Коко и Игорь [Крис Гринхол] (fb2) читать онлайн

Крис ГРИНХОЛ Коко и ИГОРЬ

Посвящается Рут, Солу и Этану

А за ней войдет человек…

Он не станет ей милым мужем,

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится Двадцатый век.

Анна Ахматова.

Из «Поэмы без героя»,

Третье и последнее

1

Воскресным утром, в день своей смерти, Коко поехала покататься на автомобиле. Укутавшись в теплое твидовое пальто, чтобы защититься от январского холода, она сидела позади шофера у окна. В зеркальце над шофером отражалось лицо женщины под девяносто. Глаза, исчерченные кровеносными сосудами, и ресницы длинные, как страусовые перья. У нее была очень морщинистая кожа, огрубевшая от чрезмерного пребывания на солнце и от курения.

— Мадемуазель, куда ехать?

— Все равно. Куда-нибудь.

Набрав скорость, автомобиль затарахтел по булыжникам мостовой. Сжавшись в уголке на заднем сиденье, Коко ощущала, как холод пробирает ее до костей.

— Отвратительно, правда? — сказал шофер.

— Что?

Шофер взмахнул обеими руками.

— Это.

Коко что-то пробормотала и надела очки. Вдалеке привидениями покачивались деревья. Колокола церкви Святой Магдалины уныло отвечали на веселый колокольный звон, кругами расходящийся от церквей, расположенных в центре Парижа.

И тут Коко увидела нечто поразительное. Улицы были усыпаны тушками мертвых птиц. Больше всего там было голубей. Коко осторожно выглянула в одно окно, затем в другое. Лицо ее будто накрыло тенью.

— Остановитесь! Я хочу выйти!

Шофер остановил автомобиль. Когда он торопливо вышел из машины, чтобы помочь Коко, у него свалилась шляпа. Несмотря на живость и подвижность, присущие Коко даже в ее возрасте, она была очень хрупкой и слабой, и для того чтобы выйти из машины, ей требовалась поддержка сильной мужской руки.

Коко оглянулась и не поверила своим глазам. Вся улица была завалена застывшими трупами птиц с поднятыми вверх лапками. Птицы — в основном серые, с вкраплением фиолетового и с радужными ленточками вокруг шеек — лежали голова к голове, вяло раскинув крылышки, клювы слегка приоткрыты. На ногу Коко медленно опустилось серое перышко.

— Господи! — По телу Коко пробежала дрожь отвращения. Она чуть не упала в обморок.

Глянув на высохший фонтан, она увидела еще более ужасающую картину. В чаше фонтана валялись разодранные трупики птиц. Вокруг фонтана разлетелись бесчисленные перышки.

— Что произошло? — в полном недоумении спросила Коко.

— Приказ властей. Птицы заполонили город, они налетали на окна автомобилей, разносили заразу… — Голос молодого человека был сух и бесстрастен. — Об этом писали в газетах.

— Но как?.. — Коко обвела рукой место побоища.

— Ночью в фонтаны парка насыпали яд, — ответил шофер, — достаточно сильный, чтобы убить голубей. — Он потер руки в кожаных перчатках. Шофер замерз, на нем была только униформа отеля «Ритц», сшитая из тонкой кожи. Видя, что Коко жаждет побольше узнать о случившемся, он добавил:

— Выбрали ночь с субботы на воскресенье, чтобы в воскресенье было легче все это убрать.

Только теперь Коко заметила небольшую армию дворников. Она стала наблюдать за людьми в светло-голубых халатах, занятых грязным делом уборки мертвых птиц. Эти люди с лопатами показались ей похожими на мрачных крупье казино.

У Коко подкосились ноги, и ей пришлось опереться на машину, чтобы устоять. На перчатках появились пятнышки пыли. В голове послышался настойчивый внутренний голос, в ушах зазвенело.

— Мадемуазель? — Шофер прислушался, но понял, что бормотание Коко к нему не относится.

Мысленно Коко представила себе Игоря, его коллекцию птиц. Как он опечалился бы! В какой ужас пришел бы, увидев это побоище.

Коко испугала мысль о том, что ей так его не хватает, даже теперь. Один за другим из жизни уходят ее приятели. Но он еще жив. Странно, подумала она, как это они оба выжили, когда почти все вокруг поумирали. Коко с нежностью стала вспоминать то лето, которое они провели вместе на ее вилле Бель-Респиро. Пятьдесят лет назад.

Ее удивило резкое ощущение утраты и окружившей ее пустоты.

И в этой пустоте что-то настойчиво звенело.

Рядом стоял шофер, терпеливо ожидающий ее следующего каприза.

— Мадемуазель?

Коко рассеянно ответила:

— Что?

Вернувшись в настоящее, она смотрела на тонкие сучья деревьев и слушала тишину, наступившую после того, как умолкли колокола. Коко поморщилась от запаха разложения.

— Мне холодно. — Она внезапно поежилась. Пальцы в перчатках онемели. Еще плотнее запахнув пальто, она этим резким движением обозначила свое желание вернуться в машину.

Автомобиль быстро отъехал от тротуара, и Коко, пытаясь увидеть свое отражение в зеркальце пудреницы, проворчала:

— Помедленнее! Что за спешка? — И снова в голове у нее что-то зазвенело, будто оса забилась о стенки жестяной банки.

В этот серый день Коко отчаянно хотелось ярких красок. Казалось, даже безвкусные кричащие рекламы потеряли свой цвет и блеск. Дрожащей рукой Коко провела губной помадой по сжатым губам, накрашенный жизнерадостным красным, рот ее стал маленьким светлым пятном в серости этого утра.

Коко сняла перчатки и увидела, какие скрюченные, какие шишковатые у нее руки. Ей было противно смотреть на эти клешни, покрытые, словно проказой, коричневыми пятнами.

Коко не желала быть старой. Она ненавидела неизбежность и неумолимость старения, сравнимого с осенним листопадом при наступлении холодов. Никогда не прикладывающая никаких усилий к тому, чтобы быть женственной, теперь она чувствовала себя не столько женщиной, сколько висящим в воздухе кожаным мешком, набитым костями и готовым соединиться с землей. Все случилось слишком быстро. Ее жизнь, как расплывшееся пятно, так же скоро пронеслась мимо нее, как сейчас мимо окон ее машины проносятся улицы города.

Они мягко подкатили к отелю «Ритц», где у Коко были собственные комнаты. Шофер проводил ее через вращающиеся двери входа.

— Отсюда я доберусь сама, — сказала Коко, отступив на шаг от шофера. — Я не калека.

Со взглядом, полным уважения, молодой человек дотронулся до шляпы и пошел к выходу.

Теплый воздух коснулся лица Коко, и она тут же ощутила разницу температур.

Она прошла по вестибюлю, где пылесосом чистили пол, постаравшись не наступить на шланг пылесоса.

— Доброе утро, мадемуазель Шанель, — перекричал грохот пылесоса портье.

Не оглядываясь, Коко легко взмахнула рукой в знак приветствия. Она понимала, что шланг пылесоса — это часть заговора против нее, как и сильно навощенный паркет, как и ковры в ее комнате, за которые можно зацепиться ногой. Все они хотят ее подловить. Она улыбнулась, подумав, что снова разрушила их планы. Еще одна попытка убить ее провалилась.

Когда Коко подходила к лифту, до нее донеслось зловоние из ресторана. На сей раз — спаржа. А если не спаржа, то эстрагон или чеснок. Оттуда вечно чем-то таким воняло. Во всем виноват метрдотель. Она была убеждена, что это делалось нарочно. Коко несколько раз объясняла ему, до чего отвратительно, когда из ресторана доносятся запахи чужой еды. Но он будто и не слышал ее. Коко не сомневалась: это его стратегия, таким образом он с ней борется. Он просто хочет от нее избавиться.

Дверцы лифта, как алчно разинутая пасть, раздвинулись и с чмоканьем закрылись за нею.

К этому времени Селин, горничная Коко, уже была на месте и готовила для хозяйки постель. Повернув ключ в двери, Коко вошла в комнату. Горничная, выпрямившись, пожелала ей доброго утра. Коко оглядела ее с ног до головы.

— У вас, детка, слишком длинные волосы и слишком короткая юбка.

Селин улыбнулась, будто оправдываясь, прикоснулась к ленте в волосах и чуть одернула подол. Она понимала, что Коко ее поддразнивает.

— Это модно, — сказала девушка.

— Что ты в этом понимаешь? — воскликнула Коко.

Не в духе, подумала девушка, продолжая поправлять постель. Коко коснулась ее рукой и почти умоляюще произнесла:

— Я очень устала. — Она потянулась к ограждению кровати и с силой ухватилась за медный шар стойки. У нее кружилась голова. — Хочу лечь, — сказала она.

Девушка понимающе кивнула. Губы ее растянулись в улыбке. Коко скинула пальто, сняла очки и с видимым усилием сбросила туфли. Затем, сев на кровать, наклонилась и опустила голову на подушку. Поднимая на кровать ноги, она слегка вздрогнула от боли.

Никогда еще Коко не чувствовала себя настолько утомленной. Вид мертвых птиц вызвал в ней депрессию. Заболел живот. Зачем ей нужно было все это видеть в выходной день? Она так хотела отдохнуть перед завтрашней работой. Нужно столько всего сделать! Только что закончена весенняя коллекция и уже пора браться за коллекцию для лета. Это все неотложные дела. А ей с каждым годом все труднее и труднее. Она стала думать о расписании на следующую неделю, о мелочах и о серьезных делах. В висках застучало, плечи охватило странное напряжение. Коко чувствовала, как медленно циркулирует кровь в пальцах рук и ног.

Она закрыла глаза и позволила себе восстановить в памяти те месяцы, которые провела на своей вилле вместе со Стравинским. Величайший композитор современности живет с прославленной кутюрье и парфюмером. Кто мог бы тогда это предположить? Кто поверит в это теперь?

Темные размышления о нынешних неприятностях стали удаляться, уступая место воспоминаниям о солнечном свете, о пении птиц, о вновь зазвучавшем рояле. Ритмы музыки незаметно слились с ритмом дыхания Коко, и она соскользнула в бессознательную дремоту, перешедшую в глубокий сон.

Через час, почувствовав резкую боль в груди, Коко проснулась. Боль из центра груди быстро распространялась по рукам. Сдавило голову. Страх сковал ее тело. Ужас охватил ее разум. Она огляделась. У настольной лампы стоял стакан с водой и трехстворчатая иконка, которую пятьдесят лет назад ей подарил Стравинский.

Белые стены. Столик у кровати. Икона. Коко в панике пыталась сосредоточиться на этих предметах. В голове все мешалось.

Внезапно в ней что-то перевернулось. Ее пронзил панический страх.

— Скорей подними меня! — крикнула она горничной, вбежавшей из соседней комнаты.

Коко почувствовала удушье.

— Нечем дышать!

Глаза Коко расширились от ужаса. Она не узнавала свой голос. Потянула нитку жемчуга на шее, будто та была виновна в удушье. Внезапно комната завертелась и с головокружительной быстротой превратилась в нечто расплывшееся. Кожа Коко покрылась потом, остро запахло тревогой.

Селин схватила шприц. С трудом открыла ампулу с лекарством.

— Все в порядке. Я здесь. Все будет хорошо.

Глаза Коко уставились в угол комнаты. Она побелела. Онемели пальцы рук. В ушах раздался пронзительный звук.

— Они меня убивают! — еле слышно воскликнула она.

И в этот момент на нее надвинулось нечто неотвратимое. Но прежде чем тень смерти накрыла ее, в ту долю секунды, когда последняя капля кислорода покидала ее мозг, за пульсирующими веками пронесся миллион картин и образов.

Будто в зеркале, вживую, промчались сверкающие видения. Последним было ясное воспоминание о том, как он смотрел на нее, когда наклонился, чтобы ее поцеловать, какими были его темные глаза.

Коко пробормотала:

— Так вот что это такое!

И провалилась в безмолвие. Черты ее лица изменились. Вокруг была тьма.

Селин слишком поздно сделала инъекцию. И теперь тихо сидела рядом. Селин удивило, с каким спокойствием она опустила веки Коко.

2

1913

Коко у себя дома, на рю Камбон, она оживленно танцует под какую-то музыку, которая звучит внутри нее. Оказавшись перед высоким зеркалом, она поет:

У нее алые губы, темные глаза, на ней белое платье восхитительного в своей простоте покроя.

Она делает несколько пируэтов, наслаждаясь своим изяществом. Ей доставляет наслаждение звук, раздающийся, когда нижняя юбка задевает шелк платья.

Над этим туалетом она работала целую неделю, мучаясь с воротником и подшивкой. Теперь наконец она счастлива. Платье получилось сногсшибательным, и она это понимает. Ярусы белого шелка отважно поднимаются намного выше колен. Внизу прямые струящиеся фалды обнимают ноги.

Она как следует поработала и над шляпкой — маленькой короной, которая возвышается над широкими полями из черного шелка. Коко надевает шляпку и подтыкает прядь волос, затем выгибает поля до тех пор, пока они не образуют нужную линию. И тогда часть лица оказывается в тени.

Коко смеется. Любуясь собой, запрокидывает голову и легким прикосновением пальцев наносит на шею духи.

В этот вечер Коко очень возбуждена. Ей никогда еще не приходилось бывать на подобном концерте. Исполняется несколько вещей, в том числе — премьера Стравинского. Там будут все. Этот вечер станет событием. Коко слегка побаивается предстоящего приключения и чувствует, как обострились все ее ощущения. Шорох платья, запах духов, каждое прикосновение пальцев к любому предмету — все воспринимается очень ясно и остро.

Звонит телефон. Коко вздрагивает, она не желает отвечать на звонок. Шофер уже ждет, ей не хочется опаздывать. Проверяет — сумка, зонтик. Она надеется, что это звонила не Кариатис с сообщением о том, что не сможет пойти.

Спускаясь по лестнице, Коко представляет себе манекены, которые стоят внизу, в магазине. Холодные фигуры. Пластмассовые головы. Жестко закрепленные платья и шляпки. Вокруг все так спокойно в сравнении с лихорадящим ее возбуждением. Коко открывает дверь, и ее встречают запахи и шумы влажного весеннего вечера. Она делает несколько глубоких вдохов и будто получает новый порыв к жизни. Затем быстрым движением садится в автомобиль.

Сумерки. Время загораться фонарям. Вспыхивают лампы уличного освещения. Из улицы в улицу тянется кричащее великолепие города. Вдоль бульваров гремят трамваи. Мимо проносятся автобусы. Автомобиль медленно движется позади отеля «Ритц» и резко поворачивает направо на рю Сент-Оноре. Замешкавшись в автомобильной пробке, шофер съезжает налево, вниз по рю Ройяль, по направлению к Пляс-де-ля-Конкорд. При пересечении трамвайных путей колеса резко визжат. Машину подбрасывает. Шляпка Коко ударяется о крышу автомобиля.

— Осторожно! — сердится Коко.

— Простите.

Весь день Коко напряженно работала. В желудке пусто, с утра ничего не ела. К тому же ей неудобно в новом платье. И так нужен друг для сопровождения.

От общей нервозности и от движения машины у Коко кружится голова, а руки и ноги становятся будто невесомыми. Странно, ей кажется, будто автомобиль тянет неведомая сила. На мгновение она чувствует себя воспарившей вверх.

Пробравшись наконец сквозь толпу на авеню Монтень, автомобиль останавливается. На тумбе — афиша, представляющая «Весну священную» Стравинского. Двери театра открыты. В толпе снуют продавцы цветов.

Коко выскальзывает в темноту. Очень тепло. Ее внимание привлекают цветы магнолий и каштанов, они светятся в темноте ярче, чем уличные лампы.

Коко одергивает платье и заламывает поля шляпки под еще более острым углом. Суетливость толпы говорит ей: это будет славный вечер. Она чувствует, что привлекает взгляды мужчин. Походка ее легка, ноги едва касаются пола.

Будто невеста скользит она к огням театра.

Игорь сидит в своей артистической уборной и стрижет ногти на ногах. На ковре собираются лунообразные, цвета старых клавиш рояля обрезки ногтей. Взмах ножниц. Склонившись пониже, он изучает свои ногти. Один ноготь обрезан слишком сильно. Стал виден ободок розовой кожи.

— Дерьмо!

Плохо то, что жмут новые туфли, и он с содроганием думает, как выстоит на сцене. Когда начинает надевать рубашку, она запутывается у него на голове. Невозможно расстегнуть пуговицы. Его охватывает паника. Ему кажется, что он задохнется. Он ничего не видит. До чего все это ненавистно! Игорь вспоминает, как в детстве упал в пруд и оказался подо льдом. С трудом всовывает руки в рукава. Теперь он может дотянуться до пуговиц и, словно вынырнув на поверхность, сделать глубокий вдох.

Глянув в зеркало, Игорь даже пугается, как бывает всегда при взгляде на себя самого — на этого близнеца с теми же чертами лица, но перевернутыми справа налево. Он осторожно прикасается к лицу. Это движение позволяет ему ощутить свою кожу. Он чувствует облегчение, но тут же, закашлявшись, представляет себе, что шум доносится откуда-то снаружи.

Игорь, волнуясь, ходит по комнате. Пальцы выбивают по брюкам фрагменты мелодий. Его волнует, что нет равновесия между партиями флейты и первой скрипки. Его волнуют трудность партитуры и плохая подготовка танцоров. Он считает, что хореография чересчур замысловата и не всегда соответствует музыке. Он множество раз говорил об этом Нижинскому, но тот ничего не слышит. Похоже, Нижинский просто не в состоянии все рассчитать. Однако Дягилев всегда прощает Нижинского. Разумеется. Его любовник не может быть не прав.

У Игоря возникает предчувствие, что критика будет отрицательной и унизительной. Во рту и в горле сухо. Он понимает, что нужно попить, и берет стакан. Когда он подносит стакан к губам, в очках отражается колыхание вина в стакане.

В комнату врываются звуки настройки инструментов. Кто-то повторяет трудные пассажи. И даже эта хаотичная музыка не успокаивает Игоря. Ее дергающиеся ритмы будоражат, невидимо проникая в конечности. В желудке что-то трепещет в ответ на тепло деревянных духовых. Игорь слышит нисходящее движение минорных аккордов, контрастирующих с последовательными септимами в басах, и снова чувствует подступающую тошноту.

Руки вспотели. От страха он чуть не падает в обморок.

Мысленно он представляет себе оркестр, собравшийся на сцене, все его внутренние связи. Пытается не думать о публике, по правде говоря, он вовсе не уверен, что публика готова к его музыке. Ему почти жаль тех, кто сидит в зале. Они и не представляют себе, что их ждет. Бог знает, как они будут реагировать.

Его мысли обращаются к жене, Екатерине, его идеальному слушателю. У него нет уверенности в том, что она приехала. Екатерина беременна. Ждет четвертого ребенка. Плохо себя чувствует. Игорь надеется на маленький крестик, который жена дала ему на удачу на этот вечер. Крестик лежит в левом нагрудном кармане смокинга, с той стороны, где сердце. Чуть приободрившись, Игорь улыбается, когда нащупывает крестик под толстой тканью одежды. Он хочет этого ребенка. И пусть будет девочка, как того желает Екатерина. Две девочки — это хорошо, это проявление симметрии. Ему хотелось бы, чтобы сегодняшний триумф был посвящен жене. Вынимает крестик и целует его.

Через два часа все будет кончено, напоминает он себе. Но успех или неудача сегодняшнего представления может определить все его будущее. От этого вечера, возможно, зависит вся его композиторская карьера. За последние годы он создал несколько хороших произведений, он был замечен. Говорили, что он многое обещает, что у него значительный потенциал. И теперь, когда ему уже тридцать один год, пришло время реализовать этот потенциал. Ему нужен крупный успех. Для самоутверждения и для того, чтобы обеспечить себе должную репутацию.

В дверь стучит мальчик.

— Пять минут, мсье.

Игорь допивает вино, красные брызги попадают ему на лицо. Он волнуется, не испачкались ли манжеты. В сотый раз смотрит на часы. Ждет, когда большая стрелка подойдет к двенадцати.

Окидывает себя взглядом в зеркало, сдувает с лацкана воображаемую пушинку. Крестится.

— Господи! Пусть все пройдет хорошо!

Затем, глубоко вздохнув, открывает дверь. Слышится громкая музыка. Сердце бьется все быстрее. Он идет в зал.

Внутри беломраморного великолепия театра на Елисейских Полях золотая линия бежит по стенам и связывает ложи золотой нитью.

Сегодня здесь самые модные люди Парижа. Они весело здороваются друг с другом и обмениваются любезностями. Смех в толпе то усиливается, то стихает. Веера разносят по воздуху болтовню и слухи.

Коко множество раз мечтала об участии в таком собрании, но сейчас ее тревожит то, что она несколько не соответствует этому обществу. Ей не хватает непринужденности в присутствии незнакомых богачей. От их богатства исходит дух порочности. Коко внимательно разглядывает мужчин в вечерних костюмах, покручивающих кольца на пальцах, и женщин — в тюрбанах, в удушающих боа из страусовых перьев.

Женщины, в свою очередь, неодобрительно разглядывают Коко, сами даже не понимая причины этого неодобрения. И дело не в том, что она слишком разукрашена. Как раз наоборот. На ней очень строгий, простой наряд. Простота этого наряда, его сдержанная элегантность делают туалеты окружающих дам почти безвкусными. Силуэт Коко пугающе хрупок. Этот минимализм они находят чуть ли не неприличным. Коко производит такое впечатление, на которое даже и не рассчитывала, оно достигнуто без особых усилий, но дамы чувствуют в этом какой-то подвох.

Все эти дамы в перьях и плюмажах, в тяжелых платьях из тафты и бархата кажутся Коко, которая чувствует презрительность в их взглядах, просто чудовищами. Если им хочется выглядеть похожими на коробки шоколадных конфет — что ж, их дело. Она же предпочитает выглядеть — женщиной.

Воздух наполнен ощущением привилегированности. Сверкают бриллианты, мерцают жемчуга. В мыслях Коко пробежали воспоминания о детстве — полуразвалившийся деревенский дом, ничтожный клочок земли, больная мать и отсутствующий отец, братья и сестры, которые бранятся, словно куры в курятнике. Мелькает смутная картина, как она тащит с поля морковь. Могла ли тогда она представить себе, что окажется в окружении этих богачей!

Уверовав в свою счастливую судьбу, Коко вычеркнула из памяти прошлую жизнь и преобразилась, стала совсем иным существом. Она использовала людей, и люди использовали ее. Она постигла, как действовать в бизнесе, чтобы добиться успеха. Все, чего она достигла, — результат тяжелого труда. Никто не работает так напряженно, как она, в этом Коко уверена. И вот итоги — ее магазин процветает, за ней тянется шлейф из очарованных ею мужчин, среди своих клиентов она видит нескольких богатейших женщин Франции. Неплохо для сиротки, думает Коко. Она станет знаменитой. Выйдет из тени. Эти дамы еще ее узнают!

Нервозность Коко испаряется, сменившись оживлением. Она чувствует себя гораздо увереннее. С равнодушным взглядом она холодно пожимает руки некоторым знакомым, не обращая внимания на их усмешки.

Самое странное, что она вовсе и не собиралась сюда идти. Обычно она сопровождает Шарля Даллина, который отказывается быть довеском в компании ее учительницы танцев, Кариатис, и ее богатого любовника, немца фон Реклинхаузена. Но когда-то надо начинать, и Коко радуется представившейся возможности. Для нее этот вечер — своего рода дебют.

Сидящий рядом с ней Шарль внимателен и нежен. Он — актер, долгое время Коко нравилась его игра, и она издалека обожала его. Познакомившись с ним поближе, она уже не находит его столь интересным, как прежде. В сущности, считает Коко, он весьма ординарная личность. Когда Шарль не на сцене, он не может произнести ничего остроумного. Всегда запаздывает с ответами на остроты других. Он — всего лишь часть сцены.

В этот вечер Коко чувствует себя участницей некой сенсации. Кариатис является без шляпки, с жестоко обкромсанными волосами. С трудом сдерживая восторг, Коко спрашивает:

— Моя дорогая, что вы натворили?

Кариатис объясняет: несколько дней назад, будучи отвергнутой мужчиной, который ей очень нравился, она напала на свои волосы с острыми ножницами. Затем ей пришлось совершить некий жест, а именно: связать локоны лентой и привесить их на гвоздь на двери этого человека.

— Все равно волосы были слишком длинными.

— Но теперь вы похожи на Жанну д’Арк, — говорит Коко.

— Я знаю и собираюсь сыграть эту роль до конца.

Коко трепещет, видя реакцию толпы на Кариатис. На нее смотрят тысячи глаз. Сидя рядом с Кариатис, Коко, торжествуя, понимает, что они обе — причина скандала. И готова этим воспользоваться.

Даллин, сидящий с другой стороны, видит, как далеко зашла игра. Коко обычно считала, что она его сопровождает. Однако теперь все переменилось.

Коко просит Шарля подержать ее программку. Она понимает, что за ней наблюдают. И пока Кариатис что-то нашептывает ей на ухо, она, чуть помахивая веером, разглядывает в лорнет публику.

Естественно, жужжание разговоров постепенно стихает. Коко видит Сергея Дягилева, импресарио Русского балета, который, приготовившись к аплодисментам, сидит в первом ряду. Дирижер и концертмейстер первых скрипок кивают друг другу. Медленно гаснет свет.

Из темноты выплывают звуки фагота. Повторяется мелодия из шести нот. Она быстро растворяется сначала в чем-то похожем на щебетание птиц, затем в скрипе и скрежете. Всплеск в группе деревянных духовых, суета у струнных — и тут вступает вся мощь меди. Могучая волна звуков.

Перемена столь внезапна, что Коко подпрыгивает. Все инструменты оркестра соединяются в порывистом диссонирующем аккорде. Судорожный ритм пугает Коко. Ничего подобного она еще никогда не слышала. Звуки непредсказуемо сталкиваются и заставляют вибрировать воздух. Коко ожидала чего-то необычного, но к такому она была не готова.

Затем у задника, изображающего степь и небо над нею, появляются двенадцать одетых в черное нимф с волосами цвета льна, они создают живую картину. Встав в самую простую позицию — колени сдвинуты, плечи подняты, — танцоры неловко покачиваются.

Одна из танцовщиц делает неприличный жест. Коко шокирована. Другие актеры воют и взвизгивают. Публика топает ногами. Когда танцовщицы, делая грубые движения, объединяются, зрители начинают шипеть. Недалеко от Коко встает пожилая дама, ее тиара почти свалилась с головы.

— Это позор!

Танцоры продолжают кружиться по сцене и, собравшись вместе, прыгают в натянутое сукно. Музыка резко подчеркивает движения их рук.

— Это так по-славянски, — замечает Кариатис.

Один из иностранных послов, сидящий в ложе, начинает громко хохотать. От того, что происходит на сцене, Коко приходит почти в детский восторг.

Поднимается с места какой-то мужчина и призывает всех умолкнуть. Дама в соседней ложе бьет по лицу соседа, который начал шипеть. Еще один человек в ярости кричит:

— Заткнись, сука! — направляя свое оскорбление одной из самых утонченных и прекрасных женщин Франции.

— Это Флоран Шмит, — шепчет Кариатис. — Я видела у него фотографию композитора — он там обнаженный! — В сознании учительницы танцев мелькает образ обнаженного Стравинского, упершего руки в боки, он стоит на маленькой деревянной пристани, брачный инструмент — в профиль, ягодицы крепкие, мускулистые, на заднем плане виднеется белый конь.

Коко смеется, пораженная тем, что в высшем свете циркулируют подобные вещи. Чем выше социальный уровень, тем больше развращен человек, хотя бы в мыслях.

В публике нарастает беспокойство. Гремят аккорды, ритмы кажутся безобразными, непривычными. Для парижской элиты все слишком грубо, во всем чувствуется монгольское зверство, запах селедки и табака.

И хотя Коко посмеивается, что-то импульсивное, дотоле неизведанное в музыке оказывается созвучным ее ощущению новизны от присутствия в этом месте. Внутренний ритм Коко так же подвижен, как ритмы этой музыки. Ее тело ощущает удары молоточков клавиатуры фортепиано, кожу ее полируют натянутые тетивы смычков. Первобытная энергия пронзает ее, как грозовая молния пронзает громоотвод.

Впитывая сложные ритмы музыки, Коко все-таки замечает, как Шарль посматривает на нее.

Движения танцующих внезапно ускоряются, актеры с яростной энергией сплетаются в страшных эротических позах. Температура в помещении заметно повышается, трепещут веера. Коко представляется, что зал наполнен плененными птицами.

Возбуждение публики достигает такой силы, что почти не слышно музыки. Несколько женщин перед Коко до того расстроились — или пришли в столь буйное веселье, — что у них потекла с ресниц тушь, по щекам бегут черные дорожки. Конечно, в кабаре «Мулен-Руж» — в те времена, когда Коко там пела и танцевала — она видывала кое-что и похуже. Но то были представления для толпы. Здесь же опрокинуты устои благопристойности.

Шарль наклоняется так близко, что его усы щекочут щеку Коко. Она замечает, что Шарль слишком сильно надушен. Он что-то шепчет, но она не обращает внимания на этот шепот, так сильно на нее действуют музыка и шум в зале. Шарль берет ее руку. Не глядя на него, Коко высвобождает руку.

Оттуда, где люди не сидят в креслах, а стоят, тоже несется шум. Там болтают, хлопают, оттуда слышится непристойная брань. Но балет продолжается. К удивлению Коко, рядом с ней начинают разворачиваться военные действия. Несколько дюжин людей начинают раздеваться. Коко в восторге от этой анархии. Загорается свет. Появляется полиция.

Свистки полицейских и внезапно зажегшийся в зале свет приводят в смятение дирижера — полного мужчину с моржовыми усами, — и он оглядывается на волнующийся зал. Убедившись, что никто не собирается лезть на сцену или в оркестр, он продолжает дирижировать.

Свет снова гаснет. Неожиданно рука Шарля оказывается на колене Коко. Коко смотрит на него. Он не сводит с нее глаз. Она могла бы и ответить на это, но не сейчас, не здесь. Коко отодвигается от Шарля, и от этого его рука соскальзывает с ее колена. Все-таки его прикосновение вызывает в ней легкое покалывание и мелкую дрожь.

И когда недовольство публики и раскаты хохота достигают апогея, Коко видит появившегося у сцены щеголеватого лысого мужчину. Невысокий, возможно, пяти футов и одного дюйма росту, он идет по центральному проходу, так что его видят все сидящие в зале. Его бледное лицо поблескивает под светом огней. Он, слегка сгорбившись, неторопливо переставляет чуть кривоватые ноги. Зал, ряд за рядом оборачивается за ним вслед, когда он героически идет к выходу. Он в ярости хлопает за собой дверью. Этому звуку отвечает дробь барабанов в оркестре.

— Кто это? — спрашивает Коко у Кариатис.

— Стравинский.

— Человек с той фотографии?

— Вот-вот!

— Ха!

— И не подумаешь. Верно?

— Он женат, этот Стравинский?

— Конечно, — голова Кариатис склоняется к Коко, — на своей кузине.

— Я не знала, что это разрешается.

— А это и не разрешается, — злословит Кариатис, прикрывшись веером. — Они никак не могли найти священника.

— Бедняжки!

— А я не испытываю к нему жалости. Нечего было до этого доводить.

Коко задумывается.

— Он маленького роста, верно?

Женщины смотрят друг на друга и хихикают.

Оркестр и танцоры продолжают сражение, пока фарс не подходит к концу. С чувством выполненного долга дирижер опускает палочку. Оркестранты наконец отделались. Рой жужжащей публики выходит из зала на улицу, в майскую ночь.

Вспотевшая Коко рада очутиться в прохладе вечернего воздуха. Но ее не оставляет возбуждение. Она ощущает в себе ту же взвинченность, которая взбудоражила зал. Глаза ее искрятся.

— Ну и что вы думаете? — спрашивает Кариатис.

— Поразительно!

— Нет, я не о балете. Даллин!

— О, Шарль! Я уже забыла о нем. — Коко изображает равнодушие.

В сущности, Даллин ей даже нравился, пока не прикоснулся к ее колену. Он хорош собой, он очаровательный компаньон. Но слишком спешит, решает Коко, ей это не по нраву. Кроме того, он актер. Актеры всегда бедные, а она — что ж, она богатая. Оправдываются ее надежды на успех.

— Я сейчас упаду в обморок. Хочу есть. — В ушах Коко все еще звучит музыка. Ее тело по-прежнему отвечает вибрациям ритмов.

Кариатис машет мужчинам.

— Идемте!

И Коко восклицает:

— Эй, посмотрите!

Она указывает друзьям на магнолии. Деревья будто поразило каким-то взрывом, вся мостовая усыпана белыми цветами. Летящие в свете огней лепестки ослепляют Коко.

Чувствуя себя возбужденной, словно невеста, она распрямляет плечи и становится в профиль, будто изображение на монете.

— Да, пойдемте, — говорит она, — идемте, идемте.

Взявшись за руки, Коко и Кариатис идут впереди. Мужчины следуют за ними. Послушный Шарль поправляет шляпу, в огорчении накалывает лепестки на острый кончик своей трости.

Коко делает им знак поторопиться.

— Нас дожидается столик у «Максима».

3

1920

Расстроенный тем, что не удается играть на фортепиано в номере парижского отеля, Игорь репетирует на учебной клавиатуре. Чтобы уменьшить силу звука, он садится на пол и кладет клавиатуру на колени. Ноги его нажимают на несуществующие педали. Рядом с ним сидит его младший сын Сулима. Папины руки, беззвучно нажимающие на клавиши, кажутся ему удивительными мостами.

— Можно мне уйти?

— Пока еще нет. Я не закончил.

— А когда ты закончишь?

— Почему бы тебе не попробовать пропеть эти звуки, глядя на клавиши?

Сулима принимает вызов. Он напевает с закрытым ртом, почти в унисон с тем, что делают пальцы Игоря. У него не хватает голоса, чтобы взять высокие ноты.

Игорь смеется.

— Очень мило!

— А теперь можно мне уйти?

Игорь ерошит волосы сына.

— Пойдешь, пойдешь.

Игорь любит мальчика, любит его большие простодушные глаза, его маленький вздернутый нос. Он отмечает, что Сулима унаследовал его пальцы — изящные, красивые, не кургузые, как у его брата. Волосы у Сулимы гуще, глаза темнее, чем у Федора, — он, как понимает Игорь, значительно более привлекательный мальчик.

— Попробуй опустить правую руку на то же место и изменить гармонию левой рукой. Вот так!

Глядя на руки сына, Игорь представляет себе звуки, возникающие от нажатия клавиш. Черные и белые.

Спустя три года после революции и два года по окончании войны Игорь чувствует, как возросла его любовь к черным клавишам. Они существуют в контраст к белым и придают белым живительную остроту. Как и черные клавиши, он тоже ощущает своего рода инакость, непохожесть на других. Черные клавиши, как и он сам, воспринимаются чуть смещенными, будто мир вокруг них накренился на десять градусов.

Россию тоже жестоко накренили и опрокинули. Игоря вместе с тысячами беженцев лишили Родины, безжалостно вытеснили на Запад. Теперь он и его семья вынуждены ютиться в двух маленьких комнатенках в парижском отеле. И должны быть благодарны великодушным покровителям и радоваться скудным доходам от случайных концертов.

Живя после окончания военных действий в Швейцарии, Игорь осознал, что лишился всего: денег, земли и — самого ценного — своего языка. Он не смог достойно попрощаться с друзьями, не успел как следует собрать вещи и теперь оказался в крайне тяжелом положении. Из-под его ног столь резко выдернули почву, что ему кажется, будто он до сих пор падает.

После вынужденного изгнания его жена Екатерина все время нездорова. Двое сыновей и две дочери растут без гражданства. Но при всей их неустроенности Игорь утешает себя мыслью, что семья теперь стала гораздо более сплоченной. Они учатся полагаться только на себя и полностью доверяют друг другу.

Они нигде не живут подолгу, не могут пустить корни и завести новых друзей. Поэтому братья и сестры стали лучшими друзьями. В этом зыбком мире родители оказываются единственной неугасимой звездой и надежной опорой.

— Папа, сколько еще мы будем здесь жить?

— Пока не найдем чего-нибудь получше.

— Когда же?

— Еще не знаю. Возможно, скоро.

— Мне здесь не нравится. Я хочу, чтобы у меня была своя комната.

— Но ты же знаешь, ни у кого из нас нет своей комнаты.

— А я привык, чтобы у меня была своя комната.

— Понимаю. Но все так переменилось…

— Не хочу быть в одной комнате с Миленой. Она разговаривает во сне и будит меня. И еще она щиплется.

— Ну, ей ведь тоже нелегко.

— Я знаю. Но…

— Скоро наступит лето. Станет полегче. Увидишь… — Эти слова рождены надеждой, а не убежденностью. Игоря мучает чувство вины. Пальцы Сулимы сильно нажимают на клавиши.

Игорь обожает детей. Он восхищается их гибкостью, их ловкостью. И при этом в нем, как какая-то зараза, сидит желание побега. К бегству из дома его побуждает постоянное стремление к движению. Это странный зуд в костях, который просто набрасывается на него. И поскольку теперь нет больше места, которое он мог бы назвать домом, он получает удовольствие от присутствия где угодно еще, как бы ни было это «где угодно» далеко или мрачно. Если он долго находится в одном месте, в нем начинает расти острое чувство нетерпения. Он тоскует по вечному движению истинной свободы, по существованию, которому ничто не препятствует.

Полет.

Игорю представляется, что здесь он в заточении. Жизнь в подобных стесненных обстоятельствах создает напряжение, которое еще усиливается отношениями в семье. Игорь страстно желает, чтобы у него было больше места, больше времени, он хочет беспрепятственно писать музыку. В прошлые годы он сочинил несколько славных вещей. Хорошо были приняты «Соловей» и «История солдата», но у него нет финансового обеспечения. Ему необходимо устроить свою жизнь, необходима какая-то поддержка. В данный момент суть его жизни состоит в семье и работе, то и другое наслаивается друг на друга, как пласты земли. Неизбежно возникают осложнения, которые служат причиной столкновений между родителями и детьми, а нередко — и раздорами между родителями. Игорь вспыльчив и хорошо понимает, что иногда огорчается из-за пустяков. Потом он злится на себя, что рассердился на тех, кого любит.

Каждую ночь Игорь молится о перемене их судьбы, о неожиданном везении. И все ждет новостей от Дягилева — вдруг кто-то предложит финансировать его проекты. Парочка новых заказов совершила бы переворот в их жизни, при наличии определенного дохода они могли бы жить в более комфортабельных условиях. А сейчас, нажимая на беззвучные клавиши, он ведет послушные пальчики Сулимы по клавиатуре.

И вот так, думает он, возможно, придется провести всю оставшуюся жизнь. От мысли о том, что он вынужден будет учить контрапункту скучающих дам и подростков, по телу пробегает дрожь.

Сулима перестает играть. Оба прислушиваются к шуму, который ворвался в комнату. Дождь, накрапывающий все утро, внезапно становится проливным, слышно, как он барабанит по водостокам. Игорь с сыном подходят к открытому окну. Залетающие в комнату капли дождя попадают им на лица, на руки, остаются мокрыми пятнышками на мраморном полу. Игорь прикладывает к холодному стеклу руку, потом прижимается к нему лбом.

Он вспоминает, как в детстве прикладывал к заиндевевшему оконному стеклу пятикопеечную монетку, монетка растапливала иней, и открывался мир за стенами дома. И тут в нем оживает утраченная жизнь. Будто, глядя в дырочку на оконном стекле, он возвращается в детство. Прогулки по Невскому, сани, запряженные лошадьми, отблески огня из изразцовой печки в углу его комнаты. Как на миниатюрной сцене появляется Петербург, город, в котором он родился, — Адмиралтейская игла, Мариинский театр с его куполом и запахами зала. Все вернулось. И рядом с этими видениями плывут запахи дегтя, намокшего меха башлыка, дымка от махорки на улицах. Эти запахи сопровождаются звуками города — шумом автомобилей, криками торговцев, дребезжанием колес по булыжнику мостовой и внезапным свистом кнута.

Громовые раскаты сотрясают стены. Игорь чувствует, как под его лбом дрожит стекло окна. Глазок в другой мир закрывается. Запахи исчезают, ритмы тают, и Игорь вспоминает, что он в дешевом отеле, в изгнании, вместе со своей семьей. В холодной комнате, где от его дыхания запотевает стекло.

Дождь, подобно шлейфу розовато-сиреневой мантии, накрывает Париж и его окрестности. Город залит запахом сырости. На тротуарах расплывается свет уличных фонарей. В один из этих неярких кругов света ступает Игорь, он встряхивает зонтик.

Со своей обычной пунктуальностью, Игорь появляется ровно в восемь часов. Он извиняется перед Дягилевым за жену, которая не выходит из-за слабого здоровья. Ей в сырую погоду бывает плохо, к тому же Милена, младшая дочь, тоже больна.

Но Игоря ливень возбуждает. Весенний дождь всегда будоражит его — он чувствует обновление, неотразимость красоты весеннего цветения, запах свежей травы. Он вытирает очки от капель дождя и откидывает назад черные волосы.

— Это — чтобы прогнать озноб… — Дягилев протягивает Игорю бокал вина.

— Спасибо, — отвечает Игорь, пряча носовой платок.

Сегодняшние гости — в основном артисты, те, которые связаны с Русским балетом. Тут также присутствует Хосе-Мария Серт, художник из Каталонии, и его жена, француженка Миссиа.

Величественный и очаровательный Серт встает и пожимает Стравинскому руку.

— Рад вас видеть, — приоткрывается щель в его бороде.

— Взаимно, — отвечает Игорь.

Миссиа присоединяется к ним. Игорь давно с ней знаком. Сочетание богатства и красоты делают ее настолько влиятельной, что в артистических кругах она вызывает недоверие. Ее презирают за множество коварных проделок, но с Игорем она всегда была добра и даже помогала ему в первые месяцы изгнания. Они мило, но с некоторой настороженностью здороваются. Миссиа принимает его поцелуй с легким намеком на то, что она сеньор, а он — вассал. Он же дарит ей поцелуй с учтивостью человека, которого представляют королеве.

Спустя час появляется Коко. Как раз в тот момент, когда садятся за стол. Ее опоздание трудно оправдать — ведь она в отличие от других гостей обитает неподалеку. Рю Камбон, где она живет, идет параллельно рю Кастильон, где квартирует Дягилев. Коко сложно, цветисто объясняет свое опоздание и говорит по-французски так быстро, что Игорю трудно ее понимать. Она рано отпустила шофера, желая прогуляться, но когда погода стала такой ужасной, ей пришлось ждать, когда ее привезут, впрочем, ее так никто и не довез. Коко победно пожимает плечами, и — она прощена. Горничная принимает ее пальто и шляпку.

Старые подруги, Коко и Миссиа, обмениваются сестринским поцелуем. Дягилев обнимает Коко. Они познакомились прошлым летом, в Венеции у Сертов.

— Рад, что вы все-таки добрались. — Для такого плотного мужчины, как Дягилев, голос оказывается очень высоким.

Коко замечает, что с тех пор как они виделись в последний раз, Дягилев прибавил в весе. Кольца впиваются в его пухлые пальцы. Пышный двойной подбородок покоится на галстуке, которыйприхвачен зажимом с черной жемчужиной. Когда Дягилев наклоняется, чтобы поцеловать руку Коко, она видит седину в его темных волосах.

Дягилев предлагает подождать с обедом, пока Коко приведет себя в порядок. Но она не согласна.

— Ну возьмите хотя бы полотенце, чтобы вытереть лицо и руки.

Коко слегка похлопывает себя по разрумянившемуся лицу и энергично растирает руки. Дягилев тем временем представляет ее остальным гостям.

— Я бы хотел, чтобы те, кто еще не знаком с Коко Шанель, познакомились бы с нею. Она — создатель самой изысканной одежды.

— Вы слишком добры.

Коко, оказавшись рядом со столькими талантливыми людьми, слегка нервничает. Но то, как она была представлена, успокаивает ее, и она становится более оживленной.

— И что же вы можете рассказать нам о последних достижениях в моде? — спрашивает Дягилев, предлагая ей включиться в беседу.

— Подолы становятся короче, линия талии — опускается, — говорит Коко, приподымая юбку.

— Будем надеяться, что они вскорости встретятся, — объявляет Хосе и получает за это удар в ребра от Миссии и взрыв хохота.

Коко садится напротив Игоря, который поднимается с места, чтобы пожать ей руку. Он видит перед собой привлекательную брюнетку с угольно-черными бровями, полными губами и небольшим вздернутым носом. В тот момент, когда их руки встречаются, он чувствует, как его тело пронзает мощное течение. Будто током покалывает пальцы. Он в изумлении смотрит на свои руки, потом — на Коко. Наверное, думает он, это от того, что она так сильно растирала руки.

Коко чуть отстраняется, удивившись тому, что он дурачится. По первому впечатлению его нельзя причислить к богеме. Она находит, что его шейный платок слишком веселенький. Мундштук — скорее аксессуар денди, как и монокль.

— Я повсюду встречаю ваше имя, — говорит Игорь, снова пожимая ей руку.

— А я все время слышу ваше.

Он такой же невысокий, как и в ее воспоминаниях семилетней давности. Пожалуй, еще больше полысел. Вблизи Коко видит, что у него плохие зубы — улыбаясь, он почти не раздвигает губы, чтобы скрыть это. Но она с восхищением отмечает красоту его больших рук с крупными суставами и длинными, чистыми, наманикюренными ногтями. Это холеные, белые руки медика, в то время как ее руки огрубели от многолетнего шитья.

Крайне учтиво Игорь прижимает ее пальцы к своим губам. Какое-то мгновение они, не отрываясь, смотрят друг на друга, как, бывает, смотрят незнакомцы в метро. Ее улыбка преследует его. Она чувствует, как ему не хочется отпускать ее руку. Сконфузившись, прерывисто дыша, она говорит:

— Это уж слишком.

Между ними стол, накрытый для пира. У каждого стула — серебряные приборы. На обоих концах стола стоят бутылки с водкой и вином, в центре — графины с виски в форме Кремля.

Еду разносят две служанки. Лоснящаяся ветчина, салаты, подносы с икрой, устрицы с Черного моря, грибы и меч-рыба. Игорь разминает руки, будто готовится играть на фортепиано. На столе много свечей. Беседа оживляется. Темы для разговора — музыка, опера, балет и каждодневные сплетни, касающиеся искусства. Дягилев вспоминает, как Игоря арестовали за то, что он помочился на стену.

— Ну, это же было в Неаполе! — защищается Игорь.

Дягилев добавляет:

— А как тебя арестовали во время войны на итальянской границе?

Коко спрашивает:

— Вас еще раз арестовали?

— Обычный криминальный тип!

— Сергей, ну что ты в самом деле, твои гости составят обо мне превратное мнение.

Но потом Игорь рассказывает эту историю. Обыскивая его багаж, таможенник обнаруживает странный рисунок. Игорь объясняет, что это его портрет, сделанный Пикассо, но таможенник отказывается ему верить. Он никогда прежде не видел ничего подобного. На таможне приходят к заключению, что это — секретный военный план вторжения.

— И что же было потом? — спрашивает Коко.

— О, меня, разумеется, пропустили, а портрет позже был отправлен дипломатической почтой. — Игорь делает большой глоток вина.

— Сейчас он бы очень дорого стоил, — говорит Коко.

Игорь поджимает губы и делает рукой неопределенный жест. Он понимает, все это лишь прелюдия к тому, что является истинной причиной собрания у Дягилева. Дягилев надеется возобновить «Весну священную», которая восемь лет назад вызвала такой succès de scandale^[2]. План раскрывается между переменами блюд, Дягилев выражает надежду, что балет будет возобновлен. Но, говорит он, отчаянно не хватает денег и вся затея может сорваться. Им нужны спонсоры. И срочно. Вот в чем причина его гостеприимства.

Коко замечает, что Игорем овладевает уныние. Обсуждение постановки «Весны священной» — всего лишь увертюра к размышлениям обо всех его бедах. Игорь с содроганием вспоминает тот вечер. С тех пор некоторые критики считают, что его музыка — бессмысленный авангард. Будучи жертвой большевиков, Игорь в ужасе от того, что его назовут революционером. Другие же критики уже постановили, что его музыка реакционна и буржуазна. Он проиграл. Похоже, никому его музыка не нужна. Вдобавок жена больна, дети растут в изгнании, мать чахнет в России, потому что ей не дают визу, а коммунисты конфисковали все его имущество и все сбережения.

Наблюдая за ним, Коко, узнавшая от Миссии всю его историю, понимает, что его дендизм — это своего рода поступок. Так он маскирует глубокое чувство неуверенности и потери. Потери статуса и самоидентификации… Этот человек, думает Коко, держится из последних сил.

И Коко предлагает тост. Протягивая бокал к Игорю, она говорит:

— За «Весну»! — И все вокруг поднимают бокалы.

— За «Весну»!

На секунду Коко оказывается самой главной. Бокалы звенят, вибрируют, как долго звучащая нота метронома. Звон медленно стихает. Нота замолкает.

Тишина, все пьют. Игорь осознает, что вокруг снова звучат голоса, потекла беседа, заполняющая пустоту молчания.

— Знаете, я там была, — говорит Коко.

— Где?

Почти шепотом она произносит:

— В публике, на первом представлении «Весны».

Внезапно начинает казаться, что горит лишь та единственная свеча, которая стоит между ними.

Коко вспоминает театр, безумный вечер семилетней давности и дикие ритмы, которые пробирали ее до мозга костей. Трудно поверить, что сейчас она сидит рядом с человеком, который создал всю эту музыку.

— В самом деле? Это совершенно невероятно, — вздрагивает Игорь. Его захлестывает волна ненависти к себе. Вот еще один свидетель его позора.

— Я живо помню все, что было.

Игорь холодно отвечает:

— Я тоже.

Дягилев, который нечаянно услышал их разговор, добавляет:

— Ну-ну, ведь все это было прекрасно.

— В то время так не казалось.

— По крайней мере мы оба выжили, — говорит Коко.

— Да.

В этой женщине много от уличного мальчишки, думает Игорь. Как нагло она закидывает в рот устрицы. Он вспоминает героинь фильмов Чарли Чаплина. У нее такой жаркий южный темперамент. И необъяснимая грубость смягчается в ней чем-то милым и энергичным. У нее большой, выразительный рот. Кожа ее сверкает, вибрирует жизнью.

Игорь не может отвести от нее глаз, и Коко знает об этом. Однако он с трудом осознает, что она говорит. Частично от того, что слишком много выпил. Но есть и еще что-то. Они оба догадываются, что происходит нечто удивительное. Воздух между ними искривляет пространство и делает расплывчатыми четкие очертания предметов. Их внимание поглощено друг другом, они ощущают глубокое единение чувств. Это продолжается лишь несколько секунд, но притяжение очень сильное. Оба они стосковались по счастью, их взаимная симпатия рождает желание найти это счастье в другом.

— За «Весну»! — снова говорит Коко, на этот раз только Игорю.

И больше ни разу за весь вечер Коко к нему не обращается. И даже потом, когда все курят после ужина, ей это не нужно. Потому что каждое незначительное замечание, каждый ее жест, каждое движение ее глаз предназначаются ему. Все ее существо танцует перед ним, это язык, которому не нужны слова.

При взгляде на ее блестящие волосы, на ее темные глаза и живые губы Игорь чувствует, как что-то поднимается в нем и поглощает его. На шее Коко молочно поблескивают жемчуга. Когда она улыбается, в ее чуть кривой улыбке проскакивает что-то злое.

Игорь чувствует жар, исходящий от Коко. Даже во рту он ощущает вкус чего-то паленого.

— Когда Господь создавал ее, глина была теплой, — говорит Игорь.

Оставшись после ужина наедине с Дягилевым, он понимает, что подобная легкость в мыслях бывает только, если он много выпьет и тогда, когда к нему приходит вдохновение. Он вновь и вновь представляет себе внутренний жар, излучаемый Коко.

Дягилев наливает два бренди и достает из коробки две толстые сигары. Одну протягивает Игорю.

— Она, может быть, и не из хорошей детской, но, Игорь, она богата. Богата. — Он хитро улыбается. — Разве ты не почувствовал запаха денег?

— Что значит «не из хорошей детской»? — Игорь, стоя, покручивает бокал с бренди.

— Ну, она — незаконнорожденная, хотя никогда этого не признает. Ее отец разъезжий торговец…

— Мне кажется, я слышал, что он владелец лошадей. Я предполагал, что он хозяин конюшни.

— После смерти матери она была отправлена в приют, только слово «приют» никогда не сойдет с ее уст…

— Господи!

— Это все сплетни. — Голос Дягилева звучит глуше, когда он продолжает: — Она даже платит своим братьям, чтобы они не существовали в ее жизни.

— Нет! — Игорь чувствует, как бренди прожигает дыру в его солнечном сплетении.

Дягилев пожимает плечами:

— Она портниха. Ей нравится вышивать.

— Это невероятно. Значит, она возникла из небытия?

— Да. — С сигарой в руке Дягилев почесывает под носом. — Я полагаю, что ей, чтобы достичь успеха, нужно быть жестокой.

— И все же мне непонятно, как она разбогатела.

— Думаю, что были мужчины, которые слегка ее поддерживали. Затем она стала мастерить шляпки и шить одежду по своим моделям, собралась кое-какая клиентура. Естественно, она открыла маленький магазин. А когда началась война, все модельеры мужчины были призваны в армию.

— Так что у нее не осталось конкуренции?

— Именно так.

Игорь выпустил изо рта облачко сигарного дыма.

— Выходит, она везунчик.

— Да. Но она талантлива. И при этом очень много работает. А теперь среди ее клиентов герцогиня Йоркская и княгиня де Полиньяк. И три сотни работников в Париже, Биаррице, Довиле… — Потерев пальцы правой руки, Дягилев продолжает: — У нее такое богатство, которое невозможно потратить. И она отчаянно хочет быть принятой, допущенной. — Он смотрит на Игоря, взглядом довершая ход своих мыслей.

— Ты думаешь, она может финансировать возобновление «Весны»?

Дягилев успокаивается. Он расслабленно откидывается на спинку кресла и глубоко затягивается сигарой.

— Должна. Она просто должна. — Снимает крошку табака с губы. — Она наверняка в состоянии. Все общество постоянно требует от нее новых нарядов.

— Значит, я могу сделать вывод…

— Половина ее служащих состоит из émigrés^[3]. Ты можешь кого-нибудь из них и знать.

С внезапной подозрительностью Игорь говорит:

— Я не хочу унижаться.

— Мой дорогой мальчик, никто тебя и не заставляет. — Дягилев смотрит на Игоря теплым взглядом.

Игорь убежденно произносит:

— Она — выдающаяся женщина.

— Так и есть. В самом деле.

— И ты говоришь, она не замужем?

— Нет. Она во всех смыслах современная женщина.

— Я не уверен, что понимаю, что это значит.

— Ну, для начала, она богата и одинока.

— Что ты предлагаешь?

Дягилев поднимает руки:

— Ничего, старина. Могу в этом поклясться.

Игорь смеется:

— Чего ты стесняешься, Серж?

— Ты меня достаточно хорошо знаешь. — Это кульминация разговора, они допивают спиртное и кладут сигары в пепельницу.

— Еще бренди?

Игорь качает головой.

— Я должен идти, — говорит он, выпрямляясь. — Спасибо за великолепный вечер.

— Что ж, будем надеяться, он не прошел даром.

Игорь надевает пальто и шарф и добавляет:

— Как всегда, я рассчитываю на твою помощь.

Дягилев кивает и говорит:

— Передай мои поцелуи Екатерине и детям.

— Передам.

— Я дам тебе знать, если будут какие-нибудь новости.

— Да, пожалуйста. — Обнявшись, они похлопывают друг друга по спинам.

Закрыв дверь, Дягилев вздыхает, потирает руки и наливает себе еще бренди.

Дождь прекратился. Мостовые — мокрые от прошедшего душа. Игорь поднимает воротник пальто. Свежий воздух, похоже, оживляет его. Он чувствует, что мог бы пройти сотню миль. Постукивая по тротуару кончиком зонта, он возвращается к своему отелю. Звуки этого постукивания эхом отдаются от мостовой.

Через полчаса Игорь проскальзывает в постель к жене. Во влажности постели от Екатерины исходит не очень приятный запах. На ее лице морщины от смятой подушки. На лоб упали спутанные волосы. И Игорь знает, что если прикоснуться к ней, то почувствуешь жар. Но он не прикасается к жене, ему этого вовсе не хочется. Его тело до сих пор вибрирует от воспоминания о руке Коко.

