Мир эфира [Александр Феликсович Борун] (fb2) читать онлайн

Александр Борун Мир эфира

Младший ученик Мастера Пускателя

В доме Мастера Пускателя самое страшное наказание, отходной подвал, применялось редко. Совсем исключительным было то, что произошло с младшим учеником по имени Антəм, который угодил туда пятилетним. Чудом выжил: такое наказание и для взрослых было опасным. Если поддаться панике и шоку от отвращения…

И это не умозрительные рассуждения! По совпадению, как раз незадолго до того в этом ужасном подвале, находящемся ниже всех жилых и служебных помещений и выдолбленном прямо в скале, погибли главный виночерпец Ойнохос и его ученик и помощник Войтос. Первый считал себя застрахованным от таких ужасов, но сам Крыш принял поданную ему кислятину не за ошибку, а за намеренное оскорбление – не мог же опытный виночерпец не попробовать вино предварительно?! – и «дал двушечку». Велел мастеру отправить виночерпца на пару дней в это жуткое место.

Но потом, удовлетворив свой гнев этим жестоким решением, он понял, что это не только обидное, но и странное происшествие, и велел опасникам разобраться. Те провели расследование очень быстро – за один день. Виновным оказался Войтос. Он признал, что умолял учителя предоставить ему честь отведать вино для самого Крыша, который нечасто посещал дом Мастера Пускателя, и учитель согласился – себе на беду… Войтос и вино подменил, и добросовестно попробовал на глазах Ойнохоса нестерпимую кислятину, не изменившись в лице. А уж подал его самому Крышу Ойнохос, это Войтосу было не по чину. Будучи разоблачён, ученик пытался оправдаться тем, что наказанный из-за него виночерпец, де, измучил его до изнеможения придирками и многословными и бесполезными поучениями, так что он не смог удержаться и отомстил. Чтобы учителя – нет-нет, не отправили в подвал, конечно, такого он не ожидал! – чтобы сочли недостойным обучать его, Войтоса. Но после дополнительного допроса он всё же признался опасникам, что главным мотивом была не месть, а карьерные соображения. Попросту он метил на место учителя.

В наказание Крыш велел отправить и Войтоса в тот же подвал – сообщить Ойнохосу, что он прощён и помочь выбраться. А уж потом пусть с его поступком Ойнохос разбирается. Но когда оказалось, что Ойнохоса не видно и, стало быть, он, увы, утонул, Войтос получил приказ не возвращаться, пока не найдёт тела и не поднимет его из подвала. После двух часов безуспешных поисков Войтосу кинули ручку от швабры, ощупывать дно, и подвесили в люке светильник: даже при открытом люке в подвале мало света. Через трое суток ищущему было предложено спустить еду, но он отказался и воспользовался только водой. Ещё через трое суток его труп, плававший на поверхности, был извлечён из гибельного подвала с помощью крючьев. Тело Ойнохоса пропало бесследно. Скорее всего, спустившись по шесту, он побрёл в самом опасном направлении – к ближайшей к люку стене подвала, единственной, вдоль которой как раз проходит глубокий спускной жёлоб. Скорее всего, его тело в Нечистом ущелье, куда сливают нечистоты и помои и выбрасывают мусор. Нечистое ущелье, по общему убеждению, бездонно и сообщается с самой Бездной.

А вот Антəма отправил в подвал глава дома, Мастер Пускатель. К счастью, исполнявшие приказ мастера служители из сочувствия к мальцу подсказали ему путь к спасению, и он им воспользовался.

Во-первых, с трудом спустившись в хлябь по шесту (у него ноги еле доставали до следующей поперечины, и приходилось, нащупывая ногами следующую, сползать по осевому стержню, изо всех сил держась за него), он тут же отпустил шест. Процедура наказания предусматривала подачу на металлический шест напряжения, чтобы осуждённый не цеплялся за шест, не препятствовал его извлечению и закрытию люка. От закрытия люка отсчитывалось время наказания, поэтому вытащить шест и закрыть люк требовалось как можно быстрее. Но удар током, при том что нижняя часть тела, условно говоря, в воде, мог и убить. Даже взрослого. И уж в любом случае не способствовал выживанию.

Во-вторых, как только шест уполз вверх, Антəм двинулся вперёд, через то место, где шест был, забирая немного вправо. Уже в темноте и по горло в этом самом. Хотя до той из шести стен подвала, что была в том направлении, дальше всего, именно в том направлении дно слегка повышается, а у самой стенки, тоже единственной из шести, сделана приступочка, стоя на которой ребёнок оказался в хляби по пояс. Взрослый мог бы на ней даже сидеть, но для него это было недоступно. Он и до стенки добрался с огромным трудом, истратив все силы, потому что брести по шею в этом самом… Сперва казалось невозможным в принципе. И вонь душила и не давала дышать. Но ему помогли обида и злость. И то, что он сообразил: помогут не столько попытки продвигать вперёд ноги, сколько отталкивание руками…

В подвал он попал всего лишь за заданный вопрос. Правда, вопрос был не первым. Честно говоря, Мастер Пускатель предупреждал его, чтобы он не задавал вопросов на исторические темы. Историю детям преподавал опасник. А опасников неразумно считать людьми терпеливыми и прощающими нанесённые им обиды. В том числе, воображаемые. Люди, стоящие между обществом и грозящими ему опасностями, естественно, и сами опасны. Ведь большая часть опасностей грозит обществу как раз от отдельных его членов.

Причём тут был не только вопрос! За ним последовало что-то вроде спора. Только что узнав от самого же опасника о существовании нижних, этого исчадия Зла, то ли бесов, то ли их пособников, Антəм спросил его, прямо на уроке, при других учениках, почему именно люди – это Добро, а нижние – Зло. Опасник ответил очевидным аргументом, что люди живут на Горе, ввиду Священного Неба, а нижние – под Горой, вблизи Бездны. Но Антəму аргумент показался недостаточно очевидным. Он попросил объяснить, как тогда выходит, что вид Священного Неба не удерживает некоторых людей от злых поступков. Он сам видел. Не один раз. Между другими. И его тоже обижают. И вдруг тогда и некоторые нижние делают добрые поступки. Вдруг, когда они живут вблизи Бездны, им как раз приходится дружить? А то совсем плохо будет. А тут – наоборот?

Опасник растерялся. Разозлился. И заподозрил крамолу. Для ребёнка такие рассуждения слишком умны! Но Антəм не мог сказать, чтобы кто-то его подговорил задавать такие вопросы и тем смущать неокрепшие умы других учеников. Он твердил, что никто его не подговаривал – да он и о нижних узнал только что! И ведь верно!

Учитывая это обстоятельство, провокация была устроена слишком хитро. Если был кто-то, кто подсказал вопрос, он должен был заранее знать тему урока. Тем самым, иметь агентуру среди опасников. И зачем бы этому кому-то обращать внимание опасников на себя и свою осведомлённость ради такой мелочи? Антəму повезло: опасники решили, что такого глупого крота быть не может и следствие прекратили.

Но опасник нажаловался Мастеру Пускателю и потребовал принять меры. Тот подумал и решил, что меры требуются предельно суровые. Дабы отвратить мальчонку от опасного образа мыслей. Очень не хотелось когда-нибудь увидеть своего младшего ученика своим клиентом. Нужно раз и навсегда показать любителю спорить, что и тут, под Священным Небом, нет никакого «наоборот», под которым Антəм, очевидно, подразумевал отсутствие ответственности за нехорошие поступки, за которые где-то там, под Горой, вблизи Бездны, следует суровое наказание. Споры с опасниками, на любую тему, и есть такие поступки, за которые и отсюда можно попасть в Бездну, что бы там на самом деле ни было под Горой. О чём достоверно никто не знает, и потому на эту тему вообще нет никакого смысла спорить.

Меры оказались правильные. Добравшись через «не могу» до спасительной приступочки и чудом выжив в подвале, только что убившем двух взрослых, ребёнок повзрослел и поумнел и вообще перестал задавать вопросы опаснику. А спустя некоторое время, заметив, что его молчание тоже вызывает подозрительные взгляды опасника, стал время от времени – не реже и не чаще, чем другие – придумывать очевидные вопросы, подразумевавшие стандартные ответы. И никогда, никогда, никогда не просил уточнений и разъяснений.

На Горе

Мир вверху, на Горе, устроен очень естественно и очень понятно. Чем человек умнее, тем более высокую должность он занимает. Соответственно, тем он богаче и тем выше по склону и на более открытом месте расположено его жилище, и тем большую часть Священного Неба он может в своё удовольствие обозревать. На вершине Горы стоит башня самого Крыша, откуда видно Священное Небо во всём его великолепии. Всё целиком! Вокруг башни кольцевой дом опасников. Впрочем, и сам Крыш, и опасники, движимые любовью к простым гражданам, навещают их, покидая свои прекрасные жилища. Сам Крыш реже, опасники чаще. Не потому, конечно, что превосходят самого Крыша в любви к народу. Такого злокозненного предположения даже Антəм никогда никому не высказывал, а он в детстве был совершенно безбашенный, пока не побывал в отходном подвале. Просто опасников много, а сам Крыш один.

Расположение наверху и на открытой местности играет большую роль в том, чтобы гражданин мог стать ещё богаче. Известное свойство золота – со временем прибавлять в весе – зависит именно от того, насколько открыто оно лежит. Только безумец будет зарывать священный металл в землю, прятать в сундуки, стоящие в подвалах и т.д. Золото почти всегда помещают на крышу. Конечно, хорошо охраняемую. Иногда кладут на чердак под открытый на крыше люк.

На самом деле это свойство, прибавлять в весе, не только золота, но и всех цветных металлов. Просто у очень богатых есть золото, средне богатые помещают на крышу серебро, небогатые – медь. А у кого денег нет, у тех их и не прибавится.

Собственно, железо тоже со временем прибавляет в весе. Но что хорошо для цветных металлов, плохо для чёрного. Потому что у него при этом снижается удельная прочность, на единицу веса. А по прошествии большого времени – и просто прочность: слабеют химические связи между стигмонами. А ведь железо редко используют как простой груз. На крышку бочки с квашеной капустой можно булыжник положить. Излишне говорить, что и камень когда-нибудь потяжелеет. Ну так, если потяжелеет слишком, его и заменить недолго.

Такая простая картина – для простого народа. Образованные люди знают: всё сложнее. Научные эксперименты, связанные, между прочим, с большой недополученной прибылью, показали: если золото поместить в колодец и взвешивать как можно чаще, можно заметить, что на его вес влияет не только и не столько само по себе Священное Небо, сколько Небесный Огонь. Точнее, некоторое место на небе, противоположное в ночном небе Небесному Огню в дневном. Астрономы ничего там не видят. А жрецы считают, там находится невидимый Центр Тьмы.

Главное, чтобы Небесный Огонь в своём пути по Священному Небу, находясь на невидимой, подземной его половине, прошёл точно под колодцем. А Центр Тьмы, соответственно, точно над. Именно с его прохождением связана львиная доля суточного привеса колодезного образца. Днём же привес минимален. Опыты со специально вырытым наклонным колодцем подтвердили этот результат: золото тяжелеет при появлении Небесного Огня на оси колодца снизу, когда с его дна был бы виден Центр Тьмы, если бы он был виден.

Из этого открытия некоторое время спустя был сделан практический вывод. Вместо того, чтобы просто лист золота поместить на крышу, где лучи Небесного Огня падают на него под всевозможными углами, пока Небесный Огонь совершает по Священному Небу предписанный ему путь, этот лист прикрепляют на подвижное основание, которое специально приставленный человек, разумеется, достойный доверия и под наблюдением, поворачивает, стараясь всегда держать перпендикулярным направлению на Центр Тьмы. И на Небесный Огонь, когда он невидим и находится под землёй. Это не очень просто, но, зная карту звёздного неба, и имея часы, возможно. Так привес максимален.

Роль Небесного Огня (или его противоположности, Центра Тьмы) – ещё не всё. Благоприятное для владельцев золота свойство прибавлять в весе таит в себе и опасность. Слишком сильно утяжелённое золото делается ядовитым. Работа человека, подставляющего золото Центру Тьмы, очень вредна для здоровья. Хуже того, вред здоровью претерпевают и сами владельцы больших капиталов. В их семьях часты преждевременные смерти, уродства, душевные болезни. Ничего не поделаешь, такова неизбежная плата за высокий статус.

Говорят (но очень-очень осторожно, убедившись, что рядом или за тонкой стенкой или за углом точно нет ни одного опасника, да и вообще никого, потому что за такие неприятные разговоры можно попасть в нешуточные неприятности), что сам Крыш вовсе не живёт на верхнем этаже своей Башни-на-Вершине-Горы, как считается официально. Наоборот, опасаясь зловредного влияния Центра Тьмы, он живёт в глубоком подвале под ней. Сам Крыш старается держаться подальше от крыши, которая, понятно, у него вся покрыта толстым слоем золота, да ещё на ней стоит много поворотных его листов, за которыми следят доверенные люди под присмотром опасников. Доверенный человек ведь тоже может соблазниться и бросить кусочек золота в приметное место – с крыши башни можно добросить далеко. А там, глядишь, уже его знакомый ждёт. Вернее, мог бы ждать, если бы территория вокруг Башни-на-Вершине-Горы не патрулировалась опасниками в пределах от башни до их жилищ и немного за ними. А ещё дальше никому не забросить. Хотя есть злая легенда о человеке, соорудившем из банданы пращу и метнувшем несколько маленьких кусочков золота через крыши жилищ опасников. По легенде их было, естественно, двенадцать, бесова трюжина, а так – кто знает. У него сообщник был, но он ни одного кусочка не нашёл, ведь они не могли договориться ни о времени, ни о месте. Метатель просто выбирал момент, когда на него никто не смотрел. И не видел за домами опасников, куда падают его снаряды. Тем не менее, хотя выгоды злоумышленники не получили, но ущерб, растратив золото, причинили. Так что наказание им было самым суровым. Чтобы неповадно было. К Мастеру Пускателю отправили. А на крышу башни, говорят, теперь нельзя в банданах, а также в любой одежде, элементы которой можно превратить в пращу. Можно себе представить, в каком виде там работают. И какими словами тех злоумышленников поминают.

Кто-кто, а Антəм этой истории верит. Потому что он сам нашёл как-то кусочек золота. Выше дома Мастера Пускателя по склону Горы, где-то между ним и жилищами опасников. Он поблёскивал в щели между двумя большими камнями, так что заметить его можно было, если идти по тропинке неторопливо и смотреть по сторонам. А достать было бы довольно трудно, рука Антəма в эту щель не пролезала. И хорошо. Подумавши, он вообще отказался от этой заманчивой мысли. Не стал искать подходящей палки, наоборот, поспешно ушёл. И никогда никому ничего не сказал. Кто знает, когда произошла кража? Золото вполне могло даже в глубокой щели стать опасным с тех пор. Да и куда бы он его девал? Как-то среди тех, кого он знал, скупщиков краденого не водилось. Попытавшись их найти, он бы не получил ничего, кроме крупных неприятностей. То же самое, если бы сам сообщил опасникам. В этом смысле золото для младшего ученика было опасным независимо от своего возраста.

Но по форме этот кусочек вполне мог быть из той истории. Насколько он был виден, это был квадрат два пальца на два и толщиной в палец, причём на двух видимых рёбрах выделялись неровные выступы, похожие на остатки соединительной перемычки, которой он мог быть соединён с другими такими же квадратами в большой лист.

Антəм больше не подходил к этому месту. Но тогда, перед тем как уйти, спустил в ту щель плоский камешек большего размера, который застрял выше золота и надёжно закрыл его любого взгляда. А всех, проходящих по тропе, защищал от вредного воздействия, как он объяснил себе этот поступок.

Мастер Пускатель

Клиентом своего мастера младший ученик не стал, но тот и так редко без работы. У него две важнейших функции, и сами по себе непростые, а уж в сочетании – и вовсе.

Одна, порученная самим Крышом. Утилизация опасного золота. Опасным, из уважения к священному металлу, называется слишком опасное золото. Эти сведения считаются абсолютно секретными, но золото не только становится со временем опасным для находящихся рядом людей. Рано или поздно оно взрывается. И очень сильно. С понятными последствиями для окружающих людей и имущества. Именно поэтому, не ограничиваясь его самостоятельным ростом, золото продолжают добывать в глубоких ущельях. Чтобы получить металл, ещё далёкий от того, чтобы стать опасным, а потом и слишком опасным. А то, казалось бы, выращивай себе капитал сколько хочешь. Он сам по себе умножается. Ан нет. Приходится внимательно следить за весом золота, чтобы определить момент, когда от него нужно срочно избавиться. Как это ни огорчительно. Ещё у него незадолго до взрыва меняется температура. За ней следят на случай, если вес определили неточно. Мастер Пускатель опасное золото на грани взрыва помещает в ракету и запускает в небо. Момент запуска нужно рассчитать так, чтобы взрыв произошёл в воздухе. Идеально – в верхней точке траектории. Низкий, а тем более – наземный взрыв может причинить большие разрушения, а то и повести к жертвам среди населения.

