Ах ты, душечка
Ах ты, душечка, красна девица,
Мы пойдем с тобой, разгуляемся.
Мы пойдем с тобой, разгуляемся
Вдоль по бережку Волги-матушки.
Эх, пускай на нас люди зарятся:
«Ну и что ж это, что за парочка!
То не брат с сестрой, то не муж с женой,
Добрый молодец с красной девицей!»
Мы пойдем с тобой в зеленой лужок,
Мы нарвем цветов да совьем венок.
Там скажу тебе про любовь свою,
Что томит мое ретиво сердце.
Что томит мое ретиво сердце,
Что пылает в нем жарче пламени.
Барыня
У нас нонче субботея!
У нас нонче субботея!
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, субботея.
А на завтра воскресенье.
А на завтра воскресенье.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, воскресенье.
Ко мне нонче друг Ванюша.
Ко мне приходил друг Ванюша
Барыня то моя, сударыня то моя,
Барыня то моя друг Ванюша
Три кармана приносил он.
Три кармана приносил он.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, приносил он
Первый карман с орехами,
Второй карман со деньгами.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, со деньгами.
Третий карман со изюмом.
Третий карман со изюмом.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, со изюмом.
От орехов губы горьки,
От орехов губы горьки,
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, губы горьки
Нельзя с милым целоваться.
Нельзя с милым целоваться.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, целоваться.
Только можно обниматься.
Только можно обниматься.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, обниматься
От изюма губы сладки,
От изюма губы сладки,
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, губы сладки
Можно с милым целоваться.
Можно с милым целоваться.
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, целоваться.
У нас нонче субботея!
У нас нонче субботея!
Барыня ты моя, сударыня ты моя,
Барыня ты моя, субботея.
Вдоль по Питерской
Эх, вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской,
Да, ох, ой, по Тверской-Ямской да с колокольчиком
Эх, едет миленький сам на троечке,
Ох, едет лапушка да по просёлочкам.
Эх, я в пирушке была, во беседушке,
Ох, я не мёд пила, сладку водочку,
Ох, сладку водочку со наливочкой,
Да, эх, я пила, молода, из полуведра.
Ой ой ой ой
Эх, не лёд трещит, не комар пищит,
Это кум до кумы судака тащит.
Ох ох ох ох
Ой, кумушка, да ты, голубушка,
Свари куму судака, чтобы юшка была.
Ох ох ох ох
Ой, юшечка да с петрушечкой,
Поцелуй ты меня, кума-душечка
Ох, поцелуй, поцелуй, кума-душечка.
Виновата ли я
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю,
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему.
Виновата сама, виновата во всем,
Ещё хочешь себя оправдать,
Так зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать.
Целовал, миловал, целовал, миловал,
Говорил, что я буду его,
А я верила всё и как роза цвела,
Потому что любила его.
Ой, ты, мама моя, ой, ты, мама моя,
Отпусти ты меня погулять,
Ночью звёзды горят, ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят.
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю,
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему.
Вот мчится тройка почтовая
Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой,
Ямщик, уныло напевая,
Качает буйной головой.
«О чем задумался, детина? —
Седок приветливо спросил. —
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?»
«Ах, барин, барин, добрый барин,
Уж скоро год, как я люблю,
А нехристь-староста, татарин,
Меня журит, а я терплю.
Ах, барин, барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал, да постылый —
Ей не видать отрадных дней…»
Ямщик умолк и кнут ременный
С досадой за пояс заткнул.
«Родные, стой! Неугомонны! —
Сказал, сам горестно вздохнул. —
По мне лошадушки взгрустнутся,
Расставшись, борзые, со мной,
А мне уж больше не промчаться
По Волге-матушке зимой!»
Калина красная
Калина красная, калина вызрела…
Я у залеточки характер вызнала.
Характер вызнала, характер, ой, какой!
Я не уважила, а он пошел с другой.
А он пошел с другой, а я не спорила —
Так, значит, он хорош, а я не стоила!
А я пошла с другим, ему не верится:
Он подошел ко мне удостовериться.
Удостоверился, но не добился слов.
А я одно твержу: «Ты потерял любовь.
Ты потерял любовь, она найденная —
Другому мальчику переведенная.
Ты потерял любовь, и я уверенно
Другому мальчику передоверена!»
Калинка
Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!
Ах! Под сосною под зеленою
Спать положите вы меня;
Ай, люли, люли, ай, люли, люли,
Спать положите вы меня.
Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!
Ах! Сосенушка ты зеленая,
Не шуми же надо мной!
Ай, люли, люли, ай, люли, люли,
Не шуми же надо мной!
Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!
Ах! Красавица, душа-девица,
Полюби же ты меня!
Ай, люли, люли, ай, люли, люли,
Полюби же ты меня!
Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!
Камаринская
Ах ты, сукин сын Камаринский мужик,
Заголил штаны, по улице бежит.
Он бежит-бежит, пошучивает,
Свои усики покручивает.
Ух-ты, лапоточки мои,
Что вы ходите как будто не туды?
Вы меня совсем не держите,
Упаду — вы не поддержите!
Снова пьяненький Комаринский мужик
У трактира с полбутылкою лежит,
Все репьи собрал поддевкою,
Подпоясанной веревкою!
Ух-ты, лапоточки мои,
Что вы ходите как будто не туды?
Вы меня совсем не держите,
Упаду — вы не поддержите!
Картузишко нахлобучив набекрень,
У трактира ошивается весь день,
Бороденочка козлиная,
Ни короткая, ни длинная,
Ждет в трактире, кто бы водочки поднес,
Получает же одни щелчки под нос!
Ух-ты, лапоточки мои,
Что вы ходите как будто не туды?
Вы меня совсем не держите,
Упаду — вы не поддержите!
Ой же, ой же вы Комарики-рики,
Деревушка небольшая у реки,
Мужики там безлошадные,
Но, до водки дюже жадные!
Ух-ты, лапоточки мои,
Что вы ходите как будто не туды?
Вы меня совсем не держите,
Упаду — вы не поддержите!
Ох, ты, сукин сын, камаринский мужик,
Задрал ножки да на печечке лежит.
Он лежит, лежит попёрдывает,
Правой ножкою подёргивает.
Ух-ты, лапоточки мои,
Что вы ходите как будто не туды?
Вы меня совсем не держите,
Упаду — вы не поддержите!
Когда я на почте служил ямщиком
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силёнку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в ту пору девчонку.
Сначала не чуял я в девке беду,
Потом задурил не на шутку:
Куда ни поеду, куда ни пойду,
Всё к милой сверну на минутку.
И любо оно, да покоя-то нет,
А сердце болит всё сильнее.
Однажды даёт мне начальник пакет:
«Свези, мол, на почту живее!»
Я принял пакет — и скорей на коня,
И по полю вихрем помчался,
А сердце щемит, да щемит у меня,
Как будто с ней век не видался.
И что за причина, понять не могу,
И ветер так воет тоскливо…
И вдруг — словно замер мой конь на бегу,
И в сторону смотрит пугливо.
Забилося сердце сильней у меня,
И глянул вперед я в тревоге,
Потом соскочил с удалого коня, —
И вижу я труп на дороге.
А снег уж совсем ту находку занёс,
Метель так и пляшет над трупом.
Разрыл я сугроб-то и к месту прирос, —
Мороз заходил под тулупом.
Под снегом-то, братцы, лежала она…
Закрылися карие очи.
Налейте, налейте скорее вина,
Рассказывать больше нет мочи!
Любо, братцы, любо…
Как на грозный Терек выгнали казаки,
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубленных пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
Атаман наш знает, кого выбирает.
«Эскадрон по коням!», да забыли про меня…
Им осталась воля да казачья доля,
Мне досталась пыльная, горючая земля.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
Жинка погорюет, выйдет за другого.
За мово товарища, забудет про меня…
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко сабли вострой да буланого коня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
Меж крутых бережков
Меж крутых бережков Волга-речка течет,
А на ней по волнам легка лодка плывет.
В ней сидел молодец, шапка с кистью на нем,
Он с веревкой в руках волны резал веслом.
Он ко бережку плыл, лодку вмиг привязал,
Сам на берег взошел, соловьем просвистал.
А на береге том высок терем стоял,
В нем красотка жила, он ее вызывал.
Одинокой она растворила окно,
Приняла молодца по веревке умно.
Ночку всю пировал с ненаглядной душой.
Утром рано с зарей возвращался домой.
Муж красавицы был воевода лихой,
Молодца повстречал он в саду над рекой.
Долго бились они на крутом берегу,
Не хотел уступить воевода врагу.
Но последний удар их судьбу порешил
И конец их вражде навсегда положил.
Волга в волны свои молодца приняла,
По реке, по волнам, шапка с кистью плыла.
Метелица
Вдоль по улице метелица метёт,
За метелицей мой миленький идёт.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дозволь наглядеться, радость, на тебя.
На твою ли на приятну красоту,
На твоё лишь толь на белое лицо.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дозволь наглядеться, радость, на тебя.
Красота твоя с ума меня свела,
Иссушила добра молодца, меня.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дозволь наглядеться, радость, на тебя.
Окрасился месяц багрянцем
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны бушуют у скал.
«Поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал».
«Я еду с тобою охотно,
Я волны морские люблю.
Дай парусу полную волю,
Сама же я сяду к рулю».
«Ты правишь в открытое море,
Где с бурей не справиться нам.
В такую шальную погоду
Нельзя доверяться волнам».
«Нельзя? Почему ж, дорогой мой?
А в прошлой, минувшей судьбе,
Ты помнишь, изменщик коварный,
Как я доверялась тебе?»
«Послушай, мы жизнью рискуем,
Безумная, руль поверни!
На это сердитое море,
На эти ты волны взгляни».
А волны бросаются с ревом
На их беззащитный челнок.
«Прочь весла! От гибели верной
Спасти чтоб никто нас не мог!
Меня обманул ты однажды,
Сегодня тебя провела.
Смотри же: вот ножик булатный,
Недаром с собою взяла!»
И это сказавши, вонзила
В грудь ножик булатный ему.
Сама с обессиленным сердцем
Нырнула в морскую волну.
Наутро утихла та буря,
И волны, лаская песок,
Прибили два трупа холодных
И в щепки разбитый челнок.
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны бушуют у скал.
«Поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал».
По Дону гуляет казак молодой
По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой.
В саду дева плачет, в саду дева плачет,
В саду дева плачет на быстрой рекой.
Её утешает, её утешает,
Её утешает казак молодой:
«О чем, дева, плачешь, о чем, дева, плачешь,
О чем, дева, плачешь, о чем слезы льешь?»
«О, как мне не плакать, о, как мне не плакать,
О, как мне не плакать, слез горьких не лить!
В саду я гуляла, в саду я гуляла,
В саду я гуляла, цветочки рвала.
Цветочки рвала я, цветочки рвала я,
Цветочки рвала я — цыганка пришла;
Цыганка гадала, цыганка гадала,
Цыганка гадала, за ручку брала.
Брала и шутила, брала и шутила,
Брала и шутила, качала головой:
„Утонешь, девчонка, утонешь, девчонка,
Утонешь, девчонка, в день свадьбы своей!“» —
«Не верь, моя радость, не верь, моя радость,
Не верь, моя радость, не верь никому.
Поверь, моя радость, поверь, моя радость,
Поверь, моя радость, лишь мне одному!
Поедем венчаться, поедем венчаться,
Поедем венчаться — я выстрою мост,
Чугунный и длинный, чугунный и длинный,
Чугунный и длинный на тысячу верст.
Поставлю я стражей, поставлю я стражей,
Поставлю я стражей — донских казаков».
Вот едет карета, вот едет карета,
Вот едет карета, пошли кони в ряд.
Споткнулися кони, споткнулися кони,
Споткнулися кони на этом мосту.
Невеста упала, невеста упала,
Невеста упала да прямо в реку.
Невеста кричала, невеста кричала,
Невеста кричала: «Прощай, белый свет!»
Еще раз кричала, еще раз кричала,
Еще раз кричала: «Прощай, мать-отец!»
Еще повторяла, еще повторяла,
Еще повторяла: «Прощай, милый мой!
Наверно, наверно, не жить нам с тобой!»
Раскинулось море широко
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко.
Далеко от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит,
А берег суровый и тесный, —
Как вспомнишь, так сердце болит.
На баке уж восемь пробило —
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем прогорят,
В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди, заяви всем, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог;
Работать нет сил — умираю».
Товарищ ушел… Он лопату схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило.
Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них струившийся градом…
О, если бы мог кто туда заглянуть.
Назвал кочегарку бы адом!
Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей, пары те шипят,
Из труб кое-где пробиваясь.
А он, извиваясь пред жарким огнем.
Лопатой бросал ловко уголь.
Внизу было мрачно — луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.
Нет ветра сегодня, — нет мочи стоять.
Согрелась вода, душно, жарко…
Термометр поднялся на сорок пять, —
Без воздуха вся кочегарка.
Окончив кидать, он напился воды, —
Воды опресненной, нечистой,
С лица его падал пот, сажи следы,
Услышал он крик машиниста:
«Ты вахты, не кончив, не смеешь бросать.
Механик тобой недоволен.
Ты к доктору должен пойти и сказать, —
Лекарство он даст, если болен».
За поручни слабо хватаясь рукой,
По трапу наверх он взбирался;
Идти за лекарством в приемный покой
Не мог — от жары задыхался.
На палубу вышел, — сознанья уж нет.
В глазах у него помутилось.
Увидел на миг ослепительный свет.
Упал. Сердце больше не билось….
К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство,
Но доктор оказал, покачав головой:
«Бессильно здесь наше искусство…»
Всю ночь в лазарете покойник лежал,
В костюме матроса одетый;
В руках восковую свечу он держал.
Воск таял, жарою согретый.
Проститься с товарищем, утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли:
Колосник обгорелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник
И койкою труп обернули.
Пришел корабельный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.
Был чист, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало, воды блестели.
Явилось начальство, пришел капитан,
И «вечную память» пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой.
И в саване тело скользнуло,
В пучине глубокой, безвестной, морской
Навеки, плеснув, утонуло.
Напрасно старушка ждет сына домой.
Ей скажут, она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.
Что ты жадно глядишь на дорогу
Что ты жадно глядишь на дорогу,
В стороне от весёлых подруг,
Знать, забило сердечко тревогу,
Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед,
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь,
Вьётся алая лента игриво
В волосах твоих чёрных, как ночь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой во след не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши.
Славное море, священный Байкал
Славное море, священный Байкал,
Славный корабль, омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго скитался в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать подсобил,
Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня не поймала.
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.
Шёл я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов, озираяся зорко.
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
Славное море, священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся грома раскаты.
Черный ворон
«Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься,
Черный ворон, я не твой».
Под ракитою зеленой
Казак раненый лежал,
Он, стрелою прободенный,
Крест свой медный целовал.
Кровь лилась из черной раны
На истоптанный песок,
А над ним кружился ворон,
Чуя лакомый кусок.
«Что ж ты когти распускаешь
Над моею головой,
Иль добычу себе чаешь,
Я ж казак еще живой.
Завяжу смертельну рану
Подаренным мне платком,
А потом с тобою стану
Говорить все об одном:
Полети в мою сторонку,
Скажи матушке моей,
Ей скажи, моей любезной,
Что за родину я пал.
Отнеси платок кровавый
Милой любушке моей,
Ей скажи, моей любимой,
Что женился да на другой.
Взял невесту тиху, скромну
В чистом поле под кустом,
С нею здесь венчала сваха —
Сабля вострая моя.
Калена стрела венчала
Нас средь битвы роковой.
Вижу, смерть моя приходит,
Черный ворон, весь я твой.
Что ж ты когти распускаешь
Над моею головой,
Иль добычу себе чаешь,
Черный ворон, весь я твой».
По диким степям Забайкалья
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Идёт он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котёл его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
На нём рубашонка худая,
И множество разных заплат,
Шапчонка на нём арестанта
И рваный тюремный халат.
Бежал из тюрьмы тёмной ночью,
В тюрьме он за правду страдал.
Идти дальше нет уже мочи —
Пред ним расстилался Байкал.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт
И грустную песню заводит,
Про Родину что-то поёт.
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу — родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец мой да брат?»
«Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землёю зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит».
«Пойдём же, пойдём, мой сыночек,
Пойдём же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает,
И плачут детишки гурьбой».
Утес Стеньки Разина
Есть на Волге утес, диким мохом оброс
Он с вершины до самого края;
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
На вершине его не растет ничего,
Только ветер свободный гуляет,
Да могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает.
Из людей лишь один на утесе том был,
Лишь один до вершины добрался,
И утес человека того не забыл,
И с тех пор его именем звался.
И хотя каждый год по церквам на Руси
Человека того проклинают,
Но приволжский народ о нем песни поет
И с почетом его вспоминает.
Раз, ночною порой, возвращаясь домой,
Он один на утес тот взобрался
И в полуночной мгле на высокой скале
Там всю ночь до зари оставался.
Много дум в голове родилось у него,
Много дум он в ту ночь передумал.
И под говор волны, средь ночной тишины
Он великое дело задумал.
Но свершить не успел он того, что хотел,
И не то ему пало на долю;
И расправой крутой да кровавой рукой
Не помог он народному горю.
Не владыкою был он в Москву привезен,
Не почетным пожаловал гостем,
И не ратным вождем, на коне и с мечом,
Он сложил свои буйные кости…
И Степан, будто знал, никому не сказал,
Никому своих дум не поведал,
Лишь утесу тому, где он был, одному
Он те думы хранить заповедал.
И поныне стоит тот утес и хранит
Он заветные думы Степана;
И лишь с Волгой одной вспоминает порой
Удалое житье атамана.
Но зато, если есть на Руси хоть один,
Кто с корыстью житейской не знался,
Кто свободу, как мать дорогую, любил
И во имя её подвизался, —
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет,
Чутким ухом к вершине приляжет,
И утес-великан всё, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
Коробейники
Ой, полным-полна коробушка,
Есть и ситцы и парча,
Пожалей, душа моя, зазнобушка,
Молодецкого плеча.
Выйди, выйди в рожь высокую,
Там до ночки да погожу,
А завижу черноокую,
Все товары да разложу.
Цены сам платил немалые,
Не торгуйся, не скупись,
Подставляй-ка губки алые,
Ближе к милому садись.
Вот и пала ночь туманная,
Ждёт удалый молодец,
Чу, идёт, пришла моя желанная,
Продаёт товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать,
Парень с девицей целуется,
Просит цену да набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани.
Смерть Ермака
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
И бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,
Побед и громозвучной славы,
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали близ дубравы.
«О, спите, спите, — мнил герой,—
Друзья, под бурею ревущей;
С рассветом глас раздастся мой,
На славу иль на смерть зовущий!
Вам нужен отдых; сладкий сон
И в бурю храбрых успокоит;
В мечтах напомнит славу он
И силы ратников удвоит.
Кто жизни не щадил своей
Опасность в сечах презирая,
Тот думать будет ли о ней,
За Русь святую погибая?
Своей и вражьей кровью смыв
Все преступленья буйной жизни
И за победы заслужив
Благословения отчизны,—
Нам смерть не может быть страшна
Своё мы дело совершили:
Сибирь царю покорена,
И мы — не праздно в мире жили!»
Но роковой его удел
Уже сидел с героем рядом
И с сожалением глядел
На жертву любопытным взглядом.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
И бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Иртыш кипел в крутых брегах,
Вздымалися седые волны,
И рассыпались с ревом в прах,
Бия о брег, козачьи челны.
С вождем покой в объятьях сна
Дружина храбрая вкушала;
С Кучумом буря лишь одна
На их погибель не дремала!
Страшась вступить с героем в бой,
Кучум к шатрам, как тать презренный,
Прокрался тайною тропой,
Татар толпами окруженный.
Мечи сверкнули в их руках —
И окровавилась долина,
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина…
Ермак воспрянул ото сна
И, гибель зря, стремится в волны,
Душа отвагою полна,
Но далеко от брега челны!
Иртыш волнуется сильней —
Ермак все силы напрягает
И мощною рукой своей
Валы седые рассекает…
Плывет… уж близко челнока —
Но сила року уступила,
И, закипев страшней, река
Героя с шумом поглотила.
Лишивши сил богатыря
Бороться с ярою волною,
Тяжелый панцирь — дар царя
Стал гибели его виною.
Ревела буря… вдруг луной
Иртыш кипящий серебрился,
И труп, извергнутый волной,
В броне медяной озарился.
Носились тучи, дождь шумел,
И молнии ещё сверкали,
И гром вдали ещё гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
1821
Мато
Ай, мэ мато́, мато́, мато́ ли мэ,
Ай, мэ сарэ́ндыр, рома́лэ, матыды́р,
Ай, мэ сарэ́ндыр, рома́лэ, матыды́р, нэ,
Пиём брави́нта сарэ́ндыр бутыды́р!
[1]
Да не такие шали рвали,
Ай, рвали полушалочки,
Да не таких мужей бросали,
Да это ноль без палочки!
А у нас так не делают,
Да окна бить не бегают.
Ай, потихоньку, ромалэ, подойдут,
Да рамы выставят — пойдут.
Ох, да ты, червонный туз,
Да кудри вьются, ромалэ, на картуз,
Да кудри вьются, ромалэ, в три кольца,
У молодого молодца.
Ай, мэ мато́, мато́, мато́ ли мэ,
Ай, мэ сарэ́ндыр, рома́лэ, матыды́р,
Ай, мэ сарэ́ндыр, рома́лэ, матыды́р, нэ,
Пиём брави́нта сарэнды́р бутыды́р.
Я в весеннем лесу…
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел — потерял, что любил — не сберег.
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города и менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна.