Игорь лежит в кровати и думает, что никогда не заснет. И через несколько минут засыпает. Воздух вокруг, кажется, становится все горячее и горячее.

В спящем Игоре все еще что-то подрагивает.

4

Спустя несколько дней после ужина у Дягилева Коко никак не может прогнать из головы мысли об Игоре. Она проводит некие расследования и узнает, в каком ужасном состоянии находятся его финансы. Затем, поддавшись импульсу, звонит ему и предлагает повидаться. Она хочет обсудить с ним нечто важное, но это не телефонный разговор. Они договариваются встретиться у зоопарка.

Игорь, пораженный странностью неожиданной встречи у Дягилева, страстно желает снова увидеть Коко. Он вспоминает удивительный ответ всех клеточек своего тела на ее прикосновение. Прибыв к назначенному месту ровно к десяти часам, он прячет за спиной пучок бледно-желтых нарциссов. Ради свидания с Коко он пожертвовал утренней работой, что обычно делает чрезвычайно редко. И вот он стоит перед воротами зоопарка, Коко опаздывает, в нем нарастает раздражение.

В беспокойстве он носком ботинка выбивает из земли камешки, потом затаптывает их обратно. Он не представляет себе, чего ждать от этой встречи. Если Коко хочет предложить финансовую поддержку Балету, то почему бы ей не обратиться прямо к Дягилеву? Это было бы правильнее. О чем же ей необходимо так срочно поговорить? Он, разумеется, лелеет надежду, но не даст себя унизить. Да, он принял бы покровительство, но не за любую цену. Придется дать ей понять, что он не продается. Трезво и рассудительно показать ей, что его не так-то просто заполучить.

Коко прибывает на полчаса позже назначенного времени и ничем не объясняет своего опоздания. Игорь подготовил обвинительную речь и готов ее произнести, но вся его злость улетучивается, как только он видит, что она плавно движется к нему. Они еще издали улыбаются друг другу. Главное, что он сейчас испытывает, — это облегчение. Коко, здороваясь, подает руку в белой перчатке. Игорь нежно целует ее в обе щеки.

В тот вечер у него сложилось впечатление, что она намного моложе него, но он знает от Дягилева, что они почти ровесники. Она может быть моложе лишь на год или на два. Тридцать шесть? Тридцать семь? Он догадывается, что его ввело в заблуждение. В фигуре Коко есть упругость и напряженность двадцатилетней женщины. У нее изящные тонкие руки, высокая грудь, и двигается она с легкостью девочки.

Игорь извлекает из-за спины нарциссы.

— Это вам.

Он видит, какая у нее молодая, упругая кожа, полные губы, когда она улыбается.

Коко наклоняет голову, и щеки ее отражают желтизну лепестков. Она держит цветы перед собой, как факел.

— Спасибо, они очень красивы. — Потом просто говорит: — Простите, я опоздала. — Крошки пыльцы падают на ее белые перчатки.

И в качестве извинения настаивает на том, что она сама заплатит за билеты в зоопарк. Сначала они рассматривают аквариум. По стенам бегут голубые тени, голубые блики падают на лица Коко и Игоря. В этом свете нарциссы кажутся зелеными.

Наклонившись к аквариуму, они видят, как бьются сердца в тельцах рыб. Коко и Игорь молча наблюдают за рыбами и смотрят на свои отражения в стекле.

Затем, выпрямившись, с таким выражением лица, будто собирается сообщить нечто важное, Коко говорит:

— Знаете, о чем я думала в тот вечер за ужином?

— Нет, о чем? — Игорь тоже выпрямляется.

— Я думала, почему он со мной не разговаривает?

— В самом деле?

— Да, в самом деле. — И не слыша от него ответа, требует: — Так почему же вы со мной не разговаривали?

— Мне казалось, что разговаривал.

— После первых тридцати минут беседы больше вы со мной не говорили.

Он пытается защищаться:

— Я уверен, что это вы не говорили со мной.

— Правда, но я решила подождать и услышать, что вы сначала ответите.

— И?

— И я все еще жду.

Игорь никогда не боялся женщин, кроме матери, но теперь он начинает побаиваться Коко. У него пересыхает гортань, и он чувствует, как неповоротлив его язык.

— Быть может, вы не хотите со мной говорить?

— Я хочу! — Игорь ощущает, как у него сдавило горло. — Иначе меня здесь не было бы.

Когда они выходят на улицу, Коко видит: Игорь озадачен. Ее шутка оказалась не совсем удачной. Она понимает, что вела себя бестактно, и теперь беспокоится, как бы он в ней не разочаровался. Она смотрит, как он идет, заложив руки за спину.

— Что случилось? — спрашивает она. Но ей не стоит беспокоиться. Он не разочарован. Просто уходит от ответа.

Перед ними два льва описывают круги по тесному пространству клетки. На пол падают тени от решетки. Игорь решает воспользоваться случаем. Возможно, уловив в Коко некое сочувствие, он начинает жаловаться на удручающее материальное положение, на стесненность, в которой ему приходится работать.

Он страдает, ему не хватает уединения для музицирования, ведь они с женой и четырьмя детьми теснятся в жалких апартаментах в Бриттани — в нескольких милях от Парижа. Сейчас они ненадолго приехали в Париж из-за репетиций его нового балета «Петрушка». Он все время в плохом настроении и никак не может сосредоточиться. Его творчеству не хватает простора. А плата за жилье так высока.

— Здесь все намного дороже, — сетует он.

— А вы должны быть в Париже?

— Но здесь же — все! Сати, Равель, Пуленк. — Он хочет польстить Коко. — Париж — артистическая столица мира.

— Ну, может, вам и повезет…

— Что вы хотите сказать? — Игорь боится, не переусердствовал ли он со своими жалобами.

Они идут вдоль озера, по водной глади плывут два очаровательных лебедя.

— Так получилось, что у меня хорошо пошли дела, и мой бухгалтер посоветовал вложить капитал в какую-то недвижимость. Я как раз завершила оформление покупки виллы в Гарше. Там спокойно, это на окраине города. Вилла стоит в саду. Конечно, не дворец, но там очень неплохо. Я предполагаю проводить там пару месяцев среди лета, большую часть года вилла будет пустовать. Я подумала… — Коко останавливается, оборачивается и смотрит на Игоря: — Вы должны этим воспользоваться и переехать туда.

— Возможно ли это… — Он нерешительно теребит галстук.

— Если бы вы приехали туда в начале июня, мы могли бы провести вместе несколько недель. Вы должны осмотреться, отдохнуть и как следует поработать. Вы могли бы там пожить до конца года. — Один из лебедей изящно изгибает шею. С его клюва слетают бусинки воды.

Игорь смотрит на Коко. Он озадачен.

— Это сказочное предложение. Очень заманчивое. Не думаю, что мог бы оставить свою семью, хотя…

— Мой дорогой, разумеется, нет, — быстро говорит Коко. — Вилла очень большая. Они тоже могут туда приехать. Я вовсе не предполагала, что вы их оставите.

Смущенный тем, что неправильно расценил ее предложение, Игорь пытается отшутиться:

— Вы очень добры, но вы не представляете, во что ввергаете себя. Вы еще не сталкивались с детьми. Они ужасно шумные.

— Чепуха! Я люблю детей. Кстати, сколько им лет?

— Старшему, Федору, тринадцать. Людмиле почти двенадцать. Сулиме десять и Милене как раз исполнилось шесть.

— Три девочки.

— Нет, Сулима — это мальчик.

— Что ж, в их возрасте они и должны быть шумными. Кроме того, я буду только изредка там появляться, и они просто не успеют меня побеспокоить. Июль и август я обычно провожу на рю Камбон, в квартире над магазином. Все останется вам. И — всем добро пожаловать.

Игорь ошеломлен. Он не знает, что сказать. Разумеется, это изумительное предложение, и он будет дураком, если откажется. Но он чувствует, что в этой благотворительности есть что-то унизительное. Игорь смотрит, как на озере красуется лебедь. И тут вспоминает, что сказал Дягилев. Она баснословно богата. С точки зрения финансовых затрат, для нее все это пустяк. Если она это делает, чтобы прославиться, что ж, пусть… Это все равно не отразится на его творчестве. Она им не завладеет. Просто он сможет спокойно работать. Кроме того, он ею заинтригован. Конечно, он испытывает некоторое сомнение, но ей нет нужды настаивать, Игорь благодарит Коко.

— Тогда все решено. Вы приедете и будет там жить. Все вместе. — Во взгляде Коко видна какая-то настороженность. — Сделайте так, чтобы ваша жена согласилась.

Непонятно, нет ли в этом насмешки…

— Она будет очень рада. Я уверен. — В сущности, думает он, это будет замечательно для жены — жить в комфорте и в полной безопасности. Там и сад есть. А для детей — так просто фантастика.

Коко продолжает:

— Как долго вы состоите в браке с… — в ее голосе звучит наигранное колебание, — … Екатериной?

— Как вы узнали ее имя?

Прядь волос блеснула, упала на щеку, и Коко моргнула. Она небрежно отводит волосы рукой.

— Из своих источников.

— Четырнадцать лет, — отвечает Игорь.

Она замечает с легкой снисходительностью:

— Вы, должно быть, поженились очень молодыми.

— Мы давным-давно были знакомы друг с другом.

— Это всегда бывает очень хорошо.

Игоря смущает тон Коко, но ему интересно то, как он отгораживается. Ему это начинает нравиться. У нее живой ум, разговор с ней требует напряжения и сосредоточенности.

Коко снова благодарит за подаренные цветы. И еще раз настойчиво и искренне говорит:

— Никакого ограничения во времени. Вы можете жить там столько, сколько пожелаете.

Разумеется, Коко хочет подчеркнуть, что она с такой же легкостью могла бы пригласить кого-нибудь еще. Он должен быть польщен тем, что пригласили именно его. Она хочет, чтобы он осознал: дело не в статусе, не в престиже. Или, возможно, все гораздо сложнее. Господи! Он нравится ей. Начиная с того вечера, семь лет назад, она чувствует, что судьбой им уготовано таинственное соединение.

Игорь тоже ощущает возникшее между ними редкое чувство влечения, нечто, неопределяемое словами. Кто-то однажды сказал — и эта мысль до сих пор кажется ему интересной: если два человека подходят к одному углу с разных сторон улицы, то каковы шансы на то, что они окажутся созвучны друг другу? Каковы шансы на то, чтобы это произошло? И что означает это созвучие? Он не может ничего объяснить, но чувствует сходство их смутных ритмов, чувствует приглашение разделить зазвучавшую мелодию.

— А теперь прошу меня извинить. Я должна вернуться в магазин. Меня дожидается баронесса Ротшильд, и я уже опаздываю. Скоро позвоню вам, чтобы обсудить все детали. Хорошо?

Это звучит не как вопрос, а скорее как указание. Игорь озадачен тем, как быстро Коко вписалась в его жизнь. Он загипнотизирован ее энергией и обаянием.

Расставаясь, они пожимают друг другу руки. Игорь видит — на ее перчатках засохли капельки нектара цветов.

— Спасибо, — говорит он, неуклюже кланяясь.

Будто в раздумье, Коко подставляет ему щеки для поцелуев. Затем, удовлетворенная всем, что произошло, она уходит. Ей нравится распоряжаться. И снова она поражена силой, которой обладают ее деньги. Она видит, какую они дают ей власть, как мгновенно влияют на ситуацию. В глубине души ее радует и то, что он неправильно расценил ее предложение.

За последние семь лет она прошла долгий путь. Она вспоминает то благоговение, которое испытала в вечер премьеры «Весны священной». И вот теперь, похоже, до него можно добраться. Смешно, стоит лишь только подумать о чьей-либо недоступности, как ей тут же удается возвыситься над этим человеком. Из-за этого она становится снобом. Ее восхождение столь стремительно, столь круто, что скоро ее не будет удовлетворять даже приближение к королевским особам. Эта мысль тешит ее тщеславие, но при этом делает еще более одинокой.

Игорь следит, как неторопливо и грациозно Коко идет к своему автомобилю. Он отмечает, что она ни разу не оглянулась.

Решив еще побыть в зоопарке, Игорь смотрит, как кормят зверей. Когда приносят еду для панды, дверь в клетку на некоторое время остается незапертой. А клетку с двумя зебрами запирают как раз тогда, как он подходит. Моросит дождик. Спрятавшись под деревьями, Игорь смотрит на легкие дождевые струйки.

Туча уходит. Сквозь листву льется свет, и Игорь вдыхает аромат сирени. Ему кажется, что его коснулось благословение свыше. Он сильно промок и решает идти побыстрее, потом почти бежит. Он никогда не ощущал такой свежести воздуха, никогда не чувствовал такой свободы. Он поднимает голову, чтобы дышать полной грудью.

Ему необходимо как следует подумать, прежде чем рассказать жене о потрясающей новости.

5

Спустя три недели. Первая суббота июня. Самый жаркий день за весь год.

Вилла Коко гнездится в лесистой местности к западу от Парижа. Дом прячется среди самых разных деревьев, там ели и березы, яблони и вишни, цветущие сливы. В саду смешиваются ароматы астр, бархатцев, лилий и нарциссов. Черные лакированные ставни подчеркивают кремовую белизну оштукатуренных стен. Светло-серая крыша только добавляет сдержанности общему колориту.

Издалека приближается шум автомобиля, и внезапно из-под его колес разлетается гравий. Залаяли две большие овчарки, к ним присоединяются пятеро щенков. Они кидаются на автомобиль, когда тот останавливается возле дома.

— Эй! Пошли прочь! — кричит Коко.

Собаки мгновенно подчиняются.

Первыми появляются дети, уставшие от поездки и возбужденные видом нового дома. Затем выходит Игорь, который помогает выйти и жене.

Она в белой шляпе с широкими полями для защиты от солнца. И Коко сразу видит, что жена Игоря некрасива. В чертах ее лица, в жесткости губ определенно есть нечто мужеподобное. У нее нескладные, длинные конечности, и Коко с удивлением отмечает, что Игорь на несколько дюймов ниже жены. И в ту же секунду Коко ощущает, насколько женственна она сама. В ее жестах сразу же появляется что-то кошачье.

— Как приятно наконец-то с вами увидеться, — говорит Коко.

Женщины пожимают друг другу руки сильным рукопожатием-испытанием. Коко чувствует жар пальцев Екатерины. И хотя она вложила свою маленькую ладонь в руку Екатерины, все-таки ее пожатие крепче. Коко ощущает в себе тайную силу и хочет, чтобы и Екатерина почувствовала ее.

Екатерина, со своей стороны, встревожена привлекательностью Коко, которая не только богата, но еще и красива. Екатерина пытается подавить в себе инстинктивное презрение к выскочке. Она отмечает некое несоответствие между маленькой Коко и ее огромным домом. В этом доме видится вульгарность и даже тщеславие. Напыщенная глупость.

Затем Екатерина видит, насколько безвкусны вилла и сад. Есть в этом месте что-то такое, что ее тревожит. Наверное, ей просто не нравится похоронный шик ставень. Черные! Это отвратительно. И газон — будто пострижен маникюрными ножницами, как сукно бильярдного стола. Как все не похоже на сочную вольную траву ее русского дома. Ей так этого не хватает! Там была яркая, насыщенная жизнь. Этот же сад выглядит слишком стерильным.

Но в доме еще кое-что ранит Екатерину. Это дом без Бога. Для Екатерины цвет всегда был символом присутствия Бога. Она думает о церковных витражах и о красках природы. В своей упрямой монохромности вилла сдирает с себя божественность, обкрадывает Бога. Екатерину тревожит странное предчувствие. Она ощущает, что ей нужна защита, и тут же раскрывает над собой зонтик.

Она прислушивается к себе. Ей несвойственно быть недоброй. Может быть, внутри дома она по-другому все оценит. Нужно быть снисходительнее. В конце концов, эта женщина пригласила их к себе. В любом случае первое впечатление, говорит себе Екатерина, когда она отдохнет, может перемениться. Путешествие ее утомило.

— Хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили нас здесь пожить, — говорит она Коко. — Не могу выразить, какое наступило спокойствие, когда в нашей жизни возникла эта стабильность. Особенно это важно детям.

— То, что вы здесь, — честь для меня. Добро пожаловать! — провозглашает Коко и делает широкий жест, охватывая им Екатерину и детей.

Под внешней вежливостью беседы скрывается второй слой. Несмотря на теплые слова, во взглядах женщин очевидна настороженность. Коко сразу распознает в Екатерине человека, созданного для страданий. Ей уже встречались женщины такого типа. Они, считает Коко, видят нечто благородное и возвышенное в несчастьях и самопожертвовании. И если эта женщина — жертва, то она сама призывает на себя несчастья. Коко пытается представить себе костлявое длинное тело Екатерины в постели с Игорем. И у нее это не получается.

Предчувствуя напряжение между женой и Коко при их первой встрече, Игорь изо всех сил старался подготовить Екатерину, высказывая восторг от великодушия Коко, но при этом не скрыл и ее родословную. Екатерина считает, что женщина благородного происхождения не будет заниматься бизнесом. Возможны занятия благотворительностью, но никак не коммерцией. Оба соглашаются, что это вульгарно.

Игорь спрашивает, можно ли его жене присесть. Ее укачало в машине. Глаза Екатерины под полями шляпы кажутся выцветшими, на щеках у нее темные пятна, будто ее кто-то щипал. Коко указывает на садовую скамейку. Когда они встречаются взглядами, оба не могут сдержать улыбки. И тут они оборачиваются на собачье рычание.

Стравинские привезли с собой своего кота Василия. При виде кота у собак встает дыбом шерсть, они бьют хвостами по траве. Собаки глухо рычат. Кот выгибает спину и скалится. Василий чувствует свое превосходство, хотя собаки обнюхивают его. Их забавляет его миниатюрная ярость. Угроза расправы отступает.

Из дома появляются Жозеф, мажордом, и его жена Мари. Прежде она работали у Миссии Серт, но та три года назад поменяла мужа, а с ним и прислугу. Коко представляет слуг Стравинским. Игорь видит, что Жозеф прямой и добрый человек. Мари производит впечатление суровой женщины. Но Мари, взяв у Екатерины жакет, провожая ее в дом, уже улыбается. Жозеф следует за ними. Коко, Игорь и дети остаются в саду.

Наблюдая за тем, как дети бегают с собаками, Игорь говорит:

— Они очень счастливы.

Оба мальчика, замечает Коко, унаследовали светлые волосы и короткие ресницы матери, в то время как девочки — темноволосые и похожи на Игоря. Когда Коко пытается заговорить с Федором, тот от смущения отбегает, но потом вместе с остальными детьми активно включается в игру, которую предлагает Коко.

— У них все будет хорошо, — улыбается Коко.

Шофер и Жозеф разгружают машину, переносят багаж.

Обернувшись к Игорю, Коко говорит:

— Пойдемте, я покажу вам дом.

В вилле несколько спален и ванных комнат. Стены выкрашены бежевой краской, потолки и перемычки над окнами — черной. Каждая комната украшена белыми цветами.

Коко ведет Игоря наверх в его спальню. Там на большой кровати уже сидит Екатерина, она вытирает платком лоб.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Игорь.

Екатерина, не улыбнувшись, отвечает:

— Ужасно.

Как она и боялась, внутри вилла так же сурова. На стенах нет ничего, как в тюрьме или в больнице. Да и мебель кажется такой примитивной! Голова разламывается от боли. Екатерина до сих пор не сняла шляпу и испытывает острое желание подняться и уехать отсюда.

Игорь легко прикасается к ее плечу. Жест, который был задуман как успокаивающий, в этих обстоятельствах выглядит небрежностью. Но Игорю не терпится осмотреть дом.

— Жозеф принесет чемоданы. Я только совершу небольшое путешествие. — Он чувствует необходимость добавить: — Не волнуйся, я ненадолго.

Коко слышит все это, стоя за дверью, разговор удивляет ее. Когда Игорь выходит из комнаты, она указывает ему путь вниз. Лестница приводит в коридор, где Коко останавливается и открывает дверь.

— А здесь ваш кабинет.

Это большая комната с шезлонгом, с двумя окнами, прикрытыми ставнями.

— Окна выходят на юг, — говорит Коко.

Опершись на подоконник, Коко открывает ставни. Комнату наполняет пение птиц и крики играющих детей. За окном трепещут листья, бросая острые тени на руки Коко.

Пока все доходит до сознания Игоря, тянется пауза. Он как-то сразу чувствует, что ему в этой комнате хорошо и тут он наконец сможет как следует поработать. В других комнатах ощущается что-то враждебное. А эта — светлая, в ней много пространства, много воздуха. Эта комната располагает к себе.

— Это великолепно! — говорит он.

— Я надеюсь, что вы здесь много напишете.

— Ну, если этого не произойдет, то я должен буду винить только себя.

Игорь и Коко в поиске, они пытаются достичь тепла и взаимопонимания, тона, который граничил бы с интимностью.

В коридоре — Жозеф и шофер, они несут багаж. Первыми появляются полдюжины клеток с большими и маленькими попугаями.

Жозеф останавливается, не зная, к кому обратиться.

— Куда мне это поставить?

— Господи! Вы привезли с собой зоопарк? — спрашивает слегка обескураженная Коко.

— Я надеюсь, вы не будете возражать?

На мгновение повисает тишина. Игорь ничего не говорил о птицах и не спрашивал разрешения привезти их с собой. Коко чувствует, как ему неловко.

Игорь говорит:

— Извините, я должен был предупредить…

Сначала Коко решает, что он нарочно ничего не сказал. Какая дерзость — поставить ее перед фактом! Разве не достаточно того, что ему, его жене и четырем детям предоставлен дом? Так еще и устраивать тут птичник! Пока она размышляет, попугай фисташкового цвета, которому что-то пришло в голову, пронзительно кричит.

— Конечно, не в дом, — говорит Коко.

Она смотрит на Игоря, который одобрительно кивает. Коко поражена своей терпимостью и тактичностью.

Интересно, почему она не настояла на том, чтобы он придумал другой выход из положения? Но тут же ей начинает казаться, что эти птицы обещают нечто экзотическое.

За попугаями следуют чемоданы, шляпные коробки и несколько тяжелых пакетов. Последним — и самым неудобным для Жозефа и шофера — появляется фортепиано. Понимая, что инструмент нельзя повредить, они с особой осторожностью несут его в студию композитора. После нескольких неудачных попыток им удается, ловко поворачивая пианино, поставить его на место. Шофер, вздыхая, утирает со лба пот.

Коко видит, как Игорь шевелит пальцами.

— Не хотите ли поиграть?

Он смотрит на инструмент так, будто впервые видит его. Не присаживаясь, поднимает крышку и кладет руки на клавиатуру, нажимает на клавиши. Он слушает, как молоточки ударяют по струнам и заставляют вибрировать деку. Комната наполняется музыкой, серией холодных, светлых, мажорных аккордов. Звуки, смешавшись с солнечным светом и с присутствием Коко, рождают в Игоре удивительную радость и восхитительное чувство свободы. Будто к нему возвращается голос.

Коко улыбается, дивясь той легкости, с которой он играет. Игорь продолжает музицировать, и ей чудится, как что-то вступает во владения, как его кисти радуются жизни. Сухожилия и кости его рук у нее на глазах сливаются воедино с деревом, струнами и молоточками фортепиано. Кажется, что клавиши расплавляются под его руками.

Екатерина наверху тоже слышит музыку. Спазмы сжимают ее желудок. Радостные звуки говорят ей, что на какое-то время семья обрела покой.

* * *

Поздно вечером пакеты аккуратно распакованы. Стравинские уже привыкли к кочевой жизни. Упаковочная бумага кипами лежит в их комнатах. Из пакетов появились чашки, ложки, самовары, пресс-папье, аптекарские баночки и коллекция икон плюс всяческие механизмы, включая карманные часы, барометр и граммофон с ручкой и рупором. На стене студии Игоря вешают портрет императора Николая II.

Игорь ставит на фортепиано метроном. Прислушиваясь к ритму, который тот отбивает, Игорь чувствует, как в нем оживает то, что дотоле было скрыто. Активизируется нечто жизненно важное. Дан старт новому, свежему началу. На какой-то момент он ощущает себя удивительно свободным.

Вечером, когда Игорь помогает укладывать детей спать, он слышит, как Людмила шепчет сестре:

— Коко.

Игорь закрывает за собой дверь, но все равно ему слышно, как пересмеиваются девочки, почти распевая это имя, которое преследует и его, когда он спускается по лестнице. Он тоже постоянно повторяет про себя ее имя, видя при этом в сильном гласном звуке сладостную окружность, подобную солнцу.

В доме устанавливается новый порядок.

Каждое утро Игорь поднимается, когда стрелки часов показывают восемь. Он проделывает пятьдесят приседаний и столько же взмахов руками, пока не чувствует, как набухают сосуды на руках. Затем следуют другие упражнения, на растяжку. Это ежедневный ритуал. Игорь гордится своей выправкой, в его представлении это сродни военной дисциплине.

Завтрак Игоря состоит из двух сырых яиц, которые поглощаются за один глоток, сигареты и чашки кофе. Возбуждение от первой сигареты в сочетании с кофе рождает острый вкус, который надолго остается на языке.

Игорь привык работать утром до ленча. Он упорно работает и надолго сосредоточивается на том, что пишет. Ему нравится, что его жизнь идет по заведенному порядку. Дверь в его студию всегда закрыта. Он не переносит посторонних звуков, его ни в коем случае нельзя беспокоить. Разрешается входить только коту Василию. Любому другому это строжайше запрещено.

На его рабочем столе, подобно хирургическим инструментам, выложены ножик для заточки карандашей, нож для вскрывания писем, портсигар с монограммой, стаканчик с карандашами, ластики разных размеров и линейка для начертания нотного стана.

Рабочий стол Коко заполнен подушечками для булавок, разных размеров наперстками, пакетиками с иголками, катушками и лентами. На полу лежат рулоны кальки, мотки шерсти и множество всяческих тканей — шелка, батист, крепдешин, лен, муслин, шифон, атлас, джерси, ситец, бархат и тюль. Каждый сорт лежит на своем месте.

Пока в одной комнате звучит фортепиано, в другой раздается лязг ножниц. В то время как из уголка рта Игоря свисает карандаш, Коко трудится, зажав в губах булавки. Игорь нажимает на педали фортепиано, Коко жмет на педаль швейной машинки. Оба за работой бормочут что-то невнятное.

На третий вечер после приезда в Бель-Респиро Игорь и Екатерина пьют чай вместе с Коко в гостиной. В саду, в темноте, трещат цикады. В лесу мрачно кричит сова.

У Игоря особые требования к чаю. Он любит чай некрепкий и очень горячий. Как противоядие водке, которую он обычно выпивает. Игорь рассказывает, какие он вел сражения с соседями из-за его игры на фортепиано.

— Один человек колотил палкой по потолку до тех пор, пока хозяин дома не стал сокрушаться из-за испорченной штукатурки. Другие бросали в мои окна еловые шишки и даже разбили одно окно.

— Это может не нравиться людям, мой дорогой, — говорит Екатерина.

Муж с женой обмениваются взглядами, свидетельствующими о взаимопонимании.

Коко говорит:

— Здесь вы можете играть так громко, как вам хочется.

Внезапно открывается дверь и входит Милена. Она проснулась в незнакомой комнате, испугалась, не понимая, где находится. Пугает то, что мебель кажется чем-то из кошмарного сна: силуэт кресла представляется великаном, абажур лампы похож на гигантского паука, а халат, висящий на двери, выглядит как безголовое привидение. Милена храбро выходит в незнакомый коридор, слышит голоса мамы и папы, спускается вниз и входит в гостиную. Войдя в комнату и увидев родителей, она бросает на них взгляд, полный обиды, но смешанный с облегчением, которое она испытывает при виде знакомых лиц.

— Милая моя! — Екатерина поднимается и раскрывает объятия, Милена бросается к ней. — Что случилось?

Коко говорит:

— Бедняжка! Она явно заблудилась.

Милена молчит. Она слишком испугана и даже не плачет. Лицо ее застыло в безмолвном выражении любви.

Игорь подходит к дочери. Он присаживается, чтобы быть с ней на одном уровне. Нежно поглаживая девочку по волосам, он говорит:

— Не волнуйся, моя любимая. Мама и папа с тобой. И Коко тоже.

— Здесь тебе нечего бояться, — вступает Коко. — Здесь теперь на некоторое время твой дом.

Лицо девочки смягчается. Ее глаза поблескивают от света лампы, стоящей рядом. Игорь говорит:

— Все будет хорошо.

Екатерина шепчет:

— Я пойду уложу ее.

— Нет, — отвечает девочка.

— Пойдем почитаем книжку.

Милена умоляет:

— Можно мне еще чуть-чуть побыть здесь?

Но Екатерина отвечает с мягкой настойчивостью:

— Нет. Уже слишком поздно. Пора спать.

— Да. Тебе нужно выспаться, потому что завтра будет очень интересный день. Мы будем играть в новые игры в саду, и тебе надо набраться сил, чтобы ты смогла играть. — Коко в качестве иллюстрации размахивает руками.

Милена понимает, что ее заманивают, но, кажется, ей это нравится.

— А теперь поцелуй папу.

Милена обнимает отца. Крепко прижав дочь к себе, Игорь нежно целует ее в лоб.

— Спокойной ночи, — говорит он. — Поцелуй и Коко и скажи ей спасибо за то, что она позволила нам здесь жить.

— Спасибо, Коко, — нараспев произносит девочка.

— Вот и хорошо.

— А теперь, барышня, — наверх и спать. Пойдем.

Когда Милена открывает дверь, чтобы уйти, Екатерина чуть задерживается:

— Я тоже пойду отдыхать, если не возражаете. Я очень устала.

Игорь говорит:

— Я скоро поднимусь.

— Спокойной ночи, — музыкальным эхо откликается Коко.

Екатерина покидает комнату, сжав ручку дочери. В ней все еще живут сомнения по поводу сложившейся ситуации. Что-то нехорошее есть в этом месте. Она это чувствует инстинктивно. Ковры новые, мебель современная, и все в идеальной чистоте. Повсюду запах свежей краски, даже газон безупречен. И тем не менее все это какое-то нереальное. Екатерине кажется, что она на сцене и в любой момент могут появиться зрители. И все же это просто ее привычка судить обовсем с осторожностью. Так что следует еще подождать.

Оставшиеся в гостиной Игорь и Коко прислушиваются к шагам ребенка и к более тяжелым шагам матери. Екатерина с девочкой поднимаются по лестнице. Между Игорем и Коко растянулся кот, который, зевая, высунул язык.

— Она милая девочка.

— Правда.

— Вы должны ею гордиться.

— Да.

В наступившей тишине слышно, что цикады трещат на тон выше. Вернувшись на свое место, Игорь кладет листы упавшей газеты на колени. Текст статьи расплывается перед глазами. Он ощущает присутствие Коко в другом углу комнаты в виде некоего объекта. И тут же кажется, будто она приблизилась, будто ее стул подтащили к нему. Внезапно ему становится не по себе, он вспоминает об ожидающей его наверху жене. Он кладет газету на пол, без всякой нужды аккуратно сложив ее. Затем так же формально допивает чай и объявляет, что тоже идет спать.

— Спокойной ночи, — говорит он. В его голосе слышится какое-то сомнение, на лице, справа, подергивается мышца.

Коко вскидывает на него глаза, блеснувшие в свете лампы. Она склоняет голову набок. Чуть передвигается в кресле. Что-то в ее взгляде лишает Игоря сил. Он смело отвечает на ее взгляд.

— Спокойной ночи, — говорит Коко.

Голос у нее хриплый, шершавый, как бархат, если его гладить против ворса. Он продолжает звучать в ушах Игоря, когда тот поднимается в спальню. Этот голос остается с ним, когда он кладет голову на подушку, и его сознание начинает создавать путаницу снов.

6

Игорь сидит за фортепиано и карандашом правит партитуру. Исписанные нотами листы громоздятся на деке, над клавиатурой. Взгляд его сосредоточен, очки подняты на лоб, он напоминает карточного шулера или жокея — человека, готового рисковать.

Он жонглирует сочетаниями нот и играет с их продолжительностью, потом создает такую последовательность звуков, которая оказывается столь волнующей, что представляется, будто кто-то втыкает иголки между ребер. Он пробует иное движение аккордов, меняя расположение пальцев до тех пор, пока не возникает плотная текстура звучания, которая кажется одновременно и сладостной, и трудной для восприятия. Он находит разрешения, какие редко можно создать в простых гармониях. И делает эти разрешения самым неожиданным образом. Аккорды являются перед слушателем странной, удивительной чередой. И то, что сначала могло показаться неблагозвучным, оборачивается великолепием и пронзительностью совпадений.

Раздается стук в дверь студии. Игорь думает, что пришла убираться Мари. Но нет, это Коко. Игорь быстро встает. Очки соскальзывают, чуть не свалившись с носа.

— Коко! — говорит он, поправляя очки.

— Я просто пришла сказать, что вызвала доктора к вашей жене.

— Вы так добры! — Екатерина давно страдает заболеванием дыхательных путей. Иногда ей бывает настолько плохо, что она в воскресенье не может пойти в церковь.

— И не беспокойтесь об оплате. Я беру это на себя.

— Нет. Вы не должны этого делать.

— Не глупите. Вы здесь мои гости. Не могу допустить, чтобы под моим кровом кто-то болел.

— Это моя забота. Я буду чувствовать себя оскорбленным, если вы заплатите.

— Чепуха. Считаем, что вопрос исчерпан. Доктор будет здесь около трех часов дня.

Игорь пытается возражать, но Коко упорствует.

Оба деланно улыбаются. Она побаивается, что говорила тоном учительницы. А он понимает, каким дорогим может быть визит врача. К тому же знает, что не сможет платить за длительный курс лечения. Он чувствует, что тяжесть денег Коко нарушает равновесие в их отношениях, и смиренно опускает голову. При этом замечает, что у него расстегнута рубашка и в отверстие проглядывает кусочек живота. На свету видны несколько темных вьющихся волосков.

Коко прослеживает его взгляд.

— Вы потеряли пуговицу.

Игорь, чуть покраснев, закрывает прореху.

— Вот она! — Коко взглядом обегает фортепиано и, нагнувшись, поднимает пуговицу. — Я вам ее пришью.

У Игоря уже нет сил, чтобы спорить.

— Спасибо. Потом, днем, это сделает Мари.

— Днем я уеду. Надо пришить теперь. Я сейчас же это и сделаю.

Слегка обескураженный ее настойчивостью, Игорь выпаливает:

— Ну дайте минутку, я пойду переоденусь.

Передернувшись от его чопорности, Коко говорит еще резче:

— Незачем. — В ее голосе такая властность! — Вам даже не придется снимать рубашку. Сидите смирно, я вернусь через минуту.

Слуху Игоря приятен звук шуршания платья выходящей из комнаты Коко.

Он расстроен, он чувствует, что ему следовало быть более убедительным. Но каждый раз, когда Игорь разговаривает с Коко, ему недостает решительности. Перед ее открытостью он оказывается полностью безоружным. Он снимает очки и протирает их полой рубашки. И тут замечает, что у него дрожат руки.

Коко возвращается. У нее в руках маленький коричневый пакет с иголками и нитки.

— Повернитесь к свету! — командует она, смачивает нитку кончиком языка и продевает в игольное ушко.

Игорь покорно поворачивается к окну. Свет из окна делает прозрачной его рубашку. Игорь, стесняясь, стоит неподвижно, в то время как Коко пришивает пуговицу на уровне талии. Подняв голову и воздев руки, Игорь чувствует, как низко над ним нависает потолок.

Коко ощущает напряжение мускулов под рубашкой. Для невысокого мужчины Игорь на удивление атлетически сложен. И теперь — ее очередь смутиться. Она ловко втыкает иголку, туго затягивает нитку и делает все очень быстро, но при этом укалывает палец. Ей больно. Боль настолько мучительна, что Коко кажется, будто комната окрасилась красным цветом.

Игорь отшатывается, опускает руки и смотрит вниз.

— Что случилось?

Коко сосет палец. Ее глаза вспыхивают, отражая белизну его рубашки.

Внезапно Игоря заполняет нежность. Его пронзает импульсивное желание взять ее палец себе в рот. Опомнившись, он учтиво говорит:

— Вот, возьмите мой платок.

— Да ничего. — Медленно, капельками сочится кровь. Еще одно доказательство, если Игорю вообще нужны доказательства, того, что Коко полна жизни.

Коко промокает ранку платком, на котором появляется рисунок из красных звездочек.

— Извините, это все моя рассеянность.

— Теперь в порядке?

Их тянет друг к другу. Это притяжение еще не оформилось в слова, оно пока не столь значительно, но оно реально, как реальна пуговица, которую Коко пришивает к рубашке Игоря. Игорь чувствует спазм желудка, будто он съел что-то из морепродуктов. В нем возникает страстное желание. Уколов палец, Коко разожгла его кровь.

— Да все в порядке. Дайте мне закончить.

Он не успевает сказать ни слова протеста, как она возвращается к работе. Снова подняв руки, Игорь смотрит вниз. Волосы Коко уложены валиком над белым отложным воротником. Игорь улавливает запах душистого мыла, который поднимается от ее шеи. Он чувствует, как ее рука прикасается к его груди.

Коко говорит:

— Ну вот, пришито.

Не задумываясь, она зубами обрывает нитку. И отклоняется назад, чтобы оглядеть работу.

— Вот! — Губы Коко растягиваются в улыбке, и на левой щеке появляется ямочка, тень от морщинки, будто второй рот. Коко собирает иголки и нитки и говорит: — Так что доктор прибудет к трем. Я уезжаю постричься. Жозеф проводит доктора.

Понимая, что произнес уже достаточно слов благодарности, Игорь просто кивает. Он так и остается стоять на том же месте, прислушиваясь к удаляющимся шагам Коко. Снова стричься! У нее уже и без того почти мальчишеская стрижка.

Затем Игорь садится. Поправляет очки, берет карандаш и возвращается к работе. Его руки широко раскинуты над клавиатурой. Внезапно возникают плавная мелодия, богатая интонация и насыщенная гармония. Дотянувшись до пюпитра над клавиатурой, он, следуя за мельчайшими движениями своей фантазии, записывает партитуру.

Большим и указательным пальцами правой руки врач приподнимает веко Екатерины. На белке глаза видна филигрань лопнувших кровеносных сосудов.

Екатерина делает вдохи и выдохи, а доктор слушает ее со стетоскопом. Затем Екатерина садится у высоко поднятых подушек, и доктор простукивает ее грудную клетку. Она молча, покорно ждет результатов обследования, сознавая, что ее легкие в плохом состоянии. Она слышит, как они хрипят, и ей хочется узнать, что там нашел врач. Екатерина ждет его реакции, но он не смотрит на нее. Снимает с шеи стетоскоп и сматывает трубочки. Крепкий, смуглый, с пышными темными волосами, он излучает здоровье. Кто будет доверять врачу, если он сам выглядит больным? У него хорошая практика, ему вверяют свое здоровье и хорошо при этом платят такие клиенты, как Шанель.

У него нет ни единой морщины, замечает Екатерина. Ничто не тревожит его гладкий лоб. Она думает, что этот врач никогда в жизни не страдал. И в самом деле, он четко ограничил круг своих пациентов той частью города, где могут позволить себе жить только богатые люди. Отец Екатерины был сельским врачом. Она знает, как ему было трудно лечить бедняков.

— Ну? — говорит Игорь. Он выходит из угла комнаты, чтобы услышать, что скажет врач. В его голосе звучит нетерпение.

Доктор убирает стетоскоп в чемоданчик. Вид его не предвещает ничего хорошего.

— Правое легкое в очень плохом состоянии, — говорит он вполне откровенно и достаточно громко, чтобы это услышала и Екатерина.

Она устало откидывается на подушки. Ей обидно, что два этих человека в темных костюмах говорят о ее здоровье так, будто ее не тревожит ее собственная жизнь.

Екатерину все больше огорчает то, что она допустила их переезд в Бель-Респиро. Правда, свежий воздух и солнце, несомненно, хороши для ее здоровья, как постоянно утверждают Игорь и Коко. Но что она может поделать с прелестью мадемуазель Шанель? Нет ли у той других, темных мотивов, из-за которых они приглашены в этот дом?

Изгнание из России подействовало на Екатерину сильнее, чем на Игоря. Он в конце концов может работать. Она же лишилась всего — друзей, имущества, собственности, ощущения собственной значимости. Постоянные переезды подорвали ее здоровье. Все, что ей осталось, — это глубокая вера. Вера и любовь ее мужа.

Взгляд Екатерины обращается к окну и к подоконнику, искусно украшенному лилиями. В этих цветах ей видится что-то неприятное, злобно ядовитое со змеиными жалами. И от них исходит зловоние. Екатерина не знает почему, но ей кажется, что ее комната в этом Богом забытом доме чем-то осквернена. Во рту становится кисло. Видя, как клин тени наползает на ее кровать, она чувствует, что ее сейчас вырвет.

Ощущая раздражение жены, но страшась того, что он может услышать, Игорь выводит врача из комнаты. Мужчины спускаются по лестнице и останавливаются в нижнем коридоре.

Очень официальным тоном врач спрашивает:

— Она откашливается кровью?

— В последнее время нет.

— А раньше такое случалось?

— У нее в юности был туберкулез, — уступает Игорь. — И все вернулось после рождения нашего младшего ребенка.

— Когда это было?

— Шесть лет назад…

По-видимому, его слова усиливают подозрения доктора. Тот кивает, покусывая губы.

— Так. Все может снова повториться.

У Игоря понуро опускаются плечи.

— Это серьезно?

— За ней надо присматривать.

— Что ей надо делать? — Игорь поднимает руку и поглаживает щеку.

— Побольше лежать в кровати и быть на свежем воздухе. Неплохо совершать небольшие прогулки. Никакого напряжения, вы же понимаете. Легкие, но постоянные упражнения, гимнастика. Она слишком худа. Ей надо больше есть. Необходимо восстанавливать силы.

— Разумеется. — Игорь продолжает бессмысленно поглаживать щеку.

— Я выпишу успокоительное. Оно даст ей возможность хорошенько отдыхать и облегчит дыхание. При этом она будет больше спать.

Мужчины молчат.

— Я очень ценю то, что вы так скоро сделали заключение.

— Ну что вы!

Подбегают дети.

— Мама поправляется?

Игорь чувствует, как его охватывает любовь к малышам. Доктор прикасается к их головам, будто лечит их.

— У мамы все будет хорошо. — Он впервые улыбается. Игорю хотелось бы, чтобы и жена могла это увидеть.

Из небытия возникает Жозеф. Подает шляпу доктору и открывает дверь. Прямоугольник света четко обрисовывает фигуры.

— Не забудьте передать мое почтение мадемуазель Шанель.

— Непременно.

Из вежливости доктор оставил машину за воротами. Под его ногами разлетается гравий на дорожке. Этот звук кажется Игорю громче, чем на самом деле. Пространство вокруг заполнено резким контрастом света и тени, поэтому так громко воспринимаются все звуки. На этом фоне в сознании Игоря разрастается чувство вины.

Он испытывает смешанные ощущения от новостей по поводу болезни Екатерины. Боль от понимания того, что жена снова больна, перемежается с возбуждением при мысли о том, что пока жена будет выздоравливать, он сможет больше времени проводить с Коко. Затем, вспомнив о детях, понимает, сколь бесчестны эти мысли. Но они возникли, зреют и никуда не уйдут.

Игорь думает о шести годах, полных заботы о жене, о трудностях, с которыми приходилось справляться в то время, как ему нужно было работать. Он принес великую жертву. Но следует напомнить себе, что он не святой. Конечно, он любит жену и даже не может представить себе, как мог бы жить без нее. Она мать его детей. Однако — и ему это ясно — сейчас он врывается в мир новых возможностей, оживают его самые смелые надежды. Ему тридцать восемь лет, он все еще ощущает горечь оттого, что несправедливо изгнан из России. Он чувствует необходимость признания не только как музыкант, но и как мужчина.

Коко закатывает рукава и садится обедать. На ней блузка с матросским воротником, открывающим шею, и длинная вязаная юбка. Черные волосы подчеркивают черноту бровей.

Встряхивая салфетку, Коко спрашивает:

— А где Екатерина? — Она не может скрыть, что считает Екатерину притворщицей, которая вечно ко всем придирается и слабым голосом постоянно зовет снизу Мари. Коко не в состоянии понять, чем же Екатерина так привязала к себе Игоря. Ведь она ничего для него не делает.

— Боюсь, ее сегодня здесь не будет, — отвечает Игорь и в общих чертах пересказывает слова врача.

— Что ж, рада слышать, что диагноз не слишком мрачный.

Игорь берет столовые приборы и ничего не отвечает. Он позволяет налить ему вина.

— Раз Екатерины здесь нет, можно нам не произносить молитву? — Коко была поражена ритуалом чтения молитвы перед каждой едой.

— По мне — так это прекрасно. — Говоря тоном соучастника, Игорь ощущает себя предателем и по отношению к Екатерине, и по отношению к своей глубокой и искренней вере. Что-то в его неестественной улыбке, свидетельствующей, что он испытывает неловкость, настораживает Коко.

Коко смотрит на детей. Они ничего не замечают. В основном дети говорят по-русски, за исключением тех случаев, когда надо вежливо обратиться к мадемуазель Шанель. Игорь заставляет их не забывать говорить «спасибо» и «пожалуйста» и настаивает, чтобы они правильно держали ножи и вилки. Коко отмечает, что, когда рядом нет мамы, дети становятся дикими, ссорятся, дерутся и дразнят друг друга. Между тем Игорь временами просто забывает о них, и тогда они заходят к ней и мешают ей работать. А она гораздо больше, чем Игорь, занята делом.

Коко великодушно, хотя и не без желания услышать слова благодарности, нанимает на лето гувернера для детей. По правде говоря, кто-то ведь должен заниматься детьми. Но только не она.

Она начинает обед с закуски — с цикория и сыра. Все молчат, пока она не спрашивает у Игоря:

— Итак, вам нравится здесь?

Он отвечает, ерзая от неудобства:

— Да. Очень.

— Однако вы предпочли бы Петербург.

Ну вот, снова. От нее нечего ждать снисхождения.

— Вовсе нет. Но теперь я его нежно люблю, больше, чем когда бы то ни было.

— Оттого, что вы не можете там быть?

Пауза возникает потому, что Игорь в этот момент пьет вино, но эта пауза только подчеркивает значимость его ответа.

— Именно так.

— Но ваша жена ужасно тоскует, верно?

— Думаю, что да. — Игорь ставит бокал на стол, но продолжает держать его за ножку. Он осознает, что с момента приезда в Бель-Респиро Екатерина, напуганная общительностью Коко, замкнулась в своем собственном мире. И он не может ее осуждать. Он сам напуган.

— Должно быть, ей здесь трудно.

— Да. — Игорь опускает взгляд в тарелку.

— А детям?

— Дети привыкнут. Им всегда легче. — Его взгляд перебегает с одного ребенка на другого. При виде их невинных лиц Игорь снова испытывает чувство вины. Он видит, как в детях проступают черты Екатерины.

Постепенно Игорь, как и дети, расслабляется, оживляется и уже не терзает себя. Коко отвечает тем же. Они делятся своими планами, и эта тема очень их воодушевляет. Игорь хочет дать точное определение музыкальному вкусу. Оба говорят энергично и убедительно, совпадая в отвращении к суете и мишуре. Коко ненавидит рюши и оборочки, буфы и виньетки. Игорь полон презрения к украшательству в музыке, к сладости ритмов и к сиропу мелодии.

Коко намеревается стать непревзойденной. Ее работа, как она считает, — такое же искусство, как и его искусство. И если Бог сначала не позаботился о том, чтобы красиво одеть людей, то теперь Он должен сделать вторую попытку.

Коко рассказывает Игорю, как любит работать с джерси. Поскольку после войны многие ткани просто исчезли, джерси необходим. Это недорогой материал, он тянется и очень практичен в носке. Она считает, что в джерси вы одеты просто и одновременно шикарно. Какой смысл в платье, если вы не можете в нем гулять и танцевать? И если этот материал кажется вам бедноватым, то его всегда можно украсить вышивкой или бусинками, кружевами или кисточками. Для того чтобы увидеть, как просто может преобразиться наряд, достаточно только добавить к нему шейный платок.

Игорь вспоминает, что говорил о Коко Дягилев, но теперь он и сам все понимает. Она очень разумна. Он сосредоточенно ее слушает. Дело не только в том, что она говорит, — но и манеры ее он находит неотразимыми. Эти полные губы, грациозность жестов, томная сладость темных глаз.

Коко говорит, что ищет в своих проектах новой простоты, чистых, прежде неизвестных, линий, даже чего-то мужского в крое. Ей хочется понять, почему у мужчин такая удобная одежда.

— Разве не пришло время женщине создавать одежду для женщин? И такую, в которой женщины не будут упакованы, как пасхальные яйца? Женщины — не украшение жизни, они полноправные человеческие существа. Женщины должны быть свободны в движениях, сейчас они этого лишены. Нужно удалять и удалять все лишнее, пока одежда не станет повторять очертания женского тела. Неужели это трудно понять?

Игоря восхищает горячность ее доказательств. Подобной женщины он еще никогда не встречал. В ней столько женственности, но при этом неожиданная убедительность и совсем новое чувство независимости. Ему это нравится, хотя немного и пугает. Создается впечатление, что ее сексуальность абсолютно очевидна, подобно тени, которую невозможно не заметить.

Наевшись мяса и сыра, дети выходят из-за стола. Коко и Игорь продолжают говорить о своей работе.

— Я редко начинаю с записей на бумаге, — говорит Игорь. — Я почти всегда сначала играю на фортепиано. Мне нужно прикосновение к музыке, ее прорастание сквозь пальцы.

— То же самое и у меня. Мне трудно работать с рисунком. Я скорее начну прямо с модели. И всегда, с самого начала, должна руками ощутить материал. Я должна почувствовать, подвигать его.

Разговоры о работе устанавливают между ними контакт, связывают. Эта связь возникает еще и оттого, что оба знают цену обязательствам и преданности делу, что одновременно и соединяет их, и вызывает дух соревновательности.

Игорь выпивает почти целую бутылку бургундского, в то время как Коко — всего пару бокалов. Они спорят о том, у кого работа труднее. Игорь заявляет, что начинает работать спозаранку, а она иногда просыпается лишь к полудню. Коко возражает: ведь она работает до вечера, тогда как он освобождается к середине дня. Каждый старается перещеголять другого, подсчитывая количество рабочих часов.

Игорь пьет вино и слушает, с какой теплотой к нему звучит ее голос. Вино и бодрый тон Коко накладываются друг на друга, и это опьяняет. Игоря поражает одна мысль. Он слышит в себе некий внутренний толчок. Фраза слетает с губ прежде, чем он успевает подумать, а стоит ли ее произносить.

— Миссиа рассказывала мне об Артуре Кейпеле. — И он немедленно понимает, что переступил границы.

Коко не сразу, но отвечает.

— Рассказывала? — Коко ошеломлена, не верит своим ушам. — Она и в самом деле рассказывала вам о нем? — Лицо ее превращается в маску, голос внезапно садится. — Все называли его Бой.

— Вы, должно быть, любили его. — И снова он сам себе удивляется.

Она собирается с духом.

— Он меня предал.

— О!

Голос ее полон горечи и волнения.

— Он, не сказавши мне, женился на аристократке. Разумеется, на англичанке. С лучшими рекомендациями, — едко добавляет Коко. — А потом он умер. — Она переживает все снова в ускоренном темпе, печаль пробирается сквозь опустошение, окоченение и злость. И все за несколько секунд. В уголках глаз собираются слезы.

— Простите.

— Да.

После паузы Игорь осмеливается спросить:

— Как?

— Автомобильная катастрофа. — Глаза Коко темнеют, будто уходят в тень. — Он всегда слишком спешил.

В наступившей тишине Коко чувствует, как у нее сжалось сердце и как в ней плещется вино. Дергается уголок рта. И, словно в трансе, она, сама того не желая, говорит:

— Когда он умер, я выкрасила спальню в черный цвет, постелила черные простыни и повесила черные занавески. Я хотела, чтобы весь мир оделся в траур по нему. — Она смотрит на Игоря, лицо ее неподвижно. — Вероятно, вы сочтете это глупостью, а?

— Нет. Ужасно пережить такое. — Игорь протягивает руку и дотрагивается до руки Коко. Это сердечный и человечный жест утешения.

Ее пальцы тут же отвечают. Она ощущает, как волоски его пальцев щекочут ее ладонь. Ее удивляет холод металла его кольца.

— Теперь уже почти год.

— Вы найдете кого-то еще.

Другой рукой Коко играет с салфеткой.

— Не думаю.

В их взглядах друг на друга такая глубина и мягкость, что пространство между ними плавится.

Входит Жозеф, спрашивает, подавать ли кофе.

Потрясенные тем, что в комнате, кроме них, оказывается кто-то еще, они отдергивают руки. Игорь быстро находит свой бокал. До этого мгновения оба не понимали, как им было хорошо. Поняв это, они слегка отстраняются друг от друга. Исчезает легкость общения. Какой-то смутный импульс заставляет их взяться за сигареты. И — нет, они не желают кофе, спасибо.

Жозеф удаляется. Игорь чиркает спичкой из пакетика, выданного в качестве сувенира в каком-то шведском отеле. Ему приходится чиркнуть дважды, чтобы спичка загорелась. Коко чуть придвигает к нему голову. Закуривает. Отклоняется назад.

Над столом завитками и нитями поднимается дымок.

Она говорит:

— Теперь всю ночь не засну.

На кончике ее сигареты краснеет, словно рана, колечко от губной помады.

Игорь отвечает:

— Я тоже.

7

Коко тихонько стучит в дверь спальни Екатерины. Из спальни после некоторой паузы раздается слабое: «Войдите».

Коко входит, боясь нарушить покой, и держит дверь так, будто она только заглядывает в комнату.

В комнате душно. Шторы лишь чуть приоткрыты. В воздухе стоит запах пота и болезни. Снизу доносятся звуки фортепиано.

— Это всего лишь я, — говорит Коко.

Она подносит стул к кровати. Смотрит на Екатерину. Лицо Екатерины худое, желтоватое. Испуганные глаза под набухшими веками. Под глазами темные круги. Не успевает Екатерина откинуться на подушки, как приступ кашля вынуждает ее снова сесть. Жесткий, лающий, сухой кашель приводит Коко в трепет. Этот кашель напоминает ей грохот ткацких станков.

Екатерина не может скрыть испуга от появления Коко и старается пригладить сбившиеся влажные волосы.

Коко спрашивает:

— Дать вам воды?

— У меня тут стоит вода.

Екатерина автоматически дотягивается до стакана с водой на прикроватном столике. Делает несколько глотков и ставит стакан обратно.

— Жаль, что вчера вам не было лучше.

Екатерина понимает, что Коко лишь выполняет долг.

— Мне тоже жаль.

В этом ответе сквозит некоторая колкость, что заставляет Коко выпрямиться и собраться. Она тут же меняет тон на более участливый.

Екатерина же не позволяет себе расслабиться. Она серьезная женщина, и страдания не сделали ее ленивой, она все так же продолжает свои занятия. Вокруг постели множество книг: романы, стихи и тома по теологии. Ее французский гораздо лучше, чем у Игоря, — более правильный и более беглый. Екатерина три года была студенткой в Париже. Но Коко не может отделаться от впечатления, что интеллект Екатерины победил за счет жизни и живости. Коко ненавидит в людях слабость и с трудом терпит их болезни. Если быть честной с самой собой, тут дело в классовом сознании. Она видит в Екатерине сильнейшую анемию, слабость голубой крови, немощность аристократизма, что всегда высокомерно выставлялось напоказ.

Для Коко все не так уж просто, поскольку в возрасте одиннадцати лет она видела, в каких мучениях умирала от туберкулеза ее мать. Какая-то часть Коко негодует: ведь Екатерина существует в таких тепличных условиях, а ее мать умирала в бедности и одиночестве.

Трудность общения двух этих женщин только подчеркивается сложными аккордами снизу. Эта трудность становится очевиднее по мере того, как дружелюбие Коко все больше радует Игоря. Екатерина не верит в дружбу между представителями разных полов. В конце концов все это оборачивается жульничеством или эротикой, думает Екатерина. Это не относится к Игорю, которого она считает своим лучшим другом. И ее никогда не радовала дружба с другим мужчиной. Ей, конечно, нравится Дягилев, но это другое. К тому же Дягилев предпочитает мужчин.

