КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Русские народные песни [Коллектив авторов -- Поэзия, песни] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Русские народные песни

Вступление

Русская песня — русская история.

А. М. Горький[1]

I

В истории развития русской национальной культуры большое значение имело художественное творчество народа, который, обобщая в нем свой исторический, трудовой и социальный опыт, заложил основы для последующего развития всех областей профессионального искусства. Эту роль народа как художника, творца и мыслителя высоко ценил А. М. Горький. Он дал такое замечательное определение великим творческим силам народа:

«Народ — не только сила, создающая все материальные ценности, он — единственный и неиссякаемый источник ценностей духовных, первый по времени, красоте и гениальности творчества философ и поэт, создавший все великие поэмы, все трагедии земли и величайшую из них — историю всемирной культуры».[2]

Одной из таких больших ценностей многовековой народной духовной культуры является песенная поэзия, которая возникла и развилась задолго до появления письменной литературы.

Создаваясь на протяжении многих столетий, песни стали подлинной художественной энциклопедией трудовой и социальной жизни народа, его быта, психологии и идеологии. Поэтически обаятельные и задушевные, глубоко раскрывающие в своем содержании внутренний мир человека, народные песни являются свидетельством высокой талантливости русского народа как в поэтическом, так и в музыкальном отношении.

В них нашли яркое отражение лучшие черты русского национального характера: стойкость в жизненных испытаниях, сила воли и мужество, чувство человеческого достоинства, удаль, отвага и горячая любовь к родине и свободе.

Идейные, поэтические и музыкальные ценности народных песен неоднократно привлекали к себе внимание писателей, критиков, музыкантов и других деятелей русской культуры. Собирая, оценивая или творчески используя богатства народной песенной поэзии, многие из них сделали большой вклад и в область ее изучения.

Еще в конце XVIII века замечательную оценку народным песням дал великий русский писатель-революционер А. Н. Радищев. Видя в русском народе не только обездоленную и угнетенную массу, но и творца великих национальных культурных ценностей, он в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» дал живые картины исполнения песен и плачей, как бы подчеркивая этим органическую связь народной жизни и народного поэтического искусства. В одной из глав этого произведения, намекая на тяжелые условия народной жизни, отраженные в песнях, Радищев писал: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого… В них найдешь образование души нашего народа».[3]

Богатейший идейно-поэтический источник видел в народных песнях великий русский поэт А. С. Пушкин. Собирая народные песни, используя их в качестве эпиграфов или цитат в своих произведениях или создавая на их основе самостоятельные произведения, Пушкин решительно вводил в русскую литературу многообразный мир народной поэзии. В своем стихотворении «Зимняя дорога» он отметил как характерные черты «разгулье удалое» и «сердечную тоску», которые звучали в народных песнях.

Проявление глубокого интереса к народным песням мы находим у Лермонтова и у Гоголя. Юный Лермонтов в 1830 году записал в своем дневнике: «…если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях».[4]

Страстно мечтая о великом будущем России, Гоголь в «Мертвых душах» соединял эти мечты с представлением о народной песне, в которой вылилась великая народная душа, о песне, которая звенела «по всей длине и ширине бесконечной Руси», «от моря и до моря». Гоголь писал о песнях: «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа».[5]

Высокую оценку идейным и художественным богатствам народных песен дали и революционные демократы в лице Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Белинский, борясь с барским пренебрежением к народной поэзии со стороны либералов-западников и реакционной идеализацией ее отсталых черт со стороны славянофилов, всегда рассматривал народные песни в тесной связи с реальными условиями исторической жизни народа. Если славянофилы считали грустный тон народных песен проявлением «исконной» национальной черты русского народа, то Белинский правильно видел причину этого в его социальном угнетении. Твердо веря в то, что крепостное право не может до конца сломить народные массы, Белинский видел в песнях наряду с печалью и выражение «бодрой и могучей веселости». Эту духовную мощь народа Белинский отмечал даже в песнях грустного содержания. «Это грусть души крепкой, мощной и несокрушимой, — писал он. — Все, что могло бы обессилить и уничтожить всякий другой народ, все это только закалило русский народ».[6]

А. М. Горький неоднократно вводил тексты народных песен в свои художественные произведения. Его особенно восхищал глубокий идейный смысл, таящийся во многих народных песнях. Он писал об этом: «В простоте слова — самая великая мудрость, пословицы и песни всегда кратки, но ума и чувства вложено в них на целые книги».[7]

Народные песни всегда были тем богатейшим источником, на основе которого развивалось творчество русских композиторов. Признавая эту кровную связь с народной песенной поэзией, М. И. Глинка писал: «…может быть, эти песни, слышанные мною в ребячестве, были первопричиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную русскую музыку».[8]

Народная песенная поэзия была колыбелью творчества и других русских композиторов-классиков. Замечательно в этом отношении высказывание П. И. Чайковского, который писал, что он уже с детства «проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки».[9] Народная песня и ее музыкальные богатства были для Чайковского, по его собственному признанию, «художественной святыней», к которой он относился с величайшим уважением.[10]

Народные песни высоко ценятся и деятелями культуры и искусства советской эпохи. Советские поэты, музыканты и художники, создавая свои произведения, во многом опираются на народную песню.

II

Народные лирические песни неотделимы от всей исторической жизни народа. Несомненно, что они существовали уже в Киевской Руси и в последующие века, хотя их первые отдельные записи относятся лишь к XVII веку. На это указывает прежде всего их стиль, свидетельствующий о том, что они создавались и поэтически совершенствовались в народе на протяжении очень длительного времени, включая, очевидно, и века развития раннего русского феодализма. Древнее происхождение народных песен подтверждается и содержанием наиболее старинных из них, в котором нашли отражение черты народной жизни, характерные для древнерусской эпохи.

На протяжении многих веков в широких народных массах установились и устойчивые традиции исполнения песен. Развиваясь как массовый общедоступный жанр, песни пелись преимущественно коллективно, хором, в котором мог принять участие каждый человек. В то же время в каждом народном хору выделялись лучшие певцы, обладавшие хорошими голосами, художественной памятью и музыкальным слухом. Они обычно бывали запевалами в хоре и как бы руководителями исполнения песен в каждом данном случае.

Именно такие народные певцы были и хранителями песенного репертуара данной местности. Несомненно, из их же среды выделялись и народные певцы-импровизаторы, создатели новых песен. Имена таких выдающихся народных певцов иногда становились известными благодаря собирателям песен, организаторам хоров народной песни и т. п. Так, например, после первых выступлений хора народной песни, организованного М. Е. Пятницким в 1904 году, широкую известность приобрело имя его лучшей певицы, крестьянки Бобровского уезда Воронежской губернии, Аринушки. В советскую эпоху лучшие певцы из народа, становясь известными благодаря художественной самодеятельности, хорам народной песни, радио и т. п., имеют возможность и дальнейшего всемерного развития своих творческих способностей, вплоть до высот профессионального искусства.

Творческая деятельность народа в области развития его песенной поэзии всегда складывалась как многогранное поэтическое отражение самых различных сторон народной жизни в ее историческом развитии. На каждом этапе народной жизни можно проследить как бы живой процесс отмирания многих старых песен и постоянного появления новых на современные темы. Песни каждого периода имеют свои характерные черты. Так, для эпохи феодализма особенно типичными были различные виды крестьянских песен. Развитие капиталистических отношений вызвало появление песен нового содержания, среди которых первое место заняли рабочие и революционные песни.

После Великой Октябрьской социалистической революции, в корне изменившей все основы народной жизни, развитие народной песни также во многом пошло по новому пути. Особенно важными и нужными для народа становятся новые песни на темы современности. Весь же старый песенный массив был как бы подвергнут в народных массах серьезной переоценке. Одни песни забывались, многие же другие оставались жить в народе в качестве песенной классики.

Таким образом, сложный процесс развития народных песен был как бы своеобразной «художественной летописью» русского народа, передававшейся в нем от поколения к поколению на протяжении многих веков его исторической жизни.

Основной и самой ранней частью русских народных песен являются так называемые традиционные крестьянские песни, созданные на протяжении многих веков в эпоху феодализма. В них нашли многообразное отражение самые различные стороны народной жизни: бытовой уклад, труд, социальные отношения и т. д. Народ сумел задушевно и глубоко выразить в песнях этого времени свои заветные думы и чаяния, глубокие лирические чувства и эстетическое отношение к действительности. Стремление народа к вольной жизни нашло художественное воплощение как в образах его любимых героев исторических песен — Ермака Тимофеевича, Степана Разина и Емельяна Пугачева, так и в типических чертах безыменных песенных героев — разбойника, удалого «добра молодца», волжского бурлака и др., которые обычно изображались на фоне величавой и могучей русской природы: «Волги-матушки», «сырых боров», «поля чистого», «степи широкой» и т. д. Во всех таких песнях, в их широких протяжных мелодиях народ с необычайной художественной силой сумел выразить и свою здоровую бодрость и жизнерадостность.

Об этой «силе-могучестве» народных песен писал Кольцов в одном из писем к Белинскому. Эти же черты народного оптимизма очень хорошо подметил в народных песнях и Г. И. Успенский. В мрачные годы общественной реакции 80-х годов XIX века, описывая всю беспросветность жизни деревни в дореформенное время, он отмечал бодрый тон народных песен, сравнивая их с жизнерадостным пением жаворонка.

«Горя, нужды, тоски, холода, голода, слез, злобы — тьма! Но вот несутся же эти животворные, вечные, неизменные звуки, несутся они, как звуки песни жаворонка»,[11] — писал Успенский.

Народные лирические песни особенно крепко связаны с повседневной жизнью народа: с его трудом, отдыхом, домашней и семейной жизнью и т. д. Такими были, например, «посиделочные» и «вечериночные» песни, которые скрашивали долгий однообразный труд женщин и девушек: шитье, пряденье, вязанье, вышиванье и т. д. Широко распространенными были «покосные» песни, так как сенокос был наиболее любимым видом летнего крестьянского труда. Характеристику сенокоса мы находим в самих народных песнях:

Распостылая работушка — соха, борона.
Размилая работушка — зеленый покос!
Народные праздничные гулянья, семейные праздники, «беседы» молодежи — все это всегда сопровождалось самыми различными песнями: хороводными, плясовыми, протяжными, веселыми — в зависимости от настроения, характера отдыха. На это указывают сами названия многих песен: «беседные», «гульбищные», «уличные», «праздничные» и т. д.

Эта тесная спаянность народной жизни с песнями была хорошо отмечена Н. В. Гоголем: «Покажите мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украйна звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, по всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи и, как грибы, вырастают города. Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек. Все дорожное дворянство и недворянство — летит под песни ямщиков».[12]

Народные песни сыграли большую роль и в социальной борьбе народа, в особенности в XVII–XVIII веках, в пору широкого развития крестьянских восстаний. Замечательным художественным памятником этого времени являются народные исторические песни о Степане Разине и Пугачеве, а также «разбойничьи» и старинные тюремные песни. Степан Разин в народных песнях — смелый, мужественный, гордый и удалой атаман, больше всего любящий народную свободу, ради которой он жертвует даже своей жизнью. Народные песни запечатлели этот образ Разина на разных этапах его жизни: в самом начале движения, когда Разин, после «думушки» с «голытьбою» зовет ее гулять «на синее море»; во время его походов по Волге и в период расправы правительства с самим Разиным и его товарищами. Стремясь возвеличить своего любимого вождя, народ в своих песнях даже наделял Разина чудесной силой, которая делала его неуязвимым для пуль и ядер правительственных войск («Меня пулечка не тронет, меня ядрышко не возьмет»). Всеми действиями Разина руководит его горячая любовь к народу. Так, жестоко расправляясь с астраханским губернатором, Разин и его товарищи оправдывают эту расправу тем, что они мстят народному врагу:

Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был.
Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,
На воротах жен, детей наших расстреливал.
Спаянность Степана Разина с народом нашла прекрасное поэтическое отражение в песнях, где перед неминучей смертью он просит похоронить его «между трех дорог», для того чтобы, проходя по ним, народ вспоминал о своем славном атамане. Замечательны и песни разинцев, которые, укрываясь после смерти Разина в лесах, продолжают его дело, гордо заявляя:

Мы не воры, не разбойнички,
Стеньки Разина мы работнички.
Крестьянское восстание под руководством Пугачева стало также важной темой народных исторических песен. В них Пугачев, как и Разин, оказывается вождем «голытьбы» («Голытьба тут догадалася, к Емельяну собиралася»), смелым защитником народных интересов перед графом Паниным во время допросов и т. д. Народная любовь к Пугачеву особенно проявилась в ряде песен-плачей о нем, сложенных после его поимки, в которых гибель Пугачева обычно поэтически сравнивается с закатом «красного солнышка».

Замечательными образцами народных исторических песен были и песни об Отечественной войне 1812 года, в которых яркое отражение нашли как патриотические народные чувства, так и чувства безмерной ненависти к врагу. Полный национальной гордости, народ изображал в таких песнях Кутузова как организатора всех русских сил для решительного отпора французам. В то время как Александр I и его придворные «испужались и разбежались», получив угрожающее письмо Наполеона, Кутузов собирает русскую армию как ее подлинный и славный «командир». Обобщая все военные события этого времени, песни обычно изображали их как битву за «каменну Москву». Эта битва приносит победу народу, подлинному герою этой войны. Олицетворением народного героизма данной эпохи в песнях часто был и образ «казака Платова», смелость которого доходила до того, что он, даже «у француза в гостях был», одурачив самого Наполеона.

Исторические песни сатирически запечатлели образ Аракчеева, который «всю Россию разорил, всю армию заморил», и своеобразно отозвались на восстание декабристов, мало понятное народу, а потому изображаемое как спор между Николаем I и «заговорщиками» из сената, которые думают, «кому из них государем быть».

Социальные явления находили свое многообразное отражение и в других песнях, в которых, в отличие от песен исторических, уже не было имен подлинных исторических лиц. Так, в XVII–XVIII веках в прямой связи с крестьянскими восстаниями, массовым бегством крепостных из усадеб помещиков, из царских войск в народе возникают так называемые «разбойничьи» и тюремные песни, идейной сущностью которых была вековая мечта народа о его социальной «воле». Герои разбойничьих песен — смелые и удалые «добрые молодцы» — выступают в них против власти бояр, царских воевод и самого царя. Эта борьба обычно изображалась народом в ее наиболее острые драматические моменты, что с особенной силой подчеркивало стойкость и мужество народных героев. Замечательным образцом таких «разбойничьих» песен является песня «Не шуми, мати, зеленая дубровушка», в которой смелый разбойник гордо отказывается выдать царю своих товарищей, за что царь «жалует» его «среди поля хоромами высокими, что двумя ли столбами с перекладиной». Высоко оценив эту песню, Пушкин включил ее в свои романы «Дубровский» и «Капитанская дочка». В последнем, вложенная в уста пугачевцев, она стала замечательной художественной характеристикой их любви к свободе, ради которой они шли на самую смерть.

Та же идейная настроенность характерна и для старинных тюремных песен, содержание которых как бы прямо продолжает «разбойничьи» песни. Их героем является тот же вольный и удалой молодец, народный мститель, но уже находящийся за крепкими тюремными решетками. Страстное стремление на волю, мечты о ней и поиски путей к освобождению и составляли обычное содержание тюремных песен. Художественное выражение в них тоски узника по воле имело обычно устойчивые традиционные черты. Жизнь его в заключении нередко сопоставляется с долей «сокола в клеточке», а воспоминания о воле сравниваются с его горькой участью в настоящем:

Как бывало мне, добру молодцу, да времечко,
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю…
А нонеча мне, добру молодцу, время нет,
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке в земляной тюрьме…
Характерным для тюремных песен был мотив обращения к силам природы: к «жавороночку», который должен был «подать голос», от узника к его родным, к «туче грозной», которая должна разрушить тюремные стены, например:

Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
Ты размой-ка, размой стены каменны,
Ты выпусти-ка нас на святую Русь!
Крепостническая действительность, отношения мужика и барина правдиво и глубоко отражались в песнях, выражавших народный протест против крепостного права. Несомненно, что песни с таким содержанием были широко распространены среди народа, однако записей их оказалось очень немного, так как исполнители опасались сообщать их из страха преследования.

Все такие песни дают яркое представление о тяжести барщинного труда, бесправии народа под игом помещика-крепостника, о жестоком произволе «бар», когда работать на барское поле гнали и «старого и малого». Этот произвол помещика раскрывался в песнях и в картинах народного семейного быта: помещик «кует» в солдаты крестьянских сыновей, берет их себе в дворню, а женщин и девушек — в «кормилочки» и «служаночки». Такие жалобы на подневольность крепостных людей в песнях часто соединялись с выражением протеста против социального угнетения. В этом отношении особенно интересна песня «Как за барами житье было привольное», сложенная, по всей вероятности, беглыми крепостными холопами. В ней дана яркая картина мук и страданий, которые народ терпел веками, живя «за барами»:

Сладко попито, поедено, похожено,
Вволю корушки без хлебушка погложено,
Босиком снегу потоптано,
Спинушку кнутом попобито…
Один из вариантов этой песни указывает на ее связь с пугачевским восстанием. Это дает возможность предположить, что многие антикрепостнические песни, как и песни «разбойничьи», имели распространение в той части крестьянства, которая активно боролась «за землю и волю» с оружием в руках.

По силе народного протеста против угнетателей рядом с песнями о крепостничестве можно поставить и народные сатирические песни о духовенстве, начальстве, барах и т. д. Их содержание также указывает на достаточно высокую ступень развития народного классового сознания. Но эти песни, как и антикрепостнические, были записаны в небольшом количестве и обычно уже в пореформенную эпоху и даже в пооктябрьское время.

В народных песнях нашли поэтическое отражение и различные народные промыслы, своеобразное народное «отходничество». Такими песнями были бурлацкие, чумацкие и ямщицкие песни с их своеобразными героями и особенностями их труда.

В бурлацких песнях герой обычно изображается как удалой и бывалый добрый молодец, но угнетенный тяжким непосильным трудом и бедностью. С «алтыном в котомке» и «вязовой дубиной» за плечами он преодолевает волжские просторы, надолго уезжая «бурлачить» из родного села, от своей семьи. Бурлаки не только тянули на бечеве тяжелые суда, но были и носильщиками и грузчиками на больших русских реках, нанимались на «струговую», то есть гребную работу. Лучше всего труд бурлаков был отражен в знаменитых народных «дубинушках», то есть трудовых бурлацких песнях, которые пелись во время коллективной работы, организуя и сплачивая своим содержанием и особенно музыкальным ритмом целую рабочую группу. Своеобразными сигналами для коллективных действий бурлаков были и припевы «дубинушек» («Эх, дубинушка, ухнем», «Эй, ухнем» и т. д.).

На художественной основе народных бурлацких «дубинушек» некоторыми поэтами XIX века были созданы революционные песни, в которых использовались их припевы. Эти новые песни имели очень широкую известность в среде революционной и демократической интеллигенции и в народных массах.

Тяжелый однообразный труд дорожных ямщиков, перевозивших почту и пассажиров, и чумаков, перевозивших различные товары, стал темой простых и задушевных песен (названных Пушкиным «долгими»), которые были проникнуты тоской ямщика по оставленной деревне, родным, жене и т. д. Для таких песен был характерен и образ умирающего ямщика, который обращался к своим товарищам с просьбой передать его последний привет жене и родителям. Такой была, например, песня «Степь Моздокская», впоследствии ставшая известной в творческой переработке поэта XIX века И. З. Сурикова. В ней ямщик посылал перед смертью «поклон» и «челобитьице» родителям, «благословение» детям, а жене завещал «полну волюшку, всю свободушку».

Ямщицкие песни поэтически изображали и красоту широких русских просторов и упоение быстрой ездой «на троечке», которое было как бы художественным олицетворением тяги народа к вольной жизни. Этот образ быстро несущейся тройки вслед за народом был внесен в русскую литературу писателями и поэтами. Стихотворение Пушкина «Зимняя дорога» положило начало появлению многих стихотворений других поэтов на «ямщицкие» темы («Вот мчится тройка удалая» Ф. Н. Глинки, «Тройка мчится, тройка скачет» П. А. Вяземского, «Глухая степь, дорога далека» Я. П. Полонского и др.). Замечательно ярким был и образ «птицы-тройки» в «Мертвых душах» Гоголя, в котором были поэтически олицетворены великие силы русского народа.

Очень ценным и обширным разделом народной поэзии были и песни на темы защиты русской земли: песни о татарщине и более поздние солдатские песни, возникшие уже после введения обязательной воинской повинности в петровскую эпоху. В наиболее старинных из них разрабатывалась тема борьбы добрых молодцев с «татарином» или тема бегства русских «невольников» из татарской орды. Реалистически показывая всю тяжесть этой борьбы, авторы песен в то же время в изображении народной мощи и силы применяли прием гиперболы, перекликаясь в этом с былинами:

Он и первого татарина из ружья убил,
А другого татарина — копьем сколол,
А третьего татарина — живым повел!
В песнях о борьбе с татарами встречаются образы и русских женщин-полонянок, которые тяжело переживали татарскую неволю. Наиболее известной песней на эту тему была песня «Татарский полон» — о встрече матери и дочери в татарском плену. С другой стороны, женщина-полонянка изображалась смелой, героически борющейся с татарами (например, песня «Как не белая лебедушка через степь летит»). Песни на эту тему являются ценным дополнением к тому изображению татарщины, которую мы находим в народных былинах.

В солдатских песнях тема защиты родины разрабатывалась в более позднее время — в XVIII–XIX веках и в начале XX века. В них мы находим отражение больших исторических событий: турецкой войны конца XVIII века, Отечественной войны 1812 года, кавказских войн, обороны Севастополя 1854–1855 годов, японской и первой империалистической войны. Многие солдатские песни проникнуты глубоким патриотическим настроением, которое сочеталось с художественным изображением тяжестей солдатской службы. С. М. Буденный в своей книге «Боец-гражданин» привел такое замечательное высказывание В. И. Ленина о некоторых солдатских причитаниях, собранных в книге Барсова «Северные причитания».

«Какая это замечательная вещь… какие богатые материалы о военных истязаниях, которые допускали цари, особенно Николай I. Как эти истязания отразились великолепным образом в народных сказаниях и песнях».[13]

Горькая и страшная для народа «служба царская», «грозная служба государева» изображалась в народных песнях на всех ее этапах, начиная с момента сдачи крестьянского сына в солдаты, когда его провожал весь «род-племя» во главе с его родной семьей: матерью, отцом, женой, невестой.

В солдатских песнях поэтически воспроизводилась и дальнейшая жизнь солдата с ее тяжелыми лагерными учениями, казармами и походами, что было как бы художественным раскрытием смысла народных пословиц о солдатчине («Хлеб да вода — солдатская еда», «Пошел в службу — терпи нужду» и др.). Тоска солдата по оставленному им родному дому в песнях имела особые способы поэтического выражения: солдат грустит о том, что у него нет «сизых крылышек», при помощи которых он мог бы побывать на родине, сетует на то, что его отпустила мать «на чужу дальню сторону», и т. д. Отказываясь от всех царских наград, солдаты в песнях просят начальство только об одном — чтобы их пустили «в свою сторону — к отцу, к матери».

Для солдатских песен характерны мотивы побега солдат, которые поневоле становились разбойниками, так как даже родная мать не могла приютить беглого солдата. «Я б пустила тебя, мое дитятко, боюсь государя», — отвечала мать сыну, когда он стучал под окном родного дома.

В эпоху крепостничества, когда срок, солдатской службы доходил до двадцати пяти лет, солдат редко возвращался после ее окончания домой или приходил стариком, которого не узнавали в семье:

Ты скинь, вдова, с меня кивер,
Во кивере есть платочек,
Во платочке узелочек,
В узелочке перстенечек,
Не твово ли обрученья?
Более распространенными песнями о конце солдатской службы были песни о смерти солдата в «чистом поле», далеко от близких ему людей. Эта смерть солдата обычно изображалась художественно-символически в ряде устойчивых поэтических картин. Так, например, смертельно раненный солдат при встрече с матерью сообщал ей, что он потому «шатается» и хватается руками за «ковылушку», что его напоил турецкий царь «тремя пойлами»: «саблей острой», «копьем метким» и «пулькой свинчатой». В других песнях смерть солдата представлялась как его новая «женитьба». О ней солдат просил товарищей, «коня доброго» или «черна ворона» сообщить его жене:

Ты скажи моей молодой вдове,
Что женился я на иной жене,
Нас сосватала сабля острая,
Положила спать калена стрела.
Горе семьи солдата в песнях также запечатлевалось художественно-символически: к его телу в «чистом поле» слетались «три пташки» — мать, сестра и жена. Песня проницательно указывала на разную степень их горя, которое было самым большим для «родной матушки»:

Плачет матушка родная, что река течет,
А сестра родная плачет, что ручьи текут,
Молодая жена плачет, что роса падет,
Как взойдет ли красно солнце — росу высушит,
Когда выйдет она замуж — все забудется.
Разнообразие и глубина содержания солдатских песен и большая художественность делают их очень ценной частью народной поэзии дореволюционного времени. После Великой Октябрьской социалистической революции их поэтические традиции были продолжены в песнях о гражданской и Великой Отечественной войне.

III

Обширной частью народных традиционных песен являются песни, созданные народом на бытовые темы: песни любовные, семейные, хороводные, шуточные и плясовые. В каждой такой группе песен изображались особые стороны семейных отношений, характерных для крестьянства в эпоху феодализма. Наиболее популярными в народе были любовные песни. Сердечные переживания девушки и молодца в любовных песнях изображались как поэтические картины жизни, от светлых и радостных до задушевно-печальных. Любовное счастье или несчастье часто раскрывалось в них через символические сопоставления девушки и молодца с миром природы.

Народные любовные песни создавали высокое представление о любви как о серьезном, глубоком чувстве, они воспевали любовь верную и длительную. Этому соответствовали и их художественные черты. Девушка и молодец во многих песнях рисовались в особенно светлых и праздничных тонах, они искренни и сердечны в отношениях друг с другом. Поэтичными были и песенные имена: «красна девушка», «душа-девица», «добрый молодец», «удалой молодчик». В таком же поэтическом плане даны и портреты девушки и молодца. «Добрый молодец» в песнях наряден и красив, «чернобров и черноглаз», с «русыми кудрями» и «пуховой шляпой» на голове. Отмечая его молодость и удаль, песни особенно подчеркивают и то, что он «холост, не женат».

Аналогичен по своей традиционной поэтичности и песенный портрет девушки «белой и румяной», с русой косой «до пояса».

Любовное счастье девушки и молодца изображается в песнях на фоне поэтической обстановки их любовных свиданий в цветущем саду, в зеленой роще и т. д.

Любовь несчастная, неудачная, любовь-разлука, также имеет в любовных песнях типичные способы художественного показа. Это мотивы прощанья и провожанья милого, грусти в разлуке, различных «весточек» при помощи письма или «птицы-пташечки» или изображения засыхающего сада и поблекших цветов. Характерно, что такая разлука девушки и молодца в песнях часто является насильственной, она происходит по воле родителей или «рода-племени», которые сами распоряжались их судьбой, что вполне соответствовало устоям патриархального семейного быта: девушку «отдавали» замуж за нелюбимого, молодца «женили» по воле родителей. Эти типичные черты дореволюционного семейного быта нашли отражение и в самом запеве некоторых песен, например:

Не велят Маше за реченьку ходить,
Не велят Маше молодчика любить…
Причиной любовных несчастий в песнях часто оказывается и социальное неравенство, бедность и богатство. Эти жизненные причины несомненно увеличивали число песен о несчастной любви, о разлуке. Не имея возможности ее предотвратить, девушка и молодец утешали друг друга обещаниями помнить их любовь «до гробовой доски» и печальным напутствием:

Если лучше меня найдешь — позабудешь,
Если хуже меня найдешь — воспомянешь.
Цикл традиционных семейных песен по своему содержанию был прямым продолжением песен любовных. Их центральными образами были образы «мужа» и «жены», изображенные на фоне большой патриархальной семьи. В семейных песнях, в отличие от песен любовных, редко можно было встретить поэтические картины полного счастья. Наиболее типичной темой семейных песен была жизнь замужней женщины в чужой семье, часто с нелюбимым мужем. Тяжело переживая разлуку с своей родной семьей, она обращалась мечтой к родительскому дому, желая побывать на родине хотя бы «горькой кукушечкой» или передавая привет родным с «соловушкой»:

Соловушек, вольна пташечка,
Ты взвейся высокохонько,
Полети-ка далекохонько,
Скажи батюшке низкой поклон,
А матушке жалобней того…
Большая патриархальная семья мужа встречала невестку насмешками, недоверием и пересудами, а свекор и свекровь безжалостно будили ее до свету, посылая на ту или другую работу. Это отношение мужниной родни к невестке особенно ярко раскрыто в таких песнях, как «Спится мне, младешенькой, дремлется», «Отдают меня, младу» и в знаменитой «Лучинушке», один из вариантов которой был записан Пушкиным.

Тяжело складывались отношения молодушки и с ее мужем, который часто изображался в песнях как муж «грозный», «старый» или «неласковый» и редко жил с ней «в ладу». На почве таких неладов между мужем и женой в семейных песнях нередко изображались тяжелые семейные драмы.

Однако наряду с семейными песнями такого нерадостного содержания существовали и многие другие, содержание которых неоспоримо показывало, что в русском народе всегда существовал идеал семейной жизни как жизни «в ладу», «в любви и в совете». Это нашло свое выражение в целом ряде песен, в которых замужняя женщина, протестуя против «старого» и слишком «младого» мужа, видела свое счастье только в жизни с мужем-«ровнюшкой», добрым и любимым. Она горько сетовала на жизнь с немилым мужем-богачом. Например, в замечательной песне «Ах, кабы на цветы да не морозы» она обращалась с такими словами упрека к родному отцу:

И я батюшке говорила,
И я свету моему доносила:
«Не давай меня, батюшка, замуж,
Не давай, государь, за неровню,
Не мечись на большое богатство,
Не гляди на высоки хоромы:
Не с хоромами жить, с человеком,
Не с богатством жить мне, с советом».
Отношения мужа к жене в ряде песен также изображались с точки зрения положительного семейного идеала. Так, например, в песне «Спится мне, младешенькой, дремлется» муж в противовес родителям, будившим «сонливую» и «дремливую» невестку, обращался к ней с ласковыми словами:

Спи, спи, спи ты, моя умница,
Спи, спи, спи ты, разумница,
Загонена, забронена, рано выдана!
Тяжелые обстоятельства жизни «молодушки» в чужой семье как бы преодолевались в песнях и тем, что она активно протестовала против них, выступая против мужниной семьи, уходя гулять от мужа в хоровод, насмешливо обращаясь с «старым» мужем, мужем-«невежей» или мужем-«недоросточком» (песни «Во поле береза стояла», «Я малешенек у матушки родился» и др.). «Уж я мужнину грозу в узелок завяжу» — кратко и выразительно определялся в песнях протест жены. Это же стремление к правде и справедливости в семейных отношениях было типичным и для песен о детях и мачехе.

Возникновение народных хороводных песен относится к древнерусской эпохе, когда они, очевидно, исполнялись в ряду обрядовых песен. Однако в своем дальнейшем развитии хороводные — песни целиком утратили эти первоначальные обрядовые функции, став в народном быту любимейшей песенно-драматической игрой, постоянной принадлежностью народных праздников и гуляний на протяжении ряда веков. Обычно хороводные песни исполнялись поющим кругом, хороводом молодежи, который двигался при этом «по солнцу». Каждая песня при ее исполнении тут же и «разыгрывалась» внутри хоровода соответственно ее содержанию. Это особое назначение хороводных песен — быть массовой песенной «игрой» — определило и их тематику и их художественный стиль. Так, типичным содержанием многих хороводных песен были самые хороводные игры: девушка и молодец гуляют в хороводе и встречаются там друг с другом, молодец, гуляя в хороводе, выбирает себе невесту, иногда вводя в него и всю свою будущую родню.

Хороводные песни складывались и на темы семейных отношений. Удовлетворяя требованиям драматической выразительности и «сценичности», многие хороводные песни повторялись при их исполнении два-три раза, каждый раз с новыми окончаниями, благодаря чему они превращались в достаточно широкое драматически-песенное представление. Очень развитым в хороводных песнях был и диалог как важный компонент стиля игровой песни.

Некоторые народные хороводные и игровые песни, пользовавшиеся в народе широкой известностью, были использованы в XIX веке и в операх русских композиторов («Заплетися, плетень», «А мы просо сеяли», «Ай, во поле липонька» и др.).

К любовным и семейным народным песням по своей тематике примыкали шуточные и плясовые песни. Однако разработка бытовых тем в них была очень своеобразной. Отказываясь от изображения тяжелых сторон народной жизни, шуточные песни как бы «снимали» всю серьезную тематику любовных и семейных песен своей установкой на комизм при изображении различных жизненных явлений. В этом ярко выраженном бодром и веселом тоне шуточных и плясовых песен, в их внутреннем оптимизме проявилось неиссякаемое духовное здоровье русского народа.

Особенно характерными для таких песен были образы: нерадивой жены («Дуня-тонкопряха»); жены-модницы, которую учит «уму-разуму» муж; мужа-лентяя («Мой муженька, работяженька»); старого мужа. Часто затрагивались в шуточных песнях отношения тещи и зятя («Как теща для зятя пирог спекла», «Было у тещеньки семеро зятьев»), кума и кумы, хозяев и гостей и т. д. К шуточным песням относятся и такие оригинальные по темам песни, как «Жил я у пана», «Гриб-боровик», «За морем синичка непышна жила», «Протекло синее море» и др.

В плясовых песнях большую роль играли их четкие быстрые мелодии; до появления гармоник под плясовые песни обычно происходили народные пляски и танцы.

Из плясовых песен выделяются по своим художественным достоинствам такие песни, как «Ах вы, сени, мои сени», «Во лузях», «Из-под дуба, из-под вяза» и др. Наиболее распространенными плясовыми песнями были песни с очень несложным текстом, который играл при их исполнении второстепенную роль по сравнению с мелодиями (например, песни «Камаринская», «Барыня»).

Соответственно богатству тематики и глубине содержания народных традиционных песен в народе веками складывался и их поэтический стиль. В его основе лежало реалистическое восприятие народом жизненных явлений. Это сказалось не только в глубоко типических образах песенных героев, но и в построении всего содержания песен.

Они обычно не имеют развитого сюжета, однако их содержание не сводится только к излияниям чувств героев и изображению их переживаний. Песенные герои всегда рисуются как бы в процессе самой жизни, в типичных для них обстоятельствах. Основное содержание песни представляет собою маленькую картинку жизни, жизненный эпизод, событие, в которых песенные герои не только чувствуют, но и действуют соответственно жизненной правде их положений. Поэтому в общем лирическом содержании традиционных песен всегда заметно выступают те или другие мотивы действий, своеобразного «повествования», событий (гулянье молодца и девушки, встречи молодушки с ее родными, хороводные «действия», походы солдата и его смерть в чистом поле, путь-дорога ямщика).

Большую роль в песнях играют и различные сопоставления человеческих переживаний с миром природы, что позволяет еще полнее и глубже раскрывать внутренний мир человека. Одним из видов таких сопоставлений является так называемый образный параллелизм. Как и в других жанрах народного творчества, в лирических песнях основными видами образного параллелизма являются положительные и отрицательные параллелизмы. Положительный параллелизм, наиболее распространенный, представляет собою прямое сопоставление образов из мира природы с теми или другими чувствами и переживаниями действующих лиц песен, например:

Туманно красно солнышко, туманно,
Что в тумане красного солнышка не видно;
Печальна красна девица, печальна,
Никто ее кручинушки не знает…
В отрицательных параллелизмах, встречающихся в песнях реже, аналогичные сопоставления природы и человека имеют внешне отрицательную форму:

Не гуси, не лебеди, со лузей они подымалися,
Да подымалися красные девушки.
Параллелизмы служили в песнях средством усиления поэтической выразительности чувств лирических героев и средством глубокого раскрытия идейной направленности, всего основного смысла той или другой песни.

Большую роль в песнях играют и лирические обращения: к природе, действующему лицу, месту действия. Чаще всего они служили запевами, например:

Ты взойди, взойди, солнце красное,
Ты над темною над дубравою.
Или:

Ах ты, молодость, моя молодость,
Ах ты, молодость веселая…
Лирические обращения к силам природы, которые в песнях нередко являются яркими песенными пейзажами, служат поэтическим фоном, на котором изображаются основные действующие лица, развертывается все содержание песни. Они вносят в песни особую поэтическую красоту, усиливают их эмоциональноезвучание.

В песнях установилась целая своеобразная система художественной символики, которая помогает полнее раскрыть внутренние черты или переживания того или другого образа-персонажа. Так, художественными символами девушки служат образы «белой лебедушки», «голубки», «белой березоньки», «ивушки», «землянички-ягодки», «красного солнышка»; символами молодца — образы «ясного сокола», «сизого орла», «ясного месяца»; жениха с невестой — «голубя и голубки»; свекрови — «горькой полыни» или «крапивушки»; вышедшей замуж женщины — «горькой кукушечки» или «серой утушки». В песнях существуют и общие образы-символы: радости и веселья («зеленый сад», цветы, «зеленая роща»); печали и грусти (опавшие цветы, засохший сад, «бел-горюч камень»); верной любви (золотое колечко); жизненной судьбы («деля», «талан») и т. д.

Песням присущи художественные эпитеты, из которых многие стали постоянными, то есть как бы прочно прикрепленными к определяемым ими словам. Такие постоянные эпитеты представляют собою вообще характерное явление для устной народной поэзии, однако в песнях они имеют особые черты лиризма и эмоциональности; с целью наибольшей поэтической выразительности они часто употребляются в инверсионном, то есть в обратном порядке, после существительных (например, «цветы лазоревые», «очи ясные», «печаль горькая», «речка быстрая», «слеза горючая»).

Особо задушевный характер придают песням слова с уменьшительными и ласкательными окончаниями (например: «Как за реченькой, как за быстрою», «Заря моя, зоренька вечерняя», «Дуйте, дуйте, ветерочки», «Во темном лесочке, во борочке»).

По сравнению с другими жанрами народного творчества присущие песням повторения носят своеобразный характер. Если, например, в былинах повторения часто имеют целью замедлить поэтическое повествование в самых драматических местах и повысить напряженность ожидания развязки, ради чего повторяются целые эпизоды, то в песнях повторения прежде всего служат цели выделения основного образа или создания определенного эмоционального настроения. В песнях обычно повторяются запев или только отдельные слова, например:

Вы цветы-то, мои цветики,
Вы цветы мри лазоревые…
Или:

Стой, дубрава, стой, зеленая моя,
Я ходила, я гуляла по тебе,
Я кликала свово милого,
Я кликала, не докликалася…
Различные сравнения и метафоры, обычно взятые из мира природы, очень украшают песни. Как и эпитеты, многие метафоры благодаря своему глубокому смыслу и поэтической красоте приобрели очень большую устойчивость, например:

Что не ласточки, не касаточки
Вкруг тепла гнезда увиваются,
Увивается тут родна матушка…
Или:

Все люди живут,
Как цветы цветут,
А я, молода,
Вяну, как трава…
Особую плавность и напевность придают песням часто вводимые различные ритмические частицы: «Ax-да», «Ой-да», «Эй» и т. д.

Поэтическую и музыкальную красоту народных песен усиливают и их различные припевы, совершенно не известные народной эпической поэзии. Повторяясь после каждого куплета, припевы придают большую четкость строфическому построению песен. Особенное значение в припевах имеет их поэтическая образность и их музыкальное звучание. Песенные припевы достаточно разнообразны. Одни из них имеют смысловое значение, например:

Калинка, калинка моя,
В саду ягода малинка была.
Другие же припевы чисто музыкальные. В таких случаях они часто заканчиваются строкой или отдельными славами предыдущего песенного куплета, например:

Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке
Сизый селезень плывет,
Ай, да люли, люли,
Ай, да люли, люли,
Сизый селезень плывет.

IV

Народные лирические песни имеют своеобразную свободную систему рифмовки. Белый стих в них, особенно характерный для протяжных песен, перемежается с парными или групповыми рифмами. Особенно насыщены рифмами песни веселого и юмористического содержания — шуточные и плясовые.

Все эти поэтические черты лирических песен дополнялись и всем разнообразием их песенных мелодий.

Народные лирические песни со всем их идейным и художественным богатством являются не только величайшим достоянием народа, но и неиссякаемым источником для развития всего русского искусства вообще: книжной лирики, классической музыки, живописи и театра.

Народные традиционные крестьянские песни уже с начала XIX века стали дополняться песнями нового содержания, происхождение которых было связано с процессами развития капитализма: ростом городов и городского населения, крушением патриархального семейного быта, формированием рабочего класса. Одним из таких новых слоев народных песен стали отдельные стихотворения русских поэтов. Их проникновение в народ наблюдается с конца XVIII века. История развития народной и книжной русской поэзии с этого времени складывается как история их творческого взаимовлияния и, в частности, как история глубокого воздействия на народные песни произведений многих русских поэтов.

Процесс восприятия народными массами стихотворений поэтов в своей основе был глубоко творческим. Это проявилось, с одной стороны, в том, что народ усваивал сравнительно немногие стихотворения поэтов, а не все то, что доходило до него из книжной поэзии. Особенно высоко были оценены народом произведения наиболее передовых демократических и революционных поэтов, так как они являлись как бы идейно-художественным обобщением социального опыта самих трудящихся масс. С другой стороны, творческий характер усвоения народом стихотворений поэтов выразился в том, что в народном бытовании они подвергались самым различным изменениям, целью которых было приблизить их содержание к народной поэзии и придать им нужные песенные качества. В тех же случаях, когда с точки зрения народа таких изменений не требовалось, стихотворения поэтов усваивались им в почти неизмененном виде.

Проникновение в народные массы произведений книжной лирики можно разделить на несколько этапов. Первым из них был конец XVIII — начало XIX века, когда книжные стихотворения впервые стали проникать в народный песенный репертуар. Но так как в этот период стихотворения поэтов еще не носили реалистического характера, а изображения народной жизни в них зачастую были проникнуты чертами литературного «пейзанства», то в народные массы перешло сравнительно небольшое количество стихотворений. Популярность в народе получили лишь такие стихотворения, которые тематически или художественно были близки к народной жизни и народной традиционной лирике и в то же время не имели характера чисто внешнего подражания ей (Хованского, Кугушева, Ибрагимова, Мерзлякова и др.) — Таких же стихотворений, которые создавались поэтами как прямое подражание тем или другим народным песням (каким, например, был романс Ю. Нелединского-Мелецкого «Выйду ль я на реченьку», размер и первые строки которого были взяты из одноименной народной песни), народ не принимал и не усваивал.

Начиная с 20-х годов XIX века между народной и книжной поэзией устанавливаются более близкие отношения.

Новые пути, по которым шло сближение между народом и русскими поэтами, были впервые проложены великим русским поэтом А. С. Пушкиным. Если до Пушкина многие поэты, особенно поэты-сентименталисты, видели в народных песнях лишь незатейливую принадлежность сельского быта, который они стремились изображать в условно-«пейзанских» тонах, то Пушкин высоко оценил их как истинную поэзию. Решительно отвергнув и чисто внешнее подражательство народным песням, которое очень типично было для ряда поэтов прошлого, и присущее им литературное «пейзанство», Пушкин в своем творчестве опирался на все богатство народно-поэтического творчества как на национально-поэтический источник. По этому пушкинскому пути во многом пошли затем и другие передовые поэты пушкинской эпохи и последующего времени: Лермонтов, Кольцов, Огарев и др. Их стихотворения могли уже обогащать собою народную песенную поэзию, открывать народу новый идейный и поэтический мир. Очень большое значение для будущих идейно-творческих связей между народом и русской письменной поэзией имели и первые революционные песни, созданные в 20-годы XIX века поэтами-декабристами. Наибольшую популярность в народе, получили стихотворения Пушкина, Лермонтова и Кольцова, а также Рылеева, Языкова, Дельвига, Огарева и ряда других поэтов 20-40-х годов.

С 50-60-х годов XIX века воздействие творчества русских поэтов на народные песни развивалось уже в новых общественно-исторических условиях. Крушение крепостнической системы и рост революционного движения в это время глубоко отразились в передовой русской поэзии, придав ей новые идейные и художественные черты.

Наибольшее значение для народа в пореформенное время имели стихотворения Н. А. Некрасова. Изображая в своем творчестве всю безмерную тяжесть народного горя, Некрасов в то же время был выразителем народной мощи и силы. Народные массы могли найти в его произведениях не только реалистическое изображение своей жизни, но и наиболее передовое идейное осмысление своих современных социальных исканий. С другой стороны, успех в народе стихотворений Некрасова во многом определялся и их поэтическим стилем, проникнутым особыми чертами жизненного реализма и песенности. Не вдаваясь в народную песенную архаику, как это делали некоторые другие поэты его времени, писавшие стихотворения в условном «старорусском» стиле, Некрасов в своих произведениях, свободно используя традиции народной песенности, изображал современную народную жизнь со всеми ее актуальными запросами. Поэтому стихотворения Некрасова быстро усваивались народом и служили для него как бы образцами новых песен. Особенно большой успех выпал на долю знаменитой некрасовской «Коробушки», которая совершенно слилась с народными песнями.

Новые черты некрасовской песенности имели большое влияние и на творчество многих других поэтов его эпохи, стихотворения которых также проникали в народные массы. Наиболее популярными в народе, после стихотворений Некрасова, во вторую половину XIX века стали стихотворения И. С. Никитина, И. 3. Сурикова, а также отдельные стихотворения таких поэтов, как А. Н. Плещеев, Л. Н. Трефолев, Д. Н. Садовников и др.

Наряду с стихотворениями русских поэтов народный песенный репертуар на протяжении XIX и начала XX веков пополнялся и за счет так называемых «новых» народных, или «городских», песен. Они возникали в России в связи с ростом городов и с образованием в них особых социальных низов: ремесленников, мещанства, мелких служащих, городской прислуги и т. д. Вся эта городская среда, не составлявшая основных масс пролетариата и крестьянства, первоначально создавала песни только на бытовые темы, в идейном отношении сильно отстававшие от других народных, и в особенности рабочих, песен. Кроме того, многие издатели лубочных песенников наводняли всю Россию массой бессодержательных стихотворений и песен, написанных в стиле «городских» песен. Однако городские песни были достаточно разнообразны по своему содержанию и художественному стилю, а потому и их влияние на народный песенный репертуар было неодинаковым. Их худшие образцы, многие так называемые «мещанские романсы», безусловно не были положительным явлением, что как бы понималось и самим народом, так как они неглубоко проникали в народные массы и обычно скоро забывались. Но лучшие городские песни надолго входили в число народных песен. В конце же XIX — начале XX века в связи с развитием массового рабочего движения городские песни стали быстро дополняться и другими новыми народными песнями, содержание которых уже далеко выходило за пределы только бытовой тематики. Созданные в передовых слоях народа или отдельными поэтами, выходцами из народной среды, такие песни иногда даже заменяли собою старинные народные песни на какую-либо определенную тему. Например, новая песня «Вот мчится тройка почтовая» в это время как бы заслонила собою старинные народные песни на ямщицкие темы; песня «По диким степям Забайкалья» — песни на тюремные темы; песня «Последний нынешний денечек» — на рекрутские. К числу таких новых песен можно отнести песню «Трансваль» о бурской войне, содержание которой косвенно звучало призывом к борьбе с народными угнетателями. В песне «Кочегар» сочувственно изображалась судьба русского матроса, умиравшего в море вдали от родины и семьи. Особенно же замечательными были некоторые песни периода русско-японской войны.

V

Большую роль в формировании народного песенного репертуара в конце XIX и в начале XX века сыграли рабочие и революционные песни, которые были важным средством идейного воспитания народа. Рабочие песни, возникшие первоначально еще в эпоху феодализма на крепостных мануфактурах, государственных фабриках и заводах, быстро отделились от крестьянских песен своим особым содержанием. В них правдиво и реалистически изображались условия рабочего труда и заводское и фабричное начальство, которое держало рабочих в страхе и всячески их угнетало. Однако в ранних рабочих песнях не было четких призывов к организованной борьбе и коллективным действиям против предпринимателей, причиной чего была еще слабая степень социального сознания рабочих. До русских рабочих в крепостническую эпоху, как и до всего народа в целом, не доходили и революционно-обличительные песни поэтов-декабристов, хотя они и делали попытки к распространению их в народе.

Рабочие песни второй половины XIX века, когда Россия пошла по пути быстрого капиталистического развития, имели уже более разнообразное и социально ценное содержание, так как рабочий класс в это время переживал период своего бурного роста, превращаясь из «класса в себе» в «класс для себя». Передовые русские рабочие уже с 60-70-х годов XIX века начинают принимать участие в революционном движении, о чем свидетельствуют биографии П. Алексеева, С. Халтурина, П. Моисеенко, В. Обнорского и др. В их среде в это время создаются и первые рабочие революционные песни.

Проникновению таких революционных песен в рабочую, а позже и в крестьянскую среду способствовала и та активная пропаганда среди народа, которую впервые широко осуществила революционно-демократическая интеллигенция эпохи 60-х годов. Уже с конца 50-х годов в среде революционной демократии стали создаваться особые агитационные песни для народа: «Долго нас помещики душили», «Ах ты, сукин сын, проклятый становой», цикл «солдатских песен». К народу были обращены и другие свободолюбивые песни 60-х годов: «Укажи мне такую обитель» и «Песня Еремушке» Некрасова, «Арестант» Огарева, «Дубинушка» Богданова и др. Близкими идейным стремлениям передовых рабочих были и такие песни 60-х годов, как «Слушай», «Смело, друзья, не теряйте» и «Славься, свобода и честный наш труд», в которых нашла отражение борьба революционно-демократической интеллигенции с правительственным произволом. Поэтому некоторые из этих песен прочно вошли в последующее время в песенный репертуар передовых рабочих и крестьян.

В 70-е годы поэтами-народниками были созданы новые революционные песни. Значительное количество их было предназначено для агитации в народе. К ним относятся песни: «Дубинушка» в ее новом варианте, созданном поэтом Ольхиным, «Барка», «Эх ты, доля» Д. Клеменца, «Дума ткача» С. Синегуба, «Марсельеза» П. Лаврова, «Становой», «Дума кузнеца» и др. Другой группой революционных песен 70-х годов были песни о героях и жертвах революционной борьбы — «Похоронный марш» и др. Особенно замечательной была песня «Замучен тяжелой неволей» Г. Мачтета, вместе с «Похоронным маршем» певшаяся в среде революционеров в память погибших товарищей. По воспоминаниям соратников В. И. Ленина, она была одной из наиболее любимых им революционных песен. Некоторые песни этого времени вошли впоследствии в число рабочих революционных песен.

Эпоха массового рабочего движения открыла новые исторические перспективы для дальнейшего развития рабочей и революционной песенной поэзии. Главнейшие события этой эпохи — многочисленные рабочие стачки, начиная с знаменитой морозовской 1885 года, образование «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» под руководством В. И. Ленина, подготовка и проведение первой русской революции 1905 года — не могли не отразиться на содержании новых рабочих песен. Революционные песни в это время быстро распространяются через подпольные периодические издания и песенники, листовки и прокламации, а также и устным путем. Их поют на рабочих демонстрациях, маевках, митингах и собраниях; они проникают в царские крепости и тюрьмы, в далекую сибирскую ссылку и делаются тем самым достоянием всего народа, и в особенности передовых слоев рабочих и крестьян.

Эту огромную идейную роль революционных песен не раз отмечали сами рабочие-революционеры. Так, например, один из рабочих корреспондентов газеты «Южный рабочий» писал в 1901 году, что революционные песни в это время, «проникнув в угрюмое здание фабрики», рассказывали «рабочему о лучшей доле, о счастье и звали на борьбу за свободу».[14] Другой рабочий корреспондент большевистской газеты «Пролетарий» писал в 1905 году из Петербурга, что там «обычным финалом» на рабочих собраниях и митингах являются «революционные возгласы и революционные песни».[15]

Песни о хозяевах и рабочих с конца XIX века стали уже остро сатирическими. И хозяин-предприниматель на фабрике и заводе, и его мастера, и приказчики представлены в них как люди, которые мучат рабочих штрафами, плохо кормят и обсчитывают их.

Картины буржуазной эксплуатации, ярко и обобщенно изображенные в рабочих песнях, будили социальное сознание рабочих и звали их к активному протесту. Песни такой тематики все больше и больше стали восприниматься как бы под лозунгом «Вставай, поднимайся, рабочий народ». Лучшей рабочей песней была «Рабочая камаринская», появившаяся в конце 90-х годов, в которой звучал прямой революционный призыв:

Вы, работнички фабричные,
К обирательству привычные,
Вы найдите-ка управушку
На Морозова на Савушку.
Многие песни этого времени связаны с первыми рабочими маевками. Одной из лучших песен такого содержания была песня «Праздник светлый и свободный», созданная неизвестным автором в честь десятилетия установления праздника 1 мая.

С конца 90-х — начала 1900-х годов в России все более нарастало стачечное движение, увеличивалось число рабочих и студенческих демонстраций, массовок, митингов, во время которых наряду с речами ораторов и раздачей листовок особенно нужными стали и такие песни, которые могли бы сплачивать большой революционный коллектив. Это было причиной большой популярности ряда старых революционных песен, в особенности «Дубинушки» и «Марсельезы», на художественной основе которых создавались и новые песни, тоже имевшие название «Марсельез» и «Дубинушек» (например, «Студенческая Марсельеза», «Студенческая дубинушка»).

Одновременно стали появляться новые революционные песни более боевого и современного революционного содержания. Несколько таких песен было создано в 1897 году сподвижником В. И. Ленина по революционной борьбе Глебом Максимилиановичем Кржижановским в московской Бутырской тюрьме, куда он был заключен по делу ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Это были песни «Варшавянка», «Беснуйтесь, тираны» и «Красное знамя». Все они получили самое широкое распространение в рабочей и революционной среде.

Огромным успехом начиная с конца 90-х годов стала пользоваться и песня «Смело, товарищи, в ногу», созданная Л. П. Радиным, одним из первых русских марксистов, который умер после нескольких лет заключения в царской тюрьме. Песню Радина особенно любил В. И. Ленин. По свидетельству соратника Ленина П. Н. Лепешинского, эта песня была одной из самых любимых В. И. Лениным в годы его ссылки в Сибири.

В 1902 году на русский язык был переведен международный рабочий гимн «Интернационал», написанный французским рабочим-поэтом, участником Парижской Коммуны Эженом Потье в 1871 году и впервые опубликованный в 1887 году. Автором русского перевода «Интернационала» был А. Я. Коц. Его текст был впервые опубликован в 1902 году в большевистской газете «Жизнь».

В эпоху первой русской революции 1905 года «Интернационал» уже занял место ведущего рабочего гимна.

В настоящее время «Интернационал» является гимном Коммунистической партии Советского Союза.

Уже с начала 1900-х годов революционное движение в России, все ширясь и разрастаясь, предвещало в будущем революционную «бурю», открытое столкновение рабочих и крестьян с царской властью. Соответственно этому все более усиливалась и роль революционных песен. События войны с Японией породили целый ряд сатирических песен, направленных в адрес царского правительства и бездарных царских генералов (например, «Братцы, гонят нас далеко», «Дело было у Артура»).

Началом первой русской революции стали события 9 января 1905 года. После «кровавого воскресенья» рабочие стали все яснее понимать, что политической свободы и своих прав они могут добиться только в решительной революционной борьбе, которая развернулась с этого времени по всей России.

Как события 9 января, так и последующие события революции 1905 года нашли яркое отражение в большом количестве новых революционных песен. Их характерной особенностью было то, что в них не только были выражены призывы к революционной борьбе, но почти все они давали и яркое представление о самом процессе этой борьбы. Песни, таким образом, быстро стали вполне реальным идейным оружием народа в его открытой схватке с царизмом.

Одной из песен, посвященных 9 января, была песня «Дело было в Петербурге» (по другим вариантам — «Всероссийский император»), в которой Николай II был изображен как «царь, замазанный в крови». Непосредственным откликом на те же события было и большое стихотворение «Мы мирно стояли пред Зимним дворцом», которое в сокращенном виде быстро стало популярной песней.

По свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, это стихотворение при его чтении среди рабочих производило «потрясающее впечатление». «Люди, слушая его, плакали, рыдали, проклинали и рвались к бою, к мщению»,[16] — писал он.

Замечательной песней о 9 января была и доселе неизвестная в печати песня «До поры кузнец идет», очевидно сложенная в рабочей среде. Царская расправа с рабочими в ней сатирически изображалась как «угощение» рабочих царем перед Зимним дворцом:

Как девятого января
Шли проведать мы царя!
…..
А уж он нас угостил,
Накормил и напоил, —
Белым снегом накормил,
Нашей кровью напоил.
С того пира тысяч пять
На погост стащили спать…
Жертвам — 9 января была посвящена прекрасная песня «На десятой версте от столицы», которая быстро приобрела широкую известность.

Популярной темой революционных песен была и тема народной борьбы с царскими приспешниками, которые, обрушивая на народ тысячи жестоких репрессий, заливали кровью всю Россию. Высмеивая и обличая этих царских слуг, авторы революционных песен стремились воздействовать на рядовую солдатскую массу, призывая солдат не усмирять рабочих и крестьян. Так возник целый цикл так называемых «солдатских» песен 1905 года: «Дружно, братцы, песню грянем», «Постой-ка, товарищ, опомнись-ка, брат», «Стреляй, солдат, в кого велят», «Вынул ты жребий недальний» и др.

Несомненно, что такие агитационные песни сыграли свою роль в развитии революционных событий, которые в 1905 году захватили и армию и флот. Особенно сильно революционное брожение проявилось в царском флоте. В июне 1905 года вспыхнуло восстание матросов Черноморского флота на броненосце «Потемкин», а осенью — на крейсере «Очаков». Эти события были отражены в песнях «По бурным волнам Черноморья» и «Раз осенней порой», несомненно созданных в революционной матросской среде, возможно даже среди самих участников этих восстаний, на что указывают некоторые черты документальности в их содержании. Матросские волнения осенью 1905 года в Кронштадте и Свеаборге также вызвали появление двух революционных песен об этих событиях. Одна из них — песня «Море яростно стонало», — созданная участником кронштадтских событий Н. И. Ривкиным, была посвящена казни девятнадцати кронштадтских моряков.

Жертвам революции посвящена и песня «Мы сами копали могилу свою», где изображалась казнь семерых кронштадтских минеров.

На царские расправы с народом в 1905 году народные массы отвечали решительной борьбой, героическими стремлениями завершить общее революционное дело. В этих условиях особенно большое значение имели агитационные сатирические песни: «Как у нас на троне чучело в короне», «Царь наш с виду жидок», «Что ты спишь, дурачок» и др. Все они наряду с народными частушками на ту же тему жестоко высмеивали царя «Николашку», призывая народ поскорее стащить с царского престола это «чучело в короне».

Не менее важную агитационную роль в 1905 году сыграли и замечательные сатирические песни о наиболее свирепом усмирителе революционных рабочих петербургском генерал-губернаторе Трепове, который в глазах народа в это время был как бы олицетворением царского деспотизма и произвола.