И окурки я за борт бросал в океан.
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,
Прилететь к ненаглядной певунье моей…
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел — потерял, что любил — не сберег.
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.
1956
Мы с тобой давно уже не те
Мы с тобой давно уже не те,
Мы не живем делами грешными:
Спим в тепле, не верим темноте,
А шпаги на стену повешены.
В нашей шхуне сделали кафе,
На тумбу пушку исковеркали,
Истрачен порох фейерверками,
На катафалк пошел лафет.
Мы с тобой давно уже не те,
И нас опасности не балуют.
Кэп попал в какой-то комитет,
А боцман служит вышибалою.
Нас теперь не трогает роса,
На парусах уж не разляжешься —
Пустил трактирщик разгулявшийся
На транспаранты паруса.
Мы с тобой не те уже совсем, —
И все дороги нам заказаны:
Спим в тепле на средней полосе,
Избрали город вечной базою.
Знаю — нам не пережить зимы,
А шхуна — словно пес на привязи,
Кривая никуда не вывезет —
Ведь море ждет нас, черт возьми!
Море ждет, а мы совсем не там, —
Такую жизнь пошлем мы к лешему.
Боцман — я, ты будешь капитан.
Нацепим шпаги потускневшие.
Мы с тобой пройдем по кабакам,
Команду старую разыщем мы…
А здесь, а здесь мы просто лишние,
Давай, командуй, капитан!
1974
Первокурсница
На лекцию ты вошла
И сразу меня пленила.
Я понял тогда, что ты навсегда
Вдруг сердце мое разбила.
И сразу же в первый день
Забыл я про все на свете
И только тебя, безумно любя,
Я видел на всей планете.
То косы твои, то бантики,
То прядь золотых волос,
На блузке витые кантики,
Да милый курносый нос.
Я видел тебя во сне.
И даже такое дело —
Ты молча, без слов с чертежных листов.
Со стен на меня глядела.
А в сущности только раз
Твой взор на меня склонился,
Когда в поздний час, в чертежке у нас
Твой лист мне к ногам свалился.
Ах, косы твои! Ах, бантики!
Ах, прядь золотых волос!
На блузке витые кантики
Да милый курносый нос.
Но вскоре пришла весна,
С поличным ты мне попалась —
Нежна и мила с дипломником шла
И только ему улыбалась.
Вся жизнь колесом пошла,
На сессии плавал как губка,
А знаешь ли ты, что эти хвосты
Ты мне подарила, голубка?!
Все косы твои! Все бантики!
Все прядь золотых волос!
На блузке витые кантики
Да милый курносый нос.
Вставайте, граф
Вставайте, граф! Рассвет уже полощется,
Из-за озерной выглянув воды.
И, кстати, та вчерашняя молочница
Уже поднялась, полная беды.
Она была робка и молчалива,
Но, ваша честь, от вас не утаю:
Вы, несомненно, сделали счастливой
Ее саму и всю ее семью.
Вставайте, граф! Уже друзья с мультуками
Коней седлают около крыльца,
Уж горожане радостными звуками
Готовы в вас приветствовать отца.
Не хмурьте лоб! Коль было согрешение,
То будет время обо всем забыть.
Вставайте! Мир ждет вашего решения:
Быть иль не быть, любить иль не любить.
И граф встает. Ладонью бьет будильник,
Берет гантели, смотрит на дома
И безнадежно лезет в холодильник,
А там зима, пустынная зима.
Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний:
Где был, что ел, кто доставал питье.
У перекрестка встретит он товарища,
У остановки подождет ее.
Она придет и глянет мимоходом,
Что было ночью — будто трын-трава.
«Привет!» — «Привет! Хорошая погода!..
Тебе в метро? А мне ведь на трамвай!..»
И продают на перекрестках сливы,
И обтекает постовых народ…
Шагает граф. Он хочет быть счастливым,
И он не хочет, чтоб наоборот.
1962
Милая моя
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым подернулись угли костра —
Вот и окончилось все, расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полет.
Крылья расправил искатель разлук — самолет,
И потихонечку пятится трап от крыла —
Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Не утешайте меня, мне слова не нужны —
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг там в тумане краснеет кусочек огня,
А у огня ожидают, представьте, меня.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
1973
Рассказ ветерана
Мы это дело разом увидали,
Как роты две поднялись из земли,
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.
А солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».
И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит,
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше — поле, Родина лежит,
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».
Окопчик наш — последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном Кино.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: «Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!»
…Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,
Где солнце жарит, чтоб оно пропало,
Где не было судьбы у нас другой.
И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил дорогой».
Рассказ технолога Петухова о своей встрече с делегатом форума
Сижу я как-то, братцы, с африканцем,
А он, мерзавец, мне и говорит:
«В России, дескать, холодно купаться,
Поэтому здесь не приглядный вид!»
«Зато, — говорю, — Мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета
Мы впереди, — говорю, — планеты всей,
Мы впереди планеты всей!»
Потом мы с ним ударили по триста,
А он, представьте, мне и говорит:
«В российских селах не танцуют твиста,
Поэтому здесь не приглядный вид!»
«Зато, — говорю, — Мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета
Мы впереди, — говорю, — планеты всей,
Мы впереди планеты всей!»
Потом залили это все шампанским,
Он говорит: «Вообще ты кто таков?»
«Я, — говорит — Наследник африканский!»
«А я, — говорю — Технолог Петухов!
Вот я, — говорю, — И делаю ракеты
Перекрываю Енисей,
А также в области балета
Я впереди, — говорю, — планеты всей,
Я впереди планеты всей!»
«Проникся, — говорит он, — лучшим чувством,
Открой, — говорит, — весь главный ваш секрет!»
«Пожалуйста, — говорю, — советское искусство
В наш век, — говорю, — сильнее всех ракет.
Но все ж, — говорю, — мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета
Мы впереди, — говорю, — планеты всей,
Мы впереди планеты всей!»
1964
Серёга Санин
С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки
В тайге мороженого нам не подают.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
Мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
И вот с надеждою мы ждем его прилета,
Его прилета скоростного.
Но не слыхать в эфире голоса родного,
Родного голоса, знакомого так всем:
«Иду на посадку,
Включите огни.
Я вижу палатку
И сосны вдали.»
Бредет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
Большой Каретный
— Где твои семнадцать лет?
— На Большом Каретном.
— Где твои семнадцать бед?
— На Большом Каретном.
— Где твой чёрный пистолет?
— На Большом Каретном.
— А где тебя сегодня нет?
— На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ,
этот дом?
Нет, не забываешь
ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Ешё б, ведь:
— Где твои семнадцать лет?
— На Большом Каретном.
— Где твои семнадцать бед?
— На Большом Каретном.
— Где твой чёрный пистолет?
— На Большом Каретном.
— А где тебя сегодня нет?
— На Большом Каретном.
Переименован
он теперь,
Стало всё по-новой,
верь не верь.
И всё же где б ты ни был, где ты ни бредёшь,
Нет-нет да по Каретному пройдёшь.
Ешё б, ведь:
— Где твои семнадцать лет?
— На Большом Каретном.
— Где твои семнадцать бед?
— На Большом Каретном.
— Где твой чёрный пистолет?
— На Большом Каретном.
— А где тебя сегодня нет?
— На Большом Каретном.
Дуэт разлученных[5]
Дорога, дорога — счета нет столбам,
И не знаешь, где конец пути, —
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.
Но на других не гляди — не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
Шагаю, шагаю — кто мне запретит! —
И лишь столбы отсчитывают путь.
За тобой готов до бесконечности идти —
Только ты не сверни куда-нибудь.
Но на других не гляди — не надо!
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
Улыбка, улыбка — для кого она?
А вдруг тому, что впереди идет?
Я замер и глаза закрыл, но снова — ты одна,
А я опять прозевал переход!
Нет, на других не гляди — не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
Лирическая
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени,
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света.
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.
Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море.
В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно?..
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?..
Украду, если кража тебе по душе,—
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!
Песня о друге
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а так,
Если сразу не разберёшь
Плох он или хорош,
Парня в горы тяни, рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке одной с тобой,
Там поймешь кто такой.
Если парень в горах не ах,
Если сразу раскис и вниз,
Шаг ступил на ледник и сник,
Оступился и в крик,
Значит, рядом с тобой чужой,
Ты его не брани — гони,
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют.
Если он не скулил не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал
Он стонал, но держал.
Если шёл он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной,
Значит, как на себя самого,
Положись на него.
Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах
Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
Пару рижского и керченскую сельдь,
И отправился я в Белые Столбы
На братана да на психов поглядеть.
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь — спать ложись,
Хочешь — песни пой!
Предоставлено
Им вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!
А братан уже встречает в проходной,
Он меня за опоздание корит.
Говорит: — Давай скорее по одной,
Тихий час сейчас у психов, — говорит.
Шизофреники —
Вяжут веники,
А параноики
Рисуют нолики,
А которые
Просто нервные —
Те спокойным сном
Спят, наверное.
А как приняли по первой первача,
Тут братана прямо бросило в тоску.
Говорит, что он зарежет главврача,
Что тот, сука, не пустил его в Москву!
А ему ж в Москву
Не за песнями,
Ему выправить
Надо пенсию,
У него в Москве
Есть законная…
И ещё одна есть —
Знакомая.
Мы пивком переложили, съели сельдь,
Закусили это дело косхалвой,
Тут братан и говорит мне: — Сень, а Сень,
Ты побудь здесь за меня денёк-другой!
И по выходке,
И по роже мы
Завсегда с тобой
Были схожими,
Тебе ж нет в Москве
Вздоха-продыха,
Поживи здесь, как
В доме отдыха!..
Тут братан снимает тапки и халат,
Он мне волосы легонько ворошит,
А халат на мне — ну, прямо в аккурат,
Прямо вроде на меня халат пошит!
А братан — в пиджак
Да и к поезду,
А я булавочкой
Деньги к поясу
И иду себе
На виду у всех…
А и вправду мне
Отдохнуть не грех!
Тишина на белом свете, тишина!
Я иду и размышляю не спеша:
То ли стать мне президентом США,
То ли взять да и окончить ВПШ
[6]!..
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь — спать ложись,
Хочешь — песни пой!
Предоставлено
Нам — вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..
1964
Про маляров, истопника и теорию относительности
…Чуйствуем с напарником: ну и ну!
Ноги словно ватные, все в дыму.
Чуйствуем, нуждаемся в отдыхе —
Что-то непонятное в воздухе.
Взяли «Жигулевского» и «Дубняка»,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили, еще раза, —
Тут нам истопник и открыл глаза.
На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари!
Все теперь на шарике вкось и вкось,
Шиворот-навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день — ночь!
И что мы с вами думаем ночь — день!
И рубают финики лопари,
А в Сахаре снегу — невпроворот!
Эти гады-физики на пари
Раскрутили шарик наоборот.
Там где полюс был — там тропики,
А где Нью-Йорк — Нахичевань.
А что мы люди, а не бобики,
Им на это начихать!
Рассказал нам всё это истопник,
Вижу — мой напарник ну прямо сник!
Раз такое дело, — гори огнём —
Больше мы малярничать не пойдём!
Взяли в поликлинике бюллетень,
Нам башку работою не морочь!
И что ж тут за работа, если ночью — день,
А потом обратно не день, а ночь?!
И при всей квалификации
Тут возможен перекос:
Это всё ж таки радиация,
А не просто купорос!
Пятую неделю я хожу больной,
Пятую неделю я не сплю с женой,
Тоже и напарник мой плачется:
Дескать, он отравленный начисто.
И лечусь «Столичною» лично я,
Чтобы мне с ума не стронуться:
Истопник сказал, что «Столичная»
Очень хороша от стронция!
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда…
А шарик вертится и вертится,
И всё время — не туда!
1961
Жена французского посла
А нам не Тани снятся и не Гали,
Не поля родные, не леса.
А в Сенегале, братцы, в Сенегале,
Я такие видел чудеса!
Ох не сла́бы, братцы, ох не сла́бы,
Блеск волны, мерцание весла…
Крокодилы, пальмы, баобабы,
И жена французского посла.
По-французски я не понимаю,
А она — по-русски ни фига.
Как высо́ка грудь ее нагая!
Как нага высокая нога!
Не нужны теперь другие бабы,
Всю мне душу Африка сожгла
Крокодилы, пальмы, баобабы,
И жена французского посла.
Дорогие братцы и сестрицы,
Что такое сделалось со мной!
Все один и тот же сон мне снится,
Широкоэкранный и цветной.
И в жару, и в стужу, и в ненастье
Все сжигает душу мне дотла.
А в нем — кровать распахнутая настежь,
А в ней — жена французского посла.
Снег
Тихо по веткам шуршит снегопад.
Сучья трещат на огне.
В эти часы, когда все еще спят,
Что вспоминается мне?
Неба забытая просинь,
Давние письма домой…
В царстве чахоточных сосен
Быстро сменяется осень
Долгой полярной зимой.
Снег, снег, снег, снег,
Снег над палаткой кружится.
Вот и кончается наш
Краткий ночлег.
Снег, снег, снег, снег
Тихо на тундру ложится.
По берегам замерзающих рек
Снег, снег, снег.
Над Петроградской твоей стороной
Вьется веселый снежок,
Вспыхнет в ресницах звездой озорной,
Ляжет пушинкой у ног.
Тронул задумчивый иней
Кос твоих светлую прядь,
И над бульварами Линий
По-ленинградскому синий
Вечер спустился опять.
Снег, снег, снег, снег,
Снег за окошком кружится.
Он не коснется твоих
Сомкнутых век.
Снег, снег, снег, снег…
Что тебе, милая, снится?
Над тишиной замерзающих рек
Снег, снег, снег.
Долго ли сердце твое сберегу? —
Ветер поет на пути.
Через туманы, мороз и пургу
Мне до тебя не дойти.
Вспомни же, если взгрустнется,
Наших стоянок огни.
Вплавь и пешком — как придется, —
Песня к тебе доберется
Даже в нелетные дни.
Снег, снег, снег, снег,
Снег над тайгою кружится.
Вьюга заносит следы
Наших саней.
Снег, снег, снег, снег…
Пусть тебе нынче приснится
Залитый солнцем вокзальный перрон
Завтрашних дней.
Февраль 1958, Ленинград
Баллада о дружбе
Мы у Васи в кочегарке
чифирили каждый день.
Я — блондин, я — парень маркий,
каждый день мне мыться лень.
И сказал тогда Володя:
— Ты на улицу иди
и умойся на природе —
ведь не зря идут дожди!
И ответил я Володе:
— Ты подстрижен, как лопух,
и одет ты не по моде,
дегустатор бормотух!
И вообще, в твоих галошах,
а когда ты пьешь — вдвойне,
ходит дядя нехороший
ко второй твоей жене.
В разговор тут встрял Валера —
был моложе он всех нас:
— Если хочешь, для примера
я продам твой синий глаз.
Я сказал ему: — Валера!
Как подруг твоих мне жаль,
что за гробом кавалера
понесут свою печаль.
Я башку его лопатой
зацепил — и ничего.
Быть Валерочке богатым —
не узнали мы его.
Он лежал совсем негромко,
подниматься не хотел…
Тут Володю слишком ломкой
деревяшкой я огрел.
Деревяшка поломалась.
Вова взял огромный лом,
зацепил меня он малость
(только скрытый перелом)…
Я ударился об угол,
полчаса лежал без сил,
тут к виску мне Вася уголь
непотухший приложил,
А Володю сунул в печку
охладить немного чтоб,
и Володино сердечко
запросилось сразу в гроб.
Тут Валера встал и в силе
Васю шмякнул визави…
А потом мы чифирили
и пели песни о любви.
1975
Клопы
Друзей так много в этом мире,
Для друга я на всё готов.
Живёт, живёт в моей квартире
Семейство рыженьких клопов.
Знаком мне с детства каждый клопик,
И всю их дружную семью
По цвету глаз и острой попе
Издалека я узнаю.
Я договорчик сепаратный
Сумел с клопами заключить,
И нашей дружбы, столь приятной,
«Дезинсекталем» не разлить.
Но как-то утром в полвосьмого
Один в кровати в полутьме
Я своего клопа родного
Размазал пальцем по стене.
С тех пор клопы, вай-вай-вай-вай, лютуют,
Етит их весь клопиный род.
И даже чёрненьких ловлю я —
Клопов тропических широт.
Мильён клопов в моей квартире
И каждый съесть меня готов.
И только в ванной и в сортире
Я отдыхаю от клопов.
1959
Весеннее танго
Вот идёт по свету человек-чудак,
Сам себе тихонько улыбаясь,
Видно, в голове какой-нибудь пустяк,
С сердцем, видно, что-нибудь не так.
Приходит время, с юга птицы прилетают,
Снеговые горы тают и не до сна.
Приходит время, люди головы теряют,
И это время называется весна.
Сколько сердце валидолом не лечи,
Всё равно сплошные перебои,
Сколько тут ни жалуйся, ни ворчи,
Не помогут лучшие врачи.
Приходит время, с юга птицы прилетают,
Снеговые горы тают и не до сна.
Приходит время, люди головы теряют,
И это время называется весна.
Поезжай в Австралию без лишних слов,
Там сейчас как раз в разгаре осень,
На полгода ты без всяких докторов
Снова будешь весел и здоров.
Приходит время, с юга птицы прилетают,
Снеговые горы тают и не до сна.
Приходит время, люди головы теряют,
И это время называется весна.
О вреде пьянства на воде
Мы однажды вместе с Васей
Отдыхали на турбазе.
Я из Волги не вылазил,
Я с утрашки долбанул.
Что нам рифы, что нам мели!
Отдыхали как хотели.
Возмужали, загорели,
Вот только Вася утонул.
Через полчаса с турбазы
Притащили водолаза.
Разбудили, но не сразу.
Он глаза открыл, икнул,
И «Тройного» влил в аорту.
Сразу видно — парень тертый,
Спец, отличник, мастер спорта,
Вот только тоже утонул.
Прибежал директор базы:
Не видали водолаза?
Все духи украл, зараза.
Всю похмелку умыкнул.
Эх, найду, кричит, и в катер.
И с разбегу дернул стартер.
И умчался на фарватер.
Где, конечно, утонул.
Ставлю рубль — ставьте стольник —
Здесь бермудский треугольник.
За покойником покойник.
Я как крикну: «Караул!».
Из кустов, в одном погоне,
Весь в ремнях и в самогоне
Прибежал полковник Пронин.
Ну, этот сразу утонул.
А потом тонули ходко:
Врач и повар с пьяной теткой,
Рыбнадзор (тот вместе с лодкой).
Ну а к вечеру вообще:
Два директора завода,
Все туристы с парохода,
И главно, канули как в воду,
Ни привета, ни вещей.
К ночи сторож появился.
Тот совсем не удивился
Говорит — «ты че, сбесился?
Глянь на Волгу — вон она.
Там намедни посередку
Потонула баржа с водкой.
Может, сплаваем в охотку?»
И нырнул… И тишина…
На далекой Амазонке[7]
На далекой Амазонке не бывал я никогда.
Никогда туда не ходят иностранные суда.
Только Дон и Магдалина — быстроходные суда,
Только Дон и Магдалина ходят по морю туда.
Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам,
Суда уходят в плаванье к далеким берегам.
Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию.
И я хочу в Бразилию — к далеким берегам.
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина ходят по морю туда.
Никогда вы не найдете в наших северных лесах
Длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах.
Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей
Такое изобилие невиданных зверей.
Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам,
Суда уходят в плаванье к далеким берегам.
Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию.
И я хочу в Бразилию — к далеким берегам.
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина ходят по морю туда.
А в солнечной Бразилии, Бразилии моей
Такое изобилие невиданных зверей
Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию,
Увижу ли Бразилию до старости моей
Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам,
Суда уходят в плаванье к далеким берегам.
Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию.
И я хочу в Бразилию — к далеким берегам.
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина,
Только Дон и Магдалина ходят по морю туда.
Фишка № 5
По ночной Москве идет девчонка,
каблучками «цок-цок-цок».
Вдруг откуда ни возьмись
сторонкой незнакомый паренек.
Он ей говорит со знаньем дела:
«Виноват, который час?»
А она ему на это смело:
«Два — двенадцать — тридцать шесть».
Он ей: «Что-то я, пардон, не понял,
что такое „тридцать шесть“».
А она: «Да это ж телефон мой
(Господи, какой балда!)
Позвоните, попросите Асю,
это буду лично я.
Ну а вас зовут, я вижу, Вася, —
в общем, познакомились».
Парень осмелел: «А вы поэтов
знаете ли вы стихи?»
А она ему в ответ на это:
«Евтушенко мой дружок».
Он ей говорит: «Тогда, простите,
может быть, мы в ресторан?»
А она: «Вы завтра позвоните,
а сейчас меня ждет муж!»
25 октября 1962
Бригантина
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня.
На прощанье поднимай бокалы
Молодого терпкого вина!
Пьем за яростных, за непокорных,
За презревших грошовой уют.
Вьется по ветру «Веселый Роджер»,
Люди Флинта песенку поют.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза, —
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Говоришь, чтоб остался я…
Говоришь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна.
Чтобы жить километрами,
А не квадратными метрами,
Холод, дождь, мошкара, жара —
Не такой уж пустяк!
И чтоб устать от усталости,
А не от собственной старости,
И грустить об оставшихся,
О себе не грустя.
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьёт,
Не на выставках — на небе
Изучать колера.
И чтоб таёжные запахи,
А не комнаты затхлые…
И не жизнь в кабаках — рукав
Прожигать у костра.
А ты твердишь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна!
1964 — начало 1965.
Город
Горы далёкие, горы туманные, горы,
И улетающий, и умирающий снег.
Если вы знаете — где-то есть город, город,
Если вы помните — он не для всех, не для всех.
