скрывать верные люди.
– Оставь, Марта. Он такой же сын Грозного, как ты дочь короля Франции. Нет! Он не царского рождения, но он может занять трон! И что мне до того, кто его отец? Пусть подарит мне корону!
Мнишек осталась в одной рубашке с кружевами и осмотрела свою фигуру в зеркале.
– Панна прекрасна, – сказала Марта.
И Марина с ней была согласна…
Глава 3
Войско принца Димитрия.
Товарищи! Мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностю блистает благородной
И славиться хозяйкой молодой. –
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины наши грозны…
А.С.Пушкин «Борис Годунов».
***
Самбор.
Сентябрь 1604 года.
Лагерь армии самозванца.
В лагере под Самбором среди шатров и многочисленных знамен шли военные игрища. Шляхтичи соревновались в искусстве владеть оружием. Звенели сабли и гремели выстрелы из мушкетов.
Немецкий капитан муштровал наёмников с пиками и с презрением истинного солдата косился на шляхту.
– Посмотри, Клаус, – сказал он своему сержанту, – на этот сброд. Они почитают себя солдатами.
– Нам с ними выступать в поход, капитан. И если бы мы стояли против шведов, я не дал бы за этих вояк и медного гроша.
– К счастью, мы идем не на шведов, Клаус. Но и твои пикинеры никуда не годятся.
– Это тридцать оборванцев – новый набор, капитан. Я сделаю из них солдат.
– Слишком мало времени для этого. Это крестьяне, а не солдаты.
– Они и были вчера крестьянами, капитан. Это беглые земледельцы из венгерских земель. Но из них выйдут отличные воины. Знаю это по опыту…
***
Мушкетеры дали залп из мушкетов по цели и офицер отметил, что стреляли они недурно.
– Будь у меня тысяча таких солдат, я дошел бы до самой Москвы! – хвастливо заявил он.
– Но здесь всего пятьдесят солдат, мой капитан, – сказал по-французски второй офицер. – Эти умеют обращаться с мушкетом. Да еще с сотню можно набрать среди немцев из Гессена. Остальные новобранцы.
– А вот их дворяне недурно владеют саблей, лейтенант.
– Мне трудно назвать их дворянами, мой капитан. Это сущие оборванцы. Я предпочел бы им солдат из Европы.
– У здешнего принца не так много денег. Наемники стоят дорого. О! – воскликнул капитан. – А вот тот пан отлично отбил удар! Смотрите, лейтенант! И еще один удар!
– Это пан Бучинский, мой капитан.
– Тот самый? Я слышал про него. Принц Димитреус сделал его доверенным капитаном?
– Пан Бучинский стал другом московского наследника, мой капитан. Но это редкий негодяй.
– Среди наёмников это не новость, лейтенант. Среди наших солдат почти все негодяи и преступники. Главное вымуштровать из них солдат.
– Из наших солдаты будут. А вот из их шляхты, что получится? Они совершенно не поддаются управлению, мой капитан. Пьют вино и дерутся на саблях каждый день. А Бучинскому убить столь же легко, как выпить кружку пива.
***
Офицеры-наемники говорили о пане Бучинском. Лейтенант мушкетеров был совершенно прав. Именно таков был пан Велимир, отчаянный храбрец и забияка.
Его бы уже давно упекли в тюрьму, если бы не Мнишек. Это он пригрел шляхтича в своем замке, и он защитил его от королевских приставов. Пан Велимир убил на дуэлях несколько шляхтичей. И шляхтичи эти были весьма высокого рождения.
Но и Мнишеку Бучинский быстро надоел. Снова он затеял ссору и убил противника. Пан Юрий избавился бы от неспокойного шляхтича, но появился царевич Димитрий. Они сразу оценили друг друга – самозванец и шляхтич-забияка.
С тех пор Бучинский стал доверенным московского царевича. Он собрал вокруг себя отряд шляхты из поляков и литвинов, и они стали верной стражей самозванца…
***
Пан Бучинский одолел уже двоих противников, выбив у них сабли. Затем он повернулся к Димитрию и церемонно поклонился.
Принц Димитрий Иванович сидел на коне, рядом с воеводой Мнишеком и его свитой. Они наблюдали за учебными поединками.
– Мои офицеры гусарской хоругви не знают себе равных. Посмотри на этих молодцов, царевич.
Воевода указал на высоких офицеров из крылатых гусар.
– Но мои наемники ничуть не хуже! – хвастливо заявил Димитрий. – Ко мне идут на службу воины.
– Царевич имеет в виду нищих шляхтичей и казаков? – усмехнулся Мнишек.
– Украшение воина не тугой кошель, пан воевода. Украшение воина сабля и рука, которая способна сию саблю держать.
– Не думаю, что твои бойцы, царевич, способны одолеть гусар!
– Сто золотых за моего бойца! – сказал царевич.
– Двести на моего! – заявил воевода.
– Идет!
Мнишек кивнул одному из офицеров. Димитрий – Бучинскому. Сверкнули клинки. Бучинский легко отбил атаку и сам нанес несколько ударов. Гусар хорошо владел саблей. Но шляхтич сразу сменил тактику, использовал ряд секретных приемов и обезоружил сначала одного противника, затем другого. Он фехтовал, используя татарскую манеру ведения боя, а не польскую.
Самозванец ухмыльнулся и посмотрел на Мнишека.
– Двести золотых, пан Мнишек!
– Они твои, царевич!
– Но я не вижу моего золота, пан воевода.
– Я передам его пану в замке.
Димитрий усмехнулся про себя. Он знал, как неохотно расстаётся с золотом пан Мнишек.
–Этого молодца я сам нанял на службу. Он будет при мне! – Димитрий Иванович похлопал себя по бедру. – С такими бойцами я легко возьму Москву!
Воевода Мнишек был недоволен. Уступать ему не хотелось. И он заметил Нильского.
– О! Пан поручик! Пан, ведь также гусар? Я не ошибаюсь? – спросил он шляхтича.
– Так, пан! – склонил голову Нильский.
– Не желает ли пан, постоять за честь крылатых гусар Речи Посполитой? – спросил Мнишек.
– Почту за честь, пан воевода!
Мнишек снова обратился к самозванцу.
– Царевич! Еще триста на сего шляхтича!
– Идет! – самозванец кивнул Бучинскому.
Тот стал в позицию. Нильский соскочил с коня и обнажил саблю. Он уже видел, что за противник стоит против него. Ян наблюдал за поединками Бучинского. В замке князя Замойского его учили разным фехтовальным стилям, и он знал, что противопоставить татарскому удару пана Велимира.
Бучинский попробовал атаку, но сразу понял, что этот противник будет покрепче прежних. Он стал осторожнее.
Они проверяли друг друга. Звенели клинки. Вокруг собрались многие шляхтичи и жолнеры. Они поддерживали бойцов криками.
Нильский перешел в атаку, но задеть противника не сумел. Тот отбил два его удара сверху.
– У пана отличная выучка, – сказал Бучинский.
– Мне преподавали сию науку хорошие учителя.
Снова атака. И снова Нильский вынужден был отступить.
– И я должен похвалить выучку пана. Пан отлично отражает удары.
– Я только присматриваюсь к пану. По-настоящему я еще не бился, – сказал Бучинский.
– Так не пора ли показать на что пан способен?
– Пожалуй!
Бучинский атаковал. Его сабля задела плечо Нильского и оборвала его жупан. Ян не успел отбить этот удар.
– В настоящем бою пана уже ничто бы не спасло.
Нильский атаковал. Бучинский отбил атаку.
– Пан стал горячиться!
– Пан Бучинский напрасно так думает! И в настоящем бою я все еще держал бы саблю, пан.
– Тогда пусть пан атакует.
Нильский снова пошел в атаку. Он сделал обманное движение и задел противника. Его клинок сорвал шапку с головы Бучинского.
– Что теперь скажет, пан? В настоящем бою он мог остаться без головы.
Бучинский зарычал и бросился вперед. Сабли звенели и скрежетали. Пробить защиту гусара он не смог.
– Сам дьявол помогает пану!
Нильский снова отвел клинок противника.
– Теперь пан стал горячиться.
Бучинский атаковал уже серьезно. Он был готов нанести гусару смертельный удар. Слова поручика задели его за живое.
Ян отошел на шаг. Он понял – противник вложит в последнюю атаку все свое умение.
– Ныне я не стану шутить, пан гусар. Берегись!
Нильский отбил атаку. Затем он сам сделал выпад и разорвал кунтуш Бучинского на груди. Это был последний удар. Ян показал, что мог убить шляхтича.
– Отлично! – вскричал Димитрий. – Сей шляхтич отстоял твою честь воевода! Хватит! Прекратите поединок!
Шляхтичи опустили сабли.
– Я доволен! – сказал царевич. – Вы отличные солдаты. А ты, пан, не надумал стать в ряды моих бойцов?
– Я слуга князя Замойского! Я связан присягой, ваша милость.
– Так я помогу тебе освободиться от присяги, пан. Я сумею отблагодарить тебя по-царски.
Нильский поклонился и ничего он ответил.
Самозванец отвлекся от него и снова стал говорить с Мнишеком.
Нильского кто-то тронул за рукав кунтуша. Он обернулся. Перед ним был молодой казачок в жупане не по размеру. Одежда была явно велика ему в плечах и некрасиво топорщилась.
–Чего тебе? – грубо спросил шляхтич.
– Не узнал меня, пан? – тихо спросил его женский голос.
– Панна?
Она приложила палец к губам. Затем они отошли в сторону, к шатрам, где на них не станут обращать внимания.
– Что, панна Елена, здесь делает?
– Хочу узнать у пана кое-что.
– Я готов дать ответ, моей панне.
–Вашей? – удивилась она.
–Но разве панна не стала моей? Хотя если панна желает не говорить про то…
– Я не могу вас понять, пан кавалер. Вы о чем?
– О прошлой ночи, моя панна.
Елена испугалась:
«Неужели он знает? Но откуда? Как он мог видеть меня?»
– Панна пришла ко мне сама. И я ценю это. И докажу…
– Пришла куда? – снова не поняла она.
– В мои покои.
– В ваши покои, пан кавалер? Вы шутите?
На этот раз Нильский задумался:
«Неужели? Это была не она? Но её голос. Голос… Или? Или это была панна Мнишек? Я ведь ни разу не назвал её по имени!»
– Что с паном? – спросила Елена, заметив его бледность.
– Простите меня.
– В вашей комнате нынче ночью была женщина? Я все верно поняла, пан?
– Да, – согласился Нильский.
– И вы подумали, что это я?
– Так, панна.
Елена поняла, что он ничего не знает о том, кого она подслушивала ночью. Он не шпион. И это хорошо.
– Так иногда поступает панна Мнишек. Ведь ночами все кошки серы, пан Ян. И те покои она выделила для вас не случайно.
– Панна ревнует?
– Нет, пан кавалер. Мог ли кто отказать Марине Мнишек? Она не потерпела бы подобного оскорбления. Она считает себя чуть ли не королевой. Ей кажется, что помани она любого мужчину, и он жизнь отдаст за ночь с ней.
– Так что панна хотела спросить?
– Я слышала, что пан говорил обо мне. Неужели это правда?
– Вам сказал Хайм Рафалович?
– Я задала пану вопрос. А пан мне не ответил, а задал свой. Я хочу знать, правда ли то, что пан сказал купцу?
– Мы много о чем говорили с Рафаловичем, – неопределенно ответил Нильский.
– Но пан сказал, что готов взять меня в жены. Это так?
– Это правда, моя панна! Я готов дать вам свое имя.
– Шляхтич готов назвать меня женой?
– Почту за счастье!
– Но пан не знает меня!
– Панна так красива и так чиста. Я готов быть вечным рабом панны. Когда панна сочтет меня достойным.
– Так пан решил?
– Слово шляхтича!
– Тогда пусть пан докажет мне свою любовь.
– Я готов, моя панна!
– Пусть пан вступит в ряды воинов Димитрия Ивановича. Ведь царевич обещал ему покровительство?
– Пан Димитрий звал меня к себе, но…
– Пан сказал «но»? Я не ослышалась?
– Но, милостивая панна. Я слуга коронного гетмана.
– И что? Пан обещал быть моим слугой только что. Пан обещает звезду с неба, но не может выполнить простой просьбы.
– Но я связан словом шляхтича!
– Пан Димитрий освободит вас от него! Пусть пан подумает и ответит мне вечером.
– Вечером?
– Так, пан! – она передала ему какой-то предмет.
Он принял его и увидел что это ключ.
– Это ключ от моей комнаты, пан. Я буду ждать пана нынче вечером.
– Панна не шутит?
– Нет. Но смотрите. Начинается парад войск…
***
Отряды и полки прошли перед царевичем парадным маршем.
В лагере собралось две с половиной тысячи солдат. 500 крылатых гусар! Это была элитная тяжелая кавалерия Речи Посполитой. Гусары носили за плечами «крылья» из орлиных перьев на деревянной раме. Среди них бытовало мнение, что шум тех крыльев при атаке пугает противника. Все они были в стальных нагрудниках и стальных шлемах венгерского типа с козырьком, с наносником и назатыльником. Каждый имел пику, украшенную флажком, и конжец – длинный клинок треугольного сечения с закрытой гардой. У многих у седельной луки были колчаны с луками или укороченные мушкеты. Но последних было немного.
Сам Юрий Мнишек был наряжен как гусарский офицер. На его плечах была шкура леопарда, из-под которой виден нагрудник с кольчужными пластинами. Шлем воеводы украшен золотой насечкой и большим страусовым плюмажем.
Полторы тысячи казаков прошли после гусар, также лихие бойцы. В основном, это вчерашние надворные казаки магнатов Вишневецких, Потоцких, Ружинских. Но были среди них и люди с Запорожья и казачья голота. Последние пришли в лагерь Димитрия пешком. Ни коней, ни доброго оружия у них не было. Сотники самозванца проверяли их и давали им одежду и сабли с мушкетами именем принца Димитрия. Казаки присягали служить царевичу верно и помочь ему добыть отцовский трон.
Сам царевич оделся как казак в малиновый жупан с отворотами и золотым галуном. На его боку была кривая татарская сабля украшенная самоцветами. Это был подарок Мнишека.
Также в лагере собралось больше пятисот пехотинцев. Среди них были и немцы, и венгры, и поляки.
Особый отряд составили московские перебежчики, которых пока было мало. Всего 60 человек. Это были дворяне и дети боярские, сбежавшие из Московии от царя Бориса. Среди них выделялись братья Хрипуновы:
Данило, Иван и Кирилл, что поклялись до смерти служить принцу царской крови Димитрию Ивановичу…
***
Елена незаметно упорхнула, и пан Нильский даже не заметил этого, увлеченный смотром войск.
К Нильскому приблизился немолодой худой человек в синем польском жупане. Он поклонился шляхтичу и представился:
– Ждан Порошин. Вы отлично бились на саблях, пан. Бучинского не каждый одолеет.
– Я слышал про вас, пан Порошин.
– Вот как? Я персона не великая, пан кавалер.
– Я также, пан Ждан. Но я видел вашу дочь.
Порошин побледнел, но сдержался.
– Моя дочь мало где бывает, пан кавалер. Она роду не сильно знатного. Не по чину нам величаться.
– Простите, если вас обидел, пан.
– Ничего, пан кавалер. Как вам войско царевича?
– Гусары хороши, пан, – ответил Нильский. – Но их столь мало.
– Это только начало, пан кавалер! – горячо заговорил Ждан. – Пусть царевич только войдет в пределы Московии и многие перейдут на его строну! Не станут русские служить Бориске Годунову!
– Вам он так ненавистен? – спросил Нильский.
– Кто? – Порошин посмотрел на шляхтича.
– Вы сказали о Борисе Годунове.
– Он занял трон на Москве. Трон не для него! У нас есть сын Грозного царя, истинного Рюрикова корня! Вы не согласны?
– Согласен. Истинному государю положен трон по праву рождения, – ответил Нильский уклончиво.
Многие польские шляхтичи совсем не верили в то, что сей царевич истинный. Но полякам было все равно кто он такой, лишь бы привел их в Москву. Казаки вообще не задумывались об истинном прирождении Димтрия Ивановича. Пусть он царевич или неизвестно кто, но он тот, кто рискнет бросить вызов нынешнему московскому царю. А уже только за это они уважали своего вождя.
Все желали войны и добычи…
Глава 4
Панна Марина Мнишек.
…Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я или нет – им что за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя.
Мятежница! Поверь, молчать заставят.
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Самбор.
Замок воеводы. Кабинет Юрия Ежи Миншека.
Димитрий Иванович сидел в кабинете воеводы в высоком кресле. Рядом с ним были Мнишек и князь Ружинский. Они обсуждали планы будущей войны.
Самозванец знал, что и воевода, и князь не отступятся от него. У Мнишека не было иного выбора. Он был весь в долгах и в 1603 году королевские чиновники даже явились в Самбор и хотели наложить арест на имущество Мнишеков. Тогда его спасла продажа двух имений в окрестностях Сандомира. Благодаря вырученной сумме удалось погасить самые неотложные из долгов. Теперь его поход на Москву – единственный путь к богатству, и единственное спасение от банкротства.
Ружинский мечтал о покорении соседнего государства и считал, что время для этого самое подходящее.
«А ведь ни одни из них не верит, в то, что я царевич. Но им все равно, кто я по крови. Главное, чтобы в меня поверили русские. Воевода и двух дочерей мне бы отдал. Что ему дочь, когда такой куш стоит на кону в большой игре за корону».
Юрий Отрепьев, в монашестве Григорий, одернул роскошный кафтан с золотым позументом и жемчугом – подарок князя Адама Вишневецкого. Такого он никогда ранее не нашивал.
Богатство и роскошь опьянили его. Ведь еще недавно его называли просто Юшка, а ныне знатнейшие вельможи Польши именовали его – «ваше высочество» или «ваша милость». Он все больше втягивался в игру. Теперь обратной дороги не было. Или смерть или корона государства Московского.
Но не все в Речи Посполитой были ему доброхотами.
Мнишек сказал, что партия Замойского при дворе одерживает верх. Все больше магнатов высказывают недоверие задуманной авантюре.
– И нам стоит ждать вскоре королевского запрещения собирать войска. Замойский уже прислал мне свое письмо с Нильским.
– Но князь прислал простого поручика, пан воевода, – сказал Ружинский. – Будь он уверен, что Сейм его поддержит, он прислал бы маршалка. А так коронный гетман осторожничает.
– Но и король осторожничает, пан Ружинский.
– Как? – самозванец подскочил на месте. – Может ли сие быть? Король говорил мне о своей полной поддержке! А если король на нашей стороне, то чего опасаться?
– Слишком много врагов твоему делу, царевич, – высказался Мнишек. – Речь Посполитая не Москва. У нас королю не можно того, что можно царю у вас.
– И, если последует запрет? – спросил царевич. – Что будет?
– Тогда придется распускать войска! Или нас самих запишут в мятежники!
– С таким трудом набранную армию распустить? – вскричал царевич. – Но кто может сделать такое? Только враг Речи Посполитой!
– Прошу пана! – вскричал Ружинский. – Пан говорит о его королевской милости!
– Но Годунов сейчас слаб! Многие ненавидят его и перейдут на мою строну! И надобно не распускать войска, но объявлять поход!
Самозванец испугался. Если войско будет распущено, то его уже не собрать во второй раз! Больше ему никто не поверит! А князь Замойский великий вельможа и в его силах повлиять на короля.
– И что делать? – спросил он у Мнишека. – Что предпринять, пан воевода?
– Нужно спешить! – поддержал царевича Мнишек.
– И я говорю, что надобно спешить! Но если нам не дадут сделать первый шаг? Если ли выход?
– Есть! – ответил Мнишек.
– Так укажи этот выход, пан воевода! – вскричал самозванец.
– Скоро сюда прибудет папский нунций Рагноци. И он может нам много помочь!
– Посланец папы римского? – насторожился самозванец.
– А что пугает, пана царевича?
– Но нунций требует моего перехода в католичество!
Мнишек и сам хотел этого и потому сказал:
– Но и я питаю сию надежду, царевич. Пусть свет веры истинной коснется тебя.
– Да какая вера! – вскричал самозванец. – Разве я о вере говорю? Прими я католичество, кто пойдет за мной в Московии? Сим могу навредить делу моему!
– Но кто говорит о публичном крещении царевича в католичество? – спросил Ружинский. – Все можно сделать тайно!
– Тайно?
– Именно, Димитрий! Именно тайно! – заговорил Мнишек. – И сие даст нам поддержку святого престола! И Ордена иезуитов! Да и панна Марина сможет стать твоей женой, царевич, лишь при переходе твоем в католичество!
– Но ускорит ли сие поход?
– Ускорит! – сказал Ружинский уверенно. – Папский нунций может многое. Он сумеет повлиять на шляхту.
– Но…
– Царевич! На кону твоя корона!
– Престол, что по праву рождения твой!
Самозванец немного помолчал. Он думал. Решиться сменить веру – дело сложное. Тем более если ты претендент на трон в Москве. Но поляки все настойчивее требуют этого. Да и хорошо бы получить поддержку римского папы и Ордена иезуитов. А без его перехода в католичество они помогать не станут.
– Что скажет его высочество? – торжественно спросил Ружинский.
– Я согласен! – сказал самозванец.
Он вскочил с кресла и выбежал из комнаты.
Князь с улыбкой посмотрел на Мнишека.
– Что я тебе говорил, воевода?
– Он согласился, – выдохнул Мнишек. – Я уже и не думал его уговорить.
– А я был уверен, что он так поступит. Стоило лишь немного его напугать.
– Но слова пана не так далеки от истины. Короля могут вынудить дать запрет на набор войска.
– Пусть пан воевода не боится того. Сигизмунд, даже если его к тому вынудят, спешить с запретом не станет. Наш вельможный пан круль умеет выполнять волю Сейма не торопясь.
– Но нас мало, пан князь. Слишком мало. Всего две с половиной тысячи.
– Но Димитрий Иванович надеется на поддержку московитов.
– Того я и боюсь! – сказал Мнишек. – Я не желаю начинать холопский бунт, пан князь. Димитрия должны поддержать бояре и дворяне Московии. Но не холопы! Вы видели рожи казаков, что прибыли с Дона?
Ружинский вспомнил вчерашних посланцев атамана Корелы к царевичу от донских казаков.
– То есть настоящее быдло, пан князь. И нам плечом к плечу идти с такими в бой? Мы шляхта!
– Пусть пан воевода за то не переживает. Пусть быдло поможет нам, а потом… Потом мы с ними расправимся.
– Пан князь, думает, что сие так просто? Холопский бунт легко развязать. Но трудно погасить. Тем более что гасить его можно лишь кровью. Потоками крови, пан князь.
– Но сия кровь будет холопской, пан воевода? Московским холопам неплохо пустить кровь…
***
Ян Нильский отправился на поиски комнатки панны Елены. И быстро нашел, где обитает красавица. Служанки в замке Мнишека были весьма болтливы и за злотый даже проводили шляхтича почти к самой двери «дочери пана Порошина».
– Вон там, – молодая смуглая служанка показала пальчиком на длинную галерею.
– Но там много дверей.
– Та, что посредине. Видите кованные железные полосы у петель? Это двери дочери московита.
– Московита?
– Так здесь зовут эту девку, которую все считают красавицей.
– Считают? – спросил Нильский. – Но она и вправду красавица.
– Есть и другие не хуже, – сказала служанка. – И много доступнее.
Нильский дал девушке еще один злотый, дабы она побыстрее оставила его.
«Вот я и смогу увидеть её и поговорить с ней. Что такого, что я нанесу ей визит? Здесь никто не сочтёт это признаком дурного тона».
Нильский направился к двери, но у одной из ниш его перехватил Рафалович.
– Пан сошел с ума? – тихо спросил шляхтича еврей.
– Ты про что, пан купец?
– Пану нельзя идти туда, куда он идет.
– Отчего?
– Панна Мнишек может узнать про сие и тогда… Тогда пану будет не до любви.
– Пан купец слишком много болтает. Я шляхтич…
– Тише! – Рафалович увлек Нильского в нишу. – Пусть пан помолчит. Я все поясню пану немного позже.
Рафалович отвел шляхтича в другую часть замка и показал на двери одной из комнат.
– Там пана ждут.
– Кто? – не понял Нильский.
– Там пан сам все узнает.
– Но…
– Пусть пан не возражает. Все это будет пану только на пользу.
Нильский решил сделать так, как сказал Рафалович. Он вошел в комнату и увидел там человека среднего роста в черной сутане.
– Пан Ян Нильский? – человек поднялся со стула и подошел к шляхтичу.
– Поручик Нильский. А кто есть пан?
– Скромный слуга Иисуса.
Нильский понял, что это посланец Ордена иезуитов. Он, как и его отец, не сильно жаловал этих панов, но склонялся перед могуществом и силой Ордена.
– Но пан имеет имя?
– Падре Рональд. Сейчас мне угодно назваться именно так. И у меня дело к пану шляхтичу. Ведь пан – верный слуга католической церкви.
– Это так, падре.
– И потому святая церковь и святой престол имеют дело к пану поручику. Пан поручик должен во имя церкви и веры присоединиться к войскам принца Димитрия.
– Но я…
– Я знаю о том, что пан есть человек коронного гетмана Замойского. Но святая церковь и Орден уладят сию проблему, пан поручик. Скоро в замке будет нунций святого престола кардинал Рагноци. Он введет принца Димитрия в лоно истинной католической церкви.
– Но чем я смогу помочь церкви, падре? Я скромный солдат и никакого веса не имею.
– У пана будет вес. И потому пан сейчас отправится к пану Бучинскому и предложит свои услуги. Пан Бучинский примет саблю пана. Во имя господа!
Падре протянул Нильскому руку и тот увидел перстень с большим сапфиром. Он почтительно поцеловал его. Этот падре не был мелкой сошкой в Ордене.
– Мне идти к пану Бучинскому прямо сейчас? – спросил Нильский.
– А у пана есть иные планы?
Нильский покраснел. Священник усмехнулся и сказал:
– Пусть пан отложит их. Для сего время еще придет, пан поручик…
***
Краков.
Дворец короля Речи Посполитой.
Сентябрь 1604 года.
Посланцы царя Бориса при дворе Сигизмунда III.
Король Сигизмунд III из рода Ваза не мог сказать посланцам московского царя то, что хотел. Шляхта запретила ему ссориться с московитами. Особенно настаивал на своем великий гетман Замойский. Он был слишком дерзок это князь, возомнивший себя большим государственным деятелем.
Король сидел на троне словно статуя, и молча готовился слушать слова царя Бориса Годунова, которые тот вложил в уста своего посланца.
Русский вельможа был одет с роскошью. Фиолетового цвета кафтан с широким воротом, шитым золотом и украшенным крупным жемчугом, поразил многих шляхтичей. С боков кафтана были прорезы с тесемками, также шитые золотом. Богатая соболья шуба боярина украшена многими драгоценностями. На пальцах посла – перстни с самоцветами.
Пан сенатор Сапега тихо сказал своему соседу семиградскому послу графу Матиушу.
– Видал, друг мой, какие жемчуга у московита?
– Таких нет и у вашей королевы, пан Сапега. А соболя какие? Говорят у московитов ныне низкие цены на соболей.
– Про то знаю точно, пан Матиуш. Соболиная ярмарка в Москве ныне богаче, чем в прошлые годы. Но тише. Московит станет говорить.
Посол протянул руку к сопровождавшему его дьяку и тот подал послу свиток с печатями.
Боярин стал читать:
«Беглый монах расстрига, именующий себя царевичем Димитрием Иоанновичем, презрел законы божеские и человеческие. Он облыжно (ложно) именует себя царским именем. Долг истинного монарха выдать сего самозванца для казни и расправы справедливой.
Ибо был тот беглый монах Гришка, чернокнижником и знался с сатаною.
До своего монашеского пострига, носил сей расстрига имя Юшки Отрепьева. И отец того Юшки был сотником в стрелецких войсках Великого государя, Царя и Великого князя Всея Руси. И звался он Богданом Отрепьевым…»
Король вышел из оцепенения и склонился к пану Сапеге.
– Для чего он рассказывает нам то, что послы Бориса, говорили больше десяти раз?
– Его стоит выслушать до конца, ваше величество.
Король снова стал слушать слова Годунова, адресованные лично ему. На сей раз рассказ о беглом монахе Гришке Отрепьеве был несколько иной.
Отрепьев стал не просто самозванцем, но и еретиком, чернокнижником и колдуном.
– И как доброму соседу, надлежит вашему величеству, выдать того вора приставам Великого государя Всея Руси Бориса Федоровича для сыска.
– Мы выслушали слова великого князя московского, – выдавил из себя король, отказав Годунову в царском титуле. – И мы примем решение, посоветовавшись с нашими сенаторами.
– Мой государь, царь и великий князь Московский и Всея Руси, желает знать решение вашего величества, ибо много раз про сие уже было говорено!
Кардинал Мациевский, двоюродный брат воеводы Мнишека сказал:
– Его величество уже сказал свое слово, пан посол. Он примет решение по тому делу в свое время.
– Но самозваного царевича принимают магнаты и сенаторы Речи Посполитой, – сказал посол.
– Сие древнее право магнатов принимать в своих имениях тех, кого они захотят! – сказал Мациевский.
– Но признавать самозваного царевича, есть нарушение отношений доброго соседства между нашими державами! – заявил посол.
– Пану послу стоит знать, что сего царевича признал его ясновельможность князь Адам Вишневецкий, – сказал кардинал Мациевский. – Семья князей Вишневецких приходится родней государю Московскому Ивану Четвертому (Грозному).
Король Сигизмунд с благодарностью посмотрел на кардинала. Тот нашел чем «уколоть» посла. Ведь если великий князь из рода Вишневецких, признает царевича сыном Грозного, то это значит, что потомки Рюрика признают его своим главой.
– И пан Вишневецкий мог признать беглого вора царевичем? Не могу в то поверить!
– Про сие стоит спросить самого пана Адама, пан посол. Сие его решение, а не решение его королевской милости.
– Многие магнаты Речи Посполитой, не ободряют сего! – смело вмешался коронный гетман князь Замойский. – И пусть, пан посол, дождется решения его величества круля (короля) Речи Посполитой!
На том аудиенция была завершена, и никакого решения принято не было. Сигизмунд Третий выжидал…
***
Самбор.
Замок воеводы Мнишека.
О том, что было во время пира…
В замке Мнишека был назначен пир и большой бал с фейерверком. Принц Димитрий Иванович Московский тайно принял католичество и был крещен самим нунцием римского папы кардиналом Рагноци.
Юрий Мнишек получил обещанные королем деньги. Правда, Сигизмунд прислал ему не 80 тысяч золотых, а только 40 тысяч. Но и это было хорошо. Часть средств ушла на выплату войскам и закупку всего необходимого для обоза. Армия готовилась к большому походу. А две тысячи пошли на организацию празднества.
Окрестные шляхтичи съехались в замок и у ворот были десятки карет. Всюду сновали разодетые слуги, и вино лилось рекой.
Казаки получили от принца особое угощение. Они славили Димитрия Ивановича и требовали начать поход.
Претендент на трон был особенно доволен ими. Посланцы с Дона привезли к нему московского дворянина Петра Хрущёва. А был он доверенным человеком самого Бориса Годунова. И Годунов отправил его на Дон с посланием против самозванца. Но казаки связали царского посланца и переправили его в Польшу. Здесь они передали его Димитрию Ивановичу.
Димитрий обрадовался этому и спросил:
– Где он?
– Дворянин Хрущёв в руках твоих слуг, царевич, – ответил донской наказной атаман.
Царевич посмотрел на секретаря Бучинского. Тот ответил.
– Пан Мнишек отправил его в пыточный подвал!
– Как? – вскричал Димитрий. – Зачем?
– Таков приказ пана Мнишека!
– Но привезли сего дворянина мне, а не пану Мнишеку. Давно он там?
– Один день и ночь, – ответил Бучинский.
– Проводи меня туда, пан Бучинский.
– Как прикажет, ваша вельможность.
Димитрий повернулся к казакам:
– А вам жалую сто золотых! И сегодня пить за мое здравие станете лучшие вина!
– Слава государю! – закричали донцы.
– Я всегда награждаю верных!
Димитрий вместе с Бучинским прошел в подвалы замка, где содержались осужденные воеводским судом преступники.
– Мне сие не нравится, пан Бучинский.
– О чем говорит его вельможность?
– О том, что Мнишек распоряжается моими людьми. Это пленник мой. И не воеводе решать его судьбу.
– Но мы во владениях воеводы, ваша милость. Мне и самому это не нравится.
– Пан Бучинский, я также кое-чего стою в предстоящей большой игре. И пусть пан Мнишек помнит, что без меня у него ничего не выйдет. А он хочет многого.
Они спустились по лестнице. Бучинский сделал знак страже и те открыли двери камеры.
– Прошу ваше высочество пройти!
Царевич вошел. Внутри царил полумрак.
– Факелы сюда! – приказал Димитрий.
Бучинский повторил приказ. Пространство камеры осветилось.
Петра Хрущова еще не пытали. Но с него содрали кафтан, шапку, штаны и сапоги. Он остался в одном исподнем
17
Хрущёв был крупным коренастым мужчиной лет сорока, с сильными руками, привычными к сабле и копью. Его круглое лицо обрамляла окладистая черная борода.
Стража пинками подняла Хрущёва с соломенной подстилки.
– Встать!
– Наследник трона перед тобой!
Хрущёв поднялся. Он увидел царевича.
«Неужто, сам передо мной? – подумал дворянин. – Точно! Судя по приметам – он! Самозванец!»
– Я есть Димитрий Иванович, – сказал тот. – И я пришел к тебе, дворянин Хрущёв.
Дворянин, звеня цепями, неуклюже поклонился царевичу.
– Ты, как мне сказали, верный слуга Годунова?
– Я служу Руси, ваша милость. И коли Русь доверила корону Борису, то я его слуга.
– Хорошие слова, Петр Хрущев. Я уважаю смелых людей. И не хочу тебя мытарить в подвалах.
– Но я в железах, – Хрущев поднял руки.
– Но ты пока мой враг, Хрущев, и служишь узурпатору моего трона. И я могу предложить тебе присягнуть мне. Тогда отношение к тебе изменится.
– Ваша милость предлагает мне службу?
– Ты русский, а я сын Ивана Василевича. Я твой законный государь. Станешь мне служить, Хрущев?
Дворянин опустился на колени перед Димитрием.
«С чего мне хранить верность Годунову? Много он дал мне за мои прежние заслуги? И с чего мне отдавать за него голову?»
– Так что скажешь, Хрущев?
– Готов служить моему законному государю! И готов сказать тайное!
Царевич обернулся к сопровождавшим его. Видали? Как он ловко все провернул. Его враг стал сразу его другом, и так будет и на Москве!
Он сказал:
– Говори! Говори, Хрущев.
– На Москве знают, что царевич в Литве собирает войска. Но Годунов не считает сие опасным.
– Вот как? – спросил самозванец.
– Он не верит в твою, государь, силу. И потому гарнизоны западных крепостей Годуновым не усиливались.
– И с чего это Годунов такого низкого мнения обо мне? – голос самозванца дрожал от негодования.
– Дак говорили Борису, что де нет у тебя, государь, осадной артиллерии и не взять тебе ни одной крепости по границам.
Осадной артиллерии у самозванца действительно не было. Но Димитрий и не рассчитывал на штурм крепостей. Его армия для такого слишком мала.
– Я полагаюсь не на пушки, Хрущёв! Моя сила в моих людях! Они окажут мне помощь и без пушек!
– Оно так, мой государь, – склонил голову Хрущев.
– Расковать! Из подвала перевести в крыло для слуг. Содержать под стражей, но с почтением!
– Да, государь! – ответил Бучинский…
***
Секретарь спросил Димитрия:
– Зачем ваша милость его отпустила? Неужели верите ему?
– Дело не в том, пан Велимир. Он человек Годунова и если станет служить мне, то делу моему от того большая польза будет.
– А если он изменит?
– Для того я ему пока полной веры и не дал. Но, думаю, он станет служить мне верно!
– А что скажет пан Мнишек?
– С паном Мнишеком я сам поговорю. И, не стоит забывать, что казаки привезли сего пленника мне, а не пану Мнишеку.
– Как прикажет, мой господин.
– А что новый шляхтич, пан Велимир?
– Нильский?
– Да. Как он устроился в твоей хоругви?
– Он мне не шибко нравится, государь.
– С чего это? Не можешь ему простить его умение рубиться на саблях?
– Это не то, государь. Не думаю, что он добровольно пожелал служить твоему делу.
– Но многие идут ко мне из шляхты совсем не из желания мне помогать. Они хотят почестей и золота. Чем Нильский хуже остальных?
Бучинский пожал плечами. Пусть решает сам царевич…
***
Пан Велимир Бучинский принял Нильского в отряд с большой неохотой.
– С чего, пан поручик, решил присоединиться к нам?
– Пану кавалеру, я не понравился?
– Пан поручик, не ответил на мой вопрос.
– Но я ответил на вопросы царевича.
– Пан станет служить под моей командой. И я хочу знать, что пану здесь понадобилось?
– Хочу помочь принцу занять трон, который ему положен по праву рождения! – ответил Нильский. – Такой ответ пана удовлетворит?
– Но пан более не будет поручиком гусарской хоругви. Нынче пан просто боец моего отряда. Пан это понимает?
– Да.
– Странно, пан. У князя Замойского пан имел положение. Быть поручиком его надворной хоругви весьма почетно. Здесь многие отдадут полжизни за такое положение.
– Готов служить пану Димитрию и на таких условиях.
– Ради Димитрия Ивановича?
– Ради него и ради панны Елены.
Бучинский нахмурился еще больше. Этот шляхтич слишком наглый. Говорит откровенно и ничего не боится.
– Но панна Елена не для вашей милости, пан поручик.
– А для кого она?
– Я давно заприметил панну. И я оказал уже услуги принцу. Он отдаст Елену за меня!
– А что она?
– Я не понял пана.
– Что она сказала на сие? – спросил Нильский.
– А пану до того есть дело? – грубо спросил Бучинский.
– Конечно, есть, если и я имею интерес до панны!
– Пусть пан направит свой интерес в иную сторону. При дворе пана воеводы Мнишека много красавиц.
– Вот как? Так отчего же пану самому не воспользоваться своим советом?
Бучинский зарычал от бешенства.
– Я уже сказал, пану поручику, что имею виды именно на панну Елену.
– Но отчего я не могу иметь виды на панну? Разве панна дала слово вам?
– В том нет нужды! Но я, Велимир Бучинский, потомственный шляхтич имею виды на панну Елену.
– Но и я, Ян Нильский, потомственный шляхтич, имею виды на панну Елену. И готов с ней говорить про это! И пусть панна Елена сделает выбор!
– Выбор уже сделан! – сказал Бучинский.
– Кем? Вами?
– Пан знает, кто есть панна Елена? Она под покровительством пана царевича.
– Но я стал служить царевичу.
– И причина тому – панна?
– А если так? Что скажет, пан?
Бучинский не ответил и только посмотрел на Нильского с ненавистью. Этот взгляд говорил о многом…
***
Панна Мнишек во время парадного обеда заметила Нильского, хоть он и сидел на значительном расстоянии от неё. Она позвала к себе Марту. Служанка приблизилась.
– Чего изволит панна? – тихо спросила она.
– Ты видишь пана Яна?
– Я давно его приметила.
– Найди возможность передать ему мое приглашение.
– Куда панна изволит его позвать?
– В мои покои, – прошептала Марина.
– Панна…
– Я сказала – в мои покои.
– Как угодно панне.
– Пусть он придет туда через час.
– Через час?
– Да.
– Я передам.
Марта ушла.
Димитрий Иванович заметил, что панна Мнишек о чем-то шепталась со служанкой.
Он сидел рядом.
– Панна куда-то торопится? – спросил он.
Она посмотрела на самозванца.
– Я не могу долго сидеть за столом, пан Димитрий.
– Но скоро будет фейерверк.
– Я слишком устала, пан Димитрий.
Самозванец ухмыльнулся.
– Но я прошу панну остаться. Свет очей моей панны заставляет меня сесть на коня. И скоро мне идти в поход. А если я больше не увижу панну?
– Пан Димитрий забывает, что пока он не мой муж.
– Пан Димитрий многое видит, моя панна.
Юрий Мнишек, который находился по правую руку от царевича, спросил:
– О чем вы спорите, дети мои?
Марина ответила:
– Пан царевич желает видеть меня здесь.
– А ты намерена нас покинуть, дочь моя? – спросил воевода.
– Я слишком устала, отец.
– Но сегодня особенный день, дочь моя.
Марина вынуждена была согласиться с отцом…
***
Велимир Бучинский не нашел ту, кого хотел найти. Панна Елена не явилась на праздник. Шляхтич стал переживать и отыскал глазами Нильского. Тот был среди гостей. Блистал новым красным колетом, французского покроя. Значит он не с Еленой. Это хорошо, но вот где она?
Подойти к царевичу и спросить его напрямую – где его сестра? Но сейчас не место и не время для этого. Ведь официально они не родственники…
***
Марта подошла к Нильскому со спины и проговорила:
– Пусть пан не обращает на меня внимания. Я скажу ему то, что мне приказали передать.
– Кто приказал? – тихо спросил Нильский.
– Моя панна.
– Но кто ваша панна?
– Та, о ком пан так часто вспоминает. И панна через час будет ждать пана…
Марта прошептала шляхтичу место встречи…
***
Нильский вышел из зала. Марта уже его ждала.
– Пусть пан следует за мной.
– Вы служите панне Мнишек? – спросил он.
– Тише, пан. Не стоит называть имен. Вы и так знаете, кто моя госпожа.
– И мне идти за вами?
– Конечно, пан. Раз моя панна выделила вас…
***
Но пану Нильскому не суждено было встретить панну Мнишек. Впрочем, он от этого совсем не расстроился. В коридорах, где его оставила Марта, он встретил панну Елену, которая была переодета мужчиной.
– Пан кавалер!
– Моя панна!
– Пан шёл к другой?
– Я думал, что иду к панне.
– Пан не говорит правды.
– Я честен с панной. Мне передали, что меня ждет женщина, и я сразу вспомнил про мою панну. Но только здесь я увидел, что это Марта.
– Пан шёл к другой, но встретил меня, – прошептала она.
– Панна Елена! Не могу поверить глазам, – сказал Ян. – Вы здесь!
– Я перед паном. И пан прижимает к себе мое тело.
– Это так. Не могу поверить. Неужели это не сон?
– Пусть пан идет за мной. Для нас приготовлено ложе. Сегодня я стану принадлежать пану.
Она увлекла его за собой…
***
Панна Мнишек улучила момент и после танца с Димитрием спросила его:
– Что это значит, пан?
– Панна желает знать, отчего она здесь со мной? Но я раб моей панны.
– Не стоит, Димитрий. Скажи мне, чего ты хочешь?
– А ты, Марина?
– Я стала твоей и стала не по любви.
– И что с того? Я не первый у тебя. И ты никого и никогда не любила кроме себя самой.
– Но мой отец помогает тебе из-за меня. Я должна стать твоей женой и лишь на этом условии он с тобой. А кто ты без него?
– Я Димитрий, сын Ивана Московского!
– Брось! – прошипела она. – Не нужно мне твоих сказок. Ты не родня московским великим князьям.
– Но твой отец признает меня Димитрием Ивановичем.
– Признает. Но не верит в твое царское рождение. Впрочем, ты сам знаешь это.
– Больше я не бедный проситель, Марина, – жёстко сказал самозванец. – И сейчас я нужен твоему отцу! Больше чем он мне. Все его надежды на будущее связаны со мной. Я уже знаю себе цену.
– И чего пан хочет от меня?
– Я хочу тебя.
– С чего это? Пана царевича не устраивает Марта?
– Марина, я знаю, что ты страстная женщина, и я хочу знать тебя такой. Ведь меня влечешь именно ты. Ты. А не московский трон.
– Пан шутит? – спросила Марина Мнишек.
Таким она никогда его не видела.
– Я не шучу, моя панна. Я хочу стать твоим мужем!
– Но неужели пан…
– Да, Марина! Я искренне хочу получить тебя в жены!
– После того как пан наденет корону. Только после того.
– Но свою страсть панна покажет мне сегодня. Сейчас.
– Пан не в себе.
– Марина. Я сказал свое слово, – Димитрий крепко сжал руку Мнишек.
– Мне больно, пан.
– Сегодня ты моя, – горячо прошептал самозванец. – И ты подаришь мне такую же ночь, какую подарила тому шляхтичу.
– Пан!
– А если нет, то я не стану принимать участие в планах отца моей панны. Пусть Мнишек ищет иного царевича.
– Пан не посмеет!
– Все в руках моей панны. Пусть панна покажет, на что она способна.
– Это плохой путь, пан!
– Почему плохой? Он даст мне то, что я хочу получить перед походом.
– Пан настоящий варвар, как и все московиты! Так не добиваются женщины!
– Но я получу небольшой задаток от моей панны. Ты же любишь, когда мужчина добивается своего?
Мнишек поняла, что иного пути у неё нет…
***
В ту ночь осуществились желания многих людей.
Пан Ян Нильский провел ночь с панной Еленой и окончательно стал её рабом.
Панна Елена также была сражена страстью Нильского, и поняла, что сделала свой выбор.
Самозванец получил от Марины Мнишек то, чего хотел. Она показала ему, как умеет любить. И он сам стал рабом панны Марины и был готов на все ради того, чтобы она стала его женой…
***
Панна Мнишек узнала иного Димитрия Ивановича. И он приятно удивил молодую женщину.
– Марта, ты была права.
– Права, моя панна?
– Я говорю о царевиче Димитрии.
– Вы поняли, что он не слаб на поле любви? – усмехнулась доверенная служанка.
– Да. Думаю, что он не окажется слабым и в деле войны.
– Он добудет для вас корону, моя панна…
Глава 5
Бремя власти.
***
Нелепая, безумная та весть –
Не выдумка! Неведомый обманщик,
Под именем Димитрия, на нас
Идет войной; литовскую он шляхту
С собой ведет, и воеводы наши
Передаются в ужасе ему!
Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?
А.К. Толстой «Царь Борис»
***
1
Москва
Царский дворец.
Сентябрь 1604 года.
В большом царском кабинете среди книг и дорого оружия в тот час был только один человек. Это царь и великий князь Всея Руси Борис Федорович Годунов. Он ходил из стороны в сторону, иногда останавливался перед столом, на котором развернута карта его государства, затем снова ходил. Властитель смотрел на точки городов на границе с Польшей. Они сейчас волновали его больше всего. Много заботился он о защите рубежей, строил крепости, ставил на стенах пушки, посылал стрельцов и казаков. В Диком Поле были возведены Воронеж и Ливны, на Донце вырос Царев-Борисов. Но одно дело защита от татар, а совсем иное от ляхов и литвинов. Западные рубежи были неспокойны.
Его рука потянулась к перу. Царь сделал небольшие пометки у Чернигова. Он подумал, что крепость хорошо укреплена и там сидит большой гарнизон, в случае если войска его врага короля Жигимонта отважатся напасть.
Борис Федорович отвел руку, и небольшая капля чернил сорвалась с пера. Государь пальцем захотел убрать кляксу. Она упала как раз на круг на карте, подле которого была надпись «Путивль»
18.
– Испортил карту, – проговорил он. – Что теперь подумает дьяк? Что я отметил Путивль? Руки стали предательски дрожать в последнее время.
Не знал еще Борис, какие неприятности принесет ему этот город. Не зря метка пала именно там, где совсем скоро начнут собираться грозовые тучи…
***
Царь Борис согнулся под бременем забот и тревог. Шапка Мономаха преждевременно состарила его. Под его глазами были мешки, и цвет лица он имел землистый. Это был уже совсем не тот, всего несколько лет, назад крепкий и красивый мужчина.
Сколь много усилий затратил этот человек, дабы достичь высшей власти. Пусть его к вершине был многотруден. А что дала ему корона? Что оставит он детям своим?
В последнее время Борис много думал про это. Здоровье его все больше и больше ухудшалось. Сын – царевич Федор – умный юноша, нрава примерного и образован изрядно. Но он слаб в придворной борьбе. Он не мастер плести интриги, ибо слишком прямодушен.
Кому как не Борису знать, что это такое. Он сам на своем пути к власти разве щадил таких юнцов? Нет. Он шел к своей цели медленно и упорно. Не жалел никого, тех кто ему мешал – уничтожал без сожаления. Но так воспитали его при дворе Грозного царя. Иначе было нельзя. Его тесть, отец жены Машеньки, всесильный Малюта Скуратов, многому обучил зятя. И научился Борис выживать и побеждать. Скольких врагов загнал он в могилу с тех пор? Длинной вереницей выстроились бы покойники к нему, дабы предъявить счет, коли могли бы восстать из своих могил.
Он, когда умер Грозный, был обязан помочь его сыну Димитрию стать царем, когда тот вырастет. Царь Иван верил ему. Но что сделал он? Разве стал помогать? За малолетним Димитрием стояла его родня по матери – бояре Нагие. А они ненавидели Годуновых. Это и решило судьбу царевича. Борис сражался с ними в опасной схватке за власть и жизнь. Тогда он победил. А что сейчас? Как поступят те, кому верит он? И где искать ныне опору для сына?
Самозванец! Вот кто волновал его больше всего…
***
Одет Борис в длинное царское одеяние из аксамита без ворота, расширенное книзу, с широкими короткими рукавами. Обычно во время приемов поверх на него возлагали бармы – широкий воротник шитый золотом с жемчужными пуговицами. Но сейчас царю было душно.
Доложили о приходе князя Василия Шуйского. Годунов приказал впустить немедленно.
Шуйский вошел и низко поклонился царю. Борис про себя отметил, что выглядит князь гораздо лучше его самого.
«А ведь власть, к которой я стремился, укоротила лета моей жизни. Вот поглядеть на этого князя, так и мысли лезут в голову. На кой мне нужна была шапка Мономаха? Для того чтобы страдать? Ибо что хорошего дала мне власть, кроме забот и тревог? А ведь и он мечтает её примерить – шапку Мономаха. Кто из знатных московских бояр не хочет того? Не знают они, что есть эта самая шапка. Как она тяжела! Только ныне понял, что есть бремя власти».
– Государь, я принес вести, – сказал Шуйский.
– Говори.
– Все сделал, как ты велел. Времени было не много, но я сделал.
Борис Годунов жестом приказал князю переходить к делу.
– Выяснили мы, государь, что сей «царевич» есть Юшка Отрепьев, что в холопах состоял у боярина Романова. И был пойман на воровстве, за что Романов его согнал со двора. Затем Юшка постригся в монахи под именем чернеца Григория.
– Про сие мне ведомо, князь, – прервал Шуйского царь. – Да что толку от моего, да твоего знания? Я трижды просил короля Жигимонда (Сигизмунда) выдать мне самозванца! Но эта лиса вертит хвостом!
– То можно понять, государь. Ведь и ты Жигимондовым супротивникам много подмоги оказал.
Годунов это помнил. Не за что было королю благоволить ему. Много крови он попортил Сигизмунду III.
Шуйский продолжил:
– И он за монаха беглого Отрепьева ухватился. А монах сей умен зело! Ибо, как говорил настоятель Чудова монастыря, читал много юнец. Почерк он изрядный имеет и был для переписывания книг приставлен. Языки знает! Польский и латинский тож.
– И подмогу ему оказали, и оказывают первые вельможи Речи Посполитой! Князь Адам Вишневецкий исповедь самозванца велел переписать и читать по городам многим.
– Государь уже читал сию писульку? – удивился Шуйский.
– Читал! – вскричал Годунов. – Указывает самозванец, что отписал ему отец его Грозный царь города Углич, Городец и Димитров во владение. И был он принцем Угличским, но ныне он законный царь и великий князь всея Руси! Он царь, а не я!
– Надобно, государь послать в пределы Литвы родственников Юшкиных. Пусть обскажут, кто такой есть самозванец!
– Не говори вздора, князь! – сказал Шуйскому царь. – Что даст сие? И король и вельможи знают, кто есть Юшка Отрепьев. Но он им надобен. Надобен в игре против меня!
– Я имею самые точные сведения, государь, что людей у Юшки слишком мало. Две тысячи солдат! И то не солдаты сие, но всякий сброд. Казаки, шляхтичи без монеты в кармане, беглые холопы.
– Артиллерия есть ли у них?
– Нет, государь. Воевода Мнишек не может дать вору артиллерии, ибо сам не имеет оной. Король Жигимонд не окажет ему в том помощи.
Годунов задумался. По пути самозванца, если рискнет он вторгнуться в пределы его государства, станут крепости. Без артиллерии их не взять.
– То верно, князь, но что будет, если…, – Годунов сделал паузу.
Василий Шуйский прекрасно знал, о чем хочет спросить царь. Годунов болен и может умереть. У него есть наследник царевич Федор Борисович. Но сможет ли наследник удержать власть? Вот что волнует царя.
– Если не станет меня, то станешь ли ты, князь, опорой сыну моему?
Царь внимательно посмотрел на князя. Слишком хорошо знал он сего хитреца. Статный боярин, научился придворной интриге у него самого. Ведь этому умному вельможе доверил он провести следствие по делу убиенного в Угличе царевича Димитрия Ивановича. И Шуйский привез ему такое заключение следственной комиссии, что было ему Борису надобно. Хорошо показал себя князь во время серпуховского похода* (*серпуховский поход – 1598 год) на татар, будучи в должности воеводы Большого полка.
«Нет, – подумал царь. – Не станет он стоять за Федора, если выгоды своей в том не почует. Он самозванцу дорогу на Москву откроет, коли ему сие надобно будет. Что ему Русь? Эти Шуйские о себе лишь и пекутся. Но сейчас трогать его нельзя. Не время!»
– Я верный слуга твой, государь, – склонил голову князь.
– Верю тебе, князь и боярин! – сказал Борис, хотя не верил ему совсем.
Шуйский также понял истинные мысли Бориса Годунова.
«Юлит! Не верит, но обидные слова молвить страшится. Чует, что помереть может. И как тогда его сыну быть? Надеется, что поддержат его бояре».
Царь продолжил:
– Станешь верным для нового царя Федора – быть тебе, князь, в великом почете.
– Я верный твой слуга, государь и для сына твоего опорой стану среди бояр.
– Хорошо, князь. Помни свое слово. А покуда иди. Я хочу остаться один.
Шуйский поклонился и вышел из царских покоев…
***
Когда князь покинул покои царя, к Годунову пришел оружничий Семен Клешнин.
– Государь!
– Семен? Это ты? Я звал тебя?
– Я принес новости, государь.
– Тяжко мне, Семен. Нет людей верных. Все изменить готовы.
– Не все, государь.
– Ты о себе, Семен? Тебе одному и могу верить. Хотя и тебе не могу.
– Зачем обижаешь своего слугу, государь?
– Помню и я так говорил царю Ивану. Так же сказал. Он же ответил, что никому веры нельзя давать. И прав был Грозный царь. Ныне мне понятно сие. Но оставим это, Семен. С чем пришел?
– Есть новости, государь!
– Новости? – спросил царь. – О самозванце?
– О нем, государь!
– Говори!
Царь опустился в кресло. Голова болела, и в висках стучали молотки.
– Тебе плохо, государь? – спросил Клешнин. – Лекаря?
– Потом! – отмахнулся Годунов. – Говори с чем пришел?
– Самозванец готовится выступать! Его полки пойдут на нас!
– Что? И сколь воинства у самозванца?
– Больше двух тысяч, государь.
– Всего? Твои донесения о численности войск самозваного князя не расходятся с донесениями Шуйского. Но скажи мне, Клешнин, как можно выступать в большой поход без артиллерии и с такими малыми силами? На его пути десятки крепостей и моя армия в 50 тысяч воинов!
– Но на его пути множество охваченных мятежными настроениями местностей. В пограничных острогах несут службу сосланные туда стрельцы. Они там отбывают наказание, государь!
– И что с того?
– Ты меня не услышал, государь. Это опальные стрельцы. Ты на них свой гнев положил и сослал службу править на окраинах. Они свои промыслы кинули, женок да деток покинули и поехали на границы.
– Думаешь, не станут они за меня?
– Как знать, мой государь! Как знать. Но многие смуты там зародиться могут. В том слово мое даю.
– И что делать?
Клешнин напомнил царю о том, что в стане самозванца есть его человек.
–Надобно моего человека задействовать, государь.
–Того самого? – спросил царь.
–Того, государь. И пусть он самозванцу… жизни укоротит!
–Сможет ли? Дело непростое! Сведения передавать это одно, а иное смертоубийство.
– За непростое дело ему и заплачено будет, государь.
– Но нынче при самозванце хорошая охрана. Что сможет сделать твой человек? – спросил Годунов.
– Коли подумает, то сделает! Надобно того ростригу жизни лишить. Пока не поздно.
С этим царь Борис Федорович был согласен.
– Пусть будет так. Посылай гонца.
– Сделаю, государь.
– Но человека найди верного. Чтобы коли попадется, молчал.
– Найду, государь.
– И письма не посылай. Только на словах пусть все обскажет.
– Все сделаю, как прикажешь, государь.
Клешнин поклонился царю. Годунов доверял ему. Этот пока будет верен. По меньшей мере, до тех пор, пока он, царь, жив.
– Что с нами стало, Семен? Ранее думали мы с тобой как кровь царскую извести. Подлинного царевича жизни лишить. А ныне? Самозванца голову хотим.
Клешнин побледнел. Он не любил вспоминать прошлого.
– Чего лицом потемнел? – строго спросил царь. – Али жалеешь о том, что свершили?
– Как можно, государь? Тогда так надобно было.
– Это ведь ты тогда все обставил как надобно. Никто не хотел в царской крови мараться. Мой собственный дядя
испугался. А ты нет.
Клешнин побледнел еще больше:
– Не я убил царевича, государь.
– Нет. Но послал дьяка Битяговского ты, Семен. А тот дьяк был чистый разбойник. Такая рожа ночью приснится – онеметь можно было.
– Он за свои дела и поплатился, государь. Толпа убила его в Угличе.
– Но толпа обвиняла во всем меня. Ты не забыл, Семен?
Клешнин подумал про себя:
«Дак ты и велел пролить царскую кровь, Борис Федорович. В том люди московские не ошиблись».
– Чего молчишь? Язык отсох? – строго спросил царь.
Клешнин смиренно ответил:
– Сие давно было, государь. Чего старое ворошить…
***
2
Самбор.
Сентябрь 1604 года.
Марина Миншек была одета служанками в яркое шитое золотом платье. Шелк с изысканной цветочной вышивкой вошел в моду. За кружева дочери воевода Мнишек заплатил купцам золотом и подобные носили даже при королевском дворе в Париже. Теперь нельзя было экономить на нарядах будущей московской царицы.
Служанки уложили панне волосы и закрыли их жемчужной сеткой.
Она посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна.
– Панна чем-то огорчена? – спросила Марта.
– Нет. Все хорошо. Я просто не спала этой ночью.
– Я понимаю панну.
– Нет, Марта, не понимаешь. Не тот прекрасный пан был моим спутником этой ночью.
– Панна уже мне сказала про это. Панна провела ночь с царевичем.
– Да, Марта. Я подарила свою страсть Димитрию.
– Панна довольна?
– Не знаю, Марта!
– Панна не знает? Но вчера панна была восхищена.
– Я была в объятиях Димитрия и дала ему все, на что была способна. И он остался доволен. Это так, но…
Марина сделала паузу.
– Так панна любит его? – спросила Марта.
– Марта! – воскликнула Мнишек. – Дело не в любви. Он потребовал от меня этого.
– Но разве панне было неприятно выполнять свои обязанности?
– Я пойду на все, чтобы стать царицей, Марта. Московский принц любит меня.
– И панна вот так сразу уступила? – Марта не могла узнать непреклонную Марину.
– Он заявил, что откажется от дела. А мой отец поставил на него. У отца долги! Громадные долги. Король пока защищает его от кредиторов и прислал ему денег – 40 тысяч злотых! Если не будет Димитрия, то не будет похода. Тогда отцу и всем Мнишекам конец.
– Но с чего Димитрию так захотелось панну?
– Он сказал, что давно питает ко мне чувства и требует от меня страсти. И я уступила, Марта. Он умеет быть властным.
– Панна сожалеет?
– Нет. Сегодня войска станут избирать командиров. Скоро поход!
– Он выступает с войском в пределы московского государства. Ради моей панны начинается война. Так было ради Елены Троянской. Моя панна может гордиться.
Марина Мнишек улыбнулась словам любимой служанки. Она и сама так думала.
***
Утром, покинув покои, Марины Мнишек, Димитрий отправился к Юрию Мнишеку. В кабинете воеводы его уже ждали сам воевода, его сын Станислав Мнишек и папский нунций Рагноци.
– Пан Димитрий! Сегодня наступит час! – вскричал Мнишек. – Но он наступит, если на то будет твоя воля.
– Я готов! – сказал самозванец. – Пусть в армии объявят о походе!
– Погоди с походом, пан! – поднял руки нунций. – На сие надобно разрешение ясновельможного пана круля.
– Но разве его еще нет? – спросил самозванец.
– Есть, пан. Я привез его, – ответил нунций. – Но отдам пану лишь после того, как пан царевич подпишет кондиции.
– Кондиции? – спросил Димитрий.
– Конечно, пан царевич. Кондиции или условия, на которых ясновельможный круль и панство Речи Посполитой окажут пану царевичу помощь.
– И что сие за кондиции?
– Они уже составлены, – ответил Мнишек. – Вот на столе лежат бумаги. Сие пункты кондиций, пан Димитрий.
Самозванец взял листы и просмотрел:
– Писано на латыни.
– Я готов прочитать царевичу все пункты кондиций.
Димитрий кивнул в знак согласия. Он и сам мог прочесть, но пусть это сделает Рагноци. Кардинал наверняка знает все пункты наизусть.
Царевич передал листы нунцию.
Рагноци стал читать:
«Сии кондиции, мы, Димитрий, великий князь Угличский, князь Димитровский, князь Городецкий, сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича, подписываем как верный союзник его величества короля Сигизмунда Третьего, и даем обещание все подписанное исполнить в точности.
После обретения московской короны, которая моя по праву рождения, мы обязуемся:
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским.
Помня, что оные земли ранее, своим словом, обещали мы воеводе Юрию Ежи Мнишеку, в компенсацию, отдаем ему земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
Помня милость его величества короля Сигизмунда Третьего ко мне, даем обещание жениться на подданной его величества в землях его величества короля».
Мнишек перебил нунция:
– Погодите!
– Что-то не понял, пан воевода? – спросил Рагноци.
– А имя подданной его величества не указано в сем документе?
– Нет, пан воевода.
– Но как же это? Тогда пан царевич, может выбрать любую панну среди подданных короля?
– Помня чувства царевича к панне Мнишек, его величество не стал уточнять сие в документе.
– Но так я не могу! – вскричал воевода.
– Пан не верит королю? – удивился нунций.
– Я верю слову его величества. И я верю принцу Димитрию. Но я знаю, что такое обстоятельства государственного характера, панове. И потому мне нужны строки в документе!
– Хорошо! – согласился Рагноци. – Пусть будет так, как желает пан воевода! Позвать моего писца!
Явился человек нунция с пергаментами и перьями. Он уже ждал за дверью.
Царевич также высказал недовольство:
– Там нет полного титула моего отца, пан нунций. Там сказано «сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича». Но надобно указать и его царский титул.
– Но вы знаете, что король Сигизмунд III не признает царского титула великого князя Московского.
– Но я настаиваю на этом титуле! – вскричал Димитрий.
– Но у меня нет таких полномочий, пан царевич!
– Тогда вам следует их сначала получить, пан нунций.
– Но на это уйдут месяцы, пан! – возмутился Рагноци.
Мнишек примирил их:
– Погодите, панове. Все можно разрешить и здесь. Пусть писарь пишет так: «Мы, Димитрий Иванович, царевич Великой Русии, владетель Угличской и Димитровской земель, князь от колена предков моих и всех иных государств Московских государь и дедич».
– На сие я могу согласиться, – сказал нунций. – Что скажет царевич?
– Не унизит ли это моей царственности?
– Надобно начинать поход, Димитрий! – вскричал Мнишек. – Не подпишешь кондиции – походу не быть! Нельзя упускать время!
Самозванец согласился с Мнишеком. Время дорого!
Пункты были переписаны. И теперь указывалось. Что должен принц Димитрий Иванович взять в жены на Москве панну Марину Мнишек, дочь пана сенатора Юрия Ежи Мнишека.
– И пану Димитрию следует мне заплатить миллион злотых для покрытия долгов по подготовке похода и для переезда будущей королевы в Москву.
Самозванец с этим согласился. Писарь записал.
– Далее! – продолжал теперь кардинал Рагноци. – В удел будущей королеве на правах самостоятельного княжества выделяет государь Московский города Новгород и Псков с пригородами и селами, и всеми доходами.
– Как? – вскричал самозванец. – Но сие грабеж, святой отец! Я уже отдал северские и смоленские земли, так еще и новгородские и псковские?
– Но сии земли идут не короне польской, пан царевич! Они идут королеве московской и твоей жене. И останутся вашим наследникам!
Димитрий согласился.
– Пусть так!
Рагноци читал далее:
– Теперь самое главное, ваша вельможность! Вопрос о вере истинной. Отказ от восточной схизмы* (*православного христианства). На то чтобы принять истинную веру пану дается год, после восшествия его на трон!
Продолжил Мнишек:
– И ежели того не станется, то имеет право моя дочь развестись с государем Московским, сохранив при этом все земельные пожалования!
– Но пан! – вскричал самозванец.
– А, пан царевич, разве не намерен выполнить свое слово? Разве, пан царевич, не принял истинную веру? – строго спросил кардинал Рагноци.
Димитрий снова вынужден был согласиться. Он поставил свою подпись под документом: «Demetrius Ioannis».
Дело было сделано…
***
Папский нунций посмотрел на Мнишека, когда царевич покинул палату, и сказал:
– Великое начинание, пан воевода!
– Воистину так, пан кардинал.
– Свет истиной веры покроет дикие земли Московии. Так считает наш святейший отец папа. И церковь христова станет от того много сильнее.
– Это так, – согласился Мнишек. – Но война еще впереди.
– Бог поможет праведному войску, пан воевода. Сей принц станет царем. И совершенно неважно кем он был рожден в действительности. Бог избрал его своим орудием.
Мнишек перекрестился и сказал:
– Мы посадим его на трон Московии!
– Во имя бога!
Кардинал стал шептать молитву…
***
Самозванец велел доложить о своем приходе панне Елене. Та сразу приняла его.
– Что-то случилось? – спросила она. – Ты никогда не приходил ко мне вот так открыто.
– Все равно.
– Что это значит, Юрий?
– Я много раз говорил тебе называть меня Димитрием.
– Но что случилось?
– Я подписал кондиции короля Сигизмунда.
– Кондиции?
– А ты думала, что они поверят мне на слово, сестра? Нет. Они связали меня по рукам и ногам. Мнишек отбыл в лагерь. Там происходят выборы командиров по традиции наемных дружин.
– Это формальный выбор. И так ясно, что они выберут главным воеводой Мнишека. А первыми командирами тех, кто угоден Мнишеку.
– Да мне все равно, Елена. Мне бы только оказаться в пределах Московии. Со мной идет атаман Корела. Он поднимает гарнизоны недовольных! И в моей армии соберутся казаки.
– Но ты не вожак холопского бунта, Юрий.
– Димитрий!
– Хорошо. Ты не вожак холопского бунта, Димитрий.
– Но мне нужна моя собственная армия, а не армия, которая подчиняется Мнишеку. Сейчас я во всём завишу от него. А может наступить такое время, когда Мнишек уже не будет мне нужен.
– Пусть так, но пока он тебе очень нужен. Тебе нужны поначалу победы. Пусть малые, но победы.
– И потому я пришел к тебе, Елена.
– Ты не уверен?
– Нет. Полагаться на наемников Мнишека во всем нельзя. Надобно везде, где можно, решать вопросы миром, и только в самом крайнем случае применять оружие. И здесь сможешь мне помочь только ты.
– Я?
– А кто, Елена? Кому я могу доверять так, как тебе? Мы связаны с тобой узами крови.
– Я поняла тебя. Мне нужно отправиться первой. Еще до выступления армии.
– Это так. Ты поведешь с пределы Московии первой. Ты умна и сможешь проникнуть туда, куда никто проникнуть не сможет.
– Моя цель? – спросила она.
– Чернигов. Тебе стоит прибыть в город и выяснить все. Какие настроения среди горожан, солдат гарнизона и среди командиров.
– Мне ехать в женском костюме?
– Нет. Поначалу поедешь под видом казака и поедешь одна. Никакого сопровождения.
Елена посмотрела на брата. Юрий Отрепьев все понял.
– Да, это опасно, сестра! Я знаю, но по-иному никак нельзя. Если я дам тебе сопровождение, то твой отъезд будет замечен. А мне нужно чтобы все прошло тайно. Никто не знает. Только ты и я.
– А пан Ян Нильский? Я могла бы поехать с ним.
– Нет, – покачал головой самозванец. – Он прибыл от коронного гетмана, и он слишком заметная фигура. Нильский двинется вместе со мной.
– Понятно.
– Ты согласна?
– Я понимаю тебя, брат. Это необходимо.
– Прости, сестра, когда мы войдем в Москву я сумею тебя наградить по достоинству.
– Когда мне ехать?
– Сегодня. Пока все заняты предстоящим походом. И помни – никто не должен знать.
– Все сделаю тайно, брат!
– Спасибо, сестра!
– Я поеду в мужском костюме. Но в самом городе стану действовать как женщина.
– Это решать тебе, сестра. Я во всем полагаюсь на твой ум и на твою хитрость…
***
3
Военный лагерь армии самозванца.
Сентябрь 1604 года.
В лагере под руководством воеводы Юрия Мнишека рыцарство собралось в круг и выбрало командиров предстоящего похода. Сам Мнишек стал главнокомандующим. При нем были два полковника Станислав Дворжецкий и Адам Жулинский.
Атаманом казаков стал Корела. Хоть Мнишек и не хотел его в командиры. Но так пожелали казаки. Пришлось согласиться.
Корела был небольшого роста коренастый крепыш с мощной шеей и широкими плечами. Черная окладистая борода обрамляла лицо, и в его глазах горел колючий огонек ненависти к панам.
Он издевательски поклонился воеводе и сказал:
– Тряхнем панов на русской стороне, пан Мнишек? Немного полегчим жизнь холопам!
Мнишек ничего не ответил атаману. Он отвернулся.
– Пан атаман не смеет губить пану воеводе! – строго сказал полковник Жулинский. – Атаман во владениях воеводы!
– Дак я разве против? – усмехнулся Корела.
– Но тон речей пана атамана слишком груб!
– Оставь, пан полковник, – одернул его Мнишек…
***
В личном шатре Мнишека собрались лишь офицеры благородного происхождения. Были здесь и русские перебежчики.
– Что нам скажет, пан Хрущев? – спросил Мнишек, когда все заняли свои места.
– Большие силы Бориса стоят против татар, – сказал дворянин. – Еще с лета сего года воеводы Шереметев и Салтыков стоят под Ливнами, преграждая путь крымчакам. Воевода Шеин с полками стоит у Орла.
– Значит, на западной границе войск нет?
– Только гарнизоны крепостей, пан воевода.
– Состояние пограничных крепостей? – спросил Мнишек у полковника Дворжецкого, мастера осадных работ.
–Хорошее, пан воевода. По стенам пушки. И пороха и пуль у них в достатке. Но вот люди там крайне нелояльны власти Годунова.
–Дозволь сказать, пан воевода? – спросил Хрущев.
–Говори, пан.
– Атаман Корела может нам в том помочь. Он известен и его знают в пограничных крепостях.
– Но мы не вожаки холопского бунта, пан шляхтич! Ты дворянин и мне странно слышать от дворянина такие слова.
– А я с паном Хрущевым согласен, пан воевода, – высказался Дворжецкий. – Корелу стоит использовать. Он действительно сможет привлечь на нашу сторону население и гарнизоны городков.
– Может оно и так, но добавит ли это нам чести? – спросил Мнишек. – Не стоит забывать, что мы шляхтичи! И честь для нас не пустое слово.
– Но пан воевода, не стоит забывать, что мы идем в Московию. А там иные порядки. И казаки многое могут сделать для победы царевича…
***
Атаман Корела обрадовался заданию. С сотней казаков он первым пересек русскую границу. Его путь лежал к крепости Монастырский отрог. Корела обещал, когда армия царевича подойдет к крепости – ворота уже будут распахнуты.
– В том слово даю! Слово атамана!
Самозванец подпустил его к руке и обещал многие милости и льготы для самого атамана и его казаков.
Мнишек и переглянулся с полковниками. Те поняли воеводу…
***
4
Самборский замок.
Сентябрь 1604 года.
Ян Нильский встретил в коридорах старого замка еврейского купца Хайма Рафаловича. И было очевидно, что встреча их не была случайной. Рафалович ждал шляхтича.
– О! Пан кавалер! Рад, что вы приняли столь умное решение.
– Вы про что, пан Рафалович?
– Я о вашем желании присоединиться к армии его высочества принца Димитрия.
– Вы и это знаете?
– Старый Рафалович знает все. Старый еврей слишком много денег одолжил пану Мнишеку. И старый еврей волнуется о сроках, пан кавалер.
– Но за мной ведь долги не числятся, пан купец? С чего вам радоваться за меня?
–Но пан имеет виды на панну Елену? Или я не прав?
Нильский никак не мог понять, куда клонит этот купец и что ему нужно.
–Пан желает знать, что мне нужно? – с усмешкой спросил Рафалович, словно прочитал мысли шляхтича.
–Да, – ответил Нильский.
–Тогда пусть пан уделит мне немного своего времени. И любопытство пана будет удовлетворено.
–Тогда прошу в мои покои, пан купец.
Они прошли в комнату Нильского и расположились там.
Рафалович был слишком хитер и всюду искал выгоду. За Нильского он уцепился, ибо видел привязанность шляхтича к Елене, сестре самозванца. И самое главное, что и сама Елена не осталась равнодушной к шляхтичу.
–Пусть пан мне скажет, на что он готов ради панны Елены?
Нильский не ответил сразу.
–Я не хочу обидеть пана кавалера своим вопросом. Мое любопытство не праздное, пан Нильский.
–Тогда пусть пан купец скажет прямо, что ему нужно?
–Сделать пана счастливым.
Нильский засмеялся.
–Я кое-что слышал про пана Рафаловича в замке. И знаю, что пан Рафалович ничего и никогда не делал просто так. И пусть пан скажет, что ему нужно лично от меня.
–Пан напрасно не верит Рафаловичу. Я могу вам открыть тайну по-дружески. Весьма важную тайну для пана.
– И что это за тайна?
– Я знаю, где сейчас панна Елена.
– Это известно и мне.
– А вот и нет, – возразил еврей. – Ничего пану не известно. Панны в замке более нет.
– Нет?
– Она покинула Самбор.
– Покинула? Но я ничего не знаю про это!
– Это приказ её брата. И приказ тайный. Про это никто не знает кроме принца Димитрия, старого Рафаловича и теперь вас, пан кавалер.
– Но зачем она уехала? И куда?
– К московской границе.
– Вот как? Но зачем?
– Её путь в Чернигов. И она должна добраться туда сама.
– Сама?
– Именно так.
– Но это невозможно!
– Однако это так, пан кавалер.
– Но дороги опасны. Как она поедет сама? Она женщина.
Рафалович ответил шляхтичу:
– Она отправиться в мужском костюме, пан кавалер.
– Но в дороге её ждут сотни опасностей.
– Это так, пан кавалер, – согласился Рафалович.
– Тогда я должен отправиться за ней!
– Нет! Пусть пан кавалер успокоится. Ему никуда ехать сейчас не нужно. Скоро армия выступит в том же направлении. Вы еще встретите панну Елену.
– Но могу ли я сидеть просто так и ждать, пан купец?
– Так нужно, пан кавалер. А за панной присмотрят.
– Кто?
– Я отправил за ней пять человек. Они будут держаться на расстоянии. Она не догадается об их присутствии.
– Но кто эти пять человек? Им можно верить? Смогут ли они защитить её в случае опасности?
– Это казаки, которым я заплатил за безопасность панны. И заплатил много. А пан говорил, что ничего мне не должен.
– Этот долг я признаю, пан купец. Пусть только с ней ничего не случится. Но можно ли верить казакам?
– Тем, кого я послал, можно.
Рафалович заполучил своего человека в армии самозванца, которая была готова двинуться в поход. Ведь может прийти тот день, когда Нильский окажет ему услугу. Эти вельможные паны любят брать деньги в долг у евреев, но не любят их отдавать. И приходилось думать, как возвратить свое. И возвратить не просто так, но с прибылью.
– Пан кавалер знает, что шутить с панной Мнишек нельзя? – вдруг спросил Рафалович.
– Шутить? Но я не шутил с панной Мнишек.
– Панна Мнишек слишком высокого мнения о своей внешности, пан кавалер. И я дам хороший совет пану. Пусть пан через служанку Марту передаст панне Марине просьбу о встрече.
– Но я не хочу встречаться с панной Мнишек.
– Пану и не придется этого делать.
– Но тогда я не понимаю смысла просьбы.
Еврей ответил:
– Панна Марина Мнишек считает себя красавицей. Она встречалась с паном и считает, что пан её раб ныне. Пусть пан уверит её в этом.
– Зачем мне это нужно, пан купец?
– Если панна Мнишек заподозрит, что пан кавалер к ней равнодушен – она станет его врагом. А это плохо. Плохо для пана.
– Возможно, что пан купец прав.
– Я прав, пан кавалер. Напишите записку, что желаете видеть панну Мнишек.
– Но, если она пожелает встретиться со мной? Что тогда?
– Старый Рафалович знает, что говорит. Сегодня панна Мнишек проведет ночь с паном Димитрием. Пан ничем не рискует, но сохранит расположение панны Мнишек. Пусть она думает, что сама отказала пану. Тогда вы сможете рассчитывать на её содействие в будущем.
– Я сделаю, как сказал пан Рафалович.
– Я продиктую вам то, что нужно написать, пан кавалер.
Нильский не возражал. Он принял от купца лист бумаги, взял чернильницу, которую старый еврей носил на поясе, и перо.
– Я готов, пан купец.
– Милостивая панна! – начал диктовать купец. – Я раб ваш с нашей последней встречи и молю мою богиню подарить мне еще одну встречу.
Нильский записал.
– Не слишком ли сильно, пан купец?
– В самый раз, пан кавалер. Подпишите.
– А кто доставит записку?
– Я сам это сделаю.
– Вы?
– Да и принесу вам ответ. Мне в этом замке доверяют многие тайны, пан кавалер.
Нильский отдал записку Рафаловичу. Старый еврей ушел и через полчаса вернулся с запиской и довольным лицом.
– Теперь все в порядке, – сказал еврей.
– Мне не нужно будет встречаться с панной?
– Нет, пан кавалер. Вашу записку она прочла и бросила в огонь. Ответ велела передать на словах. Писать панна Мнишек не пожелала.
– Она мне отказала?
– Да.
– Слава богу!
– Она оказала вам, а не вы ей. Тщеславие Марины Мнишек удовлетворено!
– И это её успокоит?
– На время.
– На время? Но мы выступаем в поход. Она же не поедет с нами?
– Нет. Но вы можете снова встретиться через время в Москве.
Нильский засмеялся.
– До Москвы еще далеко, пан купец.
– Кто знает, пан кавалер…
***
Шляхтич Велимир Бучинский сидел в компании самозванца в его покоях. Воевода Мнишек не поскупился на обстановку, и царевич жил в настоящей роскоши. Таких кресел и такой посуды не было и у самого воеводы. Один золотой кубок, который стоял перед самозванцем, стоил целого состояния.
Царевич и его секретарь пили вино.
– Скоро выступаем, пан Бучинский! – сказал Димитрий. – Скоро!
– Наши только рады этому, государь. Все рвутся в бой. Сколько можно здесь сидеть?
– Мы двинемся на Чернигов! И скоро захватим все северские земли. Это даст мне возможность увеличить мое войско до 20 тысяч.
– Государь уверен, что московские гарнизоны…
– Я уверен в казаках, пан Велимир! Вот кто пополнит мою армию. А за ними потянутся и стрельцы, и дети боярские. Мне нужна своя армия.
– Нынешнее войско – войско Мнишека, – сказал Бучинский.
– Верно! Мои в нем лишь твоя сотня шляхтичей, да казаки Корелы. И я во всем в зависимости от Мнишека.
– Но его поддержка нам все равно нужна, государь. Мнишек – это Речь Посполита.
– Про это я помню, пан Велимир. Но он должен знать свое место.
– Так пан не желает жениться? Пан не желает панну Мнишек?
– Желаю! – сказал самозванец. – Она будет моей женой. В том даю слово!
– Я не всегда могу понять государя. Зачем вам панна Мнишек? Одно дело, когда без её отца не справиться, а иное, когда вы войдете в Москву!
– Мне нужна Марина! – горячо сказал самозванец.
– Но пан уделял много внимания иным женщинам здесь.
– И что с того? Это были её правила, пан Велимир! Это она захотела, чтобы я так себя вел! И я смирился до времени! Но не сейчас! Сейчас она моя. И нынче ночью снова станет моей.
– Но государь решил взять её в жены.
– Это будет потом. Она сейчас не станет моей женой, пан Бучинский. Она поставила условие – сначала я стану царем! Иначе Марина не согласна выходить замуж. Ей нужна корона! Так она сказала!
– Когда государь станет царем на Москве, найдутся сотни девиц, что захотят разделить с ним трон. Пусть ныне они и не верят в царское происхождение государя.
– А ты, пан Бучинский, веришь?
– Государь сказал, а я верю слову государя.
– А если я соврал? – самозванец впился глазами в лицо Бучинского.
Шляхтич выпил свой кубок и поставил его на стол.
– Я иду за тобой, Димитрий. Не за царевичем, а за тобой. Я верю в твою звезду, и готов быть рядом…
Глава 6
Русская граница: Монастырский острог.
Вот, вот она! Вот русская граница!
Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд – пью жадно воздух новый…
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
13 октября 1604 года войско самозваного царевича перешло русскую границу. Мнишек наметил первой целью Монастырский отрог. Затем он ударит на Путивль. А Путивль – это ключ к Северской земле…
***
Монастырский острог
Октябрь 1604 года.
Молодой дворянин Сумбулов, товарищ воеводы Монастырского острога Петрова, сидел на лавке в малой горнице и листал списки беглых, которых вчера поймали на границе. Три холопа князя Ромодановского да беглый дьяк Приказа Новой четверти
19 Тихон Сысоев.
Приметы в листах совпадали. Особливо дьяка. Слишком рожа его была приметная.
«Лицо тот дьяк имеет худое. Нос длинный крючковатый. Левый глаз с бельмом. Бородка жидкая козлиная. И повинен он в воровстве казны великого государя…»
Сумбулов оторвался от листа. Он подумал, что и за ним вот так могут прийти и затребовать его на Москву, коли откроются его дела. Ведь уложил Сумбулов в поединке большого человека при государевом дворе. Благо еще, что все тогда в кабаке были пьяны, и никто на следующее утро ничего не вспомнил.
И посоветовал ему тогда его дядя князь Сумбулов отбыть от Москвы на границу от греха подалее. И выхлопотал ему место при воеводе Петрове.
Возмутился тогда молодой князь:
– Мне идти под него?
Дядя тогда возразил:
– Ныне не время местами чиниться. Голова твоя на кон поставлена, дурак. А чем далее от Москвы и чем скромнее место, тем безопаснее. Да и мы, Сумбуловы, не такие уж и знатные господа. Хоть и князья, но не Рюрикова корня.
– И надолго сие?
– Кто знает? Как повернется. Токмо, стерегись сильно! То дело дьяку Разбойного Приказа Патрикееву отдано. И тот дьяк зело хитер в таких делах!
– Но меня не видал никто! Нас много было! И мы как за сабли взялись никто на нас уже внимания не обращал! И коли покину Москву, никто не вспомнит!
– А коли нет? – спросил князь. – Я те тогда не заступа! Зело государь великий гневен! И в случае чего… В случае чего беги за пределы! Благо там недалече.
С тех пор прошло три месяца.
Горница, в которой сидел Сумбулов, была мала. В центре стоял большой стол, заваленный бумагами. Он был застелен черным сукном. Пространство слабо освещали две свечи в старинном шандале.
Сумбулов вызвал десятника Иванова. Тот сразу явился на зов и поклонился.
– Тащи сюда Сысоева!
Десятник ушел и вскоре в комнату втолкнули худого человека в ножных кандалах. Шапки на нем не было, и кафтан был порван. Сапоги с него также стащили. Босые грязные ноги дьяка были в ссадинах и кровоподтеках.
– Дьяк Приказа Новой четверти Сысоев?
– Я самый. Чего скрывать то? Попался, и знать ответ мне держать.
– Садись человече. В ногах нет правды.
Дьяк сел.
– Стало хотел к ляхам утечь? – спросил дворянин.
– Хотел. Да сцапали меня псы воеводские! Не ждал, не гадал, что здесь попадусь. Вот она граница! Рукой подать. И решил к бабе наведаться! Давно бабы у меня не было.
– Не мог до Литвы подождать? – усмехнулся дворянин. – Приметы твои хорошо расписаны. И ты с такой рожей к бабе поплелся! Дурак!
– Теперя отвечу, – хмуро ответил Сысоев и шмыгнул носом.
– А много ли денег хапнул, дьяче? Чего ищут тебя? Ведь при тебе ничего не нашли.
– Не нашли? – горько засмеялся Сысоев. – Псы воеводские все отобрали до копейки! А сказали что нет де при мне ничего. Им прибыль, а мне на Москве на правеже стоять под кнутами!
– Стало отобрали все? А много ли было?
– Три тыщи рублев!
– Вона! – изумился Сумбулов. – Три тыщи! С такими деньгами можно было пристроиться у ляхов!
– Дак чего вспоминать. Денег нету. Я в железах.
– А есть ли у тебя, дьяк, свой человек у ляхов?
Дьяк посмотрел в глаза Сумбулову. И сразу понял, что этот воеводский товарищ неспроста сие спросил. Знать и у него есть надобность в том.
– Али и тебе надобно за рубеж?
– С чего взял сие?! Я товарищ воеводы и верный человек великому государю. А спросил для порядку!
– Так и я для порядку, – ответил Сысоев. – Есть у меня человек. Слышь, дворянин? Есть!
– Вона как?
– При особе самого…, – Сысоев сделал паузу. – При особе самого царевича.
– Какого царевича? Ты что? Как смеешь!
– Дак я чего? Люди говорят, что истинный он царевич. А я разве знаю?
– И кто там у тебя?
– Дружок с Москвы еще. И мне от него послание было, что де есть тот, кого самозванцем на Москве объявили, истинный царевич Димитрий Иванович. Токмо дай мне от желез ослобониться! И я те помогу! Слышь? Помогу!
