Последний король французов. Часть первая [Александр Дюма] (fb2) читать онлайн

I

Луи Филипп Орлеанский родился в Пале-Рояле 6 октября 1773 года и при рождении получил титул герцога де Валуа.

Его отцом был Луи Филипп Жозеф, позднее принявший имя Филипп Эгалите, а в то время носивший титул герцога Шартрского.

Его матерью была Луиза Мария Аделаида де Бурбон, дочь герцога де Пентьевра, последнего представителя узаконенного потомства Людовика XIV и г-жи де Монтеспан, сына графа Тулузского.

Стало быть, Луи Филипп ведет свое происхождение от Месье, брата короля Людовика XIV, по отцу: это законная линия.

И от самого Людовика XIV, по матери: это узаконенная линия.

Его дедом был Луи Филипп, герцог Орлеанский, Валуа, Немурский, Шартрский и Монпансье.

Его бабкой была Луиза Анриетта де Бурбон-Конти.

Двое последних вступили в брак в 1743 году. В течение двух первых лет этого брачного союза Луи Филипп Орлеанский был самым счастливым мужем и самым влюбленным любовником на свете; все знали о невероятной страсти, которую молодожены питали друг к другу.

Об этой страсти рассказывали совершенно удивительные истории. Не имея сил дождаться ночи, они пускали в ход все что угодно — кровати, диваны, кресла, травянистые лужайки, кареты, дома своих друзей и гостиные Версаля; каждый день какая-нибудь новая выходка молодых супругов отмечалась в скандальной хронике Бычьего глаза, хотя было странно считать скандальными ласки, которые расточали друг другу муж и жена.

Кому из двоих все это наскучило раньше, сказать трудно; но вот на что все вскоре обратили внимание, так это на то, что подобное супружеское бесстыдство сменилось со стороны принцессы бесстыдством куда более скандальным: почти отвергнутая мужем вследствие распутства настолько откровенного, что даже самый снисходительный супруг не мог бы закрывать на него глаза, герцогиня Орлеанская, похвалявшаяся тем, что ей присуще неутолимое любострастие Мессалины, прошла во время своих любовных приключений все ступени общественной лестницы и порой, еще более увеличивая свое сходство с прелюбодейственной женой Клавдия, спускалась из дворцовых гостиных в сад Пале-Рояля и, даже не давая себе труда позаимствовать у античной блудницы ее ложное имя Лициска и ее белокурый парик, склоняла первых встречных к тем сладострастным утехам, какие царственная волчица, по словам Ювенала, выпрашивала у римских носильщиков, пока ее супруг пребывал во сне.

Вот на это общеизвестное распутство принцессы и ссылался Филипп Эгалите в тот день, когда на одном из заседаний Коммуны он заявил, что его настоящим отцом был не принц крови, а простой конюх; однако это ложное отцовство не смогло уберечь его от эшафота.

В 1748 году, то есть через пять лет после своей женитьбы, герцог Орлеанский полностью разошелся со своей женой, отобрал у нее сына, которому он имел мужество сделать прививку от оспы, став едва ли не первым человеком во Франции, решившимся на такой шаг, и вступил в связь с г-жой де Вильмомбль, от которой у него было трое побочных детей: г-жа де Броссар, аббат де Сен-Фар и аббат де Сен-Альбен.

В 1759 году герцогиня Орлеанская умерла.

По прошествии пяти лет после этой смерти герцог Орлеанский стал добиваться расположения маркизы де Монтессон, урожденной Шарлотты Жанны Беро де Ла Э де Риу. В то время г-н де Монтессон, ее муж, был еще жив, и, хотя и будучи моложе его почти на тридцать лет, она осталась верна ему до самой его смерти, произошедшей в 1769 году. И лишь тогда герцог Орлеанский объяснился в любви, но, как утверждали в то время, безуспешно. Однако в конце 1772 года пошли разговоры о бракосочетании г-жи де Монтессон и принца. Наконец 24 апреля 1773 года герцог Орлеанский попрощался с многочисленным двором, который он держал в Виллер-Котре, и сказал самым близким своим друзьям:

— Покамест я оставляю вас, господа; я вернусь поздно и вернусь не один, а в сопровождении человека, который будет предан моим интересам и моей особе в той же степени, что и вы.

Все во дворце целый день пребывали в ожидании, а в шесть часов вечера увидели, что герцог входит в гостиную, держа под руку г-жу де Монтессон, с которой он в тот день обвенчался. Удостоверившись в том, что король одобрил этот союз, архиепископ Парижский освободил будущих супругов от всех трех обязательных объявлений о предстоящем браке, и кюре церкви святого Евстафия провел венчание в домашней часовне особняка на улице Шоссе-д'Антен.

Госпожа де Монтессон была в ту пору очаровательной женщиной лет тридцати пяти или тридцати шести, выглядевшей не старше тридцати. Она была поэтессой и музыкантшей, превосходно играла на сцене и вплоть до самой смерти, случившейся в 1806 году, сохраняла в своем салоне на Шоссе-д’Антен лучшие традиции эпохи Людовика XIV и Людовика XV.

Наполеон питал к ней огромное уважение за ее аристократические манеры и назначил ей пенсион в тридцать тысяч франков.

Она пережила на двадцать один год принца, своего мужа, который умер 18 ноября 1785 года и по которому Людовик XVI, более щепетильный, чем его дед Людовик XV, запретил ей носить траур.

В то время, когда его отец женился на г-же де Монтессон, герцог Шартрский был молодым человеком лет двадцати пяти или двадцати шести, который уже лет десять появлялся в свете и распутство которого успело наделать шуму. Его первой любовницей была женщина по имени Дешан, и он, не удовольствовавшись этой любовной страстью, скатился по крутому склону еще намного ниже. Всегдашним спутником герцога Шартрского в его любовных похождениях был принц де Ламбаль, сын герцога де Пентьевра; но его здоровье, куда менее крепкое, чем здоровье герцога Шартрского, не могло выдержать такой жизни, наполненной низменным сладострастием, и было окончательно погублено в одном из злачных мест. И тогда все стали обвинять герцога Шартрского не только в разврате, но и в корыстном расчете; по словам его врагов, он совратил, обесчестил и отравил принца де Ламбаля, чтобы все колоссальное богатство семьи Пентьевр досталось одной лишь мадемуазель де Пентьевр, на которой он намеревался жениться, и чтобы унаследовать в будущем должность великого адмирала, которой владел герцог де Пентьевр. Двадцать один год спустя, когда в свою очередь была убита несчастная принцесса де Ламбаль, подобные обвинения в его адрес возобновились, сделавшись еще более жестокими, особенно после того как убийцы сочли своим долгом предъявить ему в знак уважения ее отрезанную голову. Однако мы, взяв за правило истолковывать подобные обвинения, лишь основываясь на доказательствах, поспешим выступить здесь против двух этих оскорблений, которые может упомянуть памфлетист, но обязан оспорить историк.

Впрочем, этому несчастному принцу, поплатившемуся за свои прегрешения так, как другие расплачиваются за преступления, предъявляют, помимо ложных обвинений, и немало достоверных.

С герцогом Шартрским произошло в начале царствования Людовика XVI то же, что произошло с его прадедом в конце царствования Людовика XIV: оба они выступали против нравов, присущих этим королям. Людовик XIV сделался набожным к концу жизни, а Людовик XVI отличался строгостью поведения с самого начала. У регента был дворец Пале-Рояль, который он прославил своими оргиями; у герцога Шартрского был загородный дом Монсо, которому он придал известность своими кутежами; впрочем, ему следует поставить в заслугу хотя бы искренность, ибо он никогда не прикрывал маской лицемерия лицо развратника. Однажды он побился об заклад, что голым, верхом на лошади, вернется из Версаля в Пале-Рояль, и честно выиграл пари.

Англомания, начавшая быстро распространяться во Франции, была целиком и полностью делом рук герцога Шартрского; он открыто встал во главе той части общества, которая заимствовала у Англии все — нравы, наряды, жокеев и лошадей. Он содействовал проведению первых скачек; Мария Антуанетта присутствовала на них, однако Людовик XVI воспротивился этим скачкам, а главное, разорительным пари, которые сопровождали их. В итоге по приказу короля скачки были прекращены.

Во время этих гонений герцог Шартрский утешался тем, что дважды в год ездил в Лондон, покупал там поместья и вступал в члены нескольких клубов.

Кстати сказать, герцог Шартрский был красив, прекрасно сложен, любил рискованные затеи и никогда не отступал перед опасностью, способной принести славу или же наделать шуму. В 1778 году, путешествуя по Нижней Бретани, он спустился в шахту на глубину в пятьсот футов, а спустя несколько лет, когда были изобретены воздушные шары и всех охватила страсть к воздухоплаванию, он пожелал путешествовать этим новым способом и поднялся в небо на высоту в сто пятьдесят туазов.

Он любил искусства и механику: искусства — как любитель, механику — как механик. Он заказал для себя объемные модели всех мануфактур Лиона и мечтал о строительстве разного рода зданий. Один из его проектов заключался в том, чтобы снести все дома на острове Сите и построить на их месте новые по единому плану; к несчастью, этому помешал другой проект, принесший ему куда меньше популярности: речь идет о его спекуляции с торговыми лавками в саду Пале-Рояля.

И вот в то самое время, когда герцог Орлеанский, все еще находившийся в хороших отношениях с дофиной, которую он забавлял и своим остроумием, и своей эксцентричностью, как стали говорить позднее, начал мало-помалу ссориться с дофином, «Королевский альманах» отметил датированное 6 октября 1773 года рождение Луи Филиппа Орлеанского, герцога де Валуа.

Позднее мы увидим, какую пользу пытались извлечь из этого титула в то время, когда Луи Филипп взошел на трон.

Ни одну из тех формальностей, какие обычно исполняли при рождении детей у принцев крови, то ли случайно, то ли преднамеренно не исполнили в связи с этим рождением, которое, тем не менее, должно было целиком и полностью отвечать желаниям герцога Шартрского, ибо его жена за все четыре года их брака родила лишь дочь, умершую сразу после рождения.

Герцога де Валуа крестили всего-навсего малым крещением; церемония была проведена в Пале-Рояле домашним капелланом в присутствии приходского священника и двух слуг. Только двенадцать лет спустя ребенка крестили полным чином, и его восприемниками стали Людовик XVI и Мария Антуанетта; именно тогда юный герцог де Валуа сменил свой первоначальный титул на титул герцога Шартрского, поскольку его дед умер и отец стал герцогом Орлеанским.

Пятьдесят два года спустя женщине по имени Мария Стелла Петронилла предстояло приехать во Францию и оспорить у герцога Орлеанского это рождение, которое вследствие родительского небрежения забыли обставить всеми обычными формальностями.

Приведем здесь россказни, посредством которых Мария Стелла могла обосновывать свои требования.

Как мы уже сказали, жена герцога Шартрского за все четыре года их брака родила лишь дочь, умершую сразу после рождения; так вот, поскольку большая часть достояния герцога Шартрского являлась удельными имениями и в случае пресечения мужской линии его рода должна была вернуться государству, герцог Шартрский, по мнению Марии Стеллы, разумеется, решил любой ценой заиметь сына.

И вот, намереваясь воспользоваться любыми обстоятельствами, какие сможет предложить им для достижения этой цели случай, в начале 1772 года герцог Шартрский и его жена под именами графа и графини де Жуанвиль отбыли в Италию.

После двух или трех месяцев путешествия, отыскав в Апеннинских горах местечко, которое показалось им подходящим, достославные туристы остановились — это говорит Мария Стелла, а не мы — в небольшом городке Модильяна; и там у графини де Жуанвиль проявились первые признаки новой беременности.

Повадки герцога Шартрского, постоянно предававшегося ночным приключениям в Париже и Лондоне, приучили его легко сближаться с простонародьем; так что в Модильяне он свел знакомство с тюремным надзирателем по имени Кьяппини, жена которого, по воле случая, оказалась на том же сроке беременности, что и принцесса; и тогда между тюремщиком и принцем было заключено соглашение о том, что если тюремщица родит сына, а принцесса — дочь, то они обменяются детьми, при условии, разумеется, что тюремщик получит за это вознаграждение, поскольку во всех странах на свете девочки ценятся меньше, чем мальчики. Через семь месяцев после того, как это соглашение было заключено, все произошло именно так, как ожидалось: принцесса родила дочь, тюремщица родила сына и, благодаря значительной сумме, которую немедленно вручили тюремщику, была произведена подмена детей. В итоге, по-прежнему по словам Марии Стеллы, мальчика, родившегося в Модильяне 17 апреля 1773 года, перевезли в Париж и утаивали вплоть до 6 октября — того дня, когда были разыграны притворные роды принцессы.

С этим и связано малое крещение новорожденного и отсутствие свидетелей во время данной церемонии.

Что же касается Марии Стеллы Петрониллы, то она осталась в Италии, где ее растили как дочь тюремщика Кьяппини, который благодаря денежной помощи, ежегодно поступавшей из Франции, и той сумме, какую он получил от графа де Жуанвиля при обмене детей, дал ей блестящее воспитание.

Позднее мы увидим, как в 1823 году Мария Стелла появилась в Париже, и изложим тогда все подробности этой выдумки о подмене детей, рассказ о которой прерываем теперь для того, чтобы проследить за юным герцогом де Валуа в первые годы его жизни.

Его гувернанткой была г-жа де Рошамбо, а младшей гувернанткой — г-жа Деруа. Когда он достиг пятилетнего возраста, ему по рекомендации г-на де Бюффона дали в воспитатели г-на де Боннара, пользовавшегося среди эротических поэтов того времени определенной известностью как сочинитель мадригалов и катренов.

В ту эпоху все были поэтами, даже Тюрго, которому вскоре предстояло стать министром; правда, звание поэта ни к чему не обязывало; люди были поэтами in partibus,^[1] как в наши дни и на наших глазах г-н де Фрессину был епископом Гермопольским; они получали доходы, но не исполняли никаких обязанностей.

К несчастью для г-на де Боннара в доме герцога Шартрского действовало влияние, уравновешивающее его влияние: то было влияние Фелисите Стефани Дюкре де Сент-Обен, графини де Жанлис.

Графиня де Жанлис, состоявшая в браке с графом Брюларом де Жанлисом, который позднее стал маркизом де Силлери, была племянницей г-жи де Монтессон; благодаря влиянию своей тетки, которая, как мы рассказывали, стала супругой деда юного принца, она получила должность придворной дамы герцогини Шартрской, и в 1788 году ей было поручено воспитание принцессы Аделаиды; как только она заняла это место, к ее обязанностям присоединилась еще одна, которую герцогиня никак не ожидала; так что в доме герцога Шартрского г-жа де Жанлис почти открыто пребывала в двойном качестве: как учительница дочери и как любовница отца.

Позднее, из письма герцогини Орлеанской, мы увидим, сколько страданий приносила ей эта связь.

Госпожа де Жанлис весьма не любила г-на де Боннара, и причиной тому, несомненно, было поэтическое соперничество. И, хотя через год после назначения шевалье на должность герцог Шартрский сказал г-ну де Бюффону: «Я рад увидеться с вами снова, сударь, чтобы поблагодарить вас за выбор, к которому вы нас подтолкнули; все кругом хвалят нас за него», спустя три года г-н де Боннар лишился ее, поскольку, как говорит в своих «Мемуарах» г-жа де Жанлис, все сознавали, что ему присущи ошибочные методы преподавания и не принятые в приличном обществе манеры.

Так что юный герцог де Валуа оказался без наставника.

И тогда в голову герцогу Шартрскому пришла странная мысль сделать наставником своего сына г-жу де Жанлис.

Чтобы с наибольшим удобством исполнять обе должности, которые она занимала в доме герцога Шартрского, г-жа де Жанлис жила в монастыре Бельшасс. По ее собственным планам ей построили в монастырском саду очаровательный павильон, который сообщался с монастырем посредством зеленой галереи.

Как-то раз герцог Шартрский явился, как обычно, между восемью и девятью часами вечера, в Бельшасс. Мы выделили в этой фразе два слова, поскольку позаимствовали их как занятный штришок у самой г-жи де Жанлис. Госпожа де Жанлис была одна; герцог Шартрский завел разговор о воспитателе для своего сына и попросил г-жу де Жанлис помочь ему с выбором.

Госпожа де Жанлис тотчас же назвала г-на де Шомберга.

— Нет, — ответил герцог Шартрский, — он сделает моих детей педантами.

— Тогда, — сказала г-жа де Жанлис, — возьмите шевалье де Дюрфора.

— Его тем более нельзя, он сделает их спесивыми и напыщенными.

— Возьмите господина де Тьяра.

— Он чересчур легкомысленен и никоим образом не будет заниматься их воспитанием.

— Ну тогда, — рассмеявшись, сказала г-жа де Жанлис, — возьмите меня.

— А почему нет? — ответил герцог Шартрский.

Госпожа де Жанлис утверждает в своих «Мемуарах», что хотела всего лишь пошутить, и настаивает, что никакие предыдущие разговоры не могли породить у нее мысли о том, что принц предназначил ее для занятия этой должности.

Читатель вправе поверить во все что угодно, однако мы нисколько не ручаемся за правдивость г-жи де Жанлис.

Во всяком случае, восклицание «А почему нет?» герцога Шартрского не ушло в пустоту.

«Я увидела возможность чего-то необычного и славного, — говорит г-жа де Жанлис, — и захотела, чтобы она осуществилась».

Так что она никоим образом не стала возражать герцогу Шартрскому и, напротив, призналась ему, что он зародил в ней горячее желание, чтобы это предложение, каким бы странным оно ни могло показаться, не было шуткой.

— Ну что ж, вопрос решен, — заявил герцог Шартрский, — и вы будете их воспитателем.

И в самом деле, в это время у герцога Шартрского родились еще два сына, получившие титулы герцога де Монпансье и графа де Божоле.

Герцог де Монпансье родился 3 июля 1775 года.

Граф де Божоле — 7 октября 1779 года.

Речь теперь шла лишь о том, чтобы получить согласие короля. Никто толком не знал, как он воспримет возможность подобного нарушения законов этикета; король не слишком любил герцога Шартрского и не так уж уважал г-жу де Жанлис.

Так что, когда герцог Шартрский, явившись с визитом к королю, стал объяснять ему, какого рода разрешение он у него испрашивает, Людовик XVI промолвил:

— Воспитатель или воспитательница — назначайте, кого вам угодно.

А затем, повернувшись спиной к герцогу Шартрскому, он произнес достаточно громко, чтобы быть услышанным:

— К счастью, у графа д’Артуа есть дети!

С этого времени воспитание детей герцога Орлеанского, как девочек, так и мальчиков, было полностью доверено г-же де Жанлис.

Девочки жили вместе с ней в Бельшассе; туда же ей привезли и мальчиков.

II

Руссо, незадолго до этого умерший, был в то время модным философом; никто не читал «Эмиля», но все о нем говорили. Госпожа де Жанлис решила воспитывать своих достославных учеников по методе Жан Жака.

Это означает, что она намеревалась сделать из них прежде всего человеков; принцами они должны были стать во вторую очередь.

Удивительное предвидение судеб, уготованных трем братьям, ибо словно к ним обращены следующие строки, написанные Руссо:

«В естественном порядке, поскольку все люди равны, их общее призвание — быть человеком; и всякий, кто хорошо воспитан для этого призвания, не может быть дурным исполнителем в тех призваниях, какие связаны с ним. Пусть предназначают моего воспитанника к тому, чтобы носить саблю, служить Церкви, быть адвокатом, — мне все равно.

Прежде призвания, уготованного ему родителями, природа зовет его к человеческой жизни. Жить — вот ремесло, которому я хочу учить его. Выйдя из моих рук, он не будет, признаюсь, ни судьей, ни солдатом, ни священником: он будет прежде всего человеком; всем, чем человек должен быть, он сумеет, в случае надобности, быть так же хорошо, как и любой другой, и, как бы судьба ни перемещала его с места на место, он всегда будет на своем месте…

Все думают только о том, как бы уберечь своего ребенка, но этого недостаточно: нужно научить его уберечься, когда он станет взрослым, выносить удары рока, пренебрегать богатством и нищетой, жить, если придется, во льдах Исландии или на раскаленном утесе Мальты…

Приучайте детей к невзгодам, которые им придется рано или поздно выносить. Приучайте их тело к суровости времен года, климатов, стихий, к голоду, жажде, усталости: окунайте их в воды Стикса».

О король, воспитанный в изгнании и умерший в изгнании после того, как в течение восемнадцати лет занимал самый прекрасный трон на свете, скажите, это ваша строгая наставница наделила вас стоической душой, способной пренебрегать богатством и нищетой?

По крайней мере, в этом состояла ее цель, и потому она немедленно стала искоренять недостатки первоначального воспитания.

Ни тот ни другой из двух принцев — граф де Божоле присоединился к ним лишь в 1783 году — ни тот ни другой из двух принцев не имел музыкального слуха, и, тем не менее, у них был учитель музыки, который за два года не смог научить их ни названиям, ни длительностям нот.

Учителя музыки уволили и заменили учителями латинского, греческого, немецкого, английского и итальянского языков. К принцам были приставлены слуги, каждый из которых говорил на одном из названных живых языков и получил категорический приказ никогда не говорить с ними по-французски, так что завтрак у них проходил на немецком языке, обед — на английском, а ужин — на итальянском. Мифология, физика, география, точные науки, законоведение, рисование, земледелие, хирургия, фармация, архитектура и технические умения пополняли это чудесное воспитание, благодаря которому король, как мы видели, не только ни от кого не был зависим во время своего изгнания, но и, снова став принцем, став королем, удивлял дипломатов, разговаривая с ними о политике на их родном языке, практикующих врачей, разговаривая с ними о медицине и фармации, и, наконец, коммерсантов, земледельцев и ремесленников, разговаривая с ними о коммерции, земледелии и технических умениях.

Что же касается ремесел, которые должны составлять часть воспитания человека, то Руссо советует родителям обучить одному из них своего ребенка. Госпожа де Жанлис пожелала, чтобы старший из ее воспитанников обучился трем ремеслам. Так что в часы досуга юный герцог де Валуа был столяром, хирургом и садоводом.

Впрочем, эта сторона воспитания чрезвычайно нравилась достославным ученикам; однако далеко не так обстояли дела с его научной стороной; г-жа де Жанлис сама рассказывает в своих «Мемуарах» о том, с каким трудом она прививала герцогу де Валуа хоть какое-нибудь прилежание.

«Дети ничего не знали, — говорит она в своих "Мемуарах", — и герцог де Валуа, которому было тогда восемь лет, отличался неслыханной нерадивостью. Я начала с того, что стала читать ему вслух книги по истории, но он ничего не слушал, потягивался, зевал, и я была чрезвычайно удивлена во время первого чтения, увидев, как он разлегся на диване, на котором мы сидели, и положил ноги на стоявший перед нами стол. Чтобы образумить ребенка, я тотчас же подвергла его наказанию и тем самым настолько хорошо приструнила, что впредь он никогда не давал мне повода быть им недовольным».

Более того, позднее, по словам г-жи де Жанлис, ее ученик страстно привязался к ней.

Она употребила именно это слово.

«Он обладал, — продолжает г-жа де Жанлис, говоря о герцоге де Валуа, ибо, как если бы у нее было предчувствие его судьбы, она в особенности заботится о нем, — природным здравым смыслом, который с первых дней поражал меня; он любил доводы рассудка, как все другие дети любят легкомысленные сказки; когда ему кстати и с надлежащей ясностью приводили эти доводы, он с интересом выслушивал их. Он страстно привязался ко мне, поскольку всегда видел меня последовательной и здравомыслящей».

Мы выделили слово «страстно» потому, что в одном памфлете против короля, написанном уже после его падения, автор решил сделать из данного слова обвинение. Приводя всю эту фразу, мы, по нашему мнению, возвратили невинность мысли, которая подсказала ее. Как уже было сказано, мы не пытаемся быть ни памфлетистом, ни панегиристом: мы пытаемся быть историком.

Мы определенно не хотим делать в нашем описании г-жу де Жанлис лучше, чем она была на самом деле, но у нас нет права делать ее хуже.

Рассказывают, что однажды, посещая гробницу Дианы Пуатье в замке Анет, воспитательница герцога де Валуа воскликнула: «Счастливая женщина, она была любима отцом и сыном!» Из этого делали вывод, что если она и не была столь же счастлива, как Диана де Пуатье, то, по крайней мере, жаждала такого же счастья.

Так вот, именно словом «страстно», фигурирующим в «Мемуарах» г-жи де Жанлис, и ее восклицанием, переданным старшим секретарем Мирисом, обосновывают обвинение, которое мы оставим без внимания — во-первых, потому, что оно внушает нам отвращение, а во-вторых, потому, что оно далеко не кажется нам доказанным.

Правда, существует жестокое письмо, которое гувернантка написала своему воспитаннику. В этом письме чувствуется женщина, раненная в самое сердце. Мы приведем его позднее, в нужном месте и в нужный час. Оно было напечатано в годы царствования короля и позволяет глубоко проникнуть в некоторые тайники человеческого сердца.

Впрочем, итогом методы обучения, которую г-жа де Жанлис применила к своим воспитанникам, стало то, что вскоре они вполне овладели тремя живыми иностранными языками, постигая их скорее на практике, чем посредством теории, и что герцог де Валуа, в частности, сделался знатоком истории, естественной истории и географии, причем до такой степени, что пятнадцать лет спустя смог занять место преподавателя в школе Райхенау, и достаточно сведущим в хирургии, чтобы пускать кровь и накладывать первую повязку на рану.

Что же касается развлечений, то они были налажены столь же разумно, как и все остальное. Дважды в неделю г-жа де Жанлис привозила своих воспитанников в Париж и сопровождала их в театр. Там они прониклись любовью к классикам и восхищением перед основополагающими гениями театра, любовью и восхищением, ставшими, возможно, несколько чрезмерными у короля, который после своего восшествия на трон, забыв обещания, данные герцогом Орлеанским, неизменно отказывался придавать хоть какое-то значение произведениям современной литературы.

Возможно, именно это нарочитое презрение к великим литературным вершинам девятнадцатого века стоило 24 февраля 1848 года регентства герцогине Орлеанской и трона графу Парижскому.

Трибун Ламартин жестоко отомстил за Ламартина-поэта.

Впрочем, именно в характере человека, полученном им от природы, и в воспитании, полученном им от общества, историк должен искать исходные причины поступков, которые у частного человека имеют серьезные последствия для его семьи, а у политика — серьезные последствия для мира.

Так что разве не физическому труду, которым занимался герцог де Валуа, знавший толк в столярном ремесле, садоводстве и переплетном деле, король был обязан той любовью к строительству, разведению растений и меблировке помещений, которая стоила стольких денег королю и сделала архитектора Фонтена самым прилежным из всех его спутников по прогулкам.

Совершенствуя человеков, г-жа де Жанлис одновременно исправляла принцев, прилагая все свои заботы к тому, чтобы избавить их от той жалкой манерности, какая делает женщин истеричными, а вельмож своенравными; благодаря физическому труду, прогулкам и посещениям мастерских и заводов, воспитанники автора «Адели и Теодора» перестали бояться жары, холода, дождя, грозы, сырости, шума, опасности и почти перестали страшиться боли.

Так, будучи ребенком, герцог де Валуа испытывал инстинктивный страх перед собаками, и потому во время прогулок г-н де Боннар имел привычку пускать впереди принца двух выездных лакеев, которым было поручено отгонять этих животных; в итоге, питая вначале всего лишь неприязнь к ним, герцог де Валуа не мог в конце концов видеть их даже издалека.

Госпожа де Жанлис, напротив, после первого же разговора со своим воспитанникам коснулась этой темы и объяснила ему нелепость подобного страха; не успела она закончить это наставление, как юный принц пожелал иметь собаку.

Один случай из античной истории произвел сильное впечатление на герцога де Валуа. То был рассказ о юном спартанце, который позволил лисенку сожрать ему внутренности и не испустил при этом ни одного стона, не издал ни одного крика. И потому он дал себе слово проявить, при случае, такую же нечувствительность к боли, как этот спартанец.

И такой случай представился.

Однажды г-жа де Жанлис вместе со своим воспитанником, которому было тогда тринадцать лет и который после смерти своего деда стал герцогом Шартрским, присутствовала при плавке серебра в мастерской ювелира. Герцог Шартрский подошел чересчур близко к брызжущему расплаву, и одна из огненных капель обожгла ему ногу. Но герцог Шартрский не охнул и никак не выдал своей боли, и г-жа де Жанлис сама по его прожженному чулку догадалась о том, что произошло.

Он сдержал данное себе слово.

Одним из замечательных качеств короля Луи Филиппа, а точнее, двумя его замечательными качествами — и мы не колеблясь скажем, что он был целиком обязан ими своему воспитанию, — являлись мужество и терпение.

Мужественный — он умел не бояться; терпеливый — он умел ждать.

Кроме того, у короля — и еще более заметным это должно было быть у принца, ведь ему была присуща тогда юношеская свежесть, то есть чистота чувств, — так вот, первое побуждение у него всегда было добрым, даже великодушным; и, пока герцог Шартрский был всего лишь принцем, а герцог Орлеанский — всего лишь изгнанником, эти добрые побуждения достигали всего своего размаха; но не всегда так бывало с герцогом Орлеанским в Пале-Рояле и с королем в Тюильри. И поскольку его добрые побуждения, странное дело, имели истоком скорее свободное воспитание, нежели великодушное сердце, все те, кто окружал принца, все те, кто давал советы королю, немедленно вступали в бой с этими добрыми побуждениями. И если речь шла о том, что принц намерен оказать денежную помощь размером в тысячу франков, они сводили ее к пятистам франкам; если речь шла о том, что король намерен даровать полное помилование, они смягчали наказание до каторги, тюрьмы или надзора. В итоге благодеяние, которое личное побуждение делало полным и великим, а постороннее вмешательство превращало в мелкое и жалкое, лишалось всякого величия.

В течение двух лет на моей обязанности лежало распределение денежных вспоможений герцога Орлеанского; он выделял на эти нужды около тысячи франков в день, то есть примерно двенадцатую часть своих доходов. Довольно часто, когда нищета, от имени которой я выступал, нуждалась в безотлагательной помощи, мне выпадала возможность просить деньги непосредственно у него, и я всегда получал их; однако я получал от герцога Орлеанского все, что просил, лишь когда мог вынудить его дать их немедленно и без посредников. Если же дело откладывалось на завтра, я получал половину; если оно откладывалось на послезавтра, я получал треть и так далее. Все те, кто окружал герцога, как и все те, кто окружал короля, имели склонность умалить его, вместо того чтобы возвысить.

Рядом со своим братом подрастали два других принца — герцог де Монпансье, почти ровесник герцога Шартрского, и граф де Божоле, следовавший за ними на некотором отдалении.

Эти молодые принцы уже умерли: один в Солт-Хилле, возле Виндзора, в возрасте тридцати двух лет; другой на Мальте — в возрасте двадцати восьми лет.

Прошло не более года между смертями двух этих братьев, которые, казалось, спешили снова оказаться вместе: герцог де Монпансье умер в 1807 году, а граф де Божоле — в 1808-м.

Франция знала их мало, ибо они покинули Францию до того, как возмужали. Посмотрим, что думала об этих принцах их наставница; в этом отношении ее дневник будет для нас чрезвычайно полезен.

Мы открываем его на странице, помеченной 29 марта 1791 года.

«Герцог де Монпансье, — говорит г-жа же Жанлис, — обладает превосходным нравом; я лишь посоветовала ему избавиться от присущей ему вспыльчивости… Впрочем, следует сказать, что обычно он добр по отношению к своим слугам и щедр, когда они нуждаются в его вспоможении; но, когда речь идет о пустяках, он теряет терпение и говорит грубости; если подобный недостаток станет привычкой, это будет настоящим изъяном его характера. Его кормилица недавно родила, и он, лично явившись повидать ее, отдал ей все свои карманные деньги, какие мог добавить для ее материального благополучия. Насколько мне известно, он совершил в течение полугода несколько поступков такого рода, причем, как такое и следует делать, без всякого чванства и с крайней простосердечностью. К тому же ум его приобретает крепость; он всегда выказывал самый горячий интерес к Революции, а теперь вдобавок стал заниматься делами и проявляет в этом отношении большие способности».

Герцог де Монпансье был одновременно писателем и художником. Он оставил воспоминания о своем тюремном заключении в Марселе, чарующие изяществом, веселостью и замечательные своим стилем; трудно сделать одновременно пером и карандашом портрет более своеобразный, нежели изображенный молодым принцем портрет г-на де Конти, чьи глупые страхи отвлекали его вместе с отцом от их подлинных страхов.

Однажды, устав от своей неволи в башне Сен-Жан, герцог де Монпансье попытался бежать через небольшое окно, находившееся на высоте около тридцати футов; но, предпринимая эту попытку, принц упал и сломал себе ногу; беглеца обнаружили в бессознательном состоянии у подножия башни и отнесли в дом парикмахера по имени Кориоль, чья дочь сделалась позднее его любовницей; в итоге этой любовной связи на свет появился мальчик, который занимает теперь в Париже видное место среди нотариусов с важной клиентурой и щеголеватых игроков.

В галерее Пале-Рояля имеется несколько картин герцога де Монпансье, и среди них — довольно примечательное полотно, изображающее Ниагарский водопад.

Что же касается графа де Божоле, то те, кто его знал, видели в нем, по их утверждению, сердце и облик, свойственные ангелу; сердцу его были присущи мягкость, чувствительность, честность и верность, телу — нежные формы античного юноши, а в его божественной улыбке соединялись улыбки поэта и женщины.

Вот что говорит о нем его наставница:

«Граф де Божоле очарователен во всех отношениях; когда он проявляет любезность, это не бывает наполовину; я еще никогда не видела столько желания поступать правильно. Его преданность заключается не только в изъявлениях…

Впрочем, суждения его превосходны и, осмелюсь даже сказать, опережают его возраст; он уже заявляет о патриотизме своих братьев, и на днях написал мне письмо, взяв это темой своего сочинения: для его возраста подобное сочинение очаровательно; в нем он с полнейшей ясностью и здравомыслием разбирает причины, которые заставляют его любить Революцию, и заканчивает словами: "Таковы суждения Божоле"…

Его единственный недостаток заключается в проявлении порой своеволия и прихоти; но в такие моменты он объясняет причины своего своеволия и основания своей прихоти с такой смелостью, что превращает этот недостаток в добродетель».

Эта добродетель заключалась в искренности, доходившей у него до невероятной степени; никто из тех, кто был близок к графу де Божоле, не может вспомнить, лгал ли тот в его присутствии хотя бы раз в жизни.

Что же касается принцессы Аделаиды, то все мы хорошо ее знали: это была натура твердая, прямая и честная; и, когда кто-нибудь хотел заставить короля сделать нечто благое, доброе и великое, но к чему, невзирая на все это, он испытывал неприязнь, обращались именно к ней. В Пале-Рояле она была подругой своего брата; в Тюильри она была его добрым гением; скончавшись в декабре 1847 года, она оставила его один на один с великим кризисом 1848 года. Герцог Орлеанский и принцесса Аделаида были двумя ангелами, явленными королю.

Провидение забрало их у него одного за другим: у Провидения были свои замыслы.

В юности она была нежным и очаровательным ребенком — добрым, благодарным, остроумным, и ей можно было поставить в упрек лишь случавшиеся у нее порой бестактные шутки и вспышки насмешливости.

Она одна среди всей этой молодой поросли принцев любила музыку. Госпожа де Жанлис научила ее играть на арфе, и принцесса Аделаида в итоге стала арфисткой достаточно высокого — для принцессы, разумеется, — уровня.

III

Между тем в конце 1786 года г-жа де Жанлис потеряла одну из своих дочерей; поскольку она испытывала сильное горе из-за этой утраты, герцог Орлеанский попытался смягчить его, дав распоряжение привезти из Англии маленькую девочку, которую он и г-жа де Жанлис любили как своего собственного ребенка; предлог состоял в том, чтобы дать принцессе Аделаиде подругу по играм, которая говорит по-английски, а подлинная цель заключалась в том, чтобы приблизить девочку к отцу и матери; эта девочка, которую никогда не называли по фамилии, носила имя Эрминия, данное ей при крещении; тот, кто пишет эти строки, был, можно сказать, воспитан ей; она приходилась бабушкой несчастной Мари Каппель, которая, таким образом, была по боковой линии внучатой племянницей короля Луи Филиппа.

Обращает на себя внимание одна черта герцога Шартрского, удостоверенная г-жой де Жанлис и подтверждаемая дневником самого юного принца: в юности его сердце было широко открыто религиозным чувствам.

Тем не менее следует сказать, что все следы этой религиозности, которая мягкой набожностью окружала вступление в жизнь юных принцев, все воспоминания о возможности обрести утешение, которую вера в Бога дает в дни великих несчастий, ослабели у короля.

Набожный и верующий в начале жизни, он с приближением старости сделался почти безбожником; несчастья произвели на него действие, противоположное тому, какое они обычно производят, и отдалили его от Всевышнего, вместо того чтобы приблизить к нему. И в самом деле, разве не удача скорее способствовала быстрому успеху планов, зачастую не особенно нравственных? И, наконец, разве прямую защиту, которую Небо оказывало жизни, так часто находившейся под угрозой, и которая в итоге сделалась настолько предопределенной, нельзя было в конце концов приписать случаю?

Мы не раз встретим в дневнике юного принца слова, выражающие его религиозные чувства, и выделим их, чтобы они не промелькнули незамеченными перед глазами читателя.

Возможно, кто-то отнесет эти выражения чувств за счет лицемерия; но, по нашему мнению, это будет ошибкой, причем по двум причинам: во-первых, в десять лет люди редко бывают лицемерами, а во-вторых, чему могло послужить в те времена религиозное лицемерие, ведь в моде тогда было скорее не верование, а безбожие?

В это же самое время юный герцог Шартрский начал в качестве принца череду странствий, которую ему предстояло продолжить в качестве изгнанника.

Герцог Орлеанский, его отец, уже давно был в натянутых отношениях с королевским двором и жил совершенно обособленно от него. Он был заядлым охотником, и, поскольку его охотничий кортеж нередко сталкивался в лесу Виллер-Котре с охотничьим кортежем короля, охотившегося в Компьенском лесу, а этикет требовал, чтобы в подобном случае он покинул своих спутников и присоединился к королю, герцог приказал обнести парк Виллер-Котре стеной, чтобы всегда находиться в собственных владениях. Стена эта обошлась ему в три или четыре миллиона.

В самых натянутых отношениях герцог Орлеанский был прежде всего с королевой. Если ссылаться на то, что он говорил в минуты раздражения, эта враждебность королевы к нему проистекала из того, что он не пожелал ответить на ее заигрывания, которые, опять-таки по его словам, имели больший успех в случае графа д’Артуа.

В особенности эта враждебность проявилась в связи со сражением при Уэссане.

Герцог Шартрский находился на борту «Святого Духа». Он одним из первых ввязался в бой, длившийся два часа. В течение всего этого времени молодой генерал-лейтенант не покидал шканцев; он сбросил кафтан и камзол, оставшись в одной рубашке и с голубой орденской лентой через плечо, и таким образом навлекал на себя вражеский огонь не только как солдат, но и как принц.

Новость о победе дошла до двора. Королева узнала о ней одной из первых и, сообщая ее своему окружению, сказала: «Все исполнили свой долг, кроме герцога Шартрского, из-за которого мы едва не проиграли сражение».

Ничто не позволяло королеве произносить эти злобные слова. Напротив, доклад военно-морского министра г-ну де Пентьевру был превосходным в отношении герцога Шартрского.

Впрочем эта ненависть Марии Антуанетты к герцогу Шартрскому только возросла, когда он стал герцогом Орлеанским. Королева начала терять свою популярность, и ее враждебность рикошетом делала популярным того, на кого она была направлена. У короля достало малодушия придерживаться той же враждебности к человеку, которому за месяц до этого он написал следующее письмо:

«Версаль, 28 июня 1778 года.

Я получил, мой кузен, письмо, которое Вы мне написали. Господин де Сартин представил мне подробности проведенной Вами инспекции. Я чрезвычайно доволен тем, как Вы себя вели, и тем прекрасным примером, какой Вы подали. У меня нет сомнений в Вашей готовности служить мне, и я всегда буду доволен Вашей службой. Вскоре у Вас будет случай показать себя в действии. Я уверен, учитывая готовность, которую выказывает военно-морской флот, и примеры, которые Вы подаете, что все пройдет прекрасно. Всегда рассчитывайте, мой кузен, на мою дружбу.

Людовик».

В итоге, вместо того чтобы воздать должное герцогу Шартрскому, вместо того чтобы уравновесить злые речи королевы приемом, достойным оказанных услуг, король согласился заменить благодарственный молебен, который должны были отслужить по поводу победы при Уэссане, молебном по поводу беременностикоролевы.

Вот почему, когда в присутствии герцога Шартрского кто-то произнес здравицу в честь будущего дофина, герцог ответил:

— Сын Куаньи никогда не будет моим королем!

Правда, после своего возвращения из Бреста принц был отомщен горячим приемом, устроенным ему парижанами, за холод, выказанный ему двором.

Когда он вошел в свою ложу в Опере во время представления «Эрнелинды», актер, находившийся на сцене, прервал игру, вынес из-за кулис венец и, встав у рампы, предложил его принцу, обратившись непосредственно к нему со следующими стихами из пьесы, написанными словно для этого случая:

Этот триумф вполне мог бы заставить принца забыть о враждебности королевы, однако на одном из бал-маскарадов в Опере он понял, что клевета в его адрес нисколько не утихла. Увидев какую-то особу в домино и приняв ее за женщину, в то время как это был мужчина, герцог остановился перед ней и посмотрел на нее с той наглостью, какую позволяет маска.

— Я тебя знаю, — сказал он, обращаясь к особе в домино.

— Ну и кто же тогда я?

— Увядшая красота, — промолвил принц.

— Этим она напоминает вашу славу, монсеньор, — ответила маска и, громко рассмеявшись, скрылась в толпе.

Так что герцог Шартрский продолжал жить в ссоре с королем, как вдруг 20 сентября 1787 года король лично представил в Парламенте указ, учреждавший пятилетний заем и устанавливавший, что созыв Генеральных штатов будет происходить раз в пять лет. Герцог Шартрский, ставший после смерти своего отца герцогом Орлеанским, присутствовал на этом заседании; он поднялся и спросил короля, следует ли рассматривать происходящее собрание как королевское заседание или как свободное обсуждение.

— Это королевское заседание, — ответил Людовик XVI.

— В таком случае, — заявил герцог Орлеанский, — я прошу ваше величество позволить мне положить к вашим стопам, прямо в стенах Парламента, декларацию о том, что я рассматриваю регистрацию данного указа незаконной и считаю, что для освобождения от ответственности лиц, якобы участвовавших в обсуждении указа, к нему необходимо добавить слова: «по категорическому приказу короля».

Это резкое замечание привело к ссылке герцога Орлеанского в Виллер-Котре и стало причиной того, что юный герцог Шартрский, который должен был получить голубую орденскую ленту в четырнадцать лет, как это обычно происходило с принцами крови, то есть 6 октября 1787 года, получил ее только 1 января 1789 года.

Госпожа де Жанлис сочла уместным воспользоваться этим временным изгнанием отца, отправившись в путешествие с детьми; поскольку она, по существу говоря, является единственным историком первых лет жизни будущего короля Франции, сделавшегося герцогом Шартрским в тот день, когда его отец стал герцогом Орлеанским, именно у нее мы позаимствуем подробности, относящиеся к первым путешествиям юных принцев.

Путешествие началось в Спа, где находилась герцогиня Орлеанская, принимавшая для поправки здоровья воду из источника Совеньер.

Из Спа юные принцы вернулись во Францию и остановились в Живе, где герцог Шартрский провел смотр 14-го драгунского полка, командиром и владельцем которого он являлся с 1785 года; из Живе они добрались до Силлери. Это имение, возведенное в достоинство маркизата, принадлежало мужу г-жи де Жанлис; он принимал там в течение нескольких дней юных принцев и устраивал им праздники.

Маркиз де Силлери до последнего дня своей жизни являлся одним из приверженцев герцога Орлеанского, и даже больше, чем приверженцем: он был беззаветно предан ему.

Затем все вернулись в Париж, а в следующем году снова отправились в путь, чтобы посетить Нормандию, Бретань и Турень.

Начали с Нормандии.

В Сен-Валери юный герцог Шартрский стал крестным отцом корабля, только что спущенного на воду.

Из Сен-Валери они добрались до Гавра, а из Гавра — до крепости Мон-Сен-Мишель.

Начиная с шестнадцатого века крепость Мон-Сен-Мишель была тюрьмой; великий король Людовик XIV, возродив для одного бедного газетчика из Голландии наказание, которому Людовик XI подверг знаменитого кардинала Ла Валю, приказал сгноить этого несчастного в клетке.

Вся разница состояла в том, что клетка Людовика XI была железной, а клетка Людовика XIV — деревянной и Ла Валю оставался в заточении одиннадцать лет, а газетчик умер после восемнадцати лет заточения.

Добавим, что Людовик XI имел определенное право действовать таким образом, имея кардинала Ла Валю под рукой, в то время как Людовик XIV, пренебрегая международным правом, приказал выкрасть газетчика прямо из Голландии.

Эта деревянная клетка была самой страшной достопримечательностью крепости Мон-Сен-Мишель: ее показывали посетителям, шепотом рассказывая им историю о великом короле и несчастном газетчике. Она совсем немного использовалась по тому же самому назначению в царствование Людовика XV, но после восшествия Людовика XVI на престол сделалась чем-то вроде карцера, куда помещали исключительно на полсуток, сутки или двое суток строптивых заключенных. Царившая в камере сырость, окружающий мрак, а еще более мрачное предание о голландском газетчике очень быстро образумливали узников даже с самым непокорным нравом.

Принцы прибыли в Мон-Сен-Мишель около одиннадцати часов вечера; поскольку их ждали, крепость была иллюминирована и монастырские колокола звонили вовсю. Не знаю, какое впечатление произвел вид крепости Мон-Сен-Мишель на именитых путешественников; что же касается меня, посетившего ее, если не считать отсутствия иллюминации и трезвона колоколов, в таких же обстоятельствах, в такой же поздний час и в такой же темноте, то мне крайне редко доводилось испытывать подобное ощущение мрачного величия, которое ночь придает неподвижным предметам.

В те времена, в полную противоположность тому, что имеет место сегодня, крепость была пуста, а обитель населена. Приор и дюжина монахов, замещавших гарнизон крепости, встречали принцев у подножия лестницы из четырехсот ступеней, которая ведет в их монастырь.

Плодородная земля полностью отсутствует на этой скале, где могла произрасти лишь тюрьма. Несколько обитателей единственной улицы, помпезно именуемой городом, владеют небольшими садиками, которые ранняя зима оголяет к концу сентября, а поздняя весна снова покрывает зеленью только к 15 мая.

Монахи доставляли все, даже хлеб, из Понторсона.

Тем не менее они устроили пышную встречу юным принцам, которых ожидал превосходный ужин. Во время ужина, побуждаемая знаками своих воспитанников, г-жа де Жанлис затронула вопрос о знаменитой железной клетке.

И тогда приор объяснил маркизе, что с железной клеткой дело обстояло примерно так же, как с железной маской: железная маска была бархатной, а железная клетка — деревянной.

Но, хотя и деревянная, она, тем не менее, отличалась большой прочностью, поскольку была изготовлена из громадных брусьев, между которыми оставались просветы шириной всего лишь в три-четыре пальца.

— Впрочем, — добавил приор, — эта клетка, ставшая для нас почти бесполезной, принесла монастырю дурную славу, и я принял решение разрушить ее.

Госпоже де Жанлис представилась отличная возможность выставить напоказ филантропическое воспитание, которое она дала свои ученикам; она тотчас ухватилась за предложение, сделанное приором, и призвала его устроить из этого разрушения торжественную церемонию.

Церемония была назначена на завтра.

На другой день все с большой торжественностью спустились в тюремное подземелье; г-жа де Жанлис сопровождала четверых своих воспитанников, приор вел за собой дюжину своих монахов, а тюремные надзиратели охраняли пятерых или шестерых узников, которым было дано разрешение присутствовать на этом празднике, чтобы немного развлечься.

Кроме того, туда пришли несколько плотников: им надлежало закончить труд, который должен был начать герцог Шартрский.

Подготовка сцены предстоящей небольшой драмы была делом нетрудным, ибо все в этой грязной и мрачной камере делалось занимательным; монахи, держа в руках факелы, спускались первыми; за ними следовали г-жа де Жанлис и четверо ее воспитанников, затем приор, монахи и обитатели города, приглашенные на эту расправу.

Внизу уже стояли в ожидании узники и плотники.

Все окружили знаменитую клетку, после чего один из плотников вышел вперед и подал топор юному герцогу Шартрскому, который обрушил на нее первый удар, воскликнув:

— Во имя человеколюбия я сокрушаю эту клетку!

Плотники сделали все остальное.

Но, увы, поскольку не существует на этом свете событий, которые, какими бы радостным они ни были, не имеют для кого-нибудь своей печальной стороны, среди присутствующих нашелся человек, со слезами на глазах взиравший на то, как знаменитая клетка обращается в обломки. Герцог Шартрский обратил внимание на печаль этого человека и поинтересовался у него ее причиной.

— Монсеньор, — ответил тот, — будучи привратником аббатства, я извлекал немалую выгоду из этой клетки, показывая ее путешественникам и рассказывая им историю несчастного голландского газетчика; теперь клетка разрушена, и я разорен.

— Это правда, — промолвил герцог Шартрский, — и я должен возместить вам убытки; вот десять луидоров, любезный, и отныне, вместо того чтобы показывать путешественникам клетку, вы будете показывать им место, где она стояла.

В 1830 году герцог Шартрский, став королем Луи Филиппом I, принимал посланников города Авранша, которые, поздравляя его с восшествием на престол, напомнили ему об этом событии, произошедшем сорока двумя годами ранее.

Король вначале ответил на поздравление, сделав это с той непринужденностью, с какой ему было присуще отвечать, а затем добавил:

— Благодарю вас за напоминание о том, что я считаю одним из счастливых обстоятельств моей жизни. И в самом деле, я дал там доказательства моей любви к свободе и ненависти к деспотизму, которую внушает вид этой ужасной скалы. У меня есть картина, на которой запечатлено это событие.

Увы, государь, вы наверняка восприняли бы как лжепророка того, кто сказал бы вам после вашей ответной речи:

— Избранный народом король, ты снова откроешь этот монастырь, ты снова заполнишь эти тюремные камеры, и жалобные вздохи и стоны, которые по твоей вине будут доноситься оттуда с тысяча восемьсот тридцать третьего по тысяча восемьсот сорок восьмой годы, навсегда заглушат тот шум, какой произвел знаменитый удар топором в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году!

И тем не менее, государь, находясь среди льстецов, которые уже тогда окружали вас, вы один сказали правду.

IV

Герцог Шартрский разрушил деревянную клетку Людовика XIV.

Народу предстояло разрушить каменную клетку Карла V.

Однажды королевская власть совершила ошибку: вместо того чтобы упрятывать в Бастилию людей, она решила упрятывать туда идеи.

Идеи, еле сдерживаемые стенами толщиной в сорок футов, взорвали крепость.

Народ вошел в образовавшуюся брешь.

Бастилию штурмовали не Тюрио, не Майяр, не Эли, не Юлен.

Ее штурмовали Пелиссон, Вольтер, Линге.

Герцог Орлеанский принимал участие во всех событиях, которые подготовили великий день 14 июля, однако его двусмысленное положение помешало ему четко обозначить свои взгляды.

Коль скоро таким людям, как Лафайет и Ламет, было неловко в их республиканских фраках, то тем более это происходило с представителем Орлеанского дома, Бурбоном, принцем крови, потомком пятого сына Людовика Святого.

Вот почему тот самый человек, который в сражении при Уэссане безбоязненно, с открытой грудью, не имея никакой другой кирасы, кроме голубой орденской ленты, подставлял себя под пушечные ядра, летевшие с семи английских кораблей, надел защитный нагрудник, перед тем как во главе сорока семи депутатов дворянства присоединиться в церкви святого Людовика к представителям третьего сословия.

Но мало того что этот нагрудник плохо обеспечивал его безопасность, он еще и затруднял ему дыхание: герцогу стало дурно, ему расстегнули жилет и увидели под ним кирасу.

Такую же изготовили для Людовика XVI накануне 10 августа, но он, при всем своем малодушии, отказался надеть ее.

Всем известна прозвучавшая по этому поводу острота Мирабо — великолепная острота, исполненная непристойности.

Единогласно избранный председателем Национального собрания в тот момент, когда речь шла о замене Байи, чьи полномочия истекали 1 июля, герцог Орлеанский отказался от председательства, рассудив, что чем больше он будет на виду, тем вероятнее ему придется принять окончательное, определенное и бесповоротное решение. Он предпочел, несчастный принц, остаться в полумраке, в котором, как ему казалось, у него будет возможность утаивать трепет своего сердца и бледность своего лица.

Вот почему Орлеанская партия никогда не стала достаточно осязаемой, чтобы действовать, хотя и была достаточно заметной, чтобы быть мишенью обвинений.

Впрочем, во многом способствовала этим обвинениям Англия. «Тратьте, тратьте, — говорил Питт, — а самое главное, не давайте мне в этом никакого отчета».

Так вот, эти деньги, эти миллионы, эти миллиарды, которые Питт приказывал тратить, предназначались не только для того, чтобы устроить во Франции революцию, но и для того, чтобы она была по душе англичанам — страшной, кровавой и зачастую постыдной. Англичанам нужно было забыть об одном и отомстить за другое.

Им нужно было забыть о революции 1648 года, эшафоте Уайтхолла и одиннадцати годах правления Кромвеля.

Им нужно было отомстить за поддержку, которую Франция оказала Америке во время Войны за независимость.

Питт был менее зол на Вашингтона, освободившего свою страну, чем на Лафайета, приехавшего в качестве добровольца освобождать страну, которая была ему чужой.

Впрочем, хотите знать, что думала г-жа де Сталь, наделенная твердостью духа, о слабодушном герцоге Орлеанском?

Мы приводим выдержку из ее сочинения:

«Ему были присущи скорее проявления недовольства, нежели замыслы, скорее робкие попытки, нежели подлинные устремления. В существование Орлеанской партии заставляла верить повсеместно утвердившаяся в головах тогдашних журналистов мысль о том, что отклонение от линии наследования трона, как это произошло в Англии, может оказаться благоприятным для установления свободы, если поставить во главе государственного устройства короля, который будет обязан ему троном, вместо короля, который будет считать себя ограбленным конституцией.

Однако герцог Орлеанский был, во всех возможных отношениях, человеком наименее годным для того, чтобы сыграть во Франции ту роль, какую сыграл Вильгельм III в Англии, и, даже оставляя в стороне то уважение, какое люди питали к Людовику XVI и должны были к нему питать, герцог Орлеанский не мог ни поддержать самого себя, ни послужить опорой кому-нибудь другому. Он обладал изяществом, благородными манерами, салонным остроумием, но его успехи в свете развили в нем лишь крайне легкомысленное отношение к нравственным устоям, и, когда революционные бури подхватили его, он оказался не только без сил, но и без сдерживающих начал. Мирабо во время нескольких бесед с ним прощупывал его моральную доблесть и в итоге убедился, что никакое политическое начинание не может иметь основой подобный характер.

Герцог Орлеанский всегда голосовал заодно с народной партией Учредительного собрания, возможно, в смутной надежде взять главный выигрыш, но это надежда так и не приобрела ясных очертаний ни в одной голове. Говорят, что он подкупал чернь. Так это или не так, но нужно не иметь никакого представления о революции, чтобы полагать, будто эти деньги, если он их раздавал, оказали на нее хоть малейшее влияние. Целиком весь народ нельзя привести в движение с помощью средств такого рода. Основная ошибка придворных всегда состояла в попытках отыскать в каких-нибудь частных обстоятельствах причину чувств, выраженных всей нацией».

Госпожа де Сталь права: великие народные мятежи происходят вследствие потребности в изменениях, которую из-за тягости своего положения испытывают нации.

Первые мятежи всегда непроизвольны, неудержимы и предопределены.

Однако в ходе этих мятежей в них берут верх частные интересы, которые всегда ведут нации дальше той цели, какую те желали достичь.

Так, захватывая в 1789 году Бастилию, парижане безусловно не желали ни тюремного заключения короля Людовика XVI, ни суда над ним, ни его казни.

Так, выкрикивая в 1830 году лозунг «Да здравствует Хартия!», парижане не желали ни падения Карла X, ни призвания герцога Орлеанского на трон.

Так, выкрикивая в 1848 году лозунг «Да здравствует реформа!», парижане не желали ни падения короля Луи Филиппа, ни установления республики.

Все, чего они хотели в 1789 году, — это конституция.

Все, чего они хотели в 1830 году, — это отмена королевских указов.

Все, чего они хотели в 1848 году, — это смена кабинета министров и избирательная реформа.

Остальное сделали частные интересы.

Это приводит нас к выводу, что поскольку Провидение может действовать лишь при помощи людских средств, то эти частные интересы являются средствами, которыми пользуется Провидение.

Однако в 1789 году события нарастают, тесня друг друга, и мы возвращаемся к ним.

Десятого июля Лафайет, человек смелых начинаний, одна часть жизни которого прошла в разжигании революций, а другая — в их подавлении, 10 июля, повторяем, Лафайет зачитал в Национальном собрании Декларацию прав человека.

Вечером 11 июля, прямо во время ужина, Неккер получил приказ покинуть Францию, положил письмо в карман, закончил трапезу и, встав из-за стола, произнес всего лишь одно слово:

— Поехали!

Двенадцатого июля Людовик XVI формирует новый кабинет министров и мятеж, еще не сознающий своей силы, еще почти не застрахованный от опасности, начинает выплескиваться на улицы.

Камиль Демулен, возможно, единственный, наряду с Петионом, республиканец, который существует тогда во Франции, является душой этого мятежа.

Пале-Рояль является его центром; Пале-Рояль первым имел свой клуб, «Социальный кружок», и свою газету, «Железные уста».

Пале-Рояль имеет своих подстрекателей, которые посылают депутации в Коммуну и Национальное собрание.

Это из Пале-Рояля выходит толпа людей, которые намереваются освободить французских гвардейцев, заключенных в тюрьму Аббатства.

Это из Пале-Рояля выходит шествие, которое Королевский немецкий полк обагрит кровью и которое торжественно несет бюсты Неккера и герцога Орлеанского.

Это, наконец, из Пале-Рояля исходит то ураганное дыхание, которое опрокинет Бастилию.

Где был герцог Орлеанский в тот страшный день? Стоял позади чуть приоткрытой ставни у какого-нибудь окна, которое выходило на улицу, заполненную смутой и шумом.

А где был тогда герцог Шартрский? О, это как раз всем известно! Герцог Шартрский вместе со своими братьями, сестрой и г-жой де Жанлис был в замке Сен-Лё.

Обитатели замка были заняты представлением спектакля, когда им сообщили о том, что городские заставы сожжены, Королевский немецкий полк стрелял в народ, французские гвардейцы стреляли в солдат Королевского немецкого полка и мятежники двинулись на Бастилию.

Это новость была настолько интересна, что она тотчас же прервала спектакль. Одни вскочили в седло, другие кинулись к каретам, причем актеры даже не стали тратить время на то, чтобы переодеться; один из них появился в облике Полифема на бульваре и, принятый там за аристократа, который насмехается над происходящим, едва не был растерзан в клочья.

В те времена особняк Бомарше, развалины которого мы видим еще и сегодня, высился на бульваре, посреди очаровательного террасного сада. Бомарше был дружен с Пале-Роялем, так что г-жа де Жанлис нередко приводила юных принцев в дом автора «Женитьбы Фигаро», и именно с террасы человека, который, со своей стороны, немало способствовал тому, что теперь совершалось, они наблюдали за падением Бастилии.

Это падение доставило герцогу Шартрскому огромную радость.

Роялистский памфлет, лежащий у нас перед глазами, обвиняет его в том, что, наблюдая это зрелище, он не мог сдержать своего восторга:

«Он не мог усидеть на месте, он топал ногами и хлопал в ладоши, приветствовал всех прохожих и в конце концов впал в такое исступление, что г-жа де Жанлис, которая в душе была рада ничуть не меньше его, сочла необходимым остановить посредством выговора это откровенное ликование».

Мы не придерживаемся мнения роялистского памфлета: этот восторг был прекрасен, государь; но почему вы не заказали картину, изображающую захват Бастилии, подобно тому как вы заказали полотно, изображающее разрушение железной клетки в монастыре Мон-Сен-Мишель? Возможно, став королем, вы бросили бы на нее взгляд и осознали бы, видя перед собой поступок принца, то, что было непоследовательным в поведении короля.

После дня 14 июля настала ночь 4 августа. Герцог Орлеанский внес свой вклад в жертвы, принесенные в ту ночь, отказавшись от всех прерогатив, какие он имел во Французской Валлонии как великий бальи Соммьера.

Однако все это не дало Франции хлеба, а Франция буквально умирала с голоду.

V

Страшные предзнаменования множились, предвещая на этот раз не смерть короля, а конец монархии; на протяжении целого года разговоры шли лишь о бедствиях.

Тринадцатого июля 1788 года чудовищный град опустошил Францию; вся область, прилегающая к Шартру, самая богатая во Франции, была разорена; сорок три прихода в Иль-де-Франсе лишились своих урожаев; из финансово-податного округа Клермон-ан-Бовези писали, что в его пятидесяти четырех приходах мало того что нечем кормиться, но и нечем засевать в следующем году поля.

Между тем приближалась зима вместе со страшным союзником голода, холодом, да еще каким холодом — семнадцатиградусным морозом! Порт замерз в Марселе, море замерзло в Кале: по льдам Ла-Манша можно было удаляться на два льё от берега, словно по льдам Арктического океана; Луара вышла из берегов, Рона затопила свою долину, в прибрежных водах у Нанта погибла рыба, а в Лилле находили стариков и детей, замерзших в своих постелях; в Париже иссякли почти все водоразборные фонтаны, в провинции вода в колодцах превратилась в ледяные глыбы, водяные мельницы остановились и замерли, как если бы, не имея более чего молоть, им было бесполезно продолжать свое движение.

Некоторые крестьяне пытались есть отруби, другие — вареную траву.

В эту страшную зиму герцог Орлеанский вел себя превосходно — по расчету, говорят историки; но какое до этого дело нам, ведь мы судим по поступкам, а не по замыслам; герцог Орлеанский, повторяем, вел себя превосходно, ибо он приказал раздавать народу хлеб и мясо в нескольких кварталах столицы и разжигать огромные костры в своем дворе; его управляющий дал кюре прихода святого Евстафия, аббату Пупару, письменное указание каждое утро раздавать беднякам тысячу фунтов хлеба — не от имени герцога, но за его счет; по его приказу два каретных сарая, прилегавшие к Бурбонскому дворцу, были переделаны в кухни, где ежедневно жарили на вертелах огромные туши быков и с утра до вечера раздавали жареное мясо голодным прохожим.

Возможно, все это делалось по расчету, пусть так, но расчет этот был благим по своим итогам, ибо он спас жизнь тысячам людей.

Именно в течение этой страшной зимы людские умы перевозбудились; в общественных помещениях, где стояли печи для обогрева бедняков, можно было наблюдать, как люди в рваной одежде и с синеватыми лицами обмениваются различными угрожающими замыслами, но, возможно, замыслы эти были пока менее угрожающими, нежели те, какими обменивались в Цирке Пале-Рояля, в кафе Фуа или в читальном зале Жирардена люди, которых звали Камиль Демулен, маркиз де Сент-Юрюж, Дантон и Марат.

Холод прекратился с приходом весны, но голод продолжался; к тому же между муниципалитетом и Национальным собранием, которые нападали, и королевским двором, который оборонялся, не было никаких налаженных отношений; народ кормился как придется, его пропитание зависело от изменчивого прихода судов из Корбея и обозов из Боса; нередко Байи имел в полночь лишь половину того количества муки, какое было необходимо для торговли на другой день, и тогда несчастный астроном отваживался на угрозы; однажды жители Версаля развернули в свою сторону обоз, предназначавшийся Парижу.

«Если вы не вернете муку, которую вы у нас похитили, — написал он г-ну Неккеру, — тридцать тысяч людей придут за ней завтра».

В итоге мука прибыла в Париж.

Но распределение ее неизбежно происходило с запозданием, и люди ждали до пяти часов вечера у дверей булочников, чтобы получить хлеб; в пять часов вечера бедняк лишался всей своей поденной платы: он голодал утром, поест вечером и будет вынужден работать весь следующий день, чтобы купить вторую буханку хлеба через сорок восемь часов, после того как ему удалось купить первую; все это было ужасно.

В особенности страдали женщины; они переживали за своих мужей, ибо голод делал мужчин грубыми по отношению к детям, которых голод делал капризными.

— Почему ты не даешь мне хлеба, ведь я голоден? — спрашивал ребенок, которого окружающий мир еще не заставил осознать материнскую беспомощность.

В итоге сделалась настоятельной новая революция, и чувствовалось, что эту революцию осуществят женщины.

Мужчины были зачинщиками событий 13 и 14 июля, женщины — событий 5 и 6 октября.

Вина за все неполадки, связанные с подвозом продовольствия, была возложена на королевский двор; обоз с мукой, который Версаль развернул в свою сторону, наделал много шуму; стало быть, Версаль развернул обоз ради короля, королевы, дофина и королевского двора; непонятно, что могли они сделать с таким количеством муки, которая им досталась, и потому короля, королеву и несчастного маленького дофина, которому однажды тоже придется узнать, что такое голод, стали называть булочником, булочницей и пекаренком.

— Если бы король, королева и дофин жили в Париже, вместо того чтобы жить в Версале, этого не случилось бы.

— Почему бы не отправиться за ними в Версаль и не привезти их в Париж?

К вечеру 4 октября в Париже было, наверное, сто тысяч человек, которые не ели целые сутки, и пять или шесть тысяч, которые не ели двое суток.

Вечером 4 октября какая-то женщина прибегает из квартала Сен-Дени в квартал Пале-Рояля и кричит:

— В Версаль! Завтра идем в Версаль!

Утром 5 октября какая-то юная девушка берет барабан и бьет общий сбор; пятнадцать тысяч женщин собираются вокруг нее, крича: «В Версаль!»

Все знают итог этого страшного вооруженного паломничества, когда святой, к которому намеревались воззвать, находился под угрозой смерти.

Три или четыре горожанина и пять или шесть королевских телохранителей сложили тогда свою голову. То было кровавое искупление за достопамятный банкет 1 октября, куда королева явилась с дофином на руках и с черной кокардой на своем чепце.

Во время этого буйного пиршества какой-то пьяный драгун заявляет, что он послан сюда герцогом Орлеанским и что герцог Орлеанский поручил ему убить короля. Он наносит себе неглубокую рану и просит своих товарищей прикончить его; однако его товарищи исполняют его просьбу ровно наполовину: они бьют его ногами и оставляют полуумирающим.

События 1 и 3 октября стали причиной того, что произошло 5 и 6 октября. Варикур и Дезют были убиты у дверей королевы, и их головы, принесенные в Париж на концах пик, стали постыдными трофеями разыгравшегося в ту ночь сражения.

То, что короля удалось привезти в Париж, явилось громадным итогом мятежа 5 и 6 октября.

Герцог Орлеанский был совершенно неповинен в этом мятеже. Правда, он много передвигался с места на место в ночь с 5 на 6 октября. Но в ту ночь так поступали все; его видели повсюду на дороге между Парижем и Версалем, но никто не выдвигает против него ни малейшего обвинения. Утром 6 октября, когда окровавленные тела убитых гвардейцев еще лежали на плитах Мраморного двора, он появляется в этом самом дворе, с тросточкой в руке и огромной кокардой на шляпе.

Однако его имя было произнесено, произнесено за ужином пьяным солдатом, произнесено ночью голодной толпой. Выставив вначале напоказ свою кокарду и поиграв своей тросточкой, он предлагает затем свои услуги королю, но безуспешно: король поворачивается к нему спиной, а королева бросает ему в лицо обвинение. По ее мнению, это герцог Орлеанский и Мирабо устроили эти страшные дни, это на них лежит ответственность за кровь, забрызгавшую королеву прямо в салоне Бычьего глаза.

По слухам, герцог Орлеанский нацелился стать королевским наместником, а Мирабо — возглавить кабинет министров.

Но что сделать с герцогом Орлеанским? Это не тот человек, от которого возможно избавиться с помощью одного слова, одного жеста.

Незадолго до этого восстал Льеж: народ изгнал своего князя-епископа и взял в свои руки управление. То был благоприятный момент: не желает ли принц отправиться в Южные Нидерланды, чтобы положить конец этому восстанию Бельгии против Австрии, и, как только мир будет подписан, получить превосходный титул?

Что скажет он о суверенном герцогстве Брабантском?

Господин де Монморен взялся сделать это предложение герцогу.

Герцог ответил отказом.

Тогда к нему спешно послали Лафайета.

Следовало втолковать герцогу, обладавшему репутацией англомана, что в Англии для него имеется прекрасный пост, который он мог бы занять.

Лафайет обратился к нему с одной из тех пустых, но напыщенных речей, которые он так хорошо умел произносить.

— Принц, — сказал он ему, — все ступени трона разбиты, но сам трон еще существует в целости и будет существовать всегда, ибо он является оплотом конституции и свободы народа. Король и Франция в равной мере нуждаются в мире, а ваше присутствие здесь оказывается этому помехой. Враги отечества, которые являются также и вашими врагами, злоупотребляют вашим именем, чтобы сбивать с толку людские массы и возбуждать беспорядки. Настало время положить конец этим смутам и этим слухам, оскорбительным для вашей славы. Ваши знакомства в Англии предоставляют вам возможность оказать там королевству важные услуги. Король поручает вам блюсти в Англии его интересы, и он убежден, что вы поспешите ответить на этот почетный знак его доверия и внесете свой вклад в восстановление порядка, незамедлительно лишив нарушителей общественного покоя предлога к возмущениям.

Герцогу очень хотелось поступить с этим предложением так же, как он поступил с первым, однако на этот раз у него не было возможности отказаться.

Этот было настоящее изгнание, но под видом дипломатической миссии.

И герцог Орлеанский уехал в Англию.

VI

Госпожа де Жанлис, которую царствование г-жи де Бюффон, новой официальной фаворитки изгнанника, нисколько не лишило политического влияния, продолжала нести заботу о юных принцах, чья линия поведения, несомненно, была намечена на все время этого отсутствия, длительность которого невозможно было предугадать.

И в самом деле, невозможно было поверить, что это не под отцовским влиянием юный герцог Шартрский и два его брата, граф де Божоле и герцог де Монпансье, втроем, в мундирах национальных гвардейцев, явились в округ Сен-Рок, дабы принести там патриотическую присягу, от которой они вполне могли бы уклониться, поскольку она была обязательна только для лиц старше двадцати одного года.

Но это еще не все: герцог Шартрский чрезвычайно исправно посещал заседания Национального собрания и Якобинского клуба. Некий роялистский памфлет утверждает, что герцог Шартрский и два его брата находились в Национальном собрании, на балконе запасных депутатов, в тот день, когда Петион и Мирабо сообщили о банкете, устроенном для королевских телохранителей и офицеров Фландрского полка.

Правда ли это? Вот что говорится в памфлете:

«Роялисты оцепенели, орлеанисты изрыгали проклятия, многие головы воспламенились, слышались призывы к кровопролитию. Мирабо, Силлери, Александр де Ламет, Шарль де Ламет, Петион и Грегуар страшным голосом кричали: "Нации нужны жертвы!" Орлеанисты, находившиеся на балконе, тоже были охвачены этим опьянением, этой жаждой резни. На балконе запасных депутатов поднялся со своей скамьи Пюже-Барбантан и во весь голос закричал: "Выходит, эти господа снова хотят фонарей? Ну что ж, они их получат!" Супруга Шарля де Ламета, сидевшая рядом с ним, что-то сказала ему на ухо, и он возбужденным тоном повторил ей: "Но вы же прекрасно видите, сударыня, что эти господа снова хотят фонарей!" — "Это отвратительно, — воскликнули находившиеся там маркиз де Режкур и виконт де Богарне, — что кто-то осмеливается вести здесь подобные разговоры!" Герцог Шартрский и герцог де Монпансье, сыновья герцога Орлеанского, также сидели на этом балконе. Первый из них, услышав восклицание маркиза де Режкура и виконта де Богарне, сказал им, аплодируя: "Да, господа, да! Снова нужны фонари!»

То, что мы приводим здесь, вовсе не доказывает, что герцог Шартрский произносил слова, которые ему приписывают, но подтверждает, по крайней мере, что он был в тот день в Национальном собрании.

Правда, герцог Орлеанский в тот день был еще в Версале.

Но, как мы сказали, он был в Англии, когда 9 февраля 1790 года, облаченный в мундир национального гвардейца, герцог Шартрский вместе с двумя своими братьями явился в округ Сен-Рок и, отринув все дворянские титулы, какие шли вслед за его именем, поставил вместо них одно простое звание: «Гражданин Парижа».

Однажды какой-то журналист назвал народ жестоким зверем; придя в негодование, герцог Шартрский дал отповедь этому журналисту в газете Марата «Друг народа».

В газете Марата, что явно имело существенное значение…

Еще одно сильное желание владело этим юным революционером, который обнял своего брата герцога де Монпансье в тот день, когда Национальное собрание отменило право первородства.

— Я очень рад случившемуся, — сказал он, — и если бы даже Национальное собрание не сделало этого, то именно так все было бы улажено между нами.

Он хотел стать членом Якобинского клуба, но такой поступок был серьезным делом; его мать, достойная принцесса де Пентьевр, воспротивилась этому, пустив в ход всю свою власть.

Правда, обладала она не такой уж большой властью.

Раздираемый между двумя любовницами, г-жой де Бюффон и г-жой де Жанлис, герцог Орлеанский отдал одной свою любовь, а другой — свое влияние на дела.

Тем не менее это противодействие со стороны герцогини привело к тому, что пришлось дожидаться возвращения ее мужа, который после восьми месяцев изгнания был отозван из Англии и, вовремя вернувшись оттуда, успел появиться 14 июля 1790 года на Марсовом поле, на празднике Федерации.

Спустя несколько дней после его возвращения из Англии герцогиня Орлеанская написала мужу письмо, которое мы считаем достаточно важным для того, чтобы, нисколько не колеблясь, привести его полностью.^[2]

Несмотря на это письмо, в котором супруга изъявляет смирение, а мать исторгает мольбу, герцог Шартрский вступил в Якобинский клуб.

Вот как сам юный принц рассказывает об этом вступлении в своем дневнике.

Мы забыли упомянуть, что по совету г-жи де Жанлис герцог Шартрский вел дневник, день за днем, начиная с 23 октября 1790 года и вплоть до 23 августа 1791 года, занося в него свои поступки, мысли и впечатления.

Этот дневник еще существует и находится сейчас перед нашими глазами.

Он был напечатан в 1800 году и перепечатан в 1831 году.

Обратимся к записи из этого дневника, относящейся к 23 октября 1790 года.

«23 октября, — Я обедал в Монсо; на другой день, поскольку отец одобрил мое горячее желание вступить в Якобинский клуб, г-н де Силлери дал мне рекомендацию,

2 ноября, — Вчера я был принят в Якобинский клуб и мне громко рукоплескали…»

Но юному принцу было мало быть принятым в Якобинский клуб, он хотел, чтобы не делалось никакого различия между его испытательным сроком и испытательным сроком других членов Клуба; на протяжении целого месяца он исполнял обязанности придверного сторожа, то есть открывал и закрывал двери, впускал членов Клуба, выпроваживал посторонних, принуждал к молчанию смутьянов.

Но все это нисколько не убавило восторженности юного принца в отношении достославной ассамблеи, доказательством чего служит то, что, вступив в нее сам, он пожелал, чтобы туда вступил и его брат Монпансье. В его дневнике имеется запись, датированная 3 декабря:

«… Я потребовал, чтобы возрастной ценз для приема в Якобинский клуб был снижен с двадцати одного года до восемнадцати лет, но моя поправка была отвергнута. Тогда я заявил, что заинтересован в этой поправке, поскольку мой брат горячо желает вступить в Клуб, а нынешний ценз не позволяет ему сделать этого. Господин Колло д'Эрбуа ответил мне, что в отношении моего брата такое возрастное ограничение не имеет значения, ибо, когда в Клуб принимают людей с таким воспитанием, как наше, имеют дело с исключительным случаем; я поблагодарил его и удалился».

Не находите ли вы, что герцог Шартрский неплохо начал свою революционную карьеру, написав заметку для газеты Марата и поставив своего брата под покровительство Колло д’Эрбуа?

Марат — это еще можно понять, ибо в этом человеке была своего рода убежденность, убежденность стервятника или тигра.

Но Колло д’Эрбуа — этот скверный поэт, скверный лицедей, вечно пьяный краснобай, будущий лионский расстрельщик, будущий зачинщик проскрипций 1793 года!

Впрочем, якобинцы, которым в итоге предстояло отрубить голову отцу, всячески любезничали с сыном.

«3 ноября. — Сегодня утром я был в Национальном собрании, а вечером — в Якобинском клубе; меня избрали членом комитета представлений, то есть комитета, которому поручено изучать поступающие предложения.

9 ноября. — Сегодня вечером я был в Якобинском клубе, где меня назначили надзорщиком (это те, кто исполняет обязанности придверника)… Я узнал, что меня включили в комиссию, которой поручено представить Национальному собранию замысел, касающийся клятвы в Зале для игры в мяч».

На этом месте мы на время прекращаем приводить выдержки из дневника герцога Шартрского. Как можно видеть, там нельзя найти ничего примечательного, если не считать необычайно восторженного отношения к Революции и великой любви к якобинцам.

VII

Чтобы не делать герцога Шартрским бо́льшим якобинцем, чем он был на самом деле, поспешим сказать, что якобинцы 1791 года нисколько не похожи на якобинцев 93-го года.

Это совсем другие люди, у них совсем другие взгляды, и сияющая поверхность еще скрывает мрачные и страшные глубины.

Тем не менее уже проступает нечто, дающее сильный повод задуматься пытливым умам.

Основателем Якобинского клуба является Дюпор, человек мыслящий, наделенный твердым характером, склонный к умозрительным построениям и обладающий определенным революционным опытом. Прежде чем основать клуб, он собирал у себя дома, на улице Гран-Шантье возле Тампля, нескольких политиков, глубоко осведомленных, подобно ему, в действиях парламентской тайной службы и в хорошо разработанной организации бунтов, издавна устраиваемых судейским сословием и народом в пользу Парламента.

Мирабо и Сиейес однажды побывали у Дюпора. Выйдя от него, они в испуге переглянулись.

— Пещерный политик! — воскликнул Сиейес.

И они не захотели к нему возвращаться.

После Дюпора наибольшим влиянием в клубе пользовались Барнав и Александр Ламет.

Бытовала поговорка: «Что Дюпор думает, то Барнав говорит, а Ламет делает».

Мирабо окрестил их триумгёзатом.

Впрочем, в описываемое время Якобинский клуб является лучшим сообществом в Париже. Это объединение людей благовоспитанных, напудренных, элегантных, а главное, просвещенных. Помимо Дюпора, Ламета и Барнава, здешней политической троицы, на каждом заседании тут можно встретить Лагарпа, Шенье, Шамфора, Андриё, Седена, Верне, Ларива, Тальма́. Певец Лаис проверяет членские карточки, герцог Шартрский, по его собственным словам, служит придверным сторожем, а Лакло, автор «Опасных связей», этот человек с черной душой и язвительной улыбкой, Лакло, непосредственный агент герцога Орлеанского, сидит за столом президиума, в то время как Максимилиан де Робеспьер выступает с трибуны.

Из всех людей, находящихся здесь, лишь одному предстоит послужить связующим звеном между якобинцами 91-го года и якобинцами 93-го года, между якобинцами мнимыми и якобинцами подлинными.

Это Робеспьер.

Между тем будущие якобинцы, те, что появляются по мере того как прежние исчезают в глубинах революционной бездны, это Сен-Жюст, Кутон, Колло д'Эрбуа, Тальен, Сантер, Анрио, Леба́, Каррье, Гара́, Ромм.

Как видно, этот второй состав нисколько не напоминает первый.

Предвидела ли этот второй пласт, укрытый под первым, бедная герцогиня Орлеанская, когда она умоляла своего мужа не водить их сына в Якобинский клуб?

Разумеется, нет; она видела лишь нараставшую холодность к ней ее детей и их увеличивающуюся любовь к посторонней женщине.

«Поскольку погода была прекрасная и мы намеревались возобновить наши прогулки, — записывает 25 марта в своем дневнике герцог Шартрский, — я предупредил матушку, что впредь смогу обедать у нее лишь два раза в неделю. Она сочла это вполне правильным и сказала мне, что ее всегда будет устраивать то, что устраивает меня, и что она твердо уверена в том, что я всегда буду приходить к ней обедать, как только смогу, но она не хочет, чтобы я в чем-либо стеснял себя».

В это же самое время герцог Шартрский писал г-же де Жанлис:

«Больше всего на свете я люблю новую конституцию и Вас».

То был последний удар, нанесенный материнской любви несчастной герцогини; она неожиданно покинула Париж и удалилась в Э, к своему отцу; именно оттуда она подала требование о разводе, основанное на различии политических и религиозных взглядов, расстройстве состояния ее мужа и ее личной ненависти к г-же де Жанлис.

И тогда, в свой черед, г-жа де Жанлис покинула Бельшасс; но, подобно тому как это случилось с Людовиком XV после удаления его наставника, г-на де Фрежюса, принцесса Аделаида настолько серьезно заболела от печали, что пришлось призвать г-жу де Жанлис обратно.

Все эти домашние раздоры причинили сильное горе юному герцогу Шартрскому, и он вписал в свой дневник следующие строки, которые являются подражением стилю Руссо и в которых обнаруживается преувеличенная сентиментальность, присущая писателям того времени:

«22 мая 1791 года. — Горести, которые мы испытываем на протяжении последних полутора месяцев, заботы, которые я оказываю моей бедной сестре, мои занятия, мое обустройство в новых покоях — все это заставило меня прекратить на время вести дневник. Но теперь я намерен взяться за него снова; я дам в нем отчет о всех моих поступках и даже о всех моих мыслях; читая его, будут читать в моей душе, и ничто в нем не будет опущено — ни хорошее, ни дурное. Уже около года моя юность дает мне почти непрерывные сражения, и я много страдаю; но в этой печали нет ничего горького, напротив, она заставляет меня видеть впереди счастливое будущее. Я думаю о счастье, которым буду наслаждаться, когда подле меня будет милая и красивая жена, способная дать мне законную возможность удовлетворять раздирающие меня жгучие желания. Я прекрасно понимаю, что момент этот еще очень далек, но рано или поздно он настанет, и эта мысль служит мне поддержкой; без этого я не устоял бы и пустился бы во все виды распутства, свойственные молодым людям. О матушка! Как я благословляю вас за то, что вы уберегли меня от всех подобных зол, внушив мне религиозные чувства, которые придают мне силу!..»

Ну и к кому, по вашему мнению, обращено это восклицание «О матушка!»? К герцогине Орлеанской, не так ли? Однако вы ошибаетесь. Оно обращено к г-же де Жанлис, любовнице отца, то есть к той женщине, которую наряду с новой конституцией юный герцог любит больше всего на свете.

Что за странная мысль пришла на ум принцу напечатать этот дневник в 1800 году и перепечатать его в 1831 году!

Пока в доме герцога Орлеанского происходили все эти разнообразные семейные события, о которых мы только что рассказали, политические события шли тем роковым ходом, какой привел Францию к 93-му году, а короля к 21 января.

Неккер подает в отставку и, за год до этого призванный как триумфатор, покидает Францию как беглец. Парламенты упразднены. Национальное собрание, предупрежденное королем о том, что эмигранты разжигают среди немецких князей враждебные настроения к Франции, приказывает перевести все полки в состояние боевой готовности и набрать сто тысяч вспомогательных солдат для распределения их между полками.

За этим указом следует другой, который повелевает всем полковникам, являющимся собственниками полков, под страхом отставки вернуться в расположение своих частей.

В итоге 14 июня 1791 года герцог Шартрский отбыл в Вандом, где находился его полк.

То был 14-й драгунский полк, носивший в то время название Шартрского драгунского полка.

Пятнадцатого июня он прибыл на место, и 16-го началась его военная служба.

Эту службу, насколько можно судить, герцог Шартрский исполнял с энтузиазмом, ибо в его дневнике мы читаем:

«16 июня. — … поднялся сегодня утром без четверти пять, а в шесть уже побывал вместе с подполковниками во всех конюшнях…

17 июня. — Побывал этим утром в конюшнях и не застал там ни одного офицера, хотя там всегда должен находиться один из них… Драгуны были очень приветливы со мной…

18 июня. — В это утро пришел в конюшни в шесть часов; все офицеры были на своих постах».

Вернемся, однако, к якобинцам; хорошо известно, какой сетью клубов их главная вента, материнская ложа, покрыла всю провинцию. «Друзья конституции» в Вандоме были отделением парижского клуба.

«19 июня. — Я побывал у "Друзей конституции"; у них не было председателя, и они избрали меня временным председателем; я изо всех сил возражал, говорил, что не могу оставаться у них надолго, что мне нужно писать письма и что из Парижа прибыл курьер, — все было бесполезно, надо было председательствовать, и я председательствовал».

Ну а теперь, если читатели еще недостаточно осведомлены о революционных настроениях юного принца, да будет нам позволено предъявить им следующую запись от 20 июня:

«Сегодня утром, в шесть часов, я был в конюшнях; шел проливной дождь. Выйдя из одной из конюшен г-на де Мастена, я встретил г-на де Лагонди, который сказал мне: "Как, сударь, вы отправились в конюшни в подобную погоду?" — "Сударь, ничто не остановит меня, когда я исполняю свою долг". — "Но вам не следует то и дело мелькать везде, лучше, чтобы драгуны видели вас не так часто". — "Не вижу причин для этого". — "Крайне опасно лишить драгун страха, который внушает им ваша голубая орденская лента, и мысли о том, что вы Бурбон". — "Будучи далек от мысли, что опасно лишать драгун страха, о котором вы говорите, я горячо желаю, чтобы уважали мою личность, а не всю эту чепуху". — "Да, но именно благодаря такой чепухе управляют людьми. И если бы мне было позволено дать вам совет в отношении клуба, то я бы сказал вам, что на вашем месте не стал бы отказываться от той высокой должности, какую вам в нем предложили, ибо, на мой взгляд, опасность неминуема, если вы будете сидеть на одной скамье с драгунами. Это приучит их воспринимать вас как равного". — "Да я скорее соглашусь съесть этот стул, чем приму какой-нибудь знак отличия. Я их все ненавижу и ни за что не поверю, что они необходимы для того, чтобы поддерживать дисциплину в полку. Заявляю вам, что в такой же степени, в какой я уважаю отставного воина, который носит орденские знаки, полученные им на службе отечеству, в такой же степени я презираю того, кто проводит жизнь в передних, чтобы добиться голубой ленты; таково мое мнение в отношении знаков отличия: вы придерживаетесь иного мнения, но ничто не заставит меня сменить мое, так что сменим тему разговора"».

Герцог Шартрский сделал эту запись 20 июня, то есть накануне того дня, когда король намеревался покинуть Францию.

Король, задержанный в Варение сыном почтмейстера из Сент-Мену, Друэ, был в сопровождении Барнава, Латур-Мобура и Петиона возвращен в Париж вооруженной чернью.

Известно, какое впечатление произвело это бегство на всю Францию. Национальное собрание временно отстранило короля от должности главы исполнительной власти, и, поскольку такое решение было сочтено слишком легким наказанием за столь серьезный проступок, «Французский патриот» опубликовал следующие строки:

«Пусть восемьдесят три департамента сплотятся и заявят, что они не желают иметь ни тиранов, ни монархов, ни покровителей, ни регентов, которые являются тенями королей, столь же пагубными для общественного блага, как смертельная тень анчара. Если будет назначен регент, вспыхнет междоусобная война, в которой люди станут сражаться скорее за то, чтобы иметь властелина по собственному выбору, чем за свободу».

Понятно, что если «Французский патриот» придерживался такого мнения, то десять других газет придерживались противоположных взглядов; многие выступали за регентство, а некоторые открыто прочили на место регента герцога Орлеанского.

Принц опубликовал следующую декларацию, адресованную редактору газеты «Национальное собрание»:

«Париж, 26 июня 1791 года.

Сударь!

Прочитав в номере 989 Вашей газеты высказанные Вами соображения по поводу тех мер, какие следует принять после возвращения короля, и все подсказанное Вам в отношении меня Вашей прямотой и непредвзятостью, я должен повторить Вам то, что гласно заявил 21-го и 22-го числа сего месяца нескольким членам Национального собрания, а именно, что я готов служить своему отечеству на суше, на море, на дипломатическом поприще — одним словом, на всех постах, которые потребуют рвения и безграничной преданности общественному благу, но, если вопрос встает о регентстве, я отказываюсь теперь и навсегда от прав, которые дает мне конституция. Осмелюсь сказать, что после стольких принесенных мною жертв интересам народа и делу свободы мне уже не позволено выходить из сословия простых граждан, куда я вступил не иначе как с твердой решимостью оставаться в нем навсегда, и что проявление честолюбия с моей стороны явилось бы непростительной непоследовательностью. И я делаю это заявление вовсе не для того, чтобы заставить замолчать моих хулителей, ибо мне слишком хорошо известно, что мое рвение в отношении национальной свободы и равенства, являющегося ее фундаментом, всегда будет разжигать их ненависть ко мне; я с пренебрежением отношусь к их клевете, и мой образ действий всегда будет служить доказательством их гнусности и нелепости их утверждений; однако в нынешних обстоятельствах я был обязан заявить, что мои суждения и решения нерушимы, дабы в своих расчетах и соображениях относительно новых мер, которые, возможно, придется принять, общественное мнение не опиралось на ложную основу.

Подписано: Л.Ф.Ж.ОРЛЕАНСКИЙ».

Тем временем герцог Шартрский действовал куда разумнее, чем если бы он возражал против честолюбивых замыслов, которые могли быть ему приписаны: он спас от ярости народа двух священников и вытащил из воды тонувшего человека.

Вот как сам герцог Шартрский рассказывает о последнем из этих событий.

«3 августа 1791 года. — Какой счастливый день! Я спас жизнь человеку, а точнее, помог ее спасти. Сегодня вечером, прочитав перед этим несколько страниц из сочинений Попа, Метастазио и из "Эмиля", я отправился купаться; я уже обсыхал на берегу, так же как и Эдуар, как вдруг послышался крик: "На помощь! На помощь! Тону!" Я тотчас же бросился к месту происшествия, а следом за мной побежал Эдуар; я примчался первым; из воды торчали лишь кончики пальцев утопающего; я схватил его руку, которая с невероятной силой стиснула мою руку; он тянул ее к себе так, что наверняка утопил бы меня, если бы вовремя подбежавший Эдуар не ухватил его за ногу, отняв у него тем самым возможность цепляться за меня. В итоге мы вытащили его на берег; он едва мог говорить, но, тем не менее, засвидетельствовал глубокую признательность мне и Эдуару. Я с радостью думаю о том впечатлении, какое произведет эта новость в Бельшассе. Я был рожден под счастливой звездой: удачные возможности появляются у меня под носом, и мне остается лишь воспользоваться ими. Тот, кто тонул, — это проживающий в Вандоме г-н Сире, помощник инженера ведомства Мостов и дорог.

Я ложусь спать очень довольный».

И вы правы, принц: жизнь человека, спасенная другим человеком, много значит в глазах Бога. И это заставляет нас забывать о том, что вы все время думаете лишь о Бельшассе и г-же де Жанлис и ни минуты не думаете об Э и вашей матери.

VIII

«1 августа 1791 года. — Прекрасный денечек, да здравствуют драгуны! Другого такого полка нет во Франции! С такими солдатами мы должным образом встретим негодяев, у которых достанет дерзости вступить во Францию, и отечество будет свободным или мы погибнем вместе с ним».

Герцог Шартрский сделал эту запись в своем бренном дневнике за полтора года до того, как история впишет в свою нетленную книгу следующие строки:

«4 апреля 1793 года. — Переоценив свои возможности и свое влияние и не сумев побудить солдат, которыми он командовал, вступить во Францию и вместе с австрийцами двинуться на Париж, генерал Дюмурье сбегает из своей ставки, расположенной у купален Сент-Амана, и, сопровождаемый герцогом Шартр-Орлеанским, укрывается на вражеских аванпостах».

Мы увидим, когда подойдем к этой дате, как произошло их бегство и какое влияние данный поступок сына оказал на судьбу отца.

О жизнь принцев, эта странная смесь противоречий, полная честных замыслов и роковых поступков, в которой человек предполагает, а судьба располагает, в которой историк вечно колеблется между хулой и снисхождением и, взявшись за перо, чтобы судить, как Тацит, в конечном счете вынужден просто-напросто рассказывать, как Светоний.

Тем не менее поступок герцога Шартрского, спасший жизнь тонувшему молодому человеку, принес свои плоды. Господин Сире, охваченный порывом вполне естественного чувства признательности, написал в вандомский клуб «Друзей конституции» письмо, в котором он рассказал во всех подробностях об этом происшествии. Председатель клуба отправил в связи с этим заметку во все газеты, сопроводив ее текстом речи принца по поводу упразднения орденов.^[3]

Кроме того, городские власти Вандома решили, для того чтобы награда была полной, присуждать впредь лавровый венок всякому гражданину, который спасет своего ближнего.

Наделив это решение обратной силой, первый лавровый венок поднесли герцогу Шартрскому.

Два протокола, датированные 10 и 11 августа 1791 года, увековечивают эту торжественную церемонию.

Между тем 6 июля, в своем циркулярном письме, помеченном Падуей, император Леопольд II призвал других европейских монархов присоединиться к нему, дабы заявить, что все они воспринимают дело христианнейшего короля Франции как свое собственное дело и требуют, чтобы этот государь и его семья были немедленно отпущены на свободу; что они объединятся, чтобы нещадно отомстить за все дальнейшие покушения на достоинство и личную безопасность Людовика XVI и его семьи; что они признают в качестве конституционных законов, легитимно установленных во Франции, лишь те, какие будут добровольно одобрены королем, пользующимся полной свободой, и, напротив, совместно употребляют все средства, какие будут в их распоряжении, чтобы положить конец возмутительному захвату власти, который носит характер открытого мятежа и пагубный пример которого всем европейским правительствам крайне важно искоренить. То было настоящее объявление войны. Национальное собрание так к этому и отнеслось, и герцог Шартрский получил приказ отбыть в Валансьен.

— О! — воскликнул он, получив этот приказ. — Вот теперь мне наверняка удастся послужить отечеству и поработать саблей!

Четырнадцатого августа герцог Шартрский покинул Вандом, сделал остановку в Париже, 17-го поставил свою подпись в ведомости клуба дорогих его сердцу якобинцев и направился в Валансьен, где его ожидала, ввиду старшинства его чина полковника, должность начальника гарнизона.

Двадцать седьмого августа, в то самое время, когда юный принц вступил на свой новый пост, Леопольд II и Фридрих Вильгельм встречаются в Пильнице.

Некоторое время спустя, с 3 по 13 сентября, Национальное собрание завершило работу над конституционным актом, позднее известным под названием Конституции 91 года, и 14 сентября король отправился в Национальное собрание, принес клятву этой конституции и взял на себя обязательство отстаивать ее всей властью, какая была ему доверена.

Впрочем, герцогу Орлеанскому тоже представилась возможность открыто высказать Национальному собранию свои убеждения. 24 августа в Собрании обсуждался вопрос об общественном положении членов королевской семьи.

Одна из статей документа, представленного конституционным комитетом, гласила, что они не могут пользоваться ни одним из прав активного гражданина.

Эта статья дала герцогу Орлеанскому возможность выставить себя настоящим гражданином.

— Мне надо сказать лишь пару слов, — воскликнул он, — по поводу второй части статьи, которую вы предложили: речь идет о параграфе, сразу же отклоненном вами несколько дней тому назад. Я спрашиваю, ваше предложение лишить родственников короля звания активных граждан делается ради их выгоды или нет? Если ради их выгоды, то этому безоговорочно противоречит подготовленная вашим комитетом статья, которая звучит так: «Впредь ни для какой-либо части нации, ни для какого-либо отдельного человека нет никаких привилегий и исключений в отношении общих прав французов». Если же это делается не ради выгоды родственников короля, то я утверждаю, что вы не имеете права вводить подобное изъятие. Вы объявили французскими гражданами тех, кто родился во Франции от отца-француза. Так вот, те, о ком идет речь в проектах ваших комитетов, родились во Франции и от отцов-французов. Вы пожелали, чтобы посредством легко исполнимых условий всякий человек на свете мог бы стать французским гражданином; так вот, я спрашиваю, являются ли родственники короля людьми? Вы заявили, что звание французского гражданина может быть утрачено только вследствие добровольного отказа от него или приговора, предполагающего совершение преступления. Но если быть родственником монарха не является преступлением с моей стороны, то я могу утратить звание французского гражданина лишь вследствие своего добровольного волеизъявления. И пусть мне не говорят, что я буду французским гражданином, но не смогу быть активным гражданином, ибо, прежде чем пускать в ход эту жалкую уловку, необходимо разъяснить, каким образом может быть гражданином тот, кто ни при каких обстоятельствах, ни при каких условиях не может пользоваться гражданскими правами. Необходимо разъяснить, вследствие какой странности самый дальний родственник монарха не может быть членом законодательного корпуса, в то время как ближайший родственник члена законодательного корпуса может, нося звание министра, осуществлять всю власть монарха. Более того, я не думаю, что ваши комитеты намерены лишить кого-либо из родственников короля возможности выбирать между званием французского гражданина и либо близкой, либо отдаленной надеждой занять в будущем трон. Стало быть, я веду к тому, чтобы вы просто-напросто отклонили статью, представленную вашими комитетами; однако я заявляю, что в том случае, если вы ее одобрите, я положу на стол президиума мой безоговорочный отказ от всех прав члена правящей династии, дабы сохранить за собой права французского гражданина.

Герцог Орлеанский спустился с трибуны под гром аплодисментов. И, после речей Силлери и Робеспьера, Национальное собрание постановило, что члены королевской семьи не будут лишены их гражданских прав.

Затем были немедленно решены два других вопроса, являвшихся следствием этого постановления.

1°. Могут ли члены королевской семьи занимать должности по представлению исполнительной власти?

Ответ. — Да, за исключением должностей в кабинете министров; командовать войсками и исполнять обязанности послов они могут только с согласия законодательного корпуса.

2°. Будут ли они носить какие-либо особые звания и какими будут эти звания?

Ответ. — Члены королевской семьи, призванные к возможному наследованию трона, будут носить то имя, какое указано в их свидетельствах о рождении, и звание французского принца.

Документы, законным порядком удостоверяющие их рождение, смерти и браки, будут представлены законодательному корпусу и должны храниться в его архивах.

Эти два решения сохранили за герцогом Шартрским возможность занимать с согласия законодательного корпуса командные должности в армии.

Вместо одной должности он получил целых две.

Одиннадцатого сентября 1792 года он был назначен генерал-лейтенантом и начальником гарнизона Страсбурга. Ему было в то время восемнадцать лет.

Он согласился на звание генерал-лейтенанта, но отказался стать начальником гарнизона Страсбурга.

И тогда, в соответствии с его собственным желанием, он был возвращен в Мецскую армию, под начальство генерала Келлермана.

Юный принц поспешил отправиться к месту назначения и предстать перед своим новым начальником, который оглядел его с головы до ног и, обратив внимание на его возраст, не мог удержаться от слов:

— Черт побери, сударь! Вы первый восемнадцатилетний генерал, которого я когда-либо видел; и что же вы такого чертовски важного сделали, чтобы стать генералом?

— Я всего лишь родился сыном того, кто сделал вас полковником, — ответил юный герцог.

— Ну, если дело обстоит так, — промолвил Келлерман, — я рад видеть вас под своим начальством.

Все это происходило в конце октября, в самый разгар кампании, кампании неудачной, начавшейся с отступления, а скорее, беспорядочного бегства при Кьеврене и убийства Теобальда Диллона.

В марте 1792 года герцог Орлеанский, начиная с 1779 года находившийся в ранге адмирала, отбыл в Лорьян, где готовился общий смотр офицеров военно-морского флота. В ходе этой поездки ему стало известно, что 20 апреля 1792 года Людовик XVI отправился в Законодательное собрание, чтобы объявить войну Францу II, королю Богемии и Венгрии.

Желая получить какое-нибудь командование, герцог поспешил обратиться к министру Лакосту с просьбой походатайствовать за него перед королем.

— Вы прекрасно знаете мое ревностное отношение к конституции, — сказал он, — и в тот момент, когда объявлена война, мне непозволительно оставаться в бездействии, поистине тягостном для всякого порядочного гражданина.

Однако итогом этого обращения был отказ.

Тем не менее он продолжал настаивать, и тогда король ответил министру, поддерживавшему просьбу герцога:

— Ну что ж, сударь, пусть он идет, куда хочет!

Герцог Орлеанский воспользовался этим разрешением, хотя оно и было не слишком вежливым, и вместе со своим третьим сыном, графом де Божоле, отправился в армию.

Как раз в это время случился злополучный бой при Кьеврене; два старших сына герцога Орлеанского получили тогда боевое крещение, и г-н де Бирон в своем рапорте сказал о них так:

«Герцог Шартрский и герцог де Монпансье находились рядом со мной в качестве волонтеров и, впервые попав под плотный ружейный огонь, сносили его самым блистательным образом и с полнейшим спокойствием».

На основании этого рапорта и после этого боя, 7 мая 1792 года, герцог Шартрский был произведен в генерал-майоры.

Затем он вместе с бригадой драгун перешел под начальство Люкнера в лагерь Ла-Мадлен и оттуда явился 17 июня к стенам Кортрейка, где снова свел знакомство с вражескими пулями.

Кортрейк был взят штурмом.

Как раз в это время в Северную армию вознамерился прибыть Дюмурье.

Этот человек оказал настолько сильное влияние на судьбу принца, историю которого мы пишем, что да будет нам позволено сказать несколько слов о нем и пояснить, при каких обстоятельствах он покинул министерский пост и прибыл в армию.

IX

В Париже, с тех пор как герцог Шартрский, проезжая через Париж, расписался в ведомости Якобинского клуба, произошли грандиозные события.

Эти события приобрели в качестве имен даты, когда они происходили.

Они стали называться: 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября.

Все они слишком хорошо известны, чтобы мы на них задерживались.

Они повлекли за собой: заключение короля в Тампль; учреждение Революционного трибунала; единодушный и грозный людской порыв к границе.

В разгар всех этих событий Лафайет вознамерился сыграть роль Монка; в обращении к своей армии он призвал ее восстановить конституцию, уничтожить последствия 10 августа и вернуть короля в Тюильри.

К счастью, его армия осталась глуха к этому призыву поднять мятеж, и, видя себя обреченным, он пересек границу; и, опять-таки к счастью, австрийцы арестовали его и отправили в казематы Ольмюца.

Не будь этого тюремного заключения, Лафайет считался бы изменником, точно таким же, каким через семь или восемь месяцев предстояло стать Дюмурье.

Законодательное собрание издало указ о предании Лафайета суду.

Командование Восточной армией было предоставлено Дюмурье, командование Северной армией — Келлерману.

Именно в это время герцог Шартрский на наших глазах явился к Келлерману.

В преддверии грандиозных событий, вследствие которых был низвергнут король, Дюмурье сделал все, что мог, чтобы воспрепятствовать им.

Вместе с новым Собранием возникла новая партия — партия Жиронды.

Робеспьер, полагавший иметь посредством якобинцев решающее влияние в Законодательном собрании, вдруг увидел, как на скамьях, которые он и его коллеги только что покинули, развернулась в полную силу вся эта депутация, состоявшая из адвокатов, поэтов и журналистов, которые прибыли в Париж, обладая прямыми сердцами, пламенными идеями и непоколебимым мужеством.

Умершего Мирабо и ниспровергнутого Барнава сменил Верньо.

Менее чем за полгода партия Жиронды добилась большинства в Собрании и после отставки г-на де Нарбонна вынудила королеву, несмотря на ее неприязнь к жирондистам, согласиться на формирование жирондистского кабинета министров.

Однако в тот момент, когда нужно было сформировать этот кабинет, жирондисты оказались почти в таком же замешательстве, как и королевский двор. В тот момент трибуна Законодательного собрания была местом куда более значительным, чем правительство. И потому они считали важным оставить своих ораторов в Собрании, чтобы защищать свой кабинет министров.

В итоге было принято решение о смешанном составе министерства.

Дюмурье занял должность министра иностранных дел;

Клавьер — министра финансов;

Ролан — министра внутренних дел.

Трое прочих членов кабинета — Дюрантон, министр юстиции, де Грав, военный министр, и Лакост, военно-морской министр, — были фигурами незначительными.

Остановимся на Дюмурье, поскольку на самом деле нам необходимо рассказать нашим читателям только о нем.

В то время, к которому мы подошли, Дюмурье, родившемуся в 1733 году, было пятьдесят восемь лет; однако его энергичные жесты, решительная походка и огненный взор делали его на десять лет моложе. Это был умный человек, из которого обстоятельства сделали интригана, но так и не смогли сделать гения; солдат с девятнадцатилетнего возраста, храбрый до безрассудства, покрытый ранами, которые он получил однажды, оказавшись окруженным врагами и не желая сдаться в плен; дворянин, однако выходец из той провинциальной знати, что не имела никакого влияния при дворе, он провел первые тридцать лет жизни то в армии, где с великим трудом добивался каждого из своих чинов, то в полумраке той тайной дипломатии, которую Людовик XV держал рядом с дипломатией гласной. Правда, при Людовике XVI он возвысился, связав свое имя с крупнейшим национальным начинанием, которое предпринял Людовик XVI и завершил Наполеон и которое именуется строительством Шербурского порта.

В конечном счете он занял высокое положение, но, заняв его, не смог там удержаться, ибо для этого у него недостало качества, столь редкого во все времена и, по-видимому, становящегося все более редким, — совести.

Итак, он вступил в должность министра иностранных дел, поддерживаемый с флангов Клавьером и Роланом.

В отношении Дюмурье велись сильные споры. Кем он был — конституционным роялистом, жирондистом или якобинцем?

Именно во время министерства Дюмурье была объявлена война Австрии.

Известно, какими чудовищными событиями ознаменовалось начало этой войны: разгромом и убийством.

Разгромом при Кьеврене и убийством Диллона.

Взамен лейб-гвардии, распущенной после событий 5 и 6 октября, взамен швейцарской гвардии, истребленной 10 августа, королю была предоставлена конституционная гвардия.

Находясь подле короля, конституционная гвардия сделалась почти роялистской.

И потому распространился слух, что при известии о разгроме при Кьеврене конституционная гвардия возликовала.

Но если конституционная гвардия пребывала в радостном настроении, то Париж, напротив, был чрезвычайно печален, Париж был угрюм, Париж был грозен.

По докладу Базира и по докладу солдата конституционной гвардии по имени Иоахим Мюрат, заявившего, что его хотели подкупить деньгами и отправить в Кобленц, но он, честный патриот, отказался от этого, конституционную гвардию распустили и караульные посты в Тюильри были переданы национальной гвардии.

Тем не менее разгром при Кьеврене нанес страшный удар министерству Дюмурье. И потому Дюмурье был вынужден пожертвовать своим министром де Гравом, сделав из него козла отпущения.

Де Трава заменили полковником Серваном, подопечным Ролана, а точнее, г-жи Ролан.

Но пусть никто не заблуждается по поводу значения этого слова. Ни у кого не могут возникнуть подозрений в отношении нравственной чистоты этой женщины, которая, имея доступное убежище в доме человека, слывшего ее любовником, осталась, вместо того чтобы броситься в это убежище, возле колыбели своей дочери и ждала, когда ее придут арестовать там.

Спустя три дня после своего вступления в министерство Серван предложил Законодательному собранию, не сказав об этом ни единого слова своим коллегам, создать в связи с приближавшейся годовщиной праздника Федерации военный лагерь под Парижем, рассчитанный на двадцать тысяч волонтеров.

Этот неожиданный шаг Сервана уязвил честолюбивого Дюмурье в самое сердце. По его мнению, никакое вооруженное противодействие роялистов уже не было возможно. К тому же он надеялся рано или поздно преуспеть там, где Лафайету вскоре предстояло потерпеть неудачу.

Лагерь волонтеров, то есть людей, преданных Революции, разом убивал эту надежду.

Вот почему двор высказался против этого лагеря.

Жиронда устала от этой бесконечной борьбы; она решила резко и раз и навсегда порвать отношения с королем, и 27 мая издала чрезвычайный указ, направленный против неприсягнувших священников.

Этот указ был составлен в следующих выражениях:

«Выдворение за пределы королевства будет происходить в течение тридцати дней, если его потребуют двадцать активных граждан, одобрит округ и утвердит департамент; тот, кого выдворяют, получит денежные средства из расчета три ливра в день в качестве дорожных издержек до границы».

После издания этого указа королевский двор уже не сможет носить более личину поборника конституции.

Если король одобрит указ, он является сторонником Жиронды.

Если король наложит на него вето, он сбросит маску и объявит себя королем священников и эмигрантов.

Если король отречется, он останется на полдороге и Революция продолжит свой путь одна.

Король использует в качестве предлога опубликованное Роланом письмо, желая заставить его подать в отставку. Ролан подает в отставку, но в то же самое время Клавьер и Серван, то есть подлинные жирондисты, подают в отставку вместе с ним.

Король рассчитывал на Дюмурье. Если бы Дюмурье остался, еще можно было бы продолжать борьбу: Дюмурье был мечом короля.

Дюмурье согласился, но поставил условия.

Ему нужно было притворно оставаться жирондистом, сокрушая при этом Жиронду.

Это было трудно, но возможно.

Вот какое средство предложил Дюмурье:

утвердить указ о создании двадцатитысячного военного лагеря, утвердить указ о выдворении священников и сформировать кабинет министров, с помощью которого, хотя и уступив внешне поле боя Жиронде, со временем можно будет восстановить потерянное преимущество.

Он предложил Найяка в качестве министра иностранных дел, Верженна — в качестве министра финансов и Мурга — в качестве министра внутренних дел, оставив за собой настоящую силу — военное министерство.

Но, когда Дюмурье дал свое согласие, когда он безбоязненно встретил гнев Законодательного собрания, в это время более опасный для генералов, чем вражеский огонь на поле битвы; когда он усмирил этот гнев, дав понять, что вопрос о Ролане, Клавьере и Серване был сугубо личным и объяснялся обнародованием письма Ролана; когда он заявил, что король по-прежнему остается в душе жирондистом, и, в доказательство сказанного, поручился, что заставит короля одобрить два этих указа, король сказал Дюмурье, что согласен утвердить указ о двадцатитысячном лагере, но его религиозная совесть решительно восстает против утверждения указа о выдворении священников.

Дюмурье стало ясно, что как министр он погиб. У него оставалась лишь одна возможность добиться оправдания — спасти Францию, действуя как генерал.

На другой день он подал прошение об отставке и взамен него получил приказ отправиться в армию.

В итоге, как мы уже говорили, он прибыл в армию, причем в какой момент!

В момент, когда восстала Вандея, когда был осажден Лонгви, когда подвергся бомбардированию Валансьен, когда Верден открыл свои ворота врагу и послал самых невинных и самых красивых своих девушек поднести ему цветы!

Правда, Борепер пустил себе пулю в лоб, чтобы не сдаваться; правда, Париж опорочил себя сентябрьскими убийствами; правда, вся Франция выставила своих сыновей как живой заслон на пути врага.

Но при всем этом враг был всего лишь в трех или четырех дневных переходах от Парижа.

И вот тогда к Дюмурье пришла удача: дело в том, что, хотя и вынося ему суровый приговор как министру, его ценили как военачальника; дело в том, что политика отделяли от генерала; дело в том, что было понятно, что если вручить ему шпагу главнокомандующего, он прежде всего одержит победу, даже если это пойдет на пользу Революции.

И что же из этого воспоследовало? То, что как только Дюмурье прибыл к границе, жирондисты, то есть Верньо, якобинцы, то есть Робеспьер, и кордельеры, то есть Дантон, искренне объединились с Дюмурье.

И тем не менее жирондисты ненавидели его, ибо он обманул их.

Якобинцы ненавидели его, ибо он постоянно боролся с ними.

Дантон ненавидел его, ибо Дантон ненавидел все аристократическое, оставшееся от старого порядка.

Однако жирондисты отыскали Дюмурье на его скромной должности в Северной армии и назначили его главнокомандующим.

Якобинцы одобрили и поддержали это назначение.

Наконец, Дантон послал ему вдохновение в лице Фабра д’Эглантина и силу в лице Вестермана.

Имея Фабра д’Эглантина по левую руку и Вестермана по правую, Дюмурье сражался бок о бок с героями 20 июня и 10 августа.

Дюмурье не был человеком Революции, но казался им.

Впрочем, хотя физическое состояние Франции, если можно так выразиться, казалось безнадежным, ее моральное состояние было на высоте.

X

Лонгви был взят, но лишь вследствие предательства нескольких офицеров-роялистов; Верден открыл свои ворота, но лишь вследствие страха нескольких горожан; Борепер восстал против капитуляции Вердена, пустив себе пулю в лоб, и, когда молодой офицер, которому было поручено доставить акт о капитуляции королю, принявшему его, возможно, с опечаленным лицом, но с ликующим сердцем, вручал ему эту бумагу, голос его был столь взволнован, а глаза столь увлажнены слезами, что король поинтересовался его именем.

Его звали Марсо.

Он лишился всего своего снаряжения и был вынужден отдать свою саблю.

— Какого вознаграждения за понесенный ущерб вы желаете? — спросил его король.

И тогда голос молодого человека окреп, а молнии, сверкнувшие в его глазах, осушили слезы.

— Другую саблю, государь, — ответил он.

Ему дали саблю, и четырьмя годами позднее, уже в чине генерала, он был убит у Альтенкирхена.

И герцог Брауншвейгский прекрасно сознавал все это, находясь целую неделю в Вердене; он прекрасно сознавал все это, отвечая эмигрантам, жаждавшим вернуться во Францию и торопившим его двигаться вперед:

«Я жду тех роялистов, чью помощь вы мне обещали, и их уполномоченные, несомненно, скоро прибудут; да, я и в самом деле видел, как навстречу нам вышли девушки с цветами, но этого недостаточно: я хотел бы увидеть мужчин и хлеба».

И что же вместо этого он увидел? Что вместо этого он, автор знаменитого манифеста, услышал?

Он увидел шестьсот тысяч волонтеров у границы — да, плохо вооруженных, плохо одетых, плохо накормленных, но исполненных воодушевления и готовности умереть.

Что он услышал? Старую песню «Дело пойдет!» и юную «Марсельезу», появившуюся на свет специально для того, чтобы стать триумфальной песней при Вальми.

Что же касается знаменитого манифеста, то бедному герцогу Брауншвейгскому он доставил весьма посредственное удовлетворение; прежде всего, герцог совершенно не был заинтересован в этом манифесте, не хотел писать его и не хотел подписывать.

Желаете знать, как все это было сделано? Тогда обратитесь к книге, озаглавленной «Карл д'Эсте, или Тридцать лет из жизни государя», и вот что вы там обнаружите:

«Французские эмигранты добились от короля Пруссии, находившегося тогда в своей армии, обещания выпустить против республиканской Франции манифест, который мог бы посеять страх в рядах ее ассамблей.

Министры Фридриха Вильгельма и генералы, окружавшие его особу, вместе с монархом убедили герцога Брауншвейгского, что это от него, главнокомандующего королевской армией, должен исходить подобный документ. Герцог испытывал острое нежелание составлять его, но, полагая своим долгом подчиняться категорическим приказам короля, согласился подписать манифест, черновой набросок которого ему представили. Вечером, утомленный тяготами, чрезмерными для его возраста, он подписал переписанную начисто и поданную ему копию, едва пробежав ее глазами и, так сказать, с полнейшим доверием, не думая, что можно ставить под подозрение честность короля. То была роковая ошибка!.. Король вставил в черновой набросок знаменитый параграф, посредством которого герцога вынудили заявить, "что если французы не согласятся сложить оружие и признать своим королем Людовика XVI, он сожжет Париж и предаст смерти каждого десятого человека из населения города". Заметив после обнародования манифеста добавленный туда параграф, герцог обратился к королю с просьбой об отставке, однако король не пожелал ее принять и до такой степени унижался перед герцогом, что лишил его возможности настаивать на решении, способном опорочить в глазах общества честь дела, которому он поклялся достойно служить».

Что представлял собой герцог Брауншвейгский? Что представлял собой человек, в руках которого находилась судьба короля и дружественной ему коалиции?

Герцог Брауншвейгский и сам был владетельным государем, носившим свою маленькую закрытую корону среди больших королевских и императорских корон, чьей вооруженной рукой он служил; он был стар, многое знал и, как все те, кто многое знает, во всем сомневался.

Правда, существовало божество, к которому он питал полное доверие; этим божеством было сладострастие, которое он ставил между его верховным жрецом и его верховной жрицей, Леопольдом II и Екатериной II: Леопольд II погиб от него, а Екатерина II, казалось, напротив черпала в нем свои силы.

При всей своей учености герцог Брауншвейгский не знал одного чисто материального, чисто физического факта: женщинам придает жизни как раз то, что убивает мужчин.

Он оставался смелым, находчивым, опытным, но его мозг ослабел и воля, эта Минерва, которая должна была выйти оттуда во всеоружии, умерла, а точнее агонизировала там, не успев появиться на свет.

Он заявил, говоря о походе во Францию: «Это будет военная прогулка», и на эту военную прогулку напросился Фридрих Вильгельм, пригласив на нее герцогов и князей, которые и по сей день не знают, подлинные они государи или всего лишь крупные вассалы Пруссии или Священной Римской империи.

В числе этих государей находился и герцог Веймарский; подобно герцогу Брауншвейгскому, он имел честь вести вслед за собой короля, короля мысли, правда, но зато знавшего, что он зависит лишь от Бога.

Речь идет о Гёте, который посреди всей этой военной обстановки, посреди всего этого ратного шума сочинял тот катехизис сомнения, что носит название «Фауст», творение слабое и бессвязное по композиции, но восхитительное по своим деталям.

Он создавал его, великий поэт, не догадываясь, что Бог тоже создавал в это же самое время своего собственного Фауста и своего собственного Мефистофеля. Однако его Фауст звался Наполеоном, а его Мефистофель — Талейраном.

Первые главы обоих «Фаустов» должны были появиться одновременно, да и закончиться почти в одно и то же время.

О хромоногие дьяволы, поведайте нам, кто пребывал в большем отчаянии: Фауст, видя Маргариту обезглавленной на горе Броккен, или Наполеон, видя Францию погубленной в битве при Ватерлоо?!

Однако вскоре славный герцог Брауншвейгский совершил серьезную ошибку, непростительную для умного человека: он не только выпустил свой манифест, но и, вместо того чтобы предоставить слово королю поэтического мира, то есть Гёте, позволил взять слово королю материального мира, Фридриху Вильгельму.

И что же сказал этот король?

— Меня спрашивают, что я буду делать в Париже. (Он полагал, что уже находится там.) Ответить на вопрос, что я буду делать там, очень просто: королю я верну королевство, священникам — церкви, а собственникам — собственность.

Фраза хорошо построена, государь, и самый придирчивый академик не нашел бы в ней ни малейшего повода к критике.

Однако с народом все обстояло иначе: «Вернуть собственникам собственность»!

Да вы хоть понимаете, во что вы ввязались, господин Фридрих Вильгельм, как называли вас тогда французские якобинцы? Вы вознамерились выкорчевать лес куда более живой, куда более густой, куда более укоренившийся, чем знаменитый лес Тассо, где каждое дерево обладало речью и истекало кровью через нанесенную ему рану.

Вы вознамерились развести крестьянина с женой, которая куда дороже его сердцу, чем его настоящая жена. Уже год, как наш крестьянин женился на Земле, и она родила от него дочь, которая зовется Свободой.

Уже год, как возникла новая Франция, господин Фридрих Вильгельм, новая Франция, о которой выне подозреваете; эта новая Франция состоит из покупателей, купивших земельную собственность из первых рук и продавших ее другим, которые уже перепродали ее в свой черед. Земельная собственность, разделенная вначале на участки, была разделена затем на наделы, а эти наделы — на делянки. Попробуйте теперь вырвать из рук крестьянина этот клочок земли, с которым связаны не только его собственные интересы, но и интересы его отца, его сына и его заимодавца, предоставившего ему денежную ссуду под залог этой земли.

Это невозможно, господин Фридрих Вильгельм; к тому же погодите, скоро произойдет нечто еще более простое.

Дюмурье поджидает вас в ущельях Аргонна.

Кстати, небо состоит в сговоре с нами: дождь, дождь 1792 года, столь же предопределенный Провидением, как и случившийся через двадцать лет мороз 1812 года, хотя и в другом смысле, беспрестанный дождь льет на пруссаков, размывает землю под их ногами, устраивает для них ловушки в грязи.

Да, безусловно, этот дождь и эта грязь сказываются на французах так же, как и на пруссаках. Но какое это имеет значение?! При виде врага все отступают и вооружаются; крестьянин начинает с того, что прячет зерно, а затем берет ружье, если у него есть ружье, косу, если у него есть коса, или серп, если у нет ничего, кроме серпа.

Правда, остается еще виноград Шампани. Сентябрьский виноград, то есть дизентерия и смерть.

При виде французов, исполненных, в отличие от пруссаков, национального воодушевления, все двери распахиваются, все очаги озаряются огнем; да, хлеб скверный, пиво скверное, но их от всей души предлагают и охотно съедают и выпивают.

Кроме того, в окружении Дюмурье есть нечто рыцарское, нечто относящееся одновременно к старому порядку и новому. Два очаровательных адъютанта, две молодые и прелестные девушки в гусарском мундире, в равной степени годные для бала и битвы, сестры де Ферниг, а рядом с ними, чтобы оградить их от малейшей клеветы, их отец и брат — это от старого порядка; слуга Ренар, которого он сделал своим адъютантом, — это от нового порядка.

А знаете ли вы, король Фридрих Вильгельм, что не так давно сделала эта армия, состоящая из бродяг, портных и сапожников? Она разорвала на клочки Шарла́, который убил принцессу де Ламбаль и нес ее голову на конце пики.

Она разорвала его на клочки, сказав: «Мы все здесь честные люди и хотим, чтобы среди нас не было ни грабителей, ни участников сентябрьских убийств».

Когда подобные люди настолько исполнены сознания своей безгрешности, они обладают могучей силой.

Скажем еще пару слов об этом Шарла́, ибо то, что мы намереваемся сказать, имеет отношение к истории герцога Шартрского.

Голову принцессы де Ламбаль, после того как ее отнесли к Тамплю, понесли к Пале-Роялю.

Герцог Орлеанский сидел в это время за столом вместе с г-жой де Бюффон, той славной и милой женщиной, которую столь по-христиански простила набожная герцогиня; герцога вынудили подняться из-за стола и выйти на балкон, чтобы поприветствовать убийц. Не зная, о чем идет речь, г-жа де Бюффон вышла на балкон вместе с ним, но затем, разглядев отвратительный трофей, отпрянула назад и воскликнула, прикрыв глаза руками:

— О Бог мой! Скоро они и мою голову будут носить по улицам!

XI

Тем временем к этой армии присоединился еще один отряд волонтеров, банда негодяев из Шалона, настроенных против Дюмурье, вопивших: «Смерть аристократу! Смерть предателю!» и полагавших, что армия откликнется на эти вопли, словно громовое эхо.

На другой день после их прибытия генерал проводит смотр, ставит вновь прибывших между кавалеристами, держащими наготове голые сабли, и канонирами, держащими наготове зажженные фитили, и говорит им всего-навсего следующее:

— Среди вас есть люди хорошие и плохие, честные и подлые; разберитесь друг с другом сами и выгоните негодяев, а иначе я всех вас порублю саблями и расстреляю картечью; мне не нужны здесь ни головорезы, ни палачи.

На другой день негодяи были изгнаны, и подле Дюмурье остались лишь те, кто был достоин победы.

И, скажем прямо здесь, эта армия Дюмурье, очищенная подобным образом, была великолепной!.. Великолепной в бою, великолепной после сражения.

Расскажем вначале о сражении и об участии, которое принял в нем герцог Шартрский.

Два человека выступили с двумя совершенно различными призывами, которые, тем не менее, в равной степени способствовали спасению Франции.

Дантон воскликнул: «Надо устрашить роялистов!» — и случились сентябрьские убийства.

Верньо воскликнул: «Отечество в опасности!» — и тысячи волонтеров устремились к границе.

Но следует сказать, что сильнейшим образом содействовала спасению Франции решительная воля Дюмурье.

Все генералы хотели отступить и договорились оборонять линию Марны; Дюмурье настаивал на том, чтобы оборонять линию Аргонна — обширного лесного массива, отделяющего от бесплодной Шампани богатые земли Меца, Туля и Вердена.

Кто придал ему столько сил противостоять в одиночестве всем? Фабр д'Эглантин и Вестерман, мысль и рука, как мы уже сказали, Дантона.

Он написал в Париж:

«Аргонн станет французскими Фермопилами, однако я отстою их и буду удачливее Леонида».

На другой день после того, как были написаны эти слова, он не сумел защитить один из проходов в Аргоннском лесу, и, как сам он говорит в своих «Мемуарах», эта неудача чуть было не погубила все.

Четырнадцатого сентября его левое крыло потерпело поражение в бою у Ла-Круа-о-Буа и герцог Брауншвейгский вторгся в Шампань.

Семнадцатого сентября Дюмурье расположился в лагере Сент-Мену, а пруссаки на глазах у него разбили на соседних холмах лагерь, получивший название Лунного.

Заняв эту позицию, пруссаки оказались на два льё ближе к Парижу, чем Дюмурье.

Пруссаки полагали, что они выполнили превосходный маневр.

— Мы его изолировали, — говорили они.

Однако это они оказались изолированы. Изолированы от Германии, откуда они получали продовольствие. И это, напротив, Дюмурье со своей подвижной и быстрой армией, исполненной энтузиазма и получавшей от крестьян вино, хлеб и топливо, которых недоставало врагу, изолировал пруссаков.

Между тем все ждали прибытия Келлермана. Келлермана, старого эльзасского вояки, ветерана Семилетней войны, пребывавшего в ярости от того, что он оказался в подчинении у Дюмурье. Келлермана, мало того что не спешившего следовать данным ему приказам, но еще и исполнявшего их по собственной прихоти.

Наконец, Келлерман прибыл; но, вместо того чтобы занять высоты Жизокура, как это приказал ему Дюмурье, он в ночь с 18 на 19 сентября переправился через ручей Ов и дошел до возвышенности Вальми.

Именно там утром 19 сентября Дюмурье и обнаружил его расположившим свою армию в две линии: одной командовал генерал де Баланс, другой — герцог Шартрский.

После того как Келлерман и Дюмурье соединили свои войска, под их общим командованием насчитывалось семьдесят шесть тысяч человек.

Однако позиция на возвышенности Вальми, которую Келлерман предпочел высотам Жизокура, была превосходной позицией для человека, решившего победить или умереть; для армии, занявшей ее, всякое отступление стало невозможным; заметив это, пруссаки решили, что Келлерман совершил ошибку.

Однако они ошибались: он бросал им вызов.

На рассвете пруссаки атаковали авангард Келлермана, находившийся под командованием Депре де Красье, и после героического сопротивления французы были вынуждены отступить; однако подкрепление, вовремя посланное Келлерманом и позволившее прекратить отступление, восстановило положение дел на этом участке боя.

Упомянутая атака пруссаков привела в движение всю армию Келлермана, две линии которой расположились под прямым углом друг к другу: первая стояла перед Орбевалем, перпендикулярно дороге на Шалон, вторая — параллельно этой дороге и перпендикулярно первой линии, на возвышенности Вальми.

На плоскогорье, где эти линии сходились, Келлерман установил батарею из восемнадцати пушек и одновременно приказал герцогу Шартрскому заместить на этом посту генерала Штенгеля, а генерала Штенгеля послал занять высоты Иврона.

Исполняя полученный приказ, герцог Шартрский действовал со всей поспешностью, однако лишь около восьми часов утра сумел добраться до генерала Штенгеля. Издалека завидев герцога Шартрского, генерал Штенгель крикнул ему:

— Поторопитесь же! Поторопитесь! Я не могу оставить этот пост, пока вы не смените меня здесь, а между тем, — и он указал на высоты Иврона, — если я не приду туда раньше пруссаков, мы будет разбиты.

Все это происходило 20 сентября. Серое и холодное небо нависало над иссушенной землей, и густой туман мешал обеим армиям видеть друг друга, так что каждая из них могла лишь догадываться о намерениях противника; но, поскольку артиллерия продолжала стрелять по людским массам, нисколько не беспокоясь о ясности погоды, пушечные ядра все равно попадали в человеческую плоть. Нет ничего хуже для исполненной энтузиазма армии, какой была наша, чем встречать смерть, не зная, удастся ли отплатить за нее тем же. Внезапно вражеские снаряды попадают в два зарядных ящика, зарядные ящики взрываются, ездовых разносит на куски; ядро убивает лошадь генерала, он скатывается на землю, и все думают, что он убит.

Однако несколько минут спустя тревога, вызванная попаданием снаряда, улетучивается, и Келлерман, целый и невредимый, лишь немного оглушенный своим падением, садится на другую лошадь.

В этот момент туман начинает рассеиваться под еще горячими лучами сентябрьского солнца, и сквозь пелену, делающуюся все более прозрачной, становятся видны три прусские колонны, которые движутся на французов.

Келлерман вынимает из кармана часы: одиннадцать часов утра.

Он выстраивает свои войска в три колонны, как это сделал противник, и приказывает передать по всей линии: «Не стрелять, ждать и встретить врага в штыки!»

Враг приближался, суровый и грозный: это были ветераны Фридриха Великого; они преодолели промежуточную полосу и стали взбираться на возвышенность.

Тем временем открыла огонь артиллерия Дюмурье, нанося им удары с обоих флангов.

Пруссаки по-прежнему шли вперед.

Что же касается Келлермана и его солдат, то они представляли собой странное зрелище: генералы, офицеры и солдаты, в знак того, что вплоть до определенного момента они не будут пользоваться оружием, нацепили свои шляпы на концы ружей, шпаг или сабель.

Затем над всей этой армией воспарил оглушительный крик, словно гром пронесшийся над вражеским войском: «Да здравствует нация!»

Пруссаки по-прежнему шли вперед, но каждую минуту огонь артиллерии Дюмурье разрушал их строй.

Железная стена ждала их впереди, железный ураган обрушивался на них с флангов.

Тем не менее первые ряды пруссаков уже вплотную подошли к нашим позициям.

И вот тогда Келлерман, храбрый солдат, но посредственный военачальник, поистине вырос на десять локтей. В тот день в нем пребывал дух Франции: то был его звездный час.

— Вперед, ребята, момент настал, в штыки! — воскликнул он.

И тогда железная стена приходит в движение; герцог Шартрский бросается в атаку одним из первых. Пруссаки и французы сражаются врукопашную; внезапно прусская армия сгибается и переламывается посередине: это артиллерия Дюмурье перебила ей позвоночник.

Герцог Брауншвейгский видит, что атака провалилась, дает сигнал к отступлению, которое через четверть часа обратилось бы в беспорядочное бегство, и возвращает своих разгромленных солдат в лагерь.

Однако этот приказ об отступлении оскорбляет гордость короля Пруссии; он устремляется вперед во главе своих солдат, приказывает подать сигнал к атаке, направляет свою превосходную пехоту к французским позициям, идет в атаку лично, вместе со всем своим штабом приближается к ним на расстояние двух ружейных выстрелов, видит единодушие неприятельской армии, осознает бесполезность дальнейшей атаки и отступает, как это сделал герцог Брауншвейгский.

В тот день было выпущено сорок тысяч пушечных выстрелов; это много для той эпохи, когда Наполеон еще не приучил нас к артиллерийским сражениям.

В битве при Мальплаке было выпущено всего лишь семь тысяч пушечных выстрелов.

Вот почему сражение, состоявшееся 20 сентября 1792 года, получило название канонады Вальми.

Вечером пруссаки покинули поле боя, но на другой день их обнаружили на прежних позициях.

В этот день, 21 сентября, Конвент провозгласил Республику.

В тот же день к герцогу Шартрскому привели прусского парламентера, еще не знавшего о событиях, которые произошли накануне; у него были рекомендательные письма к владельцам нескольких замков, стоявших на дороге в Париж, и он показал их юному герцогу, выразив надежду обрести по пути всякого рода радости, а самую главную радость получить по прибытии в Париж: увидеть, как будут вешать патриотов.

И тогда герцог Шартрский рассказал ему о тех изменениях, какие произошли накануне в положении дел короля Пруссии, а затем, когда посетитель поинтересовался, что же ему теперь следует делать, улыбнулся и промолвил:

— Дорогой друг, поверьте, самое мудрое, что вы можете сделать, это вернуться в Берлин, и я желаю вам, чтобы вы никогда не видели, что там кого-нибудь вешают.

За несколько дней до сражения при Вальми некий прусский полковник, получивший от Келлермана разрешение прибыть в его главную ставку, явился к герцогу Шартрскому; то был адъютант короля Пруссии, получивший указанное разрешение благодаря посредничеству барона фон Хеймана, который прежде служил в нашей армии и своим продвижением по службе был обязан покровительству со стороны герцога Орлеанского.

Полковник имел при себе письмо к герцогу Орлеанскому и попросил герцога Шартрского передать его отцу.

— Сударь, — ответил юный герцог, — я охотно соглашусь взять на себя такое поручение, если это письмо содержит лишь заверения в вашей преданности моему отцу.

— Ах, ваше высочество, — ответил г-н фон Манштейн, — если бы оно содержало лишь подобные заверения, этого было бы недостаточно не только для герцога Орлеанского, но и для нас.

— Ну и что же тогда оно содержит?

— Предложения.

— И какого свойства эти предложения?

— Ах, ваше высочество, — промолвил полковник, — быть может, это от герцога Орлеанского зависит остановить все бедствия войны; мне известны намерения союзных монархов, я знаю, что прежде всего они желают уберечь Францию от анархии, и, поскольку предполагалось, что я сумею встретиться с вами, мне было разрешено довести до сведения вашего отца, что все успокоятся, если увидят его во главе правительства.

— Полноте! — произнес герцог Шартрский. — Да как вы могли подумать, что мой отец и я прислушаемся к подобному вздору?

Получив отказ юного генерала взять на себя передачу письма политического содержания, полковник фон Манштейн передал герцогу Шартрскому обычное почтительное письмо, которое герцог Шартрский переслал отцу и которое герцог Орлеанский нераспечатанным положил на стол президиума Конвента.

Конвент постановил, что оно будет сожжено непрочитанным.

Характерное происшествие, случившееся в ходе сражения при Вальми, способно дать представление об энтузиазме отважных волонтеров, которые беглым шагом двинулись к границе и прибыли туда вовремя, чтобы создать преграду вторжению врага.

Одному из батальонов, находившихся под начальством герцога Шартрского, было поручено охранять во время сражения обозы; однако при звуках канонады отважные молодые люди заявили, что они пришли не для того, чтобы охранять телеги и поклажу, а чтобы сражаться. Молодому генералу доложили об их возвышенном неповиновении, и он, пустив коня в галоп, тотчас же подъехал к ним. При виде него ропот усилился, и самый бывалый солдат, выйдя из рядов, произнес:

— Генерал! Я говорю здесь от имени всех моих товарищей и от своего собственного имени; они и я здесь для того, чтобы защищать отечество, а не обозы, и мы хотим идти сражаться.

— Ну что ж, хорошо, дружище! — ответил герцог Шартрский. — Сегодня обозы защитят себя сами, а ваш батальон весь целиком пойдет сражаться вместе с вашими товарищами из линейных войск, и вы покажете им, что вы такие же храбрые французские солдаты, как и они!

Батальон вступил в бой и сражался превосходно.

Что же касается обозов, то, как и говорил герцог Шартрский, они защитили себя сами.

На другой день после сражения в столицу пришло донесение Келлермана, и его вслух зачитали в Конвенте.

Следующая фраза из этого донесения вызвала рукоплескания всего зала:

«Не зная, на ком остановить выбор, я упомяну среди тех, кто выказал величайшее мужество, лишь г-на Шартра и его адъютанта, г-на Монпансье, чья крайняя молодость сделала необычайно заметным его хладнокровие в условиях самого неослабного артиллерийского огня, какой только можно увидеть».

Все глаза повернулись к герцогу Орлеанскому, и все рукоплескания была адресованы ему.

Кто бы мог сказать, что всего лишь год спустя голова герцога Орлеанского упадет на эшафот, герцог де Монпансье станет узником башни Сен-Жан в Марселе, а герцог Шартрский перейдет на сторону врага?

XII

Мы сказали, что пруссаки покинули поле боя, но на другой день их обнаружили на прежних позициях.

Они оставались там не только весь этот день, но и еще десять дней подряд. Сражение оказалось не настолько кровопролитным, как можно было бы подумать. При грохоте прозвучавших тогда сорока тысяч пушечных выстрелов пруссаки потеряли самое большее тысячу двести человек, а мы — восемьсот.

Тем не менее Париж счел эту победу решающей; Париж, ставший жертвой ужасной паники в конце августа, впавший затем в совершенно подавленное состояние после событий 2 и 3 сентября, Париж воспрянул после известия о победе, веселился, рукоплескал и уже превратился в обвинителя.

Пошли разговоры о предательстве Дюмурье, поскольку он еще не отправил в Париж прусского короля со связанными руками и ногами.

Дело в том, что физическое положение пруссаков не стало ни хуже, ни лучше, чем прежде. Они утратили веру в себя, а мы ее приобрели — только и всего. Герцог де Бройль и герцог де Кастри, оба эмигрировавшие и вошедшие в совет короля Пруссии, продолжали настраивать Фридриха Вильгельма двигаться дальше. Пруссаки получали продовольствие из Германии. Партия была плохо начата — только и всего; вряд ли можно было считать, что они проиграли первый тур.

Что же помешало королю Пруссии идти дальше? Вначале скажем об этом, а затем поясним, по какой причине он отступал так медленно.

В любом крупном механизме, который не действует так, как он должен действовать, всегда найдется, если хорошенько поискать, причина неисправности — причина мельчайшая, порой нелепая, иногда незаметная.

То, что помешало королю Пруссии уступить советам Бройля и Кастри, было одной из таких помех, незаметных для глаз людей заурядных и распознаваемых лишь теми взглядами, от которых ничего нельзя скрыть.

Король Пруссии имел любовницу, что не было одним из тех примеров поведения, какие оставил ему в наследство Фридрих Великий. Любовница его не решилась последовать вместе с прусской армией во Францию или, возможно, не получила на это разрешения своего царственного любовника. В итоге она остановилась в Спа; оттуда она ежедневно писала письма, и эти письма доходили до короля Пруссии, полные страха, как бы пушечные ядра французов не погубили его тело, а глаза француженок не похитили его сердце.

Кроме того, при королевском дворе существовало две партии: партия мира и партия войны.

Когда король Пруссии потерпел поражение при Вальми, партия мира возликовала. Сторонники этой партии настойчиво говорили его величеству, что он трудится не для себя, а для Австрии, которая подталкивает его вперед и с самого начала крайне плохо ему помогает.

На что король отвечал:

— Вы правы, и если бы во всем этом не было бы вопроса о королевской власти, который затрагивает всех королей на земном шаре, я оставил бы Австрию выпутываться из этого положения так, как она сумеет. Однако Людовик Шестнадцатый находится в Тампле, Людовик Шестнадцатый является узником, Людовик Шестнадцатый подвергается смертельной опасности. Было бы постыдно оставить Людовика Шестнадцатого на произвол судьбы.

Но в политике, когда человека удерживает только стыд, он всегда готов уступить.

Франция уже имела на своей стороне — а это, понятно, значило много — любовницу короля Пруссии, графиню фон Лихтенау.

Кроме того, Франция имела подле короля Пруссии двух французов, сделавшихся, правда, пруссаками, но, тем не менее, служивших интересам родной страны.

Этими двумя людьми были: француз Ломбард, секретарь короля Пруссии, и эльзасец Хейман, не так давно эмигрировавший французский генерал.

Ломбард, видя нерешительность короля, предложил ему следующее: он, Ломбард, попадется в руки французского патруля, встретится таким образом с Дюмурье и, не вызывая никаких подозрений, сможет провести с ним переговоры.

Король Пруссии дал на это согласие. Ломбард предоставил французам возможность арестовать его и был препровожден к французскому главнокомандующему.

Он изложил Дюмурье единственную причину, которая могла заставить короля Пруссии продолжить этот наступательный поход: он был связан словом, данным им Людовику XVI, и ни за что на свете не хотел выглядеть нарушителем своего слова.

И тогда Дюмурье наглядно объяснил Ломбарду, что самое пагубное, что может сделать король Пруссии для узника Тампля, это продолжить идти дальше. Затем, чтобы у его величества не оставалось никаких сомнений на этот счет, он отправил к генералу фон Хейману, под предлогом провести с ним переговоры об обмене пленными, Вестермана, приспешника Дантона.

В лице Вестермана в прусский лагерь вошла правда. Вестерман был одним из самых активных участников событий 10 августа. Он растолковал королю Пруссии и герцогу Брауншвейгскому истинное положение Франции, пояснил, что Конвент, не желая более королей, ни французских, ни иностранных, только что упразднил монархию и провозгласил Республику.

Гнев короля Пруссии при этом известии был ужасен. И, к великой радости эмигрантов, он дал приказ возобновить военные действия 29 сентября. 28-го числа герцог Брауншвейгский выпустил негодующий манифест, но все уже знали, что представляют собой манифесты герцога Брауншвейгского. 29-го пришли письма из Англии и Голландии: обе державы отказались вступать в направленную против Франции коалицию. 30-го стало известно, что Кюстин двинулся на Рейн. С границы Пруссии войска были полностью сняты. Возникли опасения за Кобленц и его крепость. Захватив Кобленц, Кюстин перерезал бы Фридриху Вильгельму путь к отступлению.

Тем временем Дюмурье послал Вестермана к Дантону. Дантон обладал в такого рода делах необычайной сообразительностью; он сознавал, какую выгоду будет иметь рожденная накануне Республика, ведя переговоры с Пруссией, даже если речь пойдет об отступлении, которое должно спасти Пруссию. А кроме того, возможно, эта уступчивость Дантона объяснялась его надеждой выторговать миллион для себя и миллион для Дюмурье, Вестермана и Фабра д'Эглантина. Дюмурье и Дантон были людьми, склонными к удовольствиям и любившими деньги, любившими их тем более, что нисколько не жаждали их копить. Дюмурье получил одновременно два письма. Одно — от совета министров: строгое, резкое, не допускающее возражений, письмо, рассчитанное на показ.

Другое — от Дантона, от одного Дантона.

Дантон никоим образом не отвергал мысль о переговорах и извещал Дюмурье, что якобинец Приёр из Марны и жирондисты Карра и Силлери отбыли из столицы, чтобы договариваться с ним и его величеством Фридрихом Вильгельмом.

Переговоры начались. К этому времени король Пруссии стал намного спокойнее; ему разъяснили, что втянули его в это отчаянное предприятие господа эмигранты, и весь свой гнев он обрушил на них.

И потому, когда его спросили, какие условия, касающиеся их, следует включить в договор, он ответил:

— Да никакие: я договариваюсь лишь в отношении себя, пусть они договариваются в отношении себя сами.

Оставались еще австрийцы, эти достойные союзники, которые, не сдвинувшись с места, отправили короля Пруссии на разгром у Вальми.

Дюмурье в разговоре с герцогом Брауншвейгским слегка коснулся этих вопросов.

— Ну и как же все это произойдет? — спросил Дюмурье, обращаясь к английскому герцогу.

— Да очень просто, — ответил герцог Брауншвейгский, — и у вас есть песенка на эту тему.

— Неужели?

— Да, вот такая:

И мы все разойдемся, как свадебные гости.

— Хорошо, — промолвил Дюмурье, — но кто оплатит свадебные издержки?

— Ну, нас это не касается, — ответил герцог Брауншвейгский, подчищая перочинным ножиком ногти, — ведь не мы нападали первыми.

— Да, это сделали австрийцы, и, на самом деле, император должен уступить нам Нидерланды в качестве возмещения ущерба.

— Мы хотим мира, — произнес герцог Брауншвейгский, — а когда хочешь достигнуть цели, все средства хороши; мы ждем ваших полномочных представителей в Люксембурге.

Оставалась проблема Людовика XVI.

Как мы уже говорили, вопрос о короле более всего терзал бедного Фридриха Вильгельма.

К счастью для Фридриха Вильгельма, Дантон приберег для него возможность почетного отступления; мало-помалу прусского монарха подвели к необходимости заявить, что он оставил на произвол судьбы короля, но всеми силами хотел спасти человека.

Ему показали все постановления Коммуны, способные внушить мысль, что узник окружен заботой и вниманием. Дюмурье дал слово спасти жизнь Людовику XVI, и для Фридриха Вильгельма этого оказалось достаточно.

В итоге 29 сентября началось отступление прусской армии; пруссаки проделали всего лишь льё в первый день и столько же во второй: они не хотели, чтобы это выглядело как вынужденное бегство, и словно совершали прогулку.

Таким образом враг дошел до границы, но, как только граница осталась позади, он ускорил шаг.

Дюмурье дал слово спасти короля и намеревался сдержать свое слово.

Двенадцатого октября он приехал в Париж; предлог состоял в подготовке вместе с министерством к вторжению в Бельгию, а цель заключалась в том, чтобы на месте составить себе понятие о сложившемся положении. Он направился к г-же Ролан в здание министерства внутренних дел, куда она возвратилась, с великолепным букетом в руке подошел к ней и, попросив у нее прощения за историю с лагерем волонтеров под Парижем и королевским вето, легко этого прощения добился, после чего поинтересовался у г-жи Ролан, что в столице думают о нем, и узнал от нее, что его считают роялистом.

И действительно, все подозревали Дюмурье в желании сыграть роль Монка.

Во Франции всегда подозревали всех в желании сыграть эту роль: однако в 1792 году французский Монк звался Дюмурье, в 1802 году — Наполеоном Бонапартом, в 1831 году — Луи Филиппом, а в 1850 году — Шангарнье.

Все ожидали его речи в новом Собрании, все ожидали его клятвы Республике.

Он произнес речь, но уклонился от клятвы.

Причем он подступил к этой трудности с бо́льшим мужеством, чем все могли ожидать.

— Я не буду приносить вам новых клятв, — заявил он депутатам. — Я делом покажу себя достойным командовать сынами свободы и охранять законы, которые суверенный народ провозгласит вашими устами.

Вечером он явился к якобинцам. Якобинцы были людьми сдержанными, дотошными, несговорчивыми. Это отступление, в ходе которого король Пруссии проделывал не более одного льё в день, настораживало их. Колло д'Эрбуа поднялся на трибуну, поздравил Дюмурье с победой, однако упрекнул его в том, что он выпроводил короля Пруссии чересчур учтиво.

Дантон в тот день председательствовал; положение у него было трудным, ибо он выпроваживал короля Пруссии точно в такой же степени, как это делал Дюмурье; Дантона заставили подняться на трибуну, поскольку его врагам было любопытно увидеть, как он выпутается их этого затруднительного положения.

Он поднялся на трибуну и сказал:

— Пусть победы над Австрией утешат нас в том, что мы не видим здесь прусского деспота.

Все в Париже испытывали в этот момент огромную потребность в согласии; вот почему Дантон пришел к якобинцам, вот почему Дантон председательствовал на заседании — Дантон, этот жесткий человек, обладавший речью язвительной, но не злобной, ибо у него, как у всех сильных натур, недоставало настоящей желчи. Поссорившись с Жирондой, он решил помириться с Жирондой в лице Ролана и его жены; вот почему, когда в Опере приготовили ложу министра внутренних дел, Ролана, для приема Дюмурье, Дантон, в ожидании Дюмурье и Ролана, усадил там свою жену и сестру; однако Дантон не взял в расчет щепетильность г-жи де Ролан; г-жа Ролан вошла в свою ложу, опираясь на руку Верньо, и, обнаружив там, по ее словам, двух женщин неприятного вида, отказалась туда войти.

Как видим, мадемуазель Манон Жанна Флипон, в замужестве Ролан, сделалась очень разборчивой.

Как мы уже говорили, одна из этих женщин была женой Дантона, другая — его сестрой.

Дантон обожал свою жену, очаровательную женщину с золотым сердцем, которая чуть было не умерла, захлебнувшись в сентябрьской крови, и в самом деле умерла пол года спустя.

Он был безумно оскорблен презрением со стороны г-жи Ролан.

Тальма взялся все уладить; он устроил в честь Дюмурье праздник, на который собралась вся Жиронда и часть первых якобинцев. Там были Шенье, Давид, Колло д'Эрбуа, Верньо — Жиронда, политику, искусство. Там были все очаровательные женщины, какие выступали в ту эпоху на театральной сцене, и среди них — добрая и прелестная мадемуазель Кандей, автор «Очаровательной фермерши», любовница Верньо.

Увы, если бы какой-нибудь прорицатель пришел в это блистательное собрание, где политические партии забыли о своей розни, чтобы воздать почести победителю при Вальми, и предсказал бы одним эшафот, другим — измену, а третьим — изгнание, какую пелену глубокой печали он набросил бы на этот праздник!

Однако пришел туда не прорицатель, а некто похуже.

Внезапно там появился Марат.

Он выглядел более уродливым, более грязным, более желтым по виду, более исхудалым, более исполненным желчи и угрозы, чем когда бы то ни было; он отыскал возможность раскрыть вред, который Дюмурье нанес участвовавшим в сентябрьской резне волонтерам, выгнав их из рядов своей армии, и пришел сюда, чтобы от имени якобинцев потребовать у него отчета в этой аристократической чувствительности.

Он направился к генералу, чтобы учинить ему допрос. Дюмурье поджидал его.

Возможно, лишь один он не побледнел, видя, как Марат пересекает разделявшее их пространство в десять шагов.

Когда они оказались лицом к лицу, генерал и трибун, воин и писатель, начал атаку солдат.

— Кто вы такой? — спросил он Марата.

— Я Жан Поль Марат, — ответил тот.

Исполненная смертельного презрения улыбка промелькнула на губах Дюмурье.

— Мне говорили, что вы некрасивы, но меня ввели в заблуждение: вы уродливы.

И, выплюнув ему эти слова в лицо, он повернулся к нему спиной.

Марат в ярости удалился и отправился скулить в Якобинский клуб.

Но, еще когда Марат только вошел в гостиную, Дюгазон схватил каминную лопатку и раскалил ее в огне, а теперь, когда тот удалился, взял горсть сахарной пудры, сжег ее на этой лопатке и, старательно пройдя по следам Друга народа, очистил воздух везде, где эта ядовитая гадина его отравила.

Двадцать третьего октября Дюмурье вернулся в Валансьен. Там он встретился с Бёрнонвилем и герцогом Шартрским. Герцогом Шартрским, вместе с которым ему предстояло пять месяцев спустя эмигрировать, и Бёрнонвилем, которого ему предстояло тогда же выдать врагу.

К этому моменту положение дел существенно изменилось, хотя со времени сражения при Вальми не прошло и двух месяцев; мы в свой черед перешли границу повсюду и завладели Пфальцем, Савойей и Ниццей.

Во Франции же, одновременно с этим, Республика, подобно Гераклу в колыбели, совершала свои грозные деяния, свидетельствующие о ее силе: она приняла указ о смертной казни эмигрантов, захваченных с оружием в руках; она упразднила орден Святого Людовика, на глазах у всего народа уничтожила корону и скипетр и затеяла судебный процесс над Людовиком XVI.

Дело в том, что Франция была едина, а Европа была разъединена.

И потому на этот раз мы перенесли войну туда, откуда она к нам пришла: после победы, одержанной при Вальми над королем Пруссии, нам предстояло одержать победу при Жемаппе над императором Австрии.

Вечером 5 ноября 1792 года, после пары незначительных боев, французская армия приготовилась к генеральному сражению и расположилась биваком перед лагерем австрийцев, которые окопались на высотах, кольцом прилегающих к городу Монсу.

Странный вид являла эта армия, численность которой могла бы достигать примерно ста тысяч человек, если бы Дюмурье вследствие своей оплошности не отстранил от нее две дивизии, находившиеся под командованием Ла Бурдонне и Баланса.

Балансу было поручено вести наблюдение над Маасом и помешать австрийцам привести подкрепление. Поскольку г-жа де Жанлис приходилась Балансу тещей, он, вполне естественно, был орлеанистом, и Дюмурье предоставил ему как орлеанисту этот пост, способный прославить того, кто его занимал. Ла Бурдонне, напротив, был послан в северном направлении; он был якобинцем, и его хотели отстранить от будущей победы, поскольку все командующие республиканской армией, начиная с Дюмурье, были роялистами. Диллон, Кюстин, Баланс — все они принадлежали к королевскому двору, так что при Жемаппе, как и при Вальми, победили не генералы: победила армия.

Армия, лишенная хлеба, водки, обуви, одежды; армия, которая в день сражения, не получив и к полудню продовольственного пайка, пошла в бой натощак, проведя перед этим ледяную ночь в болотах.

Но в этой армии пребывал дух свободы, эта армия имела великолепный символ веры, именуемый «Марсельезой», эта армия имела убеждения, придававшие ей железный характер и сознание собственной правоты.

Она была нелепой на вид, эта армия, и легко понять, что она могла вызывать смех у лощеных эмигрантов и старых и суровых австрийских генералов, воспитанных в традициях принца Евгения и Монтекукколи; это были отряды волонтеров, не имевших мундиров; солдаты батальона Луаре, к примеру, в бой шли в блузах и хлопчатых колпаках; разве была возможность поверить, что победа, будучи женщиной, капризницей, кокеткой, когда-нибудь влюбится в подобных солдат?!

XIII

Мы уже сказали, что вечером 5 ноября две армии оказались друг против друга, и только тогда наши солдаты смогли оценить силу позиции, занятой противником.

Имперцы отступили, чтобы завлечь нас к Жемаппу, и мы находились теперь рядом с ним.

Наша армия оказалась на лугу, а точнее, среди топей, к которым по двум крутым склонам спускались вниз деревни Жемапп и Кюэм; обе эти деревни были укреплены высокими зубчатыми брустверами, а главное, тем, что на плато, позади шестидесяти пушек, стояли в резерве девятнадцать тысяч солдат из отборных австрийских войск.

Помимо того, в распоряжении австрийцев был находившийся позади этих деревень Моне, союзный с ними укрепленный город, обеспечивавший их всем, в чем они нуждались.

Так что у противника продовольствия было в изобилии, у нас же его не было совсем.

При Вальми все обстояло противоположным образом.

Зрелище французской армии было настолько плачевным, что, хотя она была на треть многочисленнее австрийской армии, герцог Саксен-Тешенский, главнокомандующий имперскими войсками, не счел своевременным пускать в ход шесть тысяч солдат, стоявших в резерве в Монсе, и они оставались неиспользованными в течение всего дня 6 ноября.

В ночь накануне сражения генерал Больё, бельгиец, пытался побудить главнокомандующего имперской армией напасть на нас со своими войсками численностью около двадцати восьми или тридцати тысяч человек и уничтожить нас в топях, где, умирая от жажды и голода, мы, полуголые, барахтались в грязи.

Однако герцог Саксен-Тешенский был чересчур большим вельможей, чтобы пятнать себя ночным нападением; к тому же Клерфе заверил его, что позиция австрийских войск в Жемаппе неприступна.

Вдобавок, в нашем положении численный перевес перестал быть преимуществом: характер здешней местности был таков, что добраться до имперцев можно было лишь по узким проходам, лощинам и оврагам, так что все должна была решить схватка головных частей колонн с обеих сторон.

При первых лучах рассвета — а в Бельгии рассвет в ноябре наступает поздно, — так вот, при первых лучах рассвета наши солдаты смогли дать себе отчет в том, какое чудовищно опасное дело они собирались совершить: им предстояло штурмовать расположенные уступами редуты, где укрылась целая армия.

И солдаты этой армии, в отличие от наших солдат, были хорошо одеты: на плечах у них были великолепные иноземные мундиры, варварские, возможно, но теплые и подбитые мехом. Те, у кого меха не было, к примеру, австрийские драгуны, имели длинные белые шинели, по своим качествам нисколько не уступавшие ментикам венгерских гренадер и доломанам имперских гусар.

Но главное, все они прекрасно позавтракали, и это обстоятельство еще больше, чем их меха, вызывало зависть у наших солдат.

Оказавшись перед лицом этих грозных редутов Жемаппа и окинув взглядом всю обстановку, Дюмурье распределяет свои войска следующим образом.

В авангарде находится Бёрнонвиль, имеющий перед собой левый фланг врага, который расположился на высотах Кюэма, и поддерживаемый Дампьером, который, стоя между деревнями Фрамери и Патюраж, возглавляет наше правое крыло и в свой черед опирается на д'Арвиля, в то время как тот, занимая позицию на правом краю нашей линии, в деревне Сипли, угрожает левому крылу имперцев, размещенному в Бертемоне.

Центр занимает герцог Шартрский с двадцатью четырьмя батальонами, соответствуя центру австрийцев и имея задачу достичь плато, невзирая на противодействие вражеской кавалерии, расположившейся вдоль дороги.

Наконец, нашим левым флангом командует генерал Ферран, который имеет под своим начальством трех бригадных генералов и получил приказ атаковать правую сторону Жемаппа, пройдя через деревню Кареньон.

Рядом с каждой из дивизий находится кавалерия, готовая поддержать действия пехоты, в то время как артиллерия будет бить во фланг каждый редут, атакуемый спереди.

Дюмурье находится в центре вместе с герцогом Шартрским; начиная со сражения при Вальми он преследует цель увенчать славой молодого человека, чтобы сделать из него кандидата на новый королевский престол.

Дюмурье не так уж ошибался: в 1830 году Вальми и Жемапп, искусно использованные, споспешествовали утверждению лучшей из республик.

Начать атаку и добиться успеха следовало с левого фланга. Бёрнонвиль и его парижские волонтеры находились правее почти непреодолимых преград, преград, правда, скорее естественных, чем искусственных, однако заслоны, которая создает природа, куда труднее преодолеть, чем те, что созданы руками людей.

В восемь часов утра генерал Ферран пошел в атаку; однако он был стар и атаковал вяло; в одиннадцать часов он еще не добился ничего существенного, хотя под его начальством состояли старые отряды, считавшиеся лучшими в армии.

В одиннадцать часов Дюмурье принимает решение: к этому флангу, топчущемуся на месте, он посылает человека; однако этот человек — Тувено, часть его души.

Тувено мчится к первым линиям фланга, забирает командование из слабых рук генерала Феррана, увлекает за собой оробевшие колонны, проходит через Кареньон, огибает Жемапп и с бою захватывает деревню.

Тем временем Дюмурье, успокоенный в отношении своего левого фланга, где в лице Тувено он находится сам, мчится сквозь огонь на линии фронта и прибывает на правый фланг, где слышится ужасающая канонада.

И там его глазам предстает поразительное зрелище.

Парижские волонтеры, ведомые генералом Дампьером, уже захватили первую ступень гигантской лестницы; брошенные таким образом вперед, они оказались одновременно под сокрушительным огнем редутов, находящихся сверху, и огнем нашего правого края, который, приняв их за врага, бьет по ним с фланга; позади волонтеров находятся старые отряды Дюмурье, наблюдая, как те действуют; они поддержат их лишь при последней крайности. Между ветеранами и новобранцами существует ненависть.

Мало того: при первом поползновении к атаке или к отступлению, предпринятом волонтерами, имперские драгуны, с поднятыми вверх саблями ожидающие приказа начать атаку, ринутся со склона, словно лавина, и увлекут их раздавленными в низину, откуда они пришли.

Парижские волонтеры, закоренелые якобинцы, сочли себя преданными: генерал-роялист послал их сюда, чтобы их порубили на куски, причем заподозрили его в измене в то время, когда, за неимением солдат, он сам идет на помощь нападающим.

Дюмурье сталкивается на своем пути с батальоном секции Менял, жирондистским батальоном, который, находясь на одной линии с парижскими волонтерами, соперничал с ними в стойкости; при виде Дюмурье мужество солдат, готовое ослабеть, воспламеняется; те и другие идут в атаку; в то же мгновение драгуны трогаются с места, земля трясется под копытами полутора тысяч лошадей; сыны Парижа останавливаются, ждут, когда драгуны приблизятся к ним на расстояние двадцати шагов, и открывают огонь, валя на землю полторы сотни врагов и выставляя вперед штыки.

Одновременно Дюмурье берет два кавалерийских полка и бросает их на дрогнувших драгун, которые обращаются в бегство и останавливаются лишь под стенами Монса.

И тогда Дюмурье, только что расчистивший дорогу к высотам, обращается к батальону секции Менял, к парижским волонтерам-якобинцам и к ветеранам Модского лагеря.

— Ваш черед, ребята! — кричит он. — Вперед, и с «Марсельезой»!

Батальон секции Менял и солдаты Модского лагеря в самом деле грянули «Марсельезу», но сыныПарижа затягивают грозную песню «Дело пойдет!» и при звуках этой дикой, почти свирепой песни атакуют ошеломленных венгерцев и захватывают высоты.

Дюмурье, видя, как они бросились вперед, и понимая, что ничто их больше не остановит, возвращается к центру.

Здесь его присутствие еще необходимо.

В тот момент, когда Тувено захватил Жемапп, центр в свой черед тронулся с места и ускорил шаг, чтобы пересечь равнину; однако две бригады отклонились от пути: одна из этих бригад, при виде ринувшейся на нее имперской конницы, укрылась позади какого-то дома; другая, врасплох застигнутая огнем, остановилась и, хотя и не отступая, больше не двигалась вперед; и тогда два молодых человека одного возраста, но совершенно различного общественного положения бросаются вперед и, встав во главе этих бригад, снова вводят их в бой: один из этих молодых людей — герцог Шартрский, другой — Батист Ренар, камердинер Дюмурье; одновременно становится известно, что Тувено обогнул Жемапп и одержал победу на правом фланге противника; эта новость воодушевляет солдат центра, и они двигаются прямо к плато, взбираются вверх по склону под огнем шестидесяти артиллерийских орудий, и атакуют восемнадцать тысяч человек, которые обороняют эту позицию, в ожесточенной рукопашной схватке.

Герцог Шартрский одним из первых добирается до плато, атакует его, высвобождает на нем место для себя и тех, кто собирается вокруг него, и, чтобы удержать их там, находит одно из тех удачных высказываний, какие делают сердца неуязвимыми для картечи.

— Ребята, — кричит он, — с этого часа вы будете зваться Жемаппским батальоном!

После этого он посылает своего брата, герцога де Монпансье, к Дюмурье, чтобы известить его о том, что Клерфе и его двенадцать тысяч человек опрокинуты.

Это еще не сделано, но к тому времени, когда об этом будет доложено, это следовало сделать.

В ту же минуту со стороны Жемаппа подходит Тувено, ставший победителем, а со стороны Кюэма — Дампьер; все три яруса редутов взяты, огонь подавлен, враг выметен.

Одержана полная победа.

Армия расселась прямо на поле боя и принялась за еду.

Солдаты ели то, что оставили им имперцы. Но остатки еды побежденного врага не унижают, в особенности когда вы не ели целые сутки.

Вся неприятельская армия была бы разгромлена, если бы д'Арвиль перерезал генералу Клерфе дорогу на Брюссель; однако он прибыл слишком поздно. Клерфе, поддерживаемый Больё, смог уйти, и его нельзя было преследовать, не подвергая себя риску.

Минута, когда армия юной Республики окинула глазами все поле битвы, только что ею завоеванное, и возвестила миру о своей первой победе, стала минутой торжества.

Следует сказать, что герцог Шартрский внес в эту победу большой и прекрасный вклад. Героями дня стали Тувено, Дампьер, герцог Шартрский и Батист Ренар.

Но истинными героями являлись те, чьи имена даже не были произнесены: парижские волонтеры и новобранцы из секции Менял, все эти люди, видевшие вражеский огонь впервые в жизни и с первого же раза ставшие образцами верности, патриотизма и мужества.

Бывали у нас победы более великие, чем Жемапп, в физическом плане, если можно так выразиться, но не было у нас побед более великих в моральном отношении.

Жемапп стал дверью, через которую наши солдаты двинулись на завоевание мира; эта победа стала матерью всех побед Республики и Империи.

XIV

Дюмурье написал Конвенту:

«15 ноября я буду в Брюсселе, а 30-го — в Льеже».

Однако на этот раз он перевыполнил свое обещание: в Брюсселе он оказался 14 ноября, а в Льеже — 28-го.

Менее чем за месяц вся Бельгия была захвачена, и 8 декабря мы вступили в Ахен.

Тем временем проходил суд над Людовиком XVI, и потому, едва разместив свою ставку в Льеже, Дюмурье, желая сдержать данное им королю Пруссии слово спасти жизнь узнику Тампля, отбыл вместе с герцогом Шартрским и герцогом де Монпансье в Париж.

Прибыв туда, герцог Шартрский, в вознаграждение за свое блистательное поведение в сражениях при Вальми и Жемаппе, застал свою сестру объявленной вне закона: постановление Коммуны, датированное 5 декабря 1792 года, предписывало принцессе Аделаиде покинуть Париж в течение двадцати четырех часов, а Францию — в течение трех дней. Чтобы сопроводить ее в изгнание, герцог Шартрский с грустью проследовал той же самой дорогой, по которой он только что проехал, исполненный упоения двойной победы.

Как только его сестра обосновалась в Турне, он вернулся в Париж.

Изгнание принцессы предвещало, что на этом преследования не остановятся.

И потому герцог Орлеанский распорядился напечатать следующее заявление:

«ОБРАЩЕНИЕ Л.Ф.ЭГАЛИТЕ К СВОИМ СОГРАЖДАНАМ.

Париж, 9 декабря I года Республики.

Некоторые газеты сочли возможным сообщить о том, что я вынашиваю честолюбивые замыслы, противные свободе моей страны, и что на тот случай, если Людовика XVI не станет, я скрытно держусь наготове, чтобы поставить своего сына или себя во главе правительства. Я не потрудился бы защищать себя от подобных обвинений, если бы они не вели к распространению расколов и распрей, к возникновению новых партий и не препятствовали бы установлению системы равенства, которая должна принести благополучие французам и стать основой Республики. Таково мое кредо в этом вопросе; оно остается тем же, каким было в 1791 году, в последние дни Учредительного собрания. Вот что я заявил тогда с трибуны: "Я не думаю, господа, что ваши комитеты намерены лишить кого-либо из родственников короля возможности выбирать между званием французского гражданина и либо близкой, либо отдаленной надеждой занять в будущем трон. Стало быть, я веду к тому, чтобы вы просто-напросто отклонили статью, представленную вашими комитетами; однако я заявляю, что в том случае, если вы ее одобрите, я положу на стол президиума мой безоговорочный отказ от всех прав члена правящей династии, дабы сохранить за собой права французского гражданина. Мои сыновья готовы расписаться своей кровью в том, что они испытывают те же чувства, что и я ".

