Говорящий с ветром [Урсула Цейч] (fb2) читать онлайн

Урсула Цейч
Говорящий с ветром

ПРОЛОГ Проклятие

Над землей плыла тишина. Серебряный Ткач оплел степь паутиной холодных лучей. Все живые существа, опасаясь ночных охотников, забились в глубокие норы. Дневная жара давно уступила место влажной прохладе, а легкий ветерок извещал о приближении золотистых сумерек уходящего года, когда тени станут длиннее, а разноцветные листья с легким шелестом полетят вниз.

Дрожащая Дерата поплотнее завернулась в плащ. Издалека донесся жалобный крик, сопровождаемый жутким многоголосым воем.

— Волкоголовые, — прошептала Дерата.

Ей было жаль беззащитных созданий, которые то ли по глупости, то ли в силу необходимости бродили под открытым небом, становясь добычей этих жутких тварей. Стоило им почуять холодный пот испуганной жертвы, и они тут же безудержно летели вперед. Наделенные тонким нюхом, они мчались по следу, настигали беглеца, окружали и в конце концов хватали. Для не умеющих обращаться с оружием спасения не было.

— Плохо, — раздался позади Дераты глубокий голос.

Девушка вздрогнула. Она не слышала шагов отца, хотя была его лучшей ученицей и никогда не забывала главную заповедь: бдительность прежде всего. Но до сих пор время от времени получала от него хороший урок.

— Это луции, молодая стая, — пояснил он. — Сегодня я получил известие, что они перебрались из Лара в Хоенмарк, чтобы собрать новые банды и в очередной раз заняться разбоем.

— Огонь Тиары, да отправит он норканов во тьму, — пробормотала Дерата, — в которой они родились. Сначала они создают этих ублюдков, внушают им одну-две мысли, а потом теряют над ними власть, и эти отродья начинают шнырять по людским странам. Как будто на Фиаре и без них мало бед и несчастий…

— Какое тебе дело до людских стран? — спросил Дармос Железнорукий, величественный мужчина в расцвете лет, прекрасно владеющий мечом. Он подошел к Дерате и показал на раскинувшиеся перед ними земли. — Шейкур неприступен, эти скалы им не преодолеть. К нам можно попасть, только получив разрешение у стражи больших ворот. Стены в несколько раз превышают человеческий рост, в ясные дни видны границы Хоенмарка, на востоке Лар, на севере земли орков. Шейканы — лучшие в мире воины, перед нами трепещут все. И называют нас Безбожниками или Драконокровными. Но еще и Свободными. Мы ни перед кем не склоняем головы.

Дерата молчала. Таких речей она наслушалась еще в детстве. Ее народ был гордым, его боялись, но и презирали. Большинство прозвищ были малоприятными, шейканов нередко называли наемниками, предателями, изгнанниками. Их военные услуги ценили, но не больше. Шейканы, за кого бы ни сражались, никогда не выходили на поле боя со знаменами Света или Тьмы, у них был собственный герб: белая или золотая голова дракона на красном поле.

Шейкур, гордая крепость с мощными укреплениями и высокими стенами, был их единственной родиной. Много столетий назад ее, затратив немало усилий, построили на одинокой отвесной скале. Ни один путешественник не мог не заметить Шейкур: гора с расположившейся в ней крепостью являлась единственным возвышением на этой местности.

Но никто, не являвшийся Драконокровным или торговцем, не приходил сюда ни в качестве гостя, ни в качестве врага. Все народы старались держаться подальше от шейканов, любой странник делал большой крюк, чтобы обойти легендарную, считающуюся проклятой крепость. Только купцы из торговых караванов не обращали внимания на слухи, потому что не имели обыкновения сторониться тех, кто хорошо платит. Обмен совершался перед большими воротами у подножия горы; внутрь крепости купцам доступа не было.

— Почему ты здесь, а не в зале, почему не прислуживаешь нашему гостю?

Вопрос отца вывел Дерату из задумчивости.

— Руорим не гость, отец, — ответила она, и голос помимо ее воли прозвучал резко. — Он шейкан, точно так же, как ты или я, он приехал с официальным визитом, потому что ты хочешь выдать меня за него замуж.

— Это самый лучший выход, Дерата, — осторожно сказал отец. — Следующим летом тебе исполнится двадцать. Пора сделать выбор. Я надеюсь, что ты осчастливишь своего престарелого отца, как подобает послушной дочери.

Дерата с трудом подавила охвативший ее гнев. Она хотела оскорбить отца, заявив, что не собирается быть проданной, словно скотина. Но вместо этого произнесла:

— У меня еще есть время, отец. Да и цели у меня несколько другие. — Девушка показала на далекий горизонт, над которым висела огромная круглая луна, напоминавшая холодный слепой глаз. Многоголосый вой все еще был слышен, но стал гораздо тише. — Из-за луциев наши земли перестали быть безопасными, и мне не безразлично, касается это людей или только орков. Мы не можем все производить сами, нам нужно покупать оружие и еду, одежду и инструменты. Нам нужно наниматься на работу, чтобы иметь средства к существованию и независимость. — Она посмотрела на спящую, истерзанную летней жарой землю, при свете луны похожую на спокойное, отливающее серебром море. — Фиара распалась, много лет идет война. Давшие когда-то клятву маги теперь не гнушаются никакими средствами. От них нигде и никому не скрыться, они приносят людям одни страдания. Конечно, отец, война кормит наш род. Но скажи мне, что будет с Фиарой, когда эта война наконец закончится?

Дармос выслушал молча. Отвечая, не скрывал недовольства:

— Не стоит забивать голову ерундой, Дерата. Никто никогда не встанет на нашу сторону.

— Почему? После войны — ведь когда-нибудь она закончится — столько воинов больше не понадобится. Я верю, что такое время наступит, потому что не люблю кровь и не стремлюсь к власти, как сидящий в зале Руорим. — Она посмотрела в глаза отцу. — Видел, как он меня разглядывал? Как будто я товар. Он не собирается стать моей второй половиной, он хочет мной владеть. А этого я никогда не допущу.

Дармос осторожно опустил на плечо Дерате железную руку. В молодости во время боя он потерял конечность, но помогли магические силы одного кузнеца и доставшаяся ему в наследство кровь дракона: новой рукой, хоть и не такой подвижной, как настоящая, он прекрасно держал и боевой топор, и пивную кружку.

— Думаю, ты ошибаешься, Дерата. Конечно, Руорим старше тебя лет на десять, но зато и тебе он сможет дать больше, чем какой-нибудь юный лоботряс. Он великий человек, к тому же не урод, насколько я могу судить. Уверен, что это самый лучший выбор. Благодаря этому союзу мы сумеем получить преимущество в переговорах с магами. И, если будем действовать умело, в конечном итоге сможем положить конец войне.

— Дай мне подумать, отец, — тихо попросила Дерата.

— Хорошо, не буду тебе мешать. Но к утру жду решения, дитя мое. — Дармос говорил строго, потому что не любил неповиновения, даже от дочери. Он недвусмысленно дал понять, каким именно должен быть ее ответ.

Оставшись, наконец одна, Дерата глубоко вздохнула. Тем временем луна поднялась еще выше, тени стали короче и темнее. Воздух был свеж и прозрачен, мягкий ветер принес запах диких цветов, степных трав и медовых орхидей. Стояла полная тишина, и девушка позавидовала тем, кто мирно спит и видит беззаботные сны.

Как объяснить отцу, что она вообще не хочет вступать в брак? Дерата стремилась стать воином Дракона, и ее первейшей целью было посадить за стол переговоров пять княжеских домов Нортандера, чтобы собрать из людей и гномов большую армию, способную дать отпор магам. Возможно, постепенно (и это было самой смелой мечтой Дераты) остальные народы наберутся мужества и снова заключат тайный союз шести, чтобы вместе выступить против магов. Дерата считала (и в этом она уже давно не была одинока), что все маги Альянса страдают манией величия, каждый из них стремится к единовластию и преследует исключительно собственные цели. Конвокация, то есть момент появления божественной силы, уже не за горами. Трудно представить, что будет с Фиарой, да и со всей Эо.

В некий конкретный день (и об этом известно уже много веков) Аонир закроет блуждающая звезда. Так небесные светила развлекаются раз в три тысячи лет. В Хрониках это явление называется Конвокацией.

Древние руны гласят, что, когда солнце погаснет, высвободятся мощные магические силы и могущественный маг благодаря сложнейшим ритуалам сможет их собрать и присвоить.

И если верить рунам, то такой маг приобретет власть, равную божественной.

«Пусть проклятие падет на голову того, кто их нашел, — подумала Дерата, — они принесут Эо одни несчастья».

Конечно, сильным мира сего подобное пророчество сулило весьма заманчивые перспективы. Основанный пять столетий назад Альянс наиболее могущественных магов давно готовится к этому дню, и это не просто слухи. Поначалу считалось, что Альянс создан ради обеспечения мира. Видимо, тогда так и было. Но после появления Всеобщего Огня маги Альянса обрели бессмертие и вот уже несколько веков готовились ко дню Конвокации, до которой оставалось всего несколько десятков лет. Бессмертные маги, казалось, потеряли разум. Жажда безраздельной власти в конце концов разделила их на два лагеря, начались Конвокационные войны.

По мнению Дераты, божественной власти не заслуживал ни один из магов, потому что все они жестокие и упрямые и используют любые доступные средства, принося в жертву тысячи жизней. Ради одной-единственной цели: стать самым сильным и покорить Эо. Дня Конвокации маги Альянса ждали как спасения. Но в рунах не было написано, что же произойдет, если столь мощная сила сосредоточится в одном человеке.

Дерата опасалась, что в этот день свет Аонира потухнет навсегда и небесные Стражи упадут на землю…

Луна плыла над Дератой, освещая ее высокую стройную фигуру. Ветер играл ее длинными распущенными волосами, но она ничего не замечала.

Уже несколько часов девушка стояла неподвижно. Она к этому привыкла, потому что часто дежурила на крепостных стенах. Шейкур никогда не оставляли без стражи, караулили все по очереди, в том числе и дочь правителя.

Дерата ждала подходящего момента. Отец ждал ее решения только к утру, так что пока можно не торопиться. Дерата собиралась, как только Дармос уснет, пойти к Руориму. Она не любила откладывать неприятные дела. И надеялась, что до утра Руорим успеет успокоиться.

Однажды она видела, как легко он впадает в гнев. Руорим сильно ударил служанку только за то, что она пролила пару капель вина. Но, к сожалению, отца Дераты в зале не было. Можно себе представить, как шейкан отреагирует на этот раз. Лучше избавить отца от ссоры или даже рукоприкладства. И поставить в известность исключительно о конечном результате. Самого Руорима Дерата не боялась и, в отличие от служанки, была вполне готова за себя постоять. Она сразу же даст ему это понять, да и сам он дважды подумает, прежде чем обрушить свою ярость на дочь правителя Шейкура. Да, Руорим казался состоящим из сплошных достоинств, но она видела его насквозь с самой первой минуты, как только он вошел в зал.

К тому же Дерата хорошо запомнила слова Марелы Добросердечной, жрицы Дракона. Пару дней назад она отвела девушку в сторону и прошептала:

— Следи за предзнаменованиями, Дерата. Вскоре тебе придется сделать очень трудный выбор. Вот-вот появится человек, который изменит всю твою жизнь. А возможно, и жизнь нашего народа. Я видела падающую на нас огромную тень, а ты… странно, но ты была одновременно и Светом, и Тьмой, а еще я видела сияющую душу, но не твою, а очень, очень древнюю…

Конечно, Дерата попыталась выяснить подробности, потому что дороги будущего всегда туманны, смутны и подвижны, ибо любые мелочи способны вывести на другой путь.

Не шла ли речь о Руориме? Сердце Дераты заныло. Она бросила вопросительный взгляд на жрицу, но та стояла с отсутствующим видом.

Девушка пошевелилась, лишь когда луна оказалась у нее за спиной. К этому моменту вся крепость погрузилась в сон. Бодрствовали только стоящие на узких башнях стражники, потому что сон на посту мог стоить им жизни.

«Я должна с этим покончить», — подумала Дерата. Объясняться с Руоримом не хотелось, ей казалось, что толку от разговора будет мало. Он, безусловно, вежлив и обходителен, но у него жесткие складки возле рта и властное рукопожатие, показавшееся ей неприятным.

Она заставила себя улыбнуться. Неужели это она — Дерата, великолепно управляющаяся с мечом, не боявшаяся ни некромантов, ни берсерков, в семнаддать лет сдавшая все экзамены и получившая звание капитана гвардии.

«Лучше бы я десять раз вышла с оружием на бой, чем сражаться с Руоримом с помощью слов», — призналась она себе. Она не отличалась ни умением красиво говорить, ни хорошими манерами. Поэтому и не считала неприличным прийти ночью одной в комнату к просившему ее руки мужчине, чтобы сообщить ему об отказе.

Ладно, пойти к нему — это несложно. Но что дальше, как объясниться с Руоримом, не превратив его во врага ее отца? Руорим родился и вырос в Нортандере, принадлежал к мощному клану шейканов, в котором было много талантливых магов. Отец Дераты не заблуждался, усматривая в этом брачном союзе массу преимуществ.

Лучше не рассуждать, а действовать. Она взяла себя в руки и спустилась со стены на лестницу, закрученную подобно ракушке с улиткой. Сто шестьдесят ступеней до первого разветвления, потом еще пятьдесят до Галереи шепота, в которой издавна размещались личные покои семьи властителя Шейкура, в данный момент Дармоса Железнорукого. Дерата открыла дверь и вошла в главный коридор, ярко освещенный многочисленными факелами. Впереди находился Тронный зал, боковые коридоры слева и справа вели в комнаты членов семьи и их гостей. Во внешней стене было много ниш с крошечными окнами, а две маленькие дверцы скрывали выход на большой балкон. По узкой железной винтовой лестнице можно было попасть в библиотеку.

Четыре века назад, когда строили Шейкур, одной из первых закончили Галерею шепота. И в детстве Дерате, бывавшей там довольно часто, казалось, что из темных углов и ниш доносится шушуканье предков. А если прислушаться, можно разобрать и шепот дракона…

Перед комнатой Руорима нервничавшая Дерата остановилась, но вокруг не было ни души.

«Марела, надеюсь, твое воспитание хоть чего-нибудь стоит и мне удастся подобрать умные слова».

Дерата решительно постучала в деревянную дверь, сердце ее сильно билось.

Наконец приглушенный голос спросил:

— Кто там?

— Это я, Дерата, — ответила она так, чтобы в комнате ее услышали, но эхо не разлетелось по коридорам.

Раздались быстрые шаги, и дверь открылась. Удивление на лице Руорима сменилось радостью и надеждой, что еще больше смутило Дерату. Но начатое дело следует довести до конца.

— Простите, что потревожила вас в столь поздний час, но мне срочно нужно с вами поговорить. — Последние слова она подчеркнула особо, чтобы дать ему понять: речь не идет о тайном любовном свидании.

Он приподнял черную бровь:

— Входите, прошу вас.

Посторонился и пригласил ее войти.

Дерата быстро проскользнула в комнату; сердце ее подпрыгивало где-то у самого горла.

— Я не могу выйти за вас замуж, — заявила она, едва Руорим закрыл дверь.

«На редкость умное начало, — подумала испуганная девушка. — С места в карьер и без ненужных экивоков, дабы сразу взять быка за рога».

— Эта новость несколько неожиданна, — проговорил Руорим, на секунду замерший в удивлении. — И мне кажется, что в столь поздний час это слегка необдуманно… — Видимо, чтобы сменить тему, он предложил ей стул: — Может быть, вы присядете, Дерата?

Обстановка в комнате была скромной: стол, два стула и узкая, покрытая шкурами кровать. На скамье под маленьким окном стояли таз для умывания и кувшин с водой. На сундуке была небрежно разбросана одежда Руорима; он уже успел переодеться и теперь стоял перед Дератой в сапогах, рубашке и накидке.

Постель смята, значит, он уже спал. Однако его по-волчьи желтые глаза были ясными, длинные черные волосы аккуратно зачесаны, лицо напряженное. Руорим посматривал на гостью весело и с любопытством.

Полная противоположность тому, чего она ожидала. Неужели она ошиблась и этот мужчина не столь равнодушен и жесток, как ей казалось? Неужели в нем есть порядочность и такт, пусть даже в зачаточном состоянии?

— Спасибо, лучше я объяснюсь стоя и тут же уйду, — сказала Дерата, внезапно смутившись. — Если бы мой отец узнал, что я здесь…

— Подобную беседу можно было бы перенести на утро, — вполне дружелюбно возразил Руорим, хотя взгляд его оставался холодным. Правда, упрекать его за это вряд ли стоило.

— Позвольте мне сесть, так мне будет проще выслушать ваш отказ. — Он подошел к стулу, сел, отклонился назад и в ожидании принялся теребить длинные тонкие блестящие усы.

— Это слишком важно. Не поговорив с вами, я не смогу уснуть, — продолжала Дерата.

— И поэтому вы хотите, чтобы я тоже не спал, — парировал Руорим, язвительно ухмыляясь. — Об этом я и мечтать не смел, разве что при других обстоятельствах.

Дерата покраснела, ее поведение вдруг показалось ей до невозможности глупым.

— Я воин, а не стратег, — извинилась она. — Простите мне мою неприкрытую откровенность. Но я промолчала весь вечер и не хочу давать вам напрасную надежду. Видимо, у вас с моим отцом все уже обговорено, но вы забыли, что у меня тоже есть право голоса.

— И в этом виноват я?

«Да!» В Дерате заговорила ее пылкая натура, но на этот раз девушка держала себя в руках:

— Конечно нет. Я слишком мало вас знаю, чтобы делать какие-то выводы. Виновата я. Я еще слишком молода, чтобы связывать себя узами брака, у меня есть собственные планы. Поймите, после долгой и тяжелой учебы, которая началась в раннем детстве, я наконец получила достойное звание. Я воин Дракона, и именно в этом качестве хочу действовать.

— Понимаю. — Руорим снова показал на пустой стул, на этот раз весьма настойчиво.

Дерата села, чтобы не показаться неучтивой. И слегка расслабилась. До сих пор Руорим прекрасно держал себя в руках. Здесь, вдали от Тронного зала и чужих ушей, он казался совсем другим человеком — пропали и чванство, и надменность. Он вежливо и достойно принял отказ Дераты. А она готовилась к самому худшему!

Руорим пристально посмотрел на нее:

— Дерата, я совсем не собираюсь запирать вас в четырех стенах. Как вы себе это представляете? Брак должен быть источником радости, а не ярмом на шее. Мы, шейканы, то есть избранные, стоим гораздо выше других людей, нам совсем ни к чему цепляться за их традиции и обычаи.

Красивые слова, но как им поверить?

— И все равно я бы больше не была свободна в своих решениях, господин. Я просто-напросто пока еще слишком молода для столь ответственного шага. — Она подумала и добавила: — Видимо, с вами было нечто подобное: вы же не связали себя узами брака в моем возрасте, а теперь вам уже за тридцать.

Руорим вздрогнул. И захохотал:

— Хорошо сказано. Вы правы, Дерата, я поторопился. Как и ваш отец. Само собой разумеется, вы имеете полное право потребовать время для размышлений, мы действительно не должны спешить. Но не отказывайте мне окончательно, так как после нашего разговора я еще больше убежден, что вы единственная женщина, которая мне подходит. — Он поклонился: — Предлагаю вам следующее соглашение. К сожалению, завтра я вынужден уехать в Нортандер, потому что принял заказ Галлитов.

Так вот почему отец требовал согласиться немедленно. Все нужно было решить до отъезда Руорима. Нет времени на ухаживания, нет времени на раздумья… Дерату снова захлестнула волна возмущения. Конечно, как можно заставить ждать Галлитов.

Клан Галлитов был одним из главных в Нортандере. Он правил в Ветряных горах, его подданными были и люди, и гномы, обладающие равными правами. На его гордом гербе красовались два скрещенных топора. Галлиты считались честными, благородными воинами Света. А еще они хорошо платили.

Если Руорим находится у них на службе, то это говорит в его пользу. Не исключено, что данное обстоятельство может сыграть на руку Дерате, мечтающей посадить за стол переговоров представителей всех княжеских домов.

И все равно в его присутствии она продолжала чувствовать себя неуютно, и ее недоверие нисколько не уменьшилось. Но в чем же дело? Вне всякого сомнения, шейкан с его четкими, хотя и жесткими (слегка смягченными ямочкой на подбородке) чертами лица был красив: прямой нос, полные губы, большие, сверкающие из-под черных бровей глаза. Высокий, мускулистый, но не толстый. Двигался он мягко, как кошка, да и говорить мог так, словно вот-вот замурлычет.

— Продолжайте, — попросила она.

— Меня не будет не меньше двух лун, — продолжал он. — Прошу вас, за это время обдумайте мое предложение. При любой оказии я буду присылать вам сообщения и в них буду рассказывать о себе, чтобы вы узнали меня чуть лучше. А когда вернусь, мы еще раз все обсудим, и прежде всего ваши условия. Уверен, мы с вами найдем общий язык, вы поймете, какую пользу этот брак принесет нашему народу, а может, и всей Фиаре. Как вы считаете, стоит на эту тему подумать?

Дерата, не колеблясь, утвердительно кивнула. Она не хотела сердить Руорима, хотя была уверена, что мнения своего ни за что не изменит. Как бы там ни было, она выторговала себе отсрочку: кто знает, что произойдет за две луны? За столь долгий срок многое может измениться.

— Это вполне справедливо, благородный господин. Благодарю вас.

— Не за что, дорогая, это тоже из области обольщения, — возразил он с улыбкой, — ведь я мечтаю завоевать ваше сердце.

«Да, как какую-нибудь крепость, — подумала она отстранение — чтобы потешить свое самолюбие».

Ее ответная улыбка была сладкой как сахар.

Ненадолго воцарилось молчание. Руорим задумчиво кивнул. Видимо, у него появилась какая-то мысль.

— Наш договор следует скрепить, — предложил он. — Бокалом вина, прошу, не отказывайтесь! Без этого, благородная дама, я вас не отпущу.

Дерата уступила:

- Хорошо, но только один глоток, потом мне действительно нужно идти.

Руорим потянулся к своему дорожному мешку и вытащил маленькую, покрытую пылью бутылочку.

— Вообще-то эти драгоценные капли я собирался приберечь для помолвки, но думаю, что сейчас для них самое время. Это сладкое вино; варить, хранить и ценить его по-настоящему умеют только гномы. Они пьют его понемногу. Называется оно «Золотая лоза», сейчас вы и сами поймете почему.

Дерата внимательно следила, как он наливает в два маленьких стакана золотистую жидкость.

— Теперь вам стало легче? — спросил он.

— Да, — искренне ответила она. — Не ожидала, что вы отнесетесь к моим словам так спокойно.

— Что вы, я отношусь к ним совсем не спокойно, — возразил Руорим, и глаза его вдруг зажглись холодным светом, абсолютно не соответствующим предупредительной улыбке. — Можете быть уверены, во мне бушует настоящая буря, потому что чем больше я с вами беседую, чем лучше вас узнаю, тем больше меня к вам тянет. Но я знаю, хороший охотник должен иметь терпение, так что я готов подчиниться и выплеснуть свою сердечную боль исключительно на поле боя.

Комплимент, произнесенный так серьезно, словно речь шла о жизни и смерти. В этом человеке одно не соответствовало другому, и внезапно Дерата почувствовала, как по спине ее течет холодный пот.

Она хотела поскорее закончить разговор и пойти спать. Через несколько часов ей предстоит тяжелый разговор с отцом. Дерата подняла стакан и чокнулась с Руоримом, дождалась, когда он сделает глоток, а потом отпила сама. Вино оказалось превосходным. Ничего подобного она до сих пор еще не пила: оно согревало, давало силы, возбуждало и успокаивало одновременно. Девушке стало гораздо лучше. Она почувствовала на себе внимательный взгляд Руорима; возможно, он надеялся, что от вина настроение Дераты изменится к лучшему. Придется его разочаровать. У нее действительно слегка закружилась голова, но мозг работал четко. Она легко улыбнулась Руориму, встала, вежливо попрощалась и поспешила к себе. Первый барьер взят.

Вино вызвало сонливость. Дерата уснула, едва коснулась подушки. Вздохнула, вытянулась, языком слизнула с губ последнюю каплю и медленно соскользнула в царство грез, где исполнялись все желания, но удержать их не было возможности, потому что сны и реальность несоединимы, хотя граница между ними тонка и порой совсем размыта.

Дерата погрузилась в сон, настолько близкий к этой границе, что, с одной стороны, она знала, что спит, а с другой — воспринимала происходящее как реальность.

Дерата брела по глубокой долине, покрытой белым нехолодным туманом. Ей было хорошо (путь, как ни странно, был ей знаком), туман передвигался вместе с ней, защищал ее и дарил покой. Было неважно, куда она идет, главное — она шла, шла именно этим путем и именно в это время.

«Это как сон», — подумала Дерата во сне.

«Тогда пусть этот сон будет хорошим, — прошептало нечто внутри ее, — отдайся на волю сна…»

Путь был далеким, долина казалась бесконечной. Дерата заметила, что идет босиком. По холодной, влажной и мягкой траве.

Туман охватил ее плотнее, проник под платье, приятно холодил разгоряченную долгой ходьбой кожу.

«Как ты красива, — прошептал блестящий туман. — Я хочу ощущать тебя всегда, вот так, как сейчас. Всегда быть так близко к тебе. Ты меня чувствуешь?»

«Да», — прошептала во сне Дерата и повернулась на другой бок. Она знала, что повернулась, и одновременно продолжала идти по долине. Ей казалось, что она парит над ней, как будто ноги ее не касаются земли. Словно ее несет за собой туман. Тело двигалось навстречу его нежности и ласке, она все больше расслаблялась и при этом испытывала новые, доселе не изведанные чувства, которые ее возбуждали и заставляли желать их больше и больше. Ей было холодно и жарко одновременно, волны пота катились по коже, заставляя ее дрожать.

«Еще, — шептал туман. — Я хочу стать частью тебя, быть в тебе, течь по твоим жилам, как кровь, чтобы обладать тобой в полной мере. Ты меня хочешь?»

«Я хочу тебя», — отвечала Дерата. Она стонала во сне, но не просыпалась. Все глубже погружалась в сон, не желая возвращаться. Ей хотелось парить, она раскинула руки, заметила, что летит вверх, и опустила их…

Она чувствовала, как ее уносит туман, погружаясь все глубже в ее кожу, обдавая холодом и жаром, заставляя бушевать ее кровь, растекаясь по всему телу, пока…

…яркий свет, как горящее ядро, врезавшееся в крепостную стену, не разрушил сон. Она почувствовала боль и сладкую истому одновременно, услышала свой голос, свой резкий крик, — и сознание ее полностью отключилось.

А под Галереей шепота Марела Добросердечная, жрица Дракона, без чувств упала на пол в своей комнате, на лице ее застыл ужас.

Пришли осенние бури и дожди. Погода вполне соответствовала настроению Дераты. После отъезда Руорима отец с ней практически не разговаривал. Он достаточно хорошо знал дочь, и ей это было известно. Дерата не сомневалась, что он догадался о ее попытке выиграть время. Дабы лишить ее возможности предаваться размышлениям, он нагружал ее самыми разными делами внутри крепости. Теперь она не могла и шагу ступить бесконтрольно, а обязанностей оказалось столько, что ни на что больше сил не оставалось. Пару раз Марела пыталась поговорить с ней с глазу на глаз, но, как ни странно, им все время что-то мешало. Дерата не обратила на это внимания. Она была слишком занята своими мыслями.

Когда с деревьев облетели почти все листья, приблизился срок принятия решения. Но Дерате повезло. Дармос Железнорукий получил послание, в котором Руорим объявлял, что задерживается, потому что у него остались кое-какие дела.

— Ты читала его письма? — спросил Дармос, после того как сообщил дочери новость.

— Да, — недовольно ответила Дерата. — Готова поспорить, что их составлял его писец, потому что подобный слащавый любовный бред не может иметь ничего общего с Руоримом.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь почти с ним незнакома.

— Удивительно тонко подмечено, отец, и при этом ты требуешь, чтобы я перешла в полное его распоряжение!

Это был первый за последнее время более или менее серьезный разговор, и он тут же превратился в ссору. Разгневанный Дармос вскочил:

— Я запрещаю тебе говорить со мной в таком тоне! Хоть ты и моя дочь, но все равно обязана выказывать мне уважение! Как и все остальные. Я повелитель этой крепости, моя обязанность — смотреть далеко вперед и обеспечивать благополучие народа. Если бы твоя мать когда-то была столь же разборчива, как ты…

Глаза Дераты потемнели.

— Не трогай мою мать, — сказала она тихим голосом, в котором таилась угроза.

Дерата почти забыла мать, потому что та умерла, когда ей было всего четыре года. Но прекрасно помнила нежность и счастье, которые она дарила ей. Ее мать (тоже из рода шейканов) была не воином, а целительницей. Стоило ей прикоснуться — и больной выздоравливал и душой, и телом. Ее внезапная, необъяснимая смерть потрясла Шейкур и на долгое время погрузила Галерею шепота в молчание.

Дармос схватился за грудь, лицо его искривилось, как будто у него вдруг заболело сердце.

— Уходи, — с трудом произнес он. — Мы с тобой все обсудили. Ты сделаешь, как я тебе скажу, ради благополучия нашего народа.

— Отец, прошу тебя, не будь таким жестоким, — попросила Дерата. — Мы с тобой не договорили. Я уважаю и почитаю тебя, ты это знаешь, но не могу поступить по-твоему, потому что это неправильно. Руорим преследует собственные цели. Наш народ ему безразличен. Он собирается меня купить, потому что я ему зачем-то нужна. Я хочу это выяснить и выясню, и тогда ты поймешь, что я права. — Помолчав, она добавила: — Я тоже имею право на уважение, отец, по законам шейканов я достигла совершеннолетия и самостоятельна в своих решениях. Это родовое право Драконокровных.

Дармос Железнорукий глубоко вздохнул. И отвернулся.

— Уходи, — повторил он.

Дерата подчинилась. Гордость не позволила ей опуститься до упрашиваний.

По дороге в свои покои она вдруг потеряла сознание.

— Что случилось? — Дерата подскочила и в смятении закрутила головой. — Почему я лежу в кровати?

— Все хорошо, детка. — Марела Добросердечная помогла Дерате опуститься на подушку. — Ты лишилась сознания. Тебя обнаружил Слухач, принес сюда и позвал меня.

Слухач — взрослый, но умственно отсталый сын Марелы. Он, по разуму напоминавший ребенка, не мог как следует говорить, но волка слышал на расстоянии тридцати миль.

— Дерата, наконец-то мы оказались наедине, так что теперь я могу с тобой поговорить, — серьезным голосом сказала Марела. Она заменила Дерате мать и была ее давней подругой, воспитателем и учителем. — Я пыталась уже несколько недель, но мне так и не удалось.

— Надо было просто прийти ко мне, — возразила удивленная Дерата.

— Дерата, — мрачно сказала Марела, — у меня были видения, которые меня очень пугают, и все они связаны с тобой. Боюсь, мои предупреждения тебе уже не нужны, слишком поздно. Но прежде чем начать свой рассказ, я должна задать тебе вопрос.

Желудок Дераты судорожно сжался.

— Я больна? — прошептала она озабоченно. Шейканы болели крайне редко; кровь дракона в их жилах делала их выносливыми, сильными и нечувствительными к простым ядам. Они выдерживали нагрузки, которые были не под силу обычному человеку.

— Совсем наоборот, — возразила целительница. — Ты беременна.

— Что? — Дерата снова подскочила и схватила подругу-мать за руку. — О чем ты говоришь? У меня не может быть ребенка, я ведь еще ни разу… — От возмущения она замолчала.

Лицо Марелы помрачнело.

— Подумай, — попросила она. — Не было ли никакого… один из наших красивых юношей?…

— Почему ты мне не веришь? У меня никого не было, Марела, ты наверняка ошибаешься.

Целительница глубоко и озабоченно вздохнула:

— Я не могу ошибаться. Разве ты сама не заметила, что в тебе кое-что изменилось?

— Заметила, но не придала этому значения, — призналась Дерата. — Женские слабости — не удел воина, Марела. Особенно сейчас, когда я в ссоре с отцом, я не имею права… — Голос ее зазвенел, договорить фразу она не смогла, побледнела, заподозрив страшное: — Марела, не думаешь же ты?…

— Именно этого я и боюсь, — призналась Марела. — Во всех подробностях расскажи, что происходило перед отъездом Руорима. А потом мы должны совершить обряд заклинания, потому что я вижу некоторые связи, и это меня сильно пугает. Если я права, Руорим вынашивает темные планы…

Дерата растерялась, но быстро взяла себя в руки и рассказала о ночной беседе в комнате Руорима.

— Вот и все. Просто ты ошиблась, Марела, он даже не… — Глаза ее расширились. — Но… но потом этот сон, я совсем про него забыла…

— По пути расскажешь. Пойдем, сейчас мы должны кое-что выяснить. — Она поднялась, опираясь на палку, потому что ноги у нее подкашивались. Постоянное применение магии шло за счет ее собственных телесных сил. — Слухач, следуй за мной, — сказала она сыну, который все это время тихо стоял у двери как будто в карауле.

По дороге в глубь горы, где обособленно располагалась древняя комната алхимиков, Дерата рассказала свой сон, а потом еще и о предшествующей обмороку ссоре с отцом несколько часов назад. Марела внимательно выслушала, никак не комментируя, потом поставила на стол большую чашу. Быстрыми ловкими движениями она открывала и закрывала банки, бутылки и флаконы, из которых брала порошки, сухие травы, шерсть животных и крошечные кости и складывала в чашу.

— Дай мне руку, ту, что ближе к сердцу, — велела она Дерате, которая молча сидела напротив, погруженная в свои думы.

Дерата протянула левую руку. Марела мгновенно сделала острым ножом надрез на указательном пальце. Дерата даже не вздрогнула. Она равнодушно смотрела на вытекающую из раны кровь. Марела повернула руку и сжала рану. В чашу падали ярко-красные капли.

Раздалось шипение, образовался пар.

— Сейчас, — пробормотала Марела, от огня в очаге она зажгла сосновую лучину и бросила ее в чашу.

Смесь в чаше с шипением взорвалась, превратилась в серый дым, который поднимался вверх, напоминая густой туман, и быстро растворялся.

Дерата отпрянула, но целительница закричала:

— Не дергайся, вдыхай! Дай мне руку, я тебя поведу. Скоро ты увидишь…

Дерата ощутила твердое пожатие костлявой руки. Она послушно вдохнула дым, от которого на секунду закружилась голова. Глаза заслезились, все подернулось пеленой.

— Будь внимательна, — как сквозь вату донесся до ее ушей тихий голос Марелы, она почувствовала, как та дернула ее за руку. — Спокойно! Сосредоточься!

Дерата заморгала, ответила на пожатие. И начала смотреть в мрачный холодный дым; крылья носа расширились, внезапно стало так холодно, что изо рта повалил пар. А потом она увидела…

…саму себя, спящую в кровати. Но она была не одна. Кто-то приблизился к ней, наклонился, стянул одеяло, раздел ее, прикоснулся…

Дерате, когда она увидела, что с ней делают без ее ведома, стало противно.

— Как? — прошептала она с отвращением.

— Вино, — донесся издалека голос Марелы. — Он добавил в него вещество, лишившее тебя воли и отдавшее в его власть.

— Но я сама видела, как он тоже пил…

— Значит, перед этим он принял противоядие, наверное, заранее положил в свой стакан. Может, с помощью магии подслушал твой разговор с Дармосом и ждал твоего визита.

Дерата видела достаточно. Она отстранилась от Марелы, вскочила и резким движением сбросила чашу со стола. Чаша с треском развалилась на тысячу кусков, содержимое растеклось по полу. Дым быстро растаял, жрица Дракона наступила на остаток горящей лучины.

— Я его убью, — закричала Дерата. — Будь проклята его черная душа, пусть ее заберет Гирин, пусть отправит ее на побережье, откуда ей не будет возврата и где она никогда не найдет покоя! Как он посмел взять меня силой и зачать во мне своего ублюдка, чтобы заставить меня стать его женой?

Марела склонилась над остатками пепла, над которым поднимались колечки тонкого дыма. Она бормотала что-то непонятное и своим кривым пальцем чертила в воздухе какие-то знаки.

— Тихо, — наконец сказала она разбушевавшейся Дерате, не поворачивая головы. — Именно это я все время пыталась узнать, но до сих пор могла только догадываться. Здесь скрыто большее, гораздо большее, наконец-то все проясняется, ведь теперь я смогла добавить твою кровь…

Дерата моментально смолкла и подошла к жрице:

— Что ты видишь?

— Твоего сына…

— Это мальчик?

— Да. Тихо, все исчезает… Руорим хотел гораздо больше, чем просто запятнать твою честь. Смотри, тебе видно?

Дерата увидела только кровь, ничего, кроме крови, ее кровь неслась по жилам и взывала к мести за нанесенное ей бесчестье. Она едва слышала собственный голос, в ушах у нее стучало.

— Кровь, — прошипела она, — будет пролита кровь.

— Да, но не так, как ты думаешь, — сказала Марела, схватила Дерату за плечи и потрясла ее. — Прекрати наконец думать о себе, Дерата, эта история гораздо страшнее, чем ты себе представляешь! Речь идет не о тебе, а о твоем ребенке!

— Вырежи его из меня, вот и вся история! — закричала Дерата.

Испуганная Марела сотворила знак, защищающий от злых духов.

— Я не поступлю столь кощунственно с членом нашего клана. Иначе на голову мою падет вечная кровная месть!

— Он мне не нужен! — визжала, дрожа от ненависти, Дерата. — Никто не может заставить меня растить этого ублюдка!

— У тебя нет выбора, в жилах твоего сына течет кровь дракона, — произнесла жрица. — Это имеет большое значение. Дерата, прошу, выслушай меня. Его отец захочет использовать сына, ты обязана ему помешать! — Она снова начала трясти Дерату и закричала звенящим от ужаса голосом: — Все знаки свидетельствуют о том, что твой сын несет в себе душу Малакея!

Это не произвело на Дерату никакого впечатления.

— Все мы носим в себе частичку души прародителя, Марела, ты сама знаешь это лучше меня!

— Но только в переносном смысле, как ты не понимаешь? В твоем сыне она спит и однажды может проснуться. — Жрица пришла в отчаяние. — Сначала я думала, что она в тебе, но все гораздо хуже!

В комнате стало темно, свечи и факелы продолжали гореть, но почти не давали света.

Кровь запылала в теле Дераты, когда слова постепенно добрались до ее сознания. Жрица продолжала:

— Во времена больших войн, когда магия становится сильнее, сильнее становится и его душа. Вспомни: время Конвокации приближается. Все нацелено на нее!

Дерата стала бледной, как освещенный лунным светом снег. Слова Марелы проникали в ее сознание все глубже и глубже. Девушка опустилась на стул.

— Это неправда, — прошептала она. — Ты хочешь сказать, что старый алхимик, ловец чужих душ, может возродиться в моем сыне? Он, прародитель, который превратил наш народ в шейканов, за грехи которого нам приходится расплачиваться всю жизнь? Он, из-за которого на нас обрушилось проклятие?

Дрожащими руками Марела откинула с холодного как лед лба прядь волос. Она тоже была до глубины души потрясена открывшейся перед ними правдой.

— Значит, Руорим знал, что ваша связь, замешанная на чистоте крови, создаст нужные предпосылки. То ли он действовал по собственной воле, то ли это было предопределено. Результат все равно один. Мне очень жаль.

Той же ночью после тщательных размышлений Дерата решилась бежать. Напрасно Марела пыталась ее отговорить. Не смогла она и убедить девушку для начала выяснить отношения с отцом.

— Он дважды оттолкнул меня, Марела, — повторяла Дерата. — Выгнал из комнаты, словно приблудного пса. Этого я не прощу.

— Но если ты уйдешь не попрощавшись, то никогда в жизни не простишь саму себя, — предупредила жрица. — Ты любишь отца и знаешь, что он тоже тебя любит.

— Марела, ты мудрая, и великая предсказательница, но сейчас ты просто ослепла. Он даже слушать меня не станет, а если и станет, то ни за что не поверит. В последнее время так много всего случилось, и он безумно увлечен Руоримом. Может быть, этот шарлатан сделал его послушным своей воле, как и меня в ту ночь.

— Но куда тебе идти! Сбежав отсюда, ты все равно не сможешь уберечь сына от его судьбы!

Дерата кивнула:

— Возможно. Но я могу отправиться в те места, где наследство отцов не караулит возле каждой стены и где человек не опален дыханием дракона. Ты сама меня вынуждаешь это сделать, Марела, навязывая мне ответственность за отродье.

— Но это и твой ребенок, — тихо сказала Марела. — Он растет в тебе, питается твоей кровью, слышит, как бьется твое сердце. Невинное дитя. Ты ему нужна.

— Но здесь я все равно не смогу защитить это отро… своего сына, — возразила Дерата. — Не вижу другого выхода, кроме как уйти. Ты права, он не виноват в том, что появится на свет, надеюсь, что от меня он унаследует больше, чем от своего отца. Так что буду растить его как можно дальше отсюда, воспитаю как обычного человека, он не должен ничего знать о своем ужасном наследстве.

Марела грустно тряхнула седеющими волосами.

— Дерата, ты совершаешь страшную ошибку. Ты не сможешь оградить сына от опасности, отрицая ее существование. Если Малакей хочет завладеть его телом, мальчик должен знать о своем наследстве, чтобы иметь возможность защититься.

Дерата подвязала меч, проверила, хорошо ли закреплены кинжал, нож и топорик, потом перекинула через плечо тюк с теплой одеждой, одеялом, целебными травами и небольшим запасом еды. Положила колчан и лук.

— Я буду рядом. А если понадобится, возьму на себя кровавый грех и убью собственное дитя, прежде чем он превратится в Малакея. Что бы ни случилось, здесь оставаться я не могу, Марела. Раньше эти стены были моей родиной, но теперь они прокляты, да и Руорим вот-вот вернется. С этого момента я больше не шейкан, я изменница.

Жрица заплакала:

— Подожди хотя бы пару дней, я наверняка что-нибудь придумаю! Я найду выход, составлю заклинание, только дай мне время!

Но решение Дераты оставалось непреклонным. Она поцеловала Марелу в лоб.

— Будь здорова, учительница моя и подруга. Я так тебе благодарна, никогда тебя не забуду. Надеюсь, мой отец не очень на тебя рассердится.

— Он будет тебя искать. — Марела еще раз попробовала воззвать к разуму девушки.

— Нет, не думаю, он вырвет меня из сердца, потому что своим побегом я навлекла позор на его седую голову. Он вычеркнет меня даже из Хроник.

Дерата заставила Марелу посмотреть ей в глаза:

— Об одном тебя прошу: он не должен узнать, что я жду ребенка. Не будет знать, не выдаст Руориму.

— Обещаю, даже если это и неправильно, — с отчаянием в голосе произнесла Марела, — потому что надеюсь, что ты, Дерата, сама одумаешься! День и ночь я буду искать выход и попытаюсь спасти твоего сына,подготовлюсь для заклятия. Пусть даже придется ждать тебя долгие годы, это неважно. Надеюсь, ты вернешься, когда одумаешься и сумеешь взглянуть на ситуацию со стороны. А теперь иди, буря усиливается. Слухач уже в конюшне, он оседлал твоего коня.

На сердце у спускавшейся по лестнице Дераты было тяжело. Ей очень хотелось оставить отцу хотя бы письмо. Но она должна действовать хладнокровно и осторожно.

Вокруг Шейкура бушевала буря, вполне соответствовавшая ее настроению. Дерата сочла ее добрым знаком, потому что непогода тотчас заметет все следы. Да и стражникам на стенах будет нелегко разглядеть за темной пеленой дождя одинокого всадника.

В крепости стояла тишина, в коридоре никого не было. Все, кто еще не спал, собрались в Тронном зале возле жаркого пламени очага. До утра никто не заметит, что Дераты нет. Никому не придет в голову, что найдется сумасшедший, осмелившийся покинуть надежные стены в такую бурю.

Слухач уже ждал, держа под уздцы Златострелого. Три года назад Дерата сама объезжала великолепного рыжего коня, шкура которого блестела на солнце, словно расплавленное золото. Он следовал за нею по пятам и никогда еще не носил на своей спине другого всадника. Он был быстрым как ветер, проворным и выносливым. И ничего не боялся. Теперь он будет ее единственным другом. Небольшое утешение в столь тяжелый час.

— Спасибо, Слухач, — сказала Дерата привыкшему молчать парню. Он с трудом что-то пробормотал, слезы катились по его круглому лицу. Протянул свою мозолистую руку и неловко погладил Дерату по щеке. У нее и у самой комок стоял в горле, поэтому она заторопилась. Вскочила в седло и направила Златострелого в узкий проход. Маленький подъемный мост вел к труднопроходимой крутой тропинке в скалах. Мало кто знал этот старинный путь, но Дерата часто ездила здесь на Златострелом, когда хотела быстро и незаметно выбраться из крепости. Возле главных ворот у подножия горы стояли стражники, мимо них незаметно не проскочишь.

— Когда я проеду, сразу же подними мост и возвращайся к матери, — велела она Слухачу, который неуклюже топал за ней. — Смотри, чтобы тебя не поймали, слышишь? Я не хочу, чтобы отец побил тебя только из-за того, что ты послушался меня.

Слухач произнес что-то нечленораздельное, протиснулся мимо коня и открыл дверь. Конь с трудом прошел сквозь проем, Дерате пришлось низко пригнуться в седле. Почувствовав порыв холодного ветра, Златострелый вздрогнул и зафыркал. И начал пританцовывать, но Дерата ласково прошептала ему что-то прямо в ухо и начала его подгонять. Безоговорочно веря своей хозяйке, конь смело двинулся навстречу непогоде. Едва только они выбрались из-за стены, как в лицо Дерате ударили холодные капли дождя. Она не могла разглядеть даже собственной руки, но дорога была хорошо ей знакома. Когда копыта глухо застучали по настилу, она еще раз обернулась.

Сзади в ночной темноте за стеной дождя Дерата заметила продолговатое светлое пятно и хрупкие очертания человеческой фигуры, которая робко махала ей вслед. Она махнула в ответ, надеясь, что Слухач, хоть и расстроенный, не растерялся и поднял мост, как только лошадь преодолела глубокую расщелину.

А потом девушка стала смотреть только вперед.

ГЛАВА 1 Лирайн

На пороге стояла весна. С крыш капало, телеги вязли в липком снегу, что очень веселило ребятишек. Они носились во дворе по лужам и слякоти мимо опрокинутых тачек, висли на истрепанных канатах, прыгали по балконам и пытались пройти по скользким открытым галереям. Их хохот долетал до верхних этажей замка, где в нише у балкона притаился Горен. Долго смотрел он на веселую толпу, а потом все-таки не удержался. Ловко, как ласка, слез по стене (ноги его без труда отыскивали опору в щелях и выступах). Его чуткие пальцы находили самые надежные неровности, цеплялись за покрытые каплями, холодные камни. Он уверенно спустился вниз и присоединился к остальным ребятишкам, чтобы принять участие в «охоте».

Но дети, обнаружив в своих рядах незваного гостя, тут же прекратили игру.

— Что за дела? — спросил их предводитель, покрытый веснушками десятилетний мальчишка по имени Захарий. — Горен, ты куда лезешь?

Темноволосый мальчик остановился, поняв, что ребята столпились вокруг и смотрят хмуро.

— Не знаю, — ответил он. — Просто хотел с вами поиграть.

— Про-о-осто-о-о хо-о-оте-е-ел, — передразнила его Хелим, маленькая рыжеволосая девчонка. Она корчила рожи. Остальные смеялись.

Горен поднял плечи:

— Я ведь ничего плохого не сделал!

— Ты нам не нужен, — сказал Захарий и пошел на него, широко расставляя ноги. — Когда до тебя наконец дойдет, ты, дубина? Ты не наш.

— Неправда!

— Правда!

— Но я же здесь живу!

— И все равно ты, Длинноносый, не такой, как мы! — прошипел Захарий и обеими руками толкнул Горена в грудь. — Катись отсюда!

— Я могу ходить где хочу, — пробормотал Горен, потирая грудь. — Лирайн — свободный город, он вам не принадлежит!

— Ты забыл, что Дарвин Среброволосый — мой дядя? — величественно произнес Захарий. — Он правитель, хозяин крепости. А ты вообще не имеешь права голоса, Горен Безотцовщина, ты нищий и будешь делать, что приказано!

Остальные медленно подходили ближе. Круг сужался. Горен понял, что здесь ему делать нечего.

— Я ухожу, — пробормотал он.

И пошел, сначала медленно, а потом все быстрее. Услышав за спиной смех и язвительные выкрики, заткнул уши руками и побежал со всех ног.

В такие дни Горен бежал, сколько хватало дыхания. Он бежал по улицам и переулкам, не обращая внимания на дорогу, бежал до стены, а потом — в другую сторону, пока путь ему не преграждала противоположная стена. Как пойманный зверь, обследующий границы своей клетки: туда-сюда, вперед-назад.

Взрослые жители Лирайна уже привыкли к этим долгим пробежкам и не обращали внимания на странного мальчишку, разве что спешили убрать с дороги свои вещи, пока он их не опрокинул.

Наконец, усталый и взмыленный, Горен вернулся в замок. И сразу прошел на конюшню. Там было темно, сухо и тепло, в нос ему ударил знакомый конский запах, смешанный с ароматом сена. В конюшне Горен всегда чувствовал себя хорошо, потому что здесь над ним никто не смеялся, никто не прогонял. Лошадей не интересовало происхождение Горена, не спрашивали они, откуда он взялся и был ли у него отец. Радовались, когда он давал им еду и питье, чистил и мыл их, перед тем как на них надевали седла. Свою благодарность они выражали приветливым фырканьем, иногда слегка подталкивали его мягкими бархатистыми мордами. Они были его друзьями и терпеливо выслушивали, хотя ответить не могли.

— Горен?

Он вздрогнул, узнав голос матери. Сильный, привыкший отдавать приказания голос, который иногда становился нежным и ласковым. Но такие моменты были очень редкими. Дерата являлась капитаном гвардии, ее побаивались из-за строгости и силы. Горен еще ни разу не видел мать смеющейся.

— Да, мама. — Во рту у него пересохло.

Она вышла из загона Златострелого. Горен считал, что его мать — самая красивая женщина в Лирайне, а может, и во всем Хоенмарке: высокая, стройная, с длинными, до бедер, гладкими каштановыми волосами, загорелой кожей, с узким лицом, на котором выделялись огромные кошачьи глаза орехового цвета. Она казалась более благородной, чем все остальные женщины Лирайна со светлой кожей, курносыми носами и блеклыми глазами. И она была единственной воительницей.

Горен знал, что Дарвину Среброволосому нравится Дерата, потому что его взгляд часто был направлен на нее, когда ему казалось, что за ним никто не наблюдает. И глаза его в такие моменты блестели по-особенному.

— Где ты был? — спросила мать.

Горен пожал плечами:

— На улице. Я хотел просто… подышать свежим воздухом, потому что снег тает и…

— Хорошо, — перебила его мать, — я иногда забываю, что тебе всего восемь лет. Конечно, ты должен бывать на улице, тебе нужно двигаться. Если хочешь, играй с другими ребятами.

Горен вздрогнул:

— Нет, что я, маленький?…

Он схватил вилы и начал таскать сено.

— Что за ерунда, сын. Ты же еще ребенок. — Дерата забрала вилы и заставила его посмотреть ей в глаза. — Что случилось?

— Ничего, — заверил Горен.

Ее глаза сузились.

— Говори правду, — велела она строгим голосом. Несколько секунд Горен боролся с самим собой, а потом не выдержал:

— Они не хотят со мной играть! Они никогда не хотят со мной играть, и так было всегда! Они говорят, что я чужак, смеются надо мной, потому что я не похож на них, и говорят, что я тупой ленивый урод и… — Глаза его наполнились слезами. — Но мне все равно, я и сам терпеть их не могу!

— Ладно. — Дерата вдруг притянула Горена к себе. — Не грусти, Горен, такова жизнь. Простые люди часто не терпят таких, как мы. Они ценят наше военное искусство, но не хотят, чтобы мы были рядом. Дети лишь повторяют то, что говорят взрослые. Ты не должен на них сердиться. Они сами не понимают, что творят.

— А почему мы другие, мама? — пробормотал Горен, прильнув к ней. Близость матери утешала его. Но так они разговаривали очень редко.

— Горен, я же часто тебе об этом рассказывала.

— Расскажи еще раз, пожалуйста. — Ему хотелось продлить эти мгновения нежности.

— Хорошо. Пойдем.

Мать привела Горена в загон Златострелого, они сели на свежую солому. Конь заинтересовался, ведь этот визит был неожиданным, он оторвался от еды, поднял голову и приблизил бледные ноздри к волосам Горена. А потом тихо и ласково заржал, возвращаясь к еде.

— Когда я приехала в Лирайн, была середина зимы, совсем как пару дней назад, пока снег не начал таять, — начала Дерата свой рассказ. — Стоял жуткий холод, я промокла до нитки, мы со Златострелым уже несколько суток ничего не ели. Стражники у ворот не хотели меня пускать. Я бы с удовольствием вызвала их на бой, но была слишком слаба от голода и лихорадки, к тому же ты был у меня в животе, я боялась, что могу тебе повредить.

— Какие они гадкие, зачем они хотели тебя прогнать, — возмутился Горен.

Дерата погладила его по плечу:

— Горен, идет война. До Лирайна она пока еще не добралась, потому что город стоит в стороне и не имеет большого стратегического значения. Но терять бдительность ни в коем случае нельзя, так что стражники просто выполняли свой долг.

— А что было дальше?

Хотя Горен давно выучил мамин рассказ наизусть, ему каждый раз было интересно. Никто из ребят не мог похвастать подобной историей, к тому же невыдуманной.

— Как ты понимаешь, опускать руки я не собиралась. И им было все труднее найти убедительные причины для отказа.

— Потому что ты здорово умеешь убеждать, — с пылом подхватил Горен. — И потому что хорошие воины нужны везде.

— Да, — согласилась Дерата. — Ты прав. В этот момент подошел Дарвин Среброволосый, его привлек наш громкий спор. Счастье, что он оказался поблизости. В результате мы договорились, что он предоставит мне кров, еду и защиту, пока не родишься ты. А потом я собиралась поступить к нему на службу, чтобы обучить и усилить местную гвардию.

Взволнованный Горен стиснул руки:

— Но ведь они над тобой смеялись, так?

— Сынок, я и сама над собой смеялась, когда первый раз после долгого перерыва посмотрела на себя в зеркало. Вид у меня был жалкий, как у последней нищенки, а живот раздуло так, как у тебя, когда ты съешь слишком много яблок. — Легкая улыбка пробежала по тонким чертам Дераты. — Я исхудала, кожа да кости, меня лихорадило, никто бы не поверил, что перед ним воительница. Никто, кроме Дарвина Среброволосого, который неслучайно управляет этим городом. У него верный глаз, Горен.

— Он всегда так ласков со мной, — пробормотал Горен.

Это было правдой: почти все жители Лирайна относились к ним с матерью недоверчиво и старались держаться от них подальше. Но наместник с самого начала был очень приветлив и смотрел на Горена как на собственного сына. Для одинокого ребенка это было огромным утешением.

— Я набралась сил, да и тебе захотелось выйти, наконец, в этот истерзанный войнами мир, ничто не могло тебя удержать, — продолжала Дерата. — Ты родился сильным малышом с громким голосом и постоянно требовал есть.

— Мне нужно было быстро расти.

— В такие времена это очень полезно, но мне бы хотелось для тебя иной доли.

Затуманенный взгляд Дераты устремился вдаль. В карих глазах появился так хорошо знакомый Горену грустный блеск. Когда мама думала, что за ней никто не наблюдает, она становилась очень грустной, погружалась в воспоминания, о которых никогда не рассказывала. Но, может быть, сегодня…

— К середине лета я окрепла и смогла поручить тебя няньке, потому что пришло время расплатиться с Дарвином Среброволосым. Так что я вызвала на бой лучших гвардейцев, и трое согласились. Как только я с ними разобралась…

— Ты их победила? Просто так? — Горен вздрогнул. Потому что кто-то фыркнул, и ему в щеку ткнулся лошадиный нос. Как будто конь пытался подтвердить слова Дераты, поскольку присутствовал при тех событиях.

Дерата ответила:

— Меня с раннего детства учили, чтобы я стала воительницей, сынок, а мужчины Лирайна были тщеславны и понадеялись на свои силы. Им со мной не тягаться.

Эта часть истории больше всего нравилась Горену, потому что позволяла ему гордиться матерью. Он не понимал, почему другие люди не восхищаются Дератой, ведь она настоящий герой!

— После весенней луны ты начнешь учиться, чтобы понять, в чем разница между обыкновенным хвастуном и настоящим воином.

Горен ерзал от нетерпения. И не сводил глаз с матери.

— После этого они, наконец, стали относиться ко мне с должным уважением, — продолжала она, — и согласились учиться у меня. Я стала капитаном гвардии, а Дарвин Среброволосый начал мне доверять. И ему ни разу не пришлось об этом пожалеть.

— Ты всегда честна и откровенна, мама.