На самом деле груз ракеты, обобщённо называемый опасным золотом, включает и другие тяжёлые металлы, ставшие опасными. Специальная служба опасников регулярно проверяет все тяжёлые металлы, и если они становятся ядовитыми, направляет на переработку на специальных центрифугах, отделяя наиболее близкую к взрыву фракцию. Она и отправляется Мастеру Пускателю, а остальное можно использовать как обычный металл. С владельцами золота при этом больше всего хлопот, ведь из него часто делаются красивые ювелирные изделия, их стоимость может сильно возрасти… а тут эта добавочная стоимость уничтожается. Некоторые доходят до того, что прячут особо ценные вещи, и, хотя опасники ведут всеобщий тщательный учёт, бывает нелегко эти вещи найти и реквизировать, чтобы спасти владельцев от беды. Они также отыскивают, ловят и сурово наказывают воров опасного золота, выделенного центрифугированием. Оно предназначено Священному Небу. Но время от времени кто-то из рабочих, обслуживающих центрифуги, или транспортирующих золото и пр. соблазняется лёгким заработком. Ведь как не хочется уничтожать такую ценность! Покупатели ворованного, скорее всего, умрут. И хорошо, если не прихватят с собой массу народа, оказавшегося слишком близко. Поэтому наказание за воровство и продажу опасного золота максимально суровое.

Вторая функция Мастера Пускателя поручена ему опасниками. Те доставляют ему членов общества, признанных слишком опасными для самого общества. Собственно, первоначально именно для воров опасного золота было придумано это само собой напрашивающееся наказание, потом список расширился. Таких только само Священное Небо может исправить, люди – уже нет. Опасники издают специальное постановление, называемое Отказ. В нём они отказываются от попыток исправить данного человека, которого называют отказником. С ближайшим пуском ракеты (который может понадобиться совершенно неожиданно, всё зависит от поступления опасного золота, а оно неравномерно) Мастер Пускатель отправляет и отказников. До четырёх за раз. Остальным приходится ждать очередного пуска. Впрочем, изредка бывает так, что приходится запускать две ракеты сразу, если вдруг оказалось очень много опасного золота. Таким вот образом оно служит своим бывшим владельцам в последний раз – помогает всему обществу. Считается, что особый путь доставки отказника непосредственно к Священному Небу способствует его новому рождению уже без опасных умонастроений. А там – кто его знает.

Ракета поднимает установленное количество золота и ещё четверых. (Больше единовременно ни разу не набиралось, что говорит о мягкости правосудия опасников и о благонадёжности граждан Горы). Им приковывают верхнюю правую руку к кольцу в носу ракеты – и на старт. Широкой публике такие детали не сообщают. Считается, что отказников запускают в ракете. А какая, на самом-то деле, им разница? Результат тот же. Священное Небо заберёт в любом случае.

За редким исключением живого мертвеца. Это если какому отказнику отрывает запястье, так что он остаётся на земле. К тому же его обжигает пламенем ракеты, да ещё добавляется вред от пребывания вблизи опасного золота. Так что дважды отказник не живёт долго. Хотя его не убивают, раз само Священное Небо отказалось его принимать вне естественной очереди. Даже лечат по возможности. Но это как мёртвому припарки. Просто обычай такой. Запускать второй раз не полагается, даже если вскоре случится новый пуск. Небо не приняло – нельзя настаивать. У живого мертвеца остаётся слабая надежда получить небесное прощение и исправление в следующем рождении на общих основаниях. Очень слабая. А там – кто его знает. К счастью, такое с отказниками происходит редко – один случай в хох. Способ оказался не на сто процентов надёжным, но примерно на девяносто девять целых и сорок одну сотую процента¹.

Все эти малоприятные сведения казались Антəму совершенно абстрактными, пока ему не поручили ухаживать за таким дважды отказником – живым мертвецом. Или, для краткости, жертвецом. Но сначала он впервые помогал мастеру при запуске.

К этому времени Антəму исполнилось семнадцать, и он был уже не младшим, а средним учеником Мастера Пускателя. Конечно, у того даже старших учеников было трое, а мастером в своё время станет лишь один из них, но это не значит, что остальным останется пропадать пропадом. Как-нибудь всех к какому-нибудь делу пристроят. А средним и младшим ученикам и вообще горя мало. Они автоматически станут учениками нового Мастера Пускателя. Для них шанс самим когда-то стать Мастером Пускателем очень мал. Для средних учеников больше, чем для младших, потому что их самих меньше. Кроме Антəма, ещё восемь. А младших, одним из которых он был совсем недавно, две трюжины, почти втрое больше.

Запуск ракеты

Мастер Пускатель с помощью Антəма облачился во что-то вроде старинных тяжёлых рыцарских лат, только защищающих не от механической угрозы: из очень тонкой стали с толстым слоем свинца. Антəм не спрашивал, мастер сам объяснял всё, что нужно.

В таком виде мастер побрёл на пусковую площадку, находящуюся на плече Горы над Проклятым ущельем ниже его дома. Если что пойдёт не так, взрыв с этой стороны Горы причинит минимальный ущерб. Правда, дом Мастера Пускателя тоже был с этой стороны Горы. Для повышения его чувства ответственности. Так что лучше уж, чтобы всё прошло нормально.

Антəм помогал ему идти: мастер положил ему на плечи металлическую руку и, казалось, повис на нём всем телом. Ростом средний ученик пока ещё не сравнялся с мастером и был вдвое худее. Приходилось нелегко. Мастеру, впрочем, тоже. Он пыхтел и поминал подземных бесов. И громко обещал сам себе, что уж в следующий раз непременно нарушит традию облачаться так рано, сперва велит притащить защитный костюм поближе к пусковой. Да и вообще надо приказать привезти туда сейф и оставлять костюм там.

Когда они приковыляли на пусковую, ракета уже стояла, почти готовая к старту. Антəм почему-то ожидал, что она совсем маленькая, но оказалось, что «малая ракета» – так она называлась у древних, микрόс пѝравлёс – с трёх человек высотой. В её гладком металлическом боку отражалось Священное Небо и ближайшая часть Горы, а также решётчатые фермы с лесенками и площадками, окружавшие её. На верхней площадке уже стоял отказник с головой, закрытой чёрным колпаком, прикованный за верхнюю правую руку к кольцу на носу ракеты. Рабочие в панцирях, подобных тому, что входил в комплект лат мастера, но, кажется, гораздо тоньше, таскали в ракету контейнеры с опасным золотом. Мастер объяснил, что в полный защитный костюм их обрядить нельзя, они не смогли бы ничего таскать, кроме самих лат. Вот как он сейчас. Золото они затаскивали в ракету через открытый люк на середине её высоты. Там была вторая площадка. При появлении Мастера Пускателя с помощником они засуетились и поспешно занесли два последних контейнера, после чего быстро убежали с пусковой. Кто-то из рабочих спрыгнул прямо с площадки, минуя лесенку, и, хотя при прыжке придерживался за площадку двумя правыми руками, убегал, прихрамывая.

Они подошли к ракете. Оказалось, она стоит на шести опорах – плоских стабилизаторах – над глубоким шестиугольным колодцем, каждая опора на середине стороны, где для неё сделана ямка в утолщённой части бортика.

Мастер с трудом забрался на нижнюю площадку к люку – Антəму показалось, что, скорее, это он на себе доволок туда мастера – и стал проверять укладку контейнеров, заглядывая в открытый люк, но не входя. Антəму он сказал слезть – нечего тут ловить отраву, он же без защиты – и «заодно срочно подтащить конец вон того кабеля». Но Антəм успел из-за плеча мастера заглянуть в ракету.

Удивительно, но там было два кресла. Никем, разумеется, не занятые. Какие-то места для смертников. Зачем они? Контейнеры громоздились на полу вокруг и между креслами, в два, местами в три слоя. Судя по тому, что каждый из них перетаскивали два человека, они отнюдь не были наполнены золотом целиком. Оно же очень тяжёлое, тем более – когда такое старое.

Пока ученик подтаскивал кабель, мастер закончил расчёт баланса – так он сказал. Забрав у Антəма кабель и опять согнав его с площадки, он, всунув в люк только вытянутые руки в толстых чешуйчатых перчатках и избегая всовываться самому, прикрепил кабель к чему-то внутри. Похоже, место прикрепления кабеля было секретным. Какой в этом смысл? После чего Антəму пришлось опять взбираться на площадку и, напрягая все силы, помогать мастеру аккуратно сползти с лесенки. А не грохнуться со всей дури. Люк остался открытым, хотя мастер перевёл его из положения, распахнутого на 180°, в горизонтальное, вроде козырька над люком. Но ученик решил не спрашивать. Или он сам всё увидит, или мастер объяснит (например, вспомнит и пошлёт Антəма закрыть люк), или это тоже секретная деталь запуска. Оказалось, первое.

Пока они шли к выходу на площадку, из него выбежали рабочие и отволокли решётчатые фермы с лесенками и площадками в разные стороны от ракеты, освобождая её корпус. Оказалось, это конструкция, состоящая из нескольких вертикальных секций, снабжённых внизу небольшими колёсами. То, что при этом отказник повис на руке, их не заботило. Впрочем, Антəм догадывался, что теперь уже ему недолго висеть.

Одна из конструкций выглядела мощнее других: массивный рычаг, прикреплённый с помощью поворотного механизма с горизонтальной осью к низкой длинной платформе на толстых колёсах. Платформу рабочие катили вшестером. Ещё один шёл за ней, крутя торчащую сбоку ручку, и рычаг поворачивался, на ходу укладываясь вдоль платформы. Антəм догадался, что на ней ракету привезли на площадку и, повернув рычаг, поставили вертикально. И удивился: разве платформу не должны были откатить подальше от стартующей ракеты уже давно, сразу после того, как привезли ракету? Но спрашивать не стал. Если это оплошность в подготовке старта, пусть мастер сам её замечает.

Мастер с его помощью дотащился до выхода на площадку. Кабель там проходил через коробку с торчащим из неё плоским металлическим швертом с деревянной окантовкой. Для начала мастер велел Антəму оттащить коробку дальше от ракеты, чтобы кабель натянулся, и спустить на одну ступеньку лестницы, ведущей в коридор, по которому они пришли. Коробка оказалась очень увесистой. Возможно, иначе она бы не смогла удерживать кабель натянутым, даже спущенная по лестнице.

Несмотря на изолирующую окантовку, мастер не стал трогать шверт латной перчаткой. Он повелительным жестом потребовал подать ему лежавший тут же деревянный молоток на длинной ручке, так же жестом отогнал Антəма на пару шагов от коробки и молотком ударил по верхнему краю шверта, загоняя его внутрь. Видимо, шверт замкнул некий разрыв кабеля, находящийся в коробке – оттуда раздался сухой треск, гораздо более громкий, чем можно было ожидать от соприкосновения каких-то деталей. (Антəм вздрогнул: он ожидал не треска, а приглушённого металлического лязга). Через мгновение из-под ракеты вырвалось пламя, она шевельнулась и резко рванула вверх. Кабель выскочил из неё и упал на площадку². Звук захлопывающегося от рывка ракеты люка пропал в рёве выхлопных газов. Пламя сперва уходило в колодец под ракетой, а когда она взлетела, огненный хвост ракеты расширился, но его длины и ширины далеко не хватало, чтобы достать до края площадки и обжечь их.

Отказнику не повезло. Он оказался тем самым, одним из хоха, с недостаточно сильным запястьем верхней правой руки. Рывок ракеты оторвал ему кисть, и он упал. Но перед тем ракета всё же придала ему сильный импульс вверх, так что упал он не сразу, а как бы совершив высокий прыжок. Да ещё он и с самого начала стоял на верхней площадке, примерно на высоте удвоенного человеческого роста, что увеличило высоту, с которой ему пришлось падать. Он мог также сгореть: ракета обогнала его и пролетела совсем рядом, когда он ещё даже не начал падать. Но только ногу обжёг, как потом оказалось. Во всяком случае, штанина на ней сгорела. Он мог разбиться насмерть, падая с высоты, но не разбился, а сломал другую ногу. Судя по её виду.

Когда он падал, размахивая руками и разбрызгивая чёрные в алом пламени ракеты капли крови, Антəм ощутил под ложечкой что-то среднее между удушьем и тошнотой, голову сдавило, в глазах потемнело, как будто ему тоже закрыли лицо чёрным колпаком. Но всё же он с облегчением увидел: на площадку выбежала пара санитаров с носилками – очевидно, были наготове как раз на такой случай! – бросили носилки рядом с упавшим… один держал руку лежащего, другой перетянул её жгутом, останавливая кровь. Они уложили теперь уже дважды отказника на носилки и унесли бегом. Пробежали совсем рядом, и Антəм, не желая и ужасаясь, взглянул на жертвеца. Тот был без сознания, глаза помутнели и слегка потеряли шарообразную форму, видимо, упало давление. Чёрного колпака на нём не было, наверное, слетел во время вынужденного головоломного прыжка. Но головой на площадку он определённо не падал… Да и зачем бы уносить с такой поспешностью труп? Видимо, он жив и нуждается в медицинской помощи… На месте его падения осталась зелёная лужа…

Глядя на падшего и санитаров, все отвлеклись от ракеты, которая, слегка отклоняясь от вертикали в сторону Проклятого ущелья, поднялась так высоко, что уже казалась маленькой металлической чёрточкой – и тут пламя двигателя погасло. Антəм не испугался: если бы ракета упала, то в Проклятое ущелье. Но мастер не ошибся с расчётом времени. Как он оценивал, в каком состоянии находится опасное золото, Антəм не знал. Но как раз в тот момент, как ракета стала падать, она вдруг исчезла в ослепительном белом шаре огня, который тут же потускнел, превратился в бурый дым и стал подниматься в вышину, расширившись и сформировав дымное кольцо, при подъёме вращающееся вовнутрь себя, как бы накатываясь на невидимый воздушный столб. Спустя несколько секунд их ощутимо толкнуло ударной волной, пришедшей вместе с громом. Никаких осколков от ракеты до площадки не долетело. И из окрестностей ни единого стука не донеслось. Наверное, осколков совсем не было. Ракета испарилась вся, целиком, со всем содержимым, золотом, контейнерами, креслами, всеми механизмами и металлической обшивкой. Собственно, как раз не удивительно, что испарилось содержимое – золото взорвалось как раз там, внутри. А вот что совсем нет осколков корпуса – говорит об очень большом выделении тепловой энергии. А толкнувшая их на таком большом расстоянии ударная волна – о соответствующей механической энергии. Попади такая ракета в дом, она бы, может, и не испарила его целиком, но сожгла всё, что может гореть, и многое из того, что обычно не горит. И разнесла бы на мелкие камушки остальное. Обстреляв ими местность вокруг.

На обратном пути мастер был не в духе. Время он рассчитал идеально, в произошедшем с отказником его вины не было, но всё же какую-то тень на его квалификацию это происшествие бросало. Ведь это он, как, правда и все его предшественники, не придумал другого способа приковывания, не нарушающего традицию, но более надёжного. От огорчения он в очередной раз забыл оставить латы на площадке и ковылял в них.

Антəм, которого всё ещё трясло, хотел было спросить, почему бы не отправлять отказников внутри ракеты. Понятно, если их четверо, они там не уместятся, но если один, как сейчас, или двое? Но, подумав, не стал задавать в такой неподходящий момент вопроса, подразумевающего, что он умнее мастера. Никто вот не придумал такого очевидного способа, а он только глянул на два кресла в ракете – и сообразил. Также этот вопрос выдавал сочувствие к тем, кому не положено сочувствовать, так что его тем более не следовало задавать. Да и зачем? Он и сам мог придумать правдоподобную причину. Мало ли что можно сделать внутри ракеты? Оторвать кабель, чтобы не запустился двигатель – ещё самое безобидное. Ведь кабель можно опять подсоединить, а отказника уже тогда приковать снаружи, раз не хочет помирать в комфортной обстановке. А если он не будет трогать кабель, а передвинет контейнеры с золотом? Недаром мастер тщательно проверял их расстановку. Наверное, можно представить себе такое нарушение центровки груза, что ракета отклонится не в сторону Проклятого ущелья, а в сторону Горы. А если к тому же время окажется рассчитано неправильно, она перелетит вершину Горы и упадёт на жилые кварталы. А может, страшно подумать, и на башню самого Крыша упасть, да и взорвать её к подземным бесам!.. М-да… Хотя он, наверное, если и живёт на её верхнем этаже, поближе к Священному Небу, то уж на время запуска ракеты точно спускается в подвал. Хм, если этого хватит для защиты. Всё-таки – испарить целиком ракету… Нет, наверное, отказник пострадал не зря, а для предотвращения серьёзной опасности для общества. Может, когда-то их и запускали внутри ракеты, недаром же там стоят два кресла. Причём по бокам у них, вроде, свисали какие-то ремни, наверное, чтобы пристёгивать человека к креслу? А потом кто-то из недобровольных пассажиров как-то освободился, да и перетащил контейнеров, сколько успел, к люку. Или даже, не отстёгиваясь, страшно подумать, ногами запинал священный металл. Ракета отклонилась к Горе и… ну, наверное, не упала на людей, а то бы об этом до сих пор рассказывали… но сильно напугала тогдашнего Мастера Пускателя, а главное, насторожила опасников и самого Крыша.

Пророчество жертвеца

Хотя Антəм старался не выделяться, Мастер Пускатель отличал его за сообразительность. Но… в последнее время, кажется, начал в нём разочаровываться, не видя соответствующей его сообразительности умственной смелости. Ведь умный человек и сам должен понимать, что он умный, откуда же такая неуверенность в изложении мыслей? Чаще всего, как видел мастер на занятиях, Антəм первым решал предложенную ученикам задачу, но было нелегко заставить его признать этот факт и изложить решение.