Странные люди заполнили весь этот город:
Мысли у них поперёк и слова поперёк,
И в разговорах они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог.
Вместо домов у людей в этом городе небо,
Руки любимых у них вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был,
Я всё ищу, и никак мне его не найти.
Если им больно — не плачут они, а смеются,
Если им весело — грустные песни поют.
Женские волосы, женские волосы вьются,
И неустроенность им заменяет уют.
Я иногда проходил через этот город —
Мне бы увидеть, а я его не замечал.
И за молчанием или за разговором
Шёл я по городу, выйдя и не повстречав…
Поездом — нет! Поездом мне не доехать.
И самолётом, тем более, не долететь.
Он задрожит миражом, он откликнется эхом.
И я найду, я хочу, и мне надо хотеть.
Конец октября 1964,
Шерегеш-Новокузнецк-Ленинград
Гостиница[10]
Ах, гостиница моя, ах, гостиница!
На кровать присяду я — ты подвинешься,
Занавесишься ресниц занавескою…
Хоть на час тебе жених — ты невестою.
Занавесишься ресниц занавескою…
Я на час тебе жених — ты невестою.
Бабье лето, так и быть, не обидится,
Всех скорее позабыть, с кем не видимся.
Заиграла в жилах кровь коня троянского,
Переводим мы любовь с итальянского.
Наплывает слов туман, а в глазах укор,
Обязательный обман — умный разговор.
Сердце врёт: «Люблю, люблю!» — на истерике,
Невозможно кораблю без Америки.
Ничего у нас с тобой не получится.
Как ты любишь голубой мукой мучиться!
Видишь, я стою босой перед вечностью,
Так зачем косить косой — человечностью?
Коридорные шаги — злой угрозою,
Было небо голубым — стало розовым…
А я на краешке сижу и не подвинулся…
Ах, гостиница моя, ах, гостиница!
Октябрь 1965,
Темиртау
За туманом
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди сосланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегают от обиды, от тоски…
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги.
Понимаешь, это просто, очень просто
Для того, кто хоть однажды уходил.
Ты представь, что это остро, очень остро:
Горы, солнце, пихты, песни и дожди.
И пусть полным-полно набиты
Мне в дорогу чемоданы:
Память, грусть, невозвращённые долги…
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
2 июня 1964
Товарный поезд «Ленинград-Шерегеш»
Осенние письма
Потянуло, потянуло
Холодком осенних писем,
И в тайге гремящий выстрел
Ранил птицу и меня.
Думал, все во мне уснуло,
Не важны ни боль, ни смысл…
Защемило, затянуло
В печь осеннего огня.
Что же делать, что же делать?
Постучаться в ваши двери
И, как будто от убийцы,
От себя себя спасать?
Первым к вам войдет отчаянье,
Следом я — ваш Чарли Чаплин,
Жизнь, как тросточку, кручу я,
Сделав грустные глаза.
Невезенья, неурядиц
Стал замерзшим водопадом.
Мне тепла от вас не надо,
Не тревожьте водопад!
Только осень — листопадом,
Только ты — последним взглядом.
Я ж просил тебя: «Не надо», —
Всё вернули мне назад.
Уезжал в зеленый омут,
Убегал в волшебный город,
И прыжкам сквозь арки радуг
Сам себя тренировал.
Знал же, знал, что не поможет,
Приобрел ненужной ложью
Пустоту ночей бессонных
И восторженных похвал.
Потянуло, потянуло
Холодком осенних писем,
Желтых, красных, словно листья,
Устилающие путь.
И опять лицом в подушку —
Ждать, когда исчезнут мысли,
Что поделать? Надо, надо
Продержаться как-нибудь…
1965
Поезд
А в тайге по утрам — туман,
Дым твоих сигарет.
Если хочешь сойти с ума,
Лучше способа нет.
Поезд, длинный смешной чудак,
Знак рисуя, твердит вопрос:
— Что же, что же не так, не так,
Что же не удалось?..
А поезд, длинный смешной чудак,
Изгибаясь, твердит вопрос:
— Что же, что же не так, не так,
Что же не удалось?..
Заблудилась моя печаль
Между пихт и берёз,
И не действует по ночам
Расстоянья наркоз.
Расставаясь, шептал: «Пустяк,
Ведь не видишь же ты насквозь!
Просто что-то не так, не так,
Что-то не удалось».
А поезд, длинный смешной чудак,
Рад стараться, твердит вопрос:
— Что же, что же не так, не так,
Что же не удалось?..
Ариэлем хотел лететь —
Ни любви, ни забот.
Или в горы, как Алитет,
Уходить каждый год.
Вбей в колено тоску, кулак
Удержи от ненужных слёз.
Просто что-то не так, не так,
Что-то не удалось.
Ах, поезд, длинный смешной чудак,
Как замучил меня вопрос:
Что же, что же не так, не так,
Что же не удалось?..
12–17 июля 1965
Товарный поезд «Ленинград-Темиртау»
Давай с тобой поговорим
Давай с тобой поговорим, прости, не знаю как зовут.
Но открывается другим, все то, что близким берегут.
Ты скажешь: «Все наоборот, согласно логике вещей»,
Но это редкий поворот, а, может, нет его вообще.
Ты помнишь, верили всерьез во все, что ветер принесет.
Сейчас же хочется до слез, а вот не верится — и все.
И пусть в нас будничная хмарь не утомит желанья жить.
Но праздниками календарь уже не трогает души.
По новому, по новому торопит кто-то жить.
Но все ж дай Бог, по старому нам чем-то дорожить.
Бегут колеса по степи, отстукивая степ.
Гляди в окошко, не гляди, а все едино — степь.
Гляди в окошко, не гляди…
Ты только мне не говори про невезенье всякий вздор.
И степь напрасно не брани за бесконечность и простор.
Давай с тобой поговорим, быть может все еще придет…
Ведь кто-то же сейчас не спит, ведькто-то этот поезд ждет.
Сквозь вечер, выкрашенный в темно-синюю пастель
Несет плацкартную постель вагон, как колыбель.
Сиреневый струится дым с плывущих мимо крыш…
Давай с тобой поговорим. Да ты, приятель…спишь.
1987
Изгиб гитары желтой…
Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
Ты что грустишь, бродяга, а ну-ка улыбнись!
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена, как раны, на сердце запеклись.
Мечтами их и песнями мы каждый шаг наполним…
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
1979
Соседка
Снова гость к моей соседке.
Дочка спит, торшер горит.
Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит —
Со свиданьицем.
Вроде бы откуда
Новая посуда?
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть,
То вздохнет некстати,
То смутится, что неострые ножи.
Он — мужчина разведенный,
И она разведена.
Что тут говорить…
Правит нами век казенный,
И не их это вина —
Некого винить.
Тот был — первый — гордым,
Правильным был, твердым.
Ну да Бог ему судья, да был бы жив.
Сквер листву меняет,
Дочка подрастает…
И пустяк, что не наточены ножи.
Пахнет наволочка снегом,
Где-то капает вода,
Плащ в углу висит.
На проспект спустилось небо
И зеленая звезда
Позднего такси.
Далеко до Сходни,
Не уйти сегодня,
Он бы мог совсем остаться, да и жить.
Все не так досадно,
Может, жили б складно…
Ах, дались мне эти чертовы ножи!
Ах, как спится утром зимним!
На ветру фонарь скулит —
Желтая дыра.
Фонарю приснились ливни —
Вот теперь он и не спит,
Все скрипит: пора, пора…
Свет сольется в щелку,
Дверь тихонько щелкнет,
Лифт послушно отсчитает этажи…
Снег под утро ляжет,
И неплохо даже
То, что в доме не наточены ножи.
1986
Антон Палыч Чехов однажды заметил…
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
Что умный любит учиться, а дурак — учить.
Сколько дураков в своей жизни я встретил,
Мне давно пора уже орден получить.
Дураки обожают собираться в стаю,
Впереди — главный во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
А дураков — нету! Улетели все!
Ах, детские сны мои, какая ошибка,
В каких облаках я по глупости витал!
У природы на устах коварная улыбка,
Видимо, чего-то я не рассчитал.
А умный в одиночестве гуляет кругами,
Он ценит одиночество превыше всего.
И его так просто взять голыми руками,
Скоро их повыловят всех до одного.
Когда ж их всех повыловят, наступит эпоха,
Которую не выдумать и не описать.
С умным — хлопотно, с дураком — плохо,
Нужно что-то среднее, да где ж его взять.
Дураком быть выгодно, да не очень хочется,
Умным очень хочется, да кончится битьем.
У природы на устах коварные пророчества,
Но может быть, когда-нибудь, к среднему придем.
Грузинская песня
Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь своё сердце настрою,
А иначе зачем на земле этой вечной живу.
Собирайтесь-ка, гости мои, на моё угощенье,
Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву,
Царь небесный пошлёт мне прощение за прегрешенья,
А иначе зачем на земле этой вечной живу.
В темно-красном своём будет петь для меня моя Дали,
В чёрно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали,
А иначе зачем на земле этой вечной живу.
И когда заклубится закат, по углам залетая,
Пусть опять и опять предо мною плывут наяву
Синий буйвол и белый орел, и форель золотая,
А иначе зачем на земле этой вечной живу.
Дежурный по апрелю
Ах, какие удивительные ночи,
Только мама моя в грусти и тревоге.
Что-же ты гуляешь, мой сыночек,
Одинокий, одинокий.
Что-же ты гуляешь, мой сыночек,
Одинокий, одинокий.
Из конца в конец апреля путь держу я,
Стали звезды и крупнее и добрее.
Что ты, мама, это я дежурю,
Я дежурный по апрелю.
Мама, мама, это я дежурю,
Я дежурный по апрелю.
Мой сыночек, вспоминаю все, что было.
Стали грустными глаза твои, сыночек.
Может быть, она тебя забыла,
Знать не хочет, знать не хочет?
Может быть, она тебя забыла,
Знать не хочет, знать не хочет?
Из конца в конец апреля путь держу я,
Стали звезды и крупнее и добрее.
Мама, мама, это я дежурю,
Я дежурный по апрелю.
Мама, мама, это я дежурю,
Я дежурный по апрелю.
Когда воротимся мы в Портленд
В ночь, перед бурею на мачте,
Горят святого Эльма свечки.
Отогревают наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки.
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай несёт нас черный парус,
Пусть будет сладок ром ямайский,
Все остальное ерунда.
Когда воротимся мы в Портленд,
Ей богу, я во всем покаюсь,
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай купец помрет со страху.
Ни Бог ни дьявол не помогут
Ему спасти свои суда.
Когда воротимся мы в Портленд
Клянусь я сам взойду на плаху
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Поделим золото, как братья.
Поскольку денежки чужие
Не достаются без труда.
Когда воротимся мы в Портленд
Мы судьям кинемся в объятья.
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Когда воротимся мы в Портленд
Нас примет Родина в объятья.
Да только в Портленд воротиться
Не дай нам, Боже, никогда.
Песня об Арбате
Ты течешь, как река, странное название.
И прозрачен асфальт, как в реке вода.
Ах Арбат, мой Арбат, ты мое призвание.
Ты и радость моя, и моя беда.
Ах Арбат, мой Арбат, ты мое призвание.
Ты и радость моя, и моя беда.
Пешеходы твои — люди невеликие.
Каблуками стучат, по делам спешат.
Ах Арбат, мой Арбат, ты моя религия.
Мостовые твои подо мной лежат.
Ах Арбат, мой Арбат, ты моя религия.
Мостовые твои подо мной лежат.
От любови твоей вовсе не излечишься,
Сорок тысяч других мостовых любя.
Ах Арбат, мой Арбат, ты мое отечество.
Никогда до конца не пройти тебя.
Ах Арбат, мой Арбат, ты мое отечество.
Никогда до конца не пройти тебя.
Сентиментальный марш
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет.
Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая.
А для меня твои тревоги, и добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
Старинная студенческая песня
Поднявший меч на наш союз
Достоин будет худшей кары,
И я за жизнь его тогда
Не дам и ломаной гитары.
Как вожделенно жаждет век
Нащупать брешь у нас в цепочке…
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, друзья,
Чтоб не пропасть поодиночке.
Среди совсем чужих пиров
И слишком ненадежных истин,
Не дожидаясь похвалы,
Мы перья белые почистим.
Пока безумный наш султан
Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, ей-богу.
Когда ж придет дележки час,
Не нас калач ржаной поманит,
И рай настанет не для нас,
Зато Офелия помянет.
Пока ж не грянула пора
Нам отправляться понемногу,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, ей-богу.
1970
Старый король
В поход на чужую страну собирался король.
Ему королева мешок сухарей насушила
и старую мантию так аккуратно зашила,
дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.
И руки свои королю положила на грудь,
сказала ему, обласкав его взором лучистым:
«Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом,
и пряников сладких отнять у врага не забудь!»
И видит король — его войско стоит средь двора:
пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор.
Сказал им король: «Не страшны нам ни пресса, ни ветер!
Врага мы побьем и с победой придем, и ура!»
И вот отгремело прощальных речей торжество.
В походе король свою армию переиначил:
веселых солдат интендантами сразу назначил.
А грустных оставил в солдатах — авось ничего.
Представьте себе, наступили победные дни.
Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной,
ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,
но пряников целый мешок захватили они.
Играйте, оркестры! Звучите, и песни, и смех!
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться:
ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
и пряников, кстати, всегда не хватает на всех.
1961
Вальс-бостон
На ковре из жёлтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина.
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон.
Отлетал тёплый день и хрипло пел саксофон.
И со всей округи люди приходили к нам,
И со всех окрестных крыш слетались птицы,
Танцовщице золотой захлопав крыльями…
Как давно, как давно звучала музыка там.
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Там листья падают вниз, пластинки крутится диск:
«Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Опьянев от наслаждения, о годах забыв,
Старый дом, давно влюблённый в свою юность,
Всеми стенами качался, окна отворив,
И всем тем, кто в нём жил, он это чудо дарил.
А когда затихли звуки в сумраке ночном —
Всё имеет свой конец, своё начало, —
Загрустив, всплакнула осень маленьким дождём…
Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нём.
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Там листья падают вниз, пластинки крутится диск:
«Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Глухари на токовище…
Глухари на токовище бьются грудью до крови,
Не на шутку расходились — быть бы живу…
Так и мы когда-то жили, от зари и до зари,
И влюблялись, и любили — мчались годы с той поры.
Мчались годы, стёрлись клювы, раны зажили давно,
Только шрамы доброй памятью остались.
А рябину всю склевали да порвали на вино,
Но кто помнил — прилетали на знакомое окно.
Тянет осенью из леса… Дом, над крышей вьётся дым…
И антоновка созрела, пожелтела…
Оглянуться не успел я — друг мой Вовка стал седым,
А ведь тоже, было дело, передёргивал лады.
На болотах всё как прежде, крылья хлопают вдали,
Всё буянят, всё расплёскивают удаль.
Ну а я уже не буду — занавесочку спалил —
И то вспомню, то забуду, как за птичками ходил.
Глухари на токовище бьются грудью до крови,
Не на шутку расходились — быть бы живу…
Так и мы когда-то жили, от зари и до зари,
И влюблялись, и любили — мчались годы с той поры.
Извозчик
День такой хороший,
И старушки крошат
Хлебный мякиш сизым голубям.
Отгоняя мошек,
Спит гнедая лошадь,
Мордой наклонившися к своим яслям.
Извозчик, отвези меня, родной!
Я, как ветерок, сегодня вольный.
Пусть стучат копыта дробью по мостовой,
Да не хлещи коня — ему же больно!
Извозчик, два червонца как с куста,
Если меня пьяного дождёшься.
Погоди, извозчик, как я устал!
Ну, когда же ты за мной вернёшься?
Фаэтон открытый,
Цокают копыта,
Закружил мне голову жасмин.
И бросает с крыши
Косточки от вишен
Очень неприличный гражданин.
Извозчик, через дом останови,
Покемарь на облучке, я быстро,
Только поднимусь, скажу ей всё о любви,
Чтоб потом не подойти на выстрел.
Извозчик, отвези меня, родной!
Я, как ветерок, сегодня вольный.
Пусть стучат копыта дробью по мостовой,
Да не хлещи коня — ему же больно!
На Дону, на Доне…
На Дону, на Доне гулевали кони,
И костров огонь им согревал бока.
Звёзд на небе россыпь, а я с гнедою сросся,
Стремена по росту, да, не жмёт лука.
На Дону, на Доне степь в полыни тонет,
Ветер тучи гонит, тучи-облака.
Вольная казачка по-над речкой плачет,
Видно, не иначе, любит казака.
Тихие слёзы Тихому Дону,
Доля казачья, служба лихая.
Воды донские стали б солёны,
Если б на месте век постояли.
Тихие слёзы Тихому Дону,
Долго не видеть матери сына.
Как ни крепиться батьке седому,
Слёзы тихонько сползут на щетину.
На Дону, на Доне, как цветок в бутоне,
Девица в полоне красоты своей.
Счастью б распуститься, лепесткам раскрыться,
Да одной не спится в лихолетье дней.
Тихие слёзы Тихому Дону,
Доля казачья, служба лихая.
Воды донские стали б солёны,
Если б на месте век постояли.
Тихие слёзы Тихому Дону,
Долго не видеть матери сына.
Как ни крепиться батьке седому,
Слёзы тихонько сползут на щетину.
На Дону, на Доне гулевали кони,
И костров огонь им согревал бока.
Звёзд на небе россыпь, а я с гнедою сросся,
Стремена по росту, да, не жмёт лука.
Налетела грусть…
Налетела грусть, ну что ж, пойду пройдусь,
Ведь мне её делить не с кем.
И зеленью аллей в пухе тополей
Я иду землёй Невской.
Может, скажет кто, мол, климат здесь не тот,
А мне нужна твоя сырость,
Здесь я стал мудрей, и с городом дождей
Мы мазаны одним миром.
Хочу я жить среди каналов и мостов
И выходить с тобой, Нева, из берегов,
Хочу летать я белой чайкой по утрам
И не дышать над вашим чудом, Монферран.
Хочу хранить историю страны своей,
Хочу открыть Михайлов замок для людей,
Хочу придать домам знакомый с детства вид,
Мечтаю снять леса со Спаса на Крови.
Но, снимая фрак, детище Петра
Гордость не швырнёт в море,
День гудком зовёт Кировский завод,
Он дворцам своим корень.
Хочу воспеть я город свой мастеровой,
Хочу успеть, покуда в силе и живой,
Хочу смотреть с разбитых Пулковских высот,
Как ты живёшь, врагом не сломленный народ.
Налетела грусть, ну что ж, пойду пройдусь,
Ведь мне её делить не с кем.
И зеленью аллей в пухе тополей
Я иду землёй Невской.
Может, скажет кто, мол, климат здесь не тот,
А мне нужна твоя сырость,
Здесь я стал мудрей, и с городом дождей
Мы мазаны одним миром.
Хочу я жить среди каналов и мостов
И выходить с тобой, Нева, из берегов,
Хочу летать я белой чайкой по утрам
И не дышать над вашим чудом, Монферран.
Хочу хранить историю страны своей,
Хочу открыть Михайлов замок для людей,
Хочу придать домам знакомый с детства вид,
Мечтаю снять леса со Спаса на Крови.
Позови меня с собой
Снова от меня ветер злых перемен
Тебя уносит,
Не оставив мне даже тени взамен,
И он не спросит,
Может быть, хочу улететь я с тобой
Желтой осенней листвой,
Птицей за синей мечтой.
Позови меня с собой,
Я приду сквозь злые ночи.
Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
Нарисуешь в небе солнце,
Где разбитые мечты
Обретают снова силу высоты.
Сколько я искала тебя сквозь года
В толпе прохожих.
Думала, ты будешь со мной навсегда,
Но ты уходишь.
Ты теперь в толпе не узнаешь меня,
Только, как прежде, любя,
Я отпускаю тебя.
Позови меня с собой,
Я приду сквозь злые ночи.
Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
Нарисуешь в небе солнце,
Где разбитые мечты
Обретают снова силу высоты.
Каждый раз, как только спускается ночь
На спящий город,
Я бегу из дома бессонного прочь
В тоску и холод.
Я ищу среди снов безликих тебя,
Но в двери нового дня
Я вновь иду без тебя.
Позови меня с собой,
Я приду сквозь злые ночи.
Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
Нарисуешь в небе солнце,
Где разбитые мечты
Обретают снова силу высоты.
А в нашу гавань заходили корабли…
А в нашу гавань заходили корабли, корабли —
Большие корабли из океана.
В каютах веселились моряки, моряки
И пили за здоровье атамана.
В одной каюте шум и суета, суета —
Пираты наслаждались танцем Мэри,
А Мэри танцевала не спеша, не спеша
И вдруг остановилася у двери.
В дверях стоял наездник молодой, молодой, —
Пираты называли его Гарри:
«О, Мэри, я приехал за тобой, за тобой».
Глаза его как молнии сверкали.
«О, Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш, ты не наш,
О, Гарри, ты с другого океана.
О, Гарри, мы расправимся с тобой, о Боже мой», —
Раздался пьяный голос атамана.
Вот в воздухе сверкнули два ножа, два ножа —
Пираты затаили все дыханье.
Все знали, что дерутся два вождя, два вождя,
Два мастера по делу фехтованья.
На палубу свалился теплый труп, теплый труп,
И Мэри закричала задыхаясь:
«Погиб наш атаман, застонет океан,
И нашим атаманом будет Гарри!»
А в нашу гавань заходили корабли, корабли —
Большие корабли из океана.
В каютах веселились моряки, моряки
И пили на поминках атамана.
А я милого узнаю по походке
А я милого узнаю по походке,
Он носит, носит брюки галифе,
А шляпу он носит на панаму,
Ботиночки он носит «Нариман».