— Так и должно быть, принц Любознайка. Иногда война подходит к самым стенам Лирайна, так как остатки разгромленных войск, мародерствуя, бродят по стране. Но пока мы от них успешно отбивались или уничтожали, и ни одна осада не затягивалась надолго. Знаешь, Горен, я очень серьезно отношусь к своим обязанностям. Долг и верность я превратила в свои главные заповеди; только так я могу сохранить честь.

Горен наморщил лоб. Следующий вопрос дался ему нелегко:

— Мама, а почему тогда они нас избегают?

— Потому что мы из далекой страны, люди там не такие, как здесь, — ответила Дерата. — У нас маленький, но гордый народ, Горен. Мы привыкли, что нас не любят. Нас это не волнует. Мы никогда не станем одними из них, даже если бы очень старались.

— Не понимаю.

— Ты еще слишком мал. Однажды ты меня поймешь.

Горен прикусил нижнюю губу. Ему очень хотелось спросить, почему же тогда мама не носит рубаху с гербом, если разница и так слишком бросается в глаза.

Однажды, играя, он случайно обнаружил ее в сундуке с одеждой, в самом низу, аккуратно сложенной. Рубаха из тонкого льна, такие надевают под доспехи. Голова золотого дракона на красном поле. В Лирайне Горен никогда не видел подобного знака, ведь всем известно, что драконы в Фиаре практически вымерли, оставшиеся живут очень далеко, в самых неприступных местах. Значит, этот герб подразумевает что-то особенное, у него наверняка интересная история…

Но если он спросит, мама очень рассердится; ей не нравится, когда Горен роется в вещах и задает вопросы о прошлом их народа. Но если она не хочет больше иметь с ними ничего общего, зачем тогда хранит эту рубаху?

Нет, об этом лучше не спрашивать, решил Горен, не сегодня. С его губ сорвался другой вопрос, который его очень волновал, потому что его дразнили Безотцовщиной:

— А что с моим отцом?

— Мы же договорились, что не будем его упоминать, — строго ответила Дерата.

— Знаю, — робко прошептал Горен, — но они все время надо мной смеются. Шушукаются и говорят всякие дурные вещи…

— Послушай, — Дерата схватила сына за узкие плечи и повернула его к себе, — никого не касается, что с твоим отцом. Его здесь нет, понимаешь? И он никогда не придет.

— Я ему не нужен? Похоже, что он не умер.

— Нет, ты ему не нужен, я тоже. Война для него важнее семьи, он хочет чести и славы, его дом — поле боя. Так что забудь про него, Горен!

Мальчик съежился. И робко спросил:

— Ты меня ненавидишь?

Дерата подскочила. На ее лице он увидел непонимание.

— С чего ты взял?

— Иногда ты смотришь на меня так зло… — прошептал он. — Я точно видел…

Секунду мать молчала. Казалось, слова мальчика поразили ее до глубины души. Потом она обняла сына.

— Нет, Горен, я тебя совсем не ненавижу, — ответила она срывающимся голосом. — Знаю, иногда я излишне строга к тебе, но это потому, что наш род — род великих воителей. А если я вдруг смотрю на тебя зло, то только… знаешь, временами ты так похож на своего отца… У тебя его густые черные волосы, слегка вьющиеся, высокий лоб и волевой подбородок. Ты так же поворачиваешь голову…

— Значит, ты сердита на моего отца?

— Да, Горен, к сожалению, должна признаться, это так. Жаль, но у меня нехорошие воспоминания о нем. Но это не имеет к тебе никакого отношения. Потому что когда я смотрю в твои прекрасные зелено-карие глаза, а в них столько вопросов, столько любознательности и любви, я просто очень радуюсь, что ты у меня есть. Я всегда буду рядом с тобой, сынок, всегда буду тебя защищать.

Она поцеловала его в лоб, встала и стряхнула с одежды солому.

— А теперь, Горен, пора за работу, уже поздно. Подготовь Златострелого, я хочу объехать Лирайн.

Горен вскочил.

— Да, мама, — пылко сказал он. В эту минуту все мрачные мысли были забыты, и мальчик принялся за работу.

Как обычно, вечером Дерата пришла к правителю с отчетом. Не в большой зал, как все остальные, а в личный кабинет Дарвина Среброволосого. Отношения у них были доверительные, время особых формальностей давно прошло.

— В ближайшее время не ожидается никаких неприятностей, — начала Дерата. — Я получила известия от наблюдателей из Хоенмарка и Нортандера. Они утверждают, что основные бои идут не здесь, а в землях орков. Но я бы все равно посоветовала увеличить количество людей на стенах и подумать наконец о рве, чтобы не позволить возможному противнику забросить лестницы. До сих пор еще существует множество способов взять наш город штурмом, потому что мы не можем одинаково обезопасить его со всех сторон.

— Мы обязательно сделаем это нынешней весной, — пообещал правитель.

Он был не воином, а ученым, и ему было неприятно укреплять город и, самое главное, никого в него не пускать. Ему не нравились запертые ворота, он хотел торговать со всей Фиарой, общаться с другими учеными и обязательно расширить город. Но, видимо, такие времена закончились, по крайней мере до Конвокации. Что будет потом, никто не знал. Перспективы казались более чем мрачными.

— Я рада, господин. В прошлые годы нам приходилось обороняться лишь от мелких отрядов, но ситуация может измениться, особенно если учесть приближение опасной даты.

Дерата стояла у письменного стола, за которым сидел Дарвин Среброволосый. Это был скромный на вид человек среднего роста, но его слова никогда не оставались неуслышанными. Его любили в народе, гвардия была ему верна и готова была пойти за него на смерть. Лицо у него было открытое и приветливое, густые волосы поседели, за что и получил он соответствующее прозвище.

— Знаю, Дерата, вы бы охотно сделали еще больше, — сказал он. — Вообще-то вы как великая воительница не имеете здесь достойных вас дел. Мы должны ежедневно благодарить в молитвах Нитхальфа, Мастера Битвы, за то, что прислал нам вас.

— Скорее наоборот, господин, — тихо ответила Дерата. — Для меня было огромным счастьем найти здесь такой прием. Я только расплачиваюсь за свои грехи.

— Знаю, что здесь вы прячетесь и что в груди своей носите мрачную тайну, — откровенно сказал Дарвин. — Мы с вами никогда об этом не говорили…

— И прошу вас не начинать этого разговора сейчас, — быстро прервала его Дерата. — Вы должны понять: обсуждать это я не могу.

— Дерата, — мягко возразил он, — я говорю совсем о другом. Вы серьезно полагаете, будто я не знаю, что вы шейкан? Я вас узнал сразу, когда снежная буря загнала одинокую всадницу к нам. Вам не скрыть, кто вы и откуда. Я уверен, что все остальные знают о вашем происхождении. Наверное, это и есть причина их неприятия.

Дерата сглотнула.

— Пожалуйста, не говорите ничего Горену, — сухо произнесла она. — Ему и так трудно. Не хочу, чтобы им пренебрегали из-за того, что он шейкан. Он должен расти как нормальный человек, я не теряю надежды, что однажды его признают…

— Люди не любят открыто говорить о том, чего боятся. А я очень люблю Горена, я бы никогда по собственной воле не причинил ему боль. Но мне бы хотелось сделать для него больше.

— Больше? — с удивлением переспросила Дерата.

— Дерата, — сказал он тихим голосом, — разве вы не знаете о моих чувствах к вам?

Она подняла руку:

— Прошу вас, остановитесь, не надо об этом.

Она обошла стол и опустилась перед Дарвином на колено. Схватила его за руку. Поцеловала и прижала к своему опущенному лбу.

— Вы мой господин. Поверьте, я чту вас каждой частичкой моего сердца и служу вам верой и правдой, хотя это и не характерно для шейканов. Но я изгой, я сама установила себе кодекс чести. Я знаю, что между нами существует… особая связь, благодарю вас за симпатию, с которой вы ко мне относитесь. Но простите, я готова на близость ко мне одного-единственного мужчины, и это мой сын. В ту ночь, когда я покинула свой народ, я дала себе клятву, нарушить которую не могу… да и не хочу.

— Я так мечтаю сделать вас счастливой, — грустно сказал он. — Вы достойная женщина и заслуживаете лучшей доли. Я бы хотел слышать ваш смех и смех вашего сына, он слишком серьезен для своего возраста. Знаю, что уже не молод, но вы и ваш сын внесли в мою жизнь столько радости. С вашей стороны это был бы крошечный шажок, он принес бы вам уважение и почитание и обеспечил будущее. Вы сделаете меня счастливым и никогда об этом не пожалеете.

— Вы человек мира, а я воин, — воскликнула она. — А наследство, существующее в моем сыне, однажды заставит его покинуть этот край, и это не будет страшным несчастьем для Лирайна. Моя история не похожа на вашу, господин. Разрешите мне и дальше служить вам ради вашего душевного спокойствия.

— Это ваше решение, Дерата. Но вы не можете убегать и прятаться вечно, да и клятву свою вы наверняка дали от обиды, нельзя же наказывать себя всю жизнь. Вы молодая красивая женщина, здоровая и образованная. Ваша жизнь не закончена, она еще вся впереди.

Дерата поднялась:

— Моя жизнь давно закончилась, благородный господин. А у сына пусть все будет по-другому. — Она слегка поклонилась. — С вашего позволения, я пойду.

— Конечно, капитан. Час поздний. Встретимся завтра. — Дарвин Среброволосый склонился над свитком и начал читать, как будто ничего не произошло.

Весна разошлась вовсю. Солнце растопило остатки снега, на деревьях появились первые листочки, уставшие от молчания птицы запели на разные голоса.

Дерата начала учить Горена, который от природы был достаточно ловким. На скачках он уже обгонял лучших наездников. Быстрее ветра носился он по полям на Златострелом, раньше признававшем только Дерату. А скачки здесь проходили в весьма трудных условиях, потому что Лирайн находился в лесу. Свободного пространства здесь было не так много, как на севере, где до самого ущелья Истины простирались огромные степи. Но Дерата, дабы усложнить задачу, нашла не просто просеку, а участок с препятствиями. Чтобы удерживать скорость на поворотах, лошадям приходилось демонстрировать необыкновенное умение и четкость шага.

У Горена имелось преимущество перед взрослыми мужчинами: он был меньше и легче их, кроме того, он словно родился в седле. Да и Златострелый с жеребячьего возраста привык к тесным проходам Шейкура. При солнечном свете, когда он летел со своим маленьким наездником между стволами деревьев, потом разворачивался и галопом несся по узким улочкам, Златострелый был похож на блестящий золотой луч. Никто не мог тягаться с этой парой.

Горен узнал, что такое зависть проигравших. Но и получил что-то вроде признания. То тот, то другой мужчина, смеясь, хлопал его по плечу, когда скачки заканчивались, и Златострелый набрасывался на причитавшиеся ему яблоки и морковку.

— Такие лошади на свете редкость, — сказал Мугдар, заместитель Дераты. — Уверен, на Златострелом мог бы победить любой.

— Не исключено, — ответила Дерата. — Вот этими руками я впервые взнуздала Златострелого и сама его учила. Он четко знает, что делать. Именно об этом и идет речь: вы должны срастись с конем, чтобы он спокойно нес вас по полю боя, а не летел вперед сломя голову. Так что продолжайте тренироваться.

— А что получит тот, кто победит Златострелого? — спросил мужчина напряженным голосом.

Дерата задумалась:

— Я поговорю с Дарвином Среброволосым. Но не обольщайся, Мугдар, тебе это не удастся, пока Златострелый молод и силен.

Но желание достичь большего могло оказаться прекрасным стимулом, и Дерата это понимала. Она поговорила с правителем, и он действительно назначил награду — целый золотой адлер. На него можно было купить хорошие доспехи или небольшое имение, то есть появилась материальная заинтересованность показать выдающиеся успехи.

— Мама, мы же не сможем ничего выиграть, — критически заметил Горен.

— Почему? — возразила она. — Гораздо больше, чем нам может дать все золото Фиары, мой принц Любознайка.

Мальчик так не считал и несколько дней сам с собой спорил, потому что тоже хотел выиграть золотой адлер. Но как это сделать? Теперь он старался изо всех сил, чтобы Златострелый не проиграл. Потому что не хотел никому отдать победу, не говоря уж о золотой монете.

Однажды он услышал, как внутри него чей-то голос прошептал:

«Никогда не старайся получить пользы больше необходимой и смотри, чтобы ты всегда был на шаг впереди остальных».

Он обернулся.

— Гм?

«Эй, да слушай же. Я давно с тобой говорю, а ты не обращаешь на меня внимания».

«Я думал, что мне кажется».

«Ничего не кажется. Я тебе помогу, сам увидишь. Ты меня услышишь, когда я тебе понадоблюсь».

«Э!» — мысленно крикнул Горен, но ответом ему было молчание. Он смущенно и несколько испуганно сморщил лоб. Теперь он еще и голоса слышит! Наверное, слишком часто бывает один, потому и начал разговаривать сам с собой. Как ненормальные старики, которых он видел на улице. Он посчитал их сумасшедшими, но теперь понял: они общаются сами с собой, так как других собеседников у них нет.

Он снова выиграл скачки. Но за это его никто не похвалил. Похоже, остались одни завистники. Всем хотелось получить золото, и все мрачно смотрели в сторону, как только появлялся Горен.

Он снова был одинок.

— Вот так, мама. Я все-таки проиграл, — со злостью пробурчал он себе под нос, обтирая Златострелого.

«Ты получишь в десять раз больше», — прошептал тот же голос, вернувшийся неожиданно и без приглашения. Хотя это мог быть просто его собственный ответ, ведь ему так хотелось, чтобы однажды все изменилось к лучшему.

Златострелый без всяких церемоний заставил его вернуться в реальность, дав ему тем самым понять, что требует внимания. Горен вздохнул и сосредоточился на жеребце.

У Горена почти не было времени чувствовать себя одиноким. Он то работал, то занимался с матерью. Сейчас он изучал оружие. Сначала, естественно, только деревянное, потому что главным в данный момент было научить мальчика правильно использовать собственное тело. Он должен был стать быстрым и юрким, зазубрить последовательность шагов и привыкнуть таскать тяжести. В один жаркий летний день Дерата потребовала, чтобы Горен отнес два полных ведра воды от колодца к поилке на первых фалангах пальцев. Не разрешалось ни опустить груз на землю, ни пролить ни капли, в противном случае полагалось повернуть и начать все сначала.

Это задание довело Горена до предела страданий. Чем медленнее он двигался, тем больше воды проливал, приходилось поворачивать и набирать снова. Указание Дераты было однозначным: упражнение может считаться законченным, если будет осуществлено безупречно, тогда он сможет поесть и, главное, поспать.

Сначала Горен считал, что это очень легко и он справится с первого раза. Но пальцы у него были еще детские, жилы, несмотря на постоянное лазанье по стенам, недостаточно крепкие. Попытка перемещать груз с пальца на палец ни к чему не привела, это оказалось его первым уроком. Устав, он попытался ухватить ручку другими пальцами, но ведро при этом закачалось и пролились первые капли.

— Плавность, — предупредила его Дерата, стоявшая рядом, скрестив руки. — В данном случае это главное. Каждый палец должен уметь ровно столько, сколько и все остальные. Если ты начнешь раскачиваться и сосредоточишься на распределении веса, вода тут же придет в движение. Любая попытка ее выровнять только ухудшит ситуацию. Так что следи за тем, чтобы движения оставались плавными и равномерными: набери воду, согни пальцы, возьми ручки, подними ведра и иди быстрым, но четким шагом. Тогда моментально доберешься до поилки, выльешь воду и освободишься на весь день.

Шагов было двадцать пять. Горен сосчитал их заранее. Смешное расстояние, так ему казалось вначале.

Теперь поилка отодвинулась на непреодолимое расстояние. Сделать больше двенадцати шагов никак не получалось. С каждым разом дистанция и отчаяние росли.

Когда в полдень мать вернулась после обычного объезда (он только что пролил полведра), он посмотрел на нее с мольбой.

— Я еще маленький и слабый, — вырвалось у него. — Я пытался, пытался не меньше ста раз, мама, у меня просто не получается!

— Тогда стань взрослым, — спокойно ответила она. — И сделай еще девятьсот попыток. Пытайся, пока не получится.

— Но с каждым разом становится все труднее.

— Значит, кое-чему ты уже научился. Продолжай.

В эту минуту Горен ненавидел мать. Сильно ненавидел. Он дотащился до колодца, набрал ведро воды и вылил на себя. А потом стал жадно пить. Хорошо хоть воды было достаточно, пустой желудок давно жалобно урчал. Мама отправилась обедать к правителю. Обычно Горен ел в конюшне то, что она приносила ему с собой. Но сегодня, видимо, придется обойтись без еды. Ему нужно справиться с заданием.

Но задание было сложным. Невыполнимым.

«Но ведь половину пути ты можешь нести ведра всей рукой», — прошептал внутри Горена тот самый, теперь уже хорошо знакомый голос. Он приходил и уходил когда хотел, повлиять на него не было никакой возможности. Чаще всего мальчик не вслушивался в его болтовню, потому что не желал быть похожим на странного старика.

Но сказанное сегодня было столь издевательски-привлекательным, что он весь превратился во внимание.

«Ведь часть пути ты уже и так прошел, следовательно, никакое это не жульничество. К тому же все равно никто не видит. А потом ты по всем правилам пройдешь оставшуюся часть пути, так что все по-честному!»

Горен был готов согласиться. Наверняка никто не заметит, к тому же все равно это просто урок. В следующий раз он наберется сил и все сделает лучше.

А потом он представил себе направленные на него глаза матери и тяжело вздохнул.

— Нет, — тихо сказал он самому себе. — Она сразу заметит. От нее ничего никогда не скроешь. Она самая хорошая, не хочу, чтобы она расстроилась.

«Дурак», — засмеялся внутренний голос.

«Отстань, — подумал Горен. — Я смогу. Я тебе докажу. Или себе, если я все-таки говорю сам с собой. Я докажу кому бы то ни было».

Был уже вечер. Солнце направилось спать к себе за горизонт, далеко за лес и Зибенбург, к побережью континента, туда, где начиналось море Безвременья, чтобы, в конце концов, нырнуть в туман и за кроваво-красными полосами спрятать границу между водой и небом. А потом ночь укроет Фиару черным покрывалом.

Так долго возиться Горен не хотел. Он дошел до предела своих сил, лицо его было измазано пылью и слезами. Он все чаще спотыкался, икроножные мышцы дрожали, пальцы побелели, внутренняя их сторона потрескалась и кровоточила. Но у него и в мыслях не было сдаваться. Лучше уж умереть.

Мать подошла еще раз, изучила следы в пыли. И ушла, не сказав ни слова. На ее лице ничего не отразилось. Наверное, сын ее разочаровал, ведь ему уже девять лет, на два года больше, чем было ей, когда она сдавала экзамен.

«Скоро ты сломаешься», — ликовал внутренний голос.

Мальчик заскрипел зубами. «Ни за что». Он снова набрал воды и отправился в путь.

Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать.

И тут вдруг он буквально впал в транс, ему казалось, что он как птица парит в воздухе. Он больше не чувствовал ни рук, ни ног. Спускающийся с неба гигантский огненный шар накрыл его своим пылающим нимбом, легкий вечерний ветерок обдавал холодным воздухом, кажется, даже слегка подталкивал его вперед.

Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать.

Здесь земля все еще оставалась девственно-чистой: ни следов маленьких измученных ног, ни темных отпечатков воды. Поилка выросла перед ним словно божественный маяк: сияющая в мягком сумеречном свете цель.

«Я справлюсь», — понял Горен. Пора. Он больше не думал, он только действовал, выполнял порученное дело, осталась только цель и больше ничего. Все стало единым: его тело, ведра, вода в них. Может быть, он доберется на коленях, но это не играет никакой роли, если он не опустит ведра и не прольет ни капли. А этого он не сделает, теперь уже нет.

Двадцать два. Двадцать три.

Глаза Горена стали влажными от счастья. Сейчас все получится.

И в этот момент его толкнули в бок.

Сначала Горен даже не понял, что произошло. Он пролетел по воздуху, ведра упали, вся вода вылилась, а сам он повалился в грязь, прокатился еще чуть-чуть и остановился, перестав даже дышать.

Его как парализовало. Не способный мыслить, он выпрямился и заметил над собой Захария. Сзади стояла вся его банда, улюлюкала и гримасничала.

— Оп-па, — сказал племянник правителя, широко ухмыляясь. Во рту у него не хватало нескольких зубов.

— Горен Безотцовщина тако-о-о-о-ой неловкий! — крикнул другой парень. — Всегда готов споткнуться на ровном месте, вот дурак! Посмотрите-ка на него! Лучше отправить его в свинарник, там ему самое место!

Горен медленно поднялся на ноги. Ему не хватало слов. В толпе он заметил маленькую Хелим с ее длинными огненно-рыжими косичками. Он думал, что ее светлый голос вот-вот перекроет все остальные, но, как ни странно, этого не произошло.

Она даже не улыбалась. Просто стояла и смотрела.

Горен схватился за ручки ведер, повернулся и пошел к колодцу.

«Нельзя им спускать», — прошептал внутренний голос.

Но он его не интересовал. Казалось, в нем все умерло, больше он уже ничего не чувствовал. Он пойдет к колодцу, наберет воды и снова отправится в путь, даже если для этого понадобится целая ночь или вся жизнь. Он уже так много сделал, он сможет все повторить. Он им докажет, как раз потому, что они в него не верят.

— Ты еще не въехал, Горен Безотцовщина? — Захарий подошел и слегка пнул его в бок. — Такие задания мать дает тебе не для того, чтобы ты стал большим и сильным, а потому, что хочет, чтобы ты ей не мешал спокойно прыгать в койку к моему дяде!

— Это неправда, — сказал Горен сквозь стиснутые зубы.

— Конечно правда, всем вокруг известно! — издевался более взрослый мальчик. — Как ты считаешь, почему вас здесь терпят? Больше ведь вы ни на что не годитесь…

Хватит. Многолетние унижения, насмешки и издевательства скопились в пустом желудке Горена и превратились в горячий сгусток ярости. Он опустил на землю оба ведра и повернулся к Захарию.

Старший мальчишка, который собирался сказать еще какую-нибудь гадость, закрыл рот. И сделал шаг назад. Он явно все правильно прочитал на лице Горена. Но далеко убежать не успел. Руки Горена мгновенно рванулись вперед, его покрытые кровью пальцы сомкнулись на горле Захария, сжались и швырнули парня в пыль, тот, кряхтя и извиваясь, попытался высвободиться, но Горен сел на него сверху и продолжал давить до тех пор, пока лицо Захария, который слепо молотил вокруг себя руками, не посинело.

«Убей его, — прошипел внутренний голос. — Так, правильно, смотри, как он елозит, он ведь словно воск у тебя в руках, он больше уже никогда не будет тебя унижать! Давай!»

Другие ребята заметили, что положение стало критическим, заорали и бросились к противникам, но их опередил другой человек.

Вдруг Горен почувствовал, как чьи-то крепкие руки схватили его и оттащили от Захария. Его подбросило вверх, и он уставился в непонимающее, перекошенное гневом лицо своей матеря.

— Горен! — крикнула она.

Захарий со свистом всасывал воздух, кашлял и хрипел. Два приятеля помогли ему подняться.

Лицо Горена было пустым, пусто было и у него внутри. Скопившийся в животе гнев испарился. Он посмотрел мимо матери и тихо сказал:

— Он тебя оскорбил. Сказал, что ты непорядочная женщина. И получил по заслугам.

Мать отпустила мальчика.

— Отведите Захария в замок, — сказала она его приятелям, которые поддерживали своего предводителя с обеих сторон. — Отведите его к дяде и поставьте в известность целительницу. Я сейчас приду.

Испуганные ребятишки подчинились. Большая часть банды давно разбежалась.

Дерата открыла рот, но Горен отвернулся. Схватил оба ведра и направился к колодцу.

— Поговорим позже, — сказала с трудом сдерживающаяся Дерата и пошла за мальчишками к замку.

Когда Горен набирал ведро, к нему подошла Хелим. Он не обратил на нее внимания.

— Захарий поступил очень гадко, — сказала она. — Лучше бы сам тренировался целый день, чем постоянно говорить мерзости.

Горен молча набирал второе ведро. Но Хелим еще не закончила:

— Он ревнует, потому что его дядя любит тебя, вот почему он все время несет всякую гадкую чушь. А то, что он сказал про твою маму, это неправда. Это всем известно. Так клеветать на человека нельзя.

Горен поставил на землю второе полное ведро. А потом посмотрел на Хелим:

— Мне нужно наполнить поилку.

Он видел, как она разглядывает его израненные руки. Да и все остальное наверняка выглядело не лучше. Ему было стыдно за свой внешний вид, но это ничего не меняло в его задании. Он взял ручки, как велела мать, поднял ведра и отправился в путь.

Хелим шла рядом.

— Горен, — прошептала она, — смотри.

Он невольно покосился на нее. Она слегка согнула колени, выпрямила спину и плавно переставляла ноги, не двигая корпусом, руки же держала прямо.

Он повторил за ней, и это помогло. Конечно, так он бы не смог пройти целую милю, но двадцать пять шагов до поилки все-таки одолел.

— Хорошо, — сказала Хелим, — а я ухожу.

Горен вылил оба ведра в поилку. Пока текла вода, текли и слезы, которые орошали ту самую цель, которой он, наконец, достиг.

Услышав шаги матери, Горен спрятался в соломе. Но на его поиски ей понадобилось времени не больше, чем соколу на поимку голубя. Она схватила его за рубаху и вытащила из соломы.

— У тебя получилось, — сказала она. Это было утверждение, а не вопрос.

Горен кивнул. На улице уже стемнело, и мягкая ночная прохлада уменьшила бушевавший в нем жар. Ладони горели, двигаться он практически не мог. Кое-как привел одежду в порядок, но чувствовал себя больным и жалким. И не ощущал восторга от достижения цели.

— Сегодня ты многому научился, — продолжала мать. — Убедился, что у тебя есть воля. Определил границы своих возможностей. И понял, что, если хочешь преодолеть самого себя, нужно прислушиваться к чужим советам. Теперь ты знаешь, что должен внимательно выслушать полученное тобой задание, понял, от чего следует отказаться, а чего можно добиться хитростью, но не прибегая к обману.

Горен поднял голову. От пыли и слез глаза у него покраснели и распухли.

Дерата поставила перед ним корзину, от которой аппетитно пахло жареным цыпленком, свежим хлебом и яблоками.

— Я горжусь тобой, сынок. Завтра можешь отдохнуть.

В горле у Горена пересохло. Если бы он сказал хоть слово, он бы заревел. Он смертельно устал, так что не мог полностью насладиться радостью от первой похвалы матери.

А еще знал, что дальше последует кое-что еще, связанное с Захарием.

И попал в точку.

— Если, конечно, — продолжала Дерата, — Дарвин Среброволосый разрешит нам остаться, а не прогонит из города как шелудивых псов, потому что ты напал на его племянника. Услышав о драке, отец Захария пришел в негодование и потребовал для тебя самого сурового наказания.

— Которого не последует, — раздался голос правителя Лирайна у нее за спиной, и Горен сжался. Глаза у него расширились, потому что он увидел Захария, которого Дарвин Среброволосый тащил перед собой, держа за шиворот.

— Давай, — велел он. — Извиняйся.

Удивленный Горен выпрямился. Он слышал тяжелое дыхание Дераты, спина ее напряглась:

— Господин, мой сын…

— Я говорю не о Горене, — нетерпеливо прервал ее Дарвин Среброволосый. — Захарий.

Он ущипнул племянника за щеку, и его глаза от боли наполнились слезами. Было видно, насколько унизителен для него этот разговор. Дрожащими губами он пробормотал:

— Мне… мне очень жаль, Горен Безот… в смысле, Горен. Я не это имел в виду, и… и… я извиняюсь и перед вами, капитан. То, что я сказал… — голос его превратился в каркающий шепот, половину звуков он проглатывал, — было… гнусно…

— Так, — проговорил наместник. — А теперь убирайся к отцу и плачь ему в жилетку, но если я еще раз услышу, как ты издеваешься над Гореном, я дам его матери указание больше вас не разнимать, понял?

Он грозно посмотрел на Захария, который вмиг растерял все величие и чванство.

— Да, господин, — прошептал он и бросился бежать.

Дарвин Среброволосый повернулся к матери и сыну:

— Дерата, я не хочу, чтобы вы наказывали сына за то, что он вступился за вашу честь. Конечно, это серьезный проступок, и я придумаю для него штрафные работы, которые помогут направить его энергию в другое русло. Но на этом мы и остановимся.

Дерата слегка наклонила голову:

— Как вам угодно, господин.

— Ладно. — Он подошел к Горену: — Покажи пальцы.

Горен неуверенно покосился на мать и поднял руки. И вздрогнул, когда Дарвин Среброволосый перевернул их ладонями вверх.

— Вид ужасный, — заявил он. — Я пришлю целительницу, она смажет их мазью и наложит повязки. На два дня ты освобождаешься от работ в конюшне: тебе все равно не поднять и щепки. В один прекрасный день твои руки смогут вершить великие дела, так что не стоит портить их раньше времени.

— Спасибо, господин, —ответила вместо Горена Дерата.

— Но это не значит, что он будет предаваться лени, — ответил Дарвин. — Завтра утром, мальчик, пойдешь к магистру Альтару. Он просил выделить ему помощника, чтобы навести порядок в его кабинете и рассортировать рукописи. — Он повернулся к Дерате: — У мальчика большие способности. Их нужно развивать! Как только он вырастет, я найду им применение.

Когда наместник ушел, Горен тихонько спросил:

— Мама, почему люди так говорят? Почему они нас избегают?

— Так что же они говорят, если не считать тех глупостей, которые несет Захарий? — Голос Дераты звучал на удивление устало.

— Что мы здесь прячемся, — ответил Горен. — Что у тебя есть какая-то тайна, связанная со мной. Я сам должен во всем разобраться?

Дерата посмотрела на него и резко сказала:

— Для таких вещей ты еще недостаточно взрослый. Наслаждайся детством, оно очень быстро закончится, и не обращай внимания на глупые слухи. Не всегда за поступками скрываются какие-то секреты. Самое важное я всегда тебе рассказываю, этого вполне достаточно. — Она показала на корзину. — Ешь и ложись спать. Я посмотрю, где целительница.

Горен не знал, что хуже: боль или голод. Он схватил цыпленка и, словно волчонок, набросился на мясо, рвал его, так что кости летели в разные стороны, и жадно заглатывал куски.

А потом, сытый, откинулся на солому; глаза у него слипались. Он засыпал, и в нем уснули все мысли, кроме одной, последней.

Ладно. Мама, все еще не готова говорить о прошлом. Так что и он, в свою очередь, ничего не расскажет ей о внутреннем голосе, который явно принадлежит не ему.

Когда Горен проснулся, солнце уже давно встало, а ладони его были перевязаны. В этот момент в конюшню неуклюжей походкой вошел маленький худой человечек в широких одеждах и направился к Горену, уперев руки в бока.

— Нет слов! — сварливо начал он. — Спит среди бела дня, словно летучая мышь! Ты что, забыл, что сегодня должен был прийти ко мне?

— Должен был? — ошарашено повторил Горен и потряс головой, так что солома полетела во все стороны.

— Разумеется! Я магистр Альтар, ясно? Алхимик и учитель, и я слишком занят, чтобы тратить время на всякие бытовые проблемы. Мне обещали, что с сегодняшнего дня у меня будет помощник, который позаботится о порядке и чистоте.

— О, — испугался Горен, — простите.

— Непонятно, что в тебе нашел Дарвин Среброволосый, с чего вдруг он выбрал именно тебя, — прокаркал старик с всклокоченными длинными седыми волосами. На узком крючковатом носу примостились очки, за которыми поблескивали голубые глаза под седыми кустистыми бровями. — Но меня такое положение дел устраивает, ведь я не должен платить тебе из своего кармана. Ну, давай же, вот так!

Горен вскочил. Вообще-то ему следовало бы умыться, да и поесть он был бы не прочь. Но не решился спорить с человечком, который, похоже, имел привычку быстро выходить из себя.

— Да, господин.

— Да, мастер, — проворчал магистр Альтар. — Конечно, первым делом наведешь у меня порядок, уберешь пыль. Скажу тебе по секрету, ее там собралось довольно много. Если будешь слушаться, вести себя прилично и станешь делать все, что я скажу, если не начнешь спорить, окажешься прилежным и аккуратным, то мы прекрасно поладим друг с другом, вот так.

Один вопрос задать Горен все-таки осмелился:

— А как долго это будет длиться, мастер?

— Гм?

— Ну, уборка и все такое?

— О мальчик, скажем так, это долгосрочная работа, сам увидишь. — Старик захихикал. — Боюсь, пока не повзрослеешь, да и потом тоже, потому что, думаю, в тебе без толку бурлят хмель и солод, и когда-нибудь из них можно будет приготовить добрую кружку пенящегося пива, как говорится. Вообще-то сам я не считаю, что ты соответствуешь всем требованиям. Но ситуация меня вполне устраивает: я получаю послушного слугу, которому не плачу, вот так.

Таким образом, на Горена Безотцовщину свалилась дополнительная работа. Теперь ему приходилось распределять время между конюшней, занятиями и службой у магистра Альтара.

Он понял, что работа действительно растянется на годы, как только увидел «кабинет»: многоэтажную башню в конце крытой галереи. Слой пыли толщиной в метр и везде грязь, мусор, объедки, рассыпающиеся стены, покореженная мебель, истлевшие ковры. А еще на каждом этаже рукописи, таблички с рунами, книги, целые стопки книг до потолка. А между ними столы со странными алхимическими приборами, банки, бутылки, миски, котлы — все свалено в одну кучу. Такого беспорядка Горен не видел ни разу в жизни. Он не понял, как магистр Альтар вообще может здесь работать и даже заниматься магическими искусствами. И прежде всего, было неясно, с чего вдруг придворный алхимик вздумал начать уборку именно сейчас. (Это он вскоре выяснил. По всей видимости, Дарвин Среброволосый назначил своему алхимику срок: если тот не наведет порядок, то будет уволен со службы.)

Магистр Альтар с удовольствием наблюдал за пришедшим в ужас Гореном, все эмоции которого были написаны на лице:

— Ну что, малыш, справишься?

— Конечно, — ответил Горен. — Но если вы хотите, чтобы я сортировал ваши рукописи, то для начала я должен научиться читать.

Старик возмущенно фыркнул, из глаз посыпались голубоватые искры.

— Катись! — заревел он, схватился за украшенный затейливым рисунком волшебный посох и опустил его на плечо Горена. — Принимайся за дело, лентяй!

«Будем надеяться, что годы пролетят быстро, — подумал Горен, вздохнул и взялся за веник. Плечо у него побаливало, ушибленное место вздулось. — Ясно одно: это старый капризный козел!»

ГЛАВА 2 Песня ветра

В свой пятнадцатый день рождения Горен Безотцовщина мчался в сторону леса мимо окружающих Лирайн полей, к пятнистому от лучей солнца болоту, к деревьям с приятно шелестящими листьями. Он предпочитал держаться подальше от торговой дороги, на которой и в обычные дни царило оживленное движение, одна за другой катились запряженные лошадьми и быками телеги, груженные всевозможными товарами. А сегодня была ярмарка. В такие дни царила особая суета. Вопреки советам Дераты, на время ярмарки ворота широко открывали и пропускали всех подряд без особой проверки.

— Как я смогу прокормить такой город, если начну запирать ворота? — спросил Дарвин Среброволосый в присутствии Горена. — Я несу ответственность за свой народ. У нас и так весьма скромные доходы, уменьшать их я не имею права.

Для Горена открытые ворота давали колоссальное преимущество: в такие дни он мог незаметно уезжать, правда, брать с собой Златострелого не получалось, ведь он был слишком приметным. Конь, рядом с которым Горен вырос, прожил уже около девятнадцати лет, но до сих пор, как ни удивительно, оставался быстрым и непобедимым. Хотя Горен сильно вырос и был слишком тяжелым для своего возраста, конь без труда носил его на спине и при этом летел быстрее ветра.

— В этом нет ничего странного, — только вчера объясняла сыну Дерата. — Он ведет свое начало от особой, очень древней породы. И наверняка проживет больше тридцати лет. И долго сможет стрелой носиться по полям.

— Но это ведь твоя лошадь, — смущенно напомнил Горен.

За эти годы суммы, которые предлагали за Златострелого, выросли до невероятных размеров; наверное, за такие деньги можно было купить крепость. Гвардейцы давно расстались с надеждой получить когда-то назначенный золотой адлер. Скачки же устраивали два раза в год в дни солнцестояния, одновременно проводили большую ярмарку и праздник в честь Стражей.

— Ты же хотел получить золото, — ответила Дерата. — Шесть лет назад ты стремился к этому больше других. И вот он твой. — Она протянула Горену поводья. — Иногда, сынок, требуется немного терпения, а потом можно получить награду. — Она погладила коня и ушла.

Взволнованный Горен смотрел ей вслед. В горле у него стоял огромный ком. За эти годы мать, как и он сам, стала старше, но при этом еще красивее, силы ее не были сломлены, походка оставалась плавной, быстрой и бесшумной. Она не перестала быть строгой и требовала от Горена больше, чем от других. Но иногда, как, например, сегодня, за свои усилия он получал щедрую награду и тогда понимал, что в груди у нее все еще живут теплые чувства, которые она, к сожалению, демонстрировала крайне редко. Ему очень хотелось знать, что творится у нее в душе, но он давно уже не осмеливался задавать вопросы.

Союзника Горен приобрел в лице Дарвина Среброволосого, который не прекращал предпринимать осторожные попытки сближения, но Дерата всегда была настороже и не позволяла застать себя врасплох. Казалось, она живет только ради своих обязанностей капитана и ради обучения Горена. Между Гореном и Дарвином царило абсолютное доверие, что утешало мальчика, не забывшего трудное, проведенное без отца детство. Он уже давно не слышал никаких насмешек; после той драки Захарий держался от него подальше, а все остальные были гораздо меньше и слабее его, к тому же они знали о его особом положении у правителя и не собирались портить с ним отношения.

«Ну, — думал Горен, несшийся по тропинке вдоль поля, — я владею Златострелым, самым ценным сокровищем во всем Лирайне. Это мой лучший друг, верный, гордый, смелый. Почему мама так сделала, да еще и как бы между прочим, ничего не пояснив? Я знаю, это ее манера. У меня сегодня день рождения, а утром она ничего не сказала, только больше обычного нагрузила работой».

И сегодня он ее не выполнит, но на этот раз ему было безразлично, что на него обрушится материнский гнев. У него было замечательное настроение, его несло на волне приближающегося лета, на сердце стало совсем легко. Отныне Златострелый принадлежит ему! До сих пор не верится. Вчера он испытал шок, а сегодня с головой окунулся в счастье. Светило яркое солнце, пахло свежескошенной травой, первые розы раскрыли свои ароматные цветки, в воздухе порхали радостно чирикающие птицы.

Сегодня Горен был самым богатым пятнадцатилетним мальчишкой на всей Фиаре, и сердце его подпевало птицам. Он нырнул в лес и понесся по звериным тропам. Он летел к Небесной Опоре (так называли дерево неизвестной породы, самое высокое в лесу). Его раскидистая крона касалась облаков. Кора была волокнистой и бархатисто-мягкой; если постучать по стволу, казалось, что внутри пустота. Узкие и тонкие светло-зеленые с белыми прожилками листья свисали на длинных черенках вниз. Вытянутые вверх ветви были похожи на поднятые к небу руки священника, исполняющего торжественный обряд. Значит, Небесная Опора появилась здесь первой, а потом уже вокруг нее вырос лес.

Горен подпрыгнул, вытянул руку, и его сильные пальцы схватились за нижнюю ветку. Мальчик был достаточно высоким, чтобы дотянуться, а тяжелые материнские уроки внесли свою лепту. Легко, словно белка, он раскачался на ветке, встал на ноги и ухватился за следующий сук. Как ласка, он лез наверх, все выше и выше.

У другого давно бы закружилась голова. Но Горену любая высота была нипочем. Вскоре верхушки других деревьев остались далеко внизу; эта часть ствола Небесной Опоры была молодой, с более тонкими ветками.

Теперь действительно стало опасно. В любой момент ветка могла обломиться под тяжестью Горена. Но именно это и любил он — эту неуверенность, от которой бьется сердце, эту узкую перемычку между небом и землей, прекрасный вид, открывающийся перед ним. В такие минуты он был доволен устройством мира.

В ясные дни далеко-далеко на востоке был виден Гвоздь — высокая узкая скала невзрачного серого цвета, мистический символ Фиары, о тайне которого почти не сохранилось никаких сведений.

Там, за лесом, насколько хватало глаз, чередовались покрытые травой холмы и длинные степи. На западе вдоль горизонта тянулось побережье, затянутое вечным туманом.

Горен подставил лицо ветру и тихонько запел. Голос его, все еще юный и чистый, постепенно становился по-мужски зрелым и низким.

Горен вслушивался в музыку своей песни, верхушки деревьев подхватили последние звуки, заставив их танцевать над самыми листьями, а потом они постепенно исчезли.

Он не знал, почему в голову пришла именно эта грустная песня, но ему понравились и ее мелодия, и мягкость слов. Он почувствовал себя чуть ли не героем. В свете заходящего солнца он представлял себе поле боя, слышал жалобные стоны и звон мечей, видел, как одни мужчины падали и умирали, а другие побеждали. Над полем с грустным свистом пролетал ветер, наполненный горем и страданием. Горену казалось, что он летит прямо к нему. Картина становилась все более отчетливой, краски темнели, солнце посылало вниз кровавые лучи. Ветер трепал черные волосы Горена, метался вокруг него. Горен видел в воздухе маленькие бурунчики, синие, красные, зеленые, они словно раскачивались на морских волнах. У них появились уста, которыми они шептали и шептали о том, что происходило, происходит и будет происходить.

Веки его затрепетали, взгляд затуманился. Он не в первый раз слышал шепот ветра, совсем не похожий на его внутренний голос. Каким-то необъяснимым образом он знал, что это не сон и что он не разговаривает сам с собой. Ветер метался вокруг него, хватал своими пальцами-туманами, которые тут же растворялись, пел, свистел и шептал на разные голоса. Такое с Гореном уже бывало в детстве, хотя тогда он ничего не понял.

— Мам, ветер со мной разговаривает, — сказал он однажды, когда они сидели перед камином; это был один из редких спокойных вечеров, когда она рассказывала ему истории.

— И что же он говорит? — насторожилась Дерата.

— Не знаю, мне никак не разобрать.

— Тогда продолжай слушать, сынок, и когда-нибудь научишься понимать язык ветра. Чем внимательнее будешь слушать, тем быстрее поймешь.

Может быть, именно поэтому Горен так любит бывать здесь, наверху? Чтобы слушать песни ветра в надежде понять, что же он хочет сказать? Тогда ему больше не придется разговаривать с самим собой…

— Поговорите со мной, — прошептал он. — Я вас слушаю, я вижу все, что вы мне показываете… Я слушаю уже так давно. Поговорите со мной, чтобы я научился понимать…

Он прислушивался. Долго и очень внимательно. Так, как это часто делал магистр Альтар, занимаясь магией.

— В тебе, мой мальчик, живет мана, — сказал ему расчувствовавшийся старик, когда выпил слишком много ягодного вина и Горену пришлось нести его в постель. — Мана — это сила магии. Если она у тебя есть, конечно. О, если это так, ты должен научиться собирать эту силу в пучок, чтобы потом выталкивать из себя. Таким образом ты сможешь использовать магию, которая нас окружает, потому что она повсюду, это аура нашего мира. Все магистры добывают свою силу из самих себя и используют поток магии, вот так.

На следующий день Альтар наверняка не помнил, о чем болтал под воздействием винных паров, но Горен ничего не забыл, потому что подозревал, что то была не пустая болтовня, а важный элемент учения.

А поскольку он был единственным, кто слушал пение ветра и шепот внутри себя, то не сомневался, что это часть магии.

Но раньше он ни разу не размышлял об этом столь серьезно, как сегодня, в день рождения, когда у него было странное настроение и его тянуло к звездам, как любого молодого человека, который повзрослел и мечтает ни больше ни меньше как покорить весь мир.

Горен попытался представить, что же имел в виду магистр Альтар, говоря, что он может высвободить скрытую в нем ману. Он сосредоточился на своих ощущениях, представил себе, что мана — это маленький сияющий шарик, который медленно движется в его голове и открывает ему глаза и уши.

Все это он увидел на удивление четко. И на удивление ясно услышал. А потом… Потом он понял песню ветра.

— В Далекой стране проснутся они, под широкими мрачными скалами, — шептал ветер.

Горен сидел тихо и внимательно слушал.

- Я не понимаю смысла ваших слов, — прошептал Горен. Холодный пот ручьем стекал по его спине, во рту пересохло. Обычно мальчик так легко не пугался.

Из бурунчиков выползли тонкие длинные щупальца, они коснулись лица Горена, и ему показалось, что ветер опалил его ледяным дыханием.

А потом ветер снова запел:

Сердце Горена готово было выскочить из груди. Что это значит? Наконец он разобрал слова ветра, но они складывались в какие-то мрачные предсказания, смысл которых был ему непонятен. Совсем другого он хотел. Особенно в такой день. Он думал, что ветер расскажет ему о дальних странах, в которые его манила жажда приключений, о других народах, о легендарных крепостях, славных героях и прекрасных принцессах. А услышанное ему не понравилось. Его первое путешествие в магию почти что провалилось.

— Ах, замолчи! — гневно крикнул он в пустой воздух. День вдруг показался ему совсем не таким светлым и радостным. Несмотря на теплую улыбку сияющей на небе Тиары, его бил озноб. Горен мгновенно спустился с дерева, желание побродить по лесу пропало.

И тут он почувствовал угрызения совести, ведь он сбежал, никому ничего не сказав и бросив работу. Он решил вернуться в город, купить что-нибудь на ярмарке (может, немного овощей), у него хотя бы будет отговорка, почему же он до сих пор бездельничал.

Но сначала ему нужно сделать кое-что еще.

Запыхавшись, Горен влетел в башню. Мастер Альтар дремал в потрепанном кресле, сложив руки на животе, на носу неизменные очки. Привычный ритуал перед обедом. Хотя маленький старичок был худым как щепка, он обладал невероятным аппетитом, соревноваться с ним в поглощении пищи уже давно никто даже не пытался.

Магистр Альтар подскочил, когда ворвавшийся Горен задел столик. Сегодня утром его здесь не было, а сейчас на нем валялись пачки карт и фолиантов. Столик перевернулся и с грохотом упал, листы с шелестом разлетелись во все стороны.

— Эй! — закричал магистр, схватил посох и начал дико вращать им. — Что за дела?

Если бы Горен стоял чуть ближе, ему бы здорово досталось. Хотя большой беды от этого все равно бы не было: своими хрупкими руками Альтар не смог бы убить даже воробья. Но такое поведение тоже было частью ритуала; вся жизнь магистра Альтара состояла из таких вот чудачеств, в которые давно уже был втянут и Горен.

Придя к Альтару шесть лет назад, Горен быстро понял, что магистр капризен, охотно впадает в гнев, но на самом деле он добродушный, приветливый старик, и для мальчика наступили славные времена.

Конечно, ему приходилось много работать, чтобы поддерживать в башне хоть какой-то порядок, потому что Альтар был ужасно небрежен, но зато Горен многому научился. Узнав, что помощник крайне любознателен и вовсе не такой тупой, как он его частенько обзывал, магистр научил его читать, писать и считать, и постепенно Горен набрался храбрости и стал браться за довольно сложные произведения.

— Извините, мастер, но это крайне важно, — закричал Горен. — Со мной только что разговаривал ветер! Нет, вернее, у ветра было много голосов, если можно так выразиться.

— Что за чушь ты несешь, тупица! — заорал магистр Альтар, с трудом вылезая из продавленного кресла. Провел по вечно растрепанным волосам и заозирался: — Ты не видел моих очков?

— Они у вас на носу, мастер, как всегда.

Альтар ощупал нос, и по его помятому лицу пробежала радостная улыбка.

— Надо же, так и есть. Нет, так не годится, — он нетерпеливо помахал рукой, — что за кавардак ты тут устроил! Ты уничтожил всю мою сегодняшнюю работу!

Горен посчитал за лучшее не спорить и молча принялся за дело. Альтар, бурча что-то себе под нос, рылся в сундуке у самой лестницы. Эта деревянная винтовая лестница вела до самого верха. На каждом этаже от нее отходили галереи.

Наконец магистр повернулся к своему помощнику, держа в руках пачку бумаг:

— Все это следует сегодня же рассортировать и занести в перечень, вот так.

— Конечно, мастер.

— Ах да, мальчик мой, кстати, поздравляю тебя с днем рождения.

Лицо Горена просветлело:

— Спасибо, мастер. Сегодня мне исполнилось пятнадцать!

Магистр Альтар поднял голубые глаза на ребенка, который перерос его на целую голову:

— Вот так? Почти взрослый мужчина, правда? — Качая головой, он бросил бумаги на стол, на котором Горен только что навел порядок. Пачка закачалась и снова развалилась.

Горен готов был рвать на себе волосы. Иногда он не обращал внимания на чудачества магистра. Но сегодня у него были и другие дела, кроме того, случившееся на Небесной Опоре все еще занимало его мысли.

— Голоса сказали, что грядут тяжелые времена, еще что-то о Клинке Аонира, который является хранителем, и что я должен поговорить с Уром. Я вообще ничего не понял, может быть, разберутся другие, те, кто старше и мудрее меня. Но никто меня не слушает и не воспринимает всерьез, — зло пробормотал он, принимаясь за повторную уборку.

Очки магистра Альтара закачались у него на носу, который вдруг стал еще более острым.

— Так что это за история с голосами, мальчик?

Но Горен обиделся:

— У меня наверняка что-то с головой, мастер, вы правы.

— Позволь мне самому судить, — возразил алхимик строгим голосом. — Сообщи мне предельно точно. Теперь я готов тебя выслушать, а ведь именно этого ты и добивался, не так ли?

Горен набрал в легкие побольше воздуха и начал рассказывать, даже песни воспроизвел слово в слово. Магистр Альтар внимательно слушал, ни разу не перебив. Иногда он почесывал нос и поправлял очки.

Когда Горен закончил рассказ, он сказал:

— Феноменальная память. Красиво рассказываешь, мне казалось, что я и сам при этом присутствовал, что это вокруг моего носа летал поющий ветер. — Он легонько ткнул своим посохом Горену в грудь и посмотрел ему прямо в глаза: — Ничего с твоей головой не случилось, глупый мальчишка.

Он, кажется, совсем забыл, что недавно назвал своего помощника тупицей, который постоянно мелет чушь.

— Тогда не могли бы вы пояснить, что пытался сообщить мне ветер.

— Нет, для меня это слишком смутно. Но я могу объяснить тебе кое-что другое, сынок: для тебя этот день особенный.

Магистр Альтар искусно выдержал паузу (он имел склонность к драматическим эффектам). Горен промолчал и, хотя воздух буквально звенел от напряжения, сделал вид, что эта история его больше не интересует. Еще одна их игра, отказываться от которой не хотели ни один, ни другой.

— Похоже, — заговорил, наконец, старый волшебник, — ты обладаешь магическим талантом, да еще и не совсем обычным. Если научишься правильно его использовать, то это может оказаться для тебя огромным подспорьем, скажем, ветер мог бы предупреждать тебя о грозящей опасности. Это что-то вроде ясновидения, вот так.

Горену очень хотелось сесть, но поблизости не было ни одного стула, к тому же Альтар постоянно постукивал указательным пальцем по его груди, чтобы придать вес своим словам, так что отойти за стулом не представлялось возможным.

— Значит, у меня получилось? — прошептал он, чувствуя, что кровь отхлынула от лица. — Я собрал в пучок ману, как вы и говорили…

— Я? Что я говорил? Когда это я такое говорил? — Разгневанный Альтар ткнул его пальцем в живот. — О таких вещах я просто так не треплюсь, понятно? Дурачина, тебе просто повезло, как везет всем дуракам, но то, что получилось один раз, в другой — может закончиться пшиком. Я хочу сказать, что ты должен учиться использовать свой талант, чтобы иметь возможность держать его под контролем и правильно применять. Иначе он может стать крайне опасным.

— А вы сможете мне помочь? — взволнованно спросил Горен. День вдруг снова стал ярким и солнечным.

— Я просто обязан это сделать, сынок. Но не торопись! Кто знает, насколько выражен этот твой талант, может быть, на самом деле ты просто трепло, а никакой не Говорящий с ветром. — Магистр Альтар привстал на цыпочки и поводил указательным пальцем у носа Горена. — Я насквозь вижу любого шарлатана, так что смотри у меня, малыш!

Горен так распереживался, что чуть не выронил пачку бумаг, которые только что собрал. Магистр Альтар собирается учить его магии! О таком счастье Горен даже и мечтать не смел. Он всегда считал себя бесталанным, чокнутым, у которого не все в порядке с головой, потому что он слышит какие-то там голоса. По-настоящему Горен в себя не верил даже тогда, когда впервые попытался сконцентрировать свою ману.

— Говорящий с ветром… Говорящий с ветром… Горен Говорящий с ветром, — бормотал он себе под нос, снова складывая бумаги, на этот раз кое-как. — Звучит гораздо лучше, чем Горен Безотцовщина.

— Что ты там копаешься, тупица? — рассеянно спросил магистр Альтар, перерывавший другую пачку в поисках какого-то манускрипта. Он ошарашено заморгал, когда Горен вдруг кинулся его обнимать:

— Мастер, простите, но мне нужно идти, у меня еще очень много дел!

И тут же исчез.

Стремглав выбежав из башни, Горен столкнулся с Хелим, которая несла магистру Альтару корзину с фруктами. Корзина упала. Яблоки и сладкие как мед персики покатились по земле, а Хелим начала ругаться:

— Горен Безотцовщина, ты всегда был неуклюжим, еще более неуклюжим, чем мастер!

И тут же замолчала, потому что Горен предостерегающе поднял палец.

— Не Горен Безотцовщина, Хелим Рыжая, — сказал он серьезным голосом. — Я Горен Говорящий с ветром.

Она открыла рот, но тут же на ее симпатичном личике появилась язвительная ухмылка. Ей исполнилось шестнадцать, и она превратилась в очаровательную девушку с огненно-рыжими волосами и сияющими глазами, округлыми формами и дерзкой походкой.

— Ах, вот оно что, Говорящий с ветром, — с нажимом повторила она. — Что ж, тогда сейчас я тебе кое-что нашепчу. — Она слегка наклонилась вперед и заорала: — Если ты немедленно не соберешь все фрукты, не вымоешь их и не сложишь аккуратно в корзину, то почувствуешь на щеке жаркий ветер моей оплеухи!

Горен поспешил исполнить ее требования, потому что все боялись темпераментной, скорой на расправу Хелим. Закончив, он сказал:

— Кстати, сегодня у меня день рождения. Я пойду в «Свирепого орка». Если хочешь, приглашаю тебя на гном пива. (Гномом называлась маленькая кружка пива за медную монету, такое угощение мог себе позволить даже Горен.)

Хелим Рыжая повесила корзину на руку и одарила Горена плутовской улыбкой.

— Посмотрим, — ответила она и, покачивая бедрами, отправилась в башню.

Горен с удовольствием пригласил бы и мать, но Дерата никогда не ходила в трактиры. Она, все еще молодая женщина, вела себя так, словно жизнь ее подходила к закату. Горен помнил, что мать всегда была такой, но сегодня очень жалел об этом. Ему так и не удалось заставить ее рассмеяться, она казалась замкнутой, и все ее думы были исключительно о работе. Возможно, она была самым одиноким человеком на континенте, но это она сама себя такой сделала.

«Почему? — который раз спрашивал себя Горен. — За что она так себя казнит? Почему не обращает внимания на любовь Дарвина Среброволосого, почему не соглашается быть его женой? Ей было бы гораздо легче, она могла бы стать счастливой. Никто не заслуживает такой жизни, как у нее».

Как всегда, трактир был полон. Горен заказал себе гном пива и молча выпил за свою удачу. В течение вечера он угостил нескольких случайно зашедших на огонек гвардейцев. Хелим Рыжая так и не появилась. Около полуночи Горен поднялся. Он устал, день выдался предельно насыщенный. Он получил два удивительных подарка: стал владельцем Златострелого и приобрел право называться Говорящим с ветром. Достаточно для того, чтобы лечь спать вполне удовлетворенным.

Горен вышел из душного помещения и с наслаждением вдохнул свежий воздух. И тут же решил провести ночь возле Златострелого, самого лучшего и верного друга. Завтра снова начнется каждодневная суета, но ночь он хотел провести в свое удовольствие.

Войдя в конюшню, он сразу понял, что там кто-то есть. Невольно рука потянулась к поясу, на котором с начала весны висел короткий острый меч.

— Выходи на свет, — велел он незнакомцу. Бледная луна, заглядывавшая в открытую дверь и щели, мрачным холодным светом осветила кипы соломы.

Что-то блеснуло, и глаза Горена широко раскрылись от удивления, когда он узнал длинные распущенные рыжие волосы Хелим. Она вышла из-за балки и медленно, со странной улыбкой и сияющими глазами, приблизилась к Горену.