Подписано: Л.Ф.Ж.ЭГАЛИТЕ».

Это заявление не произвело на Конвент никакого впечатления. Положение герцога Орлеанского в нем было настолько ложным, что сделалось невозможным; он мог продолжать голосовать вместе с Горой, лишь отрекшись от всего своего прошлого. Он отрекся от него, хотя и прекрасно сознавал, что Гора, поддержку которой он рассчитывал получить в тот момент, когда будет атакован Жирондой, не станет препятствовать его соскальзыванию по крутому и кровавому склону, который неизбежно приведет его к эшафоту.

И в самом деле, 16 декабря, по предложению Тюрио, Конвент постановил:

«Любое лицо, которое попытается нарушить целостность Республики или отторгнуть ее составные части, чтобы присоединить их к территории иностранного государства, будет наказан смертью».

Этот указ был адресован жирондистам, которых обвиняли в роялизме и хотели вынудить проголосовать за смертный приговор королю.

Бюзо взялся дать ответ на принятый указ и сделал это.

— Если указ, предложенный Тюрио, — заявил он, — должен восстановить доверие, то я готов предложить вам другой указ, способный восстановить его нисколько не меньше. Монархия ниспровергнута, но она еще живет в привычках и памяти прежних ее ставленников. Последуем же примеру римлян, изгнавших Тарквиния и его семейство; изгоним, подобно им, семейство Бурбонов; часть этого семейства пребывает в тюремном заточении, но есть другая его часть, куда более опасная, ибо она обладает популярностью: это Орлеанский дом; бюст бывшего герцога Орлеанского носят по улицам Парижа, его сыновья, кипящие мужеством, стяжают славу в наших войсках; сами заслуги этого семейства делают его опасным для свободы; пусть же оно принесет последнюю жертву родине, добровольно покинув ее лоно; пусть оно несет в чужие края несчастье своей прежней близости к трону и еще большее несчастье — зваться именем, которое нам ненавистно и неизбежно ранит слух свободного человека.

Действовал ли Бюзо как враг, предлагая Конвенту принять этот указ? Действовал ли он как друг, советуя герцогу Орлеанскому пойти на добровольное изгнание? В том и другом случае, последовав совету или подчинившись указу, Филипп Эгалите спас бы свою жизнь и свою честь.

Таково мнение госпожи де Жанлис. Вот что сама она говорит в своих «Мемуарах», пересказывая свою беседу с герцогом Шартрским об этом отвергнутом указе:

«Я разъяснила ему, что отказ принять закон против его семейства явился настоящим несчастьем, ибо было очевидно, что имя Бурбонов, объявленное подозрительным и опасным, не может впредь быть полезным отечеству и неминуемо будет подвергнуто гонениям. Я сказала ему, что, на мой взгляд, после всего того, что прозвучало в Конвенте, нет ничего благороднее и разумнее, чем пойти на добровольное изгнание, и что, возможно, это всего лишь предвосхитит принудительную высылку. Добродетельный в силу своих нравственных убеждений и в силу своего характера, герцог Шартрский не увидел ничего затруднительного в решении, которое я ему предложила: "Если впредь мы не можем быть полезными и вызываем подозрения, — сказал он мне, — то разве можно нам сомневаться в необходимости покинуть пределы родины?!"»

И в самом деле, именно такой совет дал герцог Шартрский своему отцу. Госпоже де Жанлис удалось заставить его воспринимать этот указ об изгнании как милость. Положение герцога Орлеанского было ужасным, и его сын прекрасно понимал это; со всей своей застарелой ненавистью, накопленной со времен сражения при Уэссане, герцог Орлеанский вскоре должен был предстать в качестве судьи перед лицом короля, обвиненного в преступлении, которое влекло за собой смертную казнь; не приняв участие в голосовании, он станет подозрительным в глазах обеих партий; проголосовав за сохранение королю жизни, он порвет с Горой; проголосовав за смертный приговор, он совершит гнусность.

Герцог Шартрский советовал отцу отправиться в Америку и дожидаться в Соединенных Штатах лучших времен.

То, что предложение Бюзо было отклонено, стало после суда над королем великим несчастьем для герцога Орлеанского: это отклонение давало ему оружие против просьб сына; в итоге герцог Шартрский покинул Париж и вернулся в армию, неся в сердце отчаяние.

Это означало, что добрый гений Филиппа Эгалите оставил его на произвол судьбы.

Вот что произошло, и вот почему Филипп Эгалите, побуждаемый идти вперед, уже не мог отступить назад.

Всем известна нерешительность, а говоря больше, слабость характера Филиппа Эгалите; Мирабо охарактеризовал эту рискованную слабость, употребив возвышенно непристойное выражение.

Уже давно Филипп Эгалите заседал в Конвенте рядом с монтаньярами и голосовал заодно с ними; но, при всех доказательствах верности, какие он давал якобинцам вплоть до момента, к которому мы подошли, они хотели от него чего-то еще более определенного: они хотели, чтобы герцог Орлеанский фигурировал в суде над королем.

Вначале они были далеки от того, чтобы выставлять ему требование участвовать в голосовании, а самое главное, голосовать за смертный приговор: от него требовали всего лишь дать согласие на привлечение короля к суду; однако они требовали этого повелительным тоном: то было условие, при котором монтаньяры брали на себя обязательство поддерживать принца.

Первые предложения, а лучше сказать, первые советы на этот счет были даны ему Манюэлем.

— Ведь требовать от меня такое, — воскликнул герцог Орлеанский, — это безжалостная тирания, и я скорее погибну, чем уступлю!

— Отлично, — промолвил Манюэль, — именно этого я от вас и ждал; будьте тверды в своем решении, ибо, если вы сделаете то, чего от вас требуют, вас оставят на произвол судьбы не только все ваши друзья, но и те, кто от вас этого требует, и рано или поздно вы погибнете самым жалким образом; придерживаясь же противоположной линии, вы будете иметь на своей стороне всех порядочных людей, а главное, вы сможете рассчитывать на меня и моих друзей.

Дав это обещание, Манюэль покинул принца.

Манюэль был превосходным человеком, и в страшные дни сентябрьских убийств он спас всех, кого мог спасти.

Но позади Манюэля стояли монтаньяры, угрожавшие присоединиться к сделанному Бюзо предложению об изгнании, а бедный герцог Орлеанский очень дорожил возможностью оставаться во Франции, а главное, огромными поместьями, которыми он владел в ней. Борьба была долгой, ожесточенной, но в конечном счете он уступил.

Уступая, герцог полагал, что ему придется дать лишь согласие на привлечение короля к суду, которое от него требовали.

— В конце концов, — заявил он Камилю Демулену, — если я более и не волен дать самому себе отвод в качестве судьи, то я по-прежнему волен в своем голосовании.

Увы, нет! Бедный принц более не был волен ни в чем; как и в случае с Фаустом, злой дух простер над ним руку, и ему пришлось терпеть это до самого края своей роковой судьбы.

— О! — вскричал Манюэль, узнав об обязательстве, которое взял на себя принц. — Он не заметил подстроенной ему ловушки и попал в нее: сегодня судья, завтра палач, а послезавтра жертва!

Манюэль понял сложившуюся обстановку и правильно оценил все требования, какие она предъявляла; вскоре принца лишили даже права иметь личные убеждения судьи: голосование должно было быть открытым, и требовалось обесчестить герцога Орлеанского, вынудив его принять позорное решение, требовалось создать пропасть между ним и монархией и, чтобы эту пропасть никогда нельзя было засыпать доверху, требовалось для начала швырнуть туда его честь.

Член Конвента Куртуа, из мемуаров которого мы заимствуем все эти подробности, рассказывает, что в это самое время он получил приглашение прийти в Пале-Рояль; когда он явился туда, было восемь часов вечера.

Он застал герцога Орлеанского в его рабочем кабинете: охваченный сильным возбуждением, герцог был на ногах и ходил по комнате прерывистым и быстрым шагом.

После минутной ничего не значащей беседы он, казалось, сделал над собой усилие и, повернувшись к Куртуа, спросил его:

— Вот вы, человек разумный, сторонник умеренных взглядов, противник всякого рода крайностей, какую роль вы намерены играть в важнейшем деле, которым мы теперь заняты?

— Ваше положение, — ответил Куртуа, — совершенно исключительное и не может сообразовываться с мнением ни одного из нас.

— Ах, я прекрасно знаю это, но все равно, прошу вас, поставьте себя на мое место и дайте мне честный и ясный ответ.

— Ну что ж, — произнес Куртуа, — поскольку у вас нет теперь возможности воздержаться от голосования или дать себе отвод, на вашем месте я сделал бы по крайней мере все возможное, чтобы спасти жизнь королю.

— Да, — прошептал герцог Орлеанский, — да, это было бы одновременно самым разумным, самым гуманным и самым правильным с точки зрения политики, и именно это я и хотел сделать.

— Впрочем, — добавил Куртуа, — поверьте, многие депутаты примыкают к этой точке зрения.

Принц судорожно сжал Куртуа руку.

— А сами-то они уверены в себе?! — воскликнул он. — Не поддадутся ли они чужому влиянию, угрозам? Боюсь, что многие не пощадят жизнь короля, лишь бы спасти свою собственную жизнь.

В эту минуту дверь открылась и на пороге кабинета появились Дантон и Камиль Демулен.

Заметив Куртуа, Дантон явно смутился и направился прямо к нему.

— Я никак не ожидал застать тебя здесь, — промолвил он, — но предупреждаю: твои советы и советы Манюэля не ко времени, если действительно сегодня кто-то думает забрать слово, данное вчера.

Затем, подойдя к принцу, он произнес:

— Итак, что мы решили?

— Я не буду давать себе отвода, хотя с моей стороны было ошибкой брать на себя подобное обязательство; что же касается того, чтобы голосовать заодно с вами, — нет уж, увольте. Я уже ознакомил вас с моими доводами. Куртуа они теперь тоже известны, пусть он будет нашим судьей.

— Что ж, будем действовать, как адвокаты, посредством непринятия жалобы, — сказал Дантон. — Да-да, гражданин Эгалите, — ион сделал упор на этом слове, — то, что решено судом вчера, не может быть вновь поставлено под вопрос сегодня. Как говорится, судебное постановление в арбитре не нуждается. Вы дали нам слово, и мы на него рассчитываем.

Камиль Демулен, во время этого разговора хранивший молчание, подошел к собеседникам. Он очень любил герцога Орлеанского, который, со своей стороны, оказывал ему всякого рода милости. И теперь, заикаясь сильнее, чем всегда, он произнес, обращаясь к принцу:

— Пути назад уже нет, вы будете голосовать заодно с нами, и вот то, что предвосхитит все подозрения, все задние мысли в отношении искренности намерений, на которые возводят клевету.

И, взяв перо, Камиль Демулен написал:

«Думая исключительно о своем долге и пребывая в убеждении, что все те, кто посягнул или посягнет в будущем на верховную власть народа, заслуживают смерти, я голосую за казнь».

Дантон взял из рук Камиля бумагу, внимательно прочитал ее, словно взвешивая каждое из написанных слов, одобрительно кивнул и передал листок герцогу, который, несмотря на явно испытываемую им гадливость, взял его в знак согласия.

Эта гадливость не ускользнула от внимания Дантона, который пожал плечами и отчетливо произнес:

— Какие-нибудь глупцы могут подумать при случае, что это сделает вас недостойным трона, однако в глазах республиканцев, приносящих в жертву свои убеждения, вы, напротив, будете достойны его лишь при этом условии. Так что не будем более возвращаться к подобным пустякам. Близятся грозные события, которые, возможно, подхватят и унесут нас всех, но исполним свой долг, и будь что будет.

Герцог Орлеанский вздохнул и распорядился принести прохладительные напитки. Камиль Демулен попытался разрядить натянутую обстановку, пустив в ход несколько шуток, которые лишь подчеркнули общее замешательство.

Все испытывали потребность расстаться, и вскоре расстались.

Выходя, Дантон сказал Куртуа:

— Если бы я сразу же не положил этому конец, то все, что было решено вчера вечером, снова оказалось бы под вопросом. Больше всего на свете я опасаюсь трусов: если бы его не повязали по рукам и ногам, он сбежал бы от нас.

Куртуа заинтересовался сказанным и узнал от своих коллег подробности того, что произошло накануне в Пале-Рояле. Как оказалось, там произошла чрезвычайно бурная сцена между герцогом Орлеанским и монтаньярами. Герцог Орлеанский долго спорил с ними, несколько раз брал слово и в какую-то минуту воскликнул:

— Выходит, для того чтобы во время революции заслужить право на жизнь, следует стать палачом своего короля и своих родных?!

Однако Дантон продолжил борьбу. С пылающим взором, громовым голосом он показал принцу как неизбежное будущее изгнание всей его семьи, конфискацию его владений и самое жизнь герцога, поставленную под вопрос. Лишь тогда герцог уступил и дал все обещания; и вот теперь, желая избавиться от роковых обязательств, взятых на себя накануне, он возымел мысль взять в качестве арбитра Куртуа, чье мнение ему было известно заранее.

XV

Вот так и случилось, что Филипп Эгалите заседал среди судей Людовика XVI и опустил в урну для голосования листок с роковым волеизъявлением, которое даже не он сам написал и, как мы только что видели, в готовой форме вручил ему Камиль Демулен.

Семнадцатого января 1793 года, ночью, Людовик XVI был приговорен к смерти большинством в пять голосов!

Девятнадцатого января Бюзо поднимается на трибуну, просит отсрочить исполнение приговора и добавляет:

— У меня есть глубокое убеждение, что кто-то хочет иметь нового короля на месте прежнего; что существует партия, которая хочет возвести на его трон кого-то другого! Сопоставьте события, происходившие в Англии, с теми, что происходят у нас, и вы увидите, что эта партия добивается смерти Людовика Шестнадцатого лишь для того, чтобы поставить на его место другого короля.

В итоге, как видим, при всей чудовищности сделанной им уступки, герцог Орлеанский так ничего и не добился с ее помощью.

Двадцать первого января 1793 года Людовик XVI был казнен.

Эта казнь повлекла за собой разрыв Франции со всей Европой и даже с Францией.

Вандея, до этого глухо рокотавшая, разразилась восстанием. Англия выслала нашего посла, мы оттолкнули от себя Голландию, Пруссию и Испанию, и Людовик XVIII, посредством декларации, выпущенной в Хамме, принял звание регента и назначил своего брата, графа д'Артуа, королевским наместником.

Дюмурье находился в то время в Париже. Предпринимал ли он серьезные попытки уберечь короля от эшафота или же, напротив, при его далекоидущих замыслах в отношении герцога Шартрского, весь его интерес заключался в том, чтобы позволить ножу гильотины действовать свободно, — это знали лишь он сам, герцог Орлеанский и Господь Бог.

Между тем после 21 января он подал в отставку; однако все слишком хорошо понимали, что в положении, в котором оказалась Республика, шпага победителя при Вальми и Жемаппе ей необходима.

Отставка Дюмурье была отвергнута, и он на ней настаивал; в его собственных глазах, несомненно, эта отставка освобождала его от обещаний, данных им королю Пруссии. Он представил несколько планов компаний, и один из этих планов, заключавшийся в том, чтобы стремительно захватить Голландию, был принят.

Семнадцатого февраля авангард Дюмурье вторгся в Голландию.

Вот какой был план компании.

Французская армия двинется на Берген-оп-Зом, от Берген-оп-Зома направится к Бреде, затем достигнет Мурдейка, переправится через Бисбос, узкий морской залив шириной в два льё, ведущий к Дордрехту, а от Дордрехта, через Роттердам и Гаагу, дойдет до Амстердама.

Как только армия окажется в столице Голландии, Голландия будет захвачена.

Дюмурье взял на себя главное командование экспедицией, изложил ее общий план Балансу и Миранде, двум своим заместителям, приказал им продвинуться как можно ближе к Нимвегену и поручил Тувено взять под наблюдение Маас.

Затем, покинув главные силы своей армии, он спешно собрал восемнадцать тысяч солдат, составив из них четыре дивизии, и вместе с артиллерией отбыл из Антверпена.

В течение двадцати дней генерал Бернерон захватил Клюндерт, а д’Арсон посредством двух великолепных ударов овладел Бредой и Гертрейденбергом; в наши руки попало четыреста артиллерийских орудий, пятьсот тысяч фунтов пороха, значительное количество бомб и ядер, шесть тысяч совершенно новых ружей и тридцать пять транспортных судов в исправном состоянии.

Тем временем герцог Шартрский бомбардировал Венло и Маастрихт; в отношении этого последнего города он имел жесткий приказ главнокомандующего: обходиться с Маастрихтом так, как герцог Саксен-Тешенский обходился с Лиллем, то есть разрушая его с помощью каленых ядер.

После трех дней бомбардирования Маастрихт был охвачен огнем; однако город, который большей частью защищали французские эмигранты под командованием генерала д'Отишана, оказывал сопротивление, и, таким образом, французы давали отпор французам.

Между тем стало известно, что принц Саксен-Кобургский во главе шестидесяти тысяч австрийцев направляется к нашим крепостям на Маасе, чтобы соединиться с пруссаками, собравшимися у Везеля. Их цель состояла в том, чтобы снять предпринятую нами осаду Маастрихта и Венло и, изгнав нашу армию из Голландии, вынудить нас переправиться через Маас, а самим дожидаться на его берегу момента, когда Майнц будет отвоеван у Кюстина.

Первого марта принц Саксен-Кобургский начал этот грандиозный маневр: он напал на Альденхофен и Ахен, гоня перед собой Дампьера и Штенгеля. 3 марта эрцгерцог Карл, со своей стороны, застал врасплох генерала Левенёра, который бомбардировал Маастрихт со стороны Вика, однако успел переправиться через Маас, спасая свою артиллерию и материальную часть. Видя отступление Левенёра, Миранда, который вместе с герцогом Шартрским командовал бомбардированием левого берега реки, тоже отступил, оставив в руках врага свой обоз, и двинулся в сторону Синт-Трёйдена, где присоединился к Балансу, Дампьеру и Миончинскому; затем туда в свой черед прибыли Ламарльер и Шанморен, выбитые из Рурмонда; д'Арвиль и Штенгель проследовали в том же направлении. Наконец, после невероятно трудного отступления, наши войска собрались вместе в Тинене, то есть в том самом месте, откуда они начали поход.

Дюмурье, со своей стороны, был занят в это время осуществлением своего плана вторжения в Голландию.

Он завладел Бредой, Клюндертом и Гертрейденбергом, осадил Виллемстад, установил блокаду Берг-оп-Зома и Стенбергена.

Хёсден, вынужденный сдаться, открыл ему свои ворота. Дюмурье находился в Мурдейке и готовился переправиться через морской залив, когда ему стало известно, что его присутствие необходимо в Бельгийской армии.

И действительно, Баланс только что потерпел поражение при Тинене; это был полный разгром, и обратившиеся в бегство солдаты добрались до Парижа, чего никто еще никогда не видел, даже когда пруссаки взяли Верден.

Одиннадцатого марта Дюмурье прибыл в Антверпен и собрал свои войска.

Он застал армию в состоянии чудовищной дезорганизованности.

Войска, стоявшие лагерем возле Лёвена, при отступлении потеряли все: палатки, пушки и снаряжение; солдаты дезертировали толпами, более десяти тысяч волонтеров уже пересекли границу; никто из генералов не обладал достаточным влиянием не только для того, чтобы перейти в наступление, но и для того, чтобы руководить отступлением.

Дюмурье не скрывал чувств, которые он принес с собой, и ненависть к Конвенту, надежда на восстановление монархии, ропот и презрение, ожидание грядущего мятежа — все это копилось у солдат и генералов; то был словесный бунт, готовивший бунт настоящий.

Дантон и Лакруа, находившиеся в качестве комиссаров при Бельгийской армии, отбыли в Париж; между Дюмурье и Конвентом явно назревало столкновение, и речь шла о том, чтобы ослабить удар.

В то же самое время Камю, Мерлен из Дуэ и Трельяр, комиссары Конвента, которых поток солдат-беглецов увлек с собой в Лилль и которые пытались реорганизовать там армию, поспешили приехать к Дюмурье в Лёвен.

Тотчас же начались обвинения.

Комиссары стали упрекать Дюмурье за его действия, которые они называли контрреволюционными, и среди прочих упомянули возвращение по его приказу серебряной утвари церквам.

И тут Дюмурье воскликнул:

— Вы думаете, господа, что я считаю себя обязанным давать отчет в своих действиях только вам и Франции? Нет, я ценю себя дороже и ставлю себя выше. Я должен давать отчет в своих действиях потомству. Ступайте в собор святой Гудулы, взгляните на растоптанные ногами святые дары, разбросанные там по полу, на разбитые дарохранительницы и разломанные исповедальни, на разорванные в клочья картины… Если Конвент приветствует подобные злодеяния, если они не оскорбляют его, если он не наказывает за них — тем хуже для него и для моей несчастной родины. Знайте, что если понадобится совершить всего лишь одно-единственное преступление для того, чтобы спасти ее, я его не совершу… Такое положение дел бесчестит Францию, и я решил положить этому конец.

Сказанное Дюмурье настолько согласовывалось с мнением, которое комиссары составили себе о нем, что его слова открыли им глаза.

— Генерал, — промолвил Камю, — вас обвиняют в стремлении к роли Цезаря; будь я уверен в этом, я сделался бы Брутом и заколол бы вас кинжалом.

— Мой дорогой Камю, — со смехом ответил ему генерал, — я не Цезарь, а вы не Брут, но угроза умереть от вашей руки обеспечивает мне бессмертие.

Затем, пожав плечами, он покинул депутатов и написал Конвенту письмо, в котором сообщил, что меры, предпринятые французским правительством в Нидерландах, настолько настроили Бельгию против нас, что, дабы не подвергать губительной опасности армию, находящуюся под его командованием, он счел своим долгом отвести ее назад, к границам Франции.

Это письмо было прилюдно зачитано в Конвенте.

Тем временем Дюмурье, как мы уже говорили, собрал войска и примерно на том же самом поле боя, где был разбит Баланс, дал сражение и одержал победу.

Это сражение имело место 16 марта.

Наши войска вновь встретились лицом к лицу с врагом.

Большая битва могла бы поднять моральный дух войск.

Дюмурье рискнул дать битву при Неервиндене и проиграл ее, как он утверждал, из-за ошибки Миранды.

Герцог Шартрский совершал чудеса храбрости в этой битве, в ходе которой под ним была убита лошадь. Он дважды захватывал деревню Неервинден и покидал ее последним, подобно тому как капитан последним покидает тонущее судно.

Генерала Баланса искромсали сабельными ударами.

Дюмурье разрывался на части, но все оказалось бесполезно: для него настал день невзгод. Было необходимо, чтобы роковая судьба победителя при Вальми и Жемаппе свершилась.

Четыре тысячи французов были убиты или ранены, три тысячи взяты в плен, вся материальная часть попала в руки врага.

Дюмурье обвинял Миранду в неповиновении, Миранда обвинял Дюмурье в измене.

Но Дюмурье не изменял; генералы не изменяют с саблей в руке; все сокровища на свете не заживят раны, которую наносит генералу проигранная битва.

Между тем именно в это время в Конвент пришло письмо Дюмурье.

Мы уже сказали, что оно было зачитано там прилюдно.

Как известно, Марат уже давно был врагом Дюмурье; мы видели, что произошло между генералом и журналистом, когда они встретились лицом к лицу в доме Тальма; после того как письмо Дюмурье было оглашено, Марат взял перо и принялся марать бумагу.

Все знают, как умел кусать Марат своими почерневшими и шатающимися зубами.

Согласно Марату, соблаговолившему простить Дюмурье битву при Вальми, поскольку она принесла определенную пользу Франции, сражения при Гранпре и Монсе, равно как и битва при Жемаппе, были лишь пагубными победами, в которых французская кровь пролилась без всякой пользы, служа честолюбию вероломного авантюриста.

Понятно, что для Дюмурье, который двадцать раз рисковал своей жизнью в ходе этих четырех сражений, который спас Францию при Вальми и французскую честь при Жемаппе; для Дюмурье, солдат которого оставили без хлеба в биваках, без корпии на полях сражения и без лекарств в госпиталях, понятно, повторяем, что для Дюмурье такое утверждение было не очень обнадеживающим.

И потому Дюмурье, чувствовавший, что в Париже он будет под угрозой со стороны главарей якобинцев, и только что проигравший битву при Неервиндине, понял, что у него осталась лишь одна возможность спасения — перейти Рубикон, подобно Цезарю, и двинуться на Париж, подобно тому как победитель галлов двинулся на Рим.

Через три дня после битвы при Неервиндене генерал вступил в переговоры с австрийцами и, в обеспечение обязательств, которые он взял по отношению к ним, 31 марта сдал им Бреду и Гертрейденберг.

Впрочем, эти переговоры не были новыми: нечто вроде плана восстановления монархии во Франции было согласовано между Голландией и Дюмурье в начале января, но объявление войны 1 февраля все остановило.

Вести переговоры после объявления войны означало бы измену, виновным в которой Дюмурье был готов стать лишь при последней крайности, но теперь он к последней крайности приблизился вплотную.

Когда до него дошли известия из Парижа, он понял, что его гибель предрешена.

XVI

Стоило новым переговорам начаться, как три эмиссара Конвента, Дюбюиссон, Проли и Перейра, явились к Дюмурье в качестве посланцев министра Лебрёна, чье письмо они ему привезли.

По словам эмиссаров, им предстояло сообщить Дюмурье важные сведения о положении в Бельгии, которыми они располагали.

У Дюмурье было крайне тяжело на душе, тяжело из-за поражения при Неервиндене, тяжело из-за несправедливого отношения к нему в Париже, и он даже не давал себе труда скрывать свои чувства, находясь лицом к лицу с посланниками Конвента; в ходе первого же разговора он раскрыл им все свои планы.

— Господа, — произнес он, обращаясь к ним, — хитрить — это удел слабых; люди сильные открыто говорят, чего хотят, ибо, когда сильный человек хочет, происходит то, чего он хочет; так вот, я заявляю вам, что спасу отечество, невзирая на Конвент; Конвент представляет собой всего-навсего сборище семисот сорока пяти тиранов-цареубийц, ибо я не делаю никакого различия между теми, кто голосовал за обращение к народу, и теми, кто выступал против этого; я ни во что не ставлю их указы; я говорил другим и повторяю вам, что не пройдет и месяца, как это достославное собрание будет обладать властью лишь в предместьях Парижа; к тому же есть нечто, чего я ни за что не потерплю: это существование Революционного трибунала, и, пока на боку у меня есть хоть обломок клинка, я буду противиться жестокостям якобинцев.

— Выходит, генерал, — спросил Проли, — вы не признаете конституцию?

— Я признаю конституцию тысяча семьсот девяносто первого года.

— Пусть так! Но без короля, не правда ли?

— Напротив, с королем.

— С королем?! — переспросили ошеломленные посланцы.

— По моему мнению, — спокойно промолвил Дюмурье, — король необходим.

— Но ни один француз не подпишется под этим!

— Полноте!

— Да при одном лишь имени Людовик…

— А не все ли равно, — прервал говорившего Дюмурье, — как он будет зваться: Людовик, Яков или Филипп?

— Но как вы заставите принять такую конституцию?

— У меня есть подходящие люди, это главные прокуроры департаментов и председатели округов, а кроме того, у меня есть кое-что получше, чем все это: у меня есть сто тысяч австрийцев и голландцев, которые, если я захочу, через три недели будут в Париже.

— Австрийцы в Париже?! — вскричали посланцы. — А как же Республика?!

Дюмурье пожал плечами и сказал:

— В вашу Республику я верил всего три дня: это нелепость, греза, утопия; после сражения при Жемаппе я сожалел о всех успехах, каких мне удалось добиться ради столь дурного дела. Итак, повторяю вам, либо через три недели австрийцы будут в Париже, либо у Франции будет король.

— Но ваш план ставит под угрозу судьбу узников Тампля!

— Мне это безразлично! Неужели вы думаете, что я увязываю все это с определенными лицами? Ничуть, для меня это дело принципа. Пусть даже Бурбоны будут убиты все до последнего, включая и тех, что находятся в Кобленце, Франция все равно будет иметь короля; но если Париж добавит убийства в Тампле к тем, какими он себя уже обесчестил, в ту же минуту я двинусь на Париж и завладею им не на манер Бройля, чей план осады нелеп, а с помощью двенадцати тысяч солдат, одну часть которых я размещу в Пон-Сент-Максансе, другую — в Ножане и других речных портах, и таким образом в течение недели устрою в городе голод.

Посланцы Конвента переглянулись между собой и, понимая, что они находятся во власти Дюмурье, притворились, будто разделяют его взгляды; Дюмурье, со своей стороны, утверждает, что ему даже не пришло в голову прощупывать их настроения, ибо он считал этих людей чересчур незначительными фигурами для того, чтобы интересоваться, добрые или дурные намерения они питают на его счет.

В итоге он позволил посланцам уехать, не чиня им никаких препятствий.

Все это происходило в Турне, где пребывали принцесса Аделаида, сестра герцога Шартрского, и г-жа де Силлери-Жанлис, ее гувернантка. Дюмурье каждый день виделся с принцессой, и, как утверждают, во время этих встреч без конца обсуждался вопрос о том, чтобы сделать королем юного герцога Шартрского.

Таким образом, сияние королевской власти, более двухсот лет постоянно парившее вокруг Орлеанов, начиная с 1793 года замерло над головой одного из них.

Дантон, как мы уже говорили, также находился некоторое время в Бельгии, чтобы видеться там с Дюмурье и пытаться смягчить его озлобленность. Дантон имел большой интерес в том, чтобы поведение победителя при Вальми не разбирали чересчур въедливо, ведь он сам был причастен к грандиозной торговой сделке, именовавшейся отступлением пруссаков.

Между тем он уже вернулся из Бельгии и, ничего не добившись от Дюмурье, решил вызвать у Франции посредством силы своего слова один из тех всплесков энергии, какие у него так хорошо получалось ей придавать.

Так что он поднялся на трибуну и тем зычным голосом, какой был присущ только ему, произнес:

— Граждане представители, проявите себя революционерами, и тогда свобода не будет более в опасности. Нации, которые хотят быть великими, должны, подобно героям, пройти школу бед. Несомненно, у нас были неудачи, но если бы в сентябре прошлого года, когда король Пруссии находился на равнинах Шампани, вам сказали бы: «Голова тирана падет под мечом закона, враг будет изгнан с территории Республики, сто тысяч наших солдат дойдут до Майнца, наша армия будет стоять в Турне», вы увидели бы тогда впереди торжествующую свободу. Так вот, наше теперешнее положение нисколько не лучше: мы потеряли драгоценное время, и необходимо его наверстать. Сегодня необходимо, чтобы Конвент постановил, что всякий человек из народа получит пику за счет нации; оплатят ее богатые… Необходимо постановить, что в краю, где открыто проявится контрреволюция, любой человек, который осмелится подстрекать к ней, будет поставлен вне закона… Необходимо, чтобы Революционный трибунал действовал в полную силу. Необходимо, чтобы Конвент объявил Европе, французам и всему миру, что он является революционным органом, что он полон решимости отстаивать свободу и удавливать гадин, которые терзают ее… Я закончил, граждане представители, давайте принимать постановления.

И депутаты постановили почти все, на чем настаивал Дантон.

Между тем несколько предложений Робеспьера были оставлены без внимания, и среди них предложение, которое содержало требование о том, чтобы всех родственников Людовика XVI вынудили покинуть в течение недели французскую территорию и земли, занятые войсками Республики; чтобы королева предстала перед Революционным трибуналом и была судима как сообщница короля и чтобы Людовик Капет, их сын, находился в заключении в Тампле вплоть до нового распоряжения.

Именно в это время Дюбюиссон, Проли и Перейра прибыли из Турне и дали Конвенту отчет о своей встрече с Дюмурье. Сомневаться в планах генерала не приходилось; Жиронда сделала вид, что не верит докладу посланцев, однако ее запирательство ничего не дало: врагам взбунтовавшегося генерала помогли свидетели, и в итоге было решено, что Дюмурье будет вызван в Конвент, чтобы дать отчет о своем образе действий.

Кроме того, военный министр Бёрнонвиль должен был немедленно отбыть в Северную армию, чтобы на месте разобраться с обстановкой и дать отчет о ней Национальному конвенту.

Сверх того, четыре комиссара, выбранные из числа членов Конвента, должны были тотчас же отправиться в армию, имея полномочия отстранить от должности и арестовать всех генералов, офицеров, военнослужащих, государственных чиновников и прочих граждан, которые покажутся им подозрительными, отдать их под суд и опечатать их бумаги.

Депутаты тотчас же приступили к назначению этих четырех комиссаров, и большинством голосов были выбраны Камю, Банкаль, Кинет и Ламарк.

Тем временем Дюмурье действовал, приводя в исполнение свой план.

Соответственно он послал генералу Миончинскому, находившемуся в Орши, приказ перебросить свою дивизию к Лиллю, вступить туда и арестовать комиссаров Конвента, которые там пребывали, равно как и руководителей местных политических клубов, а затем, сделав это, направиться в Дуэ, выгнать оттуда генерала Мортона и провозгласить там, как и в Лилле, конституцию 1791 года.

После чего ему надлежало проследовать через Камбре в Перонну, расположиться там и ждать новых приказов.

Однако гений будущего оберегал Францию. Миончинский доверился людям, которых он считал надежными и которые предали его, заманив в Лилль вместе с малочисленным эскортом.

Как только он оказался в Лилле, его окружили, арестовали и отправили в Париж, где его голова упала на эшафот.

Дюмурье, уведомленный об этих событиях, тотчас же отправил своего адъютанта Дево принять на себя командование дивизией Миончинского.

Но, с тех пор как Дюмурье стал предателем, он стал неудачником: Дево был арестован, отправлен в Париж и гильотинирован, подобно Миончинскому.

Требовалось отыскать какой-нибудь ход, который мог бы загладить этот двойной провал, как вдруг 2 апреля, около четырех часов дня, курьер известил Дюмурье о прибытии военного министра и четырех комиссаров Конвента.

Генерал собрал свой штаб и стал ждать.

Комиссары и министр явились к генералу и были незамедлительно допущены к нему.

Камю взял слово и, оглядевшись вокруг, пригласил генерала перейти в какую-нибудь другую комнату, где было бы не так многолюдно и где можно было бы зачитать ему указ Конвента.

Дюмурье перешел вместе с ними в небольшой кабинет, примыкавший к первой комнате.

И только тогда Камю вручил привезенный ими указ генералу.

Дюмурье взял его, прочитал и с полнейшим спокойствием вернул Камю.

— Что скажете? — спросил Камю.

— Скажу, что у меня есть повод для огорчения, господа, — промолвил Дюмурье.

— И какой же?

— Дело в том, что обстоятельства и состояние, в котором находится моя армия, не позволяют мне отправиться в Париж, чтобы подчиниться приказам Конвента. Впрочем, — добавил он, — я готов подать в отставку, что уже много раз делал за последние три месяца.

— Генерал, — ответил Камю, — примите во внимание, что мы имеем вполне определенное поручение и неправомочны принять вашу отставку или отказать в ней.

— Ну, хорошо, — произнес Дюмурье. — В конце концов, мне совершенно безразлично, примете вы мою отставку или нет. Я же, со своей стороны, заявляю вам, что не отправлюсь в Париж для того, чтобы увидеть себя, человека, который всех вас спас, униженным, освистанным и осмеянным; я не принесу вам свою голову, находящуюся здесь в полной безопасности, для того, чтобы она по приговору вашего революционного трибунала скатилась напомост гильотины.

— Стало быть, — спросил Камю, — вы не признаете власть Конвента?

— Нет.

— Стало быть, вы не признаете революционный трибунал?

— О, разумеется, я признаю его, признаю как кровавое судилище, как сборище палачей, как виновника преступлений, и не подчинюсь ему, пока в руке у меня останется хотя бы последняя пядь клинка. Более того, я заявляю вам, что, будь у меня власть, он был бы упразднен не за один день, не за один час, а в одну минуту, ибо я считаю его позором для свободной нации.

В те времена было модно приводить примеры из античности. Камю пустился в ученые рассуждения и стал приводить в пример древних греков и древних римлян, которые, исполняя гражданские или военные обязанности, со слепой самоотверженностью подчинялись приказам своих правительств.

Дюмурье пожал плечами.

— Мы всегда неправильно понимаем примеры, которые приводим, — сказал он, — и искажаем историю, выставляя в качестве оправдания наших преступлений образцы добродетелей, принятых в Риме, Афинах или Спарте. Тарквиний, согласитесь, был тираном куда в большей степени, чем Людовик Шестнадцатый. И что же? Римляне не убили Тарквиния, они ограничились тем, что изгнали его. Следует сказать, что позднее, если перейти ко временам таких людей, как Камилл и Цинциннат, уже в ту эпоху, у римлян были прекрасные законы и установленная на разумных основах республиканская форма правления, однако у них не было ни Якобинского клуба, ни Революционного трибунала. Мы же пребываем в периоде анархии. Ваши поборники гильотины хотят мой головы, а у меня нет никакого желания отдавать ее им. Я могу признаться вам в этом, не опасаясь быть обвиненным в малодушии: все знают, что я не боюсь смерти. Но, раз уж вы заимствуете примеры у римлян, скажу вам, что я часто играл роль Деция, но никогда не буду играть роль Курция. У вас разверзлась пропасть; пусть же в нее бросается кто угодно, чтобы закрыть ее, но я этого делать не буду.

Депутаты позволили Дюмурье договорить до конца, а затем снова взял слово Камю.

— Генерал, — сказал он, — я полагаю, что вы ошибаетесь по поводу обстановки в Париже. К тому же в настоящий момент вы не имеете дела ни с якобинцами, ни с Революционным трибуналом; вас всего лишь вызывают в Конвент.

Дюмурье улыбнулся.

— Послушайте, господа, — произнес он, — я провел весь январь в Париже и видел Париж распаленным и бурлящим. И, разумеется, с тех пор он не успокоился, совсем напротив. Из достоверного источника мне известно, что в вашем Конвенте заправляют гнусный Марат, подлые якобинцы и бесстыдные толпы на ваших балконах, всегда заполненных их сторонниками. Даже если бы Конвент пожелал спасти меня, он не сумел бы сделать этого.

— Итак, — снова заговорил Камю, — вы категорически отказываетесь подчиниться указу Конвента?

— Отказываюсь.

— Подумайте о том, что ваше неповиновение губит не только вас, но и Республику.

— Камбон заявил с вашей трибуны, посреди аплодисментов всего Конвента, что судьба Республики не зависит от одного человека. К тому же я заявляю вам, что для меня Республика всего лишь пустое слово, что, по моему убеждению, она не существует и мы пребываем в полной анархии. Я не пытаюсь избежать судебного разбирательства и в доказательство даю вам слово чести — а офицеры всегда верны ему, — что, как только у нации будут законы и правительство, я представлю точный отчет о моем образе действий и моих побудительных причинах; я сделаю более того, я сам потребую суда надо мною и подчинюсь приговору. Однако признать в настоящее время ваш трибунал и подчиниться его приговору явилось бы проявлением безумия.

— В таком случае, генерал, — заявили комиссары, — позвольте нам на короткое время удалиться, чтобы сформулировать наше решение.

— Ступайте, — ответил Дюмурье.

Комиссары действительно удалились, а спустя минуту появились снова.

Вид у них был серьезный и решительный.

— Гражданин генерал, — произнес Камю, — угодно вам подчиниться указу Конвента и отправиться в Париж?

— Не теперь, господа, — ответил Дюмурье.

— Ну что ж, в таком случае я заявляю вам, что отстраняю вас от всех ваших должностей. Вы более не командующий армией. Я приказываю, чтобы вам более не подчинялись и взяли вас под арест; кроме того, я опечатаю ваши бумаги.

— Войдите и арестуйте этих людей, — по-немецки сказал Дюмурье, открывая дверь австрийским гусарам, которые ожидали его приказов, готовые выполнить их.

Арест прошел без всяких затруднений. Четыре комиссара Конвента и военный министр были взяты в плен и отправлены к генералу Клерфе, удерживавшему их в качестве заложников, а затем отославшему их в Австрию, где для них началось тюремное заключение, которое длилось два с половиной года и из которого они были освобождены лишь в обмен на принцессу Марию Терезу.

Но, совершив этот арест, Дюмурье вышел за пределы своей власти; все, что он пытался далее предпринять, чтобы вступить в борьбу с Францией, вызвало в его армии энергичный отпор со стороны всех, кто имел в груди французское сердце.

И потому 4 апреля, видя, как одна за другой рассеиваются все его надежды на мятеж, он выехал из Сент-Амана, сопровождаемый герцогом Шартрским, двумя братьями Тувено, г-ном де Монжуа и эскортом из четырех десятков солдат: цель этой поездки состояла в том, чтобы добраться до Конде, где его ожидали австрийские военачальники.

Там предстояло окончательно закрепить договоренности, обсуждение которых было начато в Ате.

В трех четвертях льё от Конде он натолкнулся на колонну из трех батальонов волонтеров, двигавшихся с артиллерией и обозами в сторону этого города; этот маневр нисколько не устраивал Дюмурье, и потому он дал им приказ повернуть обратно.

Но, то ли его измена была очевидной, то ли у волонтеров просто сработала интуиция, они, вместо того чтобы подчиниться приказу, взяли на изготовку ружья; при виде этого Дюмурье пустил лошадь в галоп, и его примеру тотчас же последовали все, кто окружал генерала.

Послышались крики: «Стой! Стой!», засвистели пули, и, поскольку батальон, шедший впереди того отряда, который Дюмурье и его спутники оставили позади, перегородил им дорогу, они бросились напрямик через поля; но в этот момент лошадь Дюмурье, как если бы она отказалась служить долее своему хозяину, заартачилась, не желая прыгать через ров, оказавшийся на его пути.

Дюмурье спешился, бросил свою лошадь и под градом пуль влез на другую, которую предложил ему Бодуан, конюх герцога Шартрского.

Благодаря самоотверженности этого славного слуги маленький отряд смог уйти от преследования, пустившись вскачь.

Что же касается Бодуана, то он притворился раненым, сел позади стога сена у края дороги и, дав солдатам, преследовавшим Дюмурье и его кортеж, ложные указания, во второй раз спас беглецов.

Вина Дюмурье была огромной, но и наказание его оказалось страшным. Новоявленный Кориолан, в отличие от Кориолана античного, заставившего трепетать Рим, не испытал подобного удовлетворения, и история обошлась с ним тем более сурово, что ему не было дано, как сыну Ветурии, счастья пройти путь кровавого искупления, которое смывает все.

Между тем его наказание было для него хуже смерти: открыто объявленный предателем во Франции, признанный предателем во всех странах, он тщетно предлагал свою шпагу каждому королю, готовившемуся воевать с Францией; получив повсюду отказ, он жил на пенсион, который выплачивала ему Англия, и, не осмелившись вернуться в 1814 году во Францию, умер вдали от нее, оставив свое мертвое тело в изгнании, а память о себе отдав на суд потомства.

Перед тем как последовать за герцогом Шартрским в его долгом изгнании, которое ему тоже предстояло испытать, вернемся в Париж и посмотрим, какое влияние вскоре оказало его бегство на судьбу его друзей, его семьи, а главное, его отца.

XVII

Бегство герцога Шартрского, как нетрудно понять, напрямую отразилось на Филиппе Эгалите: он и Силлери немедленно явились в Комитет общественной безопасности и потребовали провести тщательное расследование их поведения, но это нисколько не разоружило мнительность Конвента. Комитет выписал ордеры на арест г-жи де Жанлис, генерала де Баланса, герцога Шартрского, герцога де Монпансье и, наконец, Монжуа и Сервана.

Странное дело, но все эти ордеры на арест исходили не от Конвента, а от комитета, не имевшего признанной власти, и были подписаны Дюэмом.

Жиронда торжествовала победу.

На трибуну поднялся Барбару.

— Пять месяцев тому назад, — сказал он, — мы изобличали в Национальном конвенте клику Орлеанов, и пять месяцев тому назад вы обзывали нас негодяями, поскольку мы постоянно восставали против этих честолюбцев. Однако сегодня вы понимаете, что мы были правы. И в самом деле, чего требует Дюмурье? Восстановления прежней конституции, конституции тысяча семьсот девяносто первого года. А кого призовет на трон эта прежняя конституция? Орлеана!

Седьмого апреля было предложено поместить под арест членов семьи Орлеанов.

На трибуну поднялся Шатонёф-Рандон.

— Я поддерживаю, — заявил он, — предложение поместить под арест жену и детей Баланса и гражданку Монтессон, но я требую также, чтобы эта мера была применена и к жене Эгалите; среди писем, которые были обнаружены у курьера, посланного Балансом, имеются два письма Эгалите-сына: одно адресовано матери, другое — отцу; в том, что написано отцу, он говорит: «Это Конвент низвергнул Францию в пропасть». Коль скоро Эгалите-сын высказывается в таком духе, вы понимаете, что нам важно обезопасить себя от его матери; и потому я требую, чтобы она была помещена под арест.

Вслед за Шатонёф-Рандоном на трибуну поднимается Левассёр и в свой черед восклицает:

— Пусть Конвент вспомнит, что, как сказано в протоколе, составленном тремя комиссарами Исполнительного совета, Дюмурье в присутствии Баланса и Эгалите-сына изложил не только свои убеждения, но и свои контрреволюционные замыслы, и мне не нужны иные доказательства их сообщничества. Если же сын Эгалите не разделяет взглядов Дюмурье, то он виновен хотя бы тем, что не заколол его, когда тот произносил подобные речи. Я требую, чтобы Эгалите-отец и Силлери были в равной степени взяты под надзор.

Герцог Орлеанский сделал попытку защищаться.

— Граждане, — произнес он, поднявшись на трибуну, — Комитет общественной безопасности известил Конвент о сделанном мною предложении провести самое тщательное расследование моего поведения. Если я виновен, то безусловно должен быть наказан; если виновен мой сын, то перед глазами у меня пример Брута, чей бюст я здесь вижу.

И тогда настала очередь Буайе-Фонфреда. Жирондисты, эти вечные гонители Орлеанов, решили, что вследствие своих связей с Дюмурье они попали под обвинение как его сообщники, и Буайе-Фонфред вскочил со своего места и бросился к трибуне.

— Граждане, — начал он, — да, Эгалите служили свободе. И все же я не хочу ничем быть обязанным этим людям, в жилах которых течет кровь королей, и потому должен высказать здесь все свои подозрения: Эгалите-сын присутствовал в тот момент, когда Дюмурье пустился в ужасные откровения, и он еще не арестован! Я требую, чтобы он был взят под арест и предстал перед судом, равно как и Баланс.

Затем выступил Бюзо и потребовал, чтобы депутатам было зачитано пресловутое письмо Эгалите-сына своему отцу, в котором сказано, что Конвент погубил во Франции все.

Предложение Бюзо поддержали, и письмо было зачитано.

Вот это письмо; оно написано за четыре дня до бегства герцога Шартрского и датировано тем самым днем, когда Дюмурье сдал австрийцам Бреду и Гертрейденберг:

«Турне, 30 марта,

Я писал Вам из Лёвена, дорогой папа, 21-го числа; то была первая минута, которой я мог располагать после злосчастной битвы при Неервиндене. Я писал Вам также из Брюсселя и Ангена, так что, как видите, моей вины тут нет. Но невозможно представить себе, с какой быстротой почтовые чиновники произвели отступление: в течение десяти дней я оставался без писем и газет. Во всех этих конторах, как и везде, царит удивительный беспорядок.

Мое радужное настроение теперь улетучилось и сменилось самым мрачным унынием. Я вижу, что свобода погибла; вижу, что Национальный конвент напрочь губит Францию забвением всех принципов; вижу вспыхнувшую междоусобную войну; вижу несметные армии, обрушивающиеся со всех сторон на наше несчастное отечество, но не вижу армии, способной противостоять им. Наши регулярные войска почти уничтожены, наши самые сильные батальоны насчитывают не более четырехсот человек, в славном Цвайбрюккенском полку числится всего сто пятьдесят человек, и новобранцев он не получает; все идут в волонтеры и в новые отряды. Кроме того, указ, приравнивающий волонтеров к регулярным войскам, настроил одних против других; волонтеры дезертируют и разбегаются повсюду; остановить их невозможно, а Конвент полагает, что с такими солдатами он может воевать со всей Европой! Уверяю Вас, что если такое продолжится, он скоро выйдет из этого заблуждения. В какую пропасть он низвергнул Францию!..

Моя сестра не поедет в Лилль, где власти могут испытывать беспокойство по поводу ее эмиграции. Я предпочитаю, чтобы она поселилась в какой-нибудь деревне в окрестностях Сент-Амана.

Подписано: ЭГАЛИТЕ-СЫН».

Читка этого письма вызвала страшный шум в Конвенте, и по предложению Ла Ревельера-Лепо был принят указ, предписывавший взять Филиппа Эгалите и Силлери под надзор. Марат пошел еще дальше и потребовал назначить награду за голову герцога Шартрского, распространив это предложение на всех беглых Бурбонов. Поправка Марата была отвергнута, но тем же вечером, в тот момент, когда герцог Орлеанский давал урок истории графу де Божоле, в кабинет к нему вошли и арестовали его.

На другой день после его ареста Конвент получил следующее письмо:

«Граждане коллеги! Вчера ко мне пришли два человека, один из которых назвался полицейским надзирателем, а другой — инспектором полиции; они предъявили мне приказ за подписью Паша доставить меня в мэрию, и я последовал за ними; мне был показан декрет Конвента, предписывавший арестовать семью Бурбонов. Я попросил отсрочить в отношении меня его исполнение. Будучи непоколебимо преданным Республике, испытывая уверенность в своей невиновности и желая дождаться времени, когда мое поведение будет расследовано и проверено, я не пытался бы задержать исполнение этого указа, если бы не считал, что он бросает тень на то звание, каким я облечен.

ФИЛИПП ЭГАЛИТЕ».

Конвент, оставив это письмо без внимания, перешел к повестке дня, и герцог Орлеанский, доставленный из мэрии в тюрьму Аббатства, был почти сразу же перевезен из тюрьмы Аббатства в Марсель.

Заточенный вначале в крепость Нотр-Дам-де-Ла-Гард вместе с графом де Божоле, герцогом де Монпансье, который был арестован через день после него, герцогиней Бурбонской, своей сестрой, и принцем де Конти, своим дядей, он спустя какое-то время был переведен в крепость Сен-Жан, где и прошла бо́льшая часть его тюремного заключения.

Герцог де Монпансье оставил чудные воспоминания об этом заключении, исполненные той нежной юношеской грусти, в которой никогда не ощущается отсутствие надежды.

Впрочем, спустя какое-то время положение узников стало менее тяжелым. Принц мог общаться со своими сыновьями, принимать пищу вместе с ними, читать газеты и получать некоторые письма; вдобавок, самые ожесточенные гонители принца ушли из жизни: сначала Марат, затем Бюзо, Барбару, Петион, в то время как Дантон и Камиль Демулен, его друзья, напротив, уцелели.

Пятнадцатого октября 1793 года газеты сообщили, что Конвент постановил начать в скором времени суд над Филиппом Эгалите. Принц играл в карты со своими сыновьями, когда эту новость передал ему тюремщик, принесший газеты.

— О, тем лучше, — сказал он, — по крайней мере, все это, так или иначе, скоро для меня кончится. Обнимите меня, дети! Сегодня прекрасный день моей жизни.

Затем он развернул газету и прочел касавшийся его обвинительный указ.

— Ну-ну! — промолвил он. — Этот указ ни на чем не основан, его замыслили великие негодяи; но не беда, зря стараются: ручаюсь, им ничего не найти против меня. Ладно, дети, не печальтесь из-за того, что я считаю хорошей новостью, и давайте продолжим игру.

Двадцать третьего октября, в пять часов утра, герцога де Монпансье разбудил отец, вошедший в его камеру в сопровождении комиссаров, которых послал за ним Конвент.

— Дорогой Монпансье, — сказал он, обнимая юного принца, — я пришел проститься с тобой: я уезжаю.

Юный принц, весь дрожа, не в силах ответить отцу ни слова, прижал его к груди, обливаясь слезами.

— Я хотел уехать, не попрощавшись с тобой, — произнес герцог, — ибо момент расставания всегда тягостен, но разве можно было противиться желанию еще раз увидеть тебя перед отъездом? Прощай, дитя мое, утешься сам, утешь брата, и оба думайте о том счастье, какое мы испытаем, увидевшись снова.

Герцог Орлеанский уехал, а два брата остались, и каждый из них пытался дать другому надежду, которую сам не имел.

Герцога сопровождал один лишь камердинер по имени Гамаш, безукоризненно преданный слуга, которого много лет спустя мы еще знавали привратником парка Монсо и который раз десять рассказывал нам подробности этой поездки принца и его смерти. В одной карете с герцогом находились три комиссара Конвента; конвоировал ее отряд жандармерии.

Двигались они медленно и по вечерам останавливались, ночуя в лучших гостиницах крупных городов; в Осере, во время обеда, комиссары отправили в Париж письмо. В этом письме они спрашивали, в какую тюрьму следует отвезти пленника.

XVIII

Подъехав к городской заставе, они обнаружили поджидавшего их человека: то был ответ на посланное ими письмо; он сел в карету и приказал кучеру ехать в Консьержери.

О прибытии принца было уже известно, и потому двор Дворца правосудия, где он вышел из кареты, был заполнен любопытными; приготовленная ему камера находилась рядом с той, которую еще недавно занимала королева; через эту камеру в наши дни входят в искупительную часовню: она примыкает к знаменитому залу Мертвых, ставшему церковью.

Камердинер попросил разрешения остаться подле своего хозяина и получил на это согласие.

— Итак, дорогой Гамаш, — обращаясь к нему, сказал принц, когда они остались одни, — вы решили не покидать меня? Я признателен вам за это и благодарю вас; надо надеяться, что мы не вечно будем в тюрьме.

На минуту принцу пришла в голову мысль написать письма детям, и прежде всего герцогу Шартрскому и дочери; однако он не решился на это, опасаясь, что письма будут вскрыты.

Ему был предоставлен защитник. Этого защитника звали Вуадель, и он имел полную свободу общаться с принцем. Подобно самому узнику, Вуадель, видимо, был уверен в оправдательном приговоре.

Шестого ноября принцу сообщили, что прибыла заказанная им корзина с вином из Аи. Он начал отведывать его, как вдруг дверь распахнулась. За ним пришли, чтобы препроводить его в Революционный трибунал.

Сообщил ему это новость тюремный надзиратель.

Принц позволил надзирателю исполнить это роковое поручение, а затем, протянув ему стакан, произнес:

— Ну-ка, приятель, доставьте мне удовольствие: отведайте этого вина и скажите мне, что вы о нем думаете.

Тюремщик не отважился взять в руки стакан.

— Ну же, — промолвил герцог, — не бойтесь. Вот если бы я просил вас выпить за мое здоровье, тогда да, это могло бы бросить на вас тень, особенно теперь. Но я же прошу вас всего лишь отведать вина и высказать мне свое мнение о нем.

Надзиратель выпил два стакана аи. Герцог Орлеанский одним глотком допил то, что оставалось в бутылке, две бутылки отложил в сторону, остальные раздал тюремщикам и отправился в трибунал.

Его появление произвело глубокое впечатление.

Излишества, изношенность, воспаленное лицо и преждевременное облысение превратили принца, к моменту его ареста, в человека, в котором крайне мало оставалось от красивого и элегантного герцога Шартрского, победителя при Уэссане. Но, странное дело, здоровый и очистительный режим, свежий морской воздух, вдыхаемый сквозь окна башни Сен-Жан, да и само вынужденное тюремное воздержание сделали из герцога Орлеанского совершенно другого человека.

Принц похудел, кожа у него посветлела, пылавшие на лице прыщи исчезли, и лишь глубокая морщина на лбу указывала на навязчивое присутствие в голове одной и той же мысли.

Добавьте к этому полное спокойствие, следствие моральной власти, которую перед лицом опасности принц снова приобрел над собой, и то царственное величие, которое несчастье придает даже тем, кто принцем не является, — и вы получите представление о том, как выглядел герцог Орлеанский, когда он предстал перед судьями.

Предъявленное ему обвинение было расплывчатым и почти надуманным. Если и существовал человек, принесший в жертву Республике все, даже собственную честь, так это был он.

— Не голосовали ли вы за смерть тирана, исходя из честолюбивого намерения наследовать ему? — спросил его Эрман.

— Нет, — ответил принц. — Я поступил так по убеждению и по совести.

Таким образом, из того, что уже отняло у него честь, теперь сделали оружие, чтобы отнять у него жизнь.

Прочие вопросы были такими:

— Знакомы ли вы с Бриссо?

— Какой пост занимал подле вас Силлери?

— Говорили ли вы депутату Пультье: «Что вы попросите у меня, когда я стану королем?»?

В ответ на бо́льшую часть этих вопросов герцог пожимал плечами.

Наконец, его спросили:

— Почему даже после установления Республики вы мирились с тем, что вас называли принцем, и с какой целью вы столь щедро раздавали деньги во время Революции?

— Те, кто называл меня принцем, — ответил герцог, — называли меня так вопреки моей воле, и у двери своей спальни я велел повесить объявление, что те, кто назовет меня так, заплатят штраф в пользу бедняков. Что же касается щедрой раздачи денег, в которой вы меня обвиняете, то я, напротив, ставлю ее себе в заслугу, ибо, посредством этой раздачи, которую я осуществлял, продав часть своих поместий, мне удалось облегчить страдания неимущих во время суровой зимы.

Герцог Орлеанский был приговорен к смерти.

Ему зачитали приговор.

Легкая ироничная улыбка скривила его губы во время этого чтения, и он ограничился тем, что пожал плечами.

— Раз уж вы решили убить меня, то могли бы, по крайней мере, отыскать более веский предлог для смертного приговора, ибо вы никогда и никого не убедите в том, что считаете меня способным на измены, в которых вы только что объявили меня виновным.

Затем, бросив последний взгляд на бывшего маркиза д’Антонеля, он произнес:

— Особенно это касается вас, кто так хорошо меня знает. Впрочем, — добавил он, — поскольку моя учесть решена, не заставляйте меня, прошу вас, томиться до завтра и отправьте меня на эшафот прямо сегодня.

В подобной милости Фукье-Тенвиль ни в коем случае не отказывал.

Принца отвели в камеру.

Его ожидали там два священника.

Но за то время, какое понадобилось для того, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее Революционный трибунал от этой камеры, в принце, а вернее сказать, в человеке, случились большие изменения. Вся горечь и все негодование, накопившиеся в его сердце, вырывались наружу по мере того как он удалялся от Революционного трибунала, готовясь вернуться во мрак тюремной камеры и остаться наедине со своими воспоминаниями.

— Негодяи! — вскричал он, вступив под высокий свод, замкнутый с двух сторон железными решетками. — Я пожертвовал ради них всем: положением, состоянием, честолюбием, честью, репутацией свой семьи в будущем и даже дарованным мне природой и совестью отвращением к тому, чтобы осуждать на смерть их врагов!.. И вот награда, которую они мне уготовили!.. О, если бы я действовал так, как они говорят, из личного честолюбия, то был бы сегодня намного несчастнее! Нет, меня толкало вперед честолюбие куда более высокое, чем стремление достичь трона: то было желание добиться свободы для моего отечества и высшего счастья для моих сограждан! Ну что ж, воскликнем еще раз: «Да здравствует Республика!» Этот крик раздастся из моей темницы так же, как он раздавался из моего дворца.

Затем из его усталой груди вырвался душераздирающий крик:

— О дети мои, дети мои!

На этом его неистовая вспышка закончилась; он прислонился к печке и опустил голову на ладони.

Жандармы, тюремщики и оба священника наблюдали за ним.

Они часто слышали подобные возгласы, но человек, который издавал их на сей раз, был принц, и хотя новые власти объявили, что принцев больше нет, разум присутствующих противился такому уничижению.

Наконец, один из священников поднялся; то был немецкий священник по имени Лотрингер, туповатый и довольно грубый. Для него высокая миссия утешителя была ремеслом, которое он исполнял добросовестно, что правда, то правда, но не более того.

Он подошел к принцу.

— Ну же, — сказал он ему, — довольно стонать, пора исповедоваться!

— Ступайте вон… — воскликнул герцог, — и оставьте меня в покое, дурак!

— Значит, вы хотите умереть так же, как жили? — упорствовал священник.

Герцог Орлеанский ничего не ответил, но тюремщики и жандармы язвительным тоном ответили вместо него:

— Да-да, он хорошо пожил! Дайте ему умереть так же, как он жил!

Второй священник, звавшийся аббатом Ламбером, напротив, вполне обладал чуткостью сердца и ума, которая была неведома его коллеге; бесконечно стыдясь бесцеремонности аббата Лотрингера и грубости жандармов и тюремщиков, он в свой черед подошел к принцу и мягким и убедительным голосом произнес:

— Эгалите, я предлагаю тебе причащение или по крайней мере утешение служителя Божьего; хочешь принять их от человека, который воздает тебе должное и испытывает к тебе искреннее сострадание?

— Кто ты такой? — спросил герцог.

— Я главный викарий парижского епископа, — ответил аббат Ламбер. — Если ты не желаешь, чтобы я пришел тебе на помощь как священник, то могу ли я в качестве обычного человека оказать тебе какие-нибудь услуги в отношении твоей жены и твоей семьи?

— Нет, благодарю, — ответил герцог. — Если моя совесть темна, то это еще один довод в пользу того, чтобы в нее проникал лишь мой взор. Поверь, мне не нужен никто, кроме меня самого, чтобы умереть, как подобает доброму гражданину.

Затем принц велел подать ему завтрак, с аппетитом поел и заодно выпил две бутылки аи, которые он для себя приберег.

Один из членов трибунала пришел спросить его, не желает ли он сделать какое-нибудь важное признание в интересах Республики.

— Если бы я знал нечто угрожающее безопасности отечества, — ответил герцог, — то не стал бы ждать настоящей минуты, чтобы заявить об этом. Впрочем, я не питаю никакого злого чувства против трибунала и даже против Конвента и патриотов: это не они желают моей смерти, она исходит свыше…

В три часа за ним пришли, чтобы препроводить его на эшафот.

Принц спустился вниз, пройдя между шпалер жандармов, державших сабли наголо. Больё, писатель-роялист, из окна своей камеры видел, как он шел.

«Я находился тогда в заключении в Консьержери, — говорит он, — и видел, как герцог шел через узкие проходы и двор этой тюрьмы; его конвоировали полдюжины жандармов с саблями наголо. Следует сказать, что по его уверенной походке и благородному виду его можно было принять скорее за генерала, который командует солдатами, чем за несчастного, которого ведут на эшафот».

Подойдя к воротам, принц быстро забрался в телегу; рядом с ним заняли места Кустар, бывший депутат Законодательного собрания, который в день 10 августа спас девятерых офицеров-швейцарцев, и бедный мастеровой в блузе, имени которого никто не знал.

Таким образом, как свидетельство истинного равенства людей перед эшафотом здесь были представлены три слоя французского общества: аристократия, буржуазия и простой народ.

Телега тронулась с места и медленно покатила сквозь плотную толпу; все выискивали глазами принца: одни из ненависти, другие из жалости, а многие из простого любопытства, желая узнать, как умрет тот, кто так дурно жил. Перед лицом смерти он вновь стал гордым и смелым, каким и следовало быть настоящему Бурбону. Никогда еще он не держал голову так высоко, как в тот момент, когда она должна была пасть. Аббат Лотрингер, не пожелавший оставить его, сел вместе с ним в телегу и докучал ему своей навязчивостью. Кортеж сделал остановку напротив Пале-Рояля. И тогда герцог Орлеанский привстал в телеге и с явным нетерпением несколько раз устремлял взгляд в глубь двора. Аббат Лотрингер воспользовался этой остановкой, чтобы предпринять последнюю попытку уговорить принца.

— Взгляни на этот дворец, где тебе больше не придется жить, — произнес он, — и, при виде этих преходящих благ, с которыми рано или поздно приходится расставаться, покайся!

Герцог Орлеанский сделал нетерпеливое движение.

— Ты же видишь, — продолжал упрямый священник, — дорога все короче, подумай о своей душе и исповедуйся.

Герцог топнул ногой и тихо прошептал несколько слов, которых никто не смог расслышать; затем, минут через десять, кортеж возобновил движение.

В наши дни часто задают вопрос, чем была вызвана эта остановка, и одни отвечают, что причиной ее был затор экипажей, а другие объясняют ее крайним проявлением жестокости.

Однако ни то, ни другое объяснение не верно. Впрочем, префект департамента Сена, Фроман, взялся ответить на этот вопрос в своих мемуарах.

Остановка была устроена с целью спасти герцога Орлеанского. Более ста вооруженных человек находились в Пале-Рояле вместе с теми, кто должен был подать сигнал и руководить мятежом.

Кроме того, два кабачка, находившиеся по соседству друг с другом, у входа на улицу Святого Фомы Луврского и Шартрскую улицу, были заполнены канонирами из секций Арсенала, Гравилье и Пуассоньер. Часть жандармерии была подкуплена; наконец, более восьмисот вооруженных человек следовали за кортежем, смешавшись с толпой. Кое-кто из них переоделся в женское платье, и все были превосходно вооружены.

По сигналу, который должен был исходить из Пале-Рояля, всем этим людям, незнакомым друг с другом, предстояло начать действовать одновременно и узнавать друг друга в деле. Сильное волнение отвлечет внимание толпы, мятежники рассеют силы правопорядка, разоружат жандармов и солдат, решивших оказать сопротивление, освободят герцога Орлеанского, бросятся к дому Робеспьера, жившего в двухстах шагах от этого места, предадут его смерти и с триумфом возвратят принца в Национальное собрание.

Вот почему герцог Орлеанский бросал на свой дворец тревожные и нетерпеливые взгляды. Вот почему он топнул ногой, когда священник решил привлечь его внимание к Богу. Вот почему он снова опустился на скамью телеги, нахмурив брови, но не побледнев, когда увидел, что кортеж возобновил движение.

Ну а теперь скажем, почему весь этот заговор провалился.

По какой-то случайности, которую никто не мог предвидеть, Робеспьер не вернулся к себе, когда кортеж покинул Консьержери; все ждали минут десять перед Пале-Роялем, но цепочка заговорщиков, посредством которой из уст в уста передавались сообщения, продолжала подтверждать отсутствие Робеспьера. Робеспьер находился в Комитете общественного спасения, и никакой возможности убить его там не было. Эти хождения, эти колебания продолжались десять минут, и в течение этих десяти минут телега с осужденными стояла перед Пале-Роялем.

Когда кортеж поравнялся с улицей Эшель, прошел слух, что Робеспьер вернулся к себе, и, чтобы убедиться в этом, процессию остановили снова. Но, независимо от того, вернулся он к себе или нет, заговорщики находились уже слишком далеко от Пале-Рояля, чтобы получить оттуда сигнал: живая цепочка была разорвана; телега продолжила путь, и дорога закончилась у эшафота.

Эта вторая остановка сломила герцога: он свесил голову на грудь и оставался в таком положении несколько минут; по прибытии на площадь Революции барабанный бой заставил его снова поднять голову, и тогда он увидел несметную толпу, заполнившую все кругом.

Священник воспользовался этим моментом, чтобы снова приняться за свои настояния.

— Склонись пред Господом и сознайся в своих грехах, — произнес он, обращаясь к принцу.

— Эх, — промолвил принц, — разве такое можно сделать среди этой толпы и этого шума? К тому же, мне кажется, я нуждаюсь сейчас скорее в мужестве, чем в покаянии.

— Ну хорошо, — настаивал священник, — исповедуйся хотя бы в том из своих грехах, который тяготит тебя более всего. Господь примет в расчет твои намерения и невозможность совершения полной исповеди, а я его именем отпущу тебе этот грех и все прочие.

Принц, казалось, уступил его настояниям; он наклонил голову, в течение нескольких минут что-то говорил вполголоса священнику и всего в нескольких шагах от эшафота получил прощение Господа.

Исповедь вместе с отпущением грехов продолжалась не более пяти минут. Принц легко спустился с телеги, и тогда все смогли увидеть, как элегантно он одет, причем, по своей привычке, скорее на английский лад, чем на французский.

Ему хотели помочь подняться по довольно крутым ступенькам гильотины, однако он локтями отстранил подручных палача; наконец, он вступил на помост эшафота, и палач приготовился стащить с него сапоги.

— Нет-нет, — сказал герцог, — это будет удобнее сделать потом; давайте поспешим.

Палач не заставил его долго ждать; он положил его на роковую доску, нож скользнул по пазам, и отрубленная голова принца упала, храня на лице спокойное и безмятежное выражение, как если бы действительно он не мог ни в чем себя упрекнуть или же прощение, дарованное священником, смыло всю грязь с его души.

Приговор, вынесенный несчастному герцогу Орлеанскому, был единодушным. Стал ли он по этой причине более справедливым? Мы так не считаем.

Всякой страшной эпохе нужен свой козел отпущения, своя искупительная жертва, на которую возлагают грехи всех и которую бросают в пропасть, надеясь, что после этого пропасть закроется.

Был ли герцог Орлеанский виновен во всех интригах, в каких его обвиняли? Мы смело скажем нет, ибо не мог он быть в течение шести лет главной пружиной всех бунтов и не оставить при этом никаких следов своего участия в них, будь то поджог дома Ревельона или события 5 и 6 октября, 20 июня и 10 августа. Нет, истинным фактором прогресса было общественное мнение, истинной движущей силой всех совершенных убийств было золото Питта, когда он приказывал тратить его, не давая ему в этом отчета, и ставил целью обесчестить Революцию ее собственными бесчинствами и сделать отвратительной в глазах самих революционеров.

Но почему же тогда герцог Орлеанский был ненавистен всем?

Объяснить это очень просто.

Он был ненавистен королю, поскольку короли всегда ненавидят глав династий, которые должны сменить их собственные династии.

Он был ненавистен королеве, поскольку во время своих оргий и пиршеств во всеуслышание говорил то, что другие говорили лишь шепотом.

Он был ненавистен монтаньярам, поскольку монтаньяры выказали себя неблагодарными по отношению к нему.

Он был ненавистен жирондистам, поскольку являлся монтаньяром.

Он был ненавистен аристократии, поскольку сделался частью народа.

Он был ненавистен народу, поскольку родился принцем.

Столько ненависти, по-моему, было вполне достаточно для того, чтобы очернить память человека.

XIX

Шестого апреля 1793 года герцог Шартрский прибыл в Моне. Мы видели опасности, которым он подвергался по дороге, но еще большая опасность поджидала его по прибытии.

Принц Саксен-Кобургский предложил ему вступить в службу Империи с тем же чином, какой он имел во французской армии.

Герцог Шартрский отказался.

Что было источником этого отказа, сердце или разум? Об этом шло много споров. По нашему мнению, его источником было и то, и другое.

Мы считаем, что извратило сознание герцога Орлеанского и погубило короля Луи Филиппа глубокое презрение, которое он испытывал к людям. В ту эпоху, о какой мы сейчас ведем речь, он уже научился опасаться людей, но еще не научился презирать их.

Он ответил принцу Саксен-Кобургскому, что ничего не хочет от него, кроме паспорта для Сезара Дюкре, своего адъютанта, и другого паспорта для себя.

Он получил их и, предварительно известив о своем отъезде мать, находившуюся под надзором в замке старого герцога де Пентьевра, отправился в путь под именем Корби, английского путешественника.

Он рассчитывал добраться до Швейцарии, проследовав через Льеж, Ахен и Кёльн.

Тем временем Дюмурье опубликовал в немецких и английских газетах следующее письмо:

«Узнав, что возникли определенные подозрения по поводу моих намерений, основанные на мнимой связи, якобы существующей между мною и Филиппом Орлеанским, французским принцем, известным под именем Эгалите, и желая сохранить уважение, самыми почетными свидетельствами коего меня удостаивают каждодневно, я спешу заявить, что мне неизвестно, существует ли в действительности партия Орлеанов, что у меня не было никакой связи с принцем, который считается главой этой партии или является ее вывеской, что он никогда не пользовался моим уважением и что с того времени, когда он разорвал кровные узы и нарушил все известные законы, преступным образом проголосовав за смертный приговор несчастному Людовику XVI и с жестоким бесстыдством высказав свое мнение о нем, мое презрение к нему сменилось вполне правомерным отвращением, которое вызывает у меня лишь желание увидеть его преданным суду и наказанным по всей строгости законов.

Что же касается его сыновей, то я полагаю, что они наделены добродетелями в той же степени, в какой он сам наделен пороками; они безупречно служили отечеству, находясь в рядах армии, которой я командовал, и никогда не проявляли честолюбия; я питаю большую дружбу к старшему из них, основанную на вполне заслуженном уважении, и уверен в том, что, никоим образом не стремясь взойти на трон Франции, он скорее сбежал бы на край света, чем позволил бы принудить себя к этому. Кроме того, я заявляю, что если бы вследствие преступлений его отца или жестоких действий мятежников и анархистов он оказался бы перед необходимостью выбора между добродетелями, которые он выказывал до настоящего времени, и отдающим подлостью решением воспользоваться чудовищной бедой, которая повергла в скорбь здоровую часть нации и всю Европу, и в этот момент честолюбие ослепило бы его до такой степени, что он возжелал бы корону, то я навечно возненавидел бы его и проникся бы к нему таким же презрением, какое питаю к его отцу».

Возникает вопрос, как после этого письма, опубликованного, как уже было сказано, в английских и немецких газетах, близкие отношения между герцогом Шартрским и Дюмурье продолжали существовать. Неужели есть на свете политические причины, достаточно веские для того, чтобы сын простил подобные оскорбления, нанесенные отцу?

Что касается нас, то мы этого не понимаем.

Правда, мы нисколько не понимаем и ту чуть ли не задушевность, с какой спустя годы баронессу де Фёшер принимали в замке Нёйи.

Но что можно понять, вероятно, еще меньше, так это другое письмо Дюмурье, которое мы намереваемся привести наряду с первым. Оно адресовано Шаретту и было найдено в его бумагах.

Мы воспроизведем его дословно. Из этого письма станет видно, насколько было бы правильно доверяться республиканским заявлениям Дюмурье и до чего он мог бы дойти в своем презрении к герцогу Шартрскому, вызванном его стремлением к трону.^[4]

Известен ответ Шаретта.

Он был коротким, но выразительным.

К сожалению, нам кажется, что его почти невозможно процитировать.

Во временном промежутке, разделяющем два этих письма, о первом из которых, признаться честно, герцогу Шартрскому лучше было бы не знать, на наш взгляд, даже скорее, чем о втором, вернемся к принцу и последуем за ним в его странствованиях, ставших одним из самых благородных и самых достойных периодов его жизни.

Об аресте отца и двух своих братьев принц узнал, находясь во Франкфурте. Вне всякого сомнения, если бы они оставались в Париже и им грозил бы немедленный суд, герцог Шартрский не посчитался бы ни с чем, ради того чтобы приехать защищать их; и, скажем прямо, то было бы великолепное зрелище, достойное времен античности: зрелище юного триумфатора, примчавшегося из глубины изгнания защищать от палачей отца и братьев!

Но, зная, что отец и братья отправлены в Марсель, юный принц должен был полагать, напротив, что некая покровительствующая воля позаботилась о них и чья-то дружеская рука вытолкнула их из круга, начертанного смертью.

Как мы видели, он ошибся.

Герцог Шартрский продолжил путь к Базелю, увозя с собой эту новость, тяжким и мучительным бременем давившую ему на сердце.

В Базеле жил г-н де Монжуа, и герцог Шартрский намеревался обрести убежище подле этого испытанного друга, но неожиданно был узнан мадемуазель де Конде и неким капитаном Королевского шведского полка. И тогда граф де Монжуа дал ему совет добраться до Шаффхаузена, где укрылись принцесса Аделаида и г-жа де Жанлис.

В Шаффхаузене принцесса заболела, и, хотя пребывание в этом городе не было вполне безопасным, она оставалась там вместе с братом и гувернанткой вплоть до 6 мая.

Седьмого мая они отправились в Цюрих, но были узнаны почти сразу по прибытии туда и были вынуждены перебраться в Цуг.

Трое беглецов выдавали себя за ирландцев, и удавалось им это тем легче, что все трое говорили на английском языке, как на родном.

Четырнадцатого мая они наняли небольшой отдельно стоящий дом на берегу озера и поселились там. Но их спокойствие было недолгим: уже в конце месяца они были узнаны, и началась их травля, которая на сей раз оказалась настолько жестокой, что принцесса чуть было не лишилась жизни: огромный камень, брошенный в ее окно, разбилстекло и убил бы ее самое, если бы попал в нее. Герцог Шартрский выскочил из дома, держа в руке палку, которой он орудовал достаточно умело, и раскидал человек восемь напавших на него крестьян. И хотя эта вылазка закончилась благополучно, после его возвращения было решено, что для безопасности каждого из них им совершенно необходимо разлучиться. Но куда направиться? Что делать? У какого кантона просить об убежище? Ведь они оказались изгнаны из двух самых терпимых кантонов Швейцарии.

К счастью, г-н де Монжуа вспомнил в этот момент о генерале Монтескью: генерал только что завоевал Савойю, и за эти заслуги Конвент вознаградил его изгнанием.

Генерал Монтескью жил в Бремгартене.

Госпожа де Жанлис написала ему письмо, обрисовав сложившееся положение.

Генерал тотчас же пригласил к себе всю достославную семью, ставшую ссыльной, и помог мадемуазель Аделаиде и г-же де Жанлис найти приют в монастыре святой Клары, который находился в четверти льё от Бремгартена.

Что же касается герцога Шартрского, то генерал посоветовал ему провести эти грозовые дни, путешествуя инкогнито в качестве туриста, с тем чтобы в один прекрасный день в книге его жизни появилась эта красочная страница.

Такого же мнения придерживался и Дюмурье. Будучи изгнанником, этот триумфатор написал другому триумфатору, такому же изгнаннику, как и он сам:

«Дорогой Монтескью! Обнимите от моего имени нашего славного молодого человека. То, что Вы сделали для него, достойно Вас. Пусть он извлечет пользу из своей опалы, набравшись знаний и окрепнув. Нынешнее помутнение разума пройдет, и тогда он обретет себе место. Посоветуйте ему вести подробный дневник своего путешествия. Помимо того, что будет очень занятно увидеть дневник Бурбона, касающийся не охоты, женщин и застолий, а чего-то другого, я порадуюсь, если это сочинение, которое он сможет рано или поздно издать, послужит ему характеристикой — либо когда он вернется, либо для того, чтобы помочь ему вернуться. Принцы должны сочинять скорее одиссеи, чем пасторали».

Последовав этим мудрым советам, герцог Шартрский расстался с сестрой и отправился в Базель. Там его ждал г-н де Монжуа, но только для того, чтобы попрощаться с ним. В Базеле он был вынужден избавиться от всех своих лошадей, за исключением одной. Выручив от этой продажи около шестидесяти луидоров, 20 июня 1793 года принц отправился в путь, в сопровождении одного лишь камердинера.

Это был тот самый Бодуан, который во время бегства из Сент-Амана рисковал собственной жизнью, чтобы спасти жизнь Дюмурье.

Бодуан был болен, но, тем не менее, не хотел разлучаться со своим молодым хозяином; со своей стороны, герцог Шартрский, у которого, как мы сказали выше, осталась только одна лошадь, предоставил ее своему камердинеру, а сам пошел пешком рядом с ним.

Впрочем, это был прекрасный способ осмотреть Швейцарию; он увидел таким образом Невшатель, Муртен, Ури, Унтервальден, Бюрглен, Кюснахт, поместье Габсбург, ставшее колыбелью Австрийской династии, Гриндельвальд и его голубой ледник, Розенлауи, где среди снегов растут альпийские розы, Чёртов мост, где генералу Массена́ предстояло похоронить армию Суворова, Сен-Готард, где русским и французам предстояло сражаться среди облаков и где монахи отказались принять принца, сказав, что они не дают приюта прохожим такого рода, как он, и отправили его под навес, где он разделил ужин и ложе с погонщиками мулов; побывал в Гордоне, где хозяйка гостиницы, взглянув на его одежду, отправила его спать в ригу и где, безмерно счастливый от того, что ему удалось отыскать постель из соломы, он проснулся утром и увидел, что в ожидании платы за это гостеприимство его стережет племянник хозяйки, держа в руке ружье; в Люцерне, где при всей своей бедности он оказался богаче бедного священника, за неимением хотя бы медяка стоявшего в ожидании на берегу озера, и оплатил переправу служителю Божьему.

Как бы ни был бережлив герцог Шартрский и на какие бы лишения он себя ни обрек, продав свою лошадь, пришел день, когда у него остался последний луидор; принц как раз намеревался разменять его, когда получил письмо от г-на де Монтескью, которому он перед этим написал, попросив у него немного денег; генерал был столь же беден, как и наш путешественник, но, за неимением денег, он предложил ему способ их заработать.

Генерал де Монтескью был тесно связан с капитаном Алоисом Йостом де Сен-Жоржем, одним из директоров школы Райхенау, и узнал от него, что одна из преподавательских должностей там осталась вакантной, поскольку человек, которому она была обещана, не приехал, а ждать его дольше не представлялось возможным. Тот, кому эта должность предназначалась, в свой черед происходил из знатной семьи и звался Шабо Латур.

Принц явился туда под этим именем, выдержал необходимые экзамены и был принят в качестве преподавателя географии, с годовым жалованьем в полторы тысячи франков.

Тот, кто пишет эти строки, посетил школу Райхенау тридцать семь лет спустя. За два года до этого бывший преподаватель географии стал королем Франции. Возможно, будет любопытно посмотреть, что писал о нем в то время историк этой странной жизни, полной высоких вершин и глубоких пропастей, подобно Швейцарии, оказавшей ему тогда гостеприимство.

Письмо было адресовано его сыну, наследнику короны. Увы, оно содержало печальное предсказание, осуществить которое взялось время.^[5]

Впрочем, надо сказать, что эта остановка в Райхенау была одним из тех воспоминаний, которые любовнее всего лелеял герцог Орлеанский и даже король.

Еще в бытность свою герцогом Орлеанским он заказал картину, изображающую учебный класс в Райхенау: на ней он дает урок географии, стоя в окружении преподавателей и учеников.

XX

Между тем произошел грандиозный переворот 9 термидора; герцог Шартрский, ставший герцогом Орлеанским, подумал, что видит в нем счастливое изменение в своем положении; ветер задул не только к умеренности в политике, но даже и к реакции; усмотрев в этом изменении надежду получить хоть какие-нибудь остатки состояния своего отца, он решил покинуть коллеж и, снабженный характеристикой, удостоверяющей его годность к преподаванию, и паспортом на имя Корби, подписанным всеми властями Райхенау и Кура, отправился в путь пешком и с мешком за плечами.

Бодуан, который прибыл вместе с ним в Райхенау, но, будучи конюхом, не мог преподавать верховую езду в горах, куда могли взобраться лишь козы, ушел первым с намерением предупредить г-на де Монтескью о возвращении своего хозяина.

Герцог Орлеанский обнаружил Бодуана, ожидавшего его, в полульё от Бремгартена.

Путь был свободен. Господин де Монтескью, за которым шпионили уже меньше, чем во время первого приезда принца, обрадовался возможности принять его.

Однако вследствие избыточной осторожности герцог Орлеанский дождался ночи, прежде чем войти в Бремгартен и воспользоваться гостеприимством генерала.

И тут случилось весьма необычное приключение.

Имя Корби, которое взял себе герцог Орлеанский, было именем адъютанта генерала Монтескью, молодого человека, который в тот момент, когда генерал удалился в изгнание, вернулся во Францию, но затем, опасаясь преследований, в свой черед удалился в изгнание и поселился в Бремгартене.

Однако он тоже взял себе другое имя и звался теперь шевалье де Рьонелем.

В итоге, оказавшись за табльдотом напротив мнимого Корби, мнимый Рьонель не осмелился ничего сказать, поскольку это означало бы самому донести на себя.

Господин де Монтескью, совершенно уверенный в настоящем Корби, тотчас же разъяснил ему ситуацию.

Молодой адъютант счел большой честью для себя дать взаймы на несколько месяцев свое имя герцогу Орлеанскому и, будучи уверен в том, что за время этого заимствования оно ничем не будет запятнано, остался скрыт под именем Рьонеля.

Герцог Орлеанский, со своей стороны, занял подле генерала Монтескью место настоящего Корби.

Между тем клевета, преследовавшая отца, не пощадила и сына. Во Франции пошли разговоры, что герцог Орлеанский, покинув армию, увез с собой огромные деньги и роскошно живет в Бремгартене во дворце, который генерал де Монтескью построил на английское золото. Не желая служить долее поводом для клеветы, задевавшей одновременно и генерала де Монтескью, и его самого, герцог Орлеанский решил отправиться в путь и пройти еще дальше по дороге изгнания, которая так широка для тех, кто на нее вступает, и так узка для тех, кто по ней возвращается.

На сей раз покровителем герцога Орлеанского стала женщина, г-жа де Флао.

По мере того как мы произносим определенные имена, открывается источник тех влиятельных сил, какие окружили трон в 1830 году.

Для начала г-жа де Флао написала во Францию одному из преданных друзей семьи Орлеанов, чтобы опровергнуть всю эту подлую клевету:

«Бремгартен, 27 января 1795 года.

Сударь, я видела в Швейцарии молодого герцога Орлеанского… С тех пор как он покинул армию, его поведение в отношении матери было безупречным… Его образ жизни тот же, что и у его предка Генриха IV; он меланхоличен, но кроток и скромен. Все его чаяния заключаются в том, чтобы уехать в Америку и забыть там о величии и страданиях, сопутствовавших его юности, но он не владеет ничем на свете… Не могли бы Вы оказать мне услугу, сообщив вдовствующей герцогине Орлеанской о его благородном поведении и его глубоком уважении к ней?»

Возможность осуществить желание принца уехать в Соединенные Штаты вытекала из обстоятельства, связанного с его прежним высоким положением.

Полномочный посланник Соединенных Штатов во Франции, занимавший этот пост с 1792 по 1794 годы, был принят в Пале-Рояле в последние дни могущества Филиппа Эгалите. Разделяя принципы пылкого пуританства, американский дипломат увидел в герцоге Орлеанском лишь то, что, вероятно, увидят в нем будущие поколения: истинного республиканца, пожертвовавшего всем ради своей страны, введенного в заблуждение, возможно, примерами того и другого Брута, чье имя, символ несгибаемых добродетелей, послужило предлогом для стольких преступлений; и потому он проникся к нему подлинной дружбой.

Но главное, он хорошо знал герцогиню Орлеанскую и высоко ценил эту святую женщину за ее нравственные достоинства.

Звали этого посланника г-н Говернер Моррис. Госпожа де Флао, которая в те времена весьма часто бывала в Пале-Рояле, познакомилась там с г-ном Говернером Моррисом и, найдя приют, как и молодой принц, в доме г-на де Монтескью, возымела мысль написать американскому посланнику и обрисовать ему положение герцога Орлеанского.

Уже следующей почтой принц получил письмо г-на Говернера Морриса, содержавшее приглашение немедленно отправиться в Америку; стоит ему добраться до Нью-Йорка, как он немедленно окажется под защитой правительства и ему не надо будет не только ничего более опасаться, но и ни о чем более беспокоиться.

К этому письму был присовокуплен переводный вексель на сто луидоров, выписанный на базельского банкира. Эти сто луидоров предназначались на путевые издержки принца.

Принц ответил тотчас же:

«Бремгартен, 24 февраля 1795 года.

Сударь, я с большим удовольствием принимаю предложения, которые Вы мне делаете. Ваша доброта есть благодеяние, которым я обязан моей матери и нашей подруге. Уверен, что моя добрейшая мать немного утешится и будет спокойнее, узнав, что я нахожусь подле Вас. Я намерен трудиться в Вашей счастливой стране, чтобы стать независимым. Я едва вступил в жизнь, когда меня стали одолевать великие беды, но, слава Богу, они не привели меня в уныние. Большим счастьем в моих невзгодах является то, что моя юность не дала мне времени привыкнуть к высокому положению и усвоить привычки, от которых трудно отказаться, и то, что я лишился состояния прежде, чем мог либо злоупотребить им, либо даже растратить его.

Наша добрейшая подруга соблаговолила сообщить Вам о некоторых особых обстоятельствах, касающихся моего нынешнего положения, которое довольно плачевно и о котором Вы теперь должны быть осведомлены. Я надеюсь, сударь, что проявленное мною доверие послужит для Вас доказательством чувств уважения и дружбы, которые Вы мне внушаете.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

То, что такая дорога открылась достославному путешественнику, произошло весьма вовремя: гонения, которым он подвергался, вот-вот должны были распространиться и на г-на де Монтескью. Герцог Орлеанский узнал об этом обстоятельстве косвенным образом, благодаря нескольким словам, случайно уловленным из разговора, который собеседники вели, полагая, что он их не слышит, а он услышал.

В тот же момент его решение уехать стало бесповоротным.

На другой день после того, как принц сделал это открытие, а именно 10 марта 1795 года, он покинул Бремгартен.

Что же касается его сестры, то она еще 11 мая 1794 года, то есть примерно за год до этого, покинула монастырь святой Клары в Бремгартене и уехала в Венгрию, к принцессе де Конти, своей тетке.

Со своей стороны, г-жа де Жанлис находилась в Гамбурге, вместе с г-ном де Балансом и Дюмурье.

Господин де Монтескью дал герцогу Орлеанскому письмо, адресованное Дюмурье, который, нисколько не отказавшись от надежды восстановить монархию, трудился над этим как никогда деятельно.

Двадцатого марта герцог Орлеанский прибыл в Гамбург в сопровождении г-на де Монжуа и Бодуана. Он нашел там Дюмурье, который тотчас же ответил на письмо г-на де Монтескью. Этот ответ содержит следующий пассаж, служащий подтверждением того, что мы сказали о надеждах победителя при Вальми:

«Как Вы догадываетесь, я с величайшим удовольствием обнял моего молодого друга. Я нашел его безропотным и мужественным. Он провел со мной пять дней. Я бы с радостью удержал его на все лето, но если бы это обнаружилось, все стали бы говорить, что я подготавливаю его царствование и заботливо взращиваю главу новой династии…

И в самом деле, я смотрю теперь на династию Капетингов как на закончившуюся, ибо ни одна из революций, которые могут порождать друг друга, не будет благоприятной для нее. Рано или поздно во Франции будет король. Не знаю, когда, не знаю, кто, но наверняка он будет взят не из прямой линии Бурбонов».

Примечательно, что почти в то самое время, когда Дюмурье писал эти строки, будущий король Франции проявил себя во время мятежа 13 вандемьера, и в дальнейшем ему предстояло осуществить предсказание Дюмурье и одновременно опровергнуть его.

По прибытии в Гамбург, принц, вместо того чтобы отплыть в Америку, вдруг оказался охвачен юношеской прихотью: он решил посетить северные страны, продвинувшись как можно дальше на север, вплоть до того места, где земля кончится у его ног, как сказал Реньяр. Вне всякого сомнения, прежде чем очутиться перед лицом холодной реальности таких людей, как Вашингтон и Адамс, ему захотелось побродить среди волшебных туманов Эльсинора.

Шестого мая 1795 года он высадился на берег Швеции.

Король Густав III был незадолго до этого убит Анкарстрёмом, Горном и Риббингом, и регентом Шведского королевства был герцог Сёдерманландский.

Герцог Сёдерманландский, которого называли шведским Орлеаном, мог быть для изгнанника лишь своего рода защитой. Впрочем, он засвидетельствовал ему полнейшую симпатию, превосходно принял его и защитил от преследований со стороны французского посланника, некоего Ривальса, получившего от Директории приказ особым образом надзирать за молодым герцогом Орлеанским.

XXI

В течение двух следующих месяцев наш путешественник объездил весь тот край старинных легенд, подлинную родину призраков и привидений, что зовется Данией. Он увидел замок Кронборг и сады Гамлета, посетил Хельсингборг и Гётеборг, поднялся к озеру Венерн, чтобы полюбоваться водопадами на реке Гёта-Эльв у Трольхеттана; затем он направился в Норвегию, посетил в Фредриксхальде крепость, где погиб Карл XII, и остановился на несколько дней в Христиании; пребывая там под именем Корби, он познакомился с протестантским пастором Моно, с которым позднее встречался в Париже; затем проследовал вдоль берегов Норвегии до залива Сальтен, увидел Мальстрём, подлиннейшую бездну, которая кажется заимствованной из какой-нибудь сказки «Тысячи и одной ночи» для очередного путешествия Синдбада-морехода; затем пешком, с несколькими лапландцами, преодолевая горы, достиг залива Тюс, добрался до мыса Норд и, проведя несколько дней среди снегов, напротив океана льдов, в восемнадцати градусах от Северного полюса, вернулся в Торнио, на берег Ботнического залива, где вряд ли побывал кто-нибудь из французов с тех пор, как король Людовик XV отправил туда Мопертюи измерять длину градуса меридиана за Полярным кругом.

Наконец, возвращаясь через Або, молодой принц пересек Финляндию и, осмотрев вплоть до реки Кеми поля сражений русских со шведами, снова приехал в Стокгольм, где, как мы уже сказали, на границах цивилизованного мира его ожидали преследования.

Несмотря на поддержку, которую предлагал ему герцог Сёдерманландский, наш путешественник снова взял в руки дорожный посох, покинул Швецию и отправился в Гольштейн, на встречу с Дюмурье, ожидавшим его там с огромным нетерпением.

Дюмурье дал ему отчет о своих обращениях к Шаретту, к Пюизе и даже к Бёрнонвилю, который незадолго до этого вернулся во Францию, обмененный вместе с четырьмя комиссарами Конвента и Друэ на принцессу Марию Терезу.

Между тем г-жа де Жанлис затосковала в изгнании, то ли полагая, что у нее появился повод жаловаться на своего воспитанника, то ли надеясь, что, если со стороны покажется, будто она порвала с ним, это откроет ей двери во Францию. И вот тогда из глубинки Гольштейна она написала ему письмо — несколько жесткое, несколько суровое, но, тем не менее, бросающее яркий свет на характер человека, чью историю мы теперь пишем.^[6]

Пока длилась вся эта одиссея, во Франции совершились грандиозные события.

Обвинявшие герцога жирондисты и предавшие его монтаньяры, на короткое время пришедшие к согласию по этому вопросу, очень скоро поссорились.

Камнем преткновения послужил Марат.

Привлеченный по требованию Жиронды к суду в связи с разграблением лавочников, он был оправдан, на руках вынесен из зала судебных заседаний и вернулся в Конвент, чтобы вступить в чудовищный союз с Шометтом, Робеспьером и Дантоном и устроить вместе с ними знаменитое восстание Коммуны, которое повлекло за собой события 31 мая, а точнее, 2 июня, то есть предание суду членов Комиссии двенадцати, изгнание жирондистов и арест г-жи Ролан.

После этого развернулись другие события, быстрые, как горные реки, губительные, как лавины.

Шарлотта Корде убила Марата и была казнена.

Мария Антуанетта была предана суду, приговорена к смерти и казнена.

Герцог Орлеанский был предан суду, приговорен к смерти и казнен.

Двадцать один депутат, которых именовали бриссотинцами, жирондистами, федералистами и изгнали 2 июня, были преданы суду, приговорены к смерти и казнены.

Шабо, Барер, Лакруа, Демулен, Дантон, Эро де Сешель, Фабр д’Эглантин и другие кордельеры были преданы суду, приговорены к смерти и казнены.

Принцесса Елизавета, сестра Людовика XVI, эта святая, эта мученица, была предана суду, приговорена к смерти и казнена.

Наконец, Робеспьер, Сен-Жюст, Леба́, Анрио и восемнадцать других якобинцев в свой черед были преданы суду, приговорены к смерти и казнены.

И тогда начинается реакция.

Снова бросим взгляд на этот кровавый период массовых расстрелов в Лионе, «потоплений» в Нанте и отвоевания Тулона у англичан генералом Дюгомье, а точнее, Бонапартом.

Мы видим, как среди всех этих событий пробивают себе дорогу люди, которые вскоре создадут Империю: Журдан, Клебер, Лефевр, Бернадот, Монсе, Ожеро.

Вслед за революционными казнями происходят казни контрреволюционные: казнены Каррье и Фукье-Тенвиль.

Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенн, Амар и Вадье отправлены в ссылку.

Затем происходят события 13 вандемьера, где снова появляется Бонапарт, чтобы предвозвестить Наполеона.

Конвент уступает место Директории.

И произошло это вовремя: тюрьмы, в которых содержались девять тысяч узников, грозили лопнуть, если бы в них попытались заключить кого-нибудь еще.

Луидор стоил две тысячи шестьсот франков ассигнатами.

Но при этом Вандея усмирена, Бернадот разбил русских в Швейцарии, Клебер разбил австрийцев на Рейне, а Бонапарт готовится совершить свою блистательную кампанию в Италии.

Между тем никто не может предвидеть будущего Франции. Среди членов Директории ни один не расположен к герцогу Орлеанскому. Шаретт, на которого рассчитывали орлеанисты, расстрелян. Силлери, их парижский агент, гильотинирован вместе с жирондистами.

Так что принц-изгнанник имел вполне достаточно времени для того, чтобы совершить путешествие по Соединенным Штатам, прежде чем какое-нибудь важное политическое событие могло изменить политику французского правительства.

Впрочем это путешествие, вследствие щепетильности Директории, вскоре станет долгом для принца; во время короткой остановки, которую он делает во Фредрике — хальде, ему приходит письмо от матери, датированное 27 мая 1796 года.^[7]

Из ответного письма герцога Орлеанского видно, какую глубокую рану нанесло ему послание г-жи де Жанлис, упомянутое нами выше.

Мы были лично знакомы с г-жой де Жанлис и слышали от нее самой, что герцог Орлеанский никогда не простил ей этого послания.

Впрочем, это вполне понятно.

Герцог Орлеанский воспользовался векселем, который прислал ему г-н Говернер Моррис. Этот вексель, выписанный на имя гамбургского банкира Пэриша, был на четыреста фунтов стерлингов. Сто из них герцог Орлеанский послал сестре, триста оставил себе, написал письмо своему покровителю, извещая его о своем отъезде в Америку, и занялся поиском судна, на котором можно было бы совершить это плавание.

Дело оказалось нетрудным: отличное торговое судно регулярно, несколько раз в год, совершало рейсы между Гамбургом и Филадельфией.

Судно это носило название «Америка».

Посланник Говернер Моррис получил письмо герцога Орлеанского, исполняя миссию в Германии. Он тотчас же написал своим корреспондентам в Нью-Йорк, распорядившись открыть кредит принцу, который, несмотря на свое желание поскорее распрощаться с Европой, смог покинуть Гамбург лишь 24 сентября 1796 года, поскольку отплытие судна задержалось из-за западных ветров.

Все эти подробности мы узнаем из второго письма, адресованного герцогине Орлеанской.

Как видим, ссора принца с г-жой де Жанлис пошла на пользу несчастной матери.

Сын вернулся к ней полностью, и мы собственными глазами видели, как после своего возвращения во Францию герцог Орлеанский до самой смерти матери окружал ее почтением и всей любовью, какую она заслуживала.^[8]

Наконец, как уже было сказано, 24 сентября 1796 года, в то самое время, когда Журдан терпит поражение в битве при Вюрцбурге, а Бонапарт, разгромив уже третью австрийскую армию, посланную против него, вынуждает Вурмзера запереться в Мантуе, «Америка» выходит из устья Эльбы и направляется к Соединенным Штатам.

Герцог Орлеанский поднялся на борт судна как датский подданный. Его единственным спутником в этом плавании, помимо верного Бодуана, был французский эмигрант, бывший колонист с Сан-Доминго, который, пребывая в сильном затруднении из-за своего плохого английского языка и видя, с какой легкостью герцог Орлеанский изъясняется на этом языке, еле понятными словами попросил принца послужить ему переводчиком.

И тогда герцог Орлеанский призвал его говорить по-французски, сказав, что, хотя он и не француз, французский язык ему знаком.

— Да, в самом деле, — ответил колонист, — для датчанина вы неплохо говорите на этом языке.

И, обрадованный тем, что он обрел в своем единственном спутнике человека, с которым можно было разговаривать, наш эмигрант больше не отходил от герцога ни на минуту, если не считать того, что в тот момент, когда они находились вблизи Кале, неожиданное событие заставило его нырнуть в самую глубину трюма.

Французский корсар, конвоировавший два захваченных им датских судна, окликнул в рупор «Америку» и приказал ей лечь в дрейф и приготовиться к осмотру.

Эмигранта охватил жуткий страх: он ужасно боялся, что его опознают и отвезут во Францию.

Во Франции для него по-прежнему был 93-й год, и он уже видел себя приговоренным к смерти. Герцог Орлеанский старался успокоить его и побудить пренебрежительно отнестись к визиту корсара, но это оказалось невозможно.

— Сразу видно, — сказал бедняга, — что вы не француз, как я. Будь вы французом, вы не чувствовали бы себя спокойно.

И он бросился в трюм.

Минуту спустя корсары поднялись на борт, и капитан предъявил им свои документы.

Герцог Орлеанский стоял рядом, наблюдая за проверкой бумаг.

— Ну что ж, — сказал вожак корсаров, — идти из Гамбурга в Филадельфию означает идти из одного нейтрального порта в другой. Продолжайте путь: нас это ничуть не касается. Однако, если позволено дать вам совет, держитесь ближе к берегу Англии: там поспокойнее, чем у побережья Франции.

И, спустившись в лодку, они вернулись на свое судно.

Как только они удалились, из люка появилась голова эмигранта.

— Ну что? — спросил он герцога Орлеанского.

— Они отплыли.

— Точно отплыли?

— Сами посмотрите.

Эмигрант вылез из люка и, из предосторожности сгорбившись, взглянул поверх палубного ограждения.

— Да, — сказал он, — и правда отплыли, черт их побери! Они заставили меня дрожать от страха.

Двадцать первого октября, то есть через двадцать семь дней после отправления, судно бросило якорь возле Филадельфии.

Герцог Орлеанский в один прыжок выскочил из лодки на набережную и, вынув из кармана трехцветную кокарду, прицепил ее к шляпе.

Он наконец-то был на свободной земле!

Эмигрант подошел к нему и спросил:

— Так стало быть, сударь, вы француз?

— Несомненно, — ответил принц.

— Но если вы француз, то почему остались на палубе, когда на борту появились корсары?

— Сударь, — ответил ему принц, — если бы на протяжении четырех лет вы настрадались так же, как я, вы не боялись бы ничего и придерживались бы мнения, что нет на свете опасности, которая стоила бы труда лезть в трюм, пытаясь избежать ее.

— Но кто же вы тогда такой? — спросил эмигрант.

— Я Луи Филипп Орлеанский, гражданин Соединенных Штатов Америки.

И, поклонившись совершенно ошеломленному эмигранту, принц направился в город.

Две недели спустя граф де Божоле и герцог де Монпансье поднялись на борт судна в Марселе.

Во время своей неволи в башне Сен-Жан братья попытались бежать через окно, располагавшееся на высоте около двадцати футов от поверхности земли: им нужно было добраться до пристани.

Граф де Божоле, спустившийся первым, был уже на твердой земле, как вдруг герцог де Монпансье оступился, упал на камни, служившие границей порта, и сломал себе ногу.

Видя, что он не может бежать, граф де Божоле вернулся и сам сдался тюремщикам.

Им уже давно обещали свободу, но они столько раз видели, как ничем заканчивается день, в который должны были открыться двери их тюрьмы, что перестали надеяться. Наконец 2 ноября 1796 года им сообщили, что это случится 5-го; поскольку они тревожились, что и на сей раз их обманут, 3 и 4 ноября им повторили это обещание.

Седьмого января 1797 года братья воссоединились, свободные и почти богатые благодаря векселю г-на Говернера Морриса, и решили предпринять поездку по внутренним областям страны.

Второго апреля, побывав перед этим на заседании Конгресса, на котором Вашингтон, счастливый и гордый возможностью вернуться к частной жизни, передал президентскую власть в руки г-на Адамса, они отправились в путь верхом на лошадях, сопровождаемые одним только верным Бодуаном.

В письме герцога де Монпансье, адресованном его сестре, принцессе Аделаиде, прекрасное путешествие братьев описано намного лучше, чем это могли бы сделать мы.^[9]

За четыре года до них Шатобриан, еще один принц-изгнанник, проделал такое же путешествие.

Оставляя в стороне гуашь, обещанную герцогом де Монпансье сестре, я не знаю, что принесли или принесут Франции те отрывочные впечатления, какие он приобрел во время этих странствований, но путешествие Шатобриана принесло ей «Дух христианства» и «Натчезов», не считая восхитительных путевых очерков, наполненных блеском ночных звезд, шелестом свежего ветра, сиянием озер, отражающих небо, и водопадов, отражающих солнце в каждой капле воды, которая низвергается, словно пелена, брызжет, словно сноп искр, и рассеивается, словно дымка.

О гений, единственный король по божественному праву, существующий на свете, неужели ты всегда будешь признан лишь потомством?!

Когда отсутствие денег вынудило принцев прервать путешествие, они вернулись в Филадельфию; но, едва они туда приехали, там разразилась желтая лихорадка; в течение двух или трех дней паника была всеобщей и все убегали из города, за исключением герцога Орлеанского и его братьев: та же самая причина, какая заставила их прервать путешествие, приковала их к Филадельфии.

Так что они оставались в городе, однако лихорадка прошла, не затронув их.

Это безденежье длилось до конца сентября, до тех пор, пока значительная денежная сумма, отправленная матерью изгнанников, не прибыла к ним из Европы. Их первое путешествие, при всей его утомительности, возбудило юное воображение принцев, и они решили предпринять второе.

Они отправились в Нью-Йорк, посетили Ньюпорт и Провиденс, побывали в штатах Массачусетс, Нью-Гэмпшир и Мэн, добрались до Бостона и, возможно, встретили во время этих поездок юного Купера, великого поэта, уже замышлявшего тогда удивительную эпопею, главными персонажами которой служат охотники, солдаты и дикари.

Внезапно до юных принцев дошла во всех подробностях новость о перевороте 18 фрюктидора.

В ночь с 17 на 18 фрюктидора Ожеро, призванный Баррасом, вступил в Париж с десятью тысячами солдат и с сорока артиллерийскими орудиями и в четыре часа утра парижане проснулись от грохота пушек.

Все знают, как совершился этот переворот и каковы были его последствия. Две палаты, составлявшие законодательный корпус, были оцеплены, два члена Директории, сто пятьдесят четыре депутата и сто сорок восемь граждан, обвиненных в сообщничестве с ними, были отправлены в ссылку, а неприсягнувшие священники и эмигранты вновь выдворены из страны; изгнание Бурбонов старшей ветви и Бурбонов младшей ветви продолжилось с еще большей строгостью, чем прежде; и, наконец, Директория была облечена диктаторским всемогуществом, с правом брать города в осаду и судить подозреваемых лиц при посредстве чрезвычайных военных трибуналов.

Герцогиня Орлеанская, которую пощадили Марат и Робеспьер, герцогиня Орлеанская, которая в страшные 93-й и 94-й годы укрывалась в доме герцога де Пентьевра и которую там никто не побеспокоил, на этот раз была арестована, заключена в тюрьму Ла-Форс и, наконец, 26 сентября 1797 года изгнана из Франции, получив пенсион в сто тысяч франков, который выплачивался с доходов от ее конфискованных имений.

Она удалилась в Испанию.

Одновременно до юных принцев дошли другие новости, еще более удивительные, чем эти: человек, имя которого было едва знакомо им в то время, когда они покинули Францию, стремительно приобретал все большую известность; это имя, впервые произнесенное при осаде Тулона, громко прозвучавшее 13 вандемьера и повторенное эхом сражений при Монтенотте, Арколе и Лоди, начало заполнять собой мир. То было имя Бонапарта.

Между тем эти последние новости скорее всего удивили юных принцев, но еще не обеспокоили их. Эта стремительная карьера, к тому же приписываемая как случаю, так и гению, покамест была всего лишь карьерой солдата, и хотя, в предвидении будущих событий, победитель Италии уже удалил из своего имени букву, придававшую ему итальянское звучание, один только Бонапарт — если, конечно, предположить, что уголок завесы будущего приоткрылся для него, — один только Бонапарт прозревал грядущую судьбу Наполеона.

Но, притягиваемый в Европу одновременно двумя желаниями — увидеть мать и быть ближе к событиям, к которым целая партия продолжала привязывать его имя, герцог Орлеанский принял решение покинуть Америку и отправиться в Испанию.

Этому замыслу мешало лишь одно препятствие: война, начавшаяся между Испанией и Англией и прервавшая все коммуникации.

Посовещавшись между собой, принцы решили отправиться вначале в Луизиану, принадлежавшую в то время Испании; из Луизианы они должны были отправиться в Гавану, а из Гаваны — в какую-нибудь точку Испании.

Получив согласие испанского посланника в Филадельфии, они отправились в путь 10 декабря 1797 года, в тот самый день, когда Бонапарт по возвращении из Раштатта был представлен Директории и Париж праздновал заключение Кампоформийского мира.

У принцев были лошади, но, поскольку путешествие верхом было чересчур утомительно для герцога де Монпансье и графа де Божоле, отличавшихся слабым здоровьем, братья купили повозку, впрягли в нее трех лошадей и путешествовали на манер тех эмигрантов, которые в те времена отправлялись пытать счастье во внутренние области страны и оспаривать у краснокожих границы колонии.

Путешествие было долгим, поскольку они не могли преодолевать более восьми или десяти французских льё в день; в Карлайле повозка перевернулась, и герцог Орлеанский едва не погиб; в Питтсбурге они застали Мононгахилу замерзшей; к счастью, Аллегейни была еще свободной ото льда; принцы купили лодку, как прежде купили повозку, и 3 января 1798 года отважились пуститься вплавь по Огайо. Добравшись до форта Массак, на пути к которому им пришлось бороться почти с такими же опасностями, какие подстерегают во время арктической навигации, они запаслись там дичью и, отважившись пуститься вплавь по Миссисипи, спустились вниз по течению до Нового Орлеана, куда прибыли 17 февраля; там принцы решили дожидаться прибытия какого-нибудь испанского корвета, но, поскольку ни один корвет так и не прибыл, они отплыли на американском судне, которое, дойдя до середины Мексиканского залива, было захвачено английским фрегатом.

Вначале принцы сочли это событие более трагическим, чем оно было в действительности: фрегат плавал под трехцветным флагом, и они подумали, что попали в руки Директории.

Однако приказ, отданный на английском языке, успокоил их; тем не менее, прежде чем подняться на борт корабля, герцог Орлеанский крикнул на английском языке, обращаясь к помощнику капитана:

— Сударь, я герцог Орлеанский, а два моих спутника — это мои братья, герцог де Монпансье и граф де Божоле. Мы направлялись в Гавану. Соблаговолите известить капитана о нашем присутствии.

Капитан тотчас же примчался: это был тот, кто позднее звался адмиралом Кокраном и кого мы встречали у герцога Орлеанского, вернувшегося во Францию и жившего в Пале-Рояле. Он заявил изгнанникам, что они будут желанными гостями на борту его судна, и бросил вниз канат, чтобы облегчить им подъем; однако канат, то ли плохо брошенный, то ли плохо пойманный, выскользнул из рук герцога Орлеанского, который рухнул в воду, но, превосходно умея плавать, отделался купанием, не представлявшим при этой почти тропической температуре никакой опасности.

То, что принцы восприняли вначале как неприятное происшествие, оказалось, напротив, удачей. Капитан Кокран предоставил свой фрегат в их распоряжение и, узнав, как мы уже говорили, что они направлялись в Гавану, решил отвезти их туда сам.

Принцы прибыли к месту назначения 31 марта.

Однако там их задержали по категорическому приказу Мадридского двора, строжайшим образом запрещавшему французским принцам въезжать в Испанию.

Старая вражда между регентом и Филиппом V еще не утихла!

Принцев превосходно принимали в Гаване, и какое-то время они думали остаться там и основать поселение, но 21 мая 1799 года генерал-губернатор острова Кубы получил строгий приказ выдворить французских принцев из испанских колоний в Новом Свете.

Исключение было сделано только для Луизианы, и принцы получили разрешение поселиться там.

Это был тот самый день, когда Бонапарт снял осаду с Сен-Жан-д'Акра, шведский король вступил в антифранцузскую коалицию, а Суворов захватил Алессандрию.

Герцог Орлеанский отказался от этого странного гостеприимства и, сопровождаемый своими братьями, поднялся на борт испанского парламентерского судна, которое доставило их на Багамские острова, придлежавшие англичанам, а затем в Галифакс, главный город Новой Шотландии, где герцог Кентский, один из сыновей короля Георга III и отец королевы Виктории, оказал им царственный прием, но, тем не менее, не решился взять на себя ответственность и позволить им отправиться в Англию на корабле военно-морского флота.

Так что изгнанникам пришлось вернуться в Соединенные Штаты, которые, будучи менее щепетильными, поспособствовали их переезду в Лондон, куда они и прибыли в январе 1800 года.

XXII

За три месяца до этого Бонапарт произвел переворот 18 брюмера и, по существу говоря, стал властелином Франции.

И потому, высадившись в Фалмуте и узнав удивительные новости, пришедшие из Франции и распространившиеся по всей Европе, Луи Филипп написал Говернеру Морису, своему прежнему покровителю, письмо, удостоверявшее его удивление:

«Карантин в бухте Фалмута, 30 января 1800 года.

Сударь, мне стало известно, что в Нью-Йорк скоро отправится пакетбот, и я пользуюсь этим удобным случаем, чтобы известить Вас о нашем благополучном прибытии после трехнедельного плавания, которое сопровождалось довольно сносной погодой и в ходе которого мы не встретились, слава Богу, ни с какими крейсирующими судами. Тем не менее мы видели какой-то корабль, который не был английским; по счастливой случайности он нас испугался. Нам повезло тем больше, что в это время море кишело корсарами и ими только что были захвачены четыре пакетбота. Газеты пишут исключительно о захвате судов и ураганных ветрах.

Вскоре я напишу Вам более пространное письмо, а сейчас мне нужно было лишь сообщить Вам о нашем благополучном возвращении. Как видите, я родился под счастливой звездой!

Бонапарт — первый консул! Аббат Сиейес — его коллега!! Епископ Отёнский — его министр!!!

Приветствую Вас от всего сердца. Мои поклоны Вашим друзьям.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

Девятнадцатый век начался для Луи Филиппа с этих трех восклицательных знаков.

И в самом деле, зрелище того, что происходило тогда в Европе, зрелище великого созидания современного мира в момент его зарождения, должно было сильно удивлять сына Филиппа Эгалите, воспитанника г-жи де Жанлис и ученика генерала Дюмурье.

Генерала Дюмурье, который, и сам пребывая в удивлении от того, что тогда происходило, написал следующие строки, ставшие странным опровержением его образа действий на протяжении последних семи лет:

«… Вы указываете на меня как на главу партии Орлеанов и соединяете меня в этой партии в одно целое с некой дамой, прославившейся своим литературным творчеством и, к несчастью для нее, написавшей открытое письмо против молодого принца, который оказался опорочен тем самым обвинением, какое Вы выдвигаете против меня. Я крайне мало знаю эту даму, которую видел лишь в Турне в 1793 году, когда она сопровождала юную и обаятельную принцессу, спасенную тогда мною от неистовой ярости людей вроде Робеспьера и Марата и преследований с их стороны. С того времени я больше не встречался с ней; я был очень тесно связан с молодым принцем, и это в моем доме он писал ответ на безрассудное письмо против него, опубликованное ею. Оба эти сочинения были напечатаны в Гамбурге и хорошо Вам известны. Стало быть, Вы прекрасно понимаете, что между нами не может быть никакой связи и еще меньше — единодушия, необходимого для политической партии…

У меня нет нужды защищать трех молодых принцев из несчастной ветви, которую негодяи хотят навсегда отделить от августейшего древа, так долго приносившего честь нашему отечеству. Я скажу всего несколько слов о молодом герцоге Орлеанском. Вместе со мной он оплакивал смерть Людовика XVI, он присоединился ко мне, чтобы отомстить за него, и вместе со мной покинул Францию. С того времени он постоянно путешествовал по Швейцарии, Дании, Норвегии, Лапландии, Швеции и, воссоединившись спустя год со своими братьями, побывал в Америке и в Гаване. Когда, при помощи кого и заодно с кем, находясь в дальних краях, странствуя и пребывая в бедности, мог он поддерживать сношения, строить козни и затевать заговоры с негодяями из Парижа, которые, возможно, злоупотребляют его именем и которых он даже не знает?

Вы имеете возможность, сударь, получить точные сведения о его поведении и его характере, наведя справки в городе, где Вы проживаете; Вы окружены людьми, знавшими его лично. Везде, где ему приходилось бывать, он выказывал лишь прилежание, стойкость и добродетели.

Что же касается меня, сударь, то, будь я главой какой-нибудь узурпаторской партии, я пощадил бы негодяев, которых, напротив, во всех своих писаниях покрываю позором; я приберег бы для себя средства примирения, чтобы иметь возможность вернуться во Францию и присоединиться к своим сообщникам. Я воздерживался бы от того, чтобы неизменно выказывать себя роялистом, по-прежнему преданным естественному порядку наследования престола. Все мои писания служат свидетельством моих убеждений.

Да, сударь, я роялист и признаю Людовика XVIII в качестве моего законного государя; вся моя надежда на возрождение Франции зиждется на его добродетелях, его опытности, его познаниях, его милосердии и на возвращении нации к правде,здравому смыслу, любви к порядку, своим законам и своим королям. Таковы убеждения, в которых я хочу жить и умереть.

Имею честь быть и т. д.

ДЮМУРЬЕ».

Это письмо можно найти в октябрьском номере журнала «Северный зритель» за 1799 год.

Впрочем, письмо Дюмурье подтверждала декларация молодых принцев. Эта декларация, которой предстояло стать актом примирения между старшей и младшей ветвями Бурбонов, была, по существу говоря, продиктована графом д'Артуа герцогу Орлеанскому. Копия декларации была послана Людовику XVIII в Митаву, в то время как ее оригинал остался в архивах графа д'Артуа в Лондоне.

Вот текст этой декларации, которая, следует согласиться, весьма напоминает отказ от своих слов.

«Пребывая в убеждении, что большая часть французского народа разделяет все чувства, какие движут нами, мы заявляем, что приносим как от имени наших честных соотечественников, так и от нашего собственного имени, торжественную и священную клятву, на своем мече присягая нашему королю жить и умереть преданными нашей чести и нашему законному государю.

Если же неправедное употребление какой-либо неодолимой силы приведет, не дай Бог, к тому, что на французский трон будет де-факто и никоим образом не по праву посажен кто-либо отличный от нашего законного короля, мы заявляем, что будем как с доверием, так и с преданностью следовать голосу чести, предписывающей нам взывать, до нашего последнего дыхания, к Богу, французам и нашему мечу».

Спрашивается, как был бы принят в Пале-Рояле смельчак, который сунул бы 8 августа 1830 года эту декларацию под нос королю Луи Филиппу I?

Благодаря этой декларации герцог Орлеанский и его братья заняли за границей положение иностранных принцев и получили часть денежных пособий, которые предоставляла Англия.

Их частью являлась ежегодная рента в пятьдесят тысяч ливров.

Кстати сказать, это сближение умело подготавливала в течение полугода вдовствующая герцогиня Орлеанская; она написала Людовику XVIII, который по этому случаю в свой черед отправил следующее письмо герцогу д'Аркуру:

«Митава, 27 июня 1799 года.

Спешу поделиться с Вами, господин герцог, чувством удовлетворения, испытываемого мною от возможности проявить милосердие в отношении герцога Орлеанского, моего кузена. Его достопочтенная мать, эта добродетельная принцесса, проявляет себя чересчур великой в своем несчастье, чтобы получить от меня новый удар, способный внести смертельное отчаяние в ее сердце. Она выступила посредником между своим королем и своим сыном. С сердечной чувствительностью я воспринял одновременно слезы матери и изъявления покорности сына, которого его малая опытность заставляла подчиняться злодейским указаниям чудовищно преступного отца.

Это решение было принято по предложению моего совета, и я испытываю тихое удовлетворение, сообщая Вам, что члены совета единодушно высказались в пользу милосердия и прощения.

ЛЮДОВИК».

Как видим, Людовик XVIII был жутким ростовщиком и заставил дорого заплатить за это милосердие и прощение, которое он не даровал, а дал взаймы, чтобы иметь право взять их обратно.

Несмотря на это кажущееся сближение, отношения между герцогом Орлеанским и графом д'Артуа оставались трудными. И потому герцог Орлеанский вернулся к своему замыслу поездки в Испанию. Вдовствующая герцогиня Орлеанская жила в местечке Сарриа близ Барселоны. Трое ее сыновей отправились на Менорку и отыскали там неаполитанский корвет, который доставил их на рейд Барселоны.

Но испанский королевский двор проявил прежнюю щепетильность, так что молодые принцы не смогли сойти на берег, и, так и не увидев матери и не получив возможности общаться с ней иначе, чем письмами, они были вынуждены вернуться в Англию.

Однако следствием этой переписки стало воссоединение принцессы Аделаиды с матерью.

Тем временем Бонапарт утвердил в Маренго свою зарождающуюся власть не только во Франции, но и в Европе и готовился принять титул императора французов, заставив при этом короля Англии отказаться от титула короля Франции.

Эти новости оказали огромное влияние на Европу. 21 января 1801 года, в годовщину казни Людовика XVI — подумал ли император Павел I об этом странном совпадении дат? — так вот, 21 января 1801 года император Павел I отказался поддерживать дело Бурбонов и призвал Людовика XVIII покинуть Митаву вместе со своим маленьким двором. Этот призыв был равносилен приказу. Людовик XVIII покинул Митаву и перебрался в Пруссию.

Однако Пруссия тоже не хотела делать что-либо неприятное первому консулу и Французской республике, так что Людовика XVIII призвали отказаться от титула короля Франции. Возможности противиться этому не было, и он принял титул графа де Лилля.

Фортуна Бонапарта шагала гигантскими шагами; удача, которая витает над предызбранными людьми, сопровождает их повсюду. Задетый пушечным ядром в битве при Маренго, он отделался царапиной. Находясь под угрозой гибели от адской машины Карбона и Сен-Режана, он увидел, как эта адская машина, взорвавшись, убила пятьдесят шесть человек и ранила двадцать двух, но сам не пострадал. Наконец, он ускользнул от Жоржа Кадудаля, вероятно самого страшного из ополчившихся против него заговорщиков, провалившийся заговор которого, избавив первого консула от Моро и Пишегрю, двух его врагов, дал ему возможность свести на нет распространившиеся слухи о его сговоре с Бурбонами.

Герцог Энгиенский, арестованный 15 марта 1804 года в Эттенхайме и привезенный 20-го числа в Париж, был расстрелян 21-го во рву Венсенского замка.

Наконец, 2 ноября того же года папа Пий VII отбыл из Рима, 25-го числа того же месяца прибыл в Фонтенбло, 28-го отправился в Париж в одной карете с Наполеоном и 2 декабря короновал его в соборе Парижской Богоматери императором французов.

То были жестокие удары, нанесенные надеждам принцев-изгнанников.

XXIII

Посмотрим, какое воздействие оказали все эти разнообразные события на будущего короля Франции, которому предстояло в свой черед пережить несколько покушений на его жизнь и ускользнуть от адской машины Фиески и пуль Алибо, Мёнье и Леконта.

Почти сразу после казни герцога Энгиенского последовала смерть Жоржа Кадудаля, часть заговорщиков погибли на эшафоте, другие были помилованы императором, а кто-то сумел бежать и укрылся в Англии.

На этот раз граф д'Артуа не утратил бдительности и не стал оказывать эмигрантам полного доверия; зная ловкость одного из офицеров Жоржа Кадудаля, он вызвал его к себе; это был Бреш: более удачливый, чем его генерал, он смог вернуться в Англию после предпринятого в Париже покушения.

— Вы знакомы с Дюмурье? — спросил его принц.

— Нет, монсеньор, — ответил Бреш.

— Тем хуже; а из его окружения вы тоже никого не знаете?

— Я не знаю этих людей даже по имени.

— Очень жаль.

— Почему, монсеньор?

— Потому, что я побудил бы вас увидеться с этими людьми.

— Зачем, монсеньор?

— Чтобы побеседовать с ними.

— О чем?

— О чем угодно, это не имеет значения.

— Если речь идет лишь о такой безделице, я вступлю в сношения с Дюмурье или с его друзьями.

— Сделайте это как можно быстрее.

Дюмурье жил в небольшом деревенском доме вблизи Лондона. Уже на другой день Бреш отправился туда и стал прогуливаться возле сада, делая вид, будто занят лишь тем, что любуется его очарованием и красотой цветов. Кто-то из обитателей дома, заметив незнакомца, учтиво пригласил его войти в сад, что тот и сделал. Разговор начался на английском языке, но вскоре Бреш сказал:

— Полагаю, что вы француз, как и я, так что нам будет удобнее говорить на родном языке.

— Я одного мнения с вами, — ответил обитатель дома.

Разговор продолжился на французском языке; Бреш поинтересовался у своего собеседника, эмигрант ли он, и, когда тот сказал в ответ, что он состоит при генерале Дюмурье, живущем в этом доме, добавил, полагая придать этим разговору больший интерес, что сам он не то что бы эмигрант, а товарищ Жоржа Кадудаля.

— И вы были сейчас в Париже вместе с ним? — спросил его собеседник.

— Да.

Тогда этот человек вошел в дом и вскоре вернулся, чтобы от имени Дюмурье пригласить Бреша на завтрак; Бреш согласился и последовал за своим провожатым, который представил его генералу.

Они прошлись по саду.

— Стало быть, вы были в Париже вместе с Кадудалем, — промолвил Дюмурье. — Его смерть — огромная потеря для роялистской партии.

— Непоправимая.

— Но ведь остались его сподвижники.

— Несомненно, но кто сумеет воспользоваться ими?

— О, в способных людях недостатка нет.

— Я знаю одного из них, — произнес офицер-роялист.

— Кто же это?

— Вы, генерал.

— О нет, я командовал республиканскими армиями; не будучи якобинцем, я имел с ними общие интересы; роялисты никогда не простят мне этого. Однако есть другой человек, который подошел бы на эту роль лучше.

— И кто это?

— Герцог Орлеанский.

— Подобно тому как вы командовали республиканскими армиями, он состоял в Якобинском клубе.

— Да, но принцам прощают то, чего не прощают частным лицам.

— Остается узнать, устроит ли это герцога Орлеанского и тех роялистов, которые находятся внутри страны.

— В том, что касается принца, я могу поручиться вам со всей определенностью; в отношении же роялистов вы должны быть осведомлены лучше, чем я.

— Но устроит ли довод такого рода английское правительство, без содействия которого ничего нельзя предпринять?

— Могу вас успокоить, что в этом отношении никаких помех не будет.

— Мне остается высказать лишь одно замечание, генерал: хочется узнать, получит ли подобный замысел одобрение со стороны старшей ветви?

В ответ на это Дюмурье ироничным жестом щелкнул большим и средним пальцами и произнес:

— Ах, клянусь, независимо от того, одобрят они или не одобрят, мы все равно будем действовать.

Заметив впечатление, которое произвели его слова, он рассудил, что зашел слишком далеко, и поспешил добавить в качестве поправки:

— … в единых интересах монархического дела.

В этот момент Бреш без труда догадался, с какой целью граф д’Артуа поручил ему увидеться с Дюмурье, и после нескольких ничего не значащих фраз откланялся. Генерал взял у него адрес, призвав его поразмышлять над интересной темой их разговора.

На другой день Бреш отправился дать отчет об этом разговоре графу д'Артуа и, дойдя до слов Дюмурье о герцоге Орлеанском, заметил, что граф д'Артуа начал кусать нижнюю губу, как он обычно делал в минуты беспокойства.

Ему предстояло кусать ее куда сильнее в Рамбуйе, когда он узнал, что герцог Орлеанский назначен королевским наместником, и в Шербуре, когда он узнал, что Луи Филипп провозглашен королем.

Бреш приходил к Дюмурье снова всего лишь один раз, и начавшиеся было переговоры никакого продолжения не получили.

В конце 1805 года герцог Орлеанский получил первые предложения служить в армии, воюющей против Франции: эти предложения поступили от шведского короля Густава IV, который незадолго до этого примкнул к антифранцузской коалиции.

Здесь мы затрагиваем по-настоящему щекотливую часть жизни герцога Орлеанского, поскольку популярность Луи Филиппа зиждилась главным образом на том, что он никогда не хотел воевать против Франции.

Так что наш долг историка состоит в том, чтобы лишь шаг за шагом вступать в эту часть жизни короля и утверждать что-либо лишь с доказательствами в руках.

Агентом Густава IV и Бурбонов был некто Фош-Борель.

Вот каким образом он завоевал доверие принцев-эмигрантов и короля Швеции.

Наполеон, невзирая на протесты Людовика XVIII, стал императором. Франция провозгласила его императором, а Европа почти признала его в этом качестве.

Для претендента на престол положение было серьезным, и, в целях будущей реставрации монархии, было решено составить на семейном съезде декларацию принципов, способную доказать французам, что в случае своего возвращения он будет готов пойти на уступки духу свободы, ставшему причиной изгнания Бурбонов из Франции.

Трудность заключалась в том, чтобы понять, где проводить этот съезд.

Мы видели, что Павел I приказал королю покинуть Митаву. Получив разрешение Пруссии, Людовик XVIII удалился в Варшаву, но, предоставив ему гостеприимство, Пруссия заявила: «Это убежище, имеющее ограниченное предназначение, должно использоваться лишь для того, чтобы защитить жизнь изгнанника; однако Варшава ни в коем случае не может служить средоточием замыслов дома Бурбонов против правительства, учрежденного во Франции и признанного Пруссией».

Короля Густава IV попросили предоставить город для проведения съезда, и он предложил устроить его в Кальмаре, небольшом епископальном городе Норвегии.

Король Людовик XVIII и граф д'Артуа встретились там 5 октября 1804 года.

На этом съезде были заложены главные основы Хартии.

Фош-Борель служил посредником между французскими принцами и королем Швеции.

Фош-Борель, прусский подданный, был замешан в деле Пишегрю; он долгое время оставался в тюрьме и вышел оттуда лишь вследствие настоятельных требований со стороны короля Пруссии.

На сей раз именно он добивался вступления герцога Беррийского и герцога Орлеанского в шведскую армию. Король Густав IV предоставил ему все полномочия для того, чтобы вести переговоры с молодыми принцами.

Но, как ни быстро действовал Фош-Борель, фортуна Наполеона шагала еще быстрее. Битва при Аустерлице повлекла за собой Пресбургский мир, а Пресбургский мир уничтожил антифранцузскую коалицию.

Автор «Занимательного жизнеописания короля Луи Филиппа» отрицает, что принц принял предложение короля Швеции и согласился присоединиться к коалиции; однако автор «Общественной и личной жизни Луи Филиппа», напротив, это утверждает. Мы же не примем ни ту, ни другую сторону и ограничимся тем, что приведем письмо, которое 5 ноября 1806 года молодой принц написал графу д’Антрегу, исполнявшему по заданию Англии миссию в России.

Читатель обнаружит в этом письме не лишенный интереса пассаж в отношении Польши:

«Я очень сожалею, дорогой граф, что завтрашний день у меня занят. Я буду свободен в воскресенье, и Вы доставите мне удовольствие, придя отобедать со мной. С нами будет граф фон Штаремберг, который высоко ценит Вас и желает снова увидеться с Вами и поддерживать ваше знакомство. Я полагаю, что этот день устроит Вас больше, чем любой другой, поскольку в этой стране воскресенье считается гиблым днем для дел и по праву принадлежит друзьям, которых ты имеешь.

Если Вы захотите прийти до обеда, мы непринужденно побеседуем вдвоем, а затем сообща побеседуем во время обеда и после него.

Я полагаю, как и Вы, что все обстоит крайне плохо, но далеко не погибло. Проявив энергию и твердость духа, все можно исправить. Необходимо, чтобы российский император не позволил Пруссии заключить мир; необходимо, если мир все же будет заключен, чтобы он не признавал его. Он должен пустить в ход все силы своей огромной империи, чтобы помешать революционному возрождению Польши, причем должен сделать это и если у Пруссии достанет малодушия стерпеть его, и если у нее найдется мужество воспрепятствовать ему. Судьба Российской империи, как и судьба Пруссии, зависит от судьбы Польши. Я не думаю, что Буонапарте попытается форсировать Одер этой зимой; если же он предпримет такую попытку и добьется в ней успеха, то, полагаю, это наступление неизбежно заставит его обрести свою Полтаву и император Александр сможет отомстить за Аустерлиц и искупить Ауэрштедт. Для этого нужны лишь быстрота, твердость духа и, главное, решительность. Мы побеседуем обо всем этом обстоятельно, и, если Вы сочтете, что мои мысли этого достойны, Ваше огненное перо разнесет их повсюду.

Примите, дорогой граф, самые искренние заверения в моем уважении и моих лучших чувствах к Вам.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

XXIV

Примерно в это же самое время умер несчастный герцог де Монпансье, беспрерывно болевший после своего тюремного заключения в Марселе. Страдая чахоткой, тихо и медленно угасая, он скончался в Солт-Хилле близ Виндзора. Его похоронили в Вестминстере, где мы поклонились его гробнице, приехав на погребение Луи Филиппа.

Граф де Божоле пережил его всего лишь на несколько месяцев. Поскольку он страдал той же болезнью, что убила его брата, ему посоветовали переехать в более теплые края. Однако положение дел в Европе оставляло изгнанникам лишь два места, лишь два пристанища с умеренным климатом: Мальту и Мадейру. Граф де Божоле выбрал Мальту, ибо Мальта принадлежала Англии. Герцог Орлеанский сопровождал его туда; однако жара на Мальте была настолько удушающей, что какой-то врач посоветовал им перебраться в Николози, то есть в среднюю зону Этны. Братья написали королю Фердинанду IV, и он дал им на это разрешение, но, когда оно пришло, граф де Божоле был уже мертв.

В первых числах июня 1808 года молодой принц был с величайшими почестями похоронен в церкви святого Иоанна.

В 1829 году, во время своей поездки в Англию, герцог Орлеанский установил в Вестминстере памятник герцогу де Монпансье, а в 1843 году исполнил тот же благочестивый долг по отношению к графу де Божоле.

По странной прихоти судьбы, он и сам позднее вернулся умирать на чужбину, подобно двум своим братьям.

Семнадцатого апреля 1808 года, находясь на Мальте, у изголовья своего умирающего брата, принц Луи Филипп написал следующее письмо генералу Дюмурье (увы, страшная пословица «Verba volant, scripta manent»^[10] придумана главным образом для политических деятелей):

«… Мое своеобразное положение дает определенные преимущества; которые я могу преувеличивать, но из которых, мне кажется, можно было бы извлечь пользу, а это все, чего я хочу. Я французский принц, но, тем не менее, я англичанин, и прежде всего по необходимости, ибо никто лучше меня не знает, что Англия является единственной державой, которая хочет и может защитить меня; я англичанин по своим моральным устоям, убеждениям и всем своим привычкам…

В наших разговорах с королевой мы заходим с ней намного дальше того, что я могу изложить Вам в письме, и вследствие этих разговоров она высказывает мне сожаление, что я не могу приняться за осуществление шагов, необходимость которых стала понятна ей из моих слов; однако я отвечаю ей, что мой каррикл (да благословит его Господь!) дожидается меня на дороге в Хэмптон-корт и что я должен буду снова сесть в него в июне, поскольку иначе в том же июне утрачу и свое денежное содержание, и покровительство Англии, от которых ни в коем случае не намерен отказываться.

Тем не менее, дорогой граф, Вы прекрасно понимаете, что если война, которая разгорается в Италии, даст мне какую-нибудь возможность впутаться в нее, то каррикл подождет…

Здесь находится английская армия, небесполезным которой можно было бы стать, будь я неаполитанцем; но, для того чтобы мое содействие оказалось полезным ей или, возможно, лишь для того чтобы она захотела его или разрешила, необходимо, чтобы английское правительство высказалось по этому поводу; необходимо, по крайней мере, чтобы оно удостоило одобрить мою кандидатуру или решительным образом дало всем знать, подхожу я им или нет.

Вы доставите мне истинное удовольствие и окажете огромную услугу, если сообщите все это г-ну Каннингу, ознакомите его с положением, в котором я нахожусь, и дадите ему знать, что я могу, вероятно, быть годным им для чего-нибудь и что это самое искреннее, равно как и самое горячее из моих желаний…

Англии важно вырвать Ионические острова из рук французов; она найдет там более чем шеститысячный гарнизон, включающий две тысячи итальянцев, а также полторы тысячи албанцев и эпиротов, которые тотчас же сделаются отличнейшими солдатами в ее борьбе против французов. Они окажутся в ее распоряжении, ну а Австрия согласится на все, лишь бы французы были устранены оттуда.

Если Англия сочтет меня приемлемой фигурой для захвата этих островов, я буду очень рад этому и готов действовать. Ручаюсь Вам, что вскоре буду иметь там небольшое сплоченное войско и наделаю с ним немало шуму. Если же Англия не пожелает принять меня во внимание, я буду крайне огорчен этим и попытаю счастье в другом месте; однако я действительно считаю, что это может произойти; обдумайте все это в своей умной голове, и я уверен, что Ваши дружеские чувства ко мне заставят Вас сделать все, что будет возможно».

XXV

К несчастью, и на сей раз быстрота военных побед Наполеона помешала герцогу Орлеанскому получить ответ на его письмо: Тильзитский мир разрушал замыслы 1808 года, подобно тому как Пресбургский мир разрушил замыслы 1805 года. В разгар всех этих событий, в период достаточно долгого пребывания герцога Орлеанского в Палермо, были достигнуты предварительные договоренности о его браке с Марией Амелией, дочерью Фердинанда Неаполитанского и Каролины Австрийской, которая приходилась сестрой Марии Антуанетте и в то время нисколько не подозревала, что двумя годами позднее Наполеон сделается ее племянником, равно как и племянником Людовика XVI, женившись на Марии Луизе.

Но в чем не было более никаких сомнений, так это в войне с Испанией.

Желая наказать Жуана VI за его союз с Англией, Наполеон приказал Жюно вторгнуться с двадцатичетырехтысячной армией на Пиренейский полуостров.

Жюно вступил в Лиссабон 30 ноября 1807 года и объявил династию Браганса отрешенной от власти.

Девятнадцатого марта 1808 года, то есть в тот самый момент, когда герцог Орлеанский и его брат находились на пути к Мальте, Карл IV был принужден отречься в Аранхуэсе в пользу своего сына, который к великой радости испанского народа в тот же день был под именем Фердинанд VII провозглашен королем Испании и Индий.

Причина столь великой радости испанского народа заключалась в том, что он избавился от всевластия Мануэля Годоя и королевы Марии Луизы.

Однако это отречение нисколько не устраивало Наполеона; несомненно, император французов и король Италии уже положил глаз на Испанию, намереваясь преподнести ее в дар какому-нибудь принцу из своей семьи, подобно тому как он уже поступил с троном Неаполя и с Голландским королевством. Отстранить от власти молодого государя, вознесенного на трон вследствие народного бунта, было намного труднее, чем старого короля, слабоумного и немощного.

В итоге Наполеон выступил посредником между отцом и сыном, вызвал их обоих в Байонну и вынудил Фердинанда VII вернуть Карлу IV корону, которая была отнята у того 19 марта и которую Карл IV уступил Наполеону по условиям договора, заключенного 5 мая 1808 года.

После этого произошли перемены во владении коронами: Мюрат стал королем Неаполя, а Жозеф Бонапарт — королем Испании.

И вот тогда король Фердинанд IV, который и сам находился в Палермо на положении беженца, решил послать своего второго сына, принца Леопольдо, получить боевое крещение, защищая суверенитет Испании.

На сей раз герцог Орлеанский принял решение сделать все возможное, чтобы принять действенное участие в войне; мы приводим полностью и дословно письмо, которое он написал в это время своей будущей теще:

«Палермо, 18 июля 1808 года.

Сударыня!

Милости, которыми Ваше Величество осыпало меня, и столь благородное и столь достойное Вас чистосердечие, с каким Вы соблаговолили расспрашивать меня о причине, по которой мне не терпелось иметь возможность открыто выразить свои убеждения, заставляют надеяться, что Вы простите меня за то, что я докучаю Вам письмом, в котором могу повторить их и удостоверить самым категорическим, самым определенным и самым торжественным образом. К тому же я испытываю удовлетворение от того, что могу воспользоваться разрешением, которое Ваше Величество соблаговолили мне дать, и сделать Вас хранительницей убеждений, которые мною руководят и которые я исповедую уже давно, а кроме того, я хочу изложить их письменно и таким образом, чтобы не опасаться всякого рода клеветнических измышлений и проявлений зависти, какова бы ни была успешность моих усилий и участь, уготованная мне Провидением. Поэтому я надеюсь, что Ваше Величество простит меня за то, что я буду говорить о себе столько, сколько мне придется говорить, чтобы достичь этой цели.

Сударыня, я связан с королем Франции, старшим в нашей семье и моим повелителем, всеми клятвами, какие могут связывать человека, всеми обязательствами, какие могут связывать принца. Я связан с ним как в силу ощущения долга перед самим собой, так и в силу присущей мне манеры воспринимать мое положение, мои интересы и в силу того честолюбия, что руководит мною.

Я не намерен выдвигать здесь напрасные возражения: моя цель чиста, и мои слова будут просты. Я не буду носить корону, пока меня не призовут к ней по праву рождения и в порядке наследования. Я счел бы себя УНИЖЕННЫМ, ОПОЗОРЕННЫМ, опустившись до того, чтобы стать преемником Бонапарта, и поставив себя в положение, которое презираю и достичь которого мог бы лишь путем самого возмутительного клятвопреступления, и где иметь надежду удержаться хоть какое-то время мог бы лишь путем ЗЛОДЕЙСТВА и ВЕРОЛОМСТВА, чему нам было дано столько примеров. Мое честолюбие иного рода: я стремлюсь к чести участвовать в ниспровержении его империи, к чести быть одним из орудий, которыми Провидение воспользуется, чтобы избавить от него род человеческий, восстановить на престоле наших предков короля, старшего в нашей семье и моего повелителя, и вернуть на их троны всех государей, которых он свергнул.

Но еще больше, возможно, я стремлюсь быть тем, кто показывает миру, что, если люди являют собой то же, что являю собой я, они гнушаются узурпации и презирают ее, и что лишь безродные и бездушные выскочки способны захватить то, что обстоятельства могут давать им в руки, но честь запрещает присвоить. Военное поприще — единственное, подобающее моему происхождению, моему положению и, коротко говоря, моим склонностям. Мой долг согласовывается с моим честолюбием, наделяя меня страстным желанием подвизаться на этом поприще, и других целей у меня нет. Я буду вдвойне счастлив вступить на него, если оно будет открыто для меня благодаря милостям Вашего Величества и короля, Вашего супруга, и если мои скромные услуги смогут когда-нибудь принести некоторую пользу Вашему делу, которое, осмелюсь сказать, является нашим делом и делом всех государей, всех принцев и всего человечества.

Соблаговолите принять, Ваше Величество, уверения в моем глубочайшем уважении к Вам и т. д.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

Письмо герцога Орлеанского пришло в момент тем более благоприятный, что Совет регентства Испании, возглавлявшийся Кастаньосом, незадолго до этого обратился к королю Неаполитанскому с просьбой, чтобы какой-нибудь принц его августейшего дома соблаговолил взять на себя командование испанской армией и чтобы ему сопутствовал светлейший герцог Орлеанский, чье участие в событиях на Пиренейском полуострове не может не разжечь восстания во Франции.

Так что предложение герцога Орлеанского, призывавшего воспользоваться его шпагой, было принято, и он приготовился отбыть в Испанию в качестве наставника своего будущего шурина.

Но, поскольку герцог Орлеанский не хотел ничего предпринимать без согласия главы семьи, он отправил Людовику XVIII копию письма, написанного им королеве Каролине, и сопроводил его следующим посланием:

«Палермо, 19 июля 1808 года.

Государь!

Мне наконец-то позволено отдаться надежде, что вскоре у меня появится возможность проявить рвение к службе Вашему Величеству и мою преданность Вашей особе. Последние события, имевшие место в Испании, пленение обоих королей и их детей и общий бунт всей испанской нации против тирании Буонапарте и незаконного присвоения им власти, побудили короля Обеих Сицилий послать в Испанию своего второго сына, принца Леопольдо, дабы осуществлять там королевскую власть в отсутствие государей, своих старших родственников. Находясь в это время при дворе Их Неаполитанских Величеств, я поспешил воспользоваться этим неожиданным случаем, чтобы выйти из тягостного бездействия, к которому мы уже так давно были принуждены. Я настоятельно прошу, Государь, разрешения сопровождать в Испанию этого юного принца, чьи личные качества и руководящий им благородный пыл делают его достойным великого дела, которое будет на него возложено. Я просил быть допущенным к чести служить в испанской армии, чтобы сражаться против Буонапарте и его подручных, и Их Величества удостоили меня своего согласия. Понимаю, что мне следовало предварительно испросить согласия Вашего Величества, но я полагал, что в нем не может быть сомнений. Я льстил себя надеждой, что мое рвение послужит мне извинением и Вы поймете, государь, что я не смог бы дождаться Вашего согласия, не дав ускользнуть одной из тех редчайших возможностей, какие обычно тщетно пытаются воскресить, когда имеют несчастье упустить их.

Я осыпан милостями со стороны Их Неаполитанских Величеств, и у меня недостает слов, чтобы выразить признательность, которую они мне внушают. Многие пытаются, государь, сдержать и парализовать мое рвение, изо всех сил стараясь вызвать в сознании Их Величеств оскорбительные подозрения в отношении моего нрава; королева, проявляя благороднейшую откровенность, соблаговолила сообщить мне об этом, и мне не составило никакого труда полностью устранить эти подозрения, ибо возвышенная душа Ее Величества смогла взять верх над предубеждениями, когда ей стало понятно, что они ни на чем не зиждутся. Тем не менее, помня, что verba volant et scripta manent, я решил вручить королеве письменное подтверждение того, что имел честь изложить ей словесно, и надеюсь, что Ваше Величество простит меня за то, что я осмелился послать Вам копию этого письма.

О государь, если б я мог поскорее обрести счастье сражаться с Вашими врагами, если б я мог обрести еще большее счастье вернуть их под отеческую власть Вашего Величества, под Ваше крыло и покровительство! Мне известно, государь, что восстановление Вашего Величества на престоле является одним из самых заветных желаний, вынашиваемых Их Сицилийскими Величествами, и принцем Леопольде руководят те же чувства. Мы не можем проникнуть в замыслы Провидения и знать судьбу, ожидающую нас в Испании, однако я вижу лишь одно из двух: или Испания потерпит поражение, или ее победа повлечет за собой падение Буонапарте. Я буду всего лишь одним из испанских солдат до тех пор, пока обстоятельства не приобретут характера, который позволит с выгодой развернуть штандарт Вашего Величества; однако мы не упустим благоприятной возможности, и если, прежде чем я получу Ваши приказы и распоряжения, нам удастся побудить армию Мюрата или армию Жюно повернуть оружие против узурпатора; если нам удастся преодолеть Пиренеи и вступить во Францию, то это всегда будет совершаться исключительно во имя Вашего Величества, что прозвучит перед лицом всего мира, и совершаться таким образом, что, какой бы ни оказалась ожидающая нас судьба, на наших могилах можно будет начертать: "Они погибли за своего короля и ради того, чтобы избавить Европу от всех незаконных захватов власти, какими она запятнана".

Соблаговолите, Ваше Величество, принять с Вашей обычной добротой уверения в моем глубочайшем уважении и моей полнейшей преданности. Остаюсь, государь, Вашим смиреннейшим, покорнейшим и преданнейшим слугой и подданным,

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

Однако английское министерство рассудило совершенно иначе, нежели два принца. По прибытии в Гибралтар они встретились с лордом Коллингвудом, комендантом крепости, который предъявил им имевшийся у него приказ.

Приказ содержал требование оставить принца Леопольдо пленником в Гибралтаре, а герцога Орлеанского немедленно возвратить в Англию.

В Лондоне принц остановился лишь на короткое время и тотчас же стал настойчиво испрашивать позволения встретиться со своей матерью в Пор-Маоне, однако ему удалось добиться лишь разрешения отправиться на Мальту, причем без захода в какой бы то ни было порт Испании.

В Портсмуте, перед тем как герцог отправился в плавание, к нему присоединилась его сестра; бедные изгнанники не виделись пятнадцать лет, и эта встреча стала огромной радостью для двух наболевших сердец; скорее всего, именно в этот момент они поклялись никогда больше не разлучаться, и свою клятву они твердо сдержали как на этом свете, так и на другом.

На Мальте их ожидало благочестивое паломничество к могиле брата. Увы, до чего же странным образом изгнание разбросало по всему свету могилы Бурбонов: принцессы, тетки Людовика XVI, погребены в Риме и Триесте; граф де Божоле похоронен на Мальте, герцог де Монпансье — в Вестминстере, король Карл X — в Гориции, а король Луи Филипп — в Клермонте!

И кто знает, в каком уголке света уснут последним сном остатки этого великого рода, на протяжении восьми веков царствовавшего во Франции.

То, что Англия не позволила принцу исполнить его миссию в Испании, нанесло страшный удар по его планам женитьбы на дочери короля Фердинанда IV. Луи Филипп понимал, что его присутствие безотлагательно требуется в Палермо; принц покинул Мальту, оставив сестру на попечение г-жи де Монжуа, а затем, полагая, что за время его отсутствия отношение к нему при сицилийском дворе изменилось к худшему, написал матери, в надежде на то, что она поможет ему преодолеть неприязнь со стороны королевы Каролины, и предложил ей встретиться с ним в Кальяри, где он намеревался ее ждать; однако он ждал ее тщетно: матери не было разрешено присоединиться к сыну, как перед этим сыну не было разрешено присоединиться к матери; так что принцу пришлось вернуться в Палермо, и там он узнал от сестры, поспешившей приехать с Мальты, чтобы сообщить ему эту добрую весть, что Сент-Джеймсский кабинет снял свой запрет на их въезд в Испанию. Герцог Орлеанский и принцесса Аделаида тотчас же отправились в Пор-Маон, но в это время герцогиня Орлеанская, жаждавшая как можно скорее снова увидеть своих детей, отправилась на Сицилию: два судна разминулись, и, прибыв в Пор-Маон, герцог Орлеанский и принцесса Аделаида узнали, что за три дня до этого их мать отбыла в Палермо.

Они вернулись назад, и 15 октября 1809 года, после начавшегося в 1797 году и продолжавшегося все эти годы блуждания по морям в тщетной надежде воссоединиться, мать и дети наконец встретились во дворце Санта Крус, в четверти льё от Палермо.

Предвидение герцог Орлеанского оказалось верным: присутствие его матери устранило все препятствия, и 25 ноября того же года Луи Филипп и Мария Амелия были обвенчаны в очаровательной византийской часовне дворца Палаццо Реале.

Я всегда испытывал самое почтительное уважение к королеве Марии Амелии, хотя ее семья нанесла смертельный вред моей семье, хотя ее отец Фердинанд и ее мать Каролина отравили моего отца в тюремных застенках Бриндизи; я не из тех людей, кто сваливает на невиновных ответственность за чужие преступления, и могу сказать, что добродетели дочери заставили забыть о кровавых злодеяниях неаполитанского Клавдия и венской Мессалины; возможно, однажды моя сыновняя месть вызовет из небытия две кровавые тени и заставит их предстать перед лицом потомства нагими и безобразными; возможно, однажды убийца Караччоло и любовница Актона будут наказаны мной за то, что лишили меня отеческих ласк в том возрасте, когда едва понимают, что такое отец; но, прежде чем исполнить эту страшную казнь двух мертвецов, я подожду, пока благочестивая изгнанница не ляжет, бледная, хладная и безмолвная, подле своего супруга, которому она поклялась в верности в дворцовой часовне, пробудившей во мне столь мрачное воспоминание.

И вот что мне еще хотелось сказать по поводу этой часовни. В 1835 году я был в Палермо и посетил ее с тем благочестивым уважением, какое питаю к святым местам; мне показалось тогда, что для королевы, восседающей на троне, будет радостно иметь какие-нибудь предметы, напоминающие ей о днях изгнания, и среди таких памятных предметов самым приятным станет изображение этой часовни, где молодые супруги обменялись клятвами, которые были столь целомудренно ими сдержаны. И потому я попросил Жадена, моего спутника, сделать рисунок этой часовни, в который он должен был вложить одновременно и свой талант, и свою душу.

Жаден принялся за работу и целую неделю провел под этими сводами, сияющими мозаикой, малейшую подробность которой он перенес на свой картон.

Мы привезли его во Францию, и первой нашей заботой по прибытии в Париж было отправить этот рисунок королеве, сопроводив его письмом, имевшим целью пояснить ее величеству, сколько благочестивого уважения заключалось в посылке, которую мы осмелились отправить ей.

Неделю спустя какой-то дворцовый слуга явился спросить у Жадена, сколько ему должны; Жаден пробормотал нечто невнятное: он не понимал, почему ему могли быть что-то должны.

На другой день ему прислали сто экю.

Таким образом, с художником рассчитались.

Увы, знаете ли вы, бедные земные короли, что низвергает вас с вашей высоты в бездну революций? То, что ваши сердца, черствые и пресытившиеся лестью, никогда не умели биться в унисон с преданными и великодушными сердцами, которые испытывали жалость к вашему величию и пытались принести вам утешение; и потому в день вашего падения, не имея ни к чему привязанности, вы не можете ни за что удержаться и скатываетесь в глубину пропасти, раздирая руки о шипы и тернии — единственное, что произрастает вокруг вас.

Казалось, что этот брак, к которому так стремился герцог Орлеанский, привел к осуществлению всех его желаний: в первых числах мая 1810 года из Кадиса приплыл испанский фрегат, доставив герцогу Орлеанскому письменную просьбу Совета регентства встать во главе победоносной испанской армии и, пообещав свободу угнетенной Франции, освободить трон его предков, восстановить порядок в Европе и провозгласить победу добродетели над тиранией и безнравственностью.

Поскольку эта просьба Совета регентства отвечала самым горячим желаниям герцога Орлеанского, он поспешил ответить на нее согласием и 7 мая обратился к Совету регентства с воззванием, где напомнил об услугах, которые его предок, регент, оказал трону Испании, и пообещал сделать все возможное, чтобы последовать примеру, поданному за век до этого.

В итоге принц отбыл из Палермо 22 мая на фрегате «Месть»; название корабля было многообещающим и вполне согласовывалось с текущим положением.

Однако в велениях Провидения было решено, что Господь Бог, несомненно имевший дальние замыслы в отношении герцога Орлеанского, не позволит ему сражаться против Франции.

Когда он прибыл в Таррагону, комендант города заявил принцу, что не может предоставить ему командование армией. За время плавания принца он получил новые приказы, которые, в случае их неукоснительного выполнения предписывали вынудить герцога Орлеанского вернуться на Сицилию, даже не сходя на берег Испании.

Пребывая в полном отчаянии, принц снова вышел в море, однако он не хотел покидать Пиренейский полуостров, не предприняв последнюю и крайнюю попытку, и взял курс на Кадис, куда и прибыл 20 июня.

В тот же день он нанес визит членам Совета регентства, тем самым, кто написал ему письмо, и предоставил себя в их распоряжение.

Однако и на этот раз осуществлению желаний французского принца воспрепятствовала Англия: ее посол заявил, что если герцогу Орлеанскому будет предоставлено хоть какое-нибудь командование, то английские войска немедленно покинут испанскую территорию.

Луи Филипп попытался опротестовать это решение в Кортесах и 30 ноября явился к дверям зала их заседаний, проходивших в городке Илья-де-Леон, однако эти двери остались закрыты перед ним.

Бороться против столь ясно выраженной враждебности было бессмысленно, так что герцог Орлеанский отплыл на Сицилию и, прибыв в Палермо, узнал, что его жена разрешилась от бремени сыном, который получил при крещении имя Фердинанд Филипп Луи Шарль Анри Жозеф Орлеанский, герцог Шартрский, и восприемниками которого стали король Сицилии и вдовствующая герцогиня Орлеанская.

Это был тот самый принц, последнее дыхание которого он принял тридцать два года спустя, 13 июля 1842 года.

Его смерть была страшной, неожиданной и оплаканной всеми, но в высшей степени предопределенной: она устранила единственную преграду, существовавшую между монархией и республикой.

Когда герцог Орлеанский вернулся в Палермо, он застал Сицилию целиком и полностью готовой к революции; деспотизм королевы Марии Каролины и беспечность короля Фердинанда ожесточили сицилийцев; повсюду вспыхивали бунты; в дело вмешался лорд Бентинк со своей двадцатипятитысячной армией, Фердинанд отрекся в пользу своего сына, а Мария Каролина, преследуемая ненавистью своих бывших подданных, вернулась в Австрию, где и умерла в замке Хетцендорф близ Вены 7 сентября 1814 года, отравленная, по всей вероятности, мороженым.

Тем временем близилось свершение судьбы Наполеона: Провидение, исполняя свои неизъяснимые замыслы, открыло для него эпоху великих бедствий. Стужа оказала помощь побежденной коалиции, а предательство довершило то, чего не успела сделать стужа; известие о поражении в битве при Лейпциге долетело до Парижа, повергнув его в ужас; кампания 1814 года сверкнула, словно последний отблеск гения победителя в сражениях при Арколе, Пирамидах и Аустерлице. Наконец, 3 апреля 1814 года указом сената было провозглашено отрешение от власти не только самого Наполеона, но и его династии.

Третьего мая, в шесть часов вечера, Наполеонсошел на берег острова Эльба, суверенитет которого, равно как ежегодный доход в два миллиона франков и личную гвардию из четырехсот человек гарантировал ему договор Фонтенбло.

Однако еще за некоторое время до этого герцог Орлеанский написал королю Людовику XVIII следующее письмо:

«Государь!

Разве может готовиться будущее блистательнее? Наконец-то Ваша звезда освобождается от скрывавших ее туч, а звезда этого изверга, угнетающего Францию, меркнет! До чего же восхитительно то, что сейчас происходит, и как же я рад успеху коалиции! Настало время коренным образом покончить с революцией и революционерами!

К моему великому сожалению, король не позволил мне, несмотря на мое желание, поступить на службу к властителям держав коалиции. Я хотел бы, в искупление моих ошибок, быть среди тех, кто откроет королю дорогу в Париж. Тем не менее в своих желаниях я тороплю падение Буонапарте, которого ненавижу настолько же, насколько презираю… Дай Бог, чтобы его падение произошло в самом скором времени! В своих молитвах я каждый день прошу об этом Небо».

Любопытно сопоставить данное письмо герцога Орлеанского, написанное в 1814 году, с указом, посредством которого Луи Филипп попытался в 1840 году поправить свою начавшую падать популярность.

Двенадцатого мая 1840 года Палате депутатов было объявлено это великое решение, составленное в следующих выражениях:

«Господа! Король повелел его королевскому высочеству монсеньору принцу де Жуанвилю отправиться на своем фрегате к острову Святой Елены, чтобы привезти оттуда прах императора Наполеона…

Фрегат, на который будут погружены бренные останки Наполеона, по возвращении бросит якорь в устье Сены; другое судно перевезет их в Париж, где они будут положены в Доме инвалидов. Торжественная церемония, сопровождаемая великой церковной и военной помпой, освятит гробницу, которой предстоит хранить эти останки вечно.

И в самом деле, господа, для величия памяти такого рода необходимо, чтобы эта августейшая гробница не была бы выставлена на городской площади, среди шумной и досужей толпы. Ее подобает установить в тихом и священном месте, где ее могли бы с благоговейной сосредоточенностью созерцать все те, кто почитает славу и гений, величие и несчастье.

Он был императором и королем; он был законным властителем нашей страны. На этом основании он мог бы быть погребен в Сен-Дени, но Наполеону не приличествует обычная гробница королей. Ему приличествует царствовать и повелевать в зале, куда приходят обрести покой солдаты отечества и куда всегда будут приходить, чтобы воспарить духом, те, кого призовут защищать родину. Его шпага будет положена на надгробный памятник.

Под этими сводами, посреди храма, который благоговейная вера посвятила богу воинств, искусство воздвигнет гробницу, достойную, если такое возможно, имени, которое должно быть на ней высечено. Этот памятник должен обладать безыскусственной красотой, величественными формами и чертами той незыблемой прочности, какая, кажется, неподвластна действию времени. Памятник Наполеону должен быть таким же долговечным, как и память о нем…

Отныне Франция, одна Франция будет владеть тем, что осталось на земле от Наполеона; его могила, как и его слава, не будет принадлежать никому, кроме его страны. Монархия тысяча восемьсот тридцатого года является единственной законной наследницей всех памятных событий, какими гордится Франция.

Несомненно, именно этой монархии, которая первой воссоединила все силы и примирила все заветы Французской революции, надлежит без страха воздвигнуть гробницу народному герою и чтить его памятник, ибо лишь одно на свете не боится сравнения со славой: это свобода!»

XXVI

Призванный на трон Франции, Людовик XVIII покинул Хартвелл 18 апреля, торжественно въехал в Лондон 20 апреля, пересек Ла-Манш на королевской яхте, высадился в Кале и направился прямо в Сент-Уэн, где даровал своему народу Конституционную хартию.

Двадцать третьего апреля, когда герцог Орлеанский, пребывавший в Палермо в разгар смут, которые незадолго до этого сотрясали Сицилию, еще ничего не знал об отречении императора и восхождении на престол Людовика XVIII, внезапно стало известно, что в порт пришло английское судно, доставившее новости из Франции. Герцог Орлеанский тотчас же бросился в расположенный на Марине дворец, служивший резиденцией английского посла. Посол встретил его, держа в руках газету «Вестник», и, подавая ее принцу, произнес:

— Примите мои поздравления, ваше высочество: Наполеон свергнут и Бурбоны восстановлены на троне своих предков.

Спустя два часа все пушки Палермо прогрохотали в честь этого события.

Капитан английского корабля получил от лорда Бентинка приказ отдать в распоряжение принца свое судно, если тот пожелает вернуться во Францию.

Принц, не колеблясь, принял это предложение и на другой день, то есть 24 апреля, покинул Палермо, сопровождаемый лишь камердинером; прибыв в Париж в первых числах мая, он инкогнито остановился в гостинице на улице Гранж-Бательер и в ту же минуту, не тратя времени на то, чтобы переодеться, настолько сильно манил его к себе родной дом, направился по улице Ришелье к Пале-Роялю, вступил в сад, обошел его во всех направлениях и, пройдя через Колонный двор, приблизился к двери парадной лестницы.

Дверь была открыта.

Герцог Орлеанский бросился в вестибюль и, несмотря на противодействие привратника, принявшего его за сумасшедшего, устремился к парадной лестнице, но, добежав до нее, упал на колени и, рыдая, поцеловал ее первую ступень.

И только тогда привратник догадался, что этот незнакомец — одновременно прежний и новый хозяин дворца.

Затем, поскольку герцогу Орлеанскому было важно справиться об обстановке, прежде чем являться к королю, доброжелательство и радушие которого вызывали у него сомнения и неуверенность, и понять, какой его ожидает прием, он начал с того, что посетил своих старых друзей — Баланса, Макдональда и Бёрнонвиля.

После них настала очередь г-жи де Жанлис.

Он навел справки и узнал, что г-же де Жанлис была отведена квартира в Арсенале в соответствии с решением правительства императора, который назначил ей пенсион и сверх того, в благодарность за пунктуальность, с какой она вела с ним прямую переписку, предоставил ей это жилище.

Каких тем касалась эта переписка, мы сказать не можем. Она была слишком секретной для того, чтобы ее когда-нибудь опубликовали.

— Ах, это вы! — воскликнула г-жа де Жанлис, увидев своего бывшего ученика. — Надеюсь, теперь вы уже не думаете быть королем!

Принц ответил двусмысленным жестом, который не был ни отрицательным, ни утвердительным.

Герцог Орлеанский провел около часа с женщиной, которую он так часто называл своей настоящей матерью и своей единственной подругой, но на которую, тем не менее, он таил немалую злобу из-за достопамятного письма, написанного ею в 1796 году.

На другой день герцог Орлеанский отправился в Тюильри. В глубине сердца Людовик XVIII не верил в искренность своего кузена, однако в этом вопросе его политические правила были теми же, каких придерживался Фокс: «Отказывайте во всем вашим друзьям, давайте все вашим врагам».

Так что он прекрасно принял герцога Орлеанского.

— Двадцать пять лет тому назад, — сказал он, обращаясь к нему, — вы были генерал-лейтенантом; так вот, ничего не изменилось, и вы по-прежнему им являетесь.

— Государь, — ответил герцог Орлеанский, — отныне именно в таком мундире я буду представать перед лицом вашего величества.

Сверх того, 15 мая король пожаловал ему звание генерал-полковника гусар, которое прежде носил его отец, даровал ему крест Святого Людовика, следуя полному церемониалу этого ордена, то есть с принесением клятвы и с посвящением в рыцари, и, наконец, что было милостью куда более значительной, возвратил ему, помимо его собственных уделов, поместья его отца, даже те, что, будучи проданными им, ушли из рук его семьи и стали собственностью государства, которое, выплатив его долги, сделалось законным владельцем.

Эти первые хлопоты, связанные с его политическим положением, которое ему было необходимо вернуть себе, и с его имущественным положением, которое ему требовалось создать заново, заняли у принца все время от мая до июля, когда он вместе с бароном Аталеном и графом де Сент-Альдегондом вновь пустился в плавание, чтобы привезти из Палермо свою семью, ждавшую его там с большим нетерпением.

Для этого правительство предоставило в его распоряжение судно «Город Марсель».

В сентябре он вернулся в Пале-Рояль.

Уж если щедрость, проявленная Людовиком XVIII, возвратила герцогу Орлеанскому даже те из его владений, на какие он не имел права, то эта же щедрость, как нетрудно понять, не чинила никаких препятствий возврату вдовствующей герцогине Орлеанской огромного богатства герцога де Пентьевра, ее отца, богатства, конфискованного революционным правительством и достигавшего почти ста миллионов франков как в земельной собственности, так и в дворцах, парках и замках.