Одной из таких песен была песня «Уж как Трепов-генерал» (или «Зимушка»), в которой насмешливо изображались бесплодные поиски треповскими жандармами «социалистов» в России при помощи бесчисленных обысков. Ее сатирическое содержание подчеркивалось и различными припевами, которые придавали ей бодрый и задорный характер, например:

Эй, эй, русский народ
В тюрьмах весело живет!
Замечательной по своему содержанию и очень распространенной была и «треповская» песня «Нагаечка» («Вздумал Трепов царя удивить»).

Строки «Нагаечки»:

Царь испугался, издал манифест.
Мертвым свобода, живых — под арест!
метко определявшие самую сущность царского манифеста, быстро получили всенародную известность.

Рабочий класс России в 1905 году, в условиях все более обострявшейся революционной борьбы, нес тяжелые потери. Поэтому старый «Похоронный марш» в это время стал подлинно массовой песней, в которой славился героический подвиг революционеров, отдавших свою жизнь делу народной свободы. Особенно же популярной и любимой была одна из его конечных строк — «Падет произвол, и восстанет народ», которой революционные ораторы неоднократно заканчивали свои выступления на митингах и собраниях. По свидетельству Н. К. Крупской, «Похоронный марш» был пропет в ленинском эмигрантском кружке в Женеве, как только туда дошла весть о 9 января. Очень большую роль «Похоронный марш» играл и на похоронах революционеров. Такие похороны в это время становятся новой формой революционных демонстраций.

В период 1905 года появилась и популярнейшая песня «От павших твердынь Порт-Артура», написанная Т. Л. Щепкиной-Куперник под впечатлением событий 9 января и последующих расправ царского правительства с революционным народом. Содержание ее было особенно злободневным и актуальным. Молодой солдат, возвратившийся в Россию «от павших твердынь Порт-Артура», узнав о гибели всей своей семьи от руки царизма, давал «великую клятву» отомстить.

Мотивы мести, возмездия в будущем были характерны и для других песен, созданных в 1905–1906 годах.

В них наряду с чувством глубокой скорби, несмотря на всю тяжесть реакции, ясно звучал призыв к дальнейшей борьбе. Одной из лучших предвестниц будущей победоносной борьбы русского пролетариата стала в предоктябрьский период песня Ф. Шкулева «Мы кузнецы», впервые опубликованная в 1912 году. Прекрасным олицетворением этой будущей борьбы и победы был образ кузнецов, кующих «счастье» и «вольный труд» для всего русского народа.

VI

Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новые широкие перспективы в развитии устного народного поэтического творчества.

Уже в первые годы строительства советского государства быстро развивалось социальное и политическое сознание народных масс. В. И. Ленин, отмечая этот громадный идейный подъем в самой гуще народа, писал об этом:

«Россия сейчас кипит. Миллионы и десятки миллионов, политически спавшие десять лет, политически забитые ужасным гнетом царизма и каторжной работой на помещиков и фабрикантов, проснулись и потянулись к политике».[17]

Строительство новых государственных и общественных форм жизни, новых форм труда и бытовых отношений — все эти великие задачи, вставшие перед народами советской страны, нашли яркое отражение и в народных песнях, которые в новых условиях народной жизни приобрели особенную актуальность. Важнейшую агитационную роль песни сыграли и на фронтах гражданской войны.

В первое время после Великой Октябрьской социалистической революции, когда новых современных песен было еще мало, особенной популярностью пользовались революционные песни эпохи первой русской революции 1905 года: «Интернационал», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу», «Красное знамя» и многие другие.

Кроме того, в это же время многие старые песни различного содержания стали в народных массах творчески перерабатываться с целью приближения их к современной действительности. Так, революционная песня эпохи 1905 года «Мы сами копали могилу свою» с измененным текстом стала песней о расстреле советских «коммунаров»; песня поэта 40-х годов XIX века В. Межевича «Ты моряк» пелась как песня о советских моряках и т. д. Подобным же образом в период гражданской войны перерабатывались тексты и некоторых старых солдатских песен, использовались размеры и запевы некоторых других песен и романсов. Особым способом «осовременивания» старых песен в это время были и новые припевы к ним (припев к «Коробушке» — «Винтовочка, бей, бей»; припев к песне «Вдоль да по речке» — «Ай да ребята, ай да комсомольцы» и др.).

Наряду со всей этой работой по использованию старых песенных богатств широко развернулся и процесс создания новых песен, который стал характерным явлением в первые же годы после Октября. Задача построения нового советского социалистического государства в это время решалась на различных фронтах гражданской войны. Эта ведущая жизненная тема и стала темой почти всех песен этого периода. О значении таких песен для советских бойцов свидетельствуют слова одного из сибирских партизан: «Бойцу без песни никак нельзя, с ней и умирать и голодовать легче».

Важное место по своему идейному значению в период гражданской войны занимали песни, лейтмотивом которых были призывы к организованной защите молодой советской республики. Одной из лучших песен на такую тему была песня «Слушай, рабочий, война началася», которая пелась с следующим припевом, имевшим огромную популярность:

Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это!
Характерной чертой этой песни был ее четкий маршевый ритм, который как бы звал к походу.

Тем же призывом была проникнута и песня Д. Бедного «Как родная меня мать провожала», которая, сделавшись народною, также сыграла значительную роль в идейной мобилизации масс на борьбу с интервентами, напавшими на молодую советскую республику.

Другой важной темой песен периода гражданской войны была тема прославления советской Красной Армии и ее командиров и героев. Тема эта, с одной стороны, разрабатывалась в широком обобщающем плане и ее центральным образом был образ или всей Красной Армии в целом или какой-либо отдельной ее части. Наиболее популярными были песни «Мы красная кавалерия», «Белая армия, черный барон», «Конница Буденного» и др. С другой стороны песни создавались и об отдельных героях или руководителях военной борьбы этого времени. Наиболее известными из них были песни о Буденном, Ворошилове, Щорсе, Чапаеве и о ряде безыменных героев, образы которых олицетворяли собою воинский героизм советских войск в целом. Распространенными песнями на эту тему были песни «Там вдали за рекой» и «Красноармеец молодой». В первой из них был замечателен поэтический образ юного комсомольца, который «честно погиб за рабочих» в ночной схватке с врагом. Во второй песне молодой красноармеец, попав «в засаду», оказывался в плену у белых, где, несмотря на все мучения, он отказывался отвечать на допросе:

Ничего я не скажу,
Красной Армии служу!
Много песен было сложено в партизанских частях, особенно среди сибирских и дальневосточных партизан. Но только немногие из них сумели приобрести широкую известность, стать всенародными. Их содержание было обычно сугубо конкретным и местным, так как это были песни отдельных партизанских частей и отрядов. Им иногда не хватало и поэтической выразительности.

Лучшей песней дальневосточных партизан была песня «По долинам и по взгорьям», текст которой первоначально был создан партизаном П. Парфеновым, а затем обработан поэтом С. Алымовым. Она распространилась по всей советской стране и остается популярной и до сих пор.

Существовали и сатирические песни, направленные против белых генералов, различных «атаманов» и других врагов советской власти.

По окончании гражданской войны, в новых жизненных условиях, развитие народных песен советской эпохи приобретает несколько иной характер. Основной темой их становится тема мирного строительства, которая разрабатывалась за годы довоенных пятилеток в самых различных направлениях, отражая те изменения, которые происходили в тех или других областях жизни советских людей. Характерным явлением в это время стало то, что в создании песен начали принимать активное участие не только широкие народные массы, но и советские поэты, композиторы, хоры народной песни и т. д. Особенно прославившимися поэтами-песенниками данного времени стали такие поэты, как В. Лебедев-Кумач, М. Исаковский, В. Гусев, М. Светлов, А. Сурков и др.

Главными темами песен этого времени были темы нового быта, колхозного строительства и социалистического труда на производстве. По-прежнему большое место в песнях занимали и оборонные темы, широко развитой стала тема комсомола, дружба народов СССР и т. д.

Новым этапом в развитии народных песен стали годы Великой Отечественной войны.

Руководимый великой Коммунистической партией Советского Союза, советский народ в это время отдавал все свои силы на борьбу с фашистской Германией, защищая свою честь, свободу и независимость, родину и социализм.

Разработка этой темы в песнях военных лет отличалась особенной проникновенностью, лиричностью и эмоциональностью, так как такие песни рождались в гуще самых событий, глубоко волновавших всех советских людей.

Песни первых лет войны звучали горячими призывами к защите родной земли. Такова, например, песня В. Лебедева-Кумача «Священная война».

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой,
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
С первых дней войны одной из самых важных стала тема советских героев, совершавших свои бессмертные подвиги на тех или других участках фронта и в партизанских частях.

Авторы таких песен стремились увековечить в них великий подвиг, прославить имя героя, дорогое для всего советского народа. Такими были песни о Зое Космодемьянской, Лизе Чайкиной, героях-панфиловцах, Гастелло, Константине Заслонове, Матросове и многих других.

В содержании народных песен отразились также наиболее выдающиеся события военных лет. Такими были, например, песни о героических сражениях под Москвой, Ленинградом, Севастополем и др.

Много песен было сложено в народе об обороне Сталинграда. В ряде из них Сталинград сравнивался с легендарным утесом Степана Разина, о который должны были разбиться немецкие полчища. Размер и первые строки таких песен были взяты из песни «Есть на Волге утес». Созданные, очевидно, в пылу битвы за Сталинград, они были проникнуты высоким одушевлением и горячей верой в победу, например:

Мы покончим с врагом,
Мы к победе придем,
Солнце празднично нам улыбнется,
Мы на празднике том
Об утесе споем,
Что стальным Сталинградом зовется!
Полно и всесторонне в песнях была отражена и партизанская борьба. Партизанские песни, с одной стороны, создавались в самой среде партизан, и содержанием их служили конкретные эпизоды борьбы с врагами; с другой стороны, в песенном репертуаре партизан жили и некоторые партизанские песни эпохи гражданской войны. Особенной популярностью пользовалась среди них песня «По долинам и по взгорьям». На ее мелодию и размер создавались и новые песни.

Песни о партизанском движении создавались в дни войны и некоторыми советскими поэтами. Лучшей песней такого происхождения была песня М. Исаковского «Ой, туманы мои, растуманы», получившая всенародную известность.

В песнях военных лет нашли свое отражение и темы единства фронта и тыла, воспоминаний советских воинов о их родных и любимых, прощанья, провожанья девушкой своего любимого на фронт, например: «Огонек» Исаковского, «Моя любимая», «Синий платочек» и др.

Идейно объединяя всех советских людей в их великой борьбе, воодушевляя и ободряя их, песни военного времени в то же время и беспощадно разоблачали врагов.

В военное время было создано много песен пародийно-сатирического характера. В большинстве это остроумные переработки каких-либо уже известных советских песен, например, «Строчит лихо пулемет», «На закате ходит Гитлер», «Синенький грязный платочек Ганс посылает домой». Все их разнообразное содержание, глубокая ирония, меткость и остроумие были направлены на то, чтобы придать бодрость, отвагу и уверенность в скорой победе миллионам советских бойцов.

Огромную обличительную силу имели и так называемые «невольничьи» песни, сложенные советскими людьми, угнанными немцами в Германию. Даже и там, в очень тяжелых условиях, песни складывались, запоминались и просачивались затем через фронт на советскую родину. По своей художественной форме это были обращения к родным неблизким на далекой родине, описания тяжестей фашистской каторги и страстные мольбы к советским воинам скорее освободить их из фашистского плена.

Обширной частью песенной лирики военного времени были и различные творческие переработки песен советских поэтов. Используя эти песни как художественную основу, авторы таких переработок как бы продолжали «биографии» уже известных песенных героев, ставя их в новые жизненные положения соответственно дальнейшему развертыванию военных событий. Такими были, например, переработки известных песен «Раскинулось море широко», «Синий платочек», «Катюша» и др. В последней песне образ ее героини Катюши был сильно изменен. В одной из первых военных переработок этой песни была изображена разоренная деревня Катюши, откуда немцы увели ее в Германию:

Здесь звенела песенка Катюши,
А теперь никто уж не поет.
Сожжены все яблони и груши,
И никто на берег не придет!
За этим началом новой биографии Катюши последовали другие песни. В них Катюша изображалась уже партизанкой. Возвратившись в свою деревню во главе партизанского отряда, она жестоко мстила немецким захватчикам. Затем Катюша в песнях оказывалась медсестрой. В ряде последних переработок этой песни Катюша снова возвращалась в свой дом, где опять «расцветали яблони и груши», и она ждала своего милого домой со «скорой победой». Таким образом, народ изображал свою любимую песенную героиню на всем протяжении войны как бы рядом с собой: пройдя всеми дорогами войны, она опять обретала право на любовь и счастье и встречала с радостью победу, как ее встречали и все советские люди.

Песни периода войны остаются ценнейшей частью народных песен и в настоящее время. Многие их тексты до сих пор не записаны и хранятся только в народной памяти, что делает очень важной дальнейшую работу по их собиранию.

В послевоенные годы развитие народных песен, такое же интенсивное, как и ранее, пошло другими путями в соответствии с новыми задачами мирного строительства, которые были выдвинуты перед советской страной уже в первой послевоенной пятилетке.

Особенно большое значение в настоящее время приобрели для советского народа те многочисленные новые песни, в которых широко разработана тема борьбы за мир во всем мире.

Таким образом, бережно храня песенное наследие прошлого как поэтическую классику, советский народ, поднимаясь на новые высоты своего идейного и культурного развития, плодотворно и разнообразно, огромным творческим коллективом продолжает и в наши дни большую творческую работу над развитием своей песенной поэзии.

А. Новикова

I. Народные песни на социально-исторические темы

Исторические и разбойничьи песни

1. «У нас, братцы, было на Дону...»

У нас, братцы, было на Дону,
Во Черкасском городу:
Народился молодец -
Стенька Разин удалец.
Народился молодец —
Стенька Разин удалец.
Во казачий круг Степанушка
Не хаживал,
Во казачий круг Степанушка
Не хаживал,
Он с большими господами
Дум не думывал,
Он с большими господами
Дум не думывал.
Ой, ходил-гулял Степанушка
Во царев кабак,
Ой, ходил-гулял Степанушка
Во царев кабак,
Думы думал атаманушка
Со голытьбою,
Думы думал атаманушка
Со голытьбою:
«Ой,ребятушки, вы, братцы,
Голь несчастная!
Ой, ребятушки, вы, братцы,
Голь несчастная!
Вы поедемте, ребята,
Во синё море гулять,
Вы поедемте, ребята,
Во синё море гулять,
Корабли-бусы с товарами
На море разбивать,
Корабли-бусы с товарами
На море разбивать,
А купцов да богатеев
В синем море потоплять».
Листопадов, стр. 94, № 68. (см.Примечания)

2. «Ой, да и горы же...»

Ой, да и горы же,
Вот горы крутые вы,
Мои высокие.
        Ой, вы дозвольте, горы,
        У вас постояти.
Ой, да не год нам здесь,
Не год годовати,
        Ой, одну ночушку,
        Одну ночевати,
Ой, и ту-то ночку
Нам ее не спати,
        Ой, свинец-порох нам,
        Братцы, получати,
Ой, пушки, ружья, братцы,
Вот нам заряжати.
        Ой, на раскаты, братцы,
        Мы пушки катили,
Ой, по приказу, братцы,
Вот и по наказу,
        Ой, мы, солдатушки,
        В Сенюшку палили.
Ой, Сенька Разин, братцы,
Он слово промолвил:
        «Ой, ваши пушечки,
        Они мне не страшны
Ой, я солдатских ваших
Ружей не боюся…»
Листопадов, стр. 102, № 78.

3. «Тихохонько море становилося...»

Тихохонько сине море становилося,
Ни в чем наше Каспийское не шевельнулося,
Что осенним ледочком покрывалося,
Замерз-то наш воровской стружок,[18]
Что на том ли стружке атаман сидит,
Что по имени Степан Тимофеевич,
По прозванью Стенька Разин-сын,
Он речь говорит, братцы, как в трубу трубит:
«Ах вы, гой еси, удалы добры молодцы,
Вы берите еловчатые веселечки,
Вы бейте, пробивайте тонкий осенний лед.
Ах, как бы нам добиться до тихих мест,
Что до той ли до проточинки червонныя,
Как до славного до острова Кавалерского,
Ах, там ли нам, братцы, дуван делить,
Нам атласу и бархату по размеру всем,
Золотой парчи по достоинствам,
Жемчугу по молодечествам,
А золотой казны — сколько надобно».
Чулков, ч. III, стр. 613–614, № 95.

4. «Что пониже было города Саратова...»

Что пониже было города Саратова,
А повыше было города Царицына,
Протекала-пролегала мать Камышинка-река.
Как собой она вела круты красны
бережочки и зеленые луга,
Она устьицем впадала в Волгу матушку-реку,
Что по той ли быстрине, по Камышинке-реке,
Как плывут там, выплывают два снарядные стружка.
Хорошо были стружки приукрашены,
Они копьями, знаменами будто лесом поросли.
На стругах сидят гребцы, удалые молодцы,
Удалые молодцы, все донские, казаки.
На них шапочки собольи, верхи бархатные,
А кафтаны смурые кумачом подложены,
Астраханские кушаки полушёлковые,
Что зелен сафьян сапожки, высокие каблуки,
И с зачесами чулки, да все гарусные.
Они веслами гребут, сами песенки поют,
К островочку среди Волги становилися,
Губернатора они ждали-дожидалися,
Того ли губернатора астраханского.
Говорили тут разинцы-донцы, удалые молодцы:
«Еще что-то на воде да у нас белеется?
Как и белеются тут флаги губернаторские.
А и кого ждали-дожидалися, тот сам идет».
Астраханский губернатор догадался тут,
Как возговорит губернатор казакам-донцам тут:
«Ой же вы, казаки-донцы, люди вольные!
Вы берите золотой казны сколько надобно,
Вы берите платье парчевое-золототканное,
Вы берите все диковинки заморские».
Как возговорят казаки-донцы, люди вольные:
«Нам не дорога твоя золота казна,
Нам не дорого твое платье парчевое-золототканное,
Нам не дороги диковинки заморские —
Дорога нам губернатора головушка».
Как срубили тут буйну голову с губернатора,
А и бросили голову в Волгу матушку-реку,
Как тут разинцы-донцы, удалые молодцы, возговорили:
«Ты ведь, губернатор, строг-жесток к нам был,
Ты ведь бил-губил нас, в ссылку ссылывал,
На воротах жен, детей наших вешал».
Громов, стр. 63, № 20.

5. «Как у нас-то в славном городе...»

Как у нас-то в славном городе
        Во Астрахани
Проявился тот детинка —
        Разудалый молодец.
Славно чепетка[19] по городу
        Похаживает,
Он сапог о сапог
        Поколачивает;
На нем бархатный кафтанчик
        Нараспашечку надет,
Его шелкова рубашка
        Пошумливает,
Бархатные шаровары
        Повздрагивают,
Козловые сапожки
        Поскрипывают.
Он по городу соколиком
        Полетывает.
Красным девушкам-разлапушкам
        Примаргивает.
Городским-то он начальничкам
        Не кланяется,
Самому он губернатору
        Почет не отдает.
Увидал того молодца
        Губернатор со крыльца,
Закричал тут губернатор
        Громким голосом:
«Еще чей такой детинка,
        Разудалый, молодой?!
Аль со здешней стороны?
        Аль со матушки Москвы?!» —
«Я не здешней стороны,
        Я не с матушки Москвы,
Я со Камы со реки —
        Сеньки Разина сынок».
Приказал тут губернатор
        Добра молодца словить
И не бить, не казнить,
        А в острог посадить…
Растужился, распечалился
        Сенька Разин-атаман…
Говорят ему ребята,
        Удалые молодцы:
«Не тужи-ка, не печалься,
        Главной наш атаман!
Завтра же поутру
        Сына выручим твово…»
«Как у нас-то в славном городе во Астрахани». — Васнецов, стр. 37, № 1.

6. «На заре то было, братцы, на утренней...»

На заре то было, братцы, на утренней,
На восходе красного солнышка,
На закате светлого месяца.
Не сокол летал по поднебесью —
Есаул гулял по саду;
Он гулял, гулял, погуливал,
Добрых молодцев побуживал:
«Вы вставайте, добры молодцы,
Пробуждайтесь, казаки донски, —
Не здорово на Дону у нас,
Помутился славный тихий Дон
Со вершин до моря Черного,
До Черна моря, Азовского
Помешался весь казачий круг:
Атамана больше нет у нас,
Нет Степана Тимофеевича,
По прозванью Стеньки Разина!
Поимали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во каменну Москву
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову!».
Чулков, ч. I, стр. 171, № 134.

7. «Ай, не шумком-то шумит дубровушка...»

Ай, не шумком-то шумит дубровушка,
Вот шумит, все шатается,
        Ой, да как шатался там, волочился
        Удал добрый молодец,
Вот и больно раненный,
По чужой, дальней сторонушке.
        Пришатнулся удал молодец
        Ко крутому, младец, да ко бережку,
Вот и он кричит-гичит, удал добрый молодец,
Да кричит же он громким голосом:
        «Ой, да уж вы, братцы мои, братцы-перевозчички,
        Перевезите на ту сторонушку,
Как за это вот, братцы мои, заплачу вам сто рублей;
Если мало вам, дам всю тысячу,
        Ой, да мало тысячи, братцы-перевозчички,
        Вы возьмите моего конёчика.
Ой, да схороните меня, братцы-перевозчички,
Между трех дорог, в перекресточке,
        Между Киевской, вот и между Питерской,
        А и в третьей, братцы, все Черниговской,
В головашечках поставьте моего коня,
В руку правую дайте мне шашечку,
        Ой, да кто пройдет тут, остановится,
        Вот и кто проедет — подивуется,
Что лежит тут удалой разбойничек,
Люду бедному он защитничек,
        Лютый недруг всем насильникам,
        Ой, да по прозваньицу Степан Тимофеевич».
Громов, стр. 67, № 25.

8. «Ах, туманы, вы мои туманушки...»

Ах, туманы, вы мои туманушки,
Вы туманы мои непроглядные,
Как печаль-тоска — ненавистные!
Не подняться вам, туманушки,
Со синя моря долой,
Не отстать тебе, кручинушка,
От ретива сердца прочь!
Ты возмой, возмой, туча грозная,
Ты пролей, пролей част-крупен дождичек,
Ты размой, размой земляну тюрьму.
Тюремщики, братцы, разбежалися,
Во темном лесу собиралися,
Во дубравушке, во зеленоей
Ночевали добры молодцы.
Под березонькой они становилися,
На восток богу помолилися,
Красну солнышку поклонилися:
«Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Над горой взойди над высокою,
Над дубровушкой над зеленою,
Над урочищем добра молодца,
Что Степана свет Тимофеевича,
По прозванию Стеньки Разина.
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей ты нас, людей беглыих:
Мы не воры, не разбойнички —
Стеньки Разина мы работнички,
Есауловы все помощнички.
Мы веслом махнем — корабль возьмем,
Кистенем махнем — караван собьем,
Мы рукой махнем — девицу возьмем».
Громов, стр. 71–72, № 30.

9. «Ой, да не бела зорюшка занималася...»

Ой, да не бела зорюшка занималася,
Красно солнышко с утра разгоралося,
Ой, да помутился-возмутился Дон Иванович,
Ой, да от Сибири до Москвы-матушки,
От Кубани до муромских лесов,
Ой, да возмутился донской казак,
По прозванию Пугач, Емельян сын Иванович.
Ой, да он бил-рубил своих недругов,
Все бояр-князей вешал на перекладинке,
Ой, да потопил в крови не одну тысячу.
Ой, да на степи было, братцы, степюшке киргизскоей,
Ой, да как поймали-заковали удалого молодца,
Ой, да как и граф Панин стал его испрашивать:
«Ты скажи, скажи, разудалый молодец,
Кто ты таков и как прозываешься?»
Ой, как возговорит тут удал молодец:
«Я не вор какой, я донской казак,
По прозванию Пугачев, Емельян сын Иванович».
Громов, стр. 117, № 1. Песня о встрече Пугачева с графом П. И. Паниным, который подавлял крестьянское движение.

10. «Звездочка, моя звездочка...»

Звездочка, моя звездочка,
Высоко ты, звездочка, восходила —
Выше леса, выше темного,
Выше садика зеленого.
Становилась ты, звездочка,
Над воротцами решетчатыми,
Против темницы тюремщика.
Как во темнице, во тюремнице
Сидел добрый молодец,
Добрый молодец — Емельян Пугачев.
Он по темнице похаживает,
Кандалами побрякивает:
«Кандалы вы мои тяжелые,
По кому вы, кандалы, досталися,
Доставались мне, тяжелые,
Не по тятеньке, не по маменьке —
За походы удалые, за житье свободное!».
Блинова, стр. 9, № 1.

11. «Закатилося солнце красное...»

Закатилося солнце красное
Над горой, над горой высокой,
Спокинул нас родный батюшка
Емельян, Емельян Иванович.
Ты взойди-ка, взойди, солнце красное,
Над дубравушкой, дубравушкой зеленой,
Обогрей, обсуши людей бедныих —
Работничков златоустовских.
Не взошло, не взошло солнце красное
Над горой, над горой высокой,
Пролилась дождем туча грозная,
Туча грозная, непроносная.
Блинова, стр. 12, № 5.

12. «Наполеон-то, Наполеон...»

Наполеон-то, Наполеон
Шел на Россию, шел он воевать,
Вот бы, на Россию шел он воевать.
Захотел он всем светом владать,
Вот на Россию шел воевать, —
Он захотел же всем светом владать,
Ой, да захотел же всем светом владать,
Александре страх царю задать, —
Вот захотел он всем светом владать,
Ой, Александре страх царю задать.
Ой, да Александра вот он устрашился,
Назад ему письмо отписал,
Вот Александра устрашился,
Ой, назад ему письмо отписал.
Ой, да господа-то все наши дворяне,
Они перепужались, не знают, как быть,
Ой, господа-то все наши дворяне,
Они перепужались, не знают, как быть,
Ой, да перепужались да все разбежались, —
Ой, в Москве нету, братцы, никого.
Ой, перепужались, да и разбежались, —
Ой, в Москве нету, братцы, никого.
Ой, да как один-то, один не спужался —
Вот Кутузов, всем нам командир,
Ой, как один-то, один не спужался, —
Вот бы Кутузов, всем нам командир,
Ой, да а другой-то вот не устрашился,
Другой, Платов, вот он наш герой,
Ой, ну, другой-то, он не устрашился,
Вот Матвей Платов, вот он наш герой:
Ой, да он добра своего коня седлает,
Он подпруги туго подтягал.
Вот он добра своего коня седлает,
Ой, подпружечки туго подтягал,
Ой, да на конечка он скоро садился,
По армеюшке орлом летал,
Он на конечка скоро садился,
Он по армеюшке орлом летал,
Ой, да по армеюшке орлом летал,
Он: «Здорово, вот, донцы!» — сказал,
Он по армеюшке орлом летал,
«Ой вы, здорово, молодцы, — сказал, —
Ой, да ну, здорово, вот вы, мои дети,
Здравствуй, храбрые мои донцы!
Ой, ну, здорово, вот вы, мои дети,
Ой, здравствуй, храбрые мои донцы!
Ой, да послужите вот вы, мои дети,
Как деды, деды ваши, отцы,
Ой, послужите вы, мои дети,
Ой, как деды-то вот, ваши отцы, —
Ой, да послужите вы нашей России,
Кременной-то матушке Москве!»
Листопадов, стр. 156–157, № 131.

13. «Ты, Россия, мать Россия...»

Ты, Россия, мать Россия,
Мать российская земля,
Мать российская земля,
Много славы про тебя;
Много славы про тебя,
Про Платова-казака.
У Платова-казака
Небритая борода,
Нестрижены волоса.
Платов бороду обрил,
У француза в гостях был,
Француз его не признал,
За купчика почитал,
За купчика почитал,
За белые руки брал,
За белые руки брал.
Он в палатушку вводил,
Он в палатушку вводил,
За дубовый стол садил,
За дубовый стол садил,
Бокал водки подносил.
«Эх ты, купчик, мой голубчик,
Выпей рюмку, не держи,
Выпей рюмку, не держи,
Про Платова расскажи,
А я всех в России знаю,
Только Платова не знаю,
Я Платова-казака.
Кто бы, кто бы мне сказал,
Казны бы денег много дал».
«Ах, зачем казну терять,
Его можно так признать». —
«Ах ты, купчик, мой голубчик,
Покажи-ка свой портрет».
Он портретик вынимал
И из палатушки бежал,
И из палатушки бежал,
Столы, стулья приломал,
Столы, стулья приломал
И громким голосом вскричал:
«Ты сорока, ты ворона,
Ты проклятый Бонапарт,
Попадалось тебе счастье,
Не умел ты его взять,
Попадал тебе соколик,
Не умел ты ощипать».
Парилов, стр. 167–168, № 58. Популярная песня о народном герое Отечественной войны 1812 г. донском атамане Платове.

14. «Уж как по морю, морю синенькому...»

Уж как по морю, морю синенькому,
Морю синенькому, ох-да![20]
Тут и плыли-восплывали ровно тридцать кораблей,
Что на каждом корабле по пяти сот молодцов,
По пяти сот молодцов, государевых гребцов,
Государевых гребцов, самых песельников.
Хорошо гребцы гребут, весело песни поют,
Весело песни поют, разговоры говорят,
Разговоры говорят, все Ракчеева бранят:
«Ты, Ракчеев, ты, Ракчеев, граф Ракчеев-господин,
Всю Россию разорил, всю армию заморил.
Заедаешь, запиваешь наше жалованье,
Полковое, рядовое, третье денежное!
Что на эту на казну граф палаты себе склал,
Граф палаты себе склал белы каменные,
Белы каменные, стены травчатые,[21]
Да по вырезу окошки, бел хрустальный потолок,
Москворецкая вода под фонтаном взведена,
Под фонтаном взведена, бела рыба пущена,
Бела рыба пущена, кровать нова, тесова,
Как на этой на кровати граф Ракчеев почивал,
Граф Ракчеев почивал, на белу рыбу глядел».
Пальчиков, № 44. Распространенная народная песня об Аракчееве. Одним из первых ее записал А. С. Пушкин.

15. «Молодой солдат на часах стоит...»

Молодой солдат на часах стоит,
Стоючись, солдат да расплакался,
Зинул ружье солдат во сыру землю:
Ты раздвинься, раздвинься, мать сыра земля,
Ты откройся, откройся, гробова доска,
Разорвись-кё, восстань, наш благоверный царь,
Благоверный царь Александр Павлович!
У нас все-то нынче не по-прежнему,
Придумали, братцы, бояришка думу крепкую:
«Кому, братцы, из нас да государем быть,
Государем быть да акитантом слыть?
Государем-то быть князю Вильянскому,
Акитантом слыть князю Волконскому».
Воспрослышало его да ухо правое,
Рассадили их по темным кибиточкам,
Развозили их да по темным тюрьмам.
Н. Ончуков, «Песни и легенды о декабристах», сборник «Звенья», 1935, т. V, стр. 393. Редкая в записи народная песня о декабристском восстании.

16. «Да сенат вздумал взбунтоваться...»

Да сенат вздумал взбунтоваться,
Царя-батюшку убить,
Расположился на это, —
Да охвицеров подкупить.
Да в непоказанное время
Царя требуют в сенат.
Царь недолго одевался,
Да шинель военну надевал,
Шинель военну надевал
Брату весточку послал:
«Уж, брат, князь великой,
Попроведай-ка ты меня,
Пока в живности-то я,
Придадут мне смерть в сенате, —
Похоронишь ты меня».
Князь недолго одевался,
Да шинель военну надевал,
Шинель военну надевал,
Ворона коня седлал,
Ворона коня седлал,
Ко сенату подъезжал.
«Да вы здорово, часовые,
Сенаторски сторожа,
Сенаторски сторожа,
Не прошел ли царь сюда?»
Они друг на друга смотрели
И сказали: «Не прошел».
Да… из них один солдат
Черным глазиком повел,
Да черным глазиком повел
И сказал, что царь прошел.
Князь на это рассердился,
Часовых всех прерубил,
Остального-то пригрозил.
Трое двери проломил,
Во четвертые ворвался,
Брата в живости застал,
На коленях царь стоял,
Сенаторов умолял.
Блинова, стр, 38–39, № 2. Распространенная в XIX веке народная песня о декабристском восстании.

17. «Не шуми, мати, зеленая дубровушка...»

Не шуми, мати, зеленая дубровушка.
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грозного судью — самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?»
«Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всее правду скажу тебе, всю истинну,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ — темная ночь;
А второй мой товарищ — булатный нож;
А как третий-от товарищ — то мой добрый конь;
А четвертый мой товарищ — то тугой лук;
Что рассыльщики мои — то калены стрелы».
Что возговорит надежа православный царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной!»
Чулков, ч. I, стр. 173, № 135. Одна из наиболее популярных песен на «разбойничьи» темы, дважды введенная А. С. Пушкиным в его произведения (см. «Капитанскую дочку» и «Дубровского»).

18. «Сиротка, ты, сироточка, сиротинушка горькая...»

«Сиротка, ты, сироточка, сиротинушка горькая,
Сиротинушка ты горькая, горемычная!
Запой-ка ты, сиротка, с горя песенку». —
«Хорошо вам, братцы, петь — вы пообедали,
А я, сирота, лег не ужинавши,
Лег не ужинавши, встал не завтракавши.
У меня ли, у сироты, нет ни хлеба, ни соли,
Нет ни хлеба, ни соли, нет ни кислых щей,
Одна корочка засушенка и та летошняя». —
«Ты скажи, скажи, сирота, кто тебя воспородил?» —
«Воспородила меня, сиротку, родна матушка,
Воспоила-воскормила меня Волга-матушка,
Воспитала меня легка лодочка ветляненька,
Возлелеяли меня няньки-мамки — волны быстрые,
Возрастила меня чужа дальня сторона Астраханская,
Я со этой со сторонушки на разбой пошел». —
«Ты скажи, скажи, сиротка, с кем разбой держал?» —
«Не один я разбой держал, с тремя товарищами:
Первый мой товарищ — ночь темная,
Другой мой товарищ — конь добра лошадь,
Третий мой товарищ — стально ружье».
Мордовцева и Костомаров, стр. 76, № 29.

19. «Не былинушка в чистом поле зашаталася...»

Не былинушка в чистом поле зашаталася,
Зашаталася бесприютная моя головушка,
Бесприютная моя головка молодецкая,
Уж куды-то я, добрый молодец, ни кинуся:
Что по лесам, по деревням все заставы,
На заставах ли все крепки караулы;
Они опрашивают печатного пашпорта,
Что за красною печатью сургучовой.
У меня ль, у добра молодца, своеручный,
Что на тоненькой на белой на бумажке,
Что куды-то ни пойду, братцы, ни поеду,
Что ни в чем-то мне, добру молодцу, нет счастья.
Я с дороженьки, добрый молодец, ворочуся,
Государыни своей матушки спрошуся:
«Ты скажи, скажи, моя матушка родная,
Под которой ты меня звездою породила,
Ты каким меня и счастьем наделила?»
Чулков, ч. II, стр. 435–436, № 148.

20. «Еще что же вы, братцы, призадумались...»

Еще что же вы, братцы, призадумались,
Призадумались, ребятушки, закручинились,
Что повесили свои буйные головы,
Что потупили ясны очи во сыру землю?
Еще ходим мы, братцы, не первый год,
И мы пьем-едим на Волге все готовое,
Цветно платье носим припасенное.
Еще лих на нас супостат злодей,
Супостат злодей, генерал лихой,
Высылает из Казани часты высылки,
Высылает все-то высылки солдатские,
Они ловят нас, хватают добрых молодцев,
Называют нас ворами, разбойниками.
А мы, братцы, ведь не воры, не разбойники,
Мы люди добрые, ребята все повольские,
Еще ходим мы на Волге не первый год,
Воровства и грабительства довольно есть.
Чулков, ч. II, стр. 437–438, № 151.

21. «Что светил-то, светил месяц во полуночи...»

Что светил-то, светил месяц во полуночи,
Светил в половину;
Что скакал-то, скакал один добрый молодец
Без верной дружины;
Что гнались-то, гнались за тем добрым молодцем
Ветры полевые;
Что свистят-то, свистят в уши разудалому
Про его разбои;
Что горят-то, горят по всем по дороженькам
Костры сторожевые;
Что следят ли, следят молодца разбойничка
Царские разъезды;
Что сулят ему, сулят в Москве белокаменной
Каменны палаты;
Что и те ль палаты — два столба точеные,
Столбы с перекладиной!
«Отечественные записки», 1860, т. CXXIX, № 6, стр. 470, статья А. Григорьева, «Русские народные песни с их поэтической и музыкальной стороны».

22. «Не далече было вот, было далече...»

Не далече было вот, было далече,
Было во чистом поле.
Там пролегивала неширокая,
Новая она, дороженька,
Неширокая она, новая дороженька,
Только чуть пробойная.
Никто-то, никто по этой дороженьке,
Никто по ней не проезживал,
Как проезживал по ней, по этой дороженьке,
Удал добрый молодец.
Что лошадушка под ним, под добрым молодцем,
Лошадушка под ним худым-худа;
Что худым-то худа под добрым молодцем,
Крепко она приморённая, притомлённая,
Захватила-то младца темная ноченька,
Темная она, полуночная;
Подъезжает младец ко горькому кустику,
Ко горькому ему, полыночку:
«Бог помощь тебе, горький кустичек,
Ты горький ли мой полыночек!
Еще ты позволь-ка, позволь, горький кустик,
Позволь ночку ночевати!» —
«Ты ночуй-перночуй, добрый молодец,
Ночуй ночку, не убойся!
На меня-то, на меня, горького кустичка,
На меня ты не надейся!
Как постелюшка тебе — ковыль-травушка,
Изголовьице тебе — бел-горюч камень,
Одеялице тебе — темная ноченька,
Часовые тебе — частые звездочки,
Атаманушка тебе — светел месяц,
Путь-дороженька тебе — красное солнышко!»
Панкратов, стр. 44–45.

23. «Ты взойди-ка, красно солнышко...»

Ты взойди-ка, красно солнышко,
Над горой взойди над высокой,
Над дубровушкой взойди над зеленою,
Над полянушкой взойди над широкою,
Обогрей-ка нас, добрых молодцев,
Добрых молодцев, сирот бедныих,
Сирот бедныих, солдат беглыих,
Солдат беглыих, беспачпортныих!
Как по Волге, Волге-матушке,
Повыше было села Лыскова,
Пониже села Юркина,
Против самого села Богомолова,
Вытекала тут быстра речушка,
По прозванью речка Кержинка;
По речушке бежит лодочка,
Бежит-то лодочка не ловецкая,
Не ловецкая — молодецкая,
Молодецкая, воровская, косная;
Посередь лодки стоит деревцо,
На деревце бел тонкий парус,
Под парусом бел тонкий шатер,
Под шатром лежит дорогая кошма,
Под кошмой лежит золота казна,
На казне лежит платье цветное,
На платьице сидит девица;
Сидит девица — призадумалась,
Призадумавши, пригорюнивши, —
Не хорош-то ей сон привиделся:
Атаманушке быть зарезану,
Есаулушке быть повешену,
Молодцам-гребцам во тюрьме сидеть,
А мне, девушке, быть на волюшке,
На родимой на своей сторонушке,
У своего батюшки и у матушки.
Киреевский, 1929, стр. 212, № 2480, Симбирская губ.

24. «На степи-то, степи на Саратовской...»

На степи-то, степи на Саратовской
Протекала тут мать Сура-река,
На Суре-реке легка лодочка.
Ты взойди, взойди, солнце красное,
Обогрей, солнце, добрых молодцев,
Добрых молодцев, воров-разбойников!
Назади сидит атаман с ружьем,
На корме сидит есаул с багром,
Середи лодочки красна девица;
Она плачет, что река льется,
Горючи слезы, что волны бьются.
Атаман девку уговаривал:
«Ты не плачь, не плачь, красна девица!
Ты бери себе золотой казны,
Сколько тебе надобно,
Надевай на себя платья цветного!» —
«Ты голубчик мой, атаман большой!
Мне не надобно твоего платья цветного,
Не хочу твоей золотой казны!
Ты зачем увез из моей стороны,
Разлучил меня с отцом, с матерью,
С отцом, с матерью, с родом-племенем?»
Киреевский, 1917, стр. 78, № 1447, Московская губ.

25. «Разыгралась-разбушевалась Сура-река...»

Разыгралась-разбушевалась Сура-река,
Она устьицем упала в Волгу-матушку,
На устьице вырос част ракитов куст;
У кустика лежит бел-горюч камень,
А у камешка сидят все разбойнички,
Сидят-то они дуван дуванят;
Да кому-то из них что достанется?
Кому золото, кому серебро,
Кому кунья шуба, кому золот перстень.
Одному доброму молодцу ничего не досталося,
Досталася ему одна красна девушка.
Как растужится-разгорюется удал добрый молодец:
«Во разбое-то я у вас первый был,
Во дуване-то я у вас последний стал».
Как возговорит ему красна девушка:
«Ты не плачь, удал добрый молодец!
У меня, у красной девицы, есть кунья шуба,
Кунья шуба стоит восемьсот рублей;
Еще есть у меня, у девушки, золотой перстень,
Золот перстень стоит девятьсот рублей».
Как возрадуется удал добрый молодец,
Что бросился ей на белую грудь,
Целовал ее белы рученьки.
Мордовцева и Костомаров, стр. 75, № 27.

26. «Растужился млад ясен сокол...»

Растужился млад ясен сокол,
Сидючи сокол во поиманю,
Во золотой во клеточке,
На серебряной на нашесточке.
Жалобу творит млад ясен сокол
На залетные свои крылышки,
На правильные мелки перышки:
«Ой вы, крылья мои, крылышки,
Правильные мелки перышки!
Уносили вы меня, крылышки,
И от ветра и от вихоря,
От сильного дождя осеннего,
От осеннего от последнего;
Не унесли вы меня, крылышки,
От заезжего добра молодца,
От государева охотничка!»
Киреевский, 1929, стр. 199, № 2427, Симбирская губ.

27. «Ты детинушка-сиротинушка...»

Ты детинушка-сиротинушка,
Бесприютная ты головушка!
Без отца ты взрос и без матери,
На чужой дальней на сторонушке,
Нет ни батюшки, нет ни матушки,
Что ни братца-то, ни родной сестры,
Что ни душечки молодой жены.
Вдоль по улице гулял молодец,
Разнимает ли его грусть-тоска,
Пристигает ли темна ноченька,
Не пускают-то ночевать никто,
Называют-то все разбойником,
Закрывают-то все окошечки,
Затворяют-то все воротечки —
Посылают-то его к вдовушке.
«Ты пусти, пусти, молода вдова!
У тебя не год годовать-то мне,
У тебя стоять не неделюшку,
Ночевать-то мне одну ноченьку:
Обсушить свое цветно платьице,
Посмотреть лишь мне на твое житье».
Кашин, ч. I, стр. 127.

28. «Как доселе у нас, братцы, через темный лес...»

Как доселе у нас, братцы, через темный лес
Как никто-то у нас, братцы, не прохаживал,
Не пропорхивал тут, братцы, млад ясен сокол,
Не пролетывал, братцы, ни сизой орел,
А как нынеча у нас, братцы, через темный лес
Пролегла, лежит широкая дороженька,
Что по той ли по широкой по дороженьке,
Проезжал тута удалый добрый молодец.
На заре-то было, братцы, да на утренней,
На восходе-то было, братцы, красного солнышка,
На закате-то было, братцы, светлого месяца:
Как убит лежит удалый добрый молодец,
Что головушка у молодца испроломана,
Ретиво сердце у молодца испрострелено.
Что постелюшка под молодцем камыш-трава,
Изголовьице под добрым — част ракитов куст,
Одеяличко на молодце — темная ночь,
Что темная ночь холодная, осенняя.
Прилетали к добру молодцу три ласточки,
Из них первая садилась на буйной главе,
А другая-то садилась на белой груди,
Ах, как третия садилась на скорых ногах.
Что как первая-то пташка — родна матушка,
А другая-то пташка — то мила сестра,
Ах, как третья-то пташка — молода жена.
Они взяли мертво тело за белы руки,
Понесли они то тело во высокий терем.
Его матушка плачет — что река льется,
А родная сестра плачет — как ручьи текут,
Молодая жена плачет — как роса падет;
Когда солнышко взойдет, росу высушит,
Как замуж она пойдет, то забудет его.
Прач, стр. 65, №3.

29. «Край дорожки, край широкия...»

Край дорожки, край широкия
Было московской, московской,
Тут стояла зеленая роща,
Что во этой было во роще,
Вырастала зелена елинка,
Не толстая, собою ровная.
Что на этой было на елинке,
Что на самой было на вершинке,
Тут сидела птичка, пташка вольная,
Горе-горькая сера кукушка.
Не кукует, все сама горюет,
Под елинушку сама взирает.
Под елинушкой лежит молодчик,
Не убитый лежит, не застрелен,
Вострым копьиком, душа, исколот.
На молодчике, на нем рубашка,
Тонка, белая на нем, бумажна.
Она вся в крови на нем, кумачна…
«Уж ты, матушка моя, елинка,
Отпущай-ка шелковое прутье,
Ты прикрой-ка тело мое бело,
Чтоб от солнца тело не горело,
От дождя бы тело не бусело».
Студитский, стр. 113–115. Вологодская губ.

30. «Ты рябинушка, да ты кудрявая...»

Ты рябинушка,
Да ты кудрявая,
Ах ты кудрявая,
Ты да моложавая.
Вот кудрявая,
Ты да моложавая!
Ах, ты когда взошла,
Да когда выросла,
Да по зарям цвела,
Да в полдень вызрела.
По зарям ли я цвела,
Да в полдень вызрела.
Под тобой ли то,
Под рябиною,
Под тобой ли то,
Под рябиною,
Где не мак цветет,
А огонь горит.
То не мак-то ли цветет,
То огонь горит,
Тут горит-то ли, горит
Сердце бедное.
Тут горит-то ли, горит
Сердце бедное,
Молодецкое
Да атаманское.
Молодецкое,
Атаманское.
Атаман-то ли кричит
Громким голосом,
Атаман-то — ли кричит
Громким голосом:
«Вы развейтесь-ка,
Ветры буйные,
Вы развейтесь-ка,
Ветры буйные,
Разгуляйтесь-ка,
Злы разбойнички.
Разгуляйтесь-ка,
Злы разбойнички,
Вы разройте-ка
Мать сыру землю.
Вы разройте-ка
Мать сыру землю,
Вы достаньте-ка
Нов тесовый гроб.
Вы достаньте-ка
Нов тесовый гроб,
Вы раскройте-ка
Гробову доску.
Вы раскройте-ка
Гробову доску,
Разверните-ка
Золоту парчу,
Разверните-ка
Золоту парчу,
Вы повызданьте-ка
Красну девицу.
Вы повызданьте-ка
Красну девицу,
Соснимите с нее
Золото кольцо.
Соснимите с нее
Золото кольцо,
Золото кольцо,
Обручальное».
Линева, I, стр. 75–77, №22, Новгородская губ.

31. «Хороша наша деревня, только улица грязна...»

Хороша наша деревня,
Только улица грязна.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Только улица грязна!
Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Только славушка худа!
Величают нас ворами,
Все разбойничками…
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Все разбойничками!
Мы не воры, мы не плуты,
Не разбойнички.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Не разбойнички!
Государевы мы люди,
Рыболовнички.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Рыболовнички!
Мы ловили эту рыбу
По сухим по берегам.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        По сухим по берегам!
По сухим по берегам —
По амбарам, по клетям.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        По амбарам, по клетям!
Как у дяди у Петра
Заловили осетра.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Заловили осетра!
Заловили осетра —
Белогривого коня.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Белогривого коня!
Как у тетки у Арины
Заловили три перины.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Заловили три перины!
А у кума у Степана
Унесли горшок сметаны.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Унесли горшок сметаны!
Заловили сорок щук,
Из которых шубы шьют.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Из которых шубы шьют!
Заловили мы белугу,
Что калачиком рога!
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Что калачиком рога!
Вот за эфтаки дела
Посадили в кандала.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Посадили в кандала!
Посадили на неделю,
Продержали круглый год.
        Хо-хо! О-хо-хо!
        Продержали круглый год!
Васнецов, стр. 128–129, №116.

32. «Жила-была вдова...»

Жила-была вдова,
        Вдова богатая.
У вдовы было девять сыновей,
        Добрых молодцев,
Дочь десятая —
        Девка Солмонидушка,
Девять сыновей
        Во разбой пошли;
Дочь десятую
        Замуж выдали
Далеким-далекошенько,
        За море — за Мореюшку.
Она год живет —
        Не стоскуется,
И другой живет —
        Не сгорюется,
А на третий год
        Стосковалася, сгоревалася.
Морей-то Мореюшку
        Стал в гости звать:
«Ты поедем, жена,
        К родной матери,
Ко родным братьям
        На свиданьице».
Они день едут —
        Не оглянутся,
И другой едут —
        Не остановятся,
А на третий день
        Остановилися, оглянулися…
За ними едут,
        Едут разбойнички.
Молодого Мореюшку
        Они зарезали,
Малых детушек, роспаша руки,
        В воду бросили,
Молоду жену
        Во полон свели.
Пришла темна ночь,
        Ночь нерадостна,
Разбойники полоняночку стали пытать,
        Стали спрашивать:
«Чья? Откуда ты?
        Чьего роду-племени?» —
«Роду-племени я вдовы,
        Вдовы богатыя.
У той вдовы девять сынов,
        Добрых молодцев,
Я — десятая дочь
        Солмонидушка.
Девять сыновей
        Во разбой пошли,
А меня, младу,
        Замуж выдали…»
Тут разбойнички
        Сгоревалися,
Свои буйные головушки
        Повесили.
Говорит старшой
        Атаманушко:
«Братцы милые мои,
        Бог не простит нас.
Мы неладно, братцы,
        С вами сделали:
Мы в полон-то свели
        Сестру милую,
В море бросили
        Родных племянничков,
А зарезали зятя,
        Зятя милого.
Мы пойдемте-ка, братцы,
        К родной матушке,
Мы покаемся, братцы,
        Ей во всех грехах:
Коли мать простит,
        Так и бог простит».
Васнецов, стр. 59–61, № 25.

33. «Из-за лесу, лесу темного, из-за белого березничка...»

Из-за лесу, лесу темного,
Из-за белого березничка,
Из-за частого осинничка
Выходила красна девица
На Дунай-реку умыватися;
Умылася, умывшися — набелилася,
Набелившись — нарумянилась,
Нарумянившись — призадумалась,
Призадумавшись — слово молвила:
«Ах, талан ли мой, талан такой
Или участь моя горькая;
На роду ли мне написано,
На делу ли мне досталося?
В лесу ли лесу не было,
Срубить ли мне было нечего?
В людях ли мне людей не было,
Любить ли мне было некого?
Как просватал сударь-батюшка
Что за вора, за разбойника,
За плута, за мошенника!..»
Со вечера вор коня седлал,
Со полуночи вор со двора съезжал.
Ко белу свету вор домой приезжал;
Воскрикнул он громким голосом:
«Встречай меня, молода жена,
Примай коня томного,
Сымай платье кровяное!»
Убралась млада, на Дунай пошла,
На Дунай пошла платье мыть…
Все платье перемыла,
Осталася рубашечка брата милого,
Брата милого, любимого!
Скорые ноги подломилися,
Белые руки опустилися,
Ясны очи помутилися,
Из глаз слезы покатилися…
Пришла домой да расплакалася:
«Ах ты, свет, мое ладо милое!
На что ты губил брата милого,
Брата милого, родимого?» —
«Не я губил — губила ночь темная,
Не виноват я в том, жена ты моя!
Была его встреча первая,
Встреча первая, молодецкая!»
Чулков, ч. III, стр. 690–691, №170.

Тюремные песни 

34. «Жавороночек размолоденький...»

Жавороночек размолоденький,
На что рано вывелся, молод вылетел
На дикую степь на Саратовску?
Ты воспой, воспой песню новую,
Песню новую, развеселую.
Ты потешь нас, потешь двоих молодцев,
Двоих молодцев, людей бедныих,
Людей бедныих, солдат беглыих,
Солдат беглыих, безбилетныих,
Безбилетныих, беспаспортныих.
Ты потешь нас в каменной Москве,
В каменной Москве, в земляной тюрьме,
За тремя дверьми за железными.
Акимова, стр. 102, № 58.

35. «Вы, леса мои, лесочки, леса темные!..»

Вы, леса мои, лесочки, леса темные!
Во лесах-то садики, садики зеленые;
Во садах кусты, кусты позаломаны.
Все дружочки наши, все-то позаловлены,
Во немецки во железа все-то позакованы,
Во большой домок все-то посажены.
Сидят-то они, богу молятся,
Со слезами в землю все-то кланяются:
«Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
Ты размой-ка, размой стены каменны,
Ты выпусти-ка нас на святую Русь!»
Из острога-то они все разбежалися,
По темным лесам все-то размырялися,
На полянушку они, соколы, собиралися,
Во кружок они, удалые, садилися…
«Саратовский сборник», т. I, 1881, стр. 265.

36. «Как бывало мне, ясну соколу, да времечко...»

Как бывало мне, ясну соколу, да времечко:
Я летал, млад ясен сокол, по поднебесью,
Я бил-побивал гусей-лебедей,
Еще бил-побивал мелку пташечку,
Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.
А нонеча мне, ясну соколу, время нет:
Сижу я, млад ясен сокол,
Я во той ли золотой во клеточке,
Во клеточке — на жестяной нашесточке;
У сокола ножки сопутаны,
На ноженьках путечки шелковые,
Занавесочки на глазыньках жемчужные!
Как бывало мне, добру молодцу, да времечко,
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю,
Уж я бил-разбивал суда, корабли,
Я татарские, армянские, бусурманские,
Еще бил-разбивал легки лодочки,
Как, бывало, легким лодочкам проходу нет.
А нонеча мне, добру молодцу, время нет.
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке в земляной тюрьме.
У добра молодца ноженьки сокованы,
На ноженьках оковушки немецкие,
На рученьках у молодца — замки затюремные,
А на шеюшке у молодца — рогатки железные.
Мордовцева и Костомаров, стр. 77, № 31.

37. «Ах! Талан ли мой, талан таков...»

Ах! Талан ли мой, талан таков,
Или участь моя горькая,
Иль звезда моя злосчастная?
Высоко звезда восходила,
Выше светлого месяца,
Что затмила красно солнышко!
На роду ли мне написано,
На делу ли мне досталося,
Что во все дни горе мыкати,
С молодых-то дней печаль узнать;
Старый век мой приближается,
Моя младость сокрушается.
Сокрушила красна девица душа,
Что ни день, ни ночь покоя нет.
Я не знаю, как расстатися;
Довела она добра молодца
До погибели великия:
Разорился добрый молодец
От души ли красной девицы.
Как у нас было на тихом Дону,
Что на устьице синя моря,
Как поставлена светла светлица,
И еще тут темна темница.
Как во той ли темной темнице
Что сидит ли добрый молодец,
Он повеся буйну голову.
Приходила красна девица,
Вызывала добра молодца.
Выходил к ней добрый молодец
Как из той ли темной темницы,
При великой при кручинушке,
Во оковах во железныих.
Усмотрела красна девица
Удалого добра молодца,
Что в такой тоске-кручинушке,
Говорила добру молодцу:
«Не печалься, добрый молодец,
Все оковы железные,
Они с ног твоих долой сойдут;
Как пойдем мы в поле чистое,
Что на устьице синя моря,
Разгуляем мы печаль свою,
И мы пустим по чисту полю
И по устьицу синя моря,
По всему ли свету белому».
Киреевский, 1929, стр. 123, № 2091, Орловская губ.

38. «Все, люди живут, как цветы цветут...»

Все, люди живут,
Как цветы цветут,
Моя голова
Вянет, как трава!
Куда ни пойду,
В беду попаду,
Ты воспой, воспой,
Жавороночек!
Ты подай голос
Через темный лес,
Через сырой бор —
В Москву каменну,
В Москву каменну,
В крепость крепкую.
В этой крепости
Сидит миленький,
Он не год сидит
И не два года,
Ровно миленький
Сидит девять лет,
Сидит девять лет —
Вовсе слыху нет!
На десятый год
Стал письмо писать,
Стал письмо писать
К отцу, к матери.
Отец с матерью
Письмо не приняли,
Письмо не приняли,
Назад выслали:
«У нас нет в роду
Таких разбойников!»
Стал письмо писать
Молодой жене.
Молода жена
Письмо приняла,
Письмо приняла,
Распечатала,
Распечатала —
Сама заплакала!
К. П. Галлер, «Сборник русских народных песен Петербургской губернии», 1887, стр. 12–13.

39. «При долинушке есть калинушка...»

При долинушке есть калинушка,
        Она вырастала,
На калинушке есть малинушка,
        Она расцветала.
На малинушке соловеюшко
        Громко свищет,
По насвисточкам
        Выговаривает;
Не кукушица во сыром бору
        Скуковала,
Во неволюшке добрый молодец
        Слезно плачет;
Во слезах он своей сударушке
        Письма пишет:
«Растоскуйся по мне, любезная,
        Разгорюйся!
Уж я сам по тебе, любезная,
        Стосковался,
Я малешенек после батюшки
        Сын остался,
Я родительницы своей матушки
        Не запомню,
Еще кто же меня, добра молодца,
        Воспоил, вскормил?
Воспоил, вскормил
        Православный мир,
Православный мир,
        Чужа сторона,
Чужа сторона —
        Волга-матушка,
Волга-матушка —
        Ярославль город,
Завила кудри добра молодца
        Красна девица».
Киреевский, 1917, стр. 19, № 1244, Архангельская губ.

40. «Ах, что ж ты, мой сизый голубчик...»

Ах, что ж ты, мой сизый голубчик,
Ах, что ж ты ко мне не летаешь?
Иль часты дожди крылья мочат?
Иль буйные ветры относят?
Ах, что ж ты, мой милый дружочек,
Ах, что же ко мне ты не ходишь?
Отец или мать не пускают,
Род-племя ль любить запрещают?
Послышу я: милый в неволе,
Сидит в городском он остроге!
Возьму ль я ключи золотые,
Я стану ль ларцы отпирати;
Возьму ль я казны сорок тысяч,
Пойду ль я дружка выкупати.
Судьи казны взять не желают,
На волю дружка не пускают.
Дашин, ч. I, стр. 71.

41. «Уж ты, гуленька, ты, мой голубочек...»

Уж ты, гуленька, ты, мой голубочек,
Гуля сизенький, ты, мой воркуночек.
Что ты, гуленька, в гости не летаешь:
Или садику моего не знаешь?
Или голосу моего не слышишь?
Тонкий голос мой ветерком разносит.
Как не ласточка по полю летала,
Не касаточка к земле припадала,
Мне про милого реченьку сказала:
Будто мой-то милой сидит во засаде,
Во губернском каменном остроге.
Ни дверей-то в нем нету, ни окошек,
Ни щелей там нету, ни протёсов;
Только есть там одна труба выводная,
Выводная труба, свинцом залитая.
Как из трубоньки дымок повевает,
Мой-то миленький в горе утопает.
Я возьму ли казны сорок тысяч;
Всю казну я ту расточала,
Той казной свово милого дружочка
Из неволюшки выручала.
Чернышев, стр. 131–132.