— У меня чуть было не лопнуло терпение, — сказала она мурлыкающим голосом. На ней было тонкое, почти прозрачное платье с крохотным лифом, в лунном свете ее женственные формы казались особенно привлекательными.

В горле у Горена пересохло.

— Ты… здесь… я думал… — запинаясь, бормотал он.

— Ты действительно тупица, — проворковала она, прижимаясь к нему и кладя ему на затылок обнаженные бледные руки.

У Горена закружилась голова, он перестал понимать, что с ним происходит. Все его тело вдруг превратилось в костер, на него обрушилась лавина доселе не изведанных ощущений. Еще ни разу в жизни он не подходил так близко к женщине; времена, когда Дерата брала его на руки, давно прошли — к тому же это совсем другое.

— Я… — начал он растерянно, но так и не смог договорить.

Хелим прижала свои мягкие полные губы к его губам, а потом начала делать и вовсе неслыханное. Он чувствовал движение ее страстного теплого языка, дергающегося у него во рту, как вытащенная на берег рыба, язык стучал по его зубам, обвивался вокруг его языка.

Но ужас продлился не долее секунды, потом Горен освоился. Существуют вещи, которым не нужно учиться, они присутствуют в человеке как данность; сначала, возможно, он был несколько неуклюж, но потом четко знал, что именно нужно делать, и опыт его рос с каждой минутой.

По крайней мере, он очень быстро заставил Хелим не только мурлыкать, но и издавать резкие короткие звуки. Оказалось, что у него врожденный талант. Он хотел еще и еще, луна давно уже скрылась за лесом, когда он наконец остановился и, изможденный, рухнул на солому.

— Мне и в голову не приходило… — прошептал он, блаженно улыбаясь.

Хелим склонилась к нему и погладила его по груди.

— Ты сам себя сделал, Горен Говорящий с ветром, к тому же мне очень понравились твои способности, — прошептала она. — Мы займемся этим еще…

Горен не спрашивал, с чего вдруг она так переменилась: сначала полное неприятие, а теперь эта готовность отдаться. Он был счастлив, и это счастье подарила ему Хелим, чудесная девушка, страстная и нежная. Не успел он оглянуться, как его настигла первая любовь, и пока это было самое лучшее из всех испытанных им чувств.

— Ну, что случилось, соня! — Магистр Альтар сильно толкнул Горена в бок. — У нас экзамен, а ты спишь!

— Нет, я не сплю! — заверил его Горен и быстро выпрямился.

Хелим сдержала слово. Они встречались почти каждую ночь и активно продолжали заниматься тем, что началось в день рождения Горена. Молодой человек не мог думать ни о чем другом, только о ней, о ее ямочках, которые появлялись, когда она улыбалась, о ее блестящих рыжих волосах, которые как медь сияли на солнце, о ее грациозных движениях и гибком теле. Это было как дурман, но без сопутствующих дурману головной боли и похмелья, и его постоянно тянуло к ей.

— Так, — с сомнением произнес алхимик, мрачно сдвигая кустистые брови. — Посмотрим. Мы остановились на истории. Ты меня слышишь?

— Да, мастер!

— Хорошо, начнем с появления первых драконов в Годеланде.

— Это произошло приблизительно сорок пять тысяч лет назад, мастер. «Я поцелую ее сорок пять тысяч раз».

- Появление первого человека?

— Пять тысяч лет спустя. «Я посажу для нее пять тысяч кустов роз»:

- Когда гномы обнаружили людей?

— Миллион лет назад. «Я достану для нее с неба миллион звезд».

- Скрипка Цербо! Что за чушь ты несешь! — Он схватил линейку и треснул ею Горена по голове, что заставило юношу прийти наконец в себя.

— Извините, мастер, я хотел сказать, тысячу лет назад, — поправился он и, не переводя дыхания, продолжил: — Примерно шестьдесят лет спустя была провозглашена Гибернийская империя, на трон взошел первый Божественный император. Позднее были исследованы отдаленные континенты, а потом, около семисот пятидесяти лет назад, началась Первая война между народами. Через тридцать лет империя развалилась на Нортандер, Хоенмарк и Новую империю, где мы не бываем. Эльфы обосновались в Финонмире. Шестьсот лет назад благодаря вмешательству Стражей заканчивается война Шести Народов. Не в последнюю очередь из-за того, что Фиал Дарг…

Горен испуганно замолчал, потому что в комнате вдруг потемнело, хотя на улице ярко светило солнце. Но его лучи не проникали в башню, вмиг погрузившуюся в сотканный из тумана мрак. Даже воздух стал тяжелым и густым. Горен услышал голоса, шепчущие какие-то слова на незнакомом языке, и спина его тут же взмокла от пота.

Магистр Альтар подскочил.

— Замолчи, глупый мальчишка! — Он описал в воздухе несколько кругов и пробормотал заклятие. Горен заметил, что вокруг них образовался странный туман, который непонятным образом отделял их от всего остального мира.

— Что за дурь! Тех, о ком не говорят, нельзя называть по имени! — испуганно пробубнил Альтар. — Ты снова рылся в старых бумагах? Не помню, чтобы я тебя этому учил!

— Просто я прочитал о них в старых Хрониках. Прошу прощения, мастер, но кто они, Те, о ком не говорят? — Горен, отошедший от испуга и не заморачивающий себе голову суевериями, превратился в слух, надеясь, что на этот раз получит ответ на свой вопрос. Похоже, речь идет об очень увлекательной истории.

В виде исключения магистру захотелось поговорить.

— Вижу, — вздохнул он, — придется тебе рассказать, иначе ты не оставишь меня в покое, к тому же тогда ты, возможно, станешь более осмотрительным и не будешь произносить их имен, не защитив себя предварительно магической формулой!

— Да, господин, обещаю.

— Ладно. Слушай. Фиал Дарг — это принцы Тьмы, самые совершенные из созданий ренегата Цараха. Ты ведь знаешь, что раньше его называли Ульмом Заботливым. Он создал орков и троллей, а для Нора Серебряного Ткача, собрата по оружию, — темных эльфов. Оба они — Стражи-изгои, интриганы и хозяева Хаоса — требуют полной власти над Эо. Когда Царах увидел, что народам Тьмы не одолеть народы Света, он собрал все свои силы и создал истинное произведение искусства. Фиал Дарг могут принимать любое обличье и обладают самыми большими магическими силами. Они чуть было не сделали ренегатов владыками Эо. Но впервые проиграли в войне против гибернийцев. Зато потом набрались сил и в войне Шести Народов завоевывали победу за победой. Пока не вмешались Стражи, осознавшие, что на этот раз Эо действительно близка к закату. Они наложили на Фиал Дарг заклятие и заточили их в пещерах, расположенных глубоко под скалами, которые мы называем Клинок Аонира. С тех пор они пребывают там в магическом сне, связанные оковами мощного волшебства. И храни нас Свет Аонира, если они вдруг проснутся… Ладно, хватит, о таких вещах долго говорить не следует! Итак, продолжай, мой мальчик, война Шести Народов закончилась… — Магистр сделал рукой жест, снимающий чары. Комнату снова наполнило солнце, казалось, все вернулось на свои места.

Горен почувствовал, что больше вопросов задавать не следует, и послушно продолжил:

— Были созданы Лар и Грак, магические школы переживали период расцвета, а потом, когда магия попала под запрет, были разрушены. Примерно пятьсот лет назад был основан Альянс, развязавший пять лет назад Конвокационные войны, которые идут и сейчас. До Конвокации осталось меньше полувека.

— Гм-м-м-гм, — протянул Альтар. — Я более или менее удовлетворен. Ты заработал сладкое.

Магистр Альтар любил засахаренные фрукты; у него в башне их был целый склад. Фрукты валялись повсюду, приклеивались к ценным рукописям и коврам, но реже всего они оказывались в предназначенных для них тарелке или миске.

— Благодарю вас, мастер, но я… — Горен терпеть их не мог, но делать было нечего. Альтар сунул в его полуоткрытый рот желтый липкий фрукт. А потом угостился и сам. Жевал он с явным наслаждением.

— До чего вкусно, не так ли?

Но Горен жевал с таким видом, словно во рту у него оказался кусок тухлого мяса.

— Великолепно, — с трудом выдавил он. Когда Альтар на мгновение отвернулся, он быстро выплюнул угощение в руку и приклеил к стулу снизу. Куском больше, куском меньше, ничего страшного. — Спасибо, мастер.

— Не за что, мальчик мой, ты заслужил. — Альтар улыбнулся и потрепал помощника по щеке. — Прежде чем ты уйдешь, отнеси, пожалуйста, этот перечень гербов на третий этаж, положи в крайний слева шкаф с заклятиями. — Альтар сунул в руки Горену толстую стопку бумаг.

Горен поднимался по лестнице и одновременно складывал бумаги. Неожиданно он поскользнулся. Собирая листы, мельком увидел знакомый рисунок. Вытащил из пачки и стал разглядывать.

Там была золотая голова дракона на красном поле. Внизу надпись: «Шейкан».

Одно-единственное слово, но внутри у Горена все затрепетало, хотя сам он не смог бы объяснить почему. Ему показалось, что в голове снова раздался шепот, который, как он полагал, давно исчез. Шепот был быстрый и неразборчивый, но он сумел уловить слова «кровь Дракона».

- Что ты там застрял? — нетерпеливо завопил снизу магистр Альтар. — Спускайся и убирайся прочь, сегодня с тобой все равно каши не сваришь!

Горен вздрогнул и вернулся в реальность. Зажав листок в руке, он быстро побежал вниз по лестнице. Спустившись, сунул листок Альтару под нос:

— Мастер, что это?

— Там же написано, — недовольно ответил учитель. — Это герб шейканов!

— Но… кто такие шейканы?

Альтар недоверчиво посмотрел на Горена:

— Странный вопрос, особенно от тебя, мальчик. Ты и твоя мать, вы же шейканы. Понятно?

— Я? — Горену показалось, что пол уходит из-под ног. Он закачался и схватился за стол.

— Твоя мать никогда тебе не рассказывала?

— Нет…

— Ну, тогда и я вмешиваться не буду. — В ответ на протесты Горена Альтар поднял руку: — Мне жаль, сынок, но это не мое дело. Говорить про вас никто не любит, а если мать скрыла от тебя твое происхождение, значит, на это у нее есть свои причины. Мешать ей я не буду. Лучше забудь про это и, главное, отдай мне бумаги. — Он вырвал у Горена листок и быстро сунул его в какую-то пачку. — Чтобы успокоиться, вот тебе лакомство.

Горен не успел отвернуться, как во рту у него оказался еще один засахаренный фрукт. Голова закружилась, кровь в жилах стала горячей-горячей. Он побледнел.

— Мне нужно идти.

Не дождавшись разрешения магистра, Горен бросился прочь.

Мать Горен увидел у входа в крепость: она собиралась объезжать город. Но его дело не терпело отлагательств.

— Мне нужно с тобой поговорить, прямо сейчас.

Он запыхался и тяжело дышал. Она нахмурилась, но согласилась.

— У тебя в комнате, пожалуйста. Это очень важно.

Горен бежал впереди, ему очень хотелось схватить Дерату за руку, чтобы она шла быстрее, но он не осмелился.

Дерата молча шла за ним, молча смотрела, как он открывает старый сундук, выкидывает на пол вещи и достает рубаху с гербом.

— Я нашел ее много лет назад, но не решился спросить, что это такое. — Горен раскраснелся не только от волнения, но и от гнева. — А сегодня в башне у магистра я нашел лист с рисунком герба и надписью под ним «Шейкан». Случайно Альтар проговорился, что мы с тобой тоже шейканы. Это меня не удивляет, ведь ты так бережно хранишь эту рубаху. Но сейчас я хочу все узнать!

Дерата, как всегда, казалась спокойной и хладнокровной. Взяла упорно протягиваемую ей рубаху и некоторое время задумчиво ее разглядывала.

— Я уже почти забыла это слово. Хотела воспитать тебя нормальным человеком, Горен. Воином, конечно, потому что ты рожден быть воином. Но мне не хотелось, чтобы на тебе лежало позорное пятно.

— Позорное пятно, — повторил он, и голос его дрогнул.

— Да. Шейканы, сынок, — это народ, возникший после того, как наш первый предок заключил союз с драконом. С тех пор шейканы не принадлежат ни Свету, ни Тьме, они сами себе хозяева. Живут обособленно и почти не общаются с другими народами, не такими, как они. Шейканы — наемники, еще их презрительно называют продажными воинами. Высоко ценят мечи и руки, которые их держат, но не дух, который ими управляет. Я покинула свой народ, потому что не хотела жить такой жизнью. И хотела лучшей доли для тебя.

— Но ведь об этом все равно все знали, — прошептал Горен. Теперь ему стали наконец понятны неприятие, вечные издевки и насмешки своего детства. — По нас сразу видно.

— Не везде, — возразила Дерата. — Я собиралась, когда ты станешь совсем взрослым, послать тебя в Нортандер, там ты сможешь вести обычную жизнь.

— А когда ты собиралась мне рассказать?

— Когда придет время. — Дерата поднялась, аккуратно сложила рубаху и вернула ее на дно сундука. — А сейчас иди, Горен.

— Но у меня есть еще вопросы, — упорствовал он.

— Сегодня ты уже получил достаточно ответов, мне бы не хотелось продолжать этот разговор. Я знаю, что делаю. И чем меньше сведений ты получишь, тем меньший груз окажется на твоих плечах. — Дерата отвернулась от сына. Уже сейчас они были одного роста. А совсем скоро он ее перерастет.

— Иди, — повторила она. — Тебя ждет работа.

Он подчинился. А что емуеще оставалось?

Листья падали на землю, пришла осень, а вместе с осенью пришел конец счастью Горена. С Хелим они провели чудесное лето, наполненное любовью и страстью, но однажды вечером, когда ночи стали совсем холодными, она сказала:

— Знаешь, Горен, сегодня я не приду.

— Почему? — удивленно спросил он. — Я чем-то тебя обидел? Что-то не то сказал?

— Да нет, конечно нет. Просто стало слишком холодно. А встречаться у меня или у тебя в комнате не стоит.

Из опасения потерять Хелим Горен ни разу не спросил ее, почему днем она держится с ним столь отчужденно, хотя вечером дарит свою любовь. Никто не догадывался об их связи, она сразу поставила такое условие. Горен считал, что она передумает, когда сильнее полюбит его. Но он ошибся.

— Вот как… — прошептал он, опустив плечи.

— Не притворяйся, Горен, ты ведь и сам знал, что на большее я не согласна, — чуть ли не со злостью сказала Хелим. — Неужели ты серьезно думал, что я выберу тебя? Меня давно обещали Захарию, скоро я выйду за него замуж, в следующем году или через год.

— Ты… ты… со мной… и с ним… одновременно? — Он начал заикаться. Ему казалось, что сердце выскочило из груди, упало на пол и разбилось на тысячу кусков.

Хелим приблизилась к нему, не догадываясь, что своими башмаками давит жалобно стонущие обломки. Она осторожно коснулась его щеки.

— Ты красивый, замечательный парень, с тобой я прекрасно провела время, — ласково произнесла она. — Но ведь у тебя ничего нет. И никогда ничего не будет. А Захарий в один прекрасный день станет правителем, так как у Дарвина Среброволосого нет собственных детей, и даже если старик от тебя без ума и считает тебя своим сыном, так высоко тебе никогда не подняться. — Она встала на цыпочки, коснулась его щеки легким поцелуем и ушла, улыбаясь.

Горен разглядывал обломки под ногами и прислушивался к воющему на улице ветру, который сулил ему холодные дни, наполненные дождем и туманом.

ГЛАВА 3 Последняя битва Дераты

Два года Горен учился использовать свои способности. После разрыва с Хелим он погрузился в себя и чаще всего молчал. Он почти никогда не заходил в «Свирепого орка» и не искал общества других людей. Юноша повзрослел за один день. Он вдруг понял свою мать. Как ни странно, их сблизил его разрыв с Хелим. Горен сосредоточился главным образом на совершенствовании своих военных навыков и много времени посвящал физическим упражнениям. Теперь Дерата часто поручала ему объезд Лирайна, что он и делал верхом на Златострелом. Это был знак особого доверия и прекрасная возможность изучить окрестности. Горен опускал поводья, позволяя жеребцу самостоятельно выбирать дорогу. Удовольствие от этого получали и конь, и всадник, но и обязанностями своими Горен не пренебрегал. Иначе бы просто не осмелился попасться матери на глаза.

Однажды его вызвал к себе Дарвин Среброволосый.

— Горен, мальчик мой, ты теперь почти взрослый. Время обучения как у матери, так и у магистра Альтара подошло к концу. Чем ты собираешься заняться?

Ответ дался Горену нелегко:

— Я уеду из Лирайна, господин. — Горен разволновался, но говорил вполне искренне. — Эти стены слишком тесны для меня, да и лес вокруг тоже. Я хочу побывать в дальних странах, хочу найти свое предназначение.

— Мама очень расстроится, — сказал Дарвин, хотя, судя по голосу, расстроился именно он.

— Извините, но решать не ей, — возразил Горен. — Она покинула свой народ, чтобы воспитать меня свободным человеком.

— А если я попрошу тебя остаться со мной? — тихо спросил правитель. — У тебя есть и магические, и военные способности, я бы хотел сделать тебя своим советником, чтобы Лирайн не превратился в захудалую дыру, а сохранил свой высокий статус. Война или не война, я все равно собираюсь построить школы, расширить торговлю, привлечь сюда ремесленников. Ты бы мог мне помочь, и мы бы вместе подготовили почву для Захария, который когда-нибудь займет мое место.

Горен печально сдвинул тонкие черные брови.

— Я никогда не смогу достойно расплатиться с вами за вашу доброту, господин, — произнес он хрипло. За это время его голос стал совсем мужским. — В Лирайне всем известно, с каким почтением я к вам отношусь. Я покидаю вас без охоты, поверьте мне, прошу вас. Но остаться здесь не могу, иначе никогда не добьюсь признания. И вы прекрасно это понимаете.

— Люди давно уже относятся к вам, к тебе и твоей матери, с большим уважением, потому что мы слишком многим вам обязаны, — возразил Дарвин Среброволосый.

— Да, они уважают нас, но стараются держаться как можно дальше, — ответил Горен, слегка улыбнувшись. Он смотрел в окно, где отважные вороны демонстрировали силу и ловкость своих крыльев, пытаясь отобрать друг у друга маленькую птаху, которая отчаянно боролась за свою жизнь. — Не могу объяснить, что со мной происходит, но меня тянет в даль, мое беспокойство растет день ото дня, особенно когда кончается зима. Ветер все время мне что-то шепчет и манит за собой…

Правитель постарался сдержать вздох:

— Понимаю. Все правильно. Знаешь, провожать тебя я буду с тяжелым сердцем, а как распереживаются из-за Златострелого наши кобылы! Ладно, ты свободен, Горен Говорящий с ветром, ты можешь идти, куда поведут тебя посланцы Гирина.

Поговорив с правителем, Горен пешком отправился в лес, ему нужно было подумать. Он хотел найти способ сообщить матери о своем решении уехать еще до середины лета.

На свете так много интересного, все это обязательно нужно увидеть собственными глазами; Горен знал, что отправляется в мир, которым правит война. Но ведь на его долю наверняка выпадут приключения, а еще его ждут веселье, свобода, а может, даже и дружба. Здешний мир был слишком тесен, не для него, он так много учился и читал.

К тому же он, естественно, хотел познакомиться и с шейканами. Он, правда, попытался отыскать в башне ученого какие-нибудь сведения об этом таинственном народе, но, как ни странно, не нашел ни книги, ни даже листочка. Не смог он найти и того самого рисунка с их гербом. Может быть, Дерата попросила магистра спрятать все, что имеет отношение к шейканам. Жажда знаний толкнула его, в конце концов, к Дарвину Среброволосому, но ученый муж почти ничего не знал о кровных родственниках драконов, потому что «об этом стараются не говорить».

Что там с этими шейканами, почему их избегают? Они даже не упоминались в Хрониках, к которым Горен имел свободный доступ. Как будто над ними тяготело мрачное проклятие, по крайней мере, с ними была связана темная тайна, которую Дерата после бегства постоянно носила в себе и которую не собиралась разделить с другими, даже с собственным сыном.

«Наступит время, когда ты все узнаешь», — шептал в нем знакомый, но доставлявший мало радости голос. Иногда Горену удавалось заставить его замолчать. Но явно не навсегда. Его магический талант однозначно не ограничивался одним только голосом ветра. Существовали и другие его грани, контролировать которые он не умел.

До сих пор Горен ни с кем не говорил о том, что слышит внутренний голос. Не хотел, чтобы его держали за сумасшедшего. И боялся.

«Если как следует подумать, — осознал вдруг Горен, — то я стал очень похож на маму».

Ему было страшно.

В лесу птицы усердно мастерили гнезда и устраивали собственные свадьбы; щебетали, прыгали с ветки на ветку, взволнованно перелетали с дерева на дерево.

Даже дикие животные то тут, то там мелькали среди кустов и деревьев, прежде чем бесшумно исчезнуть. Глядя на эту идиллию, Горен и представить себе не мог, что где-то бушует война и царит разруха.

Он забрался на свое ставшее уже привычным место высоко на Небесной Опоре, чтобы посоветоваться с ветром. Конечно, это не являлось обычной беседой: как и прежде, преобладали смутные, едва поддающиеся толкованию видения, зачастую вариации первого предсказания. И все равно ему было любопытно слушать все, что ему говорят, особенно сейчас, когда он должен принять решение.

Какое-то время Горен сидел совсем тихо, наслаждался теплом весеннего солнышка и свежестью приятного мягкого, пахнущего цветами и свежей травой воздуха. А потом вошел в легкий транс, как научил его магистр Альтар, чтобы получить возможность улавливать голоса ветра.

Вскоре в нос ему подул слабый бриз, постепенно усиливающийся, и наконец появился знакомый бурунчик.

— Приветствуем тебя, Говорящий с ветром, — запели голоса, лаская щеки Горена прохладными щупальцами. — Мы приветствуем тебя и сожалеем, что закончилось время тихого счастья, тебе пора идти искать свою судьбу,

— Я знаю, — ответил Горен, — летом я покину Лирайн и свою мать, потому что меня все время куда-то тянет. Что меня ждет?

— Темное у тебя будущее, — тут же раздался ответ. — Предупреждаем тебя, не медли, потому что уже слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно. Смотри, кроваво-красными стали холмы на краю леса, на них опустились длинные тени, осветить которые неподвластно лучам солнца.

Горен почувствовал, как за сердце его схватила ледяная рука. Так быстро и мрачно голоса еще ни разу с ним не разговаривали.

— Покажите, — потребовал он. И ветер показал.

— Мама!

Проверяющая оружие Дерата повернула голову. В комнату влетел запыхавшийся Горен с бледным как мел лицом. Судя по всему, он долго бежал, да и говорил таким голосом, что капитан гвардии забеспокоилась.

— Подождите, я сейчас вернусь, — сказала она гвардейцам. Собралась было идти, но остановилась и сказала: — Упаси боги хоть одному из вас тронуться с места!

Гвардейцы невольно вытянулись.

— Пойдем, — сказала Дерата сыну и пошла к крепостной лестнице, возле которой никого не было. — Что случилось?

— Война, мама, — прохрипел он. — Она идет сюда.

— Что привело тебя к такому выводу? — Голос ее звучал серьезно.

— Мне рассказал ветер, — ответил он. — И показал. Я видел огромное войско вооруженных воинов, это не просто отряд мародеров, а идущие походным маршем великолепно вооруженные солдаты. Они на расстоянии максимум четырех дней пути, их целью однозначно является Лирайн.

Лицо Дераты окаменело.

— Есть основания предположить, что они решили устроить здесь опорный пункт. А значит, появится и один из магов Альянса.

— Нам нужно немедленно идти к Дарвину Среброволосому, — предложил Горен.

— Обязательно. Времени у нас крайне мало, надо как можно скорее запереть город.

— Но это еще не все, мама.

Дерата внимательно посмотрела на сына:

— Говори.

Горен сглотнул слюну.

— На их предводителе… герб шейканов. К сожалению, половина его лица скрыта шлемом. Но я разглядел, что у него черные волосы до плеч и густая черная борода. Подбородок раздвоенный.

Внезапно разлившейся по лицу бледностью Дерата могла соперничать с покойником, что сильно напугало Горена, потому что такой свою мать он еще ни разу не видел. Тень легла на ее лицо, и Горен понял, что она встретилась с прошлым.

— Руорим, — медленно произнесла она, — все правильно.

— Ты его знаешь? — Горен ничего не понимал.

— Почти. — Ответ ее прозвучал очень загадочно. — Хорошо, что сегодня ты пошел в лес, сынок, нам нужно от всей души поблагодарить Гирина, владыку ветров, за дар, которым он тебя наградил. Положение очень серьезное, но благодаря твоему предупреждению еще не все потеряно.

Сердце Горена взволнованно стучало.

— Что должен делать я?

— Возвращайся к гвардейцам и скажи им, что следует немедленно приступить к укреплению города. Скажи, что нужно по-другому расставить караульных, все способные носить оружие мужчины должны собраться и ждать дальнейших распоряжений. Я иду к Дарвину, чтобы мы успели приготовиться к осаде.

Дерата побежала вверх по широкой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки.

Вскоре, впервые после долгого перерыва, крепостной горн заиграл тревогу.

Оказалось, что Дерата была права, в течение многих лет держа свои войска наготове. Молниеносно были мобилизованы солдаты, воины и все способные держать оружие; женщины отправили детей в самые крепкие дома, из которых имелись тайные проходы в подземелье. Рыночные ларьки разобрали, товары спрятали в надежных местах, склады продовольствия поставили под охрану, на основных перекрестках построили баррикады. Лошадей оседлали и держали готовыми к выезду, в крытые галереи поставили лучников, масло налили в огромные котлы, чтобы его можно было быстро разогреть.

В течение одного дня открытый мирный город Лирайн превратился в крепость. Крестьяне из близлежащих деревень собрались еще до рассвета с немногими пожитками, но зато со скотиной. Торговцев в город больше не пускали, им пришлось развернуться и уехать. Но их было совсем немного, известие о приближающемся войске разлетелось по округе в мгновение ока. Дарвин Среброволосый послал в Коннах, Лувхафен и Зибенбург гонцов с просьбой о помощи. На третий день в ворота постучался легковооруженный посланец с белым флагом, его впустили только после того, как он отдал все оружие.

Дарвин Среброволосый принял его в зале в окружении личной гвардии, сбоку от трона стояла Дерата. Горен тоже присутствовал, по приказу матери он держался возле гвардейцев, лицо его было скрыто под шлемом.

В знак приветствия посланец слегка наклонил голову:

— Мой господин, Руорим Чернобородый, мастер Неломающегося Клинка и маг высших искусств, шлет вам привет, Дарвин Среброволосый, господин крепости Лирайн. Овеянное славой войско драконовых всадников, пребывая на службе у людей, готовится к большой битве и просит вас добровольно разместить здесь наших солдат, потому что нам требуется пристанище и провиант, чтобы иметь возможность в полной мере служить нашему народу.

На лице наместника не дрогнул ни один мускул. Голова его покоилась на руке, опирающейся на подлокотник трона.

— Слова, ласкающие слух пока еще не побежденного разбойника; признаю, сказано действительно красиво, — спокойно ответил он.

Шуршание, шелест, шепот и легкое позвякивание стихли, никто не осмеливался проронить ни звука. Даже весело потрескивавший в больших каминах огонь стих. Все взгляды были направлены на Дарвина, который раньше казался предельно добродушным и мягким человеком.

Лицо посланца потемнело от гнева. Наверняка свое появление он представлял себе несколько иначе.

— Ваши оскорбления меня не задевают, мой господин, — выдавил он, скрипя зубами. — Я простой посланец, я не делаю никаких выводов, я действую по-деловому и вполне нейтрально.

— Ты такой же разбойник, как и твой хозяин, — повторил Дарвин, откидываясь назад. — Как бы прекрасны ни были речи, но грабеж все равно остается грабежом, а воровство воровством. Факт же состоит в следующем: вы хотите занять наш прекрасный город, распоряжаться в нем по своему разумению, то есть на манер стервятников: пить, грабить, насильничать и убивать всех, кто подвернется вам под руку. Вы отберете у нас все и, если нам повезет, кое-кому из нас подарите жизнь, а потом, когда надобность в нас отпадет и вы насытитесь, вот тогда вы, довольные, пойдете дальше. Убирайся прочь, посланец беды, слугам ренегатов делать здесь нечего. Лирайн — свободный город, свободным и останется.

— Вы совершаете страшную ошибку, — ответил посланец, и в горле у него что-то дико забулькало.

Разговор слышал весь зал. Чужак был окружен множеством вооруженных мужчин, на лицах которых читалась решимость, но не было ни малейшего оттенка страха. Безусловно, так этого господина встречали не слишком часто.

— А мне говорили, что вы разумный человек.

— И еще вам наверняка говорили, что я ученый рохля, оружие которого — остро отточенное перо, а не меч, — подхватил правитель Лирайна. — Но вы не первый, кто путает дружелюбие с глупостью, а я ничего не боюсь. Наш город готов дать вам отпор. Мы в состоянии выдержать осаду длиною в год. А вы?

Человек опустил палку с белым флагом.

— Вы сами вынесли себе смертный приговор! — крикнул он.

— Как раз наоборот, — неожиданно мягко возразил Дарвин Среброволосый. Его голубые глаза ярко блестели. — А чтобы твой хозяин тоже понял, что мы настроены крайне серьезно, мы отправим ему послание, толковать которое можно предельно однозначно.

Кровь отлила от лица посланца, он дрожа отступил на три шага назад.

— Посланцы неприкосновенны, это закон чести для всех людей! — прохрипел он, впадая в панику. Испарились остатки его самообладания, рука рефлекторно потянулась к перевязи, но у него не осталось никакого оружия, защищаться было нечем.

— О, я тебя не трону, Эреон знает, сколь высоко я ценю честь, — сказал правитель, холодно улыбаясь. — Но мне рассказывали, что этот закон не касается шейканов.

Посланец бледностью напоминал покойника:

— Шейканов? Но…

В этот момент вперед с обнаженным мечом выступила Дерата. Когда свет факелов упал на ее лицо и рубаху с гербом, надеть которую ей выпал повод впервые за полтора десятилетия, посланец понял, что ему пришел конец.

Он попытался броситься на колени, моля о пощаде, но его отделенная от туловища голова коснулась пола скорее, доски окрасились кровью.

Эту голову, привязав к лошади посланца, Дарвин отправил к его хозяину, а тело бросили в пыль перед рвом, где оно и валялось.

Правитель сказал своему народу:

— Ответа не придется ждать долго. Будьте храбрыми и ничего не бойтесь, потому что вы сражаетесь за то, что вам дорого и чему вы верны.

А потом началась битва. Однажды утром отряд Руорима, не меньше четырехсот человек (а может, даже пятьсот), появился перед воротами города. Ночью под защитой магического тумана они бесшумно прошли по полям и лесам, и теперь их было видно достаточно хорошо для того, чтобы уменьшить бойцовский пыл защитников.

По флангам размещались всадники в прекрасных доспехах, они с поднятыми пиками и знаменами скакали вдоль рва. Впереди ехали копьеносцы, за ними лучники, а потом шли пешие солдаты, вооруженные топорами, мечами и палицами. Большинство солдат были людьми, но защитники заметили несколько подразделений орков и троллей, а также небольшое количество гномов. Тут и там уже горели костры, а рядом со знаменосцами шли арбалетчики с факелами в специальных зажимах.

Руорим в черно-красных доспехах с закрытым шлемом скакал на большом черном жеребце, его как предводителя легко было узнать, потому что он остановился перед поднятым мостом и потребовал от правителя сдать город без боя, тогда его жители могут рассчитывать на милость.

Вместо ответа по указанию Дарвина защитники выпустили целый град стрел, и окружавшие Руорима драконовы всадники были вынуждены пришпорить своих лошадей, чтобы избежать прямого попадания. Но сам Руорим не сдвинулся с места. Туго натянув поводья, он спокойно поднял висевший сбоку щит, от которого легко отскакивали все стрелы.

— Это было мое последнее предложение! — крикнул он громовым голосом и дал сигнал к нападению.

И вот уже первая волна отлетела от рва, правитель приказал задействовать и камни, и копья, и стрелы. Крики понеслись по флангам, на стенах движения было не меньше, чем перед воротами, битва длилась час за часом.

Магистр Альтар находился в самой гуще, сдерживая черную магию шейканов. Мужчины и множество женщин были не робкого десятка, все они сражались мужественно, не жалея себя, но врагов было гораздо больше. Гвардейцев Лирайн насчитывал не больше трехсот, к тому же Руорим был намного моложе Альтара. А значит, и выносливее. Пока еще созданный Альтаром магический защитный вал держался, но с каждым часом становился тоньше и тоньше. Альтар старался не думать о том, что будет, если черная магия прорвется. Возможно, храбрецов поразят отчаяние и безумие и они добровольно сдадутся врагу.

Горен поддерживал своего мастера, как только мог, но он знал, что шансов почти нет. Об этом ему пел ветер, правда, матери он ничего не сказал, поскольку не верил, что изменить судьбу невозможно.

Видимо, на этот раз ветер был прав. Враг подходил все ближе. Вот-вот к стенам приставят штурмовые лестницы, а за ними последуют и тараны.

Солдаты Руорима, орудуя топорами и разжигая костры, нанесли лесу страшные раны, наполненный шипящим пожаром ветер доносил до Горена крики зверей и стоны старых деревьев, которые так долго охраняли Лирайн.

Лирайн сдерживал штурм целых две недели, что казалось невероятным, но город был хорошо укреплен, а каждый гвардеец сражался за двоих. Дарвин Среброволосый от всей души надеялся, что вот-вот подойдет помощь, но Зибенбург и Лувхафен находились далеко, а Коннах наверняка был занят подготовкой к собственной обороне: вдруг от Лирайна войско направится дальше.

Потери были большие. Дерата настояла, чтобы женщины и дети через два тайных подземных хода бежали на запад в густые леса, которые, похоже, пока оставались безопасными.

Во время молниеносных вылазок отважные защитники врывались в отряды нападавших, быстро крушили все, что попадалось на их пути, и так же быстро возвращались в город, пока враг не успевал ответить. Эта тактика сработала трижды, но потом силы магистра Альтара заметно уменьшились, и враг выдвинул вперед копьеносцев. Правда, драконовым всадникам тоже был нанесен значительный урон. Лирайн заставил их дорого заплатить за нападение.

Наконец начался штурм. Руорим правильно выбрал момент. Ему пришлось компенсировать очередные потери, понесенные при закреплении лестниц, но в конце концов через стены перепрыгнули первые солдаты, а городские ворота рухнули под напором тысячи таранов. За воротами Дерата разместила копьеносцев и лучников, но Руорим послал вперед конницу, которая быстро расчистила путь. Всадники понеслись по улицам, размахивая горящими факелами, забрасывая их на крыши и в окна. Город загорелся сразу в нескольких местах, в небо поднимались столбы черного дыма, день превратился в ночь. Воздух наполнили стоны и крики людей, дома рушились, оружие гремело, стрелы летели со всех сторон.

Замок пока еще успешно охраняла лейб-гвардия, но Дерата понимала, что это исключительно вопрос времени. Она бросилась на поиски Горена, обнаружила его в самой гуще битвы и потащила за собой.

— Мне нужно освободить Златострелого, — закричал он, — слышишь, это он ржет. Он может пропасть, если я его…

— Не волнуйся за своего жеребца, он сам о себе позаботится, — возразила Дерата. — Он сам тебя найдет, будь уверен.

Она быстрым шагом повела Горена в зал и дала гвардейцам указание запереть дверь и защищаться, пока хватит сил.

В зале находились только Дарвин Среброволосый и магистр Альтар. Правитель хотел встретиться с врагом именно здесь, помогать ему должен был Альтар.

— Дерата! — крикнул правитель. — Скоро конец?

— Да, мой господин, к сожалению, это так. Через несколько часов Лирайн падет. Но Руорим заплатил за него очень высокую цену, думаю, что большинству женщин и детей удалось бежать. Я только что приказала поджечь склады с продовольствием и перебить скот, чтобы этим ублюдкам ничего не досталось.

— Мы не побежим, — решительно сказал правитель.

— Ничего подобного, именно это вы и сделаете, вместе с мастером Альтаром и моим сыном.

Она подошла к висевшему на стене гобелену и приподняла один угол. Нажала на какой-то выступ в стене, и под удивленными взглядами присутствующих вдруг открылась дверь потайного хода.

— Вы… не поставив меня в известность… но как… — бормотал растерявшийся Дарвин Среброволосый.

— Этот ход я велела сделать много лет назад, — объяснила Дерата. — Как раз для такого вот случая. Сейчас вы пойдете по этому проходу, а ты, Горен, отведешь правителя и магистра в безопасное место. Передаю их под твою защиту.

— Да это же будет… — начал Горен.

— Однажды я сумела сбежать, сынок, но на этот раз не получится, — ответила она решительно и, как всегда, строго. — Я должна задержать Руорима, чтобы вы успели уйти на безопасное расстояние. В конце хода есть рычаг, его нужно повернуть. Потолок держат только несколько опорных балок, там спрятан специальный механизм, так что все обрушится, как только ты повернешь рычаг. И тогда уже никто не сможет вас преследовать. Лес большой, а они не знают, где именно вы выйдете.

— Вы подумали обо всем, — прошептал Дарвин, — клянусь Эреоном, вы потрясающая женщина…

Доведенный до отчаяния Горен закричал:

— Но если это так, значит, ты можешь пойти с нами! Пожалуйста…

Она не дала ему договорить:

— Горен, замолчи, у нас мало времени, я должна кое-что тебе объяснить. Наверное, нужно было давно это сделать, и сейчас не самый подходящий момент, но тут уж ничего не изменишь… — Она положила руки на широкие плечи Горена. — Горен, этот человек, Руорим Чернобородый, он твой отец, — сказала она так спокойно, как будто упоминала какое-то маловажное обстоятельство.

Горен побледнел, у него подогнулись колени. Но предаваться чувствам было некогда: из-за двери доносился шум битвы. Мать быстро проговорила:

— Я Дерата, дочь Дармоса Железнорукого, правителя нашей крепости Шейкур, единственной и истинной родины шейканов, там же живет дракон. Руорим просил у отца моей руки, но я отказалась. Тогда… он одурманил меня и насильно овладел мной, потому что ему был нужен ты. Я была ему неинтересна.

— Как так? — прошептал Горен.

— Предположительно, в нем не одна сущность, как, впрочем, и в тебе, Горен. Потому что знаки указывали на то, что тобой попытается завладеть душа Малакея.

Альтар застонал:

— Малакей Проклятый! Еретик…

— Да, — продолжала Дерата. — В свое время он являлся самым сильным из всех магов и пытался стать равновеликим богам. Поэтому они наложили на его душу проклятие, ему было суждено страдать вечно. Но перед самой смертью Малакею удалось спрятать свою душу в собственном сыне, и с тех пор она передается всем драконокровным, пока однажды не проснется в Избранном.

— Шепот… — Горена трясло. Дерата запнулась:

— Значит, ты уже его слышишь? — Она покачала головой. — Какую глупость я совершила! Мое молчание и тебя заставляло молчать, а теперь, возможно, я посылаю тебя на смерть.

Она глубоко вздохнула и посмотрела на сына:

— Прости меня, Горен, я просто пыталась тебя защитить. И пожалуйста, поверь мне, я тебя люблю, ты моя плоть и кровь, свою ненависть к Руориму я ни разу, с тех пор как ты впервые пошевелился у меня в животе, не переносила на тебя. Сейчас иди с Дарвином и Альтаром, отведи их в безопасное место. Настанет день, когда тебе придется разбираться с душой Малакея, но к этому я тебя подготовила. Ты силен и храбр, твой дух чист. Ты справишься. Важно, чтобы ты никогда не встретился со своим отцом. Не пытайся помериться с ним силами, он сильнее тебя. Он с удовольствием поможет заключенному в тебе Малакею взять над тобой власть, а это может означать конец Фиары. Ты шейкан, Горен, и, так же как и я, свободен в своих решениях, ты можешь выбрать Свет. Ах, они идут. Будь счастлив!

Поддавшись порыву, она обняла Горена и прижала его к себе так крепко, как никогда не делала раньше. Он почувствовал, что ее тело дрожит и она беззвучно плачет. А потом она оторвалась от него и подтолкнула к Дарвину и Альтару.

У входа уже дрались, время поджимало. Горен как одурманенный плелся за стариками. Дерата успела пошептаться с ними, дала им два горящих факела, подвела Горена к отверстию в стене, закрыла за ними дверь и разгладила гобелен.

— Пойдем, мой мальчик! — прошептал Альтар, пытаясь потянуть его за собой, но Горен не двигался с места.

Маленький старичок пинал и толкал его, но был слишком для этого слаб. С таким же успехом он мог попытаться сдвинуть с места скалу. Он размахнулся ногой, сделав вид, что хочет ударить Горена в колено, но быстренько передумал, потому что юноша зло посмотрел на своего мастера.

— Я остаюсь, — прошипел он. — Здесь есть дырка, вполне достаточная, чтобы все разглядеть. Я могу видеть свою мать. Я ни за что не брошу ее в беде!

Дарвин положил руку на плечо Альтару, у которого от гнева с носа свалились очки:

— Оставь его еще на несколько минут, старина. Если наши с тобой песочные часы перевернулись, то какая разница, где именно мы с ними встретимся, тебе не кажется?

— Гр-р-м-м-м, — прорычал Альтар, но подчинился.

Дерата ждала, стоя у двери с поднятым мечом. За это время Горен с товарищами наверняка успели добраться до выхода, а это и было ее единственной заботой. Собственная жизнь перестала ее волновать в ту самую роковую ночь. Все ее мысли были связаны с Гореном, но теперь уже его судьба была не в ее руках.

Сейчас она встретится с человеком, разрушившим ее жизнь, сейчас она, наконец, отомстит. А что будет с ней самой, не имеет значения.

Шум битвы на улице стих. Чья-то магия открыла дверь, и в зал вошел высокий человек в длинном плаще и красно-черных доспехах с гербом шейканов на груди. В правой руке у него был сверкающий меч с красными от крови краями. Увидев Дерату, мужчина замер.

Дерата, хотя прошло много лет, сразу его узнала. По крайней мере левую, безупречную часть его лица. Правая же сторона была изуродована глубоким шрамом от подбородка до лба, включая глаз, который напоминал волчий, подернутый пеленой, но не слепой. Кроваво-красный белок блестел.

Дерата все еще стояла у двери с поднятым мечом.

— Как я вижу, счастье не всегда было на твоей стороне. Я очень благодарна тому, кто это сделал.

— Дерата, — он медленно подходил к ней, — годы были к тебе благосклонны! Ты стала еще красивее. Наконец-то мои длительные поиски подошли к концу, хотя я боялся тешить себя напрасной надеждой, что отыщу тебя здесь. Некоторые знаки сулили мне встречу с тобой, но однозначно истолковать их я не мог, все имеющее отношение к тебе затуманено с тех пор, как ты предала струящуюся в твоих жилах кровь дракона и стала изгоем. — Он покрутил головой. — Но я предполагал, что ты здесь, так как город защищался отважно. Простые горожане, как правило, не способны на такую доблесть, особенно ваш тупой правитель.

Дерата приняла боевую стойку.

— Город еще не пал, — тихо сказала она.

— Не будь дурой, Дерата, найдем мы Дарвина или нет, город все равно наш.

Руорим медленно подходил к ней, опустив меч и раскинув руки в стороны.

— Ты совершила здесь настоящий подвиг, я не могу не восхищаться тобой. Пойдем со мной. Если не хочешь быть мне женой, будь моей соратницей. Я прямо сейчас назначу тебя командиром своей армии! Давай заключим мир. Признаюсь, узнав о твоем бегстве, я впал в гнев, но только потому, что ты причинила мне боль. А увидев тебя здесь и сейчас, я снова испытываю к тебе влечение. Рядом со мной никогда не было женщины, это место до сих пор свободно. Пойдем со мной!

Каждый раз, когда он делал шаг вперед, Дерата отступала на шаг назад.

— После всего, что было, ты еще осмеливаешься делать мне подобные предложения?

Руорим остановился:

— Все, что я делал, я делал от любви, Дерата. Чем же еще объяснить тот факт, что наша с тобой близость принесла плод, молодое деревце? Где он?

— Мертв, — прошипела Дерата. — Я потеряла его в снегу во время бегства, и я плюнула на его труп, прежде чем отправиться дальше!

Мрачное лицо Руорима потемнело. Ярость и дикая ненависть исказили его лицо, придав ему демонические черты. Маска добродушия упала.

— Ты лжешь! — заорал он громовым голосом. — Я знаю, что он жив, я это чувствую!

— Думай что хочешь. Мне нет никакого дела до твоего бастарда, отродья черной магии, если он жив, пусть сдохнет! А сейчас убирайся!

Руорим медленно поднял руку с мечом.

— Ты даже не подозреваешь, женщина, с кем пытаешься тягаться, — предупредил он хриплым голосом.

— Я поняла это сразу, как только увидела твое изъеденное червями лицо и вдохнула твой вонючий запах — от тебя несет чумой. Чей ты слуга, Цараха или Нора? Или ты служишь сразу обоим? — Дерата плюнула на пол. — Ты позор шейканов, драконова кровь в тебе черна и ядовита.

— Хватит! — прорычал Руорим. — Отдай мне Дарвина Среброволосого, и может быть, я пощажу тебя!

— Не нужна мне твоя пощада, предатель! Я так давно жажду мести, неужели ты думаешь, что я от нее откажусь? — Не успев договорить, Дерата бросилась в наступление.

Руорим, хотя и успел парировать, все-таки был ошарашен ее быстротой. От следующего выпада ему удалось увернуться, в самый последний момент нанеся ответный удар. Он был выше и тяжелее, зато Дерата превосходила его в ловкости и быстроте. Она даже не пыталась парировать мощные удары его огромного меча, просто ныряла под него или перескакивала сверху и одновременно старалась задеть противника, выбирая место, где доспехи были наименее прочными.

Факелы отбрасывали на стены колеблющиеся тени, удар следовал за ударом. Руорим явно терял голову от ярости, ведь соперница не уступала ему ни в чем. Его гнев был на руку Дерате. Сама она в этот момент не чувствовала вообще ничего, она полностью сосредоточилась на битве. Наблюдала за Руоримом, пытаясь заранее просчитать его действия, и все лучше и лучше подстраивалась под него. Она вспоминала уроки отца и применяла их на практике. Чем дольше длилось сражение, тем чаще Руорим бил в пустоту и тем увереннее вела себя Дерата, понимая, что он вот-вот подставится и даст ей возможность нанести смертельный удар. Она буквально танцевала вокруг него, размахивая мечом с такой силой и ловкостью, словно держала невесомое перышко. Дыхание ее нисколько не изменилось, ноги не скользили. В отличие от Руорима, у которого из многочисленных ран на руках и лице текла кровь, она до сих пор не получила ни царапины.

Но одно движение она увидела слишком поздно. Вдруг Руорим поднял левую руку и прокричал формулу черной магии. Дерата отпрянула, но на ее пути вдруг оказался стул, отскочить от которого не удалось: она споткнулась и упала, в ту же секунду Руорим оказался рядом, коленом прижав ее меч. И приставил к ее горлу свой сверкающий клинок.

Дерата была вне себя от гнева и ненависти.

— Трусливый ублюдок. Ты пользуешься магией, чтобы победить женщину. — В голосе ее слышалось презрение.

— Ты владеешь мечом лучше, чем все, с кем мне доводилось сталкиваться до сих пор, я тебя недооценил, — холодно ответил он. — Не могу этого допустить.

«Бархатная Тьма, возьми меня, позволь мне однажды снова увидеть Свет», — думала Дерата, когда острый клинок вонзался в ее горло. Она еще услышала треск металла, раздирающий шейные позвонки, а потом мир стал темным.

Как будто предчувствуя дальнейшее, Альтар резко выпрямился и рукой закрыл Горену рот, словно заталкивая обратно вырвавшийся из его груди крик, который бы сразу их выдал.

— Ей уже ничем не поможешь, мой мальчик, пойдем, — прошептал он.

Полузадушенный костлявыми пальцами Горен рвался назад:

— Отпусти меня, я должен его убить, трусливого пса, я…

Его пальцы пытались нащупать дверь, но замка не было, просто так она не открывалась. Его мать действительно подумала буквально обо всем и помешала ему себя выдать.

Объединенными усилиями Дарвину Среброволосому и магистру Альтару удалось оттащить безутешного мальчика от входа и увлечь его за собой. Они торопливо пробирались вперед.

ГЛАВА 4 Бегство

— Счастье, что Дерата дала нам факелы, — бормотал Дарвин Среброволосый, пока они быстрым шагом пробирались по узкому низкому коридору. Беглецы передвигались один за другим, Горен посредине.

— А ты думал, что тут есть окна? — проворчал магистр Альтар и чихнул. — Тут воздух совсем застоялся и много пыли, я вот-вот задохнусь!

— Если бы тут были окна, можно было бы их открыть, — кратко прокомментировал правитель Лирайна. Он шел, вытянув руку вперед, чтобы ни на что не наткнуться. Везде, куда не доходил свет факелов, царила темнота, черная как смола. От липкой копоти их светильников воздух становился еще более вязким.

Коридор вел вниз, и поначалу они шли довольно быстро. Но вскоре старый магистр начал кряхтеть и стонать, от таких переходов он давным-давно отвык. Суставы его тонких ног скрипели при каждом шаге. Зато Дарвин не испытывал никаких проблем, тело его было в прекрасной форме, если не считать небольшой избыток веса из-за пристрастия к темному пиву. Он всегда любил длительные прогулки, сулящие отдых от повседневной сидячей работы.

Горен тупо передвигал ноги; казалось, он ослеп и оглох. Иногда он останавливался без всякой видимой причины, и магистру приходилось его пинать, чтобы он продолжал путь. Мальчик не говорил ни слова, и мужчины оставили его в покое.

Наконец коридор сузился, превратившись в трубу.

— Мы добрались до рва, теперь уходим вниз, — объявил Дарвин. — Придется ползти.

— Что? Здесь сыро и топко, а как воняет! Я неподобающе одет! — запричитал алхимик.

— Я тоже, Альтар, и прекрати стонать, как старый козел, это неприлично! Мы должны радоваться, что спасли шкуру. — Дарвин Среброволосый опустился на четвереньки, продолжая вытягивать вперед руку, и пополз.

Остальные последовали за ним. Они тут же измазались илом и грязью и замерзли, не раз они с опаской поглядывали на потолок, моля богов, чтобы он выдержал и не провалился в самый неподходящий момент. Неприятно представлять, как тебя раздавит и утащит за собой огромная масса воды.

Дарвин попытался прикинуть, сколько они уже прошли, и успокоился. Ров Лирайна был не слишком широк, ровно такой, чтобы его нельзя было перепрыгнуть. Но две осадные недели он исправно выполнял свое предназначение.

Сначала Дерата хотела налить в него масло и поджечь, но помешал Руорим Чернобородый, успешно применивший волшебство, что до сих пор еще бесило магистра Альтара.

— И он еще называет себя магом Альянса, — возмущался он, снедаемый неприятными воспоминаниями. — Это будет стоить ему нескольких дней жизни, вот так!

— Зато у него появится время отдохнуть, — отозвался правитель. — Ага! Вон там проход расширяется! Мы уже за рвом!

— Давно пора! — проворчал Альтар. Он только что уронил изрядно обгоревший факел, который моментально потух в мокрой грязи. Так что теперь единственный и весьма слабый источник света был в далеко выставленной вперед руке Дарвина.

Альтар выбрался последним и с явным отвращением на лице попытался стряхнуть с себя грязь. Его трясло от холода, одежда приклеилась к его худому телу, и от этого он казался еще более хрупким.

Теперь они гуськом, слегка пригнувшись, шли наверх. Так что магистр Альтар быстро согрелся. Он сопел, пыхтел и все чаще спотыкался. Внезапно Горен остановился, Альтар чуть было не налетел на него.

— Что это з… — начал он брюзгливым голосом, но тут же заткнулся, потому что Горен схватил его за руку и резким движением, словно дорожный мешок, взвалил маленького старичка себе на спину. С грузом на плечах он молча зашагал дальше, вслед за Дарвином. Альтар посчитал за лучшее промолчать. От непривычного способа передвижения у него закружилась голова, но ступни у него давно уже горели, да и дыхания не хватало. Так что ссориться с мальчиком ему не хотелось.

— Факел вот-вот погаснет, — предупредил правитель Лирайна. — Будем надеяться, что идти осталось недолго, иначе придется пробираться в абсолютной темноте.

Горен догнал его. Казалось, он совершенно не чувствует веса своего мастера. Дорога все еще вела наверх.

А потом факел потух, но через несколько секунд Дарвин, испуганно вскрикнув, наткнулся на стену.

— Пришли, — прошептал он.

Горен спустил магистра Альтара, на ощупь пробрался к правителю и коснулся стены. Пальцы его искали щель, открывающий механизм.

— Надеюсь, ты найдешь, — пробормотал Дарвин.

— А я надеюсь, что он не сдвинет тот рычаг, от которого обрушится потолок, — ответил магистр Альтар каркающим голосом. Он прочистил горло и снова начал чихать. — Если бы у меня с собой был мой посох, я бы смог зажечь свет.

— Если бы он был у меня, я бы запер твой рот на замок, — откликнулся Дарвин Среброволосый.

Альтар промолчал, потому что обиделся, но в темноте этого никто не заметил.

Горен дышал ровно, стараясь сосредоточиться на ощущениях своих пальцев и легком тупом звуке, появляющемся при простукивании стены. Она была деревянной, так что выход наверняка находился именно в ней.

Тут вдруг что-то щелкнуло, и узкая дверь открылась.

Яркий свет больно ударил по глазам. Но тут же стало легче, и все трое с удовольствием вдохнули свежий теплый воздух.

— Тихо, — жестом показал Горен.

Он первым вылез наружу и напряженно прислушивался. Похоже, все спокойно, никого нет. Если бы их тут ждали, враги уже не раз успели бы продемонстрировать свое воинское искусство.

Когда глаза немного привыкли к свету, Горен осмелился сделать шаг вперед.

И, удивленный, замер.

— Это Старик, — сказал он, и это были его первые слова с начала бегства.

Стариком называли старую плакучую иву толщиной в человеческий рост, ей было почти столько же лет, сколько и Небесной Опоре. Осталось всего шесть мощных, раскидистых веток; все остальные давно уничтожили время и непогода. Но на этих шести ветках росло огромное количество листьев, которые свисали вниз, полностью закрывая ствол.

— Она все время мне говорила, что Старик пожирает детей. Малышня сюда не ходила, я, даже когда вырос, все равно бывал здесь крайне редко. Побаивался.

Дарвин Среброволосый положил руку ему на плечо:

— Твоя мама подумала обо всем, Горен, она была мудрой женщиной и все спланировала заранее.

— Это точно! — радостно объявил стоящий сзади магистр Альтар, приподнимая кожаную дорожную сумку, спрятанную в одном из полых корней. — Готов поспорить, что тут еда!

Он открыл сумку и вытащил сушеные овощи, мясо и хлеб.

— Жалко, что нет засахаренных фруктов. — Магистр слегка расстроился. — Они бы придали мне сил, вот так.

Горен вернулся к тайному ходу и начал искать рычаг, о котором ему говорила Дерата. В конце концов его пальцы нащупали что-то вроде сучка. Горен потянул за него, и дверь захлопнулась. И тут же раздался сильный грохот, потолок обвалился.

— Проложить новый ход обойдется очень дорого, — вздохнул Дарвин.

— А этот что, был дешевым? — отозвался Горен. Он отобрал у Альтара мешок, засунул обратно еду и взвалил поклажу на плечо.

— Не следует терять время. Нужно выяснить, что к чему.

В этих местах Горен великолепно ориентировался. Старик рос на холме. Они снова полезли наверх, стараясь прятаться среди деревьев. Но пока все было тихо и спокойно. Приближался вечер, певчие птицы устроили небольшую паузу, большинство животных дремали где-то в чаще.

На западной стороне холма над морем деревьев возвышалась Небесная Опора. К северу лежал Лирайн. С холма его было хорошо видно.

Вернее, то, что от него осталось. Глаза Дарвина Среброволосого наполнились слезами, когда он увидел черный дым и пламя костров. В городской стенезияли огромные дыры; в некоторых местах она была снесена полностью. Многие дома превратились в руины. Вооружившиеся плетками солдаты, словно скотину, гнали из города толпы людей. Победители не нашли никакого продовольствия, что заставило их выплеснуть свой гнев на замок. Они сбрасывали статуи, швыряли в стены гнилые фрукты, разоряли сад. Башни магистра Альтара, самой высокой в крепости, больше не существовало. Наемники тащили ценные ковры, мебель, предметы роскоши. Все скидывали в гигантскую кучу, которую уже успели поджечь.

— Серые дикари, — тихонько всхлипнул алхимик. — Они уничтожают памятники прошлого, которые я собирал десятилетиями… и мои исследования… мои магические инструменты… я самый бедный человек Эоса…

— Ни у кого из нас больше ничего нет, — отозвался стоящий сзади Горен. Он устроил импровизированный лагерь: связал подстилки и одеяла прутьями, превратив их в некое подобие палатки. А теперь собирал мох, чтобы сделать что-то вроде постели. — Но разве не такими мы явились в этот мир?