Двадцать пятого октября герцогиня Орлеанская родила второго сына, который получил при крещении имя Луи Шарль Филипп Рафаэль Орлеанский, герцог Немурский.

Будучи еще совсем юным в то время, я тем не менее помню, как удивлялся народ непрерывному возвращению всех этих обычаев прежнего режима, забытых за двадцать два года. Прежде всего это были белый флаг и белая кокарда, незнакомые всему поколению людей в возрасте от двадцати до тридцати лет. Это были воскресенья, праздничные и полупраздничные дни, когда приходилось закрывать лавки и магазины; это была церемония Обета Людовика XIII; это была искупительная месса 21 января; это были, став угрозами куда более серьезными, нежели те, что уже осуществились, неосторожно произнесенные слова по поводу продажи имущества эмигрантов, законность которой намеревались оспорить. Это было, наконец, всеобщее чувство тревоги, распространившееся в обществе, которое ощущало полный разрыв сочувственных отношений между собой и этим допотопным двором, раздававшим улыбки, должности и милости лишь тем, кто сражался против Франции или способствовал ее унижению; это были, наконец, четко обозначившиеся всего лишь через три месяца разногласия, разделившие общество на четыре лагеря: лагерь ультрароялистов, лагерь бонапартистов, лагерь конституционалистов и лагерь республиканцев.

Герцог Орлеанский тотчас же понял роль, какую ему предстояло играть, и занял место в рядах конституционалистов.

«Манера, с какой герцог Орлеанский поинтересовался у меня вестями о моем сыне, которого он видел в Соединенных Штатах, — рассказывает Лафайет в своих "Воспоминаниях", — вынудила меня отправиться к нему. Он выразил мне признательность за этот поступок, явно намекая на мои давние ссоры с представителями его рода. Он говорил о временах нашего изгнания, об общности наших взглядов, о своем уважении ко мне, и все это в выражениях, чересчур превосходивших предрассудки его семьи, чтобы нельзя было не распознать в нем единственного Бурбона, совместимого со свободной конституцией».

Кто знает, не были ли слова, оброненные в тот день герцогом Орлеанским, первыми зернышками, их которых в 1830 году произросла лучшая из республик!

XXVII

Между тем Реставрация продолжала остервенело прокладывать роковой путь к собственному самоубийству; речь шла не о чем ином, как о Варфоломеевской ночи для бонапартистов, в ходе которой должна была навсегда исчезнуть оппозиция сторонников императорской власти; но была ли вероятность, была ли хотя бы возможность осуществления подобного замысла? Ах, Боже мой, дело не в этом! У наций бывают времена всеобщего недовольства, когда люди верят всему тому, что может увеличить это недовольство; чем нелепее распространившийся слух, тем больше он усиливается; чем он абсурднее, тем больше ширится.

Так что слух об этой Варфоломеевской ночи ширился, но, как нетрудно понять, сто пятьдесят тысяч бывалых солдат, вошедших в состав новой армии или демобилизованных, не позволили бы убить себя, даже на словах, так легко. Возникла бонапартистская лига, и офицеры, жизнь которых, в воображении или в действительности, находилась под угрозой, начали объединяться и согласовывать свои действия.

Правительство решило распустить эти объединения.

В итоге оно запретило всем офицерам начиная от лейтенантов и кончая генералами проживать без разрешения в Париже и приказала тем, кто не был родом из столицы, вернуться в их родные края.

Приказ был настолько странным, что все с ошеломленным видом переглядывались; Париж, этот центр цивилизации, эти Фивы, сто врат которых вели к ста департаментам, Париж должен был стать городом для избранных, доступным для одних и запретным для других. Начиная с этого времени было кому придать смелости в непослушании ближним, набираясь в нем смелости самому. Офицеры, поставленные в тесные рамки между подчинением этому приказу и половинным жалованьем, которое составляло все их богатство, отказывались от своего половинного жалованья и, умирая с голоду, но будучи свободными, оставались в Париже, чтобы насмехаться над правительством.

Наконец был подан пример.

Письмо, написанное генералом Эксельмансом королю Неаполитанскому с целью поздравить его с тем, что он сохранил за собой трон, попало в руки тайной полиции маршала Сульта, который был старым товарищем Мюрата и на протяжении десяти лет завидовал его высокому положению, а теперь вывел генерала Эксельманса за штат и выслал его за шестьдесят льё от Парижа. Эксельманс полагался на принцип, что военное министерство не имеет никаких прав в отношении офицеров, выведенных за штат, и спокойно жил в своем доме.

Его пришли арестовать; генерал заявил, что он пустит пулю в лоб первому, кто поднимет на него руку, и, произнеся эту угрозу, с высоко поднятой головой вышел из дома, при том что никто не осмелился его остановить.

Все эти события происходили в течение декабря 1814 года.

Королевский ордонанс, датированный 29 декабря, предписывал генералу Эксельмансу предстать перед военным судом 16-го военного округа, заседавшим в Лилле, в качестве обвиняемого в том, что он:

1° поддерживал переписку с врагом Иоахимом Мюратом, который не был признан французским правительством королем Неаполитанским;

2° совершил шпионский поступок, написав письмо в Неаполь;

3° написал выражения, оскорбительные для особы короля и его власти;

4° не подчинился приказам, отданным военным министром;

5° и, наконец, нарушил клятву, которую принес как кавалер ордена Святого Людовика.

14 января 1815 года генерал Эксельманс отдался в руки властям и был помещен в цитадель Лилля.

23 января того же года он был единогласно оправдан судом.

Этот оправдательный приговор, ставший триумфом генерала, был вынесен в недобрый для правительства час.

15 января, то есть за неделю до вынесения этого приговора, случилось нечто вроде бунта, вызванного отказом в погребении мадемуазель Рокур.

В тот же день генерал Эдле, командующий 18-м военным округом, обнародовал следующее уведомление, в котором были вкратце изложены указания, разосланные по всему королевству:

«Господа епископы обязаны принять меры к тому, чтобы 21 января вознести Господу торжественные молитвы, свидетельствующие о том, какое отвращение питают все истинные французы к злодеянию, которое в такой же день повергло в скорбь всю Францию.

Армия во все времена выражала негодование по поводу совершенного преступления и с готовностью присоединится к этому проявлению национального благочестия».

Таким образом двор ухитрился:

взять под сомнение законность продажи имущества эмигрантов и тем самым задеть интересы всех приобретателей национальных имуществ;

подвергнуть гонениям офицеров и тем самым уязвить всю армию;

отказать в погребении и тем самым уязвить всех философов;

отдать приказы в отношении 21 января и тем самым уязвить всех республиканцев.

Затем к ненависти присоединилась насмешка.

Разумеется, нельзя было считать виной Людовика XVIII то, что он носил парик «голубиные крылья» с косичкой в форме козлобородника; то, что он крепил эполеты к штатскому платью, а не к военному мундиру; то, что у него были толстые ноги гиппопотама, обтянутые черными гетрами, а не изящные икры в лакированных сапогах; то, что он тащился в портшезе, а не мчался верхом на лошади; то, что он проводил военные смотры с высоты балкона, а не на полях сражений. Однако ненависть, которую он вызывал, засчитывала ему все эти физические недостатки в качестве преступлений; высмеивали даже его образованность: комментатора Горация превратили в посмешище; его чревоугодие, вошедшее в поговорку, давало повод к анекдотам, порой тонким, порой грубым, но всегда пагубным в том отношении, что они порождали смех там, где должен был вспыхивать восторг. Короче, за исключением редких и бессильных попыток поддержать этого бессильного короля, любое проявление общественного мнения и интереса было враждебно Реставрации.

Перейдя от короля к его брату, от брата к племянникам, от мужчин к женщинам, мы увидим, что в окружении Людовика XVIII не было ни одного человека, способного бороться с дурным впечатлением, которое производил глава рода.

И действительно, после короля шел граф д'Артуа, его брат.

Утверждали, будто граф д'Артуа был молод, красив и даже остроумен, но ничего этого на самом деле не было; напротив, он сделался набожным, а в ту чисто вольтерьянскую эпоху это было больше, чем преступлением: это было смехотворным вздором; его тусклый взгляд, отвисшая губа, походка вразвалку, скудость речи, всегда готовой иссякнуть, если вопрос не касался лошадей, ружей и охоты, заставляли полностью забывать присущие ему в определенной степени черты рыцарственности, напоминавшие, как тень напоминает тело, что он был наследником Франциска I и преемником Генриха IV; более того, в глазах народа на нем лежала непростительная вина: он дал обещание упразднить акцизные сборы и сдержал слово, заменив их косвенными налогами.

После него шел герцог Ангулемский, человек добросердечный, честный и храбрый, но с весьма незначительными умственными способностями, глуповатый, хилого телосложения, исполненный причуд, маний и несуразностей, веселивших даже придворных, в особенности тех, кто не имел никакого повода приукрашивать это несчастное существо, которое, не сделай божественное право его тем, кем он являлся, было бы таким ничтожным.

Герцог Беррийский, в противоположность своему брату, был крепкой, неуемной натурой, пышущей здоровьем и переполненной жизнью, но переполненный также и страшными недостатками; это была странная смесь лагерной грубости с распутством королевского двора; всегда тесно связанный с офицерами и солдатами, он в любую минуту отыскивал возможность оскорбить одних и озлобить других; каждый день о принце рассказывали какой-нибудь новый анекдот, обидный для армии; речь в них шла то о полковничьих эполетах, которые он своей собственной рукой сорвал с офицера, то о наградном кресте, который он с оскорбительными словами отказался дать старому солдату; правда, уже на другой день, то ли сам переменив свое мнение, то ли получив приказ загладить свою вину, он крепил генеральские эполеты на место сорванных им полковничьих эполет и давал солдату тот самый злополучный крест, сопровождая его неожиданной денежной наградой; однако в сердце обиженного человека продолжала жить обида, и извинение, каким бы оно ни было, не сглаживало оскорбления.

Что же касается герцогини Ангулемской, этой мученицы 1793 года, которая провела свою жизнь в трауре, в темницах и в изгнании, то даже самая злобная клевета не подвергала нареканию ее поведение. Это была святая, но одна из тех святых со строгим лицом, суровым голосом и непреклонной набожностью, какие вызывают чуть ли не ужас, ибо все ощущают, насколько подобная добродетель стоит выше слабостей несчастного человеческого рода.

Оставались еще двое Конде, эти последние отпрыски орлиного рода, которому предстояло угаснуть на них и вместе с ними, чьи воспоминания относились исключительно к эмиграции, то есть ко времени, когда они сражались против Франции. Все свое время они проводили в тщетных попытках опознать множество дворян, утверждавших, что они служили под их начальством. Отец и умер за этой тягостной работой, а как умер сын, знают все.

XXVIII

Для герцога Орлеанского такое положение было превосходным; еще молодой, едва достигший сорока одного года, красивый внешне, ловкий во всех физических упражнениях, храбрый, остроумный, образованный, способный говорить на одном языке с любыми знатоками своего дела; целомудренный в своей супружеской жизни, живущий в окружении своих четырех или пяти детей, очаровательного гнездышка надежды; уже в первые дни после своего возвращения отыскавший возможность раструбить посредством своих сторонников, что он не только никогда не воевал против Франции, но еще и отвергал все предложения, какие ему делали в этом направлении. В итоге его популярность начала пускать те мощные корни, какие сделали из него избранника 1830 года.

Правда, те, кто критическим взглядом изучил бы его, в его мужестве обнаружили бы основу скорее физическую, чем моральную; в его уме — нечто вроде широкого разлива, утрачивавшего в глубине то, что плавало на поверхности; в его сердце — глубокое презрение к человечеству, а в его сознании — заранее принятые решения, на которые никак не могли повлиять уроки истории, ибо он знал в ней лишь даты и факты, совершенно не понимая ее философии.

Так что герцог Орлеанский оказывал воздействие главным образом на класс буржуазии; финансисты, адвокаты, биржевые дельцы, негоцианты и фабриканты питали чувство глубокого восхищения его ученостью в области политической экономии, его познаниями в индустрии, его тонким пониманием законов.

Поэты, историки, художники, скульпторы — короче, художественные натуры, — напротив, питали к нему безотчетное предубеждение; они чувствовали, что в области архитектуры этот человек, которому предстояло передвигать столько камней, был всего лишь каменщиком; что в живописи, скульптуре и поэзии заурядные чувства постоянно брали в нем верх над возвышенными чувствами; наконец, историки не любили его, поскольку у него имелась масса причин не любить историков.

Как бы то ни было, изворотливость герцога Орлеанского, его исполненная ласки речь, его недомолвки в отношении политики двора; суждение о нем императора Александра I, высказанное в салоне г-жи де Сталь;^[11] его огромное богатство, этот сильнейший магнит для низких душ, — все это менее чем через полгода после возвращения герцога Орлеанского во Францию сделало из него главу оппозиции и надежду всех недовольных.

В итоге начиная с февраля 1815 года стал составляться заговор в пользу герцога Орлеанского.

Руководителями этого заговора были:

граф Друэ д'Эрлон, командующий военным округом Лилля,

граф Лефевр Денуэт, командир полка конных егерей бывшей императорской гвардии;

и, наконец, братья Лаллеманы: один — артиллерийский генерал, другой — командующий департаментом Эна.

Вопрос о том, состоял герцог Орлеанский в этом заговоре или же заговор был организован без его ведома, остается открытым. Разумеется, не случись событий 20 марта, ответ на него был бы понятен, однако события 20 марта, завладевшие вниманием всей Франции, сделали разгадку этой тайны невозможной.

Впрочем, мятеж генералов, случайно совпав по времени с наполеоновским мятежом, растворился в нем.

Однако Наполеон, которого пытались сбить с толку в отношении этого заговора, не был обманут.

«Вернувшись во Францию, — сказал он, — я сверг с трона не Людовика Восемнадцатого, а герцога Орлеанского».

Вот каким образом должен был осуществиться этот заговор; он был бесхитростным, почти ребяческим, и именно это заставляет нас верить, что герцог Орлеанский в него не входил.

Заговорщики, каждый из которых, как уже говорилось, имел под своим начальством военный округ, должны были двинуться со своими войсками на Париж, захватить короля Людовика XVIII и заставить его принять конституцию, а если он откажется это сделать, выдворить его из королевства и вынудить герцога Орлеанского взойти на трон.

Помимо этого заговора существовало два других:

тот, что был связан с возвращением Наполеона,

и тот, что 1 мая, то есть в день возобновления заседаний обеих палат, должен был разразиться в самом законодательном корпусе и имел целью обеспечить безопасность материальных выгод, ставших следствием Революции, посредством решительной декларации короля, а в случае отказа короля выступить с такой декларацией — заменить на троне старшую ветвь Бурбонов младшей.

Как видно, два из этих трех заговоров легко могли бы слиться в один, если бы не предубеждение в отношении совместных заговоров, которое всегда испытывают военные и адвокаты.

Однако имелся человек, состоявший во всех трех заговорах: это был Фуше.

Новость о высадке императора стала известна королю лишь днем 5 марта; вечером того же дня эта новость начала просачиваться в салон г-жи Водемон-Лотарингской, где в это время находился Фуше.

Вернувшись домой, Фуше вызвал к себе одного из братьев Лаллеманов.

— Сударь, — сказал он ему, — у двора появились подозрения, но в них еще нет уверенности; вам нельзя ни на минуту оттягивать исполнение вашего замысла; немедленно отправляйтесь в путь и известите генерала Друэ, вашего брата и Лефевра Денуэта, что они должны двинуться со своими войсками на Париж.

Шестого марта Лаллеман отбыл в Лилль.

Седьмого марта все прочитали в «Вестнике» следующий ордонанс:

«ОРДОНАНС.

На основании доклада нашего возлюбленного и верного шевалье, канцлера Франции, сьёра Дамбре, командора наших орденов, мы приказали и приказываем, заявили и заявляем следующее:

Статья 1. Наполеон Бонапарт объявляется предателем и бунтовщиком за вооруженное вторжение в департамент Вар. На основании этого предписывается всем губернаторам, командующим вооруженными силами, национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам подвергнуть его преследованию, арестовать и незамедлительно предать суду военного трибунала, который после его опознания наложит на него наказание, предписываемое законом.

Статья 2. Таким же образом будут наказаны как виновные в тех же преступлениях военные и служащие всех чинов, которые последуют за вышеназванным Бонапартом, если только в течение недели они не изъявят своей покорности.

Статья 3. Подобным образом будут преследоваться и понесут наказание как зачинщики и пособники мятежа все гражданские и военные администраторы, руководители и служащие упомянутых администраций, казначеи и сборщики государственных доходов и даже простые граждане, которые окажут прямо или косвенно помощь и содействие Бонапарту.

Статья 4. Таким же образом будут наказаны те, кто посредством речей в общественных местах или на собраниях, посредством выставленных напоказ плакатов или напечатанных листовок примут участие в бунте или станут побуждать граждан принять участие в нем или воздержаться от противодействия ему.

Дано во дворце Тюильри 6 марта 1815 года, в двадцатый год нашего царствования.

Подписано: ЛЮДОВИК».

Ордонансу предшествовало в газете оповещение о чрезвычайном созыве обеих палат, а вслед за ним шла одна короткая строчка, которая вполне разъясняла истинное положение дел:

«Месье отбыл этим утром в Лион».

Правда, 8 марта лояльная ко двору «Газета дебатов» добавляла в том прекрасном стиле, каким она всегда славилась:

«Увлекаемый своей черной судьбой, Бонапарт бежал с острова Эльбы, верховную власть над которым ему даровало опрометчивое великодушие союзных монархов в награду за разорение, нанесенное их государствам. Отрекшись от власти, этот человек никогда не отрекался от своего честолюбия и своих бешеных страстей; этот человек, с головы до ног обагренный кровью поколений, по прошествии года, проведенного им в состоянии кажущегося равнодушия, попытался во имя узурпации и смертоубийств оспорить законную и миролюбивую власть короля Франции. Во главе нескольких сотен итальянцев и поляков он осмелился вступить на землю, отвергшую его навсегда, и вознамерился разбередить еще плохо затянувшиеся раны, которые он нанес нам и которые каждодневно заживляет рука короля. Несколько коварных интриг, несколько мятежей в Италии, устроенных его безрассудным зятем, раздули гордыню трусливого воителя из Фонтенбло. Он настроен умереть смертью героя, но Господь, возможно, попустит, чтобы он умер смертью предателя. Земля Франции исторгла его; он вернулся на нее, и земля Франции поглотит его».

Какая жалость, что подобная статья не была подписана и нельзя воздать политику, умевшему так ловко употреблять эпитеты и противопоставления, причитающуюся ему часть славы!

Новость о высадке императора стала известна 7 марта в Париже, 8-го, 9-го и 10-го во всей Франции и 11-го дошла до Вены, где застигла участников конгресса вальсирующими во дворце князя Меттерниха; понятно, что при словах «Наполеон покинул остров Эльбу и высадился в Каннах» вальс остановился.

— Я предупреждал вас, что это не продлится долго, — сказал император Александр I, подходя к г-ну де Талейрану.

— Теперь вы видите, государь, — промолвил император Австрийский, — что означает покровительствовать вашим парижским якобинцам!

— Это правда, — ответил царь. — Но, чтобы исправить допущенные мною ошибки, я немедленно предоставляю мои войска и себя лично в распоряжение вашего величества.

Именно так было принято решение о коалиции 1815 года.

На ордонансы Людовика XVIII, статьи «Газеты дебатов» и решения Венского конгресса Наполеон ответил следующим воззванием:

«ВОЗЗВАНИЕ К АРМИИ.

Бухта Жуан, 1 марта 1815 года.

Солдаты, мы не побеждены! Два человека из наших рядов предали нашу славу, свою страну, своего государя, своего благодетеля.

Неужели те, кто на наших глазах в течение двадцати пяти лет сновал по Европе, натравливая на нас врагов, кто проводил жизнь, сражаясь против нас в рядах иностранных армий и проклиная нашу прекрасную Францию, вправе притязать на то, чтобы заковывать в цепи наших орлов, чьих взглядов они никогда не могли выдержать, и повелевать ими? Смиримся ли мы с тем, что они унаследуют плоды наших славных трудов, что они завладеют нашими почестями, нашим достоянием, что они оклевещут нашу славу? Если их господство продолжится, все будет потеряно, даже память о наших бессмертных победах! С каким остервенением они искажают их! Они пытаются осквернить то, чем восхищается весь мир, и если еще остались защитники нашей славы, то их следует искать среди тех самых врагов, против которых мы бились на полях сражений!

Солдаты! Находясь в изгнании, я слышал ваш голос! И я прибыл, преодолев все препятствия и все опасности!

Ваш генерал, призванный на трон желанием народа и поднятый вами на щит, возвращен вам: идите и присоединяйтесь к нему!

Сорвите с себя белую кокарду, которую нация объявила вне закона и которая в течение двадцати пяти лет служили опознавательным знаком для всех врагов Франции! Наденьте трехцветную кокарду, которую вы носили в дни наших великих побед!

Мы должны забыть, что были властителями наций, но мы не должны терпеть, чтобы кто-либо вмешивался в наши дела! Кто может притязать на роль хозяина в нашем доме? У кого достанет на это сил? Возьмите вновь в руки увенчанные орлами знамена, которые были у вас в сражениях близ Ульма, Аустерлица, Иены, Эйлау, Фридланда, Туделы, Экмюля, Эсслинга, Ваграма, Смоленска, Москвы-реки, Лютцена, Вуршена, Монмирая. Неужели вы думаете, что эта горстка французов, столь самонадеянных сегодня, способна выдержать зрелище этих знамен? Они уберутся туда, откуда пришли, и там, если у них есть такое желание, пусть притворяются, что царствуют, как они делали это на протяжении девятнадцати лет.

Ваше звание, ваше достояние, ваша слава, равно как достояние, звание и слава ваших детей не имеют бо́льших врагов, чем эти государи, навязанные вам иноземцами; они враги нашей славы, поскольку одно лишь перечисление множества героических деяний, которые прославили народ Франции, сражавшийся за то, чтобы освободиться от их ярма, является их приговором.

Ветераны Самбр-Мааской, Рейнской, Итальянской, Египетской, Западной и Великой армий унижены; их благородные шрамы заклеймены позором; их успехи будут считаться преступлениями, этих храбрецов будут воспринимать как бунтовщиков, коль скоро, как утверждают враги народа, законные государи находились в рядах иностранных армий.

Почести, награды и любовь достанутся тем, кто служил им против отечества и против нас.

Солдаты! Становитесь под знамена вашего вождя. Его жизнь неразрывно связана с вашей; его права — это права народа и ваши права; его интересы, его честь и его слава — не что иное, как ваши интересы, ваша честь и ваша слава. Победа двинется форсированным маршем. Неся национальное знамя, орел полетит с колокольни на колокольню вплоть до башен собора Парижской Богоматери! И тогда вы будете вправе похваляться тем, что совершили: вы станете освободителями отечества.

А в дни вашей старости, окруженные уважением со стороны ваших сограждан, которые будут почтительно внимать вашим рассказам о совершенных вами великих подвигах, вы сможете с гордостью сказать им: "И я тоже был в рядах этой великой армии, дважды входившей в Вену, вступавшей в стены Рима, Берлина, Мадрида, Москвы и очищавшей Париж от скверны, которую оставили в нем измена и присутствие врага!”

Честь и хвала этим храбрым солдатам, славе отечества! И вечный позор преступным французам, кем бы они ни были по рождению, которые двадцать пять лет сражались бок о бок с нашими врагами, чтобы разорвать на части лоно нашего отечества!

Подписано: НАПОЛЕОН».

XXIX

Вечером 5 марта, по приглашению короля, герцог Орлеанский отправился в Тюильри и получил там приказ сопровождать графа д'Артуа в Лион; тем не менее он позволил Месье уехать одному, провел еще весь день 6 марта в Париже, вечером вернулся в Тюильри, упорно добивался у короля разрешения остаться там в качестве командира его почетного караула и уехал только на другой день, после того как Людовик XVIII дал ему категорический приказ присоединиться к графу д’Артуа.

Но, перед тем как уехать, он подготовил для своей семьи все возможные пути бегства, чтобы она могла добраться до Англии, если дела короля примут дурной оборот.

Все этапы триумфального марша Наполеона, не встретившего на своем пути ни одной преграды, известны во всех подробностях. На подходе к Визию император встретился с 5-м пехотным полком, присоединившимся к нему, а между Визием и Греноблем — с Лабедуайером и его полком, увеличившими его эскорт. В Гренобле, где он побывал лишь проездом, императору поднесли обломки городских ворот, ключи от которых отказался отдать ему начальник гарнизона.

Граф д'Артуа и герцог Орлеанский находились в Лионе и проводили там смотр армейского корпуса, только что переданного в их руки герцогом Тарантским. Однако по душевному подъему войск легко было понять, какое решение они примут, оказавшись лицом к лицу с тем, кого им тщетно хотели представить как врага.

Девятого марта Наполеон покинул Гренобль; 10-го он ночевал в Бургуэне. В тот же день, в пять часов вечера, он вступил в Лион по Гийотьерскому мосту, в то время как герцог Орлеанский бежал оттуда по мосту на противоположной стороне города; герцога сопровождал всего лишь один жандарм, оставшийся верным королю.

Одиннадцатого марта какой-то офицер из военной свиты короля показался на балконе Тюильри и, размахивая шляпой, сообщил, что его величество только что получил официальное известие о том, что герцог Орлеанский во главе двадцати тысяч солдат лионской национальной гвардии атаковал Бонапарта в направлении Бургуэна и наголову разбил противника.

В ту же ночь принц вернулся в Париж, и газеты сообщили о его возвращении.

На другой день герцог Орлеанский отправил всю свою семью в Англию.

Одна лишь принцесса Аделаида заявила, что останется с ним.

Вдовствующая герцогиня Орлеанская решила не покидать Париж.

Шестнадцатого марта герцог Орлеанский, на которого было возложено верховное командование северными департаментами, отбыл в Перонну, 17-го прибыл в Камбре, а 18-го — в Лилль.

Девятнадцатого марта, в полночь, король покинул Тюильри, увозя с собой бриллианты короны.

Час спустя граф д’Артуа и герцог Беррийский в свой черед двинулись по дороге на Фландрию.

Двадцать второго марта, в полдень, король прибыл в Лилль, где его ждал герцог Орлеанский. 23-го он покинул этот город и своего кузена, не оставив ему никаких указаний.

— Каковы будут приказы вашего величества? — спросил его герцог Орлеанский.

— Делайте что хотите, — ответил король.

На другой день принц написал письмо маршалу Мортье:

«Лилль, 23 марта 1815 года.

Дорогой маршал! Я полностью передаю в Ваши руки командование, которое имел бы счастье осуществлять вместе с Вами в северных департаментах. Я чересчур хороший француз, чтобы жертвовать интересами Франции, однако новые беды вынуждают меня покинуть ее. Я уезжаю, чтобы укрыться в одиночестве и забвении. Поскольку король не находится более во Франции, я не могу передавать Вам приказы от его имени; мне остается лишь освободить Вас от исполнения тех приказов, какие я передал Вам прежде, и посоветовать Вам делать все то, что Ваш превосходный здравый смысл и Ваш чистейший патриотизм подскажут Вам лучше всего отвечающим интересам Франции и более всего соответствующим обязанностям, которые Вы будете исполнять.

Прощайте, дорогой маршал. Сердце мое щемит, когда я пишу Вам это короткое послание. Сохраните Вашу дружбу ко мне, куда бы ни привела меня судьба, и всегда рассчитывайте на мою дружбу. Я никогда не забуду доброжелательности, какую видел в Вас в течение того чересчур короткого времени, которое мы провели вместе. Я восхищаюсь Вашей верностью и Вашим прекрасным характером в той же мере, в какой ценю и люблю Вас, и от всего сердца желаю Вам, дорогой маршал, благополучия, которого Вы достойны и которого я для Вас еще ожидаю в будущем.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

Узнав, что мать герцога Орлеанского осталась в Париже, император, в руки которого попало только что приведенное нами письмо, заявил, что с ней будут обходиться со всем почтением, какого заслуживают ее возраст и ее характер. Кроме того, поскольку ее владения были вновь конфискованы, он назначил ей ежегодный пенсион в триста тысяч франков из государственной казны.

Герцог Орлеанский присоединился в Англии к своей семье и дожидался там Ватерлоо, укрываясь в Твикенхэме.

Но, хотя и оказавшись в изгнании во второй раз, герцог Орлеанский имел во Франции своих доверенных сторонников.

Двадцать второго июня, спустя всего четыре дня после сражения при Ватерлоо, маршал Сульт подал Наполеону письменный доклад, в котором были следующие строки:

«Имя Орлеанов на устах большей части генералов и командиров, что представляется мне обстоятельством чересчур важным для того, чтобы не сообщить о нем безотлагательно Вашему Величеству, и я попросил генерала Дежана лично доложить Вам это, а также те сведения, какие он собрал самостоятельно».

Три дня спустя нечто подобное было открыто изложено в Палате депутатов г-ном Буле из Мёрты.

— Я вижу, — заявил он, — что нас окружают интриганы и мятежники, желающие объявить трон вакантным, чтобы иметь возможность посадить на него Бурбонов. Ничто не может помешать мне сказать правду; я хочу открыто указать на наше больное место: существует группировка, выступающая за Орлеанов. Располагая достоверными сведениями, я знаю, что эта группировка чисто роялистская и что ее тайная цель состоит в том, чтобы поддерживать сношения с патриотами. Впрочем, сомнительно, что герцог Орлеанский пожелает принять корону; если же он примет ее, это будет сделано лишь для того, чтобы вернуть ее Людовику Восемнадцатому.

Император, покинув поле битвы при Ватерлоо в восемь часов вечера 18 июня, на другой день, 19-го, отправился в почтовой карете из Катр-Бра в Лан, 22-го отрекся во дворце Тюильри от престола, а 25-го в Мальмезоне началась его трехдневная нравственная агония, в которой самым ужасным, наверное, было то, что он впервые усомнился в своем гении.

Дело в том, что в ту эпоху Наполеон был еще и сам далек от понимания той миссии, какую возложил на него Господь, не дав ему ключа к загадке Провидения; позднее, находясь на острове Святой Елены и отчасти приобщенный к этой великой тайне одиночеством, несчастьем и изгнанием, он издалека увидел на европейском горизонте совершенный им труд и обронил пророческие слова: «Не пройдет и пятидесяти лет, как Европа будет республиканской или казацкой».

Она будет республиканской, сир, и вопрос этот решен теперь, ибо в сердце Франции, этого Прометея наций, живет божественный огонь, неугасимый и вечный. В то время как вы были прикованы к вашей заокеанской скале, Франция тоже была захвачена и трехглавый стервятник клевал ее печень. Однако, вкусив этой благородной пищи,народы — в то время наши враги, а теперь наши братья — ощутили, как по их крови распространяется неведомый им прежде жар: дело в том, что они кормились у нас костным мозгом льва, зовущегося свободой. И сегодня, сир, из Дома инвалидов, где вас охраняет ваш брат, вы видите всю Европу в огне: Сицилию, становящуюся независимой;

Флоренцию, Рим, Берлин и Вену, провозглашающие себя республиками; Венгрию со скрещенными на груди руками, с последним вздохом взывающую к народам о мести, и даже Польшу, являющуюся теперь лишь вышедшим из могилы привидением, призраком прошлого. Да, разумеется, Сицилия снова попала под власть внука Фердинанда и Каролины. Да, разумеется, Флоренция вернулась под власть великого герцога, а Рим — под власть папы. Да, разумеется, подобно Христу, Венгрия с ранами на руках, ногах и в боку склонила на правое плечо свою голову, увенчанную терниями. Да, разумеется, тень Польши, подобно тени старого короля Датского, вернулась на влажное ложе гробницы, оставшись неотмщенной. Однако великая европейская драма пребывает лишь во втором своем акте. Теперь, когда народы ощутили, пусть даже лишь кончиками губ, острый вкус независимости, они будут жаждать ее всегда, и Франция служит источником, предназначенным для того, чтобы рано или поздно до краев наполнить им чашу напитком, ради которого народы с такой радостью умирают, ибо напиток этот оживляет.

Луи Филипп вернулся в Париж 29 июля 1815 года.

XXX

После всего того, что произошло, после того, как он увидел, что его стали именовать главой партии, Луи Филипп не мог сомневаться в отношении приема, ожидавшего его в Тюильри. Тем не менее принц смело явился туда и высказал королю все свое негодование по поводу клеветы, мишенью которой он стал.

Людовик XVIII позволил ему высказаться и, когда тот закончил, промолвил:

— Дорогой кузен, поскольку после Берри вы стоите ближе всего к трону, у вас больше шансов получить его по праву, чем посредством узурпации, и потому я вполне спокоен, ибо верю как в ваше добромыслие, так и в ваше добросердечие.

Затем он вновь подтвердил право герцога владеть своими родовыми уделами, но, как и прежде, отказался даровать ему титул королевского высочества, заявив:

— Это уж чересчур близко к трону!

В качестве возмещения морального ущерба принц, как и другие члены королевской семьи, получил право заседать в Палате пэров.

Но явилось это милостью или ловушкой? Во времена нервного возбуждения, в котором все тогда находились, было крайне трудно вступить в Палату пэров, не примкнув в ней к какой-нибудь партии, и герцогу Орлеанскому быстро представился случай поднять там знамя, под которым он рассчитывал двигаться дальше. В свое приветственное обращение к королю комиссия Палаты пэров 1815 года, той самой Палаты пэров, которой предстояло приговорить к смерти маршала Нея, виновного, но защищенного условиями капитуляции Парижа, вставила следующую фразу:

«Не отнимая у трона права творить добро посредством милосердия, мы осмеливаемся советовать ему использовать право творить правосудие; мы осмеливаемся смиренно ходатайствовать перед его справедливостью о необходимости воздаяния в виде наград и наказаний и о чистке государственных ведомств».

Понятно, что при всей реакционности большинства членов Палаты пэров подобный параграф не мог остаться незамеченным; завязалась горячая дискуссия, представители всех умеренных партий записались на выступление и в своих речах ополчились на этот параграф, который, тем не менее, должен был пройти в свой черед; все предложенные поправки были отвергнуты, как вдруг герцог Орлеанский попросил слова.

Воцарилось молчание, поскольку все понимали, что герцог Орлеанский намерен обратиться к собравшимся с программой своей будущей деятельности.

— Господа, — произнес он, — все то, что я услышал сейчас, утверждает меня во мнении, что следует предложить Палате решение более смелое, чем те оговорки, какие до сих пор выдвигались на ее рассмотрение. Я предлагаю целиком упразднить этот параграф; предоставим королю заботу о том, чтобы принимать меры, необходимые для поддержания общественного порядка, в соответствии с конституцией, и не будем выдвигать требований, зложелательство которых вполне может стать поводом для нарушения спокойствия в государстве; наше положение вероятных судей тех, по отношению к кому советуют проявлять в большей степени правосудие, нежели милосердие, принуждает нас к абсолютному молчанию; всякое высказывание, упреждающее приговор, представляется мне безусловным нарушением наших судебных обязанностей, ибо делает нас одновременно обвинителями и судьями!

Это изложение личных убеждений было встречено продолжительным ропотом.

Не приходилось сомневаться в том, что герцог Орлеанский примкнул к конституционалистам.

За проступком немедленно последовало наказание: король отменил ордонанс, позволявший принцам заседать в Палате пэров, и герцог Орлеанский был сослан в Лондон, где он снова встретился со своей семьей, которую пока не счел уместным вызвать во Францию, как если бы предвидел, что его пребыванию там не суждено было продлиться долго.

Тем не менее принц не хотел ссориться с королем бесповоротно и потому, едва приехав в Лондон, опубликовал следующее заявление:

«Французы!

Меня вынуждают нарушить молчание, которое я наложил на себя, и, поскольку кое-кто осмеливается примешивать мое имя к преступным чаяниям и коварным намекам, честь предписывает мне выступить перед лицом всей Франции с торжественным заявлением, которое диктует мне мой долг.

Французы! Вас обманывают, вас вводят в заблуждение; но более всего обманываются те из вас, кто присваивает себе право выбирать себе повелителя и кто в своих мыслях оскорбляет бунтарскими надеждами принца, являющегося самым верным подданным короля Франции, Людовика XVIII!

Неотменяемый принцип наследственного права на престол является сегодня единственной гарантией мира во Франции и Европе, и революции лишь дали возможность еще лучше ощутить его силу и важность; признанный военным союзом и мирным конгрессом всех монархов, этот принцип сделается неизменяемым правилом всех царствований и всех наследований трона.

Да, французы, я был бы горд править вами, но только если мне достанет несчастья для того, чтобы пресечение прославленной старшей ветви рода привело меня к возможности занять престол! Лишь тогда я сообщу о своих намерениях, которые, возможно, окажутся далеки от тех, какие мне приписывают и какие мне хотят внушить.

Французы! В данном случае я обращаюсь исключительно к нескольким сбитым с толку людям: опомнитесь и наряду с одним из ваших принцев и вашими согражданами объявите себя верными подданными Людовика XVIII и его природных наследников.

ЛУИ ФИЛИПП, ГЕРЦОГ ОРЛЕАНСКИЙ».

Невзирая на это изложение личных убеждений, которому принц-изгнанник придал всю возможную ясность, он вернулся во Францию только в начале 1817 года.

В его отсутствие произошли важные события, ставшие естественным следствием того, что случилось накануне его ссылки.

Под тем, что случилось накануне его ссылки, мы подразумеваем убийство маршала Брюна в Авиньоне, убийство генерала Рамеля в Тулузе, казнь Лабедуайера в Париже и смерть Мюрата в Пиццо.

Под теми событиями, какие произошли в его отсутствие, мы подразумеваем казнь маршала Нея и казнь Поля Дидье.

Мы скажем лишь пару слов о первой из этих казней, однако уделим много времени второй.

Маршал Ней, обвиненный в измене и оскорблении величества, был предан суду Палаты пэров.

Его жена поняла с первой же минуты, что он погиб, и, еще до того как он был приговорен к смерти, решила просить о помиловании.

В итоге она отправила в Англию письмо герцогу Орлеанскому, в котором умоляла его привлечь внимание регента к судьбе ее мужа. Герцог Орлеанский написал взволнованное письмо его высочеству, однако оно оказалось бесполезным, и 7 декабря 1815 года, в девять часов утра, маршал Ней был расстрелян в нескольких шагах от Обсерватории.

В то же самое время Людовик XVIII даровал звание пэра князю фон Гогенлоэ и звание маршала герцогу Веллингтону.

Это означало, согласимся, далеко зайти в политическом бесстыдстве.

Вспомним об орлеанистском заговоре генералов Друэ д'Эрлона, Лаллемана и Лефевр Денуэта; он провалился, как мы уже рассказывали, и растворился в таком грандиозном событии, как возвращение императора с острова Эльба; однако Наполеон пал, Реставрация все дальше шла по роковому пути реакции, сторонники герцога Орлеанского воспрянули духом, и заговоры возобновились.

XXXI

В первых числах февраля 1816 года был создан руководящий комитет; местом его заседаний стала улица Кассет; он состоял из семи комиссаров, а скорее, из семи странствующих апостолов: одним из этих комиссаров был Поль Дидье.

Поль Дидье родился в Юпи в 1758 году, так что в то время, к которому мы подошли, ему было примерно пятьдесят восемь лет.

Этот человек обладал предприимчивостью, целеустремленностью и мужеством; вырастил его сельский священник, и потому воспитание его было монархическим и религиозным. Тем не менее революционная волна увлекла его в 1788 и 1789 годах, однако 10 августа он остановился и бросился в ряды тех, кто утверждал, что революция в достаточной мере совершена и осталось лишь узаконить положение короля.

В итоге он оказался в Лионе среди роялистов, когда Лион восстал; Поль Дидье сражался с осаждающими и, когда после шестидесятидвухдневной осады город был взят, попал в кровавые списки, составленные Дюбуа Крансе и Колло д’Эрбуа, бежал под вымышленным именем, добрался до Марселя, присоединился к федератам Юга, а оттуда переехал в Швейцарию и Германию, где на протяжении пяти лет оставался одной из самых заметных фигур при небольшом дворе графа Прованского. Правительство Директории открыло Полю Дидье двери Франции; он вернулся в Париж, застал там своих друзей по эмиграции — господ де Жюинье, Дюбоскажа, дю Беллуа, Марсьё, Праконталя, Дрё-Брезе — и, верный своему роялистскому прошлому, опубликовал в 1799 году анонимную брошюру, носившую название «Дух и воля французов», а в 1802 году — другую брошюру, с заглавием «Возврат к религии».

Камбасерес, Фуше и г-н де Монталиве были теми, с кем Дидье состоял в ту эпоху на самой короткой ноге.

Примерно тогда же вышел указ об учреждении Школы права в Гренобле. Дидье был одним из первых внесен в список ее преподавателей, однако разногласия, которые у него с давних пор были с г-ном Палем, его коллегой, заставили его подать в отставку, когда тот стал ректором Академии.

В период с 1810 по 1814 год Дидье то и дело пускался в рискованные предприятия; понятно, что человек с таким характером мог занимался исключительно крупными делами; он с головой уходил в грандиозные махинации, которые неизменно заканчивались провалом и ко времени Второй реставрации оставили его почти разоренным.

Одно из таких рискованных предприятий состояло в замысле возвести на трон Луи Филиппа; он намеревался отправиться в Палермо, но как раз в это время Наполеон пал и герцог Орлеанский, вполне естественно, вернулся в Париж.

И тогда Дидье надумал потребовать у графа Прованского, ставшего королем, награду за свой давний роялизм; чтобы придать побольше веса этим притязаниям, он опубликовал свою третью брошюру, «Дух и воля французов», которая была не чем иным, как вторым изданием, исправленным и дополненным, его прежней брошюры, опубликованной за пятнадцать лет до этого.

Граф Прованский вспомнил о нем; Дидье был назначен докладчиком прошений в государственном совете и стал кавалером ордена Почетного легиона.

Дидье пожелал занять место в кассационном суде; он тщетно добивался его и, рассердившись на то, что называл неблагодарностью Бурбонов, одним из первых встал на сторону Наполеона, когда Наполеон покинул остров Эльбу и высадился в бухте Жуан.

Однако Наполеон пал так быстро, что у него не было времени по достоинству оценить Дидье; он покинул Францию, ничего не сделав для него, и ко времени возвращения Людовика XVIII невезучий Дидье оказался почти без средств.

Он оказался без средств тем более, что бросил на себя тень, связав свою судьбу с судьбой Наполеона.

Так что у Дидье оставалась лишь одна возможность: примкнуть к партии герцога Орлеанского; впрочем, присоединиться к этой партии означало для него вернуться к своим прежним замыслам.

Дидье нанес визит герцогу Орлеанскому сразу же по его прибытии, когда тот еще находился в гостинице на улице Гранж-Бательер, где он остановился, прежде чем вновь вступить во владение своим дворцом Пале-Роялем.

Затем, когда организовался руководящий комитет, заседавший на улице Кассет, Поль Дидье, как мы уже сказали, стал одним из главных деятелей «Общества национальной независимости» — такое расплывчатое название взял себе руководящий комитет.

Министерство Талейрана пало, и на смену ему пришло министерство Ришелье.

— Господин де Ришелье, — позлословил Талейран, — это француз, который лучше всего знает Крым.

И в самом деле, г-н де Ришелье занимал пост губернатора Крыма все те годы, какие он провел вне Франции, и потому Франция, а главное, французское общественное мнение, г-ну де Ришелье, призванному направлять французское общественное мнение и управлять Францией, были незнакомы в такой же степени, как если бы он родился в дальних странах, где прошла значительная часть его жизни.

Его коллегами по министерству были господа Кларк, Корветто, Дюбушаж, Деказ и Воблан.

Свой первый удар руководящий комитет попытался нанести по Лиону.

Заговорщиками были:

наверху иерархической лестницы — Талейран и Фуше;

посередине — Поль Дидье; Жакме, полковник, временно находившийся за штатом; Лавалетт, бывший генеральный сборщик налогов в департаменте Нижние Альпы; Монтен, доктор медицины, и Россе, фабрикант бумажных обоев;

и, наконец, ее нижние ступени занимали люди никому не известные, среди которых выделялся некий Роза́, сержант легиона департамента Рона.

Вот каков был план заговорщиков.

Несколько уволенных со службы ночных дозорных должны были явиться в ратушу, якобы сопровождая арестованного злоумышленника. Благодаря этой военной хитрости им удалось бы беспрепятственно подойти к часовому и разоружить его. Одновременно, по условному сигналу, Россе с сотней преданных делу сообщников должен был выйти из соседней улицы, разоружить сторожевой пост, притащить пушки из ратуши на площадь Людовика Великого и тем самым подать сигнал к восстанию.

Осуществление заговора было назначено на 21 января 1816 года.

Однако 19 января генерал Маренгоне, командующий войсками департамента Рона, получил два письма, в которых ему сообщалось о замыслах заговорщиков.

Симон, Жакме, Лавалетт, Монтен, Роза́ и Россе были арестованы, а Поль Дидье сумел бежать.

Уже во второй раз, с перерывом в двадцать лет, Поль Дидье в качестве беглеца покидал Лион; в первый раз это был роялист, ускользнувший от якобинцев, во второй раз — либерал, ускользнувший от роялистов.

Спустя полгода обвиняемые предстали перед судом присяжных; Жакме, Роза́ и Симон были оправданы,

Россе и Лавалетт — приговорены к десяти годам изгнания, Монтен — к пяти годам тюремного заключения.

Этот первый заговор был раскрыт благодаря одному из тех странных стечений случайностей, какие неожиданно срывают лучше всего подготовленные и лучше всего руководимые операции.

В число второстепенных заговорщиков входил бедный ткач — худой, бледный, болезненный, страдающий чахоткой; вступив заговор, он, чтобы быть свободнее в своих действиях, поменял жилье и поселился на седьмом этаже в квартале, находившемся далеко от того, где был его прежний дом.

В мансарде, примыкавшей к той, где он поселился, жила молодая девушка по имени Полетта, красивая и целомудренная. Она устояла перед всеми чарами, исходившими от юности и роскоши, но уступила чарам, исходившим от страдания.

Андре — так звали рабочего шелкоткацкой мануфактуры — страдал, как уже было сказано, чахоткой; Полетта слышала, как он прерывисто дышал, стонал и кашлял, поднявшись на седьмой этаж и войдя в свою комнату; она поняла, что он одинок, и предложила ему заботы сестры, сделавшиеся вскоре заботами любовницы.

Однажды вечером, когда Полетта рукодельничала, сидя подле уснувшего Андре, в дверь неожиданно постучали и послышались незнакомые голоса. Стыдясь быть застигнутой в такое позднее время возле постели молодого человека, Полетта бросилась в каморку, смежную со спальней; стук в дверь продолжался.

Андре проснулся, решил, что Полетта вернулась к себе, пока он спал, и пошел открывать.

У дверей стояли Дидье и еще один заговорщик.

— Чтобы сбить со следа полицейских ищеек, — промолвил Дидье, — я назначил встречу с посланцем парижского комитета в вашей квартире.

Андре впустил их в свою бедную комнату, и там, откровенно беседуя, оба заговорщика обменялись мнениями об образе правления во Франции, о низвержении Людовика XVIII с трона, о восхождении на него герцога Орлеанского и о том, чтобы, заменив католицизм кальвинизмом, сделать его господствующей религией.

Полетта слышала все; испуганная тем, что ей довелось услышать, она дождалась ухода незнакомцев и, когда более ровное дыхание Андре дало ей знать, что он снова уснул, выбралась из своего укрытия, вернулась к себе и, упав на колени, попросила совета у Господа; возмущенная особенно этим заговором против католической религии, она решила во всем признаться на другой день своему исповеднику, позволив ему все сообщить властям, лишь бы он спас Андре жизнь и свободу.

Исповедник донес о заговоре, однако обещания данные ему в отношении Андре, выполнены не были. Полетта с прискорбием увидела, как арестовали любовника, на которого она донесла, и, поскольку суровость тюремного заключения, продолжавшегося полгода, ускорила развитие его болезни, Андре умер в тюрьме, не дождавшись суда.

Полетта, пребывавшая в отчаянии, опередила своего любовника и умерла за неделю до него.

Дидье был бы арестован, как и все другие, если бы жандарм, которому поручили задержать его, не состоял в заговоре; через свою любовницу жандарм предупредил Дидье и явился к нему лишь тогда, когда обрел полную уверенность, что не застанет его дома.

Поль Дидье бежал, как мы уже сказали, и добрался до границы Савойи.

Однако заговорщики не считали себя побежденными. Было решено удовлетвориться департаментом Изер, одним из самых передовых наших департаментов: то, что потерпело неудачу в Лионе, должно было получиться в Гренобле.

Префектом департамента Изер был граф де Монливо, человек испытанного мужества и неподкупной честности.

Командующим войсками в этом департаменте был генерал Доннадьё, храбрый солдат, бурбонист с головы до пят, хотя и кальвинист по вере.

Дидье потратил три месяца на то, чтобы организовать мятежи в различных точках департамента; прежде всего он изучил здешнюю скудную почву и понял, что на ней могут прорасти лишь те семена бунта, что связаны с именем Наполеона.

Так что напоказ, для простонародья, он действовал во имя императора, а вот для Талейрана, Фуше — короче, высших руководителей заговора — в пользу герцога Орлеанского.

Свой главный штаб Поль Дидье устроил в Ке, небольшом городке к северу от Гренобля, в доме наполеоновского офицера по имени Брён и прозвищу Дромадер, которое ему дали потому, что он участвовал в Египетском походе и служил в созданном Бонапартом кавалерийском отряде, где лошадей заменили дромадеры.

Первое собрание заговорщиков происходило в Ла-Бюиссерате, деревне у ворот Гренобля, на дороге в Лион; Дидье ораторствовал там со всей пылкостью своего характера, однако как в его речи, так и в зачитанном им воззвании ни слова не было сказано ни об императоре, ни о Наполеоне II.

— Да что вы тут нам плетете?! — воскликнул Брён. — В вашем воззвании и слова нет об императоре; мы готовы действовать во имя Наполеона, а иначе, предупреждаю вас, лично я ничего делать не буду.

Вследствие этого возражения встреча в Ла-Бюиссерате оказалась, по существу говоря, бесплодной.

Самые живучие корни восстание пустило в горах Уазана; два человека сделались его главарями, подчиняясь при этом Дидье: Дюссер, бывший проводник Альпийской армии, отставной мэр Альмона, и Дюриф, бывший мэр Вожани; оба они были отстранены от должности, и отсюда проистекала их ненависть к Бурбонам.

Будучи уверен в этих пособниках, Дидье переместился в сторону Ла-Мюра — Ла-Мюр еще был полон восторженных воспоминаний о Наполеоне, который от силы за год до этого всего лишь одним словом заставил здесь примкнуть к нему войска, посланные из Гренобля для того, чтобы сражаться с ним. И потому здесь Дидье удалось навербовать много новых приспешников; список заговорщиков пополнился именами Древе, бывшего солдата-гвардейца; братьев Бюиссонов, один из которых был аптекарем, а другой бакалейщиком; земледельцем Женевуа, двумя братьями Гийо, а также Дюфреном и Дюмуленом, отставными офицерами на половинном жалованье.

В Ла-Мюре, как и в горах Уазана, Поль Дидье оставил двух вожаков: Бьоле, отставного батальонного командира, и капитана Пелисье. Благодаря им всего лишь за полтора месяца к заговору примкнули более трехсот офицеров и унтер-офицеров.

Подложное письмо г-на де Меттерниха обещало поддержку Наполеону II со стороны Австрии. Что же касается Англии, то, дабы она вела себя спокойно, ей, по словам руководителей восстания, было позволено верить, что оно произойдет в пользу герцога Орлеанского.

XXXII

Примерно в это же время были предприняты также попытки привлечь к заговору учащихся и преподавателей Школы права в Гренобле. Господин Гро, адвокат при королевском суде Парижа, опубликовал в 1841 году письмо под названием: «О ДИДЬЕ И ДРУГИХ ЗАГОВОРЩИКАХ В ЭПОХУ РЕСТАВРАЦИИ», адресованное редактору «Газеты Дофине».

«Я учился в Школе права в Гренобле, — говорит г-н Гро, — когда разразился заговор Дидье.

Мне довелось быть тогда мишенью для довольно навязчивых обхаживаний со стороны руководителей этого заговора, желавших вовлечь меня в него. Особенно настойчиво уговаривал меня принять в нем участие Жоаннини, отставной офицер жандармерии. Но, прежде чем ввязаться в этот заговор, я хотел узнать, какова его цель и кто им руководит. Я стал расспрашивать Жоаннини, чтобы заставить его покончить с недомолвками, к которым он до этого прибегал, и в конце концов услышал от него признание, что цель заговора состоит в том, чтобы возвести герцога Орлеанского на трон; приняв сдержанность, с которой я встретил его слова, за недоверие, он показал мне письмо, где этого принца не называли, по правде говоря, прямо, однако обрисовывали таким образом, что его нельзя было не узнать.

"Принц, — говорилось в этом письме, — который с ранней юности давал доказательства верности свободе, который храбро сражался в наших рядах и либеральные убеждения которого таковы, что они не могут не проявляться, тем самым приводя к тому, что он находится на подозрении у остальных членов его семьи…"

Будучи тогда в возрасте двадцати двух лет, — продолжает г-н Гро, — и преданный императору, которому был обязан своим обучением в лицее и своим офицерским чином, я наотрез отказался принять участие в заговоре, в котором мог оказаться заинтересован кто-то из членов семьи Бурбонов».

Генерал Доннадьё начал улавливать время от времени какие-то смутные слухи о сборищах и подстреканиях к бунту; он стал собирать сведения, разослал, в свой черед, агентов, и мало-помалу у него сложилось убеждение, что в департаменте затевается нечто серьезное и оно вот-вот разразится. И тогда он написал в Париж, указав на Дидье как на главу заговора; однако из Парижа ему ответили, что Дидье находится за пределами Франции и что департамент Изер является самым спокойным из всех восьмидесяти шести департаментов страны.

Между тем герцог Беррийский женился на дочери короля Неаполя; она должна была приплыть в Марсель и оттуда проследовать через Лион в Париж. На рассвете 4 мая воинские отряды, стоявшие гарнизоном в Гренобле и его окрестностях, покинули места своей дислокации, чтобы расположиться вдоль дороги на Сен-Валье, Вьен и Лион.

И как раз ночь с 4 на 5 мая Дидье выбрал для осуществления своего заговора.

Странное дело: прибыв во Францию, герцогиня Беррийская была встречена там заговором, а по прошествии нескольких лет подверглась страшному испытанию, когда был убит ее муж.

Заговор разразился, однако войска, вместо того чтобы примкнуть к заговорщикам, держались твердо: стороны сошлись в схватке; после ожесточенной, страшной, отчаянной борьбы заговорщики потерпели поражение, и полковник Вотре в тот же вечер вернулся в Гренобль в сопровождении трех карет, заполненных пленными.

Дидье отчаянно сражался в первых рядах мятежников, но, понимая, что дело, которое он представлял, проиграно, и видя, что две трети его людей убиты или взяты в плен, покинул поле боя и добрался до леса вблизи Сен-Мартен-д’Эра.

Расследование началось 6 мая; из ста двадцати пленных были отобраны вначале четыре человека; в тот же вечер трех из них приговорили к смерти, а четвертого оправдали.

Приговоренными к смерти были: Древе, бывший солдат императорской гвардии; бакалейщик Бюиссон и Дави.

Все они были жителями Ла-Мюра.

Дави был препоручен милосердию короля.

Восьмого мая, в четыре часа пополудни, когда толпа заполнила все проходы к площади Сент-Андре, Главную улицу и площадь Гренет, посреди которой был возведен эшафот, ворота тюрьмы распахнулись и в них появились вначале жандармы, а затем два священника; один из священников поддерживал под руку Древе, другой — Бюиссона.

Выйдя из ворот и оказавшись напротив этой плотной толпы, Древе и Бюиссон тотчас же крикнули: «Да здравствует император!»

Неужели они действительно думали, что их заговор был устроен в его пользу? Неужели они думали, что этот возглас скорее любого другого пробудит сочувствие к ним в этой толпе?

Однако бо́льшая часть толпы осталась безмолвной, и только несколько голосов крикнули им в ответ: «Да здравствует император!»

У подножия эшафота Древе и Бюиссон крикнули снова: «Да здравствует император!» Оба были бледны, но совершенно спокойны; они хладнокровно поднялись по ступеням эшафота как люди, совершенно уверенные в правоте своего дела.

Накануне казни генерал Доннадьё и префект получили министерский циркуляр, который вводил в департаменте режим военного положения и предоставлял военной и гражданской администрациям неограниченную власть.

Девятого мая полевой суд передал свои полномочия военной юстиции.

Незамедлительно созданный военный трибунал собрался в тот же день, и в одиннадцать часов утра перед ним предстали тридцать обвиняемых.

Заседание длилось восемь часов; после этого восьмичасового заседания двадцать один из тридцати обвиняемых были приговорены к смертной казни.

Приговор был вынесен единодушно.

В пятницу 10 мая, под заунывный звон колоколов церкви святого Андрея, четырнадцать осужденных вышли один за другим из тюрьмы, расположенной напротив церкви; толпа, собравшаяся на площади, со страхом пересчитывала их; сопровождали их четырнадцать священников.

Мрачная процессия медленно двинулась к эспланаде у ворот Франции; это обширное пространство расположено к северу от города и с одной стороны омывается Изером, а с другой стороны окаймлено огромной аллеей платанов и смоковниц.

Именно это место было выбрано для казни.

Встав в одну линию у края рва, осужденные опустились на колени; священники в последний раз дали им поцеловать крест и отошли в сторону; в глубочайшей тишине прозвучала команда «Пли!», послышался страшный залп, и четырнадцать мятежников упали, пронзенные сотней пуль.

По поводу семи остальных приговоренных к смерти генерал Доннадьё направил королю просьбы о помиловании и прошения о смягчении наказания.

Четырнадцатого мая 1816 года, в одиннадцать часов вечера, в ответ на эти прошения и эти просьбы была получена следующая телеграфная депеша:

«Телеграфная депеша из Парижа, 12 мая 1816 года, в четыре часа пополудни.

Телеграфия. — Лионская линия.

МИНИСТР ОБЩЕЙ ПОЛИЦИИ ГЕНЕРАЛУ ДОННАДЬЁ,

КОМАНДУЮЩЕМУ 7-М ВОЕННЫМ ОКРУГОМ.

Объявляю Вам по приказу короля, что помилование следует предоставлять лишь тем, кто разоблачил нечто важное.

Двадцать один осужденный должен быть казнен, равно как и Дави.

Указ от 9 мая относительно укрывателей не может быть исполнен точно.

Обещано двадцать тысяч франков тем, кто выдаст Дидье».

Следовало подчиниться.

Депеша пришла в ночь с 14 на 15 мая; казнь была назначена на другой день.

И на другой день, 15 мая, в четыре часа пополудни, Морис Миар, юноша шестнадцати лет; Жан Батист Аллоар, шестидесятилетний старик; Клод Пьо, Белен, Мюри, Юссар и Бар прошли тот же самый путь, какой прежде прошли их товарищи, и встали на краю рва, еще обагренного кровью, пролитой за пять дней до того.

Миар не был убит наповал: несчастный юноша был так молод, что он не хотел умирать; его голова поднялась над трупами товарищей, но второй залп положил конец этому страшному зрелищу.

На другой день Дави умер на эшафоте.

Напомним, что Дави судили одним из первых вместе с Бюиссоном и Древе; приговоренный к смерти полевым судом, он не имел права рассчитывать на такое преимущество, как расстрел.

Поведение генерала Доннадьё, которого так сильно оклеветали в то время либеральные газеты, мало что понявшие в этом глубоком и таинственном деле, было безупречным; он не только отправил военному министру энергичное письмо, где возражал против этой казни, но и, зная, что всем этим заговором руководил граф Друэ д’Эрлон, его старый товарищ по оружию, и что генерал скрывается в Гренобле в доме своего друга-нотариуса, вызвал его к себе и в ту минуту, когда тот уже счел себя погибшим, переодел его в платье одного из своих слуг, а затем заставил встать на запятки кареты своей жены, которая вывезла его таким образом из города.

Оказавшись за пределами города и располагая пропуском, также полученным им от генерала Доннадьё, граф Друэ д'Эрлон добрался до савойской границы и избежал смертельной опасности.

XXXIII

Став королем, герцог Орлеанский не забыл об опасностях, которым ради него подвергался в 1815 году в Ла-Фере и в 1816 году в Гренобле граф Друэ д’Эрлон: он сделал его маршалом Франции.

Что же касается Дидье, скрывавшегося какое-то время в горах и лесах вблизи Сен-Мартен-д'Эра, то, понимая, что такое убежище не слишком надежно, он добрался до гор на левом берегу Изера, которые тянутся до Тансена; затем, в сопровождении бедных деревенских жителей, ночью оказывавших ему гостеприимство, а днем служивших ему проводниками, он преодолел перевал Ла-Кош, расположенный между Савойей и долиной Изера.

Там к нему присоединились три его товарища, такие же беглецы, как и он: Дюссер, Дюриф и Куссо.

Но, едва присоединившись к своему вожаку, эти трое беглецов потребовали от него объяснений по поводу предприятия, в которое он вовлек их от имени императора. И в самом деле, они на собственном горьком опыте удостоверились в том, что Марии Луизы не было в Эбане, вопреки тому, что говорил им Дидье, и что граф Бертран, подпись которого он позаимствовал, не имел совершенно никакого отношения к заговору.

И тогда Дидье признался, что цель заговора состояла в том, чтобы возвести герцога Орлеанского на трон.

— Герцога Орлеанского! — воскликнул Дюссер. — Но Франция никогда не захотела бы такого короля.

— Ну тогда, — ответил Дидье, — мы провозгласили бы республику.

— Герцога Орлеанского! Герцога Орлеанского! — повторял Дюссер. — Уж если обязательно должен быть Бурбон, то по мне пусть лучше будет Людовик Восемнадцатый!

С этого времени трое сообщников Дидье более не считали себя связанными какими-либо обязательствами по отношению к человеку, обманувшему их.

В тот же день Куссо расстался с Дидье, который продолжил дальше путь лишь вместе с Дюссером и Дюрифом.

Вечером они пришли в Сен-Сорлен-д'Арв, небольшую деревню в Ла-Морьене, и остановились на постоялом дворе у некоего Бальмена.

Дидье был изнурен усталостью, а кроме того, ужасно страдал от ранения, полученного им в бою; он бросился на охапку соломы, превращенную в постель, и уснул.

Дюриф и Дюссер ложиться не стали и грелись у камина; затем, убедившись, что Дидье уснул, они сообщили хозяину постоялого двора, какого человека он у себя принимает и какая награда назначена за его голову.

На другой день, на рассвете, Дюриф, Дюссер и Бальмен покинули постоялый двор.

Дидье все еще спал; какой бы жалкой ни была постель, на которой он лежал, ему уже давно не доводилось иметь даже такой.

Проснувшись, он обнаружил, что на постоялом дворе нет никого, кроме жены Бальмена, и стал расспрашивать ее о том, куда подевались Дюриф и Дюссер; вначале женщина говорила в ответ нечто невразумительное, но затем, повинуясь голосу совести, бросилась к его ногам, воскликнув:

— Бегите, спасайтесь! Вас предали!

За этими несколькими словами стояло все; разбитый усталостью, страдая от ранения, с кровоточащими ногами, Дидье поднялся и, проявляя удивительное мужество, не оставлявшее его ни на минуту, чуть ли не ползком добрался до соседнего леса, а затем, ведомый каким-то козопасом, достиг ущелья, которое вело в сторону Франции.

Но там силы его ему изменили, и он рухнул на землю.

Он оставался в таком положении целый час; страшный час, час тревоги и безысходной тоски, хуже той, что предшествует смерти, ибо то была тоска, предшествующая утрате всякой надежды; тоска, в продолжение которой смертник начинает с сомнения в людях, а заканчивает сомнением в Боге.

Наконец, смирившись со всем, он поднялся, по роковой случайности выбрал дорогу, которая вела обратно в Сен-Сорлен, и спустя какое-то время подошел к уединенному дому деревушки Сен-Жан-д’Арв.

Перед этим домом, сидя на скамье, грелась в последних лучах заходящего солнца какая-то старуха.

Дидье остановился перед ней и попросил ее оказать ему гостеприимство.

Старуха подняла голову.

— Вы тот, кто замышлял против короля Франции, — спросила она, — и кого повсюду ищут?

Дидье устремил свой проницательный взор на старуху и с минуту тщетно пытался различить на ее морщинистом лице выражение сочувствия или ненависти. Лицо ее не выражало ничего, кроме безучастности и дряхлости.

Дидье находился на пределе своих сил.

— Ну да, — сказал он, — я Дидье; выдайте меня судебным властям, если хотите, но перед этим дайте мне хлеба и постель, и, лежа в ней, я буду ждать жандармов.

— Выдать вас?! — воскликнула старуха. — Ну уж нет, сударь! Во всем здешнем краю есть только один негодяй, способный выдать своего гостя, и зовут этого негодяя Бальмен! Входите.

Дидье вошел в дом.

Он как раз окунал кусок хлеба в чашку с молоком, когда в комнату вошел хозяин дома; тот спросил, что за незнакомец у них в гостях, и Дидье назвал свое имя.

Однако человек этот был не такой смелый, как его жена, и он заявил Дидье, что не может укрывать его у себя, тем более, что с самого утра пьемонтская полиция обыскивает все дома в долине.

Одновременно он подозвал одного из своих сыновей.

— Послушайте, — сказал он, обращаясь к Дидье, — вот этот парень проводит вас в уединенный сарай, стоящий посреди леса; там вы будете надежно укрыты, и каждую ночь мы будем приносить вам еду до тех пор, пока вы не окажетесь в состоянии продолжить ваш путь.

Рассчитывать на иные решения не приходилось: опасность была рядом, приближаясь с каждым шагом. Дидье последовал за мальчиком.

Тем временем пьемонтские карабинеры обыскивали дом за домом, и руководил их действиями Бальмен; когда он вернулся вместе с ними в Сен-Сорлен, его жена была вынуждена признаться ему в бегстве Дидье и в причинах этого бегства. Разъяренный из-за того, что он сделался предателем, не получив награды за предательство, Бальмен встал во главе тех, кто шел по следу беглеца. Близился вечер; день прошел в безрезультатных обысках, как вдруг один из детей Бальмена, которых он стал с угрозой в голосе расспрашивать, рассказал отцу, что, возвращаясь с пастбища, видел издали господина, вместе с каким-то парнем направлявшегося в сторону затерянного в лесу сарая. Это известие стало лучом света для Бальмена, знавшего этот стоящий особняком сарай: вне всякого сомнения, Дидье намеревался обрести там убежище. Негодяй тотчас же снова двинулся в путь, ведя за собой карабинеров. Начала спускаться ночь, настал тот исполненный спокойствия и величия час, когда тишина, в которую погружается вся природа, кажется еще более глубокой под сенью густого леса. Позднее Бальмен сам рассказывал, что в этот час, когда человек делается более слабым, как если бы тьма была одновременно опасностью и небесным покровом, душа его на мгновение ослабла, как только он увидел вдалеке темную массу, непроницаемую для взора; распознав в ней сарай, где несчастный беглец наверняка спал под оком Бога, этого хранителя изгнанников, трактирщик ощутил, что душевные силы покидают его, провел рукой по лбу, пошатнулся и остановился.

— Эй, что это с вами, господин трактирщик, и о чем вы думаете? — спросил его командир карабинеров. — Вы заблудились и не знаете, какой дорогой идти?

— Нет, — ответил Бальмен, придя в себя при звуке этого голоса. — Я думаю о том, как понадежнее окружить сарай.

А затем, как если бы инстинктивно ощущая облегчение от возможности отдалить час предательства, добавил:

— Мне думается, лучше будет подождать восхода луны.

— Нет, — ответил офицер, — идемте.

Назад хода не было; Бальмен повел карабинеров вперед, велел им оцепить сарай, а сам вместе с офицером и двумя солдатами вошел внутрь.

Дидье лежал на соломе и спал; не успев проснуться, он уже стал пленником.

И тогда этот человек, столь обессиленный, столь страдающий, столь упавший духом всего за несколько часов до того, мгновенно вновь обрел всю свою энергию. Он, кто еще недавно еле тащился, с высоко поднятой головой двинулся в путь и шел достаточно быстро, чтобы не замедлять движение тех, кто его конвоировал.

В Сен-Сорлене его тюрьмой на одну ночь стал дом нотариуса.

Оттуда его препроводили в Турин, где он должен был дожидаться своей выдачи Франции.

Все это происходило 17 мая, то есть через день после того как были расстреляны Миар, Пьо, Аллоар, Белен, Юссар, Бар и Мюри и на другой день после казни Дави.

Восемнадцатого мая, в два часа пополудни, Сер, шурин Дюссера, явился в здание префектуры Гренобля и вручил г-ну де Монливо свидетельство, подписанное сержантом пьемонтских карабинеров и удостоверяющее, что Дидье был схвачен благодаря сведениям, полученным от Сера и трактирщика Бальмена.

В итоге двадцать тысяч франков были разделены между Сером и Бальменом.

Что же касается Дюрифа и Дюссера, то, в соответствии с договоренностью, предварительно заключенной с Сером, им была сохранена жизнь.

Дидье, которого Пьемонт выдал Франции, привезли в Гренобль в день Вознесения Господня, в три часа пополудни, высокопоставленный артиллерийский офицер, а также офицер и унтер-офицер жандармерии; карета с арестованным остановилась на набережной Изера, напротив дворца Бельмон, служившего резиденцией генерала Доннадьё.

Подробности их встречи следующим образом изложены в письме, которое генерал направил в 1840 году в «Судебную газету»:

«После того как по моему распоряжению ему был подан обед, я в течение двух часов беседовал с ним по поводу серьезного и крупного мятежа, который он возглавил. Дидье объяснил мне, каким образом он отбыл из Парижа, будучи одним из семнадцати комиссаров, посланных для того, чтобы взбунтовать Францию, и присутствуя перед этим на собрании чрезвычайно влиятельных лиц, где получил инструкции и деньги, необходимые для осуществления своих действий разного рода. Предполагалось, что после захвата Гренобля из этого города последует сигнал к общему восстанию на всей территории Франции. Он, Дидье, должен был двинуться на Лион, где его со всем артиллерийским снаряжением ждали бы на другой день после захвата Гренобля. Он сказал мне, что если его план потерпел неудачу, то виной этому роковая случайность, заставившая меня столкнуться с лейтенантом Аррибером; что я должен был быть арестован ровно в половине одиннадцатого, а он завладел бы в одиннадцать часов городом, где поддерживаемые им с горожанами и войсками тайные сношения обеспечили бы успех его замыслу; что накануне нападения он присутствовал на инспекции, которую я проводил в батальоне Эро; что он был там вместе с каким-то находящимся на действительной службе капитаном, чей пыл он успокоил, будучи уверенным, по его словам, в возможности добиться удачи, а главное, избежать кровопролития и беспорядков, подчинив себе восстание и возглавив его.

Он говорил мне много другого по поводу своих докладов в Париж, однако я не могу повторить этого здесь…

От меня его отвели в городскую тюрьму, и снова я виделся с ним лишь несколько минут накануне его казни, в тюремной камере, куда я отправился для того, чтобы спросить его, не хочет ли он в этот последний час дать какие-нибудь разоблачительные показания, касающиеся безопасности государства. Я застал его столь же спокойным, сколь и смирившимся. Я говорил ему о короле, на которого у него не было причин жаловаться; и тогда, исполненный чувств, он произнес достопамятные слова, взяв в свидетели Предвечного судью, перед которым ему предстояло вскоре предстать; слова, которые, согласно его желанию, я поспешил скрупулезно передать королю посредством срочной депеши, все еще, хранящейся, должно быть, в архивах; нынешние законы не позволяют мне раскрыть ее содержания.

После этой беседы я удалился, исполненный самых горестных чувств и сожалея, что столь прекрасный характер и такое мужество послужили столь прискорбным целям».

Генерал Доннадьё приказал препроводить Дидье в тюрьму и отправил депеши королю.

Судопроизводство было недолгим; Дидье не пытался отстаивать свою жизнь; впрочем, последний опыт, вынесенный им из общения с людьми и принесший ему отвращение к ним, подготовил его к смерти.

В субботу 8 июня, в девять часов утра, он предстал перед полевым судом; намеченная им линия защиты стала великолепным подтверждением его характера: ни одно из высокопоставленных лиц, вовлеченных в это дело, не было названо им. Защищаемый г-ном Моттом, который в заключительной части своей речи просил судей препоручить подсудимого милосердию короля, Дидье сам прервал его и, оторвав обложку от брошюры, которая была у него в руках, поспешно написал на этом обрывке бумаги:

«Я принес мою жертву, моя семья принесет свою.

Благодарю моего защитника за его благородные слова, но молю суд оставить их без внимания: я ничего не прошу у короля».

Суд удалился на совещание и спустя час вернулся, чтобы огласить смертный приговор.

Дидье выслушал этот приговор со спокойствием и безмятежностью, ни на минуту не покидавшими его после ареста.

Казнь должна была состояться 10 июня, в одиннадцать часов утра.

В девять часов генерал Доннадьё пришел в тюрьму; он хотел в последний раз увидеть Дидье и в последний раз побеседовать с этим человеком, о котором он невольно составил столь высокое мнение.

Тем, кто пожелает получить точное представление об этой беседе, достаточно будет прочитать сочинение под названием «О старой Европе, о королях и народах нашего времени», опубликованное генералом Доннадьё в 1837 году.

Они обнаружат там следующие фразы, приведенные далее дословно.

Генерал Доннадьё склонял Дидье к признаниям; он обещал ему отсрочку казни и, возможно, помилование.

Дидье печально улыбнулся:

— В чем мне признаваться вам, мне, кого через час уже не будет? Тем не менее скажите королю, чтобы он не доверял людям из своего окружения, на устах у которых наготове две клятвы.

Затем он добавил:

— А еще скажите королю, что самый главный его враг принадлежит к его семье.

Два часа спустя палач известил Дидье, что настал момент отправляться на эшафот.

Дидье тотчас поднялся и вышел из камеры, ничего не поменяв в своем утреннем наряде.

Он был одет в голубые панталоны и домашний халат из белого мольтона, а голову его покрывал ночной колпак.

Путь к эшафоту он проделал пешком. Подле него шагал священник по имени аббат Тоскан. Поступь Дидье была спокойной, не торопливой, но и не замедленной; складывалось впечатление, что, идя на это свидание со смертью, он откликнулся на дружеское приглашение.

Подойдя к подножию эшафота, Дидье смиренно поцеловал крест, подал священнику знак оставаться на месте и твердым шагом взошел по ступеням помоста; палач приблизился к нему и хотел положить руку ему на плечо, но он отстранил его, сам лег на роковую доску, прошептал несколько слов, то ли прощальных, то ли молитвенных… и спустя мгновение его не стало.

Колокола церкви святого Людовика прозвонили четверть двенадцатого.

Во время моей поездки в Гренобль, которую я совершил в 1836 году, мне показали на кладбище могилу человека, казненного в 1816 году.

На надгробном камне высечена незамысловатая надпись:

«ПОЛЬ ДИДЬЕ».

XXXIV

Заговоры быстро следовали один за другим; превосходная книга Луи Блана, которую допустимо упрекнуть лишь в недостаточной целостности, дает представление об истории карбонаризма; вполне вероятно, что однажды нам представится случай описать намного шире, чем мы можем делать это сегодня, историю той эпохи и добавить несколько новых документов к тем, какие предоставил нам автор, ставший изгнанником после событий 15 мая и 13 июня; пока же ограничимся упоминанием этих заговоров.

После заговора Дидье случился заговор Пленье, Толлерона и Карбонно, затем последовали заговоры Черной булавки, Петарды, полковника Карона, Бертона и четверых сержантов из Ла-Рошели, казненных в день празднества в Тюильри, на стенах которого можно было прочесть назавтра следующее двустишие:

Затем пришел черед заговора Лувеля, который удался, поскольку Лувель действовал в одиночку.

Достаточно странную историю на тему этого заговора, имеющего связь с нашим повествованием вследствие перемены, которую произвела в судьбе герцога Орлеанского смерть герцога Беррийского, можно найти в «Исторических записках о полиции».

Согласно архивисту Пёше, за пару дней до убийства на площади Лувуа король Людовик XVIII послал за г-ном Деказом намного раньше того часа, когда он обычно его принимал.

Как только г-н Деказ пришел во дворец, его тотчас провели к королю, и Людовик XVIII, согласно все тем же «Запискам», на которые мы ссылаемся, дал ему приказ спуститься в крипту церкви святой Женевьевы и принести оттуда тот предмет, какой он обнаружит на гробнице кардинала Капрары, что бы это ни было.

Поручение было странным, но у Людовика XVIII порой случались странные причуды, и фаворит лучше кого-либо другого знал, что по натуре король был человеком несколько взбалмошным. Господин Деказ повиновался и принес королю обломок восточного алебастра: это был единственный предмет, обнаруженный им на указанной гробнице.

К его большому удивлению, Людовик XVIII, казалось, был доволен.

— Ну а теперь, — произнес король, с самым пристальным вниманием осмотрев принесенный ему обломок, — пошлите кого-нибудь в Королевскую библиотеку; пусть ваш посланец попросит там выдать ему собрание сочинений святого Августина, изданное в тысяча шестьсот шестьдесят девятом году в формате ин-фолио, и в седьмом томе, между страницами четыреста четыре и четыреста пять, он обнаружит листок бумаги. Именно этот листок мне и нужен, но, для большей безопасности, велите принести не сам по себе листок, а весь том.

Герцог Деказ вызвался лично исполнить и второе поручение, как он уже исполнил первое, однако Людовик XVIII остановил его, сказав, что эти два задания не должны быть приведены в исполнение одним и тем же человеком.

И потому министр ограничился тем, что послал в Королевскую библиотеку одного из своих секретарей; спустя четверть часа указанный том был в руках короля, который и в самом деле обнаружил между страницами 404 и 405 обещанный листок бумаги.

Король поблагодарил министра и жестом руки отпустил его.

Как только г-н Деказ вышел, король вытащил из папки другой листок бумаги, испещренный беспорядочными буквами, и, наложив на него тот, что был обнаружен в книге, сумел с помощью отверстий, прорезанных в верхнем листке, прочитать следующую фразу:

«Король, ты предан своим министром… Только я могу спасти тебя.

МАРИАНИ».

На другой день вся полиция была брошена на поиски вышеупомянутого Мариани.

В следующее воскресенье Людовик XVIII обнаружил в своем молитвеннике записку такого содержания:

«То, что я написал, стало кому-то известно, и меня разыскивают. Поторопись увидеться со мной, если ты хочешь избежать великих несчастий в своей семье. Я узнаю, желаешь ли ты принять меня, по трем облаткам для запечатывания писем, которые ты приклеишь изнутри к стеклам окон твоей спальни».

Король не решился подать этот знак, и в тот же вечер по Парижу разнеслась страшная весть: герцог Беррийский убит!

Не стоит и говорить, что, по нашему глубокому убеждению, равно как и по убеждению любого порядочного человека, герцог Орлеанский совершенно непричастен к этой кровавой трагедии: глубокая, подлинная дружба, доказательства которой у меня есть, и я приведу их в нужное время и в нужном месте, связывали герцогиню Орлеанскую с ее племянницей, герцогиней Беррийской.

В тот вечер, когда был убит герцог Беррийский, 13 февраля 1820 года, герцог Орлеанский находился в Опере; его жена и его сестра проводили герцогиню Беррийскую домой, а сам он, сокрушенный горем, вернулся в Пале-Рояль.

Спустя месяц газеты официально сообщили о беременности герцогини Беррийской.

Сегодня, когда страсти, волновавшие всех в то время, улеглись, ни у кого, за исключением людей подозрительных, не остается никакого сомнения в подлинности этой беременности; но далеко не так обстояло дело в то время, и нам доводилось слышать, как люди серьезные и незаинтересованные в этом вопросе вполне серьезно говорили, что герцог Бордоский, которому император Александр I дал имя Дитя Европы, был подмененным ребенком.

Странная бестактность официальных газет, сообщивших подробности родов герцогини Беррийской, не в малой степени содействовала вере в то, что в весьма модной тогда песенке, ибо ее ошибочно приписывали Беранже, называлось ловким трюком.

Нетрудно понять, что, какое бы горе ни испытал герцог Орлеанский, когда почти на глазах у него убили принца, его кузена, он, как только этот принц умер, при всем спокойствии своей совести и при всей невиновности своей души вполне естественно должен был с радостью подумать о тех изменениях, какие эта трагедия привнесла в его собственное положение.

Корона, с которой на протяжении двухсот лет Орлеаны не спускали глаз и которую едва не унаследовал регент, не могла теперь ускользнуть если и не от самого герцога Орлеанского, ибо, в конце концов, он мог умереть раньше герцога Ангулемского, то, по крайней мере, от одного из трех его сыновей.

И потому новость о беременности герцогини Беррийской он встретил с раздражением, а известие о ее родах — с недоверием.

Принц опровергал подлинность этих родов.

Кто бы сказал ему тогда, что спустя двенадцать лет он заставит самым жестоким образом удостоверять в Блае третью официальную беременность этой несчастной принцессы?

Лишившись короны и пребывая в убеждении, что он лишился ее обманным путем, герцог Орлеанский выступил с протестом в газете «Монинг Кроникл», которая в ноябре 1820 года опубликовала на своих страницах следующий документ, датированный 30 сентября того же года:

«ПРОТЕСТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ ЕГО СВЕТЛЕЙШЕГО ВЫСОЧЕСТВА

ГЕРЦОГА ОРЛЕАНСКОГО.

Настоящей нотой Его Светлейшее Высочество герцог Орлеанский заявляет, что он категорически возражает против протокола, датированного 29 сентября сего года и якобы удостоверяющего, что ребенок, получивший имя Шарль Фердинанд Мари Дьёдонне, является законным сыном Ее Королевского Высочества герцогини Беррийской.

Герцог Орлеанский представит в нужное время и в нужном месте свидетелей, которые могут удостоверить происхождение ребенка и личность его матери; он представит все документы, необходимые для того, чтобы сделать очевидным, что герцогиня Беррийская никоим образом не была беременна после трагической смерти своего супруга, и назовет зачинщиков хитроумного замысла, чьим орудием явилась эта крайне безвольная принцесса.

В ожидании наступления момента, благоприятного для разоблачения всей этой интриги, герцог Орлеанский не может воздержаться от того, чтобы не обратить внимание на невероятную сцену, разыгравшуюся, согласно вышеназванному протоколу, в павильоне Марсан.

"Парижская газета", которую все знают как доверенный орган правительства, 20 августа сего года сообщила о скорых родах герцогини Беррийской в следующих выражениях:

"Лица, имеющие несть быть приближенными принцессы, заверяют нас, что роды Ее Королевского Высочества случатся не ранее чем между 20 и 28 сентября".

Но что же произошло в покоях принцессы, когда наступило 28 сентября?

В ночь с 28-го на 29-е, в два часа пополуночи, вся семья спала и свечи были погашены. В половине третьего ночи принцесса подала голос, но тщетно: г-жа де Ватер, ее старшая горничная, спала; г-жа Лемуан, ее сиделка, отсутствовала, а г-н Денё, акушер, не был одет.

И тут сцена изменилась: г-жа Буржуа зажгла свечу, и все лица, пришедшие в спальню герцогини, увидели ребенка, еще не отделенного от лона своей матери.

Но как лежал этот ребенок?

Врач Барон заявляет, что он увидел ребенка, лежащего на матери и еще не отделенного от нее.

Хирург Бугон заявляет, что ребенок лежал на матери и был еще связан с ней пуповиной.

Оба практикующих врача сознают, насколько важно не объяснять подробности того, каким образом ребенок оказался лежащим на матери.

Однако герцогиня де Реджо сделала следующее заявление:

"Меня немедленно поставили в известность о том, что Ее Королевское Высочество ощутила родовые схватки; я тотчас же прибежала к ней и, войдя в спальню, увидела ребенка, лежащего на кровати и еще не отделенного от матери".

Таким образом, ребенок лежал на кровати, герцогиня лежала на кровати, и пуповина уходила под одеяло.

Обратите внимание на то, что увидел г-н Денё, акушер, который в половине третьего ночи был извещен о том, что герцогиня ощутила родовые схватки, тотчас прибежал к ней, даже не потратив времени на то, чтобы одеться полностью, застал ее лежащей в кровати и услышал крики ребенка.

Обратите внимание на то, что сказала г-жа де Гулар, которая в половине третьего ночи была уведомлена о том, что герцогиня ощутила родовые схватки, тотчас прибежала к ней и услышала крики ребенка.

Обратите внимание на то, что заметил г-н Франк, телохранитель графа д'Артуа, стоявший на часах у дверей Ее Королевского Высочества и оказавшийся первым лицом, извещенным о случившемся событии одной из горничных, которая пригласила его войти.

Обратите внимание на то, что увидел г-н Лене, национальный гвардеец, который стоял на часах у ворот павильона Марсан, был приглашен горничной подняться наверх, тотчас поднялся, был допущен в комнату герцогини, где не было никого, кроме г-на Денё и еще одной особы, и, входя туда, заметил, что часы показывают два часа тридцать пять минут.

Обратите внимание на то, что увидел врач Барон, явившийся в два часа тридцать пять минут, и хирург Бугон, явившийся несколько мгновений спустя.

Обратите внимание на то, что увидел маршал Сюше, который по приказу короля проживал в павильоне Флоры и, при первом же сообщении о том, что Ее Королевское Высочество ощутила родовые схватки, поспешно отправился в ее покои, однако явился туда лишь в два часа сорок пять минут и спустя несколько минут был приглашен присутствовать при перерезании пуповины.

Обратите внимание на то, что должен был увидеть маршал де Куаньи, который по приказу короля проживал в Тюильри, был приглашен к принцессе, когда она разрешилась от бремени, поспешно отправился в ее покои, но явился туда через минуту после того, как пуповина была уже перерезана.

Обратите, наконец, внимание на то, что увидели все те лица, какие были допущены в покои принцессы после двух часов тридцати минут пополуночи и вплоть до того момента, когда была перерезана пуповина, что произошло почти сразу после двух часов сорока пяти минут. Но где в таком случае были родственники принцессы во время всей этой сцены, длившейся не менее двадцати минут? Почему в течение столь продолжительного промежутка времени они нарочито оставляли ее в руках посторонних людей — часовых и военных всех рангов? Не является ли это нарочитое поведение самым полным доказательством очевидного и грубого обмана? Разве не очевидно, что, устроив весь этот спектакль, они в половине третьего удалились и, находясь в соседней комнате, дожидались удобного момента для того, чтобы выйти на сцену и сыграть назначенные им роли?

И в самом деле, разве вы видели когда-нибудь, чтобы у находящейся на последних сроках беременности женщины, к какому бы классу общества она ни принадлежала, свечи в комнате были погашены; чтобы приставленные к ней служанки спали, а та, которой было особо поручено заботиться о ней, отсутствовала; чтобы ее акушер не был одет, а ее семья, живущая под одной с ней крышей, более двадцати минут пряталась, не подавая ни малейших признаков жизни?

Его Светлейшее Высочество герцог Орлеанский убежден, что французская нация и все европейские монархи почувствуют опасные последствия этого обмана, столь дерзкого и столь противоречащего принципам наследственной и законной монархии.

Учинено в Париже, 30 сентября 1820 года».

Как нетрудно понять, это протестное заявление наделало шуму в Тюильри; герцог Орлеанский немедленно явился туда, открестился от заявления и опроверг его, однако в 1830 году не только одобрил его, но и велел поместить в официальных газетах.

XXXV

Между тем Европа, какое-то время остававшаяся позади Франции в отношении всеобщего поступательного движения, пошла в ногу с ней и подготовила или произвела те частичные революции, каким предстояло постепенно заменить самодержавные образы правления конституционными; Испания, Португалия, Сицилия, Пьемонт и Германия пребывали в возбужденном состоянии; монархи ощущали, как кругом содрогается земля и качаются троны.

Внезапно пробудилась Греция.

Франция испытывала настолько сильную потребность в том, чтобы страстно увлечься каким-нибудь вооруженным восстанием, что она увлеклась восстанием греков.

Тем временем было принято решение об Испанской экспедиции, и герцог Ангулемский взял на себя командование армией, которая должна была выступить в поход.

Кстати сказать, по мере того как старшая ветвь Бурбонов все глубже ввергалась в реакцию, герцог Орлеанский, пользуясь дорогой, которая ему открылась, щедро раздавал авансы либеральному общественному мнению и завязывал все более и более тесные отношения с Бенжаменом Констаном, Манюэлем, Лаффитом, Станисласом Жирарденом, герцогом Дальбергом и генералом Фуа — столпами либеральной партии.

Я и сам обязан своим зачислением в штат служащих герцога Орлеанского — зачислением, которое произошло под покровительством генерала Фуа, — моему званию сына республиканского генерала.

Впрочем, то была эпоха, когда каждый играл свою роль в удивительной комедии, длившейся пятнадцать лет: в ту пору подходил к концу ее второй акт, и прозорливые умы уже давно могли предвидеть ее развязку.

— Если я стану королем, — промолвил однажды герцог Орлеанский в разговоре с г-ном Лаффитом, — хотя, разумеется, это всего лишь мечта, но все же, если я стану королем, что, по-вашему, мне можно будет сделать для вас?

— Вы назначите меня вашим шутом, — ответил г-н Лаффит, — королевским шутом, чтобы я мог говорить вам правду.

— Это прелестно, — откликнулся Луи Филипп.

И, смежив глаза, герцог попытался уловить неясные очертания той таинственной страны, в которой он блуждал, исполненный надежды, и которая зовется будущим.

В другой раз, развалившись на канапе в особняке Лаффита, он обратился к находившемуся подле него банкиру, ставшему его доверенным лицом:

— Если я когда-нибудь стану королем и у вас появится основание считать, что мною двигают честолюбие или личная выгода, это глубоко огорчит меня. Я буду счастлив, если Франция сделается самой свободной страной на свете; народы, мой дорогой Лаффит, ненавидят королей за то, что короли всегда обманывают их.

Затем он повернулся к Манюэлю и, как бы сомневаясь в себе самом, добавил с той лукавой улыбкой, какая была присуща только ему:

— Тем не менее, если вам удастся возвести меня на трон, вы будете крайне глупы, коль скоро не примете все необходимые меры предосторожности и не свяжете меня по рукам и ногам.

Господин Лаффит повсюду набирал в партию орлеанистов новых членов; однажды, беседуя с Руайе-Колларом и Бенжаменом Констаном, которые еще не примкнули к орлеанистам, он промолвил:

— Что бы вы ни говорили, все это может кончиться только одним: на престол вступит герцог Орлеанский.

— Герцог Орлеанский?! — воскликнул Руайе-Коллар, всегда скептичный и остроумный. — Черт возьми, вы не слишком разборчивы!

— Герцог Орлеанский — Бурбон, — с недоверием в голосе добавил Бенжамен Констан.

— Увы, да! — жалобно выдохнул Лаффит. — Я это прекрасно знаю; но похож ли он на них, на Бурбонов? Как раз сегодня утром он повторял мне здесь слова, сказанные им недавно Людовику Восемнадцатому: «Если вы желаете погибнуть, то я не обязан подражать вам». И к тому же, — добавил оптимистично настроенный банкир, — если даже он Бурбон, то разве нельзя, если понадобится, сделать его Валуа? Тьер полагает, что это возможно.

Это последнее предложение служит объяснением плакатов, которые были развешаны на улицах Парижа 4 и 5 августа 1830 года и в которых населению столицы сообщалось, что герцог Орлеанский был Валуа, а не Бурбон.

Странные историки, отдающие предпочтение Генриху III перед Людовиком XVI, Карлу IX перед Людовиком XV, Франциску II перед Людовиком XIV, Генриху II перед Людовиком XIII, а Франциску I перед Генрихом IV!

Однако все понимали, что ничего не добьются, пока не убедят г-на де Талейрана, который, как это проявилось в деле Дидье, и так уже был во всем убежден после падения своего министерства; и потому г-н Лаффит, встретив однажды в Пале-Рояле г-на де Талейрана, отвел его в сторону и настроился рассеять свои сомнения.

— Как вы понимаете, — сказал он, — то, что существует, скоро умрет; если вместо того, что умрет, у нас будет республика, вы погибнете; если у нас будет империя, вас расстреляют; защитить вас может только герцог Орлеанский. Хотите поговорить об этом деле? Ни вам, ни мне не следует действовать в нем в роли младших лейтенантов. Я прекрасно понимаю, что для того, чтобы выиграть партию, нужны удачные карты. Так вот, они у нас имеются: офицеры, солдаты, рабочие — все готовы; есть вы, я и он. Если вы поговорите с ним, успех обеспечен.

— Ну и как это произойдет?

— О, крайне просто: три миллиона франков, два полка, двенадцать тысяч рабочих вокруг Палаты депутатов, крики «Да здравствует герцог Орлеанский!», вы на одной трибуне, я на другой, и старшие Бурбоны поспешно удирают.

Талейран, ничего не ответив, взглянул на Лаффита, который продолжал:

— Ни одной капли крови, ни одного ареста, ни одной закрытой лавки; на другой день все работают и прогуливаются, как если бы ничего не случилось: это революция с венком из флердоранжа.

— Хорошо, я увижусь с ним, — промолвил Талейран.

Он и в самом деле увиделся с Луи Филиппом и долго беседовал с ним, хотя по этому поводу, скорее всего, г-ну де Талейрану и Луи Филиппу уже давно не о чем было больше говорить.

Однако ничего из того, что хотел осуществить г-н Лаффит, тогда не произошло.

Господин Сарран, рассказывающий эту занятную подробность, утверждает, что виной тому были три миллиона франков, которые требовалось израсходовать на переворот; мы же полагаем, что оба заговорщика рассудили, что время для решительных действий еще не настало.

Своей силой Луи Филипп был обязан большей частью тому, что он умел ждать.

Тем временем умер Людовик XVIII.

Накануне своей смерти, сидя в том огромном кресле, какое он уже так давно не покидал, и находясь в окружении членов своей семьи, высших сановников государства и своих близких, плакавших и отворачивавшихся, чтобы скрыть слезы, старый король велел привести к нему юного герцога Бордоского, хрупкую надежду этой монархии, которую столько раз сотрясали страшные удары.

И тогда, обращаясь к своему брату, он сказал:

— Брат мой, я лавировал между разными партиями, подобно Генриху Четвертому, но взял над ним верх в том отношении, что умираю в собственной постели, в Тюильри. Действуйте так, как действовал я, и вы доживете до такой же мирной и спокойной кончины. Я прощаю вам огорчения, которые вы доставляли мне как принц, в надежде, которую порождает в моем сознании ваше будущее поведение короля.

Затем он с печалью во взоре положил руку на голову своего внучатого племянника и промолвил:

— Брат мой, как следует берегите корону этого ребенка!

На другой день он умер.

Людовик XVIII сказал правду: его царствование, подобно проходу через пролив Девилз-Грип в романе «Лоцман» Фенимора Купера, было не чем иным, как плаванием среди рифов.

Впрочем, он обладал характером, который требовался в подобных обстоятельствах.

Двуличный, скрытный, бессильный, неверно обученный, бессердечный, беспощадный, Людовик XVIII за все время своего царствования не познал ни одной настоящей дружбы, ни разу не проявил подлинного чувства, не совершил ни одной милой ошибки. Его фавориты — герцог Деказ, г-жа дю Кайла, г-н д’Аваре — были избранниками его эгоизма, а не его любви.

Будучи изгнанником в течение двадцати трех лет, он из гордости не пожелал признать это изгнание и превратил его в номинальное царствование. Наполеон, наличие которого он упорно отрицал, ведя отсчет своего царствования со дня смерти Людовика XVII, 20 марта 1814 года предъявил ему страшное свидетельство своего существования. Это падение, вследствие которого он смог, однако, увидеть, сколь слабо укоренились Бурбоны во Франции, стало для него уроком лишь наполовину. И если Людовик XVIII лавировал, как это прозвучало в его последних словах, обращенных к брату, то происходило это не за счет его особых умственных способностей, а потому, что он отдавал предпочтение кривой линии перед прямой линией и окольному пути перед прямым путем. Каждая уступка, на которую ему приходилось идти со времени министерства Фуше и вплоть до министерства Шатобриана, он делал не вследствие трезвой оценки, а по необходимости. Одна-единственная черточка рисует одновременно человека и короля: во время бегства, которое он совершал вместе с герцогом д'Аваре и которое было похоже на бегство королевской семьи в Варенн, его приняла и приютила у себя какая-то бедная вдова, рискуя собственной головой и потратив свой последний луидор на то, чтобы угостить беглеца обедом; и какое же, вы думаете, воспоминание он сохранил об этой самоотверженности?

— Обед был отвратительным! — заявил он.

Когда вышла в свет небольшая книжка, содержавшая рассказ об этом бегстве, чувство отвращения, которое она вызвала, было единодушным.

— Если ее автором является король, — высказался один из самых знаменитых критиков того времени, — она выше всякой критики; если же король тут ни при чем, она ниже ее.

Тот, кто наследовал ему, обладал не то чтобы иным воспитанием, поскольку никакого воспитания он не получил вовсе, а врожденным характером прямо противоположного свойства: он был щедр до расточительства, набожен до ханжества, благороден до рыцарственности, упрям, как все слабые натуры, которые настаивают на своем, поскольку, с трудом приняв одно решение, они не хотят испытывать досаду, принимая другое; впрочем, это был добрый государь, верный друг, всегда стремившийся к благу, но не видевший его там, где оно было; легкомысленный, пустой и забывчивый, что тем более подчеркивало единственную память, которая была ему присуща, — память сердца.

Последовательный в бессознательном представлении о монархии, которое он себе составил; убежденный в общности интересов, существующей между алтарем и троном; ярый святоша, как большая часть постаревших распутников, Карл X решил бороться с делом, которое за шестьдесят лет до этого осуществил г-н де Шуазёль: пока он имел власть в королевстве, иезуиты, изгнанные в свое время парламентами, были не только терпимы обеими палатами, но и снова получили в свои руки воспитание юношества; на глазах у всех возникали и процветали их учебные заведения: в Бийоме, Монруже, Сент-Ашёле, Сент-Анн-д’Оре, Бордо; кроме того, их миссии расползлись по всем дорогам Франции; в каждой деревне имелся свой искупительный крест, почти всегда воздвигнутый на месте какого-нибудь поваленного дерева свободы; наконец, «Miserere»,^[12] эта всеобъемлющая песнь скорби, повсюду поднималась с земли Франции и печально возносилась к Небу.

Французы любят петь, но не любят вечерни; церковные песнопения кажутся им однообразными, и они предпочитают «Бога добрых людей», а не «Dies irae»,^[13] «Старого солдата», а не «Kyrie eleison»;^[14] в этом причина известности Беранже и популярности Дебро.

И герцог Орлеанский, с его чутким взором и прозорливым умом, понял, что, поскольку старшие Бурбоны вот-вот погубят себя, следует, дабы преуспеть, делать противоположное тому, что делали они.

Он послал своих сыновей учиться в коллеж Генриха IV и не упускал ни одного случая, чтобы если и не оказать покровительство тем, кого власть подвергала гонениям, то хотя бы выразить им свое сочувствие.

И потому памфлетисты эпохи Реставрации сполна расплачивались с ним за его оппозицию.

Послушайте Поля Луи Курье, самого независимого памфлетиста того времени:

«… Юность подрастает в нашей стране и видит, как вместе с ней подрастают принцы; я говорю "вместе с ней", отдавая себе отчет в сказанном. Наши дети, более счастливые, чем мы, познакомятся со своими принцами, воспитывающимися вместе с ними, и будут их знать. И вот уже старший сын герцога Орлеанского — я знаю это из достоверного источника и ручаюсь вам за свои слова с большей надежностью, чем если бы вам сообщили об этом все газеты, — и вот уже, повторяю, герцог Шартрский посещает коллеж в Париже. Но такое, скажете вы, вполне естественно, если он находится в том возрасте, когда полагается учиться; да, несомненно, такое естественно, однако является новшеством для лиц подобного звания. Принцев еще никогда не видели в коллежах; с тех пор как существуют коллежи и принцы, этот принц — первый, кто воспитывается таким образом и пользуется благом общественного и совместного образования; из множества нововведений, проявившихся в наши дни, это не относится к числу тех, что должны удивлять менее всего. Принц учится в коллеже, ходит в класс! У принца есть товарищи! До сих пор принцы имели только слуг, и у них никогда не было других школ, кроме школы несчастий, чьи жестокие уроки нередко оказывались потерянными. Одинокие в любом возрасте, далекие от всякой правды, не знающие жизни и людей, они рождаются и умирают в путах этикета и церемониала, не видя ничего, кроме притворства и выставленной перед ними напоказ фальши; они шагают по нашим головам и замечают нас, лишь когда случайно падают. Сегодня, осознавая ошибку, отделявшую их от нации, как если бы, используя такое сравнение, замок свода мог находиться вне его и ни на чем не держаться, они хотят видеть людей, знать то, что знают все, и не иметь более нужды в несчастьях, чтобы обучаться; запоздалое решение, которое, будь оно принято раньше, избавило бы их от стольких ошибок, а нас от стольких бед! Получая в коллеже христианское и монархическое, но, как я полагаю, и отчасти конституционалистское воспитание, герцог Шартрский вскоре узнает то, что, к великому ущербу для нас, не знали его предки; и я имею в виду не латынь, а те простые понятия общечеловеческих истин, о которых двор ничего не говорит принцам и которые удерживали бы их от ошибок за наш счет. Не бывать более драгонадам и Варфоломеевским ночам, если короли, воспитанные среди своего народа, будут говорить с народом на одном языке и улаживать отношения с ним без толмачей и посредников; не бывать тогда и Жакериям, Лигам и Баррикадам. Таким образом, юный герцог Шартрский подал пример наследникам тронов, и они, несомненно, воспользуются им. Пример удачен тем более, что он нов! Сколько изменений и потрясений в мире понадобилось для того, чтобы привести этого юношу к подобному решению. И что сказал бы великий король, король благорожденных людей, Людовик Надменный, который не мог допустить смешения своих бастардов даже со знатью королевства, настолько он опасался унизить хоть малейшую частицу своей крови! Что сказал бы этот чистейший образец монархической спеси, увидев в школе, вместе с детьми из низших сословий, одного из своих внучатых племянников, без пажей и иезуитов, посещающего занятия и оспаривающего школьные награды, то побеждающего в этом соревновании, то побежденного; никогда никоим образом не благоприятствуемого и не осыпаемого лестью, что является удивительным даже для коллежа (ибо куда только такая зараза, как ласкательство, не проникает!), но, тем не менее, вероятным, если взять в расчет, что открытость уроков делает всякую несправедливость затруднительной, что между собой ученики мало склонны к снисходительности и придают малое значение званиям, ибо еще не приучены к притворству, которое в других местах называется почтительностью, обходительностью, заботливостью и которое вызывает отвращение у правды. Здесь, напротив, все говорится прямо, все вещи называются их настоящими именами и эти имена одни и те же для всех; здесь все служит материалом для обучения, и лучшими уроками оказываются вовсе не те, что дают учителя. Нет более аббата Дюбуа, нет пестунов, нет никого, кто скажет юному принцу: "Все принадлежит вам, вы можете все”; настало время, которого вы хотели. Одним словом, общая молва утверждает, что герцога Шартрского воспитывают так же, как и всех детей его возраста; никакой исключительности, никакой почтительности, и сыновья банкиров, судей и негоциантов не имеют никакого преимущества перед ним; но вот он, выйдя из этой школы, будет иметь много преимуществ перед теми, кто не получит подобного воспитания: как вам известно, нет воспитания лучше того, что получают в общественных школах, и хуже того, что получают при дворе».

Разумеется, в ту эпоху подобная похвала не имела цены, что прекрасно понимал способный ученик г-жи де Жанлис, и именно с такими страницами в руке он опровергал хулителей, способных пагубно воздействовать на кого угодно, кроме него.

Но что прежде всего наносило ущерб герцогу Орлеанскому, так это его склонность к сутяжничеству, крючкотворству и скаредности.

Герцог Орлеанский назначил себе совет из лучших адвокатов Парижа, но в действительности он сам советовал своему совету.

Все судебные жалобы, подписанные Дюпеном, были подсказаны, а зачастую и составлены принцем.

В числе судебных процессов, затеянных принцем, был один, начатый против герцога де Бассано и в любых других обстоятельствах способный лишить популярности самое популярность. В 1815 году Маре получил от Наполеона, в качестве выплаты по долговому требованию, некоторое количество акций каналов, относившихся к владениям Орлеанов. Довод, который хотел выставить Луи Филипп, заключался в том, что императорское правительство, будучи лишь правительством де-факто, лишь незаконным правительством, не имело права распоряжаться упомянутыми акциями.

Герцог Орлеанский выиграл этот процесс в суде, но проиграл его в глазах общественного мнения.

Примерно в это же самое время разбиралось другое судебное дело, еще более серьезное. Мы сказали «более серьезное», поскольку оно слушалось в суде куда более высоком, чем прочие; в наши намерения входит поговорить о притязаниях Марии Стеллы, о которой уже было сказано несколько слов в начале этого повествования.

XXXVI

Примерно в 1825 году Мария Стелла появилась в Париже, имея на руках решение суда Фаэнцы, датированное 29 мая 1824 года и удостоверяющее, что в действительности она является дочерью графа де Жуанвиля, а не тюремщика Кьяппини.

Подобные притязания, при всей их лживости и нелепости, обеспокоили принца настолько, что на жалобы баронессы фон Штернберг, урожденной Жуанвиль, он ответил мемуаром. Этот мемуар послужил причиной того, что я впервые в качестве служащего канцелярии предстал перед лицом герцога Орлеанского.

После того как в 1823 году, по рекомендации генерала Фуа, герцог Орлеанский предоставил мне в своей канцелярии должность с окладом в тысячу двести франков, он более мной не интересовался; было вполне естественно довести спустя год этот оклад до полутора тысяч франков. Тем не менее, поскольку ничто не могло скрыться от пытливого ума герцога Орлеанского, он заметил среди докладов, которые приносили ему на подпись, доклады, переписанные новой и незнакомой рукой. Почерк показался ему красивым, разборчивым и правильным; он поинтересовался именем нового делопроизводителя, и ему сказали, что это подопечный генерала де Фуа, сын генерала Александра Дюма.

После этого г-ну Удару, начальнику нашей канцелярии, были возвращены несколько мелких писем, снабженных собственноручной припиской принца:

«Снять копии поручить Дюма».

Когда герцог Орлеанский озаботился опровержением жалоб баронессы фон Штернберг, он решил продиктовать кому-нибудь свои заметки, и следует сказать, что заметки эти были вполне оригинальными; он решил, повторяю, продиктовать кому-нибудь свои заметки, которым г-н Дюпен должен был придать более крепкую форму и превратить в незыблемую основу своей защитительной речи.

Так что принцу понадобился делопроизводитель, которому предстояло писать под его диктовку.

К нему послали меня, поскольку все знали о его особенной любви к моему почерку.

Вот так я впервые оказался перед лицом принца.

В своих взаимоотношениях с семьей и служащими герцог Орлеанский никоим образом не держался величественно, но зато невозможно было быть более улыбчивым, более приветливым, более доброжелательным; казалось, вы видите перед собой банкира-остроумца в тот день, когда ему удалась крупная финансовая сделка. Так что он очень любезно принял меня, подбадривая как голосом, так и жестами; заметив, что рука моя немного дрожит, он указал мне на стол и, прежде чем использовать меня для более серьезного дела, которому я был обязан честью пообщаться с принцем, дал мне пару писем, велев переписать их начисто и запечатать.

В герцоге Орлеанском было кое-что от преподавателя: он любил все наглядно объяснять; это означало, даже в мелочах, утверждать собственное превосходство. Поспешим добавить, что объяснял он прекрасно и к уроку почти всегда присоединял пример. Герцог Орлеанский знал если и не все, то понемногу обо всем.

В тот день он объяснил мне, как надо складывать конверты и запечатывать их.

Но если герцог Орлеанский притязал быть хорошим преподавателем, то я, со своей стороны, притязал быть превосходным учеником: достаточно неловкий в тот день, когда мне был преподан урок, я стал впоследствии несомненным докой по части конвертов, как прямоугольных, так и английских, а главное — по части их запечатывания, дела куда более трудного, чем это принято думать, и которому герцог Орлеанский, человек с повышенной требовательностью к порядку и аккуратности, придавал огромное значение.

И потому со всей смиренностью души должен признаться, что это было единственное мое достоинство, из-за которого ему было жаль расставаться со мной, когда, уже будучи королем, он получил мое прошение об отставке.

— Как?! Он уходит? Он покидает меня? — воскликнул принц. — Какая беда! Он так хорошо запечатывал конверты!..

Это стало надгробным словом в мою честь. Добавим, что более одного года мое имя оставалось в списках служащих принца и мне была предоставлена полная возможность изменить свое решение.

Имя это было вычеркнуто оттуда лишь в 1833 году, после того как я опубликовал «Галлию и Францию».

Вернемся, однако, к тому дню, когда началось мое обучение.

Итак, герцог Орлеанский, как всегда безукоризненно учтивый, начал диктовать мне свой мемуар.

Это было полное и безукоризненно логичное, даже с точки зрения какого-нибудь крючкотвора, опровержение всех утверждений баронессы фон Штернберг.

Как нетрудно понять, я рассказываю все это вовсе не для того, чтобы просто-напросто сообщить читателям о том, что мне была предоставлена честь писать под диктовку принца, а для того, чтобы рассказать им одну характерную подробность.

В ответе герцога на памфлет Марии Стеллы, среди представленных им доказательств законности своего происхождения, имелась следующая фраза:

«Даже если брать в расчет лишь то разительное сходство, какое существует между господином герцогом Орлеанским и его августейшим предком Людовиком XIV…»

В те времена я был куда менее силен в истории, чем теперь, и то обстоятельство, что господин герцог Орлеанский причислил Людовика XIV к своим предкам, невольно заставило меня живо поднять голову.

Он заметил мое удивление, и с улыбкой, сопровождавшейся легким нахмуриванием бровей, сказал мне:

— Да, господин Дюма: «моим августейшим предком Людовиком Четырнадцатым». Даже если ты происходишь от Людовика Четырнадцатого лишь по линии его незаконнорожденных детей, такое все равно, по крайней мере в моих глазах, достаточно большая честь, чтобы этого не стыдиться!

После такого ответа позволительно верить, что герцог Орлеанский не знал о том, что г-н Тьер и г-н Лаффит хотели возвести его родословную к Валуа.

За вычетом тюрьмы, с притязаниями Марии Стеллы произошло то же, что и с притязаниями Матюрена Брюно. О них поговорили какое-то время, потом перестали интересоваться ими, а затем предоставили баронессе фон Штернберг возможность кормить всех воробьев Тюильри, которые были ее единственными придворными в том одиночестве, в каком она пребывала, и еще долгое время после ее смерти, случившейся в 1845 году, населяли балкон, протянувшийся перед окнами ее квартиры на улице Риволи.

Вернемся, однако к политическим событиям, от которых нас отдалил на минуту этот взгляд, брошенный на частную жизнь герцога.

Когда Людовик XVIII скончался, Карл X, король с рыцарственной натурой, пожелал быть коронованным согласно старинным обычаям своей династии; Людовику XVIII, королю со скептической натурой, для освящения достаточно было пятисот тысяч штыков.

Карл X был коронован в Реймсе в мае 1825года, и, полагаю, по этому случаю герцог Орлеанский получил титул королевского высочества, о котором он всегда страстно мечтал и которого тщетно домогался на протяжении всего царствования Людовика XVIII.

Почти в это же самое время герцог Орлеанский получил денежную сумму в шестнадцать миллионов франков, которая была выделена ему из эмигрантского миллиарда в качестве возмещения ущерба.

Было много криков по поводу этой повторной выплаты, ведь благодаря щедрости Людовика XVIII герцогу Орлеанскому уже были возвращены его владения, однако герцог Орлеанский отнесся к этим крикам спокойно.

Популярность Лаффита, Лафайета, генерала де Фуа, Манюэля и Поля Луи Курье оберегала его собственную популярность.

Герцог Орлеанский и правда исповедовал бережливость, доходившую до скупости; вне всякого сомнения, привычки, которые мы намерены упомянуть здесь, были свойствами, приобретенными им во времена несчастий и в дни изгнания. Скажем больше: возможно, для любого другого, кроме принца, имевшего годовой доход в шесть миллионов франков; возможно даже, и для этого принца, обремененного многочисленной семьей, такая бережливость была добродетелью; но, правильно или неправильно, мы помним, что она таковой не считалась и была одним из недостатков, в которых его упрекали враги, хотя эти упреки, какими бы резкими они ни были, никогда не могли избавить его от нее.

В доме герцога Орлеанского почти все закупки осуществлялись по заранее обусловленной цене; так велись, к примеру, закупки провизии; ведал этими закупками некто г-н Южине; ему выделяли двенадцать тысяч франков в месяц, то есть сто сорок четыре тысячи франков в год, причем в эти закупки не входила дичь, которую два раза в неделю присылали из многочисленных лесов герцога Орлеанского и излишек которой метрдотель принца сбывал Шеве.

Все соответствующие счета просматривались, помечались и утверждались герцогом Орлеанским. Как-то раз, переписывая их начисто, я обнаружил такую пометку, написанную рукой самого принца:

«Четыре су на молоко для г-жи де Доломьё».

Герцогиня Орлеанская следовала примеру мужа. Господин Удар, ее секретарь, проглядывал после нее все ее выкладки; многие из этих выкладок были написаны рукой самой Марии Амелии под счетами прачек, и, поскольку дети герцогини Орлеанской были в то время чрезвычайно юными, подробности счетов прачек неопровержимо доказывали, что, хотя и являясь принцами, полугодовалые королевские высочества испытывали естественные человеческие потребности.

И, пока герцогиня Орлеанская подсчитывала количество постиранных подгузников герцога де Монпансье и пеленок принцессы Клементины, герцог разбирался с расходами своих старших детей.

Да будет нам позволено предъявить нашим читателям небольшой образец работы, проделанной герцогом Орлеанским и попавший в мои руки 24 февраля 1848 года, в тот день, когда уже во второй раз в своей жизни я с опущенной головой и в глубокой задумчивости осматривал дворец Тюильри, захваченный народом.

Первый раз это происходило 29 июля 1830 года.

Среди брошенных на землю бумаг, порванных и испачканных, лежал этот обрывок; я узнал почерк короля и подобрал листок; на нем были написаны следующие строки:

«Март 1828 года. — Новые расценки поставок к столу принцев и детей.
		Фр.	Сант.
Юные принцы и учителя.
	Шесть блюдец по 90 сант.	5	40
	Семь хлебцев по 20 сант.	1	40
Принцессы Луиза и Мария и г-жа де Малле.
	Один суп	1	50
	Два блюдца	1	80
	Два хлебца		40
Принцесса Клементина и г-жа Анжеле.
	Один суп	1	50
	Одно блюдце		90
	Два хлебца		40
Герцог Немурский и г-н де Ларнак, которые берут с собой еду в коллеж.
	Холодная говядина	1	50
	Легкие закуски	1	50
	Два блюдца	1	80
	Два хлебца		40
(Плюс сахар, оплачиваемый отдельно.)
	Итого в день:	18	50
Не считая кофе, оплачиваемого отдельно, то есть плюс 10 сант. за каждое блюдце		1	10
	Общий итог:	19	60».

Таким образом, завтрак двух юных принцев и их учителей,

принцесс Луизы и Марии и г-жи де Малле,

принцессы Клементины и г-жи Анжеле,

герцога Немурского и г-на де Ларнака, то есть одиннадцати человек, обходился княжескому бюджету герцога Орлеанского в двадцать франков.

Возможно, кто-то подумает, будто несчастные дети, которые за завтраком не наедаются досыта, за обедом наверстывают упущенное.

Хорошо, посмотрим:

«Обед или ужин.
Супы	2	50
Главные блюда	4	50
Жаркое или флан	6
Легкая закуска	2	50
Тарелка десерта	1	50
Итого:	17.
Хлеб, кофе и чай, как сказано выше».

Поспешим отметить, что при всем том герцог Орлеанский, нисколько не рисуясь, совершал превосходные дела; в Пале-Рояле существовало три бюро благотворительной помощи: одним, расходы по которому нес герцог, управлял г-н Броваль; вторым, использовавшим личные средства герцогини, руководил г-н Удар, и, наконец, на третий, находившийся в руках г-на Лами, деньги выдавала принцесса Аделаида.

Три этих бюро распределяли от пятисот до семисот франков ежедневно.

Долгое время на моей обязанности лежало составлять списки, которые подавались герцогу Орлеанскому, и показывать ему прошения о помощи; так вот, скажу во всеуслышание, что мне всегда удавалось добиться в пользу бедняков всего того, что я мог просить непосредственно у герцога Орлеанского; никогда уменьшение размеров денежной помощи не исходило от него: оно исходило от его окружения; все знали о его скупости и потворствовали этой слабости; более того: после того как он стал королем, а моя отставка была принята, я еще не раз, хотя он и затаил в отношении меня неприязненное чувство из-за моего ухода, обращался к нему, добиваясь помощи людям, попавшим в тяжелую беду; он никогда не отвергал моих ходатайств, и, как только они доходили до него, эта помощь почти сразу оказывалась.

Как-то раз я написал ему по поводу одной из самых выдающихся наших поэтесс:

«Государь!

Госпожа *** находится в глубочайшей нужде, и она поручила мне быть ее ходатаем перед Вашим Величеством; поспешите оказать ей помощь, государь: Вы не каждый день встретите на своем пути подобную музу, просящую милостыню».

Уже со следующей почтой я получил тысячу франков. В другой раз мне довелось ходатайствовать перед королевой; речь шла об одной из наших выдающихся пианисток, мебель которой должны были вот-вот выставить на торги.

Она обратилась ко мне, и я послал королеве письмо, где после изложения бед просительницы написал следующие четыре строки, ценность в которых представляет лишь замысел:

На другой день я получил пятьсот франков. Ходатайства такого рода я предпринимал с тем большей смелостью, что никогда ничего не просил ни для себя, ни для своих близких.

Кроме того, то ли по расчету, то ли из сочувствия, герцог Орлеанский очень многое сделал для искусств: он принял у себя Казимира Делавиня, уволенного из королевской канцелярии, и дал ему должность в своей библиотеке; он приобрел «Кирасира» и «Гусара» Жерико; заказал Верне полотна с изображением не только битв при Жемаппе и Вальми, но и боев при Шампобере и Монмирае; участвовал в подписке на памятники Аббатуччи и Клеберу; за собственный счет установил в нефе церкви святого Рока мраморную доску над могилой великого Корнеля; наконец, время от времени, он прощал господам актерам Французского театра те сорок пять тысяч франков, которые им полагалось платить ему за аренду его театрального зала.

Читатель видит, до какой степени я пытаюсь быть беспристрастным и с каким рвением хорошее противопоставляю дурному; дело в том, что если с точки зрения истории мое мнение о короле уже давно сложилось, то никакого окончательного решения о нем как о человеке я так и не принял, и, следовательно, в этом отношении пишу, чтобы рассказывать, а не доказывать — ad narrandum, non ad probandum.

XXXVII

История пяти лет, отделяющих восшествие Карла X на престол от его падения, являет собой не что иное, как констатацию ошибок короля и искусного поведения герцога Орлеанского.

Но, когда мы говорим «ошибки короля», мы говорим это с точки зрения событий, хотя наше личное убеждение состоит в том, что если какая-нибудь катастрофа, предвиденная задолго до нее, необходима для осуществления замыслов Провидения, то ошибки короля попадают в разряд вещей безоговорочных и этим ошибкам роковым образом предстоит совершиться.

Карл X начал с либеральной меры — отмены цензуры; неизвестно, кто дал ему такой добрый совет, да и чем была отмена цензуры в качестве первого деяния его царствования, как не камнем, заранее подброшенным на дорогу, на которой предстояло перевернуться 29 июля 1830 года коронационной колеснице, везущей королевскую власть по божественному праву?

Второй мерой стало выделение миллиарда франков на возмещение ущерба.

Это решение, которое, вместо того чтобы быть антилиберальным, имело преимущество быть одновременно справедливым и прогрессивным в том отношении, что оно освящало продажу национальных имуществ и придавало им ценность, равную ценности других владений, было немедленно атаковано всей оппозицией и стало началом той ожесточенной борьбы, итогом какой явилось падение старшей ветви Бурбонов.

Странное дело, но распределение этого миллиарда обогатило, возможно, в большей степени либералов, нежели роялистов. Герцог Орлеанский получил шестнадцать миллионов, герцог де Лианкур — миллион четыреста тысяч франков, герцог де Шуазёль — миллион сто тысяч франков, г-н де Лафайет — четыреста пятьдесят тысяч шестьсот восемьдесят два франка, г-н Гаэтан де Ларошфуко — четыреста двадцать восемь тысяч двести шесть франков, г-н де Тьяр — триста пятьдесят семь тысяч восемьсот пятьдесят франков и, наконец, г-н Шарль Ламет — двести одну тысячу шестьсот девяносто шесть франков.

Отсюда и проистекала терпимость, которую либеральная партия проявила в этом случае в отношении герцога Орлеанского.

Впрочем, Франции вскоре представился случай высказаться: умер генерал Фуа, погубленный той самой парламентской борьбой, которой семь лет спустя предстояло погубить Ламарка, а через два года после Ламарка — Казимира Перье.

Погребальное шествие с гробом генерала Фуа было грандиозным: сто тысяч человек следовали за его гробом; люди выпрягли лошадей из катафалка и тащили его сами.

Герцог Орлеанский послал для участия в траурной процессии свою карету.

Пустая карета, запряженная шестеркой лошадей и с тремя лакеями на запятках, была, с точки зрения философии, весьма жалкой данью уважения, принесенной принцем великому гражданину, но совсем иначе это выглядело в глазах общественного мнения: то было обещание верности, данное герцогом Орлеанским нации.

Именно так этот поступок и восприняли при дворе; при первой же встрече герцога Орлеанского с Карлом X король стал настойчиво расспрашивать его по этому поводу.

Герцог почтительно поклонился, а затем тоном более твердым, чем он говорил когда-либо прежде, произнес:

— Государь, моя карета была заметна лишь потому, что она была там одна.

Поскольку генерал Фуа был беден, Лаффит, его друг, организовал национальную подписку в пользу генерала-трибуна и возглавил список жертвователей, подписавшись на пятьдесят тысяч франков.

Подписка принесла миллион франков.

Несмотря на предупреждение со стороны королевского двора, герцог Орлеанский подписался на десять тысяч франков.

Это было ровно столько же, сколько внес Казимир Перье, и в пять раз меньше, чем внес Лаффит, но значение данного поступка заключалось не в размере внесенной суммы, а в самом факте этого поступка.

И потому начиная с этого времени литераторы либерального толка более не испытывают сомнений: они делают из герцога Орлеанского не только свою надежду, но и свое знамя.

Кошуа-Лемэр публикует брошюру, носящую название «Письмо господину герцогу Орлеанскому».

«Ну же, принц, — говорит он, — немного смелости! Поменяйте ваши герцогские гербы на лавровый венок! В нашей монархии остается прекрасное вакантное место, то, какое в республике занял бы Лафайет, — место первого гражданина Франции. В сравнении с этой высочайшей нравственной властью ваше княжеское достоинство не более чем жалкое звание каноника… Французский народ — это большой ребенок, который ничего так не хочет, как иметь опекуна. Будьте же его опекуном, чтобы он не попал в дурные руки… Чтобы колесница, столь скверно управляемая, не опрокинулась, мы, со своей стороны, предпринимаем все возможные усилия: попробуйте же и вы сделать то же с вашей стороны, и вместе удержим катящееся вниз колесо на краю пропасти».

Что же касается Поля Луи Курье, то он поступил и того лучше: в 1823 году, отвечая некоему выдуманному автору анонимных писем, который, по его словам, обвинял его в неискоренимой ненависти к принцам, он написал:

«Я не знаю и нисколько не догадываюсь, кто мог внушить вам мысль, что я не люблю герцога Орлеанского или какого-либо другого принца. Разумеется, нет ничего более далекого от правды, чем подобное утверждение. Напротив, я люблю всех принцев и весь мир вообще, а герцога Орлеанского в особенности (видите, насколько вы ошибаетесь!), поскольку, родившись принцем, он соблаговолил быть порядочным человеком. По крайней мере, мне не доводилось слышать, что он обманывает людей. Правда, у нас с ним нет никакого совместного дела, никакого взаимного обязательства, никакого договора. Он мне ничего не обещал, ничем не клялся перед лицом Бога, но при случае я бы доверился ему, хотя с другими доверчивость меня уже не раз подводила. И все же доверяться приходится. На мой взгляд, нам не составит никакого труда прийти к согласию, и я думаю, что, когда соглашение будет достигнуто, он будет придерживаться его, не прибегая к мошенничеству, крючкотворству и ссорам, не обсуждая его со своим прежним окружением, дворянами и прочими, которые не желают мне добра, и не советуясь с иезуитами. И вот что внушает мне такое мнение о нем: он человек нашего времени, нынешнего века и никакого другого, поскольку, полагаю, он почти не видел то, что называют старым режимом. Он воевал вместе с нами, и по этой причине, как говорят, он не опасается унтер-офицеров; а позднее, поневоле вынужденный эмигрировать, он никогда не воевал против нас, слишком хорошо понимая, чем он обязан родной земле и что нельзя восторжествовать над своей страной. Он знает это и многое другое, чему не учатся люди его общественного положения. Ему посчастливилось в том отношении, что он смог спуститься с этой высоты и в юности жить так, как живем мы. Из принца он сделался человеком. Во Франции у нас с ним общие враги, с которыми он сражается; помимо Франции, его досуг занимают науки. О нем нельзя сказать: "Ничего не забыл, ничему не научился". Иностранцы видели, как он преподавал, а не клянчил милостыню. Он не просил Питта, не умолял Кобурга опустошить наши поля и сжечь наши деревни, чтобы отомстить за свои замки, а по возвращении не оплачивал мессы и не основывал семинарии, чтобы одарять монастыри за наш счет; но, целомудренный в своей жизни, в своих нравах, он подает пример, который учит лучше, чем миссионеры. Короче, это человек добропорядочный. Что касается меня, то я хотел бы, чтобы все принцы были похожи на него; при этом ни один из них ничего не потерял бы, а все мы выиграли бы; я хотел бы также, чтобы он стал городским головой, разумеется, если бы такое было возможно сделать (но это чистое предположение), никого не смещая: я ненавижу увольнения. Он привел бы в порядок массу вещей не только благодаря той разумности, какую Господь вложил в него, но и благодаря добродетели не менее важной и слишком мало прославляемой; речь о его бережливости, качестве, если угодно, буржуазном, которым королевский двор гнушается в принце и которое не служит темой ни академических похвальных слов, ни надгробных речей, но которое для нас, находящихся в подчиненном положении, является столь ценным в градоначальнике, столь прекрасным, столь… как бы это сказать?… дивным, что в моих глазах оно почти избавляет его от необходимости иметь все прочие.

Когда я говорю о нем так, дело не в том, что я знаю его лучше, чем знаете его вы, либо так же, ведь мне никогда не доводилось видеть его. Я не знаю, что он думает; но публика не глупа и может судить о принцах, поскольку они живут публично. Дело и не в том, что я будто бы хочу быть при нем сельским полицейским, в случае если он сделается городским головой. Я нисколько не гожусь для этой должности, равно как и для всякой другой, ибо способен самое большее на то, чтобы выращивать свой виноград, когда не нахожусь в тюрьме. При нем, мне думается, я буду бывать там не так часто; но, поскольку в этом нельзя быть уверенным, могу сказать, что всякие смены городского головы и его заместителей мне безразличны. Кстати говоря, на днях, когда он появился в театре вместе со своей семьей, вы могли увидеть или узнать, что все о нем думают. Его там не ждали, и зрители не были собраны и подготовлены так, как это обычно делается для высокопоставленных особ. Нет, это была обычная публика, и ничто не давало оснований заподозрить, что все это подстроено заранее. Полиция не принимала участия в проявлениях любви, которую ее заставляют выказывать в подобных случаях; или же, если она, как легко можно предположить, действительно присутствовала там, незримая и вездесущая, то вовсе не для того, чтобы встречать герцога Орлеанского. Он вошел, его увидели, и со всех сторон послышались рукоплескания и приветственные возгласы. При этом, насколько мне известно, публику партера не привлекли к суду, собравшихся не препроводили в зал Сен-Мартен. И потому я, кто хвалил герцога Орлеанского не столь громко за его похвальные поступки, не думаю, что это делалось для того, чтобы снова посадить меня в тюрьму. Хотя вы можете быть осведомлены об этом намного лучше.

Так что, вопреки вашему мнению, сударь, я люблю герцога Орлеанского, но вот его другом не являюсь, хотя, судя по вашим словам, есть люди, полагающие меня таковым. Такая честь мне не подобает. И, не имея желания разбираться в нередко вызывающем сомнения вопросе, есть ли у принцев друзья, и рассуждать, не может ли он, будучи принцем в меньшей степени, быть исключением из общего правила, я скажу вам, что всегда смеялся над Жан Жаком Руссо, философом, который не мог ни выносить равных себе, ни заставить себя быть терпимым к ним, и при этом всю свою жизнь полагал, что у него есть только один друг — принц де Конти.

Еще менее я являюсь его сторонником, и прежде всего потому, что он не имеет партии. Сейчас уже не то время, когда каждый принц имел свою партию, и к тому же я никогда не буду состоять ни в одной партии. Я ни за кем не пойду следом, пытаясь сделать себе состояние во время революций и контрреволюций, которые всегда совершаются в чью-то пользу. Изначально рожденный среди народа, я остался в нем по собственному выбору. Мне не подобает выходить из него, как это сделали многие, кто, желая возвыситься, на самом деле унизил себя. Когда надо будет выбирать, следуя закону Солона, я окажусь в партии простого народа, партии таких же крестьян, как и я».

Как видно, все это было почти неприкрытой подготовкой кандидатуры герцога Орлеанского на престол Франции.

Между тем появился закон г-на де Перонне о наследственных субституциях и майорате, а также закон о свободе печати: один был частично отклонен Палатой пэров, а другой отвергнут ею. Таким образом, все не удавалось Карлу X, все, вплоть до созданного для поддержки трона аристократического института, который, вместо того чтобы поддерживать трон, пошатнул его, уйдя из-под руки короля в ту минуту, когда эта рука собиралась опереться на него.

Впрочем, все общество озлобилось на эту монархию, сигнал к расправе над которой уже вот-вот должен был дать июльский набат: Беранже со своими песнями, Поль Луи Курье со своими памфлетами, Кошуа-Лемэр со своими письмами, Мери и Бартелеми со своими поэмами. Правда, время от времени затравленная монархия отбивалась от тех, кто на нее нападал, и сокрушительным ударом отправляла Беранже в Сент-Пелажи, а Магалона в Пуасси. Но тогда повсюду — в газетах, в кафе, на улицах, в театрах, на общественных лекциях — раздавался хор насмешек, укоров и угроз, который перегретым паром ненависти поднимался к гонителям, а затем благодатным дождем популярности обрушивался на гонимых.

Все с нетерпением ждали выборов, ибо обе партии понимали, что именно там разгорится настоящая борьба и будет достигнута подлинная победа.

Удача оказалась на стороне либералов.

Радость буржуазии была шумной, а ярость королевской власти, с трудом сдерживаемая, ждала лишь подходящего случая, чтобы выплеснуться наружу; предлог для насилия предоставила ей иллюминация улицы Сен-Дени; в ходе этой драгонады погиб юный Лаллеман. Чуть ли не весь Париж носил траур по этому неизвестному молодому человеку и на его могиле взывал к отмщению.

Большинство в Палате стало известно заранее: оно было конституционалистским. Перед лицом этого большинства господа де Виллель, де Корбьер и де Перонне ушли в отставку.

Все трое были назначены пэрами Франции.

На смену министерству Виллеля пришло министерство Мартиньяка.

Первые слова, с которыми Карл X обратился к своему новому министру, были такие:

— Система господина де Виллеля — это моя система.

То был приказ, данный г-ну де Мартиньяку, идти тем же самым путем, что и его предшественник.

Вне всякого сомнения, г-н де Мартиньяк обещал повиноваться желаниям короля. Но, едва придя к власти, он попытался всех примирить, сделав уступки духу либерализма.

Этими уступками стали: закон о периодической печати, исключение из кабинета министров конгрегационалистской партии в лице г-на де Фрессину и замещение его аббатом Фётрье, а также переход от политической монополии к монополии финансовой.

Популярность г-на де Мартиньяка развивалась так успешно, что она напугала Карла X; он решил, что его министр достаточно сделал для законодательной власти, и потребовал, чтобы тот кое-что сделал и для исполнительной власти.

Господин де Мартиньяк предлагает проекты двух законов: один об организации коммун, другой об организации департаментов; два этих проекта взрываются в руках министра, что влечет за собой его падение.

Именно этого и желал король; наконец-то он обрел возможность сформировать кабинет министров, который был ему по душе; к тому же разве не нужно было ему вознаградить давнюю самоотверженность в лице князя де Полиньяка?

Имена господ Полиньяка, Ла Бурдонне и Бурмона были встречены криком неодобрения.

«Газета дебатов» атаковала новое министерство с несвойственной ей горячностью, и потому все могли догадаться, откуда исходит эта атака.

«Кобленц, Ватерлоо, 1815 год! — воскликнула газета. — Вот три принципа, вот три лица этого министерства! Давите на него, скручивайте его, и из него посыплются лишь унижения, беды и опасности!»

XXXVIII

В период, отделявший создание этого министерства от открытия парламентской сессии, в составе кабинета министров произошли изменения, вызванные определенными разногласиями по поводу председательства в совете: г-н де Ла Бурдонне подал в отставку и был заменен на посту министра внутренних дел г-ном де Монбелем, тогда как министром народного просвещения стал г-н Гернон де Ранвиль.

Палата депутатов открылась 2 марта 1830 года.

Карл X явился в собрание, настроенный на государственный переворот.

В ту минуту, когда он поставил ногу на первую ступень трона, нога эта запуталась в бархатном ковре, покрывавшем ступени, король оступился и едва не упал.

Шляпа его скатилась на пол.

Герцог Орлеанский кинулся вперед, чтобы поднять шляпу, и вручил ее королю.

Я присутствовал на этом заседании, и в эту минуту, повернувшись к сидевшему рядом со мной г-ну де Б***, сказал ему:

— Не пройдет и года, дорогой мой, как то же самое случится с короной; но, вместо того чтобы вручить ее Карлу Десятому, герцог Орлеанский оставит ее себе.

Вспомним знаменитый адрес Двухсот двадцати одного, в котором был такой пункт:

«Хартия провозгласила постоянное совпадение политических взглядов Вашего правительства с желаниями Вашего народа необходимым условием исправного хода государственных дел. Государь, наша верность, наша преданность вынуждает нас заявить Вам, что этого совпадения не существует».

Это было объявление войны, произведенное по всем правилам.

— Я не потерплю, чтобы мою корону окунали в грязь! — вскричал Карл X, читая этот адрес.

И Палата была распущена.

Речь, стало быть, шла о возможности применить пресловутую статью 14, которую Людовик XVIII просунул в Хартию как своего рода кинжал милосердия, но которой он ни разу не пожелал воспользоваться.

Именно на эту статью 14 возлагали все свои надежды король и г-н де Полиньяк.

И потому, когда г-на де Перонне призвали в министерство, г-н де Полиньяк сказал ему:

— Подумайте над тем, что мы намерены применить четырнадцатую статью.

— Это и мое мнение тоже, — промолвил г-н де Перонне.

Все шло прекрасно, поскольку все пребывали в таком дивном согласии.

И в самом деле, внешне все обстояло как нельзя лучше: Карл X только что совершил поездку в Эльзас, и, за исключением того обстоятельства, что, дабы сменить лошадей, король остановился в Варение, в том самом месте, где столь роковым образом была прервана поездка Людовика XVI, все прошло безукоризненно.

Правда, в Нанси, в тот момент, когда королевское семейство появилось на балконе префектуры, чтобы поприветствовать народ, несколько раз слышался свист; но, как это делает автор пьесы в день ее первой постановки на сцене, король не принял этот свист на свой счет.

Дофин, не настолько слепой, с яростью захлопнул окно и весь в слезах вернулся в свои покои.

Тем не менее внутреннее положение не беспокоило короля, полагавшего, что он действует в соответствии с волей большинства населения Франции и ему прекословят лишь несколько крикливых, но бессильных смутьянов; все шло превосходно и во внешних делах.

Готовилось грандиозное изменение, которое должно было вернуть Карлу X всю популярность, утраченную Людовиком XVIII в связи с подписанием договора от 2 сентября.

Мы намеревались вернуть себе наши пограничные области по Рейну.

У Карла X, при всех его ошибках, хватило ума понять, что нашим истинным врагом была Англия, а нашим естественным союзником — Россия.

И потому министерские кабинеты Тюильри и Санкт-Петербурга незадолго до этого подписали договор о союзе, направленный преимущественно против Англии.

Мы позволяли России водвориться в Константинополе, а Россия возвращала нам наши Рейнские провинции.

Оставалось вознаградить Пруссию и Голландию.

Ничего не было проще.

Ганновер, отнятый у Англии, делили на две части: одной из этих частей удовлетворяли Пруссию, другой — Голландию.

Кроме того, в пользу прусских провинций Силезии откусывали кусок Саксонии, которую, в свой черед, вознаграждали за счет Польши.

Что же касается Австрии, то она хранила молчание благодаря не входившему в ее владения куску Далмации, который бросили ей, словно лепешку Церберу, чтобы она не кусалась и даже не лаяла.

С другой стороны, Карл X подготавливал Алжирскую экспедицию.

Человек, уничтоживший Варварийское государство, этот вечный ужас Средиземноморья, то есть совершивший подвиг, который не удался Карлу V, и вернувший Франции ее Рейнские провинции, то есть отвоевавший путем переговоров то, что Наполеон потерял в ходе военных действий, стал бы одновременно великим воином и великим политиком.

Вот такая слава была обеспечена Карлу X, и 1830 году предстояло увидеть свершение двух этих великих деяний.

Англия решила предпринять попытку помешать нам; хотите знать, что в царствование Бурбонов старшей ветви мы ответили Англии?

С тем надменным видом, какой присущ исключительно английским дипломатам, лорд Стюарт потребовал у нас объяснений.

— Если вы хотите получить дипломатический ответ, — ответил ему г-н д'Оссе, — то господин председатель совета вам его даст; если же вы хотите услышать мой ответ, то есть ответ военно-морского министра, то он будет кратким и определенным: я скажу вам, что нам на вас наплевать!

Лорд Стюарт передал эти слова своему правительству, которое посчитало этот довод основательным, ибо оно позволило нам действовать.

В разгар всех этих беспокойств произошло достаточно серьезное событие, привлекшее к герцогу Орлеанскому все взгляды.

Король и королева Неаполя покинули свое королевство и нанесли визит своей сестре и своему зятю, герцогине и герцогу Орлеанским.

Королем Неаполя был подлый Франциск I: избранный либералами в 1820 году их представителем, он предал либералов; назначенный опекуном революции, он задушил революцию. Хотя коронованные путешественники были бы превосходно приняты при дворе короля Карла X, префект департамента Сена и муниципалитет Парижа не решились устроить праздник в их честь, настолько велико было отвращение к ним.

Опираясь на собственную популярность, продолжавшую неуклонно возрастать, и выставляя оправданием родственные узы, герцог Орлеанский осмелился сделать то, на что не решился префект департамента Сена.

Мы оставляем в стороне вопросы этикета, которые покрыли шипами короткую дорогу, отделяющую Тюильри от Пале-Рояля. Король нарушил все правила этикета, согласившись прийти на бал к принцу крови. Конечно, существовал прецедент подобного нарушения: лет за сто до этого Людовик XV провел три дня в доме принца де Конде, но это было за городом.

Правда, идя к герцогу Орлеанскому, Карл X отчасти шел и к герцогине, а герцогиня была дочерью короля и настоящих Бурбонов, как выражалась герцогиня Ангулемская; кроме того, герцог Орлеанский уговаривал его столь почтительно, а король Неаполя просил с такой настойчивостью, что Карл X дал обещание прийти на бал к своему кузену, но при условии, что отряд королевских телохранителей разместится в Пале-Рояле за час до его прихода.

Все эти вопросы этикета были совершенно ничтожными в сравнении с главным вопросом, который обсуждался в то время между народом и королевской властью.

Тридцать первого мая, в девять часов вечера, герцог Орлеанский вместе со своей семьей встречал короля Карла X у дверей парадного вестибюля.

Войдя в дворцовые покои, они образовали пары: король подал руку герцогине Орлеанской, дофин — принцессе Аделаиде, герцог Орлеанский — дофине, герцог Шартрский — герцогине Беррийской — и увидели, что навстречу им идут король и королева Неаполя.

Празднество тотчас же началось.

Описывая это празднество, г-н де Сальванди пересказывает весь свой разговор с Луи Филиппом, начавшийся с остроты, которая обеспечила автору «Алонсо» его политическую карьеру:

— Монсеньор, это настоящий неаполитанский праздник: мы танцуем на вулкане.

И в самом деле, вулкан, уже давно грохотавший, не замедлил исторгнуть первые языки пламени.

Они вышли из Пале-Рояля, кратера, который все считали потухшим и который в действительности лишь дремал.

В тот день сад Пале-Рояля оставался открытым позднее обычного часа: герцог Орлеанский пожелал, чтобы народ тоже получил свою долю празднества, однако народу уже стало надоедать видеть лишь снизу внутренние покои дворца и празднества вельмож. Внезапно в саду послышался сильный гул, и яркое пламя заставило потускнеть свет тысяч свечей, освещавших бал: чьи-то неведомые руки поместили лампионы, наполненные жиром, под кучу стульев, стулья загорелись, и вулкан изверг пламя.

На какую-то минуту в гостиных Пале-Рояля воцарились суматоха и страх; в течение нескольких секунд король Карл X полагал, что он попал в какую-то западню, и уже готов был крикнуть, как это делают короли на сцене Французского театра: «Эй, гвардейцы, ко мне!» Но через мгновение все объяснилось, и толпу заставили покинуть сад. Празднество продолжалось без перерыва до утра, ничем более не омрачаясь, и в ту ночь монархия отделалась всего лишь шалостью.

То было слово, которым публике назвали ночное происшествие.

Вскоре сто пушечных выстрелов загремели в честь великой новости: они возвестили Парижу, Франции и Европе о взятии Алжира.

Как только эта великая новость пришла, барон д’Оссе бросился к королю.

Выслушав доклад своего военно-морского министра, король кинулся к нему, раскрыв объятия. Господин д'Оссе хотел поцеловать ему руку, но Карл X привлек его к своей груди.

— Нет, сударь, нет, — произнес он с присущей ему особой учтивостью, — нет, сегодня все обнимаются!

И король и министр обнялись.

Эта новая милость фортуны в еще большей степени, если только такое было возможно, увеличила доверие короля к г-ну де Полиньяку, ибо вскоре станет видно, в связи с подписанием ордонансов, что никто из министров не разделял мнение о безопасном состоянии общества.

Однако прозорливые умы, те, что видят сквозь туман людского брожения, встревожились.

Господин де Виллель, который, возможно, видел лучше других, поскольку он наблюдал издали, приехал в Париж и открыто высказал королю свои опасения, хотя это и не возымело никаких последствий.

Господин Бёньо воскликнул, словно охваченный страхом лоцман:

— Берегитесь! Монархия вот-вот опрокинется и пойдет ко дну, словно корабль, несущийся под всеми парусами во время урагана!

Господин де Меттерних сказал г-ну де Рейневалю, нашему послу в Вене:

— Я тревожился бы куда меньше, если бы князь де Полиньяк тревожился больше.

И в самом деле, чего бояться, если г-н Дюпен, один из вождей оппозиции, заявляет во время обсуждения достопамятного адреса:

— Фундаментальной основой этого адреса служит глубочайшее уважение к особе короля; он в высочайшей степени выражает почтение к древнему роду Бурбонов; он рисует легитимность не только как установленную законом истину, но и как общественную необходимость, которая для всех здравомыслящих людей является сегодня итогом опыта и убежденности.

Чего бояться, если общество «Помогай себе, и Бог тебе поможет», собравшееся на банкете в ресторане «Бургундский виносбор», решает, что король является главной властью в государстве, и провозглашает тост за здоровье Карла X?

Чего бояться, если во время банкета, устроенного шестью сотнями выборщиков и украшенного двумястами двадцатью одной символической короной, г-н Одилон Барро смешивает в одном тосте короля и закон?

О государственные деятели, могильщики монархий! Когда, наконец, вас оценят по вашему истинному достоинству! Когда, наконец, вас назовут вашими настоящими именами!

Двадцать четвертого июля министры держали совет.

— Все мы были единодушны в отношении необходимости ордонансов и права их издать, — заявил г-н де Полиньяк. — Один лишь господин де Ранвиль пожелал, чтобы их исполнение отложили на несколько недель; так что это был лишь вопрос времени.

Именно на этом заседании 24 июля было принято решение о подписании ордонансов.

Однако накануне своего отъезда г-н де Бурмон настоятельно советовал г-ну де Полиньяку дождаться его возвращения.

Господин д'Оссе напомнил князю этот разумный совет.

— Полноте! — ответил князь. — Мы не нуждаемся в нем. Разве я не являюсь временно исполняющим обязанности военного министра?

— Тем не менее на какое количество солдат вы можете рассчитывать в случае противодействия? — спросил г-н д’Оссе. — Имеете вы их хотя бы тысяч двадцать восемь или тридцать?

— Дело обстоит намного лучше, — ответил князь. — У меня их сорок две тысячи. Взгляните сами.

И он с одного края стола на другой перебросил военно-морскому министру свернутую в трубку бумагу.

Господин д'Оссе внимательно изучил бумагу, покрутил ее и так и сяк, а затем, с удивленным видом взглянув на князя, произнес:

— Да, но я вижу здесь лишь тринадцать тысяч человек, а тринадцать тысяч на бумаге это от силы семь или восемь тысяч наличного состава; ну а где остальные двадцать девять тысяч?

— Вокруг Парижа.

И военно-морскому министру пришлось удовольствоваться этим заверением.

Подписание ордонансов произошло 25 июля.

Какой-то ловкий финансист заплатил пятьдесят тысяч франков за сведения о подготовке ордонансов и играл на понижение.

Господин Ротшильд, игравший, напротив, на повышение, в ночь с 25-го на 26-е получил от г-на де Талейрана короткую записку:

«Я был сегодня в Сен-Клу; играйте на понижение».

Впрочем, этот смертный приговор монархии был вынесен не без торжественности.

Министры выстроились вокруг стола, которому три месяца спустя предстояло сделаться помостом их эшафота.

Слева от короля находился дофин, справа — князь де Полиньяк.

Вначале дофин высказался против ордонансов, но по первому же слову отца его убежденность склонилась перед волей короля.

Король опросил одного за другим всех министров.

Когда настал черед г-на д’Оссе отвечать, военно-морской министр склонился в поклоне.

— Государь, — сказал он, — мое мнение сегодня то же, каким оно было вчера. Я полагаю, что разумнее будетповременить.

— Так вы отказываетесь подписывать? — спросил король.

— Государь, будет ли мне позволено задать вопрос королю?

— Задавайте, сударь.

— Ваше величество будет настаивать на своем в случае, если министры подадут в отставку?

— Да, сударь, — ответил Карл X, — я готов на это.

Господин д’Оссе взял перо и поставил свою подпись.

После чего стал с деланной озабоченностью оглядываться вокруг.

— Чего вы ищете? — спросил его Карл X.

— Государь, — ответил г-н д’Оссе, — я смотрю, нет ли здесь случайно какого-нибудь портрета Страффорда.

И он вышел.

Утром 26 июля ордонансы были опубликованы.

Я располагал паспортом для поездки в Алжир, куда мне предстояло отправиться вечером того же дня.

Меня разбудил Ашиль Конт. Он вошел в мою спальню, держа в руке газету.

— Читайте, — сказал он мне.

— Ах, черт! — прочитав, воскликнул я. — Друг мой, я уже никуда не еду.

— И почему же?

— Потому что то, что скоро произойдет в Париже, будет куда любопытнее того, что происходит в Алжире.

XXXIX

День 26 июля, напомним, был довольно спокойным. Вначале я даже подумал, что ошибся и напрасно остался в Париже.

Газетчики, по которым объявленные меры били в первую очередь, примчались к г-ну Дюпену-старшему; им хотелось узнать, в какой степени они могут законным образом бороться против ордонансов.

Обращаться в такой момент за советом к г-ну Дюпену означало неудачно выбрать время. И потому, вместо того чтобы дать совет, который у него просили, прославленный защитник маршала Нея то и дело повторял:

— Господа, Палата распущена; господа, я больше не депутат.

Это было почти все, что смогли вытянуть из Дюпена те, кто пришел к нему за советом.

Господин де Талейран правильно осведомил г-на Ротшильда, призвав его играть на понижение. Трехпроцентные бумаги упали в цене с 78 франков до 72.

В этот день в Институте Франции проходило торжественное заседание, и г-н Араго должен был произнести на нем похвальное слово Френелю. В ту минуту, когда он собирался войти в зал, какой-то бледный, запыхавшийся, растерянный человек остановил его в коридоре.

Это был герцог Рагузский.

— Ах, дорогой мой! — воскликнул он. — Вы знаете, что происходит?

— Да, опубликованы ордонансы.

— Ох, негодяи, негодяи! — продолжал герцог. — В какое же ужасное положение они меня ставят!

— Вас?! И каким же образом?

— Да поймите же, мне, возможно, придется обнажить шпагу, чтобы поддержать меры, к которым я питаю отвращение.

Господин Араго подумал с минуту, а затем произнес:

— Действительно, случай серьезный, и ввиду этих обстоятельств у меня появилось сильное желание отложить мою речь на другой день.

Однако в дело вмешался Кювье: этот великий гений, у которого мозг был развит за счет сердца, придерживался другого мнения, нежели Араго. Араго уступил ему, но изыскал возможность вставить в свою речь два намека, которые аудитория встретила мрачными рукоплесканиями.

Я помчался к Каррелю как к центру официальных новостей. «Национальная газета», напомним, была основана Тьером, Арманом Каррелем и аббатом Луи в замке Рошкот, то есть в доме г-жи де Дино и г-на де Талейрана.

Заметим, что именно герцог Орлеанский предоставлял денежные средства на это издание и, так сказать, месяцами платил кормилице великана, который пятнадцать лет спустя должен был сойтись с ним в рукопашной схватке и в конечном счете ниспровергнуть его.

Я застал Карреля за завтраком, который он поглощал с полнейшим спокойствием. Ему ровным счетом ничего не было известно. Уступив моим настояниям, он решился выйти на улицу, прихватил с собой пару небольших карманных пистолетов и двинулся вместе со мной в сторону Биржи.

Каррель, несомненно поостыв после участия в Бельфорском мятеже и в бою на берегу Бидасоа, сомневался, стоит ли ему вылезать на передний план при виде того, сколько людей осталось в задних рядах.

Мы прогуливались до пяти часов вечера — от площади Биржи до площади Побед, от площади Побед до площади Пуэнт-Сент-Эсташ, от площади Пуэнт-Сент-Эсташ до Пале-Рояля.

День был если и не спокойным, то, по крайней мере, безопасным, и ночь протекла без явных волнений.

Все знают, какой путь развития прошел этот бунт, чтобы сделаться революцией. Протест журналистов; увольнение рабочих-типографщиков; сопротивление Бода, со сводом законов в руках обороняющего двери газеты «Время»; молодые люди, с криками «Да здравствует Хартия!» бегущие по улицам и размахивающие шляпами; назначение герцога Рагузского командующим королевскими войсками; камни, брошенные мальчишками в жандармов на площади Пале-Рояля; человек, убитый на улице Лицея, и трое других, смертельно раненных на улице Сент-Оноре; баррикада, начавшая сооружаться возле Французского театра, но оставшаяся недостроенной; Шаррас, побуждающий к восстанию Политехническую школу; кордегардия, подожженная на улице Биржи, — такова сводка событий, происходивших 27 июля, в день, когда восстание впервые попробовало свои силы.

Между тем, каким бы малохарактерным еще ни было это восстание, его хватило для того, чтобы напугать даже тех, кто накануне был тверже всех настроен принять бой.

— Мы вовсе не революцию хотели устраивать, — заявил г-н де Ремюза в редакции газеты «Глобус», — речь шла исключительно о законном сопротивлении.

В 1848 году г-н Одилон Барро тоже желал оказывать законное сопротивление, но, когда крики «Да здравствует республика!», сменившие крики «Да здравствует реформа!», дали ему знать, как далеко зашли дела, осознал, подобно г-ну де Ремюза, что намеченная цель осталась позади.

Со стороны королевского двора ночь прошла в подготовке атаки, со стороны оппозиции — в налаживании сопротивления.

Когда мы говорим об оппозиции, мы имеем в виду не ту оппозицию, которая на протяжении пятнадцати лет ломала комедию и, как только революция свершилась, воспользовалась ее плодами. Мы имеем в виду не таких людей, как Лафайет, Казимир Перье, Лаффит, Бенжамен Констан, Гизо, Себастьяни, Шуазёль и Одилон Барро; нет, эта оппозиция отсиживалась у себя дома, наглухо затворив двери и старательно спрятавшись. Шаррас и Лотон явились к Лафайету, но им сказали, что он отсутствует. Да что говорить, я сам вместе с Этьенном Араго и двумя десятками молодых людей явился к г-ну Казимиру Перье, и нас чуть было не встретили так, как Жоржа Дандена встречала его жена. Другие явились к Лаффиту и оказались не более удачливыми. Повсюду разговор шел лишь о законном сопротивлении; все хотели лишь протестовать, и при этом еще взвешивая каждое слово своего протестного заявления.

Нет, под оппозицией, возникшей в ночь с 27 на 28 июля, я подразумеваю оппозицию, состоявшую из той пылкой молодежи героического пролетариата, которая разжигает пожар, что правда, то правда, но которая гасит его своей кровью; которую отстраняют, когда дело сделано; которая со стороны улицы видит, как на пиршество, устроенное новой властью, вместо них допущены гости, паразитирующие на их победе; которая обещает, что в следующий раз все будет иначе, и которая в следующий раз, по-прежнему беспечная и бескорыстная, сначала геройски побеждает, а затем сражается и претерпевает мученическую смерть. Те, кто делал революцию 1830 года, были теми же людьми, которые двумя годами позже по той же причине погибали в квартале Сен-Мерри.

Однако в тот раз они поменяли имя, как раз потому, что не поменяли принципов. Их называли мятежниками.

Лишь те, кто изменяет всем властям подряд, ни для одной из них не бывают мятежниками.

В памяти у меня осталось, что, после того как мы с Этьенном Араго тщетно стучали в дверь Казимира Перье, я с ружьем за спиной вошел в дом № 216 на улице Сент-Оноре. Именно там находилась наша канцелярия, в штате которой я не состоял после постановки «Генриха III»; после этой постановки я стал библиотекарем.

Канцелярия была почти пуста; я застал там лишь г-на Удара, заведующего отделением канцелярии и личного секретаря герцогини Орлеанской.

Увидев меня, он в испуге попятился.

— Какого черта вы тут делаете? — спросил он меня.

— Я ищу герцога Орлеанского.

— И зачем?

— Чтобы назвать его вашим величеством.

Понятно, что если бы охрана не была занята в это время другим делом, г-н Удар позвал бы ее и отдал бы меня в ее руки.

В итоге я получил категорический приказ покинуть дом № 216 и поспешил исполнить его.

Что же касается газет, то «Газета», «Ежедневная» и «Всеобщая» вышли на другой день, подчинившись ордонансам по убеждению; «Конституционалист» и «Дебаты» тоже вышли, подчинившись ордонансам из страха. Наконец, «Время», «Национальная газета» и «Глобус» вышли, безбоязненно выступив против новых законов, которые угрожали им, и открыто призвав население к сопротивлению.

Было нечто удивительное и величественное в зрелище, которое являл собой этот день 28 июля. Слово «королевский» стирали с вывесок поставщиков, геральдические лилии соскребали отовсюду, где их находили; везде возводили баррикады.

То был эпилог битвы при Ватерлоо.

Как раз на одной из таких баррикад, находившейся на углу Паромной и Университетской улиц, я, держа в руке лом, познакомился с Биксио.

Ближе к вечеру, в последних лучах заходящего солнца, на Школьной набережной появился человек с трехцветным знаменем.

Невозможно передать, какое впечатление производило это зрелище; то был случай, предвиденный Беранже: вспомним его песню «Старое знамя»; но вот чего никто не мог предвидеть, так это действия, которое производит зрелище трехцветного полотнища на фоне золотых и пурпурных лучей великолепного заходящего солнца. Люди обнимались, клялись скорее погибнуть, чем отречься от этого национального флага, который является у нас не только знаменем, но и эмблемой, а главное, все обливались слезами.

Человека, несшего это знамя, сделали бы генералом, пожелай он стать им.

Это было бы тем легче сделать, что генералы, ставшие столь многочисленными и столь решительными два дня спустя, 30 июля, да и в последующие дни, были крайне редки в семь часов вечера 28 июля 1830 года.

Вечером все перебирали слухи, появлявшиеся в течение дня.

Аристократическая оппозиция не сделала никакого важного шага, и народное восстание оставило ее далеко позади.

В собрании выборщиков, где находился г-н Тьер, возник вопрос об организации народного восстания. Один из членов собрания воскликнул:

— Необходимо объявить вне закона всех наших врагов, короля и жандармов!

Однако в спор вступил г-н Тьер и стал изо всех сил настаивать на том, что следует ограничиться законным сопротивлением, а главное, не примешивать имя короля ко всем этим дискуссиям, чересчур горячим для того, чтобы соблюдать должную меру уважения к королевской власти.

Тем не менее собрание выборщиков выказало себя смелым в сравнении с собранием депутатов, пришедших в гостиную Казимира Перье. Господин Себастьяни всю свою оппозицию свел к почтительному письму, которое следовало адресовать королю. Господин Дюпен отстаивал мнение, что поскольку депутатов больше нет, то лучшее, что следует делать бывшим депутатам, это не подавать признаков своего существования. Казимир Перье, смертельно бледный от ужаса, советовал коллегам быть благоразумными и горько жаловался им на молодых людей, подвергавших его опасности.

Напрасно собрание выборщиков посылало к бывшим депутатам г-на Мерилу и г-на Буле (из Мёрты), чтобы разжечь рвение в их сердцах: ничто не могло подтолкнуть всех этих людей ни к решительным поступкам, ни к благородным речам; ничто, даже крики молодых людей, которые тщетно стучали в дверь Казимира Перье и которых жандармы рубили на улице саблями.

В этот же самый день ученики Политехнической школы стучали в дверь особняка Лаффита, остававшуюся закрытой, как и дверь его коллеги Казимира Перье, но, по крайней мере, открывшуюся на другой день.

Тем временем мэрия Малых августинцев была захвачена народом. Рабочие-типографщики, собравшись в отряд, заняли проезд Дофина. Господин Одри де Пюираво открыто раздавал ружья. Театр Водевиль распределял оружие и военные мундиры, использовавшиеся в пьесе «Сержант Матьё», которая была поставлена за несколько месяцев до этого. Королевская армия, с зажженными фитилями и примкнутыми штыками, сосредоточилась вокруг Тюильри, и Париж находился на осадном положении.

Ходили слухи о чрезвычайно горячем споре, состоявшемся в редакции «Глобуса» между г-ном Кузеном и г-ном Пьером Леру по поводу революционного направления, которое Пьер Леру намеревался придать газете. Охваченный роялистским пылом, г-н Кузен воскликнул, что «существует только одно знамя, которое может признать французская нация, и это белое знамя!».

Уверяли, будто г-н Тьер, находя, что горизонт омрачился (выражение парламентского стиля!), покинул Париж и укрылся в Монморанси, у г-жи де Куршан.

К счастью, народ не особенно рассчитывал на этих господ и, услышав мнение одного из них и узнав о бегстве другого, не думал, что дело революции погибло.

В стороне Гревской площади шли сильные бои, и утверждали, будто Ратуша уже трижды переходила из рук в руки. Почти весь день били в набат в церкви святого Северина и в соборе Парижской Богоматери.

XL

Я уже больше не раскаивался в том, что остался в Париже. Как и предполагалось, то, что я увидел в Париже, было намного любопытнее того, что я мог бы увидеть в Алжире.

Кроме того, в эти дни рассказывали о множестве героических поступков и блистательных речей, то ли действительно имевших место, то ли придуманных, что в подобных обстоятельствах сводится к одному и тому же.

Однако в разгар всех этих событий герцог Орлеанский не произнес ни одной речи и не совершил ни одного поступка: он не говорил и не действовал.

Впрочем, если читатель желает знать, в каком состоянии пребывала аристократическая оппозиция в день 28 июля, ничто не даст представления о том, до чего она дошла к этому времени, лучше, чем проект протестного заявления, подготовленный г-ном Гизо:

«Нижеподписавшиеся, по всем правилам избранные в депутаты коллегиями округов и департаментов, поименованных ниже, в силу королевского ордонанса от… и в соответствии с конституционной хартией и законами о выборах от… и находящиеся в настоящее время в Париже, полагают себя безоговорочно обязанными, в силу своего долга по отношению к королю и Франции, выразить протест против мер, которые советники короны, вводя всех в заблуждение насчет истинных намерений монарха, недавно отстояли с целью разрушить законную систему выборов и уничтожить свободу печати.

Названные меры, содержащиеся в ордонансах от…, в глазах нижеподписавшихся полностью противоречат конституционной хартии, конституционным правам Палаты пэров, публичному праву французов, полномочиям и решениям судов и способны ввергнуть государство в неразбериху, ставящую под угрозу как спокойствие нынешнего времени, так и безопасность будущего.

Посему нижеподписавшиеся, неукоснительно верные своей клятве королю и конституционной хартии, выражают протест не только против названных мер, но и против всех действий, какие могут из них воспоследовать; и, принимая во внимание, что, с одной стороны, палата депутатов, не будучи образована, не могла быть законным образом распущена, а с другой стороны, что попытка сформировать другую палату депутатов по новому и самоуправному способу находится в полном противоречии с конституционной хартией и правами, закрепленными за выборщиками, нижеподписавшиеся заявляют, что они по-прежнему считают себя депутатами, законно избранными коллегиями округов и департаментов, которые отдали им свои голоса, и их нельзя сместить иначе, как в результате выборов, проведенных по правилам и процедурам, требуемых законом.

И если нижеподписавшиеся не осуществляют на деле права и не приобретают все обязанности, вытекающие из их законного избрания, то дело в том, что им препятствует в этом физическое насилие, против которого они не перестанут протестовать».

В тот момент, когда будущий министр Луи Филиппа зачитывал этот документ, какой-то молодой человек с трехцветным знаменем в руках бросился на Гревский мост, крича: «Если меня убьют, друзья, помните, что меня зовут Арколь!» На улицах раздавали листовки, в которых были такие слова:

«Отчизна вручит маршальский жезл первому полковнику, который перейдет на сторону народа».

Самым смелым в этот день шагом со стороны депутатов стало обращение Казимира Перье, Лобау, Могена, Жерара и Лаффита к маршалу Мармону.

Они пришли умолять маршала остановить кровопролитие.

В прихожей они застали раненого улана, которому делали перевязку; вначале думали, что он был ранен свинцовой дробью, но затем догадались, что это были типографские литеры.

Все, чего посетители смогли добиться от маршала, это обещания, что он напишет королю.

Что же касается князя де Полиньяка, то он наотрез отказался встретиться с ними.

Мармон и в самом деле написал королю письмо: то было уже третье письмо, написанное им Карлу X с предыдущего вечера.

Депутаты, собравшиеся у г-на Одри де Пюираво, много кричали и много спорили, но не пришли ни к какому решению; г-н де Лаффит заявил, что он телом и добром готов броситься в революцию (для банкиров это все равно что сказать «телом и душой»), а вот Гизо остался молчалив и неподвижен. Господин де Лаборд воскликнул, что следует поднять трехцветное знамя, но г-н Себастьяни ответил ему, что единственным национальным знаменем является белое знамя. Господин Одри де Пюираво сказал, что настало время действовать и с оружием в руках показаться народу, однако г-н Мешен взял под руку г-на Себастьяни и поспешно вышел вместе с ним.

Что же касается Лафайета, то он потребовал, чтобы ему предоставили какую-нибудь должность, и добавил, что готов немедленно приступить к исполнению обязанностей и всей своей властью содействовать восстанию.

Затем они расстались, отложив дискуссию до шести часов утра следующего дня.

Ночь с 28-го на 29-е была темной, неспокойной, страшной! Я жил тогда на углу Паромной и Университетской улиц, и потому часть этой ночи провел на набережной. Время от времени в небе мелькали проблески света, похожие на метеоры; затем в стороне Гревской площади или рынка Невинноубиенных внезапно затрещала ружейная пальба, продолжавшаяся минут десять. Один лишь набат гудел почти безостановочно, и продолжалось это часть ночи.

Около трех часов ночи я вернулся к себе, но в семь утра был уже на ногах. Началась ружейная пальба; время от времени, перекрывая ее треск, грохотала пушка; однако в войсках уже начала проявляться потеря боевого духа: какой-то солдат королевской гвардии, с которым, выйдя из дому, я столкнулся лицом к лицу, без всякого сопротивления позволил разоружить его. Патронная сумка солдата перекочевала на шею какого-то безоружного патриота, который взял в руки его ружье и тотчас же бросился в сторону улицы Святых Отцов и моста Искусств.

Восстание разгорелось с новой силой.

Во главе патриотов появился генерал.

Им был генерал Дюбур; расшитый мундир он взял в лавке старьевщика, а пару эполет получил из рук актера Перле, который, несомненно, использовал их в одной из своих ролей в театре Жимназ.

Десять тысяч голосов кричали «Да здравствует генерал Дюбур!», хотя еще утром его никто не знал.

Повстанцы сделались хозяевами в Ратуше.

Генерал Дюбур и г-н Бод немедленно организовали нечто вроде повстанческого правительства. Была осмотрена городская касса, и в ней оказалось чуть больше пяти миллионов франков.

Руководители повстанцев тотчас же озаботились продовольственным снабжением Парижа, созвав старшин булочников и мясников.

В одиннадцать часов утра трехцветное знамя взвилось над собором Парижской Богоматери.

В полдень в штаб командующего парижским гарнизоном в свой черед отправились господа де Семонвиль и д’Аргу: это означало, что Палата пэров намеревалась предпринять такую же попытку, какую накануне от имени Палаты депутатов предприняли г-н Лаффит и четыре комиссара. Но между двумя этими посольствами прошло двадцать четыре часа, а за эти двадцать четыре часа случилось много событий, принесших с собой гибель монархии.