Зачем я Вас, мой родненький, узнала,
Зачем, зачем я полюбила Вас.
Раньше я ведь этого не знала,
Теперь же я страдаю каждый час.
Вот мальчик мой уехал, не вернётся,
Уехал он, как видно, навсегда.
В Москву он больше не вернётся,
Оставил только карточку свою.
Я милого узнаю по походке,
Он носит, носит брюки брюки галифе.
А шляпу, эх, он носит шляпу на панаму,
Ботиночки он носит «Нариман».
Был один студент на факультете…
Был один студент на факультете,
Об аспирантуре он мечтал.
О квартире личной, о жене столичной.
Но в аспирантуру не попал.
Если не попал в аспирантуру (сдуру!),
Собери свой тощий чемодан.
Поцелуй мамашу, обними папашу,
И бери билет на Магадан.
Путь до Магадана не далекий
Поезд за полгода довезет.
Там сними хибару, там купи гитару,
И начни сколачивать доход.
Годы жизни быстро пронесутся.
Седина появятся в висках.
Инженером старым с толстым чемоданом
Ты домой вернешься при деньгах
Но друзья не встретят, как бывало,
И она не выйдет на вокзал.
С лейтенантом юным с полпути сбежала.
Он теперь, наверно, генерал.
Ты возьмешь такси до «Метрополя»
Будешь пить коньяк и шпроты жрать.
А когда к полночи станешь пьяным очень
То начнешь студентов угощать.
Будешь плакать пьяными слезами
И стихи Есенина читать.
Вспоминать девчонку с синими глазами
Что твоей женой могла бы стать.
Так не плачь ты пьяными слезами,
Седины не скроешь на висках,
Не прикроешь душу дорогим регланом,
Молодость осталася в снегах.
Была весна, весна красна…
Была весна, весна красна.
Однажды вышел прогуляться я по саду,
Гляжу — она, гляжу — она сидить одна,
Платочек чёрный нервно комкает с досадой.
Я подошёл к ней, речь завёл, и ей сказал,
«Не разрешите ль мне в пару с Вами прогуляться?»
Она в ответ сказала: «Нет, уйди нахал!
И не мешайте мне другого дожидаться!»
А соловей — «Чирик-чих-чих!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелью он весёлой заливался,
Всех чаровал!.. Какой нахал!
Как будто тоже он ни разу не влюблялся!
Вдруг — Божий страх! — стоит в кустах,
Стоит огромная здоровая детина,
Стоит, как пень, в плечах — сажень,
В руках — огромная еловая дубина!
И в тот же миг, и в тот же миг я поднял крик,
По голове меня дубиной он ударил,
Костюмчик снял, костюмчик снял — какой нахал! —
И в чём мамаша родила, меня оставил.
А соловей — «Чирих-чих-чих!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелию весёлой заливался!
Всех чаровал — «Чирих-чих-чих!» — какой нахал!
Как будто в жизни он ни разу не влюблялся!
Не стану врать: я лёг в кровать,
И зарыдал я, как ребёнок после порки!
С тех пор, друзья, трель соловья
На нерьвы действует, как порция касторки!
А соловей — «Чирик-чик-чик!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелию весёлой заливался,
Всех чаровал… Какой нахал!
Как будто тоже он касторки обожрался!
Во имя Джона…
Во имя Джона я во Вьетнаме был,
Мой серый лайнер там городок бомбил,
И в залп зенитки мой лайнер запылал,
И я свою волну поймал — на землю передал.
Под облаками наш самолет горит
И вместе с нами на землю он летит,
И жить осталось каких-то пять минут —
Вот в цинковых коробках нас в Америку везут.
Горят моторы — кругом огонь и дым,
Дерутся двое, а парашют один,
Дерутся двое — я все слабей, слабей,
Лежу с пробитой головой у самых у дверей.
Я «Вальтер» вынул и на курок нажал —
Мой бортмеханик к моим ногам упал,
Мой бортмеханик кричит, что это ад.
Ой, мама, мама, мама, забери меня назад.
Мы новобранцы, нас повезут в Ханой,
Мы не избрали себе судьбы иной.
Там партизаны стреляют всех подряд —
Бросайте автоматы и бегите все назад!
Водочка
Начинаем свой куплет мы о том, о сем.
С первых слов понятно будет то, о чем поём.
В бочках упакована, в бутылках расфасована
«Московская» горькая — морщимся, но пьем.
Эх, водочка, ведь я могу тебя совсем не пить.
Водочка, ведь я могу тебя совсем забыть.
Водочка, сначала выпьем, а потом нальем.
Была бы водочка, а встреча будет под столом.
Раз в аптеку мы зашли с приятелем вдвоем
На больную голову купить пирамидон.
Но аптекарь был «того», что-то бормотал
И с улыбкой вежливой слабительное дал.
Эх, водочка, как много людям ты приносишь бед.
Водочка, порою пить тебя совсем не след.
Водочка, ведь по любому поводу мы пьем.
Была бы водочка, а повод мы всегда найдем.
Жил завбазой водочной «Главликервино»,
Под паштет селедочный пил мужик сильно́.
Стала база высыхать, просто стыд и срам,
И от базы водочной осталось на сто грамм.
Эх, водочка, как трудно первые идут сто грамм.
Водочка, затем летит пол-литра пополам.
Водочка, ведь не любовь к тебе, а просто флирт.
Забудем водочку и перейдем на чистый спирт.
Мы кончаем свой куплет, — право, очень жаль,
Что куплетов больше нет, а есть одна мораль.
Чтобы горя избежать, лучше надо знать:
Водку всю не выпивать, на утро оставлять.
Эх, водочка, как хорошо наутро трезвым быть.
Водочка, как хорошо тебя совсем не пить.
Водочка, но по любому поводу мы пьем.
Была бы водочка, а повод мы всегда найдем.
Мы кончаем свой куплет, — право, очень жаль,
Что куплетов больше нет, а есть одна мораль.
Чтобы горя избежать, лучше надо знать:
Водку всю не выпивать, на утро оставлять.
Эх, водочка, как хорошо наутро трезвым быть.
Водочка, как хорошо тебя совсем не пить.
Водочка, но по любому поводу мы пьем.
Была бы водочка, а повод мы всегда найдем.
Девушка в платье из ситца
Девушка в платье из ситца
Каждую ночку мне снится, —
Не разрешает мне мама твоя
На тебе жениться!
Знаю, за что твоя мама
Так меня ненавидит, —
По телевизору каждый день
Она меня в джазе видит.
Мне говорит твоя мама:
«Как тебе только не стыдно?
Весь твой оркестр сидит внизу, —
Одного тебя лишь видно!
Был бы ты лучше слесарь,
Или какой-нибудь сварщик,
В крайнем случае — милиционер, —
Но только не барабанщик!»
Ты передай своей маме:
Сделаю всё, что хотите, —
Продам установку, куплю контрабас, —
Только меня любите!
…Девушка в платье из ситца
Ночью мне больше не снится, —
Мне разрешила мама твоя, —
А я — расхотел жениться…
И здрасьте, мое почтенье…[13]
И здрасьте, мое почтенье!
Вам от водки нет спасенья.
Я приехал вас развеселить.
Зухтер
[14] парень я бывалый
Расскажу я вам немало
И прошу за ето право пить.
Я был у Питеру, в Одесса и на юге,
У Кишиневе, в Магадане и в Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт
[15].
Задумал я, друзья, жениться,
Надо в девушку влюбиться.
И решил жениться я, друзья.
Стали в загс с ней собираться,
Что бы с нею расписаться.
Вдруг явилась ро́дная жена.
Она кричала на меня, как лютый зверь,
«Я понимаю ваши шалости теперь!»
Маманя по́няла, что я женюсь на блат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
Тарелки, вилочки по воздушку летят,
То менхетуним
[16] меж собою говорят.
Маманя поняла, что я женюсь на блат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
В общем, я от них смотался,
Больше с ними не встречался,
И решил порядочным я стать.
С мусором завел я дружбу,
Определился я на службу,
Цорес
[17] мне пришлось переживать.
Я был у Питеру, в Одесса и на юге,
У Кишиневе, в Магадане и в Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
Сижу у ДОПРе, загораю
И на потолок плеваю.
Кушать, пить и спать у мине есть.
Если вы еврей ехидный,
Если ето вам завидно,
Можете прийти и рядом сесть.
Я говорю, как говорил мине один,
Кто сидит в ДОПРе, тот честный гражданин.
Я говорю, как говорил мой родный брат,
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
class='book'>
Когда я пьян
Когда я пьян, а пьян всегда я,
Ничто меня не устрашит.
И никакая сила ада
Мое блаженство не смутит.
Я пью от радости и скуки,
Забыв весь мир, забыв весь свет.
Беру бокал я смело в руки,
И горя нет, и горя нет.
Я возвращался на рассвете,
Всегда был весел, водку пил.
И на цыганском факультете
Образованье получил.
Несясь на тройке, полупьяный,
Я часто вспоминаю Вас.
И по щеке моей румяной
Слеза катится с пьяных глаз.
Пускай погибну безвозвратно,
Навек друзья, навек друзья.
Но все ж покамест аккуратно
Пить буду я, пить буду я.
Но все ж до смерти аккуратно
Пить буду я, пить буду я.
Красотка с деревянной ногой
Задумал я, братишечки, жениться,
Пошел жену себе искать —
Нашел красотку молодую,
Годков под восемьдесят пять.
Во рту у ней зубов как не бывало,
На голове немножечко волос,
Когда меня с азартом целовала,
То у меня по шкуре шел мороз.
Одна нога у ней была короче,
Другая деревянная была,
И я частенько плакал среди ночи —
Зачем меня маманя родила.
Бывают же семейные шутки,
Что женка мужа ножкой толканет,
Моя ж своим как дышлом офигачит,
Что все печенки, на хрен, отшибет.
Пойду, пойду в железный я магазин,
Куплю себе железную пилу,
И, как уснет моя красотка,
Я эту ногу, на хрен, отпилю.
Но что же я, братишечки, наделал, боже мой!
Зачем же ввечеру так много пил?
Ведь я ей вместо деревянной
Мясную ногу отпилил!
Мне хочется друга…
Мне хочется друга, и друга такого,
Чтоб сердце дрожало при мысли о нём,
Чтоб встречи случайные нас обжигали
Горячим и нежным стыдливым огнём.
Мне хочется ласки и тёплого слова,
Мне хочется женской горячей любви,
Но всё это только одни лишь мечтанья
Моей одинокой и пылкой души.
Вот время проходит, а друг не приходит,
И гаснет надежда мне встретиться с ним.
Вся жизнь в одиночестве проходит без друга,
А жить мне без друга, скажите, зачем?
Мне хочется друга, и друга такого,
Чтоб сердце дрожало при мысли о нём,
Чтоб встречи случайные нас обжигали
Горячим и нежным стыдливым огнём.
На Перовском на базаре…
На Перовском на базаре шум и тарарам,
Продается все, что надо, барахло и хлам.
Бабы, тряпки и корзины, толпами народ.
Бабы, тряпки и корзины заняли проход.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Брюква, дыни, простокваша, морс и квас на льду,
Самовары, щи и каша — все в одном ряду.
И спиртного там немало, что ни шаг — буфет,
Что сказать, насчет спиртного недостатку нет.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Вот сидит, согнувши спину, баба, крепко спит,
А собачка ей в корзину сделала визит,
Опрокинула корзину, и торговка в крик,
Все проклятая скотина съела в один миг.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Вдруг раздался на базаре крик: «Аэроплан!» —
Ловко кто-то постарался, вывернул карман.
Ой, рятуйте, граждане хорошие, из кармана вытащили гроши.
Так тебе и надо, не будь такой болван,
Нечего тебе глазеть на аэроплан.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Над рекой, над лесом рос кудрявый клен…
Над рекой, над лесом рос кудрявый клен,
В белую березу был тот клен влюблен,
И когда над речкой ветер затихал,
Он березе песню эту напевал:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку свою тонкую.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
А она игриво шелестит листвой:
«У меня есть милый — ветер полевой.»
И от слов от этих бедный клен сникал,
Все равно березе песню напевал:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку свою тонкую.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
Но однажды ветер это услыхал,
Злою страшной силой он на клен напал,
И в неравной схватке пал кудрявый клен,
Только было слышно через слабый стон:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку свою тонкую.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
Полумрачная комната, дым папирос…
Полумрачная комната, дым папирос,
Слабо шкала приёмника светится.
Тихий блюз раздирает нам душу до слёз,
Винный запах по комнате стелется.
Я к тебе подхожу и целую тебя,
Нежно касаясь сухими губами,
А ты подымаешь лицо своё
И смотришь измученными глазами.
Я знаю тебя всего три часа,
Ну, а через пять, вероятно, забуду,
И эти твои с синевою глаза,
Вероятно, другому моргать уже будут.
А наутро, проснувшись с больной головой,
Ты забудешь мои поцелуи и ласки,
И теперь ты идёшь по дороге иной
И другому уж строишь лукавые глазки.
Поспели вишни в саду у дяди Вани
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,
А мы с друзьями погулять как будто вышли.
«А ты Григорий не ругайся, а ты Петька не кричи,
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех!»
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь веселый смех!
«Ребята — главное спокойствие и тише!»
«А вдруг заметят?» «Да не заметят!
А коль заметят — мы воздухом здесь дышим». —
Сказал наш Петька из сада выпав.
«А ты Григорий не ругайся, а ты Петька не кричи,
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех!»
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь веселый смех.
«А ну-ка Петька нагни скорее ветку», —
А он черешню в рубаху сыпал
И неудачно видно Петька дёрнул ветку,
Что вместе с вишнями с забора в садик выпал.
А ты Григорий не ругайся, а ты Петька не кричи,
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех!
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь веселый смех.
Пусть дядя Ваня купает тётю Груню
В колхозной бане на Марчекане.
Мы скажем дружно: «Спасибо тётя Груня!»
«А дядя Ваня?» «И дядя Ваня!»
«А ты Григорий не ругайся, а ты Петька не кричи,
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех!»
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь веселый смех.
Раз в московском кабаке сидели…
Раз в московском кабаке сидели,
Пашка Лавренёв туда попал,
И когда порядком окосели
Он нас на Саян завербовал.
В края далёкие,
Гольцы высокие,
На тропы те, где дохнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!
Нам авансы крупные вручили,
Пожелали доброго пути.
В самолёт с пол-литрой посадили
И сказали: «Чёрт с тобой, лети!»
В края далёкие,
Гольцы высокие,
На тропы те, где дохнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!
За неделю выпили всю водку,
Наступил голодный рацион.
И тогда вливать мы стали в глотку
Керосин, бензин, одеколон.
Края сердитые,
Сидим небритые,
Сидим в палатке грязной и сырой
Без вин, без курева,
Житья культурного,
Так далеки от женщин и пивной.
В нашей жизни серо-бестолковой
Часто просто нечего терять.
Жизнь прошита ниткою суровой
А в конце сургучная печать.
И ходим пьяные
Через Саяны мы
По тропам тем, где гибнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!
Рыжая
Обязательно, обязательно,
Обязательно женюсь!
Обязательно, обязательно
Подберу жену на вкус.
Обязательно, обязательно,
Чтобы был курносый нос,
Обязательно, обязательно,
Чтоб рыжий цвет волос.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
Все блондиночки как картиночки,
Холодны они как лед,
Что им хочется, что им колется,
Никто не разберет.
Чтоб таких разжечь, положи на печь
И сожги полтонны дров.
Ты ее — ласкать, а она искать
По стене начнет клопов.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
А брюнеточки — все кокеточки,
Хороши, пока юны.
Ну, а в тридцать лет ничего уж нет,
И ни к черту не годны.
А шатенок сорт — тот же самый черт:
Хороши, пока юны.
А состарятся — и развалятся,
Никому уж не нужны.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
Сиреневый туман
Сиреневый туман над нами проплывает.
Над тамбуром горит прощальная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь,
Уеду я на год, а может быть на два.
А может, навсегда ты друга потеряешь,
Еще один звонок — и уезжаю я.
Быть может, никогда не встретятся дороги.
Быть может, никогда не скрестятся пути.
Прошу тебя: забудь сердечные тревоги,
О прошлом не грусти, за все меня прости.
Вот поезд отошел. Стихает шум вокзала.
И ветер разогнал сиреневый туман.
И ты теперь одна, на все готовой стала:
На нежность и любовь, на подлость и обман.
Случай в Ватикане
Этот случай был в городе Риме,
Там служил молодой кардинал.
Утром в храме махал он кадилом,
А по ночам на гитаре играл.
В Ватикане прошел мелкий дождик,
Кардинал собрался по грибы,
Вот подходит он к римскому папе:
— Папа, папа, ты мне помоги.
Тут папа быстро с лежанки свалился,
Он узорный надел свой спинжак,
Он чугунною мантией покрылся
И поскорей спустился́ в бельведер.
И сказал кардиналу тот папа:
— Не ходи в Колизей ты гулять,
Я ведь твой незаконный папаша,
Пожалей свою римскую мать.
Но кардинал не послушался папы
И пошел в Колизей по грибы,
Там он встретил монашку младую,
И забилося сердце в груди.
Кардинал был хорош сам собою,
И монашку сгубил кардинал,
Но недолго он с ней наслаждалси,
В ней под утро сеструху узнал.
Тут порвал кардинал свою рясу,
Об кадило гитарку разбил.
Рано утром ушел с Ватикану
И на фронт добровольцем прибыл.
Он за родину честно сражался,
Своей жизни совсем не щадил,
Сделал круглым меня сиротою,
Он папашей и дядей мне был.
И вот теперь я сижу в лазарете,
Оторвало мне мякоть ноги,
Дорогие папаши, мамаши,
По возможности мне помоги.
Дорогие братишки, сестренки,
К вам обращается сраженьев герой,
Вас пятнадцать копеек не устроит,
Для меня же доход трудовой.
Граждане, лучше просить,
Чем грабить и убивать.
Чемоданчик
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А поезд тихо е…
А поезд тихо е…
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А у окна стоял мой чемоданчик.
А у окна стоял мой чемоданчик.
А у окна стоял…
А у окна стоял…
А у окна стоял мой чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А ну-ка убери…
А ну-ка убери…
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А я не уберу свой чемоданчик.
А я не уберу свой чемоданчик.
А я не уберу…
А я не уберу…
А я не уберу свой чемоданчик.
Он взял его и выбросил в окошко.
Он взял его и выбросил в окошко.
Он взял его и вы…
Он взял его и вы…
Он взял его и выбросил в окошко.
А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой…
А это был не мой…
А это был не мой чемоданчик.
А это моей тещи чемоданчик.
А это моей тещи чемоданчик.
А это моей те…
А это моей те…
А это моей тещи чемоданчик.
А в нем было свидетельство о браке.
А в нем было свидетельство о браке.
А в нем было свиде…
А в нем было свиде…
А в нем было свидетельство о браке.
Я снова холостой, а не женатый.
Я снова холостой, а не женатый.
Я снова холостой…
Я снова холостой…
Я снова холостой, а не женатый.
Шарабан
Я гимназистка седьмого класса,
Пью самогонку заместо квасу,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Порвались струны моей гитары,
Когда бежала из-под Самары.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Помог бежать мне один парнишка,
Из батальона офицеришка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
А выпить хотца, а денег нету,
Со мной гуляют одни кадеты.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Продам я книжки, продам тетради,
Пойду в артистки я смеха ради.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу, а лучше б водки.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю,
И шарабан свой вам завещаю.
Ах, шарабан мой, обитый кожей,
Куда ты лезешь, с такою рожей?
Я был батальонный разведчик…
Я был батальонный разведчик,
А он — писаришка штабной,
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моею женой…
Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно?!
Забыла красавца-мужчину,
Позорила нашу кровать,
А мне от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагать…
Шагал, а порой в лазарете
В обнимку со смертью лежал,
И плакали сестры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.
Дрожал, а сосед мой — рубака,
Полковник и дважды Герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.
Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я Геройской звездою
От маршала был награжден.
А вскоре вручили протезы
И тотчас отправили в тыл…
Красивые крупные слезы
Кондуктор на литер пролил.
Пролил, прослезился, собака,
А всё же сорвал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!
Грабители, сволочи тыла,
Как носит вас наша земля!
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.
Домой я, как пуля, ворвался
И бросился Клаву лобзать,
Я телом жены наслаждался,
Протез положил под кровать…
Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной!
Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена…
Ой, люди, ой, русские люди,
Родная моя сторона!
Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся,
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.
С тех пор предо мною всё время она,
Красивые карие очи…
Налейте, налейте стакан мне вина,
Рассказывать нет больше мочи!
Налейте, налейте, скорей мне вина,
Тоска меня смертная гложет,
Копейкой своей поддержите меня —
Подайте, друзья, кто сколь может…
Книжный бум
Накупили бабы-дуры
В магазинах гарнитуры,
Надо книгами набить их до отказа.
От Москвы и до Шатуры
Все сдают макулатуру,
Книжный бум — болезнь или зараза?
Я на двадцать килограмм
Достоевского отдам,
Но «Бабу в белом» все равно достану.
Как использую ее сам —
По рукам ее отдам,
И за «Королевой» в очередь я встану.
Подписаться на Дюма —
Нужно нам сойти с ума,
Не поможет даже шпага Д’Артаньяна.
Монте-Кристо воз ума,
Что дала ему тюрьма,
Не поможет вам купить Мопассана.
Написал роман Золя,
Называется «Земля»,
Дух захватывает от содержанья.
За французские поля
Мне не жалко три рубля,
Франсуаза там прелестное созданье.
Наполнял шампанским кружки
Гениальнейший наш Пушкин,
Но разбил бутылку о Дантесов пистолет.