— Мудрые слова, особенно для столь зеленого юнца, — проворчал расстроенный магистр, поворачиваясь к Горену. — А что ты тут делаешь?

— Здесь мы будем ночевать, потому что уже через два часа солнце зайдет, — ответил Горен. — Место очень удачное, прекрасный обзор, если кто-то попытается подобраться, мы тут же его заметим. Хотя не думаю, что нас уже ищут; пока еще они слишком заняты процессом разрушения. Они исходят из того, что вы оба далеко уйти не сможете, а обо мне они вообще ничего не знают.

— Что он имеет в виду? — Альтар повернул к правителю возмущенное лицо.

— Он прав, — вздохнул Дарвин Среброволосый, — мы с тобой ученые, теоретики, мой дорогой друг. Десятилетиями мы сидели в библиотеках, глаза наши ослабели от чтения, о военном искусстве мы не имеем ни малейшего понятия, еще меньше разбираемся в походной жизни. Мы должны радоваться, что с нами Горен. Я действительно питаю твердую надежду, что с его помощью мы сможем сбежать от этих негодяев.

— Ничего себе, — возмутился магистр Альтар, — мы должны полагаться на этого нищего? Ночевать здесь, в этих грязных лохмотьях, мокрых от тины и вонючих, как свиная моча? Без кровати, под открытым небом, вот так?

— Все гораздо хуже, — пробурчал Горен. — Мы не сможем развести костер, чтобы высушить одежду и поджарить мясо. Это будет холодная, сырая ночь, да и ужин окажется весьма скудным.

— Это ниже моего достоинства! Я решительно протестую! — заныл Альтар.

— У вас нет выбора, — равнодушно проговорил Горен. — На расстоянии трех часов пути здесь нет никакого пристанища, а может, тридцати часов или даже больше. К тому же я, в отличие от вас, здесь как раз не нищий. — Он встал и подошел к магистру, который от страха чуть не уронил с носа очки. — Я молод, у меня есть меч и нож, я воин. Я никогда не спал в мягких постелях, не ел за красиво накрытым столом. Так что мне не приходится терпеть лишения, и я имею гораздо больше вашего.

— Точно, прежде всего, дерзкий язык, ты, мальчишка, — прорычал маленький старичок и прикрыл метавшие злые молнии глаза.

Горен отвернулся и достал из бокового кармана сумки пустой бурдюк.

— Внизу с другой стороны протекает небольшой ручей. Я за водой. Пока вам придется покараулить, в крайнем случае спрячетесь, лучше в Старике. Скоро вернусь.

— Все будет в порядке, мальчик, — сказал Дарвин Среброволосый, выдавив слабую, предназначенную для демонстрации надежности улыбку. Но глаза его были глазами сломленного человека.

Вскоре Горен вернулся с полным бурдюком воды и пучком съедобных трав и кореньев, способных слегка разнообразить их скудный стол. Старики кое-как устроились и постарались сделать вид, будто это самая обыкновенная прогулка.

— А что дальше? — спросил Альтар, жуя своими слабыми зубами корень. Лицо у него было такое, как будто он ест дохлую крысу.

— Попытаемся пробиться на юг, к Коннаху, — ответил Дарвин Среброволосый. — Там нам предоставят ночлег хотя бы на пару ночей. Я попробую получить помощь, чтобы отвоевать Лирайн.

— Коннах находится на самом краю леса, правильно? — спросил Горен.

Правитель Лирайна кивнул:

— Если пойдем быстро, доберемся за три-четыре дня.

— Так далеко я еще ни разу не забирался, — пробормотал Горен. — Да еще пешком.

Ему страшно не хватало Златострелого.

— Ты же все равно собирался уйти этим летом. Просто твое путешествие начинается чуть раньше, — попробовал утешить его Дарвин.

Альтар стянул сапоги и тер синие от холода ступни.

— У меня сплошные мозоли, — стенал он. — Бедный я, бедный, на старости лет превратился в бродягу. Мне полагается посиживать перед камином и коротать длинные вечера за чтением умных книг…

Молодой шейкан молчал, не сводя глаз с кончиков своих сапог. Они да оружие — вот и все, что осталось на память о матери. Он не смог даже забрать ее рубаху с гербом. Похоронили ее с почестями или просто бросили в братскую могилу вместе с другими жертвами, как никому не нужных псов?

Внутри у него все дрожало. Перед глазами стоял Руорим, который коварством вырвал победу у его матери и убил ее самым жестоким образом.

Его отец.

С самого детства Горен мечтал, что однажды появится его отец, и тогда все станут относиться к нему совсем по-другому, узнав, что он настоящий герой. У Горена и в мыслях не было, что именно отца он будет ненавидеть больше всех на свете, что будет желать ему смерти. За все, что он сделал матери Горена, он должен страдать, он должен горько пожалеть о содеянном перед тем, как голова его отлетит от туловища и покатится по земле.

«Руорим Чернобородый, Руорим Чернобородый», — думал он снова и снова, словно в трансе. Это имя он никогда не забудет, оно будет сопровождать его днем и ночью, оно будет определять выбор его пути.

Думая об этом, он видел перед собой Дерату, его гордую мать, высокую и прекрасную до самой последней минуты, вспоминал ее быстрые, но пылкие объятия. А потом ее великую битву, проигранную из-за чьих-то трусости и обмана.

Горен обхватил руками колени, спрятал в них лицо и дал волю слезам. Сдерживаться он больше не мог. С того давнего мучительного дня, когда ему было девять лет и он носил ведра с водой, Горен ни разу не плакал. Он старался стать таким же сильным и твердым, как его мама, чтобы она гордилась им.

И вот теперь она мертва, а жизнь Горена, конечно, большей частью одинокая, зато мирная и спокойная, рассыпалась на куски и сгорела в сожженном городе. Все рухнуло в одну минуту.

«Мама», — думал Горен в отчаянии. Ему так ее не хватало. Она всегда была центром его крошечного мира, с нее он брал пример, она делила с ним его одиночество. Она была еще молода, в полном расцвете лет. Она могла стариться, купаясь в почестях. Горену всегда хотелось, чтобы с годами она стала более мягкой и покладистой, чтобы согласилась выйти замуж, когда Горен вырастет и уедет в поисках славы.

Но ее коварно убил шейкан-предатель, которого не волновали ни честь, ни то, что он принадлежит к тому же народу, что и убитая им мать Горена.

Своей смертью Дерата преподала Горену последний урок: не всегда побеждает справедливость, так что следует постоянно быть начеку. Даже в кругу кровных родственников.

Когда Горен оторвался от своих дум, вокруг была темная холодная ночь. В тусклом свете звезд он разглядел Дарвина и Альтара. Они улеглись на расстеленный по палатке мох и моментально уснули. По крайней мере, старый магистр, который лежал на спине, открыв рот и слегка похрапывая.

Горен знал, что тоже должен поспать, день выдался долгий и тяжелый, а завтра они отправляются в опасное путешествие. Но ему стало холодно, а голова все еще бурлила от тоскливых мыслей, сейчас он не сможет сомкнуть глаза. Тем более что хотя бы одному из них с рассвета придется караулить. Неизвестно, когда врагам придет в голову на них напасть.

Это была его первая ночь под открытым небом. Сквозь неплотную крышу их самодельной палатки Горен рассматривал далекие сияющие звезды. Серебряный серп луны поднимался как раз за горящими руинами Лирайна. Ренегат Нор, молчаливый бог, наверняка радуется, смотря на открывающуюся перед ним картину. Скорее всего, он похвалил своего слугу Руорима за страшную бойню и посулил ему дальнейшие милости.

Горен сунул в рот корень и начал его грызть, не от голода, а чтобы чем-нибудь заняться. В нем пылал мощный огонь, как в кузнице у Харгима, когда тот ковал особо прочные доспехи. Больше всего молодому шейкану хотелось бегом броситься с холма и нестись до самого Лирайна, чтобы убивать врагов, пока хватит сил.

В детстве, чтобы потушить бушующее в его теле пламя, он бегал. Но сейчас ему приходилось сидеть тихо и караулить спутников, которых доверила ему Дерата. Свой долг он обязан выполнить: он отведет их в безопасное место. Но потом он свободен, он отправится на собственную битву и отомстит. Дерата предупредила, что к отцу приближаться нельзя, но Горен удирать не будет. Наоборот.

Было совсем тихо. Даже ночные звери отправились на покой. Приближался самый холодный час ночи, когда дыхание смерти заставляет дрожать живых. Горен не шевелился, просто жевал корень и смотрел на звезды. И только когда ночь перевалила за половину, он слегка задремал сидя.

На рассвете Горен проснулся. Его бил озноб, от неудобной позы ноги затекли, он с трудом встал. На востоке появилось слабое свечение, звезды постепенно гасли. Костры в Лирайне превратились в угли, столбы дыма уменьшились. Там, внизу, прекратилось всякое движение. Возможно, Руорим отправился дальше, потому что здесь больше уже взять было нечего. Это было пусть и слабой, но все-таки надеждой для Дарвина Среброволосого. Значит, его город не стерт с лица земли. Горен сделал несколько упражнений, приводя в порядок мышцы и суставы. А потом выбрал самое высокое дерево и медленно полез наверх. Прежде чем отправиться в путь, он хотел узнать у ветра, грозит ли им опасность.

Но спрашивать ему даже не понадобилось. Он все увидел сам. На юге и востоке, насколько хватало глаз, бушевал огонь, напоминая стену длиной во много сотен копий. Он уничтожал на своем пути все подряд: вековые деревья, кустарники, звериные норы и самих зверей, которые не смогли убежать.

Горен смотрел на оставленную огнем пустыню, и у него сжималось сердце. Горящие кроны старых великанов, которые со стоном падали вниз, кричащие птицы, которые собирались в стаи и беспомощно кружились у своих разоренных гнезд. Он видел, как, делая огромные прыжки, хищники и их жертвы вместе неслись от огненного моря, горячее дыхание которого даже здесь наверху опаляло лицо Горена.

Он быстро спустился вниз и разбудил своих товарищей:

— Вперед! Нам нужно бежать!

Магистр Альтар сел, моргая заспанными глазами:

— Что? Не позавтракав?

— Разве это завтрак, повторение вчерашнего меню, — возразил Горен. — Завтрак перенесем на попозже, когда вы проголодаетесь как следует. — Горен стряхнул мох с одежды старика и осторожно поставил его на тонкие ноги. А потом протянул руку Дарвину Среброволосому.

Правитель Лирайна схватился за нее и встал:

— Что случилось?

— Должно быть, Руорим разделил свой отряд, потому что со стороны Коннаха горит лес, — ответил Горен, быстро собирая их нехитрые пожитки. — Следует исходить из того, что он напал одновременно на оба города, и удача была на его стороне.

Дарвин Среброволосый сжал кулаки.

— Проклятье, — тихо сказал он. — Надеюсь, мой гонец успел вовремя, так что они хоть как-то подготовились.

— Значит, на север, — сказал Альтар, поправляя очки. — Зибенбург или даже Норимар. Не может же он быть везде. — Он испытующе посмотрел на Горена и с сочувствием в голосе заметил: — У тебя была трудная ночь, бедный мальчик.

Казалось, его постоянно плохое настроение испарилось, хотя он и был несколько опечален, что неудивительно после жесткой холодной постели. Но, видимо, до него дошло, что они предоставлены сами себе и всецело зависят от юноши.

— А вы спали на удивление хорошо, — невольно вырвалось у Горена.

— Это от отчаяния, — ухмыльнулся старый магистр. — К тому же я обессилел после трудных защитных заклятий.

— Пошли, — торопил их Дарвин. Он казался как всегда спокойным и уравновешенным. Но из глаз пропал блеск. — Может быть, по дороге мы встретим кого-нибудь из счастливцев, которым удалось избежать смерти.

— Мы будем посматривать, — пообещал молодой шейкан. — Но я осмелюсь высказать свое мнение: нам не стоит рисковать и подходить близко к Лирайну. Даже если Руорим уехал, он наверняка оставил здесь часть солдат, которые ищут вас.

— Тогда лучше сделаем крюк через Шнельвассер, — предложил Альтар. — Оттуда есть маленькая тропинка через густой лес в степь, всадникам там не проехать. Мало кто помнит теперь этот старый путь, так что он должен быть надежным.

Большую часть дня они шли молча. Каждый по-своему пытался справиться со свалившимся на него горем и размышлял, велики ли у них шансы достичь Зибенбурга или Норимара. И что они там найдут.

Горен с трудом приноровился к шагам стариков. Он постоянно сбивался на волчий бег и уносился вперед, чтобы исследовать окрестности. Он нервничал, ощущая ответственность и подозревая, что он еще не дорос до столь трудной задачи. Он знал, что сегодня вечером разведет огонь и пойдет на поиски свежего мяса, иначе Дарвин и Альтар долго не выдержат. Самое главное — в этот мрачный час дать им маленькое утешение, чтобы они не опустили руки. Иначе победа Руорима будет окончательной.

В поддень устроили короткий отдых. Дарвин с Альтаром были настолько измождены, что отказались от еды, зато много пили. Тиара вычерчивала на безоблачном небе золотые узоры, даруя земле весеннее тепло. В любом случае сотканная из зеленых листьев крыша являла собой прекрасную защиту от палящих лучей, на земле извивались постоянно меняющиеся картины, созданные игрой света и тени. В обычных условиях трое беглецов получили бы огромное удовольствие. Но сегодня никто из них не был склонен веселиться, даже лесные свадебные песни почти прекратились. Время от времени птицы просто тихонько попискивали. Видимо, из-за разлитого в воздухе легкого запаха гари, в котором при достаточно тонком обонянии улавливался привкус страха и страданий.

Горен предложил как следует отдохнуть, но Дарвин с Альтаром хотели идти дальше. Казалось, что оба уже пребывают по ту сторону усталости и боли. Они продолжили путь. Иногда под ногами ощущалась приятная мягкость мха, который пружинил и заглушал их шаги, а иногда начинали шуршать прошлогодние листья, замечательно пахнущие землей и грибами.

До вечера шли без помех. Дымящиеся развалины Лирайна остались далеко позади. Горену хотелось оставить позади и свои воспоминания, чтобы спокойно смотреть в будущее.

Заметив, что Альтар засыпает на ходу, он побежал вперед и нашел приличное место для стоянки. Небольшое углубление окружали мощные старые деревья. Их листья защитят путников, если разгуляется непогода. Чтобы туда попасть, пришлось пробираться через сухой бурелом, так что никакой враг не сможет подкрасться бесшумно. В центре Горен выкопал яму для костра: если он все сделает правильно, то пламя получится маленьким, а дым будет подниматься наверх. Вернувшись, он рассказал старикам, что нашел хорошую стоянку и что сегодня на ужин будет свежее мясо.

— Под корнями таких больших старых деревьев часто гнездятся колпицы. Наверняка мне повезет с охотой.

Дарвин и Альтар старались не слишком выражать свой восторг: сегодня они наконец как следует отдохнут у костра. Хотя солнце давно уже высушило их одежду и согрело их тела, скоро наступит ночь, а она принесет с собой холод.

— Здесь мы прекрасно устроимся, — вздохнул магистр Альтар, шлепаясь прямо на землю и раскидывая руки и ноги. — После горячего ужина и беззаботной ночи завтра мы наверняка будем продвигаться вперед гораздо быстрее, вот так.

— Особенно ты, старая калоша, — заявил Дарвин Среброволосый. — Сегодня ты должен съесть как можно больше, на твоих костях осталась одна только старая кожа.

Но старый маг ничего уже не слышал: он уснул.

Горен вытащил одеяла, собрал немного мха для подстилки и дал Дарвину мешок с провизией.

— Огонь разведем, только когда я вернусь. Пока еще достаточно тепло. Не шумите. Я скоро вернусь.

Горен набрал в небольшом прудике воды и стал искать гнездо колпиц. Когда ему было тринадцать лет, мать часто отправляла его с охотниками изучать тайны леса. Сейчас это пригодилось.

«Да, она всегда обо всем думала», — в который раз повторил он и снова ощутил в груди резкий укол, но силой воли заставил его исчезнуть.

Он расставил силок и сел в засаде. И точно, вскоре у расщелины показался оживленно дергающийся нос. А затем появилось круглое тельце с сильными ногами и поднятым вверх хвостом в виде колечка. Колпица подняла свои огромные уши вверх, встала на задние лапы и стала оглядывать окрестности.

Горен затаил дыхание. Колпицы — существа крайне любопытные и не склонные отказываться от удовольствии. Горен заранее раскопал трюфель, от запаха которого даже у него разыгрался аппетит. Колпица тоже не устояла. Медленно подошла к трюфелю, понюхала и схватила длинными острыми зубками. И от жадности стала пускать слюни. А потом вся осмотрительность пропала, она набросилась на угощение.

Горен резко дернул петлю.

«Сегодня у нас будет начиненная трюфелем колпица», — пробормотал он, подтянул к себе активно сопротивляющегося зверька и лишил его жизни, быстро и безболезненно.

Довольный, почти веселый, он пустился в обратную дорогу. Время поджимало, потому что тени становились все длиннее.

Пройдя половину пути, он услышал шум.

Крик, полный боли.

Горен уронил колпицу, выхватил из ножен меч и бросился вперед. Совершенно неожиданно для нападающих он выскочил на место битвы и бросился на врагов, словно разбушевавшийся ураган. Это были тролль и несколько орков, первые два пали от его руки, пока у Горена оставалось преимущество внезапности. Меч у него был острый, рука крепкая, и самое главное, его гнали вперед ненависть и ярость.

Они вытащили из укрытия магистра Альтара и Дарвина Среброволосого. Видимо, острый нюх тролля учуял человеческий запах, и они, точно так же, как Горен у гнезда колпицы, устроили засаду и дождались благоприятного момента.

Горен зарычал, чтобы показать, что справиться с ним гораздо тяжелее, чем с двумя безоружными стариками. Вспоров брюхо первому орку и снеся голову второму, он повернулся к следующему, но тот уже ждал его нападения, подняв грубо сделанный тяжелый широкий меч. Остальные отошли от Альтара с Дарвином и набросились на Горена, который теперь оказался лицом к лицу с четырьмя противниками.

Невозможно себе представить, что эти неуклюжие, пригодные исключительно для войны орки когда-то являлись родственниками эльфов. Теперь они даже не были на них похожи, не считая разве что длинных острых ушей. Кожа их стала ядовито-зеленой, красные глазки метали злые молнии, а еще у них имелись широченные челюсти с мощными зубами. Тяжелые и приземистые, орки были великолепны в бою, становясь вдруг быстрыми и меткими.

Горен пытался уклоняться от их ударов и старался, чтобы они наносили увечья друг другу.

В дни осады Лирайна он научился сражаться по-настоящему и убивать быстро. Он не давал воли чувствам, сосредоточился исключительно на том, чтобы не выпускать из виду противников и просчитывать каждый их шаг.

У них был численный перевес, к тому же каждый из них по отдельности был тяжелее и сильнее его. Но у них полностью отсутствовал боевой стиль. Они просто бросались вперед и наносили удар. Так что Горен ушел в оборону, отпрыгивал от них, применяя ум и хитрость против тупой физической силы.

Краем глаза он заметил, что магистр Альтар взял за руку Дарвина Среброволосого, поднял ладонь и зашевелил губами. Наверное, пытается наложить на них обоих защитное заклятие, и наверняка ему бы это удалось в тихий спокойный день, не насыщенный сложными магическими формулами. Но сейчас голубоватое поле появилось ровно на секунду и тут же растаяло. Изможденный Альтар зашатался, Дарвин его подхватил. Альтар снова начал шевелить губами, начертил в воздухе знак, и снова появилось слабо сияющее поле.

Горен попытался отвлечь орков, чтобы дать своему мастеру время для волшебства.

Но оставался еще тролль. Глупое примитивное создание с серой кожей и тупыми глазками, зато ростом в полтора раза выше среднего человека и невероятно мощный. Когда поле исчезло во второй раз, он раздумывал недолго. Поднял огромную палицу с шипами и ударил.

— Нет! — закричал Горен. Отчаяние вселило в него неимоверные силы, он бросился на орков как берсерк и моментально уложил двоих, которые даже не сопротивлялись.

И тут он получил удар по голове. В глазах у него потемнело, он захрипел и упал на землю. Но так легко все равно не сдался. Пополз к старикам. Лежащий на спине Дарвин Среброволосый уже не шевелился. Магистр Альтар смотрел прямо в глаза Горену. Мальчик видел, что взгляд его учителя затуманен от боли. По левой щеке ручьем текла кровь.

— Мастер, — прошептал впавший в отчаяние Горен. Магистр Альтар с трудом улыбнулся.

— Храбрый мальчик, — выдавил он из себя. С краешка его рта стекала тонкая красная струйка. — Не забывай, кто ты на самом деле, и доверяй…

Договорить он не смог. Горен попытался выпрямиться, чтобы удержать приготовившегося ко второму удару тролля.

— Пожалуйста, — молил он, боль и страх затуманили его взор, с ужасом он смотрел, как палица опускается второй раз. И третий.

Тут и на Горена обрушился еще один удар; мир его стал совсем черным, он ткнулся лицом в землю.

ГЛАВА 5 В Долине Слез

— Давай, скотина!

Удар обрушился на спину Горена. Одежда его давно уже свисала клочьями, и треххвостая плетка с шариками на концах попала прямо на голую плоть, открывая слегка затянувшиеся раны и вырывая новые кровавые полосы.

Горен рухнул на колени, уронив с плеча камень. Он съежился под новым ударом и до крови закусил губы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Нельзя унижаться перед этими извергами. Он все еще оставался человеком, хотя внешне больше походил на кусок сырого мяса, и где-то в самой глубине души еще помнил, что он Горен Говорящий с ветром, сын Дераты, дочери властителя крепости Шейкур. Никогда он не подчинится этому сброду. Ни за что не сдастся.

Дни были похожи один на другой: таскай камни, верти мельничное колесо или служи учебной куклой. Они называли это «перевоспитанием», хотели превратить его в безвольную гору мускулов, единственной целью которой должно стать участие в сражениях, чтобы убивать и самому сдохнуть на поле боя. Армиям магов Альянса постоянно требовалось пополнение. Горен не знал, на кого из тринадцати магов работали орки. Возможно, они занимались поставками для всех подряд. К нему орки обращались только тогда, когда хотели обругать, растоптать, ударить или оплевать. Тролль исполнял роль сурового надсмотрщика и следил, чтобы все ходили с опущенными глазами.

Если Горен выживет после, как они говорили, Кровавой луны, на него наденут доспехи, и он получит право служить на стороне орков в самом низком звании, то есть в подкреплении, чтобы прикрывать чужие спины, то есть быть живым щитом.

Горен давно перестал размышлять о смысле «обучения». Получалось, что в период «обучения» он должен выполнять грязную работу для сил Тьмы, чтобы обеспечить пополнение воинов-смертников. Боевые занятия состояли исключительно в получении ударов. Кто выживал, того отправляли на войну.

Горен чувствовал, что силы его на исходе. Знал, что не сможет больше поднять камень, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Все было не так, как в тот раз, когда он нес воду в ведрах; тогда он тренировал собственную волю. А здесь имело место рабское существование, и он дошел до предела. Жить дальше он не хотел да и не мог.

Закрыв глаза и замерев, он ждал очередного удара. Но тут враскорячку подошел еще один орк.

— Брось ты этого червяка, — сказал он приятелю, привычно по-оркски растягивая раскатистое «р». — Жаракк только что вернулся с хорошими известиями, так что проставляется.

Мучитель наградил Горена пинком, от которого тот кубарем полетел на землю.

— Твое счастье, крыса, — прорычал он, — но мы встретимся завтра, и горе тебе, если ты не станешь послушным!

И исчез со вторым орком в пещере. Тролль приковылял к Горену, схватил его за ногу и потащил за собой.

Вскоре Горен лежал в превращенной в тюрьму пещере с запертой дверью и крошечным окошком, сквозь которое в камеру проникал тонкий лучик света. Пахло отвратительно; влажные стены покрылись серой плесенью. Камера составляла три шага в длину и три в ширину. Горен измерил ее в самом начале, когда у него еще хватало сил и цепи не казались неподъемными. Теперь размер помещения не играл особой роли, потому что он без сил свалился на пол, как только тролль швырнул его внутрь и запер дверь.

Цепи, которые никогда не снимали, с каждым днем становились не легче, а тяжелее. Казалось, они питаются кровью, которая сочилась из натертых ступней и ладоней и ручьем текла из многочисленных ран на руках и ногах, потому что набухали все больше и становились все теснее.

Подстилкой Горену служила гнилая солома. Еду, как всегда, уже принесли: одна миска с тухлой водой и вторая с вонючей похлебкой, в которой плавали какие-то ошметки (Горен не рассуждал, из чего она приготовлена), и кусок сухого хлеба.

Горен проглотил скудный ужин, ему следовало беречь силы. Вначале его несколько раз вытошнило, но потом неприхотливый желудок привык.

Поев, он скрючился на полу, перебравшись поближе к свету, и уставился в крошечное отверстие, сквозь которое удавалось разглядеть кусочек неба. Именно туда были устремлены все его помыслы; пока он может видеть этот кусочек неба, для него еще не все потеряно.

«Чуть было не забыл». Горен приподнялся и, звеня цепями, подполз к противоположной от двери, слегка освещенной стене. Острым обломком камня сделал очередную зарубку. Всего их было двадцать.

Как недавно он попал сюда и как давно! И каждый день видел, как умирали его товарищи по несчастью.

Да, он был не один. Окруженная отвесными скалами низкая долина была забита рабами, закованными в цепи по рукам и ногам. Регулярно выносили покойников, и столь же регулярно появлялось пополнение. Всем было одинаково плохо, даже если работы приходилось выполнять разные. Жаракк являлся работорговцем, он увез выживших и вернулся со «свежатиной».

Издалека до Горена доносился громовой хохот. Дела явно шли хорошо, раз уж Жаракк проявил такую щедрость; все орки уже напились. Пьянка затянется на всю ночь. Если пленникам повезет, их страдания начнутся не раньше полудня, когда мучители отойдут от похмелья.

Горену казалось, что он провел здесь не меньше половины своей жизни, а ведь не прошло еще и месяца. По всей видимости, осталось ему недолго, если издеваться над ним будут по-прежнему. Горен чувствовал, что ему достается больше, чем другим. Но предпочитал об этом не думать.

Он осторожно ощупал спину. Некоторые раны воспалились, но возможности их прочистить не было. Он старался спать на животе или на боку и постоянно оттягивал от тела одежду, которая приклеивалась к гноящимся ранам.

Рванину давно следовало выбросить. Но в каком-то смысле она сохраняла его человеческое достоинство и напоминала о прошлой жизни. Положение его при всем желании не могло стать более отчаянным.

Теперь Горен завидовал Дарвину Среброволосому и магистру Альтару: они приняли мучительную кончину от тролля, зато их страдания уже позади.

А еще Горен чувствовал себя виноватым: он не сумел их защитить и не предотвратил ужасную смерть. И очень по ним скучал, особенно по зануде-мастеру. Благодаря этим людям юность его была наполнена такими радостями, которых в детстве он совсем не знал.

Теперь у него не осталось никакой связи с прошлым.

И хорошо.

Нет, это не имело никакого отношения к внутреннему голосу. Чем хуже обстояли дела у Горена, тем громче оказывался шепот, который снова проснулся и не позволял больше себя подавлять. Несмотря на последние торопливые объяснения Дераты, он до сих пор считал, что это недостаток его мозга, порождение больного ума, точнее, безумие.

— Оставь меня в покое, старый паразит, — устало подумал он.

— Но я же тебе помогаю, сын мой. Неужели ты думаешь, что был бы еще жив, если бы не кровь дракона, которая в тебе течет, и не сила моей души?

— Я не твой сын, не смей меня так называть.

— Если подумать, то в каком-то смысле сын. В твоих жилах течет кровь моего сына. Да, ты, как и твои родители, из древнего славного рода.

— Мои родители? Мать моя была изгоем, потому что познала черноту души Руорима. К шейканам я не имею никакого отношения.

— Ты не можешь отрицать, кто ты.

— Неправда, могу. Молчи. Дай мне поспать.

— Только когда ты прекратишь думать о смерти.

Горен вдруг усмехнулся, увидев себя как бы со стороны.

— А тебе-то какая разница? Как тебе понравится, старик, если я просто сдохну и заставлю твою душу гнить в моем теле? Может, продам ее Гирину за хорошее место в лодке, перевозящей через Реку Душ…

Шепот стих.

Горен понял, что попал точно в цель. Пока еще предок, если это действительно он, не взял над ним власть и полностью зависел от него. От Горена. Своими угрозами Горен его не утихомирил, но на какое-то время обрел покой. Физическая боль и внутренний шепот вместе — это слишком. Если Горен хочет остаться самим собой и выжить, ему нужно хотя бы немного сна и покоя, иначе тело его долго не выдержит.

Он снова уловил шепот. Но теперь он доносился из соседней камеры.

— Ты еще жив?

Он придвинулся к стене. Тонкие щели и дыры в скале помогали кое-что услышать.

— Эй, — сказал он, не зная кому. Голос был молодой, похожий на его собственный. Они никогда не называли своих имен, боясь, что однажды увидят труп приятеля. И все равно были связаны одной цепью безнадежности и страданий, так что волей-неволей подбадривали друг друга.

— Так быстро я не загнусь. Новости есть?

— Мой сосед с другой стороны не выдержал, голос его умолк навсегда. И я боялся, что придется все время молчать…

Желудок Горена судорожно сжался. Совсем рядом, всего через камеру, так что, по здешним меркам, чуть ли не хороший знакомый. Через соседа они общались между собой и утешали друг друга.

— Проклятье.

— Можно сказать. Но я слышал, что Жаракк привез свежатину, так что пустовать камере не придется.

С той стороны стену начали царапать.

— Знаешь, я пытался прокопать дыру, стена тут — сплошной песчаник. Но я слишком слаб.

— Что нам с того? Я не хочу знать, кто ты, чтобы не оплакивать тебя потом. У меня достаточно и собственных несчастий…

Он услышал странный шум, похожий на подавленные всхлипы:

— Мне бы так хотелось знать, кто ты…

— Прекрати! Я тебе не скажу и больше не хочу тебя слышать! — Горен впал в панику. — Так и договоримся, будь что будет. Судя по твоим словам, ты смирился и ждешь смерти, но за руку тебя держать я не буду, понял? Если ты умрешь, то умри в одиночестве!

И снова сдавленный всхлип.

— Я понял. Прости меня, пожалуйста. Я рад, что ты еще здесь и говоришь со мной.

— Мы справимся. — В устах Горена эти слова прозвучали как заклинание. — Мы наверняка справимся, это еще не конец.

И сон или видение из другой жизни.

* * *

Малакей

Ах, это ты. У тебя лихорадка? Значит, не сможешь от меня отделаться. Прекрасно. Присаживайся, мальчик, выбора у тебя все равно нет. Нет-нет, это не сон, не видение, не бред больного мозга. Позволь тебя уверить, что с головой у тебя все в порядке! Никаких отклонений. Пусть хоть это тебя утешит. То, что ты сейчас видишь и слышишь, это реальность. Мой голос из прошлого.

Так что выслушай мою историю в моем изложении. Забудь все, что написано в Хрониках. Там все искажено, исковеркано до неузнаваемости. Частично из-за опасений, частично по глупости. Меня несправедливо осыпают проклятиями, народ шейканов должен мной гордиться, без меня их бы не было. И они бы не смогли сражаться за мир на Фиаре. Предстоят великие дела, мальчик мой, и ключом к ним являешься ты. Уже давно все мои мысли направлены на одну цель, которая приблизилась настолько, что я вот-вот смогу до нее дотянуться.

Не сопротивляйся, малыш. Все хорошо, все правильно. Я расскажу тебе, кто я, как я таким стал, чем занимался и кто такой ты. Кое-что ты увидишь воочию, но не пугайся: это всего лишь картины прошлого, воспоминания о котором живут в твоей крови. И в крови каждого шейкана. Но ты — случай особый. А поскольку сейчас тебя лихорадит и ты не можешь меня оттолкнуть, я имею шанс поговорить с тобой откровенно и не торопясь, давно пора. Я не сержусь на твои попытки от меня спрятаться, потому что так ты поступаешь по неведению, а неведение порождает страх.

Узнав мою историю, ты перестанешь бояться и, преисполненный гордости, начнешь готовиться к исполнению своего великого предназначения.

Меня зовут Янус Малакей, я родился более девятисот лет назад в болотах Муира.

Тогда мир был совсем диким. В нем властвовали драконы, люди же были слабы и беспомощны. Нам приходилось прятаться в непригодных для жизни местах; такими и были топи Муира, расположенные на территории современного Нортандера, то есть далеко на севере, в нескольких днях пути от Ветряных гор. Нортандер — суровый самобытный край с огромными лесами, бурными реками и высоченными водопадами. Зима там длинная и холодная, лето — короткое и жаркое. Но в болотах все по-другому: климат почти мягкий, если можно так выразиться. В глубине болот царит зловонный Желтый туман, он круглый год летает над топями, манит за собой заблудившихся путников и убивает.

Добровольно в этих болотах никто не селится, там никогда не увидишь чистого голубого неба, никогда в лицо не подует свежий вечер. Комары сосут кровь, на руку одновременно слетается до тысячи штук, кожа в результате становится красной и горячей, рука распухает, как после укуса змеи. И змеи тут есть, любого размера и цвета, но всех их объединяет одно: они коварны и ядовиты.

Болотный гриф, их злейший враг, охотится в основном в сумерках. Далеко разлетается его ужасный крик. А если он замолкает, значит, выбрал себе жертву, и для тебя лучше, если этой жертвой окажешься не ты.

Драконы появляются здесь редко. Им неприятны плавающие, покрытые травяным ковром острова, на них трудно удержаться, иногда дракону удается выбраться из топи в самый последний момент.

Вот так я и вырос в Муире, который тогда еще не был городом. Просто жалкий поселок, крошечное сборище ветхих домишек, стоящих на специальных опорах, которые напоминают ходули и разваливаются ровно через полгода. Посередине поселка кузница. Живут здесь изможденные, страдающие болотной лихорадкой люди; взрослые с воспаленной, покрытой пятнами кожей и гноящимися глазами и дети со вздутыми животами. Я был одним из таких детей, вечно голодный, вечно расчесанный до крови, со струпьями от незаживающих ран, из носа у меня постоянно текли сопли, а из глаз — слезы.

То была не жизнь, а сплошное мучение. Никто не обращал на меня внимания, ведь я был одним из кучи ребятишек, их постоянно рожали, но всегда без особого желания, едва ли четверть из них достигала взрослого возраста. Я спал на голых досках, ел то, что оставалось, и жил не лучше блохастой бродячей собачонки.

Для моего отца я был как кость в горле, потому что он думал, что зачат я не от него, а от его брата, с которым якобы моя мать не раз тайком развлекалась. Не знаю, так ли это, потому что, насколько я помню, мать была тихой, изможденной женщиной, ее постоянно терзала лихорадка, она редко могла даже выйти из хижины. Пока я был маленьким и беззащитным, отец частенько вымещал на мне свой гнев, вызванный жалким существованием. Тогда я узнал, какой разный вкус может иметь кровь в зависимости от того, из какой именно части тела она течет. Я узнал разницу между болью от сломанного пальца и после удара в подложечную впадину. И много чего еще.

О, еще я научился выживать. Научился грабить и воровать, главным образом еду. И убивать. Я лишал жизни каждого зверя, который мог оспорить у меня добычу. Научился подкрадываться и наносить молниеносный удар. Иногда я устраивал себе роскошный пир из крыс, если мне удавалось сбежать, развести костер и обжарить ободранную тушку на палке. Я глотал все, что можно назвать мясом. А поскольку от этого не умер, а рос и становился крепче, то начал гоняться за болотными тварями, в основном за утками, нежное белое мясо которых до сих пор вспоминаю с неописуемым восторгом.

В десять лет я впервые поднял руку на отца. Я ненавидел его до дрожи в коленях. Не в том дело, что я больше любил остальных членов семьи. Все они были лишними едоками, которые мешали мне хоть раз нажраться досыта.

Конечно, пока еще я был меньше и слабее отца, но он растерялся, когда я изо всех сил пнул его по ноге, зубами вцепился в руку и начал колотить в живот. От неожиданности он меня отпустил и вышел, не сказав ни слова.

Упившись с приятелями горчичного пива, он, естественно, вернулся и устроил мне самую страшную в моей жизни порку. Я бы так и не пришел в себя, но меня выходила мать; в общем, я очнулся избитый, но вполне живой.

Некоторые кости срослись неправильно, и я несколько искривился. Но потом это стало незаметно, потому что я носил широкие одежды и выработал особую плавную походку.

Отец спокойно ждал, когда же я хоть немного оправлюсь. Чтобы продолжить мое, как он выражался, «воспитание». Было мне всего одиннадцать лет.

Я велел ему больше ко мне не прикасаться.

А он только смеялся.

Когда он подошел, я сделал то, на что никто не рассчитывал, особенно в вонючих болотах, которые делали разум тупым и ленивым, а тело распухшим и вялым.

Внезапно я почувствовал в себе то, что, видимо, все время дремало и проснулось исключительно благодаря моему сильнейшему возбуждению, похожему на возбуждение дикого зверя, который долго пролежал в засаде, поджидая удачного момента. Оно пронзило меня, наполнив… да, ощущением власти и превосходства. Я понял, что сильнее отца, что больше уже он ничего мне не сделает. Я знал, как поступить, чтобы от него избавиться. И сделал единственно правильное: поддался своему внутреннему порыву и позволил ему осуществиться в пламенной жажде мести.

Я закричал на отца. Услышал свой голос, но одновременно мне показалось, что я стою рядом и смотрю на происходящее. Это было некое отчуждение, до сих пор хорошо его помню. Теперь я был не я… и все-таки я. Понимаешь, что я хочу сказать? Наверное, нет, но это не важно. Просто слушай, что я говорю.

Что же я крикнул отцу? То, что в его глазах преобразилось в реальную действительность, потому что мой голос он слышал как бы внутри себя. Почему у меня все получилось, ведь я ничему не учился? Вообще-то я родился под особым знаком, когда глаз луны потух и отбрасывал на Эо не свет, а тень. Затем последовал сильнейший ураган с громом и молнией, так что волосы у всех встали дыбом, а внутри каждый чувствовал какие-то страшные толчки.

Тогда, в момент рождения, магия вошла в мое тело. Впервые этот факт я осознал в одиннадцать лет, в тот самый момент, когда отец собирался меня убить. Конечно, оценить события в полном объеме тогда я еще не мог, для этого предстояло повзрослеть. Зато я почувствовал свою власть над ним и свое желание этой властью воспользоваться. Позволить ей осуществиться.

Я послал ему мысль, и он срывающимся голосом описал созданную мной картину: змея проползла по его ноге, забралась на голову; извиваясь, остановилась возле уха, потом заползла внутрь, а оттуда в мозг, где и свернулась клубочком. Потом вдруг расправила свои мощные мускулы и раздавила этот самый мозг.

Отец заорал. Он верил в то, что я ему показывал, считал, что это происходит на самом деле. Он упал, руки и ноги его затряслись, он катался по полу и кричал, черная кровь текла у него изо рта, носа и ушей. А я стоял рядом и, не двигаясь, следил за его смертельной схваткой с самим собой, поверить в реальность которой его заставил я, и подробнейшим образом рассказывал, что именно с ним происходит и что будет дальше.

Стоило мне сказать, что сейчас она уничтожает остатки его мозга, после чего он умрет, тут же все и произошло. Его сотрясаемое судорогами тело размякло, крик резко оборвался, взгляд потух. Он был мертв, и это сделал я исключительно силой своей воли.

После этого семья не захотела иметь со мной ничего общего. Хотя все и обрадовались, что отец умер, но то, как это произошло, навечно опалило ужасом их сердца. Я получил собственную маленькую хижину на ходулях, потому что никто не осмелился выгнать меня на болота: вдруг и на него свалится то же самое проклятие. Они приносили мне достаточно еды и питья, так что больше уже я не испытывал лишений и делал все, что хотел. Это нравилось мне несколько лет, в течение которых я в основном изучал пределы своих магических возможностей.

Когда мне исполнилось девятнадцать, мимо проходили охотники на драконов. Они сообщили нам, что люди начали сопротивляться воздушным тиранам. И пару раз у них уже получилось. Значит, драконы не непобедимы! Этот факт вселил в души людей мужество, постепенно они расхрабрились настолько, что начали совершать вылазки из своих жалких домишек и нор.

Я увидел свое предназначение: люди должны получить право беспрепятственно расселиться по миру. Дни наших страданий в глубоких топях болот и ледяных пустынях гор подходили к концу. Впереди засияла надежда на лучшие времена.

— Вам нужна магическая подмога, — сказал я.

Огромного роста и силы охотники уставились на меня.

— Твоя, что ли, жалкая пичуга? — спросил один, громко смеясь. — Да ты свалишься от первого же порыва его дыхания!

— Тогда позаботьтесь о моем теле, чтобы оно стало таким же большим и сильным, как у вас, — ответил я. — Дух мой уже давно готов тягаться с вашими.

Они смеялись до слез и пришли к выводу, что я страдаю манией величия. Но их предводитель, который долго и внимательно смотрел мне в глаза, прервал их смех:

— Возьмем его с собой.

Все удивленно замолчали. Наконец один выразил общее мнение:

— Он будет болтаться под ногами и мешать нам.

— Если он окажется слишком слабым, значит, сгинет по дороге, — возразил их предводитель. — Это его решение. Но в его глазах я вижу сильную волю, думаю, он знает, что делает.

Они взяли меня с собой, правда, с сомнением пожимая плечами и посмеиваясь.

Я ни с кем не попрощался.

И болот уже никогда больше не видел.

* * *

Горен подскочил. Со стоном схватился за горячуюголову. Раскаленный молот с безумной частотой стучал внутри черепа. Тело покрылось потом и тряслось от лихорадки. Спина горела; стоило прикоснуться к ране, и все тело пронзала дикая острая боль. И он вскрикивал.

Он слышал, что сосед все время его зовет, а ответить не мог. Распухший язык приклеился к нёбу, он испытывал адские муки от жажды, но питья не было. Перед глазами все плыло, но он все-таки заметил, что на улице до сих пор (вернее, снова) день. Он понятия не имел, сколько времени прошло, но надеялся, что прямо сейчас за ним не придут. Он чувствовал себя столь больным и слабым, что ни за что бы не смог встать. Ум его был смущен и напуган, потому что лихорадочные видения казались предельно реальными, но одновременно и бесконечно далекими, как давно исчезнувший мир, существовавший около тысячи лет назад. Но все представлялось таким живым, словно он сам был непосредственным свидетелем. Утонувший болотный город на ходулях. Желтый туман, мириады комаров. Хохочущие, сверкающие зубами охотники на драконов, их дорогие тяжелые доспехи, огромные мечи и копья. Закованные в доспехи лошади были меньше, но гораздо тяжелее Златострелого, с огненными глазами и паром из ноздрей.

Горен видел, как они охотятся на дракона, и сам при этом присутствовал; ощущал, как трясется лошадиный круп, чувствовал запах тухлятины, шедший от покрытого чешуей дракона, летающего прямо над ними, его тело было утыкано копьями, с них свисали канаты, которые крепились к седлам. Их было достаточно много, чтобы помешать дракону улететь или утащить с собой лошадей и всадников. Охотники продолжали метать в чудовище копья, а потом и сетки, чтобы запутать крылья.

А затем, буквально через несколько секунд, истекающий кровью дракон бросился вниз и грохнулся на землю. Раздался страшный гул, и поднялись целые столбы пыли. Во все стороны полетели камни, хорошо обученные лошади напряглись, среагировав на натяжение канатов. Мужчины соскочили с седел, вытащили мечи и топоры и побежали, уклоняясь от ударов, вперед к ороговелой голове, а потом рубили по шее до тех пор, пока голова не отлетела от туловища. Кровь брызнула гигантским фонтаном, орошая окрестности теплым красным дождем. Тело еще несколько минут дергалось, длинная шея поднялась в воздух, а потом свалилась на землю, исторгнув последнюю порцию крови.

Втроем они подняли гигантский череп дракона, на котором все еще сверкали холодным блеском глаза.

Охотники радовались, смеялись и хлопали друг друга по плечу.

Лихорадочно блестевшими глазами Горен посмотрел на свою руку, с которой стекала кровь, как будто он сам выкупался в крови дракона. Он сел на корточки, съежился, обхватив себя руками.

«Прах прародителей, что со мной происходит, — молился он, — пусть оно прекратится…»

Но тут его юное истерзанное тело еще раз покрылось волнами лихорадочного пота, и мозг его погрузился в шаткие сумерки, он не спал, но и не бодрствовал, его сотрясали приступы жуткого, как огонь, жара.

Малакей

Первый дракон! Сердце мое переместилось куда-то к горлу, я, с ног до головы вымазанный кровью, шатаясь, шел по мягкой, пропитанной той же кровью земле и смеялся от счастья. Никогда еще я не испытывал столь сильного возбуждения от ощущения собственной силы, даже когда казнил своего отца. В ту пору я был еще невинным ребенком, который по-настоящему не знал, что творит, и просто действовал, как загнанный в угол зверь.

Но сегодня, даже если я был просто свидетелем, сегодня я знал, что значит победить и растерзать на кусочки столь могучее существо. Товарищи мои отрезали чешую, когти и зубы, разрубили крылья, вырвали язык и отсекли часть хвоста — важные трофеи, которые можно обменять на доспехи, оружие, землю и дома. Кому удавалось, тот отрезал и привязывал к седлу несколько огромных кусков чешуи, из них потом изготавливали огнеупорные щиты, которые к тому же отражали большинство заклинаний и удары обычного оружия.

Брюхо дракона разрезали, и наружу вывалились гнусно воняющие внутренности. Таким образом охотники собирались еще раз убедиться, что дракон действительно мертв и больше уже не оживет. Потому что бывали случаи, когда отрастала новая голова, появлялись новые крылья и сердце снова приходило в движение. Но выпотрошенному и разрезанному на куски дракону не было возврата из царства бездушных мертвецов.

Тогдашнее чувство счастья описать невозможно. Как будто я впервые почувствовал, что живу и что у меня высокое предназначение.

Когда убивали второго дракона, я уже оказывал посильную помощь. Мне удалось навести на него обманное заклятие, так что он зашатался как пьяный и потерял осторожность. В качестве первого трофея мне досталась самая дорогая часть: вытащенный из черепа глаз, который тут же застыл в виде куска молочно-тусклого стекла. И все равно продолжал видеть. Это я выяснил позже в ходе моих длительных занятий. Сначала с его помощью я мог наблюдать только прошлое самого дракона. Но я постоянно совершенствовал свое искусство, так что потом научился видеть весьма отдаленные районы и даже будущее. И тогда для меня почти не осталось никаких тайн. Но произошло это гораздо позже, когда я стал придворным алхимиком и величайшим ментальным магом.

Но в тот момент я, еще совсем молодой человек, пусть и неосознанно, почувствовал, как дорог этот подарок, и поэтому бережно хранил его и не расставался с ним ни днем ни ночью.

Таким образом мы очистили северные и южные земли, освободили Ветряные горы и добрались до границ Финонмира, который сегодня населяют эльфы. Люди заняли огромные территории, основали новые города, научились засевать поля и выращивать скот и начали заключать союзы с другими народами.

Итак, до основания Гибернийской империи великого Божественного императора Хлеруса Благородного оставалось совсем немного. Должен тебе признаться, он был великим человеком, единственным, кто хоть когда-нибудь вызывал во мне восхищение. Казалось, что в нем действительно пылает божественный огонь, потому что ему удалось поставить под свои знамена глав всех важнейших городов и предводителей охотников на драконов, он подтолкнул их к созданию большого государства. Первая армия под знаменами Божественного императора была создана и отправлена защищать границы государства.

Возвышая себя до уровня всемогущего владыки, Хлерус Благородный отрицал зарождавшуюся в то время религию Стражей и даже преследовал каждого, кто пытался ее распространить. «Сие есть величайшая империя людей, символ справедливости и благородства», — объявил он. Сильнее его никого не было. Он официально не признал магию и следил за тем, чтобы ей не обучались и не записывали ее основ. Божественный император был совсем не глуп; он хотел единолично пользоваться выгодой от использования магии и быстро догадался о возможностях, открывающихся перед ним благодаря моей помощи. Но он не хотел взращивать под своим крылом недругов, которые бы тоже применяли сей инструмент власти. Так что, кроме меня, официально других алхимиков не было. Но, естественно, тайно люди прибегали к услугам магии и занимались ее исследованием. В конце концов, кроме меня существовали и другие талантливые люди. Но моего уровня не достиг никто. С Божественным императором я был связан узами дружбы, что успокаивало Хлеруса Благородного.

Другие народы поняли, что на Фиаре появилась новая сила, на пути которой лучше не вставать.

В этом была и моя заслуга, моя, сторонника Хлеруса Благородного, единственного правомочного придворного алхимика. Вместе мы были непобедимы. Никто не осмеливался выступить против нас ни словом, ни делом, мы усмирили все земли. Я получил возможность тщательно изучить секреты магии и составил библиотеку собственных работ, в которых детально описывал свои скромные заслуги.

Да, я перестал быть ребенком с болот и стал великим могущественным господином! Но, естественно, мне хотелось большего; достигнутое перестало меня удовлетворять. Я стремился проникнуть в величайшие тайны магии (прежде всего, Materia Prima и залога ее бессмертия), чтобы использовать их в своих личных планах. Только так я мог стать по-настоящему свободным и независимым и преследовать свои дальнейшие цели, изменяя лицо мира. Чтобы все шло исключительно по моей воле, а не по указаниям кого бы то ни было еще.

Так что я продолжал свою работу и, как уже говорил, научился правильно пользоваться глазом дракона, что весьма помогало Хлерусу в преследовании несчастных изгоев. Хорошо, что он видел конкретные результаты моих трудов и мог получить от этого практическую пользу, потому что его благосклонность я должен был сохранить во что бы то ни стало. Конечно, я ничего не говорил ему о своих истинных планах и ловко скрывал от него самые главные из своих исследований, предоставляя в его распоряжение власть. С годами Хлерус сумел значительно ее приумножить и правил жесткой, но мудрой рукой. Он хотел создать вечную империю людей, но для меня дни Божественного императора давно уже были сочтены, ибо в своей работе я продвинулся достаточно далеко. За это время в магических книгах драконов и эльфов я обнаружил состав эссенции, которая удлиняла жизнь. В моем стремлении к высшей власти самым важным было не покориться быстротечности времени.

Чем больше подавляли драконов, тем шире становилась империя. Хлерус Благородный снарядил корабли в море Безвременья и море Сновидений, где были обнаружены соседние континенты Иненланд и Годеланд, а также Затерянные острова. Там он основал небольшие военные поселения. Гномы, быстро прознавшие, что люди представляют собой новую серьезную силу и могут предложить выгодные сделки, заключили договор о торговле. Зато эльфы смотрели на нас с недоверием и не слишком благосклонно. Дошло даже до того, что они, в конце концов, закрыли нам доступ в свои владения в лесах Финонмира.

В следующем столетии почти все драконы были уничтожены. Но мы прекрасно обходились и без них.

А я… ну да, я не умер, эссенция подействовала. Императоры приходили и уходили, а я жил при дворе, став к этому времени самым могущественным магом в империи. Я был, конечно, немолод, но смерть не рисковала ко мне приблизиться, хотя я давно уже перешагнул за предел, отведенный человеку. Я был величайшим магом своего времени… Нет, думаю, всех времен, ибо то, что я совершал, до сих пор никому не удалось повторить. Даже маги Альянса обладают лишь слабым отблеском моей былой власти.

Мирские ценности не интересовали меня никогда, все принимали это за скромность, ибо я всегда слыл защитником империи и хорошим советником. Магия заменила мне все. Каждое из моих исследований в конечном итоге было призвано служить благополучию людей, именно эту мысль я пытался им внушить.

* * *

Горен закричал, потому что его вдруг резко дернули вверх.

— Поднимайся! — рычал орк. — Ты что, лентяй, думаешь, что будешь валяться здесь целый день? Вставай, иначе мне придется гнать тебя на работу плеткой!

Горен с трудом держался на ногах, не столько от физической слабости, сколько от страха. Его трясло от холода, зубы стучали, ледяной пот стекал с всклокоченных волос.

— Я не м-м-могу, — прохрипел он, — меня лихорадит, с-с-сил нет…

— Посмотрим, — прорычал орк, выволакивая его из камеры.

Когда грубая рука задела рану, Горен издал жалобный, пропитанный болью крик. Он почувствовал, как порвалась кожа и по спине потекли теплые струйки крови и гноя. Он выполз на улицу и заморгал от солнца, которое вдруг перестало его утешать. Свет больно ударил по пылающей голове, горячим копьем вгрызаясь в мозг и выдавливая из глаз последние капли жидкости, которые еще в нем оставались. Мутным взглядом Горен смотрел на своих собратьев по несчастью, которых тоже волочили из камер. Вот тролль ударил снабженной шипами палицей лишившегося сил и рухнувшего на землю раба, а остальные в панике разбежались в разные стороны. Всхлипывая, они хватали камни и инструменты, чтобы приняться за порученную работу. Никто не осмеливался смотреть друг другу в глаза. Заточенные среди крутых скал без всякой надежды обрести свободу, они были заживо погребены в этой долине. Из нее вел только один выход, очень узкий, в самом конце ущелья. Его никто не охранял, ведь, чтобы до него добраться, следовало пройти по открытой территории расстояние не менее двухсот копии, но орки шныряли повсюду, да и от чуткого тролля ничто не могло укрыться — к тому же все они были слишком слабы, чтобы преодолеть этот путь со скоростью летящего сокола.

«Новички» сегодня работали первый раз; сначала они служили учебными куклами для военных упражнений и для личного удовольствия отличавшихся крайним садизмом орков. Это являлось первым испытанием на выносливость; но сомнительно, что выживших можно было назвать счастливцами.

Сегодня Горена назначили к кузнечным мехам, ему вменялось в обязанности поддерживать огонь в топке кузницы. Здесь изготавливались примитивные, но весьма действенные оружие и доспехи. Казалось, что это необременительный труд, но на самом деле Горену досталась одна из самых тяжелых работ, какие только можно себе представить. Приходилось в страшной жаре равномерно, без пауз, двигать кузнечные мехи; легкие моментально забивались пылью и дымом, здесь не выдерживали даже самые молодые и сильные.

Горену казалось, что с него живьем сдирают кожу. Ему пришлось сбросить последние клочки бывшей одежды, иначе бы они угодили в пламя. Таким образом, его спина оказалась в непосредственной близости от огня. Вращая тяжелые мехи — туда-сюда, туда-сюда, — он чувствовал, что воспаленная кожа лопнула сразу в нескольких местах и жизнь вытекает из него, испаряясь на горячем израненном теле.

Пока еще Горен не догадывался, что именно работа и спасла ему жизнь. Беспощадная жара вскрыла его раны, вытянула и выжгла весь яд и «законопатила» воспаленные края. От этой пытки у него на спине на всю жизнь останется память в виде отвратительных белых шрамов, но он выдержал и не умер страшной смертью от гангрены, которая обязательно бы началась на следующую же ночь.

Но пока еще он ничего об этом не знал, хотя чувствовал, что к смерти находится гораздо ближе, чем к жизни. Думать он больше не мог, все в нем отупело и умерло. Как управляемый чужой рукой зомби, он вращал меха — туда-сюда, туда-сюда, — и даже шепот предка не мог достичь его слуха по ту сторону боли.

ГЛАВА 6 Крик раба

Этой ночью Горен не умер. Он проглотил дневной паек и спал крепко, без всяких сновидений. Лихорадка почти прошла, а выжженные раны на спине болели не больше обычного. Когда на следующее утро его выгнали на улицу, он увидел только двух орков и неутомимого тролля. Жаракк опять уехал с двумя приятелями, десятком рабов и полной телегой оружия и боеприпасов. Видимо, остальные пятеро отсыпались в своих жилищах — вырубленных в скале дырах — после излишеств вчерашней ночи, ведь они так здорово повеселились с новичками.

Горен поймал себя на том, что пересчитывает пленников. Новенькие были легко узнаваемы по пока еще приличной одежде, чистой коже и свежим ранам без старых рубцов. Но на их лицах уже читались страх, безнадежность и усталость — те же, что на лицах старожилов. Их количество уменьшилось примерно в два раза. Видимо, остальных выбросили в пропасть в конце долины: там был узкий, но глубокий ров, в который уже попала не одна сотня тел. Им еще повезло. Потому что нескольких слопал тролль, сырыми, выбирая только лучшие куски.

Из жилища орков вышли два раба, закутанных в темные плащи с капюшонами. Их цепи постоянно звенели, пока они выметали грязь и мусор, наполняли у колодца ведра и тащили их обратно, сгибаясь под неподъемной тяжестью. Горен давно их приметил. Видимо, они выполняли обязанности личных рабов орков. Лиц их он еще ни разу не видел и не был уверен, что рабы все время одни и те же. В каком-то смысле они выполняли более низкую работу. Наверное, готовили для орков их омерзительную пищу, остатки которой съедали сами. Не расстраиваясь из-за ничтожности доставшихся им порций, так как прекрасно знали, из чего именно состоит их еда…

— В кузницу!