42. «Добры молодцы все на волюшке живут...»

Добры молодцы все на волюшке живут,
Один Ванюшка в победушке сидит,
В каменной Ваня, в государевой Москве,
В земляной тюрьме, за решетками,
За железными дверями, за висячими замками.
Заутра Ваню к наказаньицу ведут,
К наказаньицу, ко ременному кнуту,
К столбу крашеному, дубовому.
По праву руку отец с матерью идут,
По леву руку молода жена с детьми,
Молода жена с детьми малыми,
Позади его православный весь народ!
Как и стал Ваня говорить жене:
«Ты сними с меня шелковой пояс,
С позолоченными на нем ключиками,
Отопри, жена, окован сундук,
Уж ты вынь оттоль золотой казны,
Ты дари, жена, молодого палача,
Чтобы молодой палач меня легче наказывал!»
Варенцов, стр. 235–236, № 12.

43. «Уж ты, воля, моя воля, воля дорогая...»

Уж ты, воля, моя воля,
Воля дорогая,
Уж ты, воля дорогая,
Девка молодая!
Девчоночка молодая
По саду гуляла,
По саду девка гуляла,
Красоту теряла,
В острожек попала;
Тошно, грустно красной девке
В остроге сидети,
Еще тошнее того нету —
В окошко глядети;
Мимо этого окошка
Лежала дорожка,
Как по этой по дорожке
Много ходу, езду,
Тут и много ходят, ездят
Князья и бояре,
Московские мещане.
Моего дружка Ванюши —
Его здесь нету;
Как и мой дружок
Ванюша
За рекой гуляет,
За быстрой шатает.
Киреевский, 1929, стр. 12, № 1655, Тульская губ.

Антикрепостнические и сатирические песни 

44. «Как за барами житье было привольное...»

Как за барами житье было привольное,
Сладко попито, поедено, похожено,
Вволю корушки без хлебушка погложено,
Босиком снегу потоптано,
Спинушку кнутом попобито,
Нагишом за плугом спотыкалися,
Допьяна слезами напивалися,
Во солдатушках послужено,
Во острогах ведь посижено,
Что в Сибири перебывано,
Кандалами ноги потерты,
До мозолей душа ссажена.
А теперь за бар мы богу молимся:
Божья церковь — небо ясное,
Образа ведь — звезды частые,
А попами — волки серые,
Что поют про наши душеньки.
Темный лес — то наши вотчины,
Тракт проезжий — наша пашенка,
Пашню пашем мы в глухую ночь,
Собираем хлеб не сеямши,
Не цепом молотим — слегою
По дворянским по головушкам
Да по спинушкам купеческим:
Свистнет слегушка — кафтан сошьет,
А вдругоряд — сапоги возьмет,
Свистнет втретьи — шапка с поясом,
А еще раз — золота казна.
С золотой казной мы вольные.
Куда глянешь — наша вотчина,
От Козлова до Саратова,
До родимой Волги-матушки,
До широкого раздольица —
Там нам смерти нет, ребятушки.
Н. Бродский, «Крепостное право в народной поэзии» (сборник «Великая реформа», т. IV, 1911, стр. 18–19). Песня известна только в двух записях. Данный вариант был извлечен Н. Бродским из «судного дела» 40-х годов XIX века о побегах крепостных в Саратовской губ. Другой вариант связывает эту песню с пугачевским восстанием (Сидельников и Крупянская, стр. 80–81, № 38–39).

45. «Вы, бродяги, вы, бродяги, беспачпортны мужики!..»

Вы, бродяги, вы, бродяги, беспачпортны мужики!
Да вы полноте, бродяги, полно горе горевать,
Настает зима, морозы, мы лишилися гулять;
Только нам, братцы, страшненько скрозь зеленую пройтить,
Батальон солдат стоит порядком, барабаны по концам,
Барабанушки все забили, под приклад нас повели,
Белы рученьки подвяжут, за прикладом поведут;
Спереди стоят и грозятся, без пощады сзади бьют,
Спины, плечи, братцы, настегали, в госпитали нас ведут.
Разувают, братцы, раздевают, спать на коечки кладут,
Травкой-мятой прикладают, видно вылечить хотят.
Мы со кончика слезали, выходили на лужок,
Во лужку, братцы, гуляли, стали службу разбирать,
Который прусский, который турский, а мы белого царя,
Которых били да били, а мы песенки поем,
А мы песенки, братцы, поем, господам честь воздаем.
Киреевский, 1929, стр. 46, № 1799, Калужская губ.

46. «Вы, кудри ль, мои кудри...»

Вы, кудри ль, мои кудри,
Хорошо ль, кудри, расчесаны,
Как по плечикам лежат
И развийтись хотят.
Как завила, завила
Чужа дальня сторона,
Как плакала, тужила
Наша Обозерска слобода,
Наша Обозерска слобода,
Что нагуляться не дала.
Разорил нашу сторонку
Злодей боярин, господин,
Как повыбрал он, злодей,
Молодых наших ребят,
Молодых наших ребят
Во солдатушки,
А нас, красных девушек,
Во служаночки,
Молодых молодушек
Во кормилочки,
А матушек с батюшками
На работушку.
Собрались наши ребятушки
Что на круту горушку,
Отказали наши ребятушки
Своему боярину-господинушке:
«Ты злодей, наш господин,
Мы тебе не солдатушки,
Красны девушки тебе
Не служаночки,
Молодые молодушки
Не кормилочки
И батюшки с матушками
Не работнички».
П. В. Шейн. «Крепостное право в народных песнях», статья в журнале «Русская старина», 1886, № 2, стр. 491.

47. «Уж мы сядемте, ребяты, посидимте, господа...»

Уж мы сядемте, ребяты, посидимте, господа,
Споем песню про себя,
Не сами про себя, про свое житье-бытье,
Про крестьянских мужиков.
Крестьяне завидуют лакейскому житью:
«Нет лучше на свете лакейского житья, —
Они пашенки не пашут, косы в руки не берут».
Глупые крестьяне! Сами пожили бы с нами,
Обо всем бы вы спознали,
Как лакеи-то живут:
Придет праздник воскресенье —
Нам хочется погулять,
Попроситься — не отпустят,
Не спросясь идти нельзя.
Дождуся вечеру — не спросясь гулять пойду!
А я, мальчик, зазевался,
С девчонкою застоялся;
Оглянулся я назад —
Ан мне палочьем грозят.
Придем рано поутру,
Изготовлено по кнуту;
Станем оправдаться,
Велят нам раздеваться.
Рубашонки сняли с плеч,
Начали нас больно сечь,
Хотя спины биты больно,
Да погуляно довольно;
Хотя спины и избиты, —
Да сударушки нажиты.
Наши господа нерассудливые и неразрядливые,
На работу гонят рано,
С собой хлеба дают мало,
Хотя брать не запрещают,
Да опосле укоряют:
«Работы мало работали,
Хлеба много поедали».
Работали от рожденья,
С нас не пот — вода льет, —
Господин веры неймет.
Киреевский, 1929, стр. 188, № 2372, Симбирская губ.

48. «Из-за леса, леса темного, из-за садика зеленого...»

Из-за леса, леса темного,
Из-за садика зеленого,
Собиралась туча грозная
Со снегами со сыпучими,
Со морозами со трескучими.
Грозно туча ворочалася,
Дочка к матке собиралася;
Пособравшись, дочь поехала,
Поехала, не доехала,
Среди лесу становилася,
Лошаденка истомилася,
Тележонка изломилася,
Все каточки раскатилися,
Ко дубочку прикатилися.
На дубу сидит соловушка.
«Ах ты, пташка, пташка вольная!
Полети, лети в мою сторонушку,
Ко батюшке во зеленый сад,
А к матушке во нов терём.
Ты неси, неси, соловушка,
Ах, батюшке да низкой поклон,
А матушке челобитьице:
Что пропали наши головы
За боярами за ворами!
Гонят старого, гонят малого
На работушку ранешенько,
А с работушки позднешенько».
Шейн, стр. 227, № 853, Смоленская губ. Песня эта известна как семейная, но в данном варианте затрагивается тема крепостнических отношений.

49. «Во лесу, лесу дремучем тут поет, поет соловьюшка...»

Во лесу, лесу дремучем
Тут поет, поет соловьюшка,
Тут кукует горька кукушечка,
Да никто ее голоса не слушает, —
Одна слушает сиротинушка,
Сиротинушка, сенна девушка:
«Государыня родная матушка!
Выкупи из неволюшки,
Из неволюшки-дому барского:
Пристоялись резвы ноженьки,
Примахались белы рученьки,
Качаючи дитя барского». —
«Уж ты, милое мое дитятко!
Золотой казны у нас нет с тобой.
Ты терпи горя, не сказывай:
Тебе стерпится, тебе слюбится,
Носи платья, не складывай:
Износя платьице, сложить можно, —
И стерпя горе, сказать можно».
Киреевский, 1929, стр. 265, № 2676.

50. «Охти, горе, тоска-печаль...»

Охти, горе, тоска-печаль,
Тоска-печаль великая!
Я от горя во чисто поле;
И тут горе — сизым голубем!
Охти, горе, тоска-печаль,
Тоска-печаль великая!
Я от горя во — темны леса,
И тут горе соловьем летит!
Охти, горе, тоска-печаль,
Тоска-печаль великая!
Я от горя на сине море,
И тут горе — серой утицей!
Охти, горе, тоска-печаль.
Тоска-печаль великая!
Я от горя — во сыру землю,
Вот тут горе миновалося.
Мордовцева и Костомаров, стр. 91, № 5.

51. «Сама себя Дуня погубила...»

Сама себя Дуня погубила,
Холостого парня полюбила.
Холостой парень был гуляка,
Он гуляка, злодей, забияка,
Он гуляет, на Дуню моргает,
Белую Дуню на двор — вызывает:
«Выйди, выйди, Дуня, за новы вороты,
Зайди, Дуня, на ново крылечко,
Скажу Дуне тайное словечко,
Что ты, Дуня, не хорошо ходишь,
Волосёны чулочки не носишь». —
«Рада б, рада я хорошо ходити,
Волосёные чулочки носити;
У нас барщинка, барщинка лихая,
Командиры злые мироеды,
На барщинку рано выгоняют,
А с барщинки поздно распущают».
«Курский сборник», вып. VII, Курск, 1912, стр. 69–70.

52. «Калинушку с малинушкой водой залило...»

Калинушку с малинушкой водой залило,
На ту пору матушка меня родила,
Не собравшись с разумом, меня замуж отдала.
Я три года у матушки в гостях не была,
На четвертый год вздумала — пошла.
Я скинуся-сброшуся горькой пташечкой —
Полечу я, горькая, в матушкин садок,
Сяду я, горькая, на сладкую яблонь,
Слезами-то горючими весь сад затоплю,
Причетами горькими живот-сердце иссушу.
А матушка ходит по новым сеням,
Невестушек-ластушек побуживает:
«Невестушки, ластушки, встаньте скорей!
Что у нас во садику пташечка поет,
Где она, горькая, причеты берет?»
Больший-то брат скажет: «Давай застрелим!»
Середний брат скажет: «Давай поймаем!»
А меньшой-то брат скажет: «На что вам ее?
Не наша ли горькая с чужой стороны?
Поди же ты, горькая, в наш высок терём,
Про свое горе расскажи, про наше спроси:
Как батюшку с матушкой за Волгу везут,
Большого-то брата в солдаты куют,
А среднего-то брата в лакеи стригут,
А меньшого-то брата — в приказчики».
Шейн, стр. 227, № 852, Тульская губ. Песня эта известна как семейная, но в данном варианте затрагивается тема крепостнических отношений.

53. «Уж ты, мать моя, мамонька...»

Уж ты, мать моя, мамонька,
Государыня, боярыня моя,
Ты за что, мати, спородила меня,
Счастливую, таланливую.
Говорливую, забавливую?
На меня люди зарятся,
Попы запеваются,
Дьякона зачитаются,
Что последняя тварь — пономарь
Из окошечка выглядывает.
Поп кадилою кадит, кадит,
Сам на милую глядит, глядит:
«Уж ты, тонкая, высокая моя,
Расхорошая, веселая моя,
А не ты ли меня высушила,
А не ты ли меня выкрутила,
Порассеяла печаль по очам,
Призаставила шататься по ночам».
Мне ж попа любить не хочется,
По приходу он волочится,
Пирогами побирается
Да блинами объедается.
Китайник, стр. 83–84, № 62.

54. «Шел солдат с походу в слякотну погоду...»

Шел солдат с походу
В слякотну погоду,
Шибко перезяб,
Шибко перезяб.
Ему не во что одеться,
Он зашел в кабак погреться,
В кабачке тепло,
В кабачке тепло.
Там и дьякон безбородый,
Похваляется породой,
Породой своей,
Породой своей.
Уж ты, дьякон безбородый,
Не хвались своей породой,
Вас знают давно,
Что ваш поп буян.
Ваш поп пьяница, буян,
Без просыпу всегда пьян,
В кабачке сидит,
На бочку глядит.
Разбессовестны глаза
Растеряли образа:
Сам не знает, где поставил,
Попадью искать заставил,
Она не пошла,
Так домой пришла.
Десятские походили,
Под нарами находили.
Поп кадит кадилою,
Сам глядит на милую:
«Господи, помилуй
Акулину милую…»
Вот это попы,
Вот это попы!
«Песни и сказки Воронежской области», Воронеж, 1940, стр. 108. Песня встречается в записи очень редко.

Бурлацкие песни 

55. «Да вы, ребята, бери дружно!..»

Да вы, ребята, бери дружно!
Тащить сваюшку нам нужно!
        Эх, дубинушка, ухнем!
        Эх, зеленая, сама пойдет!
        Идет, идет, идет, идет!
        Идет, идет!
Да вы, ребята, не робейте,
Свою силу не жалейте!
        Эх, дубинушка, ухнем!
        Эх, зеленая, сама пойдет!
        Идет, идет, идет, идет!
        Идет, идет!
Да вы, ребята, дери глотку!
Нам хозяин даст на водку!
        Эх, дубинушка, ухнем!
        Эх, зеленая, сама пойдет!
        Идет, идет, идет, идет!
        Идет, идет!
Да вы, ребятушки, старайтесь,
За дубинушку хватайтесь!
        Эх, дубинушка, ухнем!
        Эх, зеленая, сама пойдет!
        Идет, идет, идёт, идет!
        Идет, идет!
Линева, вып. 1, стр. 62–63, № 18. Песня записана в Нижнем Новгороде от артели крючников из Симбирской губернии.

56. «Эй, ухнем! Эй, ухнем! Еще разик, еще раз!..»

Эй, ухнем! Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Разовьем мы березу,
Разовьем мы кудряву.
Ай-да, да ай-да,
Ай-да, да ай-да,
Разовьем мы кудряву.
Эй, ухнем! Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Мы по бережку идем,
Песню солнышку поем,
Ай-да, да ай-да,
Ай-да, да ай-да,
Песню солнышку поем.
Эй, ухнем! Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Эх ты, Волга мать-река,
Широка и глубока.
Ай-да, да ай-да,
Ай-да, да ай-да,
Широка и глубока.
Ив. Н. Розанов, «Русские песни», М. 1952, стр. 22.

57. «Вниз по матушке по Волге...»

Вниз по матушке по Волге,
По широкому раздолью,
Разыгралася погода,
Погодушка верховая,
Верховая, волновая.
Ничего в волнах не видно,
Одна лодочка чернеет,
Никого в лодке не видно,
Только парусы белеют,
На гребцах шляпы чернеют,
Кушаки на них алеют.
На корме сидит хозяин,
Сам хозяин во наряде.
Во коричневом кафтане,
В пирюсеневом камзоле,
В алом шелковом платочке,
В черном бархатном картузе,
На картузе козыречек,
Сам отецкой он сыночек.
Уж как взговорит хозяин:
«И мы грянемте, ребята.
Вниз по матушке по Волге,
Ко Аленину подворью,
Ко Ивановой здоровью».
Аленушка выходила,
Свою дочку выводила,
Таки речи говорила:
«Не прогневайся, пожалуй,
В чем ходила, в том и вышла,
В одной тоненькой рубашке
И в кумашной телогрейке».
Прач, стр. 88, № 21. Общенародная популярная песня.

58. «Поутру то было раным-рано...»

Поутру то было раным-рано,
На заре то было на утренней,
На восходе красного солнышка,
Что не гуси, братцы, и не лебеди
Со лузей, озер подымалися,
Подымалися добрые молодцы,
Добрые молодцы, люди вольные,
Все бурлаки понизовые,
На канавушку на Ладожску,
На работушку на государеву;
Провожают их, добрых молодцев,
Отцы, матери, молоды жены
И со малыми со детками.
Чулков, ч. I, стр. 204–205, № 165. Содержание песни, очевидно, относится к петровской эпохе.

59. «Не пора ли нам, братцы-ребятушки, идти на работу?..»

Не пора ли нам, братцы-ребятушки,
        Идти на работу?
Нам на легкую работу,
        Легку струговую.
Мы пойдемте-ка, братцы-ребятушки,
        В зеленую рощу,
Уж срубайте, братцы-ребятушки,
        В роще по весельцу,
Уж мы сложимтесь, братцы-ребятушки,
        Денег по полтинке,
Уж мы купимте, братцы-ребятушки,
        Мы легкую лодку,
Уж мы сядемте, братцы-ребятушки,
        Сядем по местечкам,
Мы возьмемте-ка, братцы-ребятушки,
        В руки по весельцу,
Уж мы грянемте, братцы-ребятушки,
        Вниз по Волге!
Уж вы стойте-ка, братцы-ребятушки,
        Стойте, не гребитесь,
Уж вы дайте-ка, — братцы-ребятушки,
        Волге устояться;
Мы послушаемте, братцы-ребятушки,
        Не плачут ли жены?
Если плачет моя молода жена —
        Назад ворочуся,
Назад ворочуся,
        С женой распрощуся
«Ты прощай-ка, моя молода жена,
        Прощай ненадолго,
Ненадолго поры времечка,
        На един часочек,
На единый-то на часочек,
        На кругленький на годочек,
На кругленький на годочек —
        В Казань городочек!»
Киреевский, 1929, стр. 256, № 2638.

60. «Мне не жаль-то платка, платка алого...»

Мне не жаль-то платка, платка алого,
Только жаль-то дружка, дружка милого.
Покрывала платок аленький, покрывала,
Потеряла не знай где, не знай где.
Мне не жаль-то платка, платка алого,
Только жаль-то дружка, дружка милого;
Хорош миленький уродился,
Во бурлачушки подрядился, —
Во все лето-летичко до Покрова праздничка.
Ой-ли, Покров праздничек к нам приходит.
Ой-ли, все бурлачушки с Волги идут,
А моего-то дружка долго нету.
Ай-ли, пойду-то я сразу во светлицу,
Уж и погляжу-то я, погляжу из окошка в окошко:
Не плывет ли лодочка с Волги?
Уж сверху лодочка завиднелась,
Черна шляпа зачернелась.
Акимова, стр. 107–108, № 64.

61. «Вольна птичка, пташечка перепелочка...»

Вольна птичка, пташечка перепелочка,
Куда она захотела, туда и полетела.
Где местечко излюбила, тут и села,
Садилась вольная пташечка в чистом поле,
При широкой при Московской при дороженьке,
Во белую ярую во пшонушку,
Горемышную свою песенку запела:
«Не пой, не пой, ретивое сердечко,
Не плачь, не плачь, душа красна девица,
Не батюшка, не матушка замуж выдали,
Сама ты, девица, похотела,
За вольного за низового бурлака,
Сказали — у бурлака денег много,
У него один алтын во котомке
Да вязовая дубинка за плечами».
Чулков, ч. II, стр. 458, № 174.

62. «Перед нашими вороты...»

Перед нашими вороты,
Перед нашими широки,
Перед нашими широки
Разыгралися ребята,
Все ребята молодые,
Молодые, холостые;
Они шуточку сшутили,
Во новы сени вскочили,
Во новы сени вскочили,
Новы сени подломили,
Новы сени подломили,
Красну девку подманили,
Красну девку подманили,
В новы сани посадили;
«Ты садися, девка, в сани,
Ты поедем, девка, с нами,
С нами, с нами, молодцами,
С понизовыми бурлаки;
У нас жить будет добренько,
У нас горы золотые,
У нас горы золотые,
В горах камни дорогие».
На обман девка сдалася,
На бурлацкие пожитки,
А бурлацкие пожитки,
Что добры, да не велики,
Что добры, да не велики,
Одна лямка да котомка,
Еще третья-то оборка.
Чулков, ч. I, стр. 225, № 188.

63. «Ах, по помосту, мосту по калиновому...»

Ах, по помосту, мосту
По калиновому,
        Ай-люли, ай-люли, по калиновому.
По второму-то мосточку
По малиновому,
        Ай-люли, ай-люли, по малиновому.
Туда шел, прошел
Молодой бурлак,
        Ай-люли, ай-люли, молодой бурлак.
Молодой бурлак —
Голубой кафтан,
        Ай-люли, ай-люли, голубой кафтан.
Из семи шелков кушак,
Опоясавшись не так,
        Ай-люли, ай-люли, опоясавшись не так.
Опоясавшись не так —
Золотым кистьем назад,
        Ай-люли, ай-люли, золотым кистьем назад.
Полы машутся,
Раздуваются,
        Ай-люли, ай-люли, раздуваются.
Под косящатым окошечком
Ровняется бурлак,
        Ай-люли, ай-люли, ровняется бурлак.
Под косящатым окном
Девка ткала полотно,
        Ай-люли, ай-люли, девка ткала полотно.
Девка ткала и катала,
За окошко опускала,
        Ай-люли, ай-люли, за окошко опускала.
«Полезай, милой, в окно —
Не сорвется полотно!»
        Ай-люли, ай-люли, не сорвется полотно!
У соседа из окна
Увидали молодца,
        Ай-люли, ай-люли, увидали молодца.
Не купецкий молодец
По ночам в окошко лез,
        Ай-люли, ай-люли, по ночам в окошко лез.
У него денег намале,
Один рубличек в кармане,
        Ай-люли, ай-люли, один рубличек в кармане.
Рубля денег не берут,
К городничему ведут,
        Ай-люли, ай-люли, к городничему ведут.
Городничий господин
За столом сидит один,
        Ай-люли, ай-люли, за столом сидит один.
Он не судит, он не рядит,
Только денежки берет,
        Ай-люли, ай-люли, только денежки берет,
Только денежки, берет,
Вину на девицу кладет,
        Ай-люли, ай-люли, вину на девицу кладет.
Киреевский, 1917, стр. 3, № 1175, Архангельская губ.

Ямщицкие и чумацкие песни 

64. «Уж ты, степь моя, степь, степь Моздокская!..»

Уж ты, степь моя, степь, степь Моздокская!
Широко ль ты, далеко ты, степь, протянулася!
Протянулася ты, степь, вплоть ты до Царицына!
Уж и чем же ты, степь, степь, ты изукрашена?
Изукрашена ты, степь, лесами, болотами
Да еще же ты, степь, большою дорогою…
Что никто-то по ней, никто не проезживал,
Только ехали там молоды извозчики, все коломенски…
Как случилося у них в извозе несчастьице:
Заболел-то, захворал молодой извозчичек,
Заболела у него буйная головушка,
От головушки у него ретиво сердце.
Заболевши-то, он, стал он им наказывать:
«Уж вы, братцы ли мои, вы, братцы-товарищи,
Не попомните вы моей прежней грубости!
Отведите-ка вы моих вороных коней моему батюшке,
Золотую ли казну — моей родной матушке,
Челобитьице — вы моей молодой жене,
Благословеньице — вы моим малым детушкам!»
Т. Филиппов, «Сорок народных песен», М. 1882, стр. 26–27, № 11. Песня пользовалась большой популярностью в крепостническую эпоху. Позднее ее заменила написанная на ту же тему песня поэта И. 3. Сурикова «В степи», поющаяся в народе с началом «Степь да степь кругом».

65. «Из-за лесу, лесу темного, из-за гор да гор высокиих...»

Из-за лесу, лесу темного,
Из-за гор да гор высокиих
Не красно солнце выкаталося,
Выкатался бел-горюч камень.
Выкатавшись, сам рассыпался
По мелкому зерну да по макову.
Во Изюме славном городе,
На степи на Саратовской,
Разнемогался тут добрый молодец.
Он просит своих товарищей:
«Ах вы, братцы мои, товарищи,
Не покиньте добра молодца при бедности,
Что при бедности и при хворости;
А хотя меня и покинете,
Как приедете в святую Русь,
Что во матушку каменну Москву,
Моему батюшке — низкой поклон,
Родной матушке — челобитьице,
Молодой жене — своя воля,
Хоть вдовой сиди, хоть замуж поди,
Моим детушкам — благословеньице».
Чулков, ч. I, стр. 202–203, № 162.

66. «Как по Питерской по дороженьке...»

Как по Питерской по дороженьке,
По Тверской-Ямской, по Коломенской
Едет мой милой, мил на троечке,
Мил на троечке с колокольчиком,
С колокольчиком, со бубенчиком.
Пишет мой милой ко мне грамотку,
Ко мне грамотку — весть нерадошну,
Весть нерадошну — не пером писал,
Не пером писал, не чернилою,
Пишет мой милой да горючьми слезьми,
Горючьми слезьми молодецкими:
«Не сиди, Дуня, поздно вечером,
Поздно вечером под окошечком,
Ты не жги, не жги свечу сальную,
Свечу сальную воску ярого.
Ты не жди, не жди дорога гостя,
Дорога гостя — дружка милого.
Я не гость пришел, не гоститися,
Я пришел к тебе доложитися:
Позволь, милая, мне женитися». —
«Ты женись, женись, разбессовестный,
Ты возьми, возьми у соседа дочь,
У соседа дочь, подружку мою». —
«Мне подружку взять — будешь гнав держать,
Уж мне взять ли, взять самою тебя,
Самою тебя, красну девицу».
Мельгунов, стр. 11, № 5.

67. «Ходил чумак да гулял бурлак...»

Ходил чумак да гулял бурлак
Семь год по Крыму,
Ой, не случилось чумаку причины,
Что чумак больно заболел,
Чумак больно заболел…
Эх, чем он болен, чем он нездоровый,
Да и что же у него болит?
Что у него болит…
Болят ручки, болят его ноженьки,
Да болит больно голова.
Болит больно голова…
Распобедная моя головушка,
Да что роду нема.
Что роду нема…
Только, только его племя,
Что товарищ мой один.
Товарищ один…
«Разлюбезный да ты мой товарищ,
Не спокинь же ты меня.
Не спокинь меня…
А продай кони, продай мои серы,
Поховай ты меня.
Поховай ты меня…
При той при долине при широкой,
Где чумак больно заболел».
Записано А. М. Новиковой вКалужской обл. в 1956 г.

Песни о татарщине 

68. «При курганике, при широком раздольице...»

При курганике, при широком раздольице
Добрый молодец спочив имел,
Спочив имел день до вечеру,
Осеннюю темную ночушку до белой зари.
Наезжали на доброго молодца три охотника,
Три охотника — три татарина.
Один-то говорит: «Из ружья убью»,
А другой говорит: «Я копьем сколю»,
А третий говорит: «Я живого возьму!»
Добрый молодец от сна пробуждается,
За шелков чумбур хватается,
На своего доброго коня наскоро сажается.
Он и первого татарина из ружья убил,
А другого татарина — копьем сколол,
А третьего татарина — живым повел!
Пивоваров, стр. 5.

69. «Воздалече, воздалече в чистом поле»

Воздалече, воздалече в чистом поле
Пролегала не дорога — тропа малая.
Шли по ней два невольничка молодые;
Увидали два невольничка густой камыш,
Они просили камыш-траву ночлег себе:
«Прими ты нас, камыш, гостями себе,
Дозволь ты нам суконные онучи просушити,
Ременные бахилочки тут провялити!»
Легли тут добрые молодцы в камыш-траву.
С вечера камыш-травушка приутихла,
Со полуночи камыш-травушка зашумела,
На заре камыш-травушка речь возговорила:
«Уставайте вы, невольнички молодые. —
За вами есть черкесская зла погоня,
Росланбек-мурза с узденями недалеко!»
Встрепенулись добры молодцы, в ход пустились,
Перед балкою они камышиной очутились.
Дошли вниз по ней молодцы до трясины,
Схоронились в ней молодцы со всем телом.
Росланбек-злодей до балки той доезжает;
Не нашедши их, за Кубань-реку завертает.
Пивоваров, стр. 130.

70. «Как шли двое невольников из неволи...»

Как шли двое невольников
Из неволи,
Из той орды проклятой
Из хивинской;
Пришли они к быстрой реке
Ко Уралу.
На ту пору Урал-река
Возмутилась,
С песком она да с желтеньким
Посмешалась,
Ледком она да тоненьким
Сомыкалась,
Снежком она да беленьким
Покрывалась.
Один из них пустился в путь
Через реку;
Он правой своей ножкой в снег
Становился.
И только что успел он в лед
Упереться,
Как беленький снежочек вдруг
Распахнулся,
А тоненький ледочек вкруг
Обломился,
Удалый добрый молодец
Стал тонути.
Товарищу он взгаркнул тут
Благим матом:
«Ты, гой еси, товарищ-друг,
Брат названный,
Не дай ты мне в мои года
Жалко сгибнуть!
Беги да протяни скорей
Праву руку!» —
«И рад бы я тебе
Протянути,
Да рука-то теперь моя —
Коротенька,
А быстра Урал-речушка —
Глубоконька».
«Отечественные записки», 1848, № 8, стр. 141.

71. «Не спалось-то мне, красной девушке, ночку, не дремалось...»

Не спалось-то мне, красной девушке, ночку, не дремалось,
Уж и много-то мне во сне виделось:
Уж как будто бы подымалися ветры, ветерочки,
Со палат верхи посносило,
В терему двери растворялись,
На столах яствы расплескались;
За столом сидит злой, лихой татарин,
Перед ним стоит красна девица,
Русская полонянка;
Перед ним-то стоючи,
Сама слезно плачет;
Уж как злой, лихой татарин
Девушку, плакать унимает,
Белым платком слезы
Он ей утирает:
«Ты не плачь, не плачь, красная девица,
Русская полонянка!
Я сошью-то, сошью тебе кунью шубочку
С дорогими соболями;
Я солью, солью золот перстень
С дорогим алмазом».
Ему девушка отвечала:
«Ты не шей, не шей кунью шубочку
С дорогими соболями,
Ты не лей, не лей золот перстень
С дорогим алмазом;
Ты пусти, пусти, девушку на волюшку,
На свою прежнюю сторонушку!»
Он девушке отвечает,
А на волю ее не пущает.
Киреевский, 1917, стр. 122, № 1603, Московская губ.

72. «Как не белая лебедушка через степь летит...»

Как не белая лебедушка через степь летит,
Красная девушка с полону бежит.
Она ружьицы, красна девушка, за плечьми несет,
Вострой саблей в землю упирается;
Вот и гонят же за девушкой три погонюшки:
Как и первая погонюшка — злые татары,
Другая погонюшка — злые калмыки,
Третья погонюшка — злые корсаки.
Не догнавши красну девицу, похваляются:
«Мы догоним красну девицу середи степи,
Мы вскроем же красной девице груди белые,
Мы вырежем у красной девицы сердце с печенью:
На ноже ее ретиво сердце встрепенется»:
Подбегает красна девица к Яик-реке,
Вскрикнет-то, вскрикнет красна девица громким голосом:
«Вы, братцы мои, перевозчики!
Перевезите меня на ту сторону,
На ту сторону — к отцу, к матери,
К отцу, к матери, к роду-племени,
Вы возьмите с меня злата-серебра,
Злата-серебра сколько хочется!»
Мордовцева и Костомаров, стр. 67–68, № 19.

73. «Как за речкою да за Дарьею...»

Как за речкою
Да за Дарьею
Злы татарове
Дуван дуванили.
На дуваньице
Доставалася
Теща зятю.
Вот повез тещу зять
Во дикую степь,
Во дикую степь —
К молодой жене.
«Ну и вот, жена,
Те работница,
С Руси русская
Полоняночка.
Ты заставь ее
Три дел делати.
Первое дело —
Куделю прясть,
Другое дело —
Лебедей стеречь,
А и третье дело —
Дитю качать».
Полоняночка
С Руси русская,
Она глазками
Лебедей стережет,
А, ручками
Кудель прядет,
А ножками
Колыбель колышёт.
Ох, качает дитя,
Прибаюкивает:
«Ты баю-баю,
Боярский сын!
Ты по батюшке
Зол татарченок,
А по матушке
Ты русёночек,
А по роду мне
Ты внучоночек,
И моих черев
Ты урывочек.
Ведь твоя-то мать
Мне родная дочь,
Семи лет она
Во полон взята,
На правой груди у ней
Есть и родинка,
На левой ноге
Нет мизинчика!
Мне бить тебя —
Так грех будет,
Мне дитей назвать —
Мне вера не та!..»
Услыхали то
Девки сенные,
Прибежали они
К своей барыне:
«Государыня
Наша барыня,
Полоняночка
С Руси русская,
Она глазками
Лебедей стережет,
А ручками
Кудель прядет,
А ножками
Колыбель колышёт.
Ох, качает дитя,
Приговаривает:
„Ты баю-баю,
Боярский сын!
Ты по батюшке
Зол татарченок,
А по матушке
Ты русёночек,
А по роду мне
Ты внучоночек,
И моих черев
Ты урывочек.
Ведь твоя-то мать
Мне родная дочь,
Семи лет она
Во полон взята
На правой груди у ней
Есть и родинка,
На левой ноге
Нет мизинчика!
Мне бить тебя,
Так грех будет,
Мне дитей назвать —
Мне вера не та!“»
Что стучит, грючит,
По сеням бежит,
По сеням бежит,
И дрожа дрожит,
Дочка к матери
Повалилася,
Повалилася
Во резвы ноги:
«Государыня
Моя матушка!
Не спознала тебя,
Моя родная!
Ты бери ключи,
Ключи золоты,
Отпирай ларцы,
Ларцы кованы,
Ты бери казны,
Сколько надобно,
Ты ступай-ка, мать,
Во конюшенку,
Ты бери коня
Что ни лучшего,
Ты беги, беги, мать,
На святую Русь!» —
«Не поеду я
На святую Русь,
Я с тобой, дитя,
Не расстануся».
Якушкин, стр. 79–82.

Солдатские песни 

74. «Вдоль по Питерской, Московской по дороженьке...»

Вдоль по Питерской, Московской по дороженьке
Шли-прошли солдаты молодые,
А за ими-то идут мамоньки родные.
«Сколь вам, мамоньки, ни гнаться — расставаться!
Всю Россеюшку за нами и не пройдешь,
Сыру землю всю слезами не намочишь!
Не смочить сыру землю слезами, —
Буде смочит, не смочит частый дождик!»
Наполнялось сине морюшко слезами и ручьями…
Из моречка два стречка вылетают,
Из-под камешку погода подувает,
Не ясен сокол по воздуху летает,
Молодой некрут с квартиры съезжает,
Не отец его, не мати провожают,
Провожают-уважают добры люди,
Добры люди — все соседи,
Соседушки-молодушки, красны девки.
«Календарь Вятской губернии на 1894 г.», стр. 381.

75. «Не кукушечка во сыром бору куковала...»

Не кукушечка во сыром бору куковала,
Не соловушко в зеленом саду громко свищет, —
Добрый молодец, во неволюшке сидя, плачет,
Обливается добрый молодец горючими слезами:
«Как берут меня, доброго молодца, во неволю,
Уж как вяжут мне, доброму молодцу, белы руки,
Что куют, куют добру молодцу скоры ноги.
Что везут, везут добра молодца, везут в город,
Отдают меня, добра молодца, в царску службу,
Что во ту ль, во ту службу царскую, во солдаты.
Уж никто по мне, добром молодце, не потужит,
Только тужит лишь одна матушка, мать родная,
Молода жена добра молодца проклинает,
Красны девушки про молодчика вспоминают,
Род и племя все меня, молодца, провожают:
„Послужи-ка ты, добрый молодец, верой, правдой,
Положи за нас свою буйную ты головку“».
Кашин, ч. I, стр. 31.

76. «Как у ласточки, у касаточки...»

Как у ласточки, у касаточки,
На лету крылья примахалися,
Как у душечки красной девицы
На ходу ноги подломилися;
У дородного доброго молодца
В три ряда кудри завивалися,
Во четвертый ряд по плечам лежат,
Ой, во пятый ряд с плеч валилися.
Ой, почуяли черны кудри
Что невзгодушку великую,
Что служить службу государеву.
Повели тут добра молодца
В канцелярью государеву,
Записали добра молодца
Во драгуны государевы.
Ой, не жаль-то мне черных кудрей,
Только жаль мне своей стороны,
На сторонушке три зазнобушки;
Ой, как первая зазнобушка —
Расставался я с отцом, с матерью,
С отцом, с матерью, с сиротами ребятками,
С молодой женой, с моими малыми детками.
Чулков, ч. I, стр. 188–189, № 147.

77. «Не ясен сокол пролетывал...»

Не ясен сокол пролетывал, —
Добрый молодец проезживал,
Он солдатчину проведывал.
У мужика было богатого
Два сына были любезные,
А третий-то сын постылый был.
Уж меньшой-то сын расплакался,
Отцу с матерью разжалился:
«Гей, родимый ты мой батюшка!
Гей, родная моя матушка!
Али я вам не поилец был?
Али я вам не кормилец был?» —
«Сыновья мои любезные!
Вы пойдите во зеленый сад!
Уж вы срежьте все по жеребью:
Большому брату — калиновый,
А среднему — малиновый,
А меньшому — жиломустовый;
Вы подите на Дунай-реку,
Киньте жеребьи в быстру реку:
Уж и чей жерёб на дно пойдет,
Тому сыну во солдатушки идти».
Больши братья перьво кинули:
Уж больших-то братьев жеребьи —
Поверх воды они плавают;
А меньшого-то брата жеребий,
А меньшого-то, как ключ, ко дну.
Уж меньшой-то брат расплакался,
Отцу, матери разжалился:
«Гей, родимый ты мой батюшка!
Гей, ты моя родна матушка!
Али я вам не поилец был?
Али я вам не кормилец был?
Благослови ты меня, батюшка,
На чужу дальню сторонушку!
Не покинь ты, родной батюшка,
Не покинь ты, родна матушка,
Вы мою ли молоду жену
Да со малыми со детками!»
Киреевский, 1929, стр. 340, № 2956, Московская губ.

78. «Торил Ванюшка дорожку...»

Торил Ванюшка дорожку
Через зелен сад на горку,
К Анастасьину окошку.
Настасья дома не бывала, —
Настасья по саду гуляла,
Хмелю зрелого щипала,
Пиво пьяное варила.
Гостей Настя созывала,
Всех на лавочки сажала,
Сама села на скамейке
Супротив свово дружка Ванюши.
Стакан пива наливала,
На подносе становила,
Она Ванюше подносила:
«Выпей, выкушай, Ванюша,
Ваня, миленький дружок!» —
«Я не пью, не пью, Настасья!
На меня вышло несчастье:
Государю во солдатство».
Хочут Ванюшку поймать,
Резвы ноженьки сковать.
Белы рученьки связали,
В новы сани посадили
И помчали во Камчатку,
Из Камчатки ко приему,
От приема во станочек.
Как забрили Ване русы кудри,
От станочка — ко присяге,
От присяги — на квартиру,
На квартире Ване дали
Две книги строевые:
Одну книгу строевую,
Другу книгу полковую.
Киреевский, 1929, стр. 306, № 2840.

79. «Как отдал меня батюшка замуж...»

Как отдал меня батюшка замуж,
Он далече, далече, в иной город,
Что в иной город замуж за солдата.
Ах, и горькая солдатская женитьба!
Он ни ноченьки дома не ночует,
Хоть ночует, да всю ночку протоскует,
Во косящато окошечко просмотрит,
Что не идут ли, не едут ли солдаты,
Вот и старые солдаты едут, скачут,
Молодые новобранцы слезно плачут,
А их старые солдаты унимают:
«Вы не плачьте, не тужите, новобранцы!» —
«Ах, и как же нам, солдатушкам, не плакать?
Наши новые домы запустели,
Молодые наши жены завдовели,
Наши малые дети осиротели!»
Киреевский, 1929, стр. 254, № 2631.

80. «Заря моя, зорюшка!..»

Заря моя, зорюшка!
Что ты рано узошла?
Калина с малиною
Рано, рано расцвела.
На ту пору матушка,
Мати сына родила,
Мати сына родила,
Не собравшись с разумом,
Во солдаты отдала!
Не чаяла матушка
Своего сына избыть, —
Сбыла, сбыла матушка
За единый за часок!
Поехал мой батюшка
Во новенький городок,
Купил, купил батюшка
Легкое суденышко,
Пустил, пустил батюшка
На сине море гулять.
Увидала матушка
С высокого терема,
Возгаркнула матушка
Громким голосом своим:
«Дитя ль мое, дитятко,
Воротися, милое!» —
«Сударыня матушка,
Теперь воля не моя!
Против воды, матушка,
Суденышко не плывет,
Против ветру буйного
Белый парус не стоит!»
Киреевский, 1929, стр. 135, № 2136, Орловская губ.

81. «Был один-то, один у отца, у матери...»

Был один-то, один у отца, у матери,
Все один-единый сын.
Как его-то берут, разудалого,
Берут в службу царскую,
По указу его, разудалого,
Берут государеву.
Как со вечера добру молодцу,
Ему приказ отдан был;
С полуночи-то, душа добрый молодец,
Он собираться стал;
На белой-то заре, душа добрый молодец,
А он стал коня седлать;
На восходе-то солнца красного
Стал он со двора съезжать.
Провожает его, разудалого,
Его молода жена,
Провожают его, разудалого,
Его все — отец и мать;
Провожают еще его, разудалого,
Его весь и род и племень.
Позади идет его горюшенька —
Его молода жена.
Молодец-то жену уговаривал:
«Воротися, жена, воротися, душа,
Воротися, лебедь белая!
Впереди-то у нас все огни горят,
Огни горят неугасные». —
«Уж ты, миленький, сердечный друг,
Не уговаривай меня, не обманывай!
Это горит-то и пылает
У тебя, молодца, ретиво сердце». —
«Воротися, жена, воротися, душа,
Воротися, лебедь белая!
Позади-то у нас вода полая». —
«Уж ты, миленький, сердечный друг,
Не удерживай меня, не обманывай!
Это из твоих очей молодецкиих
Слезы катятся, как река, льются!»
И. И. Железнов, «Уральцы», т. III, СПБ. 1888, стр. 124.

82. «Не белы снеги во чистом поле...»

Не белы снеги во чистом поле,
Снеги забелелись,
Забелелись моего дружка
Каменны палаты.
У палатушек стоят два шатра,
Шатры шелковые.
Что во тех шатрах стоят два стола,
Столы дубовые.
У столов стоят там два стулика,
Стулья кленовые.
Что сидят на них два молодчика,
Двое молодые.
На столах стоят две чернилицы,
Обе золотые.
У молодчиков по перу в руках,
Перья лебедины.
Добры молодцы пишут грамотки
По белой бумаге.
Против них стоит красна девица,
Сама горько плачет.
«Ты не плачь, не плачь, красна девица!
Не плачь, не печалься.
Что не быть, не быть твоему дружку,
Не быть во солдатах,
А что быть-то, быть твоему дружку
Во донских казаках».
Кашин, ч. I, стр. 83–84.

83. «Как под яром, под ярочком...»

Как под яром, под ярочком,
Под крутыим бережочком
Тут стояло три садочка.
Как во первом во садочке
Кукушечка вскуковала,
Во другиим во садочке
Соловейка щебетала,
Как во третьем во садочке
Путь-дорожка пролегала.
Как по этой по дорожке
Мать сыночка провожала,
Сына в разуме пытала:
«Ты скажи, скажи, сыночек,
Скажи, ясный соколочек:
Кого тебе из трех жалко?»
«Жалко женку по закону,
А тещеньку по привету,
Еще мамыньку родиму:
Милей в белом свете нету!
Как она меня носила,
У бога милости просила;
Как она меня рождала,
Себе смерти обжидала:
Как она меня растила,
На службицу проводила».
Чернышев, стр. 98–99. Нижегородская губ.

84. «Долиною широкою Варшавскою...»

Долиною широкою
        Варшавскою
Приехал казак ко бережку
        Ко крутому,
Привязал коня ко кусточку
        Ко ракитовому,
Присек он огня
        Острой сабелькой,
Свои раны он
        Стал развязывать,
Своему доброму коню
        Стал наказывать:
«Ты беги, мой конь,
        Вдоль по бережку,
Вдоль по бережку
        По крутому,
Прибеги ты, мой конь,
        Ко воротечкам,
Ты заржи, мой конь,
        Громким голосом,
Услыхал бы мой
        Родный батюшка,
Сказал бы он моей
        Родной матушке;
Сходила бы она
        На сине море,
Достала бы она
        Со дна морской песок,
Посеяла бы в зеленом саду
        На кирпичике;
И когда тот морской
        Песок взойдет,
Тогда родный ее сын
        Домой воротится».
Васнецов, стр. 45–46, № 10.

85. «Как у Ванюшки голова болит...»

Как у Ванюшки голова болит..
Голова болит, худо можется;
У сердечушки платком связана,
Не простым платком, градетуровым
Звали Ванюшку за реку гулять,
За реку гулять — на ту сторону,
Возле крепости каменной Москвы.
Как тут шли-прошли три полка солдат,
Три полка солдат гренадерские,
Гренадерские все армейские, —
Наперед идут все охотники,
После них идут все невольнички.
Как возговорят те невольнички,
Свою сторону вспоминаючи:
«Сторона ль наша, ты, сторонушка,
Сторона ль наша, ты, родимая!
Не дала ты нам нагулятися,
С отцом, с матерью повидатися,
С молодой женой, с детьми малыми,
С родом-племенем распрощатися!»
Кашин, ч. I, стр. 123.

86. «Породила да меня матушка...»

Породила да меня матушка,
Породила да государыня,
В зеленом-то саду гуляючи,
Что под грушею под зеленою,
Что под яблонью под кудрявою,
Что на травушке на муравушке,
На цветочках на лазоревых.
Пеленала да меня матушка
Во пеленочки во камчатные,
Во свивальники во шелковые.
Берегла-то меня матушка
Что от ветра и от вихоря;
Что пустила меня матушка
На чужу дальну сторонушку.
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона ль ты моя незнакомая!
Что не сам-то я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез, —
Занесла меня кручинушка,
Что кручинушка великая —
Служба грозная государева,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.
Киреевский, 1929, стр. 297, № 2806.

87. «Ах, талан ли мой, талан такой...»

Ах, талан ли мой, талан такой,
Или участь моя горькая,
Иль звезда моя злосчастная!
Высоко звезда восходила,
Выше светлого месяца,
Что затмила красно солнышко.
Как далече во чистом поле
Что стоял тута высок терем,
Что в том ли то во тереме
Под косящатым окошечком,
За стеклянною оконницей,
Что сидела тут боярыня;
Перед ней стоит ей родный сын,
Говорит ли она плачучи:
«Ты дитя ли мое милое,
Ты дитя мое разумное!
С чего, дитятко, состарился?
Не жена ли тебя, дитятко,
Не жена ль тебя состарила
Или малы твои детушки?» —
«Государыня ты матушка!
Не жена меня состарила,
Что не малые ли детушки,
А состарила меня, матушка,
Что чужа дальня сторонушка,
Грозна служба государева,
Что частые дальние походы все».
Киреевский, 1929, стр. 260, № 2655.

88. «Шел детинушка дорогою...»

Шел детинушка дорогою,
Шел удалый молодец широкою.
Пристигала молодца темная ночь,
Темная ночь, осенняя.
И где-то молодцу ночевать будет?
Ночевать молодцу в темном лесу,
В сыром бору под сосною,
Под сосною под зеленою.
Буйные-то ветры разбушилися;
Зеленая-то сосна расшаталася,
Расшаталася, расшумелася.
Не сосна шумит, то молодца журит:
«Ты зачем же, молодец, под меня зашел»?
Как возговорит добрый молодец:
«Не бушуйте, ветры буйные,
Не шатайся ты, не шуми, зелена сосна,
Не жури меня, доброго молодца!
Я не сам, молодец, под тебя зашел,
Занесла меня неволюшка,
Неволюшка, невзгодушка,
Государева солдатчинка!
Припаду я, молодец, ко сырой земле:
Не стонет ли мать сыра земля,
Не плачет ли отец с матерью,
Не горюет ли молода жена,
Молода жена с малыми детушками?»
«Новгородские губернские ведомости», 1876, № 37.

89. «Уж вы, ночи мои, ночи темные!..»

Уж вы, ночи мои, ночи темные!
Вечера ли мои, вечера осенние!
Я все ночи, все ночи просиживал,
Я все думы, все думы придумывал —
Как одна ли дума-думушка с ума нейдет,
Она с ума нейдет, со велика разума:
Если б были у меня, у молодца, крылышки,
А еще-то б были да сизые перышки,
Полетел бы я на свою сторонушку,
Поглядел бы я на свое подворьице,
А еще бы я на родного батюшку,
А еще бы я на родную матушку,
А еще бы я на свою молоду жену,
На свою молоду жену да на малых детушек.
Киреевский, 1929, стр. 106, № 2019, Орловская губ.

90. «В чистом поле стояло тут дерево...»

В чистом поле стояло тут дерево,
Березонька бела;
На том ли на дереве сидит птица пава.
Кричит пава: «Запропала солдатская слава!»
Летели гуси со святой Руси, —
«А знать, нам, солдатушки, не бывать на Руси,
На Руси не бывать, отцов не видать,
Матерей не знать». —
«Солдатушки, ребятушки, а где ваши домы?», —
«Наши домы — круты горы, широки раздолья,
То наши подворья». —
«Солдатушки, ребятушки, а где ваши жены?» —
«Наши жены — ружья заряжёны, штыки присажены». —
«Солдатушки, ребятушки, а где ваши дети?» —
«Наши дети полужёны, в сумы положены,
В поход припасёны». —
«Солдатушки, ребятушки, а где ваши тетки?» —
«Наши тетки — шапки теплы на буйной головке». —
«Солдатушки, ребятушки, а где ваши кони?» —
«Наши кони — резвы ноги, завсегда в походе,
В казенной работе.
Мы под Киев подходили, на горку всходили,
Мы на горочку всходили, во фрунт становились».
Киреевский, 1929, стр. 193, № 2402, Симбирская губ.

91. «Горька-то в поле травонька, полынь горькая...»

Горька-то в поле травонька, полынь горькая,
Еще-то горчее того служба царская;
Что день-то, ни ночь нам, солдатушкам, угомону нет:
Темна ноченька приходит — на карауле быть,
Бел денечек наступает — во строю стоять.
Пристоялись наши ноженьки на сырой земле,
Пригляделися наши глазыньки на Дунай-реку,
Придержалися наши рученьки к строеву ружью.
Не ясён сокол, вольна пташечка, по горам летит,
Как наш-от ли православный царь по полкам гулял;
Он глядел, смотрел, православный царь, своей силушки:
«Ах, знать-то, моя силушка притомленная,
По коленушки моя силушка во крови стоит!
Ах, чем тебя, силушка, будет жаловать?
Или селами, деревнями, или золотой казной?» —
«Не надо нам, православный царь, злата-серебра:
Пусти нас, православный царь, на свою сторону,
На свою сторону — к отцу, к матери, на святую Русь!»
Киреевский, 1929, стр. 269, № 2692.

92. «Что победные головушки солдатские...»

Что победные головушки солдатские,
Они на бой и на приступ — люди первые,
А к жалованью — люди последние…
Как со вечера солдатам поход сказан был,
Со полуночи солдаты ружья чистили,
Ко белу свету солдаты на приступ пошли.
Что не грозная туча подымалася,
Что не черные облака сходилися,
Что подымался выше облак черный дым,
Загремела тут стрельба ружейная;
Что не камушки с крутых гор покатилися,
Покатились с плеч головушки солдатские;
Что не алое сукно в поле заалелося,
Заалелася тут кровь солдатская;
Что не белые лебедушки воскликнули,
Так воскликнут молоды жены солдатские.
Соболевский, т. VI, стр. 116, № 145.

93. «Сторона ль ты моя, сторонушка...»

Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона моя незнакомая,
Что не сам я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез,
Не буйны ветры завеяли,
Не быстры реки залелеяли.
Занесла меня, доброго молодца,
Что неволюшка солдатская,
Грозна служба государева.
На чужой дальней сторонушке
Ни отца нету, ни матушки,
Ни брата, ни родной сестры,
Ни младой жены, ни малых детушек.
Как на чужой дальней сторонушке
Что ложился я, добрый молодец,
На голых досках без постелюшки,
Умывался я, добрый молодец,
Что своими горючьми слезьми,
Утирался я, добрый молодец,
Я своею полой правою.
Чулков, ч. III, стр. 687–688, № 167.

94. «Ты долина ли моя, долинушка, раздолье широкое!..»

Ты долина ли моя, долинушка, раздолье широкое!
Ничего-то на тебе, долинушка, да не уродилось:
Нет ни травушки, ни муравушки, ни алых цветочков;
Уродился на тебе, долинушке, один ракитовый кустик.
Возле кустика возле ракитова дороженька пролегала,
Как никто-то по этой дороженьке не ходил, не ездил,
Только шли-прошли по этой дороженьке горьки солдаты;
Они, шедши, эти солдатушки, шедши, приустали.
Приустамши, эти солдатушки сели, отдохнули,
Отдохнумши, эти солдатушки в поход подымались.
Во сыром-то бору на сосенке кукушечка куковала.
Не кукуй ты, не кукуй, горькая кукушечка, во сыром во борочке,
Не давай ты, не давай тоски-назолушки молодым горьким солдатам!
Уж и так-то нам, солдатушкам, служить очень тошно:
Что загнал-то нас, загнал православный царь во иные земли,
Поморил-то нас православный царь голодною смертью;
Он не день-то нас морил, не неделюшку — ровно три годочка.
Нет ни весточки, нет ни грамотки с родимой сторонки.
Пришла весточка, пришла грамотка, и та не весёла:
Что родимого мово батюшки давно вживе нету,
Что родимая моя матушка давно овдовела,
Молодая-то жена-хозяюшка, слышно, замуж вышла,
Малы детушки мои, батюшки, давно сиротеют.
Киреевский, 1929, стр. 345, № 2975.

95. «Уж ты зимушка, зима...»

Уж ты зимушка, зима,
Холодна, зима, была!
Холодна зима проходит,
Лето красно настает,
Лето красно настает —
У солдата сердце мрет,
У солдата сердце мрет —
Лето дома не живет.
Лето в лагерях стоять,
Поутру рано вставать,
Поутру рано вставать —
Лицо бело умывать,
Лицо бело умывать —
Мундир черный надевать,
Мундир черный надевать —
На ученье выезжать.
Нам ученье не мученье,
Между прочим тяжело,
Между прочим тяжело —
Что не знаем ничего!
Лопатин и Прокунин, ч. I, стр. 260, № 103.

96. «Далече ты, раздольице, в чистом поле!»

Далече ты, раздольице, в чистом поле!
Тут шли-прошли невольнички молодые,
Размолоденьки невольнички — всё солдаты,
Из своего полку все бежали.
Ничего-то им на дикой степи не видати,
Завидели на дикой степи камыш-травку,
Тихохонько к камыш-травке подходили,
Жалобнехонько у камыш-травы ночевать просились:
«Ты пусти, пусти, камыш-трава, ночевати,
Укрой ты нас, камыш-травонька, от темныя ночи, —
Холщовые портяночки просушити,
Сафьянные сапоженьки пускай так провянут».
С вечера камыш-травонька затихала,
И невольничков размолоденьких ночевать пустила.
Ко полуночи камыш-травонька зашумела,
Невольничков, добрых молодцев, пробуждала:
«Вставайте вы, невольнички молодые,
За вами ведь гонятся три погони:
Первая погонюшка — всё гусары,
Другая-то погонюшка — всё казаки,
А третья-то погонюшка — из вашего полку всё солдаты!»
Невольничков молоденьких поймали,
Из солдатских из ружей расстреляли.
Киреевский, 1929, стр. 270–271, № 2697.

97. «Что вились-то мои русы кудри, вились-завивались...»

Что вились-то мои русы кудри, вились-завивались…
Как заслушали мои русы кудри на себя невзгодье,
Что большое ли невзгодье, великое безвременье:
Что уж быть-то мне, доброму молодцу, во солдатах,
Что стоять-то мне, доброму молодцу, в карауле.
Вот стоял я, добрый молодец, в карауле;
Пристоялись у доброго молодца мои скоры ноги.
Как задумал я, добрый молодец, задумал бежати;
Что бежал я, добрый молодец, не путем-дорогой,
А бежал я, добрый молодец, темными лесами.
Во темных лесах, добрый молодец, весь я ободрался;
Под дождем я, добрый молодец, весь я обмочился;
Прибежал я, добрый молодец, к своему подворью,
Прибежавши, добрый молодец, под окном я постучался:
«Ты пусти, пусти, сударь-батюшка, пусти обогреться!
Ты пусти, пусти, моя матушка, пусти обсушиться!»
«Я б пустила тебя, мое дитятко, — боюсь государя;
Ты поди, поди, мое дитятко, во чистое поле:
Что буйным ветром тебя, дитятко, там обсушит,
Красным солнышком, мое дитятко, тебя обогреет!»
Что пошел-то я, добрый молодец, пошел, сам заплакал:
«Уж возьмитесь, загоритесь вы, батюшкины хоромы!
Уж ты сгинь-пропади, матушкино подворье!»
Т. Филиппов, «Сорок народных песен», М. 1882, стр. 25, № 10.

98. «Не травушка, не ковылушка в поле шатается...»

Не травушка, не ковылушка в поле шатается,
Как шатался, волочился удал добрый молодец
В одной тоненькой полотняненькой рубашечке,
Что в той ли кармазиновой черкесочке.
У черкесочки рукавчики назад закинуты,
Камчаты полочки назад застегнуты,
Басурманскою ли кровью они забрызганы.
Он идет, добрый молодец, сам шатается
Да горючей слезой обливается,
Тугим луком своим сам опирается;
Позолотушка с его золота лука долой летит.
Как никто-то с добрым молодцем не встречается,
Повстречалася с ним родна матушка:
«Уж ты, чадо мое, чадо милое мое!
Ты зачем же, мое чадо, так напиваешься,
До сырой до земли ты все преклоняешься,
За травушку, за ковылушку все хватаешься?» —
«Я не сам-то, добрый молодец, напивался,
Напоил меня турецкий царь тремя пойлами,
Что тремя-то пойлами, тремя разными:
Как и первое его пойло — сабля острая,
Другое его пойло — копье меткое,
Третье его пойло — пулька свинчатая».
Панкратов, стр. 67.

99. «Воспоил, воскормил отец сына...»