Они застали герцога Рагузского не просто встревоженным, а утратившим надежду: он начал видеть сложившееся положение в его истинном свете и сам подтолкнул представителей верхней палаты отправиться в Сен-Клу.

Они прибыли в королевский замок в тот момент, когда незадолго до них туда пришло известие, что город Версаль полностью охвачен восстанием.

Король не знал, кого отправить в этот новый вулкан, после извержения которого Сен-Клу оказался между двух кратеров. Вызвался генерал Венсан; дофин согласился с этим предложением, и генерал отбыл в Версаль, возглавив две роты королевских телохранителей, подкрепленные двумя или тремя сотнями жандармов.

Но по прибытии в Версаль жандармы встали на сторону народа. Через два часа после своего отъезда из Сен-Клу генерал вернулся туда с отрядом, численность которого уменьшилась на две трети, так ничего и не сумев предпринять против восставшего города.

У дверей королевских покоев господа де Семонвиль и д'Аргу встретили князя де Полиньяка: председатель совета министров прибыл в Сен-Клу раньше их.

— Ну конечно, — сказал г-н де Полиньяк, — вы пришли требовать мою голову! Входите, господа, входите.

Король был совершенно спокоен; невзирая на сообщения, поступавшие к нему со всех сторон, он не мог поверить в длительное и серьезное сопротивление со стороны народа. Тщетно оба пэра пытались уверить его, что с утра сопротивление стало переходить в насильственные действия; он покачал головой и произнес:

— Господа, вы ошибаетесь: приняты все меры для того, чтобы подавить бунт, и возмущение прекратится само собой.

Господин де Семонвиль ничего не понимал в этой спокойной уверенности, приобретавшей поистине роковой характер; он не мог более сдерживаться и воскликнул:

— Ну что ж, государь, приходится сказать вам всю правду: если через час ордонансы не будут отменены, не будет более ни короля, ни королевской власти!

— Быть может, вы дадите мне хотя бы два часа, — ответил уязвленный в своей гордости Карл X, намереваясь удалиться.

Господин де Семонвиль бросился на колени и схватил его за полу кафтана, но король попятился, пытаясь освободиться из его рук.

— Государь! — вскричал г-н де Семонвиль. — Заклинаю вас именем дофины, именем вашего внука!

Все было напрасно. Король удалился, не сделав ни одной уступки.

Между тем в Сен-Клу прибыл г-н де Витроль. Он также выступал за отмену ордонансов и формирование нового кабинета министров, который должен был сплотиться вокруг герцога де Мортемара и маршала Жерара.

Странное дело! Спустя восемнадцать лет, в похожих обстоятельствах, судьба повторилась едва ли не банально, когда королю Луи Филиппу вот так же назвали два других имени — имена Тьера и Одилона Барро.

И этому министерству Тьера и Одилона Барро, как и министерству Мортемара и Жерара, предстояло, в свой черед, существовать лишь несколько часов.

Тем временем народ, ведомый двумя учениками Политехнической школы, захватил Лувр и Тюильри.

В другом месте мы расскажем, причем со всеми красочными подробностями событий, происходивших на наших глазах, об этом новом 10 августа, менее кровавым, чем первое, но более решительным, за которым спустя восемнадцать лет спустя должно было последовать третье подобное сражение, еще более решительное.

Когда Тюильри захвачен, королевская власть кажется нам, французам, мертвой; Тюильри был захвачен, и люди решили, что все кончено; все обнимались, плясали, пели; какого-то ученика Политехнической школы усадили на трон, а кто-то улегся на постель короля.

Королевские войска отступили через сад Тюильри и по улице Риволи. Последний пушечный выстрел был произведен из ближайшей к террасе Фельянов боковой аллеи, примыкавшей к главной аллее; пушечное ядро задело одну из каннелированных колонн, украшающих фасад дворца Тюильри, и отбило от нее кусок.

При звуках этой стихающей канонады, топоте солдат, убегающих или сдающих свое оружие, криках победителей, преследующих их, одно из окон дворца на углу улиц Риволи и Сен-Флорантен, принадлежавшего г-ну де Талейрану, открылось; совершил эту неосторожность управляющий князя, любопытствуя узнать, что происходит за окном.

И потому чей-то тихий и боязливый голос, раздавшийся из глубины покоев, стал распекать его:

— Господин Кейзер, вы с ума сошли? По вашей вине разграбят дворец! По вашей вине нас убьют!

— О, ничего не бойтесь, монсеньор! Войска убегают и народ думает лишь о том, чтобы преследовать их.

— В самом деле?

— Да посмотрите сами, монсеньор.

Князь пугливо высунул голову из-за занавесей, бросил взгляд на улицу, убедился в положении дел, а затем, повернувшись к стенным часам, произнес:

— Господин Кейзер, возьмите на заметку, что двадцать девятого июля тысяча восемьсот тридцатого года, в час дня, старшая ветвь Бурбонов перестала царствовать во Франции.

Восемнадцать лет спустя рука какого-то человека из народа остановила ход башенных часов Тюильри в двадцать минут второго.

Тогда в свой черед перестала царствовать младшая ветвь Бурбонов.

Последние ружейные выстрелы, прозвучавшие в этот достопамятный день, были выпущены по людям, которых расстреляли как грабителей.

Когда эти последние выстрелы стихли, г-н Лаффит, проведший весь день в совещаниях, которые протекали в его особняке, в окружении дрожащих от страха депутатов, подошел, хромая, к г-ну Удару (г-н Лаффит вывихнул себе ногу) и сказал ему:

— Сударь, вчера я просил вас отправиться в Нёйи и известить герцога Орлеанского о положении дел. Получив это уведомление, он в ответ ограничился словами: «Благодарю вас». Соблаговолите вернуться к герцогу и скажите ему, что я прошу его сделать выбор между короной и паспортом; если я добьюсь успеха, ему не придется платить мне за посредничество; если я потерплю неудачу, он осудит мои действия.

Господин Удар отбыл, воздержавшись сказать г-ну Лаффиту в ответ то, что он сказал мне двумя днями раньше.

За сорок восемь часов обстановка коренным образом изменилась.

И потому на другой день, 30 июля, в одиннадцать часов вечера, пешком, одетый в штатское платье, в сопровождении всего лишь трех человек, герцог Орлеанский вступил в Париж; ответив на окрик часовых «Стой, кто идет?» паролем «Свобода, равенство, братство!», он вошел в Пале-Рояль через дверь своей канцелярии, находившейся в доме № 216 на улице Сент-Оноре.

Бросим ретроспективный взгляд на то, что происходило в Нёйи и Сен-Клу вечером 29-го и днем 30-го.

XLI

Как мы видели, Карл X пошел, к своему великому сожалению, на формирование министерства Мортемара.

Господин де Мортемар был одним из тех знатных вельмож, каких первая революция показала нам немало: наполовину аристократ, наполовину либерал. И потому он был в достаточной степени нелюбим Карлом X, который, ничего не понимая в уступках, верил только в силу, а не в убеждения.

И потому, как мы видели, он отказывался сделать хотя бы одну из них так долго, как это было возможно.

— Я не забыл, — говорил он, — как все происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятом и тысяча семьсот девяносто третьем году, и не хочу ехать, как мой брат, в повозке палача; я хочу ехать верхом на коне.

И потому г-н де Мортемар уже сутки находился в Сен-Клу, когда Карл X вызвал его и объявил ему, что назначил его премьер-министром.

Чрезвычайно удивленный честью, которую ему оказали, г-н де Мортемар стал изо всех сил отказываться от этого назначения; он заявил, что признается в своей неспособности исполнять в подобных обстоятельствах эту должность; по его словам, у него не было никакой склонности к деловой активности и, напротив, ему всегда была присуща великая тяга к покою, ставшая еще сильнее из-за лихорадки, которую он подцепил на берегах Дуная.

Выведенный из терпения этим сопротивлением, король воскликнул:

— Выходит, сударь, вы отказываетесь спасти жизнь мне и моим министрам?

— О, — поспешно откликнулся г-н де Мортемар, — если просьба вашего величества состоит в этом…

— Да, сударь, именно в этом.

Затем, поддавшись своей тайной мысли и не подумав о том, что она оскорбительна для г-на де Мортемара, он добавил:

— Хорошо еще, если они навяжут мне только вас!

И, тотчас же повернувшись к г-ну де Полиньяку, произнес:

— Впустите этих господ.

Князь де Полиньяк впустил в кабинет короля г-на де Семонвиля, г-на де Витроля и г-на д’Аргу, которые намеревались возобновить свою попытку и ожидали в соседней комнате.

— Господа, — промолвил Карл X, — я согласен сделать все, чего вы хотите; ступайте и скажите парижанам, что король отзывает ордонансы; но заявляю вам, что я полагаю это гибельным для интересов монархии.

Нельзя было терять ни минуты; переговорщики сели в карету и галопом помчались обратно в Париж.

На протяжении всего пути г-н де Семонвиль кричал из окна:

— Друзья, мы едем из Сен-Клу; друзья, министры отправлены в отставку!

Прибыв в Ратушу, трое переговорщиков прорвались к г-ну де Лафайету, который царствовал если и не как король Франции, то, по крайней мере, как король мятежа.

Господин де Лафайет провел их в зал, где заседала муниципальная комиссия.

Там завязался весьма оживленный спор, который мог бы обернуться в пользу королевской власти, как вдруг г-н де Шонен воскликнул:

— Уже слишком поздно, господа! Трон Карла Десятого рухнул, обагренный кровью!

Господин де Семонвиль хотел было настаивать, но г-н Одри де Пюираво порывисто встал и, подойдя к окну, заявил:

— Ни слова более о примирении, господа, иначе я позову сюда народ!

Эта угроза разрушила последнюю надежду королевской власти по божественному праву.

Так что посланцы удалились из зала заседаний, однако Казимир Перье вышел вслед за ними и, призвав их предпринять последнюю попытку у г-на Лаффита, дал им пропуск к нему.

Однако их ходатайство было бесполезным; даже если бы г-н Лаффит захотел сохранить власть старшей ветви Бурбонов — а он, поспешим сказать, этого не хотел, — было уже слишком поздно для того, чтобы переубеждать его. Особняк г-на Лаффита был наводнен простолюдинами, и во время переговоров один из них, распахнув дверь, появился на пороге и, стукнув прикладом ружья о пол, воскликнул:

— Кто это здесь осмеливается вести речь о переговорах с Карлом Десятым?!

Господин д'Аргу понял, что все кончено, и направился в Сен-Клу.

Карл X, полагая, что сделанная им уступка остановила смуту, держался совершенно спокойно. Он играл в вист с г-ном де Дюра, г-ном де Люксембургом и герцогиней Беррийской, когда гвардейский офицер, вернувшийся из разведки, которую приказал провести г-н де Люксембург, сообщил ему, что в окрестностях замка Нёйи замечено очень сильное волнение.

— И что вы думаете об этом волнении? — спросил г-н де Люксембург.

— Я думаю, что, будь мне это позволено, я задержал бы герцога Орлеанского, если бы он был теперь там, где ему следует быть, то есть в Нёйи.

Услышав эти слова, король живо обернулся.

— Если вы сделаете подобное, сударь, — строгим тоном произнес он, — я во всеуслышание выскажу вам порицание.

Господин де Мортемар, пребывавший в нетерпении, не понимал, как можно терять драгоценные минуты; он умолял дофина позволить ему отправиться в Париж, чтобы предпринять там хоть что-нибудь. Он осознавал, что те, кто бездействует во время подобного великого кораблекрушения, становятся, по существу говоря, виновными, и каждый, в соответствии со своими талантами и своими силами, должен приняться за дело, чтобы спасти тонущее судно.

Однако любые поездки из Сен-Клу в Париж были строго запрещены, а дофин не хотел брать на себя ответственность за нарушение этого запрета.

Тогда герцог де Мортемар обратился к королю, но и это оказалось бесполезно.

— Нет-нет, — ответил Карл X, — у нас еще есть время.

И каждый раз, когда г-н де Мортемар возобновлял свои настояния, он слышал в ответ все те же слова.

Между тем в полночь в Сен-Клу прибыли г-н д'Аргу и г-н де Витроль. Они застали г-на де Мортемара бодрствующим, тогда как король уже спал.

— Но что вы здесь делаете? — спросили они г-на де Мортемара. — Ваше место в Париже.

— Разумеется, — ответил г-н де Мортемар, — но я не могу добиться от короля никаких письменных полномочий; неужели вы хотите, чтобы я явился в Париж, словно какой-нибудь политический авантюрист?

— Ну что ж, выполним работу тех, кто не хочет ее выполнять, — заявил г-н д'Аргу.

И, сев за стол, переговорщики составили ордонанс, который отменял ордонансы 25 июля, восстанавливал национальную гвардию, вверяя командование ею маршалу Мезону, назначал г-на де Мортемара министром иностранных дел, г-на Казимира Перье министром финансов, а генерала Жерара военным министром.

Ордонанс был написан, но оставалось самое трудное: проникнуть к королю; для этого понадобилось вначале нарушить запрет, предписывавший телохранителям никого не впускать в покои короля, а затем преодолеть сопротивление дежурного камердинера, который лишь после того, как на него возложили ответственность за все возможные последствия его отказа, открыл дверь в королевскую спальню. Господин де Мортемар вошел туда один.

Король лежал в постели и спал.

Его разбудили.

Карл X медленно, с видом утомленного человека приподнялся и, узнав г-на де Мортемара, произнес:

— А, это вы, господин герцог! Чего вы хотите?

Господин де Мортемар подал ему ордонанс, который следовало подписать немедленно.

— Повременим еще, — сказал Карл X.

— Но, государь, — настаивал герцог, — вашему величеству не до конца известно, каково положение дел в Париже. Здесь находится господин д'Аргу, и он расскажет вам об этом.

— Я не хочу видеть господина д'Аргу, — с раздражением в голосе ответил король.

— Вместе с ним, государь, прибыл барон де Витроль; угодно вам принять барона де Витроля?

— Барона де Витроля, да.

Барон де Витроль вошел в спальню и тотчас же приблизился к постели короля.

Король подал г-ну де Мортемару знак удалиться.

Он только что дуплетом смертельно оскорбил сразу двух человек: г-на д'Аргу, отказавшись принять его, и г-на де Мортемара, приняв его, а затем прогнав.

Карл X был умелым стрелком.

— О! — прошептал г-н де Мортемар, выходя из комнаты. — Если бы речь не шла о спасении жизни короля!..

Первые слова Карла X, обращенные к г-ну де Витролю, были исполнены упрека.

— Как?! — воскликнул он. — Это вы, господин де Витроль, вы побуждаете меня вести переговоры с мятежными подданными?

— Да, государь, и более того, я сомневаюсь, что ваше величество теперь может вернуться в восставший Париж.

— Все что угодно, — воскликнул Карл X, — только не эта пощечина, данная монархии!

— Выходит, вы желаете устроить новую Вандею? — промолвил г-н де Витроль. — А вы можете рассчитывать на Вандею? Я последую туда за вашим величеством, я готов жертвовать собой до конца.

— Вандея, — прошептал Карл X, — это крайне трудно!..

И затем, словно отвечая на свои собственные мысли, повторил:

— Да, это крайне трудно.

После чего, как если бы внезапно приняв решение, он произнес:

— Ну, хорошо; дайте мне перо.

И он подписал ордонанс.

Вот так монархия сложила оружие; и на этот раз, в отличие от короля Иоанна в битве при Пуатье и Франциска I в битве при Павии, она не спасла даже свою честь.

Из Сен-Клу г-н де Мортемар и г-н д’Аргу уехали в коляске, но в Булонском лесу, в силу запрета, установленного накануне дофином, их не пропустили дальше; им пришлось обогнуть Булонский лес, но сделать это можно было лишь пешком, бросив коляску; они дошли до Ле-Пуэн-дю-Жура, пересекли Гренельский мост и вступили в Париж, перебравшись через брешь в стене, предназначенную, вероятно, для того, чтобы легче было осуществлять какие-то контрабандные операции.

В восемь часов утра, без шляпы и галстука, с перекинутым через руку рединготом, г-н де Мортемар добрался до площади Людовика XV.

В городе царила тишина: окна домов были закрыты, а на пустынных улицах мелькали лишь те безвестные люди, какие в дни революций сооружают и охраняют баррикады.

Примерно в тот же час г-н Лаффит, отправив перед этим г-на Удара в Нёйи, сочинял вместе с господами Тьером, Минье и Ларреги орлеанистскую прокламацию, которая должна была быть опубликована одновременно в «Национальной газете», «Французском курьере» и «Коммерции».

Но следует сказать, что прокламация эта была встречена крайне плохо: когда, выйдя из редакции «Национальной газеты», где ее сочинили, господа Тьер, Минье и Ларреги стали раздавать еще свежую прокламацию бойцам, сражавшимся накануне и теперь стоявшим лагерем на площади Биржи, послышался единодушный крик, исполненный негодования и угрозы.

— Если дело обстоит так, — доносилось со всех сторон, — придется все начать сначала, и мы снова будем делать пули.

Там находился и г-н Пьер Леру; он схватил одну из этих орлеанистских листовок и бегом помчался в Ратушу, где вручил ее г-ну де Лафайету.

Удар был тяжелый. Лафайет не предполагал, что орлеанисты способны проявить подобное проворство; он опустился в свое огромное кресло и, впав в оцепенение, с трудом смог ответить г-ну де Буамилону, который явился сообщить ему, что герцог Шартрский, арестованный мэром Монружа, г-ном Лёлье, просит выдать ему пропуск, чтобы иметь возможность возвратиться в свой полк, стоящий гарнизоном в Жуаньи.

Охваченный тем порывом великодушия, который всегда проявлялся у него немедленно, г-н де Лафайет уже намеревался подписать пропуск герцогу Шартрскому, однако г-н Пьер Леру настоял, чтобы г-ну Лёлье, напротив, был дан приказ продлить арест; всегда слабодушный и нерешительный, Лафайет готов был, идя против своего желания, подписать этот приказ, как вдруг в зал, где находился генерал, вошел Одилон Барро, одетый в мундир рядового национального гвардейца; он отвел г-на де Лафайета в сторону, потянул его за собой в соседнюю комнату и заставил подписать приказ об освобождении герцога Шартрского.

Приказ этот был вручен г-ну Конту, который тотчас же отправился исполнять его.

Тем временем слух об аресте герцога уже распространился, и на площади Биржи случилось нечто вроде мятежа; люди, находившиеся под командованием Этьенна Араго, во все горло кричали: «Это принц, это Бурбон! Надо его расстрелять!» А поскольку в тот момент любое решение принималось быстро, они приготовились привести данное решение в исполнение.

Этьенн Араго встал во главе них, дав перед этим знать г-ну де Лафайету о том, что происходит, и поручившись ему, что за счет выбора дороги, по которой он поведет своих людей, они появятся в Монруже не раньше двух часов пополудни.

Это троекратно превышало время, требовавшееся для того, чтобы предупредить принца.

Господин де Лафайет воспользовался полученным уведомлением, и герцог Шартрский, снабженный пропуском и вовремя предупрежденный, уже брал почтовых лошадей в Ле-Круа-де-Берни в ту минуту, когда те, кто шел его расстрелять, вступали в Монруж.

Между тем стены домов в Париже были оклеены листовками со следующим воззванием:

«Карл X более не может вернуться в Париж: по его приказу пролилась кровь народа.

Установление республики может подвергнуть нас чудовищным раздорам и поссорить со всей Европой.

Герцог Орлеанский — это принц, преданный делу революции.

Герцог Орлеанский никогда не сражался против нас.

Герцог Орлеанский участвовал в битве при Жемаппе.

Герцог Орлеанский — это король-гражданин.

Герцог Орлеанский носил трехцветное знамя в бою; один только герцог Орлеанский может нести его теперь. И никакого другого флага мы не желаем.

Герцог Орлеанский не выдвигает своей кандидатуры. Он ждет, когда мы выскажем свою волю. Так провозгласим же эту волю, и он примет хартию в том виде, в каком мы всегда хотели ее иметь. Это французскому народу он будет обязан короной».

Воззвание было зачитано в Ратуше и снискало там общее одобрение.

Тем не менее раздалось несколько голосов:

— Однако нужно еще узнать, даст ли на это согласие герцог Орлеанский.

И тогда из рук в руки стали передавать письмо, написанное в замке Нёйи 30 июля, в четверть четвертого утра, одним из гонцов, которых накануне г-н Лаффит отправил к принцу.

Господин Лаффит получил его только в одиннадцать часов утра. Оно дает представление о настроениях, царивших в Нёйи:

«Герцог Орлеанский пребывает в Нёйи вместе со своей семьей. Невдалеке от него, в Люто, находятся королевские войска, и достаточно будет приказа, исходящего от королевского двора, чтобы отнять его у нации, которая может обрести в нем залог своей будущей безопасности.

Предлагаем отправиться к нему от имени уполномоченных властей, с надлежащим сопровождением, и предложить ему корону. Если он заговорит о своих сомнениях, проистекающих из его семейных связей и щепетильности его положения, ему скажут, что его пребывание в Париже внесет вклад в спокойствие столицы и всей Франции и что его обязуются поместить там в безопасном месте.

Можно рассчитывать на безошибочность этой меры. Кроме того, можно питать уверенность, что герцог Орлеанский не замедлит всецело разделить чаяния нации».

XLII

Между тем г-н Тьер, потерпев неудачу в попытке повлиять на народ с помощью своих прокламаций и, напротив, увидев, сколь благоприятное впечатление они произвели в Ратуше, вернулся в особняк г-на Лаффита, вполне готовый исполнить вместе с Шеффером решающую миссию — предложить корону герцогу Орлеанскому.

Шеффер был другом семьи герцога Орлеанского, насколько художник может быть другом принцев.

Оба посланца отправились в путь.

Как выяснилось, герцога Орлеанскогов замке Нёйи не было.

Тогда они попросили разрешения увидеться с герцогиней.

Герцогиня приняла их.

Несомненно, она догадывалась о цели, которая привела их, ибо лицо ее было исполнено в большей степени строгости, нежели беспокойства.

Господин Тьер взял слово.

По мере того как он развивал свою речь, суровое лицо герцогини мрачнело.

Затем, когда он закончил говорить, она, вместо того чтобы ответить ему, обратилась к хранившему молчание Шефферу и сказала:

— Ах, сударь, как вы могли взять на себя подобное поручение? То, что этот господин, — добавила она, указывая на Тьера, — осмелился на такое, мне понятно: он нас не знает; но вы, кто был принят в нашем доме и имел возможность оценить нас!.. О, мы никогда не простим вам этого!

Посланцы откланялись и собирались удалиться, как вдруг в сопровождении г-жи де Монжуа появилась принцесса Аделаида.

Принцессу Аделаиду тревожило лишь одно: как бы к концу жизни брату и ей не пришлось снова оказаться в изгнании, которое они уже претерпели в юности.

И потому, не принимая и не отвергая предложения, сделанного герцогу Орлеанскому, она промолвила:

— Пусть они сделают моего брата президентом, национальным гвардейцем — кем угодно, лишь бы они не сделали его изгнанником.

После этих слов оба переговорщика воспрянули духом; они стали настойчиво уговаривать принцессу Аделаиду, которая, оставив в ту же самую минуту щекотливый семейный вопрос, коснулась куда более серьезного, по ее мнению, щекотливого вопроса — политического.

Убедить ее было делом г-на Тьера: особого труда это не составило.

Принцесса ничего так не хотела, как уверовать в то, в чем ее убеждали.

Затем, поскольку герцогиня отважилась на новые возражения, она заявила:

— О, я ведь не иностранная принцесса, я дитя Парижа, и, если эти господа сочтут полезным для дела моего брата, чтобы я побывала среди парижан, я готова отправиться туда.

Посланцы не сочли такой поступок необходимым, и было решено, что герцога Орлеанского известят, причем как можно раньше, о состоянии умов в столице и сделанном ему предложении.

Чтобы доставить это сообщение герцогу в его убежище, известное лишь друзьям семьи, туда отправился г-н де Монтескью.

Но что в это время делали, с одной стороны, г-н де Мортемар, а с другой — республиканцы?

Поскольку обе стороны должны были встретиться в Ратуше около полудня, в тот самый момент, когда депутаты под председательством г-на Лаффита собрались в Бурбонском дворце, посмотрим, что происходило в Ратуше.

Мы уже говорили о том шуме, какой произвела прокламация, вышедшая из редакции «Национальной газеты».

Предупрежденные о том, что происходит, и прихватив с собой ружья, вожди республиканской партии собрались в заведении Луантье.

Чтобы узнать их намерения, на это собрание проникло несколько эмиссаров орлеанистской партии, напоказ исповедовавших республиканские взгляды.

Эти посланцы явились к республиканцам, черпая силу в том, что к их партии примкнул Беранже.

И в самом деле, Беранже, чье имя мы произносим здесь впервые, был, возможно, тем, кто больше всего сделал для герцога Орлеанского.

Беранже был душой г-на Лаффита.

Господин Лаффит, человек умный, исполненный приятности и учтивости, когда его интерес или интерес его популярности предписывал ему быть приятным и учтивым, был бесхарактерным, неуверенным, посредственно осведомленным в вопросах истории, без знания которой можно делать политику, опирающуюся на порывы сердца, а не политику, опирающуюся на рассудок.

Все те положительные качества, какими обладал г-н Лаффит, имел и Беранже, но у него были еще и те качества, какими г-н Лаффит не обладал.

И потому, хотя и будучи в глубине души республиканцем, Беранже понимал, что, перед тем как довести дело до республики, необходимо исчерпать предпоследнюю форму правления и что между монархической властью по божественному праву и властью, избранной народом, пролегает не склон, по которому можно спуститься, а бездна, в которую можно провалиться.

Бескорыстный в отношении самого себя, каким он был всегда, недоверчивый в отношении герцога Орлеанского, но еще более недоверчивый в отношении тех, кто представлял демократическую партию и, будучи в основном людьми убежденными и порядочными, грешили отсутствием навыков управления, Беранже оказал герцогу Орлеанскому поддержку своей популярностью, своим умом и своей честностью, доходящей, как стало видно позднее, до упрямства.

Господин Лаффит питал полное доверие к Беранже, и г-н Лаффит был прав, поскольку части своей популярности, причем лучшей ее части, он был обязан влиянию, которое приобрел над ним Беранже.

Но, каким бы могущественным ни было имя Беранже, оно имело свои различные уровни могущества, и в залах г-на Луантье это могущество было меньше, чем в гостиных г-на Лаффита; и потому орлеанистский оратор, выступавший от имени г-на Лаффита и ссылавшийся на то, что Беранже примкнул к их партии, был взят на мушку одним из членов собрания, который, усмотрев в его речи предательство, счел вполне естественным избавиться от предателя.

Однако ружье убрали, и посреди страшного шума был составлен адрес, предназначенный для временного правительства, которое заседало в Ратуше, и начинавшийся словами:

«Вчера ценой собственной крови народ отвоевал свои священные права. Самым ценным из них является право свободно выбирать свое правительство. Необходимо воспрепятствовать появлению любых прокламаций, предопределяющих главу государства, когда сама форма правления еще не определена.

Существует временное представительство нации. Пусть оно продолжает свою работу до тех пор, пока не станет возможным узнать волю большинства французов…»

Чтобы доставить этот адрес в Ратушу, требовался надежный человек. Выбрали Юбера — того самого, кто на наших глазах сыграл столь важную роль в захвате Палаты депутатов 15 мая.

Юбер отправился в Ратушу, одетый в мундир национального гвардейца, но для большей безопасности его сопровождали шесть членов собрания.

Этими шестью хранителями республиканского знамени, которые взялись развернуть его и поддержать Юбера, известного своим мужеством, были Бастид, Энгре, Тест, Гинар, Трела́ и Пубель.

Депутация была допущена к генералу Лафайету.

Юбер принес адрес на кончике штыка своего ружья. Он громким голосом зачитал его, а затем, когда чтение было закончено, указал пальцем на свежие следы пуль, оставшиеся на потолке, и произнес:

— Именем пролитой крови, генерал, заклинаю вас не допустить, чтобы у нас отняли награду за победу.

Генерал Лафайет оказался в весьма затруднительном положении: он уже взял на себя обязательства. На краткую речь Юбера он ответил пространной речью, разбавив ее смесью воспоминаний о войне в Америке и первой революции во Франции. Он барахтался в этом покойном море витийства, на поверхность которого всплывали порой кое-какие идеи, скорее конституционалистские, чем республиканские, как вдруг к нему подошел генерал Карбоннель и известил его о визите пэра Франции, желавшего, по словам генерала, говорить только с ним.

В подобный момент этот перерыв, позволявший Лафайету не давать определенного ответа, был для него подарком судьбы.

Он хотел подняться, но молодые люди остановили его.

Им было ясно, что Лафайет хочет ускользнуть от них.

Однако Карбоннель настаивал.

— Пусть войдет, — промолвил Лафайет.

— Но пэр Франции хочет говорить с вами наедине.

— Ну что ж, — сказал генерал, — тогда он вообще не будет говорить со мной, поскольку я нахожусь здесь среди моих друзей, от которых мне нечего скрывать.

И он любезно поклонился молодым республиканцам.

В этом старом защитнике свобод 89 года сохранился остаток аристократических манер, оказывавший влияние даже на самые грубые умы.

Молодые люди захлопали в ладоши, и пэра Франции ввели в зал.

Это был граф де Сюсси.

Он пришел из Палаты депутатов, где его отказались принять.

Господин де Сюсси принес с собой ордонанс Карла X, составленный ночью господами д'Аргу и де Витролем. Этот ордонанс он получил от г-на де Мортемара, передавшего в его руки заботу об интересах монархии.

Вначале г-н де Сюсси направился в Палату депутатов, однако он постучал в дверь господ депутатов как раз в тот момент, когда г-н Себастьяни и г-н Бенжамен Констан закончили составлять следующую декларацию, снискавшую аплодисменты, когда ее зачитали с трибуны:

«Собрание депутатов, находящихся в настоящее время в Париже, полагает неотложным просить Его Королевское Высочество монсеньора герцога Орлеанского отправиться в столицу, дабы он исполнял в ней обязанности королевского наместника, и изъявить ему желание сохранить трехцветную кокарду. Кроме того, оно осознает необходимость беспрерывно заниматься в предстоящую сессию Палат обеспечением Франции всеми гарантиями, обязательными для полного исполнения Хартии».

После зачтения этой декларации и одобрения выводов, содержавшихся в докладе, была назначена комиссия из двенадцати членов, чтобы донести до герцога Орлеанского пожелания Палаты депутатов.

Вот это и побудило г-на де Сюсси обратиться к генералу Лафайету.

Господину де Сюсси не повезло: момент для разговора о Карле X в Ратуше был выбран еще хуже, чем для разговора о нем в Палате депутатов.

И в самом деле, едва только генерал понял, о чем шла речь, он передал новый ордонанс республиканской депутации.

Это было самое надежное средство для того, чтобы отвлечь внимание ее членов от кандидатуры герцога Орлеанского.

Стоило им ознакомиться с содержанием ордонанса, как в зале раздался их единодушный крик негодования:

— Довольно Бурбонов! Довольно Бурбонов!

Один из них, г-н Бастид, даже поднял руку на г-на де Сюсси.

Трела́ остановил его.

— Что ты хочешь сделать? — спросил он у г-на Бастида.

— Что я хочу сделать? Да вышвырнуть его в окно!

— Как ты смеешь думать такое! Ведь он переговорщик!

— Сударь, — промолвил Лафайет, — вы видите настроение умов. Все, что я могу сделать для вас, это открыть вам доступ в муниципальную комиссию.

Появившийся в этот момент граф Лобау вызвался сопроводить графа. Господин де Сюсси согласился, попросив при этом Лафайета написать письмо г-ну Мортемару, которое доказывало бы, что он, г-н де Сюсси, настойчиво выполнял возложенное на него поручение.

Пока г-на де Сюсси сопровождали в муниципальную комиссию, г-н де Лафайет написал следующее письмо:

«Господин герцог!

Я получил письмо, которое Вы оказали мне честь написать, и испытал при этом все те благородные чувства, какие уже давно вызывают у меня Ваши личные качества. Граф де Сюсси даст Вам отчет о визите, который он соблаговолил мне нанести; я исполнил Ваши намерения, зачитав то, что Вы написали мне, большому кругу лиц, которые меня окружают; я побудил г-на де Сюсси пойти в муниципальную комиссию, в тот момент немногочисленную, заседавшую в Ратуше. Он увиделся с г-ном Лаффитом и несколькими нашими коллегами, и я передам генералу Жерару, как только увижу его, те бумаги, какие г-н де Сюсси вручил мне. Однако обязанности, удерживающие меня здесь, не дают мне возможности отправиться к Вам. Если Вы придете в Ратушу, я буду иметь честь принять Вас здесь, однако без всякой пользы для предмета нашего разговора, поскольку Ваши сообщения уже переданы моим коллегам.

Примите уверения в моем глубоком уважении.

ЛАФАЙЕТ.

Ратуша, 30 июля 1830 года».

Господин де Лафайет показал это письмо депутации республиканцев, и они с глухим ропотом собрались удалиться.

— Ступайте, ступайте, — сказал, обращаясь к ним, г-н Одилон Барро, — поверьте мне, герцог Орлеанский — это лучшая из республик.

Но, когда они уже выходили из зала, Одри де Пюираво незаметно всунул в руку Юбера какой-то пакет.

— Возьмите, — вполголоса сказал он, — и распространите это воззвание.

То было воззвание, которое муниципальная комиссия вначале одобрила, а затем не захотела обнародовать. Вот оно:

«Франция свободна.

Она хочет конституции.

Она предоставляет временному правительству лишь право давать ей советы.

В ожидании того времени, когда она выскажет свою волю путем новых выборов, следует соблюдать уважение к следующим принципам:

королевская власть упраздняется;

управление государством осуществляется исключительно представителями, избранными нацией;

исполнительная власть доверяется временному президенту;

все граждане принимают опосредствованное или непосредственное участие в выборах депутатов;

свобода исповеданий: государственной религии впредь не будет;

армейские и флотские офицеры защищены против всякого рода самоуправного отрешения их от должности;

национальная гвардия создается во всех населенных пунктах Франции, и ей вверяется охрана конституции.

Ради этих принципов мы только что рисковали своей жизнью и в случае нужды поддержим их путем законного вооруженного восстания».

Это воззвание, которое Юьер зачитал перед толпой, собравшейся на Ратушной площади, является самым передовым выражением республиканских взглядов образца 1830 года.

Как видим, в этом отношении 1848 год сразу же оставил год 1830-й далеко позади.

Пока республиканский образ мыслей борется с королевской властью, пока Юбер зачитывает воззвание на улице, а г-н де Мортемар тщетно добивается признания королевского ордонанса в стенах Ратуши, поглядим, что поделывает в это время будущий король Франции.

Как известно, все летние месяцы Луи Филипп проводил вместе с семьей в Нёйи. Так что именно в Нёйи его застали врасплох июльские ордонансы и именно там до него докатились первые слухи о вооруженном восстании. Герцога охватила страшная тревога: настал момент, которого он так долго ждал. Пока призрак маячил на горизонте, Луи Филипп достаточно смело шагал навстречу ему. Но в одно прекрасное утро призрак обратился в реальность; эта реальность пришла к нему, и звалась она узурпацией. Слово это было жутко произнести, а действие это было ужасно совершить.

Герцог Орлеанский обладал мужеством, но дерзости ему недоставало.

Находясь на равном расстоянии от Парижа и Сен-Клу, он опасался восставших почти так же, как и королевских телохранителей: одни могли провозгласить его вождем, другие могли взять его в заложники.

Луи Филипп укрылся в одном из небольших парковых павильонов, том, что назывался Молочня.

Он оставался в этом павильоне весь день 28-го и все утро 29-го.

Но днем 29-го, после того как он получил письмо от Лаффита, беспокойство его усилилось настолько, что при всей надежности своего укрытия в павильоне он не чувствовал себя там в безопасности и вместе с Ударом уехал в Ле-Ренси.

Он облачился в коричневый сюртук и белые панталоны, а на голову надел серую шляпу с трехцветной кокардой, которую сделала ему сестра.

Двадцать девятого, в три часа пополудни, ему стало известно о захвате Тюильри и победе народа.

Положение было критическим: для герцога Орлеанского речь шла либо о троне, либо об изгнании.

О троне — то есть об извечной честолюбивой цели его рода.

Об изгнании — то есть о постоянном ужасе его жизни.

Утром 30-го все стало еще хуже: он получил послание от г-на Лаффита, предоставлявшего ему выбор между короной и паспортом.

Тем не менее весь день 30-го герцог Орлеанский оставался в своем убежище в Ле-Ренси, не подавая никаких признаков жизни.

В это же самое время, как мы видели, его сын, герцог Шартрский, едва не был расстрелян в Монруже.

В это же самое время комиссия Палаты депутатов отправилась в Люксембургский дворец, чтобы просить для герцога Орлеанского должность королевского наместника.

В это же самое время республиканцы испытали первые разочарования.

В это же самое время королевская власть получила окончательный отказ.

Депутация Палаты депутатов явилась в Пале-Рояль, однако герцога там не было.

Она явилась в Нёйи, однако там его тоже не было.

Декларация была вручена принцессе Аделаиде.

Возможности отступать больше не было.

Вечером того же дня, уведомленный обо всем, что произошло, герцог Орлеанский возвратился в Нёйи.

Декларация была зачитана герцогом Орлеанским в парке замка Нёйи, в окружении семьи, с немалой торжественностью, которая позднее претворилась в нечто вроде памятника во вкусе г-на Фонтена, сооруженного на том самом месте, где герцог эту декларацию зачитал.

Затем, поцеловав жену, сестру и детей, он вместе с господами Бертуа, Эмесом и Ударом отбыл в Париж.

На наших глазах он вступил туда, преодолел баррикады и проник в Пале-Рояль через дверь дома № 216 на улице Сент-Оноре.

Первым делом он позаботился уведомить г-на Лаффита о своем прибытии и поздравить Лафайета с влиянием, которое тот уже приобрел в отношении общественного спокойствия.

Одновременно, зная, что г-н де Мортемар находится в Париже и с какой целью он там находится, герцог Орлеанский отправил ему просьбу немедленно прийти в Пале-Рояль.

Господин де Мортемар уже намеревался вернуться в Сен-Клу, когда он получил это послание; однако дело показалось ему достаточно важным для того, чтобы отсрочить свой отъезд. Он последовал за адъютантом, посланным к нему, около половины одиннадцатого вечера явился в Пале-Рояль и был препровожден к принцу г-ном Ударом.

Принц находился в небольшом кабинете, полностью отделенном от покоев, где жили члены его семьи и он сам, и, поскольку стояла удушающая жара, он, полуодетый, лежал на матрасе, брошенном на пол. По лбу его стекал обильный пот, который нельзя было целиком приписать жаре и причиной которого в значительной степени служили тревоги его души и возбужденное состояние ума; взгляд его был лихорадочным, а речь сжатой и отрывистой.

Определенно, Карл X, находившийся в Сен-Клу и готовившийся утратить корону, был менее возбужден, чем Луи Филипп, находившийся в Париже и готовившийся отнять у него эту корону. Увидев г-на де Мортемара, принц тотчас же поднялся со своего ложа.

— О, входите, господин герцог, — произнес он, — входите, и я скажу вам, чтобы вы передали мои слова королю, насколько болезненно огорчает меня все то, что происходит. Ведь вы увидите его величество в Сен-Клу, не так ли?

— Да, монсеньор.

— Так вот, — взахлеб продолжал герцог, — скажите ему, что они силой привезли меня в Париж. Вчера вечером толпа людей вторглась в Нёйи, и от имени собрания депутатов они стали требовать, чтобы я вышел к ним; узнав о моем отсутствии, эти люди заявили герцогине, что она будет препровождена со всеми нашими детьми в Париж и будет оставаться их узницей до тех пор, пока не появится герцог Орлеанский. Лишь после этого, вся дрожа, герцогиня Орлеанская написала мне письмо, чтобы поторопить меня с возвращением. По прочтении этого письма моя любовь к жене и детям возобладала над всеми другими чувствами. Я приехал в Нёйи, чтобы освободить мою семью, и они привезли меня сюда поздно вечером.

Понятно, насколько правдив был этот лихорадочный рассказ, в котором принц изложил г-ну де Мортемару свою одиссею.

К несчастью, ровно в эту минуту на улице и даже во дворе Пале-Рояля раздались крики «Да здравствует герцог Орлеанский!».

— Вы слышите, монсеньор? — спросил г-н де Мортемар.

— Да, да, слышу, — ответил принц. — Но непременно скажите королю, что я скорее отдам свою жизнь, чем приму корону.

Вслед за этим, как если бы одного его слова могло быть королю мало, герцог Орлеанский сел за стол и поспешно набросал несколько строк, адресованных Карлу X.

То было протестное заявление против предназначения, уготованного ему Палатой депутатов и Палатой пэров.

Господин де Мортемар сложил письмо, спрятал его в складках своего галстука, поклонился принцу и вышел.

Тяжелой, должно быть, была для герцога Орлеанского ночь с 30-го на 31-е, о всех страхах которой мог бы поведать лишь он сам.

Впрочем, мы рассказали все, что о ней вышло наружу; несомненно, за этой беседой между принцем и г-ном де Мортемаром последовала беседа между будущим королем Франции и г-ном Лаффитом, но подробности ее неизвестны.

XLIII

Между тем, за исключением Карла X, который среди все возрастающих страхов его служителей и его семьи сохранял спокойствие, зиждившееся на заблуждении или на упрямстве, Сен-Клу являл собой театр сцен, которые своей то бурной, то непредвиденной стороной дополняли превратности великой драмы, разыгрывавшейся в тот час между народом и королем.

Мармон, роковой человек, козел отпущения, выбранный судьбой для того, чтобы носить как на этом свете, так и на том бремя двух павших монархий, обрушившихся на него, Мармон, пядь за пядью отстаивавший перед этим свои позиции, Мармон, оплакивавший свое поражение не так горестно, возможно, как он оплакивал бы свою победу, Мармон возвратился к королевской семье в Сен-Клу.

Ко времени его приезда Карл X еще имел рядом с собой пять или шесть тысяч человек, которыми он мог располагать и которые, соединившись с остатками отрядов, покинувших Париж, могли составить корпус численностью около двенадцати тысяч человек.

Дофин хотел собрать десять тысяч человек и двинуться на Париж. Его подталкивал к этому решению и поддерживал в нем г-н де Шампаньи, человек храбрый и энергичный, безоговорочно преданный принцу и способный отдать свою жизнь по одному его слову.

Господин де Шампаньи разработал план противодействия, который он был готов привести в исполнение и для запуска которого ему недоставало лишь согласия короля.

Дофин обратился к королю с просьбой встретиться с г-ном де Шампаньи, и на этой встрече г-н де Шампаньи изложил Карлу X следующий замысел:

король немедленно отправится в Орлеан, куда будут стянуты все войска; маршалу Удино и генералу Коэтлоске будет поручено командование лагерями в Люневиле и Сент-Омере, контингенты которых, как предполагается, уже двинулись на Париж; в Тулоне захватят казну алжирского дея, которая только что прибыла туда и достигает не менее пятидесяти миллионов франков; генерал Бурмон, вызванный из Африки, вернется во Францию со всеми войсками, на которые он сочтет возможным полагаться; пройдя через роялистские провинции Юга, он присоединится к роялистским провинциям Вандеи, и таким образом во Франции развяжется гражданская война, причем на более прочных началах, чем когда-либо прежде.

Однако весь этот план король выслушивал с рассеянным и утомленным видом. Видя, как события скапливаются, словно облака, гонимые по небу порывом ветра, он засомневался в своей удаче и, следственно, в удаче монархии. Видимо, для династии Бурбонов время царствования закончилось, и, когда сам Господь, казалось, говорит ему «Довольно!», не будет ли кощунственным желание продолжать сопротивляться воле, исходящей уже не от людей, а от Бога?

— Поговорите обо всем этом с дофином, — сказал он г-ну де Шампаньи.

Однако говорить обо всем этом с дофином было совершенно незачем, поскольку именно дофин втолкнул г-на де Шампаньи в комнату короля.

В эту минуту появился дофин.

— Государь, — произнес он, — если ваше величество ждет с моей стороны одобрения этого плана, то знайте, что я не только одобряю его, но и советую принять.

— Ну хорошо, и чего вы тогда хотите? — спросил Карл X.

— Официального разрешения привести его в исполнение.

Король подумал с минуту, а затем, покачав головой в знак отрицания, произнес:

— Нет, нет и еще раз нет!

Его поразил один из тех страшных приступов слабодушия, которые охватывают монархов в момент их падения: такой же охватил Наполеона в 1814 году в Фонтенбло и в 1815 году в Елисейском дворце; такому же предстояло охватить Луи Филиппа в 1848 году в Тюильри.

Дофин в ярости удалился в свои покои, бросил шпагу на пол и, рыдая, скорчился в кресле.

Господин де Шампаньи последовал за ним; он дал этой первой вспышке гнева идти своим ходом, а затем предложил дофину действовать так, как если бы у них было разрешение короля.

Дофин находился в том состоянии возбуждения, когда крайние советы более всего смягчают боль.

Он согласился на это полувосстание против отца и вместе с г-ном де Шампаньи начал составлять воззвание к войскам.

Воззвание уже было составлено и его оставалось лишь зачитать, как вдруг дофину доложили, что генерал Талон просит быть допущенным к нему.

— Генерал Талон?! — воскликнул дофин. — Не тот ли это генерал, что так храбро сражался позавчера у Ратуши?

— Он самый, монсеньор, — ответил адъютант.

— Впустите его, — сказал принц.

Генерал Талон появился на пороге; брови его были нахмурены, а глаза мрачны.

— Монсеньор, — произнес он, — я готов умереть за ваше августейшее семейство и не буду делать упора на преданности, которую нетрудно оценить, поскольку она зиждется на доказательствах; однако эта преданность имеет границы и страшится бесчестья.

— Бесчестья?! — вскричал дофин. — Что вы хотите этим сказать, генерал?

— Я хочу сказать, — ответил генерал Талон, — что войскам только что зачитали воззвание, в котором им преподнесли как счастливую новость отмену ордонансов.

— Но кто подписал это воззвание? Надеюсь, не король?! — воскликнул дофин.

— Нет, монсеньор: это сделал герцог Рагузский.

Дофин испустил яростный крик и как безумный бросился в покои короля, по пути спрашивая у всех подряд, где находится маршал. Затем, поскольку на выходе из покоев отца, которому он рассказал о том, что произошло, ему сообщили, что маршал находится в бильярдном зале, дофин порывисто вошел в этот зал.

Герцог Рагузский действительно находился там, и дофин приказал ему последовать за ним в соседнюю комнату.

Бильярдный зал был заполнен людьми.

Приказ прозвучал настолько грубо, а голос, которым он был отдан, дрожал так лихорадочно и возбужденно, что все присутствующие затаили дыхание, с тревогой провожая глазами маршала, который проследовал за дофином в эту комнату, куда тот вошел первым.

Дверь за ними закрылась.

Как завязалась, если воспользоваться театральным выражением, сцена, происходившая тогда между маршалом и принцем, никто сказать не может, поскольку они были одни, но вскоре послышались громкие крики, и дверь резко распахнулась; вначале показался маршал, торопливо пятившийся, а следом за ним, с непокрытой головой и блуждающим взглядом, шел дофин, оскорбляя его и одновременно угрожая ему; наконец, откликаясь на ответ маршала на все эти оскорбления и все эти угрозы, он вскричал:

— Вы предатель, сударь! Вы предали нас, как прежде предали другого! Вашу шпагу! Вашу шпагу!

И, бросившись на маршала, он попытался отнять у него шпагу и наполовину вытащил ее из ножен.

Стремительным движением маршал втолкнул шпагу обратно в ножны, и ее лезвие, скользнув между рук дофина, порезало ему пальцы, так что из них брызнула кровь.

При виде своей крови принц потерял рассудок.

Зал был полон телохранителей.

— Ко мне, господа! — воскликнул он, показывая им свою окровавленную руку.

Телохранители подчинились и окружили маршала, возможно, правда, не только для того, чтобы арестовать маршала, но и для того, чтобы защитить его от гнева принца.

Тем не менее приказ был категорический: маршала препроводили в его покои и удерживали там в качестве пленника.

Стоило этой неприятной сцене произойти, как слух о ней докатился до короля; он вывел благородного старика из состояния безучастности, в котором тот пребывал. Необходимо было исправить великую несправедливость, смягчить мучительную обиду.

— Скажите маршалу, что арест с него снят, — крикнул он через приоткрытую дверь, — и что я прошу его немедленно прийти ко мне.

Минуту спустя маршал появился на пороге комнаты короля.

Карл X сделал несколько шагов навстречу герцогу Рагузскому и произнес, обращаясь к нему:

— Господин маршал, я знаю, что произошло; примите мои извинения, пока перед вами не извинится дофин.

В облике этого старика, нашедшего в тот момент, когда его лишили трона, время утешить оскорбленную гордость, было столько печали, что гордость эта смягчилась; у маршала на глаза навернулись слезы, и он глухим голосом поблагодарил короля за его доброту.

Король воспользовался этим моментом и попросил маршала пойти к дофину.

— Зачем? — спросил герцог Рагузский.

— Чтобы предложить ему свои извинения, дорогой маршал, — ответил король, — но прежде всего, чтобы принять извинения от него.

Герцог опустил голову в знак повиновения и пошел к дофину, но, когда дофин протянул ему руку, он отступил на шаг, поклонился и вышел из комнаты.

Рука его отказалась прикоснуться к руке дофина.

После обнародования воззвания герцога Рагузского, после этой сцены, неожиданно случившейся между ним и принцем, не было уже никакой возможности привести в исполнение план противодействия, представленный г-ном де Шампаньи.

Впрочем, вся энергия дофина израсходовалась на эту стычку.

Все разошлись по своим покоям, и каждый, сообразно своей силе или своему слабодушию, либо пытался сопротивляться судьбе, либо склонился под гнетущей десницей Всевышнего.

Около полуночи, примерно в то самое время, когда герцог де Мортемар покидал Пале-Рояль, унося с собой письмо, в котором герцог Орлеанский заявлял о своей преданности королю, герцогиня Беррийская, охваченная внезапным и непреодолимым материнским страхом, поднялась с постели, бросилась к дофину и стала умолять его не упорствовать, оставаясь долее в Сен-Клу, который находится под угрозой.

Никому не пришло в голову спросить, а кто угрожает Сен-Клу; слова «Сен-Клу находится под угрозой» тотчас же распространились по коридорам и комнатам дворца. В одно мгновение все оказались на ногах; короля разбудили, сказали ему, что Сен-Клу находится под угрозой, и попросили у него приказов.

Два часа спустя король, герцогиня Беррийская и двое ее детей отправились в Трианон, сопровождаемые сотней телохранителей.

Дофин остался в Сен-Клу, чтобы руководить отступлением войск.

На другой день было обнародовано воззвание, подписанное герцогом Орлеанским и извещавшее парижан о его согласии принять на себя обязанности королевского наместника:

«Жители Парижа!

Депутаты Франции, собравшиеся в настоящий момент в Париже, изъявили желание, чтобы я отправился в столицу, дабы исполнять там обязанности королевского наместника.

Не колеблясь, явился я разделить ваши опасности, стать среди героического населения и употребить все мои силы, чтобы предохранить вас от междоусобной войны и анархии.

Возвращаясь в Париж, я с гордостью надел славную трехцветную кокарду, которую снова стали носить вы и которую долго носил я сам.

Палаты скоро соберутся; они примут меры для установления царства законов и сохранения прав нации.

Отныне хартия будет истиной.

ЛУИ ФИЛИПП ОРЛЕАНСКИЙ».

Но, перед тем как написать это воззвание, перед тем как принять на себя это обязательство, герцог Орлеанский, подобно тем древним, которые не предпринимали ничего важного, не обратившись за советом к оракулу Дельф или Додоны, герцог Орлеанский обратился за советом к Калхасу с улицы Сен-Флорантен.

Услышать мнение умирающего, который еще распоряжался коронами, принц поручил г-ну Себастьяни. Войдя в спальню г-на де Талейрана в ту минуту, когда тот совершал свой утренний туалет, генерал вручил ему письмо принца, написанное в форме обращения за советом.

— Пусть соглашается, — промолвил г-н де Талейран.

И принц согласился.

Благодаря этому согласию в стране свершилась великая революция: буржуазная монархия заменила монархию аристократическую.

XLIV

Воззвание герцога Орлеанского было зачитано в Палате депутатов и встретило там восторженный прием. В этот момент имела место короткая передышка, когда все огляделись по сторонам, желая знать, куда пришли.

Бенжамену Констану, г-ну Гизо, г-ну Берару и г-ну Вильмену поручили хоть немного навести порядок на этой шахматной доске, где накануне было опрокинуто столько пешек и где королю, потомку стольких королей, был поставлен шах и мат.

Вот какой был итог работы этих господ:

«Французы! Франция свободна. Деспотическая власть поднимала свое знамя; героическое население Парижа низвергло его. Подвергшийся нападению, Париж силой оружия доставил торжество священному делу, которое тщетно пыталось восторжествовать на выборах. Власть, незаконно распоряжавшаяся нашими правами, возмущавшая наше спокойствие, угрожала одновременно свободе и порядку; мы снова обретаем порядок и свободу. Нет более опасности для прав, приобретенных прежде; нет более преград между нами и правами, которых нам еще недостает.

Правительство, которое безотлагательно обеспечило бы нам эти блага, является сегодня первой потребностью отечества. Французы! Те из ваших депутатов, что уже находятся в Париже, собрались и, в ожидании законного участия Палат, призвали француза, всегда сражавшегося только за Францию, а не против нее, герцога Орлеанского, исполнять обязанности королевского наместника. В этом они видят надежное средство быстро и мирным путем закрепить успех самой законной обороны.

Герцог Орлеанский предан национальному и конституционному делу; он всегда защищал его интересы и исповедовал его принципы. Он будет уважать наши права, поскольку свои права получит от нас. Посредством законов мы обеспечим себя всеми гарантиями, необходимыми для того, чтобы сделать свободу сильной и прочной:

восстановление национальной гвардии с правом участия национальных гвардейцев в выборах ее офицеров;

участие граждан в формировании органов муниципального и департаментского управления;

суд присяжных для правонарушений со стороны печати;

законным образом установленная ответственность министров и второстепенных служащих органов управления;

законным образом упроченное положение военных;

переизбрание депутатов, получивших государственные должности.

Совместно с главой государства мы дадим нашим институтам развитие, в котором они нуждаются.

Французы! Герцог Орлеанский уже и сам высказался, и речь его была такой, какая подобает свободной стране.

"Палаты скоро соберутся, — заявил он вам. — Они примут меры для установления царства законов и сохранения прав нации.

Отныне Хартия будет истиной "».

Все было правильно, за исключением одного небольшого изменения, сделанного в последней строке.

Изменение это казалось мелким, но значило много. Вместо слов «Отныне хартия будет истиной» эти господа вставили: «Отныне Хартия будет истиной».

Эта опечатка избавляла от необходимости создавать новую хартию и приводила к тому, что правительство, возникшее благодаря баррикадным боям, намеревалось использовать прежнюю хартию и брало на себя обязательство предоставлять народу лишь ту совокупность свобод, какую обещало свергнутое правительство.

К герцогу Орлеанскому была направлена депутация Палаты: ей предстояло вначале поздравить его со вступлением в должность королевского наместника, а затем сопроводить в Ратушу.

В Ратушу, то есть в крепость, где на протяжении последних девятисот лет при каждом мятеже укрывается великая народная богиня, именуемая Революцией.

На сей раз Революция тоже пребывала там, и, когда она получила власть, понадобилось, чтобы туда пришел герцог Орлеанский, дабы власть эта была освящена.

Принц и сопровождавшая его депутация двинулись в путь.

Герцог Орлеанский ехал верхом, испытывая в глубине души тревогу, но внешне был спокоен.

За ним следовал г-н Лаффит, и, поскольку он не мог идти пешком, так как вывихнул себе ногу, и не мог ехать в карете, так как мостовые были разворочены, его несли в портшезе савояры.

Все обстояло хорошо от Пале-Рояля до набережной: они находились еще в буржуазном квартале, и буржуазия бурно приветствовала своего избранника.

Но, миновав Новый мост, они вступили на территорию простого народа, и проявления восторга мало-помалу угасли, уступив место ледяному молчанию.

По прибытии на Гревскую площадь они оказались в обстановке восстания; при виде людей с обнаженными руками, кочевий на соломе и следов сражения, которые заботливо сохранили, вместо того чтобы устранить их, как это было сделано повсюду, никак нельзя было предположить, что в других кварталах все уже закончилось и что ради Палаты пэров, Палаты депутатов и Пале-Рояля народ сдаст свои позиции.

Нет, казалось, что народ, мрачный, озабоченный и бдительный, укрылся в Ратуше.

Герцог Орлеанский спешился; мрачный свод Ратуши зиял перед ним, словно пасть бездны; смертельно бледный, он поднялся по лестнице и вместе со своим малочисленным кортежем исчез из виду в глубине Ратуши.

Понятно, что для каменного чудовища, проглотившего его, такая пожива была лишь на один укус.

Господин де Лафайет ожидал своего августейшего посетителя, стоя на площадке парадной лестницы Ратуши.

Случай сделал меня свидетелем этого приема герцога Орлеанского: я прибыл из Суассона, куда по приказу генерала де Лафайета ездил за шестью тысячами фунтов пороха.

Обстановка была серьезной и торжественной: этот поступок, который совершил герцог Орлеанский, явившись просить одобрения у народа во дворце народа, был полным, окончательным и необратимым разрывом с монархической властью по божественному праву; это было увенчание пятнадцати лет тайных происков; это было коронование мятежа в лице принца крови.

Тем не менее подробности этого приема весьма скудны, принимая во внимание величие самого события; дело заключалось в особенности Лафайета распылять величие и торжественность обстоятельств, в которых он оказывался, пристальным вниманием к деталям.

Вначале была зачитана декларация Палаты депутатов.

Когда депутат, зачитывавший ее, дошел до слов «Суд присяжных для правонарушений со стороны печати», человек, которому предстояло издать знаменитые сентябрьские законы, наклонился к Лафайету и промолвил:

— Эта статья совершенно лишняя, дорогой генерал, поскольку, надеюсь, никаких правонарушений со стороны печати впредь не будет.

Затем, когда чтение закончилось, он положил руку на сердце и произнес в ответ:

— Как француз я оплакиваю беды, причиненные стране, и пролитую кровь; как принц я счастлив внести свой вклад в благополучие нации.

В этот момент какой-то человек в генеральском мундире пробился сквозь толпу и встал напротив принца.

То был генерал Дюбур, оказавший такое мощное влияние на ход революции, человек, о котором никто ничего не слышал до нее и о котором никому ничего не приходилось слышать после нее.

— Вы только что взяли на себя священное обязательство, монсеньор, — сказал генерал, обращаясь к принцу, — сделайте так, чтобы сдержать его, ибо… — и он протянул руку в сторону площади, заполненной вооруженными людьми, — ибо, если вы когда-нибудь забудете его, то люди, собравшиеся теперь на Гревской площади, сумеют напомнить вам о нем.

Принц вздрогнул, охваченный гневом, и взволнованным голосом произнес:

— Сударь, вы не знаете меня; я человек честный и, когда речь идет об исполнении долга, не позволяю ни подкупить меня мольбой, ни устрашить угрозой.

Затем, повернувшись к Лафайету, принц произнес вполголоса несколько слов, которые могли услышать лишь те, кто стоял рядом с ним.

Но почти в ту же самую минуту, желая отвлечь внимание от этой сцены, наделенной определенным величием, Лафайет подвел герцога Орлеанского к окну, дал ему в руки трехцветный флаг и показал его народу защищенным святым покровом национального знамени.

Площадь взорвалась аплодисментами.

Такая же самая сцена, причем в весьма похожих обстоятельствах, за сорок лет до этого разыгралась с Людовиком XVI.

Но, незапятнанная никакими бесчинствами, эта революция не имела ни своего Флесселя, ни своего Фулона, ни своего Бертье, и, в то время как первая революция менее чем за четыре года препроводила Людовика XVI от оваций к эшафоту, второй предстояло потратить восемнадцать лет на то, чтобы препроводить Луи Филиппа от триумфа к изгнанию.

Вечером того же дня одна из тех общественных карет, что зовутся каролинами, привезла из Нёйи в Пале-Рояль сестру, жену и детей королевского наместника.

Однако в тот вечер герцогу Орлеанскому предстояло выдержать в Пале-Рояле еще одну борьбу, куда более жаркую, нежели та, какую он выдержал в Ратуше. В то время как он полагал, что день этот для него уже закончился, и обнимал сестру, жену и детей, в его покои проник г-н Тьер, что, впрочем, было нетрудно в ту эпоху, и доложил ему о визите своих республиканцев.

Республиканцами г-на Тьера была вся та отважная молодежь из «Национальной газеты», которая позднее на наших глазах получила доступ к государственным делам, но, к несчастью, не привнесла в них знания, равного своей честности.

Некоторые из них, ставшие в 1850 году мучениками того самого дела, которое они защищали в 1830 году, находятся сегодня в тюрьме.

Короче, это были господа Буэнвилье, Годфруа Кавеньяк, Гинар, Тома, Бастид и Шеваллон.

Принц выглядел чрезвычайно удивленным: он не был предупрежден об этом визите и, следовательно, не имел времени подготовиться к нему.

Стороны обменялись несколькими ничего не значащими фразами, отчасти воинственными, отчасти вежливыми: то была легкая стычка, предшествовавшая серьезному сражению.

Слово взял г-н Буэнвилье.

— Завтра, принц, — промолвил он, — вы будетекоролем.

Герцог Орлеанский пожал плечами:

— Королем?! Сударь, что дает вам основание говорить такое?

— Путь, которым следуют ваши сторонники; давление, которое они оказывают на дела; плакаты, которые они развешивают на стенах домов; деньги, которые они раздают на улицах.

— Мне неизвестно, что делают мои сторонники, — ответил герцог, — однако я знаю, что никогда не стремился к короне и никогда не желал ее, хотя многие люди убеждают меня принять ее.

— Но вопрос не в этом, — произнес г-н Буэнвилье. — Предположим, что вы станете королем; каково ваше отношение к договорам тысяча восемьсот пятнадцатого года? Подумайте о том, что та революция, которая совершается на улицах, это не либеральная революция, а национальная; зрелище трехцветного знамени — вот что подняло народ на восстание, и двинуть Париж в сторону Рейна будет, несомненно, еще легче, чем двинуть его на Сен-Клу.

— Господа, я слишком хороший француз, слишком хороший патриот для того, чтобы быть сторонником договоров тысяча восемьсот пятнадцатого года; однако важно сохранять большую сдержанность в отношении великих держав, и существуют чувства, о которых нельзя говорить громко.

— Тогда перейдем к вопросу о пэрстве.

— О пэрстве? — повторил принц тоном человека, желающего сказать: «Выходит, мне учинили допрос?»

— Вы согласитесь, — продолжил г-н Буэнвилье, — что пэрство не имеет более корней в обществе; кодекс, отменив право майората и позволив разделять на части наследственные имения, задушил аристократию в зародыше, и принцип наследования дворянского звания изжил себя.

— Я полагаю, господа, что в вопросе о наследовании звания пэра вы ошибаетесь, — заявил герцог. — На мой взгляд, оно служит серьезной гарантией безопасности для идей, которые вы защищаете, поскольку, сделавшись в семье правом, которое сын получает от отца, вместо милости, получаемой от короля, звание пэра становится принципом независимости, который легко уничтожим в выборной палате, но оказывается более живучим в палате наследственной. Впрочем, — добавил принц, — этот вопрос подлежит изучению, и если наследственное пэрство не может существовать, то я никоим образом не буду учреждать его с издержками для себя.

— Монсеньор, — вмешался в разговор Бастид, — я думаю, что в интересах короны вы должны созвать первичные собрания.

Герцог вздрогнул, словно его ужалила змея.

— Первичные собрания! — воскликнул он. — Ну да, господа, я понимаю, что разговариваю с республиканцами.

Молодые люди поклонились: они согласились с этим наименованием, вместо того чтобы отвергнуть его.

— Неужели вы полагаете, господа, что во Франции возможна республика, — вскричал герцог, — и девяносто третий год не преподал вам достаточно жестокий урок?!

— Сударь, — промолвил Годфруа Кавеньяк, — девяносто третий год был революцией, а не республикой. К тому же, насколько я могу помнить, к событиям, происходившим с восемьдесят девятого по девяносто третий годы, независимо от того, революция это была или республика, вы были полностью причастны. Ведь вы состояли в Якобинском клубе.

— Да, но к счастью, — живо откликнулся герцог, — я не был членом Конвента.

— Это так, но ваш отец, равно как и мой, были членами Конвента и оба голосовали за смерть короля.

— Именно поэтому, господин Кавеньяк, я и сказал то, что сказал: сыну Филиппа Эгалите позволено выразить свое мнение в отношении цареубийц. Впрочем, сударь, моего отца страшно оклеветали: это был один из самых достойных людей, которых я знал в своей жизни.

— Монсеньор, — снова заговорил г-н Буэнвилье, прерывая герцога Орлеанского, вознамерившегося перечислить как достоинства своего отца, так и ложные обвинения, жертвой которых тот стал, — у нас осталось еще одно опасение.

— Какое же?

— Мы опасаемся — и у нас есть для этого причины, — мы опасаемся, что роялисты и священники заполнят все проходы к новому трону.

— О, что касается этого, будьте спокойны! Они доставили чересчур сильные неприятности моей семье; часть ложных обвинений, о которых я только что говорил, исходила от них, и нас разделяет нерушимая преграда; такое опасение было уместно в отношении старшей ветви.

Эти последние слова он произнес с такой злобой, что республиканцы в свой черед с удивлением посмотрели на него.

— Ну да, господа, — продолжил он. — Разве я высказываю сейчас неизвестную истину, подчеркивая различие убеждений и интересов, которое всегда отделяло младшую ветвь Бурбонов от старшей, династию Орлеанов от правящей династии? О, наша вражда ведет начало не со вчерашнего дня, господа, она восходит к Филиппу, брату Людовика Четырнадцатого. Так же обстоит дело и с регентом: кто его оклеветал? Священники и роялисты. Ибо рано или поздно, господа, когда вы лучше вникнете в вопросы истории и глубже докопаетесь до корней дерева, которое хотите срубить, вам станет понятно, что представлял собой регент и какие огромные услуги он оказал Франции, лишив Версаль положения политического центра и впрыснув, посредством своей финансовой системы, серебро и золото Франции в самые дальние артерии общества. О, я прошу лишь одного: если Господь призовет меня царствовать во Франции, как вы только что заявили, то пусть он дарует мне хотя бы частицу его гения!

Затем он долго распространялся о тех изменениях, какие политика регента внесла в дипломатическую обстановку в Европе, и сказал несколько слов о его союзе с Англией, указывавших на то, что в своем внешнем курсе он будет искать ту же самую опору, что и его предок.

Все эти рассуждения отдаляли республиканцев от истинной цели их визита; впрочем, в отношении темы, которая привела их к герцогу Орлеанскому, они узнали все, что хотели узнать. И потому они поклонились в знак того, что желают удалиться.

Увидев это, герцог Орлеанский в свой черед поклонился им.

А затем, поклонившись, произнес:

— Ладно, господа! Вы еще вернетесь ко мне: сами увидите!

— Никогда! — воскликнул один из республиканцев.

— Никогда?! Это слово чересчур категорическое, господа; ведь есть старинная пословица, гласящая: «Не плюй в колодец…»

Республиканцы повернулись к нему спиной и вышли, прежде чем принц досказал до конца пословицу, которую он хотел напомнить им и которая, кстати говоря, превосходно описывала его презрение к тому сокровенному чувству, какое люди называют убеждением.

На другой день после прихода герцога Орлеанского в Ратушу генерал Лафайет во главе муниципальной комиссии нанес ему ответный визит.

Помимо задачи нанести ответный визит муниципальная комиссия имела и другую цель: сложить с себя полномочия и передать их в руки королевского наместника.

Вот, скопированное дословно заявление об отставке этого временного народного правительства, которое стихийно возникло вечером 30 июля и, после того как на протяжении двух дней удерживало в своих руках власть, 1 августа добровольно отказалось от нее.

Заявление это было написано заранее и помечено Ратушей:

«Ратуша, 1 августа 1830 года.

Монсеньор!

Члены муниципальной комиссии Парижа имеют честь сообщить Вашему Королевскому Высочеству, что, поскольку тяжелых обстоятельств, вызвавших необходимость создания этого временного правительства, со времени Вашего вступления в должность королевского наместника более не существует, они ожидают указаний Вашего Высочества, дабы передать доверенные им полномочия в руки, которые Вам будет угодно назначить.

С глубоком почтением,

Вашего Королевского Высочества

нижайшие и покорнейшие слуги

ШОНЕН, ЛОБАУ, ОДРИ ДЕ ПЮИРАВО».

Герцог Орлеанский принял отставку муниципальной комиссии, однако попросил ее сохранить за собой те из ее обязанностей, которые относились к внутреннему положению, безопасности и городским интересам Парижа. Прочие дела он попросил ее передать различным министерским ведомствам, имеющим к ним отношение.

Комиссия предвидела такой случай и заранее составила список министров, подлежавший одобрению со стороны королевского наместника.

Однако будущие министры должны были считаться лишь временными комиссарами.

Вот перечень намеченных назначений:

г-н Дюпон (из Эра) должен был возглавить ведомство юстиции,

барон Луи — финансовое ведомство,

генерал Жерар — военное ведомство,

Казимир Перье — ведомство внутренних дел,

де Риньи — военно-морское ведомство,

Биньон — ведомство иностранных дел,

Гизо — ведомство народного просвещения.

XLV

Между тем неожиданно случившееся происшествие внесло некоторое расстройство в намеченную комбинацию. Стоило Казимиру Перье согласиться на должность временного комиссара, как он тотчас же бросил взгляд в сторону Версаля: Карл X находился пока всего лишь в Рамбуйе, а это было чересчур близко для того, чтобы выставлять свою кандидатуру. Он бросился в Ратушу и стал умолять Боннелье, в ту пору секретаря муниципальной комиссии, вычеркнуть его имя из списка комиссаров.

К несчастью, список уже ушел из Ратуши, и Казимиру Перье пришлось удовольствоваться напечатанным в «Вестнике» сообщением о том, что его имя попало туда по ошибке.

Имя г-на Казимира Перье было заменено именем г-на де Бройля.

Двум министрам из этого первого правительства Июльской монархии суждено было исполнить в дальнейшем странные миссии.

Господину Гизо суждено было похоронить эту монархию, у колыбели которой он стоял.

Господину Дюпону (из Эра) суждено было стать премьер-министром правительства, которое пришло ей на смену.

До чего же своеобразны судьбы у государственных деятелей, которые обычно приходят к власти уже в то время, когда у них нет больше сил поддерживать власть, независимо от того, рождается она или рушится.

Тем временем, как мы уже говорили, Карл X начал отступление и, сделав 31 июля короткую остановку в Трианоне, где к нему присоединились дофин и войска, оставшиеся верными присяге, в тот же день направился в Рамбуйе, выслушав перед этим мессу, проведенную для него у домашнего алтаря.

Были приняты следующие решения:

г-н де Бордесуль остается в Версале во главе своей дивизии;

дофин заночует в Траппе;

герцогиня Беррийская и двое ее детей проделают путь в карете;

Карл X доедет до Рамбуйе верхом, но по другой дороге.

Королевская семья прибыла в Рамбуйе в полночь.

Карл X пребывал в крайне дурном настроении; поскольку телохранители, составлявшие его эскорт, умирали с голоду, они позволили себе поохотиться в парке замка и убить нескольких крупных зверей.

Когда король поинтересовался, что за ружейные выстрелы он слышит, ему ответили, что это стреляют охотники.

— Охотники?! — повторил он. — Выходит, в парке охотятся? Но кто же?

— Телохранители из королевской свиты; однако потребность в пропитании должна послужить им извинением.

— Неважно! — воскликнул король. — Это означает открыто изменять мне; я больше не смогу устраивать псовые охоты в парке, если сегодня его опустошат.

Возможно, другой на месте Карла X подумал бы не о своем опустошенном парке, а о своей разрушенной монархии и со вздохом вспомнил бы, что шестнадцать лет тому назад в этом самом замке останавливались Мария Луиза и Римский король, изгнанные союзниками, которые привели с собой во Францию его самого.

Что же касается дофина, то его мысли были примерно такого же порядка.

— А знаешь, Гиш, с чем во Франции мне особенно жалко расставаться? — спросил он.

— Нет, монсеньор; здесь столько всего, с чем жалко расставаться!

— Так вот, это мое охотничье снаряжение: оно такое красивое!

Проходя в Сен-Клу перед строем 6-го полка королевской гвардии, он спросил его командира:

— Полковник, вы можете полагаться на ваших солдат?

— Каждый исполнит свой долг, монсеньор, — с поклоном ответил полковник.

Принц молча прошел еще несколько шагов, а затем остановился перед солдатом, у которого был небрежно подшит воротник, и отчитал его:

— У вас крайне расхлябанный вид!

Между тем августейшим беглецам поневоле пришлось вспомнить о своем положении.

Прежде всего, это произошло благодаря возвращению дофины, приехавшей из Дижона. По дороге она повстречалась с герцогом Шартрским, который был отпущен на свободу и возвращался в свой полк в Жуаньи.

Герцогиня Ангулемская узнала молодого принца и велела остановить свою карету.

— Сударь, — спросила она герцога Шартрского, — вы едете из Парижа?

— Да, сударыня.

— Что там происходит?

Герцог рассказал ей все то, что он знал лишь с чужих слов.

— А где теперь король? — продолжала дофина.

— Полагаю, что он находится в Сен-Клу.

— Вы так полагаете; стало быть, вы не можете ответить мне утвердительно?

— Я оставался вне стен Парижа, сударыня, и все, что мне удалось увидеть, это трехцветное знамя, развевавшееся над всеми общественными зданиями.

— И куда вы теперь направляетесь?

— Я намерен возвратиться в свой полк в Жуаньи.

— Вы сбережете его преданность нам, не правда ли?

— Сударыня, я исполню свой долг.

Герцог Шартрский поклонился, и две коляски покатили в разные стороны.

Завидев принцессу, которую уже третье изгнание разлучало с Францией, Карл X бросился к ней, широко раскрыв объятия, но, задыхаясь от охвативших его чувств, не мог произнести ни слова.

Принцесса оказалась сильнее.

— Надеюсь, что на этот раз, что бы ни случилось, мы соединились навсегда.

Около двух часов пополудни королю доложили, что из Парижа прибыла депутация.

Он поинтересовался именами посланцев.

— Это господин де Куаньи, маршал Мезон, господин Одилон Барро и господин де Шонен.

— Каким образом господин де Куаньи оказался вместе с этими господами? — удивленно спросил Карл X.

— Как представитель господина де Мортемара.

— Я приму Куаньи, но только одного Куаньи, — ответил король.

Вот что послужило причиной этой депутации.

Герцог Орлеанский пребывал в беспокойстве. Хотя с обеими Палатами все было улажено, Ратуша подчинилась, а республиканцев низвели до бессилия, оставалась последняя власть, самая слабая из всех, но вследствие самой этой слабости казавшаяся принцу самой грозной.

И Луи Филипп хотел, чтобы она освятила его собственную власть.

Так что королевский наместник вызвал к себе г-на де Мортемара, вернувшегося в Париж после того, как он привез королю письмо, которое поручил ему доставить принц и которое было спрятано в складках его галстука.

— Господин герцог, — сказал принц, обращаясь к г-ну де Мортемару, — положение королевской семьи тревожит меня; новости, которые я получаю из Рамбуйе, внушают мне опасение, что восстание может докатиться до местности, где находится король.

— И что же, монсеньор? — спросил г-н де Мортемар.

— Полагаю, что будет правильно, если к королю отправится какая-нибудь депутация, чтобы вести с ним переговоры о новых уступках с его стороны.

— И что это должны быть за уступки, монсеньор?

— Ну, к примеру, он может подтвердить мое назначение на должность королевского наместника, отменить свои ордонансы и разрешить открытие заседаний Палат; это облегчило бы мое положение и позволило бы мне сделать для него больше, чем я смогу сделать, если он продолжит протестовать против революции.

— Монсеньор, я до конца останусь верным слугой короля и, веря в искренность вашего высочества, отдаю себя в ваше распоряжение.

Так что вопрос о депутации был решен; в нее входили, как мы уже сказали, г-н де Шонен, маршал Мезон и г-н Одилон Барро.

Кроме того, г-н де Мортемар, то ли не желавший удаляться от центра событий, то ли, возможно, сохранивший горькое воспоминание о том, сколь мало любезности проявил Карл X, назначая его министром, г-н де Мортемар, повторяю, вместо себя включил в эту депутацию герцога де Куаньи.

Король согласился принять лишь герцога. Разговор их продолжался долго; в конце концов г-н де Куаньи, человек с безупречными манерами, тактичный и сердечный, сумел убедить Карла X и вышел из его комнаты со следующей декларацией, которая была незамедлительно отправлена герцогу Орлеанскому:

«Король, желая положить конец смутам, существующим в столице и части Франции, и полагаясь, кроме того, на искреннюю преданность своего кузена герцога Орлеанского, назначает его королевским наместником.

Король, считая приемлемым отменить свои ордонансы от 25 июля, дает согласие на созыв Палат 3 августа и вправе надеяться, что они восстановят спокойствие во Франции.

Король будет ожидать здесь возвращения лица, которому поручено доставить в Париж эту декларацию.

Если же кто-нибудь попытается посягнуть на жизнь короля и его семьи или на его свободу, то он будет защищаться до последней капли крови.

Учинено в Рамбуйе, 1 августа 1830 года.

КАРЛ».

Это обращение дошло до герцога Орлеанского в семь часов утра. Рядом с принцем уже был в это время г-н Дюпен.

Господин Дюпен сильно осмелел, увидев, что обе Палаты и Ратуша высказались за герцога Орлеанского.

Так что 2 августа он был настолько же твердым и резким, насколько нерешительным выглядел 27, 28 и 29 июля.

И потому он посоветовал дать королю решительный ответ. А чтобы быть уверенным в решительности этого ответа, он написал его сам.

Герцог прочитал его, одобрил, переписал собственной рукой и вложил эту копию в конверт.

Он уже хотел было запечатать конверт, но передумал и произнес:

— Дорогой Дюпен, я все хорошо взвесил и не могу послать столь важное письмо, не посоветовавшись с женой.

Господин Дюпен счел подобную чувствительность настолько оправданной, что примирился с ней.

Герцог Орлеанский вышел, а четверть часа спустя вернулся с посланием, запечатанным в том же самом конверте.

— Что скажете? — спросил г-н Дюпен.

— Вот ответ, — промолвил принц.

И этот ответ был вручен посланцу Карла X.

Конверт определенно был тем же, но был ли в нем тот же ответ? Это маловероятно, поскольку, прочитав его, Карл X позволил себе расчувствоваться и почти сразу же, перейдя в кабинет, собственноручно написал следующее письмо, доставить которое в Париж он поручил генералу Латур-Фуассаку.

Этот ответ на ответ герцога Орлеанского был актом отречения, составленным в следующих выражениях:

«Рамбуйе, 2 августа 1830 года.

Мой кузен, я слишком глубоко огорчен бедами, удручающими мои народы ныне и могущими угрожать им в будущем, чтобы не искать средства предотвратить их. И потому я принял решение отречься от короны в пользу моего внука, герцога Бордоского.

Дофин, разделяющий мои чувства, также отказывается от своих прав в пользу своего племянника.

Посему Вам надлежит, в Вашем качестве королевского наместника, провозгласить восшествие на престол Генриха V. Кроме того, Вы примете все имеющие к Вам отношение меры, чтобы определить формы правления в период несовершеннолетия нового короля. Тут я ограничиваюсь уведомлением об этих распоряжениях, ибо это средство избежать в дальнейшем многих бед.

Вы сообщите о моих намерениях дипломатическому корпусу и как можно раньше ознакомите меня с воззванием, посредством которого мой внук будет признан королем под именем Генрих V.

Я поручаю генерал-лейтенанту, виконту де Латур-Фуассаку, передать Вам это письмо; он имеет приказ условиться с Вами относительно договоренностей, которые следует принять в пользу сопровождавших меня лиц, равно как и договоренностей, касающихся меня лично и остальных членов моей семьи.

Позднее мы согласуем прочие меры, которые явятся следствием смены царствования.

Вновь заверяю Вас, мой кузен, в неизменности чувств, с которыми я остаюсь любящим Вас кузеном.

КАРЛ. ЛУИ АНТУАН».

Помимо этого письма, г-н де Латур-Фуассак имел при себе еще два письма, которые он взялся доставить герцогине Орлеанской: одно было от г-жи де Гонто, другое — от Мадемуазель.

XLVI

Посланец павшей монархии прибыл в Пале-Рояль вечером 2 августа; все двери дворца были распахнуты; на лестничных площадках дремали люди из простонародья, а рядом с ними лежали их заряженные ружья. Между этими странными телохранителями передвигались, несколько испуганные, правда, царедворцы нового двора, однако передвигались они без помех и без всяких пропусков и паролей.

И потому г-н де Латур-Фуассак решил, что ему не составит никакого труда проникнуть к герцогу Орлеанскому, однако испытал сильное удивление, когда дежурный адъютант преградил ему путь в покои принца.

— Но, сударь, — сказал ему генерал, — вы совершаете ошибку, которая может оказаться очень серьезной. Остерегитесь!

— Сударь, я имею приказ.

— Я господин де Латур-Фуассак.

— Я имею честь знать вас, генерал.

— Я послан его величеством Карлом Десятым, и мне поручено доставить послание высочайшей важности.

— Господин генерал, прохода нет.

— Обратите внимание, сударь, я имел честь сказать вам, что пришел от имени побежденного короля, но еще не лишенного престола.

— Я могу лишь повторить, сударь, то, что уже имел честь сказать вам: его королевское высочество монсеньор герцог Орлеанский никого не принимает.

Господин де Латур-Фуассак удалился и кинулся к г-ну де Мортемару, умоляя его отправиться вместе с ним в Пале-Рояль и посмотреть, не окажется ли он удачливее.

Они сели в фиакр и велели отвезти их к воротам дворца.

Как только фиакр приехал туда, герцог де Мортемар взял из рук г-на де Латур-Фуассака письмо и один вошел в Пале-Рояль.

Запрета в отношении него, несомненно, дано не было, поскольку его приняли.

Несколько минут спустя он возвратился к г-ну де Латур-Фуассаку: герцог Орлеанский взял у него послание, но категорически отказался принять посланца.

Тогда г-н де Латур-Фуассак решил обратиться за содействием к герцогине Орлеанской, которой, напомним, ему нужно было вручить два письма.

Вначале он получил такой же отказ, как и у герцога, но затем, поскольку племянник г-на де Мортемара, школьный товарищ молодого герцога Шартрского, приехавшего утром в столицу, воззвал к его порядочности, тот сам провел г-на де Латур-Фуассака к своей матери.

Герцогиня залилась слезами, читая письмо, которое адресовала ей Мадемуазель, но в этих обстоятельствах она ничего не могла сделать: герцог слишком глубоко увяз в обязательствах и не хотел, да уже и не мог повернуть обратно.

Между тем настойчивое желание Карла X отдать своему внуку трон Франции испугало герцога Орлеанского: довод, который принц выставил г-ну де Мортемару, отказываясь взять на себя регентство, он почерпнул из истории своего предка.

— Нет-нет! — воскликнул он. — Я никогда не возьму на себя регентство; при первой же колике герцога Бордоского все будут кричать об отравлении!

Увы, Луи Филипп не догадывался, что восемнадцать лет спустя, в свой черед соскальзывая вниз по склону, ведущему к трону и становящимся таким крутым, когда по нему спускаются, он, уже став стариком, тоже будет толкать своего внука навстречу бунту, надеясь, подобно Албукерке, отвратить бурю, собственными руками вознося к ней дитя, и увидит в свой черед, как граф Парижский, отвергнутый Ламартином, как сам он отверг герцога Бордоского, вступит на путь изгнания, который не имеет конца и откуда зачастую нет возврата.

И потому следовало любой ценой удалить Карла X, изгнать его из Рамбуйе, как его уже изгнали из Парижа, и толкнуть на дорогу, ведущую в Нормандию и представляющую собой склон, по которому скатываются в море короны наших королей.

Для начала было решено назначить четырех комиссаров, чтобы защитить Карла X от гнева народа.

Этими четырьмя комиссарами стали маршал Мезон, г-н Жакмино, г-н де Шонен и Одилон Барро.

Затем, как это уже было сделано в первый раз, к ним присоединили, чтобы смягчить суровость уведомления, г-на де Куаньи.

Все четверо были вызваны в Пале-Рояль; Луи Филипп принял их, заявил им, что Карл X попросил для себя охрану, и объяснил им цель их миссии.

Они должны были охранять короля до того момента, пока он не окажется вне пределов Франции.

— Однако необходимо предвидеть все, монсеньор, — заявил г-н де Шонен. — Если Карл Десятый передаст герцога Бордоского в наши руки, что нам тогда делать?

— Да, конечно! — воскликнул Луи Филипп, явно раздосадованный этим вопросом. — Герцог Бордоский! Но ведь это же ваш король.

Герцогиня Орлеанская присутствовала при этом разговоре; она радостно вскрикнула и бросилась в объятия мужа.

— Ах, сударь, — промолвила она, рыдая, — вы самый честный человек во всем королевстве!

Комиссары удалились, зная теперь, что герцог Бордоский является их королем, но не имея понятия о том, что они должны с ним делать, если Карл X передаст его в их руки.

Решить это предстояло им самим.

Впрочем, в тот же самый день герцог Орлеанский распорядился напечатать во «Французском курьере» свое протестное заявление, ставящее под сомнение законность рождения герцога Бордоского.

Кроме того, принц вызвал к себе генерал Юло и капитана Дюмона д'Юрвиля. Первому было поручено ускорить и обеспечить всеми возможными средствами отъезд короля в Шербур, а второй должен был, располагая судном, ожидать посадки короля на это судно в Шербуре и, как только она будет осуществлена, препроводить короля в Англию.

XLVII

Комиссары прибыли в Рамбуйе посреди ночи. Карл X, который никого не вызывал, был чрезвычайно удивлен, когда ему доложили о визите четырех посланцев, явившихся по его требованию.

Король велел ответить им, что отказывается давать аудиенцию в подобное время, однако предлагает господам комиссарам гостеприимство в замке Рамбуйе.

Комиссары, в свой черед, ответили отказом и поехали обратно в Париж, чтобы доложить об итогах своей поездки.

Увидев, что они вернулись, герцог Орлеанский испытал определенный страх.

— И все же необходимо, чтобы он уехал, — прошептал принц. — Это необходимо, это необходимо.

— Но как побудить его уехать? — спросил один из комиссаров.

— Напугав, — ответил Луи Филипп.

Затем, отведя в сторону полковника Жакмино, он вполголоса дал ему несколько приказов.

Полковник поклонился и вышел.

Решение о походе в Рамбуйе было принято.

На другой день Париж проснулся от звуков барабанов, бивших общую тревогу, в то время как какие-то люди из простонародья или одетые, как люди из простонародья, носились по улицам, крича: «К оружию!»

Все проснулись, стали справляться, что произошло, и узнали, что Карл X собрал в Рамбуйе двенадцать тысяч солдат и это звучит призыв к патриотизму тех, кто сражался в июльские дни.

Многие еще не убрали далеко свои карабины и ружья, и уже в восемь часов тридцать тысяч горожан были готовы выступить в поход.

Все они двинулись в сторону Рамбуйе, и по пути эта огромная колонна прирастала патриотами из всех городов и деревень, через которые она проходила.

При первых звуках барабанной дроби комиссары снова отбыли в Рамбуйе, но, тем не менее, не настолько рано, чтобы у них не было времени оценить масштабы готовившегося похода.

На этот раз их провели к Карлу X, акт отречения которого уже был отправлен в Палату пэров.

Маршал Мезон взял слово, обрисовал королю суть миссии, возложенной на комиссаров, и сообщил ему, что за ними следует колонна численностью в пятьдесят или шестьдесят тысяч человек.

— Разве вы не прочитали текст моего отречения, сударь? — спросил его Карл X.

— Я прочитал его, государь.

— Тогда вы должны были понять, что я решил погибнуть в том случае, если кто-нибудь пожелает применить силу, чтобы заставить меня покинуть Рамбуйе.

Слово взял г-н Одилон Барро.

— Я не сомневаюсь, государь, — произнес он, — что вы готовы пожертвовать своей жизнью; но во имя тех слуг, которые вас окружают, которые последними остались преданы вам и по этой причине должны быть особенно дороги вам, избегите катастрофы, в которой они погибнут без всякой пользы; вы отказались от короны, ваш сын отрекся…

— Да, но в пользу моего внука, — живо прервал его Карл X. — Я сохранил за ним его права, и эти права я буду защищать до последней капли своей крови.

Господин Одилон Барро в свой черед прервал Карла X.

— Каковы бы ни были права вашего внука, — сказал он, — и каковы бы ни были ваши надежды в отношении его будущего, проникнетесь убеждением, что именно в интересах этих надежд вы не должны допустить, чтобы ваше имя оказалось замарано французской кровью.

Король повернулся в сторону герцога Рагузского, присутствовавшего при этом разговоре, и спросил его:

— Ну и что следует делать, сударь?..

И тогда г-н Одилон Барро, схватив за руки короля, которого, скажем мимоходом, должно было крайне удивить его прикосновение, воскликнул:

— Государь, вам следует принести эту жертву, и немедленно!

В ответ на эти слова Карл X дал знак, что он желает остаться остаться один, несомненно для того, чтобы посовещаться со своей семьей и своими друзьями.

Полчаса спустя комиссаров известили, что король покидает Рамбуйе и направляется по дороге на Ментенон.

Фургон, в котором находились бриллианты короны, был по особому приказу Карла X оставлен во дворе замка Рамбуйе.

Комиссары наложили печати на этот фургон, отправили генералу Пажолю, командовавшему людской колонной на ее пути в Рамбуйе, приказ возвращаться в Париж и, сев в карету, запряженную четырьмя мулами, сделались последней частью арьергарда отступавшей монархии.

В этом и заключается различие, существующее между двумя нашими революциями: в 1791 году Людовика XVI, бежавшего в Варенн, везли обратно три комиссара, которым было поручено следить за будущим узником Тампля, казненным на площади Революции; в 1830 году Карла X, бежавшего в Рамбуйе, препровождали в Шербур четыре комиссара, которым было поручено следить за ним и, как только он поднимется на борт корабль, оставить его на волю волн и его судьбы.

Так что если милосердие является признаком силы, то Франция 1830 года бесспорно была сильнее Франции 1791 года.

К тому же, надо сказать, в 1830 году все бессознательно ощущали, что монархия, лишенная своих опор, сохранила на земле Франции лишь очень слабые корни. В 1830 году она представляла собой лишь одинокое дерево, которое нужно было выкорчевать; в 1791 году это был целый лес, который нужно было вырубить.

Около четырех часов пополудни людская колонна находилась уже всего лишь в трех четвертях льё от Рамбуйе; там она получила приказ остановиться и узнала, что Карл X покинул Рамбуйе.

Кто-то из участников похода расположился лагерем прямо в этом месте, кто-то нашел пристанище в деревне Куаньер, но те и другие умирали с голоду.

В тот же день, когда состоялся поход в Рамбуйе, то есть 3 августа, огромная толпа парижан с шести часов теснилась на подступах к Бурбонскому дворцу.

Королевский наместник должен был присутствовать на открытии заседаний созванных им Палат.

В час дня прогрохотала пушка Дома инвалидов, ленивая и угодливая бронза, всегда хранящая молчание, когда с трона низвергаются, и пробуждающаяся всякий раз, когда на него восходят.

Большая группа пэров и депутатов, собравшихся вперемешку, без различения званий и титулов, явилась встречать герцога Орлеанского у входа в дворец.

Его внуку, графу Парижскому, предстояло восемнадцать лет спустя прийти в сопровождении своей матери, вдовствующей герцогини Орлеанской, в тот же самый дворец в поисках убежища и не получить там защиты.

Внезапно придверник громовым голосом объявил о приходе монсеньора королевского наместника.

Герцог Орлеанский появился в военном мундире, украшенном Большим крестом ордена Почетного легиона.

Он держал шляпу в руке и кланялся налево и направо с той ласковой миной, которая в последние три дня пристала к его лицу.

Тем не менее, то ли предчувствие сработало, то ли волнение, но, когда он оказался напротив пустого трона, все увидели, что лицо его побледнело.

Не вспомнил ли принц, как в этих самых стенах и у подножия этого самого трона Карл X оступился, а он, тот, кто готовился в свой черед взойти по его ступеням, подобрал и подал королю упавшую с его головы шляпу с белым плюмажем, символом королевской власти?

Однако он твердым шагом поднялся на сцену и сел на складной стул.

Другой стул, стоявший напротив, за отсутствием герцога Шартрского, во главе своего полка шедшего в эти часы к Парижу, занял герцог Немурский.

Целый штаб расположился вокруг этих будущих величеств, уже озаренных тем золотым лучом, что всегда сияет над воздвигающимися тронами.

Ах, монсеньор герцог Немурский, помнится ли вам, как 24 февраля, оставив в руках какого-то национального гвардейца своего насмерть испуганного племянника, вы, переодетый беглец, покинули эти самые стены?

Но непроницаемая завеса будущего, утолщенная теми восемнадцатью годами, которым оставалось протечь, протянулась между 1830 и 1848 годами, вся расшитая золотыми арабесками надежды.

Герцог Орлеанский взял слово.

— Господа пэры и господа депутаты! — начал он. — Париж, потревоженный в своем покое прискорбным нарушением Хартии и законов, с героическим мужеством защищал их. В разгар этой кровавой схватки никаких гарантий общественного порядка более не существовало. Человеческая жизнь, собственность, права — все, что ценно и дорого людям и гражданам, подвергалось самым страшным опасностям.

В этом отсутствии всякой государственной власти общая воля моих сограждан обратила свой взор на меня; они сочли меня достойным содействовать наряду с ними спасению отечества и призвали исполнять обязанности королевского наместника.

Мне было ясно, что дело их справедливо, опасности огромны, нужды насущны, а мой долг священ. Я поспешил прийти в гущу этого доблестного народа, сопровождаемый моей семьей и надев ту кокарду, что уже во второй раз знаменует у нас триумф свободы.

Я поспешил прийти, исполненный твердой решимости посвятить себя всему тому, чего потребуют от меня обстоятельства в том положении, в какое они меня поставили, дабы восстановить господство законов, спасти свободу, находящуюся под угрозой, и сделать невозможным повторение столь великих бед, навсегда обеспечив власть той Хартии, чье имя, звучавшее в ходе сражений, звучало и после победы.

При осуществлении этой благородной задачи мне надлежит руководствоваться советами Палат. Все права должны быть надежно обеспечены, а все институты, необходимые для их полного и свободного применения, должны получить то развитие, в каком они нуждаются. Привязанный сердцем и убеждениями к свободному от произвола правлению, я заранее соглашаюсь со всеми его последствиями. Я полагаю своим долгом уже сегодня привлечь ваше внимание к созданию национальной гвардии, передаче дел о правонарушениях печати в ведение судов присяжных, формированию департаментского и муниципального управления и, прежде всего, пересмотру четырнадцатой статьи Хартии, столь возмутительно истолкованной.

Вот с такими мыслями, господа, я открываю это заседание.

Прошлое печалит меня, и я скорблю о несчастьях, которые мне хотелось предотвратить; но в разгар этого благородного порыва жителей столицы и других французских городов, при виде порядка, с чудесной быстротой зарождающегося после противодействия, свободного от всяких бесчинств, законное чувство национальной гордости волнует мое сердце и я с верой в душе прозреваю будущее отечества.

Да, господа, Франция, которая нам так дорога, будет счастливой и свободной; Франция покажет Европе, что, занятая исключительно своим внутренним благополучием, она дорожит миром так же, как и свободами, и желает своим соседям лишь счастья и покоя.

Уважение всех прав, забота обо всех интересах, добросовестность правительства — вот лучшее средство обезоружить политические партии и восстановить в умах доверие, а в институтах устойчивость, что является единственным надежным залогом благополучия народа и силы государства.

Господа пэры и господа депутаты! Как только Палаты будут сформированы, я доведу до вашего сведения акт отречения его величества Карла Десятого; посредством этого же акта его королевское высочество Луи Антуан Французский, дофин, в равной степени отказывается от своих прав. Это акт был вручен мне вчера, второго августа, в одиннадцать часов вечера. Я распорядился передать его на хранение в архив Палаты пэров и поместить его текст в официальной части «Вестника».

Завершив эту речь среди аплодисментов, королевский наместник объявил сессию законодательного корпуса открытой и удалился в Пале-Рояль.

На набережной Луи Филипп повстречался с коронационными каретами и всеми каретами Карла X, до отказа забитыми людьми из простонародья.

Трехцветные знамена в руках людей, сидевших на козлах возле кучеров и стоявших на запятках вместо лакеев, покрывали тенью эти кареты.

Из всех окон карет торчали концы пик и лезвия штыков.

Луи Филипп поспешил узнать новости из Рамбуйе.

Новости были хорошими: как мы уже говорили, Карл X покинул Рамбуйе и направился в Ментенон.

Прибыв в Ментенон, Карл X распустил свою гвардию и оставил себе в качестве эскорта до Шербура лишь свою военную свиту.

Пятого августа Карл X прибыл в Вернёй.

Именно в Вернёе он узнал об открытии заседаний Палат и прочитал речь, произнесенную там королевским наместником.

Его охватило крайнее удивление, когда он увидел, что имя Генриха V не было даже произнесено и никакие права царственного ребенка не были сохранены.

Тем не менее ничто из всего этого не могло убить в нем полностью надежду, которую он основывал на герцоге Орлеанском.

— Я полагаю, — заявил он, — что мой кузен неспособен взять корону, которая ему не принадлежит.

— Да, — ответила дофина, — он не возьмет ее, но позволит возложить на его голову.

— А между тем, — подхватил дофин, — карета, в которой мы находимся, заключает в себе нечто невиданное, а именно трех живых королей Франции!

— Трех королей без короны, — с горькой улыбкой ответила дофина.

Седьмого августа Луи Филипп I был провозглашен королем французов.

Августейшие беглецы узнали эту новость 9 августа, находясь в Аржантане.

— Как же я мог быть до такой степени обманут! — воскликнул Карл X. — Ведь совсем не это обещали мне в Рамбуйе.

— Ну что ж, — промолвил дофин, — герцогу Бордоскому довелось, как и мне, царствовать лишь один день; будущее покажет нам, сколько недель суждено царствовать герцогу Орлеанскому.

Между тем передвижение семьи свергнутого короля было сочтено слишком медленным, и новые власти решили устроить бунт в Нормандии, чтобы напугать Карла X.

Поскольку в Рамбуйе подобный опыт удался, эмиссарам нового правительства разослали такую же самую программу.

Двенадцатого августа королевский кортеж был еще только в Сен-Ло.

Там Карлу X стало известно, что национальные гвардейцы Валоня, Шербура, Байё и Карантана взбунтовались.

При всем своем равнодушии к собственной судьбе, Карл X боялся за жизнь герцога Бордоского. Задача сохранить эту жизнь представлялась ему последней миссией, которую уготовило ему Провидение.

С этого времени передвижение кортежа ускорилось; он без остановки проследовал через Карантан и 14 августа прибыл в Валонь.

Именно из Валоня он отправил королю Англии письмо с призывом предоставить ему убежище, письмо не блиставшее особой возвышенностью, но содержавшее точно такую же просьбу, с какой пятнадцатью годами ранее Наполеон обратился к регенту и с какой восемнадцатью годами позднее Луи Филиппу предстояло обратиться к королеве Виктории.

Затем, подобно тому, что был вынужден сделать в 1814 году Наполеон, отправляясь на остров Эльбу, Карл X, из опасения быть убитым, снял с себя военный мундир и надел штатское платье без всяких орденов.

Такая предосторожность оказалась отнюдь не лишней: на подступах к Шербуру эскорт окружило скопление людей, выкрикивавших: «Долой белую кокарду! Да здравствует свобода!»

Однако шестьдесят четвертый линейный полк, стоявший гарнизоном в этом городе, тотчас же взял в кольцо королевскую карету, имея честь быть последним полком, который остался предан сверженной монархии.

Затем без промедления приступили к посадке на судно.

Огромные толпы заполнили порт, мол, крепостные стены — короче, все те превосходные морские сооружения, что были начаты при Людовике XVI и завершены при Наполеоне.

Поведение королевской семьи в этот последний момент являло удивительные контрасты.

Старый король был, как всегда, спокоен и исполнен достоинства. Он стоял ближе других к могиле, и, следовательно, для него изгнание должно было длиться не так долго.

Герцогиня Ангулемская, всегда столь сильная, была полностью подавлена.

Дофин был беззаботен до идиотизма.

Герцогиня Беррийская, разъяренная и озлобленная, при одной лишь видимости надежды дойдет вскоре до самых крайних решений.

Мадемуазель, которая была примерно в том же возрасте, в каком принцесса Мария Тереза Шарлотта, ее тетка, покинула Францию, плакала.

Герцог Бордоский, который был примерно в том же возрасте, в каком графу Парижскому предстояло покинуть Францию, машинально и по привычке посылал воздушные поцелуи; их отвергали присутствующие, но принимала отчизна, эта мать, которую так часто принуждают быть неблагодарной к своим лучшим детям.

Два судна приняли на борт Карла X и его свиту.

Это были «Великобритания» и «Чарльз Кэрролл».

На борту «Великобритании», которая должна была перевезти его в Англию, Карл X вручил г-ну Одилону Барро следующее свидетельство:

«В ответ на высказанноегосподами комиссарами желание, я с удовольствием воздаю им справедливость, которую они заслуживают. Я могу лишь похвалить их за внимание и уважение, проявленное ими ко мне и моей семье.

Подписано: КАРЛ».

Наконец, 16 августа, в четверть третьего, был подан сигнал; капитан корабля отдал приказ распустить все паруса, и «Великобритания», отбуксированная пароходом, поймала ветер и стала медленно таять на горизонте, увозя сверженную монархию к рейду Спитхэд, где ее ждало мрачное гостеприимство Холи-Руда, почти столь же позорное для Англии, как и смертоносное тюремное заточение на острове Святой Елены.

По странному стечению обстоятельств, эти два судна, увозившие Карла X и его свиту, принадлежали г-ну Паттерсону, тестю Жерома Бонапарта.

XLVIII

Гуго Капет основал династию крупных феодалов, Франциск I — знатных вельмож, Людовик XIV — аристократов, а Луи Филипп — крупных собственников.

И потому любопытно видеть, сколь малое расстройство эта монархия, созданная буржуазией и финансовым миром, вносит в коммерческие дела. 24 июля, за три дня до Революции, рента составляет 105 франков 15 сантимов; 12 августа, через три дня после установления новой монархии, рента составляет 104 франка 40 сантимов.

Крушение монархии по божественному праву привело к снижению ренты на 75 сантимов.

Однако это гигантская встряска, так быстро затихшая внутри страны, вызвала страшное волнение за границей.

Более всего заботило Луи Филиппа признание со стороны российского императора.

И в самом деле, российский император, который уже был готов подписать со старшей ветвью Бурбонов договор, отдававший нам пограничные области по Рейну, при условии, что мы позволим русским захватить Константинополь, утратил вследствие воцарения Луи Филиппа надежду на эту добычу, на которую в течение ста пятидесяти лет зарились цари и императрицы, чьим наследником он был.

И потому первым чрезвычайным посланником, отправленным Луи Филиппом, стал г-н Атален, которому было поручено доставить царю послание, дословно воспроизведенное нами в разделе Приложения.^[15]

Господин Атален застал российского императора весьма раздраженным. Вследствие воцарения Луи Филиппа он не только утратил свою византийскую мечту, о чем мы уже сказали, но и сознавал, что, несмотря на давление, которое Луи Филипп готов был оказывать на общество, на западе появилась мощная и грохочущая, словно пароход, машина, предназначенная для того, чтобы выпускать наружу тот избыток свободы, какой выбрасывало из ее нутра подобное давление.

И потому, не испытывая ни малейшей признательности к Луи Филиппу за покорно-униженный тон, отпечаток которого несло это послание, он более чем холодно принял генерала Аталена и 18 сентября вручил ему в качестве ответа весьма двусмысленное письмо, казавшееся еще более вызывающим из-за отсутствия титулования «брат мой», которое Луи Филипп употребил по отношению к Николаю в своем послании к нему, но которого не оказалось в этом ответном письме.^[16]

Письмо императора было сухим, однако для нового короля это не имело значения. Все, чего он хотел, это мир, мир любой ценой. Россия обещала ему мир, при условии, что договоры 1815 года будут соблюдаться; это все, что было нужно Луи Филиппу, никогда не имевшего намерения оспаривать их.

Следующей после России державой, более всего беспокоившей Луи Филиппа, была Австрия; однако Австрия, пристально смотревшая с одной стороны на прусские захваты, а с другой — на миланский вулкан, в любую минуту готовый извергнуть пламя, куда больше боялась нас, чем мы боялись ее.

И потому, как только Францу II стало известно, что прибыл генерал Бельяр, доставивший ему послание от нового короля, он дал ему аудиенцию и, идя навстречу его желаниям, заявил ему:

— Я признаю вашего короля Луи Филиппа. Он взвалил на себя тяжелую задачу; дай ему Бог исполнить ее! Скажите ему, пусть поскорее отправляет ко мне посла.

Что же касается Англии, то она нисколько не беспокоила июльского избранника. Уязвленная договорами, которые старшая ветвь Бурбонов намеревалась заключить с Россией, уязвленная Алжирской кампанией, Англия знала, что ничего подобного ей не придется опасаться при короле, который (и он сам сказал это!), будучи французом по имени, душою был англичанин.^[17]

И ожидания Луи Филиппа не были обмануты: Карла X, герцога Ангулемского и герцога Бордоского приняли в Англии лишь как частных лиц, и, в то время как они понуро двигались в сторону Холи-Руда, окруженные проявлениями презрения и даже ненависти со стороны местного населения, генерал Бодран, восторженно принятый, вручил два послания: одно королю Вильгельму, другое лорду Веллингтону и получил от каждого из этих сильных мира сего не только благожелательный, но и учтивый ответ.

Пруссия, со своей стороны, подобно Австрии, с определенной боязнью взирала на тесный союз старшей ветви Бурбонов с Россией. Этот союз отдавал нам левый берег Рейна, а то, что она должна была получить взамен, не расценивалось ею как достаточное возмещение убытков. Восшествие герцога Орлеанского на трон разрушило все эти страхи. И потому берлинское правительство, не сделавшись дружественным, пообещало не быть враждебным и решило позволить вулкану потухнуть самому.

Оставалась Испания, поскольку о небольших государствах, таких, как Саксония, Швеция, Бавария, Португалия, Сардиния и Вюртемберг, мы не говорим; итак, оставалась Испания.

Как и другим своим братьям, Луи Филипп написал Фердинанду VII весьма примирительное послание, однако тот вместо всякого ответа позволил опубликовать от его имени манифест, крайне неуважительный по отношению к новой монархии.

Испанские беженцы сочли момент благоприятным. Собрался их комитет, и, уполномоченные им, господа Марше, Дюпон и Лёве-Веймар явились в Пале-Рояль, чтобы побудить короля начать интервенцию в Испанию.

Вопрос об этой интервенции уже обсуждался в правительстве. Большинство министров, в том числе и Гизо, высказались за интервенцию, однако маршал Себастьяни решительно встал на сторону противников этого мнения, и, поскольку Луи Филипп ничего так не опасался, как войны, способной воспламенить какую-нибудь пороховую дорожку в Европе, он присоединился к мнению г-на Себастьяни.

Уполномоченные Испанского комитета ничего не знали об этом решении и явились в Пале-Рояль, исполненные надежды. Они предложили королю отдать руку донны Марии и испанский трон герцогу Немурскому, если интервенция в Испанию приведет к победе либерального дела в Европе.

Это означало предложить ему нечто невозможное.

Так что Луи Филипп отказался от такого предложения, пообещав при этом испанским беженцам предоставить им полную свободу действий.

— Вперед, господа, — сказал он. — Что же касается Фердинанда, то вы можете повесить его: это величайший негодяй, какой когда-либо существовал на свете.

Ободренные этим нейтралитетом, беженцы предприняли попытку вторжения в Испанию, которое, как все помнят, удалось им достаточно плохо, но которого оказалось достаточно для того, чтобы напугать Мадридский двор, одобривший после этого восшествие на французский трон новой династии.

Один лишь герцог Моденский держался твердо и не признавал Луи Филиппа.

Между тем распространилась сколь неожиданная, столь и печальная весть: 26 августа 1830 года герцог де Бурбон был найден повесившимся на шпингалете своего окна.

Мы упоминаем здесь это трагическое происшествие вовсе не для того, чтобы воскресить в памяти скандал, связанный с постыдным обвинением. Будь даже г-жа де Фёшер обвинена и изобличена в преступлении, в котором ее признали невиновной следствие и закон, то и тогда в наших глазах даже тень подозрения не пала бы на королевскую семью. Горе тем политическим партиям, которые хватаются за подобное оружие, чтобы поразить им своих врагов! Подобно дофину, пытавшемуся отнять шпагу у герцога Рагузского, они ранят себя сами и обагряют кровью лишь собственные руки.

Однако из всего этого судебного процесса вытекает прискорбный вывод, состоящий в том, что ради наследства в шестьдесят миллионов франков такая благородная и святая женщина, как королева, могла сблизиться с такой женщиной, как г-жа де Фёшер.

Несчастно царствование, окаймленное с одной стороны самоубийством герцога де Бурбона, а с другой — убийством г-жи де Прален!

Однако не будем на этом останавливаться, а главное, воздержимся возлагать вину за богатство, находившееся в его пользовании, на юного и благородного героя захвата смалы.

Впрочем, взгляд легко переносится с замка Сен-Лё, затянутого в траур, на Брюссель, ровно в то самое время, когда принц принял роковое решение расстаться с жизнью, принявший героическое решение избавиться от ига Голландии.

Брюссель, привыкший подделывать все французское, заимел собственную июльскую революцию и собственную новую династию; однако, вместо того чтобы взять себе бельгийского короля, он остановил свой выбор на англо-немецком короле, который не оказался из-за этого более плохим правителем.

От Брюсселя волнения распространились на весь Рейнский союз: Ахен, Кёльн и Гамбург восстали; даже в Вене, мирной Вене, которая восемнадцатью годами позднее намеревалась провозгласить себя республикой, произошел мятеж; в Польше и Италии слышались призывы к оружию; но, за исключением Брюсселя, революция была подавлена везде. Вена, Гамбург, Кёльн и Ахен вновь обрели привычное иго; Италия опять была привязана к позорному столбу; голос Польши был задушен в крови, и г-н Себастьяни объявил Палате депутатов, что в Варшаве царит покой.

— Покой могилы! — крикнул кто-то.

Одна лишь Франция оставалась лихорадочной и возбужденной; вулкану предстояло еще не раз сотрясти мир, прежде чем потухнуть!

Среди всех ниспровергнутых аристократических и народных сил, на обломках которых вознесся трон Луи Филиппа, устояла только одна сила, странная смесь аристократического и народного, — сила Лафайета.

В нем жил призрак свободы.

Облеченный верховным командованием национальной гвардией королевства, Лафайет имел на городское ополчение то влияние, какое дает давняя слава, знатное имя, непоколебимая верность и, сверх того, авторитет, присущий людям, которые повидали на своем веку немало крушений.

И в самом деле, Лафайет видел, как рухнул трон Людовика XVI, который он тщетно пытался поддержать, и помог, подтолкнув их в тот момент, когда они пошатнулись, обрушить троны Наполеона и Карла X. Но это еще не все: в период Реставрации, примкнув к движению карбонариев, Лафайет состоял во всех военных заговорах; в Кольмаре, Бельфоре и Ла-Рошели вполголоса звучало его имя, которое никогда не произносили во всеуслышание. Так что Лафайет был стеснительной силой для Луи Филиппа; к тому же между этим королем буржуазии и этим своеобразным народным диктатором было заключено нечто вроде взаимного обязательства, названное программой Ратуши, которое король рассчитывал не выполнять. При каждом отклонении от принципа, послужившего его избранию, он со страшной досадой видел, как Лафайет приходит к нему, наставляет его и чуть ли не угрожает ему. И король решил избавиться от Лафайета.

Поставленный в обстоятельства, весьма схожие с теми, какие привели Октавия и Генриха IV на престол, Луи Филипп сочетал в себе многое от хитрости первого цезаря и знаменитого добродушия основателя династии Бурбонов. Один достиг трона благодаря цезаристам, и первое, что он сделал, это принес в жертву Антония; другой достиг трона благодаря протестантам, и первое, что он сделал, это принес в жертву Бирона; Луи Филипп достиг трона благодаря республиканцам, и первое, о чем он подумал, это принести в жертву Лафайета.

Случай для этого представился очень скоро: в одно прекрасное утро стало известно, что г-н де Полиньяк арестован в неприметном кабачке в гавани Гранвиля, что г-н де Перонне, узнанный бывшим чиновником, и господа де Шантелоз и де Гернон-Ранвиль арестованы в Туре и, наконец, что всех четырех только что перевезли в Венсен.

Уже во второй раз г-н де Полиньяк стал узником этого замка, впервые оказавшегося для него местом заключения в связи с заговором Жоржа Кадудаля.

Волнение, вызванное арестами министров, было огромным, и оно сильно затрудняло первые шаги этой зарождающейся монархии. Станет ли она вступать в противоречие со своими истоками, не разделяя гнева народа против тех, кто подписал ордонансы? Или же будет с самого начала применять суровые меры, рискуя поскользнуться на крови?

Чтобы допрашивать бывших министров, были назначены три комиссара: г-н Беранже (не следует путать его с поэтом, который уже снова ушел в тень и которому предстоит выйти оттуда лишь для того, чтобы своими песнями бороться против им же сотворенного короля), г-н Мадье де Монжо и г-н Моген.

ПРИЛОЖЕНИЯ

№ 1 Письмо герцогини Орлеанской мужу, написанное в октябре 1790 года

«Вы совершенно правы, друг мой, нам лучше переписываться: Когда человек обсуждает с кем-то, кого любит, важную тему, он вполне рискует распалиться, а я сознаю, что как раз этого нужно избегать между нами, ибо в пылу разговора с языка могут сорваться слова, которые причинят боль в тот момент и будут причинять ее впоследствии. Я была бы рада покончить с тем, что касается г-жи де Силлери [г-жи де Жанлис], да и Вы выказывали мне в этом отношении не меньшее нетерпение. Так что обсудим этот вопрос, друг мой, чтобы впредь к нему не возвращаться, ибо я нуждаюсь не только в покое, но и в том, чтобы пользоваться благами, которыми обязана Вам. Вы уже многое сделали для моего счастья, позволив мне видеться с моими детьми несколько раз в неделю. Это будут счастливые минуты, которыми я буду обязана Вам и которые внесут огромную радость в мою жизнь. Как я Вам сказала, у меня нет желания возвращаться впредь к прошлому; вина, которую я ставлю в упрек г-же де Силлери, существует и не может быть устранена ни благодаря ее дневнику, ни благодаря всему тому, что она сможет Вам сказать: я сама видела и слышала все то, что доставило мне огорчение. Так что лишь будущее может заставить меня изменить мое мнение о ней; она не может оправдаться, однако может загладить свою вину, и если я увижу, что ее манера поведения и манера поведения моих детей стали такими, каких я вправе ожидать и требовать, то как человек справедливый буду рада забыть те поводы жаловаться на нее, какие она мне дала. Вот, друг мой, что у меня на сердце и что я уже начала ощущать. Госпожа де Силлери была в последнее время раздражена, и я это стерпела; однако на другой день она была внимательна ко мне и написала мне вежливое письмо; я поручила моей дочери поблагодарить ее и ответила ей в манере, которой должны быть довольны и Вы, и она; короче, с ее поведением я буду сообразовывать свое. Можете ли Вы желать чего-нибудь лучшего, друг мой? Я не говорю, что верну ей свою дружбу, свое доверие; если они были неоднократно уязвлены, сблизиться по-настоящему уже невозможно; однако г-жа де Силлери может рассчитывать на все возможные знаки уважения и внимания с моей стороны. Я буду рада иметь возможность выказывать уважение особе, которая воспитывает моих детей, однако если такого не случится, моей вины в этом не будет. Вы должны быть довольным мною, и я ожидаю, что в этом вопросе Ваша справедливость даст себя знать; однако повторяю еще раз, друг мой, не будем более обсуждать мою манеру оценивать г-жу де Силлери; теперь я могу позволить себе делать это еще меньше, чем прежде, ибо в прошлом, когда я отдалилась от нее, Вы не пытались оправдывать ее; Вы лишь сказали мне, что имеются существенные причины, которые заставляют Вас дорожить ею. Прежде я радовалась хотя бы мысли о том, что принесла Вам жертву, которую Вы осознавали; но теперь Вы говорите мне, что г-жа де Силлери делает Вас счастливым и что она любит меня. Признаться, когда Вы говорите мне такие слова, они меня убивают. Откинем, друг мой, все то, что может нарушить наш союз, и будем жить, как прежде, не доставляя друг другу помех и затруднений. Вы слишком хорошо знаете, что у Вас не может быть подруги лучше меня, чтобы я это повторяла; однако я надеюсь, что Вы всегда помните это и что никто не сможет разрушить доверие, которого я ожидаю от Вас. Осмелюсь сказать, что я всегда заслуживала его, и меня крайне огорчила бы мысль о том, что у Вас хоть на минуту может возникнуть подозрение, будто я могла измениться. У тех, кто сообщил Вам эту новость, были, несомненно, причины распространять ложь, опровергаемую всем моим поведением, ибо за все время Вашего отсутствия не было, разумеется, ни единого дня, когда я не доказывала бы свою преданность Вам; но, как Вы мне сами сказали, видимо существует замысел разлучить нас…

Мне остается поговорить с Вами об одном весьма важном предмете, и я хочу, чтобы Вы знали мое суждение на этот счет; как Вы догадываетесь, речь идет о г-же де Бюффон. Признаться, в начале Вашей связи с ней я пребывала в отчаянии. Привыкнув видеть у Вас мимолетные прихоти, я была испугана и глубоко огорчена, когда заметила, что у Вас возникает любовная связь, способная лишить меня Вашего доверия. Поведение г-жи де Бюффон с тех пор, как Вы стали дорожить ею, заставило меня отказаться от предубеждения, которое мне внушили против нее; я распознала в ней столь подлинную преданность Вам, столь огромное бескорыстие, да и ее отношение ко мне, как я видела, было столь безупречным, что я не могла не проникнуться к ней участием. Невозможно, чтобы человек, который по-настоящему любит Вас, не имел бы на меня прав, и потому она имеет их, причем подлинные, так что и в этом вопросе Вы можете не испытывать неловкости передо мной; повторяю, друг мой, все, чего я желала бы, все, что сделало бы меня подлинно счастливой, — это чтобы Вам было легко со мной и чтобы Вы находили общество Вашей жены приятным и оно привлекало Вас и доставляло Вам удовольствие.

Вы сказали мне, что намереваетесь чаще приходить ко мне; я напоминаю Вам об этом, поскольку заинтересована в том, чтобы Вы не забывали о своем обещании; к тому же, хочу повторить Вам, в моем доме Вы всегда встретите общество, которое Вас устроит; предупредив меня о своем приходе накануне вечером, Вы всегда обретете компанию, которая сумеет быть Вам весьма приятной, а сказав мне о нем утром, Вы, даже если я не смогу Вам ее обеспечить, будете хотя бы уверены в том, что никто не будет Вам докучать.

После того, что Вы сказали мне, друг мой, по поводу надзора, осуществляемого мною над моим сыном, я понимаю, что поступила бы, вероятно, правильно, сказав ему, что если бы он уведомил меня о Ваших намерениях, то я по первому его слову прекратила бы этот надзор. Дело не в том, что я изменила точку зрения, а в том, что, коль скоро наши дети могут предполагать у нас различные мнения, я хочу, чтобы это не влияло на их поведение; ведь это поставило бы их в крайне неловкое положение, и в этом вопросе, в том, что касается их, я определенно готова подать им пример покорности. Все это должно доказать Вам, друг мой, что в отношении дел, которые не оказывают существенного воздействия на будущее моего сына, я уступаю и всегда буду уступать, однако поступок, который он хочет совершить, чересчур серьезного рода, чтобы я не позволила себе снова сделать замечания по этому поводу; это мой долг по отношению к нему и по отношению к Вам. Повторяю, что он причинил мне вчера смертельную боль, и заявляю, что была также удивлена и огорчена тем, что Вы одобрили подобное решение, не сказав мне об этом ни единого слова. Признаться, я надеялась, что со мной посоветуются по вопросу, имеющему отношение к моему сыну. Коль скоро это не так, я обречена играть пассивную роль, поскольку чересчур уважаю Вас и чересчур предана Вам, чтобы заметить этому ребенку, что не одобряю то, что Вы посоветовали, или то, на что Вы дали согласие, и вследствие чего может случиться нечто досадное для одного или другого, а то и для одного и другого. Возможно, это бессилие с моей стороны нисколько не поразит его вначале, но, подумав, он или сочтет меня слабой по характеру и не будет питать ко мне ни доверия, ни почтения, или же поймет, что у меня отняли права и это бессилие было вынужденным. Стараться в этом случае приблизить его ко мне, просветить его, будет, в некотором смысле, попыткой несколько отдалить его от Вас. Стало быть, придется или закрыть ему доступ в мое сердце, или подвергнуться такой опасности; мысль эта для меня страшна и тягостна, ибо каждое из подобных нежелательных последствий глубоко удручило бы меня. В общем, я говорю Вам о всем том, что может иметь отношение к его поведению; что же касается поднятой темы, то он не сможет не считаться с моим мнением, ибо я совершенно уверена, что мой отец скажет и будет говорить в обществе, что я крайне раздосадована намерением моего сына вступить в Якобинский клуб, и, возможно, потребует, чтобы я сказала об этом сыну сама, дабы он не мог упрекнуть меня однажды в том, что его не предупредили. Согласитесь, друг мой, что это таит в себе весьма неприятные последствия. Обсудим их сами и посмотрим, могут ли они быть уравновешены выгодами. Повторяю снова, если бы Якобинский клуб состоял только из депутатов, он был бы менее опасным, поскольку они стали бы известны своим поведением в Национальном собрании и о нем можно было бы предупредить моего сына. Но как заставить его быть начеку в отношении целой кучи людей, которых там большинство и которые способны сбить с толку семнадцатилетнего юношу? Будь моему сыну двадцать пять лет, я бы нисколько не была взволнована, ведь тогда он мог бы разбираться во всем сам; но быть брошенным в общество такого рода в семнадцать лет! По правде сказать, друг мой, в этом нет никакого смысла; и то, что это мы, родители этого юноши, вознамерились послать его, чтобы завершить его воспитание, в Якобинский клуб, кажется мне и наверняка покажется всем чем-то непостижимым и, по правде сказать, заставит меня пожалеть, что он высвободился из рук г-жи де Силлери. По Вашим словам, это ради того, чтобы он научился красноречию, Вы хотите, чтобы он прошел через все опасности, какие Вы и предусмотреть не в состоянии, и Вы говорите мне, друг мой, чтобы заставить меня воспринимать эти выгоды так же, как и Вы, что какой-то английский оратор не обладал бы красноречием, если бы не научился ему в раннем возрасте. На это я отвечу Вам, что он наверняка овладел этим искусством, присутствуя на заседаниях парламента и слушая судебные прения и речи, и что мой сын мог бы иметь те же самые таланты, не посещая Якобинский клуб. Пусть он ходит в Национальное собрание и в новые суды, когда они будут учреждены, и, если только у него есть дарования, он научится произносить речи ровно так же, как этому учатся в Англии. И к тому же, друг мой, почему бы нам не подождать созыва нового законодательного корпуса? От этого нас отделяют лишь несколько месяцев, и, возможно, во время этого созыва удастся оценить якобинцев, как об этом уже говорилось выше».

№ 2 Речь, произнесенная г-ном Дешартром, полковником 14-го драгунского полка, на заседании Вандомского клуба

Господа, вы знаете об указе, который упраздняет всякий орден и всякий внешний признак, подразумевающий благородство происхождения, и я надеюсь, что вы воздаете мне должное, веря, что я чересчур большой поборник равенства, чтобы не аплодировать с восторгом этому решению. Так что я в ту же минуту и с величайшим удовольствием отказался от этих никчемных знаков превосходства, с которыми так долго связывали уважение, в то время как оно должно быть обусловлено лишь заслугами и впредь добиться его можно будет только благодаря им. В тот момент, когда готовится проверка итогов работы Национального собрания, этот последний указ должен внушать нам надежду, что оно сохранит как соответствующие конституции все те решения, какие уже были приняты им в отношении титулов и дворянских званий, и что французы, свободные и равные, впредь будут отличаться лишь посредством подлинно чтимых знаков, по которым сразу же можно будет распознать тех, кто имеет право на общественный почет; и насколько я пренебрегал теми знаками, каким был обязан лишь случайности, связанной с моим происхождением, настолько же я буду гордиться когда-нибудь другими, если мне посчастливится иметь возможность заслужить их; лишь подобных возможностей может недоставать моему ревностному отношению к общественному благу, и, если за неимением поступков, достаточно блистательных для того, чтобы привлечь ко мне внимание моих сограждан и стать поводом для дарования мне наград отечеством, хорошо известных политических взглядов и жизни, целиком направленной исключительно на служение ему, хватает для того, чтобы добиться этих знаков почета, я исполнен уверенности, что покажу себя достойным их.

№ 3 Письмо генерала Дюмурье, адресованное Шаретту

«18 октября 1795 года.

Дорогой Шаретт!

Сколько событий прошло с тех пор, как мы, счастливые и безмятежные, вместе наслаждались жизнью и ее радостями в Вандее, о величии которой ни Вы, ни я тогда не догадывались. У меня были хорошие времена, я обладал властью и мог многое совершить, но был остановлен раньше срока. Следовало дать революции время сбросить с себя пену. Вы и Ваши сподвижники встали поперек ее пути, и то, что я предвидел, совершая поездки по Вашему краю, осуществилось. Восстание, в том виде, как оно было там организовано, является такой силой, что Французская республика, пытающаяся его подавить, не сможет этого сделать. Однако после Ваших побед нужен будет мир, а этого мира, дорогой шевалье, Вы сможете добиться, лишь восстановив трон. Вы знаете искренность моих чувств по отношению к Вам: будучи солдатом, я восхищаюсь Вашей храбростью; будучи генералом, я еще больше восхищаюсь талантами, которые Вы проявляете. Но я спрашиваю Вас, что Вы будете делать дальше и как, в случае успеха, Вам удастся восстановить монархию, да еще при наличии всякого рода преград, которые видятся мне из моего уединения, нередко нарушаемого происходящими событиями (ведь моя жизнь почти такая же бродячая, как Ваша, однако у меня больше пространства для передвижения и меньше славы), и понимаю, что у Вас есть только одна реальная и законная возможность выйти из затруднения. Я много размышлял о причинах, которые вызвали, развили, сформировали и убили революционное движение. Я говорю "убили", потому что революция мертва с того дня, когда у нее не хватило более смелости страшить. Так вот, знаете, к чему меня привели мои размышления? К той точке, с которой мы начали в 1789 году. Франции нужен король; ни в ее характере, ни в ее нравах нет ничего республиканского, но она революционна по своей природе, поскольку ее последние монархи не понимали, куда она хотела идти. Монархия, которая ей нужна, это уже не монархия Людовика XIV; у Франции возникли новые интересы; третье сословие, так долго находившееся под гнетом, почувствовало свою силу и злоупотребило ею; оно злоупотребило ею вдвойне, конфисковав собственность духовенства и дворянства; Франции нужен король, но король, способный дать третьему сословию гарантии, которые Бурбоны могут предоставить духовенству и дворянству. Необходимо одобрение всего того, что было сделано, независимо от того, хорошо это или плохо. Неужели Вы думаете, что Бурбоны, ради которых Вы сражаетесь, окажутся людьми, готовыми принять подобные условия? Вы проявляли во всех этих делах чересчур глубокое понимание, чтобы не прийти к убеждению, что между Бурбонами и Францией теперь существует разделительная стена. За границей, при иностранных дворах и даже среди эмигрантов, это мнение преобладает, ибо все видят там принцев, лишенных энергии и воли, отданных во власть, как и в Версале, льстецов, чья преданность годится лишь для дворцовых прихожих. Эти принцы неприемлемы; однако в этой семье, спасение главы которой от эшафота, как Вы знаете, зависело не от меня, есть другие ветви, не столь закосневшие в абсолютистских идеях. Помимо ветви Конде, героем которой является герцог Энгиенский, есть еще семья Орлеанов; позвольте мне говорить с Вами чистосердечно, дорогой Шаретт, ведь то, что я пишу Вам, легко может осуществиться, и мы оба, изгнанные сегодня революцией, можем быть завтра приняты ею как ее распорядители и освободители. У нового герцога Орлеанского, скитальца и беглеца, нет никакого повода упрекать себя за все те события, в каких, вопреки всем нам, большое участие принял его несчастный отец. Я знаю, что Филипп Эгалите вызывает отвращение у фанатичных членов вашей партии и даже его смерть не заглушила их ненависть. Ну и какой вывод следует из этого сделать? Вывод заключается в том, что молодой герцог Орлеанский является единственным средством мирового соглашения между республикой и монархией. Он обладает четкими воззрениями по многим вопросам и, несмотря на молодость, наделен большим здравым смыслом. Прикрываясь именем его отца, которое служило знаменем в борьбе против королевского двора, жирондисты трудились на него. Мы хотели прийти к нашей цели, не допуская потрясений, а главное, побоищ. Якобинцы мешали нам, но якобинцы уничтожены, и, опираясь на все то, что мне известно, я обращаюсь к Вам, чтобы вернуть Франции мир и благополучие. Герцог Орлеанский служил под моим начальством, и у меня нет никаких сомнений в том, что он будет первым, кто воздаст должное Вашей преданности принципам, которые всегда были и его собственными принципами, несмотря на определенные проявления слабости и уступки, сделанные требованиям эпохи; герцог Орлеанский не советовался со мной по всем этим вопросам, однако я полагаю, что могу поручиться за него, и, надеюсь, в нужный час он меня не подведет. Итак, вот что я имею Вам предложить.

Конвент вскоре прекратит свою работу, и его члены по большей части вернутся в безвестность. Многие депутаты, с которыми я все время оставался в переписке, не прочь закончить революцию, ими же и начатую. Все уравнено, они чувствуют, что пора кое-что восстанавливать, и потому они на нашей стороне. Их влияние на парижские секции огромно. Народ устал и легко подчинится королю, который польстит его гордости, который так или иначе принимал участие в его революции и который не будет для него всегда живым укором. Однако все эти благоприятные настроения, о которых я Вам сообщаю, равно как и настроения в армии, которые не являются более враждебными и при умелом сочетании средств будут направлены к той же цели, могут привести к ней лишь при Вашем содействии.

Когда две партии, две армии объединятся, Вы почувствуете, каким счастливым станет это событие. Я заранее знаю все возражения, какие Вы можете мне высказать: "А принц согласен?" — Я ручаюсь за него, как за самого себя. "А вы обладаете большинством в Конвенте?" — Да, а если нескольких голосов не хватит, их можно будет купить. Всегда найдутся те, кто готов продаться, даже в пользу претендента на престол. "А вы уверены в армии?" — Она ничего так не хочет, как услышать голос своего старого генерала; к тому же мы проводили разведку. "А что вы сделаете с Бурбонами?" — То, что будет угодно им, или то, что пожелаете Вы. Их оставят в изгнании, или же после нескольких лет нового царствования они смогут вернуться во Францию, где им нечего будет опасаться. "А на каких основах вы думаете учредить правление?" — На конституционной системе, установленной Национальным собранием, но с изменениями, которые внесло в нее время.

Я не стану говорить теперь, что при таком развитии событий принесет Вам признательность принца и нации. Вы понимаете, что все, способное польстить честолюбию человека, будет Вам даровано. Вас сделают генерал-лейтенантом; герцог Орлеанский, став королем, сумеет с большей щедростью отблагодарить Вас за услуги, которые Вы окажете отечеству. Что же касается Вандеи и ее армии, то Вам будет достаточно лишь открыть рот: все Ваши просьбы станут приказами. То, что я предлагаю Вам, вовсе не заговор и тем более не постыдная измена. Я смотрю на это дело с более широких позиций, как и Вы сами будете смотреть на него: это триумф наших конституционных идей, скрепленный триумфом Ваших монархических принципов. Именно Вандея даст революции короля. Осознаете ли Вы свою роль, дорогой Шаретт? Она прекраснее той, какую Монк сохранил за собой в Англии, и Вы более чем достойны сыграть ее.

Я пишу Вам в тот момент, когда британский кабинет поставил в Кибероне под удар всех этих несчастных эмигрантов, у которых мужества было больше, чем тактического мышления. Необходимо помешать тому, чтобы подобные катастрофы повторились. Меня уверяют, что граф д’Артуа намерен предпринять высадку на ваших берегах. Если мое письмо дойдет до Вас прежде, чем объявленная экспедиция состоится, то поверьте словам друга: не доверяйтесь англичанам, они погубят Вас из-за него. Поразмышляйте о всем том, что я Вам предлагаю. Имеется лишь один возможный порядок вещей: конституционная монархия. Бурбоны не понимают этого; стало быть, Вам надо обратиться к принцу, который не страшит никакую партию и может сплотить нас в общей любви. Вам должно быть понятно, что Вы всегда будете занимать самое почетное место среди его привязанностей и в его признательной памяти. Прощайте, друг мой. Постигните все доводы, приведшие меня к тому, чтобы выбрать Вас в качестве Атланта нового царствования. Примите уверения в чувствах восхищения и надежды, Ваш покорнейший слуга

ДЮМУРЬЕ.

P.S. Мне дали знать, что с учетом Ваших собственных сил и сил Ваших ближайших помощников Вы располагаете более чем сорока тысячами бойцов. Это больше, чем нужно для того, чтобы начать действовать. И если, в чем я не могу сомневаться, Вы примете предложения, которые я взялся Вам сделать, предложения, которые делают Вас вторым человеком во Франции, как можно меньше участвуйте со своими войсками в боях и прививайте Вашим солдатам разумные идеи. Напишите мне; и, поскольку нельзя терять времени, я, получив Ваше последнее слово, тотчас же покину ненадежный приют, который заграница нередко у меня оспаривает, приеду в Париж, и революция будет закончена».

№ 4 Письмо Александра Дюма герцогу Фердинанду Орлеанскому

«Райхенау, 29 июля 1832 года.

Монсеньор!

Позвольте мне написать Вам из маленького уголка Швейцарии, название которого, я уверен, отзовется в Вашем сердце еще сильнее, чем в Вашем ухе.

Вчера в полдень я прибыл в Райхенау.

Эта небольшая деревня в кантоне Граубюнден примечательна лишь необычной историей, с которой оказалось связано ее название.

В конце прошлого века бургомистр Чарнер из Кура основал школу в Райхенау; для нее стали искать в кантоне преподавателя французского языка, и в это время к директору учебного заведения, г-ну Боулю, явился молодой человек с рекомендательным письмом, подписанным ландфогтом Алоисом Постом из Цицерса; это был француз, который изъяснялся на английском и немецком языках, как на родном, и, помимо этих трех языков, мог преподавать математику, физику и географию. Находка была настолько редкой и настолько удачной, что директор школы не мог упустить такой шанс; к тому же у молодого человека были скромные запросы; г-н Боуль сговорился с ним об оплате в тысячу четыреста франков в год, и новый учитель, немедленно введенный в должность, приступил к исполнению своих обязанностей.

Этот молодой преподаватель был Ваш отец, Луи Филипп Орлеанский, некогда герцог Шартрский, а ныне король Франции.

И вот — признаться, с волнением, смешанным с чувством гордости, — в этом самом месте, в расположенной посреди коридора комнате с двустворчатой входной дверью и боковыми дверями, расписанными цветами, с каминами по углам, картинами времен Людовика XV, окаймленными золотыми арабесками, и расписным потолком, в этой комнате, повторяю, где преподавал герцог Орлеанский, Ваш отец, я попросил сообщить мне сведения об удивительных превратностях судьбы короля, который, не желая выпрашивать в изгнании хлеба, достойно зарабатывал его своим трудом. Только один учитель, коллега герцога Орлеанского, и один школьник, его ученик, еще живы теперь.

Учитель — это романист Чокке, а школьник — бургомистр Чарнер, сын того самого Чарнера, который основал школу.

Что же касается почтенного ландфогта Алоиса Йоста, то он скончался в 1827 году и был похоронен в Цицерсе, его родном городе.

Сегодня в Райхенау ничего не осталось от школы, где преподавал будущий король Франции, за исключением комнаты для занятий, которую мы описали, и прилегающей к коридору часовни с кафедрой и алтарем, над которым находится фреска с изображением распятия. Что же касается остальных зданий, то они стали частью своего рода усадьбы, принадлежащей полковнику Песталоцци; и этому памятному месту, столь почитаемому каждым французом и достойному быть причисленным к нашим национальным святыням, грозило бы исчезнуть вместе с угасающим поколением стариков, если бы нам не был известен человек с сердцем художника, благородный и великий, который, как мы надеемся, не позволит предать забвению ничего из того, что достойно уважения в его глазах и в глазах Франции.

Этот человек — Вы, монсеньор Фердинанд Орлеанский, Вы, кто, побывав нашим школьным товарищем, станет также и нашим королем; Вы, кто, взойдя однажды на трон, одной рукой коснется старой монархии, а другой — молодой республики; Вы, кто унаследует картинные галереи, где хранятся полотна, изображающие битвы при Тайбуре и Флёрюсе, Бувине и Абукире, Азенкуре и Маренго; Вы, кто достоверно знает, что геральдические лилии Людовика XIV — это наконечники копий Хлодвига; Вы, кто прекрасно понимает, что все знаменитости страны — это люди славы, в какое бы время они ни родились и какое бы солнце ни дало им расцвести; Вы, наконец, кто своим царским венцом сможет связать воедино две тысячи лет исторической памяти и сделать из них консульский пучок ликторов, шествующих перед Вами.

И тогда Вам следовало бы вспомнить, монсеньор, об этой уединенной маленькой гавани, где Ваш отец, как путник, заброшенный волной изгнания, как матрос, гонимый ветром ссылки, обрел столь достойное укрытие от бури; и Вы сделали бы благое дело, монсеньор, приказав, чтобы этот гостеприимный кров поднялся из руин и мог снова оказывать гостеприимство, и на том самом месте, где рушится старое здание, выросло бы новое, готовое принять любого сына изгнанника, который постучится в его дверь, держа в руке посох невольного странника, как когда-то явился сюда Ваш отец, и принять этого пришельца, какими бы ни были его воззрения и какова бы ни была его родина, как бы ни угрожал ему гнев народа и как бы ни преследовала его ненависть королей.

Ведь дело в том, монсеньор, что будущее, светлое и лучезарное для Франции, завершившей свой революционный труд, чревато бурями для всего мира; мы посеяли столько свобод во время нашего шествия по Европе, что они повсюду вырастают из земли, словно колосья в мае, так что достаточно лишь одного луча нашего солнца, чтобы созрели нивы в самых удаленных уголках света; бросьте взгляд в прошлое, монсеньор, и обратите его в настоящее: ощущали ли Вы когда-нибудь прежде такие сотрясения тронов и встречали ли на дорогах столько путников, лишившихся короны? Вы прекрасно понимаете, монсеньор, что Вам придется однажды основать приют, хотя бы для королевских сыновей, чьи отцы не смогут, подобно Вашему, быть учителями в Райхенау.

АЛЕКС. ДЮМА».

№ 5 Письмо г-жи де Жанлис герцогу Шартрскому

«Зильк, Гольштейнский край, 8 марта 1796 года.

Сударь!

Не имея на протяжении примерно двух лет ни малейшего представления о том, где Вы теперь живете, и не поддерживая с Вами никакой переписки последние полтора года, я приняла решение поместить это письмо в газетах. Благодаря такому способу оно дойдет до Вас, где бы Вы ни находились. Пока я могла быть полезной Вам, равно как и Вашей очаровательной и несчастной сестре, мне необходимо было сохранять с Вами тесные отношения. Именно это я и делала и желала бы делать и дальше, если бы Вы нуждались во мне. Мы расстались с Вами за год до того времени, как я покинула Швейцарию (в мае 1794 года), Вы находились очень далеко от меня и, скорее всего, обрели убежище по совету человека, с которым я не поддерживала никакой связи. Вполне оправданное чувство признательности внушило Вам не только доверие к этому человеку, но и расположение к нему, его советы могли быть полезнее Вам, чем мои, поскольку я обреталась в то время одна с мадемуазель Орлеанской, запертая в монастыре, где провела с ней целый год в полнейшем одиночестве, заботясь исключительно о ее здоровье и совершенствовании дарований, которыми я ее наделила.

Когда почти два года тому назад я приехала в здешние края, у меня было желание жить здесь в полнейшей безвестности; и, поскольку Вы писали мне крайне редко и мне не хотелось доверять почте мою тайну, я не стала извещать Вас, куда уехала. Тем не менее, не называя Вам своего вымышленного имени и места, где поселилась, я отыскала средство подавать Вам вести о себе. Одновременно я сообщила Вам адрес, по которому мне можно было писать. В октябре 1794 года я получила последнее письмо от Вас, которое до меня дошло; как и предыдущие Ваши письма, оно содержало лишь изъявления Вашей признательности и любви ко мне, и нежное имя “матушка”, которым Вы по-прежнему называете меня в этом письме, должно было убедить меня, что, несмотря на тайну Вашего поведения, Ваше сердце по-прежнему остается по отношению ко мне таким, каким ему и следует быть, ибо с того времени, не имеяникакого рода сношений с Вами, я не могла сделать ничего такого, что было бы способно вызвать охлаждение между нами. Примерно десять месяцев тому назад мне прислали письмо для Вас, предполагая, что я знаю Ваш адрес. Все уверяли, что Вы находитесь в этих краях, и даже называли имя Вашего корреспондента. Я поинтересовалась у него названием места, где Вы живете; он ответил, что в самом деле знает его, но не может сообщить мне. Я не настаивала и отослала это письмо; больше я ничего не слышала о Вас и не предпринимала никаких шагов для того, чтобы увидеть Вас или написать Вам; но, повторяю, если бы я имела хоть малейшую надежду быть сколько-нибудь полезной Вам, то дала бы Вам это знать и с самой горячей готовностью отыскала бы Вас. Несколько месяцев тому назад я прочитала в местных газетах письмо, подписанное Вашим именем и извещавшее о том, что Вы уезжаете в Америку. Поскольку Вы не отреклись от этого письма, я должна была поверить, что оно действительно написано Вами, и, следовательно, пребывала в убеждении, что Вы находитесь в Америке.

Я поздравляю Вас с тем, что Вы приняли такое решение. Вы можете припомнить, как три года тому назад я говорила Вам, что это лучший выход для Вас.

Мне представляется невозможным, чтобы Вы не знали, что в нескольких французских газетах писали о том, что Вы имеете партию во Франции и приверженцев за границей, которые хотят возвести Вас на трон. Если это факт Вам неизвестен, то ознакомить Вас с ним означало бы оказать Вам чрезвычайно большую услугу. В течение тех десяти лет, какие я посвятила непрестанным заботам о Вас, у меня было время изучить и узнать Ваш характер, и я никогда не распознавала в нем ни малейшего зачатка честолюбия. Я с удовлетворением отмечала это, пребывая в уверенности, что благодаря такой черте Вы станете добродетельней и счастливей. После того как Ваше воспитание было завершено, мы на протяжении трех лет пребывали в самых нежных и тесных отношениях, и я постоянно видела, как Вы проявляете самый восторженный патриотизм, самое искреннее, самое подлинное бескорыстие и самую безукоризненную прямоту чувств. Вы писали мне целые тома писем во время моего пребывания в Англии; я доверила их одному парижскому другу, который прислал мне их обратно, так что теперь они у меня все, включая и те, что Вы писали мне в первую пору нашего пребывания в Швейцарии, и среди них письмо, которое Вы написали мне в момент, когда мы с Вашей сестрой вступили в монастырь, и в котором Вы выказывали мне самую горячую благодарность за то, что я имела счастье сделать для Вас, и за то, что я посвятила себя Вашей несчастной сестре, чьей единственной опорой я тогда была. Я буду хранить это собрание писем всю свою жизнь. Несомненно, в них заметны порой утрированные убеждения и плохо продуманные идеи, равно как и незначительные ошибки, простительные в Вашем возрасте. По ним заметно также, что в этом отношении мы не придерживаемся одного и того же мнения. Но, несмотря на эти небольшие различия во взглядах, я нахожу в этих письмах, перечитывая их, награду за все то, что я для Вас сделала; я нахожу в них уверенность, что Вы неспособны поддаться замыслам, которые в отношении Вас составляют. Вам было двадцать лет, когда Вы написали последнее письмо из тех, что я храню, драгоценное напоминание о Вашей признательности, о Вашей сыновней любви ко мне и всех чувствах, какие могут сделать честь молодому человеку. Вам было двадцать лет!.. Так можно ли изменять самому себе в двадцать три года, если только дело здесь не в абсолютно непростительном малодушии? Нет, я уверена, что Ваше сердце, Ваши принципы и Ваши взгляды все те же. Вы домогаетесь королевской власти! Хотите сделаться узурпатором, чтобы упразднить республику, которую Вы признали, которой дорожили и за которую доблестно сражались, и в какой момент Вы решаетесь на это! Когда Франция укрепляется, когда учреждается правительство, когда оно явно опирается на твердые основы морали и справедливости! Какова будет степень доверия, которое Франция может испытывать к двадцатитрехлетнему конституционному королю, если за два года до этого она видела его пламенным республиканцем и самым горячим поборником РАВЕНСТВА? Разве подобный король не может, как и любой другой, мало-помалу упразднить конституцию и стать деспотом? Согласно общепринятым представлениям, расстояние от королевской власти, какой бы она ни была, до деспотизма короче, чем от демократического правления до самой умеренной королевской власти.

Разве Вы сможете, взойдя на этот окровавленный и ниспроверженный трон, обольщаться тем, что дадите мир Франции? Разумеется, нет. Продолжение внешней войны и, кроме того, междоусобная война во всех частях государства станут следствием этой роковой узурпации власти.

Возродив королевскую власть, Франция сама узаконит притязания брата несчастного Людовика XVI. Если трон восстановлен, он принадлежит ему. Заняв престол, Вы всегда будете носить лишь самое постыдное из всех званий; новые партии сгонят Вас с престола, и тогда в ссылке и в изгнании Вы встретитесь с единственными несчастьями, которые еще не испытали, и единственными, которые невозможно вынести: бесчестье и угрызения совести. Впрочем, даже если бы Вы могли законно и обоснованно притязать на трон, я с огорчением увидела бы, как Вы на него всходите, ибо, за исключением мужества и честности, у Вас нет ни талантов, ни качеств, необходимых для этого положения. У Вас есть образование, познания и множество добродетелей, но каждое ремесло требует особых качеств, а Вы не обладаете теми, какие делают королей великими. По своим склонностям и своему характеру Вы созданы для домашней и частной жизни, для того, чтобы подавать трогательный пример всех семейных добродетелей, а не для того, чтобы держать себя с королевским достоинством, действовать с постоянной энергичностью и твердой рукой управлять огромным государством. Я уверена, сударь, что Вы и сами понимаете то, что я сейчас высказала, и мне хочется верить, что люди, которые Вас окружают, и друзья, которых Вы себе выбрали, неспособны стремиться внушить Вам честолюбие, которое будет во всех отношениях столь же нелепым, сколь и преступным. Наконец, я глубоко убеждена, что если бы те, кто живет подле Вас, давали Вам иные советы (хотя предполагать это у меня нет никаких причин), Вы отбросили бы их, прислушавшись лишь к голосу Вашего сердца, прямота которого всегда будет вести Вас к добру. Публикуя это письмо, я полагаю оказать Вам услугу, поскольку оно может послужить тому, чтобы разубедить тех, кто против всякой вероятности хочет сделать Вас главой партии. Вполне естественно полагать, что Ваша наставница должна лучше, чем кто-либо другой, знать Ваш характер, а я осмелюсь поручиться, что Вы испытываете отвращение к тем замыслам, какие Вам приписывают.

Прощайте, сударь; посвятите себя счастливой и спокойной безвестности, приличествующей Вашим бедам и Вашему положению; Вы унесете с собой в это одиночество мучительные воспоминания, но сумеете воскресить в памяти и множество приятных моментов.

Вспомните, сколько трогательных поступков, сколько благотворений и проявлений человечности во время Вашего воспитания сделали честь дням Вашей жизни и одновременно доставили радость Вашим несчастным братьям; вспомните лавровый венок, поднесенный Вам в Ванд оме!.. Блистательные поступки прославили первые шаги Вашего жизненного пути, но теперь Вы можете обрести подлинную славу лишь в глубоком уединении. По-прежнему любите свое отечество и при виде его несправедливости утешайтесь, давая самому себе возвышенные доказательства того, что никогда не переставали дорожить им; не только молитесь за его процветание, но и желайте, чтобы отечество было счастливо на тот лад, каким оно хочет быть счастливым. Короче, живите отныне лишь во имя добродетели, а это означает, что и во имя счастья».

№ 6 Письмо герцогини Орлеанской сыну

«Париж, 8 прериаля IV года (27 мая 1796 года).

Дорогой сын, события, обрушившиеся на голову твоей несчастной матери с тех пор, как она имела несчастье лишиться утешения, которое давала возможность делиться с тобой своими чувствами, окончательно подорвали ее здоровье и сделали ее еще более восприимчивым ко всему тому, что имеет отношение к предметам ее любви.

Поскольку ее страна и ее дети уже давно умножили число ее забот, ты, несомненно, не станешь ограничивать себя в том, чтобы разделять их, когда узнаешь, что, даже пребывая в несчастье, ты еще можешь помочь справиться с ними.

Интересы отечества, интересы твоих близких требуют от тебя проложить между нами морскую преграду. Я убеждена, что ты не колеблясь предоставишь им это свидетельство своей любви, особенно когда узнаешь, что твои братья, находившиеся в заключении в Марселе, уезжают в Филадельфию, где французское правительство будет надлежащим образом обеспечивать их средствами существования.

Так как невзгоды должны были привести к раннему возмужанию моего сына, он не откажет своей доброй матери в утешении знать, что его братья находятся подле него.

И если мысль о нашей разлуке мучительна для моего сердца, то мысль о вашем воссоединении смягчит ее горечь.

Пусть надежда облегчить беды своей несчастной матери, сделать положение своих близких менее тягостным и внести свой вклад в обеспечение мира в своей стране, пусть эта надежда усилит твое великодушие, поддержит твою верность… Разумеется, ты не забыл, возлюбленный сын мой, что любовь твоей матери не нуждается в том, чтобы ее подбадривали твои новые поступки, способные оправдать ее. Пусть же я поскорее узнаю, что моего Леодгара и моего Антуана обнял их старший брат; пусть их мать получит в их лице свидетельства и доказательства чувств ее сына… Приезжай в Филадельфию одновременно с ними или, если сможешь, раньше их. Французский посланник в Гамбурге поспособствует твоей поездке или хотя бы будет знать о ней.

O, почему я сама не могу прижать к измученной груди горячо любящей матери того, кто не откажет ей в облегчении страданий, которого она просит!

Если это письмо дойдет до моего возлюбленного сына, то, надеюсь, он не откажется ответить своей горячо любящей матери и доставить ей, наконец, утешение получить однажды вести о нем… Свое письмо ему следует отправить на адрес министра общей полиции Республики, в Париж.

P. S. Мне хочется верить, что на протяжении последних трех месяцев, невзирая на то, что у меня не было никакой возможности писать тебе, ты знал о горячем желании твоей матери видеть тебя вдалеке от всех интриганов и всех интриг, которых она настоятельно советует тебе избегать.

Л.М.А. БУРБОНСКАЯ».

Ответное письмо герцога Орлеанского матери.

«Фридрихштадт, 15 августа 1796 года.

С радостью и умилением, дорогая матушка, получил я письмо, которое Вы отправили мне из Парижа 8 прериаля и которое посланник Республики при ганзейских городах передал мне по распоряжению Исполнительной директории. В соответствии с Вашими указаниями я посылаю Вам этот ответ на имя министра общей полиции.

Когда моя нежная матушка получит это письмо, ее приказы уже будут исполнены и я отправлюсь в Америку. Подтвердив посланнику Франции в Бремене получение Вашего письма и сопроводительного письма, которое он мне одновременно отправил, я счел возможным попросить у него, в соответствии с тем, что Вы посоветовали мне, и тем, что он подтвердил мне, паспорта, необходимые для того, чтобы обеспечить безопасность моего пути; получив их, я немедленно сяду на первое же судно, которое отправится в Соединенные Штаты.

Разумеется, даже если бы я испытывал неприязнь к путешествию, которое Вы просите меня предпринять, я все равно с готовностью отправился бы в путь, однако это как раз то, чего я более всего желаю иметь возможность сделать, и теперь мне нужно лишь ускорить исполнение замысла, уже окончательно сложившегося в моей голове. Я бы уже давно уехал, если бы меня постоянно не удерживала череда странных и злополучных обстоятельств.

Мне не хотелось бы обременять Вас этими грустными и излишними подробностями. Я надеялся, что в самом скором времени все помехи, задерживавшие меня, будут устранены, однако Ваше письмо разрушило их окончательно. Я намерен уехать безотлагательно. После письма, полученного мною, я готов сделать все что угодно! Мне не кажется более, что счастье потеряно для меня безвозвратно, ибо я располагаю средством смягчить беды моей дорогой матери, положение и страдания которой уже давно разрывают мне сердце. Я не осмеливаюсь рассуждать, позволительно ли мне сохранять надежду увидеть ее однажды, но не окажусь ли я лишен утешения видеть время от времени строчки, написанные ее почерком, и хотя бы знать, как она себя чувствует?

Когда я думаю, что в скором времени сумею обнять моих братьев и присоединиться к ним, мне чудится, будто я грежу, ибо с трудом верится в то, что так долго казалось невозможным. Однако дело не в том, что я пытаюсь жаловаться на свою судьбу, ибо до сих недостаточно понимал, насколько ужаснее она могла бы быть. И даже теперь я не стану впредь считать ее несчастной, если, обретя снова своих братьев, буду к тому же знать, что наша дорогая мать чувствует себя настолько хорошо, насколько это может быть, и если смогу еще раз послужить отечеству, способствуя его покою и, следовательно, его счастью. На мой взгляд, нет таких жертв, которые не заслужило бы отечество, и, пока я жив, я всегда буду готов принести их.

Раз уж я пишу своей дорогой матушке, необходимо воспользоваться случаем и сказать ей, что я уже давно не поддерживаю более отношений с г-жой де Жанлис. Недавно она опубликовала в Гамбурге письмо, адресованное мне и сопровождаемое кратким очерком (крайне неточным) ее образа действий во время Революции, в котором она не пощадила память моего несчастного отца. Я безусловно не собираюсь отвечать на письмо, которое она мне написала, но полагаю своим долгом восстановить во всей их полноте ряд фактов, которые она исказила. Я опубликую в Гамбурге это небольшое сочинение и позабочусь, чтобы один его экземпляр был послан министру общей полиции, в надежде, что он соблаговолит передать его Вам.

Прощайте, дорогая матушка; я ощутил ни с чем не сравнимую радость, снова увидев Ваш почерк, которого не видел уже так давно. Позволено ли мне будет в скором времени узнать, что Ваше здоровье улучшается, и узнать это прямо от Вас? Как следует заботьтесь об этом столь драгоценном для нас здоровье, если и не для себя, то хотя бы для Ваших детей. Прощайте, Ваш сын обнимает Вас от всей души. Поверьте, что он счастлив возможности по-прежнему повиноваться Вам.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

№ 7 Письмо герцога Орлеанского матери

«На борту корабля "Америка", в порту Гамбурга,

15 сентября 1796 года.

Ваши приказы, дорогая матушка, уже давно были бы выполнены и я был бы на пути в Филадельфию, если бы западный ветер не помешал нашему судну выйти из устья Эльбы. Поскольку мне не удастся написать Вам в тот момент, когда мы приготовимся к отплытию, я оставлю это письмо негоцианту из Гамбурга, г-ну И.Эр. Ф.Вестфалену, необычайной предупредительности которого по отношению ко мне я не могу воздать хвалу в должной степени: он любезно согласился сделать к нему приписку с указанием времени отправления "Америки ”.

Я нахожусь на борту отличного американского корабля, обшитого медью и прекрасно устроенного внутри. Капитан — добрейший человек, и нас превосходно кормят. Так что нисколько не тревожьтесь по поводу моего плавания, дорогая матушка. Французский посланник выдал мне паспорт, который я у него просил для меня, и даже проявил особую предупредительность, присоединив к нему письмо, адресованное посланнику Республики в Соединенных Штатах.

Так что Вы можете быть спокойны во всех отношениях. Мне не терпится иметь новости о моих братьях, которые я так давно не получал. Поскольку газеты не сообщали об их отъезде, я опасаюсь, что он еще не состоялся.

Я ожидаю новость об этом с горячим нетерпением.

Я попросил г-на Вестфалена присоединить к этому письму экземпляр небольшого сочинения, о котором я говорил Вам в своем предыдущем письме.

Прощайте, дорогая матушка; Ваш сын нежно любит Вас и обнимает от всей души. Точно так же от всей души он желает, чтобы предпринятая им поездка могла иметь результат, который Вы от нее ожидаете, и улучшить, наконец, жуткое положение наших близких, которое уже так давно тяготит его сердце.

Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».

№ 8 Письмо герцога де Монпансье принцессе Аделаиде

«Филадельфия, 14 августа 1797 года.

Я надеюсь, что Вы получили письмо, которое мы отправили Вам из Питтсбурга два месяца тому назад. Мы находились тогда в середине нашего большого путешествия, которое теперь уже закончено; оно длилось четыре месяца; за это время мы проделали тысячу льё, верхом на лошадях, за исключением последних ста льё, проделанных нами частично по воде, а частично пешком и в дилижансах. Мы видели много дикарей и даже останавливались в течение нескольких дней в их краях. Вообще это превосходнейшие люди, за исключением тех моментов, когда они пьяны или охвачены гневом. Они чудесно принимали нас, и то, что мы французы, немало способствовало этому хорошему приему, ибо они очень любят нашу нацию. После них самое любопытное из всего, что мы видели, это, определенно, Ниагарский водопад, к которому мы как раз намеревались направиться, когда я из Питтсбурга писал Вам свое предыдущее письмо; это самое внушительное, самое величественное зрелище из всех, какие я когда-либо видел; его высота составляет сто тридцать семь футов, а объем сбрасываемой им воды огромен, поскольку вся река Святого Лаврентия низвергается в этом месте. Я сделал зарисовку водопада и теперь намерен гуашью изобразить его на картине, которую моя сестричка непременно увидит у нашей ласковой матушки, однако картина эта еще не начата и отнимет у меня много времени, поскольку, по правде сказать, предстоит немалый труд.

Чтобы дать Вам представление о том, насколько приятно путешествовать в этих краях, скажу Вам, дорогая сестра, что в течение двух недель мы проводили все ночи в лесу, пожираемые всякого рода насекомыми, зачастую промокшие до костей, при том что возможности обсушиться не было, и не имели никакой другой пищи, кроме сала, да порой кусочка соленой говядины и маисового хлеба. Сверх того, сорок или сорок пять ночей мы провели в скверных лачугах, где нам приходилось спать на настилах, составленных из неровных поленьев, не говоря уже о брюзжании местных жителей, гостеприимство которых зачастую бывало весьма скверным и которые нередко просто захлопывали двери перед нашим носом. Нет, никому на свете я не посоветовал бы предпринять подобное путешествие, однако мы нисколько не раскаиваемся в том, что совершили его, ибо все трое вынесли из него окрепшее здоровье и, разумеется, новые знакомства.

Прощайте, дорогая и нежно любимая сестра, примите поцелуи трех Ваших братьев, чьи мысли всегда о Вас.

АНТУАН ФИЛИПП»

№ 9 Письмо короля Луи Филиппа российскому императору Николаю I

«Господин брат мой!

Я извещаю Ваше Императорское Величество о своем восшествии на престол посланием, которое передаст Вам от моего имени генерал Атален, однако мне нужно с полной доверительностью поговорить с Вами о последствиях катастрофы, которую я всеми силами хотел предотвратить.

Уже долгое время я сожалел о том, что король Карл X и его правительство не следуют более взвешенному плану действий для того, чтобы ответить на ожидания и чаяния нации. Тем не менее я был весьма далек от предвидения чрезвычайных событий, только что произошедших, и даже полагал, что было бы достаточно немного осторожности и сдержанности, чтобы правление могло идти так, как оно шло. Однако новый состав кабинета министров, сформированный 8 августа 1829 года, вызвал у меня сильную тревогу; я понимал, насколько такой состав подозрителен и ненавистен для нации, и разделял общее беспокойство в отношении мер, каких нам предстояло ждать. Тем не менее преданность законам и стремление к порядку достигли во Франции такого развития, что противодействие этому кабинету министров несомненно не вышло бы за рамки парламентских действий, если бы, в своей горячке, это министерство само не дало роковой сигнал, грубейшим образом нарушив Хартию и отменив все гарантии наших национальных свобод, ради которых каждый француз готов был пролить свою кровь. Никаких бесчинств за этой страшной борьбой не последовало, но вряд ли ее итогом не стало бы какое-нибудь потрясение наших общественных устоев, и то самое восторженное состояние умов, какое отвратило их от стольких смут, одновременно побуждало их испробовать политические теории, которые ввергли бы Францию и, возможно, всю Европу, в страшные бедствия. И вот в этих обстоятельствах, государь, все взоры обратились на меня. Даже сами побежденные сочли меня необходимым для их спасения. Еще более, возможно, я был необходим для того, чтобы победители не позволили извратить смысл своей победы. И потому я согласился взять на себя эту благородную и тяжелую работу и отбросил все соображения личного характера, которые в совокупности могли бы вызвать у меня желание уклониться от нее, ибо понимал, что малейшая нерешительность с моей стороны способна подвергнуть опасности будущее Франции и покой наших соседей. Звание королевского наместника, оставлявшее все под вопросом, возбуждало опасное недоверие, и нужно было спешно выходить из этого временного положения, как для того чтобы внушить необходимое доверие, так и для того чтобы защитить Хартию, которую так важно сохранить, которой покойный император, Ваш августейший брат, придавал исключительное значение и которая оказалась бы под сильнейшей угрозой, если бы не удалось без промедления дать удовлетворение умам и успокоить их. От проницательности Вашего Величества, равно как и от Вашей высокой мудрости, не ускользнет, что, дабы достичь этой спасительной цели, крайне желательно, чтобы дела в Париже рассматривались в их истинном свете и чтобы Европа, отдавая справедливость мотивам, руководившим мною, облекло мое правление доверием, которое оно имеет право внушать. И пусть Ваше Величество соблаговолит не упускать из виду, что, пока Карл X правил Францией, я был самым покорным и самым преданным из его подданных и что лишь в тот момент, когда мне стало понятно, что действие законов парализовано и осуществление королевской власти подавлено, я счел своим долгом уступить воле нации, согласившись занять трон, на который был призван. На Вас, государь, прежде всего останавливает Франция свой взор; ей отрадно видеть в России свою наиболее естественную и наиболее могущественную союзницу, и ее доверие никогда не будет обмануто. Ручательством в том служит мне благородный характер и все качества, отличающие Ваше Величество.

Прошу Вас принять уверения в высочайшем уважении и неизменной дружбе, с которыми остаюсь, господин брат мой, Вашего Императорского Величества добрым братом.

19 августа 1830 года.

ЛУИ ФИЛИПП».

№ 10 Письмо императора Николая I королю Луи Филиппу

«Я получил из рук генерала Аталена доставленное им послание. События, навеки прискорбные, поставили Ваше Величество перед тягостным выбором. Ваше Величество приняли решение, показавшееся Вам единственным способным спасти Францию от величайших бедствий. Я не буду высказываться по поводу соображений, которыми руководствовались Ваше Величество, но обращаюсь с горячей мольбой к Божественному Провидению, дабы оно благословило намерения Вашего Величества и усилия, которые Вы собираетесь предпринять во имя благополучия французского народа. Совместно с моими союзниками я с удовольствием воспринимаю выраженное Вашим Величеством желание поддерживать мирные и дружественные сношения со всеми государствами Европы. Доколе эти сношения будут основываться на существующих договорах и твердой решимости соблюдать права и обязательства, равно как и границы территориальных владений, признанные этими договорами, Европа будет усматривать в них ручательство мира, столь необходимого для спокойствия самой Франции.

Призванный сообща с моими союзниками поддерживать с Францией, под ее новым правительством, эти охранительные отношения, я, со своей стороны, привнесу в них всю надлежащую заботливость и готовность, в которых мне хочется заверить Ваше Величество в ответ на выраженные Вами чувства.

18 сентября 1830 года.

НИКОЛАЙ».

КОММЕНТАРИИ

Исторический очерк «Последний король французов» («Le dernier roi des frangais»), впервые опубликованный в 1852 г., закрывает собой цикл «История двух веков, или Двор, Церковь и Народ с 1650 года и до наших дней» («Histoire des deux socles, ou la Cour, l’Eglise et le Peuple, depuis 1650 jusqu’au nos jours»), созданный Дюма в 1844–1852 гг. и включающий также книги «Людовик XIV и его век» (1844–1845), «Регентство» (1849), «Людовик XV и его двор» (1849), «Людовик XVI и Революция» (1850–1851) и «Драма 93 года» (1851).

Это не только биография Луи Филиппа I (1773–1850), конституционного монарха, «короля французов», правившего в 1830–1848 гг., биография тем более интересная, что она написана человеком, знавшим Луи Филиппа лично и на протяжении нескольких лет состоявшим на его службе, но и достаточно подробная летопись семидесяти пяти лет истории Франции, на которые пришлись три революции: Великая революция (1789–1799), Июльская революция 1830 года и Февральская революция 1848 года.