Может, стоя у пивнушки,
Написал письмо старушке
Тот рязанский хулиганистый поэт.
Анатолий Иванов
Популярен как Брунов,
Пишет критику истерзанные души.
В телевизоре кино —
Хоть смотри, хоть пей вино,
Можешь даже покурить и щей покушать.
Выбивали бабе клин
Пистимея и Устин,
Но от грязи не завянет куст сирени.
Хоть Юргин тот был кретин,
Я за книгой в магазин,
Но исчезла эта книга, словно гений.
Накупили бабы-дуры
В магазинах гарнитуры,
Надо книгами набить их до отказа.
От Москвы и до Шатуры
Все сдают макулатуру,
Книжный бум — болезнь или зараза?
Темная ночь молчаливо насупилась…
Темная ночь молчаливо насупилась,
Звезды устало зарылись во мглу.
Ну, что ты шепчешь? — «Вздохнуть бы, измучилась,
Милый, поверь, больше я не могу».
Ветер поет свою песнь бесполезную,
Где-то ручей торопливо журчит,
Ночь тяжело распласталась над бездною,
Голос твой тихо и странно звучит.
Все затихает, не знаю, проснусь ли я,
Слышится сердца прерывистый стук,
Силы уходят, и снова конвульсия.
Ночь, тишина, все затихло вокруг.
То, что я должен сказать
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искажённым лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их ёлками, замесили их грязью
И пошли по домам — под шумок толковать,
Что пора положить бы уж конец безобразью,
Что и так уже скоро, мол, мы начнём голодать.
И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!
Октябрь 1917, Москва
Кирпичики
На окраине где-то города
Я в убогой семье родилась,
Горе мыкая лет пятнадцати
На кирпичный завод нанялась.
Было трудно мне время первое,
Но зато проработавши год,
За веселый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод!
На заводе том Сеньку встретила…
Лишь бывало заслышу гудок,
Руки вымою и бегу к нему
В мастерскую, набросив платок.
Кажду ноченьку мы встречалися,
Где кирпич образует проход…
Вот за Сеньку-то, за кирпичики
И любила я этот завод…
Но как водится, безработица
По заводу ударила вдруг.
Сенька вылетел, а за ним и я
И еще 270 штук…
Тут война пошла буржуазная,
Огрубел обозлился народ
И по винтику, по кирпичику
Растаскал опустевший завод…
После вольнаго счастья Смольнаго
Развернулась рабочая грудь,
Порешили мы вместе с Сенькою
На знакомый завод заглянуть.
Там нашла я вновь счастье старое:
На ремонт поистративши год,
По советскому, по кирпичику
Возродили мы с Сенькой завод…
Запыхтел завод, загудел гудок,
Как бывало по-прежнему он,
Стал директором, управляющим
На заводе «товарищ Семен»…
Так любовь мою и семью мою
Укрепила от всяких невзгод
Я фундаментом из кирпичика,
Что прессует советский завод…
1924
Получил завмагазина…
Получил завмагазина
Триста метров крепдешина,
Был он жуткий жулик и прохвост.
Сорок метров раздарил он,
Тридцать метров разбазарил,
Остальное все домой принес.
И жена сказала: «Милый,
Как же без подсобной силы
Ты такую тяжесть приволок?
Для чего принес все сразу?
Разделил бы на два раза,
Мой неутомимый мотылек.»
Эх, мотылек, ох, мотылек,
Всему приходит срок.
На земле ничто не вечно,
Спросят у тебя, конечно,
Чист или не чист?
Так что берегись
И, пока не поздно, оглянись.
Мой сосед по коридору
Часто затевает ссоры:
«Я до вас, ох, я до вас до всех дойду,
Вы ж тогда на печке спали,
Когда мы Варшаву брали
В над-над-надцатом году.
И вообще меня не троньте,
У меня жена на фронте,
Я считаюсь фронтовичный муж.»
Если есть у вас квартира,
Если есть у вас задира,
То, не грех, напомните ему:
Эх, мотылек, ох, мотылек,
Всему приходит срок.
На земле ничто не вечно,
Спросят у тебя, конечно,
Чист или не чист?
Так что берегись
И, пока не поздно, оглянись.
1958?
Девушка из Нагасаки
Он юнга, его родина — Марсель,
Он обожает пьянку, шум и драки.
Он курит трубку, пьёт английский эль,
И любит девушку из Нагасаки.
У ней прекрасные зелёные глаза
И шёлковая юбка цвета хаки.
И огненную джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.
Янтарь, кораллы, алые как кровь,
И шёлковую юбку цвета хаки,
И пылкую горячую любовь
Везёт он девушке из Нагасаки.
Приехав, он спешит к ней, чуть дыша,
И узнаёт, что господин во фраке,
Сегодня ночью, накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.
Девушка из Нагасаки
Народный вариант
Он — капитан, и родина его — Марсель.
Он обожает ссоры, шум и драки,
Он курит трубку, пьёт крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.
У ней следы проказы на руках,
А губы, губы алые, как маки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.
У ней такая маленькая грудь,
На ней татуированные знаки…
Уходит капитан в далёкий путь,
Оставив девушку из Нагасаки.
И в те часы, когда ревёт гроза,
Иль в тихие часы на полубаке
Он вспоминает узкие глаза
И бредит девушкой из Нагасаки.
Кораллов нити алые как кровь,
И шелковую блузку цвета хаки,
И верную и нежную любовь
Везет он девушке из Нагасаки.
Вернулся капитан из далека,
И он узнал, что господин во фраке,
Однажды накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.
У ней такая маленькая грудь,
А губы, губы алые, как маки…
Ушел наш капитан в далекий путь,
Не видев девушки из Нагасаки..
Веселье новогоднее
Веселье новогоднее
Припомнили сегодня мы
И улыбнулись мы в который раз,
А потому, что вспомнили
Количество огромное
Всего, что до утра вливалось в нас.
Как гости собирались,
И как папа с мамой ждали их,
Как дали мне огромный апельсин.
Как было очень тесно нам,
Как дружно пели песни мы,
И каждый пил не то, что приносил.
Как выбрали Снегурочкой
Жену соседа дурочку,
И как она от счастья нажралась,
Как села в таз с пельменями
К всеобщему смущению,
И с мужем в коридоре подралась.
Как папа был хорошенький,
Как притворился лошадью,
Как он меня по комнатам катал,
И ржал он тоже здорово,
Потом сказал: «До скорого»,
И долго-долго унитаз пугал.
Как жарко стало Ване,
Как он закрылся в ванной,
Как полную набрал и в ней уснул.
Но будто в раннем детстве,
Он сам не смог раздеться
И потому чуть-чуть не утонул.
Как дядя с тётей Томою
Боролись в детской комнате,
Как дядя тётю Тому поборол,
Потом качаться начали,
Измазались, испачкались,
И дядя мне подушку распорол.
Как Фёдор глупо пошутил,
Сказав, что он парашютист,
И сиганул с шестого этажа.
Как «скорая» приехала,
Как врач прибавил смеху нам
Сказав, что Федьке в гипсе год лежать.
Мне очень всё понравилось,
Всё так чудесно справилось,
Но праздник наш закончился и вот.
Теперь с утра до вечера
Мне снова делать нечего,
Скорей бы Новый, Новый, Новый год.
Плот
На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы.
Взяв только сны и грезы, и детскую мечту.
Я тихо уплыву лишь в дом проникнет полночь,
Чтоб рифмами наполнить мир в котором я живу.
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.
Я не от тех бегу, кто беды мне пророчит.
Им и сытней и проще на твердом берегу.
Им не дано понять, что вдруг со мною стало,
Что вдаль меня позвало, успокоит что меня.
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.
Нить в прошлое порву, и дальше будь, что будет.
Из монотонных будней я тихо уплыву
На маленьком плоту лишь в дом проникнет полночь,
Мир новых красок полный я быть может обрету.
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.
Мой маленький плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.
Колода карт
В роскошном зале свечи, тая, догорают,
В свои владения вступает тишина.
И лишь колоды карт усталости не знают
За ночь азарта, проведенную без сна.
Они разбросаны небрежною рукою,
Белеют пятнами удачи на столах,
Но чье-то счастье унесли они с собою,
Надежды чьи-то потерпели ночью крах.
Забыты карты, как наложницы в гареме,
Владыка бросил их, насытившись до дна,
Они блистали только яркое мгновение,
Свой век дожить придется им теперь впотьмах.
Судьба их быть в руках служанки иль лакея,
И послужив, они состарятся совсем,
Ведь карты людям почему-то лгать не смеют,
Но и не радуют они людей ничем.
Предскажут где-то карты скорую разлуку
Или «казенный дом» на много горьких лет,
А может, слезы, может, горе, боль и муку
Предскажут девять треф и пиковый валет.
И только изредка они мелькнут удачей,
Но не для многих, лишь для баловней судьбы…
Да, видно, в жизни и не может быть иначе,
Мы все у жизни только жалкие рабы.
В роскошном зале свечи, тая, догорают,
В свои владения вступает тишина.
И лишь колоды карт усталости не знают,
За ночь азарта, проведенную без сна.
Журавли
Далеко-далеко журавли полетели,
Оставляя поля, где бушуют метели.
Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи
И спустились они на поляну в лесу среди ночи.
А на утро снялись и на юг полетели далекий,
Лишь остался один по поляне бродить одинокий.
Он кричал им во след: «Помогите, пожалуйста, братцы —
Больше сил моих нет, нет уж мочи на воздух подняться!»
Опустились они, помогая усталому братцу,
Хоть и знали о том, что до цели труднее добраться.
И опять поднялась журавлей быстрокрылая стая…
Они братца того прихватили с собой, улетая.
Вот и в жизни порой, отставая от стаи крылатой,
Хоть и знаем о том, что законы о дружбе так святы.
Но, бывает, судьба начинает шутить, насмехаться,
И друзья обойдут, и никто не поможет подняться.
Далеко-далеко журавли полетели,
Оставляя поля, где бушуют метели.
Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи
И спустились они на поляну в лесу среди ночи.
Год тысяча девятьсот юбилейный
Жил-был Миколка, самодержец всёй Руси.
Хоша на рыло был он малость некрасив,
При ём водились караси,
При ём плодились пороси,
Ну, в обчем, было чего выпить-закусить.
Но в феврале его маненечко тово…
Тады всю правду мы узнали про ево:
Что он жидочиков громил,
Что он рабочих не кормил,
Что не глядел он дале носу своево.
Жил-был товарищ Сталин, родный наш отец.
Он строил домны, строил ГЭСы, строил ТЭЦ.
При ём колхозы поднялись,
У лордов слёзы полились,
Капитализьму наступил тады п…ц.
Но как-то в марте он маненечко тово…
Тады всю правду мы узнали про ево:
Что он марсизим нарушал,
Что многих жизни порешал,
Что в лагеря загнал он всех до одново!
Жил-был Микитушка, сам ростиком с аршин,
Зато делов уж больно много совершил:
При ём пахали целину,
При ём пихали на луну,
При ём дорвались до сияющих вершин!
Но в октябре ево маненечко тово…
Тады всю правду мы узнали про ево:
Что он с три хера накрутил,
Что он Насера наградил
И что свербило, дескать, в жопе у ево.
А мы по-прежнему всё движемся вперёд,
А ежли кто-нибудь случайно и помрёт,
Так ведь на то она история,
Та самая, которая
Ни столько, ни полстолька не соврёт!
Ах, утону я в Западной Двине…
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе, —
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.
Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Очи черные
Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать увидел вас я в недобрый час!
Ох недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
Но не грустен я, не печален я —
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огненным глазам.
Не встречал бы вас, не страдал бы так,
Век свой прожил бы припеваючи.
Вы сгубили меня, очи черные,
Унесли навек мое счастье.
Будь тот проклят час, когда встретил вас,
Очи черные, непокорные!
Не видал бы вас, не страдал бы так,
Я бы прожил жизнь припеваючи.
Часто снится мне в полуночном сне
И мерещится счастье близкое,
А проснулся я — ночь кругом темна,
И здесь некому пожалеть меня.
Счастья нет без вас, все отдать я рад
За один лишь ваш, за волшебный взгляд!
И бледнеет свет солнечных лучей
Пред сиянием дорогих очей.
Клён ты мой опавший…
Клён ты мой опавший, клён заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой.
Или что увидел, или что услышал,
Словно за деревню погулять ты вышел.
И как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче что-то стал нестойкий,
Не дойду до дому с дружеской попойки.
Там он встретил вербу, там сосну приметил,
Напевал им песни под метель о лете.
Сам себе казался я таким же клёном,
Только не опавшим, а вовсю зелёным.
И утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую обнимал березку.
Не жалею, не зову, не плачу…
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Отговорила роща золотая…
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924
Письмо матери
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось
Не волнуй того, что не сбылось,
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Бубенцы
Сердце будто проснулось пугливо,
Пережитого стало мне жаль.
Пусть же кони с распущенной гривой
С бубенцами умчат меня вдаль.
Слышу звон бубенцов издалека,
Это тройки знакомый разбег.
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег.
Пусть ямщик снова песню затянет,
Ветер будет ему подпевать.
Что прошло, никогда не настанет,
Так зачем же, зачем горевать.
Слышу звон бубенцов издалека,
Это тройки знакомый разбег.
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег.
Звон бубенчиков трепетно может
Воскресить позабытую тень.
Мою русскую душу встревожить
И встряхнуть мою русскую лень.
Слышу звон бубенцов издалека,
Это тройки знакомый разбег.
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег.
Не пробуждай воспоминаний
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней, —
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей.
И на меня свой взор опасный
Не устремляй, не устремляй;
Мечтой любви, мечтой прекрасной
Не увлекай, не увлекай!
Однажды счастье в жизни этой
Вкушаем мы, вкушаем мы,
Святым огнем любви согреты,
Оживлены, оживлены.
Но кто её огонь священный
Мог погасить, мог погасить,
Тому уж жизни незабвенной
Не возвратить, не возвратить!
Крутится, вертится шар голубой…
Из к/ф «Юность Максима»
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть.
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится, как заводной,
Что ж это, где ж это, Боже ж ты мой.
Матушка родная, как же мне быть,
Мне эту барышню не разлюбить.
В сердце огнём разгорается страсть,
Барышню видно придётся украсть.
Крутятся улицы, церковь, дома,
Кругом крути́тся моя голова.
Крутятся лавка, трактир и базар,
Крутится вихрем весенний угар.
Крутится, крутится, крутится шар,
Душу кидает, то в холод, то в жар.
Хочет, он хочет, он хочет упасть.
Кавалер барышню хочет украсть.
Где эта улица, где этот дом,
Где эта барышня, что я влюблён?
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта барышня, что я влюблён.
Щас подойду, обниму, украду,
Щас подойду, если не упаду,
К сердцу прижму, закручу, заверчу,
И с этой барышней в небо взлечу.
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится шар, как безумный летит,
Кавалер барышню в вихре кружит.
Шаланды полные кефали…
Из к/ф «Два бойца»
Шаланды полные кефали
В Одессу Костя приводил
И все бендюжники
[19] вставали
Когда в пивную он входил.
Синеет море над бульваром,
Каштан над городом цветет.
Наш Константин берет гитару
И тихим голосом поет
«Я вам не скажу за всю Одессу —
Вся Одесса очень велика…
Но и Молдаванка, и Пересыпь
Обожают Костю моряка».
Рыбачка Соня как-то в Мае
Причалив к берегу баркас
Сказала Косте: «Все вас знают,
А я так вижу в первый раз»
В ответ достав «Казбека» пачку
Сказал ее Костя с холодком:
«Вы интересная чудачка,
Но дело, видите ли, в том:
Я вам не скажу за всю Одессу —
Вся Одесса очень велика…
Но и Молдаванка, и Пересыпь
Обожают Костю моряка».
Фонтан
[20] черемухой покрылся,
Бульвар Французский весь в цвету.
«Наш Костя кажется влюбился,» —
Кричали грузчики в порту.
Об этой новости неделю
В порту кричали рыбаки,
На свадьбу грузчики надели
Со страшным скрипом башмаки.
«Я вам не скажу за всю Одессу —
Вся Одесса очень велика…
Но и Молдаванка, и Пересыпь
Обожают Костю моряка».
Марш артиллеристов
Из к/ф «В 6 часов вечера после войны»
Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
Идем мы в смертный бой за честь родной страны.
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый бог войны.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей за слезы наших матерей,
За нашу Родину — огонь! Огонь!
Узнай, родная мать, узнай, жена-подруга,
Узнай, далекий дом и вся моя семья,
Что бьет и жжет врага стальная наша вьюга,
Что волю мы несем в родимые края.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей за слезы наших матерей,
За нашу Родину — огонь! Огонь!
Пробьет победы час, придет конец похода,
Но прежде, чем уйти к домам своим родным,
В честь нашего вождя, в честь нашего народа
Мы радостный салют в полночный час дадим.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей за слезы наших матерей,
За нашу Родину — огонь! Огонь!
1943
Губит людей не пиво
Из к/ф «Не может быть»
В жизни давно я понял, кроется гибель где:
В пиве никто не тонет, тонут всегда в воде.
Реки, моря, проливы — сколько от них вреда!
Губит людей не пиво, губит людей вода.
Чтобы вам стало ясно, зря нам не спорить чтоб,
Вспомните про ужасный, про мировой потоп.
Невероятный ливень все затопил тогда.
Губит людей не пиво, губит людей вода.
Скажем, в работе нашей друг незабвенный мой,
Пиво всего однажды взял и развел водой.
И, улыбнувшись криво, крикнул он в день суда:
«Губит людей не пиво, губит людей вода!»
Если душевно ранен, если с тобой беда,
Ты же пойдешь не в баню, ты ведь придешь сюда.
Ты здесь вздохнешь счастливо, крякнешь и скажешь: «Да!
Губит людей не пиво, губит людей вода!»
Если б я был султан
Из к/ф «Кавказская пленница»
Если б я был султан, я б имел трех жен,
И тройной красотой был бы окружен.
Но, с другой стороны, при таких делах
Столько бед и забот, ах, спаси аллах!
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Зульфия мой халат гладит у доски,
Шьет Гюли, а Фатьма штопает носки.
Три жены — красота, что ни говори,
Но, с другой стороны, тещи тоже три.
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Если даст мне жена каждая по сто,
Итого триста грамм — это кое-что!
Но, когда «на бровях» прихожу домой,
Мне скандал предстоит с каждою женой!
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Как быть нам, султанам, ясность тут нужна:
Сколько жен в самый раз — три или одна?
На вопрос на такой есть ответ простой:
Если б я был султан — был бы холостой!
Не очень плохо совсем без жены,
Гораздо лучше, с любой стороны.
1967
Есть только миг…
Из к/ф «Земля Санникова»
Призрачно все в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись,
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует,
Вечный покой — для седых пирамид,
А для звезды, что сорвалась и падает
Есть только миг, ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я?
Мигом одним, только мигом одним.
Счастье дано повстречать иль беду еще,
Есть только миг, за него и держись,
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.
1973
Звенит январская вьюга
Из к/ф «Иван Васильевич меняет профессию»
С любовью встретиться проблема трудная —
Планета вертится круглая круглая.
Летит планета вдаль сквозь суматоху дней —
Нелегко, нелегко полюбить на ней
Звенит январская вьюга
И ливни хлещут упруго,
И звезды мчатся по кругу,
И шумят города.
Не видят люди друг друга,
Проходят мимо друг друга,
Теряют люди друг друга,
А потом не найдут никогда.
В любви еще одна задача сложная —
Найдешь, а вдруг она ложная ложная?
Найдешь обманную, но в суматохе дней
Нелегко, нелегко разобраться в ней.
Звенит январская вьюга
И ливни хлещут упруго,
И звезды мчатся по кругу,
И шумят города.
Не видят люди друг друга,
Проходят мимо друг друга,
Теряют люди друг друга,
А потом не найдут никогда.
А где-то есть моя любовь сердечная —
Неповторимая вечная вечная.
Ее давно ищу, но в суматохе дней
Нелегко, нелегко повстречаться с ней.
Звенит январская вьюга
И ливни хлещут упруго,
И звезды мчатся по кругу,
И шумят города.
Не видят люди друг друга,
Проходят мимо друг друга,
Теряют люди друг друга,
А потом не найдут никогда.
Остров невезения
Из к/ф «Бриллиантовая рука»
Весь покрытый зеленью, абсолютно весь,
Остров невезения в океане есть.
Остров невезения в океане есть,
Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.
Там живут несчастные люди-дикари,
На лицо ужасные, добрые внутри.
На лицо ужасные, добрые внутри,
Там живут несчастные люди-дикари.
Что они ни делают, не идут дела,
Видно в понедельник их мама родила.
Видно в понедельник их мама родила,
Что они ни делают, не идут дела.
Крокодил не ловится, не растёт кокос,
Плачут, Богу молятся, не жалея слёз.
Плачут, Богу молятся, не жалея слёз,
Крокодил не ловится, не растёт кокос.
Вроде не бездельники и могли бы жить,
Им бы понедельники взять и отменить.
Им бы понедельники взять и отменить,
Вроде не бездельники и могли бы жить.
Как назло на острове нет календаря,
Ребятня и взрослые пропадают зря.
Ребятня и взрослые пропадают зря,
На проклятом острове нет календаря.
По такому случаю с ночи до зари
Плачут невезучие люди-дикари
И рыдают, бедные, и клянут беду
В день какой неведомо, в никаком году.
Три белых коня
Из к/ф «Чародеи»
Остыли реки, и земля остыла,
И чуть нахохлились дома.
Это в городе тепло и сыро,
Это в городе тепло и сыро,
А за городом зима, зима, зима.
И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня —
Декабрь, январь и февраль.