Да он и вообще был осторожным, а некоторые сверстники обзывали его трусом. Особенно те, кто уже пострадал из-за своей неосторожности, обзаведясь шрамами, а то и потеряв коготь, или часть усика и пр.

Не сказать, чтобы он вообще не попадал в неприятности. Но редко. Чувствуя на себе внимательный взгляд опасника, даже когда этот взгляд существовал только в его воображении, он вёл себя намного осторожнее других детей. Такой вот перекос в воспитании в обратную сторону по сравнению с детской безоглядной смелостью.

Мастер Пускатель решил, что Антəму нужна встряска. Не кошмарный отходной подвал, конечно, да и провинностей за ним никаких не числилось, тем более таких серьёзных. Нужно было как-то подправить его мировоззрение, но совсем не так, как в тот раз. Не пошатнуть, а укрепить силу духа. Вот он и назначил Антəма исполнять такую неприятную обязанность, ухаживать за жертвецом, пока тот не превратится в мертвеца. Раз уж выдался такой несчастный случай – образовался при очередном запуске дважды отказник. Мастер Пускатель принял это за знак свыше. Глядишь, ученик поймёт, что не так страшны морально тяжёлые вещи, какими кажутся. Так он откровенно объяснил загрустившему ученику.

Обычно неприятные, но недолгие обязанности ухода за живым мертвецом падали на какого-нибудь ученика опасника. Точнее, они разыгрывались жребием между опасниками, а уже тот, на кого жребий падал, посылал вместо себя ученика. Конечно, никто из опасников не возразил, когда Мастер Пускатель сообщил им своё решение. В этом доме он главный. Это не значит, что он может делать всё, что в голову взбредёт, но власть у него большая. Приказывать опасникам он может только в некоторых пределах, у них своё начальство, да и за мастером они приглядывают, а не только охраняют его, его дом и домочадцев… Но из-за такого мелкого нарушения обычного порядка, к тому же избавляющего кого-то из них от небольшого неудобства, кто станет спорить. Хотя, насчёт неудобства, это ещё неизвестно. Может статься, кому-то из опасников как раз нужно наказать своего ученика, и тогда появление дважды отказника для него удобно. Тогда он мог бы и возразить. Но так не сталось, и Антəм послушно отправился в хижину жертвеца.

Предварительно он получил инструкцию от опасника. В основном она сводилась к тому, чтобы поменьше разговаривать с жертвецом, а главное – не распространять его измышлений, возможно, опасных. Ну, об этом Антəму не требовалось и говорить. Сам бы сообразил.

Дважды отказник выглядел не очень страшно. Конечно, у него не было кисти одной руки, и на обеих ногах были бинты, а на одной из них, сломанной, ещё и шины, но перевязки – забота медика, который приходил два раза в день и выгонял Антəма из хижины на время медицинских процедур. А так жертвец выглядел как обычный человек. Пожилой, но ещё не старый. Похожий не на преступника, а на учёного.

Первый день он был в забытьи. Так что и разговаривать с ним не понадобилось. Вообще обязанности Антəма были в основном типа «подай-принеси», потому что дважды отказнику запрещалось выходить из хижины. Не только запрещалось. На уцелевшей верхней руке оставили браслет от наручников, от которого шла цепочка к кольцу, надетому на ножку кровати. А вот уже приподнимать кровать и снимать кольцо строго запрещалось. Притом нижние руки от наручников освободили, так что технически он мог бы это сделать. Такая методика называлась у опасников «контролируемая провокация нарушения». В данном случае они применили её непонятно для чего. Наверное, по какой-то инструкции действовали. А инструкция по необходимости действует даже тогда, когда в предписываемых ею действиях нет необходимости. И даже смысла. Ну, нарушит он запрет, и что они ему сделают?

Притом и провокация была слабая. Допустим, он сбежит – зачем? Куда денется? Допустим, даже спрячется. Так и так загнётся вскоре, его, может, и искать не станут. А что цепочка – её длины хватает, чтобы встать на пороге хижины и посмотреть на небо и склон Горы. Можно сказать, свобода. В каких-то пределах. Небольших, да. Так ведь не особо больше впечатлений получишь, прогулявшись в окрестностях.

На второй день жертвец пришёл в себя и очень удивился, что жив. Хотя отсрочке не особо обрадовался. Но разговаривал с Антəмом охотно. А почему нет? Будь тот хоть самим начальником опасников (кстати, никто не знал, кто он и есть ли вообще такой человек), чего уж теперь опасаться?

Джотиш – так его звали – был раньше вторым астрономом. Довольно статусная должность. И он не спорил с опасником, и не претендовал на должность Спеўрадайра, первого астронома. По его словам, он просто честно делал своё дело. Но результаты, которые он получил, оказались настолько важными и настолько пугающими, что, когда Спеўрадайр в панике попытался их скрыть, Джотиш доложил о них опасникам. Он считал, что сам Крыш должен их узнать. Кстати, Спеўрадайра он в своём докладе ни в чём не обвинял. Написал вроде как от обсерватории, как будто в ней нет никаких разногласий.

Но сам Крыш, когда до него дошёл доклад Джотиша, спросил Спеўрадайра, что думать об этих результатах. Спеўрадайр поклялся, что это ошибка или фальсификация. В результате Джотиша сочли виновным в попытке возбуждения общественно опасной паники, и создаваемую им проблему решили кардинальным образом. То есть это они так думали, что решили. А он думал, что с его исчезновением проблема никуда не делась. И им неминуемо придётся с ней очень скоро столкнуться. Однако он не злорадствовал – ну, разве что чуточку – скорее, испытывал даже облегчение от того, что он больше ничего не должен делать. А главное, не увидит того, что увидят они. И, увы, все люди…

Антəму хотелось поскорее узнать, что же это такое страшное все увидят. Может, к Сферете приближается огромный метеорит? Сферета сошла с орбиты и удаляется от Небесного Огня? Но было бы невежливо прерывать рассказчика. Для которого, наверное, важнее всего понять, как же так вышло с ним? Найти ошибку в своём поведении, или убедиться, что её не было. Что виновата судьба, ошибки или злонамеренные действия других людей, что угодно…

Так думал Антəм. Но нет, Джотиш просто проявлял научную обстоятельность. Собственная судьба его волновала мало. Более того, он искренне не понимал, почему его начальника и самого Крыша ещё волнуют какие-то посторонние соображения, раз они узнали ужасную новость. Антəм мог бы попытаться ему объяснить, что, если они предпочли ему не поверить, то и не волнуются, но не стал: рассказчик наконец-то добрался до сути дела.

Впрочем, не совсем. Он захотел предварительно узнать, знаком ли собеседник с астрономией. Без минимальных астрономических сведений его новость будет, де, непонятна.

Получилось что-то вроде экзамена. Антəм поспешно изложил всё, что проходил по астрономии. Это было совсем немного. Древние выяснили, что Сферета³ вращается. Движение Небесного Огня и звёзд по небу – кажущееся. Оно обусловлено этим вращением. Звёзды – такие же небесные огни, как их собственный, но они очень далеко. Небесный Огонь тоже, впрочем, не близко, в пяти световых минутах, но звёзды намного дальше. В сотни тысяч, в миллионы и миллионы раз дальше⁴. Пространство вокруг Сфереты делится на две примерно равных половины. В одной половине звёзд гораздо больше, чем в другой, которую можно считать почти пустой сравнительно с той, что наполнена звёздами. Правда, в «пустой» половине пространства есть какие-то слабо светящиеся туманности; возможно, они тоже состоят из звёзд, но их невозможно разглядеть даже в телескоп. Считается, что звёзды объединены в огромные скопления – галактики. Небесный Огонь, видимо,находится на краю своей Галактики⁵. Именно поэтому с одной стороны звёзд много, а с другой – мало. Вроде, всё.

– А рассказывал ли ваш учитель, что срок жизни звёзд ограничен?

– Да, верно, это я забыл сказать. Звёзды и Небесный Огонь выбрасывают в пространство свет, стигмоны и элахистоны в результате элахистонной реакции. В ней участвуют элахистоны ядер водорода, а получаются ядра гелия. Когда их накапливается много, звезда «отравляется» и переходит на другое топливо – ядра гелия. При этом её тепловой режим меняется, и она часто в одном взрыве выбрасывает массу газа, после чего становится более тусклой. Впрочем, это не единственный вариант старения и гибели звезды, но я другие точно не помню. Вроде, звезда ещё может плавно расшириться, уменьшая плотность, и тогда, если вокруг неё крутится сферета, ей тоже не поздоровится.

– А про гравитацию?

– Но это уже не астрономия, а физика! – запротестовал Антəм, представивший себе, что не услышит ужасной новости, пока не расскажет всю пройденную программу обучения, от алфавита до взаимодействия с людьми в коллективе. Хотя про гравитацию он помнил, и даже мог обосновать зависимость её силы от квадрата расстояния элементарным соображением: сила распределяется на площадь сферы, а она как раз пропорциональна квадрату радиуса этой сферы. Но сколько можно!..

– Астрономия стоит на двух ногах, юноша. Наблюдения дают нам информацию, но для её объяснения нужна физика, – возразил наставительно Джотиш. – И не пора ли поесть?..

Антəм осознал, что и сам проголодался, следовательно, Джотиш прав. Он побежал за едой для него и, заодно, для себя, и получил выговор от повара за опоздание.

– Про гравитацию вам вряд ли рассказывали, – сказал Джотиш после еды. – Это новая теория, последнее достижение физики. (Антəм удивился. Закон гравитации столь элементарен, что его даже не назвали именем какого-нибудь учёного, открывшего его. Какое ещё последнее достижение?..) А мне посчастливилось… хм, если это слово тут применимо… м-да… найти доказательство справедливости этой теории. Но, как и все современные научные изыскания, новая теория начинается со знаний древних. Они знали больше структурных уровней организации материи, чем мы. Много знаний забыто или осталось мёртвым грузом без возможности экспериментального подтверждения и использования. Но мы можем просто глазами наблюдать физические явления, свидетельствующие о пяти таких уровнях. И сейчас нам понадобится крайний из них, пятый. Предметы сделаны из различных веществ. Вещества состоят из стигмонов⁶. Стигмоны на языке древних – «точечные». Их размер – порядка минус девятой степени трюжины⁷. Количество сортов стигмонов невелико, порядка хоха, но в различных веществах они могут находиться в разных соотношениях и соединениях, выстраиваться в различные структуры, так что количество химических веществ почти бесконечно. В свою очередь, всё разнообразие стигмонов обеспечено различными наборами элахистонов⁸, которые являются их основным строительным материалом. Элахистоны на языке древних – «мельчайшие». Их размер примерно в хох хохов раз меньше размера стигмонов⁹, порядка минус тринадцатой степени трюжины. Количество сортов элахистонов тоже порядка хоха, но тех, из которых состоят стигмоны, значительно меньше, порядка трюжины. Остальные обеспечивают их взаимодействие между собой или просто существуют сами по себе. Наглядное проявление существования элахистонов – свет звёзд, обеспечиваемый элахистонной реакцией, как вы сами, юноша, упоминали. Разнообразие свойств всего хоха элахистонов обеспечивается разными наборами амегетонов¹⁰, из которых они состоят. Амегетоны на языке древних – «непротяжённые». Их размер примерно ещё в хох хохов раз меньше. Тех, из которых состоят элахистоны, примерно трюжина, но есть ещё много других, так что всего амегетонов тоже порядка хоха. Погружаясь вглубь структуры материи, мы должны отметить афикноменоны¹¹, «незаметные» на языке древних, и анаистетоны¹², на языке древних – «неощутимые». Причём общий порядок сохраняется. В структуре хоха сортов амегетонов примерно трюжина афикноменонов, хоха афикноменонов – трюжина анаистетонов. На них и остановимся. Анаистетоны образуют в пространстве неощутимую среду, волны которой и есть свет. Это было доказано в древности опытами Унылого Полубога¹³ с его интерферометром, обнаружившими различия в скорости света в зависимости от положения Сфереты на орбите, в максимуме достигавшие её удвоенной орбитальной скорости. – Тон Джотиша стал торжественным. – А вот теперь – новое слово в физике. Наш с вами современник, учёный по имени Ацукосабу, выдвинул такую теорию. Афикноменоны не просто состоят из анаистетонов и окружены анаистетонной средой. Они их непрерывно поглощают, впитывают, увеличивая свою массу. Тем самым, увеличивается масса всех веществ. Именно этим объясняется, в частности, широко используемое нами свойство утяжеления золота! Надеюсь, вы мне простите, что я не называю его священным. У поглощения анаистетонов афикноменонами есть и более важное следствие. Вокруг афикноменонов создаётся разрежение анаистетонной среды, и анаистетоны со всех сторон устремляются туда. Эти потоки анаистетонов тем мощнее, чем больше скопление в данном месте афикноменонов. Меньшие по размеру скопления афикноменонов, увлекаемые этими потоками, притягиваются к большим. Именно это явления мы знаем под именем гравитации. В частности, все предметы вблизи нашей Сфереты падают на неё, а сама она, удерживаемая потоками анаистетонов, устремляющихся к Небесному Огню, кружит вокруг него по орбите. Гравитация не проявляется на слишком далёких расстояниях, таких, как расстояния до других звёзд. Только в пределах системы каждой звезды.

– Да? – удивился Антəм, когда Джотиш уже задавался вопросом, слушает ли он. – А откуда же берутся галактики, если это не объединение звёзд силами гравитации?

– Очень правильный вопрос! – обрадовался астроном. – Это тоже есть в теории Ацукосабу. Галактики устроены так. С их периферии потоки анаистетонного газа устремляются в центр. Там они сталкиваются и порождают афикноменоны, амегетоны, элахистоны, стигмоны и, в конечном итоге, звёзды типа Небесного Огня (и их спутники, такие, как Сферета). В результате в центре Галактики образуется разрежение анаистетонного газа, привлекающего туда новые его потоки. Звёзды же, имея доставшуюся им по наследству инерцию этих потоков, направляются на периферию галактики. По мере того, как стигмоны в составе звёзд и их спутников, таких, как наша Сферета, поглощают всё новые анаистетоны при осуществлении гравитационного взаимодействия, они делаются всё тяжелее. Это мало влияет на химические свойства состоящих из них веществ, которые обусловлены больше структурой, чем массой. Но всё же влияет. Химикам известно, что свежеприготовленные компоненты реагируют максимально энергично. Если же их долго хранить, их химические свойства ослабевают. В конечном итоге вещества разрушаются, превращаясь в анаистетонный газ, когда их структура более не выдерживает возросшей массы. Это хорошо видно на примере поведения золота, которое поглощает стремящиеся к Небесному Огню потоки анаистетонов, когда Небесный Огонь с другой стороны Сфереты. Масса золота при этом растёт. Но постепено его афикноменоны и, тем самым, все остальные структурные частицы делаются нестабильными. Разрушаясь, стигмоны золота делаются источником элахистонов и прочих частиц, в свою очередь, нарушающих структуру веществ, находящихся рядом. В конце концов, сделавшись совсем нестабильным, вещество взрывается. Элахистонный взрыв, в чём-то подобный тем процессам, что делают звёзды источниками энергии, очень силён. Привилегии несут с собой опасности. Это следовало бы знать самому Крышу. Но это так, в сторону.

– Не беспокойтесь, – успокоил астронома Антəм. – Ваш – как его? Спеўрадайр – не узнает от меня, что вы что-то не то сказали. Прежде чем попасть на это дежурство, я дал опасникам подписку, что не буду никому пересказывать ваши слова.

– Да и не всё ли мне равно, – подхватил Джотиш. – Второй раз не запускают, да с меня и первого раза хватит. – Казалось, он идёт на поправку, но это касалось только состояния культи и ожогов. Вред, причинённый соседством с опасным золотом, неизбежно проявится. И приведёт к смерти. Причём скоро. Оба это знали. И избегали разговоров об этом.

– Главное для нас сейчас в том, что потоки анаистетонов поглощают все стигмоны, и особенно много их достаётся на долю стигмонов в составе звёзд. Старение материи звезды кончается взрывом. По иной, чем вы описывали, причине, более глубокой. Звезда превращается в анаистетонный газ. Это с ней происходит на периферии галактики. Собственно, размеры галактики обусловлены как раз расстоянием, которое звезда успевает пройти из центра до места своей гибели. Так теория Ацукосабу объясняет существование галактик. Круговорот анаистетонов в галактике может функционировать очень долго, поскольку имеет вихревую природу. А к вихрям неприменим закон распыления движения. Он касается любого механического движения, кроме вихревого.

– Это по которому движение закономерно переходит из механического в тепловое, а обратно – нет?

– Ну, не совсем так. Если есть разность температур, то можно. Она аналогична некоему запасу механического движения. Но в целом, да, все процессы приводят к нивелированию таких разностей. К уменьшению запасов механического движения. Все, кроме вихревых.

– Но почему?

– Неизвестно. Таков пока что наиболее общий доступный нам закон природы. Это гипотеза Ацукосабу. Он считает, что афикноменоны – не просто некое скопление анаистетонов, а именно анаистетонный вихрь. Потому он и способен существовать очень долго. Древние широко использовали машины, приводимые в движение вихрями, но у нас на Горе так и так было бы трудно передвигаться на машинах. Всё, что нам осталось от них в этой области – экономичные светильники на шаровых молниях. Шаровые молнии ведь тоже вихри.

– Извините, учитель, но этого исключения для вихрей я не понимаю. Чем вихри принципиально отличаются от поступательного и вращательного движения?