Воспоил, воскормил отец сына;
Воспоя, воскормя, невзлюбил сына,
Невзлюбя сына, со двора сослал:
«Ты поди, мой сын, со двора долой!
Ты спознай-ка, сын, чужую сторону,
Чужу сторону, незнакомую!»
Как у молодца, у него три сестры,
Три сестры, три родные;
Как большая сестра коня вывела,
Как середня седло вынесла,
Как меньшая сестра плетку подала;
Она, подавши плетку, все заплакала,
Во слезах братцу слово молвила:
«Ты когда ж, братец, к нам назад будешь?» —
«Уж вы, сестры мои, вы, родимые!
Вы подите-тка на сине море,
Вы возьмите-тка песку желтого,
Вы посейте-ка в саду батюшки;
Да когда песок взойдет-вырастет,
Я тогда ж, сестры, к вам назад буду».
Как прошло братцу ровно девять лет;
На десятый год сестры искать пошли:
Как большая сестра — в море щукою,
Как середняя сестра — в поле соколом,
Как меньшая сестра — в небо звёздою.
Как большая сестра про братца не слышала,
Как середняя сестра про братца слышала,
Как меньшая сестра братца видела:
Что лежит убит добрый молодец
На дикой степи на Саратовской.
Его добрый конь в головах стоит,
Он копытом об сыру землю бьет:
«Ты устань, проснись, добрый молодец!
Тебя сестры все искать пошли!»
Не сыскавши брата, все летать стали.
По степям, степям по Саратовским;
Налетали на своего братца на родимого:
«Ты устань, проснись, добрый молодец!»
Как и добрый молодец не просыпается;
Тут девушки слезно плакали,
Похоронили они своего братца родимого,
Похоронивши, они слезно плакали,
Они ковыль-травами прикрывали,
Они горюч камень прикладали,
Приложивши камень, полетели на свою сторонушку.
Киреевский, 1929, стр. 41, № 1775, Калужская губ.

100. «Из-за леса, леса темного, из-за гор ли, гор высокиих...»

Из-за леса, леса темного,
Из-за гор ли, гор высокиих
Тут бежит-спешит молодой солдат,
Молодой солдат, строевой сержант.
На головушке он указ несет,
Во правой руке — челобитьице.
У ключа, ключа у гремячего,
У колодезя у студеного
Добрый молодец коня поил,
Красна девица воду черпала,
Воду черпала, речь говорила:
«Ох ты, душечка, молодой солдат!
Молодой солдат, строевой сержант!
Ты возьми, возьми за себя меня». —
«Ох ты, глупая красна девица,
Неразумная дочь отецкая!
Мне нельзя тебя за себя взяти,
Мы вечор поздно со бою пришли,
Уж мы билися, рубилися,
Трое суточки не пиваючи,
Не пиваючи, не едаючи,
Со добрых коней не слезаючи.
Наши ноженьки подогнулися,
Белы рученьки опустилися,
Сабли вострые притупилися!»
Киреевский, 1929, стр. 277, № 2717.

101. «Как у ключика было у текучего...»

Как у ключика было у текучего,
У колодца-то было у студеного,
Молодой казак-душечка спочив имел,
Он спочив имел — он коня кормил,
Он кормил-то, поил, все выглаживал:
«Уж ты, конь ли мой, конечек вороненький,
Что не ешь-то ты, мой конь, шелковой травы?
Не пьешь ты, мой конь, ключевой воды
И не ешь-то, не пьешь, невесел стоишь?
Ты повесил, мой конь, свою буйну головушку.
Иль ты чуешь, мой конь, над собой невзгодушку,
Ты невзгодушку чуешь, несчастье великое?
Тяжела ли тебе моя сбруя ратная?
Иль я-то на тебе, хозяин, тяжело сижу?» —
«Ты, хозяин ты мой, ты, хозяинушко,
Не тяжела мне твоя сбруя ратная,
Да сам-то ты, хозяин, не тяжело сидишь,
Как тебе-то, хозяину, быть убитому,
Как а мне-то, твоему конечку, быть подстреленному».
Мякутин, ч. II, стр. 58.

102. «Ах, пал туман на сине море...»

Ах, пал туман на сине море,
Вселилася кручина в ретиво сердце,
Не схаживать туману со синя моря,
Злодейке кручине с ретива сердца!
Что далече, далече во чистом поле
Стояла тут дубровушка зеленая,
Среди ее стоял золотой курган,
На кургане раскладен был огничек,
Возле огничка постланвойлочек,
На войлочке лежит ли добрый молодец,
Припекает свои ранушки боевые,
Боевые ранушки кровавые.
Что издалека, далёка, из чиста поля
Приходят к нему братцы-товарищи,
Зовут ли доброго молодца на святую Русь.
Ответ держит добрый молодец:
«Подите, братцы, на святую Русь,
Приходит мне смертонька скорая,
Отцу-матери скажите челобитьице,
Роду-племени скажите по поклону всем,
Молодой жене скажите свою волюшку
На все ли на четыре на сторонушки,
Малым детушкам скажите благословеньице.
Ах, не жаль-то мне роду-племени,
Не жаль-то мне молодой жены,
Мне жаль-то малых детушек,
Осталися детушки малешеньки.
Малешеньки детушки, глупешеньки,
Натерпятся голоду и холоду».
Чулков, ч. II, стр. 427–428, № 138.

103. «Ах ты, поле мое, поле чистое...»

Ах ты, поле мое, поле чистое,
Ты, раздолье мое широкое!
Ах, ты всем, поле, изукрашено —
И ты травушкой и муравушкой,
Ты цветочками-василечками,
Ты одним, поле, обесчещено:
Посреди тебя, поля чистого,
Вырастал тут част ракитов куст;
Что на кусточке на ракитовом
Как сидит тут млад сизой орел.
Во когтях держит черна ворона,
Он точит кровью на сыру землю.
Как под кустиком под ракитовым
Что лежит убит добрый молодец,
Избит, изранен и исколот весь.
Что не ласточки, не касаточки
Круг тепла гнезда увиваются —
Увивается тут родная матушка,
Она плачет — как река льется,
А родна сестра плачет — как ручей течет,
Молода жена плачет — что роса падет,
Красно солнышко взойдет — росу высушит.
Чернышев, стр. 64–65. Запись 1767 года.

104. «За Уралом за рекой, там казак гулял...»

За Уралом за рекой,
Там казак гулял,
Не один казак гулял —
Со товарищем.
        Как товарищ-то его —
        Развороный добрый конь,
        Оборонушка его —
        Шашечка вострая.
Казак шашечкой махал,
Огонечек высекал,
Ковыль-травоньку рвал,
На огонечек ее клал.
        Свои раны казак
        Перевязывал.
        Перевязывал,
        Да и рассказывал:
«Уж вы, раны ли мои,
Вы, тяжелые,
Тяжелые раны
Ко сердцу пришли».
        Перед смертью казак
        Стал наказывать:
        «Уж ты, конь ли, мой конь,
        Развороный добрый конь!
Обломи-ка ты, конь,
Свой дубовый прикол!
Оборви-ка ты, конь,
Свой чумбур шелковой!
        И беги-ка ты, конь,
        По дороженьке вдоль,
        По дороженьке вдоль —
        К отцу-матери родной!»
Отворяет ворота
Родимый тятенька,
Встречает коня
Родимая маменька,
        Стала спрашивать коня
        Молодая жена:
        «Уж ты, конь ли, мой конь,
        Где хозяин твой?» –
«Хозяин-то мой
За Уралом за рекой.
За Уралом за рекой
Он женился на другой;
        Что жена-то его —
        Шашка вострая,
        А женила его
        Свинцова пуля,
Обвенчала его
Кровь горячая,
Принимала его
Мать сыра земля».
Мякутин, ч. II, стр. 64–65.

105. «Наша пыльная дороженька...»

Наша пыльная дороженька,
Запылена она пылию,
Эх, запылена она пылию…
По той пыльной по дороженьке
Много ходу по ней, езду.
Эх, много ходу по ней, езду…
По той по пыльной по дороженьке
Да шла молодка молодая.
Эх, шла молодка молодая…
Она горькая молодка,
Сама слезно она плакала.
Эх, сама слезно она плакала…
«Как же мне, горькой молодушке,
Как же мне слезно не плакати?
Эх, как же мне слезно не плакати…
Моего дружка любезного
В прием принимают…
Эх, в прием принимают…
С моего дружка любезного
Русы кудельки сымают».
Записано А. Бедновой в Калужской области в 1956 году.

106. «Ах, уж вы, горы, вы, да горы...»

Ах, уж вы, горы, вы, да горы,
Горы Воробье… Воробьевские горы,
        Воробьевские,
Воробьевские горы
Горы подмоско… подмосковские горы,
        Подмосковские,
Да ничего же вы, горы,
Горы, не споро… не спородили,
        Не спородили.
Вы-то ни тра… ни травоньки,
Горы, ни муравоньки,
        Ни муравоньки.
Спородили-то вы, горы.
Сер-горю… сер-горючий камешок,
        Сер-горючий.
Из-под этого камня
Бежит речка бы… речка быстрая бежит,
        Речка быстрая.
Речка быстрая бежит,
Бежит камени… каменистая бежит,
        Каменистая.
Как по край этой речки
Стоит куст раки… куст ракитовый стоит,
        Част ракитов куст.
Как на этом на кусте
Сиз орел сидит, млад сизой орел сидит,
        Млад сизой орел.
Во когтях-то держит,
Держит черна во… черна ворона держит,
        Черна ворона.
Он не мучит, он не бьет-то его,
Не бьет, все выспра… все выспрашивает,
        Выспрашивает:
«Уж ты где же, ворон, был,
Ты где был споле… уж ты где сполетывал,
        Где сполетывал?» —
«Уж я был-то, спобывал
Во тех во тихих, во тихих во степях,
        Во тихих степях,
Во тихих ли степях,
Степях во Сара… во Саратовских степях,
        Во Саратовских,
Во Саратовских-то степях,
Степях, на черных, на черных на грязях,
        На черных грязях.
Уж я видел-сповидал,
Уж я видел ди… видел диво дивное,
        Диво дивное,
Уж я видел-сповидал,
Уж я видел чу… да я чудо чудное,
        Чудо чудное:
На черных-то на грязях
Лежит тело ме… тело мертвое лежит,
        Тело мертвое.
Что никто-то к телу,
Никто не присту… никто не приступится,
        Не приступится.
Приступились, пришаталися
Только три куку… три кукушечки,
        Три кукушечки.
Первая кукушечка,
Его родна ма… родна маменька,
        Родна маменька.
Во вторых-то кукушечка
Его родна се… родна сестрица,
        Родна сестрица.
Да как и третья кукушечка —
Его молода, молода его жена,
        Молода жена.
Родна маменька садилась
Ему на буйну, на буйну на главу,
        На буйну на главу.
Родна сестрица садилась
Что на ретиво, на ретиво его сердцо,
        На ретивое.
Молода жена садилась
На его резвы, на резвы ноги,
        На резвы ножки.
Родна маменька-то ли плачет,
Плачет, как река, как река течет,
        Как река течет.
Родна сестрица-то плачет,
Плачет, как ручьи, как лесны ручьи шумят,
        Как ручьи шумят,
Молода женка-то плачет,
Плачет, как роса, как роса падет.
        Как роса падет.
Родна маменька-то плачет,
Все ли до гробо… до гробовой до доски,
        До гробовой до доски.
Сестрица ли плачет
Все ли до заму… до замужья до своего,
        До замужьица.
Женка-то ли плачет
Все ли до мило… до милого до дружка!»
Истомин и Ляпунов, стр. 254–256, № 47, Вологодская губ.

107. «Вы, солдатики-уланы...»

Вы, солдатики-уланы,
У вас лошади буланы!
Уж и где же вы, уланы,
Где вы были-побывали?
«Под Можайском воевали,
Мы Москвою проезжали,
Камен мостик переезжали,
Во слободку заезжали,
У вдовушки становились,
Просилися ночевати:
„Ты, вдова, вдова Аксинья!
Укрой, вдова, темной ночи,
Пусти, вдова, ночевати,
Ночевати, простояти!
Нас немножко, немаленько,
Полтораста нас на конях,
Полтораста пешеходов“.
А вдовушка не пущала,
Вороточки запирала,
Солдатушкам отвечала:
„У меня дворик маленек.
А горенка невеличка!
А детушек четверичко!
И горенка не топлена,
И щи с кашей не варены“.
А мы силой ворвалися,
Во горенку вобралися,
Расселися все порядком:
Пешеходы все по лавкам,
А конница по скамейкам,
А большой гость впереди сел,
Впереди сел под окошком,
А вдова стоит у печки,
Поджав свои белы ручки
Ко ретивому сердечку.
Стоит она, слезно плачет,
А большой гость унимает:
„Не плачь, вдова молодая,
Ты давно ль, вдова, вдовеешь?
Давно ль, горька, сиротеешь?“
„Я, живучи в горе, забыла“. —
„Уж и много ль, вдова, деток?“ —
„У меня деток четверичко:
Три сыночка, одна дочка“. —
„Уж и много ль, вдова, хлеба?“ —
„У меня хлеба осьмина“. —
„Уж и много ль, вдова, денег?“ —
„У меня денег полтина“. —
„Подойди, вдова, поближе,
Поклонися мне пониже.
Ты скинь, вдова, с меня кивер,
Во кивере есть платочек.
Во платочке узелочек,
В узелочке перстенечек,
Не твово ли обрученья?“
Как вдовушка догадалась,
И на шеюшку бросалась,
Горючими слезами заливалась,
Во новы сени выходила,
Малых детушек будила:
„Вы вставайте, мои детки,
Вы вставайте, мои малы!
Не светел-то месяц светит,
Не красное солнце греет –
Пришел батюшка родимый!“
А большой гость отвечает:
„Не буди ты малых деточек,
Я пришел к вам на часочек.
Не год мне тут годовати,
Одну ночку простояти,
С белой зарей выступати!“»
Мордовцева и Костомаров, стр. 71–72, № 23.

108. «Как на матушке на Неве-реке...»

Как на матушке на Неве-реке,
На Васильевском славном острове,
Как на пристани корабельныя
Молодой матрос корабли снастил
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белыих, полотняныих.
Что из высока нова терема
Из косящатого окошечка,
Из хрустальный из оконечки
Усмотрела тут красна девица,
Красна девица, дочь отецкая,
Усмотревши, вышла на берег,
На Неву-реку воды черпати,
Почерпнув, ведры поставила,
Что поставивши, слово молвила.
«Ах ты, душечка, молодой матрос!
Ты зачем рано корабли снастишь
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белыих, полотняныих?»
Как ответ держит добрый молодец,
Добрый молодец, молодой матрос:
«Ах ты, гой еси, красна девица,
Красна девица, дочь отецкая!
Не своей волей корабли снащу,
По указу ли государеву,
По приказу адмиральскому».
Подняла ведры красна девица,
Поднявши, сама ко двору пошла.
Из-под камня из-под белого,
Из-под кустичка ракитова
Не огонь горит, не смола кипит,
Что кипит сердце молодецкое,
Не по батюшке, не по матушке,
Не по братце, не родной сестре,
Не по душечке красной девушке,
Перепала ли ему весточка,
Красна девица немощна лежит,
После весточки скоро грамотка:
Красна девица переставилась.
Я пойду теперь на конюший двор,
Я возьму коня, что ни лучшего,
Что ни лучшего, самодоброго;
Я поеду ли ко божьей церкви,
Привяжу коня к колоколенке,
Сам ударюсь об сыру землю:
«Расступися ты, мать сыра земля,
И раскройся ты, гробова доска,
Развернися ты, золота парча,
Пробудися ты, красна девица,
Ты простись со мной, с добрым молодцем,
С добрым молодцем, с другом милыим,
С твоим верныим полюбовником».
Прач, стр. 89–90, № 22.

109. «На горах было Балканских...»

На горах было Балканских,
Родилась слава о нас,
        Ой-ли, любо да люди,
        Родилась слава о нас.
Мы Балканы грудью брали,
Все враги от нас бежали,
        Ой-ли, любо да люли,
        Все враги от нас бежали.
Все враги от нас бежали,
Пушки, ружья оставляли,
        Ой-ли, любо да люли,
        Пушки, ружья оставляли.
Сам Суворов приезжал,
Нас с победой поздравлял,
        Ой-ли, любо да люли,
        Нас с победой поздравлял.
Нас с победой поздравлял,
Боевой приказ давал,
        Ой-ли, любо да люли,
        Боевой приказ давал:
«Все суворовски полки
Со мной вместе впереди.
        Ой-ли, любо да люли,
        Со мной вместе впереди.
Со мной вместе впереди —
Всю Туретчину пройти».
        Ой-ли, любо да люли,
        Всю Туретчину пройти.
Китайник, стр. 47, № 7.

110. «Поле наше чистое да турецкое...»

Поле наше чистое да турецкое,
Мы когда тебя, поле, пройдем,
И когда, чисто, прокатимся?
Все бугры наши, дороженьки,
И все места славны-прекрасные,
Все-то рощицы зеленые.
На том поле, на том чистом же
Мы сойдемся с неприятелем,
Со такой ордой неверною,
Со неверной, со турецкою.
На турецкий большой праздничек,
На злосчастный день, на середу,
Злые турки собиралися,
Все допьяна напивалися
Да во хмелю-то спохвалялися:
«Мы Рассеюшку насквозь пройдем,
Граф Пашкевича в полон возьмем».
Вы, ребята, вы, ребятушки,
Русски храбрые солдатушки,
Послужите верой-правдою,
Верой-правдою неизменною.
Уж мы так-то турков встретили,
Уж мы так им, злым, ответили,
Что бежали без оглядушки
С того поля, поля чистого.
Китайник, стр. 47, № 8.

111. «Эй, в Таганроге, эй, в Таганроге...»

Эй, в Таганроге, эй, в Таганроге,
В Таганроге начиналася война.
Эй, там убили, эй, там убили,
Там убили молодого казака.
Эй, похоронили, эй, похоронили,
Похоронили в чистом поле под кустом.
Эй, прикрывали, эй, прикрывали,
Прикрывали тонким белым полотном.
Эй, прибивали, эй, прибивали,
Прибивали толстой белою доской.
Эй, солетались, эй, солетались,
Солетались сизокрылы сокола.
Эй, и садились, эй, и садились,
И садились у вдовушки во дворе:
«Эй, встань-проснися, эй, встань-проснися,
Встань-проснися, вдовушка молода,
Эй, твоего мужа, эй, твоего мужа,
Твоего мужа коня ворона ведут,
Эй, мундир-шапку, эй, мундир-шапку
На белых ручках несут,
Эй, шинель-шашку, эй, шинель-шашку,
Шинель-шашку во колясочке везут».
Громов, стр. 186, № 42.

112. «Во субботу день ненастный...»

Во субботу день ненастный.
Нельзя в поле, нельзя в поле работать,
Нельзя в поле, ох, работать.
Нельзя в поле, в полюшке работать,
Ни боронить, ни боронить, ох, ни пахать,
Ни боронить, ох, ни пахать.
Прощайте, девки, прощайте, бабы,
Уезжаю, уезжаю я от вас,
Уезжаю я от вас.
На тот дальний, на тот дальний,
На тот дальний, ох, на Кавказ,
На тот дальний та Кавказ.
На том дальнем на Кавказе
Срубят голову, срубят голову да мою,
Эх, срубят голову ж да мою.
Записано А. М. Новиковой в Калужской области в 1956 году.

113. «Вспомним, вспомним-ка, братцы-ребята...»

Вспомним, вспомним-ка, братцы-ребята,
Севастопольскую, братцы, войну,
Мы не раз и не два «ура» кричали
В севастопольских горах,
Пули-ядра нас осыпали,
Нам картечь была нипочем.
Заряжайте снова, братцы, ружья,
Встретим француза да мы на штыки.
Распроклятый шельмец англичанин,
Стал он шуточки с нами шутить,
Шутил шуточки с нами не малы,
Из барбичи он стал в нас палить,
Все дорожки он нам призаставил,
Хотел с голоду нас поморить.
Мы рогатую свою скотину
Начисто ее перевели,
Стали есть мы, братцы, лошадину,
И варили, жарили, пекли.
Вместо соли мы ее солили
Из патрона мы мелким порошком.
За Рассиюшку да мы стояли,
За прекрасную да мы Москву.
Да мы трубочки да мы закурили
И простились да мы с табачком.
Акимова, стр. 85, № 29.

114. «Эй, по дорожке пыль, она клубится...»

Эй, по дорожке пыль, она клубится,
Ай, да слышен выстрел был второй,
Ой, да все донцы идут домой.
Эй, они едут, едут, веселятся,
С горя песенку поют,
Эй, проезжают они близ станицы, —
Ой, народ со всех сторон.
Ой, градом сыпались вот вопросы:
«Ой, жив ли муж, отец родной?»
Ой, солдаты, они отвечают:
«Ой, все едут позади!»
Ой, как один был не весел,
Был он круглой сиротой, —
«Ой, если б знал бы, знал бы такую встречу,
То не поехал бы сюда.
Эй, лучше дрался, дрался со врагами
В чужой дальней стороне,
Эй, лучше лег бы под ракиту,
Призалился бы слезой».
Громов, стр. 205–206, № 61.

115. «Ой, да ты, калинушка, ой, да ты, малинушка...»

Ой, да ты, калинушка,
Ой, да ты, малинушка,
Ой, да ты не стой, не стой
На горе крутой.
Ой, да ты не стой, не стой
На горе крутой,
Ой, да не спускай листья
На сине море.
Ой, да не спускай листья
На сине море,
Ой, да по синю морю
Корабель плывет.
Ой, да по синю морю
Корабель плывет,
Ой, да корабель плывет,
Аж вода ревет.
Ой, да корабель плывет,
Аж вода ревет,
Ой, да как на том корабле
Два полка солдат.
Ой, да как на том корабле
Два полка солдат,
Ой, да два полка солдат,
Молодых ребят.
Ой, да офицер-майор
Богу молится,
Ой, да трудовой солдат
Домой просится:
«Ой, да офицер-майор,
Отпусти домой,
Ой, да отпусти домой
До матки родной.
Ой, да отпусти домой,
До матки родной,
Ой, до отца-матери,
Жены молодой».
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

116. «Под ракитою зеленой русский раненый лежал...»

Под ракитою зеленой русский раненый лежал,
Под ракитою зеленой русский раненый лежал.
Над ним вился черный ворон, чуя лакомый кусок,
Над ним вился черный ворон, чуя лакомый кусок.
«Ты не вейся, черный ворон, ты не вейся надо мной,
Ты не вейся, черный ворон, ты не вейся надо мной.
Ты добычи не дождешься: я солдат еще живой,
Ты добычи не дождешься: я солдат еще живой.
А слетай-ка, черный ворон, к отцу с матерью родной,
А слетай-ка, черный ворон, к отцу с матерью родной.
Ты снеси им, черный ворон, мой поклонник слезовой,
Ты снеси им, черный ворон, мой поклонник слезовой.
А жене моей красивой — хоть платочек кровавой.
А жене моей красивой — хоть платочек кровавой.
И скажи, чтоб не тужила, я женился на другой,
И скажи, чтоб не тужила, я женился на другой.
Я женился на другой — на — винтовке строевой,
Я женился на другой — на винтовке строевой.
Шашка свашкою была, со штыком венчался я,
Шашка свашкою была, со штыком венчался я.
Взял приданое большое — все германские поля,
Взял приданое большое — все германские поля».
Записано Е. Н. Поляковой в 1948 г. в Алексинском районе Тульской области.

117. «Вы послушайте, ребята, я вам песенку спою...»

Вы послушайте, ребята, я вам песенку спою,
Ой-ли, ой-да-люли, я вам песенку спою.
Я вам песенку спою про службишку про свою,
Ой-ли, ой-да-люли, про службишку про свою.
Мы три года прослужили, ни о чем мы не тужили,
Ой-ли, ой-да-люли, ни о чем мы не тужили.
Вот приходит нам приказ — отправляться на Кавказ,
Ой-ли, ой-да-люли, отправляться на Кавказ.
Вот приходит нам другой — нашему полку домой,
Ой-ли, ой-да-люли, нашему полку домой.
«Здравствуй, реченька Притока, я пришел к тебе с востока.
Ой-ли, ой-да-люли, я пришел к тебе с востока.
Здравствуй, реченька Донец, здравствуй, маменька-отец,
Ой-ли, ой-да-люли, здравствуй, маменька-отец!
Здравствуй, реченька-река, здравствуй, женка молода,
Ой-ли, ой-да-люли, здравствуй, женка молода.
Здравствуй, женка молода, как жила ты без меня,
Ой-ли, ой-да-люли, как жила ты без меня?»
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

118. «Знаю, ворон, твой обычай...»

«Знаю, ворон, твой обычай:
Ты сейчас от мертвых тел
И с кровавою добычей
К нам в деревню прилетел.
Знаю, ты летал по свету,
Все кружась над мертвецом,
Где похитил руку эту,
Руку белую с кольцом?!» —
«Расскажу тебе, невеста,
Не таясь перед тобой,
Под Варшавой есть там место,
Где кипел кровавый бой.
Бой кровавый, пир богатый,
Буду помнить целый век…
Но пришел туда с лопатой
Ненавистный человек.
Закопал в одну могилу
Всех бойцов-богатырей,
И по ним уж плачут, стонут
Сестры, матери, отцы…»
Кровь прихлынула к сердечку,
Пошатнулася слегка
И узнала по колечку,
Чья у ворона рука…
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

II. Народные бытовые песни

Любовные песни 

1. «По лугу, лугу вода со льдом...»

По лугу, лугу вода со льдом,
По зелену золота струя струит.
Струйка за струйкой — сама лебедь плывет,
Белая лебедушка-девушка,
Белая лебедушка-девушка —
Ясный соколичек-молодец.
«Где его не вижу — по нем сердце болит,
Где его увижу — сердце взрадуется,
Кровь во лице разыграется,
Косточки, суставчики рассыпаться хотят,
Рассыпаться хотят — поздороваться велят». —
«Ты здорово, черноброва,
Здравствуй, ягода моя,
Здравствуй, ягода моя,
Скажи, любишь ли меня?» —
«Я любить-то не люблю,
Насмотреться не могу,
Насмотреться, наглядеться, нарадоваться,
Очень миленький хорош —
Чернобров, душа, пригож».
Парилов, стр. 156, стр. 38.

2. «По улице мостовой по широкой столбовой...»

По улице мостовой
По широкой столбовой,
По широкой столбовой
Шла девица за водой.
За ней парень молодой,
Кричит: «Девица, постой,
Красавица, подожди!
Пойдем вместе за водой
За холодной, ключевой», —
«Ах ты, парень-паренек,
Твой глупенький разумок!
Не кричи во весь народ,
Мой батюшка у ворот;
Зовет меня в огород
Чесноку, луку полоть.
И я в праву руку лук,
А во левую чеснок.
Я по цветикам пойду
По лазоревым гулять,
По лазоревым гулять,
Цвета алого искать.
Не нашла цвета ала
Супротив дружка мила.
Ах, мой миленький хорош,
Чернобров, душа, пригож,
Чернобров, душа, пригож,
Мне подарочек принес.
Подарочек дорогой,
С руки перстень золотой.
„Мне не дорог твой подарок
Дорога твоя любовь.
Не хочу перстня носить,
Хочу так дружка любить“, —
„Ты куда, надёжа-друг,
Собираешься куда?“
Собирался мой милой,
Собирался дорогой,
Что на Волгу на реку,
На крутой на бережок,
На крутой на бережок,
Он на желтенький песок.
Уж я по воду пойду,
На крутой берег взойду,
Туда-сюда погляжу,
Куда реченька бежит?
Волга реченька быстра —
Скоро судно пронесла».
Кашин, ч. III, стр. 27.

3. «Во саду ли, в огороде девица гуляла...»

Во саду ли, в огороде
Девица гуляла,
Она ростом невеличка,
Бела, круглоличка.
Детинушка бел кудрявый
За девицей ходит,
Он за девицею ходит —
Ничего не молвит.
«Что ж ты, миленький, сердит?
Редко в гости ходишь?» —
«Уж я рад, душа, ходити —
Мне нечем дарити.
Случай будет в Москву ехать —
Куплю два подарка:
Дорогие два подарка —
Кумач да китайку». —
«Кумачу я не хочу,
Китаечки не ношу.
Если любишь, душа, купишь
Золото колечко,
Твое золото колечко
Прижму ко сердечку». —
«Ты носи, носи, милая,
Не теряй колечка,
Не теряй, душа, колечка,
Не суши сердечка».
Студитский, стр. 25–26, Вологодская губ.

4. «По весне то было, весне красныя...»

По весне то было, весне красныя,
Что по лету было по теплому,
На тихой вешней на заводи,
На свежей воде на ключовыя,
Тут и плавала серая утица;
Не одна она плавала, с сизым селезнем.
Что да у сизого было у селезня
В три ряда косы заплеталися,
Во четвертый ряд косы по воде плывут,
По воде плывут да по тихия,
По тихия, лебединыя.
Не сами косы заплеталися:
Заплетала косы серая утица
Что своим она правым крылышком,
Правым крылышком, сизым перышком.
У дородна было добра молодца
В три ряда кудри завивалися,
Не сами кудри завивалися:
Завивала их красна девица
Что своей она правой ручушкой,
Золотым веретешечком.
Киреевский, 1917, стр. 20, № 1250, Архангельская губ.

5. «На том бережку Дуная, Дуная...»

На том бережку Дуная, Дуная
Перевоз Дуня держала, держала.
        В роще калина, темно, не видно,
        Соловьюшки не поют.
Пришел к Дуне батюшка, батюшка:
«Перевези ж меня, Дунюшка, Дунюшка!»
        В роще калина, темно, не видно,
        Соловьюшки не поют.
«А я тебя, батюшка, не ждала, не ждала,
Перевозчичка не взяла, не взяла».
        В роще калина, темно, не видно,
        Соловьюшки не поют.
Пришла к Дуне матушка, матушка:
«Перевези ж меня, Дунюшка, Дунюшка!»
        В роще калина, темно, не видно,
        Соловьюшки не поют.
«А я тебя, матушка, не ждала, не ждала,
Перевозчичка не взяла, не взяла».
        В роще калина, темно, не видно,
        Соловьюшки не поют.
Пришел к Дуне милый друг, милый друг:
«Перевези ж меня, Дунюшка, Дунюшка!»
        В роще малина, все стало видно,
        Соловьюшки все поют.
«А я тебя, миленький, все ждала, все ждала,
Перевозчичков наняла, наняла»!
        В роще малина, все стало видно,
        Соловьюшки все поют.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской обл.

6. «Ах, где ты, голубь, был...»

«Ах, где ты, голубь, был,
        Где, сизенький, побывал?» —
«У голубушки своей в гостях
        Я на правом крыле спал,
Сверху левым ее обнимал.
        Вдруг проснулся голубок —
Голубушки со мной нет!
        Полечу я за ней вслед,
Взовьюсь, голубь, высоко,
        Опущусь на гору.
Из-под горки ключ бежит,
        Тут голубушка моя лежит!
Знаю, знаю, кто ее убил:
        Злой охотник из ружья,
Он тут ружьица пытал
        И в голубушку мою попал».
Киреевский, 1929, стр. 254–255, № 2635.

7. «Ох, батюшка наш, славный тихий Дон!..»

Ох, батюшка наш, славный тихий Дон!
Тихохонько бежишь, глубоко копашь,
Славой выводишь круты бережки,
Посередь себя становишь часты островы,
На море, на устьице — часты ракитовы кусты.
Во кустичке свивал сокол тепло гнездышко,
На завивочку кладет сокол чистого серебра,
По краюшкам выводит красным золотом,
Покрышечку сокол красит плисом-бархатом.
Свивши сокол тепло гнездо, сам задумался:
«На што было, к чему свивать тепло гнездо?
Нет у меня, у сокола-соколинушки,
У меня ли, у доброго молодца, молодой жены!»
Киреевский, 1929, стр. 200, № 2433, Симбирская губ.

8. «На родимую сторонку ясный сокол прилетел...»

На родимую сторонку ясный сокол прилетел,
Он на ольху молодую тихо жалостно присел.
Он головушку повесил, хвост печально распустил.
«Что ж ты, сокол мой, не весел, призадумался сидишь?
Или много горя видел в чужой дальней стороне?
Или кто тебя обидел в поднебесной высоте?» —
«Я в степях, в лесах был во дремучих, соколиху я любил,
Один сокол черноперый у меня ее отбил».
Мельгунов, стр. 46, № 20.

9. «Скучно, матушка, весною жить одной...»

Скучно, матушка, весною жить одной,
А скучней того — нейдет ко мне милой.
А я с горя, со кручины, молода,
Выду, выду на крылечко, постою,
На все стороны четыре посмотрю,
Что летит ли, не летит ясный сокол,
Он не машет ли своим сизым крылом?
Выду, выду за новые ворота,
Погляжу я вдоль по улице в конец,
Что нейдет ли ко мне миленький дружок?
Вдоль по улице метелица метет,
За метелицей и милый друг идет;
И он машет своим ситцевым платком.
«Ты постой, постой, красавица моя!
Еще дай ты насмотреться на себя,
На твою, радость, прекрасну красоту:
Красота твоя с ума меня свела,
Сокрушила добра молодца меня.
Ты везде, радость, красавицей слыла —
Ах, как ныне ты худа стала, бледна!»
Кашин, ч. I, стр. 55.

10. «Ходил-гулял молодец по чистым полям...»

Ходил-гулял молодец
По чистым полям;
Стрелял, стрелял молодец
По частым кустам.
Застрелил он девушку
В ретиво сердце:
«Не сердися, девушка,
Любя застрелил:
Не стой, не стой, девушка,
За частым кустом,
Не говори, девушка,
С другим молодцем».
Киреевский, 1929, стр. 23, № 1701.

11. «При долине куст калинушки стоит...»

При долине куст калинушки стоит,
На калине соловей-птица сидит.
Горьку ягоду калинушку клюет,
А малиною закусывает.
Прилетали к соловью два сокола,
Взяли, взяли соловьюшку с собою.
Посадили его в клеточку,
За серебряну решеточку,
Не давали соловьюшке пить и есть,
Заставляли соловьюшку песни петь:
«Уж ты пой, ты распевай, мой соловей!
При кручине взвесели нас с молодцом,
При печали красну девицу душу!»
Как за реченькой слободушка стоит,
За слободкой молода вдова живет,
У вдовушки дочь-красавица растет.
Черны брови, с поволокою глаза —
Ах, и где ж ты уродилась, красота?
Красоты ее не можно описать,
Только можно на портрете срисовать!
Ах, прошли, прошли веселые часы,
Миновала наша прежняя гульба —
Доставалася старому молода…
Не пускает стар на улицу гулять,
Если пустит — сам за ней вослед идет!
Записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской обл.

12. «Выйду ль я на реченьку...»

Выйду ль я на реченьку,
Посмотрю ль на быструю;
Не увижу ль я милого,
Сердечного, дорогого.
Мы сойдемся — поклонимся,
Посидим — повеселимся,
Мы домой пойдем — простимся:
«Прощай, яхонт дорогой,
Не расстался бы с тобой!»
Виноград ты мой зеленый,
Без ума ты меня сделал!
Мне сказали про милого,
Милый не жив, не здоров,
Милый не жив, не здоров,
Будто без вести пропал!
А сегодня мой милой
Вдоль по улице прошел,
Вдоль по улице прошел,
Громко, звонко просвистал,
На окошко не смотрел.
На окошке есть приметка —
Винограду висит ветка.
А по той ли по приметке
Ко милу дружку зайду.
Мой миленький очень рад,
Воротечки отворял,
Середи двора встречал,
За белы руки примал.
За белы руки примал,
Во горницу приводил,
Во горницу приводил,
За дубовый стол сажал,
За дубовый стол сажал,
Чаем-кофием поил,
Чаем-кофием поил
И конфеты становил.
Прач, стр. 176, № 75. Первые строки этой песни были использованы поэтом Ю. Нелединским-Мелецким в его романсе «Выйду ль я на реченьку».

13. «Пряди, моя пряха, пряди, не ленися...»

«Пряди, моя пряха, пряди, не ленися». —
«Рада бы я пряла — меня в гости звали,
Звали-позывали к соседу в беседу:
У соседа будет мой милый, хороший,
Мой милый, пригожий, белый, кудреватый,
Белый, кудреватый, холост, не женатый.
Вот едет мой милый на вороном коне,
На вороном коне, в белом балахоне,
Шапочка с ушами, головка с кудрями.
К двору подъезжает — девица встречает,
За руки хватает, за столик сажает».
Кашин, ч. III, стр. 65.

14. «Вдоль по улице молодчик...»

Вдоль по улице молодчик,
Вдоль по широкой голубчик
        Часто похаживал,
На Паранино окошко,
На Паранино окошко
        Часто взглядывал.
«Ах ты спишь, не спишь, Параня,
Ах ты спишь ли, мое сердце,
        Или так лежишь?» —
«Я не сплю, не сплю, молодчик,
Я не сплю, не сплю, голубчик,
        Я все так лежу,
Я тебя, моя надёжа,
Я тебя, мой друг сердечной,
        Все в уме держу,
На уме держу, красавец,
На уме держу, мой милый,
        В крепком разуме.
Научить ли те, молодчик,
Научить ли те, красавчик,
        Как ко мне ходить?
Ты не улицей ходи,
Не прямой ко мне гуляй —
        Переулками;
Не дорогой, друг, ходи,
Не тропинкой проходи —
        Огородами;
Не ступенями ступай,
Не шагами ты гуляй —
        Соколом летай;
Ты не речью говори,
Не словами знать давай —
        Соловьем свищи,
Чтобы я, красна девица
Лишь одна, твоя милая,
        Догадалася,
Из беседушки домой,
Из девичьей ко двору,
        Подымалася.
Я скажу, скажу подружкам,
Я скажу, скажу голубкам:
        Голова болит;
Родной матушке скажу,
Государыне скажу:
        Животом скорбна;
И я батюшке скажу,
Государю доложу:
        И я вся больна;
Ко милу другу приду,
Ко сердечному приду
        Здоровешенька,
От мила друга пойду,
От надёжи я пойду
        Веселешенька».
Чулков, ч. III, стр. 609–610, № 91.

15. «Соловей мой, соловей, молоденький, легонький...»

Соловей мой, соловей,
Молоденький, легонький,
Голосочек тоненький!
Не пой, не пой, соловей,
Громким голосом своим,
Не давай тоски-назолы
Сердечушку моему!
Уж и так мое сердечко
Надорвалось плакучи,
Я не знаю по чему.
Знать, по ней же, знать, по ней,
По сударушке своей!
Ты, сударушка моя,
Одолела ты меня,
Одолела, уезжала
В чужи дальни города.
Уж мне некого нанять,
По сударушку послать:
Уж мне малого нанять —
Мал не смыслит, как сказать;
А мне старого нанять —
Стар не дойдет до нее;
А мне ровнюшку послать —
Ровня сам охоч гулять;
Уж он пойдет по нее,
Засидится у нее,
Заглядится на нее,
На ее бело лицо,
На прекрасну красоту.
Уж и, знать, мне, молодцу,
Подниматься самому
По сударушку свою!
Киреевский, 1917, стр. 99, № 1518, Московская губ.

16. «Во колодезю было во студеному...»

Во колодезю было во студеному,
Еще во ключику было во гремучему,
Добрый молодец свел коня поить,
Напоивши коня, во луга пустил,
Из лугов-то привел, стал овсом кормить,
Накормивши овсом, стал оседлывать,
Оседлавши коня, стал зауздывать,
Зауздавши коня, повел во рощицу,
Повел во рощицу млада во зеленую,
Привязал коня ко осиночке,
Приказал-то коня красной девушке:
«Да стой этот конь да до той поры,
Что до той до поры, до белой зари,
Когда солнышко высоко взойдет,
Со травы-то роса на землю падет».
Киреевский, 1929, стр. 110, № 2034, Орловская губ.

17. «Как и молодец шел дорожкою...»

Как и молодец шел дорожкою,
Разудаленький шел широкою;
Пристигала молодца ночка темная,
Ночка темная, ночь осенняя,
Ночь осенняя, ночь последняя,
Обуяла молодца во сыром бору,
Во сыром либору под сосною,
Что под сосною, сосной, под зеленою,
Что постель у молодца — мать сыра земля,
Возголовья у молодца — бел-Горюч камень,
Одеяло у молодца — роса мокрая,
Роса мокрая, роса холодная.
Подымалися ветры буйные,
Что шумит-то, гремит лес-дубравушка,
Зелена ли сосна, сосна шатается,
Добрый молодец пугается,
Он за девушку все хватается.
«Не пугайся, не бросайся, добрый молодец!
Что шумит это, гремит лес-дубравушка,
Зеленая сосна это шатается,
Тебе сердце бьется, все пугается».
Киреевский, 1929, стр. 129, № 2114, Орловская губ.

18. «Как из лузей из зеленыих...»

Как из лузей из зеленыих
Плыли туто тридцать уточек;
Одна утка наперед плывет, путь указывает.
Где ни взялся млад ясный сокол,
Ушиб-убил серую уточку;
Растужатся-расплачутся тридцать уточек.
Как из сада из зеленого
Идут тут тридцать девушек;
Одна девушка вперед идет, путь указывает.
Где ни взялся добрый молодец,
Увел к себе красну девушку.
Киреевский, 1929, стр. 192, № 2392, Симбирская губ.

19. «Как у нас было во прошлом во году...»

Как у нас было во прошлом во году,
Уродилась сильна ягода в бору,
Заблудилась красна девица в лесу;
Пригуляла на Дунай на реку,
Становилась на крутом берегу,
Расстилала гарнитуровый платок,
Разломила бел крупичатый калач,
Кличет-манит перевозчика к себе:
«Перевозчик, добрый молодец-душа!
Перевозчик, подъезжай с челном,
Перевези красну девицу меня!» —
«Красна девица, что за перевоз?» —
«Добрый молодец, кунья шуба с плеча». —
«Красна девица, не надобно» —
«Добрый молодец, золот перстень с руки».
«Красна девица, не надобно». —
«Добрый молодец, я вся тебе!» —
«Красна девица — ты надобна!»
Киреевский, 1929, стр. 328, № 2923, Московская губ.

20. «По лугу я, девица, гуляла...»

По лугу я, девица, гуляла,
По лугу я, красная, гуляла,
          По лугу я, по лугу я,
          По лугу, по лугу, по лугу я!
Ягоды девица собирала,
Ягоды красна собирала,
          Ягоды, ягоды я,
          Ягоды, ягоды, ягоды я!
Страху девка набралася,
Страху красна набралася,
          Страху я, страху я,
          Страху я, страху я страху я!
Ольху девица ломала,
Ольху красная ломала,
          Ольху я, ольху я,
          Ольху я, ольху я, ольху я!
Сверху девица сломила,
Сверху красная сломила,
          Сверху я, сверху я,
          Сверху я, сверху я, сверху я!
К речке девка подходила,
К речке красна подходила,
          К речке я, к речке я,
          К речке я, к речке я, к речке я!
Свежую рыбушку ловила,
Свежую красная ловила,
          Рыбу я, рыбу я,
          Рыбу я, рыбу я, рыбу я!
Печку жарко затопила,
Печку красна затопила,
          Печку я, печку я,
          Печку я, печку я, печку я!
Дружка в гости заманила,
Дружка красна заманила,
          Дружка я, дружка я,
          Дружка я, дружка я, дружка я!
Свежей рыбушкой кормила,
Свежей красная кормила,
          Рыбой я, рыбой я,
          Рыбой я, рыбой я, рыбой я!
Косточкою подавила,
Косткой я, косткой подавила,
          Косткой я, косткой я,
          Косткой, косткой, косткой я!
Киреевский, 1917, стр. 116–117, № 1582, Московская губ.

21. «Я по бережку ходила, молода...»

Я по бережку ходила, молода,
Белу рыбицу ловила не одна.
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Белу рыбицу ловила не одна!
Тут гуляли ребятушки,
Доложили родной матушке,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Доложили родной матушке!
Уж ты, матушка родимая моя!
Ты не лиха, ты не добра для меня,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Ты не лиха, ты не добра для меня!
Призаставила цветочки полоть,
Призаставила лазоревые,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Призаставила лазоревые!
Я полю цветы — не полются,
Перемены младой хочется,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Перемены младой хочется!
Вдруг присватался молодчик молодой,
Принес девушке подарок дорогой,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Принес девушке подарок дорогой!
Мне подарок принять хочется,
Молодца любить не хочется,
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Молодца любить не хочется!
Я подарочек, наверно, приниму!
Я молодчика, наверно, полюблю!
          Ай-ли, ай-ли, ай-люли,
          Я молодчика, наверно, полюблю.
Васнецов, стр. 106–107, № 90.

22. «Как во городе во Санктпитере...»

Как во городе во Санктпитере
На проезжей славной улице,
Напротиву двора гостиного,
У Милютина да на фабрике
Середи двора да широкого
Как стояла да светла светлица,
Со оконенкой со стекольчатой;
Как во той ли да светлой светлице
Как сидела тут красна девица,
Душа Аннушка полотно ткала,
Радость Карповна миткалинное,
Что по краешкам круги золоты,
По уголышкам ясны соколы,
По покромочкам черны соболи,
По прошивочкам мелки пташечки.
Как съезжалися полотна смотреть,
Полотна смотреть миткалиновы;
Приходили тут красны девицы,
Приезжали к ней добры молодцы.
Что не знала красна девица,
Как пришел ее родный батюшка;
Красна девица испугалась
Полотно ткати помешалася,
Круги золоты раскатилися,
Ясны соколы разлетелися,
Черны соболи разбежалися,
Мелки пташечки распорхалися;
Как не жаль-то мне тонка полотна,
Что не жаль-то мне ясных соколов,
И не жаль-то мне черных соболей,
Как не жаль-то мне мелких пташечек,
Что не жаль-то мне красных девушек,
Только жаль-то мне добрых молодцев.
Чулков, ч. I, стр. 219–220, № 183.

23. «Девки шили ковер, девки шили ковер...»

Девки шили ковер, девки шили ковер,
        Вышивали.
Вышиваючи ковер, вышиваючи ковер,
        Говорили,
Говорили соловейку, говорили соловейку
        Молодому:
«Ты не вей гнезда, ты не вей гнезда
        При долине,
При широкой долине, при широкой долине
        На осине.
Ты совей гнездо, ты совей гнездо
        При беседе,
При котороей беседе, при котороей беседе
        Девицы сидели,
Где-ка девицы сидели, где-ка девицы сидели,
        Молодицы играли».
Киреевский, 1917, стр. 11, № 1199, Архангельская туб.

24. «На речке, на речке на быстрой — на Волге...»

На речке, на речке
На быстрой — на Волге
        Калина ли моя,
        Малина ли моя![22]
Мыла девка платье,
Мыла, вымывала,
Дружка поджидала.
«Парень-паренечек,
Миленький дружочек!
Сшей-ка мне башмачки
Из желта песочка!» –
«Девица, девица,
Сама красавица,
Напряди мне дратвы
Из дождевых капель!» —
«Парень-паренечек,
Миленький дружочек,
Сшей-ка мне платье
Из макова цвета!» —
«Девица, девица,
Сама красавица,
Напряди мне ниток
Из белого снега!» —
«Парень-паренечек,
Миленький дружочек!
Слей-ка мне колечко
Из чистого злата!
Вставь-ка в перстенечек
Восточную звезду:
Где бы ни ходила —
Все б звезда светила,
Где бы ни гуляла —
Все б звезда сияла». —
«Девица, девица,
Сама красавица,
Напой мне конечка
Среди синя моря,
Чтобы конь напился,
Копыт не взмочился!»
Шейн, стр. 216, № 820, Оренбургская губ.

25. «Те бог на помочь, красна девица...»

«Те бог на помочь, красна девица,[23]
        Воду черпать.
Загадать ли те, красна девица,
        Семь загадок?» —
«Загани-ка, сын боярский,
        Хоша восемь», —
«Таки что, красна девица,
        Краше свету?» —
«Краше свету — красно солнце
        Красно солнце», —
«Таки что, красна девица,
        Чаще лесу?» —
«Чаще лесу — часты звезды,
        Часты звезды». —
«Таки что, красна девица,
        По-под лесу?» —
«По-под лесу — пала роса,
        Пала роса». —
«Таки что, красна девица,
        Да без крылья?» —
«Что без крылья — белы снеги,
        Белы снеги». —
«Таки что, красна девица,
        Без умолку?» —
«Без умолку — течет речка,
        Течет речка». —
«Таки что, красна девица,
        Без ответу?» —
«Без ответу — скот рогатый,
        Скот рогатый». —
«Таки что, красна девица,
        Да без горя?» —
«Что без горя — горюч камень,
        Горюч камень».
Студитский, стр. 5–6, Вологодская губ.

26. «Вечор ночесь к девушке соловушек прилетал...»

Вечор ночесь к девушке
Соловушек прилетал,
Соловушек прилетал —
К молодой девчонке
Казак в гости приезжал.
Звал он, манил девушку,
Уговаривал с собой:
«Пойдем, пойдем, девушка,
Во чисто поле гулять,
Во чисто поле гулять,
Во зеленые луга.
Заедем мы, девушка,
На высокий на курган,
Возьмем, возьмем, девушка,
Полотнян белый шатер,
Полотнян белый шатер —
Мелко-точену кровать;
На кровать положим мы
Перинушку пуховую,
Подушечки парчевые».
«Ложись, ложись, молодец,
Дай в головушке поищу,
В головушке поищу —
Русы кудри расчешу».
Стала девушка искать,
Стал молодец засыпать.
Уснул, уснул молодец
У девушки на руке,
У девушки на руке —
На ситцевом рукаве.
Встал, проснулся молодец —
Нет ни девки, ни коня,
Ни девушки, ни коня,
Нет ни белого шатра.
Заставила девушка
В поле пешего ходить,
В поле пешего ходить —
Поджав рученьки, бродить.
Мякутин, в. III, стр. 90–91.

27. «Во селе, селе Покровском, среди улицы большой...»

Во селе, селе Покровском, среди улицы большой,
Разыгралась, расплясалась красна девица душа,
Красна девица душа — Авдотьюшка хороша.
Разыгравшись, говорила: «Вы, подруженьки мои,
Поиграемте со мной, поиграемте теперь.
Я со радости, с веселья поиграть с вами хочу.
Приезжал ко мне детинка из Санктпитера сюда,
Да меня, красну девицу, подговаривал с собой,
Серебром меня дарил, он и золота сулил.
„Поезжай со мной, Дуняша, поезжай, — он говорил, —
Подарю тебя парчою и на шею жемчугом;
Ты в деревне здесь крестьянка, а там будешь госпожа,
И во всем этом уборе будешь вдвое хороша“.
Я сказала, что поеду, да опомнилась опять:
„Нет, сударик, не поеду, — говорила я ему, —
Я крестьянкою родилась, так нельзя быть госпожой;
Я в деревне жить привыкла, а там буду привыкать,
Я советую тебе иметь равную себе.
В вашем городе обычай, я слыхала ото всех,
Вы всех любите словами, а на сердце никого.
А у нас-то ведь в деревне прямая простота…
Вот чему я веселюся, чему радуюсь теперь,
Что осталась жить в деревне, я в обман не отдалась!“»
Чулков, ч. I, стр, 232, № 195.

28. «Ой, неволя, неволя — боярский двор!..»

Ой, неволя, неволя — боярский двор!
Во боярском дворе жить не хочется;
Во крестьянство пойтить — много надобно;
Пойду я, молодец, королю служить!
Король молодца любил-жаловал;
С одного блюда он пивал-едал,
С одного плеча платье нашивал.
А сказали про младца небывальщину,
Ой, и склад приложили — с королевою.
Король на младца да прогневался;
Закричал король громким голосом:
«Пошлите мне млада ключничка!»
Идет ключник на новы сени, —
Зелен кафтан на плечах надет,
Черну шляпу во руках несет,
Сафьянны сапожки натянуты,
Его русые кудри по плечам лежат,
Его ясные очи огнем горят.
Идет ключник со новых сеней, —
Зелен кафтан в руках несет,
Сафьянны сапожки опущены,
Его русые кудри, растрепаны,
Его ясные очи заплаканы.
Закричал король грозным голосом:
«Ой вы, слуги мои, слуги верные!
Идите же во чисто поле,
Ой, и ройте вы две ямы глубокие,
Поставьте вы два столба высокие,
Перекладину положите кленовую,
Ой, и петельку приденьте шелковую,
Повесьте вы млада ключничка,
Королевина полюбовничка!»
Ой, и ключник во поле качается;
Королева в тереме кончается.
Киреевский, 1868, вып. 7, приложения, стр. 39.

29. «Время проходит, время летит...»

Время проходит, время летит,
Время проводит, ничто не льстит.
Любила княгиня камер-лакея,
Любила она четыре года;
На пятыем году князь догадался,
На княгиню прогневился:
«Слуги мои, слуги вы верные, нелицемерные!
Вы поймайте камер-лакея,
Вы поймайте молодого,
Руки вы, ноги свяжите,
И вы бросьте в тое реку,
В тое реку во Смородинку!»
Княгиня догадалась,
Молодая стосковалась;
Разболела, захотела свежей рыбы,
Свежей рыбы, белужины:
«Слуги мои верные,
Слуги мои нелицемерные!
Возьмите вы шелковый невод,
Поймайте мне свежей рыбы,
Свежей рыбы, белужины!»
Сколько ловили, не изловили;
Только поймали белое тело,
Белое тело камер-лакея,
Камер-лакея молодого…
«Не кладите вы на землицу,
Вы положите на скамьицу,
Вы несите во светлицу,
Отворьте-откройте двери, окошки!
Подымитесь вы, буйны ветры,
Вывейте из князя душу,
Вы вложите в камер-лакея,
Вы вложите в молодого».
Ее ветры не послушались,
Из князя душу не вывевали
И в камер-лакея не вдували,
В молодого не вдували.
«Ох вы, мои резвые ноги,
Знать-то вы ко мне не находились!
Ох вы, мои белые руки,
Знать-то вы меня не наобнимались!
Ох вы, мои очи ясные,
Знать-то вы на меня не нагляделись!
Ох вы, мои уста сахарные,
Знать-то меня не нацеловались!
Ох вы, мои цветные платья,
Знать-то мне вас не носити!
Ох вы, мои черные платья,
Знать-то мне вас надевати!
Знать-то мне цветное платье скидавати,
Надевать-то мне платье черное!»
Киреевский, 1863, вып. 5, стр. 180.

30. «В Москве было у князя у Волхонского...»

В Москве было у князя у Волхонского,
Тут живет-то, поживает Ваня-ключничек,
Молодыя-то княгини полюбовничек.
Ваня год живет, другой живет, — князь не ведает;
На третий-то годочек князь доведался
Через ту ли через девушку через сенную,
Через сенную да через самую последнюю.
Закричал же князь Волхонский зычным голосом:
«Уж вы, слуги ль мои, слуги, слуги верные!
Вы сходите, приведите Ваню-ключника!»
И стал же князь Ванюшу да выспрашивати:
«Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи правду всю:
Ты который год с княгиней во любви живешь?»
На первой-ет раз Ванюша не покаялся.
Он выспрашивал Ванюшу ровно три часа;
Что и тут-то наш Ванюша не покаялся.
Закричал же князь Волхонский громким голосом:
«Вы, слуги ли мои, слуги есть ли верные?
Вы ведите-ка Ванюшу на конюшный двор!»
Повели же ведь Ванюшу широким двором.
На Иванушке сибирочка пошумливает,
Александрийская рубашка, ровно жар, горит,
Козловы новы сапожки поскрипывают,
У Иванушки кудеречки рассыпаются;
А идет-то сам Ванюша, усмехается.
Привели же ведь Ванюшу на конюшный двор,
Там и начали Ванюшеньку наказывати.
Александрийская рубашка с телом смешана,
Казимирова сибирочка вся изорвана,
Русые кудеречки прирастрепаны,
Козловы новы сапожки крови полные.
Закричал же наш Ванюша громким голосом:
«Уж ты, барин ли, наш барин, ты, Волхонский князь!
Поставлено зелено вино, — кто не пьет его?
Приготовлены закусочки, — кто не кушает?
Как у нас-то с княгинею было пожито,
Виноградных вин с княгинею было попито,
Приготовленных закусочек покушано!»
Закричал же князь Волхонский громким голосом:
«Вы, слуги ли мои, слуги, слуги верные!
Вы копайте-ка две ямы, две глубокие,
Становите-ка вы два столба, два высокие,
Перекладину кладите вы кленовую,
Привяжите-ка вы петельку шелковую,
И повесьте тут Иванушку изменника,
Молодыя-то княгини полюбовника!»
Иванушка во петельке качается,
А княгиня-то во тереме кончается.
Иваницкий, «Повествовательные песни, собранные в Вологодском уезде», стр. 318.

31. «Не велят Маше за реченьку ходить...»

Не велят Маше за реченьку ходить,
Не велят Маше молодчика любить,
Молодца любить молоденького,
Неженатого-холостенького.
Холостой парень — любитель дорогой,
Он не чувствует любови никакой,
Какова любовь на свете горяча,
Горяча любовь, слезами облита!
Стоит Маша — призаплаканы глаза,
У красотки призатерты рукава.
«Видно, Машенька, обидели тебя,
Вечор Машеньку побили за дружка». —
«Я со той поры в постелюшку слегла,
Во постели три недели лежала,
На четвертую выздоравливала,
А на пятую в зеленый сад пошла».
Мимо садика дороженька торна,
Что пробита до самого до песку.
Еще кто эту дороженьку торил?
Молодой парень ко девушке ходил.
Васнецов, стр. 78–79, № 52.

32. «Ивушка, ивушка, зеленая моя...»

Ивушка, ивушка, зеленая моя,
Что же ты, ивушка, не зелена стоишь?
Иль частым дождичком бьет, сечет,
Иль под корешок ключева вода течет?
Ехали дворяне из Нова-города,
Ехали дорогой, где ивушка росла,
Увидавши ивушку, взяли топорок,
Срубили ивушку под самый корешок,
Срубили ивушку под самый корешок —
Сделали из ивушки два они весла,
Уж как два ль они весла, третью лодочку,
Третью лодочку — самолеточку.
Сели они в лодочку, поехали домой:
Ладно ли все дома, здорово ли живут?
Наши приехали, ждут ли их домой?
Взяли, подхватили красну девицу с собой,
Стали они девицу выспрашивати,
Стали они красную доспрашивати:
«Девица, девица, красавица-душа,
Что же ты, девица, не весело сидишь,
Али ты, красавица, тужишь о чем,
Али сердце ноет по дружке милом?»
«Как же мне, девице, веселою-то быть,
Как же мне веселой быть и радошной?..
Как же, девице, мне слез не ронять,
Ах, как же мне, красной, не задумываться?..
Что ж это у батюшки да выдумано,
У родимой матушки повыгадано?..
Знать, они, родимые, неправдою живут:
Меньшую сестру прежде замуж отдают!
А меньшая сестра чем же лучше меня?
Лучше, что ль, меня али вежливее?
Лучше, что ль, меня может ткать аль прясть?
Ни ткать-то, ни прясть, только по воду ходить,
По воду ходить, со горы ведра катить!
„Качу ль, покачу, — скажет, — вёдрышки с горы
Ох, вёдрышки мои, станьте полным-полны,
Уж что полным-полны, со краями ровны!“ —
„Ивушка, ивушка, на воле расти,
Красавица-девица, не плачь, не тужи!..
Не срубят ивушку под самый корешок,
Не разлюбит девушку миленький дружок!“»
Агренев-Славянский, стр. 90–91, Новгородская губ.

33. «Веселитеся, подружки, к нам весна скоро придет...»