Зима раскрыла снежные объятья,
И до весны всё дремлет тут,
Только ёлки в треугольных платьях,
Только ёлки в треугольных платьях
Мне навстречу всё бегут, бегут, бегут.
И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня —
Декабрь, январь и февраль.
Остыли реки, и земля остыла,
Но я мороза не боюсь,
Это в городе мне грустно было,
Это в городе мне грустно было,
А за городом смеюсь, смеюсь, смеюсь.
И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня —
Декабрь, январь и февраль.
Интеллигент
Из к/ф «Не бойся, я с тобой»
Он безоружен, я всегда вооружен,
Сидел бы тихо, нет, он лезет на рожон,
Он хочет переспорить пистолет,
Такой большой, а как дитя — интеллигент.
Но он противник лучше не бывает,
Ты упадешь, а он не добивает,
Ударишь в спину и не ждешь ответ,
Интеллигенту от себя спасенья нет.
Не я его, так он меня — закон таков,
Барашек травку ест для сытости волков,
В законах жизни исключений нет,
Не я законам враг, а он — интеллигент.
Но он противник лучше не бывает,
Ты упадешь, а он не добивает,
Ударишь в спину и не ждешь ответ,
Интеллигенту от себя спасенья нет.
Интеллигент у нас в округе редкий вид,
Берег бы шкуру — он под пули норовит,
Мог долго жить— умрет в рассвете лет,
А жаль, прекрасный человек — интеллигент.
Но он противник лучше не бывает,
Ты упадешь, а он не добивает,
Ударишь в спину и не ждешь ответ,
Интеллигенту от себя спасенья нет.
Вот я вижу
Из м/ф «Игра»
Вот я вижу: куст растет в саду,
Воробьи играют в чехарду.
Вижу пса смешного своего,
А теперь не вижу ничего!
Вот я вижу: пыль стоит столбом,
Грузовик промчался за углом.
Вижу, как шофер ведет его,
И опять не вижу ничего.
Вот я вижу: легкий мотылек
Раскачал высокий стебелек.
Вижу я, как шмель влетел в окно,
И опять вокруг меня темно.
Снова вижу: выбивают кресло,
Вижу, как порхает стрекоза.
До чего же это интересно —
Открывать и закрывать глаза.
Каким ты был, таким остался…
Из к/ф «Кубанские Казаки»
Каким ты был, таким остался,
Орел степной, казак лихой!
Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой?
Зачем опять в своих утратах
Меня хотел ты обвинить?
В одном, в одном я только виновата,
Что нету сил тебя забыть.
Свою судьбу с твоей судьбою
Пускай связать я не могла.
Но я жила, жила одним тобою,
Я всю войну тебя ждала.
Ждала, когда наступят сроки,
Когда вернешься ты домой…
И горьки мне, горьки твои упреки,
Горячий мой, упрямый мой!..
Твоя печаль, твоя обида,
Твоя тревога ни к чему:
Смотри, смотри, душа моя открыта,
Тебе открыта одному.
Но ты взглянуть не догадался,
Умчался вдаль, казак лихой…
Каким ты был, таким ты и остался,
Но ты и дорог мне такой.
Журавль по небу летит…
Из к/ф «Бумбараш»
Как за меня матушка всё просила Бога,
Всё поклоны била, целовала крест.
А сыночку выпала, ой, дальняя дорога,
Хлопоты бубновые, пиковый интерес.
Журавль по небу летит, корабль по морю идёт.
А кто меня куда влекёт по белу свету?
И где награда для меня, и где засада на меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответу!
Ой, куда мне деться, дайте оглядеться!
Спереди — застава, а сзади — западня.
Красные, зелёные, золотопогонные,
А голова у всех одна, как и у меня.
Журавль по небу летит, корабль по морю идёт.
А кто меня куда влекёт по белу свету?
И где награда для меня, и где засада на меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответу!
Где я только не был, чего я не отведал —
Берёзовую кашу, крапиву, лебеду,
Только вот на небе я ни разу не обедал,
Господи, прости меня, я с этим обожду.
Журавль по небу летит, корабль по морю идёт.
А кто меня куда влекёт по белу свету?
И где награда для меня, и где засада на меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответу!
Журавль по небу летит,
Корабль по морю идёт.
Журавль по небу летит,
Корабль по морю идёт.
Журавль по небу летит,
Корабль по морю идёт.
Журавль по небу летит,
Корабль по морю идёт.
Мохнатый шмель
Из к/ф «Жестокий романс»
Мохнатый шмель — на душистый хмель,
Цапля серая — в камыши,
А цыганская дочь — за любимым в ночь
По родству бродяжьей души.
Так вперед за цыганской звездой кочевой,
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса!
И вдвоем по тропе навстречу судьбе,
Не гадая — в ад или в рай,
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край.
Так вперед за цыганской звездой кочевой,
На свиданье с зарей, на восток,
Где, тиха и нежна, розовеет волна,
На рассветный вползая песок!
Так вперед за цыганской звездой кочевой,
До ревущих южных широт,
Где свирепая буря, как божья метла,
Океанскую пыль метет!
Так вперед за цыганской звездой кочевой,
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса!
Нормальные герои всегда идут в обход…
Из к/ф «Айболит 66»
Ходы кривые роет, подземный умный крот,
Нормальные герои всегда идут в обход,
Нормальные герои всегда идут в обход.
В обход идти понятно, не очень-то легко,
Не очень-то приятно и очень далеко,
Не очень-то приятно и очень далеко.
Зато так поступают одни, лишь мудрецы,
Зато так наступают одни, лишь храбрецы,
Зато так наступают одни, лишь храбрецы.
Глупцы героев строят, бросаются вперед,
Нормальные герои всегда наоборот,
Нормальные герои всегда наоборот.
И мы с пути кривого ни разу не свернем,
А надо будет, снова пойдем кривым путем,
А надо будет, снова пойдем кривым путем.
Песенка о хорошем настроении
Из к/ф «Карнавальная ночь»
Если вы, нахмурясь, выйдете из дома,
Если вам не в радость солнечный денек, —
Пусть вам улыбнется, как своей знакомой
С вами вовсе незнакомый встречный паренек.
И улыбка, без сомненья,
Вдруг коснется ваших глаз,
И хорошее настроение
Не покинет больше вас.
Если вас с любимым вдруг поссорил случай, —
Часто тот, кто любит, ссорится зазря.
Вы в глаза друг другу поглядите лучше.
Лучше всяких слов порою взгляды говорят.
И улыбка, без сомненья,
Вдруг коснется ваших глаз,
И хорошее настроение
Не покинет больше вас.
Если кто-то другом был в несчастьи брошен.
И поступок этот в сердце вам проник.
Вспомните, как много есть людей хороших —
Их у нас гораздо больше — вспомните про них.
И улыбка, без сомненья,
Вдруг коснется ваших глаз,
И хорошее настроение
Не покинет больше вас.
Марш танкистов
Из к/ф «Трактористы»
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны:
В строю стоят советские танкисты —
Своей великой Родины сыны.
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
Заводов труд и труд колхозных пашен
Мы защитим, страну свою храня,
Ударной силой орудийных башен
И быстротой, и натиском огня.
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде
Мы начеку, мы за врагом следим.
Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим.
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
А если к нам полезет враг матерый,
Он будет бит повсюду и везде!
Тогда нажмут водители стартеры
И по лесам, по сопкам, по воде…
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
1939
Пять минут
Из к/ф «Карнавальная ночь»
Я вам песенку спою про пять минут,
Эту песенку мою пускай поют,
Пусть летит она по свету,
Я дарю вам песню эту,
Эту песенку про пять минут.
Пять минут, пять минут,
Бой часов раздастся вскоре,
Пять минут, пять минут,
Помиритесь те, кто в ссоре.
Пять минут, пять минут,
Разобраться если строго,
Даже в эти пять минут
Можно сделать очень много.
Пять минут, пять минут,
Бой часов раздастся вскоре,
Помиритесь те, кто в ссоре.
На часах у нас двенадцать без пяти,
Новый год уже, наверное, в пути,
К нам он мчится полным ходом,
Скоро скажем «с Новым годом»,
На часах двенадцать без пяти.
Новый год, он не ждёт,
Он у самого порога,
Пять минут пробегут,
Их осталось так немного.
Милый друг, поспеши,
Зря терять минут не надо,
Что не сказано, скажи,
Не откладывая на год.
Милый друг, поспеши,
Что не сказано, скажи,
Не откладывая на год.
В пять минут решают люди иногда
Не жениться ни за что и никогда,
Но бывает, что минута
Всё меняет очень круто,
Всё меняет раз и навсегда.
Новый год недалёк,
Пожелать хочу вам счастья,
Вот сидит паренёк,
Без пяти минут он мастер.
Без пяти, без пяти,
Но ведь пять минут немного,
Он на правильном пути,
Хороша его дорога.
Пять минут, так немного,
Он на правильном пути,
Хороша его дорога.
Пусть подхватят в этот вечер там и тут
Эту песенку мою про пять минут,
Но пока я песню пела,
Пять минут уж пролетело,
Новый год, часы двенадцать бьют.
Новый год настает,
С Новым годом, с новым счастьем,
Время мчит нас вперёд,
Старый год уже не властен.
Пусть кругом всё поёт,
И цветут в улыбках лица,
Ведь на то и Новый год,
Чтобы петь и веселиться.
Новый год настает,
С Новым годом, с новым счастьем.
Самогонный аппарат
Из к/ф «Самогонщики»
Без каких-нибудь особенных затрат
Создан этот самогонный аппарат,
А приносит он друзья доход,
Между прочим, круглый год.
Между прочим, круглый год.
Я, признаться откровенно, очень рад,
Лечь под этот электронный агрегат,
Чтобы капал самогон мне в рот,
Днем и ночью, круглый год.
Днем и ночью, круглый год.
Но вот люди меж собою говорят,
За такой вот хитроумный аппарат,
Просидеть мы сможем без забот,
За решеткой, круглый год.
За решеткой, круглый год.
Проснись и пой
Из к/ф «Джентльмены удачи»
Этот закон давно известен —
Неинтересен мир без песен,
Но если даже дождь идёт с утра,
Надо, чтоб люди точно знали —
Нет оснований для печали,
Завтра всё будет лучше, чем вчера.
Проснись и пой, проснись и пой,
Попробуй в жизни хоть раз
Не выпускать улыбку из открытых глаз.
Пускай капризен успех, он выбирает из тех,
Кто может первым посмеяться над собой,
Пой, засыпая, пой во сне, проснись и пой.
Всё позабыть, что миновало,
То, что упало, то пропало,
Всё что ушло, обратно не вернёшь.
Только туда и нет обратно,
То, что сейчас невероятно,
Завтра, наверняка, произойдёт.
Проснись и пой, проснись и пой,
Попробуй в жизни хоть раз
Не выпускать улыбку из открытых глаз.
Пускай капризен успех, он выбирает из тех,
Кто может первым посмеяться над собой,
Пой, засыпая, пой во сне, проснись и пой.
Часто от взрослых слышат дети,
Что измельчало всё на свете,
Люди, дожди и всё, что ни возьмёшь.
Видно забыли, что в начале
Деды о том же им ворчали,
А между тем всё так же мир хорош.
Проснись и пой, проснись и пой,
Попробуй в жизни хоть раз
Не выпускать улыбку из открытых глаз.
Пускай капризен успех, он выбирает из тех,
Кто может первым посмеяться над собой,
Пой, засыпая, пой во сне, проснись и пой.
На Тихорецкую состав отправится…
Из к/ф «Ирония судьбы, или С легким паром»
На Тихорецкую состав отправится —
Вагончик тронется — перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные.
Одна в окошечко гляжу, не грустная,
И только корочка в руке арбузная.
Ну что с девчонкою такою станется?
Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется,
Вагончик тронется, перрон — останется.
Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба — пусть удивляются.
С кем распрощалась я, с кем распрощалась я, с кем распрощалась я,
С кем распрощалась я вас не касается.
Раскроет душу мне матрос в тельняшечке
Как тяжело ему так жить, бедняжечке,
Сойдет на станции и распрощается.
Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется,
Вагончик тронется, а он останется.
На Тихорецкую состав отправится —
Вагончик тронется — перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные.
Что так сердце растревожено
Из к/ф «Верные друзья»
Что так сердце, что так сердце растревожено,
Словно ветром тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою ещё одну.
По дорожкам, где не раз ходили оба мы,
Я брожу, мечтая и любя.
Даже солнце светит по-особому,
С той минуты, как увидел я тебя.
Все преграды я могу пройти без робости,
В спор вступлю с невзгодою любой.
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.
Через горы я пройду дорогой смелою,
Поднимусь на крыльях в синеву.
И отныне всё, что я ни сделаю,
Светлым именем твоим я назову.
Посажу я на земле сады весенние,
Зашумят они по всей стране.
А когда придёт пора цветения,
Пусть они тебе расскажут обо мне!
Что так сердце, что так сердце растревожено,
Словно ветром тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою ещё одну.
Последний бой
Из к/ф «Освобождение»
Мы так давно, мы так давно не отдыхали.
Нам было просто не до отдыха с тобой.
Мы пол-Европы по-пластунски пропахали,
И завтра, завтра, наконец, последний бой.
Ещё немного, ещё чуть-чуть,
Последний бой — он трудный самый.
А я в Россию, домой, хочу,
Я так давно не видел маму.
Четвёртый год нам нет житья от этих фрицев,
Четвёртый год солёный пот и кровь рекой.
А мне б в девчоночку в хорошую влюбиться,
А мне б до Родины дотронуться рукой.
Ещё немного, ещё чуть-чуть,
Последний бой — он трудный самый.
А я в Россию, домой, хочу,
Я так давно не видел маму.
Последний раз сойдёмся завтра в рукопашной,
Последний раз России сможем послужить,
А за неё и помереть совсем не страшно,
Хоть каждый всё-таки надеется дожить.
Ещё немного, ещё чуть-чуть,
Последний бой — он трудный самый.
А я в Россию, домой, хочу,
Я так давно не видел маму.
Ваше благородие, госпожа удача…
Из к/ф «Белое солнце пустыни»
Ваше благородие, госпожа Разлука,
Мы с тобою родня давно, вот какая штука,
Письмецо в конверте, погоди, не рви…
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила,
В ласковые сети, постой, не лови…
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе,
Девять граммов в сердце, постой, не зови…
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Победа,
Значит моя песенка до конца не спета,
Перестаньте, черти, клясться на крови…
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
1969
Нам нужна одна победа
Из к/ф «Белорусский вокзал»
Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы, к плечу плечо,
Врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета,
Над нашей Родиною дым,
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Нас ждёт огонь смертельный,
И всё ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,
Десятый наш десантный батальон.
Десятый наш десантный батальон.
Лишь только бой угас,
Звучит другой приказ,
И почтальон сойдёт с ума,
Разыскивая нас.
Взлетает красная ракета,
Бьёт пулемёт неутомим,
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Нас ждёт огонь смертельный,
И всё ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,
Десятый наш десантный батальон.
Десятый наш десантный батальон.
От Курска и Орла
Война нас довела
До самых вражеских ворот,
Такие, брат, дела.
Когда-нибудь мы вспомним это,
И не поверится самим,
А нынче нам нужна одна победа,
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Одна на всех — мы за ценой не постоим.
Нас ждёт огонь смертельный,
И всё ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,
Десятый наш десантный батальон.
Десятый наш десантный батальон.
Я шагаю по Москве
Из к/ф «Я шагаю по Москве»
Бывает всё на свете хорошо,
В чём дело сразу не поймёшь,
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.
Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза.
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо,
И летняя гроза.
А я иду, шагаю по Москве,
Но я пройти ещё смогу,
Солёный Тихий океан, и тундру, и тайгу.
Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу,
И вспомню о Москве.
Синий-синий иней
Синий-синий иней лёг на провода.
В небе тёмно-синем синяя звезда,
Уу-уу,
Только в небе, в небе тёмно-синем.
Синий поезд мчится ночью голубой.
Не за синей птицей — еду за тобой,
Уу-уу,
За тобою, как за синей птицей.
Ищу я лишь её, мечту мою,
И лишь она одна мне нужна.
Ты ветер знаешь всё, ты скажешь где
Она, она, где она-а?
Облака качнутся, поплывут назад.
Только б окунуться в синие глаза,
Уу-уу,
Лишь в твои глаза мне окунуться.
Ищу я лишь её, мечту мою,
И лишь она одна мне нужна.
Ты ветер знаешь всё, ты скажешь где
Она, она, где она-а?
Синий-синий иней лёг на провода.
В небе тёмно-синем синяя звезда,
Уу-уу,
Только в небе, в небе тёмно-синем.
Берёзы
Отчего так в России берёзы шумят?
Отчего белоствольные всё понимают?
У дорог прислонившись по ветру стоят
И листву так печально кидают.
Я пойду по дороге, простору я рад.
Может это лишь всё, что я в жизни узнаю —
Отчего так печальные листья летят,
Под рубахою душу лаская
А на сердце опять горячо, горячо,
И опять и опять без ответа,
А листочек с берёзки упал на плечо,
Он как я оторвался от веток.
Посидим на дорожку, родная, с тобой.
Ты пойми, я вернусь, не печалься не стоит.
И старуха махнёт на прощанье рукой,
И за мною калитку закроет
Отчего так в России берёзы шумят,
Отчего хорошо так гармошка играет?
Пальцы ветром по кнопочкам в раз пролетят,
А последняя, эх, западает.
А на сердце опять горячо, горячо,
И опять и опять без ответа,
А листочек с берёзки упал на плечо,
Он как я оторвался от веток.
Борька бабник
На свете много женщин и много пацанов
На свете много умных и много дураков
Но есть еще на свете такие мужики,
Как женщину увидят, так сразу дураки
Наш Борька бабник, наш Борька бабник.
Пусть говорят об этом все его друзья.
Наш Борька бабник, наш Борька бабник,
А он такой же как и все, как ты и я.
Ты посмотри на лево, на право посмотри.
Вокруг ведь королевы, нам с ними по пути.
А Борька парень смелый, он знаете какой?
Он с каждой королевой идет к себе домой.
Наш Борька бабник, наш Борька бабник.
Пусть говорят об этом все его друзья.
Наш Борька бабник, наш Борька бабник,
А он такой же как и все, как ты и я.
Я сам порой бывает завидую ему.
А я так точно знаю и знаю почему.
Ведь я пацан женатый, а Борька холостой
Когда иду я с женщиной на лево, а он к себе домой.
Наш Борька бабник, и Сашка бабник
Серега тоже бабник хоть куда
А кто не бабник, ну кто не бабник?
Да тот, кто женщин и не видел никогда.
Да тот, кто женщин и не видел никогда.
Лимоновый сад
За морями есть лимоновый сад,
Я найду лимон и буду рад,
Но я тебе не дам
И не смей меня винить.
Посмотрите, до чего он хорош,
Но на дороге ты его не найдешь,
Попробуй, сделай сам,
Не буду я тебя учить.
Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах,
Для крутых — короче, ты не достанешь.
Я вижу цель, я за лимоном дотянуться хочу,
Я за лимоном лечу и крутизной наслаждаюсь…
Страна Лимония — страна без забот,
В страну Лимонию ведет подземный ход,
Найди, попробуй, сам,
Не буду я тебя учить.
Трудна дорога и повсюду обман,
Но чтоб не сбиться, у меня есть план,
Но я тебе не дам
И не смей меня просить.
Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах,
Для крутых — короче, ты не достанешь.
Я вижу цель, я за лимоном дотянуться хочу,
Я за лимоном лечу и крутизной наслаждаюсь…
За морями есть лимоновый сад,
Я найду лимон и буду рад,
Но я тебе не дам
И не смей меня винить.
Страну Лимонию ищу с давних пор,
Мне надоел вечнозеленый помидор —
Его ты кушай сам
Не смей его со мной делить!
Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах,
Для крутых — короче, ты не достанешь.
Я вижу цель, я за лимоном дотянуться хочу,
Я за лимоном лечу и крутизной наслаждаюсь…
Море пива
Мечтаю я чтоб море было с пивом,
Веселым, жизнерадостным, игривым.
Как здорово, чего там говорить,
Пивком из моря жажду утолить.
Мечтаю я отдельно и особо,
Чтоб в море поплескалась нежно вобла,
И чтоб икрой она была полна,
И чтоб была не слишком солона.
Если б было море пива,
Я б дельфином стал красивым.
Если б было море водки,
Стал бы я подводной лодкой.
А если море будет все из водки,
Тогда пусть там разводятся селедки,
И к ним еще вдобавок огурцы —
По огурцам и вобле мы спецы.
Если б было море пива,
Я б дельфином стал красивым.
Если б было море водки,
Стал бы я подводной лодкой.
Интеллигент мечтает стать бутылкой,
Чтоб пивом мог залиться до затылка,
А пробку закупорить навсегда,
И чтоб не открывалась никогда.
Крестьянин хочет стать большим вагоном,
Затаренным отборным самогоном.
Большой цистерной хочет стать алкаш,
И чтоб внутри C2H5OH — спирт!
Если б было море пива,
Я б дельфином стал красивым.
Если б было море водки,
Стал бы я подводной лодкой.
Убили негра
Мертвая змея не шипит,
Не щебечет дохлый щегол,
Мертвый негр не идет играть в баскетбол —
Только мертвый негр не идет играть в баскетбол.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили.
Руки сложив на живот
Третий день не ест и не пьет,
Негр лежит и хип-хоп танцевать не идет —
Только мертвый негр хип-хоп танцевать не идет.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что,
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили.
А мама осталась одна,
Мама привела колдуна —
Он ударил в тамтам и Билли встал и пошел,
Даже мертвый негр услышал тамтам и пошел.
Ну и что, что зомби,
Зато он встал и пошел —
Зомби тоже могут, могут играть в баскетбол
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! А потом воскресили Билли.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили
Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили.