Как ни странно, на русском языке до сих пор не издано, насколько нам известно, ни одного жизнеописания Луи Филиппа, царствовавшего во Франции восемнадцать лет и на протяжении всего этого времени определявшего ее внешнюю и внутреннюю политику, главного бенефициара Июльской революции и главного виновника Февральской революции, человека далеко незаурядного и противоречивого, представителя т. н. младшей линии Бурбонов, герцога Орлеанского, ближайшего родственника королей Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X, наследника несметных богатств, получившего превосходное образование, в юности пламенного революционера и храброго генерала республиканской армии, затем эмигранта и безденежного скитальца, вернувшегося во Францию лишь после падения Империи и в годы Реставрации вновь ставшего одним из самых богатых людей в Европе, в течение пятнадцати лет стоявшего в оппозиции к режиму Реставрации и терпеливо дожидавшегося падения старшей ветви Бурбонов, достаточно бесчестным путем получившего корону после Июльской революции и быстро избавившегося от тех, кто привел его к власти, сделавшего главной своей опорой буржуазию, содействовавшего развитию промышленности и железных дорог, добропорядочного семьянина, неустанно и успешно занимавшегося личным обогащением, миротворца во взаимоотношениях с великими державами и сторонника жестких мер по отношению к малым странам, авторитарного правителя, ослепленного своей властью и забывшего о нуждах народа, жестоко подавившего несколько восстаний, пытавшегося уничтожить свободу печати и объявившего войну оппозиционной прессе, фактически лишившего граждан права на свободу собраний и этим подтолкнувшего страну к Февральской революции, которая привела к его отречению и бегству в Англию, где он и умер полтора года спустя. Название очерка, написанного Дюма сразу после Февральской революции, по горячим следам, в тот короткий период истории Франции, который именуется Второй республикой (1848–1852), свидетельствует о надежде писателя, что Февральская революция навсегда покончила с монархией, надежде несбывшейся, ибо Вторую республику вскоре сменила Вторая империя (1852–1870), длившаяся, как и Июльская монархия, восемнадцать лет. Дюма, активный участник Июльской и Февральской революций, превосходно передает предгрозовую, перегретую атмосферу, предшествующую двум этим общественным взрывам, и приводит массу относящихся к ним подлинных документов, что делает его сочинение особенно ценным. Все эти документы тщательно сверены нами с оригиналами.

Главными источниками, использованными Дюма при создании очерка, стали:

«Мемуары» (1825) госпожи де Жанлис, воспитательницы будущего короля,

«История заговора Луи Филиппа Жозефа Орлеанского, первого принца крови, герцога Орлеанского» (1796) историка Галара де Монжуа,

«Биография, или Общественная и личная жизнь Луи Филиппа Орлеанского, бывшего короля французов» (1849) писателя и издателя Луи Габриеля Мишо,

«Исторический музей Французской республики» (1842) историка Огюстена Шалламеля,

«История Французской революции» (1847) историка Жюля Мишле,

«История Луи Филиппа, короля французов» (1847) историка Амедея Будена,

«Мемуары» (1794) генерала Дюмурье,

«История жирондистов» (1847) писателя и поэта Альфонса де Ламартина,

«История десяти лет. 1830–1840» (1841–1844) журналиста, историка и политического деятеля Луи Блана,

«История восьми лет. 1840–1848» (1851) публициста Элиаса Реньо,

несколько выпусков «Всеобщего исторического ежегодника» (за 1841, 1842, 1843, 1844, 1845, 1846 и 1847 гг.), выходившего под редакций историка и публициста Шарля Луи Лезюра,

и, наконец, два первых номера ежемесячного журнала «Месяц», который Дюма издавал с 1 марта 1848 г. по 1 февраля 1850 г.

Заметим, что многое из того, о чем Дюма рассказывает в этой книге, он подробнее излагает в своих «Мемуарах», которые создавались примерно в то же время и были опубликованы в 1852–1855 гг.

Первое издание очерка, восьмитомное, под названием «Последний король французов» («Le dernier roi des francais»), вышло в свет в 1852 г. в парижском издательстве Ипполита Суверена.

Второе, двухтомное, под названием «История политической и личной жизни Луи Филиппа» («Histoire de la vie politique et privee de Louis Philippe»), вышло в свет в том же 1852 г. в парижском издательстве Дюфура и Мюла́. Именно с этого издания и сделан перевод, выполненный специально для настоящего Собрания сочинений.

Очерк «Последний король французов» впервые выходит в переводе на русский язык.

Неоценимую и терпеливую помощь в работе над этим переводом оказывал, как всегда, Николай Георгиевич Зурабишвили (Париж).

Огромное количество упоминаемых автором исторических персонажей, событий и топонимов потребовало кропотливой предварительной работы, которая отняла вдвое больше времени, чем сам перевод, и свидетельством которой стал огромный объем комментариев, исполняющих ту же роль, какую играют строительные леса при возведении здания: без них построить его нельзя, а когда оно закончено, их разбирают и прячут где-нибудь на заднем дворе. Так и комментарии: кто-то вполне удовольствуется открывшимся взору фасадом и подосадует на груду ненужных вспомогательных конструкций, а кто-то, более пытливый или располагающий бо́льшим досугом, покопается в этой груде, желая понять, что это за сотни политиков и военных деятелей, которых вызвал из небытия гений Дюма и имена которых уже давно забыты даже во Франции, что это за герцоги, маркизы и графы, которые из поколения в поколения передают одни и те же титулы своим сыновьям и внукам и уходят с исторической сцены, что это за журналисты, которые борются за свободу слова, рискуя собственной свободой, что это за парижские улицы, которых давно больше нет, что это за дворцы, от которых не осталось ни следа, что это за деревни, которые давно превратились в многолюдные города, что это за сражения, которые отгремели двести лет тому назад, что это за книги, которых не отыскать ни в одной московской библиотеке, что это за аллюзии, которых не поймет ни один современный француз, и что это за корабли, которыми когда-то гордилась Франция. Вот таким любознательным читателям и адресованы наши комментарии, способные, вполне возможно, стать отдельным познавательным чтением.

I

5 … Луи Филипп Орлеанский родился в Пале-Рояле 6 октября 1773 года и при рождении получил титул герцога де Валуа. — Имеется в виду Луи Филипп I (1773–1850) — французский король в 1830–1848 гг.; представитель Орлеанской ветви дома Бурбонов, старший сын герцога Филиппа Орлеанского (1747–1793) и его жены с 1769 г. Луизы де Бурбон-Пентьевр (1753–1821); во время Великой Французской революции в составе революционных войск участвовал в сражениях против войск первой антифранцузской коалиции; в 1793 г. перешел на сторону австрийцев; был в эмиграции в ряде европейских стран и в США; в 1809 г., пребывая на Сицилии, женился на принцессе Марии Амелии Бурбон-Неаполитанской; после падения Наполеона получил обратно конфискованное у него во время Революции имущество и стал одним из богатейших людей Франции; в период Реставрации поддерживал связи с оппозиционно настроенными кругами буржуазии; после Июльской революции 1830 года был провозглашен королем французов; его правление отмечено господствующим положением финансовой аристократии, во внешней политике — сближением с Англией, а также колониальной войной в Алжире; был свергнут в результате Февральской революции 1848 года и бежал в Англию.

… Его отцом был Луи Филипп Жозеф, позднее принявший имя Филипп Эгалите, а в то время носивший титул герцога Шартрского. — Имеется в виду Луи Филипп Жозеф Орлеанский (1747–1793), французский военный и политический деятель; сын герцога Луи Филиппа I Орлеанского (1725–1785) и его жены с 1743 г. Луизы Анриетты де Бурбон-Конти (1726–1759), унаследовавший в 1785 г. титул герцога Орлеанского, а до этого носивший титул герцога Шартрского; избранный в 1789 г. депутатом Генеральных штатов, во время Великой Французской революции встал на сторону революционеров, отказался от всех своих титулов и принял имя Эгалите (фр. «Равенство»); осенью 1789 г. был отправлен в Англию с дипломатической миссией и вернулся на родину лишь спустя восемь месяцев, в июле 1790 г.; став депутатом Конвента, голосовал за казнь короля Людовика XVI; после того как его сын Луи Филипп, будущий французский король, перешел на сторону врага, был арестован, судим и казнен (6 ноября 1793 г.).

… Его матерью была Луиза Мария Аделаида де Бурбон, дочь герцога де Пентьевра, последнего представителя узаконенного потомства Людовика XIV и г-жи де Монтеспан, сына графа Тулузского. — Луиза Мария Аделаида де Бурбон (1753–1821) — дочь герцога де Пентьевра и его супруги с 1744 г. Марии Терезы Фелициты д'Эсте (1726–1754), ставшая после смерти принца де Ламбаля, своего старшего брата, единственной наследницей семьи Пентьевр; с 1769 г. супруга Луи Филиппа Орлеанского, герцога Шартрского, будущего Филиппа Эгалите; мать короля Луи Филиппа I.

Герцог де Пентьевр — Луи Жан Мари де Бурбон (1725–1793), герцог де Пентьевр, внук Людовика XIV, единственный сын Луи Александра де Бурбона (1678–1737), графа Тулузского, и его жены с 1723 г. Марии Виктории де Ноайль (1688–1766); великий адмирал и великий ловчий Франции (с 1737 г.); один из самых богатых людей в Европе, владевший огромным количеством поместий, приносивших ему ежегодный доход около шести миллионов ливров; свекор принцессы де Ламбаль, отец ее мужа Луи Александра де Бурбона (1747–1768), принца де Ламбаля; тесть герцога Орлеанского, отец его жены Луизы Марии Аделаиды де Бурбон; дед короля Луи Филиппа.

Людовик XIV (1638–1715) — король Франции, при котором абсолютная монархия в государстве достигла апогея в своем развитии; сын Людовика XIII (1601–1643; король с 1610 г.) и его жены с 1615 г. Анны Австрийской (1601–1666); царствовал семьдесят два года (с 1643 г. под опекой матери и кардинала Мазарини, а с 1661 г. — самостоятельно) и скончался 1 сентября 1715 г. в Версале.

Госпожа де Монтеспан — Франсуаза Атенаис де Рошшуар-Мортемар (1641–1707), дочь Габриеля де Рошшуара де Мортемара (1600–1675) и его жены с 1632 г. Дианы де Грансен (ок. 1610–1666); с 1663 г. супруга Луи Анри де Пардайяна де Гондрена (1640–1691), маркиза де Монтеспана; с 1667 г. официальная фаворитка Людовика XIV; среди рожденных ей от короля детей — герцог Менский, граф Тулузский, мадемуазель де Нант, вышедшая замуж на внука Великого Конде, и мадемуазель де Блуа, супруга герцога Филиппа II Орлеанского (регента); впоследствии уступила свое место госпоже де Ментенон, но оставалась при дворе до 1691 г.

Граф Тулузский — Луи Александр де Бурбон (1678–1737), граф Тулузский, узаконенный сын маркизы де Монтеспан и Людовика XIV; адмирал Франции (1683), губернатор Гиени (1689), затем Бретани (1695); военачальник, генерал-лейтенант (1697), принимавший деятельное участие в войне за Испанское наследство.

… Луи Филипп ведет свое происхождение от Месье, брата короля Людовика XIV… — Месье — имеется в виду Филипп Французский (1640–1701), младший сын Людовика XIII и Анны Австрийской, брат Людовика XIV, с рождения носивший титул герцога Анжуйского; племянник и крестник Гастона Орлеанского, унаследовавший от него в 1660 г. титул герцога Орлеанского и герцогство Орлеанское в качестве удела; в 1643–1661 гг. официальный наследник престола; родоначальник Орлеанской ветви дома Бурбонов.

… Его дедом был Луи Филипп, герцог Орлеанский, Валуа, Немурский, Шартрский и Монпансье. — Имеется в виду Луи Филипп I Орлеанский (1725–1785), герцог Орлеанский с 1752 г.; внук регента и дед короля Луи Филиппа; сын герцога Луи I Орлеанского (1703–1752) и его жены с 1724 г. Августы Марии Иоганны Баденской (1704–1726); французский военачальник, генерал-лейтенант; с 1752 г. губернатор Дофине.

… Его бабкой была Луиза Анриетта де Бурбон-Конти. — Луиза Анриетта де Бурбон-Конти (1726–1759) — дочь Луи Армана де Бурбон-Конти (1695–1727), четвертого принца де Конти, и его жены с 1713 г. Луизы Елизаветы де Бурбон-Конде (1693–1775); с 1743 г. жена герцога Луи Филиппа Орлеанского, мать Филиппа Эгалите; отличалась крайне скандальным поведением.

… Об этой страсти рассказывали совершенно удивительные истории. — В более поздних изданиях этот и два следующих абзаца изложены в несколько смягченном виде:

«Об этой страсти рассказывали совершенно удивительные истории, однако в наши планы не входит излагать их. То были таинственные свидания, нежные письма, неожиданные подарки, изысканные знаки внимания — словом, все те утонченные приемы кокетства, какие пускает в ход любовь, стремясь добиться своих целей. Одержать победу было не так уж трудно, однако влюбленные находили удовольствие в том, чтобы возводить притворные преграды на пути к триумфу. Бычий глаз, этот безжалостный насмешник, составлял любовную летопись любовников-супругов. Словно пастушки из «Астреи», они разыгрывали свою страстную пастораль даже в садах Версаля, заботясь о насмешках двора не более, чем о шелесте ветра и взорах звезд.

Кому из двоих все это наскучило раньше, сказать трудно; но вот на что все вскоре обратили внимание, так это на то, что у принцессы супружеская восторженность сменилась отвращением, проистекавшим из ненависти. Почти отвергнутая мужем, она пустилась в необузданные сумасбродства.

Повторяем еще раз: мы пишем историю, а не скандальную хронику. Те, кто желает знать подробности прискорбной жизни Луизы Анриетты де Бурбон-Конти, могут отыскать их в мемуарах того времени. Эпоха Регентства и эпоха царствования Людовика XV служат неисчерпаемыми залежами писаний такого рода. Следует согласиться, что если в те времена общество и теряло голову от преступных утех, то оно, по крайней мере, заботилось о том, чтобы освещать свои причуды и пороки.

Ну и, заканчивая эту тему, кто не помнит о том, что Филипп Эгалите удостоверил перед лицом Коммуны ложное отцовство, которому не суждено было спасти его от эшафота?»…

каждый день какая-нибудь новая выходка молодых супругов отмечалась в скандальной хронике Бычьего глаза… — Бычий глаз (фр. Ceil-de-boeuf) — передняя у королевской спальни в Версале, освещенная овальным окном в форме бычьего глаза, что и дало салону это название. Там придворные ожидали начала церемонии вставания и утреннего выхода короля.

… герцогиня Орлеанская, похвалявшаяся тем, что ей присуще неутолимое любострастие Мессалины, прошла во время своих любовных приключений все ступени общественной лестницы и порой, еще более увеличивая свое сходство с прелюбодейственной женой Клавдия, спускалась из дворцовых гостиных в сад Пале-Рояля и, даже не давая себе труда позаимствовать у античной блудницы ее ложное имя Лициска и ее белокурый парик, склоняла первых встречных к тем сладострастным утехам, какие царственная волчица, по словам Ювенала, выпрашивала у римских носильщиков, пока ее супруг пребывал во сне. — Ювенал, Деций Юний (ок. 60 — после 127) — римский поэт, автор сатир, темы которых охватывают все римское общество; ему присущ мрачный, грозный тон и пессимистичный взгляд на мир. Ювенал вошел в историю литературы как классик «суровой сатиры», наставник-моралист и обличитель.

Мессалина (ок. 20–48) — третья жена (ок. 39 г.) римского императора Клавдия (10 до н. э. — 54 н. э.; правил с 41 г.), мать двух его детей; правнучка Октавии Младшей и Марка Антония; заслужила репутацию необузданно распутной, властной, коварной и жестокой женщины; была казнена с согласия Клавдия за участие в заговоре против него.

Лициска («Волчица») —прозвище Мессалины, использованное в одной из сатир Ювенала:

… вступил в связь с г-жой де Вильмомбль, от которой у него было трое побочных детей: г-жа де Броссар, аббат де Сен-Фар и аббат де Сен-Альбен. — Госпожа де Вильмомбль — Этьеннетта Мари Перрин Ле Марки (1737–1806), содержанка Габриеля Луи Франсуа де Нёвиля (1731–1794), пятого герцога де Вильруа, а затем официальная любовница герцога Луи Филиппа Орлеанского, в 1767 г. получившая от него в подарок поместье Вильмомбль и именовавшаяся с того времени баронессой де Вильмомбль.

Тремя ее детьми от герцога Орлеанского были:

Луи Этьенн де Сен-Фар (1759–1825), будущий аббат монастыря Нотр-Дам де Ливри,

а также близнецы Луи Филипп де Сент-Альбен (1761–1829), будущий придворный аббат, и Мари Перрин Этьеннетта д'Овилье (1761–1820), мужем которой в 1788 г. стал граф Франсуа Константен де Броссар (1739–1822).

… герцог Орлеанский стал добиваться расположения маркизы де Монтессон, урожденной Шарлотты Жанны Беро де Ла Э де Риу. — Маркиза де Монтессон — Шарлотта Жанна Беро де Ла Э де Риу (1738–1806), дочь Луи Беро (? —?), маркиза де Ла Э де Риу, и его второй жены (с 1734 г.) Марии Жозефы Минар дез Алле (? — 1769); в первом браке (1754) супруга маркиза Жана Батиста де Монтессона, официальная любовница герцога Луи Филиппа I Орлеанского, ставшая в 1773 г. его морганатической супругой.

… В то время г-н де Монтессон, ее муж, был еще жив… — Монтессон, Жан Батист, маркиз де (ок. 1687–1769) — бригадир королевской армии, умерший 30 июля 1769 г.

… герцог Орлеанский попрощался с многочисленным двором, который он держал в Виллер-Котре… — Виллер-Котре — королевский замок в одноименном городке в департаменте Эна, в 80 км к северо-востоку от Парижа; построенный в 1530–1556 гг., он был подарен Людовиком XIV герцогу Филиппу I Орлеанскому после его женитьбы на принцессе Генриетте Английской и стал одной из резиденций герцогов Орлеанских.

… архиепископ Парижский освободил будущих супругов от всех трех обязательных объявлений о предстоящем браке, и кюре церкви святого Евстафия провел венчание в домашней часовне особняка на улице Шоссе-д'Антен. — Архиепископ Парижский — здесь: Кристоф де Бомон (1703–1781), французский прелат, епископ Байонны в 1741–1745 гг., архиепископ Вьеннский в 1745–1746 гг., архиепископ Парижский в 1746–1781 гг.

Церковь святого Евстафия (Сент-Эсташ) — старинная церковь в правобережной части Парижа, построенная в 1532–1633 гг. в самом сердце французской столицы, рядом с тем местом, где до 1972 г. находился Центральный рынок; в ней были погребены многие выдающиеся люди Франции.

Аристократическая улица Шоссе-д’Антен, расположенная в правобережной части Парижа, к северу от Бульваров, бывшая насыпная дорога в селение Поршерон, в 1712 г. получила это название, поскольку на ней находился особняк Луи Антуана де Пардайяна де Гондрена (1665–1736), герцога д'Антена; в 1791–1793 гг. называлась улицей Мирабо-Патриота, в 1793–1816 гг. — улицей Монблан по имени присоединенного к Франции нового департамента, а в 1816 г. ей было возвращено первоначальное название.

На этой улице находился особняк маркизы де Монтессон, построенный ок. 1770 г. архитектором Александром Теодором Броньяром (1739–1813); позднее он принадлежал австрийскому посольству и 1 июля 1810 г. был уничтожен страшным пожаром, который сопровождался большим числом человеческих жертв.

… сохраняла в своем салоне на Шоссе д'Антен лучшие традиции эпохи Людовика XIV и Людовика XV — Людовик XV (1710–1774) — король Франции с 1715 г., в годы правления которого продолжалось углубление кризиса экономики и королевского абсолютизма; правнук Людовика XIV и его преемник, второй сын герцога Бургундского (1682–1712) и его жены с 1697 г. Марии Аделаиды Савойской (1685–1712).

… Людовик XVI, более щепетильный, чем его дед Людовик XV, запретил ей носить траур. — Людовик XVI (1754–1793) — король Франции, правивший в 1774–1792 гг. и казненный во время Революции, 21 января 1793 г.; внук Людовика XV.

… Его первой любовницей была женщина по имени Дешан… — Имеется в виду Мария Анна Паже (1730–1764) — танцовщица оперного кордебалета (с 1749 г.), с 1747 г. жена актера Жана Батиста Бюрсе по прозванию Дешан, носившая прозвище мадемуазель Дешан, знаменитая парижская куртизанка, любовница герцога Орлеанского, дававшая первые любовные уроки его сыну, герцогу Шартрскому.

… Всегдашним спутником герцога Шартрского в его любовных похождениях был принц де Ламбаль, сын герцога де Пентьевра… — Принц де Ламбаль — Луи Александр де Бурбон (1747–1768), принц де Ламбаль, единственный сын Луи Жана Мари де Бурбона, герцога де Пентьевра, и его жены Марии Терезы Фелициты д'Эсте; правнук Людовика XIV; умер в двадцатилетием возрасте, заразившись венерической болезнью.

… Двадцать один год спустя, когда в свою очередь была убита несчастная принцесса де Ламбаль, подобные обвинения в его адрес возобновились… — Принцесса де Ламбаль — Мария Тереза Луиза де Савуа-Кариньян (1749–1792), дочь Луи Виктора Савойского (1721–1778), князя де Кариньяна, и его супруги с 1740 г. Кристины Генриетты Гессенской (1717–1778); с 1767 г. жена Луи Александра де Бурбона, принца де Ламбаля, овдовевшая в девятнадцать лет; одна из самых знатных дам французского двора, преданная подруга Марии Антуанетты, в 1774–1775 гг. управлявшая ее двором; отстраненная в результате придворных интриг, осталась верна королеве; во время Революции разделила с ней тюремное заключение и была зверски убита в тюрьме во время сентябрьской резни.

… С герцогом Шартрским произошло в начале царствования Людовика XVI то же, что произошло с его прадедом в конце царствования Людовика XIV… — Прадедом будущего Филиппа Эгалите был Филипп II Орлеанский (1674–1723) — племянник Людовика XIV, сын герцога Филиппа I Орлеанского (1640–1701) и его второй жены (с 1671 г.) Елизаветы Шарлотты Пфальцской (1652–1722), первоначально носивший титул герцога Шартрского; регент Франции в 1715–1723 гг., в годы малолетства Людовика XV; добился утверждения своей власти (вопреки завещанию Людовика XIV) с помощью Парламента, которому он вернул ряд прав, отнятых покойным королем (но в 1718 г. от сделанных уступок сам же и отказался); сначала привлек к управлению государством феодальную знать, упразднив должность государственных секретарей, представителей «дворянства мантии», и заменив их советами, в которых преобладала придворная аристократия, но в 1718 г. вернулся к прежнему варианту; безуспешными оказались его попытки реформирования налоговой и финансовой системы страны; во внешней политике ориентировался на союз с Англией.

… У регента был дворец Пале-Рояль, который он прославил своими оргиями; у герцога Шартрского был загородный дом Монсо, которому он придал известность своими кутежами… — Пале-Рояль («Королевский дворец»; первоначально Пале-Кардиналь — «Кардинальский дворец») — парижская резиденция кардинала Ришелье, которая была построена в 1629–1639 гг. и завещана им королю Людовику XIII; этот дворец, сохранившийся до сих пор, находится напротив Лувра, на площади Пале-Рояля; в 1692 г. он перешел во владение герцога Филиппа I Орлеанского, оставившего его в наследство своему сыну, Филиппу II Орлеанскому, который в эпоху Регентства управлял оттуда государством; в 1792–1793 гг. именовался Пале-Эгалите; ныне там помещается высший контрольно-административный орган Французской республики — Государственный совет.

Монсо — загородный дом герцога Шартрского, построенный в 1769–1773 гг. у северо-западной окраины тогдашнего Парижа и снесенный в 1802–1806 гг.; служил для его владельца местом самых скандальных сборищ и увеселений; окружавший его романтический сад, украшенный псевдоантичными архитектурными постройками, сохранился и называется теперь парком Монсо.

… Мария Антуанетта присутствовала на них… — Мария Антуанетта — Мария Антония Йозефа Иоганна Габсбург-Лотарингская (1755–1793), младшая дочь императора Франца I Стефана (1708–1765; император с 1745 г.) и императрицы Марии Терезии (1717–1780), с 1770 г. супруга дофина Луи Жозефа, будущего короля Людовика XVI; в 1774–1792 гг. королева Франции; после народного восстания 10 августа 1792 г. и захвата Тюильри подверглась тюремному заключению, суду и казни (16 октября 1793 г.).

… Он заказал для себя объемные модели всех мануфактур Лиона… — Лион — главный город исторической области Лионне; расположен при слиянии рек Рона и Сона; ныне административный центр департамента Рона; один из крупнейших городов Франции; в V–XII вв. центр различных феодальных владений; с 1312 г. находился под властью французских королей.

… Один из его проектов заключался в том, чтобы снести все дома на острове Сите… — Сите — остров на Сене, в центре Парижа, древнейшая часть города, соединенная с обоими берегами реки несколькими мостами.

… «Королевский альманах» отметил датированное 6 октября 1773 года рождение Луи Филиппа Орлеанского, герцога де Валуа. — «Королевский альманах» («Almanach royal») — ежегодный официальный справочник, придуманный парижским книгоиздателем и печатником Лораном д'Ури (? — 1725), выходивший с 1700 по 1782 гг. и содержавший сведения о членах королевской семьи, принцах крови, высших коронных чинах, церковных иерархах, настоятелях главных аббатств, маршалах Франции, генералах, командирах полков, послах, консулах и т. д.

… Пятьдесят два года спустя женщине по имени Мария Стелла Петронилла предстояло приехать во Францию и оспорить у герцога Орлеанского это рождение… — Мария Стелла Петронилла Кьяппини (1773–1843) — эксцентричная итальянка, именовавшая себя маркизой ди Модильяна и начиная с 1823 г. утверждавшая, что она является законной дочерью герцога Луи Филиппа I Орлеанского; в первом браке (1786) супруга сэра Томаса Уинна (1736–1807), первого барона Ньюборо, а во втором (1810) — эстляндского барона Генриха Георга Эдуарда фон Унгерн-Штернберга (1782–1861), офицера российской армии.

10 … После двух или трех месяцев путешествия, отыскав в Апеннинских горах местечко, которое показалось им подходящим, достославные туристы остановились… в небольшом городке Модильяна… — Апеннинские горы — горная система в Италии, простирающаяся более чем на 1 000 км с севера на юг вдоль восточного побережья Апеннинского полуострова; максимальная высота — 2 912 м (гора Корно-Гранде).

Модильяна — небольшой городок в восточной части Апеннинского полуострова, в провинции Форли-Чезена, в 50 км к юго-востоку от Болоньи.

… в Модильяне он свел знакомство с тюремным надзирателем по имени Кьяппини, жена которого, по воле случая, оказалась на том же сроке беременности, что и принцесса… — Родителями Марии Стеллы Петрониллы были Лоренцо Кьяппини (1739–1821), тюремный надзиратель в Модильяне, а впоследствии начальник отряда стражников во Флоренции, и его жена Виченца Вилидженти (1745–1820).

… Его гувернанткой была г-жа де Рошамбо, а младшей гувернанткой — г-жа Деруа. — Госпожа де Рошамбо — Мари Клер Тереза Бегон (1704–1782), с 1718 г. супруга Жозефа Шарля де Вимёра (1698–1779), маркиза де Рошамбо, губернатора Вандомуа; мать Жана Батиста Донасьена де Вимёра, маркиза де Рошамбо (1725–1807), французского военачальника, маршала Франции (1791); гувернантка детей герцога Орлеанского.

Госпожа Деруа (Desroys; у Дюма ошибочно Denois — Денуа) — Мария Маргарита Гаво (1737–1804), дочь начальника полиции Лиона, с 1757 г. жена Жана Луи Деруа (1724–1792), сеньора де Рьё, в 1768–1786 гг. управляющего имениями герцога Орлеанского, с 1772 г. младшая гувернантка юного герцога де Валуа; бабка поэта Альфонса де Ламартина (1790–1869).

… Когда он достиг пятилетнего возраста, ему по рекомендации г-на де Бюффона дали в воспитатели г-на де Боннара, пользовавшегося среди эротических поэтов того времени определенной известностью как сочинитель мадригалов и катренов. — Бюффон, Жорж Луи Леклер, граф де (1707–1788) — французский естествоиспытатель, математик, физик и геолог; управляющий Королевским ботаническим садом (с 1739 г.), член Французской академии (1753); автор трудов по описательному естествознанию, подвергавшихся жестокому преследованию со стороны духовенства; выдвинул представления о развитии земного шара и его поверхности, о единстве органического мира, отстаивал идею об изменяемости видов под влиянием условий среды. Основной его труд (в соавторстве с другими учеными) — 36-томная «Всеобщая и частная естественная история» («Histoire naturelle gdndrale et particulière»; 1749–1788). Боннар, Бернар де (1744–1784) — французский артиллерийский офицер и поэт, в 1777–1782 гг. воспитатель юного герцога де Валуа; полковник (1780), кавалер ордена Святого Людовика (1783).

… В ту эпоху все были поэтами, даже Тюрго, которому вскоре предстояло стать министром… — Тюрго, Анн Робер Жак (1727–1781) — выдающийся французский экономист и государственный деятель, один из основоположников экономического либерализма, генеральный контролер финансов в 1774–1776 гг.

… люди были поэтами in parti bus, как в наши дни и на наших глазах г-н де Фрессину был епископом Гермопольским… — Господин де Фрессину — Дени Антуан Люк Фрессину (1765–1841), французский церковный и государственный деятель, епископ, оратор и писатель, крайний реакционер; с 1 июня 1822 г. по 15 января 1828 г. министр духовных дел и народного просвещения; в 1822 г. был избран во Французскую академию, получил титул графа и стал членом Палаты пэров; раздаватель милостыней короля и титулярный епископ Гермопольский (1822–1841); после Июльской революции эмигрант.

Гермополь (соврем. Даманхур) — древний город в Нижнем Египте, в 160 км к северо-западу от Каира; центр одной из титулярных епархий Римско-Католической церкви.

… К несчастью для г-на де Боннара в доме герцога Шартрского действовало влияние, уравновешивающее его влияние: то было влияние Фелисите Стефани Дюкре де Сент-Обен, графини де Жанлис. — Фелисите Стефани дю Кре де Сент-Обен (1746–1830) — знаменитая французская писательница, автор сентиментальных романов; дочь Пьера Сезара дю Кре де Сент-Обена (1711–1763) и его жены с 1743 г. Марии Франсуазы Фелисите More де Мезьер (1717–1790); с 1763 г. супруга Шарля Алексиса Брюлара, графа де Жанлиса (см. примеч. ниже); с 1772 г. любовница герцога Филиппа Орлеанского, родившая от него двух дочерей — Памелу Стефанию (1773–1831) и Эрминию (1775–1822), — и воспитательница его детей, в том числе будущего короля Луи Филиппа.

… Графиня де Жанлис, состоявшая в браке с графом Брюларом де Жанлисом, который позднее стал маркизом де Силлери, была племянницей г-жи де Монтессон… — Граф Брюлар де Жанлис — Шарль Алексис Брюлар (1737–1793), граф де Жанлис, маркиз де Силлери, французский военачальник и политический деятель, бригадный генерал, депутат Генеральных штатов и Конвента; был казнен 31 октября 1793 г.

Маркиза де Монтессон была единоутробной сестрой Марии Франсуазы Фелисите More де Мезьер, матери графини де Жанлис.

… в 1788 году ей было поручено воспитание принцессы Аделаиды… — Принцесса Аделаида — Евгения Луиза Аделаида Орлеанская (1777–1847), младшая сестра короля Луи Филиппа, имевшая на него большое влияние и содействовавшая его восшествию на престол; воспитанница госпожи де Жанлис, хозяйка литературного салона. Заметим, что у нее была сестра-близнец, умершая в пятилетием возрасте, 6 февраля 1782 г.

… как говорит в своих «Мемуарах» г-жа де Жанлис… — Имеются в виду девятитомные «Неизданные воспоминания госпожи графини де Жанлис о восемнадцатом веке и Французской революции, начиная с 1756 года и вплоть до наших дней» «Mémoires inédits de madame la comtesse de Genlis, sur le dix-huitteme stecle et la Rivolution fransaise, depuis 1756 jusqu'a nos jours»), опубликованные впервые в Париже в 1825 г.

… г-жа де Жанлис жила в монастыре Бельшасс. — После рождения в 1777 г. у герцога Шартрского девочек-близнецов графиня де Жанлис обосновалась вместе с ними в монастыре Бельшасс, который находился в Сен-Жерменском предместье, на улице Сен-Доминик, и принадлежал Ордену регулярных канонисс Святого Гроба Господня. В 1778 г. монахини уступили герцогу Шартрскому часть территории своего парка, на которой по его заказу архитектор Бернар Пуайе (1742–1824) в том же году построил трехэтажный павильон («павильон Бельшасс»), где и поселились графиня де Жанлис и ее воспитанницы (павильон был снесен в 1905 г.).

12… Госпожа де Жанлис тотчас же назвала г-на де Шомберга. — Господин де Шомберг — Готтлоб Людвиг фон Шёнберг (1726–1796), французский военачальник, по происхождению немец; генерал-лейтенант, командир драгунского полка и его владелец, главный инспектор кавалерии; камергер герцога Орлеанского; после Революции эмигрант; умер в городе Айзенахе, в Тюрингии.

… Тогда… возьмите шевалье де Дюрфора. — Шевалье де Дюрфор — Луи Филипп де Дюрфор (1733–1800), граф де Дем, французский военачальник, генерал-лейтенант (1781), кавалер ордена Святого Людовика 1-й степени (1783), с 1772 г. первый палатный дворянин герцога Орлеанского; умер в Турине.

… Возьмите господина де Тьяра. — Господин де Тьяр (Thiard; у Дюма, вслед за госпожой де Жанлис, Thiars) — Анри Шарль Габриель де Тьяр, граф де Бисси (1723–1794), французский военачальник и литератор, генерал-лейтенант, участник сражений Семилетней войны, палатный дворянин и первый шталмейстер герцога Орлеанского (1762); главнокомандующий войсками в Провансе (с 1782 г.), а затем в Бретани (с 1787 г.); кавалер ордена Святого Духа (1788); был тяжело ранен во время штурма Тюильри 10 августа 1792 г., затем скрывался, но в конце концов был арестован и 26 июля 1794 г., накануне падения Робеспьера, казнен.

13… в это время у герцога Шартрского родились еще два сына, получившие титулы герцога де Монпансье и графа де Божоле. — Герцог де Монпансье — Антуан Филипп Орлеанский (1775–1807), второй сын герцога Шартрского, крестник короля Людовика XVI и королевы Марии Антуанетты; в 1792 г. участвовал в сражении при Жемаппе в качестве адъютанта своего старшего брата, будущего короля Луи Филиппа; в апреле 1793 г. был вместе с отцом и младшим братом подвергнут тюремному заключению в марсельской крепости Сен-Жан и заболел там туберкулезом легких; в 1796 г. вместе с графом де Божоле обрел свободу и уехал в США; по возвращении в Европу в 1800 г. поселился в Англии, где и умер 18 мая 1807 г., в возрасте тридцати двух лет.

Граф де Божоле — Луи Шарль Альфонс Леодгар Орлеанский (1779–1808), третий сын герцога Шартрского; повторив судьбу брата, умер от туберкулеза легких, на пути в Сицилию, на Мальте, 30 мая 1808 г., в возрасте двадцати девяти лет.

… К счастью, у графа д'Артуа есть дети! — Граф д'Артуа — Шарль Филипп Бурбон (1757–1836), младший брат Людовика XVI и Людовика XVIII, французский король в 1824–1830 гг. под именем Карл X, последний из старшей ветви династии Бурбонов; до вступления на престол носил титул графа д'Артуа; стремился к восстановлению дореволюционного королевского абсолютизма; летом 1830 г. предпринял попытку ликвидировать конституционные гарантии, установленные Хартией 1814 года, что вызвало 27 июля восстание в Париже — т. н. Июльскую революцию, вынудившую его отречься от престола и эмигрировать, после чего власть в государстве перешла к младшей ветви Бурбонов — Орлеанам.

У графа д’Артуа и его жены с 1773 г. Марии Терезы Савойской (1756–1805) было трое детей: Луи Антуан д'Артуа (1775–1844), герцог Ангулемский; София д'Артуа (1776–1783); Шарль Фердинанд д'Артуа (1778–1820), герцог Беррийский.

… Девочки жили вместе с ней в Белыиассе… — Напомним, что герцог Шартрский, помимо законных дочерей-близнецов, одна из которых умерла в 1782 г., имел еще двух дочерей от графини де Жанлис.

II

… Руссо, незадолго до этого умерший, был в то время модным философом… — Руссо, Жан Жак (1712–1778) — французский философ и писатель, сыгравший большую роль в идейной подготовке Великой Французской революции; скончался 2 июля 1778 г. в поместье Эрменонвиль близ Парижа.

… никто не читал «Эмиля», но все о нем говорили. — «Эмиль, или О воспитании» («Émile, ou De l’éducation») — педагогический трактат Ж.Ж.Руссо, опубликованный в 1762 г.

14… окунайте их в воды Стикса. — Стикс (гр. Στυξ — «ненавистный») — в древнегреческой мифологии река в царстве мертвых и олицетворяющее ее божество.

По одному из вариантов мифа, по-видимому позднейшему, морская богиня Фетида сделала своего сына Ахилла, рожденного ею от смертного Пелея, неуязвимым, окуная его в воды Стикса. При этом она держала Ахилла за пятку, и та одна осталась уязвимой (отсюда возникло выражение «ахиллесова пята»).

16 … однажды, посещая гробницу Дианы Пуатье в замке Анет, воспитательница герцога де Валуа воскликнула: «Счастливая женщина, она была любима отцом и сыном!» — Диана де Пуатье (1499–1566) — официальная фаворитка французского короля Генриха II (1519–1559; правил с 1547 г.), сына Франциска I (1494–1547; король с 1515 г.), пользовавшаяся неограниченным влиянием на своего августейшего возлюбленного, который был моложе ее на двадцать лет.

Анет (Ане) — один из первых французских ренессансных замков, построенный в 1547–1552 гг. вблизи города Дрё, в соврем, департаменте Эр-и-Луар, архитектором Филибером Делормом (ок. 1510–1570) для Дианы де Пуатье в поместье ее покойного мужа Луи де Брезе (1463–1531), великого сенешаля Нормандии, сеньора д’Анета; в 1615 г. замок был куплен у ее наследников Марией Люксембургской (1562–1623), герцогиней де Меркёр, а затем перешел в собственность ее дочери Франсуазы Лотарингской (1592–1669), вышедшей в 1609 г. замуж за герцога Сезара де Вандома (1594–1665); в 1775 г. замок стал владением герцога де Пентьевра, деда будущего короля Луи Филиппа.

Гробница королевской фаворитки, находящаяся в погребальной часовне замка, которая была возведена в 1577 г., представляет собой саркофаг из черного мрамора, украшенный беломраморной фигурой коленопреклоненной и молящейся Дианы де Пуатье. В 1795 г. гробницу осквернили и хранившиеся в ней останки бросили в общую могилу.

… именно словом «страстно», фигурирующим в «Мемуарах» г-жи де Жанлис, и ее восклицанием, переданным старшим секретарем Мирисом, обосновывают обвинение, которое мы оставим без внимания… — Мирис, Сильвестр Давид (1742–1810) — французский художник, рисовальщик и гравер, сын Сильвестра Августа Мириса (ок. 1700 — ок. 1785), придворного художника польского магната Яна Клеменса Браницкого (1689–1771), родившийся в Польше, в Белостоке, и в восемнадцатилетнем возрасте обосновавшийся в Париже; старший секретарь герцога де Монпансье, дававший ему и его братьям уроки рисования; в первые годы Революции совершил вместе с сыновьями герцога Орлеанского несколько путешествий и в 1792 г. был рядом с юным герцогом Шартрским, когда тот, находясь в Северной армии, вместе с Дюмурье перешел на сторону неприятеля; по воспоминаниям современников, испытывал неприязненные чувства к графине де Жанлис.

… герцог де Валуа… сделался знатоком истории, естественной истории и географии, причем до такой степени, что пятнадцать лет спустя смог занять место преподавателя в школе Райхенау… — Райхенау — селение на юго-востоке Швейцарии, в кантоне Граубюнден, на Рейне, в 8 км к юго-западу от города Кур, столицы кантона.

Герцог Шартрский, будущий король Луи Филипп I, а в то время эмигрант, с ноября 1793 г. до конца июня 1794 г. преподавал в частной школе Райхенау историю, географию и математику.

17 … это нарочитое презрение к великим литературным вершинам девятнадцатого века стоило 24 февраля 1848 года регентства герцогине Орлеанской и трона графу Парижскому. — Герцогиня Орлеанская — здесь: Елена Мекленбург-Шверинская (1814–1858), дочь наследного принца Фридриха Людвига Мекленбург-Шверинского (1778–1819) и его второй жены (с 1810 г.) Каролины Луизы Саксен-Веймар-Эйзенахской (1786–1816); сноха короля Луи Филиппа, с 30 мая 1837 г. жена его старшего сына, герцога Фердинанда Филиппа Орлеанского (1810–1842), наследника престола, погибшего 13 июля 1842 г.; родила мужу двух сыновей; после отречения короля Луи Филиппа в 1848 г. безуспешно заявляла права на престол от имени своего старшего сына, графа Парижского.

Граф Парижский — Луи Филипп Альберт Орлеанский (1838–1894), граф Парижский, старший сын Фердинанда Филиппа Орлеанского и Елены Мекленбург-Шверинской; в 1842–1848 гг. наследник престола, в 1848–1894 гг. претендент на французский трон; в 1848–1871 гг. находился в эмиграции; участник Гражданской войны в США (1861–1865), автор семитомного труда «История Гражданской войны в Америке» (1874–1896).

… Трибун Ламартин жестоко отомстил за Ламартина-поэта. — Ламартин, Альфонс де (1790–1869) — французский поэт-романтик, писатель, драматург, историк, журналист и политический деятель; член Палаты депутатов (1833–1848), а затем Учредительного (1848–1849) и Законодательного (1849–1851) собраний, прославленный оратор; после отречения Луи Филиппа (24 февраля 1848 г.) решительно восстал против регентства герцогини Орлеанской и предложил учредить временное правительство и созвать национальное собрание; в новом правительстве занимал пост министра иностранных дел (с 24 февраля по 11 мая 1848 г.).

… сделала архитектора Фонтена самым прилежным из всех его спутников по прогулкам. — Фонтен, Пьер Франсуа Леонар (1762–1853) — французский архитектор-неоклассицист и декоратор, один из основоположников стиля ампир; с 1813 г. главный архитектор императора, с 1814 г. архитектор Парижа, короля и герцога Орлеанского; в 1843 г. по его планам на месте гибели герцога Фердинанда Орлеанского была построена памятная часовня Богоматери Сострадания.

… воспитанники автора «Адели и Теодора» перестали бояться жары, холода, дождя, грозы, сырости, шума, опасности и почти перестали страшиться боли. — «Адель и Теодора, или Письма о воспитании» («Adèle et Théodore, ou Lettres sur l’éducation»; 1782) — эпистолярный педагогический роман госпожи де Жанлис.

… То был рассказ о юном спартанце, который позволил лисенку сожрать ему внутренности и не испустил при этом ни одного стона, не издал ни одного крика. — Рассказывая о суровом воспитании юных спартанцев, древнегреческий писатель и философ Плутарх (ок. 45 — ок. 125), автор «Сравнительных жизнеописаний» знаменитых греков и римлян, говорит, что их специально заставляли воровать: «Все добывается кражей: одни идут на огороды, другие с величайшей осторожностью, пуская в ход всю свою хитрость, пробираются на общие трапезы мужей. Если мальчишка попадался, его жестоко избивали плетью за нерадивое и неловкое воровство… Воруя, дети соблюдали величайшую осторожность; один из них, как рассказывают, украв лисенка, спрятал его у себя под плащом, и, хотя зверек разорвал ему когтями и зубами живот, мальчик, чтобы скрыть свой поступок, крепился до тех пор, пока не умер» («Ликург», 17–18).

18… В течение двух лет на моей обязанности лежало распределение денежных вспоможений герцога Орлеанского… — С 1823 по 1828 гг. Дюма состоял на службе у герцога Орлеанского, занимая различные должности в его канцелярии; в частности, в 1827 г. он трудился в отделе денежных вспоможений под руководством известного филантропа Бенжамена Аппера (1797–1873), собирая сведения о нуждающихся, которые обращались за помощью к герцогу, и посещая их.

19… Эти молодые принцы уже умерли: один в Солт-Хилле, возле Виндзора, в возрасте тридцати двух лет; другой на Мальте — в возрасте двадцати восьми лет. — Герцог де Монпансье, страдавший туберкулезом, умер 18 мая 1807 г. на пути из Лондона в Девоншир, на постоялом дворе в деревне Солт-Хилл, расположенной примерно в 3 км к северу от Виндзора и вошедшей ныне в черту города Слау.

Виндзор — небольшой город в графстве Беркшир, на правом берегу Темзы, в 34 км к западу от центра Лондона; известен находящимся в нем замком, летней резиденцией британских королей. Мальта — остров в центральной части Средиземного моря, между Африкой и Сицилией; в 1800 г. был оккупирован англичанами и с 1814 по 1964 гг. входил в состав Британской империи.

… Посмотрим, что думала об этих принцах их наставница; в этом отношении ее дневник будет для нас чрезвычайно полезен. — Дюма приводит далее цитату из двухтомного сочинения графини де Жанлис «Уроки, преподанные гувернанткой своим воспитанникам, или Выдержки из дневника, написанного в целях воспитания детей господина Орлеанского» («Leçons d’une gouvernante à ses élèves, ou Fragmens d’un Journal qui a été fait pour Г Éducation des Enfans de Monsieur d’Orléans», 1791).

… Он оставил воспоминания о своем тюремном заключении в Марселе… — Имеется в виду мемуарное сочинение герцога де Монпансье, носящее название «Моя неволя во время Террора, воспоминания» («Ma captivité pendant la terreur, mémoires»; 1816).

… трудно сделать одновременно пером и карандашом портрет более своеобразный, нежели изображенный молодым принцем портрет г-на де Конти… — Господин де Конти — здесь: Луи Франсуа Жозеф де Бурбон-Конти (1734–1814), с 1776 г. шестой (и последний) принц де Конти, принц крови, сын Луи Франсуа де Бурбон-Конти (1717–1776), пятого принца де Конти, и его жены с 1732 г. Луизы Дианы Орлеанской (1716–1736); в апреле 1793 г. был арестован по приказу Конвента и вместе с другими Бурбонами препровожден в Марсель, где находился в заключении вплоть до своего освобождения 25 июня 1794 г.; в 1797 г. был выдворен из Франции и поселился в Барселоне, где и умер.

… устав от своей неволи в башне Сен-Жан, герцог де Монпансье попытался бежать через небольшое окно, находившееся на высоте около тридцати футов… — Башня старинной крепости Сен-Жан, сооруженной в 1668–1671 гг. в центре Марселя, у входа в Старый порт, военным инженером Луи Никола де Шервилем (1610–1677), служила местом заключения Филиппа Эгалите и его сыновей с конца мая 1793 г. (перед этим их содержали в крепости Нотр-Дам-де-Ла-Гард).

… беглеца обнаружили в бессознательном состоянии у подножия башни и отнесли в дом парикмахера по имени Кориоль, чья дочь сделалась позднее его любовницей… — Непонятно, почему Дюма утверждает, что марсельского парикмахера, в лавку которого перенесли герцога де Монпансье после его неудачного побега 18 ноября 1795 г., закончившегося переломом ноги, звали Кориоль (Coriol). На самом деле, его звали Манжен (Antoine Mangin), и так его именует в своих мемуарах герцог де Монпаньсье.

… в итоге этой любовной связи на свет появился мальчик, который занимает теперь в Париже видное место среди нотариусов с важной клиентурой… — Имеется в виду Жан Антуан Филипп Дантан (1797–1858) — внебрачный сын двадцатидвухлетнего герцога де Монпансье и сорокапятилетней Франсуазы Элизабет Барбару (1752–1806), дочери белошвейки и кузнеца (к парикмахеру Манжену, судя по всему, она никакого отношения не имела!), прислуживавшей в башне Сен-Жан, с 1780 г. супруги марсельского часовщика и ювелира Мишеля Дантана (ок. 1753–1816), уроженца Женевы, ставший после восшествия Луи Филиппа на престол нотариусом Орлеанского дома и числивший среди своих клиентов известных художников, драматургов и писателей.

… В галерее Пале-Рояля имеется несколько картин герцога де Монпансье, и среди них — довольно примечательное полотно, изображающее Ниагарский водопад. — Вероятно, имеется в виду картина «Vue de la cataracte du Niagara» (1804), одна из самых известных художественных работ герцога де Монпансье, посетившего Ниагарский водопад летом 1797 г., во время путешествия по Америке, которое он предпринял вместе со своими братьями вскоре после освобождения из тюремного заключения.

21 … Герцог Орлеанский и принцесса Аделаида были двумя ангелами, явленными королю. — Герцог Орлеанский — здесь: Фердинанд Филипп Орлеанский (1810–1842), старший сын и наследник короля Луи Филиппа I; до 1830 г. герцог Шартрский; французский военачальник, с 1824 г. полковник, с 1831 г. генерал; принимал участие в подавлении Лионского рабочего восстания 1831 г. и в колониальной войне в Алжире (в 1834–1842 гг.); погиб 13 июля 1842 г. в результате несчастного случая: разбился, выскочив на ходу из коляски, лошади которой понесли. Дюма был с ним в дружеских отношениях и близко принял к сердцу его смерть.

III

… Между тем в конце 1786 года г-жа де Жанлис потеряла одну из своих дочерей… — У графини де Жанлис было трое законных детей: Каролина Шарлотта Жанна Серафина Брюлар де Силлери (1765–1786), Эдмея Брюлар де Силлери (1767–1847) и Казимир Брюлар де Силлери (1768–1783).

Ее старшая дочь, Каролина, с 1780 г. супруга Шарля Гислена Антуана Франсуа де Поль-Армана де Ла Вустене, маркиза де Беселера (1759 —?), капитана телохранителей герцога Орлеанского, придворная дама герцогини Орлеанской, умерла в возрасте двадцати одного год, через двенадцать дней после родов, произведя на свет сына.

… эта девочка, которую никогда не называли по фамилии, носила имя Эрминия, данное ей при крещении… — Имеется в виду Фортюне Элизабет Эрминия Комптон (1775–1822), считавшаяся дочерью графини де Жанлис и герцога Орлеанского.

… тот, кто пишет эти строки, был, можно сказать, воспитан ей… — С 1795 г. Эрминия Комптон была женой барона Жака Коллара (1758–1838), депутата Законодательного корпуса от департамента Эна в 1807–1811 гг., владельца замка Виллер-Элон, опекуна осиротевшего в 1806 г. четырехлетнего Александра Дюма.

… она приходилась бабушкой несчастной Мари Каппель, которая, таким образом, была по боковой линии внучатой племянницей короля Луи Филиппа. — Мари Каппель (1816–1852) — внучка Жака Коллара и Эрминии Комптон, дочь их старшей дочери Эдмеи Каролины Коллар (1796–1835) и ее первого мужа (с 1814 г.) барона Антуана Лорана Каппеля (1777–1828), артиллерийского офицера; с 1839 г. супруга Шарля Жозефа Лафаржа (1811–1840), владельца и директора металлургического завода на юге Франции; главный персонаж шумного судебного дела (сентябрь 1840 г.), обвинявшаяся в отравлении мышьяком своего мужа; была приговорена к вечным каторжным работам, хотя вину свою не признала; в тюрьме заболела туберкулезом и в 1852 г. была освобождена президентом Луи Наполеоном Бонапартом, но в том же году умерла; с детства была знакома Дюма и стала героиней его очерка «Госпожа де Лафарж» (1866); автор мемуаров, опубликованных в 1841 г.

Из того, что ее бабушка Эрминия Комптон считалась плодом связи графини де Жанлис и герцога Орлеанского, следовало, что госпожа Лафарж состоит в родственной связи с королевской семьей, и это обстоятельство вызывало особый интерес к ее судебному делу.

22… его охотничий кортеж нередко сталкивался в лесу Виллер-Котре с охотничьим кортежем короля, охотившегося в Компьенском лесу… — Виллер-Котре — небольшой город на северо-востоке Франции, в департаменте Эна, в 80 км к северо-востоку от Парижа, на дороге в Суассон и Лан; родина Дюма; к городу примыкает огромный лесной массив, даже в наше время занимающий площадь около 13 000 га и в описываемое время служивший королевскими охотничьими угодьями.

Компьенский лес — крупный лесной массив (сегодня он занимает площадь около 15 000 га), который прилегает к городу Компьень и сливается с рядом других окрестных лесов; находится к северо-западу от леса Виллер-Котре.

23… В особенности эта враждебность проявилась в связи со сражением при Уэссане. — Уэссан — французский остров в Атлантическом океане, площадью 15,6 км², расположенный в 20 км к западу от западной оконечности Бретани.

27 июля 1778 г., во время Войны за независимость США, в 100 милях от острова Уэссан состоялось морское сражение между английским флотом, которым командовал вице-адмирал Огастус Кеппель (1725–1786), и французским флотом под начальством графа Луи Гиллуэ д’Орвилье (1708–1792); исход сражения, ставшего первым крупным столкновением этой войны, оказался неопределенным.

… Герцог Шартрский находился на борту «Святого Духа». — «Святой Дух» («Saint-Esprit») — 80-пушечный французский двухпалубный линейный корабль, построенный в 1762–1765 гг. в Бресте на средства ордена Святого Духа и находившийся в составе военноморского флота в 1765–1795 гг.; в ходе Уэссанского сражения состоял под командованием герцога Шартрского; 20 января 1795 г., во время бури в Бискайском заливе, потерпел кораблекрушение.

… он сбросил кафтан и камзол, оставшись в одной рубашке и с голубой орденской лентой через плечо, и таким образом навлекал на себя вражеский огонь не только как солдат, но и как принц. — Имеется в виду лента ордена Святого Духа — высшего ордена французской монархии, учрежденного 31 декабря 1578 г. Генрихом III (1551–1589; король Франции с 1574 г.). Этот орден (т. е. сообщество рыцарей, пользующихся особыми отличиями) должен был состоять из ста рыцарей, причем только католиков не моложе тридцати пяти лет, насчитывающих не менее четырех поколений благородных предков. Орденский знак, который носили на шее на широкой голубой ленте, представлял собой золотой с белой эмалью крест с геральдическими лилиями по углам, на его лицевой стороне было изображение голубя, а на обороте — святого Михаила Архангела, вокруг которого шел девиз: «Duce et auspice» (лат. «Под [его] водительством и покровительством»). Орден был упразднен в 1790 г., восстановлен после реставрации монархии в 1814 г. и окончательно ликвидирован после Июльской революции 1830 года.

… Господин де Сартин представил мне подробности проведенной Вами инспекции. — Сартин, Антуан Раймон Жан Гуальбер Габриель де, граф д’Альби (1729–1801) — французский государственный деятель, начальник полиции в 1759–1774 гг., государственный секретарь по делам военно-морского флота в 1774–1780 гг.

24… Сын Куаньи никогда не будет моим королем! — Куаньи — Франсуа Анри де Франкето де Куаньи (1737–1821), с 1759 г. второй герцог де Куаньи, внук Франсуа де Франкето де Куаньи (1670–1759), первого герцога де Куаньи; сын Жана Франсуа Антуана де Франкето де Куаньи (1702–1748), маркиза де Куаньи, и его жены с 1729 г. Марии Терезы Жозефы Корентины де Неве (1717–1778); первый шталмейстер короля (с 1774 г.); начальник гарнизона Кана; депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства бальяжа Кана; маршал Франции (1816), управитель Дома инвалидов (1816–1821); один из ближайших друзей королевы Марии Антуанетты, слывший ее любовником.

… после своего возвращения из Бреста принц был отомщен горячим приемом, устроенным ему парижанами, за холод, выказанный ему двором. — Брест — портовый город на крайнем западе Франции, в Бретани, на побережье Атлантического океана, в департаменте Финистер; крупнейшая военно-морская база.

… Когда он вошел в свою ложу в Опере во время представления «Эрнелинды», актер, находившийся на сцене, прервал игру… — «Эрнелинда» («Ernelinde»; у Дюма ошибочно «Ermelinde») — «Эрнелинда, принцесса Норвегии» («Ernelinde, princesse Norvège»), музыкальная трагедия Франсуа Андре Даникана Филидора (1726–1795), французского композитора и знаменитого шахматиста, поставленная впервые 24 ноября 1767 г. в театре Тюильри; либретто французского драматурга Антуана Александра Анри Пуансине (1735–1769).

Очередное представление этой оперы, в ходе которого актер Анри Ларриве (1737–1802), исполнявший роль Рицимера, короля готов, адресовал приветственные стихи из либретто (I, 4) герцогу Шартрскому, состоялось 4 августа 1778 г., через неделю после Уэссанского сражения.

… 20 сентября 1787 года король лично представил в Парламенте указ, учреждавший пятилетний заем и устанавливавший, что созыв Генеральных штатов будет происходить раз в пять лет. — На самом деле, это знаменитое королевское заседание Парижского парламента происходило 19 ноября 1787 г.

25… Путешествие началось в Спа, где находилась герцогиня Орлеанская, принимавшая для поправки здоровья воду из источника Совеньер. — Спа — город в Бельгии, в провинции Льеж, известный своими целебными термальными водами.

Совеньер (Sauvenifcre; у Дюма опечатка: Sauvinifere) — один из самых известных источников в Спа, где имеется около двух десятков источников с различным составом воды; по легенде, его открыл святой Ремакль Арденнский (ок. 600–675), заступник города.

…Из Спа юные принцы вернулись во Францию и остановились в Живе, где герцог Шартрский провел смотр 14-го драгунского полка, командиром и владельцем которого он являлся с 1785 года… — Живе — городок в департаменте Арденны, на Мёзе, у границы с Бельгией, в 85 км к юго-западу от Спа.

Герцог Шартрский, будущий король Луи Филипп, был командиром 14-го драгунского полка, созданного в 1672 г. и прославившегося в сражениях при Вальми и Флёрюсе, в 1785–1792 гг.

… из Живе они добрались до Силлери. — Силлери — селение в Шампани, в департаменте Марна; поместье, возведенное в 1619 г. в достоинство маркизата; расположено в 115 км к юго-западу от Живе.

… в следующем году снова отправились в путь, чтобы посетить Нормандию, Бретань и Турень. — Нормандия — историческая провинция на северо-западе Франции, территория департаментов Манш, Орн, Кальвадос, Эр и Приморская Сена; главный город — Руан.

Бретань — историческая провинция на северо-западе Франции, на одноименном полуострове, омываемом Атлантическим океаном; охватывается территориями департаментов Кот-д’Армор, Финистер, Иль-и-Вилен, Морбиан; главный город — Ренн.

Турень — историческая область на западе центральной части Франции, в бассейне Луары; главный город — Тур; ее территория разделена ныне между департаментами Эндр-и-Луара, Луар-и-Шер и Эндр.

… В Сен-Валери юный герцог Шартрский стал крестным отцом корабля, только что спущенного на воду. — Сен-Валери (Сен-Валери-на-Сомме) — городок на севере Франции, в Пикардии, в устье реки Соммы, на берегу Ла-Манша, в 100 км к северо-востоку от Гавра.

26 … Из Сен-Валери они добрались до Гавра, а из Гавра — до крепости Мон-Сен-Мишель. — Гавр — портовый город на севере Франции, в Верхней Нормандии, в департаменте Приморская Сена, на берегу эстуария Сены, в 150 км к северо-востоку от монастыря Мон-Сен-Мишель.

Мон-Сен-Мишель — знаменитый бенедиктинский монастырь наскалистом острове у северо-западного побережья Франции, относящемся ныне к департаменту Манш; построенный в XI–XVI вв., этот укрепленный монастырь на протяжении многих веков служил одним из важнейших центров паломничества, но затем постепенно пришел в упадок, в 1791 г. был оставлен монахами и до 1863 г. использовался в качестве государственной тюрьмы.

… великий король Людовик XIV, возродив для одного бедного газетчика из Голландии наказание, которому Людовик XI подверг знаменитого кардинала Ла Балю, приказал сгноить этого несчастного в клетке. — Имеется в виду Луи Франсуа Шавиньи де Ла Бретонньер (1652–1698), французский журналист, расстриженный монах, автор многочисленных памфлетов, в том числе сатирического диалога «Свинья, увенчанная митрой» («Cochon mitré»), направленного против Шарля Мориса Ле Телье (1642–1710), архиепископа Реймского с 1671 г., младшего брата всесильного министра Франсуа Мишеля Ле Телье, маркиза де Лувуа (1641–1691); спасаясь от преследований, бежал в 1682 г. в Голландию, но был насильственно вывезен оттуда по приказу Лувуа и помещен в тюрьму монастыря Мон-Сен-Мишель, где в течение тринадцати лет, с 1685 по 1698 гг., содержался в деревянной клетке.

Людовик XI (1423–1483) — король Франции с 1461 г.; старший сын Карла VII (1403–1461; король с 1422 г.) и его жены с 1422 г. Марии Анжуйской (1404–1463); деспотичный, коварный и умелый политик, заложивший основы абсолютной монархии и сделавший Францию экономически сильной и могущественной державой; стремясь к централизации государства и укреплению короны, не брезговал в борьбе с противниками, в основном крупными феодалами, ни обманом, ни террором, ни подкупом, ни клятвопреступлением.

Кардинал Ла Балю — Жан де Ла Балю (1421–1491), французский политический и церковный деятель, секретарь и духовник Людовика XI, советник парламента, управляющий финансами и государственный секретарь; епископ Эврё (1465), кардинал (1468); уличенный в 1469 г. в секретной переписке с бургундским герцогом Карлом Смелым (1433–1477; правил с 1467 г.) и интригах против короля, был заключен в тюрьму, в которой провел одиннадцать лет (по преданию, содержался там в железной клетке); в 1480 г. был выпущен на свободу и после этого жил в Риме.

27… Монахи доставляли все, даже хлеб, из Понторсона. — Понторсон — городок в Нижней Нормандии, в 9 км к югу от монастыря Мон-Сен-Мишель, кантональный центр.

… с железной клеткой дело обстояло примерно так же, как с железной маской: железная маска была бархатной, а железная клетка — деревянной. — Железная маска — здесь: атрибут главного персонажа исторической загадки об умершем 19 ноября 1703 г. в Бастилии таинственном узнике, который получил в истории имя «Железная маска», поскольку его лицо было постоянно закрыто маской (на самом деле, она была бархатной); до того как попасть в Бастилию, этот узник содержался в крепости Пиньероль и на острове Сент-Маргерит.

28… В 1830 году герцог Шартрский, став королем Луи Филиппом I, принимал посланников города Авранша… — Авранш — город на севере Франции, в Нижней Нормандии, в департаменте Манш, в 14 км к северо-востоку от монастыря Мон-Сен-Мишель, вблизи одноименной бухты.

IV

29… Народу предстояло разрушить каменную клетку Карла V. — Карл V Мудрый (1338–1380) — французский король с 1364 г. из династии Валуа; старший сын Иоанна II Доброго (1319–1364; король с 1350 г.) и его первой жены (с 1332 г.) Бонны Люксембургской (1315–1349); во время своего царствования, которое знаменовало собой окончание первого этапа Столетней войны, он сумел почти полностью вернуть территории, утраченные его предшественниками, восстановить власть в государстве и поднять королевство из руин. Каменной клеткой названа здесь Бастилия, построенная по его приказу и в годы его царствования.

… Однажды королевская власть совершила ошибку: вместо того чтобы упрятывать в Бастилию людей, она решила упрятывать туда идеи. — Бастилия — крепость, построенная в 1370–1382 гг. у Сент-Антуанских ворот Парижа для защиты города и ставшая позднее государственной тюрьмой; была взята восставшим народом 14 июля 1789 г., в начале Великой Французской революции, и затем разрушена.

… Бастилию штурмовали не Тюрио, не Майяр, не Эли, не Юлен. — Тюрио де Ла Розьер, Жак Алексис (1753–1829) — французский адвокат и политический деятель; выборщик депутатов Генеральных штатов, член постоянного комитета выборщиков; 14 июля 1789 г. принимал активное участие в захвате Бастилии; депутат Законодательного собрания и Национального конвента, близкий к Дантону; председатель Национального конвента с 27 июня по 11 июля 1793 г., член Комитета общественного спасения с 10 июля по 23 сентября 1793 г. и с 31 июля по 5 декабря 1794 г.

Майяр, Станислас Мари (1763–1794) — один из народных вожаков в первый период Революции, судебный пристав, участник штурма Бастилии, член совета Коммуны, капитан национальной гвардии (1790), один из организаторов похода голодной толпы на Версаль 5–6 октября 1789 г. («Марша женщин») и массовой резни в парижских тюрьмах 2–3 сентября 1792 г.; в августе 1793 г. стал начальником секретной полиции Комитета общественной безопасности, но в октябре того же года был арестован и заключен в тюрьму, где заболел туберкулезом, от которого вскоре после освобождения умер.

Эли, Жакоб Жоб (1746–1825) — французский военачальник, дивизионный генерал (1793); в возрасте двадцати лет рядовым поступил на военную службу и 14 июля 1789 г., дослужившись к этому времени до чина сержанта и став знамёнщиком, участвовал в штурме Бастилии; затем быстро сделал военную карьеру, став в 1793 г. дивизионным генералом; в 1797 г. ушел в отставку.

Юлен, Пьер Огюстен (1758–1841) — французский военачальник, дивизионный генерал (1807), граф Империи (1808); в 1789 г. отставной унтер-офицер, ставший одним из руководителей штурма Бастилии; впоследствии быстро сделал военную карьеру и в 1807 г. получил чин дивизионного генерала; в 1812 г., во время похода Наполеона в Россию, военный комендант Парижа.

… Ее штурмовали Пелиссон, Вольтер, Линге. — Пелиссон, Поль (1624–1693) — французский литератор, член Французской академии (1653); секретарь Никола Фуке (1615–1680), суперинтенданта финансов Франции в 1653–1661 гг., после ареста которого ему пришлось четыре года провести в тюремном заключении в Бастилии (1661–1665); оправданный в ходе процесса над Фуке, получил должность королевского историографа; автор исторических и панегирических сочинений.

Вольтер (настоящее имя — Франсуа Мари Аруэ; 1694–1778) — французский писатель, поэт, драматург, философ; выдающийся деятель эпохи Просвещения; член Французской академии (1746). Вольтер дважды попадал в Бастилию: в первый раз в 1717 г. за ошибочно приписанные ему стихи «Я видел» («J'ai vu»), содержавшие в своих 52 строках острые политические выпады против регента и его двора (в тюрьме он провел тогда одиннадцать месяцев и сочинил там трагедию «Эдип»), а во второй раз в апреле 1726 г. вследствие ссоры с шевалье Ги Огюстом де Роган-Шабо (1683–1760): это заключение продолжалось всего две недели. Линге, Симон Никола Анри (1736–1794) — французский адвокат, журналист и писатель; ярый противник философов, янсенистов и экономистов-либералов; в 1780–1782 гг. находился в заключении в Бастилии и после своего освобождения опубликовал в Лондоне книгу «Записки о Бастилии» («Mémoires sur la Bastille»; 1783); был казнен 27 июня 1794 г.

… Коль скоро таким людям, как Лафайет и Ламет, было неловко в их республиканских фраках, то тем более это происходило с представителем Орлеанского дома, Бурбоном, принцем крови, потомком пятого сына Людовика Святого. — Лафайет — Мари Жозеф Поль Ив Рош Жильбер дю Мотье (1757–1834), маркиз де Лафайет, французский военачальник и политический деятель; участник Французской революции, сторонник конституционной монархии, командующий национальной гвардией; после свержения Людовика XVI пытался поднять войска в защиту короля, но потерпел неудачу и эмигрировал; поскольку в лагере, враждебном Революции, он считался одним из главных ее вождей, был сразу же арестован и несколько лет (до 1797 г.) провел в заключении в Германии и Австрии; после переворота 18 брюмера вернулся во Францию, однако при Наполеоне политической роли не играл; во время Реставрации был депутатом, видным деятелем либеральной оппозиции; сыграл заметную роль в Июльской революции 1830 года, поддержав кандидатуру Луи Филиппа Орлеанского на трон, однако вскоре после воцарения нового короля перешел в умеренно-демократическую оппозицию режиму; в последние годы жизни снова пользовался большой популярностью.

Ламет — здесь, видимо, Александр Теодор Виктор Ламет (1760–1829), французский военный и политический деятель; участник Американской войны за независимость; полковник кавалерии (1785), бригадный генерал (1792), генерал-лейтенант (1814); депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства бальяжа Перонны, сторонник конституционной монархии; после свержения монархии пытался вместе с Лафайетом использовать армию для защиты Людовика XVI, затем эмигрировал; в нач. XIX в. перешел на службу к Наполеону, был префектом ряда департаментов и в 1810 г. получил титул барона Империи; автор книг по военной и политической истории.

Людовик IX Святой (1214–1270) — король Франции с 1226 г.; сын Людовика VIII (1187–1226; правил с 1223 г.) и его жены с 1200 г. Бланки Кастильской (1187–1252); проводил политику централизации власти, что способствовало развитию торговли и ремесел; отличался благочестием, славился добродетелью и справедливостью; возглавлял седьмой (1248–1254) и восьмой (1270) крестовые походы; умер от дизентерии во время последнего похода, находясь в Тунисе; канонизирован в 1297 г.

Пятый и последний сын Людовика IX и его жены с 1234 г. Маргариты Прованской (1221–1295), Роберт Французский (ок. 1256–1317), граф де Клермон-ан-Бовези, с 1272 г. супруг Беатрисы Бургундской (1257–1310), наследницы сеньории Бурбон, стал родоначальником династии Бурбонов, младшей ветви королевского дома Капетингов.

… надел защитный нагрудник, перед тем как во главе сорока семи депутатов дворянства присоединиться в церкви святого Людовика к представителям третьего сословия. — Имеется в виду церковь святого Людовика — кафедральный собор города Версаля, построенный в 1742–1754 гг. по планам французского архитектора Жака Ардуэна-Мансара де Сагонна (1711–1778).

30 … Всем известна прозвучавшая по этому поводу острота Мирабо… — Мирабо, Оноре Габриель Рикети, граф де (1749–1791) — французский политический деятель и публицист, входивший в число вождей Революции в ее начальный период; сын маркиза Виктора Рикети де Мирабо (1715–1789), известного философа и экономиста; депутат и один из лидеров Генеральных штатов и Учредительного собрания, где он представлял интересы либерального дворянства и крупной буржуазии; сторонник конституционной монархии; славился как превосходный оратор и пользовался огромной популярностью; принимал самое деятельное участие в разработке конституции 1791 года (по существу, являлся ее создателем); незадолго до смерти, напуганный размахом Революции, вступил в тайные переговоры с королевским двором.

… Единогласно избранный председателем Национального собрания в тот момент, когда речь шла о замене Байи, чьи полномочия истекали 1 июля, герцог Орлеанский отказался от председательства… — Байи, Жан Сильвен (1736–1793) — французский астроном и политический деятель, член Французской академии (1783); первый председатель Национального собрания (17 июня — 3 июля 1789 г.) и первый мэр Парижа (15 июля 1789 г. — 18 ноября 1791 г.), сторонник конституционной монархии; был казнен 11 ноября 1793 г.; автор мемуаров, изданных посмертно, в 1804 г., под названием «Записки свидетеля Революции» («Mémoires d’un témoin de la Révolution»).

… Тратьте, тратьте, — говорил Питт… — Питт, Уильям Младший (1759–1806) — английский государственный деятель, премьер-министр в 1783–1801 и 1804–1806 гг.; главный организатор антифранцузских коалиций европейских государств.

… Им нужно было забыть о революции 1648 года, эшафоте Уайтхолла и одиннадцати годах правления Кромвеля. — Уайтхолл — дворец в центре Лондона, главная резиденция английских королей с 1530 г. по 1698 г., когда он был уничтожен пожаром. Ныне от этого дворца, в котором находился в заключении английский король Карл I (1600–1649; правил с 1625 г.) во время суда над ним, сохранилась только его малая часть, т. н. Банкетный дом — небольшое двухэтажное здание, перед которым для казни короля (30 января 1649 г.) был воздвигнут эшафот.

Кромвель, Оливер (1599–1658) — лидер Английской революции XVII в., один из главных организаторов парламентской армии, содействовавший установлению Английской республики (1649); с 1650 г. главнокомандующий; с 1653 г. единоличный правитель (протектор) Англии.

… Питт был менее зол на Вашингтона, освободившего свою страну, чем на Лафайета, приехавшего в качестве добровольца освобождать страну, которая была ему чужой. — Вашингтон, Джордж (1732–1799) — американский военный и государственный деятель, участник Войны за независимость, главнокомандующий ополчением американских колонистов; отец-основатель и первый президент США (1789–1797).

Лафайет, отправившийся в 1777 г. в Америку в качестве волонтера вместе с несколькими другими французскими офицерами, принимал в 1777–1778 и 1780–1781 гг. самое активное участие в Американской войне за независимость, получил чин генерал-майора и командование армией.

… хотите знать, что думала г-жа де Сталь, наделенная твердостью духа, о слабодушном герцоге Орлеанском? — Госпожа де Сталь — имеется в виду Анна Луиза Жермена Неккер, баронесса де Сталь-Гольштейн (1766–1817), французская писательница, публицистка и теоретик литературы; дочь Ж.Неккера; с 1786 г. жена Эрика Магнуса, барона Сталь-Гольштейна (1749–1802), шведского дипломата, посла в Париже в 1785–1791 гг.; противница политического деспотизма; в кон. 80 — нач. 90-х гг. XVIII в. хозяйка литературного салона в Париже, где собирались сторонники конституционной монархии; в 1792 г. эмигрировала и вернулась во Францию после переворота 9 термидора; в годы наполеоновского господства подверглась изгнанию.

Дюма приводит далее выдержку из ее сочинения «Рассуждения о главных событиях Французской революции» («Considérations sur les principaux événements de la Révolution française»; 1818; partie II, chapitre VII).

31… герцог Орлеанский был, во всех возможных отношениях, человеком наименее годным для того, чтобы сыграть во Франции ту роль, какую сыграл Вильгельм III в Англии… — Вильгельм III Оранский (1650–1702) — штатгальтер Нидерландов с 1672 г., король Англии и Шотландии с 1689 г.; сын Вильгельма II Оранского (1626–1650; штатгальтер с 1647 г.) и его жены с 1641 г. Марии Генриетты Стюарт (1631–1660), старшей дочери английского короля Карла I; с 1677 г. супруг своей двоюродной сестры Марии Стюарт (1662–1694), дочери английского короля Якова II (1633–1701; правил в 1685–1688 гг.); после т. н. Славной революции 1688 года, в результате которой оказался низложен его дядя и тесть, был призван на британский трон, сохранив при этом свою власть в Нидерландах; непримиримый враг Людовика XIV, который не признавал его королем Англии и Шотландии.

32… Так, выкрикивая в 1830 году лозунг «Да здравствует Хартия!», парижане не желали ни падения Карла X, ни призвания герцога Орлеанского на трон. — Имеется в виду Хартия 1814 года — конституция Франции, дарованная королем Людовиком XVIII после первой реставрации Бурбонов и устанавливавшая во Франции конституционную монархию. Попытки Карла X (см. примеч. к с. 13) ликвидировать конституционные гарантии, установленные Хартией, стали причиной Июльской революции 1830 года, которая привела к его падению.

… Вечером 11 июля, прямо во время ужина, Неккер получил приказ покинуть Францию… — Неккер, Жак (1732–1804) — французский финансист и государственный деятель, уроженец Швейцарии; управляющий делами Французской Ост-Индской компании (с 1765 г.); глава финансового ведомства в 1776–1781, 1788–1789 и 1789–1790 гг.; пытался укрепить положение монархии и с помощью частичных реформ предотвратить революцию; его отставка 11 июля 1789 г. привела к волнениям в Париже, предшествовавшим восстанию 14 июля и взятию Бастилии.

… Камиль Демулен, возможно, единственный, наряду с Петионом, республиканец, который существует тогда во Франции, является душой этого мятежа. — Демулен, Камиль (1760–1794) — французский политический деятель и публицист, по образованию юрист; активный участник Великой Французской революции, принадлежавший к умеренному крылу якобинцев; после назначения в 1792 г. Дантона министром юстиции стал его секретарем; в 1792 г. был избран депутатом Национального конвента; разделял многие идеи Дантона и, в частности, с осени 1793 г. начал выступать за отказ от политики террора; был казнен 5 апреля 1794 г. вместе с Дантоном.

Петион де Вильнёв, Жером (1756–1794) — французский политический деятель, адвокат, депутат Генеральных штатов от третьего сословия бальяжа Шартра; в 1791–1792 гг. мэр Парижа; затем депутат Конвента, жирондист; после разгрома жирондистов (31 мая — 2 июня 1793 г.) долго скрывался и в конце концов покончил жизнь самоубийством (18 июня 1794 г.).

… Поле-Рояль первым имел свой клуб, «Социальный кружок», и свою газету, «Железные уста». — «Социальный кружок» — французский политический клуб эпохи Революции, основанный журналистом Никола де Бонвилем (1760–1828) и аббатом Клодом Фоше (1744–1793) в 1790 г. и просуществовавший вплоть до 1799 г.; пропагандировал революционные идеи эгалитаризма.

«Железные уста» («La Bouche de Fer») — печатный орган «Социального кружка», выходивший с октября 1790 г. по 28 июля 1791 г. три раза в неделю; название получил по выполненному в форме львиной пасти почтовому ящику, который висел у дверей редакции этой газеты (дом № 4 по улице Театр-Франсез, нынешней улице Одеон) и в который все желающие могли опускать свои письменные предложения и доносы на контрреволюционеров.

… Это из Пале-Рояля выходит толпа людей, которые намереваются освободить французских гвардейцев, заключенных в тюрьму Аббатства. — Имеется в виду тюрьма, которая была построена в 1631 г. на территории, принадлежавшей аббатству Сен-Жермен-де-Пре, и служила для содержания под стражей провинившихся солдат; именовалась тюрьмой Аббатства; в сентябре 1792 г. стала одной из сцен массовых убийств заключенных; была снесена в 1854 г. во время прокладки бульвара Сен-Жермен.

30 июня 1789 г. вооруженная толпа горожан освободила из тюрьмы Аббатства группу солдат французской гвардии, за неделю до этого заключенных туда за отказ стрелять в народ.

… Это из Пале-Рояля выходит шествие, которое Королевский немецкий полк обагрит кровью… — Королевский немецкий полк — наемный кавалерийский полк на французской службе, созданный в 1671 г., переименованный в 1791 г. в 15-й кавалерийский полк и расформированный в 1792 г.

33 … Герцог Шартрский вместе со своими братьями, сестрой и г-жой де Жанлис был в замке Сен-Лё. — Замок Сен-Лё, находившийся в селении Сен-Лё-ла-Форе (департамент Валь-д’Уаз), в 13 км к северо-западу от Парижа, построил в 1693 г. королевский секретарь и финансист Лорьёль де Ла Ну, вскоре после этого разорившийся; поменяв затем несколько владельцев, в 1780 г. замок стал владением герцога Шартрского, и там в летнее время, под руководством госпожи де Жанлис, проходило воспитание детей герцога; в 1804 г. стал собственностью Луи Бонапарта (1778–1846), будущего короля Голландии (1806–1810), и его жены с 1802 г. Гортензии де Богарне (1783–1837); в 1816 г. был приобретен Луи VI Анри де Бурбон-Конде (1756–1830), девятым и последним принцем де Конде (с 1818 г.), а через семь лет после его самоубийства продан и снесен.

… один из них появился в облике Полифема на бульваре и, принятый там за аристократа, который насмехается над происходящим, едва не был растерзан в клочья. — Госпожа де Жанлис в своих «Мемуарах» называет участника пантомимы, исполнявшего роль Полифема: им был художник Жиру.

Полифем — в древнегреческой мифологии один из циклопов, сын Посейдона; безобразный одноглазый великан.

… В те времена особняк Бомарше, развалины которого мы видим еще и сегодня, высился на бульваре, посреди очаровательного террасного сада. — Бомарше, Пьер Огюстен Карон де (1732–1799) — знаменитый французский драматург-комедиограф и публицист, автор бессмертных комедий «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» (1775) и «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (1784).

В 1787 г. Бомарше, который был не только выдающимся комедиографом и публицистом, но и успешным предпринимателем, приобрел в Париже земельное владение площадью около 0,4 га, которое находилось невдалеке от Бастилии, на бульваре Сент-Антуан (с 1831 г. бульвар носит имя Бомарше), и занимало территорию нынешних домовладений Nq№ 2 — 20; там он построил дом в итальянском стиле и в этом доме скончался в 1799 г. В 1818 г. городские власти выкупили за полмиллиона франков дом писателя у его наследников и вскоре после этого снесли.

… г-жа де Жанлис нередко приводила юных принцев в дом автора «Женитьбы Фигаро»… — «Безумный день, или Женитьба Фигаро» («La Folle Journde, ou Le Mariage de Figaro») — комедия Бомарше, впервые поставленная 27 апреля 1784 г. на сцене театра Одеон актерами Комеди-Франсез.

… Роялистский памфлет, лежащий у нас перед глазами, обвиняет его в том, что, наблюдая это зрелище, он не мог сдержать своего восторга… — Дюма, скорее всего, заимствовал выдержку, которую он приводит далее, из книги «Биография, или Общественная и личная жизнь Луи Филиппа Орлеанского, бывшего короля французов» («Biographie, ou vie publique et privée de Louis-Philippe d’Orléans, ex-roi des français»; 1849) французского писателя и известного книгоиздателя Луи Габриеля Мишо (1773–1858).

34 … После дня 14 июля настала ночь 4 августа. — На своем знаменитом ночном заседании 4 августа 1789 г. Национальное собрание отменило привилегии духовенства и дворянства, положив тем самым конец феодальному строю.

… Герцог Орлеанский внес свой вклад в жертвы, принесенные в ту ночь, отказавшись от всех прерогатив, какие он имел во Французской Валлонии как великий бальи Соммьера. — Соммьер (валлон. Сомер) — городок на юго-западе Бельгии, в регионе Валлония, в провинции Намюр; в 1977 г. вошел в состав города Оне.

V

… вся область, прилегающая к Шартру, самая богатая во Франции, была разорена… — Шартр — город в центральной части Франции, в 90 км к западу от Парижа; ныне административный центр департамента Эр-и-Луар.

… сорок три прихода в Иль-де-Франсе лишились своих урожаев… — Иль-де-Франс — историческая область на севере Франции, расположенная между реками Сена, Марна и Уаза и охватывающая, помимо Большого Парижа, департаменты Сена-и-Марна, Ивелин, Эсон, О-де-Сен, Сен-Сен-Дени, Валь-де-Марн и Валь-д’Уаз; историческое ядро Французского государства.

… из финансово-податного округа Клермон-ан-Бовези писали, что в его пятидесяти четырех приходах мало того что нечем кормиться, но и нечем засевать в следующем году поля. — Клермон-ан-Бовези — город на севере Франции, в Пикардии, окружной центр в департаменте Уаза, расположенный в 60 км к северу от Парижа.

Заметим, что Дюма заимствовал все эти подробности из книги «Исторический музей Французской республики» («Histoire-Musée de la République française»; 1842) французского историка Огюстена Шалламеля (1818–1894).

… Порт замерз в Марселе, море замерзло в Кале: по льдам Ла-Манша можно было удаляться на два льё от берега, словно по льдам Арктического океана… — Марсель — портовый город на юге Франции, в департаменте Буш-дю-Рон («Устье Роны»), на берегу Лионского залива Средиземного моря, в 40 км к востоку от устья Роны, основанный в VI в. до н. э. древнегреческими колонистами из Малой Азии; в 1481 г. вместе с Провансом вошел в состав Французского королевства.

Кале — портовый город на севере Франции, на берегу пролива Па-де-Кале (самой узкой части Ла-Манша), в департаменте Па-де-Кале.

Ла-Манш — пролив между северным побережьем Франции и островом Великобритания, длиной 578 км; соединяет Северное море с Атлантическим океаном.

… Луара вышла из берегов, Рона затопила свою долину, в прибрежных водах у Нанта погибла рыба… — Луара — одна из самых больших рек Франции (длина 1 012 км); берет начало в Севеннских горах на юге Франции, течет на север до Орлеана, затем поворачивает на запад и возле Нанта впадает в Атлантический океан, как бы разделяя страну на две части.

Рона — река в Швейцарии и Франции, длиной 812 км; берет начало из Ронского ледника в Лепонтинских Альпах, протекает через Женевское озеро и по Ронской низменности, впадает в Лионский залив Средиземного моря (к западу от Марселя).

Нант — город в Западной Франции, крупный порт в эстуарии реки Луара, впадающей в Бискайский залив Атлантического океана; административный центр департамента Атлантическая Луара; в IX — сер. XII вв. столица самостоятельного графства; затем вошел в состав герцогства Бретань, а в XV в. — в состав Французского королевства.

… в Лилле находили стариков и детей, замерзших в своих постелях… — Лилль (фламанд. Рэйсел) — город и крепость на севере Франции, во Французской Фландрии, в департаменте Нор, его административный центр; известен с XI в.; отошел к Франции в 1668 г.

35 … его управляющий дал кюре церкви святого Евстафия, аббату Пупару, письменное указание каждое утро раздавать беднякам тысячу фунтов хлеба… — Аббат Пупар — Жан Жак Пупар (1726–1796), французский священник, с 1771 г. кюре прихода церкви святого Евстафия (см. примеч. к с. 6), духовник короля Людовика XVI; в 1791 г. присягнул гражданскому устройству духовенства и с этого времени утратил доверие короля.

… по его приказу два каретных сарая, прилегавшие к Бурбонскому дворцу, были переделаны в кухни, где ежедневно жарили на вертелах огромные туши быков… — Бурбонский дворец (Пале-Бурбон), который находится в левобережной части Парижа, на набережной Орсе, напротив площади Согласия, и в котором ныне заседает Национальное собрание Франции, был построен в 1722–1728 гг. для герцогини Луизы Франсуазы Бурбонской (1673–1673), мадемуазель де Нант, узаконенной дочери Людовика XIV и маркизы де Монтеспан, с 1685 г. супруги Луи III де Бурбон-Конде (1668–1710), герцога Бурбонского, шестого принца де Конде, и вплоть до Революции находился в собственности принцев Конде. В декабре 1788 г. герцог Орлеанский арендовал два каретных сарая, находившихся рядом с Бурбонским дворцом, и устроил в них кухни для бедных.

… возможно, замыслы эти были пока менее угрожающими, нежели те, какими обменивались в Цирке Пале-Рояля, в кафе «Фуа» или в читальном зале Жирардена люди, которых звали Камиль Демулен, маркиз де Сент-Юрюж, Дантон и Марат. — Цирк Пале-Рояля — зрительный зал, построенный в 1787 г. в саду Пале-Рояля архитектором Виктором Луи (1731–1800), никогда толком не использовавшийся по назначению и в конце концов сгоревший 16 декабря 1798 г.; представлял собой частично утопленное в землю (на 4,3 м) огромное сооружение в форме арены с размерами 100x16 м.

Кафе «Фуа» — знаменитое парижское кафе, открытое в 1725 г. на улице Ришелье отставным офицером Фуа Жоссераном и названное его именем; в 1784 г. оно переехало в западный флигель Пале-Рояля, идущий вдоль улицы Ришелье, — т. н. галерею Монпансье, в помещение под №№ 57–60, расписанное известными художниками; в кон. XVIII в. кафе служило чем-то вроде политического клуба; при Империи там собирались артисты и театральные деятели; в 1863 г. оно закрылось.

Жирарден (? —?) — в годы Революции содержатель модного читального зала в саду Пале-Рояля; в 1802 г. при финансовой поддержке Наполеона Бонапарта, который в юности усердно посещал его читальный зал, издал многотомный «Алфавитный указатель газеты “Вестник”» («Table alphabétique de Moniteur»).

Сент-Юрюж, Виктор Амедей де Ла Фаж, маркиз де (1738–1801) — богатый бургундский дворянин, пострадавший от произвола королевской власти и ставший в 1789 г. одним из самых пламенных ораторов Пале-Рояля и глашатаем революционных идей.

Дантон, Жорж Жак (1759–1794) — виднейший деятель Французской революции; адвокат, депутат Конвента, выдающийся оратор, вождь умеренного крыла якобинцев; министр юстиции (10 августа — 9 октября 1792 г.), член Комитета общественного спасения (5 апреля — 10 июля 1793 г.); был казнен 5 апреля 1794 г.

Марат, Жан Поль (1743–1793) — виднейший деятель Французской революции, один из вождей якобинцев, ученый и публицист; родился в городе Будри (соврем. Швейцария) в семье учителя, сардинца по происхождению; в шестнадцать лет оставил дом, посетил многие страны Европы; интенсивно занимаясь самообразованием, изучил новые и древние языки, литературу, физику, физиологию, философию (став последователем Руссо и противником просветителей-энциклопедистов); в 1775 г. получил в Шотландии степень доктора медицины; с 1774 г. обратился к социологии, выступая в защиту беднейших классов; с начала Революции выступал как непримиримый враг контрреволюционеров, требовал суровой расправы над ними, низложения монархии, организации гражданской войны против ее сторонников; был членом революционных клубов и, несмотря на преследования, болезни и нищету, активно поддерживал интересы социальных низов; его газета «Друг народа» пользовалась большой популярностью; был одним из вождей революционных парижан, содействовал падению жирондистов и установлению якобинской диктатуры, выступал за союз с крайне левыми течениями; 13 июля 1793 г. был убит Шарлоттой Корде (1768–1793).

… его пропитание зависело от изменчивого прихода судов из Корбея и обозов из Боса… — Корбей — городок на Сене, в 28 км к юго-востоку от столицы, в котором находились королевские мукомольни; относится к департаменту Эсон.

Бос — природная область в центральной части Франции, плодородная равнина, охватывающая значительную часть департаментов Эр-и-Луар, Луаре и Луар-и-Шер; житница страны.

36… Вечером 4 октября какая-то женщина прибегает из квартала Сен-Дени в квартал Пале-Рояля… — Речь идет о Луизе Одю (ее настоящее имя — Луиза Рене Ледюк), парижской зеленщице, возглавившей поход женщин на Версаль 5 октября 1789 г. и получившей прозвище королева Рынка, или королева Одю; она отличилась и 10 августа 1792 г., лично убив несколько швейцарских гвардейцев.

37… Варикур и Дезют были убиты у дверей королевы… — Франсуа Руф де Варикур (1760–1789) и Жан Франсуа Паже дез Ют (1753–1789) — королевские телохранители, героически защищавшие вход в королевские покои в ночь с 5 на 6 октября 1789 г. и убитые нападавшими, которые отрубили им головы и нацепили их на пики.

… окровавленные тела убитых гвардейцев еще лежали на плитах Мраморного двора… — Мраморный двор Версальского дворца, располагающийся непосредственно перед королевскими покоями, вымощен плитами черного и белого мрамора, с чем и связано его название; небольшой по размерам, он переходит в просторный Королевский двор.

… это на них лежит ответственность за кровь, забрызгавшую королеву прямо в салоне Бычьего глаза. — Бычий глаз — см. примеч. к с. 5.

… Незадолго до этого восстал Льеж: народ изгнал своего князя-епископа и взял в свои руки управление. — Льеж — город на востоке Бельгии, центр одноименной провинции; в 972 — 1795 гг. столица духовного княжества Льеж, входившего в состав Священной Римской империи.

18 августа 1789 г. в Льеже вспыхнула революция, толчком к которой стали события во Франции; в этот день льежские демократы ворвались в ратушу, требуя сместить действующих городских чиновников и назначить новых, пользующихся поддержкой населения; через неделю после этого, в ночь с 26 на 27 августа, Цезарь Константин Франс ван Хунсбрук (1724–1792), князь-епископ Льежский с 1784 г., ненавидимый горожанами, бежал в Трир, и восставшие установили в Льеже республиканское правление, продлившееся вплоть до австрийской оккупации в январе 1791 г.

… Что скажет он о суверенном герцогстве Брабантском? — Брабант — область в Исторических Нидерландах; с кон. XII в. герцогство со столицей в Брюсселе; в соответствии с Вестфальским миром (1648) северная его часть отошла независимым Нидерландам (нынешняя провинция Северный Брабант), а южная осталась герцогством в составе Южных Нидерландов, отошедших Габсбургам (нынешние бельгийские провинции Фламандский Брабант, Валлонский Брабант, Антверпен и Брюссельский регион).

… Господин де Монморен взялся сделать это предложение герцогу. — Господин де Монморен — Арман Марк Орель, граф де Монморен де Сент-Эрем (1745–1792), французский государственный деятель, государственный секретарь по иностранным делам в 1787–1791 гг. (с перерывом с 13 по 16 июля 1789 г.); был убит во время сентябрьской резни, 2 сентября 1792 г.

VI

38… Госпожа де Жанлис, которую царствование г-жи де Бюффон, новой официальной фаворитки изгнанника, нисколько не лишило политического влияния, продолжала нести заботу о юных принцах… — Госпожа де Бюффон — Маргарита Франсуаза Бувье де Ла Мот де Сепуа (1767–1808), с 1784 г. жена графа Жоржа Луи Мари Леклера де Бюффона (1764–1794), казненного 10 июля 1794 г., сына знаменитого натуралиста Жоржа Луи Леклера де Бюффона (1707–1788); официальная любовница герцога Орлеанского, родившая от него сына; во втором браке (1798) жена генерала Жюльена Рафаэля Ренуара де Бюссьера (1774–1804).

… юный герцог Шартрский и два его брата, граф де Божоле и герцог де Монпансье, втроем, в мундирах национальных гвардейцев, явились в округ Сен-Рок, дабы принести там патриотическую присягу… — Парижский округ Сен-Рок был назван по имени церкви святого Рока, которая находится на улице Сент-Оноре, недалеко от сада Тюильри.

39… герцог Шартрский чрезвычайно исправно посещал заседания Национального собрания и Якобинского клуба. — Якобинский клуб (официальное название: «Общество друзей Конституции»), игравший огромную роль во время Великой Французской революции, возник в Париже осенью 1789 г. и получил наименование по месту своих заседаний в библиотеке доминиканского монастыря святого Иакова, находившегося на улице Сент-Оноре в Париже. Первоначально преобладающим влиянием в Клубе пользовались политики из либерального дворянства и либеральной буржуазии, сторонники конституционной монархии, однако в 1791 г. они ушли из него, образовав Клуб фельянов. В Якобинском клубе развернулась ожесточенная борьба монтаньяров, сторонников Робеспьера, с жирондистами, которые после исключения в октябре 1792 г. Бриссо покинули Клуб. С этого времени Клуб приобрел революционно-демократический характер. Термин «якобинец» стал (особенно в литературе и разговорном языке XIX–XX вв.) синонимом радикального революционера. В период якобинской диктатуры, установленной летом 1793 г., члены Клуба фактически составляли правящую партию. Клуб имел несколько сот отделений по всей стране, осуществлявших политику революционного правительства. После 9 термидора Якобинский клуб был разгромлен и в ноябре 1794 г. закрыт декретом Конвента. Сразу после переворота вожди якобинцев были объявлены вне закона и казнены без суда; позднее, во время контрреволюционного террора, погибли многие их сторонники.

… в тот день, когда Петион и Мирабо сообщили о банкете, устроенном для королевских телохранителей и офицеров Фландрского полка. — Фландрский полк — один из старейших пехотных полков французской армии, созданный в 1597 г., с 1762 г. называвшийся Фландрским, в 1791 г. переименованный в 19-й пехотный полк, а в 1797 г. расформированный.

Здесь речь о банкете, устроенном в Версале накануне событий 5–6 октября 1789 г. и ставшем их катализатором.

… Вот что говорится в памфлете… — Дюма приводит далее выдержку из книги «История заговора Луи Филиппа Жозефа Орлеанского, первого принца крови, герцога Орлеанского, Шартрского, Немурского, Монпансье и Этампского, графа Божоле, Вермандуа и Суассона, прозванного Эгалите» («Histoire de la conjuration de Louis-Philippe-Joseph d’Orléans: premier prince du sang, duc d’Orléans, de Chartres, de Nemours, de Montpensier et d’Etampes, comte de Beaujolais, de Vermandois et de Soissons, surnommé Egalité»; 1796) французского историка-роялиста Галара де Монжуа (настоящее имя — Кристоф Феликс Луи Вантр де Ла Тулубр; 1746–1816).

… Мирабо, Силлери, Александр де Ламет, Шарль де Ламет, Петион и Грегуар страшным голосом кричали: «Нации нужны жертвы!» — Шарль де Ламет — Шарль Мало Франсуа де Ламет (1757–1832), французский политический деятель и военачальник; средний из трех братьев Ламетов; участник Американской войны за независимость; в 1789–1791 гг. депутат Учредительного собрания, а с 3 по 18 июля 1791 г. его председатель; в 1792 г. получил чин генерал-майора и командование кавалерийской дивизией в Северной армии, но вскоре подал в отставку; после событий 10 августа эмигрировал и вернулся во Францию только при Консулате; во время Первой реставрации получил чин генерал-лейтенанта (1814); член Палаты депутатов в 1829–1830 гг., в эпоху Второй реставрации, и в 1830–1831 гг., после Июльской революции.

Грегуар, Анри Жан Батист (1750–1831) — французский католический священник и политик, историк и публицист; один из виднейших деятелей Великой Французской революции; депутат Генеральных штатов, избранный от духовенства бальяжа Нанси и принимавший активное участие в преобразовании церковного строя во Франции; затем депутат Конвента от департамента Луар-и-Шер; в 1791–1801 гг. конституционный епископ Блуа; основатель Национальной консерватории искусств и ремесел (1794); во время Империи стал сенатором и получил графский титул (1808); в период Реставрации подвергся преследованиям за участие в Революции; в 1989 г., в двухсотлетнюю годовщину Революции, его прах был перенесен в Пантеон.

… На балконе запасных депутатов поднялся со своей скамьи Пюже-Барбантан и во весь голос закричал… — Пюже-Барбантан — Илларион Поль Франсуа Бьенвеню дю Пюже де Барбантан, маркиз де Барбантан (1754–1828), французский военачальник времен Революции и Империи; запасной депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства Парижа; с 1788 г. командир полка Ониского полка, генерал-майор (1791), генерал-лейтенант (1792), имя которого выгравировано на Триумфальной арке.

… Супруга Шарля де Ламета, сидевшая рядом с ним, что-то сказала ему на ухо… — Женой Шарля де Ламета с 1784 г. была Мария Анна де Пико (1768–1825), дочь богатого негоцианта из Байонны; они развелись в 1793 г.

… Это отвратительно, — воскликнули находившиеся там маркиз де Режкур и виконт де Богарне… — Маркиз де Режкур (Raigecourt; у Дюма опечатка: Raignecourt) — Анн Бернар Антуан Турне, маркиз де Режкур (1763–1833), капитан драгун, дворянин свиты графа Прованского, запасной депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства бальяжа Люневиля; с 1791 г. эмигрант; генерал-майор (1814), пэр Франции (1815).

Богарне, Александр Франсуа Мари, виконт де (1760–1794) — французский политический и военный деятель; первый муж (с 1779 г.) Мари Жозефины Таше де Ла Пажери (1763–1814), будущей французской императрицы Жозефины, отец Евгения де Богарне (1781–1824), вице-короля Италии в 1805–1814 гг., и Гортензии де Богарне (1783–1837), королевы Голландии в 1806–1810 гг.; депутат Генеральных штатов от дворянства округа Блуа, затем член Национального собрания; председатель Национального собрания с 19 июня по 2 июля и с 31 июля по 2 августа 1791 г.; офицер королевской, затем республиканской армии, бригадный генерал (1792), дивизионный генерал (1793), командующий Рейнской армией (1793); был обвинен революционным судом в участии в заговоре и гильотинирован 23 июля 1794 г., за четыре дня до термидорианского переворота.

40 … герцог Шартрский дал отповедь этому журналисту в газете Марата «Друг народа». — «Друг народа» («L'Ami du peuple») — французская политическая газета, издававшаяся Маратом и выходившая с 8 сентября 1789 г. по 23 сентября 1792 г. (ее первые пять номеров выходили под названием «Парижский публицист»); за три года издания было выпущено 685 номеров этой газеты, имевшей большое влияние на революционные слои мелкой буржуазии и парижских рабочих.

… успел появиться 14 июля 1790 года на Марсовом поле, на празднике Федерации. — Марсово поле — военный плац перед Королевской военной школой в Париже, расположенный на левом берегу Сены и названный в честь бога войны Марса; ныне общественный парк, рядом с которым находится Эйфелева башня, построенная в 1887–1889 гг.

14 июля 1790 г., в первую годовщину взятия Бастилии, на Марсовом поле был устроен грандиозный праздник Федерации, то есть праздник единения всех французов, на который прибыли сотни тысяч людей со всех концов страны.

… Этот дневник еще существует и находится сейчас перед нашими глазами. Он был напечатан в 1800 году и перепечатан в 1831 году. — Фрагменты личного дневника герцога Шартрского, будущего короля Луи Филиппа, были впервые опубликованы в 1800 г. в качестве приложения в издании «Переписка Луи Филиппа Жозефа Орлеанского с Людовиком XVI, королевой, Монмореном, Лианкуром, Бироном, Лафайетом и т. д., и т. д.» («Correspondance Louis-Philippe-Josephe d'Orteans, avec Louis XVI, la Reine, Montmorin, Liancourt, Biron, Lafayette, etc, etc»).

В 1830 г. вышла в свет книга «Дневниковые записи о мыслях и поступках герцога Шартрского, ныне Луи Филиппа I, короля французов, сделанные им самим в 1790–1791 годах» («Mémorial des pensées et actions du duc de Chartres, aujourd'hui Louis-Philippe I, Roi des Français, écrit par lui-même, en 1790 et 1791»), в которой были перепечатаны те же самые материалы, а в 1831 г. была опубликована брошюра «Год жизни Луи Филиппа, описанный им самим, или Подлинный дневник герцога Шартрского, 1790–1791 годы» («Un an de la vie de Louis-Philippe écrite par lui-même, ou Journal authentique du duc de Chartres, 1790–1791».

41… Я обедал в Монсо… — Монсо — см. примеч. к с. 8.

… Господин Колло д'Эрбуа ответил мне, что в отношении моего брата такое возрастное ограничение не имеет значения… — Колло д’Эрбуа, Жан Мари (1749–1796) — французский политический деятель, по профессии актер; входил в число руководителей восстания 10 августа 1792 года, депутат Конвента, член Комитета общественного спасения; один из организаторов переворота 9 термидора; за невероятные жестокости, совершенные им во время Террора, особенно после подавления федералистского мятежа в Лионе осенью 1793 г., в 1795 г. был сослан в Гвиану, французскую колонию в Южной Америке, где и умер от желтой лихорадки 8 июня 1796 г.

… Но Колло д'Эрбуа — этот скверный поэт, скверный лицедей, вечно пьяный краснобай, будущий лионский расстрельщик, будущий зачинщик проскрипций 1793 года! — 29 мая 1793 г. в Лионе вспыхнуло контрреволюционное восстание, 7 августа город был осажден войсками Конвента и 9 октября капитулировал. Восстание было подавлено с исключительной жестокостью, Лион был переименован в «Освобожденный город» («Ville-Affranchie»), и было начато его планомерное разрушение (вскоре, правда, приостановленное), в нем проводились массовые казни. Колло д’Эрбуа входил в число комиссаров Конвента, посланных в Лион осенью 1793 г. творить суд и расправу, и нес личную ответственность за репрессии, средикоторых был и расстрел взятых в плен мятежников артиллерийской картечью.

VII

42… Основателем Якобинского клуба является Дюпор… — Дюпор, Адриен Жан Франсуа (1759–1798) — французский политический деятель и адвокат, с 1778 г. советник Парижского парламента; депутат Учредительного собрания, избранный от дворянства Парижа; один из основателей Якобинского клуба, а затем Клуба фельянов; единомышленник Барнава и Александра Ламета, сторонник конституционной монархии.

… Прежде чем основать клуб, он собирал у себя дома, на улице Гран-Шантье возле Тампля, нескольких политиков… — Улица Гран-Шантье («Большого Дровяного склада» — некогда на ней находился дровяной склад, принадлежавший тамплиерам) вошла в 1874 г. в состав вновь образованной улицы Архивов, проходящей через квартал Маре, и является той ее частью, что соединяет улицы Одриетт и Пастурель. Дюпор жил в доме № 2 по улице Гран-Шантье.

Тампль — средневековый замок в северо-восточной части Парижа, в районе нынешнего квартала Маре, построенный в сер. XIII в. в качестве резиденции ордена тамплиеров (храмовников) и конфискованный в 1312 г. королем Филиппом IV Красивым; позднее принадлежал ордену госпитальеров и являлся резиденцией великих приоров Франции; находившаяся на его территории 50-метровая башня, построенная ок. 1240 г., служила после народного восстания 10 августа 1792 года, которое привело к свержению монархии, местом заключения короля Людовика XVI и его семьи.

… Мирабо и Сиейес однажды побывали у Дюпора. — Сиейес, Эмманюэль Жозеф (1748–1836) — французский политический деятель и публицист; аббат, главный викарий епископа Шартрского (1787); автор памфлета «Что такое третье сословие?» (январь 1789 г.), оказавшего сильное влияние на общественное мнение; депутат Генеральных штатов, избранный от третьего сословия Парижа, один из наиболее популярных и деятельных членов Национального собрания; депутат Конвента, голосовавший за казнь короля; в 1799 г. член Директории; активный участник государственного переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 г.), положившего конец Революции; в годы правления Наполеона (1799–1814) занимал ряд высоких постов, был избран членом Французской академии (1803) и получил титул графа Империи (1808); изгнанный во время Реставрации как цареубийца и исключенный из Академии, жил в Брюсселе и вернулся во Францию лишь после Июльской революции 1830 года.

43… После Дюпора наибольшим влиянием в клубе пользовались Барнав и Александр Ламет. — Барнав, Антуан Пьер Мари Жозеф (1761–1793) — французский политический деятель, адвокат парламента Гренобля, депутат Генеральных штатов, избранный от третьего сословия провинции Дофине, сторонник конституционной монархии; выдающийся оратор, один из вождей Революции; член Якобинского клуба, а затем — Клуба фельянов; был казнен 29 ноября 1793 г.

… Мирабо окрестил их триумгёзатом. — То есть «союзом трех прощелыг» (triumgueusat от лат. trium — «три» и фр. gueus — «прощелыга»). Это прозвище, вошедшее во французский язык, было дано Мирабо Дюпору, Барнаву и Ламету — его постоянным противникам в Национальном собрании, где они были своего рода руководящим центром. Слово произведено от известных в истории Древнего Рима триумвиратов (от лат. vir — «муж», «мужчина», «воин»), неофициальных союзов трех государственных деятелей: первого — триумвирата Цезаря, Помпея и Красса в 60–53 гг. до н. э. и второго — триумвирата Октавиана, Антония и Лепида в 43–36 гг. до н. э.

… Помимо Дюпора, Ламета и Барнава, здешней политической троицы, на каждом заседании тут можно встретить Лагарпа, Шенье, Шамфора, Андриё, Седена, Верне, Ларива, Тальма. — Лагарп, Жан Франсуа (1739–1803) — французский писатель, драматург и литературный критик; член Французской академии (1776); до 1793 г. был горячим республиканцем и членом Якобинского клуба, но, проведя четыре месяца в тюрьме во время Террора, вышел на свободу противником революционных идей.

Шенье, Мари Жозеф (1764–1811) — французский драматург, поэт, публицист и политический деятель; младший брат поэта Андре Шенье (1762–1794); член Якобинского клуба, депутат Конвента, голосовавший за смерть короля; член Французской академии (1803); участвовал в организации массовых революционных празднеств, написав для них несколько песен и гимнов.

Шамфор, Себастьен Рок Никола де (1741–1794) — французский писатель, поэт, журналист, мыслитель и моралист; член Французской академии (1781); приветствовал Революцию и в 1790–1791 гг. состоял в Якобинском клубе; в 1792–1793 гг. был директором Национальной библиотеки; 14 ноября 1793 г., во время Террора, опасаясь ареста, совершил неудачную попытку самоубийства и через несколько месяцев, 13 апреля 1794 г., скончался от полученных ран.

Андриё, Франсуа Гийом Жан Станислас (1759–1833) — французский адвокат, поэт, драматург и политический деятель; автор многочисленных пьес; с воодушевлением встретил Революцию и состоял в Якобинском клубе; после падения жирондистов, к которым он был близок, более года, вплоть до 9 термидора, скрывался от ареста; в 1798 г. стал депутатом Совета пятисот; в 1814–1833 гг. являлся профессором Коллеж де Франс; в 1816 г. был избран во Французскую академию.

Седен, Мишель Жан (1719–1797) — французский драматург, автор многочисленных либретто комических опер; член Французской академии (1786); благосклонно встретил Революцию, но отверг идеи якобинизма.

Верне, Карл (1758–1836) — французский художник, баталист и анималист; художник-историограф Наполеоновской армии; сын художника-мариниста Клода Жозефа Верне (1714–1789) и отец исторического живописца Ораса Верне (1789–1863).

Ларив — Жан Модюи де (1747–1827), французский драматический актер, дебютировавший в Комеди-Франсез в 1775 г. и носивший сценическое имя Ларив; соперник Тальма.

Тальма́, Франсуа Жозеф (1763–1826) — знаменитый французский драматический актер, реформатор театрального костюма и грима; во время Революции активно участвовал в общественной жизни, содействовал продвижению на сцену нового репертуара. Отметим, что в 1849 г. Дюма отредактировал и подготовил к изданию четыре тома «Мемуаров Тальма».

… Певец Лаис проверяет членские карточки… — Лаис — Франсуа Ле (1758–1831), знаменитый французский оперный певец, баритон-тенор, носивший сценическое имя Лаис и за время своей театральной карьеры (1779–1826) исполнивший партии в семидесяти операх; пылкий руссоист, пропагандист революционных идей, член Якобинского клуба, отдалившийся от него перед началом Террора.

… Лакло, автор «Опасных связей», этот человек с мрачной душой и язвительной улыбкой, Лакло, непосредственный агент герцога Орлеанского, сидит за столом президиума, в то время как Максимилиан де Робеспьер выступает с трибуны. — Лакло, Пьер Амбруаз Франсуа Шодерло де (1741–1803) — французский артиллерийский генерал, писатель, автор знаменитого эпистолярного романа «Опасные связи» («Les Liaisons dangereuses»; 1782), бичующего нравы аристократии, трудов по истории и военному делу; в годы Революции — участник интриг герцога Орлеанского, секретарем которого он был в 1788–1791 гг.

Робеспьер, Максимилиан (1758–1794) — один из лидеров Французской революции, депутат Учредительного собрания и Конвента, вождь якобинцев; член Комитета общественного спасения (27 июля 1793 г. — 27 июля 1794 г.), фактический глава правительства; был казнен на другой день после переворота 9 термидора (27 июля 1794 г.).

… Между тем будущие якобинцы, те, что появляются по мере того как прежние исчезают в глубинах революционной бездны, это Сен-Жюст, Кутон, Колло д'Эрбуа, Тальен, Сантер, Анрио, Леба́, Каррье, Гард, Ромм. — Сен-Жюст, Луи Антуан де (1767–1794) — политический и военный деятель Великой Французской революции, ближайший соратник Робеспьера, один из вдохновителей диктатуры и террора; депутат Конвента, в 1793–1794 гг. член Комитета общественного спасения; сыграл большую роль в организации побед Франции в войне против первой коалиции европейских государств; был казнен 28 июля 1794 г., на другой день после переворота 9 термидора.

Кутон, Жорж Огюст (1755–1794) — французский политический деятель и адвокат, депутат Законодательного собрания и Конвента, якобинец; в 1793–1794 гг. член Комитета общественного спасения; ближайший соратник Робеспьера; инвалид, страдавший параличом обеих ног и передвигавшийся в механическом кресле; был казнен 28 июля 1794 г., на другой день после термидорианского переворота.

Тальен, Жан Ламбер (1767–1820) — французский политический деятель и журналист; секретарь Парижской коммуны (1792) и депутат Конвента, примкнувший к монтаньярам; в 1793–1794 гг. широко использовал полномочия комиссара Конвента для личного обогащения; один из руководителей переворота 9 термидора. Сантер, Антуан Жозеф (1752–1809) — французский военачальник и политический деятель, бригадный генерал (1793); сын пивовара, с 1772 г. владелец крупной пивоварни в Сент-Антуанском предместье; участник штурма Бастилии и событий 10 августа 1792 г.; в 1792–1793 гг. командующий парижской национальной гвардией; в 1793 г. участвовал в войне в Вандее; после переворота 9 термидора отстранился от политической деятельности и ушел в отставку.

Анрио, Франсуа (1759–1794) — видный участник Великой Французской революции, таможенный служащий, главнокомандующий национальной гвардией Парижа после восстания 31 мая — 2 мая 1793 гг., приведшего к изгнанию жирондистов из Конвента, и вплоть до термидорианского переворота, на другой день после которого был казнен.

Леба́, Филипп Франсуа Жозеф (1765–1794) — французский адвокат и политический деятель, член Конвента, монтаньяр, преданный сторонник Робеспьера, член Комитета общественной безопасности; покончил с собой утром 28 июля 1794 г., на другой день после падения Робеспьера.

Каррье, Жан Батист (1756–1794) — французский политический деятель, сын крестьянина, юрист, депутат Конвента, монтаньяр; комиссар Конвента, прославившийся своей невероятной жестокостью в ходе подавления Вандейского восстания и ставший изобретателем метода массового уничтожения заключенных, т. н. «потопления»; поддержал переворот 9 термидора, но вскоре, обвиненный в зверствах в Нанте, которые он совершил с сентября 1793 г. по февраль 1794 гг., был приговорен к смерти и 16 декабря 1794 г. казнен.

Гара́, Доминик Жозеф (1749–1833) — французский политический и государственный деятель, адвокат, историк, публицист и журналист; депутат Генеральных штатов от третьего сословия бальяжа Юстарица; министр юстиции (с 9 октября 1792 г. по 20 марта 1793 г.), министр внутренних дел (с 23 января по 20 августа 1793 г.); член Французской академии (1803–1816), граф Империи (1808).

Ромм (Romme; у Дюма опечатка: Roumme) — Шарль Жильбер Ромм (1750–1795), французский политический деятель и математик; в 1779–1786 гг. жил в России, в Санкт-Петербурге, и был гувернером графа Павла Александровича Строганова (1774–1817); активный участник Великой Французской революции, состоявший в Якобинском клубе; член Законодательного собрания и Конвента, монтаньяр; противник термидорианской реакции, поддержавший Прериальское восстание санкюлотов (20–23 мая 1795 г.); 17 июня 1795 г., приговоренный к смерти, покончил жизнь самоубийством.

44… она неожиданно покинула Париж и удалилась в Э, к своему отцу… — Э — город на севере Франции, в Нормандии, в департаменте Приморская Сена, в 180 км от Парижа; столица одноименного графства, с 1775 г. принадлежавшего герцогу де Пентьевру; известен своим замком, который был построен в 1578–1665 гг. и который Луи Филипп, получивший его в 1821 г. в наследство от матери, превратил в 1830 г. в одну из королевских резиденций; с 1973 г. в этом замке располагается музей короля Луи Филиппа.

… подобно тому как это случилось с Людовиком XV после удаления его наставника, г-на де Фрежюса, принцесса Аделаида настолько серьезно заболела от печали, что пришлось призвать г-жу де Жанлис обратно. — Господин де Фрежюс — имеется в виду Андре Эркюль де Флёри (1653–1743), французский церковный и государственный деятель, кардинал (1726), епископ Фрежюсский в 1698–1715 гг.; член Французской академии (1717); с 1716 г. был воспитателем юного короля Людовика XV, а в 1726–1743 гг. фактически занимал пост его первого министра.

45… 14 июня 1791 года герцог Шартрский отбыл в Вандом, где находился его полк. — Вандом — старинный город в центральной части Франции, в департаменте Луар-и-Шер, на реке Луар, левом притоке Сарты; столица исторической области Вандомуа.

46… Выйдя из одной из конюшен г-на де Мастена, я встретил г-на де Лагонди… — Маетен (Mastin; у Дюма опечатка: Martin) — Жермен Гастон Морис Ле Маетен, граф де Маетен (1759 —?), сын камергера герцога Орлеанского, капитан 14-го драгунского полка.

Господин де Лагонди — Ноэль Андре Гильен де Лагонди (1746–1835), французский офицер, в 1789–1791 гг. подполковник 14-го драгунского полка, затем эмигрант, сражавшийся в рядах корпуса Конде; генерал-майор (1815), генерал-лейтенант (1816); в 1817 г. получил графский титул.

47… Король, задержанный в Варение сыном почтмейстера из Сент-Мену, Друэ, был в сопровождении Барнава, Латур-Мобура и Петиона возвращен в Париж вооруженной чернью. — Здесь имеется в виду провалившаяся попытка бегства Людовика XVI из Франции, начавшаяся с тайного отъезда королевской семьи из Тюильри в ночь с 20 на 21 июня 1791 г., а закончившаяся ее задержанием поздним вечером 21 июня на северо-востоке страны, в лотарингском городке Варенн-ан-Аргонн, в 250 км от Парижа, и принудительным возвращением в Тюильри 25 июня (т. н. бегство в Варенн).

Друэ, Жан Батист (1763–1824) — деятель Французской революции, сын лесоторговца; в июне 1791 г. почтмейстер в Сент-Мену, опознавший короля во время его бегства по дороге в Варенн; в 1792–1793 гг. депутат Конвента, якобинец; в 1793–1795 гг. был в плену у австрийцев; в период правления Директории подвергался преследованиям за революционную деятельность; в 1800–1814 гг. занимал должность супрефекта Сент-Мену; во время Реставрации был изгнан из Франции как цареубийца; умер в Маконе, где жил под чужим именем.

Сент-Мену — городок в департаменте Марна, в 40 км к северо-востоку от его административного центра Шалона-на-Марне; название получил в честь святой Манехильды, врачевавшей в нем в V в.

Латур-Мобур, Мари Шарль Сезар де Фай, граф де (1756–1831) — французский политический деятель и военачальник; полковник Суассонского пехотного полка (1780), кавалер ордена Святого Людовика, депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства сенешальства Пюи-ан-Веле; в июне 1791 г. один из комиссаров Национального собрания, отправленных за королем в Варенн; в 1792 г. получил чин генерал-майора; после свержения монархии бежал из Франции вместе с Лафайетом и был арестован австрийскими войсками; пять лет провел в заключении и вернулся во Францию лишь в 1799 г., после государственного переворота 18 брюмера и установления власти Бонапарта; в 1801 г. был избран членом Законодательного корпуса, с 1807 г. командовал Национальной гвардией департамента Манш, в 1810 г. был назначен начальником гарнизона Шербура; во время Первой реставрации получил звание пэра и чин генерал-лейтенанта.

… «Французский патриот» опубликовал следующие строки… — «Французский патриот» («Le Patriote fran§ais») — ежедневная парижская газета, издававшаяся с 28 июля 1789 г. по 2 июня 1793 г. Жаком Пьером Бриссо (1754–1793), одним из крупнейших деятелей Великой Французской революции, главой партии жирондистов, и сыгравшая важную роль в пропаганде республиканских идей. Дюма приводит здесь выдержку из номера этой газеты, датированного 25 июня 1791 г.

… Принц опубликовал следующую декларацию, адресованную редактору газеты «Национальное собрание»… — Имеется в виду газета «Национальное собрание и распорядительные органы» («Assemble Nationale et Corps administratifs», которая выходила в 1791–1792 гг., несколько раз меняя свое название, и издателем которой был журналист Шарль Фредерик Перле (1759–1828), известный своими контрреволюционными настроениями.

48… прочитав перед этим несколько страниц из сочинений Попа, Метастазио и из «Эмиля», я отправился купаться… — Поп, Александр (1688–1744) — английский поэт-сатирик, переводчик и философ; пользовался непререкаемым авторитетом в литературной среде; придал английскому стиху правильность и легкость, стремился «очистить» его от грубостей; был сторонником просветительского классицизма и высмеивал невежество и пороки современного ему общества.

Метастазио, Пьетро (подлинное имя — Пьетро Антонио Доменико Трапасси; 1698–1782) — знаменитый итальянский поэт, автор многочисленных оперных либретто, член академий разных стран; в 1718–1730 гг. жил в Неаполе, затем был приглашен в Вену и получил звание придворного либреттиста; черпал свои сюжеты не только из произведений античных авторов, но также из романтических поэм XVI в.; его драмы легли в основу либретто опер, авторами музыки которых были многие европейские композиторы.

… я уже обсыхал на берегу, так же как и Эдуар, как вдруг послышался крик… — Эдуар — слуга-негр герцога Шартрского.

49 … Тот, кто тонул, — это проживающий в Вандоме г-н Сире, помощник инженера ведомства Мостов и дорог. — Сире, Рене Франсуа (1765–1828) — военный инженер, выпускник Школы мостов и дорог, служивший в 1791–1794 гг. в Вандоме; в 1810–1814 гг. главный инженер департамента Тарн, а в 1814–1823 гг. — департамента Верхние Пиренеи.

VIII

… Герцог Шартрский сделал эту запись в своем бренном дневнике за полтора года до того, как история впишет в свою нетленную книгу следующие строки… — Дюма приводит далее слегка измененную выдержку из четвертого тома девятитомного сочинения «История Франции от конца царствования Людовика XVI и до 1825 года» («Histoire de France: depuis la fin du règne de Louis XVI jusqu’à l’année 1825»; 1827), автором которого был аббат Гийом Оноре Рок Монгайяр (1772–1825).

… генерал Дюмурье сбегает из своей ставки, расположенной у купален Сент-Амана, и, сопровождаемый герцогом Шартр-Орлеанским, укрывается на вражеских аванпостах. — Дюмурье, Шарль Франсуа (1739–1823) — французский военачальник и государственный деятель; генерал-лейтенант (1792), министр иностранных дел с 15 марта по 13 июня 1792 г.; военный министр с 13 по 18 июня 1792 г.; в молодости вел жизнь, полную авантюр, участвовал во многих войнах; во время Революции перешел на ее сторону, примкнув к жирондистам; в 1791 г. командовал войсками в Вандее; в 1792–1793 гг., во время войны с первой антифранцузской коалицией европейских государств, командовал армией, и под его руководством французские войска отразили в 1792 г. вторжение неприятеля, однако в апреле 1793 г. он был обвинен в сношениях с неприятелем и бежал за границу; окончил жизнь в эмиграции, в Англии, однако его имя выгравировано на Триумфальной арке в Париже.

Сент-Аман — имеется в виду городок Сент-Аман-лез-О на северо-востоке Франции, в 6 км от бельгийской границы, в департаменте Нор; с кон. XVII в. известен как термальный курорт.

После своего поражения в битве при Неервиндене (18 марта 1793 г.) и отступления из Бельгии генерал Дюмурье разместил близ Сент-Амана, в местечке Ле-Бу-Сент-Аман, свой штаб.

50 … историк вечно колеблется между хулой и снисхождением и, взявшись за перо, чтобы судить, как Тацит, в конечном счете вынужден просто-напросто рассказывать, как Светоний. — Тацит, Публий Корнелий (ок. 55 — ок. 120) — древнеримский историк и писатель, убежденный сторонник республиканского правления; автор трудов по истории Рима, Римской империи и древних германцев; одно из главных его сочинений — «Анналы» (лат. «Annales»): из 16 книг этого труда, охватывающих период с 14 по 68 гг., сохранились лишь книги I–IV и частично V, VI, XI и XVI.

Светоний — Гай Светоний Транквилл (ок. 70 — ок. 140), древнеримский писатель, автор сочинения «Жизнеописание двенадцати цезарей» («De vita XII Caesarum»); служил при императоре Траяне, при Адриане руководил императорской канцелярией; впав в немилость, посвятил себя писательской деятельности.

… 6 июля, в своем циркулярном письме, помеченном Падуей, император Леопольд II призвал других европейских монархов присоединиться к нему… — Леопольд II (1747–1792) — император Священной Римской империи с 30 сентября 1790 г., а до этого, с 1765 г., великий герцог Тосканский; третий сын Марии Терезии и ее супруга Франца I Стефана; младший брат Иосифа II (1741–1790; император с 1765 г.), оставшегося бездетным, и его наследник; за два года своего царствования в значительной степени успокоил сословное и национальное недовольство в государстве, расшатанном нововведениями Иосифа II; скоропостижно скончался 1 марта 1792 г.

Падуя — город на северо-востоке Италии, в области Венето, административный центр одноименной провинции; в 1405–1797 гг. принадлежал Венецианской республике, затем был передан Габсбургам, в 1805 г. вошел в состав Итальянского королевства, созданного Наполеоном, а в 1814 г. вновь отошел к Австрии; в 1866 г. вместе с Венецией был включен в состав нового Итальянского государства.

… герцог Шартрский получил приказ отбыть в Валансьен. — Валансьен — город на северо-востоке Франции, в 200 км к северо-востоку от Парижа, вблизи бельгийской границы, в департаменте Нор; в средние века один из главных городов графства Эно.

51 … Двадцать седьмого августа, в то самое время, когда юный принц вступил на свой новый пост, Леопольд II и Фридрих Вильгельм встречаются в Пильнице. — Фридрих Вильгельм II (1744–1797) — король Пруссии с 1786 г., племянник Фридриха Великого (1712–1786; правил с 1740 г), сын принца Августа Вильгельма Прусского (1722–1758) и его жены с 1742 г. Луизы Амалии Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1722–1780).

Пильниц — загородная резиденция саксонских монархов, расположенная на берегу Эльбы, у юго-восточной окраины Дрездена; включает три дворца: Водный, Нагорный и Новый, построенные соответственно в 1721–1722, 1722–1723 и 1819–1826 гг., и английский парк.

27 августа 1791 г., по окончании состоявшихся в Пильнице трехдневных переговоров между императором Леопольдом II и прусским королем Фридрихом Вильгельмом II и по настоянию приехавшего туда графа д’Артуа, была подписана т. н. Пильницкая декларация, ставшая основой объединения европейских монархов против Французской революции и воспринятая во Франции как объявление войны.

53 … Одиннадцатого сентября 1792 года он был назначен генерал-лейтенантом и начальником гарнизона Страсбурга. — Страсбург — старинный город в среднем течении Рейна, столица Эльзаса; осажденный 28 сентября 1681 г. тридцатитысячной армией, которой командовал лично Людовик XIV, был вынужден признать власть французского короля, что закрепил Рисквикский мирный договор 1697 г., завершивший войну за Пфальцское наследство (1688–1697); ныне является административным центром французского департамента Нижний Рейн.

… он был возвращен в Мецскую армию, под начальство генерала Келлермана… — Речь идет об армии, призванной оборонять Мец — старинный город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, у места впадения в Мозель реки Сей, ныне являющийся административным центром департамента Мозель; с нач. XI в. он был столицей духовного княжества; в 1552 г. вошел в состав Франции;во время Франко-прусской войны (1870–1871) был захвачен немцами и оставался в составе Германии до 1919 г.

Келлерман, Франсуа Этьенн Кристоф (1735–1820) — французский военачальник, маршал Империи (1804), участник войн Революции и Наполеона; осенью 1792 г., в чине генерал-лейтенанта командуя Центральной армией, принимал участие в отражении войск первой антифранцузской коалиции.

… Все это происходило в конце октября, в самый разгар кампании, кампании неудачной, начавшейся с отступления, а скорее, беспорядочного бегства при Кьеврене и убийства Теобальда Диллона. — Кьеврен — небольшой городок на западе Бельгии, в провинции Эно, на французской границе, на пути из Валансьена в Монс.

29–30 апреля 1792 г. возле Кьеврена произошел бой между французской армией генерала Бирона и австрийскими войсками под командованием Жана Пьера де Больё (1725–1819), имперского генерала бельгийского происхождения, закончившийся поспешным отступлением французов.

Диллон, Теобальд, граф (1745–1792) — французский генерал, по происхождению ирландец; генерал-майор (1791); в начале Революции служил военным комендантом Лилля; 29 апреля 1792 г. был растерзан солдатами, обвинившими его в измене.

… В марте 1792 года герцог Орлеанский, начиная с 1779 года находившийся в ранге адмирала, отбыл в Лорьян… — Лорьян — военный и торговый порт на западе Франции, в Бретани, в устье реки Блаве; основан в XVII в. на месте судостроительных верфей Ост-Индской компании, чему и обязан своим названием: Лорьян (I'Orient) в переводе с французского означает «Восток».

… 20 апреля 1792 года Людовик XVI отправился в Законодательное собрание, чтобы объявить войну Францу II, королю Богемии и Венгрии. — Франц II (1768–1835) — старший сын Леопольда II, умершего 1 марта 1792 г., и его жены с 1764 г. Марии Луизы Испанской (1745–1792); король Богемии и Венгрии с 1 марта 1792 г., император Священной Римской империи с 14 июля 1792 г. (день его коронации во Франкфурте) и до ее официального упразднения 6 августа 1806 г., а с И августа 1804 г. первый император Австрийский под именем Франц I; один из руководителей борьбы европейских монархов против Французской республики и Наполеона.

… Желая получить какое-нибудь командование, герцог поспешил обратиться к министру Лакосту с просьбой походатайствовать за него перед королем. — Лакост, Жан де (1730–1820) — французский государственный деятель и адвокат, военно-морской министр с 16 марта по 21 июля 1792 г.; затем короткое время занимал должность посла в Тоскане; в 1800–1814 гг. состоял членом совета, ведавшего морскими военными призами.

54 … два старших сына герцога Орлеанского получили тогда боевое крещение, и г-н де Бирон в своем рапорте сказал о них так… — Господин де Бирон — здесь: Арман Луи де Гонто-Бирон (1747–1793), носивший сначала титул графа де Бирона, затем маркиза де Гонто (1758), герцога де Лозена (1766), герцога де Бирона (1788); французский военачальник, генерал-майор (1784), генерал-лейтенант (1792); депутат Генеральных штатов, вставший на сторону Революции; сыграл видную роль в Американской войне за независимость и в революционных войнах Франции; обвиненный в измене, был казнен 31 декабря 1793 г.; покоритель женских сердец, автор интересных мемуаров, охватывающих период с 1747 по 1783 гг. и опубликованных впервые в 1821 г.

… Затем он вместе с бригадой драгун перешел под начальство Люкнера в лагерь Ла-Мадлен и оттуда явился 17 июня к стенам Кортрейка, где снова свел знакомство с вражескими пулями. — Люкнер, Николаус, барон фон (1722–1794) — французский военачальник, маршал Франции (1791); уроженец Баварии, служивший вначале в баварской, голландской и ганноверской армиях, а в ходе Семилетней войны сражавшийся под знаменами прусского короля Фридриха II Великого против французов; в 1763 г. перешел на французскую службу, получив чин генерал-лейтенанта; в начале войны с первой антифранцузской коалицией командовал Рейнской армией (с декабря 1791 г. по май 1792 г.), а затем Северной (с мая по июль 1792 г.); обвиненный в измене, был казнен 4 января 1794 г.

Ла-Мадлен — французский военный лагерь в одноименном северном предместье Лилля, на дороге в Кортрейк.

Кортрейк (фр. Куртре) — город в Бельгии, окружной центр в провинции Эно; расположен в 25 км к северо-востоку от французского города Лилль.

Армия Люкнера захватила Кортрейк 18 июня 1792 г.

IX

… Они стали называться: 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября. — Дюма перечисляет здесь важнейшие вехи первого этапа Великой Французской революции:

20 июня — имеется в виду вторжение в Тюильри 20 июня 1792 г. толпы парижан и унижение Людовика XVI, на голову которого нацепили фригийский колпак;

10 августа — имеется в виду народное восстание 10 августа 1792 г. в Париже, один главных эпизодов Великой Французской революции, день падения французской монархии, когда был свергнут с трона и взят под стражу король Людовик XVI; поводом к восстанию послужили слухи о возможном вторжении во Францию иноземных армий и сговоре с ними короля;

2 — 3 сентября 1792 г. революционные толпы учинили в тюрьмах Парижа и других городов массовые убийства заключенных, которых подозревали в сочувствии к монархии и подготовке контрреволюционного мятежа; за эти дни было убито более тысячи человек — аристократов, неприсягнувших священников, швейцарских гвардейцев и обычных уголовников.

55 … В разгар всех этих событий Лафайет вознамерился сыграть роль Монка… — Монк, Джордж, первый герцог Албемарль (1608–1670) — английский полководец и адмирал, ставший ключевой фигурой в реставрации королевской власти в Англии в 1660 г.

… австрийцы арестовали его и отправили в казематы Ольмюца. — Ольмюц (соврем. Оломоуц) — старинный город на востоке Чехии, в Моравии, расположенный на берегах реки Моравы.

Лафайет, арестованный австрийцами после его бегства из Франции 19 августа 1792 г., вначале находился в тюремном заключении в Вестфалии, а с 16 мая 1794 г. и вплоть до своего освобождения 17 сентября 1797 г. содержался в Ольмюцской крепости.

… Вместе с новым Собранием возникла новая партия — партия Жиронды. — Имеется в виду одна из важнейших политических партий эпохи Великой Французской революция, обязанная своим названием тому, что ее вождями были депутаты Законодательного собрания, избранные от департамента Жиронда на юго-западе Франции, с административным центром в городе Бордо.

… Умершего Мирабо и ниспровергнутого Барнава сменил Верньо. — Верньо, Пьер Виктюрньен (1753–1793) — французский политический деятель и адвокат, один из самых выдающихся ораторов эпохи Революции; депутат Законодательного собрания и Конвента, один из предводителей жирондистов, боровшийся с Робеспьером и его партией; был казнен 31 октября 1793 г. в Париже вместе с двадцатью другими депутатами-жирондистами.

… партия Жиронды добилась большинства в Собрании и после отставки г-на де Нарбонна вынудила королеву, несмотря на ее неприязнь к жирондистам, согласиться на формирование жирондистского кабинета министров. — Нарбонн-Лара, Луи Мари Жан, граф де (1755–1813) — французский военный деятель и дипломат, принадлежавший к знатному пармскому роду; его мать, Франсуаза де Шалю (1734–1821), с 1749 г. супруга герцога Жана Франсуа де Нарбонн-Лара (1718–1806), придворная дама дочери Людовика XV, была любовницей короля; он воспитывался при дворе вместе с детьми Людовика XV и был очень на него похож (поэтому его считали незаконным сыном короля); примкнул к Революции в ее начале; сопровождал дочерей Людовика XV в эмиграцию, затем был военным министром (с 7 декабря 1791 г. по 9 марта 1792 г.); после падения монархии эмигрировал; вернулся вслед за установлением власти Наполеона и служил ему, получив чин дивизионного генерала (1809); участвовал в кампании 1812 г.

56 … Дюмурье занял должность министра иностранных дел; Клавьер — министра финансов; Ролан — министра внутренних дел. — Клавьер, Этьенн (1735–1793) — французский финансист, экономист, публицист и государственный деятель, республиканец; уроженец Женевы; сотрудник Мирабо; депутат Законодательного собрания; министр финансов в правительстве жирондистов (24 марта — 13 июня 1792 г., 10 августа 1792 г. — 13 июня 1793 г.); находясь в тюрьме, покончил с собой 8 декабря 1793 г.

Ролан де Ла Платьер, Жан Мари (1734–1793) — французский государственный деятель и экономист, депутат Законодательного собрания, один из лидеров жирондистов; министр внутренних дел (24 марта — 13 июня 1792 г., 10 августа 1792 г. — 23 января 1793 г.); после изгнания жирондистов из Конвента долго скрывался в провинции, но 10 ноября 1793 г., узнав о казни жены, покончил жизнь самоубийством.

… Трое прочих членов кабинета — Дюрантон, министр юстиции, де Грае, военный министр, и Лакост, военно-морской министр, — были фигурами незначительными. — Дюрантон, Антуан (1736–1793) — французский государственный деятель, адвокат из Бордо, прокурор-синдик департамента Жиронда, жирондист, министр юстиции с 14 апреля по 4 июля 1792 г.; казнен в Бордо 20 декабря 1793 г.

Грав, Пьер Мари, маркиз де (1755–1823) — французский государственный деятель и писатель, бригадный генерал (1791); с 9 марта по 8 мая 1792 г. военный министр, затем, до 1799 г., эмигрант; в 1816 г. стал пэром Франции.

Лакост — см. примеч. к с. 53.

… В то время, к которому мы подошли, Дюмурье, родившемуся в 1733 году, было пятьдесят восемь лет… — Дюмурье родился 26 января 1739 г., и в 1792 г. ему было пятьдесят три года.

… при Людовике XVI он возвысился, связав свое имя с крупнейшим национальным начинанием, которое предпринял Людовик XVI и завершил Наполеон и которое именуется строительством Шербурского порта. — Шербур — портовый город на северо-западе Франции, в Нормандии, на севере полуострова Котантен, на берегу пролива Ла-Манш, в департаменте Манш. Шербурский порт защищен самым большим в мире искусственным рейдом, строительство которого началось в 1779 г. по инициативе Людовика XVI, было продолжено в 1802 г. по приказу первого консула Бонапарта, а завершено лишь в 1895 г.

В 1778 г. Дюмурье был назначен начальником гарнизона Шербура и в течение одиннадцати лет, вплоть до 1789 г., руководил строительством Шербурского порта.

57 … Взамен лейб-гвардии, распущенной после событий 5 и 6 октября, взамен швейцарской гвардии, истребленной 10 августа, королю была предоставлена конституционная гвардия. — Здесь явный анахронизм: конституционная гвардия, созданная в сентябре 1791 г., была расформирована 29 мая 1792 г., еще до событий 10 августа.

… По докладу Базира и по докладу солдата конституционной гвардии по имени Иоахим Мюрат, заявившего, что его хотели подкупить деньгами и отправить в Кобленц, но он, честный патриот, отказался от этого, конституционную гвардию распустили… — Базир, Клод (1764–1794) — французский политический деятель и адвокат, депутат Законодательного собрания и Конвента, дантонист; был замешан в спекулятивных махинациях; казнен 5 апреля 1794 г. вместе с Дантоном и его сторонниками.

Мюрат, Иоахим Наполеон (1767–1815) — французский военный деятель, маршал Империи (1804), герцог Бергский, Юлихский и Киевский (в 1806–1808 гг.), король Неаполитанский (с 1 августа 1808 г.); выдающийся кавалерийский военачальник, ближайший сподвижник Наполеона, с 1800 г. муж его сестры Каролины (1782–1825); сын трактирщика, начавший службу солдатом; участник подавления восстания роялистов в Париже в 1795 г.; с 1796 г. генерал; участвовал во всех наполеоновских войнах; в 1808 г. подавил восстание в Мадриде; во время похода на Россию командовал резервной кавалерией и потерпел поражение под Тарутином; после отъезда Наполеона во Францию командовал отступавшей наполеоновской армией; в 1813 г. участвовал в сражениях под Дрезденом и Лейпцигом; в январе 1814 г. как король Неаполитанский вступил в тайный союз с Австрией и Великобританией, обязавшись начать вооруженную борьбу против Наполеона. Однако, не получив поддержки на Венском конгрессе, в период Ста дней начал военные действия против Австрии и был разгромлен при Толентино (2–3 мая 1815 г.); после потери армии бежал из Неаполя (21 мая), попытался присоединиться к Наполеону, но тот отказался принять его, считая его предателем; 25 августа 1815 г. во главе небольшого отряда высадился на Корсике, где были сильны бонапартистские настроения, и больше месяца провел на этом острове, пользуясь большой поддержкой населения; 28 сентября 1815 г. с отрядом в 200 человек отправился в Неаполь, чтобы вернуть себе престол, но попал в шторм, высадился с горсткой людей в Калабрии, был арестован в городке Пиццо и 13 октября 1815 г. расстрелян там по решению военного суда.

Кобленц — старинный город на западе Германии, в земле Рейнланд-Пфальц, основанный в 9 г. до н. э.; расположен у места впадения в Рейн реки Мозель, примерно в 80 км к юго-востоку от Кёльна, выше его по течению; в 1690–1801 гг. был резиденцией архиепископов-курфюрстов Трирских, а в 1801–1814 гг. — столицей французского департамента Рейн-и-Мозель; решением Венского конгресса был передан Пруссии и в 1822 г. стал местопребыванием властей прусской Рейнской провинции; во время Великой Французской революции служил главным сборным пунктом французских эмигрантов.

… Де Грава заменили полковником Серваном, подопечным Ролана, а точнее, г-жи Ролан. — Серван де Жербе, Жозеф Мари (1741–1808) — французский государственный деятель, военачальник и военный историк; генерал-лейтенант (1792); военный министр с 9 мая по 13 июня и с 10 августа по 3 октября 1792 г.; в 1793 г. главнокомандующий Западно-Пиренейской армией; автор шеститомного труда «История войн галлов и французов в Италии» (1805).

Госпожа Ролан — Манон Жанна Флипон (1754–1793), с 1780 г. супруга Жана Мари Ролана де Ла Платьера; хозяйка политического салона; оказывала большое влияние на политику жирондистов и была автором многих их программных документов; после установления якобинской диктатуры казнена (8 ноября 1793 г.); оставила мемуары, написанные в тюрьме и опубликованные впервые в 1795 г. под названием «Призыв гражданки Ролан к беспристрастному потомству» («Appel à l’impartiale postérité par la citoyenne Roland»).

58 … Он предложил Найяка в качестве министра иностранных дел, Верженна — в качестве министра финансов и Мурга — в качестве министра внутренних дел… — Найяк, Пьер Поль де Мердьё, барон де (1737 — ок. 1813) — французский дипломат, с 13 по 18 июня 1792 г. формально занимавший пост министра иностранных дел, но даже не успевший приступить к исполнению своих министерских обязанностей, поскольку находился в это время за пределами Франции, в Цвайбрюккене; затем посол в Генуе, а с 1793 г. эмигрант.

Верженн — здесь: Шарль Бонавантюр Франсуа Ксавье Гравье, маркиз де Верженн (1751–1794), племянник Шарля Гравье, графа де Верженна (1717–1787), государственного секретаря по иностранным делам в 1774–1787 гг., сын его старшего брата, дипломата Жана Гравье де Верженна (1718–1794); парламентский докладчик, а в 1782–1786 гг. интендант финансового округа Ош; в июне 1792 г. категорически отказался занять предложенный ему по рекомендации Дюмурье пост министра финансов; был казнен вместе со своим отцом 24 июля 1794 г.

Мург, Жак Антуан (1734–1818) — французский чиновник и экономист, с 1782 г. руководитель компании, занимавшейся строительством военного порта в Шербуре, друг Дюмурье; с 13 по 18 июня 1792 г. министр внутренних дел; затем отошел от политической жизни и обратился к филантропии.

59… В момент, когда восстала Вандея, когда был осажден Лонге и, когда подвергся бомбардированию Валансьен, когда Верден открыл свои ворота врагу и послал самых невинных и самых красивых своих девушек поднести ему цветы! — Вандея — департамент на западе Франции, у побережья Атлантического океана, в прошлом составлявший северную часть исторической провинции Пуату; главный город — Ла-Рош-сюр-Йон; название департамента происходит от небольшой речки Вандея, протекающей по его территории, правого притока реки Севр-Ньортез.

Во время Великой Французской революции, с марта 1793 г., в западных провинциях Франции происходили многочисленные крестьянские восстания против Республики, центром которых стала Вандея, поэтому все движение получило название Вандейского восстания, а его участников именовали вандейцами. Отдельные вспышки недовольства сельского населения, вызванные преследованием церкви и массовым набором в армию и происходившие еще в 1791 г., весной 1793 г. переросли в настоящую войну. Предводителями Вандейского восстания были дворяне и священники, а военную помощь мятежники получали от эмигрантов и стран европейской коалиции. Сопровождавшееся невероятными жестокостями с обеих сторон, восстание было в основном подавлено летом 1796 г., однако отдельные мятежи повторялись вплоть до реставрации Бурбонов.

Лонгви — город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, в департаменте Мёрт-и-Мозель, вблизи границ с Бельгией и Люксембургом; был взят прусскими войсками 23 августа 1792 г. после нескольких дней бомбардирования.

Валансьен — см. примеч. к с. 50.

Верден — город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, на реке Маас, в 260 км к востоку от Парижа; столица духовного княжества, отошедшего к Франции в 1648 г.; капитулировал 2 сентября 1792 г.

… Правда, Борепер пустил себе пулю в лоб, чтобы не сдаваться… — Борепер, Никола Жозеф (1740–1792) — французский офицер, выслужившийся из рядовых, сын бакалейщика, кавалер ордена Святого Людовика (1789), с 1788 г. капитан второго полка карабинеров Месье; с 1791 г. подполковник батальона волонтеров департамента Мен-и-Луара, с июня 1792 г. командующий гарнизоном Вердена, пустивший себе пулю в лоб 2 сентября того же года, после того как по решению городских властей эта крепость была сдана прусской армии; национальный герой Республики, погребенный в Пантеоне.

60… Дантон послал ему вдохновение в лице Фабра д'Эглантина и силу в лице Вестермана. — Фабр д’Эглантин, Филипп Франсуа Назер (1750–1794) — французский политический деятель, драматург и поэт; член Конвента, сторонник Дантона; составитель революционного календаря; был казнен 5 апреля 1794 г.

Вестерман, Франсуа Жозеф (1751–1794) — активный участник восстания 10 августа 1792 г., уроженец Эльзаса, командир национальной гвардии Сент-Антуанского предместья, сторонник Дантона; бригадный генерал (1793), главнокомандующий армией Ларошельского побережья, одержавший ряд крупных побед в войне с вандейскими мятежниками и прославившийся своей жестокостью; был казнен 5 апреля 1794 г.

X

… Его звали Марсо. — Марсо, Франсуа Северен Дегравьер (1769–1796) — французский республиканский военачальник, дивизионный генерал (1794); сын адвоката; до военной службы, которую он начал в 1785 г., был писарем провинциального прокурора; принимал участие во взятии Бастилии; стал генералом и блестяще проявил себя в войне с первой коалицией европейских государств, а также в боях в Вандее, где он нанес несколько поражений мятежникам; в кампании 1795–1796 гг. состоял в армии Самбры-и-Мёзы; считался олицетворением бесстрашия и отваги, за что получил прозвище «Лев французской армии».

… четырьмя годами позднее, уже в чине генерала, он был убит у Альтенкирхена. — Альтенкирхен — небольшой город в Западной Германии, в земле Рейнланд-Пфальц, в 40 км к северу от Кобленца; в XVIII в. входил в Трирское архиепископство; после республиканских и наполеоновских войн вошел в состав Пруссии.

Марсо был смертельно ранен во время боя в лесу близ селения Хёхстенбах, прикрывая отступление французской армии, и через три дня, 23 сентября 1796 г., скончался в соседнем Альтенкирхене.

… И герцог Брауншвейгский прекрасно сознавал все это, находясь целую неделю в Вердене… — Герцог Брауншвейгский — здесь:Карл II Вильгельм Фердинанд (1735–1806), немецкий владетельный князь и прусский военачальник, племянник Фидриха Великого, герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский с 1780 г., прусский генерал-фельдмаршал с 1787 г.; участник Семилетней войны и войн против революционной Франции и Наполеона; в 1792–1794 гг. главнокомандующий союзными австро-прусскими войсками.

Изданный от его имени 25 июля 1792 г. в Кобленце манифест в защиту короля и с угрозами в адрес сторонников Революции вызвал бурное возмущение во Франции и ускорил падение монархии.

61 … Что он услышал? Старую песню «Дело пойдет!» и юную «Марсельезу», появившуюся на свет специально для того, чтобы стать триумфальной песней при Вальми. — «Дело пойдет!» («£а ira») — одна из самых знаменитых песен Великой Французской революции, служившая до появления «Марсельезы» неофициальным гимном революционной Франции и выражавшая дух революционного оптимизма; впервые прозвучала на улицах Парижа в мае 1790 г.; автором слов песни считается уличный певец Ладре, отставной солдат, который исполнял ее на мотив популярного контрданса «Le carillon national» («Народный перезвон»), сочиненного композитором и скрипачом Бекуром.

«Марсельеза» — французская революционная песня, сочиненная в апреле 1792 г. французским поэтом и композитором Клодом Жозефом Руже де Лилем (1760–1836) и первоначально носившая название «Боевая песнь Рейнской армии»; государственный гимн Франции в 1795–1804 гг. и с 1879 г. по настоящее время; в июле 1792 г. под названием «Марш марсельцев» (сокращенно «Марсельеза») была принесена в Париж батальоном волонтеров из Марселя и быстро стала популярнейшей песней Революции.

Вальми — небольшое селение на северо-востоке Франции, в Шампани, в департаменте Марна, в 10 км к западу от города Сент-Мену.

20 сентября 1792 г., во время войны с первой коалицией европейских держав, в сражении близ Вальми французская армия под командованием Дюмурье и Келлермана нанесла поражение войскам Пруссии и Австрии и остановила их наступление на Париж; эта победа предопределила изгнание интервентов из Франции.

… обратитесь к книге, озаглавленной «Карл д'Эсте, или Тридцать лет из жизни государя»… — «Карл д'Эсте, или Тридцать лет из жизни государя» («Charles d’Este, ou Trente ans de la vie d’un souverain»), двухтомное апологетическое сочинение, опубликованное в Париже в 1836 г., посвящено внуку герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского — Карлу Фридриху Августу Вильгельму (1804–1873), герцогу Брауншвейгского в 1815–1830 гг., который возводил свой род к Фульку I, маркизу д'Эсте в 1117–1135 гг., и был изгнан с трона 9 сентября 1830 г. в результате народного восстания. Дюма приводит здесь обширную цитату из первого тома этого сочинения.

… Министры Фридриха Вильгельма и генералы, окружавшие его особу, вместе с монархом убедили герцога Брауншвейгского, что это от него, главнокомандующего королевской армией, должен исходить подобный документ. — Фридрих Вильгельм — см. примеч. к с. 51.

62 … этим божеством было сладострастие, которое он ставил между его верховным жрецом и его верховной жрицей, Леопольдом II и Екатериной II… — Леопольд II — см. примеч. к с. 50.

Екатерина II (1729–1796) — русская императрица с 1761 г.; урожденная принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, старшая дочь князя Христиана Августа Ангальт-Цербстского (1690–1747) и его жены с 1727 г. принцессы Иоганны Елизаветы Гольштейн-Готторпской (1712–1760); с 1762 г., после низвержения, а затем убийства своего мужа императора Петра III (1728–1762; правил с 1761 г.), женой которого она была с 1745 г., правила единолично и старалась всеми силами доказать свою приверженность православию и идее укрепления российской государственности; наибольших успехов в этом направлении достигла в области внешней политики, расширив границы России путем присоединения территорий после победоносных войн с турками (1768–1774, 1787–1792) и в результате трех разделов Польши (1772, 1793 и 1795 гг.); при ней Россия заявила о себе как о мощной державе, способной оказывать существенное влияние на ход мировой истории; во внутренней политике жестко придерживалась курса на усиление крепостничества, расширение привилегий дворянства и подавление свободомыслия.

… его мозг ослабел и воля, эта Минерва, которая должна была выйти оттуда во всеоружии, умерла, а точнее агонизировала там, не успев появиться на свет. — Минерва — италийская богиня-воительница, покровительница мудрости, искусств и ремесел; соответствовала греческой Афине Палладе, дочери Зевса (рим. Юпитера) и его супруги Метиды. Согласно мифу, Зевс, которому было предсказано, что забеременевшая от него Метида родит ему сына, который превзойдет его, проглотил ее, но через некоторое время почувствовал страшную головную боль и приказал Гефесту разрубить ему голову; из расколотого черепа Зевса вышла в полном вооружении — в шлеме, с копьем и щитом — воительница Афина Паллада.

… В числе этих государей находился и герцог Веймарский… — Герцог Веймарский — здесь: Карл Август Саксен-Веймар-Эйзенахский (1757–1828), герцог Саксен-Веймарский и Саксен-Эйзенахский с 1758 г., государь объединенного Саксен-Веймар-Эйзенахского герцогства с 1809 г., великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский с 1815 г., который превратил Веймар, столицу своего герцогства, в центр интеллектуальной жизни Германии и с 1775 г. состоял в дружеских отношениях с Гёте, ставшим его советником, а с 1815 г. и государственным министром; в 1787 г. вступил в прусскую военную службу и в 1792 г. участвовал в походе против Франции; в 1803 г. был принят на русскую военную службу и в чине генерал-лейтенанта принимал участие в сражении при Аустерлице.

… Речь идет о Гёте, который посреди всей этой военной обстановки, посреди всего этого ратного шума сочинял тот катехизис сомнения, что носит название «Фауст»… — Гёте, Иоганн Вольфганг (1749–1832) — немецкий поэт и мыслитель, выдающийся представитель Просвещения в Германии; один из основоположников немецкой литературы нового времени; разносторонний ученый, автор ряда работ по естествознанию.

Гёте, сопровождавший осенью 1792 г. коалиционные войска, которые вторглись во Францию, спустя почти тридцать лет описал эту военную экспедицию в своем очерке «Кампания во Франции» («Kampagne in Frankreich»; 1822).

«Фауст» («Faust») — знаменитая драма Гёте, состоящая из двух частей; первая была опубликована в окончательном варианте в 1808 г., вторая — в 1832 г., после смерти автора.

… Он создавал его, великий поэт, не догадываясь, что Бог тоже создавал в это же самое время своего собственного Фауста и своего собственного Мефистофеля. Однако его Фауст звался Наполеоном, а его Мефистофель — Талейраном. — Фауст — заглавный персонаж трагедии Гёте, ученый, продавший душу дьяволу Мефистофелю ради знаний, богатства и мирских наслаждений.

Талейран — имеется в виду выдающийся французский политик и дипломат Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754–1838), страдавший врожденной хромотой; до Революции — священник, в 1788–1791 гг. епископ Отёнский, позднее сложивший с себя сан; депутат Генеральных штатов, избранный от духовенства бальяжа Отёна и присоединившийся к депутатам от третьего сословия; министр иностранных дел Директории в 1797–1799 гг., Наполеона (от которого в 1806 г. получил титул суверенного князя Беневенто) в 1799–1807 гг. и Бурбонов в 1814–1815 гг.; глава правительства с 9 июля по 26 сентября 1815 г.; посол Июльский монархии в Лондоне в 1830–1834 гг.; был известен крайней политической беспринципностью и корыстолюбием; содействовал низложению Наполеона в 1814 г.

63 … О хромоногие дьяволы, поведайте нам, кто пребывал в большем отчаянии: Фауст, видя Маргариту обезглавленной на горе Броккен, или Наполеон, видя Францию погубленной в битве при Ватерлоо?! — Маргарита (Гретхен) — героиня драмы «Фауст», возлюбленная заглавного персонажа, поэтичная нежная девушка, обманутая Мефистофелем и погубившая себя: нечаянно отравив свою мать снотворным снадобьем и утопив своего ребенка, зачатого ею от Фауста, она ждет казни в тюрьме, где постепенно теряет рассудок.

Броккен — самая высокая гора Гарца, горной системы на севере Германии, имеющая высоту 1 141 м; находится в земле Саксония-Анхальт. По легенде, в ночь с 30 апреля на 1 мая на Броккене собираются ведьмы на празднование Вальпургиевой ночи, что нашло отражение в первой части драмы «Фауст», где в сцене «Вальпургиева ночь» призрак Маргариты является Фаусту как пророческое видение в образе девушки с колодками на ногах и тонкой красной линией на шее — следом секиры палача.

В битве при Ватерлоо (населенный пункт в Бельгии, в провинции Брабант, в 20 км к югу от Брюсселя) 18 июня 1815 г. армия Наполеона была разгромлена войсками Англии, Нидерландов и Пруссии. После этого поражения Наполеон окончательно отрекся от престола.

… Вы вознамерились выкорчевать лес куда более живой, куда более густой, куда более укоренившийся, чем знаменитый лес Тассо, где каждое дерево обладало речью и истекало кровью через нанесенную ему рану. — Тассо, Торквато (1544–1595) — итальянский поэт, автор героической поэмы «Освобожденный Иерусалим», впервые опубликованной в 1581 г.

Здесь имеется в виду эпизод из песни XVIII поэмы: христианский рыцарь Ринальдо попадает в зачарованный лес волшебницы Армиды, где видит мусульманских дев-воительниц, выходящих из деревьев. При виде его они превращаются в циклопов. Ринальдо истребляет их, несмотря на стоны деревьев, и тем снимает с леса заклятье: древесные стволы теперь можно употребить на осадные машины для взятия Иерусалима.

… Дюмурье поджидает вас в ущельях Аргонна. — Аргонн — природная область на северо-востоке Франции, в Лотарингии, у границы с Бельгией; главный город — Сент-Мену; отличительной чертой ее ландшафта являются холмы высотой до 350 м, покрытые густым смешанным лесом.

64 … Правда, остается еще виноград Шампани. — Шампань — историческая область на северо-востоке Франции, с главным городом Труа, знаменитая своими винодельческими традициями; с X в. независимое графство, в 1284 г., вследствие брачного союза графини Жанны Шампанской (1271–1305) и наследника французского престола, будущего короля Филиппа IV Красивого (1268–1314; правил с 1285 г.), присоединенное к французской короне.

… Два очаровательных адъютанта, две молодые и прелестные девушки в гусарском мундире, в равной степени годные для бала и битвы, сестры де Ферниг, а рядом с ними, чтобы оградить их от малейшей клеветы, их отец и брат — это от старого порядка… — При штабе Дюмурье в качестве его адъютантов состояли две сестры — красавицы Мари Фелисите де Ферниг (1770–1841) и Мари Теофиль де Ферниг (1775–1819), дочери эльзасского дворянина Франсуа Луи Жозефа де Фернига (1735–1816), которые участвовали в сражениях при Вальми, Жемаппе и Неервиндене и стали героинями Французской революции, но затем бежали из Франции вместе с Дюмурье и отцом, командиром гидов, и вернулись на родину лишь в 1802 г.; их брат, капитан Жан Луи Жозеф Сезар де Ферниг (1772–1847), также бежавший в 1793 г. вместе с Дюмурье, в 1802 г. вернулся во Францию и в 1813 г. получил чин бригадного генерала.

… слуга Ренар, которого он сделал своим адъютантом, — это от нового порядка. — Ренар (Renard; у Дюма здесь ошибочно Renaud) — Жан Пьер Луи Ренар (1768–1827), с 1785 г. камердинер генерала Дюмурье, носивший прозвище Батист и за свою храбрость в сражении при Жемаппе награжденный Конвентом лавровым венком и офицерскими эполетами.

… Она разорвала на клочки Шарлб, который убил принцессу де Ламбаль и нес ее голову на конце пики. — Шарла́ — подручный цирюльника с парижской улицы Сен-Поль, барабанщик батальона секции Арси; один из главных убийц принцессы де Ламбаль (см. примеч. к с. 7); отправившись вместе с другими волонтерами воевать в Вандею, был вскоре убит своими сослуживцами.

XI

65… Тем временем к этой армии присоединился еще один отряд волонтеров, банда негодяев из Шалона… — Шал он (Шалон-на-Марне, а с 1997 г. Шалон-в-Шампани) — город на северо-востоке Франции, в Шампани, на реке Марне, административный центр департамента Марна.

… генералы хотели отступить и договорились оборонять линию Марны… — Марна — река на севере Франции, длиной 514 км, правый приток Сены, впадающий в нее чуть выше Парижа, в районе Шарантона.

66… Дюмурье настаивал на том, чтобы оборонять линию Аргонна — обширного лесного массива, отделяющего от бесплодной Шампани богатые земли Меца, Туля и Вердена. — Мец — см. примеч. к с. 53.

Туль — старинный город на востоке Франции, в Лотарингии, в департаменте Мёрт-и-Мозель, в 22 км к западу от Нанси; в 338 — 1777 гг. центр епархии; сильная крепость, окончательно отошедшая к Французскому королевству в 1648 г. по условиям Вестфальского мира.

Верден — см. примеч. к с. 59.

… Аргонн станет французскими Фермопилами, однако я отстою их и буду удачливее Леонида. — Фермопилы (гр. «Теплые ворота») — узкий горный проход между Северной и Средней Грецией, в древности представлявший собой единственную дорогу из Фессалии в Локриду и получивший название от находящихся близ него горячих серных источников.

В сентябре 480 г. до н. э., в ходе греко-персидской войны 480–479 гг. до н. э., произошло сражение между армией персидского царя Ксеркса (ок. 518–465; правил с 486 г. до н. э.) и союзными войсками греческих городов-государств во главе со спартанским царем Леонидом (ок. 540–480; царь с 488 г. до н. э.). После того как персы обошли Фермопилы, Леонид приказал своим войскам отступить, а сам во главе трехсот спартанских воинов остался защищать проход. Все они погибли после героического сопротивления, а Фермопилы остались в истории как пример стойкости и мужества.

… как сам он говорит в своих «Мемуарах», эта неудача чуть было не погубила все. — Имеются в виду «Мемуары генерала Дюмурье, написанные им самим» («Mémoires du général Dumouriez, écrits par lui-même»), опубликованные в Лондоне в 1794 г.

… Четырнадцатого сентября его левое крыло потерпело поражение в бою у Ла-Круа-о-Буа… — Ла-Круа-о-Буа («Лесной Крест») — один из пяти узких горных проходов в Аргоннском лесу, находящийся между селениями Брикне и Вузье.

… Семнадцатого сентября Дюмурье расположился в лагере Сент-Мену, а пруссаки на глазах у него разбили на соседних холмах лагерь, получивший название Лунного. — Сент-Мену — см. примем, к с. 47. Лагерь пруссаков получил название Лунного, поскольку герцог Браунгшвейгский, командовавший союзной армией, расположился на постоялом дворе «Луна», который находился к западу от Вальми.

… Келлермана, старого эльзасского вояки, ветерана Семилетней войны… — Семилетняя война велась в 1756–1763 гг. между Австрией, Россией, Францией, Испанией, Саксонией, Швецией — с одной стороны, и Пруссией, Великобританией, Ганновером, Португалией — с другой; была вызвана англо-французским морским и колониальным соперничеством, а также захватнической политикой прусского короля Фридриха II в Германии и явилась, по существу говоря, первой мировой войной: военные действия, кроме европейского театра, велись также в Америке и Индии.

… вместо того чтобы занять высоты Жизокура, как это приказал ему Дюмурье, он в ночь с 18 на 19 сентября переправился через ручей Ов и дошел до возвышенности Вальми. — Жизокур — небольшое селение в департаменте Марна, в 3 км к югу от Вальми.

Ов (Auve; у Дюма ошибочно CEuve) — маленькая речка в департаменте Марна, длиной 20 км, левый приток Эны, впадающий в нее в Сент-Мену.

… одной командовал генерал де Волане, другой — герцог Шартрский. — Баланс, Жан Батист Сирюс де Тимбрюн де Тьемброн, граф де (1757–1822) — французский военачальник, генерал-лейтенант (1792); зять госпожи де Жанлис, с 1784 г. муж ее дочери Эдмеи Брюлар де Жанлис (1767–1847); участник сражений при Вальми, Жемаппе и Неервиндене; в 1793 г. ушел в отставку и эмигрировал; в нач. XIX в. вернулся во Францию, участвовал в войнах Наполеона и в 1808 г. получил титул графа Империи.

67 … На рассвете пруссаки атаковали авангард Келлермана, находившийся под командованием Депре де Красье… — Депре де Красье (Desprez de Crassier; у Дюма ошибочно Desprez de Cranier) — Жан Этьенн Депре-Красье (1733–1803), французский военачальник и политический деятель, депутат Учредительного собрания, избранный от дворянства бальяжа Жекс; дивизионный генерал (5 сентября 1792 г.), главнокомандующий Рейнской (1792–1793), а затем, короткое время, Западно-Пиренейской армий.

… первая стояла перед Орбевалем, перпендикулярно дороге на Шалон… — Орбеваль — хутор в 2 км к юго-востоку от Вальми, почтовая станция на пути в Сент-Мену, просуществовавшая до сер. XIX в.

… приказал герцогу Шартрскому заместить на этом посту генерала Штенгеля, а генерала Штенгеля послал занять высоты Иврона. — Генерал Штенгель (Stengel; у Дюма ошибочно Steigel) — Генрих Кристиан Михаэль фон Штенгель (1744–1796), французский военачальник, по происхождению немец, уроженец Пфальца, с 1760 г. состоявший на французской службе; в чине генерал-майора, полученном им 13 сентября 1792 г., участвовал в сражении при Вальми; в 1795 г. получил чин дивизионного генерала и стал командующим кавалерией Итальянской армии; был смертельно ранен в сражении при Мондови (21 апреля 1796 г.) и спустя неделю скончался; его имя выгравировано на Триумфальной арке.

Холм Иврон находится позади селения Вальми, к северо-востоку от него.

68… это были ветераны Фридриха Великого… — Фридрих II Великий (1712–1786) — король Пруссии с 1740 г., основатель прусско-германской государственности; сын Фридриха Вильгельма I (1688–1740; король с 1713 г.) и его жены с 1706 г. Софии Доротеи Ганноверской (1687–1757); стремился к гегемонии в Германии и проводил агрессивную завоевательную политику, значительно увеличив территорию своего государства; имел репутацию великого полководца и внес значительный вклад в военное искусство, но при этом отличался пристрастием к военной муштре, деспотизму и мелочному педантизму в управлении, хотя был не чужд веяниям своего времени и старался слыть королем-философом, заигрывая с представителями Просвещения.

69… В битве при Мальплаке было выпущено всего лишь семь тысяч пушечных выстрелов. — Мальплаке — деревня на севере Франции, вошедшая ныне в состав селения Теньер-сюр-Он в департаменте Нор, в 20 км к юго-западу от Монса.

11 сентября 1709 г., во время войны за Испанское наследство (1701–1714), близ этой деревни, относившейся в то время к Испанским Нидерландам, произошла кровопролитная битва, самая крупная в XVIII в., в ходе которой французская армия под командованием маршала Клода Луи Эктора де Виллара (1653–1734) и маршала Луи Франсуа де Буффлера (1644–1711) потерпела поражение от англо-австро-голландской армии под командованием принца Евгения Савойского (1663–1736) и Джона Черчилля, герцога Мальборо (1650–1722).