– Да на кой мне помощь твоя?
– А кто знает, что далее будет? Ты смекни! Бориска то болен! Что как помрет вскорости?
– Чего болтаешь!
– Дело говорю! Ты ведь также здесь не по своей милости. Ты из рода Сумбуловых, а торчишь здесь в подчинении сына боярского Петрова. Ты знатного рода и много выше его по положению. Али не грызет тебя сие?
Сумбулов молчал. Беглый дьяк попал в самую точку!
Сысоев продолжал:
– Я те пригожусь. Замолвлю словечко.
– Я подумаю. А ты пока посиди в остроге. Но корм тебе отныне добрый пойдет и кафтан, шапку, да сапоги тебе вернут.
Сумбулов приказал увести дьяка…
***
На следующий день пришла беда. В город прискакали люди государевы. И сразу к воеводе. Петров чуть не до земли стелился перед простым подьячим с приписью. Знать люди не простые.
Дворянин Василий Сумбулов понял, что люди большого государева дьяка Патрикеева пришли за ним. Прознал таки дьяк-проныра, где он нашел себе укрытие.
«Знать то по мою душу, – подумал Сумбулов. – Не зря сны такие снились мне. Все сбывается! Ой, не к добру! Повезут на Москву да голову снимут! В Разбойном Приказе
20 все поют соловьями!»
В комнату вошел высокий широкоплечий подьячий в малиновом кафтане и при сабле. За ним протиснулись три дюжих стрельца с бердышами.
Подьячий осмотрел комнату и усмехнулся.
– Али не признал меня, Василий Андреевич? Пришлось побегать за тобой по Руси-матушке.
– Ты кто таков будешь? Я товарищ воеводы!
– А я подьячий Приказу Разбойного! Да подьячий не простой, а с приписью! Чуешь? С Москвы за тобой! Тамо заждались тебя в пытошной! Приказ до твоей особы касаемый! Ты, Васька, есть ворог великому государю! И ты заарестован!
Стрельцы кинулись к нему и связали ему руки за спиной. У него отобрали саблю и кошель с золотом…
***
И попал Василий Андреевич Сумбулов в острог к тому самому дьяку Сысоеву.
– Василий Андреевич? Лопни мои глаза! – вскричал Сысоев. – Ты ли это?
– Я, – сказал Сумбулов. – Виш как все обернулось? Скоро вместе на Москву вернемся.
– С чего это? – всполошился Сысоев.
– А с того что прибыл из Москвы за мной подьячий Приказа Разбойного. И про тебя он не забудет. Ты казнокрад и ворог великому государю.
– Неужто из Москвы? – не поверил беглый дьяк.
Сумбулов кивнул.
–И чего делать-то?
–Богу молиться.
–Оно конечно дело хорошее – молитва. Дак нам думать надобно, как из сего острога уйти.
Сумбулов засмеялся.
– Дак стены вокруг нас, а за ними стрельцы. Как уйдешь?
– Эх! Кабы вчера мы могли уйти!
– Чего теперь, – пробормотал Сумбулов. – Это тебе за воровство плети, а мне на Москве башку снесут.
– Теперя одна надежа, Василий Андреевич. На царевича!
– Тише! Ты про сие не говори. Мало мне бед! Да и тебе от того хуже. Али еще в заговоре против государя хочешь быть повинен?
Тихон Сысоев не ответил…
***
Казаки атамана Корелы быстро оказались у стен Монастырского острога. Со стен на них смотрели стрельцы и не могли понять кто это такие.
Корела сам в сопровождение одного казака подъехал к городку.
– Эй, служивые! Я атаман Корела!
Стрелецкий десятник был с большого перепоя и ничего не мог понять.
– Ты мил человек, кто таков?
– Я атаман Корела с Дона!
– С Дона? Али я чего не дослышал?
– Я атаман Корела и прибыл сюда от имени его милости царевича Димитрия Ивановича. Сам царевич скоро будет здесь со многими тысячами воинства.
– Царевич? – переспросил десятник.
– Царевич Димитрий Иванович, сын царя Ивана Московского!
Десятник все понял и посмотрел на стрельцов.
– Видали?
– Сам царевич Димитрий идет к нам!
– С воинством! Конец царству Годунова.
Десятник перекрестился и ответил атаману со стены:
– Мы завсегда горазды почет царевичу оказать.
– Так отворяй ворота, десятский!
– Дак ты не царевич, атаман. А его царская милость пусть пожалует в город.
Корела усмехнулся в ответ…
***
Замки с острога были сбиты и все пленники получили свободу. Стрельцы стали на строну царевича. Воеводу более никто не слушал.
Сумбулов и Сысоев вышли из темницы.
– Именем царевича, ты получил свободу, князь, – сказал Сумбулову стрелецкий сотник Еремей Парфенов.
– Слава Димитрию! – искренне выкрикнул Сумбулов. – Не чаял я живым вырваться.
Стрельцы закричали:
– Слава царевичу!
– А подьячий где? – Сумбулов посмотрел на сотника. – Где тот из Разбойного?
– Ты про кого, князь?
– Дак про того кто заарестовал меня! Подьячий с приписью из Разбойного Приказа.
– Того не знаю, князь.
Полусотский ответил Сумбулову за сотника:
– Сбег он, князь. Как прознал про посланцев царевича, так и сгинул.
– Жаль, не посчитались мы с ним. А воевода где?
– Воевода в покоях своих. Затаился. Носа не кажет.
– Так я сам навещу его. Я чай не гордый.
Сумбулов велел дьяку Сысоеву его обождать. Сам он пошел к воеводе.
Сын боярский Артемий Петров засел в горнице и пил водку от страха.
– Как здоров, воевода? – спросил Сумбулов с порога.
– Ты на свободе, князь?
– Ты мне не рад, Артемий?
– Рад не рад, – Петров снова выпил. – Чего говорить. Выпьешь?
– Выпью.
Воевода налил князю в чашу. Тот выпил и похвалил водку.
– Я пришёл спасти твою шею от веревки, воевода. Ибо скоро здесь будет сам царевич Димитрий Иванович.
– Ополоумел?
– Я в уме, Артемий.
– Дак какой он царевич?
– Для меня истинный, ибо голову мою от топора спас. А ты коли желаешь сам спастись от веревки такоже присягу Димитрию принесть должен.
– Но потом меня за сие люди Бориса со свету сживут!
– Ой, ли! – усмехнулся Сумбулов. – Бориска далече, а Димитрий у ворот. Так что думай, пока есть чем…
***
Конница вступила в городок. Сам царевич был впереди в окружении своих доверенных офицеров. На Димитрии русский кафтан отороченный соболем, поверх кафтана кираса с насечкой, на голове – высокая шапка с пером.
За царевичем везли государев штандарт – зеленое знамя с черным двуглавым орлом. За знаменем ехали пан Мнишек и воеводы. Их роскошные доспехи сверкали и солнечные блики играли на драгоценном оружии. Пышный султан на шлеме Мнишека из страусовых перьев красного и бело цвета трепетал на ветру.
Польские штандарты и знамёна Мнишека везли после свиты царевича и после первого гусарского отряда и охранной сотни шляхтичей. Все же поход должен был выглядеть не вторжением в московские пределы иноземного войска, но освободительным походом истинного царевича, который шел занимать трон, положенный ему по праву рождения. Именно поэтому впереди и было зеленое знамя с двуглавым орлом.
Затем шли сотни панцирной кавалерии. Шелестели крылья гусар. И войско, хоть и было немногочисленным, выглядело грозно. Сумел царевич поразить обитателей русской пограничной крепости.
Димитрий Иванович остановил своего коня.
Стрельцы скинули шапки и приветствовали его громкими криками.
Царевич окинул их взглядом и поздоровался:
– Здорово, дети! Я, государь ваш природный. Пришел спасти вас от Годунова! Всех, кто верен, я жалую!
– Слава Димитрию Ивановичу!
– Слава государю!
– Живи и царствуй много лет!
– Слава государю!
Димитрий поднял руку, требуя тишины.
– А где начальные люди? – спросил он. – Отчего они не встречают меня по чину?
– Дак воевода со страху пьян напился, а товарищ его, был взят под караул, – ответил сотник царевичу.
Вперед выступил князь Сумбулов.
– Я товарищ воеводы, ваше величество! – князь низко поклонился.
– И кто посадил тебя под замок? – спросил Димитрий.
– Дак по приказу Годунова прибыл сюда подьячий из Москвы, государь.
– И, стало быть, я освободил тебя? – усмехнулся царевич.
– Так, государь. Я твой слуга!
– Жалую тебя, князь! И все вины тебе прощаю! Будь при моей особе!
– Государь! – Сумбулов пал на колени.
– Поднимись, князь.
Сумбулов поднялся.
– Прошу за одного человека, государь. Дьяк он беглый от Бориски Годунова пострадал. Тихон Сысоев имя ему.
– Бери его с собой, князь. И его жалую!
Сумбулов низко поклонился.
Самозванец был доволен. Монастырский острог сдался без единого выстрела. Его поход начался удачно…
***
Дьяк Сысоев выбрал себе отличного коня из конюшни самого воеводы. Царевич пожаловал его и приблизил к своей особе.
Сумбулов застал его за этим занятием.
– Али ты разбогател, дьяк?
– Пожалован великим государем. Благодаря твоему слову, князь.
– Али уверен, что он великий государь?
Дьяк обернулся по сторонам. Вокруг никого.
– До того мне нет дела. А ты сомневаешься, князь?
– Дак мне иного хода нет, дьяк. Бориска меня не жалует. И тебя также. Что нам за дело, кто он есть этот царевич? Я согласен с тобой. И также пришел выбрать коня.
– Стало, выступаем вслед за царевичем? – усмехнулся дьяк.
– В его русской сотне. Поручено мне набирать рать из природных россиян.
– Сие дело доброе. Скоро многие к истинному государю перебегут…
***
Утром трубы заиграли поход. Отряды царевича двигались далее.
Димитрий спросил Велимира Бучинского:
– Ты отобрал для меня сотню надежных людей?
– Так, ваша вельможность. Сборный отряд казаков и охочих из московитов.
– Где они?
– Уже выступили. Ждут своего командира.
– Пусть Корела двинется к ним! – махнул рукой царевич.
– Я осмелюсь дать вашей вельможности совет. Атамана Корелу стоит оставить при вашей милости. К нему так и липнут местные стрельцы и городовые казаки.
– Но кто возглавит рейд?
– Есть такой человек.
– И кто это?
– Пан Нильский, – ответил Бучинский.
– Он поляк.
– И что с того, государь? Пусть себя покажет.
–Но не станут они его слушать. Такой сброд, что ты собрал в эту сотню, пришибет поляка сразу же. Только Корела с ними сможет сладить.
–Путь государь не переживает. В той сотне есть не токмо русские перебежчики и украинские казаки. Там есть и поляки, и литовцы, и венгерцы.
–Но согласен ли Нильский возглавить рейд?
–Он согласиться, государь, – с уверенностью сказал Бучинский.
–Тогда, будь по-твоему! Передай пану Яну мою просьбу.
Пан Бучинский поклонился царевичу и отправился искать Нильского. Тот оказался совсем рядом. Гусарский поручик седлал своего коня.
Бучинский подошел к нему.
–Пан Ян!
Нильский обернулся.
–Пан Велимир?
–Я пришел выразить пану свое почтение. Пан был поручик гусарской хоругви. Но нынче он занимает слишком скромный пост в армии принца.
–Пусть это не заботит пана.
–Но я хочу предложить пану возглавить сотню молодцов. Это конечно не гусары коронного войска, но также смелые ребята.
–Пан говорить про тот сброд, который он собирал вчера? Уволь меня от такой чести, пан Велимир.
– Значит, пан отказывается?
– Да.
– А если это просьба царевича?
– У пана Димитрия много командиров.
– Значит отказ?
– Отказ, – решительно заявил Нильский.
– А если речь идет про панну Елену?
– Что? Пан шутит? – Нильский положил руку на рукоять сабли.
– Нет, – серьезно и невозмутимо ответил Бучинский. – Пан отправится со своей сотней к Чернигову. А там он встретит панну. И если ей понадобится его помощь, пан окажет её.
– Елена нуждается в помощи?
– Её миссия весьма опасна, пан Ян. Всякое может произойти.
– Пан Бучинский говорит о какой-то миссии?
– Город должен распахнуть ворота для принца Димитрия Ивановича без боя. И панна Елена способна сотворить сие чудо, пан Ян.
– Готов помочь панне Елене.
– Вот и отлично, пан Ян. Я и сам бы отправился, но пан царевич не отпустит меня.
– Я согласен…
Глава 7
Русская граница: Чернигов.
Чернигов
Октябрь 1604 года.
Елена прибыла в Чернигов в полдень, пристроившись к большому купеческому обозу.
В городе уже знали о падении первой пограничной крепости перед «царевичем». Простой люд радовался, а начальные воеводы негодовали. Слухи рождались мгновенно. Местный юрод Паша, известный в городе как святой, ибо носил на себе тяжелые цепи и не снимал одежды своей годами, услыхал от приезжего торговца о царевиче, и ночью ему было «видение». Явился ему во сне архангел Гавриил и сообщил о скором конце царства Бориса Годунова.
Утром на рыночной площади Паша поведал людям слова «архангела».
– Сам господь ведет к нам царевича Димитрия. Видит он все беды наши и смилостивился над землей многострадальной. Послал он нам спасенного государя. Примите его христиане!
– А государь Борис Федорыч? – спросил юрода торговец сбитнем.
– Порешил господь его от царства отрешить! – громко сказал юрод.
Люди зашумели:
– Верно говорит Паша! То истина!
– Государь природный возвертается!
– Оно так! Не смогли убить его собаки годуновские!
–Наше солнышко возвращается! Царевич Димитрий Иванович!
– Пусть воеводы присягнут ему!
– Станут они присягать. Виш пушки готовят по стенам!
– Пушки?
– А ты думал!
– Это против законного государя?
Те разговоры услышал проходивший мимо сын боярский и хлестнул плетью юрода.
– Кто тебе законный государь?!
Паша всхлипнул, вытер кровь, и смело заявил боярскому сыну:
– Я слова молвил не свои, а токмо передал то, что поведал мне архангел. Царству Годунова конец!
– Измена! Вот тебе! Вот!
Снова плеть стала падать на юродивого.
– Чего бьешь?! – вскипел один мужик.
– Не трогай божьего человека! – заслонил юрода второй.
Боярский сын оттолкнул заступника:
– А ну посторонись! Холоп!
Вмешался еще один мужик с могучими заскорузлыми руками, которые выдавали в нем кузнеца.
– Сам пошел прочь, рожа!
– Как смел ты мне сказать такое?! Холоп! Рыло неумытое! Я тебе шкуру до пят спущу!
Он ткнул рукоятью плети в грудь кузнецу. Тот не отступил и попытался вырвать плеть из рук обидчика. Но это ему не удалось. Сын боярский был ловок. Увернулся и
хлестнул кузнеца по лицу.
– Бунтовать? – кричал он. – Всех в пыточный подвал!
– Чего смотрите православные? – заорал кузнец. – При вас божьего человека обижают! Он истину вам молвил!
–Этот Иуда законного государя не признает!
–Дак это из тех, кто по приказу Бориски Годунова сюда приехал!
–Собака!
Боярский сын выхватил саблю и заорал:
–Измена! Сюда! Измена!
К нему подбежали иные боярские дети и стали теснить толпу. Мужики раздались.
–Хватай изменников! – сын боярский схватил кузнеца за армяк. – Сей вор поносные слова говорил противу великого государя Бориса Федоровича!
–Батогов ему! – предложил кто-то.
–Верно! Батогов! Я сам хлестать стану! Пусть почувствует холопская харя.
Мужики решили освободить своего и началась потасовка. К боярским детям подоспели на подмогу пятеро московских стрельцов. Они посекли троих саблями, и мужики стали отходить.
И пришла бы к пойманному мужику смертушка, если бы на его счастье, рядом не оказался атаман Белешко, который командовал черниговскими казаками.
– Что у вас здесь? Что за шум?
– Измена! – орали боярские дети.
– Они и есть изменники! – говорили мужики.
– Тихо! Говори, что случилось? – атаман посмотрел на боярского сына.
– А ты кто таков? Я тебе отчетом не обязан!
– Я атаман Белешко!
Вмешался мужик:
– Батюшка, атаман! Они изменники! Слова поносные говорили на его милость царевича Димитрия.
Сын боярский вскипел:
– Он самозванец!
– Стоять!
Белешко схватил боярского сына за руку и отвел клинок от мужика.
– Измена!
– Ты не ори так, парень, – сказал Белешко боярскому сыну. – Людишки больно настроены против Бориски Годунова. Могут пришибить.
Атаман приказал казакам развести дерущихся в стороны. Белешко был сослан сюда в свое время для несения службы, как и большинство его казаков. Потому все они держали сторону царевича Димитрия Ивановича…
***
Елена спросила купца, часто ли он бывал в Чернигове. Это был пожилой торговец из валахов, который уже давно обосновался в Кракове и ездил по делам своей торговли в Московию. Он умел торговать и умел держать язык за зубами. За это его ценил орден Иезуитов.
– Так пан купец здесь частый гость? – повторила Елена свой вопрос.
Тот ответил:
– Частый. Торговля с московитами весьма выгодна.
– И каковы настроения в городе?
– Вы сами видите, госпожа. Здесь всегда хватает недовольных центральной властью.
–Но откроет ли город ворота?
–Госпожа интересуется просто так? Или имеет расчет…
–Просто так. Какой у меня может быть расчет? Я не княгиня.
–Но панна пришла сюда не по своей воле и не для торговли.
–Пан купец знает кто я и почему здесь.
–Знаю.
–Тогда к чему все эти вопросы? Помогите мне, и я забуду о вашем существовании. Вы спокойно продолжите свое путешествие.
–Госпожа, это царский город. И если люди Годунова узнают, зачем вы здесь – не помилуют.
–Мне нужны здесь те, кто станет на сторону государя Димитрия Ивановича, и помогут царевичу захватить город. Чернигов будет наш!
–Это опасные слова, панна.
–Но также опасно отказать в просьбе царевичу. Если пан не поможет, то царевич будет на него зол.
–Упаси меня бог от такой напасти. Я покажу панне тех людей. Но говорить с ними панна станет сама…
***
В доме князя Петра Шаховского, товарища черниговского воеводы князя Татеева, было многолюдно. Полковники и сотники вновь прибывших стрелецких полков собрались здесь.
Князь Пётр, человек средних лет, с плотной дородной фигурой, сидел в массивном кресле и слушал доклады полковников. Сколько и чего они привезли в своих обозах в крепость.
–Людишек мало, воевода, – говорил полковник Скобелев. – В моем полку почитай больше сотни недостача. Да и те, кто есть, ненадежные. Больно великий государь был на них гневен.
Шаховской с усмешкой посмотрел на Скобелева. Али сам он в большой чести у Бориски Годунова? Был бы в чести, не попал бы сюда.
– В моем полку тоже самое, – сказал полковник Мягчеев. – Стрельцы все готовы к самозванцу вору переметнуться.
– Так чего же ты, полковник, сие терпишь? – грозно спросил Шаховской. – Отчего не придушил измену?
– Дак как придушить-то, князь? Пока до Царева-Борисова шли, все хорошо было. Роптали стрельцы не без того. Но все тихо было. А как в Чернигов вошли, так и началось. Здешние людишки их смущать стали.
– Отчего же ты, полковник, свое слово не скажешь?
–Дак коли скажу, то стрельцы мои и меня на копья взденут и много чего недоброго натворят.
–Полковник Мягчеев прав, князь. Так и в других полках. Стрельцы ненадежны.
Шаховской и сам был ненадежен и не любил царя Бориса. Не по своей воле сидел он здесь в товарищах воеводы Татеева.
–Наш воевода, князь Татеев требует искоренить измену, полковники. Но как сие сделать? Думал я, что ваши полки нашу измену изведут. А вон как все вышло.
–А самозванец слышно идет к нам, – сказал еще один товарищ воеводы Семен Вельяминов. – Вести дошли, что взял он без бою крепость Монастырскую.
Полковники переглянулись между собой.
–И что делать? – спросил Шаховской.
–Головы всем изменникам срубить пока не поздно! – предложил Вельяминов.
«Ишь ты каков гусь, – подумал Шаховской. – И стану я свою голову в петлю совать заради Бориски Годунова».
–Я своих верных ратных холопей на то дело дам! – сказал Вельяминов.
–Головы рубить, говоришь? – Шаховской посмотрел на Вельяминова. – А людишек хватит? Сколь у тебя верных холопей? Десятка полтора?
–Мои люди сотни иной стоят, князь. Коли прикажу – сделают!
– Виш как! А коли сие бунт вызовет? – спросил Шаховской. – Я вторую сторожу супротив супостатов выслал за ворота крепости. И где она? Перебежали казачки наши к самозванцу. И иные мечтают про то же. Начни хватать и будет бунт!
– Но что же делать? Надобно самозванца вора остановить! Измена в нашей крепости!
– Измена не токмо в крепости, – возразил Шаховской. – Измена по всему государству! И пошла та измена не нынче, а давно по Руси-матушке ходит.
– Верны слова твои, князь, – поддержал Шаховского полковник Мягчеев.
– Но что делать?
– Что прикажешь, князь?
Шаховской усмехнулся.
– А что я прикажу? Хотел от вас мудрости набраться. Как без верных людей измену искоренить?
– Надобно власть проявить! – сказал Вельяминов.
– Ась? Власть говоришь? Но токмо власть на стрельцах держится. А сии стрельцы не больно желают власть защитить. Али сам пойдешь к ним? Не забоишься?
Вельяминов опустил голову.
Шаховской продолжил:
– Вот так-то! Воевода приказал, а нам думать надобно…
***
Так ни до чего не договорились воеводы и полковники. Вельяминов все понял. Не хотят они против самозванца сражаться и стоять верно за царя Бориса Федоровича. Да и чего им стоять за него? Что видели они от Годунова? Наказаны были и сосланы. Промыслы свои покинули и семьи оставили. Что будет с торговлишкой стрелецкой? Многие в разор пойдут. А жалование государево им сколь не плачено? И чего станут женки и детки стрелецкие есть? Многие зимы не переживут. А стрельцам стоять верно за царя Бориса Годунова? Может, так и было бы, если бы король Жигимонт напал на русские пределы. Тогда стали бы стрельцы и дети боярские за Русь. Но ведь царевич идет на Москву. Сын Ивана Грозного…
***
Отряд пана Нильского
Октябрь 1604 года.
Отряд казаков под командой Яна Нильского остановился в лесу. Нужно было дать коням и людям отдых.
Нильский распоряжался именем царевича Димитрия, но за командира его эти люди не признавали. Они слушалась украинского шляхтича Петра Демецкого. Тот с ними не один пуд соли съел.
– Трудно с сими людьми, пан Ян, – сказал Демецкий Нильскому сразу после первой встречи. – Но в бою лучше их нет.
– Я не посягну на твои права, пан Петр. Вижу, признают они тебя свои командиром.
– Я многих знаю еще с Запорожья.
Нильский с удивлением посмотрел на Демецкого.
– Так пан запорожец?
– Бывал и там, – неопределённо сказал Демецкий. – Поносило меня по свету, пан Ян.
Демецкий был вдвое старше Нильского и ему уже за сорок. Бурная жизнь оставила следы на его теле. Отметины от сабельных ударов и стрел могли поведать, в каких войнах и набегах участвовал этот шляхтич. Рана на плече, оставленная татарской стрелой в Гезлове, во время набега казаков на ненавистный Крым. Шрам на шее от похода с гетманом Коссинским против панов.
Много всего пережил Петр Демецкий. И рассказам его о боях и походах не было числа. Сколько историй он мог поведать и сколько разных баек знал. Сидели казаки вокруг костра и, затаив дыхание, слушали были о боях с татарами и турками, о нападениях на панские маетки, о лихих наездах на крепости князей, об осадах и о красных девицах, что некогда любили атамана.
Пан Петр был плотного сложения воин с широкими плечами и крепкими руками. На его лице был шрам от сабельного удара, который пресекал левую щеку. Бороды Демецкий не носил, но его усам мог позавидовать и коронный гетман.
– Ты, пан, много воевал? – спросил он Нильского.
– Нет, пан Петр. Я ведь еще молод и не был во многих битвах. Хотя мой господин пан Замойский сделал меня поручиком.
– Пан знатного рода?
– Нет, пан Петр. Мой отец шляхтич, но имения своего не имеет.
– И я шляхтич без имения. Ничего кроме сабли не оставил мне отец. Сам пробивал дорогу себе в жизни. Да кроме шрамов ничего не нажил пока.
– Может пану повезет в войске царевича?
– На то и надеюсь. Ведь какое дело затеяли! Добыть трон Московский!
– До трона еще далеко.
– Это и понятно, – согласился Демецкий. – Большое дело времени требует…
***
Пан Демецкий проникся к Нильскому симпатией и рассказал ему кое-что важное.
– Ты, пан Ян, когда успел дорогу перейти Бучинскому?
– Ты про что, пан Петр?
– Дак не любит он тебя.
– Да я не девка, пан Петр, чтобы любить меня.
– Я не о том, пан Ян, хочу сказать тебе.
– А о чем?
– Враг он тебе. И враг лютый.
– Так я завсегда готов взять в руки саблю, пан Петр.
– Саблю, говоришь? А вот я имею приказ Бучинского умертвить тебя тихо. Он для того тебя и послал сюда. И я думал сегодня ночью его приказ исполнить. Мои люди и не пикнут про то.
Нильский посмотрел на Демецкого. Тот не шутил.
– И что пан намерен делать? Зачем рассказал мне сие?
– Дак нравишься ты мне, пан Ян. А Бучинского терпеть не могу. Но он при царевиче большой человек. Командует его личной охраной.
– И пану нужно подчиняться? Так?
– Я на тебя, пан Ян, руки не подниму. Я дам тебе нынче ночью возможность сбежать.
– Сбежать? Но я не побегу.
– Как не побежишь? Али жизнь тебе не дорога?
– Если пан не побоится оставить меня в отряде, то…
– Я ничего не боюсь, пан Ян. В этом отряде тебе ничто отныне не угрожает. Но потом, Бучинский найдет способ тебя прикончить.
– Это мы еще посмотрим, пан Петр.
– Не шути с Бучинским, пан. Он человек опасный. Такого врага поискать. Хотя у каждого есть враги, пан. И чем они опаснее, тем больше чести.
– Я и не думал с ним шутить. Но для тебя, пан Петр, сие опасно. Коли не исполнишь его приказа…
– Ты про меня не думай, пан. Я завсегда выкручусь. Тем более большая война впереди. Я нужен царевичу.
– И я выкручусь, пан Петр. Но тебе за услугу спасибо. Ян Нильский умеет быть благодарным…
Глава 8
Чернигов открывает ворота.
Вот наша Русь: она твоя, царевич.
Там ждут тебя сердца твоих людей:
Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава.
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Чернигов: Елена в городе
Октябрь 1604 года.
Князь Петр Шаховской узнал, что прибыл в город посланец от мятежного царевича. И был тот посланец женщиной. И, как сказал купец, настоящей красавицей.
«Что делать? – думал он. – Принять? А коли узнает кто? Этот пес Вельяминов сразу донесет! Но и не принять неможно! Бориска то наш, говорят, на ладан дышит. А коли помрет? Что тогда?»
Слухи об армии самозванца все больше и больше беспокоили опального вельможу. Гарнизон Чернигова был ненадежен, и можно было ждать бунта. А чем такие бунты заканчивались, Шаховской хорошо знал.
«А что если завтра армия Димитрия будет у стен крепости? Что станется со мной? Один неверный шаг и все. А тут сам вор ко мне своего посланца шлет. Надобно принять. Но принять тайно! Дабы никто не пронюхал!»
– Стёпка! – позвал князь слугу.
– Да, батюшка князь!
– Поди в дом, где ныне обретается тот, кого прислал…
– Царевич?
– Тише! Совсем ума лишился? Дурак! А как услышит кто? Поди в тот дом и приведи посланца.
– Сделаю, князь.
– Но делай все не нынче, а как стемнеет.
– Не сумлевайся. Князь. Все сделаю как надо…
***
Елену привели в дом князя ночью. Увидев женщину, Шаховской поднялся со своего места и шагнул её навстречу.
– Пусть панна меня простит, – сказал он по-польски. – Но должен принять панну в такой поздний час.
– Я говорю по-русски, князь.
Она откинула капюшон, и воевода увидел её лицо. На мгновение он замер и не мог сказать ни слова. Князя поразила красота девушки.
Затем он поклонился и произнес:
– Моя панна также прекрасна, как и Елена!
– Я и есть Елена, пан князь.
– Это имя подходит панне.
– Благодарна за ваши слова, князь, но дело не ждет.
– Да. Да. Прошу панну войти.
Он лично взял в руки подсвечник и провел её в тайные покои. Где их никто не станет беспокоить и где никто не сможет подслушать их разговора.
Елена расположилась в высоком кресле самого воеводы.
– Пан царевич, Димитрий Иванович, шлет поклон и пожелания здравия.
– Благодарю за честь.
– Пан царевич скоро будет здесь, пан воевода.
– Но моя панна…
– Я не бросаюсь словами, пан воевода. Царевич Димитрий уже идет сюда с войском. И вам надлежит открыть ворота для его армии. Если нет, то город будет взят штурмом и многие пострадают.
– Но панна знает, что в город вошли три стрелецких полка? По стенам стоят пушки и…
– Пан воевода напрасно теряет время. Станут ли ваши стрельцы оказывать сопротивление царевичу? И подумайте о своей судьбе. Царевич сумеет отблагодарить вас, когда войдет в Москву!
Шаховской был готов исполнить все, что говорила ему красавица. Самозванец знал, кого посылать к врагу…
***
Ян Нильский на следующее утро один подъехал к городским воротам Чернигова. Шляхтичу было нужно показать новым боевым товарищам чего он стоит. Иначе расположения этих сорвиголов он не добьется.
Ян понял, что его враг Бучинский не станет действовать открыто. Он будет жалить как змея. Помощь Демецкого и его людей ему пригодится. Но вот как сразу поразить это воинство наемников, готовых продать души черту? Их умелой рубкой на саблях не удивишь.
И Ян придумал:
– Я один возьму это город, панове!
Демецкий с удивлением посмотрел на него.
– Что ты сказал, пан Ян? Мне не послышалось? Ты один возьмешь Чернигов?
– Сделаю попытку!
– Один? – спросил один из казаков.
– Один.
–Пан с нами шутит?
Нильский не ответил и погнал своего коня к крепостным воротам…
***
У ворот стояла стража. Но вход в Чернигов закрыт не был. Воевода пока не отдал приказа перейти на осадное положение.
– Кто таков? – строго спросил стрелецкий десятник.
– Гонец от его милости царевича! – честно признался Нильский.
Десятник никак не ждал такого ответа. Он посмотрел на стрельцов.
Те с интересом стали разглядывать шляхтича.
– От царевича? – переспросил наконец высокий худой стрелец в латаном кафтане.
– От царевича Димитрия Ивановича!
– Опасно такие речи нынче говорить, гонец, – сказал второй стрелец. – Ныне бирючь
21 был от воеводы и говорил посланцев от самозванца ловить и передавать в руки воеводских людей.
Нильский лихо заломил шапку и сказал:
– Я прибыл сюда от имени царевича! И я скрываться не стану. Скоро его милость будет здесь со всем войском!
– Дак мы рази против? – сказал десятник. – Мы готовы государю ворота отворить. Но власть в городе воеводская. Мы люди малые!
– Но я и не прошу вас о многом. Пропустите меня в город!
Десятник приказал пропустить. Нильский погнал коня вперед.
– Пропала его головушка, – с сожалением произнес стрелец.
– С чего пропала? – спросил десятник. – Он именем царевича едет.
– Природного нашего государя.
– Но сказывали, что и не государь он вовсе.
– Кто сказывал? – строго сказал десятник. – То многим ведомо, что идет к нам природный государь Димитрий Иванович. А Борискины людишки воду мутят. Хотят, чтобы мы не принимали истинного царевича. Нам жалования сколь не плачено? И я стану приказы их исполнять?
– Оно так, дядя Кузьма, – согласились с десятником стрельцы.
– А меня полуполковник батогами велел стегать. Только за то, что слово про царевича молвил. Но то еще в Цареве-Борисове было. Ныне в Чернигове не посмеют.
– Пущай сами ловят кого им надобно. А наше дело сторона…
***
Ян Нильский остановил своего коня на базарной площади у государева кабака. Рядом находился большой постоялый двор. Там он надеялся найти панну Елену.
– Эй, хлопец! – позвал он служку.
– Чего угодно боярину?
– Коня прими и проследи, чтобы накормили и обтерли как надо.
Нильский протянул парню злотый. Тот принял с благодарностью и поклонился.
– Все сделаю как надобно! За конем присмотрю. Экий красивый конь. Такого не каждый день увидишь, боярин.
Ян спрыгнул с седла на землю. Слуга принял коня.
– В кабаке ныне разгуляться можно, боярин. Ныне людишек не много. Драки не будет.
– Драки? И часто у вас в кабаках дерутся?
– Дак как пришли дети боярские из Москвы, так и началось. Почитай каждый день дерутся с казаками да стрельцами.
Нильский вошел внутрь и оказался в задымленном зале, где в этот час сидело с десяток посадских и три казака. Они пили хлебное вино и о чем-то спорили.
Увидев нового человека, казаки замолчали, и стали к нему присматриваться. Мало ли кто. Одет хорошо. Может сыщик воеводский?
– Видали? – спросил один.
– Что за гусь? – спросил казачий сотник.
– Должно из новых стрелецких начальных людей. Их понагнали к нам по приказу царя.
– А сейчас проверим, – сотник поднялся со своего места.
– Захар! Ты что? – казак пробовал его остановить.
– Проверить хочу.
– Да погоди ты.
Но сотник отмахнулся от казаков. Он смело подошел к Нильскому и спросил:
– Кто таков?
Нильский посмотрел на казака и ничего не ответил.
– Эй! – шляхтич кинул целовальнику монету. Тот ловко поймал её. – Подай полуштоф вина!
– Сейчас, господин.
Сотник не собирался отступать.
– Ты не ответил мне! Кто таков?
– Пану что-то нужно? Я не хочу ссоры.
– А я спросил тебя кто ты таков? Лях?
– Ян Нильский, – представился шляхтич.
Целовальник подошел к сотнику и положил ему руку на плечо:
– Чего задираешься, Захарка? Сей пан прибыл к нам от самого.
– Что? – сотник сразу сменил тон. – Так пан от его милости Димитрия Ивановича?
– Тише! – призвал сотника к осторожности целовальник. – Здесь могут быть посторонние уши.
– Прости меня, пан. Я не знал, что твой господин столь высокого рождения.
– Царевич Димитрий Иванович шлет поклон всем казакам и стрельцам Чернигова. Надеется, что встретят его как нужно встречать природного своего государя.
Нильский сел на стул, придвинутый слугой.
– Мы готовы встречать государя! – горячо сказал сотник. – Все казаки города станут под его высокую руку.
– Много ли в городе, таких как ты сотник?
– Много. Все казаки и посадские поддержат царевича. В том не сумлевайся. Но и псы годуновские ныне лютовать стали.
– Вот как?
– До тебя, пан, сюда уже прибыл гонец от его царской милости. Слух прошел, что это женщина.
– Ты и это знаешь, сотник?
– Про то многие знают, пан кавалер.
– С ней все в порядке?
– Да. Среди казаков Чернигова нет изменников делу Димитрия Ивановича.
Вскоре Нильский узнал, где остановилась панна Елена…
***
Воевода Чернигова князь Татеев приказал искать измену и брать за караул всех, кто хоть слово хорошее скажет о самозванце.
– Я получил грамоту от царя, и он недоволен!
– И чем же недоволен наш великий государь? – с издевкой спросил Шаховской.
– Тем как я управляюсь на воеводстве! И про тебя отписал государь. Желаешь знать, что он пишет?
–Нет. Я и так знаю о немилости нашего царя. И я знаю, что род Сабуровых, к которому принадлежат и Годуновы, ниже моего рода!
– Тише! Я не про то говорю! – сказал Татеев.
– Ты забыл о фамильной чести, воевода?
– Бориса собор избрал в цари! Не нам с тобой про то рассуждать. Надобно хватать изменников. Надо изловить всех посланцев самозванца.
Князь Шаховской пробовал урезонить воеводу.
– То дело опасное. И нам от того ничего хорошего ждать не приходится.
– Сие приказ царя! – сказал воевода.
– Царь далеко, – многозначительно сказал Шаховской.
Татеев внимательно посмотрел на товарища.
– Ты что молвил, князь?
– Токмо то, про что говорят в крепости все! Только ты того не слышишь, князь-воевода! Али не видишь, что никто не станет воевать противу войска самозванца? Наши стрельцы его за подлинного царевича почитают.
– Надобно говорить с народом! Надобно прочитать царскую грамоту, где сказано, кто есть Гришка Отрепьев! Монах беглый за царевича выдает себя!
– Да не поверит никто царской грамоте! – вскричал Шаховской. – Все холопы верят, что он есть царевич истинный!
– Ты мне измену предлагаешь?
– Не измену! Какая там измена! Кому изменять станем? Бориске Годунову? Да кто его царем сделал? Али достоин он занимать царское место? Сам помысли, князь-воевода! Коли не будет приказа отворить ворота воинству вора, сие сами стрельцы и казаки наши сделают. И что с нами будет?
Татеев задумался. Он и сам понимал, что Шаховской говорит дело. Но в окончательный успех самозванца он не верил и потому выгадывал, как поступить лучше…
***
Чернигов: Нильский и Елена.
Ян добрался до двери, за которой была его женщина. Он и сам пока не поверил, что это удалось ему столь легко. Все же этот город-крепость принадлежал Московскому государству, и его воевода поставлен на должность царем Борисом Годуновым, против которого Нильский выступил в войске царевича Димитрия.
«Вот она удивится моему появлению. Если хочешь завоевать женщину, её стоит поразить. Сейчас я это и сделаю».
Шляхтич постучал в двери.
Послышался голос:
– Кто там?
– С весточкой к панне, – ответил Ян.
Двери открылись. Елена даже вскрикнула, когда увидела Нильского.
– Пан Ян?!
– Я у ног моей панны.
– Но откуда пан здесь? Пан сошел с ума?
– Я прибыл вслед за панной. Проникнуть в город было не так и сложно, моя панна.
– Пан не знает, чем он рискует!
– Но и панна рискует не менее моего.
Она затащила его в свою комнату и закрыла крепкую дверь на засов.
– Ян, ты совсем потерял голову!
– И есть отчего!
Он взял её за плечи и поцеловал.
– Погоди! Ты знаешь, что в городе всюду ищут лазутчиков Димитрия Ивановича?
– Знаю.
– И знаешь, что тебя ждет, если тебя схватят? Ты думаешь, что они станут шутить?
– Но ты же здесь, Елена. Я пришел к тебе, не думая про опасности. И я ожидал, что ты наградишь меня.
Она больше не противилась ему…
***
Велимир Бучинский встретил конницу Мнишека на пути к городу и сказал:
– Царевич ждет пана воеводу в своем лагере. Его милость недовольна той медлительностью, что проявляет пан воевода.
Мнишек поморщился и ответил:
– У меня тяжелая кавалерия, пан Бучинский. Одна хоругвь с трудом пробилась через лес. Пришлось ждать.
– Мы идем к Чернигову. Часть наших казаков уже там.
– Город отворит ворота? – спросил Мнишек.
– Уверен – ворота будут открыты без боя.
– Жаль.
Бучинский не понял воеводу.
– Что пан сказал?
– Я сказал жаль, что не будет хоть малой стычки. Моим солдатам нужна добыча. А где она?
– Но мы продвигаемся по вражеской территории без потерь. И это хорошо, пан воевода.
– У меня уже гусары начали роптать. Им не разрешили грабить. Они пришли сюда за добычей. А её нет.
– Добыча будет в Москве. Там наш государь наградит верных.
Воевода Мнишек хохотнул в ответ.
– Пан и правда не понимает, про что я говорил? Не все верят, что мы окажемся в Москве. И потому думают о добыче сейчас.
– И пан воевода не верит? – спросил Бучинский.
– Причем здесь моя вера, пан кавалер? Я говорю о солдатах. Мои гусары мечтают о больших деньгах. Но пока золото им лишь обещали. Поход начался, а они не получили и монеты! Небольшая добыча могла бы снять сие напряжение.
– Его милость царевич запретил грабеж!
Мнишек это знал и сам.
Стройные ряды панцирной кавалерии двигались вперед. На ветру развевались знамена и флажки на пиках гусар, шелестели перья на крыльях…
***
Елена услышала ночью шум на улице и спрыгнула с кровати. Она выглянула из окна.
– Что там? – спросил Ян.
– Народ шумит. Толпа с факелами собирается. Они кричат за царевича.
– Вернись ко мне.
Его поражало, как свободно она держится. Никакой стыдливости. Елена знала о совершенстве своего тела и выставляла его напоказ. Иная бы завернулась в простыню, подойдя к окну. Эта нет. Она стояла обнаженная в красных отсветах этой бурной ночи.
– Елена!
Она вернулась.
– Я не такая как все женщины, Ян. Я похожа на Марину Мнишек.
– Нет, Елена, ты гораздо красивее панны Мнишек.
– Я не о красоте говорю, Ян.
– Панна Мнишек горда тем, что родилась в семье сенатора и думает, что сам бог определил ей высокий жребий. Но ты другая. Мнишек не смогла бы сделать того, что сделала ты.
– Я похожа на Мнишек в ином. Она также как и я мечтает о власти!
– Она мечтает стать царицей, Елена. Но ты? В чем твоя цель? – спросил Нильский.
– Мой брат станет государем, Ян. Мой родной брат! Сын простого боярского сына Отрепьева примерит на свою голову Шапку Мономаха!
– Но он не сможет тогда признать тебя сестрой.
– И что с того? Зачем мне его признание? Ведь это я в первый раз дала ему совет назваться именем Димитрия!
– Ты? – удивился Нильский.
– Именно я. Тогда ему было очень плохо. Он сбежал из монастыря. Я сбежала из отцовского дома. Меня хотели отдать замуж, Ян.
– Замуж?
– Отец и дядя нашли мне жениха. Сын дворянский сделал мне честь и решил взять меня в жены. Владелец большого поместья посчитал, что этого достаточно. Отец был доволен! Но не я!
– Ты воспротивилась?
– Я решительно отказалась, и отец отстегал меня плетью. Смотри на рубцы на моей спине.
Нильский потрогал едва заметные полоски на коже красавицы.
– Он бил не сильно. Не хотел портить моей кожи. Я ведь не больше чем товар.
– Тебе не нравился жених?
– Я его даже не видела. Но он гораздо старше меня. Он почти ровесник моему отцу. Дворянин Лукьян Одоевский. И я сбежала из дома, Ян. Пошла наперекор отцу.
– И что? Как ты добралась до Литвы?
– Мой брат Юрий, в монашестве, Григорий, также бежал. И я предложила ему наречь себя именем Димитрия…
***
В тёплой хижине в лесу они переждали беду.
Юрий вернулся и сказал Елене, что теперь погони можно не опасаться.
–Твой жених Одоевский с десятком оружных холопей
22 всю округу прочесал. Даже награду объявил за тебя. Видать крепко прижало сердешного.
– А сюда он не сунется?
– Нет, – успокоил сестру Отрепьев. – Про сию сторожку никто не ведает, окромя отца Охрима. Но тот не продаст.
– Уверен? – с тревогой спросила она.
– Уверен. Но вот что далее станем делать?
– Бежать! В Литву.
– Но что там, сестра? Много ли денег у тебя?
– Серебром больше пяти рублей. Да два перстенька и серьги золотые. Продать можно будет.
– И у меня есть десять рублев. Надолго ли нам того хватит? Хотя мое ремесло меня прокормит. Почерк имею изрядный и книги могу переписывать. Языки знаю.
– А что если… Если выше тебе, братец, подняться. Ты ведь образован и смел. Али ошиблась?
Юрий посмотрел на сестру. О чем это она?
– Я хочу сказать, что жребий наш с тобой низок. Родились мы внизу, и пути наверх нам нет. Я свою красоту должна Одоевскому подарить и детей ему рожать в душном тереме сидючи. Для того она – моя краса?
– Али за князя замуж собралась, сестрица?
– А почему не за князя? Худородные мы с тобой, братец.
– Того нам не изменить, сестра.
– Так ли? А почему не изменить, братец?
Юрий спросил:
– Ты о чем?
Она ответила:
– Так ты ведь не сын батьке нашему.
– Что? Как не сын? – не понял Юрий слов сестры.
– Ты сын царя, – тихо прошептала она в ответ.
– Что? – Юрий ничего не мог понять.
– Ты сын царя Ивана Грозного!
– Елена!
– Ты царевич Димитрий! – сказала она.
– Ты в уме, сестра?
– А что я сказала?
– Можно ли молвить такое? Ты сказала, что я царский сын!
– А почему нет, братец? Отчего тебе не быть сыном Грозного? Слыхала я, как народ болтал, будто жив царевич. Не убили его тогда люди Годунова.
– Но какой царевич из меня?
– Ты не слышал меня, брат. Сын царя Димитрий Иванович умер, но слух ходит в народе, что не его тогда убили в Угличе.
– Дак разве сие правда?
– А ты сделай так, чтобы оно правдой стало!
– Назваться именем царевича?
– Назваться.
– Но кто мне поверит?
– Если ты пожелаешь, то поверят.
– Опомнись, сестра! Нас с тобой двое. Двое. И нет никого за нами!
– Пока нет, Юрий. Но если мы бросим вызов нашей судьбе, то многие окажутся за нами.
Юрий согласился не сразу…
***
– Вот так оно и было, пан Ян. Мой брат родной решился назвать себя именем царевича Димитрия Ивановича. И так его воевода Мнишек и князь Вишневецкий даже вашему королю представили.
– Ты такая смелая, Елена. Кто внушил тебе такую гордость? Я никогда не встречал такой женщины как ты.
– Не отец и не мать. Мой дядька говорил, что красота во мне от беса. И мой характер от беса. Может и так? Что скажешь, Ян?
– Скажу, что я ради тебя свою душу дьяволу продам. Поначалу я, увидев тебя, принял за ангела небесного. Но ты не ангел. Сие вижу сейчас точно.
– И тебя это не пугает? – усмехнулась она.
– Нет.
– За то ты мне и нравишься, Ян.
– А я что значу для тебя, Елена? Ведь я не князь. Мой род хоть и шляхетский, но не великий.
– Вижу в тебе того мужчину, с которым хочу быть рядом. Пусть и без венца.
– Отчего же без венца, моя панна. Прими мою веру, и ксендз нас поженит как надобно! Могу предложить тебе мою руку и мое имя.
– Я могу это принять, но не сейчас, Ян.
– А когда, Елена?
– Когда мой брат сядет на московский трон!
– Но, если нет? Если не судьба ему сесть на трон? Что тогда, Елена?
– Судьба? Она в наших руках. И если мой брат будет царем, то мы составим союз. И тогда я приму веру католическую. Но сейчас хватит лишних слов, мой пан. Зачем говорить о венце, коли ты уже получил мое тело? Возьми его еще раз.
– Отчего же раз, моя панна? Разве у нас так мало времени? Бучинский и сам не знал, отправляя меня с отрядом, дал нам возможность любить друг друга.
Она засмеялась.
– Но ты сильно рисковал, Ян, когда решил вот так просто проникнуть в город.
– Я хотел видеть тебя. Желание обладать тобой сильнее страха смерти.
– Я люблю тебя!
Она снова попала в объятия шляхтича…
***
Чернигов: Димитрий Иванович в городе.
Спустя два дня Чернигов распахнул ворота перед отрядами самозванца. Царевич под знаменами въехал в город и принял присягу от горожан.
– Я знаю про ваши обиды, дети мои! – сказал он толпе. – Знаю, что притесняют вас! И потому жалую всех за верность! Жалование стрельцам и городовым казакам заплачу вдвое против обещанного! Пушкарям наряда городового втрое! В том даю свое царское слово!
Стрельцы и казаки закричали славу царевичу.
– Живи и царствуй много лет, царевич!
– Слава Димитрию!
– Слава государю мудрому и справедливому!
– Слава Димитрию Ивановичу!
– Слава царевичу!
Димитрий поднял руку и снова площадь затихла.
– Всем горожанам вины их прощаю! Кого сослали сюда неправедные судьи Борискины, тот сможет вернуться домой. Пусть не будет за вами вин никаких! Я стану править справедливо!
Воевода Мнишек склонился к полковнику Адаму Жулинскому:
– Он так много им обещает. Но наши гусары не получили его жалования.
– Он только обещает ваша милость, – тихо ответил полковник. – Он мастер давать обещания.
– Мне все труднее сдерживать в узде наших солдат, пан полковник.
– Пока поход развивается удачно. Все будет хорошо, ваша милость. Сегодня люди не устали от кровавой работы, ибо её не было. Они получат сытный корм и вино.
– Но не все города станут нам вот так сдаваться, пан полковник.
Царевич выслушал всех жалобщиков. Даже крестьян. И всем обещал справедливый и милостивый суд законного государя.
Для резиденции ему предоставили воеводский дом.
***
В роскошных покоях воеводы Татеева Димитрий Иванович продиктовал свой приказ Велимиру Бучинскому.
– Ты, пан Велимир, отныне не токмо командир моей стражи, но мой секретарь официально. Я напишу о том указ.
Бучинский поклонился.
– Рад служить моему государю.
– А сейчас пиши мой приказ, пан секретарь! Три дня городу и войскам даю для праздника! Три дня!
Бучинский записал.
– Где дьяк Сысоев?
– Ждет за дверями. Он и князь Сумбулов.
– Позвать их сюда!
Бучинский исполнил приказ. Сысоев и Сумбулов предстали перед самозванцем.
– Все ли исполнили, как я приказал? – спросил Димитрий.
– Подсчитали казну, государь. У воеводы 40 тысяч рублев серебром! – сказал Сысоев. – Сие присланное из Москвы жалование служилым людям и деньги на ремонт крепостных стен.
– Отлично! – вскричал самозванец. – Приготовь, дьяк, все для раздачи жалования государевого! Моего жалования!
– Как прикажешь, государь.
– И платить вдвое против положенного! Как я обещал. А тебе, князь, собирать людишек в свой полк. Отныне ты полковник моей армии. Мой секретарь пан Бучинский напишет о том указ. После выплаты жалования многие к тебе побегут! Чай насиделись здесь в Чернигове и на Москву со мной пойдут с удовольствием.
– Благодарю за доверие, государь! – склонился в поклоне Сумбулов.
– Что там воевода Татеев? Что сказал?
Сумбулов не ответил. Он не знал, как передать слова воеводы царевичу.
– Язык отсох? – строго спросил Димитрий. – Или не расслышал моего вопроса?
– Расслышал, государь. Но воевода человек Годунова.
– Стало быть, не станет мне присягать? Законному своему государю?
– Не станет, государь, – ответил за Сумбулова дьяк Сысоев. – Ни воевода, ни дворянин Вельяминов. Князь Шаховской же признает тебя истинным и природным государем!
– Про Шаховского я знаю. Он мне уже присягнул и руку целовал. Мне иные бояре и дворяне надобны!
– Скоро к тебе побегут много бояр да князей от Бориски Годунова.
– Мне надобен сейчас Татеев. Неужели ему не жаль себя самого? Ради чего ему умирать за Годунова?
***
После Сумбулова с Сысоевым к царевичу зашел воевода Юрий Мнишек.
– Пан Юрий! Рад тебе!
– Пан царевич! Ваша милость! – поклонился воевода.
– Все идет так, как я говорил! Меня признают государем! Крепости распахивают ворота без боя!
– Мудрость царевича велика. И я пришел воззвать к этой мудрости.
– Что случилось, пан Юрий?
– Мои гусары недовольны, Димитрий. Ты приказал заплатить московитам вдвое против положенного! Но мои гусары не получили ни злотого!
– Они все получат сполна, пан Юрий!
– Когда, пан Димитрий?
– Когда я войду в Москву! Там я награжу всех по-царски!
– Димитрий! – Мнишек опустился на одно колено. – Государь! Я не даю тебе плохих советов. Выслушай меня сейчас. Нужно заплатить гусарам по десять золотых!
– Сейчас? Но они ничего еще не сделали!
– Это не их вина!
– Но я сам беру города! Сам без их помощи! – закричал самозванец.
– Опомнись, царевич. Гусары единственная твоя верная опора. Это настоящие солдаты. И у нас впереди война. Не все города станут сдаваться вот так без боя! Скоро Годунов пришлёт настоящее войско!
Отрепьев задумался. Он понимал, что воевода Мнишек прав. Но его захватила идея создать армию из русских. Князь Сумбулов человек хорошего рода и скоро у него будет полк в тысячу сабель.
– Сейчас я не могу дать гусарам по десять золотых, пан Юрий. Таких средств у нас нет. Но ты можешь обещать им все что нужно! Пусть они получат не по 20 золотых в месяц, как положено в армии вашего короля, а по 40! Я заплачу!
– Многие солдаты в гусарских хоругвях ропщут, Димитрий. Обещаний мало! Нужен задаток!
– Но они уже получили задаток перед началом похода!
– Это так, но ты сам обещал им слишком много! Они увидят, что московиты получают двойное жалование и возмутятся.
– Так держи их в повиновении! Ты воевода!
– Легко сказать, ваша милость. Это наемники, которые пришли к тебе за деньгами.
– Но у меня нет сейчас для них денег!
– Тогда скажи слово, и я найду их! – предложил Мнишек.
– Ты? Но у тебя разве есть средства из тех, что прислал король?
Мнишек усмехнулся. Что такое 40 тысяч короля? Их давно нет.
– Тех денег нет, Димитрий. Но можно взять в долг у иезуитов. В твоем войске три представителя Ордена!
– И они дадут средства? – спросил самозванец.
– На определенных условиях!
– Говори, пан воевода! Говори все. Что за условия?
– Костел в Москве, – сказал Мнишек. – Они просят твоего позволения построить в Москве костел Ордена иезуитов и при нем создать коллегиум.
– Но что скажут русские? Они и так настроены против католиков. А здесь я дам такое разрешение? Это оттолкнёт от меня русскую церковь.
– Я все понимаю, Димитрий. Но ты должен дать иезуитам обещание. После сего они дадут нам деньги, и мы заплатим гусарам по 10 золотых.
– Но что потом?
– Потом будет видно! Пока надобно сохранить армию. Впереди война!
– Хорошо! – согласился самозванец. – Я подпишу все обещания для иезуитов!
– Я знал, что ты мудр, государь.
– Но тебе следует держать своих людей в кулаке, пан Юрий. А то если они станут столь требовательны, то я по дороге к Москве раздам все русские земли.
Мнишек поклонился и поспешил уйти…
***
Чернигов: Велимир Бучинский.
Пан Велимир Бучинский увидел шляхтича Демецкого в кабаке среди казаков. Они пили вино и обсуждали поступок Нильского.
Демецкий, уже сильно захмелевший, громко заявил:
– Я говорил, что сей пан настоящий рыцарь! С такими как он мы ходили на Крым и захватили Гёзлов
23! А я повидал на своем веку смелых людей, панове!
– Здоровье пана Нильского!
– За пана Нильского!
– Есть рыцари и среди шляхты.
Все выпили. Затем кто-то задал вопрос Демецкому:
– А где пан Нильский нынче? Я не видал его среди людей царевича.
– И я не видал. Куда он делся?
Демецкий ответил:
– Пан Нильский не теряет времени даром, панове! Он проводит его в постели красивой панны!
– Вот молодец!
– Так и надобно! Все нужно брать сейчас! Но кто та панна? Пан знает?
Демецкий знал, но не сказал имени своим собутыльникам.
– Я видел красивую мордашку, панове! Что мне до имени той панны?
– А она и вправду хороша?
– Где пан видел тую кралю?
Бучинский бросил целовальнику злотый и отошел в дальний угол. Ему не хотелось, чтобы его узнали. Но не судьба была ему провести время в одиночестве.
– Пан желает выпить вина в одиночестве? – прозвучал вопрос у него за спиной.
Бучинский резко обернулся. Перед ним был давний знакомец шляхтич Нарочинский. Этого пана давно лишили шляхетства за подлое убийство – заколол своего соседа кинжалом в спину. Затем он долго прятался от королевского правосудия среди казаков, пока и те его не изгнали за склочный характер. И вот он здесь – в войске самозванца.
– Пан Нарочинский?
– Я, пан Бучинский.
– Давно не виделись.
– Давно, пан Бучинский. Слыхал я про твои успехи. Большим человеком стал.
– Государь отметил меня своими милостями. А ты, пан Нарочинский, в каком отряде?
– Я?
– Но ты ведь в войске царевича Димитрия?
– Я не вступил пока в отряд, пан Велимир. Хотя недавно был среди людей пана Демецкого. Вот того самого, что сейчас пьет за здоровье пана Нильского.
– Пан был у Демецкого? Но я ничего не знаю про то. Я сам отбирал его людей.
– Пан Велимир, к отряду Демецкого присоединились еще человек десять, про которых пан ничего не знает.
Нарочинский без спроса налил себе вина из кувшина, что слуга принес для Бучинского. Тот поморщился от такой наглости, но ничего не сказал. Очевидно, Нарочинский подсел к нему не просто так.
– Я, пан Велимир, кое-что услышал про тебя и про некую панну.
– О ком говорит, пан?
– О панне Елене. Она обреталась в Самборском замке воеводы Мнишека. Или я не прав?
– А какое дело пану до моих дел? – с угрозой спросил Бучинский. – Пан, очевидно, позабыл про остроту моего клинка? Так я могу про то пану напомнить.
– Не угрожай мне, пан Велимир! Не надо! Я пришел с миром.
– Но я не звал пана к себе.
– И что с того? Я пришел к пану с новостями, которые пан захочет услышать. Это новости про панну Елену и пана Нильского. Про того самого шляхтича, за которого пьют за столом Демецкого.
– Я хорошо знаю кто такой пан Нильский. Мне не нужно повторять, кто он.
– А пан знает, где Нильский находится сейчас? – спросил Нарочинский.
– Мне нет до того никакого дела!
– Вот как? Но разве пану больше не нравится панна Елена?
– Елена?
– Ныне панна Елена находиться в постели шляхтича Яна Нильского.
Бучинский схватил Нарочинского за ворот кунтуша и притянул к себе:
– Что ты сказал?
– Правду, пан Велимир. А ты отпусти меня. Она ведь не в моей постели, а в постели Нильского. А правильно будет сказать, не она в его постели, а он в её.
Бучинский отпустил ворот.
– Говори, – приказал он.
– Зачем? – насмешливо спросил Нарочинский. – Разве пану сие интересно?
– Пусть пан не испытывает моего терпения. Говори. Ты ведь пришел за этим? Желаешь нагреть руки на своей новости?
– Желаю. Я точно знаю, что панна Елена уже не раз одарила шляхтича Нильского своей любовью. А тебе она лишь обещала себя после победы? Пан слишком наивен!
– Говори дело! – зарычал Бучинский.
– Я уже сказал. Пан Нильский проник в город самостоятельно и быстро отыскал панну, и они стали неплохо проводить время вместе.
– Как мне узнать, что пан не лжет?
– Моего слова пану будет недостаточно. Так пусть пан просто увидит панну Елену и посмотрит ей в глаза.
– Змея, – прошипел Бучинский. – Она играет со мной. Ты видел Нильского в отряде пана Демецкого?
– Я был рядом с ним.
– Демецкий стал с ним дружен?
– Да. Они много времени проводили в разговорах. И я один такой разговор смог подслушать. Они говорили о тебе, пан Велимир.
– Обо мне?
– Демецкий сообщил Нильскому о твоей ненависти.
– Пан Нильский и сам про сие знает. Это для него не новость. Пусть бог даст мне возможность отомстить! Эти двое сильно пожалеют о своем коварстве. Они в постели смеялись надо мной!
Нарочинский понял, что пришел по адресу. Из этой ненависти можно извлечь свою выгоду.
– Так пан даст мне поручение? – спросил он у Бучинского.
– Поручение?
– Да. Ведь пану нужны будут свои глаза и уши.
– Пан Нарочинский думает, что у меня их нет?
– Таких нет. Только я сумел узнать все, что интересует пана Велимира.
– Чего ты хочешь взамен?
– Золото и место в свите принца Димитрия Ивановича.
– Пан желает вступить в мой отряд?
– Пан Велимир меня не понял. Я не желаю в отряд. Я не слишком люблю рисковать жизнью и геройствовать, мой пан.
– А что пан желает?
– Состоять в свите Димитрия Ивановича.
– Кем? Пан желает стать князем?
– Нет, пан Велимир. Так высоко я не мечу. Простым дворянином.
– Разве можно быть простым в свите будущего царя, пан Нарочинский? У царей и королей даже слуги из дворян.
– Я и хочу быть слугой царя, пан Бучинский. Я шляхтич.
– Пусть пан не говорит про свое шляхетство. Пана давно лишили его. И пан долго прятался среди казаков, и ныне не имеет права на звание шляхтича.
Нарочинский не смутился его словам и ответил:
– Это в Речи Посполитой, пан Велимир. Но мы идем на Москву. В пределах этого государства скоро будет властен царь Димитрий. И он своей волей может даровать мне шляхетство. Ежели пан Велимир ему сие подскажет.
– За это пану нужно будет кое-что сделать.
– Я готов, Пан Бучинский…
***
Чернигов: измена
Октябрь 1604 года.
На третью ночь пребывания Димитрия в крепости Чернигов случилась беда. В ночном питье для царевича оказался яд. Это была Сонная одурь или Белладонна, как назвал сие иезуитский священник, знающий в медицине.
Питье предназначалось для царевича. И слуга принес его в покои и поставил на стол. Димитрий Иванович всегда, когда долго не спал, сидючи за бумагами, прикладывался к кувшину.
Но слуга из русских, сам отхлебнул немного из царской посуды и с ним случилось неладное. В людской ему стало плохо.
Сразу явился падре Рональд и осмотрел его. Дыхание слуги было хриплым, и сердце его бешено колотилось.
– Жжет ли в горле? – спросил иезуит.
– Глотка горит, – прохрипел слуга. – Нутро выворачивает, господине.
– Что принимал?
– Да питье…
– Какое питье?
– Из кувшина, что в покоях… в покоях государя.
Иезуит срочно послал людей к царевичу.
– Пусть не притрагивается ни к чему!
Слугу скрутило, и он закричал от боли. Иезуит приказал принести подогретой воды.
В комнату ворвался воевода Мнишек.
– Что случилось?
– Беда, пан воевода. Отравление.
Падре рассказал все что знал.
– Пытались отравить царевича?
– А вы как думаете? Слуга принял сие питье случайно!
– Он осмелился пить из посуды его высочества? – удивился Мнишек.
– Это русские, пан воевода. Но сим он спас государю жизнь. Хотя… это если сам царевич не пил сего напитка.
– Но что сие? – спросил Мнишек.
– Белладонна, пан воевода. Яд растительного происхождения. В переводе с итальянского сие означает «Красивая женщина». Симптомы проявляются спустя полчаса после приема яда.
– Его можно спасти?
– Слугу? Нет. Слишком поздно! Но нам нужно идти к царевичу.
Однако и сам Димитрий Иванович, привлеченный шумом, уже спустился к ним в людскую. Он был в рубахе и накинутом на плечи малиновом кафтане.
– Что случилось?
– Пан Димитрий не пил ничего? – спросил иезуит.
– Нет. Хотя питье стоит в моем покое.
– Но пан не притрагивался к нему?
– Нет.
– Слава Иисусу Христу! – сказал воевода Мнишек.
– Но что случилось? Кто мне объяснит?
– Тебя хотели отравить, государь, – сказал падре Рональд. – В твоем питье – яд!
– Яд? Но здесь умирает слуга.
– Он пил из твоего кувшина. Само провидение спасло тебя, государь. Это большая милость всевышнего.
– Но кто хотел отравить меня?
– Сие надобно выяснить! – произнес Мнишек…
***
Велимир Бучинский спустился в пыточный подвал. Там уже орудовали его люди. Палачам воеводы шляхтич не доверял.
– Что говорят? – спросил Бучинский.
– Стряпуха, что питье готовила, божиться, что не знает ничего, – ответил рослый жолнер Маржецкий. – И говорит она правду. С пытки ничего не добавила.
– Может, пытал плохо?
Маржецкий, полковой палач, лишь усмехнулся на такие слова Бучинского.
– Хорошо пытал?
– Огнем жгли. Ничего не сказала. Лучину под ногти загонял! Не знает ничего. Готовила питье и все. Ни о каком яде и не слыхивала.
– Кто на кухнях был?
– Дак народу полно, пан Велимир. За месяц не управимся.
– Чего? – Бучинский посмотрел на палача. – К завтрашнему утру дай мне отравителя.
– Дак где я его возьму, пан? На кухни заходили жолнеры нашего войска. С десяток шляхтичей свиты царевича. Дьяки царевича. Слуги пана Мнишека и панов полковников. Кто угодно мог сие сделать!
– А пан Нильский? – вдруг спросил Бучинский.
– Кто?
– Пан Ян Нильский заходил?
– Дак кто его знает. Я сказал, что многие шляхтичи были здесь.
– Я тебе укажу злодея, пан Маржецкий. К утру ты его мне сыщешь.
– Пан Велимир уже решил, кто станет за сие отвечать? – все понял Маржецкий.
– Да.
– Но тогда истинный злодей останется жив. А кто знает, где он? Может в окружении царевича?
– Про то потом будем думать, – сказал Бучинский. – А сейчас надобен нам человечек, что подтвердить сможет, как Нильский заходил на кухни…
***
Ян Нильский вышел от Елены и решил пройти тайными ходами, дабы никто не заметил его в этой части города. Так просила она.
– Не нужно чтобы мой брат сейчас узнал о нашей связи, Ян.
– Как скажешь, Елена. Я уйду незаметно.
Но далеко уйти Яну не удалось. Он напрасно недооценил Бучинского. Его схватили шляхтичи охранной сотни и быстро разоружили.
– Как смеете? – зарычал Нильский. – Я шляхтич из стражи Димитрия Ивановича!
– А мы знаем, кто есть пан! – Нильский услышал знакомый голос.
Он обернулся.
Пан Бучинский стоял перед ним и нагло ухмылялся.
– Что это значит, пан Велимир?!
– Пан арестован по приказу государя!
– Что?
– Пан обвиняется в большом преступлении!
– О каком преступлении говорит пан?
– Тащите его в подвалы воеводской канцелярии. Там Маржецкий развяжет ему язык…
Глава 9
Любовь и предательство.
Октябрь 1604 года.
1
Чернигов: пан Бучинский докладывает.
Октябрь 1604 года.
Пан Велимир Бучинский добился признания от кухонного холопа в том, что тот видел пана Яна Нильского на кухнях, как раз перед тем, как умер слуга, хлебнувший питья, предназначенного для царевича.
Шляхтич явился в покои принца. У Димитрия в этот момент был воевода Мнишек и польские вельможи.
Бучинский поклонился. Мнишек поморщился. Вид шляхтича был ему неприятен. Димитрий увидел выражение лица воеводы и строго спросил пришедшего:
– Что принес мне пан Бучинский?
– Имя того, кто задумал подлое убийство государя.
– Вот как? – искренне удивился воевода Мнишек. – Не знал, что пан Бучинский столь скор.
Бучинский не ответил на колкость воеводы.
– И кто этот враг? – строго спросил царевич.
– Пан Ян Нильский.
– Что? – искренне удивился Мнишек.
– Что такое? – спросил вслед за воеводой Димитрий.
– Есть пыточные сказки (показания) кухонного холопа Ивашки о том, что тот видел пана Нильского на кухнях как раз тогда, когда подсыпали яд.
– Но зачем сие Нильскому? – спросил Мнишек. – Какая ему в том выгода?
– Пан Нильский есть человек пана коронного гетмана. Коронный гетман Замойский не верит нашему государю и против его похода на Московию.
– Пан! – вскричал Мнишек. – Что ты говоришь? Я сам не больно жалую князя Замойского, но он есть шляхтич и магнат Речи Посполитой! Он не опустится до подлого убийства из-за угла!
– Я ни в чем не обвиняю князя Замойского, пан Воевода! Сие сделал Нильский, а князь мог того и не знать!
– Но Нильский сам вступил в мое войско, – возразил царевич. – Я сам хочу допросить того холопа, что показал на него.
– Сей холоп от пыток умер, государь. Не сдюжил. Но все записи есть, полученные с пытки.
– Вот как? Где сейчас пан Нильский? – спросил царевич.
– Он арестован твоим именем, государь.
– Что?
– Он в подвалах в железах, государь.
– И он признал вину?
– Нет, государь, – ответил Бучинский. – Но пытка к нему не применялась. Пока!
Димитрий посмотрел на Мнишека.
– Что скажешь, воевода?
– Надо все проверить, государь. Но я не думаю, что это сделал Нильский. Сие выгодно не Замойскому, а царю Борису! И среди нас есть его соглядатай.
– Среди людей царевича? – спросил Бучинский.
– Да, – ответил Мнишек. – И он из тех, кто давно состоит на службе у Димитрия Ивановича. Он не из новых.
– Вы думаете на русских, воевода?
– Не только на русских. Возможно, что некто из поляков и литовцев продался москалям за золото. Но сие не Нильский.
– С чего воевода столь уверен? – спросил секретарь самозванца.
– А с того, что Нильский не дурак. И не стал бы он действовать столь глупо.
– Он хотел угодить своему господину, князю Замойскому. Думаю, в войско царевича он поступил по его приказу. Ведь вначале Нильский не соглашался стать в ряды воинов царевича. А потом вдруг согласился. С чего это он так быстро поменял мнение? Получил приказ от коронного гетмана!
Самозванец задумался. Ведь вчера он добился еще одной победы. Князь Татеев, воевода Чернигова, принес ему присягу и стал в ряды его сподвижников вместе с князем Петром Шаховским и князем Сумбуловым. И теперь у самозванца было три вельможных московских пана.
«А если Бучинский прав? Если сей шляхтич подослан Замойским? Его сторонники недовольны моими победами и решили действовать? Нужно проверить Нильского!»
– Шляхтича Яна Нильского держать в железах под замком! – отдал приказ царевич. – А тебе, пан Бучинский, сие дело расследовать со всем тщанием!
– Как прикажет твоя милость, – поклонился Бучинский.
2
Чернигов: расследование.
Октябрь 1604 года.
Велимир Бучинский обрадовался тому, что нашел свидетелей против Нильского! Все складывалось удачно! Один из казаков Демецкого рассказал секретарю, что Нильский во время привала говорил атаману Демецкому, что де не верит в царское происхождение царевича Димитрия.
– И ты подтвердишь сие под присягой? – спросил Бучинский.
– А чего не подтвердить, коли сам Нильский те слова говорил? Но в нашем отряде многие то говорят. И не токмо в нашем. Среди гусар Мнишека таких разговоров еще больше.
– Мне нет дела до гусар Мнишека! – резко оборвал его секретарь. – Я хочу знать все про шляхтича Нильского!
– Могу подтвердить сие под присягой. Но не просто так. Сие правда, но стоит она 10 золотых!
Бучинский достал из кармана кошель и высыпал из него горсть золота. Отсчитал десять монет и положил на стол перед казаком.
Тот протянул руку, но Бучинский перехватил её:
– Не спеши! Сначала писарь запишет твои слова!
– Как скажете, пан секретарь…
***
Шляхтич пан Нарочинский внимательно следил за событиями, которые стали разворачиваться слишком быстро. Это ему совсем не понравилось. Если Бучинский уже сейчас избавиться от пана Нильского, то сам Нарочинский также станет ему не нужен.
Потому он дождался казака, который вышел от секретаря царевича.
– Разбогател, Семен? – спросил Нарочинский.
– А тебе что за дело? С тобой делиться не стану.
– Но ведь это я рассказал тебе о словах пана Нильского.
– И что с того? Думаешь, я отдам тебе хоть злотый? Шиш!
Нарочинский рассмеялся в ответ.
– Мне не нужны твои золотые, Семен. Я только хочу знать, что замыслил пан Бучинский.
– Дак разве не понятно? Снесут пану Нильскому голову за плохие слова о царском происхождении царевича Димитрия. Спишут на него яд в питье его высочества, и все останутся довольны. Кроме Нильского, конечно. Но ему и так и так конец.
– С чего ты так решил?
– А с того, что Бучинскому нужен виновный. И он его нашел. А в моем кармане стало звенеть золото.
– Но даст ли царевич добро на казнь Нильского? Вот вопрос.
– Бучинский не будет ждать. Он так повернет дело, что у пана Нильского не будет шансов оправдаться.
Нарочинский отошел от Семена. Он узнал все, что ему нужно. Бучинский станет действовать быстро и сделает все так, чтобы Нильский умер под пыткой. Он будет ковать железо, пока горячо. И возможно, что уже завтра шляхтича не будет среди живых.
Пан поспешил к дому, где расположился посланец ордена Иезуитов. Шляхтич знал тайный знак и его сразу пропустили в дом.
– Кто ты такой? – строго спросил падре в черной сутане, под которой была видна кольчуга.
– Мое имя слишком ничтожно, пан.
– Но ты пришел сюда не просто так.
– Я пришел предупредить пана о намерении секретаря царевича пана Бучинского избавиться от шляхтича Нильского.
– И все? Это решение будет принимать его высочество, а не пан Бучинский.
– Вот потому я и пришел, пан. Бучинский собрался уже сегодня расправиться с Нильским в застенке. Но я знаю, что пан Нильский не подсыпал яд.
– Вот как?
– Он не мог быть на кухне и не мог подсыпать яд в питье царевича.
– Откуда у пана сии сведения? – спросил падре.
– Пан Нильский был в это время у женщины.
Иезуит засмеялся.
– За злотый любая местная баба покажет, что Нильский был у неё.
– Но та панна, которая принимала пана Нильского не любая баба. Это женщина, которой царевич поверит…
***
Двери в подвал распахнулись, и вошёл среднего роста мужчина в темном плаще. Капюшон скрывал его лицо. В его руке был факел. Двери затворились и лязгнули замки. Человек подошел к закованному шляхтичу.
– Пан Ян? Вы в порядке?
– Да.
– Рад, что пришел в нужное время.
– Кто вы такой? – спросил Нильский.
– Я хочу вам помочь, пан кавалер, – тихо произнес пришедший.
– Но кто вы?
– Мое имя вам знать не следует. Но я пришел помочь. И это наше свидание обошлось мне в пять золотых.
– Вы скажете мне, почему я здесь, пан? В чем моя вина?
– В отравлении царевича.
– Что? – не понял Нильский.
– Царевича Димитрия Ивановича хотели отравить.
– Я? Отравитель? Что за ерунда?
– Бучинский почти доказал вашу вину, пан кавалер. Есть свидетельства, что вы были на кухнях, где готовили питье для царевича. Оно было отравлено. Есть свидетели, что вы во время похода с отрядом Демецкого, высказывали сомнение в царском рождении царевича. И вы слуга пана Замойского, который всегда был против похода царевича.
– И это значит, что я отравитель? Я шляхтич и поручик гусарской хоругви!
– Но пан кавалер не отрицает того, что говорил о царевиче неуважительно?
– Да половина поляков в армии говорит это! Отчего взяли только меня?
– Видите ли, пан кавалер. Сейчас всем нужен отравитель. И вы хороший кандидат на его место. Слишком копает под вас пан Бучинский. Что у вас за вражда?
Нильский не ответил.
– Вот чего я сам не смог понять. С чего Бучинскому подставлять именно вашу голову под топор? Не думаю, что вы виновны.
– Я не виноват!
– Тогда скажите, что за вражда между вами?
– Отчего вы не откроете своего лица, пан?
– Я не желаю, чтобы вы знали кто я. Это откровенный ответ?
– Да, – ответил Ян. – Но вы хотите меня спасти?
– Именно так, пан кавалер. И хочу вас спасти еще до пытки, которой вас скоро подвергнут.
– Пытка?
– А вы как думали, пан кавалер? Они не просто так держат вас в железах! Бучинский скоро добьется разрешения отдать вас палачу. А под пытками многие начинают говорить то, чего от них хотят слышать.
– И как вы думаете меня спасти?
– Вы должны ответить на мои вопросы, пан Ян.
– Спрашивайте.
– Никто не видел вас при особе царевича долгое время.
Нильский ответил:
– Но я был послан с отрядом Демецкого к Чернигову. Это был приказ самого царевича.
– Я не о том времени говорю, пан Ян. Уже в городе, после того как сюда вошел царевич, вас не видели при его дворе.
–Но, по словам Бучинского, меня видели на кухне, где готовят еду и питье для его высочества?
–Такие показания против вас есть. Но вы не ответили, почему вас не видели при дворе Димитрия Ивановича? Пан Бучинский утверждает, что это доказательство вашей вины. Скажите мне, где вы были, пан Ян?
–Не могу, пан.
–Отчего же?
–Но я могу дать слово шляхтича, что я не отравитель.
–Этого мало, пан кавалер.
–Но я не имею иных доказательств моей невиновности.
–Скажите, где вы были?
– Я не могу этого сказать!
– Женщина? – спросил незнакомец.
Нильский снова молчал.
– Пан может хоть кивнуть в ответ?
– Но не заставляйте меня называть имя. Этого я не скажу и под пыткой.
– Но если вы провели время в постели местной молодой вдовушки, то отчего сие скрывать? Многие офицеры провели ночь в теплой постели, пан кавалер.
Нильский снова ничего не ответил…
***
Пан воевода Юрий Мнишек всегда одевался с пышностью. Он хорошо понимал, что нужно держать себя на расстоянии от «подлого» окружения принца Димитрия. А таких становилось все больше. Казаки в свитках и залатанных кунтушах, какие-то разбойники, главари шаек восставших холопов, московские перебежчики. Впрочем, последних Мнишек делил на два сорта – знать, князей да бояр, и представителей низкорождённых – сотников и десятников годуновского войска.
Знать чтила воеводу, и с ними было легко найти общий язык. Чего нельзя было сказать про людей из подлого народа. Те смотрели дерзко, и были готовы проявить даже неуважение. Пока их сдерживала свита воеводы. Но ведь скоро их ряды солидно пополняться другими беглецами. И что тогда будет, одному богу известно.
В этот раз воевода сандомирский оделся в малиновый кунтуш с позументом и золотыми пуговицами. Поверх кунтуша воевода накинул плащ, отороченный соболем. Соболиный мех был и на расшитой жемчугом шапке пана Юрия.
Воевода прошел в покои царевича без доклада и слуги пропустили его.
– Важные новости, Димитрий, – сказал Мнишек с порога.
– Важные? В последнее время все новости важные, пан воевода. Говори.
– Мы на войне, Димитрий. И враг нас боится. Про это нужно помнить. А наш враг хитер.
Царевич выслушал воеводу Мнишека. Оказалось, что казаки передовой сотни захватили гонца к Годунову и доставили его в ставку Димитрия.
– Что за гонец? – спросил самозванец.
– Казаком рядился. Но никто из наших его не знает.
– Допросили?
– Нет, – ответил воевода спокойно.
– Где он сейчас?
– Умер, государь, – ответил Мнишек.
– Как умер? – удивился самозванец.
– Гусары зарубили его, когда вели ко мне.
– Зачем? Он ничего не сказал?
– Ничего, – ответил Мнишек.
– Повесить того гусара, что поднял саблю! – отдал приказ Димитрий.
– Но…
– Повесить при всем войске!
– Государь! – твердо сказал Мнишек. – Того сделать никак нельзя!
– Что это значит, пан воевода?
– Это седлал ротмистр Станислав Мнишек! Мой сын, государь. И брат будущей царицы Московской!
– Проклятие! – выругался царевич.
– Он оскорбил моего сына и тот не стерпел. Шляхетский гонор.
– Будь проклят этот гонор! Он знал того, кто его послал! Здесь есть человек Годунова. И это совсем не Нильский! Или он еще и Годунову служит, а не только коронному гетману Замойскому?
– Нильского арестовал не я, государь. Сие сделал ваш секретарь Бучинский.
– Что было при гонце? – спросил самозванец.
– Грамота, – сказал воевода и протянул царевичу листок бумаги. – Но грамота тарабарская (написанная тайнописью) и ничего понять нельзя!
–Проклятие! Мы ничего не знаем! В моем лагере есть предатель! Иуда! И я не знаю кто он!
В покои царевича вошел слуга:
– Ваша милость! К вам пан Рональд Гаршильд.
– Иезуит? – Димитрий посмотрел на Мнишека. – Пусть войдет!
Слуга вышел.
Самозванец спросил у воеводы:
– А этому что нужно?
– Это посланец Ордена при твоей ставке, Димитрий! Орден дает нам средства. И его помощь для нас важна.
– Сам знаю.
В комнату вошел иезуит в черной сутане с серебряным крестом на груди.
– Пан Рональд Гаршильд? Рад видеть вас у себя.
Димитрий получил благословение иезуита.
– Могу я говорить с его высочеством наедине? – спросил он.
Мнишек покраснел от обиды. Самозванец заметил это и сказал:
– Я во всем доверяю воеводе, падре. Можете говорить при нем.
– Но дело мое личного характера, ваше высочество.
– Я не имею тайн от пана Мнишека. Говорите, святой отец.
– Как угодно вашему высочеству. Я пришел просить за пана Нильского, государь. Пан Велимир Бучинский уже готов провести его через пытку. Но того делать не стоит.
–Что сие значит?
–Ян Нильский не имеет отношения к покушению, государь. Он не был на кухнях и не подсыпал яд в ваше питье.
–Откуда сия уверенность, падре? – спросил самозванец.
–Он был в ином месте, государь. Той ночью он посещал женщину, и они провели всю ночь вместе.
–И баба будет свидетелем? – саркастически усмехнулся самозванец. – Стану я верить вдове, которая за злотый скажет, что в её постели были все офицеры моей армии.
Гаршильд усмехнулся. Он вспомнил, как сам недавно произнес почти такие же слова.
–Но с паном Нильским была в постели панна Елена, государь.
Царевич вздрогнул как от удара при этом имени.
–Что пан сказал?
Иезуит повторил:
–С паном Нильским была в постели панна Елена. Она дочь дьяка Ждана Порошина!
–Я знаю кто она такая! И она утверждает, что пан Нильский был с ней? Так?
–Так, государь. И она готова сие подтвердить при вас, если будет ваша воля. И именно из-за панны Елены пан Бучинский очернил пана Нильского. Я пришел восстановить справедливость.
– Что за день сегодня! – вскричал царевич. – Все больше плохих новостей. Сделайте одолжение, падре!
– Что угодно государю? – спросил Рональд Гаршильд.
– Прикажи моим именем отпустить пана Нильского из узилища. И дабы не держал он обиды выдать ему сто золотых и сорок соболей наилучших!
– Где пан прикажет взять соболей? – спросил иезуит.
– Их я ему дам потом, после того как сяду на трон. Впрочем, и денег пока не давать. Пан Нильский получит награду позже.
– Как прикажет государь…
3
Чернигов: спор брата и сестры.
Октябрь 1604 года.
Елена вошла к Димитрию в мужском костюме: в коротком кожаном колете и штанах, какие носили гусары. Левой рукой она придерживала легкую саблю у бедра.
– Ты хотел меня видеть, брат? – спросила она.
– Я царевич!
– Хорошо, хорошо. Но нас сейчас никто не слышит, брат!
– Все равно я царевич – сын Ивана Грозного!
– Ты хотел со мной говорить, царевич?
– Да, Елена. Это правда…
Она прервала его:
–Я знаю, про что ты желаешь спросить Димитрий. Я спала с Яном Нильским. Этот гусарский офицер мне нравится! И что здесь такого? Или я лезу в твою личную жизнь?
–Елена! Я мужчина!
–И что с того? Я ведь не могу быть сестрой царевича и наследника трона! Я могу быть сестрой Юрия Отрепьева. Но мой государь ведь не Отрепьев, как судачат злые языки?
–Елена!
–Я не права, государь?
–Я никогда не забывал и не забуду, что ты моя сестра!
–Вот как? Но тогда чего тебе нужно? Да, я спала с Нильским. И что с того? Твоя Марина также давно потеряла невинность в чьей-то постели. И ты миришься с этим.
–Но уже идут разговоры!
– Их бы не было, если бы не Бучинский!
– Елена, я не хочу тебя попрекать ничем. Пойми меня! Но не хочу лишних разговоров! Я не лез и не лезу в твою постель! Но о вашей связи с Нильским теперь станут болтать!
–А о моей связи с Шаховским?
–Что? Ты была с ним?
–Нет, но могла быть. Ведь я прибыла сюда по твоему приказу! Я могу вербовать тебе сторонников! И мне еще предстоит влезть в постель ко многим русским аристократам. Сие нужно для твоего дела. Но Нильский – это страсть! С ним я по желанию!
–Хорошо Елена!
–Кстати, братец, а ведь и Бучинский желает моей руки. Ты ведь знаешь про это?
– До Москвы еще далеко, Елена. И пусть пан Бучинский тешит себя надеждой.
– Но это он очернил Яна!
– Я уже отпустил его, и ему вернут все, что забрали.
– И ты оставишь это безнаказанным? – гневно спросила красавица.
– Оставь, сестра! Мне сейчас не до ссор с верными сторонниками. Мы забудем этот инцидент. Пусть все минется. Это моя воля!
– Твоя воля? А ты забыл…
– Елена! Я ничего не забыл!
– Тогда зачем тебе Бучинский?
–Он мой секретарь. И он мне нужен. Этот шляхтич поставил на меня и от меня зависит его будущее. Посему он верен.
–Значит, Бучинский не будет наказан?
–Нет.
–Прощай, брат!
–Елена! Советую тебе не делать глупостей!
–Я и не думала, брат.
Елена поклонилась и покинула царевича. В приемной она натолкнулась на Бучинского.
«А вот и этот подлый негодяй явился к моему братцу. Нарядился словно павлин!»
Шляхтич был наряжен в синий кунтуш с расшитыми серебром рукавами. На его шапке горел изумруд, и на боку была драгоценная карабелла (сабля).
–Панна!
Бучинский поклонился.
–Пан!
Елена ответила ему придворным мужским поклоном. Ведь она была в мужском одеянии.
–Рад видеть панну! Хотя на ней такой костюм.
–Пану не нравится?
–Панна всегда прекрасна в любом наряде.
–Пусть пан даст мне пройти.
–Погоди, моя панна! – Бучинский не ушел с пути. – Я имею что сказать!
–Не сейчас, пан. У меня нет охоты тебя слушать!
Она попробовала протиснуться, но Бучинский схватил её за руку.
–Пан! Мне больно!
–Ах, тебе больно, змея, – прошипел шляхтич. – А мне?
–Я не могу понять пана!
– Я почти растоптал Нильского. Но ты спасла своего любовника! Шлюха…
– Пан слишком груб!