Ай-я-я-яй! Убили негра,
Убили негра. Убили.
Ай-я-я-яй! А потом он встал и пошел.
Дайте народу пиво!
Все как один станем стеной
Пусть наш призыв пролетит над страной
Это не бунт и не каприз
Пиво народу — вот наш девиз
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Здесь среди нас алкоголиков нет. Дайте народу пиво!
Пусть нас услышит верховный совет. Дайте народу пиво!
Нас миллионы, мы жаждой горим. Дайте народу пиво!
А об остальном мы не говорим. Дайте народу пиво!
Это не бунт и не каприз
Пиво народу — вот наш девиз
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Кружку свободы просит страна. Дайте народу пиво!
Солнечному миру — да, да, да. Дайте народу пиво!
Нам не нужны ни ликёр, ни портвейн. Дайте народу пиво!
Ни русская водка за десять рублей. Дайте народу пиво!
В очередях надоело стоять. Дайте народу пиво!
Волю народа нетрудно понять. Дайте народу пиво!
Вместо того, чтобы клятвы давать. Дайте народу пиво!
Всех, кто «за», просим руки поднять. Дайте народу пиво!
Все как один станем стеной
Пусть наш призыв пролетит над страной
Это не бунт и не каприз
Пиво народу — вот наш девиз
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Дайте народу пиво! Дайте народу пиво!
Таких не берут в космонавты
Один мой товарищ любил прыгнуть с вышки
И в воздухе вертелся, как волчок.
Теперь он в больнице, замучала отдышка —
Не тем ударился об воду, дурачок!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Спейсмэн! Спейсмэн!
Другой мой товарищ, любитель рыбалки,
Поймал большую рыбу на крючок.
Теперь его возят на кресле-каталке —
Не тем ударился о воду, дурачок.
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Спейсмэн! Спейсмэн!
Мой третий товарищ, ну прямо был героем —
Он знойную пустыню пересек.
И говорят, дошел до Каспийского моря…
Не тем ударился о воду, дурачок!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Спейсмэн! Спейсмэн!
Я земля!
Я своих провожаю питомцев!
Долетайте до самого Солнца!
И домой!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Таких не берут в космонавты!
Спейсмэн! Спейсмэн!
МИР!
А чукча в чуме, чукча в чуме
На крылатых глиссерах мчимся мы по рекам,
По дорогам катимся, по небу летим.
Стремительные дети стремительного века
Терпеть мы не желаем и ждать мы не хотим.
А чукча в чуме, чукча в чуме
В полярной ночи ждет рассвета.
С замороженного неба
Звезды льют неяркий свет.
А чукча в чуме ждет рассвета,
А рассвет наступит летом,
А зимой рассвета в тундре
За полярным кругом нет.
Все быстрее крутится колесо прогресса,
Может быть и следует так спешить ему.
А мы за счастьем мчимся и догоняем стрессы,
Спешим мы за успехом, который ни к чему.
А чукча в чуме, чукча в чуме
В полярной ночи ждет рассвета.
С замороженного неба
Звезды льют неяркий свет.
А чукча в чуме ждет рассвета,
А рассвет наступит летом,
А зимой рассвета в тундре
За полярным кругом нет.
Помогает в трудный час мысль порой простая,
И мы лишь поэтому дать рискнем совет:
В часы, когда терпения нам очень не хватает,
Вы вспомните, что в тундре зимой рассвета нет.
А чукча в чуме, чукча в чуме
В полярной ночи ждет рассвета.
С замороженного неба
Звезды льют неяркий свет.
А чукча в чуме ждет рассвета,
А рассвет наступит летом,
А зимой рассвета в тундре
За полярным кругом нет.
Городские цветы
В городах, где зимою не видно зари,
Где за крышами спрятана даль,
По весне, словно добрые духи земли,
Прорастают цветы сквозь асфальт.
Оттого ль, что загадка какая-то есть
На земле у любой красоты,
Оттого ль, что родился и вырос я здесь,
Я люблю городские цветы.
Городские цветы, городские цветы,
Вот опять я кричу вам сквозь грохот и дым,
Городские цветы, городские цветы,
Навсегда завладели вы сердцем моим.
В час, когда фонари в фиолетовой мгле
Цедят свет над ночной мостовой,
Снятся сны вам о влажной весенней земле,
О долинах, заросших травой.
Может быть, как никто понимаю я вас,
Потому что устав на бегу,
Проклинал этот город я тысячу раз,
А покинуть вовек не смогу.
Городские цветы, городские цветы,
Вот опять я кричу вам сквозь грохот и дым,
Городские цветы, городские цветы,
Навсегда завладели вы сердцем моим.
Беловежская пуща
Заповедный напев, заповедная даль.
Свет хрустальной зари, свет, над миром встающий.
Мне понятна твоя вековая печаль,
Беловежская пуща, Беловежская пуща.
Здесь забытый давно наш родительский кров.
И, услышав порой голос предков зовущий,
Серой птицей лесной из далеких веков
Я к тебе прилетаю, Беловежская пуща.
Многолетних дубов величавая стать.
Отрок-ландыш в тени, чей-то клад стерегущий:
Дети зубров твоих не хотят вымирать,
Беловежская пуща, Беловежская пуща.
Неприметной тропой пробираюсь к ручью,
Где трава высока, там, где заросли гуще.
Как олени с колен, пью святую твою
Родниковую правду, Беловежская пуща.
У высоких берез свое сердце согрев,
Унесу я с собой, в утешенье живущим,
Твой заветный напев, чудотворный напев,
Беловежская пуща, Беловежская пуща.
Белоруссия
Белый аист летит,
Над белёсым полесьем летит.
Белорусский мотив
В песне вереска, в песне ракит.
Все земля приняла
И заботу, и ласку, и пламя,
Полыхал над землёй
Небосвод, как багровое знамя.
Молодость моя, Белоруссия,
Песня партизан, сосны да туман.
Песня партизан, алая заря,
Молодость моя, Белоруссия.
Наша память идёт
По лесной партизанской тропе,
Не смогли зарасти
Эти тропы в народной судьбе.
Боль тех давних годин
В каждом сердце живёт и поныне,
В каждой нашей семье
Плачут малые дети Хатыни.
Молодость моя, Белоруссия,
Песня партизан, сосны да туман.
Песня партизан, алая заря,
Молодость моя, Белоруссия.
Белый аист летит,
Над полесьем, над тихим жнивьём,
Где-то в топи болот
Погребён остывающий гром.
Белый аист летит,
Всё летит над родными полями,
Землю нашей любви
Осеняя большими крылами.
Молодость моя, Белоруссия,
Песня партизан, сосны да туман.
Песня партизан, алая заря,
Молодость моя, Белоруссия.
До свиданья, Москва
На трибунах становится тише,
Тает быстрое время чудес.
До свиданья, наш ласковый Миша,
Возвращайся в свой сказочный лес.
Не грусти, улыбнись на прощанье,
Вспоминай эти дни, вспоминай.
Пожелай исполненья желаний,
Новой встречи нам всем пожелай.
Расстаются друзья,
Остается в сердце нежность.
Будем песню беречь,
До свиданья, до новых встреч.
Пожелаем друг другу успеха,
И добра, и любви без конца.
Олимпийское звонкое эхо
Остается в стихах и сердцах.
До свиданья, Москва, до свиданья,
Олимпийская сказка прощай.
Пожелай исполненья желаний,
Новой встречи друзьям пожелай.
Расстаются друзья,
Остается в сердце нежность.
Будем песню беречь,
До свиданья, до новых встреч.
1980
А снег идет
А снег идет, а снег идет,
И все вокруг чего-то ждет,
Под этот снег, под тихий снег
Хочу сказать при всех:
Мой самый главный человек,
Взгляни со мной на этот снег,
Он чист как то, о чем молчу,
О чем сказать хочу.
Кто мне любовь мою принес,
Наверно добрый Дед Мороз,
Когда в окно с тобой смотрю,
Я снег благодарю.
А снег идет, а снег идет,
И все мерцает и плывет,
За то что ты в моей судьбе,
Спасибо снег тебе.
Очарована, околдована
Очарована, околдована,
С ветром в поле когда-то повенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина.
Не веселая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда ты моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою
И слезами, и стихотвореньями
Обожгу тебя, добрую, милую.
Что не сбудется, позабудется,
Что не вспомнится, то не исполнится,
Так чего же ты плачешь, красавица,
Или мне это просто чудится.
Очарована, околдована,
С ветром в поле когда-то повенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина.
Боже, какой пустяк
Я вижу небо, в нем тишина
Я поднимаюсь к небу, еле дыша
И вдруг понимаю, это во мне душа
Странное дело, это моя душа.
Как нелепо жить вниз головой,
Когда такое небо есть надо мной
И кажется звезды можно достать рукой
Я и не ведал, что этот мир такой
Боже какой пустяк,
Сделать хоть раз что-нибудь не так.
Выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей.
Но что-то всерьез менять,
Не побоясь в мелочах потерять
Свободно только небо над головой моей.
Я был Богом, в прошлую ночь
Я отыскал дорогу и выбежал прочь
Богом стать просто, если уже невмочь
И незачем плакать, дом покидая в ночь
Но оказалось даже тогда,
Что все дороги света, ведут в никуда
И даже когда, под ногами блестит вода
Бог просто не может странником быть всегда
Боже какой пустяк,
Сделать хоть раз что-нибудь не так.
Выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей.
Но что-то всерьез менять,
Не побоясь в мелочах потерять
Свободно только небо над головой моей.
Поднимаю свой воротник,
Ругаю дождь и слякоть, будто старик
Бегу за толпой, видно уже привык
И в памяти небо, как нереальный блик
Но однажды, мне станет легко
И будет все неважно и далеко
Меня примет небо в свой неземной покой
И я стану просто облаком над рекой
Боже какой пустяк,
Сделать хоть раз что-нибудь не так.
Выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей.
Но что-то всерьез менять,
Не побоясь в мелочах потерять
Свободно только небо над головой моей.
Песня о Сталине
От края до края, по горным вершинам,
Где горный орел совершает полёт,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасную песню слагает народ.
Летит эта песня быстрее, чем птица,
И мир угнетателей злобно дрожит.
Её не удержат посты и границы,
Её не удержат ничьи рубежи.
Её не страшат ни нагайки, ни пули,
Звучит эта песня в огне баррикад,
Поют эту песню и рикша, и кули,
Поёт эту песню китайский солдат.
И песню о нём, поднимая, как знамя
Единого фронта шагают ряды;
Горит, разгорается грозное пламя,
Народы встают для последней борьбы.
И мы эту песню поём горделиво
И славим величие Сталинских лет,
О жизни поем мы, прекрастной, счастливой,
О радости наших великих побед!
От края до края, по горным вершинам,
Где свой разговор самолёты ведут,
О Сталине мудром, родном и любимом
Прекрасную песню народы поют.
1937
Катюша
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного, сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Ой, ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед,
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет.
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Летят перелетные птицы
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна.
Немало я стран перевидел,
Шагая с винтовкой в руке,
И не было горше печали,
Чем жить от тебя вдалеке.
Немало я дум передумал
С друзьями в далеком краю,
И не было большего долга,
Чем выполнить волю твою.
Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но если ты скажешь мне снова, —
Я снова все это пройду.
Желанья свои и надежды
Связал я навеки с тобой —
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой.
Летят перелетные птицы
Ушедшее лето искать.
Летят они в жаркие страны,
А я не хочу улетать.
А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона!
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна.
1949
Огонек
На позиции девушка провожала бойца,
Темной ночью простилася на ступеньках крыльца.
И пока за туманами видеть мог паренек,
На окошке на девичьем все горел огонек.
Парня встретила славная фронтовая семья,
Всюду были товарищи, всюду были друзья,
Но знакомую улицу позабыть он не мог:
«Где ж ты, девушка милая, где ж ты, мой огонек?»
И подруга далекая парню весточку шлет;
Что любовь ее девичья никогда не умрет.
Все, что было загадано, в свой исполнится срок, —
Не погаснет без времени золотой огонек.
И просторно и радостно на душе у бойца
От такого хорошего от ее письмеца.
И врага ненавистного крепче бьет паренек
За любимую Родину, за родной огонек.
Одинокая гармонь
Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
То пойдет на поля, за ворота
То обратно вернется опять,
Словно ищет в потемках кого-то
И не может никак отыскать.
Веет с поля ночная прохлада,
С яблонь цвет облетает густой,
Ты признайся, кого тебе надо,
Ты скажи, гармонист молодой.
Может радость твоя недалеко,
Да не знает, ее ли ты ждешь;
Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ж ты девушкам спать не даешь?
У Черного моря…
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог!
У Чёрного моря явившийся мне,
В цветущих акациях город!
В цветущих акациях город
У Чёрного моря.
Есть море, в котором я плыл и тонул;
И на берег вытащен к счастью.
Есть воздух, который я в детстве вдохнул,
И вдоволь не мог надышаться!
И вдоволь не мог надышаться
У Чёрного моря.
Вовек не забуду бульвар и маяк,
Огни пароходов живые,
Скамейку, где мы, дорогая моя,
В глаза посмотрели впервые!
В глаза посмотрели впервые
У Черного моря.
Родная земля, где мой друг молодой
Лежал, обжигаемый боем.
Недаром венок ему свит золотой,
И назван мой город Героем!
И назван мой город Героем,
У Чёрного моря.
А жизнь остаётся прекрасной всегда,
Хоть старишься ты или молод.
Но с каждой весною так тянет меня
В мой солнечный, радостный город!
В Одессу — мой солнечный город
У Чёрного моря.
Если завтра война
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет.
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
Если завтра война, всколыхнется страна
От Кронштадта до Владивостовка.
Всколыхнется страна, велика и сильна,
И врага разобьем мы жестоко.
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут железные танки,
И линкоры пойдут, и пехота пойдет,
Загрохочут могучие танки.
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
Мы войны не хотим, но себя защитим,
Оборону крепим мы недаром,
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
В целом мире нигде нету силы такой,
Чтобы нашу страну сокрушила, —
С нами Сталин родной, и железной рукой
Нас к победе ведет Ворошилов!
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
Подымайся, народ, собирайся в поход,
Барабаны, сильней барабаньте!
Музыканты, вперед, запевалы, вперед,
Нашу песню победную гряньте!
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
1938
Вологда
Письма, письма лично на почту ношу.
Словно, я роман с продолженьем пишу
Знаю, знаю точно, где мой адресат, —
В доме, где резной палисад.
Где же моя темноглазая, где?
В Вологде-где-где-где?
В Вологде-где?
В доме, где резной палисад.
Шлю я, шлю я ей за пакетом пакет,
Только, только нет мне ни слова в ответ.
Значит, значит, надо иметь ей в виду:
Сам я за ответом приду.
Что б ни случилось, я к милой приду
В Вологду-гду-гду-гду,
В Вологду-гду.
Сам я за ответом приду.
Вижу, вижу алые кисти рябин,
Вижу, вижу дом ее номер один.
Вижу, вижу сад со скамьей у ворот,
Город, где судьба меня ждет.
Вот потому-то мила мне всегда
Вологда-гда-гда-гда,
Вологда-гда,
Город, где судьба меня ждет.
Где же моя темноглазая, где?
В Вологде-где-где-где?
В Вологде-где?
В доме, где резной палисад.
Зима
У леса на опушке жила Зима в избушке.
Она снежки солила в березовой кадушке,
Она сучила пряжу, она ткала холсты.
Ковала ледяные да над реками мосты.
Потолок ледяной, дверь скрипучая,
За шершавой стеной тьма колючая.
Как пойдешь за порог — всюду иней,
А из окон парок синий-синий.
Ходила на охоту, гранила серебро,
Сажала тонкиймесяц в хрустальное ведро.
Деревьям шубы шила, торила санный путь,
А после в лес спешила, чтоб в избушке отдохнуть.
Потолок ледяной, дверь скрипучая,
За шершавой стеной тьма колючая.
Как пойдешь за порог — всюду иней,
А из окон парок синий-синий.
Листья жёлтые
Не прожить нам в мире этом,
Не прожить нам в мире этом,
Без потерь, без потерь.
Не уйдет, казалось, лето,
Не уйдет, казалось, лето,
А теперь, а теперь.
Листья жёлтые над городом кружатся,
С тихим шорохом нам под ноги ложатся,
И от осени не спрятаться, не скрыться,
Листья жёлтые, скажите, что вам снится.
И пускай дождливы часто,
И пускай дождливы часто
Эти дни, эти дни.
Может, созданы для счастья,
Может, созданы для счастья
И они, и они.
Листья жёлтые над городом кружатся,
С тихим шорохом нам под ноги ложатся,
И от осени не спрятаться, не скрыться,
Листья жёлтые, скажите, что вам снится.
Лист к окошку прилипает,
Лист к окошку прилипает
Золотой, золотой,
Осень землю осыпает,
Осень землю осыпает
Красотой, красотой.
Листья желтые над городом кружатся,
С тихим шорохом нам под ноги ложатся,
И от осени не спрятаться, не скрыться,
Листья жёлтые, скажите, что вам снится.
Возьми гитару
Клавдии Шульженко
Возьми гитару — ей лет немало,
Сыграй тихонько, пройдись по струнам бурым,
Возьми гитару — она звучала
Давно когда-то в палатке над Амуром.
Возьми гитару — она, бывало,
Ребят озябших в морозы согревала.
Что ей беды и года да злые холода —
Всегда гитара молода!
Возьми гитару, возьми гитару,
Ведь чью-то юность в руки я тебе даю,
Возьми гитару, возьми гитару,
Сыграй, а я тихонько струнам подпою.
Гитара помнит, гитара знает
Слова, которые я так ищу сейчас.
Пусть я молчу, пусть ты молчишь —
Гитара скажет все за нас.
Спроси гитару — она расскажет,
Как травы никли, сожженные снарядом,
Спроси гитару — она расскажет,
Как в час суровый была с друзьями рядом.
О чьих-то встречах, о днях прощанья
В груди гитары живут воспоминанья.
Что ей беды и года, да злые холода —
Всегда гитара молода!
Притяжение Земли
Как безмерно оно — притяженье Земли,
Притяженье полей и печальных ракит,
Всех дорог, по которым мы в детстве прошли,
И дорог, по которым пройти предстоит.
Там горы высокие,
Там степи бескрайние,
Там ветры летят, по просёлкам пыля.
Мы — дети Галактики,
Но самое главное —
Мы дети твои, дорогая Земля!
Притяженье полей, притяженье садов,
И закатов, и сосен в пушистом снегу,
Небольших деревень и больших городов,
И ночного костра на пустом берегу…
Там горы высокие,
Там степи бескрайние,
Там ветры летят, по просёлкам пыля.
Мы — дети Галактики,
Но самое главное —
Мы дети твои, дорогая Земля!
Не изменится этот порядок вещей,
И настигнет меня, и припомнится мне:
Притяженье Земли, притяженье друзей,
Притяженье любимой в далёком окне.
Там горы высокие,
Там степи бескрайние,
Там ветры летят, по просёлкам пыля.
Мы — дети Галактики,
Но самое главное —
Мы дети твои, дорогая Земля!
В землянке
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
1942
Песня защитников Москвы
В атаку стальными рядами
Мы поступью твердой идем.
Родная столица за нами,
За нами — родимый наш дом.
Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!
На марше равняются взводы
Гудит под ногами земля,
За нами — родные заводы
И красные звезды Кремля.
Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!
Для счастья своими руками
Мы строили город родной.
За каждый расколотый камень
Отплатим мы страшной ценой.
Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!
Не смять богатырскую силу,
Могуч наш отпор огневой.
Загоним фашистов в могилу
В туманных полях под Москвой.
Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!
1942
Московский бит
На часах двадцать ноль ноль.
Я иду на танцы с тобой.
Город мой в ярких огнях горит.
Весь район сегодня не спит,
Весь район на танцы спешит,
Виноват в этом московский бит.
Этот новый танец, словно динамит,
Пусть танцуют с нами все, кто любит бит.
Киев и Магадан, Пенза и Ереван.
Над страною звучит московский бит.
Это бит вечерних авто,
Это бит ночного метро,
Это бит неоновых фонарей.
Он так прост, что может любой
Танцевать сегодня со мной,
Это бит улиц и площадей.
Просто не возможно на месте устоять
И сегодня с нами будут танцевать:
Рига и Волгоград, Тында и Ашхабад.
Над страною звучит московский бит.
Этот новый танец, словно динамит,
Пусть танцуют с нами все, кто любит бит.
Тула и Сыктывкар, Ялта и Краснодар.
Над страною звучит московский бит.
Черный кот
Жил да был черный кот за углом.
И кота ненавидел весь дом.
Только песня совсем не о том,
Как не ладили люди с котом.
Говорят, не повезет,
Если черный кот дорогу перейдет,
А пока наоборот —
Только черному коту и не везет.
Целый день во дворе суета:
Прогоняют с дороги кота.
Только песня совсем не о том,
Как охотился двор за котом.
Говорят, не повезет,
Если черный кот дорогу перейдет,
А пока наоборот —
Только черному коту и не везет.
Даже с кошкой своей за версту
Приходилось встречаться коту.
Только песня совсем не о том,
Как мурлыкали кошка с котом.
Говорят, не повезет,
Если черный кот дорогу перейдет,
А пока наоборот —
Только черному коту и не везет.
Этот кот от усов до хвоста
Был черней, чем сама чернота.
Да и песенка в общем о том,
Как обидно быть черным котом.
Говорят, не повезет,
Если черный кот дорогу перейдет,
А пока наоборот —
Только черному коту и не везет.
Заплутали мишки, заплутали…
Ты скучаешь — вата валит с неба,
По неделям вьюги и метели.