Голос тролля зазвенел в ушах, и Горен ускользнул от удара огромной лапы. Тролль оскалил зубы и недовольно зарычал, потому что жертва набралась наглости и уклонилась. Из его низкой челюсти торчали клыки, напоминавшие кабаньи. Ими он не раз с хрустом перегрызал ноги простофиль на глазах у остальных.

Горен торопливо заковылял к кузнице, мрачно размышляя, как выдержать еще один день пыток. Лучше уж служить учебной куклой, таскать камни, неважно, чем заниматься…

Но непрерывно час за часом в страшном пекле двигать мехи… Мысль об этом наполняла его ужасом.

Кузнецом был огромный орк, знающий только свою работу. Горен еще ни разу не видел, чтобы он общался с другими орками. Он не напивался, а если и покидал кузницу, то разве что только ночью. Он ни разу не сказал ни слова. В отличие от других орков и тролля, у него были волосы: насколько можно было видеть, все его тело, начиная от черепа, было покрыто толстой черной шерстью. Горен подозревал, что он был или помесью, или неудачным экспериментом. Мощная грудь выпирала на манер бочки, гигантские мускулы напрягались, когда он без устали одной рукой колотил молотом по наковальне, а в другой зажимал пылающий кусок железа.

В полдень Горену, наконец, позволили устроить небольшой перерыв, один из рабов принес ему ковшик воды. Какой-то орк, проходя мимо, пристально посмотрел на него маленькими, пылающими красным пламенем глазками. Причину этого молодой шейкан так никогда и не узнал, потому что в этот самый момент поблизости начался шум. Охранник ударил лежащего на земле раба. Тут же на помощь к нему поспешил другой орк. Такие вещи безнаказанными оставлять нельзя.

Но остальные мучители на шум не вышли, хотя обычно просыпались от любого грохота и с удовольствием принимали участие в издевательствах. Похоже, они угостились не только пивом, но и сильно дурманящей травкой.

На землю упал один из новеньких, мальчик лет четырнадцати, нежный и светлокожий, — замечательная жертва. Орки, повизгивая, приблизились, начали в него плевать и осыпать ругательствами. Рядом, опираясь на палицу, стоял тролль. В его крошечных серых глазках читалась жадность, он облизнулся, когда брюки на мальчике разорвались и на свет появилось белое нежное мясо верхней части бедра.

Горен решил, что с него достаточно.

То же самое решил и пребывающий в нем предок.

«Да, вперед, мой мальчик! Такая прекрасная возможность больше никогда не представится!»

Впервые Горен согласился с родственником.

— Эй! — крикнул он, подходя к оркам. — Отпустите его.

Орки замерли и озадаченно посмотрели на Горена.

— Что оно тявкнуло? — спросил один.

— Оно что, вмешивается? — заорал другой, лопаясь от злости.

Тролль медленно выпрямился и поднял палицу.

— Бить? — прохрюкал он.

Горен смело приблизился к палачам.

— Вы что, не поняли? Оставьте мальчика в покое!

Его слова отскакивали от скал, пробуждая эхо. Над долиной повисла мертвая тишина. Все работы приостановились, пленники застыли и смотрели на своего товарища по несчастью, который наверняка сошел с ума. Даже цепи не звенели. Все замерло.

«Доверься ветру», — прошептал внутренний голос.

Горен не стал ждать, пока изумленные орки придут в себя. Остановился, набрал побольше воздуха и сосредоточился на скрытом в его теле магическом потоке. Сконцентрировал все силы, собрав их в гортани, закрыл глаза и постарался представить, что сейчас будет. Его мысли наполняло жгучее, пылающее ненавистью желание, и для его исполнения он призвал на помощь ветер.

Легкие распирало от скопившегося в них воздуха, дыхание рвалось наружу. В его голове осталось одно-единственное слово. Он открыл рот и закричал. В его крике не было ничего человеческого, казалось, он вырвался из самых глубин земли и взмыл в небо.

— ВЕТЕР!

Услышав этот крик, пленники заткнули уши, а оба орка и даже тролль, шатаясь, сделали два шага назад, как только их коснулась сжатая в пружину сила магии Горена, которую он вложил в это слово.

И ветер моментально отозвался, как будто только этого и ждал, карауля у входа в ущелье. Он влетел подобно урагану, поднимая в воздух пыль, камни и даже маленькие скалы, потащил их за собой и, словно огромный сжатый кулак, обрушился на живодеров. И, исполненный ярости, начал их крутить. Ураган и обломки скал налетели на этих исчадий тьмы с такой силой, что они не удержались на ногах. Напрасно они упирались, их несло к кузнице. Огонь, разбуженный ветром, ярко загорелся, взметнулся ввысь, словно яркий разбушевавшийся фонтан, и пылающими пальцами подхватил орков. Через несколько секунд они были охвачены пламенем и вопили, катаясь по земле, стараясь погасить огонь, который моментально расплавил металлические доспехи, вгрызаясь в одежду и кожу, жадно поглощая плоть.

Тролль глухо зарычал. Поднял палицу и побежал на Горена, чтобы убить его.

Но не успел. Стоявший у наковальни кузнец опустил молот и подпрыгнул. Обернул вокруг шеи тролля огромную тяжелую цепь, ухватил ее своими лапищами и потянул. Тролль уронил палицу и попытался ослабить хватку. Он старался развернуться и раздавить кузнеца голыми руками, но противник ему достался непростой. Мышцы кузнеца напряглись, он стягивал и стягивал цепь вокруг толстой шеи тролля. Шаг за шагом он подтаскивал его к горну. Ветер пришел кузнецу на помощь и снова раздул огонь, который поднялся вверх и налетел на тролля. Тот зарычал так громко, что у Горена чуть не лопнули барабанные перепонки. Тролль, стеная, рухнул на колени. Крик боли перешел в пронзительный визг, в котором можно было разобрать отчаянные вопли о помощи. Наконец огромное тело тролля расслабилось, еще раз перевернулось вокруг своей оси, согнулось и упало в горн головой вниз. Вой замер, и огромное существо обмякло. Огонь жадно пожирал свою ужасную добычу, вонь горелого мяса плохо повлияла на желудки многих пленников, которых тут же начало рвать.

Орки тоже перестали шевелиться.

Ветер еще раз сжался, с шипением покрутился вокруг Горена и со свистом улетел за скалы.

Горен, шатаясь, подошел к кузнецу; на его лице читалось непонимание. Он не думал о том, что другие смотрят на него с таким же испугом, как он сам смотрит на кузнеца.

— Почему?… — начал он растерянно. Его глаза широко раскрылись от удивления, когда орк вышел вперед. Горен услышал звон цепей и увидел мощные кандалы на голых, покрытых шерстью ногах.

Кузнец схватил топор и одним ударом разрубил цепи. Потом посмотрел на Горена и сказал:

— Пятнадцать лет, мой молодой друг, я ждал. Если подумать, то даже дольше! — Голос у него был грубый и хриплый. — Я ведь урод, поэтому со мной всегда обращались плохо. Я думал, что хуже уже не будет, но меня приговорили к пожизненному рабству в этой кузнице за убийство, которого я не совершал. Так что они пользовались моим искусством, не тратя на это денег… Есть и еще кое-что, но это уже не важно. К тому же нам надо торопиться, поэтому я говорю кратко. — Он протянул Горену огромную, напоминающую лопату, руку, которую тот робко пожал. — Я, Вольфур Гримбольд, обязан тебе жизнью. Запомни мое имя, вдруг понадобится, чтобы я возвратил тебе долг. — Он отпустил пальцы Горена и закричал, повернувшись к остальным: — Эй, что стоите, открыв рот? Подходите, я сниму с вас цепи рабства! Потом забирайте все, что может пригодиться, одежду, еду, одеяла, оружие, и исчезайте! А я, — он снова повернулся к Горену, — доделаю все остальное, причем с огромным удовольствием, если подумать, как долго я этого ждал. Не бойся, преследовать вас никто не будет.

— Спасибо, — выдохнул Горен.

Он почувствовал, что снова началась лихорадка, и тут силы окончательно оставили его. Как глупо лишиться сознания в тот самый момент, когда можно бежать. Но у него не получится: магический порыв выкачал из него остатки жизненных сил. Не успев ничего сказать, он погрузился в черную как смоль тьму. И упал прямо на руки кузнецу.

Наконец Горен пришел в себя, правда, не до конца. Он лежал на земле. И кто-то вылил ему на лицо ковш воды. Он попытался выпрямиться, но у него не получилось. Жар не прошел, взгляд у него был мутный, тело тряслось, покрываясь то холодным, то горячим потом.

— Идти можешь? — услышал он откуда-то издалека голос, показавшийся ему знакомым.

Он попытался что-то сказать, но зубы слишком сильно стучали.

— Отстань от него, ему все равно конец, — произнес другой голос.

Горен попытался разглядеть говорившего, но различил только неясные расплывающиеся тени.

— Придется как-то его тащить, — сказал первый голос.

— Но он и так сильно нас задержал, — возразил второй.

— Заткнитесь! — прозвучал третий голос, самый сильный из всех. — Мы обязаны ему жизнью и свободой! Убирайся, если собственная трусливая шкура тебе дороже чести. Я с тобой, друг. Ты берешь его слева, я справа, у нас получится. Парень все равно почти ничего не весит.

Горена трясло. Он повернулся на бок, его вытошнило тем, что еще оставалось в желудке, а потом судороги заставили его дрожать еще и еще.

«Бросьте меня, — хотел он сказать, — я все равно умру».

Но говорить он больше не мог, только хрипел и срыгивал. И вдруг заметил, что его осторожно подхватили и подняли с земли.

— Легкий как перышко, — сказали справа. — Мы все забрали?

— Похоже на то. Все в порядке. Пошли. Удачи тебе, Вольфур Гримбольд, нежданный союзник в этот светлый час! Пусть твой топор соберет богатый урожай наших мучителей!

И они пошли. Горен старался сосредоточиться, но мысли его куда-то разбегались. Его накрыла горячая темнота, и он снова окунулся в давнюю жизнь своего предка, имевшую место более восьмисот лет назад.

* * *

Малакей

Благодаря мне Божественные императоры пользовались неограниченной единоличной властью над землями людей. Меня боялась вся Фиара, причем не только люди. Но своим могуществом я не злоупотреблял. Если приходилось вершить суд, то я делал это строго, но справедливо. Людям нужна сильная рука. Без руководства они не могут жить, тем более в мире.

Само собой разумеется, никакой платы я не требовал. Что касается материальных ценностей, то я наверняка был самым бедным магистром на континенте. Но какие ценности копить тому, кому может принадлежать вся Фиара? Достаточной наградой представлялся мне страх моих врагов, ведь даже самые верные сподвижники начинали дрожать, как только я входил в тронный зал. Я слышал, как они беспокойно шаркали ногами. Я чувствовал запах их пота, которым они покрывались от страха.

Несмотря на лишения прошлых лет, я вырос и стал вполне симпатичным. Особой мощностью я не отличался, да и не стремился к этому. Сила моя пребывала на духовном уровне. Я одевался в длинные, до пола, одежды из парчи и бархата, у меня были длинные волосы и борода, что придавало мне величавый вид, как и подобало алхимику из Анкбранда, где расположен замок Божественного императора. Эта крепость из белого камня, с острыми затейливыми башнями, расположена в центре страны. Она прекрасна и забита предметами роскоши.

Но я редко принимал участие в праздниках и развлечениях, потому что мирская суета противоречит моей натуре. Дух мой парил в других, высших сферах, я постоянно работал, чтобы приумножить свои знания. У меня еще много планов.

Годы не пригнули к земле мое тело; я давно продлил отмеренную мне жизнь. Но знал, что не навсегда. Эссенция, которую я принимал, эффективна, но не совершенна. Я должен был двигаться дальше, и моей очередной целью был Вечный Огонь, величайшая магическая сила. Если бы мне удалось получить Вечный Огонь, бессмертие мне было бы обеспечено. Тогда наконец я смог бы приступить к выполнению величайшей и сложнейшей задачи: Materia Prima. С ее помощью мне удастся пустить судьбу Фиары по заранее подготовленной колее. Скоро здесь будет царить совершенство.

Через столетие после того, как я покинул топи Муира, драконы исчезли. Лишь несколько особей все еще пряталось в землях людей, большинство улетело в Годеланд. Теперь им приходилось прятаться, а раньше это делали люди.

Как же велика была радость после поимки Ура, огненного дракона, одного из самых древних и могущественных. Его притащили к воротам замка, чтобы показать всем. Привязанные к кольцам цепи и канаты не давали ему улететь. Он не мог даже пошевелить крылом.

Но это огромное, мощное красно-черное существо до сих пор внушало людям страх. Ширина его плеч составляла примерно пятнадцать человеческих шагов, а длинная шея с ороговелой головой, туловище и украшенный колючками хвост — шагов тридцать.

Даже я был поражен. Естественно, я наложил на него заклятие, мешавшее ему извергать огонь. Но, похоже, и без того он уже был ни на что не способен, потому что не шевелился, просто висел мешком.

Божественный император, имя которого я позабыл, потому что после Хлеруса все они были на одно лицо: хвастливые взяточники… В общем, правитель повелел, чтобы дракона казнили при большом стечении народа. Предполагалось устроить праздник, символизирующий конец драконьего ига.

Его поимка живым — сама по себе героическая история, такие любят слушать дети, но никакого значения для моей жизни она не имеет. Для меня было важно, что он лежал перед воротами. Я ведь уже догадался об особенности драконьих глаз, так что его знания могли оказаться крайне полезными.

Сразу же начали готовиться к спектаклю. Вокруг дракона планировалось построить защитный вал, потому что рядом собралась куча зевак, а дети начали качаться у него на хвосте. Конечно, в таком положении дракон был беспомощен, но все равно оставался опасным могучим зверем, недооценивать его не стоило. Мы слишком мало знали об их образе жизни, их разуме и хитрости.

Я приказал сделать вокруг него кольца из древесины и камней и велел, чтобы постоянно дежурили два стражника, в обязанность которым вменялось отгонять любопытных.

Глубокой ночью, когда все в замке спали, я спустился по лестнице и вышел через черный ход, что рядом с закрытыми еще с вечера главными воротами. Для меня не составляло проблемы незамеченным пройти мимо поста: всего-навсего маленькая тень, небольшая иллюзия, это нельзя даже назвать настоящим волшебством. Обмануть человеческое зрение очень легко.

Караулившие дракона стражники тоже меня не заметили, хотя я прошел как раз между ними. Они не почувствовали даже слабого дуновения ветра.

Я слышал, как один из них сказал:

— Зябко. Ночи теперь длинные, а как холодно.

— Точно, скоро начнут падать листья. Да и темно.

Я про себя посмеялся над этими ничего не понимающими глупцами.

Дракон лежал с закрытыми глазами. От его огромного тела исходил страшный жар, пахло тухлыми овощами. Этот запах ни с чем не спутаешь. Что он почти не дышит, я заметил, только подойдя вплотную к его мощной голове. Тонюсенькая струйка сладковатого серного дыма выплывала из его ноздрей, настолько огромных, что взрослый волк мог бы устроить там достаточно просторное логово.

Я встал так, чтобы он мог меня видеть, и сказал:

— Приветствую тебя.

Он открыл блестящий желтый глаз, раздвоенный зрачок сузился и уставился на меня.

— Приветствую тебя, Малакей Драконоубийца, — ответил он приглушенным (глубоким и шипящим одновременно) голосом.

— Ты знаешь, кто я? — Мне стало весело.

— Все великие друг друга знают. Ты знаешь, что я Ур, самый большой из всех ныне живущих драконов, а также и самый великий. А я знаю, что ты величайший маг, известный во всей Фиаре своей жестокостью.

— Спасибо, — ответил я, польщенный первой частью его фразы. — Возможно, во мне пребывает душа дракона.

— Ни одна душа дракона не может быть такой черной, как твоя, — спокойно отозвался Ур.

Я провел пальцами по своему длинному подбородку.

— Знаю, что нанес твоему народу страшный урон, поэтому твои слова скорее уж льстят мне, а не обижают. Но подумай, какими бы тиранами вы до сих пор оставались, если бы не вмешался я.

— Те времена давно прошли. Сейчас важно проявлять милость и демонстрировать благородство. Драконы давно уже не представляют никакой опасности для людей.

— Ага, — довольно сказал я. — Сейчас ты начнешь умолять меня спасти твою чешуйчатую шкуру?

Ур пустил мне в лицо струйку дыма.

— Признаюсь, меня не греет мысль о том, что скоро меня изрубят на кусочки и выставят на посмешище толпы, Малакей. А быть привязанным цепями к земле — это самое ужасное унижение, которое только может испытать дракон.

— Это примерно то же самое, что отобрать у меня магию.

Ур приподнял голову, насколько позволили цепи.

— Ты ведь пришел не для того, чтобы высказать мне свое сочувствие или порадоваться моим несчастьям.

Я улыбнулся. Неслучайно драконы славятся своим умом.

— Я хочу тебе кое-что предложить.

— Торговая сделка, — продолжил Ур, — ты потребуешь плату за мое освобождение.

— Но ведь это справедливо, тебе не кажется? Я могу это сделать. Сегодня же ночью.

— И что же я должен дать взамен? Вечный Огонь?

Я засмеялся:

— Этого недостаточно. Для начала я потребую клятву верности на всю жизнь, дракон. Твою клятву.

Таким образом я превратил его в своего слугу. Причем на веки вечные, если все пойдет так, как я запланировал. В результате я стану поистине непобедимым и смогу помериться силами со Стражами. Я так этого хотел! Фиара должна стать свободной и независимой, она не должна находиться под властью этих паразитов, которые развлекаются с нами, как дети со своими игрушками.

Считаю, что Стражи слабы и несовершенны; у них нет права вершить нашу судьбу. Это право может получить только тот, кто рожден человеком, кто начал с малого, сам вырос и сам поднялся над другими. Да, я избранный! А иначе, зачем мне дана такая власть? Я осознаю свое предназначение и делаю то, что нужно делать.

Золотисто-красный дракон выдохнул струйку черного дыма:

— Это слишком высокая цена.

— Все зависит от того, насколько дорога тебе твоя чешуйчатая шкура. Подумай, Ур: я единственный, кто может тебя спасти. А клятва твоя немногого стоит, потому что ты всего-навсего дракон, который позволил себя поймать.

В глазах Ура зажегся оранжевый огонь ненависти:

— Ты что, думаешь, я начну мстить, как только ты меня освободишь?

— И ты бы не замедлил это сделать, мой будущий друг. Ну, что мы решили? Ночь близится к концу. — Я с вызывающим видом зевнул. — Я устал, да и холодно тут. Видишь ли, я старый слабый человек…

Ур издал глубокий стон. И опустил голову.

— Клянусь, — прошептал он. — Клянусь, что я твой должник до тех пор, пока ты меня не отпустишь. Я обязан тебе жизнью на всю твою жизнь…

— И жизнь моих потомков, — вмешался я.

— Что?

— Ты ведь понял. Эта клятва касается всех, в ком течет кровь Малакея. Я только беспокоюсь, чтобы ты не начал мстить потом. Такое уже случалось.

Дракон заскрипел зубами. Я на всякий случай отошел на безопасное расстояние. Признаюсь, я испытал удовлетворение, увидев, что это огромное существо полностью в моих руках и зависит исключительно от моей милости. Выбора у Ура не было, и он это знал. Я просто не оставил ему другого выхода.

— Хорошо, — прошипел Ур. — Если ты меня освободишь, сохранишь мне жизнь и не будешь преследовать, я даю клятву, которая касается тебя и твоих потомков, моя жизнь за ваши жизни, пока твоя душа и кровь не угаснут или пока ты меня не отпустишь…

— …Добровольно… (освобождение от клятвы принято упоминать, тут уж ничего не поделаешь, хотя можно слегка подправить).

— …Добровольно отпустишь, я клянусь силой магии, пусть она обратится против меня и раздавит меня, если я изменю своему слову.

На этом я успокоился. Я, вне всякого сомнения, не упустил ничего. Мы вместе произнесли магическую формулу, которая закрепила клятву.

— А теперь освободи меня, — потребовал Ур.

— Не так скоро, друг мой. Есть еще кое-что, о чем мне бы хотелось знать.

— Обманщик! — прошипел он, и я увидел, что он собирает в горле воздух, чтобы закричать от гнева. Но Ур взял себя в руки, потому что все еще был в цепях.

— Ни в коем случае, — заверил я. — Я тебя освобожу, Ур, свою часть договора я сдержу. Это произойдет, как я и обещал, сегодня же ночью. Но я не сказал, что в сей же час. Пока я еще не совсем готов, но скоро ты будешь свободен.

— Ты игрок! — гневно выдохнул он. — А я тебе доверился!

Я ухмыльнулся:

— Я изобрел магию оцепенения. Она способна перехитрить даже драконов, которые считаются мастерами всяческих козней.

Это была излюбленная в ту эпоху игра с цветными камешками разной ценности, где можно выиграть много серебра, даже если у тебя самые дешевые камешки. Тут нужно просто научиться убеждать остальных игроков, что у тебя в руках все козыри. Сначала следует повысить ставки, а потом заставить игроков добровольно сдаться. Озабоченные противники вранья называют эту игру «Ложь и обман» и постоянно повторяют, что ее следовало бы запретить. Таким образом, уже было проиграно много домов и угодий, семьи пошли по миру, юные девушки лишились приданого. Кое-кто стал рабовладельцем.

Ур в бессильной ярости застонал:

— Что ты хочешь еще?

Я подошел ближе, потому что теперь уже бояться мне было нечего. Мы оба связали себя своими словами.

— Я должен заглянуть в тебя, Ур, потому что меня уже давно занимает один вопрос, вернее, предположение.

— Этого я не позволю.

Я издал кроткий сухой смешок.

— Я ментальный маг, дракон. У тебя нет выбора. Но не беспокойся, я хочу знать всего одну вещь, остальное меня не интересует.

Я погрузился в себя, собрал свою ману и выпустил мыслительные щупальца. Я как будто подходил к калитке в огромной стене в скале. Она открывается, пусть и против своей воли, но удержать меня не существовало никакой возможности. Я вошел…

* * *

Горен застонал и начал колотить руками, как будто отбивался от врагов. Он даже не заметил, что кто-то крепко прижимает его к земле и вливает ему в рот горькое питье, большую часть которого он выплюнул, потому что его затошнило. Его пылающий от жара организм возмутился.

— Нет! — закричал он не своим голосом. — Не трогайте его, оставьте его в покое! Это откровение, не мешайте ему! Он должен увидеть, ему нужно знать!

Часть Горена эти слова услышала и поняла, что говорит не он. Но объяснить что-либо другим он не мог, так как не имел больше власти над своим телом, а взгляд его все еще был направлен внутрь. Испугавшись того, что увидел и услышал, он не хотел продолжения. Его ослабевший разум пытался защищаться, но у него не получалось.

«Тихо! — прошептало нечто внутри его. — Ты только даешь пищу лихорадке, она тебя убьет! Не сопротивляйся, расслабься, иди за мной, это не принесеттебе вреда. Твое тело бесценно, я не собираюсь ему вредить. Смотри и слушай…»

Горен ослаб, и разум его снова погрузился в лаву огненного жара.

* * *

Малакей

Мой разум не мог объять увиденное. Сознание дракона было слишком чужеродным. Но страшно мне не было. Скорее… яркий свет, калейдоскоп, не имевший для меня никакого смысла. Мой опыт говорил, что я вижу мысли Ура. Прочитать их внимательно у меня не получилось, ему не следовало беспокоиться за свои мелкие тайны. Удивительно, как эти создания ухитряются объясняться с нами. Они совсем не такие, как всё, с чем я до сих пор сталкивался, а ведь во время своих исследований я много путешествовал и немало повидал. По-моему, даже мысли Стражей менее чужеродны и загадочны.

Но я искал кое-что вполне конкретное, я был уверен, что узнаю его сразу, как только найду. Потому что оно уникально.

Я все глубже погружался в сознание дракона, которое открывалось передо мной, словно огромное море, включившееся в игру света и тени, у него волны разного цвета, одна не похожа на другую. Легкое течение указывало мне путь, и я с готовностью следовал по этому пути. Не боясь заблудиться.

А потом я его увидел.

Внезапно из воды вынырнул предмет, сверкающий, словно тонко отшлифованный кристалл, у него была форма… семечка с тонким черенком на верхнем конце, как будто его только что сорвали с ветки. Его сияние обволакивало, и я ощутил счастье — состояние, до сих пор совсем мне незнакомое.

Я пришел в себя, когда тело мое напомнило о себе резкой болью. Я упал на землю недалеко от полуоткрытой пасти дракона и неотрывно смотрел на блестящий желтый клык размером с половину моего тела. Из пасти воняло гнилью, меня обдавало паром.

— Да, это оно, — взволнованно прошептал я. — Я так и знал. Наконец-то я его нашел!

— Его ты не получишь, — прорычал Ур.

— Я хочу его получить, и я его получу, — решительно произнес я, вставая. — Творение Эоса несовершенно. Владея тайной Materia Prima, я доведу его до идеального состояния…

Дракон опустил голову, мне показалось, что в голосе у него плещется ужас:

— Ты безумен, Малакей. Этого я не допущу.

— Эта тайна тебе не принадлежит, — набросился я на него. — Ты просто носитель, сосуд, она предназначена мне. Как ты думаешь, на что я потратил десятки лет? Materia Prima, абсолютное совершенство! Вот к чему я стремился с самого начала своих занятий, и ты мне ее дашь! Тропинка находится внутри тебя, ты поможешь мне встать на нее и пройти по ней до конца, или, клянусь, твой народ будет полностью уничтожен. Ты останешься последним, и я выставлю тебя напоказ, на посмешище людям! Судьба танцующего медведя — вот твой удел! Никто больше не вспомнит славных времен вашего тысячелетнего правления, вас забудут, как будто вас никогда и не было. А ты останешься тенью, карикатурой на сказочное существо!

— Ничего у тебя не получится! — прошипел он, трясясь от отчаяния. Это было похоже на щенячий скулеж.

— Я знаю, где они, здесь, на Фиаре, и в Годеланде, — язвительно пояснил я. — Я так долго охотился за вами и вас убивал, что знаю ваши привычки и найду каждого из них поодиночке, куда бы они ни полетели, я соберу их головы и буду вывешивать перед твоей мордой, одного за другим, пока ты не покоришься!

— Тогда уж лучше умереть!

Я подошел поближе. На небе уже появились первые проблески зари, до рассвета осталось совсем мало времени. Следовало торопиться.

— Нет, Ур, я вижу, как ты трясешься от страха за свою жалкую жизнь! Ты боишься, что скоро все забудут существовавших когда-то драконов. И ты уже выполнил первую часть своей клятвы, назад дороги нет как у тебя, так и у меня. Ты выполнишь и вторую ее часть, мы скрепим ее кровью, и тогда уже окажемся связанными до конца, потому что по твоим жилам потечет моя кровь, а твоя будет жить во мне и в моих потомках. Мы вместе откроем тайну Materia Prima, и настанут славные времена для драконов тоже.

Я вытащил свой ритуальный кинжал — пылающий меч, выкованный из крови и стали вкузнице вулкана. Он был украшен магическими кристаллами и чешуей нерожденного дракона.

— Позор, — рычал Ур, — позор мне, позволившему так себя перехитрить. Я состарился, оставаясь дураком. Но ради безопасности своего народа и из-за первой клятвы я заключу с тобой и второй союз, потому что однажды заплатить за это придется и тебе. И я мечтаю дожить до этого дня.

— Как хочешь. — Я был доволен. — Итак, я клянусь, что буду защищать жизнь всех драконов, их не будут преследовать, пока они остаются там, где живут сейчас, так что вы сможете существовать в покое и безопасности.

— А я в дополнение к первой клятве клянусь, — устало сказал Ур, — что дам тебе ключ от Materia Prima и что мы связаны союзом, скрепленным кровью, жизнь за жизнь.

Я сделал себе на руке глубокий надрез, а потом ткнул Ура в шею, между первой и второй пластинами, где драконы особенно чувствительны. Я прижал к надрезу свою рану.

И тут же почувствовал, как в меня втекает кровь дракона, как она несется по моему телу подобно пылающей лаве, как разбегается по всем органам, от вен к мельчайшим капиллярам. Я заметил, что кровь течет из моих глаз, ушей и носа, даже из-под ногтей и сочится из пор.

— Слишком много, — всхлипнул я, падая на землю. У меня начался жар, и я потерял контроль над своим телом. Кровь дракона оказалась чистым ядом. Туловище мое сотрясали конвульсии, боль набросилась на меня и тут же ушла, а потом накатила вторая волна. Я стонал, вопил и причитал. Я чувствовал груз прожитых лет и свою человеческую сущность.

— Успокойся.

Ур не сводил с меня своего огромного желтого глаза, и боль действительно ушла.

— Чего же ты ждал? Ты что, думаешь, кровь дракона — так, ерунда?

Я со стоном встал.

— У тебя осталось не так много времени, лучше вернись к себе. Но сначала выполни свою часть договора.

Я, качаясь, побрел к огромным кольцам, которые держали цепи. Я ни разу в жизни не чувствовал себя столь ужасно, и, как ни крепился, несколько раз меня вырвало. Но, взглянув на небо, я заторопился, потому что звезды исчезали одна за другой, а на востоке уже появились красноватые отблески. Я слышал, как беспокойно заворочались стражники, которых вот-вот должны были сменить. Челядь в замке уже наверняка на ногах, разводит огонь, готовит воду для купаний и завтрак.

— Надеюсь, у меня получится, — пробормотал я. В обычном состоянии дело было легкое, потому что цепи держались благодаря моему собственному заклятию. Но сейчас я слишком ослаб.

— Не играй со мной, — зашипел Ур. — Спеши! Не держи меня за дурака, Малакей. Не забывай: твоя кровь течет и во мне!

Я сосредоточился и пробормотал открывающую формулу. С легким щелчком путы упали.

Я слышал, как гигантский дракон вздохнул. Его затрясло.

— Иди, — прохрипел Ур, — с остальным справлюсь сам.

Выбора не оставалось, пришлось послушаться. Его кровь кипела во мне и гнала вперед. Я споткнулся о край кольца, в этот момент Ур скинул с себя цепи и выпрямился, громко рыча. Голова его доходила до верхних зубцов замка.

Оба стражника закричали, бросили копья и, потеряв от страха голову, понеслись в сторону замка. На стене освобождение дракона тоже не осталось незамеченным, сигналы тревоги понеслись по утреннему, влажному от росы воздуху.

Я завернулся в плащ, второй раз пробормотал заклятие незримости и проскользнул в замок. Главные ворота открылись, из них выбежали вооруженные люди. Я незаметно прошел мимо. В замке царил хаос: челядь и придворные подхалимы бегали туда-сюда, никто из них не был и наполовину одет. Все кричали: просили о помощи, призывали к нападению, молили о защите богов. Да, официально религия не разрешалась, но с суевериями даже Божественный император ничего поделать не мог. Открыто о вере в богов не говорили, но сегодняшний случай был исключительным.

Перед тем как войти в свою комнату, располагавшуюся возле лестницы, я еще раз обернулся.

Ур уже встал на задние ноги, его красно-золотистая чешуя сверкала в лучах восходящего солнца. Окруженный сияющим нимбом, он открыл пасть и издал такой рык, что с трудом выдержали даже мои уши.

Он расправил широкие крылья (каждое размером в пятнадцать шагов). Начался настоящий ураган, когда он ими взмахнул. Сначала медленно, а потом все быстрее. Солдат, которые пытались снова укрепить наброшенные на него цепи, раскидало в разные стороны, как сухие листья. Ураган не утихал. Меня прижало к двери, я почти перестал дышать. А потом увидел, как Ур подпрыгнул, дважды взмахнул мощными крыльями и быстро поднялся вверх. Некоторые наиболее отчаянные лучники пытались стрелять по нему с укреплений, но он был уже слишком далеко. Да и все равно стрелы бы ему не повредили.

Вскоре он превратился в огромную тень на фоне восходящего солнца. А потом и вообще исчез.

Я ввалился в комнату и рухнул на кровать. У меня не осталось никаких сил, кровь дракона бурлила во мне, как лихорадка, болотная лихорадка на последней стадии. Внутренности жгло огнем, меня постоянно рвало. Черная кровь текла изо всех отверстий моего тела. Ужас. Я думал, что умираю.

Слышал, как кто-то колотил в мою дверь, прося помочь справиться с драконом. Я ответил слабым голосом и приказал отпустить дракона, ибо в противном случае на всех нас обрушится страшное проклятие, против которого я как раз в этот момент и борюсь. Из последних сил я пробормотал формулу, которая помешала Божественному императору приказать ловить дракона. Ур смог беспрепятственно исчезнуть, пока я валялся у себя в комнате, испытывая неимоверные страдания.

Борьба длилась три дня.

Три дня я пребывал на грани между жизнью и смертью. Я горько сожалел о содеянном, раскаивался во всех своих поступках, во всей своей жизни, в своем рождении. Я проклинал Ура, из-за которого все случилось. Я надеялся, что он где-нибудь валяется, страдая так же, как я: если уж мучиться, то обоим.

На четвертый день я проснулся и почувствовал, что здоров.

Я открыл ставни и увидел за окном нежное утро. Дул тихий ветерок. Жизнь в Анкбранде давно уже шла своим чередом. Неопрятно одетая, непричесанная, заспанная челядь, зевая, принималась за ежедневную работу, а господа еще нежились в постели.

Я наслаждался свежим воздухом, наполнившим мои легкие. Разглядывал руки и ноги: больше никакой крови. Но, посмотрев на себя в металлическое зеркало, я испугался. Худые щеки, запавшие глаза, бледность, седые пряди волос: тень от меня самого.

Зато я был силен. Силен, как никогда раньше. Чувствовал бушующую во мне кровь дракона, и мне казалось, что внутри себя я слышу голос Ура. Мне тут же стало известно, что дракон жив и более или менее здоров. Как только я выполнил свое обещание, он начал ждать нашей следующей встречи.

Больше всего мне хотелось дыхнуть огнем, я уже набрал воздуха, но тут осознал смехотворность своего поведения и невольно захихикал.

Полный энергии, я умылся, оделся и впервые открыл дверь своей комнаты. Я испытывал невероятный голод, мне хотелось горячей пищи, хотелось пить, много-много пить. А потом нужно поговорить с Божественным императором, чтобы он отменил охоту на Ура. Наплету ему про предсказание, якобы моя жизнь зависит от его жизни. Что-нибудь, что произведет на него впечатление и напугает, чтобы Ур оказался окончательно свободным.

А потом продолжу исследования. И заведу сына, чтобы передать кровь дракона следующим поколениям. Я хотел основать собственный уникальный род, в котором будет течь кровь не только человека, но и дракона. А еще кровь предков, которые в незапамятные времена смешали свою кровь с кровью драконов. Это наследство издавна носят в себе драконы, оно дает им силу и мощь, а также многие годы жизни. С этой поры все мои потомки будут благословлены силой драгоценной крови — совершенные люди.

Об остальном позаботится моя собственная магия.

* * *

Горен подскочил, сердце бешено колотилось в голой, влажной от пота груди. Широко открытыми глазами он смотрел в звездное небо, которое, хоть и показалось ему знакомым, никогда еще не было таким бесконечно высоким и широким.

Вокруг никаких деревьев, никаких скал, никаких стен.

Он был свободен.

И съежился, когда чья-то холодная рука прикоснулась к его лбу. Человек в темной накидке, с капюшоном на голове сидел на корточках рядом с ним. Когда Горен открыл рот, закутанная в плащ личность приложила к его губам палец и велела молчать. Она протянула Горену чашку с жидкостью, резко пахнущей травами. Горен почувствовал сильную жажду и начал жадно глотать. Он даже не обратил внимания, что пьет какой-то горький настой. А потом человек в капюшоне вытер ему лоб и грудь и знаком велел снова лечь.

Горен послушался, не понимая даже почему. Существо не разговаривало, похоже, сил у него было не слишком много. Но Горен все равно поленился спорить и настаивать на своем.

Незнакомец накрыл его одеялом. Горящий рядом большой костер отбрасывал пляшущие тени на накидку, но лица видно не было, только блеск наполовину скрытых глаз. Но этого явно не хватало, чтобы узнать, кто же его неизвестный спаситель.

Горен увидел, что вокруг костра лежат темные фигуры, и услышал тихое дыхание, напоминавшее то ли вздохи, то ли стоны.

Значит, он не один, а в окружении, видимо, друзей.

Цепи его исчезли, не было больше ни металлического лязга, ни жжения на коже.

Горен снова посмотрел на незнакомца, который еще раз налил в чашку настойки и поставил рядом с ним. Он поднял руку и попытался дотянуться до капюшона, но его рука наткнулась на пустоту. Непонятным образом, зато очень быстро человек ускользнул на безопасное расстояние. Пальцы Горена ощутили остаток тепла на том месте, где тот только что сидел.

Веки его отяжелели, его охватила страшная усталость. Он не стал сопротивляться, закрыл глаза и уронил голову. И вскоре уже спал, глубоко и без сновидений. И впервые без лихорадки.

ГЛАВА 7 Новый союз

— Эй, соня, может быть, ты наконец проснешься?

Кто-то плеснул в лицо Горену пригоршню воды, он закричал и проснулся. Рука его взлетела вверх, сильные пальцы вцепились противнику в шею. Тот издал крик удивления и замер.

— Хватит, никто не собирается тебя убивать, ты среди друзей.

— Из-звините, — смущенно выдавил из себя Горен, ослабил хватку и, садясь, протер глаза. — Я не хотел, просто я…

— Конечно, ты воин, это мы уже успели выяснить, — со смехом сказал тот, кого он только что чуть не задушил.

Горен посмотрел в лицо молодого человека явно благородного происхождения, с яркими чертами, синими глазами и светлыми волосами до плеч.

— Твой голос, — прошептал он, — я его знаю…

— Конечно! — Молодой человек протянул Горену руку. — Позвольте представиться, Хаг Сокол из клана Леонидаров Нортандерских. Лежал в соседней камере. А еще вместе с Бульдром Краснобородым тащил сюда из Долины Слез твое пылающее от жара тело.

Горен схватил его за руку и удивленно вытаращился на кряжистого гнома с огненно-рыжей гривой волос. Его усы и кончики импозантной бороды справа и слева от раздвоенного подбородка были заплетены в длинные косы.

— Твой голос я слышал, когда ты меня поднимал.

— Не узнать меня трудно! — Бульдр захохотал громовым голосом и стукнул Горена по плечу. — Может быть, как раз мой нежный голос удержал тебя по эту сторону бытия, потому что мы уже не соглашались поставить за твою жизнь даже дырявую миску, так тебе было плохо. Тебе повезло, что Вейлин Лунный Глаз разбирается во врачевании.

К Горену подошел некто, завернутый в темный плащ с капюшоном, и сердце его забилось сильнее. Когда тот откинул капюшон, Горен посмотрел в светло-серые, почти серебряные глаза эльфийки. Ее длинные гладкие волосы цветом напоминали виноградную листву осенью, перед тем как она начинает опадать. Кожа ее была бледной, как луна, кончики ушей очаровательно загнуты внутрь. Такого красивого и чистого существа он еще ни разу в жизни не встречал. Но когда она прикоснулась к его руке, он понял, что сегодня ночью питье ему давала не она. Горену показалось вдруг, что по его телу бежит тысяча муравьев, и краски вернулись на его лицо.

— Значит, это тебе я обязан жизнью? — прошептал он.

Эльфийка улыбнулась:

— Сначала я обязана своей жизнью тебе. — Голос ее был нежен, как колокольчик.

— Он пришел в себя? Почему мне никто ничего не сказал?

Длинный худой молодой человек с яркими веснушками, зелеными блестящими глазами и рыжими лохматыми волосами отодвинул в сторону Вейлин и Хага. Он опустился на землю рядом с Гореном (причем колени его громко затрещали) и засмеялся, показав белые зубы.

— Я Менор Худощавый, — представился он. Горен нисколько не удивился его прозвищу.

— Как и Хаг, я из Нортандера, но не из благородного клана. Я простой бродяга и бездельник.

— У нас таких называют ворами или приверженцами Цербо, — широко улыбнулся Бульдр.

— Это все в прошлом. — Менор поднял руку, словно давая клятву, и скорчил торжественную мину.

Горен пожал Менору руку, заботясь о сохранности своих пальцев.

— А где тот, второй, в капюшоне?

Может, это и было невежливо, но его снедало любопытство, кого же он видел сегодня ночью.

— О, конечно. — Вейлин Лунный Глаз подмигнула. — Ну, покажись хотя бы на минутку! Все в порядке!

От нетерпения Горен чуть не вскочил на ноги. Но тут в их маленький круг вступил последний из группы. Закутанный с головы до ног.

Эльфийка осторожно положила руку ему на плечо.

— Его мы называем Молчаливым. Говорить он умеет, я сама слышала, пусть всего однажды: раза два в год он произносит по паре слов. Но тебе не обязательно ждать ответов на свои вопросы.

— Ну и? — перебил их Менор Худощавый, выжидательно смотря на Горена. — С кем имеем честь?

Горен понимал, что ведет себя невежливо, до сих пор не представившись.

— Извините! — сказал он, робко улыбаясь. — Меня снедало любопытство, ведь я наконец-то пришел в себя. Меня зовут Горен. Горен Говорящий с ветром, из Хоенмарка.

— Добро пожаловать обратно в мир живых, — сказал Хаг Сокол и еще раз пожал Горену руку.

— Не пора ли нам позаботиться о еде! — прервал их, поднимаясь, Бульдр Краснобородый. — Заправившись горячей пищей, мы сможем выслушать его историю. Так что давайте распределим работы. Нет, не ты, Горен, ты пока отдыхай. Пока еще мы за тобой поухаживаем, так будет лучше.

Все занялись делами. Горен остановил Менора:

— Разве нас не было больше?

— Да, — ответил молодой человек, — но все они разлетелись в разные стороны. А мы как-то сблизились, потому что сначала хотели поблагодарить тебя, к тому же после всех этих событий явно заслужили небольшой отдых, а отдыхать лучше вместе.

— А где мы?

Горен завертел головой: холмистые луга простирались до самого горизонта. Несколько огромных старых деревьев, несколько перелесков и несколько отдельно стоящих кустов. Сами они расположились в углублении, рядом журчал маленький ручей, текущий с востока на запад. Трава была в полном цвету, настоящий ковер желто-красного цвета с небольшими белыми и фиолетовыми вкраплениями. День выдался ясный и теплый. Скоро наступит лето.

— Мы в самом сердце лугов Хоенмарка, — ответил Менор Худощавый. — В стороне от всех известных дорог. В безопасности, если, конечно, в наши времена она еще существует. Расслабься, Горен.

Ближе к вечеру все собрались у костра. Бульдр и Хаг подстрелили двухвостого степняка, которого Вейлин со знанием дела выпотрошила, нафаршировала собственноручно собранными травами, насадила на вертел и медленно крутила над огнем. Молчаливый принес сладкие коренья и грибы, которые жарил в углях на краю костра. В маленьком чугунке кипел травяной настой, у них было три чашки для питья, которые приходилось передавать друг другу.

Горен успел вздремнуть, потому что сил ему все еще не хватало. А потом отыскал кое-какую одежду, так как его спутники, прежде чем удрать, разграбили закрома орков.

— Нельзя же бежать голыми, — прокомментировал Бульдр.

Им досталась экипировка орков: рубахи, брюки, пояса, сапоги. Большей частью слишком большие, но это казалось сущей ерундой. Горен действительно почувствовал себя гораздо лучше, когда снова стал «хоть слегка похож на человека». Под привязанными к заживающей спине тряпками лежал толстый слои лечебных трав. Рубаха прикрывала не только ужасные рубцы, которые вот-вот превратятся в шрамы, но и защищала чувствительную кожу.

Они прихватили с собой и кое-что из оружия: небольшие топоры, ножи и короткие мечи. Все это происходило, пока Горена терзали видения, а орк Вольфур Гримбольд убивал обкурившихся орков в их конуре.

— Вы предусмотрели буквально все, — удивился Горен. — Если бы я мог, то, наверное, просто бежал бы прочь, как можно дальше, причем с громкими воплями.

— Это все благодаря Вейлин, — заржал Хаг. — Она сразу взяла дело в свои руки и принялась командовать, что понадобится, а что нет. Не успел бы дракон и дух перевести, а мы уже отправились в путь.

— А еще меньше я бы подумал, что вы возьмете меня с собой.

— Не мог же я бросить тебя, дружище, если мы сидели в соседних камерах, — возразил Хаг. — Несмотря на наш договор, я знал, как ты выглядишь. И каждый день молился, чтобы увидеть, что ты выходишь из камеры. Особенно в последнее время, когда тебя здорово избили и ты был серьезно болен. Ты дал мне надежду, потому что ты сильный и так долго держался. Никто больше не смог бы столько выдержать. А потом ты еще и спас нас…

Горен молчал. Ему вдруг стало неуютно. Но Хаг ничего не заметил, потому что подоспело жаркое, и он жадно набросился на первую приличную еду после своих мучений. Остальные беглецы от него не отставали.

Когда все насытились, а Тиара Танцующая опустилась за горизонт в свою постель, они рассказали друг другу свои истории.

* * *

Хаг Сокол

Начну с рассказа о клане Леонидаров. Для тех, кто не знает наш клан, поясню: мы владеем северной частью Грейфелла и Лианноном возле перевала Теней. Это мрачная страна, там много темных лесов. С гор постоянно дует ветер. На нашем гербе золотой меч на синем поле. Мы носим блестящие на солнце доспехи, чтобы поразить воображение наших врагов и ослепить их. Вам уже понятно, что я не сторонник военных действий, хотя и опытный солдат. Я командовал небольшим отрядом. Мне двадцать пять лет. Два года назад мой отряд был направлен в Хоенмарк, чтобы принять участие в одной из Конвокационных войн. Не спрашивайте меня почему. Видимо, между нашим кланом и одним из владык Хоенмарка было заключено соглашение. Мне следовало просто выполнять приказы, на мои вопросы никто не отвечал. Конечно, я попытался максимально подстроиться под сложившуюся ситуацию. В одной из схваток меня оттеснили от моего отряда. Разыскивая своих людей, я угодил к оркам. Это стыд и позор, поэтому прошу не настаивать на подробностях. Целые сутки меня везли в телеге, в которую всех пленных свалили, как скот, и в конечном итоге мы попали в Долину Слез. Каким-то образом мне удалось выжить, но, наверное, долго бы я не выдержал, не спаси нас Горен.

* * *

Менор Худощавый

Это все? Тогда выслушайте мою историю. Попытаюсь, как и Хаг, рассказывать предельно кратко. Как совершенно верно догадался Бульдр, я из гильдии воров, но хочу подчеркнуть, что никогда не грабил бедняков и никогда никого не убивал. А еще я поэт, люблю при случае исполнять собственные песни и играю на лире. Я успел побродить по всем крупным городам Хоенмарка и Нортандера. О своем происхождении почти ничего не знаю, родители мои короткое время жили в Нортандере, а когда я родился, подкинули меня к какому-то дому, принадлежащему цеху. Когда я вырос, мне, конечно, пришлось расплачиваться за расходы на мое обучение и пропитание, так я и стал тем, кто я есть. Кстати, хочу отметить, что с долгами я полностью расплатился! И давно уже работаю на самого себя. В общем, однажды в Коннахе я слегка перепил, потому что хорошо потрудился и решил это дело отметить. Когда проснулся, то обнаружил, что голова гудит, а я валяюсь в телеге, точно так же, как рассказывал Хаг. Ну, вот и все. Не слишком много для двадцати семи лет жизни, правда? Но поверьте, друзья мои, мне вполне хватило. Что делать дальше, я еще как-то не думал. Страх застрял во мне так прочно, как грибок между пальцами, избавиться от него совсем не легко. Посмотрим. В данный момент я с нетерпением жду ваших рассказов.

* * *

Бульдр Краснобородый

Я? Ну что ж. Хотя сразу признаюсь, ничего интересного вы не услышите. Я чуть старше, чем эти трое молодых людей, вместе взятые, но это не возраст для гномов-долгожителей.

Я из Ветряных гор, точнее говоря, из Виндхолма. Этот великолепный каменный город лежит на юго-востоке этих гор. Много веков он отражает ледяные порывы восточного ветра, сквозь толстые каменные стены домов его дыхание не проникает, а вечно горящий в огромных каминах огонь сохраняет тепло внутри. Виндхолм — большой оживленный город, в нем развита торговля, и здесь готовят самую вкусную для гномов еду. Да, конечно, у гримваргцев из Фастхолма те же самые претензии, главным образом из-за того, что их клан более древний, чем наш. Но это совсем не так! Наши доспехи лучшие в мире. Даже за самые дешевые вам придется выложить целый золотой адлер. И оружие наше бьет без промаха.

Ладно, вижу, что вас снедает нетерпение, но уверяю, это не хвастовство, а самая настоящая правда. И сейчас вы поймете почему.

Моя семья не из кузнецов, как вы могли бы подумать. Нет, мы моряки! Да, слушайте и удивляйтесь. О нас, гномах, все говорят одно и то же: бродят по шахтам, колотят по наковальне, и в этом якобы и есть наше предназначение. Но у нас имеются и другие интересы, скажем, торговля. Здесь мы добились кое-каких успехов, смею напомнить, скажем, о договоре с первым гибернийским Божественным императором. Это соглашение было весьма выгодным для обеих сторон, оно осталось в силе даже после распада империи.

Мои предки принимали участие в открытии Иненланда и Годеланда. Сегодня мы специализируемся на быстрой транспортировке товаров и плаваем вдоль береговой линии.

Я часто бывал в сопровождении. Правильно, я не солдат в привычном понимании, я больше моряк, чем воин. Но я разбираюсь в оружии и имею кое-какой опыт в его использовании. Правда, сражений я не люблю. Предпочитаю решать споры добрым словом, а не смертельным ударом.

И часто добивался неплохих результатов. Вид у меня весьма бравый, так что относятся ко мне, как правило, серьезно и предпочитают меня выслушать. А если удается заставить противника тебя выслушать, то битва, считай, наполовину выиграна.

Короче говоря, когда мы в последний раз плыли вдоль Туманного берега, мы попали в шторм и потерпели кораблекрушение. Меня прибило к берегу, далеко от всех остальных. Я не обнаружил ни корабля, ни команды, а вести поиски не было сил. Я отправился в Лувхафен, чтобы послать сообщение семье в Виндхолм и попытаться организовать поиски родственников. Денег у меня не было, все утонуло в волнах моря Безвременья.

Но я так и не добрался до Лувхафена, со мной случилось то же, что и с Хагом: по дороге на меня напали орки и утащили меня, как и вас. В плену орки должны были сломить мою волю, мои воинские способности предполагалось усилить так, чтобы я был готов для использования одним из магов Альянса. Кстати, эти орки из племени Граргов, самого многочисленного и мощного на Эо. Они не гнушаются работорговли, из-за чего не пользуются уважением среди других племен, чего я не вполне понимаю. Ведь орки — это орки, верно? Они не бывают лучше или хуже, все они злы или очень злы. Все они служат Тьме, так что никакой разницы я не вижу. Разве что Грарги относятся к очень злым и любят мучить других.

Но я отвлекся, мне повезло, что Горен вчера так поступил, потому что Жакракк уже собирался увезти меня на продажу. Жалко, что его там не было. Я бы с удовольствием разнес ему череп, потому что в жестокости равных ему просто нет.

Вот вам история Бульдра Краснобородого, чем я, кстати, очень горжусь. Я имею в виду свою бороду. Честно говоря, задним числом я удивляюсь, почему эти лысые не состригли ее, чтобы украсить свои доспехи. Хотя не исключено, что тогда бы за меня заплатили гораздо меньше, кто знает. Ну, кто следующий?

* * *

Вейлин Лунный Глаз

Давайте я расскажу вам свою историю. Я из Финонмира, Закрытых Земель, как все вы знаете. Родилась в Дун-Шаэле. Как и все в моей семье, я обладаю ярко выраженным даром врачевания, что уже успел заметить Горен. Когда его спина окончательно заживет, шрамов почти не останется.

Время от времени мы покидаем родные края, чтобы навестить друзей или родных, живущих, например, на севере от Нортандера, в Элони.

Однажды отец мой собрался навестить свою сестру, семья которой живет меж покрытыми роскошными травами холмов у границы с землями троллей. Я настояла на том, чтобы его сопровождать, так как мне не нравилось, что он разъезжает по этим землям один. В конце концов, он согласился, и мы отправились в путь. Всего нас было десять.

Извините, я просто не могла говорить. Хотя с тех пор прошло больше года, меня до сих пор терзают тоска и боль, стоит только об этом вспомнить. Знаете, я была очень привязана к отцу. И очень обрадовалась тому, что познакомлюсь с его сестрой, о которой он часто рассказывал и которую очень любил.

Я… постараюсь покороче, меня все еще колотит, говорить подробно я просто не могу.

Когда мы добрались до холма, там шла битва. Отряд орков и троллей пытался проникнуть на первый этаж. Семья моей тети Седхи храбро отбивалась от незваных гостей.

Это была страшная битва, чем она закончилась, я не видела, потому что мой отец, конечно же, немедленно вмешался, а с ним и все десять наших людей. Мне пришлось спрятаться, ведь я целительница, а не воин. Но было уже слишком поздно. Они меня обнаружили и начали охоту.

А потом поймали меня и…

Нет, дальше не могу.

Только одно: с тех пор я служила оркам для развлечений и в качестве лекаря. Я была их личной рабыней, по-другому не назовешь. Они не собирались меня продавать, потому что я скрашивала их унылое существование, так они мне говорили. Поэтому меня закутали в плащ и заставили прятать лицо. Мне не разрешалось ни с кем разговаривать. Они стерегли меня, как дракон свое сокровище. И я подчинялась, что бы мне ни приказывали, потому что уже знала, как они умеют наказывать тех, кто их не слушает. Я радовалась, когда они хоть ненадолго оставляли меня в покое… Поэтому вела себя как можно тише и незаметнее. Я хотела выжить, понимаете? Умереть легко. Но что потом? Я люблю смотреть правде в глаза. Я никогда не оставляла надежды на освобождение. И что смогу отыскать свою семью и узнать, остался ли хоть кто-нибудь в живых.

Кстати, когда меня привезли, Молчаливый уже жил там. Он никогда не был со мной откровенен, и, в отличие от меня, орки никогда не снимали с него накидку. Иногда мы перекидывались словом-другим, он меня учил, как выжить. Должна сказать, что он всегда готов был прийти мне на помощь. Он, как и я, разбирается во врачевании и обладает большой силой. А еще у него несгибаемая воля, мне так кажется, потому что орки не раз избивали его до потери сознания, если им что-то не нравилось. Но Молчаливый сносил все, причем намного лучше меня — да еще и мне помогал! Без него я бы не справилась. Так что на этом я свою историю заканчиваю и с нетерпением жду сведений о том, кто в течение многих месяцев был моим другом.

* * *

Молчаливый

…

* * *

На землю опустилась ночь. Над горизонтом повис тонкий серп луны, бледный и усталый. Звезды блестели подобно миллионам драгоценных камней, лишь изредка их закрывало лениво плывущее облако.

На поляне было тихо. Ночные охотники бесшумно шныряли по кустам. Мелкие животные попрятались по норам. Звери покрупнее собирались стаями и искали добычу; кто-то спал, другие, подняв головы, прислушивались к ночным звукам. Только для насекомых, видимо, началось главное время суток, потому что они стаями летели в такие места, где днем их не было ни видно, ни слышно. Перепончатокрылые, чешуекрылые, пауки. Одни искали растительную пищу, вторые ловили первых. Иногда проигрывали и те и другие, если, например, змея, прекрасно себя чувствовавшая в самую холодную погоду, бесшумно скользила по траве и хватала все, что шевелится, но при этом не превышает размера человеческой ладони.

Молчаливый поворошил палкой угли и добавил в костер веток, а все остальные терпеливо ждали его рассказа. Молчание не угнетало, потому что у всех было о чем подумать, особенно после предыдущих откровений. Более разных товарищей невозможно себе представить, и в какой-нибудь другой, не столь воинственной части континента они бы не удостоили друг друга взгляда. Но их свела общая судьба, так что они могли вместе сидеть возле костра и чувствовать дружеское участие.

Наконец Молчаливый вылил настой в три чашки и протянул их Хагу, Вейлин и Бульдру. Те сделали по глотку, удивленно переглянулись и залпом выпили свои порции до дна. Вернули посуду Молчаливому, который наполнил их снова и протянул Горену и Менору, одну оставив себе.

— Что ты туда положил? — заорал Бульдр своим громоподобным голосом. — Какую-то травку, о существовании которой мы до сих пор даже не подозревали, правильно? Я как будто выпил целую бочку темного пива, но я не пьян и голова у меня не тяжелая, а… Мне стало вдруг легко и радостно!

Молчаливый кивнул и сделал рукой плавный жест.

— Готов поспорить, что наш вечно молчащий друг сейчас ухмыляется от уха до уха, — весело пробормотал Менор Худощавый. И вернул свою чашку. — Похоже, сегодня я буду спать спокойно и без кошмаров, и все благодаря тебе!