Глаза женщин скользят друг по другу. Масло на воде.

— Не забывайте, доктор говорит, что вам нужен свежий воздух.

— Я знаю.

— Хотите, чтобы я открыла окно?

Екатерина колеблется. Это их первая встреча с глазу на глаз. Екатерина чувствует в Коко некое странное могущество. Инстинктивно Екатерина не доверяет Коко, считает ее хитрой обманщицей. Однако вопреки своей воле хочет нравиться ей и полюбить ее. В этой женщине есть харизма, тут не поспоришь. Екатерина хорошо это понимает. И снова пытается взбить волосы.

— Да, — говорит она.

Коко встает со стула. Она широко раздвигает шторы и толкает створки окна. Створки разбухли от сырости, поэтому Екатерине и не удавалось самой открыть окно. Но под сильным нажимом окно отворяется. Врывается теплое дыхание воздуха и наполняет комнату. Шторы чуть-чуть колышутся. Ветерок вздувает волосы Екатерины, и она вздрагивает.

Коко заявляет:

— Так-то лучше!

— Да, — говорит Екатерина. Услышав нотки решительности в голосе Коко, она еще больше пугается.

— Солнце придаст вам сил.

Но солнце будто подсмеивается над Екатериной. Коко садится, кладя ногу на ногу. Повисает молчание, слышатся лишь сложные музыкальные фразы из студии.

Екатерина уставилась на постельное белье. Горло пересохло, но она не желает снова тянуться за водой. Она понимает, что это лишний раз скажет о ее слабости.

Она знает все о происхождении Коко — о том, что незаконнорожденная, о том, что была сиротой — и восхищается яростной энергией, с которой Коко, цепляясь когтями, выбралась наверх. Но эта энергия и пугает. Ведь она может быть направлена и против нее, Екатерины. В присутствии Коко Екатерина чувствует себя в лапах торнадо.

Поддавшись импульсу, Коко встает и подходит к гардеробу.

— Не будете возражать, если я посмотрю ваши туалеты?

Вопрос удивляет Екатерину. В нем есть какая-то самонадеянность. Но Коко так решительна! И вот еще одно напоминание о том, что они живут здесь по ее милости. Это ее дом. Это она платит врачу, она оплачивает все счета. И тут уже ничего не поделаешь. Отказать? Они всем обязаны Коко, чувство обязанности грузом наваливается на грудь больной и еще больше сдавливает ее дыхательные пути. Екатерина слабым голосом говорит:

— Да, разумеется.

Коко тянет створки гардероба. Оттуда вырывается сладковатый запах плесени. Екатерина будто теряет право на собственные вещи. Словно бы ее, вместе с ее вещами, разоблачают. Она чувствует, что ее осквернили, коснулись самого интимного.

Большинство ее туалетов — пышные официальные вечерние и дневные платья, очень тяжелые и старомодные. Значительная часть их — для зимы. Совсем немногие — для лета. Есть несколько блузок с оборками, в цыганском стиле, несколько меховых вещей, включая рубашки с меховыми воротниками, множество юбок.

— Многие из этих вещей теперь будут мне велики.

— Вот это мне нравится, — говорит Коко, вытаскивая самую простую юбку с вышивкой. Она внимательно рассматривает канты и узор.

— Ox! — Вот все, что может ответить Екатерина. Это просто крестьянская юбка, на мгновение ей кажется, что Коко над ней насмехается, но интерес Коко выглядит неподдельным. — Она у меня появилась в Петербурге, незадолго до отъезда.

— Мне она нравится, — повторяет Коко, снимая юбку с плечиков и прикладывая к себе.

Екатерина наблюдает, как Коко оборачивает юбку вокруг талии.

— Я рада, — говорит она.

Коко будто бы ничего не слышит. Неспособная на какую бы то ни было снисходительность, она вытаскивает из гардероба что-то еще.

— И это тоже великолепно, — говорит она, поднимая длинную шерстяную блузу с поясом, с вышитыми на воротнике и обшлагах бантами.

— Это рубашка, — говорит Екатерина по-русски.

— Рубашка, — повторяет Коко, стараясь правильно произнести слово.

Теперь Екатерина понимает, почему Коко так продвигает дешевый материал джерси: этим она продвигает себя саму.

— Если вам нравится, можете взять себе, — говорит Екатерина.

— Нет! Нет! Я вовсе не имела этого в виду… — Коко быстро водворяет блузу на место, но продолжает осмотр. Она вынимает из гардероба еще какие-то вещи, вешает обратно. Каждый раз она комментирует ценность туалетов, указывает, когда и где Екатерина должна их носить.

Пальцы Коко, забравшись в глубину гардероба, натыкаются на папиросную бумагу. Она вытягивает вешалку с палки. Екатерина молчит. Из шкафа вылетает потревоженная моль. Коко поднимает вешалку. Сквозь папиросную бумагу просвечивают очертания платья.

Заинтригованная Коко спрашивает:

— Что тут у нас? — Она стягивает папиросную бумагу. И тогда появляется хрустящий белый шелк свадебного платья. На мгновение Коко поднимает платье повыше. Наконец понимает, что это такое, и замирает. Ну конечно, это подвенечное платье. Коко бледнеет.

Екатерина говорит:

— Давным-давно его не видела.

Глядя на платье, Коко не произносит ни слова. Как будто магическим образом здесь возникло что-то запретное, чего не должно было быть в этом месте.

Екатерина живо спрашивает:

— Вы никогда не были замужем?

Кажется, будто белизна платья невесты, которое держит Коко, пронзительно кричит. Коко ощущает эту силу, ее нужно немедленно устранить. Тридцать семь лет, не замужем, нет детей, которые носили бы ее имя, Коко осознает, что потерпела поражение. Она борется с желанием оправдаться, объяснить. Затем, как реакцию на эту слабость, она ощущает в себе внезапную жесткость. Правда состоит в том, что после Боя мужчины для нее не существуют. Коко смотрит на Екатерину и видит в ней терпеливую мягкость и слабость жены.

— Нет, — говорит она с неожиданной для себя презрительностью.

Коко быстро натягивает на платье папиросную бумагу и упрятывает его поглубже в гардероб. Затем закрывает дверцы. Один жакет высовывается наружу. Коко запихивает его обратно и снова захлопывает дверцы. Эта мелочь ее злит.

— Если вам когда-нибудь захочется взять ту юбку, только скажите, — повторяет Екатерина. Она смутно ощущает, что Коко недовольна, и ей очень хочется закончить встречу добром. На какой-то момент Екатерина милостиво допускает, что Коко рассердилась сама на себя за то, что прикоснулась к подвенечному платью.

— Что? — рассеянно переспрашивает Коко. Слова медленно просачиваются в ее сознание. — Нет. Нет. Спасибо. — Озадаченная силой своей реакции, она садится, успокаивается, затем быстро встает.

— Который сейчас час?

Екатерина бросает взгляд на часы на прикроватном столике и еще не успевает ответить, как Коко решает, что она должна уйти. У нее срочные дела. Прямо сейчас, говорит она.

— Что ж, спасибо, что навестили меня, — говорит Екатерина. В ее тоне и вежливость, и страх, растущий страх того, что при ее беспомощности, при ее постельном режиме Коко и Игорь могут сблизиться. Екатерину пугает жизненная сила Коко, ее энергия и мощь.

Существование двух этих женщин под одной крышей естественно ведет к сравнению их. Екатерина не хочет даже позволить себе это сравнение. Вдобавок ко всему ей приходится идти на компромисс — ведь Коко оплачивает ее медицинские счета. От того, что Екатерина одновременно и обязана, и обижена, ее настроение колеблется между двумя противоположными полюсами.

— Прошу прощения? — Коко уже на пути к выходу.

— Спасибо, что навестили меня. — Екатерина говорит это совершенно искренним тоном. Она понимает: нельзя допустить, чтобы эта женщина стала ее врагом.

— О да. Не о чем говорить. До свидания. — Коко произносит это с очевидным пренебрежением. Она останавливается, затем быстро выходит из комнаты, полной света и воздуха.

Екатерина снова начинает кашлять. Коко слышит этот судорожный кашель, когда, чуть покачиваясь, спускается по лестнице.

8

После полудня собираются беспорядочные облака цвета сливы. Предвестники грозы превращают день в ранние сумерки. Раскачиваются вязы, тарахтящим стаккато хлопают ставни. Начинается ливень.

Сверкает первая молния, и дети бегут в дом. Яростно лают собаки. Суеверная Мари прячет серебро. Коко наблюдает, как дождь колотит по окнам. Одна молния кажется волоском электрической лампочки.

Дождь продолжается и после обеда. Игорь слышит, как открывается дверь его студии. Это Коко. Он видит ее отражение в окне. По ее лицу пробегают широкие тени. Игорь оборачивается. Видит, что Коко в приподнятом настроении…

— Прекрасно, правда?

Гроза всегда будоражит ее — чем эффектнее гроза, тем лучше. Ей нравится энергия гроз, их способность взбаламутить землю. Она тут же оживляется, ей кажется, будто она гальваническая батарея, необходимо в этом участвовать, отозваться на грозу. Однако, войдя в студию Игоря, Коко чувствует себя необычно неуверенной. Она пришла сюда без всякой причины, ей просто захотелось его увидеть. Так странно, что в ее доме существует место, куда нельзя войти. Игорь, обладая обостренным чувством тайны частной жизни, сразу же сделал эту комнату своей собственностью. Энергия Коко внезапно вызывает в ней неодолимое желание уйти. Но нельзя уйти сразу же. Тогда ее визит будет выглядеть бессмысленным. Еще одного разряда молнии оказывается достаточно для того, чтобы в голове сверкнуло решение.

— Давайте что-нибудь делать, — неопределенно говорит она.

— Что? — В его очках отражается последняя вспышка молнии.

Прошлым вечером Игорь играл с детьми в шахматы. Сегодня, решает Коко, это слишком спокойное времяпрепровождение. Она намерена вместо шахмат устроить представление с пением и танцами.

Игорь смотрит на Коко, тело ее наклонилось в одну сторону, голова — в другую. Угол, образованный верхней и нижней частями ее тела, кажется ему чем-то похожим на параллельные аккорды, когда он проигрывает их на рояле.

Коко подходит к Игорю и берет его за руку.

— Идемте.

Игорь радуется этому соединению рук, он испытывает удовольствие от соприкосновения их пальцев. Его ладони покалывает, это напоминает ему об электрическом разряде, пробежавшем между ними при первой встрече. Поднявшись со стула, он будто плывет к двери.

Фортепиано переносят в гостиную, чтобы можно было аккомпанировать пению. Екатерину заставляют спуститься вниз. Она сидит в кресле, закутанная одеялами, и готовится к развлечению.

Начинают с русских народных песен, Коко присоединяется, стараясь угадать мелодию. Затем дети поют несколько французских песен, которым их до концерта научила Коко. С ними поют Жозеф, Мари и их четырнадцатилетняя дочь Сюзанн. Именно она ведет мелодию и помогает детям, когда они ошибаются. Игорь весело колотит по клавишам фортепиано. Потом дети, Коко и Сюзанн начинают танцевать.

Музыка будто ударяется о стены и возвращается обратно в пространство комнаты. Коко обеими руками откидывает волосы. И когда дети начинают танцевать друг с другом, она описывает широкие круги по комнате. Своими движениями Коко отвечает акцентам в музыке, которые звучат в лад с ее ощущениями. Высокие ноты, кажется, говорят о страсти. Низкие — о глубокой симпатии. Будто между Игорем и Коко происходит какой-то диалог. В свете молний, озаряющих комнату, Коко кажется похотливой козой.

Екатерина со все более сильной тревогой отмечает нарастающую интимность между Коко и мужем. Видно, что между ними установилось безмолвное взаимопонимание. Потрясенная тем, что все произошло так быстро, Екатерина испытывает боль и ощущение своей ненужности. С первой встречи эти женщины невзлюбили друг друга. Теперь Екатерина сожалеет, что поддалась обольщению. Она ощущает, как в ней барабанной дробью отдаются музыка и раскаты грома.

Танец кончается. Дети, ожидая похвалы, кидаются к матери. Но ей явно все это не нравится, и она отворачивает голову. А дети тут же возвращаются к Коко, которая снова зовет их на середину комнаты.

Как и просят дети, музыка ускоряется. Сюзанн и Людмила кружатся еще быстрее. Со стороны они кажутся бешено вращающимся колесом. Коко держится очень прямо. Это результат уроков балета, которые несколько лет назад давала ей ее подруга Кариатис. Фигура Коко поразительно соответствует абрису высоких французских окон комнаты.

Аккорды громоздятся и взрывают музыку. Сверкающими лентами вспыхивают молнии, трепещут листья деревьев. За молнией следуют беспорядочные раскаты грома. По небу несутся расколотые молнией облака. Игорь снова ускоряет темп музыки и играет еще громче. Коко чувствует боль в шее. В голове такое ощущение, будто что-то переливается через край. Это ощущение все усиливается, а Коко продолжает кружиться в танце, пока стулья, лампы, столы и фортепиано не начинают вертеться вокруг нее. Закружился потолок. Задрожало пламя свечей. С удвоенной силой разгоняются музыка и танец, и внезапно Коко, достигнув высшей точки неистовства, валится на пол. Игорь успевает выскочить из-за фортепиано и подхватить ее на руки.

Екатерина просто не верит своим глазам. Лицо ее искажается яростью. Нервно подергивается рот. Это уж слишком.

Игорь явно смущен. Коко все еще в обмороке. Мари, которая вносит поднос с чаем, поражена сценой, представшей ее глазам. Внутренне симпатизируя Екатерине, Мари спрашивает, все ли в порядке с Коко. В ней борются разные чувства. Не решив еще, на чьей она стороне, Мари приносит полотенце и воду.

Поддерживая рукой голову Коко, Игорь заставляет ее глотнуть воды. Вокруг столпились дети и Сюзанн. Ощущая на себе взгляды зрителей, Игорь старается как можно правильнее исполнить обряд излечения Коко.

Коко открывает глаза и смотрит блуждающим взглядом в потолок. Игорь развязывает ее шейный платок. Вдыхает исходящий от нее сладкий аромат.

— А теперь всем наверх и спать! — Екатерина, как главная, загоняет детей в спальни.

Сулима спрашивает:

— С мадемуазель Шанель все в порядке?

— Все в порядке, все в порядке, — резко отвечает Екатерина. — Можете мне поверить.

— Она неважно выглядит, — настаивает мальчик.

Екатерина, опершись на кресло, чувствует, что ее недомогание никого не трогает.

— Уверяю тебя, она в полном порядке. — Ее ранит каждое слово и говорит она очень отчетливо, чтобы Коко услышала.

— Спасибо, Сулима, я хорошо себя чувствую, — говорит Коко.

Хотя Екатерине и трудно в это поверить, но того, что произошло, Коко не планировала. Она и в самом деле почувствовала слабость. А потом поняла, что этим обстоятельством надо воспользоваться.

Сулима хотел было что-то еще сказать, но, предчувствуя негодование матери, молча выходит из комнаты. Остальные дети с явной неохотой тоже отправляются спать.

Сама Екатерина тоже намерена уйти. Она произносит, не скрывая гнева:

— Спокойной ночи, Игорь. Надеюсь, ты скоро поднимешься наверх.

Игорь смотрит на жену и делает какой-то беспомощный жест. На Екатерину это не производит никакого впечатления. Ее взгляд говорит ему, что он жалок. Сознательно или бессознательно, но его вовлекли в эту ситуацию. И он это наверняка понимает. Если он вел себя так, сам того не желая, то он — дурак. Если же он поступил так по своей воле, он жестокий и бесчестный человек. Екатерина внезапно решает, что пора посмотреть на мужа свежим взглядом и все обдумать. Выходя из комнаты, она хлопает дверью.

Мари и Жозеф уходят на кухню.

— Ну и нервы! — зло говорит Мари мужу.

— Осторожно, она может услышать.

— Нет, правда, — продолжает Мари, не понизив голоса, — что это она выделывает? Пригласила к себе этих людей, а теперь оскорбляет их! Ее беда в том, что у нее слишком много денег, и она не знает, куда их девать.

— Ш-ш-ш-ш.

— Ей кажется, что она великий покровитель, но ей не хватает воспитания, чтобы вести себя соответственно положению. В сущности, она не лучше тебя и меня. И думаешь, она заплатит нам за лишнюю работу? Черта с два!

В середине этой речи в комнату входит Сюзанн. Она слушает мать, стараясь разобраться в том, что происходит. Жозеф, взволнованный тем, что и сам не все понимает, делает предостерегающий жест жене. Он не хочет во все это ввязываться. Видя, что Мари немного успокоилась, он идет к двери, прижав палец к губам. Возвратившись в гостиную, спрашивает:

— А что делать с фортепиано?

Игорь рассеян. Жозефу приходится повторить вопрос.

— Я думаю, можно оставить его здесь до утра.

— Жозеф, вы можете идти. — Коко слабо взмахивает рукой. — Спасибо, — нежно говорит она Игорю, когда они остаются одни. Она быстро моргает. От частого дыхания вздымается ее маленькая грудь.

В комнате все еще слышится эхо музыки. Кажется, что теперь для музыки здесь больше места. Игорь смотрит на эллипс жемчужного ожерелья Коко. У него пересохло во рту, он старается не сглотнуть. Повисает тяжелое молчание. Глаза Коко кажутся черными озерами.

Игорь, увидев, как внезапно розовеют щеки Коко, как, будто цветок,раскрыты ее губы, в шоке от мысли — крепко поцеловать ее в губы. Этот образ поражает его своей жизненностью, и еще он поражен тем, что не находит в этом ничего непристойного. Импульс возникает где-то в самых глубинах и кажется естественным и правильным.

Взяв Игоря за руку, Коко встает, идет к креслу и тяжело опускается в него.

— Теперь со мной все в порядке, — говорит она.

— Вы уверены? — Игорь, придвигаясь поближе на случай, если ей снова станет плохо, внезапно понимает, что к ней надо быть предельно внимательным.

Коко видит, какую он испытывает неловкость, и ничего не отвечает.

— Мы целую минуту так за вас волновались. — Его замечание заканчивается попыткой рассмеяться.

К Коко возвращается самообладание. Не поднимая головы, она в упор смотрит на Игоря. И он снова ощущает сильнейшее желание ее поцеловать.

После долгой — чересчур долгой — паузы Коко говорит:

— Вам лучше подняться наверх. Вас ждет жена.

Ее порыв иссяк, экспрессия и беспечность испарились. Лицо будто закрылось. И теперь Игорь выглядит ранимым и незащищенным. Он снова ощущает ее холодность, и ему больно от ее капризности. Он догадывается, что от нее можно сойти с ума. Иногда так трудно понять, о чем она думает. И, если на то пошло, трудно понять, что и сам он думает.

Дождь продолжает стучать по крыше.

— Вы уверены, что теперь хорошо себя чувствуете?

— Совершенно уверена, спасибо.

Игорь уходит из комнаты и ему кажется, что он проходит через невидимый занавес. В холле гораздо холоднее, и свет там резче. Почти засыпая, он поднимается наверх, чтобы столкнуться там с другой бурей.

* * *

Когда Игорь добирается до верхней ступеньки, он видит, что дверь в его спальню закрыта. Толкнув дверь, краем глаза замечает сидящую на постели жену. Игорь дерзко насвистывает мотив, который играл, когда Коко стало плохо.

Екатерина расценивает это как насмешку.

— Прекрати этот безобразный шум.

Игорь решает, что лучше не отвечать, но в нем просыпается упрямство. Он злится. Он поднимался наверх в хорошем настроении. Это Екатерина своим унынием все превращает в сцену. Он уходит в ванную. Запирает дверь, закрывается от жены. Когда через несколько минут он возвращается обратно, то понимает, что только ухудшил положение.

— Как ты считаешь, что ты делал там, внизу?

— Ты о чем? — говорит Игорь, снимая туфли и расстегивая ремень на брюках.

— Я хочу знать, что ты думаешь о том, что весь вечер непрерывно смотрел на Коко, а потом схватил ее на руки?

— Не болтай чепухи! И перестань, не будь такой ревнивой собственницей. Ты испортила прекрасный вечер.

— А по-твоему, я должна наблюдать, как какая-то женщина флиртует с моим мужем прямо у меня на глазах?

— А по-твоему, я должен был позволить ей упасть и разбить голову?

Екатерина обращается к Игорю, как к ребенку:

— Она, Игорь, не падала. Она прыгала.

— Да ты просто смешна! — И он быстро добавляет: — У тебя даже не хватило воспитанности, чтобы спросить, как она себя чувствует.

— Спросить, как она себя чувствует? Полагаю, мне известен ее ответ.

— Хорошо тебе. — После паузы, уже более спокойным тоном она продолжает: — Игорь, что происходит?

— Ничего не происходит, могу тебя заверить.

— Ах ничего?

— Ничего.

Игорь пытается рассмеяться, но смех получается натужным. Хоть ничего и не случилось, все-таки его пробирает дрожь от чувства вины. Это его удивляет. Как бы то ни было, но в сердце у него действительно таится желание. С тех пор как они приехали в Бель-Респиро, его мучает смутное вожделение. Он должен заставить себя смотреть вперед. До тех пор, пока эти мысли абстрактны, — они безвредны, говорит он себе. Вполне естественно, что женщина и мужчина могут флиртовать, что они кажутся друг другу привлекательными. И притом вовсе не обязательно, что между ними что-то произойдет. Он как муж и отец отвечает за свои поступки. Неужели Екатерина этого не осознает? Можно понять, что она напугана, но он считает, что она должна ему доверять, и ему больно от того, что он не чувствует этого доверия.

— Я жду объяснения. — В голосе Екатерины все еще звенит злоба. Эта злоба скрывает сильный страх.

Не желая продолжать спор, Игорь предпочитает отделаться от разговора. Он понимает: чем больше будет говорить, тем сильнее запутается.

— Ты делаешь из мухи слона, — говорит он, продолжая раздеваться и педантично складывать одежду.

— Посмотри на меня, — говорит Екатерина.

— Что?

— Посмотри на меня!

Игорь нехотя подчиняется.

— Ты виноват. — Черты ее ожесточаются. Видно, как по лицу пробегает дрожь.

— О чем ты?

— Виноват! — яростно кричит она. Внутренний голос убеждает ее в существовании греха. Ее щеки вспыхивают религиозным пылом. Взор, обычно набожно добродетельный, на миг загорается огнем мщения. Она взволнованно дергает простыню. — Я могу сказать в чем.

— Господи помилуй! В чем я виноват?

— Знаешь, Игорь, я не так наивна, как ты думаешь.

— Можно на этом остановиться? Пожалуйста! Тебе станет плохо.

— Ты меня сделал больной. — Екатерина заставляет себя успокоиться, образумиться. — Никогда не могла представить себе, что ты будешь так себя вести — к тому же перед детьми. Что они должны думать? Взрослый мужчина с такой легкостью теряет рассудок.

Игорь с облегчением чувствует, что внимание переключается с него на детей. Его охватывает праведный гнев.

— Ничего они не подумают. И будут правы. Вспомни, что мы здесь в гостях. Если сегодня вечером кто-то и вел себя ужасно, так это ты!

— Но почему она нас сюда пригласила? Что за этим кроется?

— А ты не думаешь, что существуют просто хорошие люди? И что за этим не кроется ничего?

— Я знаю множество хороших людей — уважаемых людей. Но она не из их числа. Ты ее интересуешь потому, что она хочет покрасоваться перед тобой. Великий композитор! Ха! Еще одна ступенька, чтобы карабкаться по социальной лестнице.

Игорь укладывается в постель.

— Она лучше, чем ты думаешь.

— Почему же тогда она не замужем? Такая милая дама? — За этим следует пауза, которую Игорь не намерен заполнять, и Екатерина продолжает: — Я скажу тебе почему. Потому что ни один богатый человек не желает опускаться до ее уровня.

— Что ж, я наверняка недостаточно богат, если ты об этом думаешь.

Его юмор остается неоцененным.

— Я предупреждаю тебя, Игорь…

Голос Екатерины слабеет. В тишине, последовавшей за последней фразой жены, Игорь выключает настольную лампу. Внезапно наступившая темнота кладет конец разговору. Между мужем и женой повисает молчание, разлитое, как лунный свет над кроватью, наполненное взаимными обвинениями. Они лежат параллельно, не прикасаясь друг к другу, и оба продолжают безмолвную беседу, отвечая на вопросы, оставшиеся без ответа. Но речь одного не достигает ушей другого, и не слышны аплодисменты их красноречию. Каждый прислушивается к участившемуся дыханию другого. Их грызет злоба. До самого утра они лежат, отвернувшись друг от друга, как две перевернутые буквы «С».

В соседней спальне Федор, их старшенький, все еще не спит. Хотя никто из родителей не говорил ничего определенного, ясно, что у них произошла размолвка. Федор не привык к их спорам, он расстроен. Особенно его огорчила мама: она ведь всегда так спокойна. Он не понимает, но предполагает, что это как-то связано с Коко. В нем смутно зреет недовольство. Он решает, что Коко ему не нравится. А потом решает, что больше не хочет здесь жить. Вилла слишком велика. Он уже привык жить в более маленьком помещении. Хоть им и было тесно, но семье там лучше. Здесь он чувствует себя одиноким и ощущает какую-то скрытую угрозу. Его коробит от этого состояния, ему хочется на свободу. Лежа с открытыми глазами, он напряженно прислушивается. Внезапно вокруг устанавливается полная тишина.

* * *

Внизу Коко тоже слышит громкие голоса из комнаты Стравинских. Также она слышит и то, что это крыло дома окутано тишиной. Она осознает, что во всем доме — она единственная, у кого нет семьи. Господи, ведь даже слуги — семейная пара, и у них есть ребенок.

Ей душно. Открыв окно, она вдыхает запах влажной травы. Запах зелени смешивается с запахом лилий на подоконнике. Грозовое небо очистилось, теперь на нем видны звезды, такие яркие, что кажется, будто они кричат.

Глядя в сад, она обводит пальцем контуры своих губ. Глубоко вздыхает. Затем, поддавшись какому-то импульсу, выходит в холл, берет телефонную трубку и набирает номер.

— Миссиа?

— Коко? Это ты?

— Да.

— Уже почти полночь, что случилось?

— Слушай, что ты знаешь о Екатерине?

— Стравинской?

Коко сражается с желанием погрызть ногти.

— Да.

— Жизнь усложняется, а?

Подбоченившись, она говорит:

— Пока нет. Я просто хочу кое-что узнать.

— Например, что?

— Например, они действительно женаты?

— Коко, на самом деле я этого не знаю. Есть только два человека, которые могут ответить на этот вопрос.

Коко наматывает телефонный шнур на палец.

— Ну, я ведь не могу спрашивать их об этом.

— Ты можешь спросить его.

— Не думаю.

— Почему? Есть разные способы…

— Значит я спрошу его, — говорит она, взмахнув рукой. — Ты этого хочешь?

— Да… Нет!

— А мне все равно.

— Нет. Прости меня. Уже поздно. Я не хотела…

— Он тебя уже поцеловал?

Коко возмущена:

— Что? Нет!

— А хочет?

Подумав, она отвечает:

— Возможно.

— А ты хочешь его поцеловать?

— Он некрасивый.

— Некрасивый. Но величина.

— Ты думаешь?

— Так все говорят.

— Это не заставит меня соблазнить его.

— Ну, несомненно, он хочет быть с тобой.

— Вероятно. Но его жена больна. И здесь их дети. Даже если бы я и захотела, я не смогла бы.

— Это твой дом, дорогая. Ты можешь делать все, что пожелаешь.

— Есть пределы.

— Кто это говорит?

— Я! — резко бросает она.

— Так, как бы то ни было, но все, что я знаю о Екатерине, это то, что, когда я впервые увидела ее — приблизительно десять лет назад, — она была хороша собой. Всегда была весьма незамысловата и слишком набожна, но в то же время выглядела такой солнечной и любящей женщиной. И она всегда очень поддерживала его занятия композицией, переписывала его партитуры и первой слушала его сочинения. Она понимала, что он делает. Она очень образованна. Она пела, у нее сопрано.

— Мне она кажется скучной.

— Да, но она очень сообразительная.

— Так как у них все было?

— Я знаю, что они поженились совсем молодыми. У него были не очень хорошие отношения с отцом, и, возможно, это заставило его сбежать.

— О Господи!

— И по мере того, как он становился известным, она становилась все более немощной.

Разглядывая пятно на стене, она задумчиво спрашивает:

— Ты считаешь, что он попал в ловушку?

— Вспомни, что она его кузина — так же, как и его жена, он существует в двух ипостасях. На самом деле мне его очень жалко.

— Она не выглядит слишком сильной.

— Нет, хотя могу себе представить, что рождения четырех детей достаточно, чтобы любую женщину лишить сил.

— Господи помилуй!

— Если по-честному, то думаю, что выкармливание детей и отъезд из России были ей не по силам. И еще Игорь, с его острым желанием путешествовать и встречаться со многими людьми, с такими блестящими, как, например, ты.

— Ха!

— Ну это же правда!.. Я думаю, что они постепенно расходятся. Может быть, просто потому, что она ему надоела. Такое случается.

— В данный момент она очень больна.

— А он не из самых терпеливых людей.

— Нет.

— Так, вот и твой ответ.

Коко чего-то не понимает.

— Что?

— Он скорее будет проводить свое время с богиней, чем с полуинвалидом.

Коко произносит разочарованно:

— Умеешь ты упрощать, Миссиа.

— Серьезно. Я же не говорю, что он ее не любит. Она умная и любящая. Но они вместе уже очень долго, и меня не удивит, что он по крайней мере задумывается о том, что теперь заслуживает лучшего.

— Не знаю.

— Поверь мне, широкая кровать может показаться очень узкой, если ты делишь ее с тем, кого не любишь.

— Так или иначе, прости меня, что я занимаю тебя этим в такую позднюю пору.

— Мне всегда приятно слышать тебя, Коко.

— Я завтра еду в магазин. Давай потом пообедаем, вместе с Адриенн?

— Звучит заманчиво.

— Прекрасно. Я позвоню тебе из магазина.

— Буду ждать.

— Тогда — пока.

— Пока.

Прежде чем отправиться в постель, Коко опускает крышку фортепиано и плотнее закрывает ставни.

9

Шофер полирует новый «роллс-ройс» Коко. Он уже почти час ждет, когда она выйдет из дома. Наконец она выходит и смотрит на свое новое приобретение. Ей нравятся прямые линии машины в сочетании с прямоугольниками, ей нравится цвет — черный.

Горячий воздух окутывает автомобиль. Черный металл поблескивает. Что-то напевает могучий мотор. Стоило открыть дверцу, и изнутри машины вырывается скопившаяся в ней жара. Коко снимает шляпку и начинает быстро ею обмахиваться. На коже появляются капельки пота.

В городе много машин и очень шумно. Улицы заполнены людьми, воздух густой и пыльный. Коко улыбается. Ей необходим этот большой город. Она принадлежит этому месту.

Коко снова надевает шляпку, когда автомобиль подъезжает к ее магазину на рю Камбон — это узкая, но роскошная улица позади отеля «Ритц». Над номером 31 вывеска с черными буквами — ШАНЕЛЬ.

Коко рассматривает туалеты, выставленные в витрине: вечернее платье без рукавов, серый шелковый жакет, отделанный мехом, и шерстяной костюм из джерси с широкими карманами.

Хотя Коко напряженно работала дома, в магазин она не приезжала почти целую неделю. Обычно о ее прибытии в магазине знают заранее. В этот раз она не сообщила о своем приезде. Это явилось причиной волнений и возбужденной активности девушек в магазине. Коко узнала от Адриенн, что они требуют повышения заработной платы. Господи! Стоит только отвернуться, тут же начинаются беспорядки. Твари неблагодарные! Почему в таком случае она должна платить им больше? Неужели они не понимают, что работа у Шанель дает им беспрецедентную возможность встретить богатого любовника? Неужели они не видят, что кто-нибудь даже может и мужа заполучить? Что им еще надо?

Одна только Адриенн искренне рада видеть ее. Хотя они с Адриенн почти ровесницы и их часто принимают за сестер, на самом деле Адриенн — тетя Коко. Последние двадцать лет они служат поддержкой друг другу. Из них двух Адриенн все-таки выглядит как матрона. Коко же всегда была ведущей.

Они вдвоем поднимаются по белой винтовой лестнице в квартиру на третьем этаже. Коко улыбается, снова радуясь венецианским зеркалам, хрустальным канделябрам, белым цветам и атласным занавескам. Она поднимает стоящую на столе резную деревянную фигурку и проверяет, нет ли на ней пыли. Ни пылинки.

Коко снова подкрашивает губы, прикладывает к ним платок, и на платке остается красный поцелуй. Адриенн расспрашивает ее о последних двух неделях, но понимает, что в рассказах о жизни в Бель-Респиро Коко что-то утаивает и в сущности не хочет продолжать разговор о Стравинских.

— Он — холодная рыба, — замечает Коко. Она подносит правую руку к лицу, засовывает мизинец в рот и поигрывает ногтями по передним зубам.

— Да, но крупная рыба!

Коко с подозрением смотрит на Адриенн, сопротивляясь ее предположению о том, что замышляет ухватить его. Черты ее лица смягчаются.

— На самом деле он очень маленький, — говорит она с торжествующей улыбкой. Обе смеются.

Коко вскользь замечает, как трудно общаться с мадам Стравинской, подробно рассказывает о ее болезни. Избегает в разговоре упоминаний об Игоре. Так или иначе, но ей трудно определить, что она о нем думает. Она не уверена в себе. Их беседа все время будто обо что-то спотыкается. Коко должна найти ключ, чтобы точно расшифровать, что она чувствует. Быть может, и вовсе ничего. Кто знает?

И Коко быстро переходит к разговору о магазине. Она хочет просмотреть финансовый отчет. Пробегая взглядом по колонкам, она отмечает спад продаж в июле. Коко вздыхает.

— Настолько хорошо, насколько можно было это себе представить.

Стараясь подбодрить Коко и желая доказать, что она хороший менеджер, Адриенн рассказывает, как все усердно работали в отсутствие Коко, какими все были прилежными.

— Тогда почему ведутся эти разговоры о повышении зарплаты?

— Это все французы. Остальные вовсе не жалуются. Они просто счастливы были бы работать больше времени за меньшую плату!

— Выходит, национальность — причина всех бед, а?

— Не волнуйся. Никто не собирается устраивать революцию.

— М-м-м.

— Я справлюсь. Поверь мне.

Коко уже улыбается. Она закрывает папку и обеими руками хлопает по крышке.

— Прости. Ты замечательно работаешь. При этом знаешь, что мне нужно. Я считаю, что это нелегко.

Спустившись вниз, Коко на мгновение останавливается. Никто не видит, как она, наклонившись над перилами антресолей, окидывает взглядом сцену внизу. Там — воплощение ее творчества: крепдешиновые блузы с поясом, вечерние платья из черного гипюра без рукавов, короткие твидовые жакеты с накладными карманами и отвернутыми обшлагами.

Она наблюдает за клиентами, которые ощупывают ткань туалетов. Ей самой так нравится прикасаться к материалу! Ощущать ткань, скользящую между пальцев. Ее бросает в дрожь даже при мысли об этом. Она не может дождаться, когда вернется к работе.

Снизу доносится болтовня, где ровно столько русской речи, сколько и французской. Коко улыбается. Вот стоит она, безжалостная француженка из униженного сословия, и командует всеми этими лишенными прав и состояния княгинями и графинями. Обломками крушения, принесенного революцией. Сливки общества Москвы и Петербурга служат у нее моделями и продавцами!

У Коко возникает идея по поводу платья, которую ей хочется попробовать осуществить.

Под рукой оказывается одна темноволосая манекенщица. Они работают в комнате над магазином со множеством зеркал. Манекенщица из всех сил старается стоять неподвижно. Вокруг нее перемещается Коко, сначала на коленях, потом на четвереньках, затем поднявшись на ноги, затем присев. И все время Коко бормочет что-то нечленораздельное. С ее шеи свисают подвешенные на ленту ножницы. Поглядывая на выкройку на синьке, Коко работает непосредственно с тканью.

Это шелковое платье бежевого цвета, с неровным подолом и воротником в виде перекрещенного шарфа. Тут добавив рюш, там выпрямив складку, Коко дюйм за дюймом упрощает линии платья, позволяя ему мягко расклешиться внизу. Затем она берется за рукава.

— Никогда не могу правильно сделать эти проклятые рукава! — рычит она.

Куски ткани усеивают пол. Булавки Коко держит в уголке рта, как вы держали бы розу. Или нож. Когда манекенщица чуть шевелится или перемещается с ноги на ногу, Коко кричит:

— Не можете спокойно постоять одну минутку? За что я вам плачу?

Манекенщица — новенькая, она не привыкла еще к подобным вспышкам гнева. Она замирает и старается стоять неподвижно, пока у нее хватает на это сил. И когда она непроизвольно теряет равновесие или меняет позу, ей достается новая порция истерических оскорблений.

— Стойте прямо, девушка! — Из-за того что во рту у Коко булавки, когда она кричит, губы ее широко растягиваются.

В комнате над магазином жарко. Коко яростно работает. Уже полдень, но они не делают перерыва на ленч. Продолжая огорчаться из-за рукавов, Коко подкалывает, подтыкает и наконец она удовлетворена. Платье отправляется вниз, где его доделают для заказчика. По полу магнитом собираются булавки и иголки.

Коко с сигаретой отдыхает на одном из прямоугольных замшевых диванов. Ее тело изогнуто в форме буквы «Z». Она вдруг вспоминает об Игоре: интересно, что он там, в Гарше, делает. Ее удивляет, что в голову пришли эти мысли. И — как удар — она тоскует по нему!

Коко понимает, что он уже существует в ее жизни и в данный момент кажется ей просто ненужным грузом. Это ужасно! Она вернулась на работу проверить, что будет чувствовать, если пару дней пробудет вдали от него. Перед этим она поймала себя на том, что бесконечное количество раз писала его имя на салфетке. Как маленькая девочка, которая пытается научиться подписываться. Чуть позже ей это уже кажется весьма трогательным.

Она нежно относится к Игорю, он не такой, как другие мужчины, более серьезный, более зрелый. Она восхищается независимостью его суждений, его музыкальной гениальностью. Коко видит, что он так же, как и она, поглощен работой. Возможно, в нем нет порывистости, но он и не увалень. Она находит, что его присутствие бодрит. Она осознает, что заинтересована им.

Коко заказывает ему подарок. Зная, что он любит всякие механические штучки, она купила ему заводную птичку. Это замысловатая маленькая птичка, которая продается вместе с клеткой. Когда птичка щелкает клювом, головка ее наклоняется, и ожившие крылья начинают хлопать. Она даже пронзительно свистит. Детям тоже понравится, если только Игорь даст им с ней поиграть.

Звонок внизу возвращает мысли Коко к настоящему. Погасив сигарету, она почти как королева спускается. Она знает, что весь персонал слышал, как досталось манекенщице. Вот и хорошо. Это заставит их бегать на цыпочках. Подобная строгость необходима, если хочешь, чтобы был порядок.

Те два дня, что Коко проводит в магазине, на вилле внезапно становится тихо и спокойно.

В отсутствие Коко Игоря охватывает оцепенение. Дни как-то деформируются. Он обнаруживает, что не способен сосредоточиться. Его мысли постоянно возвращаются к ней, и разум его ускользает от работы. Он опускает карандаш, откидывается на спинку кресла и поднимает очки на лоб. По партитуре, как восьмушки с многочисленными ножками, прогуливаются насекомые.

Поддавшись импульсу, Игорь встает. В доме тишина. Дети с гувернером. С новым для него чувством решительности он выходит в коридор и начинает взбираться по лестнице. Тихонько, стараясь не потревожить жену — со времени их последней ссоры отношения так и остались напряженными, — он крадется к комнате Коко.

Дверь не заперта. Он с трепетом входит. Странная отвага, а также и необходимость, и неодолимое желание приблизиться к ней, к ее вещам толкают его вперед. Внутри солнечный свет создает острые тени на стенах. Увидев фотографии Коко, Игорь придвигается ближе, чтобы их разглядеть. На одной она всадница в конюшне. На другой — Коко с распущенными волосами читает на террасе. В третьей рамке она на пляже в матросской куртке.

Обернувшись, Игорь видит ее кровать: холод подушек, интимность шелковых простыней. Замечает какую-то одежду, висящую на ширме. Он не позволяет себе прикоснуться к этим вещам, его охватывает суеверный страх — вдруг какая-то часть существа Коко присутствует в них, вдруг какое-то привидение вырвется в реальность, если к нему прикоснуться. Воздух вокруг Игоря сгущается, как только он себе представляет Коко.

Он ловит свое отражение в большом зеркале. Чуть искривленный кусочек зеркальной поверхности отражает размытым пятном дверь. На миг Игорю кажется, что кто-то входит в комнату. Его охватывает страх. Бешено колотится сердце. Но мгновение проходит, все тихо. Кровь его медленно успокаивается. Что-то в нем требует, чтобы он ушел, но желание остаться и причина этого желания оказываются сильнее, почти преступными по своей силе.

Игорь подходит к двери, ведущей в ванную комнату Коко. Входит внутрь. Тут же слышит стук своих ботинок по холодным плиткам пола.

Ванна, умывальник и все остальное — такой белизны, что больно глазам. В этой ванне она лежит, думает он, к этим кранам она прикасается. Он представляет себе, как она, порозовевшая, выходит из ванны, как она вздергивает подбородок, как масляно поблескивают ее руки и ноги, как райскими цветами сверкают ее груди. По нему пробегает дрожь желания. Ладони вспотели. В носу щекотно от запаха пудры. Он оборачивается.

Видит, что полки над раковиной заполнены одеколонами и травяными настойками, маслом для ванны и мазями, шампунями и ароматическими солями. Он редко встречал подобные вещи в таких количествах и никогда не видел, чтобы их так красиво располагали. Это напоминает ему лавку из арабских сказок. Запахи, слегка воюя друг с другом, источают почти невыносимую сладость.

Он поднимает флакон духов и вдыхает аромат нескольких капелек. Что-то подобное он уже ощущал. И с чувством, что делает нечто запрещенное, расстегивает две пуговицы рубашки и капает жидкость себе на грудь.

Игорь прекрасно понимает, насколько он, живя здесь, в Гарше, с богиней, переполнен чувствами. Кажется, что ему стало легче дышать. Быть может, дело в климате, в свежем воздухе, но дело также и в ауре, окружающей Коко. Своей живостью Коко обогащает воздух. Игорь вдыхает теперь больше кислорода, изумительное обновление энергии подчеркивает осознание того, что он живет. И он понимает: все это дала ему Коко.

Крадучись, возвращается он к себе в студию, нюхает запястье и чувствует запах духов, оставшийся на пальцах. Затем в восхитительной расслабленности возвращается к музыке и к середине дня.

* * *

В этот вечер Коко и Адриенн неторопливо идут в ресторан. Скоро к ним присоединяется их подруга, Миссиа Серт.

— Я не хотела идти поздно вечером, — говорит Коко. — Завтра должна сделать кое-что еще и хочу засветло вернуться в Гарш.

Адриенн замечает:

— Это все меняет.

— Обычно ты поздно встаешь и работаешь до самого вечера, — добавляет Миссиа.

— А что, я не могу хотя бы раз изменить своим привычкам?

— Нечего обижаться, — говорит Миссиа, подмигивая Адриенн.

Им не удается развлечь Коко, и обе это понимают. Адриенн пытается ее задобрить, рассказывая обо всем, что уже сделано, но Коко бросает на нее решительный взгляд. Она не хочет, чтобы ей противоречили. Адриенн отступает. Она безмолвно стряхивает пепел с сигареты.

За обедом Коко мало ест и пьет больше обычного. Она с интересом следит за движениями официантки.

— Почему мои девушки не могут работать так, как эта?

— Да ну тебя! О чем ты?

Под нажимом Адриенн и после нескольких бокалов вина Коко признается, что ее тянет к Игорю.

— Но он ведь женат! — печалится она.

— Ну и что? — говорит Миссиа. — Я уже три раза была замужем. Это не помеха, поверь мне.

Коко уже видела, как из-за своего легкомыслия Миссиа часто теряла рассудок.

— Господи помилуй, но у него же есть дети!

— Значит, поэтому мадам очень занята, да? — говорит Адриенн.

Коко хочет понять, чем он ее привлекает. Он вовсе не красив. Определенно небогат. Он женат, у него четверо детей. И она понимает, что, если захочет, с легкостью может заполучить какого-то другого мужчину. Надо быть сумасшедшей, чтобы во все это ввязаться. И она больше не желает страдать. После Боя. Ее передергивает при воспоминании о его смерти.

Под защитой вина Адриенн роняет:

— К черту замужество! После войны осталось слишком мало мужчин, чтобы об этом задумываться! — Она говорит это наполовину в шутку, но Коко не улыбается.

— О, это серьезно! — вдруг догадывается Миссиа.

Коко пьет воду и моргает. И тогда в ней что-то переворачивается.

— Больше не хочу об этом говорить. Больше не желаю быть униженной. Он слишком занят своей работой, чтобы связываться со мной. — И, внезапно выпрямившись, она говорит: — Так или иначе, но мне есть о чем подумать, кроме этого.

— Например?

Перемена темы, похоже, вдохновляет Коко. Она рассказывает, что хочет добавить в магазин парфюмерный отдел. Миссиа встречает сообщение с энтузиазмом. Адриенн относится к проекту холоднее, опасаясь, что это может повредить основной линии бизнеса. Она боится, что у них не хватит на это сил.

Коко говорит:

— Сейчас возникла потребность в новом аромате. Женщина должна пахнуть женщиной, а не розой.

— Мне нужен новый запах. Что-нибудь менее цветочное, — говорит Миссиа. — За последние несколько дней меня дважды кусали. — В доказательство она показывает два маленьких синяка на руке.

Адриенн участливо передергивается. Но быстро все сообразив, продолжает:

— Запомни, большинство людей не заботятся о том, насколько долго духи маскируют тот факт, что они не моются.

— Люди будут меняться, — говорит Коко.

Монахини выучили ее: надо быть чистой, надо тщательно мыться. Если женщины хотят хорошо пахнуть духами Коко, они должны сначала принять душ. Это же так просто!

— Ты можешь много потерять, если эта авантюра потерпит крах.

Коко покручивает бокал, пуская отражение от кругов жидкости по столу.

— В жизни нужно рисковать.

— Я за это выпью, — говорит Миссиа.

Адриенн подчеркнуто раздраженно произносит:

— За последние годы ты достаточно рисковала.

— Успешный бизнес будет хорошо расширяться. Это всего лишь вопрос производства. Если дело запущено — самая трудная часть осталась позади. Это вам не одежда, для которой каждый сезон нужно создавать новые модели. Вы просто выпускаете и выпускаете духи.

— Но зачем подвергать опасности все, что ты имеешь… — Адриенн подыскивает наиболее удачное выражение, но ей это не удается, — ради какого-то запаха?

— Это придаст нам оригинальности, очарования. Думай об этом, как о поиске стиля.

То, что Коко замыслила, — нечто абсолютно новое, нечто беспрецедентное, нечто очаровательное и грандиозное. Она хочет создать такие потрясающие духи, такой легкий запах, который будет обольщать мужчин. Она думает, что запах будет прекрасным. Она чувствует, что духи вместе с любовью сделают женщину совершенной. А если одно будет вызывать другое, то чем больше, тем лучше.

Заметив, как подействовало на нее вино, Адриенн говорит:

— А ты не хочешь сначала провести исследование?

— Дорогая, я это уже делаю. Я уже выбрала парфюмера.

— Кто же это?

— Эрнест Бо.

— Значит, француз.

— На самом деле он из Петербурга. Но работает в Грассе.

— Еще один русский! — восклицает Адриенн.

— Его отец был парфюмером царя.

Миссиа говорит:

— Ты просто накинулась на этих славян.

— Да перестаньте вы! — Коко сцепляет руки. — Он сейчас делает мне образцы.

— Ты уже с ним встречалась?

— Нет, но мы переписываемся и несколько раз разговаривали по телефону. Я как раз жду, когда он скажет, что готов.

— Это все из-за денег, — замечает Адриенн.

— Дело не в деньгах, — задумчиво произносит Коко, — речь идет о независимости.

Миссиа говорит:

— Ты этого достигнешь после мужа номер три.

В голосе Адриенн слышится покорность:

— Хотелось бы думать.

— Тогда — за всех нас! — предлагает Коко.

— За твои духи!

— За твои деньги!

— И за нашу общую независимость! — заканчивает Коко.

Все три поднимают бокалы к свету и звонко чокаются.

10

Днем, вернувшись из магазина, Коко приглашает Игоря на прогулку в лес. Над ними громадное голубое небо. В кукурузных полях кое-где мелькают маки. Вдали виднеется шпиль церкви.

Они останавливаются, садятся на траву, прислонившись к кедру. Запах дерева напоминает Коко запах отточенного карандаша. В траве стрекочут сверчки.

Коко сетует:

— Мне хотелось бы играть на каком-нибудь инструменте.

Игорь возражает:

— Но вы же поете.

— Как ворона!

— Неправда.

Он начинает рассказывать об одной певице, у которой было сопрано и которая бросила петь, потому что ее собственный голос заставлял ее плакать.

Коко говорит:

— Это смешно!

— Почему?

— Это жеманство.

— Я думал, это романтично.

— Сентиментально, а не романтично.

— Я думал, вам это понравится.

Коко резко отвечает:

— Вы ошиблись.

Она позволяет себе так унижать его, как не посмел бы никто другой. Возможно, рассуждает он, это потому, что ему важно знать, о чем она думает.

Коко предпочитает разговаривать о более земных делах: о налогах, которые она должна платить, о банковских процентах, о повышении цен. В ненависти Игоря к большевикам ей слышится эхо ее собственного раздражения по поводу прав рабочих. Поскольку она сама себя вытащила из болота, то теперь она не желает подавать руку помощи другим. Поднимутся, думает она, если есть талант.

Ее охватывает какая-то беззаботность. Она поднимается и направляется к фруктовому саду. Через минуту возвращается, глаза ее лукаво поблескивают. В руках у нее два небольших яблока.

— Вот. — Яблочко похуже Коко протягивает Игорю, а свое вытирает о блузку. Откручивает хвостик и надкусывает плод.

Прислонившись к дереву, Игорь закрывает глаза. Лицо подставлено лучам солнца, он чувствует в себе какую-то приподнятость. Как хорош этот мир, думает он. Внезапно стрекот насекомых, солнечный свет и хруст яблока во рту синтезируются в его голове в единый аккорд.

— Хорошо, — громко говорит он.

Игорь смотрит на Коко. Он очарован этой женщиной, у которой, кажется, поразительное самообладание. Она не только справляется с каждодневными проблемами, но к тому же с большим смыслом формирует свою судьбу. Короче говоря, она хорошо справляется с жизнью. Она жизнерадостная и сильная. Ему это нравится. Он видит, насколько она отличается от Екатерины. При этом она умна и красива. Что говорить, в нем все кипит, он чувствует, как его наполняет неодолимая, животная тяга к ней. Он вспоминает, что не предавался любви уже несколько недель, даже месяцев. В паху разрастается сладостная тяжесть.

В прошлом он всегда сопротивлялся другим женщинам. Однако сейчас, здесь, испытывает сильнейшее искушение. Он поворачивает голову к Коко и видит ее, залитую солнцем. Внезапно ему захотелось дотронуться до нее. Передать ей свои ощущения, испытать ее на смелость. Он сидит настолько близко к ней, что видит поры на коже ее носа. Он чувствует, что вуаль флирта растворяется под наплывом грубой потребности, слепого желания. Пальцы его напряженно вытягиваются. Секунды изгибаются в новое пространство. Его тело непроизвольно тянется к ней.

Опасаясь, что некое искажение перспективы делает ее ближе, чем на самом деле, он склоняется вслед за инстинктом, только чтобы отодвинуться назад — так ему страшно. Момент упущен. Она недостижима.

Какое-то северное пуританство, существующее в нем, все эти формальные ограничения, эта холодность утягивают его прочь. Он это в себе ненавидит. Он боится сказать что-нибудь недозволенное. Он живет здесь, в доме Коко, и благодаря ее покровительству радуется жизни. Если он пойдет в наступление, неизвестно, что она сделает. Она может возмутиться и рассказать все Екатерине. Возможно, ее приглашение в Бель-Респиро — сплошной альтруизм.

Вспотев, Игорь потирает след от дужки очков на носу. Он думает о любви во всем мире, от которой ничего не достается ему. За всю жизнь у него не было никакой женщины, кроме Екатерины. Он видит, как перед ним простерлась возможность, вероятность, которая вытягивается в перспективе до точки, что, как ему представляется, и есть его смерть.

Потом он сурово напоминает себе, что он здесь для того, чтобы работать. Это для него первостепенно. И в нем сильна верность — всегда была сильна. Он знает, что никогда не перестанет любить Екатерину. И детей. Они есть и будут основой всей его жизни. Есть во флирте, конечно, что-то очаровательное, но благородство не допускает этого, говорит он себе. И еще он знает, что прелюбодеяние с Коко в этой вилле убьет его.

Игорь смотрит, как она отбрасывает огрызок яблока и поправляет костюм. Они возвращаются через лес. Цветет шиповник. В траве летают бабочки и растут грибы. На кронах деревьев сладко распевают птицы.

Коко протягивает руку, и Игорь с преувеличенной любезностью принимает ее. Только от ее существования рядом возникает такая интимность, думает Игорь, их обоих овевает один и тот же воздух. Игорь чувствует, как Коко склоняется к нему. Они все теснее прижимаются друг к другу, хотя со стороны это и незаметно. Моментами они сознательно притрагиваются к одежде там, где соприкасаются их руки. Затем, без предупреждения, Игорь целует Коко, быстро и обдуманно, так что это можно принять за простую шалость. Легкий поцелуй в щеку, мягкий и влажный, который длится меньше секунды.

Коко позволяет — и улыбается, не глядя на него, но не допускает продолжения. Он воспринимает это как отказ. Она ведет свою линию. Только на таком расстоянии, но не дальше, и он это понимает.

В молчании они возвращаются домой и разъединяются у входа в сад. Ведь там на солнышке сидит и читает Екатерина. И там играют дети.

Ночью на балконе Екатерина, стоя рядом с мужем, говорит:

— Романтично, не правда ли?

Романтика — запах жасмина, почти полная луна и цикады, будто скрипачи в кафе. Он не может этого отрицать.

— Да, — говорит он, наклоняясь к перилам.

Игорь чувствует, что должен успокоить жену после битвы той ночью. Уже целую неделю они почти не разговаривают. Все еще оскорбленный Игорь не желает общаться и очень угрюм. Он может дуться очень долго. Но сейчас именно он пытается примириться.

Игорь придвигается к жене. Они держатся за руки, у него смягчается взгляд. Обняв жену, Игорь ласково целует ее в лоб. Поглаживает щеки. Она склоняет шею, поддаваясь его прикосновениям. Губы нежно прижимаются к ее векам. Но когда он пытается поцеловать жену в губы, она отстраняется — и он целует волосы.

— Нет, — еле слышно говорит Екатерина.

Отведя голову, отказавшись от поцелуя, Екатерина отказывается от всей своей прошлой жизни, думает Игорь. Она, притихнув в его объятиях, кажется ему безжизненной куклой. Игорь ощущает легкое вожделение. Он слегка прижимает ее к себе, чувствуя, как ее голова вдавливается ему в грудь. Она говорит, что хочет спать. Был длинный день. Дети уже в кроватях.

Игорь не может вспомнить, когда в последний раз они спали, как мужчина и женщина. Он понимает, что она больна, но от этого не легче. Недоступность физической любви прожигает его насквозь. Он чувствует в себе сильнейшее напряжение, которое отчаянно требует освобождения.

Игорь еще раз обнимает Екатерину и отпускает ее. В этот момент сильный порыв ветра бьет Екатерину в бок, она покачнулась. Игорю не верится, что она не могла удержаться. Екатерина прислоняется к перилам. А Игорь думает о Коко, о том, как она придает бодрости и сил. Перед ним предстает ее образ: темные волосы, черные глаза и горячие губы с широкой улыбкой. Думая о Коко, Игорь смотрит на жену, пытаясь наложить один образ на другой. Они такие разные, их невозможно сравнивать. Белая клавиша и черная клавиша. Они рядом — это дисгармония.

Екатерина уходит с балкона. Игорь остается. Он смотрит на звездное небо, прислушивается к жужжанию насекомых, вдыхает аромат ночных цветов. Как часто, думает он, ему приходит на ум слово «романтичность».