– М-м, вы слишком много от меня хотите, юноша. Я всё-таки не физик, а астроном. Впрочем, насколько мне известно, Ацукосабу допускает, что эту гипотезу следует сузить. Возможно, исключение нужно сделать только для анаистетонных вихрей. Тогда особые свойства имеют не вихри, а именно анаистетоны. Но мы с вами не можем на равных обсуждать новейшие физические теории с их создателями.

– Да? А я бы с удовольствием послушал более подробное обоснование.

– Увы, в своём нынешнем положении я никак не могу познакомить вас с Ацукосабу. Более того, хотя он наш современник, я тоже не удостоился чести личного знакомства с ним. О его теории строения афикноменонов, гравитации и функционирования галактик я узнал в пересказе.

– А какие положения этой теории подтверждают ваши результаты? И какие это результаты?

– До самих результатов я ещё дойду, а подтверждают они, к сожалению, картину жизни звёзд в галактике. В том числе, увы, Небесного Огня в нашей Галактике.

– Небесный Огонь находится на краю нашей Галактики, – сообразил, наконец, Антəм, – значит, ему недалеко до растворения в анаистетонах. Ой, поддержи меня мастер.

– В принципе, это было бы не так страшно, – заметил Джотиш, беря на себя роль поддерживающего мастера, хотя, очевидно, слова Антəма были риторическими, – ведь жизнь афикноменонов, а тем самым, и жизнь звезды продолжается сотни миллионов, а то и миллиарды лет, и совсем небольшого её остатка, скажем, хоха хохов лет, нам хватило бы надолго. Хотя – вы правы – до конца, по астрономическим меркам, недалеко: астрономы заметили, что случающиеся время от времени взрывы звёзд чаще происходят с теми из них, что расположены в малонаселённой звёздами половине неба, хотя, будь это явление равномерным, было бы, конечно, наоборот. Но это не мешало физикам и астрономам спокойно спать. Только вот, увы, дело обстоит ещё хуже.

– Ещё хуже?!

– Да. Видимо, никакого астрономически короткого срока Небесный Огонь нам не предоставит, скорее, это короткий срок по человеческим меркам. Во-первых, физики сообщили, что скорость утяжеления золота в последнее время увеличилась. Все только обрадовались – все, у кого оно есть, естественно. А вот физики обеспокоились и заново провели исследования с частым измерением веса образца в колодце. Никакой добавки со стороны Центра Тьмы не обнаружилось. Кстати, по теории Ацукосабу никакого Центра Тьмы нет, так проявляется то обстоятельство, что привлекаемый Небесным Огнём поток анаистетонного газа омывает нашу Сферету со стороны, противоположной направлению на Небесный Огонь. Итак, этот поток не увеличился. Зато со стороны Небесного Огня появился другой источник массы. Он небольшой; но физики, заметив странный разброс результатов, провели повторное исследование – и оказалось, что он еле заметно увеличил мощность прямо за время измерений. Раньше такого источника вообще не было. Точнее, если источник был, его мощность была ниже порога обнаружения с помощью весов – тогда, когда производились те давние измерения, приведшие к открытию «Центра Тьмы». Новые результаты показывают, что Небесный Огонь начал не только поглощать, но и извергать анаистетонный газ. Что стало первым плохим признаком. Сам по себе дополнительный поток невелик и вряд ли приведёт к заметному удалению Сфереты от Небесного Огня. Он плох именно как признак того, что у Небесный Огонь настигла звёздная болезнь.

Во-вторых, уже мои измерения показали, что температура поверхности Небесного Огня немного уменьшилась. Обычно она составляет три трюжины третьего порядка градусов¹⁴, повышаясь и понижаясь совсем немного, на пол-трюжины градусов с периодом в трюжину лет¹⁵. И сейчас как раз и так должен быть минимум. Как легко себе представить, вблизи плавных минимумов и максимумов значения функции долго пребывают вблизи самого минимума или максимума. Как это, например, происходит с длиной дня и ночи. Зимой день короткий, летом длинный; это и есть, собственно, одна из причин зимы и лета…

– Да? – удивился вдруг Антəм, – а я думал, потому, что орбита Сфереты не круглая, а вытянутая.

– Она недостаточно вытянута для этого, – объяснил Джотиш, – я, как астроном, могу это вам сказать абсолютно точно. Хотя это, в принципе, существенный фактор. В афелии до Небесного Огня вдвое дальше, чем в перигелии¹⁶. Освещённость зависит от квадрата расстояния, тут различие получается вчетверо¹⁷. Но различие длительности дня летом и зимой за счёт наклона оси вращения по отношению к плоскости орбиты примерно вдвое. Плюс нужно учесть, что за счёт того же наклона оси примерно втрое различается синус угла, под которым Небесный Огонь светит на поверхность. По крайней мере, на широте нашей Горы. Итого за счёт наклона оси средняя освещенность летом вшестеро выше, чем зимой. Кстати, если речь о нашем северном полушарии, Сферета как раз ближе к Небесному Огню, когда у нас зима¹⁸. Так что эти факторы вычитаются, и летом у нас примерно в полтора раза теплее, чем зимой. Понимаете? Вшестеро теплее из-за наклона оси и вчетверо холоднее из-за эксцентриситета орбиты. В южном полушарии, наоборот, эти факторы складываются, там различие в освещённости поверхности летом и зимой достигает 24 раз. Так что для тамошних жителей ваша оригинальная гипотеза была бы более правдоподобной. Объясняя если не величину различий, то их знак. Если бы не наклон оси, различия между летом и зимой были бы в обоих полушариях (из-за эксцентриситета) в четыре раза, а если бы орбита была круглой, то в шесть раз, тоже в обоих полушариях одинаково. Хм, забавно, оба фактора по отдельности не приводят к нарушению симметрии, а вместе приводят. Что касается южного полушария, жители которого были бы склонны вам поверить, то там, кажется, сейчас никто не живёт. Хотя жили во времена древних. Сохранились карты с обозначениями городов, преимущественно на побережье, где большая масса воды смягчает сезонные колебания температуры… Но мы сейчас не об этом. И вообще, я не занимался этим вопросом. Длина дня и ночи была только примером, а сезоны ни при чём. Итак, вблизи максимума и минимума длина дня долго остаётся, соответственно, большой или малой. В течение месяца до и после макимума и минимума можно считать, приблизительно, конечно, что она вообще не меняется. Замечу в скобках, в окрестности точек равноденствия, когда день равен ночи, всё наоборот: длина дня и ночи меняется максимально быстро. За месяц она меняется, примерно, на целый час. По крайней мере, это так для нашей Горы. Потому что, вообще говоря, длина дня и ночи в данном месте сильно зависит от близости этого места к экватору или полюсу…

– Извините, учитель, – вдруг возразил Антəм, называя лишённого всякого статуса дважды отверженного так, как привык называть своих преподавателей, – но я не согласен, что сезоны ни при чём. Если длина дня и ночи меняется так, как вы описываете, летом и зимой медленно, весной и осенью быстро, то не в этом ли причина того, что лето и зима длиннее, чем весна и осень? Раз уж именно длина дня и ночи определяет сезоны. Ну или вместе с высотой Небесного Огня на небе. Почему-то считается, что из бесовской трюжины месяцев каждому сезону принадлежит их по три. Но разве вы не замечали, что на самом деле стоило бы зиме и лету добавить по полмесяца в конце и в начале, чтобы на лето и зиму приходилось по четыре месяца, а на весну и осень по два! Хотя это, конечно, тоже только для нашей Горы… Я знаю, на севере лето короче, а зима длиннее, а что там с весной и осенью, не знаю, но, конечно, там отводить поровну месяцев зиме и лету было бы неправильно. А на юге, наоборот, лето длиннее, чем зима. Ну, если их считать как у нас. В общем, я не претендую, наверное, там сложнее. Но хотя бы для нас ведь можно было бы? И, главное, теперь понятно, почему!..

– Это вы сами пронаблюдали, молодой человек? Что ж, поздравляю с интересной гипотезой. Вполне возможно, что она верна. Сезонная температура есть функция положения полушарий по отношению к Небесному Огню… И эта функция ведёт себя именно так… Да, наверное, вы правы. Можно, определяя температуру обычным уличным термометром, измерить длительность годовых сезонов, определив, скажем… хм, тут получается некоторый произвол… скажем, считая, что для каждого сезона нужно отвести по равному интервалу температур. Допустим, летом максимальная температура плюс две трюжины градусов, зимой минимальная минус трюжина, весь интервал три трюжины градусов. Считаем условно, что лето – это то, когда от одной до двух трюжин градусов, весна и осень – когда от нуля до трюжины, зима – от нуля до минус трюжины. Нет, погодите! Тут заранее получается некоторая подтасовка в вашу пользу! Ведь летом и зимой температура сперва идёт от заданной границы к максимуму или минимуму, потом – в обратном направлении. Даже при такой же скорости изменения температуры, как весной и осенью, получается удвоенное время. Вот вам ваши четыре месяца и два месяца.

– Вот я дурак, – прошептал Антəм. Но Джотиш ещё не закончил обсуждение.

– Впрочем, на деле может оказаться, что лету и зиме нужно отвести больше четырёх месяцев. Тогда ваша гипотеза всё же верна. На самом деле нужно определять не длительность сезонов, она зависит от произвольной установки температурных границ. Интересно, насколько точно температура соответствует продолжительности дня и ночи. Считалось, что только очень приблизительно соответствует. Но, кажется, никто не занимался проверкой. Если бы со мной не случилось… э-э-э… то, что случилось, я бы посодействовал проверке и публикации вашей гипотезы. Впрочем, не уверен, что вы бы успели… То есть тогда из-за меня вы не были бы ограничены временем, как сейчас, но в связи с другим, до чего я ещё дойду, ограничены во времени мы все. Но я согласен, сезоны не совсем ни при чём, если вас это утешит. На самом деле всё это сейчас неважно, ведь длина дня и ночи была только примером. Я хотел сказать всего лишь, что сейчас температура поверхности Небесного Огня должна быть минимальной, 6584,5 градусов. Плюс-минус полградуса. Через год, а то и через два она должна начать повышаться. Трюжинный температурный цикл Небесного Огня на самом деле устроен не совсем так, как сезоны… Хм, я уже не уверен, что знаю, как они устроены… Во всяком случае, разогрев его поверхности происходит примерно четыре года – быстрее, чем охлаждение, которое занимает примерно девять лет. Физики придумывают модели, которые объясняют такое поведение, но чтобы описать в точности, пока не получается. А теперь они и не успеют, наверное… Впрочем, об этом я ещё не… В общем, понижения сейчас не должно быть. Пока оно небольшое, и непонятно, по какому математическому закону происходит, но не линейно. Когда я его заметил, оно составляло градус в неделю, через месяц – полтора, ещё через месяц – два с половиной градуса в неделю. Точнее, чем с точностью до полградуса, температуру измерить не получается. Это может быть любая нелинейная кривая, парабола, экспонента, что-то более сложное. Если предполагать, что эти значения, градус, полтора и два с половиной, точные (что, правда, вряд ли), то параболический закон приведёт к катастрофическому снижению на сто градусов через полтора года. Экспоненциальный даст те же 100° уже через 10 месяцев. Если даже предположить, что в последнем измерении максимальная, я подчёркиваю, максимальная ошибка в минус (что очень маловероятно), и там не два с половиной, а только два градуса, снижение получается линейным. Но и тогда уже через год температура окажется ниже нормы примерно настолько, насколько обычный минимум ниже обычного максимума, всегда разделявшихся несколькими годами! А что будет дальше?

– Но как же можно было отвернуться от таких результатов и счесть их попыткой устроить панику на ложном основании? – спросил устрашённый Антəм. – Надо же для этого как-то по-другому их объяснить?

– Да ну, делов-то, – цинично фыркнул Джотиш. – Спеўрадайр и сам Крыш решили, что там наверняка (наверняка!) две (две!) ошибки. Во втором измерении максимальная ошибка в плюс, т.е. там не полтора, а два градуса, а в последнем – максимальная в минус, там не два с половиной, а тоже два. Что было в первом измерении, уже не важно, что бы там ни было, оно уже успокоилось и вышло на полочку. Вот только очень маловероятно такое сочетание ошибок.

– Так надо же продолжать мерить, чтобы всё выяснить!

– Нет. Не надо.

– Почему?!

– Потому что это невозможно.

– ???

– Спеўрадайр предложил самому Крышу уничтожить опасную аппаратуру, и тот радостно согласился. Мерить стало нечем. Жалко: очень изящный был прибор. Не буду описывать, чтобы не расстраиваться. Последние его несколько вариантов, с увеличивающейся точностью, я сделал сам. Представляешь, они его разбили его ещё до моего осуждения и разжалования, так что у меня был соблазн в качестве мести поломать что-нибудь в последнем приборе, на котором работал Спеўрадайр. Не знаю, правда, осмелился бы я или нет, но к прибору подошёл. Так он оказался и так давно поломанным. Главный астроном уже много лет занимается не наукой, а общим руководством. А какими глупостями занимается сам… Впрочем, извини. Подписка подпиской, но ещё ляпнешь что-нибудь где-нибудь кому-нибудь.

– Но что же делать?!

– Юноша, у вас со страху ум помутился, – невесело засмеялся Джотиш. – Что мы можем сделать? Представьте, что вы – сам Крыш. Чего уж мелочиться. У вас вся власть, все ресурсы, вся наука и техника. И чего всё это стоит перед космическими масштабами катастрофы? Древние хотя бы запускали аппараты в космическое пространство. С помощью ракет. У нас остались только их небольшие ракеты, неспособные покинуть атмосферу. Разве что в большом секрете у опасников хранятся более мощные ракеты древних, не знаю. Но и древним не под силу было бы… я даже не знаю… переселиться на другую сферету? Собрать космический дом на орбите, переселиться в него и увести подальше от Небесного Огня на время вспышки, а потом, наоборот, подвести поближе, когда он почти погаснет? Не говоря о том, что нам, не знаю, как насчёт возможностей древних, не под силу создать такой дом… Мне даже трудно представить себе все его многочисленные совершенно необходимые и притом трудно обеспечиваемые свойства… Эта тактика, обсуждавшаяся в фантастических произведениях до того, как они стали неодобряемыми опасниками и самим Крышем, всё равно не годится в нынешней ситуации. Это – для вспышки или расширения звезды из-за перехода элахистонной реакции на другое горючее, с водорода на гелий. Звезда после этого чаще всего продолжает светить, хотя делается более тусклой. Но, насколько мы можем наблюдать, после анаистетонного взрыва от звезды ничего не остаётся. Даже облаков пыли и газа. Значит, остаётся только анаистетонный газ, обычный был бы заметен. Значит, этот космический дом должен суметь добраться до другой звезды, а для этого много лет поддерживать все нужды обитателей только за счёт собственного запаса энергии и продовольствия. То есть – в него нужно запихнуть не только население всей нашей Горы, но и окружающие долины со всеми растениями и населением, плодородной почвой и водой. Зная из книг древних о том, что для запуска одного килограмма полезного груза хотя бы на орбиту Сфереты нужно затратить примерно тонну высококачественного горючего, спрашивается, сколько нам понадобится времени, чтобы произвести его такое невообразимое количество? Как его делать, нужно ещё научиться, хотя образцы имеются. Впрочем, горючее малых ракет (он слегка содрогнулся, вспомнив своё знакомство с малой ракетой) может и не подойти… Не менее важный вопрос, из чего его делать. И есть ли на Сферете это исходное вещество, или его уже всё израсходовали древние? Далее, как сделать этот огромный дом достаточно прочным для старта, чтобы не получилось вот такого? – Он выразительно помахал культёй. – Вы ведь знаете, юноша, отчего наша Сферета – именно шар? – неожиданно переключился он на другую тему.

– Э-а… кажется… из-за закона непропорционального ослабления? – предположил Антəм.

– Правильно. И зря вы сомневаетесь. Но, если можно, подробнее.

– Ну… Когда кто-то или что-то, существо или предмет, увеличивается, его относительная сила и прочность уменьшаются.

– Что такое «относительная» сила и прочность? Относительно чего?

– Относительно его самого, как мерила силы и прочности, – припомнил Антəм. – Муравей легко тащит груз, во много раз превышающий его вес, а человеку это не под силу, хотя у него столько же конечностей. Если сделать стул высотой с башню, и на него сядет великан соответствующего размера, стул неминуемо сломается. А скорее, развалится под собственной тяжестью раньше. Да и сам великан будет беспомощно лежать и задыхаться под собственным весом, не в силах встать, чтобы сесть на этот стул. На ряд кирпичей можно положить ещё много рядов других кирпичей, и построить стену, и нижние кирпичи при этом не раскрошатся под её весом, но если на гору взгромоздить другую, обе расплывутся, как кучи песка, хотя могут быть сделаны из гранита. Ну а сферета, такая, как наша, под собственной тяжестью принимает форму жидкой капли, когда она падает и не испытывает сплющивающей силы реакции твёрдой поверхности. И вообще все космические тела шарообразны, в том числе звёзды. Разве что какие-то из космических тел могут быть сплющены быстрым вращением. Правда, иногда из космоса прилетают камни, и они, если долетают до поверхности, не обязательно имеют форму шара, но они как раз не так велики, чтобы…

– Всё верно, всё верно, вы хорошо учили физику и астрономию, – похвалил Джотиш. Он был доволен тем, как ловко подвёл беседу к нужной мысли. – Представьте себе теперь дом размером с нашу Гору. Будет ли он прочным? Уцелеет ли при старте? – Он опять выразительно помахал культёй. И помрачнел. Мысль была высказана, и мимолётное хорошее настроение улетучилось. – Если же ограничиться небольшой частью населения – чтобы начать почти с нуля на другой сферете, у другой звезды, если повезёт найти такую звезду с пригодной для жизни сферетой на орбите… Счастье ещё, что древними опровергнуты воззрения, согласно которым ракета не может двигаться быстрее скорости света¹⁹. Но всё равно это проект не для наших возможностей. Потом, вы знаете, что такое генетическое вырождение замкнутой популяции?.. Вижу, знаете. К тому же небольшое общество, отделившееся от большого, вряд ли в силах поддерживать знания и умения на том же уровне, какой был в большом. Тому примером, кстати, наша Гора. И прочие поселения – в сравнении с древними. У нас почти нет контактов с другими обитателями Сфереты, только редко, по радио, и, насколько нам известно, все те поселения не столь велики, как во времена древних, когда населена была чуть ли не вся поверхность Сфереты. И вот результат – нигде уровень знаний древних не сохранился… Какие-то жалкие остатки, обрывки… Случайно уцелевшие – если они не необходимы в повседневной жизни. Да и в ней тоже… Цивилизация тоже состарилась, как наша звезда. Вместе они и погибнут.