Горен попытался повнимательнее рассмотреть руки Молчаливого, но даже они практически полностью были спрятаны в широкие темные рукава и не давали пищи для предположений, к какому племени принадлежит их владелец, молод он или стар, болен или здоров. Вейлин Лунный Глаз слегка коснулась Горена, и тот вздрогнул. Прикосновение эльфа не похоже на прикосновение человека или гнома. Горен не мог бы объяснить, почему он так решил. Но ощущение показалось совсем другим, ее рука была прохладной и одновременно мягкой, словно бархат. При свете звезд стало понятно, откуда у нее такое прозвище: сейчас глаза ее блестели, как жидкое серебро, и излучали мягкое сияние, окутывающее Горена.

— Молчаливый поделился с нами дурманящими травами, которые вернут нам силы и отправят в прошлое Долину Слез, — пояснила она звонким как колокольчик голосом. — Остался один ты, Горен, наш спаситель, который свел нас всех вместе здесь и сейчас. Пора и тебе поведать нам свою историю, Говорящий с ветром, потому что ты, хотя и самый младший из нас, самый здесь необыкновенный.

У Горена запершило в горле.

— Извините, что я молчал так долго. Но моя история вас не порадует, и я боюсь, что дружба наша закончится, едва начавшись. Я долго думал, должен ли рассказать вам всю правду или лишь часть ее, а может, вообще выдумать что-нибудь более приемлемое. Но мне кажется, вы бы догадались, что я лгу, и тогда бы обиделись на меня, причем совершенно справедливо. Хотя обидитесь вы в любом случае.

— А может, ты предоставишь нам самим решить, мальчишка? — заорал Бульдр, откидываясь назад. — Ах, чего бы я сейчас не отдал за хорошую трубку… — вздохнул он.

Молчаливый вытащил из рукава тонкую палочку с длинными листьями, подержал над огнем и передал гному. Тот удивленно протянул руку, вдохнул дым, причем крылья его широкого носа раздулись.

— Ты чудо! — радостно заорал он. Молчаливый сделал жест, который следовало трактовать как «пожалуйста», и снова повернулся к костру.

Тем временем Горен собрался с мыслями. Он знал, что начало всегда самое трудное. И решил больше не откладывать объяснение.

— Я шейкан, — сказал он. — Моя мать — Дерата, дочь властителя крепости Шейкур, изгой, которая восемнадцать зим назад, беременная мной, бежала из дома и нашла вторую родину в Лирайне. Больше месяца назад на Лирайн напало войско под предводительством шейкана Руорима Чернобородого, город был разрушен.

До сих пор все, как громом пораженные, слушали молча. Но теперь перестали сдерживать свои чувства.

— Руорима Чернобородого? — перебил его Хат Сокол.

— Ты имеешь в виду Руорима Мясника? — вмешался Бульдр Краснобородый. — Так его называют повсюду, во всех странах Шести Народов вот уже добрый десяток лет!

— Он убийца, — не выдержала и Вейлин Лунный Глаз, и ее милый голос разлетелся на тысячу кусков как горячее стекло, опущенное в ледяную воду.

— Даже воры проклинают этого безбожника! — закричал Менор Худощавый. — Разве есть на свете семья, которую бы не разрушил этот палач и убийца?! Разве хоть кто-то может сказать про него что-нибудь хорошее, за исключением разве что хозяина, которому он в данный момент служит и для которого регулярно точит свой нож мясника?

Горен почувствовал, как сердце его сдавила ледяная рука. Но назад дороги уже не было.

— Это мой отец, — с трудом произнес он.

Внезапно наступила тишина, замолкли даже мириады насекомых, которые только что шипели и стрекотали вокруг. Все замерли в ужасе. И недоверчиво смотрели на Горена. Они невольно отодвинулись от него, все, за исключением Молчаливого, который и так сидел с другой стороны костра.

— Поэтому ты смог сделать эту… ужасную вещь? — прошептал Менор Худощавый. — Мы считали, что ты волшебник…

— Нет, я не волшебник! — разозлился Горен, но тут же, словно давая клятву, поднял обе руки вверх, так как увидел, что остальные испуганно отодвинулись еще дальше.

— Нет, извините, это не из-за вас. Наверное, мне… в наследство достались какие-то способности Руорима, вот почему меня называют Говорящим с ветром. Но я не маг и не алхимик и никогда не буду ни тем ни другим. Я не такой, как он, этот Руорим, совсем наоборот. Я видел его один-единственный раз в жизни, и это было… — Он всхлипнул, и слезы выступили на его глазах, в свете огня они блестели, как капельки росы, катясь по его щекам. Закончил он почти беззвучно: — Когда он убил мою мать.

Все молчали, никто не посмел даже шевельнуться. Горен смотрел в огонь и пытался сдержать свои чувства, свою ненависть, которая бушевала у него в груди и требовала выхода, как и вчера в случае с орками.

Наконец резким жестом он стер со щек соленую влагу и проглотил остатки слез:

— Я поклялся его убить. Я попал в плен к оркам, когда пытался спасти правителя Лирайна и придворного алхимика. Их смерти тоже на счету Руорима, за них ему придется ответить. — Он посмотрел на всех по очереди. — Он отнял у меня все, понимаете? Всех, кто хоть что-то для меня значил, мирную жизнь, которой я жил раньше, мое будущее, которое я представлял совсем по-другому. Теперь меня гложет мысль о мести, и я не успокоюсь, пока не отыщу его и не убью!

— Он слишком сильный, — прошипел голос с другой стороны. Все вздрогнули и повернулись к Молчаливому, который вдруг заговорил. Голос у него был хриплый, рваный и пугающе чужой.

Горен был рад, что заговорил хоть кто-то, тем более что это был Закутанный в плащ. Теперь у Горена появилось доказательство того, что он умеет говорить и все понимает. Значит, совсем чужеродным это существо не является. Его глубоко поразил этот ломкий голос, свидетельствовавший о глубоких страданиях и огромной печали.

— Знаю, — ответил молодой шейкан, — знаю, что мне с ним не тягаться, потому что с момента моего рождения еще никому не удавалось его победить. Моя мама… она бы справилась, если бы он не использовал магию и не убил ее трусливым, бесчестным способом. Но выбора у меня нет, да и ветер будет на моей стороне, об этом я тоже знаю. К тому же я окажу услугу всей Фиаре, если освобожу ее от этого мясника.

Бульдр задумчиво поглаживал бороду. Сейчас общее напряжение слегка ослабло, поскольку все поняли, что Горен не виновен в действиях отца и не считает почетным тот факт, что является его потомком.

— Значит, шейкан, — медленно пробормотал Бульдр. — Ты, наверное, в курсе, что твой народ не пользуется популярностью.

— Чуть меньше, чем орки и тролли. — Горен сделал робкую попытку пошутить. — Таким я родился, но вырос не с ними, Бульдр. Понятия не имею, чем шейкан отличается от нормальных людей, потому что не знаю ничего о своем народе. Я воин, как Хаг, и я умею разговаривать с ветром. Это я сам. А все остальное — изъяны, которые мне навязаны.

— Шейканы известны тем, что не принимают ничью сторону и способны переметнуться к бывшему противнику прямо на поле боя, — медленно и мрачно сказал Хаг.

— Моя мама сделал свой выбор, — возразил Горен. — Она заплатила за него собственной жизнью, и я не навлеку на нее позора, придерживаясь кодекса шейканов.

Остальные смущенно молчали.

— Хорошо, — сказал вдруг Менор. — Я верю тебе, Горен. Конечно, после всего, что ты для нас сделал, я тебе верю! Если бы ты был заодно со своим отцом, навряд ли он сдал бы тебя оркам. Да и воры тоже не входят в круг уважаемых благородных людей. Хорошего человека я всегда узнаю. Это у меня профессиональное. Вижу, что ты раздваиваешься, что в тебе таится много темного. Но сердце у тебя доброе! Твои глаза ясные и честные, и ты очень молод. Мне достаточно. А сейчас я пойду спать, потому что дело близится к полуночи. Я одурманен напитком и хотел бы начать завтрашний день отдохнувшим и полным сил. Спокойной ночи, соратники мои. — Он накинул плащ, лег поближе к огню, отвернувшись во тьму, и вскоре уже слегка похрапывал.

— Это ходячее несчастье совершенно прав, — заявил Бульдр и широко зевнул. — Я ведь еще и покурил, так что сейчас просто ни на что не годен.

Он тоже переместился поближе к костру и лег спиной к остальным.

Остальные сделали то же самое, стараясь, впрочем, не смотреть в глаза Горену.

Наконец он остался один. Несмотря на большое общество, он был здесь самым одиноким человеком.

Сон никак не шел к Горену. Настой подействовал возбуждающе. Ему следует подумать, что же делать дальше. На сутки он нашел себе друзей, спутников, которые раньше были его товарищами по несчастью. Но, едва зародившись, союз их распался, причем по его вине. Даже гном Бульдр и эльфийка Вейлин, полные противоположности, даже они сумели преодолеть лежавшую между ними пропасть. Но быть шейканом значит быть отвергнутым, вызывать недоверие, презрение, возможно, даже страх. Все это он видел в их глазах. Шейкан — это проклятие, избавиться от которого невозможно.

А что они скажут, если узнают и все остальное?

Горен готов был поспорить, что предок обязательно даст о себе знать. Его удивило, что до сих пор он молчал. Хотя Горен мог его и не слышать. Пока еще его тело и мысли принадлежат ему, хотя (и он это чувствовал) Малакей становится с каждым днем сильнее.

«Ну? — раздался вдруг язвительный голос предка. — Почему же ты им не исповедался, раз уж начал?»

«Этого они не узнают, — возразил Горен. — Для них это не имеет значения, потому что свою историю я продолжу уже без них. Текущая во мне кровь дракона помогла мне выжить и дала мне силы, чтобы призвать на помощь ветер, благодаря которому я спас их всех, и они отнесли меня в безопасное место. Так что мы квиты».

«Но что ты собираешься делать дальше? Ты серьезно намерен выступить против своего отца на поле боя?»

«Я поклялся, Малакей, поклялся кровью своей матери. Эта клятва — единственная в моей жизни цель, она дана не просто так, для красного словца».

«Это глупость, дитя мое, глупость и ошибка. Я этого не допущу».

«Ошибаешься. Тебе нет никакого дела до Руорима, он просто меня зачал, один из длинного ряда потомков, вот кто он для тебя. Ведь это я тебе нужен, но, пока я не отомстил, меня ты не получишь».

«Ты что, предлагаешь мне сделку?»

«Я предлагаю тебе помолчать. Залезь в свою нору в самых дальних уголках моей души, там тебе самое место. Ты просто капризная тень прошлого, грязное пятно на моей душе, однажды ты будешь просто с нее стерт».

Горен услышал внутри себя недовольное бурчание, но не обратил на него внимания. Он старался подавить эту свою темную сторону, которую презирал. Сейчас были и более важные дела: следовало принять решение.

В принципе выбор у него всего один: ему нужно покинуть остальных, причем как можно быстрее. Он не был товарищем, на которого можно положиться, не был хорошим другом, которому можно доверять. Слишком много у него мрачных тайн, а к его мести остальные не имеют никакого отношения. Это его личное дело. Приходится признать: он был и остается шейканом. Для него не существует симпатии, сочувствия, дружбы. Только месть, война и смерть. Единственное, что он может сделать для своих товарищей, это покинуть их. Так он обезопасит их от преследований, и они смогут вернуться к привычной жизни.

«Пусть так и будет, — думал Горен. — Я, пусть и на краткое время, познал счастье иметь товарищей, этого должно хватить до конца моей жизни. Наверное, это больше, чем доступно обычному шейкану, если он не среди своих. Так что нужно уходить с радостным сердцем, забрав с собой эти воспоминания. Они помешают моему сердцу стать черным от ненависти и склониться на сторону Тьмы, в которой притаился Малакей».

С этим он лег спать, внезапно успокоившись, потому что у него появилась цель.

Проснулся Горен еще до рассвета. Он собрал то, что досталось ему при дележке, закутался в плащ и бросил последний взгляд на спящих товарищей. Костер почти догорел: остались только тлеющие угли. Луна давно скрылась, звезды постепенно гасли.

Был самый темный момент перед рассветом, когда луга покрываются росой, пауки последний раз латают свои сети, мыши начинают ворочаться у себя в норах, прислушиваясь к слабому шуршанию крыльев ночной птицы, летящей совсем низко.

Пора прощаться. Горен скрепя сердце перекинул на плечо свой маленький узелок и побрел прочь, в чужие для него земли, подальше от догоревшего костра.

Горен решил идти на север, в Норимар, лежащий по ту сторону глубокого ущелья Истины. За ним располагались земли орков, но там было не опаснее, чем в других местах. С начала Конвокационных войн никто больше не соблюдал никаких границ. Спокойно не было нигде. Сегодня разрушенным оказалось всё и вся, Фиара погрузилась в хаос насилия. Положение, видимо, не изменится до тех пор, пока не придет наконец пора Конвокации, когда все решится.

Хотя, может быть, кое-что и можно еще исправить, если устранить самых жестоких любителей войны. Наверное, стоит попытаться уменьшить страх в сердцах людей и усадить за стол переговоров многочисленных герцогов, баронов и князей, пусть бы они подумали о последней битве за мир.

Горен знал, что именно об этом мечтала его мать. Рассказывала она немного, но изредка упоминала о своей мечте создать новый союз Шести Народов, чтобы объединенными усилиями выступить противпроизвола магов Альянса. Однажды это получилось, так почему бы не попробовать еще раз? Времени до Конвокации осталось совсем немного, но вполне достаточно, чтобы успеть. А потом выяснится, что же произойдет в знаменательный день, и появится возможность максимально подготовиться.

По крайней мере, Руорим Кровопийца не должен дожить до этого момента. Его место наверняка займет кто-то другой, но ему в наследство останется огромная пропасть, закрыть которую будет совсем непросто.

Горен не думал, что Руорим до сих пор на юге. Коннах лежит близко к землям орков и троллей, которые для него скорее союзники, чем враги. Не верил молодой шейкан и в то, что Руорим отправился в Ундерхалл. Хорошо укрепленные, скрытые среди мощных, покрытых льдом гор жилища гномов тщательно охраняются. В данный момент легкой добычей их не назовешь. А Руорим наверняка служит одному из входящих в Альянс магов, который, в свою очередь, строит собственные планы.

Так что для начала целью Горена является Норимар. Там он сможет узнать новости и попытается найти работу, чтобы приобрести более или менее приличные доспехи и хороший меч. Горен молод, кровь у него горячая, но глупостей он делать не будет. И ни в коем случае не выступит против отца с голыми руками.

Горен шел быстрым шагом, чтобы как можно скорее уйти подальше от своих товарищей. Но вскоре заметил, что сил у него еще явно недостаточно: ноги заболели, и усталость нахлынула гораздо раньше, чем ему бы хотелось. Но благодаря целебным силам огня и искусству эльфийки он вот-вот восстановит свою былую выносливость. Ужасная Долина Слез скоро окажется в невозвратном прошлом.

Хотя в данный момент она еще жила в его сердце. Он метался от яркого пламени предстоящей мести к боли и тоске, вызванным многочисленными утратами и перенесенными страданиями.

Он почти не замечал, что ноги его, несмотря на усталость, шагают вперед и вперед, а вокруг стало гораздо светлее. Он поднимался на высокий холм, ему стало жарко, дышал он тяжело, как баран, проведший плодотворный день в стаде овец. Мимо пронеслась, нисколько его не испугавшись, стая двухвостых степняков. Их стройные шелковисто-коричневые тела при каждом прыжке красиво взлетали в воздух, они грациозно приземлялись на ножки с раздвоенными копытами и снова поднимались вверх. Нижняя сторона хвоста была сверкающе белой, ее блеск сбивал с толку хищников, притаившихся в тихо колышущейся траве. Стадо преследовало маленькую группу гормулей, неуклюжих зверушек с толстыми ножками и с рожками на носу и на лбу. Они пахли фиалками, гиацинтами и лавандой, а их огромные коричневые глаза с длинными ресницами отличались удивительно мягким взглядом.

Даже гормули обогнали Горена. Один из них посмотрел на юношу и тихонько замычал.

Горен шел дальше, не обращая на них никакого внимания, он поднимался к темной вершине холма, которая была хорошо видна на фоне нежно-голубого с розовыми прожилками неба.

Наконец он добрался до верха, посмотрел на открывшуюся перед ним бесконечную ширь лугов и с улыбкой поприветствовал огромное огненно-оранжевое колесо Тиары, которое только что пересекло линию горизонта и устремилось ввысь. Миллионы тонких, влажных от росы паутинок сверкали, словно кристаллы, и преломляли лучи света, раскрашивая его множеством красок.

Оба стада спокойно паслись поблизости на молодой траве, греясь в первых теплых утренних лучах.

На сердце у Горена стало легче. Он не один, пока существуют такие восходы солнца. Стражи там наверху постоянно посматривают на свои народы. И никого не забывают.

Горен уже собирался повернуть, но тут заметил внизу у подножия холма маленькую темную фигурку, которая продвигалась по его следам и явно пыталась его догнать. Зрение у него было как у сокола; ему не требовалось смотреть второй раз, он и так уже понял, кто именно его преследует: Молчаливый.

И что теперь делать? Развернуть и сбежать с холма, сделать огромный крюк, спрятаться в кустах или постараться оторваться как можно дальше?

Но сколько он сможет скрываться? Если уж Молчаливый добрался сюда, то запутать его будет очень нелегко. Рано или поздно придется объясняться. Так что уж лучше прямо сейчас.

Горен дождался, пока закутанная в плащ фигура подойдет совсем близко. Шел Молчаливый без всякого труда и дышал, в отличие от Горена, легко.

— Я пойду один, — заявил Горен без всяких предисловий. — Не хочу, чтобы ты шел со мной или меня преследовал. Уважь мою волю и не создавай мне дополнительных проблем. Это мое решение, и я его не изменю.

Горен отвернулся и приготовился спускаться вниз. Ему не нужно было оглядываться, он и так знал, что Молчаливый все еще идет следом.

Он рассердился и поднял руку:

— Стой! Говорю тебе, остановись! Выбери себе другой путь, твой собственный! У нас с тобой нет ничего общего!

Горен побрел дальше, Молчаливый за ним. Он даже ускорил шаг и теперь шел сбоку. Горен недовольно бурчал:

— За что ты меня так не уважаешь? Я не хочу, чтобы ты шел рядом, понятно?

Молчаливый показал на север, а потом на себя.

— Отстань! — взорвался Горен. — Это не твой путь. Ах, что я говорю, я ведь понятия не имею, что у тебя за путь, потому что не знаю, откуда ты. Но я в любом случае пойду именно туда, и притом совершенно один! Тебе на выбор остается еще три стороны света, так что довольствуйся ими!

Молчаливый покачал головой.

— Но почему?

Горен готов был взорваться от возмущения, но сумел взять себя в руки. Почувствовал, что начинает волноваться Малакей.

Молчаливый снова покачал головой. Потом обогнал Горена и бодро зашагал дальше. Молодой шейкан смирился.

До самого вечера Горен размышлял, как ему избавиться от Молчаливого. Вообще-то почти ничего не изменилось, потому что тот не разговаривал. Так что путешествие будет проходить в тишине. Значит, можно рискнуть и взять Молчаливого с собой в Норимар. Но там их пути разойдутся навсегда!

Ближе к ночи они развели небольшой костер, потому что подходящих дров оказалось совсем мало. Воды в бурдюке Горена должно было хватить, еще у него оставалось немного грибов и сладких кореньев. Да и кусок жареного мяса он сегодня съел.

Они молча сидели друг против друга, разделенные костром. Странно, но эта тишина не была неприятна Горену. Наоборот, он наслаждался покоем, который выпадал на его долю крайне редко. В Лирайне день и ночь царила суета, в Долине Слез он постоянно слышал вздохи и стоны пленников или хрюканье орков. Вчера товарищи его храпели кто больше, кто меньше, да и насекомые распевали свои песни.

Но здесь, в этом самом месте, не было, казалось, вообще никакой жизни. Ни летающих в небе птиц, ни ползающих в траве насекомых. Может быть, когда станет темно, все изменится. Но сейчас Горен мог слушать тишину и размышлять о своем.

Услышав треск, он подскочил и тут же схватился за нож.

— Тише, тише, никаких врагов здесь нет! — произнес знакомый голос, и тут же он увидел вышедшего на свет Хага Сокола.

Горен был поражен:

— Что ты тут делаешь?

— Он не один, — раздался рык Бульдра Краснобородого.

И вот он уже стоит рядом с Хагом, а за ним Менор и Вейлин.

Горену показалось, что это зеленоватого цвета привидения, поднявшиеся из ущелья Предков.

— Но… но… — Он даже начал заикаться. Молчаливый сделал приглашающий жест, и четверка друзей заняла пустующие места у огня.

— Знаешь, мальчик, мы здорово перепугались, когда утром ты вдруг исчез, — сказал гном, теребя косичку в бороде. — Исчез, даже не попрощавшись и не поинтересовавшись нашим мнением!

— Мне показалось, что так будет лучше, — тихо ответил Горен. — Я создаю не нужные никому трудности, к тому же я…

— …шейкан, мы помним, — перебил его Хаг. Глаза его блестели. — Горен, ты не должен обижаться, что твои откровения нас смутили и что мы должны были об этом подумать. Но неужели ты серьезно считал, что мы оставим тебя в беде?

— Я… я… — Горен совсем растерялся. — Но вы не можете мне доверять…

— Не можем тебе доверять? — Менор разразился громким смехом. — Да у тебя все на лице написано, дружище. И не забывай, что именно мы пережили все вместе. Я хочу сказать, куда нам идти? Мир сошел с ума. Никто больше не знает, где добро, а где зло. В какую страну нам возвращаться? Может быть, кто-то из нас и знает, но лично я нет.

— Я боюсь показаться на глаза членам своей семьи в Дун-Шаэле, — добавила мелодичным голосом Вейлин. — Традиции моего народа очень строги. Меня могут обвинить в том, что мы покинули границы нашей империи и отправились на смерть.

— Но ведь твой отец просто собрался навестить свою сестру? — удивился Менор.

— Но я же выжила. Ирия Светлая, наша маг Альянса, не любит, когда эльфы покидают Финонмир. Может быть, они давно объявили меня покойницей.

Бульдр вернулся к прежней теме:

— Ты мне нравишься, мальчик, я вижу в тебе величие, у тебя своя миссия. Тебе понадобится добрый топор, а еще больше — опытный моряк с хорошо подвешенным языком. Какая разница, охранять бездушные товары или тебя: если речь идет о том, чтобы навредить Кровопийце, то я всегда за.

— И я о том же, — подхватил Хаг. — На совести Руорима многие представители моего клана, среди них даже несколько близких родственников. У меня есть все причины помочь тому, у кого достаточно безумства и храбрости, чтобы выступить против Руорима. К тому же… я не могу забыть то, что нас с тобой, Горен, объединяет: общая стена в камере.

Глаза Горена увлажнились.

— Даже не знаю, что и сказать.

— Нас связала судьба, — ответил Бульдр. — Неслучайно же мы все шестеро вместе сбежали. Мы отмечены и связаны общими цепями рабства. Считаю, что цель у тебя достойная, Горен, хотя сам ты сумасшедший. Навряд ли мы можем успешно сразиться с Руоримом. Но ты решил, и я не вижу причины, с чего вдруг вся слава должна достаться одному тебе. В этом овеянном смертью мире один путь так же хорош, как и другой. Так что я тебе помогу, потому что сам этого хочу. Хотя бы по той простой причине, что обязан тебе жизнью, как и все остальные. Это мое решение, и все мы сегодня утром после небольшого совещания пришли к единому мнению. Не считая Молчаливого, который к тому времени давно уже со всех ног летел следом за тобой.

Менор просиял:

— Значит, теперь у нас союз шести! Люди, гномы, эльфы и один неизвестный! Разве это не великий исторический момент?

От волнения Горен позабыл все слова. Исполнилось то, о чем он мечтал всю свою жизнь: у него появились верные друзья, готовые прийти на помощь. Несмотря на все его изъяны.

Сердце его громко стучало от радости. Но разум метался во мраке. Потому что теперь он еще больше боялся открыть им свою последнюю тайну.

ГЛАВА 8 Предупреждение Малакея

— Мальчик мой, я тебя предупреждаю.

Горен заморгал:

— Где я?

Он находился в царстве тумана, которым было накрыто все: и земля, и небо. Казалось, кроме тумана, не существует ничего. Туман был прозрачным и излучал рассеянный свет. Но Горен был уверен, что ложился спать в темноте, а на ясном небе тогда сияли звезды. Для такого времени туман — явление странное.

— Твое тело отдыхает, Горен, отдыхает в том самом месте, где ты его оставил. Но дух, следуя моему желанию, отправился в путешествие. Туда, где мы спокойно побеседуем. Как предок с потомком.

Глубокий голос слегка отдавал хрипотцой и звучал весело. Но Горен его узнал: это был тот самый внутренний шепот.

Он осмотрелся, а потом взглянул и на самого себя. Хотя тело его якобы спало у костра, он узнал свою фигуру. И даже одежда не изменилась.

— Это просто воспоминание, — со смехом пояснил голос. — Ты представляешь себе свое привычное обличье. Можешь даже походить по туману. Попробуй.

Горен сделал пару шагов. И действительно, все как всегда. Почва была твердой и одновременно податливой.

Он увидел, как сквозь туман к нему приближается человек. Высокий, выше Горена, худой, с белыми волосами и длинной белой бородой. В синих парчовых одеждах. Пальцы у него были длинными и худыми, но при этом не казались хрупкими. На лице выделялся огромный крючковатый нос, губы тонкие, уголки рта слегка опущены вниз. Глаза… глаза по цвету напоминали темный дым. Их взгляд пронзал Горена насквозь, на дне их плескался какой-то порочный огонь. Горен невольно отступил на шаг назад. Он боялся этого человека, хотя тот был мертв уже несколько столетий и сейчас существовала только его душа.

— Приветствую тебя, сын мой, — начал Малакей.

— Не смей так меня называть, — прошипел Горен. — Думаешь, вот это все, — он показал рукой на туман, — произвело на меня впечатление? Как ты это соорудил?

Старик слегка улыбнулся:

— Моя душа становится сильнее, Горен. Так предопределено. А это просто небольшая иллюзия. Ерунда.

Горен попытался ощупать свое спящее тело. Но не смог дотянуться.

— Говори, — велел он своему предку. — Мне пора обратно. Без своего тела я чувствую себя неполноценным, мне его не хватает.

— Это пройдет, — махнул рукой Малакей.

— Но только после того, как я умру. А ведь ты этого не хочешь.

— Ладно. — Малакей медленно обошел вокруг Горена, как будто изучал выставленную на продажу скотину. — Ты зря собираешься выступить против собственного отца. Потому что мне, чтобы освободиться окончательно и бесповоротно, нужен он, вернее, его магические силы.

— Тебе не удастся мне помешать, — холодно заметил Горен.

— Ты отдаешь себе отчет, что вы в кровном родстве?

— Ну и что? Я ведь шейкан. На кой ляд сдались мне честь и верность? Мой отец тоже на них плюет.

Малакей, стоя перед Гореном, сверлил его дымчато-серыми глазами.

— Глупец! Неслучайно моя душа стала сильнее именно сейчас! Я тот, кто может подарить Фиаре мир!

Горен покачал головой:

— Нет! Ты готов подарить ей только смерть и опустошение.

— Ни в коем случае. Я всегда стремился к добру, и я тебе это докажу! Выслушай же конец моей истории.

* * *

Через год после освобождения Ура я сообщил Божественному императору, что какое-то время поживу на Эремите, чтобы предаться важным магическим изысканиям. Конечно, он тут же согласился. Предоставил в мое распоряжение один из своих охотничьих замков на севере от перевала Теней, уединенно стоящий на краю леса у озера. Замечу между прочим, что охотились тут крайне редко; замок служил для развлечений иного рода.

Я отправился туда. Своего только что родившегося сына оставил на попечение матери. Она была женщиной послушной.

Целых три года я работал над загадкой Materia Prima.

Ага, тебе хочется знать, что такое Materia Prima? Неужели тебе это интересно?

Ну что ж, я тебе скажу, сынок: это Семя жизни.

Сила творения.

Не бледней, не надо. Это великая загадка, конечно, но у меня были причины строить столь смелые планы.

Потому что с ее помощью я хотел усовершенствовать творение. Объединить Свет и Тьму, чтобы воцарился вечный мир.

В любом случае, когда я почувствовал в своих руках Materia Prima, сущность моя претерпела заметные изменения. И я начал учиться вдыхать жизнь в пустые телесные оболочки.

Признаюсь, удалось не сразу. Мои первые творения были более чем несовершенны, отвратительны и уродливы. Хотя я подошел к делу очень серьезно и опирался на имеющийся опыт, но все-таки пока отличался от богов. Я еще не набил руку. Но с каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Похвастаюсь, определенный успех пришел буквально сразу: все мои создания были жизнеспособны, и я оставил их в качестве примера для дальнейшего совершенствования.

Деятельность моя не осталась незамеченной. Но к этому я был готов. Однажды, когда я работал над новым экземпляром, моя комната озарилась неестественным светом, в котором неотчетливо проступала фигура одного из Стражей. До сих пор не знаю, кто из них нанес мне визит. Он не представился и не пожелал мирно со мной побеседовать, он пришел с угрозой.

— Янус Малакей, — сильным голосом произнес приспешник Света, — мы твоих экспериментов терпеть не будем. Ты человек, и тебе не пристало вмешиваться в процесс творения. Это задача исключительно Стражей, то есть наша, и мы тебя накажем, если ты не успокоишься.

А потом свет погас.

Само собой разумеется, это не произвело на меня ровно никакого впечатления. Просто мне следовало изменить стратегию и работать быстрее.

Мне было сделано второе предупреждение.

И снова я не обратил на него внимания, зато удвоил усилия. День расплаты с богами приближался.

Но они меня опередили. Наложили на мою душу заклятие вечного страдания, как только я перейду Реку Душ. Душа моя была приговорена не знать покоя и познать ужас вечных мучений.

И тут я понял, что все-таки смертен. Тело мое, давно уже не юное, страдало. Я его не щадил, поскольку полностью погрузился в процесс творения, а теперь, придавленное заклятием богов, оно быстро распадалось.

Я был приговорен к смерти, чтобы на мою душу опустилась кара богов.

Я призвал на помощь Ура. Благодаря нашему кровному братству он мог почувствовать и услышать меня повсюду. Я велел ему привезти из Анкбранда моего сына.

Пока жизнь во мне угасала, я ждал избавления. Я знал, что телу моему пришел конец. Но душу свою с помощью Ура я еще мог спасти. Он не имел права мне отказать, потому что был связан клятвой: жизнь за жизнь.

На третий день я увидел, что он летит за мной — огромная золотисто-красная тень на фоне солнца. Он подхватил меня и понес в дикие земли, где находилось его жилище. На этой скале позже построили крепость Шейкур. Со временем он сделал там мощные укрепления, которые помогли мне укрыться от гнева Стражей.

Все это я воспринимал, словно смутные тени на фоне заката. Жизнь моя утекала как песок сквозь пальцы, удержать свою душу теперь уже я мог совсем ненадолго.

Итак, в Железных скалах, как они теперь называются, вдали от мирской суеты, дракон приземлился, осторожно спустил меня вниз и дал в руки моего сына.

Я почувствовал, что в жилах моих течет кровь Ура, именно она до сих пор мешала мне умереть. Но я догадывался, что дело близится к концу. Тело мое разваливалось на куски.

— Ты должен… взять мою душу… и перенести ее в моего сына… — прохрипел я. — Сделай… это… поскорее… пока… я… не умер.

Дракон подчинился, хотя и напомнил, что делает это только из-за того, что связан клятвой. Он наверняка надеялся, что я умру раньше. Но мы все еще были объединены кровью, которая продолжала меня подпитывать. У дракона не оставалось выбора: он не мог не выполнить моего приказания, хотя и пылал гневом, правда, беспомощным, потому что скрыться от меня не имел права.

Так мне удалось победить даже богов.

А потом я собрал остатки сил, в последний раз вздохнул и ощутил, как мне помогает Ур, удерживая на этой стороне благодаря нашему кровному союзу. Я взял на руки сына и в самый момент умирания невероятным усилием воли передал ему свою душу.

Она получила возможность не пересекать границу смерти. Проклятие потеряло смысл.

Таким образом, зародился народ шейканов.

* * *

— Теперь, мальчик мой, ты видишь, насколько важно, чтобы ты объединился со своим отцом, вместо того чтобы злокозничать против него? — В его голосе появилась настойчивость. — Я знаю, что он сделал с твоей матерью, но это ничтожная мелочь по сравнению с тем, о чем идет речь сейчас. Ведь я смогу продолжить свое дело и закончу его. Несмотря на Вечный Огонь, маги Альянса мне в подметки не годятся, потому что я все еще ношу в себе Materia Prima. Я могу положить конец этим ужасным войнам и оживить пропитанные кровью земли, пока не настал день Конвокации. При его непосредственном приближении я смогу сотворить долговременную защиту, и Эо превратится в вечно цветущую мирную планету, благоденствующую под моим недремлющим оком.

Горен отшатнулся. Он непрерывно думал о своем теле, представил его и сконцентрировал свою волю на том, чтобы в него вернуться.

ГЛАВА 9 Предательство

Горен проснулся резко, без перехода, и несколько минут лежал не двигаясь. Сердце билось, как бешеное, грудь и лицо покрылись потом. Наконец он решился открыть глаза.

Царила глубокая ночь. Око Серебряного Ткача сегодня не открывалось, так что далекие звезды предстали во всей красе. Воздух был теплым и нежным. Догорающий костер тихонько потрескивал. Вокруг костра спали товарищи Горена.

Не в первый раз он позавидовал их возвратившейся беззаботности. Глупо было предполагать, что, сбежав из Долины Слез, он станет свободным. Ничего подобного! Он оставался пленником души Малакея и злого духа своего отца. Он никогда не сможет приспособиться к новой жизни.

Больше всего Горена пугала убежденность Малакея, что он действует во имя добра. Свои рассказы он умел строить, по своему желанию переставляя все с ног на голову. Старик совсем рехнулся, причем наверняка не в момент обнаружения Materia Prima, а гораздо раньше. Он на самом деле считал себя богом или даже выше! Его болтовня о совершенстве и мире не могла обмануть Горена: величайший алхимик всех времен был одержим не только жаждой власти, но и манией величия. Так же как и все маги Альянса. В день Конвокации он собирается прибрать к рукам высвободившиеся силы и заполучить власть, чтобы закончить свое творение, не боясь мести богов.

Малакей — это не меньшее из зол, а самое страшное из них. Ведь наверняка больше никому не удавалось на долгое время овладеть магическими и божественными силами. Маги Альянса свихнулись после обнаружения Вечного Огня, а разум Малакея из-за болотной лихорадки всегда был не в порядке. Похитив Materia Prima, он окончательно повредился рассудком и теперь сам себя рассматривал как Великого Спасителя Мира.

Горен ни в коем случае не должен допустить, чтобы душа Малакея обрела силу, иначе в день Конвокации древний маг сумеет захватить власть. А поскольку Руорим получит от этого огромную выгоду, Горен предельно четко сформулировал свою цель: удержать его, причем не столько из мести, сколько ради спасения Фиары, а может, и всего мира.

Малакей уже попытался объяснить Горену, что другого выхода у него нет. Но сам он в это не верил, да и мама решительно выступала против. Она постоянно повторяла, что выбор есть всегда.

Горен не мог больше лежать. Он был слишком взволнован из-за всего, что произошло, ему требовалось выплеснуть энергию, прочистить мозги, иначе он не выдержит.

Он тихонько встал и отошел подальше от костра. А потом побежал, внутренне крича от отчаяния, как будто таким образом хотел избавиться от своего мерзкого наследия. Он бежал, как бегал еще ребенком, когда его захлестывали чувства, когда по-другому не получалось.

Горен не обращал внимания на то, что творится вокруг, он вообще не думал, что здесь может быть кто-нибудь еще.

Неожиданно он столкнулся с фигурой, вставшей на его пути. Нет, вернее, он споткнулся об нее, потерял равновесие, упал на спину и от ужаса некоторое время так и лежал.

Потом понял, что представляет собой прекрасную мишень для врага, хотя враг не стал бы долго раздумывать и давно бы напал.

Горен поднялся и увидел Молчаливого, который, скрючившись, сидел на траве.

— От тебя никуда не скрыться! — закричал Горен. Его разозлило, что кто-то наблюдал за ним, пока он безумно носился по окрестностям, подвергая себя и друзей опасности привлечь врагов.

Молчаливый по привычке ничего не ответил. Даже не пошевелился.

— А что ты вообще тут делаешь? — недовольно спросил Горен. — Ты никогда не спишь? Что ты все вынюхиваешь? Тайно за нами подглядываешь?

Молчание. Ни слова, ни жеста. Плащ полностью скрывал съежившуюся фигурку. Ситуация казалась дурацкой.

— Проклятье, отвечай же! — закричал он, но тут же понизил голос и прошипел: — Что ты скрываешь? Почему шляешься по ночам и никогда не показываешь своего лица?

В диком приступе ярости он протянул руку, чтобы сорвать с его головы капюшон.

И тут же снова оказался на траве. Коленом Молчаливый давил на его горло. Это произошло так быстро, что Горен не успел издать ни звука. Единственное, что отразилось в его сознании, — бледная рука, которая со скоростью стрелы вылетела из-под плаща, схватила Горена за руку, использовав его собственную скорость, перекинула через плечо и резко швырнула на спину. Даже не вставая! Через секунду Молчаливый повернулся и сел перед молодым шейканом на корточки.

Почему именно Горену всегда так не везет! Он великолепно обученный воин, которому давала уроки лучшая воительница мира, что признал даже Руорим Кровопийца. Горен всегда был прилежным и способным учеником. С ним, тогда еще совсем мальчишкой, не могли справиться лучшие гвардейцы Лирайна.

И вот теперь опасный противник Горен (каким он давно себя считал) беспомощно валялся в траве и, как дурак, пялился на тень под капюшоном. Теперь он знал, что Молчаливый не только ниже его чуть ли не на целую голову, но и гораздо легче. Он явно не гном. Кто-то типа Менора Худощавого, но в уменьшенном варианте.

Горен был настолько смущен и потрясен, что продолжал лежать, не открывая рта.

Зато заговорил Молчаливый:

— У каждого свои тайны, Горен Говорящий с ветром, — прошептал он хриплым голосом. — У тебя нет никакого права лезть не в свои дела.

К счастью для Горена, было еще темно. Он знал, что покраснел до ушей, чего с ним не бывало с самого раннего детства. Колено давило на кадык, и он хрипел и хватал ртом воздух, надеясь, что Молчаливый, наконец, его отпустит.

— Хорошо, — довольно сказал Молчаливый, — ты прекрасно усваиваешь уроки. Молчи о том, что произошло, я тоже никому ничего не скажу. Но имей в виду, наступит день, когда тебе придется открыть свою душу, причем обе ее части.

Он знал. Все. Или же просто украшал таким образом свою речь, чтобы выглядеть поинтереснее? Делая вид, что в курсе событий, хотя на самом деле имеет только кое-какие предположения?

Горен взорвался.

— Это время придет и для тебя тоже, — пригрозил он сдавленным голосом.

— Точно. Но не сегодня и не сейчас. Уходи, оставь меня одного.

Молчаливый встал, повернулся и, сделав несколько плавных движений, растворился в ночи, как будто превратившись в невидимку.

Пораженный до глубины души, Горен вернулся на свое место. Для одной ночи событий оказалось предостаточно. Его охватила тоска по матери, он чувствовал кипевшие в груди слезы. Но ему удалось их подавить и стереть из воспоминаний образ Дераты.

«Руорим, — думал он. — Это ты во всем виноват. Ты хочешь меня использовать, чтобы пробудить душу Малакея. Ты, как и наш предок, одержим жаждой власти, надеешься на богатую добычу, когда Малакей станет властителем Фиары, а может, и всей Эо. Ты наверняка надеешься на бессмертие, которое уже отхватили себе маги Альянса. Да, ты хочешь примкнуть к ним, а может, у тебя и более широкие планы.

Но я приду. Еще раз клянусь кровью своей матери: я тебе помешаю, тебе и нашему предку, который как проклятие притаился в моей душе. Так легко я не сдамся, я слишком мало жил.

Мы встретимся еще до осени».

Если прошедшей ночью кто-нибудь из его спутников что-то заметил, то виду не подал. После скудного завтрака, состоящего из травяного настоя, нескольких сладких кореньев и личинок жуков, шестеро друзей отправились дальше. Им предстоял длинный тяжелый путь до Норимара, и они не хотели зря терять время.

Горен с грустью вспоминал Златострелого, своего жеребца, быстрого как ветер. Для него такая дорога не представила бы никакого труда, скорее она превратилась бы в длительную прогулку с целью испытать свою выносливость.

В последовавшие затем дни Горен еще больше тосковал по своему быстроногому скакуну, потому что зарядил дождь. Они промокли до нитки и замерзли. Особенно тяжело пришлось Менору Худощавому: он постоянно дрожал и чихал не переставая.

Горен не сомневался, что каждый из его спутников давно уже пожалел, что предложил ему дружбу и верность. Он и сам мечтал о крыше над головой, о сухой одежде, горячей еде и об огне, весело танцующем в камине.

Продвигаться вперед становилось все труднее, земля совсем размякла. Сапоги покрылись грязью и начали разваливаться, их пришлось подвязать веревочками.

Молчаливый все время сражался со своим насквозь промокшим и безумно потяжелевшим плащом, края которого были покрыты слоем грязи. Он вырезал себе палку и, опираясь на нее, брел через лужи, ямы и пригорки.

Даже Менор Худощавый перестал веселиться, больше не шутил и не распевал язвительные песенки собственного сочинения.

— Чем это я не угодил владыке бездомных? — бормотал он.

— Клянусь наковальней Нитхальфа, — орал Бульдр, — такую погоду я наблюдал разве что на море!

— Элен Одинокая сопровождает нас и плачет тысячами слез, — вторила ему Лунный Глаз.

— Пусть бы Тиара успокоила ее своим танцем, — проворчал Хаг Сокол.

Горен, как и Молчаливый, вел себя тихо. Он чувствовал, что Малакей стремится выбраться наружу и заполучить тело Горена. С каждым днем душа предка становилась сильнее, и Горен боялся, что однажды просто не выдержит. Теперь ему приходилось постоянно быть начеку, даже во сне. Постепенно накапливалась усталость, приходилось держать себя в руках, чтобы остальные не заметили, что он слабеет.

Но дождь никак не хотел прекращаться. Доведенные до отчаяния, они старались отыскать для ночлега дерево или хотя бы куст, чтобы укрыться. Об огне нечего было и думать. Хаг и Бульдр старались отыскать каких-нибудь животных, но нигде не было даже птицы. Хотя все равно приготовить мясо они бы не смогли. А есть его сырым никому не приходило в голову: до такой степени они пока еще не оголодали. Так что волей-неволей они довольствовались сладкими кореньями, иногда грибами, первыми в этом году ягодами, а иногда удавалось найти даже трюфель. Зато пили они всегда вдоволь.

Вдобавок ко всему как-то утром начался еще и ветер. Горен тут же поднялся на холм и начал прислушиваться. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы поговорить со своим верным советником. Журчание воды заглушало слабый голос ветра, который мчался к нему со всех сторон, теребя его одежду и мокрые волосы и колотя по лицу.

Остальные поглядывали на него с любопытством: возможно, их ожидает особый торжественный ритуал, — но Горен просто стоял с закрытыми глазами. Иногда губы его шевелились, но слова до них не долетали.

Наконец он вернулся к товарищам.

— Кому-то нужна наша помощь, — серьезно сказал он. — Если поторопимся, дойдем за два часа.

Никто не задал ни единого вопроса. Друзья обрадовались, что наконец-то появилась задача, из-за которой они прервут свое доводящее в столь ужасную погоду до отчаяния монотонное продвижение вперед.

Бульдр ощупал рукоятку своего топора и действительно прибавил скорости. Горен втайне восхищался гномом, который держался на удивление хорошо, хотя ножки у него были очень коротенькие. К тому же он был значительно старше. Но гномы вообще крайне неприхотливы и выносливы, доказательством чего опять-таки служил Бульдр.

Хаг, похоже, тоже развеселился. Он ведь оставался солдатом.

— А что ты еще узнал? — поинтересовался Менор Худощавый, стараясь не отстать от Бульдра.

— Напали на торговый караван. Кто, я не разглядел. Их не очень много, десять или пятнадцать. Это не люди. Какие-то дикие темные существа, но двуногие и прямоходящие.

— А караван большой?

— По-моему, шесть телег, скот и лошади. Сколько купцов, сказать не могу. Похоже, они без охраны.

— Значит, не контрабандисты, — заметил Бульдр. — У тех всегда имеется в запасе отряд хорошо обученных солдат.

— В нормальных караванах тоже, — возразил Хаг. — Может, это одна семья, живут, наверное, продажей своих товаров.

Ближе к вечеру Горен остановился и жестом велел спутникам спрятаться у холма. Необходимость передвигаться на четвереньках нисколько их не смутила, они и так уже несколько дней были грязными и мокрыми до нитки.

Под проливным дождем они осторожно выглянули из-за холма и увидели, что Горен не ошибся.

Битва была в разгаре. До них долетали неотчетливые крики и звон оружия. Одни схватились в рукопашной, другие оттаскивали в сторону скот и лошадей. Две телеги уже перевернули, повсюду валялись товары.

— Кричит женщина, — прошептала Лунный Глаз, у которой был самый острый слух. — Они собираются ее утащить, чтобы съесть или… еще хуже.

— Я вижу несколько темных пятен, похоже, это мертвецы, — сказал Бульдр. — Мы еще вовремя пришли, иначе бы перебили всех.

Хаг сощурился:

— Но кто это такие?

На этот вопрос ответ у Горена был. О них ему рассказывала мать.

— Луции. Выведенные из волков наполовину разумные существа с человеческой кровью. Они бродят по стране, грабя и убивая.

Менор вздрогнул и побледнел:

— Но кто же их выводит?

— Норканы, — прошипела Вейлин, и в ее нежном голосе запрыгали льдинки. — Это создания Тьмы, выведенные темными силами, приспешники Нора Серебряного Паука, будь они прокляты.

Горену стало больно, когда он услышал в голосе нежной эльфийки столько ненависти и отвращения. До сих пор он даже не представлял себе, что она способна на столь сильные враждебные чувства.

— Не задерживаемся, — сурово сказал он. — Поможем этим несчастным!

Все согласились, даже Молчаливый кивнул. В его руке серебром сверкнул острый кинжал.

— Можно не прятаться, наверное, они уже почувствовали наш запах, — добавил Горен. — Как проще всего пугать собак? Нужно рыча бежать к ним, потому что тогда ты кажешься больше и страшнее.

— Значит, вперед! — нетерпеливо заорал Бульдр.

— Вперед! — крикнул Хаг, вскочил и рыча бросился вниз по склону. Остальные мчались за ним по пятам, каждый со своим боевым кличем, призывая на помощь богов, прежде всего Нитхальфа, покровителя битвы и мужественных солдат.

Луциев осталось всего восемь, они крайне обозлились, так как незнакомцы осмелились сунуть нос не в свое дело в тот самый момент, когда они уже были уверены в победе. Рыча и скаля зубы, они набросились на новых врагов. Это были высокие существа, ходили они на двух волчьих ногах, но прямо. Руки длинные, заканчивающиеся мощными когтистыми лапами. Нижняя, напоминавшая волчью, часть тела покрыта, как и ноги, густой шерстью. Верхняя часть туловища как у мускулистого орка. Большая голова с красными горящими глазами, украшенная огромной гривой. Оружием они не пользовались, потому что сами по себе были смертельно опасны.

Легкие Горена готовы были разорваться, когда он на бегу столкнулся с луцием, мышечная масса которого в два раза превосходила его собственную.

— С-с-сли-ззняк, — прорычал человеко-волк, раскрыл слюнявую пасть и острыми зубами попытался схватить Горена за горло. Тот вцепился в луция, чтобы при резком столкновении его не сбило с ног. Он успел отклониться и у самого уха услышал лязг челюстей. Одновременно Горен со всей силы ударил головой в морду, ослабил захват и заехал кулаком в чувствительный нос отродья.

От боли луций издал резкий крик, который тут же перешел в вой.

— Я тиб-б-и-ия-я-я уби-и-ию-ю-ю! — Он взмахнул руками, но, как и до этого зубами, угодил в пустоту.

«Сильный и быстрый, но тупой», — подумал Горен, взмахнул коротким мечом и ударил луция в пах. Из глубокой раны хлынула кровь, которую тут же смыл дождь. Но ранение нисколько не задержало луция, просто он рассвирепел еще больше. Тыльной стороной руки он ударил Горена в лицо, голова чуть не отлетела. Эта дрянь едва не проломила ему затылок, но, вспомнив уроки матери, он, вместо того чтобы сопротивляться, подался навстречу удару и упал в грязь. Затылок болел, но голова была на месте. Щеку ломило, левый глаз заплыл. Пару мгновений он различал только звезды, но отдышаться не было времени. Он моментально перекатился через грязь, избегая толчков и ударов луция и дожидаясь возможности вскочить на ноги или ударить мечом снизу.

Сгорбившись, луций прыгнул на него, как волк на мышь. В последнюю секунду Горену удалось уклониться. Теперь он смог подняться на ноги и вмазал луцию локтем по почкам; тот кубарем полетел на землю. Битву Горен закончил, нанеся резкий удар. Волчья голова шмякнулась в грязь, туловище, содрогаясь, покатилось по земле и, в конце концов, замерло.

Без промедления Горен бросился на очередного противника. Он хотел помочь Вейлин: она целительница, а не воин. Но она дала отпор по-своему: подняла руку и запела по-эльфийски какую-то простую мелодию. Собиравшийся на нее напасть луций остановился на полпути, когда Вейлин направила на него серебристый луч, исчезнувший у него в груди. Через секунду Горен увидел, как луций загорелся, сердце под безволосой кожей билось все сильнее и быстрее и увеличивалось в размерах. Потом… смотреть дальше он не мог, достаточно было представить.

Он пробежал мимо эльфийки к луцию, который схватил купца и оскалил зубы, собираясь перегрызть тому горло. Остальные, как заметил Горен, сами неплохо справлялись со своей задачей.

Горен с разбегу наскочил на луция, оттолкнул от купца, потянул за собой и придавил к телеге, прижав его горло к доске. Луций попытался наброситься на него, но Горен проткнул мерзавца мечом. В удар он вложил столько сил, что меч пронзил тело насквозь и застрял в дереве.

Хрипя и теряя кровь, Горен на секунду застыл, у него закружилась голова, ему пришлось несколько раз открыть и закрыть глаза, пока наконец не вернулось зрение.

А бой уже закончился. Три раненых луция с воплями бежали прочь. Остальные трупами валялись в грязи.

Менор, за секунду до этого осознавший, что они победили, возликовал, Бульдр вторил ему громовым голосом. И Хаг, поддерживавший Вейлин, тоже. Молчаливый со скрещенными на груди руками стоял поодаль.

Горен слишком устал, чтобы радоваться.

Благодарность купцов не имела границ, они называли шестерых товарищей не иначе как посланцами богов. Ведь здесь, вдали от торговых путей, они даже не надеялись получить помощь.

И тому была причина, как выяснил Горен, пока они с перевязанными ранами и чашками горячего бульона в руках плечом к плечу сидели под одной из телег. Впервые за много дней у них была сухая подстилка и теплая пища, потому что купцы всегда возили с собой небольшие печки, в которых огонь никогда не затухал. Так что у них были горячий чай и бульон, а еще соленый хлеб и сухофрукты.

Горену скромное угощение показалось роскошным пиршеством, ради которого стоило вступить в бой. Купцы снабдили путников сухой одеждой, даже для Молчаливого, который переодевался в стороне от остальных, они отыскали большой плащ с капюшоном. Вещи были простые, некоторые даже поношенные, но в более приличном состоянии, чем мокрые пожитки, взятые у орков.

— Это же просто обмен, — заметил Хумрих Сведущий. — У нас остались ваши старые вещи.

— А почему вы путешествуете вдали от торговых путей и к тому же без охраны? — спросил Хаг, когда заверения в благодарности закончились и все перешли к нормальной беседе.

— На дорогах в этих краях небезопасно. Получить сопровождение практически невозможно, ведь караванов очень много. А что нам остается делать? Мы живем торговлей. Умрем с голоду, если не сможем продать свои товары, а чтобы их продать, приходится предпринимать длительные путешествия. Так что мы понадеялись, сократив путь, быстрее добраться до цели и проскочить, пока эти палачи нас не заметили.

Горен насторожился:

— Значит, где-то поблизости стоит армия?

— И не одна, — пояснил караванщик. — Здесь столкнулись два мага из Альянса! Хокан Ашир, последний клеврет Kсy, — пусть его душа превратится в пепел, развеянный по всему миру! — покинул город Кайтх-Халур, чтобы выступить против Раита Черного, двинувшегося из Лара с целью захватить владения соперника.

Горен видел, как задрожала Вейлин Лунный Глаз. Свет в ее глазах угас, а ее по-эльфийски светлая кожа стала мертвенно-бледной.

— Он самый ужасный из них всех, — прошептала она. — Горе тебе, ведь ты без надобности произносишь его имя, глупец! Там, где он прошел, умирает всё, и даже если Хокан Ашир, Заклинатель Мертвых, является бесспорным мастером некромантии, все равно он один на один не победит черного дьявола! Горе, горе нам всем, ведь именно здесь они столкнулись. Этим землям конец!

Она закрыла лицо руками. Остальные удрученно молчали.

Горен глубоко дышал:

— А где… где мы сейчас находимся?

— В такой дождь точно не скажешь, — ответил Хумрих Сведущий. — Конвокационные войны уже успели изменить местный климат. Вообще-то мы между глубоким ущельем Истины и Эльфийскими полями. Конечно, оба мага перенесли свои разборки на нейтральную для себя территорию, в Хоенмарк, страну людей. А как же иначе? Ведь таким образом они оберегают собственные владения. — Седобородый старик с растрепанными волосами, в похожей на крышку шляпе на голове и в странной одежде с яркими полосами чуть не плюнул на землю, но вовремя опомнился.

— В любом случае, — продолжил он, взглянув на Вейлин, которая уже успела взять себя в руки и теперь пила бульон, — мне кажется, что у Черного, имя которого ты не хочешь произносить, шансов немного. Ведь у Хокана Ашира войсками командует величайший воитель Фиары, который тоже разбирается в черной магии, хотя и не имеет способностей мага, входящего в Альянс. Но этот недостаток он компенсирует огромной силой и жестокостью.

Все сразу поняли, о ком идет речь.

— Руорим Кровопийца, — произнес Горен, и в горле у него пересохло.

Хумрих удивленно посмотрел на него.

— А какое отношение имеешь к нему ты? — спросил он, подтвердив справедливость собственного прозвища. Он не только мог сориентироваться в этой измученной дождями пустыне, но и умел наблюдать и делать выводы.

— Клятва мести, — искренне ответил юный шейкан. — В каком направлении находится войско?

— Не собираешься же ты…

— Именно это он и собирается, — ответил вместо Горена Бульдр. — А мы пойдем с ним. Если бы ты был столь любезен, господин караванщик…

— Да поможет вам Шанна Добрая, вы не в себе, все вы без исключения! — возмущенно заорал Хумрих. — Все считают, что я сумасшедший из-за того, что вожу эти караваны, но то, что собираетесь сделать вы, это же безумие чистой воды!

— Чистое безумие — это маги Альянса, их надо утихомирить еще до наступления Конвокации, — решительно заявил Хаг. — И прежде всего Руорима Кровопийцу, который одержим жаждой власти. Он, как последний трус, убил мать Горена и многих других. Мы должники Горена, а ты — наш должник, дружище Хумрих.

— О, я не собираюсь мешать вам добровольно отправиться в пасть смерти, если уж вам так хочется, — возразил старец. — Правда, обидно, я ведь только привык к мысли, что найму вас охраной. Но что могу поделать я, простой торговец? Вы сами выбрали свой путь. Так что я покажу вам направление и сделаю даже больше. Чтобы обеспечить себе благосклонность богов, я дам вам трех лошадей, которые быстродоставят вас к цели. Ведь вы спасли весь мой скарб, а наши женщины, среди них и моя дочь, на этот раз избежали насилия и смерти.

— Мы с удовольствием примем ваш дар! — обрадовался Бульдр. — Мысль о необходимости снова тонуть в грязи не очень меня вдохновляет.

— А сегодня вы переночуете здесь, — добавил Хумрих. — Конечно, в этой повозке тесновато, но хоть сухо, и вы сможете отдохнуть. Вам понадобятся силы для того, что вы намереваетесь сделать, и да хранят вас все боги этого мира. Желаю вам успеха, хотя и не очень в него верю. Но терять надежду никогда не стоит.

На другое утро дождь действительно поутих. Горен воспринимал это как добрый знак: они все делают правильно. Хумрих объяснил им, куда двигаться; на лошадях дня три пути. Совсем скоро он второй раз в жизни увидит своего отца. Счастье на их стороне.

Лошади, которых им дал Хумрих, были довольно худые, но хотя бы достаточно молодые. От старого купца они получили гораздо больше, чем ожидали. Ведь при всей благодарности обыкновенный торговец ни за что не переступит через свою бережливость.