Воскресное утро. Стравинские всей семьей отправляются в церковь.

По возвращении Игорь и Екатерина отдыхают в разложенных шезлонгах. Дети на газоне играют в футбол. Их крики разносятся во все стороны. В дальнем конце сада мальчики, думая, что их никто не слышит, начинают ругаться. Игорь кричит им, чтобы они попридержали языки.

Кресло Игоря чуть отвернуто от кресла жены. С того момента, как они вернулись из церкви, они еще не обменялись ни словом. Игорь занят тем, что записывает какие-то ноты.

Екатерина говорит:

— Ты их только отчитываешь. Ты никогда с ними не играешь. — Бледность ее кожи контрастирует со смуглостью мужа.

— Я никогда не видел, чтобы и ты с ними играла, — отвечает он после недолгой паузы. Хотя Игорь и хочет залатать отношения с женой, тем не менее он в ее присутствии постоянно чувствует себя обиженным.

— Я бы играла, если бы лучше себя чувствовала.

— Ну а я не могу попусту тратить время. — И он продолжает писать. Еще быстрее.

— Федя последние дни выглядит таким несчастным.

— В самом деле?

— А тебе все равно.

Медленно и нарочито спокойно, ухватив губами карандаш, он произносит:

— Мне не все равно.

— Я думаю, что он мог слышать нашу ссору.

— Нет. Он только слышал, как ты кричала.

Екатерина игнорирует слова мужа.

— Им трудно. Они так возбуждены.

— В России было гораздо труднее.

— Не уверена.

— Ты так думаешь? — язвительно интересуется он.

— Ты единственный, кто счастлив в этом доме.

— Неправда. Людмиле здесь нравится, и Сулиме тоже здесь хорошо. В сущности, нет никаких причин, чтобы они здесь были несчастны.

— Ну, есть кое-что.

В голосе Игоря звучит раздражение:

— Екатерина, неужели ты не видишь, что я пытаюсь работать?

Все так плохо, отношения с Екатериной никак не налаживаются. Игорь хочет Коко, без нее он чувствует себя несчастным. Какая мука — жить рядом и не иметь возможности до нее дотронуться! Какое напряжение он испытывает от этого соблазна! Надо что-то предпринять. Так нельзя. Он признается себе, что влюблен, но не знает, что же ему делать. Его сжигает желание перемены жизни.

Полет.

Екатерина будто бы чувствует его состояние.

— Зачем тратить время на нас? Почему бы тебе не отправиться к ней? Ведь ты этого хочешь, разве нет?

Игорь ничего не отвечает, только прикусывает губу и продолжает писать.

— Ты теперь совсем не разговариваешь со мной. Даже Жозеф уделяет мне больше внимания, чем ты.

Это правда, он злится, что сейчас нужно быть рядом с женой, и ему просто нечего ответить. Ему стыдно, но ничего не поделаешь. Частично проблема в том, что он беспомощен, что он живет здесь благодаря капризу и благотворительности Коко. Ему необходимо кем-то командовать — а кто больше всего для этого подходит, кроме его жены? Игорь понимает, что это звучит слишком патетически. Однако когда он пытается сопротивляться, обнаруживает, что ему ничего не удается.

Мальчики несутся к ним.

— Папа, иди к нам! Мама, иди!

Игорь все равно зашел в тупик со своим сочинением и после слов Екатерины он немедленно отвечает на призыв детей. Мстительно доказывая свою энергичность — в противовес слабости жены, — он убирает бумаги, кладет карандаш и бежит за мячом.

Поднимаясь с кресла, Екатерина чувствует, с каким трудом работают ее легкие. Воздух проникает туда очень медленно. В то время как свежий воздух живителен для нее, эмоциональное расстройство, которое она испытывает, пагубно для ее здоровья, это она хорошо понимает.

Вся сегодняшняя проповедь была о терпении и прощении, о том, как нельзя допускать, чтобы наши обиды уничтожали любовь. Обычно она быстро прощала Игоря. Но сейчас все еще чувствует себя обиженной и злится. Он в сущности не делает никаких усилий, чтобы примириться с ней, кроме того великодушного жеста на балконе. Секс — вот все, чего он хотел. В то время как она жаждет, безумно жаждет нежности, любви и больше всего уважения. Она не хочет так простосдаваться. Это было бы слишком легко.

Екатерина наблюдает за тем, как Игорь носится по саду. Как будто это его владения. В конце концов он с такой силой запускает мяч во флигель, что начинают кричать все попугаи.

Пока Стравинские в церкви, Коко засовывает нос в студию Игоря.

Она входит в комнату с почтением, но при этом и с некоторой опаской. Острым взглядом осматривая студию, она почти представляет, как он ворвется и начнет ее упрекать за то, что она осквернила его мир. Она оставляет дверь приоткрытой, чтобы при необходимости быстро убежать. Каждый шаг кажется ей греховным. В этом поступке есть что-то очень интимное. При всем ее почтении, она чувствует себя этаким хищником.

Коко сразу проходит к столу Игоря, прикасается к бутылочке с тушью, к ластикам, карандашам и линейкам — к вещам, которые ценны тем, что принадлежат ему. Она открывает футляр для очков, который резко захлопывается. Подняв лупу Игоря над столом, Коко видит предметы странно искаженными и раздутыми. Сразу же обнаруживается то, что было скрыто, — фактура бумаги, водяные знаки. Под взглядом глаза Циклопа утолщается вилочка метронома.

Самый сильный греховный трепет Коко испытывает, подходя к фортепиано. Она, не присаживаясь на стул, поворачивает трилистник ключа, пока не раздается щелчок. Обеими руками поднимает крышку. Она тяжелее, чем думала Коко, и кажется, будто крышка говорит, что Коко не должна ее поднимать.

Коко мягко опускает руку на клавиши. Слишком мягко, чтобы раздался звук, но достаточно сильно, чтобы ее пальцы ощутили легкую пульсацию при подъеме опущенных клавиш. Это странное ощущение, не то, которое Коко представляла себе. Белые клавиши кажутся костлявыми и хрупкими, в то время как черные — тверже и плотнее. Затем Коко позволяет своему указательному пальцу нажать одну из верхних нот. Звук зажигает звезду в окружающей тишине.

Сердце Коко подпрыгивает, когда она слышит шорох. Отскочив от рояля, видит мягко ступающего Василия. Кот в упор смотрит на нее прищуренными зелеными глазами. Приятель Игоря. Кот потягивается. Коко чувствует свою вину и наконец до нее доходит — Игорь вернется не раньше чем через два часа.

Она снова — на этот раз смелее — нажимает на клавиши, и еще, и еще, пока комната не начинает звенеть от их несмолкаемой вибрации. Затем, нажав клавиши помягче, Коко прислушивается к растворяющемуся звучанию. Чувства, которые она испытывает, не чувства слушателя, эти чувства — из области тактильных ощущений. Звуки затихают, но эхо от них вызывает спазм по всему спинному мозгу.

Ее еще раз поражает мысль о том, что она тоскует по Игорю. Каждый день без него — проклятый день. Но как бы то ни было, думает она, почему ей нужно идти на компромисс? А что, если это шанс испытать истинную любовь? Не бессмысленная возня юности, но нечто более существенное, более глубокое? Может ли она позволить себе пройти мимо, когда ей уже под сорок? Если ей это доставляет удовольствие, она вольна делать что хочет. У нее есть деньги, чтобы оплачивать свои желания, и сила — чтобы приводить их в действие. У Екатерины был шанс. Почему она должна жалеть эту женщину? До сих пор Екатерина пользовалась всеми привилегиями. Теперь Игорь должен решить, с кем он собирается жить. Она убеждена: ему неинтересно вести жизнь мученика, и надеется, что не запугала его.

Коко, глядя в окно, чувствует, как перед ней раздвинулись горизонты. Листья, их тени сердечком, мерцают, касаясь стены.

Она опускает крышку фортепиано и запирает инструмент. Затем, обежав взглядом стол, проверяет, все ли так, как было, когда она пришла, ничего ли не потревожено. Она покидает комнату так же тихо, как и вошла. Позади нее лучи солнца проникают сквозь приоткрытые ставни, прикасаются к вещам в комнате и согревают их.

11

Коко договаривается об игре в теннис с Сертами. Клуб в соседней деревне кичится несколькими хорошо ухоженными травяными кортами. Игоря радует игра, а Коко очень хочется повидаться с Миссией. Итак, в жаркий полдень две пары — так они по крайней мере выглядят — едут в машине Коко.

Въехав на узкий мост над рекой, шофер резко тормозит. Надо уступить дорогу. Поскольку две машины подъехали к мосту из-за уклонов, то увидели они друг друга, только уже въехав на мост. Обе машины останавливаются. Шофер другой машины показывает, что он не намерен отъехать, пускай шофер Коко подаст назад. Но Коко кричит шоферу, чтобы он не двигался с места. Обе машины стоят около десяти минут на шатком деревянном мосту. Игорь убеждает Коко отъехать, но она отказывается. Она непреклонна, велит шоферу выключить мотор и ждать, пока второй шофер уступит — что, естественно, он, глубоко возмущенный, и делает. Проезжая мимо второй машины, Коко уверенно машет ему рукой. Он краснеет от негодования, она бледнеет от уверенности в своей непогрешимости.

— Дурак! — бормочет она.

Глядя в окошко, Игорь следит за убегающими телеграфными столбами.

— Она — та женщина, которая любит все делать по-своему, — говорит Хосе, когда спустя полчаса они с Игорем выходят из раздевалки.

Загорелые, сверкающие здоровьем, оба мужчины выглядят еще более смуглыми в белой одежде. Игорь становится на колени, чтобы промерить высоту сетки, в то время как Хосе несколько раз пробует подать мяч. Коко и Миссиа задерживаются внутри.

— Екатерина, конечно, все еще больна, — говорит Коко. — Она целый день гоняет Мари вверх-вниз по лестнице.

— О Господи.

— А дети такое творят в доме!

— Но Игорь хоть что-нибудь говорит им?

Коко смеется:

— Вряд ли он это замечает. Он все время проводит у фортепиано.

— А, да.

— Он говорит, что пишет новую симфонию.

— Восхитительно.

— Да. Восхитительно, — искренне соглашается она.

— Мне нравится его «Фантастическое скерцо».

— О чем оно?

— Я думаю, о пчелах, — говорит Миссиа, завязывая шнурок. Одевшись, она поднимает ракетку и ударяет струнами по ладони. Воздух вокруг ракетки звенит. На ладони остаются маленькие белые квадратики. — Если я точно помню сюжет, там королева убивает самца после того, как он исполняет свою сексуальную функцию.

Коко смеется.

— Если только… — Она тоже прижимает ракетку к руке.

На корте Игорь, чуть более худощавый, чем упитанный Хосе, неловко крутит руками, разминаясь перед игрой. Смешанные пары. Игорь — партнер Миссии, а Хосе играет с Коко.

Выходят женщины, одетые в белые хлопчатобумажные платья и широкополые шляпы кремового цвета. Они выглядят шикарными в сравнении с мужчинами.

Несколько минут разыгрываются, затем начинается серьезный матч. Хосе носится по корту и редко подбегает к сетке. Но когда бьет у сетки, то бьет очень сильно. У него впечатляющий удар справа, и мяч свистит, если он правильно подан. Игорь быстрее и проворнее, хорошо предвидит движение мяча и, хоть и проигрывает Хосе в силе, удары у него точнее.

Игорь замечает, что Коко странно держит ракетку, иногда она может всего лишь перекинуть мяч через сетку. Однако ей удается сделать несколько ловких ударов и серию дерзких подач. Игорь подает ей мяч мягче, чем Хосе. И дважды, когда при ударе слева она подает мяч далеко, он его сознательно пропускает. Видя это, Миссиа, к его ужасу, подмигивает ему. Он притворяется, что не обратил внимания. Но она ошибается, если думает, что он слабовольный человек. В соревновании он хочет выигрывать. В продолжение матча он бегает за каждым мячом, пока что-то в нем не накапливается и, кажется, готово взорваться. Он начинает бить по мячу все сильнее и сильнее, как будто хочет его наказать.

Очень жарко, Игорь сильно потеет. Ручка его ракетки становится влажной. Рука скользит. Желая жить с полной отдачей сил, Игорь хочет получить все сразу и безмерно напрягается. По контрасту с ним другие игроки выглядят очень вялыми. По мере продолжения матча Игорь все безжалостнее пользуется медлительностью Хосе и проводит серию совершенных ударов, которые могут довести Хосе до смерти.

— Что это с ним? — спрашивает Хосе. — Он так всегда играет?

В середине финального сета Игорь принимает от Хосе мяч, который взять невозможно. Мяч гнусаво звенит, ударившись о ракетку Игоря. После нескольких обменов ударами Игорь замечает, что его ракетка стала мягкой, потеряла упругость и больше не поет. Исследование ракетки показывает, что у нее лопнула струна. Игорь поднимает ракетку и показывает ее соперникам.

Матч заканчивается жеребьевкой.

— Ну, и что скажешь? — спрашивает Коко. Она очень устала и падает без сил в раздевалке рядом с Миссией.

— Я думаю, ему следовало бы переодеть рубашку.

— Нет, правда!

Миссиа лениво натягивает струны своей ракетки.

— Он делается хорошим партнером для тенниса, уж это точно.

— Ну, ну! — Коко не терпится.

— Он определенно полностью в этом выкладывается.

— Он ни за что не желает сдаваться, верно?

— Ему нравятся гонки за тем, чего ему хочется.

Коко смотрит на нее.

— И что же это означает?

Талия Миссии может быть и пополнела за эти годы, но Миссиа все еще обладает аурой и откровенной энергией сексуальной обжоры.

— Ничего! — заявляет она певучим голосом. — Но никто из нас не молодеет, дорогая. Ты тоже должна устроить гонки за тем, чего тебе хочется.

— Это только часть проблемы, — с отчаянием говорит Коко, — не могу понять, чего же я хочу.

Она обнаруживает, что ей трудно сопротивляться инстинкту, который продолжает утверждать, что в Игоре что-то есть. Он талантливый, утонченный. Он обладает глубоким интеллектом, своеобразным артистизмом, который ее привлекает. И это не слепая влюбленность, а скорее глубокое чувство родственности, сходства, которое и притягивает ее к нему. И с каждым днем этот призыв становится все сильнее.

— Может быть, я и изменю свое мнение. Мне необходимо быть уверенной.

— В отношении его или себя?

— В отношении нас обоих, надеюсь.

— Что ж, только ты и можешь решить.

— Чего я не понимаю… — Коко колеблется.

— Ну же!

— Как он может быть таким музыкальным и таким неэмоциональным?

— А при этом ему хочется, чтобы люди любили его, ты замечаешь?

— Я уверена, он предпочел бы, чтобы люди любили его произведения. Все остальное вторично. Он так говорит.

— Не сказала бы. Он просто застенчив.

— Ты думаешь?

— Быть может, ему нужен тот, кто вытащит его из его ракушки.

— Пожалуй, ты права. — Внезапно она оживляется: — Ты видела его лицо, когда у него оборвалась струна? Мне хотелось сжать его в объятиях.

— Ого!

— Не смейся! — Коко укладывает ракетку в зажим.

— Держи! — Миссиа кидает Коко два мячика. Коко ловит мячи, сложив руки и захлопнув их так, будто открыла и закрыла рот.

Миссиа дурачится и, быстро размахивая руками, изображает полет пчелы.

— З-з-з-з-з!

— Ой, прекрати! — говорит Коко, кладет мячики в сумку и туже затягивает ремешки.

12

Безжизненная середина дня. Дома в округе стараются уберечься от жары.

Ставни студии Игоря полуприкрыты. Свет, пробивающийся через них, создает на стенах странные тени. Игорь играет что-то из Перголези. Он не видит и не слышит, как в комнату входит Коко.

Возбужденная смутными звуками фортепиано, она как сомнамбула движется к источнику этих звуков. Она останавливается в углу комнаты и наблюдает за Игорем. Белый полотняный костюм оттеняет ее бронзовый загар. Талия перехвачена темным поясом. Полоски света, проникающего сквозь ставни, падают на одну сторону ее лица. Босые ноги Коко ощущают прохладу пола.

Видя, как руки Игоря пробегают по клавиатуре, Коко ощущает, что в ней разгораются чувства. Она молча высвобождается из юбки, которая кучей складок падает у ног.

Игорь внезапно, звериным чутьем догадывается о ее присутствии. Он перестает играть, но не оборачивается, руки его, застыв на середине жеста, напряженно опущены на клавиатуру. Коко, как жара, надвигается на него. Ловкие руки закрывают ему глаза.

Волнующим голосом она что-то шепчет ему на ухо.

Он не отвечает, но с необыкновенным самообладанием опускает крышку фортепиано. Медленно оборачивается — она чуть отодвигается. У него на лбу выступает полоска пота. В горле першит, язык костенеет. В мозгу скрежетом отдается щебет птиц в саду. Игорь, сложив руки на коленях, в изумлении смотрит на Коко. Несколько минут они доверчиво глядят друг на друга. Затем она, ликуя, снимает блузку. Блузка запутывается у нее в волосах. От статического электричества вздыбливается несколько прядей, они встают вертикально, будто взлохмаченные волосы ведьмы. Коко с потрясающей небрежностью бросает блузку на пол. Затем, будто бы не спеша, снимает с себя белье. Вид ее наготы оглушает его.

Пригладив волосы, Коко поворачивается. Она понимает, что рискует, но именно этого ей и хочется. Она думала об этом и решила, что единственный путь к успеху — предельная откровенность и честность. Несмотря на эту искренность, она чувствует свою уязвимость и борется с естественной застенчивостью.

Она ложится на живот поперек шезлонга, ноги согнуты. Лучи света, пробивающиеся сквозь ставни, создают импровизированную клавиатуру на ее спине. Она опирается щеками на чашечки рук. Поднимает к нему лицо.

— Ну? — говорит она.

Что-то неопределенное звенит в воздухе, будто привидение отзвучавших звуков фортепиано. Игорь колеблется. Он и озадачен, и напуган.

— Вы меня не хотите? — В голосе ее слышится сомнение, она почти сердита.

Ему кажется, будто он погружается в море и движется к ней, разгребая воду. Его тень на мгновение загораживает полосы света на ее спине. Очки с трудом удерживаются на носу. Муха жужжит и ударяется о стену в углу комнаты.

Покалывание в пальцах возвращает их из оцепенения к жизни. Его не держат ноги. Что-то сдавливает горло. Это безумие, думает он. Затем, подобно резинке, которая растягивается, растягивается, а потом щелкает обратно, он в бешеном темпе раздевается и яростно отбрасывает одежду. Она наблюдает, как он борется с застежкой брюк, улыбается, видя, как он отшвыривает ботинки. В его глазах — грубое желание, отчаянная похоть.

Его охватывает вожделение. Он, будто изголодавшись, целует Коко. Кожа ее источает восхитительную соленость. Он впитывает запах ее волос и вдыхает аромат ее грудей, пахнущих влажными розами, чувствуя, как они прижимаются к его груди. Ощущает трепетание ее языка у себя во рту. Быстрый поцелуй устрицы.

— Эй, не торопись! — говорит она, чувствуя его нетерпение.

Он поднимает глаза, оглушенный звучанием ее голоса. Все, что происходит, кажется нереальным. Он не ощущает веса своего тела. В ужасе от себя самого, однако нисколько не раскаиваясь, он ошеломлен очевидной чувственностью акта.

Коко улыбается ему.

— Медленнее, — требует она.

Он, обезоруженный, улыбается в ответ.

Кажется, что вся его жизнь была фальшивкой. В нем распахнулась какая-то дверца. Он чувствует нечто чудовищное в своих действиях, будто вырвалось на волю что-то крайне безрассудное. В этот момент музыка отодвинулась в зыбкую даль, стала бледным отражением, смутным, отдаленным отголоском страсти, которую он испытывает. Сочинение музыки, которому он себя посвятил, кажется столь же холодной абстракцией, как математические доказательства. Физическая близость с Коко — вот, что сейчас необходимо в жизни.

Он движется дальше, ведомый запахом ее плоти. Его губы прилипают к ее коже и отрываются только для того, чтобы найти новое, неизведанное место ее тела. Его пальцы проносятся по ее позвоночнику. Он ощупью проникает в теплоту меж ее смуглых бедер, и от холода его рук она вздрагивает.

Несколько минут назад казалось абсолютно недопустимой возможность спать с ней. А теперь это кажется самым естественным занятием в мире. Он вспоминает первую близость с Екатериной — как неумело лишил он ее невинности. Ничего похожего на то, что происходит с Коко. Именно этого он тайно ожидал всю жизнь. Он чувствует, как сплелись их ноги и руки.

Постепенно Коко начинает ощущать себя центром множества концентрических кругов, вокруг которых все пульсирует и расплывается. По ее груди распространяется сильный жар. Пламя со щек разливается и поглощается всем ее телом. Негромко постанывая, она чувствует в себе некий источник, который оживает, принимает головокружительный ритм и взрывается. Внутри нее все куда-то падает. Мгновение она смотрит вокруг бессмысленным взглядом — и роняет голову.

Ее сотрясает долгая дрожь. Конечности коченеют. Там, где ее пальцы сжимали руку Игоря, появляются розовые пятна.

Лежа на полу, они приходят в себя. Коко ласково пробегает пальцами по волосам Игоря, по скулам, по губам. Она поглаживает мышцы его живота, его руки. Он кажется совершенно неподвижным. Но она хочет снять с него напряжение, целует его голову, веки, шею, грудь, прежде чем ей удается уговорить его войти в нее, и все это с таким пылом, который он находит почти неприличным.

Поразительно, насколько она тоненькая, думает он. Голодный вид ее молодых бедер манит его внутрь. Он погружается все глубже, пока она своим жаром не заглатывает его в горячую скользкую мягкость. С трепетной деликатностью ее руки путешествуют по его телу, радуясь изумительным находкам. Не открывая глаз, она сосет его пальцы. Дугой выгибает спину. Он, слегка благоговея, осознает, что его учат. Медленно начинает понимать, какие происходят перемены. Как меняется вся его жизнь, и его внутренний мир принимает совсем другие очертания.

Внутри нее он, опьянев, совсем теряет себя. Она легко и прерывисто дышит у его груди. Когда его движения ускоряются, становятся все более настойчивыми, их тела двигаются синхронно, как две мелодические линии. Лицо его сияет, губы растягиваются от желания. Потом он дрожит от яростного удовольствия. Горячий разряд пронзает его плоть. Исступление долго, болезненно изливается из его тела.

Словно растворившись друг в друге, некоторое время они лежат совершенно неподвижно. Она покоится на его теле. Он кладет расслабленную руку ей на живот. Кончики ее пальцев поглаживают его волосы на затылке. Естественно, они все-таки поднимаются с пола. Отойдя от Игоря, Коко внезапно опускает руки жестом скромницы.

— Прости меня, — шепчет Игорь.

— За что?

— Я не смог сдержаться.

— Вспомни, это я тебя соблазняла.

— Я знаю. Но я оказался слаб.

— Так что же? Ты сожалеешь?

— Вовсе нет. Просто я странно себя чувствую.

Она спрашивает:

— Я тебя шокировала?

— Немного.

— Ну и как же ты себя чувствуешь?

— Изнуренным.

— И все?

Когда она поворачивается, чтобы надеть блузку, он видит, что ее лопатки изогнуты симметрично, будто сложенные крылья.

— Блаженно. А ты?

— Я испытываю облегчение.

— Только облегчение? — нежно спрашивает он.

— Это было непереносимо.

Странно, он обнаруживает, что думает о финале струнного квартета Бетховена. Композитор просит скрипача играть в этой части две ноты слитно, не разделяя их — только вторая нота должна играться «без эмоций», с еле слышным рыданием. Всю свою жизнь Игорь пытался понять, что это значит. Теперь — и это изумительно — он понимает. Он чувствовал это рыдание внутри себя при тех движениях, которые они совершали, любя друг друга.

— Ты красивая, — говорит он, поглаживая ее веко большим пальцем.

— Нет.

— Очень красивая.

— Стоп!

— Я так думаю.

Помолчав, она спрашивает:

— Ты спал с кем-нибудь, кроме Екатерины? — Она замечает его улыбку. — Не считая меня.

— Никогда.

— Почему?

— Меня это не занимало, пока я не встретил тебя.

Это не совсем так. В последнее время как раз это очень его занимало. Но он всегда боялся карающей десницы Господней. И до сих пор боится.

Она переспрашивает недоверчиво:

— Пока ты не встретил меня?

Он кивает:

— И сразу же захотел, чтобы это произошло.

— Я тоже.

И это неправда. Только неделю или две назад ее восхищение им переросло в могучее сексуальное желание. И то, что удивило ее неделю назад, теперь представляется неизбежным и необходимым.

— Ты уверен, что я для тебя достаточно богата?

Его ответ звучит загадочно:

— Я привык хорошо проводить время.

Она видит, что он собирается сказать что-то еще, и прижимает палец к его губам, чтобы он промолчал. Из коридора доносятся голоса детей. У них закончился урок.

— Я должна идти, — шепчет она и быстро одевается. Останавливается, чтобы послать ему воздушный поцелуй, и тихо проскальзывает в дверь.

Игорь стирает легкий налет пыли с крышки фортепиано. Поднимает ее, как лошадь подняла бы верхнюю губу, чтобы показать набор здоровых зубов. Склонившись к клавиатуре, он нажимает на клавиши нижнего регистра.

Весь день из студии доносится музыка.

Утомленный Игорь, растянувшись, лежит в темноте рядом со спящей женой.

Обычно он спит на животе, но сегодня лежит на спине. Он боится задохнуться на подушке. Комнату освещает полная луна. Игорь уставился в потолок. Пальцы ног подняты вверх. Руки, чуть согнутые, лежат по бокам. Убийственно жарко. Духота. В окна вливается жара, и от жары становится больно глазам. Все внутри сжимается от переживания случившегося.

Ему очень плохо. При том суровом воспитании, которое ему дали родители, одним из главных правил была необходимость соблюдать верность. Преданность всегда была для него тем, что невозможно нарушить. Женившись, он принес священный обет. И, нарушив его, чувствует себя настолько виноватым, что ему кажется, будто кровь стынет в жилах. Однако когда он спрашивает себя, хочется ли ему провести остаток жизни с Екатериной, то страдает от осознания того, что ответом будет «нет». Неужели он не заслуживает счастья?

Его охватывает дикая надежда. Да, наверное, Екатерине лучше ничего не знать. Потихоньку, постепенно она это примет. Но Коко может с этим не согласиться. И тогда он задумывается — а чего же именно она хочет? Флирта? Продолжительных отношений? Брака? Если простого флирта, то ему это ненавистно. Он слишком увлечен, чтобы довольствоваться флиртом. Брак изменит всю его жизнь. Перед ним, как развилка ветвей на дереве, возникают все эти возможности, и ему кажется, что он уже не в состоянии представить себе своего будущего.

Рядом с ним, прикрывшись простыней, спит жена. У нее неровное дыхание, волосы тенью падают на подушку. Он протягивает руку, щупает ее лоб. Лоб горячий. На щеках лихорадочный румянец. От ее тела исходит больше жара, чем от него самого. Ее всегда радовало, что она теплее него. Он закрывает глаза. Коко — вот все, что ему видится. Коко — вот все, о чем он думает. О ней первой он вспоминает, просыпаясь утром, и последняя мысль перед сном — о ней. Она заменила ему весь мир. Будто бы прежде ничего и не было. И ничего другого не существует. Он хочет, чтобы его жизнь началась снова. И он решает — здесь и теперь, с ней.

Думая об этом, Игорь смутно ощущает, что вокруг сгущается тень. В темноте над кроватью распростерлось что-то тупое и мстительное. Тяжесть наваливается на грудь. Голове холодно. В ужасе он натягивает одеяло под подбородок. Пытается заснуть — и не может. И это после водки, которой он пытался заглушить все чувства.

Время идет, он лежит на боку — это неправильно. Его заживо едят москиты, которым понравился вкус его крови. Всю ночь они кружат над ним, словно стража. А еще хуже то, что под окном вопят коты, будто плачут маленькие дети. Этот звук — резкие вопли, от которых шерсть котов встает дыбом — впивается когтями в его сознание.

Внезапно Игорь просыпается. Изнутри поднимается боль. Диспепсия. Желудочный сок обжигает кислотой внутренности.

Очень раннее утро. У него кружится голова и от чувства вины, и от усталости. Он садится на кровати. Кажется, будто углы комнаты покосились. Все вокруг лишилось силы притяжения. Поверхности предметов не выдерживают невидимого нажима. Игорь поднимается, и ему страшно, что пол может уйти у него из-под ног и провалиться в бездну. Он осторожно ставит на пол ноги. Только загадочные силы, устроившие заговор, позволяют ему выпрямиться.

По правде говоря, он поглощен происходящим. Блаженно, безнадежно поглощен, подчинился необузданному импульсу. И теперь ничего не может с собой поделать. Он всюду ощущает Коко. В ноздрях ее запах, образ ее — в каждом зеркале. Сила притяжения ее теплого тела влечет его. Он пребывает в мучениях. Этот жар приводит его в отчаяние.

И он боится расплаты. Что, если Екатерина обо всем догадывается? Это — гибель для нее. Она и так очень слаба. Это доведет ее до крайности.

Игорь смотрит на Екатерину. Такое впечатление, что он совсем ее не знает. Они отдалились друг от друга. Игорь пытается вспомнить то время, когда они были счастливы. В сознании всплывают разные моменты, но это все застывшие картинки, далекие, почти нереальные. Раковина на ее прикроватном столике сливочно светится внутренним светом.

Игорь подходит к окну, выглядывает за занавеску. Еще даже не рассвело. Видны россыпи звезд. Странно, но мир не изменился.

Он думает о невидимых связях, невидимых паутинках случайностей, которые привели его сюда, на виллу Коко, именно в тот момент времени, которого нельзя было избежать. Понять бы, великодушная или злобная сила судьбы так притянула его к ней.

Он всегда был не из тех, кто легко сдается. Ему нравится искать решение задачи до тех пор, пока оно не будет найдено. Но куда делось его чувство ответственности, его стойкость, способность постигать суть вещей? Что означает все происходящее? Совершенно нереальный проблеск свободы? Привкус разрушительной страсти?

Лицо его вспотело. Пижама прилипла к спине. Его лихорадит. Он сопротивляется желанию опуститься на колени и истово молиться, как он делал это прежде. Что он мог бы сказать? Он хотел, чтобы случилось то, что случилось. Он желал этого и поддался своему желанию с бесстыдной стремительностью.

Игорь идет в ванную и смотрит на свое отражение в зеркале. На него глядит серое строгое лицо. Он видит свои редеющие волосы, гнилые зубы. Линии на ладони, кажется, стали еще глубже. Еще два года, и ему будет сорок. И что же он делает в этом возрасте? Влюбляется? Абсурд. Чувство абсолютного блаженства соперничает с ощущением ужаса от возможности это потерять. Он хочет ее больше и больше, она ему еще сильнее необходима. Ничто в его жизни не готовило его ни к чему подобному.

Он снимает очки, поворачивает кран и, набрав в ладони холодной воды, ополаскивает лицо. От холода вздрагивает. Затем с видом человека, который понял наконец, что он хочет, наполняет ванну и кувшин за кувшином поливает себя. Вода каскадом льется с головы на торс, прижимая к коже темные волоски на груди и спине. Он подрагивает от возбуждения.

Одевшись, Игорь спускается вниз. Входит в студию и берется за работу. Для завтрака еще слишком рано, как рано и для игры на фортепиано. Так или иначе, но не должно быть никаких звуков. До сих пор очень влажно. Но по крайней мере стало прохладнее. Свет за окнами не дает теней. Листья яблонь покрыты глазурью росы.

Игорь вглядывается в семейную фотографию, что стоит на его столе. Сейчас они представляются незнакомцами, будто прошедшая ночь изменила что-то в их очертаниях. Он чувствует, что вина его, словно птичка, стучит клювом по плечу и пробивает кожу насквозь.

Понимая, что сейчас нельзя играть, Игорь берет чистый лист бумаги, заточенный карандаш и поднимает очки на лоб. Затем очень тщательно, не сдвигаясь ни вверх, ни вниз хотя бы на миллиметр, начинает разлиновывать бумагу.

13

В последовавшие за этим дни фортепиано перестает звучать в одно и то же время середины дня.

В доме устанавливается напряженная тишина. Екатерина вдавливает голову в подушки, замерев, ожидает хоть какого-нибудь звука. Но звуков нет. Тишина, как кислота, проникает в ее тело и будто выжигает ей кишки.

Каждый день, когда фортепиано неожиданно замолкает, кот, вздыбив шерсть, выгибается дугой, птицы в клетках наклоняют головы, собаки тревожно поднимают уши. Дети на мгновение замирают и обмениваются недоумевающими взглядами, удивленные затянувшейся тишиной, которая царствует в доме в середине каждого дня.

Жозеф и Мари обмениваются понимающими взглядами. Оба возводят глаза к небесам.

Мари шепчет:

— Начинается!

— Только этого нам и не хватало, — говорит Жозеф.

— Будто бы у них и без того не было все плохо.

И несколько недель подряд повторяется одно и то же, в одно и то же время. Фортепиано смолкает посреди музыкальной фразы и через полчаса начинает звучать гораздо веселее. Тишина оставляет глубокий след в каждом, кто имеет к этому отношение.

Проходят дни, Екатерина все сильнее и сильнее ощущает нарастающую пустоту. Она и хочет понять, что означают эти странные паузы, и боится. Предпочитает игнорировать самые ужасные предположения. Она сейчас слишком слаба, чтобы что-то предпринимать. Тишина ширится в ней, как рана.

Тем временем Игорь живет будто заколдованный. Коко предлагает ему откровенную чувственную любовь, с Екатериной такого никогда не было. Это страсть, которую не сдерживают никакие буржуазные предрассудки, страсть, доходящая в своей грубости до вульгарности. Он поражен сексуальной осведомленностью Коко и ее стремлением к экспериментам. Ему интересно, не считает ли она его сексуально наивным.

Екатерина в любовных отношениях предпочитала пассивную роль. Даже в лучшие времена она не всегда отвечала на его желания, а теперь болезнь сделала эти отношения трудными и неуместными. Если ее тело и получает удовлетворение, то только лишь благодаря привычке. Правда состоит в том, что она не выносит его сексуальные домогательства.

Екатерина терпела близость только как исполнение обязанностей любящей жены, акт воспроизводства потомства, что очень быстро привело к рождению четырех детей. С Коко Игорь впервые в жизни испытывает взаимное ликование и радостное блаженство. Это похоже на внезапное открытие джаза. В этом есть что-то радостное, великолепное. Как если бы он, освободившись от застенчивости, почувствовал свободу импровизации. Здесь нет правил. Любой импульс вызывает поощрение, поэтому каждый раз все получается по-разному. В их любви царит ликующая непринужденность. В их отношениях нет ничего запретного. Птица вины улетела с его плеча. Он уже не может остановиться.

Эта связь представляет ему все в ином, ярком свете. Как будто ему дали новые очки, которые позволяют увидеть все цвета более сияющими, чем раньше, и, различая теперь весь спектр и контрасты, вибрацию жизни, окружающую его, он не желает от этого отказываться.

Игорь и Коко начинают обмениваться любовными посланиями. Игорь, сидя на стуле у фортепиано, пишет записку. Днем Коко забирает ее и оставляет свою, написанную таким знакомым, крупным, слегка детским почерком. Ее записки просты, экспансивны и полны нежности и тайны, что делает их еще более волнующими. Игорь обычно пишет больше, чем Коко. Но ее эмоциональность очень изящна и сверхъестественно красноречива, думает Игорь, так что несколько ее коротких предложений больше трогают, чем любая ловко построенная фраза, сочиненная им.

По утрам они оба работают. Затем, после полудня, предаются ласкам. В другое время, когда они встречаются, например, за обедом, они пытаются изобразить отчужденность. Будто живут в двух разных измерениях. Кажется, что они не совпадают друг с другом, по крайней мере в этот момент, так что им нет нужды подлаживаться. Они — как два кларнета, играющих одновременно в двух контрастных тональностях. Единственное, что приводит к согласию, это их готовность к подобной двойственности.

Они сосуществуют в своеобразной супертональности.

Желая избежать риска уединения в студии, Игорь и Коко уходят гулять в лес.

На дальней поляне они отбрасывают обычное притворство. Запретность отношений только добавляет жару. Вокруг роятся сочувствующие насекомые. Им нужно немедленно удовлетворить свои желания, они быстро раздеваются на клочке земли и страсть, больше ничем не сдерживаемая, обретает голос в виде яростного мычания. Кажется, что весь лес улавливает вибрацию их движений. С верхних веток деревьев отвечают птицы. Вдали начинают лаять собаки. Для них эти минуты оборачиваются нежданной и изумительной второй жизнью.

После, когда они одеваются, Коко говорит:

— Я думаю, они знают.

— Кто?

— Жозеф и Мари.

— Как?

— Они следят за домом. Они все понимают.

В Игоре пульсирует страх.

— Господи, что же нам делать? — Он запутался в брюках.

— Успокоиться. Они мне преданы. Не забывай, они у меня служат.

— Не думаешь ли ты, что Мари могла бы рассказать Екатерине, а?

— Разумеется, нет. — Коко застегивает последнюю пуговку на блузке.

Игорь останавливается:

— А что, если она рассказывает? Ведь это трудно доказать.

— Так что ты не беспокоишься?

Он смотрит на нее:

— Я живу в страхе, вдруг Екатерина все обнаружит.

— Хочешь со всем этим покончить?

— Не могу.

Он никогда не чувствовал себя таким оживленным. Это то же, что рождение первого ребенка. Ты так сильно любишь и думаешь, что невозможно еще раз так же полюбить. И потом рождается второй ребенок, и ты так же любишь, если не больше. То же самое Игорь чувствует и по поводу брака. Он никогда не думал, что полюбит кого-нибудь так же, как Екатерину. И вот теперь он с Коко, и весь его мир перевернулся вверх тормашками.

— Я не хочу подталкивать тебя к тому, чего ты не хочешь.

— Я знаю, что делаю. Просто не хочу причинять ей боль.

— Значит, ты считаешь, что делаешь что-то дурное?

— Вовсе нет! — Он сердцем чует, что отношения с Коко — это правильно. — Но от этого я не считаю себя менее виновным.

— Ты же знаешь, что мы можем это прекратить.

Игорь понимает, что Коко проверяет его.

— Я не хочу. Кроме того, мы уже ничего не в силах вернуть.

— Хорошо, — говорит Коко.

Она тоже обнаружила, что влюбилась. Это поразило ее, как нечто очень значительное, что-то столь же необходимое, как стены в доме, как жалюзи на окнах или надежная черепичная крыша над головой. В этом ощущении нет ничего показного, нет пустоты декоративности. Оно обладает чистыми линиями данности. И тут невозможно ошибиться. Как запах. Он просто есть.

Коко говорит:

— Я не буду на тебя давить. Обещаю.

— Может быть, мне хотелось бы, чтобы на меня давили. — Уже одетый, он снова обнимает ее.

— Позволь мне быть твоей любовницей.

— Мне это нравится.

— А ты будешь моим возлюбленным.

Они гладят друг друга по лбу, и он трясет головой, будто не веря.

— Это безумие, но впервые за многие годы я действительно счастлив. — Он так и думает, его переполняет ощущение благополучия.

— Я рада, — говорит Коко.

Она смотрит на него в солнечном свете и внезапно все вокруг нее исчезает.

Чрезвычайно чистоплотный Игорь всегда тщательно соскребает с себя запах Коко. Он так же внимательно следит за тем, чтобы днем дети были заняты уроками или играли на свежем воздухе. Чем более безрассудна эта связь сама по себе, тем тщательнее он пытается ее скрыть.

Однако шаловливость, присущая Коко, заставляет ее взбрыкнуть против рутины, что быстро сказывается на их свиданиях. И очень часто она намеренно не появляется вовремя. В таких случаях Игорь чувствует, как по его телу распространяется ледяная пустота. Будучи фанатично пунктуальным и с религиозным рвением соблюдая время назначенных свиданий, он начинает мерять шагами студию, даже если Коко опаздывает лишь на минуту. Он волнуется еще больше, если эта минута растягивается на пять или на десять. Она, естественно, появляется и исцеляет его тоску. Но его испуг доставляет ей тайное удовольствие.

Неизбежно, скоро Екатерина становится очень подозрительной. Она внимательно присматривается, критически изучает их поведение, предательские знаки, которые их выдают. Она помнит, что в прошлом Игоря интересовали привлекательные женщины, но в этот раз все по-другому. В их отношениях с Коко существует такое притяжение, которого не было в дружбе с теми женщинами. Теперь Екатерину печалит, что Игорь уже в возрасте, и это нельзя списать на ошибки молодости. Господи помилуй! Ему уже тридцать восемь лет. Солидный, взрослый мужчина. Это — серьезно.

Несмотря на то что Игорь и Коко чрезвычайно осмотрительны, Екатерина с ощущением полной беспомощности замечает, что нечто и в самом деле происходит, и это становится понятным во время еды. Екатерина видит, что, когда они разговаривают, между ними вспыхивает искра. Впервые их отношения — на виду. Игорь, похоже, даже не подозревает, что ведет себя с шокирующей откровенностью, когда они с Коко оказываются рядом.

Они невольно выдают себя. Их близость очевидна, несмотря на все их усилия. Их голоса, сливаясь в один, начинают звучать мягче. Между ними прокрадывается какая-то истома. Они мало едят. Она бросает на него влажные взгляды. Он в ответ не сводит с нее глаз. Ее колени касаются его коленей.

Екатерину охватывает слабость, она не в состоянии прикоснуться к еде. У нее нет близкого друга, с которым она могла бы посоветоваться или поделиться своими мыслями. Она одинока, у нее все кипит внутри. Рядом с ними она не может сказать ни слова — ее тело в состоянии шока просто цепенеет, остаются лишь жизненно важные функции. Этот кошмар проходит только по воскресеньям, когда она едет в церковь.

Почти лишенная независимости, она думает о финансовой поддержке, которую оказывает им Коко. Коко — с ее магазинами, с ее «роллс-ройсом», с ее виллой и с ее слугами. Екатерина чувствует себя в ловушке, в изоляции, оскверненной и преданной. Слуги прокрадываются мимо нее, как мимо невзорвавшейся бомбы. Дети инстинктивно чувствуют, что она расстроена, что происходит нечто неправильное, и тем не менее она нелепо делает вид, будто все прекрасно.

До Игоря медленно доходит, что дети чувствуют себя здесь неуверенно, он не замечает, каким хмурым стал Федор. И, как понимает Екатерина, Игорь так занят тем, чтобы никто ничего не узнал, что ему кажется, будто Екатерину ничто не тревожит. Ослепленный страстью, он действительно не осознает, что делает нечто дурное. И когда она высказывает ему свои сомнения, смеется над ее паранойей, говорит ей, что она глупа и требует, чтобы она не была такой собственницей. Разумеется, она хочет верить в его невиновность. И все-таки каждый раз, несмотря на лучшие намерения, сама понимает, что ее обманывают. И ей не удается прогнать свои страхи.

При дальнейших расспросах жены Игорь становится угрюмым и раздражительным. И Коко, хоть и ведет себя вежливо, все увеличивает дистанцию между собой и Екатериной.

Екатерина страдает. Как она может обвинять женщину, которая столь великодушно пригласила их жить бесплатно, в том, что та затеяла адюльтер с ее мужем? Что ей остается делать? А вдруг все это неправда? Что, если Игорь прав, и ей в ее лихорадочном состоянии кажется то, чего нет в действительности?

И все-таки некий яд подозрительности продолжает свой путь по ее кровеносным сосудам. Самая тяжелая пытка — наблюдать, как за обедом между Коко и Игорем разыгрывается тайная пантомима. Екатерина до боли щиплет себе руку. Боль отвлекает, мысли обращаются к картинам мученичества.

И несколько следующих дней, когда фортепиано замолкает и тишина окутывает дом, Жозеф продолжает работу, Мари наводит порядок, а дети заняты играми. Собаки, кот и птицы смолкают.

Для всех в доме такая тишина становится частью ткани дня. Но эта тишина жжет рассудок Екатерины, которая в одиночестве, закутавшись в простыню, сидит на кровати в своей комнате. Напряженно прислушиваясь ко всем звукам, она подтягивает колени к груди.

14

Лекарства, прописанные врачом, действительно успокаивают Екатерину. Но при этом вызывают ночные кошмары. Вот один из них.

Екатерине представляется квартира Коко на рю Камбон, где она однажды была. Во сне Коко сидит на столе, окруженная деньгами, полученными за день. Там полный мешок монет и большие пачки банкнот. На улице темно. В магазине тишина, и Коко — одна. Она начинает считать деньги, складывая столбиком монеты и прижимая стопки купюр.

По лестнице поднимается Игорь. Екатерина видит, это точно он. Коко перестает считать деньги. Они раздеваются. Потом Коко берет в руки деньги, и они, вдвоем с Игорем, ликуя, подбрасывают их в воздух и смотрят, как деньги падают, словно осенние листья. Вскоре деньги превращаются в ковер. Весь сон проходит беззвучно, но по движению губ Игоря и Коко видно, что они смеются.

После этого Екатерина видит, как они, обнаженные, занимаются любовью. Они катаются по банкнотам. Деньги прилипают к их вспотевшим телам, разлетаются, словно оборванная трава. Пара предается любви до тех пор, пока деньги не размазываются по их телам и пока эти тела не окрашиваются в цвет денег Коко.

Екатерина просыпается, и ей кажется, что она грязная. Она чувствует, что ей нужно немедленно отмыться от этого сна. Засучивает рукава, оттирает под водой пальцы. Вода, стекающая с рук, кажется ей непристойностью.

С момента приезда в Бель-Респиро они с Игорем только раз занимались любовью. И это было в первые две недели. Ей это не доставляло удовольствия. В сущности, он ее к этому принудил. А теперь она чувствует себя испачканной.

Екатерина не может понять, чем Коко заинтересовала Игоря. Да, она привлекательна. Но при этом груба, самоуверенна и низкого происхождения. Выскочка. Она ничего не понимает в его музыке, не понимает, что музыка значит в его жизни. Неужели он действительно ее полюбил? Или это просто похоть? Или его чувства переплелись с необходимостью иметь покровителя? Нет сомнения, решает Екатерина, что Коко рассматривает Игоря как некий трофей. Она коллекционер. Возможно, он просто ступенька к еще более значительным знакомствам. Он — предмет, то, чем она должна обладать. Скоро он ей наскучит. Он — модель на один сезон. Можно надеяться, что он тоже вскоре раскусит ее. Но если эти отношения глубже — что тогда делать Екатерине? А дети, что будет с ними? Вопросы искрами проскакивают у нее в сознании.

Ей безумно хочется вернуться в Россию, радоваться простому благородному званию его жены, жить в своем доме. И состояние здоровья ей кажется связанным с тем, что она вдалеке от родины. Жизнь, которую она ведет теперь, представляется ей абсолютно нереальной. Ведь существование здесь — не постоянно? Только вера поддерживает ее. Она молится. Все будет хорошо. Нормальная жизнь восстановится. Подобно разбитому стеклу, осколки которого таинственным образом восстанавливаются, ее мир снова станет целым. Все соединится. Они выздоровеют. Должны.

Врач встряхивает термометр и помещает его под углом в рот Екатерины. Недавно ее дыхание ухудшилось.

Екатерина жалуется, что от лекарств, которые он ей прописал, оначувствует слабость.

— Так и должно быть. Вам требуется больше отдыхать, — отвечает врач. Уголком губ он улыбается. Хотя улыбка и кажется ироничной, она требует ответной улыбки.

— Я такая вялая, — не сдается Екатерина, трогательно подчеркивая эти слова похлопыванием по одеялу.

— Но в вашем организме должны замедлиться все процессы, если вы хотите полностью выздороветь. Вы должны отдыхать. Это единственный путь. — Врач пишет новые рецепты и протягивает их Екатерине.

— Что это? — спрашивает она, стараясь разобрать написанное. Голос ее глуховат из-за термометра под языком.

— Это наладит ваше дыхание… — Он не уверен, стоит ли продолжать… — Хотя пилюли имеют седативный эффект.

— Вы хотите сказать, что я стану еще более сонной? — раздраженно переспрашивает Екатерина.

— Боюсь, что так.

Екатерина потрясена и молчит. Врач поглядывает на часы и вынимает термометр. Поднеся его к свету, он внимательно смотрит на него сквозь пенсне. Против света линзы кажутся непрозрачными.

Игорь спрашивает:

— Какая температура?

— Что тебе за дело? — с горечью в голосе огрызается Екатерина. В ее губах — ни кровинки.

Врач озабоченно глядит на одного, потом на другого. Снова смотрит на термометр. Он колеблется, не зная, с кем говорить, с Екатериной или с Игорем. В виде компромисса он отвечает в воздух между ними:

— Высокая, но не опасная. Я по-прежнему рекомендую постельный режим.

— Еще более постельный! — шипит Екатерина.

Врача раздражает собственная беспомощность.

— Это естественное лекарство и лучшее лечение. — Он разговаривает с ней, как с ребенком, а она опускает глаза и разглаживает морщинки на одеяле. — Разумеется, я мог бы прописать более современные лекарства. — И затем, странно подчеркнуто: — Дорогие лекарства. Но они не дадут лучшего результата, чем постельный режим. Не говоря уж о побочных эффектах…

— Дороговизна не смутит моего мужа. За счетами следит мадемуазель Шанель!

— Екатерина! — с упреком восклицает Игорь. Его руки вцепились в ручки кресла. Он краснеет от негодования.

— А что, разве не так? — Екатерину радует ощущение минутного превосходства. Нечасто ей удается видеть мужа таким сконфуженным. Она возбуждается от осознания того, что у нее еще есть сила, чтобы помучить его.

— Простите, — говорит Игорь врачу. Он злится на Екатерину и недоволен собой, своим волнением.

Врач и сам смущен разговором об оплате. Видя это, Екатерина чувствует, как ею овладевает безрассудство. Она уже не сдерживает злости.

— Она платит вам за то, чтобы утихомирить меня и чтобы я молчала? Именно это происходит?

— У тебя просто истерика! — говорит Игорь.

— Я все понимаю. Вы все заодно! — В ее сознании растет представление о заговоре в доме, в этом заговоре участвуют не только Коко и врач, но даже слуги. Даже стены этого безбожного дома!

— Доктор не должен выслушивать твои безумные обвинения…

— Нет смысла отпираться. Что-то происходит. Мне ничего не говорят, но я это чувствую. Знаешь ли, я не дура. Я, конечно, больна, но это не означает, что я не замечаю, что творится вокруг…

Игорь теряет дар речи. Он способен только воскликнуть:

— Екатерина!

— Не кричи на меня! — Они переходят на русский.

Врач пытается всех успокоить.

— Все в порядке. Все хорошо. — Он обеими руками берется за ручку своего чемоданчика. Затем, глядя прямо на Екатерину, говорит: — Вы больны туберкулезом, и я стараюсь дать вам добрый совет, которым, надеюсь, вы воспользуетесь. — Он чуть успокаивается. — Нет сомнений, что со временем вы поправитесь. Но это медленный процесс. Тут нельзя торопиться.

Екатерина чувствует, что у нее иссякли силы.

— Мне сейчас не хватает стимула к выздоровлению. — В ее голосе слышится затаенная просьба. Она кидает на мужа суровый взгляд.

— А теперь… — Врач останавливается. Лицо его смягчается. Он улыбается Екатерине, пытаясь убедить ее, что он на ее стороне.

Игорь провожает врача, пораженный его спокойствием и тактом. Игорь тихо извиняется и пытается поделиться с ним раздражением, вызванным поведением жены.

Врач непреклонен. Он останавливается на полпути и говорит официальным тоном:

— Психическое здоровье может являться решающим фактором в определении скорости выздоровления. — Он направляется к лестнице. — Важно, чтобы ей уделяли внимание, чтобы ее баловали, суетились вокруг нее. Вы понимаете?

Игорь равнодушно выслушивает слова врача. Что тот понимает? Что это за разговор? Может быть, слуги насплетничали? Теперь его очередь задуматься о заговоре. Как переулки расходятся от главной улицы города, так в его воображении раскидывается веер предположений.

— Она в очень плохом настрое, — говорит Игорь.

— Возможно. Но я думаю, что сейчас вы должны быть чрезвычайно терпеливы и великодушны. Покажите ей вашу заботу, и я уверен, ее состояние улучшится.

— Да. — Интонация так уклончива, будто из Игоря этот ответ выдавили, он даже сам это слышит и понимает, что нужно повторить: — Да. Да. Вы правы.

Жозеф, который, должно быть, все слышал, стоит внизу у лестницы. Он подает врачу шляпу и открывает дверь.

Игорь внутренне вздрагивает. Не хочет встречаться взглядом с Жозефом. Коко в саду, у нее в руке секатор. Она срезает две алые гвоздики.

— В такой прекрасный день у мужчины в петлице должен быть цветок, — говорит она.

В лице врача какая-то неуверенность. Коко снимает желтовато-коричневые перчатки и вдевает цветы в петлицы обоим мужчинам. Врач поправляет цветок.

— Мадемуазель, вы очень добры.

— Отчего и мужчинам сладко не пахнуть? — Коко поднимает лейку с длинным носиком.

Доктор расценивает это как возможность откланяться. Затем, притворившись, будто что-то вспомнил, он спрашивает:

— Может быть, вы предпочитаете все уладить теперь, мадемуазель?

Коко не собирается облегчать его положение. Она ведет себя покровительственно. После неловкого молчания она произносит с высокомерным участием:

— А, да! Конечно. И как себя чувствует бедняжка Екатерина?

В Игоре внезапно просыпается чувство преданности жене. Она не виновата в том, что больна. Она не всегда была такой, он хочет это объяснить. Игорь видит, что доктор вопросительно смотрит на Коко, пытаясь разобраться в сложных отношениях тех, кто живет в этом доме. Наблюдая, как взгляд его становится более жестким, как он все взвешивает, вычисляет и как приходит к какому-то заключению, Игорь ужасается тому, что круг людей, которые что-то знают и сплетничают, расширяется. Ситуацию необходимо исправлять.

Врач отвечает очень ровным голосом:

— Отдых позволит ей выздороветь.

Коко отвечает все таким же прохладным тоном:

— Хорошо, хорошо. Тогда давайте все уладим.

Уже на грани раздражения она ведет врача обратно в дом. Жозеф безучастно остается на месте. Глянув на него, Игорь без всякой цели тоже проскальзывает в дом. Он сдерживает инстинктивное желание все объяснить, что-то сказать. Но что? Он тут же понимает, насколько это глупо, и, пройдя по коридору, скрывается в студии.

В кухне громко бьют настенные часы. Мари моет посуду, Жозеф вытирает тарелки грубым белым полотенцем. Окна распахнуты, из студии Игоря доносятся звуки фортепиано. Из сада долетают голоса. На углу газона установлены новые качели. Дети подталкивают их, и качели равномерно раскачиваются.

— Не знаю, как быть со всем этим, — говорит Жозеф, размеренными движениями протирая тарелки.

— Не знаешь? — язвительно переспрашивает Мари.

Она погружает руки в мыльную воду и вынимает еще одну тарелку, с которой падают капли. За тарелкой следуют чашка и блюдце. Жозеф ставит их на стол.

— Она тебе что-нибудь говорила?

Мари хмурит брови.

— Конечно, нет!

— Я только спросил, — говорит Жозеф. Затем, меняя курс: — Я просто надеюсь, что ситуация не перехлестнет через край.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну как ты думаешь, мадам Стравинская знает?

— Да ну тебя! Она должна знать!

— Я в этом не так уж уверен. Считаю, что и мы не точно знаем.

— А ты чего хочешь — поймать их за этим? Это невозможно терпеть.

— Я не тороплюсь судить, вот и все.

— Ты и не торопишься.

— Не понимаю, как она могла узнать.

— У нее, как и у всех, есть глаза и уши. Если, разумеется, она себе не позволяет обманываться. — Мари смотрит на свои руки: кожа вся сморщилась от воды.

— Они очень таятся.

Мари качает головой, видя бестолковость мужа.

— Зайди среди дня к нему в студию! И ты называешь это «таятся»!

— Да, но…

— Ну что ж! Поскольку она не полная идиотка, то она знает. Поверь мне.