70… то был адъютант короля Пруссии, получивший указанное разрешение благодаря посредничеству барона фон Хеймана, который прежде служил в нашей армии и своим продвижением по службе был обязан покровительству со стороны герцога Орлеанского. — Барон фон Хейман (Heymann; у Дюма ошибочно Leyman) — имеется в виду барон Фридрих Август Томас фон Хейман (1740–1801), эльзасский дворянин, кавалерийский офицер, состоявший на французской службе и служивший какое-то время вместе с Келлерманом; заместитель командира гусарского полка Конфлана, с 1783 г. протеже герцога Орлеанского, генерал-майор (1784), адъютант маркиза де Буйе и его секретный агент, участвовавший в подготовке бегства Людовика XVI из Франции в июне 1791 г., а после провала этого бегства эмигрировавший и перешедший в прусскую службу.

… Ах, ваше высочество, — ответил г-н фон Манштейн… — Господин фон Манштейн (Manstein; у Дюма ошибочно Maustein) — вероятно, имеется в виду Герман Иоганн фон Манштейн (1742–1808), прусский офицер, друг детства прусского короля Фридриха Вильгельма И; подполковник (1790), генерал-адъютант, сопровождавший Фридриха Вильгельма II в походе во Францию в 1792 г., участник сражения при Вальми, генерал-майор (1794), генерал-лейтенант (1801).

XII

72… Герцог де Бройль и герцог де Кастри, оба эмигрировавшие и вошедшие в совет короля Пруссии, продолжали настраивать Фридриха Вильгельма двигаться дальше. — Герцог де Бройль — здесь: Виктор Франсуа де Бройль (правильнее Брой; 1718–1804), второй герцог де Бройль (с 1745 г.), старший сын маршала Франсуа Мари де Бройля (1671–1745), первого герцога де Бройля; французский военачальник, маршал Франции (1759), российский генерал-фельдмаршал (1797); участник многих сражений Семилетней войны; 11 июля 1789 г., накануне захвата Бастилии, был назначен военным министром, но спустя пять дней эмигрировал, с 1792 г. состоял в контрреволюционном корпусе Конде, а в 1796 г. поступил на российскую службу и пребывал в ней до 1799 г.

Герцог де Кастри — имеется в виду Шарль Эжен Габриель де Ла Круа (1727–1801), четвертый маркиз де Кастри (с 1743 г.), главнокомандующий кавалерией (с 1748 г.), государственный секретарь по делам военно-морского флота (1780–1787), маршал Франции (1783); эмигрировал 20 октября 1789 г. и в 1792 г., во время вторжения прусской армии в Шампань, вместе с маршалом де Бройлем командовал эмигрантским корпусом.

… В итоге она остановилась в Спа… — Спа — см. примеч. к с. 25.

73… Франция уже имела на своей стороне… любовницу короля Пруссии, графиню фон Лихтенау. — Графиня фон Лихтенау (Lichtenau; у Дюма опечатка: Lichtneau) — Вильгельмина Энке (1753–1820), дочь королевского музыканта, официальная любовница прусского короля Фридриха Вильгельма II с 1769 по 1797 гг., родившая от него несколько детей, оказывавшая сильное влияние на государственную политику, прозванная «прусской Помпадур» и получившая в 1796 г. титул графини фон Лихтенау; с 1782 г. состояла в браке с королевским камергером Иоганном Фридрихом Рицем (1755–1809), а в 1802 г. вышла замуж за молодого драматурга и актера Франца Игнаца Гольбейна (1779–1855), однако через четыре года развелась с ним.

… Этими двумя людьми были: француз Ломбард, секретарь короля Пруссии, и эльзасец Хейман, не так давно эмигрировавший французский генерал. — Ломбард, Иоганн Вильгельм (1767–1812) — прусский государственный деятель и литератор; выходец из семьи французских гугенотов, обосновавшихся в Пруссии, сын парикмахера, родившийся в Берлине; протеже графини фон Лихтенау, личный секретарь короля Фридриха Вильгельма И, ставший позднее кабинетным советником по иностранным делам; в 1808 г. эмигрировал в Италию и умер в Ницце; автор изданной в 1808 г. книги «Материалы к истории 1805, 1806 и 1807 годов» («Materialien zur Geschichte der Jahre 1805, 1800, und 1807»).

Хейман — см. примеч. к с. 70.

74… 30-го стало известно, что Кюстин двинулся на Рейн. — Кюстин, Адам Филипп, граф де (1742–1793) — французский военачальник и политический деятель; дед известного литератора Астольфа де Кюстина (1790–1857); генерал-лейтенант (1791); участник Американской войны за независимость; депутат Генеральных штатов от дворянства Меца; в 1792 г. главнокомандующий Рейнской армией; не сумев удержать захваченный им 21 октября 1792 г. Майнц, был обвинен революционным судом в измене и гильотинирован 28 августа 1793 г.

Рейн — река в Западной Европе (длина 1 320 км), важнейшая водная магистраль; берет начало в Альпах, впадает в Северное море; долина ее находится в пределах Швейцарии, Лихтенштейна, Австрии, Германии, Франции и Нидерландов; французскими военными географами издавна считалась естественной границей между Германией и Францией.

… извещал Дюмурье, что якобинец Приёр из Марны и жирондисты Карра и Силлери отбыли из столицы, чтобы договариваться с ним и его величеством Фридрихом Вильгельмом. — Приёр из Марны — Пьер Луи Приёр (1756–1827), французский политический деятель и адвокат, депутат Генеральных штатов, избранный от третьего сословия бальяжа Шалона-на-Марне, а затем депутат Конвента, монтаньяр, избранный от департамента Марна и получивший прозвище Приёр из Марны, поскольку в Конвенте у него был однофамилец, Клод Антуан Приёр-Дювернуа (1763–1832), носивший прозвище Приёр из Кот-д'Ора.

Карра, Жан Луи (1742–1793) — французский политический деятель и журналист, горячий республиканец, близкий к жирондистам; в 1789 г. выпустил «Достоверные исторические записки о Бастилии» («Mémoires historiques et authentiques sur la Bastille»), сделавшие его чрезвычайно популярным; член Конвента, где голосовал за смертный приговор королю; был казнен вместе с жирондистами 31 октября 1793 г.

Силлери — см. примеч. к с. 11.

75… Ну и как же все это произойдет? — спросил Дюмурье, обращаясь к английскому герцогу. — Дюма называет Брауншвейга английским герцогом потому, видимо, что женой этого немецкого владетельного князя и прусского генерал-фельдмаршала была с 1773 г. английская принцесса Августа Фредерика Ганноверская (1737–1813), родная сестра английского короля Георга III (1738–1820; правил с 1760 г.).

…мы ждем ваших полномочных представителей в Люксембурге. — Люксембург — имеется в виду крепость города Люксембурга (нынешней столицы Великого герцогства Люксембургского), являвшаяся в то время одним из самых мощных фортификационных сооружений в Европе и принадлежавшая Австрии.

76… Во Франции всегда подозревали всех в желании сыграть эту роль: однако в 1792 году французский Монк звался Дюмурье, в 1802 году — Наполеоном Бонапартом, в 1831 году — Луи Филиппом, а в 1850 году — Шангарнье. — Шангарнье, Никола Анн Теодюль (1793–1877) — французский военачальник и политический деятель; бригадный генерал (1840); дивизионный генерал (1843); в апреле-июле 1848 г. временно исполнял обязанности генерал-губернатора Алжира; после Февральской революции 1848 года был депутатом Учредительного и Законодательного собраний, а с июня 1848 г. командовал гарнизоном и национальной гвардией Парижа и подавлял все попытки восстаний; в начале 1851 г. из-за несогласия с политикой президента Луи Наполеона Бонапарта был отстранен от командования, а вскоре после государственного переворота, осуществленного 2 декабря 1851 г. Бонапартом, выслан из Франции.

77… Дантон, в ожидании Дюмурье и Ролана, усадил в ней свою жену и сестру… — Жена Дантона — здесь имеется в виду Антуанетта Габриель Шарпантье (1760–1793), первая жена Жоржа Дантона (с 1787 г.), которая родила ему трех сыновей: Франсуа (1788–1789), Антуана (1790–1858) и Франсуа Жоржа (1792–1848) и умерла 10 февраля 1793 г., родив четвертого ребенка, вскоре умершего. У Дантона было две сестры: Анна Маргарита Дантон (1755–1802), ставшая в 1784 г. женой торговца Пьера Менюэля, и монахиня Мари Николь Дантон (1757–1814).

… Там были Шенье, Давид, Колло д'Эрбуа, Верньо — Жиронда, политика, искусство. — Давид, Жак Луи (1748–1825) — знаменитый французский художник; в годы Революции депутат Конвента, близкий к Робеспьеру; создал ряд картин большого общественного звучания; инициатор создания Музея Лувра; в годы Империи — придворный живописец Наполеона.

… добрая и прелестная мадемуазель Кандей, автор «Очаровательной фермерши», любовница Верньо. — Кандей, Амели Жюли (1767–1834) — французская актриса, певица, пианистка, композитор и драматург, автор ряда театральных пьес и музыкальных сочинений; дебютировала на сцене Королевской академии музыки в 1782 г., а с 1785 г. играла на сцене Французского театра; с воодушевлением встретила Революцию и состояла в дружеских отношениях со многими жирондистами, в том числе и Верньо.

«Катрин, или Очаровательная фермерша» («Catherine ou La belle fermtere») — трехактная комическая опера, поставленная впервые 27 ноября 1792 г. в театре Республики; автором либретто и музыки оперы была Жюли Кандей.

78… еще когда Марат только вошел в гостиную, Дюгазон схватил каминную лопатку и раскалил ее в огне… — Дюгазон — Жан Анри Гурго (1746–1809), французский комический актер, носивший сценическое имя Дюгазон; дебютировал на сцене Французского театра в 1772 г., а закончил театральную карьеру в 1807 г.; является автором нескольких посредственных пьес.

Выходка Дюгазона, о которой рассказывает здесь Дюма, описана в третьем томе «Мемуаров Тальма».

… Там он встретился с Бёрнонвилем и герцогом Шартрским. — Бёрнонвиль, Пьер Риель, маркиз де (1752–1821) — французский военачальник, государственный деятель и дипломат; сын каретника, начавший военную службу в 1766 г. и сделавший стремительную карьеру в годы Революции: генерал-майор (13 мая 1792 г.) генерал-лейтенант (22 августа 1792 г.), главнокомандующий Мозельской армией (с 15 ноября 1792 г. по 23 января 1793 г.); военный министр с 4 февраля по 1 апреля 1793 г.; отправленный Конвентом арестовать генерала Дюмурье, был вместе с четырьмя комиссарами задержан им и до конца 1795 г. находился в австрийском плену; в 1800 г. был полномочным послом в Берлине, в 1802–1806 гг. — в Мадриде, в 1805 г. стал сенатором, в 1808 г. получил титул графа Империи; при Реставрации стал пэром Франции (1814) и получил звание маршала (1816) и титул маркиза (1817).

… мы в свой черед перешли границу повсюду и завладели Пфальцем, Савойей и Ниццей. — Пфальц (Палатинат) — феодальное владение в Западной Германии, столицей которого с 1085 г. был Гейдельберг, а с 1720 г. Мангейм и территория которого относится ныне к земле Рейнланд-Пфальц; его владетели, пфальцграфы Рейнские, в XIV в. получили права курфюрстов; с XVI в. там утвердился протестантизм в его кальвинистской форме; в ходе войны за Пфальцское наследство (1688–1697) его земли подверглись чудовищному разграблению и многие его города были почти полностью уничтожены французской армией; во время революционных войн территория Пфальца была поделена между Францией и несколькими германскими государствами; по решению Венского конгресса большая его часть отошла к Баварии и вместе с ней в 1871 г. была включена в состав Германской империи.

Савойя — историческая область на юго-востоке Франции, у подножия Савойских Альп, со столицей в городе Шамбери; с XI в. графство, а в 1416–1720 гг. независимое герцогство; с 1720 г. являлась составной частью Сардинского королевства, а в 1860 г. вошла в состав Франции (на ее территории были образованы департаменты Савойя и Верхняя Савойя).

Ницца (древн. Никея) — город на побережье Средиземного моря, основанный ок. 350 г. до н. э. жителями Массалии (соврем. Марселя); на протяжении многих веков был одним из важнейших торговых центров на побережье Лигурийского моря; до Великой Французской революции был столицей Ниццского графства, принадлежавшего Сардинскому королевству; в сентябре 1792 г. был занят войсками Французской республики и в следующем году стал административным центром нового департамента Приморские Альпы; оставался во французском владении до 1814 г., а затем был присоединен к Пьемонту; вновь отошел к Франции в 1860 г. и теперь опять является главным городом департамента Приморские Альпы.

… Республика, подобно Гераклу в колыбели, совершала свои грозные деяния, свидетельствующие о ее силе… — Согласно мифу, младенец Геракл, будущий герой, совершивший двенадцать великих подвигов (первым из них стало удушение страшного Немейского льва), сын верховного бога Зевса и смертной Алкмены, удушил двух змей, которых подослала к нему, пытаясь погубить его, богиня Гера, ревнивая жена Зевса.

… она упразднила орден Святого Людовика… — Орден Святого Людовика, учрежденный Людовиком XIV в 1693 г. для награждения офицеров за боевые заслуги и названный в честь короля Людовика Святого, не имел, в отличие от других французских орденов, сословных ограничений для награждения; тем не менее 15 октября 1792 г. он был упразднен указом Конвента.

… после победы, одержанной при Вальми над королем Пруссии, нам предстояло одержать победу при Жемаппе над императором Австрии. — Жемапп — селение в Бельгии, в провинции Эно, в нескольких километрах к западу от города Монса.

После победы при Вальми (20 сентября 1792 г.) французские войска под начальством Дюмурье вступили на территорию Австрийских Нидерландов и 6 ноября 1792 г. возле Жемаппа нанесли поражение австрийской армии, которой командовал эрцгерцог Альберт Саксен-Тешенский (1738–1822). Это сражение, результатом которой стала оккупация французской армией Австрийских Нидерландов, известно в военной истории как первый пример применения французами новой пехотной тактики — сочетания колонн и рассыпного строя.

79… окопались на высотах, кольцом прилегающих к городу Монсу. — Моне — старинный город в Бельгии, в 50 км к юго-западу от Брюсселя, недалеко от французской границы; административный центр провинции Эно; до 1792 г., когда его укрепления были срыты, сильная крепость.

… отстранил от нее две дивизии, находившиеся под командованием Ла Бурдонне и Баланса. — Ла Бурдонне, Анн Франсуа Огюстен де (1747–1793) — французский военачальник, дивизионный генерал (1792); помощник воспитателя сыновей графа д’Артуа; осенью 1792 г. главнокомандующий Северной армией; летом 1793 г. был отправлен командовать Западно-Пиренейской армией, но тяжело заболел и скончался в городе Даксе на юго-западе Франции 6 октября 1793 г.

Баланс — см. примеч. к с. 66.

… Балансу было поручено вести наблюдение над Маасом и помешать австрийцам привести подкрепление. — Маас (фр. Мёза) — река во Франции, Бельгии и Нидерландах, длиной 950 км; берет начало на плато Лангр на востоке Франции, впадает в Северное море, образуя общую дельту с одним из рукавов Рейна.

… Диллон, Кюстин, Баланс — все они принадлежали к королевскому двору… — Диллон — здесь: граф Артур Диллон (1750–1794), французский политический деятель и военачальник, брат Теобальда Диллона; генерал-майор (1783), генерал-лейтенант (1792); участник Американской войны за независимость; губернатор Тобаго; депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства Мартиники; в 1792 г. командовал левым крылом Северной армии; обвиненный в измене, был казнен 13 апреля 1794 г.

… она могла вызывать смех у лощеных эмигрантов и старых и суровых австрийских генералов, воспитанных в традициях принца Евгения и Монтекукколи… — Принц Евгений — Евгений Савойский (1663–1736), сын Олимпии Манчини (1637–1708), племянницы кардинала Мазарини, правнук Карла Эммануила I Великого (1562–1630), герцога Савойского с 1580 г., один из самых известных полководцев Священной Римской империи в XVII–XVIII вв.; главнокомандующий имперскими войсками в ходе войны за Испанское наследство (1701–1714), одержавший ряд крупных побед над французами; штатгальтер Австрийских Нидерландов в 1716–1724 гг.

Монтекукколи, Раймондо (1608–1680) — имперский военачальник, итальянец по происхождению; один из самых выдающихся полководцев своего времени; президент гофкригерата в 1668–1680 гг., имперский князь (1679).

… солдаты батальона Луаре, к примеру, в бой шли в блузах и хлопчатых колпаках… — Речь идет об одном из батальонов волонтеров департамента Луаре, который расположен в центральной части Франции (главный город — Орлеан) и охватывает территорию исторической провинции Орлеане; в период 1791–1793 гг. на территории этого департамента было сформировано четыре добровольческих батальона.

XIII

80… Наша армия оказалась на лугу, а точнее, среди топей, к которым по двум крутым откосам спускались вниз деревни Жемапп и Кюэм… — Кюэм — южное предместье Монса, расположенное примерно в 3 км к юго-востоку от Жемаппа.

… герцог Саксен-Тешенский, главнокомандующий имперскими войсками, не счел своевременным пускать в ход шесть тысяч солдат, стоявших в резерве в Монсе… — Герцог Саксен-Тешенский — Альберт Казимир Август Саксонский (1738–1822), младший сын польского короля Августа III (1696–1763; правил с 1733 г.) и его жены с 1719 г. Марии Йозефы Австрийской (1699–1757); с 1766 г. супруг эрцгерцогини Марии Кристины Габсбург-Лотарингской (1742–1798), дочери императрицы Марии Терезии, получивший в приданое герцогство Тешенское; наместник Австрийских Нидерландов (1781–1792); австрийский генерал-фельдмаршал, командовавший имперскими войсками во время вторжения французской армии в Австрийские Нидерланды и потерпевший поражение в битве при Жемаппе; неутомимый собиратель гравюр и графики, коллекция которого стала основой знаменитого венского художественного музея Альбертина.

… генерал Больё, бельгиец, пытался побудить главнокомандующего имперской армией напасть на нас со своими войсками численностью около двадцати восьми или тридцати тысяч человек… — Больё, Жан Пьер де (1725–1819) — австрийский военачальник, по происхождению бельгиец, фельдцейхмейстер (1796); участник сражений войны за Австрийское наследство, Семилетней войны и войны первой коалиции европейских государств против революционной Франции; в битве при Жемаппе в чине генерал-лейтенанта командовал левым флангом австрийской армии; в 1796 г. был главнокомандующим союзных австро-сардинских войск в Италии и, потерпев ряд поражений от французов, в том же году ушел в отставку.

… Клерфе заверил его, что позиция австрийских войск в Жемаппе неприступна. — Клерфе, Франц Себастьян Карл Йозеф де Круа, граф де (1733–1798) — австрийский военачальник, генерал-фельдмаршал (1795); бельгийский дворянин; участник войны первой коалиции европейских государств против революционной Франции; осенью 1792 г. командовал австрийскими войсками, входившими в состав союзной армии герцога Брауншвейгского; 22 августа 1792 г. захватил Лонгви, а 2 сентября Верден; в 1795 г. главнокомандующий австрийской армией, действовавшей против французов в Западной Германии.

81 … В авангарде находится Бёрнонвиль, имеющий перед собой левый фланг врага, который расположился на высотах Кюэма, и поддерживаемый Дампьером, который, стоя между деревнями Фрамери и Патюраж, возглавляет наше правое крыло и в свой черед опирается на д'Арвиля, в то время как тот, занимая позицию на правом краю нашей линии, в деревне Сипли, угрожает левому крылу имперцев, размещенному в Бертемоне. — Дампьер, Огюст Мари Анри Пико, маркиз де (1756–1793) — французский кавалерийский офицер, отличившийся в сражении при Жемаппе; дивизионный генерал (1793); был смертельно ранен в бою близ Валансьена и умер на другой день; имя его высечено на Триумфальной арке.

Фрамери — селение в 3 км к югу от Жемаппа.

Патюраж — селение в 3 км к западу от Фрамери; с 1977 г. входит в состав коммуны Кольфонтен.

Арвиль, Луи Огюст Жувенель дез Юрсен, граф д’ (1749–1815) — французский военачальник, дивизионный генерал (1792); отличился в сражении при Жемаппе, командовал авангардом французской армии во время завоевания Бельгии; его имя выгравировано на Триумфальной арке.

Сипли — селение в 3 км к юго-востоку от Кюэма.

Бертемон (Bertaimont; у Дюма ошибочно Berthamiont) — южное предместье Монса, вошедшее ныне в городскую черту.

… нашим левым флангом командует генерал Ферран, который имеет под своим начальством трех бригадных генералов и получил приказ атаковать правую сторону Жемаппа, пройдя через деревню Кареньон. — Ферран, Жан Анри Беке (1736–1805) — французский военачальник, сделавший карьеру в эпоху революционных и наполеоновских войн; в 1791 г. полковник, начальник гарнизона Валансьена; в 1792 г. генерал-майор, командовавший левым крылом Северной армии в сражении при Жемаппе; в 1793 г. дивизионный генерал, в течение трех месяцев оборонявший осажденный Валансьен, но затем вынужденный капитулировать; в 1800–1801 гг. префект департамента Нижняя Мёза; его имя выгравировано на Триумфальной арке.

Кареньон — селение в 2 км к западу от Жемаппа.

… в 1830 году Вальми и Жемапп, искусно использованные, споспешествовали утверждению лучшей из республик. — «Лучшей из республик» якобы назвал летом 1830 г. конституционную монархию Луи Филиппа семидесятитрехлетний Лафайет, агитируя за нового короля, который вступил на престол 9 августа.

82… этот человек — Тувено, часть его души. — Тувено, Жак (1753–1810) — французский военачальник, бригадный генерал (1792), личный друг Дюмурье и его адъютант, отличившийся в сражении при Жемаппе; старший брат Пьера Тувено (1757–1817), артиллерийского офицера, будущего дивизионного генерала, также участвовавшего в этом сражении; в апреле 1793 г. вместе с Дюмурье перешел на сторону австрийцев; умер в Румынии, в городе Тимишоара.

… Дюмурье сталкивается на своем пути с батальоном секции Менял… — Речь идет о добровольческом батальоне, набранном 5 сентября 1792 г. из жителей парижской секции Менял (она занимала территорию между улицами Сен-Дени и Сен-Мартен); его командиром был подполковник Жан Батист де Лавалет (1753–1794), будущий бригадный генерал (1793), казненный 28 июля 1794 г. вместе с Робеспьером.

83… Дюмурье, только что расчистивший дорогу к высотам, обращается к батальону секции Менял, к парижским волонтерам-якобинцам и к ветеранам Модского лагеря. — Мод — селение на северо-востоке Франции, в департаменте Нор, на левом берегу Шельды, у бельгийской границы; в 1792 г. там находился крупный военный лагерь.

… один из этих молодых людей — герцог Шартрский, другой — Батист Ренар, камердинер Дюмурье… — Батист Ренар — см. примеч. к с. 64.

XIV

85 … 8 декабря мы вступили в Ахен. — Ахен (фр. Экс-ла-Шапель) — город в Германии, в земле Северный Рейн — Вестфалия; известен с I в. как римское поселение; возник у целебных горячих сероводородных и соляных источников; резиденция императора Карла Великого и политический центр его империи с кон. VIII в. и до самой его смерти; с 936 по 1546 гг. место коронации германских королей.

… постановление Коммуны, датированное 5 декабря 1792 года, предписывало принцессе Аделаиде покинуть Париж в течение двадцати четырех часов… — Имеется в виду принцесса Евгения Луиза Аделаида Орлеанская (см. примеч. к с. 11), младшая сестра короля Луи Филиппа.

… Как только его сестра обосновалась в Турне, он вернулся в Париж. — Турне (голл. Дорник) — старинный город в Бельгии, в провинции Эно, на берегу Шельды, в 85 км к юго-западу от Брюсселя, недалеко от французской границы, в 25 км восточнее Лилля.

86 … по предложению Тюрио, Конвент постановил… — Тюрио де Ла Розьер, Жан Алексис (1753–1829) — французский политический деятель; депутат Законодательного собрания и Конвента, сторонник Дантона; член Комитета общественного спасения; активный участник переворота 9 термидора; в 1816 г. был изгнан из Франции.

… Бюзо взялся дать ответ на принятый указ… — Бюзо, Франсуа Никола Леонар (1760–1794) — французский политический деятель и адвокат, депутат Генеральных штатов, избранный от третьего сословия бальяжа Эврё, и депутат Конвента от департамента Эр, жирондист; объявленный в июле 1793 г. вне закона, 18 июня 1794 г. покончил жизнь самоубийством, спасаясь от преследований.

… Последуем же примеру римлян, изгнавших Тарквиния и его семейство… — Тарквиний — Луций Тарквиний Гордый (? — 495 до н. э.), последний, седьмой царь Древнего Рима,правивший, согласно преданию, в 534–509 гг. до н. э. и известный своей тиранией; после того как его сын Секст Тарквиний обесчестил знатную добродетельную римлянку Лукрецию, жену Луция Тарквиния Коллатина, и она, не в силах пережить позора, закололась, предварительно рассказав все мужу, его друзья Луций Юний Брут и Публий Валерий Публикола убедили народ изгнать царя и всю его семью и установить в городе республиканское правление.

88… первые советы на этот счет были даны ему Манюэлем. — Манюэль, Луи Пьер (1751–1793) — французский политический деятель и публицист; прокурор-синдик Парижской коммуны (1791–1792), отвечавший за исполнение законов и аресты; депутат Конвента, избранный от департамента Парижа, защищавший короля во время суда над ним и 19 января 1793 г. сложивший с себя депутатские полномочия; был казнен по приговору Революционного трибунала 17 ноября 1793 г.

89… Член Конвента Курту а, из мемуаров которого мы заимствуем все эти подробности, рассказывает… — Куртуа, Эдм Бонавантюр (1754–1816) — французский политический деятель, депутат Законодательного собрания (1791–1792) и Национального конвента (1792–1795), монтаньяр, голосовавший за смерть Людовика XVI; член комиссии, которой после 9 термидора было поручено составить опись бумаг казненного Робеспьера; впоследствии депутат Совета старейшин (1795–1799) и член Трибуната (1800–1801); в 1816 г. был изгнан из Франции и умер в полном забвении и одиночестве.

Заметим, что, пересказывая беседу герцога Орлеанского с Куртуа, Дюма опирается, скорее всего, не на мемуары Куртуа — никаких сведений об их существовании и издании нам найти не удалось, — а на стр. 172–174 первого тома книги «История Луи Филиппа, короля французов» («Histoire de Louis Phillippe, roi des fransais»; 1847) французского историка Амедея Будена (1814 —?), который не раз приводит в своем сочинении выдержки из этих мемуаров.

XV

92… Англия выслала нашего посла… — Имеется в виду Франсуа Бернар де Шовелен (1766–1832), маркиз де Гробуа, французский политический деятель и дипломат; камергер Людовика XVI, с энтузиазмом встретивший Революцию; посол в Англии с апреля 1792 г., высланный оттуда после казни короля 21 января 1793 г.

93… Людовик XVIII, посредством декларации, выпущенной в Хамме, принял звание регента… — Хамм — старинный город на западе Германии, в земле Северный Рейн — Вестфалия, на обоих берегах реки Липпе, правого притока Рейна; основанный в 1226 г., в средние века был столицей графства Ла-Марк.

28 января 1793 г., через неделю после казни Людовика XVI, граф Прованский, обосновавшийся в Хамме после сражения при Вальми, объявил в своей декларации дофина Луи королем Людовиком XVII, а себя — регентом.

… Французская армия двинется на Берген-оп-Зом, от Берген-on-Зома направится к Бреде, затем достигнет Мурдейка, переправится через Бисбос, узкий морской залив шириной в два льё, ведущий к Дордрехту, а от Дордрехта, через Роттердам и Гаагу, дойдет до Амстердама. — Берген-оп-Зом — город на юго-западе Нидерландов, в провинции Северный Брабант, на небольшой речке Зом, у берега одного из заливов Северного моря; в средние века крупный торговый центр.

Бреда — старинный город на юге Нидерландов, в провинции Северный Брабант, в 35 км к северо-востоку от Берген-оп-Зома. Мурдейк (Moerdijk; у Дюма ошибочно Moerdick) — город в Нидерландах, в провинции Северный Брабант, в 15 км к северо-западу от Бреды, на южном берегу речного протока Холландс-Дип.

Бисбос (Biesbos — голл. «Тростниковый лес»; у Дюма, вслед за Буденом, опечатка: Bielbos) — мелкое болотистое озеро в Нидерландах, в общей дельте Рейна и Мааса, на границе между провинциями Южная Голландия и Северный Брабант, площадью около 200 км², которое образовалось в результате катастрофического наводнения в ураганную ночь с 18 на 19 ноября 1421 г. (т. н. наводнение Святой Елизаветы) и затопило несколько десятков деревень, погубив при этом около десяти тысяч людей; через речной проток Холландс-Дип длиной 19 км, образованный слиянием рек Ньиве-Мерведе и Бергсе-Маас, и узкий морской залив Харингвлит длиной 28 км связано с Северным морем; в настоящее время на его территории, где в результате обмеления возникло множество заболоченных островков, поросших тростником, располагается национальный парк.

Дордрехт (Dordrecht; у Дюма опечатка: Dordreck) — старинный город на западе Нидерландов, в провинции Южная Голландия; расположен на острове среди протоков левого главного рукава нижнего течения Рейна, в 17 км от Мурдейка, по другую сторону речного протока Холландс-Дип; основанный в 1015 г., в средние века служил крупным торговым центром и некоторое время был соперником Амстердама; сыграл значительную роль в истории протестантской церкви.

Роттердам — старинный город в Нидерландах, в провинции Южная Голландия, у места впадения в Северное море реки Ньиве-Маас; один из крупнейших портов мира; городские права и привилегии получил в 1340 г.

Гаага — старинный город на западе Нидерландов, у берега Северного моря, административный центр провинции Южная Голландия; основан в 1230 г.; в XIII в. стал резиденцией графов Голландских, затем правительства, парламента и королевского двора Нидерландов.

Амстердам — город на севере Нидерландов, в провинции Северная Голландия, в 40 км к северу от Дордрехта; порт при впадении реки Амстел в залив Северного моря Зёйдер-Зе; с 1795 г. столица Нидерландов; торговый, промышленный и финансовый центр страны; с XVII в. один из крупнейших городов Европы.

… Дюмурье взял на себя главное командование экспедицией, изложил ее общий план Балансу и Миранде, двум своим заместителям, приказал им продвинуться как можно ближе к Нимвегену и поручил Тувено взять под наблюдение Маас. — Миранда — Себастьян Франсиско де Миранда-и-Родригес (1750–1816), руководитель борьбы за независимость испанских колоний в Южной Америке, национальный герой Венесуэлы, своей родины; бывший подполковник испанской армии, начиная с 1785 г. и на протяжении многих лет пропагандировавший в европейских государствах идеи независимости латиноамериканских стран и добивавшийся от великих держав (в том числе Англии и России) дипломатической поддержки и денежных субсидий; в 1792 г. прибыл в революционную Францию, сблизился с жирондистами и, получив чин дивизионного генерала, командовал под начальством Дюмурье дивизией в Северной армии; после измены Дюмурье попал под подозрение и более года провел в тюремном заключении; в 1810 г. возглавил освободительное восстание в Венесуэле, в июне 1811 г. провозгласил ее независимость и вскоре получил диктаторские полномочия и звание генералиссимуса венесуэльской армии; после разгрома восстания и капитуляции венесуэльской армии в июле 1812 г. был выдан испанским властям и спустя четыре года умер в тюрьме в Испании. Имя его высечено на Триумфальной арке в Париже.

Нимвеген (голл. Неймеген) — город на юго-востоке Нидерландов, в провинции Гелдерланд, на реке Ваал (крупнейшем рукаве Рейна), у границы с Германией.

Маас — см. примеч. к с. 79.

… вместе с артиллерией отбыл из Антверпена. — Антверпен — город на севере Бельгии, центр одноименной провинции; расположенный на обоих берегах нижнего течения Шельды, является крупным морским портом; городские права обрел в 1312 г.; в XV в., вследствие упадка Брюгге, связанного с обмелением его гаваней и его внутренними раздорами, превратился в один из крупнейших торговых и транспортных центров Северной Европы; со второй пол. XVII в., когда по Вестфальскому миру 1648 г. (завершившему Тридцатилетнюю войну) устье Шельды было закрыто для торговли, начинается его упадок.

… В течение двадцати дней генерал Бернерон захватил Клюндерт, а д'Арсон посредством двух великолепных ударов овладел Бредой и Гертрейденбергом… — Бернерон (Вегпегоп; у Дюма, вслед за Буденом, опечатка: Вегпегоу) — Бенуа Герен де Бернерон (1745–1797), французский военачальник, бригадный генерал (8 марта 1793 г.), служивший под начальством Дюмурье в Северной армии; в апреле 1793 г. вместе с Дюмурье перешел на сторону врага.

Клюндерт — городок в Нидерландах, в провинции Северный Брабант, вблизи южного берега Холландс-Дипа; в 1997 г. был присоединен к Мурдейку, который находится чуть восточнее его. Генерал Бернерон захватил Клюндерт 4 марта 1793 г.

Д’Арсон (d’Arcon; у Дюма ошибочно Dascon) — Жан Клод Элеонор Ле Мишо д’Арсон (1733–1800), военный инженер, специалист в области фортификаций, дивизионный генерал; во время вторжения армии Дюмурье в Голландию командовал отрядом и отличился при взятии города Бреда; в 1799 г. стал членом Охранительного сената.

Гертрейденберг — старинный город в Нидерландах, в провинции Северный Брабант, получивший городские права в 1213 г.; находится в 12 км к северо-востоку от Бреды.

94… Тем временем герцог Шартрский бомбардировал Венло и Маастрихт… — Венло (Venloo; у Дюма ошибочно Vanloo) — город на юго-востоке Нидерландов, в провинции Лимбург, на реке Маас, в 70 км к северу от Маастрихта, вблизи германской границы. Маастрихт — город на юго-востоке Нидерландов, на обоих берегах Мааса, вблизи стыка границ Нидерландов, Германии и Бельгии; административный центр провинции Лимбург.

… обходиться с Маастрихтом так, как герцог Саксен-Тешенский обходился с Лиллем, то есть разрушая его с помощью каленых ядер. — Имеется в виду безуспешная осада Лилля австрийскими войсками с 24 сентября по 8 октября 1792 г., в ходе войны первой коалиции; во время этой осады австрийцы, которыми командовал герцог Саксен-Тешенский, на протяжении целой недели вели огонь по городу из двадцати девяти орудий и разрушили в нем около двухсот домов.

… город, который большей частью защищали французские эмигранты под командованием генерала д'Ютишана, оказывал сопротивление… — Генерал д’Отишан — Жан Терез Луи де Бомон, маркиз д'Отишан (1738–1831), французский военачальник, генерал-лейтенант (1790); любовник Дианы де Полиньяк; в начале Революции эмигрировал, принимал участие в обороне Маастрихта в марте 1793 г. и в Киберонской экспедиции (1795 г.); в 1797 г. вступил в русскую службу, получил чин генерал-лейтенанта и был назначен командиром Кавалергардского полка, а в 1799 г. произведен в генералы от кавалерии; в 1806 г. ушел в отставку и до 1815 г. жил в пожалованном ему в аренду имении в Волынской губернии; вернувшись в 1815 г. во Францию, был назначен комендантом Лувра и занимал эту должность вплоть до Июльской революции 1830 года.

… стало известно, что принц Саксен-Кобургский во главе шестидесяти тысяч австрийцев направляется к нашим крепостям на Маасе, чтобы соединиться с пруссаками, собравшимися у Везеля. — Принц Саксен-Кобургский — Фридрих Иосия Саксен-Кобург-Заальфельдский (1737–1815), младший сын герцога Франца Иосии Саксен-Кобург-Заальфельдского (1697–1764) и его жены с 1773 г. Анны Софии Шварцбург-Рудольштатской (1700–1780), австрийский полководец, генерал-фельдмаршал (1789), рейхсгенерал-фельдмаршал (1793); участник Семилетней войны, войны с Турцией (1787–1792) и войны первой коалиции европейских государств против Франции (1792–1797); в начале 1793 г. был назначен главнокомандующим войсками в Австрийских Нидерландах, действовавшими против революционной Франции, и на первых порах одержал ряд побед над Северной армией генерала Дюмурье (при Альденховене, Неервиндене и Лёвене); в 1794 г. ушел в отставку. Везель — город на западе Германии, на правом берегу Рейна, в земле Северный Рейн — Вестфалия.

… дожидаться на его берегу момента, когда Майнц будет отвоеван у Кюстина. — Майнц — город в Германии, на левом берегу Рейна, вблизи впадения в него реки Майн; административный центр земли Рейнланд-Пфальц; в средние века — центр Майнцского курфюршества; в 1797 г. был присоединен к Франции; с 1816 г. находился в составе Великого герцогства Гессен-Дармштадт; с 1866 г. — в составе Пруссии.

В Майнце, захваченном войсками Кюстина 21 октября 1792 г., 17 марта 1793 г. была провозглашена республика, немедленно объявившая о своем присоединении к Франции, однако уже 14 апреля того же года город осадили войска коалиции и 23 июля, после долгой осады, принудили его к капитуляции.

… Первого марта принц Саксен-Кобургский начал этот грандиозный маневр: он напал на Альденхофен и Ахен… — Альденхофен — город на западе Германии, в земле Северный Рейн — Вестфалия, в 25 км к северо-востоку от Ахена.

1 марта 1793 г. в сражении при Альденхофене союзная австропрусская армия под командованием принца Саксен-Кобургского разгромила французскую армию, а на следующий день отвоевала у французов Ахен.

… эрцгерцог Карл, со своей стороны, застал врасплох генерала Левенёра, который бомбардировал Маастрихт со стороны Вика… — Эрцгерцог Карл — Карл Людвиг Иоганн Австрийский (1771–1847), австрийский полководец, третий сын императора Леопольда II и Марии Луизы Испанской, с 1822 г. герцог Саксен-Тешенский, в 1793–1794 гг. наместник Австрийских Нидерландов; фельдмаршал-лейтенант (1793), генерал-фельдмаршал (1796), генералиссимус (1806); в 1801–1809 гг. председатель гофкригсрата (придворного военного совета), реформировавший австрийскую военную систему; в 1801–1804 гг. 54-й великий магистр Тевтонского ордена; военную карьеру начал в 1792 г., принимая участие в сражениях при Жемаппе и Неервиндене, а в 1796 г. успешно командовал австрийской армией на Рейне, одержав ряд побед над французскими войсками.

Генерал Левенёр — Алексис Поль Мишель Таннеги, граф Ле Венёр де Тильер (1746–1833), французский военачальник, дивизионный генерал (1792); участвовал в сражении при Вальми, в осаде Маастрихта и в сражении при Неервиндене; в 1793 г. короткое время командовал Северной армией; в 1797 г. ушел в отставку.

Вик — восточное предместье Маастрихта, расположенное на правом берегу Мааса; ныне входит в городскую черту.

… Миранда, который вместе с герцогом Шартрским командовал бомбардированием левого берега реки, тоже отступил, оставив в руках врага свой обоз, и двинулся в сторону Синт-Трёйдена, где присоединился к Балансу, Дампьеру и Миончинскому… — Синт-Трёйден (фр. Сен-Трон) — город на северо-востоке Бельгии, в провинции Лимбург, в 35 км к западу от Маастрихта; сложился вокруг бенедиктинского аббатства, основанного в 656 г. святым Трудоном (? - 693).

Миончинский (Miaczynski; во французской транскрипции — Miaczinski, у Дюма ошибочно Miazinski) — Юзеф Миончинский (1743–1793), знатный польский дворянин, граф, один из военных руководителей Барской конфедерации (1768–1772), вооруженного союза польской шляхты, направленного против короля Станислава Понятовского и царской России; затем эмигрант, бригадный генерал революционной французской армии (1792), сражавшийся под начальством генерала Дюмурье, с которым его связывали давние дружеские отношения (в 1770–1771 гг. Дюмурье воевал в Польше на стороне конфедератов); участвовал в сражениях при Вальми, Жемаппе и Неервиндене; оказавшись причастным к плану государственного переворота, задуманного Дюмурье, был арестован в Лилле и 22 мая 1793 г. казнен.

… затем туда в свой черед прибыли Ламарльер и Шанморен, выбитые из Рурмонда… — Ламарльер — Антуан Никола Колье (1745–1793), граф де Ла Марльер, французский военачальник, дивизионный генерал (1793), сражавшийся под начальством Миранды во время вторжения французской армии в Нидерланды; был казнен 27 ноября 1793 г.

Шанморен — Мари Пьер Феликс Шенон де Шанморен (1736–1805), французский военный инженер, дивизионный генерал (1795); в 1793 г. в чине бригадного генерала участвовал во вторжении французской армии в Нидерланды; с 1795 г. находился в отставке; его имя выгравировано на Триумфальной арке. Рурмонд — укрепленный город в Нидерландах, в провинции Лимбург, на Маасе, у места впадения в него реки Рур, в 43 км к северу от Маастрихта.

… после невероятно трудного отступления… наши войска собрались вместе в Тинене… — Тинен (фр. Тирлемон) — голландскоязычный город в Бельгии, в провинции Фламандский Брабант, в 40 км к востоку от Брюсселя.

… Он завладел Бредой, Клюндертом и Гертрейденбергом, осадил Виллемстад, установил блокаду Берг-оп-Зома и Стенбергена. — Виллемстад (голл. Willemstad; в «Мемуарах» Дюмурье — Willemstadt; у Дюма ошибочно Villeinstadt) — небольшой укрепленный городок в провинции Северный Брабант, на южном берегу реки Холланд-Дип, в 15 км к западу от Мурдейка.

Стенберген (Steenberg; у Дюма ошибочно Steinberg) — небольшой город на юге Нидерландов, в провинции Северный Брабант, в 10 км к северу от Берген-оп-Зома.

… Хёсден, вынужденный сдаться, открыл ему свои ворота. — Хёсден (Heusden; у Дюма ошибочно Heurden) — старинный укрепленный город в провинции Северный Брабант, в 12 км к северо-западу от ее административного центра Хертогенбос, на южном берегу реки Берге-Маас.

95 … Войска, стоявшие лагерем возле Лёвена, при отступлении потеряли все: палатки, пушки и снаряжение… — Лёвен (фр. Лувен) — старинный город в Бельгии, в 30 км к северо-востоку от Брюсселя; административный центр провинции Фламандский Брабант.

… Дантон и Лакруа, находившиеся в качестве комиссаров при Бельгийской армии, отбыли в Париж… — Лакруа, Жан Франсуа де (1753–1794) — французский юрист и политический деятель, депутат Законодательного собрания и Конвента; друг и ближайший сподвижник Дантона, член Комитета общественного спасения (6 апреля — 10 июля 1793 г.); осенью 1792 г. вместе с Дантоном находился в качестве комиссара Конвента в Бельгии и вместе с ним был казнен 5 апреля 1794 г.

… Камю, Мерлен из Дуэ и Трельяр, комиссары Конвента, которых поток солдат-беглецов увлек с собой в Лилль и которые пытались реорганизовать там армию, поспешили приехать к Дюмурье в Лёвен. — Камю, Арман Гастон (1740–1804) — французский политический деятель и юрист, адвокат Парламента, янсенист, депутат Генеральных штатов, избранный от третьего сословия Парижа и сыгравший важную роль в развязывании революции; с 1789 г. архивист и библиотекарь законодательного корпуса; депутат Конвента, член Комитета общественного спасения; отправленный в качестве комиссара Конвента в Северную армию, был вместе со своими коллегами арестован генералом Дюмурье, изменившим Республике, и выдан им австрийцам (апрель 1793 г.); до конца 1795 г. находился в австрийском плену, позднее являлся членом Совета пятисот.

Мерлен из Дуэ — Филипп Антуан Мерлен (1754–1838), французский юрист, политический и государственный деятель, депутат Учредительного собрания и Конвента, которого именовали Мерленом из Дуэ (он окончил коллеж в городе Дуэ во Французской Фландрии и был избран в Генеральные штаты от третьего сословия бальяжа Дуэ), чтобы отличать от его коллеги и однофамильца Антуана Мерлена (1762–1833); министр юстиции (с 3 ноября 1795 г. по 5 января 1796 г. и с 4 апреля 1796 г. по 24 сентября 1797 г.), член Директории (с 5 сентября 1797 г. по 18 июня 1799 г.); член Французской академии (1803–1816); граф Империи (1810); в 1816 г. был изгнан из Франции как цареубийца и вернулся на родину лишь после Июльской революции 1830 года.

Трельяр, Жан Батист (1742–1810) — французский политический и государственный деятель, юрист и дипломат, депутат Учредительного собрания и Конвента, один из виднейших деятелей Великой Французской революции; с 27 декабря 1792 г. по 10 января 1793 г. председатель Конвента; с 7 апреля по 12 июня 1793 г., с 31 июля по 5 ноября 1794 г. и с 4 мая по 2 августа 1795 г. член Комитета общественного спасения; в 1795 г. член Совета пятисот, в 1798–1799 гг. член Директории; сыграл важную роль в разработке Гражданского, Уголовного и Коммерческого кодексов; в 1808 г. получил титул графа Империи; погребен в Пантеоне.

… Ступайте в собор святой Гудулы…. — Имеется в виду кафедральный собор Брюсселя, построенный в готическом стиле и посвященный святому Михаилу и святой Гудуле, покровителям города; собор был сооружен в 1226–1500 гг. на холме Трёренберг, у перекрестка двух важнейших дорог.

96… вас обвиняют в стремлении к роли Цезаря; будь я уверен в этом, я сделался бы Брутом и заколол бы вас кинжалом. — Цезарь, Гай Юлий (ок. 100 — 44 до н. э.) — древнеримский полководец, политический деятель и писатель; в 58–51 гг. до н. э. завоеватель Галлии; диктатор в 49, 48–46 и 45 гг., а с 44 г. до н. э. — пожизненно; автор «Записок о галльской войне» и «Записок о гражданской войне»; был убит заговорщиками-республиканцами.

Марк Юний Брут (85–42 до н. э.) — римский политический деятель, пламенный республиканец, один из убийц Цезаря; в борьбе с наследниками Цезаря потерпел поражение в битве при городе Филиппы в Греции, после чего покончил с собой.

… Дюмурье… собрал войска и примерно на том же самом поле боя, где был разбит Баланс, дал сражение и одержал победу. — Речь идет о сражении при Тинене 16 марта 1793 г., когда войскам Дюмурье удалось потеснить австрийский авангард.

… Дюмурье рискнул дать битву при Неервиндене и проиграл ее… — Неервинден — селение в Бельгии, в провинции Фламандский Брабант, в 3 км к северо-западу от города Ланден.

18 марта 1793 г. близ Неервиндена произошло сражение между французской республиканской армией под начальством генерала Дюмурье и австрийской армией, которой командовал принц Саксен-Кобургский; оно закончилось разгромом французов и привело к массовому дезертирству французских солдат.

97… сражения при Гранпре и Монсе, равно как и битва при Жемаппе, были лишь пагубными победами… — Гранпре — один из пяти узких горных проходов в Аргоннском лесу, находящийся между городком Стене и Реймсом. В середине сентября 1792 г. там происходили ожесточенные бои между прусской армией, рвавшейся к Парижу, и войсками Дюмурье, оборонявшими эти проходы.

… Дюмурье… понял, что у него осталась лишь одна возможность спасения — перейти Рубикон, подобно Цезарю, и двинуться на Париж, подобно тому как победитель галлов двинулся на Рим. — Рубикон — небольшая река, считавшаяся в древности границей между Предальпийской Галлией (соврем. Северной Италией), провинции Римской республики, и собственно Италией, в административном смысле являвшейся территорией Вечного города. (Эту историческую реку принято отождествлять с речкой Рубиконе на севере Италии, длиной 80 км, впадающей в Адриатическое море к северу от Римини.)

В начале 49 г. до н. э., когда политическая борьба между Цезарем, находившимся в то время в Предальпийской Галлии, и римским сенатом достигла апогея, он вместе со своим войском двинулся на Италию, однако остановился у Рубикона: по римским законам, на собственно римскую землю ни в коем случае нельзя было вступать с войском; сделавший это ставил себя вне закона, так что переход через Рубикон означал начало гражданской войны, в которой Цезарь должен был либо победить, либо погибнуть. По рассказам древних, Цезарь колебался, говоря, что если он перейдет Рубикон, то причинит неисчислимые беды государству, а если не перейдет — то себе. Наконец, утром 13 января он со словами: «Жребий брошен!» («Alea iacta est!») перешел со своими воинами мост через Рубикон.

XVI

98… три эмиссара Конвента, Дюбюиссон, Проли и Перейра, явились к Дюмурье в качестве посланцев министра Лебрёна… — Дюбюиссон, Пьер Юльрик (1746–1794) — французский актер, драматург, театральный деятель и историк; сторонник Революции, принимавший активное участие в событиях 10 августа 1792 г.; эбертист, казненный вместе со своими единомышленниками 24 марта 1794 г. Проли, Пьер Жан Бертольд де (1750–1794) — бельгийский дворянин, сын богатого антверпенского банкира, кузен Анахарсиса Клоотса; крупный финансовый делец и коммерсант, занимавшийся фрахтованием морских судов, разорившийся накануне событий Французской революции и принявший в ней активное участие; публицист и журналист, редактор газеты «Космополит»; обвиненный в причастности к заговору эбертистов, был арестован и казнен вместе с ними 24 марта 1794 г.

Перейра, Жакоб (1743–1794) — французский революционер, уроженец Байонны, происходивший из семьи португальских евреев; владелец табачной мануфактуры в Париже; ярый якобинец, активный участник восстания 10 августа 1792 г.; заместитель председателя секции Бон-Консей, член Парижской коммуны, выполнявший поручения Конвента; сторонник эбертистов, казненный вместе с ними 24 марта 1794 г.

Лебрён — Пьер Анри Элен Мари Лебрён-Тондю (1754–1793), французский государственный деятель, журналист и дипломат; министр иностранных дел с 10 августа 1792 г. по 21 июня 1793 г. и военный министр с 3 по 18 октября 1792 г. и с 1 по 3 апреля 1793 г.; был близок к жирондистам; казнен 28 декабря 1793 г.

99… я двинусь на Париж и завладею им… с помощью двенадцати тысяч солдат, одну часть которых я размещу в Пон — Сент — Макса нее, другую — в Ножане и других речных портах, и таким образом в течение недели устрою в городе голод. — Пон-Сент-Максанс — город на севере Франции, в Пикардии, в департаменте Уаза, на реке Уаза; кантональный центр.

Ножан — вероятно, имеется в виду городок Ножан-на-Уазе в Пикардии, расположенный в 30 км к юго-западу от Пон-Сент-Максанса.

101… большинством голосов были выбраны Камю, Банкаль, Кинет и Ламарк. — Камю — см. примеч. к с. 95.

Банкаль, Жан Анри Банкаль дез Иссар (1750–1826) — французский политический деятель и юрист, до Революции нотариус Шатле; в 1792–1795 гг. депутат Конвента, жирондист, уцелевший благодаря тому, что в апреле 1793 г. попал в австрийский плен; в 1796–1797 гг. член Совета пятисот; затем полностью отошел от политической деятельности.

Кинет, Никола Мари (1762–1821) — французский политический и государственный деятель, нотариус из Суассона, депутат Законодательного собрания и Конвента, монтаньяр, голосовавший за казнь короля; посланный в апреле 1793 г. на фронт, чтобы арестовать Дюмурье, был задержан им, выдан австрийцам и находился в плену до конца 1795 г.; в 1796–1799 гг. член Совета пятисот; с 22 июня по 10 ноября 1799 г. министр внутренних дел; в 1800–1810 гг. занимал пост префекта департамента Сомма и в 1810 г. получил титул барона де Рошмона; после реставрации Бурбонов был изгнан из Франции и умер в Брюсселе.

Ламарк, Франсуа (1753–1839) — французский политический деятель и юрист, до Революции адвокат Парижского парламента; депутат Законодательного собрания, затем член Конвента, монтаньяр; в 1793–1795 гг. находился в австрийском плену; позднее являлся членом Совета пятисот, а в 1800–1801 гг. — префектом департамента Тарн; при Реставрации был изгнан из Франции как цареубийца и получил разрешение вернуться на родину лишь в 1819 г.

… он послал генералу Миончинскому, находившемуся в Орши, приказ перебросить свою дивизию к Лиллю… — Орши — городок на северо-востоке Франции, в департаменте Нор, у бельгийской границы, в 22 км к юго-востоку от Лилля.

… направиться в Дуэ, выгнать оттуда генерала Мортона и провозгласить там, как и в Лилле, конституцию 1791 года. — Дуэ — старинный город на севере Франции, в департаменте Нор, в 30 км к югу от Лилля, в средние века принадлежавший графам Фландрским и в 1667 г. отошедший к Франции.

Генерал Мортон (Moreton; у Дюма ошибочно Mouton) — Жак Анри Себастьян Сезар де Мортон, граф де Шабрийян (1752–1793), французский военачальник, генерал-майор (1789), дивизионный генерал (1792); кавалер ордена Святого Людовика (1785); в 1785–1788 гг. командир пехотного полка Ла Фера; в 1793 г. начальник гарнизона Дуэ; скоропостижно скончался в Дуэ 23 апреля 1793 г.

… ему надлежало проследовать через Камбре в Перонну… — Камбре — старинный город на севере Франции, на реке Шельда, в департаменте Нор; с нач. VI в. резиденция епископа, а с 948 г. столица духовного княжества в составе Священной Римской империи; в 1678 г. по условиям Нимвегенского мирного договора, завершившего Голландскую войну 1672–1678 гг., вошел в состав Французского королевства.

Перонна — старинный город на севере Франции, в Пикардии, в департаменте Сомма, на реке Сомма; расположен в 35 км к юго-западу от Камбре.

102… Дюмурье, уведомленный об этих событиях, тотчас же отправил своего адъютанта Дево принять на себя командование дивизией Миончинского. — Дево — Филипп Дево де Вотре (1761–1793), бельгиец, считавшийся внебрачным сыном принца Карла Александра Лотарингского (1712–1780), наместника Австрийских Нидерландов в 1741–1744 и 1749–1780 гг.; адъютант генерала Дюмурье, возведенный им 3 апреля 1793 г. в чин бригадного генерала и казненный как его сообщник 23 мая 1793 г.

103… Тарквиний, согласитесь, был тираном куда в большей степени, чем Людовик Шестнадцатый. — Тарквиний — см. примеч. к с. 86.

… позднее, если перейти ко временам таких людей, как Камилл и Цинциннат, уже в ту эпоху, у римлян были прекрасные законы… — Камилл — Марк Фурий Камилл (ок. 446–365 до н. э.) — древнеримский государственный деятель и военачальник, шесть раз назначавшийся военным трибуном с консульской властью, пять раз становившийся диктатором и четырежды удостаивавшийся триумфа; в 397 г. до н. э. изгнал из Рима галлов, захвативших город, и считался его спасителем.

Цинциннат — Луций Квинкций Цинциннат (ок. 519 — ок. 439 до н. э.), древнеримский патриций, консул 460 г. до н. э., который в критические для Рима моменты дважды становился диктатором (в 458 и 439 гг. до н. э.), а затем, после победы над врагом, возвращался к мирной жизни землепашца; в истории остался символом гражданской доблести и личной скромности.

… я часто играл роль Деция, но никогда не буду играть роль Курция. — Три представителя знатного римского рода Дециев, консулы, носившие одно и то же имя Публий Деций Мус, геройски погибли в битвах с врагами, спасая римское войско от разгрома: Публий Деций Мус Старший — в 340 г. до н. э. в битве при Везувии, его сын — в 295 г. до н. э. в битве при Сентине, а внук — в 279 г. до н. э. в битве при Аускуле.

Марк Курций — герой одной из легенд Древнего Рима, храбрый юноша, во имя спасения отечества принесший себя в жертву подземным богам. Согласно преданию, в 362 г. до н. э. на римском форуме образовалась пропасть, и, по объяснению жрецов, это означало, что отечество пребывает в опасности, которая будет предотвращена только тогда, когда Рим пожертвует лучшим своим достоянием. И тогда Курций, заявив, что лучшее достояние Рима — это храбрость его сынов и оружие, бросился на коне и в полном вооружении в пропасть, после чего она закрылась.

104… Камбон заявил с вашей трибуны… что судьба Республики не зависит от одного человека. — Камбон, Пьер Жозеф (1756–1820) — французский политический деятель, до Революции коммерсант; член Законодательного собрания и Конвента, в котором руководил финансовым комитетом; голосовал за казнь короля; сыграл первостепенную роль в падении Робеспьера; в 1795 г. отошел от активной деятельности; в 1816 г. подвергся изгнанию как цареубийца и умер в Брюсселе.

105… они были освобождены лишь в обмен на принцессу Марию Терезу. — Имеется в виду Мария Тереза Шарлотта Французская (1778–1851) — дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты, названная в честь своей бабки, императрицы Марии Терезии; с августа 1792 г. находилась в заключении в Тампле, в декабре 1795 г. была освобождена в обмен на французских военнопленных и уехала в Вену; в 1799 г. вышла замуж за своего двоюродного брата Луи Антуана Бурбона (1775–1844), герцога Ангулемского, старшего сына графа д’Артуа (брак их остался бездетным), и до 1814 г. жила в Англии; во время Реставрации считалась символом страдания, добродетели и легитимизма; после Июльской революции 1830 года снова оказалась в изгнании и умерла в Австрии; оставила воспоминания, носящие название «Мемуары Марии Терезы, герцогини Ангулемской» («Mémoires de Marie-Thérèse, duchesse d’Angoulême»).

… он выехал из Сент-Амана, сопровождаемый герцогом Шартрским, двумя братьями Тувено, г-ном де Монжуа и эскортом из четырех десятков солдат… — Сент-Аман — см. примеч. к с. 49.

Братья Тувено — см. примеч. к с. 82.

Монжуа, Гюстав Брюно, граф де (1766–1807) — эльзасский дворянин, полковник, адъютант Дюмурье, бежавший вместе с ним и в эмиграции остававшийся преданным спутником герцога Шартрского; в 1806 г. под именем графа фон Фроберга (Froberg — германизированная форма имени Montjoie) поступил на английскую службу и занимался рекрутированием солдат для гарнизона Мальты, набирая их на Балканах и в Оттоманской империи; за два дня до сражения под Фридландом, 12 июня 1807 г., доставляя важные документы в штаб русской армии, был задержан возле Кёнигсберга французскими гусарами и убит ими в ходе завязавшейся стычки.

… цель этой поездки состояла в том, чтобы добраться до Конде… — Конде (с 1866 г. Конде-сюр-л’Эско) — город на северо-востоке Франции, в департаменте Нор, в И км к востоку от Сент-Амана, возле бельгийской границы, на реке Шельде; до нач. XX в. сильная крепость.

… Там предстояло окончательно закрепить договоренности, обсуждение которых было начато в Ате. — Ат (Ath; у Дюма ошибочно Alts) — город в Бельгии, в провинции Эно, в 22 км к северо-западу от Монса; до 1781 г. сильная крепость.

27 марта 1793 г. в Ате состоялась секретная встреча Дюмурье с Карлом Макком фон Лейберихом (1752–1828), будущим австрийским фельдмаршалом, а в то время полковником и генерал-квартирмейстером при штабе главнокомандующего австрийскими войсками принца Саксен-Кобургского.

… Дюмурье спешился, бросил свою лошадь и под градом пуль влез на другую, которую предложил ему Бодуан, конюх герцога Шартрского. — Бодуан — преданный слуга герцога Шартрского, сопровождавший своего хозяина во всех его эмигрантских скитаниях.

106… Новоявленный Кориолан, в отличие от Кориолана античного, заставившего трепетать Рим, не испытал подобного удовлетворения, и история обошлась с ним тем более сурово, что ему не было дано, как сыну Ветурии, счастья пройти путь кровавого искупления, которое смывает все. — Гней Марций Кориолан — согласно античной традиции, предводитель римских войск в войне с италийским племенем вольсков, получивший свое прозвище за взятие в 493 г. до н. э. города Кориолы, их столицы. Преследуемый народными трибунами (по одной версии — за несправедливый раздел добычи, по другой — за попытку уничтожить саму их должность), он бежал к вольскам и возглавил их армию, осадившую Рим; как повествует легенда, уступая мольбам своей матери Ветурии и своей жены Волумнии, он согласился снять осаду с родного города, за что был убит вольсками как предатель.

XVII

… все эти ордеры на арест исходили не от Конвента, а от комитета, не имевшего признанной власти, и были подписаны Дюэмом. — Дюэм, Пьер Жозеф (1758–1807) — французский политический деятель и врач, уроженец Лилля, депутат Законодательного собрания и Конвента, монтаньяр, голосовавший за немедленную казнь короля; член Комитета общественной безопасности с января по июнь 1793 г., ярый враг жирондистов.

… На трибуну поднялся Барбару. — Барбару, Шарль Жан Мари (1767–1794) — французский политический деятель и адвокат; уроженец Марселя; в 1792 г. чрезвычайный делегат Марселя в Париже; инициатор прихода в Париж батальона марсельских добровольцев (эти пятьсот марсельцев вступили в столицу 29 июля 1792 г.), командовавший ими во время штурма Тюильри 10 августа; депутат Конвента, жирондист; был казнен 25 июня 1794 г. в Бордо.

107… На трибуну поднялся Шатонёф-Рандон. — Шатонёф-Рандон — Александр Поль Герен де Шатонёф-Рандон дю Турнель (1757–1827), французский офицер и политический деятель, знатный дворянин из провинции Жеводан на юге Франции; депутат Учредительного собрания и Конвента; монтаньяр, голосовавший за смерть короля и отличавшийся яростной антирелигиозностью; член Комитета общественной безопасности; дивизионный генерал (1795); в 1801–1802 гг. префект департамента Приморские Альпы.

… Я поддерживаю… предложение поместить под арест жену и детей Баланса и гражданку Монтессон… — Генерал де Баланс и его жена с 1784 г. Эдмея Брюлар де Жанлис (1767–1847), дочь госпожи де Жанлис, имели двух дочерей: Луизу (1787–1828) и Розмонду (1789–1860).

Гражданка Монтессон — имеется в виду маркиза де Монтессон (см. примеч. к с. 6).

… Вслед за Шатонёф-Рандоном на трибуну поднимается Левассёр… — Левассёр, Рене (1747–1834) — французский хирург и политический деятель, депутат Конвента, монтаньяр, голосовавший за смерть короля; последовательный противник жирондистов; во время Реставрации был изгнан из Франции как цареубийца и вернулся на родину лишь после Июльской революции; оставил трехтомные мемуары, опубликованные в 1829–1831 гг.

… перед глазами у меня пример Брута, чей бюст я здесь вижу. — Брут — здесь: Луций Юний Брут (ок. 545–509 до н. э.), легендарный основатель Римской республики, возглавивший в 509 г. до н. э. восстание против последнего римского царя Тарквиния Гордого, которому он приходился племянником, и ставший одним из двух первых римских консулов; в том же году приговорил к смерти двух своих сыновей, Тита и Тиберия, участвовавших в заговоре, целью которого было восстановление царской власти, и вскоре погиб в стычке с отрядом свергнутого царя.

… настала очередь Буайе-Фонфреда. — Буайе-Фонфред, Жан Батист (1760–1793) — французский политический деятель и негоциант, уроженец Бордо, выходец из богатой купеческой семьи; депутат Конвента, жирондист, боровшийся с монтаньярами, умелый оратор; был казнен 31 октября 1793 г.

108… Затем выступил Бюзо… — Бюзо — см. примеч. к с. 86.

… Я писал Вам также из Брюсселя и Ангена… — Анген (голл. Эдинген) — небольшой франкоязычный город в Бельгии, в провинции Эно, в 30 км к юго-западу от Брюсселя.

… в славном Цвайбрюккенском полку числится всего сто пятьдесят человек… — Королевский цвайбрюккенский полк — немецкий наемный полк французской армии, созданный в 1757 г., переименованный в 1791 г. в 99-й пехотный полк и распущенный в 1795 г.; в кампании 1793 г. сражался в составе Мозельской армии.

109… по предложению Ла Ревельера-Лепо был принят указ, предписывавший взять Филиппа Эгалите и Силлери под надзор. — Ла Ревельер-Лепо, Луи Мари де (1753–1824) — французский политический деятель и адвокат, депутат Учредительного собрания и Конвента, жирондист; член Совета старейшин; в 1795–1799 гг. член Директории; оставил мемуары, опубликованные в 1795 г.

… они предъявили мне приказ за подписью Паша доставить меня в мэрию… — Паш, Жан Никола (1746–1823) — французский государственный деятель, военный министр с 3 октября 1792 г. по 31 января 1793 г., мэр Парижа с 14 февраля 1793 г. по 10 мая 1794 г., сыгравший важную роль в становлении якобинской диктатуры.

… герцог Орлеанский, доставленный из мэрии в тюрьму Аббатства, был почти сразу же перевезен из тюрьмы Аббатства в Марсель. — Тюрьма Аббатства — см. примем, к с. 32.

110 … Заточенный вначале в крепость Нотр-Дам-де-Ла-Гард вместе с графом де Божоле, герцогом де Монпансье, который был арестован через день после него, герцогиней Бурбонской, своей сестрой, и принцем де Конти, своим дядей, он спустя какое-то время был переведен в крепость Сен-Жан, где и прошла бдльшая часть его тюремного заключения. — Нотр-Дам-де-Ла-Гард — крепость, сооруженная в 1525 г. на холме в юго-западной части Марселя, вокруг часовни Божьей Матери-охранительницы (1214 г.), и предназначавшаяся для обороны города со стороны моря. В 1853–1899 гг. на территории крепости была построена помпезная базилика Нотр-Дам-де-Ла-Гард.

Герцогиня Бурбонская — Луиза Мария Тереза Батильда Орлеанская (1750–1822), младшая сестра Филиппа Эгалите, тетка будущего короля Луи Филиппа; с 1770 г. супруга Луи VI Анри Жозефа де Бурбон-Конде (1756–1830), герцога Бурбонского (с 1772 г.) и принца де Конде (с 1818 г.); мать герцога Энгиенского (см. примем. к с. 144), расстрелянного по приказу Бонапарта; в 1781 г. рассталась с мужем; с воодушевлением встретила Революцию и стала именовать себя «гражданка Правда», но в апреле 1793 г., после бегства герцога Шартрского, подверглась аресту и полтора года провела в тюремном заключении; в 1797 г. была выслана в Испанию и вернулась на родину лишь в 1814 г.

Принц де Конти (см. примем, к с. 20) приходился двоюродным братом отцу Филиппа Эгалите.

… самые ожесточенные гонители принца ушли из жизни: сначала Марат, затем Бюзо, Барбару, Петион… — Заметим, что и Бюзо, и Барбару, и Петион пережили герцога Орлеанского: все они ушли из жизни в 1794 г., уже после его казни (6 ноября 1793 г.): Бюзо покончил с собой 18 июня, Барбару был казнен 25 июня, Петион — 5 апреля.

111… Герцога сопровождал один лишь камердинер по имени Гамаш, безукоризненно преданный слуга, которого много лет спустя мы еще знавали привратником парка Монсо… — Гамаш, Луи Франсуа (1750–1828) — слуга герцога де Монпансье, много раз упомянутый в его мемуарах; во время Реставрации вернулся на службу Орлеанам и занимал должность управляющего парком Монсо (см. примеч. к с. 8); оставил 14-страничные воспоминания об этапировании герцога Орлеанского из марсельской тюрьмы в парижскую тюрьму Консьержери, опубликованные в 1827 г.

… в Осере, во время обеда, комиссары отправили в Париж письмо. — Осер — город во Франции, в северо-западной части Бургундии, на реке Йонна, в 150 км к юго-востоку от Парижа; административный центр департамента Йонна.

XVIII

… он сел в карету и приказал кучеру ехать в Консьержери. — Консьержери — здесь: часть комплекса зданий Дворца правосудия в Париже; бывший замок-резиденция консьержа, главного исполнительного чиновника Парижского парламента; с 1370 г. тюрьма, ныне музей.

… Этого защитника звали Вуаделъ… — Вуадель, Жан Жорж Шарль (1758–1812) — французский политический деятель и адвокат; депутат Учредительного собрания, избранный от третьего сословия бальяжа Саргемин (нем. Сааргемюнд), председатель Розыскного комитета; якобинец, советник герцога Орлеанского, взявший на себя его защиту в Революционном трибунале в ноябре 1793 г. и опубликовавший мемуар в его защиту («Jean-Georges-Charles Voidel & ses concitoyens; sur l'affaire de Louis-Philippe-Joseph Organs»; 1793); арестованный в марте 1794 г., находился в заключении вплоть до событий 9 термидора.

… принцу сообщили, что прибыла заказанная им корзина с вином из Аи. — Аи (с 2016 г. Аи-Шампань) — город на северо-востоке Франции, в Шампани, в окрестностях которого начиная с XVII в. производится знаменитое игристое вино аи, воспетое Пушкиным в поэме «Евгений Онегин».

112 …Не голосовали ли вы за смерть тирана, исходя из честолюбивого намерения наследовать ему? — спросил его Эрман. — Эрман, Марсиаль Жозеф Арман (1749–1795) — французский юрист и государственный деятель; с 28 августа 1793 г. по 8 апреля 1794 г. председатель Революционного трибунала; с 8 апреля по 20 апреля 1794 г. глава министерства внутренних дел, а затем, после реорганизации министерства и вплоть до переворота 9 термидора, комиссар Комиссии гражданской, полицейской и судебной администрации; был казнен 7 мая 1795 г.

113… Знакомы ли вы с Бриссо? — Бриссо, Жак Пьер (1754–1793) — один из крупнейших деятелей Великой Французскойреволюции, журналист, издатель газеты «Французский патриот», депутат Законодательного собрания и Национального конвента, горячий приверженец республики, глава партии жирондистов; был казнен 31 октября 1793 г., за неделю до казни Филиппа Эгалите.

… Говорили ли вы депутату Пультье: «Что вы попросите у меня, когда я стану королем?» — Депутат Пультье (Poultier; у Дюма ошибочно Poulhier) — Франсуа Мартен Пультье д'Эльмот (1753–1826), французский политический деятель, бывший монах, депутат Конвента, монтаньяр, голосовавший за смерть короля; затем член Совета пятисот (1799) и Законодательного корпуса (1799–1814); в 1816 г. был изгнан из Франции как цареубийца и умер в Турне. Согласно протоколу суда над герцогом Орлеанским, на вопрос герцога «Что ты попросишь у меня, когда я стану королем?» Пультье будто бы ответил: «Я попрошу у тебя пистолет, чтобы пустить тебе пулю в лоб!»

… бросив последний взгляд на бывшего маркиза д'Антонеля, он произнес… — Антонель, Пьер Антуан, маркиз д' (1747–1817) — французский политический деятель, офицер и журналист, выходец из аристократической семьи, сторонник Революции, автор «Катехизиса третьего сословия» (1789); первый выборный мэр Арля (1790–1791); депутат Законодательного собрания (1791–1792), избранный от департамента Буш-дю-Рон и прославившийся своим радикализмом и антиклерикализмом; затем председатель Якобинского клуба и член Революционного трибунала, участвовавший в суде над жирондистами и являвшийся председателем жюри во время суда над герцогом Орлеанским; участник т. н. Заговора равных (1796); во время Консулата и Империи много лет находился под надзором полиции.

… В подобной милости Фукье-Тенвиль ни в коем случае не отказывал. — Фукье-Тенвиль, Антуан Кантен (1746–1795) — французский юрист, родственник Камиля Демулена, бывший королевский прокурор, с 10 марта 1793 г. общественный обвинитель при Революционном трибунале; участвовал в подготовке казней роялистов и представителей всех революционных групп вплоть до Робеспьера и его сторонников; после переворота 9 термидора был арестован и, обвиненный в организации противоправительственного заговора, казнен 7 мая 1795 г. вместе с пятнадцатью своими коллегами.

114 … то был немецкий священник по имени Лотрингер… — Аббат Лотрингер (Lothringer; у Дюма ошибочно Lothinger) — Франсуа Жозеф Лотрингер (1740–1803), главный викарий епископа Парижского, уроженец Эльзаса; тюремный духовник в Консьержери, принявший последнюю исповедь герцога Орлеанского и генерала Кюстина.

… Второй священник, звавшийся аббатом Ламбером, напротив, вполне обладал чуткостью сердца и ума, которая была неведома его коллеге… — Ламбер, Луи Фердинан Амабль (1762–1847) — бывший кюре прихода Сен-Жермен-ле-Вьей-ан-Сите, главный викарий епископа Парижского, исповедовавший жирондистов накануне их казни 31 октября 1793 г.; затем отказался от духовного звания и при Консулате был назначен полицейским комиссаром в городе Булонь-сюр-Мер; в 1814 г. снова стал священником, два года служил кюре во Фремекуре, а с 1816 г. и до конца жизни — в Бессанкуре (департамент Валь-д’Уаз).

115 … Больё, писатель-роялист, из окна своей камеры видел, как он шел. — Больё, Клод Франсуа (1754–1827) — французский литератор и журналист, сотрудничавший во многих периодических изданиях и интересовавшийся главным образом политической экономией и наукой; сторонник конституционной монархии; 29 октября 1793 г. был арестован, в течение первых пяти месяцев своего заключения содержался в Консьержери и вышел на свободу лишь после падения Робеспьера; автор сочинения «Исторические очерки о причинах и последствиях Французской революции» («Les Essais historiques sur les causes et les effets de la Revolution de France»; 1803) и многих статей, написанных им для многотомного «Всеобщего биографического словаря» Мишо, в том числе и биографической статьи о герцоге Орлеанском, вошедшей в том XXXI этого издания, откуда Буден позаимствовал выдержку, приведенную здесь Дюма.

116… рядом с ним заняли места Кустар, бывший депутат Законодательного собрания, который в день 10 августа спас девятерых офицеров-швейцарцев, и бедный мастеровой в блузе, имени которого никто не знал. — Кустар (Coustard; у Дюма ошибочно Coutand) — Анн Пьер Кустар де Масси (1741–1793), французский политический деятель, отставной мушкетер, депутат Законодательного собрания и Конвента, жирондист, казненный вместе с герцогом Орлеанским 6 ноября 1793 г.

Вместе с герцогом Орлеанским и Кустаром были казнены еще три человека, в том числе тридцатилетний Антуан Брусе, уроженец Лангедока, подручный парижского слесаря, приговоренный к смерти за контрреволюционную пропаганду.

… префект департамента Сена, Фроман, взялся ответить на этот вопрос в своих мемуарах. — Версию о попытке освободить герцога Орлеанского на его пути к эшафоту Дюма заимствовал из упоминавшегося выше сочинения Будена, который называет ее источником мемуары некоего Фромана (Froment), префекта полиции во времена Конвента, однако приводит при этом дословно обширную цитату из книги «Любопытные истории, связанные с некоторыми лицами и несколькими примечательным событиями эпохи Революции» («Anecdotes relatives à quelques personnes, et à plusieurs événemens remarquables de la Révolution»; 1820), автором которой был Жан Батист Арман (Harmand; 1751–1816), депутат Конвента («Арман из Мёзы»), в 1800 г. в течение девяти месяцев занимавший пост префекта департамента Нижний Рейн.

… два кабачка, находившиеся по соседству друг с другом, у входа на улицу Святого Фомы Луврского и Шартрскую улицу, были заполнены канонирами из секций Арсенала, Гравилье и Пуассоньер. — Улица Святого Фомы Луврского (Сен-Томй-дю-Лувр), известная с XII в., шла от площади Пале-Рояль с севера на юг между дворцами Лувр и Тюильри и выходила на берег Сены; свое название получила от церкви святого Фомы, стоявшей некогда на ней у реки; была уничтожена в 1840–1850 гг. во время работ по благоустройству Лувра.

Шартрская улица — здесь: улица Шартр-Сент-Оноре, которая была проложена в 1779 г. в квартале Тюильри, начиналась от площади Пале-Рояль и улицы Святого Фомы Луврского и была названа в часть герцога Шартрского, будущего Филиппа Эгалите; ее уничтожили в 1850 г. при расширении площади Карусели и удлинении улицы Риволи.

Секция Арсенала занимала территорию нынешнего одноименного квартала в правобережной части Парижа и проводила свои заседания в церкви Сен-Луи-ла-Кюльтюр (соврем. Сен-Поль-Сен-Луи) на улице Сент-Антуан.

Секция Гравилье охватывала территорию в правобережной части Парижа, возле ворот Сен-Мартен, и ее собрания проходили в церкви святого Мартина-в-Полях.

Секция Пуассоньер (точнее, секция улицы Пуассоньер; позднее называлась секцией Предместья Пуассоньер) находилась в одноименном предместье на северной окраине Парижа.

117 … Когда кортеж поравнялся с улицей Эшель, прошел слух, что Робеспьер вернулся к себе… — Улица Эшель (ныне от нее остался лишь небольшой отрезок, составляющий южную часть улицы с тем же названием, которая была создана в 1852–1866 гг.) вела от дворца Тюильри к улице Сент-Оноре.

… по прибытии на площадь Революции барабанный бой заставил его снова поднять голову… — Площадь Революции (соврем, площадь Согласия) — центральная площадь Парижа, расположенная между Елисейскими полями и садом Тюильри; в центре этой площади, созданной в 1757–1772 гг. по проекту королевского архитектора Анжа Жака Габриеля (1698–1782) и первоначально именовавшейся площадью Людовика XV, 20 июня 1763 г. был установлен конный памятник Людовику XV, созданный скульпторами Эдмом Бушардоном (1698–1762) и Жаном Батистом Пигалем (1714–1785) и простоявший до 11 августа 1792 г., когда памятник снесли, а площадь переименовали (в 1792–1795 гг. она носила имя Революции, в 1795–1814 гг. — Согласия, в 1814–1826 гг. — Людовика XV, в 1826–1828 гг. — Людовика XVI, в 1828–1830 гг. — Людовика XV, а с 1830 г. и по сей день называется площадью Согласия); в эпоху Террора служила местом казней.

118 … не мог он быть в течение шести лет главной пружиной всех бунтов и не оставить при этом никаких следов своего участия в них, будь то поджог дома Ревельона или события 5 и 6 октября, 20 июня и 10 августа. — Ревельон, Жан Батист (1725–1811) — французский предприниматель, владелец Королевской мануфактуры набивных обоев Фоли Титон, которая была основана в 1765 г. и находилась в Сент-Антуанском предместье; оказывал большую помощь братьям Монгольфье в создании их первых аэростатов; накануне открытия Генеральных штатов оказался невольным виновником народного бунта в Париже, происходившего 27–28 апреля 1789 г., сопровождавшегося поджогом и разграблением его дома и ставшего провозвестником Великой Французской революции, во время которой он эмигрировал.

119 … истинной движущей силой всех совершенных убийств было золото Питта… — Питт — см. примем, к с. 30.

XIX

120… Он ответил принцу Саксен-Кобургскому, что ничего не хочет от него, кроме паспорта для Сезара Дюкре, своего адъютанта, и другого паспорта для себя. — Сезар Дюкре — Сезар дю Кре де Сент-Обен (1776–1804), племянник госпожи де Жанлис, сын ее брата Шарля Луи дю Кре (1747–1824), маркиза де Сент-Обена, и его жены с 1775 г. Александрины де Канувиль (1757–1782), адъютант герцога Шартрского, покинувший Францию вместе с ним; вернулся на родину в 1800 г. и трагически погиб во время фейерверка, устроенного в Париже по случаю празднования двенадцатой годовщины установления Республики.

… известив о своем отъезде мать, находившуюся под надзором в замке старого герцога де Пентьевра, отправился в путь… — Речь идет о замке Бизи в Нормандии, в департаменте Эр, в городе Вернон, в 75 км к северо-западу от Парижа; построенный в 1675 г., он через сто лет, в 1775 г., стал владением герцога де Пентьевра (см. примеч. кс. 5), который в 1792 г. сделал его своей главной резиденцией и умер там спустя год, 4 марта 1793 г., за месяц до побега герцога Шартрского.

… Он рассчитывал добраться до Швейцарии, проследовав через Льеж, Ахен и Кёльн. — Кёльн — город на западе Германии, на Рейне; основан как римская колония в I в. н. э.; в средние века крупный торговый и ремесленный центр; с XI в. духовное княжество, князь-архиепископ которого с XIII в. был одним из курфюрстов Священной Римской империи; после наполеоновских войн принадлежал Пруссии; ныне входит в состав земли Северный Рейн — Вестфалия.

121… мы нисколько не понимаем и ту чуть ли не задушевность, с какой спустя годы баронессу де Фёшер принимали в замке Нёйи. — Баронесса де Фёшер — Софи Доуз (1790–1840), английская авантюристка, дочь контрабандиста, служанка в лондонском борделе, ставшая ок. 1810 г. постоянной любовницей Луи VI Анри Жозефа де Бурбон-Конде (1756–1830), с 1818 г. девятого (и последнего) принца де Конде, который обучил ее хорошим манерам и иностранным языкам и в августе 1818 г. выдал замуж за французского офицера Адриена Виктора де Фёшера (1785–1857), считавшего ее внебрачной дочерью принца, получившего благодаря этой женитьбе баронский титул (1819) и узнавшего всю правду лишь спустя какое-то время, что вызвало страшный скандал, привело к их разводу в 1824 г. и лишило ее доступа в свет; после загадочной смерти бездетного принца де Конде, крупнейшего земельного собственника во Франции, найденного 27 августа 1830 г. повесившимся на оконном шпингалете в замке Сен-Лё, баронесса стала, в соответствии с завещанием покойного, датированным 29 августа 1829 г., наследницей значительной части принадлежавшей ему недвижимости, в то время как огромный, 66-миллионный капитал принца был завещан им малолетнему герцогу Омальскому (1822–1897), младшему сыну Луи Филиппа, незадолго до этого ставшего королем; смерть принца была официально признана самоубийством, хотя молва утверждала, что он был убит баронессой по сговору с Луи Филиппом, который в корыстных целях покровительствовал ей; тем не менее Луи Филипп принял наследство, что сильно повредило его репутации; родственники принца, пытавшиеся оспорить его завещание, проиграли дело во всех инстанциях, однако общественное мнение было до такой степени настроено против баронессы, что ей пришлось покинуть Францию и вернуться в Лондон, где она и умерла много лет спустя.

Замок Нёйи — дворец у западной окраины Парижа, в селении Нёйи-на-Сене, построенный в 1751 г. архитектором Жаном Сильвеном Карто (1765–1758) для Марка Пьера де Вуайе де Польми, графа д’Аржансона (1696–1764), государственного секретаря по военным делам, и окруженный огромным парком; сменив много владельцев, с 1818 г. был собственностью герцога Орлеанского, который значительно перестроил его, расширил и сделал своей летней резиденцией; во время Февральской революции 1848 года был разграблен и сожжен, и ныне сохранилось лишь одно его крыло.

… Оно адресовано Шаретту и было найдено в его бумагах. — Шаретт де Ла Контри, Франсуа Атанас (1763–1796) — французский морской офицер, капитан-лейтенант, роялист, один из вождей Вандейского восстания, глава т. н. Королевской католической армии, носивший прозвище «Король Вандеи»; 17 февраля 1795 г. подписал в Ла-Жоне близ Нанта мирный договор с республиканцами, но в июне того же года пришел на помощь эмигрантам, высадившимся на полуострове Киберон; был взят в плен республиканцами и 29 марта 1796 г. расстрелян в Нанте.

… Известен ответ Шаретта. Он был коротким, но выразительным. — Ответное письмо Шаретта, датированное 21 ноября 1795 г., действительно было очень коротким и выразительным: «Дорогой Дюмурье, передайте сыну гражданина Эгалите, пусть идет на х..!»

… Об аресте отца и двух своих братьев принц узнал, находясь во Франкфурте. — Имеется в виду Франкфурт-на-Майне — один из крупнейших городов Германии, расположенный в земле Гессен, на реке Майн, в 30 км от места ее слияния с Рейном; известен с VIII в.; был императорской резиденцией; уже в средние века славился своими ярмарками и являлся важнейшим финансовым и коммерческим центром; до 1806 г. был свободным имперским городом, а затем стал столицей Великого герцогства Франкфуртского; в 1815–1866 гг. — вольный город, местопребывание сейма Германского союза; в 1866 г. вошел в состав Пруссии.

122 … Герцог Шартрский продолжил путь к Базелю… — Базель — город на северо-западе Швейцарии, на Рейне, у границы Франции и Германии; ныне административный центр немецкоязычного кантона Базель-Штадт, крупный речной порт.

… герцог Шартрский намеревался обрести убежище подле этого испытанного друга, но неожиданно был узнан мадемуазель де Конде и неким капитаном Королевского шведского полка. — Мадемуазель де Конде — имеется виду принцесса Луиза Аделаида де Бурбон-Конде (1757–1824), младшая сестра Луи VI Анри Жозефа де Бурбон-Конде, монахиня, последняя аббатиса Ремирмонского аббатства (1786–1790); в 1789 г. эмигрировала, жила в Турине, Швейцарии, России и Англии и вернулась во Францию лишь после двадцати пяти лет скитаний.

Королевский шведский полк — наемный полк французской армии, созданный в 1690 г.; с 1791 г. стал называться 89-м пехотным полком, а спустя три года был расформирован.

… граф де Монжуа дал ему совет добраться до Шаффхаузена… — Шаффхаузен — город на севере Швейцарии, в 80 км к северо-востоку от Базеля, столица небольшого одноименного немецкоязычного кантона; близ него, у селения Нойхаузен, находится знаменитый Рейнский водопад (Райнфалль), самый крупный водопад в Европе: его высота составляет 23 м, а ширина 150 м.

… они отправились в Цюрих, но были узнаны почти сразу по прибытии туда и были вынуждены перебраться в Цуг. — Цюрих — город на северо-востоке Швейцарии, на берегу Цюрихского озера, столица одноименного немецкоязычного кантона; расположен в 37 км к югу от Шаффхаузена.

Цуг — город на северо-востоке Швейцарии, на восточном берегу Цугского озера, столица одноименного немецкоязычного кантона; расположен в 25 км к югу от Цюриха.

123… г-н де Монжуа вспомнил в этот момент о генерале Монтескью: генерал только что завоевал Савойю, и за эти заслуги Конвент вознаградил его изгнанием. — Монтескью-Фезенсак, Анн Пьер, маркиз де (1739–1798) — французский военачальник, политический деятель, писатель и агроном; генерал-лейтенант (1791), кавалер ордена Святого Духа (1784), член Французской академии (1784); депутат Генеральных штатов, избранный от дворянства Парижа, сторонник конституционной монархии; в сентябре 1792 г., командуя 15-тысячной Южной армией, оккупировал Савойю, но уже в ноябре того же года был обвинен в измене, что заставило его укрыться в Швейцарии; вернулся во Францию лишь после падения Робеспьера и умер своей смертью в Париже.

… Генерал Монтескью жил в Бремгартене. — Бремгартен — небольшой город на севере Швейцарии, окружной центр в кантоне Аргау.

… помог мадемуазель Аделаиде и г-же де Жанлис найти приют в монастыре святой Клары, который находился в четверти льё от Бремгартена. — Женский монастырь святой Клары, находившийся в нижней части Бремгартена и следовавший уставу терциариев-францисканцев, был закрыт швейцарскими властями в 1798 г.

124… он увидел таким образом Невшатель, Муртен, Ури, Унтервальден, Бюрглен, Кюснахт, поместье Габсбург, ставшее колыбелью Австрийской династии, Гриндельвальд и его голубой ледник, Розенлауи, где среди снегов растут альпийские розы… — Невшатель (нем. Нойенбург) — старинный город на северо-западе Швейцарии, на берегу Невшательского озера, столица одноименного франкоязычного кантона.

Муртен (фр. Морат) — город на северо-западе Швейцарии, в кантоне Фрибур, на восточном берегу озера Муртензее.

Ури — немецкоязычный кантон на юге центральной части Швейцарии; главный город — Альтдорф.

Унтервальден — немецкоязычный кантон в центральной части Швейцарии, к западу от Ури, состоящий из двух полукантонов — Нидеальдена (главный город — Штанс) и Обвальдена (главный город — Зарнен).

Бюрглен — селение в кантоне Ури, расположенное в 2 км к юго-востоку от Альтдорфа; согласно традиции, родина Вильгельма Телля (кон. XIII — сер. XIV в.), легендарного народного героя Швейцарии, искусного лучника, борца за освобождение страны от тирании Австрии, в память о котором в 1582 г. там была возведена часовня.

Кюснахт (Kussnacht, у Дюма ошибочно Kussnac) — город в центральной части Швейцарии, в кантоне Швиц, у подножия горы Риги высотой 1 797 м, на северном краю Фирвальдштетского озера, на узком перешейке, отделяющем его от Цугского озера.

Поместье Габсбург — замок на севере Швейцарии, в кантоне Аргау, на берегу реки Ааре; родовое гнездо Габсбургов, утраченное ими в XIV в.; построен в 1020–1030 гг. графом Радботом фон Клеттгау (ок. 985 — 1045), который стал основателем рода Габсбургов: его сын Вернер (ок. 1030–1096) первым носил титул графа Габсбурга; согласно легенде, вначале замок назывался Габихтсбург — нем. «Ястребиный замок»; ныне в нем размещается музей.

Гриндельвальд — селение в центральной части Швейцарии, в кантоне Берн, на высоте 1 034 м над уровнем моря.

Розенлауи — высокогорное селение в округе Оберхасли кантона Берн, расположенное в 9 км к северо-востоку от Гриндельвальда, на высоте 1 283 м, в долине Райхенбахталь (верхняя часть этой долины называется Розенлауиталь, то есть долина Розенлауи, и ее восточный край представляет собой глубокое ущелье, образованное талыми водами ледника Розенлауи).

… Чёртов мост, где генералу Массенб предстояло похоронить армию Суворова, Сен-Готард, где русским и французам предстояло сражаться среди облаков… — Чёртов мост (нем. Тойфельсбрюкке) — каменный арочный мост длиной около 25 м, переброшенный на высоте 22 м через ущелье реки Ройс вблизи городка Андерматт в кантоне Ури, в 12 км к северу от горного перевала Сен-Готард; возведенный в 1595 г., он рухнул во время урагана в 1888 г. (однако еще в 1830 г. рядом с ним был построен новый); 25 сентября 1799 г., во время Швейцарского похода Суворова, русские войска с боем перешли через этот мост, который обороняли французы. Массена́, Андре (1758–1817) — французский полководец, один из самых талантливых военачальников Республики и Наполеона, маршал Империи (1804); герцог Риволи (1808), князь Эслингский (1810); сын лавочника, начавший военную службу в 1775 г. простым солдатом; в августе 1793 г. был произведен в бригадные генералы, а в декабре того же года — в дивизионные (за Тулон); в 1799 г., получив командование войсками в Швейцарии, остановил вторжение в нее русских войск.

Суворов, Александр Васильевич (1729–1800) — великий русский полководец, генералиссимус (1799), военный теоретик; в 1799 г. командовал русскими войсками в Италии и Швейцарии.

Здесь имеется в виду один из самых драматических эпизодов его Швейцарского похода (21 сентября — 8 октября 1799 г.), происходившего во время войны Французской республики со второй коалицией (Австрия, Англия, Россия, Турция, Неаполитанское королевство и Швеция). После того как в результате его Итальянского похода (апрель — август 1799 г.) почти вся Северная Италия была освобождена от французских войск, русские и австрийские войска (22 тысячи человек), находившиеся под командованием Суворова, перешли Альпы и вступили в Швейцарию, имея целью соединиться с уже находившимся там русским корпусом генерала А.М.Римского-Корсакова (1753–1840) и совместными силами разгромить французскую группировку войск. С боями преодолев перевал Сен-Готард (24 сентября) и Чёртов мост (25 сентября), армия Суворова 26 сентября вступила в Альтдорф, а затем в течение двух дней совершила труднейший 18-километровый переход через хребет Росшток и вышла в долину реки Муоты (28 сентября), но там командующему стало известно о разгроме корпуса Римского-Корсакова в Цюрихском сражении (26 сентября). В результате армия Суворова оказалась окружена в долине Муоты, не располагая продовольствием и имея лишь ограниченный запас боеприпасов; однако, ведя упорные бои с французами и отбивая их атаки, Суворов сумел в конечном счете вывести свои войска из смертельного капкана, в котором они оказались.

Сен-Готард — горный перевал в Швейцарии, в Лепонтинских Альпах, на высоте 2 108 м, соединяющий долину реки Ройс (на севере) с долиной реки Тичино (на юге), на пути в Италию.

… побывал в Гордоне, где хозяйка гостиницы, взглянув на его одежду, отправила его спать в ригу… — Гордона — селение в Северной Италии, в Ломбардии, в 10 км к юго-западу от городка Кьявенна.

… в Люцерне, где при всей своей бедности он оказался богаче бедного священника… — Люцерн — город в центральной части Швейцарии, на берегу Фирвальдштетского озера; столица одноименного немецкоязычного кантона.

… Генерал де Монтескью был тесно связан с капитаном Алоисом Постом де Сен-Жоржем, одним из директоров школы Райхенау… — Йост, Алоис (1759–1827) — политический деятель кантона Граубюнден, придерживавшийся леворадикальных взглядов; бывший офицер швейцарской гвардии в Париже; родился и умер в городке Цицерс в Граубюндене; в 1789–1791 гг. ландфогт городка Майенфельд, в 1793–1795 гг. управляющий замком Райхенау и находившейся в ней школы; позднее — негоциант в Цицерсе.

О Райхенау см. примеч. к с. 16.

… Тот, кому эта должность предназначалась, в свой черед происходил из знатной семьи и звался Шабо Латур. — Имеется в виду Антуан Жорж Франсуа де Шабо Латур (1769–1832) — французский политический деятель и военный инженер, в 1791 г. командир одного из легионов национальной гвардии Нима; приговоренный к смерти Революционным трибуналом, чудом избежал смерти, скрывался в Швейцарии и вернулся на родину лишь после падения Робеспьера; в 1797–1799 гг. был членом Совета пятисот; принял участие в государственном перевороте 18 брюмера (9 ноября 1799 г.) и вошел в состав Трибуната; в 1813 г. стал членом Законодательного корпуса; в 1818–1822, 1825–1827 и 1831 гг. являлся членом Палаты депутатов; в 1817 г. получил титул барона.

… Тот, кто пишет эти строки, посетил школу Райхенау тридцать семь лет спустя. — Дюма побывал в Райхенау летом 1832 г., во время своего большого швейцарского путешествия.

125… Еще в бытность свою герцогом Орлеанским он заказал картину, изображающую учебный класс в Райхенау: на ней он дает урок географии, стоя в окружении преподавателей и учеников. — Автором этой небольшой картины (83x150 см), написанной ок. 1818 г., был французский художник Огюст Кудер (1789–1873).

XX

… снабженный… паспортом на имя Корби, подписанным всеми властями Райхенау и Кура… — Кур — город на востоке Швейцарии, в долине Рейна, административный центр кантона Граубюнден; в древности — столица римской провинции Реция Прима, известная под названием Курия Реторум.

126… Имя Корби, которое взял себе герцог Орлеанский, было именем молодого адъютанта генерала Монтескью… — Никаких сведений об этом адъютанте (Corby) найти не удалось. Буден называет его жителем Лангедока и ревностным протестантом.

… Однако он тоже взял себе другое имя и звался теперь шевалье де Рьонелем. — Заметим, что под именем шевалье де Рьонеля в Швейцарии жил сам генерал де Монтескью, а не его адъютант.

… На сей раз покровителем герцога Орлеанского стала женщина, г-жа де Флао. — Госпожа де Флао — Аделаида Мария Эмилия Фийёль (1761–1836), в первом браке (с 1779 г.) жена графа Шарля Франсуа де Флао де Ла Бийардери (1726–1793), интенданта королевских садов, во втором (с 1802 г.) — супруга португальского дипломата маркиза Жозе Мария де Соза-Ботелью (1758–1825); хозяйка аристократического салона, на протяжении многих лет состоявшая в любовной связи с Талейраном и родившая от него сына; писательница, автор романов «Адель де Сенанж» (1794) и «Шарль и Мария» (1801); в начале Террора покинула Францию и до 1797 г. находилась в эмиграции.

… Его образ жизни тот же, что и у его предка Генриха IV… — Генрих IV (1553–1610) — французский король с 1589 г., основатель династии Бурбонов; сын Антуана де Бурбона, герцога Вандомского (1518–1562) и его жены Жанны д'Альбре (1528–1572), королевы Наваррской с 1555 г.; король Наваррский с 1572 г., вождь гугенотов, унаследовавший от бездетного Генриха III французский престол, но не признанный католической частью Франции; в 1593 г. перешел в католичество и утвердился на престоле, предоставив затем своим бывшим единоверцам значительные религиозные и политические права (Нантский эдикт 1598 г.), что вызвало ненависть крайних католиков, возглавляемых иезуитами, и в 1610 г. был заколот фанатиком Франсуа Равальяком (1578–1610). Луи Филипп Орлеанский был потомком Генриха IV в седьмом поколении.

127… Звали этого посланника г-н Говернер Моррис. — Говернер Моррис (1752–1816) — американский политический деятель, дипломат и адвокат, один из отцов-основателей США; в 1792–1794 гг. исполнял должность полномочного посланника США во Франции и был завсегдатаем салона графини де Флао.

… стоит ему добраться до Нью-Йорка, как он немедленно окажется под защитой правительства… — Нью-Йорк — многолюдный город и крупнейший порт мира, важнейший хозяйственный, политический, культурный центр и транспортный узел США; расположен на берегу Атлантического океана, в юго-восточной части одноименного штата; основанный голландскими колонистами в 1625 г., именовался вначале Новый Амстердам; в 1664 г. был захвачен англичанами; являлся одним из центров борьбы американских колоний Англии за независимость; в 1785–1790 гг. служил временной столицей США.

128… Что же касается его сестры, то она… уехала в Венгрию, к принцессе де Конти, своей тетке. — Принцесса де Конти — имеется в виду принцесса Мария Фортуната д’Эсте (1734–1803), с 1759 г. супруга Луи Франсуа Жозефа де Бурбон-Конти (1734–1814), с 1776 г. шестого (и последнего) принца де Конти; нелюбимая жена, с 1789 г. эмигрантка; двоюродная бабка принцессы Аделаиды Орлеанской, на протяжении семи лет, с 1794 по 1801 гг., заботившаяся о ней в эмиграции и скитавшаяся с ней из страны в страну; умерла в монастыре в Венеции.

… г-жа де Жанлис находилась в Гамбурге, вместе с г-ном де Балансом и Дюмурье. — Гамбург — крупный промышленный и торговый город на северо-западе Германии, морской и речной порт в эстуарии Эльбы, у места впадения в нее реки Альстер, в ПО км от Северного моря; одним из первых вступил в Ганзейский союз; с 1510 г. вольный имперский город; в 1815 г. вошел в Германский союз.

129… будущий король Франции проявил себя во время мятежа 13 вандемьера… — 11–13 вандемьера IV года Республики (3–5 октября 1795 г.) в Париже происходил мятеж роялистов, жестоко подавленный Конвентом; формально правительственными войсками командовал Поль Франсуа Жан Никола Баррас (1755–1829), член Комитета общественной безопасности, ставший позднее членом Директории, однако на деле разгромом мятежников руководил двадцатишестилетний генерал Наполеон Бонапарт, будущий император: он картечью расстрелял восставших на подступах к Тюильри, где заседал Конвент: двести человек погибли, четыреста были ранены, остальные в панике разбежались; после этой бойни Бонапарт был произведен в дивизионные генералы и получил должность главнокомандующего гарнизоном столицы.

… он решил посетить северные страны, продвинувшись как можно дальше на север, вплоть до того места, где земля кончится у его ног, как сказал Реньяр. — Реньяр, Жан Франсуа (1655–1709) — французский писатель и драматург, считавшийся в XVIII в. лучшим после Мольера комедиографом; неутомимый путешественник, посетивший в 1681 г. Голландию, Данию, Швецию и Лапландию; автор блестящих комедий и интересных путевых очерков «Путешествие в Лапландию» («Le Voyage en Laponie»; 1681), где сказано, что, путешествуя по Лапландии вместе с двумя своими друзьями, он 22 августа 1681 г. высек на скале возле горного озера на крайнем севере Швеции сочиненное им латинское четверостишие, последняя строка которого звучит так: «Hie tandem stetimus nobis ubi defuit orbis» («Остановились здесь, где кончилась земля у наших ног»).

… прежде чем очутиться перед лицом холодной реальности таких людей, как Вашингтон и Адамс, ему захотелось побродить среди волшебных туманов Эльсинора. — Вашингтон — см. примеч. к с. 30. Адамс, Джон (1735–1826) — американский государственный деятель, дипломат и юрист, второй президент США (1797–1801). Эльсинор (дат. Хельсингёр) — город в Дании, на северо-восточном краю острова Зеландия, напротив шведского города Хельсингборг, известен своей крепостью, основанной ок. 1429 г. на берегу пролива Эресунн; место действия трагедии Шекспира «Гамлет, принц Датский» (ок. 1601 г.).

… Король Густав III был незадолго до этого убит Анкарстрёмом, Горном и Риббингом, и регентом Шведского королевства был герцог Сёдерманландский. — Густав III (1746–1792) — шведский король, правивший с 1771 г., старший сын короля Адольфа Фредрика (1710–1771; правил с 1751 г.) и его жены с 1744 г. Луизы Ульрики Прусской (1720–1782); двоюродный брат российской императрицы Екатерины II, племянник прусского короля Фридриха Великого; в 1772 г. произвел государственный переворот, устранив от власти аристократическую олигархию, и правил затем в духе «просвещенного деспотизма»; в 1792 г. готовился к войне против революционной Франции, но был убит в результате заговора группы шведских аристократов: 16 марта 1792 г., во время бала-маскарада в стокгольмской Королевской опере, его смертельно ранил выстрелом из пистолета шведский дворянин, отставной офицер лейб-гвардии Юхан Якоб Анкарстрём (1762–1792), и через две недели, 29 марта, король скончался.

Помимо Анкарстрёма, непосредственного убийцы, который был схвачен, бит плетьми и 27 апреля 1792 г. обезглавлен, в заговор входили граф Адольф Людвиг Риббинг (1765–1843), приговоренный в мае 1792 г. к смерти, но затем помилованный и эмигрировавший во Францию, и граф Клас Фредрик Горн (1763–1823), приговоренный к вечному изгнанию и эмигрировавший в Данию.

Герцог Сёдерманландский — Карл (1748–1818), младший брат короля Густава III, носивший с 1772 г. титул герцога Сёдерманландского и после гибели брата в 1792 г. являвшийся вплоть до 1796 г. регентом при несовершеннолетнем племяннике Густаве IV Адольфе (1778–1837; король в 1792–1809 гг.); после низложения Густава IV Адольфа в 1809 г. был провозглашен королем Швеции и носил имя Карл XIII; заняв престол, придерживался политики нейтралитета; в сентябре 1809 г. по Фридрихсгамскому миру уступил России территорию Финляндии; не имея детей, в 1810 г. усыновил французского маршала Бернадота и вскоре передал ему дела правления, став последним шведским королем из Гольштейн-Готторпской династии.

… он засвидетельствовал ему полнейшую симпатию, превосходно принял его и защитил от преследований со стороны французского посланника, некоего Ривальса, получившего от Директории приказ особым образом надзирать за молодым герцогом Орлеанским. — Ривальс, Луи Марк (1755–1828) — французский дипломат, с декабря 1794 г. полномочный посланник в Швеции, а в 1796–1803 гг. посол в ландграфстве Гессен-Кассель.

Директория — правительство Французской республики на последнем этапе Революции, созданное в соответствии с Конституцией III года и действовавшее с 26 октября 1795 г. по 9 ноября 1799 г.; состояло из пяти членов (директоров), причем один из них ежегодно по жребию подлежал переизбранию.

XXI

130… Он увидел замок Кронборг и сады Гамлета… — Кронборг (фр. Кроненбург) — крепость в Дании, рядом с городом Хельсингёр (Эльсинор), бывшая королевская резиденция, сооруженная в 1574–1585 гг. на месте прежнего замка Кроген королем Фредериком II (1534–1588; правил с 1559 г.) и перестроенная в 1639 г. после грандиозного пожара 1629 г.; с 1739 г. и вплоть до сер. XIX в. служила тюрьмой.

… посетил Хельсингборг и Гётеборг… — Хельсингборг (фр. Helsinbourg; у Дюма ошибочно Elsenebourg) — город на юге Швеции, на восточном берегу пролива Эресунн, напротив Хельсингёра. Гётеборг (фр. Готтенбург) — город на юго-западе Швеции, на берегу пролива Каттегат, в устье реки Гёта-Эльв; второй по величине шведский город после Стокгольма.

… поднялся к озеру Венерн, чтобы полюбоваться водопадами на реке Гёта-Эльв у Трольхеттана… — Венерн (фр. Vener) — озеро на юге Швеции, площадью 5 560 км², по размерам третье в Европе после Ладожского и Онежского озер.

Гёта-Эльв (фр. fleuve des Goths) — река в Южной Швеции, длиной 95 км, изобилующая в своем верхнем течении водопадами и порогами; берет начало из озера Венерн, протекает через область Гёталанд и около города Гётеборг впадает в пролив Каттегат. Тролльхеттан (фр. Troallhattan; у Дюма ошибочно Trohalihatan) — город на юге Швеции, на реке Гёта-Эльв.

… затем он направился в Норвегию, посетил в Фредриксхальде крепость, где погиб Карл XII, и остановился на несколько дней в Христиании… — Карл XII (1682–1718) — шведский король с 1697 г., выдающийся полководец, основные события жизни которого связаны с его участием в Северной войне 1700–1721 гг.; став самодержавным монархом в возрасте пятнадцати лет, вскоре был вынужден вести войну с направленной против Швеции коалицией (Дания, Польша и Россия) и одержал ряд крупных успехов: над датским королем Фредериком IV (Травендальский мир, 1700), русским царем Петром I (Нарвская битва, 1700) и польским королем Августом II (сражение при Клишове, 1702); после того как Петр I отбил у него Ливонию и основал на завоеванных им землях Санкт-Петербург, принял роковое для себя решение о походе на Москву; он двинул свои войска через Украину, но тактика «выжженной земли», предпринятая отступавшими русскими войсками, и суровая зима 1708–1709 гг. нанесли сильный урон его армии: она потеряла до трети своего состава, а подкрепления и снабжения ей ждать было неоткуда; 27 июня (8 июля) 1709 г. в битве при Полтаве шведская армия была уничтожена, и Карл XII бежал в Турцию, где обосновался со своим двором в Бендерах, пытаясь оттуда управлять Швецией; Польша и Россия воспользовалась его отсутствием, чтобы отвоевать утраченные ими территории и даже захватить новые; в 1715 г. он втайне вернулся из Османской империи, но его попытки вернуть себе утраченную власть и былое могущество потерпели неудачу, и последний завоевательный поход короля в Норвегию закончился его гибелью.

Карл XII был убит шальной пулей И декабря 1718 г. при осаде норвежской крепости Фредрикстен в городе Фредриксхальд (соврем. Халден).

Христиания — до 1925 гг. название столицы Норвегии, города Осло, основанного в 1624 г. Кристианом IV (1577–1648), королем Дании и Норвегии с 1588 г., и названного в его честь.

… он познакомился с протестантским пастором Моно, с которым позднее встречался в Париже… — Моно, Жан (1765–1836) — видный протестантский священник, уроженец Женевы; в 1794–1808 гг. исполнял обязанности пастора в Копенгагене, затем был председателем Протестантской консистории в Париже; протестантскими пасторами были также трое его сыновей.

… затем проследовал вдоль берегов Норвегии до залива Сальтен… — Залив Сальтен — имеется в виду расположенный к северу от Полярного круга фьорд Сальтенфьорден на западном побережье Норвегии, длиной около 40 км.

… увидел Мальстрём, подлиннейшую бездну, которая кажется заимствованной из какой-нибудь сказки «Тысячи и одной ночи» для очередного путешествия Синдбада-морехода… — Мальстрём — опасный постоянный водоворот в проливе между двумя островами из группы Лофотенских островов у северо-западного побережья Норвегии; образуется при столкновении приливных и отливных волн и производит сильный шум, слышный за несколько километров. «Тысяча и одна ночь» — памятник средневековой арабской и персидской словесности, сборник сказок, сложившийся окончательно в нач. XVI в. Первый перевод сборника на французский язык был выполнен востоковедом Антуаном Галланом (ок. 1646–1715) и издан в 1704–1717 гг.

Синдбад-мореход — персонаж книги «Тысяча и одна ночь», заглавный герой входящего в нее цикла сказок о семи путешествиях Синдбада-морехода, моряк, который попадает во множество опасных и невероятных приключений во время своих плаваний по океану.

… достиг залива Тюс, добрался до мыса Норд… — Залив Тюс — имеется в виду фьорд Тюсфьорден, длиной около 62 км, второй по глубине в Норвегии (его глубина составляет 897 м); расположен на широте 68° 11 '06".

Мыс Норд — имеется в виду мыс Нордкап на острове Магерё на севере Норвегии, считающийся самой северной точкой Европы; расположен на широте 71°10′16″.

… вернулся в Торнио, на берег Ботнического залива, где вряд ли побывал кто-нибудь из французов с тех пор, как король Людовик XV отправил туда Мопертюи измерять длину градуса меридиана за Полярным кругом. — Торнио (швед. Турнео) — небольшой город на северо-западе Финляндии, в Лапландии, на северной оконечности Ботнического залива Балтийского моря, в устье реки Торнио (швед. Турне-Эльв, фин. Турнионйоки), на границе со Швецией; в 1809 г. вместе с Финляндией вошел в состав Российской империи.

Ботнический залив расположен в северной части Балтийского моря, между западным побережьем Финляндии, восточным побережьем Швеции и Аландскими островами.

Людовик XV — см. примеч. к с. 7.

Мопертюи, Пьер Луи Моро де (1698–1759) — французский физик, математик, астроном и геодезист, с 1723 г. член Парижской академии наук; в 1736–1737 гг. руководил географической экспедицией французских ученых, проводившей на севере Швеции, в Лапландии, геодезические измерения, с помощью которых предполагалось определить сжатие земного сфероида; член Французской академии (1743); в 1746–1753 гг. президент Берлинской Академии наук.

… возвращаясь через Або, молодой принц пересек Финляндию и, осмотрев вплоть до реки Кеми поля сражений русских со шведами, снова приехал в Стокгольм… — Або (соврем. Турку) — город на юго-западе Финляндии, у места впадения реки Аурайоки в воды Балтийского моря; известен с XII в.; до 1809 г. — центр шведской администрации Финляндии, в 1809–1812 гг. — столица Великого княжества Финляндского.

Кеми (фин. Кемийоки) — река в Финляндии, длиной 550 км, берущая начало за Северным полярным кругом и впадающая около города Кеми в Ботнический залив.

Здесь, вероятно, имеются в виду события Русс ко-шведской войны 1788–1790 гг., ознаменовавшейся в основном морскими сражениями и закончившейся подписанием Верельского мирного договора 3(14) августа на условиях довоенных границ.

… покинул Швецию и отправился в Гольштейн, на встречу с Дюмурье… — Гольштейн — историческая провинция на северо-западе Германии, между Балтийским и Северным морями; в средние века феодальное владение (с 1100 г. — графство, которое в 1386 г. соединилось с расположенным к северу от него датским ленным владением Шлезвиг, с 1474 г. — герцогство), оказавшееся объектом многовекового спора между Германией и Данией; в 1490–1544 гг. было разделено на Гольштейн-Зегеберг, отошедший к Дании, и Гольштейн-Готторп, значительную часть которого, включая замок Готторп в Шлезвиге, датчане захватили в 1713 г., в ходе Северной войны (оставшаяся его часть составила Гольштейн-Готторпское герцогство со столицей в городе Киль); император Петр III, который с 1739 г. был герцогом Гольштейн-Готторпа, в 1762 г., взойдя на российский престол, решил с помощью русской армии начать войну с Данией, чтобы вернуть себе утраченные территории, однако этому помешало его низложение и смерть; в 1773 г. наследник Петра III, будущий император Павел I, уступил Голыптейн-Готторпское герцогство Дании, получив взамен графство Ольденбургское в Германии, и в итоге этого Шлезвиг-Гольштейн фактически стал единой датской провинцией; в 1815 г. решением Венского конгресса Шлезвиг-Гольштейн был передан на правах личной унии Датскому королевству, а в результате Датско-прусских войн 1848–1850 и 1864 гг. и Австро-прусской войны 1866 г. вошел в Германскую империю; ныне находится в составе ФРГ (за исключением северной части Шлезвига, отошедшей в 1920 г. к Дании).

… Дюмурье дал ему отчет о своих обращениях к Шаретту, к Пюизе и даже к Верно не илю, который незадолго до этого вернулся во Францию, обмененный вместе с четырьмя комиссарами Конвента и Друэ на принцессу Марию Терезу. — Пюизе, Жозеф Женевьев, граф де (1754–1827) — французский военный и политический деятель, принявший участие в Великой Французской революции вначале как сторонник конституционный монархии, а затем как один из самых видных предводителей контрреволюции; избранный дворянством Перша депутатом Генеральных штатов, уже после первой сессии Учредительного собрания перестал посещать его заседания; в июле 1793 г. возглавил федералистское восстание в Нормандии, которое было подавлено правительственными войсками; осенью 1794 г. стал командующим т. н. Католической королевской армией Бретани, созданной им из разрозненных отрядов шуанов, и выступил инициатором Киберонской экспедиции (июнь 1795 г.), после провала которой был отстранен от командования и вскоре эмигрировал в Канаду; в 1802 г. приехал в Англию, а после ссоры с верхушкой эмиграции принял английское подданство и получил от британского правительства пенсию; во Францию не вернулся; оставил шеститомныемемуары, опубликованные в 1803–1808 гг. Друэ (см. примеч. к с. 47), отправленный Конвентом в Северную армию в качестве комиссара, оказался в осажденном австрийцами Мобёжском лагере и 2 октября 1793 г. был взят плен, в котором оставался более двух лет.

Камю, Банкаль, Кинет, Ламарк и Бёрнонвиль, выданные генералом Дюмурье австрийцам, и Друэ были обменены на принцессу Марию Терезу 26 декабря 1795 г. в швейцарском городке Риен.

131… он был оправдан, на руках вынесен из зала судебных заседаний и вернулся в Конвент, чтобы вступить в чудовищный союз с Шометтом, Робеспьером и Дантоном и устроить вместе с ними знаменитое восстание Коммуны, которое повлекло за собой события 31 мая, а точнее, 2 июня, то есть предание суду членов Комиссии двенадцати, изгнание жирондистов и арест г-жи Ролан. — Шометт, Пьер Гаспар (1763–1794) — французский политический деятель, один из лидеров левых якобинцев; во время Революции принял имя древнегреческого философа Анаксагора (ок. 496–428 до н. э.), подвергшегося гонениям за «оскорбление богов»; сыграл видную роль в восстании 10 августа 1792 г.; с августа 1792 г. — секретарь, а с декабря того же года — прокурор-синдик Парижской коммуны; был одним из инициаторов введения культа Разума; провел решения, имевшие целью улучшить положение парижской бедноты; был казнен 13 апреля 1794 г. по обвинению в попытке заменить Конвент в качестве законодательной власти Коммуной.

Комиссия двенадцати — чрезвычайная комиссия, под давлением жирондистов созданная Конвентом 18 мая 1794 г. для расследования деятельности Коммуны и готовившая удар по революционным организациям столицы, что вызвало народное восстание 31 мая — 2 июня 1793 г. в Париже, которое привело к разгрому жирондистов.

… Шарлотта Корде убила Марата и была казнена. — Корде д'Армон, Мари Анна Шарлотта де (1768–1793) — французская дворянка, убийца Марата; принадлежа к старинному дворянскому роду, была убежденной сторонницей демократических идей, близкой по духу к жирондистам; чудовищные жестокости Революции внушили ей отвращение, и после изгнания и казней жирондистов в июне 1793 г. она решила убить Марата, что ей и удалось совершить 13 июля того же года; спустя четыре дня, 17 июля, была казнена.

… Мария Антуанетта была предана суду, приговорена к смерти и казнена. — Мария Антуанетта была казнена 16 октября 1793 г.

… Шабо, Барер, Лакруа, Демулен, Дантон, Эро де Сешель, Фабр д'Эглантин и другие кордельеры были преданы суду, приговорены к смерти и казнены. — Шабо, Франсуа (1756–1794) — французский политический деятель, бывший монах-капуцин, депутат Законодательного собрания и Конвента, противник жирондистов; отличался крайней нечистоплотностью в денежных делах и продажностью; обвиненный в составлении заговора и махинациях с акциями Ост-Индской компании, был казнен 5 апреля 1794 г.

Барер де Вьёзак, Бертран (1755–1841) — французский политический деятель и юрист, депутат Учредительного собрания и член Конвента, председательствовавший с 29 ноября по 13 декабря 1792 г., в начале суда над Людовиком XVI, и проголосовавший за немедленную казнь короля; один из самых известных ораторов эпохи Революции; член Комитета общественного спасения (с 6 апреля 1793 г. по 1 сентября 1794 г.), занимавшийся в нем вопросами внешней политики и народного образования; после второй реставрации был изгнан из Франции как цареубийца и вернулся на родину лишь в 1830 г.; автор мемуаров, опубликованных в 1842 г.

Однако здесь явно имеется в виду не монтаньяр Барер (Вагёге), а Базир (Basire) — Клод Базир (см. примеч. к с. 57), казненный вместе с другими дантонистами 5 апреля 1794 г.

Лакруа — см. примеч. к с. 95.

Эро де Сешель, Мари Жан (1760–1794) — французский политический деятель и юрист; выходец из богатой аристократической семьи, двоюродный брат герцогини де Полиньяк, с 1785 г. королевский адвокат Шатле; сторонник революционных идей, участник штурма Бастилии; депутат Законодательного собрания и Конвента, член Комитета общественного спасения, ведавший в нем иностранными делами; близкий к дантонистам, был судим и казнен вместе с ними 5 апреля 1794 г.

Фабр д'Эглантин — см. примеч. к с. 60.

… Принцесса Елизавета, сестра Людовика XVI, эта святая, эта мученица, была предана суду, приговорена к смерти и казнена. — Принцесса Елизавета — Елизавета Французская (1764–1794), младшая сестра Людовика XVI, казненная 10 мая 1794 г.

… Робеспьер, Сен-Жюст, Леба́, Анрио и восемнадцать других якобинцев в свой черед были преданы суду, приговорены к смерти и казнены. — Сен-Жюст, Леба́, Анрио — см. примеч. к с. 43.

… бросим взгляд на этот кровавый период массовых расстрелов в Лионе, «потоплений» в Нанте и отвоевания Тулона у англичан генералом Дюгомье, а точнее, Бонапартом. — Вскоре после изгнания 31 мая 1793 г. из Конвента депутатов-жирондистов и их ареста волна федералистских восстаний прокатилась по югу Франции: против якобинской диктатуры поднялись Лион, Авиньон, Ним, Марсель и, наконец, 12 июля, Тулон. Федералисты распустили там якобинский муниципалитет, но вскоре сами были устранены роялистами, чьи позиции были очень сильны в этом военном порту. Опасаясь репрессий со стороны якобинцев, роялисты, главой которых был французский моряк, капитан первого ранга Тома Лебре (1762–1844), барон д'Имбер, призвали на помощь англоиспанский флот, 28 августа 1793 г. высадивший в Тулоне тринадцать тысяч солдат — англичан, испанцев, неаполитанцев и пьемонтцев; комендантом города был назначен испанский адмирал Федерико Травина (1756–1806). Подавить роялистский мятеж в Тулоне удалось только в декабре 1793 г., после того как командующим артиллерией республиканской армии, которая перед этим долго и безуспешно осаждала город, был назначен мало кому известный капитан Наполеон Буонапарте. Он разработал свой собственный план захвата Тулона, учитывавший природный рельеф местности. 17 декабря 1793 г. после артиллерийского обстрела был взят форт Малый Гибралтар, прикрывавший подступы к высоте Эгийет, которая господствует над рейдом Тулона, где стояла английская эскадра, а 18 декабря после жестокой бомбардировки была взята сама эта высота. В тот же день англичане оставили Тулон и город капитулировал. 22 декабря 1793 г. двадцатичетырехлетний капитан Буонапарте в награду за этот подвиг был произведен сразу в бригадные генералы.

Дюгомье, Жак Франсуа (1738–1794) — французский военачальник, уроженец Гваделупы, сын богатого плантатора, начавший военную службу во время Семилетней войны; депутат Конвента; дивизионный генерал (1793); 20 ноября 1793 г. принял командование армией, осаждавшей Тулон, и, воспользовавшись планом Бонапарата, сумел отбить город у англичан; в 1794 г. был назначен командовать армией в Восточных Пиренеях, одержал там несколько побед и погиб в сражении при селении Сан-Льоренс-де-ла-Муга в Каталонии (18 ноября 1794 г.); его имя выбито на Триумфальной арке в Париже.

… Мы видим, как среди всех этих событий пробивают себе дорогу люди, которые вскоре создадут Империю: Журдан, Клебер, Лефевр, Бернадот, Монсе, Ожеро. — Журдан, Жан Батист (1762–1833) — французский военачальник, маршал Империи (1804), один из самых известных генералов французской революционной армии; с апреля 1794 г. командовал армией, сформированной на Самбре и Мёзе; 26 июня 1794 г. наголову разбил союзные войска в решающем сражении при Флёрюсе, устранив опасность вторжения противника во Францию, а затем перешел бельгийскую границу и занял Брюссель, Льеж и Антверпен; в 1796 г. потерпел ряд поражений от австрийцев; подал в отставку и вошел в состав Совета пятисот; в 1799 г. принял на себя командование Дунайской армией, но в ряде сражений был разбит эрцгерцогом Карлом; в годы Империи не играл важной роли, хотя и стал маршалом Франции и обладателем многих титулов и званий; после реставрации Бурбонов получил звание пэра.

Клебер, Жан Батист (1753–1800) — один из талантливейших полководцев Французской республики, дивизионный генерал (1793); по образованию архитектор; в 70 — 80-х гг. XVIII в. служил в австрийской армии; в 1789 г. вступил в национальную гвардию Эльзаса; участвовал в войне с первой антифранцузской коалицией и в Египетской экспедиции, которую он возглавил после отъезда Бонапарта из Египта (22 августа 1799); крайне негативно относился к ее продолжению и вел переговоры с противником об эвакуации французской армии; 20 марта 1800 г. при Гелиополе нанес сокрушительное поражение турецкой армии; 14 июня того же года был убит в Каире фанатиком-мусульманином.

Лефевр, Франсуа Жозеф (1755–1820) — французский полководец, маршал Империи (1804); герцог Данцигский (1807); сын мельника, в начале Революции сержант королевской гвардии; вступив в революционную армию, быстро продвинулся благодаря своей храбрости и своему таланту, в 1793 г. был произведен в бригадные генералы, а в 1794 г. — в дивизионные; с отличием участвовал в республиканских и наполеоновских войнах, содействовал Бонапарту во время государственного переворота 18 брюмера; в войне в Испании (1808–1809) командовал корпусом, в походе 1812 г. — Старой гвардией; в 1814 г. перешел на службу к Бурбонам, но во время Ста дней примкнул к императору, за что при Второй реставрации был лишен званий маршала и пэра, позднее возвращенных ему; отличался прямодушием и пользовался уважением императора.

Бернадот, Жан Батист Жюль (1763–1844) — французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, маршал Империи (1804), князь Понтекорво (1806); сын адвоката, уроженец города По на юго-западе Франции, в Гаскони; завоевав симпатии шведов гуманным обращением со шведскими военнопленными, в 1810 г. был избран кронпринцем Швеции и усыновлен шведским королем Карлом XIII, а в 1818 г. стал королем Швеции и Норвегии под именем Карла XIV Юхана; управляя государством, придерживался английской и русской ориентации; в 1813 г. открыто примкнул к антифранцузской коалиции и участвовал в войне с Наполеоном.

Монсе, Бон Андре Жанно де (1754–1842) — французский военачальник, маршал Империи (1804), герцог де Конельяно (1805); сын адвоката из Безансона, начавший военную службу в пятнадцатилетием возрасте; дивизионный генерал (1794), в 1799 г. был назначен командующим Западно-пиренейской армией; в 1808–1809 гг. командовал корпусом в Испании и содействовал захвату Сарагосы.

Ожеро, Пьер Франсуа Шарль (1757–1816) — французский военачальник, маршал Империи (1804); сын лакея; начал службу солдатом в Италии, выдвинулся во время революционных войн, получив чин дивизионного генерала (1793); отличился в боях при Монтенотте, Миллезимо, Лоди, Кастильоне и Арколе; сподвижник Наполеона, от которого получил звание маршала Франции и титул герцога Кастильоне (1806), тем не менее в 1814 г. одним из первых перешел на сторону Бурбонов.

132… Вслед за революционными казнями происходят казни контрреволюционные: казнены Каррье и Фукье-Тенвиль. — Каррье (см. примеч. к с. 43) был казнен 16 декабря 1794 г., а Фукье-Тенвиль (см. примеч. к с. 113) — 7 мая 1795 г.

… Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенн, Амар и Вадье отправлены в ссылку. — Колло д’Эрбуа — см. примеч. к с. 41.

Бийо-Варенн — Жак Никола Бийо (1756–1819), французский адвокат и политический деятель, в 1786 г. добавивший к своей фамилии приставку «де Варенн» (по названию деревушки близ Ла-Рошели, где у его отца была ферма); член Якобинского клуба, депутат Конвента, монтаньяр; с 6 сентября 1793 г. по 1 сентября 1794 г. член Комитета общественного спасения, сторонник террора; в 1795 г., в период термидорианской реакции, был приговорен к ссылке в Гвиану; после помилования в 1799 г. во Францию не вернулся и умер на Гаити.

Амар, Жан Пьер Андре (1755–1816) — французский политический деятель и адвокат, депутат Конвента, монтаньяр, член Комитета общественной безопасности, отличавшийся необычайной жестокостью и предвзятостью; ярый противник жирондистов; способствовал падению Робеспьера, но после 9 термидора отошел от политики; в 1795 г. был арестован и заключен в крепость Ам, однако вскоре по амнистии вышел на свободу.

Вадье, Марк Гийом Алексис (1736–1828) — французский политический деятель и адвокат; депутат Генеральный штатов, избранный от третьего сословия бальяжа Памье; депутат Конвента, монтаньяр, член Комитета общественной безопасности (с 14 сентября 1793 г.), отличавшийся ревностным преследованием врагов Революции; будучи непримиримым противником Робеспьера, способствовал его падению; после 9 термидора был осужден на изгнание, но сумел скрыться; в 1816 г. был изгнан из Франции как цареубийца и умер в Брюсселе на девяносто третьем году жизни.

… Конвент уступает место Директории. — Директория — см. примеч. к с. 129.

… Но при этом Вандея усмирена, Бернадот разбил русских в Швейцарии, Клебер разбил австрийцев на Рейне, а Бонапарт готовится совершить свою блистательную кампанию в Италии. — В 1796–1797 гг., когда Бонапарт вел свою Первую итальянскую компанию, никаких русских войск в Швейцарии не было, так что Бернадот, находившийся в то время под начальством Журдана и воевавший на юге Германии, никоим образом не мог их там разбить.

… Этот вексель, выписанный на имя гамбургского банкира Пэриша, был на четыреста фунтов стерлингов. — Пэриш (Parish; у Дюма ошибочно Pâris) — Джон Пэриш (1742–1829), богатейший гамбургский финансист и торговец, по происхождению шотландец; американский консул в Гамбурге в 1793–1796 гг., личный друг Говернера Морриса.

133… отличное торговое судно регулярно, несколько раз в год, совершало рейсы между Гамбургом и Филадельфией. — Филадельфия — город на Атлантическом побережье США, в штате Пенсильвания; расположен у нижнего течения реки Делавэр, при впадении в нее реки Скулкилл в 150 км от океана; один из главных промышленных, торгово-транспортных, финансовых и культурных центров страны; первое поселение на этом месте основано в 1636 г. шведами; сам город был заложен в 1682 г.; в кон. XVIII — нач. XIX в. самый большой город США; в 1776 г. там была подписана Декларация независимости, а в 1787 г. принята конституция США; в 1790–1800 гг. временная столица США.

… Судно это носило название «Америка». — «Америка» — американское судно водоизмещением 313 тонн, принадлежавшее компании «Conyngham & Nesbit» из Филадельфии и совершавшее регулярные рейсы между портом этого города и Гамбургом; капитан — Джеймс Эвинг.

… 24 сентября 1796 года, в то самое время, когда Журдан терпит поражение в битве при Вюрцбурге, а Бонапарт, разгромив уже третью австрийскую армию, посланную против него, вынуждает Вурмзера запереться в Мантуе, «Америка» выходит из устья Эльбы и направляется к Соединенным Штатам. — Вюрцбург — старинный город на юге Германии, в Баварии, на реке Майн; в средние века — столица духовного княжества, входившего в Священную Римскую империю.

3 сентября 1796 г. в битве близ Вюрцбурга французская армия Самбры-и-Мёзы, находившаяся под командованием генерала Журдана, была разгромлена австрийскими войсками, которыми командовал эрцгерцог Карл; это поражение привело к полному провалу кампании 1796 года на юге Германии.

Вурмзер, Дагоберт Сигизмунд, граф фон (1724–1797) — австрийский военачальник, генерал-фельдмаршал (1795); участник войны против революционной Франции; в 1795 г. командовал армией на Рейне; в следующем году был направлен главнокомандующим в Италию, где, стараясь остановить наступление Бонапарта, неоднократно вступал в сражения с французской армией, но потерпел ряд неудач; понесенные поражения вынудили его укрыться 15 сентября 1796 г. в крепости Мантуи (город в Ломбардии, на реке Минчо), при обороне которой он проявил храбрость и упорство, однако отсутствие продовольствия и распространение среди солдат болезней послужили причиной его согласия на почетную капитуляцию (2 февраля 1797 г.).

Эльба (Лаба) — одна из крупнейших рек в Центральной Европе, длиной 1 094 км; берет начало в Чехии, в Судетских горах, затем протекает по Германии и впадает в Северное море к северо-западу от Гамбурга.

… Его единственным спутником в этом плавании… был французский эмигрант, бывший колонист с Сан-Доминго… — Сан-Доминго (исп. Эспаньола, соврем. Гаити) — второй по величине остров группы Больших Антильских островов, площадью 76 480 км²; в 1492 г. был открыт Христофором Колумбом и с этого времени контролировался испанцами, основавшими на нем свою первую колонию в Новом Свете, столицей которой стал построенный ими в 1502 г. на его южной стороне город Санто-Доминго; они создавали здесь свои поселения и плантации, уничтожая местное индейское население и заменяя его привозимыми из Африки черными рабами; однако в первой пол. XVI испанская колония стала приходить упадок, испанцы забросили западную часть острова, и на ней обосновались французские пираты, т. н. буканьеры, которые начиная с 1627 г. создавали там свои поселения; по условиям Рисвикского мирного договора (1697), завершившего войну Аусбургской лиги (1688–1697), Испания была вынуждена официально уступить Франции западную часть острова, на которой к 1665 г. сложилась французская колония Сан-Доминго; в 1804 г., в результате восстания чернокожих рабов, французская колония стала независимым государством Гаити, а восточная часть острова, где оставалась испанская колония Санто-Доминго, периодически попадавшая под власть то французов, то соседей-гаитянцев, окончательно обрела независимость в 1844 г. и стала называться Доминиканской республикой.

134… когда они находились вблизи Кале, неожиданное событие заставило его нырнуть в самую глубину трюма. — Кале — см. примеч. к с. 34.

135… побывав перед этим на заседании Конгресса, на котором Вашингтон, счастливый и гордый возможностью вернуться к частной жизни, передал президентскую власть в руки г-на Адамса… — Вашингтон сложил с себя президентские полномочия 4 марта 1797 г.

136… За четыре года до них Шатобриан, еще один принц-изгнанник, проделал такое же путешествие. — Шатобриан, Франсуа Рене, виконт де (1768–1848) — французский писатель, политический деятель и дипломат; представитель течения консервативного романтизма, автор философских и исторических сочинений, романов и повестей; член Французской академии (1811); сторонник монархии Бурбонов; с июля по декабрь 1791 г. путешествовал по Северной Америке, в июле 1792 г. эмигрировал из Франции, вступил в эмигрантский корпус и в августе того же года сражался против революционной Франции; в 1803 г. первый секретарь французского посольства в Риме; посол в Берлине (1821) и Лондоне (1822); министр иностранных дел (1822–1824); посол в Риме (1828).

… путешествие Шатобриана принесло ей «Дух христианства» и «Натчезов», не считая восхитительных путевых очерков… — «Дух христианства» («Le Genie du christianisme»; 1802) — книга Шатобриана, в которой автор в резкой полемике с реализмом просветителей защищает христианское богословие; просветительской апелляции к разуму он противопоставляет мистику, религиозное обуздание человека, проповедь христианского смирения и подвижничества.

«Натчезы» («Les Natchez»; 1826) — роман Шатобриана, рассказывающий о быте и нравах индейских племен Северной Америки. Книга путевых очерков Шатобриана «Путешествия в Америку и Италию» («Voyages en Antique et en Italie») была издана в 1827 г.

… Они отправились в Нью-Йорк, посетили Ньюпорт и Провиденс, побывали в штатах Массачусетс, Нью-Гэмпшир и Мэн, добрались до Бостона… — Ньюпорт — город на востоке США, в штате Род-Айленд, на острове Акиднек, примерно в 50 км к югу от Провиденса; основан в 1639 г.

Провиденс — город на востоке США, столица штата Род-Айленд; основан в 1636 г. протестантским богословом Роджером Уильямсом (ок. 1603–1683), сторонником свободы вероисповедания. Массачусетс — штат на северо-востоке США, в Новой Англии, на берегу Атлантического океана; столица — Бостон.

Нью-Гэмпшир — штат на северо-востоке США, в Новой Англии, к северу от Массачусетса; столица — Конкорд.

Мэн — штат на северо-востоке США, в Новой Англии, к северу от Нью-Гэмпшира; столица — Огаста.

Бостон — один из старейших городов США (основан в 1630 г.) на севере Атлантического побережья; расположен у места впадения в Массачусетский залив небольших рек Чарльз и Мистик, на берегу удобной закрытой бухты; административный центр штата Массачусетс и крупнейший город Новой Англии; один из важнейших торгово-промышленных и культурных центров страны.

… и, возможно, встретили во время этих поездок юного Купера, великого поэта, уже замышлявшего тогда удивительную эпопею, главными персонажами которой служат охотники, солдаты и дикари. — Купер, Джеймс Фенимор (1789–1851) — американский писатель, автор серии романов о героических и трагических событиях колонизации Северной Америки: «Зверобой» (1841), «Последний из могикан» (1826), «Следопыт» (1840), «Пионеры» (1823) и «Прерии» (1827).

Заметим, что во время путешествия герцога Орлеанского и его братьев по Америке будущему классику американской литературы было восемь лет.

… Внезапно до юных принцев дошла во всех подробностях новость о перевороте 18 фрюктидора. — 18 фрюктидора (4 сентября 1797 г.) в Париже был произведен государственный переворот, именуемый в некоторых исторических трудах революцией. По приказу Директории и при политической поддержке генерала Бонапарта войска, часть которых прибыла из его Итальянской армии, заняли помещения парламентских палат: Совета пятисот и Совета старейшин; были арестованы депутаты-роялисты, связанные с дворянами-эмигрантами, готовившими восстановление монархии; был обновлен состав самой Директории, и в стране начались преследования сторонников королевской власти. События 18 фрюктидора на время устранили угрозу Республике, но погубили моральный авторитет Директории и подготовили почву для диктатуры Бонапарта.

… В ночь с 17 на 18 фрюктидора Ожеро, призванный Баррасом, вступил в Париж с десятью тысячами солдат и с сорока артиллерийскими орудиями… — Баррас, Поль Франсуа Жан Никола, виконт де (1755–1829) — французский политический, государственный и военный деятель, знатный дворянин из Прованса; депутат Конвента, один из руководителей переворота 9 термидора; с декабря 1794 г. член Комитета общественной безопасности, сыгравший важную роль в подавлении роялистского восстания 13 вандемьера (5 октября 1795 г.); бригадный генерал (1795); в 1795–1799 гг. — один из ведущих членов Директории; способствовал установлению в 1799 г. диктатуры Наполеона Бонапарта, после чего был отстранен от участия в политической жизни (вначале был сослан в принадлежавший ему замок Гробуа, затем находился в изгнании в Бельгии, а в 1810 г. ему было запрещено жить во Франции, куда он вернулся лишь при Реставрации); автор мемуаров, конфискованных правительством после его смерти и впервые опубликованных в 1895–1896 гг.

137… на этот раз была арестована, заключена в тюрьму Ла-Форс… — Тюрьма Ла-Форс — государственная тюрьма в Париже, созданная в 1780 г. на базе старинного особняка Бриенн в квартале Маре; задуманная как образцовое тюремное заведение нового типа, состояла из мужского и женского отделений (соответственно lа Grande-Force и la Petite-Force) и в 1782 г. приняла арестантов из обветшавших парижских тюрем Фор-л’Эвек и Пти-Шатле; во время сентябрьской резни 1792 г. стала местом массового убийства заключенных; к 1845 г. пришла в негодность, была закрыта и снесена.

… это имя, впервые произнесенное при осаде Талона, громко прозвучавшее 13 вандемьера и повторенное эхом сражений при Монте — нотте, Арколе и Лоди, начало заполнять собой мир. — В сражении у Монтенотте (городок на северо-западе Италии, в Лигурии, в 50 км к западу от Генуи) 12 апреля 1796 г., на четвертый день после начала своей первой Итальянской кампании, Бонапарт разбил австрийские войска, которыми командовал генерал Эжен Гийом д’Аржанто (1743–1819).

В сражении у Арколе (селение на северо-востоке Италии, в области Венето, в 28 км к юго-востоку от Вероны) 15–17 ноября 1796 г. Бонапарт нанес поражение австрийским войскам, которыми командовал фельдцейхмейстер Йозеф Альвинци (1735–1810).

В сражении у Лоди (город в Северной Италии, в Ломбардии, на правом берегу реки Адда) 10 мая 1796 г. Бонапарт разгромил австрийские войска, находившиеся под командованием генерала Карла Филиппа Зеботтендорфа ван дер Розе (1740–1818).

… Этому замыслу мешало лишь одно препятствие: война, начавшаяся между Испанией и Англией… — Имеется в виду Англо-испанская война 1797–1806 гг., начавшаяся после того как Испания, входившая перед этим в антифранцузскую коалицию, перешла на сторону республиканской Франции, заключив с ней 19 августа 1796 г. военный союз и обязавшись поддерживать ее в войне; в ответ на это англичане блокировали испанское побережье и прервали связь испанских колоний с метрополией.

138… принцы решили отправиться вначале в Луизиану… — Луизиана — южная часть французских колониальных владений в Северной Америке, располагавшаяся в долине реки Миссисипи и охватывавшая территории современных северо-американских штатов Луизиана, Миссисипи, Миссури и др.; в 1762 г., в результате своего поражения в Семилетней войне и в соответствии с секретным договором Фонтенбло (3 ноября 1762 г.), Франция уступила западную, правобережную часть Луизианы испанцам, а ее восточная, левобережная часть, в соответствии с Парижским мирным договором (10 февраля 1763 г.), была передана Великобритании; однако по условиям тайного договора, подписанного в Сан-Ильдефонсо 1 октября 1800 г., Испания вернула Франции Западную Луизиану, которая в 1803 г. была вместе с Новым Орлеаном продана США за 15 миллионов американских долларов.

… из Луизианы они должны были отправиться в Гавану… — Гавана, укрепленный портовый город на северо-западном побережье Кубы, был основан испанскими поселенцами в 1515 г. и с 1563 г. служил административным центром этой испанской колонии, в продолжение нескольких веков являясь главным форпостом Испании на Антильских островах.

… они отправились в путь 10 декабря 1797 года, в тот самый день, когда Бонапарт по возвращении из Раштатта был представлен Директории и Париж праздновал заключение Кампоформийского мира. — Раштатт — город на юго-западе Германии, в земле Баден-Вюртемберг.

С ноября 1797 г. по апрель 1799 г. в Раштатте заседал международный конгресс, созданный для исполнения условий Кампоформийского мирного договора. Бонапарт, прибывший туда 26 ноября 1797 г., лично открыл заседания конгресса 28 ноября, а уже 1 декабря покинул Раштатт и 5 декабря прибыл в Париж, где его ожидала триумфальная встреча.

Мирный договор 17 октября 1797 г., подписанный близ деревни Кампоформио в Северо-Восточной Италии, оформил выход Австрии из первой антифранцузской коалиции. Австрия уступала французам Бельгию и признавала Цизальпинскую республику, созданную в Северной Италии и включавшую Ломбардию; по тайной статье договора Австрия обязывалась содействовать закреплению за Францией земель на левом берегу Рейна в обмен на территориальные уступки в Баварии; земли прекратившей существование Венецианской республики были поделены между Францией и Австрией. Договор обеспечил французам гегемонию в Италии и дал Австрии передышку для подготовки к новой войне.

… в Карлайле повозка перевернулась, и герцог Орлеанский едва не погиб… — Карлайл — небольшой город на востоке США, в штате Пенсильвания, в округе Камберленд, основанный английскими поселенцами в 1751 г. и названный ими в честь одноименного города на северо-западе Англии.

… в Питтсбурге они застали Мононгахилу замерзшей; к счастью, Аллегейни была еще свободной ото льда… — Питтсбург — город на востоке США, в штате Пенсильвания, у места слияния рек Аллегейни и Мононгахила, основанный англичанами в 1758 г. на месте французского форта Дюкен и названный ими в честь Уильяма Питта Старшего (1708–1778), английского премьер-министра в 1766–1768 гг.; расположен в 240 км к западу от Карлайла. Мононгахила — судоходная река на востоке США, протекающая по территории штатов Западная Виргиния и Пенсильвания, длиной около 209 км; берет начало от слияния рек Уэст-Форк и Тигарт; сливаясь возле Питтсбурга с рекой Аллегейни, образует реку Огайо.

Аллегейни — река на востоке США, длиной около 523 км, берущая начало в горах Аппалачи и протекающая по территории штатов Пенсильвания и Нью-Йорк; уступая Мононгахиле, с которой она сливается у Питтсбурга, по ширине, превосходит ее по быстроте течения и расходу воды.

… отважились пуститься вплавь по Огайо. — Огайо — река на востоке США, левый приток Миссисипи, длиной около 2 012 км; самый полноводный из всех притоков Миссисипи; образуется слиянием рек Аллегейни и Мононгахила возле Питтсбурга, протекает по территории штатов Пенсильвания, Огайо, Западная Виргиния, Кентукки, Индиана и Иллинойс и впадает в Миссисипи вблизи городка Кейро (Каир) в штате Иллинойс.

… Добравшись до форта Массак, на пути к которому им пришлось бороться почти с такими же опасностями, какие подстерегают во время арктической навигации, они запаслись там дичью… — Массак (Massac, англизированная форма французского названия Massiac — Масьяк; у Дюма опечатка: Mausac) — форт на правом берегу реки Огайо, примерно в 40 км к северо-востоку от места ее впадения в Миссисипи, построенный французами в 1757 г., в ходе Франко-индейской войны 1754–1763 гг., и названный ими в 1759 г. в честь Клода Луи д’Эспеншаля (1686–1770), маркиза де Масьяка, тогдашнего государственного секретаря по делам военно-морского флота; заброшенный на много лет, он в 1794 г. был отстроен заново и в течение двух десятилетий использовался для охраны торговых интересов США в долине Огайо; в 1839 г. рядом с тем местом, где он находился, был заложен городок Метрополис, нынешний административный центр округа Массак, образованного в 1843 г.

… отважившись пуститься вплавь по Миссисипи, спустились вниз по течению до Нового Орлеана… — Миссисипи — крупнейшая река в США, длиной 3 734 км; вытекает из небольшого озера Айтаска на севере страны и впадает в Мексиканский залив.

Новый Орлеан — город на юго-востоке США, в штате Луизиана, у места впадения реки Миссисипи в Мексиканский залив; основан французами в 1718 г. и назван в честь регента Филиппа Орлеанского (1674–1723); в 1803 г. вместе со всей Луизианой вошел в состав США; находится в 1 900 км к юго-западу от Нью-Йорка.

… они отплыли на американском судне, которое, дойдя до середины Мексиканского залива, было захвачено английским фрегатом. — Мексиканский залив — внутреннее море западной части Атлантического океана, ограниченное с северо-запада, севера и востока побережьем США, а на юго-западе и юге — побережьем Мексики и Кубой. Заметим, что расстояние от Нового Орлеана до Гаваны составляет 1 080 км.

139 … это был тот, кто позднее звался адмиралом Кокраном и кого мы встречали у герцога Орлеанского, вернувшегося во Францию и жившего в Пале-Рояле. — Кокран, Александр (1758–1832) — британский флотоводец, начавший свою военную службу в годы Американской войны за независимость и прославившийся в эпоху наполеоновских войн и Англо-американской войны 1812 года; адмирал (1819), командующий Плимутской морской станцией (1821–1824); кавалер ордена Бани (1806); скоропостижно скончался в Париже в 1832 г. и похоронен на кладбище Пер-Лашез.

… Старая вражда между регентом и Филиппом V еще не утихла! — Филипп V (1683–1746) — внук Людовика XIV, с 1700 г. первый испанский король из династии Бурбонов; его вступление на престол послужило поводом к войне за Испанское наследство (1701–1714); безуспешно пытался ликвидировать неблагоприятные последствия этой войны для Испании; претендовал на французский престол и поддерживал интриги французской аристократии против регента Филиппа II Орлеанского (см. примеч. к с. 8).

… 21 мая 1799 года генерал-губернатор острова Кубы получил строгий приказ выдворить французских принцев из испанских колоний в Новом Свете. — Остров Куба, самый крупный из Больших Антильских островов, площадью ПО 860 км², являлся с нач. XVI в. по 1898 г. колониальным владением Испании.

Заметим, что губернатором Кубы в описываемое время, с 13 мая 1799 г. по апрель 1812 г., был Сальвадор де Муро и Саласар (1754–1813).

… Это был тот самый день, когда Бонапарт снял осаду с Сен-Жан-д'Акра, шведский король вступил в антифранцузскую коалицию, а Суворов захватил Алессандрию. — Сен-Жан-д'Акр (Акра, соврем. Акко) — портовый город в Израиле, на восточном побережье Средиземного моря, в 150 км к северу от Иерусалима; известен с глубокой древности; во времена египетских царей династии Птолемеев получил название Птолемаида; в 1104 г., вскоре после первого крестового похода (1096–1099), был захвачен крестоносцами, в 1187 г. отвоеван у них султаном Салах ад-Дином, но 1191 г., во время третьего крестового похода, после двухлетней осады снова взят христианскими рыцарями и стал после этого главным городом Иерусалимского королевства, лишившегося в 1187 г. своей прежней столицы — Иерусалима; тогда же был переименован в честь рыцарей военно-монашеского ордена святого Иоанна Иерусалимского и оставался столицей королевства вплоть до его окончательного крушения в 1291 г.

Весной 1799 г., во время своего Египетского похода, Бонапарт безуспешно осаждал Сен-Жан-д’Акр, в то время мощную турецкую крепость; неудача осады, длившейся с 19 марта по 21 мая, заставила его прекратить дальнейшее продвижение на Восток и вернуться в Египет.

Алессандрия — город в Северо-Восточной Италии, в Пьемонте, на берегу реки Танаро, центр одноименной провинции; до начала революционных войн крепость, принадлежавшая герцогству Савойскому; в 1798–1799 гг. служил одной из французских военных баз.

Алессандрия была захвачена русскими войсками 26 (15) мая 1799 г., во время Итальянского похода Суворова (апрель — сентябрь 1799 г.), однако ее цитадель капитулировала лишь два месяца спустя, 22 (И) июля.

… поднялся на борт испанского парламентерского судна, которое доставило их на Багамские острова, принадлежавшие англичанам, а затем в Галифакс, главный город Новой Шотландии, где герцог Кентский, один из сыновей короля Георга III и отец королевы Виктории, оказал им царственный прием… — Багамские острова (прежде назывались Лукайскими) — архипелаг общей площадью 10 070 км² в области Багамской банки, обширной песчано-коралловой отмели площадью около 180 000 км², расположенной в западной части Атлантического океана, к юго-востоку от Флориды; состоит из 700 островов и 2 000 коралловых рифов и первоначально был населен индейским племенем лукайянов; его крупнейшие острова: Андрос, Нью-Провиденс, Большая Багама; в 1718–1973 гг. являлся британской колонией.

Галифакс — город на востоке Канады, на атлантическом побережье, административный центр провинции Новая Шотландия; основанный англичанами в 1749 г., был назван ими в часть английского государственного деятеля Джорджа Монтегю-Данка (1716–1771), второго графа Галифакса.

Герцог Кентский — Эдуард Август (1767–1820), английский принц, четвертый сын короля Георга III (1738–1820; правил с 1760 г.), в 1799 г. получивший титул герцога Кентского и Стратернского; отец королевы Виктории; военачальник, фельдмаршал (1805); с 1791 г. служил в Канаде, в 1794–1798 гг. командовал войсками в провинциях Новая Шотландия и Нью-Брансуик, в 1799 г. был назначен главнокомандующим морскими провинциями Великобритании в Северной Америке, а в 1800 г. покинул ее навсегда.

Виктория (1819–1901) — королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии с 1837 г., императрица Индии с 1876 г.; дочь герцога Кентского и его жены с 1818 г. Марии Луизы Виктории Саксен-Кобург-Заальфельдской (1786–1861); внучка короля Георга III, взошедшая на трон после того как ее дядя Вильгельм IV (1765–1837; король с 1830 г.) умер бездетным.

XXII

140… За три месяца до этого Бонапарт произвел переворот 18 брюмера и, по существу говоря, стал властелином Франции. — Имеется в виду подготовленный Бонапартом и Сиейесом (см. примеч. к с. 42) государственный переворот во Франции, который произошел 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 г.) и привел к разгону Совета пятисот и Совета старейшин, ликвидации власти Директории и созданию нового правительства во главе с Бонапартом.

… высадившись в Фалмуте и узнав удивительные новости, пришедшие из Франции… — Фалмут — портовый город на крайнем юго-западе Англии, в графстве Корнуолл; основан в 1613 г.

… Бонапарт — первый консул! Аббат Сиейес — его коллега!! Епископ Отёнский — его министр!!! — После государственного переворота 18 брюмера, в период т. н. Временного консульства, длившегося с И ноября до 24 декабря 1799 г., когда была принята новая конституция (Конституция VIII года), исполнительную власть осуществляли три временных консула: Бонапарт, Сиейес и Роже Дюко (1747–1816).

Епископ Отёнский — имеется в виду Талейран (см. примеч. к с. 62), занимавший в 1788–1791 гг. должность епископа Отёнского;

22 ноября 1799 г., через две недели после переворота 18 брюмера, он во второй раз занял пост министра иностранных дел и оставался на нем до 9 августа 1807 г.

142… Это письмо можно найти в октябрьском номере журнала «Северный зритель» за 1799 год. — «Северный зритель» («Le Spectateur du Nord, journal politique, littéraire et moral») — французский эмигрантский журнал, который выходил в Гамбурге в 1797–1802 гг. и главным редактором которого был Эмабль де Бодю (1761–1822), журналист и дипломат.

Письмо генерала Дюмурье, опубликованное в октябрьском номере этого журнала за 1799 г. (рр. 110–114) и адресованное его редактору, датировано 2 октября 1799 г.

… Копия декларации была послана Людовику XVIII в Митаву… — Митава (с 1917 г. Елгава) — город в Латвии, на реке Лиелупе, в южной части Земгальской низменности; известен с XIII в.; в 1561–1795 гг. столица Курляндского герцогства, аннексированного Россией в 1795 г., затем административный центр Курляндской губернии.

Герцог Прованский, провозгласивший себя королем Людовиком XVIII после смерти племянника (8 июня 1795 г.), прибыл в Митаву 29 марта 1798 г. по приглашению императора Павла I и обосновался в старинном герцогском дворце вместе со свитой из ста восьми человек и отрядом лейб-гвардейцев, но три года спустя, 20 января 1801 г., был изгнан оттуда тем же Павлом I, заключившим союзное соглашение с первым консулом Наполеоном Бонапартом. Второй раз граф Прованский поселился в Митаве в октябре 1804 г., уже по приглашению императора Александра I, который, однако, после заключения Тильзитского мира (июль 1807 г.) был вынужден последовать примеру отца и 3 сентября 1807 г. выслал будущего короля Людовика XVIII из Курляндии.

143… она написала Людовику XVIII, который по этому случаю в свой черед отправил следующее письмо герцогу д'Аркуру… — Герцог д'Аркур — здесь: Мари Франсуа д’Аркур (1755–1839), герцог де Бёврон, с 1802 г. шестой герцог д’Аркур; французский военачальник, во время Революции эмигрант, служивший в армии принца Конде; генерал-лейтенант (1815); будучи с 1814 г. членом Палаты пэров, в 1830 г. покинул ее, отказавшись присягать Июльской монархии.

… Вдовствующая герцогиня Орлеанская жила в местечке Сарриа близ Барселоны. — Барселона — старинный город на северо-востоке средиземноморского побережья Испании; с кон. IX в. столица самостоятельного графства Барселонского; в 1137 г. в результате династического брака вошел в состав королевства Арагон, а затем — единого Испанского королевства; в средние века и в новое время — один из крупнейших портовых, торговых и промышленных городов Испании; в настоящее время — столица автономного региона Каталония.

Сарриа — деревня у северо-западной окраины Барселоны, в 1927 г. вошедшая в городскую черту и являющаяся ныне одним из самых фешенебельных кварталов города; вдовствующая герцогиня Орлеанская жила там в 1797–1807 гг.

… Трое ее сыновей отправились на Менорку и отыскали там неаполитанский корвет, который доставил их на рейд Барселоны. — Менорка (фр. Минорка) — один из расположенных в Средиземном море Балеарских островов, принадлежащих Испании, площадью 695 км²; в 1708 г., во время войны за Испанское наследство, был оккупирован англичанами, создавшими на нем свою военно-морскую базу; в 1756 г., во время Семилетней войны, был захвачен французами, однако по условиям Парижского мира (1763), завершившего эту войну, британское правление на острове было восстановлено; в 1802 г. был возвращен Испании.

Расстояние между Барселоной и Меноркой составляет около 240 км.

144… Тем временем Бонапарт утвердил в Маренго свою зарождающуюся власть… — Маренго — селение в итальянской провинции Алессандрия, в 10 км к юго-востоку от города Алессандрия; 14 июня 1800 г., во время войны Франции со второй антифранцузской коалицией, Бонапарт одержал там трудную победу над австрийской армией генерала Михаэля Фридриха фон Меласа (1729–1806), после чего было подписано соглашение, в соответствии с которым австрийские войска должны были покинуть Северную Италию.

… готовился принять титул императора французов, заставив при этом короля Англии отказаться от титула короля Франции. — Титул короля Франции, который английские монархи носили со времен Эдуарда III (1312–1377; правил с 1327 г.), претендовавшего на французский престол и начавшего по этой причине Столетнюю войну (1337–1453), был исключен из их титулатуры с 1 января 1801 г.

… 21 января 1801 года… император Павел I отказался поддерживать дело Бурбонов и призвал Людовика XVIII покинуть Митаву… — Павел I Петрович (1754–1801) — российский император с 1796 г.; сын Петра III (1728–1762; правил в 1762 г.) и Екатерины II; проводил политику укрепления административного аппарата, одновременно урезая дворянские вольности; стремился к усилению неограниченного самодержавия; в области внешней политики отошел от экспансионистских стремлений Екатерины И, но был сторонником борьбы с революционной Францией, с которой, тем не менее, попав под обаяние Наполеона, вскоре заключил союзное соглашение; недовольство этим соглашением и психическая неуравновешенность императора вызвали сильное недовольство российской аристократии, поощряемое английским послом в России, и император был убит в результате заговора, составленного в среде придворных и гвардейцев.

… Возможности противиться этому не было, и он принял титул графа де Лилля. — Покинув в январе 1801 г. Митаву, Людовик XVIII перебрался в Варшаву, принадлежавшую в то время Пруссии, и жил там как частное лицо, под именем L’Isle-Jourdain (Лиль-Журден), которое современники переделали в Lille (Лилль).

… Находясь под угрозой гибели от адской машины Карбона и Сен-Режана, он увидел, как эта адская машина, взорвавшись, убила пятьдесят шесть человек и ранила двадцать двух… — Речь идет о провалившейся попытке убийства Наполеона Бонапарта, которая была предпринята вечером 24 декабря 1800 г. на парижской улице Сен-Никез вблизи Тюильри бретонскими заговорщиками-роялистами, использовавшими для этой цели изготовленнуюими «адскую машину»; замыслил убийство первого консула Жорж Кадудаль (см. примеч. ниже), а непосредственными исполнителями покушения были Пьер Робино де Сен-Режан (1768–1801), командир отряда мятежников из селения Ла-Трините-Поруэт в департаменте Морбиан, и славившийся своей жестокостью и храбростью шуан Франсуа Жозеф Карбон (1756–1801); заговорщики купили в Париже телегу и лошадь, прикрепили к телеге большую винную бочку, начинили ее порохом и картечью, поставили телегу на пути следования кареты первого консула, в сопровождении отряда консульской гвардии ехавшего в Оперу на премьеру оратории Гайдна «Die Schopfung» (нем. «Соворение мира»), и, когда его кортеж двинулся по улице Сен-Никез, подожгли огнепроводный шнур, но сделали это на несколько секунд позже, чем следовало по плану; в результате страшного взрыва двадцать два человека были убиты и более ста ранены, сорок шесть соседних домов оказались разрушены, однако сам Бонапарт не пострадал; спустя месяц, в ходе начавшихся расследований и репрессий, полиции удалось напасть на след организаторов покушения, распутать все нити заговора и арестовать сначала Карбона, а затем и Сен-Режана; 20 апреля 1801 г. они были казнены на Гревской площади.

… он ускользнул от Жоржа Кадудаля, вероятно самого страшного из ополчившихся против него заговорщиков, провалившийся заговор которого, избавив первого консула от Моро и Пишегрю, двух его врагов, дал ему возможность свести на нет распространившиеся слухи о его сговоре с Бурбонами. — Кадудаль, Жорж (1771–1804) — один из вождей шуанов во время Великой Французской революции, сын бретонского мельника; командующий т. н. Католической и королевской армии Морбиана, организатор нескольких покушений на первого консула; весной 1804 г. готовил в Париже очередной заговор с целью устранить Бонапарта, но 9 марта был схвачен и 25 июня казнен.

Моро, Жан Виктор Мари (1763–1813) — французский военачальник, дивизионный генерал (1794), один из самых прославленных полководцев Республики; во время войн с первой и второй антифранцузскими коалициями командовал несколькими армиями: Северной в 1794–1796 гг., Рейнско-Мозельской в 1796–1797 гг., Итальянской в 1798–1799 гг. и Рейнской в 1799–1801 гг. и благодаря своим военным победам завоевал популярность, не уступавшую популярности Бонапарта, который видел в нем своего соперника и главное препятствие на пути установления своей неограниченной власти; будучи убежденным республиканцем и находясь в оппозиции к Бонапарту, ушел в отставку и держался в стороне от политики, однако в феврале 1804 г. был обвинен в участии в заговоре Кадудаля и Пишегрю и арестован; блистательно защитив себя в суде, был приговорен к унизительному для него двухлетнему тюремному заключению, которое вскоре заменили пожизненным изгнанием из Франции, и уехал в США; в 1813 г. по предложению русского императора Александра I занял должность военного советника в штабе армий антинаполеоновской коалиции, но через короткое время был смертельно ранен в сражении под Дрезденом (27 августа 1813 г.) и умер несколько дней спустя. Пишегрю, Жан Шарль (1761–1804) — французский военачальник и политический деятель, дивизионный генерал (1793), один из способнейших полководцев Революции; сын крестьянина, начавший военную службу сержантом; в 1793–1795 гг. победоносно командовал несколькими армиями Республики в войне против первой антифранцузской коалиции и покрыл себя славой, однако в 1795 г. вступил в тайные сношения с французскими эмигрантами и стал содействовать роялистам в их замыслах восстановления монархии; в марте 1796 г. ушел в отставку; 12 апреля 1797 г. стал депутатом Совета пятисот и с 20 мая по 18 июня 1797 г. являлся его председателем; после переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797 г.) был арестован и выслан в Кайенну, однако в июне следующего года сумел бежать; в начале 1804 г., принимая участие в заговоре Кадудаля, тайно вернулся в Париж, но был арестован и (по официальной версии) покончил с собой в тюрьме 6 апреля 1804 г., повесившись на собственном галстуке.

… Герцог Энгиенский, арестованный 15 марта 1804 года в Эттенхайме и привезенный 20-го числа в Париж, был расстрелян 21-го во рву Венсенского замка. — Герцог Энгиенский — Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде (1772–1804), принц французского королевского дома, единственный сын Луи VI Анри Жозефа де Бурбон-Конде (1756–1830), последнего принца де Конде, и его жены с 1770 г. Луизы Марии Терезы Батильды Орлеанской (1750–1822), двоюродный брат будущего короля Луи Филиппа; с начала Революции эмигрант; вступив в корпус своего деда, сражался против Республики; затем обосновался в Западной Германии, в маркграфстве Баден; в 1804 г. был захвачен там французской кавалерией, отвезен в Венсен, предан военному суду, обвинен в организации покушений на Наполеона и расстрелян во рву замка 21 марта 1804 г. Эттенхайм — город на юго-западе Германии, в земле Баден-Вюртемберг, вблизи французской границы; во время Революции служил одним из центров французской эмиграции.

Венсен — королевская резиденция в Венсенском лесу, в 8 км к востоку от центра Парижа, ведущая свое начало от построенного там королем Людовиком VII (1120–1180; правил с 1137 г.) охотничьего домика, вокруг которого затем сложилось обширное поместье; в 1337–1410 гг. там был построен дошедший до нашего времени мощный замок с 52-метровым донжоном, на протяжении нескольких веков служивший резиденцией королевской семьи, а затем государственной тюрьмой.

В Венсенской крепости в годы правления Наполеона заседал военный суд, находилась политическая тюрьма и производились казни.

… 2 ноября того же года папа Пий VII отбыл из Рима, 25-го числа того же месяца прибыл в Фонтенбло, 28-го отправился в Париж в одной карете с Наполеоном и 2 декабря короновал его в соборе Парижской Богоматери императором французов. — Пий VII (в миру — Грегорио Барнаба Луиджи, граф Кьярамонти; 1742–1823) — римский папа с 1800 г.; во время его понтификата, 15 июля 1801 г., в Париже был подписан конкордат (договор), по которому католицизм признавался господствующей (но не государственной) религией во Франции и на подчиненных ей территориях, католическое духовенство попадало в полную зависимость от государства и одновременно восстанавливалась светская власть папы (она была ликвидирована в 1798 г.) на части Церковного государства; в декабре 1804 г. приехал на ритуал коронации Наполеона Бонапарта; однако обострившиеся вскоре противоречия между папой и Наполеоном привели к тому, что в мае 1809 г. Папское государство было ликвидировано, а папа 6 июля того же года арестован и увезен в город Савону (на севере Италии), где его содержали под домашним арестом; 19 июня 1812 г., перед началом Русского похода, он был перевезен в Фонтенбло и содержался там под строгим надзором; лишь весной 1814 г., после военных поражений Наполеона, папе было позволено вернуться в Рим, куда он въехал 24 мая 1815 г.

Фонтенбло — старейшая загородная резиденция французских монархов, расположенная в 55 км к юго-востоку от Парижа.

Собор Парижской Богоматери — кафедральный собор Парижского епископства, построенный на острове Сите в 1163–1345 гг.; один из шедевров французского средневекового зодчества, национальная святыня Франции.

XXIII

145… Посмотрим у какое воздействие оказали все эти разнообразные события на будущего короля Франции, которому предстояло в свой черед пережить несколько покушений на его жизнь и ускользнуть от адской машины Фиески и пуль Алибо, Мёнье и Леконта. — Фиески, Джузеппе (1790–1836) — корсиканский авантюрист, бывший солдат, преступник и полицейский агент; 28 июля 1835 г., во время смотра национальной гвардии Парижа, совершил покушение на короля Луи Филиппа выстрелом из «адской машины», состоявшей из двадцати четырех соединенных между собой ружейных стволов; это привело к большому числу жертв, но король отделался царапиной. Мотивы преступления остались невыясненными; арестованный Фиески выдал нескольких своих сообщников-республиканцев; их судили и 19 февраля 1836 г. казнили вместе с ним. Покушение Фиески послужило поводом для принятия законов, стеснявших свободу печати и ужесточавших судебную процедуру.

Алибо, Луи (1810–1836) — капрал одного из полков французской армии; разжалованный за драку, в 1834 г. ушел в отставку и поступил на гражданскую службу; 25 июня 1836 г. совершил неудавшееся покушение на жизнь короля Луи Филиппа, выстрелив в него из огнестрельной трости, но промахнувшись; был задержан, приговорен к смерти и казнен 11 июля того же года.

Мёнье, Пьер Франсуа (1814–1840) — приказчик, уроженец селения Ла-Шапель-Сен-Дени, совершивший 27 декабря 1836 г. в Париже покушение на жизнь Луи Филиппа, выстрелив из пистолета в карету, в которой находились король и его сыновья (никто из них при этом не пострадал); 25 апреля 1837 г. был приговорен к смерти, однако король помиловал его, заменив ему казнь на ссылку.

Леконт, Пьер (1798–1846) — отставной офицер, который с 1837 г. занимал должность главного смотрителя королевских лесов, а в 1843 г. был уволен и, недовольный размером назначенной ему пенсии, затаил злобу на Луи Филиппа; 16 апреля 1846 г. совершил покушение на его жизнь, дважды выстрелив из ружья в короля, когда тот совершал прогулку в парке Фонтенбло; был схвачен, приговорен к смерти и казнен 8 июня того же года.

… На этот раз граф д'Артуа не утратил бдительности и не стал оказывать эмигрантам полного доверия… — Заметим, что Дюма, никак это не оговаривая, приводит далее дословно пространную выдержку из пятитомного сочинения писателя и историка Теодора Сезара Мюре (1808–1866) «История войн на Западе: Вандея и шуанство (1792–1815)» («Histoire des guerres de l'Ouest, Vendde, Chouannerie (1792–1815)»; 1848).

… это был Бреш: более удачливый, чем его генерал, он смог вернуться в Англию после предпринятого в Париже покушения. — Бреш, Жозеф Анри Изидор (1781–1861) — преданный сподвижник Кадудаля, канонир морской пехоты, в 1799 г. перешедший на сторону шуанов и вскоре ставший командиром легиона; после ареста Кадудаля бежал в Англию и с риском для жизни исполнял поручения графа д'Артуа и графа Прованского; в годы Реставрации был обласкан королем, получил титул барона, в 1828 г. стал генерал-майором и главным инспектором материальной части морской артиллерии.