— Я тебе помогу, — сказал Менор, влезая в седло и подтягивая наверх Вейлин.

Вторую лошадь разделили Бульдр и Хаг. Горен, с тоской вспомнив Златострелого, сел на третью лошадь и протянул руку Молчаливому, который ждал, не говоря ни слова. Никто больше не предложил ему сесть на лошадь; они распределились очень быстро. Так что Горен сразу понял, кто кому больше всего доверяет.

Поколебавшись, Молчаливый дал Горену руку и неожиданно ловко вскочил на лошадь за его спиной. Но он не охватил руками талию Горена, а вцепился в самую высокую часть седла. Он, как всегда, старался держаться на расстоянии. Горен решил, что от резвой скачки по заброшенной дороге ситуация изменится.

Они распрощались с Хумрихом и остальным караваном и отправились в путь, провожаемые добрыми напутствиями.

Местность была холмистой, дороги расползались от грязи, но лошади не плутали. Все вокруг казалось однообразным: трава, перелески, кусты. Только однажды Горен заметил смутно выступающее из-за туманно-серой пелены дождя стоящее на холме увитое плющом полуразрушенное здание с колоннами, куполом и статуей на крыше. Подробностей было не разглядеть: похоже, человек в доспехах, замерший в величественной позе.

— Что это? — Горен показал на здание.

— Монумент, — ответил Хаг Сокол с мрачным лицом. — Таких в Фиаре много. Их воздвигал каждый народ в определенных местах, имевших для него важное значение. Павший здесь герой, великая магическая битва, место встречи… и прочее в том же роде. Но все это кануло в историю, Горен, и теперь не играет для нас никакой роли.

К полудню третьего дня дождь, наконец, прекратился. Путники с облегчением вздохнули, послышались шутки. Таким образом, они хотели отвлечься от мысли о том, что приближаются к цели и соответственно все больше нервничают. Конечно, они боялись, ведь им предстояло схватиться не просто с Руоримом, а с двумя армиями, подчиняющимися магам Альянса.

— Вы жалеете, что пошли со мной? — спросил Горен.

— Каждую секунду, — ответил Менор. — Разум мой требует, чтобы мы немедленно повернули назад и драпали в противоположном направлении как можно быстрее и как можно дальше от этого места. Но я полюбил тебя, Горен, как бы глупо это ни звучало. Я обещал тебе помогать и не струшу из-за дурацкого пристрастия к собственной жизни. Я бы себя никогда не простил.

— Но я бы понял. Я все равно собирался идти один.

— Побереги слова для более полезных дел, — вмешался Бульдр, проезжавший с Хагом за спиной мимо Горена.

Молчаливый ударил в бок лошадь, которая от испуга подпрыгнула и побежала быстрее. Несколько секунд Горен был счастлив.

Ближе к вечеру по заросшему лесом холму они пробрались между армиями, которые разместились на двух противоположных холмах. Судя по всему, низина между ними служила полем боя. Черная земля была вздыблена, валялись сломанные мечи и копья, кое-где оставались трупы, которые не забрала ни та, ни другая сторона.

— Ну и дела! — воскликнул Менор, высказав тем самым чувства, которые испытывали все.

Земля, насколько хватало глаз, была покрыта живым темным ковром, находящимся в постоянном движении. Люди, гномы, эльфы и норканы, орки, тролли, ходячие мертвецы. Обе армии насчитывали тысяч десять солдат, а может, и больше. Горели сотни костров, у которых собрались сторонники магов Альянса. Отряды не стояли на месте, группы подходили со всех сторон и размещались вокруг огня. Всадники приезжали или уезжали, у некоторых были знамена. Держать такое огромное войско под контролем крайне сложно, и это сулило выгоду шестерым товарищам, у которых появился шанс незаметно смешаться с солдатами.

У костров размещались черные палатки командующих, их размер частично отражал величину кланов. Армии казались до ужаса одинаковыми.

— Кто здесь кто? — беспомощно пробормотал Менор.

— Очень просто, — отозвалась Вейлин, показывая на левый холм. — Вон там много ходячих мертвецов.

— Точно. — Вор поежился.

На флангах армии толпились восставшие из мертвых. Некоторые походили на людей, гномов или эльфов. Но большинство напоминало отвратительные карикатуры на живые существа, изувеченные или перекошенные. Отрубленные когда-то головы были приставлены криво, иногда прямо на плечи. У некоторых к телу приросла третья или даже четвертая рука, да и ног нередко было больше двух. Кожа немертвых имела бледно-серый оттенок, с наростами и ранами; вонь от них разносилась на много миль.

— А вон железные, — показала эльфийка. Распределенные на авангард и арьергард, прибывали те жуткие существа, которых слепили из черного железа и с помощью раскаленных камней-душ превратили в некое подобие живых созданий. Как и ходячие мертвецы, они не знали пощады и предназначались только для войны. Они считались одними из самых ужасных и непобедимых слуг своего хозяина. Это были творения Хокана Ашира, некроманта.

— Этот… человек и есть Хокан Ашир родом из Kсy, — пояснила Вейлин. — Он обнаружил храм Костей Цараха, где когда-то создавались народы тьмы, и нашел там маску Белиала, слуги Цараха. Так он стал самым могущественным из всех некромантов, и именно его войско ты видишь там внизу.

— Мне понятно, какое из войск служит Раиту, — объявил Бульдр, и голос его странно задрожал. — Вижу, как сверкают оружие и доспехи, и буквально слышу звон черной энергии, которой пропитана его армия. Смотрите, вон там идет и он сам… — Трясущимся пальцем он показал на большую черную палатку.

Горен увидел (правда, неотчетливо) высокую фигуру в человеческих доспехах. Движения его были нечеткими; Горен смутно разглядел, как он ставит вперед ногу, а потом, через какое-то время, уловил и движение. И заметил, что вокруг этой фигуры, словно посланцы смерти, развеваются черные лепестки роз и пожухлые листья. И неудивительно: там, где прошел норкан, земля, несмотря на оставшуюся после дождя влагу, дымилась, а все живое погибало. И вдруг Горену стало нестерпимо холодно, но только на какой-то момент. Потом края палатки закрылись за магом Теней, и дыхание смерти исчезло.

— Клянусь молотом Бьярна, — прошептал Бульдр, — задача у нас не из легких.

— Для меня каждая задача не из легких, — отозвался неожиданно тонким голосом Менор. — Понимаете, я бездарь даже в вопросах воровства. В битве с луциями у меня было больше удачи, чем разума. И как раз поэтому сейчас я не отступлю.

— Нитхальф да пребудет с нами, Бульдр и Менор, — подчеркнуто бодрым голосом сказал Хаг Сокол.

Вейлин схватила Горена за плечо:

— Был бы Руорим на стороне Раита, мы могли бы подготовить конец проклятому, а так мы, возможно, ему поможем…

— Военное счастье будет зависеть не только от Руорима, — возразил Горен.

— Что будем теперь делать? — прохрипел Молчаливый, и все удивленно уставились на него.

— Думаю, — медленно сказал Горен, — что можем незаметно пробраться в лагерь, в котором находится Руорим. Никому и в голову не придет, что посторонние окажутся настолько сумасшедшими, чтобы добровольно отправиться на эту бойню. Наверное, они вообще не обратят на нас внимания, потому что у нас нет ничего, что свидетельствовало бы о нашей принадлежности к Раиту. Тогда мы найдем палатку Руорима и подождем, пока все угомонятся. Если будем держать свои мысли при себе, он тоже нас не заметит. И тогда я быстро, без предупреждения, нападу. Войду, снесу ему голову, и все.

— Может получиться, — задумчиво протянул Бульдр. — Руорим готов ждать любых хитростей, но уж наверняка не прямого удара. Но решать придется на месте, а не здесь, наверху, где нам ничего не видно.

Вейлин со всей силы вцепилась в руку Горена:

— Смотри, вон он там!

Все они сразу же его узнали. Он ехал верхом на огромном золотистом жеребце, на нем были черно-красные доспехи с гербом шейканов, лицо скрыто под шлемом с головой дракона.

— Златострелый! — закричал Горен, горло его судорожно сжалось. — Это… это мой конь, он не подпускал к себе никого, кроме моей мамы, а потом, когда она подарила его мне, еще и меня… Я и не думал, что увижу его снова…

Глаза его наполнились слезами.

— Что бы ни случилось, без него я оттуда не уйду, больше я его не брошу!

— Все в порядке, мальчик, — попытался успокоить его Бульдр. — Возьми себя в руки, сейчас тебе нужна холодная голова!

Солдаты расступились, когда Руорим проехал между ними к одной из черных палаток, где спешился и тут же исчез за пологом. Жеребца, не снимая ни седла, ни уздечки, привязали рядом с другими лошадьми. Он ржал и пританцовывал, шум долетал даже до шестерых друзей, несмотря на крики, грохот и прочий шум, неизбежный при наличии двух армий.

Горен видел, что воля Златострелого все еще не сломлена, хотя он и терпел на своей спине другого хозяина. Но характер его так и не изменился.

В этот момент для Горена не было большего счастья, чем снова увидеть Златострелого, живого и здорового. Сердце его преисполнилось мужества, потому что теперь он не только отомстит, но и освободит своего верного друга, подарок матери, последнее живое напоминание о ней.

«Великолепно, — почувствовал вдруг Горен голос Малакея. — Да, мальчик мой, выглядит он хорошо, за ним прекрасно ухаживали! Иди к нему, сынок, откройся своему отцу, который давно тебя ищет и с нетерпением ждет! Теперь ничто больше не сможет нас остановить. Втроем у нас столько власти, что мы в состоянии стравить между собой даже магов Альянса. Мы способны устроить такую заваруху, что они сами уничтожат друг друга и свои войска! И тогда на нашу долю останется на двух колдунов меньше и всеобщий мир немного приблизится. Это должно сделать тебя, Горен, счастливым!»

Горен закрыл глаза и подавил готовые взорваться чувства. Он не хотел больше слышать этот шепот у себя внутри, которой звучал уже гораздо отчетливее, как будто Малакей стоял рядом. Удивительно, что товарищи до сих пор ничего не слышат. Видимо, близость к Руориму умножает его силы.

Но это значит, что отец чувствует приближение самого Горена.

Горен собрал все свои силы, сосредоточился на внутренней мане, как его научил магистр Альтар, и произнес защитное заклинание, чтобы не привлекать к себе внимания. Ему казалось, что он закрывает плотной крышкой старый, сильно пахнущий сыр. Услышал внутри протестующее бормотание, которое быстро замолкло. Подействовало!

— Старый ублюдок, — с ненавистью прошептал он. Ярость свернулась у него в животе, словно горячий уголь.

— Теперь уже недолго, — уверенно заявил Хаг. — Когда выходим? Нужно, чтобы Руорим не успел уехать.

— Подождите, — сказал Горен. — Конечно, я постоянно забываю. Я залезу на дерево и поговорю с ветром.

Не дожидаясь ответа, он схватился за сук ближайшего дерева и быстро полез к вершине. Дождь закончился, но ветер все еще яростно гудел в кронах. Сил придется затратить совсем немного.

Но Горен мог напрягаться сколько угодно: ветер молчал. Почти час просидел он на качающейся ветке, и ветер теребил его одежду, заставлял трястись от холода, несмотря на летнее тепло. Но больше ничего не происходило.

С мрачным лицом Горен спустился вниз и был вынужден признаться товарищам, что потерпел неудачу. И не может сказать, очень ли плохи их перспективы или просто плохи. Он оглох, внутри у него царила пустота.

— Это, мальчик мой, и есть лучшее предупреждение того, что ты собираешься сделать, — заметил краснобородый гном.

Они ждали до наступления темноты, неотрывно следя за всеми передвижениями. Руорим больше не показывался. Суета усилилась, когда на укрепленной дороге появилось несколько повозок с рабами, за ними следовали маркитанты и другие торговцы.

— Все еще существуют те, кто извлечет выгоду из любой ситуации, — пробормотал себе под нос Горен.

— Точно, например, мы! — закричал Хаг. — Давайте, вперед!

Они оставили лошадей и заскользили под прикрытием темной, отбрасываемой кустами тени в направлении дороги, чтобы присоединиться к небольшому каравану, который пропустили без всякой заминки. Если и есть часовые, то они размещены далеко от дороги и вряд ли обращают внимание на тех, кто входит в лагерь. Под мощной магической защитой одного из магов Альянса особых мер безопасности не требовалось, что совсем не удивило Горена. Они договорились, чтобы не бросаться в глаза, разбрестись по одному, как только подойдут достаточно близко. Товарищам следовало разместиться вокруг палатки Руорима, чтобы в крайнем случае отвлечь внимание, пока Горен не нанесет свой удар.

Как и предполагал Горен, до сих пор никто не удостоил их даже взгляда. Таких странных личностей, как они, здесь было довольно много, кто-то куда-то шел, кто-то стоял на месте. В такой огромной армии вряд ли все знали друг друга в лицо, а поскольку все они жили и умирали за своего хозяина, а не за личные идеалы, то даже не задумывались, не пришло ли кому-нибудь в голову разрушить планы Хокана Ашира.

Друзья испарились настолько быстро и незаметно, что даже Горен их не увидел. Он вдруг остался один. Потом понял, что до черной палатки всего несколько шагов. Его затрясло как в лихорадке, в глазах все запрыгало, кровь застучала в ушах. Ноги выполняли свою работу, хотя сам он этого не осознавал. Он видел только свою цель и изо всех сил старался сдержать чувства и скрыть мысли. Ему нельзя выдать себя раньше времени, иначе всё пропало, все и навсегда.

Словно молитву, он мысленно произнес мантру, что уже давно вошло у него в привычку. Я ничто и вокруг меня ничто меня не видно меня не слышно у меня нет запаха я незрим я переменчив я словно тень я не настоящий все течет все движется как и я я капля в реке зерно в поле травинка на лугу я ничто я ничего не знаю…

И тут он увидел Златострелого.

И Златострелый увидел его.

Жеребец взметнулся вверх и заржал, разорвал веревку, напугав остальных лошадей. Началась суматоха, двое солдат попытались удержать взбесившихся животных.

— Златострелый, — прошептал Горен, и все вокруг вдруг застучало и загрохотало.

Заклятие перестало действовать.

— Измена! Тревога! Измена! — заорал Горен не своим голосом. Да и слов этих он тоже не собирался произносить.

Он даже не понял, что с ним произошло. Горен вдруг перестал управлять своими органами чувств, не мог вспомнить, где он, почему он здесь, кто его разбудил. Или он спит и видит сон?

Они окружили палатку благородного предводителя, посмотрите на них, трусливые убийцы, преступники, жалкие предатели, бесчестные бандиты! Ловите их, хватайте, вот они!

Словно издалека, сквозь туман и журчание, Горен увидел и услышал, как суета превращается в хаос. Внезапно половина армии оказалась на ногах, все схватились за оружие и заорали. Он увидел, как быстро сжимается круг, в центре которого стоит он сам. Увидел, как все показывают пальцами на него и на остальных, как на них наставляют копья, пики, мечи и арбалеты. Разглядел в их глазах темную, дикую жажду крови. И услышал властный голос:

— Тихо!

Тут же наступила тишина, все замерли. Можно было бы услышать, как на землю упадет лист.

Горен заметил, что находится всего в четырех шагах от огромной черной палатки. Края ее были отогнуты, перед ней стоял мощный мужчина, более высокий и широкий в плечах, чем он сам. На мужчине красовались черно-красные доспехи, слева в простых ножнах висел меч. Длинные черные волосы с седыми прядями слегка развевались на ветру. Левая половина лица поражала безупречной красотой, правую же пересекал глубокий шрам.

Горен не увидел, а почувствовал, что на него направлены глаза, один по-волчьи желтый, второй красноватый. Они сверлили его, прожигали в нем дыры.

Он выдохнул, только когда взгляд перестал его буравить.

Руорим отвернулся.

— Что произошло? — спросил он глубоким грубым голосом.

Четверо солдат подтащили четверых пленных. Гнома, двух людей и эльфийку. Все они смотрели непонимающим, яростным и растерянным взглядом на Горена, который держался крайне равнодушно.

— Они собирались проникнуть в вашу палатку и злодейски вас убить, господин, — ответил один солдат, стараясь не смотреть на хозяина. — А вот этот, — он показал на Горена, — выдал и себя, и всех остальных.

Глаза Руорима вновь обратились к Горену.

— Он их выдал?

— Да, господин.

— Они собираются меня убить, строят планы, пробираются сюда, а потом один из них выдает всех остальных?

— Может быть, ему достанется более высокая награда, господин.

— Но не от меня.

От тошноты Горен едва держался на ногах. Он хотел что-то крикнуть своим товарищам, оправдаться, но не сводил глаз с Руорима, а с его уст сорвались совсем другие слова.

— Приветствую тебя, сын мой, — радостно сказал он каркающим голосом старца. — Ты хорошо выглядишь!

ГЛАВА 10 Без выхода

— Заковать их в цепи, — приказал Руорим, показав на четверых пленников. — Отведите в заднюю палатку и привяжите там, чтобы даже пошевелиться не могли. Эльфийке заткните рот. Но потом к пленникам не подходите, я допрошу их позже.

Он повернулся к Горену. Подскочивший по его знаку солдат связал тому руки за спиной.

— В мою палатку, — сказал Руорим. — И мне не мешать.

Горена оттащили в палатку, швырнули на пол и привязали к столбу. Палатка была устлана красными и черными коврами, и Горен быстро согрелся на мягкой подстилке. Сундуки, помост с самым разным оружием, удобная кровать, стол с письменными принадлежностями и разложенными картами и несколько стульев придавали помещению уютный вид. На стенах тоже висели ковры. Освещалось жилище Руорима факелами и большими свечами.

Горен почувствовал, что внешняя тяжесть перестала на него давить. Зрение восстановилось. Он снова мог двигать пальцами (правда, только ими, потому что был связан). С беспощадной отчетливостью он осознал, что случилось на самом деле. Что он наделал! Ему пришлось собрать все свои силы, чтобы не заорать. Отчаяние острым ножом резало его сердце на куски и швыряло на землю кровавые ошметки, растаптывая их в пыли. Сощурив глаза, Горен увидел входящего Руорима. Он тщательно закрыл края палатки. Подошел к стулу, снял плащ и перчатки. Потом подошел к Горену, присел перед ним на корточки, взял его за подбородок и приподнял лицо. Внимательно изучал молодого шейкана, при свете факела поворачивая его голову в разные стороны.

— У тебя ее глаза, — сказал он, наконец, — не цвет, а форма, выражение… глубина. Твой рот вызывает у меня горько-сладкие воспоминания. Я рад, что у тебя многое и от меня, ошибка исключена. Знаешь, кто я?

Глаза Горена увлажнились.

— Убийца моей матери, — дрожащим голосом ответил он.

— Ах, — махнул рукой Руорим. Он поднялся, подошел к столу и налил из графина вина. — Значит, ты на самом деле был там? При зачистке мы обнаружили обрушенный тайный ход и решили, что таким образом сбежали Дарвин и старый дурак-алхимик. Если бы я догадался, что с ними был ты… — Он прислонился к стулу и задумчиво сделал несколько глотков, не спуская глаз с Горена. — Значит, ты пришел, чтобы отомстить?

— А ты как думаешь? — В голосе Горена плескалась ненависть.

— Я сожалею о смерти твоей матери. Веришь ты мне или нет, но она значила для меня очень много. С самого первого момента, как только я ее увидел. Сделанного не изменить, к тому же она выступила против меня. Она могла оказаться для меня опасной.

— Ты убил ее исподтишка, как последний трус! За это твоя душа будет гореть, как только я с тобой расправлюсь! — закричал охваченный гневом Горен.

Руорим улыбнулся:

— Моя душа в руках ренегата, по приказу которого я действую. Ты понятия не имеешь, о чем идет речь на самом деле, сын мой, но для тебя это не имеет значения. Меня радует, что ты не растратил бойцовской воли, несмотря на безнадежное положение, в котором ты находишься. В тебе кровь твоих родителей; объединенная, она приводит к совершенству. Ты избранный, которого мы ждали так долго.

— Я Горен Говорящий с ветром, — гордо подняв голову, сказал молодой шейкан. — И никто иной. Я не могу ничего изменить в своем рождении и в наследстве шейканов. Но я один принимаю решения относительно моей жизни и не буду служить ни тебе, ни тому сумасшедшему, дряхлая и рехнувшаяся душа которого живет во мне.

Мрачная улыбка Руорима стала еще шире.

— У тебя нет выбора, Горен Говорящий с ветром. Мне бы больше понравилось, если бы ты принял мою сторону добровольно, так легче сражаться, ведь, в конце концов, ты мой сын. Мы тесно связаны не только кровью дракона, но и родством. Этот союз не следует разрывать ради ненависти. Не хочешь ли ты для начала меня выслушать, познакомиться со мной поближе, прежде чем принимать решение?

Горен отрицательно покачал головой и презрительно засмеялся:

— Я знаю тебя, Руорим Кровопийца. Позор от того, что зачал меня именно ты, всю жизнь будет довлеть надо мной. Я никогда не смогу вести нормальную жизнь. Я не могу выдавить из себя твою черную кровь, мне приходится мириться со своим отражением в зеркале, ведь оно напоминает мне о тебе. Но лучше жить честной жизнью в одиночестве, чем принимать участие в твоих грязных делишках и прославлять их всегда и везде.

— Я слышу слова твоей матери.

— Она никогда ни о чем не сожалела. И никогда не переносила на меня свою ненависть к тебе. Она вырастила меня невинным и свободным, и это я сохраню в своем сердце, несмотря на то что у меня перед глазами до сих пор стоит сцена ее убийства. Как ужасный кошмар, она будет преследовать меня до конца жизни. И всегда будет служить мне предостережением о том, что я должен быть начеку, чтобы никогда не стать таким, как ты.

— Как хочешь. — Руорим поставил кубок и выпрямился. А потом поднял руку, и Горен почувствовал, как ледяные пальцы схватили его разум, его мысли и подчинили себе. Он попытался бежать, сохранить хотя бы часть своей воли и молча взывал к ветру, но никто не мог прийти ему на помощь. Он чувствовал, как шевелится в нем душа Малакея, выбираясь на поверхность.

— Не-е-е-ет, — выдавил Горен вместе с последним осознанным вздохом. Дух его натыкался на каменные стены, которые вдруг выросли вокруг него и сдвигались все теснее и теснее. Он стучал по ним кулаками, кричал и выл, но его уже никто не слышал.

Вдруг конвульсии резко прекратились. Глаза Горена стали пустыми.

Потом в них загорелось что-то чужое, цвет стал дымчато-серым.

— Еще раз приветствую тебя, потомок мой, — протиснулся в его глотку голос Малакея. — Теперь все пойдет хорошо, как и планировалось.

ГЛАВА 11 Молчаливый

— Я его убью, — шипел Хаг Сокол. — Убью голыми руками, без оружия. Буду его душить, медленно. А потом сдеру кожу, пока он еще жив, и…

— Вставай в очередь, мой юный друг, — перебил его Бульдр Краснобородый. — Я первый. Сначала топором отрублю ему руки и ноги. А потом займусь глазами, языком и ушами.

— Прекратите, — заорал Менор Худощавый, — меня и так уже тошнит! Вы бы сами себя послушали!

— Ты что, забыл, кто нам все это устроил? — возмутился Хаг.

— Ничего я не забыл, — удрученно сказал молодой вор. — Но мы должны были на это рассчитывать, друзья. Горен ведь шейкан, а они меняют союзников прямо во время битвы. Может, он передумал, увидев своего отца. В конце концов, они ведь одной крови.

— Да плевать мне, клянусь молотом Бьярна! — бесился Бульдр. — Ты прав, Менор, мы дураки, потащились за этим Гореном, а он непредсказуем, вы же сами видели!

— И что нам теперь делать? — спросил Менор. — Я боюсь, вдруг Руорим вызовет нас на допрос! Он будет творить с нами страшные вещи просто из любви к чужим мучениям, даже если мы дадим ему все ответы, которые он только захочет получить. Хотя никаких ответов у нас нет, но он ни за что не поверит.

— Менор, прекрати наконец ныть, — набросился на него Хаг. — Не позорься. В данный момент ничего предпринять мы не можем, потому что оковы у нас крепкие, никаких магических сил у меня нет, равно как и у вас.

— Пусть нам поможет Седой Шут, — продолжал причитать Менор, не обращая внимания на упреки Хата. — Цербо, мастер ловкости и обмана, я же твой верный слуга, даруй нам какой-нибудь другой конец!

— Они должны были заткнуть рот ему, а не Вейлин, — проворчал Бульдр, взглянув на эльфийку, которая сидела молча, погрузившись в собственные мысли.

Их кинули в маленькую хозяйственную палатку, у стен теснились многочисленные стойки. Само по себе пыткой было сидеть рядом с кусками сухого мяса и вдыхать пряный аромат копченой колбасы. Тут же находились бочки с вином, мешки с мукой, свежие овощи и фрукты, — наверное, их отобрали у торговцев совсем недавно. Неудивительно, что Хумрих Сведущий предпочитает окольные пути.

— Странно, что сбежать сумел один Молчаливый, — спустя некоторое время прервал давящую тишину Менор. — Возникает естественный вопрос, каким же это образом.

— Заткнись, — пробормотал Хаг.

* * *

— Мог бы освободить меня от оков, а то очень неудобно, — потребовал Малакей. — К тому же молодому организму требуется обильное питание. У него кончаются силы, а мне он нужен в нормальном состоянии.

— Все будет, предок мой, как только я смогу быть уверенным, что ты контролируешь ситуацию, — отозвался Руорим. — Давай-ка сначала поговорим, а потом ты получишь все.

— А ты весь в меня, мальчик! Нельзя доверять вслепую. Я тебя прощаю.

Руорим улыбнулся:

— Я прожил уже пятьдесят зим, Малакей. Подобное обращение кажется мне странным.

— Фи, я умер, когда мне было больше ста, а душе моей уже больше девяти сотен, так что для меня ты просто щенок, — возразил древний алхимик. — Вернемся к нашим планам. Удачно, что Горен сам к тебе пришел. Его гнала вперед жажда мести, он ведь буквально дрожал от нетерпения. Поэтому и не догадался, что его сильные чувства питают меня и оживляют.

— Вы появились в нужный момент. Хокан с Раитом следят друг за другом уже несколько дней. Думаю, что крупное сражение не за горами; пока еще было всего несколько стычек за территории, но победить не удалось ни той, ни другой стороне. Похоже, они устроят магическую дуэль, пока их армии дерутся. А тут-то и должны вступить мы.

— Гм. Да. Вместе мы могли бы сотворить неплохое чудо, оно бы связало освобожденную энергию и того и другого. Неплохо было бы ее отобрать, объединив свои усилия. — Размышляя, Малакей наморщил лоб Горена. — Но это такое напряжение сил, мне придется как следует подготовиться. Сегодня ночью начнем первое заклятие, чтобы волшебство прошло без сучка и без задоринки. Когда все закончится, приступим к конкретным действиям.

— У тебя получится?

— Думаю, что да. Мана хорошо защищена в моей душе. До сих пор я лучше всего владел ментальной магией: заклятия, формулы нападения и защиты. Я могу все. Обеспечу отвлечение, пока готовим заклятие.

Руорим задумчиво погладил бороду. Его перекошенная половина лица находилась в тени, гладкую смягчал свет свечи:

— А что будет с Гореном?

— Его задача выполнена, Руорим. Почему это тебя заботит? — спросил Малакей.

— Он мой единственный сын, пращур. Сегодня я видел его в первый раз, в нем есть что-то такое… — Руорим помолчал.

Голос Малакея стал строгим, в нем явственно ощущалось нетерпение:

— Не опускайся до чувств, Руорим. Душе Горена не перенести этого заклятия. Радуйся, что его выдержишь ты! Не исключено, что умрет и его тело, но для меня это не проблема, ведь благодаря Materia Prima я в состоянии тут же его оживить. Что и сделаю! Этот юный сильный организм даже лучше, чем когда-то было мое собственное тело. Наконец я смогу позволить себе пару-другую радостей, прежде чем полностью погружусь в дальнейшие изыскания.

Глаза Малакея холодно заблестели.

— Ведь ты это знал, мальчик. А теперь сомневаешься?

Руорим покачал головой:

— Нет, конечно нет. Просто немного жаль так рано уничтожать столь талантливую и сильную юную душу. Наверное, мы, подобно Хокану Аширу, могли бы сделать из него железного.

— В соседней палатке есть пара других душ, которым ты можешь найти применение, — возразил Малакей. — Эти молодые люди все как на подбор обладают сильной волей и после соответствующей обработки из них получатся неплохие слуги. Я ведь путешествовал с ними несколько дней, они мне понравились.

— Хорошо. — Руорим подхватил плащ, надел и застегнул на груди. Потом натянул перчатки. — Теперь я тебя оставлю, мне нужно распорядиться насчет завтра, ведь остаток ночи нам никто не должен мешать. Копи силы. Когда вернусь, сниму с тебя оковы, ты сможешь поесть, пока мы будем готовиться.

— Не могу дождаться. — Малакей издал язвительный смешок, который затронул самые темные закоулки души Руорима.

А в глубине своего тела отчаянно вопила скованная душа Горена.

Горен слышал весь разговор, но предпринять ничего не мог. Предок его полностью пробудился и взял ситуацию под контроль. Душа Горена стала гостьей в его собственном теле. Теперь ее используют всего один раз: Малакей, словно вампир, высосет все ее силы и ману, чтобы выступить против магов Альянса.

Горена не очень волновала мысль о скорой смерти. Пока еще он не хотел осознавать свой конец. Но планы двух шейканов поразили его. Он не верил, что стереть с лица земли обоих магов с помощью заклятия так просто. Это может привести к невероятной катастрофе, может вызвать гнев богов, что уже однажды испытал на себе Малакей.

Шейканы безбожники, у них нет богов, даже если ты взываешь к Шанне Ткачихе, она ни за что тебя не услышит.

Но его друзья никакие не безбожники, и мысль о том, что их души вот-вот будут изгажены, исковерканы, измочалены, а сами они превратятся в железных и отправятся на войну, очень волновала Горена. Ведь это он в ответе за все, что с ними произошло.

Куда бы он ни отправился, рядом с ним всегда идет Смерть, как будто он Раит Черный. Еще в детстве он чуть не убил мальчика. А потом Дерата, Дарвин Среброволосый, магистр Альтар. Орки, те, конечно, были отвратительными работорговцами и ничего лучшего не заслужили. Но ведь это была не честная борьба, а магия, наследство Малакея, дремавшее внутри него. И еще наследство Руорима. А теперь пришла очередь его друзей. Боясь правды, он многое умолчал, сознательно послав их на смерть. Оказывается, он такой же трусливый эгоист, как и его отец. Он забыл все, чему учила его мать. Она бы сгорела от стыда, если бы увидела, во что превратился ее сын.

Что-то должно произойти. Он должен что-то сделать! Он не может допустить, чтобы мир попал в руки к Малакею. Он должен…

МОЛЧИ!

Голос Малакея громом разнесся по пустоте его тюрьмы, и душа Горена, скуля, съежилась.

СЕЙЧАС Я УДАЛЮСЬ, ЧТОБЫ ПОМЕДИТИРОВАТЬ. ТЫ ТОЖЕ ДОЛЖЕН ОТДЫХАТЬ И НАБИРАТЬСЯ СИЛ. СКОРО ТЫ ИСПОЛНИШЬ СВОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.

«Помогите мне кто-нибудь», — всхлипывала душа Горена.

* * *

Сильный удар грома, за которым последовало легкое землетрясение, заставил всех подскочить. По лагерю пронесся горячий, пахнущий розами и сухой травой ветер, раздались высокие хриплые звуки.

На далеком горизонте вынырнули крылатые фигуры, красные от облаков.

— Тревога! К оружию! Нападение!

Торопливый крик пролетел по лагерю и эхом отозвался несколько раз; словно волна, он пронесся по холму, добравшись до последнего из присутствующих. Все воины, живые и немертвые, вскочили на ноги и схватились за оружие. При этом они мешали друг другу, у некоторых костров началась перепалка, вызвавшая беспокойство целой армии.

На самом высоком месте стояла палатка Хокана Ашира, который вышел и начал осматриваться. Это был высокий темноволосый человек пустыни, в широком одеянии и темной чалме, украшенной какими-то письменами.

Зажав в руке меч, к нему бежал Руорим:

— Драконовы отродья, хозяин! Они приближаются!

В правой руке некромант держал маску Белиала, но на голову ее не надевал. Изучил небо и кивнул своему военачальнику:

— У тебя острые глаза, Руорим Шейкан. Они несут всадников и тяжело нагружены камнями. Приготовить лучников, копейщиков и арбалетчиков! Окружите их немертвыми и прикройте щитами. Приготовьтесь к мощному удару! Руорим, ты со своей сотней всадников тут же атакуйте. Внизу на восточном холме, там самые меткие стрелки. Уничтожь их и немедленно возвращайся. Это просто мелкая стычка. Раит хочет внести сумятицу в мои войска, потому что скоро нападет по-настоящему. Ночь будет длинной, а за ней последует трудный день.

— Да, повелитель, — ответил Руорим, делая глубокий поклон. А потом, громко ругаясь, побежал к своей палатке. По дороге он выкрикивал приказания; первые два дракона уже приблизились, и в центр лагеря полетел град камней, которые не попадали только на палатку Хокана Ашира, окруженную магическим защитным полем, излучавшим тусклый свет.

Начался настоящий хаос, и Руорим с трудом раздавал команды.

Лошади, первым Златострелый, вырвались на свободу и метались по лагерю, камни уничтожали палатки, телеги и солдат.

Тем временем собрались первые отряды стрелков; на град камней они отвечали градом отравленных стрел. Один из драконов закричал: ему в живот попала дюжина стрел. Он закачался, потеряв и всадника, и груз. Но его сотоварищи уже приближались.

Драконовы отродья были лишь слабым подобием прежних владык воздуха. Ширина их плеч не составляла и пяти шагов, но все же они оставались самыми крупными из живущих на Фиаре существ. Разума у них было весьма немного, говорить они почти не умели, но являлись мощными, сильными созданиями, которых боялись не без основания.

— Поймайте лошадей и приготовьтесь к потерям! — заорал Руорим, пытаясь перекричать поднявшийся шум. — Стрелки, цельтесь же, наконец! Некроманты, поднимите щиты! Сейчас будет еще одна атака, вы хотите, чтобы вас всех перебили?

Он огромными шагами побежал к палатке и с ходу влетел в нее.

— Малакей, проклятье, уже слишком поздно, мы должны придумать что-нибудь еще! Мне придется возглавить атаку, но потом мы…

Только тут он заметил, что палатка пуста.

Крик ярости, исторгнутый из глотки Руорима, на минуту заставил замереть даже драконов. Словно берсерк, он вылетел из палатки, промчался сквозь ряды солдат, которые в панике разбегались. Подлетел один из его конников, таща за собой трех пойманных лошадей. Руорим остановил его на полном ходу, схватил уздечку и выкинул наездника из седла, в которое тут же взметнулся сам.

— Всадники, ко мне, немедленно на восточный фланг, собраться там! Покажем Черному, что нас не удержать даже драконовым отродьям!

— Будь они все прокляты, — пробормотал он себе под нос, вонзил в брюхо лошади шпоры и поскакал через весь лагерь к вражескому холму.

«Не знаю, как это тебе, мой сыночек, удалось сбежать, и на меня это произвело впечатление. Но своим гнусным поступком ты смешал все мои планы, за что я примерно тебя накажу, как только поймаю! Когда мы встретимся, пощады от меня не жди».

Он вдруг засмеялся: «Подумаешь, просто задержка, ничего больше. Малакей бодрствует, мы все еще в состоянии действовать. Сегодня или завтра, какая разница? Горен молод и неопытен! Ему от нас не сбежать, долго противостоять прадедушке он не сможет. Так что сегодня мы займемся этой битвой, а завтра будет другая. Я так долго ждал, времени у меня достаточно!»

От копыт пущенного в галоп коня летели искры. Со смехом Руорим Кровопийца исчез во тьме.

* * *

— Что там произошло? — Хаг вытянул голову, напряженно прислушиваясь. — Такое впечатление, что весь лагерь на ногах и все несутся в разные стороны!

Тут раздались странные жужжание и свист.

— О-о-о-о, — протянул Менор, втягивая голову.

В этот момент в палатку влетел камень. К счастью, он попал в провизию — друзья остались целыми и невредимыми. Посыпалась мука, в щепки разлетелись бочки с вином, в воздух подбросило мясо и колбасу. С треском пронесся еще один камень, разрушивший остатки крыши. Теперь пленники могли разглядеть, что творится снаружи. Все носились туда-сюда, в воздухе мелькали камни, копья и стрелы, раздавались крики драконов. Оружие и палатки горели, освещая сцену потусторонним мерцающим светом. Мимо на взмыленной лошади пролетел огромный черно-красный всадник с обнаженным пылающим мечом.

— По-моему, это был Руорим, — прокомментировал Бульдр.

Менор поднялся, но остальные заметили это не сразу. А потом ошарашено уставились на него. Опора, к которой он был прикован, разлетелась, так что он смог встать и стянуть со столба скованные руки.

— Значит, Руорим далеко, а остальные слишком заняты, чтобы обращать на нас внимание. Теперь смотрите.

— Оп-ля-ля, — с восторгом произнес Бульдр, когда Менор чуть ли не пополам сложил свое узкое долговязое тело и долго извивался, так что руки оказались впереди. А потом стал выворачивать кисти, и наручники упали.

Хаг широко раскрыл глаза, когда Менор ловкими пальцами снял с него кандалы и перешел к Вейлин:

— Как это ты?

— Ловкость рук и немного тренировки, дружище, — отозвался Худощавый. — Плохой вор, хороший беглец. Вся проблема заключалась в том, что меня привязали слишком крепко, я и пальцем не мог пошевелить. Теперь это уже неважно. Хвала Цербо, он услышал мои молитвы и дал нам возможность удрать!

Освобожденная эльфийка глубоко вздохнула, когда, наконец, смогла вытащить изо рта кляп. Хаг и Бульдр перерыли палатку в поисках оружия, чтобы не оказаться беспомощными, когда вокруг с грохотом летают камни, носятся испуганные лошади и мечутся солдаты, выполняя отданный лающим голосом приказ.

— Давайте обратно к тому холму, там еще привязаны лошади, — крикнул Хаг. — Но лучше поодиночке. Да пребудет с нами удача!

Пригнувшись и стараясь не выходить на свет, они разбежались в разные стороны, чтобы собраться с той стороны лагеря, откуда пришли. Хаг Сокол не удержался и бросил взгляд на Хокана Ашира. Маг стоял у своей палатки, окруженный мерцающим голубоватым светом. Казалось, происходящее нисколько его не трогает. Неудивительно, потому что он мог вернуть к жизни практически любого мертвеца, отлавливая потерянные души и вкладывая их в железные тела.

Возможно, это был просто отвлекающий маневр для чего-то другого, например для магического заклинания. Хаг надеялся, что схватка двух магов ослабит и того и другого настолько, что им обоим придется надолго удалиться в свои башни.

Он старался держаться подальше от живых солдат. Немертвые не обращали на него внимания, их интересовало только уничтожение врагов из другого лагеря.

В результате Хаг, миновав все опасные места, выбрался из лагеря и облегченно вздохнул, когда его скрыла тьма. Воздух здесь был гораздо свежее. Он уже начал волноваться, но тут услышал стук лошадиных копыт. Он напряженно всматривался в темноту.

Вышедший из тени человек сунул ему в руки уздечку.

— Ты? — поразился Хаг.

* * *

Горен дремал. Иногда он вдруг засыпал, но тут же снова приходил в себя, вспомнив, что является пленником в собственном теле, и снова погружался в трясину равнодушия. От него больше уже ничего не зависело. Он чувствовал, что Малакей где-то рядом, полностью сосредоточился и собирается с силами для новых свершений. Наверное, когда-нибудь он сосредоточится настолько, что тюремные стены в душе Горена рухнут. И тогда он сможет выбраться. Эта мысль заставила Горена прийти в себя. Видеть он не мог, потому что его глазами все еще пользовался Малакей, зато он мог слышать и ощущать запахи. Только приглушенные звуки и слабые запахи, но это лучше, чем ничего. Значит, в его теле все еще существует какая-то часть его личности, потому что высвободиться Малакей сможет, только убив душу Горена.

Он почувствовал, что рядом кто-то есть. Не в его думах, а в самой что ни на есть реальной действительности. Совсем близко. Горен ощутил тепло живого тела и уловил его запах — смесь сандалового дерева и тимьяна, странная смесь, показавшаяся ему знакомой. Правда, по одному-единственному разу.

Но где и когда это было? Его мозг стал ленивым, в тесной тюрьме ему не хватало воздуха, не хватало света, не хватало еды.

Как будто со стороны он увидел, что кто-то его трясет — трясет его обмякшее тело, а не мозг. «Перестань», — хотел он сказать, но голоса у него тоже не было. К тому же ему стало безразлично, что произойдет с его телом, теперь он окончательно принадлежал Малакею…

В мрачном остроге его души взорвалась ослепительная молния — и стены обрушились. Его освобожденная душа выбралась на свет, растеклась по телу, пробудив его дух к новой жизни. Теперь он вдруг снова мог чувствовать, видеть и говорить.

— Что?… — испуганно начал он. Заморгал и уставился на пораненный палец, с которого капала кровь.

— Тсс, — прохрипел Молчаливый. — Придешь ты наконец в себя, дубина?! Вставай, не тащить же мне тебя, ты тяжелый как бык.

Он отвесил Горену еще пару оплеух, так что тот, в конце концов, поднял руку к лицу и робко сказал:

— Я вернулся, мой друг, больше нет причин меня…

— У меня было столько причин бросить тебя тут, — перебил его Молчаливый, который вдруг стал очень даже разговорчивым. — Но пошли, сейчас удачный момент. Руорим у Хокана Ашира, потому что Раит напал. В лагере полная неразбериха.

Горен кое-как поднялся, ноги сводило от долгого сидения в неудобной позе. Он с трудом ковылял за Молчаливым, который нырнул под один из висящих на стене ковров и приподнял край палатки. Призывая не шуметь, поднес палец к тому месту, где за капюшоном скрывался рот.

Они выскользнули наружу, и Горен понял, о чем говорил Молчаливый. Они едва успели увернуться от падающего куска скалы, заползли под телегу, вылезли с другой стороны, протиснулись между обломками и, в конце концов, выбрались на свободное место. Горен уныло смотрел на летающих над ними драконов, пока Молчаливый с трудом волок его из лагеря. В укрытии онидождались подходящего момента, а потом бросились в темноту.

Горен сумел преодолеть расстояние всего в пять бросков копья, а потом, обессилев, покатился по мокрой траве. Грудь его резко поднималась и опускалась, он с трудом сохранял рассудок. Тем временем Малакей сориентировался и попытался выбраться, но пока у него ничего не получалось. Гнев его был столь горяч, что Горена залихорадило и он покрылся потом. Горен готов был сдаться, но вдруг почувствовал чье-то большое теплое тело. Бархатистая морда ткнулась ему в лицо, дыхание вырывалось из широких ноздрей, он услышал знакомое тихое и ласковое ржание.

— Златострелый, — прошептал Горен и заплакал.

— Я наткнулся на него, когда пытался пробраться к тебе, как только началась атака, — пояснил Молчаливый. — Он помог мне поймать несколько лошадей, которых мне удалось передать по назначению, так что я без труда добрался до твоей палатки. А он ждал тебя здесь. До чего преданное животное, я таких никогда не встречал.

— А я не встречал таких преданных людей, если, конечно, ты человек, — ответил Горен, садясь. Не успел он открыть рот, как Молчаливый схватился за поводья.

— Нам нужно вернуться на тот холм, где остались привязанные лошади. Я приведу остальных, а Златострелый пусть побудет с тобой, он слишком заметный.

Горен, глубоко взволнованный, поднялся:

— Я…

Молчаливый повернулся:

— Потом, Горен. Сначала давай убежим.

Горен с трудом влез в седло; он все еще был очень слаб и чувствовал, что не полностью принадлежит сам себе. Первое нападение Малакея провалилось. Видимо, ему нужно накопить побольше сил.

Златострелый не дрогнул ни одним мускулом, когда Молчаливый взгромоздился позади Горена. А потом делом доказал, что он все еще самый быстрый среди коней, несмотря на ночь и двух седоков.

Добравшись до холма, Горен спустился на землю и стал наблюдать за лагерем. В небо вздымались языки пламени, над которым кружили причудливые тени драконов. Крики были слышны даже здесь. В лагере Раита царила паника; всадники Руорима добрались до неприятеля и собирали кровавую жатву.

— Иди сюда, — сказал Молчаливый таким строгим голосом, что Горен невольно подчинился. Молчаливый подвел его к молодому деревцу с тонким стволом. — Залезай.

Отсюда Горен мог наблюдать за происходящим, оставаясь в тени.

— Что… — начал он, но Молчаливый уже схватил его за руки, завел их назад и связал, а потом принялся за ноги.

— Я должен быть уверен, что в мое отсутствие ты не наделаешь глупостей. Златострелый, следи за своим хозяином и пни его копытом, если вдруг у него появится странный взгляд и он заговорит чужим голосом.

И он тут же исчез.

Пораженный, Горен сидел в темноте. Златострелый мирно щипал траву, изредка поглядывая на хозяина и тут же возвращаясь к еде.

«Ты еще пожалеешь», — прошептал Малакей.

«Больше у тебя нет власти надо мной, — возразил Горен, — да и Руорим далеко, так что поддержать тебя некому».

Но так легко предок не собирался сдаваться. Впрочем, как и Горен.

Близился рассвет. Горен проснулся, услышав тихие голоса и стук лошадиных копыт.

— Это ведь Златострелый, — произнес Менор. — Ого! А ты что тут делаешь?

Горен опустил глаза, когда на него уставились вырвавшиеся на свободу товарищи. Он догадывался, что на их лицах отражаются все охватившие их чувства: непонимание, разочарование, гнев, ненависть.

— Здорово! Ты его спас, чтобы мы могли насладиться местью! — раздался в ночи громовой голос гнома Бульдра Краснобородого. — Какой ты практичный, уже надел на него кандалы! Ну что ж, прямо сейчас и начну резать эту дрянь на куски.

Горен глубоко вздохнул и закрыл глаза в ожидании удара мечом. Или топором?

— Неплохая идея, — холодно произнес Хат. — А чем ты это сделаешь, голыми руками?

Горен снова открыл глаза и робко посмотрел на друзей.

К нему подошла Вейлин Лунный Глаз.

— Горен, неужели это ты? — тихонько спросила она.

— Да, это я, — прошептал он. — Посмотри мне в глаза. Если они не серые, то это я.

— Что ты там несешь? — взорвался Бульдр. — Я вижу перед собой Горена, он такой, как всегда!

— Нет! — К Горену подошел Молчаливый. — Лунный Глаз узнала, что предал нас не Горен.

— Никаких отговорок! — с угрозой в голосе произнес Хаг.

— Он все сам расскажет, — возразил Молчаливый. — Вам придется его выслушать. А потом можете решать, стоит ли ему мстить. Но пока он находится под моей защитой, вы к нему не прикоснетесь.

— Да я тебя одним пальцем откину, — проворчал гном и сделал шаг к Молчаливому.

— Ты мой должник, — предупредил Молчаливый. — Я всех вас спас.

— Почему ты это делаешь? — спросил Менор.

— Потому что понимаю Горена. Я знаю, что его терзает, мне знакомы и одиночество, и жгучая боль, когда ты никому не нужен и у тебя нет родины. Он раздвоен точно так же, как и я, но его ноша гораздо тяжелей, чем моя.

Молчаливый отошел в сторону, чтобы Горен тоже смог увидеть его спереди.

А потом расстегнул плащ и швырнул его на землю.

Не шелестел ни один листок, даже ветер стих. Битва внизу шла полным ходом. Но здесь это никого не волновало.

Горен никогда не видел более прекрасного лица. Нежное, освещенное странным мерцающим блеском, но выражающее сильную, несгибаемую волю. Молодое лицо с правильными чертами. Явно принадлежавшее существу, не знавшему никаких радостей, зато хорошо знакомому с тяжелейшими ударами судьбы. Блестящие черные волосы водопадом спускались до бедер, открывая длинные, необычной формы уши. Большие миндалевидные глаза оказались фиолетовыми, а зрачки сверкали, словно две далекие звезды. Вдруг Горена посетило видение. Он увидел голову девушки в темной блестящей металлической короне, зубцы которой имели форму когтей.

Тело узкое, изящное, с тонкими руками и ногами. Оказалось, что она намного меньше, чем Вейлин Лунный Глаз, и если та была светлой, то эта — темной.

Эльфийка отпрянула. Она не сказала ни слова, но на ее лице легко читалось отвращение. Остальные таращили глаза.

— Я Звездный Блеск, — проговорила темная эльфийка. Голос ее тоже изменился и теперь походил на журчание ручья под скалой. — Я дочь норкана из касты Архонов, но родила меня женщина. Я оказалась полукровкой, и это проклятие не давало мне покоя с самого детства. Меня не принимал ни тот ни другой народ, впрочем, как и все остальные. Очень рано меня продали в рабство, я служила у многих хозяев, последними стали орки из Долины Слез. Чтобы я не сбежала, в первый же день моего рабства на меня надели железный ошейник. — Она откинула волосы, и Горен увидел на ее шее глубокую вмятину и темную тень. Шрам, который останется у нее, видимо, до конца жизни, точно так же, как и ужасные воспоминания.

— Этот ошейник закрыли с помощью магии; пока я его носила, силы мои были замкнуты. Конец этому положил топор Вольфура Гримбольда, и все это благодаря Горену.

Звездный Блеск дышала глубоко и часто, как будто все время вздыхала.

— Сейчас мне двадцать три года, впервые в жизни я свободна. И это тоже благодаря Горену, поэтому я останусь на его стороне, пока буду ему нужна. Для битвы с силами Тьмы, которые грызут его изнутри. Я владею укрепляющей магией и помогу ему спасти душу.

— А разве сама ты не служишь силам Тьмы? — ледяным голосом поинтересовалась Вейлин.

— Нет, Лунный Глаз, я на стороне Света, это был мой выбор. Я не имею отношения к Серебряному Ткачу. Я пытаюсь служить Элен Одинокой, Речной Певице, владычице Мудрости и Исцеления. Прости.

Вейлин с трудом держалась на ногах.

— Если Элен тебя простит… Меня это не касается…

— Как тебе удалось убежать в лагере? — спросил Менор, которого больше всего заботила практическая сторона вопроса. Люди его цеха готовы облегчить кошелек любого, вне зависимости от принадлежности к тому или иному народу. Сторонники Цербо вообще не имеют никаких предубеждений относительно происхождения кого бы то ни было.

— Меня никто не видит, если я сама этого не хочу, — ответила Звездный Блеск. — Я не выпускала Горена из виду и поняла, что сейчас произойдет. Так что скрылась еще до того, как он вас предал. Остальное не представляло никакого труда, ведь всю свою жизнь я была рабыней и научилась не обращать на себя чужого внимания.

Бульдр почесал бороду.

— Ты с самого начала подозревала, что произойдет именно это?

Она покачала головой:

— Нет, но я привыкла рассчитывать на худшее, а еще я стараюсь подмечать самые крохотные детали, потому что порой именно от них зависят и жизнь, и смерть.

— Но в любом случае про Горена ты знаешь больше, чем все мы, вместе взятые, — мрачно заметил Хаг.

— Просто потому, что я смотрю и слушаю внимательнее, чем вы, Хаг. Мне он тоже ничего не рассказывал. Но сейчас он восполнит этот пробел, он мне обещал. — Звездный Блеск повернулась к нему.

Горен совсем ослабел, ему было плохо. Он не мог посмотреть ей в глаза, не говоря уже про остальных. Но оправдываться он не станет. У него были веские причины для подобного поведения, к тому же тогда он думал, что поступает правильно. Он набрал побольше воздуха и рассказал остальную часть своей истории, начав с жизнеописания Януса Малакея, пращура шейканов.

ГЛАВА 12 Решение

Пока Горен рассказывал, ночь закончилась. Друзья слушали молча, ни разу его не перебив. Они сидели под деревьями на сырой траве. Чуть в стороне паслись лошади, время от времени довольно пофыркивающие.

Все были поражены и озадачены. Ярость и ненависть давно испарились; Горен чувствовал, что никому больше не хочется свернуть ему шею.

— Мне нужно крепко подумать, — прервал затянувшееся молчание Хаг. — Многовато на один раз, быстро не осмыслить. Прежде всего возникает вопрос, что же будет с нашим союзом.

— Как бы там ни было, для меня Горен никакой не предатель, — объявил Менор. — Во всем виноват Малакей, душа которого залезла в нашего друга. Хотя готов признать, что не представляю, как поступить дальше.

— Если быть точным, то доверять нельзя вам обоим, — серьезно произнес Бульдр Краснобородый. — Горен непредсказуем, ведь мы понятия не имеем, когда именно верх возьмет Малакей. А Звездный Блеск несет в себе темное наследство норканов, к тому же из касты Архонов. Это может привести к огромным неприятностям, даже если она выбрала Свет.

— А ты что думаешь? — Хаг повернулся к Вейлин Лунный Глаз.

На милом лице эльфийки не отразилось никаких чувств.

— Пока мне бы не хотелось ничего говорить, — ответила она, искоса взглянув на Звездный Блеск.

— Ну, так что теперь будем делать? — еще раз спросил Менор. — Надо решать поскорее, уже светает, а внизу сражаются двое из Альянса. К тому же позвольте вам напомнить, что на шестерых у нас всего четыре лошади. Если Звездный Блеск и Горен заберут Златострелого, то мы должны по двое выбирать одинаковое направление.

После этих слов повисла неприятная тишина. Хотя впервые за долгое время тучи расступились и теплые лучи солнца извещали о наступлении прекрасного летнего дня, всех знобило. Горен понимал, что никто из них не знает, как себя вести. Не так-то легко разорвать зародившуюся между ними дружбу; для этого они слишком многое пережили вместе. Похоже, никто понятия не имел, куда идти после расставания. Оказаться одному в ничейных землях на многие сутки пути от любого города. У них не было ни оружия, ни еды, ни денег, только истрепанная одежда. Принять решение было совсем не просто.

Наконец заговорил Горен.

— Мне нужно в Шейкур, — объявил он. — На лошади туда можно доехать за четыре дня. Думаю, что Руорим начнет меня преследовать, как только битва закончится.

— Считаешь, они тебя впустят? — спросила Звездный Блеск.

— Я ведь один из них, я из высших шейканов. Если мой дед жив, то он, возможно, все еще правитель. Вдруг ему захочется меня увидеть?

— Но нас, сами понимаете, туда не впустят, — возразил Бульдр.

— Тогда я тоже останусь снаружи, — сказал Горен, вздыхая. — Вот что я предлагаю: мы все вместе едем в Шейкур и надеемся, что там нас примут. Если да, то отдохнем, а я позабочусь о том, чтобы вас снабдили всем необходимым. А когда вы оправитесь от потрясений, тогда и примете решение, что же вам делать.

— Звучит заманчиво, — тут же в своей обычной манере вклинился Менор. — Я за.

Бульдр и Хаг посмотрели друг на друга и молча кивнули.

Вейлин провела по своей руке:

— Горен, ты уверен, что поступаешь правильно? Вдруг именно к этому и стремится Малакей, рассчитывая получить в Шейкуре поддержку, а может, наконец и власть.

— Я и сам прекрасно понимаю. Но это моя судьба. Потому что жить так дальше я уже не могу. Я все больше внутренне раздваиваюсь и чувствую, что тело мое постепенно слабеет. Я не проведу больше ни одного дня без борьбы, куда бы ни отправился, и, в конце концов, совсем ослабею и помру или вырву у Малакея победу. Тут ведь или я, или он. В Шейкуре спасут или мою жизнь, или жизнь Малакея; в этом я должен отдавать себя отчет, но, по крайней мере, мои мучения закончатся.

Эльфийка кивнула:

— Тогда чем смогу, помогу.

Они сняли с Горена кандалы и отправились в путь.

ГЛАВА 13 Шейкур

Горен сказал, за четыре дня; на словах получалось совсем нетрудно. Но он недооценил Малакея, который вовсе не сидел тихо-спокойно в ожидании, когда же молодой шейкан доберется до резиденции своих предков. Битва двух душ затягивалась и превращалась в кровавый поединок. Горен все чаще лишался чувств, иногда вел себя как помешанный, кричал, колотил руками, на губах выступала пена. Вейлин с трудом справлялась с его лихорадкой. Звездный Блеск использовала остатки своих сил, чтобы сохранить жизнь ослабевшему Горену. При этом и сама таяла: стала бледной, и вид у нее был совсем измученный.

Большую часть времени они сидели в седле, опустив головы и едва не падая. Златострелый старался не дергаться, его тонко чувствующая натура подсказывала ему, что сейчас именно от него зависит жизнь хозяина.

Путники, хотя и понимали, что нужно спешить, переходить на галоп не решались. Но Златострелый пошел такой быстрой рысью, что остальные с трудом за ним поспевали. Горена и Звездный Блеск нисколько не трясло, так что они все-таки продвигались вперед.