В саду мальчики возятся со шлангом и брызгают друг в друга водой. Сюзанн грубо толкает Милену на качели. Мари продолжает:

— Даже твоя собственная дочь уже вполне взрослая, чтобы понять, что происходит.

— Не смеши меня! Ей только четырнадцать лет.

— Она не так наивна, как ты думаешь, Жозеф.

Стакан, который Мари опустила в воду, булькает. На дне мойки скапливаются красные пятна.

— Ну ладно! Полагаю, что она догадывается. Но хуже будет, если произойдет взрыв. Мы должны приложить все усилия, чтобы было как можно меньше повреждений.

— Господи! Мужчины такие тупые! — решительно заявляет она. — Я должна быть сумасшедшей, чтобы рассказать ей об этом.

— Помни, дорогая, кому мы должны быть преданы.

— Я рассказала бы ей, не будь она такой высокомерной и угрюмой.

Вычистить все, поставить каждую сверкающую кастрюлю на соответствующее место — вот каким способом Жозеф справляется со смятением, нарушившим порядок в доме.

Он говорит:

— Одно бесспорно: если все вспыхнет, то и нас это коснется.

— А ты не хотел бы поглазеть на фейерверк?

Жозеф протирает след от пальца на бокале.

— Нет уж, спасибо.

Мари, видя, что мужу кажется, будто он на высоте, хочет слегка осадить его.

— Все что угодно, лишь бы спокойно жилось, да?

Но Жозеф чувствует, что играя в этот ритуал семейного подшучивания, в это «туда-сюда» болтовни двух супругов, Мари упускает из виду кое-что существенное. Ставя бокал на стол, он серьезно заявляет:

— Нравится тебе или нет, но мадемуазель Шанель наша хозяйка. И то, что важно для нее, важно и для нас.

Однако Мари не сдается:

— Я считаю, что она позорит себя.

— Не нам судить, Мари.

— Но кто-то должен!

Жозеф видит в окно, как Милена закручивает веревки качелей.

— Что ж, это не наш дом. Вспомни, что случилось с Миссией. Как только она заполучила своего любовника, нам пришлось уйти.

— Мне не нужно напоминать.

— Я тоже так думаю. Каждая смена любовника ведет к смене домашнего уклада. Это первое правило в обществе.

Когда Милена обнаруживает, что ее ноги оторвались от земли, веревки начинают раскручиваться, качели вертятся все сильнее и сильнее.

— Ну ладно, — смягчившись, соглашается Мари. — Я знаю.

— Мы не можем допустить, чтобы это повторилось.

Мари вытаскивает затычку из раковины. Завертывает цепочку вокруг крана. И ворчит:

— Все равно не понимаю, что она в нем нашла.

— М-м-м-м.

— Хорошо, что он в ней нашел, это понятно.

— Ох, прекрати!

— Надо сказать, все так удобно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ему достается секс, а она поднимается в общественном мнении.

— Для тебя все так просто, правда?

И тут в кухню торопливо входит кот Стравинского.

— Боюсь, Василий, ничего не осталось.

— Брысь, — говорит Мари не столь доброжелательно.

Вода с бульканьем убегает из раковины. Мари промывает дно мойки. Выбрасывает остатки пищи.

* * *

Екатерина, лежа в постели, день за днем терпеливо переносит однообразие своей жизни.

Каждое утро она просыпается с ощущением тяжести и скуки. Не рискуя спуститься вниз, где, как она чувствует, ее не очень-то и ждут, она еще больше боится того, что могла бы там увидеть. Она все сильнее ощущает себя арестованной. Одностворчатое окно спальни расположено слишком высоко, чтобы видеть что-нибудь, кроме птиц, которые монотонно выписывают круги. Ее горизонт сжат до этого узкого пространства. А в комнате так мало мебели, у нее такой строгий вид. Час за часом лежит Екатерина в кровати и следит за узорами, которые солнце создает на стенах.

Она много читает. Стихи Ахматовой, романы Достоевского, рассказы Чехова. Библию — особенно послания Апостола Павла и Деяния Апостолов. Но рассказы Колет, которые прислала Коко, она не читает. Когда глаза совсем устают, она дремлет, погружаясь в волны слабости, которые набегают на нее с какого-то дальнего берега.

И когда приходит Милена и бросается к ней на одеяло, оказывается, что это трудно вынести.

— Уйди! — кричит Екатерина, сталкивая девочку с кровати.

Милена продолжает бродить вокруг, думая, что это какая-то игра. И снова кидается на одеяло, царапает мамины руки. Она не понимает, что маме больно.

— Убирайся! Прочь! — Екатерина кричит так яростно, что ее младшая дочь застывает на месте, а потом начинает рыдать. Она не может понять, почему ее мама, раньше такая любящая, которая играла с ней в разные, игры, теперь стала совсем странной.

Разумеется, Екатерина тут же раскаивается. Но этот случай четко показывает ухудшение ее состояния. Она знает, что не права, но ничего не может поделать с собой. Она чувствует себя такой измученной, такой издерганной, ей отчаянно необходимы пространство и покой. При этом к физическим страданиям добавляются эмоциональные. Она много плачет в темноте. Глаза ее наполнены жидкостью более густой, чем слезы. Она отталкивает детей, чтобы те находились на некой дистанции от нее. И все это для того, чтобы выжить.

Нервы ее изодраны в клочья. Достаточно звука упавшего на подоконник лепестка, чтобы она вздрогнула. Ее ноздри улавливают стоящий в комнате запах разложения. Сначала она думает, что это запах цветов. Но нет, скорее это запах гниющей плоти. Затем до нее доходит, что запах этот исходит от нее. Это она, ее внутренности так пахнут. Она уже ощущает себя мертвецом. Полными пригоршнями она собирает выпадающие волосы, а теперь еще и начала гнить. Это вызывает в ней панику. Она должна бороться, чтобы остаться в живых.

Пока Игорь, возбужденный прелюбодеянием, не вернулся в спальню, Екатерина отмеривает лекарство. Красные шарики постукивают о металл, подрагивая, катаются по поверхности ложки. Медленно, дрожащей от усилия рукой Екатерина отправляет ложку в темную пещеру рта.

15

Наконец в середине августа Коко получает известие от Эрнеста Бо. Готов образец духов. Обменявшись с Игорем по-детски официальными клятвами, Коко почти сразу же уезжает на юг в вагоне первого класса.

В Грассе проживает десятка два парфюмеров. Весь регион пропах сладкими запахами, они распространяются на многие мили вокруг. В то время как в город прибывает много любопытствующих, невинно страдающие жители города вынуждены его покинуть. Не каждому приятна атака на органы обоняния, которая проводится денно и нощно. Облака, насыщенные запахами, повисают над улицами, покрывают невидимой пленкой скаты крыш. Только слабый ветерок облегчает положение. И когда с берега дует освежающий бриз, это означает лишь то, что новая волна ароматов снова накроет город.

Коко уловила эту смесь ароматов, как только сошла с поезда. Ее взволновало, что среди этой смеси можно вычленить некий запах, который будет разлит по флаконам и назван ее именем. Она всегда мечтала иметь свой собственный запах и таким образом послать всему миру весть о себе.

Но — спокойно. С этим нельзя спешить. Впереди еще много нелегкой работы.

На следующее утро Коко стоит перед домом с квадратными окнами и спокойным фасадом. Она нервно сверяется с адресом на листке бумаги, который прислал ей парфюмер, чтобы быть уверенной: это именно тот магазин. Так и есть. Громко звенит звонок. Эхо долго висит в воздухе. Из глубины дома появляется человек и подходит к стойке.

— Мадам?

— Я ищу мсье Эрнеста Бо.

— Чем могу помочь?

— Меня зовут Габриэль Шанель.

Поведение человека меняется с услужливости продавца на смирение перед королевой. Подняв откидную доску стойки, Бо выходит поздороваться с Коко. Они пожимают друг другу руки с одинаковой силой и чуть дольше, чем необходимо.

Как и Игорь, Бо — русский эмигрант из Санкт-Петербурга и, как замечает Коко, говорит по-французски с тем же акцентом.

— Сюда, пожалуйста.

Он проводит ее за стойку и дальше в лабораторию в задней части дома. Коко не представляла себе, что Бо окажется почти седым. Она воображала, что ее парфюмер будет блестящим молодым человеком. У него широкая борода патриарха, покрасневшие от напряженной работы глаза. Но Коко с удовольствием замечает, какие у него чистые руки. На пальце поблескивает обручальное кольцо.

Бо, в свою очередь, видит, что Коко моложе, чем он думал, а также и значительно миловиднее. Он поражен ее решительными манерами, окружающей ее аурой профессионализма и приятной внешностью.

Коко озадачена белизной лаборатории. На какой-то момент снежная белизна ослепляет ее. Но это чувство быстро проходит. На нее немедленно начинают действовать ароматы, струящиеся из всех углов. Сказочная смесь благовоний. Она впервые оказывается среди такого множества ароматов, и ее даже чуть подташнивает.

Она садится, осматривается. По всей комнате тянется бесконечная деревянная полка. Горелки, флаконы и еще какие-то предметы. Два ассистента в белых халатах склонились над ретортами и взбалтывают в мензурках непонятную жидкость. Подальше расположены мерные стаканчики рядом с воронками, пестики и ступки соседствуют с ложками и какими-то палочками. Коко нравится этот порядок, нравится, что здесь видна система. Еще для нее убедительным является стерильно белое пространство.

Широкая полка напротив заставлена стеклянными сосудами. Коко старается догадаться. На каждом сосуде черная наклейка с надписью, сделанной чернилами: спирт, эфирное масло и жиры в различных комбинациях плюс серия естественных и искусственных ароматов. Названия: серая амбра, камфора, миндаль, жасмин, мускус, сандал и фиалка — запахи, выделенные в южной Европе и в Средней Азии. Собранные вместе ароматы богов.

Коко спрашивает:

— Вы сами делаете экстракты из этих эссенций?

— У нас нет для этого места. Теперь это уже индустриальный процесс. Мы покупаем готовый продукт. Кроме того, не так важен способ, при помощи которого делается экстракт. — Бо понижает голос, намекая, что владеет тайным знанием. — Важно то, как вы все это скомбинируете.

Он движется по лаборатории, как знаменитый шеф-повар движется по своей кухне, собирая при этом флаконы, которые приготовил для Шанель. Она узнает, как он выделяет отдельные запахи, чтобы изолировать удачные или удалить ненужную линию, как очищает их или возгоняет. Все, как у Игоря, думает Коко: выхватить один инструмент из оркестрового звучания, который будет звучать чуть-чуть вне общей тональности.

Все происходит на удивление быстро. Белизна, запахи, движения химиков в белых халатах — все смешивается и ошеломляет Коко. Через несколько минут Бо прекращает движение и становится за ее креслом. Он капает из пипетки на чашечку Петри. Коко думает о сотнях оборванных цветков, которые пошли на этот эликсир, чтобы получилась крошечная капля жидкости.

Бо повторяет эту операцию несколько раз. Затем выкладывает чашечки и предлагает Коко понюхать. Запахи, растворенные в аккуратных каплях, находятся в нескольких дюймах от ее носа, испарения поднимаются вверх.

Нельзя сказать, что стоит тишина, Коко слышит какие-то звуки. Назойливый шум. Стрекот вентиляторов, думает Коко. Она поднимает взгляд, но вентиляторы кружатся ритмично, с ровным гулом. К этому гулу примешивается что-то более неистовое, жужжащее на высоких тонах, звук доносится от окна. Из-за жары окно открыто, но на рамы натянута марлевая сетка. И за этой марлей кипит густое облако мух. Фруктовые мухи обезумели от сладости запахов. Они яростно пляшут у сетки и неистовствуют из-за крушения надежд.

Бо видит, что Шанель заметила мух. Потирая руки, он говорит:

— Вот так люди будут реагировать на ваш запах, мадемуазель.

Саркастический взгляд Коко сменяется застенчивой улыбкой.

— Я надеюсь!

Бо ставит перед ней шесть чашечек, заполненных духами разного цвета — прозрачного меда, амбры, слабого чая. Он погружает полоску для отдушки в первую чашечку, помахивает ею перед носом Коко.

Коко вдыхает запахи, и каждый раскрывается таинственным цветком.

Она быстро определяет, что два пробника имеют слишком насыщенный запах. Еще один — слишком резкий. Остаются три чашечки. Полоска отдушки перед ее ноздрями — будто дирижерская палочка. Коко отставляет одну чашечку с просто очаровательным запахом. И теперь перед ней две: номер два и номер пять.

Подумав еще немного, Коко говорит:

— Мне нравятся обе.

Бо настаивает, чтобы она понюхала еще раз. Она должна выбрать один образец. Каждый из них по-своему прелестен, чарующ и загадочен.

— Я улавливаю тут жасмин, да?

— Да.

— И туберозу?

— Да.

— Тут еще какая-то звериная нота.

— Я поражен!

Коко нюхает, сравнивает, раздумывает. И вот — наконец. Она медленно приходит к решению: нежный, но великолепный, блестящий и в смеси всех ароматов почти божественный. Она никогда не встречала ничего подобного. Чувство легкой дурноты смешивается с вожделением. А потом происходит нечто странное. В состоянии мечтательности ее мысли улетают к воспоминанию о монастыре и приюте в Обазине. Она вспоминает мозаику пола в коридоре с изображенной на плитках римской цифрой V.

Коко указывает на выбранную чашечку.

— Номер пять.

Бо доволен. Два его ассистента выпрямляются и убирают остальные чашечки. Запах подобно ауре обволакивает Коко. Через несколько минут она приходит в себя.

— Великолепно!

— Вам нравится?

— Хотя кое-что меня озадачивает, — говорит Коко.

— Да?

— Я не могу точно уловить одну составляющую. Что это?

— Это не одна составляющая. Здесь смешано более восьмидесяти ингредиентов. В том числе и концентрированный альдегид.

— А это не делает духи менее натуральными?

— Вы хотите, чтобы запах оставался надолго?

— Хочу.

— Так вот проблема в том, что многие духи слишком быстро улетучиваются. Вы должны подушиться в начале вечера, если хотите, чтобы запах оставался всю ночь. Эти духи, — говорит Бо, встряхивая флакон, — не разлагаются, не портятся. И вам после них не надо отмываться, обещаю вам. Они очень стойкие, достаточно лишь одного касания пальца.

Коко поглядывает на него с сомнением.

— Поверьте мне.

Коко решает провести эксперимент со своими друзьями и после этого судить о духах. Тем временем Бо разливает несколько флаконов, чтобы их можно было распространить в качестве подарков. Идея состоит в том, чтобы ввести духи в обиход клиентов Коко, а потом — сразить всех наповал! Коко уже готовит список почти в сто фамилий. Они будут первыми, кто получит этот запах. Бо передает флаконы, а Коко упаковывает их в красный бархат и кладет туда записочку с добрыми пожеланиями.

— Но прежде я хочу, чтобы вы мне все рассказали. Если я собираюсь вкладывать в это деньги, я должна изучить процесс от начала и до конца.

— Разумеется.

Коко покидает заведение Бо в конце дня после тщательного осмотра производства и нескольких бокалов шампанского, ее любимого, «Крюг».

У нее побаливает голова. Тротуар под ногами — где-то далеко, почти нереален. Эхо ее шагов не соответствует ритму походки. Она вцепилась в черный чемоданчик, в котором находятся две дюжины флаконов с ее духами. Флаконы аккуратно укутаны в красный бархат, будто музыкальный инструмент в свой футляр.

Пузырьки шампанского все еще бродят в ней, кружат голову. Она сопротивляется желанию позвонить Игорю. Сейчас она слишком возбуждена, чтобы разговаривать нормально. Это будет бессвязный поток фраз, Игорь подумает, что она дурочка. Как же ей его не хватает. В сущности, она уже решила пожертвовать триста тысяч франков Дягилеву на восстановление «Весны священной». Она пожертвует деньги анонимно, никто не будет чувствовать себя обязанным за этот подарок. С духами, которые будут иметь успех, с тем, что дела в салоне идут хорошо, она может себе это позволить. Вероятно.

Покидая магазин Бо, Коко обратила внимание на странную вещь. Запах из ее чемоданчика привлек к ней целое полчище мух. Множество мух залетело за ней в такси. Некоторые отстали, когда она села в поезд. Другие рухнули от усталости. Но несколько мух все еще при ней и не улетают до самого Бель-Респиро, хотя прошло уже двенадцать часов. Одна даже проникла в чемоданчик и там отравилась. Задохнулась. Но смерть мухи была прекрасной — муха была пьяна и счастлива. Тело страдалицы закаменело и рассыпалось на мелкие крошки, его атомы смешались с запахом духов и разлетелись по воздуху.

16

Проделав серию упражнений, Игорь вспрыгивает с пола. Его движения легки, он весь как на пружинках. И несмотря на то что его руки и ноги худы, мышцы очень хорошо оформлены. Вспотев от усилий, он стоит перед зеркалом спальни, крутит головой, затем наклоняет голову влево и вправо.

Екатерина смотрит на него с отвращением. В том, как он похваляется своим здоровьем и своей живостью, есть что-то пародийное.

— Коко возвращается сегодня?

— Нет, кажется, завтра.

— Я так подумала, потому что ты выглядишь очень счастливым.

— Я счастлив. Сегодня такой славный день, и я жив. Разве это плохо?

— Для тебя — неплохо.

— Ну почему ты такая кислая?

— Ну почему ты такой жестокий?

— Жестокий? За тобой хорошо ухаживают. Ты получаешь блестящую медицинскую помощь…

— Ха!

— …у детей собственный гувернер…

— И кого я должна за это благодарить? Маленькую мисс Нувориш?

— Мне просто кажется, что ты должна была бы быть чуть более благодарной, вот и все.

— Благодарной! Прекрасно.

Екатерина отворачивается от Игоря. Игорь собирается сказать что-то еще, но пожимает плечами и направляется в ванную. Он наливает в ванну горячую воду и что-то напевает с закрытым ртом, пока бреется. Он предпочитает не обращать на все это внимания, но у него не получается. Не хватает аргументов. Он терпеть не может чувствовать себя пристыженным. Теперь любая их беседа заканчивается колкостями. Он не может сказать ничего разумного.

— Я собираюсь пойти поработать.

— Иди! — Екатерина машет ему рукой. Она хочет, чтобы он исчез. Его присутствие — живой укор ей. Оставаясь в этой тесной комнате, она как никогда ощущает себя загнанной в ловушку.

Уходя из спальни, Игорь будто переходит из одной страны в другую, где и климат лучше, и другие условия существования. Словно перешагнув порог, он радуется новым конституционным правам — правам на свободу и счастье, даже на молчание, если он того пожелает.

Внизу он пьет кофе. Из сада доносятся крики играющих там детей. В сочетании с солнцем и вкусом кофе эти крики кажутся особенно приятными. Больше всего утром он любит кофе. Наслаждается резким ароматом, вяжущим вкусом. Попивая кофе, он просматривает газеты в поисках результатов Олимпийских игр. Хоть он и в изгнании, симпатии его все равно на стороне русских спортсменов. Он испытывает тайное удовлетворение, когда они выигрывают.

Игорь работает без передышки до самого ленча. Он тщательно просматривает партитуру, подняв очки на лоб, вооружившись лупой, как моноклем. Возникают новые темы, мотивы приобретают иное выражение. Он использует комбинации аккордов, сводит их воедино, варьирует интервалы между нотами. Проигрывая на фортепиано множество музыкальных фраз, создает на клавиатуре случайные столкновения. Он экспериментирует с минорными и мажорными аккордами и, соединяя эти аккорды, получает удовольствие от сложности их отношений. Он старается идти вслед за музыкой, позволяя ей вести себя в области, прежде сокрытые, в дотоле неизвестные ему территории. В композиции появляются новая гибкость и новая свобода, появляется желание все открыть, даже если это случайная находка. Может быть, и лучше, думает он, иногда перестать себя контролировать.

Работа движется споро. Как всегда, утром работать лучше всего, а днем после напряженной работы можно отдохнуть.

В дом доставлены новые книги: работы Софокла плюс новые русско-французский и русско-английский словари. Разрезая листы Софокла, Игорь наслаждается звуком, с которым рвется бумага, запахом кожи переплета.

Он ищет в словаре значение слова «коко». Обнаруживает, что на арго это означает «снежок», кокаин и кокосовое молоко, а у детишек — определение, приближающееся по смыслу к значению «белый». Так же оно означает «лакричный порошок» — черный. Игорю нравится простота этого слова. Белый — круг, вмещающий в себя все цвета, и черный — не имеющий цвета. А между ними — все многообразие цветов.

К концу дня в дверь студии стучится Сулима. Мальчик знает, что, если дверь закрыта, входить нельзя. Этот запрет установлен давным-давно. Но мама больна и лежит в кровати, Коко — в Грассе, слуги заняты приготовлением обеда, а брат и сестры из-за жары не хотят играть. Поэтому его просто тянет к запретной двери. В ответ на его стук раздается невнятное мычание. Мальчик боязливо входит в комнату.

— Сулима! Что случилось? — При взгляде в голубые глаза мальчика в Игоре поднимается волна нежности.

— Мне скучно.

— Почему это?

— Мне скучно одному.

Игорь смеется. Что на это можно ответить?

— Так чем ты хочешь заняться?

Видя, что отец в хорошем настроении, мальчик улыбается:

— Можно сегодня вечером снова устроить танцы? Пожалуйста, папа.

— Иди ко мне, — говорит Игорь, отодвигая книги. Он подзывает сына и предлагает десятилетнему мальчику сесть к нему на колени. — Но ты ведь знаешь, что маме танцы не нравятся…

— Почему не нравятся? — спрашивает Сулима.

— Потому что у нее начинает кружиться голова.

— Но она же не должна танцевать.

Игорь понимает: дети смутно представляют себе, что за болезнь у Екатерины.

— Да. Но голова у нее начинает кружиться, когда она просто смотрит на танцы.

— Значит, она не должна смотреть!

— Боюсь, что она уже все решила. Больше никаких танцев.

— Но почему?

— К тому же теперь слишком жарко.

— Нет, вечером не жарко.

— Что ж, ей все равно это неприятно.

— Это нечестно!

— Ну, ладно, ладно. Ты знаешь, мама больна, и мы должны с этим считаться.

Сын отвечает, надувшись:

— Наверное.

— Вот хороший мальчик. Мы любим маму, ведь так?

Сулима задумчиво произносит:

— Я люблю.

— А что значит твое «наверное»? — внезапно вздрагивает Игорь.

— Ничего.

Сулима хмурится. Игорь изучает лицо сына. А вдруг он что-то подозревает? С ним кто-нибудь разговаривал? Но мальчик выглядит настолько милым, невинным и робким. Просто у него такое настроение, решает Игорь. И ничего больше. Однако это напоминание о том, что нужно быть особенно внимательным перед детьми. И тут же Игорь осознает: он вовсе не желает, чтобы дети что-то узнали о его отношениях с Коко. Он будет в отчаянии, если они об этом догадаются.

Не желая заниматься утешениями, Игорь предлагает показать сыну какие-нибудь фокусы на фортепиано.

— Нет! — упрямо отвечает мальчик.

Наступает пауза. Игорь перебирает волосы сына. Сулиме приятно. Голова его склоняется на грудь к отцу. Игорь внимательно рассматривает его. Те же насупленные брови. Будто смотришь на свое изображение в лице маленького мальчика.

— Тогда как насчет шахмат?

Сулима глядит на отца без всякого энтузиазма. Вяло улыбается, потом лицо его просветляется. Не важно, чем заниматься, если он может подольше побыть с папой.

— Хорошо.

Игорь достает шахматную доску с высокой полки. Вокруг ее клеток бежит занятный узор из мраморной мозаики. Игорь протягивает доску Сулиме, тот открывает крышку, вынимает фигуры. Мальчик готовится к сражению. Одной черной пешки не хватает. Ее нигде не могут найти и заменяют маленькой коричневой пуговицей.

Взяв одну белую и одну черную фигуры, Игорь прячет их в кулаках за спиной. Затем вытягивает оба кулака перед сыном. Сулима шлепает по левому кулаку.

— Белые!

Мальчик склоняется близко к доске, почти касаясь щекой фигур. Игорь сидит в кресле, закуривает.

Не найдя Сулимы нигде в доме, брат и сестры обнаруживают его в студии отца. Мгновенно они собираются у шахматной доски.

— Можно мне поиграть?

— Можно мне?

Игорь выдыхает облачко дыма и рычит:

— Хорошо, хорошо! Но не в студии. Вы знаете, что вам нельзя быть здесь. Тут слишком мало места.

Он не желает допускать их вторжения в комнату, где работает. Более того, он боится, что они могут ворваться сюда, когда он с Коко. От этой картины он чуть не краснеет и резко вздрагивает, а потом издает звук, похожий на стон. Дети оглядываются на него. Он притворяется, что прокашливается, и заставляет их выйти из студии. Все перемещаются в гостиную.

— А после того как вы поиграете со мной, — поучает Игорь, — вы должны так же поиграть друг с другом.

Дети соглашаются.

Игорь выигрывает у Сулимы. Пуговичка мешает мальчику играть, она скатывается к борту доски. Потом Игорь с легкостью выигрывает у всех. Соревнование между детьми затягивается до вечера.

Екатерина спускается, чтобы присоединиться к семье. Все так же в халате, все такая же утомленная, она тем не менее радуется, видя довольных детей. В то же время ей обидно, что Игорь с такой легкостью этого достиг. Все потому, что ему так удобнее. Вот, сидит в своем кресле, как божество.

Дети отправляются спать около девяти часов, продолжая обсуждать победы и поражения. Игорь и Екатерина остаются сидеть в наступившей тишине.

— Как ты себя чувствуешь?

— Будто гнию заживо.

Это обычный ее ответ, и Игорь не придает ему значения.

— Дети хорошо провели вечер.

— Да ну?

— А ты так не думаешь?

— Я теперь уж и не знаю, что мне думать. Я чувствую, что совсем не знаю тебя.

— Ты опять в дурном настроении. — Он тянется за куском сыра, и пальцы его начинают играть с этим куском.

— У меня нет для этого причин?

— Не мне об этом судить.

Екатерина молча укутывает ноги халатом. Игорь замечает, какой тоненькой стала его жена. Она очень похудела, обручальное кольцо постоянно соскакивает у нее с пальца, надо его уменьшить.

Екатерина говорит прямо:

— Игорь, давай уедем отсюда.

— Что?

— Давай куда-нибудь уедем и начнем все сызнова.

— Куда?

— Не знаю. Может быть, на побережье.

— Я не могу. — Он продолжает играть с сыром.

— Почему не можешь?

— Мне здесь хорошо работается.

— Ты уверен? Уже несколько недель ты мне ничего не показывал.

— Я еще не закончил. Но идеи являются, как никогда прежде.

— Это не просто слова?

— Нет!

— Ты, похоже, нервничаешь.

— Это ты нервничаешь.

— Допускаю. Это потому, что я здесь несчастна.

— Что ж, а я — счастлив.

— Это эгоизм.

— Я предпочитаю называть это одержимостью творчеством.

— А я называю это эгоизмом.

— Сожалею.

— В самом деле?

— Я же сказал. — Но в его взгляде нет раскаяния. Они уже и раньше спорили об этом.

— Твой талант не извиняет твоего неприличного поведения.

— Если бы не мой талант, мы до сих пор торчали бы в России.

— И это было бы так плохо?

— Если тебе важна только благопристойность, то да, было бы. Очень плохо.

Пола халата сползает, обнажив колено Екатерины. Перехватив взгляд Игоря, Екатерина быстро запахивает халат.

— По крайней мере мы были бы среди друзей.

— Без копейки денег.

— Мы и теперь без копейки денег.

— Неправда. Я зарабатываю деньги, делая переложения для пианолы. Это неплохая возможность выжить.

— Мне хочется быть счастливой.

— Ты и будешь счастливой, — говорит он без особой уверенности.

— Ты не можешь сказать, что я тебя не поддерживала.

— Я никогда этого не говорил.

— Так почему же ты не способен в виде исключения поддержать меня?

— Я помогал тебе многие годы. С тех пор как ты стала болеть. Я полагаю, что и это ты называешь эгоизмом!

— Мне здесь плохо, я хочу уехать. — Сила ее мольбы такова, что она даже подается вперед. — Пожалуйста!

— Слушай, — вздыхает он. — Имеет смысл остаться здесь хотя бы до Нового года.

— Имеет смысл — для тебя.

— Мы здесь на каникулах.

— Нет, на самом деле мы не на каникулах, — поправляет Екатерина. — Мы в ссылке.

— Екатерина, если ты собираешься огрызаться на любое мое замечание, почему бы тебе не отправиться наверх, в кровать?

Устремив на него обвиняющий взор, она спрашивает:

— Ты бы это предпочел, да?

Игорь долго молчит. Наконец он отвечает:

— Да.

Екатерина прикусывает губу, скривив рот. Даже унижаясь, она не может ничего добиться. Внезапно Екатерина ясно понимает, что ее жизнь в этом доме — сплошное притворство.

— Игорь, ты изменился. Ты это понимаешь? — Губы Екатерины сжимаются в безмолвной ярости. Ее глаза будто прожигают дыру в его лбу.

Он говорит:

— И проблема в том, что ты не изменилась?

Ей больно, она уходит из комнаты. Уходя, закрывает за собой дверь на удивление тихо. Такой спокойный уход заставляет Игоря вздрогнуть. Звук закрываемой двери будто врывается к нему в сознание.

Игорь горько качает головой. Вечер был таким хорошим. Дети веселились. Сначала даже Екатерина радовалась. Однако каждый раз, как они оказываются наедине, какая-то невидимая сила растаскивает их в разные стороны. Ему грустно от того, что он ее ранит. Это получается против его желания. Куда ни повернись, повсюду из засады нападает чувство вины. Но что он может поделать? Факты таковы, что он влюблен в другую, и только на эту другую и хватает его любви.

Игорь смотрит на повторяющийся узор на шахматной доске, на кусок сыра, который все еще держит в руке, и от офицера на доске его взгляд передвигается к окну.

За окном он видит плывущую луну, которая то показывается, то скрывается за деревьями.

17

Коко возвращается. Флакончики с духами постукивают в маленькой коробочке.

Услышав глухой перестук, Игорь поднимает голову от фортепиано. Хочет показать, что взволнован. Коко с щелчком открывает коробочку. Внутри, в красном бархате, стоят две дюжины роскошных флаконов. Коко достает один, вынимает пробку.

— Нюхай! — говорит она, поднося флакон к носу Игоря.

— Это образец из Грасса? — Он чуть отодвигается от флакона.

Коко кивает:

— Что скажешь?

— Я не судья. — Игорь придвигается поближе, нюхает и готов вот-вот чихнуть. Он потирает нос, предупреждая взрыв.

— Аккуратней! — говорит Коко.

Будто поддразнивая, Коко открывает другой флакон и подсовывает его вплотную к носу Игоря. В глазах Игоря скапливаются слезы, он начинает задыхаться.

— Осторожней! — говорит он, вставая.

— Ну хорошо. Скажи мне, что ты думаешь!

Игорь пытается скрыть восхищение. Он никогда раньше не предполагал, что духи создаются — и создаются человеком. Для него они просто существуют, всегда существуют, как солнце. Он говорит:

— Гораздо лучше, чем вонь от канифоли из оркестровой ямы.

— Я принимаю это за комплимент.

— Если бы я создавал духи, это было бы что-то подобное запаху кофе, когда его только что высыпали из банки.

— Ух!

— Я говорил тебе. В отношении запахов я безнадежен.

— Как и большинство мужчин.

Коко укладывает флаконы, ставит коробку на пол. Игорь смотрит на нее и снова видит, как она красива. Лицо ее приобрело глубокий оттенок цвета меда, такого цвета лица Игорь еще никогда не видывал. Когда Коко выпрямляется, Игорь обнимает ее. Они целуются, и он снова ощущает внутренний трепет, который возникает всегда, как только она оказывается рядом с ним. Их руки переплетаются.

Спустя мгновение Игорь торжественно заявляет:

— Екатерина хочет уехать.

Коко поднимает встревоженное лицо.

— Хочет уехать?

— Да.

— Она так сказала?

— Да.

— Когда?

— Вчера.

— Почему?

— Почему, как ты думаешь? Потому что она несчастна.

— А что еще она сказала?

— Ничего. — Игорь видит себя, играющего куском сыра, и плывущую за окном луну.

— Она говорила что-нибудь обо мне?

— Прямо не говорила.

— Она знает?

— Не думаю. Она не уверена.

После паузы Коко произносит:

— Итак?

— Что?

— Что ты собираешься делать?

— Я не уезжаю, если ты это имеешь в виду.

— Ты уверен?

Он не уверен, но он живет настоящим моментом.

— Я не могу. — Он осознает, насколько наполнена, насколько насыщенна жизнь с Коко, он никогда не испытывал ничего подобного.

— Хорошо. — В ее взгляде — лишь кротость и доверие.

— Хорошо, — эхом откликается Игорь и улыбается. Для него все еще чуждо понятие адюльтера. Непростительно, невозможно этим гадким словом называть любовь. Адюльтер — это то, что совершают другие. — Я никуда не уеду, — говорит он. Затем после паузы: — В том случае, если ты хочешь меня.

— Хочу и очень сильно. — И это видно по ее глазам.

В молчании, последовавшим за этими словами, Коко снова придвигается к Игорю. Она ощущает запах духов, капля которых попала на его кожу. Он чувствует, как жжет это место, как сладок аромат. Коко шепчет его имя. И слыша это из ее уст, он чувствует, что безраздельно владеет ею. Они снова целуются. И медленно поддаются безудержной страсти.

Позже эпическая музыка, которая раздается из студии Игоря, заполняет все комнаты дома. Ее гармонии проникают в облака, плывущие над садом. Мягкий летний бриз подхватывает ее жизнерадостную, самоуверенную бодрость.

Коко в своей студии рисует куб. Несколькими штрихами добавляет к нему короткую шейку и овальную пробку. В основании появляется восхитительное углубление — единственная кривая линия во всем рисунке. Затем на белом фоне Коко большими черными буквами выписывает свое имя. Склонив набок голову, она посасывает кончик карандаша. Ей хочется чего-то простого. Ничего вычурного. Простая прямоугольная бутылочка чистых линий.

Коко не может терпеть такие экзотические названия, как «В ночи», «Сердце безумия» или «Дочь китайского короля». Ей кажется, что все эти названия глупы и претенциозны. Она хочет чего-то более таинственного, чего-то простого, но загадочного. Чего-то сильного. Может быть — цифру. Ее любимую цифру: пять.

Коко знает: это будет первый случай, когда кутюрье ставит свое имя на флаконе. А почему бы и нет? В конце концов она создала эти духи. Почему бы людям не знать, кто их автор? Это не бахвальство, это естественная гордость.

Первые отзывы клиенток весьма многообещающи. Бо был прав: духи им нравятся: запах ненавязчив и сохраняется весь вечер. И, кажется,что также важно, духи нравятся их мужьям и любовникам. Если мужчинам приятно вдыхать этот запах, занимаясь любовью, решает Коко, успех духам — гарантирован.

Внизу, в холле, Игорь вынимает пластинку из конверта, кладет ее на диск граммофона и замечает, что поверхность пластинки слегка волнообразная. Он поднимает рупор граммофона, ставит ручку в нужное положение. Касаясь пластинки, иголка издает легкий скрип. Игорь следит за бороздками, с которых слетают звуки музыки. Божественные Франц Шуберт, бетховенский Хаммерклавир. Концерт для клавесина Баха.

Наверху Мари подает Екатерине стакан с водой. Екатерина садится, благодарно улыбаясь.

— Надеюсь, музыка не мешает вам спать, мадам.

— Я должна много спать, чтобы продлить свою жизнь, Мари.

— Надеюсь, вы себя лучше чувствуете.

— Немного лучше, спасибо.

— Могу я подать вам что-нибудь еще?

Екатерина садится.

— Нет, но скажите мне, — она отпивает воду, — как долго вы работаете у мадемуазель Коко?

— Больше двух лет, мадам. — Мари складывает руки на животе.

— И вы находите, что она хорошая хозяйка? — продолжает выпытывать она.

— Что вы хотите сказать, мадам?

— Ну, она честная и справедливая? — Екатерина чувствует, что Мари колеблется, и смеется, чтобы обезоружить ее. — Не тревожьтесь, я не собираюсь шпионить за ней.

— Она хорошо к нам относится. И Сюзанн она очень нравится, — добавляет Мари для убедительности.

— Она может быть очень щедрой, я знаю.

— Да. Может.

— Она заслуживает хорошего мужа.

— Я тоже так думаю.

— Но она современная женщина.

— Современная, да, — соглашается Мари с некоторым беспокойством.

— Знаете, что я имею в виду — независимая.

— Очень.

Екатерина чувствует, что зашла в тупик. И будто загнала себе под кожу занозу. Она решает говорить более откровенно.

— Иногда мне становится интересно… — Она нервничает и не может закончить фразу. — Мне интересно, насколько она моральна. — Ну вот. Вот она и сказала.

Мари кажется, будто у нее в руках раскаленный кирпич.

— Простите, мадам?

Мари прекрасно понимает, куда ведет беседа, и ей это не нравится.

— Ну как у нее с моралью? — неловко спрашивает Екатерина. — Вот, что я имею в виду.

Мари чувствует, как за ней разверзается пропасть и какие-то твари хватают ее за пятки.

— Ну, мадам, все зависит… — Она осторожно подбирает слова.

— Зависит от чего?

— После войны многие понятия изменились…

— Изменились?

Мари теребит пальцами подол. Ей не хочется ввязываться в неприятности. Будто что-то сдавило грудь.

— Я совсем не понимаю, чего вы от меня хотите, мадам. — Мари решает выиграть время.

В глазах Екатерины ярость.

— Я хочу, чтобы вы сказали мне правду. — Внезапно между ними исчезает социальная дистанция. Екатерина обращается к Мари, как женщина к женщине.

Мари хочется выплеснуть все, что она знает. Ее охватывает желание рассказать все. Но тактичность — неотъемлемая часть существования прислуги в доме — убивает порыв. Ее ответ — будто ее голосом говорит привидение — очень практичен, дипломатичен и отвратительно нейтрален. Будто гоночный автомобиль утащили с трассы.

— Мадемуазель Шанель пережила страшную трагедию, мадам…

Екатерина прекрасно понимает, что это не ответ.

— Но у нее было много удач.

Мари с осторожностью кивает:

— Да, в самом деле.

— Она очень богата.

— Думаю, что да.

— И могущественна.

— Да.

— Не то, что я?

Мари не знает, куда деваться от этого допроса. Твари из преисподней уже принялись за ноги. Одна коленка болит так, будто там перелом. Она прикусывает губу и сдается.

— Мадам, я всего лишь горничная, мне трудно отвечать на подобные вопросы.

Неудовлетворенная уклончивостью Мари и желая восстановить пропасть между ними, Екатерина принимает почти снисходительный тон:

— Конечно, вам трудно. Извините.

— Что-нибудь еще, мадам? — после неловкой паузы спрашивает Мари.

— Что? — безразлично произносит Екатерина. — Нет. Можете идти.

Мари удаляется и, оказавшись за дверью, с облегчением вздыхает. У нее трясутся руки. Спина взмокла от пота. Довольная тем, что испытание миновало, она все-таки огорчена. Она стала заговорщиком, то есть почти предателем. На самом деле Мари не знает, где тут правда. В глубине души она чувствует, что и она, и Екатерина низко пали.

Тем временем Екатерина испытывает сильнейший стыд. Закрыв глаза, она не может поверить, что позволила себе так унизиться. Что она себе представляла? Разумеется, Мари предана своей хозяйке и никогда не скажет ничего дурного о ней. Ее молчание куплено. Как глупо и нечестно ее расспрашивать! Екатерину охватывает отчаяние, она кулаком зажимает рот.

Внизу Коко прислушивается к музыке, плывущей из студии Игоря. Она смотрит на очертания прямоугольного флакончика. Затем думает о круглой пластинке, создающей звуки музыки в холле. И ей приходит в голову странная мысль. В ее сознании начинают сплетаться два очертания — квадрат и круг. И тут же возникает уверенность, что они очень хорошо подходят друг другу.

Коко начинает рисовать, делая все больше вариантов. На бумаге появляется некий черный вензель — буква «С» в прямом начертании и в повороте. Будто какой-то геральдический девиз, будто подпись. Как смягченная версия олимпийских колец. Этакая пряжка. Или два интимно повернутых друг к другу профиля.

18

Жозеф передает Стравинскому телефонную трубку.

— Игорь?

— Да.

— Это Дягилев.

— Серж!

— Ты не поверишь, такое случилось!

— Что?

— Я только что получил большое пожертвование на возобновление «Весны священной»!

— Ты шутишь!

— Никогда не был более серьезным, старина.

— Смею спросить сколько?

— Триста тысяч франков.

— Огромная сумма! — Игорь хватается за голову.

— Вот-вот.

— Кто?

— Не знаю. Кажется, это анонимное пожертвование.

— Есть какие-нибудь предположения?

— Пока нет…

— Но как?

— Ну, утром я получил письмо из банка, где говорится о том, что на счет Русского балета поступили деньги в размере трехсот тысяч франков…

— Не могу поверить!

— Там есть сопроводительная записка, напечатанная на машинке, где просто говорится, что эти деньги даны на возобновление «Весны священной».

— Но это фантастика!

— Я думал, ты должен быть доволен.

— Я потрясен!

— Я тоже.

Внезапно Игорь пугается:

— Сергей, на сей раз я хочу сделать это как следует.

— Разумеется.

— И я сам буду дирижировать.

— Это было бы прекрасно.

— Просто не знаю, что и сказать, — задумчиво произносит Игорь.

— Не волнуйся так, старина. Мне нужно время, чтобы определить место сбора, составить расписание репетиций и всех собрать. Самое раннее все произойдет в будущем году.

— Я ждал этого семь лет. Наверняка могу подождать еще несколько месяцев.

— Хорошо! А как идут дела в Гарше?

— Мне славно работается, Серж.

— Да?

— У меня есть несколько фрагментов, которыми я доволен. Несколько этюдов, которые я превращу в кое-что интересное.

— Ах-ха-а.

— Концертино.

— Хорошо.

— Симфония.

— С духовыми?

— Да.

— Все еще работаешь над этим?

— Я экспериментирую с разными темпами.

— О!

— Разные инструменты звучат с разной протяженностью.

— На мой взгляд, это очень сложно.

— Идея в том, что они скользят относительно друг друга. Как вагоны поездов, идущих бок о бок с разной скоростью.

— И случайно пересекаются?

— Именно так, а потом снова расходятся.

— А не слишком ли это резко звучит?

— Частично так, но меня это постоянно удивляет. Если потереть друг о друга два кремня, то случайно возникает искра. Вот так же и тут.

— Интересно.

— Я как раз сейчас этим занимаюсь, не слишком задумываясь о структуре.

— Структура возникнет. Так всегда было.

— Надеюсь. Я работаю над этим кусками. Еще оркестровал несколько старых вещей. Переложил их для механического пианино.

— Не трать на это время.

— За это хорошо платят…

— Что ж, но я надеюсь, ты сейчас же возьмешься за «Весну».

— Возьмусь. Мне всегда хотелось переписать партию струнных. И я уже придумал, как исправить партию второго рожка.

— Хорошо.

— Партитура все еще в Берлине, она там со времен войны.

— Я немедленно отправлю тебе копию.

— Прекрасно.

Молчание.

— А как Екатерина?

— Боюсь, она все еще плохо себя чувствует, — неловко говорит Игорь.

— Сожалею. — После паузы голос Дягилева становится глуше. — Ты себя дурно ведешь, Игорь?

— Серж, что за вопрос? — смущенно уточняет Стравинский.

— Должен тебе сказать, что до меня дошли некие слухи.

— Что? От кого?

— Не важно.

— Это Миссиа. Она?

— Может быть…

— Вот змея!

— Нормальная женщина.

— Ей нельзя доверять.

— Не придавай значения.

— Ты не думаешь, что это Коко пожертвовала деньги, а?

— Сомневаюсь. У нее есть другие способы поддержать тебя.

— Что за шуточки!

— Кроме того, если бы это была Коко, сомневаюсь, что она сохранила бы это в тайне.

— Почему?

— Она, вероятно, хотела бы славы.

— А тебе не кажется, что это несколько нечестно?

— Возможно. Но я не знаю ее так хорошо, как знаю тебя, а?

— М-м-м.

— Весьма благородно с твоей стороны кинуться на ее защиту.

— Ну ладно, ладно…

— Как бы то ни было, продолжай работать.

— И ты.

— Я просто подумал, что ты порадуешься, услышав новости.

— Это поразительно. Я просто трепещу.

— Должен сказать тебе, видно, что ты в хорошем состоянии духа.

Он отвечает решительно:

— Так и есть.

— Хорошо. Я скоро тебе позвоню.

— Спасибо, Серж.

Положив телефонную трубку, Игорь ругается:

— Миссиа. Вот сука!

В пятницу Коко и Игорь едут на бега. В субботу их видят в «Ле беф сюр ле туа» — маленьком баре на Монпарнасе, где негритянский оркестр играет Моцарта и джаз и где часто танцуют на столах. В понедельник у них встреча с Сертами в кино, в центре Парижа. Им обоим нравится смотреть фильмы. Они уже видели «Кабинет доктора Калигари». И на этот вечер у них билеты на «Знак Зорро».

В кинотеатре тепло. Кресла прямоугольные и неудобные. Коко от боли передвигает ноги и кладет их на ноги Игорю. Темнота так интимна, здесь они отдыхают — это необходимо обоим. Хорошо сбежать на вечер из дома и от работы. Здесь они чувствуют себя беззаботными и свободными.

Фильм волнует своей энергией. При виде Дугласа Фербенкса, совершающего акробатические трюки, Игорь непроизвольно начинает сгибать и разгибать ноги — ему не терпится самому повторить свои гимнастические упражнения.

А еще Игоря поразил аккомпаниатор. Молодой человек лет двадцати сидит, открыв рот, и непрерывно смотрит на экран. Он иллюстрирует все движения на экране, добавляя хроматические пассажи соответственно черно-белым теням, падающим с экрана на его лицо.

Нет смысла говорить о связности музыки или о соответствии друг другу ее пассажей. Действие разворачивается слишком быстро. Музыкант должен немедленно реагировать на каждый кадр. Игорь одобрительно кивает, оценивая изобретательность пианиста, его точное чувство ритма, попадание в настроение. Но Игоря раздражает плохое звучание фортепиано, особенно в верхних регистрах. Это снижает впечатление. Интересно, повторяется ли пианист? Ведь он уже неоднократно видел фильм. Или это каждый раз импровизация.

В то же время Игоря будоражит происходящее на экране: Зорро грубо хватает свою женщину и сжимает ее в объятиях. Женщина — темноволосая, взрывная, с цыганскими серьгами — покорно изгибается, когда Зорро склоняется, чтобы ее поцеловать. Глядя на эту сцену, Игорь ощущает сладкую боль, некое биение крови, стеснение внутри, в брюках. Он начинает неловко ерзать в кресле. Коко догадывается о причине его возбуждения. И, притворяясь, что он прокашливается, чтобы скрыть свое состояние, Игорь позволяет руке Коко на несколько волнующих секунд задержаться на его бедрах.

Видя это боковым зрением, Миссиа поднимает брови. Чуть позже она шепчет Коко:

— Я вижу, дела идут хорошо.

— Удовлетворительно, — кивает, улыбаясь Коко.

Выйдя из метро, они обнаруживают, что уже темно. Обе пары отправляются в ближайший бар. Игорь и Хосе усаживаются у окна и начинают обсуждать фильм. Хосе считает, что Зорро неправдоподобно атлетичен и что, совершая все эти трюки, нельзя выжить. Он уверен: все это — операторские фокусы. Но Игорь убежден, что все действия совершаются на самом деле. Он где-то читал, что Фербенкс — гимнаст и все трюки проделывает сам. Мужчины заключают пари.

Сидящая напротив Коко рассказывает о своей поездке в Грасс, о встрече с Бо и о том, как она была занята всю прошедшую неделю, рассылая клиентам образцы духов. Затем шепотом излагает последние новости из Бель-Респиро. Игорь пытается что-то услышать. Он негодует, ему не хотелось бы, чтобы Коко говорила об этом с Миссией. Его весьма смущает длинный язык Миссии. Она неисправимая сплетница. Игорю ненавистна ее манера искажать и извращать факты. И если она проболталась Дягилеву, то кому она проболталась еще? Игорь не может терпеть эту женщину, ее ярко-рыжие волосы и восточные веера. Он изо всех сил старается вести себя с ней цивилизованно.

Они выходят из бара около полуночи и радуются прохладному ночном воздуху. Небо усыпано звездами. Пары целуются и прощаются. Серты ловят такси.

Коко говорит Игорю:

— Мы могли бы остаться на ночь в квартире над магазином.

— А мы не должны возвращаться в Гарш? — Игорь думает и о том, что скажет Екатерина, и о своей работе. Если провести ночь в Париже, то к тому времени, как Коко встанет и приведет себя в порядок, пока вернутся в Гарш, будет потеряно целое утро. А ему так нужно работать!

Коко поправляет на плечах вязаный жакет.

— Уже поздно. Квартира всего в минуте ходьбы.

— Я знаю, но… — Игорь, извиняясь, пожимает плечами, — …от этого будут только неприятности.

— Хорошо, хорошо. — Коко обескуражена. Она весь день упорно трудилась. Она устала. А после нескольких бокалов вина чувствует себя такой влюбленной. — Я только подумала, что тебе хотелось бы провести со мной целую ночь, вот и все.

— Хотелось бы… Просто…

Внезапно расстроившись, она говорит:

— Оставь свои извинения. Не желаю их слышать.

Но Игоря тоже что-то раздосадовало. После минуты молчания он спрашивает:

— Что ты говорила Миссии?

— Ты не хочешь пойти со мной в квартиру потому, что тебе не нравится, что я с ней говорила?

— Конечно, не поэтому. Мне просто любопытно.

— М-м-м.

— Итак? — не отступает он. — Что ты ей рассказывала?

— Ничего.

— Вы с ней долго беседовали.

— Мы говорили о делах.

— Надеюсь, вы не сплетничали о нас.

— А что, если я и сплетничала?

— Это разумно?

— Я думаю, тебе следовало бы знать, что она ревнует.

— Ревнует? Почему?

— Потому что я тебе помогаю.

— О!

— Она считала себя твоим покровителем, и я не уверена, что она довольна тем, что я перешла границы.

— Она мне не хозяйка.

— Она ревнивая женщина.

— Она ужасная сплетница.

Коко резко произносит:

— Она мой друг.

— Ну, меня тошнит от того, что она вмешивается не в свое дело.

— Вмешивается?

— Да.

— Должна тебе сказать — я думала, тебе нравится, когда люди дают тебе деньги.

— Ты понимаешь, что я имел в виду, — испуганно отвечает он.

— Уверена, что и ты знаешь, что я имела в виду!

— Ну, мне все-таки не нравится, что она так много знает о нас…

— Не нравится?

— В сущности, я не хотел бы, чтобы она хоть что-то знала о нас! — У Игоря ожесточается лицо, он понимает, что Коко наблюдает за ним.

— Ты стыдишься того, что люди о нас узнают?

Игоря смущает напористость Коко.

— Стыжусь? Нет.

— Ну так что же тогда?

— Можно показаться смешным.

— По какой еще причине ты не хочешь, чтобы люди узнали?

Загнанный в угол Игорь произносит:

— Коко, будь разумной. У меня семья. Жена, дети.

— Что ж, а у меня — нет. — Она хмурит брови. — И если я хочу поделиться со своей подругой, это мое дело, а не твое. — Игорь понимает, что если бы между ними была дверь, то ее захлопнули бы.

Они подходят к автомобилю. Присутствие шофера кладет конец их дискуссии. Это их первая настоящая ссора, оба взволнованы и огорчены. Каждый из них думает, что другой был неразумен и упрямился. По дороге домой оба, поддавшись какому-то детскому упрямству, не приближаются друг к другу и молчат. И в этом молчании их обида только нарастает.

Игорь не может понять, почему Коко развлекает такой прихлебатель, как Миссиа. Правда, в прошлом он принимал от нее деньги. Но альтернативой была нищета, бедность. Миссиа никогда не была ему другом. А что касается ночи в Париже, возможно, ему надо было показать, что и он к этому стремится. Но как она не видит, как не понимает его положения, к тому же он должен утром работать! Ведь уже существует заведенный порядок в Бель-Респиро. Зачем его нарушать? В этом нет никакой необходимости.

В то же время Коко размышляет о его нежелании провести в виде исключения одну ночь вместе. Это такая малость по сравнению с тем, что она ему уже дала. Ей просто не верится, что он такой эгоист. Теперь ей кажется, что их жизнь в Бель-Респиро — низость, корысть и дешевка. Она в ярости от того, что увидела в его отказе. На минуту она мрачно сжимает губы, так что их совсем не видно. В темноте ее профиль кажется высеченным из камня.

Коко смотрит в окно, луна показывается то слева, то справа от машины. Под ее светом поблескивают кусты. В лучах фар вьются насекомые, которые разбиваются о ветровое стекло. Мелькнула лисица. Слышится глухой удар. Коко думает, что они сбили лисицу. У нее инстинктивно сжимаются кулаки, и она вздрагивает. Никто ничего не произносит, даже шофер, который должен был бы это почувствовать. Во рту у Коко появляется отвратительный привкус.

Они въезжают на дорожку. Дом утопает в тени. Горит одинокая лампочка в комнате Екатерины. Автомобиль останавливается. На какой-то момент Игорь видит пятно тени, заслонившей свет: он уверен, что занавеска дернулась и закрылась.

19

Клик. Бледная худая Екатерина стоит у рентгеновского аппарата, прижавшись грудью к экрану. В последние несколько недель ее здоровье ухудшилось. Врач предложил поехать в больницу в Париже, обследовать легкие. С каменным лицом она изо всех сил сдерживается, будто ждет какого-то взрыва.

После исследования врач приглашает ее в кабинет, чтобы показать ей снимки.

— Хорошие новости, — говорит он, — процесс не усиливается.

Он помещает на светящемся экране снимки, один за другим. Екатерина рассматривает изображения, вглядывается со сверхъестественным спокойствием. На снимках — ее тело, представленное во всей его материальности. Открыты строительные леса из белых костей. Чернота заполняет вакуум между ребрами, кроме тех прозрачных мешочков, которые выглядят похожими на медуз и которые, как она догадывается, и есть ее сердце и легкие. Она испугана видом темных пространств, в которых нет никакой души.

— Тем не менее, как вы можете видеть, туберкулез есть.

Врач указывает на белые водовороты, обволакивающие ее легкие. Екатерина будто окоченела и с трудом понимает, что он говорит. В этих картинках ужас смешивается с каким-то волшебством. Екатерину пробирает озноб, она дрожит.

Наклонившись поближе, чтобы все рассмотреть, она не может удержаться, чтобы не тронуть рентгеновскую пленку на экране. Не белые тени на легких поражают и ужасают ее больше всего. Нет, острее всего бьет появление ее левой руки, которая попала в одну экспозицию. Екатерина прикладывает руку к изображению, на котором нет кожи, палец к пальцу. И вокруг безымянного пальца отмечает обручальное кольцо в негативном изображении — как ореол вокруг белой кости.

Кольцо вращается, словно призрачное. Как будто она проникла под покров тайны, чтобы внезапно увидеть правду. Но если это откровение, оно немилосердно. Оно не сопровождается подъемом духа, в нем не присутствует святость или блаженство. Наоборот, Екатерина чувствует, что ее тянет вниз. Она, как никогда прежде, осознает свою смертность. И это наполняет ее страхом.

Она пытается думать о Боге, обитающем в кальции этих костей. Но две вещи — рентгеновский снимок перед ней и существование Бога в вышине — в этот момент кажутся полностью несовместимыми. Не образ Бога в ее голове, а огромное ничто, ужасающее чувство вычеркивания, финальная бессмыслица, которая хочет ее поглотить.

Екатерина всегда цеплялась за веру в то, что там что-то есть — что-то могущественное и неопределимое, однако прекрасное и определенно доброе. Соломинка, за которую можно ухватиться, утешение, утверждение, как маленький крестик, который висит у нее на шее. До сегодняшнего дня это давало ей надежду на то, что печальное жалкое, прискорбное дело этой жизни — не все, что есть на свете. Но что это, в конце концов? Эти размышления ее пугают. Она находит ужасающей перспективу забвения. Золотое кольцо представляется ей знаком зеро, которое все в себя втянет.

Даже несмотря на то что Игорь сопровождает ее, Екатерина никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

— Спасибо, — говорит Игорь рентгенологу и пожимает ему руку.