Веселитеся, подружки,
К нам весна скоро придет:
Весна придет, солнце взойдет,
Сгонит снеги, весь мороз,
Приударит частый дождь,
Расцветут в саду цветочки,
Все раскинутся кусточки.
Между этих-то кусточков
Быстра речка протекла.
Течет речка, течет быстра,
С крутым бережком равна.
Я на эту быстру речку
Гулять с милым выхожу,
Печаль-горе выношу,
Быстрой речке говорю:
«Речка быстра, вода чиста,
Ты возьми горе с собой!»
Река быстра отвечала:
«Не пойдет горе со мной,
На воде горе не тонет
И волною не несет».
Прибивает мое горе
Ко крутому бережку,
Ко желтому ко песку.
Что на этом на песочке
Бел-горюч камень лежит,
А на этом да на камне
Красна девица сидит,
Отца с матерью бранит:
«Что отец, да что за мать —
Не дают волю гулять».
Шейн, стр. 205, № 781, Костромская губ.

34. «Цвели, цвели цветики да поблекли...»

Цвели, цвели цветики да поблекли,
Любил, любил милый друг да покинул.
Покинул, душа моя, ненадолго,
На малое времечко, на часочек.
Часочек-то кажется за денечек,
Денечек-то кажется за недельку,
Неделька-то кажется за годочек.
Поехал мой миленький в городочек,
А я за милым дружком не гонюся:
Гонится, душа моя, он за мною,
За моей за девичьей красотою.
Напишу я грамотку веселую,
Пошлю к другу служеньку молодую.
Сама б я, млада, пошла, да боюся,
Пойду, пойду к батюшке да спрошуся,
Сударыне матушке доложуся:
«Пусти меня, матушка, погуляти». —
«Гуляй, гуляй, дитятко, да недолго,
Недолгое времечко, лишь часочек,
Вечор у нас, дитятко, были сваты,
Хотят твою косыньку расплетати,
Головушку буйную расчесати». —
«В сыром бору сосенка зелененька,
А я у вас, матушка, молоденька,
Руса моя косынька коротенька,
Умом своим, разумом я глупенька».
Кашин, ч. III, стр. 15.

35. «Как на горке, на горе, на прикрасе на такой...»

Как на горке, на горе, на прикрасе на такой,
На прикрасе на такой стоит фабрика нова;
В этой фабрике ребята холостые, неженаты.
Собиралися ребята с тоя фабрики гулять,
Становились на виду близко к зелену саду,
Ко зеленому саду, ко вдовиному двору.
У вдовушки у вдовы, у солдатской у жены,
У солдатской у жены были дети хороши:
Была дочка Катюшенька, был Васильюшка сынок,
Был Васильюшка сынок, он фабричный мастерок;
Всяки штуки вытыкает и наборы набирает,
Он наборы набирает, при компаньице бывает,
При компанье при такой, при беседе при большой,
При компаньице бывает, сам во скрипочку играет.
Заиграю во скрипицу про душу красну девицу,
Про школьную, манерную, про Катюшу дорогую.
Говорила Кате мать, уговаривал и брат:
«Полно, Катенька, уймися, с фабричными не водися,
С фабричными поводиться, худой славушки добиться». —
«Хоть худой славы добьюсь, с фабричными повожусь:
Фабричные молодцы разгуляться к нам пришли,
Разгуляться, разыграться, распотешиться».
Киреевский, 1917, стр. 117, № 1584, Московская губ.

36. «Прошло лето, прошла осень, прошла красная весна...»

Прошло лето, прошла осень,
        Прошла красная весна,
Наступает время скучно —
        Расхолодная зима.
Все речушки призастыли,
        Ручеечки не текут,
В поле травоньки завяли,
        Алы цветы не цветут,
Зелены луга посохли,
        Вольны пташки не поют.
Ты, расейска вольна пташка,
        Воспремилый соловей!
Ты везде можешь летати —
        Высоко и далеко,
Сколь высоко, сколь далеко —
        В славный город Ярослав.
Разыщи мне там милого
        Не в трактире, кабаке,
Сядь пониже, сядь поближе,
        Дружку жалобно воспой,
Ты воспой, воспой милому
        Про несчастье про мое,
Про такое ли несчастье:
        Меня замуж отдают
Не за милого за друга —
        За старого старика,
За старого, за седого,
        За седую бороду,
За большую голову.
Васнецов, стр. 105–106, № 89.

37. «Как у нас во садочке, как у нас во зеленом...»

Как у нас во садочке,
Как у нас во зеленом,
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Хорошо пташки пели,
Хорошо воспевали.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Я пташек любила,
Послушать ходила.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Как за эти слушки,
За эти послушки
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Меня батюшка бил-бил,
Родна матушка била-била,
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Не легким — тяжелым:
Из веничка лозою,
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Из веничка лозою
По моему подолу.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Со этих побоев
Три неделюшки пролежала;
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Три неделюшки пролежала,
Со постелюшки не вставала.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Со постелюшки не вставала
И людей не признавала.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
На четвертую стала вставати,
Людей признавати.
        Люшеньки, люли-люли!
        Спой — люшеньки-люли!
Васнецов, стр. 77–78, № 51.

38. «Полно, солнышко, из-за лесу светить...»

«Полно, солнышко, из-за лесу светить,
Полно, красно, в саду яблони сушить;
Полно, девушка, по молодце тужить,
Полно, красна, по удалом тосковать». —
«Еще как же мне не плакать, не тужить?
Такова дружка мне в свете не нажить!»
Не светел месяц по улице просветил,
Заря белый свет в окошечко взошла —
Ко мне любушка-сударушка пришла,
Все утехи и забавы принесла,
В окошечко белы руки подала,
Подавши ручки, уверяла молодца:
«Ты, раздушечка, удалый молодец,
Чернобровый, черноглазый, душа мой!
Нам недолго во любви с тобой пожить,
Нам недолго и компаньи поводить.
Поезжай, мил, по дорожке столбовой,
Привези мне-ка подарок дорогой,
Подарочек дорогой, левантиновый платок.
Вечор, миленький, в компаньице была,
Про тебя, мой друг, словечко слышала:
Тебя, миленький, женить скоро хотят,
Меня, девушку, засватали сейчас;
Тебя женят, меня замуж отдают».
Киреевский, 1917, стр. 25, № 1256, Архангельская губ.

39. «Ах! что ж ты, голубчик, не весел сидишь...»

«Ах! что ж ты, голубчик, не весел сидишь,
Не весел сидишь и не радостен?» —
«Как же мне, голубчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному?
Вечор у меня голубка была,
Голубка была, со мной сидела,
Поутру голубка убита лежит,
Убита лежит, застреленная!» —
«Ах! что ж ты, молодчик, не весел сидишь,
Не весел сидишь и не радостен?» —
«Как же мне, молодчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному?
Вчера у меня девица была,
Девица была, со мной сидела,
Речи говорила и руку дала,
И руку дала выйти за меня,
А нынче девицу замуж отдают,
Замуж отдают, просватывают».
Гурилев, стр. 58, № 53.

40. «Разливалася река...»

Разливалася река,
        Ой, дидо, ладо моя!
С крутыми бережками ровна.[24]
Еще хочет меня батюшка
За старого отдать.
Вон старый идет,
Золоту гривну несет;
Золоту гривну не приму,
И за старого не пойду!
Еще хочет меня батюшка
За малого отдать.
А вон малый идет,
Золоту парчу несет;
Золоту парчу не приму,
И за малого не пойду!
Еще хочет меня батюшка
За ровнюшку отдать.
А вон ровнюшка идет,
Пятьдесят рублей несет;
Пятьдесят рублей приму
И за ровнюшку пойду!
Киреевский, 1929, стр. 300, № 2814.

41. «Долина-долинушка, раздолье широкое!..»

Долина-долинушка,
Раздолье широкое!
На той на долинушке
Ничто не родилося:
Ни грибки, ни ягодки,
Ни черна смородина,
Только уродилася
Рощица зеленая.
Из-за той ли рощицы
Заря занималася,
Заря занималася,
Солнце выкаталося.
Греет, греет солнышко
Зимой не по-летнему:
Любит, любит миленький,
Любит не по-прежнему.
Любил, все обманывал,
Другу подговаривал;
«Поди, поди, девица,
За меня замуж,
За меня, за молодца,
За парня холостого». —
«Нейду, нейду, девица,
Нейду, не подумаю.
Кого же мне, девице,
Полюбить будет?
Полюбить холостого —
Холост скоро женится;
Полюбить женатого —
Жена-то рассердится;
Полюблю я, девушка,
Солдата гвардейского:
Солдат в поход пойдет,
Девицу с собой возьмет».
Киреевский, 1929, стр. 551, № 233, Нижегородская губ.

42. «Уж ты душечка, красна девица...»

«Уж ты душечка, красна девица,
Чернобровая, радость, черноглазая,
Круглолицая, радость, белолицая,
Со-тонка ли ты ростом высокая!
Зла присуха молодецкая
Присушила ли меня, добра молодца:
Не травой сушит, не кореньицем,
Не лазоревыми цветочками, —
Ты своей сушишь девьей красотой,
Девьей красотой, грудью белою,
Грудью белою, трубчатой косой,
Трубчатой косой, лентой алою,
Лентой алой подаренною,
Подареньица дружка милого». —
«Он не в пору дарил меня, не вовремя;
На проходе весны красныя,
На пролете лета теплого,
На зачине осени грязныя.
Созвавши я дружка к себе в гости,
Я сама над ним насмеялася:
Я поставила дружка у чужих ворот,
У чужих ворот, у соседовых».
Киреевский, 1917, стр. 19, № 1246, Архангельская губ.

43. «Туман, туман при долине...»

Туман, туман при долине,
Широкий лист на малине,
Шире того — на дубочку,
Что манил парень девочку,
Не свою манил — чужую:
«Поди, радость, поцелую!» —
«Неча чужу целовати,
Тоски-скуки придавати!»
Стал молодчик целовати,
Стала девица рыдати;
Стал молодчик унимати,
Платком слезы утирати:
«Не плачь, девка, не плачь, красна!
Сам я холост, не женатый!
Если вздумаю жениться,
Прошу милости на свадьбу
Хлеба-соли моей кушать,
Пива-вина моего пити!» —
«Мне не диво твое пиво,
Дивнешеньки твои речи!
Твоя маменька — злодейка,
Сестра твоя — лиходейка.
Разлучили нас с тобою,
Точно рыбушку с водою!
Щука-рыба живет в море,
А я, девушка, в неволе;
Щука-рыба по песочку,
А я пойду по лесочку;
Щука-рыба по Дунаю,
А я пойду погуляю;
Щука-рыба с карасями,
А я пойду с молодцами!»
Соболевский, т. V, стр. 486–487, № 626.

44. «Вниз по камушкам быстра река течет...»

Вниз по камушкам быстра река течет;
Добрый молодец по бережку идет.
        О, хо-хо, хо-хо, хо-хо-хо!
        Любит, любит, любит милый друг меня![25]
Добрый молодец по бережку идет,
За собою ворона коня ведет;
За собою ворона коня ведет,
Красна девица за молодцем идет.
Как садился ль он на ворона коня,
Уронил он черну шляпу с головы:
«Красавица! Черну шляпу подними,
Моего коня, девица, перейми».
Мне поднять шляпы не хочется ему;
Перенять коня в уме-то вовсе нет.
Как пойду ль я во зеленый сад гулять,
Как спрошу ль я молодого соловья:
«Ты скажи мне, молодой мой соловей!
Кому воля, кому воли нет гулять?» —
«Воля, воля красным девушкам гулять,
Нету волюшки молодушкам гулять».
Кашин, ч. III, стр. 3.

45. «Добрый молодец по улице похаживает...»

Добрый молодец по улице похаживает,
В звончатые он гуселички поигрывает,
Ко душе красной девице в терем голос подает:
«Ты когда, красна девица, побываешь у меня?» —
«Я тогда, добрый молодец, побываю у тебя,
Когда вырастет трава середь широкого двора
И разольется вода с крутым бережком ровна,
Как всплывет же бел-горюч камень поверх матки воды».
«Не загадочки, душа моя, загадываешь,
Ты в глаза меня, разлапушка, обманываешь,
Что не вырастет трава середь широкого двора,
Не разольется вода с крутым бережком ровна,
Не всплывет же бел-горюч камень поверх матки воды».
Чулков, ч. III, стр. 646, № 128.

46. «Ты, дуброва моя, дубровушка...»

Ты, дуброва моя, дубровушка,
Ты, дуброва моя зеленая,
Ты к чему рано зашумела,
Приклонила ты свои ветви?
Из тебя ли, из дубровушки
Мелки пташечки вон вылетали;
Одна пташечка оставалася,
Горемышная кукушечка.
Что кукует она и день и ночь,
Не на малый час перемолку нет;
Жалобу творит кукушечка
На залетного ясного сокола;
Разорил он ее тепло гнездо,
Разогнал ее малых детушек,
Что по ельничку, по березничку,
По часту леску, по орешничку.
Что во тереме сидит девица,
Что во высоком сидит красная,
Под косящатым под окошечком.
Она плачет, как река льется,
Возрыдает, что ключи кипят,
Жалобу творит красна девица,
На заезжего добра молодца,
Что сманил он красну девицу
Что от батюшки и от матушки,
И завез он красну девицу
На чужую дальну сторону,
На чужую дальну, незнакомую,
Что, завезши, хочет кинути.
Чулков, ч. I, стр. 183–184, № 141.

47. «Соловей кукушку подговаривал...»

Соловей кукушку подговаривал,
Подговаривал, все обманывал:
«Полетим, кукушка, во темны леса,
Мы совьем с тобой тепло гнездышко».
Молодец девицу подговаривал:
«Поедем, девица, во Казань город —
Казань город на красе стоит,
На красе стоит, на крутой горе;
Казаночка речка медова течет,
Мелки ключики — зелено вино,
По лугам-лугам трава шелкова,
По горам-горам цветы алые,
Цветы алые, все лазоревые». —
«Не обманывай, добрый молодец,
Я сама давно про то ведаю,
Что Казань город на костях стоит,
Казаночка речка кровава течет,
Мелки ключики — горючи слезы,
По лугам-лугам все волосы,
По крутым горам все головы,
Молодецкие, все стрелецкие».
Киреевский, 1929, стр. 186, № 2366, Симбирская губ.

48. «Что цвели-то, цвели — цвели в поле цветики...»

Что цвели-то, цвели — цвели в поле цветики,
        Цвели да поблекли,
Что любил-то, любил — любил парень девицу,
        Любил да покинул;
Что, покинувши парень красну девицу,
        В глаза насмеялся,
Обесчестил-то парень красну девицу
        При всем при народе,
Что он снял-то сорвал с красной девицы
        Шелковый платочек.
Что зажал-то, зажал парень у красной девицы,
        Золот перстенечек.
Что по городу было — городу Саратову,
        Девица гуляла,
Гербовой-то ли она лист бумаженьки,
        Листок покупала,
Молодого себе писаря
        Писать нанимала,
Астраханскому она — она губернатору
        Просьбу подавала:
«Уж ты, батюшка ли ты князь-губернатор,
        Прими мою просьбу;
Ты суди-тка, суди ты нас, астраханский князь,
        Суди по закону». —
«Не напрасно ли ты, красная девушка,
        На молодца просишь?
Что сама ль, ты сама — сама, красна девица,
        Сама виновата.
Без зари ль-то, зари-зари красно солнышко,
        Солнышко не всходит,
Без прилуки-то ли — добрый молодец
        К девушке не ходит».
Якушкин, стр. 118-119.

49. «Болит моя головушка, не знаю, как быть...»

Болит моя головушка,
Не знаю, как быть,
Вечор добрый молодец
У девушки был.
Сказала мне девушка
Весть нерадостну:
«Отстань, отстань, молодец,
Прочь от девушки!» —
«Али тебе, девушка,
Не в любе пришел,
Али тебе, красная,
Не понравился?
Вспомни, вспомни, девушка,
Прежнюю любовь,
Как мы с тобой, красная,
Совыкалися,
Под белой березой
Целовалися,
Под горькой осиною
Расставалися.
Под белой березою
Травка выросла,
Цветы расцвели,
На этих на цветиках
Кукушка поет —
Назолу дает.
Знать, мне, добру молодцу,
В солдатушках быть,
Молодой хозяюшке
Солдаткою жить,
Моим малым детушкам
Сиротами слыть».
Киреевский, 1929, стр. 75, № 1912, Тамбовская губ.

50. «Как на тоненький ледок выпал белый снежок...»

Как на тоненький ледок
Выпал белый снежок.
        Калинка, калинка!
        Калинушка моя!
Как по этому снежку
Ехал Ванюшка-дружок.
        Калинка, калинка!
        Калинушка моя!
Ехал Ваня, торопился,
Призасматривался…
        Калинка, калинка!
        Калинушка, моя!
Не засматривайсь, Ванюша,
На хорошеньких!
        Калинка, калинка!
        Калинушка моя!
Что хорошие, пригожи.
Ваню высушили.
        Калинка, калинка!
        Калинушка моя!
Присушили русы кудри
Ко буйной голове.
        Калинка, калинка!
        Калинушка моя!
Призаставили Ваню шататься
По чужой по стороне.
Васнецов, стр. 69, № 37.

51. «Как по зорьке, по вечерней по заре...»

Как по зорьке, по вечерней по заре,
По вечерней по заре шел молодчик из гостей,
Шел молодчик из гостей со великих радостей;
Он торопится, бежит, он домой скоро спешит.
Как за молодцем девчонка, кричит: «Молодец, постой!»
Кричит: «Молодец, постой, раскрасавчик, любчик мой!
Раскрасавчик, любчик мой, умилися предо мной!»
Парень девку поджидает, с ноги на ногу ступает,
С ноги на ногу ступает, уму-разуму пытает:
«Ты скажи, скажи, девчонка, скажи, лапушка моя,
Скажи, лапушка моя, одного ль любишь меня?» —
«Я по истинной по правде обо всем тебе скажу,
Обо всем тебе скажу: семерых с тобой люблю».
Как ударил парень девку по белому по лицу,
Как по белому лицу, по румяной по щеке,
По румяной по щеке, по серебряной серьге;
Как сереженька серебряна рассыпалася,
Из ее бела лица показалась рудица,
Из ясных ее очей протекал слез ручей.
Киреевский, 1917, стр. 95, № 1504, Московская губ.

52. «На бережку на крутеньком стояла береза...»

На бережку на крутеньком
        Стояла береза,
Она тонкая, высокая,
        Листом широкая.
На той тонкой на березе
        Сидел сиз голубчик;
Под осиной зеленою —
        Удал-добр молодчик.
Перед молодцем девица
        Стоит слезно плачет;
Молодец девку унимает,
        Слезы утирает.
«Не плачь, девка, не плачь, красна,
        Не плачь, не просися!
Буду тебя больно бити
        При всем при народе —
При всем мире, при народе,
        В большом хороводе.
Тебе, девка, будет стыдно,
        А другим наука,
А нам с тобой, красна девка,
        Вечная разлука».
Что не вешняя водица,
        Со льдом разливалась,
Добрый молодец с девицей
        Вечно расставались.
Совыкалися годочек,
        Расстались в часочек;
Совыканье было тайно,
        Расставанье явно,
Совыкались мы с тобою
        Под белой березой,
Расстаемся мы с тобою
        Под горькой осиной.
Кохановская, 1, стр. 69–70.

53. «Веселая голова, Не ходи мимо сада...»

Веселая голова,
        Не ходи мимо сада;
Не ходи мимо сада,
        Не прокладывай следа;
Дороженьки не тори,
        Худой славы не клади.
Худа славушка пройдет,
        Никто замуж не возьмет;
Отцу-матери — бесчестье,
        Роду-племени — покор;
Роду-племени — покор,
        Мне — головушка долой!..
Мне нельзя прийти домой,
        Сказать матери родной…
Скажу так, скажу сяк,
        Скажу этак и вот так;
Скажу: «В садике была,
        Во зеленом гуляла,
Зрелы ягодки брала,
        Все наливчатые,
Все наливчатые,
        Все рассыпчатые;
На бело блюдо клала,
        На серебряный поднос;
На серебряный поднос…»
        Кто бы к милому отнес?
Ох, сама я пойду
        Да сама отнесу…
Милый ягод не примает,
        Он ответа не дает.
Я поставила на стол,
        Отдала низкий поклон;
Уж я топнула ногой.
        Сама с терему долой;
Сама с терему долой:
        «Оставайся, черт с тобой!»
Я за скобочку взялася,
        Призадумалася;
На ступенюшку ступила,
        Образумилася;
На другую я ступила,
        Воротилася назад,
Дружку выпеняла,
        В глаза выругала:
«Уж ты, парень удалой,
        Не ломайся надо мной,
Над девчонкой молодой,
        Над девичьей красотой!»
Васнецов, стр. 82–83, № 57.

54. «Ты полынушка, полынка...»

Ты полынушка, полынка
Полынь, травка горькая!
Не я травку сеяла,
Что не я тебя садила,
Не сама ли ты, злодейка
Травка, уродилася,
По зеленому лужочку
Травка расселилася:
Заняла ли ты, злодейка,
В лугу себе местечко,
В лугу местечко прекрасное,
Место хлебородное.
Что на том ли на местечке
Зелен сад стоит,
Во саду цветут цветочки,
Виноград растет.
Поутру рано, до солнышка,
В зелен сад пойду,
Посмотрю, пришел ли миленький
В зелен сад гулять?
Обманул меня дружок мой,
В садик не бывал!
Я домой пошла поздно вечером,
Слезно плакала.
Киреевский, 1917, стр. 35, № 1301, Архангельская губ.

55. «На восходе красна солнышка, на закате светла месяца...»

На восходе красна солнышка,
На закате светла месяца
Не сокол летал по поднебесью,
Молодец ходил по бережку,
Что по бережку Невы-реки.
Он не скоро шел, сноравливал,
Во зеленый сад заглядывал,
Сам, кручинясь, приговаривал:
«Уж все пташечки проснулися,
Друг со другом повидалися,
Сизым крыльям обнималися;
Лишь одна моя голубушка,
Лебедь бела — красна девица,
Что прилука молодецкая,
Крепко спит теперь во тереме.
Знать, не грезится ей милый друг,
Знать, не мыслит обо мне она;
Мое сердце разрывается,
Что с надёжей не встречается».
Идет девица из терема:
Что бело лицо заплакано,
Ясны очи помутилися,
Белы руки опустилися.
Не стрела сердце поранила,
Не змея его ужалила,
Красна девица промолвила:
«Ты прости, прости, мой милый друг,
Ты прости, душа отецкий сын,
Ввечеру меня помолвили,
Завтра будут поезжалые;
Повезут ли ко божьей церкви,
Я достануся иному, друг,
И верна буду по смерть мою».
Чулков, ч. III, стр. 580, № 66.

56. «Дорогая моя, хорошая...»

«Дорогая моя, хорошая,
Ты душа ль моя, красна девица,
Моя прежняя полюбовница,
Не сиди, мой свет, долго с вечера,
И не жги свечи воска ярого,
Ты не жди меня до бела света;
Я задумал, мой свет, женитися,
Я заехал к тебе проститися;
За любовь твою поклонитися».
Залилась девка горючьми слезьми,
Во слезах сама слово молвила:
«Разменяемся ж мы подарками;
Ты отдай, отдай мой золот перстень,
Ты возьми, возьми свой булатный нож,
Со которым ты ко мне езжал,
Ты пронзи, пронзи мою белу грудь,
Распори мое ретиво сердце». —
«Ты не плачь, не плачь, красна девица,
Не печалься ты, душа моя.
Я ходить буду чаще прежнего,
Я любить стану милей старого».
Прослезилась тут красна девица,
Во печали сама промолвила:
«Как не греть солнцу жарче летнего,
Не любить другу милей прежнего.
Ин женись, женись, добрый молодец,
Ин женись, женись, душа моя.
Об одном тебя прошу, бедная,
Не поставь себе в похваление,
А моей чести в повреждение,
Для меня, что ты долго холостой был».
Чулков, ч. I, стр. 196–197, № 157.

57. «Не спится мне, красной девушке, не спится...»

Не спится мне, красной девушке, не спится,
Подушечка в головушках вертится,
Соболино одеялице не греет!
Я сама себя, красная девушка, сгубила,
Что холостого добра молодца полюбила:
Задумал мой любезный жениться.
Наряжусь же я, сиротинушка, в черно платье,
Пойду, пойду ко милу другу на свадьбу,
А я сяду против милого на скамейке.
Частехонько мой милый друг взглядает,
Тяжелехонько душа моя вздыхает…
«Напойте ж вы сиротинушку, накормите,
Со двора же вы сиротинушку проводите,
Собаками сиротинушку не стравите!»
Кохановская, 1, стр. 103.

58. «Ой, по улице туман расстилался...»

Ой, по улице туман расстилался,
Ой, по широкой туман расстилался;
Во тумане сырого дуба не видно.
Я под тем дубцом с добрым молодцем стояла;
Про жилое, про былое говорила —
Про единое словечко позабыла.
Позабыла сказать другу: «Не женися!
Хоть женися, душа моя, не ошибися.
Не женися, мой милый друг, на удовке.
У вдовушки обычай не девичий:
Постелюшку стелет, сама плачет;
Изголовье воскладает — возрыдает,
Слово прежнего друга поминает:
„Ой, и свет мое прежнее ладо!
Я которого допрежь его любила,
Со правой руки колечко подарила“».
Кохановская, 1, стр. 109.

59. «Уж вечор-то я, добрый молодец...»

Уж вечор-то я, добрый молодец,
У любушки был.
Сказала мне любушка
Нерадостну весть,
Нерадостну весточку:
«Мил, отстать надо!
Отстань, отстань, миленький,
Отстань, вольный свет!
Женись, женись, миленький,
Женись, вольный свет!
Возьми, возьми, миленький,
Кого я велю:
Возьми, возьми, миленький,
У вдовиньки дочь:
У вдовиньки доченька,
Дочь Авдотьюшка.
Вспомни, вспомни, миленький,
Про прежню любовь:
Как мы с тобой, миленький,
Совыкалися,
Под белой березою
Расставалися.
На этом-то местечке
Трава ль не растет;
Растет, растет травонька,
Все цветы цветут,
Цветут, цветут цветики,
Все алеются,
Зеленая травонька
Зеленеется.
У мово дружка милого
Кудри в три ряда,
В три ряда кудерушки
По плечам лежат,
По плечам кудерушки, —
Жениться велят!
Женись, женись, миленький,
Женись, вольный свет!»
Киреевский, 1929, стр. 244–245, № 2595.

60. «Говорила я дружку милому...»

Говорила я дружку милому,
Слезно, жалобно дружка милого я просила:
«Не женись, мой мил сердечный друг, не женися,
Покуль я живу, ныне, красная девица, замуж не вышла».
Не послушался меня миленький, сердечный друг, женился, —
Не на душечке на красной на девице,
Что на горькой ли на злосчастной на вдовице.
Он зажег, зажег мою душечку,
Заронил, спустил искру с пламенем в мое сердце.
«Затем полно же, моя душечка, тужить, плакать!
Тебе сколько ни плакати, будет перестати:
Не наполнить будет синя моря слезами,
Не насеять будет чиста поля тоской, кручиной,
Не утешить будет мила дружка словами».
Красна девица по бережку ходит, гуляет,
Она с камешка на камешек, девка, ступает,
Она камешек о камешек щелкает.
Не во всяком сером камешке есть огонь, искра,
Не во всяком добром молодце есть суща правда.
Киреевский, 1917, стр. 19, № 1245, Архангельская губ.

61. «Ты не пой, не пой, соловьюшко, не пой рано весной...»

Ты не пой, не пой, соловьюшко, не пой рано весной,
Не давай-то мне надзолушки, сердцу моему:
И так мое сердечушко изныло во мне.
Из-под бережка, из-под крутого вода не течет,
Из-под камушка, из-под белого, вода ключом бьет,
За реченькой за быстрою зелен сад растет;
Во этом ли во садике сирень цветет,
Несозрелую, непоспелую нельзя заломать,
Не сосватавшись, красну девицу нельзя замуж взять.
Я повыгляжу да повысмотрю — я тогда возьму…
С того крыльца ведут к венцу красну девицу,
Один ведет за рученьку, другой за другую,
Третий стоит, слезы ронит: любил, да не взял.
Досталася сударушка другому, не мне.
«Красавица-забавница, простимся со мной». —
«Я рада бы простилась — кони не стоят,
Извощички коломенски не смогут держать». —
«Красавица-забавница, взгляни на меня». —
«Я рада бы взглянула бы — глаза не глядят».
«Красавица-забавница, платочком махни». —
«Я рада бы махнула бы — платка в руках нет!»
Якушкин, стр. 133.

62. «Из-за лесика да из-за темного...»

Из-за лесика да из-за темного,
Ой-ли, ой-люли, да из-за темного.[26]
Из-за садика да из зеленого
Шли-прошли да два молодца,
Оба холостые да неженатые;
Они шли-прошли да становилися,
Остановилися да поклонилися,
Они врознь пошли да разбранилися
За одну душу красну девицу.
«Пойди, выйди к нам, раскрасавица!»
Выходила к нам красна девица,
Говорила им речь хорошую:
«Вы не спорьте да не бранитеся,
Вы по совести да расходитеся,
Одному из вас да я достануся,
Либо черному да чернобровому,
Либо белому да белокурому».
Доставалася да парню черному;
Он и брал ее да за рученьку,
Он повел ее по кругу,
Всем сударушкам да похваляется;
Похвалялся ей да целовался с ней.
Римский-Корсаков, «Сборник русских народных песен», 1877, стр. 47, № 63.

63. «Уж ты, сад, ты, мой сад...»

Уж ты, сад, ты, мой сад,
Сад зелененький,
Ты зачем, садок, отцвел,
Осыпаешься?
Ты куда ли, милый мой,
Собираешься?
Ты во путь ли, во поход,
Во дороженьку?
Ты со всеми, милый мой,
Распрощаешься,
А со мною, молодой,
Все ругаешься.
Не ругайся, не бранись,
Скажи: «Милая, прощай!»
Тут летела пава
Через синие моря,
Уронила пава
С крыла перышко.
Мне не жалко крыла –
Жалко перышка,
Мне не жалко мать-отца —
Жалко молодца,
Предстояла молодцу
Служба царская,
Служба царская,
Государская!
Служит год он, служит два,
Служит три года,
На четвертый на годок
Сам домой идет,
А на пятый на годок
Милый женится,
А меня ли, молоду,
Меня замуж берет!
Записано А. М. Новиковой в 1918 г. в Тульской области.

64. «Кого-то нет, кого-то жаль!..»

Кого-то нет, кого-то жаль!
Уезжает, милый вдаль,
Ах, уезжает милый, оставляет
Одни ласковые слова…
На прощаньице милый оставил
Свой подарок, милый, дорогой —
С руки перстень золотой.
Я по дням перстень носила,
К ночи в головы я клала;
Поутру ранешенько вставала,
Умывалась во слезах;
Две пуховые ли я подушки
Потопила да я во слезах,
Соболино ново одеяло
Не согрело мою белу грудь.
Кабы мне-ка, младе, воску яру,
Легко крылье солью я,
Легко крылье с мелким перьем,
Улетела б к дружку я…
Пресчастливый выход мой:
Шел навстречу милый мой,
Шел навстречу мой милый издалеча,
Разговаривал милый со мной;
«Здравствуй ты, радость милая!
Что худа стала ты, бледна?
Разве ты ли, ты ли, моя милая,
Во постельке, радость, лежала?» —
«Я лежать-то было не лежала —
Тосковала б об тебе я».
«Русский филологический вестник», 1887, № 4, стр. 266.

65. «Расцветай-ка, расцветай-ка, в поле розовый цветок!..»

Расцветай-ка, расцветай-ка,
        В поле розовый цветок!
Побывай-ка, побывай-ка
        Ко мне, миленький дружок!
Посидим-ка, посидим-ка
        Мы последний с тобой вечерок,
Поговорим-ка, поговорим-ка
        Мы про прежнюю с тобой любовь.
Что такая любовь злая —
        Наглядеться с милым не дала,
Наглядеться, насмотреться
        На его бело лицо…
Кабы знала, кабы знала,
        Не зачинала бы любить!
И с того горя-кручины
        Пойду в зелен сад гулять,
Я сорву ли, я сорву ли
        В саду розовый цветок,
Я завью ли, я завью ли
        На головушку венок.
Васнецов, стр. 85, № 61.

66. «Идет миленький лужочком, а я за ним бережком...»

Идет миленький лужочком,
А я за ним бережком,
Машет миленький платочком,
А я правою рукой:
«Воротись, милой, назад,
Я забыла, что сказать:
Наше времечко проходит,
Прошло лето и весна.
Время злое наступило,
Что холодная зима.
Быстры речки замерзали,
Ручеечки не текут,
Мелки пташки приумолкли,
Соловьюшки не поют,
В лужках травушка завяла
И цветочки не цветут,
В моем зеленом садочке,
Мелки пташки не поют».
Мельгунов, стр. 50, № 22.

67. «Вещевало мое сердце, вещевало...»

Вещевало мое сердце, вещевало,
Вещевало ретивое, не сказало,
Что в конец моя головка погибает,
Мил сердечный друг несчастну покидает,
По конюшенке душа моя гуляет,
Он добра коня, сердечный друг, седлает,
На добра коня садится, воздыхает,
С широка двора сердечный друг съезжает,
С отцом, с матерью мой милый друг простился,
А со мною, со младою, постыдился.
Он, отъехавши далеко, воротился
И, прощаяся со мною, прослезился:
«Ты прости, прости, милая, дорогая,
Наживай себе мила друга иного.
Буде лучше меня найдешь — позабудешь,
Если хуже меня найдешь — воспомянешь». —
«Уж сколько мне на сем свете ни жити,
Такого мне мила друга не нажити».
Чулков, ч. I, стр. 193, № 153.

68. «Не спала-то я, младешенька, не дремала...»

Не спала-то я, младешенька, не дремала,
Я не думала, младешенька, не гадала,
Со правой руки ясного сокола опускала.
Подымался млад ясен сокол выше лесу,
Выше лесу, выше зеленой дубровы;
Опускался млад ясен сокол на синее море.
Он садился, млад ясен сокол, на кораблик,
По кораблику гостиный сын гуляет,
В звончатые он гуселечки играет,
Он душу красну девицу утешает:
«Ты не плачь, не плачь, душа красна девица,
Наживай себе мила друга иного.
Буде лучше меня найдешь, позабудешь,
Буде хуже меня найдешь, воспомянешь;
Вспомянув меня, душа моя, заплачешь».
Чулков, ч. II, стр. 471, № 188.

69. «По горам, по горам, я по горам ходила...»

По горам, по горам,
Я по горам ходила,
Все цветы, все цветы,
И я все цветы видела, —
Одного, одного,
Одного цвета нет как нет,
Нет цвета, нет цвета,
Ах, нет цвета алого,
Алого, алого,
Моего цвета прекрасного.
По двору, по двору,
И я по двору ходила,
Всех гостей, всех гостей,
И я всех гостей видела,
Видела, видела, —
Одного гостя нет как нет,
Нет гостя, нет гостя,
Ах, нет гостя милого,
Милого, милого,
Моего друга любезного.
Аль ему, аль ему,
Аль ему ли служба сказана,
Аль ему, аль ему,
Аль ему ли государева?
Али мне, али мне
В своем доме воли нет,
Али мне, али мне
Послать было некого?
Я сама, я сама,
Я сама к другу поехала,
Я сама, я сама,
Я сама с другом простилася:
«Ты прости, ты прости,
Ты прости, ты прости,
Сердечный друг!»
Трутовский, «Собрание русских простых песен с нотами», 1782, ч. 1, стр. 14.

70. «Ты о чем, горька кукушечка, о чем ты кукуешь?..»

«Ты о чем, горька кукушечка,
О чем ты кукуешь?» —
«Как же мне, горькой кукушечке,
Как мне не куковати?
Что один, один-то был зеленый сад,
И тот засыхает!
Что один-то во саду был соловьюшка,
И тот вылетает!»
«Ты о чем, красная девушка,
О чем тужишь, плачешь?» —
«Ну и как же мне, красной девушке,
Не тужить, не плакать?
Что один-то, один разлюбезный был,
И тот покидает!
Что со всеми, ax-да, разлюбезный друг
Со всеми простился,
Что со мной, молодой, с молодешенькой,
Со мной постыдился!
С половины пути, со дороженьки
Назад воротился,
Со мной, с красной девушкой,
Со мной распростился:
„Ты прости, прощай, моя любезная,
Прощай, бог с тобою!“ —
„Если лучше найдешь, разлюбезный друг,
Меня позабудешь;
Если хуже найдешь, разлюбезный друг,
Меня вспомянешь!“»
Киреевский, 1929, стр. 137, № 2142, Орловская губ.

71. «Возле речки, возле мосту...»

Возле речки, возле мосту,
Возле речки, возле мосту росла травка,
Росла травка шелковая,
Росла травка шелковая, зеленая,
И я в три косы косила,
И я в три косы косила ради друга,
Ради друга, ради гостя,
Ради друга, ради гостя дорогого.
Слышит, чует мое сердце,
Слышит, чует мое сердце ретивое:
Как задумал моя радость,
Как задумал моя радость, друг, жениться.
Он не хочет со мной, бедной,
Он не хочет со мной, бедной, и проститься.
«Как поедешь, моя радость,
Как поедешь, моя радость, друг, жениться,
Заезжай ко мне, девице,
Заезжай ко мне, девице, ты проститься.
Не заедешь, моя радость,
Не заедешь, моя радость, друг, проститься,
Через реченьку поедешь,
Через реченьку поедешь — ты потонешь,
Через быстру понесешься,
Через быстру понесешься — захлебнешься,
Про меня, красну девицу,
Про меня, красну девицу, воспомянешь:
Какова-то, молоденька,
Какова-то молоденька, я бывала,
Поутру раным-раненько,
Поутру раным-раненько я вставала,
Башмачки на босы ножки.
Башмачки на босы ножки надевала,
Я на плечики салопчик,
Я на плечики салопчик накидала,
На головушку платочек,
На головушку платочек повязала,
Встретить гостя дорогого,
Встретить гостя дорогого поспешала».
Кашин, ч. III, стр. 37.

72. «Ты мой сизенький, мой беленький голубчик...»

Ты мой сизенький, мой беленький голубчик,
Ты к чему рано с тепла гнезда слетаешь,
На кого ты меня, голубушку, покидаешь?
Али я тебе, голубчик мой, не по мысли,
Не по твоему голубиному воркованью?
Ах ты, душечка удаленький молодчик,
Ты куда от меня, красной девицы, отъезжаешь,
На кого ты меня, красну девицу, покидаешь?
Али я тебе, мой милый друг, не по мысли,
Не по твоему молодецкому обычью?
Чулков, ч. III, стр. 668, № 148.

73. «Что ты, Ваня, разудала голова...»

«Что ты, Ваня, разудала голова,
Разудалая головушка твоя,
Сколь далеко отъезжаешь от меня,
На кого же спокидаешь, друг, меня?
Не на друга, не на брата своего…
С кем я буду эту зиму зимовать?
С кем прикажешь красно летечко гулять?»
«Гуляй, гуляй, милая, одна:
Я уеду в понизовы города,
Не приеду, не прибуду года два». —
«Без тебя, милый, постелька холодна,
Одеяльце пролежало во ногах,
Затонули подушечки во слезах,
Я, младенька, простояла на ногах…
Что ты, Ваня, что ты сделал надо мной?
Ты оставил не солдаткой, не вдовой,
Не девицей и не мужнею женой, —
Ты оставил горемычной сиротой».
Васнецов, стр. 85–86, № 62.

74. «Подружки, голубушки! Собирайтеся ко мне...»

Подружки, голубушки!
Собирайтеся ко мне,
Ко мне в гости,
Веселее будет нам.
Проситесь у батюшки
Во зелен сад гулять.
В саду много вишен,
Соловей поет.
Лети, лети, мой соловушек,
Лети, лети, молодой,
Спроси друга милого,
Помнит ли он обо мне?
А я по нем, бедная,
Плачу, плачу и грущу.
С крутых гор по камешку
Ручеек бежит, —
В моем ретивом сердце
Зазноба лежит:
Зазнобил сердечушко
Мил сердечный друг;
Зазнобил сердечушко,
Сам в поход пошел.
Я за ним, бедная,
Вослед, вослед побегу,
Всю я дороженьку
Слезами залью:
«Воротися, миленький,
Воротися, жизнь моя!
Не воротишься, миленький,
Умру без тебя!»
Киреевский, 1929, стр. 295, № 2794.

75. «Отлетает сиз голубчик от моих ясных очей...»

Отлетает сиз голубчик
От моих ясных очей
Во чужой, во далекий край,
Во донской город уедет,
Во донской город уедет
От разлапушки своей;
Сколь я плакала-тужила
О голубчике своем,
Во слезах дружка просила:
«Хоть маленько поживем!
Хоть маленько, хоть немножко
Один кругленький годок!»
«Уж я рад с тобою жить,
Нельзя здесь мне проживать.
Злые люди все соседи
Не советуют любить,
Не советуют любить —
Велят бросить, позабыть».
Я тогда дружка забуду,
Когда закроются глаза,
Призакроют тело бело
Тонким белым полотном,
Призасыплют очи ясны
С гор желтым-ясным песком.
Зарастай, моя могила,
Все травою муравой!
Все травою муравою,
Всяким разным цветом!
Васнецов, стр. 88, № 65.

76. «Девушка молоденька семнадцати лет...»

Девушка молоденька семнадцати лет
Любила молодчика до двадцати лет,
Обещался миленький до веку любить,
Пришло расставанье — не мил мать-отец,
Не мил, не милешенек, не мил вольный свет;
С этого горенька пойду в темный лес,
Посмотрю по лесику — дороженьки нет,
Посмотрю под ноженьки — дорожка лежит,
По этой дороженьке троечка бежит,
А за этой за троечкой коляска катит,
В этой колясочке мой милый сидит.
Кричала, махала: «Мой милый, остановись!» —
«Милая, хорошая, садись, увезу!» —
«Миленький, хорошенький, куда увезешь?» —
«А вот, моя красавица, к венчанью увезу,
Да вот, моя красавица, кони не стоят,
Молоды повознички коней не сдержат».
Шейн, стр. 206, № 785, Костромская губ.

77. «Ах ты, ноченька, ах-да, ночка темная...»

Ах ты, ноченька, ах-да,
Ночка темная, да,
Ночка темная, ах-да,
Ночь осенняя!
Что же ты, моя ноченька,
Принахмурилася, да,
Что же ты, ночь осенняя,
Затуманилася?
Или нет у тебя, ах-да,
Ясных звездочек? да,
Или нет у тебя, ах-да,
Ясного месяца?
Что же ты, моя девица,
Призадумалася, да,
Что же ты, моя красная,
Запечалилася?
Или нет у тебя, ах-да,
Отца-матери, да,
Или нет у тебя, ах-да,
Друга милого?
Как же мне, девице, ах-да,
Не задумываться, да,
Как же мне, девице, ах-да,
Не печалиться?
Нет у меня, девицы, ах-да,
Отца-матери, да,
Только есть у меня, ах-да,
Мил сердечный друг,
Да и тот со мной, ах-да,
Не в ладу он живет, да,
Не в ладу он живет, да,
Все ругается.
Не в ладу он живет, ах-да,
Все ругается, да,
Все ругается, ах-да,
Долго сердится.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

78. «При дороженьке стояла, калину ломала...»

При дороженьке стояла,
Калину ломала;
Я калинушку ломала,
В пучочки вязала;
Я в пучочки вязала,
Приметочки клала;
Я приметы примечала,
В дорожку бросала;
Я в дороженьку бросала,
Дружка ворочала:
«Воротись, моя надежда,
Воротися, сердце!
Не воротишься, надежда,
Хотя оглянися!
Не оглянешься, надежда,
Махни черной шляпой,
Черной шляпой пуховою,
Правою рукою!»
Васнецов, стр. 89, № 67.

79. «В далеком было, в далеком чистом поле...»

В далеком было, в далеком чистом поле,
Что еще того подале было во раздолье.
Стояла ли в поле чистом белая береза;
По корешку, березонька, она корениста,
По середочке, березонька, она кривлевата,
По вершиночке она, березонька, щепочиста.
Что под той ли было белой под березой,
Не сиз ли голубь с голубушкой сидит воркует,
Не девица ли с молодцем речи говорила.
У душечки ли, у красной девицы,
Не дождичком ли белое лицо смочило,
Не морозом ли ретиво сердце познобило.
Смочило ли лицо белое, лицо слезами,
Позябло ли ретиво сердце с тоски-кручины;
Тужит ли, плачет душа красная девица
По своем ли по миленьком дружочке,
По ласковом, по приятливом по словечке:
Хорош ли, пригож, душа миленький уродился,
Он возрастом, и дородством, и всей красотою,
И всей храброю поступочкой молодецкою.
Киреевский, 1917, стр. 20, № 1248.

80. «Ах ты, душенька красна девица!..»

«Ах ты, душенька красна девица!
Ты о чем, о чем вечор плакала,
В зеленом саду ты гуляючи,
Сладко вишенье ты ломаючи?» —
«Ах ты, душенька добрый молодец,
Ах, удалая ты головушка!
Ты куда, мой друг, снаряжаешься,
Во которую дальню сторону.
Во которую незнакомую:
Во Казань-город или в Астрахань,
В Петербург-город или в Новгород,
Иль во матушку каменну Москву?
Ты возьми, возьми меня, друг, с собой;
Назови меня ты родной сестрой
Или душечкой молодой женой!» —
«Ах ты, душечка красна девица,
Неразумная дочь отеческа!
Рад бы, рад тебя я с собою взять:
Про меня ведь там люди ведают,
Что у молодца нет родной сестры,
Нет ни душечки молодой жены,
Лишь одна-то есть родна матушка,
Да и та-то уж ведь старешенька».
Кашин, ч. I, стр. 99.

81. «Что во светлой было светлице...»

Что во светлой было светлице,
И во новой было горнице,
Под косящатым окошечком.
Тут сидела красна девица,
А пред нею стоял молодец,
Целовал ее руки белые,
Целовавши, сам прощается:
«Ты прости, прости, моя матушка,
Прощай, радость, красна девица,
Уж мне, знать, с тобою расстатися
И до жизни гроба не видатися».
Она плачет, как река льется,
Во слезах ему слово молвила:
«Ты прости, прости, мой батюшка,
Прощай, радость, мил сердечный друг;
Ты целуй мои руки белые,
Целовавши, не покинь меня;
А покинешь, буду плакати,
Плакать, плакать возрыдаючи,
Тебя, мой свет, вспоминаючи.
Как поедешь ты из Питера,
Ах ты вспомни меня бедную,
Хоть на первом стану стоючи».
Чулков, ч. I, стр. 195–196, № 156.

82. «Как во селе, селе Покровском...»

Как во селе, селе Покровском,
На проезжей большой улице,
Собирались красны девушки,
Все играли хороводами.
Одна девушка не в кругу стоит,
Не в кругу стоит, задумалась;
Очи ясные заплаканы,
Не вплетает в косу русую,
В косу русую ленту алую,
А все прячет под косынкой белою.
К ней подходит молодой солдат,
Молодой солдат израненный;
Стал он с девушкой разговаривать:
«Что ты, девушка, не в кругу стоишь,
Не в кругу стоишь, не с девушками?
Не вплетаешь в косу русую,
В косу русую ленту алую,
А все прячешь под косынкой белою?»
«Ах, служивый, я не девушка,
Не вдова я, не молодушка,
Сирота я вовсе круглая…
Вот три года тому минуло,
Как бурмистр и мир рассердилися
На мово на друга милого,
Жениха мне обручального.
Нет ни весточки, ни грамотки;
Видно, мой милой на войне убит!»
«Ты, душа ли красна девица,
Вот возьми-ка полотенечко;
Не твое ли рукодельице?
В полотенечке золот перстень;
Не с твоей ли правой рученьки?»
Тут девица взрадовалася,
Узнавала друга милого,
Жениха ей обручального.
Н. Абрамычев, «Сборник русских народных песен», 1879, № 10.

83. «Долина, долинушка, раздолье широкое!..»

Долина, долинушка, раздолье широкое!
На той на долинушке стояла калинушка;
На том ли на кустике садилась кукушечка,
Садилась кукушечка, мелкая соловьюшка.
Плачет-тужит девица по доброму молодцу,
По доброму молодцу, по улану-солдатушке:
«Не плачь, не плачь, девица, не плачь, душа красная!
Солдат во поход пойдет, девку за собой возьмет!» —
«Я б рада не плакала, сами слезы катятся!» —
«Наплачешься, девушка, довольно без меня!
Пришлю, пришлю, девица, золот перстень со руки:
Перстенечек не носи, в коробочку положи,
В коробочку положи и замочиком запри».
Киреевский, 1917, стр. 68, № 1415, Тверская губ.

84. «Прощай, батюшка Иртыш, с крутыми горами...»

Прощай, батюшка Иртыш, с крутыми горами.
Ты прощай, моя милая, с черными бровями.
Черны брови соболины, очи соколины.
Расстаемся мы с тобою, как голубь с голубкой.
Улетела голубушка за синее море,
Он летает, он порхает, голубушку ищет.
Не видали ль, не слыхали ль про нее, голубушку,
Что моя еще голубка очень заприметна:
Крылья, перья золоты, головка жемчужна.
Парилов, стр. 161, № 46.

85. «Ах, да не вечерняя заря спотухала...»

Ах, да не вечерняя заря спотухала, заря спотухала,
        Ах, спотухалася заря.
Ах, да полуночная звезда высоко ли, звезда, высоко ли,
        Ах, высоко звезда взошла.
Ах, да не пора ли мне, раздоброму молодцу, со квартерушки,
        Со квартерушки долой?
Уж я выйду ли, раздобренький молодец, выйду на крылечко,
        Эх, на крылечке постою.
Ах, да закричу ль я, добрый молодец, громким голосом,
        Эх, громким голосом своим:
«Уж вы, слуги верные мои!
        Ах, слуги верные мои!
Ах, да запрягайте тройку серопегих, серопегих,
        Эх, тройку лошадей,
Эх, да чтобы сесть бы мне, добру молодцу, сесть бы да поехати,
        Да поехати домой!»
Со всеми простился раздобренький молодец, с одной красной девицей
        Распроститься позабыл!
Ах, да со пути ли, со дороженьки назад воротился,
        Эх, воротился он назад!
«Ах, да здоровенька ли ты, моя сударушка, живешь-поживаешь,
        Эх, поживаешь без дружка?» —
«Ах, да тесовая нова кроватушка пуста простояла,
        Ах, простояла пуста,
Ах, да соболино ново одеяльце в ногах пролежало,
        Ах, пролежало во ногах,
Ах, пуховы новы подушечки в слезах потонули,
        Потонули во слезах!»
Лопатин и Прокунин, I, стр. 98–99, № 27a.

86. «Ах, не одна-то, не одна, эх! Во поле дороженька...»

Ах, не одна-то, не одна,
        Эх! во поле дороженька, эх, одна пролегала!
Ах, зарастала та дорожка,
        Эх! ельничком да березничком, эх, горьким, частым осинничком!
Ах, что нельзя-то, нельзя,
        Эх, к любушке, сударушке, эх, нельзя в гости ехать молодцу.
Ах, ты прости, прощай,
        Эх! мил сердечный друг, эх, прощай, будь здорова.
Ах, коли лучше меня найдешь,
        Эх! меня, доброго молодца, эх, меня позабудешь,
Ах, коли хуже меня найдешь,
        Эх! меня, доброго молодца, эх, меня воспомянешь,
Ах, меня ты воспомянешь,
        Эх! горючими слезами, эх, запла… ты заплачешь!..
Лопатин и Прокунин, I, стр. 91, № 22.

87. «На заре было, на зореньке...»

На заре было, на зореньке,
На заре было на утренней,
Там девчонка коровушку доила,
Подоимши, молочко нацедила,
Процежёмши, дружка Ваню поила,
Напоимши, уговаривала:
«Не женись, душа Ванюшка,
Если женишься, переменишься,
Растеряешь свою молодость,
Между девок, между баб молодых,
Между вдовушек-сиротинушек».
Стой, дубрава, стой, зеленая моя!
По тебе ли я гуляла, молода?
Я рвала цветы лазоревые,
Я кликала свово батюшку,
Я кликала, не докликалась его:
Показался мне лесок очень высок,
Не доходит до батюшки голосок.
Стой, дубрава, стой, зеленая моя!
По тебе ли я гуляла, молода,
Я рвала цветы лазоревые,
Я кликала свою матушку,
Я кликала, не докликалась ее:
Показался мне лесок очень высок,
Знать, не доходит до матушки голосок.
Стой, дубрава, стой, зеленая моя!
По тебе ли я гуляла, молода,
Я рвала цветы лазоревые,
Я кликала свово милого дружка,
Я кликала, я докликаласьего:
Показался мне лесок невысок,
Знать, доходит до милого голосок.
Мельгунов, стр. 7, № 3.

88. «Калинушка с малинушкой, лазоревый цвет...»

Калинушка с малинушкой, лазоревый цвет,
Веселая беседушка, где миленький пьет,
Он пить не пьет, голубчик мой, за мной, младой, шлет.
А я, млада-младёшенька, замешкалася,
За утками, за гусями, за лебедями,
За вольною за пташечкой, за журушкою.
Как журушка по бережку похаживает,
Шелковую травушку пощипывает,
Студеною водицею захлебывает.
За речкою за быстрою четыре двора,
Во этих ли во двориках четыре кумы:
«Вы, кумушки, голубушки, подружки мои,
Кумитеся, любитеся, любите меня,
Пойдете вы в зеленый сад, возьмите меня,
Вы станете венки бросать, бросьте и мой»,
Как все венки поверх воды, а мой потонул,
Как все дружки домой пришли, а мой не пришел.
Балакирев, стр. 62–63, № 32.

89. «Я посею ли, младенька, цветиков маленько...»

Я посею ли, младенька,
Цветиков маленько,
Цветы стали расцветати,
Сердце обмирати.
Я на цветики взирала,
Сердцем обмирала,
Сердечушком обмирала —
Друга дожидала.
Как идет-то моя радость,
Он идет нескоро.
Вижу, вижу, моя радость
Не хочет любити:
Люби, люби, моя радость,
Кого ты захочешь!
Я простилась, друг, с тобою;
Простися со мною!
И я с горя, со кручины
Пойду во светлицу.
У девицы во светлице
Поют разны птицы.
Они пели, распевали
Тонким голосочком,
Я списала голосочек
На тонкий листочек.
Что на тоненький листочек,
На белу бумажку,
Я послала голосочек
К любезному другу.
Что к любезному ко другу
Со миленькой пташкой:
Как велит ли мне надёжа
Хорошо ходити.
«Ходи, ходи, моя радость,
Ходи хорошенько,
Не ходи, моя надёжа,
Лишь к соседу в гости,
У соседа во беседе
Холост, неженатый,
Холост на ногу ступает
И вон вызывает».
Кашин, ч. III, стр. 17.

90. «Говорил-то мне мил друг, приказывал...»

Говорил-то мне мил друг, приказывал:
«Посмирнее поживи, друг, повежливее».
Я приказу его мало слушалась,
С иным, со другим повадилася;
Повадившись, со дружком разбранилася,
Разбранившись с дружком, слезно плакала,
Во слезах я дружку слово молвила:
«Ты поди-ка, милой, в нову горницу,
Посмотри-ка, милой, во окошечко,
Как в окошечко на синее море;
На синем-то море курган, курган,
На курганчике удалой молодец,
Удалой молодец, солдатский сын,
Солдатский сын, офицерский чин.
Зазнобил девушке сердечушко,
Зазнобивши сердце, в солдатушки пошел.
Во солдатушках заневольное житье:
По три денежки да во суточки дают,
По сту лозанцев да во спинушку кладут».
Киреевский, 1929. стр. 126, № 2104, Орловская губ.

91. «Ах, девица-красавица, моя прежняя полюбовница!..»

Ах, девица-красавица,
Моя прежняя полюбовница!
Тебя любил, счастлив я был,
Любить не стал, бессчастен стал.
Ах, горе мое великое,
Печаль-тоска несносная!
Ох, я с горя в чисто поле:
В чистом поле кусты пусты!
Уж я с горя в темны лесы,
В темны лесы, в сыры боры;
В темных лесах листы шумят!
Ах, горе мое великое,
Тоска-печаль несносная!
Уж я с горя в зелены луга;
В зеленых лугах цветы цветут,
Цветы цветут лазоревы;
Сорву цветок, совью венок
Милу другу на головушку!
Носи, мила, не складывай,
Люби меня, не сказывай,
Терпи горе, не складывай!
Киреевский, 1917, стр. 69, № 1418, Тверская губ.

92. «Грушица, грушица моя, груша зеленая моя!..»

Грушица, грушица моя,
Груша зеленая моя!
Под грушей светлица стоит,
Во светлице девица сидит,
Слезну речь говорит:
«Катись, месяц, за лес, не свети,
Восходи, красно солнце, не пеки,
Стань, мой сердечный, в памяти!
Полно глаза ты мне жечь,
Полно из глаз слезы точить,
Полно бело лицо мочить;
Я и так много терплю,
Грусть превелику держу;
Грусть ко злодею отошлю:
Пусть злодей ведает и сам,
Сколь жить на свете тяжело
Без милого друга своего!
Пойду в зеленый сад гулять,
Сорву с грушицы цветок,
Совью на голову венок;
Пойду на быстрый на Дунай,
Стану на мелком берегу,
Брошу венок мой я в реку,
Погляжу в ту сторону:
Тонет ли, тонет ли венок?
Тужит ли, тужит ли дружок?
Не тонет мой аленький венок:
Не тужит мой миленький дружок!
Знать-то, иная у него,
Знать, он иную полюбил,
Знать-то, получше меня,
Знать-то, повежливее,
Знать-то, поприветливее!»
Киреевский, 1929, стр. 270, № 2694.

93. «Ой, матушка, тошно, сударыня, грустно!..»

Ой, матушка, тошно,
Сударыня, грустно!
А я с той тоски-печали
Не могу ходити;
Сердечного, любезного
Не могу забыти!
Обещался мой милый друг
Вечор в гости быти…
А я стежки-дорожки
Велю проторити;
Я все грязные проулки
Велю замостити;
Я тесовые ворота
Велю растворити,
Я широкий двор коврами
Велю устилати;
Белы каменны палаты
Велю убирати;
Я тесовые кровати
Велю становити;
Я пуховые перины
Велю расстилати,
А высокие взголовья
Велю раскладати;
Соболины одеялы
Велю застилати —
Все тебя, моя надежа,
Буду дожидати!
Кохановская, 2, стр. 105.

94. «Как и батюшкин терём...»

Как и батюшкин терём
Распечатан, растворен;
Комарики, комары,
Злоосенние мои!
Не летайте, комары,
В мой зелененький садок,
На тесовую кровать,
Под шит браный положок,
Не кусайте, комарики,
Мое белое лицо;
Мое белое лицо
Разгорелось горячо,
Разгорелось, разболелось,
Словно розовый цветок, —
Далеко в поле растет.
Я пойду ли, молода,
В зелен садик погулять,
Во зеленом во саду
Разгоню я грусть-тоску!
Мордовцева и Костомаров, стр. 100, № 19.

95. «Ах вы, ветры, ветры буйные...»