147… Ему предстояло кусать ее куда сильнее в Рамбуйе, когда он узнал, что герцог Орлеанский назначен королевским наместником, и в Шербуре, когда он узнал, что Луи Филипп провозглашен королем. — Рамбуйе — замок с обширным парком в одноименном городе в 50 км к юго-западу от Парижа, в департаменте Ивелин; первые его постройки относятся к 1375 г.; с 1384 г. принадлежал семье Анженн; в 1706 г. стал собственностью графа Тулузского, а в 1783 г. — королевской резиденцией; с 1886 г. является летней резиденцией президентов Французской республики.

16 августа 1830 г., через неделю после коронации Луи Филиппа (9 августа), свергнутый с престола Карл X погрузился в Шербуре (см. примеч. к с. 56) на борт пакетбота «Великобритания» и вместе со всей своей семьей отплыл в Англию, в изгнание.

… эти предложения поступили от шведского короля Густава IV, который незадолго до этого примкнул к антифранцузской коалиции. — Густав IV Адольф (1778–1837) — король Швеции в 1792–1809 гг., сын Густава III и его жены с 1766 г. Софии Магдалены Датской (1746–1813); фанатично ненавидя республиканскую и наполеоновскую Францию, он отказался присоединиться к континентальной блокаде, что стало поводом для начала Русско-шведской войны 1808–1809 гг., неудачи в которой привели в конечном счете к его свержению 13 марта 1809 г.; после этого находился в эмиграции и умер в Швейцарии, в Санкт-Галлене.

… Агентом Густава IV и Бурбонов был некто Фош-Борель. — Фош-Борель, Луи (1762–1829) — книгоиздатель из Невшателя, принадлежавшего в то время Пруссии; тайный агент роялистов, исполнявший их поручения, печатавший и распространявший их манифесты и прокламации и склонивший Пишегрю к измене; продолжал свою конспираторскую деятельность вплоть до падения власти Наполеона, играя двойную игру; в 1829 г. был назначен на должность прусского генерального консула в Невшателе, однако городские власти отказались принять его в этом качестве; 4 сентября 1829 г. покончил с собой, выбросившись из окна; оставил мемуары, впервые опубликованные в 1829 г.

148… Короля Густава IV попросили предоставить город для проведения съезда, и он предложил устроить его в Кальмаре, небольшом епископальном городе Норвегии. — Кальмар — старинный город на юго-востоке Швеции, на берегу Балтийского моря, столица одноименного лена; в 1603–1915 г. центр епархии.

…На этом съезде были заложены главные основы Хартии. — Имеется в виду Хартия 1814 года — конституция, дарованная Людовиком XVIII после реставрации королевской власти во Франции в 1814 г. и устанавливавшая в стране конституционную монархию.

… именно он добивался вступления герцога Беррийского и герцога Орлеанского в шведскую армию. — Герцог Беррийский — Шарль Фердинанд Бурбон (1778–1820), герцог Беррийский, второй сын графа д’Артуа; 13 февраля 1820 г. был смертельно ранен шорником Луи Пьером Лувелем (1783–1820), который придерживался бонапартистских настроений и хотел посредством этого убийства пресечь династию Бурбонов.

… Битва при Аустерлице повлекла за собой Пресбургский мир… — Аустерлиц (ныне город Славков в Южной Чехии) — селение в Моравии, в 25 км к востоку от города Брюнна (Брно); близ него 2 декабря (20 ноября) 1805 г., в ходе войны Франции с третьей антифранцузской коалицией, армия Наполеона нанесла сокрушительное поражение союзным войскам Австрии и России. Пресбургский мир — мирный договор между Францией и Австрией, заключенный 27 декабря 1805 г. в городе Пресбург (соврем. Братислава) после разгрома Австрии в битве при Аустерлице и закрепивший ее полное поражение в войне третьей коалиции, которое привело в конечном счете к роспуску Священной Римской империи 6 августа 1806 г.

… Автор «Занимательного жизнеописания короля Луи Филиппа» отрицает, что принц принял предложение короля Швеции и согласился присоединиться к коалиции… — Имеется в виду книга «Занимательное жизнеописание Луи Филиппа, короля французов» («La Vie anecdotique de Louis-Philippe, roi des Français»; 1837), авторами которой были Адольф Ложье (1803–1861), адвокат и эрудит, и Карпантье (?-?), члены Исторического института Франции.

… однако автор «Общественной и личной жизни Луи Филиппа», напротив, это утверждает. — Имеется в виду французский писатель и книгоиздатель Луи Габриель Мишо (1773–1858), автор книги «Биография, или Общественная и личная жизнь Луи Филиппа Орлеанского, бывшего короля французов» («Biographie, ou vie publique et privée de Louis-Philippe d’Orteans, ex-roi des français»; 1849).

… ограничимся тем, что приведем письмо, которое 5 ноября 1806 года молодой принц написал графу д'Антрегу, исполнявшему по заданию Англии миссию в России. — Антрег, Эмманюэль Анри Луи Александр де Лоне, граф д’ (1753–1812) — французский политический деятель, офицер, публицист, дипломат и тайный агент; депутат Генеральных штатов от дворянства сенешальства Вильнёв-де-Бера; с 1790 г. эмигрант, состоявший впоследствии на службе России и Англии.

149… С нами будет граф фон Штаремберг, который высоко ценит Вас и желает снова увидеться с Вами… — Штаремберг, Людвиг Йозеф Мария Георг, граф фон (1762–1833) — австрийский карьерный дипломат, посол в Гааге (1791–1793), Лондоне (1793–1810) и Турине (1815–1820).

… Я не думаю, что Буонапарте попытается форсировать Одер этой зимой… — Одер (польск. Одра) — река в Центральной Европе, длиной 854 км, начинающаяся в Моравии, протекающая по территории Чехии, Польши и Германии и впадающая в Щецинский залив Балтийского моря; часть ее служит сегодня естественной границей между Польшей и Германией.

… это наступление неизбежно заставит его обрести свою Полтаву и император Александр сможет отомстить за Аустерлиц и искупить Ауэрштедт. — В сражении близ украинского города Полтава 27 июня (8 июля) 1709 г., во время Северной войны 1700–1721 гг., Петр I уничтожил армию шведского короля Карла XII; эта победа привела к перелому в ходе войны и положила конец господству Швеции как главной военной силы в Европе.

Александр I (1777–1825) — российский император с 1801 г., старший сын Павла I, внук Екатерины И; вступил на престол в результате дворцового переворота и убийства Павла I в ночь на 12 (24) марта 1801 г.; начало его правления ознаменовалось некоторой либерализацией прежнего режима, стремлением провести реорганизацию управления, что проявилось в расширении прав Сената, образовании министерств и пр.; развитие России он представлял себе в чисто европейских формах, планировал введение конституции, отмену крепостного права, а в области внешней политики стремился к расширению границ Российской империи, упрочению ее положения в Европе; при нем к империи были присоединены: Восточная Грузия (1801), Западная Грузия (1804), Финляндия (1809), Бессарабия (1812), Северный Азербайджан (1813) и часть территории бывшего герцогства Варшавского (1815). Александр I активно участвовал почти во всех антинаполеоновских коалициях, и военные победы русской армии в 1812–1814 гг. сделали его вершителем судеб Европы; он настоял на заграничном походе и окончательном разгроме армии Наполеона, был одной из ключевых фигур на Венском конгрессе 1814–1815 гг., который подвел черту под периодом наполеоновских войн; император стал одним из инициаторов создания Священного союза европейских монархов — своеобразного договора о взаимопомощи против революционных и национально-освободительных движений. С 1815 г. в его царствовании начался новый период, характеризуемый усилением реакции; с этого же времени в его личных настроениях возобладали религиозный мистицизм, пессимизм и подозрительность. Умер он 19 ноября (1 декабря) 1825 г. в Таганроге, заболев лихорадкой во время поездки в Крым.

Ауэрштедт — селение в Германии, в земле Тюрингия, в 40 км к юго-востоку от Веймара; с 2012 г. входит в состав города Бад-Зульца. 14 октября 1806 г., в ходе войны с четвертой антифранцузской коалицией, армия Наполеона разгромила при Ауэрштедте прусскую армию, которой командовали король Фридрих Вильгельм III (1770–1840; правил с 1797 г.) и генерал-фельдмаршал Карл II Вильгельм Брауншвейгский (1735–1806).

В тот же день, 14 октября 1806 г., всего лишь в 16 км к югу от Ауэрштедта, возле города Йены, состоялась еще одна битва, в которой французские войска разгромили прусский корпус князя Фридриха Людвига фон Гогенлоэ-Ингельфингена (1746–1816). Две эти взаимосвязанные битвы обычно называют Йена-Ауэрштедтским сражением.

XXIV

150… Страдая чахоткой, тихо и медленно угасая, он скончался в Солт-Хилле близ Виндзора. — См. примеч. к с. 19.

… Его похоронили в Вестминстере, где мы поклонились его гробнице, приехав на погребение Луи Филиппа. — Вестминстер — район в центре Лондона на берегу Темзы, где располагается много правительственных и общественных зданий. Здесь имеется в виду находящийся рядом с парламентом собор святого Петра, в речевом обиходе называемый Вестминстерским аббатством. Первая церковь на этом месте была построена в VII в. Современное здание собора в стиле английской готики строилось и достраивалось в 1245–1745 гг. Первоначально собор принадлежал находившемуся здесь монастырю, отчего и получил свое обиходное название, а после реформации стал самостоятельным. В нем похоронено несколько королей и много знаменитых людей Англии.

Герцог де Монпансье, скончавшийся 18 мая 1807 г. в Англии, был удостоен чести быть похороненным в Вестминстерском аббатстве благодаря содействию герцога Кентского.

Луи Филипп, умерший 26 августа 1850 г. в Клермонте, был погребен 2 сентября в соседнем городке Вейбридж (расположен в 8 км к западу от Клермонта), в небольшой католической часовне святого Карла Борромейского, построенной в 1836 г.; 9 июня 1876 г. прах короля был перезахоронен во Франции, в родовой усыпальнице Орлеанов, находящейся в городе Дрё.

У Дюма были весьма натянутые отношения с Луи Филиппом, но, тем не менее, узнав о его смерти, он немедленно отправился в Англию, чтобы присутствовать на погребении бывшего короля, однако ему дали знать, что его присутствие на этой церемонии нежелательно.

… положение дел в Европе оставляло изгнанникам лишь два места, лишь два пристанища с умеренным климатом: Мальту и Мадейру. — Мальта — см. примеч. к с. 19.

Мадейра — остров площадью 741 км² в северной части Атлантического океана, примерно в 500 км к западу от побережья Африки; открытый около 1420 г. португальцами, ныне является владением Португалии; в 1807–1814 гг. находился под английской оккупацией.

… какой-то врач посоветовал им перебраться в Николози, то есть в среднюю зону Этны. — Этна — самый высокий действующий вулкан в Европе (в настоящее время его высота примерно 3 329 м); находится на востоке Сицилии; его диаметр составляет 12 км, а периметр основания — 212 км.

Николози — селение на южном склоне Этны, на высоте 700 м, в 12 км к северо-западу от Катании; название получило от старого бенедиктинского монастыря Сан Николо, построенного в его окрестности в 1359 г. и постепенно пришедшего в упадок начиная с 1558 г.

… Братья написали королю Фердинанду IV, и он дал им на это разрешение… — Фердинанд IV (1751–1825) — с 1759 г. король Сицилии (под именем Фердинанд III) и Неаполя (под именем Фердинанд IV) из династии Бурбонов; третий сын испанского короля Карла III (1716–1788; король с 1759 г.) и его жены с 1738 г. Марии Амалии Саксонской (1724–1760); придерживался крайне реакционных взглядов, отличался жестокостью и вероломством; в 1799 и 1806–1815 гг., во время вторжений французских войск, бежал на Сицилию; в 1816 г., после изгнания наполеоновских ставленников, принял титул короля Соединенного королевства обеих Сицилий — под именем Фердинанд I.

…В первых числах июня 1808 года молодой принц был с величайшими почестями похоронен в церкви святого Иоанна. — Граф де Божоле, умерший на Мальте 30 мая 1808 г., был погребен в Валлетте, ее столице, в кафедральном соборе Мальты, посвященном святому Иоанну.

… Семнадцатого апреля 1808 года, находясь на Мальте, у изголовья своего умирающего брата, принц Луи Филипп написал следующее письмо генералу Дюмурье… — 17 апреля 1808 г. герцог Орлеанский находился лишь на пути к Мальте: 15 апреля он вместе с графом де Божоле отплыл из Портсмута и после 55-дневного плавания, с остановками в Гибралтаре и Кальяри, 15 мая прибыл в Валетту, где спустя две недели, 30 мая, граф де Божоле скончался, после чего герцог Орлеанский направился в Палермо, где 25 ноября 1809 г. обвенчался с принцессой Марией Амелией.

Впрочем, в некоторых источниках указано, что это письмо, впервые опубликованное оппозиционной «Французской газетой» и сильно компрометировавшее короля Луи Филиппа, если только оно было подлинным, помечено Палермо, адресовано графу д'Антрегу и датировано 17 апреля 1809 г.

… В наших разговорах с королевой мы заходим с ней намного дальше того, что я могу изложить Вам в письме… — Королева — имеется в виду Мария Каролина Габсбургская (1752–1814), дочь императрицы Марии Терезии и сестра французской королевы Марии Антуанетты; с 1768 г. жена неаполитанского короля Фердинанда IV; отличалась неукротимой ненавистью к Французской республике и передовым идеям; была вдохновительницей антифранцузской политики своего королевства и расправы с неаполитанскими республиканцами.

… я отвечаю ей, что мой каррикл (да благословит его Господь!) дожидается меня на дороге в Хэмптон-корт… — Каррикл — легкий спортивный двухколесный экипаж, запряженный парой лошадей, очень модный в Англии в нач. XIX в.

Хэмптон-корт — дворцово-парковый ансамбль в Лондоне, на левом берегу Темзы, в 18 км к юго-западу от центра города, построенный в 1514–1523 гг. для кардинала Томаса Уолси (1473–1530), который в 1529 г. был вынужден передать его в дар королю Генриху VIII (1491–1547; правил с 1509 г.); до 1760 г. оставался королевской резиденцией.

151… Вы доставите мне истинное удовольствие и окажете огромную услугу, если сообщите все это г-ну Каннингу… — Каннинг, Джордж (1770–1827) — английский государственный деятель, министр иностранных дел Великобритании в 1807–1809 гг. и в 1822–1827 гг.; премьер-министр в 1827 г.

… Англии важно вырвать Ионические острова из рук французов… — Ионические острова — группа островов, расположенных в восточной части Ионического моря, у западного побережья Греции; самые крупные из них: Керкира, Пакси, Лефкада, Итака, Кефалония, Закинф, Китира; с кон. XV в. принадлежали Венеции; в 1797 г., в соответствии с Кампоформийским мирным договором, перешли к Франции, но в 1798–1799 гг. французов выбили с островов коалиционные силы России и Турции, создавших на них т. н. Республику Семи островов, которая формально находилась в вассальной зависимости от Османской империи и на протяжении нескольких лет служила опорной базой для русской средиземноморской эскадры; в 1807 г., после заключения Тильзитского мира, острова снова оказались под контролем Франции и были включены в состав ее Иллирийских провинций; в 1809–1810 гг. все Ионические острова, кроме Керкиры (здесь французский гарнизон продержался до 1814 г.), были захвачены англичанами; в 1815 г., в соответствии с условиями Парижского мира, они были преобразованы в Ионическую республику — полусамостоятельное государство, находившееся под британским протекторатом; в 1864 г. власть над островами была передана Греческому королевству.

XXV

152… Тильзитский мир разрушал замыслы 1808 года, подобно тому как Пресбургский мир разрушил замыслы 1805 года. — Тильзит — небольшой город (соврем. Советск Калининградской области РФ) в Восточной Пруссии (она входила тогда в Прусское королевство), расположенный при впадении реки Тильзы в Неман; здесь 7 июля (25 июня по старому стилю) 1807 г. был заключен мирный договор между Францией и Россией, а 21 июля 1807 г. — мирный договор между Францией и Пруссией, положившие конец войне 1806–1807 гг., которую вели Франция — с одной стороны, Пруссия и Россия — с другой («Тильзитский мир»); здесь был подписан также трактат о наступательном и оборонительном союзе между Россией и Францией. Поскольку война закончилась полным поражением Пруссии и России, условия Тильзитского мира были чрезвычайно выгодны для Наполеона. Для Пруссии же они были катастрофичны — она теряла все свои владения к западу от Эльбы (они вошли во вновь созданное Наполеоном Вестфальское королевство), должна была сократить свою армию до 40 тысяч человек и уплатить огромную контрибуцию. Для России, союза с которой Наполеон искал в то время, условия были не столь тяжелы, однако ей пришлось признать все изменения, произведенные Наполеоном в Европе, согласиться на создание Великого герцогства Варшавского (на тех польских землях, что ранее отошли к Пруссии) и пойти на ряд других военных и дипломатических уступок; Наполеон, со своей стороны, обязался поддерживать Россию против Швеции и Турции.

… В разгар всех этих событий, в период достаточно долгого пребывания герцога Орлеанского в Палермо, были достигнуты предварительные договоренности о его браке с Марией Амелией, дочерью Фердинанда Неаполитанского и Каролины Австрийской, которая приходилась сестрой Марии Антуанетте и в то время нисколько не подозревала, что двумя годами позднее Наполеон сделается ее племянником, равно как и племянником Людовика XVI, женившись на Марии Луизе. — Мария Амелия Тереза Бурбон-Сицилийская (1782–1866) — королева Франции в 1830–1848 гг., шестая дочь неаполитанского короля Фердинанда IV и его жены Марии Каролины Австрийской, племянница французской королевы Марии Антуанетты; с 25 ноября 1809 г. супруга Луи Филиппа, герцога Орлеанского, будущего короля Франции; родила ему десять детей (шестерых сыновей и четырех дочерей); умерла в изгнании, в Англии, в возрасте восьмидесяти трех лет, пережив своего мужа на шестнадцать лет.

Фердинанд Неаполитанский — имеется в виду король Фердинанд IV (см. примеч. к с. 150).

Каролина Австрийская — имеется в виду Мария Каролина Габсбургская (см. примеч. к с. 150).

Мария Луиза Австрийская (1791–1847) — старшая дочь императора Священной Римской империи Франца II (см. примеч. к с. 53) и его второй жены (с 1790 г.) Марии Терезы Бурбон-Неаполитанской (1772–1807), внучка королевы Марии Каролины; с 1 апреля 1810 г. вторая жена Наполеона I, в 1811 г. родившая ему наследника (Римского короля); императрица Франции в 1810–1814 гг.; в марте 1813 г. была назначена Наполеоном регентшей на время его отсутствия; уехала из Парижа в марте 1814 г. и присоединилась к своему отцу; в 1815 г. получила титул герцогини Пармы, Пьяченцы и Гвасталы; любовница, а позднее морганатическая супруга (1821) австрийского фельдмаршала фон Нейперга (1775–1829), а после его смерти, с 1834 г., — жена графа Бомбеля (1785–1856), камергера Венского двора.

… Желая наказать Жуана VI за его союз с Англией, Наполеон приказал Жюно вторгнуться с двадцатичетырехтысячной армией на Пиренейский полуостров. — Жуан VI (1767–1826) — португальский король из династии Браганса, правивший с 1816 г.; второй сын Педру III (1717–1786; король-консорт с 1777 г.) и Марии I (1734–1816), его жены (с 1760 г.) и одновременно племянницы, правящей королевы Португалии с 1777 г.; в 1788 г. стал наследником престола и, поскольку его мать, королева Мария I, страдала психическим заболеванием, с 1792 г. и вплоть до ее смерти в 1816 г. являлся регентом королевства (официально — с 1799 г.); во внешней политике придерживался союза с Великобританией; в 1807 г., после того как он отказался присоединиться к континентальной блокаде, в Португалию вторглась французская армия, а сам он вместе со своим двором бежал в Бразилию, которая в то время была самой процветающей из португальских колоний, перенес в Рио-де-Жанейро столицу королевства и вернулся в Португалию лишь в 1821 г.

Жюно, Жан Андош (1771–1813) — французский военачальник, дивизионный генерал (1801), герцог д'Абрантес (1808; Абрантес — французское название города Абрантиш в Португалии, из которого генерал Жюно начал в 1807 г. свое победоносное наступление на Лиссабон); бывший адъютант Бонапарта; участвовал в осаде Тулона (1793), Итальянском походе (1796–1797), Египетской экспедиции (1799–1800); в ноябре 1807 г., командуя 25-тысячным корпусом, захватил Португалию и в 1808 г. был назначен ее генерал-губернатором, но вскоре потерпел там поражение от генерала Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, и был вынужден эвакуировать оттуда французские войска; в 1810–1811 гг. воевал в Испании; в 1812 г. командовал 8-м Вестфальским корпусом и участвовал в Бородинском сражении, безуспешно штурмуя Семеновские флеши, но из-за ряда серьезных военных неудач был отстранен от командования и вскоре уволен со службы; страдая психическим расстройством, выбросился из окна и через несколько дней скончался (29 июля 1813 г.).

… Жюно вступил в Лиссабон 30 ноября 1807 года и объявил династию Браганса отрешенной от власти. — Династия Браганса — королевский род, правивший в Португалии в 1640–1853 гг. и в Бразилии в 1822–1889 гг.; ее основателем был Жуан де Браганса (1604–1656), восьмой герцог де Браганса, ставший в 1640 г. королем Португалии и правивший под именем Жуан IV.

… Девятнадцатого марта 1808 года… Карл IV был принужден отречься в Аранхуэсе в пользу своего сына, который к великой радости испанского народа в тот же день был под именем Фердинанд VII провозглашен королем Испании и Индий. — Аранхуэс — дворцовопарковый комплекс в одноименном городе в Центральной Испании, в 45 км к югу от Мадрида, у места впадения реки Харамы в Тахо; загородная резиденция испанских королей, создававшаяся на протяжении почти двух веков начиная с 1587 г.

Карл IV (1748–1819) — испанский король в 1788–1808 гг., второй сын Карла III (1716–1788; король с 1759 г.) и его жены с 1738 г. Марии Амалии Саксонской (1724–1760); не обладая никакими политическими способностями и не чувствуя никакой склонности к правительственной деятельности, передоверил управление сначала графу де Флоридабланка, затем графу де Аранда и, наконец, Годою, любовнику своей жены Марии Луизы Пармской; в марте 1808 г., вслед за вторжением французской армии в Испанию, отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда VII (1784–1833; правил в марте — мае 1808 г. и в 1814–1833 гг.).

… Причина столь великой радости испанского народа заключалась в том, что он избавился от всевластия Мануэля Годоя и королевы Марии Луизы. — Королева Мария Луиза (1751–1819) — дочь Филиппа I (1720–1765), герцога Пармского с 1748 г., и его жены с 1739 г. Марии Луизы Елизаветы Французской (1727–1759), внучка Людовика XV, двоюродная сестра испанского короля Карла IV, ставшая в 1765 г. его супругой; порочная и властная женщина, полностью доминировавшая над своим слабым и нерешительным мужем.

Мануэль Годой-и-Альварес де Фариа (1767–1851) — испанский государственный деятель, герцог де Алькудия (1792), князь Мира (1795), гранд первого класса (1795); с 1788 г. любовник королевы Марии Луизы Пармской, который был моложе ее на шестнадцать лет и в двадцатипятилетием возрасте, в ноябре 1792 г., стал государственным министром и управлял Испанией вплоть до 1808 г. (за вычетом периода 1798–1801 гг.); за это время нажил огромное состояние и получил множество титулов и званий; вслед за отречением Карла IV и вступлением в Мадрид французской армии был арестован, а затем выслан в Байонну; после своего скорого освобождения жил вместе с королевской семьей во Франции, затем в Италии, а в 1832 г. обосновался в Париже, где и умер в глубокой старости, долгие годы получая небольшую пенсию от Луи Филиппа.

… император французов и король Италии уже положил глаз на Испанию, намереваясь преподнести ее в дар какому-нибудь принцу из своей семьи, подобно тому как он уже поступил с троном Неаполя и с Голландским королевством. — Правителем Неаполитанского королевства, завоеванного в 1806 г. французской армией, был в 1806–1808 гг. Жозеф Бонапарт (1768–1844), старший брат императора, а в 1808–1815 гг. — Иоахим Мюрат, зять Наполеона I.

В 1806–1810 гг. королем вассального по отношению к Французской империи королевства Голландия, созданного в 1806 г. Наполеоном I на территории бывшей республики Соединенных провинций и в 1810 г. аннексированного Францией, был младший брат императора — Луи Бонапарт (1778–1846), отец Наполеона III.

… вызвал их обоих в Байонну и вынудил Фердинанда VII вернуть Карлу IV корону… — Байонна — город на юго-западе Франции, в департаменте Атлантические Пиренеи, в 30 км от испанской границы.

… После этого произошли перемены во владении коронами: Мюрат стал королем Неаполя, а Жозеф Бонапарт — королем Испании. — Мюрат — см. примем, к с. 57.

Бонапарт, Жозеф (1768–1844) — старший брат Наполеона; французский военный и государственный деятель; в конце 1797 г. выполнял обязанности посла Франции в Риме; король Неаполя (1806–1808) и Испании (1808–1813); после падения Империи жил в эмиграции.

153… Фердинанд IV… решил послать своего второго сына, принца Леопольдо, получить боевое крещение, защищая суверенитет Испании. — Принц Леопольдо — Леопольдо Джованни Джузеппе Микеле Бурбон (1790–1851), принц Салерно, любимый сын неаполитанского короля Фердинанда IV, шурин Луи Филиппа Орлеанского; план посадить его на испанский трон, задуманный Фердинандом IV, провалился.

154… Совет регентства Испании, возглавлявшийся Кастаньосом, незадолго до этого обратился к королю Неаполитанскому с просьбой, чтобы какой-нибудь принц его августейшего дома соблаговолил взять на себя командование испанской армией… — Здесь имеется в виду Верховный совет регентства Испании, возглавлявший вооруженное сопротивление французским захватчикам и заседавший в городке Илья-де Леон близ Кадиса.

Кастаньос — Франсиско Хавьер Кастаньос (1758–1852), граф де Кастаньос-и-Арагонес, испанский военный и государственный деятель, генерал-капитан (1808); в 1808 г. главнокомандующий Андалусской армией, окруживший у города Байлена в провинции Хаэн французский корпус генерала Пьера Дюпона де л'Этана (1765–1840) и заставивший его капитулировать (23 июля 1808 г.); после поражения при Туделе (23 ноября 1808 г.) был уволен в отставку; в 1811 г. вернулся на службу и действовал вместе с английской армией; в 1825 г. стал председателем совета Кастилии; в 1829 г. был награжен орденом Золотого Руна; в 1833 г. получил титулы герцога де Байлена и испанского гранда.

157 …По прибытии в Гибралтар они встретились с лордом Коллингвудом, комендантом крепости… — Гибралтар — колония и крепость Англии на юге Пиренейского полуострова, на северном берегу Гибралтарского пролива, связывающего Средиземное море с Атлантическим океаном; крепость, основанная арабами в VIII в., в 1462 г. была окончательно отвоевана у арабов кастильцами, а в 1704 г. захвачена Англией, владычество которой над этой территорией было закреплено Утрехтским миром (1713).

Лорд Коллингвуд — Катберт Коллингвуд (1750–1810), первый барон Коллингвуд, британский флотоводец, вице-адмирал (1805), в 1805–1810 гг. главнокомандующий средиземноморским флотом Британии.

Заметим, что действующим губернатором Гибралтара в это время, с ноября 1806 г. по август 1808 г., был генерал-лейтенант Хью Далримпл (1750–1830).

… тотчас же стал настойчиво испрашивать позволения встретиться со своей матерью в Пор-Маоне… — Маон (фр. Пор-Маон) — портовый город на восточном берегу Менорки (см. примеч. к с. 143), обладающий естественной глубоководной гаванью; в описываемое время британская военно-морская база.

… В Портсмуте, перед тем как герцог отправился в плавание, к нему присоединилась его сестра… — Портсмут — портовый город на юге Англии, на побережье Ла-Манша, в графстве Хэмпшир.

… до чего же странным образом изгнание разбросало по всему свету могилы Бурбонов: принцессы, тетки Людовика XVI, погребены в Риме и Триесте; граф де Божоле похоронен на Мальте, герцог де Монпансье — в Вестминстере, король Карл X — в Гориции, а король Луи Филипп — в Клермонте! — Речь идет о двух дочерях короля Людовика XV: Марии Аделаиде (1732–1800) и Виктории Луизе (1733–1799), тетках Людовика XVI. В феврале 1791 г. они пытались бежать из революционного Парижа, но были задержаны; после выступления в их защиту Мирабо им было разрешено уехать в Италию; принцессы приехали в Турин, столицу Пьемонта, один из центров французской контрреволюционной эмиграции, а оттуда перебрались в Рим; в феврале 1797 г., накануне вступления в город французской армии, они вместе с большой группой эмигрантов и беженцев уехали в Неаполь, где в их распоряжение был предоставлен дворец Казерта, оттуда были вынуждены бежать на Корфу (1799) и в конце концов обосновались в Триесте, в доме испанского консула, где и умерли одна за другой: Виктория Луиза — 7 июня 1799 г., Мария Аделаида — 28 февраля 1800 г.; обе они были погребены в кафедральном соборе Триеста, но спустя семнадцать лет, 21 января 1817 г., их останки были по воле Людовика XVIII перенесены в Сен-Дени.

Триест — крупный итальянский портовый город на берегу Триестского залива Адриатического моря; был известен еще во времена античности (древн. Тергест); с 1382 г. принадлежал Австрии (за исключением 1797–1805 и 1809–1814 гг., когда им владели французы); в 1918 г., после Первой мировой войны, отошел к Италии. Гориция (нем. Гёрц) — город на северо-востоке Италии, в области Фриули, на границе со Словенией, центр одноименной провинции; с 1500 г. входил во владения Габсбургов, в 1918 г. отошел к Италии, а в 1947 г., в соответствии с условиями Парижского мирного договора 1947 г., его восточная часть была передана Югославии и ныне является словенским городом Нова-Горица. Карл X, король-изгнанник, в октябре 1836 г. приехавший в Горицию, которая в то время была курортом, где летом отдыхали венские аристократы, и поселившийся в замке Граффенберг, владении графа Иоганна Батиста Коронини-Кронберга (1794–1880), умер там от холеры 6 ноября того же года и был погребен в церкви Благовещения францисканского монастыря Кастаньявицца, который оказался теперь на территории Нова-Горицы.

Клермонт (Клермонт-хауз) — дворец в 24 км к юго-западу от Лондона, в графстве Суррей; построен в 1768–1774 гг. по заказу лорда Роберта Клайва (1725–1774), британского генерала, утвердившего господство Британской Ост-Индской компании в Бенгалии; в 1816 г. стал владением английской принцессы Шарлотты Уэльской (1796–1817), умершей в том же году, и ее мужа Леопольда Саксен-Кобург-Заальфельдского (1790–1865), который, став в 1831 г. королем Бельгии, предоставил его в пользование своей племяннице, будущей английской королеве Виктории, а в 1832 г. вторым браком женился на принцессе Луизе Марии Терезе Шарлотте Изабелле Орлеанской (1812–1750), дочери короля Луи Филиппа; после Февральской революции 1848 года дворец стал приютом Луи Филиппа и его жены Марии Амелии.

… принц покинул Мальту, оставив сестру на попечение г-жи де Монжуа… — Госпожа де Монжуа — Мелани Эжени Шанталь де Монжуа (1772–1848), родная сестра графа Гюстава Брюно де Монжуа, канонисса Ремирмонского аббатства, с 1808 г. придворная дама принцессы Аделаиды и ее ближайшая подруга.

… предложил ей встретиться с ним в Кальяри, где он намеревался ее ждать… — Кальяри — столица и крупнейший город Сардинии, расположенный на юге острова.

158… Сент-Джеймсский кабинет снял свой запрет на их въезд в Испанию. — Сент-Джеймсский кабинет — обиходное название британского правительства в XVIII — нач. XIX в. (Сент-Джеймс — старинный дворец в Лондоне, служивший в 1698–1809 гг. основным местопребыванием английского королевского двора; прежде этой цели служил Уайтхолл, уничтоженный пожаром в 1698 г.).

… мать и дети наконец встретились во дворце Санта Крус, в четверти льё от Палермо. — Возможно, имеется в виду Палаццо Санта Кроче — дворец в центральной части Палермо, на улице Македа, находящийся примерно в одном километре к северо-востоку от королевского дворца (Палаццо Реале).

…25 ноября того же года Луи Филипп и Мария Амелия были обвенчаны в очаровательной византийской часовне дворца Палаццо Реале. — Палаццо Реале (ит. «Королевский дворец») — резиденция королей Сицилии, находящаяся в западной части Палермо; дворец был возведен еще в период арабского владычества, в IX в., и достраивался при норманнских королях, в XII–XIII вв.; отдельные части его видоизменялись в более поздние времена. Знаменитая дворцовая часовня (Капелла Палатина), построенная сицилийским королем Рожером II (ок. 1095–1154; правил с ИЗО г.) в 1130–1143 гг. и посвященная святым апостолам Петру и Павлу, украшена изумительной мозаикой, выполненной византийскими и местными мастерами; самые ранние ее детали относятся к 1143 г., более поздние — к 1154–1168 гг.; мозаика изображает библейские сцены и фигуры святых. В этой часовне в 1809 г. венчались Луи Филипп Орлеанский и Мария Амелия, и там же в следующем году крестили их первенца Фердинанда.

… ее отец Фердинанд и ее матьКаролина отравили моего отца в тюремных застенках Бриндизи… — Отец Александра Дюма — Тома Александр Дюма Дави де Ла Пайетри (1762–1806), мулат, сын французского дворянина-плантатора с острова Сан-Доминго (соврем. Гаити) и рабыни-негритянки; с 1786 г. солдат королевской армии, с 1792 г. офицер армии Французской республики, с 1793 г. дивизионный генерал; горячий приверженец Республики, участник войн с антифранцузскими европейскими коалициями; командовал Западно-Пиренейской (сентябрь 1793 г.), Альпийской (январь 1794 г.) и Западной (август 1794 г.) армиями; был известен гуманным отношением к солдатам и мирному населению, необычайной храбростью и физической силой; в начале 1798 г., в ходе подготовки Египетской экспедиции, был назначен командующим кавалерией Восточной армии; героически воевал в Египте, однако ставил под сомнение цели экспедиции и ее шансы на успех; в марте 1799 г. с разрешения Бонапарта покинул Египет, но на пути во Францию попал в плен к неаполитанцам и содержался в тюрьме в Бриндизи, а затем в Мессине, где, по-видимому, был отравлен; из тюрьмы вышел 5 апреля 1801 г. тяжелобольным человеком, вернулся на родину и, уволенный из армии из-за своих республиканских убеждений и цвета кожи (сентябрь 1802 г.), через несколько лет умер, когда его сыну не было еще и четырех лет.

Бриндизи (древн. Брундизий) — портовый город в Апулии, центр одноименной провинции; в древности лучшая римская гавань на побережье Адриатического моря.

… добродетели дочери заставили забыть о кровавых злодеяниях неаполитанского Клавдия и венской Мессалины… — См. примеч. к с. 6.

… возможно, однажды моя сыновняя месть вызовет из небытия две кровавые тени и заставит их предстать перед лицом потомства нагими и безобразными… — Спустя много лет Дюма исполнил это обещание, сделав короля Фердинанда IV и королеву Марию Каролину первостепенными персонажами одного из самых выдающихся своих произведений — романа «Сан Феличе», опубликованного в 1865 г., за год до смерти их дочери Марии Амелии (24 марта 1866 г.).

… однажды убийца Караччоло и любовница Актона будут наказаны мной за то, что лишили меня отеческих ласк… — Караччоло, Франческо (1752–1799) — неаполитанский адмирал, один из создателей флота Неаполитанского королевства; сопровождал короля и королеву в Сицилию во время их бегства при наступлении французов, но вскоре с позволения короля вернулся в Неаполь для решения своих имущественных проблем; некоторое время ему удавалось устраниться от участия в политической жизни, но затем он вынужден был согласиться на предложение временного правительства Партенопейской республики, провозглашенной в Неаполе 23 января 1799 г., принять на себя командование остатками неаполитанского флота; 30 июня 1799 г., через неделю после падения республики, был обвинен в измене и повешен по приговору суда под председательством английского адмирала Горацио Нельсона (1758–1805), однако судьба неаполитанского адмирала была решена в Палермо, так как король и королева испытывали панический страх при мысли о новой революции и считали, что Караччоло представляет угрозу для их безопасности.

Актон (точнее: Эктон), Джон Фрэнсис Эдвард (1736–1811) — неаполитанский государственный деятель и адмирал; сын врача-англичанина, родившийся во Франции; с 1779 г. командующий неаполитанским флотом и армией, в 1789–1804 гг. первый министр Неаполитанского королевства; фаворит королевы Марии Каролины; всемогущий временщик, проводивший проанглийскую политику.

… В 1835 году я был в Палермо… — Дюма путешествовал по Сицилии с августа по ноябрь 1835 г.

159… я попросил Жадена, моего спутника, сделать рисунок этой часовни, в который он должен был вложить одновременно и свой талант, и свою душу. — Жаден, Луи Годфруа (1805–1882) — французский художник, друг Дюма, путешествовавший вместе с ним с ноября 1834 г. по декабрь 1835 г. по югу Франции и по Италии; начинал свою творческую деятельность с натюрмортов и небольших картин охоты, потом перешел на исторические полотна, но более всего прославился своими картинами с изображениями лошадей и собак; впервые его картины были выставлены в парижском Салоне в 1831 г.; его лучшие работы: «Шесть собачьих голов», «Сбор псовой охоты» (1855), «Видение святого Губерта» (1859); после падения покровительствовавшей ему Орлеанской династии (1848) стал придворным художником императора Наполеона III (1808–1873; правил в 1852–1870 гг.).

… в первых числах мая 1810 года из Кадиса приплыл испанский фрегат, доставив герцогу Орлеанскому письменную просьбу Совета регентства встать во главе победоносной испанской армии… — Здесь имеется в виду упоминавшийся выше Верховный совет регентства Испании, заседавший в Кадисе — древнем портовом городе на юге Испании, в Андалусии, в Кадисской бухте Атлантического океана.

160… В итоге принц отбыл из Палермо 22 мая на фрегате «Месть»… — «Месть» (исп. «Venganza») — 34-пушечный испанский фрегат, спущенный на воду в 1793 г.

… Когда он прибыл в Таррагону, комендант города заявил принцу, что не может предоставить ему командование армией. — Таррагона — древний портовый город на северо-востоке Испании, в Каталонии, в 100 км к юго-западу от Барселоны.

… ее посол заявил, что если герцогу Орлеанскому будет предоставлено хоть какое-нибудь командование, то английские войска немедленно покинут испанскую территорию. — Английским послом в Испании в то время, с 1809 по 1822 гг., был Генри Уэлсли (1773–1847), британский дипломат, младший брат Артура Уэлсли (1769–1852), будущего герцога Веллингтона, командовавшего тогда английским экспедиционным корпусом в Испании; на этом посту Генри Уэлсли сменил другого своего брата — Ричарда Уэлсли (1760–1842), маркиза Уэлсли, ставшего в 1809 г. министром иностранных дел.

… Луи Филипп попытался опротестовать это решение в Кортесах и 30 ноября явился к дверям зала их заседаний, проходивших в городке Илья-де-Леон… — Илья-де-Леон (с 1813 г. Сан-Фернандо) — городок на острове Леон, одном из островов, образующих Кадисскую бухту; расположен на ее восточном берегу; в 1808–1811 гг. в этом городке заседали Кадисские кортесы — учредительное собрание в Испании во время Испанской революции 1808–1814 гг.

… его жена разрешилась от бремени сыном, который получил при крещении имя Фердинанд Филипп Луи Шарль Анри Жозеф Орлеанский, герцог Шартрский… — Первенец Луи Филиппа, принц Фердинанд Филипп Орлеанский (см. примеч. к с. 21), родился 3 сентября 1810 г.

161… в дело вмешался лорд Бентинк со своей двадцатипятитысячной армией, Фердинанд отрекся в пользу своего сына, а Мария Каролина, преследуемая ненавистью своих бывших подданных, вернулась в Австрию, где и умерла в замке Хетцендорф близ Вены 7 сентября 1814 года, отравленная, по всей вероятности, мороженым. — Лорд Бентинк — Уильям Генри Кавендиш-Бентинк (1774–1839), британский государственный деятель, военачальник и дипломат, генерал-лейтенант (1811); сын Уильяма Кавендиша-Бентинка (1738–1809), третьего герцога Портлендского, премьер-министра Великобритании в 1783 и 1807–1809 гг.; будучи английским послом в Сицилии, куда в январе 1806 г. во второй раз бежали из Неаполя, захваченного французами, король Фердинанд IV и королева Мария Каролина, и одновременно командуя английскими войсками, оборонявшими Сицилию от наполеоновской армии, в 1812 г. добился введения там либеральной конституции, а в 1813 г. — отстранения Фердинанда IV от трона и изгнания ненавистной всем Марии Каролины с Сицилии; в 1828–1835 гг. занимал пост генерал-губернатора Индии.

В 1813 г. под давлением лорда Бентинка, желавшего смягчить деспотический характер правления на Сицилии, король Фердинанд IV фактически (но не официально) отрекся от престола и назначил регентом своего сына Франческо (1777–1830), в то время наследника престола, герцога Калабрийского, а впоследствии, в 1825–1830 гг., короля Обеих Сицилий, правившего под именем Франциск I.

Хетцендорф (Hetzendorf; у Дюма ошибочно Melzendorff) — замок у юго-западной окраины Вены (ныне входит в городской район Майдлинг), который в 1742 г. приобрела и кардинально переделала императрица Мария Терезия, устроив нем резиденцию для своей матери, Елизаветы Кристины Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1691–1750), и в котором после ее смерти жили многие члены императорской семьи, в том числе и лишившаяся престола Мария Каролина. Утром 8 сентября 1814 г. королеву обнаружили мертвой в ее комнате, в кресле у камина, и официальной причиной ее смерти была названа апоплексия.

… известие о поражении в битве при Лейпциге долетело до Парижа, повергнув его в ужас… — В грандиозной битве под Лейпцигом, происходившей 16–19 октября 1813 г. и остававшейся вплоть до Первой мировой войны крупнейшим сражением в мировой истории (в литературе оно нередко называется Битвой народов), Наполеон потерпел поражение от союзных армий России, Австрии, Пруссии и Швеции, после чего был вынужден начать отступление во Францию; итог сражения под Лейпцигом означал проигрыш всей немецкой кампании Наполеона 1813 г. и конец его господства в Германии.

… кампания 1814 года сверкнула, словно последний отблеск гения победителя в сражениях при Арколе, Пирамидах и Аустерлице. — Битва у Пирамид — сражение, которое происходило 21 июля 1798 г., во время Египетской экспедиции Бонапарта, у селения Эмбабе (соврем. Имбаба) на левом берегу Нила, близ Каира, в виду пирамид Гизы, и в ходе которого французские войска разгромили мамлюков: бросив свою артиллерию, они отступили на юг.

… Наполеон сошел на берег острова Эльба, суверенитет которого, равно как ежегодный доход в два миллиона франков и личную гвардию из четырехсот человек гарантировал ему договор Фонтенбло. — Эльба — остров в Тирренском море, площадью 223 км², входящий в Тосканский архипелаг и расположенный у западных берегов Апеннинского полуострова; принадлежит Италии; место первой ссылки Наполеона I (4 мая 1814 г. — 26 февраля 1815 г.).

Договор Фонтенбло — здесь: соглашение, которое было заключено во дворце Фонтенбло 11 апреля 1814 г. между Наполеоном Бонапартом и представителями держав-победительниц и в соответствии с которым Наполеон лишался власти над Французской империей и отправлялся в изгнание на Эльбу.

162… Двенадцатого мая 1840 года Палате депутатов было объявлено это великое решение… — Дюма приводит далее с небольшими купюрами выступление графа Франсуа Мари Шарля де Ремюза́ (1797–1875), французского министра внутренних дел, на заседании Палаты депутатов 12 мая 1840 г.

… Король повелел его королевскому высочеству монсеньору принцу де Жуанвилю отправиться на своем фрегате к острову Святой Елены, чтобы привезти оттуда прах императора Наполеона… — Жуанвиль, Франсуа Фердинанд Филипп Луи Мари Орлеанский, принц де (1818–1900) — третий сын короля Луи Филиппа I; морской офицер, в 40-х гг. участник завоевания Алжира, адмирал, теоретик парового флота; после Февральской революции 1848 года эмигрировал в Англию; в 60-х гг. участвовал в гражданской войне за освобождение негров в США (1861–1865) на стороне северян; оставил мемуары.

Святая Елена — небольшой скалистый остров (площадью 122 км²) в южной части Атлантического океана, в 2 800 км к западу от побережья Африки; колония Великобритании; главный город и порт — Джеймстаун; открыт португальцами 21 мая 1502 г., в день святой Елены; в 1659 г. был захвачен Англией, соперничавшей из-за него с Голландией, и являлся стоянкой судов, шедших из Англии в Индию; служил местом ссылки Наполеона с 17 октября 1815 г. до дня его смерти (5 мая 1821 г.).

В 1840 г. правительство Июльской монархии, желая использовать наполеоновскую легенду для укрепления собственной популярности, отправило фрегат «Красотка» (фр. «La Belle Poule») под командованием 22-летнего принца де Жуанвиля к острову Святой Елены, чтобы привезти оттуда прах Наполеона во Францию. Судно отплыло из Шербура 7 июля 1840 г. и вернулось в тот же порт 30 ноября; 8 декабря гроб с останками императора был перегружен на пароход «Нормандия», доставлен в Гавр, а затем по Сене, на речном судне, привезен 14 декабря в Париж; прах Наполеона был захоронен в крипте собора Дома инвалидов 15 декабря, в присутствии короля и королевской семьи.

… Фрегат, на который будут погружены бренные останки Наполеона, по возвращении бросит якорь в устье Сены… — Сена — река на севере Франции, длиной 776 км; течет преимущественно по Парижскому бассейну и впадает в пролив Ла-Манш, образуя эстуарий; на ней стоят Париж, Руан и Гавр.

… другое судно перевезет их в Париж, где они будут положены в Доме инвалидов. — Дом инвалидов — богадельня для увечных и состарившихся солдат, построенная в 1671–1679 гг. по приказу Людовика XIV и по проекту придворного архитектора Либераля Брюана (1636–1697) в тогдашнем парижском пригороде Гренель.

… На этом основании он мог бы быть погребен в Сен-Дени… — Сен-Дени — здесь: древнее бенедиктинское аббатство Сен-Дени в одноименном северном пригороде Парижа, построенное при Дагоберте I (ок. 600–638), короле Франкского королевства с 629 г., на месте погребения святомученика Дионисия, первого епископа Парижского; монастырская готическая церковь, сооруженная в 1137–1144 гг. на месте прежней базилики, на протяжении многих столетий служила официальной королевской усыпальницей.

XXVI

163… Призванный на трон Франции, Людовик XVIII покинул Хартвелл 18 апреля, торжественно въехал в Лондон 20 апреля, пересек Ла-Манш на королевской яхте, высадился в Кале и направился прямо в Сент-Уэн, где даровал своему народу Конституционную хартию. — Хартвелл (Хартвелл-хауз) — старинное поместье на юге Англии, в графстве Бекингемшир, в 60 км от центра Лондона, которое его владелец с 1801 г., сэр Джордж Ли (1767–1827), пастор прихода Хартвелл, предоставил в 1809 г. в пользование графу Прованскому и которое служило официальной резиденцией принца-изгнанника вплоть до его возвращения во Францию в 1814 г.; с 1989 г. используется как отель.

Людовик XVIII высадился в Кале 24 апреля 1814 г.

Возвращаясь из Англии в Париж, Людовик XVIII провел ночь со 2 на 3 мая 1814 г. в старинном замке Сент-Уэн, находившемся в одноименном городке в 5 км к северу от центра французской столицы, вел там переговоры с депутацией Сената и по их итогам обнародовал т. н. Сент-Уэнскую декларацию, которая провозглашала восстановление монархии во Франции.

Конституционная хартия была подписана им спустя месяц, 4 июня 1814 г.

… Герцог Орлеанский тотчас же бросился в расположенный на Марине дворец, служивший резиденцией английского посла. — Марина — приморский бульвар в Палермо.

… Посол встретил его, держа в руках газету «Вестник»… — «Вестник» — имеется в виду «Национальная газета, или Всеобщий вестник» («Gazette nationale ou le Moniteur universel»), ежедневная французская газета, выходившая в Париже с 24 ноября 1789 г. по 30 июня 1901 г. и в годы Революции являвшаяся ведущим периодическим изданием во Франции; ее создателем был известный французский издатель Шарль Жозеф Панкук (1736–1798); с 1799 г. и вплоть до конца 1868 г. она была официальным правительственным органом; с 1811 г. стала именоваться просто «Всеобщим вестником».

… остановился в гостинице на улице Гранж-Бательер и в ту же минуту… направился по улице Ришелье к Пале-Роялю… — Улица Гранж-Бательер расположена несколько севернее кольцевой магистрали бульваров, на территории предместья Монмартр; выходит на улицу Предместья Монмартр; известна с кон. XVII в.

Улица Ришелье, проложенная в 1633 г. в центре старого Парижа и названная в честь кардинала Ришелье, ведет от дворца Пале-Рояль в северном направлении к бульварам.

164… он начал с того, что посетил своих старых друзей — Баланса, Макдональда и Бёрнонвиля. — Макдональд, Жак Этьенн Жозеф Александр (1765–1840) — французский военачальник, маршал Империи (1809); по происхождению шотландец; офицер королевской армии, перешедший на сторону Революции; отличился в сражении при Жемаппе; в 1793 г. бригадный генерал, в 1794 г. дивизионный генерал; в 1798 г. губернатор Рима; во время войны 1809 г. с Австрией действовал во главе дивизии сначала на итальянском театре военных действий, а на заключительном этапе — на Дунае; после битвы при Ваграме маршал Империи и герцог Тарантский (1809); в 1812 г. командовал 10-м корпусом Великой армии, состоящим из прусских войск, на рижском направлении; отличился в кампании 1814 г. во Франции; вел с союзниками переговоры об отречении Наполеона 1; при Людовике XVIII стал пэром; во время Ста дней командовал войсками, отправленными преградить Наполеону путь к Лиону, и после их перехода на сторону императора вступил рядовым в национальную гвардию; с 1830 г. в отставке; был известен бескорыстием и прямодушием.

… Он навел справки и узнал, что г-же де Жанлис была отведена квартира в Арсенале… — Арсенал — хранилище и мастерские артиллерийского вооружения и боеприпасов, построенные в сер. XVI в. в Париже, на правом берегу Сены, напротив острова Лувье; занимал обширную территорию в районе нынешней набережной Генриха IV, тянувшуюся до Бастилии, и включал в себя большое число дворов и зданий, от которых до нашего времени дошла лишь резиденция главного начальника артиллерии, где теперь размещается библиотека Арсенала; постепенно утрачивал свои военные функции и в апреле 1788 г. был закрыт указом короля.

Госпожа де Жанлис жила в Арсенале в 1802–1811 гг., держа там литературный салон и получая ежегодный пенсион в шесть тысяч франков.

… его политические правила были теми же, каких придерживался Фокс: «Отказывайте во всем вашим друзьям, давайте все вашим врагам». — Фокс — здесь, вероятно, имеется в виду Чарльз Джеймс Фокс (1749–1806), британский политический деятель, многолетний лидер оппозиции вигов в Палате общин, выдающийся оратор; третий барон Холланд, второй сын Генри Фокса (1705–1774), в 1746–1755 гг. государственного секретаря по военным делам, а в 1755–1756 гг. государственного секретаря по делам Южного департамента; министр иностранных дел в 1782, 1783 и 1806 гг.; выступал против войн с американскими колониями и с Французской республикой, считая, что они вредят английской торговле.

165… он вместе с бароном Аталеном и графом де Сент-Альдегондом вновь пустился в плавание, чтобы привезти из Палермо свою семью… — Атален, Луи Мари Жан Батист (1784–1856) — французский офицер, политический деятель и художник; выпускник Политехнической школы, военный инженер; участник многих сражений наполеоновских войн, с 1811 г. входивший в число адъютантов Наполеона; барон Империи (12 июня 1813 г.), заместитель начальника топографического кабинета императора (с 18 ноября 1813 г.), полковник (15 марта 1814 г.); 2 июля 1814 г. был назначен герцогом Орлеанским одним из его адъютантов и с этого времени неизменно пользовался его покровительством; после Июльской революции получил чин генерал-майора и был послан Луи Филиппом в Санкт-Петербург, чтобы официально сообщить императору Николаю I о начале нового царствования во Франции; в 1831 г. стал членом Палаты депутатов, а в 1836 г. — Палаты пэров; в 1840 г. был произведен в генерал-лейтенанты; в 1848 г., после Февральской революции, ушел в отставку.

Граф де Сент-Альдегонд — здесь: Шарль Камиль Жозеф Бальтазар, граф де Сент-Альдегонд (1787–1853), французский офицер, полковник, адъютант маршала Ожеро, женившийся в 1817 г. на его вдове Аделаиде Жозефе Бурлон де Шаванж (1789–1869); с 1814 г. адъютант герцога Орлеанского; генерал-майор (1841).

… Для этого правительство предоставило в его распоряжение судно «Город Марсель». — «Город Марсель» («La Ville de Marseille») — французский 74-пушечный корабль, построенный в 1812 г. в Тулоне и находившийся в составе французского военного флота до 1858 г.

… Двадцать пятого октября герцогиня Орлеанская родила второго сына, который получил при крещении имя Луи Шарль Филипп Рафаэль Орлеанский, герцог Немурский. — Луи Шарль Филипп Рафаэль, герцог Немурский (1814–1896) — второй сын Луи Филиппа, генерал-лейтенант, член Палаты пэров; в 1831 г. кандидат на бельгийский престол; участник войны в Алжире; с 1848 по 1871 гг. жил в изгнании в Англии.

… это была церемония Обета Людовика XIII… — Обетом Людовика XIII называют данное им 10 февраля 1638 г. торжественное обещание Богоматери посвятить ей Французское королевство, если она подарит ему наследника; в честь исполнения этого обета, который увенчался рождением 5 сентября 1638 г. дофина, будущего Людовика XIV, ежегодно 15 августа, в день Вознесения Богоматери, во всех епархиях Франции устраивались религиозные шествия.

166… Манера, с какой герцог Орлеанский поинтересовался у меня вестями о моем сыне, которого он видел в Соединенных Штатах, — рассказывает Лафайет в своих "Воспоминаниях" — вынудила меня отправиться к нему. — У маркиза де Лафайета и его жены с 1774 г. Марии Адриенны Франсуазы де Ноайль (1759–1807) было три дочери и один сын: Джордж Вашингтон де Лафайет (1779–1849), крестник Джорджа Вашингтона, офицер, принимавший участие в наполеоновских войнах, и политический деятель, на протяжении 1822–1848 гг. заседавший в Палате депутатов.

XXVII

… речь шла не о чем ином, как о Варфоломеевской ночи для бонапартистов, в ходе которой должна была навсегда исчезнуть оппозиция сторонников императорской власти… — В ночь с 23 на 24 августа (день Святого Варфоломея) 1572 г., в царствование короля Карла IX (1550–1574; царствовал с 1560 г.), воинствующие католики во главе с герцогом Гизом истребили две тысячи гугенотов, собравшихся в Париже на свадьбу их вождя Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа; вслед за Парижем волна избиения гугенотов прокатилась по другим городам Франции, в результате чего погибло около тридцати тысяч французских протестантов.

167… Париж, этот центр цивилизации, эти Фивы, сто врат которых вели к ста департаментам… — Стовратные Фивы — греческое наименование древнеегипетского города Уасет в верховьях Нила, в 500 км к югу от Каира, рядом с соврем. Луксором, политического и религиозного центра, а в разные времена — столицы Древнего Египта.

… Письмо, написанное генералом Эксельмансом королю Неаполитанскому с целью поздравить его с тем, что он сохранил за собой трон, попало в руки тайной полиции маршала Сульта… — Эксельманс, Реми Жозеф Изидор (1775–1852) — французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, в 1805–1807 гг. адъютант Мюрата, бригадный генерал (1807), дивизионный генерал (1812), граф Империи (1813), маршал Франции (1851); в период Первой реставрации был обвинен в переписке с врагом, шпионаже и заговоре против короля, бежал в Лилль, но был арестован и 23 января 1815 г. предстал перед военным судом, который вынес ему оправдательный приговор; в период Ста дней принял деятельное участие в восстановлении власти Наполеона; после второй реставрации Бурбонов эмигрант, объявленный вне закона; в 1819 г. вернулся во Францию и активно участвовал в событиях Июльской революции.

Маршал Сульт — Никола Жан де Дьё Сульт (1769–1851), французский военачальник и государственный деятель; начав военную службу в 1785 г. рядовым, участвовал в революционных и наполеоновских войнах; бригадный генерал (1794), дивизионный генерал (1799), маршал Империи (1804); отличился в битве при Аустерлице; получил от императора титул герцога Далматинского (1807); с 1808 г. командовал армией в Испании; потерпев в 1813 г. несколько поражений, отступил в Юго-Западную Францию, где в апреле 1814 г. заключил перемирие с Веллингтоном и заявил о признании Бурбонов; после отречения Наполеона в 1814 г. перешел на службу к Бурбонам и с 3 декабря 1814 г. по 11 марта 1815 г. был военным министром, однако во время Ста дней поддержал Наполеона и стал начальником его главного штаба; отличался большим честолюбием и политической беспринципностью: служил всем режимам кон. XVIII — первой пол. XIX вв. во Франции; военный министр Июльской монархии в 1830–1834 гг.; председатель Совета министров (1832–1834, 1839–1840, 1840–1847).

168… 15 января… случилось нечто вроде бунта, вызванного отказом в погребении мадемуазель Рокур. — Рокур, Франсуаза (1756–1815) — знаменитая французская актриса, дебютировавшая в Комеди-Франсез в 1772 г.; куртизанка, имевшая огромное количество любовников и любовниц; умерла в Париже 15 января 1815 г.

Кюре парижского прихода Сен-Рок, Клод Мари Мардюэль (1747–1833), отказался хоронить актрису на церковном кладбище, что вызвало 17 января возмущение многотысячной толпы участников траурной процессии, сорвавших церковные ворота, и в конце концов, по особому королевскому постановлению, она была погребена на кладбище Пер-Лашез.

… генерал Эдле, командующий 18-м военным округом, обнародовал следующее уведомление… — Эдле де Бьер, Этьенн (1770–1857) — французский военачальник, бригадный генерал (1799), дивизионный генерал (1805), граф Империи (1808); в период Первой реставрации был назначен командующим 18-м военным округом в Дижоне; во время Ста дней присоединился к императору; после второй реставрации Бурбонов был отправлен на пенсию; в 1830 г. вернулся на военную службу и в 1832 г. стал пэром Франции.

169… высмеивали даже его образованность: комментатора Горация превратили в посмешище… — Гораций (Квинт Гораций Флакк; 65 — 8 до н. э.) — древнеримский поэт, считающийся одним из трех величайших стихотворцев эпохи Августа (наряду с Вергилием и Овидием); любимый поэт Людовика XVIII, составившего комментарии к его сочинениям.

… заставляли полностью забывать присущие ему в определенной степени черты рыцарственности, напоминавшие, как тень напоминает тело, что он был наследником Франциска I и преемником Генриха IV… — Франциск I (1494–1547) — король Франции с 1515 г., основатель Ангулемской ветви династии Валуа; сын графа Карла Ангулемского (1459–1496) и его жены с 1488 г. Луизы Савойской (1476–1531), зять короля Людовика XII (1462–1515; правил с 1498 г.), женатый с 1514 г. на его дочери Клод Французской (1499–1524); младший брат Маргариты Наваррской, бабки Генриха IV; видный представитель абсолютизма XVI в.; вел длительную борьбу с императором Карлом V из-за спорных владений, а также за политическое влияние в Европе; сыграл заметную роль в развитии французской культуры эпохи Возрождения.

170… После него шел герцог Лнгулемский… — Герцог Ангулемский — Луи Антуан Бурбон (1775–1844), герцог Ангулемский, старший сын графа д'Артуа, будущего короля Карла X; с 10 июня 1799 г. супруг принцессы Марии Терезы, своей двоюродной сестры, дочери Людовика XVI и Марии Антуанетты; в 1823 г. командовал французскими войсками, подавлявшими республиканское восстание в Испании; в 1824–1830 гг. наследник престола; с 1836 г. и до конца жизни оставался главой партии легитимистов.

… Герцог Беррийский, в противоположность своему брату, был крепкой, неуемной натурой… — Герцог Беррийский — см. примеч. к с. 148.

… Что же касается герцогини Ангулемской, этой мученицы 1793 года, которая провела свою жизнь в трауре, в темницах и в изгнании… — Герцогиня Ангулемская — имеется в виду Мария Тереза Шарлотта Французская (см. примеч. к с. 105).

… Оставались еще двое Конде, эти последние отпрыски орлиного рода… — Имеются в виду Луи V Жозеф де Бурбон-Конде (1736–1818), восьмой принц де Конде (с 1740 г.), снарядивший за свой счет эмигрантскую армию на Рейне, и его сын Луи VI Анри Жозеф де Бурбон-Конде (1756–1830), с 1818 г. девятый и последний принц де Конде.

XXVIII

171… суждение о нем императора Александра I, высказанное в салоне г-жи де Сталь… — Император Александр I посетил парижский салон Жермены де Сталь в 1814 г.

172… граф Друэ д’Эрлон, командующий военным округом Лилля… — Друэ д'Эрлон, Жан Батист (1765–1844) — французский военачальник, маршал Франции (1843); участник революционных и наполеоновских войн, солдат, ставший бригадным генералом (1799), дивизионным генералом (1803), графом Империи (1808); во время Первой реставрации командир 16-го военного округа, главный штаб которого размещался в Лилле; участник путча генерала Лефевра Денуэта (1815); в эпоху Ста дней командовал 1-м корпусом Северной армии; с 1815 г. эмигрант, заочно приговоренный к смерти; помилованный после восшествия на престол Карла X, вернулся во Францию в 1825 г.; в 1834–1835 гг. был губернатором Алжира.

… граф Лефевр Денуэт, командир полка конных егерей бывшей императорской гвардии… — Лефевр Денуэт, Шарль (1773–1822) — французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, с 1800 г. адъютант Бонапарта, бригадный генерал (1806), дивизионный генерал (1808), граф Империи (1808); в декабре 1808 г., раненный во время боевых действий в Испании, попал в плен к англичанам, после чего был перевезен в Англию и в течение пяти лет находился там на положении военнопленного; весной 1812 г. бежал из плена и во время Русского похода командовал полком конных егерей императорской гвардии; во время Первой реставрации получил почетную должность командующего корпусом королевских егерей, но весной 1815 г., после бегства Наполеона с Эльбы, предпринял попытку двинуть войска на Париж, чтобы восстановить императора на престоле; в эпоху Ста дней был произведен в пэры и сражался при Ватерлоо; заочно приговоренный в 1816 г. к смертной казни, эмигрировал в США и основал там сельскохозяйственную колонию в Алабаме; в 1822 г., возвращаясь в Европу, погиб в кораблекрушении у берегов Ирландии.

… братья Лаллеманы: один — артиллерийский генерал, другой — командующий департаментом Эна. — Франсуа Антуан Лаллеман (1774–1839), бригадный генерал (1811), назначенный во время Первой реставрации командующим департаментом Эна, и его младший брат Анри Доминик Лаллеман (1777–1823), бригадный генерал (1814), — пламенные сторонники Наполеона Бонапарта, принявшие весной 1815 г. участие в попытке восстания в его поддержку; после второй реставрации, заочно приговоренные к смертной казни, эмигрировали в США; младший брат умер в эмиграции, а старший вернулся после Июльской революции на родину, был произведен в генерал-лейтенанты и пэры Франции.

… не случись событий 20 марта, ответ на него был бы понятен… — 20 марта 1815 г., через двадцать дней после своей высадки на побережье Франции, Наполеон Бонапарт без единого выстрела вступил в Париж и снова стал главой государства.

173… Однако имелся человек, состоявший во все трех заговорах: это был Фуше. — Фуше, Жозеф (1759–1820) — французский государственный деятель; священник, надзиратель ораторианской школы в Нанте, примкнувший к Революции и ставший депутатом Конвента, где присоединился к левым якобинцам; был повинен в чудовищных жестокостях при подавлении контрреволюционных мятежей; стал одним из руководителей переворота 9 термидора; в 1799–1802, 1804–1810 и в период Ста дней занимал пост министра полиции, создав непревзойденную систему политического сыска; в 1809 г. получил титул герцога Отрантского; с 22 июня по 7 июля 1815 г., после второго отречения Наполеона, возглавлял временное правительство, а в июле-сентябре того же года был министром полиции; в 1816 г. был изгнан из Франции на основании указа о цареубийцах, к числу которых он был отнесен как бывший член Конвента, голосовавший за казнь Людовика XVI; отличался крайней беспринципностью и вошел в историю как законченный предатель, изменявший всем, кому он служил и с кем был политически близок.

… вечером того же дня эта новость начала просачиваться в салон г-жи Водемон-Лотарингской, где в это время находился Фуше. — Госпожа Водемон-Лотарингская — Луиза Августа Елизавета Мария Колетта де Монморанси-Лоньи (1763–1833), с 1778 г. супруга Жозефа Мари Лотарингского (1759–1812), принца де Водемона, хозяйка аристократического салона, близкая подруга Талейрана.

… На основании доклада нашего возлюбленного и верного шевалье, канцлера Франции, сьёра Дамбре, командора наших орденов… — Дамбре, Шарль Анри, виконт (1760–1829) — французский государственный деятель, в 1814–1829 гг. канцлер Франции и председатель Палаты пэров; бывший генеральный адвокат Парижского парламента, в эпоху Консульства и Империи игравший малозаметную роль и состоявший в тайной переписке с Бурбонами; в период Ста дней эмигрант.

… Наполеон Бонапарт объявляется предателем и бунтовщиком за вооруженное вторжение в департамент Вар. — Вар — департамент на юго-востоке Франции, в основном в Приморских Альпах; административный центр — город Драгиньян.

174… Дано во дворце Тюилъри 6 марта 1815 года, в двадцатый год нашего царствования. — Людовик XVIII вел отсчет лет своего правления с 1795 г., а не с 1814 г., когда он реально занял французский престол.

… Месье отбыл этим утром в Лион. — Титул «Месье» носил после смерти Людовика XVII граф д'Артуа.

… лояльная ко двору «Газета дебатов» добавляла в том прекрасном стиле, каким она всегда славилась… — «Газета дебатов» («Journal des Débats»; полное название: «Газета политических и литературных дебатов» — «Journal des Débats politiques et littéraires») — французская ежедневная газета, выходившая под этим названием с 1 апреля 1814 г.; была преемницей газеты, основанной в Париже в 1789 г. и первоначально именовавшейся «Газета дебатов и декретов» («Journal des Débats et des décrets»), a c 1805 г. носившей название «Газета Империи» («Journal de l'Empire»); во время Первой и Второй реставрации была лояльна к правлению Людовика XVIII; в 30-х гг. XIX в. служила органом орлеанистов; выходила до 1944 г.

175… Новость о высадке императора… дошла до Вены, где застигла участников конгресса вальсирующими во дворце князя Меттерниха… — Меттерних-Виннебург, Клеменс Венцель Лотар, князь (1773–1859) — австрийский государственный деятель и дипломат, один из столпов европейской реакции; посол в Дрездене (1801–1803), Берлине (1803–1805) и Париже (1805–1809); с 1809 г. был министром иностранных дел и фактически возглавлял австрийское правительство, ориентируясь на союз с Францией против России, однако в 1813–1814 гг. выступил как один из руководителей очередной антифранцузской коалиции; в 1814–1815 гг. председательствовал на Венском конгрессе, определившем послевоенное устройство Европы; в 1815 г. был одним из организаторов Священного союза; с 1821 г. канцлер австрийской монархии; в 1848 г. был свергнут революцией и бежал в Англию; возвратился в 1850 г. и иногда выступал советником правительства, но к власти уже не вернулся.

… Наполеон покинул остров Эльбу и высадился в Каннах… — Бежав с Эльбы, Наполеон высадился 1 марта 1815 г. в бухте Жуан, расположенной на юго-западе средиземноморского побережья департамента Приморские Альпы, между городами Канны и Антиб.

… На ордонансы Людовика XVIII, статьи «Газеты дебатов» и решения Венского конгресса Наполеон ответил следующим воззванием… — Венский конгресс, проходивший в Вене в сентябре 1814 — июне 1815 гг., завершил войны коалиций европейских держав с республиканской и наполеоновской Францией; в нем участвовали представители всех европейских стран, кроме Турции; ведущая роль принадлежала России, Англии и Австрии; главными его задачами было восстановление прежних порядков, реставрация свергнутых династий, борьба с революционными и национальноосвободительными движениями, создание гарантий против возобновления Францией завоевательных войн, передел Европы в интересах победителей; существовавшие вначале резкие разногласия между союзниками (приведшие, в частности, к подписанию 3 января 1815 г. тайного договора между Англией, Австрией и Францией, направленного против России и Пруссии) уступили место сближению участников конгресса в результате возвращения Наполеона во Францию с Эльбы; была образована новая (седьмая) антинаполеоновская коалиция, и 9 июня 1815 г. состоялось подписание заключительного акта. Согласно решениям конгресса, Франция была лишена всех ее недавних завоеваний; Бельгия и Голландия объединены в Нидерландское королевство; большая часть Великого герцогства Варшавского перешла к России; Познань осталась за Пруссией, получившей также почти половину территории Саксонии, Рейнскую провинцию и Вестфалию; в Италии восстановили Сардинское королевство, вернув ему Савойю и Ниццу; из девятнадцати швейцарских кантонов образовалась Швейцарская конфедерация; германские государства и немецкая часть австрийских владений вошли во вновь организованный Германский союз; Норвегию отторгли от Дании и передали Швеции; Англия получила большую часть захваченных ею в войне территорий, в том числе Мальту, Ионические острова, Цейлон и т. д.

… Два человека из наших рядов предали нашу славу, свою страну, своего государя, своего благодетеля. — Считается, что Наполеон имел здесь в виду маршала Огюста Фредерика Луи Мармона (1774–1852) и маршала Ожеро.

176… Возьмите вновь в руки увенчанные орлами знамена, которые были у вас в сражениях близ Ульма, Аустерлица, Йены, Эйлау, Фридланда, Туделы, Экмюля, Эсслинга, Ваграма, Смоленска, Москвы-реки, Лютцена, Вуршена, Монмирая. — Ульм — город на юге Германии, в верховьях Дуная, в земле Баден-Вюртемберг. С 16 по 19 октября 1805 г., в ходе войны с третьей коалицией, под Ульмом произошла серия столкновений между армией Наполеона и австрийской армией фельдмаршала-лейтенанта Карла Макка, завершившихся окружением австрийской армии и ее позорной капитуляцией 20 октября.

Об Аустерлицком сражении (2 декабря 1805 г.) см. примеч. к с. 148.

О Йена-Ауэрштедстском сражении (14 октября 1806 г.) см. примеч. к с. 149.

Прейсиш-Эйлау (ныне Багратионовск в Калининградской области РФ) — город в Восточной Пруссии, близ которого 26–27 января (7–8 февраля) 1807 г., в ходе Русско-прусско-французской войны 1806–1807 гг., Наполеон одержал в кровопролитном сражении победу над русской армией под командованием генерала Леонтия Леонтьевича Беннигсена (Левин Август Готлиб; 1745–1826).

Фридланд — город в Восточной Пруссии (ныне Правдинск в Калининградской области РФ), близ которого 2 (14) июня 1807 г. произошло последнее сражение в Русско-прусско-французской войне 1806–1807 гг.: русская армия потерпела в нем сокрушительное поражение, после чего Россия вынуждена была в июле 1807 г. подписать Тильзитский мир, по которому она присоединялась к континентальной блокаде.

Тудела — город на северо-востоке Испании, в провинции Наварра, на реке Эбро, в 90 км к югу от Памплоны. 23 ноября 1808 г., во время Пиренейской войны 1808–1814 гг., французские войска под начальством маршала Жанна Ланна (1769–1809) разгромили испанскую армию, которой командовал генерал Кастаньос.

Экмюль (Эггмюль) — селение в Баварии, в 50 км к северо-востоку от Мюнхена. 22 апреля 1809 г., во время Австро-французской войны 1809 г., Наполеон одержал там победу над австрийской армией, находившейся под командованием эрцгерцога Карла Людвига Габсбурга (см. примем, к с. 94).

Эсслинг — селение в Австрии, в 10 км к востоку от Вены, на левом берегу Дуная. 21–22 мая 1809 г., в ходе Австро-французской войны 1809 г., близ Эсслинга и соседнего селения Асперн произошла кровопролитная битва между армией Наполеона и австрийской армией эрцгерцога Карла, закончившаяся отступлением французов.

Ваграм — селение в Австрии, в 18 км к северо-востоку от Вены. 5–6 июля 1809 г., спустя полтора месяца после поражения французов при Эсслинге и Асперне, близ Ваграма состоялось заключительное сражение Австро-французской войны 1809 г., закончившееся полным разгромом австрийской армии, следствием чего стало заключение 14 октября того же года Шёнбруннского мира, по которому Австрия лишилась большой части своей территории и взяла на себя обязательство примкнуть к континентальной блокаде, то есть фактически потеряла свою самостоятельность.

4 — 6 (16–18) августа 1812 г., во время Русского похода Наполеона, под Смоленском происходили боевые столкновения русских и французских войск, предшествовавшие Бородинскому сражению 26 августа (7 сентября) 1812 г., которое французы называют битвой на Москве-реке. Воспользовавшись наступлением русских на Рудню, Наполеон с главными силами переправился через Днепр ниже Смоленска, намереваясь выйти в тыл противника, занять город и отрезать русские войска от Москвы. Однако упорное сопротивление дивизии генерал-лейтенанта Дмитрия Петровича Неверовского (1771–1813) у Красного задержало французский авангард на сутки. Первые атаки французов на Смоленск были отбиты, но русский командующий Михаил Богданович Барклай де Толли (Михаэль Андреас; 1757–1818) решил оставить город ради сохранения армии. 5 (17) августа французы начали штурм города, где оставленные для прикрытия отхода войска сопротивлялись до ночи 6 (18) августа, а затем присоединились к главным силам.

Лютцен — город на востоке Германии, в Саксонии, в 20 км к юго-западу от Лейпцига. 2 мая 1813 г., в ходе войны Шестой коалиции (1813–1814), близ Лютцена произошла битва между войсками Наполеона и армией русских и пруссаков под командованием графа Петра Христиановича Витгенштейна (Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн; 1768–1843) и генерала Гебхарда Леберехта фон Блюхера (1742–1819), закончившаяся отступлением союзников.

Вуршен — селение на востоке Германии, в Саксонии, в 5 км восточнее города Баутцен, расположенного в 40 км от Дрездена, на реке Шпрее. 20–21 мая 1813 г. близ Баутцена и Вуршена произошло второе сражение между французской армией Наполеона и союзными войсками под командованием Витгенштейна и Блюхера, также закончившееся отступлением союзников.

Монмирай — городок на северо-востоке Франции, в департаменте Марна, на реке Пти-Морен, в 90 км к востоку от Парижа. 11–12 февраля 1814 г. Наполеон одержал там победу над русскими и прусскими войска, которыми командовали генералы Фабиан Вильгельмович фон дер Остен-Сакен (1752–1837) и Иоганн Давид Людвиг Йорк (1759–1830), и продолжал преследовать их в сторону Шато-Тьерри.

XXIX

177… На подходе к Визию император встретился с 5-м пехотным полком, присоединившимся к нему, а между Визием и Греноблем — с Лабедуайером и его полком, увеличившими его эскорт. — Визий — городок на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в 10 км к югу от Гренобля.

Гренобль — старинный город на юго-востоке Франции, известный с античных времен; административный центр департамента Изер; во Французское королевство вошел в сер. XIV в. и был столицей провинции Дофине.

Лабедуайер, Шарль Анжелик Франсуа Юше, граф де (1786–1815) — французский офицер, отличившийся в кампаниях 1806–1807, 1808, 1809 и 1813 гг.; после отречения Наполеона в 1814 г. был назначен командиром 7-го пехотного полка, стоявшего гарнизоном в Гренобле; посланный со своим полком против Наполеона при его возвращении с Эльбы, перешел на сторону императора, получил чин бригадного генерала и был пожалован званием пэра; участвовал в сражении при Ватерлоо; после второго отречения защищал в Палате пэров права Наполеона II; получив паспорт для отъезда в Швейцарию, вернулся, тем не менее, в Париж и принял участие в заговоре против Бурбонов; был арестован, предан военному суду и 19августа 1815 г. расстрелян.

… Граф д'Артуа и герцог Орлеанский находились в Лионе и проводили там смотр армейского корпуса, только что переданного в их руки герцогом Тарантским. — Напомним, что титул герцога Тарантского с 1809 г. носил маршал Макдональд.

178… Девятого марта Наполеон покинул Гренобль; 10-го он ночевал в Бургуэне. — Бургуэн — город на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в 57 км к северо-западу от Гренобля.

… он вступил в Лион по Гийотьерскому мосту… — Гийотьерский мост, один из старейших в Лионе, связывает восточное предместье города, Ла-Гийотьер, лежащее на левом берегу Роны и в 1852 г. вошедшее в городскую черту, с исторической частью Лиона, расположенной по другую сторону Роны.

… герцог Орлеанский, на которого было возложено верховное командование северными департаментами, отбыл в Перонну, 17-го прибыл в Камбре, а 18-го — в Лилль. — Перонна — см. примеч. к с. 101. Камбре — см. примеч. к с. 101.

… На другой день принц написал письмо маршалу Мортье… — Маршал Мортье — Эдуар Адольф Казимир Жозеф Мортье (1768–1835), французский военачальник, маршал Империи (1804); начал службу младшим офицером в 1791 г., но уже в 1799 г., отличившись в войнах против первой и второй коалиций, стал бригадным, а затем дивизионным генералом; в 1807 г. получил титул герцога Тревизского; в походе 1812 г. командовал Молодой гвардией, был комендантом Москвы; после ухода императора исполнил его приказ о взрыве Кремля; после первого отречения Наполеона служил Бурбонам, но во время Ста дней перешел на сторону императора; за это и за протесты против казни маршала Нея был лишен звания пэра; в 1816 г. снова на службе; в 1819 г. восстановлен в звании пэра; после свержения Бурбонов в 1830 г. стал на сторону Июльской монархии; в 1830–1834 гг. посол в Санкт-Петербурге; в 1834–1835 гг. военный министр; погиб во время покушения на короля Луи Филиппа Орлеанского 28 июля 1835 г.

179… Герцог Орлеанский присоединился в Англии к своей семье и дожидался там Ватерлоо, укрываясь в Твикенхэме. — Твикенхэм — аристократическое западное предместье Лондона, расположенное в 16 км к юго-западу от Чаринг-Кросса, географического центра английской столицы; герцог Орлеанский жил в одной из здешних вилл, Хайшот-хаузе, в 1800–1807 и 1814–1815 гг.

180… я попросил генерала Дежана лично доложить Вам это… — Дежан, Жан Франсуа Эме (1749–1824) — французский военачальник и государственный деятель, военный инженер, участник революционных и наполеоновских войн; бригадный генерал (июнь 1795 г.), дивизионный генерал (октябрь 1795 г.), министр военной администрации (1802–1810), граф Империи (1808), директор Политехнической школы (1814–1815), член Палаты пэров (1814–1815 и 1819–1824); во время Ста дней перешел на сторону Наполеона.

… нечто подобное было открыто изложено в Палате депутатов г-ном Буле из Мёрты. — Буле из Мёрты — Антуан Жак Клод Жозеф Буле (1761–1840), французский политический и государственный деятель, адвокат, с 1797 г. депутат Совета пятисот, избранный от департамента Мёрта и звавшийся поэтому Буле из Мёрты; поддержал переворот 18 брюмера и стал преданным сторонником Наполеона; принимал активное участие в составлении Кодекса Наполеона (1804); в 1808 г. стал графом Империи; с 22 июня по 7 июля 1815 г. был министром юстиции; в 1815–1819 гг. находился в изгнании.

… Император, покинув поле битвы при Ватерлоо в восемь часов вечера 18 июня, на другой день, 19-го, отправился в почтовой карете из Катр-Бра в Лан… — Катр-Бра — почтовая станция, находившаяся у перекрестка дорог Брюссель — Шарлеруа и Нивель — Намюр, в Бельгии, в провинции Валлонский Брабант, возле селения Бези-Ти, в 34 км к югу от Брюсселя. 16 июня 1815 г., во время Ста дней, за два дня до битвы при Ватерлоо (см. примеч. к с. 63), возле этого населенного пункта произошло кровопролитное сражение между войсками седьмой коалиции под командованием Веллингтона и французской армией под начальством маршала Нея, закончившееся отступлением французов.

Лан — древний город на севере Франции, в Пикардии; столица французских Каролингов; ныне административный центр департамента Эна; расположен в 165 км к юго-западу от Катр-Бра, на пути в Париж.

… 25-го в Мальмезоне началась его трехдневная нравственная агония… — Мальмезон — небольшой дворец в городке Рюэй-Мальмезон, в 13 км к западу от центра Парижа, в департаменте О-де-Сен, принадлежавший в 1799–1814 г. Жозефине де Богарне, первой жене Наполеона Бонапарта, и являвшийся ее частной резиденцией; с 25 по 29 июня 1815 г., после своего второго отречения (22 июня), Наполеон провел в Мальмезоне (там жила тогда его падчерица Гортензия де Богарне) несколько мучительных дней, строя планы отъезда в США, а затем уехал в Рошфор.

… Не пройдет и пятидесяти лет, как Европа будет республиканской или казацкой. — Дюма переиначивает здесь слова Наполеона, которые приводит в своей знаменитой книге «Памятные записки об острове Святой Елены» («Mémorial de Sainte-Hélène»; 1822–1823), способствовавшей созданию наполеоновской легенды, граф Мари Жозеф Эмманюэль Огюст Дьёдонне Лас Каз (1766–1842), французский моряк, картограф и литератор, с 1809 г. приближенный Наполеона, находившийся при нем на острове Святой Елены до конца 1816 г. Согласно Лас Казу, 18 апреля 1816 г. император, рассуждая об оставшихся у него шансах и имея в виду угрозу цивилизованной Европе со стороны деспотичной Российской империи, произнес следующую фразу: «Наконец последний шанс, который может быть наиболее вероятным: я могу понадобиться против русских, ибо при нынешнем положении дел не пройдет и десяти лет, как вся Европа может оказаться казацкой или сплошь республиканской».

…Из Дома инвалидов, где вас охраняет ваш брат, вы видите всю Европу в огне… — Имеется в виду волна революций, прокатившаяся по Европе в 1848 г. и получившая название «Весна народов»; вспыхнувшие одна за другой в нескольких государствах (в том числе на Сицилии, во Франции, в Тоскане, в Папской области, в Пруссии, Баварии, Австрии, Венгрии, Чехии, Польше), эти революции носили в основном антифеодальный и национально-освободительный характер.

Заметим, что в более позднем издании концовка главы XXIX, посвященная этой волне революций, существенно отличается. После слов «Не пройдет и пятидесяти лет, как Европа будет республиканской или казацкой» там говорится следующее:

«Настало время, когда Провидение позаботилось подтвердить это предсказание великого человека.

Республика явилась к нам, чтобы обозначить свое присутствие, похожая на одно из видений, вызванных сверхъестественным духом.

Она поставила под вопрос всю европейскую систему и угрожала разрушить весь старый мир.

Из Дома инвалидов, где покоится Наполеон (не Господь ли попустил это?), он мог видеть всю Европу в огне: Сицилию, становящуюся независимой; Флоренцию, Рим, Берлин и Вену, провозглашающие себя республиками; Венгрию, поднимающуюся с оружием в руках против господства Австрийского дома; Польшу, становящуюся с колен и угрожающую царю, своему властелину. Первым актом великой драмы было ужасное насилие.

Но могла ли эта избыточная энергия долгое время пребывать в революционном накале?

Опыт показывает, что такие неудержимые порывы народов к свободе мало-помалу успокаиваются, как это бывает при горячке, и что жар спадает очень скоро, после того как силы доходят вдруг до крайнего напряжения.

Однако это не значит, что в эпоху развитой цивилизации, которой мы достигли, любовь к свободе не живет по-прежнему в сердцах народов.

Разумеется, нет: эта благородная любовь не может погибнуть.

Но, более спокойная и, следовательно, более просвещенная, она лучше понимает свою миссию и потому мирными путями дойдет до законного осуществления прогресса и блага, которых прежде хотела достичь сразу и с оружием в руках.

Луи Филипп вернулся в Париж 29 июля 1815 года».

XXX

182 … В свое приветственное обращение к королю комиссия Палаты пэров 1815 года, той самой Палаты пэров, которой предстояло приговорить к смерти маршала Нея, виновного, но защищенного условиями капитуляции Парижа, вставила следующую фразу… — Ней, Мишель (1769–1815) — французский полководец, один из самых выдающихся сподвижников Наполеона, маршал Империи (1804); начал службу в 1788 г. простым солдатом кавалерии; участник войн Революции и Империи; с 1796 г. бригадный генерал, с 1799 г. — дивизионный; участвовал во всех наполеоновских войнах, отличился в бою при Эльхингене (1805), в сражениях при Йене (1806) и Фридланде (1807); в 1808–1811 гг. потерпел ряд поражений в Испании; в Бородинском сражении (1812) командовал центром французской армии; во время отступления от Москвы стоял во главе арьергарда, почти полностью уничтоженного под Красным; получил титулы герцога Эльхингенского (1808) и князя Москворецкого (1812); после отречения Наполеона в 1814 г. перешел на службу к Бурбонам, стал пэром и главой Военного совета; когда Наполеон бежал с Эльбы, был послан с войсками против него, но перешел на сторону императора и был при нем во время Ста дней; под Ватерлоо командовал центром наполеоновской армии; после разгрома скрывался, но был арестован, предан суду, приговорен к смертной казни и 7 декабря 1815 г. расстрелян.

184 … Под тем, что случилось накануне его ссылки, мы подразумеваем убийство маршала Брюна в Авиньоне, убийство генерала Рамеля в Тулузе, казнь Лабедуайера в Париже и смерть Мюрата в Пиццо. — Брюн, Гийом Мари Анн (1763–1815) — французский военачальник, маршал Империи (1804), участник войн Республики и Наполеона; сын адвоката, активный сторонник Дантона, один из основателей Клуба кордельеров; в действующей армии состоял с 1791 г.; в 1793 г. был произведен в бригадные генералы; отличился во время Итальянского похода Бонапарта (1796) и в 1797 г. был произведен в дивизионные генералы; в 1798 г. стал командовать армией, вторгшейся в Швейцарию; в 1799 г. был назначен главнокомандующим армией, действовавшей в Голландии, и разгромил англо-русские войска при Бергене; затем, после 18 брюмера, во главе внутренней армии усмирял Вандею; в 1801 г. стал главнокомандующим в Италии и одержал там значительные победы; в 1806 г., будучи губернатором Ганзейских городов, одержал победу над шведскими войсками (1807); оказавшись в немилости у Наполеона, осенью 1807 г. был отстранен от командования и уволен из армии; семь лет оставался не у дел; после отречения императора признал Бурбонов и был назначен губернатором Прованса, но во время Ста дней предложил Наполеону свои услуги и в апреле 1815 г. был поставлен им командующим войсками, действовавшими на Юге Франции; одержал в это время победы над австрийцами и герцогом Ангулемским; после вторичного отречения Наполеона приказал своей армии выступить в поддержку Бурбонов, сдал командование представителю правительства и выехал в Париж; 2 августа 1815 г. по дороге туда, в Авиньоне, был убит толпой фанатиков-роялистов.

Авиньон — город на юго-востоке Франции, в Провансе, на берегу Роны; административный центр департамента Воклюз; с XIV в. вплоть до Великой Французской революции был владением римских пап, а в 1309–1377 гг. местом их постоянного пребывания. Рамель, Жан Пьер (1768–1815) — французский военачальник, бригадный генерал (1814); после возвращения Наполеона с Эльбы перешел на его сторону и был назначен управлять департаментом Верхняя Гаронна; 15 августа 1815 г., во время Белого террора, вспыхнувшего на Юге Франции после второй реставрации Бурбонов, был смертельно ранен в Тулузе бандой роялистов.

Пиццо — расположенный на юге Италии, в Калабрии, в провинции Вибо Валентия, на берегу залива Санта Эуфемия Тирренского моря небольшой город, где был арестован и 13 октября 1815 г. расстрелян Мюрат; за содействие жителей города аресту Мюрата король Фердинанд IV особым указом от 18 октября 1815 г. даровал ему звание «Преданнейший город» («Citta Fedelissima») и освободил от ряда налогов.

… Под теми событиями, какие произошли в его отсутствие, мы подразумеваем казнь маршала Нея и казнь Поля Дидье. — Дидье, Жан Поль (1758–1816) — французский адвокат, в 1806–1809 гг. директор Школы права в Греноболе; один из основателей «Общества национальной независимости», созданного в октябре 1815 г. для борьбы за освобождение Франции от оккупационных войск; опираясь на группу отставных офицеров-бонапартистов, организовал заговор, имевший целью свержение Бурбонов и возведение на престол герцога Рейхштадтского, сына Наполеона, и в ночь с 4 на 5 мая 1816 г. попытался поднять в Гренобле восстание; потерпев провал, бежал в Пьемонт, но был выдан двумя своими сообщниками французским властям, предан полевому суду и казнен 10 июня 1816 г., через пол года после казни маршала Нея (7 декабря 1815 г.).

… Его жена поняла с первой же минуты, что он погиб… — Женой маршала Нея с 1802 г. была Аглая Луиза Огье (1782–1854), племянница госпожи Кампан, в 1804–1810 гг. придворная дама императрицы Жозефины, родившая мужу четырех сыновей.

… она отправила в Англию письмо герцогу Орлеанскому, в котором умоляла его привлечь внимание регента к судьбе ее мужа. — Регент — имеется в виду наследник английского престола Георг (1762–1830), принц Уэльский; в 1811–1820 гг., во время болезни своего отца Георга III, — регент Англии; в 1820–1830 гг. король под именем Георг IV.

… 7 декабря 1815 года, в девять часов утра, маршал Ней был расстрелян в нескольких шагах от Обсерватории. — Мишель Ней был расстрелян вблизи Парижской обсерватории, расположенной в конце авеню Обсерватории на юге столицы (домовладение № 61); в 1853 г. на месте расстрела был установлен памятник маршалу, который создал скульптор Франсуа Рюд (1784–1855).

… В то же самое время Людовик XVIII даровал звание пэра князю фон Гогенлоэ и звание маршала герцогу Веллингтону. — Князь фон Гогенлоэ — имеется в виду Людвиг Алоизий фон Гогенлоэ-Вальденбург-Бартенштейн (1765–1829), австрийский военачальник, который в 1815 г. ушел в отставку в чине фельдцейхмейстера, поступил на французскую службу и в 1827 г., то есть через двенадцать лет после расстрела Нея, стал маршалом и пэром Франции.

Веллингтон, Артур Уэлсли, первый герцог Веллингтон (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель, фельдмаршал (1813); в 1796–1804 гг. участвовал в военных действиях в Индии; в 1808–1813 гг. стоял во главе экспедиционных английских, а также испанских и португальских сил, воевавших против французов на Пиренейском полуострове; в 1815 г. одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо и командовал оккупационными войсками во Франции; с 1827 г. главнокомандующий сухопутными силами Англии; в 1828–1830 и в 1834 гг. премьер-министр.

Как безосновательно утверждают некоторые авторы, в 1815 г. Людовик XVIII пожаловал Веллингтону звание маршала Франции, титул герцога де Брюнуа и орден Святого Духа.

XXXI

185… В первых числах февраля 1816 года был создан руководящий комитет; местом его заседаний стала улица Кассет… — Имеется в виду парижская улица Кассет, расположенная в левобережной части города, в квартале Нотр-Дам-де-Шан.

… Поль Дидье родился в Юпи в 1758 году… — Отметим, что Дюма довольно подробно излагает в главах XXXI–XXXIII историю заговора Поля Дидье, основываясь в основном на изданном в 1844 г. капитальном труде «Поль Дидье. История заговора 1816 года» («Paul Didier. Histoire de la conspiration de 1816»), автором которого был гренобльский адвокат, историк и журналист Огюст Дюкуэн (1814–1894).

Юпи — городок на юго-востоке Франции, в департаменте Дром, в 20 км к югу от Баланса.

… Поль Дидье сражался с осаждающими и, когда после шестидесятидвухдневной осады город был взят, попал в кровавые списки, составленные Дюбуа Крансе и Колло д'Эрбуа… — Дюбуа Крансе — Эдмон Луи Алексис Дюбуа де Крансе (1747–1814), французский политический и государственный деятель; депутат Учредительного собрания, избранный от третьего сословия Витри-ле-Франсуа, затем депутат Национального конвента, монтаньяр, член Комитета общественного спасения; бригадный (8 марта 1793 г.), а затем (28 октября 1793 г.) дивизионный генерал; один из руководителей осады Лиона (9 августа — 9 октября 1793 г.), восставшего против Конвента; участник переворота 9 термидора; военный министр (14 сентября — 10 ноября 1799 г.).

Колло д’Эрбуа — см. примеч. к с. 41.

…он вернулся в Париж, застал там своих друзей по эмиграции — господ де Жюинье, Дюбоскажа, дю Беллуа, Марсьё, Праконталя, Дрё-Брезе — и, верный своему роялистскому прошлому, опубликовал в 1799 году анонимную брошюру, носившую название «Дух и воля французов», а в 1802 году — другую брошюру, с заглавием «Возврат к религии». — Жюинье — вероятно, имеется в виду Шарль Филибер Габриель Ле Клер де Жюинье (1762–1819), второй маркиз де Жюинье (с 1807 г.), французский офицер и политический деятель; сын Жака Габриеля Луи Ле Клера де Жюинье (1727–1807), первого маркиза де Жюинье, посла в России в 1774–1777 гг.; майор Королевского кирасирского полка (1788), эмигрировавший в 1791 г. вместе со своим младшим братом, полковником Шарлем Мари Ле Клером де Жюинье (1764–1826), и сражавшийся в рядах эмигрантского корпуса с республиканскими войсками; на родину вернулся в эпоху Консулата вместе с другими членами своей семьи; в августе 1815 г. стал членом Палаты пэров.

Дюбоскаж (Duboscage, а не Dubouchage, как у Дюма) — возможно, имеется в виду Габриель Пьер Изидор Гийоманш, маркиз дю Боскаж (1766–1836), французский эмигрант, служивший в корпусе Конде, а затем в российской армии; в 1794–1796 гг. подполковник Кинбурнского драгунского полка, состоявший при штабе фельдмаршала А.В.Суворова и написавший биографию русского полководца, которая была издана в 1808 г. в Гамбурге; генерал-лейтенант французской армии (1819).

Беллуа (du Belloy) — неясно, кто здесь имеется в виду.

Марсьё (Marcieu, а не Marieux, как у Дюма) — возможно, имеется в виду Никола Габриель Эме де Марсьё (1761–1830), маркиз де Марсьё, кавалерийский офицер, во время эмиграции состоявший адъютантом маршала де Бройля, своего тестя; в 1816 г., во время Реставрации, получил чин генерал-майора.

Праконталь (Pracomtal, а не Précontat, как у Дюма) — вероятно, имеется в виду Леонор Анн Габриель де Праконталь (1773–1838), маркиз де Праконталь, французский офицер и политический деятель; после Революции эмигрант, полковник, служивший сначала в эмигрантском корпусе, а затем в российской армии; в 1815–1827 гг. член Палаты депутатов.

Дрё-Брезе — вероятно, имеется в виду Анри Эврар де Дрё-Брезе (1762–1829), маркиз де Дрё-Брезе, главный церемониймейстер Франции в 1781–1792 и 1814–1829 гг.; руководил подготовкой собрания Генеральных штатов в Версале и стал объектом враждебности со стороны депутатов третьего сословия; в 1793–1800 гг. находился в эмиграции, в Швейцарии.

«Дух и воля французов» («L’Esprit et le voeu des Fransais») — небольшая брошюра П.Дидье, напечатанная в Париже в 1799 г. и ставшая открытым призывом к возвращению Бурбонов; была переиздана в 1814 г.

«Возврат к религии» («Le retour & la Religion») — брошюра П.Дидье, напечатанная в 1802 г. и содержащая хвалебное посвящение Бонапарту; была переиздана в 1810 г.

… Камбасерес, Фуше и г-н де Монталиве были теми, с кем Дидье состоял в ту эпоху на самой короткой ноге. — Камбасерес, Жан Жак Режи де (1753–1824) — французский политический деятель и юрист; депутат Конвента, умело лавировавший между различными политическими течениями, член Комитета общественного спасения; во время Директории — член Совета пятисот, с 20 июля по 25 декабря 1799 г. министр юстиции; после переворота 18 брюмера, поддержанного им, — второй консул; в эпоху Империи — великий канцлер и председатель Сената, получивший в 1808 г. титул герцога Пармского; в 1814 г. голосовал за низложение Наполеона, в период Ста дней — министр юстиции; после возвращения Бурбонов был изгнан из Франции; в 1818 г. вернулся на родину и был восстановлен во всех правах.

Господин де Монталиве — имеется в виду Жан Пьер Башассон (1766–1823), граф де Монталиве, французский административный и государственный деятель; мэр Баланса в 1795–1801 гг., префект департамента Манш (1801–1804), а затем департамента Сена-и-Уаза (1804–1806), директор ведомства Мостов и дорог (1806–1809), министр внутренних дел (1809–1814), пэр Франции (1815–1823).

… Примерно тогда же вышел указ об учреждении Школы права в Гренобле. — Указ об учреждении Школы права в Гренобле был подписан Наполеоном 1 ноября 1805 г. (10 брюмера XIV года).

… разногласия, которые у него с давних пор были с г-ном Полем, его коллегой, заставили его подать в отставку, когда тот стал ректором Академии. — Паль, Жак Бенуа (1755–1830) — известный французский правовед, в 1805–1821 гг. профессор Школы права в Гренобле, в 1809–1815 гг. ректор Академии Гренобля.

186… Министерство Талейрана пало, и на смену ему пришло министерство Ришелье. — Министерство Талейрана продлилось всего семьдесят девять дней, с 9 июля по 26 сентября 1815 г.

Ришелье — здесь: Арман Эмманюэль де Виньеро дю Плесси, пятый герцог де Ришелье (1766–1822), государственный деятель Франции и России, внук маршала Луи Франсуа Армана де Виньеро дю Плесси, третьего герцога де Ришелье (1696–1788); эмигрировав из Франции в 1790 г., вскоре поступил на русскую службу; с 1803 г. губернатор Одессы, положивший начало ее благосостоянию, а в 1805–1814 гг. генерал-губернатор всего Новороссийского края; в 1815–1818 и в 1820–1821 гг. глава французского правительства, в 1818–1820 гг. министр иностранных дел; член Французской академии (1816).

187… Его коллегами по министерству были господа Кларк, Корветто, Дюбушаж, Деказ и Воблан. — Кларк (Clarke; у Дюма ошибочно Clavet) — Анри Жак Гийом Кларк (1765–1818), французский военачальник, государственный деятель и дипломат, по происхождению ирландец; участник республиканских и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1795), герцог Фельтрский (1809); военный министр в 1807–1814 гг., с 11 марта по 20 марта 1815 г. и с 26 сентября 1815 г. по 12 сентября 1817 г.; маршал Франции (1816). Корветто, Луиджи Эммануэле, граф (1756–1821) — итальянский и французский государственный деятель, по происхождению генуэзец; с 1805 г. состоял на службе Франции, граф Империи (1809); министр финансов Франции с 26 сентября 1815 г. по 7 декабря 1818 г., в первом кабинете герцога Ришелье.

Дюбушаж — Франсуа Жозеф де Грате, виконт дю Бушаж (1749–1821), французский государственный деятель и военачальник, дивизионный генерал (1796); военно-морской министр с 21 июля по 10 августа 1792 г. и с 26 сентября 1815 г. по 23 июня 1817 г., министр иностранных дел с 23 июля по 1 августа 1792 г. Деказ, Эли Луи, граф (1780–1860) — французский государственный деятель и юрист, министр полиции с 26 сентября 1815 г. по 29 декабря 1818 г., министр внутренних дел с 29 декабря 1818 г. по 20 февраля 1820 г., глава правительства с 19 ноября 1819 г. по 20 февраля 1820 г.; любимец короля Людовика XVIII, даровавшего ему 20 февраля 1820 г. титул герцога Деказа; посол в Англии в 1820–1821 гг.

Воблан, Венсан Мари Вьено, граф де (1756–1845) — французский политический и государственный деятель, известный своим оппортунизмом, яркий оратор и писатель; в 1791 г. председатель директории департамента Сена-и-Марна, затем депутат Законодательного собрания, член Совета пятисот; в 1804–1814 гг. префект департамента Мозель; во время Второй реставрации министр внутренних дел (с 26 сентября 1815 г. по 7 мая 1816 г.).

… посередине — Поль Дидье; Жакме, полковник, временно находившийся за штатом; Лавалетт, бывший генеральный сборщик налогов в департаменте Нижние Альпы; Монтен, доктор медицины, и Россе, фабрикант бумажных обоев… — Жакме, Мишель (1771–1839) — французский офицер, вступивший на военное поприще в 1792 г., участвовавший во множестве сражений и отличавшийся необычайной храбростью; с 21 июня 1815 г. командир 1-го пехотного полка.

Лавалетт, Жан Франсуа Этьенн (1784 —?) — участник заговора Россе, бывший главный сборщик налогов департамента Нижние Альпы.

Монтен, Жан Франсуа (1778 —?) — лионский врач, близкий друг Россе, участник его заговора; 31 августа 1816 г. был приговорен судом присяжных к пятилетнему тюремному заключению, но сумел бежать по пути в тюрьму.

Россе, Бенуа Луи (1773 — после 1836) — лионский фабрикант бумажных обоев, организатор бонапартистского заговора, вошедшего в историю под его именем; был приговорен к десятилетнему изгнанию.

… ее нижние ступени занимали люди никому не известные, среди которых выделялся некий Роза́, сержант легиона департамента Рона. — Роза́, Мишель (1786 —?) — сержант легиона департамента Рона, уроженец Марселя; участник заговора Россе.

… Россе с сотней преданных делу сообщников должен был… притащить пушки из ратуши на площадь Людовика Великого и тем самым подать сигнал к восстанию. — Площадь Людовика Великого (соврем. Белькур) — центральная площадь Лиона (ратуша находится примерно в 1 200 м к северу от нее), одна из самых больших в Европе (62 000 м²); начала складываться во второй пол. XVII в., в соответствии с королевским указом, изданным в декабре 1658 г., а до этого была всего лишь пустырем; много раз за свою историю меняла название; в 1713 г. была украшена конной статуей Людовика XIV, автором которой был французский скульптор Мартен Дежарден (1637–1694) и которая была снесена в 1793 г.; в 1825 г. на месте уничтоженной статуи была установлена новая конная статуя Людовика Великого, созданная французским скульптором Франсуа Фредериком Лемо (1771–1827).

… 19 января генерал Маренгоне, командующий войсками в департаменте Рона, получил два письма, в которых ему сообщалось о замыслах заговорщиков. — Генерал Маренгоне — Луи Жозеф Вьонне (1769–1834), французский военачальник, участник республиканских и наполеоновских войн, барон Империи (1813), виконт де Маренгоне (1822), генерал-майор (1814), генерал-лейтенант (1823); в 1815–1817 гг., во время Второй реставрации, командующий войсками в департаменте Рона; автор воспоминаний о Русском походе 1812 года, изданных в 1899 г.

… Симон, Жакме, Лавалетт, Монтен, Роза́ и Россе были арестованы… — Симон, Пьер Кристоф (1781 —?) — отставной наполеоновский офицер, державший табачную лавку в Лионе; участник заговора Россе.

188… В мансарде, примыкавшей к той, где он поселился, жила молодая девушка по имени Полетта, красивая и целомудренная. — Трогательную историю, рассказывающую о том, как был раскрыт заговор Россе, Дюма позаимствовал из пятого тома книги Ж.Пёше «Записки, извлеченные из архивов полиции Парижа» (см. примеч. к с. 202).

189… Префектом департамента Изер был граф де Монливо, человек испытанного мужества и неподкупной честности. — Граф де Монливо (Montlivault, а не Montleveau, как у Дюма) — Казимир Мари Виктор Гийон де Монливо (1770–1846), французский административный деятель, в молодости артиллерийский офицер; в 1794–1801 гг. эмигрант, в 1811–1814 гг. главный интендант императрицы Жозефины; в 1814 г., во время Первой реставрации, префект департамента Вогезы, в 1815–1816 гг. — префект департамента Изер, а в 1816–1830 гг. — департамента Кальвадос.

… Командующим войсками в департаменте был генерал Доннадьё, храбрый солдат, бурбонист с головы до пят, хотя и кальвинист по вере. — Доннадьё, Габриель (1777–1849) — французский военачальник, политический деятель и публицист; уроженец Нима, протестант; участник республиканских и наполеоновских войн; барон Империи (1809), бригадный генерал (1811), оказавшийся замешанным в заговоре против Наполеона и до 1814 г. состоявший под надзором полиции; в 1815 г. поступил на службу Бурбонам и получил чин генерал-лейтенанта; в 1816 г., командуя 7-м военным округом, главный штаб которого находился в Гренобле, жестоко подавил мятеж Дидье и в награду за это получил титул виконта; в 1820–1823 и 1824–1827 гг. был членом Палаты депутатов, где заседал среди ультрароялистов; в 1823 г. участвовал во французской интервенции в Испанию.

… Свой главный штаб Поль Дидье устроил в Ке, небольшом городке к северу от Гренобля, в доме наполеоновского офицера по имени Брен и прозвищу Дромадер… — Ке (Ке-ан-Шартрёз) — селение на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в 5 км к северу от Гренобля.

Андре Брён, по прозвищу Дромадер (1768–1825) — младший брат генерала Жана Антуана Брёна (1761–1826), отставной полковник, командир гидов во время Египетской экспедиции Бонапарта; мэр селения Ке, участник заговора Дидье.

190… Первое собрание заговорщиков происходило в Ла-Бюиссерате, деревне у ворот Гренобля, на дороге в Лион… — Ла-Бюиссерат — селение у северо-западной окраины Гренобля, вошедшее ныне в черту города.

… как в его речи, так и в зачитанном им воззвании ни слова не было сказано ни об императоре, ни о Наполеоне II. — Наполеон II — Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт (1811–1832), сын Наполеона I и его второй супруги (с 1810 г.) императрицы Марии Луизы (1791–1847), дочери австрийского императора Франца I; при рождении получил титул Римского короля; после первого отречения отца в 1814 г. был перевезен в Вену, в замок Шёнбрунн, где фактически жил в почетном плену. После своего второго отречения в 1815 г. Наполеон I провозгласил своего сына императором, и, хотя этот титул не давал ребенку никаких прав и не был признан державами, бонапартисты считали его законным государем Наполеоном И. В 1817 г. договор между противниками Наполеона лишил мальчика наследственных прав на Парму, герцогиней которой была его мать. Дед, император Франц I, взамен даровал ему 22 июля 1818 г. титул герцога Рейхштадтского (по названию городка в Богемии, ныне Закупы в Чехии), но не признал его членом императорской фамилии и не дал звания эрцгерцога. Юноша с двенадцати лет числился на военной службе, серьезно изучал военное дело и дослужился до чина майора, однако в возрасте двадцати одного года умер от туберкулеза.

… Самые живучие корни восстание пустило в горах Уазана… — Уазан — природная гористая область на юго-востоке Франции, вблизи итальянской границы, в департаментах Изер и Верхние Альпы, соответствующая бассейну небольшой реки Росанш, которая впадает в Драк, левый приток Изера.

… два человека сделались его главарями, подчиняясь при этом Дидье: Дюссер, бывший проводник Альпийской армии, отставной мэр Альмона, и Дюриф, бывший мэр Вожани… — Дюссер, Пьер Жозеф (? —?) — бывший мэр селения Альмон, носивший прозвище Гид; участник заговора Дидье.

Дюриф, Андре Луи Мартен (? —?) — в 1812–1815 гг. мэр селения Вожани, участник заговора Дидье.

Альмон — селение на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в области Уазан, в 18 км к востоку от Гренобля.

Вожани — селение в департаменте Изер, в области Уазан, в 5 км к северо-востоку от Альмона.

… Будучи уверен в этих пособниках, Дидье переместился в сторону Ла-Мюра… — Ла-Мюр — городок на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, кантональный центр в 40 км к югу от Гренобля.

… список заговорщиков пополнился именами Древе, бывшего солдата-гвардейца; братьев Бюиссонов, один из которых был аптекарем, а другой бакалейщиком; земледельцем Женевуа, двумя братьями Гийо, а также Дюфреном и Дюмуленом, отставными офицерами на половинном жалованье. — Древе, Пьер — житель Ла-Мюра, отставной солдат императорской гвардии, 30 лет; гильотинирован 8 мая 1816 г.

Братья Бюиссоны — жители Ла-Мюра: Жозеф Бюиссон, бакалейщик, гильотинированный 8 мая 1816 г., и его брат-аптекарь, бывший фельдшер императорской гвардии.

Женевуа, Пьер — мэр Ла-Мюра с 1789 г.

Братья Гийо (Guillot, а не Guittot, как у Дюма) — сыновья Луи Жозефа Гийо (1757–1839), нотариуса из Ла-Мюра: Марк Антуан Гийо (1785–1816), преподаватель лицея в Гренобле, убитый в ночь с 4 на 5 мая 1816 г. во время мятежа в Ла-Мюре, и его младший брат Пьер Гийо (1794–1864), артиллерийский лейтенант, возглавивший этот мятеж, но сумевший скрыться и бежать в Новый Орлеан, где оставался в течение десяти лет.

Дюфрен, Овидий Франсуа (1794–1865) — житель Ла-Мюра, отставной лейтенант; после подавления мятежа, заочно приговоренный к смерти, бежал в Америку и укрывался там до 1820 г.; в 1825 г. был реабилитирован, в 1832 г. вернулся в армию и воевал в Алжире.

Дюмулен (Dumoulin) — никаких биографических сведений об этом участнике заговора Дидье найти не удалось.

… В Ла-Мюре, как и в горах Уазана, Поль Дидье оставил двух вожаков: Бьоле, отставного батальонного командира, и капитана Пелисье. — Бьоле, Жан Батист (ок. 1769 —?) — отставной капитан, командир батальона 50-го пехотного полка, один из руководителей заговора Дидье.

Пелисье (Pelissier) — никаких сведений об этом персонаже найти не удалось.

XXXII

191… Господин Гро, адвокат при королевском суде Парижа, опубликовал в 1841 году письмо под названием «О Дидье и других заговорщиках в эпоху Реставрации», адресованное редактору «Газеты Дофине». — Гро, Франсуа (? —?) — французский адвокат, свидетель заговора Поля Дидье.

«Газета Дофине» («La Gazette du Dauphiné») — легитимистская газета, выходившая в Гренобле три раза в неделю с 1 августа 1840 г. по 1843 г.; ее основателем и первым главным редактором был французский журналист, драматург, поэт, эссеист и историк Теодор Сезар Мюре (1808–1866).

… Особенно настойчиво уговаривал меня принять в нем участие Жоаннини, отставной офицер жандармерии. — Жоаннини — отставной офицер жандармерии, уроженец Пьемонта, участник мятежа, убитый в ночь с 4 на 5 мая 1816 г. одновременно с одним из братьев Гийо.

… ему ответили, что… департамент Изер является самым спокойным из всех восьмидесяти шести департаментов страны. — Департамент Изер, расположенный на юго-востоке Франции и своим названием обязанный реке Изер, которая протекает по его территории, имеет сегодня порядковый номер 38 (заметим, что число французских департаментов многократно менялось: их было 83 в 1790 г., 130 в 1810 г., 86 в 1815 г., а теперь их, вместе с заморскими территориями, насчитывается 101); административным центром департамента Изер является город Гренобль.

192… Между тем герцог Беррийский женился на дочери короля Неаполя… — В 1816 г. женой герцога Беррийского стала принцесса Мария Каролина Фердинанда Луиза Бурбон-Сицилийская (1798–1870), внучка королевы Марии Каролины и короля Фердинанда I, дочь Франциска I (1777–1830), будущего короля Обеих Сицилий (с 1825 г.), и его жены с 1790 г. Марии Клементины Австрийской (1777–1801); в истории известна главным образом благодаря ее безуспешной попытке поднять в 1832 г. в Вандее мятеж в пользу своего юного сына Генриха д'Артуа (1820–1883), графа де Шамбора, которого легитимисты считали законным французским королем Генрихом V; после ее ареста и огласки факта ее второго — тайного — брака и рождения в нем ребенка она отошла от политической деятельности.

… воинские отряды, стоявшие гарнизоном в Гренобле и его окрестностях, покинули места своей дислокации, чтобы расположиться вдоль дороги на Сен-Валье, Вьен и Лион. — Сен-Валье — город на юго-востоке Роны, в департаменте Дром, в 67 км к югу от Лиона и в 193 км к западу от Гренобля.

Вьен — город на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, на левом берегу Роны, у места впадения в нее реки Жер, в 26 км к югу от Лиона.

… полковник Вотре в тот же вечер вернулся в Гренобль в сопровождении трех карет, заполненных пленными. — Вотре, Виктор де (1770–1849) — французский офицер, барон Империи, командир 9-го пехотного полка (1809), участник Русского похода 1812 года; полковник легиона департамента Изер (1815), в ночь с 4 на 5 мая 1816 г. разгромивший в штыковой атаке сторонников Дидье и получивший за это чин генерал-майора; председатель военно-полевого суда над мятежниками.

… видя, что две трети его людей убиты или взяты в плен, покинул поле боя и добрался до леса вблизи Сен-Мартен-д'Эра. — Сен-Мартен-д’Эр — город в департаменте Изер, юго-восточное предместье Гренобля, на пути из Гренобля в Бриансон.

… Приговоренными к смерти были: Древе, бывший солдат императорской гвардии; бакалейщик Бюиссон и Дави. — Дави, Пьер — 22-летний житель Ла-Мюра, казненный 16 мая 1816 г.

… толпа заполнила все проходы к площади Сент-Андре, Главную улицу и площадь Гренет… — Площадь Сент-Андре находится в самом центре Гренобля, возле старинного здания парламента Дофине.

Площадь Гренет — одна из самых старых площадей Гренобля, сложившаяся на месте, где прежде располагался зерновой рынок; находится в нескольких сотнях метров к юго-западу от площади Сент-Андре и связана с ней Главной улицей (Гран-Рю).

193… 10 мая, под заунывный звон колоколов церкви святого Андрея, четырнадцать осужденных вышли один за другим из тюрьмы, расположенной напротив церкви… — Старинная церковь святого Андрея в Гренобле, основанная в 1228 г. как некрополь дофинов, правителей Дофине, и многократно перестраивавшаяся, находится на площади Сент-Андре, напротив здания парламента Дофине.

… Мрачная процессия медленно двинулась к эспланаде у ворот Франции… — Ворота Франции — въездная башня высотой 21 м в северной части городских укреплений Гренобля, сооруженная в 1620 г. и сохранившаяся до нашего времени.

… это обширное пространство расположено к северу от города и с одной стороны омывается Изером… — Изер — река на юго-востоке Франции, длиной 290 км, левый приток Роны, берущий начало в Грайских Альпах и впадающий в Рону в городке Пон-де-л’Изер вблизи Баланса.

194… 15 мая, в четыре часа пополудни, Морис Миар, юноша шестнадцати лет; Жан Батист Аллоар, шестидесятилетний старик; Клод Пьо, Белен, Мюри, Юссар и Бар прошли тот же самый путь, какой прежде прошли их товарищи… — Имеются в виду семеро мятежников, расстрелянных 15 мая 1816 г.:

Морис Миар, житель деревни Ла-Мюр, 16 лет;

Жан Батист Аллоар, житель селения Сен-Мартен-ла-Мотт, 60 лет;

Клод Пьо, житель городка Эшироль, 27 лет;

Пьер Белен, житель селения Ливе, столяр, 44 лет;

Жан Франсуа Мюри, житель городка Визий, 44 лет;

Жан Батист Юссар, 26 лет;

Франсуа Бар, 23 лет.

XXXIII

195… Став королем, герцог Орлеанский не забыл об опасностях, которым ради него подвергался в 1815 году в Ла-Фере и в 1816 году в Гренобле граф Друз д'Эрлон… — Ла-Фер — город на севере Франции, в Пикардии, в департаменте Эна, в 20 км к северо-западу от Лана; в средние века сильная крепость.

В марте 1815 г. генералы-заговорщики Лефевр Денуэт и братья Лаллеманы проникли со своими отрядами в крепость с целью переманить на свою сторону ее гарнизон, захватить артиллерийский парк, а затем соединиться с войсками генерала Друэ д’Эрлона и двинуться на Париж, однако стойкость и решительность, которые проявил генерал Огюстен Мари д'Абовиль (1776–1843), начальник артиллерийской школы Ла-Фера, сорвали эту попытку.

… добрался до гор на левом берегу Изера, которые тянутся до Тансена… — Тансен (Tencin; у Дюма здесь опечатка: Turin) — городок на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в 25 км к северо-востоку от Гренобля, на левом берегу Изера.

… преодолел перевал Ла-Кош, расположенный между Савойей и долиной Изера. — Ла-Кош — горный перевал на юго-востоке Франции, в департаменте Альпы Верхнего Прованса, на высоте 1 434 м, у границы с Италией, в 10 км к юго-востоку от селения Юверне-Фур.

… Там к нему присоединились три его товарища, такие же беглецы, как и он: Дюссер, Дюриф и Куссо. — Куссо (Cousseaux, а не Cousseux, как у Дюма) — Жан Куссо (? —?), отставной офицер, бывший главный смотритель вод и лесов, во время Ста дней главарь бонапартистского отряда, именовавшегося Священным батальоном, участник заговора Дидье.

… они на собственном горьком опыте удостоверились в том, что Марии Луизы не было в Эбане, вопреки тому, что говорил им Дидье, и что граф Бертран, подпись которого он позаимствовал, не имел совершенно никакого отношения к заговору. — Мария Луиза — см. примеч. к с. 152.

Эбан (Eybens, а не Eybaies, как у Дюма) — городок на юго-востоке Франции, в департаменте Изер, в 7 км к югу от Гренобля.

Граф Бертран — вероятно, имеется в виду Анри Гасьен Бертран (1773–1844), дивизионный генерал (1807), граф Империи (1808), адъютант Наполеона, последовавший за ним на Эльбу и в изгнание на остров Святой Елены.

196… Вечером они пришли в Сен-Сорлен-д'Арв, небольшую деревню в Ла-Морьене, и остановились на постоялом дворе у некоего Бальмена. — Сен-Сорлен-д’Арв — селение на юго-востоке Франции, в департаменте Савойя, в 40 км к востоку от Гренобля, у горного перевала Круа-де-Фер.

Ла-Морьен — историческая область на юго-востоке Франции, в Савойе (напомним, что до 1860 г. Савойя входила в состав Сардинского королевства), охватывающая территорию одноименной горной долины длиной около 125 км, по которой протекает река Арк, левый приток реки Изер.

… по роковой случайности выбрал дорогу, которая вела обратно в Сен-Сорлен, и спустя какое-то время подошел к уединенному дому деревушки Сен-Жан-д'Арв. — Сен-Жан-д'Арв — небольшое горное селение в 4 км к юго-востоку от Сен-Сорлен-д’Арва.

198… Оттуда его препроводили в Турин, где он должен был дожидаться своей выдачи Франции. — Турин — город на северо-западе Италии (ныне — центр области Пьемонт); в средние века главный город нескольких феодальных государств; в 1720–1860 гг. столица Сардинского королевства, а в 1861–1864 гг. — единого Итальянского королевства.

199… Восемнадцатого мая, в два часа пополудни, Сер, шурин Дюссера, явился в здание префектуры Гренобля… — Жан Батист Сер (? —?) — житель селения Оз-ан-Уазан, зажиточный земледелец, родственник жены Дюссера, выдавший Дидье и некоторое время спустя назначенный сборщиком налогов в департаменте Ньевр.

… Дидье, которого Пьемонт выдал Франции, привезли в Гренобль в день Вознесения Господня… — В 1816 г. день Вознесения пришелся на 23 мая.

… карета с арестованным остановилась на набережной Изера, напротив дворца Бельмон, служившего резиденцией генерала Доннадьё. — Дворец Бельмон — историческое здание в Гренобле, расположенное на набережной Креки (№ 7) и с 1714 г. принадлежавшее дворянской семье Вашон де Бельмон; с 2004 г. в нем размещается Открытый университет Дофине.

… Подробности их встречи следующим образом изложены в письме, которое генерал направил в 1840 году в «Судебную газету»… — «Судебная газета» («La Gazette des Tribunaux») — здесь: периодическое издание, основанное в 1825 г. журналистом Жаном Жеромом Ашилем Дарменом (1794–1836), которому пришла в голову удачная идея соединить в одном печатном органе достаточно разноплановые материалы: серьезные статьи авторитетных специалистов, касающиеся вопросов юриспруденции; подробные сведения о наиболее интересных гражданских, уголовных и других делах, которые велись в то время во Франции (с очень тщательными стенографическими отчетами о судебных заседаниях, комментариями и статьями сотрудников газеты), а также уголовную и полицейскую хронику и т. п. Газета приобрела огромную популярность и быстро стала очень выгодным финансовым предприятием; выходила до 1955 г.

… виной этому роковая случайность, заставившая меня столкнуться с лейтенантом Аррибером… —Жозеф Александр Аррибер — 20-летний лейтенант 4-го артиллерийского полка, участник заговора Дидье, арестованный генералом Доннадьё и выдавший ему своих сообщников.

… накануне нападения он присутствовал на инспекции, которую я проводил в батальоне Эро… — Батальон Эро — имеется в виду отряд добровольческого легиона департамента Эро, присланный по просьбе графа де Монливо и генерала Доннадьё в марте 1816 г. в Гренобль для поддержания порядка в департаменте Изер (легион Эро, созданный в 1815 г. и состоявший из трех батальонов, был преобразован в 1820 г. в 20-й пехотный полк).

200… Защищаемый г-ном Моттом, который в заключительной части своей речи просил судей препоручить подсудимого милосердию короля, Дидье сам прервал его… — Господин Мотт (Motte) — никаких сведений об этом гренобльском адвокате, защищавшем Поля Дидье, найти не удалось.

201… Тем, кто пожелает получить точное представление об этой беседе, достаточно будет прочитать сочинение под названием «О старой Европе, о королях и народах нашего времени», опубликованное генералом Доннадьё в 1837 году. — «О старой Европе, о королях и народах нашего времени» («De la vieille Europe, des Rois et des Peuples de notre époque»; 1837) — сочинение генерала Доннадьё, которое содержало резкие выпады против короля Луи Филиппа и за которое автор был приговорен судом присяжных департамента Сена к двухлетнему тюремному заключению и денежному штрафу в размере пяти тысяч франков.

… Подле него шагал священник по имени аббат Тоскан. — Аббат Тоскан — Жозеф Андре Тоскан (1761–1842), французский священник, с 1804 г. кюре гренобльской церкви святого Людовика, друг Поля Дидье.

202… Колокола церкви святого Людовика прозвонили четверть двенадцатого. — Церковь святого Людовика — приходская церковь в центре Гренобля, которую построил в 1689–1699 гг. местный архитектор Клод Моллар де Дьёламан; находится в нескольких сотнях метров к юго-западу от площади Гренет.

XXXIV

… превосходная книга Луи Блана, которую допустимо упрекнуть лишь в недостаточной целостности, дает представление об истории карбонаризма… — Блан, Луи Жан Жозеф (1811–1882) — французский социалист, историк, журналист и политический деятель, после Февральской революции 1848 года член Временного правительства, в 1848–1849 г. депутат Учредительного собрания, основатель т. н. Общественных мастерских, в 1848–1870 гг. эмигрант, в 1871–1882 гг. депутат Национального собрания; автор ряда сочинений, в том числе изданной в 1841–1844 гг. пятитомной «Истории десяти лет. 1830–1840» («Histoire de dix ans. 1830–1840»), которой более чем широко пользовался в настоящем сочинении Дюма и первый том которой содержит краткий очерк истории карбонаризма.

… вполне вероятно, что однажды нам представится случай описать намного шире, чем мы можем делать это сегодня, историю той эпохи и добавить несколько новых документов к тем, какие предоставил нам автор, ставший изгнанником после событий 15 мая и 13 июня… — 15 мая 1848 г., через два с половиной месяца после Февральской революции, в Париже состоялась массовая манифестация, направленная против Учредительного собрания, которое начало работу 4 мая и большинство в котором составляли консервативные республиканцы; манифестация закончилась крупными беспорядками, захватом Бурбонского дворца, где заседало Собрание, и Ратуши. Обвиненный в организации этого мятежа, который в итоге обезглавил рабочее движение, Луи Блан был вынужден эмигрировать и уехал в Англию, где провел более двадцати лет.

13 июня 1849 г. в Париже состоялась еще одна демонстрация, организованная левым крылом Законодательного собрания и направленная против нарушения правительством конституции (отправки в апреле 1849 г. французских войск на подавление революции в Риме); она была разогнана правительственными войсками, после чего оказались окончательно ликвидированы завоевания начального периода революции и печать, клубы, народные собрания и муниципалитеты были отданы под надзор полиции.

… После заговора Дидье случился заговор Пленье, Толлерона и Карбонно, затем последовали заговоры Черной булавки, Петарды, полковника Карона, Бертона и четверых сержантов из Ла-Рошели, казненных в день празднества в Тюильри… — Заговор Пленье, Толлерона и Карбонно — имеется в виду деятельность т. н. «Патриотов 1816 года», политического общества, направленного против режима Реставрации; созданное в феврале 1816 г. не без участия полицейских агентов-провокаторов, оно распалось через несколько месяцев после ареста возглавлявших его Жака Пленье (ок. 1775–1816) — торговца кожевенными изделиями, Эдма Анри Шарля Толлерона (ок. 1775–1816) — гравера-чеканщика, и Никола Шарля Леонара Карбонно (1782–1816) — учителя чистописания и общественного писца. Участники этого общества были, несомненно, людьми, отрицательно относившимися к реставрации Бурбонов и к установленному ими режиму, однако их деятельность сводилась скорее к декларациям и рассуждениям; к тому же это были люди не слишком значительные, не особо искушенные в политике и не пользовавшиеся влиянием, и потому крайне странным выглядел контраст между весьма слабой угрозой, которую они представляли для режима, и свирепостью обрушившихся на них репрессий: Пленье, Толлерон и Карбонно были не только приговорены к смертной казни, но и казнены 27 июля 1816 г. по особому ритуалу, предусмотренному для отцеубийц (им отрубили голову и правую руку); еще семнадцать человек были приговорены по этому делу к разным срокам заключения и ссылке.

Заговор Черной булавки — имеется в виду деятельность т. н. Общества рыцарей Черной булавки, которое было создано в 1816 г. отставными офицерами и девять членов которого, обвиненные в подготовке мятежа с целью низвержения Бурбонов, предстали 4 октября 1817 г. перед судом присяжных департамента Сена и в итоге были полностью оправданы (название общества связано с тем, что черная булавка служила опознавательным знаком для его членов).

Заговор Петарды — речь идет о взрыве петарды под проездными аркадами Лувра, вблизи павильона Марсан, устроенном в ночь с 28 на 29 апреля 1820 г. Жаном Пьером Гравье (1789 —?), отставным офицером, и Этьенном Луи Бутоном (1787 —?), бывшим почтовым служащим, а также их попытке произвести подобный взрыв в ночь с 6 на 7 мая; схваченные на месте преступления, они пытались выдать свой поступок, к которому их подтолкнули полицейские агенты-провокаторы, за безобидную шутку, однако им было предъявлено обвинение в попытке испугать герцогиню Беррийскую, жившую в павильоне Марсан и находившуюся в то время в состоянии беременности, и вызвать у нее выкидыш; 30 сентября обвиняемые предстали перед судом присяжных департамента Сена, были признаны виновными и приговорены к смертной казни, которая, однако, решением короля была заменена пожизненными каторжными работами.

Карон, Огюстен Жозеф (1774–1822) — французский военный, участник революционных и наполеоновских войн, офицер Почетного легиона; в 1819 г. в чине подполковника ушел в отставку; пламенный бонапартист, участвовавший в ряде заговоров против режима Реставрации; был арестован по делу о т. н. военном заговоре 19 августа 1820 года, но за недостатком улик оправдан; в 1822 г. попытался освободить четырех человек, осужденных в связи с т. н. Бельфорским заговором (январь 1822 г.), взбунтовав гарнизон Кольмара, где те находились в заключении (сам он, живя не в Бельфоре, участия в этом заговоре не принимал, хотя один из арестованных являлся его другом); был выдан, арестован и 1 октября 1822 г. по приговору военного трибунала расстрелян в Страсбурге.

Бертон, Жан Батист (настоящая фамилия — Бретон; 1769–1822) — французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, бригадный генерал (1813), барон Империи; при Реставрации — активный член тайной революционной организации карбонариев; 24 февраля 1822 г. поднял в Западной Франции восстание против Бурбонов и во главе отряда повстанцев двинулся на город Сомюр, но был разбит правительственными войсками, на первых порах сумел скрываться, однако 17 июня был схвачен, приговорен к смерти и 5 октября казнен.

Четверо сержантов из Ла-Рошели — Жан Франсуа Луи Клер Бори (1795–1822), Жан Жозеф Поммье (1797–1822), Мариус Клод Раульс (1798–1822) и Шарль Губен (1802–1822), сержанты 45-го пехотного полка, расквартированного в январе 1822 г. в крепости Ла-Рошель в Западной Франции; они возглавляли местную венту карбонариев и были участниками антиправительственного заговора, имевшего целью поднять общенациональное восстание против Бурбонов. Полиции удалось раскрыть заговор, четверо сержантов были арестованы, перевезены в Париж и казнены 21 сентября 1822 г. (в этот день в Тюильри отмечали третью годовщину со дня рождения дочери герцогини Беррийской).

… Затем пришел черед заговора Лувеля… — Лувель, Пьер Луи (1783–1820) — рабочий-седельник, уроженец Версаля, бонапартист, ненавидевший Бурбонов и 13 февраля 1820 г. смертельно ранивший принца Шарля Фердинанда Бурбона (1778–1820), герцога Беррийского, второго сына графа д'Артуа, будущего короля Карла X; принц на другой день скончался, а убийца был приговорен к смерти и 7 июня 1820 г. гильотинирован на Гревской площади.

… Достаточно странную историю на тему этого заговора, имеющего связь с нашим повествованием вследствие перемены, которую произвела в судьбе герцога Орлеанского смерть герцога Беррийского, можно найти в «Исторических записках о полиции». — Имеется в виду шеститомное сочинение «Записки, извлеченные из архивов полиции Парижа, дабы служить изучению истории морали и полиции» («Mémoires tirés des Archives de la Police de Paris, pour servir à l'histoire de la morale et de la police»; 1827), автором которого был французский литератор, журналист, статистик и архивист префектуры полиции в 1815–1827 гг. Жак Пёше (1758–1830).

История, которую весьма вольно пересказывает далее Дюма, изложена в пятом томе этого сочинения (глава LXXV).

… за пару дней до убийства на площади Лувуа король Людовик XVIII послал за г-ном Деказом… — Имеется в виду сквер Лувуа на улице Ришелье, разбитый в 1839 г. на месте оперного зала, у выхода из которого в одиннадцать часов вечера 13 февраля 1820 г. был убит герцог Беррийский и который был вскоре после этого снесен.

203… дал ему приказ спуститься в крипту церкви святой Женевьевы и принести оттуда тот предмет, какой он обнаружит на гробнице кардинала Капрары… — Здание парижской церкви во имя святой Женевьевы, покровительницы Парижа, построенное в 1764–1790 гг. по планам французского архитектора Жака Жермена Суффло (1713–1780) на месте старинного храма XII в., в 1791 г. было превращено в Пантеон — место погребения великих деятелей эпохи свободы Франции; в дальнейшем, в зависимости от политического режима во Франции, оно несколько раз становилось то католической церковью, то мавзолеем и в настоящее время продолжает оставаться местом захоронения выдающихся французов (30 ноября 2002 г. туда были перенесены останки Александра Дюма).

Кардинал Капрара — Джованни Батиста Капрара (1733–1810), итальянский церковный и государственный деятель, кардинал (1792), с 1801 г. папский легат во Франции, архиепископ Милана (с 1802 г.); принимал участие в заключении конкордата 1801 года, пользовался расположением Наполеона и по его распоряжению был погребен в крипте парижской церкви святой Женевьевы (так именовался в то время Пантеон). Останки кардинала покоились там вплоть до августа 1861 г., когда они по требованию семьи покойного были перенесены в Рим.

… пошлите кого-нибудь в Королевскую библиотеку… — Имеется в виду Национальная библиотека Франции, располагающаяся в правобережной части Парижа, на улице Ришелье, за дворцом Пале-Рояль, в ансамбле зданий, построенных в XVII в. и расширенных в 1854–1875 гг.; ведет начало с личной библиотеки короля Карла V Мудрого (1338–1380; правил с 1364 г.); в 1692 г. стала публичной; до Революции называлась Королевской, с 1790 г. — Национальной, в эпоху Первой и Второй империй — Императорской, после реставрации Бурбонов и вплоть до 1848 г. снова именовалась Королевской; в настоящее время является одной из крупнейших библиотек мира.

… пусть ваш посланец попросит там выдать ему собрание сочинений святого Августина, изданное в тысяча шестьсот шестьдесят девятом году в формате ин-фолио… — Святой Августин (354–430) — святой католической церкви (в православии именуется блаженным); христианский богослов и церковный деятель, один из известнейших отцов католической церкви, автор многих религиозных сочинений, в том числе знаменитой религиозной автобиографии «Исповедь» («Confessionum»; 400).

204 … люди серьезные и незаинтересованные в этом вопросе вполне серьезно говорили, что герцог Бордоский, которому император Александр I дал имя Дитя Европы, был подмененным ребенком. — Герцог Бордоский — Анри Шарль Фердинанд Мари Дьёдонне д'Артуа (1820–1883), герцог Бордоский, более известный под именем граф де Шамбор, внук Карла X, сын Шарля Фердинанда, герцога Беррийского, убитого 13 февраля 1820 г. Лувелем; родился 29 сентября 1820 г., через семь с половиной месяцев после гибели своего отца; 2 августа 1830 г., после Июльской революции, король Карл X отрекся в его пользу от престола, заставив присоединиться к этому отречению и своего сына, герцога Ангулемского, и назначив герцога Луи Филиппа Орлеанского регентом при десятилетнем короле, однако уже 9 августа Луи Филипп сам принял корону; являлся последним представителем старшей линии Бурбонов и считался французскими легитимистами королем Генрихом V.

… Странная бестактность официальных газет, сообщивших подробности родов герцогини Беррийской, не в малой степени содействовала вере в то, что в весьма модной тогда песенке, ибо ее ошибочно приписывали Беранже, называлось ловким трюком. — Беранже, Пьер Жан (1780–1857) — французский поэт-песенник, убежденный демократ; сумел преобразить избранный им жанр песни, поднявшись до лучших образцов лирической и политической поэзии; был исключительно популярен в XIX в. во Франции, а также в некоторых других странах, особенно в России.

Здесь имеется в виду сатирическая песенка Беранже «Все это король» («C'est le Roi»; 1821), запрещенная судом присяжных 21 марта 1822 г.

205 … Кто бы сказал ему тогда, что спустя двенадцать лет он заставит самым жестоким образом удостоверять в Блае третью официальную беременность этой несчастной принцессы? — Блай — небольшой город на правом берегу Жиронды, общего эстуария Гаронны и Дордони, в 30 км к северо-западу от Бордо, в департаменте Жиронда; с древних времен служил крепостью, предназначенной для защиты Бордо от нападения со стороны моря; во времена Меровингов его крепостным сооружением служила цитадель, построенная аквитанским королем Харибертом II; в XII в. ее сменила новая крепость (замок Рюдель), а в 1685–1689 гг. французский военный архитектор Франсуа Ферри (1649–1701), действуя под руководством маршала Вобана (1633–1707), исполнявшего приказ Людовика XIV, построил на том же месте новую мощную цитадель, сохранившуюся до нашего времени.

В августе 1830 г. герцогиня Беррийская вместе со своим малолетним сыном, в пользу которого отреклись Карл X и его наследник герцог Ангулемский, уехала в Англию, а в следующем году — на Сицилию. Там у смелой и экзальтированной женщины, почему-то уверенной в роялистских симпатиях французов, возник химерический план повторить возвращение Наполеона с острова Эльба. В апреле 1832 г. она с несколькими сторонниками высадилась около Марселя и попыталась поднять там восстание в пользу своего сына, но оно было быстро подавлено. Затем герцогине удалось проехать через всю Южную Францию в Бордо, куда она позволила себе въехать в открытой коляске. Затем она проследовала в Вандею и там обратилась к роялистам с призывом поднять 24 мая восстание. Однако собравшийся отряд повстанцев, состоявший из нескольких сотен человек, был после двух стычек рассеян. Мария Каролина с трудом добралась до Нанта, где пять месяцев скрывалась в частном доме, а 8 ноября 1832 г. была выдана своим бывшим сторонником, после чего последовало ее заключение в крепость Блай. В январе 1833 г. герцогиня вынуждена была просить медицинской помощи, и тогда выяснилось, что она беременна. 22 февраля ею было сделано признание, что отцом будущего ребенка является сицилийский дворянин граф Этторе Карло Луккези Палли (1806–1864), с которым она якобы вступила в тайный брак, когда в 1831–1832 гг. жила на Сицилии. Это признание в значительной степени скомпрометировало герцогиню. После этого французское правительство подвергнуло узницу унизительному медицинскому и тюремному надзору, чтобы помешать герцогине скрыть ребенка, и дало широкую огласку фактам ее брака, беременности (которая, судя по срокам, не могла быть законной) и родов. 10 мая 1833 г. Мария Каролина родила девочку и после этого была отпущена на свободу. Политической роли она играть уже больше не могла и уехала на Сицилию, где жила в браке с графом Луккези Палли. Вместе с новой семьей она переехала потом в Венецию и жила там довольно продолжительное время, а затем — в Австрию, где и умерла.

… герцог Орлеанский выступил с протестом в газете «Монинг Кроникл»… — «Монинг Кроникл» («The Morning Chronicle» — англ. «Утренняя хроника») — влиятельная ежедневная лондонская газета, выходившая с 28 июня 1769 г. по 21 декабря 1862 г.; ее основателем был известный английский издатель и журналист Уильям Вудфол (1746–1803), руководивший ею до 1789 г. Заявление герцога Орлеанского было опубликовано в газете «Монинг Кроникл» 20 ноября 1820 г. (стр. 3, колонка «b») в английском переводе.

… герцог Орлеанский не может воздержаться от того, чтобы не обратить внимание на невероятную сцену, разыгравшуюся, согласно вышеназванному протоколу, в павильоне Марсан. — Павильон Марсан — северо-западный флигель дворца Тюильри, сохранившийся после катастрофического пожара 1871 г., который полностью уничтожил дворец; в царствование Людовика XVIII являлся резиденцией графа д'Артуа и его семьи и служил центром ультрароялистской оппозиции примирительной политике короля; с 1905 г. в павильоне Марсан размещается Музей декоративного искусства.

206… «Парижская газета», которую все знают как доверенный орган правительства… — «Парижская газета» («Le Journal de Paris») — первая французская ежедневная газета, выходившая с 1 января 1777 г. по 17 мая 1840 г.; публиковала литературные и театральные новости, светскую хронику, прогнозы погоды и результаты лотерии; в царствование Карла X служила официальным органом правительства.

… г-жа де Ватер, ее старшая горничная, спала; г-жа Лемуан, ее сиделка, отсутствовала, а г-н Денё, акушер, не был одет. — Госпожа де Ватер — Роза Жозефина Гоне де Казо (1771–1858), с 1795 г. супруга Эдме Поля де Ватера дю Фора (1772–1827), старшая горничная герцогини Беррийской.

Госпожа Лемуан — Урсула Антуанетта Блез (1776 —?), в замужестве Лемуан, сиделка герцогини Беррийской.

Денё, Луи Шарль (1767–1846) — французский врач, доктор медицины, акушер герцогини Беррийской.

… г-жа Буржуа зажгла свечу… — Госпожа Буржуа — Шарлотта Мария Вильмено (1784 —?), в замужестве Буржуа, дежурная горничная герцогини Беррийской.

… Врач Барон заявляет, что он увидел ребенка, лежащего на матери и еще не отделившегося от нее. — Барон, Жак Франсуа (1782–1849) — французский врач и патологоанатом, доктор медицины, медик детей герцога Беррийского.

… Хирург Бугон заявляет, что ребенок лежал на матери и был еще связан с ней пуповиной. — Бугон, Шарль Жан Жюльен (1779–1851) — французский врач, доктор медицины, с 1815 г. старший хирург графа д’Артуа; с 1820 г. член Академии медицины и главный хирург национальной гвардии; с 1830 г. эмигрант.

… герцогиня де Реджо сделала следующее заявление… — Герцогиня де Реджо — Мария Шарлотта Жюльенна Евгения де Куси (1791–1868), с 1812 г. вторая жена маршала Никола Шарля Удино (1767–1847), герцога де Реджо (с 1810 г.), родившая ему четырех детей; придворная дама герцогини Беррийской.

207… Обратите внимание на то, что сказала г-жа де Гулар… — Госпожа де Гулар (Goulard) — неясно, почему в заявлении, которое приписывают герцогу Орлеанскому, фигурирует это имя. На самом деле, речь здесь должна идти о Марии Луизе Жозефине де Монто (1773–1857), с 1792 г. супруге виконта Шарля Мишеля де Гонто-Бирона (1751–1822), придворной даме герцогини Беррийской, а затем гувернантке ее дочери.

… Обратите внимание на то, что заметил г-н Франк, телохранитель графа д'Артуа… — Франк, Луи (1790 —?) — телохранитель графа д'Артуа.

207… Обратите внимание на то, что увидел г-н Лене, национальный гвардеец… — Лене, Никола Виктор (1796 —?) — парижский бакалейщик, гренадер 4-го батальона 9-го легиона парижской национальной гвардии.

… Обратите внимание на то, что увидел маршал Сюше, который по приказу короля проживал в павильоне Флоры… — Маршал Сюше — Луи Габриель Сюше (1770–1826), французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1799), маршал Империи (1811), генерал-полковник кавалерии императорской гвардии (1813), герцог д’Альбуфера (1813), пэр Франции (1814).

Павильон Флоры — юго-западный флигель дворца Тюильри, построенный в 1607–1610 гг., полностью перестроенный в 1864–1868 гг. и наряду с павильоном Марсан сохранившийся после разрушительного пожара 1871 г., который уничтожил дворец; находится на правом берегу Сены, рядом с Королевским мостом; ныне галереей связан с Лувром и является частью его музея.

… Обратите внимание на то, что должен был увидеть маршал де Куаньи… — Маршал де Куаньи — имеется в виду Франсуа Анри де Франкето, второй герцог де Куаньи (см. примеч. к с. 24), получивший в 1816 г. звание маршала Франции.

XXXV

208… Тем временем было принято решение об Испанской экспедиции, и герцог Ангулемский взял на себя командование армией, которая должна была выступить в поход. — Имеется в виду вторжение французской армии в Испанию 7 апреля 1823 г., имевшее целью подавить там революционное движение и восстановить власть короля Фердинанда VII (1784–1833; правил с 1814 г.), который утратил ее в ходе революции 1820–1823 гг.; решение об этой экспедиции, победоносно завершившейся в ноябре того же года, было принято на Веронском конгрессе Священного союза, проходившем с 20 октября по 14 декабря 1822 г.

209… герцог Орлеанский… щедро раздавал авансы либеральному общественному мнению и завязывал все более и более тесные отношения с Бенжаменом Констаном, Манюэлем, Лаффитом, Станисласом Жирарденом, герцогом Дальбергом и генералом Фуа — столпами либеральной партии. — Констан, Бенжамен (1767–1830) — французский писатель, публицист и политический деятель, уроженец Лозанны; многолетний любовник Жермены де Сталь, родившей от него в 1797 г. дочь; автор романов и эссе, один из крупнейших представителей французского романтизма; в 1819–1822 и 1824–1830 гг. член Палаты депутатов, видный оратор, защитник парламентаризма и свободы прессы, один из вождей либеральной оппозиции, поддержавший в августе 1830 г. приход к власти Луи Филиппа.

Манюэль, Жак Антуан (1775–1827) — французский политический деятель и адвокат, в 1818–1823 гг. член Палаты депутатов, занимавший видное место в рядах либеральной оппозиции и прославившийся своим выступлением в феврале 1823 г. против намерения правительства послать французские войска на подавление революции в Испании.

Лаффит, Жак (1767–1844) — французский банкир, политик и государственный деятель; в 1814–1820 гг. управляющий Банком Франции, в 1816–1823 и 1827–1844 гг. член Палаты депутатов; сыграл видную роль во время Июльской революции, поддержав кандидатуру Луи Филиппа Орлеанского на престол; со 2 ноября 1830 г. по 13 марта 1831 гг. глава правительства и министр финансов; в эпоху Реставрации был одним из богатейших людей Франции, но к концу жизни почти разорился.

Жирарден, Луи Станислас Ксавье де (1762–1827) — французский политик, публицист, административный деятель и военачальник; сын маркиза Рене Луи де Жирардена (1735–1808), друга и почитателя Жан Жака Руссо, крестник короля Станислава Лещинского; бригадный генерал (1808), граф Империи (1810); префект департамента Нижняя Сена в 1812–1814 гг. и департамента Кот д’Ор в 1819–1820 гг.; в 1791–1792 гг. член Законодательного собрания, в 1809–1814 гг. член Законодательного корпуса, в 1819–1827 гг. член Палаты депутатов, входивший в ряды либеральной оппозиции.

Герцог Дальберг — Эммерих Йозеф фон Дальберг (1773–1833), немецкий дипломат, баденский посланник в Париже, сблизившийся с Талейраном и перешедший во французское подданство; вел переговоры о бракосочетании Наполеона с Марией Луизой и в 1810 г. получил титул герцога; в 1814 г. входил в состав Временного правительства и участвовал в реставрации Бурбонов; в период Реставрации стал членом Палаты пэров, в 1816–1820 гг. занимал пост французского посла в Турине.

Фуа, Максимильен Себастьен (1775–1825) — французский военачальник и политический деятель; участник наполеоновских войн, бригадный генерал (1808), дивизионный генерал (1810), граф Империи; в период Реставрации дважды (в 1819 и 1824 гг.) избирался в Палату депутатов, в которой был одним из видных деятелей либеральной оппозиции и пользовался большой популярностью; его похороны 30 ноября 1825 г. вылились в огромную манифестацию, имевшую явный антиправительственный характер.

… Я и сам обязан своим зачислением в штат служащих герцога Орлеанского — зачислением, которое произошло под покровительством генерала Фуа, — моему званию сына республиканского генерала. — В 1823 г., когда молодой Дюма приехал в Париж искать место службы, генерал Фуа оказал ему покровительство и помог устроиться в канцелярию герцога Орлеанского.

… развалившись на канапе в особняке Лаффита, он обратился к находившемуся подле него банкиру… — Особняк Лаффита — городская усадьба в правобережной части Парижа, на углу улицы Артуа (с 1830 г. — улицы Лаффита) и Прованской улицы, построенная в 70-х гг. XVIII в. архитектором Жаном Бенуа Венсаном Барре (1735–1824) по заказу финансиста Жана Жозефа де Лаборда (1724–1794) и с 1822 г. принадлежавшая Жаку Лаффиту; была снесена в 1867 г., при прокладке четвертой секции улицы Лафайета.

… однажды, беседуя с Руайе-Колларом и Бенжаменом Констаном, которые еще не примкнули к орлеанистам, он промолвил… — Руайе-Коллар, Пьер Поль (1763–1845) — французский либеральный политик, философ, публицист и адвокат; автор психологической теории познания; член Французской академии (1827); в 1797–1799 гг. член Совета пятисот, в 1815–1842 гг. член Палаты депутатов, а в 1828–1830 гг. ее председатель; сторонник конституционной монархии, видный оратор.

210… Тьер полагает, что это возможно. — Тьер, Луи Адольф (1797–1877) — французский политик, историк, публицист, адвокат и государственный деятель; автор трудов по истории Великой Французской революции, член Французской академии (1833); орлеанист, сторонник конституционной монархии, глава правительства с 22 февраля по 6 сентября 1836 г. и с 1 марта по 29 октября 1840 г.; с 17 февраля по 31 августа 1871 г., после падения Второй империи, глава исполнительной власти; с 31 августа 1871 г. по 3 сентября 1873 г. президент Франции.

… Странные историки, отдающие предпочтение Генриху III перед Людовиком XVI, Карлу IX перед Людовиком XV, Франциску II перед Людовиком XIV, Генриху II перед Людовиком XIII, а Франциску I перед Генрихом IV! — Генрих III (1551–1589) — третий сын короля Генриха II и его жены с 1533 г. Екатерины Медичи (1519–1589), с 1566 г. герцог Анжуйский, в 1574 г. под именем Генриха III занявший французский трон и ставший последним французским королем из династии Валуа; его царствование ознаменовалось серией затяжных гражданских войн; вступив в непримиримую борьбу с главой Католической лиги герцогом Генрихом де Гизом, отдал приказ о его убийстве, но 1 августа 1589 г. сам был убит доминиканским монахом Жаком Клеманом (1567–1589).

Карл IX (1550–1574) — второй сын Генриха II и Екатерины Медичи, король Франции с 1560 г., царствование которого ознаменовалось Религиозными войнами и Варфоломеевской ночью. Людовик XV — см. примеч. к с. 7.

Франциск II (1544–1560) — старший сын Генриха II и Екатерины Медичи, король Франции с 1559 г., скоропостижно умерший незадолго до своего семнадцатилетия.

Людовик XIV — см. примеч. к с. 5.

Генрих II Валуа (1519–1559) — французский король с 1547 г., второй сын Франциска I (см. примеч. к с. 169) и его первой жены (с 1514 г.) Клод Французской (1499–1524), царствование которого отмечено возобновлением войны с Габсбургами и суровым преследованием гугенотов.

Людовик XIII (1601–1643) — король Франции с 1610 г.; сын Генриха IV (см. примеч. к с. 126) и его жены с 1600 г. Марии Медичи (1573–1642); отец Людовика XIV.

211… Господин Сарран, рассказывающий эту занятную подробность, утверждает, что виной тому были три миллиона франков, которые требовалось израсходовать на переворот… — Сарран, Бернар (1796–1874) — французский публицист, историк и политик; журналист, сотрудничавший в оппозиционных изданиях; один из учредителей газеты «Новая Минерва», выходившей в 1835–1838 гг.; бонапартист, находившийся в оппозиции к королю Луи Филиппу; в 1848–1849 гг. депутат Учредительного собрания; автор ряда исторических сочинений.

Дюма пересказывает здесь диалог Лаффита и Талейрана, приведенный в книге Б.Саррана «Луи Филипп и контрреволюция 1830 года» («Louis-Philippe et la contre-rdvolution de 1830»; 1834; v. 1, pp. 143–144).

… его царствование, подобно проходу через пролив Девилз-Грип в романе «Лоцман» Фенимора Купера, было не чем иным, как плаванием среди рифов. — «Лоцман» («The Pilot») — исторический роман Фенимора Купера (см. примеч. к с. 136), впервые опубликованный в 1824 г.

Девилз-Грип (англ. «Чертовы тиски») — изобилующий рифами и потому крайне опасный для мореплавания узкий пролив, многократно упоминаемый в романе «Лоцман».

212… Его фавориты — герцог Деказ, г-жа дю Кайла, г-н д'Аваре — были избранниками его эгоизма, а не его любви. — Госпожа дю Кайла — Зоя Виктория Талон (1785–1852), дочь маркиза Антуана Омера Талона (1760–1811), с 1802 г. жена графа графа Ашиля де Баши дю Кайла (1755–1851), последняя фаворитка и наперсница Людовика XVIII.

Господин д’Аваре — Антуан Луи Франсуа де Безьяд (1759–1811), граф, а затем (с 1799 г.) герцог д’Аваре, французский аристократ, генерал-майор, доверенное лицо графа Прованского, организатор его побега из Франции в июне 1791 г. и его товарищ по эмиграции.

… Каждая уступка, на которую ему приходилось идти со времени министерства Фуше и вплоть до министерства Шатобриана, он делал не вследствие трезвой оценки, а по необходимости. — Под министерством Фуше, по-видимому, понимается тот короткий период с 22 июня по 7 июля 1815 г., когда после второго отречения Наполеона I он возглавлял правительственную комиссию. Министерством Шатобриана здесь назван, вероятно, период, когда Шатобриан занимал пост министра иностранных дел (с 28 декабря 1822 г. по 4 августа 1824 г.) в кабинете министров Жозефа де Виллеля (1773–1854), возглавлявшего правительство с 1821 по 1828 гг.

… во время бегства, которое он совершал вместе с герцогом д'Аваре и которое было похоже на бегство королевской семьи в Варенн… — О бегстве в Варенн см. примеч. к с. 47.

… Когда вышла в свет небольшая книжка, содержавшая рассказ об этом бегстве, чувство отвращения, которое она вызвала, было единодушным. — Имеется в виду изданная в 1823 г. 90-страничная брошюра под названием «Описание путешествия из Парижа в Брюссель и Кобленц в 1791 году» («Relation d'un voyage de Paris à Bruxelles et à Coblentz en 1791»), автором которой значится Людовик XVIII и которая содержит посвящение герцогу д’Аваре.

… Если ее автором является король, — высказался один из самых знаменитых критиков того времени, — она выше всякой критики… — Приводя эти слова в главе LXXXIII своих мемуаров, Дюма сообщает, что они содержались в рецензии, опубликованной в газете «Зеркало» («Le Miroir»).

213… Карл X решил бороться с делом, которое за шестьдесят лет до этого осуществил г-н де Шуазёль… — Господин де Шуазёль — здесь: Этьенн Франсуа Шуазёль (1719–1785), граф, затем (с 1758 г.) герцог де Стенвиль и пэр Франции; старший сын Франсуа Жозефа де Шуазёля (ок. 1695–1769), маркиза де Стенвиля, и его супруги с 1717 г. Франсуазы Луизы де Бассомпьер (ок. 1694–1758); французский государственный деятель, исполнявший в 1758–1770 гг. должность первого министра, хотя и не носивший этого звания официально; посол в Риме (1753–1757) и в Вене (1757–1758), государственный секретарь по иностранным делам (1758–1761 и 1766–1770), государственный секретарь по военным делам (1761–1770), государственный секретарь по делам военно-морского флота (1761–1766); в 1770 г. был отправлен в отставку.

Одним из главных достижений Шуазёля в области внутренней политики стало изгнание из Франции иезуитов (1763).

… на глазах у всех возникали и процветали их учебные заведения: в Бийоме, Монруже, Сент-Лшёле, Сент-Анн-д’Оре, Бордо… — Бийом (Billom; у Дюма ошибочно Billon) — городок в центральной части Франции, в Оверни, в департаменте Пюи-де-Дом, в 22 км к юго-востоку от Клермон-Феррана; в 1556 г. здесь открылся первый во Франции иезуитский коллеж, просуществовавший вплоть до 1762 г.

Монруж — городок в Иль-де-Франсе, в департаменте О-де-Сен, в 5 км к югу от центра Парижа; иезуитский коллеж был основан здесь в 1668 г.

Сент-Ашёль — старинное августинское аббатство в юго-восточном квартале города Амьен на севере Франции, в департаменте Сомма; в августе 1814 г. иезуиты открыли в зданиях этого монастыря свой коллеж, ставший первым во Франции после восстановления иезуитского ордена и самым влиятельным; он просуществовал до 1880 г.

Сент-Анн-д'Оре — селение на северо-западе Франции, в Бретани, в департаменте Морбиан; здешняя базилика, построенная в 1867–1872 г. на месте старинной часовни и посвященная святой Анне, которая якобы несколько раз являлась в 1623–1625 гг. местному крестьянину, служит одним из главных паломнических мест во Франции.

Бордо — старинный город на юго-западе Франции, на реке Гаронна, административный центр департамента Жиронда; свой первый коллеж, носивший имя святой Магдалины, иезуиты открыли здесь в 1574 г.

… «Miserere», эта всеобъемлющая песнь скорби, повсюду поднималась с земли Франции и печально возносилась к Небу. — «Miserere» (лат. «Помилуй [, меня Боже]) — многоголосное католическое песнопение на латинский текст 50-го псалма, написанное в 1638 г. итальянским композитором Григорио Аллегри (1582–1652).

… они предпочитают «Бога добрых людей», а не «Dies irae», «Старого солдата», а не «Kyrie eleison»… — «Dies irae» (лат. «День гнева») — католическое богослужебное песнопение, посвященное Судному дню; автором его считается францисканский монах Фома Челанский (ок. 1190 — ок. 1260).

«Бог добрых людей» («Le Dieu des bonnes gens») — антиклерикальная песня Беранже, написанная в 1817 г.

«Kyrie eleison» (гр. Κύριε έλέησον — «Кирие элейсон», рус. «Господи, помилуй») — молитвенный призыв, используемый в молитвословии и богослужении.

«Старый солдат» («Le Vieux Soldat») — вероятно, имеется в виду песня «Воспоминания старого воина» («Souvenirs d'un vieux militaire»), одна из самых знаменитых песен Эмиля Дебро (см. примеч. ниже), написанная в 1817 г.; ее сюжет — встреча наполеоновского офицера со старым солдатом, который когда-то спас ему жизнь, а теперь живет подаянием.

… в этом причина известности Беранже и популярности Дебро. — Дебро, Эмиль (1796–1831) — французский поэт-песенник, демократ и бонапартист; свои песни, пропитанные ненавистью к режиму Реставрации и пользовавшиеся огромной популярностью, исполнял в кабачках.

… Он послал своих сыновей учиться в коллеж Генриха IV… — Имеется в виду одно из самых престижных учебных заведений Франции, основанное в 1796 г. и разместившееся в зданиях бывшего монастыря святой Женевьевы в левобережной части Парижа; первоначально именовалось Центральной школой Пантеона, с 1804 г. — лицеем Наполеона, а в эпоху Реставрации стало называться лицеем Генриха IV; в нем учились сыновья Луи Филиппа и представителей высшей аристократии.

… Послушайте Поля Луи Курье, самого независимого памфлетиста того времени… — Курье, Поль Луи (1772–1825) — французский офицер, литератор, переводчик и эллинист, автор памфлетов, в которых он выступал против роялистской реакции во Франции; свои сочинения нередко подписывал именем «Поль Луи, виноградарь».

214… Не бывать более драгонадам и Варфоломеевским ночам… — Драгонады (от слова «драгуны») — способ насильственного обращения протестантов в католичество, применявшийся французским правительством в 1681–1685 гг., накануне отмены Нантского эдикта; заключался в размещении солдат-кавалеристов на постой в домах гугенотов, причем постояльцам разрешалось самое жестокое обращение с хозяевами.

… не бывать тогда и Жакериям, Лигам и Баррикадам. — Жакерия — крупнейшее крестьянское восстание во Франции, вспыхнувшее на севере страны летом 1358 г., во время Столетней войны, которая привела к политическому кризису, экономической разрухе и увеличению налогового гнета; было жестоко подавлено королевским правительством.

Под названием «Лига» во Франции в XVI в. известны две организации воинствующих католиков: Католическая лига (1576) и ее преемница Парижская лига (1585); обе они возглавлялись герцогом Генрихом I де Гизом (1550–1588) и вели войны против гугенотов и их вождя Генриха Наваррского, ставшего французским королем в 1589 г.

Баррикады — скорее всего, имеется в виду народное восстание, вспыхнувшее в Париже 12 мая 1588 г., в ходе Восьмой религиозной войны (1585–1598), и именуемое в истории Днем баррикад; инспирированное Генрихом де Гизом, оно было направлено против выжидательной политики короля Генриха III, которому на другой день пришлось бежать из Парижа, оставив его в руках герцога де Гиза.

215… Нет более аббата Дюбуа, нет пестунов, нет никого, кто скажет юному принцу: ''Все принадлежит вам, вы можете все"… — Аббат Дюбуа — Гийом Дюбуа (1656–1723), французский политический деятель и кардинал; сын аптекаря, аббат, ставший наставником юного Филиппа II Орлеанского и призванный своим учеником к власти, когда тот стал регентом; продажный, распутный, беспринципный, лицемерный интриган оказался чрезвычайно ловким дипломатом; в 1717 г. он заключил союз Франции с Англией и Голландией, направленный против Испании, в 1718 г. стал министром иностранных дел, а в 1722 г. — первым министром; архиепископ Камбре (1720), кардинал (1721), член Французской академии (1722).

216… Все письменные жалобы, подписанные Дюпеном, были подсказаны, а зачастую и составлены принцем. — Дюпен, Андре Мари Жан Жак (1783–1865) — французский адвокат, политик и государственный деятель; личный советник Луи Филиппа Орлеанского, во многом способствовавший провозглашению его французским королем; в 1815 г. защитник маршала Нея во время суда над ним в Палате пэров; член Палаты депутатов в 1815 и 1827–1848 гг. и ее председатель в 1832–1840 гг.; в 1848–1849 гг. депутат Учредительного собрания; в 1849–1851 гг. депутат Законодательного собрания и его председатель; генеральный прокурор кассационного суда в 1830–1852 и 1857–1865 гг.; член Французской академии (1832).

… В числе судебных процессов, затеянных принцем, был один, начатый против герцога де Бассано… — Герцог де Бассано — Юг Бернар Маре (1763–1839), французский дипломат и государственный деятель, член Французской академии (1803); адвокат, с августа 1792 г. чиновник министерства иностранных дел, назначенный в июле 1793 г. послом в Неаполе; 25 июля 1793 г., на пути в Неаполь, был арестован в селении Новате-Медзола в Ломбардии австрийцами и до конца 1795 г. находился в плену; затем занимался журналистикой, в 1799 г. стал секретарем первого консула Бонапарта, а затем государственным секретарем; в 1811–1813 гг. занимал пост министра иностранных дел, в 1809 г. получил титул герцога де Бассано; после второй реставрации Бурбонов был выслан из Франции и получил разрешение вернуться на родину лишь в 1820 г.; в годы Июльской монархии стал пэром Франции (1831), занимал крупные государственный посты, а с 10 по 18 ноября 1834 г. был председателем совета министров.

… в наши намерения входит поговорить о притязаниях Марии Стеллы, о которой уже было сказано несколько слов в начале этого повествования. — См. примеч. к с. 9.

XXXVI

… в 1825 году Мария Стелла появилась в Париже, имея на руках решение суда Фаэнцы… — Фаэнца — город в Италии, в области Эмилия-Романья, в провинции Равенна, в 8 км к северо-востоку от Модильяны; центр епархии.

217… г-ну Удару, начальнику нашей канцелярии, были возвращены несколько мелких писем… — Удар, Жак Парфе (1791–1835) — личный секретарь герцогини Орлеанской, а затем управляющий личными владениями короля Луи Филиппа.

218… Имя это было вычеркнуто оттуда лишь в 1833 году, после того как я опубликовал «Галлию и Францию». — «Галлия и Франция» («Gaule et France») — исторический очерк Дюма, во многом определивший основное направление его творчества и охватывающий период времени от глубокой древности до вступления на французский престол короля Филиппа Валуа в 1328 г.; впервые был опубликован в 1833 г. в Париже (in-8°, 380 р.), в издательстве книготорговца Юрбена Канеля (1789–1867).

219… За вычетом тюрьмы, с притязаниями Марии Стеллы произошло то же, что и с притязаниями Матюрена Брюно. — Матюрен Брюно (1784–1822) — башмачник из городка Везен на западе Франции, авантюрист, начиная с 1816 г. выдававший себя за сына Людовика XVI; в 1818 г. был приговорен к семи годам тюремного заключения за мошенничество и скончался в тюрьме Мон-Сен-Мишель.

… населяли балкон, протянувшийся перед окнами ее квартиры на улице Риволи. — Риволи — улица в центральной части Парижа, которая была проложена в 1802–1855 гг., в несколько этапов, через густо застроенные кварталы, примыкавшие к дворцам Пале-Рояль, Лувр и Тюильри, и служит естественным продолжением Елисейских полей; одна из самых длинных в Париже; составляет часть магистрали, пересекающей город с востока на запад; названа в 1804 г. в честь победы Наполеона Бонапарта над австрийской армией у селения Риволи в Северной Италии 14–15 января 1797 г.

Баронесса фон Штернберг занимала квартиру на шестом этаже дома на углу улиц Риволи и Сен-Флорантен.

… Карл X был коронован в Реймсе в мае 1825 года… — Реймс — старинный город на северо-востоке Франции, в 130 км к северо-востоку от Парижа, в департаменте Марна; место миропомазания французских королей.

Карл X был коронован в Реймском соборе 28 мая 1825 г.

220… ведал этими закупками некто г-н Южине… — Южине, Жозеф (1771–1853) — управляющий домашним персоналом герцога Орлеанского, а перед этим интендант баронессы де Сталь и ее доверенное лицо.

… в эти закупки не входила дичь, которую два раза в неделю присылали из многочисленных лесов герцога Орлеанского и излишек которой метрдотель принца сбывал Шеве. —Шеве, Жермен Шарль (1771–1832) — хозяин изысканной гастрономической лавки, помещавшейся в одной из галерей Пале-Рояля; бывший садовник из селения Баньоле близ Парижа; основатель торгового дома Шеве, просуществовавшего до 1893 г.

… Четыре су на молоко для г-жи де Доломьё. — Госпожа де Доломьё — Кристина Зоя де Монжуа (1774–1849), сестра графа Гюстава де Монжуа (см. примеч. к с. 105), с 1800 г. супруга маркиза Артюса де Грате де Доломьё (1751–1843), придворная дама герцогини Орлеанской.