К сожалению, на второй день с утра они попали под сильный дождь. Земля снова стала мягкой, пришлось снизить скорость. Лошади закапризничали, впали в уныние и повесили головы. Настроением наездники нисколько от них не отличались, правда, на этот раз им не пришлось самим волочить ноги по грязи. Хотя вымокли все.

Сначала они ехали на восток, стремясь отойти как можно дальше от той и другой армий, и только на второй день повернули на север в сторону Железных гор.

— А как мы найдем эту крепость? — прошептал Менор Бульдру, когда их лошади оказались рядом. Как и раньше, Бульдр ехал в одном седле с Хагом.

Бульдр показал вперед; конь Горена, как всегда, был впереди.

— Он знает.

— Горен? О, я думал…

— Не он. Конь! Ты забыл? Горен рассказывал, что когда-то он принадлежал его матери, она забрала его, когда бежала из Шейкура.

— Но прошло так много времени…

— Когда речь идет о Златострелом, меня больше уже ничто не удивляет, Менор. Он почти как человек. Прошу прощения. — Бульдр широко улыбнулся и похлопал Хага по плечу.

Вейлин ехала рядом с Гореном и Звездным Блеском, следя, чтобы они ненароком не свалились. И постоянно бормотала какие-то заклинания. Во время кратких привалов она искала целебные травы. Звездный Блеск вообще не отходила от Горена. Глаз она почти не открывала, с лица не сходило напряженное выражение.

— Их многое связывает, — заявил как-то Хаг Менору, пока они разминали ноги. — С самого начала.

— Разве что наша дружба, — нервно ответил Менор, понижая голос до доверительного шепота. — Думаешь, такая эльфийка, как Вейлин, могла бы… я хочу сказать… такой, как я… и так…

— Об этом нужно спрашивать у нее, а не у меня, — захихикал Хаг. — В таких вещах я разбираюсь не лучше тебя.

— Ты что, ни разу не был влюблен?

— С чего бы? Тысячу раз.

— О! — Менор открыл рот, а потом расхохотался. — О, — повторил он, — понимаю.

— А что ты все время оглядываешься? — обратился Хаг к гному.

— А вдруг Руорим уже рядом? — ответил Краснобородый. — Мы же промокли до нитки, поспать не можем, еды нет: давайте и ночью двигаться вперед, сколько получится. Иначе наше путешествие закончится катастрофой.

Хаг кивнул:

— Ты прав. Привяжем покрепче Горена и Звездный Блеск и поедем дальше.

— Другого выхода нет. — К ним незаметно подошла Вейлин. — У Горена опять поднялась температура, он слабеет. Боюсь, что не смогу его удержать. Так же как и Звездный Блеск.

— Что между вами происходит? — проявил любопытство Бульдр. — Ее имя ты каждый раз произносишь так, словно только что проглотила яд.

Лунный Глаз наморщила лоб.

— Она темный эльф, а я светлый. Так чего же ты хочешь?

— Ха, я вообще гном и спокойно существую рядом с тобой, — отмахнулся Краснобородый. — Я считал, что подобная дурь давно вылетела из наших голов. Звездный Блеск — одна из нас, ее откровенность ничего не изменила.

— Думай что хочешь. — Рассерженная эльфийка пошла к лошади.

Бульдр тихонько захихикал:

— Думаю, она ревнует.

— Да ты что? — воскликнул Менор, бледный, как покойник.

— Она с этим справится. — Гном потрепал Менора по руке. — Пойдем, страдалец, пора в седло.

К утру четвертого дня дождь, наконец, прекратился. Путники посмотрели с последнего холма вниз на просторы Железных полей, туда, где вдруг словно из-под земли выросла огромная скала из черного блестящего камня. На высоте, в несколько раз превышающей человеческий рост, проявились контуры мощной крепости.

Бульдр свистнул сквозь зубы, отдавая должное увиденному. Златострелый ржал, пританцовывая. Это заставило Горена очнуться, он с удивлением посмотрел на жилище своих предков.

— Это же… — начал он, но его тут же затрясло, и чужой голос зло прохрипел: «Ну что ж, дураки, вы поступили крайне умно!»

Звездный Блеск, мешком висевшая позади Горена, обняла его и настойчиво произнесла:

— Борись с ним, Горен, он не настолько опасен, как хочет показать! Он пользуется гнусными трюками и уловками, совсем как твой отец! Ты все еще сильнее, ты можешь дать ему отпор!

Тело Горена дернулось, с его губ сорвался нечеловеческий рык, от которого все покрылись холодным потом. А затем он потряс головой, стал дышать ровнее и положил пальцы на руку девушки.

— Спасибо, — сказал он, — я чувствую твою поддержку. Непонятно, как у тебя это получается, но я боюсь, что тебе…

— Не болтай, — строгим голосом перебила она. — Я не смогу тебе помочь, если ты не будешь держать свои чувства под контролем! Давай, осталось совсем немного. По-моему, ехать еще полдня, как вы думаете?

Первым ответил Златострелый: сначала громко заржал, а потом пустился в галоп.

Чем ближе они подъезжали к крепости, тем более мощной она казалась. Самые высокие зубцы гигантских стен доставали до вершины горы. Как глубоко крепость уходит вниз, можно было только догадываться. Снаружи на различных уровнях находились соединенные коридорами башни, самые высокие выступали далеко вперед. А еще имелись бесчисленные эркеры, соединенные мостами балконы и террасы с цветами. Наверху развевался гордый флаг Шейкура: золотая голова дракона на красном поле.

— Молот Нитхальфа, — поразился Бульдр. — Вот это крепость.

— Она знаменита даже среди эльфов Финонмира, — подхватила Лунный Глаз. — Архитектурный шедевр.

— Похоже, еще и неприступная, — прикинул Хаг. — Горен, не спи, смотри-ка!

Он потряс товарища за плечо, потому что тот снова потерял сознание. Лицо его пылало от внутреннего жара, щеки впали. Было ясно, что, если не произойдет чуда, жить ему осталось недолго.

Тревога за него гнала друзей вперед. Казалось, их беспокойство передалось и лошадям, потому что они понеслись быстрее ветра. Как и рассчитывала Звездный Блеск, в полдень они добрались до огромных ворот, где их уже ждали стражники. Что, впрочем, нисколько их не удивило, потому что здесь, на безлесной равнине, пробраться незаметно не было никакой возможности.

— Мы похожи на нищих, — горько сказал Хаг. — Они поиздеваются над нами и прогонят.

— И забросают нас гнилыми овощами и фруктами, — предположил Менор.

— Используют нас в качестве мишени, — заявил Бульдр.

— Говорят, они еще ни разу не впустили никого чужих, — пробормотала Вейлин.

— Возьмите себя в руки, — зашипела Звездный Блеск. — Сейчас нам, прежде всего, нужны уверенность и заклинатель духов. Причем как можно скорее, потому что Горен снова лишился чувств. Думаю, он умрет прямо у меня на руках, а я, видимо, вместе с ним.

ГЛАВА 14 Заклинание

Оба стражника у огромных, вырубленных в скале железных ворот были в тяжелых доспехах и рубахах с гербом шейканов. Их вооружение составляли мечи, топоры, кинжалы и копья. Головы защищали шлемы с опущенным забралом.

Златострелого едва сдерживали, он пританцовывал и рвался вперед. Остальные лошади, устало опустив головы, тащились следом.

Путники подготовились, как могли. Привели в порядок изорванную одежду, пригладили волосы и старались держаться гордо, но не вызывающе. На их лицах читались усталость и голод. Они выглядели ничуть не лучше своих лошадей, от которых остались лишь кожа да кости.

Златострелый был единственным, кто казался бодрым и веселым. Перед караульными он остановился и заржал.

Друзья стояли, робко озираясь, сердца их бешено колотились. Никто из них понятия не имел, как положено вести себя с шейканами, что считается у них вежливым и готовы ли те их выслушать.

Из отбрасываемой воротами тени вышел человек. Высокий, внушительный, с длинными седыми волосами, на вид ему было слегка за шестьдесят. Вместо левой руки — железная перчатка.

На нем была рубаха с гербом шейкана, но не было ни доспехов, ни оружия.

Путники снова удивленно переглянулись.

Человек остановился в десяти шагах от коня. Потом вытянул вперед правую руку и тихо произнес:

— Златострелый. Мальчик мой, иди сюда, посмотри, что у меня есть…

Златострелый негромко заржал, ноздри его задрожали. Потом он осторожно вытянул шею и принюхался. Приблизился к протянутой руке, на которой лежало яблоко, сладкое и сочное. Осторожно подхватил угощение, вздохнул и зачавкал.

Мужчина со слезами на глазах потрепал его по холке, погладил лоб.

— С возвращением домой, мальчик мой, — произнес он дрожащим голосом. — Как я хотел тебя увидеть… Но что же у тебя за ноша?… — Он мягко коснулся черноволосой головы Горена, опущенной на шею лошади.

Мужчина откашлялся и повернулся к путникам:

— Добро пожаловать. Я Дармос Железнорукий, повелитель Шейкура. Давно мы не принимали у себя гостей, которые не являются драконокровными. Ур сообщил мне о вашем прибытии, но, к сожалению, только сегодня в полдень, незадолго до того, как мы увидели вас воочию. Если бы я знал раньше, я бы выслал вам подмогу. Еще Ур рассказал, что нужно делать, так что мы все подготовили. Мы в курсе, что время не терпит. Юные дамы, позвольте вам помочь спуститься на землю.

Он протянул руки, и Звездный Блеск, которая держалась в седле из последних сил, расслабила судорожно сжатые руки, которыми она обнимала Горена, и мешком свалилась вниз. Подбежал третий стражник и принял из рук Дармоса ослабевшую эльфийку.

— Пожалуйста, следуйте за этим мужчиной. Вас снабдят всем необходимым. О Златострелом и… — на глазах у него заблестели слезы, и он отвернулся к лошади, — и о своем внуке я позабочусь сам.

Дармос Железнорукий повел Златострелого так называемой короткой дорогой: по тайной тропинке, ведущей к самой высокой точке, далеко в горы. Тропинка была крутой, путь предстоял трудный и длинный, Златострелому приходилось то и дело преодолевать высокие ступени. Но даже сейчас он старался не потревожить Горена, которого нес на спине.

Чем дальше они шли, тем больше покрывался потом повелитель Шейкура; этой дорогой он уже давно не ходил. Тропинку освещал один крохотный луч света, ровно настолько, чтобы лошадь не нервничала. Свалиться вниз или заблудиться здесь никто не боялся; Златострелый едва протискивался между камней, а разветвлений на их пути не встречалось.

Наконец они добрались до огромной комнаты с высоким потолком, правда, оценить ее размеры не представлялось возможным, потому что единственное окно освещало лишь небольшую ее часть. Ветер, словно соскучившись по Горену, легонько трепал его волосы.

Дармос без труда снял Горена с лошади и понес к кровати у окна. Златострелый повел ноздрями и отправился, постукивая копытами, назад, туда, откуда доносился аромат сладких яблок и призывное ржание кобыл.

Дармос осторожно опустил Горена на постель и погладил его пылающее от жара лицо. Тот открыл глаза, но они смотрели в пустоту.

— Какой он красивый, — прошептал срывающимся голосом Дармос, — как похож на мать… а эти глаза… такого цвета я больше ни у кого не встречал…

— Нам следует поторопиться, старый друг, — раздался глухой голос, принадлежащий явно не человеку. — Я чувствую, как останавливается его сердце.

— Мы справимся? — тихо спросил дед Горена. Из темноты донесся вздох.

— Дармос, я знаю, в каком положении мы находимся. Я обязан спасти душу Малакея. Но точно так же я обязан защищать жизнь Горена. Моя клятва одинаково касается как Малакея, так и его потомков. Следовательно, я не имею права позволить Малакею вернуться, убив тем самым Горена. Иначе я нарушу клятву, и жизнь моя потеряет смысл. Старый алхимик угодил в собственную ловушку. У него бы все получилось лишь в том случае, если бы Горен добровольно принес себя в жертву, но мальчик ясно дал понять, что не согласен. Так что я сделаю то, что представляется единственно возможным.

— Надеюсь только, что у тебя выйдет, ведь Малакей обязательно захочет тебе помешать, — выразил свои опасения Дармос.

— Тогда ему придется освободить меня от клятвы, а это одновременно подразумевает, что я больше не обязан охранять его душу. Он находится в крайне неприятном положении, о чем раньше он как-то не задумывался. А все потому, что чужая жизнь не представляет для него никакого интереса. Он видел исключительно личную выгоду в том, чтобы распространить мою клятву еще и на свое потомство, потому что не рассчитывал на проклятие богов.

Дармос кивнул:

— Мы, шейканы, всегда рассматривали своего пращура как проклятие, и я не хочу, чтобы мой внук отдал свою жизнь за Малакея. Пращуру придется поискать добровольца, потому что я не допущу, чтобы он уничтожил Горена, хотя бы в память о своей дочери. Я должен уважать ее решение, к сожалению, случилось это слишком поздно…

Внезапно глаза юноши стали серыми, пылающими ненавистью, и он заорал:

— Ты осмелился выступить против меня и за моей спиной вступил в сговор с драконом, перетянув его на свою сторону? Ты забыл, кто сотворил все, что тебя окружает? Ты моя собственность и обязан мне подчиняться.

Дармос в ужасе отшатнулся.

— Нет, — раздался спокойный голос Ура. — Это не входит в наше соглашение, Малакей.

Из темноты показалась огромная покрытая чешуей нога, и коготь опустился Горену на грудь:

— Вспомни, мой кровный брат. Моя жизнь за твою кровь до тех пор, пока она существует. Ты обязал меня защищать твою жизнь и жизнь твоих потомков. Я вынужден это сделать. Выбора у меня нет.

Рот Горена закрылся, взгляд снова стал неподвижным. Дармос дрожащими руками провел по своим седым волосам.

— Скорее бы пришла Марела, пора начинать.

* * *

Широкая дорога имела вид спирали и вела в глубь горы. Факелы давали достаточно света, воздух, хотя и застоявшийся, был прохладным, так что дышалось легко.

— Эта крепость действительно неприступна, — не в первый раз заметил Бульдр.

Путь казался бесконечным. Тут и там встречались ответвления, уводившие в темноту.

Наконец они добрались до ровной площадки и оказались в конюшне. Стражник всю дорогу нес Звездный Блеск и даже не запыхался.

— Здесь оставьте лошадей, а дальше идите пешком. Тут несколько ступеней. Сможете?

Менор с легкой завистью покосился на Звездный Блеск, но, как и все, кивнул головой.

Ступеней оказалось очень много. На сотой Менор бросил их считать и покорился судьбе.

Но все лестницы когда-нибудь заканчиваются.

— Ванна уже готова. Потом вам покажут ваши комнаты, где вы найдете и новую одежду. Поесть тоже можете у себя. А сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи. Господин примет вас завтра. Здесь вам нечего бояться.

Друзья переглянулись.

«Если это сон, — довольно вздохнул Менор, — то лучше бы не просыпаться подольше».

Одна только Вейлин чувствовала себя неуютно в этих мощных мрачных стенах. Но она смолчала, потому что с ситуацией ее примирили мысли о ванне и нормальной пище.

* * *

Дармос Железнорукий нервно бегал по комнате, когда появилась Марела Добросердечная. Она вошла, опираясь на палку и тяжело дыша.

— Наконец-то! — закричал он.

А потом удивленно раскрыл глаза, так как увидел, что жрица пришла не одна.

— Девочка… — начал он.

— Я не смогла ее удержать, — пояснила Марела. — Едва придя в себя, она соскочила с кровати и, как пиявка, прицепилась ко мне.

— Я вам понадоблюсь, — сказала Звездный Блеск, нагруженная какими-то предметами. Видимо, тащить их ей было нелегко. Она опустила ношу (что-то негромко звякнуло) и потерла руки.

— Все это время я старалась укрепить силы Горена, этим же буду заниматься и теперь. Вы не имеете права мне мешать, я его должница и не согласна спокойно смотреть, как он умирает.

Она побледнела, заметив блеснувшее в темноте гигантское тело дракона — вернее, часть головы и переднюю ногу, потому что больше в комнату ничего не пролезало.

Тревога отразилась на лице Дармоса.

— По-моему, самое время. Малакей вот-вот будет здесь. Он успел много раз нас проклясть и торжественно пообещал стереть крепость с лица земли, как только ему удастся вернуться.

Жрица покачала головой.

— Я ведь тебе, Дармос, сказала, что он безумен, но сейчас сам увидишь, хватило ли мне восемнадцати лет подготовки. — Марела склонилась над Гореном и с нежностью посмотрела на него. — Ты все правильно сделала, Дерата, — прошептала она.

И принялась за работу: собрала приготовленные заранее и только что принесенные предметы, передав большую часть девушке.

Потом поставила на стол большую дымящуюся чашу и вытряхнула в нее подготовленные травы. Красным мелом начертила вокруг постели Горена круг, разделила его на секторы и вписала в них магические руны.

— Заклинания, обереги, противодействия от проклятий и множество охранных формул, — бормотала она. — Все заучено наизусть, повторено тысячи раз. Ведь у меня было достаточно много времени. — Она показала в сторону Ура. — А пару дней назад и наш покрытый чешуей друг, в конце концов, признал, что я права, и пообещал свою помощь. Это многое упростит, правда, мой старый дракон?

Не дожидаясь ответа, она расставила по кругу магические, украшенные рунами подставки с факелами. Горен беспокойно задвигался.

— Чем вы занимаетесь? — зашипел голос Малакея.

— Свяжи его, Дармос, — велела жрица. — Ур, у меня есть все формулы, сейчас я зажгу огонь, и можно начинать. Или я что-то забыла?

— Кристалл.

— Ах да! Спасибо. Конечно. — Она достала из кармана блестящий зеленый кристалл и положила его Горену на грудь. — Сюда мы вложим его сердце, потому что Малакей обязательно постарается убить его во время заклинания, чтобы влезть в другого носителя.

— А кто может им стать? — побледнев, поинтересовался Дармос.

— Ты, а также любой в крепости, в ком течет кровь дракона, — спокойно объяснила Марела. — Поэтому мы должны сохранить жизнь Горену, понимаешь? К сожалению, мы не можем уничтожить душу Малакея, — она искоса посмотрела на Ура, — потому что один из присутствующих против. Но мы можем ее пленить, и тогда измученная душа Горена будет свободна.

— Мне Малакей не может сделать ничего, — сказала Звездный Блеск, — я буду охранять сердце Горена.

— Ну, это еще как сказать, — пробормотала Марела.

Жрица зажгла щепку и бросила ее в большую чашу. Сделала надрез на мизинце Горена, выдавила кровь и стряхнула ее в дым. А потом Ур поднял ногу, и в чашу упали три черные капли крови дракона.

В чаше началось шипение и треск, поднялось облако странной формы, похожее на руны. Потом загремело так, что затряслась вся крепость. Марела подняла руки над лежащим на постели Гореном и начала нараспев читать древнюю формулу целительного заклятия.

— Держи руки над его грудью, — тихо сказал Ур, обращаясь к Звездному Блеску. — А ты, Дармос, встань рядом и поддерживай ее. Сосредоточься, детка, на его сердце. Представь, что держишь его в руках. А потом перенеси в кристалл.

Звездный Блеск и Дармос подчинились, голос Марелы становился все громче и громче. Она уже впала в глубокий транс. Пребывающий в Горене Малакей тщетно старался освободиться от оков. Голова Ура качалась над самым потолком, дракон тоже бормотал слова на каком-то древнем языке.

Звездный Блеск закрыла глаза; ее губы беззвучно шевелились. Взволнованный Дармос увидел, как заполыхал зеленый кристалл. В его сердцевине появились тени, напоминающие сердце. Ритмично бьющееся сердце.

Голова Горена опустилась, глаза потухли. От ужаса Дармос чуть было не отпрянул, но Ур предупредил:

— Стой! Карауль Звездный Блеск! Она охраняет сердце! Доверься ей! И самое главное, не отворачивайся, сосредоточься, не отклоняйся даже в мыслях!

Малакей запаниковал, когда тело, в котором пребывала его душа, умерло. Он начал беззвучно ругаться и красной огненной точкой метаться по телу юноши.

Увидев это, Дармос покрылся потом. Но сердце Горена в зеленом кристалле забилось сильнее, и он остался на месте, взял себя в руки и поддерживал Звездный Блеск. Теперь Марела и Ур пели по очереди, сопровождая пение ритуальными движениями. Дым из чаши, успевший приобрести огненно-красный цвет, заполнил всю комнату. Сделав вдох, Дармос еле подавил кашель. Дым проник в кожу Горена, в его глаза, нос, уши, рот. Крики Малакея перешли в инфернальный визг. Дармос видел, как сверкающая точка замедляет свое движение и наконец, совсем останавливается, застряв в горле.

— Ты в наших руках, — бормотал Ур, — сейчас мы вытянем из тебя силы, а потом свяжем по рукам и ногам.

Марелу шатало от усталости. Пот градом тек, но голос оставался твердым.

Постель дрожала, факелы в подставках с рунами колыхались. Черная тень упала в круг, Дармос ощутил ледяное дыхание, которое пронзило его тело до самых костей. Он понял, что Малакей пытается вырваться, но руны его не выпускают. В заклятии не было ни одной лазейки, ни одну из формул они не забыли. Крики Малакея превратились в жалобное поскуливание, все более слабое и отчаянное, подобное последнему вскрику дряхлого умирающего пса.

Дармос задумался, как это Мареле удавалось все эти годы хранить от него тайну: многочисленные исследования и приготовления, знания о воскрешении Малакея и… причину бегства Дераты.

Сегодня утром Дармос узнал, что у него есть внук, сын его единственной дочери. Но жизнь его висела на волоске.

Сегодня утром жизнь Дармоса Железнорукого второй раз, считая бегство дочери, развалилась на куски.

Хотя, возможно, в этот самый миг начинается снова.

Заклятие достигло апогея. Даже на скалистых стенах выступила испарина, тяжелый спертый воздух заполонил комнату, дрожание продолжалось все время, пока Ур и Марела безостановочно пели.

Звездный Блеск качалась от слабости, но держала сердце, хотя и понимала, что силы ее на исходе. Если заклятие продлится еще несколько секунд, она потеряет Горена. Сердце его остановится, и кристалл потухнет навсегда.

Она повернула голову к стоящему рядом Дармосу, чтобы попросить его держать ее покрепче.

И увидела взгляд его ставших серыми глаз и демоническое подергивание уголков рта. Глаза ее расширились от ужаса, она попыталась закричать, предупредить остальных, но тут Дармос ударил ее по лицу. Голова ее дернулась, и она рухнула как подкошенная.

Кристальное сердце упало с груди Горена на пол…

Когда Дармос сжал горло Марелы, та закричала.

— Тебя, старая худосочная дрянь, я собственными руками разорву на куски, — прошипел дедушка Горена голосом Малакея. — Можешь не рассчитывать на Ура. Как только он прервет свои песнопения, я окончательно освобожусь и смогу выйти. А это будет уже совсем скоро, можешь мне поверить. — Он сжал пальцы. Марела захрипела, глаза ее вылезли из орбит. Она забилась в жестких руках Дармоса и попыталась проговорить защитную формулу.

Дым почернел, факелы отбрасывали на стену тени, которые не повторяли контуры Дармоса, а обрисовывали силуэт высокого худого человека. Малакея.

Ур не дернулся, просто продолжал петь, но голос его стал более глубоким, а коготь на груди Горена легонько задрожал.

Малакей увидел, как кристалл скатился с груди Горена на пол. Он вот-вот разобьется, раздавив сердце Горена. На долю секунды мага охватило сожаление, что он уже никогда не сможет вернуться в это юное тело. Но организм Дармоса Железнорукого был еще достаточно крепким для его целей.

Звездный Блеск видела перед глазами яркие красные искры, голова у нее кружилась, щека горела от удара Дармоса. Сквозь пелену боли она заметила светлую пульсирующую точку зеленого цвета, которая, вращаясь, летела по воздуху… Нет, падала…

Марела давно уже была немолода и не отличалась особой силой. Но стойкости не утратила. При необходимости она могла обходиться без палки, опираясь на которую ходила частично из кокетства, а частично для того, чтобы убедить окружающих, что она гораздо слабее, чем на самом деле. Тот факт, что мага недооценивают, иногда может оказаться для него очень полезным…

Такой вот урок в данный момент жрица преподала Малакею. Он отвлекся на крошечный момент, равный удару сердца бегущей мыши, и этим моментом жрица немедленно воспользовалась. Она подняла правую ногу и с такой силой наступила на сапог Дармоса Железнорукого, что тот от удивления ослабил хватку. Этого оказалось достаточно. И уже не мягкая и добрая Марела, к которой все привыкли, а настоящая фурия ловко повернулась и вонзила пальцы в глаза Дармоса. Другой рукой она схватилась за горло и жадно ловила ртом воздух. Малакей в теле Дармоса заорал и отпрянул.

— Stato! — закричала Марела, подняв руку, и мужчина замер на месте.

Подскочившая Звездный Блеск вытянула руки вперед, в самый последний момент, прежде чем кристалл упал на пол. Он, целый и невредимый, лег на ее ладонь, и она ощутила тепло и пульсирующие удары сердца Горена. Хрипя и качаясь, она поднялась на ноги. Голова все еще кружилась, ей пришлось прислониться к постели. Она осторожно положила кристалл обратно на грудь Горена и закрыла его руками.

«Я дала клятву, — думала она. — Я не отступлюсь. Ты будешь жить».

— Ты, старый дурак, — прокряхтела Марела, — забыл, как люди двигаются, как живут! Ты слишком долго был только духом, поэтому сейчас я загоню тебя туда, где тебе самое место, — в глубокую пропасть!

Она потерла шею, откашлялась и продолжила петь. Малакей в Дармосе Железноруком задергался. Он попытался ей помешать, но Ур, так и не прервавший пения, держал его на расстоянии. Дракон только слегка изменил тон, сделав заклятие более резким.

Тело Дармоса Железнорукого задрожало, контуры его расплылись, он закачался, теряя остатки сил, и упал на пол перед кроватью.

В горле Горена снова зажглась красная искра.

— Вы еще пожалеете… — раздался последний жалобный крик.

А потом Горен вздохнул, и свет у него в горле погас.

Тон Марелы тут же изменился. Она снова пела песню для исцеления сердца, но на этот раз задом наперед. Звездный Блеск, держащая ладони над пульсирующим кристаллом, едва держалась на ногах. Но голос ее был ясным:

— Я беру твое сердце из кристалла в свои руки и возвращаю его туда, где ему место. Бейся, сердце, и дари жизнь.

Кристалл потух.

А потом все закончилось.

ГЛАВА 15 Ур

В просторном зале Бульдр, Хаг, Менор и Вейлин завтракали за одним из столов, в большом количестве расставленных между колоннами. В дальнем конце находился трон правителя крепости. На стенах висели гобелены, изображавшие сцены из жизни древних шейканов. Через узкие высокие закругленные окна падали широкие лучи света.

Наконец открылись двери, и вошел Дармос Железнорукий.

— Надеюсь, вам удалось хоть немного отдохнуть. Горен чувствует себя хорошо! Это наверняка тот вопрос, который в данную минуту занимает вас больше всего. Скоро он к вам присоединится. Он рассказал мне, как вы встретились. Признаюсь честно, уверен, что шейканам редко доводилось познать подобную дружбу и подобную верность. За это примите мою самую искреннюю благодарность, а еще за то, что привезли сюда моего внука. Если я могу исполнить какие-то ваши желания, только скажите, будьте добры, потому что я ваш должник.

— А что с Малакеем? — как всегда без обиняков спросил Менор, за что друзья удостоили его пары-другой весьма нелюбезных взглядов.

— Его поймали, глубоко в душе Горена, — ответил правитель. — Из-за скрепленной кровью клятвы уничтожить его мы не можем, но заклятие наложено сильное и продержится очень долго. — Он слегка поклонился. — Прошу прощения, но у меня еще много дел. Пришлю вам слуг, они будут в вашем полном распоряжении.

Оставшись одни, друзья не знали, о чем говорить. Время принять окончательное решение приближалось, каждый из них по-своему этого боялся.

* * *

Рано утром Горен пришел в себя. Впервые за долгое время он чувствовал себя хорошо, свободно, в нем бурлили новые силы. Температура упала. Он снова ощущал свое тело. Прислушался к себе, но шепота больше не было. Малакей пропал.

К своему удивлению, Горен понял, что лежит в постели. Через окно на него падал яркий солнечный свет. А у кровати сидел, держа его за руку, седовласый человек, совершенно ему не знакомый.

— Что произошло? — растерянно спросил он. — Последнее, что я помню, это приезд в Шейкур. Шел дождь…

— С тех пор прошло несколько дней, — ответил человек глубоким, странно хриплым голосом. — Ты достиг своей цели, Горен. И не только ее: пребывавшая в тебе душа Малакея поймана, никакого вреда она тебе больше уже не принесет…

— Это не понравится моему отцу, — вырвалось у Горена.

— Руориму? Пока о нем не думай. У меня есть сведения, что он не спешит сюда, озабоченный твоими поисками, а путешествует с армией Хокана Ашира. Сейчас… давай поговорим о нас с тобой…

Горен посмотрел человеку прямо в глаза:

— Вы… вы ведь…

— Дармос Железнорукий, твой дед, все правильно, — выпалил человек, сломавшись под грузом восемнадцати прошедших лет. Спрятал лицо в ладонях, и его широкие плечи затряслись от беззвучных рыданий.

Горен старался не шевелиться. Он не знал, что говорить и как себя вести.

Наконец Дармос Железнорукий собрался с силами и схватил пальцы Горена.

— Прости меня, — тихо сказал он. — Уже так много лет я раскаиваюсь в том, что произошло… Самое ужасное, что последние слова между мной и твоей матерью не были словами примирения. Мы расстались, поссорившись, даже не попрощавшись, и теперь уже я никогда в жизни не смогу попросить у нее прощения. Наверное, она думала, что я ее оттолкну. Но ведь на следующее утро я собирался с ней поговорить, а она уже уехала. И с тех пор не прошло и дня, чтобы я не подумал о ней, не переживал, все ли у нее в порядке и как она живет. Каждый вечер я смотрел, не едет ли она на Златострелом… В течение восемнадцати лет… А потом… вчера… я узнал, что она ждала сына… а ты вернулся на Златострелом, ты часть ее… — Его глаза снова наполнились слезами.

— Пожалуйста, не мучай себя, дедушка, — робко произнес Горен. — Я могу рассказать тебе о ней.

Но я не буду ему рассказывать, что она страдала ровно столько же лет и очень переживала, потому что они расстались в ссоре. Это разобьет ему сердце. Буду говорить только о хорошем, но с одним исключением.

Они беседовали очень долго.

Наконец Дармос Железнорукий поднялся.

— Мне нужно навестить твоих друзей, мальчик мой. Отдохни немного и приходи.

Когда он ушел (слегка прихрамывая, как заметил Горен), молодой шейкан вытянулся на постели. Произошла масса удивительных вещей, многое прошло мимо него. Он чувствовал себя странно опустошенным, ему было неспокойно. Понадобится много времени, прежде чем он привыкнет к отсутствию Малакея. Еще нужно снова учиться быть хозяином своего тела и своих мыслей. Никакого больше голоса… или?…

Горен не был уверен. Потому что душа Малакея все еще находилась в нем, плененная, но надолго ли? На самом ли деле навсегда? Горену придется всю жизнь страдать от этой неуверенности: вдруг какое-то событие снова пробудит душу Малакея и ему удастся выбраться.

Значит, в принципе ничего не изменилось.

Но потом Горен, махнув рукой, отмел эти мысли. Что сейчас об этом думать, нужно радоваться, что он жив и здоров. Конечно, никакой уверенности нет. Но зато сегодня он свободен, значит, нужно использовать отведенное ему время. Невыполненных задач еще полно. Да и друзья ждут.

Друзья с восторгом встретили вошедшего в зал Горена. Все галдели, перебивая друг друга, и постепенно он выяснил, что же произошло за несколько последних дней.

Слушая, он незаметно искал глазами Звездный Блеск, но ее нигде не было.

Наконец появилась возможность сообщить то немногое, что он знал в основном по рассказам деда.

Закончив повествование, Горен, дабы избежать паузы, с нарочитой бодростью спросил:

— Значит, одновременно это еще и час прощания?

Своими словами он только усилил охватившее всех смущение.

— Если позволишь, — с угрозой в голосе произнес Бульдр Краснобородый, — даже если мы и не являемся здесь желанными гостями, нам, тем не менее, предложили провести здесь несколько дней, и я вполне согласен, потому что еда вкусная, постели мягкие и табак превосходный.

— Этими словами друг Краснобородый хотел сказать следующее, — как всегда спокойно пояснил Хаг Сокол, — никто из нас не собирается тебя бросать. По крайней мере, прямо сейчас. У нас так много общих воспоминаний, что мы с удовольствием провели бы вместе еще пару дней, чтобы иметь возможность без суеты обдумать будущее.

— Да ты и сам понятия не имеешь, что делать дальше, согласись! — заорал Менор Худощавый. — По тебе видно, что ты все еще жаждешь отомстить своему папаше. Думаю, что и Руорим не успокоится, пока не заполучит тебя. Этот человек не любит отдавать то, что считает своим, в том числе и тебя. Так что рано ставить в этой истории точку. Я твой друг, Горен, можешь на меня рассчитывать.

Вейлин Лунный Глаз язвительно засмеялась:

— Так много слов и так мало сказано! Ты действительно вот-вот станешь настоящим поэтом, бродяга.

Менор покраснел и спрятался за Хага. Эльфийка не удостоила его взгляда, а обратилась к Горену:

— Если ты уже решил, что делать дальше, то и я могу принять решение.

— Спасибо, друзья мои, — с облегчением сказал Горен. — Мне и самому нужно пару дней подумать. И отдохнуть. Честно говоря, пока еще я чувствую себя мешком с костями.

— Значит, на сегодня все решено. Остальное через несколько дней, — бодрым голосом подвел итог Бульдр. — А сейчас я бы с удовольствием выпил кружку прекрасного темного пива, оно так пенится. — Он хлопнул в ладоши. — Эй, слуга. Принеси нам пива, табака, хлеба и мяса.

Горен встал:

— Извините меня, пожалуйста. Я немного устал, но попозже зайду снова, тогда и отпразднуем.

— Ловим тебя на слове, — улыбнулся Хаг.

В свою комнату Горен возвращался, погруженный в мысли. Открыв дверь, к своему удивлению он увидел Дармоса Железнорукого.

— Горен, как хорошо, не нужно тебя искать. Я хотел тебе кое-что отдать. Конечно, это не к спеху, но…

Он поднял руки в бессильном жесте.

— Вчера я… снова всех подвел. Хотя меня и предупредили, я отвлекся, и из-за меня Малакею почти удалось сбежать. Я дурак, Горен, потому что позволяю чувствам брать над собой верх. Из-за меня ты чуть не лишился жизни, а этого я бы никогда себе не простил. Хватит уже и того, что твоя мать…

— Нет, — перебил его Горен. — Это не твоя вина, дед. Мама сделала свой выбор, и это был другой путь, не твой. Пожалуй, тебе нужно научиться относиться к самому себе более терпимо. Да и во вчерашнем твоей вины нет. Никто не знает этого лучше меня, потому что Малакей крайне опасен, а по крови мы очень близки. Уж если кого и стоит упрекнуть, так это Ура, ведь именно он навязал тебе такую ношу.

Пожилой человек улыбнулся сквозь слезы:

— Спасибо тебе, Горен. И все равно… Глупо, конечно, но я боюсь, что снова опоздаю, и на этот раз хочу все сделать правильно.

Он протянул руку за спину и вытащил щит, который блестел как зеркало и в зависимости от падающего на него света казался то зеленым, то серебристым.

— Этот щит сделан из чешуи дракона, — сказал повелитель Шейкура. — Он не подвластен ни огню, ни магии. Когда-то он принадлежал сыну Малакея и долго считался утраченным, но Ур хранил его до тех пор, пока на трон не вступил первый повелитель Шейкура. С тех пор он переходит от правителя к его преемнику. — Дармос прислонил щит к кровати и продолжал срывающимся голосом: — Я хотел подарить его твоей матери на двадцатилетие. А теперь его получишь ты. Вместе с кинжалом. — Он снял оружие с перевязи. Горен сразу же узнал пламенеющий клинок:

— Это ритуальный кинжал Малакея!

— Верно, — гордо ответил Дармос. — Когда-то он был выкован из крови и стали в пламени вулкана. Кристаллы и чешуя дракона отражают или усиливают магию, в зависимости от желания. Это самое ценное наше наследие, Горен, так что храни его как зеницу ока. Оно может тебе пригодиться в такой момент, когда ты меньше всего ожидаешь этого.

Горен растерялся:

— Я… я даже не знаю, что и сказать…

Для одного раза этого было больше чем достаточно, но после всего предыдущего он хорошо понимал Дармоса Железнорукого. Тот не меньше Горена боялся, что все снова рухнет. Пройдет много времени, прежде чем они оправятся от пережитого и забудут свои страхи.

— Молчи, — тихо возразил Дармос. — Просто возьми, это твое наследство. — Он подошел к юноше и прижал его к своей мощной груди. — Добро пожаловать, сынок, в мое сердце и в крепость Шейкур.

Потом отпустил Горена, еще раз ему кивнул и вышел из комнаты.

Горен сел на кровать и начал разглядывать драгоценные предметы. В голове у него все перепуталось, так же как и в чувствах. Однажды он уже ощущал себя самым богатым молодым человеком во всей Фиаре. Это было в тот день, когда Дерата подарила ему Златострелого. Между двумя этими событиями пролегал целый океан горя и страданий. А теперь он нашел и деда, и родину. Как раз в Шейкуре, хотя он никогда не хотел иметь с ним ничего общего.

Может ли он принять такое наследство? Да. Если бы Дерата не сбежала, эти сокровища получила бы она, чтобы однажды передать их Горену.

А где-то за стенами все еще разгуливает Руорим, его отец, честолюбие которого не уступало честолюбию магов Альянса. Он беспрепятственно продолжает свое черное дело, насаждая по всей стране страх и ужас. Горену понадобится это оружие.

Потому что Руорим — единственное наследство, от которого Горен хотел избавиться во что бы то ни стало.

Дверь снова открылась. Сердце Горена забилось сильнее, но на лице отразилось разочарование, когда он увидел, что это не Звездный Блеск (как он надеялся), а жрица Марела, вчера спасшая ему жизнь. И когда-то являвшаяся доброй подругой его матери.

— Как ты себя чувствуешь, мальчик?

— Неплохо, — поколебавшись, ответил Горен.

— У тебя достаточно сил для небольшой беседы?

— Конечно, — удивился он.

— Тогда пойдем, Горен, со мной. Он тебя ждет.

Он? Горен с любопытством последовал за пожилой женщиной, которая вела его по запутанным коридорам. Наконец она открыла дверь в узкий коридор и по множеству лестниц поднялась на вершину горы.

Когда они добрались до большого вырубленного в скале зала с одним-единственным окном, из которого на каменный пол падала узкая полоска света, в Горене проснулись какие-то воспоминания.

— Здесь я уже когда-то был, — прошептал он.

Он посмотрел на стоящую под окном кровать и побледнел. Почувствовал не успевший выветриться запах магического дыма и увидел сверкающие на стенах, похожие на смолу капли.

— Действительно, — ответила Марела. — Вчера мы проводили заклинание именно здесь. Встретимся позже, мальчик мой.

Он повернулся и хотел ее окликнуть, но она уже закрыла за собой дверь.

Горен нерешительно топтался на месте, но вдруг услышал, как кто-то тяжело дышит. В темноте он разглядел две тонкие перекрещивающиеся серые струйки дыма.

Глаза Горена становились все больше и больше, пока он смотрел, как огромная, покрытая чешуей и колючками красно-золотая голова дракона медленно вползает в комнату. Его желтые сверкающие глаза размером напоминали колеса. У Горена отвисла челюсть. Голова этого существа была равна половине тела дракона из стаи Раита!

— Ур… — прошептал он, и горло его словно сжала невидимая рука.

— Да, ты меня узнал, — проговорил дракон своим необыкновенным голосом, глухим и мягким одновременно. — Ты делил свою жизнь с Малакеем и почти умер от его проклятия. Но теперь опасность миновала, Горен Говорящий с ветром.

Горен схватился за грудь. Ему показалось, что сердце куда-то закатилось и теперь находится не там, где было раньше.

— Не совсем, — тихо сказал он. — Он все еще во мне, так ведь? Как злая тень, которая в любой момент снова может освободиться.

— Мы хорошо поработали, малыш. Ты должен нам доверять.

— Но к этому я никогда не привыкну.

— Мне очень жаль, — сказал его пращур. — Если бы существовала возможность воспользоваться властью Малакея, шейканы, наверное, сумели бы предотвратить самое страшное, что нам угрожает. Мир катится к своему закату. Горе, если Конвокационные войны будут продолжаться вплоть до Великого Дня. Мне это не нравится. Но я не могу отдать вам силу Малакея, не пробудив еще раз его душу.

— Звучит очень мрачно, — пробормотал Горен.

— Так оно и есть, — согласился Ур. — Ты ведь и сам там побывал. И видел двух представителей Альянса. Познакомился с результатами их деятельности.

— И ты ничего не можешь предпринять?

— Они сильнее меня, — признался дракон. — Я уже не молод, Горен. Уже четыре сотни лет я не покидал этой горы. И даже не знаю, могут ли эти крылья меня носить. Отсюда мне проще охранять Шейкур и народ, связанный со мной кровью. Но ты можешь кое-что сделать.

— Я? — поразился Горен.

— Ты не хочешь узнать, что с твоим отцом?

— Дедушка сказал, что он отправился с армией Хокана Ашира.

— Да, — подтвердил дракон. — После большой битвы у него не было возможности преследовать тебя. Раиту Черному удалось прорваться. Он нанес Хокану Аширу весьма чувствительное поражение. Некромант зализывает раны, а Раит продвигается в сторону Клинка Аонира.

Эти слова заставили Горена насторожиться. Ему показалось, что с ними связаны смутные, темные воспоминания о каком-то событии. Но о каком? Оно давно уже прошло…

— Там пустыня, — сказал он. — Предполагаю, он направляется в Кайтх-Халур, к крепости Хокана Ашира?

Дракон слегка покачал головой:

— Нет, Горен. У него другая, гораздо более опасная цель. Знаешь, кто такие Фиал Дарг?

Горен вздрогнул: дневной свет перестал вдруг проникать в зал, а застревал где-то за окном. Он услышал шепот на языке, от которого по спине у него побежал пот. И что гораздо хуже: однажды он это чувствовал и слышал, и видел уже эту сверкающую тьму. С тех пор прошли миллионы лет, тогда он был еще совсем зеленым юнцом и задал своему мастеру как будто безобидный вопрос.

— Конечно. — Он невольно перешел на шепот, и голос у него сорвался. — Это Те, о ком не говорят. Принцы Тьмы, самое мощное творение Цараха, которые чуть не столкнули в пропасть Эо. Они, связанные, лежат там под скалой…

— Раит хочет их пробудить, — прошептал Ур. — И Хокан Ашир тоже стремится туда, чтобы или задержать Раита, или заключить с Фиал Дарг договор, если это безумное намерение осуществится. Его сопровождает твой отец.

Горен почувствовал, как в нем поднимается ужас. Эта история становилась все серьезнее, слишком серьезной для него. Если это произойдет, мир приблизится к пропасти, это он знал из Хроник. Первый раз Фиал Дарг проиграли, второй раз чуть не выиграли, но вмешались Стражи. А теперь Стражи удалились, возможно, навсегда. Значит, на третий раз… невозможно даже представить…

— Почему ты рассказываешь об этом именно мне? — поинтересовался он. — Чтобы задержать Раита, нужен маг Альянса!

— Как минимум один, — согласился Ур. — Как бы безнадежно ни выглядело это дело, мы не должны сидеть сложа руки, Горен. Если кто-то и может что-то сделать, то шейканы, потому что в них течет кровь дракона и они способны видеть дальше других.

— За… заклятие действует уже шесть сотен лет! Отменить его невозможно, — пробормотал Горен. — А Те, о ком… я имею в виду Фиал Дарг, они вряд ли подчинятся какому бы то ни было магу Альянса, скорее уж сделают его своим слугой, а что будет тогда… — Он стал белым как полотно. — Наверное, имело смысл вернуть к жизни Малакея, пусть бы я умер…

— Малакей стал бы преследовать те же цели, что Раит и Хокан, или просто подождал бы, кто выйдет победителем, а потом вмешался с пользой для себя. Результат был бы тот же самый, пока его душа не очищена.

— Но какое отношение это имеет ко мне? — повторил Горен. — Я не маг, у меня есть только один талант, я понимаю пение ветра… — Он закачался, у него закружилась голова, когда он вдруг вспомнил кое-что еще. Первую песню ветра.

Они проснутся в Далекой стране

Под тяжелыми мрачными скалами…

Он схватился за голову:

— Нет.

Спроси свою кровь, посмотри на дракона,

Что Уром зовут…

Да пребудет с тобой Аонира Клинок.

- Ветер это знал… значит, это на самом деле было видение…

Он застонал.

— Ты носишь ее в себе, Горен, — тихо объяснил дракон, — тайну Materia Prima. В тебе наследство Малакея. Оно может проснуться, как когда-то проснулась его душа. И тогда… тогда, вероятно, ты получишь возможность изменять вещи… формировать их по-новому…

Горен, словно защищаясь, поднял руки вверх.

— Я и слышать об этом не хочу! — закричал он, впадая в панику. — Нет, я не такой, я не хочу быть таким! Я не маг! Все, чего я требую, это месть! Отпусти меня, не впутывай меня в эти игры, я не имею к ним никакого отношения! Я никогда этого… нет, не могу!

Горен подбежал к окну, чтобы убедиться, что там, снаружи, вне стен пыльного зала с древним драконом и его древними пророчествами, все еще существует хорошо знакомый нормальный мир.

И он увидел: там его ждал сияющий день, не имевший ничего общего с проливными дождями, огнем и убийствами недавнего прошлого. Его новая жизнь.

И он имеет на нее право!

«Добро пожаловать, — прошептал ветер и ласково погладил его по голове, слегка растрепав волосы. — Я скучал по тебе».

Горен не ответил. Он не знал, сможет ли когда-нибудь сознательно использовать этот свой дар. Он научился бояться магии.

— Я не хочу быть другим! — закричал он.

— Ты тот, кто ты есть, — мягко возразил дракон. — Возможно, ты и не хочешь магии. Но она хочет тебя.

ЭПИЛОГ Взгляд в завтрашний день

Горен стоял на выступе стены и смотрел на открывшиеся перед ним земли. Наступил вечер, свет Тиары постепенно превратился из золотого в розовый, все краски стали мягче. От летнего жара степная трава уже потеряла цвет. От недавно прошедшего сильного ливня не осталось никаких следов. Земля высохла и потрескалась, листья на деревьях и кустарниках засохли.

Легкий ветер сулил теплую летнюю ночь, избавляющую от духоты. Небольшой отдых на несколько часов, прежде чем нестерпимая жара снова помешает заниматься привычными делами, заставив людей и животных искать тени. Высоко в небе кружились зоркие орлы, неустанно выискивая добычу.

Насколько хватало глаз, расстилалась степь, надежно защищая Шейкур со всех сторон. На самых высоких зубцах стены несли вахту караульные, с момента появления крепости драконокровных они делали это днем и ночью. На ветру развевался гордый флаг.

Внизу в зале спутники его разгулялись, за это время к ним успели присоединиться некоторые шейканы, потрясенные заразительным весельем и тем, что представители столь разных народов не видят никаких препятствий для общения и прекрасно ладят.

Горен знал, что друзья его ждут. До беседы с Уром он бы с радостью принял участие в празднике и впервые в жизни почувствовал бы себя свободным и раскрепощенным.

Но сейчас на сердце у него было как никогда тяжело; он не мог просто так к ним присоединиться и делать вид, что все в порядке. Он бы не сумел прямо сейчас сообщить им столь неприятную новость. День-другой никакой роли не играют, пусть они еще немного порадуются и насладятся счастьем. Это касается и его деда тоже.

Почувствовав движение у себя за спиной, он обернулся.

Перед ним стояла Звездный Блеск в новом плаще из тонкой ткани, производимой в Шейкуре. Она выглядела отдохнувшей. Впервые Горен увидел ее лицо при свете дня, освещенным красно-золотистыми лучами солнца. Он сразу понял, что никогда не сможет наглядеться на нее досыта, ему хотелось, чтобы у него появился третий глаз, который бы всегда смотрел на нее, где бы она ни находилась. В этот момент нельзя было поверить, что она из темных эльфов, такой чистой и светлой она казалась; только темно-фиолетовые глаза оставались такими же глубокими и бездонными, как всегда.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга.

А потом Горен схватился за грудь, где билось сердце.

— Я был мертв, правда? — тихо спросил он.

Она кивнула.

— Но на очень короткое время, Горен, и я караулила твое сердце, как обещала. Только так мы смогли пленить Малакея.

Горен снова повернулся к стене, опустив руки на парапет.

— Все другое, — прошептал он.

— Нет. Ты всегда был и останешься Гореном. Так же как я всегда Звездный Блеск, с капюшоном или без, молчаливая или нет.

«Если бы все было так просто», — подумал он. В эти минуты его груз был тяжелым, как никогда, ему хотелось его с кем-нибудь разделить или хотя бы поговорить с кем-нибудь, кому можно доверять, кто знает его лучше других и кто… охранял его жизнь, держа ее в руках. Кто мог бы ему посоветовать, что же делать.

Он открыл рот, но тут заметил, что снова остался один. Звездный Блеск ушла, не сказав ни слова. Горен почувствовал горький привкус во рту, у него появилось ощущение, что он что-то упустил.

— Что, Горен?

Он подскочил от испуга, услышав за спиной знакомый веселый голос, оторвавший его от тяжких дум. Перед ним стоял Менор Худощавый с еще более, чем всегда, растрепанным коричнево-рыжим чубом. Сверкая улыбкой, он в одной руке сжимал кубок с вином, а другой обнимал юную служанку, которая явно с ним заигрывала.

— Наконец-то я тебя нашел, клянусь скрипкой Цербо! Что ты тут торчишь с похоронной миной? Чудесный день, над нами не капает, еды и выпивки достаточно и… хи-хи… приятное общество. Я собираюсь выступить со своими лучшими песнями, пропустить этот концерт ты не можешь ни в коем случае! Прочь грустные мысли! Для них ты, друг мой, слишком молод. Сегодня следует откупорить бочку вина и радоваться, что мы живы, а спасать мир можно будет завтра. Согласен?

Горен не выдержал и расхохотался.

— Иду! — сказал он и пошел за вором и поэтом, чья неунывающая мудрость в который раз удивила его и утешила.

ГЛОССАРИЙ

Стражи / Боги

Аонир

Аонир Странник когда-то пробудил к жизни мир Эо. Его далекий свет до сих пор освещает мир, который он окружил защитным полем. Покидая этот мир, Аонир оставил свое воплощение, Стражей, которых сейчас почитают в качестве богов.

Гирин Всадник

Повелитель ветра, бури, времени, тленности, свободы. Носитель души, приходящий во сне, дарующий сон и ночные кошмары.

Почитают все народы Света, кочевники. Символы: одинокий всадник, песочные часы, черный конь, сокол, волк.

Нитхальф Кузнец

Повелитель кузнечного дела, твердости, крепости, мужества, войны.

Кузнец, испытывающий души, мастер битвы, мастер вечно пылающего горна.

Почитают все народы Света, основной бог гномов.

Символы: одетый в доспехи кузнец, молот, наковальня, медведь, орел, сталь.

Существует еще один бог, которому поклоняются гномы: Бьярн, живущий со своими слугами глубоко в горах Гримварга.

Элен Одинокая

Женщина дождя, ткачиха тумана, речная певица.

Повелительница природы, водных источников, дождя, тумана, загадок, мудрости, покоя, исцеления, искусства.

Почитают все народы Света. Главная богиня эльфов.

Символы: стройная женщина с длинными седыми волосами, белая волчица, сова, тис.

Цербо Уличный Скрипач

Покровитель торговли, музыки, воровского искусства, дарующий хитрость и ловкость.

Шарлатан в зеркале, князь оборванцев, седой шут.

Почитают воры, шарлатаны, торговцы, цыгане.

Символы: одинокий уличный скрипач, черный кот/черная кошка, ворона, маска, фехтовальщик, черноволосый молодой человек, шут с белоснежными волосами.

Шанна Ткачиха

Покровительница ремесел, домашнего очага, здоровья, семьи, исцеления, мягкости.

Мать, сестра, добрая, теплая рука.

Почитают: ремесленники, крестьяне.

Символы: женщина за ткацким станком; добрая женщина, протягивающая чашу стоящему на коленях человеку; серая кошка, голубка, дуб.

Эреон Летописец

Покровитель знаний, образования, медицины, исследований, нейтралитета, справедливости.

Мастер книжных знаний, посредник, хранитель арканов, справедливый.

Почитают представители народов Света: ученые, волшебники, судьи.

Символы: пишущий, перо, весы, книга и меч, ворон, человек в серой робе.

Тиара Танцующая

Покровительница солнца, жизненных сил, света, добра, надежды, внутренней силы, тепла, огня, дикости, страсти.

Танцующее пламя, Страж небес, золотая, сияющая.

Почитают все народы Света, главная богиня людей.

Символы: украшенная золотом танцовщица, пламя, солнце, круг, золото.

Ренегаты (боги Тьмы)

Нор Молчащий

Покровительствовал луне, ночи, покою, сну, забывчивости, холоду.

Сейчас символизирует знание, ясность, власть, истину.

Раньше называли: Мастер Серебряного Серпа, Серебряный, Холодное Око.

Нынешние приспешники называют: Мастер Ночи, Единственно Видящий, Серебряный Ткач.

Почитают все народы Тьмы, главный бог темных эльфов.

Символы: одетый в черное воин с саблей, луна, серп, холодная соленая вода, серебряная сеть, серебряный паук, серебро.

Царах Бодрствующий (раньше Ульм Заботливый)

Покровительствовал росту, разнообразию, животным и монстрам.

Сейчас воспринимается как созидатель, обновитель, завоеватель.

Раньше называли: Древо Мира, Многоцветный.

Нынешние приспешники называют: Коготь, Жаждущий Крови, Темная Буря, Железный Корень.

Почитают: орки и тролли (главный бог).

Символы: красный коготь, черный корень, кровь, железо, дерево в форме когтя, лишенное листьев.

Конвокация и Альянс

Раз в три тысячи лет в так называемый день Конвокации комета полностью закрывает звезды, вызывая затмение. Согласно рунам, благодаря этому природному чуду высвобождаются невероятные магические силы, которые могут превратить могущественного мага в равного богам Стража. В основанном более пятисот лет назад Альянсе магов был разработан план концентрации сил для получения всей полноты власти и контроля над миром. Примерно за пятьдесят лет до предсказанной даты Альянс ставших за это время бессмертными магов погружается в пучину интриг и споров. Начинаются Конвокационные войны, из-за которых весь континент Фиара испытывает невероятные лишения.

В Альянс входят 13 магов: Хокан Ашир, Заклинатель Мертвых; Урам Красный; Ирия Светлая; Ундергаст Ткач; Исгримм Кузнец; Раит Черный; Гор Преобразователь; Зильберханд, Мастер Зеркала; Ианна Певица; Захаар Змея; Шаар Островной; Рохен, Мастер Элементов; Играющий на флейте.

Деньги

Золотая монета, также золотой адлер, адлер, золотая корона. Тяжелая большая монета из золота. Качественные, изготовленные по меркам заказчика доспехи стоят один золотой адлер, иногда на него можно приобрести даже небольшой участок земли.

Серебряная монета, также фальк. Серебряный кружок с изображением падающего сокола. На такую монету можно купить, например, тонкие ткани или хорошее оружие. Сто серебряных монет соответствуют одной золотой.

Медная монета, также пенни, пак или кельх. С изображением кубка, символа богини Шанны. В ходу у простого народа. На такие деньги покупают все, что требуется в повседневной жизни, а также оплачивают недорогие удовольствия вроде пива. Сто медных монет соответствуют одной серебряной.

Мана

Чтобы заниматься магическим искусством и оказывать влияние на естественные или божественные течения магии, волшебник должен использовать собственную внутреннюю магическую силу, которая называется мана. Во время магических действий эта магическая сила расходуется, но потом восстанавливается.

Магия

Магия делится на белую, черную, элементарную и ментальную, причем каждый волшебник обладает своим особым даром, например властью над огнем или льдом. Дар Горена относится к природной магии, целительные силы Вейлин — к живительной.

Оглавление

ПРОЛОГ Проклятие

ГЛАВА 1 Лирайн

ГЛАВА 2 Песня ветра

ГЛАВА 3 Последняя битва Дераты

ГЛАВА 4 Бегство

ГЛАВА 5 В Долине Слез

ГЛАВА 6 Крик раба

ГЛАВА 7 Новый союз

ГЛАВА 8 Предупреждение Малакея

ГЛАВА 9 Предательство

ГЛАВА 10 Без выхода

ГЛАВА 11 Молчаливый

ГЛАВА 12 Решение

ГЛАВА 13 Шейкур

ГЛАВА 14 Заклинание

ГЛАВА 15 Ур

ЭПИЛОГ Взгляд в завтрашний день

ГЛОССАРИЙ