Она левой свободной рукой выхватила из-за пояса кинжал и приставила к горлу шляхтича. Острие уперлось в кадык, и по коже Бучинского заструилась кровь.
– Отпусти меня, пан! А не то я прикончу тебя прямо здесь! Мне нет дела до того, нужен ли ты царевичу Димитрию!
Тот отпустил руку женщины.
– Вот так-то лучше! – она убрала кинжал. – Пан снова стал ручным!
Бучинский вынул платок и приложил его к порезу.
– Пусть панна не думает, что я забыл то, что мне положено от панны. Я это еще получу. И панна будет моя.
– Не думаю, – усмехнулась Елена.
– Нильский на свободе? И панна снова желает заполучить его ночью?
– Это не твое дело, пан Бучинский.
– Нет мое. Сегодня вы не будете вместе! За сие ручаюсь!
Она не стала ему отвечать. Пусть себе шипит и злобствует…
4
Чернигов: военный совет.
Октябрь 1604 года.
Димитрий Иванович собрал своих командиров на военный совет. Они сидели в крепости неделю, вместо трех дней, как предполагалось вначале. Мнишек боялся двигаться далее вглубь территории русского государства.
– Нас слишком мало! – говорил он. – И воинство наше растет не так как предполагал наш государь.
– Мой полк почти готов, – сказал князь Сумбулов. – Многие стрельцы пошли служить государю.
– Сколько у князя человек? – спросил сын Мнишека.
– Триста стрельцов пешего строя. Все с мушкетами и запасом пороха и пуль. И сто конных казаков.
–Этого мало! – вскричал Мнишек-старший. – Я ожидал большего!
–И что предлагает воевода?
–Мы пока можем остаться в крепости Чернигова и ждать!
–Казаки с Дона придут на помощь царевичу! – завил атаман Корела. – Не менее тысячи сабель будет у государя!
–Когда это будет?
–Скоро! – горячо заявил Корела.
–Мне донесли лазутчики, что в Путивле собираются войска против нас. Если Борис двинет против нас армии, которые ныне стоят против татар, то нам не выстоять. Потому стоит сидеть в крепости!
Его поддержал полковник Адам Жулинский.
–Все верно! Стоит держаться крепости! И послать за подмогой к королю!
Станислав Дворжецкий, второй полковник возразил Жулинскому:
–Сейчас король не даст нам ни одного жолнера* (*жолнер – солдат). При дворе у нас много противников. Дабы убедить сенат стать на нашу сторону надобны победы. А станем стоять здесь – проиграем! Нельзя останавливаться!
Царевич поддержал Дворжецкого:
–Мы и не станем останавливаться. Хватит! Загостились! Завтра поход!
–Если царевич так решил, то так и будет! – сказал Мнишек. – Но как нам идти? Каким путем?
–К Новгород-Северскому! – сказал Дворжецкий.
–Нет! – запротестовал Мнишек. – Это опасно! Стоит обойти крепости и идти лесами.
–Но сие замедлит движение войска! – высказался князь Сумбулов.
–Зато мы обойдем крепости и выйдем к Белгороду без потерь. А там можно ждать подкреплений с Дона, которые нам обещал атаман.
–Пусть решает государь! – сказал Дворжецкий.
Все посмотрели на Димитрия Ивановича.
Тот сказал решительно:
–Мы выступаем! Я пришел сюда чтобы добыть трон, а не для того чтобы прятаться по щелям словно крыса! Я требую свое! Корона Московии моя по праву!
–Слава государю! – закричали шляхтичи…
***
Мнишек, когда они с сыном остались вдвоем, сказал:
– Не так складывается этот поход, как я ожидал. Все сразу стало усложняться. А это только начало.
– Но мы быстро захватили ряд крепостей, отец.
– И что с того? Мы вязли крепости благодаря предательству. Но кто может сказать что эти московиты завтра не предадут нас самих?
– Московитам верить нельзя, отец. Но эти московиты враги Годунова. Они связали свою судьбу с царевичем.
– Какой он царевич, сын мой? – гневно сказал воевода. – Пока мы одни, мы можем быть честны. Он сказал, что «корона его по праву». По какому праву?
– Но он ведет нас к трону, отец. Если Марина станет женой царя, то какие перспективы откроются перед нами!
– И сам это понимаю! Потому и иду с самозванцем на Москву. Но как тяжело, сын мой, видеть восставших холопов и полгаться на них!
– Иного выхода нет, отец. Они нам нужны. Сейчас нельзя отказываться даже от такой помощи.
– Это правда, сын.
– Но ты не желаешь завтра выступать, отец?
– Мы еще слишком слабы. А углубляясь во вражеские земли, станем уязвимы.
– Но московиты охотно переходят на сторону царевича.
– Это пока, сын мой. Но скоро мы будем в провинциях, где население верно Годуновым. И нам придется драться. Тогда нужны будут не просто перебежчики, но храбрые солдаты.
– У нас есть гусары, отец.
– Их слишком мало, сын мой.
– Вот здесь нам и помогут казаки атамана Корелы, которые станут драться за Димитрия. Это хоть и холопы, но люди храбрые.
– Возможно. Именно их храбрость меня и пугает иногда, сын мой…
***
Велимир Бучинский сделал то, что обещал. Шляхтича Яна Нильского с отрядом в двадцать казаков отправили в Самбор, поторопить подкрепления. Елена действительно не дождалась любимого в ту ночь…
Глава 10
Борьба.
Ноябрь 1604 года.
Возможно ли? Расстрига, беглый инок.
На нас ведет злодейские дружины.
Дерзает нам писать угрозы! Полно,
Пора смирить безумца!
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Воинство Димитрия Ивановича 1 ноября выступило к Новгород-Северскому. Вперед царевич снова выслал казаков, дабы те склонили крепость к капитуляции без боя. Но воевода Петр Басманов привел с собой триста московских стрельцов и 100 дворян. Они усилили гарнизон города и дали отпор передовому отряду самозванца, который возглавлял Велимир Бучинский.
1
Москва.
Дворец Годунова.
Ноябрь 1604 года.
Годунов смотрел на своих бояр и хотел понять, о чем они думают. Не хотят ли втайне переметнуться к самозванцу? Ведь посланные им против вора воеводы пока не принесли победы.
Сейчас они сидят молча, и бросают взгляды друг на друга.
Царь спросил:
– Что скажут мои советники?
Бояре молчали.
Василий Шуйский заерзал на месте, но ничего сказать не решился. Он хорошо знал настроения черни в столице, где работные людишки кричали, что де истинный царевич идет к ним. А что говорить про иные города? Не любят на Руси Бориса.
Сидел, потупив взор, знатный боярин Федор Мстиславский. Он мыслил также как и Шуйский.
Молчал и родич царя боярин Семен Годунов. Этот старый вельможа в шитом золотом кафтане, с драгоценным камнем на каждом пальце, молча кинул взгляд на своего сына Ивана Семеновича Годунова, можайского дворецкого.
Молодой вельможа также лишь пожал плечами.
Борис понимал, что и его родня не желает лезть в драку. Все выжидают.
–Никто ничего сказать не желает? – снова спросил Борис. – Мне говорили, что самозванца сразу изловят. Как только он осмелится пересечь нашу границу. И вот он идет по нашим землям и берет наши города. Чернигов распахнул ворота, и князь Шаховской вышел встречать вора!
Шуйский подумал, что многие из здесь сидящих, поступили бы также, дабы спастись. Борис уловил вопрос в его взгляде.
– Али не прав я, княже?
– Прав, государь. Но токмо все стрельцы и казаки Чернигова предались самозванцу. Шаховского заставили сие сделать.
– Но дворянин Вельяминов головы перед самозванцем и вором беглым не склонил! Али не так чего говорю?
– Все верно, государь!
– Так отчего не стоят за своего царя воеводы? Отчего забыли крестное целование? Вот ты, Иван!
Царь посмотрел на молодого Годунова.
– Отчего я награждал тебя? Ты молод и горяч, так говорит твой отец боярин Семен! Но где тоя верность?
– Я верен, государь, – сказал Иван Семенович. – Мои люди имали вчера троих людишек, что славили самозванца-царевича! Но что делать коли таких на Москве не одна сотня?
Боярин Семен Годунов с тревогой посмотрел на сына. Не сболтнул бы лишнего.
Царь спросил молодого Годунова:
– И на Москве многие тако мыслят? Это ты хотел сказать, Иван?
– Государь! – вступился за сына боярин Семен Годунов. – Много чего чернь болтает. Что про сие говорить? Твои верные люди тех людишек имают в застенок! Там окольничий Клешнин сумеет правду выпытать!
–Всех татей и изменников надобно как при царе Иване Васильевиче казни предать! – вскипел царь. – Я слишком был милостив к ним! А они шипят и норовят укусить аки змеи! Иван!
Царь обратился к молодому Годунову:
– Иван!
– Да, великий государь?
– Что сказали те, коих твои люди имали
24?
– Сразу протрезвели и показали, что де некий хожалый человек их тому научил. Но где тот человек они не знали. Ныне они у окольничего Клешнина.
Царь немного помолчал. Затем сказал:
– Повелеваю созвать дворянское ополчение! Коли местными силами не способны мы вора прихлопнуть, так соберем на него лучшее наше воинство! Выступим противу вора Гришки Отрепьева всеми силами, как противу хана крымского али короля польского.
– Как прикажешь, великий государь!
– Все исполним.
Царь указал рукой на выход:
– Идите!
Бояре склонили головы и стали, кланяясь, поспешно покидать палату.
– Семен! Ты останься!
Царь приказал старому боярину быть при нем. Тот покорно сел на лавку.
Когда они остались одни Борис Годунов спросил боярина:
– Скажи мне, боярин Семен, или мало я вас возвысил?
– Что ты, великий государь? Мы много тобою довольны.
– Ты стал боярином, и должности твои много доходу тебе приносят. Али мало тебе чести? Твоего сына я сделал можайским дворецким. И сего мало? Золота и каменьев накопили вы. Сколь вотчин себе приписали с холопами?
– Всё что имеем то твоё, великий государь.
– Так вот послушай меня! Я желаю трон закрепить за родом моим. За сыном Федором! И ежели после меня Годунов царем станет, то и вы царская родня. И выше вас нет на Руси никого! Но ежели трон за Федором не удержите, то горе вам! Горе Годуновым!
– Да мы все твои и все люди наши за тебя, государь!
– Так отчего Гришка Отрепьев до сих пор жив? Али его убрать труднее, чем царевича?
Семен побледнел как полотно. Он вспомнил те времена, про которые думать не хотел.
– Тогда был убит Димитрий! Убит и никак выжить не мог! Тебе ли сего не знать, боярин?
– Чего старое ворошить, Борис Федорович.
–А того, что поднялась рука на царскую кровь. Ты говорил тогда что де Димитрий сын царя от седьмой жены и наследником его почитать не стоит. Ты тогда Афанасию Нагому, дяде царевича
25 полбороды вырвал. Али забыл?
– Не забыть мне того до гробовой доски, Борис Федорович. Но не за Афанасия страшно мне. За царевича. Дело сие страшное и не избыть мне той вины, государь. Может нас господь за сие и карает?
– Ты про что?
– Про самозванца, Борис Федорович.
– Что? Самозванец – кара господня? Так?
– Так я думаю, государь. Много грехов на совести моей, но сей самый тяжкий. Боярин Дмитрий Иванович Годунов тогда отказался от сего дела страшного. А я вот нет. Гордыня меня толкнула на сие.
Борис Годунов и сам в последнее время часто видел убиенного царевича во снах. Ранее того не было. А ныне приходил он ночью и, показывая страшные рваные раны, спрашивал, зачем он погубил его. Но что мог ответить царь мальчику-призраку? Не было у него тогда иного пути. Царь Федор Иванович был весьма здоровьем слаб, и было непонятно сколько он еще на троне просидит. Ведь не раз грозился передать трон Димитрию и уйти в монахи. А при малолетнем царьке всю власть захватят его лютые ненавистники бояре Нагие. И чего было ждать от них Борису? Только смерти, ему и семье его. Вот и решился он ударить первым, и устранить угрозу вместе с малолетним царевичем…
2
Москва.
Дом князя Василия Шуйского.
Ноябрь 1604 года.
Василий Иванович Шуйский наставлял своего младшего брата князя Дмитрия Ивановича Шуйского, назначенного воеводой в поход против самозванца.
Сбор ополчения назначен на 12 ноября в Брянске.
– Тебе доверено наше воинство, князь Димитрий. Помни о доверии государя.
– К чему сии слова, князь Василий? Мы одне! В дому твоем нет наушников.
– И что с того?
– А то, что Бориска нам всем Шуйским поперек глотки!
– Тише! – метнулся к нему Василий. – Ума лишился?
– А ты не так мыслишь?
– Мыслить можно. Но говорит нельзя!
– А если нам самим немного помочь самозванцу? Что скажешь, Василий?
– Сие измена!
– Измена кому? Кто такой Годунов?
– Он царь!
– Царь? Да кто сделал его царем?
– Избран он! Собором! Бояре приговорили отдать трон!
– Избран? Собором? Али ты позабыл? Кто есть Годунов Бориска? Зять кровавого палача Малюты!
26 И сие наш государь? Да Годуновы всегда ниже стояли нас Шуйских! Али забыл, что мы Рюриковичи?
27
– Ничего я не забыл! Это ты позабыл, как при царе Федоре дабы опалу с нас сняли, просили вы меня в ногах у Бориса валяться.
– То когда было! А ныне слаб Бориска. Здоровьем то не блещет ныне. Жжёт его изнутри!
– Но пока он государь. И его сил хватит, дабы всем нам головы снести. Так что пока ты пойдешь воевать за него! И не дай тебе бог сказать нечто подобное, что мне сказал.
– И доколе сие?
– До тех пор пока надобно! Помни про мои слова, князь Димитрий!
– А коли помрет Борис? Что тогда?
– Тогда и думать станем!
– Дак сейчас надобно думать! Неужто сосунка годуновского царем признаем?
Василий Шуйский не ответил. Он вспомнил про угличское дело. Тогда там убили истинного царевича Димитрия Ивановича. Он сам видал тело юного сына Грозного и видел его горло, растерзанное ножом.
– Чего молчишь, князь Василий? Скажи, что думаешь?
– Ныне про такое молвить страшно. Люди Клешнина есть всюду.
– Но не в сей горнице.
– Верно! Здесь нет. Но все равно помалкивать надобно, князь Димитрий. Государь велел созывать дворянское ополчение. Не выстоять самозванцу.
Василий Шуйский рисковать не хотел. Если отрекаться от Бориса, то лишь тогда, когда корона с его головы упадет. Но Борис и сейчас еще весьма силен. Верных людишек подле него много. Но вот здоровьем государь ослаб. А что если и вправду помрет? Что тогда?
3
Самбор: шляхтич Ян Нильский.
Ноябрь 1604 года.
Панна Марина Мнишек получила известия о неудачах войска Димитрия под Новгородом-Северским и о попытке отравления царевича.
– Мне тревожно, Марта, – сказала она доверенной служанке.
– Панна не верит больше в успех царевича?
– А ты веришь?
– Но совсем недавно панна говорила иное!
– Из Кракова вчера прибыл посланный. Сенаторы Речи Посполитой не желают поддерживать Димитрия. Уже многие твердят вслед за Замойским, что это авантюра.
– Но царевич побеждает.
– Кого? Он покорил лишь города, что сдались без боя. Настоящая война впереди.
– В окрестностях Самбора разбили лагерь запорожцы. Там около 500 казаков. Они идут на помощь царевичу. Скоро у него будет много воинов.
– Запорожская голота, – презрительно сказала Марина. – Какие это воины. Пока на них поступают лишь жалобы. Настоящие разбойники, а не воинство.
Покой вошел слуга и поклонился Марине Мнишек.
– К вам прибыл гонец от пана воеводы!
– Немедленно сюда! – приказала Марина.
Слуга снова поклонился и исчез.
– Отец шлет вести! Сейчас мы узнаем, что там происходит.
В комнату вошел Ян Нильский. Он приветствовал панну Мнишек.
– Пан Нильский? Рада тебя видеть!
Марина протянула ему руку для поцелуя.
– Милостивая панна!
– Пан прибыл из войска?
– Я привез письма воеводы к панне!
Она схватила пакет, но не стала сразу читать.
– Как развивается поход, пан? – спросила она.
– Не слишком хорошо, милостивая панна. До Москвы еще далеко. Годунов же собирает войска. Слышно, что он приказал созывать дворянское ополчение.
– А что войско пана Димитрия?
– Растет за счет казаков и русских холопов. Но знати у царевича почти нет. Всего несколько вельмож стало на его сторону.
– По его пути к Москве положение может измениться, пан Ян, – сказала Марина.
– Может и так, панна, но пока все обстоит как я сказал.
– Что мой отец? – спросила Мнишек.
– Пану воеводе нужны пополнения. Он послал меня сюда, дабы я поторопил формирование новых частей.
– Пока готовы двинуться в поход лишь запорожцы.
– Запорожцы?
– Да они стоят лагерем за городскими стенами. Принесли присягу царевичу.
– Пану Мнишеку нужны еще гусары и пешие полки из немцев.
– В городе
есть сотня гусар и сотня пикинеров. Но это охрана замка.
– Но я по пути видел лагерь польских войск!
– Это пятигорцы. Шляхтичи, что желают воевать за царевича. Но они еще не готовы выступать, пан Ян. У меня не средств, чтобы помочь им со снаряжением обоза. Отец ведь не прислал мне ни злотого. Или вы привезли средства?
– Нет, милостивая панна. Денег пан Мнишек не дал.
– Узнаю своего отца.
– Но пан воевода посоветовал мне обратиться за средствами к Рафаловичу.
– Он больше не даст, – сказала Марина. – Отец должен ему больше ста тысяч.
– Для того сюда прибыл я, милостивая панна.
Марина отпустила шляхтича, и стал читать письма.
Отец просил посодействовать формированию новых частей. Хотя, что она могла? Она не офицер армии короля. Но Юрий Мнишек был в отчаянии.
«Никто кроме холопов не спешит под знамена Димитрия. У нас стало в войске больше рвани, чем благородного рыцарства. Если бы ты могла видеть сии лица. Дочь моя, это настоящее быдло! И мне вести эту армию на Москву?
Марина!
Мне нужны гусары! Мне нужны три полка немецкой пехоты.
Я отправил к тебе гонцом пана Нильского. Если кто и может занять денег у Рафаловича – то это он!
И будь осторожна с этим шляхтичем в деле личных отношений!
Твой жених Димитрий имеет в замке свои глаза и уши. И потому нам не нужна ссора с царевичем. Помни, что ты ждешь приглашения стать московской царицей!
А наш Димитрий, коли судьба будет к нему благосклонна, может и отказаться от своих обещаний. Потому не давай ему повода сомневаться в твоей верности.
Не носи украшений и одевайся скромнее. Показывай свое сочувствие войскам, что сражаются за Димитрия. Покажи образец добродетели знатной шляхтянки».
Далее она прочитала письмо от царевича. Тот высокопарным слогом объявил о своих победах и том, что скоро он будет в Москве!
Она только усмехнулась, прочтя это.
«Он хвастлив. А впрочем, рано еще признавать поражение. Возможно, отец сгущает краски…»
***
Пан Нильский сразу после визита к панне Мнишек разыскал в замке Рафаловича. Тот обрадовался шляхтичу словно родственнику.
– Рад видеть пана кавалера! Не будь я Рафалович, пан выглядит хорошо.
– Спасибо на добром слове, пан купец. Но у меня к пану дело.
– А зачем же еще ходят к старому Рафаловичу? У всех дела. И дела денежные.
– Пан купец прав. Воеводе нужны деньги.
– Тогда пану Мнишеку нужен не старый Рафалович. Ибо у старого Рафаловича нет денег. Те времена, когда Рафалович был богат, давно прошли.
– Пан!
– От денег остались лишь воспоминания. А что пан кавалер хочет? Коли все берут, но никто не торопиться отдавать.
Нильский понял, что так они долго будут ходить вокруг да около.
– Пан купец, я прибыл из армии пана Мнишека. Я слишком многим рискнул, когда присоединился к пану воеводе и царевичу. Мой господин князь Замойский не слишком доволен тем, что я у пана Мнишека.
– То мне ведомо, пан кавалер. Но знания не добавляют денег в мой кошель.
– Пан купец. Пан Юрий Мнишек много вам должен. Это так?
– То истина, пан кавалер.
– И вернуть долг пан Юрий сможет лишь, если одержит победу.
– И это истина, пан кавалер.
– А если я не приведу подмоги, то поход может провалиться и надежда вернуть свое от пана купца уйдет навсегда.
– И сколько нужно пану воеводе? – спросил еврей.
– Нужно снарядить пятигорских шляхтичей в поход в ближайшую неделю. Этих поведу я сам. Надобно снабдить припасом также запорожцев, что уже готовы выступить на подмогу воеводе.
– На это я могу наскрести монет, обойдя своих знакомых купцов, которые не откажут мне.
– Это на первое время, пан купец. Но пану Мнишеку надобны еще три полка немецких наемников. Два мушкетерских и пикинерный.
– Три полка? Пан шутит?
– Пану воеводе надобно больше, но он просит у пана купца денег на три полка.
– Да откуда у меня такие деньги, пан кавалер? Все, что есть у бедного Рафаловича, не стоит и десятой части той сумы, что нужна пану воеводе.
– Пан Рафалович! – вскричал Нильский. – Как тяжело с вами говорить. Все вокруг одного и того же топчемся. Не пора ли к делу перейти?
– Хорошо, – согласился купец. – Но таких денег у Рафаловича нет.
– Так мне пойти к иному купцу?
Рафалович развел руками, мол как угодно пану кавалеру.
– Панна Мнишек получит от царевича доходы с города Пскова. Пан купец сие знает? – спросил шляхтич.
– Рафалович знает многое, пан кавалер.
– После того как царевич войдет в Москву он дарует пану купцу через его доверенных лиц откуп государевой питейной казны в городе Псков. И сие кроме возвращения пану купцу долгов. И все свои деньги пан купец получил первым среди тех, кто занимал средства пану Мнишеку.
Рафалович оживился. Это было более чем щедрое предложение. Потому уже следующим утром отряд пятигорских шляхтичей получил припасы и подводы. Также Нильский выставил им бочку водки перед походом, и шляхта бурно отпраздновала начало похода…
4
Новгород-Северский.
Ноябрь 1604 года.
Русский воевода Петр Басманов налетел со своими конниками на большой отряд шляхтичей самозванца. Он первым врубился в ряды врагов и стал крушить их саблей.
Первого он срубил ловким ударом в лицо. Острие сабли рассекло поляку глаз и щеку. Второй шляхтич схватился за пистоль. Грянул выстрел, но пуля не задела Басманова. Он достал и этого врага саблей. Клинок вошел в шею, разрубив ворот кафтана.
– О, Матка боска! – вскричал поляк и пал, соскользнув с седла.
– Круши их! – закричал Басманов своим.
Схватка закипела.
Поляки, которыми командовал Бучинский, сопротивлялись яростно.
Басманов увидел польского командира в хорошем доспехе и рванулся к нему. Бучинский не стал уходить от схватки. Вскоре мечи предводителей скрестились.
Басманов отбил удар шляхтича. Затем еще и еще. Этот поляк знал толк в сабельном бое. Клинок в его руке был подобен молнии.
«А этот шляхтич отлично фехтует и конем управляет достойно. Так и срубить меня может!»
Басманов выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в Бучинского. Но пистолет дал осечку. Пану Велимиру судьба приготовила долгую жизнь…
***
После удачной вылазки за стены крепости воевода Басманов дал оруженосцам себя разоблачить. Его верный Митяй Еремеев снял с него кольчугу и сказал, что несколько колец разорваны.
– Пулей стрелили в тебя, боярин.
– Было, Митяй. Так шибануло в бок, что едва с коня не слетел. Но казаков самозванца мы добре порубали.
Еремеев указал слугам на сапоги воеводы. Те стащили их с ног Басманова.
– А ты не забыл ли родичей своих, воевода? – спросил Еремеев.
– Ты про кого?
– Дак про Федора брата твоего и отца твоего Алексея
28.
Басманов поморщился. Слуга был слишком откровенен. Да оно и понятно. Митяй еще Алексею Басманову служил.
– И чего вспоминать про них? Нет Грозного царя. Время было такое.
– Грозного более нет. Но есть Борис Годунов. Это по его навету казнили Басмановых. А ты в честь сего Бориса ворогов рубишь.
– А ты чего предлагаешь, Митяй? Не служить же мне беглому монаху и вору?
– А коли он государь природный? Коли он сын Грозного?
– Враки. Сам знаешь, что враки, а снова и снова про то говоришь, Митяй.
Басманов умылся из таза, который принес слуга и обтер лицо полотенцем.
– Воевода Шереметев гонца прислал. Он с тремя полками двинулся к Кромам, которые захватили голодраные воины самозванца. Воевода Шеин с немецкими наемными полками и тремя стрелецкими приказами уже в Орле. Скоро конец самозванцу.
– Ой, ли! – усмехнулся Митяй. – За него народ стоит! А народ – сила!
– Народ? Царь указал собирать ополчение и скоро ко всем силам, что я перечислил, прибавиться еще и 20 тысяч воинства князя Мстиславского. И что тогда сделает твой народ?
В покой вбежал стрелецкий сотник Матвеев.
– Воевода! Беда!
– Что? – Басманов соскочил с лавки и отбросил кубок с вином.
– Беда! Путивль пал!
– Что?
– Путивль сдался воинству вора Гришки Отрепьева!
– Не может быть того! Там воевода Михайло Салтыков!
– Гонец сказывает, что измена была!
Митяй усмехнулся и взглядом спросил Басманова: «Чего я говорил? Вот те и народ!»
***
Бучинский с остатками своего отряда отошел к основным силам Мнишека.
Воевода встретил шляхтича неприветливо. Он сидел в седле в доспехах гусарского офицера, поверх которых была накинута леопардовая шкура. Ветер шевелил пышный красно-белый плюмаж его шлема.
Полковник Жулинский находился рядом с воеводой. Он откинул в сторону богатый красный с золотым позументом плащ и был виден его дорогой малинового бархата кафтан с полковничьим перначом
29 за поясом.
– Вернулось воинство пана Бучинского, – проговорил Жулинский.
– И вернулось побитым, – высказался Мнишек.
– Это видно по виду их предводителя.
Бучинский спешился и подошел к Мнишеку.
– Пан воевода!
– Пан пришел битым? – прервал его Мнишек. – С паном только половина его людей.
– Нас отогнали от крепости.
Жулинский усмехнулся. Бучинский это заметил.
– Пану полковнику сие кажется смешным? – с вызовом спросил он.
– Пан столько много говорил о доблести, – ответил Жулинский. – И пан её показал!
– Что пан полковник желает сказать?
Воевода остановил спор:
– Панове! Мне кажется, что вы нашли не то время для спора! Вам, пан Бучинский, надо было у ворот крепости показывать доблесть! Затевать ссоры – вы мастер! Сие мне известно!
– Я сражался в первых рядах, пан воевода! И не моя вина, что русские не захотели покориться.
– У них воеводой Басманов? – спросил Мнишек Жулинского.
– Да, – ответил тот. – Петр Басманов. Хороший воин. И он это доказал.
– Крепости он не сдаст? Нет ли способа склонить его на нашу сторону?
– Кто знает? – развел руками полковник.
– Панове! Царевич! – один из ротмистров показал на отряд Димитрия, что приближался к ним.
Сам самозванец во главе отряда гусар прибыл к стану воеводы. Он уже знал о поражении Бучинского. На этот раз Димитрий был снаряжен как польский офицер панцирной хоругви крылатых гусар. К его узорному панцирю были прикреплены стальные полосы-крылья с орлиными перьями. Шлем с козырьком был без плюмажа, как у простого гусара.
Он осадил коня у группы Мнишека.
– Надо начинать штурм! Поражение конников Бучинского ничего не значит!
– Штурм не принесёт нам ничего кроме потерь, – спокойно заявил Мнишек.
– Но я не желаю отступать! Мы возьмём крепость Новгород-Северскую и накажем засевших там изменников!
– Димитрий!
– Ты не советуешь мне наступать, воевода? Тогда зачем позвал в поход?!
– Государь, – вмешался Жулинский. – Спешить не стоит.
– Но царевич московский не может отступать! Все должны видеть, что сам бог на моей стороне!
Мнишек подумал:
«Он сам начинает верить в то, что он царевич. Это не так плохо для нашего дела, но управлять им становится все сложнее. А сейчас он уперся и не откажется от своего слова. Если конечно не произойдет чуда».
И чудо произошло.
В этот момент к ним подъехал конный гонец из казаков. Он прыгнул с седла и пал на колени перед царевичем.
– Государь! Радость великая!
– Что? – спросил Димитрий.
– Путивль твой, государь!
Мнишек перекрестился и поблагодарил бога. Гонец прибыл вовремя!
– Что ты сказал? – вскричал самозванец. – Повтори!
– Путивль твой, государь! Крепость отворила ворота!
Самозванец улыбнулся. Это действительно радость. Его сестра Елена делала свою работу.
– Что скажешь, вельможный пан? – Димитрий посмотрел на Мнишека. – Одна женщина стоит полка?
– Путивль отличная крепость и там можно собирать войска! – сказал Мнишек. – Теперь нам нет нужды торчать под Новгородом-Северским!
На этот раз царевич согласился с Мнишеком…
Глава 11
Путивль.
Ноябрь 1604 года.
Путивль.
Ноябрь 1604 года.
Князь Василий Мосальский товарищ воеводы Путивля Салтыкова был сражён красотой незнакомки с первого взгляда. Она была прекрасна даже в грубой одежде. Князь представил себе эту женщину в польском придворном наряде.
«Такая может блистать при дворе короля. Больше того, будь я королем Польши, не пропустил бы такой панны! Все же их порядки много приятнее наших. Можно ли сравнить вот эту женщину с моей боярыней?»
Но вслух князь произнес только:
– Панна оправдала слухи о красоте польских женщин.
Елена усмехнулась в ответ. Знал бы князь, что она русская.
Мосальский продолжил:
– Я не могу поверить, что панна служит самозванцу. Что связывает панну с этим человеком?
Елена подумала:
«Он мой родной брат и это я посоветовала ему назваться именем царевича Димитрия. Но тебе, князь, про это знать не стоит».
Она ответила вопросом на вопрос:
– Самозванцу? Но если он истинный царевич?
Мосальский, высокого роста крепкий мужчина в расшитом серебром кафтане с откидными рукавами и воротом, засмеялся. На его коленях – дорогая сабля-карабела. Рука князя лежала на золоченой рукояти, и его пальцы гладили рубин, украшавший эфес.
–Панна явилась убеждать меня в происхождении самозванца? Тогда это напрасный труд.
–Значит, пан не верит?
–А сама панна тому верит?
–Я могу сказать, во что верю. И пришла я не убеждать пана в происхождении царевича. Я не столь глупа.
–Так во что верит панна?
– Я верю в скорое падение династии Годуновых! Или пан князь доволен тем, что Годуновы облепили трон и приказы в Москве! Словно иных людей и вовсе нет.
– Сие верно, – согласился князь.
– Так я предлагаю князю стать боярином нового царя! И князь сможет занять место подобающее его знатности и его смелости.
– Мне предать моего государя?
– Годунов для пана есть государь?
– Я целовал ему крест!
– Князь! У меня нет времени на пустую болтовню!
– Но панна забывает, что я могу не отпустить её из моего дома. Панна прибыла из стана врагов. Я должен задержать панну.
Елена не испугалась. Она только одарила князя своей улыбкой. Мосальской снова залюбовался красавицей. Таких глаз и губ он не видал в жизни.
«Вот за кого и полжизни не жаль, – думал князь. – Не девка – огонь. Словно и не человек она – ангел небесный».
– Князь, я пришла не для того, чтобы тратить время на пустое. Я пришла предложить – почет и славу в будущем. Но если князь прикажет меня схватить, то станет врагом царевича.
– Путивль не город самозванца. Это крепость его царской милости Бориса Федоровича.
– Князь! Я не так глупа! Я уже посетила посадского старшину Тогоумова. И он ждет меня у твоего дома. И с ним больше ста человек посадских, тех, кого давно обворовывает твой воевода Салтыков.
Мосальский пугал красавицу просто так. Не собирался он доносить на неё. Ему самому не было дела до Годунова и его наследника.
– Я ведь недруг Бориске, моя панна, – уже дружелюбно произнес он. – Годуновские родичи престол облепили словно мухи. Всюду они. В том панна права. А род-то Годуновский не велик. Чем мой род хуже?
– И я про то, князь. При Димитрии Ивановиче станешь ты в государстве по чести и роду твоему, а то и выше.
– Что делать прикажешь?
– Скоро здесь будут воеводы Димитрия. И тебе следует помочь царевичу быстро захватить город.
– То дело трудное.
– Но сие дело тебе по плечу, князь.
Мосальский самодовольно усмехнулся. Он знал себе цену.
– Я многое могу, моя панна. Есть среди прибывших в город дьяк Сутупов. Привез он из Москвы 10 тысяч рублев серебром. Сие государево жалование служилым людям в крепости.
– И что сей дьяк? Верен Годуновым?
– Верен до поры. Все мы верные до поры до времени, панна. Но знаю точно, что Сутупову своя голова дорога.
– Своя голова всем дорога, князь. И выгода своя. Пусть сей дьяк отправиться к государю Димитрию Ивановичу и примет от него честь!
– Так путь панна сама и скажет про сие дьяку.
– Охотно, пан князь…
***
Воевода Путивля Михайло Салтыков расположился в трапезной и вкушал пищу в компании своего товарища князя Василия Мосальского.
Толстый Салтыков раскраснелся от выпитого вина и бахвалился.
– Слыханное ли дело! Они угрожают мне! Идут с горсткой людишек, и думают взять сей город, где воеводой сидит Салтыков!
Мосальский не разделял оптимизма воеводы.
– Они взяли Монастырский острог. Подумай про то воевода. И взяли быстро. Без единого выстрела. Смекай! Затем Чернигов! Тоже крепость!
Князь осушил кубок залпом и поставил его на стол. Хмель не брал его.
– Сие город и крепость с пушками!
– Воевода! Ты слышал ли меня?
– Слышал, князь. Как не слышать.
– Дак ворам ворота открыли изменники и здесь тоже будет. Али думаешь, что за Бориску Годунова кто станет воевать?
Салтыков поперхнулся и закашлялся. Такое молвить про царя. В уме ли князинька?
– Ты вином упился, али как? – спросил он Мосальского.
– Не берет меня вино! Так вот, воевода. И ты не зыркай. Али напугать меня вздумал? Так сие напрасно, воевода. Я дело молвил.
– Но сие измена!
– Да ты не ори так. А то дом переполошишь. Ты меня слушай. Прибыл в Путивль дьяк Сутупов с государевым жалованием служилым людишкам. 10 тысяч рублев серебром.
– То верно! – кивнул толстый воевода. – Борис Федорович повелел раздать жалование стрельцам и казакам.
– Но ты прошлое жалование стрелецкое всегда половинил и стрельцы наши того не забыли. И вспомни, как они тебя на копья поднять хотели. Не забыл?
Воевода сердито сопел. Еще бы ему сие забыть. Сколь страху тогда натерпелся.
– Ты говори дело, князь Василий.
– Я и говорю дело, Михайло Иваныч. Против тебя посадские людишки давно зубы точат. Им дай лишь повод, и они и тебя, и всех кто рядом с тобой перережут.
– Того не дам! – вскричал воевода и бахнул кулаком по столу.
Мосальский лишь засмеялся.
– Ой, ли! Не дашь! Они спрашивать не станут. Как только самозванец подойдет к Путивлю, твоей власти здесь конец.
– Неужто все изменники? – спросил Салтыков.
– Не все, но многие. И города нам не удержать. Разве если из Москвы придут полки дворянской конницы и три приказа московских стрельцов.
– Да разве даст царь нам такие силы? – спросил воевода.
– То-то что не даст. Бориска-то не видит из Москвы того, что нам грешным видно. У нас полк в 500 пищальников
30 и все ненадежны! Про то Бориска думает ли? Я ли не говорил, что надобно сей полк из детей боярских набирать? Но кто слушал меня? Набрали туда казаков да беглых людишек без роду племени! И чего теперь?
– Не станут за нас стоять?
– Какое там! – махнул рукой Мосальский. – Тебя первого на копья и поднимут!
– Чума на тебя, князь. Каркаеш как ворон! У нас есть 700 московских стрельцов! Про сие помни!
– И что? В городе ворья полным полно! Все они уже славят Димитрия. Чего смогут твои стрельцы? Да и среди них не все станут стоять за Годунова.
Салтыков получал известия о том, что делается на Москве. Там хватали всех, кто даже произносил имя царевича, жестоко пытали, а затем бросали на плаху.
– На Москве казнят за такие речи, князь. Бориска-то наш нынче государь великий.
– Слыхал я про казни на Москве. Бориска и жена его, дочь кровавого Малюты совсем ума от страха лишились. Сколь крови уже пролито. А за что?
– Я про свою голову думаю, князь. Мне своя голова дорога.
– Вот я и предлагаю тебе сохранить твою голову. И не только голову, но и имение. А можно будет еще и от царевича получить кое-что за верность.
– Чего ты его царевичем величаешь?
Мосальский ответил:
– Ты не так молод, воевода. Ты помнишь Грозного царя хорошо.
– Как не помнить.
– Тогда вспомни, как он посадил на трон татарина Симеона Бекбулатовича
31 И ты тогда кланялся татарину до земли!
Салтыков вскипел:
–А ты не стал бы кланяться? Ты тогда пешком под стол ходил и не состоял при дворе на Москве!
– Я не о том, воевода. Коли кланялись знатные бояре царства московского татарину, то отчего царевичу Димитрию не поклониться? Какая разница кто он, ежели есть и пить станет из наших рук?
– Все верно молвил ты, князь. Верно! Мой отец в давние годы говаривал мне, что и сам царь Иван Васильевич не царского рода. Ведь мать его Елена из роду Глинских не сколько старого великого князя Василия ублажала, сколько молодого князя Овчину Оболенского.
– Вот и я про сие говорю, воевода.
– Это коли сядет царевич на трон. А коли нет?
– Сядет тот, кого на трон посадят.
В покой воеводы ворвался стрелецкий сотник. Он снял шапку и низко поклонился воеводе.
– Беда, воевода!
– Что? – спросил Салтыков.
– Бежал дьяк Сутупов!
– Бежал? Куда?
– К самозванцу! – произнес Мосальский.
Воевода посмотрел на князя. Затем повернулся к сотнику.
– А жалование? Казна государева?
– С собой увез, – ответил сотник.
– Началось, – ответил Мосальский. – Теперь жди открытого бунта!
– И что делать? – спросил Салтыков.
– Выход есть! Целовать крест (принести присягу) Димитрию Ивановичу.
– А коли Борис потом одолеет самозванца?
– Дак сие потом будет, воевода. Потом. А думать надобно, как ныне уцелеть.
– Оно так, князь. Кто против сего спорить станет. Бегство дьяка решает все за нас…
***
Путивль.
Декабрь 1604 года.
Прошло не так много времени, и в Путивльском лагере царевича быстро собирались войска. Вчера прибыли больше тысячи казаков с Дона. Понемногу росли отряды князя Сумбулова. Но больше всего приходило беглых крестьян.
Эти не пользовались расположением командующего Юрия Мнишека. Но они и не стремились стать по его начало. Они избирали своих атаманов и воевали с полками Годунова как могли.
Теперь в свите царевича были русские воеводы князь Мосальский и князь Сумбулов. Димитрий Иванович сделал их боярами своей ближней думы…
***
Мосальский был невысокого мнения про Сумбулова. Кто он был по отцу? Столь ли высоко сидели его предки, как князья Мосальские, в думе и на воеводствах? Нет! Не прыгали они выше царских спальников и мыльников. Никто из Сумбуловых даже окольничим не был. Да и большими талантами князь не блистал, только и того, что на саблях был рубиться мастер. Дак это можно про любого сотника государева стремянного полка сказать. А Мосальские род свой вели от великих князей Черниговских и были Рюриковичами.
Но ныне Мосальский вынужден был смириться и забыть о своей боярской спеси. Сумбулов пользовался доверием самозванца и при особе его появился раньше.
– Скажи мне, князь, – спросил Мосальский, – слыхал ты про девицу некую именем Елена?
Сумбулов усмехнулся в ответ.
– И тебя зацепила красавица?
– Видал её только раз, но не выходит из моей головы сия полячка. Кто она?
– Полячка? Да с чего ты взял, князь, что она полячка? Она русская.
– Русская? – удивился Мосальский.
– Ты, князь, ничего не знаешь.
– Так скажи мне, что я должен знать?
Сумбулов рассказал:
– Сия Елена у нас вроде как дочь дьяка Порошина. А сей дьяк крепко ненавидит род Годуновых.
– Дочь дьяка? А роду какого сей Порошин? Из боярских детей?
– Ты не понял, князь. Порошин считается отцом красавицы. Но он ей не отец. Она роду Отрепьевых.
– Что?
– Роду Отрепьевых.
– Тогда получается, что…
– Она сестра самого. Но не может же он признать её сестрой. Вот и стала она дочерью дьяка Порошина. Но ты, боярин, брось думать про красавицу.
– Это еще почему? – спросил Мосальский.
– Ведь ты женат.
– И что с того?
– У сей девицы в поклонниках ходит пан Бучинский.
– Секретарь царевича?
– Он. А пан сей весьма мстителен, и на многие пакости способен. Такого лучше иметь другом, а не врагом, коли хотим на трон царевича Димитрия посадить.
– Сие верно, князь. С Бучинским пока ссориться нет резона.
– Здраво рассудил, боярин. Мало ли красивых девок на Руси?
Мосальский подумал про себя:
«Может и много, но такая одна. Хотя становиться поперек дороги секретарю самозванца не стоит. Здесь Сумбулов прав. Пока можно повременить. Никуда она не уйдет от меня…»
***
В покоях царевича собрались воеводы для обсуждения дальнейших планов ведения войны. В последнее время противоречия в мятежном стане обострились. Мнишек с тревогой смотрел на рост отрядов из черни, которые прикрывались именем царевича. Казаки с недоверием относились к полякам, и считали, что они лишние в борьбе за московский трон. Противоречия необходимо было сгладить в преддверии больших битв.
Все уже были в сборе. Явился царевич Димитрий Иванович, и не было лишь главного начальника армии пана Мнишека.
Царевич тихо, чтобы больше никто не мог его слышать, обратился к Бучинскому:
– Пан Мнишек заставляет себя ждать.
– Все равно нам известно, что он скажет. Можем начать и без воеводы.
– Не стоит сейчас его раздражать. Покуда потерпим.
– Но он слишком нагло себя ведет, государь.
– Он мне нужен, пан Бучинский. Его время еще не прошло. Мне нужны еще крылатые гусары и немецкая пехота.
Пан воевода Сандомирский вошел в покой с гордо поднятой головой. Он всегда подчеркивал, кто здесь главный. Его малинового цвета кунтуш с вышивкой был опоясан шелковым шарфом. В руке у воеводы был декоративный буздыган
32, украшенный драгоценными каменьями – знак его власти над армией.
Вокруг Юрия Ежи Мнишека сразу столпились разодетые шляхтичи и гусарские офицеры. Здесь сверкали шелка и парча. Поляки и литовцы выполняли приказ своего вождя не сливаться с холопами.
Отдельно стояли русские воеводы царевича из знати. Эти также не желали мешаться с казаками. Одевались они скромнее поляков, считали, что не время теперь выделяться и кичиться богатством.
Казачьих атаманов на совет, на сей раз, не пригласили. Царевич не хотел ссор среди своих сторонников.
– Я против мужицкого бунта! – заявил Мнишек. – Я пришел сюда не поднимать мужиков на князей!
– Да кто про сие говорит? – возразил князь Сумбулов.
– Но вчера в наши отряды влились сущие мужики! Вы рожи их атаманов видели, князь? И их допустили во дворец к царевичу!
– Сии мужики не часть нашего войска, пан воевода, – спокойно возразил Сумбулов. – И с нами плечо к плечу воевать они не станут. Они пойдут отдельными отрядами и привлекут к нам еще людей.
– Солдат или восставших холопов? – спросил Мнишек.
– Какая разница? Лишь бы с людьми Бориса воевали.
– Странно мне слышать от пана князя такие слова, – сказал Мнишек.
– Да чего здесь странного, воевода? – вмешался самозванец. – Нам нужно власть у Бориски Годунова отнять. А для сего все средства хороши. Король Сигизмунд не торопится нам помогать. Где его войска? Где обещанная помощь?
– В Самборе формируются новые полки! – сказал Мнишек.
– Не более пятисот всадников пришло к нам из Самбора! – возразил царевич. – Остальных ждем! А сколь ждать? Бориска не ждет, дворянское ополчение собирает!
– В Новгороде-Северском новый воевода сел, государь, – доложил Велимир Бучинский. – Басманова отозвали в Москву. Говорят, большие милости его ждут от Годунова.
– Я сего воеводу знаю, государь, – сказал Сумбулов. – Он весьма храбрый и нам может пригодиться.
– Нам? – Мнишек посмотрел на князя. – Он сражается на стороне Годунова. Пока нам от него один вред.
– Но его можно переманить на нашу сторону, пан Мнишек. Басманов падок на почести.
– К нему уже посылали людей, но он приказал моих посланцев повесить! – сказал царевич.
– Людей посылали малых. Басманов почет любит.
Димитрий подумал, что с сим делом могла бы справиться Елена. Но Басманов в Москве. А там как в осином гнезде – опасно. Люди Годунова там лютуют.
– Басманов не командует армией Бориса, – заявил воевода Мнишек. – Годунов поставил над войском большого воеводу князя Мстиславского. К нему присоединился князь Шуйский с отрядами стрельцов и немецкая наемная дружина Розена.
– Что с того? – возразил Димитрий. – О том, как переманить Басманова стоит подумать.
– А что делать с армией, которая выступает против нас? Вот что главное, царевич. Наши отряды все чаше возвращаются с поражениями. Не все спешат под твою высокую руку, государь.
– Не думаю, – заявил Димитрий, – что все солдаты Мстиславского станут воевать против своего законного государя. Я сам стану в ряды бойцов под большим государевым знаменем!
– Сие слишком опасно для государя! – возразил Мнишек. Его раздражало бахвальство самозванца.
– Ничего! Бог сохранит меня, как сохранил однажды!
Глаза Димитрия светились, и в этот момент он сам верил, что он сын Ивана Грозного.
– Государь, воевода прав. Твоя жизнь нужна верным подданным, – поддержал Мнишека пан Бучинский.
– И потому я должен сесть на отцовский трон, панове!
Шляхта и русские дворяне поддержали его приветственными выкриками…
***
В дом к купцу Назару Рогову явился человек. На нем польский дорогой кунтуш и было видно, что он из свиты самозваного царевича.
Рогов испугался. А если они дознались, что он служит Годунову?
– Ты купец Назарка Рогов? – строго спросил незнакомец.
– Так, милостивый пан.
– Чего испугался-то? Не дрожи. Я знаю, кто ты есть. Потому и пришел к тебе.
Рогов испугался еще больше.
Стало быть, кто-то предал его. Донесли самозванцу!
– Я, государев дьяк посольского приказа Василий Шишкин. Слыхал про меня?
Рогов вздохнул с облегчением. Перед ним человек окольничего Клешнина.
– Я ждал тебя, сударь. Но никак не мог предположить, что ты явишься вот так.
– Я в свите царевича Димитрия Ивановича. Что есть для меня?
Рогов ответил:
– Просили передать, что тобой недовольны.
– Недовольны? Это с чего же?
– Я сказал только то, что мне велено!
Шишкин стал горячиться:
– Я все сделал как надобно. Но само провидение спасло самозванца. А ныне к нему подобраться не так просто. Видал, что в городе деется?
– Слишком много берут нашего брата в городе. Вчера только слуги царевича забрали Аксака Нилова.
– Знаю, – ответил Шишкин. – Донос поступил на Аксака, что де он человек Бориски Годунова. И виноват в том сам Аксак. В кабаке распустил язык и похвалялся, что де на Москве к нему высокие государевы люди прислушиваются.
– Пытали? – с тревогой спросил Рогов.
– А как же. Пытали, и много чего рассказал Аксак с пытки. Но про тебя он не знает.
– Дак я осторожен. Языком не мету по кабакам.
– Это хорошо. Но я пришел не просто поболтать. Есть у меня новости важные, купец.
– Говори, дьяк. Если что важное, то сразу передам, кому следует.
Шишкин сказал:
– Посылает царевич Димитрий вперед себя одну девицу, и она способна многих на его сторону склонить.
– Вон как? – удивился Рогов.
– В Путивле так и было и в Чернигове. Девица та армии стоит.
– И что за девица?
– Елена. Она приходится сестрой самозванцу. Они сие родство скрывают, но в свите царевича про то многим известно.
– Девица роду Отрепьевых? – спросил Рогов.
– Точно так. Хитра как сто чертей. Кем угодно прикинуться может.
– Приметы записал?
– Чего там приметы. Я сказал, что она прикинуться может и мужиком, коли надобно. Штаны да кафтан одела, волосы под шапку и вот те и молодой казак вместо девки.
– И как опознать девку?
– Есть человек один, именем Лукьян Одоевский дворянин и сотник в ополчении дворянском. Он сию девку в каком хош обличье распознает.
– Что так? – спросил Рогов.
– А женихом он той Елене Отрепьевой приходился. И крепко его сия девка зацепила. И слух прошел, что скоро объявится она на Москве.
Рогов усмехнулся.
– На Москве? Да мало ли там татей
33 да разбойников что людей именем самозванца смущают?
– То тати, а то Елена. Слышно, что к Басманову её подсылают. И скажи кому надобно, что поймать девку нужно. Она многое показать сможет.
– Да что в той девке? Не возьму в толк.
– А толк в том, что все дела самозванца она ведает. И коли раскроет рот, то все узнают, кто есть «царевич Димитрий».
– Да к про сие и так знают многие. Али в Путивле начальные люди, что присягнули самозванцу, почитают его за истинного царевича? Али Василий Сумбулов верит в него? Не верит, но присягу самозванцу принес.
Рогову надоело рисковать здесь своей жизнью. Но и вернуться в Москву он не мог. Там его люди Клешнина запытают. Отчего де пост свой покинул?
– А скажи мне, дьяк, доколи мне терпеть?
– Ты про что?
– Да про то, что моя башка мне дорога. Все что сказал ты, я в грамотке напишу да на Москву отправлю. Но коли гонца перехватят? И тот гонец про меня скажет.
– Государева воля. Служба.
– Кто заплатит за сию службу, коли самозванец в Москве окажется?
– Что болтаешь? Ополоумел?
– То-то что в своем уме. Семейка моя на Москве бедует. Клешнин ничем не помог им. Сказал бабе моей, что пришла припасу кормового просить, муж не расторопен! А детишкам харчить надобно! Вот и смекай.
– Али измену предлагаешь?
Шишкин схватился за рукоять сабли.
– Ты тише! – предостерег его Назар Рогов. – Шум ни к чему. Коли хотел бы изменить, то тебя ждали бы здесь. Совета прошу.
Шишкин убрал руку от оружия. Его положение было таким же, как и у Рогова. Что дал ему Клешнин? Почти ничего! Все средства пошли на подкупы и посулы (взятки). А он сам стал ли богаче? Ни на грош. Больше того, все, что есть в его карманах, дал ему самозванец. Тать и вор Юшка Отрепьев.
– Так чего присоветуешь? – спросил Рогов.
– Служи государю верно.
– Какому государю?
– Государь един – Борис Федорович Годунов!
– Оно так, – с усмешкой согласился Рогов. – Но вот надолго ли? Слышно плохо ныне государю. Лекари подле него постоянно дежурят. А коли призовет его Господь?
– Так есть наследник! Царевич Федор Борисович.
Назар Рогов только усмехнулся в ответ на такие слова.
– А признают наследника-то?
– Что? – Шишкин посмотрел на купца.
– Я спросил, а ты не ответил. Признают наследника?
– Как можно не признать?
– А как можно было младенца убить? И не простого, но царского сына? Но нашлись люди и подняли руку на царскую кровь. А таких рук, что на Федора нож поднимут, много найдется…
***
Димитрий Иванович зашел к Елене. Она читала книгу при свете свечей.
– Сестра!
– Здравствуй, брат. Что на ночь глядя?
– У меня к тебе важный разговор.
– Без этого бы ты не пришел.
Самозванец запер двери, прошел в комнату и сел в кресло.
Он протянул ноги в сафьяновых сапогах к камину. В комнате Елены было холодно.
– Так что ты хотел сказать, Юрий? – спросила она, назвав его настоящим именем.
– Ты не думала, отчего я так некрасив, а ты такая красавица? Мы дети одного отца и одной матери.
– Я женщина, а ты мужчина, Юрий. Что у меня есть кроме моей красоты?
– Если сяду на трон в Москве, у тебя будет все. Но Годунов шлет войско на меня. И не могу знать, что ждет нас, Елена.
– Юрий, скажи, что тебе нужно. Я все сделаю для того, чтобы ты сел на трон. Я сама того добиваюсь.
– Тебе надобно ехать в Москву, Елена.
– В Москву?
– Может так статься, что мне придется отступить. Если не выиграем мы битву у Милославского.
– И что мне делать в Москве? Соблазнить царевича Федора?
– Нет, перетянуть на мою сторону воеводу Петра Басманова. Дело сие трудное и опасное.
– Но отчего именно Басманова? – не поняла Елена. – Не он главный воевода. Роду он не сильно знатного.
– Это так, но именно ему Годунов доверит своего сына. Знатным он не сильно довериться сможет. Они продадут его за грош.
– Ты про что говоришь, брат? О смерти Бориса?
– Рональд Гаршильд, иезуит, сказал мне, что недолговечен Бориска Годунов. И нам к тому надобно подготовиться.
– А Гаршильду это откуда известно?
– Он не просто иезуит, сестра. Он астролог. И так сказали ему звезды.
– Когда мне ехать?
– Как можно скорее, Елена.
– Ты стал часто рисковать моей жизнью, Юрий.
– Мы рискуем всем, сестра. Мы решились на отчаянное дело. Проигрыш для нас – смерть.
– Я всё сделаю! Не нужно меня убеждать, брат. Главное не забудь потом моих услуг.
– Ты моя сестра.
– Но ты теперь царевич. И, возможно, скоро забудешь о нашем родстве.
– Я обещаю тебе, Елена, что отблагодарю тебя по-царски…
Глава 12
Отступление самозванца.
Кровь русская, о Курбский, потечет!
Вы за царя подьяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Но пусть мой грех падет не на меня –
А на тебя, Борис-цареубийца!
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Война продолжалась дальше не так быстро, и не так успешно, как рассчитывал самозванец. Приграничные города встречали Дмитрия Ивановича с радостью и распахнутыми воротами. Но по мере его углубления в Московию сопротивление нарастало.
Воевода Юрий Ежи Мнишек сам отбыл в Самбор для набора новых войск. Он обещал прибыть обратно и привести новые полки наемников и хоругви панцирных крылатых гусар. Без него это дело шло слишком медленно. Вместо себя он оставил Станислава Дворжецкого, которого царевич пожаловал в гетманы.
– Ты должен продержаться, гетман, – сказал Мнишек Дворжецкому. – Я никому не могу доверить набор войска. А нам будут необходимы подкрепления.
– Это я понимаю, пан воевода. Но сил у меня не столь много.
– Я это вижу, и наша армия возросла пока лишь за счет московской рвани. Против тебя будет воевода Мстиславский.
– Я выполню свой долг, пан воевода.
– Верю тебе, пан гетман. Скоро сюда придет небольшое подкрепление, которое ведет Нильский.
– Но много ли их будет, пан Мнишек? А у Мстиславского наёмная немецкая дружина Розена и приказы (полки) московских стрельцов…
***
В декабре 1604 года воинство самозванца встретилось с армией Мстиславского. Армия царевича к этому времени выросла до 10 тысяч человек.
Ян Нильский привел 500 всадников-пятигорцев, снаряженных за деньги Рафаловича. Все они были в отличных доспехах, у каждого был мушкет, запас пороха и пуль.
Легкую кавалерию составили 4 тысячи казаков донцов и запорожцев.
Две тысячи было русских стрельцов у князя Сумбулова.
Отряд Бучинского увеличился до тысячи конных.
Под командой полковника Жулинского и ротмистра Станислава Мнишека было 800 панцирных гусар.
Остальные отряды были сформированы из горожан и мужиков, что поднялись добывать трон для сына Ивана Грозного.
Войска князя Мстиславского насчитывали 18 тысяч человек. И русский воевода был уверен в своей победе. Шуйский привел к нему полки московских стрельцов. Боярин Шереметев почти 7 тысяч дворянской кавалерии. Немецкая дружина полковника Вальтера фон Розена составляла 2 тысячи отличных пехотинцев и пятьсот конных рейтаров.
***
Битва под Добрыничами.
21 декабря 1604 года.
Блестящие всадники в сияющих доспехах собрались на холме. Развевались бело-красные знамена Речи Посполитой и штандарты Димитрия Ивановича – зеленые полотнища с черными двуглавыми орлами. На нагрудниках была золотая и серебряная насечка. На оружии красовались драгоценные камни, переливались на солнце леопардовые шкуры. Развевались на ветру пышные плюмажи из разноцветных перьев.
Гетман Станислав Дворжецкий осмотрел в зрительную трубу на построение армии Мстиславского. Он повернулся к полковнику Адаму Жулинскому:
– В центре у них стоят московские приказы стрельцов. Немецкая наемная дружина справа.
– Стрельцы под командой Шуйского, – сказал полковник.
– Я бы не так расположил полки на месте Мстиславского. Стрелецкие приказы Шуйского стоило поставить с фланга. Что скажешь, пан полковник?
– Думаешь, пан гетман, именно по ним нанести главный удар кавалерией?
– Они слабее немцев полковника Розена, пан Адам.
– Как знать, пан гетман. Русские иногда могут сражаться отчаянно.
– Но не нынче, пан полковник. Надобно нанести по ним удар.
– Я сделаю это.
– Ты, пан полковник? Нет. Тебе стоит остаться при мне с резервом.
Гетман поднял руку и указал гусарским ротмистрам направление атаки.
– Позволь и мне, пан гетман!
Дворжецкий посмотрел на Адама.
– Полковник!
– Я хочу возглавить атаку. Иначе всю славу заберет себе щенок Мнишека. Я не хочу уступать.
– Как скажешь, Адам.
– Я возглавлю атаку!
– Иди, пан полковник.
– Я не подведу, пан гетман!
– Но я бы хотел, чтобы, пан, не сложил голову в этой битве. И потому просил пана лично не вести гусар в атаку.
– Я солдат Речи Посполитой, пан гетман. И именно я должен возглавить эту атаку.
– Как хочешь, пан. Я не стану тебе этого запрещать. Иди, куда зовет тебя долг.
***
Отряды крылатых гусар были разделены.
Хоругвь (отряд) в 200 всадников осталась в резерве при гетмане. Остальные 600 всадников стали разворачиваться для атаки.
Поручики и наместники отдавали команды.
Запела труба. Сигнал к атаке. Ряды панцирных гусар пустили коней рысью. Полковник Адам Жулинский с леопардовой шкурой поверх роскошных доспехов указал своим мечом вперед.
– Покажем, на что способны рыцари Речи Посполитой, панове!
Жулинский погнал своего коня вперед.
За ним двинулись всадники-знаменосцы. Копыта сотен лошадей загрохотали по мерзлой земле…
***
Воевода Мстиславский также разглядывал в трубу войска противника. Он видел, как перестроились для атаки крылатые гусары.
«Перестраиваются, – подумал воевода. – Вот и жди лобового удара».
Мстиславский опустил трубу и протер окуляр перчаткой.
Рядом с ним стоял князь Димитрий Шуйский.
На воеводах были богатые доспехи. Бояре соревновались друг перед другом роскошью убранства. Особенно старался князь Димитрий. Поверх кольчуги у него был парадный панцирь с золотой насечкой. Сверху на князе красный подбитый мехом лисицы плащ с позументом. Слуга держал в руках шлем воеводы с пышным плюмажем.
Мстиславский продолжил наблюдать в трубу за конницей противника. Шуйский не мог понять, что он там высматривает. И так все видно и все ясно.
– Они пустили гусар против центра, воевода!
– Сам сие вижу, князь, – ответил Мстиславский и убрал трубу. – Спесивые шляхтичи во всем полагаются на своих крылатых гусар.
– Иногда эта тактика срабатывает. Таранного удара панцирной конницы новички не выдерживают. А у стрельцов таких много.
– Но в первой линии испытанные солдаты. Новичков там нет. Так что сейчас гусары ничего не достигнут.
Воеводы подготовили для поляков сюрприз. За первой линией стрельцов стояли легкие пушки на телегах.
Красные кафтаны стрелецкого
головы Третьякова были в первой линии. Стрельцы здесь не новички. Служилые поставили мушкеты на бердыши. Немецкая дружина фон Розена вместо бердышей использовала для упора специальные подставки.
Третьяков соскочил с коня и бросил поводья слуге. Он знал, что должен произвести один выстрел по коннице и отвести полки в стороны, давая возможность пушкарям произвести залп.
– Сотники! – закричал голова. – Стрелять по команде!
Полуполковник Иванов успокоил Третьякова.
– Все сделаем как надобно. Не тревожься, сударь, понапрасну.
– Смотри, какая сила прет! Аж земля дрожит.
– Не впервой!
– Залп не ранее чем за 200 метров и перестроение!
– Так и будет! – сказал Иванов.
Кавалерия противника приближалась. Гусары бросили лошадей в галоп. Склонились сотни длинных копий. Земля под ногами стрельцов гудела и многие испытали страх, но никто не сошел с места.
– Пали! – заорал Иванов.
Раздался залп первой линии. Стрельцы были окутаны пороховым дымом. Первые ряды всадников словно натолкнулась на невидимую стену.
Тяжелые всадники в доспехах покатились по земле, ломая «крылья». Послышались стоны и крики. Лошади второго ряда перепрыгивали через тела людей и лошадей. Атака продолжалась.
И всадники Жулинского добрались бы до строя стрельцов Третьякова. Но те по команде расступились в стороны и отошли. На телегах стояли пушки, и зажжённые фитили в руках пушкарей стали видны польскому полковнику…
***
Пан Адам Жулинский уже ничего не мог сделать. Он продолжал атаку. Залп из мушкетов не задел его, хотя он был впереди. Оба знаменосца за его спиной пали.
Раздался залп из пушек. Они выплюнули заряды картечи прямо по скоплению гусаров метров за сто. Смертельный град металлических осколков скосил сразу более сотни всадников.
Полковнику Жулинскому оторвало голову, и она словно мяч сорвалась с плеч и покатилась под ноги лошадей. Его доспех был разворочен осколками и шкура леопарда окрасилась кровью.
Гусары дрогнули. Русские пушкари, утопая в едком пороховом дыму, забили новые заряды в стволы и приготовили фитили.
С фланга показались рейтары в коротких кожаных куртках, стальных нагрудниках и шлемах. Они дали залп по гусарам из своих легких мушкетов и еще более смешали их ряды. Затем они убрали мушкеты и взялись за сабли…
***
Гусарский поручик, увидев тело своего командира, закричал:
– Полковник! Это тело полковника!
Страшный залитый кровью труп все еще держался в седле. Конь Жулинского, которым уже никто не управлял, несся в общей массе, поддавшись стадному инстинкту.
– Нужно доставить его тело к нашим! Поймайте коня!
Но никто не слушал поручика.
Всадники увлеклись боем с рейтарами.
Наместник, который находился рядом с поручиком, подобрал знамя хоругви, что выпало из рук убитого знаменосца.
Но выстрел одного из рейтар свалил его с седла. Вражеский всадник захватил знамя. Поручик выхватил пистолет из седельной кобуры и выстрелил в рейтара.
Тот дернулся в седле. Пуля не пробила его доспеха, а лишь погнула нагрудник. Но рейтар выронил знамя. Поручик подхватил его и стал уходить в сторону от боя…
****
Ротмистр Станислав Мнишек сын воеводы Юрия Мнишека приказал горнисту трубить отход,
– Отходить под защиту нашей батареи на холме! – выкрикнул он.
Часть гусар ввязалась в бой с рейтарами.
– Поручик! – орал Мнишек. – Не ввязываться в бой!
Но ротмистра никто не слушал. Тот к кому он обратился, через мгновение упал с седла. Пуля попала ему в лоб. Немецкий рейтарский полк наступал и гусары, смешав ряды, бросились в бегство.
За рейтарами пошли в бой всадники дворянской кавалерии Шереметева. Впереди был сам воевода в драгоценном доспехе. Его черный конь был покрыт дорогой бархатной шитой золотом попоной с кистями. Уздечка сверкала жемчугами.
Воевода Шереметев поднял над головой драгоценную саблю. Он нанес удар по гусару и снес ему голову. За ним шли его сыновья и знатные дворяне…
***
Милославский похвалил Шуйского:
– Твои стрельцы отлично справились с задачей, князь.
– Их конница отступает.
– Надобно усилить натиск. Пусть их поддержат все всадники дворянского ополчения.
– Рано, князь! На горе артиллерия, – предостерег один из полковников.
– Они не пострадают от пушек. Обойдут стороной!
Кавалерия двинулась вперед, но гетман Дворжецкий кинул в бой казаков и пятигорцев. Он смогли сдержать всадников, и часть русской конницы откатилась прямо на пушки гетмана. От трех залпов Шереметев потерял больше 50 всадников.
Милославский выругался. Он понял свою ошибку…
***
Ян Нильский был среди пятигорцев и схватился с врагом. Отряд рейтаров в пять шеренг сблизился с пятигорцами и те атаковали солдат наемного полка русского царя.
Пятигорцы это шляхтичи, которые привыкли воевать каждый индивидуально как на рыцарском турнире. Рейтары же подчинялись приказам, и их тактика была такова: при сближении с противником первая шеренга давала залп из легких мушкетов или пистолетов и отъезжала влево за фронт, после чего в атаку шла вторая шеренга и так далее.
Командир пятигорцев стразу был убит. Ян Нильский получил легкое ранение в руку. Он попытался взять командование на себя, но его никто не слушал. Шляхтичи рвались вперед, желая добраться до противника и схватиться на саблях.
Если бы не помощь тысячи запорожцев им пришлось бы плохо. Казаки остановили рейтарский полк и заставили его отойти назад. Но в бой вступила немецкая пехотная дружина фон Розена…
***
Царевич находился среди солдат Бучинского. Он на этот раз был не в полюбившихся ему гусарских доспехах, а в кольчуге и панцире. Голову его прикрывал островерхий русский шлем.
Бучинский был снаряжен как польский ратник. На его доспехах не было украшений. Они были для боя, но не для парада.
Как раз в этот момент гусары полковника Жулинского покатились назад.
– Они бегут, пан Велимир! Смотри!
Царевич указал рукой вперед.
– Это лишь часть войска, государь!
– И это панцирные гусары Речи Посполитой?
– Они отходят для перестроения, – сказал Бучинский, дабы оправдать гусар.
Димитрий выхватил из ножен саблю и приподнялся в стременах:
– Я поведу вас в бой сам!
– Государь…, – Бучинский пробовал остановить его, но царевич лишь отмахнулся от своего секретаря.
Тысяча конных устремилась в бой. Впереди развевалось знамя царевича. Они без труда разрезали строй отряда драгун Мстиславского. Те, увидев кто перед ними, не приняли боя и расступились.
Сотники пытались образумить драгун, но те огрызались:
– Там сам царевич!
– Кто смеет поднять руку на царскую кровь?
– Одно дело ляхов рубать, а иное сам Димитрий Иванович!
Полковник заорал:
– Молчать! Измена! Запорю!
Он хлестнул саблей одного из солдат.
Кто-то выстрелил из мушкета. Полковник драгун упал с лошади. Он был мертв.
Отряд Димитрия вышел во фланг немецкой дружине Розена. Всадники сумели смять пикинеров и порубили с десяток немцев.
Но Розен развернул строй мушкетёров, и они дали дружный залп по конникам Бучинского. Наемникам было плевать кто перед ними.
Конь под Димитрием пал и царевич покатился кубарем по земле. Шляхтичи ахнули. Царевич пал!
Бучинский соскочил с коня и подбежал к самозванцу. Но тот не был даже ранен. Его немного оглушило при ударе о землю…
***
Гетман Станислав Дворжецкий видел эту атаку в трубу.
– Что он делает во имя бога? Ему надоело жить?
– Пан гетман! Наши гусары отошли! – доложил Дворжецкому один из ротмистров. – Пятигорцев теснят и нам некого послать к государю.
– Сам вижу! Но его погубит его собственная глупость!
– Но нужно спасти царевича!
– Он упал!
Дворжецкий видел, как грохнулся на землю Димитрий. Он подумал, что это конец походу.
«Как глупо», – подумал он.
– Он не умер! Смотрите!
– Точно! Его поднимают!
– Ничего не видно! Пороховой дым мешает обзору.
Гетман всматривался в окуляр трубы.
***
Бучинский спас царевича! Его посадили на новую лошадь и увезли прочь от проигранной битвы.
– Нужно трубить отход!
– Все потеряно!
– Пан гетман!
Дворжецкий сказал:
– Сам вижу! Наши бегут с левого фланга. Уходим.
– Пан гетман! – ротмистр пытался его остановить. – Но если они станут преследовать нас?
– Я на месте Мстиславского так бы и поступил. Тогда наш разгром будет полным, пан ротмистр! Но иного выбора нет. Мы проиграли.
Армия самозванца бросилась бежать. Наступление было сорвано. Годунов пока побеждал, но слишком быстро и часто все менялось в этой странной войне…
***
Москва.
Дворец Годунова.
Январь 1605 года.
Царские телохранители – рынды в белых шитых золотом кафтанах с топориками в руках – охраняли все подходы к спальне царицы и царевича.
Самого царя сторожили верные стремянные стрельцы. Все посты были утроены. На Москве неспокойно.
Оружничий Семен Андреевич Клешнин явился по царскому зову во дворец. Его сразу проводили к Борису. Он не спал ночь. Сам лично проводил допросы в пыточной, выматывая жилы у пойманных воров.
Клешнин поклонился царю и ужаснулся внешнему виду Бориса Федоровича. Тот осунулся, и его лицо стало лицом глубокого старика. Под глазами набрякли громадные мешки, и синие круги делали его пронзительный взгляд – взглядом безумца. Борода государя была всклокочена.
– Что воры? – сразу спросил Годунов.
– Показали, что извести тебя желают люди самозванца.
– То мне и без тебя ведомо! Кто в закоперщиках* (*заводилах) здесь на Москве?
– Государь, при ворах была найдена грамота.
– Грамота? Что за грамота?
Клешнин подал пергамент царю. Тот быстро развернул его и прочитал:
«Димитрий, царевич Углицкий, сын царя и великого князя Московского и всея Руси Иоанна, Борису Годунову.
Жалеем Мы, что ты, Борис, продал свою бессмертную душу, по образу божию сотворенную. Гибель душе твоей уготована, ибо воспротивился ты, Борис, воле Господа нашего.
Сестра твоя, жена брата нашего Федора, отдала тебе управление государством. Воспользовался ты тем, что брат наш Федор занимался службою божиею, и именем его лишил ты жизни и имущества многих знатных подданных наших. Князей Шуйский Ивана и Андрея по приказу твоему отравили. Митрополита Дионисия сослал ты в монастырь, сказавши брату нашему Федору, что умер он. Но известно, что жив Дионисий до сей поры.
И нас ты велел жизни лишить и потому подготовил дьяка нашего Битяговского и с ним 12 спальников с Никитою Качаловым и Оською Волоховым, чтобы убили нас. Но доктор наш Симеон уберег нас от смерти тобою нам уготованной. Брату нашему Федору сказал ты, что мы сами зарезались в припадке падучей болезни и знаешь ты, как горевал брат наш об этом…»
Борис оторвался от чтения и посмотрел на Клешнина:
– Что сие?
– Грамота, обнаруженная у пойманных воров.
– Но адресована она мне. И что воры читали сие народу?
– Да, государь. Читали.
– Прибыли воры из ставки самого самозванца, коли такую грамоту при себе имели.
– Да, государь.
– К кому посланы те воры здесь на Москве? – спросил Годунов.
– Сказали к народу московскому. И де велел им самозванец читать сию грамоту всем, кто слушать пожелает.
– Не могли сии воры просто так по Москве шататься. Они были посланы к кому-то! Кто-то прикрывает их. И кто знает, сколько еще таких грамот гуляет ныне по Москве. Тут сказано о князьях Шуйских.
Клешнин подумал, что все, что сказано в грамоте – истинная правда. В ней не было ни слова лжи. Все, в чем обвиняли Годунова, он совершил.
– Чего молчишь? – спросил царь. – Не замешан ли здесь князь Василий?
– Разве дело только в Василии Шуйском, государь? И разве дело в сем пергаменте? Я узнал тайное, государь.
– Говори!
– Воеводы что побили воинство самозванца…
Голова царя дернулась. Руки затряслись, и пергамент вывалился из них.
– Что воеводы? – спросил он.
– Не пожелали его самого схватить и в Москву перед твои очи доставить! Дали они уйти и самому вору Юшке Отрепьеву и его подручным.
– Кто? Ты про кого молвишь?
– Первый воевода Федор Мстиславский да Димитрий Шуйский!
Борис Федорович задумался. Эти воеводы добыли ему победу. И разбили армию самозванца. Вчера он сам отписал Мстиславскому такие слова: «Я царь и великий князь, и сын мой, жалуем тебя и спрашиваем о здравии». Но верил ли царь Мстиславскому? Тот старался не просто так. Он хотел взять в жены его Бориса дочь Ксению и породниться с царским домом. Но ведь сам Борис не собирался делать это, а лишь обещал вельможе подобную милость в будущем.
Клешнин, не дождавшись ответа царя, сам заговорил:
– Надобно взять сих вельмож под стражу, государь. Я с них сниму допрос, и мы весь заговор быстро прихлопнем! – заявил Клешнин.
– Погоди пока с плеча рубить! Не так сие просто. За Мтиславскими и Шуйскими сколь вельмож стоят. И они победили под Добрыничами. За что брать их под стражу? Подумал про то, Семен?
– Государь! – вскричал оружничий. – Опомнись, государь. Так ли делал Иван Василевич? Он измену изводил быстро и не раздумывая мог нанести удар! В том была сила.
– А после его смерти, отчего та сила не помогла его наследнику? Про сие подумай! Не хочу, чтобы и моего сына такая участь ждала. Нельзя сейчас трогать ни Дмитрия Шуйского, ни Мстиславского. И от должностей отстранить их нельзя. Они победу принесли. И наградить их надобно!
– Но они изменники!
– И что с того? Уличить их трудно. Но подумать о противовесе им стоит уже сейчас. Воевода Басманов в Москве и мною обласкан и награжден. Рода он не великого и я его подниму выше многих воевод.
– Басманова?
– А ты и про него что-то знаешь?
– Нет, государь. Но веры и ему не даю пока. Ты не знаешь государь сколь измены на Москве! Сколь ворогов у тебя.
– А ты ведь и про себя думку имеешь, Семен Андреевич? Ведь что будет с тобой, коли помру я и сына моего от власти подвинут?
– Могу пострадать за свою верность тебе, Борис Федорович. Ведь многими делами кровавыми мы связаны. Еще в те поры, когда ты не был государем великим…
– Хватит! – прервал его Годунов. – Хватит о крови, Семен. Лучше скажи как там человек твой в стане самозванца?
– Что сказать, Борис Федорович? Много сделал он.
– Много? Но отчего жив еще Юшка Отрепьев?
– Дак не так просто сие сделать, государь. Да и что в смерти Юшкиной? Поначалу и я приказывал убрать его, и мой человек пытался то сделать. Но потом смекнул, что не в Юшке дело. Одного вора не станет, так они иного найдут.
– Стало убрать вора твой человек не смог?
– Нет, государь, – ответил оружничий. – Но сведения из стана самозванца мне поступают через него.
– И какова цена тем сведениям?
– Много чего узнать можно и благодаря тому врагов упредить.
Годунов вдруг схватился за сердце.
– Что с тобой, государь? – Клешнин подскочил к нему.
– Жжет, – тихо прошептал он. – Лекаря… лекаря кликни…
Оружничий сразу призвал лекарей царя. Двое вбежали в покой со всем необходимым. Клешнин понял, что далее разговора не будет…
Глава 13
Борьба продолжается.
Москва.
Разбойный приказ.
Январь 1605 года.
Дьяк Патрикеев, грозный глава Приказа, сидел в пыточной и смотрел, как стараются палачи. Настоящие были искусники дела своего.. Пытаемый уже столько претерпел, а все был в сознании.
– Говори! – кричал подьячий.
Тот молчал и только пучил глаза.
– Жги! – подьячий отдал приказ палачу и тот приблизил горящий веник к истерзанному и обожжённому телу.
– Скажу! Мочи нет! Все скажу!
Подьячий велел палачу веник убрать.
– Вот так лучше, дядя. А то молчишь или лаешься. Не по-доброму делаешь. Говори все, что знаешь.
– Мне велел говорить про царевича один хожалый человек.
– Кто сей человек? – спросил подьячий.
– Имя ему Иван. И часто он бывает в кабаке государевом у заставы. Там речи говорил и меня и еще троих нанял смущать толпу на Москве.
– Стало быть, заплатил он тебе?
– Заплатил, – сказал мужик. – Ослобони от пытки. Сил нет более!
– А кто те иные людишки, что вору продались?
– Один здесь. Рядом со мной он. Имя ему Петруха Постник.
– Тот? – дьяк указал на второго мужика.
– Он самый. Меня с ним Петруха и свел. Говорил, что тот человек прибыл от самого царевича.
Патрикеев приказал подьячему поставить к пытке иного мужика.
– Этот пусть пока полежит там. А то много для одного дня. А мы с Постником потолкуем.
И вот нежданно ворвался в подвал сам царский оружничий Семен Клешнин.
– Семен Андреевич? – удивился дьяк. – Вот радость. Не чаял тебя здесь увидеть.
– А я решил найти тебя немедля, дьяк. Государь недоволен!
Патрикеев попросил Клешнина пройти за ним в небольшую нишу. Там никто их беседы не услышит. Они сели на крепкие табуреты. Клешнин снова сказал:
– Государь недоволен, дьяк!
– Недоволен? Мною, али тобой, Семен Андреевич? – усмехнулся дьяк.
– Смел ты стал ныне, – сказал Клешнин. – Али думаешь мне конец вскорости?
– Как можно, Семен Андреевич! Ты друг мне.
– Знаю я тебя хитреца. Мыслишь, что и после Бориса нужда в тебе будет?
– Что такое молвишь, сударь? Государь, слава богу, жив.
– Я только от него, дьяк. Совсем плох великий государь.
– И что? – с тревогой спросил Патрикеев.
– Лекари у него. Но боюсь не жилец более Борис Федорович. А стало нам ждать перемен. Вот ты, дьяк, думаешь, проскочить. Всем Приказ Разбойный надобен. Но вот не подумал, что если самозванец верх возьмет?
–Дак и ему мой Приказ надобен. Тебе бояться нужно, Семен!
–А вот и врешь, дьяк. Ты так думаешь от того, что не знаешь, что князь Сумбулов Василий Андреевич ныне в ближней думе у самозванца. Ему только дай до Москвы добраться, он с тебя три шкуры спустит. Али позабудет он тебе свои обиды, дьяк?
– Сумбулов Васька?
– Он. В большом почете он при воре. То сведения верные.
Патрикеев не на шутку испугался. Сумбулов не простит его никогда. Он станет мстить и мстить жестоко. В этом Клешнин прав.
– Но армия самозванца разбита. Чего бояться? – спросил дьяк.
– Разбита, но соберется вновь. Бояре наши воеводы самозванца не прикончили. Дали уйти. Смекаешь зачем? Князья Шуйские уже в его сторону глядят!
– Не может того быть!
– Я знаю, что говорю!
– А царевич Федор Борисович?
– Удержит ли сей вьюнош трон? Борис Федорович глыба не человек. А Федор кто?
– Дак коли мы поможем ему?
– Про то и будем толковать, дьяк. Как трон за наследником Годунова удержать.
– Многотрудно сие, – сказал Патрикеев. – Скажу тебе откровенно, Семен, не сильно наши знатные хотят видеть царем Федора.
– Про то и мне давно известно. Но это как к делу подойти…
***
Крепость Рыльск.
1 февраля 1605 года.
Царевич Димитрий Иванович с небольшим отрядом прискакал в крепость Рыльск. Смелость его покинула, и он был на грани отчаяния.
Местный воевода князь Долгорукий принял царевича и приказал приготовить баню. Но Димитрий от бани отказался.
– Некогда, Григорий Борисович! Воинство то наше рассеяно! Гетман Дворжецкий с трудом пробивается к Путивлю. Поляки не желают мне больше служить. Так-то! Ротмистр Фредер лично бесчестил меня и требовал денег!
– Ротмистр посмел сказать плохое слово царю? – удивился Долгорукий.
– Слово! Он сказал, что желает, чтобы меня посадили на кол.
– И что сделал государь?
–Дал ему кулаком в зубы. Но 50 человек после этого покинули мое войско и отправились обратно в Польшу. Видишь, как все повернулось, воевода.
Но Долгорукий совсем не испугался.
– Одно поражение не беда, государь.
– Князь, со мной всего 700 человек. Это все кто сохранил верность.
– Но воевода Сумбулов уже в Кромах со своим отрядом.
– С остатками своего отряда, князь, – поправил его царевич.
– Скоро у Сумбулова снова будет две или даже три тысячи. Многие пристанут к нему. Государь, в твоих руках сильные крепости Кромы, Путивль, Чернигов. Воевать можно!
– Но как долго они будут моими, князь? Вот к тебе под стены скоро нагрянет князь Шуйский с отрядом в пять тысяч. А у тебя здесь сколь?
– Триста человек стрельцов, государь, – спокойно ответил Долгорукий. – Да горожане поднимутся. Будет еще человек триста. Отстоим Рыльск, государь.
– И горожане станут за меня до конца? – спросил Димитрий.
– В том не сомневайся, государь. Станут все как один. Слишком ненавидят они Годунова…
***
Следующим утром царевич Димитрий Иванович покинул Рыльск и отправился со своим отрядом дальше. Долгорукий советовал ему укрыться к крепости Путивль и там ждать подкреплений от Мнишека и короля.
И Долгорукий свое слово сдержал. Все горожане поднялись против Шуйского и три дня обороняли город. Они отбили все атаки, и Шуйский потерял под стенами больше ста человек. Ему пришлось отступить к Севску. Продолжать осаду в условиях зимы было трудно. Стрельцы стали роптать.
К тому же казаки атамана Корелы стали нападать на обозы Шуйского. Армия голодала.
Дворянские полковники просили воеводу дать отпуск ополчению.
– Вы сошли с ума? – вскричал Дмитрий Шуйский. – Рыльск не взяли и изменщиков не наказали!
– Но у меня вчера пало десть лошадей, князь! – сказал полковник Аникей Кузьмин. – Мои ратники ничего не получили из припасов. Завтра начнут резать лошадей.
– За сие будем вешать! – строго сказал князь.
– Слишком круто, князь, – смело произнес полковник. – И дела тем не поправить.
– Что? Как смеешь? Я воевода! Вон из моего шатра! Вон!
Полковник Кузьмин побледнел от обиды и покинул шатер, не поклонившись своему начальному воеводе.
На следующее утро все 500 ополченцев-дворян Кузьмина покинули лагерь Шуйского самовольно…
***
Крепость Кромы.
1 февраля 1605 года.
Князь Сумбулов получил от царевича должность начального воеводы в крепости и право набирать войска для будущего похода.
Шляхтич Ян Нильский прибыл в крепость 1 февраля с отрядом в сто казаков. Он после битвы при общем отступлении едва не угодил в плен. Рейтары Розена убили под ним коня, и шляхтич остался пешим. Но его спас Петр Демецкий. Он со своими казаками отогнал конницу противника и Нильский заполучил лошадь убитого капитана рейтаров.
Гетман Дворжецкий отправил его с донесением к Сумбулову в Кромы.
– Ты спас мне жизнь, пан Петр. Я твой должник. Помни про то, что у тебя есть друг. За Нильскими услуги не пропадали.
– Пустое, пан Ян. Ты настоящий воин. Мне жаль, что ты не с нами в моем отряде.
– Что делать, пан Петр. У меня иное дело. Доставлю письмо князю Сумбулову и отправлюсь искать панну Елену. Ведь меня сия война интересует лишь из-за неё. Могу тебе в этом признаться, пан.
– Я давно это заметил, пан Ян. И хочу тебя предостеречь. Не принесет тебе сия страсть ничего хорошего.
– Как знать, пан Петр. Ведь пока до победы царевича далеко.
– С чего пан так думает? Неужто из-за проигранной битвы? Пусть пан вспомнит мои слова, когда царевич войдет в Москву. Пан видел, чем закончилась битва? Мы бежали. Бежали и они могли нас преследовать. Но не сделали этого.
– Но армии наши рассеяны. Наемники стремятся домой.
– Скоро у меня соберется не менее трехсот казаков. У атамана Корелы их не менее 2 тысяч. И наемники вернутся вместе с воеводой Мнишеком. А твой путь, пан Ян, лежит в Путивль?
– Да. Ведь Елена наверняка осталась там. Не могла же она выступить вместе с войском.
– Панна была в Путивле. Про то я слышал. Но вот осталась ли она там? Этого не знаю, – сказал Демецкий…
***
В Кромах Нильский и Демецкий расстались. Пан Ян сразу направился к воеводе.
Князь Василий Андреевич Сумбулов сидел в большой палате вместе с дьяком Тихоном Сысоевым. Они обсуждали положение. Дьяк жаловался, что де казну разворовали лихие людишки.
Нильский вошел в палату и поклонился князю.
– С посланием от гетмана!
Сумбулов принял пакет. Сломал печати и достал лист. Ничего нового гетман не сказал. Он и сам знал, что крепость сдать не должен.
– И стоило гонца гонять ради сего. И сам знаю, что делать надобно. Имею на то приказ царевича.
– Я только исполнил приказ, пан воевода.
– Да и его сотня казаков пригодятся нам! – сказал Сысоев. – Лишними не будут.
Нильский взглянул на дьяка. Тот был одет нарядно. На нем зеленые сафьяновые сапожки, шапка со смушкой с галуном. Бархатный синий зипун, под которым была шелковая алая рубаха.
Сам Нильский переодеться не смог. Он был в кожаном колете, поверх которого была кольчуга. Его кунтуш солидно испачкан. Он был в нем в бою. Да и дорога дальняя.
– С чего к воеводе в таком виде? – строго спросил Сумбулов. – Али этикету не учен?