У дороги домики под снегом
Будто белые медведи.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И Большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Молоком течет по снегу ветер
Обдувая сгорбленные крыши,
Будто белых маленьких медведей
Мама языком шершавым лижет.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И Большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Не грусти — сбываются надежды,
Хоть деревья в зимних одеяньях,
Будто мишки в шубах белоснежных,
Кружатся под Северным Сияньем.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И Большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Ты скучаешь — вата валит с неба,
Всю неделю вьюги и метели.
У дороги домики под снегом,
Будто белые медведи.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И Большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Мой адрес — Советский Союз
Колеса диктуют вагонные,
Где срочно увидеться нам.
Мои номера телефонные
Разбросаны по городам.
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз…
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
Вы, точки-тире телеграфные,
Ищите на стройках меня.
Сегодня не личное главное,
А сводки рабочего дня.
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз…
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
Я там, где ребята толковые,
Я там, где плакаты: «Вперед!»
Где песни рабочие, новые,
Страна трудовая поет.
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз…
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
Конь
Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём.
Мы пойдём с конём по полю́ вдвоём,
Мы пойдём с конём по по́лю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать…
В поле никого не видать.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня.
По бескрайнему полю моему,
По бескрайнему полю моему.
Дай-ка я разок посмотрю —
Где рождает поле зарю.
Аль брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Полюшко моё, родники,
Дальних деревень огоньки,
Золотая рожь да кудрявый лён —
Я влюблён в тебя, Россия, влюблён.
Будет добрым год-хлебород,
Было всяко, всяко пройдёт.
Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,
Пой о том, как я в Россию влюблён!
Позови меня
Позови меня тихо по имени,
Ключевой водой напои меня.
Отзовется ли сердце безбрежное,
Несказанное, глупое, нежное?
Снова сумерки входят бессонные,
Снова застят мне стекла оконные.
Там кивают сирень и смородина.
Позови меня, тихая родина.
Позови меня на закате дня.
Позови меня, грусть, печаль моя,
Позови меня.
Знаю, сбудется наше свидание,
Затянулось с тобой расставание.
Синий месяц за городом прячется,
Не тоскуется мне и не плачется.
Колокольчик ли, дальнее эхо ли,
Только мимо с тобой мы проехали.
Напылили кругом, накопытили,
Даже толком дороги не видели.
Позови меня на закате дня.
Позови меня, грусть, печаль моя,
Позови меня.
Позови меня тихо по имени,
Ключевой водой напои меня.
Знаю, сбудется наше свидание:
Я вернусь, я сдержу обещание.
Дружба
Когда простым и нежным взором
Ласкаешь ты меня, мой друг,
Необычайным, цветным узором
Земля и небо вспыхивают вдруг.
Веселья час и боль разлуки
Хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмём друг другу руки
И в дальний путь на долгие года.
Мы так близки, что слов не нужно
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба
Сильнее страсти, больше чем любовь.
Веселья час и боль разлуки
Хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмём друг другу руки
И в дальний путь на долгие года.
Веселья час придёт к нам снова
Вернёшься ты и вот тогда,
Тогда дадим друг другу слово,
Что будем вместе, вместе навсегда.
Веселья час и боль разлуки
Хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмём друг другу руки
И в дальний путь на долгие года.
Учкудук
Горячее солнце. Горячий песок.
Горячие губы — воды бы глоток.
В горячей пустыне не видно следа…
Скажи, караванщик, когда же вода?
Учкудук — три колодца,
Защити, защити нас от солнца!
Ты в пустыне — спасительный круг,
Учкудук!
Вдруг дерево жизни — таинственный страж.
А может быть, это лишь только мираж…
А может быть, это — усталости бред,
И нет Учкудука, спасения нет…
Учкудук — три колодца,
Защити, защити нас от солнца!
Ты в пустыне — спасительный круг,
Учкудук!
Любой в Учкудуке расскажет старик,
Как город-красавец в пустыне возник,
Как в синее небо взметнулись дома
И как удивилась природа сама…
Учкудук — три колодца,
Пусть над ним, пусть над ним светит солнце!
Ты в пустыне — спасительный круг,
Учкудук!
За тех, кто в море
Ты помнишь, как все начиналось.
Все было впервые и вновь.
Как строили лодки, и лодки звались
Вера, Надежда, Любовь.
Как дружно рубили канаты,
И вдаль уходила земля.
И волны нам пели, и каждый пятый,
Как правило, был у руля.
Я пью до дна
За тех, кто в море,
За тех, кого любит волна,
За тех, кому повезет.
И если цель одна
И в радости, и в горе,
То тот, кто не струсил
И весел не бросил,
Тот землю свою найдет.
Напрасно нас бури пугали.
Вам скажет любой моряк,
Что бури бояться вам стоит едва ли,
В сущности, буря — пустяк.
В бури лишь крепче руки,
И парус поможет идти.
Гораздо трудней не свихнуться со скуки
И выдержать полный штиль.
Я пью до дна
За тех, кто в море,
За тех, кого любит волна,
За тех, кому повезет.
И если цель одна
И в радости, и в горе,
То тот, кто не струсил
И весел не бросил,
Тот землю свою найдет.
Марионетки
Лица стерты, краски тусклы —
То ли люди, то ли куклы,
Взгляд похож на взгляд, а тень на тень.
И я устал и, отдыхая,
В балаган вас приглашаю,
Где куклы так похожи на людей.
Арлекины и пираты,
Циркачи и акробаты,
И злодей, чей вид внушает страх,
Волк и заяц, тигры в клетке —
Все они марионетки
В ловких и натруженных руках.
Кукол дергают за нитки:
На лице у них улыбки,
И играет клоун на трубе.
И в процессе представленья
Создается впечатленье,
Что куклы пляшут сами по себе.
Ах, до чего ж порой обидно,
Что хозяина не видно, —
Вверх и в темноту уходит нить.
А куклы так ему послушны,
И мы верим простодушно
В то, что кукла может говорить.
Но вот хозяин гасит свечи —
Кончен бал и кончен вечер,
Засияет месяц в облаках.
И кукол снимут с нитки длинной
И, засыпав нафталином,
В виде тряпок сложат в сундуках.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир
Вот море молодых колышет супербасы,
Мне триста лет, я выполз из тьмы.
Они торчат под рейв и чем-то пудрят носы,
Они не такие, как мы.
И я не горю желаньем лезть в чужой монастырь:
Я видел эту жизнь без прикрас,
Не стоит прогибаться под изменчивый мир —
Пусть лучше он прогнется под нас,
Однажды он прогнется под нас
Один мой друг, он стоил двух, он ждать не привык;
Был каждый день последним из дней.
Он пробовал на прочность этот мир каждый миг —
Мир оказался прочней.
Ну что же, спи спокойно, позабытый кумир,
Ты брал свои вершины не раз,
Не стоит прогибаться под изменчивый мир —
Пусть лучше он прогнется под нас,
Однажды он прогнется под нас.
Другой держался русла и течение ловил
Подальше от крутых берегов.
Он был как все и плыл как все, и вот он приплыл:
Ни дома, ни друзей, ни врагов.
И жизнь его похожа на фруктовый кефир,
Видал я и такое не раз.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир —
Пусть лучше он прогнется под нас,
Однажды он прогнется под нас.
Пусть старая джинса́ давно затерта до дыр,
Пускай хрипит раздолбанный бас.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир —
Пусть лучше он прогнется под нас,
Однажды мир прогнется под нас.
Пока горит свеча
Бывают дни, когда опустишь руки,
И нет ни слов, ни музыки, ни сил.
В такие дни я был с собой в разлуке
И никого помочь мне не просил.
И я хотел идти куда попало,
Закрыть свой дом и не найти ключа.
Но верил я — не все еще пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
И спеть меня никто не мог заставить,
Молчание — начало всех начал.
Но если плечи песней мне расправить —
Как трудно будет сделать так, чтоб я молчал.
И пусть сегодня дней осталось мало,
И выпал снег, и кровь не горяча.
Я в сотый раз опять начну сначала,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
Настоящему индейцу
Настоящему индейцу надо только одного
Да и этого немного, да почти что ничего.
Если ты, чувак, индеец — ты найдешь себе оттяг.
Настоящему индейцу завсегда везде ништяк!
Эх, трава-травушка, травушка-муравушка
Эх, грибочки-ягодки да цветочки-лютики
Эх, березки-елочки, шишечки-иголочки
Эх, да птички-уточки, прибаутки-шуточки…
Ну, а если наш индеец вдруг немного загрустит
Он достанет папиросу и покурит посидит
Посидит, подумает, что-нибудь придумает
Ну, а если грустно станет так он песню запоет
Эх, трава-травушка, травушка-муравушка
Эх, березки-елочки, шишечки-иголочки
Эх, цветочки-лютики да грибочки-ягодки
Эх, да птички-уточки, прибаутки-шуточки…
А под вечер все индейцы соберутся у стола,
Заколотят трубку мира — прояснится голова.
И про прерии простор поведут свой разговор
Где ж вы кони наши кони что несут во весь опор?!
Эх, трава-травушка, травушка-муравушка
Эх, березки-елочки, шишечки-иголочки
Эх, цветочки-лютики да грибочки-ягодки
Эх, да птички-уточки, прибаутки-шуточки…
Человек и кошка
Человек и кошка плачут у окошка
Серый дождик каплет прямо на стекло.
К человеку с кошкой едет неотложка,
Человеку бедному мозг больной свело.
Доктор едет, едет сквозь снежную равнину.
Порошок целебный людям он везет.
Человек и кошка порошок тот примут,
И печаль отступит, и тоска пройдет.
Человек и кошка дни с трудом считают,
Вместо неба синего серый потолок.
Человек и кошка по ночам летают,
Только сон невещий крыльев не дает.
Доктор едет, едет сквозь снежную равнину.
Порошок целебный людям он везет.
Человек и кошка порошок тот примут,
И печаль отступит, и тоска пройдет.
Где ты, где ты, где ты, белая карета?
В стенах туалета человек кричит.
Но не слышат стены, трубы словно вены,
И бачок сливной, как сердце, бешено стучит
Доктор едет, едет сквозь снежную равнину.
Порошок целебный людям он везет.
Человек и кошка порошок тот примут,
И печаль отступит, и тоска пройдет.
Группа крови
Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног.
Звездная пыль — на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок.
Солнечный день — в ослепительных снах.
Группа крови — на рукаве,
Мой порядковый номер — на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве.
Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!
И есть чем платить, но я не хочу победы любой ценой.
Я никому не хочу ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.
Группа крови — на рукаве,
Мой порядковый номер — на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве.
Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!
Звезда по имени Солнце
Белый снег, серый лед,
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней —
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом — желтый дым,
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды
По имени Солнце…
И две тысячи лет — война,
Война без особых причин.
Война — дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная, красная кровь —
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
И согрета лучами Звезды
По имени Солнце…
И мы знаем, что так было всегда,
Что Судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен.
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
И упасть, опаленным Звездой
По имени Солнце…
Кукушка
Песен еще ненаписанных, сколько?
Скажи, кукушка,
Пропой.
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой?
Звездой.
Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
Кто пойдет по следу одинокому?
Сильные да смелые
Головы сложили в поле в бою.
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твердой рукой в строю,
В строю.
Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты сейчас
Ласковый рассвет встречаешь? Ответь.
Хорошо с тобой, да плохо без тебя,
Голову да плечи терпеливые под плеть,
Под плеть.
Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
Весна
Был я в школе герой, я учился на пять,
Я знакомые буквы любил повторять,
Я разгадывал книги как шифр, пытался узнать
Что такое весна.
Отыскал я на карте серебряный пруд,
Где деревья ночами о листьях поют,
Они тоже могут забыть от долгого сна,
Что такое весна.
Рисовал я птиц на белых листах,
Я учил их петь, я учил летать,
Я учил их летать.
Кто тетрадь исписал миллионами слов,
Кто часами смотрел не мигая в окно,
А я снова мечтал о своем, я не мог больше ждать,
Когда будет весна.
Вот уж стало темно, дал учитель звонок,
И к деревьям своим я бежал со всех ног.
Они скоро могут забыть от долгого сна.
Что такое весна.
Рисовал я птиц на белых листах,
Я учил их петь, я учил летать,
Я учил их летать.
Вечер
Подкрался сзади вечер, весь город им укрыт,
И надо бы развлечься, как нам быть?
Я знаю ты услышишь — откликнешься на зов,
Я позвоню — ты будь готов.
Зажав в руке последний рубль, уйдем туда, уйдем туда,
Где нам нальют стакан иллюзий и бросят льда, и бросят льда.
И снова будет целый вечер глушить толпу гитары звон,
Дым табака укроет плечи, и будет плавиться капрон.
О-о-о! О-о-о!
Как мне легко! Как мне легко!
Что можно выпорхнуть в окно.
О-о-о! О-о-о!
Певец терзает голос, мигает в зале свет,
Но нас не раздражает, нет.
И мы еще закажем, монет не хватит пусть,
Ведь я платить не тороплюсь.
Давай дадим друг другу руки, ведь этот вечер не для сна,
И лихо спляшем буги-вуги, а что еще осталось нам?
Пусть чей-то взгляд опять обманет, пусть в танце станет горячо.
Эй, музыкант! Бей в барабаны, давай еще! Давай еще!
О-о-о! О-о-о!
Как мне легко! Как мне легко!
Что можно выпорхнуть в окно!
О-о-о! О-о-о!
Давай еще! Давай еще! Давай еще!
Я почти итальянец
Ты думал — мы дети белого холода,
Ты думал — мы больше не сделаем шаг,
И новые ветры вернутся не раньше,
Чем ты досчитаешь до ста.
Ты думал — дыхание наше глубоко,
Ты думал — наверно, мы скованы сном.
А мы открыли двери и окна настежь,
А иначе зачем это все.
Мне опять захотелось тепла и я жду,
Вот сейчас мое сердце расплавится,
Я почти итальянец…
Я почти итальянец…
Вот и то, что я ждал, уже началось,
И я кружусь в фантастическом танце.
Я почти итальянец…
Я почти итальянец…
Ты думал — огонь в нашем доме погашен,
Ты думал — мы спорим опять ни о чем,
А мы открыли двери и окна настежь,
А иначе зачем это все.
Мне опять захотелось тепла и я жду,
Вот сейчас мое сердце расплавится,
Я почти итальянец…
Я почти итальянец…
Вот и то, что я ждал, уже началось,
И я кружусь в фантастическом танце.
Я почти итальянец…
Я почти итальянец…
Пародия на песню «Жизнь цыганская»[22]
На степи молдаванские
Пролился свет костров,
А где шатры цыганские,
Не видимо шатров,
Цыган не вижу в стане я —
Ночной покину стан.
Одни воспоминания
Остались от цыган
Ничего стою не пэ-ни-мэ
И не могу сказать ни бэ, ни мэ,
Ай нэ нэ нэ нэ нэ, ай нэ нэ,
Ай нэ нэ нэ нэ нэ, ай нэ нэ,
Две гитары за стеной
Жалобно не ныли,
В финский домик из шатров
Цыган переселили,
Эх, цыган уже дорос —
Вместо табора колхоз,
Лучший сорок совнархозов,
Чем цыганский наш обоз.
Эх, цыганы, да молодыя,
Честные, не подлыя —
Раньше были кочевые,
А теперь оседлыя.
Эх, раз, ай да пан —
Стал колхозником цыган,
Лучший сорок музансамблей,
Чем один цыганский стан.
От чего, ты дай ответ,
На глазах слезинки,
Ведь в ансамбле черных нет,
А лишь одни блондинки.
Эх, цыган уже дорос,
Вместо табора колхоз,
Лучший сорок совнархозов,
Чем цыганский наш обоз.
Хочешь, сокол, мысли угадаю:
Где и как проводишь вечера?
А вот про Вольфа Мессинга я знаю,
Он погадает, как я в таборе вчера.
Ты не ищи в своей красотке счастья,
Ведь у нее другой король в груди,
Ты не смотри на даму светлой масти,
Ты на цыганку, сокол, посмотри.
1962?
Пародия на песню «Темная ночь» из к/ф «Два бойца»[23]
Тёмная ночь, тишина полегла над Невой.
В парк уходит последний трамвай, звуки радио льются.
Темная ночь. Всех испортила женщин война…
И теперь вот такие слова в этой песне поются.
Танцы, кино, маскировкой закрыто окно,
Но в квартире военных полно — от сержанта и выше.
Ты меня ждешь, а сама с капитаном живешь.
И от детской кроватки тайком ты в кино убегаешь.
Ты не ждала́ — я случайно попал в Ленинград
И у детской кроватки тебя не застал, не увидел.
В доме застал я висячий замок на двери,
А кроватка, где сын мой лежал, опустела навеки.
Годы пройдут, будет тихая мирная жизнь…
Знаю, встречусь с любовью моей, но уж к ней не вернуся.
Я не вернусь, где бы стены встречали меня;
Больше ты не увидишь меня, что б со мной ни случилось.
Пародия на песню Ю. Кукина «За туманом»
Что-то странное твориться между нами.
Только я один, похоже, не чудак.
Я гоняюсь за деньгами, за деньгами
И со мною вам справиться никак.
Люди пьяные дурманом,
Люди едут за туманом,
Люди полные фантазий и тоски,
А я еду, а я еду за деньгами —
За туманом едут только дураки.
Понимаете, как глупо и неостро
От проблемы постоянно убегать,
Поселяться в глухомань или на остров,
В робинзоны по-ребячески играть,
Собирать неперестанно
В путь-дорогу чемоданы,
От себя себя пытаться увести.
А я еду, а я еду за деньгами —
За туманом едут только дураки.
Начитался ты романов, и, наверно,
Тебе хочется любовь свою найти.
Затеряешься в тумане безразмерно,
Постоянно спотыкаясь на пути.
Выкинь дурь из своих планов,
Не гоняйся за туманом,
Свой покой и свой рассудок сохрани,
И со мною отправляйся за деньгами —
За туманом едут только дураки.
Зачем Герасим утопил Муму
Стилизация под песню из к/ф «Генералы песчаных карьеров»[24]
Зачем Герасим утопил Муму,
Я не пойму, я не пойму.
В каком бреду он был, в каком дыму?
Ведь не к добру, не по уму.
Что он за чувства чувствовал внутри,
Пока она пускала пузыри?
Они брели по берегу вдвоём,
Уже была близка беда.
Муму манил прохладный водоём,
И вот тогда, и вот тогда
Он привязал к Муме два кирпича
Глаза садиста, руки палача.
Мума могла бы ещё долго жить,
Растить щенков, гонять гусей.
Зачем Герасим стал её топить
В пруду, к стыду России всей?
С тех пор в любой порядочной семье
Всегда жива легенда о Муме.
Живи, но помни, что однажды в дом
К тебе судьба войдёт с метлой,
Тогда скули себе, виляй хвостом
Судьба глуха, как тот немой.
Не зарекайтесь, люди, от чумы,
Сумы, тюрьмы и участи Мумы…
Пародия на А. Городницкого
Когда на сердце тяжесть и плохо в животе,
Спешите к Эрмитажу, пусть даже в темноте,
Где без питья и хлеба — тюремного пайка,
Атланты держат небо на каменных руках.
Держать его махину — не мёд и не шашлык,
Особенно кто хилый и с детства не привык.
А рядом бабы ходят, с друзьями водку пьют…
А им колени сводит — им смены не дают.
Стоят они, ребята — точёные тела,
Поставлены когда-то в чём мама родила.
И вдруг, на эти штуки ужастно разозлясь,
Они отпустят руки, и небо с неба — хрясь!
И даже над Канадой не будет синевы.
«Не надо, ох, не надо!» — так закричите Вы.
Надежда сохранится до той поры пока
Подержит Городницкий на собственных руках.
Если зуб разболелся вдруг…
Пародия на «Песню о друге» В. Высоцкого
Если зуб разболелся вдруг,
Если боль невтерпеж, так что ж,
Ты тогда не кричи — лечи
Существуют врачи.
Ты к врачу на прием бегом,
Прямо в кресло садись — держись,
В общем как на себя самого
Положись на него.
Если врач не мастак, а так.
Понимает в зубах, не ах.
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош!
Ты не сразу за дверь, проверь.
Не бросай одного его.
Пусть он даже не в зуб ногой —
Будешь знать кто такой.
Ты врачей не брани, они
Хоть кричи не кричи — врачи.
Ты не знаешь с каким трудом
Получают диплом!
Но бывает средь них иной
Пусть хоть стаж не ахти какой,
Но такому, как он палачу
Зуб любой по плечу.
И когда ты к нему больной,
Пусть он был и хмельной и злой,
И твой зуб из последних сил
Материл, но тащил!
И неважно, что был он груб,
И что вырвал здоровый зуб.
Ты не сразу поймешь, не вдруг —
Это истинный друг.
На английском языке хала-бала (НULLA-BALOO) означает крик, гам, шум. В своих выступлениях Ю. Визбор адресовал эту песню коллегам по редакции журнала «Кругозор».
Это вольное переложение текста, сделанное Юрием Визбором. Оно исполнялось, также, Владимиром Семеновичем Высоцким, но немного на другую мелодию и немного с другим текстом.
Это первоначальный вариант песни. Позднее В. Высоцкий написал ещё два.
Мне хотелось написать песню живую и немного «под Клячкина», заодно поиронизировать над псевдоглубокими образами на мелких местах. То, что у меня получилось, ребята-геологи, жившие в общежитии, назвали «Песней весёлого командированного». Песня написана за час. Когда все ушли в кино.
Парадоксально, но факт. Автор текста песни — Вадим Степанцов. Припев первоначально звучал так:
Известно только одно исполнение — Владимиром Высоцким в 1962 г. Но не известно — является ли он автором пародии.