«Прекрасно, — думает Екатерина, — он не хочет меня волновать». Но разве он обязан так сердечно пожимать руку врачу? Тот ведь только что сообщил ему, что у его жены туберкулез. Разве Игорь не понимает, что она сейчас выслушала смертный приговор? И он пожимает руку за то, что она должна умереть? Ее рукопожатие более скупое, сдержанное.

Потом Игорь говорит слова утешения и старается ее поддержать, но после рентгена Екатерине кажется, что в его словах ей чего-то не хватает. Ей трудно определить, но то ли, как она чувствует, за ними скрывается осуждение, то ли, может быть, и чрезмерное утешение. Одно она точно знает: между ними образовалась брешь, или барьер, или какая-то стена. Может быть, это оттого, что Игорь жив и здоров, а она больна? Неужели все так просто?

На следующее утро Екатерина просыпается вся в поту от испуга, полностью измученная. Обернувшись, она видит рядом с собой пустую подушку и испытывает сильнейшее унижение.

Игорь уже работает внизу, бьет по клавишам фортепиано. Екатерина слышит из дальней части дома голоса детей. И в ее сознании возникает голос Коко, которая что-то поет детям.

20

Игорь заканчивает игру на фортепиано затейливым пассажем. Клавиатура трепещет под его руками, как рулон пленки, который заправляют в проектор. Он выходит из комнаты и идет по коридору к студии Коко. После ссоры в Париже последние два дня Коко его избегала.

Коко сидит за рабочим столом, что-то отрезает и прикалывает. Она подбирает материал для белого платья и темной шляпы. В фильме, который они смотрели в тот вечер, ее поразил контраст между белой рубашкой и черной маской, между белой лошадью и черной шляпой. Она еще раз убедилась в том, что черный на свету всегда доминирует над другими цветами. Она вспоминает годы в монастырской школе, где их заставляли носить черно-белую форму, что делало их похожими на монахинь. В этом что-то есть, думает Коко в тот момент, когда Игорь появляется в комнате. Он слышит, как Коко вздыхает.

Увидев Игоря, Коко откидывается на спинку стула.

Он говорит:

— Ты не оставишь работу?

Ему непривычно видеть женщину за работой — разумеется, женщину из общества. Как и его жена, он находит в этом нечто неправильное. Коко известно его отношение к ее работе. Однако это как раз и подзадоривает. Ее подталкивают вперед решимость, желание утвердиться, примирить новое ощущение женственной элегантности с каждодневными нуждами женщины.

— Никогда не оставлю. — Коко хочет, чтобы Игорь понял: она все еще сердита на него.

Игорь колеблется, стоя в дверях комнаты. Коко кивает, чтобы он вошел, и тянется через стол за шерстяной ниткой. Ее руки быстро делают что-то с этой ниткой.

— Вот, — говорит Коко, показывая замысловато сплетенную колыбель для кошки. Она уверенно переносит ее на пальцы Игоря. — Ну, теперь ты!

В руках Игоря нить тут же запутывается, и структура нарушается.

— Ты безнадежен, — поддразнивает Коко. — Посмотри еще раз, как я это делаю. — Она снова сплетает колыбель на его руках. — Вот. Сделай другую.

Игорь пробует еще раз, и вновь у него ничего не получается.

— Хорошо, — говорит Коко с насмешливым вздохом. — Давай тогда что-нибудь другое.

— Что-нибудь полегче, — просит Игорь.

Коко связывает нитку в подобие ожерелья прямо у него на глазах.

— Хитрость состоит в том, чтобы продеть одну из ниточек так, чтобы они не запутались. Смотри! — Она легонько тянет одну из ниточек и все меняется. — Видишь?

Коко быстро переделывает плетение. Затем протягивает Игорю. Он, сосредоточившись, высунув язык, дотягивается им до верхней губы, что-то подвешивает в воздухе и тянет одну из главных нитей. Шерсть безнадежно запутывается.

— Бесполезно, — говорит Игорь. Откладывает игрушку в сторону, придвигается к Коко. Его пальцы поглаживают ее губы, ласкают щеки. — Прости меня за тот вечер.

— Все в порядке, — говорит Коко, не глядя на него.

— Я тогда был очень уставшим.

Коко не желает сразу же прощать его, ей нужно большее.

— Я тоже.

— Я не подумал.

— Ясно.

— Но я не могу сейчас бросить Екатерину. У нее плохи дела.

При упоминании его жены Коко отводит руку Игоря от своего лица. Она находит его объяснение бестактным.

— Мне не хочется об этом разговаривать. Спасибо.

— Но ты единственная, с кем я хочу быть, — умоляет Игорь.

Обернувшись к нему, она говорит:

— Тогда сделай же что-нибудь!

— Что ты предлагаешь?

— Ты мне не облегчаешь жизнь, Игорь, — раздраженно бросает она.

— Что дается легко, не ценится.

— Не всегда нужно добиваться того, что трудно.

— Но иногда — нужно, — настаивает Игорь. Снова придвинувшись к Коко, он заявляет более твердо: — И я добиваюсь!

Коко видит, что он настроен решительно, и это производит на нее впечатление.

Игорь понимает: необходим какой-то жест, что-то смелое, но самоуничижительное. Внезапно он опускается на пол и ложится на спину. Он задирает рубашку, напрягает мускулы и приглашает Коко встать к нему на живот.

— Иди же!

— Не глупи!

— Это совсем не глупость. Иди, иди!

Это его способ реабилитироваться, понимает Коко, заслужить ее доверие. Но при кажущемся принижении себя он на самом деле пускает пыль в глаза.

— Ладно, — говорит Коко, давая понять, что она смеется над ним.

Сняв туфли, Коко ногами в чулках становится ему на диафрагму и старается сохранить равновесие. Игорь, даже не дрогнув, несколько секунд выдерживает вес ее тела. Он сосредоточен, у него строгое лицо. Коко улыбается, сходит на пол, но прежде чем он опускает рубашку, она дотягивается до спицы, воткнутой в клубок шерсти. Игорь испуганно глядит вверх.

— Ты так легко не отделаешься, — говорит Коко.

— Что ты задумала?

— Оставить тебе знак Коко!

Имитируя Дугласа Фербенкса, Коко процарапывает на животе Игоря свои инициалы — две повернутые друг к другу буквы «С».

— Ты мой! — говорит Коко, ведя спицу вверх, пока не добирается до его шеи. — Ты понимаешь? Весь мой! — продолжает она певучим голосом, но с серьезным подтекстом. — И я не желаю делить тебя с кем бы то ни было еще! — Резко отбросив спицу, Коко заканчивает убедительным ударом в пах.

— Понятно?

Игорь осознает, что он в ее власти, и этот факт вызывает в нем панику. Но в такой панике есть своя сладость. В жестких правилах, которые устанавливает Коко, раб должен ублажать хозяйку, испытывать трепет от добровольного подчинения ей, от покорного желания вылизывать туфли дамы.

* * *

В течение нескольких следующих дней Игорь сопровождает Коко в Париж посреди дня. Пока она идет в магазин, он бродит по городу. Ему нравится биение энергии города, нравится его радиальная симметрия, его широкие авеню и его мосты, соединяющие берега реки подобно струнам гитары. Он любит березы, которых много повсюду, их взъерошенную кору, их листья в пятнышках солнечного света. И великолепие парков нравится ему, и бесстыдная любовь к зрелищам. Франция, может быть, и называется республикой, но все в городе, похоже, кричит о королевском величии: его арки и шпили, его монументы и гробницы, его сады и дворцы. И все это напоминает Игорю о Санкт-Петербурге.

Игорь регулярно посещает контору Плейеля, где ему заказывают переложения для механического пианино. Он считает, что это выгодно. И хоть это не так уж и интересно, зато легко. Что еще более важно — это объясняет его поездки в Париж вместе с Коко, и он за это благодарен.

Пока Коко доделывает свою работу, Игорь прохаживается по Тюильри и пьет кофе в одном из ближайших кафе. Потом он всегда возвращается в квартиру Коко, где они предаются любви.

Однажды Коко удивляет Игоря подарком.

— Ну, что скажете? — Игорь позволяет детям войти к нему в студию, чтобы они посмотрели на его новую игрушку.

— Что это? — спрашивает Милена. Она наклоняет голову, и ее косички свешиваются по сторонам, показывая два розовых бантика.

Сулима отвечает:

— Пианола.

— Смотрите! — говорит Игорь.

Глаза у него сверкают, как у фокусника, который обещает, что из воздуха раздастся волшебная музыка. Он заводит инструмент, и музыка начинается. Мелодия немножко примитивная, ритм замедляется к концу полного оборота, а затем в начале следующего оборота снова ускоряется и становится беспечным. Игорь вспоминает замечание Коко: она сказала, что нечто похожее можно услышать в борделе.

Невидимые пальцы нажимают на клавиши. Моток перфорированной бумаги накручивается на цилиндр в центральной панели пианолы. Дети трепещут. Они свидетели чуда и с раскрытыми ртами придвигаются поближе.

— Осторожно — не прикасаться!

— Как оно работает? — спрашивает Федор, которого вывела из угрюмости магия механизма.

— Видишь этот рулон? — Дети следят за перфорированной бумагой. — Так вот, маленькие дырочки передают информацию клавишам, чтобы те знали, какую ноту играть. Это очень умная машина!

Игоря радует интерес детей. Его укололо скептическое замечание Екатерины, что он уделяет им слишком мало времени. Екатерина говорит, что Федор не спит, это так огорчительно. Еще она говорит, что остальные дети чувствуют себя беззащитными. Игорь понимает, что он слегка отдалился — наверное, это потому, что необходимо оградить их от его тайной жизни. Сегодняшнее утро послужит восстановлению добрых отношений, докажет, что он о детях заботится.

— Ну так что же вы скажете? — повторяет Игорь.

— Мне нравится! — говорит Милена.

Людмила ноет:

— Но там сразу нажимается слишком много клавиш!

— Так в этом же и есть красота!

— Четыре руки, и никаких чувств! — бурчит Сулима, который меньше других поражен пианолой. На прошлой неделе у него на носу и на щеках высыпали веснушки. Кажется, что этот взрыв только подчеркивает его неодобрение.

— Это правда, вы не можете варьировать темп и громкость, как могли бы это делать на фортепиано. Зато очень удобно для работы. К тому же можно не платить музыкантам.

Милена соглашается:

— Что ж, по-моему, это замечательно.

— Я тоже так думаю, — говорит Игорь.

— Это дорого? — Федор с каждым днем становится все практичнее. Игорь отмечает, что и физически сын быстро развивается, быстро растет. Хотя он все еще носит короткие штанишки и у него худые руки и ноги подростка, но он всего лишь на дюйм ниже ростом, чем отец.

— Да.

Федор настаивает:

— Как мы можем себе такое позволить?

— За это мы должны поблагодарить Коко, — говорит Игорь.

Некоторое промедление с ответом выдает неловкость, которую он испытывает. Он заставляет себя улыбнуться.

Но среди детей только Федор явно недоволен. Возможно, чувствуя, что мать неприязненно относится к Коко, он тоже относится к ней с подозрением. Как самый старший, он острее всех чувствует, что его семья зависит от хозяйки дома, и инстинктивно этому сопротивляется. Федор находит эту зависимость унизительной, угрожающей и оскорбительной. Его почти монгольские черты лица ожесточаются. Губы сжимаются. На какой-то момент воздух между ним и его отцом уплотнен настолько, что может взорваться.

— А у Коко есть и граммофонные пластинки? — невинно спрашивает Людмила.

У Игоря гулко бьется сердце.

— Да, есть.

— А мы можем их послушать?

— Потом, потом…

Появление пианолы должно восприниматься как праздник. Он не позволит дурному настроению Федора все это испортить. Чтобы удивить детей, он прижимает ладонь правой руки под левой мышкой и отбивает какой-то ритм. Быстрое движение руки вверх-вниз создает странный звук. Все дети смеются.

Кроме Федора.

Желая умаслить сына, которому скоро четырнадцать лет, Игорь обнимает его за плечи. И впервые замечает пушок над его верхней губой.

— Знаешь, что я подумал, сынок, глядя на тебя?

Федор прячется в свою обычную угрюмость.

— Что?

Игорь расплывается в улыбке. У него идея.

— Я думаю, пришло время нам с тобой выпить пива. Что скажешь?

Федор сияет. Сулима смотрит на них с молчаливым благоговением. Девочки с восторгом взирают на старшего брата, который не может скрыть застенчивой улыбки.

— Пойдем выпьем. А для остальных будет лимонад.

— Ура-а-а! — кричит Милена.

Пианола безмолвно стоит в студии, а Игорь ведет детей в кухню, чтобы установить новый обычай.

21

Поздним вечером Коко и Игорь сидят на балконе. Начало сентября, еще стоит хорошая погода. В саду горят фонарики, они курят и разговаривают. Фонарики сводят с ума москитов, которые фосфоресцирующим роем летят на свет.

— Вот проклятые! — восклицает Игорь, отмахиваясь от москитов.

Коко плотнее закутывается в черный свитер из ангоры. Играя ниточкой жемчуга на шее, она говорит:

— Посмотри на звезды! Они дрожат. — Она дотягивает жемчуг до губ и покусывает бусинки.

И правда! Чем больше смотришь, тем сильнее в каком-то танце покачиваются звезды. Созвездия торжественно демонстрируют себя. Игорь несколько секунд не отрывает от них взгляда, пытаясь обнаружить невидимые нити, которые их связывают. Он прислушивается к звучанию божественной музыки.

— Если посмотришь вниз на город, обнаружишь тот же эффект.

Вдали им видно янтарное сияние, восходящее от города.

— Над нами звезды, под нами — город. Чего больше желать?

— Мальчиком я, бывало, мечтал о поездке в Париж. — Воздух, колеблющийся над городом, затрагивает край его сознания, как тонкий запах духов, придающий прелесть ночному воздуху.

Коко гасит сигарету.

— А теперь ты мечтаешь о том, чтобы остаться? — Это вопрос со значением.

Он отвечает осторожно:

— Мне так хорошо, что я это допускаю.

— Будь у тебя такая возможность, ты вернулся бы в Россию?

Покачивая бокал с вином в руке, он говорит:

— Я реалист. Я не вижу такой возможности в ближайшие десять лет.

— Но в идеале ты бы вернулся?

Игорь ощущает себя в безопасности.

— Разумеется. Это мой дом. Там осталось то, чего мне не хватает.

— Например?

— Моя мать. Друзья. Мое фортепиано. Моя комната. И весна, когда тает лед, и земля как будто растрескивается, со скрипом возвращается к жизни. Ты чувствуешь, что и сам оживаешь.

— Ты, конечно, ощущаешь, что принадлежишь России?

— Принадлежу… — Игорь смеется, высокопарно провозглашая: —…мировой сцене! — Он чуть не разливает вино.

— Да ну же, я серьезно!

— Серьезно? — Он внимательно смотрит на Коко. — Сейчас, здесь я чувствую себя счастливым. — На какое-то мгновение вино, низкий гул роя москитов и звезды — все перемешивается, и от всего этого создается такое сильное впечатление, что сквозь эту смесь голос Коко прорывается, словно молодой росток:

— Даже несмотря на то что тебя с корнем вырвали из твоего мира?

— Я теперь очень люблю свой мир.

Коко понимающе прикрывает глаза. Теперь его очередь:

— А как ты?

— Я? Я в постоянном волнении.

— Это свойство активного ума.

Она сияет:

— И активного тела?

Налетает ветер, от этого порыва дребезжит дверь. Фонарики тут же начинают мерцать. Листья на деревьях — шуршать. Игорь наклоняется и берет полупустую бутылку вина. Он показывает на нее Коко. Она прикрывает свой бокал ладонью. Игорь пожимает плечами и наливает вино себе. В лунном свете вино кажется черным.

— Знаешь, ты никогда мне не рассказывал, как встретил ее.

— Кого? — отвечает он намеренно быстро.

— Екатерину, дурачок!

До этого момента они избегали разговора о его жене. Игорь сразу дал понять, что она не является объектом дискуссий. И Коко позволила это. Действительно, физическое существование Екатерины в спальне наверху — достаточный повод для того, чтобы с ней соперничать. От Коко потребовались огромные усилия для того, чтобы не замечать присутствия Екатерины в доме. Однако теперь не упоминать о ней просто смешно. Екатерина стала белым пятном в их разговорах. Опасной ямой. Сейчас, под защитой вина, Коко могла испытать Игоря. И свидетельством их возросшей близости, которую чувствовал расслабившийся Игорь, был его ответ:

— Я ее практически воспитывал. — Произнесенные после напряженной тишины, его слова показались совсем незначительными.

— Ах, милые детки, как романтично!

— Нет, правда.

— Так когда же ты в нее влюбился?

— Я не уверен, что когда-нибудь был в нее влюблен.

— Но в какой-то момент ты почувствовал, что она привлекательна.

— Был момент… — Игорь делает глоток вина.

Коко распрямляет скрещенные ноги, подпирает щеку рукой.

— Ну? — Ее зрачки расширены. Голова пьяно покачивается.

— Мы познакомились, когда нам было девять или десять лет.

— Как старомодно!

Не обращая на нее внимания, он продолжает:

— Но впервые меня к ней потянуло, когда мне было лет четырнадцать. Мы были в церкви.

— В церкви!

— Кощунственно, да?

— Не говори. Она изображала мадонну?

— Не совсем так. Она пела в хоре.

— Ты влюбился в ее голос.

— Вряд ли.

В виде прелюдии к рассказу Игорь снова предлагает Коко вина. На сей раз она соглашается, указывая ему, что наполнить бокал нужно всего лишь на дюйм. Это как билет на вход в ту его жизнь.

— Так, ну и что же?

— Стоял свежий весенний день. Но внутри, в церкви, было холодно. Пел хор, лучи света проникали сквозь окна и падали на алтарь, около которого и стоял хор. Церковь была наполнена запахом ладана, я помню, музыка поднималась вверх, к сводам. Ты знаешь, какая в церквях бывает акустика?

— Да-да, продолжай.

— Как бы то ни было, но когда священник произнес: «Вас примут в сад вечной радости», — это и произошло. Я увидел Екатерину, стоящую с краю, в первом ряду, и…

— Что?

— На ней была тонкая белая блузка, а когда на нее упал луч света, блузка стала совсем прозрачной.

— Она должна была надеть нижнее белье.

— Я уверен, что так и было. Но этот силуэт произвел на мальчика ошеломляющее впечатление. Она была вся…

— От нее нельзя было отвести глаз?

— Именно так.

— Вероятно, оттого, что в церкви было холодно.

Игорь смеется:

— Я предпочитаю думать о религиозном экстазе.

— Это отвратительно.

— Нет, не отвратительно, — говорит он, поддразнивая. — Церковь — весьма эротическое место.

— Что?

— В самом деле. Если подумаешь об архитектуре собора, поймешь, что это сплошная эротика. Шпиль, купола и арки с их рифлеными сводами, которые только и ждут соединения…

— Кроткая Мария.

Оба наперебой говорят, пародируя катехизис:

— Владычица.

— Благодать Искупления.

— Царица Небесная.

— Святая Матерь Божия.

Оба смеются. Глаза Коко сияют как стеклышки. Из прически выбилась трепещущая прядь волос, на ней отражается свет лампы.

— Что же было потом?

— Ну, ни она, ни я не очень-то общались с подростками противоположного пола. Мы стали часто бывать в обществе друг друга. И скоро стали хорошими друзьями.

Коко кривит губы:

— Друзьями!

Игорь говорит серьезным тоном:

— Да, настоящими друзьями. Мы были как брат и сестра.

— Как брат и сестра? — скептически переспрашивает Коко.

— Мне всегда хотелось иметь сестру.

— В таком случае вам не следовало вступать в брак.

— Я знаю, ты видишь всего лишь инвалида, прикованного к постели, — раздраженно отвечает Игорь, — но она умнейшая женщина. Начитанная. У нее есть вкус, утонченность.

— Мне кажется, существует опасность, что она со всей этой рафинированностью вообще может исчезнуть с лица земли!

Коко с трудом удается скрыть свое презрение к Екатерине. Та даже раз в день не удосуживается спуститься вниз. Однако Коко все равно хочет, чтобы Мари прислуживала Екатерине по утрам и днем. Коко не выносит проявления слабости в людях. С ней нет смысла сражаться, решает Коко.

Представив себе жену, которая услышала бы этот разговор, Игорь содрогается. Ему неприятно, что Екатерину так унижают. Ему хочется, чтобы к ней относились с бо́льшим уважением. Достаточно того, что над нею издеваются их тела.

— Она плохо себя чувствует, — говорит Игорь.

— Я знаю. Извини.

— Ну, вот так. — Ясно, он не хочет продолжать этот разговор.

Чувствуя, что надо переменить тему, Коко весело спрашивает:

— Так что ты подумал обо мне, когда мы впервые увиделись?

Игорь поднимает бокал. Медленно крутит в руках ножку, наблюдая за тем, как плещется темное вино.

— Что я подумал, когда впервые увидел тебя? — Он тихо повторяет вопрос, будто про себя, тянет время. Непроизвольно прикрывает один глаз, чтобы посмотреть на бокал, когда поднимает его. Поверхность вина образовала диск, который сохраняет свои очертания при любом наклоне.

— Ну же, скажи правду!

— Я подумал, что ты очень агрессивна, — отвечает Игорь.

— Агрессивна, в самом деле?

— В выражениях, вот, что я имел в виду.

— А что еще? — Коко закуривает и быстро выдыхает дым.

— Я подумал, что ты умна и великодушна…

— Что-нибудь еще?

— Ну, я, конечно, ощутил твою привлекательность, если это то, что ты хочешь услышать. Хорошо сложена и изящна… — Игорь уже привычно крутит в руках бокал с вином. — Я должен продолжать?

Коко глядит на сад и на точечки звезд.

— Нет, все прекрасно.

— А я? Что ты подумала, когда впервые увидела меня?

— Ты показался отдаленным и холодным, — решительно произносит она.

— Извини.

— Но в глубине души — очень ранимым. И страстным.

— Страстным?

— О да! Я поняла это в первый вечер, на «Весне». — Голос ее повышается. — Ипосчитала своим долгом извлечь это из тебя.

— Добилась успеха? — Игорь разглядывает блестящую листву.

— Думаю, я хорошо поработала. При соответствующих обстоятельствах. — Коко смотрит на Игоря, и они обмениваются улыбками.

Игорь прикасается к затылку.

— А в результате я поседел.

— Но ты выглядишь более… — она колеблется, — более значительным.

«Почему, — думает Игорь, — женщины находят привлекательной седину? Возможно, седина напоминает им о смерти, и они находят это возбуждающим. А может быть, видя седину, они размышляют о бренности существования их мужчин».

— Я начал лучше одеваться. — Игорь слышит жужжание около головы.

— Это не трудно.

Игорь почесывает руку.

— Меня здесь заживо съедят!

— Меня тоже.

— Это твои духи, они сводят с ума насекомых.

Подняв в одной руке бокал, взяв другой рукой бутылку, Игорь быстро уходит в дом.

22

Екатерина сидит, когда Игорь входит в комнату. Он взял себе за правило по утрам, после двух часов работы, неукоснительно навещать жену. Он всегда приходит в одно и то же время. Это тоже его распорядок дня.

Екатерина готовилась. Поглядев на свои внутренности, она стала больше заботиться о внешнем виде. Чтобы приободриться и выглядеть привлекательнее, она сделала прическу и подрумянила щеки. Даже накрасила губы. Она улыбчиво встречает входящего Игоря, продолжая укладывать волосы.

У него падает сердце. Он все видит и отвечает вымученной улыбкой.

— Ты очень мило выглядишь, — говорит он, делая ей комплимент. Но ей хочется большего, чем комплименты. И он это знает. Она нуждается во внимании и нежности. Ей нужна его любовь. А вот этого он не может или не желает дать. В его голосе сдержанность, мрачное нежелание сказать правду.

Игорь знает: надо бы напомнить себе о том, что Екатерина — хороший человек. Он любил ее со всем пылом молодости, со страстью, которая казалась безрассудством. Они бравировали тем, что их родители были против этого брака, и рисковали свои добрым именем. Так велика была сила этой любви. Игорь вспоминает осуждающие взгляды родственников на свадьбе. Вспоминает, как мало было народу, вспоминает смущенное лицо священника. Он до сих пор помнит мускусный, щиплющий ноздри запах ладана, все еще видит золотое кольцо и ее взволнованное лицо под фатой, когда она произносит слова обета.

Но все это осталось в той прошлой, далекой жизни — перед войной, перед революцией, до «Весны священной». С тех пор их жизнь невероятно переменилась. Глядя на Екатерину, Игорь не узнает в ней своей невесты. Его любовь к ней, как и ее здоровье, истончилась, разрушилась, и теперь их удерживают вместе только родственные отношения.

— Ты очень мило выглядишь, — повторяет Игорь. Он надеется, что повторение этой фразы придаст ей вес и достоверность.

Ничего другого он не может заставить себя сказать. Ему худо от того, что он плохо с ней обращается. Но ему претит ее болезнь. Атом за атомом Екатерина разлагается, тогда как в Коко всегда ощущается легкое поблескивание или искристость, что подтверждает ее существование. И его. И все, что он может сделать для жены, это проявлять к ней равнодушное внимание в надежде на то, что она все поймет.

Глаза Екатерины наполнены печалью. От тягостных мыслей у нее раскалывается голова. Она продолжает расчесывать волосы. В этом жесте есть что-то автоматическое — в нем нет необходимости.

— За что ты меня ненавидишь? — спрашивает она, бросая щетку на кровать. Она хочет произвести какое-то действие, которое вызвало бы шум, но щетка падает на одеяло с глухим ударом.

— Я не ненавижу тебя.

— Что плохого я сделала? — В ее словах такой жар, будто у нее горит язык.

— Ты не сделала ничего плохого.

— Я не хочу быть больной, ты же знаешь.

— Знаю.

Игоря охватывает чувство вины. Кажется, что вокруг стало меньше воздуха. Смягчившись, он протягивает руку и поглаживает Екатерине щеку.

В ее скорбном лице на мгновение проскальзывает облик молоденькой девушки — губы четко очерчены, голубые глаза искрятся. Но теперь ее губы расплылись, глаза потеряли яркость.

Уже более спокойно Екатерина спрашивает:

— В ней есть что-то особенное?

Игорь прислушивается к себе и старается ответить честно:

— Нет.

— Она ничего не понимает в твоей музыке. И ее это не волнует.

— Это, пожалуй, слишком сильно сказано.

Повисает молчание. Наконец она говорит:

— Знаешь, когда ты рядом с ней, ты не похож на самого себя.

— Да?

— Ты становишься кем-то другим.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты разыгрываешь спектакль.

— Ты никогда не видела нас вместе без свидетелей.

Этот быстрый ответ подразумевает безоговорочное признание. Екатерина зло смотрит на Игоря. Он старается рассеять впечатление от признания, заключенного в его необдуманном ответе.

Екатерина пользуется моментом:

— Игорь, ты влюблен в нее?

Его губы хотят найти формулировку. Язык тщетно подыскивает верные слова. У него ничего не выходит, и он отводит взгляд. Она, отвергнутая, отталкивает его.

Мольба в ее глазах сменяется злобой и болью. Все недовольство жизнью усиливается и концентрируется в этом моменте. Каждая маленькая пытка, которую она пережила во время совместных трапез, каждое касание колен Игоря к коленям Коко, каждый мучительный укол от их улыбок преобразовываются в смесь боли и унижения и отражаются на ее лице.

— Ты мне отвратителен.

— Извини, — невпопад отвечает Игорь.

Вся энергия, которую Екатерина тратила на то, чтобы успокоиться, теперь превращается в горечь.

— Что ты прикидываешься? И почему ты обращаешься со мной так, будто я идиотка?

На сей раз, прежде чем ответить, Игорь думает.

— Это не потому, что я тебя не люблю.

— Не пытайся оправдываться, Игорь, пожалуйста.

— Ты же все-таки моя жена.

— Какие привилегии мне это дает!

— Екатерина… попытайся понять…

— Я слишком хорошо все понимаю.

— Я старался не причинить тебе боли.

— И я должна быть тебе за это благодарной?

— Ну что на это сказать?

— Ты можешь попросить прощения.

— Прости, — говорит Игорь. Но на самом деле это ничего не значит.

— Ты не вел бы себя так, если бы здесь была твоя мать! — бросает Екатерина. — Тебе очень удобно, что она сидит в России.

Игорь, выпрямившись, неподвижно сидит на кровати, его укололо это замечание. Разумеется, Екатерина права. Адюльтер и изгнание — все это взаимосвязано. Отгоняя от себя подобные мысли, он всего лишь руководствовался обычными житейскими запретами. Нельзя позволить себе самого естественного поведения. Строгий надзиратель, мать, всегда взывала к его совести. Он, конечно, не желал ей болезней, но смутно ощущал некое освобождение с тех пор, как они оказались вдалеке друг от друга.

Игорь понимает, что Екатерина права. Он трус. Хотя так ли неизбежна эта сцена — настолько же неприятная, насколько и необходимая? Так не может продолжаться. С одной стороны, ему хочется во всем признаться, с другой — все скрыть. Он хочет рассказать правду. Однако как сказать жене, что ты ее не любишь? Неправильно было бы оставаться с ней лишь из жалости. Все это тянется, чтобы пытаться восстановить и удержать, хотя в конечном счете станет еще хуже.

— Я полагаю, ты спишь с ней.

Игорь больше не может врать. Он смотрит в сторону. Его молчание подтверждает слова Екатерины.

— Часто?

— Какое это имеет значение? — Побуждение во всем открыться исчезло.

— Мне хотелось бы знать.

Потеряв терпение, он огрызается:

— Екатерина, я не считал!

Екатерина широко раскрывает глаза — не столько от гнева, сколько от того, что не может поверить: она оказалась в ловушке. Стены комнаты плывут перед ее глазами.

Для Игоря значительность всей его жизни с Екатериной ускользает при сравнении с его теперешней жизнью с Коко. Он ощущает внутри себя какое-то трение, какую-то вибрацию. В этот момент он себе отвратителен. Пытаясь защититься, он чувствует в себе что-то безжалостное, даже жестокое.

— Я думал, ты только обрадуешься, — бросает он жене.

— Что? Ты в своем уме?

— Ну, ты же терпеть не можешь заниматься любовью.

Екатерина медленно, яростно покачивает головой.

— Неправда!

— Что ты говоришь? Ты же всегда восставала против этого!

— Неправда, неправда!

— А у меня другое впечатление.

— По-твоему, Коко делает мне одолжение?

— Екатерина, у меня есть в этом потребность.

— И у меня есть. Огромная потребность.

— Что ж, вероятно, дело в том, что мы не удовлетворяем друг друга… — Игорю ненавистны его слова, но он так чувствует. Он загнан в угол и не видит другого выхода.

— Не могу поверить, что ты можешь быть настолько бессердечным. Такая жестокость необъяснима. — У Екатерины высоко вздымается грудь, надуваются жилы на шее. Она изо Всех сил старается не заплакать. Жизнь подошла к горестному финалу — вот, что проносится в ее сознании.

— Я поддерживала тебя, терпела твое дурное настроение, родила тебе детей… — Она отворачивается, натягивает на себя одеяло, ее душат рыдания.

До сих пор Екатерина была согласна с тем, что Игорь проводит долгие часы за фортепиано, что она целыми днями не видит его. Была терпима к его злости и к его гордости, к его надменности. Но прежде ей никогда не рассказывали об его адюльтерах. Она чувствует себя уничтоженной. Ей трудно все это выдержать.

— Я здесь задыхаюсь, — всхлипывает она.

По стене быстро пробегают тени от колышащихся листьев. Кажется, что все предметы в комнате — в заговоре. У лилий торчат ядовитые жала. В раковине спрятаны тайные уши. Занавески существуют для того, чтобы все от нее скрывать. Екатерина вцепилась в одеяло. В ней назревает взрыв. Изнутри поднимается могучая волна жестокости, лицо превращается в гримасу.

— Ты — ублюдок! — в припадке удушья шипит Екатерина. — А она — проститутка!

На нее накатывает первобытная стихия. Она хотела бы дать Игорю пощечину, вцепиться ему в волосы и выдернуть их, пнуть его ногой. Но порыв длится всего секунду. Жестокость — не в ее стиле. В ней нет никакой дикости. Она слишком сильно связана приличиями, слишком сдержанна. В ней существует слишком толстый пласт благовоспитанности, и она себя за это проклинает. Минуту назад она залепила бы ему пощечину — и, возможно, от этого ей стало бы лучше. Он, быть может, стал бы ее больше уважать. Но грубые инстинкты мгновенно испарились — а с ними и остатки сил.

— Екатерина, она не проститутка, — замечает Игорь.

Чувствуя, как к горлу подступает мокрота, Екатерина шепчет:

— Меня тошнит.

Продолжая сидеть рядом друг с другом, они избегают прикосновений. Игорь смотрит на жену, думая о жестокости своих слов. Ему не верится, что он их произнес. Он просто не мог остановиться. Он должен был ей все сказать. Это само вырвалось. Он сожалеет, что не сделал этого мягче, но теперь испытывает удивительное облегчение.

Что бы такое сказать ей в утешение?

— У нас же четверо замечательных детей! — При этих словах что-то сжимает его грудь.

Непонятно, слышит ли его Екатерина. Она слишком долго сдерживалась. Ее бьет дрожь.

— Почему ты меня не любишь? — Ее голос звучит хрипло и надтреснуто. Она плачет. Лицо сморщилось, челюсти напряженно сжаты. — Игорь, мне страшно!

— Не бойся.

— Но мне страшно!

— Чего ты боишься?

— Я действительно больна. Я чувствую, как что-то, забравшись в меня, вытягивает все изнутри. — Кажется, что в комнате нечем дышать. Ужас наполняет ей грудь.

— Но врач сказал, что прогноз хороший.

— Я знаю, но я видела это собственными глазами. Я видела свою смерть.

— То, что ты видела, — всего лишь рентгеновский снимок.

— Можно я у тебя о чем-то спрошу? — очень тихо произносит она.

— Конечно.

— Есть там что-нибудь еще?

— Что ты имеешь в виду?

Глаза Екатерины сверкают, она не надеется на милосердие.

— Я имею в виду, что мы состоим лишь из костей и кожи. И за этим больше ничего нет.

— Нет, я этого не принимаю.

— Но отбрось в сторону факт существования наших тел — отбрось это, и что остается?

Игорь колеблется, он озадачен. Оглядывает комнату. Пробегает взглядом по иконам над кроватью, по занавескам, колышущимся у окна. Слышит пение птиц в саду. А потом приходит ответ — настолько простой, что это ясно и ребенку. Слова цепляются друг за друга, следуя ритму, невидимым струнам. Возвышенное воплощение Его голоса, одиноко звучащего над пространством.

— Что? Ну конечно же, музыка!

Екатерина смотрит на него — и ничего не понимает. Огорченная, опечаленная, она покачивает головой.

Игорь отвечает чисто интуитивно — и знает, что для нее это не ответ. Хочет сказать что-то еще, но не находит слов и молчит. После долгой паузы, которая только углубляет пропасть между ними, он тихо встает. Пытается поцеловать Екатерину, но та отстраняется. Он выходит из комнаты, так и не оглянувшись, не произнеся ни слова, и возвращается в студию.

Екатерина рыдает. Лицо ее скривилось, глаза покраснели. Печаль ее бездонна.

Снизу доносится глумливая музыка пианолы. Еще несколько минут грудь Екатерины поднимается и опадает, подавляя вовсе не музыкальные рыдания.

10 сентября 1920

Дражайшая маменька!

Надеюсь, у вас все хорошо. Очень хочу сказать вам, что нам здесь вас не хватает. Екатерина и дети шлют вам свою любовь и поцелуи.

Я снова писал в посольство с просьбой дать вам визу. Посол — разумный человек. Он не предвидит никаких осложнений, но там скопилось много таких же дел, говорит он, так что необходимо время, чтобы продвинуть каждое из них. Будьте терпеливы, а мы продолжаем молиться, чтобы вы скорее воссоединились с нами.

У детей все в порядке. Федя становится красивым мальчиком. Ему все больше нравится рисовать. Вчера он закончил великолепный рисунок дома, который я вкладываю в конверт, так что вы увидите, где мы живем. Сулима делает успехи по фортепиано. Мне кажется, он сам по себе очень дисциплинирован, это даст хорошие результаты. У него гибкие пальцы и быстрый ум. Людмила с каждым днем становится все выше и выше. Это началось несколько месяцев назад. Ей уже нужна вся одежда больших размеров. А Милена — просто очаровательна. В этом доме к ней относятся как к куколке и, я думаю, хотят, чтобы так все и оставалось.

А вот Екатерина по-прежнему больна. Недавно она проходила обследование, и, боюсь, у нее снова легкая форма туберкулеза. Ее состояние не улучшается, хотя и воздух, и теплая погода — все ей на пользу. Да и врач, который прекрасно лечит ее, надеется на лучшее.

Я хорошо и регулярно работаю. В будущем году мы с Дягилевым восстановим «Весну священную». Копию партитуры прислали из Берлина. Я усердно правлю и дорабатываю ее. Так хорошо быть в рабочем состоянии! И при этом — благословенное облегчение от того, что можно не думать об оплате за квартиру и счетах. Моя покровительница великодушна и гостеприимна, и я уверен, она вам очень понравится.

Будьте здоровы. Мы все вас обнимаем и посылаем нежные поцелуи. Нам вас не хватает.

Любящий сын

Игорь

В конце дня Игорь кормит своих попугаев. Все птицы содержатся в садовом домике рядом с огородными инструментами и мебелью. На крючке висят ножницы для стрижки овец, их лезвия так широко раздвинуты, что они кажутся какими-то неправильными. От полок поднимается запах плесени. В этом домике стоит тропическая влажная жара. Снаружи все спокойно. Спасибо Коко, детей записали в местную школу.

Исполняя ритуал, Игорь наливает воду в поилки, сыплет в кормушки просо, убирает упавшие перышки и мусор со дна каждой клетки. Прижав голову к прутьям клеток, он наблюдает за порывистыми движениями птиц. В домике эхом отдаются все звуки. Птицы создают ужасный шум.

Игорь слышит, как открывается дверь.

— Что происходит с тобой и твоими птицами? — говорит Коко.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, эти… но и в твоей музыке тоже…

Не оглядываясь, Игорь отвечает:

— Я восхищаюсь всем, что летает. Они ведь прекрасны, правда?

— Прекрасны, — соглашается Коко. Она смотрит на попугаев и попугайчиков, которые качаются на своих жердочках, как сломанные игрушки, с особым вниманием.

— Погляди, как спроектированы эти крылья. Только Господь мог это создать, а?

— Да ну, птицы вредят сельскому хозяйству.

— Мне — не вредят.

Игорь вынимает из клетки попугайчика и согнутым пальцем гладит перышки у него на головке.

— Посмотри! — Он кладет себе на язык крошки хлеба и просовывает сквозь прутья клетки. Птица смотрит на него. Наклоняет головку. Затем точно ударяет клювом по крошкам на языке Игоря.

— Ох! — восклицает Коко. — Он тебя не ущипнул?

Игорь смеется:

— Нет. Они очень точные, у них зрение гораздо острее, чем у нас. Во всяком случае, чем у меня. — Он гладит клюв птицы, которая от удовольствия что-то воркует.

— У них, должно быть, крохотные мозги.

— Но при этом они не умолкая поют.

— Знаю, я их слышу.

Игорь свистит. Склонив голову, щелкает языком и так и застывает. Птицы крутят головками, пятятся. Игорь открывает клетку и заставляет одного попугая взобраться к нему на палец.

— Хочешь подержать?

— А можно?

— Ну бери.

Покачивая птицу, Коко чувствует ладонью, как быстро колотится сердце попугая.

— Им здесь нравится, — говорит Игорь. — Этот климат как раз для них.

— Не то что для тебя? — спрашивает Коко, продолжая поглаживать попугая.

— Мне все-таки слишком жарко.

Игорь думает о сегодняшнем угре, о разговоре с Екатериной. Мысли о том, что может произойти в дальнейшем, вгоняют его в депрессию. Сейчас они с Коко просто воруют то время, когда могут побыть вместе. У них выпадают дни, проведенные в Париже. Но было бы лучше проводить вместе и ночи, чтобы слышать дыхание друг друга, ощущать кожу, которой можно касаться всю ночь. В то же время Игорь решает, что их отношения должны храниться в тайне. У него нет желания унижать Екатерину. И начиная с сегодняшней ужасной утренней сцены, он понимает — истина в том, что ему так и неизвестно, что же на самом деле он чувствует. Главным образом — окоченение.

— Что же, скоро должно стать прохладнее, хоть этим можно утешиться. Может быть, птицам пора будет улететь на юг.

— Необходимость миграции может довести некоторых птиц до безумия. Известно, что они разбивали головы о прутья клеток.

Коко возвращает попугая Игорю, он нежно помещает птицу в клетку. Просунув палец сквозь прутья, позволяет другому попугаю игриво поклевать его ноготь.

— Надеюсь, что у тебя нет такого же чувства.

Находиться в присутствии Коко, думает Игорь, это все равно что все время быть пьяным. Состояние изумительное, но интересно, сколько времени он сможет это выдержать. Такое ощущение, будто тебя отравили. У него еще никогда не было такой легкости в голове. Это невероятно, это похоже на то, что испытываешь, закурив свою первую сигарету. Притом — невозможно сосредоточиться. И физически она его опустошает. Хищный маленький зверек, она, как змея, способна проглотить даже того, кто в два раза больше нее.

— Ну так как же?

— Что?

— Тоже так чувствуешь?

Он отодвигает клетку.

— Знаешь, чего мне не хватает?

— Скажи.

— Снега, — говорит Игорь. Это сопоставимо со смятением в его голове.

— Снега?

— Да. Настоящего снега. Не той пудры, которая бывает здесь у вас, а огромных сугробов повсюду, снега, который падает и падает целый день.

Коко протягивает ему руку.

— Пойдем.

— Что?

— Жара. Знаешь, и на меня она подействовала.

— Сейчас?

— Да. Я хочу тебя у меня в комнате.

— Но… — Игорь вспоминает, что дети теперь в школе. Решение за ним. Он покоряется. Более сильная женщина выигрывает. Еще раз.

Выйдя из домика, они проскальзывают по лестнице. Коко, взявши Игоря за палец, впервые ведет его к своей кровати.

Спустя час Коко, сидя у окна, видит Игоря внизу, в саду. Она порывисто хватает подушку, разрывает ее и вытаскивает оттуда перья. Возвращается к окну и сыплет перья наружу.

Услышав звук отворяемого окна, Игорь поднимает голову. Ему приходится поднять руку, чтобы заслониться от солнца. Высунувшись наружу, Коко смеется во весь рот. Игорь вопросительно смотрит на нее. Ее губы растягиваются в улыбке и она резко выкрикивает:

— Вот тебе твой снег!

Коко устраивает метель, которая покрывает белыми облаками голову и пиджак Игоря. Еще несколько пригоршней перьев превращаются в пургу. Перья почти ослепляют Игоря, и, кружась, заслоняют солнце, скрывают его сияние.

23

Игорь прохаживается по студии, слушая музыку, звучащую в его сознании. Он наклонил голову и что-то невнятно, негромко напевает. Его шаги отмеряют ускорение и замедление ритма, который возникает у него в голове. Затем он садится, чтобы записать эту внутреннюю музыку, ухватить, удержать ее.

Установить для себя пределы, запреты и ограничения — он находит это лучшим способом приблизиться к воображаемому решению. Полная свобода и позволение делать все что хочется исходит от листа чистой бумаги, но часто это оборачивается свободой просто прыгнуть в океан. Ему необходимо нечто, обо что можно опереться, вроде теннисной сетки, через которую перебрасывают мяч. В Симфонии для духовых инструментов он установил для себя такое препятствие, жонглируя одновременно звучащими, но несовпадающими ритмами. Когда он это пишет, то старается не слишком управлять темой, а скорее следовать общим линиям, которые возникают сами собой, и уж потом смотреть, куда они повернут.

Позже Игорю стала интересна связь между рискованными элементами хаоса и более привычной оркестровкой партитуры. Это кажется ему случайно возникшей красотой одновременно звучащих аккордов, он хочет использовать это и в дальнейшем. Он видит в черных и белых клавишах непрозвучавшие аккорды, несыгранные мелодии, недоступные прежде гармонии, внезапно представшие во всей своей очевидности. Он стремится уловить их и перемешать, доверившись собственному чутью.

Игорю нравится начинать с басов и двигаться вверх. Он проигрывает фразы в разных ритмах, установленных метрономом. Накладывает арпеджио в до-мажоре на фа-диез. Белые и черные ноты. Аккорды тоники и доминанты. Мажор и минор в одном и том же регистре. Полифоническое взаимопонимание. Это звучит у него в голове. Будто по стене мазнули краской — он почти видит очертания этого пятна, и, если прикрыть глаза, оно вибрирует на радужной оболочке. Он старается уравнять то, что звучит у него в голове, с тем, что проигрывается на клавиатуре. Когда результат его устраивает, он записывает ноты. За несколько минут то, что звучало внутри и снаружи, приходит в идеальное соответствие.

И тут случается нечто странное — само его существо начинает обретать очертания, соответствующие незримому рисунку клавиш. Он вспоминает божественный напев насекомых, который слышал в саду, и перестает обдумывать, что предопределено в его жизни — в каком порядке расставлены дырочки на рулоне в пианоле. Остро ощущает невесомость — словно им манипулируют ловкие пальцы кого-то вне его тела.

Игорь яростно пишет музыку. Нотные линейки заполняются не так быстро, как ему бы хотелось. Композиция полностью поглощает его. Для человека, который привык контролировать каждую мелочь своей жизни, это странное ощущение. Тело его наполняется радостью от непрерывного потока нот. Голова пылает, начинают гореть уши.

Закончив, он совершенно измученный откидывается на спинку стула. Но ему хочется посмотреть, что получилось, а проверив написанное, он приходит в волнение. Он не обманывается? Разве это не изумительно? Инстинктивно он хочет все проиграть Екатерине. Обычно она всегда первой слушала его работу. Она лучший и самый суровый критик, Игорь может безоговорочно положиться на ее объективное мнение. Ему не терпится узнать, как она к этому отнесется. Понравилось бы ей? Одобрила бы она? Но он понимает, что он не может спросить жену. Ее оскорбило бы то, что столь явно иллюстрирует его силу и энергию. Показать ей это сейчас — только усилить ее страдания. Все равно что показать портрет другой, обнаженной, женщины и спросить: «Ну что скажешь?»

Игорь скручивает сигарету, ощущает вкус табака на языке. Закуривает, моргает от дыма. Бросает взгляд на портреты детей, стоящие на его столе, на овальную рамку с давним портретом Екатерины. Фотографии кажутся свидетелями далекого счастья, образами из прошлой жизни.

С того момента, как открылась неверность Игоря, Екатерина, похоже, полностью замкнулась в себе. Она больше не спускается к ленчу и обеду. Если выходит в сад, то прогуливается одна. Она перестала оскорблять Игоря и молча страдает, предпочитая выходить из комнаты, когда он туда входит. Игорь заметил, что она перестала плакать. У нее больше нет сил устраивать сцены. Она ожесточилась. Печально окаменела. Словно призрак.

Снизу доносится звон посуды, накрывают к ленчу. Как странно, что не слышно детей, думает Игорь. Ах да, они же в школе.

Игорь возвращается мыслями к своему детству. Вспоминает долгие прогулки с братом в лесу под Санкт-Петербургом. Летнее утро, стелющийся по земле туман, тучи мошкары над рекой. Мелькает смутное воспоминание о моменте глубокой меланхолии, о тяжелой утрате. Что-то в этих воспоминаниях наподобие резкого цвета, раздражает так же, как и нынешнее состояние. От напряжения начинает гудеть голова. И вот — снова это ощущение жжения. Уловив момент, Игорь хватает карандаш и начинает писать. Еще полчаса работы перед ленчем. Он не замечает даже, как пальцы изо всех сил сжимают карандаш.

После ленча Коко с Игорем прогуливаются по саду. Дети вернутся только через два часа.

— Тебя не беспокоит то, что мы не держимся за руки? — интересуется Коко.

— А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Просто пришло в голову — мы никогда не держимся за руки.

— А тебя это беспокоит?

— Не знаю. Я только сейчас это заметила. — В воздухе плывет запах скошенной травы, разлетающаяся пыльца раздражает нос так, что хочется чихнуть. — Должно быть.

— Не уверен, что это мне очень понравилось бы, — говорит Игорь.

— Почему?

— Мы сейчас не в том положении. Я хочу сказать: между нами не то, что любовь мальчика-девочки. Это зрелое чувство. Наши отношения глубже, чем отношения мужа и жены. Я это чувствую.

— Глубже, чем между кузеном и кузиной?

Они подходят к изгибу газона.

— Ну ладно! — говорит Игорь.

— Полагаю, твоей жене показалось бы непристойным то, что мы держимся за руки…

— Суть не в этом.

— В самом деле?

— Не говори нелепостей!

— Это нелепость? Тебя огорчает то, что она все узнает?

— Узнает? Ну а если я скажу тебе, что она уже все знает?

Коко останавливается. Замерев, оборачивается к Игорю.

— Она знает? Как? Ты ей сказал?

Игорь избегает встречаться с ней взглядом.

— Не прямо, но… Да.

— Когда?

— Дня два назад.

— Зачем?

Игорь чувствует настойчивый взгляд Коко.

— А почему бы и нет?

— Не могу поверить, что ты ей сказал.

— А кому еще я мог бы сказать?

— Я просто удивлена, вот и все.

— Что же в этом удивительного?

— Ну, ты не рассказал мне об этом.

— Ты не советовалась со мной, когда рассказывала Миссии.

— Игорь, это не игрушки.

Сообразив вдруг, что у него есть возможность что-то выиграть, Игорь быстро произносит:

— Как ты можешь сомневаться в том, что я тебя люблю?

Они идут дальше.

— Я не сомневаюсь. Но я хочу, чтобы ты был честным со мной.

— Я тебя обожаю, — говорит Игорь. — И ты это знаешь.

— М-м-м.

Чтобы подтвердить свои слова, Игорь открыто целует Коко в затылок. Вдыхает запах ее духов. Желание, которое преследует его тело все лето, отдается привычной головной болью.

Еще недавно он был более внимательным, размышляет Коко. Он научил ее кое-чему на фортепиано, писал ей пылкие записки и подарил ей рисунки, где они изображены вместе. Но она понимает, что это его способ попытаться все уладить. И она должна быть настороже. Главная здесь — она.

— Так или иначе, — говорит Коко, — мне следует кое-что тебе сказать.

— Что?

— Это касается нас обоих.

— Ну?

— У меня недельная задержка.

У Игоря все холодеет внутри.

— Ты уверена?

— Конечно, уверена.

— Такого не бывало?

— У меня все точно, как по часам.

Делая следующий шаг, Игорь не чувствует, что ступает на землю — ему кажется, что он падает.

— Господи! — Он бледнеет.

— Ты испугался?

— Я должен был испугаться?

— Не знаю.

Игорь неуверенно бормочет:

— У Екатерины часто бывали задержки.

В голосе Коко звучат нотки протеста:

— Ну а у меня, как правило, — никогда.

— Ты ощущаешь что-нибудь необычное? — Игорь берет Коко за руку. — Екатерина всегда говорила, что чувствует нечто странное. Какие-то химические изменения. Грудь будто воспалялась. Она очень утомлялась. Вот так она и узнавала.

— Я ничего такого не ощущаю. — Стоит подумать, может, что-то и есть. — Но я плохо сплю, а для меня это необычно.

— Что мы будем делать?

— Пока еще делать нечего.

Страх куда-то уходит.

— Ты пробовала принять горячую ванну?

— Я всегда принимаю горячую ванну.

— Я имею ввиду — на самом деле горячую. Кипяток.

— А что, если я хочу ребенка? Об этом ты подумал? — Коко вспоминает свои попытки во время жизни с Боем. С Игорем она об этом не задумывалась. Вот теперь это может случиться, и она готова это обсуждать, ей даже нравится эта идея. Она испытывает гордость от того, что способна родить.

— Тебя это не радует, а?

Под закрытыми веками солнце кроваво умирает — а ее естество отказывается излиться кровью.

— А тебя?

Коко мгновенно замыкается. Она не знает, что и думать. Что значит жжение у нее в животе? И есть ли оно, или это только ее воображение?

— Нет, — серьезно отвечает она. — Но мне бы хотелось присутствовать при том, как ты скажешь об этом Екатерине.

Игорь задыхается, не находит слов. На газоне, прямо перед собой, он видит мячик, покрытый собачьей слюной, и волан, на который прилипло перышко. Несколько следующих секунд проходят в многозначительном молчании. Из садового домика разносится какофония хора попугаев. Невинные облака проплывают высоко над головой.

По пути в дом от Игоря и Коко веет холодом. С их кожи, с их одежды куда-то испарился весь жар.

24

Из всех детей Игоря Коко больше всего привечает Людмилу. Двенадцатилетняя девочка, как собачонка, бродит за ней по дому. Она прислушивается к разговорам Коко по телефону, выбегает за ней в сад, даже преследует ее в спальне, чтобы посмотреть, как та переодевается. И как раз в тот момент, когда Коко начинает терять терпение, Людмила, почувствовав, улыбается неотразимой улыбкой.

Коко хорошо понимает, что сделала Людмилу своей любимицей, но ее это не заботит. Она и не скрывает своей привязанности. В конце концов она же этой девочке не мать.

Екатерину обижает связь, которая установилась между ее старшей дочерью и хозяйкой дома. Она ничего с этим не может поделать, но отмечает, что Людмила больше времени проводит внизу с Коко, чем наверху с ней. Начинается никем не объявленное соревнование за привязанность девочки.

К чувствам Коко примешивается живое ощущение вызова. Их обеих радуют отношения, которые становятся все более теплыми. Коко позволяет Людмиле играть ее драгоценностями и примерять ее туалеты. Девочка восхищается, разглядывая ткани. Ей интересно, как ткань превращается в юбки и жакеты. Сам процесс зачаровывает ее, она хочет узнать все больше. И тогда в один прекрасный день Коко берет девочку с собой в магазин. Обратно Людмила возвращается сияющей, ей не терпится рассказать матери обо всех сказочных вещах, которые она увидела. А еще ей хочется показать наряд, который подарила Коко.

— Правда, она замечательная? — восхищается Людмила, демонстрируя черную кружевную накидку.

Екатерина натянуто улыбается. Шуршание ткани кажется ей зловещим. В движениях девочки, когда она кружится в новом наряде, мать улавливает инстинктивное кокетство, естественную сексуальность, что заставляет ее увидеть дочь в другом свете. Екатерину ужасает мысль о том, что Коко дает Людмиле такое воспитание. Эта стерва! И ее ребенок! Екатерина чувствует, как будто в нее вбивают кол и поворачивают его.

Она жалуется Игорю. Коко крадет у нее Людмилу, покупая привязанность дочери дорогими подарками. Мало того что она теряет мужа, так к тому же и дочку! Это невыносимо!

Игорь не отвечает. В самом деле — что он может сказать? Он не может отчитать Коко за то, что та подружилась с его дочерью, за то, что великодушно тратит на девочку свое время. Коко лишь посмеется над ним. Кроме того, ему интересно, насколько привязанность Коко к Людмиле связана с ее собственной предполагаемой беременностью. Каждый день Игорь надеется услышать, что тревога была ложной и беспокоиться больше не о чем. Но этого не происходит, и он все сильнее беспокоится. И когда Екатерина снова ноет, заявляя, что ситуация становится все хуже и хуже, что Коко и Людмила проводят вместе еще больше времени, Игорь взрывается:

— Не вижу, что тут такого плохого! Все совершенно естественно. И, — добавляет он, потеряв терпение, — как раз хорошо, что на девочку в ее возрасте кто-то обращает внимание.

У Екатерины такое чувство, будто все над ней издеваются. Она этого не заслужила. Ярость придает ей сил.

— Даже несмотря на то что я больна, я забочусь о детях больше, чем ты.

Это наболевший вопрос. Коко старательно делает вид, будто ничего не замечает. Людмила же даже представить себе не может, какие ведутся сражения за ее симпатию. И пока мать и отец продолжают спорить о том, с кем больше времени она проводит, девочка, к огорчению Екатерины, все сильнее привязывается к Коко.

