Шахматы были единственной игрой, в которую он способен был теперь играть. Чаще сидел сам с собой, вечерами, сразу погружаясь в чудную, без фальши, черно-белую жизнь, где заранее просчитаны едва ли не все варианты, где конь ходит говном, пьяны офицеры и только тура честна и прямолинейна. Где королева, вступая последней, делает тот волнующий тесный шажок в сторону — как если б узка юбка, — нащупывая туфелькой ту неверную желтую клетку, которую здесь видит только она, да, пожалуй, еще и он сам, замерший напротив нее в воспоминаниях. Кажется, свою партию он уже проиграл — потому как слишком поздно понял, что в его жизни над черной и белой клетками, чуть в стороне, незримо витала клетка желтая — а стало быть, иногда ему надо было ходить иначе.