Ах вы, ветры, ветры буйные,
Вы, буйны ветры осенние,
Потяните вы с эту сторону,
С эту сторону, со восточную,
Отнесите вы к другу весточку,
Что нерадостную весть, печальную.
Как вечор-то мне, младешеньке,
Мне мало спалось, много виделось.
Нехорош-то мне сон привиделся:
Уж кабы у меня, младешеньки,
На правой руке, на мизинчике,
Распаялся мой золот перстень,
Выкатался дорогой камень,
Расплеталася моя руса коса,
Выплеталася лента алая,
Лента алая ярославская,
Подареньице друга милого,
Свет дородного доброго молодца.
Чулков, ч. I, стр. 185, № 143.

96. «Ах, кто бы мне, ах, мому горюшку...»

Ах, кто бы мне, ах, мому горюшку
        Да помог,
Кто бы мне, ах, со дорожки
        Дружка да воротил!
Воротися, мой дружочек миленький,
        Да назад.
Ах, постыла мне чужбинная,
        Чужедальняя сторонушка,
Разлучила с отцом, с матушкой,
        Со милым дружком.
Что изныло-то мое сердечушко
        Да иссохло,
Все ложилась бы я грудью белою
        На окошечко,
Все глядела бы в поле чистое,
        В даль невидную,
Все звала бы его я, желанного,
        Повидать меня.
Нагляделась бы на мила дружка
        Во запас,
Разметала бы русу косыньку
        По белым плечам,
Разнесла бы свое горе лютое
        По чистым полям.
Агренев-Славянский, стр. 2, Тульская губ.

97. «Ах, ты зачем, зачем, рябинушка, долго так, ах, ты долго не цвела?..»

Ах, ты зачем, зачем, рябинушка,
Долго так, ах, ты долго не цвела?
Ах, да поздно зацвела,
Ах, не выцвевши, нельзя тебя, рябинушку,
Нельзя заломать.
Ах, да не вызнавши, мне нельзя,
Нельзя, ах, мне девушку, ах, да красную,
Ой, мне нельзя замуж взять.
Ах, да я повыгляжу,
Я повыгляжу да повысмотрю,
Ах, возьму за себя.
Шла девица темным лесом,
Ох, темным лесом, темным лесом,
Зеленым лужком.
Ах, да зеленым да лужком,
Да шла, ах, шелковою, ой, шелковою,
Ой, да шелковой травой.
Что, ах, да шелковая трава,
Что да шелковая, ах, шелковая трава
Оплетает ей следок.
А лавровые, лавровые,
Ах, лавровые листочки
Во лесу люто шумят.
Ах, да не шумите да вы, лавровины,
Вы лавровины, ах, лавровины,
На один хоть на часок.
Не давайте вы тоски-назолы,
Ах, да тоски-назолушки
Сердцу моему.
Что и так мое, ах, и так сердечушко
Все изныло, ах, все изныло,
Ой, все изныло во мне.
Ах, да все изныло,
Все изныло, ах, изоржавело, изоржавело,
Как синенький камешок.
Линева, II, стр. 26–27, Новгородская губ.

98. «Не сокол летит по поднебесью...»

Не сокол летит по поднебесью,
Не сокол ронит сизы перышки, —
Скачет молодец по дороженьке,
Горьки слезы льет из ясных очей,
Распрощался он с своей родиной,
Со сторонушкой понизовою,
Где течет в красе Волга-матушка.
Распрощался он с красной девицей.
Он оставил ей на помин себя
Дорогой перстень со алмазами,
На обмен же взял от красавицы
Золото кольцо обручальное,
При размене сам приговаривал:
«Не забудь меня, моя милая,
Не забудь меня, задушевный друг!
Чаще взглядывай ты на перстень мой,
Чаще стану я целовать кольцо,
К ретиву сердцу прижимаючи,
Об тебе, мой друг, вспоминаючи:
Коль помыслю я о другой любви, —
Золото кольцо распаяется,
Если ты с другим под венец пойдешь, —
Камень выпадет вон из перстеня».
Шейн, стр. 199, № 759, Тульская губ.

99. «Соловей мой, соловей, сизокрылый, молодой...»

Соловей мой, соловей,
Сизокрылый, молодой,
Чернобровый, веселой!
Ты не вей, не вей гнезда
Край дорожки, край пути,
На ракитовом кусту,
На малиновом листу.
Кабы кустышек не мил,
Соловей б гнезда не вил,
Малых деток не плодил;
Кабы девка не мила,
Не любил бы я тебя,
Целовал, миловал,
Колечушком даровал.
Серебряно колечко
Печет мое сердечко,
С позолотой перстенек,
Сушит, крушит друженек.
У меня, молодой, три забавы великих,
Есть три ленты широких:
Перва лента алая,
Есть печаль немалая;
Втора лента вишная,
Прошла слава лишняя;
Третья лента со кистьми
Едет милый со вестьми.
Киреевский, 1917, стр. 9, № 1190, Архангельская губ.

100. «Туманно красное солнышко, туманно...»

Туманно красное солнышко, туманно,
Что в тумане красного солнышка не видно
Кручинна красная девица, печальна;
Никто ее кручинушки не знает,
Ни батюшка, ни матушка родные,
Ни белая голубушка сестрица.
Печальна душа красна девица, печальна,
Не можешь ты злу горю пособити,
Не можешь ты мила друга забыти,
Ни денною порою, ни ночною,
Ни утренней зарею, ни вечерней.
В тоске своей возговорит девица:
«Я в те поры мила друга забуду,
Когда подломятся мои скорые ноги,
Когда опустятся мои белые руки,
Засыплются глаза мои песками,
Закроются белые груди досками».
Чулков, ч. I, стр. 215, № 178.

101. «Из-за лесу идут тучи...»

Из-за лесу идут тучи,
        Тучи темные,
Как по мне, молодешенькой,
        Горе горькое,
Горе горькое, кручинушка
        Непокрытая:
Что пошел мой мил сердечный друг
        Во солдатушки,
Он покинул меня, младу,
        Одинешеньку.
Выйду ль я, млада, ранешенько
        В поле чистое,
Расскажу ль я, расскажу тоску
        Ветру буйному,
Как несет мне ветер буйный
        Весть нерадостну:
Закатилось мое солнышко
        Желанное,
Уж пал, помер мой сердечный друг.
Якушкин, стр. 102.

102. «Ты о чем, о чем, Маша, плачешь...»

«Ты о чем, о чем, Маша, плачешь,
        Понапрасну слезы льешь?» —
«Ну и как же мне, Маше, не плакать,
        Ну и как горьких слез не лить?
Что один, один был зеленый сад,
        Да и тот стал засыхать!
Что один в саду был соловейко,
        Да и тот стал вылетать!
Что один, один был любезный,
        Да и тот стал забывать!
Я пойду с горя я на башню,
        Весь день там просижу,
Я на все четыре стороны,
        Я на все буду смотреть:
Что по Питерской по дороженьке
        Да не пыль столбом пылит, —
Со Московской ли со сторонки
        Молодой курьер бежит.
Ты, курьерчик, мой голубчик,
        Ты куда скоро бежишь?» —
«Ты, голубушка, душа Маша,
        Я из армии в Москву!» —
«Ты, курьерчик, мой голубчик,
        Ты какую весть несешь?» —
«Голубушка, душа Маша,
        Я нерадостную весть:
Твоего дружка любезного
        На свете давно нет». —
«Ты, курьерчик мой, голубчик,
        Ну, который тому день?» —
«Что девятый день в проходе,
        А десятый настает».
Киреевский, 1929, стр. 121, № 2085, Орловская губ.

103. «Заболит головушка, заноет сердечушко...»

Заболит головушка,
Заноет сердечушко
У моего дружка, да дружка
По сударушке по своей:
Где живет сударушка,
Где живет разлапушка,
Кралечка душа, да душа?
Там за рекой, за рекой.
Чесал милый кудерки,
Чесал милый русые
Свои волоса, волоса,
Своим частым гребешком.
Причесавши кудерки,
Причесавши русые
Свои волоса, волоса,
Пухову шляпу надел.
Шляпушка пуховая,
Сибирушка новая, —
Нова зелена, зелена.
Не дошел до девицы,
Не дошел к разлапушке,
Кралечке душе, да душе —
Быстра речка заняла.
Нету на той реченьке,
Нету на той быстренькой,
Быстрой же реке, да реке
Нет ни моста, ни перил.
Только на той речушке,
Только на той быстренькой,
Быстрой же реке, да реке
Только жердочка была;
Жердочка сломилася,
Шляпушка свалилася
У моего дружка, да дружка,
Друга быстра река унесла.
Увидала девица,
Увидала красная,
Кралечка душа, да душа
Со высока терема.
Проклинала красная,
Кралечка душа, да душа
Эту быструю реку:
«Каково ж тебе, реченька,
Каково ж тебе, быстрая,
Быстрая река, да река,
Без крутого бережка, —
Таково ж мне, девице,
Таково ж мне, красненькой,
Кралечке душе, да душе,
Без сердечного дружка».
Шейн, стр. 191–192, № 736, Смоленская губ.

104. «Ко дунайскому крутому бережочку...»

Ко дунайскому крутому бережочку,
По тому же по сыпучему песочку,
Тут ходила-то душа красна девица.
Доходила до трех братьев выборовых,
В возрыданьице словечушко промолвит:
«Не слыхали ль, не видали ль про милого?»
Ну большой-от говорит: «Я не видел!»
Ну середний говорит: «Я не слышал!»
А меньшой-то говорит: «Я-то слышал!
На дунайском на крутом на бережочке,
На том же на желтом на песочке
Стояла гробница белдубова.
Тут лежало бело тело молодецко,
Бело тело твоего лежит милого.
Потонул он во батюшке тихом Доне!»
«Не спасибо тебе, батюшке тиху Дону!
Разлучил мово милого от дому,
Потопил своею тихою водою!
Я пойду, пойду на берег на прикрутой,
Кинусь-брошусь я с крутого бережочка!»
В. Г. Богораз, «Областной словарь колымского русского наречия», СПБ. 1901, № 99.

105. «По шелковой по муравушке торный след пробит к могильничку...»

По шелковой по муравушке
Торный след пробит к могильничку,
Пробивала след тот девушка,
Протоптала девка красная.
Не к отцу да что не к матери:
Там лежит путек-дороженька —
К разудалу добру молодцу,
Ко могилушке мила дружка.
Ходит, ходит туда девушка,
Полет, полет там крапивушку,
Земляничку со клубничкою,
Поливает все слезой своей.
«Ах, расти, расти ты, ягода,
Земляничка со клубничкою,
Вокруг камня, вокруг белого,
На могиле друга милого!
Ах, скажи ты ему, ягода,
Что взрастила тебя мать земля,
Полила тебя слезою я,
Слезой горькой, слезой девичьей!
Вспомни, вспомни, друг, в сырой земле
Про свою сударку милую,
Встань ты, встань, друг, из могилушки,
Глянь на ягоды на красные,
На свою ты рассударушку,
На мое лицо на белое.
Ах, не встать тебе, сердечный друг!..
Расступись же ты, сыра земля.
Дай хоть глянуть мне на милого,
На его кости на белые».
Якушкин, стр. 137.

106. «Ввечеру у меня да голубка была...»

Ввечеру у меня
Да голубка была,
Ой, голубка была,
Да на крыле спала,
Ой, на крыле спала,
Дружком назвала:
«Ой, дружочек мой миленький,
Голубь сизенький!
Спишь, не спишь, голубчик?
Не проспи меня!»
Проснулся да голубчик:
Голубушки нет!
Ой, нету да голубушки,
Не мил белый свет!
Ой, кидался-бросался
По всем сторонам,
Ой, по всем сторонам,
По барским домам,
По барским домам
Да по купеческим.
Ой, у купца в саду
Охотничек был,
Охотничек был
Да ружьецо купил,
Ружьецо купил
Да голубку стрелил,
Голубку стрелил;
Ой, застрелил да голубушку
У купца в саду,
Ой, у купца в саду,
Под яблонцею,
Ой, под яблонцею
Да под зеленою.
М. А. Колосов, «Заметки об языке и народной поэзии в области северо-великорусского наречия», сборник отделения русского языка и словесности Академии наук, 1877, т. XVII, № 3, стр. 244.

107. «Как у ключика у гремучего, у колодезя у студеного...»

Как у ключика у гремучего,
У колодезя у студеного,
Добрый молодец сам коня поил,
Красна девица воду черпала,
Почерпнув, ведры и поставила,
Как, поставивши, призадумалась,
А задумавшись, заплакала,
А заплакавши, слово молвила:
«Хорошо тому жить на сем свете,
У кого как есть и отец и мать,
И отец, и мать, и брат, сестра,
Ах и брат, сестра, что и род-племя,
У меня ль, у красной девицы,
Ни отца нету, ни матери,
Как ни брата, ни родной сестры,
Ни сестры, ни роду-племени,
Ни того ли мила друга,
Мила друга, полюбовника».
Чулков, ч. II, стр. 432, № 144.

108. «Уж как шло горе по дороженьке...»

Уж как шло горе по дороженьке,
Оно лыками, горе, связано,
И мочалами перпоясано.
Привязалось горе к красной девушке.
Уж я от горя во чисто поле —
Горе за мной с косой бежит:
«Выкошу, выкошу все чисты поля,
Сыщу-найду красну девицу!»
Уж я от горя в зелены луга —
Горе за мной с серпом бежит:
«Выжну, выжну зелены луга,
Сыщу-найду красну девицу!»
Уж я от горя во темны леса —
Горе за мной с топором бежит:
«Вырублю, вырублю я темны леса,
Сыщу-найду красну девицу!»
Уж я от горя в монастырь пойду —
Горе за мной несет ножницы:
«И здесь сыщу красну девицу!»
Уж я от горя во сыру землю —
Горе за мной со лопаткою;
Стоит горе, усмехается,
Собой горе похваляется:
«Доконал, доконал красну девицу!
Вогнал, вогнал во сыру землю!»
Киреевский, 1929, стр. 253, № 2624.

109. «Как был у доброго молодца зелен садик...»

Как был у доброго молодца зелен садик;
Посеял добрый молодец цветочки;
Посеявши цветочки, сам заплакал:
«Ах, свет, мои лазоревы цветочки!
Кому-то вас, цветочки, поливати,
От лютых от морозов укрывати?
Отец и мать у молодца — старики,
Одна была родная сестрица,
И та пошла на Дунай-реку за водицей —
В Дунай ли реке потонула,
В темном ли лесу она заблудилась,
Серые ль ее волки разорвали,
Аль татары ее полонили?
Как бы она в Дунай реке потонула,
Дунай-река с песком бы возмутилась;
Как бы она в темном лесу заблудилась,
В темном лесу листья все б зашумели;
Как бы ее серы волки разорвали,
Косточки бы по чисту полю разметали;
Как бы ее татары полонили,
Уж мне бы, добру молодцу, вестка пала».
Киреевский, 1929, стр. 277–278, № 2721.

110. «Эй, уж ты, камешек, ты мой камешек...»

Эй, уж ты, камешек, ты мой камешек,
Эй, а ты камень беленький!
Эй, излежался, камешек,
Эй, а ты во полугоре,
Эй, во полугоре камень,
Эй, а ты в ковыль-траве.
Эй, против солнышка камень,
Эй, а ты против красного.
Эй, уж ты, молодость моя,
Эй, а ты молодецкая!
Эй, ты когда-то, молодость,
Эй, прошла, прокатилася?
Эй, или днем ты, молодость,
Эй, или поздно вечером?
Эй, или в матушку, молодость,
Эй, а ты во глуху полночь?
Эй, что прошла-то молодость,
Эй, прошла, прокатилася;
Эй, не в житье-то, не в бытье,
Эй, прошла не в богачестве,
Эй, не в гульбе-то, не в беседе,
Эй, а ты и не в радости.
Баранов, стр. 13–14, № 9.

111. «Ты бесчастный добрый молодец...»

Ты бесчастный добрый молодец,
Бесталанная твоя головушка!
Что ни в чем-то мне, братцы, таланту нет,
Ни в торгу, братцы, ни в товарищах;
Что ссылают меня с корабля долой:
«Ты сойди, сойди с корабля долой:
От тебя ли, от бесчастного,
Сине море взволновалося,
Все волны в море разыгралися».
Уж как возговорит бесчастный молодец:
«Мы пригрянемте все в веселочки,
Мы причалимте ко бережку,
И мы срежемте по прутику.
И мы сделаемте по жеребью,
Уж мы кинемте во сине море».
Уж как все жеребья поверх воды,
А бесчастного, как ключ, ко дну.
Киреевский, 1929, стр. 308, № 2846.

112. «Еще горе-то навязалось, на меня, молодца, накачалось...»

Еще горе-то навязалось,
На меня, молодца, накачалось.
Куды мне от горя деватися?
И я от горя в мир пошел,
А горе-то за мной суму волочет.
Еще горе-то навязалось,
Горькое-то накачалось.
Куды от горя мне деватися?
И я от горя в монастырь пошел
А горе-то за мною черную рясу несет.
Еще горе-то навязалося,
А горькое-то накачалося.
И я от горя в темный лес гулять пошел,
А горе-то за мною зверем бежит.
Еще горе-то навязалося,
А горькое-то накачалося.
И я от горя и в колоду лег,
А горе-то за мною крышку несет.
Еще горе-то навязалось,
А горькое-то накачалось.
И я от горя и в яму лег,
А горе-то за мной с лопатой идет.
Еще горе-то насмеялось:
«Хорошо я молодца упрятало,
Я в могилушку его спрятало».
Киреевский, 1917, стр. 82, № 1459, Московская губ.

113. «А и горе, горе, гореваньице!..»

А и горе, горе, гореваньице!
А в горе жить — некручинну быть,
Нагому ходить — не стыдитися,
А и денег нету — перед деньгами,
Появилась гривна — перед злыми дни!
Не бывать плешатому кудрявому,
Не бывать гулящему богатому,
Не отростить дерева суховерхого,
Не откормить коня сухопарого,
Не утешити дитя без матери,
Не скроить атласу без мастера!
А горе, горе, гореваньице!
А и лыком горе подпоясалось,
Мочалами ноги изопутаны!
А я от горя в темны леса —
А горе прежде век зашел;
А я от горя в почестный пир —
А горе зашел, впереди сидит;
А я от горя на царев кабак —
А горе встречает, уж пиво тащит!
Как я наг-то стал, насмеялся он!
«Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым», 1901, стр. 162.

Семейные песни 

114. «Родимая ты моя мати, матушка!..»

Родимая ты моя мати,
        Матушка!
Ты дай мне поспать,
        Понежиться,
Покуда я, младешенька,
        Во девушках;
Замуж выдадут,
        Поспать не дадут,
Поспать не дадут,
        Работать велят:
«Работай, наша невестушка,
        Не постаивай!
На родимую сторонушку
        Не поглядывай!..»
А на родимой на сторонушке
        Три зазнобушки:
Еще первая зазнобушка —
        Родный батюшка;
Другая зазнобушка —
        Родная матушка;
А третья-то зазнобушка —
        Еще брат с сестрой…
Васнецов, стр. 109–110, № 94.

115. «Соловей мой, соловеюшка, соловей мой, родный батюшка...»

Соловей мой, соловеюшка,
Соловей мой, родный батюшка,
Полети, мой соловеюшка.
На мою дальну сторонушку,
Ты скажи, мой соловеюшка,
Кому воля, кому нет воли гулять?
Красным девушкам своя воля гулять,
А молодушкам мужья не велят,
Гулять волюшка у батюшки,
У родимыя у матушки;
У молодки три заботушки;
Уж как первая заботушка
Чужа дальная сторонушка,
А другая-то заботушка
Муж удалая головушка,
А как третья-то заботушка
Лиха матушка-свекровушка,
Не пущает младу по воду одну.
Прач, стр. 159, № 63.

116. «Ах, да у соловушки крылья примахалися...»

Ах, да у соловушки крылья примахалися,
        Примахалися,
Ах, да сизы перышки, ах-да, поломалися,
        Поломалися;
Ах, да у молодчика кудри завивалися,
        Завивалися,
Ах, да теми ли кудерками девки дивовалися,
        Дивовалися,
Дивовавши кудерками, замуж похваталися,
        Похваталися,
Вышедши, молодушкой, жизнью обижалися,
        Обижалися:
«Ах, да распроклятая жизнь наша замужняя,
        Жизнь наша замужняя,
Ах, да я у матушки жила, как цветок цвела,
        Как цветок цвела,
Ах, да я у батюшки жила, как венок плела,
        Как венок плела.
Ах, да я молодушкой живу, как в огне горю,
        Как в огне горю!»
Шейн, стр. 220, № 830, Смоленская губ.

117. «Как у сизого млада селезня...»

Как у сизого млада селезня,
Не сами перья заломалися,
Заломала их серая утица,
По единому сизу перышку;
У дородного добра молодца
Не сами кудри завивалися,
Завивала их красна девица,
По единому черному волосу,
Завивши кудри, замуж пошла,
Замуж вышедши, стала плакати:
«Кабы знала я, млада, ведала
Я несчастье свое горькое,
Что неровню бог пожалует,
Век сидела б я во девушках,
Не терпела б горя вечного,
Веселилась бы с подругами».
Чулков, ч. III, стр. 611, № 92.

118. «Полоса ль моя да полосынька...»

Полоса ль моя да полосынька,
Полоса ль моя да не паханая,
Не паханая, не боронена!
Зарастай, моя полосынька,
Частым ельничком да березничком,
Еще горьким да осинничком!
Уж я по лесу хожу-брожу,
Во сыром бору я грибы беру;
Никто в лесе не аукается —
Откликалися пастушки-дружки,
Государевы да охотнички,
Моей матушки да помощнички.
Припаду-то я ко сырой земле,
Припаду-то я да послушаю.
Чу, заносит голос матушки:
«Ты, ау, ау, мое дитятко!
Не в лесу ли ты заблудилася,
Не в траве ли ты да запуталась,
Не в росе ли ты замочилася?» —.
«Заблудилась я в чужой стороне,
Я запуталась в чужих людях,
Замочилась я в горючих слезах!» —
«Ты, родимое мое дитятко,
Ты носи платье, да не складывай,
Ты терпи горе, да не сказывай!» —
«Ты, родима моя матушка!
Понося платье, да сложить будет,
Потерпя горе, да сказать будет!»
«Ярославские губернские ведомости», 1892, № 31.

119. «Ах, кабы на цветы не морозы...»

Ах, кабы на цветы не морозы,
И зимой бы цветы расцветали,
Ох, кабы на меня не кручина,
Ни о чем-то бы я не тужила,
Не сидела бы я подпершися,
Не глядела бы я в чисто поле.
И я батюшке говорила,
И я свету своему доносила:
«Не давай меня, батюшка, замуж,
Не давай, государь, за неровню;
Не мечись на большое богатство,
Не гляди на высоки хоромы.
Не с хоромами жить, с человеком,
Не с богатством жить мне, с советом».
Я по сеням шла, я по новым шла,
Подняла шубушку соболиную,
Чтоб моя шубушка не прошумела,
Чтоб мои пуговки не прозвякнули,
Не услышал бы свекор-батюшка,
Не сказал бы он своему сыну,
Своему сыну, моему мужу.
Чулков, ч. I, стр. 191, № 150.

120. «Из-за лесу, лесу темного, из-за садика зеленого...»

Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садика зеленого
Выплывала туча грозная,
Туча грозная с сильным дождем,
С сильным дождем, с крупным градом.
Дочь от матери поехала,
Поехала дочка, не простилася,
Не простилася, разбранилася,
Середь лесу становилася,
Середь лесу, середь темного,
Наспротив гнезда соловьиного,
Соловеюшке наказывала:
«Соловейка, вольна пташечка,
Ты, залетная пичужечка,
Ты слетай-ко на мою сторонушку,
На родимую сторонушку,
К родимой матушке.
Ты скажи-ка моему батюшке челобитьице,
Моей матушке поклон до земли,
Чтоб не плакала моя родима матушка
Во веселой беседе сидючи,
На моих товарищей глядючи,
Обо мне вспоминаючи».
Магнитский, стр. 46, № 40.

121. «Зеленейся, зеленейся, мой зелененький садочек...»

Зеленейся, зеленейся,
Мой зелененький садочек,
Расцветайте, расцветайте,
Мои алые цветочки,
Поспевайте, поспевайте,
Изюм-ягоды скорей!
Ко мне будут, ко мне будут,
Ко мне гости дорогие.
Сударь батюшка родимый
Будет по саду ходити,
Изюм-ягоду щипати,
Меня, младу, похваляти:
Что горазда сад садити,
Что горазда поливати,
От морозу укрывати.
Кохановская, 1, стр. 119.

122. «Ни в уме-то было, ни в разуме...»

Ни в уме-то было, ни в разуме,
В помышленьице да того не было,
Чтобы девице да возамуж идти…
Соизволил так родной батюшка,
Отдает-то меня родная матушка,
Присоветовали люди добрые,
Все соседушки приближенные
Ради ближнего перепутьица.
Я во торг пойду, к дочере зайду,
Я с торга пойду, ночевать зайду…
Я спрошу, спрошу свое дитятко,
Я спрошу, спрошу свое милое:
«Каково-то житье во чужих людях?
У чужого-то отца с матерью?
У чужих-то сестер, сестер с братьями?
У чужого-то роду-племени?» –
«Уж ты, мать ли моя, родна матушка!
Ты, отдавши меня, стала спрашивать!
Ты поди-ка, сходи на сине море,
Ты спроси-ка, спроси гуся серого:
Не зябнут ли его резвы ноженьки
От снегу-то, снегу, снегу белого?
От воды-то, воды от холодныя?
Таково-то жить во чужих людях…» —
«Носи платьице, да не складывай,
Ты терпи горе, да не сказывай…»
Васнецов, стр. 113–114, № 100.

123. «Выдала матушка далече замуж...»

Выдала матушка далече замуж,
Хотела матушка часто езжати,
Часто езжати, подолгу гостити.
Лето проходит, матушки нету,
Другое проходит, сударыни нету,
Третье в доходе, матушка едет.
Уж меня матушка не узнавает:
«Что это за баба, что за старуха?» —
«Я ведь не баба, я не старуха,
Я твое, матушка, милое чадо». —
«Где твое делося белое тело,
Где твой девался алый румянец?» —
«Белое тело на шелковой плетке,
Алый румянец на правой на ручке.
Плеткой ударит, тела убавит,
В щеку ударит, румянцу не станет».
Чулков, ч. I, стр. 197–198, № 158.

124. «На море орел с соколами говорил...»

        На море орел
На море орел с соколами говорил:
        «Полетай, сокол,
Полетай, сокол, на родиму сторону,
        Спроведай, сокол,
Спроведай, сокол, об родителях моих.
        Живы ли они,
Живы ли, здоровы ли родители мои.
        Тужат ли они,
Тужат ли, горюют ли по мне, горькой сироте.
        Я ли, сирота,
Я ли, сирота, на чужой стороне.
        Плакать я не смею,
Плакать я не смею, тужить мне не велят.
        Только мне велят,
Только мне велят потихоньку вздыхать.
        Выйду я на горку,
Выйду я на горочку на крутенькую.
        Погляжу я в поле,
Погляжу я в поле, из очей слезы текут.
        Вздумаю бежать,
Вздумаю бежать, мои ноженьки нейдут.
        Вздумаю нанять,
Вздумаю нанять, у меня ли денег нет.
        Рада бы лететь,
Рада бы лететь, у меня ли крыльев нет…»
Пальчиков, № 62.

125. «Была я у матушки любимая дочь...»

Была я у матушки любимая дочь,
Сударыне матушке опостылела,
Начала матушка избывать меня,
Избыла сударыня в один час:
Взяла меня матушка за правую руку,
Повела сударыня на быструю реку,
Посадила меня матушка на легкий стружок,
Сама села матушка на крутой бережок.
Кричит, шумит матушка: «Дитятко, простимся с тобой!» —
«Нельзя, нельзя, матушка, проститься с тобой:
Стружок плывет, матушка, как сокол, летит,
Гребцы гребут, матушка, как крылом машут.
Ах жди, не жди, матушка, на пятом году
Прилечу, сударыня, кукушечкою,
И я сяду, матушка, в зеленом саду,
И я стану, матушка, слезно куковать,
Ручьи-слезы, матушка, во терем пущать».
Киреевский, 1929, стр. 70, № 1891, Рязанская губ.

126. «Калинку с малинкой вода поняла...»

Калинку с малинкой вода поняла,
На ту пору матушка меня родила,
Не собравшись с разумом, замуж отдала,
Замуж отдала за неровнюшку,
За неровнюшку, в чужу сторону,
Во чужу сторонушку — во лиху семью.
Чужая сторонушка без ветру сушит,
Чужой отец с матерью без дела бранят;
Посылают меня, молоду, во полночь по воду.
Зябнут, зябнут ноженьки, у ключа стоя,
Прищипало рученьки к коромыслицу,
Текут, текут слезоньки по белу лицу,
Утираю слезоньки белым платком.
Не буду я к матушке ровно три года —
На четвертом годике пташкой полечу,
Горькою я пташечкою-кукушечкою.
Сяду я у матушки в зеленом саду,
На любиму яблоньку — на матушкину:
Горькими слезами я весь сад потоплю,
Тяжелыми вздохами весь сад посушу,
Закукую в садике жалобнехонько,
Горькими причетами я мать разбужу.
Матушка по горенке похаживает,
Любезных невестушек побуживает:
«Вставайте, невестушки, голубки мои!
Что это за чудо у нас случилось,
Что у нас зеленый сад без ветру посох,
Без дождя без сильного садик потонул?
Что у нас во садике за пташка поет,
Жалобною песенкой сердечушко рвет,
Ретиву сердечушку назолу дает?»
Большая невестушка возговорила:
«Что это за пташечка — пойдем поглядим!»
Середня невестушка: «Пойдем изловим!»
А малый-то братец: «Пойдем застрелим!»
Жена ему молвила: «Пташечки не бей,
Пташечка-кукушечка — сестрица твоя,
Прилетела горькая с чужой стороны,
Со чужой сторонушки, из лихой семьи!» —
«Али ты безумная? Сестрица моя
Белая, румяная, всегда весела,
А эта хозяюшка худа и бледна». —
«Оттого худа-бледна — в чужой стороне,
На чужой сторонушке плохое житье».
Мордовцева и Костомаров, стр. 45–46,№ 1.

127. «По горенке похожу, в окошечко погляжу...»

По горенке похожу, в окошечко погляжу,
В окошечко погляжу, по миленьком потужу.
Тужила я, плакала, заливалася слезами.
Заливала девушка все дорожки и лужки,
Все дорожки и лужки, славны круты бережки.
За этим за бережком бежит речка, не шумит,
За этой за реченькой тут зеленый сад стоит,
Во этом во садике соловеюшко поет.
Ты не пой, соловеюшко, не пой громко во саду,
Не давай назолушки сердечушку моему,
Что и так сердечушко надорвалось плачучи,
Надорвалось плачучи, в чужих людях живучи,
В чужих людях живучи, у чужого батюшки,
У чужого батюшки, у неродной матушки!
Чужой отец с матерью безвинно журит, бранит,
Безвинно журит, бранит, понапрасну говорит,
Понапрасну говорит, будит рано поутру,
Будит рано поутру, посылает за водой,
Посылает за водой по морозу босиком.
Киреевский, 1917, стр. 54, № 1365, Новгородская губ.

128. «Лучина, лучинушка березовая!..»

Лучина, лучинушка березовая!
Что же ты, лучинушка, неясно горишь?
Неясно горишь, горишь, не вспыхиваешь?
Или ты, лучинушка, в печи не была?
Или ты, лучинушка, не высушена?
Или свекровь лютая водой подлила?
Подружки-голубушки! ложитеся спать,
Ложитесь, подруженьки, вам некого ждать,
А мне, молодешеньке, всю ночку не спать,
Всю ночку не спать младой — постелюшку стлать,
Постелюшку стлать-то мне, мила друга ждать.
Первый сон заснула я: мила друга нет,
Другой сон заснула я: сердечного нет;
Третий сон заснула я: заря, белый свет!
По белой по зорюшке мой милый идет:
Сапожки на ножках поскрипывают,
Соболина шубушка пошумливает,
На шубушке пуговки погремливают.
Кашин, ч. I, стр. 61.

129. «Спится мне, младешенькой, дремлется...»

Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку;
Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,
Сердитый по новым погуливает.
        Стучит-гремит, стучит-гремит,
        Снохе спать не дает:
        «Встань, встань, встань ты, сонливая,
        Встань, встань, встань ты, дремливая,
        Сонливая, дремливая, неурядливая!»
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку.
Свекровь-матушка по сеничкам похаживает,
Сердитая по новыим погуливает.
        Стучит-гремит, стучит-гремит,
        Снохе спать не дает:
        «Встань, встань, встань ты, сонливая,
        Встань, встань, встань ты, дремливая,
        Сонливая, дремливая, неурядливая!»
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку.
Мил-любезный по сеничкам похаживает,
Легохонько, тихохонько поговаривает:
        «Спи, спи, спи ты, моя умница,
        Спи, спи, спи ты, разумница,
        Загонена, забронена, рано выдана!»
Шейн, стр. 221, № 833, Тверь.

130. «Сосенка, сосенушка молоденькая...»

«Сосенка, сосенушка молоденькая,
Чего ты, сосенушка, не зеленая?» —
«Отчего мне, сосенушке, зеленой-то быть?
Роса на меня пала полуночная,
Печет меня солнышко полуденное». —
«Молодка, молодушка молоденькая!
Чего ты, молодушка, не веселая?» —
«Отчего мне, молодушке, веселой-то быть?
Свекор называет медведицею,
Свекровь называет лютой змеей,
Деверья называют доможилкою,
Невестки называют расточихою,
Золовки называют щеголихою.
А я с милым другом в совете жила,
Научил меня милый друг, как свекру сказать,
Как свекру сказать, свекровье отказать:
„Медведица, батюшка, во темных лесах,
Люта змея, матушка, во чистых полях,
Доможилка, деверьюшка, собака на дворе,
Расточиха, невестушка, то мышь в закроме,
Щеголиха, золовушка, утка на воде“».
Кохановская, ч. 1, стр. 120.

131. «Отдают меня, младу, что за Волгу за реку...»

Отдают меня, младу,
Что за Волгу за реку,
В чужую деревню,
В несоветну семью:
Еще свекор да свекровь,
Семеро деверьев,
Три золовушки
Да две тетушки.
Как и свекор говорит:
«К нам медведицу ведут»,
А свекровь-то говорит:
«Надоедницу ведут».
Деверья-то говорят:
«К нам непряху ведут»,
А золовки говорят:
«К нам неткаху ведут»,
А две тетушки сидят —
Все про то же говорят.
Свекор-батюшка!
Свекровь-матушка!
Вы позвольте мне
По избе пройти,
Ногой топнуть,
Слово вымолвить!
Как медведица-то
Во темном лесу,
Надоедница-то
Свекровь-мачеха.
Деверья вы, соколы,
У вас жены таковы.
Вы, золовушки,
Вам самим замуж идти.
А вы, тетушки,
Вы, голубушки,
Я поставлю на порог,
Да в три шеи до ворот!
Муж на лавке сидит,
На жену косо глядит.
«Не косись на меня,
Не боюсь я тебя».
Муж руку отвел,
По щеке жену оплел;
Жена руку отвела,
По всей роже оплела.
Варенцов, стр. 95–96, № 40.

132. «Ой, на улице воробышек попрядывает...»

Ой, на улице воробышек попрядывает;
Уж он девушек, молодушек на улицу зовет:
«Уж вы, девушки, молодушки, сходитеся играть,
И скакать, и плясать, и в ладоши трепать!»
Вот девушки говорят: «Нам своя воля гулять, —
Отцы-матери велят, не заказывают,
Не заказывают — все приказывают».
Молодушки говорят: «Нам нет воли погулять,
Нам нет воли гулять — нам мужья не велят,
Нам мужья не велят, все приказывают,
Все приказывают и заказывают…»
Уж я мужнину грозу в узелочек завяжу,
В узелочек завяжу, в уголочек положу,
В уголочек положу, а сама гулять пойду;
Где узел-то лежит, там угол задрожит…
Прихожу я ко двору, — лежит свекор на полу,
Лежит свекор на полу, — я ногою топону,
Я ногою топону и под лавку скопону.
А свекруха на печи — ровно сучка на цепи;
А деверья, как кобелья, — по подлавочью лежат,
По подлавочью лежат, по-собачию рычат;
А золовки-колотовки против печки стоят;
А мой миленький дружочек, он на лавочке лежит,
Он на лавочке лежит, одну речь говорит:
«Ой и полно вам, собаки, на мою жену рычать,
На мою жену рычать, и кутить, и мутить,
И кутить, и мутить, выговаривати».
«Терский сборник», вып. I, Владикавказ, 1890, стр. 113–114.

133. «Не сон мою головушку клонит...»

Не сон мою головушку клонит,
        Хмелинушка в головушке бродит,
Бродит, бродит, да вон не выходит!
        Пойду, млада, да вдоль долиною,
Искать свою счастливую долю.
        Мне навстречу едет казак с Дону,
Пойду я спрошу у казака правду:
        «Куда эта дороженька пала,
Куда пала, куда пролегала,
        Куда пала, куда пролегала,
Либо в лесок, либо в чистое поле?»
        В темном лесе соловьюшко свищет,
Меня, младу, свекор лютый ищет.
        «Хоть кличь, не кличь, я к тебе не иду!
Хоть я иду, я к милому другу».
Лопатин и Прокунин, I, стр. 204–205, № 79.

134. «Мимо саду, мимо зеленого, мимо терема высокого...»

Мимо саду, мимо зеленого,
Мимо терема высокого
Случилося младцу ехати,
Случилося ему слышати,
Как свекры журят невестушку:
«Ты, невестка, ты, невестушка,
Сноха, белая голубушка,
Ты о чем вечор плакала?» —
«Да сударыня моя матушка,
Да и как же мне не плакати?
Да чужие мужья с службы идут,
Моего дружка нету здесь.
Как по той торной дороженьке
Там бежит, бежит вороной конь,
Стремена, узда изорваны —
Да прислал же то мне милый друг
Свое жалкое челобитьице,
Свою белую рубашечку
Да велел-то мне милый друг
Без воды ее бело вымыти,
Да без ветру сухо высушить.
Уж я вымою рубашечку
Своими горючими слезами,
Уж я высушу рубашечку
Я тяжелыми вздохами».
Киреевский, 1929, стр. 112, № 2043, Орловская губ.

135. «Летела пава через улицу, ронила пава павино перо...»

Летела пава через улицу,
Ронила пава павино перо;
Мне не жаль пера, жаль мне павушки.
Ой, мне жаль молодца, — один сын у отца,
Один сын у отца, добрый молодец,
Он на службу идет государеву.
Он и год служил и другой служил;
А на третий год ко двору идет.
Его мать встрела середи поля,
А сестра встрела середи села,
А жена встрела середи двора.
Ой, и мать сыну поразжалилась:
«А твоя жена увесь дом снесла —
Что коней твоих пораспродала,
Соколов твоих пораспустила,
А меды твои поразвыпила».
Вынул молодец саблю вострую,
Он и снес жене буйну голову.
Голова жены покатилася
Ворону коню под праву ногу.
Пошел молодец во конюшенку:
Кони стоят, сено-овес едят.
Пошел молодец во соколенку:
Соколы сидят, почищаются;
И меды стоят не починены.
Пошел молодец на новы сени:
На новых сенях колыбель висит,
Колыбель висит, там дитя кричит.
«Ты, баю, баю, мое дитятко,
Ты, баю, баю, мое милое!
У тебя, дитя, нету матушки,
У меня, молодца, молодой жены!»
Пошел молодец на высок терем,
Как ударится он о дубовый стол:
«Что не мать ты мне и не матушка,
А змея же ты подколодная!»
Кохановская, «Воронежская беседа», 1861, стр. 392.

136. «Злые ли коренья у крапивушки...»

Злые ли коренья у крапивушки, —
Так лиха-лиха свекровка до невестушки.
Бранит, журит невестку, со двора гонит,
Посылает невестушку и туда и сюда:
«Ты, сноха ли, сноха нелюбимая,
Ты поди-ка, сходи во чисто поле,
Стань-ка деревцем при дороженьке.
Да не сосенкой и не елочкой,
Стань рябинушкой ты жаровою,[27]
Что не старою, не корявою,
А кудрявою, моложавою;
Малых детушек поставь
Молодым отросточкам…»
Посылает она своего сына:
«Ты сходи-ка, сынок, во чисто поле;
Ты сруби-ка во поле рябинушку,
Да не старую, не корявую,
А кудрявую, моложавую».
Выезжает сын во чисто поле,
Увидал при дорожке рябинушку.
«Ты, рябина-рябинушка,
Ты, рябина жаровая!
Ты когда взошла, рябинушка?
Когда выросла? Когда выцвела?
Когда выцвела? Когда вызрела?» —
«Я весной взошла, дождем выросла,
Теплом выцвела, солнцем вызрела!»
Размахнулся он острым топориком,
Порубил у рябины кореньица…
Восстонала тут мать сыра земля,
Зашаталася рябинушка…
«Не руби-ка ты меня, рябинушку!
Не руби-ка ты меня, кудрявую!
Не топчи-ка малы отросточки!
Не рябинушку ты рубишь — молоду жену;
Не отросточки ты топчешь — малых детушек…
Ты поди-ка сходи к родной матушке,
Ты спроси-ка, опроси мою свекровушку,
Ты спроси-ка ее про свою жену:
Что не та ли она во поле рябинушка?
Что не та ли при дорожке кудрявая?
Ты спроси-ка, спроси про малых детушек:
Что не те ли они молоды отросточки?»
Тут повесил муж буйну голову;
Покатились из глаз горьки слезоньки…
«Так не мать же она мне, не родимая —
Змея лютая она, подколодная…»
Васнецов, стр. 53–54, № 19.

137. «Исходила младенька все луга и болота...»

Исходила младенька все луга и болота,
Все луга и болота, все сенные покосы.
Пристигала, младеньку, меня темная ночка!
Ах, ахти горевати, где мне ночь коротати?
Мне на ум-то запало про родного братца;
Уж я стук под окошко, уж я бряк во колечко:
«Дома ль, дома ли, братец, дома ль, белый голубчик?» —
«Дома, дома, сестрица, дома, бела голубка», —
«Ты укрой меня, братец, да от темныя ночи,
Что от темныя ночи и от лютого зверя». —
«Ах, сестрица-голубка, да светлая ноченька,
Светлая ноченька и своя ли семейка».
Выходила невестка, выходила злодейка,
Выпускала собаки, все собаки лихие:
«А сю-сю, вы схватите, а ту-ту, разорвите,
Чтобы эта да гостья не почасту ходила,
Не почасту ходила, не подолгу гостила».
Как пошла-то сестрица, залилася слезами.
Якушкин, стр. 160.

138. «Возле реченьки я хожу, молода, меня водоньки потопить хотят...»

Возле реченьки я хожу, молода,
Меня водоньки потопить хотят…
А немилый муж все журит-бранит,
Все журит-бранит, постричься велит:
«Постригися, моя жена немилая,
Постригися, моя жена постылая!
За постриженье тебе дам сто рублей,
За посхименье дам тебе тысячу!
Я построю тебе нову келейку,
Обобью ее черным бархатом,
Ты в ней будешь жить да спасатися,
Что спасатися, богу молитися!»
Как и ехали тут купцы богатые,
Как увидели они нову келейку,
Дивовалися новой келейке:
«Ах, и что это, братцы, за келейка?
Хорошо келья построена,
И малехонька и новехонька!
Уж и кто же в ней спасается,
Или вдовушка, или девушка?»
Выходила к ним млада старочка,
Хорошохонька, молодехонька;
Поклонилася им низехонько,
Поклонимшися, слово молвила:
«Тут спасается не девушка,
Не девушка и не вдовушка,
А спасается тут жена мужняя:
Не в любви жила, не в согласии!»
Как и взмолится тут немилый муж:
«Расстригися ты, жена моя милая!
За расстриженье дам тебе тысячу,
За рассхименье — все именьице!
Я построю тебе нов высок терём,
А со красными со оконцами,
Со хрустальными со стекольцами,
Будешь жить в нем, прохлаждатися,
Во цветно платье наряжатися!»
Как возговорит молода старочка:
«Что не надо мне твоей тысячи,
Ни всего твоего именьица,
Мне не надобен нов высок терём!
Я остануся в этой келейке;
Уж я стану жить, спасатися,
За тебя богу молитися!»
Мордовцева и Костомаров, стр. 65, № 16.

139. «Ах, на что ж было, ах, к чему ж было по горам ходить, по крутым ходить?..»

Ах, на что ж было, ах, к чему ж было
По горам ходить, по крутым ходить?
Ах, на что ж было, да к чему ж было
Соловья ловить, соловья ловить?
У соловушки у младенького одна песенка,
У меня, младой, у меня, младой,
Один старый муж, один старый муж,
Да и тот со мной, да и тот со мной
Не в любви живет, не в любви живет.
Не белись, мое, не белись, мое лицо белое,
Не румяньтеся, не румяньтеся, щеки алые,
Не сурьмитеся, не сурьмитеся, брови черные,
Не носись, мое, не носись, мое платье цветное.
Ах, на что ж было, ах, к чему ж было
По горам ходить, по крутым ходить?
Ах, на что ж было, ах, к чему ж было
Соловья ловить, соловья ловить?
У соловушки у младенького одна песенка,
У меня, младой, у меня, младой,
Один милый друг, один милый друг,
Да и тот со мной, да и тот со мной
Во любви живет, во любви живет.
Ты белись, мое, ты белись, мое лицо белое,
Вы румяньтеся, вы румяньтеся, щеки алые,
Вы сурьмитеся, вы сурьмитеся, брови черные,
Ты носись, мое, ты носись, мое платье цветное.
Трутовский, «Собрание русских простых песен с нотами», 1782, ч. 3, стр. 9.

140. «Ой, не сырой бор загорается, не туман с моря подымается...»

        Ой, не сырой бор загорается,
Не туман с моря подымается,
А Иван-сударь собирается,
А Васильевич в свою отчину,
Он во женину во приданую.
А за ним народ, что пчела летит:
«Воротись, Иван ты Васильевич!
А твоя жена сына родила». —
«Для сына я не ворочусь домой:
Ой, и сын-от мой вековой гостек,
Вековой гостек, собери-домок.
Собери-домок, домок батюшкин».
        Ой, не сырой бор загорается,
Не туман с моря подымается,
А Иван-сударь собирается,
А Васильевич в свою вотчину,
Он во женину во приданую.
А за ним народ, что пчела летит!
«Воротись, Иван ты Васильевич!
А твоя жена дочерь родила». —
«Для дочери я ворочусь домой:
А дочь у меня часовой гостек,
Часовой гостек, расточи-домок,
Расточи домок, домок батюшкин».
Кохановская, 2, стр. 127.

141. «А кумушки пьют, голубушки пьют, меня ж, молоду, с собою зовут...»

А кумушки пьют, голубушки пьют,
Меня ж, молоду, с собою зовут,
А мне, молодой, не хотелось идтить,
Не хотелось идтить, зелена вина пить.
Хоть я и пойду, то я не напьюсь,
Хоть я и напьюсь, я не свалюсь;
Хоть я и свалюсь, то к свекру на двор,
То к свекру на двор, к свекровье в терем.
К свекровье в терем — к другу в коровать,
Стану обнимать, а он целовать…
А свекор по сеням похаживает,
Молодую невестку побуживает!
«Ты, невестушка, встань! Ты, голубушка, встань!
У нас на дворе да не рано добре,
Заря занялась, беда случилась:
Забор разобран, кони сведены,
Кони сведены, — пара вороных…» —
«Мне что за печаль? Что за сухота?
То свекру печаль, свекры сухота». —
«Ой, сын, ты мой сын! что за семьянин?
Жену ты не учишь, молоду не журишь».
Сниму с стены плеть, пойду к жене в клеть,
Вдарю по стене, скажут: по жене,
Вдарю по подушке, скажут: по женушке.
Выйду за ворота, ребятам скажу:
«Вот так-то, ребята, с уменьем живите,
С уменьем живите, молодых жен учите:
Батюшку потешил — жену не съувечил».
Кохановская, 1, стр. 87–88.

142. «Промеж дуба, промеж вяза, промеж бел-березы...»

Промеж дуба, промеж вяза,
        Промеж бел-березы
Течет речка-невеличка,
        Только глубокая;
Только очень глубока,
        Вода студеная.
Что нельзя ту воду пити,
        Нельзя почерпнути.
Что нельзя мужу жену бити,
        Нельзя поучити,
Уж я бил жену часочек,
        Сам плакал годочек;
Я проплакал ясны очи
        По четыре ночи;
По четыре долги ночи
        Крушил свое сердце,
Пойду жене покорюся,
        В ноги поклонюся:
«Ты прости, прости, милая,
        Прости, дорогая,
Я не буду тебя бити,
        Не буду учити!»
Васнецов, стр. 111–112, № 98.

143. «Возле садику, млада, хожу...»

Возле садику, млада, хожу,
Возле зелена, млада, гуляю,
Соловьевых песен слушаю;
Хорошо в саду соловей поет,
Он поет, поет, припеваючи,
К моему горю применяючи,
К моему житью ко бесчастному.
Не пеняю я, молодешенька,
Ни на батюшку, ни на матушку,
Ни на братца, на ясного сокола,
Ни на сестрицу — лебедь белую;
Что пеняю я, младешенька,
На свою ли участь горькую,
На свои ли очи ясные.
Ах вы, очи, очи ясные,
Вы глядели, да огляделися;
Вы смотрели, да осмотрелися;
Не по мысли вы друга выбрали,
Не по моему по обычаю.
Чулков, ч. I, стр. 186, № 144.

144. «Ах ты, молодость, моя молодость!..»

Ах ты, молодость, моя молодость!
Ах ты, буйная, ты, разгульная!
Ты когда прошла, прокатилася?
И пришла старость — не спросилася!
Как женил меня родной батюшка,
Говорила мне родная матушка:
«Ты женись, женись, безталанный сын,
Ты женись, женись, мое дитятко!»
Как женился я, добрый молодец,
Молода жена не в любовь пришла;
Не по нраву мне молодецкому,
На руке лежит — что колодинка,
Во глаза глядит — что змея шипит!
А как душечка красна девица,
Моя прежняя полюбовница,
На руке лежит — легко перышко!
Во глаза глядит — красно солнышко,
Во глаза глядит — целовать велит.
Кашин, ч. I, стр. 111.

145. «Я пойду, пойду в зеленый сад гулять...»

Я пойду, пойду в зеленый сад гулять,
Поищу я молодого соловья;
«Соловеюшко, ты, мой батюшко,
Ты скажи, скажи, мой младой соловей!
Кому воля, кому нет воли гулять?» —
«Молодушкам нету волюшки,
Красным девушкам своя воля гулять».
У молодушки три кручинушки:
Да как первая кручинушка —
Стлать пуховая перинушка,
Да как другая кручинушка —
Растворяй, жена, широки ворота,
А как третья-то кручинушка —
Едет, едет мой ревнивый муж домой,
Он везет, везет гостинец дорогой:
Шелкову плетку, гордово[28] кнутовье,
Как ударил меня меж белых плеч.
Стану с мужа я кафтан скидовать,
Часты пуговки расстегивати,
Хоть и ручушки белешеньки,
Хотя пальчики тонешеньки,
На руках ли золоты перстни,
Только стану, стану мужа разувать.
Чулков, ч. II, стр. 146–147, № 161.

146. «Я по бережку похаживала, я серых гусей заганивала...»

Я по бережку похаживала,
Я серых гусей заганивала:
«Тега, гуси! Тега, серые, с воды!»
Уж как вы, гуси, наплавалися,
Уж как я, млада, наплакалася:
Вспомянула я про девичье житье,
Что во девушках житье… жить хорошо.
В молодушках много горя приняла:
Первое горе — вышла замуж молода,
Другое горе — с лица спала красота,
Третье горе — муж удала голова!
Ой не держится ни дому, ни жены,
Только держится чужия стороны.
Он со вечера головушку чесал,
Со полуночь русы кудри завивал,
Завивавши, он к сударушке пошел.
Васнецов, стр. 110, № 96.

147. «Вот ты, сон, сон мой милый...»

Вот ты, сон, сон мой милый,
Ой, да сон счастливый,
Ой, да воротися ты, сон мой, да назад,
Да сделай, бабочку, меня счастливой[29]
Ай, хоть во жизни один, один раз.
Вот перелетные да кукушечки,
Часто по полю летят,
Ай, две несчастные эти подружечки,
Под окошечком они сидят,
Ой, они слезно-то плачут, свету не видят,
Эй, про милого речи говорят:
«Живет, милый мой, а он далеко,
Эй, за тысячу, тысячу двести верст.
Эй, а он письма мне не пишет,
Ай, и поклоны а он мне не шлет,
Ай, и сам на тихий Дон не идет.
Он поклоны, милый, да мне не пишет,
Ой, да и почтеньица никогда,
Ой, я сама сяду да ему напишу,
Всю свою да любовь расскажу».
Громов, стр. 230–231, № 43.

148. «При дуброве лен, лен...»

При дуброве лен, лен,
При зеленой лен, лен
Ветром развевает.
К земле приклоняет.
Ходила, гуляла
Молодая молодица.
Бела, круглолица.
«Что ты, невестка,
Что ты, голубка,
Невесело ходишь?
Несмело ступаешь?
Иль тебя, невестка,
Свекор-ат не любит?
Свекровь ненавидит?» —
«Добрые люди!
Все не дело говорите:
У меня свекор —
Ровно батюшка родимый;
У меня свекровь —
Точно матушка родима,
Журит, бранит дома,
В чужих людях-то хвалит», —
«Что ты, невестка,
Что ты, голубка,
Невесело ходишь?
Несмело ступаешь?
Иль тебя, невестка,
Иль тебя, голубка,
Ладо-то не любит?
Ладо ненавидит?» —
«Добрые люди!
Все вы дело говорите:
У меня ладо,
Точно змей подколодный:
Шипит, не укусит,
К себе не подпустит!»
Киреевский, 1929, стр. 299, № 2812.

149. «Вниз по реченьке, вниз по быстренькой...»

Вниз по реченьке, вниз по быстренькой
Там плывет утка да со селезнем.
Впереди плывет селезенюшка,
Селезенюшка сиз-касатенький,
А за ним плывет сера утушка:
«Ты постой, постой, селезенюшка,
Ты постой, постой, сиз-касатенький,
Ой, и лучше б нам да уместе плыть,
Да уместе плыть нам — не розниться.
Промеж нас прошла быстрая река,
Быстрая река, разлука моя…»
У нас по сенюшкам, у нас по новеньким
Там ходил Степан да со Марьею.
Впереди идет да и Марья-свет:
«Ты постой, постой, да Степан-сударь,
Ты постой, постой, да Иванович!
Ой, и лучше б нам да уместе идтить
Да уместе идтить, нам не розниться.
Промеж нас прошла, чужая жена,
Чужая жена — разлука моя».
Кохановская, 2, стр. 126.

150. «Государь мой родный батюшка...»

Государь мой родный батюшка,
Государыня родна матушка,
Побывай, мой свет, у меня в гостях,
Посмотри на мое житье бедное,
Что на бедное, горемычное,
Что как я живу, молодешенька,
У чужого отца-матери.
Как журить-бранить младу есть кому,
А пожаловать меня некому.
Один у меня мил-сердечный друг,
Да и тот со мной не в любви живет,
Завсегда ходит поздно вечера,
Поздно вечера вдоль по улице,
Надо мною он ломается;
И он ляжет спать на кроватушку,
В середи его лежит змея лютая,
В головах лежит сабля острая,
Во ногах сидит красна девица,
Красна девица-разлучница,
Разлучает меня с другом милыим.
Чулков, ч. I, стр. 192–193, № 152.

151. «Породила меня мати не пряху, не ткаху...»

Породила меня мати
Не пряху, не ткаху,
Троны, троны, мои троны.[30]
Не пряху меня, не ткаху,
Вольную меня гуляху.
Отдавала меня мати
Во чужу дальню сторонку.
Во чужу дальню сторонку,
В незнакомую семейку.
Как велела моя мати
Семь годочков не бывати.
«На восьмой-то на годочек
Приди, дочка, побывати».
Шла я лесом и болотом
Прямо к маминым воротам.
Погляжу-ка я в окошко,
Что моя там мати делат.
Мать лучинушку щепала,
Все про дочку вспоминала:
«Дочушка, моя дочушка,
Была чистенькой избушка,
А как дочки-то не стало,
Вся избушка зарастала».
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

152. «Во лесах-то было, во лесах-борах...»

Во лесах-то было, во лесах-борах,
Во сырых борах, во дремучиих,
Брала Машенька грибки, ягодки,
Бравши, Машенька призадумалась,
Призадумавшись, слезно плакала,
Во слезах-то Машенька заблудилася,
Заблудивши, Машенька вышла на дороженьку,
Вышла на дороженьку, села на колоденку,
Севши Машенька на колоденку, стала укати,
Свово мила дружка кликати:
«Ах ты, миленький, сердечный друг!
Ты подай-кося голос через темный лес,
Через темный лес, через быстрые речушки,
Через быстрые речушки, через кусты-то ракитовы».
«Рад бы, Машенька, я стукнуться,
По бокам-то стоят два-три сторожа!
На первой-то стороже — тесть-то батюшка,
На второй-то стороже — теща матушка,
На третьей-то стороже — моя-то молода жена,
Молода жена, змея лютая.
Змея лютая, подколодная.
На руке лежит, во глаза глядит,
Во глаза глядит — целовать велит!»
Киреевский, 1917, стр. 61, № 1389, Новгородская губ.

153. «Блинка, елинка, ты меня высушила...»

Блинка, елинка, ты меня высушила
И сердце во мне вызнобила,
Мне, младой-младешеньке, за угрюмым живучи!
Что угрюмый муж — да неровня мне,
Не пускает младешеньку на улицу гулять.
Я, млада-младешенька, гульливая была, —
Прялочку взяла, сама в беседушку пошла.
Петухи пропели, — сижу, молода;
Другие пропели, — не подумаю идти;
Третьи вспели, — заря взошла,
Я, млада-младешенька, домой пошла.
По двору ходит лютой свекор.
«Ты, батюшка свекор, проводи меня домой!» —
«Подь, подь, невестка, не бойся ничего:
Спит твой муж, не пробудится».
Я, млада-младешенька, во горенку вошла;
Прялочку под лавочку, башмачки под кровать,
И я скок на кровать.
Стал мой угрюмый пробуждаться:
«Ты, душечка жена, не теперь ли пришла?» —
«Ты, старый черт, не бредишь ли?
Седая борода, не во сне ли говоришь?
Я хочу вставать, хочу горенку топить,
Хочу щи и кашу варить,
Тебя, старого, кормить!» —
«Спасибо, ты, жена, не забыла ты меня!»
«Как тебя забыть, коли нельзя избыть,
Коли нельзя избыть, коли черт накачал!»
Н. И. Новиков, «Новое и полное собрание российских песен», ч. IV, М. 1781, стр. 92.

154. «Я малешенек у матушки родился...»