– Учен, князь, – спокойно ответил шляхтич. – Да видишь ли все вещи мои пропали в битве. Под Добрыничами обоз наш достался людям Годунова. Так что иного платья не имею. Прости на том, пан воевода.
Сумбулов успокоился. Шляхтич не ерепенится, и гонору не показывает.
Он спросил:
– Пан имеет задание отправиться отсюда в резиденцию воеводы Мнишека?
– Так, пан воевода. Обратно я уже вернусь в составе воинства пана Мнишека.
– Пан воевода Мнишек присоединится к отрядам царевича в Путивле?
– Да. Так и будет. И снова начнется новый поход.
– Дай бог! – сказал Сумбулов. – Когда покидаете нас, пан Нильский?
– Завтра утром я отправлюсь в путь…
***
Крепость Кромы.
2 февраля 1605 года.
Но выехать утром Нильский из крепости не смог. Отряды дворянской кавалерии Шереметева появились под стенами и перекрыли пути отхода. Конная казачья разведка едва успела укрыться за крепостными воротами.
– Теперя нам отсюда хода нет! – сказал десятник.
– Их много? – спросил дозорный.
– По всем путям стоят. У меня двух казаков убили. Отборная конница. Если бы они были без тяжелых доспехов, то нам бы не уйти. Всех бы порубили.
Дозорный поправил шапку и пробормотал молитву…
***
Полки стрельцов подошли к крепости и начали строить осадный лагерь. У русского воеводы был царский приказ взять Кромы и повесить всех людей самозванца.
Нильский в полдень присоединился к Сумбулову, который со стены осматривал позиции осадной армии.
– Не успел ты город покинуть, пан Нильский. Видал? Стрелецкие приказы подошли.
Нильский принял трубу у князя. Всмотрелся.
Зеленые кафтаны стрельцов Пискаревского приказа. Серые кафтаны пушкарей. Но артиллерии он не заметил.
–Пушкари есть, а пушек нет. Не могу понять.
–А чего понимать? – спросил дьяк Сысоев, кутавшийся в шубу. – Вскоре и пушки подвезут. Вишь, как пушкари все для пушек ладят?
Внизу показались всадники с белыми платками. Их было трое.
–Эгей! – закричал один, воеводе Сумбулову. – Воеводу кличь!
–Я воевода, – Сумбулов склонился со стены. – Чего надо?
–От имени воеводы, боярина Шереметева. Велю отворить ворота. Государева воля.
–Да и у меня государева воля! Царевич Димитрий Иванович велел нам здесь стоять и его дожидаться!
–Какой царевич, воевода? На Москве великий государь! И его воля закон.
– Но не для меня! – ответил Сумбулов.
Всадники удалились.
Сумбулов посмотрел на Нильского.
– Что скажешь, пан шляхтич?
– Если они подвезут пушки, то нам здесь будет тяжело.
– Но Кромы необходимо удержать. Иначе все дело царевича может рухнуть.
– Я стану драться на стенах с твоими воинами, князь. Моя сабля к твоим услугам…
***
Москва.
Дворец Годунова.
19 февраля 1605 года.
Борис Годунов был совсем плох. Врачи советовали ему отрешиться от дел и немного отдохнуть. Но как он мог себе это позволить? Самозванца не поймали и не разгромили окончательно. Измены множатся даже в самой Москве. Крутые меры помогали мало. Все больше и больше черни склонялось к самозванцу.
Бог наказал его многими хворями. Много ли жизни ему осталось? Успеет ли укрепить трон за Федром?
В покои царя вошла царица Мария Годунова.
– Борюшка.
– Это ты, Маша?
– Тебе легче?
– Нет, Маша. Дни мои уже сочтены.
– Не говори так, – сказала жена. – Господь милостив.
– Наказует меня господь за грехи мои.
– Но ты все делал во имя государства.
Годунов усмехнулся.
– Ой-ли, Маша! Все ли во имя державы? Но и для себя старался я. Трона жаждал. Почета большого. Царь Федор Иванович многое дал мне. И я чем ответил?
– Но тогда по-иному нельзя было! Не казни себя, Борюшка.
– И кровь царевича на мне. На мне, Маша.
– Оставь думать про это.
– Не могу. Как не думать, Маша? Что ждет нашего сына Федора? Что отдам ему? Я крепил государство многие годы, а что отдаю сыну? Смуту!
– Верные люди помогут Федору.
– Вот только где найти сих людей? Кто верен, Маша? Ведаешь ли, что некие знатные особы самозванцу предались. И служат ему! А сколько еще завтра к нему сбежит?
– Басманову надобно власть над войском отдать.
– Басманов роду не великого. Не станут под него многие воеводы. Сама сие знаешь…
***
В покои царя тихо вошел рында.
– Государь. Оружничий Клешнин просит возможности говорить!
– Веди его сюда!
Мария Годунова не любила Клешина.
– И чего приперся?
– Маша. Семен человек верный. Не обижай его. А лучше оставь нас.
Мария Годунова ушла. Борис встретил старого товарища приветливо.
– С новостями, Семен Андреевич?
– С новостями, государь Борис Федорович.
– Говори.
– Получил я грамотку от моего человека в стане самозванца. И сказано там, что отправлена на Москву некая девица именем Елена.
– И что? – не понял Клешнина царь.
– А то, что сия девица была во всех городах, которые самозванцу двери отворили.
– Что сказать хочешь? Она моих воевод на путь измены толкнула?
– Именно, государь Борис Федорович.
– И как она сие сделала?
– Говорит она от имени самозванца! И красоты та баба редкостной. И приходиться самозванцу сестрой.
– Что-то не слыхал я про его сестру.
– Сестра она Юшке Отрепьеву, Елена Отрепьева. Сие показал дядя самозванца дворянин Смирной-Отрепьев.
– И чем опасна девица на Москве?
– Тем, что послал её самозванец к воеводе Басманову!
– К Басманову? Отчего к нему?
– По всему видать, что он вскорости большим воеводой станет, государь.
– И сие поняли в стане самозванца? А не слишком ли много они знают про наши дела, Семен?
– Дак и самозванец имеет свои глаза и уши на Москве, государь.
– Ты хочешь сказать не на Москве, а в моем дворце?
– Истинно так, великий государь, – согласился Клешнин.
– А мы узнали от твоего человека про девку Отрепьеву. Дело ли сие, Семен?
– Новости эти важные, государь.
– И что сможет сделать девка? Не тем занимаешься, Семен. Надобно иных врагов искать. Они как змеи шипят вокруг трона моего. Умри я завтра – что станется? Помысли!
– Бог того не допустит, Борис Федорович! Еще поправишься.
– А коли нет? Надобно и подумать, как трон под моим сыном Федром укрепить.
– Коль скоро воеводы твои вышибут воинство Отрепьева из русских земель.
– Что нового о самозванце? Где он?
– Говорят в Путивле!
– Говорят? А что твой человек точно не знает?
– Самозванец с отрядом покинул основное войско. Но не верю я, Борис Федорович, что возьмут твои воеводы мятежные города.
– И что делать?
– Басманова отправить вон из Москвы! В войско под Кромы.
– Нет, – сразу отказал царь. – Басманов здесь надобен. Там Шереметев справится.
– Коли захочет он Кромы взять. Ведь бегут дворяне из войска! По имениям разбегаются.
– Без приказа? – спросил царь.
– А на что им приказ, коли воеводы им бежать не препятствуют?
– Но Басманова отправить в армию не могу. Он здесь надобен при моем сыне. Случись чего, ему верные люди будут надобны.
– Что велишь с девкой Отрепьевой делать?
– Излови! Сие не будет трудно. Приметы Отрепьевой ведь имеются?
– Имеются, государь.
– Вот и лови! Чай то дело много людей не потребует. Троих пошли и они все сделают тихо.
Царь откинулся на подушках. Он устал. Заботы его быстро утомляли. Клешнин поклонился и вышел вон…
***
Семен Андреевич был недоволен. Царь никак не велел наградить верных, и не выразил ободрения ему. Мало ценит царь людишек. Ранее не таким был государь Борис Федорович…
***
Крепость Кромы.
18 февраля 1605 года.
Осадные пушки прибыли к крепости и пушкари стали их устанавливать. Шереметев сразу подметил слабые места обороны.
– Ставить пушки повыше! – приказал воевода. – С этих мест вести огонь сподручнее. И стены там слабые.
– Верно, боярин, – согласился один из полковников дворянской конницы. – А как проломы в стене будут, так мы Кромы сразу захватим.
– Мало людишек-то у Сумбулова.
– Да и те не станут стоять за самозванца. Одно дело в города входить без боя, а иное держать их противу пушек.
Шереметев сказал полковнику:
– А тебе, друг мой, готовить своих людей к штурму.
– Они давно готовы, боярин. Застоялись и потому ропот среди них идет. А как кровь прольют, то и ропот забудется.
– И твои ропщут? – нахмурился Шереметев. – Что за напасть такая. Что ни полк, то солдаты шепчутся.
– Дак ведь не поляков бить идем. Своих.
– Своих? Это Васька Сумбулов свой? Изменник он!
– Оно так, – согласился полковник. – Но мои люди говорят, что сражается он за царевича. За русскую кровь.
– Самозванец и вор Юшка Отрепьев не царевич.
Полковник снова согласился с воеводой. К чему было спорить…
***
Князь Сумбулов с тревогой наблюдал за осадными работами со стены.
– Видал? – он повернулся к Нильскому, который его сопровождал.
– Они ставят пушки.
– Я сам сие вижу! Как нам удержать крепость?
– Не думаю, что это возможно. Со второго штурма они ворвутся в город. Нам поможет лишь милость божия, князь. Их слишком много.
Сумбулов понимал, что шляхтич прав. И задумал хитрость. Но Нильскому про то сообщать не стал.
Вечером он призвал к себе дьяка Сысоева.
– Дело есть к тебе, Тихон.
– Говори, князь.
– Видал, что под стенами? Завтра начнут обстреливать крепость и нам конец.
– Сам видел. Но что ты задумал?
– Одно нас может спасти. Коли воины Шереметева на приступ не полезут.
– И как их уговорить? Там московские стрельцы да дворяне.
– Письмо подложное.
– Какое?
– Подложное письмо. Я уже составил его. В там сказано, что Бориска Годунов представился. Забрали черти его душу.
Дьяк понял, что это сработает. Ай да князинька. Это даст им несколько дней. А там кто знает, что произойдет.
– Мне его доставить?
– Тебе, дьяк. Более верить не могу никому. Доставишь сие до передовых постов армии Шереметева.
– Сделаю, князь…
***
Дьяк Сысоев исполнил то, что обещал и даже больше. Он открыто появился среди воинства Шереметева. Дворяне приняли его и слушали его слова.
– Бориска Годунов направил вас воевать против своего природного государя.
Дворяне поддержали его:
– Оно так!
– А сейчас наши имения в разор пошли.
– И ради чего сей поход?
– Наказует нас господь, что против сына Грозного идем!
Сысоев продолжил:
– Что дал мне Бориска за верную службу? Я ли не трудился в Приказе? И вам тоже будет. А от царевича получите много! Димитрий Иванович слов даром не бросает. Он жалует верных! Вот в крепости князь Сумбулов за него стоит! А с чего против Бориски пошел? Обидел его Бориска и князь истинному царевичу присягнул. И пожалован он от государя много. А коли царевич Москву возьмет, то все по-иному станет в державе!
Один из дворян спросил:
– А, правда, что Бориска помер?
– Помер! Такой слух есть, – сказал Сысоев неопределенно. – Но доподлинно сие неизвестно. Скрывают бояре на Москве правду от народа.
– Оно так! Они разве скажут истину?
– А нам зимой как воевать? Да еще против своих!
Сысоев сказал:
– А чего вам воевать? Идите к домам. Коли Бориска не помер, то вскорости помрет. И вам полное прощение будет. И награда!
– И то верно! Чего нам здеся пропадать?
– Пойдем к домам!
– А полковник чего скажет?
– А мы и спрашивать не станем.
– Верно! Пойдем к домам!
Дьяк понял, что дело сделано. Штурма не будет…
***
Утром Сысоев вместе с воеводой осматривал вражеские позиции. Были видны погасшие костры. Часть войска ушла из лагеря самовольно, не отпросившись у начальства. Оставшиеся стали роптать и собирались в кучки. Были слышны крики и ругань.
Сысоев сказал:
– Многие от воеводы сбежали. Видал, князь, как они засуетились?
– А ты молодец, дьяк. Вон как все повернул!
– Да и ты, князь, голова! Все ведь это тобой самим придумано.
– Придумать это одно, а там все выполнить, рискуя головой, это иное.
Князь Сумбулов обернулся и подозвал шляхтича.
Нильский подошел.
– Теперь, пан, ты сможешь проскочить, коли захочешь.
– Поеду! – сказал Нильский.
– Не побоишься?
– Нет. Я один проскочу! Никакого сопровождения не нужно.
– Письма тебе не дам никакого, пан. Мало ли! Коли поймают, то письмо тебя до петли доведет. А так скажешся купцом али еще кем.
– Спасибо тебе, князь…
***
Путивль.
18 февраля 1605 года.
Воевода Мнишек прибыл в стан царевича с шестью тысячами отборного войска. Полторы тысячи гусар, тысяча казаков и три с половиной тысячи немецкой пехоты.
Словно тростник колыхались копья панцирной кавалерии – крылатых гусар, которые были гордостью Речи Посполитой. Развевались знамена, шелестели на ветру перья гусарских «крыльев». Офицеры были в леопардовых шкурах поверх доспехов с чеканкой. На их шлемах пышные плюмажи из страусовых перьев.
Мнишек гордо ехал впереди на вороном жеребце, упрев правую руку в бок. Его тяжелый подбитый мехом плащ был откинут назад. Воевода надменно смотрел на встречавшую его толпу.
Он обернулся к своему офицеру, который держал в руках королевскую хоругвь
34.
–Пусть посмотрят те схизматы на настоящее войско. Один вид наших гусар приводит москалей в трепет.
–Но они больше приветствуют казаков, чем нас, пан воевода, – ответил молодой шляхтич-знаменосец.
–Чего можно ждать от схизматов? Да и нет здесь людей благородных.
В толпе орали приветствия казакам. Кричали славу царевичу Димитрию.
За конницей стройными рядами прошли 1500 мушкетеров, 1800 пикинеров и двести пушкарей. Обветренные лица солдат немецкой пехоты, их решительность и выучка хорошо подействовали на встречавших.
Мнишек и его офицеры спешились у дома царевича. Тот сам вышел встречать Мнишека. Этого требовала вежливость, ибо самозванец знал обидчивость пана Юрия.
Воевода отвесил поклон Димитрию Ивановичу:
–Рад видеть государя в добром здравии!
Царевич Димитрий обнял Мнишека и расцеловал по русскому обычаю.
–Спасибо тебе, пан Юрий!
–Мог ли я не выполнить своего долга, государь?
–Теперь надежда снова есть.
–Я обещал от твоего имени, государь, большие денежные выплаты войскам.
–Выплаты? – спросил царевич. – Но денег у меня сейчас почти нет.
–Я снова сделал заем, государь. Часть платы гусары уже получили. Немцам пришлось заплатить полностью. Они не двинулись бы в поход без платы.
–Ты еще раз спас меня, воевода! Обещай все, что хочешь! Как возьмем Москву – все отдам! Со всеми расплачусь!
Мнишек со своими офицерами были приглашены на пир к царевичу.
Димитрий Иванович снова оделся щеголем. До этого он пребывал в состоянии уныния и перестал следить за собой. Его новый приближенный хитрый Гаврила Пушкин много выговаривал ему за то.
И вот на царевиче богатый новый аксамитовый
35 польский кунтуш синего цвета, препоясанный шитым золотом кушаком. На пальцах перстни и на боку дорогая сабля.
Его сопровождала русская свита, что неприятно поразило Мнишека. Откуда они появились при дворе? Когда успели выползти из своих щелей?
Кто этот хитрый худой делец Пушкин? Воеводе сразу не понравились его глаза и его угодливая ухмылка.
За Пушкиным в зал вошли: дворянин Наум Плещёв, дворяне из Рязани братья Ляпуновы. Все они сели неподалёку от царевича. Это был знак особой милости.
–Гетман, – Мнишек тихо обратился к Дворжецкому. – Тебя не пугает все это?
–Русские подле царевича? Но что они могут без наших солдат, пан Юрий?
–Это пока, пан Станислав. Пока. Но в Москве как все повернется?
–Гаврила Пушкин здесь совсем недавно, пан Юрий.
–Но он уселся по правую руку от царевича. Интересно где будет ныне мое место?
Но для него Димитрий избрал место рядом с собой по левую руку.
– Особый почет воеводе Мнишеку! – произнес самозванец. – Садись вот здесь, воевода! Ты еще не сказал мне как Марина?
– Я привез послание от дочери! Она ждет встречи с тобой, Димитрий.
– Все сделаю, чтобы приблизить час встречи с моей панной. Извелся я здесь совсем.
– Мы снова начнем поход, Димитрий.
Гаврила Пушкин предложил всем поднять кубки за здравие государя великого Димитрия Ивановича. Гости дружно выпили и зал наполнился приветственными криками.
Мнишек склонился к уху царевича:
–Скажи мне, пан Димитрий, кто сей господин?
–Гаврила? Верный мне дворянин. Много пользы от него будет моему делу. Слыхал ли последние вести из Москвы?
–Нет, пан Димитрий. А что там?
–Бориска Годунов призвал ведуний и колдунов дабы узнать сколь ему еще править. И некая Дарьица сказала ему, что быть ему царем недолгое время! И станет на Москве царем сын его Федор! И вот здесь понадобятся мне верные люди вроде Пушкина. Не быть щенку годуновскому на царстве больше месяца!
–Сей человек столь влиятелен? – спросил Мнишек.
Димитрий не ответил определённо:
–Мне служат многие, пан Юрий. Но самое главное, что ты привел войска. Настоящие солдаты лишь ускорят мою победу.
–Я видел, многие присоединились к царевичу в то время, что меня не было.
–Это так, – согласился царевич. – Но среди них все больше казаков да крестьян. А мне нужны крылатые гусары и хорошо подготовленная пехота. И ты мне их привел! Твое здоровье, пан Юрий!
***
На следующее утро к Мнишеку пришел гетман Дворжецкий. Еще во время пира пан гетман сказа Мнишеку, что им нужно серьезно поговорить о важном деле.
–Рад видеть пана воеводу в добром здравии, после вчерашних многих возлияний, – приветствовал Дворжецкий пан Юрия.
Мнишек попросил гетмана сесть на стул.
–Я не могу понять, пан Станислав, что произошло в стане царевича, во время моего отсутствия.
–Русских вельмож стало при дворе царевича больше. Разве не того ты хотел, пан Юрий? Холопский бунт был тебе не по душе. И вот сюда потянулись бояре и дворяне московского государства.
–Но они оттеснили от царевича поляков.
Как мог ты это допустить, гетман?
– В том наши офицеры сами виноваты, пан Юрий.
– Что ты говоришь, гетман?
– А вспомни, воевода, как наши гусары после поражения под Добрыничами окружили царевича и оскорбляли его, требуя денег? Трудно держать в узде наемников. Тогда наш царек совсем скис.
Мнишек с этим согласился.
Дворжецкий продолжил:
– Во время твоего отсутствия, пан Юрий, нас при царевиче осталось мало. А здесь как раз явился Гаврила Пушкин и сумел произвести впечатление на Димитрия. Затем появились дворяне рязанские Ляпуновы.
– Братья?
– Да. Захарий и Прокопий. За ними стоят многие дворяне из Рязани. Там недовольны Годуновым. И это они удержали царевича от отъезда.
Мнишек не понял гетмана:
– Какого отъезда, пан Станислав?
– А ты не знаешь, пан Юрий? Наш «царевич» пал духом, после того как мы прибыли в Путивль. Вести до нас доходили самые плохие. Часть поляков сбежала. Годуновские воеводы потрепали казаков.
– И что?
– Царевич Димитрий решил уехать из Путивля в пределы Речи Посполитой.
– Этого делать нельзя! – вскричал Мнишек.
– Я сказал ему это. Но разве он послушал? Уперся, что ему нужно уехать. И тут помогли Пушкин и Ляпуновы. Они не дали царевичу покинуть пределы Московского царства и убедили его продолжать борьбу.
– Похоже, что мне нельзя покидать Димитрия надолго, до тех пор, пока мы не возьмем Москву.
– Это верно, пан Юрий. Тебя он слушает. Но это не главная проблема.
– А что еще случилось? – спросил Мнишек.
– Панна Елена отправилась в Москву.
– Я это знаю, пан Станислав.
– И пана это не беспокоит? – спросил гетман.
– Она много раз покидала лагерь и отправлялась вперед. И пока мы с этого имели много добра, пан Станислав.
– Ранее и меня это мало беспокоило, пан Юрий. Но теперь она отправилась в столицу Московии.
– И что с того?
– А то, что она, против поляков при особе царевича.
– Против? Но это мы добудем Димитрию победу.
–А после нашей победы она советует отказаться от польской помощи. Заплатить войскам и отправить их домой. А здесь станут править сами московиты.
–Её влияние на Димитрия не столь велико.
–Это твоя ошибка, пан Юрий. Она недавно высказала мнение, что де царевичу следует взять русскую жену.
–Что? – вскричал Мнишек.
–Ты хорошо слышал мои слова, пан Юрий.
–И где она такое сказала?
–В компании русских дьяков, что сопровождают царевича еще от Самбора. Мне донес о том слуга, подкупленный мной.
–И что она сказала точно?
–Что де сильно много хотят поляки. Она считает, что достаточно будет рассчитаться с нами деньгами и отправить обратно в пределы нашей отчизны.
–Про это я уже слышал, но что по поводу моей дочери?
–Марина Мнишек плохая партия для московского царя. Так считает панна Елена.
–Что? – вскипел Мнишек. – Да чего они стоят без нас? И у нас есть договор!
–Вот и высказала Елена мнение, что не стоит выполнять сей договор, пан Юрий.
–Как не стоит?
–А так.
–Я никогда не соглашусь на это!
–Я передаю пану воеводе все, что слышал, – сказал гетман. – И меня волнует Елена. Ранее она не была столь активна и отличалась только красотой. А ныне она поняла, какие услуги оказала царьку.
Мнишек задумался.
– Они уже диктуют волю царевичу. Состав его ближней думы расширился. И там все русские кроме пана Бучинского. И эти князья, и бояре говорят о крепости царевича в православии.
– Но это мы еще посмотрим. Пока они нам нужны. А отправить нас обратно из Москвы будет не так просто. А что до Елены…
Мнишек сделал паузу. Дворжецкий внимательно посмотрел на воеводу.
– Я имею договор с Димитрием. И моя дочь станет московской царицей, если Димитрий станет царем. И этого никто не изменит! Я не для того столько вложил в это предприятие, чтобы отдать часть моей добычи! Часть шкуры московского медведя моя!
– И что с ней делать?
–Со шкурой?
–Нет. С Еленой.
–Мы в этом случаем можем помочь людям Годунова.
–Помочь?
–Они ведь ловят сторонников Димитрия. Ловят и казнят. Вот и пусть поймают Елену. А мы поможем Димитрию отомстить за сестру.
–Значит…
–Мы отдадим её врагам. А Годунов сейчас лютует на Москве. И не пощадит девки.
–А если он станет торговаться, используя её как заложницу, пан воевода? Что тогда сделает царек, если его сестра попадет в руки Годунова?
–Пан гетман, все еще не понял нашего Димитрия? – усмехнулся Мнишек. – Ему нет дела до сестры. И коли она погибнет за него – он лишь обрадуется.
–Но мне он говорил иное.
–Что? – спросил Мнишек.
–Безопасность его сестры – прежде всего! – ответил Дворжецкий. – Хотя, конечно, сестрой он не называл её.
–Это лишь слова, пан гетман. Наш Димитрий Иванович любит на людях пускать слезы и делать вид, что его заботят чужие судьбы. На деле это не так, пан. Поручи это дело верному человеку. Такой есть среди твоих людей, гетман?
–Найдется.
–Вот и действуй, пан Станислав!
Гетман Дворжецкий ушел от воеводы. Пану Мнишеку нужно было одеваться и нанести визит царевичу…
***
Юрий Мнишек приказал слугам одеть его с особой торжественностью. Бархат и цветной шелк, золотое шитье и драгоценности слепили взоры тех, кто видел воеводу. За богатым поясом у Мнишека был украшенный серебром и драгоценными камнями пернач.
Его сопровождали до покоев царевича шесть шляхтичей.
В приемной он встретил Гаврилу Пушкина. Тот был в зипуне
36 домашнего сукна, поверх какого одет кафтан
37 с золотыми шнурами и цветной окантовкой по рукавам.
Рядом с Пушкиным находился дворянин Плещёв. Он не в польской одежде, а в широкой русской однорядке
38 без ворота с длинными рукавами с завязками.
Они, что-то оживленно обсуждали, но, увидев воеводу, поднялись со своих мест. Поклонились.
Пушкин льстиво улыбнулся и подошел к Мнишеку:
– Пан воевода? Рад вас приветствовать в покоях его милости царевича.
– Я хочу говорить с его высочеством.
– Сейчас? – спросил Пушкин с той же улыбкой.
– Я всегда имел свободный доступ к его высочеству! – возмутился Мнишек.
– Простите, пан Мнишек. Вы можете пройти. Кто посмеет заржать главного воеводу? – Пушкин снова улыбался. – Царевич всегда рад вам! Прошу вас!
Пушкин приказал рындам
39 открыть двери покоев царевича.
Воевода вошел.
Димитрий Иванович только закончил одеваться, и слуга еще держал перед ним зеркало.
– Государь! Я к тебе по важному и тайному делу!
– А, пан Юрий! Рад, что ты пришел. Сегодня я снова даю пир. И не только знать, но и все солдаты и горожане узнают щедрость царевича.
– Слава о твоей щедрости идет впереди тебя, государь.
– Прошу тебя садись, воевода.
Мнишек сел в кресло. Царевич сел напротив него.
– У тебя важное дело, пан Юрий?
– Я привел к тебе солдат, Димитрий. Ты вчера выказал мне свое расположение. Но я вижу при твоей особе много русских.
– Но я русский царевич, воевода. Что тут удивительного. Русские вельможи пошли служить своему истинному природному государю. Теперь у меня настоящая ближняя дума из князей и бояр старых родов.
– Но ходят плохие слухи, государь.
– И что это за слухи, пан Юрий?
– Говорят, что ваша милость не станет выполнять своих обещаний по договору.
У самозванца задергалась щека. Он начал злиться.
– Кто сие говорит?
– В среде твоих бояр ходят такие слухи, что дескать основное условие – православный царь.
Димитрий поморщился. Это было правдой. Бояре говорили ему о необходимости верности православию.
– Но ты не забыл, Димитрий, что ты уже католик?
– Я ничего не забыл, пан Юрий! Но основное правило Иезуитов – действовать так, как выгодно. А что будет, если они про то узнают? Кто из русских пойдет за мной? Да многие перебегут к Годунову! Я должен был сие обещать!
– Я не попрекаю, ваше высочество. Пан Димитрий все сделал правильно. Но есть и иные слухи.
– Какие?
– Что пан не намерен соблюдать своего слова насчет женитьбы на моей дочери.
– Что?
– Сам понимаешь, Димитрий, что это бьет по мне! И если в вопросах веры я могу уступить, то здесь нет!
– Пан Юрий! Я никогда не отказывался, и не откажусь от Марины. Неужели моего слова тебе мало?
– Достаточно! Но дела государства важнее слова! И что будет, когда ты займешь трон?
– Я стану царем и Марина, твоя дочь, станет моей царицей!
– Верю тебе, Димитрий. Но…
– Ты сказал «но», пан? – вскипел самозванец.
Мнишек про себя усмехнулся.
«Ишь ты как напыжился, словно он и правда царевич истинный».
Но вслух Мнишек сказал:
– Сказал, и не стоит тебе сразу волноваться. Я не ставлю под сомнение твое благородное слово.
– Тогда чего тебе нужно, пан?
– Димитрий! Я ведь и сам человек государственный и понимаю, что есть интересы короны. Ради этих интересов можно будет нарушить любое обещание. Ибо одно дело обещание шляхтича, а иное – долг царя!
– Я не понимаю пана! Пан не был доволен, что возле меня мало вельмож российских. Ныне их много!
– Димитрий!
– Тогда скажи, что тебе не нравится, воевода?
– Русские заняли места при твоей особе и оттеснили поляков!
– Тебя никто не оттеснил, воевода! Ты первый при мне! Я дал тебе повод в этом сомневаться?
Мнишек ответил:
– Нет, Димитрий. Но я хотел убедиться.
– Твоя дочь будет моей женой! Хочешь, я завтра все еще раз объявлю сие!
– Нет, – отказался Мнишек. – Я буду выглядеть смешным, Димитрий. Я ведь всё сделал для тебя. И те войска, что я привел, стоили мне дорого, царевич.
– Никогда не забуду твоих услуг, пан Мнишек.
– Рад служить тебе, Димитрий!
Они пожали друг другу руки…
Глава 14
Елена в Москве.
Москва.
18 февраля 1605 года.
Елена знала, что город наводнен людьми Годунова. Они всюду сыскивали измену на государя. На площадях хватали людей и отправляли в пыточные подвалы. А там сознавались почти все. Мало кто мог выдержать умельцев Приказа Разбойных дел.
Однако действовать было нужно. Вот только как? Рискнуть всем сразу? Так она уже поступала, ставила всё на кон в большой игре за корону. Но это было не в Москве, а в приграничных крепостях. Там можно было надеяться на помощь. Здесь же здесь столица Московии, где у Годуновых много ищеек, да дворяне и стрельцы, верные правящей династии. Это совсем не обиженные служаки на границе, сосланные на окраины и не получавшие годами государево жалование.
Но разве можно было испугать девицу, что отважилась предложить своему брату назвать себя царевичем? По характеру Елена была более мужчиной, чем женщиной. Хоть и старался её отец вразумить дочь при помощи плети, которая часто гуляла по спине девицы, но внушить ей почтение к воле старших он не смог. По мнению старшего Отрепьева девице пристала скромность и покорность воле родителей. Высоко он не метил и хотел устроить счастье дочери так, как понимал его сам. Но Елена воли его не признала и замуж за дворянина, выбранного батюшкой, не пошла…
***
Елена кое-что узнала про воеводу Басманова из речей случайных людей. Любили болтать на Москве, хоть и знали люди, что длинный язык вредит шее.
– Басманов хороший воевода, но род его не знатный! Не сиживали его предки высоко.
40
– И что с того, коли царь его ценит? Царь поднимет, кого захочет.
– А вот и нет! Не станут большие воеводы под Басманова! И про то помни, что идет сюда сам царевич.
– Какой царевич! Самозванец!
– Самозванец?
– А то кто же?
– Может и так, но только Бориска Годунов боится его!
– Боится! То верно!
– Коли он самозванец, то разве стал бы Бориска бояться? И Басманову надобно служить царевичу истинному.
– Может так оно и будет…
***
Елена пошла к гостиному двору, где ныне обосновались купцы, что торговали ранее на территории Кремля. Это был большой дом, обнесенный крепкими стенами. В Москве его называли дом для иноземных купцов. Там они проживали и там же хранили товары, привезенные в Москву.
Елена хотела поговорить с купцами из Польши. Среди них наверняка окажется хоть один служитель ордена Иисуса (Иезуитов). А уж он подскажет, как попасть к Басманову.
Брат на этот раз дал трудное задание. Самозванец затеял свою игру и не хотел подключать тех своих соглядатаев в Москве, кто служил Мнишеку, или тех, кто служил боярам и князьям из русских, что перешли на его сторону.
И судьба улыбнулась девушке.
У ворот гостиного двора она увидела армянского купца Хачика Миносяна, который часто бывал в Самборе, и она не раз покупала у него мелкие товары. Правда к ордену отношения он не имел, но с Еленой его связывала дружба. Она не раз помогала купцу находить покупателей для его товаров.
– Пан Хачик, – приветствовала Елена купца по-польски.
Тот с удивлением посмотрел на незнакомца в мужской одежде.
– Пан меня знает?
– Знаю, пан Миносян. А вы не признали меня.
– Я, кажется, видал пана раньше. Но вот где? В Варшаве?
– В Самборе, – подсказала Елена.
– В Самборе. Так пан жил в замке воеводы Мнишека? – купец стал говорить тихо.
– Пан Миносян видел меня в другом платье.
Купец узнал Елену.
– Панна Елена!
– Тише, пан Хачик. Не стоит произносить имен. Рада, что пан купец узнал меня.
– Простите, панна, но никак не ожидал встретить вас здесь. Прошу панну пройти в дом. В моей комнате мы сможем поговорить.
– Там безопасно?
– Меня часто посещают люди по делам торговли, панна. Подсушивать меня нечего. Я не воевода и не дьяк. Я только купец.
Елена прошла за купцом и вскоре уже сидела в кресле в его комнате.
– Панна желает вина? Отменное вино, панна Елена.
Он наполнил стеклянный кубок и подал девушке. Елена приняла и поблагодарила купца.
– Панна прибыла в Москву не просто ради развлечения, как я понял.
– Все верно, пан Миносян. Я здесь по делам одного…
– Я знаю имя человека, от которого прибыла панна. Называть его имя не стоит. В Москве сейчас для такого время неподходящее.
– Для того я и прибыла сюда, чтобы поскорее пришло иное время, пан Миносян.
– Ныне всюду соглядатаи правящего царя. Но здесь для панны безопасно. Но что панне нужно?
– Попасть в дом воеводы Басманова, – честно призналась Елена.
– Я не понял панну?
Хотя Миносян отлично понял Елену. Он подумал, что сестра самозванца прибыла, чтобы отравить лучшего царского воеводу. А принимать участия в таком деле Миносян не желал, как бы хорошо не относился к Елене.
Она повторила:
– Я должна попасть в дом воеводы Басманова
– Но, моя панна, Басманов верный человек царя Бориса. Если панна окажется в его доме, то вскоре панну ждет Разбойный приказ и встреча с дьяком Патрикеевым. А он личность неприятная.
– Этой встречи я желаю избежать, пан Миносян.
– Но если панна прибыла от того великого человека, то отчего не обратиться к тем, кто служит ему на Москве?
– Дело тайное, пан купец. И доверять тем людям я не могу.
– И панна искала меня? – увился купец.
– Нет, пан Хачик. Вас я увидела случайно. И сразу поняла, что это подарок судьбы.
– Панна говорит правду?
– Клянусь богом, пан Хачик.
Миносян поверил Елене. Как купец он хорошо знал, когда ему врут. Эта молодая девушка говорила правду.
– Басманов ныне в особом почете при дворе. Английский купец Горсей вчера говорил мне про это. Царь просто осыпал его милостями и подарками.
– Мне нужно придумать, как попасть в его дом.
– Панна не имеет намерения умертвить воеводу? – спросил Миносян.
– Умертвить? – Елена искренне удивилась. – Нет! Как пан мог подумать. Хочу лишь говорить с ним.
– От имени кого?
– От имени царевича.
– Тише, моя панна. Хоть мы говорим по-польски, но лучше не произносить ни титула, ни имени. Ныне на Москве только и говорят о том, как царь наградил Басманова. Воевода пожалован в бояре, сам царь Борис вручил ему золотое блюдо с золотыми монетами. Говорят, там их было пять тысяч!
– Иными словами служить иному государю, он не станет? Это хочет сказать, пан купец?
– Истинно так, моя панна.
– Но я хочу говорить с ним и попытась его переубедить. Пусть пан Хачик поможет мне. А в случае чего я не выдам пана Хачика.
– О, моя панна! Панна не знает, как может заставить говорить дьяк Разбойного приказа Патрикеев. У него говорят и мертвецы.
– Пан купец забывает, что не только золотом и почестями можно купить верность.
– А как ещё? Что нами двигает кроме золота и почестей? Кто равнодушен к ним?
– Любовь, – ответила Елена.
– Хорошо, – купец сдался. – Я помогу панне. Но для такого дела понадобиться время.
– Как много?
– Две недели.
– Слишком долго. Нельзя ли побыстрее?
– Быстрее можно лишь попасть в Разбойный приказ. В таком деле спешить нельзя никак.
– Я не могу ждать две недели. За две недели можно приобрести или потерять все.
– Постараюсь, панна Елена.
– Как пан Хачик сможет мне помочь? У пана есть мысли?
– Есть. Панна подала мне идею.
– Я?
– Но это панна сказала про любовь…
***
Москва.
Дом дьяка Патрикеева.
22 февраля 1605 года.
Грозный глава Разбойного приказа
41 думный дьяк
42 Патрикеев был дома и приказал слугам никого к себе не пускать, ежели это будет не гонец от великого государя. Ныне времени для отдыха у дьяка почти совсем не было. Он постоянно проводил все свои дни в приказе. Царь требовал искать измену.
И вот, наконец, он смог немного посидеть в своем кресле у огня, и выпить кубок романеи. Но насладиться кратким мигом покоя дьяку не дали. Его старый слуга Степан явился сказать, что у дверей стоит иноземный господин.
– Я же приказал никого не пускать! – вскричал дьяк.
– Он сказал государево дело. И я осмелился доложить тебе, господине.
– Государево дело?
– Да. Что велишь? Позвать?
– Каков этот иностранец собой? Стар или молод?
– Средних лет. Одет хорошо, как дворянин из свиты посла от шведского короля.
– Зови! – отдал приказ дьяк.
Вскоре пред ним стоял высокий человек с худым лицом. Он был в коротком плаще, подбитом мехом, чёрном камзоле с кружевами, на ногах – высокие сапоги с серебряными пряжками.
– Кто таков? – строго спросил дьяк.
– Я посредник, – с поклоном ответил дворянин на хорошем русском языке. – Моё имя ничего не скажет господину дьяку.
– Посредник?
– Мне велено передать господину дьяку лично важные сведения.
– Вот как?
– Я не осведомлён о том, кто желает предупредить господина дьяка. Мне заплачено за то, что я должен сказать господину дьяку. И заплачено весьма щедро. Потому я дал слово дворянина все исполнить в точности и забыть все, что мною сказано после того.
Дьяку понравилось, что этот человек немногословен. Он предложил ему стул. Посланец сел.
– Говори! – велел Патрикеев.
– В столицу Московии прибыла девица из стана самозванца с намерением посетить воеводу Басманова и склонить его к службе самозванцу.
– Басманова? – Патрикеев засмеялся. – Да никогда он не станет служить вору.
Посланец ответил:
– Тот, кто послал меня именно так и говорил, что вы станете смеяться. Но сия девица умеет творить чудеса, пан дьяк. Потому он советует вам захватить её и не рисковать понапрасну.
– Стало быть, тот, кто послал вас, желает блага нашей державе?
– Я ничего не знаю о цели того, кем был послан. Я не интересовался тем, чего мне знать не надобно. Да и знания сии весьма опасны. Мне заплатили золотом.
– Это все, что имеешь мне сказать?
– Нет. Ещё точное описание примет девицы и место, где вы сможете её найти.
– Ты даже знаешь где она сейчас? – спросил дьяк.
– Я скажу вам, как устроить ловушку.
– Это я и сам могу сделать, – проворчал Патрикеев. – Коли прибыла она ради Басманова, то объявится подле него рано или поздно…
***
Патрикеев собрался и покинул дом, после этого странного разговора. Об этой девице из стана самозванца он уже слышал. Но дьяк не понял, кто ведет с ним игру.
Зачем было выдавать столь ценную фигуру? Кто сдал ему сестру самозванца?
У Клешнина есть свой человек в стане самозванца. Но этот не стал бы так действовать. Он донес бы не Патрикееву, а самому Клешнину. Да и не мог он знать те подробности, что сообщил Патрикееву посланец. Нет. Здесь дело сложнее.
Кто же выдаст девку в его руки? Ведь знают, что ждет её в Разбойном приказе. Да и задание ей дали невыполнимое. Словно специально отослали на убой. Сам Басманов наверняка прикажет её схватить. Но они перестраховались и прислали ему точные указания…
***
В приказе Патрикеев вызвал к себе послуха (соглядатая), что был наиболее удачлив в этом деле.
– Господин! – тот поклонился дьяку.
– Ты недавно захватил двух воров с грамотой поносящей нашего великого государя?
– Я, господин.
– Государь не забудет твоей верности. Но ныне снова нужна твоя служба.
– Я готов служить великому государю.
– Дело – это трудное. Надобно выследить и захватить одного человека.
– На Москве?
– Да. Этот человек в Москве. И захватить его надобно со всей осторожностью.
– Я возьму с собой троих и все сделаю, господин. Говори, кто нужен…
***
Москва.
Пыточная Разбойного Приказа.
24 февраля 1605 года.
Годуновские послухи
43 не дремали. Имели глаза и уши и мух ртом не ловили.
– Видишь того молодого дворянчика? – спросил один из них.
– Которого? – переспросил второй.
– Да вон того молодого. Вишь словно девка. Лицом красен (красив).
– И чего нам до него?
–А того, что не простой сие человечек. Слушает да на ус мотает.
–Да не сказал он ничего.
–И что с того. Нам он и надобен.
–Этот? Да это вьюнош совсем. На кой он нам?
–Я говорю, а ты слушай. Это тот, кто нам надобен. Приметы его лучше не надо. Такого не спутаешь.
–Думаешь пришлый от вора-самозванца человек?
– А то нет? Самый что ни на есть! Та самая девка.
– Девка?
– Та самая, про которую и было говорено недавно.
– Иди ты! Неужто она?
– А то нет. Девка выряженная мужиком. И ежели споймаем, то наше счастье.
– Да неужто нам с тобой свезло?
– Идем за ним… за ней. Смотри! Уходит.
– Идем, – послух забрал шапку со стола…
***
Елена нашла дом Басманова и, благодаря Миносяну, знала, как в него попасть. Но она не заметила людей дьяка Патрикеева, которые незаметно следовали за ней.
Они схватили Елену, и она не успела даже вскрикнуть.
– Проверить надоть, – сказал один. – Она ли?
Соглядатай сорвал с неё шапку.
– Смотри!
– Она! Как раз та, кто надобен!
– Теперя жди награды! – потер руками первый.
– За сию кралю нам золота дадут.
– Девка хороша!
– За такую не жалко!
Елена была готова выть от злости. Она так глупо попалась в сети к сыщикам Годунова. Это были люди Разбойного приказа.
– Отпустите! – попросила она.
– Чего сказала, красавица?
– Отпустите. Кто вы такие? Чего вам надобно?
– Тебя красавица. Ждали тебя.
– Меня? – спросила Елена.
Но первый сыщик перебил её и сказал друзьям.
– А чего нам торопиться, други?
– Ты про что?
– Дак про то, что с девкой можно и побаловать немного. Нам не приказано отдавать её нетронутой.
– И то верно! – согласился второй.
– Если посмеешь до меня дотронуться, тебя казнят! – сказала Елена.
– Не пугай! – усмехнулся ярыга.
– Ты не знаешь, кого захватил? Я тебе не гулящая девка!
– Ершистая! – худой сыщик взял Елену за подбородок. – А хороша! Ох, как хороша!
Он приблизил свои губы к её губам. Елена почувствовала нечистое дыхание и отвернулась. Но ярыга насильно повернул её лицо к себе и намеревался впиться в её губы. Она укусила его. Мужчина завыл от боли и нанес удар женщине по лицу.
– Тварь!
Она упала.
– Убью!
– Стой! – его остановили.
– Дай дотянуться до горла твари!
– Да тихо ты! Нам не велено убивать!
– Она живой надобна! Патрикеев три шкуры спустит!
– А ты смори, чего она мне сотворила! Едва губу не откусила!
– Все равно убивать не велено!
– Тварь!
– А то Патрикеев с тобой кое-что похуже сотворит!
***
Девку приволокли в Разбойный приказ. Подьячий
44 дремавший над бумагами, которые он переписывал, протер глаза и выпил холодного кваса.
– Чего приперлись в такой час? – строго спросил он ярыжек.
– Государево дело! – нагло заявил один.
– Споймали мы девку, по приметам схожую с…
Но подьячий перебил ярыгу:
– Каку девку? Ополоумели? Девок нам токмо и не хватает. Ты посмотри сколь листов переписал я! И все сие сказки пыточные! Что ни день, то новых болтунов и воров волокут в приказ!
– Мы же тебе толкуем, козлиная борода, что сие не простая девка. Она ворог лютый великому государю!
– Девка? – спросил подьячий с издевкой. – А отчего вы младенца не захватили? До пары с девкой был бы еще один ворог!
– Ты нас допусти до его милости дьяка. А там мы сами все как надобно ему растолкуем.
Подьячий засмеялся и сказал:
– Он гневен больно. Кою ночь не спит. Все в пыточном подвале! А коли увидит твой подарок, думаешь, наградит тебя? Рыло твое неумытое!
– А ты, козлина борода, сведи, а там посмотрим! Дело государево!
– Государево дело молвил? – сказал подьячий. – А и сведу! Пусть потешится, коли надобно! Но коли вы награды чаете, то не будет её. Только рожи вам разобьет и все. Ждите!
Он спустился вниз. Пыточные подвалы приказа, освещенные огнями факелов и жаровен, на которых калили инструменты, напоминали церковную картину ада, где мучаются души грешников.
Подьячий давно привык к таким картинам и потому людские стоны и крики боли его не трогали. Он приблизился к дьяку и сообщил о прибытии ярыг по государеву делу.
– Чего им надобно? – строго спросил Патрикеев.
– Дак сказали дело государево!
– А сам все выяснить не мог? Все я один делать должен? Ты чай подьячий с приписью
45! Не просто человек в приказе!
– Дак девку они споймали, господине! Говорят, что ворог она великому государю.
– Девку? – встрепенулся Патрикеев.
– Так сказали, господине. Я хотел гнать их взашей, но…
– Девка где?
– Дак наверху она с теми ярыгами.
– Веди их сюда! Быстро! Не медли!
– Как прикажешь, господине!
Вскоре все предстали перед грозным главой Разбойного приказа. Дьяк Патрикеев, увидев разбитое лицо женщины, набросился на сыщиков.
– Кто приказал?
– Она мне едва губу не откусила, господине. Пришлось приложить.
– Губу? – дьяк ударил ярыгу в нос кулаком. – Получи от меня награду!
Ярыга упал к ногам Патрикеева. Дьяк нанес еще два удара ногой в живот.
– Ладно! Убирайтесь вон! Ждать меня наверху в приказной избе! Еще поговорим!
Сыщики ушли. Наверху их встретил ухмылявшийся подьячий.
– Наградил вас дьяк? Вижу, что наградил! Хороша ли награда?
Первый ярыга с досадой плюнул под ноги подьячему…
***
Подручные палача усадили женщину в кресло. Вязать её руки веревками не стали.
Патрикеев сел напротив Елены.
– Попалась пташка. Попалась в силки.
– Могу я узнать твое имя? – спросила она.
– Спрашивать здесь могу лишь я. Но имя тебе свое скажу, красавица. Я дьяк Патрикеев.
– Знаю тебя. Ты верный пес Годуновых.
Дьяк усмехнулся.
– Смелая баба. Но я ведь не так прост, голубка. Я умею развязывать языки и мужикам, и бабам. И у меня все поют соловьями. И ты станешь петь.
Елена промолчала.
Патрикеев снова усмехнулся.
– Ждешь стану пытать, кто такова есть?
– Дак ведь знаешь сам кто я.
– Верно. Знаю имя твое, красавица. Ты Елена Орепьева, сестра вора Гришки и заслужила за воровство твое смерть лютую от великого государя.
Она снова промолчала в ответ. Дьяк продолжал:
– Была ты в стане самозваного царевича, который есть беглый монах Гришка Отрепьев. И против воровства его ничего не сказала и не донесла до людей великого государя. Больше того, ты помогала самозванцу в его воровстве противу великого государя. Что скажешь на сие?
– Я сестра Юрия Отрепьева. То верно. Но кто сказал тебе, дьяк, что царевич Димитрий Иванович и есть Отрепьев?
– Царевич Димитрий давно умер, Елена. Про то тебе известно. А самозванец, что сидит в Путивле есть не царского рождения.
– Про то мне не ведать. Я верила, что он царевич истинный.
– Я не хочу слушать твою ложь, Елена. И я не хочу тебя пугать понапрасну. Я желаю предложить тебе жизнь и почет.
– Жизнь?
– Государь простит тебя и наградит.
– За что?
– Ты должна показать, кто есть самозванец. И с тех твоих речей будет записано всё и зачитано во многих городах. Надобно сказать лишь правду.
– Если я скажу все что надобно?
– Тогда сразу получишь свободу. И твой будущий муж будет пожалован в думные дворяне.
– Мой муж? – удивилась Елена.
– Ведь был у тебя жених, и он до сих пор желает на тебе жениться. Это дворянин Лукьян Одоевский. Роду доброго старого.
– Значит, если скажу, что надобно, то выйду замуж за Одоевского?
– Да, – кивнул дьяк.
– Хороша награда! Но я сбежала из дома, чтобы не выходить за Одоевского! А ныне мне сие как награду обещают?
– Тогда чего хочешь? Скажи!
– Я мужа себе сама избрать желаю.
– Сама? Дак коли девки станут сами мужей себе избирать, что с державой станет?
– А может от того одно благо державе будет?
– Голова жене муж. Вот оно благо и основа всего! Но хватит про сие. А у тебя, девка, есть несколько дней для раздумий. Пока держать тебя станут за крепким караулом.
Дьяк приказал лекарю смазать ушибленное место девицы мазью и отвести её в отдельное помещение.
Елена поняла, что у неё есть несколько дней, а потом нужно будет сделать выбор. Смерти она не боялась. Но боялась, что палачи уничтожат её красоту.
Однако просидела она взаперти дольше, чем ожидала…
***
Патрикеев приказал привести всех, кто панну поймал. Их сразу привели.
Грозный дьяк внимательно смотрел на них. Те робели под его взглядом и глаза опускали.
– Вам что велено было? – наконец спросил дьяк.
– Дак мы девку поймали и доставили.
– Поймать! – вскричал дьяк. – Поймать! Но не болтать! Она не должна была знать, что мне известно кто она такая! Но она знает! Кто велел её бить?
Все опустили головы.
– Отчего вы творите то, что вздумается? Али умнее меня стали? Так?
Те снова не ответили.
– Всех сечь! Батогами! – приказал Патрикеев. – До тех пор, пока шкуры со спин не спустят!
Соглядатаи повалились в ноги дьяку.
– Прости нас. Батюшка!
– Прости!
– Виноваты! Не вели казнить!
Патрикеев плюнул под ноги и приказ отменил. Верных людишек было не столь много…
***
Москва.
Дом соглядатая.
24 февраля 1605 года.
Соглядатай Петро много лет состоял на службе в Приказе. Сколь услуг оказал он Патрикееву. Был среди доверенных лиц и служил верно.
Но ныне вернулся он домой иным.
Его встретил у порога родной брат Михайло. Он увидел разбитое окровавленное лицо Петра и испугался.
– Чего случилось, брат?
– Рожу мне разбили.
– За какой грех? – спросил Михайло.
– Да за службишку мою верную. Тако ныне награждают. Али не слыхал?
– Чего? – не понял Михайло брата.
– Рожу разбили и грозились жизни меня лишить. Вот те и награда. Шиш им теперя! Не стану служить!
– Тише, брат! – одёрнул его Михайло. – Чего говоришь, Петруха? Еще услышит кто.
– А и пусть!
– Тише!
– Пусть слышат! – не унимался Петро. – Пусть слышат! Я ли не ловил ворогов государевых? Кто первый соглядатай на Москве? Кто кого хошь сыщет? Петруха! А он меня в рыло!
– Дак за что, брат?
– С девкой поиграть хотел.
– С девкой?
– Ох, и хороша зараза! Я таковских и не видал еще. Потому и приказ нарушил. Хотел коснуться губ, а она укусила меня. Ну, я и вдарил.
– Дьяка? – Михайло побледнел.
– Какого дьяка, дурила? Девку вдарил.
– Никак в толк не возьму, брат. Каку девку?
– Ну, дурак! Я тебе толкую про что? Девку одну стерегли три дни! И я выследил! И споймали её. А девка та красоты невиданной. Что твоя царевна!
– Ну! – сказал Михайло.
– Вот те и ну!
– А кто такая? Посадская?
– Сестра вора.
– Чего?
– Сестра самого вора. Еленой кличут.
Михайло схватил брата за руку. Он слышал об этой девице. Болтал один человечек о ней на Москве.
– Отрепьева? Девка, что служит царевичу?
Петро стукнул брата кулаком по лбу.
– Какому царевичу, дурак? Совсем башкой ослаб?
– Да ты тихо, брат! Дай сказать.
Братья зашли в горницу и сели за стол, на котором стояла сулея с перцовой водкой. Они выпили. Закусили солёными огурцами и продолжили разговор.
Михайло высказал, что, дескать, сия девица, по слухам, вору дорога.
Петро не понял его:
– И что?
– Дак то, брат, что с того дела много рублев получить можно.
– Рублев?
– С тыщу! – сказал дородный Михайло.
– С тыщу?
– Самозванец даст нам за сии новости тыщу!
– Самозванец?
– Дак когда такое в наши руки попадет еще, брат? Сам смекни! Сколь тебе твой Патрикеев денег ныне дал?
– Денег? Рожу разбил. Сказал «благодари бога, что жив остался». Вот и вся награда.
– А так мы с тобой на сем можем столь денег скопить, что батька наш и за жизнь не скопил. Такое идет к нам в руки.
– Ты не играй с огнем, Михайло!
– А коли не играть, то в бедности и животы скончаем…
Глава 15
Смерть царя Бориса.
Москва.
Дворец Годунова.
1 марта 1605 года.
Оружничий Клешнин явился к государю, который почувствовал себя легче и стал принимать советников.
Борис Федорович стал странным и пугал своих приближенных. Они боялись, что государь сошел с ума. Ведь царь, обычно щедрый, стал в эти дни чрезвычайно скуп.
Родственник царя боярин Семен Годунов пожаловался Клешнину:
– Ночью этой сам ходил и все клети с припасами проверял.
– Сам царь? – удивился оружничий.
– А то кто же? Только с одра болезни встал и заявил, что его обкрадывают. Затребовал все ключи и печати.
– Не было того ранее, – проговорил Клешнин.
– Совсем ума лишился.
– Знать не до меня ему?
– Отчего? Спрашивал про тебя с утра. Иди к нему.
Клешнин вошел в палаты царя. Годунов в халате сидел на стуле и изучал какие-то бумаги.
– Ах, это ты, Семен? Давно ждут тебя!
– Прости, государь, замешкался! Всё служба.
– Что нового? – спросил Борис.
– Поймали девку Отрепьеву!
– Споймали? – царь оживился. – Это хорошо! Что показала?
– Пока ничего, государь.
– Как ничего? Она в Разбойном приказе у Патрикеева?
– Там, государь.
– И ничего не сказала? Странно!
– Пытку еще не применяли, государь.
– Почему?
– Думаем девку склонить на нашу сторону. Ведь коли она покажет, что он не есть царевич, но есть Гршка Отрепьев, то нам лишь на руку!
– И что она?
– Пока ничего. Но скоро скажет все, что надобно. Про то не беспокойся, государь. Мы с Патрикеевым свое дело знаем.
– Самозванца еще не поймали, Семен! Не поймали. Не хотят мои воеводы его ловить. Мои войска под Кромами стоят и ничего противу вора не делают!
Семен Клешнин видел, что царь начинает горячится. Он хорошо знал, что раздавить самозванца не столь просто. Подле него поляков около шести тысяч, да немцы наёмные, да казаки. Слышно атаман Корела с Дона новое пополнение привел. Но говорить это Годунову бессмысленно. Ничего слушать не желает. Все твердит про измену.
– Продадут они меня, Семен! Все продадут! Повелел я своих верных стрельцов в войско отправить.
– Охранный полк, государь? – удивился Клешнин.
– Эти мною многократно награждены и потому верны. И с ними пусть вся челядь, и сокольничие и псари на коней садятся. Пусть докажут верность!
Царь немного помолчал. Он жестом приказал Клешнину подать себе кубок с питьем. Клешнин подал. Царь сделал несколько глотков.
Клешнин снова принял кубок литого золота и поставил его на стол.
– Отвратителен на вкус этот бальзам лекаря моего. Но мне от того легче.
– Господь милостив, государь. Поправишься.
– Мне надобно дождаться смерти самозванца. Я должен укрепить трон своего сына. Династия Годуновых много славы может принести державе. Про то помни.
– Всегда помню, государь.
– Мало верных людей. Ох, и мало. Все предать норовят. А того не понимают, что самозванец им на шею поляков посадит! И потому тебе, надобно быть опорой для сына моего!
– Я всегда буду верен и тебе, государь, и царевичу-наследнику Федору Борисовичу…
***
Путивль.
Стан самозванца.
20 марта 1605 года.
Пан воевода Юрий Мнишек не любил сам принимать соглядатаев из черни. Это делали его приближенные. Но в этот раз отступил от своего правила.
Стража доставила к нему в кабинет оборванного московита. Он был высок ростом и крепко сложен. Одет как простой горожанин.
Мнишек кивнул ему и тот повалился воеводе в ноги.
– Встань. Не стоит тебе ползать на животе. Мне доложили о тебе. Как твое имя?
– Михайло, господине.
Горожанин поднялся на ноги. Мнишек усадил его в кресло.
– Говори. У тебя есть важные вести?
– Да, господине. Я, как и мой брат, состоим в людях у дьяка Разбойного приказа Патрикеева.
– Вот как? И ты пришел ко мне?
– Хочу служить истинному царевичу, господин. И мне есть что сказать.
– Говори.
– Мой брат недавно изловил на Москве девицу одну. Имя ей Елена.
Мнишек сразу понял о ком речь.
– Она во власти Годунова?
– Да, господине.
Мнишек усмехнулся.
– И ты решил получить за сие золото? Ты подумал, что мне есть дело до Елены? Кто она? Она не царского рода.
– Я понимаю, пана воеводу, – сказал Михайло. – Пан думает, что Елену станут пытать и скоро казнят на Москве?
– А разве это не так? Ведь ваш дьяк Патрикеев знает о делах сей девицы. Что же она заслужила от царя Бориса? Только смерть.
– Господин воевода знает не всё, – спокойно заявил Михайло. – Патрикеев не велел пытать Елену. Он и окольничий Клешнин решили использовать девицу инако. Она покажет, что де царевич Димитрий не царевич, но Юшка Отрепьев.
Мнишек вскочил с кресла. За ним поднялся Михайло.
– То правда?
– Святая истина! – Михайло перекрестился.
– И она согласилась?
– Когда я покидал Москву – нет. Но Патрикеев сумеет заставить. Сие дело времени, господине. А царь Борис Федорович весьма плох. Не сегодня-завтра помре! И для наследника Федора Борисыча сия Елена просто клад!
–Ты прав! И я озолочу тебя! Тебя и брата твоего! Если Димитрий Иванович войдет в Москву быть тебя дьяком! Тебе и брату твоему! В том даю тебя слово шляхтича.
–Рад служить, господине.
–Да ты садись, Михайло. Не стой.
Тот снова сел.
–Я уже сейчас дам тебе 300 злотых! Ты вернёшься в Москву и сделаешь то, что я прикажу.
–Да, пан воевода. Готов служить.
–Ты отправишься на Москву уже сегодня. Я дам тебе надежное сопровождение из казаков. В дороге с тобой ничего не случится, Михайло.
–Что мне делать в Москве, пан?
–Следить за Еленой. Знать все, что она делает в застенках у Патрикеева.
–Сие возможно, пан воевода.
–Я потом пришлю к тебе человека…
***
Путивль.
Стан самозванца.
21 марта 1605 года.
Шляхтич Ян Нильский прибыл в Путивль.
Город был на военном положении и кишел войсками. Всюду ходили караулы из немецких наемников. Польские гусары гуляли в кабаках города и пели военные песни. Иногда они задирали казаков и на улицах происходили кровавые поединки.
На стенах крепости дежурили пушкари – наемники, приведенные воеводой Юрием Мнишеком. Местным царевич не доверял. Он пожаловал всех, кто принес ему присягу, но знал, что жители города при случае могли и предать его. Подозрительность царевича усилилась после поражения под Добрыничами. Теперь он желал иметь охрану только из наемников…
***
Пан Ян сразу направился к воеводе Юрию Мнишеку. Более числиться в отряде Бучинского он не желал.
Воевода принял шляхтича сразу, хоть время и было позднее.
– Пан Нильский? Вот радостная встреча.
– Я прибыл в стан царевича от воеводы Сумбулова. Нарвался на разъезд дворянской кавалерии. Едва ушел.
– Ты не ранен, пан?
– Немного. Пустяки.
– Проходи, пан Ян, садись и налей себе вина. Слуг я удалил, так что сам ухаживай за собой.
Нильский не заставил просить себя дважды. Вино у воеводы Мнишека было отменное.
– Ты голоден должно быть? – спросил воевода.
– Признаюсь да.
– Тогда не стесняйся. Мой ужин в твоем распоряжении, пан Ян.
Нильский был удивлен любезности Юрия Мнишека. Он понял, что воеводе от него что-то нужно.
– Я вижу руку судьбы в том, что ты, пан, прибыл именно сейчас. Только сегодня я получил вести из Москвы.
– Я немного задержался в пути, пан воевода. Это из-за раны. Пришлось пролежать в лесной сторожке у одного пана. Но лишь только рана затянулась я сразу в седло и в Путивль.
– Твоя рана еще беспокоит тебя?
– Нет, пан воевода.
– Это хорошо. Я только сегодня получил вести от моего человека. Панна Елена поймана на Москве людьми Годунова.
– Что? – Нильский вскочил со стула.
– Её поймали и посадили в застенок.
– Но как же?
– Сядь, пан Ян. Слушай меня внимательно. Я ведь знаю, что ты желаешь взять панну Елену в свои законные жены. Это так?
– Так, пан воевода!
– И ты, пан, готов выручить её?
– Готов! – вскричал Нильский. – Я того желаю всем сердцем, пан воевода. Я на все готов ради этой женщины. Но её уже пытали?
«Эк, его разобрало! – подумал Мнишек. – Очаровала она шляхтича так, что он ныне и своего князя Замойского ради неё продаст. Вот они сила любви».
– Её пытали, пан воевода? – повторил вопрос Нильский.
– Мой человек передал, что нет. Она им нужна неповрежденной. Но это лишь до поры. А что станет потом? Одному богу известно!
– Я готов отправиться в Москву!
– Доверяю пану кавалеру. И сумею воздать ему по заслугам.
– Я сделаю все, чтобы спасти Елену и без наград. Она сама для меня награда.
– Все это так, пан кавалер. Но панна Елена слишком вмешивается в дела своего брата. Ведь для пана не секрет, что она родная сестра царевича.
– Того кого называют царевичем.
– Именно так, пан Ян. Для нас нет дела до того, кто такой Димитрий. Мы сделаем его царем. Мы! Но и он для нас должен будет многое сделать.
– Я это знаю, пан воевода. Но Елена?
– Она имеет влияние на своего брата. И она может уговорить Димитрия, не выполнять своих обещаний перед нами. Потому она стала мешать. И Орден может принять меры, дабы она умокла навеки. Ты меня понимаешь, пан?
– Да, пан воевода.
– А ты знаешь о могуществе Ордена! Отцы Иезуиты не
любят шутить.
– О том я знаю, пан воевода.
– Сейчас русские хотят, чтобы она публично назвала настоящее имя своего брата. А сие не будет способствовать нашему делу.
– И потому они пока не тронули её?
– Именно так, пан Ян. Я вручу тебе две тысячи злотых. И твоя задача – не дать Елене сказать то, чего хотят русские. Вырви её из их лап и делай, что хочешь.
– То есть мы можем с ней уехать?
– Тебе даже нужно будет её увезти. Оставаться в Москве Елене небезопасно, даже после того, как Димитрий войдет туда. После того как ты это сделаешь, я пришлю тебе, в указанное тобой место ещё пять тысяч злотых! И вы сможете начать новую жизнь. Итак, пан Ян?
– Я согласен пан воевода. Когда мне отправляться?
– Завтра вечером. До тех пор тебя никто видеть не должен. Я скрою тебя в одном из моих покоев. Выспись, пан. Дорога опасная…
***
Царевич Димитрий Иванович скучал на военном совете. Бояре его ближней думы пока ничего стоящего не предложили. Воевода Мнишек и гетман Дворжецкий совет не посетили, сказавшись занятыми.
Так и прошло время в пустой болтовне. Все ждали известия о смерти Годунова. По мнению многих это была бы победа без крови. Младший Годунов на троне не усидит, считали они.
Гаврила Пушкин после совета сопровождал царевича.
– Мне донесли, государь, что на Москве заговор против Годунова, – сообщил он.
– Заговор?
– Вельможи желают его скорой смерти.
– Вельможи? И кто среди них?
– Бояре Шуйские да бояре Катыревы-Ростовские. Слышно, они хотя ускорить смерть Борискину.
– Неужели эти знатные вельможи стоят за меня? – удивился самозванец.
– Пока нет, государь. Они желают на троне царевича Федора Борисовича.
– Как? Годуновых оставить на троне государства Российского? Возможно ли сие? Я законный наследник моего отца великого государя Ивана Васильевича!
– Но нам сие на руку, государь. Мы сможем перетянуть их на нашу сторону. Бориску боятся на Москве. И сын его вьюнош совсем.
Царевич вдруг предложил то, чего Пушкин не ждал:
– Послушай, Гаврила, а что, если нам сообщить о поимке нами беглого монаха Гришки Отрепьева?
– Что, государь?
– Я сказал, а что, если нам сообщить о поимке нами беглого монаха Гришки Отрепьева? Мы выставим его на обозрение народа в клетке. Пусть видят ложь Годунова. Пусть видят, что я царевич истинный!
Пушкин отметил про себя, что это предложение не лишено смысла. Он сумеет подобрать человека, которого можно будет выдать за Отрепьева…
***
Москва.
Дворец Годунова.
13 апреля 1605 года.
Царь Борис Годунов почувствовал себя лучше. Он приказал себя одеть и сказал, что сегодня выйдет к подданным и станет заниматься делами государства.
Глава Дворцового Приказа боярин Степан Васильевич Годунов первым явился к царю. Он сообщил о бегстве части дворян ополчения к самозванцу и о погоне, что была снаряжена.
– Догнали? – спросил царь.
– Нет, государь. Не догнали. Дак, сказать по правде, и не старались догнать. Много измены кругом, государь. В самой Москве она не переводится.
Царь ничего не сказал родственнику. Он пошел в палату для торжественных приемов. Нужно было показать всем, что он, Борис, снова крепкой рукой держит в узде государство…
***
Борис сел на трон. Стали говорить бояре.
Но он слушал рассеянно. Он вспомнил день смерти Грозного. 18 марта 1584 года. Тогда больной государь призвал его к себе. Он помнил, как выглядел царь Иван. Худые впавшие щеки, обострившийся нос, глубокие морщины и пятна на лице. Ныне и он выглядит не лучше.
«Сколько лет минуло, а все стоит перед глазами, словно вчера было» – думал он.
Царь Иван тогда сказал ему:
– Видать пришел мой час, Бориска. Помру в скорости.
– Что ты, великий государь. Бог милостив.
– Одно гнетет меня. Кому оставляю трон? Федор мой умишком слаб. А Дмитрий еще в возраст не вошел. Что будет с державой?
– Да ты, государь, оставил при Федоре душеприказчиков, что помогут новому царю державу крепить.
– Всё это так. Но не ошибся ли я в душеприказчиках? Верные ли они люди?
– Все мы рабы твои, великий государь. Как велел, так и будет…
***
И вот теперь он стоял у порога смерти. И его занимали те же мысли. Конечно, его сын Федор Борисович не юродивый как был Федор Иванович. Но сын Грозного был древнего Рюрикова рода. А Годуновы род на Руси не столь знаменитый.
«Кого поставить рядом с сыном? – думал он, глядя на бояр. – Басманова? Кого-то из Годуновых? Князя Василия Шуйского? Годуновы не сильно любимы народом. Шуйский слишком хитер. А Басманов любим войсками и на Москве популярен. Чернь его ценит. Но что в его мыслях? Вот он сидит на лавке в дальних рядах. Не по чину ему высовываться».
Борин Степан Васильевич Годунов тем временем говорил о необходимости покончить с самозванцем и положить конец возмущению на окраинах русского государства.
Иностранные послы переглядывались и слушали своих толмачей (переводчиков). Посол короля Англии Якова Первого смотрел то на царя, то на его наследника царевича Федора. Еще вчера во время аудиенции Борис говорил ему о сыне. Как тот умен и образован. Каким хорошим повелителем он станет для державы.
«Что сообщить моему королю? – думал посол. – Этот юноша может наследовать трон уже скоро. Но обстановка не в его пользу. Его ждет судьба нашего короля Эдуарда Пятого. Тот также сел на трон в юном возрасте и был низложен дядей герцогом Глостером. Юного короля заключили в Тауэр и там умертвили».
Царь Борис вдруг почувствовал головокружение и жестом позвал лекаря. Тот бросился к государю. Царь схватился за грудь. Его лицо исказила гримаса боли.
Лекарь поддержал его.
– Государь…
Борис вытянул руку. Его перст указал на сына.
Боярин Степан Годунов спросил:
– Что, государь?
– Сын…, прохрипел царь. – Вот он…
– Государю плохо!
Лекарь кликнул слуг, и Бориса унесли в его покои. Были срочно созваны иные придворные врачи…
***
Царь Борис Федорович Годунов был разоблачен и уложен в постель. Вокруг него были придворные и суетились лекари. Вельможи смотрели на бледное лицо царя и понимали, что это конец. Могущественный человек умирал. Кончалось его время и это внушало чувство тревоги. Все думали, что последует за его смертью? В государстве смута, на подступах стоит войско самозванца и в самой столице неспокойно. Может начаться открытый бунт.
Молодой наследник был тут, и все видели его. Царевич страдал, ему было жаль отца. Не хотел он высшей власти, и ему было вольготно за спиной Бориса, который был ему крепостью. Да и не только ему, но всему роду Годуновых.
Что же ждет их теперь? Этот вопрос засел в головах многих. Скольких врагов они нажили среди вельможной и сановной знати. И понимали Годуновы, что вот в этот самый миг рушится их мир. Хотя еще вчера казалось им, что это они служили опорой Борису и возвели его к вершинам власти. Степан Васильевич Годунов часто говорил жене, что Борис ему слишком многим обязан. Он утверждал, что он опора трона. И лишь теперь осознал старый боярин, что не было среди всех Годуновых никого, кто мог сравниться вот с этим умирающим человеком. Не было у них ни его ума, ни его силы, ни его хитрости.
Царь захрипел. Лекарь влил ему в рот свой настой. Но умирающий не принял его. Он закашлялся, и лекарственная жидкость пролилась на затканное золотыми цветами одеяло.
К постели умирающего подошли иные врачи.
– What will we do? – спросил один по-английски. (Что станем делать?)
–This is agony. Now his time is comeing. (Это агония. Теперь приходит его час.)
– But it was a week ago. (Но и неделю назад было тоже.)
– No. Then my elixir helped. Now, it will not help (Нет. Тогда мой эликсир помог. Нынче нет.)
Царь захрипел и горлом у него пошла кровь. Он выгнулся всем телом, его руки вытянулись, и тело его замерло на месте. К его губам поднесли зеркальце. Оно осталось чистым.
–He's dead, – сказал лекарь. (Он умер)
***
Боярин Шуйский первым услышал весть о смерти царя. Англичанин лекарь подошел к нему и произнес:
–The king is dead, long live the king! (Король умер, да здравствует король!)
Шуйский принес весть другим боярам.
– Великий государь отошел!
Бояре зашептались:
– Царь умер!
– Где царица?
– Борис Федорович умер.
Но Мария Годунова уже была в покоях своего мужа. Она склонилась над телом царя и зарыдала.
– Царь умер, – тихо повторил кто-то рядом.
– Царевич-то наш каков? Бледен как полотно.
–И царица убивается.
Шуйский даже не оглянулся на голоса. Он смотрел, как плачет женщина, и он знал цену каждой слезинки Годуновой. Хорошо помнил князь Василий отца царицы Марии Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского. Не одна тысяча жизней висела на его душе, за что он ныне в аду горит (князь Шуйский искренне надеялся, что это так). И дочь пошла в своего родителя. Пока был жив Борис, он мог держать жену под своим контролем. Но царевич Федор совсем не Борис…
Свершилось то, чего все уже давно ждали, но чего боялись. Трон государства московского опустел. Самозванец сидел в Путивле и ждал своего часа.
Царевич Федор, еще при жизни отца провозглашенный наследником, готовился принять Шапку Мономаха.
Патриарх Иов сразу прибыл во дворец и поддержал юного наследника. Он сразу разослал послания всем епископам и архиепископам государства московского, что на трон взошел законный наследник трона Федор Борисович Годунов…
***
Путивль.
Ставка царевича Димитрия Ивановича.
Воевода Мнишек и иезуит Гаршильд.
15 апреля 1605 года.
Пан Юрий Мнишек решил посоветоваться с иезуитом Рональдом Гаршильдом по весьма важному делу. Он для того пригласил падре к себе.
Воевода предупредил слугу:
– Никто мешать мне нынче не должен. Для всех меня нет. Даже если это царевич Димитрий.
– Все понял, господине. Тот человек, уже пришел и ждет вас.
– Уже? И ты заставил его ждать? Я же сказал сразу проводить его в мои покои!
Иезуит в черной одежде пришел на помощь слуге и сказал:
– Полно вам, пан Юрий, бранить сего молодца. Он не так и виноват. Это я пришел раньше срока.
– Мое почтение, пан, – воевода поклонился и сделал знак слуге уйти.
Тот повиновался.
Мнишек показал иезуиту на кресло.
– Падре Рональд. Я хотел говорить с вами по тайному делу.
– Я знаю, о чем вы хотите говорить, пан Юрий.
– Знаете?
– Я служу Ордену, и мне полагается знать все. А при дворе царевича сейчас слишком много всего происходит.
–Вы правы, падре. И нам надобно повернуть события в нашу пользу. Ибо при особе царевича появились те, кто желает использовать победу над Годуновыми в своих интересах.
–Вас волнует шляхтич Нильский. Не так ли, пан воевода?
–Именно. Вы весьма проницательны, падре. Сей шляхтич может испортить нам многое.
–И чего пан воевода желает от меня?
–Нильский служит Ордену.
–Орден только использует шляхтича Нильского в своих целях, пан Юрий. Не более того.
–Но вы сами, падре, спасли Нильского от обвинений в отравлении царевича.
– Но разве он был виновен? Вы и сами тогда так не считали, пан Юрий. И тогда он был нам нужен. Пан Нильский играл важную роль в событиях. Важную, но незаметную. А именно такие незаметные люди иногда делают историю, пан воевода.
– А ныне? – спросил Мнишек. – Что сейчас вы скажете о его роли, падре?
– Ныне он послан вами в Москву. Я имею точные сведения, – сказал иезуит.
Мнишек удивился осведомленности Гаршильда.
– Поразительно, падре. Но про сие никто не знает.
– У Ордена всюду глаза и уши, пан Юрий.
– Пан Нильский служит пану Замойскому и присоединился к отрядам царевича только ради Елены. И он страстно влюблен. А такие люди опасны. Слишком он ставит чувства над разумом.
Иезуит с этим согласился. Нильский может стать опасным, если распустит язык.
– Ныне он отправился спасать панну Елену.
Гаршильд кивнул.
– Я также знаю о словах панны Елены, пан воевода. Она хочет склонить брата к независимой политике. Сия особа слишком честолюбива.
– И что вы сажаете? – спросил Мнишек.
– Думаю, что свою роль в событиях она уже сыграла. И она может уйти со сцены.
– Именно так думаю и я, падре. Но она еще может кое-что сделать. Больше того, её могут использовать и наши враги.
– Опасность её использования врагами преувеличена, пан воевода, – спокойно сказал иезуит. – Что может она сделать? Заявить что Димитрий не Димитрий? Так таких заявлений уже хватает. Родной дядя «царевича» Смирной-Отрепьев уже не раз делал это. И что?
– Но дядя это одно, а сестра иное.
– Никакой разницы. Народ поверит в то, во что верить хочет. А ныне московиты хотят верить в царевича Димитрия Ивановича.
– Значит, панна Елена может уйти? И хорошо, если пан Нильский никогда не вернется обратно живым.
– Я с этим согласен, пан воевода. Но убирать его своими руками…
– Нет, пан Рональд. Это сделают иные.
– Отлично. Ян Нильский и панна Елена исполнили свою роль. Им пора удалиться. Во имя Иисуса! – сказал иезуит и сотворил крестное знамение…
Глава 16
Вдовая царица Мария Годунова.
Апрель 1605 года.
После смерти царя Бориса новым государем был наречен его сын Федор Борисович. Патриарх Иов собрал духовенство и привел к присяге бояр и князей, дворян и дьяков. Все они были вынуждены присягнуть новому царю.
Большое положение заняла у трона вдовая царица Мария Годунова. Это она разослала по городам повеление от имени нового царя. И города, кроме Чернигова и Путивля, целовали крест великому государю, царю и великому князю Федору Борисовичу. Присягнули ему Москва, Новгород, Псков, Казань, Астрахань, Ростов, Владимир и другие.
Самозванец сидел тем временем в Путивле и готовился к новому походу против Годунова…
***
Москва.
Михайло.
Апрель 1605 года.
Михайло вернулся в Москву. Был он наряжен по моде и весьма гордился своим видом. В карманах его звенело золото. А такого не было уже давно. Было от чего закружиться голове.
Петро был удивлен новому наряду Михайлы. И кунтуш, и сапоги, и кушак, и шапка были отменные.
– Брат! Каков ты, однако, стал! А ну поворотись.
Михайло повертелся и показал, как на нем сидит новое платье. Притопнул сапогом.
– Как платье-то сидит на тебе. Словно боярич.
– Еще не то будет, брат! Я вернулся, Петро. И привез вот что!
Он достал из-за кушака кошель и высыпал на стол золотые. Они весело заплясали, раскатываясь в стороны. Петро придержал монеты, дабы не упали на пол.
– Чего это?
– Али не зришь? Золото! Золото, братка.
– И сколь здесь?
– Много. А получим мы много больше!
– Правда? – Петро не верил тому, что видит.
– Правда, братка. Много больше будет золота-то. Это я тебе говорю. Хватит нам мыкаться. Но скажи мне сразу, жива ли Елена?
Петро ответил не сразу. Он помолчал, а затем переспросил:
– Елена?
– Что с ней?
– Жива, – ответил Петро.
– Не пытана?
– Нет. Ныне не до неё. Царь помер. Новый молодой государь принял крестное целование (присягу). Многие города признали его.
– Это ненадолго.
– Как знать, брат, – сказал Петро. – Говорили не признают де царя Федора Борисыча-то. Ан признали!
– Сюда придет великий государь Димитрий Иванович!
– Тише брат! За такие слова…
– Мы одни.
– Все равно, брат.
– Да ты не робей, Петро! Не робей. Я, верно знаю, что скоро все изменится. Со мной говорил сам Мнишек!
– Чего?
– Сам Юрий Мнишек! Первый человек при царевиче. И он меня озолотить обещался. Но сие не все, брат. Быть и тебе и мне в дьяках!
– В дьяках?
– А чего нет? Али мы с тобой рожами не удались? Все будет коли сядет на трон Дмитрий Иванович.
– Дак как он сядет, брат, коли крест целовали бояре да дворяне царю Федору Борисычу!
– Да мало ли кому наши бояре крест целовали? Нам с тобой про себя думать надобно, брат. Мы на царевиче сами заработать сможем. И много! Детям и внукам останется.
Петро слушал брата. Но был он сильно напуган. Люди вдовой царицы Марии сыскивали измену на Москве. Обида на то, что разбили ему рожу в «благодарность» за службу, давно прошла. Сгоряча тогда он наговорил всякого. Был Петро весьма опаслив.
Поначалу он, конечно, брата Михайлу поддержал. Думал:
«А ежели прав Михалка? Ежели займет самозванец Москву-то? Да полно! Захотят ли бояре присягать самозванцу, коли всем ведомо, что не царевич он. Рострига и беглый монах. Так и Федор-то Борисыч чего стоит? Наши бояре-то и предадут его. А чего им? Была бы выгода».
Но затем его одолели сомнения:
«Но коли прознают людишки Годуновых? Тогда все жилы вымотают в подвалах палачи. Тогда и золота не надобно. Да и даст ли более золота Мнишек? Коли победа его будет и все по его станется. То зачем ему давать Михалке золото? А ежели я сам помогу Годуновым? Им ныне тяжко и людишки верные надобны. Они-то не пожалеют злата и дьяком меня вернее сделают.
Не верил я, что признают Федора Годунова. Но его признали! И все целовали крест новому молодому государю. А ныне могу я прийти к Годуновым не с пустыми руками».
Михайло спросил:
– Чего молчишь, брат?
– А чего говорить? Я сделаю как ты скажешь.
– И молодец. Тогда слушай…
Но у Петра в голове возник собственный план действий…
***
Москва.
Василий Шишкин.
Апрель 1605 года.
Дьяк Василий Шишкин примчался в Москву. Грамота подорожная у него была самая настоящая. Её казаки самозванца отобрали у годуновского гонца. Приметы гонца были похожи на приметы Шишкина, и потому бояться тому было нечего.
Было сказано, что дворянин Димитрий Бурцев состоит при соколином дворе великого государя. И был послан он по государевой надобности в Тулу, а ныне снова шёл к Москве.
На ближней заставе его задержали стрельцы в красных кафтанах.
«Птотазанова приказа кафтаны, – подумал дьяк. – Слава богу, нет там моих знакомцев».
Высокий сотник спросил подорожную. Дьяк показал грамоту. Тот просмотрел её и внимательно оглядел приезжего.
– Для какой надобности к Москве?
– По государеву делу! – важно заявил Шишкин.
– Ныне все по государеву делу, – нагло ответил сотник. – Но нас здеся поставили дабы блюсти интерес государев.
– Ты грамотен ли, сотник? Али не все прочел в бумаге?
– Стало ты есть дворянин сокольничего двора великого государя?
– Да. Я дворянин Бурцев.
– А ты из каких Бурцевых будешь?
Шишкин не подал виду, что ему стало страшно.
«Не хватало, дабы сей сотник знавал Бурцева покойника. Надобно врать и врать быстро».
– Природный московский, – ответил он. – Имение имею – сельцо Рогожино, да Маренино тож. Издавна наши предки служили в дворянском ополчении в ближних полках. А отец мой был причислен ко соколничьему двору еще при Иване Васильевиче. И было то в лето, когда взяли государевы полки город Полоцк.
Шишкин и понятия не имел, по какому уезду служили дворяне Бурцевы, сказал «ближние полки» для важности, и быстро перевел разговор на царя Ивана Васильевича.
Сотник слушать более не стал и отдал дьяку грамоту и велел его пропустить. Шишкин снова забрался в седло и стегнул коня.
«Берегутся на Москве, – подумал дьяк. – От того и задавал сотник мне вопросы. В воротах меня никто останавливать не станет, коли стану неспешно с важным видом ехать. Торопливость в сем деле не требуется…»
***
Выехал отряд конных рейтар. Копыта лошадей прогрохотали по деревянному настилу. Двое крестьян убрали свои повозки с дорог, и Шишкин съехал на обочину от греха.
Более никто путника не задержал, и вскоре нога изгнанника ступила на землю родного города. Для того он спрыгнул с коня и повел его в поводу.
Сколь долго он здесь не был! Сколь воды-то утекло с тех пор, как по навету врагов, выслали его, дьяка Посольского приказа, из Москвы в Новгород. Узнав про самозванца, отправился Шишкин в Москву и про все рассказал Клешнину. Но тот снова отправил его на чужбину и на сей раз еще дальше.
И вот пришло время для возвращения. Правда, пока мог он вернуться лишь тайно под чужим именем. И могли его захватить и в пыточный подвал спровадить. Пока до Клешнина достучится, его и запытать успеют. Потому хотел Шишкин сразу на подворье оружничего Клешнина ехать, но известие о смерти царя Бориса остановило его. Благо, что зашел дьяк в трактир пропустить пару стаканчиков и закусить. Там и узнал он о кончине царя Бориса.
В дымном большом помещении было много народу. Все вполголоса обсуждали новости, и пили хлебное вино. Целовальник
46 стоял у большой бочки и деревянным ковшом разливал водку в кружки.
– Помер Бориска! – вдруг сказал юродивый Гриша во весь голос.
Гриша был известен на Москве как человек святой и праведный. Лет десять он не мылся, ходил всегда в латаном драном кожухе, грязных штанах и старых лаптях. На его шее висели ржавые цепи. Шапки юрод не имел вовсе. Длинные засаленные волосы его были всклокочены и торчали в разные стороны.
Находило на Гришу иногда просветление, и начинал он, не боясь наказания, вещать «божью волю». Про сего юрода Шишкин слыхал еще когда жил на Москве, но видеть лично не видел.
Люди испугались тех слов, хотя и сами знали ту новость. Они такоже говорили про сие, но не столь громко. Ему юроду всегда вольготно языком болтать, а пострадают они – люди сторонние.
– Чего дрожите, христиане? – без страха спросил юрод. – За плоть свою испужались? А чего бояться то за плоть? Плоть она смрадна.
Глядя на Гришу последнее высказывание не вызывало споров. Баню юрод явно не жаловал, считая её происками лукавого.
– Плоть она душу поганит, христиане! – продолжил Гриша. – Про душу надобно думать, православные. Тело сгинет, а душа-то и воспарит ко ангелам!
Шишкин кинул на стол целовальнику золотой.
– Ты подходи сюда, божий человек, – позвал он юрода. – Угостись за мой счет.
Юрод подошел и осушил протянутый целовальником ковш водки. Видно, что винное питие за грех юродивый не признавал. Заедать не стал, а лишь понюхал рукав своего подранного кожуха. Шишкин посторонился, ибо запах от юрода шел крепкий.
– Спужались они, – сказал Гриша Шишкину. – А ты, человече? Ты не спужался?
Шишкин не ответил. Он жестом приказал целовальнику опять дать юроду новый ковш. Тот снова выпил и снова не стал заедать водку.
– Помер Бориска-то! Помер! И нет более его! Отольются ему кровавые слезки-то! Он младенца-то царского приказал зарезать! Он! Но не умер царевич! Спасли его люди верные! Бог спас!
– Всем ведомо, что умер царевич Димитрий тогда в Угличе! – громко сказал статный купец.
– Ась? – обернулся к нему юрод.
Купец был на голову выше юрода, но попятился от него.
– А ведь ты, человече, служка у Годуновых! Знаю я, ибо печать каинова на челе у тебя! – юрод повысил голос. – Истинного царевича вам признавать не дают! Истинного царского сына! Кого на трон сажать станут? Ась?
Шишкин взял свою шапку и стал проталкиваться к выходу. Оставаться в трактире стало опасно. Пусть себе юродивый поговорит. Видно много таких разговоров-то на Москве нынче.