Антəм молчал.

– Если вы теперь снова спросите меня, что же делать, я пожалею, что рассказал вам. Вы сами можете ответить на этот вопрос. Держаться мужественно. Чтобы не портить последние мгновения жизни себе и окружающим. Завершить важные дела. Или пренебречь ими, если они сделались не столь уж важными, или на них всё равно не хватит времени. Сказать те слова, которые откладывали на более удобный случай, тем, кому собирались их сказать. Помолиться Священному Небу о том, чтобы Небесный Огонь в момент вспышки был над головой, а не на той стороне Сфереты, тогда гибель, скорее всего, будет мгновенной, а вот масса Сфереты может задержать её, растянуть и сделать более мучительной. Что ещё? Некоторое время я думал над проектом собрать в каком-то очень миниатюрном виде накопленные знания и приготовить ракету с ними, на случай как раз такой вспышки, на другой стороне Сфереты, чтобы запустить её прочь в её тени. Когда Сферета растает, как сахар в кипятке, ракета освободится от её притяжения и может улететь. Для других цивилизаций, понимаете? Но это глупо. Не говоря о том, что знания так плотно не упаковать, а ведь от древних остались огромные библиотеки, в том числе в виде кристаллов необыкновенной ёмкости, с большинства из которых мы уже не умеем считывать информацию… Дело даже не в том. Можно было бы попытаться сберечь хоть что-то… Но потоки анаистетонного газа настигнут все объекты в системе Небесного Огня, состарят всю материю, которая пока ещё не достигла той степени усталости, как его собственная. В анаистетонный газ превратится и Сферета, и запущенная ракета. Мы никогда не видели никаких следов на месте такого взрыва – там, в мало населённой звёздами местности этот вид смерти звёзд преобладает над другими и вообще довольно часто происходит, так что мы видели его трюжины раз. Иногда достаточно близко, чтобы заметить сферету величиной с нашу. Более того, у некоторых из этих звёзд были спутники и гораздо больше Сфереты, и на гораздо более далёкой орбите. Ни один из них не уцелел. Нам надо было думать раньше. Видимо, ещё во времена древних. Может, они могли бы – сильно заранее! – что-то куда-то отправить. А сейчас на это нет ни сил, ни времени. Что касается возможности спасения цивилизации, думаю, это и им было бы не под силу – даже в период наивысшего расцвета. Нам известны звёзды, сплющенные от быстрого вращения, извергающие из полюсов потоки раскалённого газа²⁰. Но его скорость недостаточна, чтобы улететь далеко от звезды, он только образует вокруг неё туманность. Если представить себе цивилизацию, овладевшую силами космического масштаба, может, ей удалось бы заставить звезду фонтанировать только одним полюсом и притом гораздо сильнее; такая звезда могла бы покинуть галактику, поставляющую ей анаистетонный газ, и её элахистоны перестали бы стариться. По крайней мере, так быстро. Потому что, очевидно, элахистонный газ заполняет весь видимый космос, вплоть до дальних галактик, иначе видимый космос не был бы видимым. Ведь свет, который мы видим – волны этого газа. Но, может, его плотность в межгалактическом пространстве намного ниже? Вот только со снижением мощности поглощаемых потоков анаистетонов звезда перестанет удерживать возле себя обитаемый спутник. Такой способ бегства от опасности, вместе со звездой, не годится. Меньшая энергия потребовалась бы на то, чтобы увести сферету от обречённой звезды обратно в галактику, где выбрать себе звезду помоложе. А в дороге снабдить её искусственным освещением – небольшим спутником с запущенной на нём элахистонной реакцией. Если она может поддерживаться у такой маленькой звезды, как спутник сфереты. А обойтись без света мы не можем по очевидным причинам²¹. И непонятно, с помощью каких двигателей перемещать, например, нашу Сферету? Как их к ней прикрепить? Помня о том, что в космических масштабах она всё равно что жидкая… да и любые фермы или тросы соответствующей величины не будут иметь никакой прочности… Идите, юноша, я устал и хочу поспать. Может, и глупо спать, когда осталось так мало времени, но ведь и от бессонницы не будет пользы. Спасибо за то, что меня терпеливо выслушали.

Антəм ушёл, пожелав про себя Джотишу увидеть во сне, что у него по-прежнему четыре руки, не разбитый прибор и никакого изменения температуры Небесного Огня он не показывает.

Вопросы теологии

Они больше не разговаривали на эту тему – Джотиш не хотел. А Антəм не мог придумать, как ни старался, какого-нибудь мало-мальски жизнеспособного проекта, хотя бы при самых благоприятных условиях, и не хотел позориться пустыми восклицаниями. Типа «но ведь надо же всё-таки что-то делать!».

Конечно, он мог ночью, перед тем, как заснуть, представить себе, как, захватив с собой какие-то интеллектуальные сокровища (какие и где их раздобыть – укажет Джотиш), он улетает на ракете с… ну, скажем, с дочкой Мастера Пускателя… Которую, правда, видел и слышал только один раз, давно и случайно, крайними фасетками глаза, в распахнутое по летнему времени окно жилища мастера, когда она ругалась с, наверное, кухаркой, а он пробегал мимо по какому-то срочному поручению. И подозревал, что за прошедшее время ни внешность, ни характер её не улучшились. Но ведь если взять именно её, задача добывания ракеты со склада древних, можно сказать, решена, разве нет?

А о какой ещё спутнице в своей ракете он мог фантазировать? (Если оставить проблему с самой ракетой в стороне. Мечтать так мечтать!) Некоторые ученики (средние; младшим было не до «этих глупостей») перед сном хвастали о своих встречах с женщинами, да только они наверняка врали. Во-первых, дом Мастера Пускателя расположен вблизи пусковой и Проклятого ущелья, с нежилой стороны Горы, и, хотя дорога туда есть, до жилых кварталов идти по ней далеко. Как бы они незаметно отлучились так надолго? Слегка быстрее немного подняться до кольца жилищ опасников вокруг башни самого Крыша, обойти вокруг них до той стороны Горы и спуститься. Но возле опасников наверняка нарвёшься на патруль и попадешь совсем не туда, куда хотел. Но главное, женщин слишком мало. По одной на квартал. Чтобы с ней хотя бы познакомиться, наверняка очередь. Из которой легко вылететь за любой проступок. И так далее. И только для своих. Неужели, скажем, рабочие поделятся своей женщиной с какими-то подростками, притом не своего квартала? Да они им сходу набьют морду за такую наглую просьбу. Тем более – за попытку пробраться и познакомиться с ней тихой сапой! Торговцы, конечно, за деньги и мать родную продадут, да только – откуда у учеников такие деньжищи, которых они наверняка запросят? Крестьяне, поставляющие на Гору съедобные растения, не дураки своих женщин на рынок привозить, а живут они в долине, слишком далеко, чтобы туда незаметно сбегать. И тоже – с чего бы у них было больше женщин и они были бы более доступными? В общем, всё это неправдоподобный трёп. Что-то вроде сказок на ночь. Шёл по пустым (почему-то) кварталам, вдруг встретил женщину (без сопровождения), на неё напали, он всех раскидал, она была так благодарна… Не смешите мои тапочки для тараканов.

Что касается проблемы, на которую указал Джотиш, что скорость малой ракеты недостаточно велика, так что её надо запускать прямо перед тем, как в потоке анаистетонов растает Сферета, а тогда поток догонит и ракету, то у Антəма была идея решения. Ведь когда-то были многоступенчатые ракеты для выхода в космос. Значит, надо к основной ракете, с пассажирами, библиотекой, инструментами и запасом продовольствия, привинтить по бокам ещё шесть ракет. Больше не уместится, но, авось, шести хватит. Запустить их двигатели одновременно с помощью разветвлённого кабеля. В места соединения ракет заложить взрывчатку, которая отбросит вспомогательные ракеты, как только у одной из них кончится горючее. У остальных его тоже останется в этот момент мало. Тут же запустить двигатель основной ракеты. Наверное, изнутри это можно сделать и без кабеля.

Конечно, это только идея. Не проект. Много неясных деталей. Как организовать срабатывание взрывчатки? Как рассчитать заряд, чтобы разрушить только соединение ракет, но не повредить основную ракету? Ведь соединение должно быть прочным! Он только что видел, что бывает, когда при старте ракеты что-то присоединено к ней непрочно, до сих пор кошмары снятся, где в роли отказника он сам. И много ещё сомнительных деталей.

Об идее Антəм не сказал даже Джотишу. Надо же предвидеть последствия своих поступков. А что получится, если рассказать? Действительно, полететь без ведома и помощи Мастера Пускателя не получится. И без самого Крыша тоже вряд ли. Так и так кто-то ему донесёт в процессе, если сам Мастер Пускатель не доложит. Но помощи от них, пока они не поверили Джотишу, тоже не дождёшься. А если и когда поверят… и если ещё останется время… и его идея станет проектом… и будет осуществлена… на что очень мало шансов… в ракете улетит сам Крыш, и, кто знает, может, при нём даже дочка Мастера Пускателя. Или сам Мастер Пускатель. Но точно не Антəм. В общем, идея только для бесплодных фантазий, наподобие баек учеников о сексуальных похождениях…

Итак, ни о катастрофе, ни о спасении от неё они не разговаривали. Но Джотиш без труда находил другие темы для беседы. Хотя они и казались Антəму мелкими по сравнению с картиной скорой и неотвратимой всеобщей гибели, он легко увлекался и забывал – или почти забывал о ней. Что-то, конечно, маячило на краю сознания, окрашивая беседы мрачной торжественностью. Да ведь для самого Джотиша все беседы были беседами на краю смерти. Состоится ли предсказанная им катастрофа или нет, а волосы у него уже начали выпадать, свидетельствуя о том, что болезнь опасного золота его не пощадила.

Самым интересным из этих отвлекающих тем был рассказ астронома о его контакте с подземниками. Не потому, что за контакт и рассказ о нём можно было ожидать суровых мер со стороны опасников. Понятно, это теперь рассказчика не беспокоило. Но, во-первых, считалось, что под Горой живут бесы. А там, оказывается, люди. Во-вторых, какие дела могут быть именно у астронома – с подземниками? Уж чем-чем, а астрономическими данными мог делиться только он с ними, но не наоборот. А тогда зачем ему?..

Но оказалось, что Антəм плохо знает астрономию. Датчики для некоторых редких очень высокоэнергетических либо мало взаимодействующих с материей космических элахистонов – не тех, что участвуют в элахистонной реакции, дающей энергию звёздам, и являются структурными единицами стигмонов, а других – нужно ставить именно в подземной пещере, чтобы не мешали другие элахистоны, более распространённые. Успехи подземников в наблюдениях за этими космическими частицами неоспоримы. И да, это тоже часть астрономии. Кроме того, техника у подземников развита не хуже. Некоторые хитрые детали прибора для измерения температуры поверхности Небесного Огня, ныне, увы, уничтоженного, Джотиш, беспокоившийся о своём интеллектуальном праве на прибор, втайне заказывал у них. Ну и вообще – интересно же поговорить с людьми, которые точно не смогут донести опасникам об этом разговоре!

Сам контакт получился случайно. Джотиш исследовал глубокие пещеры, подбирая место для датчика тех самых мало взаимодействующих элахистонов… а потом этот датчик ему не понадобился, у подземников уже давно были гораздо лучшие, чем он тогда проектировал…

Но Джотиш понимал, что Антəм не слишком интересуется редкими элахистонами. Может, они бы его заинтересовали, если бы не приближение глобальной катастрофы. А может, и нет. А вот на философские и теологические темы поговорить было уместно. Подземники были потомками тех же древних, что наземники. Но их верования оказались как бы зеркальным отражением привычных. На поверхности живут бесы и их слуги, бывшие люди, в Горе – настоящие люди. Где-то ещё выше поверхности, в Небесах, располагается то, что здесь называется ад и помещается глубоко под землю. Там живут небесники и отбывают после смерти наказание злодеи. А вот глубоко под землёй – как раз то, как здесь характеризуют Небеса…

На самом деле – ничего удивительного. В книгах древних описано много религий, овладевших людьми разных местностей в разное время. Можно среди них найти и такие пары зеркальных отражений²².

Интересно, что в обеих религиях высшим существам приписывается баснословное богатство. Только наверху считается, что у небожителей столько золота, что они потеряли ему счёт, потому что их золотой запас ежедневно удваивается, а если часть его время от времени взрывается, то их это мало волнует. Подземники приписывают глубинным существам владение особо стабильным золотом, которое никогда не взрывается. А у небесников, по их понятиям, золота нет вообще, всё давно взорвалось. Надо сказать, они знают об этом свойстве золота и всех тяжёлых металлов на поверхности, отчасти это определило их картину мира. У них самих золото гораздо более стабильно, чем на поверхности, но подвержено той же порче. Тяжелеет и делается опасным, только медленнее. И тоже преимущественно ночью, под действием того же потока анаистетонов, притягиваемых Небесным Огнём. Но отчасти поглощённого горными породами над жилыми пещерами подземников, которые стараютсяпритом хранить золото в самых глубоких шахтах. Аналогично и зеркально, в самой глубокой пещере живёт их главный управляющий, которого зовут Опора, На Коей Всё Держится. Это и имя, и титул. Они не рассказывали, есть ли у них опасники, которых все боятся. То ли их нет, и тогда им можно позавидовать, то ли боятся так, что не рассказывают даже с гарантией, что до тех не дойдёт. А так, в общем и целом, жизнь там похожа на нашу.

– Как же так? – удивился тут Антəм. – Они же вынуждены обходиться без света Небесного Огня! Как же фотосинтез? Да и растениями они не могут питаться, ведь и им не выжить без Небесного Огня! Если даже представить себе, что это возможно – не заболев, заменить половину пищи удвоением другой половины.

– Всё не так плохо, – объяснил Джотиш. – У них есть шахты в труднодоступных местах. На поверхности труднодоступных. Там установлены зеркала, которые направляют свет Небесного Огня в шахту при любом его положении на небе. Под этим светом выращивают растения, и сами подземники время от времени подставляют под лучи тело. Шахт не так уж мало: подземники расселились по более широкой территории, чем мы – не только под нашей Горой, но и под соседними, от которых нас отделяют долины. Кроме того, некоторые растения, на самом деле грибы, как-то обходятся без света, заменяя его какой-то химией. Не знаю, как, я не агроном, а астроном. Но они там выращивают много грибов и едят их, восполняя недостаток обычных растений. Кроме того, я подозреваю, хотя они об этом не говорили, возможно, у них попросту есть выходы в какие-то другие долины, за соседними горами, о которых мы не знаем, так что они могут оказаться не такими уж подземниками. В конце концов, выходить за растениями можно и ночью, если свет Небесного Огня для них слишком ярок. Или в пасмурные дни. Или в каких-нибудь масках. – Он помрачнел, и Антəм, будто подглядев его мысли, как наяву увидел отступника на площадке возле ракеты, прикованного к ней за руку и в чёрном колпаке вместо лица. – И есть у меня ещё некое, может быть странное, предположение, – продолжал Джотиш после небольшой паузы. – Не торгуют ли они, вот так вот запросто, с нашими же наземными крестьянами? Те могут, собственно, даже не знать, кто они такие! А что из Горы приходят – велика ли разница, с Горы или из Горы? Сами они в таких шалашиках живут, что по сравнению с ними наши наполовину врезанные в склон каменные жилища тоже можно считать пещерами. Да у нас и так многие хозяйственные помещения внутри Горы расположены. А что там света маловато, так мы там не так много времени проводим. Но крестьянам откуда знать? Все мы для них, жителей долины, люди Горы.

– Как просто! – восхитился Антəм такой элегантной гипотезой. – Но неужели тогда никто бы об этом не узнал? Опасники…

– Так они, может, и знают, откуда нам-то об этом знать? – парировал Джотиш. – Им невыгодно сообщать всем, что есть какое-то ещё людское поселение буквально рядом, под ногами. И незачем подвергать умы соблазну. Лучше пусть будет единственная точка зрения на теологические воззрения. Устраивать же свару и пытаться выгнать подземников из под нашей Горы… ну… я бы на их месте поостерёгся. Конечно, мы можем пробурить шахты или найти имеющиеся. Да вот я же как-то забрёл на их территорию. И можно накидать им какой-нибудь гадости. Отравить воздух, устроить обвалы… Но ведь они тоже могут всё это делать. И если для нас это была бы во многом война вслепую, то они могут исподтишка обнаруживать фундаменты наших зданий и обрушивать их целенаправленно. Скорее они сживут нас с Горы, чем мы выживем их из-под неё. Лучше делать вид, что мы о них не догадываемся.