И вот, в один прекрасный день Людмила сидит в своей комнате и плачет. Она безутешна и отказывается ответить Екатерине, когда та спрашивает, что случилось. Она не желает разговаривать с отцом и выглядит странно смущенной. Ее всхлипывания продолжаются все утро. Только перед самым ленчем она показывает Коко красные, вязкие, клейкие пятна на трусиках, кровь, испачкавшую даже платье.

Коко ничего и не надо говорить. Едва войдя в комнату, она сразу почувствовала этот запах.

Первая менструация, Людмила испугана и расстроена. Губы Коко растягиваются в улыбке. Призрак материнского чувства шевелится у нее в груди. Коко поздравляет девочку, которая в свои двенадцать лет вступает в ряды женщин, по-сестрински пожимает ей руку. И Людмиле тут же становится легче.

В это утро месячные начинаются и у Коко. У обеих синхронно. Так, бывало, случалось, когда Коко жила с Адриенн. Сестры, соединенные кровью. Коко понимает: глупо было говорить о своих предположениях Игорю, так его пугать. Она никогда не чувствовала себя беременной, может, только вообразила некоторые предательские признаки. Она сказала ему потому, что хотела проверить, насколько он эгоистичен. А еще и потому, что из суеверия полагала, что, вербализовав свои страхи, тем самым вызовет менструацию. А кому, кроме Игоря, могла она об этом поведать? Если бы она рассказала кому-то еще, особенно Миссии, он бы убил ее.

Коко испытывает невероятное облегчение. Все страхи позади. Она не беременна. Это то, чего ей хотелось. Но наряду с облегчением есть и легкое разочарование. Она должна подавать себя по-другому, она должна быть и более величественной, и более беспечной. Теперь, прислушавшись к своему телу, она обнаруживает, что всегда хотела ребенка. И если не теперь, то когда? Время уходит.

Людмила вся сияет. Утирая слезы девочки, Коко советует рассказать матери.

— Она будет гордиться тобой.

Людмила горестно кривит губы.

— Она подумает, что я грязная.

— Нет.

— Подумает.

— Не подумает, обещаю тебе. Она подумает, что ты выросла.

— А не можете вы ей сказать?

— Не думаю, что это было бы правильно, — улыбается Коко.

— Почему?

— А почему бы тебе не рассказать Сюзанн? Она тебе все объяснит.

— Правда?

— Да.

Эта мысль придала девочке уверенность.

— Хорошо. — Людмила показывает на темные пятна на платье. — Я так удивилась.

— Вначале так и бывает. Со всеми.

— Это означает, что у меня может быть ребенок?

— Так и есть.

— А вы собираетесь родить ребенка?

— Не знаю. Возможно, со временем. — Эти слова обжигают ей горло. Глянув утром на туалетную бумагу с неровными пятнами крови, Коко почувствовала себя обманутой. В этих пятнах она прочла свидетельство своего проигрыша. Это единственное, чего она не может совершить. Теперь она думает о двух абортах, которые сделала от прежних любовников. От двух кавалеристов. Ее унизили, оставив ей только эти красные пятна, эти безмолвные знаки.

— А моя мама любит маленьких детей.

— Как ты думаешь, она еще хочет ребенка? — В голосе Коко звучит почти негодование. Ей хочется понять, почему Екатерина, не прикладывая никаких усилий, рожает и рожает, а она — нет. Четверо детей. Это несправедливо, нечестно!

— Нет, с тех пор как она заболела после Милены. Как бы то ни было, папа больше не хочет.

— Он тебе об этом говорил?

— Нет, мама говорила.

— Когда?

— Недавно.

— До того, как вы приехали сюда?

— Кажется, да. — Помолчав, Людмила спрашивает: — Значит, вы не считаете меня грязнулей?

— Нет. Все совершенно естественно.

— Вы считаете, что я должна сказать маме? — застенчиво уточняет девочка.

Коко смеется:

— По-моему, это было бы правильно.

Людмила не знает, как ей себя вести, что делать с платьем. Ей кажется, что ее тело потяжелело. Как будто внутри что-то тянет.

Коко подходит к девочке, и они неловко обнимаются. Коко гладит Людмилу по спине, берет ее за плечи. У Людмилы снова глаза на мокром месте. Сжав руками щеки девочки, Коко вытирает ей слезы большим пальцем.

— Ты хорошая, — говорит Коко. — И не беспокойся о платье. У тебя скоро будет другое такое же.

Кружатся желтовато-бурые листья. Холодный октябрьский ветер ерошит траву.

Воскресенье. Екатерина, собравшись с силами, рано встала и отправилась в церковь. Взяла с собой детей, держит Людмилу за руку. За ними идут Жозеф с Мари и Сюзанн. Игорь не пошел — у него много работы. Коко еще в постели.

Немного позже Игорь одевается — второй раз за это утро. Он в комнате Коко. Они пытались заняться любовью, и у них ничего не вышло. Это первая попытка после ее последней менструации. Игорь горит от стыда.

— Извини, я сегодня не в форме.

— Все в порядке.

Раздраженный ее вежливостью, он взрывается:

— Знаешь, я не могу действовать по приказу.

— Я же сказала, все в порядке. Не важно. — Но теплота в ее голосе какая-то двусмысленная.

Когда Коко сообщила Игорю, что она не беременна, ее потрясло то, как он оживился, обрадовался. Игорь был настолько доволен самим собой, он сказал, что молился об этом. Он даже был в церкви. Это ее раздосадовало.

— Не имеет значения, — повторяет Коко.

— Ты всегда заставляешь меня чувствовать, что я должен соревноваться.

— Соревноваться? С кем?

— С тобой. — Он никак не может одеться, запутался в брюках.

— Со мной? — Она вскакивает, забыв о слабости. — Понятно. — На мгновение над кроватью повисает тишина. Затем Коко спрашивает: — Игорь, ты меня боишься?

— Нет, конечно!

— Ну тогда я не понимаю, что ты имел в виду.

— Не оскорбляй меня.

— И не собиралась. — Коко снова ложится.

Игорь сражается с носком.

— Ты всегда хочешь всем управлять.

— Я просто пытаюсь быть счастливой, вот и все.

— Я делаю все, что могу, чтобы ты была счастливой.

— Я знаю, что ты стараешься, — отвечает Коко с некоторым сомнением.

Она садится, пытаясь выглядеть искренней. Игорь совсем недавно говорил о том, что следующую симфонию посвятит ей. Впрочем, она сомневается, что он так поступит. Это было безрассудное обещание.

Игорь туго завязывает шнурки.

— Я пойду. Они в любую минуту могут вернуться.

— Да.

Игорь в ужасе, его настигает новый страх — он не может сравниться с другими любовникам Коко. Временами она дает ему почувствовать, что он ей не подходит, что он неопытный, неумелый. И он до сих пор не может отделаться от ощущения, что все это — дурно.

Его сердце, словно маятник, колеблется между двумя женщинами. Екатериной — женой и Коко — любовницей. Он, как на чудо, надеется на то, что благодаря невероятному смешению две женщины превратятся в одну — с изяществом Екатерины и с ароматом Коко, с тонким умом Екатерины и с природным очарованием Коко, с чувствительностью Екатерины и со вкусом Коко. Однако пропасть между ними час от часу все шире. А его сердце, как пойманная птица, бьется о клетку ребер, и в груди все горит.

Он уже идет к двери, но останавливается, возвращается, целует Коко. Официально. Она не препятствует. Его лицо задерживается около ее лица. Нахлынула нежность.

Коко шепчет:

— Почему ты не можешь просто расслабиться?

Глубоко вдохнув, Игорь чувствует мускусный запах ее тела. И тут же его невольно охватывает желание.

— Извини, — повторяет он. — Мне трудно — при всех, кто есть в доме.

— Но сейчас их нет. — Коко устала от его напряженности.

— Я знаю, но они скоро придут. — Он застегивает пуговичку, которую забыл застегнуть.

Коко не понимает:

— Но ты же говорил, что она знает.

— Да, но все-таки я не хочу делать это так явно.

— Ну ладно. — Коко вздыхает, отворачивается. Иногда ей кажется, что она для него не настолько реальна, как Екатерина.

— Поговорим позже. — Игорь направляется к двери, оборачивается, улыбается. Она улыбается в ответ.

Игорь возвращается в студию, распахивает настежь окно, чтобы выветрился запах духов Коко. Но тут же возникает другая проблема — его работа. Он пытается завершить симфонию, при этом обновить «Весну» и одновременно еще сделать переложения для пианолы. Слишком много. Вряд ли он в состоянии со всем этим справиться.

Да еще и нелады с желудком! Он сидит очень прямо, прижав ладонь к животу, щиплет себя, заставляя упрямую пищу спуститься в живот. А когда утром чистил зубы, то обнаружил, что вода, которую он сплевывал, розового цвета. Где-то внутри у него открылось кровотечение. Игорь качает головой. Вспоминает, о чем ему говорила Екатерина. Приходит к заключению, что и он внутри разваливается. Кружится голова. Комок в груди. А теперь и это кровотечение. Все больше свидетельств.

Он рассматривает свою тетрадь. Неудачи личные и профессиональные, похоже, совпадают. То, что вчера на бумаге казалось блестящим, сегодня оказывается не таким уж и хорошим.

Его огорчает, что он не испытывает наслаждения от своих сочинений. Собирая идеи несколькихпоследних дней, вставляя фрагменты в то, что уже само было фрагментом, он ни в чем не уверен. Ему кажется, что он зашел в тупик. Что делать дальше? Волнения и путаница в его жизни затуманили ясность мышления. Сложности существования в Бель-Респиро, кажется, проникают и в его музыку, делая его работу слишком суетливой и вялой.

Игорь воспринимает тишину вокруг как вакуум, который все поглотил. И внезапно его поражает, что замолкли насекомые. Как будто кто-то поднял ногу, отпустив педаль лета. Это открытие поражает его. Как же он все пропустил? Когда они замолчали? Почему?

Игорь снова смотрит в тетрадь. У него там одновременно звучат двадцать четыре деревянных инструмента, замысловато работают звуки, наложившиеся друг на друга. Но он все еще недостаточно хорошо их слышит или не может увидеть, как ему свести все в одну точку. Когда он пытается услышать каждый инструмент во взаимодействии с целым, то они или расплываются в общем звучании, или кажутся такими чужими, что вовсе не соответствуют замыслу.

— Это не годится, — заключает Игорь.

Он продолжает надеяться, что все эти бессвязные каракули внезапно совпадут, как в калейдоскопе, и образуют нечто осмысленное. Но и потом, несмотря на его усилия, структура ускользает от него. Игорь чувствует, что нужно убрать из музыки неопределенность. Он хочет победить благодаря чистоте и отшлифованности, чтобы получилась вещь, ясная сама по себе. Единственный путь к действительной строгости, думает он, лежит через уравновешивание конфликтующих ритмов и через создание напряжения в противоположных мелодических линиях.

Игорь смотрит на «Весну священную». И тут его посещает озарение. Ритм. Вот что!

Это открытие снова поражает его. Ритм скорее, чем гармония, является организующим началом. Ритм — вот что связывает все воедино.

Все мы ходим под мелодию, звучащую у нас в голове, думает Игорь. Но ритмы мелодий — у всех разные. И, вероятно, любовь, заключает он, существует там, где между двумя людьми устанавливается абсолютная синхронность ритмов.

Открытие дает ему некоторое освобождение, но при этом вызывает неясный страх, поскольку заставляет взглянуть на собственное существование, заставляет обеспокоиться изменением темпа его жизни. С той же скоростью, с которой бьется его пульс, он начинает проверять нотную запись по метроному. Создаются нюансы, понимает он, изящные вариации длиннот, которые невозможно уловить в нотной записи. Доли, которые изображаются восьмыми и шестнадцатыми, не абсолютны. Еще остаются пространства, пробелы между ними, которые невозможно отобразить или установить. И он чувствует, что именно в этих пробелах — ключ к чему-то новому, неизведанному. Если бы только он мог подойти как можно ближе к этим таинственным расщелинам, к этим ударам в безвременье.

И именно в этот момент Игорь слышит, как открывается входная дверь. Внезапно с шумом врываются дети. В окно он видит Екатерину. Она идет медленно, но ее никто не поддерживает. Когда она возвращается из церкви, ее окружает аура святости. Так бывает всегда. Набожность ей к лицу. Она придает Екатерине некое сияние.

Игорь идет встретить детей. Поравнявшись с дверью, он пропускает Екатерину. Она не обращает на него внимания, зонтик ее служит своего рода щитом между ними. Бледная, словно призрак, она проплывает мимо Игоря.

Выходит так, что они существуют в разных мирах, у них разное времяисчисление. Они не соответствуют друг другу, не синхронны. Две мелодические линии движутся в разных направлениях, без намека на взаимопроникновение. Как будто они больше не существуют друг для Друга.

Вернувшись в студию, Игорь приводит в порядок движение метронома. По дороге на ленч его ритм — более медленный, чем биение сердца — как галлюцинация отбивает минуты в голове Игоря.

Солнце стоит низко. С деревьев облетели почти все листья. В небе парит клин диких гусей.

Жозеф помогает Мари повесить на веревку белье. С постельным бельем трудно управляться. Жозеф держит мокрую простыню за один конец, Мари — за другой. Они вместе расправляют морщины. Держа в руках углы простыни, они приближаются друг к другу, будто исполняют торжественный танец.

Жозеф спрашивает:

— Она все еще не говорила тебе об отпуске?

Мари бормочет, зажав в зубах две прищепки:

— Нет. Не говорила. — Прищепки, установленные на равных расстояниях, бросают на простыню тени.

— Нам должны дать несколько дней до конца года.

— Тебе надо с ней поговорить.

— Мне?

Держа корзину с бельем на одной руке, Мари оборачивается к мужу:

— Да. Тебе.

— Но это ты бываешь с ней, ты ее горничная…

— У тебя это лучше получается. — На веревке белеют простыни.

— Спасибо!

— Да. Да!

— Проклятая ситуация настолько напряженная! Я чувствую, что надо ходить на цыпочках.

В сад выходят Сюзанн и все дети. Воскресенье, они не в школе. Они разбредаются в разные стороны. Федор играет с футбольным мячом. Вся группа — сплошь костлявые руки и сверкающие коленки, мелькающие из стороны в сторону. Похоже, дети вообще не замечают происходящего.

На пути к дому Жозеф говорит:

— Вот детей мне жалко.

— Знаешь, что как-то сказала Милена?

— Что?

Мари оглядывается, чтобы убедиться: их никто не слышит.

— Она сказала: «Коко собирается стать нашей новой мамой!»

— Что ты ответила?

— Ну конечно, ничего! А потом она спросила, выздоровеет ли когда-нибудь ее мама.

— Ох, бедняжка!

— Она все чувствует. Много плачет. Что-то ее очень волнует.

— Очень печально.

— А он, по-моему, ни о чем не задумывается.

Словно в ответ из студии Игоря доносятся звуки фортепиано. Ноты разлетаются над газоном лоскутами упавшего белья. Ритм — дискомфортный, синкопированный, яростный.

Уже войдя в дом, за кухонной дверью, Жозеф говорит:

— И музыка у него такая неубедительная, правда?

— Я уверена, эта музыка пугает детей. Во всяком случае, Сюзанн.

Гусиный крик с небес острием бьет по звукам фортепиано.

— Ничего удивительного. Меня она тоже иногда пугает.

25

Людмила без рубашки склонилась над раковиной, ей холодно, Коко моет ей волосы. Три четверти теплой и четверть холодной воды льются на голову девочки.

Потом, когда она выглядывает из-под полотенца, щеки у нее розовеют, а глазки блестят. Коко несколько раз массирует ей голову и лишь после этого закручивает волосы в полотенце.

— Вот, — говорит Коко, — и все. Она протягивает девочке плитку шоколада. — Только маме не рассказывай, что это я тебе дала.

— Почему? — спрашивает Людмила, снимая с шоколадки обертку.

— Может быть, она думает, что шоколад тебе вреден.

— А это правда?

— Только если ты его ешь слишком много.

— А это слишком много?

— Нет.

Людмила, успокоившись, отламывает следующую дольку. Она быстро и энергично жует шоколад, крошки налипают в углах губ.

— Осторожно, вытри потом лицо.

Прежде чем Коко успевает еще что-то добавить, Людмила спрашивает:

— Вам нравится мама?

— Конечно. Хотя я не так уж хорошо с ней знакома.

— Почему она всегда больна?

— Я не знаю.

Людмила размышляет над ответом, повисает молчание. Она откусывает еще шоколадку и спрашивает с набитым ртом:

— А папа вам нравится?

— Да.

— Вы маме предпочитаете папу?

Говоря на примитивном французском, Людмила кажется ребенком, но это не так. Коко усматривает под этой наивностью некий подтекст. Стараясь не быть слишком резкой, она отвечает:

— Мне нравятся они оба.

— Но вы больше времени проводите с папой…

— Это потому, что он поднимается тогда же, когда и я.

— Кого предпочитает папа — вас или маму?

— Он предпочитает твою маму, глупышка! — Это ужасно, думает Коко.

— А вы всем предпочитаете меня?

— Кажется, да. Но любимчики — это плохо. — Коко берет девочку за плечи. — Ты не должна об этом никому говорить. — Она переходит на шепот и в упор смотрит на Людмилу: — Пусть у нас будет тайна.

Людмила доедает последнюю дольку шоколадки и скручивает фольгу в шарик.

— Конец!

— Хорошо. А теперь пойди умойся.

Людмила выбегает из комнаты. Ее прямые влажные волосы облепляют тоненькую фигурку с узкими бедрами. Коко тянется к пачке сигарет, ее губы обхватывает сигарету кружочком, она закуривает. Напряжение, вызванное вопросами девочки, проходит. Еще глоток дыма… Глаза Коко тускнеют.

Заметив, что к платью прилипли прямые волосы Людмилы, Коко собирает их и выбрасывает в пепельницу. Тычет в них сигаретой. Смотрит, как волоски вспыхивают и, почернев, рассыпаются.

Неожиданно у нее возникает желание позвонить Адриенн. Она слышит деловой шум магазина. Понимает, что ей этого не хватает. Ей не нравится быть вдали от магазина. Внезапно она решает вернуться на рю Камбон, возвратиться к работе. Она не обладает дисциплинированностью Игоря. Он работает один и может регулировать свой рабочий день. Ей же нужны люди. Хотя она бывает в магазине три раза в неделю, ей понятно, что этого недостаточно. Она поедет туда, решает Коко. Завтра.

Глядя в зеркало над телефоном, Коко видит бледное пятнышко на щеке, беловатый овал, где кожа потеряла пигментацию. А ногти, замечает она, побурели от множества сигарет. Она здесь слишком много курит.

Это все беспокойство. А почему? Потому что есть время на беспокойство, есть время поразмышлять — что она делает, и куда она ходит, и с кем она хочет быть. Впервые за много недель она думает о Бое. Как она могла бы выйти замуж за кого-то другого? Бой любил ее. Но это не имело значения. Это было неправильно. Что за нелепый снобизм, из-за которого он не женился на ней! Только оттого, что у нее были другие мужчины и она незнатного происхождения? Коко охватывает злость, во рту неприятный привкус.

Она вспоминает боль тех дней, которые последовали за его смертью. Ей было позволено разобраться в его личных вещах, могла забрать то, что принадлежало ей, и она нашла некоторые письма. Просматривая письма, она с ужасом обнаружила совет одного их общего друга: «Ты не должен жениться на даме вроде Коко…»

Она не могла поверить, что кто-то мог такое написать. Тем более не могла поверить тому, что Бой отнесся к этому серьезно. Однако в глубине души, в самом потаенном уголке ее существа, Коко знала: именно так он и думал. Она так нуждалась в родословной! Люди достойного происхождения всегда считали, что жениться надо на ровне. «Ты не должен жениться на даме вроде Коко…» Эта фраза выжжена каленым железом в ее душе.

Коко услышала звуки фортепиано из студии Игоря. Это на нее подействовало. Кожа на руках натянулась. Она снова ощутила запах сожженных волос и затрясла головой.

Она понимает бесперспективность отношений с Игорем. Он приходит в бешенство от одной только мысли о том, что кто-нибудь услышит об их связи. Он втайне ее стыдится? Екатерина — Коко знает — относится к ней с презрительной сдержанностью: конечно, она ведь незаконнорожденная! Каждая фраза жены Игоря говорит о ее превосходстве. А то, как Екатерина беседует по-русски с Игорем, когда Коко рядом! Вероятно, именно поэтому Екатерина терпит унижение от их связи. Может быть, в конечном счете она понимает, что ее положение жены незыблемо. Ей бояться нечего.

В этих мыслях есть особая острота, возникшая от сильнейшего ощущения одиночества, оставленности. Ранняя смерть матери, отец, которого никогда не было дома, жизнь в приюте… Ей очень нужно, чтобы ее любили, и она откровенно нуждается в истинной физической страсти. Но при этом она так же страстно желает никогда не испытывать обиды и всегда быть полностью независимой. Если понадобится, она и сама со всем справится. Жизнь закалила Коко, она готова принять поражение. Она сильная, ей это известно. И талантливая, напоминает она себе. Даже несмотря на то что Игорь иногда ее принижает.

Коко понравилось, как горели волосы Людмилы. Она лениво поджигает кончик шерстяной нитки из клубка, но эта нить только плавится. Коко следит, как искра бежит по нити. Слишком быстро. Уничтожив около фута нити, огонек сдается. Внутри у Коко что-то сжимается. Будто бы это горят ее внутренности. Взяв ножницы, она отрезает сгоревший конец.

Коко каким-то странным писклявым голосом произносит, глядя на карточку с изящной надписью:

— Выходит, тебя пригласили, а меня — нет.

Между пальцами Игоря зажата сигарета. Ноги небрежно скрещены. Это о приеме, который намечается в Опере. Там будут все, кто принадлежит к миру искусства, включая Сати, Равеля, Пикассо и Кокто.

— Уверен, тебе бы там не понравилось, — говорит Игорь. — Там будет скучно. Просто болтовня знаменитостей мира искусства.

Голос Коко приобретает естественную глубину:

— Нет, это действительно не в моем стиле, правда ведь? Для меня чересчур интеллектуально. Чересчур изысканно. Мне не следует тебя компрометировать, ведь так?

— О чем ты?

— Они не приглашают торговцев. Я знаю. Ты не должен оказывать мне покровительства.

Игорь озадачен:

— Что ты говоришь?

— Я понимаю, когда меня ставят на место.

Ярость тона Коко провоцирует Игоря.

— Не говори глупости! Ты воображаешь, что тебя игнорируют, а это не так!

— Ты, конечно, не хочешь, чтобы я туда пошла.

— Неправда!

— Ты все еще не уверен, что хочешь, чтобы нас видели вместе, да?

Коко стоит у окна, ее кудри образуют ореол вокруг головы.

— Это абсурд! Я был бы рад, если бы ты пошла. Мне без тебя будет скучно.

— Тебе хорошо, когда ты втихую трахаешь меня, но вне дома ты должен находиться от меня не меньше чем в десяти ярдах.

Игорь в шоке от выражений Коко и смущен тем, как громко она говорит. Кажется, до нее не доходит, что в доме слуги, а наверху Екатерина. Ее лицо исказилось. Глаза и губы — словно прорези в плоской маске.

— Я повторяю, — подчеркнуто спокойно произносит Игорь, — думаю, что ты нашла бы все это нудным.

— Хорошо, — отвечает Коко. — Если все это будет таким нудным, полагаю, что и ты не захочешь поехать. — И, к удивлению Игоря, резко рвет приглашение.

— Что ты делаешь? — восклицает он.

Треск рвущейся бумаги. Губы Коко побелели от напряжения.

— Вот! Видел?

— Просто не могу поверить, что ты это сделала!

— Никому — ничего. — Голос Коко поднимается в высокомерной надменности.

— С моей стороны будет чрезвычайно невежливым не ответить на приглашение. — У него на скулах натянулась кожа.

Вежливо и сурово Коко говорит:

— Будет лучше, если ты позвонишь и все объяснишь. Скажи, что твоя жена больна и ты должен за ней ухаживать. Придется соврать.

В пальцах Коко какое-то покалывание. Опустив глаза, она с удивлением видит кровь вокруг ногтя. Порез от бумаги. На куске карточки — коричнево-красный мазок. Появление крови, похоже, еще сильнее раззадоривает ее.

— Очень мило приглашать меня на вечеринку как покровителя искусств в надежде на подаяние. Но когда ты общаешься с друзьями, мне нечего делать рядом с тобой. Ведь так же?

— Я не пытаюсь получить подаяние! — резко отвечает Игорь.

— Неужели?

— Нет. Хотя, конечно, довольно естественно, когда люди поддерживают художника, чтобы удовлетворить свои амбиции! — раздраженно заявляет Игорь.

— Ты — неблагодарный ублюдок!

Коко вспоминает о своем пожертвовании на возобновление «Весны». Да, она это сделала анонимно, но он мог бы и догадаться, что это она. Она уверена, что Дягилев рассказал ему, хотя он ей об этом не говорил.

Игорь распаляется еще пуще:

— В сущности, в наши дни, когда люди спонсируют Художников, они делают это неискренне.

И быстро получает ядовитый ответ:

— Ты никогда не сможешь забыть, что я женщина, ведь не сможешь? Женщина — умная, успешная и такой художник, которого ты никогда не поймешь!

— Художник? — скептически переспрашивает он.

— Да, художник, который так упорно работает, даже упорнее, чем ты!

— Если бы ты тратила больше времени на созидание, а меньше на торговлю, я бы с тобой согласился.

— Это называется реальностью, Игорь. А ты в своем маленьком мирке этого просто не понимаешь.

Игорь находит в себе новые силы.

— Ты не художник, Коко.

— Ах нет?

— Ты — лавочница, — презрительно бросает он.

— Я не должна была давать вам приют! — Коко движется к двери. — Вспомни, дорогой, где ты живешь! Наступит день, и ты это поймешь! — Энергично крутанувшись на каблуках, она выходит из комнаты.

Игорь слышит, как дрожит дверь, которую Коко захлопнула за собой. Он сидит все еще скрестив ноги, хотя теперь уже более напряженно, опустив голову, размышляя. Сердце несется галопом. Он ненавидит их ссоры. Но она не должна была рвать приглашение! Он наклоняется, чтобы поднять с пола клочки бумаги.

Коко чересчур уж легко обольщается всем поверхностным. Ее слишком привлекает всяческий глянец. Нельзя же так серьезно относиться к проектированию одежды! Конечно, ее туалетами все восхищаются, но это скорее относится к тщеславию, чем к искусству. Платья слишком осязаемы. Тут он никак не может пойти на уступки. Он допускает, что в духах есть тайна, нечто неуловимое, невидимое свойство, приносящее радость. Духи взывают к тем же чувствам, что и музыка, и он готов поверить, что для их создания необходим артистизм и даже гениальность. Беда в том, что Коко слишком поглощена деловой стороной, а ему это неинтересно. Она, похоже, ни о чем другом говорить не способна.

Глянув вниз, Игорь замечает на полу какую-то тень. В саду раздается шум. Он вскакивает и смотрит в окно. Василий сцепился с овчаркой. Драка сопровождается яростным рычанием и лаем.

Игорь мчится в сад и пытается разнять противников, пока они друг друга не покалечили. Хуже всего коту. У бедняги несколько глубоких царапин на мордочке. А на шее, там, где выдран клок волос, видна кровоточащая рана.

Игорь понимает, что рано или поздно это должно было случиться.

Кот трогательно касается лапкой своих ран. Игорь гладит его и обследует распухшие следы укусов. Когда Игорь поднимает кота, когти у того еще выпущены. Игорь, как ребенка, берет Василия на руки и несет в дом.

26

Маленькая свирепая Коко шагает по рю Камбон в дом 31. В свой магазин. На ней аккуратный темный жакет, белая блузка с открытым воротом и летящая бежевая юбка миди в мягкую складку. Войдя в магазин, Коко едва отвечает на приветствия продавщиц. Миновав салон, поднимается по лестнице в свой кабинет. Повсюду — ковры цвета беж, люстры из дымчатого хрусталя. На столе — резные статуэтки львов. Лилии в вазах раскрылись и похожи на звезды.

Адриенн стоит на коленях у куска ткани с толстым мелком в руках. Она быстро что-то чертит на ткани. Услышав шаги, она поднимает голову.

— Коко!

— Адриенн!

Адриенн встает, вытирает руки. Они обнимаются. Коко начинает рыться в своей сумке. Вынимает оттуда маленькую коробку, обитую внутри бархатом. В тишине взгляду открывается святыня.

— Новые образцы! Прибыли!

— Наконец!

— Вот. Попробуем.

Коко открывает один из флаконов. Он кажется теплым на ощупь. Взболтнув содержимое, Коко увлажняет подушечку пальца. Прикасается к запястью Адриенн. Поднимает ее руку к носу, Адриенн нюхает.

— Ну?

— Да-а… хорошо, — говорит Адриенн, снова принюхивается. Осторожно произносит: — Не могу догадаться, что в этом запахе.

— Неудивительно. В этой бутылочке больше восьмидесяти ингредиентов.

Адриенн поднимает брови.

— Весьма утонченный запах!

— А главное — очень стойкий.

— Думаешь, будут покупать?

— Убеждена! Те образцы, который Бо уже присылал, получили очень хорошие отзывы.

Коко закрывает флакон, прячет его в коробку и защелкивает замок.

— Предлагаю опрыскать ими комнату для переодевания. Затем, когда клиентка спросит, что это такое и можно ли это купить, мы скажем, что у нас сейчас есть несколько подарочных экземпляров.

— Девушки в магазине тоже могут надушиться.

— Нет. Это только для избранных.

— Но что, если клиентки не спросят?

— Спросят, уж поверь мне. Мы весь салон надушим этими духами.

Адриенн уточняет в некотором замешательстве:

— И что потом?

Коко, как заговорщик, наклоняется вперед, сцепив руки на коленях.

— Надо польстить клиентке. Мы скажем, что если, по ее мнению, духи будут продаваться, то мы подумаем о том, чтобы их производить.

— Так ты включаешь клиентов в процесс.

— Пускай думают, что это так.

— Ну ты, Коко, и лиса!

— Важно, чтобы люди узнали о духах и стали о них говорить, а затем — и покупать.

— Так когда начинаем?

— Я здесь, духи здесь. Почему бы сразу же и не начать?

— Я могу сказать нескольким девушкам, чтобы они опрыскали салон.

— Если хочешь.

Адриенн замечает, что у Коко очень усталый вид.

— Извини, я даже не спросила, как у тебя дела.

— Все прекрасно, — слишком быстро отвечает Коко. Вчера подошел Жозеф и спросил, можно ли — если это не слишком неудобно или не слишком нахально и прочее, и прочее — получить отпуск. «Бедняга меня боится», — думает Коко. Она неопределенно пообещала им несколько свободных дней. Хотя это и в самом деле очень неудобно.

— А как Игорь?

Отвечая, Коко кажется очень спокойной и холодной:

— Очень хорошо, спасибо. — Он уже несколько дней не ездил с ней в Париж.

— Коко, ты влюблена? — тихо спрашивает Адриенн и внимательно смотрит на нее, ожидая прямого ответа.

Коко смотрит на Адриенн и, сама себе удивляясь, отвечает:

— На первом месте — работа. Мужчины — на втором.

Несколько секунд обе с сомнением смотрят друг на друга.

— Хорошо, — говорит Адриенн.

— Хорошо, — говорит Коко.

— Пойдем побрызгаем?

— Давай побрызгаем.

Обе, слегка волнуясь, спускаются вниз. Коко так крепко держит свою сумку, будто там лежит взрывчатка.

На следующий день, неожиданно рано вернувшись из магазина, Коко мчится в судию к Игорю. Она должна с ним поговорить. Она хочет помириться. Ей его не хватает. И то, что она разорвала приглашение, — непростительно. Она все поняла и хочет попросить прощения. Но из студии не доносятся звуки фортепиано, Игоря там нет. Коко поднимается наверх и слышит в спальне Стравинских тихие голоса. Приблизившись к чуть приоткрытой двери, она различает слова.

Тон разговора между Екатериной и Игорем вполне интимный. Коко придвигается ближе. В узкую щель между стеной и дверью она видит их обоих. Игорь в одежде лежит на кровати, опираясь на локоть. Он прижал голову Екатерины к своей груди, будто она ребенок, и нежно поглаживает ее по волосам. Он говорит тоном утешения. Коко напряженно прислушивается.

— Не волнуйся. Все будет хорошо, — шепчет Игорь.

— Я чувствую себя такой одинокой.

— Не надо.

Щеки Екатерины поблескивают от слез.

— Ты все еще любишь меня?

— Конечно. — У него ласковое лицо. Он и правда так думает. С добротой, которую он так давно не проявлял к своей жене, он говорит:

— Не плачь.

Видно, как трепещут закрытые веки Екатерины. У нее чахоточный цвет лица. Игорь целует ее блестящие щеки.

— Я слишком долго прожил с тобой, — говорит он, — чтобы бросить тебя теперь.

Коко, никем не замеченная, стоит, стиснув зубы, вцепившись рукой в дверной косяк. Она чувствует, как на лице натянулась кожа, как все обрывается у нее в груди. Вздрогнув, она отступает. На верхней ступеньке лестницы у нее начинает кружиться голова. Чтобы удержаться, приходится ухватиться за перила.

Коко удивляется, зачем вообще она торопилась вернуться из магазина. Адриенн хотела, чтобы она осталась. От ощущения пустоты внутри Коко вспоминает, что давно не ела. С лица, сияющего от предвкушения встречи, исчезла радость. Как же ее жестоко предали!

Но есть некая точка в голове, которая приводит ее в равновесие. Между Игорем и его женой существует то, чего она никогда не узнает, никогда не поймет. То, чего никогда не вычеркнешь. Теперь она это поняла.

Игорь ни за что не оставит Екатерину. Уж это точно. Он никогда на это не пойдет. И однако Коко думает, что, оставаясь с ней, Игорь малодушничает. Это переходит все пределы. Потому что, несмотря на всю нежную любовь, которую он дарил ей в эти месяцы, единственное, чем он никогда не пожертвует, — это его жена. В этой длинной истории, наполненной заботой и основанной на привязанности, Коко места нет. А та интимная сцена, которую она только что наблюдала, отодвигает ее еще дальше. Их брак нерушим, это горький факт, от которого никуда не денешься.

Теперь все становится таким очевидным. Еще больнее от того, что она сама позволила себе закрывать на все глаза. Сошла с ума? Как она могла подумать, что он бросит жену? А ей самой этого действительно хочется? Самое банальное здесь то, что ей все равно страшно.

Вид Игоря и Екатерины, мужа и жены, пронзил ее жесткой болью ревности. А она, Коко, никому не нужная, незаконнорожденная. Ее затошнило.

Придя в студию, Коко резким движением смахивает ткани, кипой лежавшие у нее на столе. В ярости хватает ракетку, которой Игорь играл в августе с Сертами. Она с тех пор так и лежала в ее студии. Коко тянет на себя порванную струну, выдергивает из обода. Свернув струну в комок, Коко швыряет его в угол комнаты. Затем с такой силой ударяет ракеткой по столу, что та разлетается в щепки. Слышит, как трещит дерево, и продолжает колотить остатками ракетки по столу, пока совсем не разбивает ее.

Правда — мучительна. Игорь может забавляться с ней, но к концу дней все равно приползет к Екатерине.

— Ублюдок! — шипит Коко и бессильно опускается в кресло. Она бьет по вмятине на столе и, побежденная, опускает голову, а потом тихо всхлипывает. Ее охватывает ощущение пустоты. Спустя какое-то время Коко заставляет себя успокоиться. Поставив локти на стол, подпирает руками щеки. Вокруг висит тишина, которую усиливает наступающая темнота.

Прикусив губу, Коко вспоминает, как она сказала Адриенн о том, что работа для нее на первом месте. Внутри натягивается какая-то струна. Коко задумывается.

27

Через несколько дней после того, как Коко по телефону пригласила пожить на вилле великого князя Дмитрия, он прибыл — без особых церемоний, с несколькими чемоданами. С князем приехал и его мажордом Петр — волосатый, похожий на медведя мужик, очень раболепный, с нечленораздельной речью.

Впервые Коко встретила Дмитрия весной в Биаррице, где между ними сразу установилось взаимопонимание. Живой и красивый, с безупречными рекомендациями, он — внук императора Александра II, кузен царя Николая II и один из убийц Распутина. Коко пригласила его приехать, чтобы отвлечься от Игоря. У Игоря появилась возможность разговаривать по-русски со своим земляком и радоваться общению с еще одним мужчиной в доме. Но он сразу почувствовал: у Коко есть другие, темные и пока еще не понятные ему мотивы.

Он озадачен, он не понимает, почему именно Дмитрий, почему именно теперь.

Игорь немедленно обижается и начинает ревновать. Дамский угодник и гуляка Дмитрий вносит в атмосферу дома безудержную энергию и силу — Игорь впадает в уныние и не может этого скрыть. Он старается быть вежливым, но ему все равно не удается избежать колкостей в свой адрес. Игоря сдерживает верность царю, чей портрет висит у него на стене. Однажды Дмитрий заходит и, видя портрет, говорит:

— А, кузен Николай! Хорошее изображение.

Дмитрий излучает незаурядную аристократическую жизнестойкость. Смешно видеть, как он, высокий, башней нависает над Игорем. А его ядовито-зеленые глаза, кажется, готовы каждым взглядом испепелить Игорево лицо.

Дмитрий на одиннадцать лет моложе Коко, и сначала она думала, что он еще недостаточно зрелый. Но это как раз создает контраст Игорю, который всегда выглядит слишком напыщенным. Коко начинает привыкать к его грубоватому настрою, к его любви к озорству. Это так не похоже на сдержанность и строгость Игоря! Ей любопытно глядеть на них, когда они рядом, как боксеры-профессионалы. Всякий раз, как Дмитрий проходит мимо, Игорь взъерошивается.

Коко возмущает одержимость Игоря. Мужчины редко разговаривают, хотя приветствуют друг друга чуть ли не с военными почестями. Когда же они беседуют, то это быстрый, непонятный русский язык. Обычно разговор кончается полным несогласием. В отсутствие Дмитрия Игорь называет того болваном. Дмитрий же говорит о социальной тупости Игоря и радуется возможности подшучивать над ним. Коко сидит между ними и наблюдает, как они спорят, затем каждый, пожав плечами, переводит ей — или намеренно вводит ее в заблуждение, — о чем говорил его собеседник.

В отличие от Игоря Дмитрий был в Санкт-Петербурге, когда произошла революция. И быстренько устроил так, что ему удалось спасти часть своего состояния, прежде чем большевики взяли власть. Но его финансовые дела не настолько хороши, чтобы отказаться от предложения пожить задаром. Особенно если приглашение исходит от очаровательной мадемуазель Шанель. Он предусмотрительно явился с подарком — романовскими жемчугами. Говорят даже, к нескрываемой радости Коко, что он приберег для нее яйцо Фаберже.

Игорь смотрит на все это с горечью. Он никогда не мог себе позволить такие подарки. И тем не менее его симфония еще не закончена.

Со все возрастающим раздражением Коко замечает, что она вынуждена ходить по собственному дому на цыпочках. Новизна и волнение, которые она испытывала от отношений с Игорем, теперь полностью утрачены, она практически равнодушна к нему. Надежды рухнули, Игорь ей безразличен.

Ей надо больше времени проводить в магазине. Она решает освободиться и окончательно прекращает дневные свидания с Игорем. По прошествии недели Игорь требует объяснения.

Теперь, когда здесь гость, говорит Коко, было бы неприличным уединяться. Дмитрий в доме, это очень рискованно. Они должны постараться, чтобы их связь не стала очевидной, особенно если учесть, сколько они приложили усилий, чтобы все сохранить в тайне. Ведь им не хочется, чтобы пошли сплетни, правда? По крайней мере от Дмитрия, который быстро распространит новость о делишках Игоря среди друзей-эмигрантов. Нет, настаивает Коко, необходимо выдержать некоторое время.

Игорь соглашается, но жестоко страдает от того, что он уже не в центре жизни Коко. Он понимает: ее доводы разумны, но не до конца уверен в ее искренности. Если она испытывает к нему достаточно сильные чувства, думает он, то зачем, приглашая Дмитрия, подвергать опасности их отношения? Игорь старается не слишком показывать свое огорчение по поводу нововведений, но обнаруживает в поведении Коко новую для него холодность.

Однажды утром Коко, проснувшись, понимает, что больше не любит Игоря. Ни слез, ни страданий, ни колебаний. Что кончено, то кончено. Ее соблазняли талант Игоря и его сила. Ей нравилась его серьезность. С ним было интересно. Но теперь, когда она оценивает его как мужчину, а не как музыканта, он ее больше не привлекает. Екатерина обрадуется. Может быть, это и есть то лекарство, которого та дожидалась. Коко не удивило бы, если бы болезнь Екатерины оказалась следствием их отношений с Игорем.

В Бель-Респиро новый распорядок. Утром, пока Игорь работает, Коко и Дмитрий совершают конную прогулку. Игорь не ездит на лошади и, как бы то ни было, чего бы это ни стоило, не может себе позволить не работать в утренние часы. Дмитрий, наоборот, прекрасный наездник и страстно любит верховую езду, он не создан для тяжелой работы. Быстрая езда придает ему сил. Даже Коко, сама хорошая наездница, с трудом поспевает за ним.

Каждое утро Игорь видит их из окна. Петр приводит с конюшни лошадей. Он запрягает кобыл, пока Коко флиртует в саду с Дмитрием. Игорь наблюдает, как галантно Дмитрий подсаживает Коко в седло. На мгновение Коко возвышается над Дмитрием.

Затем они быстро уезжают, и за ними остается лишь шлейф из пыли. Цоканье копыт еще долго звучит в ушах Игоря.

С момента прибытия в Гарш Коко ни разу не скакала на лошади. Как это нелепо, думает она. А ведь прежде она так много ездила. Под ней подрагивают напряженные мускулы лошади. Она сразу чувствует, что оживает. Кожа ее натягивается, будто обновленная. Всадники беззаботно проезжают через лес и подлесок, который подрос за лето. Ноябрьское солнце пробивается сквозь голые ветви деревьев. Коко впервые за то время, как приехала в Гарш, видит весь лес целиком. И внезапно все в ее жизни тоже становится прозрачным. Все так отчетливо просматривается! Внутри нее широко раскрываются новые перспективы.

Дмитрий погоняет свою лошадь до тех пор, пока та не бросается в отчаянный галоп. Коко старается не отставать и с трудом выдерживает темп. Она несется вперед. Ноги напряжены, ветер бьет в лицо. Запах влажной земли перебивается острым конским запахом. Лицо Коко раскраснелось, дыхание вырывается изо рта длинными бесформенными облачками. По спине льется пот. Ноги дрожат от напряжения. После нескольких минут такого галопа в легких Коко начинается жжение. Когда наконец она догоняет Дмитрия и дыхание ее замедляется, то ей кажется, что весь мир — который все еще несется галопом — уходит в прошлое.

У Коко кружится голова. Они медленно проезжают через засохшие заросли колокольчиков. Кругом растут тополя. Коко помнит их дымчато-голубую летнюю окраску. Показывается прудик. Лошади всхрапывают. От их кожи вздымается пар. Повсюду, несмотря на осень, ликующе раскинулись ярко-зеленые папоротники. Глаза Дмитрия лучатся таким же цветом. Все кажется наполненным спокойствием и тайной. Коко чувствует себя легко и уверенно.

Она ощущает, как внутри разливается тепло от усилий, которые она приложила во время скачки. Ее охватывает легкая дрожь. И вот здесь, в этом уединенном месте, где свет скрадывает ветви деревьев, а воздух совсем холодный, происходит то, о чем она и не думала. Это удивляет ее. Но, чуть прикрыв глаза, слегка склонив голову, она охватывает руками шею Дмитрия и уступает его поцелуям.

Игорю неспокойно, он раскладывает пасьянс. Быстро перебирает карты. Подняв карту, шлепает об стол. Этот звук соответствует той пустоте, которую он ощущает внутри.

Снаружи по газону стелются тени. В небе проплывают клочья облаков. Коко и Дмитрий до сих пор не вернулись. Уже середина дня, их нет несколько часов. У Игоря от волнения подрагивают ноги, эта дрожь передается ножкам стола.

Естественно, он слышит цоканье подков, когда всадники подъезжают к дому. Он быстро гасит свет в комнате. Желая все как следует рассмотреть, он становится у края окна так, чтобы оставаться невидимым.

Лошади останавливаются, всадники спешиваются. Игорь видит, как головы Коко и Дмитрия в беседе склоняются друг к другу. Как только Петр уводит лошадей, они направляются в дом.

Игорь коченеет. В темноте его страх усиливается. Услышав вибрирующий смех Коко, он старается собраться. Он продолжает раскладывать пасьянс, как если бы и не прекращал этого занятия. Коко зовет его из холла. Он якобы нехотя откликается. Она идет на его голос в гостиной.

— Почему ты сидишь в темноте? — В ее словах — фальшь.

— Мне все видно, — с деланной рассеянностью отвечает Игорь.

Коко с легким упреком зажигает свет.

Игорь оборачивается, смотрит на нее. Сияющая возбуждением от верховой прогулки, она в своем обтягивающем костюме выглядит потрясающе. Глаза ее излучают тепло, щеки порозовели. Все еще с хлыстом в руке, она откидывает волосы назад.

Снова пораженный ее красотой, Игорь спрашивает:

— Как покатались?

— Хорошо, спасибо. — Следует короткое молчание. — А ты? Как твой пасьянс?

— Хорошо, — оговорит он, шлепнув следующей картой и так пытаясь выказать свое равнодушие.

— Рада слышать. — Коко уходит, закрывая за собой дверь.

Ее внезапный уход поражает Игоря. Он застывает, затем начинает размахивать картой, круг за кругом. Он слышит, как Дмитрий говорит что-то забавное, как смеется Коко. Это действует на Игоря как звук спускаемого курка. Он скидывает карты со стола, они разлетаются в разные стороны. Сцепив руки, он вскакивает со стула. Несколько секунд ходит кругами по комнате, ругаясь про себя по-русски. Если бы здесь был кот, он ударил бы его. Но в конце концов Игорь понимает, насколько он беспомощен в сложившейся ситуации. Он даже не может обвинять ее в неверности. Он с омерзением собирает карты и аккуратно складывает их в коробочку.

Игорь выходит в сад, когда птицы уже чуть слышно щебечут в клетках. Свет наружных ламп поблескивает на стенках садового домика. Войдя в домик, Игорь замирает. Там, после нескольких недель тренировок, один из самых больших попугаев впервые за все время произносит ее имя. Игорь так долго пытался заставить его повторить это имя и почти решил сдаться. И вот теперь этот попугай надумал заговорить. Еще раз — четко, ясно и членораздельно. Звук ее имени отражается эхом и в голове Игоря превращается в песню. Он не может этому поверить. Это настолько невероятно, что он чуть ли не смеется. Игорь в упор смотрит на птицу, которая, наклонив голову, так же прямо смотрит на него, сознавая важность собственной персоны. Как жестока жизнь, думает Игорь.

Лоскутами черной ткани, которые дала ему Коко, он одну за другой накрывает клетки. В этом действии заключен особый смысл — финал, своего рода закрытие. Наступает вечерняя темнота.

Птицы медленно замолкают.

Дети обожают Дмитрия. Он, полный прирожденной энергии, играет с детьми почти каждый день. Федор и Сулима зачарованы его рассказами об отважных похождениях. Особенно сильное впечатление производит на них то, что он принимал участие в убийстве Распутина. Распутина, о котором они так много слышали!

— Как вы это делали?

Они снова и снова просят рассказать эту историю. Дмитрий согласен повторить.

— И тогда Юсупов еще раз стреляет в него — паф! — и еще раз — паф — и он все равно не падает! — С каждым повторением способность Распутина сопротивляться пулям становится все более загадочной.

Еще детей поражает коллекция медалей Дмитрия. Людмила гладит пальчиками рельефное изображение царя.

— Он сам вручил мне эту медаль…

— Что вы сделали? — спрашивает слегка напуганный Федя.

— О, ничего особенного! Я повел батальон на германскую батарею. Мы заняли эту позицию.

— И много было убитых? — интересуется Сулима.

— Да несколько человек.

После паузы, пока до мальчиков доходит смысл сказанного, Дмитрий оживляется.

— Вот, давайте я вам покажу. Если эта ложка — артиллерийская батарея, а эти ножи будут наступающим батальоном…

Игорь выходит из комнаты прежде, чем оказались задействованы все столовые приборы. Он знает о войне только то, что снаряды свистят над траншеями нотой ми-бемоль.

Ему отвратительна оживленность этого человека, который, похоже, очаровал всех вокруг своей преувеличенной галантностью и военной выправкой. Игорю он кажется уродливым, разбушевавшимся шутом. Игорь заметил, что в его багаже нет книг. Дмитрий малокультурен, его не интересуют ни музыка, ни живопись. Это совершенно неинтеллигентный человек, решает Игорь. И все же что-то в его манерах делает его неотразимым. Сначала Игорю непонятно, что именно, но потом он догадывается. Своего рода изысканная жестокость. Дмитрий, как леопард, может убить вас, но сделает это очень изящно.

Очевидно, Коко роковым образом пленена Дмитрием. И Игорь в шоке от того, с каким кокетством она ведет себя в его обществе. Игорь быстро осознает, что не может соревноваться с Дмитрием в живости. Скорее он должен доверять верности Коко и ее вкусу. Игорь надеется, что между ними ничего не происходит, однако подозрения гложут его сердце. Он не допускает мысли, что может потерять Коко, но при этом чувствует, что она от него ускользает.

Позже, за обедом, Игорь испытывает унижение. Его неожиданно ранят признаки интимности между Коко и Дмитрием — нескрываемые улыбки, тайное поглаживание рук, ноги, встречающиеся под столом, — все то, что в летние месяцы радовало его самого. Он погружается в мучительное отчаяние. Только благодаря невероятным усилиям ему удается контролировать свои эмоции.

Посмотрите на нее! Как она взбивает волосы перед Дмитрием! Как ищет его взгляда, чтобы разделить с ним шутку! Эта легкомысленная привычка склонять чуть набок голову, когда она разговаривает с ним! Ужасно, думает Игорь. Но — хуже того! Беспомощная нежность глаз. Каким таящим взглядом она смотрит на Дмитрия, подперев щеку рукой. Во всем, что он говорит, слышится лошадиное ржание. Сердце Игоря сжимается. Любовь Коко к Дмитрию видна невооруженным взглядом. Холод пробирает Игоря до костей. Это больше, чем он может вынести.

Дмитрий размахивает над столом руками, иллюстрируя свои очередные героические деяния. Неловким движением опрокидывает бокал с вином. Вино проливается на белые брюки Игоря и оставляет рубиновые пятна прямо в области паха.

Игорь отскакивает, будто ошпаренный. Безнадежно пытается промокнуть пятна салфеткой. Дмитрий извиняется, но что-то коварное и презрительное в его манерах заставляет подозрительного Игоря разозлиться.

Он смотрит вниз на темнеющие пятна, как на рану. Кожа под пятном намокла, и ему холодно. Во всей дикости воображения ему представляется, что он смотрит на эмблему своей беспомощности, на знак выхолощенности, отраженный в этих бесформенных пятнах.

28

С Дмитрием Коко может быть беззаботной и нежной, несдержанной и дерзкой. Более того, ей все равно, кто ее видит или слышит.

Тем временем Екатерина начинает испытывать прежде незнакомое ей чувство отвращения к мужу. Игорь очень мил, пока Коко в магазине. Но стоит ей вернуться, как он, будто щенок, начинает распускать слюни. Екатерина не может сдержать кривой ухмылки, видя, как все перевернулось. По ее жилам растекается изумительно сладкое ощущение мести. К ней возвращается самообладание. Щеки порозовели. Она вновь обретает силы и чувствует, что может уделять больше времени детям, которые отвечают ей запоздалыми объятиями. Она даже уже в состоянии понемногу гулять.

Игорь теплеет к ней. Вновь открыто проявляет нежность. Она же, напротив, становится к нему все холоднее и холоднее. Она понимает, что с ним — он оставляет для себя лазейку, ищет помощи, чтобы кто-то зализывал его раны. Что ж, пусть ищет, думает Екатерина. К досаде Игоря, она демонстрирует, что ей нравится Дмитрий. Он внес в атмосферу дома свежее дыхание. Она находит, что он учтив, обаятелен, ей приятно разговаривать с ним по-русски. Она не видит в нем союзника, но он очень хорош с детьми, и ее это радует. Она смеется — этот смех ей самой кажется странным. Она так давно не слышала своего смеха! Возможно, это придаст ей уверенности, для того чтобы исполнить задуманное.

Спустя несколько дней Екатерина упрямо и решительно начинает складывать свои вещи и объявляет, что она покидает Гарш. Она с детьми едет в Биарриц, якобы из-за климата и лучшей школы. Она подсчитала, у нееотложено достаточно денег, чтобы снять там скромное жилье. Она больше не может пользоваться милосердием мадемуазель Шанель. В сущности, выходит так, что она готова жить в лачуге, только бы уехать из этого дома.

Игорь оскорблен.

— Как ты можешь так со мной поступить! — кричит он, когда Екатерина складывает платья в чемодан.

— Я это делаю не из-за тебя. Я делаю это ради себя самой и ради детей.

Ее голос, осипший от частого плача, стал тихим и чуть хрипловатым.

— Но я хочу, чтобы ты осталась.

— Ты хочешь? Почему?

— Потому что… — он запинается… — ты моя… И ты мне нужна. Ты мне нужна! — Повторение этой фразы уязвляет Игоря. Он весь трясется от ярости. Но, даже разозлившись, он не забывает о том, что все в доме все слышно. И он продолжает свирепым шепотом: — Ты — моя жена!

Екатерина, не обращая на него никакого внимания, пронзительно кричит:

— Ты должен был подумать об этом раньше!

Еще несколько недель назад ей отчаянно хотелось, чтобы Игорь пришел к ней. Она молила его о любви, об эмоциональной поддержке. Он не ответил. Тогда он отказал ей. Так зачем ей слушать его теперь?

— Факт в том, что мы все еще женаты. Никто этого не отменял. Это священно.

— Ты вел себя так, будто уже в это не верил!

Игорь пытается подавить нарастающую панику.

— Но что ты будешь делать?

— Я справлюсь.

— Ты уверена?

— Нет. Но может быть, это именно то, что мне необходимо. — Она аккуратно разглаживает платья в чемодане.

Екатерина знает, что больше не может надеяться на Игоря, и почти испытывает от этого облегчение. Ей уже не больно от того, что никто о ней не заботится. Странно звучит, но то, что она для него умерла, принесло ей подобие свободы.

— Ты все хорошо обдумала?

— Я долго думала. Больше не могу этого выносить.

Голос Игоря вот-вот сорвется в истерику.

— Чего выносить?

— Игорь, не оскорбляй меня…

— Но с Коко почти все кончено…

— Почти! — Екатерина на минуту перестает укладывать вещи. — Чего ты хочешь? Еще неделю? Еще месяц? Год?

— Но так и есть! Мы не подходим друг к другу. — Игорь сам с изумлением слушает свои слова — и не может остановиться. Что удивляет его еще больше — это то, что он не согласен с тем, что говорит.

— А с чего ты решил, что мы подходим?

— Разве мы не доказали этого за долгие годы?

Екатерина кладет еще одно платье в чемодан.

— По-моему, несколько последних месяцев доказали обратное.

— Почему?

Между ними будто возникла какая-то дымка.

— Потому что, не будь Коко, появился бы кто-то еще, — говорит Екатерина, — и мне кажется бессмысленным все это продолжать.

— Это нечестно.

— Да ну?

— Это все твоя гордыня!

— И время.

Внезапно Игорь приходит в восхищение от своей жены, от ее ума и внутренней силы. Его с самого начала привлекало в ней ее спокойствие. Теперь он видит более сильную сторону ее характера. Как будто перед ним другой человек. Он обнимает ее в знак примирения. Но — поздно. Она холодна, она отворачивает от него лицо. И продолжает укладывать вещи в чемодан.

— И дети? — продолжает Игорь уже более спокойно.

— Да?

— Ты подумала об их благополучии?

— Разумеется. А как по-твоему, зачем я это делаю?

— Но они только-только стали ходить в школу. Они не захотят начинать все сначала.

— Я и об этом подумала, — с горячностью отвечает Екатерина.

— А не кажется тебе, что ради них нам стоит остаться вместе?

Екатерина перестает укладывать чемодан и смотрит прямо в глаза Игорю.