Смерть царя Бориса все меняла. В 1602 году попал Шишкин в этот водоворот событий. И верно тогда служил он Годуновым. Но тогда Борис Годунов на троне сидел, и от него можно было ждать многие милости. Оружничий Клешнин отправил дьяка в стан самозванца. И Шишкин там прижился под чужим именем и даже в милость вошел при царевиче.
Но кто ныне Клешнин без Бориса? Вот вопрос. И получается, что без Бориски Клешнин – никто!
Кто знает о тайной миссии Шишкина в стане самозванца? Никто, кроме Клешнина! Так с чего ему самому себя выдавать? Он в милости у царевича. А коли самозванец Москву возьмет, то быть ему в большом почете.
Правда, он известен в стане царевича Димитрия под иным именем. А что станет, коли его узнают на Москве? Хотя он одевался не так как ранее, броды уже не имел, а лишь усы по шляхетской полькой моде.
Но все равно дело может сорваться из-за случайности. Вдруг да кто и узнает бывшего дьяка Посольского Приказа?
И было у Шишкина две мисси. Одна от Клешнина в пользу умершего царя Бориса. Вторая от царевича Димитрия Ивановича.
Решил он поставить на последнего. Тогда к кому идти? Без покровителя нельзя. Но кого избрать в эти самые покровители?
Шуйского? Князь Василий персона большая, но трусоват. Может продать его приставам нового царя Федора. Тогда прямо к Басманову. Но и этот как поведет себя? Ведь здесь одна единая ошибка и смерть! И не просто смерть, но пытки. А пыток дьяк не выдержит. И после того, как его казнят, возьмутся за его семейство. А он знал, что с девками делают в таких случаях. Своим дочкам того дьяк не желал.
Шишкин ходил по московскому торгу и думал. Делал вид, что товары смотрит. Суконный ряд на Москве большой. Щупал ткани, и купцы, видя денежного покупателя, предлагали ему свой товар.
– Такого шелка нет, боярин! Ты только посмотри! Нигде не сыщешь за такую цену. Хоть весь торг обойди.
– Погляжу, – сказал Шишкин, думая отделаться от назойливого купца.
– Сколь тебе надобно товара? – не унимался купец.
– Погляжу еще, и вернусь к тебе, коли что, – сказал Шишкин и стряхнул руку купца со своего плеча.
– Да чего глядеть-то, боярин!
– Не боярин я!
– Так все одно начальный человек.
Шишкин вдруг замер на месте. Он увидел всадника. Судьба! Не оставила она его! Он не мог поверить глазам – Ян Нильский!
«Вот так встреча! И где? На Москве! А этот здесь откуда?»
Шишкин быстро догнал его и обратился к ляху:
– Пан кавалер здесь?
Нильский обернулся и сразу узнал дьяка.
– Пан? Вот нежданная встреча.
– И я рад видеть пана. Никак не мог даже подумать о том. Пан уже остановился где-то?
– Нет, пан. Я только прибыл в Москву.
– Тогда пусть пан следует за мной. Я сумею разместить пана с удобствами.
– Буду тебе благодарен, пан. Я порядком устал с дороги.
Дьяк ещё и сам не разместился в Москве, но выпускать шляхтича из своих рук не хотел. Да и было у него куда пойти. Не зря в прежние годы служил он в Посольском приказе.
Был один дом, в котором жил человечек, коего Шишкин в своё время спас от лютой казни. То был содержатель мыльни (бани) именем Иван. И в старые годы Иван ограбил богатого купца и присвоил себе его кошель с деньгами. Купец поднял крик, и Ивану пришлось купца пырнуть ножом. Купец помер, а приставы скрутили мыльника и доставили в Разбойный приказ. Но тут появился дьяк Шишкин и Ивана от казни и пыток спас. С тех пор был тот мыльник ему верным человеком.
Одного боялся Шишкин, что помер Иван за эти годы, что не было его на Москве. Но мыльник был жив-здоров, и при своём деле. Голоса его ни с чем не спутать.
– Мылить-парить – молодцом ставить! Давай ко мне! Вы господа хорошие вижу интересуетесь?
Шишкин спросил:
– Дорого ли твоё веселие?
– За рупь молодцом сделаю. Словно десять годов скинешь!
– За рубль серебром? Так много?
– Дак и баня и девки у меня что ягодки. После скажешь, что рупь не деньги и ещё придёшь ко мне. Ты ведь издалека?
– Али я так изменился, Иване? – спросил Шишкин.
Иван внимательно посмотрел на Шишкина, но не узнал его.
– Прости, боярин. Не признал.
Шишкин шепнул ему на ухо своё имя. Тот как услышал, так и бухнулся на колени.
– Прости, милостивец! Не признал сразу. Да и вроде не ты это, господин. Все изменилось в тебе. Ей. Не вру.
– Тише. Встань и веди нас с товарищем в место, где можно закусить хорошо.
– Это я мигом сделаю. А баньку велишь ли?
– Не сразу. Пока в дом веди.
Иван отвёл Шишкина и Нильского в неказистый домик, который изнутри был много лучше, чем снаружи. Лавки и столы здесь были грубыми, сколоченными из досок, но на столе шитая скатерть, и стоял серебряные сулеи с вином, на лавках цветастые мягкие бухарские ковры.
Иван подал гостям закуски и удалился.
Нильский и Шишкин выпили вина во здравие государя Димитрия Ивановича. И начался серьёзный разговор.
– Я рад видеть пана шляхтича здесь. Пан даже не знает как я рад.
– И что пан желает от меня? – спросил Ян у дьяка.
– Помощи, пан.
– Помощи? Пусть пан говорит яснее.
– Пан поможет мне, а я взамен сам помогу пану, – сказал Шишкин.
– И что за помощи пан просит?
– Пан видит, что происходит в Москве? Годунов помер. Народ волнуется, и только бог ведает, что будет далее.
– Царевич послал сюда пана распространить воззвание? – спросил Нильский.
Шишкин внимательно посмотрел на Нильского. Соврать или сказать правду?
– Пан думает, что я слуга царевича?
– Разве нет? Пан был среди людей Димитрия Ивановича.
– Я хочу признаться пану, что у меня есть и другой господин.
– Что пан говорит?
– У меня есть иной господин, кроме царевича Димитрия.
– Пан хочет сказать, что…
– Я служил Годунову в стане царевича.
Нильский удивился таким словам. Неужели его хотят проверить? Но зачем? Он поляк и не может служить врагу. Зачем царевичу это понадобилось? Может быть снова интриги Бучинского?
– Пан подумал, что его проверяют? – усмехнулся Шишкин. – Но сие не так. Я сказал пану истинную правду. Я служил Годуновым.
– Отчего пан говорит это мне?
– Мне надобна помощь пана шляхтича. И тебе, пан, я могу доверять.
– Мне? – удивился Нильский.
– Пан удивлен?
– Еще как. С чего пану доверять мне?
– Я объясню. У пана есть свой интерес и у меня он есть.
– И что с того? – спросил Нильский. – Как мой интерес стал рядом с интересом пана дьяка?
– А я скажу. Пана мало интересует самозванец. Не так ли? – спросил Шишкин.
– Пан сие говорит про Димитрия Ивановича?
Шишкин усмехнулся:
– Пан хорошо знает, что нет Димитрия Ивановича, но есть тот, кто назвался его именем. И пан шляхтич идет за самозваным царевичем не просто так.
– Меня интересует панна Елена.
– А Елена, его сестра. Сестра самозванца. Вот потому я и доверился пану.
– Пан знает, что Елена в беде?
– Я помогу пану спасти Елену, а пан поможет мне избавиться от моих врагов.
– Не понял пана. О каких врагах он говорит?
– О тех, кто знает, что я служил Годунову.
– Значит, пан не желает больше служить Годуновым?
– Нет.
– Отчего так?
– Борис Фёдорович умер.
– Но династия ещё не пала. Царём наречён сын Бориса Фёдор. Или я не прав?
– Пока наречён. Но ему на троне не усидеть.
– И потому пан желает перейти к царевичу Димитрию?
– Именно так, пан Ян. Царевич Димитрий займёт трон, и я поднимусь благодаря ему. Но мне нужно, чтобы пан мне помог.
Нильский спросил:
– Пану все равно кому служить?
– Я служу тому, кому служить выгодно.
– А интересы отчизны?
– Не смеши меня, пан. Кто думает про отчизну? Годуновы? Они набили себе карманы золотом и думают лишь о себе. Сам Бориска разве не предал своего государя? По его приказу умертвили сына Грозного! С чего мне хранить верность тому, кто сам предавал? Все хотят погреть руки на этой интриге, пан. И ты в том числе. Твоя награда – Елена!
– Пан прав. Итак, что пан сможет сделать для меня?
– Я найду Елену. Найду и спасу её. Без меня пану того не сделать. У меня здесь есть знакомства.
– А что я должен сделать для пана?
– Убить одного человека.
– Убить?
– Именно. Это большой негодяй и убийца. Смерть он заслужил.
– И кто это?
– Оружничий Семён Клешнин. Я хочу, чтобы он замолчал навеки.
– Но оружничий не простой мужик, пан. Как мне достать его?
– Про это нужно подумать.
–Я могу убить врага на поединке, пан. Только так. Бить в спину я не стану. Я шляхтич.
– А пан думает, что Клешнин столь же благороден? Он не даст пану ни единого шанса на поединке. Нужно придумать нечто иное.
– Пан сомневается в силе моей руки?
– Нет, – ответил Шишкин. – Я не сомневаюсь в умении пана рубиться на саблях. Вот только Клешнин не станет драться. Он подошёл к пану убийцу и тот заколет его в спину.
– У русских дворян нет чести?
– Клешнин делал много грязной работы для Бориса Годунова. О какой чести говорит, пан?
– И ты, дьяк, хорошо знаешь Клешнина. Не так ли?
– Знаю. И он знает кто я. И, ежели, его схватят, когда Димитрий войдёт в Москву, а так и будет, то Клешнин начнёт говорить. И тогда он покажет на меня. Я тот, кто пытался отравить самозванца. Я тот, кто сообщал все о планах самозванца.
– Но пана видели и другие шпионы Клешнина. Это те, с кем пан передавал вести из стана царевича.
– Эти мне не страшны, пан Ян. Они мало про меня знают и не станут трепать языками. Мне страшен лишь Клешнин…
***
Шишкин считал, что послала ему этого шляхтича сама судьба. Но он забыл о неисповедимых путях господних. И то, что казалось милостью судьбы, могло на деле быть её проклятием…
***
Москва.
Петро.
Апрель 1605 года.
Петро не пошел к дьяку Патрикееву в Приказ. Коли он ему все расскажет, то хитрый дьяк выставит себя спасителем трона. А ему про себя надобно подумать. Коли доносить на брата, то делать сие с толком.
Петро дождался проезда государыни. Знал он, что ездила Мария Годунова на богомолье. И решил рискнуть, хотя не знал, чем все закончится. Нрава была царица крутого и могла приказать засечь батогами. Ведь знал Петро, чья она дочь.
Впереди бирючи разгоняли народ, приказывая дать дорогу проезду государыни-матери. Петро приготовился.
Проехали мимо конные стрельцы в белых кафтанах европейского типа с петлицам из золотого шнура, в шапках бархатных с высоким колпаком и меховой опушкой. У всех сабли и пистолеты.
Затем показался возок царицы с золотыми орлами на дверцах. С каждого бока возка ехал боярин в дорогой шубе.
Петро метнулся к возку и пал на колени. Конь одного из бояр попятился и тот замахнулся плетью на дерзкого.
Царица увидела все это и приказала остановиться.
– Что там, Семен Елисеевич? – спросила она боярина.
– Батожьем надобно холопа дерзкого! – ответил боярин.
– Погоди, Семен! Чего он стоит на коленях? Спроси его!
Стрельцы схватили Петра и подтолкнули к боярину.
– Кто таков? Как смел?! Холоп!
– Да погоди ты, Семен! – осадила его царица Мария. – Этак он со страху языка лишится. Ко мне его!
Боярин отворил дверцу возка. Мария выглянула наружу. Петра бросили к ногам царицы.
– Кто таков?
– Твой раб, матушка-царица. Петро имя мне недостойному. Прости бога для!
– Чего тебе надобно?
– Упредить хотел, матушка-царица.
– Упредить? – не поняла Годунова.
– Слово и дело знаю государевы. И сказать про то могу лишь тебе!
Боярин Семен схватил Петра за ворот кафтана.
– Дозволь мне его, матушка, в Приказ Разбойный…
– Да отпусти его, Семен Елисеевич! Я сама говорить с ним стану. Доставить его во дворец!
Дверца закрылась, и проезд царицы помчался далее. Рядом с Петром остались боярин Семен и два стрельца.
– Пропала твоя голова, холоп!
– Я токмо услужить хотел матушке-царице.
– Надобно было вести свои в Приказ нести! – сказал боярин.
– Боялся я, что не дойдет до государыни!
Семен Елисеевич засмеялся. Он сменил гнев на милость.
– А ты стало, сам хочешь награду загрести от царицы?
– Не про награду думаю я, боярин, но про жизнь государыни- царицы и великого государя Федора!
– Ох, и рожа хитрая! – вскричал Семен. – Знаю я таких верных! Повидал таких на своем веку. Но коли есть приказ доставить тебя в покои государыни – то будешь там, холоп!
***
Петра доставили в годуновский дворец в покои царицы-матери. Ждать не пришлось совсем. Он заинтересовал царицу, и она хотела знать, что такого может сказать ей этот человек. Ведь решился он на отчаянный поступок. Не каждый рискнет остановить проезд царицы. За такое можно голову потерять. И ежели человек отважился на подобное, то у него есть, что сказать.
Двери отворились, и боярин подтолкнул Петра.
– Иди, чего столбеешь?
Петро вошел. Комната царицы была небольшой. Не любила она большие покои. Еще батюшка её Григорий Лукьянович передал ей это. «В малом покое оно способнее думать, Машенька» говаривал он.
Стены комнаты царицы расписаны яркими цветами. Было много икон в золотых и серебряных окладах. Государыня-мать сидела в заморском обитом красным бархатом кресле с подлокотниками. Рядом был стол, заваленный бумагами.
Она поманила Петра пальцем. Он подошёл и рухнул на колени.
– С чем пришел? – строго спросила она. – Говори!
– Я раб твой Петро. Матушка-царица.
– Говори!
– Измену знаю на великого государя.
Царица побледнела.
– И молвить страшно, матушка-царица, но должен сказать. Братан мой Михайло ездил к самозванцу и имеет от вора поручение на Москве.
– Брат? – переспросила царица.
– Брат, матушка-царица. Но не могу я скрыть того. Ибо верен государю великому Федру Борисычу.
– Так и следует. Не забудет государь твоей службы, Петро. Говори далее.
– Знаю я, матушка-царица, про девицу Отрепьеву, что в застенках томиться.
– Отрепьева?
– Так, матушка-царица. Елена Отрепьева. И она сестра вора и самозванца Юшки Отрепьева. И оную девицу есть повеление самозванца освободить.
– Вот как?
– Боится самозванец, что говорить она учнет и раскроет истину кто он на деле.
Царица усмехнулась.
И так все знают, кто есть самозванец. И сила его вовсе не в том, что не знают кто он. Все бояре из тех, кто переметнулся к нему, знают, что он никакой не царевич. Но служат ему и кланяются ему в ноги!
– Сие не сильно дорого стоит, Петро. Может, еще что скажешь?
– Скажу. Имел Михайло разговор с самим Мнишеком.
– И что говорили?
– Дал Мнишек задание брату. И будет скоро на Москве важный посланец самозванца. Он и станет Елену Отрепьеву спасать.
– Спасать говоришь? – царица задумалась.
– Истинно так, матушка-царица. И может еще какие поручения будут у того посланца.
– Как опознать его ведаешь ли?
– Брат Михайло ведает, матушка-царица.
Она поняла, что этот Петро может ей пригодиться.
– Я награжу тебя за службу, Петро! За верность и за то что крови своей не пощадил ради государя великого!
По её приказу тяжелый кошель с золотом упал к ногам Петра. Тот пал на колени и схватил кошель.
– Здесь триста золотых! – сказала царица. – Великий государь Федор Борисович не скуп!
Петро снова ткнулся лбом в пол, выражая преданность…
Глава 17
Царь Фёдор Борисович.
Вам кланяться царевич приказал.
Вы знаете, как промысел небесный
Царевича от рук убийцы спас;
Он шел казнить злодея своего,
Но божий суд уж покарал Бориса.
Димитрию Россия покорилась…
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Москва.
Царский дворец. Новый царь Федор.
Апрель 1605 года.
Молодой государь Федор Борисович в роскошном царском облачении восседал на троне своего отца. Вокруг трона располагались царские телохранители-рынды в белых с серебром кафтанах.
Рядом с троном поставлен стул для матери нового царя вдовой царицы Марии Григорьевны Годуновой. Она была в черном монашеском одеянии в знак траура.
Рядом со стулом царицы Марии стоял боярин Семен Годунов глава Разрядного Приказа. Царица подала ему знак.
Боярин заговорил:
– По повелению государя нашего царя и великого князя Федора Борисовича!
Бояре и думные дворяне внимали словам нового повелителя.
– Повелел милостивый государь наш пожаловать князя Андрея Телятьевского воеводой большого полка!
Князь Андрей, бывший опричник, сделал шаг вперед и низко поклонился царю.
– Благодарю за честь, великий государь.
– Надлежит тебе, князь Андрей, – продолжил говорить зычным голосом боярин Семен, – отбыть в лагерь нашей армии вод Кромами и привести войско к присяге, подавать мятеж черни и захватить беглого монаха Гришку Отрептева и доставить его на суд в Москву!
– Все исполню, как велишь, великий государь! – сказал князь Андрей.
– Повелел великий государь увеличить число пушек твоего наряда, князь. С тем тебе будет сподручнее стоять противу самозванца!
Телятьев снова благодарил государя за честь.
После этого вызвали боярина князя Василия Шуйского, прибывшего из военного лагеря под Кромами. Тот приблизился к трону и низко поклонился молодому царю и вдовой царице.
– Скажи нам, князь, что доносят из Путивля? – строго спросила Мария Годунова.
Шуйский еще раз поклонился и ответил:
– Чудовские монахи, матушка-царица, что прибыли в Путивль подтвердили истинность царевича. Сие донес верный мне человек из посадских города.
– Они признали самозванца? – брови царицы взметнулись вверх.
– Да, матушка-царица. Сказывает мне мой человек, что вор Гришка Отрепьев выставил на обозрение некоего человека, которого нарекли Отрепьевым. И монахи признали в нем Гришку, того кто из монастыря сбег.
– Стало быть, самозванец не Отрепьев? – спросила царица. – И кто поверил сей лжи?
– Многие верят, матушка-царица. По Москве те слухи уже ходят.
– То надобно пресекать! – вскричала Мария. – Сии слова есть измена! Хула на государя и хула на бога! Во всех церквах Москвы провозглашают анафему
47 вору Гришке Отрепьеву!
– Дак сие народ черный говорит, матушка-царица. Сколь ловили тех, кто имя вора Гришки упоминает, а всё говорят и говорят. Такой народ.
Семен Годунов предложил:
– Надобно из монастыря инокиню Марию Нагую призвать! Она ведь жена Грозного царя и мать убиенного царевича Димитрия! Путь она скажет народу, что убит Димитрий и не может того быть, что он выжил!
Царица возразила:
– Нет! Марию Нагую сюда не привозить! Нет в том надобности! Вора Гришку Отрепьева надобно изловить и привезти в Москву! И здесь, признания его в воровстве добившись, казнить! И князю Телятьевскому то исполнить!
Князь поднялся со своего места и сказал:
– Исполню, матушка-царица.
– А нынешнего воеводу боярина Мстиславского возвратить в Москву! Я найду для него дело в столице.
– Да, государыня!
Во время совета молодой государь почти ничего не говорил. Он лишь одобрял решения своей матери. Бояре поняли, кто взял на себя заботы по управлению царством…
***
Мария Григорьевна удалилась в свои покои и велела призвать оружничего Клешнина. Только теперь она поняла, как он нужен в делах разоблачения заговоров. Потому оставила личную неприязнь. На Семена Годунова надежды было мало. Этот вельможа не блистал талантами. А вот Клешнин мог оградить сына от опасностей.
Оружничий явился в покои царицы. У государыни-матери были несколько помещений в которых она принимала гостей. Для оружничего она приготовила большой кабинет, а не малую комнату, где говорила с Петром.
Мария Годунова сидела в высоком кресле и её окружали ближние боярыни. Она была в чёрном. В последнее время царица предпочитала именно этот цвет.
Клешнин низко поклонился царице.
– Рада тебя видеть, Семен Андреевич. Много недоразумений было между нами ранее.
Но нынче ты нужен царю.
– Готов служить, государыня.
– Почивший государь Борис Федорович всегда верил тебе. И я, и мой сын, также верим тебе во всем. Мне сказали, что есть в темнице некая девка из роду Отрепьевых. То верно?
– Да, государыня. Но она в темнице Приказа Разбойного у дьяка Патрикеева.
– И вправду она Отрепьева?
– Точно, государыня. Она дочь Богдана Отрепьева, который был пожалован поместьем в Коломенском уезде. До него, до Богдана, тем поместьем владел Матвей Отрепьев. Стало быть, дед Юрия (Григория) и Елены Отрепьевых. А до Матвея Третьяк Отрепьев. Приписаны они были во времена Третьяка к детям боярским, но уже Матвей назывался дворянином и поместье его было до дворянского расширено.
– Роду они не шибко знаменитого? – спросила царица.
– Отец Юрия и Елены Богдан служил во стрельцах и был сотником. Но был убит в пьяной драке в Немецкой слободе.
– И что вы с той девки хотите?
– Показать она должна, что брат её самозванец и не царского роду.
– Показать? Сие надобно ранее было делать. А нынче, самозванец показал всем в Путивле некоего беглого монаха. И сказал, что вот есть Отрепьев, а он истинный сын Грозного!
– Но сестра самозванца обратное показать может, государыня.
– В том более нет надобности. В стане нашем под Кромами собралось больше 25 тысяч войска. И скоро князь Телятьевский приведет туда еще 5 тысяч. С теми воинами они самозванца приволокут нам на цепи. Сестра же самозванца виновна в воровстве брата своего и злоумышлении на царя!
– Это так, государыня.
– Потому повелеваю тебе поставить девку на пытку! Пусть палачи все жилы из неё вымотают! А только затем, коли она милости станет просить у нового царя, её можно будет в монастырь сослать до скончания дней!
– Стало быть, просто так пытать девку? – спросил Клешнин. – Без особенной надобности?
– Ты о чем, Семен Андреевич? – спросила царица.
– О том, матушка-государыня, что пытка есть средство узнать истину. Но коли узнавать ничего не надобно, то стало быть и пытка будет пустая.
– Пытка значение имеет и в этот раз, Семен Андреевич. Пусть знают все недруги царя, что их ждет! Но девка Отрепьева от пыток помереть не должна. Про то помни. Полагаюсь на твое мастерство.
Клешнин понял, в кого царица столь кровожадна. Отец-то её Малюта Скуратов сколь человечков пытал самолично в застенках. И дочка по отцу.
– Все сделаю, как велишь.
– И надлежит тебе, Семен Андреевич, иных ворогов государя захватить.
– Про кого говорит государыня?
– Ведь еще при жизни мужа моего стало известно, что боярин Романов и брат его повинны в злоумышлении на здравие великого государя Бориса.
– Но сам Борис Федорович повелел сие дело прекратить.
– А я велю его снова начать и всех врагов царя имать
48! Все понял, Семен Андреевич?
– Понял, матушка-царица…
***
Москва.
События.
На другой день.
Пан Ян Нильский переоделся в кафтан стрелецкого пятидесятника, который доставил для него Шишкин. Также шляхтич получил пропуск во дворец. Дьяк узнал, что по приказу царицы охранную сотню стремянного полка сменили на стрельцов полковника Протопопова.
– В этом полку коренных москвичей мало. Так что никто тебя не опознает.
– Но что я смогу во дворце?
– Я укажу тебе, куда идти надобно. Слуги во дворце жадные. Особливо те, кто при Клешнине служит. Слишком жаден царский оружничий. И я не поскупись на золото.
– В этом недостатка нет, – сказал Нильский.
– Есть среди дворни царицыной некий человечек именем Семён Умойся Грязью. Прозвище у него такое. Был он в прежние поры в истопниках. И коли не помер, а такие сразу не помирают. То и ныне состоит при царицыном дворе.
– И зачем мне сей истопник?
– Он ещё при Грозном служил и многие тайные места знает. Слишком любопытен и слишком любит золото. Такой тебе и надобен.
Ян все сделал, как ему указал дьяк. И скоро он знал все, что поручила царица Клешнину. Не было тайн от слуг на половине Марии Годуновой. Ещё при царе Иване Васильевиче, который всюду подозревал измену стали строить тайные слуховые комнаты. И царь Борис Федорович от того не отказался. Хотел знать, что в его дворце происходит. Но сейчас это стало работать против Годуновых…
***
Слуга Семён Умойся Грязью бывал во дворце ещё при царе Иване Васильевиче.
– Затем при Фёдоре Ивановиче служил истопником, да и при Борисе Фёдоровиче такоже. Потому знаю много.
Стрелецкий пятидесятник показал слуге золотой. Тот схватил его и попробовал на зуб.
– Дельный золотой. Так чего тебе?
– Коли знаешь все, что и помочь мне можешь.
– Я-то?
– Али нет? – спросил пятидесятник.
– Я-то могу, но чего тебе знать надобно?
– Что деется на половине царицы.
– Марии Григорьевны? Ныне все хотят знать, про что там говорят. И князь Василий Шуйский, и боярин Романов, и иные разные. А вот тебе оно зачем, стрелец?
– Я пятидесятник.
– Но зачем оно тебе?
– Поручение имею.
– От кого? – спросил истопник.
– О большого господина. Но имени тебе его знать не надобно.
– Тогда ещё десять таких монет.
– Сколько? – изумился пятидесятник такой наглости.
– Ты полусотский велишь мне не спрашивать от кого послан. Тебя самого я вижу здесь впервые. А коли кликну стражу? Тогда и двадцати монетов не жаль будет. А?
Пятидесятник вытащил десять монет. Благодаря щедрости Мнишека золото у него имелось.
Слуга внимательно осмотрел золотые. Это были польские тернары с буквой «S» с аверса, короной и гербом династии Ваза с реверса.
49
– Монеты со знаками ляхов.
– А тебе есть разница? Такие ходят на Москве наравне с немецкими талерами.
– Вчера слыхал я, что царица наша Мария Григорьевна одарила золотом некоего холопа именем Пётр.
– И что? – не понял Нильский. – Что мне до Петра твоего?
– А донёс тот Пётр царице, что в приказе Разбойном содержится некая девица именем Елена. Ты ведь про сие знать желаешь, полусотский?
– Говори далее!
– И сия Елена есть сестра Юшки Отрепьева. Того самого. Чуешь про что я?
– И что?
– Повелела царица наша, Мария Григорьевна, поставить сию девицу на пытку.
– Как?
–Ты разве не знаешь кто она наша царица? Мария Григорьевна дочь самого Малюты Скуратова. Али не знаешь, кто он был?
– Знаю. Но мне нужно знать все о Елене.
– Желает царица дабы девку Отрепьеву пытали сильно, но не до смерти.
– Когда? – спросил пятидесятник.
– Дак приказ отдан, а как его исполнят, кто знает?
***
Пан Нильский срочно вернулся к Шишкину. Тот совсем не ждал шляхтича столь скоро.
– Ты уже вернулся? Видал Семку Умойся Грязью?
– Видал.
– Так и знал, что не сдох еще.
– Беда, дьяк.
– Что такое? Али не получилось?
– Получилось, и я узнал то, что должен был. Мария Годунова повелела Елену подвергнуть пыткам.
– Проклятая баба! Истинная дочь палача Малюты Скуратова.
– Нужно спасать Елену!
– И как это сделать? – спросил Шишкин.
– Это ты мне скажи, дьяк.
Дьяк задумался. Все выходило совсем не так, как ему хотелось. Что делать в таком случае? Кто поможет? Князь Шуйский? Нет. Это сразу донесет. Но кто тогда? А если…
Спасительная мысль пришла на ум дьяка. Не зря он много лет в Приказе сидел. Кое-что понял.
– Патрикеев! – сказал он.
– Что? – спросил пан Ян.
– Дьяк Разбойного приказа Патрикеев поможет! Иначе Елену не вытащим.
– Но Патрикеев служит Годуновым. Разве нет?
– Надобно сделать так, чтобы он бросил им служить. Для того я напишу письмо, а ты его доставишь, пан.
– Письмо?
– Да. И то письмо будет подложное. И опасность тебе угрожает великая, коли возьмёшься доставить его. Но если Патрикеев тому письму поверит – Елена спасена.
– Я доставлю письмо.
– Вот и отлично, пан шляхтич. Сейчас же сяду его писать…
***
Люди Марии Годуновой тайно пришли за Михайлом и Петр сам двери им отворил.
– Он спит, – сказал Петро. – Подсыпал я ему сонное зелье в питье и до утра не проснется.
– Хорошо. Спеленаем и доставим в Приказ.
– В Приказ?
– В пыточную Разбойного приказа. А ты заместо брата здесь останешься.
– Как прикажет матушка-царица, – ответил Петро.
– С тобой здесь будут три моих человека. Коли посланец от вора придет, они тебе помогут. Сделают все как надобно.
– Стало воровского посланца вязать?
– А то не твого ума дело. Ты токмо примешь посланца заместо брата.
– Как прикажет царица. Я готов служить…
***
Михайло все слышал. Не зря он не стал пить того питья, что принес брат. Слишком хорошо знал он Петра, и заметил трусливый блеск его глаз, когда говорил о приказе Мнишека. Но не думал, что отважится Петро донести на него.
«Продал! Продал братец родный. И вот пришли за мной. Надобно из этой ямы выбираться. Но отсюда мне хода нет. Я в этой горнице словно в ловушке. Надобно было ранее бежать. Замешкался. Не думал, что так скоро они явятся».
Михайло был уже одет.
Что делать?
Завалить двери лавками? Нет! Что это даст? Только задержит их ненадолго. Потом все равно скрутят. Нужно вниз прорваться.
Он вытащил большой нож из-за голенища сапога.
Люди Годуновой поднялись наверх. Их было трое.
– Заходим и вяжем вора, – послышался голос за дверью.
– Вдвоем зайдите. Я здеся обожду.
– Веревку давай. Вдвоем управимся.
Двери скрипнули.
Первый вошел. Под его сапогами скрипели половицы, и Михайло понял, как звучат шаги смерти.
«Но помрет ныне не тот», – подумал он про себя.
Человек увидел лавку, на которой лежал кожух. В сумерках не разглядел, что тела под кожухом нет.
Михайло убил его сразу. Широкое лезвие распороло ему горло, и мужчина, обдав Михаила фонтаном крови, упал лицом вниз.
Затем последовал второй удар. И снова по горлу. Умел Михайло пользоваться ножом. Двое даже не вскрикнули.
Третий сразу не понял, что произошло, и спросил из-за двери:
– Чего там? Али проснулся вор?
Михайло придержал тело второго, дабы не было шума.
– Чего там? – снова спросили из-за двери.
– Делаем, – глухо ответил сам Михайло, дабы голос не узнали.
– Поспеши.
Отворилась дверь.
– Готово? Спеленали уже?
Ответом ему был удар. Лезвие вошло в живот, и человек захрипел. Он хотел закричать и упредить остальных внизу, но не смог. На его губах появились кровавые пузыри и глаза стали стекленеть.
Михайло вышел из горницы и усмехнулся. Теперь у него был путь для отступления. Он быстро спустился и ушел через второй ход. Пусть теперь его братец объяснит все людям Годунова…
***
Москва.
Разбойный приказ.
Апрель 1605 года.
Через два дня.
Царский оружничий Клешнин прибыл в Приказ к Патрикееву.
Он вышел из возка и приказал доложить о себе. Подручные дьяка то исполнили.
– Прибыл окольничий Клешнин, – доложил слуга.
– Кто? – переспросил Патрикеев, отрываясь от чтения бумаг.
– Клешнин, господине.
– Вот принесли черти!
– Прикажешь звать, господине?
– Зови! Куда его девать, коли приперся!
Дьяк принял окольничего с неохотой. Сейчас дружба с ним не была выгодной. Пошатнулось положение этого человека. Но и прямо отказать ему еще опасно. Мало как все повернется.
«Все как упреждали меня! Приперся этот оружничий. Пес! Прикажут мне девку пытать, а потом меня люди самозванца со свету сживут. Все на меня повесить желает волчица Годунова. Но не дам я головы своих детей под топор положить!»
– Здравствуй, дьяк. Давно не говорили мы с тобой, – сказал Клешнин.
– Дак все дела, Семен Андреевич. Служба царская.
– Знаю. Принес тебе приказ от государыни. Матушка-царица помнит о твоей верности.
– Готов служить, Семен Андреевич.
Клешнин рассказал все, что велела Годунова.
–Что это такое, Семен Андреевич?
–К пытке девицу снаряжай не медля.
– Я?
– Ты, дьяк. А кто же еще?
– Сие не в моем Приказе делать надобно!
– А где?
– Дак забирай девку себе, и делай чего хочешь. Она не по разбойным делам идет. Дела изменные это у тебя, Семен Андреевич.
–Али палачей при тебе нет добрых?
–Палачи есть. Но они девку Отрепьеву не тронут.
–С чего так? – спросил Клешнин.
–Али не разумеешь? – спросил дьяк.
–А чего разуметь? Есть повеление царицы!
–Ты на улицах московских бывал? – спросил Патрикеев.
–Бывал.
–Так что говорят там?
–Дак мне нет дела до баек черни, дьяк.
–А говорят, что Борис Федорович сам на себя руки наложил в страхе перед царевичем истинным. И еще говорят, что не по закону Федора царем объявили!
–За сии разговоры надобно три шкуры спускать с изменников!
–Дак снимали десять шкур, а разговоров тех менее не стало на Москве. Не любит наша чернь семейство Годуновых. А коли завтра царевич сюда пожалует? Что тогда? – спросил Патрикеев. – Тогда те, кто шкуры снимал, и станут изменниками.
–Но у Федора Борисовича армия. И скоро самозванца приволокут к нему.
–Как бы не так! Приволокут! Ожидай! При жизни Бориса не приволокли, а нынче дело дрянь.
–Так ты приказа царицы исполнять не станешь? – спросил Клешнин.
–Семен! Ты в умели ли? – спросил Патрикеев. – Ты про кого молвишь? Это кто царица? Али позабыл, что она дочь Малюты Скуратова? Да кто её царицей признает?
–Так что делать? Нам за царя Федора держаться надобно! Али позабыл про то?
–Не позабыл. Но так получается, что не удержать Федору власти. Пока ропот на Москве тихий. Но это затишье перед бурей.
–Дак имают воров по Москве!
–Имают. Но только менее тех воров не стало, Семен. Похоже, что быть самозванцу на Москве.
–А с девкой-то что?
–Ты не про девку думай, Семен. Ты про себя подумай. Припомнят тебе службу Годунову.
–Припомнят, – согласился Клешнин. – И мою семейку не помилуют.
–Так бери своих и беги, – посоветовал Патрикеев. – Беги Семен, покуда не поздно.
–Бежать?
–Беги! Ты ведь уже думал, куда тебе бежать, Семен? Знаю, что приготовил для себя путь к спасению.
–Кое-чего приготовил. Как без того, дьяк? Кто про деток моих думать станет? Кто защитит от ворогов?
–Вот и беги, Семен.
–Но время ли ныне? Может обождать? Царь то еще на троне!
–Чего ждать? Потом поздно будет! И я сие сделаю. Но греха такого на душу не возьму. Девку пытать не стану.
–А про ворога своего в стане самозванца не забыл? – спросил Клешнин дьяка.
–Не забыл. Я кое-чего придумал! Только бы ты мне не мешал.
–А я не стану мешать. Я к дому поеду.
–И верно, Семен. Езжай к дому.
–Прощевай, дьяк.
–Прощай, Семен! Храни тя Господь!
***
Дьяк Патрикеев после ухода Клешнина взял факел и приказал одному из подручных палача сопроводить его в каземат к девице Елене.
Рослый детина провел дьяка вниз по ступеням и отворил обитые железными листами двери.
– Здесь жди! – велел дьяк.
– Как прикажешь!
Патрикеев вошел к Елене.
В каземате было темно и сыро. Елена не спала. Она сидела на кровати и куталась в меховое одеяло, выданное по приказу дьяка.
Патрикеев вошел. Укрепил факел на стене и сел на табурет.
–Что? – спросила она.
–Беда, красавица.
–Что за беда?
–Дак помер Борис Федорович Годунов!
–И то беда? Для меня это радостная весть, дьяк.
–Ты погоди радоваться, красавица. Боярская дума, дворяне, стрельцы присягнули новому государю Федору Борисовичу.
–А царевич Димитрий Иванович?
–В Путивле со своей армией. Ты, красавица, думаешь, что молодому Годунову на троне не усидеть?
–Уверена в этом, – ответила Елена.
–Но до тебя Годуновы еще успеют дотянуться. Есть приказ царицы Марии Годуновой поставить тебя на пытку. Царица желает лишить тебя, красавица, главного твоего оружия – красоты.
–Это приказ царицы? Мария Годунова знает обо мне?
–Знает.
–И что теперь? – со страхом в голосе спросила Елена.
–Теперь тебя поволокут в пыточный подвал. Но я могу тебе помочь.
–Помочь?
–Да. Если царевич Димитрий будет в Москве, мне нужно его прощение и защита.
–Могу тебе это обещать, дьяк.
–Погоди, красавица. Мне не обещания твои надобны. Среди бояр самозванца… царевича Димитрия Ивановича, есть мой враг.
–Кто он?
–Князь Сумбулов.
–Я помогу тебе избежать его мести.
–Поможешь. Потому я и здесь. Тебе надобно написать письмо царевичу.
–Письмо? – не поняла Елена. – Какое письмо?
–Есть среди людей царевича соглядатай подосланный от Годунова. И ты напишешь, что этот человек – князь Сумбулов. Сейчас сюда принесут бумагу перо и чернила.
–Но что я получу взамен?
–Как только напишешь и поставишь подпись, я выведу тебя из темницы и отпущу.
–Отпустишь? Но, что скажет на это царица?
–А я уйду в свои вотчины до времени. Годуновы там меня не достанут. А потом все образуется.
–А если я не стану писать?
–Тогда я уйду. Приказ о пытке получил оружничий Клешнин – верный пес Годуновых. А когда он навестит тебя?
Патрикеев врал. Он знал о том, что Клешнин сбежал и никого пытать не станет. Но напугать девицу стоило. Клешнин зверь истинный и руки его по локоть в крови были.
–Итак, красавица?
–Я напишу то, что ты скажешь.
Елена боялась потерять свою красоту…
***
Москва.
Дом Клешнина.
Апрель 1605 года.
Клешнин понимал, что Патрикеев прав. Многое знал хитрый и пронырливый дьяк. Чутье у него словно у волка. Потому и не стал он настаивать на пытке девицы Отрепьевой.
Понятно, что Марии Годуновой терять нечего. Она либо у власти удержится, либо слетит в пропасть. И в ту пропасть за ней отправятся все, кто исполнял её приказы. Не простят ей люди московские батюшку её палача Григория Лукьяновича Скуратова по прозвищу Малюта. Хотя и ему, Клешнину, не простят его службы роду Годуновых. И на его руках слишком много крови. А сколько знатных голов пропало в его застенках? А ныне дети тех, кого он запытал ответ требовать станут. И дочерей его ждет незавидная судьба. И получалось одно – бежать и спасать своих.
Клешнин припас много чего ценного на такой случай, ежели в бега идти нужно будет. И растряс он схроны в подвале дома своего московского.
Как раз на днях отбывало из Москвы посольство английского короля Якова Первого. И с ним он отправится в чужие страны со всем семейством.
Призвал он своих дочерей. Те сразу явились по зову отца. Девицы думали, что речь пойдет о замужестве старшей Ксении.
Оружничий смотрел на красивых девушек. Все взяли и ростом, и статью, и красой. Лакомые кусочки, а не девки.
–Чего столбеете? Садитесь, В ногах правды нет, – сказал Клешнин.
Девушки сели на длинную застеленную ковром лавку.
–Ныне времена настали тяжкие, – сказал он. – Наказует меня господь за скверну мою. Потому призвал вас сюда.
–Но батюшка был принят царицей милостиво, – сказала Ксения. – Господь не оставил нас.
Клешнин махнул рукой.
–Вот дурища-то!
Ксения обиделась. Она была девушка образованная и много читала, не в пример иным девицам. Знала латынь, английский и французский языки.
–Да ты не надувай губешки-то! Отец тебе добра желает. Милости Марии Годуновой вскорости для нас всех худом обернутся. Придет на Москву самозванец, и знаете, что со мной тогда будет? Дни на плахе кончу. Но не об себе пекусь. Я свое пожил. Вас мне жалко. Пропадете ведь. Вороги все наше достояние растащат. А вас себе на потеху потащат слуги самозванца. Хотите того?
–Но разве может самозванец войти в Москву? – спросила Ксения.
–Все может быть. И когда он придет, будет поздно.
–И что нам делать, батюшка? – спросила младшая Анна.
–Бежать! – сказал Клешнин. – И времени у нас мало.
–Но куда нам бежать? – спросила Ксения.
–В заморские дальние страны. Уходить станем с посольством аглицкого короля. Там я про все условился и нас возьмут. Конечно, здесь придется все бросить из рухляди. С собой всего не утащить. Вы можете взять не более одного сундука.
–Я свой сундук уже начала собирать, – сказала средняя Настя.
–Свой? – Клешнин посмотрел на дочь. – Один на троих! И так слишком много хочу я вывезти с собой. Ваши тряпки немного стоят.
–Но, батюшка…
–Цыц! Я сказал! Спорить некогда. Пусть каждая возьмет свои драгоценности и спрячет на себе. Токмо наряжаться не следует. Сами знаете, что дорога нас ждет дальняя.
–А если останется царь Федор на троне, батюшка.
–Кто знает, дочка? Пути господни неисповедимы. Но мы ждать не станем чем все завершится. Пусть Мария Годунова сама думает про своего сына…
***
Москва.
Дворец Годуновых.
Гнев царицы.
Апрель 1605 года.
Мария Григорьевна была удивлена. Она посмотрела на своего доверенного Степана Попова.
–И взять того Михайлу ты не смог?
–Никто не знал того, матушка-царица, что ловким парнем окажется сей Михайло. Ножиком троих моих людишек порешил. Так к ангелам отправил, что и пикнуть не смогли.
–А что брат его? – просила царица.
–Божится, что сонное зелье брату подмешал. Но, видать, брат не столь прост оказался.
–А не мог Петро предать?
–Нет, матушка-царица. Сей всего боится. И ныне просит нас спасти его от мести брата. Говорит не жить ему, коли Михайлу не споймают.
–Хорошо, Степан. Спрячь сего Петруху.
–Уже сделано, матушка-царица. Но есть еще одна новость.
–Хорошая?
Степан Попов пожал плечами, и царица поняла, что новость плохая.
–Говори!
–Клешнин пропал.
–Царский оружничий?
–Да.
–И он пропал? Но как мог пропасть оружничий? Это не торговец пирожками!
–Матушка-государыня, я сам был в его доме. Он пуст. Ни Клешнина, ни его жены, ни дочерей.
–Что говорят холопы?
–Они ничего не знают, государыня. Откуда им знать?
–К пытке ставил? – спросила царица.
–Нет. В том не было надобности.
–Как нет надобности? Но где тогда оружничий?
–Клешнин сбежал, – ответил Попов.
–А если его забрали? Он был верным человеком мужу моему Борису Федоровичу. Посланцы самозванца могли добраться до него.
–Нет, матушка-государыня. Исчез и дьяк Разбойного Приказа Патрикеев. Этот ушел вместе со всеми холопами своими из Москвы. Его дом пуст. Он вывез все добро на десяти возах. То проверено.
–И при чем здесь Патрикеев?
–Выяснил я, матушка, что Клешнин посетил Патрикеева. И сразу после того он отправился не к себе в Приказ, а домой. На следующий день он исчез. И его семья исчезла. А еще через три дня выехал из Москвы Патрикеев.
–Послать людей к Патрикееву в вотчину! – приказала царица.
–Его вотчина в Рязани. Там много мятежников, матушка-царица. Пока оттуда его не достать.
Глаза Годуновой светились гневом. Она прошептала:
–Ничего. Припомню я тебе, дьяк, это предательство. Кровью умоешься.
–Потом мы его достанем, матушка-царица. Но и это еще не все.
–А что еще?
–Исчезла из темницы девица Отрепьева.
–Что?
–Сам Патрикеев помог ей сбежать.
–Поймать!
–Людей уже послали! Они всю Москву перевернут!
–Это если она еще в Москве, Степан! Она не дура! Могла сбежать!
–Не думаю, матушка. Она здесь. Я чувствую это.
–Нужно призвать в Москву Богдашку Бельского! И ты сам отправляйся за ним. Привезти его ко мне! Мой муж царь Борис удалил его из Москвы. Пора снова использовать его!
–Но Бельский может предать!
–Мы пожалуем его в бояре! Я верну ему его вотчины и дам новые. Я награжу его имуществом изменников.
–Тогда я завтра же отправлюсь за Бельским.
–Сегодня же!
–Хорошо, матушка-царица, сегодня.
Степан Попов, был сказан (произведен) новым царем в думные дворяне и ему пожаловали новые вотчины. Он уже больше десяти лет служил Марии Годуновой. Вернее чем он, она не имела человека…
***
Царица отправилась в покои своего сына Федора. Он во всем полагался на мать. Потому настоящей правительницей царства Московского была именно она.
Царь сидел в окружении ближних бояр. Увидев вдовую царицу, все поднялись с кресел. Поднялся и молодой государь.
–Матушка!
–Государь! В Москве измена!
–Что?
–Твои люди не видят опасности, которая угрожает тебе. Не могу же я одна следить за всем.
–Но что случилось? – спросил Федор.
–Измена. Девица Елена Отрепьева сбежала из застенков Разбойного приказа. Сбежали Патрикеев и Клешнин!
–Как? – искренне удивился Федор Борисович. – Семен Андреевич сбежал? К самозванцу? Может ли быть сие?
–Не знаю, куда сбежал Клешнин, сын мой, но он сбежал. Предают самые верные. Мало ли мой муж и царь сделал для Клешнина?
Боярин Семен Годунов был удивлен больше иных.
«Клешнин бежал! Но ведь Федор еще крепко держит в руках скипетр и державу. Или нет? У Клешнина нюх на опасность. И если он сбежал, то стало быть не верит в Федора. Ох! Грехи наши тяжкие!»
–Боярин! – Мария Годунова обратилась к нему. – Боярин! Что с тобой?
–Прости, матушка-царица. Задумался я.
–Вызвала я от имени царя в Москву опального Богдана Бельского.
–Бельского? – удивился Семен Годунов.
–Он был в опричнине, и он племянник моего отца Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского!
–И у Клешнина была верность. Да вот нынегде он? – сказал боярин Семен. – Нельзя доверять Бельскому, государыня.
–А кому можно? – Годунова посмотрела на боярина. – Надобно установить порядок и карать всех изменников. Бельский это сможет!
Воевода Басманов, бывший здесь, был недоволен тем, что увидел. Годунова была похожа на своего отца кровавого палача Малюту Скуратова.
–Воевода! – колючие глаза царицы нашли и его.
–Да, матушка-государыня!
–Тебе надлежит отправиться к войску под Кромы!
–Мне?
–Тебе. Ты отныне Второй воевода! Телятьевский верен, но не сможет сделать всего как надобно! А ты поймаешь самозванца. Времени терять нельзя.
–Как прикажешь, государыня.
–С тобой поедут верные мои телохранители. Они станут тебя оберегать от изменников!
Басманов понял, что эти люди не его охрана, но его оберегатели от измены. Мария Григорьевна, как говорили, посылала, своих псов к неугодным. Они могли сделать все по её приказу.
–Как прикажешь, матушка-государыня.
Федор поддержал все, что сказала мать…
***
Мария Годунова отправилась к боярам, которые занимались разбором иноземной почты. Главным здесь был князь Василий Шуйский.
–Государыня!
–Бояре! Садитесь! Не время стоять. Надобно про дела думать! Времени совсем нет!
Все снова сели.
–Сколько бояр при самозванце? – спросила Годунова.
–Ныне в его воровской думе князь Татеев, князь Мосальский, боярин Лыков, князь Туренин, князь Сумбулов – ответил Шуйский.
–Докатились знатные и богатые! Соль земли Русской. Стали служить беглому монаху! Но сейчас не до этого! Затем всем изменникам головы срубим! Главная поддержка самозванцу идет от короля Сигизмунда Третьего! Воевода Мнишек привел ему отряды поляков и немцев.
–При дворе Сигизмунда нет единства в отношении самозванца. Но сам король к нему благоволит.
–Вот про сие и хочу говорить с вами! – сказала царица. – Надобно лишить его поддержки короля Речи Посполитой. И для того хочу сосватать дочь мою царевну Ксению в жены молодому сыну короля принцу Владиславу.
Шуйский переглянулся с другими боярами.
«Вон чего задумала! Не так глупа Мария Григорьевна. Знает, как поссорить короля с его вельможами. Но дело это не столь быстро сделается. Успеет ли?»
–Но для того чтобы Сигизмунд с этим согласился, нам нужно предложить ему кое-что еще, матушка-государыня.
–Мы и предложим.
–И что это, матушка-государыня?
–Город Псков как приданое Ксении!
–Псков? Но…
–Я сказала, предложим ему город Псков как приданое моей дочери. Но отдавать спешить не станем.
Шуйский понимал, что если Ксения выйдет замуж за королевича, то это создаст многие проблемы в будущем в первую очередь для сына Годуновой.
–У тебя есть, что сказать, князь? – спросила его царица. – По глазам сие вижу! Говори!
–Королевич, женившись на Ксении, станет претендентом на трон, государыня. Если у Федора не будет детей.
–Это так, – согласилась Годунова. – Но это потом. Главное – сейчас выбить основу из-под ног самозванца! Про остальное станем думать после. А брак моей дочери и польского королевича многие дает и нам и Речи Посполитой. От этого Сигизмунд не сможет отказаться. И Псков для него важен.
Шуйский склонил голову в знак покорности.
Глава 18
В поисках Елены.
Май 1605 года.
-Что ты узнал? Кто этот человек?
-Сам сатана, Я думаю! Нигде
Я до следов его не мог добраться.
Под стражу мы людей довольно взяли,
Пытали всех; но ни с огня, ни с дыбы
Нам показаний не дал ни один.
А.К.Толстой «Царь Борис»
***
Москва.
События.
Ян Нильский.
1 мая 1605 года.
Пан Нильский видел, как слуги царицы растаскивали дом бывшего оружничего Клешнина. Он понял, что вельможа сбежал и потому для дьяка уже более был не опасен. Все разрешилось само собой.
Удивительно как любили русские властители рассчитываться с верными слугами имуществом своих врагов. У себя дома в Польше Нильский с таким не сталкивался. Не мог их король Сигизмунд позволить себе такой роскоши – заплатить свои долги из чужого кошелька. А здесь все легко и просто. Попал вельможа в опалу и царь мог изъять его имущество и присвоить себе.
Слуги вытаскивали из дома все чего не смог увезти с собой бывший царский оружничий. А не смог он забрать многое. Это были дорогие ковры, и серебряная посуда, и холодное оружие, и доспехи с чеканкой, и украшенные серебром пистоли, и кафтаны из бархата, и связки соболиных и лисьих мехов.
Хотя, как думал Нильский, сам Клешнин изрядно обогатился конфискованными у других вельмож ценностями. Как говорится, царь дал – царь взял обратно. Так ведь выражаются русские? Многие на Москве благодаря близости к царскому двору могли легко обогатиться. Но они также легко могли и потерять свои богатства, если теряли благоволение своего государя.
Ян увидел все, что хотел, и решил было уже уйти, но его кто-то окликнул.
– Человече!
Этот голос заставил его содрогнуться.
– Человече!
Шляхтич обернулся и увидел недалеко от себя оборванца, увешанного ржавыми цепями.
– Ты ведь Гришку не знаешь? – тихо спросил оборванец. – А Гришку на Москве многие знают.
– Я не знаю тебя.
– Ты на Москве новый человек. Оно сразу понятно. Гришка то видит.
Нильский достал золотой и хотел протянуть оборванцу, но тот брать денег не стал.
– Не надобно давать денег. Не могу тебе сказать хорошего. Не могу. Хочу сказать, но не могу.
Нильский спорить не стал и хотел уйти. Но юродивый задержал его.
– Погоди! Хочу сказать тебе…Ты бы уехал назад. Домой.
Слова этого нищего заинтересовали шляхтича. В Москве юродивые иногда предсказывали будущее. Так говорили. Некоторые даже именовали их святыми.
Ян спросил:
– Домой? Но мой дом далеко.
– Вот туда и иди, человече. Надобно тебе уехать. Бери коня и скачи домой. Тако оно лучше будет. Гришка знает. Ты верь Гришке.
– А что будет? – спросил шляхтич. – Ты скажи, если знаешь.
– Плохо будет. Нет тебе пути в этой земле. Иди назад. Иди домой и может еще все будет хорошо.
– Нет.
– Не хочешь уехать?
– Хочу, – ответил шляхтич. – Очень хочу, но не сейчас. Я не хочу уезжать отсюда один.
– Та девица, с кем ты хочешь уехать, уедет потом. Ты беги отсюда один.
Нильский снова удивился словам юродивого. Похоже, он знает слишком много.
– Ты беги, – повторил Гриша.
– Нет.
– Тогда слушай, что скажет тебе Гришка. Гришка знает. Здесь тебя ждет Смерть. И никак тебе не вырваться из лап её. Потому беги сейчас! Еще есть время! Но ты не побежишь! Нет! Знаю, что не побежишь. Оно так. Ничего изменить нельзя. Все так и будет.
– А что будет?
– Я сказал тебе. Смерть. Она уже стоит у тебя за спиной…
Нильский более слушать юрода не стал. Он развернулся на каблуках и зашагал прочь…
***
Верные слуги Бориса Годунова Клешнин и Патрикеев сбежали от его сына Федора и не стали стоять за молодого царя до конца. Василий Шишкин и сам уже знал все о бегстве оружничего и дьяка Приказа Разбойных дел.
Пан Нильский заявил:
– Клешнина в Москве более нет. Про сие можешь послать весть царевичу, дьяк. Он тебя за это наградит.
– Клешнин сбежал далеко. Он не опасен более. Это порадует Димитрия Ивановича.
– Что с Еленой, дьяк?
– Она сбежала при помощи дьяка Патрикеева. Сам дьяк Разбойного приказа помог ей.
– Сбежала?
– Да. Она более не в застенках.
– Но где она сейчас? – спросил Ян.
– Этого я знать не могу.
– Как же так? Ты обещал её спасти.
– И спасена. Она более не в застенках.
– Но она все еще в большой опасности?
– Да, пан кавалер. Она в опасности. Царица Мария Годунова велела разыскать её. И много цепных псов царицы спущены с цепи.
– Что делать мне?
– Спасать Елену.
– Как?
– Для неё спасение – свержение Годуновых. Потому помоги приблизить час падения династии. Нужно поднимать народ против царя Федора. Меня с тем сюда и послали.
Нильский согласился сделать все, что прикажет дьяк. Шишкин был рад бесстрашному помощнику, который возьмет на себя самое опасное. Именно потому дьяк скрыл от Яна то, что он знал, где прячется Елена…
***
На торгу было многолюдно. Шляхтич толкался среди оружейных рядов. Он осматривал клинки восточной работы, и купцы нахваливали свой товар.
Высокий и худой торговец показывал оружие и говорил:
– Это не просто сабля, но сабля особой упругости и твердости. Она рубит железо и сгибается в дугу.
– Мне нужен кинжал.
Торговец спрятал саблю.
– Вот то, что нужно!
Купец показал товар. Клинок кривого кинжала покинул ножны и на полированном лезвии заиграли солнечные блики.
– Бери кинжал, добрый молодец. Хороший кинжал дамасской работы с самоцветом.
– Сколько хочешь? – спросил шляхтич.
– За сто талеров серебром отдам.
– Ты в своем уме, купец? За эту сумму коня купить можно!
– Кинжал не баба, молодец. Его с умом выбирать надобно. От кинжала жизнь твоя зависеть может. Если не люб этот. То есть и дешевле. Смотри! Также дамасской работы, но рукоять проще, без украшений. А сталь какая. Не зубрится, и не тупится. Таким и кольчугу пробить можно!
Нильский принял оружие и внимательно его осмотрел.
– Этот всего тридцать монет стоит. Но все зависит от того чем станешь платить.
– Золотом.
– Коли есть золотые османские полновесные алтыны, то за два отдам. Коли есть итальянские флорины, то за три.
– Золотые короля Сигизмунда.
– Тогда за четыре монеты отдам кинжал.
Шляхтич развязал кошель и стал отсчитывать золото. Купец осматривал и пробовал на зуб каждую монету.
Вдруг совсем рядом послышались крики и ругань. Царские соглядатаи снова кого-то поймали.
Ян обернулся и увидел в пяти шагах от себя Елену! Она была в мужском костюме. Её схватил за руку плотный мужчина в зелёном кафтане.
– Это она! Все сюда!
Нильский сразу бросился на помощь. Он отбросил руку сыщика. Елена получила возможность уйти. Она сразу юркнула в толпу.
– Как ты посмел! – заорал сыщик.
– Держи его!
– Именем царя!
Ян ударил одного кулаком в лицо и попытался уйти. Но на него навалились еще трое. Они заломили его руки.
– Попался!
– Это её сообщник!
Толпа смотрела на сыщиков. Люди не могли понять, что произошло.
– Что, вора поймали?
– Какое там. Это люди Годуновых.
– Видал рожи какие.
Ян Нильский понял, что ему самому не освободиться. И он призвал на помощь толпу:
– Я прибыл от имени Димитрия Ивановича!
Это было рискованно, но иного выбора у шляхтича не было.
В толпе зашумели:
– Это человек из стана царевича!
– От Димитрия Ивановича!
Сыщик ударил Нильского, и велел заткнуться. Второй стал наступать на толпу:
– А ну дай дорогу! Именем царя!
Высокий мужик в рваном армяке и лаптях, не уступил пути.
– Этот человек сказал, что он от царевича! Пусть скажет…
– Ах ты, рыло неумытое!
Сыщик ударил мужика в живот. Тот рухнул на камни как подкошенный.
– Человека убили! – заорала какая-то баба.
– Псы годуновские!
– Бей!
Кто-то из толпы ударил дубиной сыщика, свалившего мужика.
– Смерть Годуновым!
Сыщики заорали:
– Убивец!
– Царского человека убил!
– Вяжи его!
– Иван! Стрельцов зови! Бунт!
Торговцы, воспользовались суматохой и освободили Нильского. Тот закричал:
– Царевич Димитрий скоро будет в Москве! Я прибыл от имени царевича! Он дарует вам милости свои, и он законный наследник Грозного царя!
В толпе закричали:
– Слава Димитрию!
– Утопить в реке отродье Годунова!
– Смерть Годуновым!
– Мы постоим за истинного природного государя!
– Слава Димитрию!
– Слава Димитрию Ивановичу!
Набежали стрельцы. Это были верные люди Марии Годуновой из придворного полка. Они стали расталкивать толпу, пробиваясь к бунтовщикам.
Сыщики орали:
– Высокого держи!
– Безбородого лови!
– Вон того с усищами!
Ян понял, что ему нужно бежать и стал уходить. Люди размыкались перед ним, и смыкались перед стрельцами и сыщиками.
Когда он продвинулся к лавкам оружейников, его кто-то дернул за рукав. Нильский обернулся. Перед ним был торговец оружием.
– Вот твой кинжал, молодец. Тот, что ты купил.
– Спасибо, купец.
– Ты заплатил, и я вернул тебе то, что теперь твоё. Такой кинжал как раз для такого молодца как ты.
Нильский взял оружие и скрылся.
Рынок еще долго шумел после того и люди шептались о посланце Димитрия Ивановича. Семена раздора были брошены в благодатную почву…
***
Москва.
Заговор бояр.
3 мая 1605 года.
Князь Василий Шуйский
50 был обеспокоен приездом в столицу Богдана Бельского
51. Князь не любил этого хитрого и коварного вельможу.
Богдан Яковлевич не был знатного происхождения. Он приходился племянником знаменитому соратнику Ивана Грозного Малюте Скуратову. И благодаря этому попал ко двору царя. Занял видное место в опричнине
52, замарав свои руки в крови по локоть.
Сказывали, что сам Богдан Яковлевич головы рубил и шкуру с врагов царских сдирал крючьями. Жалости он не ведал. За это Грозный царь много наградил молодого опричника.
Шуйские Бельского не любили. Но не стоило забывать, что ныне они связаны родством. Ведь родной брат Василия князь Димитрий Шуйский был женат на дочери Малюты Скуратова Екатерине. А поскольку Богдан Бельский племянник Малюты – они родичи. Хочешь, не хочешь, а принимай этого выскочку.
И вот ему доложили, что Богдан Яковлевич прибыл к нему в дом от имени царицы.
Бельский был дороден и всегда одевался щеголем. И теперь привычкам своим не изменил. Рытого красного бархата кафтан с золотыми шнурами, драгоценный пояс и сабля с самоцветами. На шапке, отороченной соболем, сверкал большой рубин.
– Здравствуй, князь Василий Иванович.
– Здравствуй, Богдан Яковлевич.
– Али не рад мне, князь?
– Весьма рад, что милости к тебе царские вернулись. Призвали тебя как бывшего дядьку царевича Димитрия
53.
Бельский согласился:
– Занадобился я новому царю и вдовой царице. Сразу мне боярство сказали (пожаловали в бояре). А то ранее всё скупились. А ныне и я стал в чести.
– Садись, Богдан Яковлевич. В ногах правды нет.
Бельский сел в кресло. Шуйский расположился напротив него. Он все думал с чего это он приперся к нему так рано. Что нужно этому лизоблюду?
– Ты ведь свидетельство дал, что де умер истинный царевич Димитрий? – спросил Шуйский.
Бельский усмехнулся. Он ведь помнил, что именно князь Шуйский следствие вел по делу убийства царевича.
– Дак не видал я смерти царевича, княже.
– Что? – Шуйский не верил услышанному. – Как не видал?
– Тела царевича я не видел. Токмо на расстоянии большом. И что сказать могу? Был труп юного отрока. Но вот бы ли это царевич? Сие вопрос.
– Но тогда на следствии показал ты…
– Тогда все показали то, что хотел от нас Борис Федорович! – грубо прервал князя Бельский. – Али позабыл, что мог тогда с нами сделать Годунов?
Шуйский это хорошо помнил.
– Ведь по его приказу тогда царевича зарезали. Или хотели зарезать.
– Но…
Шуйский был удивлен такой откровенностью Бельского. Уж не проверяет ли его Богдашка по приказу Марии Годуновой? С чего ему быть столь смелым?
– Не могу понять твоих речей, Богдан Яковлевич.
– Дак понять не столь трудно, князь. А ты, видать, и мертвого Бориса боишься?
– Но нынче царица Мария желает, боярин, чтобы ты также подтвердил смерть царевича.
– Чего проще вызвать сюда из монастыря мать царевича, царицу бывшую Марию Нагую. Пусть она скажет, жив или нет сын её Димитрий!
– Так ты и сам знаешь, Богдан Яковлевич, что не позволит Мария Годунова привезти сюда Марию Нагую. Нагая ненавидит весь род Годуновых. Не скажет она истины. А скажет то, что навредит семейству умершего царя Бориса.
– От того и честь мне оказали, князь. А так, кому был бы нужен Богдашка Бельский? Но и я не прост. Знаешь ведь, что на Москве творится?
– Как не знать. Ловят посланников вора люди царицы.
– Ловят, – согласился Бельский. – И ныне на лобном месте показнили троих. Головы им снесли. Сам видал. И видал, что народ слезы лил по ним. Стало, считают царевича, который ныне в Путивле, истинным.
– Но он самозванец.
– Что из того? Польский король признал его. Король! Вельможи признали!
– Не все! – сказал Шуйский.
– Но какие вельможи признали! Вишневецкий и Острожский – дорогого стоят. Князь Вишневецкий Рюрикова рода.
– Не смеши меня, Богдан Яковлевич. Вишневецкий не царевича признал, а признал самозванца от того, что ему сие выгодно. И королю Сигизмунду это выгодно. И воеводе Мнишеку выгодно.
– И что с того? Али ты князь, не делаешь того, что выгодно тебе? Али брат твой князь Димитрий взял в жены дочь Малютину не из выгоды? Вот и сейчас надобно нам с тобой подумать, кому служить выгодно.
Шуйский побледнел.
– Ты про что молвишь, Богдан Яковлевич?
– Да ты не бойся, княже. Я не проверять тебя пришел. Не от имени Годуновой. Ныне я могу оказать услугу самозванцу. Могу признать его истинным сыном Грозного! Слово дядьки царевича дорогого стоит! И награда мне за то будет большая.
– Сие измена! – вскричал князь Василий.
– Измена кому? Годунову? Дак Годуновы меня сослали с глаз долой, как ненадобен стал. Я ли не был другом Борису? А он что сделал? Приказал меня как кота блудливого из Москвы вышвырнуть. Я того не забыл. Чем обязан я сыну его Федьке? Какой он царь? Ему Бельский служить не станет.
– А коли я донесу на тебя слугам царицы, Богдан Яковлевич? – спросил Шуйский.
Бельский только засмеялся в ответ.
– А
и донеси, Василий Иванович. Чего мне бояться? Я пока нужен Марии Григорьевне. Да и родичи мы с ней близкие. Она мне, а не тебе поверит больше. Я пришел тебе предложить союз против Годуновых.
– Союз?
– Я скоро свяжусь с царевичем Димитрием Ивановичем. И помогу ему, коли он согласится мне помочь. А он согласится. Но мне надобны верные союзники. И ты мне подходишь.
– А коли не соглашусь? – спросил Шуйский.
– Дело твое. Но потом локти кусать станешь, князь.
– Ну, а ежели самозванец в Москву не войдет?
– Дак ты на улицах Москвы потолкайся в толпе. И сам уразумеешь, что Годуновым у власти не удержатся. Какое нам дело до того кто он? Самозванец али нет? Коли Бориску Годунова царем терпели и кланялись ему до земли, то и самозванца стерпим. Главное, чтобы он нам воли дал. Воли и злата! В том сила, князь.
– Оно так, – согласился Шуйский. – Но царица Мария Годунова задумала, как короля Сигизмунда от самозванца отвратить.
– Что? – Бельский этого не знал.
– Она думает предложить в жены королевичу Владиславу свою дочь царевну Ксению. А вместе с Ксений в приданое город Псков! Станет после того Сигизмунд поддерживать самозванца?
– Вот так поворот! – вскричал Бельский.
– Думаешь, выйдет из сего, что путное, Богдан Яковлевич?
– Сие опасно для дела царевича Димитрия Ивановича. Но скоро такие дела не делаются, князь. И когда она думает засылать послов к Сигизмунду?
– То мне не ведомо. Может, уже отправлен от неё тайный посол.
– Тайно? Для чего тайно?
– А кто знает, что на уме у Марии Годуновой? Она тебе сродни, Богдан Яковлевич.
– Сего допустить нельзя. Надобно нам гонца в Путивль отправить.
– Про сие сам думай, Богдан Яковлевич. Я тебе тайное молвил, а что делать с сим решай сам.
– И на том спасибо, князь. Не веришь мне полностью? А зря. Прогадаешь.
– Так ведь я тебя знаю хорошо, Богдан Яковлевич.
Бельский нисколько на слова Шуйского не обиделся. Он только криво усмехнулся и стал прощаться…
***
Путивль.
Стан самозванца.
4 мая 1605 года.
В стан царевича Димитрия Ивановича прискакал гонец. Он ехал, не жалея коней. И был это посланец от дьяка Разбойного Приказа Патрикеева молодой подьячий Иван Аникеев.
Он получил от дьяка Патрикеева сто рублей на дорогу и новый кафтан-терлик. Под кафтаном была крепкая кольчуга от лихих людей.
Коня подьячему подбирал сам Патрикеев из своей конюшни.
– Доедешь до первого яма. Коней меняй не жалея. Плати! Не жалей.
– Все сделаю, господин.
– Назад не возвращайся. На Москве будет опасно.
– Как прикажешь.
– Грамоту в шапке держи.
– Зашита крепко, господин. И шапка неказистая никто не посягнёт.
– Грамоту сию токмо в руки царевича Димитрия Ивановича.
– Так он царевич, господин?
– Ты про что?
– Да говорил ты ранее, что самозванец он.
– Тише! Хватит болтать. Отныне он царевич истинный. Про то помни, а то тебе в Путивле язык отрежут.
Бог уберег Аникеева в пути. Ни разбойников, ни беглых стрельцов он не встретил.
Но попасть к царевичу гонец сразу не смог. Теперь канцелярия Димитрия Ивановича разрослась и до его особы не всякого сразу допускали.
Сам Димитрий Иванович жил на большом воеводском подворье. Охраняли его польские гусары и солдаты немецкого полка, которым командовал полковник Борша.
Допуск до наследника трона был лишь через его личную канцелярию. Пан секретарь царевича Велимир Бучинский даже говорить с Аникеевым не стал. Отправил в канцелярскую избу. Она находилась по соседству с воеводским подворьем, и заправлял там всем боярин Пушкин.
Но самого Пушкина гонец также не нашел. От его имени в избе сидел дворянин Плещёв. Он и принял гонца.
Наум Плещёв спросил посланца:
– Так от кого прибыл ты?
– Имею послание тайное! – сказал Аникеев.
– От кого сие послание?
– От дьяка Патрикеева!
– Дьяк Патрикеев верно служит Годуновым. Али напутал я чего?
– Дьяк служит в Приказе Разбойном.
– То мне ведомо. И много тот дьяк людишек отправлял в прежние дни, дабы царевича Димитрия захватить и Бориске Годунову передать! А ныне ты, смеешь требовать допустить тебя до его милости царевича?
– Но у меня дело тайное!
– Тайное? – усмехнулся Плещёв.
– Про сие могу сказать лишь его милости Димитрию Ивановичу!
– Хорошо! Я стану говорить о тебе. Но не нынче. Пока тебя сопроводят до покоев, где жить станешь. Под присмотром!
– Но…
– Я все сказал тебе, посланец. Эй! Сотник! Сопроводи сего господина до домика моего! Там держать его за крепким караулом. Но, ни в чем не отказывать. Кормовые и вино у него быть должны!
После этого Наум Плещёв отправился к Гавриле Пушкину. Тот как раз вернулся от царевича. Димитрий Иванович приказал готовить охоту на другой день.
– Тебе чего надобно, Наум? Занят я нынче.
– Дело у меня, Гаврила.
– И что за дело?
– Прибыл человек один из Москвы.
– Большой человек?
– Нет. Слуга дьяка Патрикеева.
– Патрикеева? Того что в Приказе Разбойном?
– Его.
– И чего надобно сему слуге?
– Говорит, есть послание к царевичу.
– От кого?
– От дьяка Патрикеева.
– Странно. И какое у него послание?
– Про то не знаю, Гаврила. Но до особы царевича я не допустил его.
– Ты все верно сделал, Наум. Где сейчас тот посланец?
Плещёв сказал.
– И снова верно сделал, что посадил его за караул. То дело проверки требует. Хотя, может, и привез нечто важное сей посланец. Патрикеев не дурак. Знает, что не усидеть сыну Бориски Годунова на троне.
– Стало быть, на нам сие на руку, Гаврила?
– Как посмотреть, Наум. Как посмотреть. Надобно знать, что привез сей гонец.
– Так давай узнаем? Чего проще? – спросил Плещёв.
– Все у тебя просто, Наум. Но надобно все с толком вершить…
***
Москва.
Дворец царя.
4 мая 1605 года.
Царица Мария Годунова была рада тому, что Бельский вернулся. Все же он хоть и хитер, и вероломен, но родич. И родич близкий. Помнила Мария, как появился в их доме молодой Богдан Бельский, племянник батюшкин.
Представил его тогда Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский дочери:
– А вот и моя Машенька-красавица. Смори, Богдан, какая дочь у меня младшая.
Богдан поклонился ей и сказал:
– Истинно красавица, Григорий Лукьянович.
– Выдаю её скоро замуж, Богдан.
– Такой красе-девице и жениха надобно достойного.
– Машенька мною обещана Борису Годунову. Сей юноша пойдет далеко. Знаешь ли его?
– Встречались, Григорий Лукьянович.
Так они увиделись впервые в жизни. С тех пор много лет минуло. Иным стал Богдан Бельский…
***
Царица похвалила Степана Попова.
– Ты доставил в Москву Бельского, Степан.
– Как было приказано, матушка-царица.
– Как он ехать согласился?
– Сразу, матушка-царица.
– Обрадовался?
– Еще как, матушка-царица.
– Это хорошо. Но надобно теперь приглядывать за ним. Мало ли что.
– Стало, не веришь ему, государыня?
– Хорошо знаю Бельского. Он ведь таков, что и мать родную продаст.
– Дак я уже приставил к нему людишек, матушка-царица.
– Молодец. Что на Москве?
– Да разное болтают.
– Про разное мне и без тебя есть кому рассказать. Мне надобно знать правду. Говори смело.
– Людишки черные говорят, что скоро быть Димитрию Ивановичу на Москве. Наши люди имают (ловят) воров, но разговоров о самозванце меньше не стало. Надобно нам, матушка-государыня, по-иному действовать. Одной лютостью того дела не решить.
– Батюшка мой, Григорий Лукьянович, токмо лютостью и действовал. И страх врагам царя внушал. Так и нам надобно. Но ты говори, что сам предлагаешь?
– Марию Нагую надобно привезти в Москву.
– Этому не бывать.
– Государыня! Она покажет, что самозванец не царского рода!
– Нет! Я сказала, Степан, и не спорь! Богдан Бельский сделает сию работу. Он скажет, что истинный царевич Димитрий умер. Он был его дядькой.
– Воспитатель царевича слово скажет. Это хорошо, матушка-царица. Но Нагая – мать Димитрия. Её слово больше слова Бельского стоит!
Годунова понимала, что Попов предлагает дело. Слова Марии Нагой, жены Ивана Грозного, значили много. Но не знал Попов того, что однажды Марию, уже привозили в Москву. Ещё при жизни царя Фёдора, по приказу Бориса Годунова, доставили её для допроса о смерти её малолетнего сына царевича Димитрия. И тогда Годунова говорила с ней высокомерно, и расстались они нехорошо. Теперь царица опасалась мести со стороны Нагой. Мало ли чего она наговорит. Лучше держать её подалее от столицы. Разве Богдан Бельский что посоветует.
– Скольких посланцев самозванца вчера поймали?
– Троих, матушка.
– Где они?
– Всех провели через пытку, и они во всем сознались.
– Казнить завтра же на Лобном месте при стечении народа! – приказала Годунова. – И не просто казнить! Казнить четвертованием. Дабы мучились перед смертью.
– Как прикажешь, матушка-государыня.
Попов поклонился царице и покинул палаты. Дел у него было слишком много…
***
Пыточные подвалы.
Новый палач.
4 мая 1605 года.
Много крови лилось в пыточных подвалах, и палачи жаловались Попову, что де работы много. Отдыхать они совсем не успевали. Мария Григорьевна велела железом и кровью крепить трон своего юного сына.
Дворянин царицы Попов не привык осуждать действия своей повелительницы. Он только исполнял приказы. И сам присутствовал часами на допросах и пытках. Следил, как вели «пыточные сказки». Досматривал не щадили ли врагов государя палачи и подручные…
***
Трудился в пыточном подвале и новый человек, приближенный царицей. Это был Петро. Степан Попов приспособил его к пыточному делу. Оказалось, тот жалости к человекам не ведал.
– Сколь жестокости в тебе есть, Петро.
– Дак я к тому делу издавна способен. Знаю, как жилы мотать. У меня всякий все, что надобно скажет. Вот сего вора, видишь ли, Степан Елисеевич?
Петро показал на тело человека, подвешенного на дыбе.
– И кто он? – спросил Попов.
– Ворог великого государя Федора Борисыча. Произносил поносные речи на государя великого. Хулил и матушку-царицу.
Мужик на дыбе поднял голову и с ненавистью посмотрел на Петра.
– Сам ты ворог, паскуда!
– Вишь? Лается токмо! Покуда не сказал ничего иного!
Попов подошел к человеку.
– Кто таков? – спросил он.
Тот криво усмехнулся и сказал в ответ:
– Человек божий, обшит кожей.
– Пришел на Москву именем самозваного царевича?
– Для кого самозванец. А для кого великий государь Димитрий Иванович Московский!
– А твое имя? – спросил Попов.
– А на кой оно тебе? Скоро сюда будет сам государь великий. Тогда всем вам годуновским прихвостням конец. Попомните слезы кровавые!
Петро поднялся со своего табурета и подошел к Попову.
– Доподлинно известно, сударь Степан Елисеевич, что сей вор, знает некоего посланца от вора, который на Москву прибыл.
– Откуда известно? – спросил Попов.
– Дак показали те, кто его речи слушали. И думаю я, что и братца он мово знает.
– Михайлу?
– Его.
– Коли его споймают, то я десяти рублев не пожалею. Верных он мне людишек тогда порешил.
– Этот дядя мне все скажет. Покуда молчит и лается. Но скоро говорить станет.
– А коли нет?
– Станет. Все говорят. Я ведь не до смерти пытать его устану. Он сам меня о смерти молить будет. И все расскажет.
Человек на дыбе лишь криво усмехнулся, но ничего не ответил Петру.
– Ты мил человек еще всего не ведаешь, – сказал ему Петро. – У меня ныне иного пути нет. Или я Михайлу, или он меня. И потому ты всё мне скажешь…
***
Москва.
Дом Богдана Бельского.
5 мая 1605 года.
Дьяк Василий Шишкин был наслышан о поступке Яна Нильского. Бунту на Москве быть большому с такими помощниками. Не сидеть Годуновым на троне. Мало кто был способен в толпе прокричать славу Димитрию Ивановичу вот так открыто.
Про сей случай ныне всюду по Москве говорят.
Но помощник помощником, а ему Шишкину надобен был сильный покровитель. Царевич Димитрий отблагодарит ли его? Кто знает? Много знати вокруг его особы появилось в последнее время. Вспомнит ли он про Шишкина? Тем более что в стане царевича он был не под своим именем. А коли всплывет что?
Нет! Надобен покровитель! Тот, кто поможет. Не стоило забывать, что дьяк человек малый.
Отыскался покровитель неожиданно. Не чаял дьяк, что так повезет. Прибыл в Москву Богдан Яковлевич Бельский. Это было просто подарком судьбы! Бельского Шишкин знал давно.
Еще когда он был только подьячим, встретил он молодого опричного воеводу и оценил его хитрость и упорство. Тогда еще понял, что пойдет сей человек далеко. Ведь стал Богдан Яковлевич воспитателем самого царевича. Правда потом, при царе Борисе, он попал в опалу, и многие поставили крест на его возвышении.
А ныне коли простили Бельского, то стало совсем плохи дела у юного царя и его матери…
***
Придя в дом Богдана Бельского, Шишкин попросил доложить о нем как о старинном знакомце. Сказал, что пришел по срочному государеву делу. Его пропустили к боярину.
– Здравствуй, государь Богдан Яковлевич! – Шишкин низко поклонился.
– Не признаю тебя, человече! Хотя слуга доложил, что явился старый знакомец.
– Дак бороды нет на мне, Богдан Яковлевич. От того и не признал ты меня. Дьяк Посольского приказа Шишкин.
– Васька?
– Я, Богдан Яковлевич.
– Ты ли Васька! Не признал. Что ты поляком рядишься?
– Был в стане царевича Димитрия.
– Вона как!
– Истинно так, сударь Богдан Яковлевич. Тебе только правду.
– И не боишься мне в том признаться? Я ведь боярин ныне при молодом царе.
– Дак я знаю тебя, Богдан Яковлевич. Знаю хорошо. Потому и пришел.
– Каков гусь. Узнаю подьечего по повадкам. Говори, чего надобно.
– Дак я пришел тебя о милости просить.
– Меня? Но кто я? Только из опалы возвращён царским приказом. А коли завтра снова сошлют меня?
– Тому не бывать, Богдан Яковлевич. Прими меня под своё покровительство, боярин. Мне сильный покровитель надобен. А я тебе отслужу. Ходы кое-какие знаю в стане царевича.
– Ходы? А с чего пошел служить самозванцу? – спросил Бельский.
– Не своей волей, – признался Шишкин.
– А по чьей воле пошёл ты в услужение к самозванцу?
– Дак дело было тайное.
– Тайное?
Шишкин все рассказал Бельскому по правде. Этот путь он избрал как самый короткий. Дьяк был хитер и знал, что не станет Богдан служить Годуновым. Слишком был ими обижен. И, стало, не продаст его Шишкина.
– И служил ты Клешнину?
– Служил, боярин.
– И отраву царевичу посылал?
– Посылал, боярин.
– От меня чего хочешь?
– Помоги мне, боярин. Стану не самозванцу, не Годунову, тебе стану служить.
– Мне?
– Тебе, боярин-батюшка. Трудно без покровителя.
– И всё исполнить готов?
– Всё! – сказал Шишкин.
– Смотри, Вася, коли изменишь!
– Что ты, батюшка! – Шишкин пал на колени и поцеловал руку Бельского.
– Встань! Не время на коленях ползать.
Шишкин поднялся, Бельский приказал ему сесть на стул напротив своего.
– Дело есть к тебе. Это хорошо, что ты в стане царевича знаешь многих.
– Знаю, боярин.
– И это хорошо, что хитер ты. Знаешь, что позабудут услуги твои без покровителя тайного. А коли узнают про твою службу Годуновым через Клешнина, то быть тебе на колу.
– Истинно так, боярин.
– А я смогу тебе помочь. Но надлежит тебе завтра отправиться моим послом в стан Димитрия Ивановича в Путивль!
– Готов, боярин.
– Письма тебе не дам. Но все обскажешь на словах. Благо, что пока ты для них свой.
– Что сказать, боярин?
– Богдан Бельский готов признать царевича. Я все же был дядькой его. Назначил меня воспитателем сына своего сам Грозный царь. Я могу признать истинного царевича. Но сие дорого стоит.
– Все понял, боярин.
– Но и это не все. Скажешь царевичу, что Мария Годунова намерена отдать дочь свою царевну Ксению за сына Сигизмундова королевича Владислава. И в приданое за Ксенией пойдет город Псков!
– Передам, боярин!
– И пусть сразу мне гонца шлют от царевича. Коли тебя пошлют, то возвращайся. А коли нет, то скажешь слово тайное для гонца.
– Все понял.
– С кем здесь связан?
– На Москве у меня есть доверенный человек – польский шляхтич Ян Нильский.
– Он из войска царевича?
– Да.
– То хорошо, – сказал Бельский.
– Но есть еще одно, боярин. Сестра самозванца в Москве.
– Что?
– Сестра «царевича».
– Какая еще сестра?
Шишкин все рассказал Бельскому о Елене Отрепьевой.
– Сам бог послал мне тебя, Вася. Много чего нужного рассказал ты. И того не позабуду.
– Хорошо коли так, боярин. Иначе мне смерть, коли не поможешь.
– Помогу. Будь в надёже…
***
Путивль.
Стан самозванца.
5 мая 1605 года.
В Путивль прискакал князь Сумбулов.
Его призвал к себе сам царевич и велел пост свой в крепости оставить иному воеводе, а самому срочно, лошадей не жалея, мчаться в ставку Димитрия Ивановича.
Князь Василий был удивлен срочностью вызова. Он стал расспрашивать гонца о причинах, но тот ничего не знал. Он лишь передал приказ. Это насторожило Сумбулова, но не ехать он не мог. Слишком много сил он отдал делу Димитрия Ивановича…
***
Князя встретил у городской заставы дьяк Тихон Сысоев.
– Здравствуй, Тихон.
– Здравствуй, князь. Я с тревожными вестями к тебе.
– Али чего случилось?
– Я расскажу тебе это в доме. Прошу тебя быть моим гостем.
Дьяк был отправлен в ставку царевича раньше князя. И приехав, сразу стал узнавать, что происходит в стане Димитрия. Он уже знал, что теперь многое поменялось. К Димитрию Ивановичу стали прибывать дворяне и бояре. Все хотели получить кое-что для себя. После смерти царя Бориса, знать стала верить в сына Грозного.
– Царевич пожаловал тебя? – спросил Сумбулов.
– Подарил этот дом. Ранее он купцу принадлежал, но самого купца казнили как супротивника царевича.
– Дом добрый.
– Не о доме в Путивле я мечтал, князь. Мне дом на Москве надобен.
– Думаю, что не позабудет про нас с тобой царевич.
– Ты погоди, князь. Прибыл в стан Димитрия Ивановича некий подьячий Аникеев.
– И что с того?
– Он прибыл от дьяка Патрикеева.
– Что? – удивился Сумбулов.
– От дьяка Разбойного приказа Патрикеева.
– Но этот дьяк верный пес Годунова.
– И я про сие знаю. Но с чего ему гонца слать к царевичу? Подумай, князь.
– Где гонец?
– Сидит под арестом у Плещёва.
– До царевича его не допускали?
– Пока нет. Но, сказывают, есть при нем грамота тайная.
– Тихон, Патрикеев мой лютый враг. И коли посылает он грамотку царевичу, то не просто так.
– Про тебя в ней сказано? Так мыслишь, князь?
– Нам надобно заполучить грамотку, Тихон.
– И я про сие думал. Но ждал тебя, князь. Добраться до гонца можно через боярина Пушкина, али через дворянина Плещёва. Последний весьма злато любит.
– Дадим. Сто талеров!
– Тогда я сейчас же иду искать его.
– Иди. И смотри, дьяк. Если он от Патрикеева грамоту проволок, то много пакостей от той грамотки быть может. Дьяк Патрикеев хитер…
***
Москва.
События.
6 мая 1605 года.
Степан Попов, доверенный Марии Годуновой, принимал в своем доме дворянина Лукьяна Одоевского. Тот прибыл с просьбой и приволок много подарков Попову. Узнал Лукьян про Елену Отрепьеву. А кто мог помочь вызволить её как не Степан? Ныне он в чести при дворе нового царя.
Они сидели за богатым столом, и пили хлебное вино.
– Веришь ли, Степан, как причаровала меня девка эта. Как увидал её в первый раз то и подумал, что такая жёнка мне надобна.
– И чего? – спросил Попов.
– Я посватался и её отцом про все сговорился. Ведь я не побирушка какой. Род мной хоть и не боярский, но дворяне Одоевские известны уже почитай три века! А Отрепьевы не бог весть какие господа великие. Да и имение их в разор пошло. Я же не беден, как ты знаешь.