– А они не нападут первыми, как вам кажется? – поинтересовался Антəм.

– Да им, вроде, незачем. Занять наше место они не могут, яркий свет им не нужен. Мы им ничем не мешаем. Я так понял, между нами и ими есть нейтральная зона – пещеры, которые никто из нас не использует. Нам они не нужны, а они их избегают, чтобы с нами не сталкиваться. А если случайно столкнутся, стараются сделать вид, что они тоже с поверхности. Ну, не знакомые, так ведь кто из нас знает всех жителей Горы. А кстати! – Джотиш, вроде, собирался окончить беседу, но вдруг ему как бы пришла в голову мысль. – Вы сами, юноша, не хотите с ними познакомиться?

– Зачем? – удивился Антəм. – Не надо… Опасников опасаюсь, и с ними не знаю, о чём разговаривать, да и до того ли сейчас? – Что он подземников побаивается тоже, он не сказал.

– До того ли сейчас, чтоб опасаться опасников? – усмехнулся Джотиш. – Дело в том, что я заинтересован в таком контакте. Не хотите с ними беседовать – не надо, но я прошу рассказать обо мне. Что сочтёте нужным. Не прошу изображать меня героем, просто расскажите. Главное, собственно, не обо мне, а о катастрофе. Они, понимаете ли, тревожатся – ждут окончательного результата – я им предварительные предоставил. Мне кажется, это будет справедливо: я рассказал вам, а вы передайте им. И я буду вам очень благодарен. Тяжело сознавать, что из-за этих мерзавцев, Спеўрадайра и самого Крыша, извините на опасном слове, никто так ничего и не узнает. Может, это тщеславие? Хочется, чтобы хоть на то короткое время, что нам осталось, знания, которые я добыл, пусть даже такие страшные, не канули безвестно…

– Погодите… – до Антəма вдруг дошло. – Вы хотите сообщить им свои результаты потому, что теория Ацукосабу, которую они подтверждают, оттуда, снизу? Вы потому и сказали, что не можете познакомить меня с Ацукосабу, что он живёт под Горой?

– О! – восхитился Джотиш. – Вот и для вас нашлась причина передать подземникам мои результаты! Может, познакомитесь с автором теории, которую эти результаты подтверждают!

– А я их найду? – вдруг засомневался Антəм. – Я очень давно был в незаселённых пещерах. И не один, а с другими учениками. И плохо ориентируюсь в лабиринтах.

– Найдёте, это не сложно. Нужен тот вход в пещеры, что у самой обсерватории. Её-то отовсюду видно! А там я метки на стенах нарисовал, чтобы не вспоминать каждый раз, на какой развилке куда поворачивать.

В Преисподней

Действительно, несложно, – думал Антəм, продвигаясь по пещерам на следующий день. – Отметки очень чёткие, препятствий почти нет. Забыл светильник, болван, так сразу как вошёл, пожалуйста, он самый. Как для меня приготовленный, хотя, конечно, это он для себя оставил… Так, а тут куда? Ага, вижу…

Подземники и впрямь тревожились. То ли о результатах, как думал Джотиш, то ли о нём самом. Один из них ждал на условном месте. С облегчением поприветствовав Антəма, он взялся проводить его – чтобы добраться быстрее – короткой дорогой. И они полезли по жутко извилистому и тесному ходу. Что он ещё и разветвлялся всё время, ладно, авось, проводник знает, какое ответвление выбрать. Выбирал он, ни секунды не сомневаясь, что Антəма успокаивало. Хотя сам он в этом трёхмерном лабиринте сбился бы на второй развилке. Извивался этот лаз не только вправо-влево, это бы ладно, а то и вверх-вниз. Чуть ли не вертикально, казалось Антəму. Они то карабкались вверх, причём ноги всё время соскальзывали с мокрых камней, наклонённых под всевозможными неожиданными углами, то осторожно сползали вниз, то с трудом протискиваться, боясь застрять. Проводник проделывал всё гораздо ловчее, чем Антəм, хотя был низеньким и толстым. И, видимо, младше Антəма, голос у него был писклявый. Довольно редко им удавалось просто идти рядом, тогда Антəм старательно отводил глаза – нехорошо пялиться на того, кто, может, с голода опух. Хотя Джотиш и рассказывал, что у подземников не так уж плохо с питанием, но это ведь он их рассказы передавал, а они, может, из гордости не хотели… Тут он стукнулся головой – хорошо, что не глазами! – о низко нависший бугристый потолок туннеля и посторонние мысли из неё буквально выбило. Нельзя отвлекаться от дороги. Вроде бы даже и заметил препятствие, и нагнулся, но – почему-то недостаточно низко… Это незначительное происшествие так уязвило его, что он никак не мог перестать о нём думать. – Наверное, – решил он, – мне стыдно предстать неловким болваном перед чужаком. А что тут такого? Посмотрел бы я на него наверху! Небось, в большой комнате продвигался бы по стеночке мелкими шажками. Впрочем, нет, вру, большие залы тут тоже есть, только в этой норе не встречаются. Пока я сам спускался, пару раз в таких оказывался. Но вот как бы он прошёл просто по открытому месту? Наверное, с трудом преодолевая страх упасть в небо. Но не могу его в этом винить. Я и сам теперь на небо смотрю с опаской. Запуск этот жуткий. Потом новости о Небесном Огне. – Антəм даже о стыде за свою неуклюжесть забыл. – Кто знает, как дальше будет падать температура? И ведь не померить теперь. Только кретин выкалывает себе глаза, завидев впереди пропасть, – подумал он, страшно сказать, о самом Крыше. – Может, на градус – на два – на трюжину – на хох – и бабах? И всем конец. – Он всерьёз задумался. – Мало ли что пока отклонение от обычной температуры небольшое. Анаистетонный взрыв – не элахистонный, при котором температура намного отличается от нормальной, причём в плюс, а не в минус. Может, он происходит при почти нормальной температуре? Что-то там, в элахистоне, крутится, как часы, в которых самые маленькие шестерёнки – анаистетоны. Или нет, шестерёнки – афикноменоны, а уже те сделаны непосредственно из анаистетонов. Как говорил Джотиш, вихрь. Но анаистетонов-то всё прибавляется, шестерёнки становятся толстыми, массивными, а запас вращения у них всё тот же, они замедляются, замедляются… и – не могут дальше существовать. Рассыпаются на анаистетоны. Потому что – неизвестно почему, т.к. неизвестно устройство всего этого – они удерживают анаистетоны только с помощью этого самого движения. Пусть хотя бы и правда афикноменоны – это анаистетонные вихри. И кто знает, когда скорости вихрей не хватит удерживать массу? Насколько у них большой запас устойчивости? Насколько сильно на температуре, которая всего лишь признак, а не причина распада, сказывается близость к неустойчивости, чтобы по ней судить? Когда всё рухнет?!.

– Вы – не Джотиш, – сказал вместо приветствия пожилой подземник, в дом которого они – наконец-то! – дотащились. Видимо, довольно важная шишка: хорошо одет и полон чувства собственно достоинства. Но войти пригласил – что уж на улице выяснять отношения. – Тем более, – подумал Антəм, – неизвестно, в какие неприятности тут можно попасть за контакт с нами, живущими на Горе, слугами воображаемых бесов.

Уже по оформлению входа в дом было видно, что тут живёт не простой человек. Хоть и на краю обширной жилой пещеры, зато украшен резьбой по камню, и размеры впечатляющие, арка в полтора человеческих роста высотой, и шириной – двоим легко пройти, не сталкиваясь боками, а для выдолбленного в скале жилища одно это говорит о богатстве и высоком положении владельца дома. Внутри тоже оказалось довольно просторно. А что на краю, так, может, тут вообще нет никакого престижа в нахождении в центре. Случись какой обвал, прежде всего разрушенным окажется свод пещеры именно в центре, разве нет? По краям-то он на стены опирается. Впрочем, незачем судить о том, чего совсем не знаешь.

Войдя, хозяин дома привычно взялся за ручку ворота, приводящего в движение механизм подкрутки домашних светильников. Антəм сразу обратил внимание на то, что светильники двойные. Кроме привычной для него голубоватой шаровой молнии величиной с горошину, дающей резкий, неприятный для глаз свет, правда, с толикой питательного ультрафиолета, в колбе каждого светильника крутился, охватывая голубую горошину кольцом, жёлтый бублик, добавляющий свой не такой ослепительный свет, отчего освещение делалось очень похожим на свет Небесного Огня. – Кажется, – подумал гость, – они тут сохранили больше знаний древних, чем мы. Про такую двойную шаровую молнию я читал, но чисто внешнее описание. Как её сделать, мы наверху не знаем. Голубая-то везде используется. Даже над башней самого Крыша по ночам горит одна большая, для освещения и как символ цивилизации. Хотя какая уж там цивилизация! Древние запрягали электрические вихри в повозки…

Антəм рассказал, почему Джотиш никогда больше не придёт.

Хозяин был сильно расстроен, но проводник напомнил ему о гостеприимстве, и они продолжили разговор за едой. К удивлению Антəма, поляна со съедобными растениями находилась хоть и в доме, но была освещена настоящим светом Небесного Огня! Всё же его свет всегда можно отличить от подделки. Видимо, он попадал в пещеру посредством шахты и зеркал, о которых рассказывал Джотиш. Приятная традиция впитывать лучистую энергию, одновременно подкрепляясь растительной пищей, причём прямо с земли, сохранилась, оказывается, и здесь! По крайней мере, у лиц с высоким социальным статусом. Сомнительно, чтобы такая роскошь могла быть общедоступной. Но Антəм был очень обрадован: войдя в пещеру, он засомневался, что ещё увидит дневной свет когда-нибудь в жизни.

Во время еды последовали взаимные представления. Хозяин заинтересовался его именем, и Антəму пришлось объяснить, что его имя на языке древних означает «последний»²³. Мастер Пускатель решил после него не брать других учеников. С самим Антəмом это никак не связано, не подумайте, что он доставлял так много хлопот, что как-то повлиял на это решение. Просто к тому времени мастер устал.

Хозяин дома представил пухлого проводника. Того звали Найка. Что?!. Невозмутимость, воспитанная Антəмом в себе вместе с осторожностью (осторожность помогала не попадать в неприятности, а невозмутимость – увёртываться от наказания, если всё же попал), помогла ему не вытаращиться на проводника… проводницу… всеми фасетками глаз. Девушка! И имя женское! (Что бы оно ни означало²⁴, не могли таким именем назвать мальчика). Антəм растерялся. Он сам не знал, что сейчас чувствует. Кто бы на его месте мог ожидать, судя по тому, как решительно он… она отправилась по головоломному пути в пещере… и шла по нему гораздо ловчее, чем он… и что девушку, представляющую такую ценность для общества, вообще отпустили в столь опасное место… на встречу с неизвестно кем… Или у них нет такого перекоса в численности полов? Кажется, у древних он тоже был не таким большим, как сейчас у нас, на Горе… – думал он, вежливо наклоняя голову.

Найке понравилась его сдержанность. Она понравилась ей ещё при знакомстве, когда он принял её за толстенького мальчика и не выказал обычного презрения к мальчику, похожему на девочку. У старших к презрению часто добавляется ещё и нехороший интерес: женщин мало… Но Антəму-то откуда было знать, какие пропорции тела у подземников обычны – может, они все тут низенькие и толстенькие? А когда он узнал имя – и опять проявил сдержанность, это понравилось ей ещё больше. Не он первый так обманулся. И реакция прочих обычно её не радовала, какая бы она ни была. Удивление от сюрприза, злость на свою слепоту, а главное – паника и стремление убраться подальше. (Вообще-то женщины не только полнее, но и ростом больше, чем мужчины. Если рост даже меньше, это точно несовершеннолетняя. Значит, абсолютный запрет на связь, чтобы не повредить ценную единицу генофонда. Значит, лучше смыться. А то – мало ли что могут учудить безумные инстинкты?)

Антəм проявлений безумных инстинктов в себе не чувствовал, а местных обычаев не знал. Ещё оскорбишь хозяев ненароком, и испортишь безобразной сварой, может быть, последние дни жизни, своей и их. Вообще перед грядущей гибелью стали менее важными все обычаи. Даже те, что давно превратились в безусловные реакции: подчиняясь чувству стыда, не отправлять на публике естественных надобностей по очистке организма. Чихать и кашлять – только оказавшись в одиночестве, чтобы не распространять возможных вирусов. И так далее. Впрочем, испражняться на публике или обчихать собеседников Антəма по-прежнему не тянуло, а поболтать с девушкой, пускай несовершеннолетней, было бы интересно. Потому что необычно. В смысле, уже зная, что она – это она, и не в обстановке пещеры, где того и гляди, разговаривая, треснешься башкой или провалишься в неизвестные глубины к бесам. Он всегда сомневался в общепринятой доктрине, что сознание женщин устроено совсем не так, как у мужчин, а ума у них то ли вовсе нет, то ли очень мало. Такая версия была мужчинам выгодна и потому сомнительна. А тут можно проверить самому – ведь, похоже, хозяин дома не видит в госте опасности для неё? Уж наверно, она отправилась в условленное место встречать его… пусть не его, а Джотиша… по его поручению, а если даже по собственной инициативе, то получив разрешение.

Сам хозяин дома с извиняющейся улыбкой представился как Священный Палач. И пояснил опешившему гостю, что личного имени на его должности не положено. Насчёт же самой должности – пусть у гостя не возникает ненужных ассоциаций. Её название сильно устарело. Когда-то считалось, что под землёй надо жить до того времени, причём очень скорого, как верхние вымрут сами или будут сожраны бесами и небесниками. Останется, может быть, добить или взять в плен немногих уцелевших. Методы этих будущих военных действий и необходимое оружие… а также технологию его производства… разрабатывал Священный Палач. Священный – потому что это всё дела религиозные. Или, скорее, тогда так считалось. И первоначально для этой должности предполагалась и будущая основная обязанность – возглавить поход наверх. С тех пор «командовать» всё более гипотетическим походом наверх нашлись другие желающие, главный офицер, главный военный советник Опоры, На Ком Всё Стоит, главный военный советник главного офицера… Сам поход отодвинулся в неопределённое будущее, потому что жизнь внизу наладилась… В общем, ныне его должность обозначает главного по всем технологическим разработкам. С уклоном в сторону оружия. Но и этот уклон с годами делается всё меньше. Опасные конкуренты за пищу не рискуют пересекать границы обитаемого подземелья, войн тут, внизу, не было никогда, какой-то арсенал для священной войны создан и, вроде, не нуждается в усовершенствовании. Есть разведка, которая докладывает о том, что у вас наверху точно так же нет никакого прогресса в вооружении. Только вот и обещанного вымирания не наступает, и будет ли оно когда-нибудь, неизвестно.

Тогда Антəм рассказал об ужасном открытии Джотиша. Вымирание будет вот-вот. Но будет оно всеобщим. Так получается.

Ошеломлённые хозяева, забыв о еде, засыпали его вопросами. Антəм, слегка угнетённый ролью зловестника, но и гордясь своей большой, хотя и случайной и сиюминутной значимостью, отвечал, нагло продолжая оставаться в луче света, хотя по всем обычаям давно пора было поблагодарить и выйти с лужайки. Ведь не то чтобы его пребывание на ней ничего не стоило хозяевам. Хотя он уже не питался зеленью, но, оставаясь в луче света, заслонял от него траву.

Рассказал он, между прочим, и о своих рассуждениях и сомнениях о связи между температурой и временем взрыва – о том, что эта зависимость на самом деле неизвестна. Что очень тревожно.

Местные приняли в обсуждении живое участие. И к его соображениям добавили, что, если поток анаистетонов от Небесного Огня уже появился, то какая-то часть материи звезды уже рассыпается. Скорее всего поверхность состарилась больше всего, ведь на неё и приходится поток анаистетонного газа со всех сторон. Должно быть и перемешивание, тем более что стареющая материя тяжелее обычной, а изнутри свежие порции выносит тепловым потоком. Однако звезда большая, перемешаться целиком ей долго. Но ведь, по идее, при распаде должна выделяться энергия, а температура падает. Значит, температура зависит сейчас от двух разнонаправленных факторов, и то, что она меняется всего на несколько градусов, говорит только о том, что один из них немного превалирует, но ничего не говорит о силе обоих. Наверное, процесс торможения движения афикноменонов сопровождается понижением температуры, и он сейчас поглощает энергии чуть больше, чем её выделяется при их распаде, но никаких количественных характеристик из этой догадки не извлечь. Тем более, не рассчитать остающегося срока. Сравнение потока анаистетонов к звезде и от неё тоже ничего существенного не позволит оценить.

Увлёкшись обсуждением, Антəм назвал, между прочим, анаистетоны «последними структурными единицами материи». Неожиданно ему возразила Найка.

– Сохранившиеся у нас книги древних содержат сведения о более глубоком проникновении в структуру материи, – сказала она. – Есть ещё четыре уровня. Минимум. Причём соотношение размеров на каждом шаге то же самое, четвёртый порядок трюжины. И соотношение количества сортов: каждой частицы примерно хох сортов, при этом из трюжины из них состоит весь хох сортов частиц большего размера, а остальные участвуют во всяких взаимодействиях или пребывают сами по себе.