… пока герцогиня Орлеанская подсчитывала количество постиранных подгузников герцога де Монпансье и пеленок принцессы Клементины, герцог разбирался с расходами своих старших детей. — Герцог де Монпансье — здесь: Антуан Мари Филипп Орлеанский (1824–1890), герцог де Монпансье, младший сын герцога Луи Филиппа Орлеанского; артиллерийский офицер, участвовавший в завоевании Алжира и в 1846 г. получивший чин генерал-майора; с 1846 г. супруг испанской инфанты Марии Луизы Фернанды (1832–1897), наследной принцессы в 1833–1851 гг., сестры испанской королевы Изабеллы II; после Февральской революции 1848 года жил в Англии, Голландии, потом обосновался в Испании и принял испанское подданство; в 1858 г. стал главнокомандующим испанской армией, а в 1859 г. получил титул испанского инфанта; в 1870 г. безуспешно претендовал на испанский трон.

Принцеса Клементина — Мария Клементина Орлеанская (1817–1907), мадемуазель де Божоле, младшая дочь герцога Луи Филиппа Орлеанского, с 1843 г. супруга принца Августа Саксен-Кобург-Готского (1818–1881), родившая мужу пять детей.

221… Принцессы Луиза и Мария и г-жа де Малле. — Принцесса Луиза — Луиза Мария Тереза Шарлотта Изабелла Орлеанская (1812–1850), старшая дочь герцога Луи Филиппа Орлеанского, с 1832 г. вторая супруга бельгийского короля Леопольда I (1790–1865; правил с 1831 г.), родившая мужу четырех детей.

Принцесса Мария — Мария Кристина Каролина Аделаида Франсуаза Леопольдина Орлеанская (1813–1839), вторая дочь герцога Луи Филиппа Орлеанского, с 1837 г. супруга герцога Александра Вюртембергского (1804–1881), талантливая художница и одаренный скульптор; умерла в возрасте двадцати шести лет от туберкулеза.

Госпожа Малле — гувернантка старших дочерей герцога Луи Филиппа Орлеанского.

… Принцесса Клементина и г-жа Анжеле. — Агата Анжеле — младшая гувернантка принцессы Клементины, а затем ее придворная дама.

… Герцог Немурский и г-н де Ларнак, которые берут с собой еду в коллеж. — Ларнак, Гюстав де (1793–1868) — воспитатель герцога Немурского (см. примеч. к с. 165), а затем его личный секретарь; член Палаты депутатов в 1845–1848 гг.

222… в Пале-Рояле существовало три бюро благотворительной помощи: одним, расходы по которому нес герцог, управлял г-н Броваль; вторым, использовавшим личные средства герцогини, руководил г-н Удар, и, наконец, на третий, находившийся в руках г-на Лами, деньги выдавала принцесса Аделаида. — Броваль, Никола Тома Франсуа Манш де (1756–1834) — личный секретарь и преданный друг герцога Орлеанского с 1799 г., не покидавший его до конца жизни, главноуправляющий его финансами.

Лами, Огюст Жан де (1796–1869) — личный секретарь принцессы Аделаиды.

223… он принял у себя Казимира Делавиня, уволенного из королевской канцелярии, и дал ему должность в своей библиотеке… — Делавинь, Казимир Жан Франсуа (1793–1843) — французский поэт и драматург; автор популярных трагедий на историко-романтические сюжеты; член Французской академии (1825); с 1817 г. занимал должность библиотекаря в министерстве юстиции, но в апреле 1823 г. был грубо уволен с нее за проявляемое им свободомыслие, после чего герцог Орлеанский назначил его хранителем библиотеки Пале-Рояля.

…он приобрел «Кирасира» и «Гусара» Жерико… — Жерико, Теодор (1791–1824) — французский художник, скульптор и рисовальщик, крупнейший представитель европейской живописи эпохи романтизма, самым известным произведением которого является картина «Плот "Медузы"» (1818–1819); его кисти принадлежит серия картин, посвященных военной истории наполеоновской Франции и созданных в 1812–1814 гг.

«Кирасир» — имеется в виду «Раненый кирасир, покидающий поле боя» («Cuirassier blessd quittant le feu»), большое полотно (3,49x2,66 м, масло по холсту), созданное Жерико в 1814 г. и хранящееся ныне в Музее Лувра.

Одновременно с этой картиной герцог Орлеанский приобрел полотно Жерико «Офицер конных егерей императорской гвардии, идущий в атаку» («Officier de chasseurs à cheval de la garde impériale chargeant»; 3,49x2,66 м; масло по холсту), созданное в 1812 г. и с 1851 г. также хранящееся в Музее Лувра. Видимо, его и имеет здесь в виду Дюма, говоря о картине «Гусар».

… заказал Верне полотна с изображением не только битв при Жемаппе и Вальми, но и боев при Шампобере и Монмирае… — Верне — здесь: Орас Верне (1789–1863), французский художник, представитель художественной династии, сын художника Карла Верне (см. примем, к с. 43) и внук художника Клода Верне (1714–1789); в 1829–1834 гг. директор Французской академии в Риме; автор патетических батальных полотен, созданных по заказу Луи Филиппа и Наполеона III.

Орас Верне написал по заказу герцога Орлеанского четыре монументальных полотна (1,75x2,88 м; масло по холсту), которые хранятся ныне в Лондоне, в Британской Национальной галерее, и два из которых — «Битва при Жемаппе» («Le Bataille de Jemappes»; 1821) и «Битва при Вальми» («Le Bataille de Valmy»; 1826) — посвящены знаменитым сражениям эпохи революционных войн, а две — «Битва при Ганау» («Le Bataille de Hanau»; 1824) и «Битва при Монмирае» («Le Bataille de Montmirail»; 1821) — сражениям кампаний 1813 и 1814 гг., ознаменовавшимся победой французских войск.

10 февраля 1814 г., в ходе т. н. Шестидневной войны на территории Франции, Наполеон разгромил близ селения Шампобер в департаменте Марна, в 100 км к востоку от Парижа, 9-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Захара Дмитриевича Олсуфьева (1772–1835), а на другой день, 11 февраля, возле соседнего городка Монмирай в том же департаменте, в 17 км к западу, — корпус генерала от инфантерии Фабиана Вильгельмовича Остен-Сакена (1752–1837).

… участвовал в подписке на памятники Лббатуччи и Клеберу… — Аббатуччи — здесь: Жан Шарль Аббатуччи (1770–1796), французский военачальник, корсиканец, дивизионный генерал (1796), сын дивизионного генерала Жака Пьера Аббатуччи (1723–1813); командуя гарнизоном осажденной австрийцами крепости Юненг (нем. Гюнинген) на северо-востоке Франции, в Эльзасе, был смертельно ранен во время ночной вылазки и умер на другой день, 2 декабря 1796 г.

Первый памятник генералу Аббатуччи, созданный из белого мрамора, был установлен в Юненге в 1801 г., но его снесли в 1815 г., во время оккупации Франции союзными войсками; новый памятник, выполненный в форме обелиска, был воздвигнут там в 1828 г., а в 1907 г. его перенесли на главную городскую площадь, названную вскоре после этого именем генерала.

Тело генерала Клебера (см. примеч. к с. 131), убитого 14 июня 1800 г. фанатиком-мусульманином, было помещено в свинцовый гроб, вложенный в дубовый, и 17 июня погребено в Каире, в форте Ибрагим; 6 июля 1801 г., в ходе эвакуации французов из Египта, гроб с останками генерала был перевезен во Францию и находился в замке Иф близ Марселя все годы Империи, поскольку с точки зрения Бонапарта генерал Клебер оставался символом республиканизма; лишь спустя семнадцать лет, в эпоху Реставрации, по приказу Людовика XVIII прах главного соперника Бонапарта был перевезен в Страсбург, родной город Клебера, и 7 сентября 1818 г. похоронен в часовне святого Лаврентия кафедрального собора. Однако 15 декабря 1838 г. тело Клебера было снова перезахоронено — на этот раз в склепе на центральной площади Страсбурга, которая носит теперь имя генерала; спустя еще полтора года, 14 июня 1840 г., состоялось торжественное открытие установленного над его склепом бронзового памятника работы скульптора Филиппа Грасса (1801–1876).

… за собственный счет установил в нефе церкви святого Рока мраморную доску над могилой великого Корнеля… — Корнель, Пьер (1606–1684) — крупнейший французский драматург, представитель классицизма, старший современник Ж.Расина; член Французской академии (1647); учился в иезуитском коллеже, изучал право, стал адвокатом; дебютировал на сцене комедией «Мелита, или Подложные письма» (1629), поставленной с большим успехом в Париже; трагикомедия «Сид» (1636) принесла ему славу величайшего писателя своего времени; его длительная и плодотворная карьера драматурга — автора трагедий, комедий и трагикомедий — дважды прерывалась на несколько лет, а в 1674 г., после провала его пьесы «Сурена», он окончательно отошел от театра; среди самых известных его произведений, кроме «Сида», трагедии «Гораций» (1640), «Цинна, или Милосердие Августа» (1641), «Полиевкт» (1642), «Родогуна, принцесса Парфянская» (1644), «Никомед» (1651).

Церковь святого Рока, построенная в 1653–1722 г. по планам архитектора Жака Лемерсье (1585–1654), находится в правобережной части старого Парижа, на улице Сент-Оноре.

Памятная доска в честь Пьера Корнеля, умершего 1 октября 1684 г. в Париже, на улице Аржантёй, и погребенного в церкви святого Рока, к приходу которой относится улица Аржантёй, была установлена в этой церкви 10 августа 1821 г. (во время Революции могила великого драматурга была осквернена).

XXXVII

… Герцог Орлеанский получил шестнадцать миллионов, герцог де Лианкур — миллион четыреста тысяч франков, герцог де Шуазёль — миллион сто тысяч франков, г-н де Лафайет — четыреста пятьдесят тысяч шестьсот восемьдесят два франка, г-н Гаэтан де Ларошфуко — четыреста двадцать восемь тысяч двести шесть франков, г-н де Тьяр — триста пятьдесят семь тысяч восемьсот пятьдесят франков и, наконец, г-н Шарль Ламет — двести одну тысячу шестьсот девяносто шесть франков. — Герцог де Лианкур — Франсуа Александр Фредерик де Ларошфуко (1747–1827), герцог де Лианкур, а с 1792 г. седьмой герцог де Ларошфуко; французский политик, офицер, ученый, знаменитый филантроп и пропагандист передовых научно-практических идей; в 1783–1791 гг. главноуправляющий королевским гардеробом; член Академии наук, основатель Школы наук и ремесел (1780); депутат Генеральных штатов от округа Клермон, председатель Национального собрания с 18 июля по 2 августа 1789 г.; в 1792 г. эмигрировал в Англию, спустя два года переехал в Америку и принимал там деятельное участие в работе Общества освобождении Пенсильвании, которое ставило своей задачей постепенное упразднение рабства негров; при Консулате вернулся во Францию, жил в своем имении и чрезвычайно активно старался пропагандировать и внедрять образцовые приемы ведения хозяйства, метод вакцинации, первые во Франции сберегательные кассы и другие передовые методы в разных сферах жизни; эту деятельность неустанно продолжал при Реставрации, оставил ряд сочинений по этим вопросам; в 1814 г. стал членом Палаты пэров, однако его независимая позиция в Палате вызвала к нему неприязнь со стороны правительства Бурбонов, и после разного рода придирок правительство лишило его в 1823 г. ряда постов, которые он занимал и на которых бескорыстно и очень энергично работал (был членом генерального совета мануфактур, совета по сельскому хозяйству, генерального совета по надзору за тюрьмами и т. п.); эти преследования сделали его весьма популярным в либеральных кругах, и его похороны 30 марта 1827 г., отчасти из-за неловких действий со стороны властей, вылились в антиправительственную манифестацию — главным образом учащейся молодежи.

Шуазёль, Клод Антуан, герцог де (1760–1838) — французский военный и политический деятель, родственник министра де Шуазёля, герцог и пэр Франции (1787); с 1791 г. полковник Королевского драгунского полка, принимавший участие в организации бегства королевской семьи; в октябре 1792 г. эмигрировал и сражался в рядах армии Конде; во Францию вернулся в 1801 г.; в эпоху Реставрации заседал в Палате пэров и выступал поборником конституционных основ монархии; автор мемуаров, изданных в 1822 г. и носящих название «Рассказ об отъезде Людовика XVI 20 июня 1791 года, написанный в августе 1791 года в тюрьме Верховного национального суда Орлеана» («Rélation du départ de Louis XVI, le 20 juin 1791, écrite en août 1791, dans la prison de la haute Cour nationale d’Orléans»).

Господин Гаэтан де Ларошфуко — маркиз Фредерик Гаэтан де Ларошфуко-Лианкур (1779–1863), младший сын герцога де Ларошфуко-Лианкура; французский политический деятель, литератор и историк; член Палаты депутатов с 1827 по 1846 гг. Тьяр де Бисси, Осон Мари Теодоз (1772–1852) — французский политический деятель, дипломат и офицер; с 1791 г. эмигрант, сражавшийся в рядах армии Конде; во Францию вернулся при Консулате; в 1805 г. был назначен полномочным послом в Баден, а в следующем году — в Саксонию, но в 1807 г. попал в опалу; в 1814 г., во время Первой реставрации, получил чин генерал-майора; неизменно придерживаясь либеральных взглядов, в 1820–1848 гг. был членом Палаты депутатов, в 1848–1849 гг. — депутатом Учредительного собрания.

Шарль де Ламет — см. примеч. к с. 39.

… умер генерал Фуа, погубленный той самой парламентской борьбой, которой семь лет спустя предстояло погубить Ламарка, а через два года после Ламарка — Казимира Перье. — Ламарк, Жан Максимильен (1770–1832) — французский военачальник и политический деятель, участник революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1807), барон Империи (1810); во время Ста дней присоединился к Наполеону; после его падения вынужден был покинуть Францию и смог вернуться лишь в 1818 г.; в 1828 г. был избран в Палату депутатов, где присоединился к самой решительной оппозиции; приветствовал Июльскую революцию 1830 года, но критиковал новое правительство с демократических позиций; пользовался большой популярностью, и его похороны (он умер от холеры 1 июня 1832 г.) послужили толчком к республиканскому восстанию в Париже 5–6 июня 1832 г.

Перье, Казимир Пьер (1777–1832) — французский государственный деятель, политик и финансист, сын известного французского промышленника и конструктора-изобретателя; в период Консульства вместе со старшим братом основал банкирский дом в Париже и, проявив большой деловой талант, весьма способствовал его процветанию; с 1817 г. неизменно избирался в Палату депутатов (где также уделял большое внимание финансовым делам государства); был конституционным монархистом, занимал место на правом фланге либеральной оппозиции; сыграл видную роль во время Июльской революции 1830 года; 13 марта 1831 г. возглавил правительство, одновременно заняв в нем пост министра внутренних дел; находясь на посту премьер-министра до конца жизни, всеми силами боролся за сохранение общественного порядка и сурово подавлял республиканские выступления; умер от холеры 16 мая 1832 г., за две недели до генерала Ламарка.

226… Кошуа-Лемэр публикует брошюру, носящую название «Письмо господину герцогу Орлеанскому». — Кошуа-Лемэр, Луи Франсуа Огюстен (1789–1861) — французский литератор и полемист; в 1814 г. приобрел «Газету литературы и искусства» («Journal de la littérature et des arts») и преобразовал ее в знаменитый сатирический «Желтый карлик» («Le Nain jaune»), ставший самым дерзким органом оппозиции и вскоре запрещенный; попытался возобновить издание газеты под другим названием и навлек на себя такой гнев правительства, что вынужден был бежать в Брюссель (1816); в Бельгии, а потом в Голландии его деятельность также вызвала преследования со стороны властей; в 1819 г. вернулся во Францию и, выпустив несколько брошюр и сборник своих статей, был приговорен к году тюрьмы; по выходе из заключения вошел в карбонарскую организацию, стал одним из главных сотрудников газеты «Конституционалист»; кроме того, выпустил ряд памфлетов и брошюр, в том числе две в 1827 г.: «Исторические письма, адресованные Его Превосходительству монсеньору графу де Перонне» («Lettres historiques adressées à Sa Grandeur Monseigneur Le Comte de Peyronnet») и «Письмо Его Королевскому Высочеству монсеньору герцогу Орлеанскому о нынешнем кризисе» («Lettre à S.A.R. Monseigneur duc d’Orléans sur la crise actuelle»); последнее сочинение, призывавшее герцога Орлеанского взять власть в свои руки, стоило автору еще пятнадцати месяцев тюрьмы; приветствовал Июльскую революцию, однако сохранял независимость по отношению к новому режиму и критиковал его, хотя и не столь ожесточенно, как прежний; в 1836 г. участвовал в основании газеты «Век»; в 1839 г. оставил журналистику и посвятил себя занятиям историей.

227… О нем нельзя сказать: «Ничего не забыл, ничему не научился». — Имеется в виду историческая фраза, которую приписывают Талейрану: говоря об эмигрантах, вернувшихся в 1814 г. во Францию, он якобы заявил: «Они ничему не научились и ничего не забыли».

… Он не просил Питта, не умолял Кобурга опустошить наши поля и сжечь наши деревни… — Питт — см. примеч. к с. 30.

Кобург — имеется в виду принц Саксен-Кобургский (см. примеч. к с. 94).

228… При этом, насколько мне известно, публику партера не привлекли к суду, собравшихся не препроводили в зал Сен-Мартен. — Зал Сен-Мартен — тюрьма предварительного заключения при парижской префектуре, существовавшая до 1828 г. и располагавшаяся в здании префектуры, на западной оконечности острова Сите, на Иерусалимской улице (это здание погибло во время пожара в 1871 г.).

… я скажу вам, что всегда смеялся над Жан Жаком Руссо, философом, который не мог ни выносить равных себе, ни заставить себя быть терпимым к ним, и при этом всю свою жизнь полагал, что у него есть только один друг — принц де Конти. — Принц де Конти — здесь: Луи Франсуа де Бурбон-Конти (1717–1776), пятый принц де Конти, принц крови, сын Луи Армана II де Бурбон-Конти (1695–1727), четвертого принца де Конти, и его жены с 1713 г. Луизы Елизаветы де Бурбон-Конде (1693–1775); французский военачальник, генерал-лейтенант (1735), крупнейший коллекционер предметов искусства, меценат, вольнодумец и распутник; с 1749 г. великий приор ордена Святого Иоанна Иерусалимского, сделавший в 1756 г. своей резиденцией Тампль; покровитель Жан Жака Руссо (см. примеч. к с. 13).

… Когда надо будет выбирать, следуя закону Солона, я окажусь в партии простого народа… — Солон (ок. 640 — ок. 558 до н. э.) — афинский государственный деятель, законодатель и поэт, один из т. н. семи мудрецов Древней Греции; важнейшей из его социальных реформ стало разделение всего гражданского коллектива полиса на четыре имущественных разряда, в зависимости от размера годового дохода, исчислявшегося в сельскохозяйственных продуктах.

229… Между тем появился закон г-на де Перонне о наследственных субституциях и майорате, а также закон о свободе печати… — Перонне, Шарль Иньяс (1778–1854) — французский государственный деятель и адвокат, ультрароялист; член Палаты депутатов с 1820 по 1827 гг.; с 14 декабря 1821 г. министр юстиции в крайне правом кабинете Виллеля; в 1822 г. был возведен в графское достоинство; на посту министра юстиции провел ряд репрессивных законов, в том числе законы против прессы (1822) и печально известный «закон о святотатстве» (1825), устанавливавший неслыханно суровые кары за проявление неуважения к религии; 4 января 1828 г. потерял пост министра юстиции, однако 19 мая 1830 г. стал министром внутренних дел в кабинете Полиньяка и одним из инициаторов знаменитых ордонансов, давших толчок к Июльской революции; арестованный после нее вместе с двумя своими коллегами по министерству, был обвинен в государственной измене и в декабре 1830 г. приговорен к пожизненному тюремному заключению и к «гражданской смерти», то есть к лишению всех гражданских прав, включая право собственности, провел в тюрьме шесть лет и вышел на свободу в 1836 г. по амнистии.

… все общество озлобилось на эту монархию, сигнал к расправе над которой уже вот-вот должен был дать июльский набат: Беранже со своими песнями, Поль Луи Курье со своими памфлетами, Кошуа-Лемэр со своими письмами, Мери и Бартелеми со своими поэмами. — Мери, Жозеф (1798–1865) — французский журналист либерального направления, писатель, поэт, драматург и либреттист; уроженец селения Эгалады близ Марселя, друг Дюма; сотрудничал в различных марсельских и парижских периодических изданиях; с 1824 г. жил и работал в Париже; автор многочисленных памфлетов, сатирических поэм, пьес и романов.

Бартелеми, Огюст Марсель (ок. 1796–1867) — французский сатирический поэт, уроженец Марселя, постоянный соавтор Мери в 1825–1834 гг. В число наиболее известных совместных сочинений Мери и Бартелеми входит сатирическая поэма «Виллелиада, или Взятие замка Риволи» («La Villéliade, ou la Prise du château de Rivoli»; 1826).

… время от времени затравленная монархия отбивалась от тех, кто на нее нападал, и сокрушительным ударом отправляла Беранже в Сент-Пелажи, а Маг ало на в Пуасси. — Сент-Пелажи — тюрьма в левобережной части Парижа, в квартале Ботанического сада (на месте домовладения № 56 по улице Кле), построенная в 1665 г. как убежище для кающихся молодых женщин, сбившихся с честного пути; на правах полумонастырского это заведение существовало до Революции, в 1790 г. было закрыто, а в 1792 г. преобразовано в тюрьму, куда заключали и мужчин и женщин как по политическим, так и по уголовным обвинениям; с 1797 г. там содержали главным образом неисправных должников, с 1831 по 1895 гг. оно служило политической тюрьмой, а в 1899 г. было снесено.

Магалон, Доминик Жозеф (1794 — ок. 1840) — французский журналист и литератор, уроженец городка Баньоль в департаменте Гар, обосновавшийся в 1822 г. в Париже и издававший литературный журнал «Альбом» («L'Album»), тираж которого несколько раз подвергался конфискации; арестованный в феврале 1823 г. за напечатанную в этом журнале антииезуитскую статью и приговоренный судом к тюремную заключению сроком на тринадцать месяцев, был помещен вначале в тюрьму Ла-Форс, потом в Сент-Пелажи, а затем, о чем рассказывается в его брошюре «Как меня переводили из одной тюрьмы в другую, или Ла-Форс, Сент-Пелажи и Пуасси» («Ma translation, ou La Force, Saint-Pélagie et Poissy»; 1824), скованный одной цепью с каторжником, пешком и прилюдно препровожден в центральную тюрьму городка Пуасси (бывший монастырь урсулинок, преобразованный в 1817 г. в тюремное заведение), который находится в 30 км к западу от Парижа, в департаменте Ивелин.

… предлог для насилия предоставила ей иллюминация улицы Сен-Дени; в ходе этой драгонады погиб юный Лаллеман. — Улица Сен-Дени — одна из радиальных магистралей правобережной части Парижа; известная с глубокой древности, она служила дорогой в города на севере Франции и к монастырю Сен-Дени.

В ночь с 19 на 20 ноября 1827 г., через день после парламентских выборов, которые состоялись 17 ноября и закончились успехом левых сил, на иллюминированной по этому поводу улице Сен-Дени вспыхнула стычка между сторонниками победившей и проигравшей партий, спровоцированная полицейскими агентами и повлекшая за собой возведение баррикад; в ходе этого столкновения несколько человек были убиты и ранены.

Лаллеман, Никола (1797–1820) — учащийся Школы права, убитый королевским гвардейцем 3 июня 1820 г. (за семь лет до баррикадного боя на улице Сен-Дени!), во время волнений, вспыхнувших в Париже в связи с изменениями закона о выборах; его похороны переросли в мощную манифестацию.

… Перед лицом этого большинства господа де Виллель, де Корбьер и де Перонне ушли в отставку. — Виллель, Жан Батист, граф де (1773–1854) — французский государственный деятель, один из вождей ультрароялистов; член Палаты депутатов в 1815–1828 гг.; председатель совета министров с 14 декабря 1821 г. по 4 января 1828 г.; находясь на этом посту, осуществил ряд мер, вызвавших недовольство в общественном мнении своим крайне реакционным характером; в 1822 г. был возведен в графское достоинство, а в 1828 г., накануне своей отставки, получил звание пэра Франции. Корбьер, Жак Жозеф Гийом Франсуа Пьер (1767–1853) — французский государственный деятель и юрист, в 1797–1799 гг. член Совета пятисот, в 1815–1828 гг. член Палаты депутатов; принадлежа к числу ультрароялистов, неизменно высказывался за крайне правые меры — законы против печати, «исключительные законы» и т. п.; позднее был одним из инициаторов роспуска национальной гвардии; во втором кабинете Ришелье был министром просвещения (с 21 декабря 1820 г. по 31 июля 1821 г.), а в кабинете Виллеля — министром внутренних дел (с 14 декабря 1821 г. по 4 января 1828 г.); в этом последнем качестве вел неустанную борьбу с прессой, главным образом либеральной, но также и с некоторыми роялистскими газетами, по разным причинам нападавшими на правительство; в 1822 г. был возведен в графское достоинство, а в 1828 г. получил звание пэра Франции.

… На смену министерству Виллеля пришло министерство Мартиньяка. — Мартиньяк, Жан Батист Сильвер Гэ (1778–1832) — французский государственный деятель и адвокат; при утверждении режима Реставрации стал генеральным прокурором; в 1821 г. был избран в Палату депутатов, где выделился своим ораторским талантом и вначале поддерживал ультрароялистов; в 1823 г. принял участие во французской интервенции в Испанию, исполняя должность гражданского комиссара при главнокомандующем, герцоге Ангулемском; получил от правительства Реставрации ряд отличий и наград, в 1824 г. был возведен в достоинство виконта, однако постепенно начал отходить от своих прежних политических позиций и сближаться с либералами; став 4 января 1828 г. министром внутренних дел и главой кабинета, осуществил ряд умеренно-либеральных мероприятий, однако 8 августа 1829 г. король распустил этот кабинет и призвал к власти Полиньяка, чья политика быстро привела страну к революции; в 1830 г., после Июльской революции, с успехом выступал защитником на процессе Полиньяка и его министров; оставался членом Палаты депутатов до конца жизни.

230… исключение из кабинета министров конгрегационалистской партии в лице г-на де Фрессину и замещение его аббатом Фётрье… — Господин де Фрессину — см. примеч. к с. И.

Аббат Фётрье — Франсуа Жан Гиацинт Фётрье (1785–1830), французский церковный и государственный деятель; блестящий проповедник, с 1823 г. главный викарий Парижской епархии, с 1826 г. епископ Бове; министр духовных дел с 3 марта 1828 г. по 8 августа 1829 г.

… разве не нужно было ему вознаградить давнюю самоотверженность в лице князя де Полиньяка? — Полиньяк, Жюль Огюст Арман Мари, граф де (1780–1847) — французский государственный деятель и дипломат, ультрароялист; сын Иоланды де Полиньяк (1749–1793), подруги королевы Марии Антуанетты — его крестной матери, еще в детстве увезенный родителями в эмиграцию и давший клятву до конца жизни бороться против принципов и последствий Революции; в 1804 г. принимал участие в заговоре против Наполеона, был приговорен к двум годам тюрьмы, но оставался под арестом почти до конца Империи; в 1820 г. получил от римского папы княжеский титул; посол в Лондоне в 1823–1829 гг.; с 8 августа 1829 г. по 29 июля 1830 г. министр иностранных дел и глава правительства; главный инициатор печально знаменитых ордонансов Карла X от 25 июля 1830 г., фактически восстанавливавших абсолютную монархию и вызвавших Июльскую революцию; после падения монархии Бурбонов был арестован и приговорен к пожизненному заключению, однако в 1836 г. вследствие амнистии вышел на свободу и больше политической роли не играл.

… Имена господ Полиньяка, Ла Бурдонне и Бурмона были встречены криком неодобрения. — Ла Бурдонне, Франсуа Режи, граф де (1767–1839) — французский государственный деятель и политик эпохи Реставрации; начал военную службу до Революции, в 1792 г. эмигрировал, присоединился к армии Конде, потом участвовал в вандейском движении; после замирения Вандеи и амнистии жил в родном департаменте Мен-и-Луара; в августе 1815 г. стал депутатом и оставался им до конца января 1830 г., весьма активно проявляя себя в Палате; занимал сложную и противоречивую позицию: будучи по существу человеком весьма правых убеждений, являлся в то же время ожесточенным противником многих правительственных мероприятий, а также ряда министров периода Реставрации (особенно Виллеля), считая, что их политика крайне вредна для интересов монархии; логика борьбы неоднократно сближала его с либералами, и те охотно цитировали некоторые его высказывания (к примеру, получившее известность утверждение, что «оппозиция неотделима от представительного правления, и без нее оно будет не чем иным, как тиранией»); 8 августа 1829 г., к концу периода Реставрации, получил пост министра внутренних дел в кабинете Полиньяка, но уже через три месяца, 18 ноября, был вынужден подать в отставку; после Июльской революции отошел от политики.

Бурмон, Луи Огюст Виктор де Ген, граф де (1773–1846) — французский военачальник, маршал Франции (1830); наполеоновский генерал, после падения императора ставший приближенным Людовика XVIII, но во время Ста дней перешедший на сторону Наполеона; 15 июня 1815 г., за три дня до сражения при Ватерлоо, бросил корпус, которым он командовал, и вместе с несколькими своими офицерами бежал к союзникам, чего никогда не могло простить ему общественное мнение; после второй реставрации пользовался полным доверием двора; в 1823 г. воевал в Испании; с 8 августа 1829 г. по 29 июля 1830 г. военный министр в кабинете Полиньяка; в июне 1830 г. начал завоевание Алжира и после захвата его столицы получил маршальский жезл (14 июля 1830 г.); отказавшись служить Луи Филиппу, покинул Францию, в 1832 г. принял участие в авантюре герцогини Беррийской, в 1833 г. был главнокомандующим португальской армией дона Мигела, затем оставил военное поприще и удалился в Германию; во Францию вернулся лишь в 1840 г.

… «Газета дебатов» атаковала новое министерство с несвойственной ей горячностью… — «Газета дебатов» — см. примеч. к с. 174.

XXXVIII

231… г-н де Ла Бурдонне подал в отставку и был заменен на посту министра внутренних дел г-ном де Монбелем, тогда как министром народного просвещения стал г-н Гернон де Ранвиль. — Монбель, Гийом Изидор, барон де (1787–1861) — французский государственный деятель и политик, ультрароялист; в 1826–1829 гг. мэр Тулузы; в 1827–1830 гг. член Палаты депутатов, отличавшийся крайней враждебностью к либеральным идеям; с 1829 г. занимал в кабинете Полиньяка ряд министерских постов: с 8 августа — министра духовных дел и народного просвещения, с 18 ноября того же года — министра внутренних дел, а с 19 мая 1830 г. — министра финансов; в качестве министра финансов подписал 25 июля 1830 г. печально знаменитые ордонансы и был среди тех, кто склонял короля не идти ни на какие уступки; после падения Карла X бежал в Австрию, был вместе с несколькими коллегами по кабинету министров заочно приговорен Палатой пэров к лишению гражданских прав и пожизненному заключению, но после амнистии 1836 г. смог вернуться во Францию; оставил несколько сочинений, в том числе небезынтересную книгу о сыне Наполеона («Герцог Рейхштадтский»; 1832).

Гернон де Ранвиль, Марсьяль Ком Аннибаль Перпетю Маглуар (1787–1866) — французский административный и государственный деятель, по профессии адвокат; ультрароялист; генеральный прокурор в Лиможе (1822), в Гренобле (1826), в Лионе (1829); с 18 ноября 1829 г. министр духовных дел и народного просвещения в кабинете Полиньяка; член Палаты депутатов (1830); после Июльской революции шесть лет находился в тюремном заключении и обрел свободу после амнистии 1836 г.

… Вспомним знаменитый адрес Двухсот двадцати одного… — 16 марта 1830 г. Палата депутатов (221 голос «за» при 181 голосе «против») приняла адрес к королю, в котором депутаты просили Карла X отправить в отставку крайне непопулярное министерство Полиньяка; в ответ король распустил Палату и назначил новые выборы, итоги которых, подведенные к концу второй декады июля, оказались, однако, еще менее утешительными для кабинета (274 оппозиционных депутата против 145, поддержавших министерство).

232… Карл X только что совершил поездку в Эльзас… — Эльзас — историческая область на востоке Франции, граничащая с Германией и Швейцарией, главный город — Страсбург; в течение многих веков служила яблоком раздора между Германской империей и Францией и была передана последней по условиям Вестфальского мира (1648). Карл X путешествовал по Эльзасу в сентябре 1828 г.

… в Нанси, в тот момент, когда королевское семейство появилось на балконе префектуры, чтобы поприветствовать народ, несколько раз слышался свист… — Нанси — город на северо-востоке Франции, административный центр департамента Мёрт-и-Мозель; известен с X в.; с XII в. столица герцогства Лотарингия; в 1766 г. вошел в состав Франции.

Карл X побывал в Нанси 14 сентября 1828 г.

… Готовилось грандиозное изменение, которое должно было вернуть Карлу X всю популярность, утраченную Людовиком XVIII в связи с подписанием договора от 2 сентября. — Неясно, о каком договоре здесь идет речь.

… куску Далмации, который бросили ей, словно лепешку Церберу, чтобы она не кусалась и даже не лаяла. — Далмация — историческая область на северо-западе Балканского полуострова, на побережье Адриатического моря, территория которой поделена ныне между Хорватией и Черногорией.

Цербер (Кербер) — в древнегреческой мифологии ужасный трехголовый пес, охраняющий вход в подземное царство душ умерших. Чтобы умилостивить чудовище, греки клали в гроб медовую лепешку, которую покойник должен был отдать ему.

233… С другой стороны, Карл X подготавливал Алжирскую экспедицию. — Имеется в виду боевая операция по захвату французскими войсками города Алжира, столицы Алжирского регентства, проведенная в период с 14 июня по 5 июля 1830 г. и ставшая началом французского завоевания всей страны. Поводом к захвату Алжира, осуществленному 37-тысячной французской армией под командованием военного министра Бурмона, стали финансовые претензии со стороны Алжира к французскому правительству и личное оскорбление, которое дей Хусейн-Паша (ок. 1773–1838; правил с 1818 г.) нанес 29 апреля 1827 г. французскому консулу Пьеру Девалю (1758–1829).

… Человек, уничтоживший Варварийское государство, этот вечный ужас Средиземноморья, то есть совершивший подвиг, который не удался Карлу V… — Карл V (1500–1558) — император Священной Римской империи с 1519 г., герцог Бургундский с 1506 г., король Испанский с 1516 г. (под именем Карла 1); крупнейший государственный деятель Европы первой пол. XVI в.; сын Филиппа IV Красивого (1478–1506), герцога Бургундского с 1482 г., и его супруги с 1496 г. Хуаны I Безумной (1479–1555), королевы Испании с 1504 г.; вел многочисленные войны с Францией, Оттоманской империей и другими государствами, претендуя на создание «всемирного христианского царства»; не справившись с этой миссией, в 1556 г. отрекся от императорского трона в пользу своего брата Фердинанда I (1503–1564) и от испанского трона в пользу своего сына Филиппа II (1527–1598).

Карл V предпринял экспедицию против алжирских пиратов, наносивших огромный вред испанской морской торговле, в октябре 1541 г., после того как ему не удалось заключить сепаратный мир с Хайр ад-Дином Барбароссой (ок. 1476–1546), правителем Алжира с 1518 г.; войско императора состояло из двадцати двух тысяч солдат, а флот — из четырехсот пятидесяти судов и одиннадцати тысяч матросов, однако экспедиция эта окончилась полным провалом и гибелью почти половины испанского войска.

… С тем надменным видом, какой присущ исключительно английским дипломатам, лорд Стюарт потребовал у нас объяснений. — Лорд Стюарт — Чарльз Стюарт (1779–1845), первый барон Стюарт де Ротсей, английский дипломат, посол во Франции в 1815–1824 и 1828–1830 гг., посол в Санкт-Петербурге в 1841–1844 гг.

… Если вы хотите получить дипломатический ответ, — ответил ему г-н д'Оссе, — то господин председатель совета вам его даст… — Господин д'Оссе — Шарль Лемерсье де Лонпре, барон д'Оссе (1778–1854), французский государственный деятель, барон Империи (1805); член Палаты депутатов в 1815–1816 и 1827–1830 гг.; префект ряда департаментов: департамента Ланды (1817–1819), департамента Гар (1819–1820), департамента Изер (1820–1824), департамента Жиронда (1824–1829); министр военно-морского флота (23 августа 1829 г. — 31 июля 1830 г.) в кабинете Полиньяка; после Июльской революции эмигрировал, был заочно приговорен к пожизненному тюремному заключению и вернулся во Францию лишь после амнистии 1836 г.

… Король и королева Неаполя покинули свое королевство и нанесли визит своей сестре и своему зятю, герцогине и герцогу Орлеанским. — Имеются в виду Франциск I (1777–1830), король Обеих Сицилий с 1825 г., и его вторая жена (с 1802 г.) Мария Изабелла Испанская (1789–1848), родители герцогини Беррийской; Франциск I был родной брат Марии Амелии Неаполитанской, супруги герцога Луи Филиппа Орлеанского. Августейшая чета находилась с визитом в Париже с 15 мая по 30 июня 1830 г.

… префект департамента Сена и муниципалитет Парижа не решились устроить праздник в их честь, настолько велико было отвращение к ним. — Заметим, что префектом департамента Сена был в это время, с 1815 по 1830 гг., граф Гаспар де Шаброль (1773–1843).

234… лет за сто до этого Людовик XV провел три дня в доме принца де Конде, но это было за городом. — Речь, скорее всего, идет о грандиозном трехдневном празднестве, которое в апреле 1671 г. устроил в своем замке Шантийи в честь 33-летнего короля Людовика XIV, прибывшего туда вместе с тремя тысячами придворных, Луи II Бурбон (1621–1686), четвертый принц де Конде, знаменитый полководец, прозванный Великим Конде.

… Описывая это празднество, г-н де Сальванди пересказывает весь свой разговор с Луи Филиппом, начавшийся с остроты, которая обеспечила автору «Алонсо» его политическую карьеру… — Сальванди, Нарсисс Ашиль, граф де (1795–1856) — французский государственный деятель и дипломат, оратор, историк и романист; министр просвещения в 1837–1839 и 1845–1848 гг.; в 1830–1831 и 1833–1848 гг. член Палаты депутатов; член Французской академии (1835); посол в Испании (1841) и в Пьемонте (1843).

«Дон Алонсо, или Испания. Современная история» («Don Alonzo, ou l'Espagne. Histoire contemporaine») — пятитомный роман Сальванди, изданный в 1824 г.

Бал, устроенный герцогом Орлеанским в честь неаполитанского короля Франциска I, Сальванди описывает в небольшом очерке «Празднество в Пале-Рояле» («Une Ше au Palais-Royal»), вошедшем в сборник «Париж, или Книга ста и одного» («Paris, ou Le livre des Cent-et-Un»; 1831; v. 1, pp. 233–249).

235… они возвестили Парижу, Франции и Европе о взятии Алжира. — Алжир — здесь: Алжир (Эль-Джазер), столица государства Алжир, крупный портовый город на берегу Средиземного моря; основан в X в. берберами на месте античного поселения Икозий; 5 июля 1830 г. был захвачен французами и стал административным центром новой французской колонии.

… Господин Бёньо воскликнул, словно охваченный страхом лоцман… — Бёньо, Жак Клод (1761–1835) — французский административный деятель и политик; в 1791–1792 гг. член Законодательного собрания; после 18 брюмера сблизился с семьей Бонапартов и в 1800–1806 гг. занимал пост префекта департамента Приморская Сена; в 1807 г. стал министром финансов Жерома Бонапарта, короля только что созданного Вестфальского королевства, а в 1808 г. — управителем Великого герцогства Бергского; в 1810 г. получил титул графа Империи; в 1813–1814 гг. являлся префектом департамента Нор; после первого отречения Наполеона, с 3 апреля по 13 мая 1814 г., был министром внутренних дел во Временном правительстве; во время Первой реставрации, с 7 сентября 1814 г. по 20 марта 1815 г., был военно-морским министром; в начале Второй реставрации занимал должность начальника полиции; в 1816–1823 гг. член Палаты депутатов; пэр Франции (1830).

… Господин де Меттерних сказал г-ну де Рейневалю, нашему послу в Вене… — Рейневаль, Максимилиан Жерар, граф де (1778–1836) — французский карьерный дипломат; первый секретарь посольства в Санкт-Петербурге (1807–1812), первый секретарь посольства в Лондоне (1814), посол в Берлине (1821), Швейцарии (1825), Вене (1829) и Мадриде (1836); в 1828 г. получил титул графа, а в 1832 г. стал пэром Франции.

… него бояться, если г-н Дюпен, один из вождей оппозиции, заявляет во время обсуждения достопамятного адреса… — Дюпен (Dupin; у Дюма здесь опечатка: Chapin) — имеется в виду Андре Дюпен (см. примеч. кс. 216), подготавливавший знаменитый «адрес Двухсот двадцати одного».

… Чего бояться, если общество «Помогай себе, и Бог тебе поможет», собравшееся на банкете в ресторане «Бургундский виносбор», решает, что король является главной властью в государстве, и провозглашает тост за здоровье Карла X? — «Помогай себе, и Бог тебе поможет» («Aide-toi et le ciel t’aidera») — общество либерального толка, образованное в Париже в августе 1824 г. группой журналистов с целью воздействовать на результаты парламентских выборов, намеченных на ноябрь 1824 г., и создать в Палате депутатов оппозицию ультрароялистам; благодаря агитации, которую проводило это общество, либералам удалось получить 180 депутатских мандатов из 430; после Июльской революции оно вступило в оппозицию к новому правительству и через некоторое время распалось.

«Бургундский виносбор» («Vendanges de Bourgone» — «Ванданж-де-Бургонь») — популярный винный ресторан, находившийся в восточном парижском предместье Тампль, на берегу канала Сен-Мартен, на месте нынешнего домовладения № 29 по улице Предместья Тампля; располагал самыми большими в Париже обеденными залами, которые вмещали несколько сотен посетителей и в которых регулярно устраивались свадебные пиршества, проводились разного рода торжества и политические банкеты; прекратил существование ок. 1843 г. Здесь речь идет о знаменитом банкете оппозиционных депутатов, состоявшемся в этом ресторане 1 апреля 1830 г., когда за одним столом собралось семьсот человек.

… Чего бояться, если… г-н Одилон Барро смешивает в одном тосте короля и закон? — Барро, Камилл Гиацинт Одилон (1791–1873) — французский политик и государственный деятель, по профессии адвокат; до Июльской революции 1830 года — оппозиционный политик, орлеанист, с 1827 г. председатель общества «Помогай себе, и Бог тебе поможет»; во время революции участвовал в совещаниях либеральных деятелей, неизменно высказываясь за мирное отстранение от власти Карла X; вместе с несколькими другими депутатами выполнил деликатное поручение побудить короля покинуть страну; 30 августа 1830 г., вскоре после Июльской революции, получил важную должность префекта департамента Сена, но 21 февраля следующего года из-за политических разногласий подал в отставку и до Февральской революции 1848 года возглавлял в Палате депутатов, куда его избрали в октябре 1830 г., т. н. династическую оппозицию; 24 февраля 1848 г. во время восстания в Париже, был назначен главой правительства в надежде, что имя оппозиционера остановит наступление на монархию; во время Второй республики (1848–1851) — депутат Учредительного и Законодательного собраний; с 20 декабря 1848 г. по 31 октября 1849 г. — председатель совета министров и министр юстиции, проводивший политику, которая расчищала президенту Луи Бонапарту путь к государственному перевороту; после переворота 2 декабря 1851 г. надолго отошел от политической деятельности; в 1872 г. был избран вице-председателемНационального собрания.

237… Господин Ротшильд, игравший, напротив, на понижение, в ночь с 25-го на 26-е получил от г-на де Талейрана короткую записку… — Ротшильд — имеется в виду барон Джеймс (Якоб) Майер Ротшильд (1792–1868), французский банкир и предприниматель, младший из пяти сыновей основателя банкирской династии Ротшильдов — Майера Амшеля Ротшильда (1743–1812) из Франкфурта-на-Майне; самый богатый человек во Франции, капитал которого к концу его жизни оценивался в 150 миллионов франков и который финансировал правительство Июльской монархии и управлял личным состоянием короля Луи Филиппа.

… Я был сегодня в Сен-Клу… — Сен-Клу — замок в 10 км к западу от центра Парижа, в одноименном городке на берегу Сены (в департаменте О-де-Сен), построенный банкиром Джироламо Гонди (ок. 1550–1604), итальянцем по происхождению; с 1658 г. принадлежал герцогу Филиппу I Орлеанскому, брату Людовика XIV; в 1784 г. стал королевской резиденцией; был сожжен 13 октября 1870 г., во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

238… я смотрю, нет ли здесь случайно какого-нибудь портрета Страффорда. — Страффорд — Томас Уэнтворт (1593–1641), первый граф Страффорд, английский государственный деятель, член парламента, в 1632–1639 гг. лорд-наместник Ирландии, один из ближайших советников Карла I накануне Английской революции и его преданный сторонник; был обвинен парламентом в государственной измене и приговорен к смерти; Карл I был поставлен перед необходимостью подписать смертный приговор, вынесенный Страффорду, и его казнь состоялась 12 мая 1641 г., за восемь лет до казни короля.

… Утром 26 июля ордонансы были опубликованы. — 26 июля 1830 г. французское правительство опубликовало четыре ордонанса (королевских указа), фактически восстанавливавших абсолютную монархию. Первым упразднялась свобода печати, второй объявлял Палату депутатов распущенной; третий представлял новый избирательный закон, которым число избирателей сокращалось на три четверти, число депутатов определялось в 258, а Палата лишалась права вносить поправки в законопроекты; четвертый назначал выборы на 28 сентября. Эти ордонансы явились поводом к Июльской революции и окончательному свержению Бурбонов.

… Меня разбудил Ашиль Конт. — Конт, Ашиль (1802–1866) — французский врач, физиолог, зоолог, профессор естественной истории в Королевском коллеже Карла Великого; друг Дюма.

XXXIX

… Газетчики, по которым объявленные меры били в первую очередь, примчались к г-ну Дюпену-старшему… — Андре Дюпена называли Дюпеном-старшим, чтобы отличить от его младшего брата Шарля Дюпена (1784–1873), видного математика, инженера, экономиста и политического деятеля, члена Палаты депутатов в 1827–1847 гг.; впрочем, их брат Филипп Дюпен (1795–1846), известный адвокат, также был членом Палаты депутатов, но уже после Июльской революции, в 1830–1831 и 1842–1846 гг.

… В этот день в Институте Франции проходило торжественное заседание, и г-н Лраго должен был произнести на нем похвальное слово Френелю. — Институт Франции — главное научное учреждение Франции, созданное в 1795 г. и объединяющее пять национальных академий: Французскую академию (40 членов), Французскую академию надписей и изящной словесности (55 членов), Французскую академию наук (262 члена), Французскую академию изящных искусств (59 членов) и Французскую академию моральных и политических наук (50 членов); располагается в старинном здании коллежа Четырех Наций в левобережной части Парижа, на набережной Конти.

Араго, Доминик Франсуа Жан (1786–1853) — французский астроном, физик и политический деятель; автор большого числа важных, в том числе новаторских, исследований и ряда открытий; его работы относятся к области астрономии, оптики, электромагнетизма, метеорологии, физической географии; с 1809 г. член Академии наук и профессор Политехнической школы (до 1831 г.); с 1830 г. непременный секретарь Академии наук и директор Парижской обсерватории; в 1831 г. был избран в Палату депутатов, где примкнул к республиканской оппозиции; после Февральской революции 1848 года вошел в состав Временного правительства, был членом Учредительного, а затем Законодательного собраний; в 1848 г. лично участвовал в подавлении июньского восстания парижских рабочих; после бонапартистского переворота 1851 г. отказался присягнуть новому правительству и с тех пор занимался исключительно научной деятельностью.

Френель, Огюстен Жан (1788–1827) — выдающийся французский физик, один из создателей волновой теории света; с 1823 г. член Французской академии наук; умер в возрасте тридцати девяти лет от туберкулеза.

… Это был герцог Рагузский. — Герцог Рагузский — Огюст Фредерик Луи Вьес де Мармон (1774–1852), французский военачальник, маршал Империи (1809); познакомившись с Бонапартом при осаде Тулона, сопровождал его в качестве адъютанта в Египет и Сирию; в 1806 г. стал наместником Далмации, в 1808 г. получил титул герцога Рагузского (Рагузой до 1918 г. назывался хорватский город Дубровник); воевал в Португалии (1811); в 1814 г. сражался у стен Парижа с наступавшими союзными войсками и подписал капитуляцию города, а затем сдался со своим корпусом, лишив Наполеона возможности вести дальнейшие переговоры; за этот поступок был заклеймен императором как предатель, и это закрепилось в сознании современников; Людовик XVIII сделал его пэром; стоял во главе войск парижского гарнизона, сражавшихся с участниками Июльской революции 1830 года; сопровождал Карла X в изгнание; автор нескольких книг, а также мемуаров.

239… Однако в дело вмешался Кювье… — Кювье, Жорж Леопольд (1769–1832) — выдающийся французский зоолог, положивший начало сравнительной анатомии, палеонтологии и систематике животных; член Французской академии (1818), пэр Франции (1831).

… Я помчался к Каррелю как к центру официальных новостей. — Каррель, Никола Арман (1800–1836) — французский журналист, историк и публицист, республиканец, один из основателей «Национальной газеты» (1830); офицер, в 1823 г. вышедший в отставку и уехавший в Испанию, чтобы принять участие в Испанской революции; попав там в плен к своим соотечественникам (Франция тогда выступала на стороне испанской реакции) и пройдя через несколько военных судов, был приговорен к смертной казни, но в конечном счете оправдан; в 1830 г. стал инициатором протеста журналистов против июльских ордонансов; после Июльской революции сделался главным редактором «Национальной газеты» и одним из самых влиятельных журналистов своего времени; 22 июля 1836 г. был смертельно ранен на дуэли журналистом Эмилем де Жирарденом (1802–1884).

… «Национальная газета», напомним, была основана Тьером, Арманом Каррелем и аббатом Луи в замке Рошкот, то есть в доме г-жи де Дино и г-на де Талейрана. — «Национальная газета» («Le National») — французская ежедневная газета, основанная журналистами Адольфом Тьером, Арманом Каррелем и Франсуа Огюстом Минье (1796–1884) при финансовой поддержке банкира Жака Лаффита и под покровительством Талейрана и выходившая с 3 января 1830 г. до 31 декабря 1851 г.; накануне Июльской революции служила органом борьбы против правительства Полиньяка и пользовалась огромным успехом.

Аббат Луи — имеется в виду Жозеф Доминик Луи (1755–1837), французский политик, дипломат, финансист и государственный деятель; друг Талейрана, до Революции рукоположенный в диаконы, принимавший участие в торжественной мессе, которую в честь праздника Федерации 14 июля 1790 г. служил епископ Отёнский, и потому часто звавшийся аббатом Луи; барон Империи (1809), на протяжении 1814–1832 гг. пять раз на короткое время занимавший пост министра финансов; член Палаты депутатов в 1815–1823 и 1827–1832 гг.

Замок Рошкот — загородный дворец в селении Сен-Патрис в Турени, в департаменте Эндр-и-Луара, на правом берегу Луары, в 40 км к западу от Тура; построенный в кон. XVIII в. в стиле итальянской виллы, изначально принадлежал Фортюне Гийону, графу де Рошкоту (1769–1798), одному из предводителей шуанов, расстрелянному 29 июня 1798 г.; в 1828 г. был приобретен за четыреста тысяч франков Доротеей Курляндской, герцогиней де Дино, любовницей Талейрана, который помногу жил там в последние годы своей жизни. В замке Рошкот в декабре 1829 г., во время ужина, был решен вопрос о создании оппозиционной «Национальной газеты». С 1984 г. в замке Рошкот размещается роскошная гостиница.

Госпожа де Дино — Доротея Курляндская (1792–1862), дочь последнего курляндского герцога Петра Бирона (1724–1800; правил в 1769–1795 гг.) и его третьей жены (с 1779 г.) Доротеи фон Медем (1761–1821); внучка знаменитого Эрнста Иоганна фон Бирона (1690–1772), фаворита русской императрицы Анны Иоанновны (1693–1740; правила с 1730 г.); с 1809 г. супруга генерала Александра Эдмона де Талейран-Перигора (1787–1872), второго герцога де Дино (с 1817 г.), второго герцога де Талейрана (с 1838 г.), племянника Талейрана; несчастливая в своем браке, она в 1815 г. стала любовницей Талейрана и его помощницей, жила под одной крышей с ним до самой его смерти и унаследовала его колоссальное состояние.

… двинулся вместе со мной в сторону Биржи. — Парижская Биржа, находящаяся на одноименной площади в правобережной части старого Парижа, была построена в 1807–1825 гг. на месте упраздненного женского монастыря Дочерей Святого Фомы.

… Каррель, несомненно поостыв после участия в Бельфорском мятеже и в бою на берегу Бидасоа, сомневался, стоит ли ему вылезать на передний план… — Бельфор — укрепленный город на востоке Франции, в Эльзасе, ныне административный центр территории Бельфор.

Каррель, служивший с 1819 г. в 29-м пехотном полку, принимал участие в попытке военного мятежа в крепости Бельфор 1 января 1822 г., который имел целью низвергнуть Бурбонов и закончился провалом.

Бидасоа — небольшая река в Испании, берущая начало в Пиренеях и впадающая в Бискайский залив Атлантического океана, возле Фуэнтеррабии; длина ее 76 км; вдоль последних 12 км ее течения проходит граница между Францией и Испанией.

6 апреля 1823 г. небольшой отряд французских эмигрантов, среди которых был и Каррель, безуспешно пытался помешать французскому экспедиционному корпусу переправиться через Бидасоа и вторгнуться на испанскую территорию.

… Мы прогуливались до пяти часов вечера — от площади Биржи до площади Побед, от площади Побед до площади Пуэнт-Сент-Эсташ, от площади Пуэнт-Сент-Эсташ до Пале-Рояля. — Площадь Побед, находящаяся в правобережной части старого Парижа, к северо-востоку от Пале-Рояля, и имеющая форму круга диаметром 80 м, была создана в кон. XVII в. с целью увековечить военные победы короля Людовика XIV в Голландской войне 1672–1678 гг. и украшена его конной статуей.

Площадь Пуэнт-Сент-Эсташ — перекресток трех улиц (Рамбюто, Монмартр и Монторгей), находившийся вблизи церкви святого Евстафия (см. примеч. к с. 6); ныне не существует.

240… сопротивление Бода, со сводом законов в руках обороняющего двери газеты «Время»… — Бод, Жан Жак, барон (1792–1862) — французский политик, журналист и административный деятель, один из учредителей газеты «Время» и ее редактор; орлеанист, активный участник Июльской революции; член Палаты депутатов в 1830–1839 и 1842–1846 гг.; с 26 декабря 1830 г. по 26 февраля 1831 г. префект полиции.

«Время» («Le Temps») — французская ежедневная газета, выходившая с 15 октября 1829 г. по 17 июня 1842 г.; накануне Июльской революции придерживалась крайне оппозиционного направления в отношении министерства Полиньяка; ее учредителями были публицист Жак Кост (1798–1859) и Жан Жак Бод.

… человек, убитый на улице Лицея, и трое других, смертельно раненных на улице Сент-Оноре… — Улица Лицея — имеется в виду улица Валуа близ Пале-Рояля, которая носила такое название в 1792–1814 гг., но которую в описываемое время многие парижане продолжали называть по-старому.

Улица Сент-Оноре, расположенная в правобережной части Парижа, ведет от Лувра к западным предместьям города.

… баррикада, начавшая сооружаться возле Французского театра… — Французский театр — имеется в виду зал Ришелье, театральное здание на улице Ришелье, построенное в 1786–1790 гг. архитектором Виктором Луи (1731–1800) и составившее юго-западный угол дворца Пале-Рояль; с 1799 г. на его сцене играет труппа Комеди-Франсез.

… Шаррас, побуждающий к восстанию Политехническую школу… — Шаррас, Жан Батист Адольф (1810–1865) — французский офицер и политик; сын наполеоновского генерала, с 1828 г. ученик Политехнической школы, исключенный из нее весной 1830 г. за то, что на студенческом банкете пел «Марсельезу»; активный участник Июльской революции; впоследствии артиллерийский офицер, участвовавший в завоевании Алжира и дослужившийся до чина подполковника; после Февральской революции военный министр во Временном правительстве (с И по 17 мая 1848 г.), затем депутат Учредительного и Законодательного собраний; с 1851 г. эмигрант; умер в изгнании, в Базеле.

Политехническая школа — знаменитое высшее учебное заведение, основанное в 1794 г., во время Французской революции, для подготовки артиллерийских офицеров, а также военных и гражданских инженеров; до 1976 г. располагалось в Латинском квартале Парижа. В дни Июльской революции несколько десятков учеников Политехнической школы приняли самое активное участие в вооруженном восстании.

… кордегардия, подожженная на улице Биржи… — Улица Биржи, проложенная в 1824 г., ведет от улицы Ришелье в восточном направлении к площади Биржи.

… Мы вовсе не революцию хотели устраивать, — заявил г-н де Ремюза в редакции газеты «Глобус». — Ремюза, Шарль Франсуа Мари, граф де (1797–1875) — французский философ, писатель и государственный деятель; орлеанист, с 1824 г. сотрудничавший в «Глобусе»; министр внутренних дел с 1 марта по 29 октября 1840 г.; член Французской академии (1846); член Палаты депутатов в 1830–1848 гг.; в период Второй республики депутат Учредительного и Законодательного собраний; в 1871–1873 гг. министр иностранных дел в правительстве Тьера; в 1873–1875 гг. депутат Национального собрания.

«Глобус» («Le Globe») — парижская газета, издававшаяся с 15 сентября 1824 г. и собравшая вокруг себя блестящий коллектив сотрудников; вначале носила главным образом литературный характер, с большим тактом принимая участие в горячей литературной борьбе того времени и стараясь привлечь на свои страницы все, что носило отпечаток таланта; постепенно все большее внимание стала уделять политике, поддерживая либеральную оппозицию режиму Реставрации; после революции 1830 г., когда большинство ее редакторов и постоянных сотрудников, покинув редакцию, «ушли в политику» (многие заняли видные посты при Июльской монархии), направление газеты стал определять Пьер Леру (см. примеч. к с. 243), который, будучи последователем видного французского социалиста-утописта Анри Сен-Симона, превратил ее (с января 1831 г.) в орган сенсимонистов; в этом качестве она просуществовала до 20 апреля 1832 г., после чего перестала выходить.

… Мы имеем в виду не таких людей, как Лафайет, Казимир Перье, Лаффит, Бенжамен Констан, Гизо, Себастьяни, Шуазёль и Одилон Барро… — Гизо, Франсуа (1787–1874) — выдающийся французский историк, политик, дипломат и государственный деятель; в период Июльской монархии неоднократно занимал министерские посты: министр внутренних дел (1830), министр просвещения (трижды) в 1832–1837 гг., министр иностранных дел в 1840–1848 гг.; с февраля по октябрь 1840 г. посол в Лондоне; 18 сентября 1847 г. возглавил кабинет министров и после свержения его Февральской революцией 1848 года в большой политике не участвовал; оставил богатое и чрезвычайно разнообразное научное, научно-педагогическое, мемуарное и публицистическое наследие; был видным деятелем протестантской церкви во Франции.

Себастьяни, Орас Франсуа Бастьен (1772–1851) — французский военачальник, дипломат и государственный деятель; уроженец Корсики, участник республиканских и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1805), граф Империи (1809); посол в Константинополе (1806–1808); в 1808–1811 гг. сражался в Испании, командуя 4-м корпусом; в 1812 г. участвовал в походе на Россию, командуя 2-й дивизией легкой кавалерии в составе 2-го резервного кавалерийского корпуса; во время Ста дней сражался на стороне Наполеона, затем эмигрировал в Англию, но уже в мае 1816 г. вернулся во Францию; в 1819–1823 и 1827–1848 гг. был членом Палаты депутатов; принимал активное участие в Июльской революции; с И августа по 17 ноября 1830 г. военно-морской министр, а затем вплоть до 11 октября 1832 г. — министр иностранных дел; в 1835–1840 гг. посол в Лондоне; в 1840 г. получил звание маршала Франции.

… Шаррас и Лотон явились к Лафайету… — Лотон, Андре Шарль (? —?) — ученик Политехнической школы, который возглавлял в дни Июльской революции отряд своих соучеников, сражавшихся на баррикадах, и был тяжело ранен в голову.

… я сам вместе с Этьенном Араго и двумя десятками молодых людей явился к г-ну Казимиру Перье, и нас чуть было не встретили так, как Жоржа Дандена встречала его жена. — Араго, Этьенн Венсан (1802–1892) — французский драматург, журналист, театральный деятель и политик; младший брат знаменитого ученого Франсуа Араго; ревностный республиканец, принимавший активное участие в событиях Июльской и Февральской революций; в 1829–1840 гг. директор театра Водевиль; в 1848–1849 гг. депутат Учредительного собрания; с 24 февраля по 21 декабря 1848 г. руководитель почтового ведомства; осенью 1870 г. короткое время занимал пост мэра Парижа (с 4 сентября по 15 ноября).

Жорж Данден — заглавный персонаж комедии Мольера «Жорж Данден, или Одураченный муж» («George Dandin ou le Mari confondu»; 1668), рассказывающей о злоключениях богатого простолюдина Жоржа Дандена, который из тщеславия женился на Анжелике, дочери разорившегося барона: жена презирает, дурачит и обманывает мужа, изменяя ему с дворянином-любовником.

241… Те, кто делал революцию 1830 года, были теми же людьми, которые двумя годами позже по той же причине погибали в квартале Сен-Мерри. — Имеются в виду события республиканского восстания 5–6 июня 1832 г. во французской столице, одним из главных очагов которого стал расположенный возле улицы Сен-Мартен квартал Сен-Мерри (обязан своим названием расположенной недалеко от него старинной одноименной церкви, посвященной святому Медерику), где в ходе кровопролитных баррикадных боев восставшие оказали ожесточенное сопротивление правительственным войскам и потеряли 93 человека убитыми и 291 — ранеными.

… Именно там находилась наша канцелярия, в штате которой я не состоял после постановки «Генриха III»; после этой постановки я стал библиотекарем. — «Генрих III и его двор» («Henri III et sa соиг») — пятиактная историческая драма Дюма, написанная в прозе и поставленная впервые во Французском театре 10 февраля 1829 г.

Дюма получил должность помощника библиотекаря Пале-Рояля 20 июня 1829 г.

… Что же касается газет, то «Газета», «Ежедневная» и «Всеобщая» вышли на другой день, подчинившись ордонансам по убеждению… — «Газета» («La Gazette») — первая французская общественнополитическая газета, выходившая с 30 мая 1631 г. по 30 сентября 1915 г. (с 1 мая 1792 г. — ежедневно); основанная парижским врачом, журналистом и филантропом Теофрастом Ренодо (1586–1653) при поддержке кардинала Ришелье, она на протяжении всего времени своего существования сохраняла лояльность по отношению к действующему политическому режиму и служила орудием пропаганды: в годы Первой империи была бонапартистской, а в период Реставрации — откровенно роялистской.

«Ежедневная» («La Quotidienne») — газета роялистского направления, начавшая выходить в Париже 22 сентября 1792 г.; несмотря на стремление замаскировать свою направленность, через год была закрыта; под разными наименованиями несколько раз возобновлялась с 1795 г.; при Империи не существовала, но возобновилась в первые же дни Реставрации и стала одним из наиболее видных органов роялистской реакции, хотя с 1822 г. критиковала правительство Виллеля (нередко — справа); после Июльской революции 1830 года состав ее редакционной коллегии сменился, а сама она быстро превратилась в незначительный листок, слившийся в феврале 1847 г. с двумя другими газетами того же толка.

«Всеобщая» («L’Universel») — парижская ежедневная газета, выходившая с 1 января 1829 г. по 27 июля 1830 г.

… «Конституционалист» и «Дебаты» тоже вышли, подчинившись ордонансам из страха. — «Конституционалист» («Le Constitutionnel») — французская политическая ежедневная газета, выходившая в Париже со 2 мая 1819 г. по 21 июля 1914 г. и в описываемое время служившая печатным органом либералов, бонапартистов и антиклерикалов.

242… на одной из таких баррикад, находившейся на углу Паромной и Университетской улиц, я, держа в руке лом, познакомился с Биксио. — Паромная улица, расположенная в парижском квартале Сен-Жермен, на левом берегу Сены, своим названием обязана тому, что некогда она вела к переправе, по которой в 1550–1564 гг. из каменоломни, расположенной в окрестности Парижа, в местности Вожирар, привозили камень на строительство дворца Тюильри.

Университетская улица, расположенная в левобережной части Парижа и тянущаяся параллельно реке, известна с сер. XIV в.; ее нынешнее название, полученное в XVII в., связано с тем, что территория, по которой она проходит, до 1639 г. принадлежала Парижскому университету.

С 1829 по 1831 г. Дюма жил в доме № 25 на углу Университетской и Паромной улиц.

Биксио, Жак Александр (Джакомо Алессандро; 1808–1865) — французский агроном, журналист, публицист, издатель и политический деятель, уроженец итальянского города Кьявари, входившего в 1804–1814 гг. во французский департамент Апеннины; по образованию врач; в эпоху Июльской революции — студент-медик; учредитель ряда известнейших периодических изданий; после Февральской революции депутат Учредительного, а затем Законодательного собраний; с 20 по 29 декабря 1848 г. министр земледелия и торговли; после государственного переворота 2 декабря 1851 г. отошел от политики; автор ряда трудов по сельскому хозяйству.

… на Школьной набережной появился человек с трехцветным знаменем. — Имеется в виду старинная набережная на правом берегу Сены, восточная часть нынешней набережной Лувра (между Новым мостом и улицей Лувра), вобравшей ее в себя в 1868 г.; своим названием, видимо, была обязана располагавшейся на ней старинной школе Сен-Жермен-л'Осеруа.

… то был случай, предвиденный Беранже: вспомним его песню «Старое знамя»… — «Старое знамя» («Le Vieux drapeau»; 1820) — песня Беранже, воспевающая полковое трехцветное знамя.

243… Напрасно собрание выборщиков посылало к бывшим депутатам г-на Мерилу и г-на Буле (из Мёрты), чтобы разжечь рвение в их сердцах… — Мерилу, Жозеф (1788–1854) — французский юрист, политик и государственный деятель; начал юридическую карьеру в конце Империи, при Реставрации прославился как адвокат, выступая в ряде громких политических процессов, связанных с заговорами против режима Бурбонов и преследованиями прессы; подвергался резким нападкам со стороны ультрароялистов, препятствовавших ему в его адвокатской деятельности и даже пытавшихся привлечь его к суду; был членом карбонарской организации; принял активное участие в Июльской революции; после нее способствовал отмене ряда репрессивных законов периода Реставрации; со 2 по 27 ноября 1830 г. был министром просвещения и культов, а с 27 декабря 1830 г. по 7 марта 1831 г. — министром юстиции; в 1831–1834 гг. член Палаты депутатов, с 1837 г. пэр; после 1848 г. ушел в частную жизнь.

Буле из Мёрты — см. примеч. к с. 180.

… мэрия Малых августинцев была захвачена народом. — Имеется в виду мэрия бывшего третьего округа Парижа (одного из двенадцати округов французской столицы, созданных в 1795 г. и существовавших до 1860 г., когда произошло ее расширение), до 1849 г. располагавшаяся в здании старинного августинского монастыря, который именовался монастырем Малых августинцев (Petits-Рёгев) и был упразднен во время Революции.

… Рабочие-типографщики, собравшись в отряд, заняли проезд Дофина. — Проезд Дофина — небольшой переулок в левобережной части Парижа, проложенный в 1825 г. и соединивший улицу Мазарини с улицей Дофина, которая была пробита в 1607 г. и названа в честь дофина Луи, будущего короля Людовика XIII.

… Господин Одри де Пюираво открыто раздавал ружья. — Одри де Пюираво, Пьер Франсуа (1773–1852) — французский политик, земельный собственник и предприниматель; в 1822–1823 и 1827–1837 гг. член Палаты депутатов, яростный противник правительства Реставрации, один из главных участников Июльской революции, вошедший в состав временной муниципальной комиссии; в 1848–1849 гг., во время Второй республики, депутат Учредительного собрания.

… Театр Водевиль распределял оружие и военные мундиры, использовавшиеся в пьесе «Сержант Матьё», которая была поставлена за несколько месяцев до этого. — Водевиль — парижский театр, начавший свою работу 17 января 1792 г. в бывшем танцевальном зале на улице Шартр-Сент-Оноре, ныне не существующей; его директорами были Пьер Ив Барре (1749–1832) и Пьер Антуан Огюстен де Пии (1755–1832), ставившие в нем главным образом водевили собственного сочинения; в 1829–1839 гг. театром руководил Этьенн Араго (см. примеч. к с. 240).

«Сержант Матьё» («Le sergent Mathieu») — трехактная комедия-водевиль французских драматургов Ксавье Бонифаса Сентина (1798–1865), Шарля Дезире Дюпёти (1798–1865) и Фердинанда де Вильнёва (1801–1858), поставленная впервые 3 декабря 1828 г. в театре Водевиль.

… Ходили слухи о чрезвычайно горячем споре, состоявшемся в редакции «Глобуса» между г-ном Кузеном и г-ном Пьером Леру по поводу революционного направления, которое Пьер Леру намеревался придать газете. — Кузен, Виктор (1792–1867) — французский философ, историк и политический деятель; свою философскую систему называл эклектизмом, ибо полагал, что разумные принципы есть в любой системе философии и задача ученого — их отобрать на основе здравого смысла; многое сделал для популяризации во Франции трудов немецких философов, особенно Гегеля (с которым был лично знаком); славился как глубокий знаток истории философии и замечательный преподаватель; в начале 1820 г. правительство Реставрации на восемь лет фактически отстранило его от преподавания в высшей школе, сначала закрыв его курс в Сорбонне, а затем и кафедру в Нормальной школе; при Июльской монархии он получил ряд государственных отличий и играл определенную политическую роль, был избран во Французскую академию (1830), стал членом Палаты пэров (1832) и с 1 марта по 28 октября 1840 г. был министром просвещения; оставил ряд философских сочинений, трудов по истории философии, а также исторических и историко-литературных произведений.

Леру, Пьер (1797–1871) — французский мыслитель, журналист, издатель и политический деятель; яркий представитель французского утопического социализма XIX в., пытавшийся соединить сенсимонизм с определенным мистицизмом (он стремился создать «религию человечества»), а уважение к традиционным ценностям — семье, отечеству, собственности — сочетать с идеями равенства и отсутствия власти; начинал свой трудовой путь как типографский рабочий; потом стал журналистом, проявив на этом поприще незаурядный талант; в 1824 г. стал одним из основателей газеты «Глобус»; был участником Февральской революции 1848 года, депутатом Учредительного и Законодательного собраний; после бонапартистского переворота 2 декабря 1851 г. эмигрировал и вернулся на родину лишь в 1860 г.; оставил множество статей и брошюр, а также поэму социалистического содержания.

… Уверяли, будто г-н Тьер… покинул Париж и укрылся в Монморанси, у г-жи де Куршан. — Монморанси — небольшой городок в 15 км к северу от центра Парижа, в департаменте Валь-д'Уаз.

Госпожа де Куршан — супруга нотариуса, дочь адвоката Андре Жана Батиста Беке и сестра журналиста Эрнеста Беке (1802 —?), сотрудника «Национальной газеты», в доме которой, опасаясь неминуемого ареста, Тьер и Минье провели ночь с 27 на 28 июля 1830 г. Однако дом этот — небольшой старинный замок, носивший название Шато-Мадам, некогда принадлежавший настоятельнице аббатства Мобюиссон и в 1821 г. купленный отцом госпожи де Куршан, — находился не в городке Монморанси, а в селении Бессанкур, расположенном в 20 км к северу от Парижа, в т. н. долине Монморанси — природной области к северо-западу от французской столицы.

… В стороне Гревской площади шли сильные бои, и утверждали, будто городская ратуша уже трижды переходила из рук в руки. — Гревская площадь (с 1806 г. называется площадью Ратуши) расположена на правом берегу Сены, перед зданием парижской ратуши; в 1310–1830 гг. служила местом казней.

… Почти весь день били в набат в церкви святого Северина и в соборе Парижской Богоматери. — Церковь святого Северина (Сен-Северен), находящаяся в левобережной части Парижа, в Латинском квартале, и датируемая XIII в., посвящена святому Северину Парижскому, отшельнику, жившему в Париже в VI в.

XL

245 … какой-то молодой человек с трехцветным знаменем в руках бросился на Гревский мост, крича: «Если меня убьют, друзья, помните, что меня зовут Лрколь!» — Гревский мост — построенный в 1828 г. французским инженером Марком Сегеном (1786–1875) двухпролетный подвесной пешеходный мост через главный рукав Сены, соединявший Гревскую площадь с островом Сите; с 1830 г. именовался Аркольским; в 1854–1856 гг. был заменен нынешним проезжим однопролетным металлическим мостом, также называемым Аркольским.

… Самым смелым в этот день шагом со стороны депутатов стало обращение Казимира Перье, Лобау, Могена, Жерара и Лаффита к маршалу Мармону. — Лобау, Жорж Мутон, граф (1770–1838) — французский военачальник и политический деятель, маршал Франции (1831); участник революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1807); покрыв себя славой в битве при Эсслинге (1809), получил титул графа Лобау (по названию острова на Дунае, вблизи Вены); принимал участие в Русском походе 1812 г.; во время Ста дней примкнул к Наполеону и в ходе сражения при Ватерлоо попал в плен к англичанам; в 1828–1833 гг. был членом Палаты депутатов; в дни Июльской революции входил в состав муниципальной комиссии, осуществлявшей управление Парижем, а в декабре 1830 г. стал командующим национальной гвардией; в 1831 г. получил звание маршала, в 1833 г. был возведен в достоинство пэра.

Моген, Франсуа (1775–1854) — французский адвокат и политический деятель, либерал, в 1827–1848 гг. член Палаты депутатов, в дни Июльской революции член муниципальной комиссии; в 1830–1832 гг. председатель адвокатской палаты; в период Второй республики депутат Учредительного и Законодательного собраний.

Жерар, Этьенн Морис (1773–1852) — французский военачальник, политик и государственный деятель, участник революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1812), командовавший во время Русского похода 3-й дивизией 1-го корпуса Великой армии; граф Империи (1813); во время Ста дней примкнул к Наполеону, участвовал в битве при Ватерлоо, после чего два года жил в эмиграции, в Брюсселе; в 1817 г. вернулся во Францию и в 1822–1833 гг. состоял членом Палаты депутатов, где примыкал к либеральному меньшинству; после Июльской революции дважды занимал пост военного министра (с 1 августа по 17 ноября 1830 г. и с 18 июля по 29 октября 1834 г.), 17 августа 1830 г. получил звание маршала Франции, а в 1833 г. стал пэром Франции.

… Господин де Лаборд воскликнул, что следует поднять трехцветное знамя… — Лаборд, Александр Луи Жозеф, маркиз де (1773–1842) — французский политический деятель, писатель, поэт, путешественник и археолог; сын знаменитого финансиста Жана Жозефа де Лаборда (1724–1794), погибшего на эшафоте во время Террора; в 1789–1796 гг. офицер австрийской армии, сражавшийся против революционных французских войск; после подписания Кампоформийского мира (1797) вернулся во Францию и поступил на службу в министерство иностранных дел; в 1810 г. получил титул графа Империи; в 1814 г. участвовал в переговорах о капитуляции Парижа; член Палаты депутатов в 1822–1823 и 1827–1841 гг., примыкавший к либеральной оппозиции; активный участник Июльской революции и один из самых заметных персонажей Июльской монархии; префект департамента Сена с 30 июля по 30 августа 1830 г.; автор большого числа сочинений, в том числе многотомных описаний своих путешествий.

246 … г-н Мешен взял под руку г-на Себастьяни и поспешно вышел вместе с ним. — Мешен, Александр Эдм, барон (1772–1849) — французский политик и административный деятель; при Консулате и Империи префект ряда департаментов: департамента Ланды (1800–1802), департамента Рур (1802–1804), департамента Эна (1804–1810), департамента Кальвадос (1810–1814); барон Империи (1809); в 1819–1831 гг. член Палаты депутатов, тесно связанный с генералом Себастьяни, блестящий оратор; участвуя в событиях Июльской революции, содействовал вступлению герцога Орлеанского на трон; в 1830–1839 гг. был префектом департамента Нор.

… в стороне Гревской площади или рынка Невинноубиенных внезапно затрещала ружейная пальба… — Рынок Невинноубиенных, находившийся в правобережной части Парижа, примерно в 700 м к северо-западу от Гревской площади, на улице Сен-Дени, был открыт в 1788 г. на месте снесенной в 1785 г. старинной церкви Невинноубиенных (église des Saints-Innocents; она была посвящена святым мученикам младенцам вифлеемским, убитым по приказу царя Ирода) и уничтоженного в это же время древнего кладбища, относившегося к ней и носившего то же название; просуществовал до 1856 г.

… бросился в сторону улицы Святых Отцов и моста Искусств. — Мост Искусств — здесь: сооруженный в 1801–1804 гг. девятипролетный чугунный пешеходный мост через Сену, соединявший набережную Конти с квадратным двором Лувра, который в годы Империи именовался дворцом Искусств; в 1981–1984 гг. был заменен нынешним семипролетным мостом.

Старинная улица Святых отцов, расположенная в левобережной части Парижа, выходит на набережную Малаке в 350 м к западу от моста Искусств.

… Им был генерал Дюбур; расшитый мундир он взял в лавке старьевщика, а пару эполет получил из рук актера Перле, который, несомненно, использовал их в одной из своих ролей в театре Жимназ. — Генерал Дюбур — Жозеф Патрис Фушар (1780–1851), французский авантюрист, уроженец Ла-Рошели, бывший корсар, затем офицер на флоте и в сухопутных войсках, якобы дослужившийся к 1812 г. до полковничьего чина и во время Первой реставрации ставший именовать себя графом Фредериком Робером Дюбуром де Бютлером, уроженцем острова Сан-Доминго; с 1818 г. находился за штатом и впервые появился на исторической сцене в дни Июльской революции: облаченный в генеральский мундир и именуя себя генералом Дюбуром, он руководил боевыми действиями восставших, весь решающий день 29 июля распоряжался в Парижской ратуше, где был политический центр революции, а 30-го июля передал власть Лафайету; 2 октября 1830 г. получил чин генерал-майора, но сразу же был отправлен в отставку; во второй раз его имя прозвучало во время Февральской революции, когда он безуспешно пытался стать депутатом Учредительного собрания и получить от республиканского правительства денежное вознаграждение за свои прошлые заслуги.

Перле, Адриен (1795–1850) — известный французский актер, уроженец Марселя, дебютировавший в 1815 г. на сцене Комеди-Франсез, а с 1821 г. исполнявший ведущие роли в театре Жимназ.

Жимназ (полное название: Жимназ-Драматик) — французский драматический театр, открывшийся в Париже, на бульваре Бон-Нувель, 23 декабря 1820 г.; с 1824 по 1830 гг. носил название Театр Мадам, поскольку находился под покровительством герцогини Беррийской.

247… В полдень в штаб командующего парижским гарнизоном в свой черед отправились господа де Семонвиль и д'Аргу… — Семонвиль, Шарль Луи Юге де Монтаран, маркиз де (1759–1839) — французский политик и дипломат, выполнявший ряд важных внешнеполитических поручений при Республике, Империи и Реставрации и успешно служивший всем режимам; полномочный посол в Генуе в 1790–1792 гг.; 25 июля 1793 г., на пути в Константинополь, куда его назначили послом, был арестован австрийцами и до конца 1795 г. находился в плену; в 1800–1805 гг. посол в Гааге; при Наполеоне получил титул графа Империи (1808), при Реставрации — звание пэра и должность главного референдария Палаты пэров (1814), а затем титул маркиза (1817).

Аргу, Антуан Морис Аполлинер д’ (1782–1858) — французский государственный деятель и банкир; в 1815–1817 гг. префект департамента Нижние Пиренеи, в 1817–1819 гг. префект департамента Гар; в 1819 г. получил титул графа и звание пэра Франции; в дни Июльской революции пытался добиться отмены ордонансов Сен-Клу; военно-морской министр (17 ноября 1830 г. — 13 марта 1831 г.), министр торговли и общественных работ (13 марта 1831 г. — 31 декабря 1832 г.), министр внутренних дел (31 декабря 1832 г. — 4 апреля 1834 г.), министр финансов (18 января — 6 сентября 1836 г.), в 1834–1836 и 1836–1857 гг. управляющий Банком Франции.

… Вызвался генерал Венсан… — Венсан, Анри Катрин Бальтазар (1775–1844) — французский военачальник; участник революционных и наполеоновских войн, бригадный генерал (1813), барон Империи (1809); в период Второй реставрации участвовал в Испанской экспедиции 1823 г., получил чин генерал-лейтенанта (1825) и занимал должность генерального инспектора кавалерии (1825–1829); с 1837 г. находился в отставке.

248… Между тем в Сен-Клу прибыл г-н де Витроль. — Витроль, Эжен Франсуа Огюст д'Арно, барон де (1774–1854) — французский политик и дипломат, тесно связанный с Талейраном и не раз выполнявший его секретные поручения; с 1791 г. эмигрант, сражавшийся в рядах армии Конде; в 1799 г. вернулся во Францию и поступил на государственную службу; в 1812 г. получил титул барона Империи; в 1815–1816 гг. член Палаты депутатов, ультрароялист; посланник в Тоскане (1827), пэр Франции (с 27 января 1830 г.); 29 июля 1830 г. дважды посетил в Сен-Клу короля Карла X и добился от него обещания отозвать злополучные ордонансы, однако мера эта запоздала и ничто уже не могло спасти монархию Бурбонов.

… Он также выступал за отмену ордонансов и формирование нового кабинета министров, который должен был сплотиться вокруг герцога де Мортемара и маршала Жерара. — Герцог де Мортемар — Казимир Луи Виктюрньен де Рошшуар, принц де Тонне-Шарант (1787–1875), десятый герцог де Мортемар, французский военачальник, дипломат и политический деятель; до 1801 г. вместе с родителями, эмигрировавшими в 1791 г., находился в Англии; затем вернулся во Францию, в 1803 г. поступил на военную службу, участвовал в кампаниях 1806–1807 гг., в Русском походе 1812 г. и в битве при Лейпциге; одним из первых приветствовал реставрацию Бурбонов, получил звание пэра (1814) и чин генерал-майора (1815); в 1828 г. был назначен послом в Санкт-Петербурге и произведен в генерал-лейтенанты; 29 июля 1830 г., в разгар Июльской революции, Карл X поручил ему сформировать новый кабинет министров, но герцог не смог приступить к исполнению своих новых обязанностей, ибо было уже слишком поздно; примкнув к новому режиму, он в 1833 г. во второй раз занимал пост посла в Санкт-Петербурге.

Заметим, что генерал Этьенн Морис Жерар (см. примеч. к с. 245) получил звание маршала уже после Июльской революции, 17 августа 1830 г.

… Последний пушечный выстрел был произведен из ближайшей к террасе Фельянов боковой аллеи… — Терраса Фельянов — северная часть сада Тюильри, примыкающая к улице Риволи; название получила по имени находившегося рядом монастыря фельянов, основанного в 1587 г., закрытого в 1790 г. и полностью разрушенного в 1804 г., во время прокладки улиц Риволи и Кастильоне.

249… одно из окон дворца на углу улиц Риволи и Сен-Флорантен, принадлежавшего г-ну де Талейрану, открылось… — Улица Сен-Флорантен, связывающая площадь Согласия с улицей Сент-Оноре, была проложена в 1758 г. и получила название от имени Луи Фелипо де Сен-Флорантена (1705–1777), герцога де Ла Врийера, построившего себе на ней особняк, который с 1812 г. принадлежал Талейрану, а в 1950 г. стал собственностью посольства США.

… Господин Кейзер, вы с ума сошли? — Никаких сведений об этом персонаже (Keiser), которого упоминает в данном контексте Луи Блан, найти не удалось.

XLI

251… завязался весьма оживленный спор, который мог бы обернуться в пользу королевской власти, как вдруг г-н де Шопен воскликнул… — Шонен, Огюстен Жан Мари де (1782–1849) — французский политический деятель и адвокат, член Палаты депутатов в 1827–1837 гг., активный участник Июльской революции, член временной муниципальной комиссии, затем генеральный прокурор Счетной палаты, член Палаты пэров (1837).

252… Он играл в вист с г-ном де Дюра, г-ном де Люксембургом и герцогиней Беррийской… — Господин де Дюра — Амедей Бретань Мало де Дюрфор (1771–1838), шестой герцог де Дюра (с 1800 г.), французский аристократ, первый дворянин королевских покоев (с 1789 г.), в 1791–1801 гг. эмигрант; член Палаты пэров в 1814–1832 гг.; генерал-майор (1814); член Французской академии (1816); после Июльской революции уехал вместе с Карлом X в Англию, но вскоре с разрешения бывшего короля вернулся во Францию, чтобы защищать там интересы старшей ветви Бурбонов.

Господин де Люксембург — Шарль Эмманюэль Сижисмон де Монморанси-Люксембург (1774–1861), девятый герцог де Пине-Люксембург (с 1803 г.), французский аристократ, член Палаты пэров (1814–1830); генерал-лейтенант (1815), участвовавший во французской интервенции в Испанию в 1823 г.; в царствование Карла X командовал одной из рот королевских телохранителей; после Июльской революции отказался принести присягу Луи Филиппу и был исключен из Палаты пэров.

253… переговорщики составили ордонанс, который отменял ордонансы 25 июля, восстанавливал национальную гвардию, вверяя командование ею маршалу Мезону… — Маршал Мезон — Никола Жозеф Мезон (1771–1840), французский военачальник, государственный деятель и дипломат; сын крестьянина, участник революционных и наполеоновских войн; бригадный генерал (1806), дивизионный генерал (1812), участвовавший в Русском походе; граф Империи (1813), получивший при Реставрации звание пэра Франции и титул маркиза (1817), а в 1829 г. ставший маршалом Франции; при Июльской монархии дважды состоял в правительстве: с 4 по 17 ноября 1830 г. был министром иностранных дел, а с 12 марта 1835 г. по 25 августа 1836 г. — военным министром; в 1830–1832 гг. занимал должность посла в Вене, а в 1833–1835 гг. — в Санкт-Петербурге.

254… Вот так монархия сложила оружие; и на этот раз, в отличие от короля Иоанна в битве при Пуатье и Франциска I в битве при Павии, она не спасла даже свою честь. — Пуатье — город в Южной Франции, в средние века столица одноименного графства; ныне административный центр департамента Вьенна.

19 сентября 1356 г., в ходе Столетней войны, близ селения Нуайе-Мопертюи в 10 км к юго-востоку от Пуатье английский отряд под командованием Эдуарда Вудстока(1330–1376), принца Уэльского, сына короля Эдуарда III (1312–1377; правил с 1327 г.) нанес сокрушительное поражение превосходящей по численности французской армии, а командовавший ею король Иоанн II Добрый (1319–1364; правил с 1350 г.) попал в длен и был увезен в Англию.

Павия — город на севере Италии, в Миланском герцогстве (ныне в области Ломбардия), в 30 км к югу от Милана; близ него 24 февраля 1525 г., в ходе Шестой итальянской войны (1521–1525), 28-тысячное французское войско под командованием Франциска I (см. примеч. к с. 169) потерпело сокрушительное поражение от 23-тысячного войска имперцев под командованием испанского генерала Карла де Ланнуа (1487–1527), а французский король был взят в плен и после этого разгрома написал письмо своей матери, герцогине Ангулемской, начинавшееся со знаменитой фразы «Все потеряно, кроме чести» («Tout est perdu, fors l'honneur»).

… Из Сен-Клу г-н де Мортемар и г-н д'Аргу уехали в коляске, но в Булонском лесу… их не пропустили дальше… — Булонский лес — лесной массив у западных окраин Парижа; в средние века — место королевских охот; ныне — общественный лесопарк в черте города.

… они дошли до Ле-Пуэн-дю-Жура, пересекли Гренельский мост и вступили в Париж, перебравшись через брешь в стене… — Ле-Пуэн-дю-Жур — хутор, находившийся на пути из Парижа в Севр, на правом берегу Сены, в ее излучине, к северо-востоку от Севрского моста, близ селения Бийанкур.

Гренельский мост — здесь имеется в виду первый по счету Гренельский мост, переброшенный в 1825–1827 гг. через Сену и связавший два западных предместья Парижа, которые вошли в 1860 г. в городскую черту: Гренель на левом берегу реки и Пасси на ее правом берегу; этот деревянный шестипролетный мост, опиравшийся на каменные быки, служил вплоть до 1873 г.; ныне на его месте находится уже третий по счету мост, построенный в 1966–1968 гг.

… г-н де Мортемар добрался до площади Людовика XV. — Площадь Людовика XV — так в 1828–1830 гг., во второй раз в своей истории, называлась площадь Согласия (см. примеч. к с. 117).

255… г-н Лаффит… сочинял вместе с господами Тьером, Минье и Ларреги орлеанистскую прокламацию, которая должна была быть опубликована одновременно в «Национальной газете», «Французском курьере» и «Коммерции». — Минье, Франсуа Огюст (1796–1884) — французский историк и журналист, друг А.Тьера, один из основателей «Национальной газеты», автор «Истории Французской революции» (1824), директор Архива министерства иностранных дел в 1830–1848 гг.

Ларреги, Франсуа Доминик (1786–1842) — парижский банкир, журналист и административный деятель; редактор «Газеты коммерции», друг Лаффита, активный участник Июльской революции; в годы Июльской монархии префект ряда департаментов: Воклюза (1830–1831), Шаранты (1831–1842), Ньевра (1842).

«Французский курьер» («Le Courrier français») — парижская ежедневная газета либерального направления, выходившая с 1 февраля 1820 г. по 14 марта 1851 г.

«Коммерция» («Le Commerce») — имеется в виду «Газета коммерции» («Le Journal de commerce»), принимавшая активное участие в борьбе с режимом Реставрации; с 1823 г. ее главным редактором, а с 1828 г. и владельцем был журналист и драматург Пьер Никола Берт (1788–1843).

… с трудом смог ответить г-ну де Буамилону, который явился сообщить ему, что герцог Шартрский, арестованный мэром Монружа, г-ном Лёлье, просит выдать ему пропуск, чтобы иметь возможность возвратиться в свой полк, стоящий гарнизоном в Жуаньи. — Господин де Буамилон (Boismilon; у Дюма опечатка: Boismelon) — Жак Доминик Тонгар де Буамилон (1795–1870), преподаватель истории в коллеже Карла Великого (с 1821 г.), ставший в 1823 г. наставником герцога Шартрского, а в 1828 г. его личным секретарем. Монруж — городок в департаменте О-де-Сен, в округе Антони, в 5 км к югу от центра Парижа.

Лёлье, Арман (? —?) — мэр Монружа в 1826–1832 гг.

Жуаньи — городок в Бургундии, в департаменте Йонна, на берегу реки Йонны. В июле 1830 г. там стоял гарнизоном 1-й гусарский полк, которым командовал герцог Шартрский, старший сын Луи Филиппа.

… Приказ этот был вручен г-ну Конту, который тотчас же отправился исполнять его. — В своих мемуарах (глава CLIII) Дюма поясняет, что этим посланцем Лафайета был «один из самых блестящих выпускников Высшей нормальной школы, написавший впоследствии превосходное сочинение о позитивной философии», то есть здесь явно подразумевается Огюст Конт (1798–1857), знаменитый французский философ, основоположник социологии и родоначальник позитивизма.

256… герцог Шартрский… брал почтовых лошадей в Ле-Круа-де-Берни в ту минуту, когда те, кто шел его расстрелять, вступали в Монруж. — Ла-Круа-де-Берни — хутор на окраине Антони, южного пригорода Парижа, находившийся возле старинного замка Берни, в 6 км к югу от Монружа, на перекрестке двух важных дорог: Париж — Орлеан и Версаль — Шуази-ле-Руа; известен был находившейся там почтовой станцией.

257… Невдалеке от него, в Люто, находятся королевские войска… — Пюто — селение (в настоящее время — город) в 10 км к западу от центра Парижа и в 3 км к западу от Нёйи, на левом берегу Сены, в департаменте О-де-Сен.

XLII

… г-н Тьер… вернулся в особняк г-на Лаффита, вполне готовый исполнить вместе с Шеффером решающую миссию — предложить корону герцогу Орлеанскому. — Шеффер — здесь: Ари Шеффер (1795–1858), французский исторический и жанровый художник, уроженец Голландии, переселившийся в 1811 г. в Париж; старший брат художника Анри Шеффера (1798–1862); автор большого числа картин на исторические, литературные и религиозные сюжеты; был учителем рисования у принцессы Марии Орлеанской; с 1830 г. являлся придворным художником короля Луи Филиппа.

258… Чтобы доставить это сообщение герцогу в его убежище, известное лишь друзьям семьи, туда отправился г-н де Монтескью. — Господин де Монтескью — здесь: Амбруаз Анатоль Огюстен де Монтескью-Фезенсак (1788–1878), внук маркиза де Монтескью (см. примеч. к с. 123), французский офицер и политический деятель; участник многих сражений периода наполеоновских войн, адъютант императора, барон Империи (1810), полковник (1813); с 1816 г. адъютант герцога Орлеанского, а с 1823 г. придворный кавалер герцогини Орлеанской; в 1831 г. получил чин генерал-майора; в 1834–1841 гг. член Палаты депутатов, с 1841 г. пэр Франции; после Февральской революции 1848 года последовал за Луи Филиппом в изгнание и вернулся во Францию лишь после смерти бывшего короля.

… депутаты под председательством г-на Лаффита собрались в Бурбонском дворце… — Начиная с 1795 г., и при всех режимах, Бурбонский дворец (см. примеч. к с. 35) служит местом заседаний нижней палаты французского парламента.

259… вожди республиканской партии собрались в заведении Луантье. — Луантье — известный парижский ресторатор, заведение которого находилось на улице Ришелье, в доме № 104, напротив улицы Биржи (здание это было снесено в 1965 г.).

… Эти посланцы явились к республиканцам, черпая силу в том, что к их партии примкнул Беранже. — Имеется в виду поэт Пьер Жан Беранже (см. примеч. к с. 204).

260… Выбрали Юбера — того самого, кто на наших глазах сыграл столь важную роль в захвате Палаты депутатов 15 мая. — Дюма безосновательно отождествляет парижского нотариуса Жана Луи Юбера (Hubert;? — 1849) с Луи Юбером (Huber; ок. 1814–1865), уроженцем селения Васлон в Эльзасе, рабочим-кожевником, активным участником Февральской революции и, возможно, полицейским провокатором, который в ходе манифестации 15 мая 1848 г. (см. примеч. к с. 202), когда был захвачен Бурбонский дворец, объявил Учредительное собрание распущенным, а спустя полтора года был приговорен судом присяжных к депортации. Заметим, что в дни Июльской революции кожевнику Луи Юберу было от силы шестнадцать лет, и он никак не мог входить в круг руководителей партии республиканцев.

… Этими шестью хранителями республиканского знамени… были Бастид, Энгре, Тест, Гинар, Трела́ и Пубель. — Бастид, Жюль (1800–1879) — французский публицист, журналист, историк и государственный деятель, принимавший активное участие в борьбе либералов против режима Реставрации, а затем в числе других республиканцев боровшийся против Июльской монархии; после смерти Карреля руководил «Национальной газетой»; после Февральской революции был избран в депутаты Учредительного собрания, с 11 мая по 20 декабря 1848 г. (с коротким перерывом) занимал пост министра иностранных дел, а с 29 июня по 17 июля 1848 г. — военно-морского министра.

Энгре, Шарль Жозеф (1796–1870) — французский политический деятель, парижский книгоиздатель, в 1848–1849 гг. депутат Учредительного собрания.

Тест, Шарль Антуан (1783 — ок. 1848) — парижский книгоиздатель и журналист, пламенный республиканец, коммунист-утопист, участник баррикадных боев Июльской революции; младший брат министра Жана Батиста Теста (1780–1852), фигуранта знаменитого судебного процесса Кюбьера-Теста.

Гинар, Жозеф (1799–1874) — французский политический деятель, карбонарий, горячий республиканец, участник баррикадных боев в дни Июльской революции; за участие в заговоре против Июльской монархии был приговорен к тюремному заключению, но в 1835 г. сумел бежать в Англию и вернулся во Францию лишь спустя тринадцать лет, в феврале 1848 г.; после Февральской революции был назначен заместителем мэра Парижа и стал депутатом Учредительного собрания.

Трела́, Улисс (1795–1879) — французский врач-психиатр, журналист и политический деятель; один из основателей общества «Помогай себе, и Бог тебе поможет»; горячий республиканец, сражавшийся на баррикадах в дни Июльской революции и протестовавший против восшествия Луи Филиппа на престол; с 1840 г. служил врачом в парижской больнице Сальпетриер; принял активное участие в Февральской революции, был избран депутатом Учредительного собрания и являлся министром общественных работ (с 11 мая по 28 июня 1848 г.).

Пубель (Poubelle) — достоверных сведений об этом персонаже, упоминаемом в данном контексте Луи Бланом, найти не удалось. Возможно, имеется в виду Жан Никола Пубель, старший клерк парижского нотариуса, проходивший обвиняемым по делу о военном заговоре 19 августа 1820 г. и награжденный в 1831 г. т. н. Июльским крестом, почетным знаком отличия, который вручался участникам Июльской революции. Кстати сказать, такую же награду получили Юбер, Бастид, Энгре, Тест, Гинар, Трела́ и — Александр Дюма!

261… к нему подошел генерал Карбоннель и известил его о визите пэра Франции… — Карбоннель, Антуан Франсуа (1779–1861) — французский офицер, начавший военную службу в 1799 г.; участник наполеоновских войн, тяжело раненный в Бородинском сражении; полковник (1818); в дни Июльской революции адъютант Лафайета; 29 декабря 1830 г. был произведен в генерал-майоры; в 1837–1841 гг. командующий войсками в департаменте Жиронда.

… Это был граф де Сюсси. — Сюсси, Жан Батист Анри Коллен, барон, а затем граф де (1776–1837) — французский административный и политический деятель, в 1804–1827 гг. руководитель ведомства косвенных налогов, в 1827–1837 гг. член Палаты пэров; создатель Музея Парижского монетного двора (1833).

264 … он не чувствовал себя там в безопасности и вместе с Ударом уехал в Ле-Ренси. — Ле-Ренси — замок в 13 км к северо-востоку от Парижа, на пути в город Мо; построенный в 1643–1650 гг. по заказу Жака Бордье (1585–1660), интенданта финансов в 1649–1660 гг., и окруженный огромным парком, он стал в 1769 г. собственностью герцога Орлеанского, деда короля Луи Филиппа; во время Революции был разграблен санкюлотами, затем национализирован, сменил несколько владельцев, в 1808 г. подвергся коренной перестройке, а в период Реставрации возвращен герцогу Луи Филиппу Орлеанскому; в 1819 г. обветшавший замок был почти целиком снесен, и с тех пор поместье использовалось лишь в качестве охотничьих угодий; после Февральской революции поместье было снова национализировано, а во время Второй империи разделено на земельные участки и распродано под строительство; ныне на месте бывшего парка располагается городок Ле-Ренси, относящийся к департаменту Сен-Сен-Дени.

265 … комиссия Палаты депутатов отправилась в Люксембургский дворец, чтобы просить для герцога Орлеанского должность королевского наместника. — Люксембургский дворец, расположенный на левом берегу Сены, в юго-восточной части Парижа, был построен архитектором Соломоном де Броссом (1571–1626) в 1615–1625 гг. по распоряжению королевы Марии Медичи, которая вскоре после гибели Генриха IV в 1610 г. решила построить собственную резиденцию. Название к дворцу перешло от имени прежнего владельца поместья — Франсуа де Люксембурга (ок. 1546–1613), герцога де Пине. После смерти Марии Медичи дворец стал собственностью ее младшего сына, герцога Гастона Орлеанского, сделавшего его своей парижской резиденцией, и именовался в то время Орлеанским дворцом; затем он принадлежал вдове и дочерям герцога, с 1694 г. — королю, а в 1715 г. стал собственностью герцога Филиппа II Орлеанского; в 1778–1791 г. принадлежал графу Прованскому, а после его эмиграции был национализирован; в 1814–1848 гг. служил местом заседания Палаты пэров; в настоящее время в нем заседает сенат Франции.

… Декларация была зачитана герцогом Орлеанским в парке замка Нёйи, в окружении семьи, с немалой торжественностью, которая позднее претворилась в нечто вроде памятника во вкусе г-на Фонтена… — Имеется в виду архитектор Пьер Фонтен (см. примеч. к с. 17), законодатель вкуса в период Империи.

Упомянутый памятник, установленный в начале 1831 г. по заказу принцессы Аделаиды, представлял собой семиметровый фонтан, выполненный из бронзы и белого мрамора; под вмурованным на его лицевой стороне пушечным ядром и девизом «Мир и процветание» были начертаны две надписи: слева — «В четверг 29 июля 1830 года пушечное ядро, ставшее главной темой данного барельефа, было выпущено в парк замка Нёйи отрядами королевской гвардии, которые были вытеснены из Парижа и отступили в Булонский лес»; справа — «В пятницу 30 июля 1830 года на этом месте Луи Филипп Орлеанский встретился с первыми посланцами французского народа, явившимися предложить ему должность королевского наместника».

… он вместе с господами Берту а, Эмесом и Ударом отбыл в Париж. — Бертуа, Огюст Мари, барон де (1787–1870) — французский военный инженер и политический деятель, выпускник Политехнической школы; в период 1809–1814 гг. участник многих сражений; с 1827 г., имея чин подполковника, был одним из адъютантов герцога Орлеанского и ни на минуту не расставался с ним в дни Июльской революции; в 1833 г. получил чин полковника, в 1838 г. — генерал-майора, а в 1844 г. — генерал-лейтенанта; в 1832–1848 гг. являлся членом Палаты депутатов.

Эмес, Пьер Агат (1776–1842) — французский офицер, начавший военную службу в возрасте пятнадцати лет; участник революционных и наполеоновских войн, полковник (1812), адъютант маршала Нея во время Русского похода; в период Реставрации находился в отставке; 29 июля 1830 г. присоединился к повстанцам и возглавил два пехотных полка, перешедших на сторону народа; затем стал адъютантом короля Луи Филиппа, в декабре 1830 г. получил чин генерал-майора, а в 1838 г. — генерал-лейтенанта.

XLIII

268… Его подталкивал к этому решению и поддерживал в нем г-н де Шампаньи… — Шампаньи, Никола Шарль Станислас Луи Мари де Номпер, виконт де (1789–1863) — французский военный деятель, генерал-майор (1822), адъютант герцога Ангулемского; с 25 марта 1830 г. заместитель военного министра, член Палаты депутатов (с 23 по 28 июля 1830 г.); протестуя против ниспровержения Карла X, подал в отставку; в 1848–1852 гг. был мэром городка Плёмёр-Боду в Бретани.

… король немедленно отправится в Орлеан, куда будут стянуты все войска… — Орлеан — старинный город в центральной части Франции, на правом берегу Луары, в 135 км к юго-западу от Парижа, столица исторической провинции Орлеане; ныне административный центр департамента Луаре.

… маршалу Удино и генералу Коэтлоске будет поручено командование лагерями в Люневиле и Сент-Омере, контингенты которых, как предполагается, уже двинулись на Париж… — Удино, Никола Шарль Мари (1767–1847) — французский военачальник, маршал Империи (1809), участник войн Французской республики и Наполеона, от которого получил титул графа Империи (1808) и герцога де Реджо (1810); в 1812 г., во время Русского похода, командовал 2-м корпусом Великой армии, действовавшим на петербургском направлении; после отречения императора перешел на сторону Бурбонов и остался верен им во время Ста дней; с 1815 г. главнокомандующий парижской национальной гвардией; в 1823 г. при подавлении революции в Испании командовал корпусом; после Июльской революции 1830 года примкнул к монархии Орлеанов; в 1842–1847 гг. был управителем Дома инвалидов.

Коэтлоске, Шарль Ив Сезар Сир де (1783–1836) — французский военачальник, начавший военную службу в 1800 г. и отличившийся в битвах при Аустерлице, Йене, Эсслинге и в Русском походе; бригадный генерал (1813); генерал-лейтенант (1821), командующий 7-м военным округом; с 1831 г. находился в отставке.

Люневиль — город на востоке Франции, в Лотарингии, в департаменте Мёрт-и-Мозель, в 24 км к юго-востоку от Нанси; резиденция бывшего польского короля Станислава Лещинского в бытность его герцогом Лотарингским. Военный лагерь вблизи Люневиля, предназначенный для обучения солдат и офицеров, был создан в 1824 г.

Сент-Омер — город на севере Франции, в исторической области Артуа, в департаменте Па-де-Кале, в 63 км к северо-западу от Арраса. Учебный военный лагерь вблизи Сент-Омера был создан в 1826 г.

… в Талоне захватят казну алжирского дея, которая только что прибыла туда и достигает не менее пятидесяти миллионов франков. — Дей — титул пожизненных владетелей Алжира с 1600 по 1830 гг. Здесь имеется в виду Хусейн-Паша (ок. 1773–1838) — последний дей Алжира, турок из Смирны; был избран деем 1 марта 1818 г. по рекомендации своего предшественника, умершего от чумы; спровоцировал конфликт с Францией и в начале июля 1830 г., в результате захвата французами города Алжира, был отстранен ими от власти, а затем, 15 июля, на борту фрегата «Жанна д'Арк» отправлен вместе с семьей, огромной свитой, гаремом и колоссальной личной казной в Неаполь; в изгнании жил сначала в Неаполе, затем в Ливорно, а в 1833 г. обосновался в Александрии, где и умер.

Заметим, что по пути в Неаполь фрегат «Жанна д’Арк», которым командовал капитан первого ранга Франсуа Виктор Леттре (1781–1867), в Тулон не заходил: полагающийся карантин он вместе с пассажирами на борту прошел в порту Маона и прибыл в Тулон из Неаполя лишь 20 августа 1830 г.

Правда, в книге Луи Блана, из которой Дюма позаимствовал подробности замысла генерала Шампаньи, этот пункт его плана на самом деле сформулирован иначе: «Будут захвачены пятьдесят с лишним миллионов франков, которые происходят из цитадели Алжира и только что прибыли на рейд Тулона».

269 … такой же охватил Наполеона в 1814 году в Фонтенбло и в 1815 году в Елисейском дворце… — Елисейский дворец — роскошный особняк, который построил в 1718–1722 гг. в Париже, между Елисейскими полями и улицей Предместья Сент-Оноре, для Луи Анри де Ла Тур д'Оверня (1674–1753), графа д’Эврё, французский архитектор Арман Ююд Молле (1660–1742); после смерти графа дворец Эврё стал столичной резиденцией маркизы де Помпадур (1721–1764), затем служил для приема чрезвычайных послов, в 1773–1786 гг. принадлежал банкиру Никола Божону (1718–1786), в 1787 г. стал собственностью Луизы Марии Батильды Орлеанской (1750–1822), герцогини Бурбонской, тетки короля Луи Филиппа, и с тех пор назывался Елисейским дворцом; в 1797 г. был национализирован, в 1805 г. куплен Иоахимом Мюратом, а после его отъезда в Неаполь (1808), стал личной резиденцией Наполеона I и оставался ею вплоть до 1814 г. и во время Ста дней (именно там 22 июня 1815 г. он подписал отречение от престола в пользу своего сына); в настоящее время служит резиденцией президента Французской республики.

… дофину доложили, что генерал Талон просит быть допущенным к нему. — Генерал Талон — виконт Дени Матьё Клер Талон (1783–1853), родной брат госпожи дю Кайла, генерал-майор (1818), командир уланского полка королевской гвардии, оборонявший 28 июля 1830 г. подступы к парижской ратуше.

272… Два часа спустя король, герцогиня Беррийская и двое ее детей отправились в Трианон… — Трианон — имеется в виду Большой Трианон, дворец на территории Версальского парка, построенный в 1687–1688 гг. архитектором Жюлем Ардуэном-Мансаром (1646–1708) для Людовика XIV в качестве частной резиденции, где король мог отдохнуть в кругу ближайших приближенных, забыв о строгостях придворного этикета.

31 июля 1830 г., покинув вместе с семьей замок Сен-Клу, король Карл X сделал короткую остановку в Трианоне, а в ночь на 1 августа прибыл в замок Рамбуйе.

… подобно тем древним, которые не предпринимали ничего важного, не обратившись за советом к оракулу Дельф или Додоны, герцог Орлеанский обратился за советом к Калхасу с улицы Сен-Флорантен. — Дельфы — город в Средней Греции, в Фокиде, в 80 км к северо-западу от Коринфа; там находилось обще греческое святилище — храм Аполлона. Дельфийский оракул, через посредство которого Аполлон открывал волю своего отца Зевса, был одним из самых почитаемых в Греции. К нему за ответом на терзающие их вопросы приходило множество паломников. Пифия (жрица-прорицательница), сидевшая на треножнике (по другим источникам — на вогнутой каменной плите) и вдохновленная Аполлоном, в состоянии экстаза, который вызывался выделявшимися из расщелины в земле газами, изрекала бессвязные слова, а жрец переводил их в стихотворную форму как предсказания.

Додона — древнегреческий город в Эпире, вблизи современной Янины, известный оракулом при храме Зевса, считавшимся самым древним во всей античной Греции.

Калхас — персонаж древнегреческой мифологии, жрец и прорицатель, неоднократно упоминающийся у многих античных авторов.

XLIV

273… Бенжамену Констану, г-ну Гизо, г-ну Берару и г-ну Вилъмену поручили хоть немного навести порядок на этой шахматной доске… — Берар, Огюст Симон Луи (1783–1859) — французский предприниматель, инженер и политический деятель, выпускник Политехнической школы; член Палаты с 1827 по 1834 гг., поддержавший приход Луи Филиппа к власти; в 1830–1832 гг. генеральный директор ведомства Мостов и дорог; с 1839 г. генеральный сборщик налогов в департаменте Шер.

Вильмен, Абель Франсуа (1790–1870) — французский писатель и государственный деятель, критик и историк литературы; член Французской академии с 1821 г. и ее непременный секретарь с 1834 г.; первоначально делал чисто университетскую карьеру; в первые годы Реставрации занялся политической и общественной деятельностью, находясь в умеренной оппозиции к правительству; при Июльской монархии в течение пяти лет (с 1839 по 1844 гг. с небольшим перерывом) занимал пост министра просвещения; в 1830–1831 гг. был членом Палаты депутатов; в 1832 г. стал пэром Франции; после Февральской революции политической деятельностью не занимался; оставшиеся после него сочинения, главным образом исторического и историко-литературного характера, отличаются несколько витиеватым, но красноречивым и выразительным стилем.

274… миновав Новый мост, они вступили на территорию простого народа… — Новый мост, соединяющий остров Сите с правым и левым берегами Сены, считается старейшим в Париже; строительство его начали при Генрихе III в 1578 г., а закончили в 1607 г. при Генрихе IV. Автором проекта моста был архитектор Батист Андруэ дю Серсо (ок. 1545–1590), но в 1588 г. строительство моста было прервано из-за событий Религиозных войн и возобновилось лишь в 1599 г., когда руководить им стал архитектор и предприниматель Гийом Маршан (ок. 1530–1605).

275… я прибыл из Суассона, куда по приказу генерала де Лафайета ездил за шестью тысячами фунтов пороха. — Суассон — старинный город на северо-востоке Франции, на реке Эна, в 110 км к северо-востоку от Парижа, в департаменте Эна.

Авантюрную историю о том, как в дни Июльской революции Дюма добывал для парижских повстанцев порох в Суассоне, он подробно рассказывает в главах CLIII–CLVII своих мемуаров.

… человек, которому предстояло издать знаменитые сентябрьские законы, наклонился к Лафайету и промолвил… — Имеются в виду три изданных 9 сентября 1835 г. репрессивных закона, касающихся безопасности государства (причиной их появления стало покушение на короля Луи Филиппа, организованное Фиески) и ознаменовавших крутой поворот Июльской монархии в отношении свободы прессы.

276… незапятнанная никакими бесчинствами, эта революция не имела ни своего Флесселя, ни своего Фулона, ни своего Бертье… — Флессель, Жак де (1730–1789) — французский административный деятель, интендант Ренна (с 1765 г.), а затем Лиона (с 1767 г.); последний купеческий старшина Парижа (с 21 апреля 1789 г.); был убит 14 июля 1789 г., сразу после взятия Бастилии, восставшими парижанами, которые захватили Ратушу.

Фулон, Жозеф Франсуа (1717–1789) — французский административный деятель, интендант армии и флота, государственный советник (1784), с помощью финансовых операций наживший на своей должности большое состояние и ненавидимый беднейшим населением Парижа, которое считало его главным виновником голода в столице накануне Революции; после отставки Неккера генеральный контролер финансов (11–13 июля 1789 г.); после штурма Бастилии, опасаясь за свою жизнь, инсценировал свои похороны и бежал, но был задержан крестьянами, доставлен в Париж и 22 июля растерзан толпой.

Бертье — Луи Бенинь Франсуа Бертье де Совиньи (1737–1789), французский административный деятель, интендант Парижа в 1776–1789 гг.; зять Фулона, женатый на его дочери; 22 июля 1789 г. был зверски убит восставшими парижанами.

277… Короче, это были господа Буэнвилье, Годфруа Кавеньяк, Гинар, Тома, Бастид и Шеваллон. — Буэнвилье, Элуа Эрнест Форестье де (1799–1886) — известный французский адвокат и политический деятель, в молодости входивший в карбонарскую организацию; в дни Июльской революции сражался на баррикадах, состоял адъютантом Лафайета и впоследствии был награжден Июльским крестом; в 1849–1851 гг. депутат Законодательного собрания; в эпоху Второй империи сенатор (с 1866 г.).

Кавеньяк, Жак Луи Элеонор Годфруа (1801–1845) — французский журналист и публицист, видный деятель республиканской партии, активный участник Июльской революции, а затем яростный противник Июльской монархии; один из руководителей тайного Общества друзей народа, пропаганда которого привела к восстанию 5–6 июня 1832 г.; неоднократно подвергался тюремному заключению.

Тома, Шарль (? —?) — бывший лесоторговец, коммерческий компаньон Бастида, сотрудник «Национальной газеты», ставший ее директором после смерти Армана Карреля (1836); после Февральской революции входил в состав Центрального комитета всеобщих выборов.

Шеваллон, Александр (1798–1874) — французский политик и предприниматель, в молодости секретарь депутата Жака Антуана Манюэля (см. примеч. к с. 209), состоявший в карбонарской организации и в обществе «Помогай себе, и Бог тебе поможет»; во время Июльской монархии стал фабрикантом гидравлической извести; после Февральской революции являлся депутатом Учредительного собрания (1848–1849).

279 … Это так, но ваш отец, равно как и мой, были членами Конвента и оба голосовали за смерть короля. — Отцом Годфруа Кавеньяка был Жан Батист Кавеньяк де Лаланд (1762–1829) — французский революционный деятель, в 1792–1795 гг. член Конвента, монтаньяр, голосовавший за казнь Людовика XVI; затем недолгое время был членом Совета пятисот, при Консулате и Империи занимал незначительные должности, во время Ста дней был префектом департамента Сомма, в 1816 г. подвергся изгнанию из Франции как цареубийца и умер в Бельгии.

… наша вражда ведет начало не со вчерашнего дня, господа, она восходит к Филиппу, брату Людовика Четырнадцатого. — Имеется в виду Филипп Французский (1640–1701) — младший сын Людовика XIII и Анны Австрийской, брат Людовика XIV, с рождения носивший титул герцога Анжуйского; племянник и крестник своего дяди Гастона Орлеанского, унаследовавший от него в 1660 г. титул герцога Орлеанского и герцогство Орлеанское в качестве удела; в 1643–1661 гг. официальный наследник престола; родоначальник Орлеанской ветви дома Бурбонов.

281… г-н Дюпон (из Эра) должен был возглавить ведомство юстиции, барон Луи — финансовое ведомство, генерал Жерар — военное ведомство, Казимир Перье — ведомство внутренних дел, де Риньи — военно-морское ведомство, Биньон — ведомство иностранных дел, Гизо — ведомство народного просвещения. — Дюпон, Жак Шарль (1767–1855) — французский политический и государственный деятель, адвокат, свидетель и участник трех революций: 1789, 1830 и 1848 годов; политический долгожитель, неизменно состоявший в рядах либеральной оппозиции, всегда избиравшийся в парламент от департамента Эр и потому носивший прозвище Дюпон из Эра; в 1798–1799 гг. член Совета пятисот, в 1813–1814 гг. член Законодательного корпуса, в 1814–1848 гг. член Палаты депутатов, в 1848–1849 гг. член Учредительного собрания; после Июльской революции министр юстиции (с 31 июля по 27 декабря 1830 г.), после Февральской революции глава кабинета министров (с 24 февраля по 9 мая 1848 г.).

Барон Луи — имеется в виду Жозеф Доминик Луи (см. примеч. к с. 239).

Риньи, Мари Анри Даниэль Готье, граф де (1782–1835) — французский военный и государственный деятель, морской офицер, вице-адмирал (1827); командующий французской эскадрой в Наваринском сражении у берегов Греции (20 октября 1827 г.); военно-морской министр с 31 июля по 11 августа 1830 г. и с 13 марта 1831 г. по 4 апреля 1834 г., министр иностранных дел с 4 апреля 1834 г. по 12 марта 1835 г. (с четырехдневным перерывом); член Палаты депутатов (1831–1835).

Биньон, Луи Пьер Эдуар, барон (1771–1841) — французский дипломат, политик, публицист и историк, министр иностранных дел с 22 июня по 7 июля 1815 г. и с 31 июля по 1 августа 1830 г.; член Палаты депутатов в 1815, 1817–1823 и 1827–1837 гг.; пэр Франции (с 1837 г.); автор многочисленных исторических сочинений.

XLV

… Он бросился в Ратушу и стал умолять Боннелье, в ту пору секретаря муниципальной комиссии, вычеркнуть его из списка комиссаров. — Боннелье, Ипполит (1799–1868) — французский писатель и административный деятель; в дни Июльской революции секретарь муниципальной комиссии; с 1830 г. супрефект в Компьене; в 1845 г., охваченный страстью к театру, дебютировал в качестве актера в театре Одеон, где выступал под сценическим именем Макс; автор многих романов, а также книги «Памятные записки о Парижской ратуше; 1830 год» («Mémorial de l'Hôtel-de-Ville de Paris; 1830»), изданной в 1835 г. и содержащей важные подробности о событиях Июльской революции.

282… Имя г-на Казимира Перье было заменено именем г-на де Бройля. — Господин де Бройль — здесь: Ашиль Леоне Виктор Шарль де Бройль (1785–1870), третий герцог де Бройль, зять г-жи де Сталь, французский государственный деятель и дипломат; пэр Франции (с 1814 г.); орлеанист, горячий сторонник Июльской революции, после которой занимал ряд важных постов в правительстве: министр внутренних дел с 31 июля по 1 августа 1830 г., министр народного просвещения и духовных дел с 11 августа по 2 ноября 1830 г., министр иностранных дел с И октября 1832 г. по 1 апреля 1834 г., председатель совета министров и министр иностранных дел с 12 марта 1835 г. по 22 февраля 1836 г.; посол в Англии в 1847–1848 гг.; депутат Законодательного собрания (1849–1851); член Французской академии (1855).

… г-н де Бордесуль остается в Версале во главе своей дивизии… — Бордесуль, Этьенн Тардиф де Помру де (1771–1837) — французский военачальник, начавший военную службу в 1789 г. простым солдатом; участник революционных и наполеоновских войн; бригадный генерал (1807); в декабре 1812 г., во время Русского похода, получил чин дивизионного генерала; во время Ста дней остался верен Бурбонам и после второй реставрации был осыпан милостями: получил титул графа (1816), звание пэра Франции (1823) и ряд высоких военных должностей; являлся членом Высшего военного совета; командир дивизии тяжелой кавалерии королевской гвардии; после Июльской революции был снят со всех постов и отправлен в отставку.

… дофин заночует в Траппе… — Трапп — селение (в настоящее время город в департаменте Ивелин) в 17 км к юго-западу от Сен-Клу, на пути в Рамбуйе.

283… шестнадцать лет тому назад в этом самом замке останавливались Мария Луиза и Римский король, изгнанные союзниками… — Мария Луиза (см. примеч. к с. 152) и ее юный сын, Римский король (см. примеч. к с. 190, находились в Рамбуйе под охраной русских войск с 12 по 22 апреля 1814 г., перед тем как отправиться в Австрию.

… А знаешь, Гиш, с чем во Франции мне особенно жалко расставаться? — Гиш — Антуан IX Ираклий Аженор де Грамон (1789–1855), герцог де Гиш, а с 1836 г. девятый герцог де Грамон; внук герцогини де Полиньяк; французский военачальник, генерал-лейтенант (1823); адъютант герцога Ангулемского, участвовавший в Испанской экспедиции 1823 г. и сопровождавший в августе 1830 г. семью бывшего короля Карла X на пути из Рамбуйе в Шербур.

… это произошло благодаря возвращению дофины, приехавшей из Дижона. — Дижон — город на востоке Франции, в Бургундии, до 1477 г. столица герцогства Бургундского; ныне административный центр департамента Кот-д’Ор; расположен в 325 км к юго-востоку от Парижа.

284… Это господин де Куаньи, маршал Мезон, господин Одилон Барро и господин де Шопен. — Господин де Куаньи — здесь: Огюстен Луи Жозеф Казимир Гюстав де Франкето (1788–1865), третий герцог Куаньи (с 1821 г.), внук Франсуа Анри де Франкето де Куаньи (см. примеч. к с. 24), второго герцога де Куаньи; пэр Франции, генерал-майор (1840).

286… Карл X… написал следующее письмо, доставить которое в Париж он поручил генералу Латур-Фуассаку. — Генерал Латур-Фуассак (Latour-Foissac; у Дюма ошибочно Latour-Froissac) — Антуан Анри Арман Жюль Элизабет де Латур-Фуассак (1782–1855), французский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, бригадный генерал (1814), получивший во время Реставрации титул виконта (1818) и чин генерал-лейтенанта (1823); в 1823 г. принимал участие в Испанской экспедиции; с 1826 г. командовал 16-м военным округом; накануне Июльской революции был членом Высшего военного совета и занимал должность командующего 2-й кавалерийской дивизией королевской гвардии.

287… г-н де Латур-Фуассак имел при себе еще два письма, которые он взялся доставить герцогине Орлеанской: одно было от г-жи де Гонто, другое — от Мадемуазель. — Госпожа де Гонто — Мария Жозефина Луиза де Монто-Навайль (1773–1857), с 1792 г. супруга виконта Шарля Мишеля де Гонто-Бирона (1751–1822), придворная дама герцогини Беррийской, а затем гувернантка ее детей, получившая в 1827 г. титул герцогини де Гонто.

Мадемуазель — имеется в виду внучка Карла X, принцесса Луиза д’Артуа (1819–1864), дочь герцогини Беррийской, ставшая в 1845 г. супругой наследника пармского престола, будущего герцога Карла III Пармского (1823–1854; правил с 1849 г.).

XLVI

288… Луи Филипп не догадывался, что восемнадцать лет спустя… он, уже став стариком, тоже будет толкать своего внука навстречу бунту, надеясь, подобно Албукерке, отвратить бурю, собственными руками вознося к ней дитя… — Албукерке, Афонсу де (1453–1515) — знаменитый португальский мореплаватель, адмирал, создатель Португальской колониальной империи, который сумел перехватить у арабов контроль над главными морскими путями евроазиатской торговли, создав по берегам Индийского океана форты с постоянным португальским гарнизоном. Согласно легенде, однажды корабль, на котором плыл Албукерке, был застигнут в Индийском океане страшной бурей и потерял управление; матросы уже считали себя погибшими, как вдруг, увидев на палубе дитя, спавшее на руках своей матери, Албукерке схватил его, поднял к небу, повернув лицом к молниям, и воскликнул: «О Господи, спаси нас ради этого безвинного ребенка!» Господь внял его мольбе: волны стихли, и ураган отступил за горизонт.

289… Этими четырьмя комиссарами стали маршал Мезон, г-н Жакмино, г-н де Шопен и Одилон Барро. — Жакмино, Жан Франсуа (1787–1865) — французский офицер, политический деятель и предприниматель; участник сражений при Ульме, Аустерлице и Русского похода, полковник, барон Империи, присоединившийся к императору во время Ста дней и уволенный со службы после его второго отречения; в эпоху Реставрации стал владельцем основанной им крупной прядильной мануфактуры в Бар-ле-Дюке; в 1828–1846 гг. был членом Палаты депутатов, где вел решительную борьбу с режимом Бурбонов; принял участие в Июльской революции, поддержал новую монархию и в 1831 г. получил чин генерал-майора; в 1837 г. стал генерал-лейтенантом, в 1842 г. — главнокомандующим национальной гвардией департамента Сена, а в 1846 г. — пэром Франции; после событий Февральской революции ушел в отставку.

… принц вызвал к себе генерал Юло и капитана Дюмона д'Юрвиля. — Генерал Юло — здесь: Этьенн Констан Юло д'Озери (1783–1852), французский военачальник, израненный во многих сражениях революционных и наполеоновских войн, потерявший в них правую руку и глаз; бригадный генерал (1812), барон Империи (1813), шурин генерала Моро, во время Реставрации возведенный в графское достоинство (1816) и получивший чин генерал-лейтенанта (1825); 4 августа 1830 г. был назначен главнокомандующим войсками в департаментах Кальвадос, Орн и Манш и обеспечивал безопасность отъезда Карла X из Шербура.

Дюмон д’Юрвиль, Жюль Себастьян Сезар (1790–1842) — французский морской офицер, капитан первого ранга (1829), контрадмирал (1840); мореплаватель и ученый, совершивший в 1822–1825, 1826–1829 и 1837–1840 гг. три кругосветных путешествия; исследователь Океании, берегов Новой Зеландии и Антарктиды; вместе с женой и сыном трагически погиб 8 мая 1842 г. во время крупнейшей железнодорожной катастрофы, произошедшей в Мёдоне, на линии Париж — Версаль.

XLVII

291… комиссаров известили, что король покидает Рамбуйе и направляется по дороге на Ментенон. — Ментенон — городок в департаменте Эр-и-Луар, в 20 км к юго-западу от Рамбуйе.

… Комиссары… отправили генералу Пажолю, командовавшему людской колонной на ее пути в Рамбуйе, приказ возвращаться в Париж… — Пажоль, Клод Пьер (1772–1844) — французский кавалерийский военачальник, участник революционных и наполеоновских войн, бригадный генерал (1807), барон Империи (1808), дивизионный генерал (1812), граф Империи (1813); с 1808 г. зять маршала Удино; во время Ста дней присоединился к Наполеону и после Ватерлоо прикрывал отход французской армии; вскоре после вторичного отречения императора ушел в отставку и, враждебно настроенный к Бурбонам, до 1830 г. оставался не у дел; принял активнейшее участие в Июльской революции 1830 года и 3 августа возглавил поход парижан в Рамбуйе, где укрылся Карл X; в сентябре того же года был назначен командующим 1-м военным округом и военным губернатором Парижа, а в 1831 г. стал пэром Франции; в 1842 г. ушел в отставку.

292… Кто-то из участников похода расположился лагерем прямо в этом месте, кто-то нашел пристанище в деревне Куаньер… — Куаньер (Coignteres, а не Coigniers, как у Дюма) — селение (ныне городок, относящийся к департаменту Ивелин) в 13 км к северо-востоку от Рамбуйе.

295 … Пятого августа Карл X прибыл в Верней. — Вернёй (с 1857 г. Вернёй-сюр-Авр) — городок на северо-западе Франции, в Нормандии, в природной области Перш, на реке Авр, в 67 км к северо-западу от Рамбуйе.

… Августейшие беглецы узнали эту новость 9 августа, находясь в Аржантане. — Аржантан (Argentan; у Дюма ошибочно Argenteuil) — город на северо-западе Франции, в Нормандии, в департаменте Орн, в 70 км к западу от Вернёя.

296… Двенадцатого августа королевский кортеж был еще только в Сен-Ло. — Сен-Ло — город на северо-западе Франции, в Нормандии, административный центр департамента Манш; находится в 90 км к северо-западу от Аржантана.

… Там Карлу X стало известно, что национальные гвардейцы Валоня, Шербура, Байё и Карантана взбунтовались. — Валонь — городок в Нормандии, в департаменте Манш, в 52 км к северо-западу от Сен-Ло.

Байё — древний город в Нормандии, в департаменте Кальвадос; расположен в 32 км к северо-востоку от Сен-Ло.

Карантан (ныне входит в состав коммуны Карантан-ле-Маре, созданной в 2016 г. путем путем присоединения к нему трех соседних селений) — городок в Нормандии, в департаменте Манш, в 23 км к северу от Сен-Ло.

… он отправил королю Англии письмо… содержавшее точно такую же просьбу, с какой пятнадцатью годами ранее Наполеон обратился к регенту и с какой восемнадцатью годами позднее Луи Филиппу предстояло обратиться к королеве Виктории. — Королева Виктория — см. примем, к с. 139.

297… Два судна приняли на борт Карла X и его свиту. Это были «Великобритания» и «Чарльз Кэрролл». — Эти комфортабельные американские пакетботы были зафрахтованы 4 августа 1830 г. в Гавре капитаном Дюмоном д’Юрвилем для перевозки Карла X и его семьи в Портсмут и уже на другой день отплыли в Шербур.

Пакетбот «Чарльз Кэрролл», осуществлявший регулярные перевозки почты и пассажиров на линии Гавр — Нью-Йорк, носил имя Чарльза Кэрролла (1737–1832) — американского политика, участвовавшего в подписании Декларации независимости (4 июля 1776 г.), самого богатого человека в штате Мэриленд и свойственника Паттерсона.

… «Великобритания»… поймала ветер и стала медленно таять на горизонте, увозя сверженную монархию к рейду Спитхэд, где ее ждало мрачное гостеприимство Холи-Руда… — Спитхэд — внешний рейд Портсмута, якорная стоянка британского военно-морского флота, расположенная на юге Англии, в проливе Те-Солент между островом Уайт и Портсмутом.

Холи-Руд — ренессансный замок вблизи Эдинбурга, сооруженный в 1498–1501 гг. и перестроенный в 1671–1679 гг.; официальная резиденция британских монархов в Шотландии.

Карл X пользовался гостеприимством дворца Холи-Руд дважды: в 1796–1803 гг., после Великой Французской революции, будучи еще графом д’Артуа, и в 1830–1832 гг., после Июльской революции, оказавшись королем-изгнанником (заметим, что вначале, до осени 1830 г., он жил в старинном замке Лалворт на южном побережье Англии, в графстве Дорсетшир, в 115 км к востоку от Плимута).

298… эти два судна, увозившие Карла X и его свиту, принадлежали г-ну Паттерсону, тестю Жерома Бонапарта. — Бонапарт, Жером (1784–1860) — самый младший брат Наполеона; контр-адмирал (1806), дивизионный генерал (1807); с 8 июля 1807 г. по 26 октября 1813 г. государь королевства Вестфалия, созданного для него из земель Западной Германии; во время Ста дней получил звание пэра Франции и храбро сражался при Линьи и Ватерлоо; с 31 июля 1816 г. носил титул принца де Монфора, дарованный ему королем Вюртембергским, отцом его второй жены, и до 1847 г.жил в изгнании; после избрания его племянника Луи Наполеона Бонапарта президентом Французской республики (1848) был назначен управителем Дома инвалидов, получил звание маршала (1850), стал председателем Сената (1851), а после установления во Франции империи (декабрь 1852 г.) был в течение четырех лет официальным наследником престола.

Паттерсон, Уильям (1752–1835) — крупный предприниматель из американского штата Мэриленд, ирландец, разбогатевший на незаконных поставках оружия во время Американской революции; владелец банков и торговых судов; один из учредителей старейшей американской железнодорожной комании «Балтимор и Огайо».

Его дочь, красавица Элизабет Паттерсон (1785–1879), 24 декабря 1803 г., в возрасте восемнадцати лет вышла в Нью-Йорке замуж за овеянного славой своего брата девятнадцатилетнего Жерома Бонапарта, в то время простого морского офицера, командира французского военного корабля, крейсировавшего у берегов Америки; однако брак этот, на который жених не получил разрешения своей семьи, вызвал негодование первого консула Наполеона Бонапарта, и он заставил младшего брата расстаться с молодой женой, которая в то время уже была беременна и которой после рождения сына (7 июля 1805 г.) пришлось вернуться в Балтимор, в отцовский дом. Что же касается Жерома Бонапарта, то спустя два года, 22 августа 1807 г., он женился снова, на этот раз на принцессе Екатерине Вюртембергской (1783–1835), дочери Фридриха I (1754–1816), короля Вюртембергского с 1797 г.

XLVIII

… Гуго Капет основал династию крупных феодалов, Франциск I — знатных вельмож, Людовик XIV — аристократов, а Луи Филипп — крупных собственников. — Гуго Капет (ок. 939–996) — сын Гуго Великого (ок. 897–956), герцога франков с 936 г., и его жены с 938 г. Гедвиги Саксонской (ок. 922 — ок. 965); герцог франков с 956 г., король Франции с 987 г., по прозвищу которого королевская династия стала называться Капетингами.

… Более всего заботило Луи Филиппа признание со стороны российского императора. — Имеется в виду Николай I Павлович (1796–1855) — российский император с 1825 г.; третий сын императора Павла I (1754–1801; правил с 1796 г.) и его второй жены (с 1776 г.) Софии Доротеи Вюртембергской (в православии — Мария Федоровна; 1759–1828); младший брат императора Александра I; после смерти не имевшего наследника Александра I и отказа великого князя Константина Павловича (1779–1831), своего второго брата, от престола был провозглашен 2 (14) декабря 1825 г. императором; к этому дню офицеры-заговорщики (позднее их стали называть декабристами) приурочили мятеж с целью захвата власти; после жестокого подавления мятежа и широкомасштабных репрессий Николай I усилил военно-бюрократический аппарат, централизовал административную систему, учредил политическую полицию (III отделение), установил жесткую цензуру; наряду с этим он провел кодификацию российских законов (1833) и стабилизацию рубля (1839), основал новые технические, военные, общеобразовательные школы; значительно расширил территорию России в результате войн с Персией (1826–1828) и Турцией (1828–1829), однако его попытка сделать Черное море внутренним российским морем встретила сопротивление со стороны великих держав во главе с Великобританией; император предполагал вмешаться во внутренние дела Франции и Бельгии после произошедших там революций (1830), но этому помешало Польское восстание (1830–1831), жестоко им подавленное; он принял участие в разгроме Венгерской революции 1848–1849 гг.; попытка России, вытесненной с рынков Ближнего Востока Францией и Англией, восстановить и укрепить свое положение в этом районе привела в конечном счете к Крымской войне (1853–1856), в разгар которой Николай I умер (по некоторым сведениям, покончил с собой, не перенеся позора поражений).

… первым чрезвычайным посланником, отправленным Луи Филиппом, стал г-н Атален… — Господин Атален — см. примеч. к с. 165.

299… как только Францу II стало известно, что прибыл генерал Бельяр, доставивший ему послание от нового короля, он дал ему аудиенцию… — Франц II — см. примеч. к с. 53.

Бельяр, Огюстен Даниэль (1769–1832) — французский военачальник и дипломат, участник революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (1800), граф Империи (1810); во время Ста дней стал на сторону Наполеона, после вторичного возвращения Бурбонов был арестован и несколько месяцев находился в тюрьме; в 1819 г. стал членом Палаты пэров; после Июльской революции, будучи товарищем по оружию герцога Орлеанского, вместе с которым сражался при Вальми и Жемаппе, был послан им в Вену, чтобы официально известить австрийское правительство о восшествии на французский престол нового короля; после обретения Бельгией независимости был назначен французским послом в Брюсселе, где и умер спустя два года вследствие апоплексического удара.

… Вспомним письмо Луи Филиппа епископу Ландаффскому по поводу смерти герцога Анжуйского… — На самом деле, речь идет об известном письме епископу Ландаффскому, помеченном Твикенхэмом и датированном 28 июля 1804 г., в котором герцог Орлеанский делится с адресатом своим негодованием по поводу расстрела 21 марта 1804 г. герцога Энгиенского, приходившегося ему близким родственником.

Епископ Ландаффский (Landaff; у Дюма ошибочно Landoff) — Ричард Уотсон (1737–1818), английский церковный деятель, епископ Ландаффский с 1782 г. (Ландафф — старинный уэльский город, в 1922 г. вошедший в черту Кардиффа, столицы Уэльса, центр епархии).

300… генерал Бодран, восторженно принятый, вручил два послания: одно королю Вильгельму, другое лорду Веллингтону… — Бодран, Мари Этьенн Франсуа Анри (1774–1848) — французский военачальник, военный инженер, участник революционных и наполеоновских войн; в 1808–1813 гг. начальник фортификаций острова Корфу; полковник (1812); в 1813–1814 гг. находился в английском плену; в 1821 г. получил чин генерал-майора; в 1828 г. стал адъютантом герцога Шартрского; в августе 1830 г. был отправлен в Лондон, чтобы официально известить короля Вильгельма IV о восшествии Луи Филиппа на престол; в октябре того же года был произведен в генерал-лейтенанты, а в 1832 г. стал пэром Франции.

Король Вильгельм — имеется в виду Вильгельм IV (1765–1837), король Великобритании с 26 июня 1830 г., третий сын Георга III (1738–1820; король с 1760 г.) и его жены с 1761 г. Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой (1744–1818), унаследовавший трон после смерти старшего брата, который не оставили законных наследников, и ставший последним британским королем из Ганноверской династии; дядя королевы Виктории.

Герцог Веллингтон (см. примеч. к с. 184) был в это время, с 22 января 1828 г. по 22 ноября 1830 г., премьер-министром Великобритании.

… Луи Филипп написал Фердинанду VII весьма примирительное послание… — Фердинанд VII — см. примеч. к с. 152.

… Собрался их комитет, и, уполномоченные им, господа Марше, Дюпон и Лёве-Веймар явились в Пале-Рояль, чтобы побудить короля начать интервенцию в Испанию. — Речь идет о членах общества «Помогай себе, и Бог тебе поможет», входивших в состав т. н. Испанского комитета, который ставил целью помочь испанским эмигрантам осуществить революцию в Испании и сбросить тиранию Фердинанда VII.

Марше, Андре (1800–1857) — французский политический деятель, журналист и предприниматель; карбонарий, участник военного заговора 19 августа 1820 г., друг Лафайета, секретарь общества «Помогай себе, и Бог тебе поможет»; член Греческого (1824) и Испанского (1830) комитетов, борец за свободу прессы; в 1834–1835 гг. главный редактор газеты «Республиканское обозрение» («La Revue républicaine»).

Дюпон — здесь: Жак Франсуа Дюпон (Дюпон из Бюссака; 1803–1873), французский политический деятель и адвокат, в дни Июльской революции участник баррикадных боев; в 1848–1849 гг. депутат Учредительного собрания, в 1850–1851 гг. депутат Законодательного собрания.

Лёве-Веймар, Франсуа Адольф (1801–1854) — французский писатель, журналист, переводчик, историк и дипломат, один из основоположников сравнительного литературоведения; крещеный еврей, возведенный королем Луи Филиппом в дворянство и получивший баронский титул; в 1836 г. находился с дипломатической миссией в России, был принят в петербургских литературных кругах, встречался с Пушкиным и в октябре того же года женился на Ольге Викентьевне Голынской (1808 —?), родственнице Гончаровых; в 1849–1853 гг. занимал должность генерального консула в Каракасе; переводил на французский язык Гофмана, Гейне и Томаса Мора.

… Они предложили королю отдать руку донны Марии и испанский трон герцогу Немурскому, если интервенция в Испанию приведет к победе либерального дела в Европе. — Донна Мария — Мария II (1819–1853), внучка португальского короля Жуана VI (см. примеч. к с. 152), королева Португалии со 2 мая 1828 г., 11 июля того же года отстраненная от власти своим родным дядей Мигелом I (1802–1866; король в 1828–1834 гг.) и вернувшаяся на трон 26 мая 1834 г., по окончании шестилетней гражданской войны; в январе 1835 г. вступила в брак с Огюстом Богарне (1810–1835), герцогом Лейхтенбергским, внуком Жозефины Богарне, в 1831 г. одним из претендентов на бельгийский престол, на который притязал и герцог Немурский; через десять месяцев после его скоропостижной смерти от дифтерии, в январе 1836 г., вышла замуж за принца Фердинанда Саксен-Кобург Готского (1816–1885) и родила в этом браке девять детей.

Испанские эмигранты строили планы женить герцога Немурского на одиннадцатилетней донне Марии, надеясь посредством этого брака объединить Испанию и Португалию под эгидой Франции.

301… беженцы предприняли попытку вторжения в Испанию, которое, как все помнят, удалось им достаточно плохо… — Отряды вооруженных испанских эмигрантов безуспешно пытались вторгнуться со стороны Франции на территорию Испанию между 10 и 18 октября 1830 г., через несколько дней после официального признания испанским правительством Июльской монархии.

… Один лишь герцог Моденский держался твердо и не признавал Луи Филиппа. — Герцог Моденский — здесь: Франческо IV д’Эсте (1779–1846), герцог Модены с 1814 г., внук императрицы Марии Терезии, старший сын эрцгерцога Фердинанда Австрийского (1754–1806) и его жены с 1771 г. Марии Беатриче д'Эсте (1750–1829).

… 26 августа 1830 года герцог де Бурбон был найден повесившимся на шпингалете своего окна. — Имеется в виду упоминавшийся выше Луи VI Анри де Бурбон-Конде (1756–1830), герцог де Бурбон, а с 1818 г. девятый и последний принц де Конде.

… Будь даже г-жа де Фёшер обвинена и изобличена в преступлении, в котором ее признали невиновной следствие и закон, то и тогда в наших глазах даже тень подозрения не пала бы на королевскую семью. — Госпожа де Фёшер — см. примеч. к с. 121.

… Несчастно царствование, окаймленное с одной стороны самоубийством герцога де Бурбона, а с другой — убийством г-жи де Прален! — Госпожа де Прален — Франсуаза Альтариса Розальба Себастьяни де Ла Порта (1807–1847), дочь генерала Себастьяни и его жены с 1806 г. Антуанетты Франсуазы Жанны де Франкето (1778–1807), с 1824 г. супруга Шарля Теобальда де Шуазёля (1805–1847), герцога де Пралена, пэра Франции, от которого она родила десять детей и который убил ее ударом ножа 18 августа 1847 г., а затем, 24 августа, уже находясь в тюрьме, отравился мышьяком сам. Эта семейная драма, в которой были замешаны лица, занимающие высокое общественное положение, стала одним из самых громких скандалов последних лет царствования Луи Филиппа и во многом поспособствовала падению Июльской монархии.

… воздержимся возлагать вину за богатство, находившееся в его пользовании, на юного и благородного героя захвата смалы. — Имеется в виду Анри Эжен Филипп Луи, герцог Омальский (1822–1897) — четвертый сын короля Луи Филиппа, унаследовавший 66-миллионный капитал принца де Конде; французский военачальник, генерал-майор (1842), а затем генерал-лейтенант (1843), принимавший участие в завоевании Алжира и в 1847 г. ставший его губернатором; 16 мая 1843 г., в возрасте 21 года, командуя отрядом из шестисот конников, он врасплох захватил смалу (передвижную резиденцию) эмира Абд эль-Кадера (1808–1883), которая расположилась около селения Тагуин (соврем. З'малетэль-Эмир-Абд-эль-Кадер) на севере Алжира, заключала в себе около сорока тысяч человек и находилась под охраной пяти тысяч воинов; после падения монархии в 1848 г. уехал в Англию; опубликовал много военных и исторических сочинений; вернулся из изгнания в 1871 г. и в том же году стал членом Французской академии, которой он оставил в наследство свой замок Шантийи со всеми своими коллекциями.

… взгляд легко переносится с замка Сен-Лё, затянутого в траур, на Брюссель… — Замок Сен-Лё — см. примеч. к. с. 33.

302 … Брюссель, привыкший подделывать все французское, заимел собственную июльскую революцию и собственную новую династию; однако, вместо того чтобы взять себе бельгийского короля, он остановил свой выбор на англо-немецком короле, который не оказался из-за этого более плохим правителем. — Бельгия, южная часть исторических Нидерландов, с 1713 г. находившаяся под властью австрийских Габсбургов и в 1794 г., в ходе революционных войн, присоединенная к Франции, в 1815 г. вошла в состав Нидерландского королевства, искусственного государственного образования, созданного по решению Венского конгресса и вобравшего в себя территории республики Соединенных провинций, Южных Нидерландов (Бельгии) и Льежского епископства. 25 августа 1830 г. в Брюсселе, столице Бельгии, вспыхнуло восстание, толчком к которому послужили события Июльской революции в Париже; вскоре оно охватило все бельгийские провинции Нидерландского королевства, которые в ходе сентябрьских боев были полностью освобождены от голландских войск; 10 ноября начал свою работу Национальный конгресс, провозгласивший независимость Бельгии, 22 ноября проголосовавший за конституционную монархию и 4 июня 1831 г. избравший королем бельгийцев принца Леопольда Саксен-Кобургского, который правил под именем Леопольд I.

Леопольд I (1790–1865) — первый бельгийский король (с 1831 г.); младший сын владетельного герцога Франца I Саксен-Кобург-Заальфельда (1750–1806) и его второй жены (с 1777 г.) графини Августы фон Рейс-Эберсдорф (1757–1831); с 1799 г. состоял на русской службе, участвовал в сражениях при Лютцене, Бауцене и Лейпциге, в 1814 г. получил чин генерал-лейтенанта русской армии; в 1816 г. принял английское подданство, женился на английской принцессе Шарлотте Уэльской (1796–1817), вероятной наследнице престола, и получил титул герцога Кендалла; после смерти жены поселился во Франции; после того как в результате революции 1830 г. Бельгия отделилась от Нидерландов и обрела независимость, был избран Национальным конгрессом королем бельгийцев (4 июня 1831 г.); в 1832 г. женился на принцессе Луизе Марии Орлеанской (1812–1850), старшей дочери французского короля Луи Филиппа; в течение тридцати четырех лет своего правления строго соблюдал конституцию и способствовал мирному развитию своей страны.

… От Брюсселя волнения распространились на весь Рейнский союз: Ахен, Кёльн и Гамбург восстали… — Рейнский союз — конфедерация немецких монархий, созданная под давлением Наполеона в момент распада Священной Римской империи и просуществовавшая с 12 июля 1806 г. до 19 октября 1813 г.; к 1808 г. союз, который являлся главным образом военным альянсом, полностью зависел от Франции и был обязан поставлять ей военные контингенты, включал четыре королевства, пять великих герцогство, тринадцать герцогств, семнадцать княжеств и ряд вольных городов; после поражения Наполеона в битве под Лейпцигом (16–19 октября 1813 г.) союз распался.

Однако здесь явно имеется в виду Германский союз (Германская конфедерация) — объединение немецких государств, созданное 8 июня 1815 г. Венским конгрессом и первоначально включавшее тридцать пять монархий и четыре вольных города (Франкфурт, Гамбург, Бремен и Любек); союз не имел ни централизованной армии, ни финансовых средств и сохранял все основные черты феодальной раздробленности; его единственный центральный орган, Союзный сейм, заседавший во Франкфурте-на-Майне под председательством представителя Австрии, обладал ограниченными правами и служил орудием реакционных сил в борьбе против революционного движения. Распавшийся во время революции 1848–1849 гг., Германский союз был в 1850 г. восстановлен, а окончательно прекратил свое существование 23 августа 1866 г., после Австро-прусской войны 1866 г., и его заменил Северо-германский союз.

303… Поставленный в обстоятельства, весьма схожие с теми, какие привели Октавия и Генриха IV на престол, Луи Филипп сочетал в себе многое от хитрости первого цезаря и знаменитого добродушия основателя династии Бурбонов. — Октавий — Гай Октавий (63 до н. э. — 14 н. э.), внучатый племянник и приемный сын Юлия Цезаря, принявший в 44 г. до н. э. по акту усыновления имя Гай Юлий Цезарь Октавиан, единолично правивший Римом с 31 г. до н. э. и именовавшийся с 27 г. до н. э. императором Цезарем Августом; эпоха его правления — «век Августа» — считалась «золотым веком», временем умиротворения и отдохновения страны после кровопролитных гражданских войн, периодом расцвета искусств.

… Один достиг трона благодаря цезаристам, и первое, что он сделал, это принес в жертву Антония; другой достиг трона благодаря протестантам, и первое, что он сделал, это принес в жертву Бирона… — Марк Антоний (ок. 80–30 до н. э.) — римский политический деятель и полководец, соратник Цезаря, после убийства которого он пытался стать его преемником; в 43 г. до н. э. вместе с Октавианом и Лепидом составил триумвират, направленный против убийц Цезаря — Брута и Кассия, и в 42 г. до н. э. одержал над ними победу при Филиппах; в том же году получил в управление богатые восточные области Римской державы; женившись в 36 г. до н. э. на египетской царице Клеопатре VII (хотя с 40 г. до н. э. он был женат на Октавии, сестре Октавиана), выступил против Октавиана, претендуя на власть в Риме; после вступления войск Октавиана в Александрию покончил жизнь самоубийством.

Бирон — здесь: Шарль Арман де Гонто-Бирон (1562–1602), видный французский военачальник, маршал Франции (1594), герцог и пэр Франции (1598), сын маршала Армана де Гонто (1524–1592), барона де Бирона; изменив Генриху IV, питавшему к нему дружбу, был приговорен к смерти и обезглавлен во дворе Бастилии 31 июля 1602 г.

… в одно прекрасное утро стало известно, что г-н де Полиньяк арестован в неприметном кабачке в гавани Гранвиля, что г-н де Перонне, узнанный бывшим чиновником, и господа де Шантелоз и де Гернон-Ранвиль арестованы в Туре… — Гранвиль — портовый город на северо-западе Франции, в Нормандии, на берегу Ла-Манша, в 290 км к западу от Парижа.

Шантелоз, Жан Клод Бальтазар Виктор де (1787–1859) — французский политический и государственный деятель, юрист; генеральный прокурор королевского суда в Лионе (с 1815 г.), Дуэ (с июля 1826 г.) и Риоме (с октября 1826 г.), с 1827 г. член Палаты депутатов; с 19 мая 1830 г. министр юстиции в кабинете Полиньяка; вскоре после Июльской революции был арестован в Туре и 26 августа перевезен в Венсенский замок; приговоренный 21 декабря судом Палаты пэров к пожизненному тюремному заключению, содержался в крепости Ам до 1836 г., а затем обрел свободу вследствие общей амнистии.

Тур — старинный город в центральной части Франции, на Луаре; столица исторической области Турень, ныне административный центр департамента Эндр-и-Луара.

… Уже во второй раз г-н де Полиньяк стал узником этого замка, впервые оказавшегося для него местом заключения в связи с заговором Жоржа Кадудаля. — В 1804 г. Полиньяк, принимавший участие в заговоре Жоржа Кадудаля (см. примеч. к с. 144), был приговорен к тюремному заключению вплоть до подписания всеобщего мира и оставался под арестом до января 1814 г., когда ему удалось бежать.

… Чтобы допрашивать бывших министров, были назначены три комиссара: г-н Беранже… г-н Мадье де Монжо и г-н Моген. — Беранже, Альфонс Мари Марселей (1785–1866) — французский политический деятель и адвокат; в 1827–1839 гг. член Палаты депутатов, входивший в состав комиссии, которой было поручено поддержать обвинение против бывших министров Карла X; с 1839 г. член Палаты пэров.

Мадье де Монжо, Жозеф Полей (1785–1865) — французский политический деятель и адвокат; в 1830–1837 гг. член Палаты депутатов, входивший в состав той же комиссии; в 1837 г. стал в резкую оппозицию к правительству Июльской монархии.

Моген — см. примеч. к с. 245.

ПРИЛОЖЕНИЯ

№ 3

312… британский кабинет поставил в Кибероне под удар всех этих несчастных эмигрантов, у которых мужества было больше, чем тактического мышления. — Киберон (Киброн) — полуостров на атлантическом побережье Франции, в провинции Бретань.

В конце июня 1795 г. английские корабли высадили на Кибероне пятитысячный десант французов-роялистов, к которому присоединилось семнадцать тысяч мятежников-вандейцев; 21 июля роялисты и вандейцы были разгромлены войсками Республики, возглавляемыми генералом Луи Лазаром Гошем (1768–1797). Большинство из них погибло, остатки десанта были эвакуированы английским флотом. Свыше 700 пленных эмигрантов по постановлению Конвента были расстреляны как изменники родины.

… Постигните все доводы, приведшие меня к тому, чтобы выбрать Вас в качестве Атланта нового царствования. — Атлант — в древнегреческой мифологии титан, сын Иапета и Климены, брат Прометея; после поражения титанов был приговорен поддерживать на крайнем западе земли небосвод.

№ 4

313… Вчера в полдень я прибыл в Райхенау. — Райхенау — см. примем, к с. 16.

… бургомистр Чарнер из Кура основал школу в Райхенау… — Имеется в виду Иоганн Баптист III фон Чарнер (1751–1835) — швейцарский политический деятель и историк, бургомистр Кура в 1793 г.; в 1794–1795 гг. председатель кантонального совета; содействовал развитию образования в кантоне и в 1786 г. основал в селении Енине т. н. Национальную школу, задачей которой было воспитание юношей в патриотическом духе; в 1793 г. эта частная школа была переведена в замок Райхенау, купленный им в 1792 г. у графа Иоганна Рудольфа фон Буоль-Шауэнштайна (1768–1834), и просуществовала до 1798 г.

… к директору учебного заведения, г-ну Боулю, явился молодой человек с рекомендательным письмом, подписанным ландфогтом Алоисом Постом из Цицерса… — Директором школы Райхенау был Иоганн Петер Неземан (ок. 1720–1802), педагог из Магдебурга, так что упоминание Боуля (Boul) в этом контексте непонятно.

Алоис Йост — см. примем, к с. 124.

314… Учитель — это романист Чокке… — Чокке, Иоганн Генрих Даниэль (1771–1848) — видный немецкий писатель, драматург, историк, журналист, политический и общественный деятель, плодовитый романист и педагог, поборник либерального просвещения; уроженец Магдебурга, с 1796 г. навсегда обосновавшийся в Швейцарии и вскоре ставший директором школы Райхенау (уже после пребывания в ней герцога Шартрского).

… школьник — бургомистр Чарнер, сын того самого Чарнера, который основал школу. — Иоганн Баптист IV фон Чарнер (1779–1857) — сын Иоганна Баптиста III, учившийся в школе Райхенау; председатель кантонального совета Граубюндена в 1831 г.; бургомистр Кура в 1831–1839 гг.

… они стали частью своего рода усадьбы, принадлежащей полковнику Песталоцци… — Песталоцци, Стефан фон (1785–1867) — политический деятель кантона Граубюнден, председатель кантонального совета в 1832 г.; подполковник.

… Вы, кто, побывав нашим школьным товарищем, станет также и нашим королем… — Фердинанд Орлеанский с 1819 г. учился в знаменитом парижском коллеже Генриха IV, где, по мысли Луи Филиппа, его наследник должен был получить либеральное воспитание и быть на равной ноге с другими учениками.

… Вы, кто унаследует картинные галереи, где хранятся полотна, изображающие битвы при Тайбуре и Флёрюсе, Бувине и Абукире, Азенкуре и Маренго… — Тайбур — селение на западе Франции, в долине реки Шаранта, в департаменте Приморская Шаранта; в средние века — важнейший стратегический пункт, поскольку возле него находился мост через Шаранту, связывающий север и юг страны; 21 июля 1242 г. армия французского короля Людовика IX (1214–1270; правил с 1226 г.) и его брата Альфонса, графа Пуатье (1220–1271) разгромила возле этого моста войска коалиции восставших против своего сюзерена феодалов, во главе которых стояли Гуго X Лузиньян (ок. 1195–1249) и поддержавший его английский король Генрих III (1207–1272; правил с 1225 г.), приходившийся ему пасынком.

Флёрюс — селение в Бельгии, в провинции Эно, в 10 км к северо-востоку от города Шарлеруа; 26 июня 1794 г. в сражении близ него французская армия генерала Жана Батиста Журдана (см. примеч. кс. 131) наголову разбила войска антифранцузской коалиции, которыми командовал австрийский фельдмаршал Фридрих Иосия Саксен-Кобург-Заальфельд (см. примеч. к с. 94), и тем самым устранила опасность вторжения противника во Францию, полностью изменив ход кампании 1794 г. в пользу Франции.

Бувине — селение на севере Франции, в департаменте Нор, в 10 км к юго-востоку от Лилля; 27 июля 1214 г. армия французского короля Филиппа II Августа (1165–1223; правил с 1180 г.) разгромила войска англо-фламандско-немецкой коалиции, находившиеся под командованием Отона IV (1182–1218), императора Священной Римской империи в 1209–1215 гг.

Абукир (соврем. Абу-Кир) — мыс при впадении Нила в Средиземное море и расположенное на нем одноименное селение в 18 км к северо-востоку от Александрии; 1–2 августа 1798 г. в бухте близ этого мыса английская эскадра под водительством адмирала Нельсона уничтожила французский флот, сопровождавший экспедицию Бонапарта, вследствие чего французская армия лишилась свободного сообщения со своей страной и по существу оказалась в Египте отрезанной. Однако год спустя, 25 июля 1799 г., Бонапарт наголову разгромил там же 18-тысячный турецкий десант под командованием генерала Мустафы-паши, поддержанный английским флотом и захвативший здешний форт.

Азенкур — деревня на севере Франции, в департаменте Па-де-Кале, в 60 км к юго-востоку от Кале; 25 октября 1415 г., в ходе Столетней войны, английский король Генрих V (1387–1422; правил с 1413 г.) разбил там французскую армию под командованием коннетабля Шарля д’Альбре (? — 1415), что послужило прелюдией к оккупации англичанами всей Северной Франции, в том числе Парижа, и к провозглашению в 1420 г. Генриха V наследником французского престола и регентом при психически больном короле Франции Карле VI (1368–1422; царствовал с 1380 г.). Маренго — см. примеч. к с. 144.

Все эти сражения (за исключением Азенкурского), ставшие важными вехами в истории Франции, не раз изображались на полотнах французских исторических живописцев; многие из таких картин были написаны по заказу короля Луи Филиппа, создавшего в 1837 г. в Версальском дворце т. н. Батальную галерею.

Здесь имеются в виду следующие картины:

«Битва при Тайбуре» (1837) — полотно размером 4,89x5,54 м, написанное Эженом Делакруа (1798–1863);

«Битва при Флёрюсе» (1837) — полотно размером 4,65x5,43 м, написанное Жаном Батистом Мозессом (1784–1844);

«Филипп Август в битве при Бувине» (1827) — полотно размером 5,10x9,58 м, написанное Орасом Верне (1789–1863);

«Битва при Абукире, 25 июля 1799 года» (1807) — полотно размером 5,78x9,68 м, написанное Антуаном Жаном Гро (1771–1835).

Сражению при Маренго посвящены две небольшие картины, хранящиеся в Версале: «Аллегория битвы при Маренго» — полотно размером 0,68x1,08 м, которое написал Антуан Франсуа Калле (1741–1823) по заказу Наполеона I для замка Фонтенбло; и «Битва при Маренго» (1802) — полотно размером 1,8х2,5 м, которое написал Луи Франсуа Лежён (1775–1848).

Заметим, что в Версале хранится еще одна картина, посвященная сражению при Флёрюсе (ее размеры 2,88x3,89 м): она была написана в 1837 г. по заказу Луи Филиппа художником Ипполитом Белланже (1800–1866).

… геральдические лилии Людовика XIV — это наконечники копий Хлодвига… — Согласно одной из гипотез о происхождении этой эмблемы Капетингов, геральдическая лилия является стилизованным изображением наконечника копья, которым пользовались франки во времена короля Хлодвига I.

Хлодвиг I (ок. 466–511) — король франков с 481 г., принадлежавший к роду Меровингов; сын Хильдерика I (ок. 440–481; правил с 457 г.) и его жены с 463 г. Базины Тюрингской (ок. 445 — ок. 491); расширил свои наследственные владения, одержав блистательные победы над римским наместником в Галлии (486), алеманнами, вестготами (507); объединил всех франков и ввел на своих землях христианство.

№ 5

315 … Зильк, Гольштейнский край, 8 марта 1796 года. — Зильк (Silk; у Дюма ошибочно Silr) — находившийся недалеко от Гамбурга деревенский дом, который с лета 1795 г. арендовал граф де Баланс, зять госпожи де Жанлис.

№ 6

320… Французский посланник в Гамбурге поспособствует твоей поездке… — Имеется в виду Карл Фридрих Рейнхард (1761–1831) — французский дипломат, уроженец Вюртемберга, посланник в ганзейских городах Гамбурге, Бремене и Любеке в 1795–1797 гг., министр иностранных дел с 20 июля по 20 ноября 1799 гг.

321… Свое письмо ему следует отправить на адрес министра общей полиции Республики, в Париж. — Имеется в виду Шарль Кошон де Лаппаран (1750–1825) — французский политический и государственный деятель, депутат Генеральных штатов, Конвента и Совета старейшин, министр общей полиции с 4 апреля 1796 г. по 15 июля 1797 г.

… Фридрихштадт, 15 августа 1796 года. — Фридрихштадт (Friedrichstadt; у Дюма здесь ошибочно Frédéricshall) — небольшой городок на севере Германии, в земле Шлезвиг-Гольштейн.

… Подтвердив посланнику Франции в Бремене получение Вашего письма… — Бремен — город на северо-западе Германии, входящий в состав земли Вольный ганзейский город Бремен; крупный порт на реке Везер; основанный в 787 г. как епископская резиденция, с 1358 г. являлся членом Ганзейского союза.

№ 7

323 … я оставлю это письмо негоцианту из Гамбурга, г-ну И.Эр. Ф.Вестфалену… — Вероятно, имеется в виду Иоганн Эрнст Фридрих фон Вестфален (1757–1833), гамбургский негоциант и сенатор (с 1809 г.), один из владельцев торговой фирмы «Вестфален и Рюккер», жена которого, Ангелина Кристина фон Аксен (1758–1840), была известной поэтессой.

№ 8

324 … самое любопытное из всего, что мы видели, это, определенно, Ниагарский водопад… — Ниагарский водопад находится на реке Ниагара, вытекающей из озера Эри и впадающей в озеро Онтарио; обусловлен разницей в уровне этих озер (100 м); разделяется Козьим островом на два водопада: Американский — высотой 51 м, шириной 323 м и Канадский, или Подковный, — высотой 48 м, шириной по гребню 917 м; на Канадский приходится около 96 % общей массы воды Ниагары.

… объем сбрасываемой им воды огромен, поскольку вся река Святого Лаврентия низвергается в этом месте. — Река Святого Лаврентия, длиной 1 197 км, вытекающая из озера Онтарио и дающая системе Великих озер сток в Атлантический океан, является крупнейшей водной артерией в Северной Америке; с нач. XVII в. ее долина служила центром французской колонизации этого края.

Примечания

1

В странах [неверных] (лат.)

(обратно)

2

См. Приложение № 1. (Примеч. автора.)

(обратно)

3

См. Приложение № 2. (Примеч. автора.)

(обратно)

4

См. Приложение № 3. (Примеч. автора.)

(обратно)

5

См. Приложение № 4. (Примеч. автора.)

(обратно)

6

См. Приложение № 5. (Примеч. автора.)

(обратно)

7

См. Приложение № 6. (Примеч. автора.)

(обратно)

8

См. Приложение № 7. (Примеч. автора.)

(обратно)

9

См. Приложение № 8. (Примеч. автора.)

(обратно)

10

Слова улетают, написанное остается (лат.)

(обратно)

11

«Герцог Орлеанский — единственный член этой семьи, имеющий либеральные взгляды; что до остальных, то от них ничего ждать не приходится». (Примеч. автора.)

(обратно)

12

«Помилуй, [меня Боже]» (лат.)

(обратно)

13

«День гнева» (лат.)

(обратно)

14

«Господи, помилуй» (гр.)

(обратно)

15

См. Приложение № 9. (Примеч. автора.)

(обратно)

16

См. Приложение № 10. (Примеч. автора.)

(обратно)

17

Вспомним письмо Луи Филиппа епископу Ландаффскому по поводу смерти герцога Анжуйского, письмо, где содержится такая фраза: «Я покинул отчизну в таком раннем возрасте, что у меня вряд ли есть привычки француза, и я могу со всей искренностью сказать, что привязан к Англии не только признательностью, но и вкусами и склонностями». (Примеч. автора.)

(обратно)

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

XXXIII

XXXIV

XXXV

XXXVI

XXXVII

XXXVIII

XXXIX

XL

XLI

XLII

XLIII

XLIV

XLV

XLVI

XLVII

XLVIII

ПРИЛОЖЕНИЯ

  № 1 Письмо герцогини Орлеанской мужу, написанное в октябре 1790 года

  № 2 Речь, произнесенная г-ном Дешартром, полковником 14-го драгунского полка, на заседании Вандомского клуба

  № 3 Письмо генерала Дюмурье, адресованное Шаретту

  № 4 Письмо Александра Дюма герцогу Фердинанду Орлеанскому

  № 5 Письмо г-жи де Жанлис герцогу Шартрскому

  № 6 Письмо герцогини Орлеанской сыну

  № 7 Письмо герцога Орлеанского матери

  № 8 Письмо герцога де Монпансье принцессе Аделаиде

  № 9 Письмо короля Луи Филиппа российскому императору Николаю I

  № 10 Письмо императора Николая I королю Луи Филиппу

КОММЕНТАРИИ

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

  X

  XI

  XII

  XIII

  XIV

  XV

  XVI

  XVII

  XVIII

  XIX

  XX

  XXI

  XXII

  XXIII

  XXIV

  XXV

  XXVI

  XXVII

  XXVIII

  XXIX

  XXX

  XXXI

  XXXII

  XXXIII

  XXXIV

  XXXV

  XXXVI

  XXXVII

  XXXVIII

  XXXIX

  XL

  XLI

  XLII

  XLIII

  XLIV

  XLV

  XLVI

  XLVII

  XLVIII

  ПРИЛОЖЕНИЯ

    № 3

    № 4

    № 5

    № 6

    № 7

    № 8

*** Примечания ***