– Дак чего не женился то, коли батька девки был в согласии?
– Сбежала девка от честного венца.
– Вона как! Дак на кой она тебя сдалась такая?
– Моя будет! – Одоевский стукнул ладонью по столу. – Все равно моя будет! Конечно, коли ты мне поможешь, Степан. Ты ныне большой человек. Сама царица слушает тебя.
Попов просиял от таких слов.
– Оно так, Лукьян. Но токмо сам знаешь, как Годуновы не любят род Отрепьевых. А Мария Годунова ныне государыня великая. Думаешь, Федька царством правит? Нет. Она всем руководит, а Федька лишь делает то, что матушка его указала.
– А чего она указала с девкой сделать?
– Это с Еленкой-то? К пытке поставить.
– Чего?
– К пытке поставить велела. Лютости в ней сам знаешь сколь, Лукьян.
Они выпили и немного помолчали. Затем Попов сказал:
– Девка твоя будет, Лукьян. В том слово даю.
– Но коли повелела царица её к пытке поставить?
– А коли я от пытки её спасу?
– А приказ царицы?
– Дак и я не лыком шит, Лукьян. Я знаю что делаю. Ты, главное, изменников ищи. Ищи и мне про измены сказывай. А я смогу тебе помочь Елену заполучить.
–Дак я рази против, Степан? Я верный слуга царя и царицы. Я вот того шляхтича выследил.
– Какого?
– Дак того, кто девку спас тогда.
– Это когда наши людишки её схватить хотели?
– Да. И тогда лях спас её. И он поносные слова кричал против молодого государя Федора Борисовича.
– И с чего взял что он лях?
– Дак повадки у него ляха. Я за ним сам следил. Лях и есть лях.
– Где он сейчас?
– Я покажу место, где он скрывается. Но брать его рано. Он еще много пользы нам принести может.
– В том ты прав, Лукьян…
***
Пан Ян Нильский увидел, что его дом был окружен многими людьми. По виду их он понял, что это не царские сыщики. Скорее холопы вельможи. Но кто этот вельможа и зачем они явились в его дом?
Вопрос разрешился сам собой. В двери постучали и вскоре перед ним стоял дородный вельможа в простом стрелецком кафтане. Но это был не рядовой стрелец. Вельможа не желал, дабы его узнали.
– Dzień dobry, pan
54, – приветствовал Нильского пришедший по-польски.
– Dzień dobry
55, – Нильский ответил и сам спросил. – Kim jesteś?
– Możesz mówić po rosyjsku
56.
– Niech pan mówi po rosyjsku, – ответил Нильский. – Kim jest pan
57?
– Это сейчас не важно, пан кавалер. Я друг пана кавалера. И теперь пан будет исполнять мои приказы.
– Пан говорит от имени царевича Димитрия?
– Я знаю его милость царевича давно. И пусть пан мне верит. Мне надобен свой человек на улицах города, пан.
– Каждый день люди Годуновых казнят на Москве посланцев царевича. И слышал я, что новое войско выступает против царевича.
– В лагерь под Кромы Годуновы отправили воеводу Басманова. Но в том мало опасности, пан. Скоро пан Димитрий будет в Москве…
***
Бельский спустился в подвал своего дома. Это место было тайным и про него знали лишь доверенные холопы Богдана Яковлевича.
Туда сегодня доставили пленницу.
– Отпирай двери! – велел Бельский ключарю.
– Да, боярин.
– С ней все в порядке?
– Да, боярин. Волос с головы не упал.
– Я войду туда один. А ты отправляйся наверх и не смей спускаться, покуда не позову.
– Как прикажешь, боярин.
Слуга удалился. Бельский вошел внутрь и закрыл двери за собой.
Внутри на охапке свежего сена, которое было накрыто богатым одеялом, лежала женщина. На ней было мужское платье: дорогие порты и зеленого бархата кафтан. Шапку у неё забрали и потому густые волосы красавицы были рассыпаны по её плечам.
Она поднялась, когда услышала лязг замков.
Бельский вошел и приблизился к пленнице.
– Хороша! – прошептал он. – Не соврали мои холопы. Ты красавица.
– А ты кто такой?
–Я? Тебя сюда доставили мои хлопы.
– Пан служит Годуновым?
Бельский усмехнулся.
– Я приказал тебя украсть только ради красоты твоей. Сказывали мне, что девица Отрепьева необычайно красива.
– Пан намерен учинить насилие?
– Зачем? Зачем насилие.
– Но пан приказал меня похитить.
– И что с того? За панной охотятся люди Годуновых. Здесь панна в безопасности. Про этот подвал не знает почти никто.
– Но пан не сказал своего имени.
– Дак я тот, кто знавал истинного царевича Димитрия Ивановича. Я Богдан Бельский.
– Бельский? Это опальный дядька царевича Димитрия? – удивилась Елена.
– Он самый. Но уже не опальный. Мне простили все вины, и царь Федор сказал мне боярство.
– Но пан может получить за мое спасение награду от царевича.
– Награду? – Бельский сделал вид, что не понял. – А с чего царевичу заботиться о тебе, красавица? Он сын царя, а ты дочь простого дворянина.
– Димитрий Иванович знает про меня.
– Но мне люба красота твоя, панна. Ты так молода и так красива. Такой девки у меня еще не было.
– Пан желает моего тела? – напрямик спросила Елена.
– Желаю. Но не нынче, моя панна. Я подожду, когда панна сама выполнит мои желания. Я не хочу панну принуждать.
– Стало быть, пан меня не отпустит?
– Пока нет. Но у панны будет все, что она хочет. Кормить станут панну как царицу. И жизни панны здесь ничего не угрожает.
– Но, если царевич узнает, что пан задержал меня насильно.
– Он не узнает. Панна знает шляхтича Нильского? – спросил Бельский.
– Знаю, – Елена побледнела.
– О! Панна влюблена в шляхтича. Дьяк мне не соврал. И пан Нильский не совсем равнодушен к панне.
– А какое это имеет значение? Что пану до моих чувств к шляхтичу Нильскому?
Бельский усмехнулся:
– Ты, Елена, стала в центре большой интриги. И мне сие много пользы принести может.
– Но я не поняла, пана боярина. И зачем пан вспомнил про Яна Нильского?
– Нильский есть возлюбленный панны. Не так ли?
– Зачем это пану боярину?
– Но ты ведь исчезла Елена. И все хотят найти тебя. И люди Марии Годуновой. И шляхтич Нильский. И твой брат… Хотя какой там брат. Царевич Димитрий Иванович.
– И что? – спросила она.
– На пана Нильского я спихну вину за исчезновение панны. И при дворе царевича мне в том помогут. Панна знает о вражде Нильского с паном Бучинским?
Елена ничего не ответила. Ей стало страшно.
– Вижу по лицу твоему, Елена, что ты все поняла.
– Но как боярин смог все сие узнать? Откуда?
– Свой человек у меня имеется в стане самозванца, то бишь царевича Димитрия…
***
Путивль.
Стан самозванца.
6 мая 1605 года.
Дворянин Плещёв сразу понял, что князь Сумбулов имеет большой зуб на Патрикеева. Не просто так прислал он сюда этого дьяка.
Плещев слыхал про Тихона Сысоева давно. Сей дьяк был зело умён и такой мог в будущем пригодиться. Стоило заполучить его в качестве друга.
– Так ты, дьяк, верный человек князя Сумбулова?
– Я друг князя, – поправил Плещёва Сысоев.
– Хорошо. Пусть друг. Ты ведь был в Приказе Новой четверти?
– Ранее был, – ответил дьяк.
– Затем проворовался и в бега подался. Так?
– Был грех, – согласился Сысоев. – А кто богу не грешен? Ты, дворянин?
– И я грешен. Да я ведь не в попрёк тебе молвил, дьяк. Я прояснить желаю, кто есть кто. Но зачем тебе этот подьячий Аникеев?
– Али не знаешь от кого он прибыл?
– Знаю.
– А Патрикеев пёс Бориски Годунова. Нынче он хвост поджал. А завтра, что будет? Ты дворянин плохо знаешь Патрикеева. А князь Сумбулов знает его.
– Мне до того дела нет. А вот коли надобен он князю, то…
Дьяк Сысоев понял, что Плещёв ждет приношения, и достал кошель.
– Вот прими, дворянин. Внутри золото, не серебро.
Плещеев взял колешь, и тот исчез в его бездонном кармане.
– Чего надобно? Говори прямо.
– Есть при Аникееве грамотка и нам та грамотка надобна. Я и мои людишки готовы то сделать. Дай нам побеседовать с подьячим…
***
Вечером Сысоев доставил князю Сумбулову грамоту. Тот сломал печати. Это было письмо к царевичу от Елены Орепьевой.
Сумбулов побледнел. Он поднял глаза на дьяка.
– Тихон. Это письмо Елены Отрепьевой.
– И что в нем?
– Она сообщает, что я изменник и в стане царевича Димитрия.
– Ты?
– А ты чего ждал от Патрикеева? Он боится моего влияния на царевича и желает выслужиться. Знает, что не прощу его. И потому нанес удар.
– Хорошо, что мы эту грамотку перехватили, князь.
– Эту перехватили. А иные? Сколь Патрикеев таких пошлет?
– Ты погоди, князь. А сие писала сама Елена?
– Конечно. Разве Димитрий почерка её не узнает? А это посланец должен был ему передать. Нам нужно идти к царевичу.
– С чем?
– С этим письмом.
– Дак он…
– Это лучший путь для нас. Коли девка попала в лапы Патрикеева, то она ещё десять таких грамот напишет.
Откуда мог знать Сумбулов, что Елена Отрепьева уже давно не в лапах грозного дьяка Разбойного приказа…
Глава 19
Красавица в ловушке.
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только селы грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские… да что и говорить…
Перед тобой не стану я лукавить:
Но знаешь ли, чем мы сильны, Басманов?
Не войском, нет, не польскою подмогой,
А мненьем; да! Мнением народным.
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Путивль.
Ставка царевича.
10 мая 1605 года.
Наверное, только теперь окончательно поверил он в свою победу. Боярин Бельский, соратник Грозного царя, был готов признать его царевичем. И он, Юшка Отрепьев, человек из низов станет первым на Москве! Станет хозяином огромной страны!
Он вспомнил хижину в лесу, в которой сестра Елена предложила ему назваться царевичем. Тогда их было только двое. Двое против всех. Верил ли он тогда, что это безумное предприятие удастся? Пожалуй, нет. Просто некая слепая сила вела его вперёд.
И вот свершилось! Хорошие вести из Москвы!
Царевич Димитрий Иванович поднялся со своего стула и подошел к дьяку.
– Я не забуду сей услуги, дьяк!
– Рад служить вашей царской милости.
Царевич обнял дьяка и прижал к себе. Затем обернулся к боярам и князьям.
– Вот! Пример верного человека! Вот кто принес мне победу! Мой дядька (воспитатель) Богдан Бельский докажет мое истинное царское прирождение! И могу вам всем сказать, что это он тогда спас мою жизнь!
Мнишек переглянулся с гетманом Дворжецким.
Самозванца несло. И он сам начал верить в то, что говорил.
– Тогда убийцы уже готовы были нанести удар! И верный мой воспитатель сумел спасти меня, и они вместо меня убили иного! И назначенный моим отцом, царем Иваном, мой воспитатель признает во мне того, кто я есть на деле! Я царевич Димитрий Иванович!
Боярин Пушкин закричал:
– Многая лета государю нашему, царю и великому князю Димитрию!
Остальные дружно подхватили этот крик:
– Многая лета!
– Слава государю!
Царевич принял восхваления как должное. Он снова поднялся по ступеням и сел в высокое кресло, что заменяло ему трон. Он принял величественную позу и гордо окинул взором подданных.
Он сын Грозного царя! Он законный наследник трона Московского государства! Он потомок великого Рюрика!
Когда все возгласы утихли, царевич снова обратился к дьяку.
– За верность жалую тебя в думные дьяки! Быть тебе при мне постоянно!
Дьяк пал на колени.
– Поднимись! Я награждаю верных по их заслугам! Потому жалую тебя двумя тысячами червонцев!
Мнишек снова переглянулся с Дворжецким. В последнее время Димитрий часто жаловал своих слуг крупными суммами. Но платить их обещали лишь после того, как он займет трон в Москве. Сейчас в казне у царевича не было и одного лишнего злотого. Три дня назад он пожаловал полковника Боршу 10 тысячами золотых. И когда тот захотел получить хоть тысячу из обещанной суммы у Мнишека, тот ему отказал.
– Вы слышали, пан гетман? – тихо прошептал он на ухо Дворжецкому.
– Слышал, пан Мнишек. Он жалует золото мешками. Но не платит и злотого.
– У меня есть его расписок на 35 тысяч злотых, пан гетман. И это лишь то, что он занимал, а не дарил.
– Пожаловал он золота тысяч на триста. Обещает всё вернуть в Москве.
– Пусть хоть жалование гусарам и немцам отдаст.
– Эти свое возьмут.
– Еще бы. Эта конница не станет служить за пустые обещания.
– А вот новому думному дьяку придется ждать долго.
– Ничего. Эти русские умеют извлекать пользу из своих должностей.
Торжественный прием у царевича продолжался. Димитрий Иванович выслушал доклады о состоянии своей армии. Русские дворяне и польская шляхта твердили, что они готовы к походу.
Князь Сумбулов попросил разрешения переговорить с государем.
– Я готов тебя выслушать, князь.
– Сие весьма срочно, государь.
– Но не прямо же сейчас, князь. Я готов выслушать твои слова после приёма.
Сумбулов низко поклонился и отошел в сторону. К нему сразу подошел воевода Мнишек.
– Пан князь желает о чем-то говорить с государем? – тихо спросил воевода.
– Да, пан воевода.
– Могу я знать, о чем будет разговор?
Сумбулов не мог просто так отказать Мнишеку. Такой враг ему был не нужен.
– Речь пойдет о весьма важном деле, пан воевода. И касаемо сие дело меня и моего врага.
– Твоего врага, пан князь?
– Дьяка Патрикеева.
– Это тот, что сидит на Москве?
– Верный пес Годуновых. И сей пес желает больно меня укусить.
– Дело только сего касаемо? – спросил Мнишек.
– Только сего, пан воевода.
– Я верю пану князю. И пусть пан не обижается на мой вопрос. Но ныне много интриг стало вокруг трона царевича. Я должен всё знать, что происходит…
***
Князь Сумбулов доложил царевичу о письме, когда они находились наедине. Тот выслушал спокойно.
– И что скажешь, князь? Что это значит? Чего желает Патрикеев?
– Очернить меня. А возможно и прикрыть истинного шпиона при твоем дворе. Ведь некто пытался покушаться на твою жизнь, государь.
Самозванец задумался. Затем сказал:
– Но сие писала Елена!
– Она попала в лапы к Патрикееву. А он кого угодно заставит написать, что ему надобно. Думаю, что тот самый шпион и её продал. Иначе откуда на Москве прознали, кто она такая?
– Возможно, что ты прав, князь. Я верю тебе, а не Патрикееву. Он был псом Годунова. Это так. Но…, – самозванец сделал паузу и продолжил. – Но его можно использовать.
– Использовать, государь? – удивился Сумбулов.
– Но ты сам говорил, что Патрикеев весьма сведущ в деле сыска. Или это ложь?
– Сие правда, государь.
– И ныне он желает служить мне, поскольку сбежал от Годуновых?
– И сие правда, государь.
– Тогда нам нужно его использовать. Пусть послужит нам. Своему законному царю. А ты, князь, о вражде с ним забудь. Это моя воля.
Сумбулов поклонился.
– Ты меня понял, князь?
– Да, государь. Я поступлю по твоей воле.
– Всегда знал, что ты верный и преданный слуга своего государя. Я не забуду этой верности, князь. Иди!
Сумбулов еще раз низко поклонился и покинул покои царевича Димитрия Ивановича…
***
После ухода Сумбулова Димитрий вызвал к себе Пушкина. Гаврила как раз ожидал в приёмной и сразу вошел.
– Гаврила!
– Я явился по твоему зову, государь.
– Пришла пора для решительных действий!
– Твои слова истина, государь. Давно пора.
– Дьяк Разбойного приказа Патрикеев готов мне служить! Верный человек Годуновых хочет целовать крест (присягнуть) мне! Этак скоро все вельможи сбегут от царька Федора!
– То великая радость, государь.
– Нам нужно идти на Москву и принять наш трон! Народ ждет нас!
– Что решил, государь?
– Под Кромами стоит армия князя Телятьевского! Она стоит против нас!
– Государь решил дать бой?
– Не совсем, Гаврила. Не думаю, что до битвы дойдет, коли ты верный мне человек.
– Вернее меня у тебя нет человека, государь.
***
Москва.
События.
16 мая 1605 года.
Богдан Яковлевич Бельский дождался ответа на свое послание. Дьяк Василий Шишкин вернулся к нему из Путивля. И привез тайное письмо царевича Димитрия Ивановича.
Бельский прочитал его и его лицо просияло. Свершилось! Его звезда взошла снова!
– Ты отлично справился, дьяк. И в сем письме государь уже называет тебя думным дьяком.
– Димитрий Иванович пожаловал меня за верность.
– И я тебя пожалую, дьяк. Быть тебе большим человеком. В том слово даю. Но! Есть против тебя кое-что, дьяк.
Шишкин побледнел как полотно.
Бельский продолжил:
–Знает царевич о том, что есть предатель в его стане. И того предателя искать станут.
– Станут боярин, – согласился дьяк.
– И рано или поздно найдут.
– То не так просто, боярин. Коли ты ничего не скажешь, то и не найдут. Мало ли людишек в окружении царевича?
Бельский ответил дьяку:
– Но разве знает государь Димитрий Иванович, что ты дьяк Шишкин?
– Нет.
– Но на Москве тебя знают многие. И коль скоро царевич будет здесь, кто-то скажет о тебе.
– Дак велик ли грех назваться чужим именем? Что с того?
– Грех не велик если не заподозрят в тебе человека Клешнина. И, ежели ты не желаешь, чтобы тебя нашли, надобно проявить хитрость.
–И что делать?
–Надлежит нам с тобой шпиона самим найти и царевичу о том сказать. Что де нет больше ворога, который на его государское здравие покушался.
Шишкин согласился с этим. Хорошо бы такого человека найти в окружении царевича.
– И коли он сыщется, надобно его ворогом делу государя объявить.
– Оно так, боярин. Но на кого показать? – спросил Шишкин.
– А как ты полагаешь, дьяк, может шляхтич Нильский быть тем шпионом? – спросил Бельский.
– Дак на него и думали тогда. Пан Бучинский, секретарь царевича, тогда и заарестовал его.
– Вот как? – обрадовался Бельский. – А с чего его отпустили?
– Дак панна Елена спасла его тогда.
– Елена?
– Она сказала, что шляхтич был у неё все время. А не поверить панне царевич не мог.
– Вот оно что! И это нам на руку, дьяк. Помогу я тебе грех твой смыть. Никто более на тебя думать не станет. Нильский что за человек? Откуда взялся в вашем войске?
–Шляхтич мелкий. Выслужил чин поручика гусарской хоругви в войске князя Замойского.
–Он человек Замойского? Коронного гетмана?
–Да. Родился в его замке от мелкого шляхтича, что занимал должность чашника при дворе князя.
– Значит персона невеликая?
– Нет. Роду незнатного из голопузой шляхты. Был он послан от коронного гетмана Замойского к воеводе Мнишеку.
– Был послан с письмом?
– Точно так, боярин. Был поручиком в гусарской хоругви князя и князь отправил его к воеводе в Самбор.
– И перешел к царевичу? Но Замойский ведь недруг Димитрию Ивановичу?
– И то верно, боярин. Он против помощи нашему царевичу со стороны Речи Посполитой.
– Все сходится. Мы нашли шпиона! Хотя имя князя Замойского трепать не стоит. Он большой вельможа в Речи Посполитой. А Нильский попросту исчезнет вместе с Еленой.
– Пан задумал взять девицу себе? – спросил дьяк.
– Да.
– Но, боярин, ведь знает кто она.
– Знаю. Она дочь мелкого дворянина. А он сын Грозного царя и мой воспитанник. Или она так дорога царевичу?
– Была дорога. Но не думаю, что теперь будет. Коли привязать её к шпиону и убийце.
– И сим действием мы отведем подозрения от того, кто на деле планы царевича выдавал. И за сие дьяк ты станешь мне верным человеком.
– Я и так твой, боярин.
– Вот и хорошо, дьяк. Я умею ценить верность…
***
Кромы.
Военный лагерь.
16 мая 1605 года.
У шатра воеводы Басманова стояли среди охраны верные люди Марии Годуновой. Эти просто так не отступят. Боярин Пушкин решил действовать быстро и дерзко.
– Сотник! – позвал он запорожского атамана.
Высокий запорожец в польском заплатанном кунтуше с саблей на боку стал перед боярином. На его худом лице горели глаза и два шрама пересекались крестом на правой щеке. Ветер теребил седую прядь волос на макушке. Шапку сотник держал в руке.
– Что прикажет, пан боярин?
– Дело важное, сотник.
– Когда зовут сотника Шило, то стало дело важное.
– Видишь шатер?
Шило посмотрел в указанном направлении.
– То шатер русского воеводы.
– Надобно тихо убрать его охрану.
– Сие не трудно.
– Но все должно быть тихо. Никто и пикнуть не должен. Я хочу спокойно переговорить с Басмановым.
– Все сделаю как надо…
***
Казаки запорожской сотни быстро перебили людей Марии Годуновой у палатки воеводы Петра Басманова. Никто тревоги не поднял. Шило сделал все, как и обещал.
Посланец Димитрия Ивановича, поблагодарил их и сказал:
– Теперь уходите.
– А ты, боярин? – спросил сотник Шило.
– Я сам позабочусь о себе. Ты, сотник, дело свое сделал.
– Как прикажешь, но я должен охранять тебя…
– Я сказал, что сам позабочусь о себе, сотник.
***
Гаврила Пушкин вошел в шатер боярина Басманова. Тот был удивлен появлением неизвестного человека.
Пушкин вошел к воеводе словно к старому знакомцу. Он поздоровался и сел на небольшой стул. Руки от оружия он убрал в знак мирных намерений.
– И кто ты такой?
– Боярин Пушкин, – спокойно представился посланец самозванца.
– От самозванца? – вскочил с места Басманов.
– Да ты сядь, боярин. Разговор только начали, а ты к сабле кидаешься. Я пришел один.
– Но ты пришел от самозванца!
– От царевича, – поправил его Пушкин. – Мой государь Димитрий Иванович Московский шлет тебе, воевода, пожелания доброго здравия.
– И что?
– Он зовет тебя под свои знамена!
– И ты посмел мне сказать сие? – снова вскипел Басманов.
Но Пушкин не испугался.
– Да ты не кипятись, боярин и воевода. Али ты верный человек для годуновского сосунка? Али тебе по нраву царица Мария Годунова? Али тебе нравится, что ты стал под князя Телятьевского?
Это был удар по самолюбию Басманова.
– Я много награжден от молодого царя, боярин, – сказал воевода Пушкину. – С чего мне искать иного государя?
– А что есть у тебя от Годуновых? Ты второй воевода! Ты стал боярином. Но от Димитрия получишь больше. Я обещаю тебе это именем царевича! А долго ли на троне усидит молодой Годунов? Про сие подумай? Народ за нас. Оглянись вокруг воевода!
Басманов это знал. Люди в стане говорили, что не стоит им воевать за Федора Годунова. И первый воевода Телятьевский был весьма непопулярен в войске. Сейчас все держалось именно на его Басманова авторитете. Войска его уважают, и, если он скажет слово, они станут под знамена Димитрия.
– Да и вельможи к нам бегут, воевода. Князь Голицын и князь Рубец-Мосальский прибыли на той неделе. Они присягнули царевичу. И многое получили за то. Не опоздай, воевода. Желаешь стать одним из первых при новом молодом государе?
– Но я и так первый при молодом государе, боярин.
– Ты это про Федора Годунова? Но не дадут
годуновскому роду стать царствующим на Руси.
– Ты забыл боярин, что мы с тобой в расположении войска, которое выполняет приказы царя Федора.
– Вот потому я и здесь. Коли ты не поможешь царевичу, то он все равно на трон сядет. Но сколь крови еще прольется? Русской крови, воевода.
– Но, если завтра поход объявит Телятьевский? И здесь у нас 35 тысяч войска. А у вас в Путивле сколько?
– Скажу тебе правду. Ныне войска не так много. Менее 10 тысяч. Часть казаков атамана Корелы ушли в другие уезды поднимать людей против Годунова.
– Стало быть, если мы ударим, то…
– Кто знает, что будет? Но если царевич выживет и уйдет от вас, то снова начнется война. А царевича мы спасем. В том не сомневайся.
Басманов задумался.
Он давно уже много мыслил о том, как относится к нему царица Мария Годунова. Как холопом своим распоряжается. И место ему указала – стать под начало Телятьевского.
И что будет, если они не возьмут Путивля? Люди самозванца могут его отстоять. Там мало людей для настоящей битвы, но для осадного сидения хватит. А народишко бунтует всюду. Дворяне служить в полках не хотят – разбегаются.
Что делать?
Стать под знамена самозванца?
Да и что с того, что самозванец он? Разве Бориска Годунов не самозванец? Он убил царского сына! Руку на наследника трона поднял. Не сам, конечно, но благодаря ему царевича убили. Зарезали младенца, и все это на Москве одобрили. Никто слова Бориске не сказал! Может бог и карает род Годунова?
– Что скажешь мне, воевода? – спросил Пушкин. – Кликнешь людишек своих, дабы взяли меня? Али станешь на строну царевича?
– И что будет, коли на вашу строну стану? Что делать станем?
– Армию сию к присяге царевичу приведем.
– Как? – спросил Басманов. – Не все здесь к царевичу перейти хотят.
– Но если ты за нас, воевода, то многие пойдут за тобой.
– Многие, но не все. Не один я здесь. Бояр и воевод достаточно. Тут думать надобно.
– Подумаем, воевода. С тем и прислал меня сюда пресветлый царевич. Ведь придумал я, как освободить вход в твой шатер, воевода.
– Там стояли верные псы Марии Годуновой. Она выделила их для моей «охраны».
Это Басманов произнес с усмешкой. Затем добавил:
– Думаешь стану жалеть об этих псах шелудивых?
– Тогда спешу обрадовать тебя, воевода. Мои казаки всех их перебили.
– То отличная новость, боярин…
***
Москва.
События.
Май 1605 года.
Боярин Богдан Яковлевич Бельский тайно связался с братьями Нагими. Он хорошо знал, что царица Мария Нагая, настоящая мать царевича Димитрия никогда не признает самозванца своим сыном. А вот с братьями её он дело сладит. Знал он их давно и даже некогда склонил их к неповиновению Борису Годунову, тогда еще не царю, но правителю царства от имени слабоумного царя Федора Ивановича. Нагие хотели от Бориса избавиться и сами желали прибрать к рукам управление Московским государством. Но заговор был раскрыт и Нагих услали в Углич вместе с царевичем. Самого Бельского тогда отправили воеводой в Ярославль.
Затем втянул Богдан Яковлевич Нагих в другой заговор. Целью был на сей раз сам царь Федор. Его было решено насильно постричь в монахи и посадить на трон малолетнего Димитрия Ивановича. Но царевич был убит и Борис Годунов еще больше укрепил свою власть.
Ныне же вспомнил Бельский о братьях и снова решил сыграть на их жадности…
***
Вечером явился к нему дьяк Шишкин.
– Все, что было сказано, сделал, боярин. Хотя люди годуновские так и рыщут всюду.
– Про то и сам знаю. Чай из дворца прибыл. Сильно лютует царица Мария Годунова. Её людишки всюду снуют, аки крысы. Так что ты сегодняшнюю ночь в моем доме проведешь.
– Снова ночью людей имать станут? – с тревогой спросил Шишкин.
– Ночью возьмут и умертвят всех тайно.
– Умертвят?
– Боятся Годуновы больших казней на Москве. Черный люд волнуется. Раздражать его ныне опасно.
– А ты не в опасности ли, боярин? – спросил Шишкин.
– Я нужен Годуновым. А ты завтра найди шляхтича Нильского.
– Найду.
– А коли найдешь, то дашь ему поручение. Пусть в Коломну едет и найдет Афанасия Нагого. Его там в ссылке держат. И с ним на Москву скачет тайно.
– Да я могу сие сделать, боярин. Чего мне на Москве сидеть.
– Нет. То дело для Нильского. Надобно чтобы именно он сие дело сделал. Нам надобно Нильского к врагам царевича привязать накрепко.
– Но Нагие не враги…
– Мария Нагая должна царевича опознать как сына своего. Сие понимаешь? Это надобно царевичу. Но я знаю Марию. Она и молодая была упряма, а ныне и того хуже.
– Стало, не признает она царевича?
– Царевич Димитрий умер давно. Нам надобно чтобы она самозванца опознала как своего сына. И в том нам Афанасий Нагой и его братья помогут. А Нильского мы посланцем годуновским выставим. Дескать хотел он родне царской повредить.
– Все понял, боярин. Как ты сказал так все и будет…
***
Бельский взял факел и сам опустился в подвал. Он решил навестить Елену.
Лязгнули замки, со скрипом отворилась тяжелая дверь, свет факела разорвал тьму.
Елена поднялась и прикрыла глаза ладонью.
– Здравствуй, красавица.
Боярин зажег свечи от факела. Затем закрепил его на стене.
– Ты не рада меня видеть?
Елена не ответила.
– Вижу, что не рада. Но я терпелив.
Бельский сел на табурет.
– Быть тебе отныне при мне. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Ты ведь слыхала про Лукьяна Одоевского?
Елена вздрогнула от этого имени.
– Вижу, что слыхала. И могу тебе сказать, что сей Лукьян ищет тебя.
– Ищет?
– Он человек Годуновых. Снюхался с тайными слугами царицы Марии Годуновой. И ты обещана ему в награду за верную службу.
– Я?
– Ты. Но я могу тебя спасти от Одоевского. И я могу дать тебе то, что ты желаешь.
– А что я желаю? Ты разве знаешь?
– Знаю. Свободы хочешь.
– Но вот её ты мне и не дашь. Желаешь своей сделать? Не хочешь силой взять, думаешь измором получиться?
– Думаешь, что ты нужна мне как баба?
– А разве нет? – спросила она.
– Лет десять назад я бы не отказался, но нынче я не тот.
– Но я слышала от тебя иные слова.
– Это я сказал, дабы мне поверили иные.
– Иные? – не поняла Елена.
– И стены имеют уши. Про то крепко помнить стоит, коли живешь вблизи царя. Иное слово сильно может шее повредить. Сие я еще при дворе Грозного царя понял.
– Значит, я могу надеяться…
– Тайное я не поведал никому, Елена. Но с тобой лукавить не стану.
– И что это за тайны, боярин?
– А ты готова это услышать?
– Да, – сразу, не задумываясь, ответила она.
– Когда умер Грозный царь, Борис Годунов называл меня другом. Отчего так? Я был ему нужен, и он давал мне обещания. А что он сделал потом? Потом, когда я не стал ему надобен? Сослал воеводой я Ярославль. От Москвы подалее. Вот и смекай теперь.
– Неужели боярин это хотел мне сказать? – не поняла Бельского Елена.
– Я лишь пример привёл, красавица.
– Пример? – не поняла его Елена.
– Мне сказали, что ты умна, красавица. Неужели не понятно? Ты также стала никому не нужна, как и я тогда.
– Я? Не нужна? Но брат дал мне важное поручение, что доказывает мою важность!
– Не обольщайся, девка. Ныне у царевича достаточно и воевод, и бояр. Они и без тебя всё сделают. Скажу больше. От тебя хотят избавиться.
– Избавиться? Я думала, что меня многие хотят заполучить, если не в качестве жены, но в качестве коханки (любовницы).
Бельский усмехнулся:
– Мало живешь на свете, девка. Мало знаешь.
– Я знаю достаточно. Помогала царевичу города брать!
– Про сие знаю. Но все это было и минулось. Не разумеешь того куда влезла. Куда брат твой метит?
– В цари.
– Верно! В цари! И на этом пути ты своё сделала и теперь мешаешь.
– Кому?
– Всем! Пану Мнишеку, вельможам литовским, русским боярам.
– И чем же я им мешаю? – спросила Елена.
– Тем, что нет места тебе у трона царского. Всю родню Отрепьвых от трона удалят.
– Брат не позволит!
– Ты хотела сказать новый царь не позволит.
– Пусть так.
– Так вот, что я скажу тебе красавица. Твой брат не против, чтобы тебя не стало.
– Что?
Бельский повторил.
– Не может быть! – вскричала Елена.
– Ты стала слишком известна. В том твоя беда, красавица.
– Известна кому?
– Слух о тебе пошел, ибо ты некие крепости помогла царевичу взять. И стали люди языками трепать, кто есть сия девка? Отчего она столько для царевича делает? Ныне многие опасаются того, что ты можешь язык распустить. Потому тем, кто в окружении царевича, ты не нужна.
– Но мой брат!
– Его мало заботит твоя судьба.
– Ты хочешь сказать, боярин, что он предал меня?
– Да. Хотя может ли царевич предать? Он действует во имя интересов державы.
– Я не верю тебе!
– Он ныне не Отрепьев. Он сын Грозного царя.
– Но Юрий не может так поступить. Это невозможно! – вскричала Елена.
–Ты стала опасна. Ты слишком красива. Я передал в тайной грамоте царевичу, что ты у меня. Про сие не знает никто. Даже тот, кто сие послание ему возил.
Боярин Бельский достал бумагу и передал Елене. Та схватила его и прочла, написанное рукой её брата.
«Пусть она уйдет…»
– Это рука… рука Юрия.
– Он больше не Юрий, Елена. Он Димитрий Иванович. И скоро он будет нашим царем. А у царя нет родичей. У него есть слуги и рабы. И он волен в жизни своих рабов.
Елена поняла Бельского:
– Значит вот почему, ты, пан, решил отказаться от меня? И как коханка я стала более не надобна? Так?
– Так, девка.
– Зачем тогда были разговоры о лишних ушах? Разве есть они в твоем доме?
– Лукавил я, красавица. Признаюсь в том.
Бельский действительно тогда хотел взять Елену себе. Слишком приглянулась ему красавица. Но послания воеводы Мнишека и самого самозванца отрезвили его. Ныне играть с этой девкой стало опасно. А не настолько Богдан Бельский потерял голову от красоты.
– Значит, боярин стал бояться? – насмешливо спросила она.
– При дворе Грозного царя нас научили бояться. Ныне ты в милости у государя, а завтра он тебя на кол велит посадить. А при мне уже троих царей схоронили, красавица, Ивана Васильевича, Фёдора Ивановича и Бориса Фёдоровича. А завтра и царь Фёдор Борисович к ним присоединиться. И получим мы царя Димитрия Ивановича. И он, Димитрий, благодарен мне за то, что я захватил тебя. Слишком опасной ты стала.
– Это мой приговор, – прошептала она.
– Нет. Я решил по-иному.
– Как? – не поняла она.
– Я отпущу тебя.
– Отпустишь?
– Мои люди отвезут тебя до границы Польши. Там они тебя оставят.
– Я дам слово, что никогда и никому…
Бельский прервал её:
– Не нужно. Никого слова! Нет в том надобности.
– Нет?
– Никакой. Ты все исполнишь, по-моему. В том я уверен, девка.
– Но тогда я не понимаю…
– А что тут понимать? Я дарю тебе жизнь. Жизнь и золото для этой жизни. Но больше ты сама никогда в пределы этого государства не вернёшься. И клятвы для сего не надобны.
– Почему?
– Тебя больше никто не опознает.
– Я не понимаю, – Елене стало страшно. – Ты проявил милость и…
– Милость? – Бельский засмеялся. – Слышал бы твои слова покойный Григорий Лукьянович Скуратов! Много бы посмеялся. Надорвал бы живот, хотя не смешлив был покойник.
– Но ты не прикажешь меня убить? Разве не так? Я верно поняла твои слова, боярин?
– Твой брат милостив, Елена, ибо он приказал тебя убить. Это милость. Но я не милостив, Елена. Я дарю тебе проклятие жизни.
– Не понимаю!
– Это скоро придет.
– Твои слова пугают. Когда я стану свободна?
– Как только царевич въедет в Москву. Тогда в закрытой карете тебя вывезут через иные ворота.
– А я уеду отсюда одна?
– В сопровождении мох слуг.
– Я не о том, боярин. Шляхтич Ян Нильский поедет со мной?
– Нет.
– Нет? Но почему?
– А ты уверена, что он захочет следовать за тобой?
– Ян мой верный рыцарь. Он не сможет меня забыть.
– Он не сможет забыть Елену. Но ты больше не будешь Еленой.
– Что это значит? Мне сменить имя?
– Что есть имя, красавица? Это мелочь. Тебе придется сменить жизнь…
***
Кромы.
Военный лагерь армии Федора Годунова.
Мятеж.
18 мая 1605 года.
Стрелецкий десятник Ерема Новик получил от боярина Пушкина новую бархатную шапку с высоким колпаком и меховым околышем. Также был и ему выдан польский кафтан с золочеными пуговицами, цветными петлицами из шнура с кистями, да новые сапоги тисненой кожи красного цвета, какие были приняты в их полку.
– Ай, и нарядный сегодни, Ерема!
– Дак коли выбор верный сделаете, то все тако нарядитесь. Мне боярин от Димитрия Ивановича десять монет пожаловал да одежу, да саблю добрую. Глядите!
Ерема показал новую булатную, прорезную с золотой насечкой саблю.
– Али ты видал человека от царевича? – спросили его.
– Видал. Боярин был от Димитрия Ивановича. Прислал он нам грамотку.
– И чего там?
– Чего в грамотке-то, Еремка?
– Где она?
Ерема ответил:
– Той грамотки при мне нет. Я ведь читать не умею. Но мне боярин чел её. Призвал нас царевич истинный стать под его хоругви. И будут от того всем стрельцам от Димитрия Ивановича награды разные. Всех неправедных начальных людей царевич смерти предаст. Тех, кто стрельцов забижал.
– А не берешь, Еремка?
– А чего мне брехать? Сроду не брехал! Я Еремка Новик! Кто скажет, что Еремка брехун? Я не пойду супротив государя законного!
– Чего? – спросил его пожилой стрелец Распопов.
– А того! Сколь жалования не видали? Бориска сколь утеснений нам чинил? Про то забыли?
– Дак рази забудешь!
– Полковники все себе гребут. Про нас никто не думает.
Новик сказал:
–А царевич приказал по чести все делать. Жалование стрельцам выплатит. Воров-полковников показнит. А нам за тех живоглотов жизни класть?
– И то верно! Но как станешь делать?
– Не идти супротив государя!
– А коли нас за те разговоры повесят?
– А греха не боишься супротив царя идти? Того царя, что от бога дан! Это те не годуновский выкормыш!
– Станем все за царевича!
– Станем!
Стрельцы похватали бердыши с мушкетами, и стали строиться. Воевода Басманов и боярин Пушкин знали, кого следует одарить в первую очередь…
***
И такие разговоры вели многие стрельцы и дворяне.
Рязанские полки ополчения дворян с утра стали выкрикивать слова против Годунова.
– Не станем против царевича воевать!
– Кто сие прикажет?
– Измена!
– Бояре годуновские совсем обнаглели!
Боярин Басманов одобрил это решение дворян и заявил:
–В том я с вами, дворяне! Я сам поведу полки нашей храброй кавалерии против врагов государя истинного! Можно ли поднимать сабли на царское семя?
Дворяне закричали:
– Нет!
– Не станем!
– Бог нам не простит того!
– Слава Димитрию Ивановичу!
– Веди нас, воевода!
– Готовьте коней и оружие! – приказал воевода.
Боярин Пушкин встретил Басманова у шатра.
– Видал, как все пошло, воевода? Я тебе говорил.
– Не сильно радуйся, боярин. Это лишь мои полки, да передовые сотни. Основная армия там, за рекой.
– И там все ладно будет.
– Посмотрим! Нам теперь иного пути нет.
***
Воевода Басманов призвал полковников стрелецких приказов в личный шатер. Это были 15 человек, на которых он мог положиться. Он много воевал с ними, и они знали его как доброго воеводу.
– Господа полковники! – обратился он к собравшимся. – Я не раз водил вас в бой, и вы знаете, что не выдавал я своих людей на расправы.
Все согласились, что это так. Всегда воевода был верен своим людям.
– Вот и ныне я не хочу вам зла, но хочу добра. Вам и всей Руси. И потому я дал слово служить царевичу Димитрию Ивановичу!
Полковники переглянулись.
Что говорит боярин? Перейти на сторону самозванца? Но еще недавно они вместе под Новгородом-Северским сражались против воинства царевича.
Басманов ожидал такой реакции.
– Понимаю, что вы удивлены, господа. Воевода Телятьевский ныне объявил поход против воров. Но дядька царевича Богдан Бельский признал в нем сына Ивана Грозного! Я не подниму оружия на царскую кровь. Хоть и обидел царь Иван род Басмановых, но он наш государь, и служить его сыну наш долг!
– Оно так! – вынуждены были согласиться начальные люди.
В шатер к Басманову вошел воевода передового полка князь Василий Голицын. Он также переметнулся к самозванцу.
– Всё сделано, воевода! – весело сказал Голицын. – Мои стрельцы связали воевод Ивана Годунова, Михайлу Салтыкова да Захарку Сабурова. Все они вороги царевичу.
Затем Голицын доложил, что поднялся мятеж в стане дворянского ополчения. 200 рязанцев и 700 боярских детей из Тулы отказались служить Федору Годунову.
– А что иные командиры твоего полка, князь? – спросил Басманов.
– Князь Щербатый согласен служить царевичу.
Басманов снова посмотрел на своих полковников.
– Итак, кто идет со мной?
Те стали отвечать:
– Я с тобой боярин!
– И я с тобой!
– Да все мы с тобой, воевода! Не один пуд соли вместе съели.
– Коли ты решил идти к царевичу, то так тому и быть!
Так часть войска сразу перешла на сторону царевича. Но это была еще не победа…
***
Не всё пошло так гладко как думал Пушкин. Захватить всех воевод, которые стояли за Годунова мятежники не смогли. Первого воеводу князя Телятьевского взять не удалось.
Стрельцы там не отозвались на призывы мятежных посланников. Они зарубили троих из них саблями, остальных связали и выдали воеводе Телятьевскому.
Тот приказал мятежников повесить тут же при собрании войска. Но часть стрелецких полков посмотрела на казнь неодобрительно.
Первый воевода испугался распространения мятежа и вместе с воеводой князем Катыревым-Ростовским и окольничим Морозовым отошёл ближе лагерю кавалерии из боярских детей Владимира, Костромы, Можайска. Эти стояли за Федора Годунова.
Верным остался и думный дворянин Сукнин командовавший нарядом (артиллерией).
Воевода Телятьевский обратился к войскам:
– Все нам надобно твердо стоять за государя Федора Борисовича! Не можно изменить своему государю! Не нарушайте крестного целования!
Войска кричали славу царю Федору.
Телятьевский подозвал к себе воевод. Они вместе удалились в шатер.
– Итак, в стане мятеж! – сказал Телятьевский. – Голицын и Басманов изменили государю. С ними больше шести тысяч войска.
– Они находятся в стороне от основного лагеря. Передовой полк Голицына в неудобном месте, – сказал князь Катырев-Ростовский. – Если они подойдут, то можно легко отогнать их залпами из пушек.
– Это так, – согласился воевода. – Но что, если по нам со спины ударит немецкая дружина фон Розена?
– Фон Розен не может изменить присяге! – сказал Морозов.
– И Басманов не мог! Кто сказал бы на него? Я сам верил ему как себе. Но он изменил. Нельзя принимать решения, пока мы не знаем, что там происходит.
В шатер вбежал сотник Иванов.
– Воеводы! Басманов со своими полками движется к нам.
– Всеми силами? – спросил Телятьевский.
– Всеми. Его передовые уже переходят мост.
– Надобно дать залп из пушек! – предложил начальник наряда Сукнин. – Этим мы отобьем у них охоту к переправе.
– Огонь пока не открывать! – приказал Телятьевский. – Нельзя стрелять, покуда мы не знаем, на чьей стороне немцы…
***
Немецкие полки Вальтера фон Розена выстроились позади конницы и пушкарей Телятьевского. Потому первый воевода и боялся. Он мог попасть меж двух огней.
Мушкетеры выстроились в линии и между их порядками стояли конные полки рейтаров. Это отряды «черных всадников» (по цвету кафтанов) состоящие из иноземцев. Все они отлично вооружены. У каждого конного палаш, и четыре «рейтарских» пистолета, большой мощи с длинными стволами.
Басманов знал, чем грозит их атака на его боевые порядки.
– Если рейтары ударят по нам – придется отходить обратно за реку.
Голицын согласился. Его пехота была расположена неудобно, и позиция была слишком слаба.
– Рейтарами командует не Розен. Фанкский полковник Дэбэрт стоит над ними. А этот за золото на все согласится.
– Капитан Фален!
– Я господин воевода.
– Ты знаешь полковника Дэбэрта лично?
– Знаю, господин воевода.
– Тогда поезжай к нему. Предложи ему все, что он попросит. Главное, чтобы его всадники не пошли в атаку!
– Исполню, господин воевода!
Капитан погнал коня к позициям «черной» кавалерии.
– А я возьму на себя Розена, – заявил Басманов.
– Но немцы могут дать залп! – предостерег его боярин Пушкин. – Это опасно.
– Ничего. Я привык рисковать. Мы на войне!
***
Басманов на коне в сопровождении своей охранной сотни переправился через реку. Он хорошо знал, чем рискует.
– Смотри, князь! – показал он Голицыну на возвышенность, на которой стояли пушки наряда.
– Давно туда сморю, воевода. Коли ударят сейчас, то всем нам конец.
– Не тот человек Телятьевский чтобы ударить.
– А если?
– Он не знает, верны ли немцы Розена и рейтары Дэбэрта.
– А они верны?
– Я хорошо знаю Розена. Сейчас он присматривается. Он присоединится к победителю. Хотя кто может сказать наверняка?
Солдаты Басманова построились и выкрикивали:
– Слава Димитрию Ивановичу!
– Да хранит бог Димитрия!
– Слава Димитрию!
Со стороны холмов стрельцы и дети боярские кричали им в ответ:
– Слава государю Федору Борисовичу!
***
Со стороны Кром к мятежникам шли конные сотни дворян под командой полковника Ляпунова. Они прошли прямо перед строем немцев фон Розена, но те не решились дать залп.
Вагенмейтер Блюм (вагенмейтер – начальник обоза) обратился к своему полковнику:
– Are they crazy?
58
– Who can understand Russian?
59 – ответил фон Розен.
– This rebellion!
60 – ответил майор Крафт.
– Difficult to understand who is against whom
61.
– We will wait
62.
Розен не мог понять, что происходит и занял выжидательную позицию…
***
Басманов смело погнал своего коня к немецкому строю и спешился у первой шеренги.
– Эй, капитан! Позови мне полковника!
Фон Розен вышел вперед.
– Good day, colonel. Glad to see you
63, – приветствовал его воевода.
– I am glad to see you too, sir
64.
– Now I'll fight for the Prince Dmitri Ivanovich. Follow me, colonel
65.
– I and my officers gave the oath to the tzar
66.
– Вот я и зову тебя на сторону царя! – сказал Басманов.
– Но мы присягали царю Федору! И станем драться на его стороне.
– Но вы не стреляли по мятежному полку дворян, что промчались мимо ваших порядков.
– Первый воевода Телятьевский пока не отдал нам ни одного приказа. Так что у тебя есть время, воевода.
Басманов понял, что от немцев ничего более не добьется и сказал:
– И на том спасибо, полковник…
***
Телятьевский колебался. Хотя большинство армии в лагере под Кромами была на его стороне. Они имели все шансы подавить мятежников!
Сам мятеж был не продуман и если бы во главе армии стоял решительный воевода, то все заговорщики были бы схвачены. Но князь Телятьевский, бывший опричник, не был таким военачальником.
Он ждал. А нужно было действовать решительно и открывать огонь по мятежникам. Тогда и наемники Розена их бы поддержали.
А Басманов действовал. Но даже при таком раскладе судьба заговора висела на волоске. Стрелецкие полки московских приказов двинулись на позиции. Драгуны и рейтары были готовы ударить по мятежной коннице Басманова.
Немцы были готовы дать залп.
Пушкари Сукнина держали запалы у пушек.
Все ждали приказа!
Время шло! Драгоценное время утекало, но приказа не было…
***
Басманов повернулся к Голицыну и Пушкину.
– Будь я на месте Телятьевского, то уже уничтожил бы мятеж! Царица Мария Годунова сделала ошибку, что не назначила меня.
– Сие бог на стороне царевича, воевода! – льстиво заявил Пушкин.
– Но дело еще не выиграно, боярин! У Телятьевского всё еще есть шанс…
***
Дело решили многочисленные даточные люди в лагере под Кромами. Это были не стрельцы и дворяне. Это обычные мужики, горожане, казаки пригнанные сюда насильно. Эти ненавидели власть и потому поднялись с криками:
– Слава Димитрию!
– Слава сыну царя Ивана!
– Кто поднимет оружие на нашего царевича?
– Басурмане и поднимут!
– Истинно русские на сторону нашего царевича станут!
– Слава Димитрию Ивановичу!
– Идем на подмогу царевичу!
– Вишь, там его люди собрались. А те против них пушки выкатили!
– Собаки!
– Всех их вешать надо!
Они сплошной толпой пошли вперед и смешали сзади ряды немцев. Розен приказал не сопротивляться и отойти с позиций…
***
Басманов не упустил момента. Он отправил два конных полка в обход. Это не грозило армии Телятьевского почти ничем. Но первый воевода струсил. На это и рассчитывал Басманов…
***
Телятьевский со своими военачальниками, что остались верны Годунову, ушел с позиций, его воинство получило приказ возвращаться в Москву. Самозванец одержал победу без боя.
Армии, что противостояла самозванцу, более не существовало.
Путь на Москву был открыт…
***
Коломна.
Ян Нильский.
18 мая 1605 года.
Ян Нильский увидел впереди отряд казаков. По бунчуку он узнал донцов, которые служили Дмитрию Ивановичу. Потому съезжать с дороги не стал, а поехал дальше. Отряд был небольшой, несколько сотен – такие сейчас были разосланы самозванцем в разные стороны, дабы мутить народ.
– Стой! – приказали ему.
Ян сдержал своего коня.
– Кто такой? – спросил атаман.
Ян узнал этого человека, ибо видел его однажды в свите атамана Корелы.
– Атаман не узнал меня? Мы встречались.
– Встречались? Где?
– В стане государя Димитрия Ивановича. Я был в охранной сотне.
– Пан лях? Это видно по говору.
– Неужели я плохо говорю по-русски?
– Нет, пан, говоришь изрядно. Но ляха я сразу узнал. Пан был в сотне пана Бучинского. Я даже видел пана накануне похода. Пан помнит сабельный поединок с паном Бучинским? Тогда пан одолел его!
– Ян Нильский, – напомнил свое имя шляхтич.
– Атаман Иван Заруцкий
67. Я здесь от имени его милости царевича Димитрия Ивановича. А пан здесь как оказался?
– По приказу его милости царевича.
– Но здесь всюду стрельцы и дворяне, преданные Годуновым. А пан едет один. Это весьма опасное дело.
– Пока я встретил только ваш отряд, атаман. А держу я путь в Коломну.
– В Коломну? А что слышно о царевиче? Битва уже была?
– Про сие не знаю. Когда я отбыл из Москвы, вестей еще не было. Но бирючи (глашатаи) царицы Марии Годуновой говорили о скорой поимке самозванца и разгроме его армии.
– Много знает Мария Годунова. Нашего государя так просто не взять.
– Армию против него послали большую.
– И кто главный воевода?
– Князь Телятьевский.
Атаман засмеялся.
– Нашла кого назначить. Будь моя воля, я поставил бы над всеми Басманова. Ну, это если бы я был на стороне Годуновых. Я вот ныне утром побывал в схватке с конными стремянными стрельцами. Скажу пану, что рубиться они умеют.
– Атаман одолел их?
– Нас было больше. Но большая часть их отряда сумела уйти. Так что сия дорога небезопасна. У пана имеется послание?
– Послание?
– Я не спрашиваю пана для кого оно и от кого. Я спросил – имеется ли оно?
– Да, – ответил Нильский. – И послание важное. Пан возьмется проводить меня до Коломны? – спросил Нильский. – Конечно, если у пана есть время?
– Я отправлю своих по тому делу, которое должен здесь решить, а сам с десятком казаков провожу пана.
Атаман отдал приказы, и его сотники быстро отобрали для него казаков. Это были лучшие испытанные в боях воины. Нильский оценил их по умению управляться с лошадьми…
***
Ян поначалу наотрез оказался ехать в Коломну. Но Шишкин настаивал.
– Разве никого кроме меня нельзя послать туда?
– Но сие задание для пана!
– Я не желаю удаляться от Елены! Я должен найти её.
– Пан!
– Я все сказал!
– Пан забывает, что он на службе у царевича Димитрия!
– Разве мало я сделал для царевича? Я рисковал своей головой и не один раз! Но для чего я все это делаю? Разве жду я почестей и наград? Мне надобна только Елена!
– Так ради того пану и надобно в Коломну!
– Не понял пана. Что такое пан сказал?
– Не хотел говорить заранее, но так и быть. Пусть пан знает.
– Что?
– Панна Елена в Коломне! – соврал Шишкин.
– Пан лжет!
– Я знаю, что говорю и потому попросил, дабы сие поручение доверили именно пану! Для сего путешествия надобна смелость. Ибо в Коломне пока всем правит наместник Федора Годунова.
– Но что там делает Елена?
– Она прячется, в доме у Афанасия Нагого. И именно к сему пану ты и поедешь, пан поручик.
– Если Елена там, то я готов.
– Вот и отлично.
– Но если пан мне соврал, то…
***
Атаман Заруцкий был молод. Рост имел высокий, стать крепкую. Лицом красив. Нильский отметил, что если сего казака одеть в шляхетский кунтуш, он вполне сойдет за благородного.
– Могу я задать вопрос, пану атаману? – спросил Нильский, когда они отправились.
– Задавай, пан.
– Пан атаман родом не с Дона?
– Нет, пан. Я с Тарнополя. Сын городового казака, который подался в купцы.
– Так пан атаман из Речи Посполитой?
– С Украины, пан шляхтич. Но еще мальцом ездил с отцовским карваном в Крым и на нас напали немирные татары. Отца убили, а я попал в плен и был продан туркам.
– Так пан был в плену?
– Жил в самом Стамбуле. Затем бежал и оказался на Дону. Атаману Войска Донского пригодились мои знания турецкого и татарского языков. Так и выдвинулся среди донских казаков. Затем вместе с атаманом Корелой отправился в стан царевича.
– Пан столь молод, а так много пережил.
– А ты сам, пан? Давно у царевича?
– С начала похода. Был в Самборском замке воеводы Мнишека и пошел служить царевичу.
– А видал пан Марину Мнишек? – вдруг спросил Заруцкий.
– Видел и не один раз, – ответил Нильский. – А что она так интересует пана?
– Дак казаки говорили о редкой красоте той панны.
– Красоте? – удивился Нильский. – Но я не сказал бы, что панна Мнишек большая красавица. А вот гордячка она, каких мало. Желает выйти замуж только за государя. Верит в свой высокий жребий от рождения.
– Пан говорил с ней?
– И не один раз.
– А посмотрела бы та панна, скажем, на меня? – вдруг спросил Заруцкий.
– На простого казака? Пан шутит. Она и на князей мало смотрела. Панна Мнишек метит много выше.
Больше Заруцкий не говорил о Марине Мнишек. Но много бы подивился пан Ян, если бы мог видеть будущее. Место сего казака при первом самозванце не было великим. Но при Лжедмитрии Втором он поднимется высоко. И Марина Мнишек именно сего атамана изберет своим фаворитом. Это от него она родит сына Ивана. Но все это было еще впереди.
– Скажи мне, пан Ян, отчего тебя отправили одного? Дорога на Коломну опасна.
– Возможно те, кто послал меня, верят в мою удачу.
– Удачу? Пан шутит?
– Я не знаю того, пан атаман. Я исполняю приказ. Хотя удача не отвернулась от меня. Ведь повстречал же я тебя на своём пути.
– Может и так, а, может, и нет.
– Что пан атаман хочет сказать? – спросил Нильский.
– Только то, что одному ныне опасно на дорогах Московии.
– Мой господин пан Замойский, коронный гетман Речи Посполитой, когда посылал меня в Самбор к Мнишеку, также не дал мне сопровождения. А дороги и у нас опасны для одинокого путника.
– Ныне война в нашей державе, пан. И коли надобно убрать кого с пути, то лучше нету, как отправить его гонцом.
– Ты про что говоришь, пан атаман?
– Может от пана хотят избавиться? – прямо спросил Заруцкий.
–Но мне доверили послание. Хотя…, – Нильский вспомнил слова юродивого. – Хотя совсем недавно мне была предсказана смерть. Это сказал один странный человек, в рваной одежде и увешанный цепями.
– Юродивый? – спросил Заруцкий.
– Да. Он сказал, что меня ждет смерть, если я не вернусь домой.
– И пан не поверил ему? А иногда юроды пророчат судьбу. Может зря пан отказался возвращаться?
– Я не могу вернуться, пан атаман. Я должен сначала получить то, зачем я сюда пришел.
– Пан пришел за золотом?
– Нет. Я пришел за женщиной. И та панна станет моей.
– Или пан примет смерть, как ему предсказано.
– А что есть смерть, пан атаман? Жизнь человека слишком коротка. Дыхание наше есть дым, а любовь есть искра. За неё стоит рисковать…
***
Ян попрощался с атаманом Заруцким:
– Спасибо тебе, атаман! И за охрану, и за компанию.
– Было приятно поговорить с паном.
– Пусть удача и далее сопутствует пану атаману.
– И тебе удачи, пан шляхтич. Буду рад встретить тебя еще раз и выпить с тобой вина.
– Может мы, и встретимся с тобой в Москве, пан атаман.
– Прощай!
Ян въехал в крепость. Ему были известны пароли и его сразу пропустили в ворота без досмотра. Охранная воротная сотня стрельцов была явно не на стороне Годунова.
Нильский слышал их разговоры. Все только и говорили, что о царевиче Дмитрии Ивановиче. В городе на торге он быстро узнал, где имеет жительство Афанасий Нагой.
– А тебе зачем сие надобно, молодец? – спросил торговец сбитнем Нильского.
– Дак посмотреть желаю на него.
– Посмотреть? – сощурился торговец. – Ныне наш воевода не сильно жалует тех, кто смотреть на Афанасия любит.
– Есть люди и повыше вашего воеводы, – сказал Нильский.
– Есть, – согласился торговец.
– Тогда пусть пан торгует и не задает лишних вопросов. Скоро Димитрий Иванович будет в Москве. Пан слышал, что его войско идет на Москву?
Сбитенщик побледнел и пожелал Нильскому счастливого пути…
***
Афанасий Нагой, брат царицы Марии, давно ждал людей от царевича Димитрия. Конечно, он хорошо знал, что объявившийся наследник, никакой не царевич, а самозванец. Он помнил тело своего племянника с перерезанным горлом. Он помнил, как голосила над мертвым младенцем сестра. Никак не мог выжить Димитрий Иванович. Давно схоронен настоящий сын Грозного в склепе в церкви Угличской.
Но ведь в самозванца поверили на Руси. И может он помочь отомстить роду Годуновых. А именно этой месью и жил Афанасий. Более ничего ему было не надобно.
И вот оно послание!
Он сломал печати и вытащил листы.
Писал Богдан Бельский:
«…И будут вам, Нагим, от царя многие почести оказаны. Снова вы, Нагие, станете царскими родичами. Скажет (произведет) всех братьев Нагих новый государь в бояре и вернет все отнятые у вас вотчины и новыми наградит…»
Афанасий оторвался от бумаги.
– Ишь как звонит Богдан Яковлевич! Всё готов обещать!
Нильский с удивлением посмотрел на Нагого. Тот спросил шляхтича:
– Ты, пан, лично не знаешь Бельского Богдана?
– Прибыл к тебе, боярин, от имени государя Димитрия Ивановича.
– Сие Бельский пишет, а не государь. Хотя обещает он мне и роду моему великие милости от имени царевича Димитрия. Занадобился Афонька Нагой и братья его.
Нильский согласился, что для дела Димитрия Ивановича нужен этот боярин и его братья.
– А ты видал ли царевича? – вдруг спросил Нагой.
– Много раз.
– И что? Он царевич? Неужто веришь в сие?
– Того мне не знать, боярин.
– Хитришь. Всё ты знаешь. И все знают, что умер сын Грозного. Но что за беда коли кто и назвался именем царевича? И занадобился я дабы признать вашего Димитрия моим племянником и законным наследником трона на Москве.
– В том будет большая выгода для пана Афанасия.
Нагой засмеялся в ответ.
– Выгода? На сей раз не упущу я выгоды. Но месть для меня важнее. Месть проклятому роду годуновскому! Я готов сие сделать, пан. Готов и я, и братья мои сие сделают. И сестра сделает! В том клятву даю! Это ведь по приказу Бориски тогда младенца убили! И я видел тело царевича в крови. А потом меня за сие еще и на пытку поставили. Не уберег царского сына! Годунов поставил на пытку.
Афанасий снова стал читать письмо и время от времени смеялся. Нильский даже подумал, что сей человек не в своем уме. Ему хотелось задать один вопрос – Где Елена?
Нагой окончил чтение и внимательно посмотрел на шляхтича.
– Пан лях?
– Ян Нильский. Поручик гусарской хоругви.
– И пан служит нашему царевичу?
– Так!
– А с чего пану служить?
– То не есть дело пана! – сказал Нильский в ответ.
Нагой сразу согласился и сказал:
– Оно так, сие не мое дело, пан кавалер. Однако и про тебя здесь написано.
– Обо мне? – удивился Нильский.
– О тебе, пан кавалер.
– Я персона незначительная.
– Но о тебе помнят персоны значительные. Хотя, сие не на добро тебе, пан.
– Что пан желает сказать?
– Токмо то, что сказал. Плохо когда великие персоны вспоминают о малых. Вот про тебя Богдашка Бельский пишет. А знаешь, кто такой сей Бельский? Не знаешь! А я его давно знаю. Кого хош продаст! Мать родную продаст.
– Я лично не имею чести знать пана Бельского.
– Интриган он великий. Всем, кто наверху, угодить желает. И может из-за того и про тебя вспомнил.
– Но я не понимаю…
– Иди пан отдыхать. Мои холопы отведут тебе покои. Ты устал с дороги.
– Но я бы хотел спросить…
– Все потом, – прервал его Нагой. – Потом говорить станем. Не ныне. Успеем еще наговориться. Не завтра чай помирать.
Нагой позвал слуг.
Вошла плотная молодая девка в сарафане и поясно поклонилась Афанасию.
– Сего пана отведи в покои наверху. И пусть пан отдыхает! Все лучшее постели! Дабы пан был доволен!
Девка снова поклонилась. Афанасий приказал Нильскому идти за ней. Ян понял, что сейчас задать свой вопрос он не может…
***
Москва.
События.
30 мая 1605 года.
Гаврила Пушкин и дворянин Наум Плещев прибыли к Серпуховским воротам Москвы. Там они осадили коней и обратились к толпе от имени самозванца.
– Люди!
– Люди московские! Прислал нас милостивый наш господин царевич Димитрий Иванович! Скорбит он вместе с вами на многие неправды, что обрушились на вас по вине Годуновых! Пришел светлый царевич сие исправить!
– Так помогите его милости навести порядок в его отчине!
Стража у ворот не сделала попытки арестовать этих двоих за мятежные речи. Вместе с Пушкиным и Плещеевым в город въехали три сотни казаков атамана Корелы.
К Годуновым сразу помчался гонец. Это стрелецкий пятидесятник отправил его. Сам он с горсткой верных стрельцов ничего сделать не мог…
***
Елена снова увидела боярина Бельского. Тот вошел к ней один.
– Это тебе.
К ногам Елены упал кожаный кошель.
– Там ровно пять тысяч польских злотых. Вашей чеканки.
– Так много?
– Это не столь много. Это всего лишь плата.
– Плата за что?
– Я дарю тебе жизнь. Сегодня твой брат будет в Москве.
– Димитрий Иванович? Уже?
– Да. Войско Годунова под Кромами перешло на сторону истинного царевича. Воевода Басманов целовал крест Димитрию Ивановичу. Князь Василий Шуйский и брат его Димитрий целовали крест царевичу.
– А Москва?
– Нет покуда. Но атаман Корела с казаками уже в городе. В городе и боярин Пушкин с дворянином Плещевым. Они уже на Красной площади. Народ волнуется.
– Значит, мой брат станет государем? Удивительное дело. Свершилось.
– Свершилось.
– А ведь это я задумала сие. Это я, боярин. Можно ли поверить в это?
– Не ты это задумала. Ведь кто ты есть?
– Я Елена Отрепьева, дочь дворянина Отрепьева и сестра сына дворянского Юрия Отрепьева.
– Нет. Отныне ты польская панна, что пострадала от Годуновых. За то тебе именем царя и великого князя золота дали и охрану в пятьдесят надворных казаков выделили. И имя тебе Марта Валевская. Бумаги о том тебе дадут в карете.
– И в чем я пострадала от Годуновых? Потеряла невинность? Так в том вины Годуновых нет, – усмехнулась она.
– Дело не в твоей девичьей чести. Ты потеряла то, что даровано тебе от лукавого.
– И что же это? – не могла понять Елена.
– А краса твоя дьявольская. Кто мог наделить тебя такой красой? Только лукавый. Бог такого не дал бы.
– И что с моей красой?
Бельский указал на зеркало, которое принесли по его приказу еще вчера, но накрыли плотной тканью.
– Но я не могу до него дотянуться.
– Я помогу тебе.
Бельский достал ключик и разомкнул замок цепи, что удерживала Елену у стены. Женщина бросилась к зеркалу и сорвала с него ткань. В свете факела и свечей она увидела свое лицо!
Левая часть была сплошным уродливым шрамом. Это было не лицо красавицы. Там оставался целым лишь глаз. Но правая была такой же как и ранее.
– Что это? – вскричала она.
– Твое новое лицо.
– Но как это возможно? Это колдовство?
– Нет. Это работа нашего палача.
– Палача? Но сюда не заходил никакой палач! Что это? Здесь не было палача! Меня никто не пытал! Это не настоящее зеркало! Это колдовство! Ты обманываешь меня, боярин!
– Нет. Теперь нет. Это ранее я обманывал тебя, панна Марта.
– Я Елена!
– Елена? А кто такая Елена?
– Я сестра царевича! – закричала она в отчаянии.
– У царевича Димитрия Ивановича нет сестер. Все дочери царя Ивана Грозного умерли во младенчестве.
– Как могли со мной так поступить? Как могли?
Она смотрела на уродливую часть своего лица и не могла поверить, что это происходит на деле.
– Успокойся! Прими питье.
Бельский протянул ей серебряную флягу.
Она приняла её и сделал большой глоток. Жидкость обожгла её горло. Елена закашлялась.
– Что это?
– То самое питье, что позволило плачам сделать это с тобой. Ты ничего не чувствовала из-за этого самого питья.
– Зачем? – спросила она тихим голосом.
– Ты должна уйти.
– Но зачем изуродовали мое лицо?
– Это сделано по приказу Марии Годуновой! Она пожелала забрать у тебя красоту. И её у тебя забрали. Ты Марта, пострадавшая от Годуновых. И ты сошла от того с ума.
– Но я все понимаю… все…
– Что ты понимаешь? Тебя приказали пытать! Понимаешь? Мария Годунова приказала! Но судьба спасла тебя от этого. Дьяк Патрикеев спас тебя. Хотя ему людей пытать плевое дело. Но убоялся дьяк, что станет мстить за тебя новый царь. Вот и отворил для тебя ворота темницы.
– Но меня всё равно пытали! Хоть я и не помню этого!
– Да. Ведь Мария Годунова отдала такой приказ.
– Но она больше не царица!
– И что с того? Ты должна была пострадать от Годуновых. Просто приказ царицы исполнил не Патрикеев, а иной человек.
– Ты? – спросила она с ненавистью.
Бельский засмеялся в ответ.
– Да кто я есть? Ты сама поразмысли. Зачем мне красота твоя? Это решил не я. У меня был приказ убрать тебя. Либо убить, либо сделать
так, чтобы ты перестала быть сестрой дворянина Отрепьева. И ныне никто не узнает в тебе Елены. Марта, ты перестала быть нужной делу своего брата. Ему уготовано царское место. Но для тебя нет жизни подле царя.
– Мой брат меня предал.
– Дело не в твоем брате, Марта!
– Я Елена!
– Нет. Теперь ты лишь Марта. Зелье начинает действовать.
Елена Отрепьева опустилась на колени. Она чувствовала, что умирает. Но её больше не страшила смерть…
Глава 20
Самозванец в Москве.
Москва.
Красная площадь.
30 мая 1605 года.
Московские граждане!
Мир ведает, сколь много вы терпели
Под властию жестокого пришельца:
Опалу, казнь, бечестие, налоги,
И труд. И глад – все испытали вы.
Димитрий же вас жаловать намерен,
Бояр, дворян, людей приказных, ратных,
Гостей купцов – и весь честной народ.
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Толпа собралась на площади громадная. Все слушали вести от царевича. Слухи на улицах рождались мгновенно.
– Царевич в Москве!
– Слыхали! И все бояре присягнули ему!
– И Шуйские?
– Те первыми стали под его хоругви.
Стрельцы пытались разогнать толпу.
– Кто здесь заводчики бунту?
– Имать заводчиков!
В стрельцов в белях кафтанах придворного полка летели камни и комья грязи.
– Собаки годуновские!
Стрельцы немного поднажали, но на площади показались казаки. Это был сам атаман Корела.
– Эй! Я вижу стрелецкое войско Годунова?
Атаман лихо соскочил с седла, бросив поводья казаку.
– Стрельцы ближнего государевого полка! – вперед выступил рослый сотник.
– Я атаман Корела.
– Сотник Игнат Лихарев.
– Слыхал я, сотник, что вы в деле сабельного боя сильны?
– А тебе что?
– Дак я донской атаман. И шибко охоч до сабельного боя. Станешь супротив меня?
Сотник засмеялся.
–Ты хоть знаешь, с кем говоришь?
–Сказал ты свое имя, сотник.
–Тогда отчего тебе своя башка не дорога, атаман? Али силу за спиной чуешь? Твоих казачков поболее, чем моих стрельцов.
Корела стал серьезен.
–Я сказал, что я охоч до сабельного боя, сотник. Причем здесь кого больше казаков или стрельцов? Я супротив тебя.
– Ты?
– Я!
Корела приказал дать им место. Народ стал расступаться.
–Стало не дорога атаману его голова! – сотник снял шапку и кафтан. Все это он передал стрельцу. Затем одним движением обнажил саблю.
Корела снял лишь шапку. И тоже обнажил кривую саблю татарского типа.
– Коли уложу тебя, атаман, твои казаки не кинутся на нас скопом?
– Нет. Ты сможешь забрать мою саблю и спокойно уйти. Никто не тронет тебя из казаков! Иван!
– Да, атаман! – спросил один из казаков.
– Ты слыхал слова мои?
– Слыхал, атаман!
– Коли сотник сей меня уложит, никто не смеет тронуть его! Вот и решено сие дело, сотник.
Они скрестили клинки. Сабля атамана имела открытую рукоять с перекрестием с удлиненными выступами посредине. У стрелецкого сотника была карабела с навершием в виде головы орла.
Сотник атаковал первым. Корела отбил атаку и сказал:
– Сотник бьет как московит сверху вниз!
Атаман сам перешел в атаку и уже сотник её отбил и сказал:
– А ты фехтуешь как лях «на крыж»!
Клинки сабель пресеклись между собой под прямым углом, во время парирования ударов, образовав крест. Атаман перевернул саблю клинком книзу, и лезвие сабли сотника соскользнуло.
– Поучили меня в свое время ляхи, пан сотник!
Он снова нанес удар и снова он был отбит.
– Отлично, сотник!
– А теперь ты отбей мой!
Стрелец атаковал и нанес прямой толкающий удар. Атман отвел его своим клинком.
– Я не задет! – сказал Корела. – Но ты мог меня задеть, сотник. Ты и правда хороший рубака.
Так они фехтовали, и толпа с интересом следила за поединком.
– Я уже не хочу тебя убивать, сотник!
– А кто тебе сказал, что ты сможешь?
Снова сабли высекли искры.
– Я хочу подарить тебе жизнь, сотник. Ты хороший рубака. Таких ныне мало.
– Я не прошу твоих подарков, атаман. Ты враг государя.
– Иди к нам служить, сотник! Государь Димитрий Иванович наградит тебя.
– Самозванцу не стану служить!
Снова скрестились сабли.
– Тогда тебе смерть как врагу царевича Димитрия!
– А тебе как врагу молодого царя Федора!
Атаман нанес сотнику рубящий удар с плечевого замаха. Клинок сабли раскроил щеку сотника. Тот вскрикнул и, выпустив саблю, схватился за лицо.
Корела опустил саблю.
– Я предупреждал тебя, сотник.
Но добивать врага Корела не стал. Он разрешил стрельцам его увести…
***
Боярин Гаврила Пушкин зачитал послание царевича к народу московскому. Это был призыв к бунту. Толпе понравилась перспектива ограбить подворье патриарха Иова и верных молодому Годунову бояр.
Пушкин знал, что этот патриарх не признает царевича и потому настраивал против него простолюдинов. Пусть озверевшая от крови и жадности толпа сделает работу за них…
***
В тот день толпа действовала решительно.
Весь город поддался безумию бунта. После разгрома патриаршего подворья чернь пошла громить дома бояр Годуновых, царских родственников. Затем жертвами стали другие бояре и богатые купцы.
Толпа обезумела, когда добралась до царских винных погребов. Бочки с винами разбивали и люди бросались черпать вино кто шапкой, а кто и просто рукой.
Правительство молодого царя Федора Годунова не смогло справиться с бунтом. Самые хитрые среди членов Боярской думы поспешили бежать подальше от палат Годуновых. Дружба с ними становилась опасной.
Теперь все были уверенны – скоро Димитрий Иванович займет московский трон…
***
Москва.
Дворец царя.
Низложение Годуновых.
1 июня 1605 года.
Царь Федор Борисович и его мать Мария Годунова испугались, получив известия, что воинство самозванца ворвалось в Москву через Серпуховские ворота.
Часть стрельцов охраны сбежали, бросив посты. Хотя бояться еще было нечего. В город вошло не войско самозванца, а всего несколько сотен казаков атамана Корелы. Но у страха глаза велики.
Слухи среди людей Годуновых множились и были один страшнее другого. Говорили, что город осадили поляки Юрия Мнишека. Говорили, что к Москве идут тысячи казаков и восставших холопов из приграничных крепостей. Говорили, что стрельцы-мятежники князя Сумбулова уже вошли в Москву.
Тайная служба Годунова в этот момент работала плохо из-за измены Бельского. Это посланные им люди смущали толпу. Они распространяли слухи…
***
Царица Мария хотела видеть своего двоюродного брата Богдана Бельского. Но того никак не могли найти.
Во дворец вернулся дьяк Андрей Власьев. Он пытался утихомирить толпу на Лобном месте.
– Что там происходит, дьяк? – спросила царица.
– Весь город охвачен мятежом. Всюду толпы черного люда.
– А вы на что? Отчего не прекратите бунт? Али мало вас наградили? Где Богдан Яковлевич?
– Боярина Бельского во дворце нет.
– Но я приказала послать за ним уже давно!
– Посылали, матушка-царица. Но никто из посланных не вернулся. Та часть города охвачена мятежом. И что там точно происходит неизвестно.
– И что делать? – спросила царица.
– Мария Григорьевна, бери царевича Федора, царевну Ксению и беги из Москвы, – дал свой совет дьяк Власьев.
– Бежать? – спросила царица. – Ты в своем уме, дьяк? Бросить царство?
–Скоро мятежники доберутся сюда. И тогда бежать будет поздно!
–Я приказала затворить ворота Кремля. Всюду верные нам стрельцы государева полка.
–Матушка, многие из них бросили оружие. Беги пока не поздно. Я еще могу устроить ваше с царевичем бегство. Это еще возможно. Но медлить нельзя.
–Я не побегу из моей столицы. Где бояре, посланные усмирить толпу?
–Еще не вернулись.
–Нужно дождаться вестей! – царица вскочила с кресла и побежала к окну.
К ней в покои вошла царевна Ксения Годунова.
–Матушка!
–Зачем ты пришла, дочь моя?
–Неужели самозванец идет в Москву?
–Хватит болтать, дочь моя. Иди к себе.
–Но, матушка! Сказывали, что самозванец желает сделать меня своей наложницей. Про сие говорили. А если нас некому защитить, то…
–Не говори вздора! Твой брат – царь!
–Но ведь воевода Басманов изменил брату, матушка! На кого можно положиться?
–За это Басманов будет повешен! Дай срок, дочь моя.
Дьяк Власьев понял, что царицу убедить ни в чем невозможно. Она станет цепляться за ускользающую власть. Он поклонился и покинул покои царицы.
В одном из переходов дворца его встретил полковник Мятелев.
–Что там, дьяк?
–Все кончено, – ответил Власьев.
–Она не станет бежать?
–Нет.
–Но неужели она не понимает…
–Все кончено, полковник. Думай о своей семье. Я спешу домой.
–Но твой дом уже разграблен мятежниками.
–Свою семью я вывез оттуда неделю назад. Они живут в ином месте под видом семейства подьячего.
–Умен ты, дьяк.
–А ты свою семью спас?
–Они покинули Москву. Живут в моем имении.
–Но скоро и туда доберутся враги. Мы верно служили Борису. Нам сие припомнят. Пока толпа только грабит, но скоро начнутся убийства.
–Советуешь бежать, дьяк?
–Если хочешь жить, полковник.
–Значит, никакой надежды больше нет?
–Нет. Царству Годуновых конец. Не смогли они удержать власти после смерти Бориса…
***
Толпы московского черного люди прорвались во дворец вечером.
Ворота Кремля не были заперты. Приказ царицы не был выполнен. Защищать Годуновых почти никто не стал. Боярин Гаврила Пушкин и дворянин Наум Плещёв в сопровождении отряда стрельцов, набранного на улицах Москвы, вошли в царские покои.
Федор Годунов встретил их, сидя на троне.
Пушкин подошел к нему.
– Тебе следует сойти с трона, Федор Борисович.
– Кто это говорит? – Федор пытался придать голосу твердость, но это выходило у него плохо.
– Я, боярин Гаврила Пушкин, молвил тебе сие от имени государя Димитрия Ивановича!
– От имени самозванца Юшки Отрепьева?
– Царевич давно доказал, что он не Юшка, а государь природный. И тебе следует сойти с трона, Федор Борисович.
Плещёв сказал тихо:
– Сойди, Федор Борисович по добру. Видишь сколь людей пришло с нами. Они злы на тебя.
Стрельцы с бердышами, которые вошли вслед за Пушкиным роптали. Слышались выкрики против семейства Годуновых.
Федор испугался. Он был еще молод и не крепок. Возбужденных стрельцов он боялся.
Пушкин сам отвел его в покои царицы и поставил к царскому семейству крепкий караул. Затем по его приказу Годуновых перевели из дворца на старое Годуновское подворье. Власть Годуновых кончилась. Страна ждала нового властелина…
***
Москва.
События.
Июнь 1605 года.
Дьяк Василий Шишкин был в толпе весь день и говорил за царевича Димитрия.
Он выполнял волю Бельского. Его собственное подворье никто не грабил, ибо и взять у дьяка было нечего. Да и не знали ни его жена, ни дочери, что он на Москве.
Жена Шишкина жила в бедности, ибо с тех пор, как пропал муж, помощи семейству не было. Оружничий Клешнин поначалу через своих людей передавал кое-что: муку, масло, битую птицу, малость денег. Но все больше медь. До серебра Клешнин был жаден. А после того как и сам Клешнин сбежал, то и вовсе семейству стало худо. Дочери дьяка засиделись в девках, ибо никто их не сватал, так как дать жена дьяка за ними не могла ничего.
Дьяку запрещено было связываться с семьёй и давать им что-либо. Богдан Бельский рисковать не хотел. Хотя Шишкин через доверенного человека справился про своё семейство.
– Бедно живут? – спросил он.
– Куда беднее. Подворье-то твоё в разор пошло.
– И чего там дочери мои?
– Жёнка сказывала, что и ествы в доме нет. Какая жизнь. Ты бы помог им малость.
– Дак я разве против? Сколь разов просил боярина дать мне помочь семейству. Не велит. Карами грозиться, коли волю его нарушу.
– Тогда дело понятное. Жалко смотреть на семейство твоё. Но ныне-то царевичевы люди на Москве. Должно ныне и помочь можно?
Шишкин дал человеку золотой за труды и тот ушёл.
Той ночью дьяк глаз не сомкнул. Все думал о своих дочерях. И за что им такое? Ведь он верно служил Клешнину и жизни своей подчас не жалел. А что дал ему Клешнин? Но Клешнина ныне нет. Сбежал. Приказы отдаёт Бельский. А что его семейству от того? Сам-то боярин голодом не сидит.
Утром человек от Бельского позвал его в город на торг, где они говорили народу о царевиче. Шишкин много раз читал грамоту от Димитрия к народу московскому.
«И вины ваши, кто виноват в чем, царь Димитрий Иванович вам простит. Наградит вас, и тягости ваши облегчит, ибо он государь истинный».
Народ кричал славу Димитрию Ивановичу.
«Иш как голосят, – думал дьяк. – А чего голосят? Я вот сам своим ничего не дал пока. Золота при мне много, а семейство голодает. Надобно исправить сие. Чего ждать? Царевич одолел Годунова. Ныне можно!»
И решил Шишкин, что пришла пора ему объявиться в своём доме.
Человек Бельского увидев, что дьяк уходит, спросил его:
– Куда направился, дьяче?
– Дак пойду к дому. Все здесь сделано как надо.
– А велел ли Богдан Яковлевич?
– Все его веления я исполнил. Ныне пойду к дому! – дьяк проявил твердость. – Годуновых больше нет. Чего еще?
– Я человек подневольный, дьяче. Мне что приказано, то и делаю. Потому провожу тебя к дому. А то мало ли что.
– Ничего со мной не случится.
– А я провожу. Мне не трудно. Сам видишь, как шумит Москва. А у тебя золото в кармане.
– Есть малость. Пожалование государя Димитрия Ивановича, – с гордостью сказал Шишкин. – Много сил и трудов положил я на дело царевича.
– Говорят, что молодой государь щедрый?
– Слишком щедрый. Счастье служить такому милостивому государю.
– И много пожаловал?
– На жизнь теперя хватит. Ты женат?
– Нет, покуда не скопил на женитьбу.
Они прошли в проулок, и там провожатый незаметно достал из сапога нож. Он обернулся – никого. Затем двумя шагами нагнал дьяка и всадил ему лезвие в спину.
Шишкин с удивлением посмотрел на него и прошептал:
– Ты чего?
– Прости, дьяк. Но твое золото отныне мое.
Он провернул нож в ране. Шишкин застонал и попытался еще что-то сказать, но не смог. Дьяк был мертв, из-за того, что он забыл старинное и верное правило – никогда не поворачиваться спиной к людям, которые знают, где лежит твое золото. Убийца быстро обыскал его карманы и нашел тяжелый кошель…
***
Боярин Богдан Бельский принимал в своем доме Афанасия Нагого, дядю царевича Димитрия.
– Ты можешь вернуть все, что потерял, Афанасий.
Нагой только сердито сопел.
– Но тебе следует уговорить твою сестру признать его милость царевича.
– Какой он царевич? Расстрига и вор!
– И что с того? Он даст тебе то, что нужно. И какая тебе разница до того, кто он. Король Сигизмунд признал его царевичем.
– И что я получу взамен?
– Я уже написал тебе об этом.
– Повтори еще раз! – потребовал Нагой.
– Боярство и новые вотчины. Годуновские вотчины. Семена Годунова.
Глаза Афанасия загорелись:
– Правду молвишь?
– Правду, Афанасий.
– Я получу имения Семена Годунова?
– Это слово Дмитрия Ивановича.
– Тогда я признаю его! И мои братья признают.
– А царица Мария?
– И моя сестра Мария сие признает. В том не беспокойся, боярин. Я смогу уговорить её.
– Но времени не много. К приезду царевича твоя сестра должна быть в Москве. И она должна подойти к государю и признать его сыном перед глазами всей толпы. Все должны сие видеть!
– То будет сделано!
– Но если что пойдет не так, Афанасий…
– Я тебя знаю давно, Богдан. И ты знаешь меня. Моя сестра скажет все что надобно…
***
Бельский готовил главное представление.
То, что он признал царевича как его воспитатель – это хорошо. То, что братья Нагие признали в нем племянника также хорошо. Но надобно чтобы его признала его «мать». Это в глазах народа окончательно снимет с него клеймо «самозванца».
***
Бунт на Москве после свержения Годуновых утих сам собой. Старая власть пала, а новой еще не было. Боярская дума пребывала в нерешительности. Все ждали, когда царевич войдет в Москву со своими войсками.
Бояре направили посланцев к Бельскому. Тот посоветовал послать депутацию к царевичу, который с войском стоял в Туле.
И 3 июня эта депутация отправилась к самозванцу. Возглавил её боярин князь Воротынский. С ним были князь Трубецкой, боярин Шереметев, да думный дьяк Власьев, которого нашли по приказу боярской думы и снова призвали к службе.
Царевич принял их не сразу. Он выказал свое пренебрежение.
– Отчего не тотчас пришли ко мне? – строго спросил он Воротынского. – Или ты, все еще сомневаешься в том, кто я?
Воротынский отвел глаза. Он низко поклонился «царевичу».
– Все вы! – продолжал кричать самозванец. – Служили врагу! Все ползали у ног Бориски Годунова! Меня своего истинного государя бесчестили словами «вор» и «самозванец». Да еще «расстрига». А ныне приползли сюда вымаливать милости?!
Князь Сумбулов склонился к уху царевича.
–Прости их государь.
Самозванец немного успокоился.
–Вот князь просит за вас. Он с первых дней со мной. И сразу присягнул мне как законному царю! И я жалую верных прежде всего! На Москву поедут мои бояре князь Василий Голицын и князь Василий Сумбулов! Все что делают они – делают от имени моего!
Все поклонились.
Воротынский сказал:
–Все исполним, как велишь, великий государь!
–Я въеду в Москву лишь после того как всех моих ворогов там изведут! Князь Сумбулов знает их. В том полагаюсь на тебя, Василий!
Сумбулов поклонился.