— Ну у тебя и нервы! — С осуждением, которое пугает его, она взрывается: — Когда за последние несколько месяцев ты хоть раз подумал о них?

— Но они очень чувствительны к таким вещам, — с вызовом отвечает Игорь. — Это их расстроит. Они будут страдать.

— Они еще сильнее расстроятся, если еще дольше будут жить здесь, слушая звуки музыкальных кроватей. Вот именно по этой причине я увожу их отсюда! — Ее щеки пылают от негодования. Игорь хочет что-то сказать, но она не дает ему возможности ответить. — Ты, Игорь, не осознаешь, что они все понимают? Они могут об этом не говорить, но в глубине души они знают, что происходит. Только ты можешь быть таким слепым.

— Но я правда люблю тебя.

— Ты должен будешь сделать нечто большее, чем просто это сказать.

Екатерина смогла преодолеть кризис. Она научилась справляться, жить без его любви. Вот он явился к ней, и ее затошнило. Это невыносимо. Его любовь ничего не стоит, он банкрот. Она отталкивает его. Дело в том, что она больше не хочет с ним жить.

— А как же мы?

— Что значит мы?

Вопрос ошеломляет его. Помолчав, он жалобно произносит:

— Пожалуйста, останься.

— Не волнуйся, — Екатерина не может отказать себе в удовольствии унизить его, — я не скажу твоей матери, если это то, что тебя беспокоит.

Игорь неподвижен. Мгновение ему кажется, что он сейчас вышвырнет ее чемодан за дверь. Он оглядывается, чтобы что-нибудь расколотить. У него инстинктивно сжимаются кулаки.

У Екатерины осталось еще одно дело. Она заворачивает безделушки, которые символизировали для них обоих их дом. Комната сразу же теряет жилой вид. Последними она укладывает предметы со своего прикроватного столика — фотографию детей, икону и раковину.

Игорь ретируется в спокойствие своей студии. Он потрясен, расстроен и чувствует, что попал в затруднительное положение. Однако догадывается, что должен что-то предпринять. Ярость, которая вначале овладела им, сменяется убеждением, что в конце концов все вовсе не так уж и плохо. То, что Екатерина уедет вместе с детьми, конечно, удар по его самолюбию, но это поможет ему восстановить отношения с Коко. Освободит его для битвы за нее, избавит от постоянного чувства вины, которое вечно мучило его, пока жена была рядом. Потом настроение снова меняется — от надежды к страху. К боязни того, что его предательство по отношению к Екатерине обернется предательством по отношению к нему самому. К боязни того, что ничего само по себе не решится. Боязни того, что он будет отвергнут обеими женщинами — и Коко, и женой. К боязни того, что энергия и вдохновение, которые нужны ему для работы, будут потрачены на эмоциональные волнения. К боязни того просто-напросто, что он останется ни с чем.

В последовавшие за тем часы из студии Игоря доносятся звуки фортепиано, подобные треску льда, который раскалывается над полыньей.

Этим вечером Игорь усаживается рядом с Екатериной и объясняет детям, что они уезжают из Бель-Респиро. Завтра утром дети поедут с мамой в Биарриц. Им говорят, что там лучше климат. К тому же там и школа больше им подходит. Да и в Гарше с приездом Дмитрия стало слишком много народу. Еще детям объясняют, что их папа пока что останется здесь, чтобы закончить свою работу.

Новость ошеломляет детей. Они встречают ее ледяным молчанием. Похоже, только Федор рад отъезду. Но Игорь и Екатерина нервными движениями рук передают детям свою нервозность. Странно, что никто не задает ни единого вопроса. Возможно, что-то подсказывает им, что они не хотели бы услышать ответ. И Сулима, и Людмила упорно смотрят в пол, будто боясь пошевельнуться.

Позже, когда дети уже лежат в кроватях, к ним приходит Игорь. В их полуоткрытых ртах скапливаются пузырьки слюнок. Вид спящих детей всегда представляется чем-то священным.

Видно, как возмужал Федор. Милена хмурится. Больше всего Игоря беспокоит Сулима. Игорь видит в мальчике себя. Тот же овал лица, те же глаза и нос. Игорь потрясен тем, что смотрит на себя, только на тридцать лет моложе.

Игорь не выносил отца, который был холодным и не любил своего ребенка. Он всегда обещал себе, что, став отцом, будет больше любить своих детей. Но когда он стал отцом, то обнаружил, что в нем тоже нет родительского инстинкта. Прогоняя от себя детей, он следует по стопам своего отца. Он невольно старается держать их в неком отдалении от себя. Да, он радовался рождению каждого ребенка, но постоянно приходил в негодование от того, что дети отрывают его от работы. Музыка, которую дети производят в доме, слишком конкурирует с его музыкой.

Теперь же, склонившись над детьми, вглядываясь в их сонные лица, Игорь печалится из-за нависшей над ним угрозы утраты. Он прикладывает палец к губам и передает детям этот поцелуй. Дети ворочаются в кроватях. Игорь произносит слово «Прощайте» настолько громко, что Людмила сквозь сон отвечает ему. Ее ручка поднимается и снова падает. Игорь замечает, что дети спят с потушенным светом, и вспоминает, что он в детстве не мог спать в темноте. Какие они храбрые, думает Игорь.

На следующее утро, наплакавшись, дети, уже готовые к отъезду, стоят с Екатериной у двери. Коко — здесь же. Дмитрий, попрощавшись, отправился в лес на охоту. Коко протягивает руку Екатерине. Медленно, подчиняясь импульсу, рука Екатерины неохотно тянется вперед. На какой-то момент Екатерина, как это ни абсурдно, даже испытывает благодарность. Но затем в ней поднимается злость, расправляя крылья в ее сознании. Когда Коко хочет поцеловать Екатерину, та отворачивается, отодвигает щеку.

Сулима спрашивает:

— Почему папа остается?

— Я уже объясняла, — говорит Екатерина.

Людмила ноет:

— Но я все равно не понимаю, почему мы уезжаем.

Жозеф и Мари переглядываются.

Эти запоздалые, бестактные слова — будто кинжал в сердце Екатерине. Не получив ответа, Людмила берет на руки кота — Василий все это время терся об ее ноги, поглаживал их пушистым хвостом.

Игорь оглядывается на Коко. Бедный Василий! Игорь с испугом смотрит на кота. Он не в состоянии принять тот факт, что и коту придется отправиться вслед за женой и детьми. Кот — маленькая, но зримая деталь, своего рода линза, сквозь которую Игорь видит истинную меру своей потери. Самодовольный кот не желает его признавать, и это еще один нелепый удар по нему. Эти минуты, понимает Игорь, возможно, худшие в его жизни.

Он торжественно пожимает руки сыновьям и нежно целует дочерей в обе щеки, пытаясь вложить в эти действия всю свою любовь. Но Федор подчеркнуто избегает отцовского взгляда. Даже Сулима — с каменным лицом, молчалив и обижен. Игорь умиленно разглядывает детей. Он пытается представить себе, как в подобной ситуации вел бы себя его отец, если бы позволил жене и сыну оставить его. Но ему это не удается — становится стыдно.

Екатерина холодно прощается с Игорем. Затем после того, как Коко поспешно и виновато обнимает детей — включая длительные объятия с Людмилой, — они уезжают. Дверь захлопывается.

Все это так неожиданно! Игорь смотрит на Коко. Ему кажется, что он парит в невесомости. Важность события борется в нем со странным чувством освобождения. Коко поджимает губы. Над ними нависает тишина.

— Теперь я должна дать тебе поработать, — говорит Коко, отходя от двери.

Игорь несколько медлит перед тем, как уйти к себе в студию. Как глупо, думает он. Тот самый момент, который мог бы стать их триумфом — сейчас они должны были бы броситься другу к другу в объятия, — омрачен негодованием и сомнением. На Игоря обрушивается сокрушительное чувство вины и ощущение опустошенности. Теперь, когда наступило то спокойствие, которого он так искал, у него нет ничего, чем бы его заполнить. Ради чего он оставил свою семью? Он чувствует, как его тело вновь обрело вес, который почти притягивает его к полу. Он всегда верил в то, что его жизнь приводится в порядок по некоей схеме, по скрытой, но верной форме. Но сейчас он не может разглядеть, каков же этот замысел. Существование кажется ему бесцельным, и на какую-то секунду он чувствует себя абсолютно одиноким. Затем — столь же мгновенно — ощущает себя подброшенным на поверхность новым чувством убежденности в том, что все, что он делает, — правильно. Он отказывается сдаваться. К чувству страха добавляется надежда на то, что все будет хорошо. Он дает клятву, что Коко вернется к нему. Она увидит, какой идиот этот Дмитрий. Что-то подсказывает ему, что они будут вместе.

Первое, что бросается в глаза Екатерине, когда они на такси въезжают в Биарриц, это магазин Шанель. Екатерине не хотелось бы этого видеть, она внутренне содрогается от того, что теперь ей никуда не деться от этого имени. Ее же собственные дети показали ей магазин. Екатерина понимает — от этого не спастись. Имя Коко — повсюду, как имя Господа.

Но новый дом с каменным фасадом и деревянными балками кажется стойкой защитой от присутствия Коко. Здесь им ничего не грозит, думает Екатерина, по крайней мере некоторое время. Даже мадемуазель Шанель не проникнет сквозь эти стены.

Екатерина посылает телеграмму матери Игоря с извещением о перемене их адреса.

Через два дня после отъезда Екатерины Коко предоставляет Жозефу и Мари недельный отпуск. На вилле есть Петр, будет кому всех обслуживать. И даже лучше, что остается один слуга, а то Петр и Жозеф все время соперничают, кто тут главный. Между ними постоянно ведутся безмолвные военные действия.

Петр выступает как телохранитель Дмитрия, который усердно защищает своего хозяина и пренебрегает всеми остальными. Более того, возникли неурядицы по ведению домашнего хозяйства. Поскольку Петр плохо говорит по-французски, а Жозеф не знает русского языка, то в споре, где никто друг друга не понимает, битва переносится на кухню, где выясняется, кто, что и когда должен делать.

Жозеф и Мари испытывают облегчение, когда подходит время их отъезда. Радуясь бегству из Гарша, от его странных порядков, они направляются в свою родную деревню на севере.

Так что когда Коко и Дмитрий все чаще удаляются для верховой езды или для работы в Париже, в доме воцаряется полная тишина. И Игорь — не считая русскоязычного Петра — остается в полном одиночестве.

29

Игорь, подняв очки на лоб, сидит в гостиной. Он только что получил телеграмму от Дягилева. Она гласит: «Лавочницы всегда предпочитали великих князей гениям. Балет отправляется в Мадрид. Поехали с нами!» Игорь сминает телеграмму и швыряет ее об стену.

Дягилев наверняка узнал обо всем от Миссии. Игорь был прав, эта женщина — яд. Хочется позвонить Дягилеву и все рассказать ему. Но что, собственно, рассказать? Об отъезде Екатерины? О том, почему он остается в Бель-Респиро? О Дмитрии? Его щеки пылают от унижения.

Коко тоже получила кое-какие новости. Письмо, отправленное из Биаррица. Она вскрывает конверт и видит текст, написанный синими чернилами.

6 декабря 1920

Дорогая мадемуазель Шанель!

Я пишу, чтобы поблагодарить вас за ваше великодушие, позволившее нам жить у вас в эти месяцы. Для нашей семьи последнее время было трудным. Мы все еще не привыкли к статусу изгнанников, пополнивших категорию европейцев, лишенных всяких прав. И вы очень помогли детям в этот трудный период. Я ценю вашу помощь в нашем устройстве и в их образовании в этой стране, которая может стать их домом на несколько грядущих месяцев.

Я хотела бы поблагодарить вас и за ваши усилия, касающиеся моего здоровья. Без вашей поддержки я никогда не смогла бы позволить себе оплату медицинских счетов. Нечего говорить и о рентгене. За это я приношу глубокую благодарность.

Следующая тема разговора, однако, гораздо труднее. Я приберегла ее, как, мне кажется, принято в приличном обществе, к концу. Мне ясно, что последние несколько месяцев вы наслаждались близостью моего мужа. Это обстоятельство было причиной моих великих мучений, а я уверена — и мне необходимо об этом сказать, — что оно способствовало развитию моей болезни. При всем том, что я глубоко уважаю вас за ваше независимое мышление и чрезвычайную природную настойчивость, я не могу притворяться, что меня восхищает ваша мораль, которую я нахожу чрезмерно безвкусной. К счастью, дети не знают правды о ваших отношениях с их отцом. Я хотела бы тем не менее призвать вас обратиться к своей совести. Я советую вам оборвать, если вы уже этого не сделали, связь с Игорем — это позволило бы ему исполнять его истинные обязанности как отца, так и мужа.

Разумеется, в этом прискорбном романе он так же виноват, как и вы. Я допускаю, что, возможно, даже больше. Но как раз теперь вы, кажется, вполне можете управлять его чувствами. Если вы находите в своем сердце возможность совершить последнее доброе дело вдобавок к тем, за которые я уже вас поблагодарила, тогда, пожалуйста, оставьте его. Вас, должно быть, удивляет, что я все еще люблю его.

Мы прожили вместе много лет. Детям нужен отец. Я почти при смерти и нуждаюсь в нем более, чем когда либо еще. Кроме того, вы должны понимать, что Игорю нужно время и спокойствие для занятий композицией.

Большое спасибо за ваше участие в обсуждении этого дела. Дети — особенно Людмила — шлют вам свою любовь.

С уважением,

ваша Екатерина С.

Коко аккуратно сворачивает письмо и кладет его обратно в конверт. Некоторое время она держит его обеими руками, будто пытаясь впитать его содержание. Затем опускает в карман и равнодушно идет вперед.

После напряженного ленча с большим количеством вина, в ходе которого Игорь мало ест и почти не разговаривает, он просит Коко о разговоре наедине. Коко смотрит на Дмитрия, и тот, пожав плечами, великодушно кивает в знак согласия. С грубоватой вежливостью, скрывающей царскую пренебрежительность, он говорит, что ему нужно почистить ружье перед охотой в лесу.

Коко и Игорь выходят в сад. Коко в шерстяном пальто, она обхватила себя руками, а Игорь засунул руки в карманы. На улице очень холодно.

— Итак, о чем ты хочешь со мной говорить?

— Я думаю, что ты совершаешь ошибку. — Он пытается произнести это с вызовом, но в его словах прячется мольба.

— Почему ты так думаешь?

— Мне кажется, между нами есть нечто, чего нельзя нарушать.

— И что же?

— Не знаю. Чувства. Назовем это любовью.

— Я смотрю, ты, как всегда, романтик.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Боюсь, что не понимаю. — В голосе Коко нет никакой нежности.

— Мы так хорошо вместе работали. Мы подходим…

— Игорь, скажи мне…

— Что?

— Ты бросил бы Екатерину?

— Похоже, это она бросила меня.

— А ты развелся бы с ней?

— Это нечестно. Она сейчас тяжело больна и…

— Я больше не желаю слушать оправдания. Ты никогда ее не оставишь, даже несмотря на то что не любишь ее.

Игорь пытается протестовать. Коко поднимает руку, останавливая его.

— Так, я готова поверить, что ты меня любишь. Но этого недостаточно. Я не хочу таиться, как шлюха, в собственном доме. Мне тридцать семь лет. Я богата. Я заслуживаю лучшего!

Коко хочет уйти. Игорь хватает ее за руку. Она не сдается, оглядывается на дом и, крепко обхватив себя руками, не подпускает Игоря.

— Я знаю, я был эгоистом. Я вел себя непорядочно… Все будет по-другому.

— Хотелось бы верить тебе, Игорь. И — да, ты — эгоист. — Она отдергивает руку. — Что ж, и я тоже! — Ее слова бьют его по лицу словно камни. — Беда в том, что ты хочешь подчинить меня своей работе. Ну а я этого не хочу. Я не Екатерина. У меня своя работа. И я честолюбива.

— Если ты честолюбива, то зачем тратишь время на этого слабоумного Дмитрия?

— Я не собираюсь вступать в глупый спор!

— Он на двенадцать лет моложе тебя. Господи помилуй, он просто мальчик!

— Возраст тут ни при чем. К тому же, если хочешь знать, он младше только на одиннадцать лет.

— Не понимаю, как ты можешь относиться к нему серьезно.

— А кто сказал, что я серьезно к нему отношусь? Может, я хочу слегка развлечься. — Она, усмехнувшись, добавляет: — Это допускается?

Голос Игоря опускается до шепота. У него еле шевелятся губы, слова вырываются с трудом:

— Не видишь, что ему нужны лишь твои деньги?

И тут Коко теряет терпение:

— Я понимаю, что ты обозлен и ревнуешь. И тебе он кажется недоумком. Но со мной он хорош. Он уделяет мне больше внимания, чем хотел бы ты, — больше, чем мог бы ты. И мне это нравится. Мне нравится о ком-то заботиться. Мне нравится, что рядом есть кто-то глупенький. Кто-то, для кого я не на третьем месте после фортепиано и жены! — Коко в негодовании топает ногой. Резким движением руки отирает слезы. — А насчет денег ты ошибаешься!

Повисает тяжелое молчание. Вдали лают собаки. В воздухе раздается еле слышный звук выстрела. Ясень стряхивает остроконечные красные листья.

Более твердо Игорь спрашивает:

— Теперь, когда Екатерина уехала, у тебя стало меньше сомнений, а?

Коко будто хочет отплатить. Тоном слишком жестоким, чтобы он был естественным, она продолжает:

— Возможно, ты прав. Может быть, по поводу тебя у меня теперь уже меньше сомнений.

Игорь чувствует себя поверженным.

— Нельзя так играть человеческими жизнями. Ты разрушила семью…

— Полагаю, что ты для этого ничего не сделал?

— Я прошу тебя, — говорит Игорь с новой силой и настойчивостью, выделяя каждое слово с безумной четкостью, — передумать. — Видно, как натянулась кожа на его скулах, как напряглись все мускулы. В его глазах отчаянная мольба. — Дягилев говорит, что балет едет в Испанию. Почему бы нам не поехать туда вместе?

— Дмитрий хочет поехать в Монте-Карло.

— С тобой?

— Да.

— И что?

— Я еще не решила.

— Ты не хочешь быть со мной?

Она едва заметно качает головой. Игорь не может поверить, что это конец, так — вскользь. В отчаянии он ищет ту ниточку, потянув за которую, можно все вернуть.

— Чего ты хочешь? Брака, детей?

Коко вспоминает, в какой шок привела его новость о ее беременности. И отвечает даже с большим презрением, чем ей бы хотелось:

— Ты не тот отец, которого я выбрала бы для своих детей.

В Игоре как будто раскручивается пружина.

— Знаешь, в чем твоя беда?

— В чем? Скажи!

— Ты очень поверхностная!

Коко смотрит на него, на мгновение ей становится больно. Затем она расплывается в улыбке.

— Ты очень поверхностна, — повторяет Игорь, на сей раз более спокойно, но с большей убежденностью.

Улыбка Коко сменяется лукавой усмешкой.

— Что там еще? — интересуется она проказливым тоном.

И в этот момент из дома появляется Дмитрий.

— Коко, ты идешь? — кричит он.

Готовый к походу, он несет свое ружье. Он всегда в лес идет с ружьем. Дуло покоится у него на плече. Дмитрий олицетворяет собой силу.

— Что там еще? — торопится Игорь, не обращая внимания на Дмитрия. Но момент упущен. Игорь продолжает в упор смотреть на Коко. В его мерцающих глазах — безнадежность.

Внезапно заволновалась листва деревьев. Все оборачиваются, чтобы понять причину этого волнения. Дмитрий инстинктивно вскидывает ружье. Его тело подается вперед вместе с ружьем, он стреляет по верхней ветке. Один за другим следуют два выстрела. Из дула вырываются голубые облачка дыма, и на газон камнем падает голубь с белой полоской на шее. Немедленно вверх веером вздымается стая птиц, косяком улетая мимо верхушек деревьев. Дмитрий от восторга свистит. Горячие гильзы от пуль лежат на земле. Отзвук каждого выстрела все еще висит над садом.

Игорь не может поверить своим глазам. Шум отдается у него в ушах. Когда кислотный запах пороха долетает до него, его негодование вырывается наружу. У него темнеет лицо. Он не может сдержать ярости.

— Вам так необходимо разрушать все, к чему вы ни притронетесь?

Игорь делает шаг к Дмитрию, бежит. Размахивая руками, кидается вперед и колотит кулаками по его груди.

— Что вы делаете?

Дмитрий отшатывается. Ружье падает у него из рук. Чрезвычайно удивленный, он принимает на себя этот бессмысленный взрыв. Затем разворачивается и очень уверенно бьет Игоря в нос. Игорь, вздрогнув, падает. Ему больно. Очки разбиты. Текут слезы. Острый осколок стекла мешает зрению. Нос явно свернут. Игорь пальцами пытается найти место удара. Липкие пальцы темнеют от крови.

Игорь смотрит на Коко, его требование любви теперь уменьшается до робкой надежды на сострадание. Дмитрий следит за ее реакцией. Коко трясет головой, она раздражена его бесчувственностью, однако не откликается на безмолвный призыв Игоря. Она просто поворачивается и уходит.

Дмитрий тупо стоит на месте, потом поворачивается и плетется за Коко. Игорь в одиночестве сидит на сырой траве. Он видит перед собой пар от своего дыхания. Чувствует, как из носа течет кровь. И будто все его страхи выморозило холодом.

Игорь неловко снимает очки и изучает их трещины.

30

Прошла неделя, как уехали Екатерина и дети. Жозеф и Мари все еще в отпуске, Петру дали выходной, Коко и Дмитрий опять поехали кататься на лошадях. В этом большом доме Игорь чувствует себя покинутым.

Он только что узнал, что матери наконец дали визу. Он должен был бы обрадоваться, но эти новости пугают его. В телеграмме говорится о том, что матушка узнала от Екатерины. Ей хотелось бы уточнить, куда она должна ехать, в Гарш или в Биарриц. Игорю понятно, что ей мало что известно, кроме того, что они сейчас живут врозь. Екатерина не должна была бы рассказывать о том, что они разошлись. Он достаточно хорошо знает жену, чтобы быть в этом уверенным. Но что будет говорить он? Как все это объяснит? Он складывает телеграмму в маленький квадратик, будто бы этим действием ужимает свои неприятности.

Вокруг ощетинилась тишина. При взгляде на фотографию матери Игоря обжигает болью. Он не может избавиться от дурацкого ощущения. Как маленький ребенок, он боится нагоняя. Игорь знает: он просчитался, и теперь обдумывает, чего ему это стоит. Его мысли обращаются к Екатерине и к тому, как она одна справляется с детьми. Наверное, она смеется вместе с друзьями над его утратами. Его поражает мысль о том, что, быть может, ей хорошо без него. Возможно, она чувствует себя освобожденной. Думая об этом, он осознает, насколько бесформенным стало его существование.

Игорь начинает тщательно подстраивать фортепиано. Камертон стрекочет. Игорь подолгу прислушивается к каждой ноте. Он празднует окончание настройки, не спеша пробегая пальцами по клавишам. Звонкие, сверкающие звуки льются, будто вода по камням.

Игорь начинает играть.

Он играет элегически нежно, с душераздирающим спокойствием. Его пальцы ласково нажимают на клавиши. Он закрывает глаза и погружается в себя. Из-под пальцев прорастают звуки. Расслабившись, Игорь позволяет рассудку утонуть в эмоциональном порыве музыки. Аккорды громоздятся в экстазе — и горестно смешиваются.

Он играет долго, его пальцы живут сами по себе. Играя, он преображается, будто бы беседует с фортепиано.

Время ленча, но Игорь не ощущает голода. Он даже не слышит глупого хихиканья вернувшихся с прогулки Коко и Дмитрия.

Он работает, чтобы создать в симфонии напряженное ожидание кульминации перед страстным финалом. Он хочет уплотнить гармонию и наконец привести диссонансы к совершенному разрешению. В финале же он хочет удивительного покоя, окрашенного тишиной.

В этот вечер Игорь сидит в своей студии и в одиночестве напивается до одури.

Он выпивает две бутылки вина, потом пьет водку. Он пьет быстро, ни на что не обращая внимания. В пепельнице — гора окурков. Изо рта валит сигаретный дым. Он ощущает, как в нем разрастается пустота, и вливает в себя спиртное, чтобы заполнить эту пустоту.

Когда Игорь уже не в состоянии раскурить следующую сигарету, а бутылка водки кажется ему дрожащей призмой, он выкарабкивается из кресла. Ковыляя по комнате, смахивает с фортепиано метроном. Грохот упавшего метронома отдается взрывом в его мозгах. Он с трудом добирается до двери. Ковер под ногами живет собственной жизнью. При выходе он выключает весь свет. Заметив какое-то сияние позади себя, догадывается, что забыл выключить какую-то лампу, но уже не в силах вернуться.

Медленно, на четвереньках, взбирается вверх по лестнице.

Два часа ночи. У него пепельно-серое лицо, очки криво сидят на носу. Разбитая в драке с Дмитрием линза мешает как следует видеть. Пот с затылка стекает по груди.

Коко и Дмитрий, которые намного раньше удалились отдыхать в общей кровати, просыпаются, услышав, как Игорь карабкается по лестнице. Они прислушиваются, но Игорь добирается до своей комнаты и закрывает за собой дверь.

Игорь яростно сдирает с себя рубашку, пуговицы разлетаются в разные стороны. В пьяном беспамятстве он скидывает ботинки и валится на кровать. Слышит, как громко стучит сердце. Какое быстрое у него дыхание! С потолка в глаза бьет свет лампы. Внезапно он ощущает, как что-то вздымается внутри него. Он еще что-то соображает и быстро кидается в ванную. Смутный порыв, свойственный цивилизованному человеку, заставляет его наклонить голову над унитазом.

Желудок непроизвольно сжимается. Тошнота жарко бьется в глотке. Глаза наполняются слезами. Горячий поток рвоты с напором вырывается изо рта. Куски рвотной массы выплескиваются из унитаза ему на одежду.

Задыхаясь, Игорь поднимается и смотрит на себя в зеркало сквозь ресницы, смоченные слезами. Он чувствует, что у него жар, но лицо его — сине-серого цвета. Руки немеют, судорога сводит пальцы. Он открывает кран и ждет, пока вода не станет совсем холодной. Глубоко вздохнув, набирает в ладони воды и плещет себе в лицо. На мгновение пальцы прилипают к коже — словно маска. Он пьет, полощет рот. Зубы стучат, вода ледяная.

Глянув вниз, Игорь видит мерзкую массу, выплеснувшуюся из унитаза, которая вздымается и опадает, вздымается и опадает, как мертвая рыба. Запах приводит его в ужас. По краям унитаза засыхает полоска рвоты. Несколько пятен остались на стене и на одежде.

Он только и может, что полить это все водой. Он старается запомнить, что утром надо все вычистить. Электрический свет ванной комнаты режет глаза. Он чувствует, что рвота еще осталась у него в глотке и в носу. Возвращается в спальню. Не раздеваясь, замирает на кровати.

Коко, мучимая бессонницей, слышит раздающийся в ночи неровный храп Игоря. Она рано встает и настежь отворяет окно его студии. Брезгливо подняв пепельницу кончиками пальцев, несет ее на вытянутой руке в мусорный бачок.

Чуть позже Коко решает проверить, все ли в порядке у Игоря. Когда она входит к нему в комнату, он слегка шевелится и приоткрывает глаза.

— Вставай-ка, — говорит Коко и сдвигает в сторону одеяло. Она открывает занавески, Игорь щурится от яркого света.

— Меня опять тошнит. — С неуклюжестью пьяного он с трудом поднимается на ноги и бежит в ванную, где его снова рвет.

Укоризненный тон Коко сменяется на увещевания. Она вытирает ему губы мокрым полотенцем. Успокаивает, гладит по голове. Затем, приказав ему раздеваться, наполняет ванну горячей водой. Игорь колеблется, но видит, что у нее на уме только дело. Смущаясь, снимает с себя одежду. Ступив в ванну, ощущает, как вода обволакивает его ноги. Когда он растягивается в ванне, Коко начинает мыть его, как маленького ребенка.

— Прости меня, — бормочет Игорь. — Мне так стыдно. — Подобно инструменту, плохо звучащему из-за влажности, голос Игоря еле слышен.

— Все в порядке.

— Утро потеряно для работы.

— Я думаю, ты еще поработаешь.

Коко моет его лицо и выжимает губку над головой. Вода стекает по лбу и вниз, по щекам.

— Ты очень добра, — говорит Игорь. — Честно.

Коко протирает его брови.

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Немного лучше.

На самом деле он чувствует себя ужасно. Ему ненавистно то, что она застала его в таком состоянии. Это унизительно. И не в первый раз он ощущает, что ведет себя недостойно. Выбираясь из ванны, он обматывает полотенце вокруг пояса. Вытирается и идет к Коко. Они ласково обнимаются. Поддавшись какому-то детскому порыву, прислоняются друг к другу лбами. Их пальцы сплетаются. Игорь чувствует, как его рука, еще влажная после ванны, крепко прижимается к руке Коко.

Игорь говорит:

— Я знаю, что потерял тебя. Теперь я должен тебя отпустить.

Коко ничего не отвечает, но обнаруживает, что сейчас ей приятно быть с ним. Им доставляет удовольствие нежность любовников, примирившихся с разлукой.

— Мы можем оставаться друзьями? — молит Игорь.

В другом контексте вопрос мог бы показаться чересчур патетическим, и Коко подавляет инстинктивное желание рассмеяться. Прелесть выражения его лица и нечто униженное в его голосе требуют благожелательного и уважительного ответа.

— Разумеется, — кивает Коко.

Они пожимают друг другу руки, их пальцы медленно разъединяются.

— Мне кажется, тебе сейчас нужно поспать, — говорит Коко.

— Да.

Благодарный Игорь ложится на постель. Коко машет на прощание. Прежде чем закрыть за собой дверь, она посылает ему воздушный поцелуй.

31

Игорь с дирижерской палочкой в руке поднимается на подиум, чтобы репетировать с оркестром возобновляемую «Весну священную». Из кармана пиджака выглядывает носовой платок. Над верхней губой — усы. Очки без дужек плотно держаться на носу благодаря особому зажиму.

Игорь подготавливает оркестр. Глаза сощурены, рот чуть приоткрыт. Затем, отсчитывая ритм левой рукой и приглашая к вступлению правой, он призывает музыку. Шесть одиноких нот вылетают из раструба фагота. Будто вдогонку звучат остальные деревянные. В ответ скрипят первые скрипки, нервно щебечут флейты. Вот вступают вторые рожки, за ними — отрывистые восклицания медных и струнных.

Пальцы Игоря подают сигнал на ускорение темпа, руки взмывают в воздух и опадают, требуя более спокойного звучания. Указывая по очереди разным инструментам, Игорь расставляет акценты здесь, смягчает звучание там. То, как он ищет взглядом музыкантов, как музыканты встречают его взгляд, создает среди них тайную конкуренцию за его внимание. Игорь тонко пользуется внимательностью музыкантов и в то же время старается слить отдельные фрагменты музыки в целое.

Внезапно брови его хмурятся. Чего-то не хватает. Опустив дирижерскую палочку, он нетерпеливо постукивает по пульту и просит оркестр остановиться. Он обращается к литаврам. Литаврист мило улыбается из-за копны рыжих волос. Игорь грохочет:

— В этом пассаже предусматривалось ФОРТИССИМО! Надо колотить по коже, а не жалеть ее!

Игорь спускается с подиума и торжественно идет к фортепиано. Зал, в котором они репетируют, совсем не отапливается, и шаги Игоря гулко отдаются в холодном воздухе. Стоя, он проигрывает несколько фраз в качестве энергичной иллюстрации.

— Слышите?

Униженный литаврист краснеет.

Взобравшись на подиум, Игорь просит начать за несколько фраз до прерванного пассажа. Он удовлетворенно кивает, когда литаврист точно следует указаниям дирижерской палочки.

Потом Игорь прикрывает глаза и вслушивается. Ему нет нужды смотреть в партитуру, он дирижирует вслепую, эта музыка — у него в сердце. Он ощущает ее удары и ее мягкость, видит цвет нот, возникших в его уме. От струнных поднимается резкий запах канифоли. Игорь слышит знакомые ми-бемоль-мажорные аккорды, которые наслаиваются друг на друга.

Он продолжает дирижировать, и музыка вызывает в его сознании образы. Вот он за фортепиано в Бель-Респиро с пером в руках и с партитурой над клавиатурой. Студию наполняют солнечный свет и птичье пение. И тогда, непрошено, в памяти возникает Коко, ее черты хитро вплетаются в ткань музыки. Ее полные губы, короткие темные волосы, четко очерченные брови, ее руки отвечают акцентам фортепиано. Ее поцелуи. То, как темнели ее глаза, когда он входил в нее, и как она двигалась, когда они любили друг друга.

Видение пронзает Игоря.

Он потрясен тем, как действует на него музыка. До этого момента он всегда воспринимал музыку как нечто абсолютное, чистое и истинное, как сущность, которая не представляет ничего, кроме себя самой. Зная за долгие годы работы о силе воздействия музыки, сейчас он ошеломлен образами, возникшими в памяти. У него пересохло горло. Ноги дрожат. Он ошеломлен тем, что музыка производит на него столь сильное впечатление. Однако в этом нет никакой сентиментальности, никакой суеты, никакой слащавости. Воспоминания острые и точные, а чувство потери все более мучительно. Игорь ощущает тяжелое бремя печали.

Концертмейстер первых скрипок — единственный, кто замечает происходящее. Он сидит совсем рядом с Игорем и быстрее, чем кто-либо другой, ловит его взгляд, а сейчас он видит слезы в глазах дирижера.

Игорь чувствует, как все это наполняет его до краев, формируя линзу, в которой фокусируются вся боль и вся тоска, вся нежность и все внимание, вместившиеся во времени, проведенном с Коко в Гарше. Затем набухшая слеза вытягивается, разбивается — и, с памятью об их отношениях, рассыпается тысячью крошечных капелек. Непоправимо. Внезапно музыка взрывается в его сознании. Ударные барабанят, струнные тянут, медные обрушиваются разнузданным обвалом. Великое смещение звуков.

И когда все разбивается, слеза скатывается из глаза Игоря, ускоряет свой бег по его щеке и задерживается в ложбинке у ноздри. Слеза меняет форму около губ, где, провалившись в темноту, плавится на языке.

32

В последний день своей жизни, в воскресенье, Коко вернулась с прогулки в автомобиле.

Оставив шофера, она прошла сквозь вращающиеся двери отеля «Ритц» в Париже. Все еще взбудораженная тем, что видела, она чувствует себя очень уставшей. Тело ее отяжелело, каждый шаг тянет вниз.

В то утро, как и было объявлено в газетах, действительно убили голубей. Куда бы Коко ни посмотрела, на улицах и на бульварах она видела мертвых птиц.

Коко в шоке, она напугана внезапной тишиной. Кроме шума от городского транспорта, не слышно никаких звуков города, исчезло воркование птиц. И сразу же все затихло. Туман, будто призраки птиц, плыл между сучьями деревьев. Город будто лишился цвета. От запаха разложения, оставшегося в ноздрях Коко, она чуть не падала в обморок.

Добравшись до своего номера, где она теперь постоянно жила, Коко легла на кровать. Это ее выходной, она не должна идти на работу до следующего утра. Ее окружают белые стены, вазы с цветами и полки, уставленные книгами в кожаных переплетах. Но в душе Коко разрасталось ощущение пустоты.

Лежа на кровати, она слушала звон церковных колоколов. Этот звук вернул ее в школьные годы, в монастырь Абазина. Коко вспомнила молитвы, которые вполголоса произносились у алтаря, свечи, мерцающие над рядами засохших цветов. И сквозь все прошедшие годы виднеется дымок от ладана, поднимавшийся облачками над статуей Мадонны.

Коко посмотрела на икону-складень, стоящую на прикроватном столике, которую пятьдесят лет назад подарил ей Игорь, покидая Гарш. Интересно, подумала Коко, неужели это и правда было так давно?

Она улыбнулась, подумав, как им удалось вплести свои жизни в плотную ткань века. В ее памяти их роман сохранился как яркий узор, короткий, но совершенный танец. Им обоим тогда было под сорок. Какими молодыми они себе в то время казались! А теперь она ощущает себя такой рухлядью, такой старой и одинокой. Что было бы, если б они не расстались? Насколько другой была бы жизнь у каждого из них? Где-то в кладовке у нее до сих пор хранится его пианола. Он не вернулся, чтобы забрать механическое пианино.

Воспоминания прошлых лет смешались с белизной комнаты, оставляя в ней все ту же пустоту. По мере того как колокольный звон звучал все тише, а чувство усталости росло, Коко медленно погружалась в сон.

Через час она внезапно проснулась. Что-то забурлило в желудке. Грудь заполнила боль.

Коко крикнула служанке Селин:

— Открой окно! Мне нечем дышать!

Увидев икону на прикроватном столике, Коко, поддавшись какому-то порыву, перекрестилась. Перед глазами промелькнули разные картины — первый вечер в театре на Елисейских Полях, букет нарциссов, который он принес ей на свидание в зоопарке, отлетевшая пуговица, которую она пришила ему на рубашку, грозовая ночь, когда она упала в его объятия, его руки, беззвучно летавшие над клавиатурой фортепиано, прогулки в лесу, залитом солнцем, танец на столах в «Ле беф сюр ле туа» и попугай фисташкового цвета, который доводил их до безумия, когда произносил ее имя.

Эти картины сгустились до состояния галлюцинации. Коко показалось, что она слышит отдаленную музыку — скрытую гармонию в судорогах фортепиано. Она уловила мелодию и отозвалась на нее всеми своими чувствами. И в фантасмагории воспоминаний Коко увидела, как он смотрел на нее, когда склонился ее поцеловать, она четко увидела его темные глаза.

Боль лентой опоясала грудь, опустилась по руке.

Коко услышала, что Селин произносит что-то успокаивающее, увидела, как та берет шприц. Голова Коко с усилием поднялась над подушкой. Тело выгнулось и тяжело опало. Она почувствовала, как что-то сжало ее. Затем ее носа коснулся запах лилий. В глазу радужно переливалась слеза.

И все. Пустота.

На другом континенте, в Нью-Йорке, Игорь поднялся с кровати. Он почувствовал такую боль, будто его ребра застонали. Ощутил неясное биение в теле, когда встал на ноги. Он потянулся, чтобы прогнать боль. Потом, одеваясь, вынул из целлофанового пакета новую рубашку. Волосы на руке поднялись от статического электричества. Снимая с рубашки папиросную бумагу, он вынул картонку из-под воротничка. Вытащил все булавочки. Рукава упали, как занавес в кино. На левой поле рубашки обнаружился квадратный кармашек. Расстегнув верхние пуговицы, Игорь натянул рубашку через голову. После минутной паники, возникшей из-за того, что он может задохнуться, Игорь высунул голову наружу. Поднял руки, будто пытаясь взлететь.

В Париже, в вестибюле отеля, пылесос совершал генеральную уборку. Входные двери вращались на своей оси по часовой стрелке. Щетки по низу и по верху дверей прогоняли наружу холодный воздух.

КРАТКАЯ ХРОНОЛОГИЯ

1882 17 июня. Родился Игорь Стравинский. Его отец — ведущий певец в Императорской опере в Ораниенбауме под Санкт-Петербургом. Семья живет при дворе, но не во дворце.

1883 19 августа. Родилась Габриэль Шанель в Сомюре. Ее родители не женаты. Ее отец, разъезжий торговец мелким товаром, ко времени ее рождения исчез.

1895 Мать Шанель умирает. Отец помещает Габриэль и ее сестру в приют для сирот в Абазине, к монахиням.

1900 Игорь поступает учиться в Университет Санкт-Петербурга.

Габриэль принимают в религиозное учебное заведение в Мулине. Монастырь оплачивает обучение юных леди и доведенных до нищеты, нуждающихся молодых женщин. От случая к случаю Габриэль посещает Варен-сюр-Алье, где под опекой своей тети обучается шитью и моделированию.

1903 Игорь становится учеником Римского-Корсакова.

Габриэль становится портнихой и, сняв себе комнату, знакомится с лейтенантами из Десятого полка легкой кавалерии, среди которых находит своего первого любовника.

1904 Габриэль дебютирует в качестве poseuse (одной из нескольких молодых женщин, оживляющих сцену перед главным действием) в Ротонде. Она получает прозвище «Коко» по названиям двух песенок —«Ко-Ко-Ри-Ко» и это прозвище приклеивается.

1905 Игорь успешно оканчивает первые курсы. Коко — певица в Виши. Она начинает придумывать и шить себе шляпки и платья. Потерпев неудачу в качестве певицы, когда публика объявила, что у нее «голос, как у вороны», она нанимается водоносом в городские бани. Зимой она возвращается в «Мулен-Руж».

1906 Поскольку царским указом запрещено жениться кузенам на кузинах, Игорь находит в отдаленной деревне под Санкт-Петербургом священника, который соглашается обвенчать Игоря и его двоюродную сестру Екатерину Носенко. Римский-Корсаков соглашается выступить свидетелем. На церемонии нет ни одного человека из обеих семей. Молодожены поселяются в Устилуге на юге России.

Друг Коко, а потом и ее любовник Этьен Балсан вкладывает деньги в покупку имения, где разводит скаковых лошадей. Коко едет с ним в качестве «ученицы».

1907 Императорский оркестр Санкт-Петербурга исполняет ми-мажорную симфонию Игоря. Рождается его первый сын, Федор.

1907–1908 Коко бездельничает, наслаждаясь жизнью в загородном доме. Ей импонирует быть наездницей и водить дружбу с жокеями. Временами она выезжает в Париж.

1908 Коко встречает Артура Кейпела (Боя). Соскучившись от безделья и от жизни на конном заводе, она начинает делать шляпки для подруг.

Рождается первая дочь Стравинского — Людмила.

1909 Этьен поселяет Коко в квартире в Париже. Коко начинает работать как модистка и мгновенно добивается успеха.

1910 Премьера «Жар-птицы» Стравинского, это его первый опыт сотрудничества с Русским балетом Дягилева. Игорь пишет два романса на стихи Верлена «La Lune Blanche» и «Un Grand Sommeil Noir». Рождается второй сын — Сулима.

У Коко начинается роман с Боем и она переезжает на рю Камбон, где получает патент на работу модисткой.

1911 Игорь завершает «Петрушку». Вот как критик оценивает это сочинение: «Русская водка с французскими духами». Игорь встречается с Дебюсси и Равелем и посвящает свое следующее произведение — кантату «Звездоликий» — Дебюсси, который заметил, что это сочинение нужно исполнять на Альдебаране, а не «на нашей современной Земле».

1912 Коко делает шляпки для передовых театральных постановок и входит в артистические круги.

1913 29 мая под управлением Пьера Мотто в театре на Елисейских Полях исполняется «Весна священная». Музыка вместе с хореографией Нижинского служит причиной беспорядков. Коко присутствует на премьере. Она открывает свой первый магазин в Довиле. На белом тенте черным написано ее имя.

1914 Премьера «Соловья» Стравинского. Освобожденный от воинской службы, он бежит от войны в Лозанну, в Швейцарию. Рождается дочь Милена.

Баронесса Ротшильд покровительствует магазину Коко. Коко радуется своим первым успехам в качестве модельера.

1915 Аристократки, спасаясь от наступающих немецких войск, едут в Довиль и к Шанель, чтобы пополнить свой гардероб. Коко создает униформу для тех, кто добровольно идет служить медсестрами, и делает строгие купальные костюмы для благородных дам. Открывает магазин в Биаррице как раз напротив казино. У нее уже шестьдесят служащих.

1916 Коко добивается полной финансовой независимости. В то время как большинство мужчин-кутюрье мобилизованы в армию, ей легко взойти на вершину моды. Количество ее служащих быстро вырастает до трехсот человек.

1917 Спасаясь от революции, Игорь навечно изгнан из России.

1918 Премьера «Истории солдата» Стравинского в Лозанне.

1919 Бой погибает в автокатастрофе. Сердце Коко разбито, она красит в черный цвет стены спальни, вешает черные занавески, стелет черные простыни. Чтобы прийти в себя, она едет в Венецию со своей подругой Миссией Серт. Там она встречает Дягилева.

1920 Игорь из музыки Перголези делает свой балет «Петрушка» и заканчивает Симфонию для духовых инструментов.

Коко переезжает из дома 21 в дом 31 по рю Камбон, где впервые регистрируется как кутюрье. Дягилев представляет ее Стравинскому. Коко приглашает Игоря и его семью пожить в ее новой вилле в Гарше. Коко и Игорь становятся любовниками. Коко встречается с великим князем Дмитрием, с которым позже у нее начинается роман. В этом же году на свет появляются духи «Шанель № 5».

1921 После смерти от испанки горничной Мари Коко продает виллу в Гарше и снимает квартиру в Фобур. Первым туда ставится фортепиано. Среди тех, кто регулярно наносит визиты и играет на фортепиано, — Стравинский и Дягилев. Шанель знакомится с Пикассо и с поэтом Пьером Риверди, которого берет себе в любовники. Выпущены в продажу духи «Шанель № 5».

Игорь встречает Веру Судейкину, которая в конце концов становится его второй женой.

1922 Игорь делит свое время между семейным домом и домом Веры. Благодаря тактичности Екатерины мать Игоря — которая воссоединилась с семьей в Биаррице — не узнает о романе сына до самой смерти, которая случится семнадцатью годами позже.

Коко делает костюмы для «Антигоны» Кокто и так начинается их долгое профессиональное сотрудничество.

1923 Завершена «Свадебка» Стравинского.

1925 Игорь начинает выступать как пианист-виртуоз и предпринимает первую поездку в Соединенные Штаты Америки.

Год маленького черного платья. Его похоронный шик вызывает скандал в парижском обществе, но и очаровывает всех. Как и модели Форда, платье станет символом моды. Риверди покидает Париж. Коко знакомится с Уинстоном Черчиллем и добивается благосклонности его лучшего друга, герцога Вестминстерского. Роман длится пять лет и вызывает в английской прессе множество рассуждений по поводу возможного бракосочетания. Все это время Коко отчаянно, но безуспешно пытается забеременеть.

1926 Коко создает костюмы для «Орфея» Кокто. Она придумывает изящные сережки, помещая в одно ухо черную жемчужину, в другое — белую.

1927 Игорь сотрудничает с Кокто в создании оперы-оратории «Царь Эдип». Коко придумывает и делает костюмы. Стараясь соответствовать требованиям времени, Коко продает права на производство «Шанель № 5» фирме Вертеймер. Потом много лет сражается с этой семьей, которая регулярно запрещает ей производить новые запахи.

1928 Игорь пишет музыку для балета Баланчина «Аполлон Мусагет», названного «белым» балетом — балетом, который основывается на абстрактной хореографии, лишенной сюжета или выразительности, и является монохромным по цвету. И снова костюмы создает Коко.

1929 Игорь с Коко навещают Дягилева на смертном одре. Коко организует похороны и оплачивает всю процедуру погребения Дягилева на острове Сан-Микеле в Венеции.

1930 Игорь сочиняет «Симфонию псалмов». Герцог Вестминстерский, устав от того, что Коко слишком много времени посвящает своей работе кутюрье в Париже, в конце концов выбирает себе в жены аристократку (мисс Лоуэл Понсонби). Реакция Коко, разумеется, боевая: «Есть несколько герцогинь Вестминстерских, но существует единственная Коко Шанель!»

1931 Сэмуэл Голдуин заманивает Коко в Голливуд и предлагает ей контракт на один миллион долларов за костюмы для звезд, как на экране, так и вне экрана. Коко едет с Миссией, и студия, доставленная специальным поездом из Нью-Йорка, окрашена в белый цвет. Хотя ее принимают как царственную особу, хотя предполагается, что она будет приезжать дважды в год, она останавливается на короткое время и больше никогда не возвращается. Ей подозрительно то, что Голливудом управляют евреи. Она создает костюмы только для трех фильмов, включая фильм «Сегодня или никогда» с Глорией Свенсон.

1932 У Коко была связь с дизайнером и карикатуристом Полем Ирибарнегари (Ирибе). Коко спонсирует ультранационалистическую и антисемитскую газету «Le Témoin», которую он иллюстрирует. Коко позволяет использовать ее лицо в рисунках, чтобы представить Французскую Республику, выступающую против пугающих «чужих». Фашисты, по их утверждениям, узнали о силе черного цвета от Коко. В этом же году Коко устраивает частную выставку бриллиантов по ее собственному дизайну — явный volte face^[4] для женщины, которая до этой поры сделала так много во имя демократизации костюма, украшений и облагороженных стразов.

1934 Коко переезжает в отель «Ритц» в Париже и покидает Фобур. Вследствие этого ее дворецкий Жозеф уволен. Он проработал у Коко семнадцать лет. Несмотря на множество выгодных предложений от газетчиков и биографов, он не рассказывает ничего о домашней жизни Коко.

Игорь заканчивает мелодраму «Персефона». Он получает французское гражданство.

1935 Игорь вместе с сыном Сулимой исполняет в Париже Концерт для двух фортепиано. После второго турне по США он едет в Биарриц.

1936 Служащие Коко объявляют забастовку, последовавшую за отказом Коко согласиться с директивой правительства о сорокачасовой рабочей неделе. Коко не желает входить в свой магазин.

1937 Игорь присутствует на открытии Атенеума в Париже. Там он сидит рядом с Коко. В Нью-Йорке — премьера «Карточной игры». Игорь приглашен в Голливуд как гость Чарли Чаплина и как изысканный композитор.

1938 Дочь Игоря, Людмила, умирает от туберкулеза. Она работала у Шанель. Коко в ответ на постоянную забастовку, которая происходит во всех ее магазинах, объявляет, что Шанель прекращает работу.

1939 Последовавшие одна за другой смерть жены и матери, угроза войны в Европе заставляют Игоря эмигрировать в США и устроить свой дом в Беверли-Хиллз, в Калифорнии. Арнольд Шенберг, главный конкурент Игоря, живет в десяти минутах ходьбы. Они ни разу не встретились. Однако Игорь познакомился с Уолтом Диснеем, который за хорошую плату приспособил «Весну» для своего фильма «Фантазия».

Коко создает костюмы для двух французских фильмов — «Марсельеза» и «La Règle du Jeu».

1940 Екатерина умерла и Игорь волен жениться на любовнице, с которой жил последние двадцать лет, — на Вере Судейкиной.

1941 Во время войны Коко остается в Париже. Она заводит любовника — немецкого офицера очень высокого ранга, фон Динклага, или Спатца, который несколько лет назад разошелся с женой, обнаружив, что та частично еврейка. Коко позволили сохранить за собой номер в «Ритце», что обычно не позволялось французам. Она безуспешно пыталась взять под контроль парфюмерный бизнес братьев Вертмейер, соответственно указу нацистов о запрещении евреям управлять производством или продавать продукты.

Несмотря на ненависть к нацистам, Игорь тем не менее преувеличивал достоинства Муссолини и искал его расположения. Когда нацистская пресса объясняет, что он еврей, Стравинский тут же это отрицает. Большая часть его доходов приходит из Германии.

1942 Игорь сочиняет «Circus Polka» для парада слонов в цирках Барнума и Бэйли. Слоны находят ритм польки очень трудным для исполнения.

1943 Коко вынашивает фантастический план перемирия между Англией и Германией. Она пытается установить контакт с Черчиллем и наносит визит в Берлин, где проводит секретные беседы с крупными нацистскими чинами, включая Шелленберга.

1945 Когда по окончании войны Хемингуэй с членами Сопротивления «освобождает» «Ритц», заказав в баре семьдесят три мартини, наверху арестовывают Коко по подозрению в коллаборационизме во время оккупации. В дело включается герцог Вестминстерский, а возможно, и сам Черчилль. Коко быстро все обдумывает и эмигрирует. Она теперь живет по большей части в Лозанне, в Швейцарии, где ее соседом будет Чарли Чаплин, который сам бежит от охоты за ведьмами в США.

Стравинский становится гражданином Америки. На церемонии получения гражданства свидетелем является кинозвезда Эдвард Г. Робинсон, который, оказывается, сорок лет был нелегальным эмигрантом. В «Черном концерте» Игорь пытается совместить классическую музыку и джаз.

1948 Игорь встречает Роберта Крафта, который становится его защитником, биографом и доверенным лицом на всю оставшуюся жизнь.

1949 Коко и Игорь встречаются в Нью-Йорке на ленче.

1950 Умирает Миссиа Серт. Коко моет и душит духами ее тело, одевает ее в белое и украшает ее кровать белыми цветами. На похороны Коко надевает белое платье, как тогда, когда умер Дягилев.

1951 Первое исполнение оперы Игоря «Похождения повесы», либретто У.Г. Одена.

1953 Игорь обращается к двенадцатитоновому хроматизму или к серийной технике, которую давно использует его заклятый соперник Арнольд Шенберг.

В возрасте семидесяти лет, после восьмилетней ссылки, Коко решает вернуться в Париж и снова окунуться в работу.

1954 5 февраля Коко — и ее мода — возвращается в Париж. После холодного приема в самом начале она становится ведущим кутюрье — и остается им до самой смерти.

1955 Умирает Адриенн, тетя и подруга Коко.

1957 Впервые исполняется балет Игоря «Агон».

Еще один «белый» балет для двенадцати танцовщиков.

1961 Коко создает костюмы для Алена Рене к фильму «Прошлым летом в Мариенбаде».

1962 По приглашению советских властей Игорь приезжает в Россию. Он пишет кантату «Поток» для телевидения. Джон Ф. Кеннеди приглашает его в Белый дом.

1963 Убийство в Далласе Кеннеди. Рядом с президентом — Джеки, на ней розовый шерстяной костюм от Шанель, который забрызган кровью.

1964 Игорь пишет «Элегию» памяти Кеннеди.

1969 На Бродвее появляется «Коко» — музыкальная версия жизни Коко, по либретто Алана Джей Лернера, с музыкой Андре Превина и костюмами Сесил Битон. Играть Коко приглашена семидесятилетняя Кэтрин Хепберн. Коко хотела бы видеть в этой роли не Кэтрин, а другую, более молодую Хепберн — Одри. В музыке вместо обещанных 20—30-х годов сахариновая версия для семидесятилетних. Ради американских зрителей в сценарии предлагается заведомо ложная ситуация, где американский дизайнер помогает Коко совершить решительные действия, чтобы вернуться к работе. С бюджетом в 900 000 долларов и с набором зеркал шоу становится самым дорогим в истории Бродвея. Коко ненавидит это шоу. Критика остается к нему равнодушной. План производства фильма на студии Парамаунт кладут на полку.

По медицинским показаниям Игорь переезжает в Нью-Йорк.

1970 Запускается в производство «Шанель № 19», номер означает день рождения Коко.

1971 В воскресенье, 10 января, в отеле «Ритц» Коко умирает. На ее прикроватном столике — икона, подаренная Игорем в 1925 году. На отпевании церковь Мадлен украшена любимыми цветами Коко — белыми лилиями. Она похоронена на главном кладбище Лозанны, в Швейцарии. На надгробии — пять мраморных львов.

Игорь умирает 6 апреля в возрасте восьмидесяти восьми лет — каждый год, как клавиша на клавиатуре фортепиано. Похоронная процессия с его телом движется в гондолах по Венецианским каналам, с помпой и почестями, которыми удостаиваются главы государств. Его хоронят на острове Сан-Микеле, близко от могилы Дягилева, который сорок два года назад обрел там покой благодаря Коко.

1984 Запускается новая линия духов Коко.

1989 Новый руководитель дома Шанель, Карл Лагерфельд, делает новую коллекцию 1990 года для театра на Елисейских Полях. Зрелище открывается музыкой Стравинского — «Весна священная».

Коко Шанель.

Королева высокой моды. Скандальная и загадочная «роковая женщина», жизнь которой могла бы послужить основой для нескольких романов…

Игорь Стравинский. Интеллектуальнейший композитор XX столетия. Верный муж и прекрасный семьянин.

Неужели этих двух столь разных людей связывала многолетняя история любви?

Читайте об этом в поразительной книге «Коко и Игорь», которую критики метко назвали «историей о музыке, духах, страсти и чувстве вины».

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Песенка, которую Шанель исполняла в 1905 г. в кабаре «La Rotonde». Отсюда она взяла свой псевдоним Коко — цыпленок.

(обратно)

2

скандальный успех (фр.).

(обратно)

3

эмигранты (фр.).

(обратно)

4

резкая смена взглядов, неожиданный поворот (фр.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

КРАТКАЯ ХРОНОЛОГИЯ

*** Примечания ***