Я малешенек у матушки родился,
Я глупешенек у матушки женился,
Ой, люли, люли, мальчик я родился.
Я привел себе жену молодую,
Словно ягодку ее боровую.
Повела меня жена к тестю в гости,
Привела меня жена к березовой роще,
Привязала меня жена к белой березе,
А сама-то и пошла, сама загуляла,
Ровно девять-то денечков ко мне не бывала,
На десятый-то денечек пришла, приходила,
Что такие ли речи она говорила:
«Хорошо ли те, негодный, в пиру пировати?» —
«Государыня жена, мне уж не до пиру!
Соловьюшки головушку всеё расклевали,
Комарики-сударики ножки обточили». —
«Уж будешь ли, негодный, поить меня квасом?» —
«Государыня жена, буду я сытою,
Что сытою, что сытою, сладкой медовою». —
«Уж и станешь ли, негодный, кормить меня хлебом?» —
«Государыня жена, стану калачами». —
«Уж и станешь ли, негодный, пускать меня в гости?» —
«Государыня жена, — поди хоть и вовсе!»
Шейн, стр. 229–230, № 861, Тульская губ.

155. «Вы раздайтесь, разодвиньтесь, добрые люди...»

Вы раздайтесь, разодвиньтесь, добрые люди,
Уж вы дайте же мне, младеньке, погуляти,
Мне лазоревых цветов сорывати,
Мне шелковые травы да потоптати,
Пока батюшка-сударь замуж не выдал
За того ли за детину, за невежу!..
На кабак идет невежа — тужит-плачет,
С кабака идет невежа — свищет-гаркат,
К широку двору подходит — восклицает:
«Уж как дома ли жена да молодая?
Отворяла бы широкие ворота!»
А как я ли, молоденька, тороплива:
Поскорешеньку с постелюшки вставала,
На босу ногу башмачки надевала,
Я двором-то бежала, поспешала,
Я покрепче ворота запирала,
Посмелее со невежей говорила:
«Ты ночуй, ночуй, невежа, за вороты!
Вот те мягкая перина — белая пороша,
Шитый браный положок — часты звезды,
А высокое изголовье — подворотня,
Соболино одеяло-лютые морозы!
Каково тебе, невежа, за вороты,
Таково мне, молоденьке, за тобою,
За твоею за удалой головою!»
«Отечественные записки», 1858, № 1.

156. «Ах ты, молодость, моя молодость, не видал я тебя, когда ты прошла...»

Ах ты, молодость, моя молодость,
Не видал я тебя, когда ты прошла,
Когда ты прошла, когда миновалася!
Живучи с женой не с корыстною,
Не продать мне жену, не променять ее
Что ни братцу, ни товарищу.
Я пойду ли сам крутым бережком,
Я найму ль себе новых плотничков,
Новых плотничков, корабельщиков,
Я сострою нов тесов корабль
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белыих, полотняныих.
Я спущу ли корабль на сине море,
Посажу ли жену свою, барыню,
Отпущу ли жену в свою сторону;
А я сам пойду на круту гору,
Посмотрю ли я на сине море
А уж корабль бежит, как сокол летит,
А жена-то сидит, точно боярыня.
Уж я вскрикну ли громким голосом:
«Воротись, жена, моя боярыня,
А мы будем жить лучше прежнего,
А я буду любить лучше старого!» —
«Не обманывай ты, распостылый муж:
Что не греть солнцу зимой против летнего,
Не светить месяцу летом против зимнего,
Не любить тебе меня пуще прежнего!»
Киреевский, 1929, стр. 232, № 2549, Нижегородская губ.

157. «На степи-то, степи, на Саратовской...»

На степи-то, степи, на Саратовской,
На другой-то степи, на Камышинской,
У лесика было у дремучего,
У ключа было у текучего,
У колодца у студеного,
Млад донской казак коня поил,
Коня черного, возбоченого;
Не коня-то он поил — он жену журил,
Он жену журил — погубить хотел.
Как жена-то мужу взмолилася,
Во резвы ноженьки поклонилася:
«Уж ты, муж мой, млад донской казак!
Не губи ты меня рано с вечера,
Погуби ты меня со полуночи,
Когда детушки спать полягутся,
Шабры ближние припокоются!»
Просыпалися малы детушки,
Хватилися они родной матушки:
«Ты скажи, скажи, родный батюшка,
Где девалася наша матушка?» —
«Ваша матушка в новой горнице,
Она белится и румянится,
В цветно платье наряжается,
В божью церковь собирается».
Пошли детушки во божью церковь,
А и всех людей они видели,
Ихней матушки там нет как нет.
«Ох ты, батюшка, ты, родимый наш!
Ты куда девал нашу матушку?» —
«Ваша матушка во сыром бору,
Во сыром бору берет ягодки!»
Как пошли малы детушки во сырой бор,
А и всех людей они видели.
Берут ягодки, берут красные,
Ихней матушки все нет как нет.
Как расплакались малы детушки,
Как ударились об сыру землю,
Завопили громким голосом:
«Не обманывай нас, родный батюшка,
Наша матушка во темном лесу,
Во темном лесу под колодою,
Под колодою под дубовою.
Уж и бог тебе судья, родный батюшка,
Ты убил, убил нашу матушку!» —
«Вы не плачьте, малые детушки!
Я сострою вам нову горницу,
Я складу вам муравлену печь,
Я собью вам дубовую дверь,
Я солью вам золотую цепь,
Я возьму вам молодую мать!» —
«Загорись, загорись нова горница!
Развались, развались муравлена печь!
Расколись, расколись, дубовая дверь!
Растопись, растопись, золотая цепь!
Ты умри, умри, злая мачеха!
Ты восстань, восстань, родна матушка!»
Мордовцева и Костомаров, стр. 62, № 12.

158. «Ах, спасибо-то ему, мому синему кувшину...»

Ах, спасибо-то ему,
Мому синему кувшину,
        Ах, что кувшину!
Расколол он, растащил
Что мою тоску-кручину,
        Ах, что кручину!
У меня ли, молодца,
Братцы, дома нездорово,
        Ах, нездорово!
У меня ли, молодца,
Братцы, жена умирает,
        Ах, умирает!
Ты умри же, ты умри,
Умри, постылая, поскорее,
        Ах, поскорее!
Я возьму ли, я возьму
Себе жену молодую,
        Ах, молодую!
Малым детушкам своим
Возьму мачеху лихую,
        Ах, что лихую!
Я ль срублю ли, я ль срублю
Себе горенку новую,
        Ах, что новую!
Малы детушки мои
В нову горенку не ходят,
        Ах, что не ходят!
Новой горницы моей
Малы детушки не топчут,
        Ах, что не топчут!
Злую мачеху свою,
Злую мачеху не любят,
        Ах, что не любят!
Ты сгори же, ты сгори,
Сгори, горенка новая,
        Ах, что новая!
Ты умри же, ты умри,
Умри, мачеха лихая,
        Ах, что лихая!
Уж ты встань же, ты проснись,
Проснись, матушка родная,
        Ах, что родная!..
Агренев-Славянский, стр. 60–61, Калужская губ.

159. «Сосенка, сосенушка, зеленая, кудрявая!..»

Сосенка, сосенушка,
Зеленая, кудрявая!
Как тебе не стошнится,
Во сыром бору стоючи,
На сырой дуб глядючи?
Молодая молодушка,
Как тебе не взгрустнется,
За худым мужем живучи,
На хорошего глядючи?..
Пойду во зеленый сад,
Нащиплю хмелю ярого;
Накурю зелена вина,
Наварю пива пьяного,
Напою мужа хмельного;
Положу середи двора —
Середи двора, на погребе.
Обложу его соломою,
Соломою гречишною;
Зажгу его лучиною,
Лучиною сосновою.
Побегу я на улицу,
Закричу громким голосом:
«Ой, люди вы добрые,
Соседи приближные!
Не слыхали ль, как гром гремел,
Не видали ль — молния была?
Моего мужа гром убил,
Моего молонья сожгла,
А я откатилася,
Рукавом защитилася…»
Кохановская, 1, стр. 126.

160. «Уж ты, зимушка, да ты, зима холодная...»

        Уж ты, зимушка,
Да ты, зима холодная,
        Зимушка морозлива,
Не морозь меня, доброго молодца.
        Как жена с мужем,
Она не ладом жила,
        Да женка не в согласьице.
За любовь его
        Да жена распотешила:
В зеленом саду
        Она мужа повесила;
Повесивши мужа,
        Она ко двору пошла,
Пришла ко двору,
        Села на скамьюшку,
Села на скамьюшку —
        Да горько заплакала:
«Разнесчастна жисть —
        С чужим мужем жить;
При муже жена
        Славная госпожа;
Без мужа жена —
        Да горькая сирота…
Пойду в зелен сад,
        Стану домой звать:
„Пойди, муж, домой,
        Расхороший мой!“
Муж да нейдет,
        До женки ответу не дает.
„Ты чего, мой муж,
        Распрогневался?
Сладких яблоков
        Ты, муж, накушался,
Песен соловья
        Да ты ли, муж, наслушался…“»
Истомин и Дютш, стр. 208–209, № 37.

161. «На заре было, на зорюшке...»

На заре было, на зорюшке,
На восходе красна солнышка,
На закате светла месяца,
Как жена мужа потеряла,
Вострым ножичком зарезала,
Во студеный погреб бросила,
Желтым песком призасыпала,
Дубовой доской захлопнула,
Правой рученькой защелкнула;
Сама вошла в нову горницу,
Набелилась, нарумянилась,
Сама села под окошечко.
Прилетали к ней два голубя,
Два голубя да два сокола;
То — его братцы родимые;
Они стали ее спрашивать:
«Ты, невестушка, голубушка!
Ты скажи нам, где наш брат родной?»
«Ваш-ат брат пошел коня поить», —
«Не обманывай, невестушка!
Его смур кафтан на жердочке,
Его конь-ат во конюшенке,
Пухова шляпа на стопочке». —
«Ваш брат пошел во чисто поле,
За куницами, за лисицами!» —
«Не обманывай, невестушка,
Наша белая лебедушка!
Что у тебя это за кровь в сенях?» —
«Деверья мои любезные!
Я белую рыбицу чистила…
Деверья мои любезные!
Вы вяжите мне белы руки!
Я брата вашего потеряла:
Вострым ножичком зарезала,
Во студеный погреб бросила,
Желтым песком приусыпала,
Дубовой доской захлопнула,
Правой рученькой защелкнула».
Киреевский, 1917, стр. 96, № 1509, Московская губ.

162. «Ветры мои, ветры, вы, буйные ветры!..»

Ветры мои, ветры, вы, буйные ветры!
Не можете ли, ветры, горы раскачати?
Гусли мои, гусли, звончатые гусли!
Не можете ли вы, гусли, вдову взвеселити?
У меня, у вдовушки, четыре кручины,
Четыре кручины да пятое горе,
Да пятое горе — что нет его боле!
Первая кручина — нет ни дров, ни лучины,
Другая кручина — нет хлеба, ни соли,
Третья кручина — молода овдовела,
Четверта кручина — малых детушек много,
А пятое горе — нет хозяина в доме.
Я посею горе во чистом поле:
Ты взойди, мое горе, черной чернобылью,
Черной чернобылью — горькою полынью.
Мордовцева и Костомаров, стр. 110, № 32.

163. «Ой, и всплакнула вдовушка, вдова молодая...»

Ой, и всплакнула вдовушка,
        Вдова молодая,
Глядючи на высокие хоромы:
«Вы, хоромы мои, хоромушки,
        Высоки ль мои терёмы!
Ой, и что ж вам, хоромушкам,
        Да хозяина нету?
А моим ли милым детушкам
        Нету батюшки родного;
А и мне ли, молодой вдове,
        Нету милого дружочка!»
Что озвался холостой,
        Холостой, не женатый:
«Ты не плачь, не плачь, вдовушка,
        Вдова молодая!
Как и я твоим хоромушкам
        Да хозяином буду;
А твоим малым детушкам
        Буду батюшкой родимым;
А тебе, молодой вдове,
        Буду миленьким дружочком», —
«Что не быть, не быть калинушке
        Против ягоды-малины,
Что не быть тебе, холостому,
        Против милого дружка».
Кохановская, 1, стр. 107–108.

164. «Как на дубчике два голубчика целовалися, миловалися...»

Как на дубчике два голубчика
Целовалися, миловалися,
Сизыми крыльями обнималися.
Отколь ни взялся млад ясен сокол,
Он ушиб, убил сизого голубя,
Сизого голубя мохноногого.
Он кровь пустил по сыру дубу,
Он кидал перья по чисту полю,
Он и пух пустил по поднебесью.
Как растужится, разворкуется,
Сизая голубушка по голубе,
О голубчике мохноногеньком.
Как возговорит млад ясен сокол:
«Ты не плачь, не плачь, сиза голубушка,
Сиза голубушка по своем голубчике,
Полечу ли я на сине море,
Пригоню тебе голубей стадо:
Выбирай себе сизого голубя,
Сизого голубя, мохноногого».
Как возговорит сиза голубушка:
«Не лети, сокол, на сине море,
Не гони ко мне голубей стадо.
Ведь то мне будет уж другой венец,
Малым голубятушкам не родной отец».
Чулков, ч. I, стр. 194–195, № 155.

165. «У батюшкиных ворот да три садика растет...»

У батюшкиных ворот
Да три садика растет,
Три зеленые цветет.
В одном поет соловей,
В другом саду кукушка;
В третьем плачет удова,
Удовушка молода:
«Ох ты, батюшка-сударь!
Ты придумай-пригадай,
Ой, и как мне, младой, быть,
Удовою век прожить?» —
«Ох ты, дочь, моя дочь,
Дочь любимая моя!
Ой, ты замуж не ходи
И вдовою не сиди;
А возьми-ка ты костыль
Да иди ты в монастырь». —
«Сударь батюшка родной!
В монастырь я не хочу,
Я всю келью размечу,
Черно платье раздеру,
Всех монахинь разгоню».
Кохановская, 1, стр. 109–110.

166. «Виноградка, сладка ягодка!..»

Виноградка, сладка ягодка!
Ты не стой-ка над быстрой рекой,
Над быстрой рекой, над реченькой,
Не топи-ка свое листьице,
Свое листьице бумажное.
В этой речке листья топятся,
У меня ли слезы катятся,
У меня ли мать-то мачеха,
Мать-то мачеха неродная.
Ввечеру-то поздно спать кладет,
Поутру будит ранешенько.
Я вставала поутру рано,
Я чесала буйну голову,
Заплетала русу косыньку,
Я ввязала алу ленточку.
Погоню свою коровушку
Во зеленую дубровушку,
Припаду к земле, послушаю:
Во лесу-то дровосек не спит,
В зеленой роще бурмистр не кричит,
Во саду-то соловей-от не поет,
В чистом поле пастух стадо не пасет,
Во ту пору меня мачеха будит.
Магнитский, стр. 102, № 12.

167. «Котик серенький, хвостик беленький...»

Котик серенький,
Хвостик беленький,
Он по улице ходил,
Ночевать к нам приходил,
Лешеньку попросил:
«Пусти меня ночевать,
Я стану всю ночь качать». —
«Уж я тебе, коту,
За работу заплачу:
Лапки вызолочу,
Хвостик высеребрю,
И дам тебе папы[31]
В обе лапы.
Ты ешь, котик, не кроши,
Еще папы не проси».
У котика-кота
Короватка хороша,
У Лешеньки мово
Есть получше его.
У котика, у кота
Перинка хороша,
У Лешеньки мово
Есть получше его.
У котика, у кота
Изголовье высоко,
У Лешеньки мово
Еще выше его.
У котика, у кота
Одеяльце хорошо,
У Лешеньки мово
Есть получше того.
На котика, на кота
Приходила слепота,
А на Лешеньку мово,
Приходи, сон, дремота!
Спи, мой Лешенька, усни,
Угомон тебя возьми!
Вырастешь большой,
Будешь в золоте ходить,
Нянюшек и мамушек
Златом, серебром дарить.
Шейн, стр. 8, № 21.

168. «Баю-баюшки-баю, живет старик на краю...»

Баю-баюшки-баю,
Живет старик на краю,
Он ни скуден, ни богат,
У него трое ребят.
Два на лавочке сидят,
Кашу масляну едят,
Один Гришка, другой Мишка.
А третий-то мальчик,
А третий-то мальчик
По бережку скачет,
Белу рыбку ловит,
Да Машеньке носит.
А, Машенька-сердце,
Вари ушку с перцем,
Я приду уху хлебать,
Тебя, Машу, целовать.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской области.

169. «Журавль долгоногий на мельницу ездил...»

Журавль долгоногий
На мельницу ездил,
Диковинку видел:
Козел муку мелет,
Коза засыпает,
Маленьки козлятки
В амбарах гуляют,
Муку насыпают,
Сами согребают.
А барашки — круты рожки —
По улице ходят,
В дудочки играют;
А вороны — стары жены —
Пошли танцевати,
А сороки-белобоки
Пошли примечати:
Ногами топ-топ,
Глазами хлоп-хлоп.
Баренцев, стр. 29, № 21.

170. «Сова ль моя, совинька...»

Сова ль моя, совинька,
Сова ль моя, вдовинька!
Где ты живала?
Где ты бывала?
В темном лесище
В горелом дуплище.
Никто совиньку не знал,
Никто ее не спознал.
Вспознали-то люди —
Комары да мухи.
Стали залетати,
Стали ее сватати
За белого луня,
За милого друга.
«Я ль, сова, не гожа,
Я ли не хороша,
Я, сова, хороша,
Сова толсторожа,
Сова большеглаза!
За кого же мне выйти?
За белого луня,
За милого друга».
Варенцов, стр. 27–28, № 20.

171. «Тетушка Ульяна, головка кудрява...»

Тетушка Ульяна,
Головка кудрява,
Сошей кривый вороток,
Я поеду в городок.
В городе бояре
Шапочку кроили.
А шапочка кругла —
На четыре угла:
Туда угол,
Сюда угол,
К вам угол,
К нам угол,
Посередке — шишка.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской области.

172. «Сорока, сорока кашу варила...»

Сорока, сорока
Кашу варила,
На порог скакала,
Гостей созывала.
Гости на двор —
Каша на стол.
Одному дала,
Другому дала,
Третьему дала,
Четвертому дала,
А пятому недостало:
«Ты, шиш, мал,
Крупу не драл,
Воду не носил,
Дрова не колол,
Печку не топил,
Кашу не варил».
Ш-ш-ш… полетели,
На голову сели,
Там и кашку съели.
Варенцов, стр. 12–13, № 9.

173. «Тетушка Ульяна, где была?». — «Гуляла»

«Тетушка Ульяна,
Где была?» — «Гуляла». –
«Садись-ка ты в сани,
Поедем-ка с нами
В Новую деревню.
В Новой-то деревне
Дивное диво:
Уточка-то в юбке,
В синем полушубке,
Корова в рогоже,
Нет ее дороже,
Петушок в сапожках,
Курочка в сережках».
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской области.

Хороводные и игровые песни 

174. «Заплетися, плетень, заплетися...»

Заплетися, плетень, заплетися,
Ты завейся, труба золотая,
Завернись, камка хрущатая!
Ах, свет сера утица!
Потопила малых детушек
И в меду, и патоке,
И в ястве сахарном!
Расплетися, плетень, расплетися,
Ты развейся, труба золотая,
Развернись, камка хрущатая!
Ах, свет сера утица,
Выкупай малых детушек
Из меду, из патоки,
Из яства сахарного!
Соболевский, т. VII, стр. 583–584, № 670.

175. «Уж я золото хороню, хороню...»

Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню.
Я у батюшки в терему, в терему,
Я у матушки в высоком, высоком!
Гадай, гадай, девица,
Гадай, гадай, красная,
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком первиваючи,
Златом приплетаючи!
Пал, пал перстень
В калину-малину,
В черную смородину!
«Кумушки, вы, голубушки,
Вы скажите, не утайте,
Мое золото отдайте!»
Записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской области.

176. «Ой, мы просо сеяли, сеяли...»

«Ой, мы просо сеяли, сеяли,
Ой дид-ладо, сеяли, сеяли!» —
        «А мы просо вытопчем, вытопчем,
        Ой дид-ладо, вытопчем, вытопчем!» —
«А чем же вам вытоптать, вытоптать?
Ой дид-ладо, вытоптать, вытоптать?» —
        «А мы коней выпустим, выпустим,
        Ой дид-ладо, выпустим, выпустим!» —
«А мы коней переймем, переймем,
Ой дид-ладо, переймем, переймем!»
        «А чем же вам перенять, перенять?
        Ой дид-ладо, перенять, перенять?» —
«А шелковым поводом, поводом,
Ой дид-ладо, поводом, поводом!» —
        «А мы коней выкупим, выкупим,
        Ой дид-ладо, выкупим, выкупим!» —
«А чем же вам выкупить, выкупить?
Ой дид-ладо, выкупить, выкупить?» —
        «А мы дадим сто рублей, сто рублей,
        Ой дид-ладо, сто рублей, сто рублей!»
«Нам не надо тысячи, тысячи,
Ой дид-ладо, тысячи, тысячи!» —
        «А чего ж вам надобно, надобно?
        Ой дид-ладо, надобно, надобно?» —
«А нам нужно девицу, девицу,
Ой дид-ладо, девицу, девицу!» —
        «В нашем полку убыло, убыло,
        Ой дид-ладо, убыло, убыло!»
«В нашем полку прибыло, прибыло,
Ой дид-ладо, прибыло, прибыло!» —
        «В нашем полку слезы льют, слезы льют,
        Ой дид-ладо, слезы льют, слезы льют!» —
«В нашем полку пиво пьют, пиво пьют,
Ой дид-ладо, пиво пьют, пиво пьют!».
Записано А. М. Новиковой в 1935 г. в Московской области.

177. «Под дубравою лен, лен...»

        Под дубравою лен, лен,
        Под зеленою лен, лен.
Уж я сеяла, сеяла ленок,
Уж я, сея, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
        «Научи меня, мати,
        Как белый лен полоть». —
        «Еще так да вот так, чи дочи,
        Вот так да, чи дочки мои,
        Вот так да, голубушки,
        Вот так да, голубушки»[32]
Я полола, полола ленок,
Я полола, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я дергала, дергала ленок,
Уж я, дергав, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я стлала, я стлала ленок,
Уж я стлала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я сушила, сушила ленок,
Я сушила, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я мяла, я мяла ленок,
Уж я мяла, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я трепала, трепала ленок,
Я трепала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Я чесала, чесала ленок,
Я чесала, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен,
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Уж я пряла, я пряла ленок,
Уж я пряла, приговаривала,
Чеботами приколачивала,
На все бока поворачивала:
Ты удайся, удайся, мой лен.
Ты удайся, мой беленький,
Полюбися, дружок миленький!
Шейн, стр. 81, № 388, Оренбургская губ.

178. «Во лузях, во лузях, еще во лузях, зеленыих лузях...»

        Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях
        Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
        Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
        С той травы, с той травы
И я с той травы выкормлю коня,
        Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
        Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке:
        «Батюшка, батюшка,
Ах ты, батюшка, родный мой,
        Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое.
        Не отдай, не отдай,
Не отдай меня за старого замуж.
        Старого, старого,
И я старого на смерть не люблю,
        С старыим, с старыим,
Я со старыим гулять нейду».
        Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях
        Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
        Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
        С той травы, с той травы
И я с той травы выкормлю коня,
        Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
        Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке:
        «Батюшка, батюшка,
Ах ты, батюшка, родный мой,
        Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое.
        Не отдай, не отдай
Не отдай меня за младого замуж.
        Младого, младого,
И я младого на смерть не люблю,
        С младыим, с младыим,
И я с младыим гулять нейду».
        Во лузях, во лузях,
Еще во лузях, зеленыих лузях
        Выросла, выросла,
Вырастала трава шелковая,
        Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые.
        С той травы, с той травы,
И я с той травы выкормлю коня,
        Выкормлю, выкормлю,
И я выкормлю, выглажу его,
        Поведу, поведу,
Поведу я коня к батюшке:
        «Батюшка, батюшка,
Ах ты, батюшка, родный мой,
        Ты прими, ты прими,
Ты прими слово ласковое,
Полюби слово приветливое,
        Ты отдай, ты отдай,
Ты отдай меня за ровнюшку замуж.
        Ровню я, ровню я,
Уж я ровню душой люблю,
        С ровней я, с ровней я,
Уж с ровней гулять пойду».
Прач, стр. 180–182, № 78.

179. «Вдоль да по речке, речке по Казанке...»

Вдоль да по речке, речке по Казанке
Сизый селезень плывет
        Ой, да люли-люли,
        Ой, да люли-люли,
        Сизый селезень плывет.[33]
Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
Добрый молодец идет.
Сам он со кудрями, сам он со русыми
Разговаривает:
«Кому мои кудри, кому мои русы
Достанутся расчесать?»
Доставались кудри, доставались русы
Старой бабушке чесать.
Она их не чешет, она их не гладит,
Только волосы дерет.
Вдоль да по речке, речке по Казанке
Сизый селезень плывет,
Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
Добрый молодец идет.
Сам он со кудрями, сам он со русыми
Разговаривает:
«Кому мои кудри, кому мои русы
Достанутся расчесать?»
Доставались кудри, доставались русы
Молодой вдове чесать.
Она их не чешет, она их не гладит,
Только слезы свои льет.
Вдоль да по речке, речке по Казанке
Сизый селезень плывет,
Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
Добрый молодец идет.
Сам он со кудрями, сам он со русыми
Разговаривает:
«Кому мои кудри, кому мои русы
Достанутся расчесать?»
Доставались кудри, доставались русы
Красной девушке чесать.
Она их и чешет, она их и гладит,
Волос к волосу кладет.
ПУР, вып. 1, стр. 44.

180. «В темном лесе, в темном лесе...»

В темном лесе, в темном лесе,
В темном лесе, в темном лесе,
За лесью, за лесью,
Распашу ль я, распашу ль я.
Распашу ль я, распашу ль я
Пашенку, пашенку.
Я посею, я посею,
Я посею, я посею
Лен-конопель, лен-конопель.
Уродися, уродися,
Уродися, уродися,
Лен-конопель, лен-конопель.
Тонок, долог, тонок, долог,
Тонок, долог, тонок, долог,
Бел-волокнист, бел-волокнист.
Как повадился, как повадился,
Как повадился, как повадился
Вор-воробей, вор-воробей.
В мою конопельку, в мою конопельку,
В мою конопельку, в мою конопельку
Летати, летати.
Мою конопельку, мою зелененьку,
Мою конопельку, мою зелененьку
Клевати, клевати.
Уж я ж его, уж я ж его,
Уж я ж его, уж я ж его,
Его изловлю, его изловлю,
Крылья-перья, крылья-перья,
Крылья-перья, крылья-перья
Ему ощиплю, ему ощиплю.
Он не будет, он не станет,
Позабудет, перестанет
Летати, летати,
Мою конопельку, мою зелененьку,
Мою конопельку, мою зелененьку
Клевати, клевати.
Как за лесом, как за лесом,
Как за лесом, как за лесом
Хижина, хижина.
Во хижине, во хижине,
Во хижине, во хижине
Вдовушка жила, вдовушка жила.
У вдовушки, у вдовушки,
У вдовушки, у вдовушки
Дочка Маруся, дочка Маруся.
Как повадился, как повадился,
Как повадился, как повадился
Молодой казак, молодой казак.
Во хижину, во хижину,
Во хижину, во хижину
Ходити, ходити.
Мою Марусеньку, мою молодую,
Мою Марусеньку, мою молодую
Любити, любити.
Уж я ж его, уж я ж его,
Уж я ж его, уж я ж его,
Его изловлю, его изловлю,
Руки-ноги, руки-ноги,
Руки-ноги, руки-ноги
Ему изломлю, ему изломлю.
Он не будет, он не станет,
Позабудет, перестанет
Ходити, ходити,
Мою Марусеньку, мою молодую,
Мою Марусеньку, мою молодую
Любити, любити.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

181. «Как по морю, как по морю...»

Как по морю, как по морю,
Как по морю, морю синему,
Плыла лебедь, плыла лебедь,
Плыла лебедь с лебедятами;
Плывши лебедь, плывши лебедь,
Плывши лебедь окунулася,
Окунувшись, окунувшись,
Окунувшись, вспрепенулася;
Под ней море, под ней море,
Под ней море всколебалося.
Над ней вился, над ней вился,
Над ней вился млад ясен сокол;
Убью лебедь, убью лебедь,
Убью лебедь с лебедятами;
Я кровь пущу, я кровь пущу,
Я кровь пущу по синему по морю;
Я пух пущу, я пух пущу,
Я пух пущу по поднебесью:
Я перышка, я перышка,
Я перышка по-под бережком.
Кому будет, кому будет,
Кому будет это перьище сбирать?
Не где взялась, не где взялась,
Не где взялась красна девица душа,
Брала перья, брала перья,
Брала перья, приговаривала:
«Я батюшке, я батюшке,
Я батюшке во подушечку,
Со матушкой, со матушкой,
Со матушкой во зголовьице;
Милу дружку, милу дружку,
Милу дружку во перинушку».
Не где взялся, не где взялся,
Не где взялся удалой молодец.
«Божья помочь! Божья помочь!
Божья помочь, красна девица душа;
Спесивая, спесивая,
Спесивая и горделивая моя,
Несклончива, несклончива,
Несклончива, непоклончивая!
Молчи, девушка, молчи, девушка,
Молчи, девушка, воспокаешься;
Зашлю свата, зашлю свата,
Зашлю свата, высватаю за себя.
Станешь, девушка, станешь, девушка,
Станешь, девушка, у кроватушки стоять;
Еще станешь, еще станешь,
Еще станешь горючи слезы ронить;
Еще станешь, еще станешь,
Еще станешь резвы ноженьки знобить». —
«Я думала, я думала,
Я думала, что не ты, милой, идешь;
Не ты идешь, не ты идешь,
Не ты идешь, не ты кланяешься.
Склонилася, склонилася,
Склонилася, поклонилася,
Поклонившись я, поклонившись я,
Поклонившись, я поздоровалася».
Студитский, стр. 22–25.

182. «Во лужках было, лужках...»

Во лужках было, лужках,
Во зеленых во лужках,
Ходят девушки в кружках.
По другую сторону,
Сторонушку удалые молодцы,
Удалые, веселые,
Не женаты, холосты.
Как пошли наши ребята
Да вдоль по кругу гулять,
Да вдоль по кругу гулять —
Красных девок выбирать.
Выбрал девку, выбрал красну,
Невеличку, не малу:
Невеличка, не мала,
На ней шубочка ала,
Душегреечка красна,
Душегреечка красна —
Молодцу сердце зажгла.
Болит сердце и душа —
Чья девчонка хороша?
«Чьего дому, чьего, роду.
Как по имени зовут?» —
«Мое имя — Катерина,
Московского купца дочь,
Отойди, молодчик, прочь,
Говорить с тобой не в мочь!»
Как ударил парень девку
Вдоль по белому лицу,
По румяной по щеке,
По жемчужной по серьге.
Как жемчужная серьга,
Вот сережечка рассыпалась она…
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской обл.

183. «Как под лесом, под лесочком шелкова трава...»

Как под лесом, под лесочком шелкова трава,
Ой-ли, ой-ли, ой лёшиньки,
Шелкова трава[34]
По той травке, по муравке гуляет казак,
Ходил, гулял донской казак, в гудочек играл,
Играл, играл, выигрывал невесту себе,
Он, выбравши красну девушку, за рученьку брал,
Выходила, выступала красна девушка,
Тонешенька, ровнешенька, собой хороша.
«Хорошая, пригожая, поди за меня!» —
«Пойтить было, спросить было сосед про тебя,
Соседушки-голубушки, скажите вы мне,
Скажите мне, пожалуйста, каков человек?» —
«Он пьяница, пропойца, пропьет он тебя!» —
«Раздушечка, донской казак, нейду за тебя».
Как под лесом, под лесочком шелкова трава,
Ходил, гулял донской казак, в гудочек играл,
Играл, играл, выигрывал невесту себе.
Он, выбравши красну девушку, за рученьку брал;
Выходила, выступала красна девушка,
Тонешенька, ровнешенька, собой хороша,
«Хорошая, пригожая, поди за меня!
Не пойдешь ты, вспокаешься, вспомянешь меня». —
«Пойтить было, спросить было сосед про тебя,
Соседушки-голубушки, скажите вы мне,
Скажите мне, пожалуйста, каков человек?» —
«Он умница, разумница, хорош молодец». —
«Раздушечка, донской казак, иду за тебя!» —
«Спасибо вам, добрые люди, всхвалили меня».
Киреевский, 1929, стр. 328, № 2924.

184. «Хожу я, гуляю да вдоль хороводу...»

Хожу я, гуляю да вдоль хороводу,
Заинька беленький![35]
Погляжу я, посмотрю по всему народу,
Гляжу, выбираю богатого тестя;
Нашел я, выбрал богатого тестя:
«Ты будь же мне тестик, а я тебе зять буду».
Хожу я, гуляю да вдоль хороводу,
Ищу, выбираю ласковую тещу;
Нашел я, выбрал ласковую тещу:
«Будь же ты мне теща, а я тебе зять буду».
Хожу я, гуляю да вдоль хороводу,
Ищу, выбираю молодого шурина;
Нашел я, выбрал молодого шурина:
«Будь ты мне шурин, а я тебе зять буду».
Хожу я, гуляю да вдоль хороводу,
Ищу, выбираю молодую свояченю;
Нашел я, выбрал молодую свояченю:
«Будь ты мне свояченя, а я тебе зять буду».
Хожу я, гуляю да вдоль хороводу,
Ищу, выбираю хорошую невесту;
Нашел я, выбрал хорошую невесту:
«Будь ты мне невеста, а я тебе жених буду».
Захотелось тестю зятя посмотрети:
«Покажи-ка, зятик, свои скоры ножки!» —
«А вот мои ножки, гляди мои скоры!» —
«Покажи-ка, зятик, свои ручки белы!» —
«А вот мои ручки, гляди мои белы!» —
«Покажи-ка, зятик, свое лицо бело!» —
«А вот мое личко, гляди мое бело!» —
«Покажи-ка, зятик, свои очи ясны!» —
«А вот мои очи, гляди мои ясны!» —
«Покажи-ка, зятик, свои брови черны!» —
«А вот мои брови, гляди мои черны!» —
«Покажи-ка, зятик, хорошу невесту!» —
«Вот моя невеста, вот моя хороша!» —
Пожалуйте, гости, все ко мне на свадьбу.
Хлеба-соли кушать, веселья послушать.
У меня на свадьбе пива, вина много,
Пива наварено, вина накурено.
Я, напившись пива, да тестя-то в рыло;
Я, поемши пирожки, тещу-матушку в толчки.
Молодой шуренушек, сбирай свово коника,
Сбирай свово коника, съезжай со дворика!
Молодой своячене дорогой подарок — шелковую плетку
Волен я, волен, как заинька в поле,
Весел я, весел, что один остался:
Что один остался со своей милою, —
Я свою милую пять раз поцелую!
Киреевский, 1929, стр. 332–333, № 2933.

185. «Я по сенюшкам хожу, млада, хожу...»

Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош и пригож,
Душа моя чернобров, черноглаз.
Я не знаю, к чему друга применить —
Применю друга к золотому перстеньку:
Золот перстень на руке, на руке —
Мой милый друг на уме, на уме.
Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош и пригож,
Душа моя чернобров, черноглаз!
Я не знаю, к чему друга применить —
Применю друга к жемчугу, к жемчугу:
Жемчуг товар весовой, весовой,
Мой милый друг часовой, часовой.
Я по сенюшкам хожу, млада, хожу,
Сквозь стеколушко на милого гляжу.
Мой милый друг и хорош и пригож,
Душа моя чернобров, черноглаз!
Я не знаю, к чему друга применить, —
Применю друга к соколу, к соколу:
Сокол птица вольная, вольная,
А я, млада, горькая, горькая.
Кохановская, 2, стр. 72.

186. «Ой, утка, моя утушка, утенушка серая...»

«Ой, утка, моя утушка,
Утенушка серая,
Головушка белая!
Где была, утушка,
Где была-гуляла?» —
«В чужом селе на игре
У хоровода стояла,
Я три дива видала,
А три дива дивные —
Три цветика алые,
Три молодчика бравые:
Первый цветок аленький —
Ликсанушка бравенький,
Другой цветик аленький, —
Миколаюшка бравенький,
Третий цветик аленький —
Владимирушка бравенький». —
«Ой, утка, моя утушка,
Утенушка серая,
Головушка белая!
Где была, утушка,
Где была-гуляла?» —
«В чужом селе на игре
У хоровода стояла,
Я три дива видела,
А три дива дивные,
Три ягодки зрелые:
Первая зрелая ягодка —
Ягодка Натальюшка,
Другая зрелая ягодка —
Ягодка Верушка,
Третья зрелая ягодка —
Ягодка Варварушка».
«Курский сборник», вып. III, 1902, стр. 26, № 35.

187. «Ельник, мой ельник, частый мой березник...»

Ельник, мой ельник, частый мой березник,
        Люшеньки, люли, частый мой березник,
Частый мой березник, глубокий колодезь,
        Люшеньки, люли, глубокий колодезь,
Глубокий колодезь, студена водица,
        Люшеньки, люли, студена водица,
Студена водица, стой не разливайся,
        Люшеньки, люли, стой не разливайся.
Стой, не разливайся по мхам, по болотам,
        Люшеньки, люли, по мхам, по болотам,
По мхам, по болотам, по стежкам-дорожкам,
        Люшеньки, люли, по стежкам-дорожкам;
По той по дорожке мне к батюшке ехать,
        Люшеньки, люли, мне к батюшке ехать,
Мне к батюшке ехать, мне пир пировати,
        Люшеньки, люли, мне пир пировати,
Мне свадьбу играти, мне брата женити,
        Люшеньки, люли, мне брата женити,
Сестру сговорити, самой замуж выйти,
        Люшеньки, люли, самой замуж выйти.
Неделю гостила, я брата женила,
        Люшеньки, люли, я брата женила;
Другую гостила, сестру сговорила,
        Люшеньки, люли, сестру сговорила;
Третию гостила, сама замуж вышла,
        Люшеньки, люли, сама замуж вышла.
Прач, стр. 209, № 97.

188. «Над рекою-рекою и то над быстрою...»

Над рекою-рекою
        И то над быстрою
Стояло тут древо —
        Березонька бела,
Бела-кудрявая,
        Листом зеленая.
Под этой березой
        Девица гуляла,
Девица гуляла,
        Плакала-рыдала,
Плакала-рыдала,
        Себе рассуждала:
«Хочет меня батюшка
        Замуж отдавати,
Замуж отдавати
        За боярского сына.
Сударчик-боярчик —
        Он пашни не пашет,
Он пашни не пашет,
        Он хлеба не сеет.
Борозды-то узки,
        Загоны-то пусты,
Серпы-то тупые,
        Жнецы-то плохие».
Жали над рекою
        И то над быстрою.
Стояло тут древо —
        Березонька бела,
Бела-кудрявая,
        Листом зеленая.
Под этой березой
        Девица гуляла,
Девица гуляла,
        Плясала-скакала,
Плясал а-скакала,
        Себе рассуждала:
«Хочет меня батюшка
        Замуж отдавати,
Замуж отдавати
        За крестьянского сына.
Крестьянин-селянин —
        Он и пашни пашет,
Он и пашни пашет,
        Много хлеба сеет;
Борозды глубоки,
        Загоны широки,
Серпы-то все остры,
        Жнецы-то холосты».
Васнецов, стр. 133–134, № 123.

189. «От звезды заря занималася...»

От звезды заря занималася,
По заре девки разыгралися,
Разыгралися, расплясалися.
Меня бателко домой кликает,
Домой кликает, замуж выдает,
Возамуж, замуж — за поповича.
Я поповича духу не люблю,
Я гулять нейду во зеленый сад,
Я цветков не рву,
Я венков не вью.
От звезды заря занималася,
По заре девки разыгралися,
Разыгралися, расплясалися.
Меня бателко домой — кликает,
Домой кликает, замуж выдает,
Возамуж, замуж — за крестьянина.
Я крестьянина всей душой люблю,
Я гулять пойду во зеленый сад,
Я цветков нарву,
Я венков навью.
Васнецов, стр. 137, № 128.

190. «Я по жердочке шла, я по тоненькой, по еловенькой...»

Я по жердочке шла,
Я по тоненькой,
По еловенькой.
Тонка жердочка гнется,
Не ломится;
Хорошо с милым водиться,
Не стошнится.
Пойду, выйду, молода,
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые.
Гляну, гляну, молода,
Вдоль по улице конца —
У новых-то у ворот
Стоит девок хоровод.
Эти девки хотят
По лугу гулять,
По лугу гулять,
Круга заводить,
А эти ребяты хотят
Девок целовать,
Хорошую дважды,
Пригожую трижды.
«А самую худерьбу
Округ ее обойду,
Поцелую, обойму,
Замуж возьму».
Шейн, стр. 118, № 475, Тульская губ.

191. «Вспомни, вздумай, милый мой, где гуляли мы с тобой...»

Вспомни, вздумай, милый мой,
Где гуляли мы с тобой.
Мы гуляли во лужках,
Забавлялись во кружках.
Шли по желтому песочку,
По рассыпчатому,
Там цвели, цвели цветочки
Алы, розовые,
Алы, розовые,
Цветы лазоревые.
Я сорву, сорву цветочек,
Совью милому веночек.
Изукрашу, украшу,
Алой лентой обовью,
Кого люблю — подарю.
Я люблю душу Ванюшу
И его буду дарить.
У моего у милого
Есть три сада зеленых:
В первом саде у милого
Росла дерево верба.
За то милый меня любит,
Что я ему верна.
Во втором саде у милого
Росла трава мята.
За то меня милый любит,
Что я небогата.
В третьем саде у милого
Росла земляничка,
За то милый меня любит,
Что я невеличка,
Невеличка, белоличка,
Лицо беленькое,
Лицо беленькое,
Щечки аленькие,
Щечки аленькие,
Брови черненькие,
Брови черненькие,
Глаза веселенькие.
«Что глаза-то, волоса —
Это просто чудеса,
Я за эти чудеса
Поцелую три раза».
Китайник, стр. 88–89, № 67.

192. «Ты, береза белая, зелена, кудрявая!..»

Ты, береза белая,
Зелена, кудрявая!
До чего тебе стоять
В холоду, в сыром бору?
Ты, девица красная!
До чего тебе сидеть
У отца, у матери?
Не можно ль ко девице
Присвататься старому?
«Провались ты, старый черт,
От девицы, от меня!
Провались, стар, на базар,
Ты купи, стар, солоду,
Ты браженьки навари,
Свою братью созови,
Свою братью старшую,
Все слепую да дряхлую,
Напой ее пьяную».
Ты, береза белая,
Зелена, кудрявая!
До чего тебе стоять
В холоду, в сыром бору?
Ты, девица красная!
До чего тебе сидеть
У отца, у матери?
Не можно ль ко девице
Присвататься малому?
«Провались ты, малый шут,
От девицы, от меня!
Поди, мал, на улицу,
Ты играй с ребятами,
Не с большими — с малыми».
Ты, береза белая,
Зелена, кудрявая!
До чего тебе стоять
В холоду, в сыром бору?
Ты, девица красная!
До чего тебе сидеть
У отца, у матери?
Не можно ль ко девице
Присвататься ровнюшке?
«Ох, ты ровня, ровнюшка,
Удала головушка,
Ох, ты сватайся, ровнюшка;
Мне дают приданого —
Коня стоялого»
Киреевский, 1929, стр. 308–309, № 2847.

193. «В сыром бору елынька, под елынькой травынька...»

В сыром бору елынька,
Под елынькой травынька,
По травыньке тропынька,
По тропыньке галка шла,
За галынькой соколок.
Сокол галку поймал
За то крыло правое,
За то перо сизое.
Галка слезьми залилась,
Соколику взмолилась:
«Пусти, сокол, погулять,
В сыром бору полетать». —
«Я тогда тебя пущу —
Сизы перья выщиплю,
Горючую кровь пролью».
В сыром бору елынька,
Под елынькой травынька,
По травыньке тропынька,
По тропыньке Анна шла.
За Аннушкой Ванюшка.
Иван Анну поймал
За ту руку правую,
За золотый перстенек.
Анна слезьми залилась,
Иванушке взмолилась:
«Пусти, Иван, погулять,
У батюшки побывать,
В хороводе поиграть», —
«Я тогда тебя пущу —
Русу косу расплету,
Я надвое заплету,
За себя замуж возьму».
Пальчиков, № 8.

194. «Хорош Егорек, гулять щеголек...»

Хорош Егорек,
Гулять щеголек.
Уж не полно ль, Егорёчко,
Неженатому ходить?
Хорош Егорек,
Гулять щеголек!
«Я готов сейчас жениться,
Да мне некого взять».
Во девичьем хороводе
Ходит девка хороша,
Ходит девка хороша —
Все купеческа родня.
«Я купеческу родню,
Я до страсти не люблю!»
Хорош Егорек,
Гулять щеголек!
Уж не полно ль, Егорёчко,
Неженатому ходить?
«Я готов сейчас жениться,
Да мне некого взять».
Во девичьем хороводе
Ходит девка хороша —
Все поповская родня.
«Я поповскую родню,
Я до страсти не люблю».
Хорош Егорек,
Гулять щеголек.
Уж не полно ль, Егорёчко,
Неженатому ходить?
«Я готов сейчас жениться,
Да мне некого взять».
Во девичьем хороводе
Ходит девка хороша,
Ходит девка хороша —
Все ружённая родня[36]
«Я ружённую родню,
Я до страсти люблю,
За себя замуж возьму,
Поцелую, обойму».
Шейн, стр. 157, № 605, Тула.

195. «Вилася хмелинушка через тын на улицу...»

Вилася хмелинушка
Через тын на улицу,
Во мой во зелен сад.
Во моем во садике
Раздолье широкое,
Гулянье веселое.
А я, добрый молодец,
Невесел гуляю,
Хожу припечалившись.
Увидела матушка
С высокого терема,
С-за красного окошечка,
С хрустального стеколышка.
«Чего ж, мило дитятко,
Невесел гуляешь,
Ходишь припечалившись?» —
«Родимая матушка!
Чего ж мне веселиться:
Все дружки-товарищи
Уже поженилися,
А я, добрый молодец,
Холост, не женат». —
«Пойдем, мило дитятко,
В хоровод гулять,
Невест выбирать.
Выберем невесту
Саму, саму лучшу —
Купеческу дочку». —
«Родимая матушка!
Это не невеста,
Во моем во доме
Это не хозяйка,
Во чистом во поле
Это не работница,
Моим белым ручушкам
Это не заменушка».
Вилася хмелинушка
Через тын на улицу
Во мой во зелен сад.
Во моем во садике
Раздолье широкое,
Гулянье веселое.
А я, добрый молодец,
Невесел гуляю,
Хожу припечалившись.
Увидела матушка
С высокого терема,
С-за красного окошечка,
С хрустального стеколышка.
«Чего ж, мило дитятко,
Невесел гуляешь,
Ходишь припечалившись?» —
«Родимая матушка!
Чего ж мне веселиться:
Все дружки-товарищи
Уже поженилися,
А я, добрый молодец,
Холост, — не женат». —
«Пойдем, мило дитятко,
В хоровод гулять,
Невест выбирать.
Выберем невесту
Саму, саму лучшу —
Крестьянскую дочку». —
«Родимая матушка!
Вот это невеста:
Во моем во доме
Вот это хозяйка,
Во чистом во поле
Вот это работница,
Моим белым ручушкам
Вот это заменушка».
«Труды Псковского Археологического об-ва за 1907 г.», стр. 10, № 19.

196. «Ай во поле, ай во поле, ай во поле липинка...»

Ай во поле, ай во поле,
Ай во поле липинка,
Под липою, под липою,
Под липою бел шатер;
Во том шатре, во том шатре,
Во том шатре стол стоит.
За тем столом, за тем столом,
За столом девица;
Рвала цветы, рвала цветы,
Рвала цветы со травы,
Вила венок, вила венок,
Вила венок с городы,
Со дорогим, со дорогим,
Со дорогим с яхонтом.
Кому венок, кому венок,
Кому венок износить?
Носить венок, носить венок,
Носить венок старому;
Старому венок, старому венок,
Носить венок старому,
Старому венок, старому венок,
Старому венок не сносить,
Мою молодость, мою молодость,
Мою молодость не сдержать.
Ай во поле, ай во поле,
Ай во поле липинка,
Под липою, под липою,
Под липою бел шатер;
Во том шатре, во том шатре,
Во том шатре стол стоит,
За тем столом, за тем столом,
За тем столом девица,
Рвала цветы, рвала цветы,
Рвала цветы со травы,
Вила венок, вила венок,
Вила венок с городы,
Со дорогим, со дорогим,
Со дорогим с яхонтом.
Кому венок, кому венок,
Кому венок износить?
Носить венок, носить венок,
Носить венок милому,
Милому венок, милому венок,
Милому венок износить,
Мою молодость, мою молодость,
Мою молодость содержать.
Киреевский, 1929, стр. 258, № 2648.

197. «Что было по травушке по зеленой...»

Что было по травушке по зеленой
Ай, люли, люшеньки, по зеленой[37]
Вдоль по дороженьке, по широкой,
Тут ходил-гулял удалой молодчик,
Вызывал девчоночку к себе за вороты:
«Поди-выйди, девушка, ко мне за вороты,
Выйди, красная, ко мне за новые,
Со мной, с молодцем, постояти,
С удалым словечко, сказати!»
Тут девушка, к молодцу выходила,
Со удалым речи говорила:
«Кажись, молодец, я тебя не любила,
При беседушке я тебя стыдила,
На тебе я синь кафтан замарала,
Сафьянны сапожки я в грязь тебе втоптала,
Пуховую шляпушку с головы я сшибла».
Пошел молодец, сам заплакал:
«Пойду матушке попеняю.
Уж ты, матушка, моя мать родимая!
Ты несчастного меня спородила:
Меня девушки не любили,
При беседушке меня устыдили!»
Как по травушке да вдоль по муравке
Тут ходил-гулял удалой молодчик,
Вызывал он девушку за вороты:
«Выйди, девушка, ко мне за вороты,
Со мной, молодцем, постояти!»
Тут девушка к молодцу выходила,
Со удалым речи говорила:
«Как я теперь, миленький, тебя полюбила,
При беседушке я тебя хвалила,
На те синь кафтан вытирала,
Сафьянны сапожки вычищала,
Пуховую шляпушку на те поправляла».
Пошел молодец, взвеселился:
«Спасибо те, матушка, мать родима!
Что ты меня счастлива спородила.
Меня девушки полюбили,
При беседушке меня похвалили,
На мне синь кафтан вытирали,
Сафьянны сапожки на мне вычищали,
Пуховую шляпу поправляли».
Варенцов, стр. 134–135, № 8.

198. «Ты заря ли моя, зоренька, ты заря моя вечерняя!..»

Ты заря ли моя, зоренька,
Ты заря моя вечерняя!
Ты игра ли, моя игра,
Ты игра моя веселая!
Я лишь только разыгралася,
Как свекор меня домой зовет:
«Подь, поди, моя сноха, домой,
Подь, невестушка, послушайся!»
Я нейду домой, не слушаюсь,
Я игры моей не рушаю
И тебя не послушаюсь.
Ты заря ли моя, зоренька,
Ты заря моя вечерняя!
Ты игра ли, моя игра,
Ты игра моя веселая!
Я лишь только разыгралася,
Меня деверь домой зовет:
«Ты поди, поди, сноха, домой!
Подь, невестушка, послушайся!»
Я нейду домой, не слушаюсь,
Я игры моей не рушаю
И тебя не послушаюсь.
Ты заря ли моя, зоренька,
Ты заря моя вечерняя!
Ты игра ли, моя игра,
Ты игра моя веселая!
Я лишь только разыгралася,
Меня золовка домой зовет:
«Ты поди, поди, сноха, домой,
Подь, невестушка, послушайся!»
Я нейду домой, не слушаюсь,
Я игры моей не рушаю,
И тебя не послушаюсь.
Ты заря ли моя, зоренька,
Ты заря моя вечерняя!
Ты игра ли, моя игра,
Ты игра моя веселая!
Я лишь только разыгралася,
Милый ладо меня домой зовет:
«Подь, поди, моя жена, домой,
Поди, поди, меня послушайся!»
Я иду домой и слушаюсь,
И игру мою нарушаю!
Шейн, стр. 108, № 455, Пермская губ.

199. «Подойду, подойду, во царь-город подойду...»

Подойду, подойду,
Во царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу,
Вынесу, вынесу,
Золот венец вынесу,
Подарю, подарю
Лютую свекровушку,
Чтоб она, чтоб она,
Добра была, ласкова.
Выкачу, выкачу,
Злата бочку выкачу,
Подарю, подарю,
Лютого я свекра,
Чтобы он, чтобы он,
Добрый был и ласковый.
Выведу, выведу,
Добра коня выведу,
Подарю, подарю
Лютого я деверя,
Чтобы он, чтобы он
Добрый был и ласковый.
Вынесу, вынесу
Лисью шубу вынесу,
Подарю, подарю
Лютую золовушку,
Чтоб она, чтоб она
Добра была, ласкова.
Балакирев, стр. 7, № 2.

200. «Уж ты, улица, улица моя, чем ты, улица, уряженная...»

Уж ты, улица, улица моя,
Чем ты, улица, уряженная,
Чем, широка, изукрашенная,
Иль гудками, иль волынками,
Молодыми молодушками,
Всеми красными девушками?
За двором, двором за батюшкиным,
За подворьицем за матушкиным
Невеличка птичка-пташечка
Сине море перелетывала,
Чисто поле перепархивала;
Садилась птичка-пташечка
Середи моря на камушке.
Она, сидючи, выслушивала,
Как красная девка плакала,
За старого замуж идучи:
«Уж ты, старый, погубитель мой!
Погубил мою головушку
Всею девичью красотушку».
Уж ты, улица, улица моя,
Чем ты, улица, уряженная,
Чем, широка, изукрашенная,
Иль гудками, иль волынками,
Молодыми молодушками,
Всеми красными девушками?
За двором, двором за батюшкиным,
За подворьицем за матушкиным
Невеличка птичка-пташечка
Сине море перелетывала,
Чисто поле перепархивала,
Садилась птичка-пташечка
Середи моря на камушке.
Она, сидючи, выслушивала,
Как красная девка радовалась,
За ровнюшку замуж идучи:
«Уж ты, ровнюшка, взвеселитель мой,
Взвеселил мою головушку,
Всею девичью красотушку».
Акимова, стр. 114–115, № 75.

201. «Травушка-муравушка, зелененький лужок!..»

Травушка-муравушка, зелененький лужок!
Знать-то, мне по той траве не хаживати,
Травушку-муравушку не таптывати,
На свою на хорошую не взглядывати!
Знать, моя хорошая во горенке сидит,
Сквозь она окошечко на молодца глядит,
Со мною, с молодчиком, речи говорит:
«Душечка, ты, молодчик, молодчик молодой!
А что же ты не ходишь на улицу гулять со мной,
Что не становишься возле меня, младой?»
У меня ли, у младой, да свекор-батюшка благой,
Он благой, благой, да он не ласковый такой!
Не пущает молоду да гулять вечером одну…
Уж и я ли, молода, да вороватая была —
Прялочку взяла да в посиделочки пошла,
Прялочку под лавочку, сама гулять пошла.
Гуляла младая до троих я петухов.
Петухи пропели, — я не думала домой;
Вторые пропели, — а я в разум не взяла;
Третьи пропели, — заря бела занялась.
Как зорюшка занялась, а я, млада, поднялась;
Иду, иду ко двору — деверь ходит по двору,
Деверечек, не чужой, мому мужу брат родной.
«Деверечек, мужний брат, сведи меня к мужу спать,
Сведи меня к мужу спать, на тесовую кровать…
Тесова кроватушка поскрипывает,
Шелковая плетушка посвистывает…
Если бить-то меня будет, то ты, деверь, отыми;
Целовать-то будет, то ты, деверь, прочь пойди!»
Соболевский, т. II, стр. 437, № 52.

202. «Голова болит да худо можется...»

Голова болит
Да худо можется,
Да худо можется,
Нездоровится,
        Ах, лели, лели,
        Нездоровится[38]
Гулять хочется,
Да гулять воли нет.
Я украдуся
Да нагуляюся.
Со милым дружком
Да повидаюся.
«Милый ладушка,
Научи меня,
Научи меня,
Как домой прийти.
Как домой прийти,
Про гульбу сказать,
Про гульбу сказать,
Про веселую». —
«Ты уточкой,
Да перепелочкой,
Во высок терём —
Да красной девушкой».
Мой высок терём
Растворен стоит,
Мой постылый муж
За столом сидит
За столом сидит,
Хлеб-соль трескает.
«Тебе хлеб да соль,
Мой постылый, муж».
Мой постылый муж
Да поднимается,
За шелкову плетку
Принимается.
Плетка свистнула —
Кровь пробрызнула.
Я и тут, млада,
Не взмолилася,
Свекру-батюшке
Поклонилася:
«Свекор-батюшка,
Отними меня,
Отними меня
От лиха мужа,
От лиха мужа,
Змея лютого!»
Свекор-батюшка
Велит больше бить.
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.
Плетка свистнула —
Кровь пробрызнула.
Я и тут, млада,
Да не взмолилася,
Свекровь-матушке
Да поклонилася:
«Свекровь-матушка,
Отними меня,
Отними меня
От лиха мужа,
От лиха мужа —
Змея лютого!»
Свекровь-матушка
Велит больше бить,
Велит больше бить,
Велит кровь пролить.
Плетка свистнула —
Кровь пробрызнула,
Вот я тут, млада,
Возмолилася,
Милой ладушке
Да поклонилася:
«Милый ладушка,
Прости меня,
Прости меня,
Виноватую!»
Студитский, стр. 29–35, Вологодская губ.

203. «У нас под белою под березою...»

У нас под белою
Под березою
Ай, люли, люли,
Под березою.
Муж жену учил,
Муж — угрюмую,
Ай, люли, люли,
Муж угрюмую.
Муж угрюмую,
Невеселую,
Ай, люли, люли,
Невеселую.
Как жена мужу
Не вкорилася,
Ай, люли, люли,
Не вкорилася.
Свекру-батюшке
Споклонилася,
Ай, люли, люли,
Споклонилася.
«Свекор-батюшка,
Отыми меня,
Ай, люли, люли,
Отыми меня.
Отыми меня
От лиха мужа,
Ай, люли, люли,
От лиха мужа.
От лиха мужа,
От негодного.
Ай, люли, люли,
От негодного.
От негодного,
От недоброго,
Ай, люли, люли,
От недоброго».
Свекор говорит,
Велит больше бить,
Ай, люли, люли,
Велит больше бить.
Велит больше бить,
Велит слушаться,
Ай, люли, люли,
Велит слушаться.
У нас под белою
Под березою,
Ай, люли, люли,
Под березою.
Муж жену учил,
Муж — угрюмую,
Ай, люли, люли,
Муж угрюмую.
Муж угрюмую,
Невеселую,
Ай, люли, люли,
Невеселую.
Как жена мужу
Не вкорилася,
Ай, люли, люли,
Не вкорилася.
Свекре-матушке
Споклонилася,
Ай, люли, люли,
Споклонилася:
«Свекра-матушка,
Отыми меня,
Ай, люли, люли,
Отыми меня.
От лихого мужа,
От негодного.
Ай, люли, люли,
От негодного».
Свекра говорит:
«Воля не моя,
Ай, люли, люли,
Воля не моя.
Воля не моя
Воля мужнина,
Ай, люли, люли,
Воля мужнина».
. .
Как жена мужу
Покорилася,
Ай, люли, люли,
Покорилася.
На коленушки
Становилася,
Ай, люли, люли,
Становилася.
«Уж ты брось лозу,
Поцелуй жену,
Ай, люли, люли,
Поцелуй жену».
Шейн, стр. 110–111, № 462, Калужская руб.