–А тело Бориски Годунова убрать из собора! Не место его поганым останкам в святом месте! То исполнить тебе, князь Голицын!
– Как велишь, великий государь!
– А вы! – царевич обратился к депутации от боярской думы. – Вы принесете мне присягу! И примет сие крестное целование от вас архиепископ муромский Игнатий.
Бояре заговорили:
– То милость великая, государь.
– Станем служить тебе, как отцу твоему служили!
Самозванец усмехнулся и ответил:
– За то стану вас жаловать, как отец мой жаловал!
Воевода Юрий Минишек, который стоял в стороне с поляками прошептал гетману Станиславу Дворжецкому:
– Свершилось, гетман. Вот сие я обещал королю и сейму Речи Посполитой.
– Все сталось, по-твоему, пан воевода. Теперь жди великих милостей.
– Мы своего не упустим, пан гетман. Мнишеки свое возьмут…
***
5 июня 1605 года тело бывшего царя Бориса Годунова было вынесено из Архангельского собора.
Имущество Годуновых было по приказу нового государя отобрано в казну.
10 июня 1605 года были тайно убиты царица Мария Годунова и её сын Федор Борисович. Преступления царя Бориса пали на его собственную семью. Поданным объявили, что царица и царевич покончили с собой. Народу зачитали грамоту, в которой царевич сожалел о смерти Годуновых и объявил о своем помиловании остальным членам семейства…
***
20 июня 1605 года самозванец въехал в Москву.
Его сопровождали три сотни польских гусар с «крыльями» за спиной. Гремя доспехами, сверкая оружием, гордо шли их они вслед за государевым знаменем – черным двуглавым орлом на зеленом поле.
Пышная свита из шляхты и русских вельмож на отличных лошадях вступила в город. Они держались от царевича на расстоянии, дабы толпа могли видеть Димитрия Ивановича.
Народ радостно приветствовал царевича.
– Многая лета государю Дмитрию!
– Дмитрию Ивановичу слава!
– Много лет царствовать на Москве!
– Слава государю!
Димитрий был на вершине славы. Сейчас он подлинный хозяин столицы. Да что столицы – всей Руси. Для въезда в Москву царевич одел белый кафтан, шитый золотом и богато украшенный жемчугом, светлые сапоги из тисненной кожи с высокими каблуками (самозванец был невысокого роста). На его голове была белая шапка отороченная соболем и украшенная золотыми вставками и жемчужными крестами. В рукояти драгоценной сабли «горел» большой рубин…
***
20 июня 1605 года Елена Отрепьева в хорошей карете под именем Марты покидала столицу московского государства. На ней было платье польской панны, и её лицо было скрыто за густой вуалью. Теперь она никогда не сможет показать его людям.
–Это проклятие! – прошептала она. – Я сама навлекла проклятие на себя и на тех, кого втянула в это безумное дело! По моей вине погибли люди. И много людей. Они погибли ради того, чтобы мой брат Юрий смог получить московскую корону. Пан Ян погиб из-за этого. Я сказала ему, что стану его женой, когда мой брат будет в Москве. Но никто не дал бы мне права распоряжаться собой. Моя жизнь стала проклятием. Моей красоты больше нет. Но и Юрию долго не сидеть на Московском троне! Проклятие настигнет и его! Его и всех, кто свяжет с ним свою судьбу!
***
Шляхтич пан Нильский не погиб, как сообщили панне Елене. Его тайно доставили в монастырскую тюрьму и бросили в подземелье. Он очнулся на куче гнилой соломы в кромешной тьме. Руки его были скованы и длинная тонкая цепь, вделанная в стену, держала его как пса на постоянной привязи.
Нильский вспомнил, как обедал в доме Афанасия Нагого. Там ему что-то подсыпали в еду или питье. Ведь Нагой говорил ему, что о нем есть строки в письме Бельского.
От него решили избавиться! Но почему тогда просто не убить его? Зачем приволокли сюда? Неужели станут пытать? Он верно служил царевичу. И это благодарность?
Но тут же Нильского посетила мысль, что Афанасий Нагой мог и принять сторону Федора Годунова. Мало ли чем кончилось сражение. Возможно, что войска Димитрия Ивановича разбиты. Тогда его могут провести через пытку, и казнить на лобном месте.
Но и этот вариант он вскоре отмел. Нет! Тогда его отправили бы в Разбойный приказ. А он, по всему видно, в монастырской тюрьме, куда заключали на вечное сидение, когда хотели дабы человек просто исчез. Так поступали и у них в Польше.
Значит, его просто заманили в ловушку! Не зря ему тогда показалось, что дьяк ему лгал, о том, что Елена в Коломне. Не было её там никогда. Им было нужно отправить его посланцем. Именно его! Но кому он мог помешать? Бучинскому? Неужели за всем стоит пан Велимир?
Нет! Он не мог быть связан с дьяком. И не знает пан Бучинский боярина Бельского. Ведь это по его приказу Нагой бросил его сюда. Но что он сделал Бельскому, которого даже не знал?
Бельский дядька царевича. И он перешел на трону самозванца. А значит, ему некто мог приказать избавиться от пана Нильского. Но кто? Это не Бучинский. Слишком мелкая он рыбешка.
Тогда сам самозванец? Может, вспомнил, что пан Ян человек коронного гетмана Речи Посполитой князя Замойского? Хотя если Димитрий занял Москву, чем ему может быть опасен коронный гетман?
А может самозванец не хотел отдавать ему сестру? Елена любит его, и её брат решил их разлучить? Это хороший способ избавиться от шляхтича. Хотя не стал бы сейчас Димитрий Иванович думать про такие мелочи. Иных забот много. Нет! От него избавился некто иной.
Неужели пан Мнишек? Или иезуиты, стоящие за его спиной? Это вполне похоже на методы Ордена Иисуса…
***
Ян не знал, в каком он монастыре, ибо больше недели с ним никто не общался. Еду приносил глухонемой служка. Он ставил на пол деревянную миску с пустой кашей и плошку. Затем забирал все это, и снова Яна окутывала тьма. Тишина давила на него.
Он вспомнил слова из книги Давида:
«Исчезли дни мои как дым. Сердце мое иссохло как трава. Всякий день поносят меня мои враги, и ем я пепел как хлеб. Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь приблизилась к преисподней. Сравнялся с исходящими в могилу. И стал я как человек без силы, брошенный между мертвыми».
–Юродивый предсказал мне смерть, – сказал он вслух сам себе, дабы услышать собственный голос. – Но я не умер.
–А разве это не смерть? – прозвучал голос из темноты.
–Кто здесь? – спросил Нильский.
–Тебя погребли в монастырском подземелье и приковали цепью к стене. Это и есть твоя могила.
–Но я жив и могу надеяться отсюда выйти. Пока я жив, надежда есть.
–В этом подземелье, – был ответ, – сгинуло больше сотни людей за последние сто лет. Пойми, что пана Нильского больше нет.
–Но кто ты? Ты не ответил на мой вопрос.
–Здесь только ты.
–Значит ты не человек? – испугался Нильский. – Но кто? Призрак? Или сам сатана? Если ты князь тьмы, то должен знать что стало с Еленой?
–Она потеряна для тебя.
–Потеряна? Но она жива?
–Той Елены больше нет. Как нет и пана Нильского. Вспомни того юродивого, который предсказал тебе судьбу…
Больше голоса Ян не слышал. Возможно, что и не было никакого голоса. Возможно, что он говорил сам с собой…
***
Игумен Паисий сказал монастырскому келарю отцу Роману:
– Сей узник не просто так доверен нашему попечению, отец Роман.
– Это человек самозванца?
– Тише!
– Мы одне, отец настоятель.
– Но все равно он более не самозванец, а государь великий.
– Здесь моих слов никто не слышит, отец Паисий. Нам надобно лишить его памяти. Мне не в первый раз делать сие. Могу поручиться, что скоро сей лях позабудет то, кто он такой и кем был.
–А если нет?
–Кто знает про то, что сей пан у нас?
–Только тот, кто его прислал сюда. А ты знаешь, что он за человек.
–Знаю и потому уверен, что он скоро позабудет про сего пана. Да и долго ли будет сидеть самозванец на троне?
–Тише, брат Роман! Не самозванец, но великий государь.
–Пусть будет великий государь. И Федора Годунова ты, игумен, вчера величал великим государем. И где ныне Федор? Упокоили его люди самозванца.
–Объявлено было, что Федор и Мария Годуновы совершили грех самоубийства. Хотя ты прав, отец Роман. Какое самоубийство? Их убили люди князя Сумбулова. Но сие не нашего ума дело.
–Годуновых погубили грехи Бориса Годунова. А чьими руками покарал их господь – то дело десятое. А с этим шляхтичем я стану говорить. Он ныне принял меня за самого сатану.
Роман засмеялся.
– Ты так напугал его? – спросил игумен.
– Он в отчаянии. И его можно понять – сидит во тьме в сыром подземелье, на гнилой соломе, без надежды снова увидеть свет солнца. Но сей пан умен и образован изрядно, хоть и молод. С таким вести беседы одно удовольствие.
– Надобно дабы он позабыл о том, кем был.
– Он позабудет, отец игумен.
Глава 21
Цесарь и великий князь всея России.
Вязать! Топить!
Да здравствует Димитрий!
Да гибнет род Бориса Годунова!
А.С. Пушкин «Борис Годунов».
***
Царствование Федора Борисовича Годунова вошло в историю государства как самое короткое. Он занимал трон с апреля по июнь 1605 года. А ведь совсем не так мыслил его отец Борис Годунов. Даже малолетнему Федору по приказу Бориса оказывали царские почести – имя его ставили в грамотах рядом с царским, от его имени отправлялись послы и богатые дары за рубежи Московии. Когда Федору исполнилось девять, Борис велел изготовить для наследника малую государственную печать. Королева Елизавета Английская предлагала Федору руку своей родственницы. Хотя дело тогда разладилось, по причине смерти Елизаветы, но само предложение было большой честью.
И все же трон Федор Борисович удержать не смог. На его место поднялся самозванец, который отважился наречь себя именем Димитрия Ивановича.
Отчего так? Неужели давний грех Бориса, приговорившего малолетнего царевича Димитрия, тому виной? Да и только ли кровь сына Грозного была на руках Бориса? Ох, столь много её пролил великий боярин, а затем и царь Борис Федорович.
А мать царя Фёдора Годунова? Ведь была она дочерью самого Малюты Скуратова! А сколь крови на нём – одному богу известно. Это Малюта в 1569 году состряпал извет о том, что Новгород желает уйти под власть Сигизмунда-Августа Польского. И тот извет подал он Ивану Грозному, и был организован поход на «мятежников», во время которого погибли тысячи невиновных мужчин, женщин и детей. Обливали их зажигательной смесью и жгли, а затем ещё живых сбрасывали в Волхов. Топили в реке женщин, и к ним привязывали младенцев, а тех, кто всплывал, царские слуги на лодках топили баграми и рубили топорами. Священников новгородских били дубинами и потом такоже в реку сбросили. Около десяти тысяч тогда было убито. Не зря говорили на Руси «Не так страшен царь, как его Малюта».
Так грехи отцов и дедов пали на юного отрока и ничто не могло предотвратить божественного правосудия…
***
Новый царь Димитрий щедро одарил многих сторонников, опустошив казну московского государства.
Своему воеводе и будущему тестю Юрию Минишеку дал он 300 тысяч рублей золотом. Причем 100 тысяч Мнишек получил сразу. Они были ему нужны для уплаты срочных долгов. 50 тысяч золотом получил ротмистр Станислав Мнишек, как брат будущей царицы. Богатые подарки были отправлены в Самбор царской невесте панне Марине Мнишек.
Царь щедро оплатил услуги польских офицеров и солдат, которые участвовали в походе. Полковники польских хоругвей получили по 10 тысяч и по 5 тысяч ротмистры. Каждому жолнеру самозванец заплатил по 100 золотых за месяц службы, между тем как в Европе платили по 20.
Большие награды посыпались на членов боярской думы и дворян. В состав ближней думы самозванца вошли князь Мосальский, боярин Богдан Бельский, бояре Нагие – «дяди» нового царя, воевода и боярин Петр Басманов, князь Василий Сумбулов.
Он щедро раздавал милостыню в Москве. Он поил и кормил чернь. В те дни все прославляли имя нового царя и искренне желали ему долгого царствования.
Бочки с вином, царским именем, ставились на площадях, и каждый мог вкусить от щедрости «сына» Грозного царя.
Сам бывший беглый монах не мог поверить, что его признали царем многие влиятельные бояре и дьяки русского государства. Все напоминало сон или волшебную сказку. Получалось, что иногда даже самые безумные желания могут исполниться. Не зря было сказано в книге Экклезиаста: «…не проворные побеждают в беге, не храбрым достается победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени».
1
Москва.
Предложение пана Бучинского.
21 июня 1605 года.
Самозванец занял московский трон. Он стал править как царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович.
В день своей коронации он заявил своему верному секретарю и другу пану Велимиру Бучинскому:
– Отныне я царь и повелитель этой страны, пан Велимир. Но как удержать за собой царство? Вот есть главный вопрос.
– Это царство твое по праву рождения, государь.
– Мне добыли его полки, пан Велимир, а не право рождения. И есть лишь два способа удержать корону на моей голове.
– И что это за способы, государь?
– Один способ быть тираном, а второй – жаловать всех не жалея средств. И лучше жаловать, а не тиранствовать. И быть тебе награждённым, пан Бучинский. Отныне ты глава моей ближней канцелярии!
– Рад служить тебе, государь.
Бучинский поцеловал руку своего благодетеля.
– Как ты написал мое именование в составленном тобой документе, пан Велимир?
– Написал, государь.
– Прочти!
Бучинский охотно развернул грамоту и прочитал:
– Наияснейший, непобедимый самодержец и великий государь Димитрий Иванович, цесарь и великий князь всея России и всех иных государств и царств, московскому престолу послушных, государь и обладатель.
– Цесарь? – спросил самозванец. – Ты именуешь меня цесарем? Но это титул императора?
– Да это титул императора. Государь, ты сего титула достоин.
– Не рано ли?
– В самый раз, государь.
Самозванец остался доволен.
– Но есть еще одно, государь.
– Что такое, пан Бучинский?
– Государь не думает о женитьбе?
– Ты же знаешь, пан Велимир, что я имею обязательства перед панной Мнишек.
– Но сие неразумно, государь. Женитьба на панне Мнишек ничего не даст…
– Пан! – вскричал царь. – Что ты говоришь? Ты шляхтич!
– А ты государь великий. И тебе о государстве надобно печься. Панна Мнишек не лучшая партия.
– А кто тогда? – спросил Димитрий Иванович.
– А что государь думает о дочери Годунова?
– О Ксении? – искренне удивился Димитрий. – Она дочь Бориса!
– Но царь Борис был коронован как царь Всея Руси. И уже потому он не самозванец. Пусть узурпатор, но не самозванец. И дочь его – царевна! Брак с ней укрепит твой трон, государь.
– Я сын царя! Трон и так мой!
– Это так, государь. Но что плохого в браке с Ксенией? Она красива и примирит две партии!
– А что скажет Мнишек? Воевода будет в ярости!
– Какое тебе дело до ярости пана Юрия Мнишека, государь? И скажем мы ему сие не нынче, а потом.
– Я дал слово, пан Велимир!
– Ты давал слово будучи царевичем, но сейчас ты государь. А сие не одно и то же!
Димитрий задумался. В словах Бучинского был резон. И еще какой.
– Я бы хотел увидеть царевну! – сказал он.
Бучинский ухмыльнулся. Это было именно то, что нужно.
***
Царевна Ксения Борисовна была приведена в покои нового царя насильно. Её втолкнули в комнату и заперли двери. Она увидела самозванца, который сидел на стуле. Царь был в синем с серебром кафтане, накинутом на плечи.
На дочери Бориса Годунова было платье, в котором её захватили. Оно было уже солидно измято и запачкано. Но переодеться Ксении не давали. Всем её гардеробом завладели стрельцы и разграбили его до нитки.
Самозванец посмотрел на девушку и жестом приказал ей сесть на лавку, застеленную дорогим бухарским ковром малинового цвета. Ксения покорно исполнила приказ.
Она подумала, что страдает за грехи своего деда, царского подручного Григория Лукьяновича Скуратова по прозвищу Малюта. Много крови невинной пролил он в свое время. Её мать и брат мертвы, а она во власти самозваного царя.
Самозванец был поражен. Дочь Бориса была настоящей русской красавицей. Недаром говорили, что и мать её в молодости отличалась хорошей внешностью, хоть и была дочерью звероподобного Малюты.
– А ты и, правда, красавица, – сказал он. – Лакомый кусочек даже для государя.
Царевна молчала, потупив взор.
– Отчего ты не смотришь на меня, красавица?
– Не смею, – пролепетала она.
– Я не сделаю тебе зла. Хоть твой отец был моим злейшим врагом. Он приказал убить меня. И если бы не верные слуги, то я уже давно лежал бы в могиле.
– Что я могу сказать? – кротко спросила Ксения.
– Ты не смотришь на меня. Подними свои глаза.
Ксения исполнила приказ
– Словно озера. А мой секретарь пан Бучинский прав. Сто раз прав. Я оставлю тебя при себе, царевна.
– Не губи меня, государь.
Она рухнула на колени и стала молить его:
– Отпусти меня в монастырь.
– В монастырь? Это кощунство губить такую красоту в монастыре. Рано тебе замаливать грехи, царевна. Не успела нагрешить.
– Я стану молиться за батюшку с матушкой.
– Они сами перед Господом за свои грехи ответят. Батюшка твой сам царского места возжелал, и слово свое государю Ивану Васильевичу нарушил. А тебе иная судьба уготована.
– Что со мной будет?
Самозванец поднялся со своего места и подошел к Годуновой. Он поднял её с колен и снова усадил на лавку.
– Не стоит тебе, красавица на коленях стоять.
– Что будет со мной, государь?
– Я стану твоим защитником, Ксения.
– Отпусти меня, государь.
– Тебя никто не обидит.
– Моего брата и мою мать убили и я…
Самозванец перебил Ксению:
– Я не хотел того! Не отдавал приказа убивать! Все же они были семьей царя. Не поднял бы руки на них, но люди московские сильно ненавидели твою мать и брата. Сие воля божья. Смирись с тем.
– Но что государь намерен сделать со мной? – снова спросила Ксения.
– Я стану твоим защитником. И не только защитником.
– Что государь желает сказать?
– Не притворяйся дурочкой, Ксения. Я стану твоим. Ты сегодня ночью разделишь со мной ложе. Тебя подготовят к сему.
– Государь! – взмолилась она.
– Что такое? Я так тебе противен?
– Не то, государь! Но как можно вот так без венца?
– Венца? – вскричал царь. – Уж не в царицы ли ты метишь?
– Я хочу в монастырь, государь. Отпусти меня. Я приму постриг!
– Нет! – решительно отказал царевне самозванец. – Я беру тебя к себе, царевна. Запомни – теперь я царь. Я, Димитрий Иванович Московский! И мое слово закон! Я сын своего отца, которому верой и правдой служил твой дед Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский. И ты станешь служить мне, сыну Ивана Васильевича!
– Но что я могу дать тебе, государь? Ты волен подчинить мое тело. Но что есть тело без души?
– Ты ошибаешься, Ксения. Тело это уже много. А возможно, что и твоя душа станет моей.
– Никогда, государь.
– Там видно будет. А пока ступай!
Ксения поняла, что иного пути у неё нет. Разве руки на себя наложить…
***
Димитрий Иванович снова призвал Бучинского.
– Пан Велимир!
– Слушаю, государь.
– Я видел Ксению. И она мне понравилась.
– Я так и полагал, государь. Ксения Годунова – царский кусок.
– Но я пока не собираюсь жениться на ней, пан Велимир. Я только возьму её тело.
– Это не слишком умно, государь! – дерзко заявил Бучинский.
– Пан! – вскричал самозванец.
– Должен же быть хоть кто-то, кто станет говорить тебе правду! Что даст тебе брак с панной Мнишек? Она требует для себя царского приданного! Позволят ли русские отдать ей столько городов?
– Я не стану исполнять этого, пан Велимир. Но я должен на ней жениться.
– Панна Мнишек столь очаровала государя?
– Как тебе это объяснить, пан Велимир. Марина не так мила, как Ксения, но есть в ней властность и сила. В дочери Годунова их нет.
– А зачем тебе нужны властность и сила в царице? Они есть в тебе и этого достаточно.
– Пан Велимир, я признан царем, но не стоит забывать, что сие Московия! Чернь московская переменчива. Сегодня они славят меня. А что будет завтра? Мне нужна опора!
– И эту опору даст Ксения. Две партии примирятся.
– Не думаю, что за Ксенией стоит партия из бояр. Разве что Годуновы. Но что они сейчас значат? Ничего! И не сейчас обижать Юрия Мнишека. Стоит помнить, чем я ему обязан.
– Значит…
– Я не стану торопиться, пан Велимир. В этом деле не стоит спешить. Я только занял трон.
– Государь не торопится видеть панну Мнишек на Москве? Я все правильно понял?
Самозванец только усмехнулся в ответ…
2
Самбор. Замок Мнишеков.
Марина Мнишек.
Июль 1605 года.
Панна Марина сидела в резном кресле с родовыми гербами Мнишеков и читала послание от своего отца. Он сообщал дочери о том, как они взяли Москву и как царевич Димитрий Иванович стал царем.
Марина посмотрела на Марту и передала ей письмо.
– Прочти!
Марта читать не стала, а лишь спросила свою госпожу:
– Что здесь? Радость?
– Еще какая, Марта! Он в Москве! Его признали царем!
– Неужели свершилось?
– Марта! Я стану царицей! Отец пишет, что Димитрия приняли с небывалым воодушевлением все сословия на Москве.
– Я так рада за мою госпожу.
– Ты принесла листы и чернила, как я просила?
– Да моя госпожа. Лучшая бумага и лучшие чернила.
– Ты знаешь, что мы будем писать?
– Моя госпожа желает создать историю «чудесного спасения» принца Димитрия?
– Желаю. Пришло время для этого. Раньше я не могла знать, что будет, и займет ли он Москву. Но он на троне. И все должны верить в его царское рождение. Я хочу выйти замуж за истинного царя.
Марта положила перед Мариной листы. Та взялась за перо и стала писать свои собственные воспоминания.
«Царевич Димитрий был в большой опасности, ибо многие тогда желали его смерти. А он был весьма мал, чтобы постоять за себя. Но был при нем некий доктор, родом валах. И ему было поручено от царицы Марии сберечь сына от напасти.
Доктор нашел ребенка похожего на царевича Димитрия Ивановича. Он взял сего мальчика в покои и тот всегда был при Димитрии. Они даже спали в одной постели.
Когда дети засыпали, доктор брал истинного Димитрия и переносил в иной тайный покой, опасаясь убийц. И сие спасло царевича от убийц, которых подослал к нему Годунов.
Они вошли в спальный покой и нашли там мальчика, что спал на кровати царевича. Они подумали, что перед ними сын царя и убили его.
После этого по городу Угличу, где было совершено сие гнусное преступление, разнеслись слухи о смерти Димитрия Ивановича. Начался большой мятеж…»
Марина прочитала написанное Марте.
– Как хорошо написано, моя госпожа. Сие ты придумала сама?
– Не совсем. Часть той истории, что рассказал о себе Димитрий. А часть сочинила я сама. И сие должны прочитать многие магнаты в Речи Посполитой.
– Нужно ли, чтобы все верили, что он царь истинный? Какое дело моей панне до мнения шляхты в Польше и Литве?
– Приличия должны быть соблюдены, Марта.
– А когда моя панна поедет в Москву?
– Не сразу, Марта. Я не хочу рисковать. Пусть он утвердится в своей столице.
– Но твой отец пишет, что Москва его приняла восторженно, моя панна. Стоит ли тянуть?
– Торопиться не стоит точно, Марта. Я не желаю быть царицей на час. Я хочу получить все. Там еще ничего не утряслось. Мой отец пишет, что работы много. Но ему лично уже выданы 100 тысяч золотых из московской казны. Это для уплаты долгов.
– Хорошая весть, моя панна. Рафалович снова откроет нам кредит.
Марина Мнишек снова принялась за сочинение истории спасения своего будущего мужа…
***
Вошел слуга и доложил, что панну Мнишек просит принять некая знатная дама.
– Дама? – спросила Марина. – Я не жду никого.
– Pani nalega i mówi, że chce przekazać panne ważne wiadomości. (дама настаивает и говорит, что желает сообщить панне важные вести).
– Ale kim ona jest (Но кто она).
– Это она скажет милостивой панне лично! – сказал слуга. – Что прикажет моя панна?
– Приведи её сюда! – приказала Мнишек.
Слуга ушел. Марина посмотрела на Марту.
– Ты понимаешь, что происходит?
– Сия дама из Кракова! – сказала служанка.
– Почему из Кракова?
– Да потому что там узнали об успехах Димитрия. Все теперь станут искать дружбы моей панны. Ведь моя панна скоро станет царицей.
Марина приказала Марте удалиться.
Та ушла.
Слуги привели даму в черном, лицо который было скрыто вуалью.
– Кто есть панна? – сразу спросила Мнишек.
– Марта Валевская.
– Валевская? Я вас не знаю.
– Знаете, панна Мнишек. Просто вуаль скрывает мое лицо.
– Так снимите вуаль.
–Вам не доставит удовольствия то, что вы увидите. А я была здесь первой красавицей.
– Здесь?
– Именно здесь, в Самборском замке.
– Вы жили здесь? Но я никогда не слыхала о даме по имени Марта Валевская.
– Это потому, что ранее я носила иное имя. Меня звали Елена. И меня называли прекрасной.
– Елена? – удивилась
Марина Мнишек. – Вы та самая… сестра… сестра нынешнего царя московского?
– Да. Я Елена Отрепьева. Но мне дали новое имя и деньги. И ныне я Марта Валевская. Новому царю Московии нет дела до старых родственников. Он окончательно стал Димитрием Ивановичем.
–Но вас не обидели?
– Все зависит от того, что называть обидой, милостивая панна.
– Вы получили шляхетское имя и средства.
– Это мне дали. Здесь я не могу пожаловаться.
– Что вам еще нужно? Вы можете найти себе знатного мужа и начать новую жизнь.
– Нет.
– Нет?
– Мне дали новое имя и средства. Но кое-что забрали.
– Яна Нильского! Я знаю о его смерти. Пан Ян умер как настоящий шляхтич. Это была смерть воина и рыцаря. О такой смерти могут мечтать многие.
– И его также забрали.
– Что значит также? Разве вас лишили еще чего-то?
– Да. Меня лишили того, что каждая женщина биться потерять.
Гостья одернула вуаль, и Марина увидела её лицо. Она вздрогнула и отскочила в сторону.
– Что это такое?
– У меня забрали мою красоту и молодость.
– Но кто так поступил с вами? Неужели Димитрий?
– Нет. Он лишь приказал убрать меня подалее, дабы не мешала его новой жизни. Но я хочу вас предупредить. Не становитесь его женой никогда!
– Что?
– Не становитесь царицей.
– Отказаться от трона в Москве? Я не так глупа! Я всегда знала, что стану царицей. И моя мечта почти осуществилась! Кто откажется добровольно от короны и власти?
–Я скажу тебе, Марина, что дело Димитрия – пропащее дело. Он занял трон, но ему не суждено долго на нем сидеть. И если ты станешь его женой, то разделишь его судьбу. Больше я ничего не скажу тебе. Прощай.
–Прощай, – прошептала в ответ Мнишек.
Дама снова одела вуаль, и покинула покои Марины.
Служанка Марта сразу вернулась. Она сгорала от любопытства.
– Кто она, моя панна?
– Она? Тень прошлого.
– Не поняла, моя панна.
– Она только тень прошлого. Она ушла, но я осталась. Ты ранее видела её.
– Видела?
– Это Елена.
– Елена? Какая Елена?
– Та, что жила в нашем замке. Та, что называлась прекрасной.
– Сестра его? И она сама явилась к вам, моя панна?
– Да.
– И что она хотела?
– Советовала мне не садиться на московский трон.
– Неужели вы поверите ей?
– Я стану царицей, Марта. Никто и ничто меня не остановит.
Мнишек окинула свою фигуру в зеркале и подумала, пойдет ли ей московское царское убранство…
***
Служанка Марины Мнишек вышла из покоев своей госпожи и пошла по пустому полутемному коридору. Она должна была принести панне немного анжуйского вина, которое привезли вчера от купца Рафаловича.
Она прошла коридор и спустилась по лестнице, что вела к нижним ярусам замка, где располагались винные погреба. Неожиданно прямо перед ней выросла фигура мужчины, который был закутан в черный плащ.
Марта вскрикнула от неожиданности.
– Пан испугал меня.
Незнакомец ничего не ответил.
– Я должна идти, пан. Дайте мне дорогу.
Но фигура не двинулась с места.
– Пану что-то нужно? – спросила Марта. – Пан желает …
Незнакомец поднял руку, на которой была перчатка. Марта замолчала.
Фигура обнажила голову. Широкополая шляпа с пером по европейской моде оказалась в его руке.
– Кто есть пан? Я вас знаю? Как страшно вы молчите.
Незнакомец сделал шаг в сторону, и свет факела упал на его лицо. Марта узнала шляхтича Яна Нильского!
– Пан Ян? Вы живы? Как хорошо! А моей госпоже сообщили, что вас больше нет. А вы живы. Но почему вы в черном?
Мужчина приложил палец к губам, требуя тишины. Затем надел шляпу и, развернувшись, пошёл в иную сторону. Он так ничего и не сказал.
Марта забыла о вине и бросилась к комнате своей госпожи…
***
– Моя панна! – закричала она, врываясь в комнату.
Марина копалась в шкатулке с драгоценностями, которые ей прислал жених.
– Что такое, Марта?
– Моя панна!
– Да что случилось? На тебе нет лица!
– Я видела там… внизу… там…
– Ничего не могу понять. Отдышись и скажи что случилось?
– Я пошла исполнить приказание моей панны. Хотела принести анжуйского вина.
– И где оно?
– Ах, моя панна. До вина ли теперь, когда такое!
Марина стала терять терпение.
–Что случилось, Марта?
–Я видела пана Нильского!
– Где?
– В замке.
– Но мне сообщили, что пан Ян Нильский погиб.
– Но я только что видела его в замке. Вот как вижу мою панну. Он снял шляпу, и я его узнала.
– И что он сказал?
– Ничего! – выпалила Марта.
– Ничего?
– Только приложил палец к шубам вот так! – Марта повторила жест.
– Странно. Он появился вместе с панной Еленой. Неужели они вместе? Нет. Не может быть. И ты сказала, что он снял шляпу?
– Да. Такую какие носят щеголи при дворе. И плащ на нем был иностранного покроя. Не такой как у наших шляхтичей.
– И с чего он нарядился в иноземное платье? – спросила Марина.
– Не знаю, моя панна.
– Марта!
– Да, моя госпожа.
– Найди его и приведи ко мне.
– Но…
– Я не привыкла повторять мои приказы! Или ты не желаешь сопровождать меня в Москву?
– Я все исполню, моя панна!
***
Но человека в черном Марта найти не смогла.
Слуги обыскали замок и его окрестности. Никто не видел его кроме самой Марты.
Марина Мнишек усмехнулась и спросила служанку:
– А тебе не могло сие показаться, Марта?
– Я видела его, моя панна!
– Но слуги твердят, что никакого дворянина в черном не было в замке!
– А если это была не человек?
– Не человек?
– Это мог быть призрак, моя панна.
Суеверный страх охватил Марину.
– Но зачем призраку появляться в замке? Его убили не здесь.
– Он мог прийти предупредить, моя панна.
– Тебя?
– Вас, моя панна.
– Он явился тебе, Марта. Если бы он пришел ко мне, тогда иное дело.
– Но моя панна здесь хозяйка, а не я. Призрак Нильского явился сразу вслед за панной Еленой. А сие плохой знак, моя панна.
– Но что в нем плохого? Подумай сама. Он ведь тебе ничего не сказал.
– И что с того? Он велел мне молчать. Приложил палец к губам.
– Молчать о чем?
– Этого я не знаю. Нам нужен совет колдуна.
Марина Мнишек с удивлением посмотрела на служанку.
– Ты про кого говоришь, Марта?
– Нам нужен колдун. Знаю в окрестностях одного мельника. Про него все говорят, что он колдун. И он сможет для нас вызвать дух шляхтича Нильского, и мы узнаем, что он хотел.
– Но призвать колдуна в замок опасно.
– А чего бояться моей панне?
– Как на это посмотрит капеллан замка?
– Он подчиняется панне Мнишек. Да и знаю я некие его грешки. Он будет молчать, моя панна.
– Но…
– Разве панна не желает все знать? Я не узнаю мою панну.
Марина согласилась. Ей и самой стало любопытно.
– Хорошо! Веди своего колдуна в замок…
***
Мельник Войцех и вправду слыл колдуном. Окрестные крестьяне говорили, что знается он с нечистой силой и собираются на его мельнице ведьмы для шабашей. Впрочем, сих ведьм никто не видел лично, и подтвердить того не мог.
Но лечил Войцех травами разными и предсказывал будущее. Однако за предсказаниями к нему ходили мало. Он всегда вещал плохое и потому люди не хотели знать его вариант будущего.
Панна Мнишек попросила колдуна сесть в кресло.
– Ты колдун? – сразу спросила она.
– Я знахарь, моя панна. Многих травами пользую.
– Но моя служанка сказала, что ты колдун.
– Меня так называют, моя панна. Но какой я колдун? Я не знаюсь с нечистым. Лечу травами и кореньями, а не заговорами и заклинаниями.
– Но мне не нужен знахарь! Мне нужен колдун. Я хочу знать будущее!
– Будущее?
– Да. Ты сможешь помочь? – спросила Мнишек.
– Я иногда могу видеть то, что произойдет с нами. Но смогу ли помочь в том панне? Того не знаю.
– А ты попробуй, пан колдун. Ты знаешь кто я?
– Кто в округе не знает панны Марины Мнишек?
– Тогда скажи, что меня ждет? Буду ли я счастлива в Московии?
– Этого сказать не могу. Что есть счастье для панны?
– Я стану царицей?
– Моя панна говорит не о том. Принесет ли ей счастье корона?
– Я хочу знать, стану ли я царицей?
– Я вижу панну на троне в роскошной мантии с короной на голове. Рядом с панной царь московский. И на его голове также вижу корону.
Марина вздохнула с облегчением.
– Это то, что я хотела знать.
– Но корона…
– Нет! Больше ничего не говори, колдун.
Она бросила ему кошель с золотом.
– Возьми! Там сто злотых. Это тебе за отличное предсказание.
– Но служанка моей панны говорила иное. Моя панна желает знать, отчего в замок явился призрак?
– Он явился не ко мне.
– Но он пришел в замок, моя панна. И я хочу предостеречь – призрак ничего хорошего не принес. Он предупредил панну.
– О чем? О том, что я стану царицей?
– Он не желает, чтобы панна становилась царицей.
– Я всегда знала, что ей стану. И никогда не откажусь от этой чести! Это моя судьба…
3
Москва. Кремль.
Июль 1605 года.
Димитрий Иванович сидел в своем кабинете и рассматривал новую саблю, которую подарили ему купцы суконной сотни. Клинок дамасской стали, отлично сбалансированный, с богато украшенной рукоятью.
Царь вогнал саблю в ножны и отложил в сторону. Затем хлопнул в ладоши.
– Эй, кто там!
Вошел слуга.
– Мне нужен шляхтич Демецкий!
– Пан Демецкий как раз в карауле, ваше величество.
– Сюда его!
– Да, ваше величество!
Слуга уже хотел уйти, но самозванец остановил его.
– Погоди! Ты поляк?
– Так, ваше величество. Войцех – слуга вашего величества.
– Ты давно при моей особе?
– Нет, ваше величество. Я прибыл в Московию недавно. Принят во дворец по рекомендации пана Мнишека, ваше величество.
Димитрий жестом отпустил слугу.
«Однако, пан Мнишек не оставляет вниманием мою особу. Но ничего, пока это можно терпеть».
Шляхтич Демецкий явился на зов государя.
Петр Демецкий был много награжден от имени нового царя. Он получил 3 тысячи золотых, дорогое оружие, ткани, пять отличных коней со сбруей. Был он назначен в охранную сотню, получил жилье на Москве и хорошие кормовые.
Ныне на шляхтиче дорогой синий кунтуш, препоясанный шитым золотом поясом. На его ногах желтые сапоги из тисненой кожи. На боку кривая сабля с самоцветами. Так Демецкий еще никогда не роскошествовал. Обычно после похода с запорожцами на татар он быстро проматывал награбленное добро в захудалой корчме, и через месяц снова оставался без гроша в заплатанном кожухе на голое тело, ибо рубаху он также пропивал или проигрывал в карты. Теперь же он стал служить при дворе, и это помогло ему немного остепениться.
Шляхтич при виде государя сдернул шапку с головы и низко поклонился.
– Пан Петр? Рад тебя видеть!
Демецкий еще раз поклонился.
– Для меня честь служить столь щедрому и великодушному государю.
– Ты, я вижу, оделся, как и подобает шляхтичу и приближенному государя. Это хорошо.
– Все твоей милостью, великий государь.
– У меня к тебе важное поручение, пан Петр. И ежели выполнишь, то получишь из моей казны 1000 золотых!
–Я слуга государя.
–И готов выполнить все? – спросил царь.
–Да, государь.
–Тогда слушай внимательно. Тебе следует отобрать полусотню верных казаков.
–Они есть в моем бывшем отряде, государь.
Димитрий протянул шляхтичу вышитый кошель. То принял с поклоном.
–Здесь двести монет серебром. Сие тебе и твоим людям на дорогу.
–Государь нас пошлет куда-то?
–В Чудов монастырь.
–В монастырь? – удивился Демецкий. – Но что мне делать в монастыре?
– Исполнить одно мое поручение.
– В монастыре? Может государю послать иного человека в монастырь? Я гожусь для дела в открытом поле, ваше величество.
– Это задание щекотливого свойства, пан Демецкий. Потому и посылаю тебя.
– Готов служить. Что я должен сделать?
– Там есть монахи Варлаам Яцкий, Мисаил Повадин, Стефан Костромский и некие иные, которые должны навеки умолкнуть. Не могу сказать, что они мои враги, но и доверять им полностью не могу. И мало ли как дело еще может повернуться? Еще начнут болтать. Ты понял меня, пан?
Демецкий все понял. Монахи Чудова монастыря, в котором жил чернецом Юрий Отрепьев, лично знали самозванца. Вот и желал новый царь от них избавиться.
– Я все понял, государь.
– Отлично, пан. Я люблю слуг, которые все понимают с полуслова.
– Когда я получу имена всех, кто должен умереть, государь? Ведь государь назвал не всех? Или умереть должны только трое?
– Завтра. Тебе все доставит мой секретарь пан Бучинский.
– Как прикажет ваше величество.
– Иди, пан Демецкий. Сегодня отдыхай. Но завтра ты и твои люди должны быть готовы.
– Всё исполню, ваше величество…
***
Димитрий Иванович после ухода Демецкого пожелал видеть боярина Богдана Бельского. Тот уже ждал в приемной царя.
– Прошу проходи и будь моим гостем, Богдан Яковлевич. Твои услуги забыты не будут. Тебе вернут все, что было отнято у тебя в правление Годунова. И я прибавлю тебе 50 тысяч золотых. Сверх того, что ты уже получил.
Бельский поцеловал руку царя.
– Богдан Яковлевич, мне помощь твоя надобна.
– Всё что прикажет государь.
– Скажи мне, Богдан Яковлевич, что ты думаешь о моей женитьбе на панне Мнишек?
– Сие воля твоя, государь.
– Но что ты думаешь?
– Панна Мнишек достойна занять трон и стать женой государя Московского.
Царь спросил более прямо:
– Но если я выберу иную жену?
– Все во власти царя, государь.
– Я бы хотел тебя спросить, что скажут, коли я выберу себе русскую жену?
– Многие только рады будут, государь. Но кого государь наметил?
– Ксению Годунову.
– Ксению? – удивился боярин. – Но…
Бельский замялся.
– Она царевна, – сказал самозванец. – Её отец был царем. И потому она царевна.
– Но она Годунова!
– Именно! Это примирит меня со многими моими противниками.
– Но ты сын Грозного царя и подобает ли тебе…
– Богдан Яковлевич! – строго прервал его самозванец. – Мы одни! Оглянись! Здесь более никого нет. Для чего сии слова? Или ты и вправду признал во мне убиенного Димитрия? Так я скажу тебе, что я не царевич. И ты знаешь сие! Для чего игра?
– Но пусть по крови, государь, ты не сын Грозного, но для всех твоих подданных – ты его сын!
– Именно потому я и спросил тебя насчет Ксении Годуновой.
– А что насчет Марины Мнишек? Государь, желает отказаться от этого союза?
– Пока нет. Я думаю. И прошу твоего совета.
– Годуновы ныне ненавидимы всеми, государь. И коли приблизишь ты девку годуновскую к себе, то надлежит тебе и родичей её бояр Годуновых простить. А они многих вотчин и дворцов лишились. И все сие в казну отобрано. И ты многие из них верным слугам подарил.
– И что с того? Я же не стану отбирать мои подарки? Я царь!
– Я не думаю, что Ксения Годунова хорошая партия для великого государя.
– Вот как? Хорошо. Я буду думать!
Бельский только пожал плечами. Твоя воля, ты царь, ты и думай…
***
Затем царь принял князя Сумбулова.
– Я решил, князь, вести тебя в состав моей личной Канцелярии, иначе говоря, сделать тебя моим ближним боярином.
Сумбулов пал на колени и благодарил царя.
Царь продолжил:
– Но потребую от тебя верности!
– Я верен тебе, великий государь.
– И предстоит тебе, князь, отправиться ко двору короля Сигизмунда Третьего. Надобно уладить дела наши с королем. И дела те касаемы до моих обещаний, что я дал королю перед началом похода.
– Государь не намерен их выполнять? – понял суть дела Сумбулов.
– Именно так, князь. Но отказывать королю не следует. Надобно действовать хитростью. Не скупись на обещания. Но надо тянуть время. И еще одно. Дам я тебе ниточки к вельможам Великой Польши. К тем, кто недоволен королем Сигизмундом. При случае они смогут тебе оказать помощь.
– Как прикажешь, великий государь. Но ранее я в иноземных посольствах не был.
–Так пора начинать, князь. Ты большой человек при мне. А я жалую верных. Во-первых, станет вопрос о вере католической.
Сумбулов с удивлением посмотрел на царя.
– Не удивляйся, Я был вынужден дать им такое обещание. Тогда иного выбора не было. Король настаивал. Но ныне он станет говорить о смене веры. Того мы сделать никак не можем. Я вчера на совете пробовал добиться разрешения для поляков построить на Москве костел. Но мои русские вельможи и духовенство решительно сказали «нет». А сие всего лишь костел, а не смена веры всего государства.
– И мне обещать королю?
– Обещай. Но в тайной беседе токмо. Не в открытую. Русские не потерпят царя-католика. Пусть король подождет. За королем стоят иезуиты. А они опасные люди. Берегись Ордена, князь.
– Я понял твои слова, великий государь.
– Затем король станет просить те земли, что я обещал ему передать, когда был лишь московского трона искателем. И того обещания я выполнить никак не могу.
Царь вытащил из большого ларца бумаги и развернул их:
– Вот они мои обязательства перед королем.
«Сии кондиции, мы, Димитрий, великий князь Угличский, князь Димитровский, князь Городецкий, сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича, подписываем как верный союзник его величества короля Сигизмунда Третьего, и даем обещание все подписанное исполнить в точности.
После обретения московской короны, которая моя по праву рождения, мы обязуемся:
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским.
Помня, что оные земли ранее, своим словом, обещали мы воеводе Юрию Ежи Мнишеку, в компенсацию, отдаем ему земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
Помня милость его величества короля Сигизмунда Третьего ко мне, даем обещание жениться на подданной его величества в землях его величества короля».
Так вот, князь, я не отдам Чернигово-Северских земель. И Смоленска Мнишек не получит. Хватит и того, что я одарил его деньгами.
– Ляхи станут настаивать, государь.
– Станут. Но ты сошлись на тяжелое положение нашего царства. Скажи, что надобно залечить раны и восстановить торговлю. А затем мы вернемся к сему разговору.
– Короля не столь просто обмануть, государь.
– Это так, но сейчас Сигизмунд ничего сделать не может. Он также слаб. Слишком много у него врагов в Варшаве и Кракове. Конечно, он будет недоволен. Но тебе следует не отказать ему, а лишь отодвинуть выполнение обещаний на неопределённый срок.
– На какой срок?
– Точно кто может сказать, сколько времени понадобится на усиление моей власти. Сие дело не одного года.
– Я сделаю все, как велит государь. Державная мудрость государя велика. Отдавать исконные русские земли ляхам не строит.
– Многие русские вельможи разделяют это мнение. Я пришел на трон не ослаблять моей державы, но укрепить её…
4
Москва. Дом князя Шуйского.
Август 1605 года.
Князь Василий Шуйский был встревожен ростом популярности нового царя. Но поделиться он мог лишь со своим братом Дмитрием.
– Дождались, брат! Видал, как правит нами царек?
– Многие его правлением весьма довольны. Он увеличил состав боярской думы вдвое. И многие боярство получили.
– Особливо худородные Нагие. В ближней думе сидят! Выше нас Шуйскийх себя почитают! Но кто они? Голытьба худородная, что при Грозном царе благодаря царице поднялась! А ныне в чести у царька.
– Оно и понятно, – сказал Дмитрий Шуйский. – Братья Нагие признали в нем «племянника» и уговорили свою сестру Марию признать в царьке «сына»! И многие, благодаря словам Марии Нагой, верят, что есть он государь природный. А сие дорогого стоит.
– Вот и сядут Нагие скоро нам на шею.
– Но он много говорит о расширении прав великих родов на Руси. И то многим боярам нравится. Такого при Грозном царе не бывало. И при Бориске Годунове слова не скажи. А при нашем царьке многое можно сказать.
– Гладко стелет царек. Да спать жестко будет. И нам думать надобно, как чести царьку убавить.
– Опасные слова молвил ты, брат. Здесь в доме никто не прознает. Но коли еще где сие скажешь? Тогда как?
– А ты князь Димитрий, собрался до веку служить вору и беглому монаху?
– Но что делать, брат? Царек девку годуновскую чуть не каждую ночь себе таскает. Некие персоны говорят, что вскорости она женой его станет.
– Что? – изумился Василий Шуйский. – Ксения Годунова? Никогда не станет она женой царька! Это полная ерунда!
– А вот и нет, брат! Пан Бучинский утверждает сие. А он ближний человек царька и про многое знает.
– И Бучинский говорил сие?
– Да.
– То верные сведения?
– Куда вернее! – ответил Димитрий брату.
– Но кто сказал тебе?
– Верный человек.
– Кто? – настаивал Василий Шуйский.
– Иван Невежин
68.
– Печатник? Тот самый, что царскую друкарню возродить желает? Я только вчера при дворе его видел. Царек оказал ему милость. Средства на друкарню дал. Просвещенного государя из себя корчит.
– Так вот он, брат, и слыхал сии слова от Бучинского.
– Тому надобно воспрепятствовать. И я знаю, как сие сделать.
Василий Шуйский решил на следующий день навестить пана Юрия Мнишека…
5
Москва.
Шуйский и Мнишек.
Август 1605 года.
Князь Василий Шуйский прибыл в дом, отведенный для воеводы пана Мнишека. Карета, запряженная четверкой вороных коней, остановилась у высоких ворот дома.
Не поскупился царь для будущего тестя и выделил ему хоромы, достойные его звания воеводы. Их отобрали у одного из бояр годуновского рода и, со всем имуществом, передали Мнишеку.
Один из слуг Шуйского спрыгнул с запяток и подошел к воротам. Постучал.
В воротах отворилось небольшое оконце.
– Кто здесь? – спросил часовой с сильным акцентом.
Воеводу охраняли польские жолнеры. И было их в доме не менее сотни.
Шуйский сказал кто он, и мажордом отправился докладывать своему господину.
Мнишек никак не ждал вельможу, которого недолюбливал, с визитом в свой дом. Но принять его был должен. Слишком влиятелен был князь. Нельзя заставлять такого долго ждать.
День был жаркий, но князь одет, как и подобает его высокому роду. Поверх парчового кафтана красного цвета на Шуйском ферязь, широкая в подоле, с длинными свисающими рукавами алого рытого бархата.
Сам Мнишек ныне в иноземном бархатном кафтане с широким кружевным воротом. Кафтан был черного цвета богато расшитый серебряной нитью.
– Пан воевода!
– Пан князь! Рад вашему визиту!
Мнишек пригласил Шуйского сесть на почетное место.
– Я пришел к вам, пан воевода, по важному делу.
– Я слушаю пана князя.
– Вы слышали об отношениях царя с девицей Годуновой?
Мнишек недовольно поморщился. Эта тема была ему неприятна.
– Пан князь!
– Я не хотел обидеть словами почтенного пана воеводу. Я знатного рода и пан знатного рода. В наших жилах течет благородная кровь.
– Это так! – согласился Мнишек.
– И я хочу, чтобы особы низкого рождения не досаждали царю. А Годунов низкого рождения.
Мнишек подумал про себя:
«А что же тогда ты кланялся ему, когда тот был царем? Отчего именовал себя его слугой?»
Но вслух он сего не произнес. Шуйский был обидчив.
– Слыхал ли, почтенный воевода, о том, что есть некие люди, что желают свадьбы царя с царевной Ксенией Годуновой?
– Что? – Мнишек подскочил в кресле. – Что сказал, пан?
– Некие люди при дворе желают укрепить трон царя его браком с царевной Ксенией, – повторил свои слова Шуйский.
– Это ложь!
– Нет. Сие не ложь, пан воевода. Я знаю об обязательствах царя в отношении вашей дочери. Но царя уговаривают нарушить слово!
– Он сего не сделает!
– А если? – спросил Шуйский.
– Поляки не потерпят сего оскорбления!
– Но сие советуют царю именно поляки!
– Кто? – заревел Мнишек.
– Первым сию мысль подал пан Бучинский. Так что пан путает интересы поляков при дворе со своими собственными интересами.
– Пся крев! – выругался Мнишек. – Я сам пригрел эту змею Бучинского при моем дворе! А он вон, чем ответил! Не желает моего усиления на Москве! Но Димитрий?! Неужели и он…
– Он принимает у себя Ксению. И говорят, что она ему нравится.
– Да! Я знаю, что Ксения Годунова стала его коханкой. Димитрий взял её силой. Но чтобы жениться на ней…
– Он сам про сие не думал, но советчики шепчут ему сие ежедневно. И кто знает, чем все кончится, пан воевода?
Мнишек встревожился. Он понимал, что Шуйский прав. Царь слишком щедро одарил поляков и те не станут защищать его, Мнишека, интересы.
– Я понимаю пана воеводу и хочу ему помочь.
– Что пан князь имеет в виду? – спросил Мнишек.
– Надобно заставить царя исполнить свой долг.
– А что пану князю за выгода от помощи мне? – спросил Мнишек. – С чего пану заботиться об интересах моей дочери?
– Я ненавижу род Годунова! – сказал Шуйский с чувством. – Я не желаю видеть Ксению русской царицей.
– Пусть так. Что пан предлагает?
– Пан воевода должен пойти к царю и потребовать выполнить свои обещания! Я окажу пану поддержку.
– Пан князь прав. Я потребую свое. И он сдержит свое слово! Не будь я Мнишек!
На том вельможи расстались…
Глава 22
Слово самозванца.
1
Москва. Кремль.
Август 1605 года.
Новый царь быстро вошел во вкус и стал часто устраивать заседания совета. Димитрий любил послушать бояр и по всякому поводу высказывал свое собственное мнение.
Сегодня он решил высказать советникам новую идею. На скамьях сидели бояре князь Мосальский, князь Василий Шуйский, князь Сумбулов, братья Голицины, Федор Мстиславский, Богдан Бельский, братья Нагие, Петр Басманов и другие.
– Отец наш, великий царь Иван Васильевич многое сделал для утверждения христианства. Был завоеваны царства Казанское и Астраханское. Ныне они часть нашей державы. Не пришел ли и наш черед постоять за веру?
– Государь говорит о большой войне с татарами? – спросил боярин Басманов.
– И с татарами и с османами, – заявил царь.
Бояре переглянулись. Турки и татары, занятые войной с Венгрией уже больше 10 лет не тревожили Русь. А царь предлагал вступить в тяжелую войну с могущественными державами.
– Сейчас сие невозможно, государь, – сказал князь Шуйский.
– Отчего так? – строго спросил царь.
– С османами и татарами у нас мир, великий государь. И то большое благо для твоей державы. Последние победы Годунова десятилетней давности дали нам передышку.
– Снова ты упоминаешь Годунова, князь! – стал сердиться царь.
– Я, как и многие, не любил Бориса Годунова, но должен признать его военные таланты. И нынешний мир с татарами – его заслуга.
– Но отчего мы не можем воевать за интересы веры? – спросил Димитрий.
– Война требует средств, государь. А твоя казна пуста. Пусть скажет думный дьяк Сысоев.
Тихон Сысоев прибыл на совет с докладом о положении казны.
– Говори! – приказал царь.
– Недавние выплаты, великий государь совсем разорили нас. По твоему указу служилым людям было удвоено жалование. Тем, кто имел жалования 10 рублев, было выплачено по 20. Боярам и думным дьякам, число коих возросло до 70, выплачена часть жалования. По твоему указу жалование боярина увеличено в год до 2 тысяч золотых, а думных дьяков до 1 тысячи золотых. Кроме того, каждому польскому жолнеру гусарского войска выплачено по 100 золотых ефимков за каждый месяц службы, по твоему, великий государь, указу. Воеводам польского войска выплачено…
– Хватит! – прервал дьяка царь. – Я должен платить по моим долгам. Солдаты сражались за меня. И я заплатил, как и было уговорено.
– Сие так, великий государь, но денег в твоей казне более нет. А выплаты надобно делать, по твоему указу. И приходится брать ценности из царской сокровищницы, великий государь.
– И сколько золотых ефимков уже роздано? – спросил Димитрий.
– Почти миллион, великий государь. Потому средств на снаряжение войска в твоей казне нет. Но про то лучше скажет думный дворянин Татищев.
Царь посмотрел в строну думного дворянина. Татищев поднялся со своего места и выступил вперед.
– Великий государь! – начал он. – После смерти Бориса Годунова в казне было 350 тысяч ефимков
69. И еще 230 тысяч дали текущие налоги. С монастырей по твоему указу собрано 60 тысяч золотых.
– Значит, налоги уже поступили?
– Да, великий государь и средства сии растрачены. И для новой войны средств просто нет.
– А соболиная казна? – спросил царь. – Соболиная дань должна покрыть наши расходы.
– Доходы с меховой дани пали, великий государь. В сравнении с прошлыми годами они стали вдвое меньше, чем при Борисе…, чем в прошлое царствование. А те налоги, что получили мы с меховой казны, уже потрачены.
– Потрачены? – не понял царь.
– Часть сих средств пошла на выплату воеводе Юрию Мнишеку. Ибо выплатить ему царский долг из хлебной казны и питейной казны никак невозможно. Великий государь приказал понизить цены на вино и хлеб.
Царь сидел задумавшись. Он и правда был в последнее время слишком щедрым монархом. Чернь благословляла его за ценовую политику. И, поди теперь, подними цены на питье в кабаках? Что они скажут?
– А что по недоимкам? – спросил он Татищева.
– Многие волости ходят в недоимщиках, великий государь. Но села опустели. Многие совсем обезлюдели. Взыскивать не с кого.
Тихон Сысоев напомнил царю, что тот сам велел дать льготы по недоимкам:
– Великий государь издал указ с бедных людей, кому платить подати невмочно, не взыскивать. Насилие не учинять над ними и дать им льготу. Особливо сие коснулось ясака с сибирских народов.
Самозванец и сам это помнил. Слишком многим он даль льготы. Там, где царь Борис ущемлял, он ослаблял бремя податей. Он ни с чем не считался, когда хотел завоевать популярность среди масс. Вот и обещал! Чернь славила его имя как доброго государя.
Прошло всего два месяца как он на троне, а казна совсем опустела. Часть имений изменников Годуновых, что была взята в казну, уже роздана боярам и дьякам. Их верность также надобно было купить.
– Всё сие понимаю, но о войне с неверными стоит думать! – продолжил царь. – Тем более что вести сию войну мы станем не одни. Надобно связаться с Ватиканом, Венгрией, Речью Посполитой и с Цесарем. Ибо моему новому титулу надобны победы! Пан Бучинский!
Польский секретарь самозванца поднялся со своего места и развернул пергаментный свиток.
– Новый титул нашего великого государя будет вписан во все документы. Сие будет звучать – Наияснейший и непобедимейший самодержец и великий государь Димитрий Иванович, цесарь и великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих государств, московской монархии подлеглых, царь и великий обладатель!
Бояре переглянулись. Царь именовал себя цесарем! На сие не отважился даже Иван Грозный. Тот первым принял царский титул и то его до сих пор не признают многие монархи. Король Сигизмунд так и величает царя лишь Великим князем Московским. А этот нарек себя императором.
– Мы! – гордо заявил самозванец. – Имеем право именоваться цесарем, ибо обладаем большой властью, которой никто из королей не обладает!
Василий Шуйский про себя усмехнулся. Этак царек долго не протянет. Борис был человек ума большого и талантов государственных. А что сей может? Власть его, еще столь непрочная, может обрушиться в любой момент.
Царь продолжал:
– Надобно нам всем учиться, бояре, думные дьяки и дворяне! Ибо сколь невежества есть даже в совете государя. А сколь неученых людей сидит в Приказах? На единого умника, есть у нас по двадцать дураков. Хорошо ли сие? Мы по роду людей ценим, а не по уму и не по службе.
– Но так во многих государствах заведено! – возразил царю князь Шуйский.
– Во многих, но не во всех! – ответил ему царь. – У османов не так. Там не так как у нас. Великие визири не по знатности ставятся, а по талантам и по службе. И от того великие блага есть в их державе. Мой отец, великий государь Иван Васильевич, утверждал самодержавство в землях наших. Ибо есть от того великое благо для Руси! Единый государь и единая держава. Государь стоит над всеми подданными! И милости его одаривают всех.
Бояре не могли понять самозванца, ибо еще неделю назад он говорил иное. Тогда он хвалил польскую систему управления, при которой большие вельможи многое могли сделать.
– Все сие так, великий государь, но ведь мы получили царя милостивого и справедливого, – сказал боярин Федор Нагой. – Ты, государь, щедрый повелитель и мы все на милости твои надежду имеем.
– Так и будет, дядя! Я не забуду верных!
Бояре выразили одобрение государю.
– Но ныне думать о большой войне рано, государь, – сказал Федор Нагой. – Держава разорена, и многие села впусте стоят. В моих вотчинах часть крестьян разбежалась. И от того платить подати там некому. У нас и так с тяглых людей три шкуры дерут.
– А монастыри, дядя? – спросил царь. – А богатства церкви? Неужто они не наскребут денег на войну с неверными? Ведь это дело угодно Господу! По сие думать надобно! Завоеванные мои отцом ханства Казанское и Астраханское сколь пользы державе приносят?
Мстиславский возразил:
– Посягать на средства церкви негоже, великий государь.
Его поддержал боярин Василий Голицын. Но Петр Басманов стал на сторону царя в том, что касается денег церкви.
– Монастыри могут дать казне не менее чем 200 тысяч ефимков.
– Но даже при государе Иване Васильевиче не посягали на богатства церковные!
Царь вставил и свое слово:
– Что вспоминать про Ивана Васильевича? То время минуло. А нам надобно думать, чем нам державу прославить. И коли деньги на новый поход надобны, то их стоит найти…
2
Покои царя Димитрия Ивановича.
Юрий Мнишек и Лжедмитрий.
Сенатор Речи Посполитой, отправляясь к царю, был одет как всегда роскошно в дорогой сребристого света польский кунтуш с вышивкой. На его пальцах сверкали драгоценные перстни. Пусть видят те схизматы гонорового польского шяхтича.
Он прибыл в Кремль, хотя Димитрий не имел намерения с ним встречаться. Дело в том, что Мнишек испросил разрешения покинуть пределы Московии. У него накопилось дел на родине.
– Пан Юрий? Вот никак не ждал тебя ныне.
– Ваше величество…
– Недосуг мне, пан воевода. Дела государства обременили меня.
Мнишек криво усмехнулся. Он знал, что Димитрий сейчас проводил время с Ксенией Годуновой.
– Я не задержу вас, ваше величество.
– Говори, пан Юрий. Говори, что привело тебя.
– Твоя связь с Годуновой, – смело сказал воевода.
– Что? – вскричал царь. – Как смеешь мне говорить такое?
– Не стоит вашему величеству так кричать. Мы ведь хорошо знаем друг друга. И я сейчас не напоминаю пану об услуге, что я ему оказал. Я оказал! Я поверил в царское рождение пана и помог ему собрать армию! Иначе не видать бы пану московского трона!
Самозванец немного успокоился.
– Полно, пан Юрий. Я ли не наградил тебя по-царски?
– Наградил, ваше величество. Но пан должен взять в жены мою дочь! Пан обещал.
– Дак разве я отказался?
– А что делает в твоей спальне Годунова?
– Пан!
– Она твоя коханка? Сие меня мало касается. И я имел коханок в большом количестве. Я не говорю, что пан должен жить монахом, до приезда моей дочери в Москву. Но, говорят, что ты намерен взять девицу Годунову в жены. Сие правда?
– Ложь! – сказал самозванец.
– Димитрий! Мне срочно надобно выехать в Самбор. Там накопилось дел. Надобно уплатить срочные долги. Благодаря тебе сии средства у меня есть. Но меня мучает, что ты способен изменить своему слову.
– Пан!
– Димитрий! Моя дочь Марина должна стать московской царицей.
– И Марина будет ей. Я дал слово.
– Но хитрый лизоблюд Бучинский говорит тебе иное!
– Я царь, а не пан Бучинский!
– Тогда прогони его от себя. Зачем тебе этот негодяй?
– Пан Юрий, он верный мне человек. И хоть тебе он и не нравится, но служит он хорошо!
Мнишек вынужден был уступить. Пусть только его дочь сядет на трон рядом с царем. Она сама тогда найдет способ избавиться от Бучинского.
–Хорошо! Я не стану вмешиваться в твои дела, Димитрий. Но от имени моей дочери твоей невесты требую – удалить Годунову из дворца! Это оскорбление моему роду! И если этого сделано не будет, то ты приобретешь врага в каждом шляхтиче, что стоят за тебя в Москве! Я призову их, и многие уйдут. Рядом с тобой останутся только бродяги без совести и чести вроде Бучинского.
Самозванец испугался этой угрозы. Польские охранные сотни были его надежной опорой в Москве. А мало ли как дело повернется.
–Хорошо, пан Юрий. Я удалю девицу Годунову из дворца. В том даю мое царское слово! Ты можешь ехать в Самбор спокойно. И я передам с тобой подарки моей невесте. Они будут достойны панны Марины…
***
После того как Мнишек покинул дворец самозванец думал было позвать Бучинского, но не стал этого делать. Пан Велимир станет его убеждать плюнуть на слова Мнишека. Но он понимал, что его положение в Московии пока весьма непрочное. У него нет верной опоры среди боярства и дворянства этой страны. А чернь переменчива. Опираться на чернь нельзя. Он это хорошо знал.
Царь вспомнил свою сестру Елену. Где она ныне? Он ведь сам приказал избавиться от всех своих настоящих родственников. Его дядя Смирной-Отрепьев выслан по его приказу в дальний сибирский острог. А его «дяди» бояре Нагие занимали высшие места в совете. Его родная сестра Елена сгинула неизвестно где, по его приказу. А его «мать» Мария Нагая пока в большой чести.
«Как много могла подсказать Елена. Как она умна и как смела. Но я сам приказал избавиться от неё. Мне сказали, что больше никогда не увижу её. Жаль!»
Но горевал царь недолго. На следующее утро он приготовил военные маневры. Он любил подобные развлечения…
3
Варшава. Королевский замок.
Сентябрь 1605 года.
Князь Василий Сумбулов прибыл в Варшаву, новую столицу Польши
70, в сопровождении пятидесяти человек, как большой государев посол. Он ехал в хорошей карете с гербами Московии на дверцах. За ним следовали пять карет свиты и всадники сопровождения. Затем тянулись телеги обоза.
Они въехали в город утром. За окном кареты моросил мелкий дождик. Над городскими башнями висело пасмурное свинцовое небо. Посольские гусарские ротмистры, приставленные к посольству, держались ближе к карете. Сумбулов рассматривал их вооружение и доспехи, покрытые каплями воды.
Князь ехал в сопровождении думного дьяка Третьяка Огаркова.
– Видал, Василий Андреевич, что за город? – дьяк взглядывал из окна кареты. – Все не как у нас.
– Красиво.
– Ты про что? – переспросил дьяк.
– Крылья на их доспехах смотрятся красиво и леопардовые шкуры у них на плечах.
– Ты про ротмистров. А я тебе про город. Сумрачно здесь как-то.
– А ты, Третьяк Власыч, и при Годунове в думных дьяках был?
– И при царе Федоре Ивановиче, – сказал дьяк.
– Говорят, что ты человек князя Шуйского?
– Князь Василий мой благодетель. Добро помнить надобно, – неопределенно ответил дьяк.
– Оно так, – согласился Сумбулов. – Я вот от Бориски Годунова какое добро видал? Никакого.
– А ныне? – спросил дьяк. – Видать много добра видишь, Василий Андреевич?
– Ныне я в ближней думе и посольство возглавляю. Все вины, что на мне были, великий государь простил.
– Стало верный ты человек нынешнему царю.
– Дак сам ты сказал, Третьяк Власыч, что добро помнить надобно.
–И нонешнему царю послужим. Только трудненько станет сию службу править, Василий Андреевич.
– Ты про что, Третьяк Власыч?
– Больно много наш государь обещал королю. А выполнить мы ничего не сможем.
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским. Воеводе Юрию Ежи Мнишеку – земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
–Государь ничего из этого королю не отдаст. Чего захотели! За помощь войском государь все уплатил наемникам.
– Сие так, – согласился дьяк, – но письменное заверение было дано государем.
– Мало ли! Таких заверений каждый монарх дает по сотне. А сколь выполняет?
Дьяк не стал спорить с князем. Он имел тайное послание некоторых бояр к королю Речи Посполитой, о котором князь ничего не знал…
***
Король Сигизмунд принял московского посла торжественно. Было произнесено много пустых слов, но о деле никто и полслова не сказал.
Правда король не принял именования «цесарь» и назвал Димитрия Ивановича Великим князем. Сумбулов не стал заострять на сем внимания. Он знал, что главный разговор с королем впереди.
***
Дьяк Третьяк Огарков тайно в первую же ночь предстал перед королем.
Сигизмунд допустил Третьяка к руке.
– Я знаю о вашей тайной миссии, – сказал король по-польски.
Дьяк отлично говорил на нескольких языках. Он ответил на том же языке.
– Ваше величество, многие вельможи Московского государства недовольны новым царем. Ибо он есть не царского рода и ложно объявил себя сыном Ивана Васильевича.
– Но сие вы сами посадили его на трон, – ответил король.
– Сие так. Но ныне ближние люди самозваного царя хотят отдать ему не токмо московский трон, но и ваш, ваше величество.
– Что? – не понял слов дьяка Сигизмунд.
– Вельможи недовольные правлением вашего величества в вашем государстве ищут вам замену. И среди них Юрий Мнишек и его родственник великий примас кардинал Мациевский. И Мнишека можно понять, у него на сотни тысяч долгов. Посадив на трон зятя, и реализовав династическую унию царства Московского и Речи Посполитой, он освободится от выплат.
–И что за предложение вы мне привезли? – спросил Сигизмунд.
–Вам не следует признавать царя.
–Но надо мной стоит сейм. А многие вельможи хотят вести дело с новым московским государем.
– И, ваше величество, намерено требовать, дабы выполнил государь Димитрий Иванович свои обещания?
– Да.
– Тогда у короля есть повод не признать его. Ибо ничего из обещанного вам новый царь отдавать не намерен.
Сигизмунд побледнел. Он ждал чего-то подобного, но чтобы совсем не признать своих обязательств.
– Никто не даст ему на Москве раздавать земли государства.
– Но он царь! Вернее именует себя таковым. Где же его хваленное самодержавство?
– Посол Сумбулов в грамоте новое именование царское привез. И именует себя Димитрий «цесарем и непобедимым государем».
– Пусть именует. Я не признаю за ним сих титулов!
– А я привез вам, ваше величество, послание от вельмож
нашего государства с предложением дать нам в цари вашего сына королевича Владислава.
Сигизмунд даже подпрыгнул в кресле.
– Моего сына?
– Вашего сына в цари. После свержения и казни самозванца.
– Но не я же его стану свергать!
– Нет, ваше величество, сие сделают наши вельможи. Сегодня Москва приветствует самозванца и именует его государем великим. Но что будет завтра? Чернь переменчива.
– Но что вам нужно от меня?
– Затяните переговоры. Не признавайте его новых титулов.
– В этом вы можете быть уверены. Цесарем я его не признаю. И буду требовать выполнения вашим новым государем своих обещаний!
– И хорошо бы иметь мне копию сих обещаний, ваше величество. Ведь нам токмо приблизительно известно, что обещал самозванец.
– А если он обещал отказаться от восточной схизмы? – спросил король.
Дьяк встрепенулся.
– Если?
– Если сие предположить.
– Это вызовет бунт, ваше величество, если сие правильно подать нашему духовенству.
– Я стану думать над вашими предложениями, пан. А переговоры я затяну, тем более что и ваш посол намерен их затягивать. Так?
– Вы прозорливы, ваше величество.
Тайная аудиенция была закончена…
***
Василий Сумбулов говорил с князем Вишневецким, который совсем недавно прибыл в Варшаву.
– Рад передать мои поздравления вашему царю, князь. Он занял Московский трон. И может занять и Польский.
– Что, пан князь, желает сим сказать? – спросил Сумбулов.
– А то, что в нашей стране не все довольны нынешним королем Сигизмундом. Этот шведский принц имеет права на трон по своей матери Катерине Ягелонке, последней из рода Ягелонов
71, который управлял Польшей триста лет. Но Pacta conventa
72 (Акт согласия) привела в выборности королей. И мы, шляхта, имеем право выбрать нового короля.
– И им может быть наш великий государь?
– Да. Конечно, при подписании им определённых кондиций.
– Я передам слова пана моему царю.
– И у меня есть для вас новость, князь. Вы знаете, что ваш дьяк был на тайной аудиенции у нашего короля?
Сумбулов был искренне удивлен. Этого он не знал.
– Мои люди есть в сите короля, пан князь, – заявил Вишневецкий.
– И пану князю известно, о чем они говорили? – спросил Сумбулов.
– Так далеко мои шпионы не проникли, князь. Хотя я догадываюсь. Вельможи вашего государства хотят поссорить вашего царя с нашим королем. Догадаться не так трудно, зачем им это нужно.
– И зачем? Они признали Димитрия царем.
– Пока признали, но, очевидно, готовят ему замену.
– Государственный заговор?
– Не думаю, что заговор созрел, – поспешил успокоить посла Вишневецкий. – Они прощупывают почву.
– Возможно. Ведь дьяк Огарков человек князей Шуйских.
– Тогда мои догадки верны, князь. Шуйские могущественный клан на Москве. Но и мы – магнаты Речи Посполитой кое-что можем. Моя рука и мое слово с вами, князь.
– Рад иметь такого союзника, князь…
4
Москва. Игрища.
Сентябрь 1605 года.
Царь Димитрий Иванович любил маневры воинские. Вот и сейчас он во главе сотни крылатых гусар атаковал всадников государева стремянного полка. На царе был польский шлем с козырьком, чеканный доспех со стальными полосами, украшенными орлиными перьями. Леопардовая шкура была скреплена на плече большой золотой брошью.
Всадники разъехались в стороны и по сигналу отряды устремились друг на друга. Самозванец был впереди и первым врезался в строй конных стрельцов. Те сразу раздались, боясь задеть царя, и пропустили его. Но за Дмитрием в ряды стрельцов врезались и гусарские офицеры. И они не особенно церемонились с русскими. И иногда бой казался не «потешным», но настоящим. Мечи разбивали шлемы и срывали латы с плеч всадников. Лилась кровь, хотя убитых не было и никто с коня не пал.
За маневрами наблюдали русские бояре. Они с неудовольствием смотрели, как лупит новый царь стрельцов своей саблей. Удары он наносил плашмя и громко смеялся. За ним смеялись и поляки.
Боярин Нагой наклонился к уху Богдана Бельского.
– Ты видал рожи наших князей, Богдан Яковлевич?
– Не нравятся им забавы нашего царя.
– Ты на Шуйских смотри.
– А чего мне смотреть на них? Я мысли этих панов знаю. При Иване Васильевиче они были готовы сапоги царю целовать. Помню, как однажды царь Иван сказал им, что поставит над ними татарина и будут они перед ним на брюхе ползать. И ползали! Знаю я эту подлую породу! Это тебе не польские благородные паны.
– Но и наш государь злит их ныне напрасно.
– А ты боишься их, боярин Федор? – усмехнулся Бельский.
– Бояться не для чего. А вот опаску держать стоит. Не слишком сии забавы царя на Москве одобряют.
Царь тем временем разметал стремянных стрельцов и решил устроить пешую потеху. На этот раз он командовал спешенными немецкими рейтарами. Против них стоять было приказано стрельцам приказа Протопопова.
Димитрий Иванович призвал слуг и вошёл в шатер. Там с него сняли гусарские доспехи. Для пешего боя они не годились. Были слишком тяжелы.
– Славно поработали, пан Велимир, – сказал царь, обращаясь к Бучинскому.
– Ты был первым, государь. Мощь твоей руки решила все дело.
– И гусарская сотня себя показала. Вот таких солдат мне надобно больше. Будь у меня пять тысяч крылатых гусар – кто посмеет бросить мне вызов?
– Но все же не стоит открыто пренебрегать московитами, государь.
– А что мне московиты? Я разве мало им дал? Моего отца они боялись, как огня.
– Твой отец правил не так милостиво, как ты, государь.
– Я выбрал иной путь, пан Велимир. Я не тиран, но если они вынудят меня им стать, то пусть берегутся.
Бучинский понимал, что царь говорит сгоряча. Он выиграл схватку и чувствовал себя героем. Но это его настроение быстро пройдет. Димитрий часто менял свои речи и то грозился, а то проявлял излишнюю уступчивость и даже трусость. Мог ли кто-нибудь сказать Ивану Грозному: «Государь, ты солгал!» А ему подобное говорили бояре постоянно.
Слуги одели на царя легкий кожаный доспех, и он принял легкую шпагу вместо и сабли.
– Пора начинать потеху, пан Велимир!
– Пора, государь!
– Готовь рейтаров!
– Они уже готовы, государь!
***
Князь Дмитрий Шуйский был недоволен. Ему совсем не нравились эти царские игрища.
– Что скажешь, боярин? – спросил Шуйский у Катырева- Ростовского.
– Маневры, – сказал тот.
– Маневры? Сие не маневры, боярин.
– Во многих странах…
– Боярин! – строго прервал его Шуйский. – Сие есть надругательство над стрельцами! Отчего он всегда среди ляхов? Али они ему милее?
Катырев-Ростовский лишь пожал плечами. Он что ли садил сего царька на трон?
– А поляки лишь зубоскалят ему в угоду. Да и наши не все недовольны. Посмотри боярин на ту свору.
Боярин посмотрел в указанном направлении. Там был Бельский со своими.
– Богдашка завсегда рад угодить царю. Руки у него по локоть в крови.
Катырев-Ростовский ответил:
– Не у него одного, князь…
Глава 23
Страх самозванца.
1
Москва.
Дом Богдана Бельского.
Сентябрь 1605 года.
В доме бывшего опричника и воспитателя царевича Богдана Бельского собрались такие же люди, как и он, близкие к опричнине царя Ивана Грозного.
Бельский принимал гостей за богатым столом и щедро разливал заморские вина.
– Мы ныне должны взять свое! – сказал он. – Царек-то наш! Со всеми потрохами! Я его воспитатель от имени самого Грозного царя. Я его опознал! А коли что не так, то скажу, что де вор он и самозванец!
– Оно так! – согласился Федор Нагой. – Я такоже его признал как своего племенника. Хотя какой он сын Грозного?
Все согласились.
Бельский продолжил:
– И надобно нам опричнину возродить как при Иване Васильевиче. Мы станем боярам головы рубить и изведем все знатные роды на Руси. Все они изменники!
– Верно сказал, Богдан Яковлевич!
– Так и надобно!
– Тако и будет!
Бельский поднял руку, требуя тишины.
–С Шуйского надобно начинать! Хитрый человек. Еще с тех времен, когда он Бориске Годунову продался. А царька нашего припугнуть стоит. А то, что он творит на Москве.
– А что такое, Богдан Яковлевич?
– А ты не знаешь, Федор?
– Нет, – ответил Нагой.
– Патрикеев сыском ведает и знает многое. Он и сказал, что наш царек после отказа от девки годуновской захватил в городе дочку купца Лыткина.
– Как захватил? – не понял Нагой.
– А как при Иване Васильевиче делали? Али позабыли?
Присутствующие засмеялись, вспомнив старое время. Тогда опричникам жилось вольготно. Девок они хватали прямо на улицах и тащили к себе для забав. И пример показывал сам царь Иван. Жаловаться на опричников было некому.
– Но нынче так делать не стоит. Московские люди озлобятся на царька.
Михайло Нагой сказал:
– Уже озлобились, Богдан Яковлевич. Чего он творит, когда рушит основы царского благолепия? Где сие видано, чтобы царь на коне с малой свитой выезжал?
Его поддержали:
– Верно!
– А игрища его военные? Он с немцами и поляками против русских в потешных сражениях стоит. И сие православный царь?
Самозванец истинную питал страсть к воинским маневрам. Иные цари до него такими не были. Царь Иван Васильевич Грозный развлекался с опричниками наездами на имения опальных бояр, убивая человеков, также любил охоту. Царь Федор Иванович любил богомолья или сидя в своей палате часами слушал стариков о деяниях святых угодников. Царь Борис Федорович уделял время военному делу, но в меру. Этот государь любил читать и вести научные споры со знающими людьми. А Димитрий Иванович часто проводил смотры воинским полкам и устраивал потешные сражения. Так впоследствии делал Петр Первый. Но москвичам не нравилось, что их государь всегда сражается на маневрах на стороне ляхов и немцев против своих стрельцов.
Присутствующие много возмущались и пили вино. Бельский слушал внимательно, а затем сказал:
– Не о том говорим, бояре. Не о том. Пусть себе тешится новый царь. Иван Васильевич и не так чудил, а все терпели.
Ему возразили:
– Но Иван Васильевич был природный государь! А сей самозванец!
– Оно так!
– И многим сие ведомо! Потому ему надобно вести себя благочестиво!
Бельский поднял руку и потребовал тишины:
– Бояре! Вы снова забыли и что Ивана Васильевича многие называли не сыном великого государя Василия Третьего, а сыном боярина Овчины-Оболенского.
Нагой вспомнил:
– Государь страшно не любил, когда тако говорили. За такие слова на колья сажал.
– Именно! – вскричал Бельский. – Учредим новую опричнину и напугаем всех. Потому я и говорю – следует начать с Шуйского Васьки. Затем еще человек двадцать из знати возьмем, и все замолчат!
Кто-то спросил:
– Но кто государю про сие скажет?
– Я скажу! – согласился Бельский. – Надобно нам царька крепко испугать. Так некогда Иван Васильевич испугался и приблизил к себе верных слуг. Так была создана опричнина. И Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский не боялся руки марать в крови.
– И мы станем крепко!
– А чего не стать? Станем!
Бывшие опричники снова выпили.
Бельский внимательно следил за ними. Какие это были люди в прошлом. Не боялись ни бога, ни черта. А теперь? Что с ними стало? Неужели с годами прошла их лихость и желание брать все от жизни? Как с такими вот товарищами дела большие делать?
Федор Нагой ранее не побоялся в глаза Годунову плюнуть и на пытки шел. А что теперь? Кинь ему кость в виде новой вотчины – продаст с потрохами.
Но Бельский всё равно сдаваться не собирался. Если надо он найдет иных союзников.
Федор Нагой поднялся со своего места и поднял тяжелый золотой кубок с вином:
– Хочу выпить за здравие государя нашего, Дмитрия Ивановича! Пусть царствует нам на благо!
– Слава государю!
– Многая лета!
– Царствовать и нас не забывать!
– А коли позабудет, то напомним!
Все стали и дружно выпили…
2
Москва. Кремль.
Самозванец и Велимир Бучинский.
Октябрь 1605 года.
Велимир Бучинский стал не просто секретарем нового царя, но его доверенным другом. Он вместе с Дмитрием Ивановичем выезжал в город, участвовал в маневрах и охотах. Он даже помогал царю похищать девиц на московских улицах.
– Государь, – сказал он царю. – Тебя не пугают лица твоих подданных?
– Ты о чем, пан Велимир?
– Ты видел, как они смотрели на нас?
– Это московиты, пан Велимир. Они на многое способны. Они бы могли даже занять ваш Краков.
– Мне нет сейчас дела до Кракова, государь. Я думаю о твоем счастливом царствовании. К тебе вчера приходил боярин Бельский?
– Да. Был у меня Бельский. Говорил о необходимости новой опричнины.
– Никак не могу понять, государь, что сие значит?
– При моем отце Ивана Васильевиче русская земля была разделена на две части опричнину и земщину. Отец возглавил опричнину, а в земщине были его противники. Отец много казнил бояр и князей, которые противились самодержавству.
– Не думаю, что подобное нужно в твое правление.
– И я так сказал ему. Мне не нужна опричнина. Но он будет настаивать. Я его знаю. Бельский упрямый человек.
– Может быть, тебе удалить его от двора? Назначить воеводой куда-нибудь подалее.
– Нет. Бельский опасен и мстителен. Его надобно держать на виду. Но воли ему давать не следует.
– А ты зря уступил им Ксению Годунову, государь. Тебе следовало настоять на своем.
– Ты не понимаешь, пан Велимир. Никто не дал бы мне жениться на ней.
– Но пусть тогда это будет не Ксения. Но…
– Не Марина Мнишек?
– Зачем тебе эта девица? Неужели ты испытываешь к ней чувства, государь?
– Велимир, – ответил царь, – в ней есть что-то такое, чего нет в иных девицах. Она немного похожа на меня самого. Она не останавливается в своих стремлениях, а идет вперед.
– Что я слышу? Государь влюблен?
– Было время, что я был влюблен в Марину. Но не теперь. Однако мне придется жениться на ней.
– Зачем?
– Слишком трудно править московитами, пан. Слишком трудно. Я не могу верить охраняющим меня стрельцам.
– Но есть мои поляки, и есть немцы.
– Твоих поляков мало, пан Велимир.
– Но каждый стоит десяти!
– А вот подумай, пан Велимир. Есть в Москве больше десяти стрелецких полков. Есть чернь, взгляды которой тебе так не понравились во время нашей конной прогулки. Есть дворяне и казаки. Поди сосчитай их. И потому мне нужен Юрий Мнишек. А я нужен ему.
– Значит, именно панна Мнишек станет государыней?
– Да. Хоть мне много твердят о том, что сие плохое решение. Ты думаешь, что ты один, пан Велимир? Наши святые отцы православной церкви надоедают мне постоянно. Не надо им католички и всё. Избери, государь православную кроткую девицу. Но что тогда скажет Мнишек? Он отвернется. А мне он нужен.
– Он вернулся в Самбор.
– И там он снова наберет войска и приведет мне их вместе с невестой. Мне снова нужны крылатые гусары и немецкая наемная пехота. Если 10 тысяч таких солдат составят мой личный охранный гарнизон – мне нечего будет бояться.
– А если привлечь казаков? – предложил Бучинский. – Ведь они многое сделали для твоей победы, государь. Затем спровадили их из Москвы ваши бояре.
– Нет, – сразу отринул предложение царь. – С казаками не столь просто. Это вольница, а не войско. Иногда они бывают весьма полезны, но чуть что не по ним, могут повернуть сабли и против меня. При моем движении на Москву, когда воевали против Годунова, они были весьма нужны. Но ныне я на троне государства Московского. И мне нужны наёмники. На Москве навербовать их невозможно. И привести их способен лишь Юрий Мнишек. Потому я возьму его дочь в жены.
– Но согласись, государь, что Ксения весьма красива. Лакомый кусочек.
– Здесь ты прав, пан.
– Тогда почему отправил в её монастырь? Пусть бы пока была при тебе.
– Мнишек настоял. Не мог отказать. Да и мало ли девок на Москве? Они все наши, пан Велимир.
Бучинский засмеялся шутке царя…
3
Москва. Кремль.
Вопрос о свадьбе.
Октябрь 1605 года.
На другой день на заседании малого государственного совета, куда пригласили казанского митрополита Гермогена и патриарха Игнатия, обсуждали царскую свадьбу.
– Я имею обязательства перед девицей высокого рода панной Мариной Мнишек! – сказал царь. – Все вы сие знаете, бояре и святые отцы. Намерен я отправить моего секретаря пана Велимира Бучинского в Самбор к воеводе и сенатору пану Юрию Мнишеку. Повезет он подарки, приличествующие царской невесте, и станет от моего имени просить руки панны Мнишек.
Митрополит Гермоген поднялся со своего места и, опершись на посох, сказал:
– Не делай того, великий государь!
Митрополит был высок и сух словно иссохшее дерево. Его густая седая борода доходила до пояса святителя. Глаза горели огнем. Было известно, что он среди противников брака царя с полячкой, но царь приказал пригласить его. Самозванец думал, что митрополита все же убедили его советники.
– Что сказал ты, святой отец? Ты против моей женитьбы на дочери воеводы Мнишека?
– И не только я, великий государь! Многие против брака государя с неверной католичкой. Ибо известно, что поведения сия девица …
Царь прервал митрополита:
– Ты говоришь о моей невесте! Оно особа знатного рода и твои слова могут оскорбить воеводу Юрия Мнишека.
– Церковь против католички! – упрямо заявил Гермоген. – Нет для неё места на русском троне!
– Но на этом троне сижу я! – вскричал самозванец. – И я решаю, кому сидеть рядом со мной!
– Пусть так! – громко сказал Гермоген. – Пусть ты решаешь сие, великий государь! Но тебя будет сочетать узами брака церковь! А церковь против католички!
В спор вмешался патриарх Игнатий, человек совсем иного склада, чем Гермоген. Игнатий был греком, и слащавая улыбка никогда не сходила с его лица. Он умел владеть собой и умел идти на компромисс.