– Ещё четыре уровня?! – поразился Антəм. – Какие?

– Анаистетоны, частицы пятого структурного уровня, размер которых 13^–24 рнр (размахов нижних рук), состоят из атетонов²⁵, размер которых 13^–28 рнр. Атетоны на языке древних «нелокализованные». Они состоят из асоматонов²⁶ размером 13^–32. Это на языке древних «бестелесные». Те состоят из акинетонов²⁷ размером 13^–36. На языке древних «неподвижные». А уж те состоят из аделонов²⁸ размером 13^–40. То есть из «непостижимых». Всего девять уровней, начиная со стигмонов, из которых непосредственно состоят все химические вещества. На самом деле древние считали, что вполне возможны ещё и ещё структурные уровни. Думаю, они подозревали, что всё делится бесконечно. Но прямо этого не сформулировали. Однако заготовили для многих названия. Но не сразу скопом, а постепенно, развивая какие-то теории, как из одних частиц складыватся другие. Наверное, из-за этой постепенности многие из названий всё же предполагают конец деления, причём именно на данной стадии. «Неразрезаемый» атомон, «первичный» протон, «не имеющий частей, бесчастный» амерон, «не подверженный воздействию» апатон, апатичный, забавно, правда? – Найка хихикнула. – «Неделимый» адиайретон, «неразделённый» диниременон, «твёрдый» стереон… Но существование всех этих частиц они не сумели подтвердить экспериментами. А до нас и соответствующие теории не дошли. Только краткое описание.

– А те девять уровней, значит, они смогли подтвердить экспериментами?

– Они так считали.

– А какие это были эксперименты?

– Увы, об этом книг не сохранилось. Да это и были, скорее всего, не книги, а кристаллические носители, которые мы сейчас не сможем прочесть. Даже если найдём и выковыряем из тех ювелирных украшений, в которые они, скорее всего вставлены. – на самой Найке, обратил внимание Антəм, нет никаких драгоценностей. Надо думать, полагает их ношение кощунством. Забавно. – Если они сохранились, то, скорее всего, именно в таком виде. И, кстати, если их подвергли огранке, то, скорее всего, повредили данные. Их, вообще-то, могли повредить уже при извлечении камней из горной породы и разделении друзы на отдельные кристаллы. Да-да, есть намёки: древние не вставляли кристаллы в какие-то устройства, а прямо горные породы использовали как долговременную память. Есть надежда, что достаточно глубоко залегающие, до которых мы ещё не добрались, чтобы их испортить. Тогда их знания ждут нового подъёма цивилизации, когда их можно будет прочитать. Ах! – она вспомнила, что никакого нового подъёма не будет, и чуть не заплакала от огорчения.

Тут Священный Палач (ну и имечко, всё-таки!) предложил закончить трапезу и отправил молодёжь прогуляться, совершить экскурсию по дому и где-нибудь поблизости и пообщаться, а ему надо как следует подумать.

Выходя с лужайки вслед за Найкой, Антəм перехватил её взгляд, брошенный на… отца? Учителя?.. Но, определённо, этот взгляд выражал надежду. Какого подземного беса?!. то есть… ну… В общем, какого?.. Он-то думал, она умная! Что ещё за надежда в их положении?..

Катастрофа запланирована

Дом Священного Палача, конечно, во многом отличался от дома Мастера Пускателя, но Антəм не мог бы поручиться, что любой дом наверху не мог бы отличаться настолько же – он ведь там ни в каких других и не был. Казарма для учеников и школа отличались сильнее, ну так у них и назначение было другое. Он ожидал, как кардинального отличия, отсутствия окон, но их заменяли имитации. Это были ниши с витражным остеклением, за которым виднелись слегка искажённые стеклом пейзажи, очень похожие на настоящие. Их было трудно отличить от настоящих даже ему, только что пришедшему сверху. Особенно при беглом взгляде, проходя мимо или только заглянув в дверь. Антəм не знал, что там на самом деле, великолепно выполненный рисунок, подчёркивающий объём художественными средствами, цветное объёмное фото, макет? Но, если бы даже он не понимал, что до поверхности довольно далеко, и пейзажи настоящими быть никак не могут, он всё равно понял бы, что это подделки: может, когда-то в древности имитаторы соблюдали правило «один и тот же пейзаж должен быть виден из окон, выходящих на одну сторону дома», но в какой-то момент перестали. Наверное, сооружение таких имитаций стало самостоятельным видом искусства, а не средством преодолеть пещерную клаустрофобию. Которую они к тому времени преодолели. Привыкли. А какому художнику захочется копировать одну и ту же картину много раз? Поэтому за «окнами» даже через простенок (в большом зале, где «окна» были в трёх стенах из шести – по два на каждой из них) был не один и тот же вид на одну и ту же местность; наоборот, виды отличались крайним разнообразием. Кроме того, некоторые были совершенно фантастическими, например, по цвету растений, Священного Неба и даже Небесного Огня, который, вдобавок, зачастую присутствовал в небе в двух экземплярах, а в одном пейзаже – в трёх. По-видимому, Опора, На Ком Всё Стоит, или как его там, не догадался, как наверху, запретить фантастику, как подрывающую уверенность в безальтернативном пути, указываемом самим Крышом. Или Священному Палачу даже Опора и так далее был не указ, как украшать свой дом. Оба варианта Антəму понравились. Хотя, какая, в сущности, разница? Не собирается же он тут жить вечно?

Кроме пищевой лужайки где-то в центре дома, которую Антəм уже видел, за домом – несмотря на то, что он был целиком выдолблен в скале – оказался огород в пещере вдвое больше средней комнаты. Постоянного освещения там не было, но при входе Найка включила все шесть угловых светильников. Пол был разноуровневый. Наверное, хотя все участки были плоские, он условно изображал естественную пещеру. Очень условно. В настоящей пещере, насколько успел заметить гость, над поднятиями пола чаще всего потолок опускался ему навстречу, а тут, наоборот, для удобства высота потолка над полом была везде одинаковой и достаточной, чтобы не нагибаться. То есть поднятому куску пола соответствовал такой же точно поднятый кусок потолка над ним. Росли тут, как понял Антəм, исключительно грибы. Найка, похоже, ожидала восторгов, видимо, грибы были не только едой, но и украшением дома, и была расстроена сдержанной реакцией гостя. Которому грибы не очень понравились на вид и запах. Нет, они были на диво разноцветными и разнообразными по форме, но все как один противно слизисто поблёскивали. Их не хотелось ни есть, ни трогать.

Водя наземника по дому, Найка рассказывала о своей жизни и расспрашивала о его. Они сразу выяснили, что школа принципиально не отличалась, несмотря на то, что Антəм был жалким младшим учеником, в последнее время, правда, средним… а она – то ли персональной ученицей, то ли даже дочерью важной персоны. Поэтому они быстро перешли на забавные происшествия на занятиях и после, и запаса смешных историй им хватило. Тем более, что Найка часто прерывалась на пояснения назначения той или иной комнаты, а Антəм, как нечто, интересное ей, вспоминал что-то аналогичное, но слегка отличающееся наверху. И они переходили на обсуждение различий в жизни вверху и внизу, а то и научные и технические вопросы обсуждали, в меру своей подростковой эрудиции. Избегая, правда, всего, что связано с грядущей катастрофой – почему-то они, не сговариваясь, на эту тему наложили запрет.

Когда молодые люди вернулись, хозяин позвал Антəма поговорить с ним, а Найку отослал по её делам. – Я хочу вам рассказать то, что она давно знает, – пояснил он. Но сразу рассказывать не стал, а начал с вопроса. Вопрос был неожиданный.

– Как вы оцениваете мою дочь?

– Ну-у… – удивился Антəм, – мы же только познакомились…

– И тем не менее, хоть что-то вы уже можете про рассказать про Найку?

– Э-э-э… она хорошо воспитана, – польстил хозяину гость, – интересно провела экскурсию, умная, особенно если вспомнить её рассказ про классификацию структурных уровней материи по данным древних. Да и потом мы с ней обсуждали всякие вопросы…

– Например?

– Оказалось, те науки, что мы проходили в школе, очень мало отличаются. Даже сохранившиеся знания древних у нас почти одинаковые. Хотя как раз по количеству структурных уровней…

– Да-да, я при этом разговоре был. Ещё что-нибудь?

– Сильная, ловкая, это я по впечатлению от лазания по пещерам. Красивая, – признался Антəм, хотя при этом в лицо ему бросился хлорофилл. Он опасался, что при таком проявлении внимания им запретят общаться, просто на всякий случай. Но собеседник только обрадовался. – Извините, я сперва принял её за мальчишку, помладше меня, впрочем, в этом я не был уверен, ведь я не был уверен, нет ли между нами больших различий во внешности…

– Ну да, из-за тесных пещер уменьшились в росте, – засмеялся мужчина. – В принципе, верная догадка, но пока мы не настолько сильно уменьшились, чтобы замечать с первого взгляда. Нет, она действительно младше, если я правильно оцениваю ваш возраст. Но договаривайте, раз начали. Приняли за мальчика сперва, а потом?

– Постепенно пригляделся, – сказал Антəм. Ему не хотелось признаваться, что приглядываться он начала только после того, как услышал женское имя. – Мне не с кем сравнивать, – признался он вместо этого. – Там, наверху, такое общение просто не принято. Но я бы не отказался поговорить с ней ещё.

– А как насчёт сделаться её постоянным партнёром, как мужчина? – ошеломил его подземник. – Не пугайтесь – конечно, когда оба подрастёте.

Антəм некоторое время не мог сказать ни одного связного слова. Собеседник наблюдал за ним слегка насмешливо, но насмешка относилась именно к его ошеломлённому виду. Предложение он сделал, похоже, совершенно серьёзно. Наконец, слегка опомнившись, гость выдавил из себя, что, наверное, прежде всего нужно спросить не его, а её, разве нет? Наверху, когда женщина становится взрослой, ей, по обычаю, придётся выбирать себе партнёров, без этого, конечно, не обойтись, но, по тому же обычаю, у неё есть право отвергнуть любого из претендентов. Если он ей не нравится, значит, инстинкт предупреждает, что хороших детей не получится. Мужчину-то, может, инстинкт всё равно заставит сделать предложение, ведь инстинкты у них разные, но как же… – Он сбился и замолчал, чувствуя, что горит не только лицо, а руки, как он сам видел, стали тёмно-зелёными.

– Ладно, не буду вас больше смущать откровенными разговорами, – сжалился хозяин, – И вообще, можете пока подумать на эту тему. Скажу только, что мнение Найки о вас я уже спросил.

– Как? – удивился гость. – Когда? Мы же, как только пришли, вы её отослали…

– Ну, у нас с ней хорошее взаимопнимание. В тот момент, когда вы смотрели, как она нехотя идёт к двери, оглядываясь на нас с вами, я кивнул на вас и сделал вопросительное лицо. А когда вы повернулись ко мне, наверное, чтобы убедиться, что моё суровое решение её отослать не изменилось, она быстро показала мне три больших пальца из четырёх! А на четвёртой руке полусогнула, так что у вас, молодой человек, три с половиной очка из четырёх возможных. Для такого краткого знакомства это очень много. А теперь я расскажу, о чём, собственно, речь. Вы как, можете слушать? Или надо переждать наплыв чувств?

Антəм перестал глупо улыбаться и даже цветом стал ближе к обычному бледно-зелёному. Вдруг его примут за недоумка, неспособного справиться с эйфорией, и на этом всё? Хотя и так – сомнительно, что они успеют дождаться…

Но оказалось, шанс всё-таки был.

По описаниям древних – куда же без них! – главный технолог подземников с устаревшим наименованием Священный Палач построил некую установку, позволяющую заглядывать в другие миры. Пейзажи, которые Антəм посчитал фантастическими, были реальными, сделанными с натуры. Даже тот, с тремя Небесными Огнями разного цвета в небе. Правда, шагнуть в окошко нельзя. Точнее, следовало бы сказать «нырнуть» или «пролезть» – окошко довольно маленькое, и увеличить его тоже никак нельзя. Кстати, если бы оно даже было проницаемым, самому технологу тоже было никак в него не втиснуться. Он проверял. А вот молодые люди вполне пролезут!.. Что, у вас уже есть какой-то вопрос?

– Да, извините, я не понял, вы же сказали, пролезть туда нельзя, тогда какое значение имеет размер?

– Резонный вопрос. У меня есть основания – почерпнутые в той же книге древних – полагать, что окно в другой мир удастся ненадолго превратить в дверь при двух условиях. Во-первых, при переводе установки на режим работы, который приведёт к её полному выходу из строя через короткое время. Примерно тринадцать секунд плюс-минус три. То есть от десяти до шестнадцати секунд. Во-вторых, не буду рассказывать подробно, а то это займёт не один день, но, чтобы открыть проход, требуется небывало мощный поток анаистетонов. Раньше я не мог на такой рассчитывать ни при каких условиях. А теперь мы как раз ожидаем, что таковой вскоре будет нам предоставлен взрывом нашей звезды. Понимаете?

Антəм понимал. Ещё бы!

– Подходящий мир я выбрал. Мы вместе с Найкой выбрали. Ещё не зная, что это окажется реальным. Тогда мы думали: может, удастся обеспечить локальный поток анаистетонов большой плотности. Хотя непонятно, как. До сих пор управлять гравитацией ни у каких учёных не получалось. А ведь поток анаистетонов и есть то, что увлекает тела к большой массе, постоянно поглощающей анаистетонный газ. Но теперь это затруднение практически элиминировано из списка условий. Необходимые для выживания вещи давно на всякий случай собраны в небольшие сумки, без труда проходящие в окошко. Они уже стоят вдоль стеночки возле установки, расставленные по степени важности находящихся в них предметов. Впрочем, шанс как-то выжить есть и без них. И шанс погибнуть, протащив с собой в другой мир всю технику древних, всю еду с Горы и из-под Горы. Но это лучше, чем ничего, согласны?

– Да…

– Я так и думал. План такой. Сейчас вы с Найкой ещё немного перекусите после долгой экскурсии. Учитывая проход по пещере до того, обеда вам, наверное, надолго не хватило. Потом вы потренируетесь с разбегу нырять в окошко того же размера и той же шестиугольной формы. Именно вы, Найка уже умеет. Нырять в окошко быстрее, чем лезть в него. А я уже натренировался быстро кидать в такое окошко сумки. Как только вы научитесь быстро нырять в окошко, можно будет считать, что всё готово. Останется ждать, не отходя далеко от комнаты с установкой. И можно будет заниматься чем угодно. Нужно только стараться всё время поддерживать сытое состояние, чтобы не попасть в другой мир без запаса энергии в организме. А чуть что – бежать к установке и нырять. Она уже настроена на усиленный режим. А включается за секунду. Держать её включённой, увы, нельзя, так что эту секунду мы потеряем. Авось оставшихся девяти – пятнадцати секунд нам хватит. Хоть это в среднем и бесова трюжина, не думаю, что в нашей ситуации нужно как-то учитывать суеверия. Спать придётся в той комнате, мы там поставили три кровати. Причём кому-то одному придётся дежурить, так что спать по-очереди.

– А как мы узнаем, что пора? Небесный Огонь погаснет? Но мы в пещере…

– Нет, ждать, пока он погаснет – или, наоборот, вспыхнет со страшной яркостью – не стоит. Будет слишком поздно. Хотя – вы забыли, наверное, – свет Небесного Огня у нас есть, и вообще под Горой, и, в том числе в этом доме. Но свету Небесного Огня требуется лететь до нас пять минут. Значит, мы по этому свету, то бишь, по его отсутствию, узнаем о распаде стигмонов звезды на анаистетоны с опозданием на пять минут. Не знаю, быстрее ли прекратится притяжение, действующее на Сферету со стороны звезды. Возможно, и нет. То есть, звезда исчезнет, а тут поток анаистетонов в её сторону будет некоторое время оставаться тем же самым. А если это даже произойдёт мгновенно, как мы заметим, что Сферета больше не поворачивает, следуя своей орбите, а удаляется куда-то в космос? На это тоже нужно и время, и астрономические наблюдения. Потому что на поверхности Сфереты сильнее местный поток анаистетонов, притягивающий все предметы к ней. Может, удалось бы сделать специальный прибор для измерения силы притяжения Небесного Огня, но некогда. На самом деле всё это вторичные процессы, за которыми следить не обязательно. Главное – очень мощный поток анаистетонов от тающей звезды. По расчётам древних – между прочим, эти расчёты нашла Найка – на таяние звезды, как только начнётся его последовательная ускоряющаяся инициация, уйдёт примерно минута. С одной стороны, для объекта такого масштаба это практически взрыв. С другой стороны, нам вполне хватит времени. Если при этом усилится свет от неё, нас, может быть, защитит от него свод пещеры. Но медлить не стоит.

– Но как мы определим, что идёт этот самый поток? Мы не видим самих анаистетонов. Они очень мелкие…

– Да, но свет, который мы видим, есть волны в анаистетонном газе. Возможно, от плотности газа зависит восприятие света. Тогда мы увидим, что все цвета вдруг сделались гораздо ярче, очертания предметов чётче… а может, просто лампы начнут светить с огромной яркостью. На этот случай у каждого при себе должна быть чёрная повязка. Вот ваша, берите и носите в кармане. А лучше, всё время держите в какой-нибудь руке!