–Митрополит Гермоген говорит об обрядах, великий государь. А обряды запрещают венчать католичку с православным. Но известно, великий государь, что панна Мнишек веры своей менять не собирается. И потому, святые отцы церкви нашей настаивают на крещении девицы Мнишек в православие, а лишь затем пройдет обряд венчания.
Гермоген снова сказал:
–Пусть вначале она откажется от поганого латинства! Пусть примет истинную веру – православие!
Царь хотел возразить, но в палату вошел Велимир Бучинский. Он знаком показал, что вести у него важные…
***
Бучинский принес послание от воеводы города Царицына. В нем говорилось, что появился среди казаков новый претендент на трон.
Царь удалился в свои покои вместе с Басмановым и Бучинским.
–Читай, пан воевода.
Басманов стал читать послание:
«И появился среди казаков яицкого войска человек некий именем Петр. Звал он их в поход на неверных турских людишек. И пошли они на многих судах на Волгу к городу Царицыну. По пути взяли сии мятежники три волжских городка. Начальных людей побили и к ним присоединились воровские людишки числом больше тысячи.
Предводитель воров именует себя Петром Федоровичем законным наследником трона Московского…»
–Что это значит? Какой еще Петр? – спросил царь. – Не было у царя Ивана сыновей по имени Петр.
–Но самозванец и не именует себя сыном царя Ивана Васильевича, – сказал Басманов. – Он именует себя сыном царя Федора Ивановича и Ирины Годуновой.
–Что за ерунда! У Федора, моего старшего брата, детей не было! Царица Ирина Годунова была бесплодна! И что сделал воевода? Читай далее!
Басманов продолжил:
«И тот вор именем Петр призвал людишек всякого звания присоединяться к нему. И ныне собралось в воровской шайке до шести тысяч бунтарей. И с теми ворами я ничего сделать не могу своими силами. Часть моих стрельцов к тому вору сбежали и пополнили его шайки.
А у меня ныне есть всего 400 стрельцов, да и те ненадежны. Жду присылки войск, пока мятеж не разгорелся…»
– И сие опасно? – спросил Бучинский у Басманова. – Неужели воевода не справится…
– У меня в Путивле было меньше людей! – вскричал царь. – А за спиной Годунова было и войско, и города, и крепости. И где ныне Годунов? А я в Москве!
– Пошли меня против сего вора, государь! – попросил воевода Басманов.
– Начать войну? – царь посмотрел на воеводу. – Нет. К чему сие приведет? Сам подумай. Бориска против меня войска слал. А там сей Петр в казачьем краю. И мы были в Путивле в казачьем краю. Коли там казаки, то и войско будет у сего вора. Разобьем его, а он сбежит. И снова соберет силы.
– Тогда что делать?
– Хитростью вора поймаем! – сказал царь.
Бучинский и Басманов посмотрели на царя.
– Надобно великого сокольничего боярина Пушкина позвать. Знаю я, что он важным делом занят, но надобно его сюда срочно привезти!
– Но что сможет Пушкин, чего не сможем мы? – спросил Бучинский.
– Тебе пан Велимир скоро ехать в Самбор! Того также откладывать нельзя.
– Но как быть с новым бунтом? У вора уже шеститысячное войско.
– Я признаю его, и мое письмо повезет Пушкин.
– Что за письмо?
– Я напишу самозваному Петру, что признаю его сыном Фёдора брата моего.
– Тебе, государю, писать вору? – удивился Басманов.
– Ничего. Пусть только на Москву приедет за почестями. Тогда посмотрим.
– Но за сие вероломство казаки против тебя, государь, бунт поднять могут.
– К тому времени в Москву придет мой тесть воевода Мнишек с наёмными солдатами. И тогда пусть поднимают свой бунт. Мы потопим его в крови! А пока тянуть время!
Бучинский и Басманов склонили головы в знак покорности своему государю…
4
Варшава.
Большое посольство.
Великие вельможи Речи Посполитой не позволили своему королю занять активную позицию против нового русского царя. Третьяк Огарков так и не дождался доказательств того, что самозванец изменил православной вере. А слухи не больше, чем слухи. В них можно верить, а можно не верить.
Василий князь Шуйский ждал от него бумаг с подписью самозванца. Но король тех бумаг не дал.
Сумбулов благодаря Вишневецкому сумел внушить вельможам, что новый царь Московский для Речи Посполитой важен.
Накануне большого приёма в королевском дворце Сумбулов посетил покои дьяка Огаркова.
– Василий Андреевич! Прошу проходи. Давно ты не заходил ко мне. Словно и не разом мы с тобой посольство правим.
– А оно так и есть, Третьяк Власыч. Разве мы заодно?
– А разве нет? Мы посланцы державы Московской.
– Не видать, чтобы ты за интересы державы радел, Третьяк Власыч. Ибо интересы князей Шуйских, не есть интересы державы. Хоть Шуйские иначе думают.
– Я, Василий Андреевич, опыт имею более твоего. Ты молод совсем. И хитрости державной пока нет в тебе. Что есть посольское умение? Посольское умение есть добиться своего малыми уступками, а то и обещаниями.
– Но ты обещал королю совсем иное, Третьяк Власыч. Отчего не люб тебе нынешний государь?
– А ты не видишь очевидного, князь? – спросил дьяк. – Неужто думаешь, что хоть кто-то в Варшаве верит в то, что наш царь сын Грозного?
– А что нам до их веры, Третьяк Власыч? Какое нам дело до того верят они или нет? Сильное государство тем не обеспокоено.
– Да это коли оно сильное. А мы? Ослабли мы в последние десять лет.
– Вот наш государь и радеет о силе отечества.
– Странно слышать такое, князь. Неужто не видишь того, что под носом у тебя? Или думаешь, что я одних Шуйских волю исполняю?
– Пусть не одних Шуйских. Пусть еще десяток вельмож стоит за ними. Но это не вся Русь, дьяк.
– А что есть Русь, князь? Али царь Димитрий есть Русь? Али он разумеет, как государство устроить? Не думаю я, что есть у него ум государский.
– А кто его имеет?
– Про сие думать надлежит, князь. В том наш долг перед Русью.
– Долг? – усмехнулся Сумбулов. – Вижу я желание князя Шуйского стать царем. Ведь всё верно он рассчитал, дьяк. Согнать с трона Годуновых при помощи Димитрия. А затем и самого Димитрия убрать.
– Сие ты загнул, Василий Андреевич. Нет в помыслах князя Василия того.
– Не хитри, Третьяк Власыч. Ох, не хитри. Ты знаешь, что я не доносчик. Кляузы писать не стану. Но ты мне помогать должен в делах посольских…
***
Король Речи Посполитой Сигизмунд III Ваза выразил на словах пожелание для нового Московского царя Димитрия Ивановича долгих лет царствования, но титула цесаря за ним не признал. Так же усомнился он в именовании «непобедимый государь».
– Для сего утверждения надобно иметь победы великие в битвах. А где они у вашего великого князя?
Посол Сумбулов ждал подобного каверзного вопроса. Ведь еще со времени Ивана Васильевича, который первым принял царский титул, многие государи европейские не хотели того титула признавать. Польский король Сигизмунд II Август упорно именовал царя Ивана только Великим князем, чем ставил его по положению ниже себя. Он отказывал Ивану в титуле царя и добавлении «всея Руси». Король Стефан Баторий поступал также. В дипломатической переписке он именовал государя «Великий князь Московский», а не «Царь и великий князь Московский и всея Руси».
Сумбулов ссориться из-за титула не хотел, но ответил с достоинством:
– Наш великий государь, царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович, будучи от трона врагами отстранен, с малыми силами сумел царство свое себе вернуть, и супротивника своего узурпатора Годунова с трона согнать.
– В том и наше государство ему немалую подмогу оказало! – сказал король Сигизмунд.
– Про сие великий государь, царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович всегда помнить будет.
– И мы имеем большую приязнь к государю Московии и в нашей неизменной дружбе его заверяем. И коль скоро состоится наша королевская свадьба, то имеем мы честь пригласить великого князя Московского в нашу столицу.
– Передам слова вашего величества моему государю. И коль скоро и свадьба великого государя, цесаря и великого князя всея Руси состоится. То имею часть от его имени пригласить ваше величество в Москву на сие торжество.
Король милостиво кивнул головой, но отказался, сославшись на занятость государственными делами…
5
Москва.
Арест Шуйского.
Декабрь 1605 года.
На очередном заседании совета, где решались вопросы по средствам, какие должны быть взысканы с монастырей, князь Василий Шуйский прямо завил царю:
– Великий государь, вступая на трон, обещал иное!
Царь подпрыгнул на троне. Затем он долго смотрел на Шуйского, который глаз не отвел.
– Что ты хотел сим сказать, князь Василий?
– Только то, что ты солгал, царь и великий князь всея Руси!
Басманов вскочил со своего места при сих словах:
– Как посмел ты, князь, молвить подобное в глаза государю?
Боярин Мстиславский вступился за Шуйского:
– Князь Василий лишь сказал, что государь великий молвил иные слова, чем те, что все мы слышали от него недавно. Стало быть, наш царь и великий князь изменил мнение? Но нам про сие он не сказал и потому совету про сие ничего неведомо!
– Наш великий государь есть самодержец! – сказал Басманов. – И волен поступать так, как ему надобно! А мы, как его подданные, должны повиноваться государю!
Царь вмешался в эту перебранку между боярами:
– Мало ты ценишь меня, князь! А крест целовал мне! Но я вижу, что нет страха в вас боярах древних родов! Вы все враги престола Российского! Мой батюшка хорошо знал сие!
– Государь! – подал голос Василий Шуйский.
– Я не закончил своей речи, князь! И не все сказал тебе! При Годунове ты ползал перед ним на брюхе, ибо его боялся. В те времена, когда я мал был, ты также во всем вершил волю Бориски! А ныне ты стал смел! Отчего так, княже?
Обиженный Шуйский ничего не ответил на этот царский выпад.
Царь продолжил:
– Вам страх надобен! Тот, что батюшка на вас напустил! Так вы его получите! Милостивого правления вам не понять. Вы сразу норовите на царскую шею сесть!
Мстиславский снова попытался вмешаться:
– Государь…
Но царь оборвал его:
– А когда ты следствие вел по убийству в Угличе, то ты был честен, князь? – вдруг спросил царь Шуйского.
Этого вопроса испугался даже Басманов. Ведь в Угличе тогда, в 1591 году, убили истинного царевича Димитрия Ивановича. За то время, пока ЛжеДимитрий сидел на троне, этот вопрос не поднимался. Никто не выяснял, кто тогда спас царевича, и кто был похоронен вместо него. А тут вдруг царь задал такой вопрос Шуйскому, который и вел следствие по делу по приказу царя Федора Ивановича и правителя Бориса Годунова.
Князь Василий покраснел, но ничего сказать не смог.
– Что же ты молчишь, князь? – спросил царь. – Меня ты уличил во лжи. Слова своего не держу! А ты? Ты всегда держал слово княжеское? Как тогда ты сказал: «В припадке падучей болезни царевич сам обрушился на нож и от того умер».
Боярин Михайла Нагой, «дядя» царя, брат его «матери», побелел как полотно при этих словах. Ведь это он тогда смело бросил в глаза царским приставам, что царевича зарезали Осип Волохов да Никита Качалов. И если сейчас станут разбираться, кто тогда и что говорил, то многое всплывет. Нужно остановить царя.
– Государь, – сказал Нагой. – Не стоит тебе ворошить прошлого. Почти 15 лет прошло. И вспоминать про это тяжело.
Басманов поддержал Нагого:
– Боярин верно говорит, великий государь. Не нужно ворошить прошлого.
Димитрий остыл. Он сам понял, что его занесло. Он не сдержался и ступил на «скользкую тропинку».
– Хорошо! Не буду того вспоминать. Надобно про дело говорить, для которого я собрал вас, господа совет. Где нам взять денег? Мне все время твердят, что в казне их нет, и взять их более неоткуда! А вот у монастырей деньги есть! Они сидят на грудах золота и серебра! Или мне поступить так, как делал мой отец?
Царь напомнил о конфискациях имущества казненных бояр при Грозном царе. Бояре молчали и сидели, склонив головы…
***
В тот же вечер стрелецкий голова арестовал князя Василия Шуйского. Москва замерла в тревожном ожидании. Что будет? А вдруг да отважится царек пролить кровь? Что тогда будет? Ведь есть среди дворян те, кто охотно поддержит новую опричнину. Растерялись и великие бояре московские. Испугались знатные и богатые, что снова поднимутся такие как Бельский и все в свои руки возьмут.
***
Боярин Богдан Яковлевич Бельский настаивал на решительных мерах. Он не отставал от царя и требовал:
– Коли Шуйских всех возьмем ныне, то уже завтра все их имущество будет в казне! Так действовал великий государь Иван Васильевич! Нельзя показывать слабость! Надобно каждому большой страх иметь перед государем!
– Но что ты предлагаешь, Богдан Яковлевич? – спросил царь.
– Великий государь! Взять надобно не одного Ваську, но всех Шуйских!
– Это весьма влиятельный род, боярин.
– Царь Иван Васильевич с этим не считался. Он действовал быстро.
– Это так! Но были у него верные люди! И их было много!
– И у тебя они есть, великий государь.
– Но их совсем не много, боярин! И если взять Шуйских под караул? Что далее?
– Коли хоть кто-то проявит недовольство, то и тех брать! Брать и ставить под пытку! А с пытки они многое нам расскажут.
– Но я не хочу массовых казней, какие были при моем отце.
– Измену, великий государь, надобно каленым железом выжигать сразу, покуда не разрослась.
– Но я обещал править милостиво и справедливо.
– Царь Иван Васильевич все делал для блага престола. Нужно укрепить трон, государь. Ты сказал боярам на совете, что надобно средства изыскать! Когда твой отец говорил такое, то средства сразу находились. Государь приказывал, а они повиновались!
– Стану думать над твоими словами боярин!
– Государь! Думать некогда! Надобно действовать!
Царь повторил, что станет думать и махнул рукой Бельскому:
– Пока иди, боярин!
Бельский поклонился царю и покинул его покои.
«Эх! Нет в нем решительности! А ведь он казался таким, когда шел занимать трон и когда убил Федора Годунова. А ныне руки боится замарать в крови. А с этими Шуйскими и Мстиславскими нельзя без крови. Сразу своеволить станут. Так уже было не один раз на Руси. Это хорошо понимал царь Иван. И Борис понимал, но за ним не было имени потомка Рюрика. Потому Годунов и осторожничал. А этот чего? Его-то считают сыном Грозного. И это надобно использовать!»
В переходе Бельскому встретился боярин Пушкин.
– Здравствуй, Богдан Яковлевич. Ты от государя?
– Здравствуй, боярин. Был у государя.
– И я к нему.
– Не станет с тобой он говорить. Слишком гневен царь.
– Не твои ли слова разгневали его, Богдан Яковлевич? – спросил Пушкин. – Я ведь знаю, что ты хочешь сделать.
– Знаешь ли, боярин?
– Нельзя того делать ныне, Богдан Яковлевич. Времена не те.
Бельский махнул рукой и пошел дальше. Разговаривать с Пушкиным он не хотел…
***
Боярин Гаврила Пушкин просил царя принять его по срочному делу. Царь не хотел его видеть, но тот настоял.
– Хорошо! Пусть боярин войдет!
Офицер охраны ротмистр Лепинский привел Пушкина в покои Димитрия Ивановича.
Боярин сразу упал на колени.
– Государь!
– Чего тебе, боярин? Ты сказал, что есть дело срочное! Говори о деле!
– Дело касаемо князя Шуйского!
– Снова? – вскричал самозванец. – Снова за Шуйского?
– Государь! Богдан Бельский твердит тебе о новой опричнине! Того делать никак нельзя!
Самозванец сел в кресло.
– Но кто сказал тебе, боярин, что я намерен возродить опричнину?
– Я знаю, что ряд вельмож хотят склонить к опричнине сердце государя. Того делать нельзя, ибо сие приведет к бунту! А бунт может лишить моего царя его законного трона!
– Значит, не карать Шуйского? Но он смеет мне возражать! Я государь!
– Напугать его можно государь. Но напугать, а не казнить! И пытке не подвергать! Слишком сильны бояре на Руси, великий государь. Самодержавство ныне ослабло. Его укрепить надобно. То спехом не делается.
– Но боярин Бельский утверждает обратное!
– Богдан не ведает что творит, государь! Нельзя полагаться на Бельского! Сколь интриг он плел после смерти Грозного. А что вышло?
Самозванец задумался…
***
Боярин Мстиславский был должен отправиться к царю от имени знатных людей земли Русской. Бояре и князья древних родов боялись, что снова может повториться опричнина. Ведь много было на Москве тех, кто охотно поддержал бы Богдана Бельского среди дворян и дьяков.
– Ты боярин Федор, должен понимать, что ежели царек решиться на такой шаг, всем нам будет плохо, – сказал князь Димитрий Шуйский, брат арестованного Василия.
– Вот ты бы сам и сказал ему, князь.
– Мне этого сделать невозможно, боярин. Не станет он слушать Шуйского. Если кого царек и послушает, то только тебя.
– А с чего ему меня слушать?
– Род твой древний и восходит к князю Гедимину. Да и среди боярской думы ты один из первых.
–Но как мне убедить его? – спросил Мстиславский. – Богдашка Бельский совсем окрутил царя.
–Я кое-что придумал, боярин. Стоит царьку сказать, что Богдашка сказывал, что де при таком царе быть ему первым человеком на Руси, а не царю. Царь, дескать, у нас «порченный» и быть мне при нем новым Малютой Скуратовым»!
–А разве говорил он сие? – засомневался Мстиславский.
–Дак сейчас нет разницы, говорил или нет, боярин. Нам надобно время выиграть и Бельского из Москвы удалить.
– А коли он потом снова вернется на Москву? Все на мою голову падет, князь.
– У царька свадьба на носу, боярин. Ему не до того будет. А потом мы и сами сидеть сложа руки не будем.
Мстиславский согласился нехотя. Но выхода не было. Нужно было идти, ибо, если Шуйского поставят на пытку, мало ли чего он говорить станет…
***
Самозванец слишком многих вельмож сегодня выслушал. Бельский требовал проявить твёрдость, и даже жестокость. Пушкин советовал этого не делать. И вот явился Мстиславский.
– Бояре, великий государь, знают мудрость твою, и уверены, что не обольстил тебя Богдашка Бельский своими речами.
Царь возразил боярину:
– Богдан Яковлевич может и слишком скор, но о престоле моем радеет. И человек он верный.
– Много ты чего не ведаешь, великий государь.
– И чего я не ведаю, боярин? Говори, не юли.
– Боярин Бельский ведь не о твоем благе печется. Но токмо о своем. Он про опричнину, отчего мечтает? Желает место для себя Малюты Скуратова. Только Малюта был после твоего великого отца царя Ивана. А Бельский желает стать первым. Не он при тебе, но ты, великий государь, при нем.
–Кто сказал? – жёстко спросил царь.
–Дак верные людишки мне про то донесли. Молвил Богдашка во хмелю, что он станет еще первым на Руси человеком. Потому он и крови князя Василия Шуйского желает. Но что будет от того, великий государь? Многие знатные и богатые возмутятся сему. Ты им иное обещал, когда в Москву вступал.
Самозванец и сам не хотел уже ставить на пытку Шуйского. Посягать на главу знатнейшего на Руси рода, было опасно. Он ведь не царь Иван, и трон под ним еще не крепок.
–Так что советуешь, боярин?
–Отпустить Шуйского, великий государь. Коли желаешь, опалу не него наложи, как родитель твой делал, но не казни.
–Пусть будет так, – сказал самозванец. – Пусть моим именем его из узилища освободят.
–Сделаю, как велишь, великий государь.
–И пусть мне более сим ныне не докучают. Не хочу более сих речей слышать. Устал я, боярин. Ведь когда Шуйского отпустят, снова Бельский во дворец припрется и станет мне свои речи говорить.
–Того я не допущу, великий государь. Будь в надеже.
Царь сделал жест, что аудиенция окончена. Мстиславский поклонился и покинул царские покои…
***
Князя Василия Шуйского арестовали по приказу царя. Он был обвинен в государственной измене. Богдан Яковлевич Бельский сам собрался пытать Шуйского, но вдруг пришел приказ от царя – князя отпустить и отправить в его подмосковную вотчину.
Бельский бросился во дворец. Но государь не принял его. Богдан понял, что большие вельможи отстояли Шуйского и не допустили возвращения опричнины.
Федор Мстиславский сам объявил Бельскому от имени государя опалу.
– Надлежит тебе, Богдашка, отправиться в вотчину и сидеть там безвыездно! Это приказ великого государя!
– Могу я видеть царя? – спросил он.
– Нет.
– Но я воспитатель его!
– Государь не желает тебя видеть! Ступай прочь!
Бельский усмехнулся и повернулся к Мстиславскому спиной.
«Царек сам подписал свой приговор. Ныне ему недолго сидеть на московском троне. Он сам идет навстречу своей гибели. Жалкий дурак. Добиться всего. Подняться из ничего на высоту трона и вот так глупо все потерять».
Бельский оказался прав. Василий Шуйский, Федор Мстиславский и группа знатных вельмож уже составили заговор против самозванца…
Глава 24
Царская свадьба.
Избави бог! Был грозный государь!
При нем и все бояре поутихли!
При нем беда! Глядишь, столбов наставят
На площади; а казней, и мук,
И пыток уж каких мы насмотрелись!
А.К.Толстой «Царь Федор Иванович».
***
Москва.
Свадьба царя.
1606 год.
В мае 1606 года в Москву торжественно прибыли Юрий Мнишек и его дочь Марина. С ними была пышная свита из 800 шляхтичей и дам. Кроме того их сопровождали 2 тысячи панцирной гусарской конницы, 3 тысячи немецкой пехоты и две тысячи надворных казаков.
Встречал царскую невесту князь Мосальский и с ним пять бояр из думы и три сотни дворян.
Марта взглядывала из кареты, отодвинув шторку, и сообщала Марине что видела.
– Моя панна, какое великолепие. Знатные вельможи Московии приветствуют твоего отца. Какие на них шубы! Это невиданная роскошь! Золотое шитье! А шапки!
– Не могу понять моды москалей, – ответила Марина. – К чему эти неудобные и большие, словно башни, шапки из соболей?
Марта продолжала:
– За боярами стоят дворяне. Все сошли с коней. Они все с богатым оружием и в нарядных костюмах. Панна не желает посмотреть?
– Нет. Я стану смотреть, когда сам Димитрий прибудет меня встречать, – гордо ответила царская невеста.
– Это будет уже в самой Москве, моя панна. Ведь он царь и повелитель этой страны. Он прислал своих вельмож оказать тебе честь.
– Ему нужны солдаты, Марта. И я не знаю, что его больше обрадует – мой приезд, или прибытие наших доблестных гусар.
– Но у него и своих солдат достаточно. Вон как вооружены триста его дворян. А вон там вдалеке я вижу красные кафтаны стрельцов. Их не менее чем тысяча.
– Не сравнивай московских увальней с нашими гусарами! Как грозно и красиво сморится наше крылатое войско.
– Но московиты не один раз его побеждали, моя панна.
Марина перестала говорить. Ей было не до спросов о достоинстве воинов. Она мучилась вопросом о православии. Вчера ей надоедал этим иезуит Рональд Гаршильд.
Иезуит настаивал, чтобы она была крепка в своей вере, но не сорвала церемонии.
– Если что, то придется уступить, моя панна.
– Не могу вас понять, падре, но что тогда есть крепость в вере?
– Крепость в вере – это служить католической церкви и святому отцу – папе. Сия крепость есть в сердце истинной католички, какой, без сомнения, является панна. Но иногда приходится во имя великой цели идти на компромисс. Сейчас как раз такой момент.
– Я должна принять православие?
– До сего, думаю, дело не дойдет. Царь Димитрий сумел убедить своих священников немного отступить от догм.
– Я поняла, падре. Я сделаю всё, чтобы стать царицей. И я останусь верной католичкой. Хотя наш брак уже совершен.
– Но в Самборе вместо Димитрия, рядом с вами был лишь его представитель.
– Такая свадьба считается законной, пан Гаршильд.
– Но не у московитов. Эти варвары могут нарушать свое слово. Вам нужно пройти обряд здесь. И главное обряд коронации. Это сделает вас царицей…
***
Марина вспомнила об унижении, которое пережила на венчании в Самборе.
Обряд венчания должен был состояться заочно в пределах Речи Посполитой. Особу царя на венчании представлял его посланец.
Панна Мнишек хотела сочетаться браком в большом соборе Кракова, но король Сигизмунд отказал ей в этом. И воеводе Юрию Мнишеку пришлось срочно расширить церковь в Самборе для торжества.
Во время обряда архиепископ спросил представителя жениха:
– Не имеет ли его величество великий князь и государь обязательств перед иной девицей?
Вопрос был только частью ритуала и был чистой формальностью. И можно было просто сказать: «Нет». Но московский посол нагло ответил:
– Про то мне ничего неизвестно. Как могу я знать, что на уме у великого государя?
В соборе послышались смешки. Марина побледнела от бешенства. Но вынуждена была терпеть. Потом она свое возьмет!
Она еще покажет кто она такая…
***
Царь Димитрий Иванович приготовил Марине Мнишек воистину царскую встречу. Роскошные всадники с хоругвями и знаменами. Блеск дорогих доспехов, великолепные лошади. Золото и парча.
Толпы черного народа в отдалении глазели на встречу царской невесты.
– Смотрите!
– Сам царь!
– Где?
– Да вон на лошади! В окружении свиты!
– И правда царь! Вон тот в большой шапке!
***
Государь в роскошном красном кафтане с золотыми шнурами и петлицами, с лихо заломленной шапкой, отороченной соболями, восседал на черном жеребце.
Рядом царем были его ближайшие советники. Царский секретарь Велимир Бучинский, воевода Петр Басманов, князь Василий Сумбулов, боярин Пушкин, капитан наемников Андрей Боша и многие другие из числа русских и поляков.
– Я так долго боролся за то, чтобы это произошло, панове. Но и до сих пор мне продолжают докучать наши попы. Должна она перейти в православие. Должна, и все.
– Сия традиция давно живет в великокняжеской семье, государь. Что с того, что государыня станет православной? – спросил Сумбулов.
Царь засмеялся.
– Так мне сказал и её отец воевода Мнишек. «Что с того если она останется католичкой?»
– Но надобно уступить, – поддержал Сумбулова Басманов.
– Вместе с Мариной воевода Мнишек привел солдат. А именно они мне сейчас и нужны. Слишком много врагов у меня появилось на Руси. Но, мне пора встречать невесту!
Димитрий соскочил с коня и приблизился к карете панны Мнишек.
–Он нарушает традиции, – сказал Басманов князю.
– И что с того? – ответил Сумбулов. – Он всегда так делал.
– Но сейчас надо быть особенно осторожным.
Слуга распахнул дверцу кареты. Марина вышла навстречу жениху. Он поцеловал руку невесты.
– Всё что я обещал – сделано! – гордо сказал самозванец.
– Пан Димитрий настоящий рыцарь, – тихо произнесла Марина. – Может ли дама устоять перед таким напором?
– Москва у ног моей панны!
– Только Москва? – с улыбкой спросила невеста.
– Вся Русь! – хвастливо заявил самозванец. – Скоро ты сядешь на трон рядом со мной!
В этот момент его взгляд упал на свиту Марины. Среди толпы нарядных всадников-шляхтичей, он увидел фигуру в черном.
– А это еще что за сеньор? – тихо спросил он сам себя.
Но Марина услышала его слова.
– Ты про кого, пан Димитрий?
– Кто такой вон тот свитский в черном плаще?
– В черном? Но в моей свите нет никого в черном. Я прибыла на свадьбу, но не на похороны.
– Но…, – самозванец осекся.
Человек в черном плаще исчез.
Возможно, что он скрылся в толпе, а возможно, что это лишь показалось счастливому жениху панны Марины Мнишек…
***
Царь проявил щедрость и одарил каждого сопровождавшего будущую царицу соболями. Самой Марине он преподнес в дар роскошную карету, украшенную серебром.
Бояре переговаривались и ругали царя. Они говорили, что царь слишком щедр к ляхам…
***
8 мая 1606 года Марина Мнишек стала женой нового цесаря и московской царицей. Её короновали в Успенском соборе. Главным распорядителем свадьбы стал боярин и князь Василий Шуйский, с которого царь снял опалу и снова вернул ко двору. Главным дружкой жениха – его брат Дмитрий Шуйский. А главной свахой – жена Дмитрия Шуйского Екатерина, родная сестра Марии Годуновой, жены царя Бориса, «умершей» перед вступлением самозванца в Москву.
***
Москва.
Набат.
Май 1606 года.
17 мая 1606 года на Москве ударили в набат.
Заговорщики начали восстание. Знать более не желала терпеть самозванца на московском троне. Бояре Шуйские, Мстиславские, Катыревы-Ростовские, Мосальские приняли вызов, который бросил царь боярской думе.
Самозванец пригласил иностранные войска, думая найти в них опору. И если во время его первого вступления в Москву ему сие простили, то теперь нет. Тогда больше ненавидели Годуновых и желали их падения. Сейчас знать с презрением отзывалась о новой царице. Марина Мнишек сумела шокировать русских вельмож и дворян еще во время свадьбы.
Для торжества ей сшили великолепное русское платье. Но она прошла в нем лишь обряд венчания. Затем на пиру она одела польское придворное платье, что весьма не понравилось русским. Они шептались, что при царе Иване Васильевиче многое было, но такого не бывало.
Но самой Марине Мнишек было мало интересно мнение русских. По городу поползли слухи, распространение которых было щедро оплачено Шуйскими.
По государевым кабакам стали шептаться бродяги, что де не благочестивую девицу взял царь в жены, но дьяволицу, и не будет от того добра русскому народу.
Юродивые предрекали бедствия…
***
Царь приказал разместить гусар Мнишека в подворьях богатых московских купцов. Там наемники вели себя вызывающе.
Князь Василий Шуйский посетил собрание купечества и выслушал жалобы.
Богатый гость Ломов говорил:
– Чего терпим, князь? Сам поди посмотри что творят ляхи. Запасы из кладовых берут безденежно! Вина тащат!
Его поддержали иные купцы:
– А у меня девок всех в доме потаскали на сеновал! Едва дочь от них оборонил.
– И царь сие терпит?
– Он наш государь, али их?
Шуйский ответил:
– Какой он царь? Это вор и самозванец Юшка Отрепьев. И ему нет дела до ваших нужд, купцы!
Ломов со страхом спросил:
– Дак говорили, что он есть царевич настоящий.
– Настоящий? – Шуйский посмотрел на купца. – Дак мать его выслана из Москвы! А с чего сие? Думали, купцы?
– Откуда нам знать?
– Мы людишки малые.
– Да с того, – сказал Шуйский. – Что велел самозванец могилу истинного царевича раскрыть и перезахоронить останки младенца царской крови в Угличе. Ведь могила царевича весьма почитаема. А царек наш сказал, что де он царевич истинный, а погребен вместо него иной, не царской крови. И поклоняться могиле не для чего! И то вдовой царице Марии Нагой не понравилось.
– Погоди, князь! – прервал Шуйского Ломов. – Но народ видал, как царица Мария благословила Димитрия Ивановича и жену его!
Шуйский засмеялся.
– Какая царица? Тот подкупленная самозванцем черница. А она ликом с вдовой царицей схожа.
– Стало, обманул нас царь?
– Обманул! – сказал Шуйский. – Но пришел час, и нет нам более мочи терпеть самозванца и ляхов!
– Правду молвишь?
– Но как сие? Вон сколь войска у царя.
– Скоро Москва встанет против самозванца. А вы можете в том помочь. Ведь ляхи стоят многие на ваших подворьях.
– И что с того? – спросил Ломов. Он не мог понять, куда клонит Шуйский.
– А вы их вином попотчуйте в нужный день сверх меры. Путь напьются и спать ложатся. А тем временем верные люди бунт учинят. И спящих ляхов перережут…
***
Ночью с 16 на 17 мая 1606 года царь лежал на широком ложе рядом с Мариной.
– Ныне я соберу малый совет, Марина, – сказал Димитрий. – Ведь у меня появился родственник. Ты знаешь?
– Ты о ком, Димитрий?
– Он зовет себя царевич Петр Федорович.
– Я никогда не слыхала про Петра Федоровича.
– Сие сын Ирины Годуновой и царя Федора Ивановича.
– Но у Ирины Годуновой не было сына! Это знают все.
– Что из того? Я тоже не сын Грозного царя. Но многие верят, что я Димитрий Иванович.
– Но если каждый, кто хочет, станет ныне именовать себя царским родственником, то до чего сие дойдет? Сего Петра надобно казнить принародно! Казнить на Москве!
– Я согласен с этим. Но для начала его надобно схватить. А при нем войска до пяти тысяч. Я пытался его заманить в Москву. Обещал многие милости. Но Петр хитер аки змий. Его воинство уже близко к Москве. Но он на встречу со мной не идет.
– Направь против него воевод! Направь моего отца.
– Не могу. На Москве неспокойно. Гусары и немцы-пехотинцы нужны мне здесь!
– Тогда пошли против Петра русских воевод. Они не станут тебе изменять ради нового самозванца.
– С Петром мы в свое время разберемся, Марина. Главное навести порядок в Москве. Ты ведь знаешь, что два дня назад в Кремле схватили дворянина Осипова, который пришел меня убить.
– Я ничего не знаю про это! – встревожилась Марина.
– Я не хотел с тобой про это говорить. Думал слухи уже и так дошли.
– Нет, я ничего не знаю.
– Осипова схватили, и боярин Басманов сам руководил его пыткой.
– Он признался?
– Нет, – ответил царь жене. – Но пытали его крепко.
– Значит не так крепко, если он ничего не сказал! – вскричала Мнишек. – Не имеет Басманов достаточного усердия к твоей службе!
–Не говори про Басманова! Он верный для меня человек. И службу знает. Но Осипов крепок был телом и духом. Так и помер на пытке.
– Но покушение может повториться.
– Не думаю, – ответил самозванец. – Ныне во дворце немецкая наемная дружина. Посты усилены и все входы охраняются.
– Как неприветливы твои московиты, пан Димитрий. Я занимаюсь подготовкой маскарада. Твои московиты не видали ранее такого. Но при европейских дворах сие принято.
– Здесь это может не понравиться, Марина.
– Маскарад – это весело, Димитрий. И ты еще не видел моего костюма…
Глава 25
Бунт.
Москва.
Май 1606 года.
Утром 17 мая 1606 года на Москве ударили в набат.
Было еще темно и солнце не встало.
Князья Шуйские начали восстание. Толпа, при свете сотен факелов, стала громить дома, где стояли поляки. Горожане и стрельцы с оружием и дрекольем смело бросались на врагов.
С десяток стрельцов в красных кафтанах бердышами выломали ворота дома, где имел жительство польский ротмистр Цвилиховский. К ним присоединились около сотни мужиков окрестных сел. Этих привлекла возможность разграбить богатое подворье.
Сам ротмистр был разбужен криками и треском ломаемого дерева.
Он поднялся с кровати.
– Что такое? – спросил он слугу.
– Пан ротмистр! Бунт!
– Какой еще бунт?
– Ваши ворота сломали! Слышите?
Раздались выстрелы. Это слуги ротмистра дали залп из мушкетов. Раздались крики боли и ненависти.
Цвилиховский приказал одевать себя. Слуги помогли ему одеть штаны и сапоги. По лестнице уже загрохотали сапоги. Это поднимались разъярённые стрельцы. Слуг во дворе они прикончили и шли разбираться с главным.
Поляк схватился за саблю.
– Пан! Колет надобно одеть!
– Некогда! Они сломают двери!
Раздался стук.
– Открывай, собака!
–Проклятое московское быдло! – ротмистр обнажил клинок. Страха он не чувствовал. В нем кипела ненависть.
Двери сломали, и они соскочили с петель. Стрельцы ворвались в комнату ротмистра.
– Вот он пес! – закричал один и ударил поляка бердышом.
Но Цвилиховский ловко увернулся и сам нанес удар по врагу. Клинок сабли распорол московиту живот.
– Получи!
Ротмистр перепрыгнул через тело и сам напал на второго стрельца. Удар его сабли перерубил древко бердыша и погрузился в голову.
– Стрели его собаку! – заорал кто-то за дверью.
– Пропусти Семена с мушкетом!
Ротмистр зарубил еще одного стрельца и сам выскочил из комнаты. Он столкнул с лестницы двух мужиков. Его клинок взметнулся вверх и был готов снести голову очередному врагу. Но тут раздался залп.
Стрелецкий десятник, наконец, сумел выстрелить. Пуля пробила ротмистру грудь, и он споткнулся.
Цвилиховский с удивлением смотрел, как расплывается кровавое пятно на его рубахе. Он опустил клинок и оперся на него. Раздался второй выстрел. На сей раз стреляли из пистолета. Пуля попала в шею и после этого поляк упал.
Мужики бросились топтать тело и кромсать его ножами. Вскоре от гордого ротмистра осталось лишь кровавое месиво. Затем начался грабеж…
***
Царь был разбужен звоном набата и заревом.
Он подскочил к окну.
– Что там такое, Димитрий? – спросила Марина.
– Шум. Чернь на Москве часто шумит.
– Это не опасно? – спросила новая царица.
Царь не ответил жене. Он знал, что на постах всюду стоят немецкие наемники. Русским он доверял мало. А немцы получили оплату в полном объеме и клялись выполнить свой долг.
– Ты не ответил мне, Димитрий? Это опасно?
– Кто может это знать, Марина. Это Москва, а не Варшава.
В двери опочивальни постучали.
– Кто там? – встревожилась Мнишек.
Царь увиден на пороге воеводу Басманова.
– Государь!
– Что такое, воевода?
– Прости, что обеспокоил тебя и царицу. Но на Москве бунт.
– Бунт?
– Васька Шуйский приказал ударить в набат. Мои люди донесли, что он говорит толпе, что де поляки хотят извести тебя.
– Поляки? Что за чушь? Они опора моя. Что они без меня в этой стране?
– Дак Ваське надобно толпу поднять, государь. Чернь уже грабит польских послов и офицеров. Это их подворья горят. Государь. Смотри!
Басманов указал рукой в окно на зарево.
– Они грабят послов короля Сигизмунда? – Мнишек выскочила из-под одеяла.
– Да, государыня.
Басманов отвел взор от полунагой царицы. Та быстро прикрылась вышитым одеялом.
– Димитрий, что скажет король? – спросила она мужа.
– Не про то надобно думать ныне! – сказал Басманов. – Шуйский убивает поляков руками черни. Но затем он направит толпу сюда.
– Надобно проверить посты и усилить охрану! – вскричал царь.
– Это уже сделано, государь. Но не сдержат наемники нашей толпы.
– Нужно стрелять!
– Поможет ли? Слишком много черни, государь. Слишком много! Нужно действовать хитрее. Тебя еще любят!
– Но никто не должен ворваться сюда…
***
В это время князь Василий Шуйский направлял своих людей в разные стороны Москвы. Он хорошо понимал, что поляков стоит добить сразу и без всякой пощады. Они не должны сплотиться вокруг царя.
Он сказал своему брату князю Димитрию:
– Мы начали дело славно, брат. Но надобно так его и завершить.
– Поляков рубят.
– Но главный враг сидит во дворце. Надобно истребить самозванца. Только тогда мы победим.
Димитрий Шуйский возразил:
– Но ты сам поднял бунт, дабы защитить царя. Не идет наша чернь московская против особы самозванца. Бояре те идут. Немногие из купцов желают его смерти. А чернь нет. И что станем делать, брат?
– Чернь глупа и её всегда можно обмануть, брат.
– Как?
– Просто! Толпу надобно возбудить, брат! И легче это сделать против тех, кого они люто ненавидят. Потому я натравил их на поляков. Но сие лишь первый шаг!
– А второй?
– Здесь царица Марфа Нагая. Настоящая мать Димитрия.
– Ты приказал привезти её? – Димитрий Шуйский был поражен степенью риска.
Самозванец не простит этого, если его не убить нынче же…
***
Дело в том, что, новый царь приказал сбить имя царевича Димитрия с могилы и перезахоронить тело. Ведь за царевича он выдавал себя сам, а стало в могиле лежит мальчик не царских кровей.
Мать Димитрия Мария Нагая была возмущена этим кощунством. Она заявила, что не потерпит надругательства над могилой сына.
Слова её донесли до самозванца, и тот был страшно разгневан.
– Она сошла с ума! – кричал он. – Ведь сама признала во мне сына!
Бояре молча склонили головы.
Велимир Бучинский попытался успокоить государя.
– Великий государь! Женщина слаба умом. Кто станет её слушать?
– Станут! Это Московия, пан Велимир! И потому слушай мое повеление!
– Да, государь!
– Вдовую царицу Марию держать в монастыре за крепким караулом! Все общения её с внешним миром прекратить!
Среди русских бояр прошел ропот неодобрения. Царь сердито посмотрел в их сторону:
– Кто не согласен?!
Все молчали.
– Кто противится моему решению? Кто смеет сомневаться в моем царском рождении? Я царь!
***
И вот сейчас Василий Шуйский решил использовать это в своих интересах.
– Коли понадобится, то я покажу мать царя толпе. И она скажет, кто есть истинный царь Дмитрий! Он есть самозванец Юшка Отрепьев!
– Но что будет? – со страхом спросил Димитрий Шуйский.
– Самозванец будет убит и нам будет надобен новый государь. И тогда, брат. Придет наше время.
– Опасно сие, брат!
– А как Борис на трон сел? Также через опасности! Ради короны головой рисковать надобно! Иначе никак!
–А если не выйдет?
–Тогда нас ждет страшная участь, брат! И потому надобно все сделать так, чтобы вышло…
***
Воевода Мнишек выслушал польского поручика. Тот едва вырвался от мятежников. Его лицо было в кровоподтеках и синяках.
–Пан воевода, я едва вырвался. На моих глазах озверевшая чернь ворвалась в дом ротмистра Цвилиховского.
– Что с ротмистром? – спросил Мнишек.
– Этого я не знаю, пан воевода.
– При ротмистре было много гусар?
– Нет, пан воевода. Только несколько слуг.
– А гусары?
– Пан Цвилиховский жил только со слугами. Солдаты были размещены далеко от его дома. Их сразу рассеяли. Я едва смог уйти.
– Они застали нас врасплох! Это работа Шуйских!
– И что нам делать, пан воевода?
– Собирать гусар! Мы дадим отпор проклятой московской черни и тем, кто эту чернь бросил на бунт против нас!
– Но, пан воевода, многие в толпе черни кричат за царя Димитрия! Я сам слышал, как они славили Димитрия Ивановича! Неужели нам идти против тех…
– Пан! Они убивают поляков! Я сам ходил в бой плечом к плечу с Цвилиховским! И если это быдло убило его, то я стану мстить! Я стану страшно мстить!
К Мнишеку вошел гусар охранной сотни.
– Пан воевода!
– Что?
– Мы остановили мятежников. Твой дом они не возьмут. Но поручику Лащу не удалось прорваться к той части, где стояли на постое наши офицеры.
– Нужно собирать войска! Я сам поведу их!
– Пан воевода, у нас нет лошадей. Чернь разграбила конюшни и подожгла их.
– Они мне ответят за это! – вскипел Мнишек.
У дома воеводы собрались гусары и немецкие мушкетеры. Здесь они организовали оборону. Мятежники вынуждены были отступить…
***
Толпа, убивавшая поляков, шла под знаменами Димитрия Ивановича. Возбудить ненависть к самозванцу оказалось не столь просто.
В толпе кричали за царя Дмитрия.
– Слава царю Димитрию!
– Многая лета государю!
– Защитим нашего царя!
– Ляхи хотят извести государя!
– И наши бояре против него!
– На копья врагов царя!
Слухи в толпах рождались мгновенно. Кто-то предложил идти на боярские хоромы и хорошо их пограбить. И бунт мог легко перерасти в антибоярский…
***
К князю прибежал мужик в армяке. Это был один из переодетых людей Шуйского. Они следили за настроениями толпы. Денег на таких людишеек князь Дмитрий Шуйский не жалел. Он понимал, что они могут сделать в условиях большого бунта.
– Князь! Уже грабят подворья боярские.
– Мои? – вскричал Шуйский.
– Твои пока нет. Но скоро и до твоих доберутся. В толпе многие за самозванца. И если самозванец пожелает, то легко может повернуть все эти толпы против тебя и иных бояр! Наше спасение в том, что он пока ничего не понял и ничего не делает.
Его брат Василий Шуйский держал про запас вдовую царицу Марию Нагую. Но он понимал, что показывать её сейчас толпе нет никакого резона. Нужно было создать подходящую обстановку.
Потому Дмитрий приказал своему человеку.
– Надобно толпу направить на Кремль.
– Но ляхи, которые рассеяны, могут организоваться, князь!
– Не успеют, – сказал Шуйский. – Ныне царит неразбериха. Никто толком не знает, что происходит в Москве. Одни идут громить дома купцов, дабы нажиться на бунте. Иные грабят поляков.
– Ляхов сложнее, ибо они оказывают сопротивление.
– Что подворье Мнишека? – спросил князь.
Князь подозвал второго человека, который ждал у двери.
– Туда прорваться не удалось. Ляхи залпами из самопалов положили несколько десятков черни, – сказал доверенный человек Шуйских хитрый дьяк Огарков.
– Плохо! Мнишек опасен! Он опытный воевода.
Огарков сказал:
– Да что Мнишек. Полки стрельцов поднялись спасать самозванца! Наших стрельцов.
– Они за самозванца?
– Он им жалование выплатил и воров-полковников наказал, что жалование стрелецкое воровали. Так что ныне они за него!
Шуйский встревожился. Завтра в Москве будут ополчения дворян из Рязани верные самозванцу. Уже под стенами отряды казаков самозваного «царевича» Петра.
– Что делать, князь?
– Медлить нельзя! – сказал Шуйский. – Надобно срочно доделать дело!
– Но как его доделать? Наши людишки уже не управляют толпой!
– Всё получится, ежели самозванец будет мертв!
– Мертв? – не поняли подручные.
– Если самозванца не станет, то нашей черни не за кого будет бороться.
– Но как его умертвить? Он в Кремле!
– Пусть толпа идет на Кремль! Надобно им сказать, что бояре хотят умертвить царя! Пусть идут его спасать!
– А потом? – спросил Огарков. – Это только усилит самозванца!
– Ты с небольшой группой верных сделаешь дело! Сие доверить никому не можно!
– Князь! Опомнись!
– Смелость – вот залог нашего успеха! Помни, дьяк, завтра, если ничего не выйдет, мы с тобой попадем на плаху. Второй раз меня самозванец не помилует.
– Тогда надобно идти к капитану Борше. Он любит злато!
Шуйский все понял и вытащил туго набитый золотом кошель.
– Вот! – сказал он и добавил драгоценный перстень, который снял со своего пальца…
****
Князь Димитрий Шуйский прибыл в Кремль. Он сразу попросил допустить его к царю. Его пропустили.
– Государь! Толпа идет на Кремль.
– Толпа?
– Те самые, что побили поляков. Они кричат против тебя! – соврал князь.
– Но чего они хотят?
– Твоей головы, великий государь!
– И ты желаешь моей головы? – строго спросил царь. – Ты родной брат Василия Шуйского, моего лютого ворога!
Димитрий Шуйский побледнел, но быстро овладел собой. Он горячо заговорил:
– Василий враг тебе, великий государь! Но не я.
– И ты прибыл меня спасти?
– Да, государь! – соврал Шуйский. – А иначе, зачем я здесь? Мог бы просто смотреть со стороны и все.
– Кремль под надежной охраной, князь Димитрий.
– Но со стороны церкви Ильинской к бунтарям присоединились стрельцы. У них даже есть две пушки. Тебе надо покинуть сии покои дворца и перейти в иное безопасное место!
Царь не поверил бы Шуйскому. Многие полки стрельцов были еще на его стороне. Но как раз в этот момент ударили колокола Ильинской церкви, а затем набат зазвучал по всему городу.
– Ты слышишь, государь?
– Слышу. Но отчего шум? Надобно всё проверить.
– На сие нет времени, государь.
– Но мне нужен голова стрелецкого приказа Басманов или князь Сумбулов.
– Но они могут опоздать великий государь, бери государыню и беги.
В приемном покое послышался шум. Самозванец вздрогнул, Двери отворились, и царские покои вбежал князь Сумбулов.
Царь вскричал:
– Василий Андреевич, прибыл из города! Он всё знает!
Димитрий Шуйский выругался про себя. Черт принес Сумбулова именно сейчас!
Сумбулов сказал:
– Государь! Я привел три сотни украинских стрельцов. Это из тех, кого привел к тебе воевода Мнишек. Они усилят немецкие полки охраны.
Снова послышался шум. Но на этот раз совсем рядом. Стали барабанить выстрелы из мушкетов.
– Что там? – спросил царь.
Шуйский ответил:
– Это полк взбунтовавшихся стрельцов и мятежники. Они ищут тебя, государь.
– Какой еще полк стрельцов? – не поверил Сумбулов.
– Стрельцы Безобразова перешли на сторону бунтующей черни!
– А Безобразов? – спросил Сумбулов. Он знал стрелецкого голову лично.
– Убит!
– Как?
– Его подняли на копья!
– Прими боже его светлую душу. Государь, но нас здесь много! Мы не пропустим мятежников к твоей особе.
– Часть рейтаров отбыли из Кремля.
– Как? – вскричал самозванец. – Кто приказал?
– Полковник Маржарет! – сказал Шуйский. – Он в сговоре с мятежными боярами!
– Я ему не верю, великий государь! – вскричал Сумбулов. – Все Шуйские твои вороги!
– Не стану отвечать тебе сейчас, князь! Нужно спасать нашего государя. Время дорого! Но потом ты мне ответишь за сии слова.
Шуйский шел по лезвию ножа. Сейчас либо все откроется, либо он заманит самозванца в ловушку. Ведь никой толпы, что шла за самозванцем не было. Чернь, наоборот, прибыла спасать государя от немцев и ляхов, которые «хотели его убить».
Потому перестрелка черни с немцами ничем не грозила царю. И если он останется в своих покоях, то его не достанут! А завтра все поймут, что заговорщиков мало. Тогда никто уже не спасет Шуйских.
Снова послышались выстрелы и крики толпы. Что они кричали было не разобрать.
В покои царя ворвался капитан Борша.
– Государь! Немцы с той стороны бросили свои посты!
– Проклятие!
– Но я поставил там моих мушкетеров. Они сдержат толпу, если мятежники пойдут с той стороны.
Шуйский понял, что сейчас царек решится бежать.
– Князь! – самозванец обратился к Сумбулову. – Останься здесь! Прикрой мой отход.
– Как прикажешь, государь, но…
– Я соберу верных людей и выручу тебя и твоих стрельцов. Дай срок…
***
И самозванец сам пошел в ловушку.
Василий Шуйский призвал в город 300 дворян из новгородского дворянского ополчения, которое три дня назад стало лагерем у стен столицы.
Он создали сумятицу у Фроловских ворот. Это дало Шуйскому возможность поднять посадских людей для «спасения» государя. Бунт ширился, но никто толком не знал, что происходит в городе и кто за кого стоит.
Зазывалы Шуйского собирали людей на Красной площади. Звонили набатные колокола. Начались пожары…
***
Боярин Басманов, голова стрелецкого приказа, со своими верными сотниками явился к государю.
– Государь!
Но в покоях он застал только Сумбулова.
– Князь Василий?
– Воевода! Я ждал тебя!
– Где царь?
– Государь ушел. Ему пришлось спасаться. Всюду измена!
– Какая измена! Мои стрельцы заняли посты, и Безобразов идет со своими полками.
– Но Безобразов убит!
– Убит? Когда? Я говорил с ним совсем недавно!
– О горе! Это Шуйские!
– Да что случилось, князь?
– Государь попал в ловушку!
– В какую ловушку, князь? Царю ничего не грозит! В толпе кричат его имя и славят его!
– Но государь ушел отсюда с малой охраной и повел его Димитрий Шуйский.
– Что? – не поверил Басманов. – У тебя здесь сотни стрельцов и немецкие пехотинцы. Как же ты отпустил его?
– Нужно идти за ним! Спасать государя!
Они быстро собрали отряд, но было уже поздно…
***
Капитан Борша, который примкнул к заговорщикам, вывел царя прямо на убийц. Во дворе мыльни, где думал укрылся самозванец, его ждали десять человек, среди которых были московский купец Ломов, дворянин Воинов, стрелецкий десятник Лимарев.
– Государь!
Ломов приготовил нож.
– Государь!
Самозванец остановился. Капитан Борша и его люди были рядом.
– Кто здесь? – спросил Димитрий Иванович.
– Твои рабы верные. За тебя стоим.
– Пришли спасти тебя от заговорщиков.
Ломов подошел к царю и пал на колени. Самозванец протянул ему руку для поцелуя в знак милости. Но купец всадил нож в живот царя.
Тот закричал.
– Измена!
Нож не вошел глубоко. Дорогой кафтан шитый золотом задержал его.
– Измена! – снова завопил самозванец во все горло. – Изменники убивают государя!
Удар саблей нанес Лимарев. Но лезвие провернулось, и самозванец снова не пострадал.
– Собаки! Изменники! Всех сварю в кипящем масле!
– Бей его!
Царь выхватил саблю.
– Я вам не Борис! Вы мне за всё ответите!
Скрестились клинки. Лимарев отбил удар. Самозванец не слишком хорошо владел саблей.
– Не стойте! – орал десятник. – Не одолеем его – всех казнят!
Сабля стрельца поранила руку самозванца, и тот выронил клинок.
Купец Ломов изловчился и нанес новый удар и на сей раз нож вошел глубоко.
Самозванец упал на колени, зажимая рану в животе.
– Измена! – хрипел он. – Я государь…
– Таких государей у меня на конюшне хватает!– закричал Ломов.
Заговорщики набросились на поверженного царя все вместе. Они били его саблями и стреляли из пистолетов. И отхлынули уже от изувеченного тела, которое не подавало признаков жизни…
***
Люди, проникшие на царское подворье, увидели вдали мертвое тело, раздетое донага.
– Вон там лежит самозванец! – закричал стрелецкий сотник, указывая рукой на тело.
Ему ответили:
– Он про кого это, православные?
– Какой он тебе самозванец, рожа?
Сотник смело ответил:
– Известно какой! Беглый монах Юшка Отрепьев!
В толпе заорали:
– Лжа!
– Известно, что есть он царь истинный!
– И не могли царя убить!
– Верно! Не могли!
Сотник крикнул:
– Ан могли! Айда смотреть!
И он первым подбежал к распростёртому телу. До этого люди московские не решились к нему приблизиться.
– Он это! – сотник перевернул тело на спину. – Эй! Кто знавал царя?
– Дак Тимофей среди нас! Он мыльником был при государе Димитрии Ивановиче.
– Иди Тимофей! Скажи народу он или нет?
Царский мыльник всмотрелся в лицо убитого и произнес:
– Это он.
Сотник громко закричал:
– Что я говорил? Самозванец умер!
В толпе приказали ему заткнуться:
– Закрой пасть!
– Это прихвостень Шуйских! Пусть молвит Тимофей!
– Говори, Тимоха!
Мыльник громко произнес:
– Это наш государь! Убили его вороги!
В толпе зашумели:
– Да как же?
– Мы спасать шли нашего государя!
– А бояре убили его!
– Не бояре! То ляхи клятые сотворили!
– И верно! Ляхи!
– Они хотят нам девку Мнишека посадить на шеи! А она поганая латинка!
– Не бывать тому!
– Она поди не померла, как государь!
– А где она?
– Дак во дворце! Где еще?!
– Достанем её!
– Достанем!
– Во дворец!
И толпы народа вооружённые кто чем, бросились к воротам. Толпа была велика, и караулы разбежались, страшась народного гнева. С этой стороны путь в дворцовые покои был свободен.
Три человека, когда толпа отхлынула, говорили меж собой:
– Теперь надобно показать тело самозванца на Красной площади!
– Рано!
– Нет не рано! В самый раз! Надобно показать всем, что вор Юшка мертв!
***
Царица Марина Мнишек смотрела в окно вместе с Мартой. В ночном небе светилось зарево. Царица волновалась за своего отца.
– Они, говорят, громят подворья поляков! Неблагодарные скоты!
– Моя королева, но отчего его величество не шлет солдат нам? Ваша драгоценная жизнь в опасности.
– Не думаю, Марта.
– Смотрите!
Внизу десяток стрельцов в белых кафтанах придворного полка остановили немецкого офицера. Солдаты стали бить его плетьми. А когда тот попробовал защищаться, его убили выстрелом из пистолета.
Марина вздрогнула.
– Моя панна! Отойди от окна! Варвары могут заметить тебя!
Мнишек повиновалась. Сцена расправы поубавила спеси царицы.
– Нам стоит затаиться до прихода пана Димитрия с солдатами!
– Это если он придет!
– Обязательно придет, моя королева!
В покои царицы вошли двое шляхтичей.
– Ваше величество! Поручик гусарской хоругви Спыхальский!
– Пан Романовский! – представился второй.
Мнишек ответила:
– Я помню вас панове. Вы были в моей охране.
– Прошу простить, ваше величество, за нашу бесцеремонность. Но обстоятельства таковы. Скопища мятежной черни стали слишком велики. Стрельцы что несли наружную охрану Кремля, почти все покинули свои посты.
Мнишек произнесла:
– Проклятые московиты! На них ни в чем нельзя положиться. Где государь?
– Ходят разные слухи, ваше величество!
– Какие?
– Говорят… Говорят, что царя убили.
– Что за ерунда, поручик? Как могли убить царя? Кто?
– Мятежники, ваше величество. Но сие лишь слухи. Я сам того точно не знаю, – сказал пан Спыхальский.
– Вашему величеству следует бежать, – сказал пан Романовский. – Мы с паном Спыхальским поможем вам.
– Бежать? Но я царица Московии! Я венчанная жена царя и наследница трона, если царь мертв!
Со стороны двора послышались крики и зазвучали редкие выстрелы.
– Что это? – побледнела Мнишек.
– Самое страшное, что могло случиться, государыня. Толпа идет сюда. Посты, что еще остались, стражи не остановят их.
Романовский поддержал поручика:
–Московиты не сильно любят свою королеву. И вам следует подумать о своей безопасности.
–Но я не собрала моих драгоценностей и моих нарядов! – вскричала Марина. – Я не могу все это так оставить! Чернь все разворует!
–Сейчас время подумать о жизни, ваше величество! И если вы станете медлить, то будет поздно! Мы с паном Романовским выполним свой долг и умрем за вас, но сие вам лично не поможет! Чернь переступит через наши трупы.
– Моя панна! – взмолилась Марта. – Нам стоит бежать!
Марина вынуждена была согласиться. Тем более что шум толпы становился ближе. Чернь шла за ней…
***
Воевода Юрий Ежи Мнишек собрал три сотни гусар и рейтаров. Он успешно отстоял свой дом и даже очистил от мятежников несколько улиц, чем спас многих своих соотечественников.
Но гонцы несли ему тревожные вести.
Часть столицы полностью была в руках мятежников. Говорили что во главе мятежа знатные бояре из состава царской думы.
– Нужно захватить их! Без них мятеж обречен! – сказал Мнишек.
Ему возразили:
– Это не так просто, пан воевода. У Шуйского около четырехсот верных сторонников среди дворян. Это отлично вооружённые воины. А кроме всего прочего их крикуны возбуждают чернь.
–Нужно спасти царя!
–Ему ничто не угрожает. Мятежники кричат ему славу. Они думают, что спасают его от нас!
–А где братья Нагие? Они во всем зависят от царя.
–Пока не удалось никого из них найти!
–Сбежали словно крысы! – вскричал Мнишек. – Они не понимают, что без Димитрия они ничто! Как и мы с вами, господа. Нам нужен царь Димитрий живым и здоровым!
В этот момент Мнишек совсем не думал о своей дочери. Его благополучие во всем зависело от самозванца.
–Как могло так получиться, что нас застали врасплох?!
–Никто не ждал бунта, пан воевода. Все было тихо!
–Это Шуйские спровоцировали мятеж! Как глупо сделал Димитрий, что вернул братьев в Москву…
***
Труп самозванца выволокли на площадь и положили на помост под виселицей.
Пьяные стрельцы в кафтанах, забрызганных кровью (они перебили своих начальных людей) бросили тело на доски настила и на живот положили маскарадную маску.
Это Марина Мнишек настаивала на проведении маскарада. Она твердила, что пора приучать московскую знать к нормальным развлечениям, принятым при дворах в Европе. Но московские дворяне не приняли этого действа в «бесовских харях», как они называли маски. Говорили, что такие носят лишь скоморохи на ярмарках.
Один стрелец плюнул на распростертое тело и сказал:
– Вот он богопротивный самозванец. Вот Юшка Отрепьев!
Юродивый Миша приблизился к телу и потрогал лицо мёртвого царя.
– И верно, – прошептали его губы. – Они убили государя…
Юрод поднял голову и обратился к толпе:
– Государя убили!
Толпа замерла.
–Таки зарезали царевича! Великий государь умер! Он перед вами, христиане!
В толпе послышались голоса:
–Пролита царская кровь!
–Поляки убили государя!
–А может и не поляки? Может свои изменники!
–Дак сам царь и пригласил поляков, которые приехали с его иноземкой-невестой!
Послышались редкие голоса, оплаченные золотом Шуйских:
–Какой он государь!
–Он самозванец!
Юродивый поднял свои худые руки и, звеня веригами, сказал:
–Сей государь был помазан на царство! Кто он по рождению? Того не ведаю! Но его помазали на царство, и он принял венец именем Господа!
Его перебил стрелец:
–Самозванца посадили на наши шеи бояре! Бояре что сговорились с ляхами! Они продали нас ляхам!
Но сего оратора не поддержали.
Людское море волновалось. Кто-то спросил:
– Кто ныне царем станет?
– Кто?
– Может девка ляшская?
– Нет! Тому не бывать!
– Бояре не дадут!
– Мало они нас продавали? И еще продадут!
– Нет веры боярам!
– Нет!
Яростный крик толпы напугал посланцев Шуйского…
***
Сотник стремянного полка в оборванном кафтане явился к князю Василию.
–Едва жив вернулся, князь. А иные уже мертвы. Толпа порвала их.
–Как?
–Дак стали кричать, как ты велел. Толпа и осерчала. Многие жалеют самозванца. Не хотели они его смерти!
–Но ты сказал, что он не царского рождения?
–И что с того, князь? – спросил сотник. – Они сейчас опасны. Там тысячи людей из черни с дубинами и топорами. Они в ярости и готовы смести все, что стоит на их пути. И скоро они потребуют ответов у тебя…
***
Василий Шуйский видел, как волновалось людское море. Носились слухи, что царя убили. Толпа кричала и угрожала. Лишь один шаг еще не был сделан к «большому пожару»!
Заговорщики окружили Шуйского и с тревогой смотрели на своего вождя.
Василий Голицын спросил его:
–Что теперь, князь? Самозванец мертв! Но вот она толпа, которая жаждет крови! А если они станут искать виновного! И жди тогда большого восстания!
–Верно! А с ними стрельцы. Они захватят арсенал и пойдут грабить боярские подворья.
–Я выйду к народу, – сказал князь.
–Брат! – попытался остановить его Димитрий Шуйский.
–Нет! Я стану говорить!
–Ныне? – спросили его.
–Да. А чего ждать?
И Василий Шуйский сделал то, что обещал. Он вышел к толпе. Князь поразился тому как их много. Толпа волновалась словно море и её гомон напоминал рычание зверя. Ему стало страшно ибо понял он, что жизнь его сейчас не стоит и ломанного гроша. Демон, которого он сам выпустил на свободу, был готов пожрать и его самого.
Но отступить он не мог и потому поднялся на помост. Его увидели.
В толпе заговорили:
–Смотрите! Это Шуйский!
–И верно! Сам Шуйский!
–Где государь?
–Что с нашим царем, которому ты целовал крест (присягал)?!
–Все бояре изменники!
–Рубить им головы!
–Смерть боярам!
Шуйский не отступил. Он понимал, что сейчас необходимо проявить твердость. Он поднял руку.
В толпе послышались голоса:
–Он хочет говорить!
–Так пусть говорит!
–Пусть скажет!
Князь смело шагнул вперед и протянул руки к народу:
–Люди московские! Христиане! Я, князь Василий Шуйский, потомок Рюрика, хочу сказать вам, что перед смертью царь Димитрий признался – он не царского рождения!
Народ зашумел.
Послышались крики:
–Как не царского?
–Но сам ты присягал ему как сыну Грозного!
–Врет князь!
–Все Шуйские таковы!
–Кто ответит за смерть царя?
–Выдать убийц!
–Убийц на расправу!
–Учинить сыск!
Шуйский попросил тишины. Гомон понемногу смолк.
–Вы говорите, что я лгу?! Но царь сам в том признался!
Снова зашумели:
–Не верьте ему!
–Как сие проверить?
–Отчего государя убили, а не вывели к народу?
–Отчего не дали ему слова перед народом?
Шуйский снова попросил тишины:
–Я готов ответить своей головой перед вами! Есть тот, кто знает правду! Сие мать царевича Димитрия черница* (*черница – монахиня) Мария, в прошлом в миру царица Мария Нагая! Она здесь! И она скажет, кто был убиенный царь!
По его знаку вывели под руки немощную монахиню Марию.
В народе признали последнюю жену Грозного царя.
–Это она!
–Мать Димитрия!
–Она признавала его сыном!
–Пусть скажет!
Мария хоть и была слаба, но громкими твердым голосом заявила:
–Тот, кто именовал себя царем Димитрием Ивановичем – не мой сын! Сына моего убили по приказу Годунова! А самозванец Юшка Отрепьев силой и пытками вырвал у меня тогда признание! Я солгала, признав в нем сына моего! Но ныне врать не могу! Гнев Господа поразил мерзкого самозванца, посмевшего посягнуть на трон!
После этих слов матери царевича мнение толпы стало поворачиваться так, как было выгодно боярам. И было произнесено еще много слов. Но самозванец Отрепьев проиграл…
***
Князь Дмитрий Шуйский обнял своего брата Василия и сказал:
–Ты спас нас всех.
–Толпа еще не унялась, брат и говорить о победе рано.
–Все кончилось, брат мой. Ты победил. Уж я-то знаю. Много мы рисковали нынче, но теперь победа наша.
Василий Шуйский все еще не мог прийти в себя после разговора с толпой.
–Я видел их лица, брат. Они были готовы растерзать меня. В том могу тебе поручиться, чем хочешь. Одного слова бы хватило.
–Но ведь они ничего не сделали.
–Но могли сделать, и надобно думать, как держать этих людей в повиновении. Они так легко могут отречься от тех, кого славили вчера. Как править сим народом, брат?
–Сначала надобно стать царем, – с усмешкой ответил князь Дмитрий. – И ныне пришло наше время. Время для настоящих Рюриковичей, для князей Шуйских, сесть на трон государства Московского.
–А что принесёт сие, брат? Ты думал?
–Власть! Не к тому ли ты шел долгие годы, Василий? И сейчас надобно завершить то, что мы начали. Или ты намерен отдать шапку Мономаха иному боярину рюрикова корня?
Василий Шуйский решительно сказал:
–Нет. Я приму высшую власть…
***
Марина Мнишек вместе с верной Мартой сумела сбежать из дворца и добраться до поляков, которыми командовал её отец.
–Марина! – Мнишек обнял дочь. – Ты жива.
–Отец, что с царем? – спросила она.
–Убит.
–Убит? Но как?
–На Москве мятеж, дочь моя. Московская чернь убила Димитрия. Многие наши соотечественники пали в эту ночь. Будь прокляты эти дикари московиты.
–Но я царица! Отец! Я царица Московии!
–Дочь моя, тебе следует об это забыть.
–Что ты сказал, отец? Как я могу забыть, что я коронованная царица этого народа! И если мой муж умер, то я стану править московитами.
Мнишек только махнул рукой на слова дочери. Но Марина не унималась. Она продолжала твердить, что она царица и московиты должны её признать.
–Отец! У тебя есть войско! С ними ты сможешь укрепить меня на троне!
–Укрепить? Ты не в своем уме, Марина! Ты видела, что творилось ночью? Чернь бросалась на моих гусар с голыми руками. Этих скотов никогда не убедить признать тебя царицей. Это дикари! Мы называем наших украинских холопов быдлом. Но здесь на Москве чернь совершенно неуправляема. И ныне я понимаю их царя Ивана Васильевича. Они понимают только кнут!
–Так и покажем им кнут!
–Поздно. Твоему мужу нужно было показать им кнут раньше.
–Но что теперь делать мне?
–Мы возвращаемся домой! – сказал Юрий Мнишек.
–Домой? И кем я буду дома? Надо мной станут все смеяться! Я царица. Меня короновали!
–Твое царство кончилось, дочь моя. Мы вернемся в Самбор, и там я постараюсь найти тебе достойного мужа.
–Достойного? Нет, отец. Я не смирюсь. Я хочу остаться повелительницей Московии.
–Для этого тебе нужно будет стать женой нового царя. А если им станет Шуйский, то это невозможно!
–Какое мне дело до Шуйского! Царем должен быть Димитрий!
–Но он мертв!
–Отец, какое нам дело до того что они убили одного самозванца? Найдем иного!
–Ты о чем, Марина? Не могу тебя понять.
–Этот царек был самозванцем, и
его признали! Его короновали! Так найдем ему замену! Ты это можешь, отец.
–Не думаю, что это можно осуществить во второй раз, Марина.
–Но попробовать стоит. Нам нужна Московия.
–Мои войска пришли сюда за золотом. Я обещал им щедрость московского царя. А ныне им никто не заплатит. Скоро наши наемники станут бунтовать. И кто знает, что будет. Нет. В таких условиях я ничего начинать не стану. Мы отправимся домой! Это мое слово!
Марина опустила голову и была готова выть от бессилия…
***
Шуйские одержали победу. И эта победа привела князя Василия на трон Московского государства. Уже 19 мая сторонники выкрикнули его имя, и он был избран в государи.
1 июня он был коронован как царь и великий князь всея Руси…
Эпилог
О том, что было после бунта.
Царь Василий Шуйский пришел к власти благодаря знатным родам, и потому ему пришлось отступить от принципа самодержавия. Он целовал крест боярам, чего цари до него никогда не делали. Этот обычай был у польских королей – давать присягу своим подданным.
Царствование его было тяжелым и смутным. В 1607 году Россию сотрясало мощное восстание Ивана Болотникова, подавленное с большим трудом. А как только Болотникова казнили, появился новый «царевич Димитрий Иванович», второй самозваный сын Грозного. И снова начался поход на Москву. На этот раз царь Василий оказался в положении царя Бориса Годунова. Впрочем, второй самозванец Москвы не занял. Он обосновался в подмосковном селе Тушино и заслужил прозвище Тушинского вора.
В 1610 году новое восстание в Москве скинуло Шуйского с трона, и он был насильно пострижен в монахи. Затем его с братьями выдали польскому королю и в Варшаве Шуйские унизительно лобзали руки короля и клялись ему в верности.
Умер Василий Шуйский в заточении в Гостынском замке на чужбине…
***
…Панна Марина Мнишек вышла замуж за нового самозванца и попыталась вернуть титул московской царицы. Она родила второму самозванцу сына Ивана и нарекла его наследником московской короны. В 1613 году Марина даже заявила Земскому Собору о правах своего сына на трон. Но Собор отверг эти притязания.
Марина продолжила борьбу и вместе с атаманом Заруцким пыталась поднять на бунт яицких казаков, чтобы начать новый поход на Москву.
Но эта авантюра провалилась и Марину захватили в плен. Её малолетний сын был удавлен. Сама она после этого тяжело заболела и умерла в тюрьме.
Лучше бы она стала женой какого-нибудь знатного шляхтича и прожила бы долгую и спокойную жизнь в одном из замков в Старой Польше.
Она мечтала о короне, и получила её всего на несколько недель. Но цена была слишком высока.
Говорили, что Марина Мнишек, стоя у столба, на котором раскачивалось тело её сына, прокляла русских и их династию, которая отобрала не только корону у младенца, но и его невинную жизнь.
Мало кто мог бы узнать в этой постаревшей женщине с растрёпанными волосами гордую шляхтянку Марину. Она изрекала страшные вещи, и русские женщины крестились и просили бога не исполнять проклятия отчаявшейся матери, которая потеряла своего сына…
***
…Сестра самозванца Юрия Отрепьева вскоре была забыта всеми. Никто и не вспоминал, что у вора Юшки была сестра-красавица.
Елена стала монахиней и приняла постриг в одном из католических монастырей Польши.
Пожилые сестры искренне жалели эту женщину, и говорили, что она пострадала от диких московитов, которые изуродовали её лицо. Мать настоятельница даже утверждала, что некогда она была придворной дамой Марины Мнишек, жены русского царя. За свою преданность Марине она и пострадала.
Елена не опровергала и не подтверждала этих слухов, и никому не рассказывала о своем прошлом. Она прожила долгую жизнь.
Она часто ходила на монастырское кладбище и подолгу сидела у своей будущей могилы.
Молодые сестры и послушницы шептались, что сестра Марта сошла с ума.
– Чего она сидит у этого клочка земли?
– Там её будущая могила.
– И зачем ей это?
– А что ей остается с таким лицом.
Молодые девушки улыбнулись.
–Я бы также ушла в монастырь и приняла постриг. Ни один мужчина не посмотрит в её сторону.
Мать-настоятельница строго прервала этот разговор молоденьких послушниц:
–Прекратите! Она присмотрела заранее место будущего упокоения тела. А её душа воспарит к небесам. Она заслужила покой.
Послушницы потупил взоры.
–А в молодости она, говорят, была редкой красавицей.
Девушки стали просить:
–Расскажите нам, матушка.
–Расскажите нам о ней.
–Что я могу рассказать? – ответила настоятельница. – Я очень мало знаю об этой женщине. Но одно известно точно.
–И что это, матушка?
–Она умеет молчать и хранить свои тайны.
***
Старуха издали смотрела на девушек и настоятельницу. Она знала, что говорят о ней.
«Как они хотят знать тайны того времени. Все люди, что были участниками той драмы уже давно в могилах. Тени прошлого беспокоят лишь меня, и я вспоминаю Марину Мнишек, которая так хотела стать царицей.
И я вспоминаю себя саму, когда я посоветовала брату назваться царским сыном. Я не хотела выходить замуж за дворянина Одоевского. И мы с Юрием сбежали.
Затем были годы скитаний на чужбине и борьба за трон. Была любовь, не освященная узами брака. Было недолгое счастье, и была долгая расплата за него в монастыре…»
***
Здесь много лет назад Елена наметила свою собственную могилу. Щедрый взнос в монастырскую казну позволил ей это.
Она умерла в 1648 году и на ее могиле были лишь слова «Сестра Марта». Это все что осталось миру от этой необычной женщины…
***
Владимир Андриенко
Луганск
Декабрь 2012 – июль 2013 гг.
Доработка – март 2014 г, октябрь 2016 г., июнь 2018 г.
***
Корректура В.Андриенко
Август – сентябрь 2022
Примечания
1
*Мздоимство – взяточничество (здесь и далее примечание автора).
(обратно)
2
* Поносная кляуза – донос.
(обратно)
3
* Дело у Угличе – имеется в виду убийство наследника престола малолетнего царевича Димитрия Ивановича.
(обратно)
4
*Царевич Димитрий Иванович – младший сын Ивана Грозного от Марии Нагой, седьмой жены царя. 15 мая 1591 года царевич был убит в своей резиденции в городе Угличе.
(обратно)
5
*Оружничий – придворный чин, ведал царской оружейной казной и был главой Оружейного Приказа.
(обратно)
6
*Мыльник – придворный чин при царской бане.
(обратно)
7
*Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу Малюта – приближенный дворянин Ивана Грозного. Пользовался громадным влиянием на царя во времена опричнины.
(обратно)
8
*Грозный царь – Иван IV Васильевич, царь и великий князь Всея Руси, известен в истории под именем Ивана Грозного.
(обратно)
9
* Ян Замойский – князь, польский магнат. Занимал должности коронного подканцлера, великого канцлера, старосты краковского, великого коронного гетмана. Строитель города Замосць.
(обратно)
10
*Речь Посполитая – федерация королевства Польского и Великого княжества Литовского, возникшая в результате Люблинской унии в 1569 году. Располагалась преимущественно на территориях современных Польши, Украины, Беларуси и Литвы.
(обратно)
11
Хоругвь – отряд воинов в средневековой Польше. То же что и поздняя рота. В конную хоругвь входило до 80 всадников.
(обратно)
12
Наместник – помощник командира у крылатых гусар Речи Посполитой. Младший офицер.
(обратно)
13
*Должности, занимаемые Юрием Мнишеком.
(обратно)
14
*Надворные казаки – личная стража польских и литовских магнатов того времени.
(обратно)
15
*Сигизмунд Третий – король польский с 1587 года, король шведский с 27 ноября 1592 года по июль 1599 года, внук Густава Ваза, сын шведского короля Юхана Третьего и Екатерины Ягелонки.
(обратно)
16
*Стефан Баторий – король Речи Посполитой.
(обратно)
17
*Исподнее – нижнее белье. Тогда это были штаны и рубаха.
(обратно)
18
* Путивль – город на правом берегу реки Сейм. После битвы на реке Ведроше в 1500 году отошел к Московскому государству. Одна из важнейших крепостей на юго-западном рубеже. В 1925 году Путивль из состава РСФСР перешел к УССР. Ныне город в Сумской области Украины.
(обратно)
19
*Приказ Новой четверти – после взятия Казани к существовавшим Владимирской, Новгородской и Рязанской третям добавилось царство Казанское. Административные единицы стали называться Четверть.
(обратно)
20
*Приказ разбойных дел – занимался рассмотрением уголовных дел и отвечал за поимку воров, убийц, разбойников. Приказу подчинялись тюрьмы и палачи. С 1687 года Разбойный приказ переименован в Приказ сыскных дел.
(обратно)
21
Бирючь – глашатай.
(обратно)
22
Оружный холоп – вооруженный слуга
(обратно)
23
Гёзлов (Козлов) ныне город Евпатория в Крыму. Древнегреческое поселение в Крыму в свое время называлось Керкенитида. Затем город был разрушен. Но после того как Крым в 1475 году стал часть Османской империи, на месте Керкенитиды был выстроен новый город Гёзлов. После присоединения Крыма к Российской империи в 1784 году Гёзлов переименован в Евпаторию.
(обратно)
24
*Имали – поймали, захватили.
(обратно)
25
*Афанасий Нагой – брат седьмой жены царя Ивана Грозного Марии, дядя царевича Димитрия Ивановича.
(обратно)
26
*Малюта – Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, по прозвищу Малюта Скуратов, приближенный царя Ивана Грозного. Один из видных деятелей Опричнины. Борис Годунов был женат на его дочери Марии.
(обратно)
27
*Рюриковичи – Иван Грозный принадлежал к древней династии Рюриковичей.
(обратно)
28
Пётр Фёдорович Басманов – боярин и воевода, старший сын и внук известных опричников. Его отец Федор Алексеевич Басманов был приближенным Ивана Грозного. Здесь ошибка автора. Федор был не братом, а отцом воеводы. Алексей Басманов был дедом воеводы.
(обратно)
29
*Пернач – символ власти полковника.
(обратно)
30
*Пищальник – солдат вооружённый пищалью, Пищаль – вид огнестрельного оружия.
(обратно)
31
*Исторический факт. В 1575 году царь Иван Грозный отказался от трона и венчал на царство касимовского хана Симеона Бекбулатовича. Сам Иван тогда стал величать себя Иванец Московский и выехал из Кремля. Но все нити власти по-прежнему оставались в его руках. Эта комедия продолжалась до 1576 года, когда Иван снова стал именоваться царем всея Руси.
(обратно)
32
Буздыган – разновидность булавы, с яблоком усаженным шипами или гвоздями. От тюркского слова «бузды» – «разрушать». Аналог – моргенштерн, шетопер, пернач.
(обратно)
33
Тать – лихой человек, вор.
(обратно)
34
*хоругвь – здесь знамя.
(обратно)
35
*Аксамит – плотная шелковая ткань, затканная нитями пряденого золота.
(обратно)
36
*Зипун – полукафтан, верхняя одежда, представляла собой кафтан без ворота. Одевался на рубаху под настоящий кафтан.
(обратно)
37
*Кафтан – верхняя мужская одежда свободного покроя, или приталенная. Застегивался на пуговицы или завязывался на тесемки. Длина кафтана могла быть различной, длинный – до щиколоток, короткий – до колен.
(обратно)
38
*Однорядка – верхняя широкая, долгополая до щиколотки, женская и мужская одежда, без воротника, с длинными рукавами, под которыми делались прорехи для рук. Однорядка застегивалась встык, и часто опоясывалась. Однорядки шились из одного ряда ткани, то есть не имевшую подкладки.
(обратно)
39
*Рында – оруженосец, или телохранитель при царе или царевиче в России в 14-17 веках.
(обратно)
40
.Ме́стничество – система распределения должностей в зависимости от знатности рода, существовавшая в Русском государстве. Система местничества была основана на критериях знатности происхождения. Чем выше стояли предки претендента, тем более высокий пост в государственной иерархии он мог занять.
(обратно)
41
Разбойный приказ – один из органов управления (приказов) Русского государства XVI—XVII веков. С 1539 года в Актах упоминаются бояре в Москве, которым «приказаны разбойные дела».
(обратно)
42
Думный дьяк – государственный секретарь. Думные дьяки составляли и правили проекты решений Боярской думы и царских указов, отвечали за делопроизводство приказов. Чин думного дьяка считался четвертым, самым низшим чином в Боярской думе по отношению к другим думным чинам: боярин, окольничий, думный дворянин.
(обратно)
43
Послух – соглядатай.
(обратно)
44
Подья́чий – низший административный чин в Русском государстве в XVI – начале XVIII века. Под руководством дьяков подьячие выполняли основную делопроизводственную работу в центральных и местных государственных учреждениях. Составляли особую группу служилого неподатного населения. Делились на старших, средней статьи и младших. Получали денежное, хлебное, а иногда и поместное жалованье.
(обратно)
45
Подьячие, получившие право подписывать исходящие документы или заверять их подлинность, именовались соответственно подьячими «с приписью» и «со справою». В случае обнаружения финансовых злоупотреблений подьячих дьяки как непосредственные начальники виновных возмещали казне убытки [указ царя Алексея Михайловича от 27.6(7.7).1669].
(обратно)
46
*Целовальник трактирщик в государевом кабаке.
(обратно)
47
Анафема – церковное проклятие.
(обратно)
48
Имать – взять под стражу, арестовать.
(обратно)
49
*Тернар польская монета, которая чеканилась в 1591-1620 годах. С аверса буква «S» означала имя короля Сигизмуда III, который принадлежал к династии Ваза.
(обратно)
50
Василий IV Иванович Шуйский – русский царь c 1606 по 1610 год. Представитель княжеского рода Шуйских. После низложения жил в плену у поляков. Последний представитель рода Рюриковичей на российском престоле.
(обратно)
51
Богдан Яковлевич Бельский (умер в 1611 г.) – видный деятель опричнины, участник Ливонской войны, российский политик, боярин, близкий друг Ивана IV Грозного. Оружничий (1578), окольничий (1599) и боярин (1605). Осуществлял дипломатические миссии царя Ивана Грозного.
(обратно)
52
Часть государственной политики в Русском государстве с 1565 по 1572 годы, состоявшей в реализации чрезвычайных репрессивных мер, конфискации имущества и земель в пользу государства.
(обратно)
53
Богдан Бельский был назначен воспитателем (дядькой) младшего сына царя Ивана Грозного Димитрия.
(обратно)
54
Добрый день, пан. (польский).
(обратно)
55
Добрый день, пан. (польский).
(обратно)
56
Говори по-русски, пан. (польский)
(обратно)
57
Пусть пан говорит по-русски. Кто ты такой? (польский)
(обратно)
58
Они что сошли с ума? (англ.)
(обратно)
59
Кто поймет этих русских? (англ.)
(обратно)
60
Это мятеж! (англ.)
(обратно)
61
Трудно понять кто на чьей стороне. (англ.)
(обратно)
62
Мы подождем.
(обратно)
63
Добрый день, полковник. Я рад вас видеть.
(обратно)
64
И я рад, сэр. (англ.)
(обратно)
65
Намерен я поднять свой меч за царя Димитрия! А вы, полковник? (англ.)
(обратно)
66
Я давал присягу царю! (англ.)
(обратно)
67
Иван Мартынович Заруцкий – атаман донских казаков, один из виднейших предводителей казачества в эпоху Смуты. Фаворит Марины Мнишек в 1608-1614 годах и по одной из версий настоящий отец её сына – Ивана Ворёнка.
(обратно)
68
Иван Андронович Невежин – печатник. В марте 1606 года «в царской его величества друкарне» издал книгу «Апостол».
(обратно)
69
*Ефимок – русское название западноевропейского талера. Эти монеты возились в Россию как сырье для чеканки собственной монеты. Правительство стимулировало приток в страну талеров, таможенные пошлины принимались только талерами, причём по искусственно заниженному курсу.
(обратно)
70
Варшава стала столицей вместо Кракова в 1596 году.
(обратно)
71
Ягеллоны- великокняжеская и королевская династия, правившая в ряде европейских государств. Ветвь династии Гедеминовичей. Представители династиибыли: великими князьями литовскими и королями польскими.
(обратно)
72
Разновидность избирательной капитуляции в Речи Посполитой, с 1573 по 1764 год заключаемая между шляхтой Королевства Польского и Великого княжества Литовского и новоизбранным монархом перед его вступлением на престол.
(обратно)
Оглавление
Пролог
Явление самозванца.
Глава 1
Поручик надворной хоругви.
Глава 2
Ночью все кошки серы.
Глава 3
Войско принца Димитрия.
Глава 4
Панна Марина Мнишек.
Глава 5
Бремя власти.
Глава 6
Русская граница: Монастырский острог.
Глава 7
Русская граница: Чернигов.
Глава 8
Чернигов открывает ворота.
Глава 9
Любовь и предательство.
Октябрь 1604 года.
Глава 10
Борьба.
Ноябрь 1604 года.
Глава 11
Путивль.
Ноябрь 1604 года.
Глава 12
Отступление самозванца.
Глава 13
Борьба продолжается.
Глава 14
Елена в Москве.
Глава 15
Смерть царя Бориса.
Глава 16
Вдовая царица Мария Годунова.
Апрель 1605 года.
Глава 17
Царь Фёдор Борисович.
Глава 18
В поисках Елены.
Май 1605 года.
Глава 19
Красавица в ловушке.
Глава 20
Самозванец в Москве.
Глава 21
Цесарь и великий князь всея России.
Глава 22
Слово самозванца.
Глава 23
Страх самозванца.
Глава 24
Царская свадьба.
Глава 25
Бунт.
Эпилог
О том, что было после бунта.
*** Примечания ***