– Хм, а вдруг увеличение плотности анаистетоного газа не приводит к видимому усилению света? Вовсе не обязательно волна в газе большей плотности окажется сильнее. Может, амплитуда световых волн тут же уменьшится, и свет ламп не изменится, и наше восприятие света не усилится?

– Да, такое возможно. Что ж, тогда останется последнее свидетельство – гравитация. Ведь она и есть этот самый поток анаистетонов. Если вдруг возникнет огромная сила тяготения, срочно побежим к установке. Или, возможно, поползём. Потому и нельзя отлучаться далеко. Если в момент распада Небесного Огня будет день, возможно, направление силы тяжести поменяется на обратное. Тогда побежим или поползём по потолку. На всех стенах, на полу и на потолке вблизи установки прикреплены поперечные планки. На случай, если Небесный Огонь как раз на горизонте, и все комнаты и коридоры лягут на бок. Сумки закреплены ремнями на своих местах, чтобы не улетели от установки, но пряжки легко отстёгиваются. Это я уже на всякий случай, вообще-то сумки – моя забота.

Чем дальше, тем больше Антəму казалось, что он во сне. Который может вот-вот превратиться в кошмар, но есть надежда, что обойдётся. Впервые он почувствовал себя во сне, и именно в кошмаре, во время того запуска ракеты. А дальше приказ ухаживать за жертвецом, известие о конце света, побег в подземелье, а тут вдруг возможность спасения. Практически как он мечтал, но гораздо лучше. Не просто увезти какие-то книги, которые то ли найдёт другая цивилизация, то ли нет. И не сидеть годами в тесной железной банке с неясным исходом. А реально сыграть роль родоначальника нового человечества на новой планете. И попутчица гораздо лучше. Что, пожалуй, не менее важно, чем даже уцелеть в глобальной катастрофе. А то получится как в споре сторонников и противников возврата к природе. Первые агитируют за прекращение неэтичного пожирания растений, переход на чисто лучевое питание, что, якобы, при малоподвижном образе жизни достаточно для организма. А вторые считают, что так не выжить. – А если и выживешь, – говорят они, – то зачем такая жизнь?..

Ощущение сна усиливалось мельканием событий, ход которых всё ускорялся. И, наконец, кошмар наяву наступил…

Мир Без Эфира

Когда паника их оставила, Найка и Антəм постепенно осознали, что всё удалось. Позади остались изнурительные тренировки, мучительные часы ожидания, сумасшедшие секунды паники, преодоление чудовищного веса своего тела, расплющивающего это тело по потолку. Через «не могу» они проползли в окошко – хорошо, что предусмотрительный отец Найки сделал лёгкую регулировку его местонахождения, а управление им поместил и на полу, и на потолке! Конечно, никакого ныряния с разбегу не вышло – какой там разбег! – но заползти в окошко, передвинутое вплотную к потолку, они смогли. Более того, Найкин отец, хрипя от напряжения, запихал к ним почти все сумки, тоже, естественно, оказавшиеся на потолке. Рыча на них, чтобы не смели совать руки в окошко, чтобы ему помочь, если руки им ещё нужны, и начинали тащить сумки только тогда, когда можно было их ухватить там, на той стороне. Где, конечно, не было никакой перегрузки. Хотя теперь можно было вспомнить, что поток анаистетонов проникал и туда – видимо, тающий Небесный Огонь не был в этот момент в зените. Но, к счастью, очень близко к тому. Это им повезло. И так та небольшая часть потока, что приникала в окошко, пыталась оттолкнуть их от него. Зато сумки сами влетали в него, стоило отцу Найки подтащить их по потолку поближе. Главное было – не дать им встать поперёк. От предпоследней сумки таки прошла половина, вторая срезалась краем окошка и проскочила мимо. Они потом собирали раскиданное по траве содержимое своей половины. Когда ему оставалось направить последнюю, самую ненужную сумку – хотя можно было ручаться, что по закону подлости вскоре окажется, что и там было что-то совершенно необходимое – они увидели в окошко, что потолок комнаты проламывается и улетает вверх. Унося и последнюю сумку, и отца Найки, спасшего их, а может, всю цивилизацию, если они не упустят свой шанс, и установку, которая проработала до этого самого момента. Наверное, окошко исчезло потому, что установка сломалась из-за разрушения всей пещеры под Горой, а не потому, что как раз в этот момент сгорела, не выдержав нагрузки. Во всяком случае, ужасающего и величественного зрелища: как все падающие в небо горы с домами и людьми в них, вся материя Сфереты, переполненная анаистетонами, вслед за звездой тает, превращаясь в анаистетонный газ – они не уже увидели. Хотя, видя самое начало, представили всё настолько отчётливо, что смогут рассказывать потомкам как самые что ни на есть очевидцы.

Теперь их окружил прекрасный новый мир. Прекрасный и опасный. Звезда – стоит ли называть её, как раньше, Небесный Огонь, или придумать другоеназвание? – более жёлтая и меньшего размера. Под ней придётся долго находиться, чтобы наесться. Зато растения вокруг толще и выше чем всё, что они видели. Их точно хватит, чтобы восполнить нехватку ультрафиолета. Хотя на некоторые из них будет нелегко забраться: прочный, очень высокий стебель – совсем не зелёный, а венчик огромных листьев только на самой макушке, высоко над землёй. Но хватает и других растений, более доступных.

Они оказались в местности привычного вида – склон какой-то горы. С него сквозь растения видно дно долины с протекающем по нему небольшой речкой и за ней – такой же зелёный противоположный склон. Наверное, тут можно найти пещеру для жилья. Распаковать сумки. Изучить природу. Освоиться…

Первым, что они разыскали в сумках, была одежда. Пришлось напялить всё, что было. В новом мире оказалось гораздо холоднее, чем на их Горе. Но в одежде стало терпимо.

– Эх, – сказал Антəм. – Повезло нам, конечно, просто невозможно. И всё-таки жаль, что за всеми этими хлопотами, там, у вас, под Горой, я не мог найти времени попросить познакомить меня с гениальным Ацукосабу, творцом основанной на анаистетонном газе теории материи, гравитации, устройства галактики и, наверное, не только. Надеюсь, ему хоть передали последние результаты Джотиша, подтверждающие его теорию. И, погибая во всеобщем катаклизме, он понимал, что прав. Ведь этот катаклизм – лучшее подтверждение его теории. Конечно, на это можно только надеяться, наверняка я теперь уже никогда не узнаю…

– Ну, почему же, – возразила Найка. – Могу заверить: результаты Джотиша переданы по назначению, Ацукосабу узнал о подтверждении теории, всё хорошо.

– О, неужели?! Ты с ним знакома и передала ему? Наверное, пока со мной беседовал твой отец? Спасибо! Значит, даже эта мечта исполнилась! Всё, как я представлял!

– Э-э-э… вообще-то, нет. Не всё.

– Как не всё? А что не так?

– Ну, если ты мечтал, что Ацукосабу, умирая, с благодарностью вспомнил имя Джотиша и, может быть, твоё, как гонца, доставившего…

– Вовсе нет! При чём тут я? Я просто надеялся, что он знал, что оказался прав, не надо мне такой чести…

– Ладно-ладно, я шучу. Ивини, если затронула этой шуткой твои священные чувства. Просто ты так старательно пытаешься угробить несчастного Ацукосабу, из самых лучших побуждений, конечно…

– Что значит, я стараюсь угробить? – удивился Антəм. – Это не я, это анаистетонный взрыв… Погоди-погоди, ты намекаешь, что он тоже мог открыть дверь в другой мир и спастись?

– А почему нет? Ты же спасся.

– Мы спаслись.

– Вот именно. Мы.

Антəм понимал: Найка на что-то намекает, но не мог понять, на что.

– Погоди-погоди… Ты имеешь в виду, что он мог не только открыть дверь в другой мир, но ещё и в этот же самый? Потому сказала «вот именно, мы»?

– Да, – уронила Найка, хитро улыбаясь.

– Но откуда… – Антəм замолчал. Лицо его стало почти белым от потрясения.

– Видишь ли, – смущённо промолвила Найка, лицо которой, наоборот, потемнело от хлорофилла, – так случилось, что у меня два имени. Официальное и домашнее. Найка – домашнее.

– А официальное…

– Ацукосабу, – кивнула она. И затараторила, как бы оправдываясь, поскольку Антəм потерял дар речи. – Ты, наверное, не знаешь, но на языке древних Ацукосабу – Ацуко Третья. Имеется в виду, я не просто Ацуко, а ещё и потомок потомка Ацуко, первой в роду. На самом деле, правнучка внучки первой Ацуко. Язык древних функционировал очень долго, слова менялись, приобрели много значений. И у прилагательного «ацу» их много. Но их можно, с минимальной подгонкой, разделить на четыре группы. Это: тяжёлый, а в переносном смысле – серьёзный, опасный; потом, толстый (плотный, основательный, глубокий, солидный); ещё тёплый (сердечный, участливый, заботливый, гостеприимный); ну и близко к нему горячий (жаркий, пылкий, разгорячённый, страстный). Окончание имени «ко» означает «ребёнок». Имеется в виду именно ребёнок-девочка. Про имя Найка ты это сразу понял, оно современное, а про Ацуко нет. Поскольку оно для девочки, скорее всего, имеется в виду третье значение, тёплый, со всеми его переносными значениями. Но теперь я уже выросла и думаю отбросить это «ко» в своём имени. С другой стороны, тогда неправильно будет зваться и Ацусабу, ведь первая и вторая Ацуко не отказались от окончания… Ну что, теперь ты разочарован? Что я не старый рассеянный профессор, а девчонка? И не умерла с твоим именем на устах, а просочилась вместе с тобой в прекрасный новый мир?

– Ну что ты! – завопил Антəм. – То есть, вы… – споткнулся он.

– Нет уж, лучше «ты».

– Ладно, как скажешь. Я очень рад, что ты здесь! И, кстати, это не ты вместе со мной просочилась, а я вместе с тобой воспользовался дверью, открытой твоим отцом!

– Это теперь неважно…

– Да, конечно. Важно другое!

– Да?.. – она с интересом наблюдала за сменой выражений на его лице. Изумление постепенно перешло в благоговение… а потом в какой-то хищный восторг, так что Ацу даже слегка испугалась.

– Не-ет. Я очень рад, что ты не старый уважаемый профессор, а девчонка. И не умерла с чьим бы то ни было именем на устах. Потому что теперь-то ты мне ответишь… Ты с какой стати отменила для вихрей закон распыления движения?! Это же не лезет ни в какие ворота!..

Так начался первый научный скандал. Впрочем, они вскоре научатся одновременно со спорами заниматься домашним хозяйством. Если так можно назвать то скопище разнообразных проблем, которым предстанет перед ними обеспечение всего необходимого для жизни в новом мире. В котором, между прочим, нет анаистетонного газа. Вот просто нет, и всё! А электромагнитные волны – есть. И структура материи не такая. И другая гравитация. Во всём этом уже убедились старожилы, а гости пока не подозревают…

Но проблемы эфира могут подождать. Гостям нужно обустроиться. Завести большую семью, оправдывая четвёртое значение имени Ацу. Поискать руду и уголь. Соорудить доспехи и оружие. Увеличиться в количестве, пока новый мир о них не знает… И занять его, став из гостей хозяевами.

* * *

«…6 В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них. 7 По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её – как лица человеческие; 8 и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. 9 На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; 10 у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её были жала…»

(Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис), гл. 9 «1 Пятый Ангел вострубил…»).

Примечания

1

Отсюда легко определить, что хох – аналог гросса, только не дюжина дюжин, а трюжина трюжин. Т.е. наш гросс равен 12 * 12 = 144, а их хох 13 * 13 = 169. Один случай в хох 1/169, надёжность метода 168/169 = 0,99408.

(обратно)

2

Пусть читателя не удивляет запуск ракеты с помощью кабеля. Электроника в мире эфира не работает. Отсутствует вся квантовая механика, в т.ч. квантовая теория твёрдого тела, а на ней основаны наши полупроводниковые приборы, включая уже привычные нам компьютеры, сотовые телефоны и мн. др.

(обратно)

3

Примерно тогда Планету, что значит «Плоская», переименовали в Сферету, обнаружив, что она не плоская, а шарообразная. Люди этого делать не стали, возможно, из-за неуверенности. Даже сейчас существует общество плоскоземельцев, остающихся на прежней точке зрения. В интернете есть видео, например, удаляющегося корабля, в попытках доказать, что он не скрывается за горизонтом, для чего неубедительно используется его отражение в воде, на некоторое время увеличивающее его видимую высоту. Но у «теории» плоской Земли в интернете довольно много сторонников.

(обратно)

4

Расстояние от Земли до Солнца (астрономическая единица) 8 световых минут, до Проксимы Центавра, ближайшей звезды, 4,243 световых года. 4,243*365*24*60/8 = 278765,1. Диаметр Галактики порядка 100000 световых лет, так что расстояние между звёздами в ней может быть больше астрономической единицы в 100000*365*24*60/8 = 6570000000.

(обратно)

5

Солнечная система находится гораздо дальше от края Галактики, чем Сферета. На расстоянии примерно ²/₅ радиуса. От центра, соответственно, около ³/₅ радиуса. Ближе к краю, чем к центру, но не намного.

(обратно)

6

В нашей терминологии – атомов.

(обратно)

7

Имеется в виду, столько малых размахов – стандартной единицы длины. Размах нижних рук – это примерно то же, что наш метр. 13^–9 = 10604499373, примерно 10^–10 м. Именно такой размер имеют атомы. Размах верхних рук как стандарт длины не используется. Он очень разный у разных индивидуумов. М.б., потому, что верхние руки сравнительно недавно эволюционировали из крыльев. Сохранились легенды древних, что когда-то люди умели летать. Потом потеряли крылья, но приобрели руки, что дало им дополнительные возможности что-то мастерить и развивать мозг.

(обратно)

8

Протонов и нейтронов.

(обратно)

9

Хох хохов – это 169*169 = 28561, т.е. примерно 30 тыс. раз. Размеры при переходе к меньшей структурной единице уменьшаются примерно в 13⁴ раз, что соответствует примерно 4,5 десятичным порядкам. Эта зависомсть сохраняется и дальше.

(обратно)

10

Кварков.

(обратно)

11

Преоны (пре-кварки).

(обратно)

12

Частицы эфира.

(обратно)

13

Майкельсон – сын Майкла, т.е. Михаила. Михаил на языке древних «равный, подобный Богу». Тем самым, Майкельсон – Полубог. Морли в переводе Унылый. Автор здесь не отступает от традиции переводить значащие имена, например, фамилию гнома Оукеншильд – как Дубощит в эпосе Толкина «Властелин колец». Если кому-то такая традиция не нравится, можно читать как Майкельсон-Морли.

(обратно)

14

3*13³ = 6591° – горячее, чем Солнце (5505°С). Вдобавок Сферета ближе к Небесному Огню – пять световых минут, а не восемь, как от Солнца до Земли.

(обратно)

15

Период солнечной активности похож – 11 лет. Раз у Небесного Огня 13 лет, возможно, отсюда любовь к использованию числа 13.

(обратно)

16

Для Земли – всего на 2%.

(обратно)

17

Для Земли – всего на 4%.

(обратно)

18

Земля тоже.

(обратно)

19

Так в мире эфира. «Ибо если человечеству настала пора решать прикладные задачи, то его не должны останавливать никакие раздутые авторитеты с их невесть откуда взявшимися умозрительными шлагбаумами». Уморительный способ преодолеть шлагбаум, сделав вид, что он умозрительный! Результат будет в точности как в анекдоте про ворон: «– Осторожно, где-то тут шлагБАММ!,. – Какой ещё шлаг?БАММ!». Но то в нашем мире, а в мире эфира не так.

(обратно)

20

Нам тоже: например, Ахернар (Альфа Эридана).

(обратно)

21

Обитатели Сфереты питаются наполовину в помощью фотосинтеза. Их звезда, Небесный Огонь, более яркая, чем наше Солнце, и даёт больше ультрафиолета, Сферета расположена к ней ближе, атмосфера прозрачнее для ультрафиолета, в результате реакции фотосинтеза более интенсивны. Когда-то все обитатели планеты были растениями, в том числе подвижные, похожие на наших животных. Появление травоядных стало революцией, подобной появлению в природе Земли хищников. Среди разумных жителей Сфереты есть сторонники возврата к природе в смысле отказа от пожирания растений, как неэтичного поведения.

(обратно)

22

У нас тоже. Жители жарких стран считают, что грешников в аду поджаривают, жители холодных – что их замораживают. Воевавшие между собой предки иранцев и индусов называют дэвами, соответственно, чертей и богов. Похождения принца Рамы, героя индийского эпоса «Рамаяна», побивавшего ракшасов (кто-то вроде наших чертей), вызывают мало симпатии в местах, где и сейчас живут потомки тех самых «ракшасов», в индийском штате Орисса.

(обратно)

23

Хотя «последний» – antim, сообщает гугл-переводчик, но произносит не антим, а антəм.

(обратно)

24

На языке древних имя Naayika, всего-навсего Героиня (этого рассказа).

(обратно)

25

Частицы «эфира-2».

(обратно)

26

Частицы «эфира-3».

(обратно)

27

Атомы Парменида.

(обратно)

28

Атомы Демокрита.

(обратно)

Оглавление

Младший ученик Мастера Пускателя

На Горе

Мастер Пускатель

Запуск ракеты

Пророчество жертвеца

Вопросы теологии

В Преисподней

Катастрофа запланирована

Мир Без Эфира

*** Примечания ***