204. «Лебедь мой, лебедек, да лебедушка белая...»

Лебедь мой, лебедек,
Да лебедушка белая…
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
В чисто поле погулять,
А я тебе, старичок,
Много ягод принесу». —
«А я ягод не хочу,
Тебя, младу, не пущу,
Подле себя, сокрушу».
Лебедь мой, лебедек,
Лебедушка белая…
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
В зеленый сад погулять,
А я тебе, старичок,
Много яблок принесу». —
«А я яблок не хочу,
Тебя, младу, не пущу,
Подле себя сокрушу».
Лебедь мой, лебедек,
Да лебедушка белая…
Просилася молода
У старого старика:
«Пусти меня, старичок,
На быстру реку погулять,
А я тебе, старичок,
Много рыбы принесу». —
«А я рыбы не хочу,
Тебя, младу, не пушу,
Подле себя сокрушу».
«Спасибо тебе, старичок,
Что ты меня не пустил,
Подле себя сокрушил.
В чисто поле просилась —
Уйтить, млада, хотела;
В зеленый сад просилась —
Удавиться хотела;
На быстру решу просилась —
Утопиться хотела».
Лебедь мой, лебедек,
Лебедушка белая!
Кохановская, 1, стр. 125–126.

205. «По заре да по зорюшке по заречью мил ходит...»

По заре да по зорюшке
По заречью мил ходит.
Милый в скрипочку играет,
Меня, молоду, забавляет.
У меня ль, молодешенькой,
Старый муж старешенек,
На печи лежа кашляет.
И ложится спать, кашляет,
И встает — перхает,
Меня, молоду, ругает…
По заре да по зорюшке
По заречью мил ходит.
Милый в скрипочку играет,
Меня, молоду, пробуждает.
У меня ль, молодешенькой,
Младой муж молодешенек,
А и весел-веселешенек,
Он ложится — целует,
Уставает — обнимает,
Он мне спать не мешает.
Кохановская, 1, стр. 123–124.

206. «Взойди, взойди, солнце, не низко взойди, высоко...»

Взойди, взойди, солнце,
Не низко взойди, высоко.
        Ай, лёшуньки, люли,
        Не низко взойди, высоко[39]
Не низко взойди, высоко,
Не близко взойди, далеко.
Зайди, зайди, братец,
Ко сестрице зайди в гости,
Спроси, спроси, братец,
Про сестрицыно здоровье.
«Здорова ль, моя сестрица,
Здорова ль, моя родная?» —
«Родимый ты мой братец,
Не оченно я здорова,
Не оченно я здорова.
Есть четыре горя,
Есть четыре горя,
Пятая кручина.
Есть первое мое горе —
Свекор-батюшка журливый.
А второе мое горе —
Свекра очень хлопотлива.
А третье мое горе —
Деверечек мой насмешник.
Четвертое мое горе —
Золовка моя смутьянка.
А пятая кручина —
Муж жену свою не любит». —
«Потерпи, моя сестрица,
Потерпи, моя родная,
Потерпи, моя родная,
До поры терпи, до время.
Приидет нам пора-время —
Свекор в землю пойдет.
Свекра твоя хлопотлива,
Себе добра она хочет,
Деверечек твой насмешник
Сам будет он жениться,
Золовка твоя смутьянка
Сама в люди она пойдет,
Муж тебя, сестра, не любит —
Другую себе не возьмет,
Другую себе не возьмет,
Тебя, сестра, не минует,
Тебя, сестра, не минует,
Семь раз поцелует».
Мельгунов, стр. 12, № 6.

207. «Я поеду во Китай-город гуляти, я куплю ли молодой жене покупку...»

Я поеду во Китай-город гуляти,
Я куплю ли молодой жене покупку —
Саму, саму предиковинную шубку;
Я приеду ко жене, поклонюся:
«Уж ты здравствуй, жена молодая!
Ты примай-ка-ся подарок, не ломайся.
Радость, сердце мое, не спесивься».
Поглядите-тка, добрые люди,
Как жена-то меня, молодца, не любит,
Душа-сердце мое, ненавидит!
Я поеду ль во Казань-город гуляти,
Я куплю ли молодой жене покупку —
Саму, саму предиковинную юбку.
Я приеду ко жене, поклонюся:
«Уж ты здравствуй, жена молодая!
Ты примай-ка-ся подарок, не ломайся,
Радость, сердце мое, не спесивься».
Поглядите-ка, добрые люди,
Как жена-то меня, молодца, не любит,
Душа-сердце мое, ненавидит.
Я поеду ль во Шелков-город гуляти,
Я куплю ли молодой жене покупку —
Саму, саму предиковинную плетку —
Я приеду к жене, поклонюся:
«Уж ты здравствуй, жена молодая!
Ты примай-ка-ся подарок, не ломайся,
Радость, сердце мое, не спесивься».
Поглядите-ка, добрые люди,
Как жена меня, молодца, любит,
Душа-сердце мое, поцелует!
207. «Я поеду во Китай-город гуляти». — Киреевский, 1929, стр. 337, № 2948.

208. «Верный мой колодезь, почто стоишь без воды?..»

Верный мой колодезь,
Почто стоишь без воды?
Конь воду выпивал,
Копытами выбивал.
Нашего хозяина,
Нашего богатого
Дома не случилося.
Поехал наш хозяин,
Поехал наш богатый
В Питер-город погулять.
Привез наш хозяин,
Привез наш богатый
Питерскую умницу.
«Питерскую умницу
Выведу на улицу:
Стой, мое золотце,
Целуй меня, молодца!»
Верный мой колодезь,
Почто стоишь без воды?
Конь воду выпивал,
Копытами выбивал.
Нашего хозяина,
Нашего богатого
Дома не случилося.
Поехал наш хозяин,
Поехал наш богатый
В Рязань-город погулять.
Привез наш хозяин,
Привез наш богатый
Рязанскую умницу.
«Рязанскую умницу
Выведу на улицу:
Стой, мое золотце,
Целуй меня, молодца!»
Верный мой колодезь,
Почто стоишь без воды?
Конь воду выпивал,
Копытами выбивал.
Нашего хозяина,
Нашего богатого
Дома не случилося.
Поехал наш хозяин,
Поехал наш богатый
В Орел-город погулять.
Привез наш хозяин,
Привез наш богатый
Орловскую умницу.
«Орловскую умницу
Выведу на улицу:
Стой, мое золотце,
Целуй меня, молодца!
Питерская умница,
Стели мне постелюшку!
Рязанская умница,
Клади возголовьице!
Орловская умница,
Клади спать хозяина!» —
«Нашего хозяина,
Нашего богатого
Кому ж пробуждать будет?» —
«А кто больше любит,
Тот его пробудит!»
Шейн, стр. 96, № 426, Тула.

209. «Скоморох ходит по улице, скоморох ходит по широкой...»

Скоморох ходит по улице,
Скоморох ходит по широкой.
Он и плачет, возрыдаючи,
Свою участь проклинаючи:
«Уж ты, участь, ты, участь моя,
Разнесчастная жизнь такова!»
Еще стук-стук под окошечко:
«Вы пустите скомороха ночевать,
Вы пустите молодого ночевать!»
Еще чей это неумный сын,
Еще чей неразумный сын:
Не пускает скомороха ночевать,
Не пускает молодого ночевать!
Скоморох ходит по улице,
Скоморох ходит по широкой.
Он и плачет, возрыдаючи,
Свою участь проклинаючи:
«Уж ты, участь, ты, участь моя,
Разнесчастная жизнь такова!»
Еще стук-стук под окошечко:
«Вы пустите скомороха ночевать,
Вы пустите молодого ночевать!»
Еще чья это неумная дочь,
Еще чья это неразумная дочь:
Не пускает скомороха ночевать,
Не пускает молодого ночевать!
Скоморох ходит по улице,
Скоморох ходит по широкой.
Он и плачет, возрыдаючи,
Свою участь проклинаючи:
«Уж ты, участь, ты, участь моя,
Разнесчастная, жизнь такова!»
Еще стук-стук под окошечко:
«Вы пустите скомороха ночевать,
Вы пустите молодого ночевать!»
Еще чей это умный сын,
Еще чей это разумный сын,
Что пускает скомороха ночевать,
Что пускает молодого ночевать!
Скоморох ходит по улице,
Скоморох ходит по широкой.
Он и плачет, возрыдаючи,
Свою участь проклинаючи:
«Уж ты, участь, ты, участь моя,
Разнесчастная жизнь такова!»
Еще стук-стук под окошечко:
«Вы пустите скомороха ночевать,
Вы пустите молодого ночевать!»
Еще чья это умная дочь,
Еще чья это разумная дочь,
Что пустила скомороха ночевать,
Что пустила молодого ночевать!
Можаровский, стр. 58.

210. «Круг я келейки хожу, круг я новенькия...»

        Круг я келейки хожу,
        Да, э-э-э, э-ох![40]
Круг я новенькия,
Круг сосновенькия;
Все я старицу бужу:
«Уж ты, старица, встань,
Ты, спасена душа, встань:
Уж к заутрени звонят,
        Люди сходятся,
        Богу молятся,
        Все спасаются». —
«Ты поди прочь, пономарь!
Ты поди прочь, молодой!
Уж я, право, не могу,
Вот те бог, не могу:
Ручки-ножки болят,
Все суставчики можжат».
Круг я келейки хожу,
Круг я новенькия,
Круг сосновенькия;
Все я старицу бужу:
«Уж ты, старица, встань,
Ты, спасена душа, встань:
Уж к обеденке звонят,
        Люди сходятся,
        Богу молятся,
        Все спасаются». —
«Ты поди прочь, пономарь!
Ты поди прочь, молодой!
Уж я, право, не могу,
Вот те бог, не могу:
Ручки-ножки болят,
Все суставчики можжат».
Круг я келейки хожу,
Круг я новенькия,
Круг сосновенькия;
Все я старицу бужу:
«Уж ты, старица, встань,
Ты, спасена душа, встань:
Уж к вечеренке звонят,
        Люди сходятся,
        Богу молятся,
        Все спасаются». —
«Ты поди прочь, пономарь!
Ты поди прочь, молодой!
Уж я, право, не могу,
Вот те бог, не могу:
Ручки-ножки болят,
Все суставчики можжат».
Круг я келейки хожу,
Круг я новенькия,
Круг сосновенькия;
Все я старицу бужу:
«Уж ты, старица, встань,
Ты, спасена душа, встань:
Как у наших у ворот
Собирается народ
Все со скрипочками,
С балалаечками». —
«Ты постой-ка, пономарь,
Подожди, молодой!
Уж и стать было мне,
Поплясать было мне».
Васнецов, стр. 138, № 129.

211. «Ах, нынешня зима непогожая была...»

Ах, нынешня зима непогожая была,
Непогожая была, все метелица мела,
Завьяла, замела, все дорожки занесла,
Ах, нету мне пути, куда к миленькой идти,
Я по старым по приметам позадь гуменью пройду,
И я улицею — серой утицею,
Через черную грязь — перепелицею,
Подворотенку пойду белой ласточкою,
На широкий двор взойду горностаюшкою,
На крылечушко взлечу ясным соколом,
Во высок терем взойду добрым молодцем.
Как увидела боярыня холопа из окна:
«Ах, негодница-холоп, где ты спал, ночевал?» —
«Боярыня-сударыня, у тебя в терему,
У тебя в терему, в шитом, браном пологу,
В шитом, браном пологу, на перинах, на пуху». —
«Ах, негодница-холоп, на что сказываешь?» —
«Боярыня-сударыня, на что спрашиваешь?
Кабы ты да не спросила, я бы век не сказал», —
«Ах, негодница-холоп, я с двора тебя сошлю». —
«Боярыня-сударыня, я и сам сойду,
Я и сам сойду, три беды снаряжу.
Ах, первую беду — ворона коня сведу,
А другую ту беду — твою дочь уведу,
А третью беду самое тебя убью». —
«Ах, душечка-холоп, животы мои, холоп,
Поживи ты у меня, поработай на меня,
На меня, на вдову, и на дочь на мою». —
«Боярыня-сударыня, я и рад работать,
На тебя, на вдову, и на дочь на твою».
Чулков, ч. III, стр. 654, № 135.

212. «Где ты, заинька, был? Где ты, беленький, был?»

«Где ты, заинька, был?
Где ты, беленький, был?» —
«В огороде, душа мой,
В огороде, понимай». —
«Кто тя видел, заинька?
Кто тя видел, белого?» —
«Две девицы, душа мой,
Две девицы, понимай». —
«Не били ли заиньку?
Не били ли белого?» —
«Били, били, душа мой,
Били, били, понимай». —
«Как тя били, заинька?
Как тя били, беленький?» —
«По бокам кулакам,
По загривку рукавам». —
«Ты бы, заинька, ушел,
Ты бы, беленький, ушел». —
«Я уйти-то не ушел,
Убежать не убежал». —
«Ты бы, заинька, бороздкой,
Ты бы, беленький, бороздкой». —
«Бороздка узка,
А капустка низка». —
«Ты бы, заинька, ползком,
Ты бы, беленький, ползком». —
«Чисто поле широко,
Темным лесом далеко». —
«Ты бы, заинька, под кустик,
Ты бы, беленький, под кустик». —
«Кустик реденький,
А зайка беленький». —
«Ты бы, заинька, под елку,
Ты бы, беленькй, под елку», —
«Ой, на елке иголки,
Ой, боюсь — уколюсь». —
«Ты бы, заинька, в деревню,
Ты бы, беленький, в деревню». —
«В деревне народ,
Зайку гонят от ворот».
Соколовы, стр. 410–411, № 379.

213. «Как пошел наш козел да по ельничку..»

Как пошел наш козел
Да по ельничку,
По частому березничку.
Что по горькому осинничку.
Как навстречу козлу
Бежит заинька,
Бежит серенький,
Еще беленький.
«Ах ты, зверь, ты, зверина,
Ты скажи-ка свое имя!
Ты не смерть ли моя,
Ты не съешь ли меня?» —
«Уж я не смерть-то твоя,
Уж я не съем-то тебя,
Уж я заинька,
Уж я серенький,
Еще беленький,
Уж я по лесу — хожу,
Себе пищу ищу».
Как пошел наш козел
Да по ельничку,
По частому березничку,
Что по горькому осинничку.
Как навстречу козлу
Бежит лисанька,
Бежит рыженька:
«Ах ты, зверь, ты, зверина,
Ты скажи-ка свое имя.
Ты не смерть ли моя,
Ты не съешь ли меня?»
Как пошел наш козел
Да по ельничку,
По частому березничку,
Что по горькому осинничку.
Как навстречу козлу —
Серый волчинька:
«Ах ты, зверь, ты, зверина,
Ты скажи-ка свое имя:
Ты не смерть ли моя,
Ты не съешь ли меня?» —
«Уж я смерть-то твоя,
Уж я съем-то тебя!»
Шейн, стр. 279. № 973, Калужская губ.

Плясовые и шуточные песни 

214. «Уж вы, сени, мои сени...»

Уж вы, сени, мои сени,
Сени новые мои,
Сени новые, кленовые,
Решетчатые!
Уж как, знать-то, мне по сенюшкам
Не хаживати,
Мне мила дружка за рученьку
Не важивати.
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые,
Выпускала сокола
Из правого рукава,
На полетике соколику
Наказывала:
«Ты лети, лети, сокол,
Высоко и далеко,
И высоко и далеко
На родиму сторону.
На родимой на сторонке
Грозен батюшка живет,
Он грозен, грозен, грозен,
Да немилостивый,
Не пускает молоду
Гулять вечером одну.
Я не слушаю отца,
Я потешу молодца,
Оттого его потешу,
Что один сын у отца,
Зовут Ванюшкою,
Пивоварушкою,
Зелено вино курил,
Красных девушек манил:
„Вы пожалуйте, девицы,
На пивоварню на мою!
На моей на пивоварне
Много пива и вина,
Хмельна брага, хмельна брага,
Хмельна брага сварена“».
Записано А. М, Новиковой, в 20-е гг. в Тульской области.

215. «Посею лебеду на берегу...»

Посею лебеду на берегу,
Посею лебеду на берегу,
Мою крупную рассадушку,
Мою крупную, зеленую!
Погорела лебеда без воды,
Погорела лебеда без воды,
Моя крупная рассадушка,
Моя крупная, зеленая!
Пошлю казака по воду,
Пошлю казака по воду,
Ни воды нет, ни казаченьки,
Ни воды нет, ни казаченьки!
Кабы мне, младе, ворона коня,
Кабы мне, младе, ворона коня,
Я бы вольная казачка была,
Я бы вольная, молоденькая!
Скакала, плясала по лугам,
Скакала, плясала по лугам,
По зеленым лес-дубравушкам,
По зеленым лес-дубравушкам.
Со донским с молодым казаком,
Со донским с молодым казаком,
Со удалым добрым молодцем,
Со удалым добрым молодцем!
«Раздушечка, казак молодой,
Раздушечка, казак молодой,
Что не ходишь, что не жалуешь ко мне,
Что не ходишь, что не жалуешь ко мне?»
Лопатин и Прокунин, ч. I, стр. 262–263, № 104.

216. «Пойду ль я, выйду ль я, да...»

Пойду ль я, выйду ль я, да
Пойду ль я, выйду ль я, да
Во дол, во долинушку, да
Во дол, во широкую.
Сорву ль я, вырву ль я, да
Сорву ль я, вырву ль я, да
С винограда ягодку, да
С винограда винную.
То ли мне не ягода, да
То ли мне не винная, да
Я цветочек сорвала, да
Я веночек совила, да
Кинуся, брошуся, да
Кинуся, брошуся, да
Ко молодцу на колени,
Ко молодцу на колени.
Я у молодца сижу, да
Я на молодца гляжу, да:
«Скажи, душа, скажи, свет,
Скажи, любишь али нет?
Скажи, душа, скажи, свет, да
Скажи, любишь али нет, да», —
«Я любить-то не люблю, да
Наглядеться не могу».
ПУР, вып. 1, М. — Л. стр. 100.

217. «Светит, светит месяц далеко, не близко...»

Светит, светит месяц
Далеко, не близко,
То-то, люли, то-то, люли,
То-то, люлюшки мои![41]
Далеко — не близко,
Высоко — не низко.
Как во поле, поле
Девка просо полет,
Девка просо полет,
Белы руки колет.
Жалко мне девицы —
Снял бы рукавицы,
Снял бы рукавицы —
Подарил бы их девице:
Пускай просо полет.
Белых рук не колет.
Зашлю к ней свата —
За себя посватать.
А поп-то не венчает —
За сыночка чает.
А дьякон не служит —
По девице тужит.
А дьячок-то говорит,
Сам за сына норовит.
Пономарик не поет, —
Грусть-тоска его берет.
Поедемте, братцы,
Да в лес по охоту,
Наловимте, братцы,
Разных зверьков много.
Убьемте зверьков, братцы,
Всем-то им по зверю:
Попу-то — куницу,
Дьякону — лисицу,
А дьячку-то бедному —
Белу горностайку,
Пономарю-то горюну —
Хоть серого зайку,
Просвирне-горюше —
Хоть заячьи уши.
Чтоб они не мешали,
С девкой обвенчали.
Шейн, стр. 150–151, № 590, Тульская губ.

218. «Как под горкой, под горой торговал старик золой!..»

Как под горкой, под горой
Торговал старик золой!
        Картошка моя, вся поджаренная![42]
Приходила девушка:
«Продай золки, дедушка!» —
«Сколько золки, девушка?» —
«На копейку, дедушка!» —
«На что золки, девушка?» —
«Холсты белить, дедушка!» —
«На что белить, девушка?» —
«Продать надо, дедушка!» —
«На что продать, девушка?» —
«Деньги надо, дедушка!» —
«На что деньги, девушка?» —
«Кольцо купить, дедушка!» —
«На что кольцо, девушка?» —
«Ребят дарить, дедушка!» —
«За что дарить, девушка?» —
«Больно любят, дедушка!
Перед мальчиками —
Пройду пальчиками!
Перед старыми людьми —
Пройду белыми грудьми!
Раздвинься, народ,
Меня пляска берет!»
Пальчиков, № 116.

219. «Захотела меня мать за Ивана отдать»

Захотела меня мать
За Ивана отдать, —
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Ивана в саду яма,
Завсегда я буду тамо».
Захотела меня мать
За Степана отдать, —
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Степана три стакана,
Завсегда я буду пьяна».
Захотела меня мать
За Филиппа отдать, —
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Филиппа в саду липа,
Завсегда я буду бита».
Захотела меня мать
За кошатника отдать, —
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
Кошатник кошек драть,
А мне ножки держать».
Захотела меня мать
За боярина отдать, —
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
Как боярин крестьян бить,
А мне милости просить».
Захотела меня мать
За писаря отдать, —
«Иду, иду, маменька,
Иду и подумаю:
Как писарь писать,
А мне деньги считать».
Шейн, стр. 147, № 581, Тульская губ.

220. «Смолоду, младешенька, гульлива я была...»

Смолоду, младешенька, гульлива я была,
Часто гуляла в зеленых я лугах,
Не узнала меры в своих скорых ногах;
Вспухли мои ноженьки, ах, не могу,
Пошлите по лекаря, чтобы полечил,
Чтоб меня сердечный друг лучше любил,
Дайте мне, младешеньке, лук да стрелу.
Стану я стрелять в свою белую грудь,
Что мне покажет нынешний день,
Кого мне, младешеньке, лучше любить:
Федора любить, он велик, да глуп;
Семена любить, он насмешник, плут;
Осипа любить, и он толст, да прост.
Бориса любить, мне барыш не велик;
Сергея любить, он по нраву всем;
Михайлу любить, нет приветства в нем;
Алешу любить, он далече живет;
Андрея любить, он манерен, враг;
Дмитрия любить, мне себя сокрушить;
Тихона любить, из-под тиха, лукав;
Мне любить Петра, не велит сестра.
Ах, позабыла сударушку Иванушку,
Он, мое сердце, забавнее всех.
Чулков, ч. II, стр. 467, № 184.

221. «Сидела, Катюшенька в новой горенке одна...»

Сидела, Катюшенька
В новой горенке одна,
Шила, моя Катенька
Тонки, белы, рукава,
Вышивши рукавчики,
В терем к батюшке пошла:
«Родимый мой батюшка,
Ты подумай, обо мне!» —
«Думаю, подумаю:
В монастырь, Катя, поди!» —
«Родимый мой батюшка,
В монастырь я не гожусь,
На старой игуменье
Всю рясу разорву,
Молоду священнику —
Ему в щеку запалю,
Молодых монашенок —
А я всех их, оскверню,
Уж я всех оскверню».
Сватался к Катюшеньке
Из Сан-Питера купец,
Хвалил он, похваливал,
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Полтораста кораблей!» —
«Думаю, подумаю —
Я за этого нейду!»
Сватался к Катюшеньке
Из Москвы генерал,
Хваливал, похваливал
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Полтораста душ крестьян!» —
«Думаю, подумаю —
Я за этого нейду!».
Сватался к Катюшеньке
Из трактира музыкант,
Хваливал, похваливал
Он свое житье-бытье:
«У меня, у молодца,
Только скрипка да гудок!» —
«Думаю, подумаю —
Я за этого пойду.
Сыта ли, не сыта —
Всегда буду весела;
Выду я на улочку —
Будет честь мне, похвала,
Честь мне будет, похвала,
Музыкантова жена!»
Шейн, стр. 153–154, № 597, Вятская губ.

222. «Ехали попы с ярманки, поломали яблоньки...»

Ехали попы с ярманки,
Поломали яблоньки.
        Соловей, соловей во саду,
        Канареечка в зеленом,
        Канареечка тёх-тере-рёх.[43]
Яблоньки садовые,
А груши медовые.
Как хотела меня мать
Да за дьякона отдать.
За дьякона не пойду,
Я его, верно, не люблю. –
Как хотел меня папаша
Да за богатого отдать.
Он того не понимает,
Что в богатстве век страдать.
Деньги — дело нажитое,
Об них нечего тужить.
А любовь — дело другое,
Ею надо дорожить.
«Песни и сказки Воронежской области», 1940, стр. 104–105.

223. «Заинька, по сеничкам гуляй-таки гуляй!»

Заинька, по сеничкам
        Гуляй-таки гуляй!
Серенький, по новеньким
        Знай — погуляй!
Некуда заиньке
        Выскочити,
Некуда серому
        Выпрыгнути:
У всех-то дверей
        По три девицы стоят:
Одна в тафте,
        Другая в камке,
А третья-то, горюшечка,
        Вся в золоте…
Не хочу тафты,
        Не хочу камки,
Хочу ситчику
        Полосатенького,
Люблю молодца
        Кудреватенького.
Васнецов, стр. 127, № 114.

224. «Молодка, молодка молоденькая, головка твоя победненькая...»

Молодка, молодка молоденькая,
Головка твоя победненькая,
Не с кем мне, молодке, ночку ночевать,
Не с кем мне, молодке, темну переспать.
Лягу спать одна, да без мила дружка,
Без мила дружка берет грусть-тоска.
Грусть-тоска берет, далеко милый живет,
Далеко-далеко на той стороне,
На той стороне, не близко ко мне.
Ходит мой милой той стороной,
Машет мой милой правою рукой,
Ручкой правою, шляпой черною:
«Перейди, сударушка, на мою сторонушку». —
«Я бы рада перешла, да переходу не нашла;
Жердочка тонка, речка глубока».
Во этой во речке купался бобер,
Купался, не купался, весь вымочился,
На горку взошел, отряхивался,
Отряхивался, оглядывался:
«Не рыщет ли кто, меня, бобра, ищет?»
Охотнички рыщут, черна бобра ищут,
Хотят бобра бить, хотят застрелить,
Маше шубу сшить, бобром опушить.
Опушка боброва, Маша черноброва,
Чернобровая, черноглазая,
Белолицая, круглолицая.
Брови черные наведенные,
Глаза серые, развеселые,
Щечки алые, расцвеченные.
Акимова, стр. 190–191, № 187.

225. «Вдоль по улице молодчик идет...»

Вдоль по улице молодчик идет,
Вдоль по широкой удалый идет!
        Ой, жги, ой, жги! Говори!
        Вдоль по широкой удалый идет.[44]
Как на молодце-то смурый кафтан,
Опоясочка-то шелковая,
Рукавички-то барановые,
А сапожки-то сафьяновые.
На нем шапочка-то бархатная,
А околышек черна соболя.
Под полой несет дуду-загулу,
Под другой-то он гусли несет.
Как струна-то загула, загула,
А другая выговаривала:
«Пора б молодцу женитьбу давать,
Холостому время свататься.
Стару бабу за себя б ему взять,
Стару бабу на печи бы держать,
Старой бабе калачи б покупать,
Стару бабу киселем бы кормить,
Молоком бабу подпаивать.
Кабы бабе калача, калача,
Стала б баба горяча, горяча;
Кабы бабе киселя, киселя,
Стала б баба весела, весела;
Кабы бабе молока, молока,
Стала б баба молода, молода;
Кабы бабе сапоги, сапоги,
Пошла б баба в три ноги, в три ноги.
Затянула б тогда песню она,
Тонким, звонким голосочком своим:
„Ты любимая ли песня моя!
Я любила тебя в девках певать…“»
Кашин, ч. III, стр. 59.

226. «Не ель-сосна раззыбалася...»

Не ель-сосна раззыбалася,
        Ай, люли, люли, раззыбалася![45]
Там Аксиньюшка разгулялася.
За нею батюшка посылочку,
Гонец за гонцом, посол за послом.
Я того гонца не убоялася,
Первый кур попел — я домой нейду,
Другой кур попел — я не думаю,
Третий кур попел — я домой пошла,
Я домой пошла — заря взошла.
Прихожу я ко двору ко широкому,
Ко терему ко высокому:
Мой высок терем растворен стоит,
Мой браный полог распышон висит,
Мой ревнивый муж в переду сидит,
А ременна плеть на гвоздю висит.
Он на лавице подвигается,
За ременну плеть принимается,
Он и бьет жену понапрасницу,
По чужим речам, по моим плечам:
«Ты не ходи, жена, на улицу,
Не играй, жена, со ребятами,
Со ребятами, все женатыми».
Шейн, стр. 169–170, № 639, Псковская губ.

227. «Как у наших у ворот, ой, люли, у ворот...»

Как у наших у ворот,
Ой, люли, у ворот,
Ой, люли, у ворот![46]
Стоял девок хоровод,
Молодушек табунок.
Меня девки кликали,
Молодушки манили.
Меня свекор не пущает —
Свекровушка улещает:
«Гуляй, сноха, до зари»!
Как зоренька занялась,
А я, млада, собралась,
Подхожу я ко двору, —
Ходит деверь по двору.
«Деверечек-батюшка,
Вороточки отопри,
Меня, младу, пропусти,
До кроватки проводи,
До кроватки тесовой,
До перинки пуховой.
Бить-то станет-отойми,
Целовать-то станет — прочь поди».
Магнитский, стр. 114, № 4.

228. «Во поле береза стояла...»

Во поле береза стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли, люли, стояла,
Люди, люли, стояла.[47]
Некому березу заломати,
Некому кудряву заломати.
Я ж пойду погуляю,
Белую березу заломаю;
Срежу с березы три пруточка,
Сделаю три гудочка,
Четвертую балалайку,
Четвертую балалайку.
Пойду на новые на сени,
Стану в балалаечку играти,
Стану я старого будити:
«Встань ты, мой старый, проснися,
Борода седая, пробудися,
Вот тебе помои, умойся!
Вот тебе рогожа, утрися!
Вот тебе лопата, помолися!
Вот тебе борона, расчешися!
Вот тебе лапотки, обуйся!
Вот тебе шубенка, оденься!»
Во поле береза стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Некому березу заломати,
Некому кудряву заломати,
Я ж пойду погуляю,
Белую березу заломаю;
Срежу с березы три пруточка,
Сделаю три гудочка,
Четвертую балалайку.
Пойду на новые на сени,
Стану в балалаечку играти,
Стану я милого будити:
«Встань, ты мой милый, проснися!
Ты, душа моя, пробудися!
Вот тебе водица, умойся!
Вот полотенце, утрися!
Вот тебе икона, помолися!
Вот гребешок, расчешися!
Вот тебе башмачки, обуйся!
Вот тебе кафтанчик, оденься!»
Прач, стр. 156, № 62.

229. «У всех-то мужья молодые...»

У всех-то мужья молодые,
У меня у одной старичище
У меня, молодой, старичище —
Со большою седой бородищей,
У меня, молодой, старичище —
Со большою седой бородищей.
Не отпустит меня старичище,
Не отпустит меня на гульбище.
Я от старого уходом уходила,
Цветно платьице в подоле уносила,
У соседа под сараем снаряжалась,
Ключевой водой под горкой умывалась.
Всю я ноченьку, младая, прогуляла,
С молодыми со ребятами гуляла.
У соседа под сараем разряжалась,
Я домой, млада, бежала, торопилась.
Скок-поскок, молода, на крылечко,
Стук дя бряк, молода, во колечко:
«Пропусти-ка меня, старичище,
Расседая большая бородища». —
«Где была ты, жена молодая,
Где была ты да с кем ты гуляла?» —
«Я ни с кем не была, не гуляла,
Я телушку во хлевушку загоняла,
Тут со мною беда приключилась —
Распроклятая вертушка завернулась,
Всю я ноченьку, млада, простояла,
Всю я ночку на морозе продрожала». —
«Кабы знал бы, кабы знал бы, отворил бы,
В теплу горенку погреться пустил бы».
Слава богу, слава богу, обманула
Расседую большую бородищу.
Китайник, стр. 74, № 52.

230. «Мой муженька, работяженька...»

Мой муженька, работяженька,
Работал, работал, работяженька.
Поехал муж на гумно,
Позабыл, позабыл, позабыл вилы.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, все догадливая:
Схвачу вилы да за ним в тылы,
Да за ним, да за ним, да за ним на гумно.
Поехал муж на мельницу,
Позабыл, позабыл, позабыл мешки.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, все догадливая:
Схвачу мешки да за ним в бежки,
Да за ним, да за ним, да за ним, да на мельницу.
Поехал муж боронити,
Позабыл, позабыл, позабыл-борону.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, все догадливая:
Схвачу борону да за ним дерну,
Да за ним, да за ним, да за ним в поле.
Поехал муж за водой,
Позабыл, позабыл, позабыл бочку.
А я, молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, все догадливая:
Схвачу бочку да за ним вскочку,
Да за ним, да за ним, да за ним за водой.
Сидельников и Крупянская, 1938, стр. 93–94, № 59.

231. «У меня ль муж не удала голова...»

У меня ль муж не удала голова,
Не купил он мне черного соболя,
А купил он мне коровушку,
Погубил мою головушку:
Перво дело-то коровушку подой,
Другое дело-то подойничек помой,
Третье дело-то теленочка напой.
Погоню ли я коров на росу,
Попадался мне медведь во лесу;
Я медведя испугалася,
Во часты кусты бросалася,
Я за те кусты. дубовые,
Я за прутья за кленовые:
«Ты медведюшка, мой батюшка!
Обдери мою коровушку,
Обдери мою коровушку —
Слобони мою головушку!»
Киреевский, 1917, стр. 95, № 1503, Московская губ.

232. «На печке сижу, посиживаю...»

На печке сижу,
        Посиживаю,
Заплатки плачу,
        Приплачиваю,
Все мужа браню,
        Прибраниваю:
«Продай, муж, корову
        С лошадушкою!
Купи, муж, шубейку,
        Всю на золоте,
Опушку боброву,
        Жемчужный борок.[48]
А я соберуся —
        К обедне пойду.
А люди-то скажут:
        „Чья така идет:
Либо с барского двора,
        Либо земского жена?“
От обедни приду —
        Пообедаю,
На печке лягу,
        Погреюся».
Идет муж со двора,
        Несет воровины вожжи,[49]
Воровины вожжи,
        Несмоленый кнут.
«Слезай, жена, с печки, —
        Надевай хомут!
Поедем, жена, в рощу,
        В рощу по дрова».
Приехал в целик,
        Наклал воз велик.
Он в горку-то едет. —
        Похлыстывает,
А с горки-то едет —
        Посвистывает,
В деревню-то едет —
        Ребятам кричит:
«Ребята, ребята,
        Кобылка добра!
Кобылка добра —
        Великий воз везла».
Приехал ко двору —
        Выпрягал жену,
Засыпал жене
        Сена и овса,
Сена и овса:
        «Ешь, моя жена!»
В скороем время
        Возмолилася:
«Продай, муж, шубейку,
        Всю на золоте,
Купи, муж, коровенку,
        Хоть безрогиньку,
Купи, муж, лошадку,
        Хоть бесхвостиньку».
Шейн, стр. 265, № 948, Владимирская губ.

233. «Ой, самодерга, ой, самодерга...»

Ой, самодерга, ой, самодерга,[50]
Самодерги дома нету,
Самодерги дома нету,
Ой, дома нету,
Ой, дома нету!
Самодерга у соседа,
Самодерга у соседа,
Ой, у соседа,
Ой, у соседа,
У соседа во беседе,
У соседа во беседе,
Ой, во беседе,
Ой, во беседе,
Кума к куме приходила,
Кума к куме приходила,
Ой, приходила,
Ой, приходила,
Рубашечки она просила,
Рубашечки она просила,
Ой, да просила,
Ой, да просила:
«Кума, кума, дай рубашку,
Кума, кума, дай рубашку,
Ой, дай рубашку,
Ой, дай рубашку!
Хоть худую, да льняную,
Хоть худую, да льняную,
Ой, да льняную,
Ой, да льняную,
Со долгими рукавами,
Со долгими рукавами,
Ой, с рукавами,
Ой, с рукавами,
С кумачными поликами,
С кумачными поликами,
Ой, с поликами,
Ой, с поликами!» —
«Ай, ну ж, кума, провалися,
Ай, ну ж, кума, провалися,
Ой, провалися,
Ой, провалися!
Сама пряди, не ленися,
Сама пряди, не ленися,
Ой, не ленися,
Ой, не ленися.
С кем не надо, не водися,
С кем не надо, не водися,
Ой, не водися,
Ой, не водися». —
«Я бы рада не ленилась,
Я бы рада не ленилась,
Ой, не ленилась,
Ой, не ленилась,
Да льнянишка не родилось,
Да льнянишка не родилось,
Ой, не родилось,
Ой, не родилось —
Хоть родилось — не годилось,
Хоть родилось — не годилось,
Ой, не годилось,
Ой, не годилось».
Шейн, стр. 143, № 570, Тульская губ.

234. «Тетушка Арина по рыночку ходила...»

Тетушка Арина по рыночку ходила,
На три денежки куделюшки купила,
На алтышек веретешек прихватила;
Пришла домой, на палицу положила.
Ты лежи, моя куделя, всю неделю,
У хорошия прядеюшки другую!
Что по пятницам добры жены не пряли;
По субботам по родителям давали;
В воскресенье на веселье выходили.
В понедельник баню-парушу топила;
Во вторничек я париться ходила;
А во середу с угару пролежала;
В четверток я буйну голову чесала;
Я во пятницу ранешенько вставала,
Три я ниточки тонешенько напряла,
Три мозоли кровяные навертела.
Пришла, милому мозоли показала:
«Посмотри-ка, мой любезный, на работу!»
«Наплевай, моя сударушка, не майся,
Три недели во постельке проваляйся!
Нарастут в саду широкие лопушки, —
Мы сошьем те сарафанчик-раздуванчик,
Сарафанчик-раздуванчик-размаханчик,
Воротушку из лопушки, поясочек — деделечек.[51]
Не ходи, моя милая, мимо саду,
Мимо саду, мимо саду зеленого,
Чтобы там тебя солдаты не признали,
Сарафана-раздувана не содрали!»
Тут увидели поповы овцы, козы, —
Сарафанчик-раздуванчик изорвали,
Сарафанчик изорвали, воротушку изжевали,
Поясочек изглодали, в грязь втоптали.
«Вологодский сборник», Вологда, 1885, т. IV, стр. 363–364.

235. «Жила была Дуня, Дуня-тонкопряха...»

Жила была Дуня,
Дуня-тонкопряха.
        Вали, вали, Дуня,
        Дуня-тонкопряха.[52]
Пряла наша Дуня
Ни толсто, ни тонко.
Ни толсто, ни тонко,
Потолще каната,
Потолще каната,
Потоньше оглобли.
Стала наша Дуня
Холсточек сновати.
Сновала, сновала —
Колья поломала.
Стала наша Дуня
Холсточки ткати.
Семь сел проходила,
Берда не добыла.
В огороде ткала,
Колом прибивала.
Ехали бояре,
«Бог помощь, — сказали. —
Бог помощь, — сказали, —
Рогоженьку ткати». —
«Брешет ваша рожа,
Это не рогожа.
Это не рогожа —
Тонкая холстина».
Стала наша Дуня
Рубашонку краить.
Долотом примерит,
Обухом ударит.
Стала наша Дуня
Рубашонку шити.
Буравлем прокрутит,
Бечевкой протянет.
Стали нашей Дуне
Рубашку надевати:
Семеро держали,
Девять надевали.
Семь годов носила —
Смены не просила.
Смены не просила,
В баню не ходила.
Записано А. М. Новиковой в 1936 г. в Воронежской области.

236. «Мой муж домой едет, постылый домой едет...»

Мой муж домой едет,
Постылый домой едет.
Некуда гостя дети,
Некуда схоронити.
Я гостя в лукошко,
Войлоком накрыла,
Под лавку подбила.
Как муж приезжает,
Он жену пытает:
«Жена моя, женка,
Жена боярыня,
Что у тебя в лукошке,
Войлочном накрыто,
Под лавку подбито?»
«Уж ты, муж-мужишко,
Глупый, неразумный!
Черная овечка барана родила
С крутыми рогами,
С головой кудрявой,
С длинными ногами».
«Жена моя, женка,
Жена боярыня,
Покажи мне барана
С крутыми рогами,
С длинными ногами!»
«Да ты, муж-мужишко,
Глупый, неразумный!
Этого барана
До трех дней не кажут,
До трех не любуют».
Денечек проходит,
Другой наступает,
Муж жену пытает:
«Жена моя, женка,
Покажи мне барана
Черного, кудрява!»
«Этого барана
Я в сад относила;
Свинья дверь отбила,
Барана упустила;
Этого барана
Серы волки съели».
«Сборник материалов для описания… Кавказа», вып. 15, стр. 189.

237. «По новой по роще поехал зять к теще...»

По новой по роще
Поехал зять к теще
На жену просити.
Теща его встрела:
«Здорово, мой зятик!
Здорово, касатик!»
«Сударыня теща!
Не дюже здоров я:
Жена дома била». —
«За что тебя, зятик?
За что, мой касатик?»
«Сударыня теща
Я сам глупо сделал:
Залез в погребочек,
Поел всю сметанку,
Ни много, ни мало —
Двенадцать горшочков».
«Моя дочка дура:
Чего мало дула!» —
«Прощай, моя теща,
Прости, расканалья!» —
«Прощай, мой зятик,
Прости, мой сметанник!».
М. Халанский, «Народные говоры Курской губ.», СПБ. 1904, стр. 57.

238. «Ходили девушки по Волге по реке...»

Ходили девушки по Волге по реке,
Добрые молодчики другою стороной.
Сеяли девушки ярый хмель,
Сеяли они, приговаривали:
«Расти, хмель, по тычинке вверх!
Без тебя, без хмелинушки, не водится:
Добрые молодцы не женятся,
Красные девушки замуж нейдут».
Вздумала Паранюшка — замуж пошла,
Теща про зятя пирог пекла:
Соли да муки — на четыре рубля,
Масла, круп — на целковый рубль,
Сахару, изюму — на восемь рублей,
Стал ей пирог в тринадцать рублей,
Думала, гадала — семерым не съесть.
Теща зятюшку в гости звала,
Теща родного зятя потчевала:
«Сядь-ка, зятюшка, покушай-ка!»
Зять был смел, за присед пирог съел.
Теща по горенке похаживает,
Косо на зятюшку поглядывает,
Потихоньку зятюшку побранивает:
«Как тебя, зятюшка, не розорвало!» —
«Лучше бы ты, теща, не потчевала,
Я ж тебе, теща, честь воздам
Позову я в гости об масленице,
Я ж тебя, теща, употчеваю,
В четыре дубины березовые,
Пятый кнут по заказу свит».
Рвалась, рвалась — насилу вырвалась,
Бежала, бежала — насилу ушла.
Прибежала теща к своему двору, —
У ворот теща грохнулась:
«Экой вор да ведь зять-то мой!
Бежала, бежала — насилу ушла».
Шейн, стр. 251, № 917.

239. «Было у тещи семь зятьев...»

Было у тещи
Семь зятьев:
Хомка зять,
И Пахомка зять,
И Гришка зять,
И Гаврюшка зять,
И Макарка зять,
И Захарка зять,
Зятюшка Ванюшка
Милей всех зятьев.
И стала теща
Зятьев в гости звать.
Хомка идет,
И Пахомка идет,
И Гришка идет,
И Гаврюшка идет,
И Макарка идет,
И Захарка идет, —
«Зятюшка Ванюшка,
Иди поскорей!»
И стала теща
Зятьев за стол сажать.
Хомка сел,
И Пахомка сел,
И Гришка сел,
И Гаврюшка сел,
И Макарка сел,
И Захарка сел, —
«Зятюшка Ванюшка,
Поди вот тут сядь».
Стала теща зятьев
Вином потчевать:
Хомке рюмка,
И Пахомке рюмка,
И Гришке рюмка,
И Гаврюшке рюмка,
И Макарке рюмка,
И Захарке рюмка, —
Зятюшке Ванюшке
Рюмочка с винцом.
Стала теща с зятьев
Деньги обирать.
С Хомки — рупь,
И с Пахомки — рупь,
И с Гришки — рупь,
И с Гаврюшки — рупь,
И с Макарки — рупь,
И с Захарки — рупь, —
С зятюшки Ванюшки
Пара серебра.
Стала теща
Зятьев провожать:
И Хомку в шею,
И Пахомку в шею,
И Гришку в шею,
И Гаврюшку в шею,
И Макарку в шею,
И Захарку в шею, —
А зятюшку Ванюшку
За святые волоса.
Шейн, стр. 253, № 922, Рязанская губ.

240. «Ходила чечетка, гуляла лебедка...»

Ходила чечетка,
Гуляла лебедка
На боярский двор.
Нажила себе чечетка,
Нажила себе лебедка
Ровно семь дочерей:
        Дарью, Марью,
        Степаниду, Платониду,
        Арину, Акулину,
        А седьмую Катерину,
        Душу-Катеньку.
Ходила чечетка,
Гуляла лебедка
На боярский двор.
Нажила себе чечетка,
Нажила себе лебедка
Ровно семь зятьев:
        Ивана, Романа,
        Дементья, Клементья,
        Сергея, Евстигнея,
        А седьмого Алексея,
        Свет-Алешеньку.
Как затеяла чечетка,
Как затеяла лебедка
Да гостей принимать.
        И Ивану — блин,
        И Роману — блин,
        И Дементью — блин
        И Клементью — блин,
        И Сергею — блин,
        Евстигнею — блин,
        А Алешеньке
        С Катеринушкой
        Целу стопочку
        Со сметаною.
Как затеяла чечетка,
Как затеяла лебедка
Гостей спать укладать.
        И Ивана — на полати,
        И Романа — на полати,
        И Дементья — на полати,
        И Клементья — на полати,
        И Сергея — на полати,
        Евстигнея — на полати,
        А Алешеньку
        С Катеринушкой
        На перинушку
        На пуховую.
Как затеяла чечетка,
Как затеяла лебедка
Да гостей провожать.
        И Ивана — за ворота,
        И Романа — за ворота,
        И Дементья — за ворота,
        И Клементья — за ворота,
        И Сергея — за ворота,
        Евстигнея — за ворота,
        А Алешеньку
        С Катеринушкой.
        На дороженьку
        На широкую.
Нажила себе чечетка,
Нажила себе лебедка.
Ровно двадцать внучат:
        Две Акульки в люльке, качаются,
        Две Аленки в пеленках валяются,
        Две Наташки у кашки питаются,
        Две Аринки на перинке катаются,
        Два Степана у сметаны объедаются,
        Два сидня, два лежня,
        Два поползня,
        Два у лавочки стоят,
        Два учиться хотят.
Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской области.

241. «У меня квашня по избе прошла...»

У меня квашня
По избе прошла.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        По избе прошла.
По избе прошла,
До дверей дошла.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        До дверей дошла.
До дверей дошла,
Двери выставила.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Двери выставила.
Двери выставила.
Избу выстудила.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Избу выстудила.
А веселочко по сеничкам
Похаживает.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Все похаживает.
Петух на шестке
Наговаривает.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Наговаривает.
Что ушла наша хозяйка
Вдоль по улице гулять.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Вдоль по улице гулять.
Вдоль по улице пошла
Воробеюшку искать.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Воробеюшку искать.
Нашла воробья
В огороде в коробье.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        В огороде в коробье.
Сварила воробья
Во семи горшках.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Во семи горшках.
Во семи горшках,
В семи латочках.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        В семи латочках.
В семи латочках —
Черепенничках.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Черепенничках.
Поставила воробья
На передний стол.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Наперед хвостом.
«Маремьяна-попадья,
Ты покушай воробья!
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Ты покушай воробья!» —
«Я не кушаю, не рушаю
И не ем, не хочу,
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        И не ем, не хочу,
Я не ем, не хочу,
Понедельничаю.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Понедельничаю.
Понедельничаю,
Да пуще модничаю.
        Ну да, ну да, ну да, ну,
        Пуще модничаю».
Китайник, стр. 79–80, № 58.

242. «Куманечек, спобывай у меня!..»

        «Куманечек, спобывай у меня!

Душа-радость, спобывай у меня!» —

        «Я бы рад спобывать у тебя, —

У тебя, кума, собачка зла!» —

        «Я сама тому горю подмогу:

Я собачку на цепочку привяжу.


        Куманечек, спобывай у меня!

Душа-радость, спобывай у меня!» —

        «Я бы рад побывать у тебя, —

У тебя, кума, ворота скрипучи!» —

        «Я сама тому горю помогу!

Под ворота кусок сала подложу.


        Куманечек, спобывай у меня!

Душа-радость, спобывай у меня!» —

        «Я бы рад спобывать у тебя, —

У тебя, кума, улочка грязна!» —

        «Я сама тому горю помогу:

Через улочку мосточек намощу.


        Куманечек, спобывай у меня!

Душа-радость, спобывай у меня!» —

        «Я бы рад спобывать у тебя, —

У тебя, кума, свекровка лиха!» —

        «Я сама тому горю помогу:

Я старушке косушку куплю…»


Васнецов, стр. 129–130, № 117.

243. «Кум пиво варил, сладкий мед становил...»

Кум пиво варил, сладкий мед становил,
        Кума, кума, кумушка ты моя!
        Душа, душа, ягода ты, кума![53]
Сладкий мед становил, куму в гости просил,
Как кума-то к куму в решете приплыла,
В решете приплыла, вертеном гребла,
Вертеном гребла, кичкой парусила.
Еще чем-то мне кумушку потчевати?
Да как есть про куму воробей во саду.
Воробей во саду, да и тот без заду;
Разложу я воробья на двенадцать блюд,
Душку, голову в пирог загну,
Я зашейную часть наперед пошлю,
Самого воробья жарким наряжу:
«Еще кушай-ка, кума, не засаливай уса,
Не верти, кума, в руках, не носи домой!»
Киреевский, 1929, стр. 283, № 2745.

244. «Стукнуло, грянуло в лесе, комар с дубу свалился...»

Стукнуло, грянуло в лесе,
Комар с дубу свалился.
Упал он на коренище,
Сбил он догола плечище.
Слетались мухи-горюхи,
Славные громотухи.
Стали они возглашати,
О комаре вспоминати:
«Ах ты, наш милый комаре,
Жаль нам тебя невмале!
Как будешь ты умирати,
Где нам тебя погребати?»
«Похороните меня в поле,
При зеленой дуброве.
Там-то казаки бывают,
Часто горелку испивают,
Туду и сюду обзирают,
Про комара вспоминают:
„Тут-де лежит комарище,
Славный донской казачище!“»
Н. Курганов, «Письмовник», СПБ. 1769, стр. 302.

245. «Я по садику, по садику гуляла...»

Я по садику, по садику гуляла,
Я с комариком, с комариком плясала.
Мне комар ножку, комар ножку отдавил,
Все суставочки, суставочки переломил.
Уж и я, млада, и я, млада, кричала:
«Мне подай, мати, подай, мати, косаря!
Мне по-русскому, по-русскому топора!
Мне рубить-казнить, рубить-казнить комара».
Покатилася, покатилася голова
Вдоль широкого, вдоль широкого двора,
Уж за задние, за задние ворота.
Уж на улице, на улице громота:
Уж жена мужа, жена мужа продала.
«Я не дорого, не дорого — рубль взяла,
Я за то его, за то его продала:
Он плетет лапти, плетет лапти-кошели,
Он оборы вьет, оборы вьет — как гужи,
Он обрывашки, обрывашки на тяжи.
Я сама мужу, сама мужу удружу,
Я сошью мужу, сошью мужу рубашку,
Я из белого, из белого полотна,
Я из торпища, из торпища, из холста:
„Ты носи-ка, муж, носи-ка, муж, поблюдай!
Ты по праздникам, по праздникам годовым,
Ты по троицам, по троицам по честным,
Ты по масленицам, по масленицам по честным“».
Шейн, стр. 168, № 633, Тульская губ.

246. «Жил я у пана...»

1
Жил я у пана

По первое лето,

Выжил я у пана

Курочку за это.

Моя курка-черношейка

По двору ходит,

Цыпляточек водит,

Хохол раздымает,

Пана утешает.

Сам пан любуется:

Да что это за курица?

Курица моя

Рябенькая —

Ходит и кричит:

«Кудак-кудак-кудак!»

2
Жил я у пана

По второе лето,

Выжил я у пана

Утушку за это.

Моя утя воду мутя,

Моя курка-черношейка

По двору ходит…

и т. д.

3
Жил я у пана

По третье лето,

Выжил я у пана

Гусюшку за это.

Моя гуся траву куся,

Моя утя воду мутя,

Моя курка-черношейка

По двору ходит…

и т. д.

4
Жил я у пана

Четвертое лето,

Выжил я у пана

Индюшку за это.

Моя индя-шиндя-брындя,

Моя гуся траву куся,

Моя утя воду мутя,

Моя курка-черношейка

По двору ходит…

и т. д.

5
Жил я у пана

По пятое лето,

Выжил я у пана

Козушку за это.

Моя коза сено возя,

Моя индя-шиндя-брындя,

Моя гуся траву куся…

и т. д.

6
Жил я у пана

По шестое лето,

Выжил я у пана

Барана за это.

Мой баран — по горам,

Моя коза сено возя,

Моя индя-шиндя-брындя…

и т. д.

7
Жил я у пана

По седьмое лето,

Выжил я у пана

Телушку за это.

Моя теля хвостом меля,

Мой баран — по горам,

Моя коза сено возя…

и т. д.

8
Жил я у пана

По восьмое лето,

Выжил я у пана

Быченьку за это.

Мой бык телю тык,

Моя теля хвостом меля,

Мой баран — по горам…

и т. д.

9
Жил я у пана

Девятое лето,

Выжил я у пана

Волка за это.

Мой волк быка толк,

Мой бык телю тык,

Моя теля хвостом меля…

и т. д.

10
Жил я у пана

Десятое лето,

Выжил я у пана

Медведя за это.

Мой медведь стал всех есть,

Мой волк быка толк,

Мой бык телю тык,

Моя теля хвостом меля,

Моя коза сено возя,

Мой баран — по горам,

Моя индя-шиндя-брындя,

Моя гуся траву куся.

Моя утя воду мутя,

Моя курка-черношейка

По двору ходит,

Цыпляточек водит,

Хохол раздымает.

Сам пан любуется:

Да что это за курица

Рябенькая ходит

и кричит:

«Кудак-кудак-кудак!»


Громов, стр. 248–251, № 69.

247. «Гриб боровик всем грибам полковик...»

Гриб боровик
Всем грибам полковик,
Он, под дубом стоючи,
На все грибы глядючи,
Повелел-приказал,
Чтоб опенки шли на войну.
Говорят ему опенки:
«У нас ноги сухи, тонки,
Не повинны мы тому:
Нейдем на войну!»
Гриб боровик,
Всем грибам полковик,
Он, под дубом стоючи,
На все грибы глядючи,
Повелел-приказал,
Чтоб волнушки шли на войну.
Говорят ему волнушки:
«Уж мы старые старушки,
Не повинны мы тому:
Нейдем на войну!»
Гриб боровик,
Всем грибам полковик,
Он, под дубом стоючи,
На все грибы глядючи,
Повелел-приказал,
Чтоб мухоморы шли на войну.
Отвечают мухоморы:
«Мы уж сами сенаторы,
Не повинны мы тому:
Нейдем на войну!»
Гриб боровик,
Всем грибам полковик,
Он, под дубом стоючи,
На все грибы глядючи,
Повелел-приказал,
Чтоб сыроежки шли на войну,
Отвечали сыроежки:
«Разве мы какие пешки?
Не повинны мы тому:
Нейдем на войну!»
Гриб боровик,
Всем грибам полковик,
Он, под дубом стоючи,
На все грибы глядючи,
Повелел-приказал,
Чтобы грузди шли на войну.
Отвечали грузди:
«Мы ребята дружны.
Давай сабли, ружья, —
Идем на войну!»
Киреевский, 1929, стр. 269, № 2693.

248. «На море синичка непышна была...»

На море синичка непышна была,
Непышна была, пиво варила,
Солоду купила, хмелю взаймы брала;
Черный орел пивоваром был,
Знал он удачу пиво варить,
Пиво-то варити, вино выкурити.
Снегирь по сеничкам похаживает,
Совушку за ручечку поваживает;
Совушка речь выговаривает:
«Соберем к себе мы всех пташечек!»
Вдовушка ко совушке незваная пришла.
Стали они, пташки, про себя говорить:
«Что же ты, снегирюшка, не женишься?»
«Рад бы я женился, да некого взять!
Взял бы пернатку — это матка моя;
Взял бы я чечетку — то тетка моя;
Взял бы я пестричку — сестричка моя;
Взял бы я ворону — долгоносая она;
Взял бы я сороку — щекотливая она.
За морем есть перепелочка;
Та мне не матушка, не тетушка;
Я бы поехал, за себя бы ее взял,
Наперед себя журавля послал».
Он, прилетевши, рассказывает весть:
«Едет-то скоро, приедет вдруг,
Славный жених да снегирь молодец!»
Дружкою зван был тороватый скворец;
Сваха была упадчивая —
Проворна гагара обманчивая.
Сделалась свадьба преславная,
Созвана музыка вся главная.
«Здравствуй, хозяин с хозяюшкой!
Здравствуй, снегирь с молодою женой!»
Чернышев, стр. 329–330.

249. «Протекло теплое море, Слеталися птицы стадами...»

Протекло теплое море,
Слеталися птицы стадами,
Садилися птицы рядами,
Спрашивали малую птицу,
Малую птицу синицу:
«Гой еси ты, малая птица,
Малая птица синица!
Скажи нам всю истинну правду,
Скажи нам про вести морские:
Кто у вас на море больший?
Кто у вас на море меньший?»
Провещает малая птица,
Малая птица синица:
«Глупые вы, русские пташки!
Все птички на море большие,
Все птички на море меньшие.
Орел на море воевода,
Перепел на море подьячий,
Петух на море целовальник,
Журавль на море водоливец:
То-то долгие ноги,
То-то французское платье;
По обельному[54] зернушку ступает!
Чиж на море живописец,
Клест на море портной мастер,
Сова у нас на море графиня:
То-то высокие брови,
То-то веселые взгляды,
То-то хорошая походка,
То-то желтые сапожки!
С ножки на ножку ступает,
Высокие брови подымает.
Гуси на море бояре,
Утята на море дворяне,
Чирята на море крестьяне.
Воробьи на море холопы:
Везде воробейко срывает,
Бит воробейко не бывает.
Лебеди на море князи,
Лебедушки на море княгини,
Желна[55] у нас на море трубачей,
Ворон на море игумен:
Живет он всегда позад гумен.
Грачики на море старцы,
Галочки — старочки-чернички,
Ласточки — молодушки,
Касаточки — красные девочки,
Красная рожа — ворона:
Зимою ворона по дорогам,
Летом ворона по застрехам.
Рыболов на море харчевник,
Дятел на море плотник:
Всякое дерево он долбит,
Хочет на храм сооружати.
Сокол у нас на море наездник:
На всякую птицу налетает,
Грудью ее побивает.
Кулик на море рассыльщик,
Кукушка-то вздорная кликушка,
Блинница на море цапля,
Чечет — гость торговый.
Сорока-то у нас щеголиха:
Без калача не садится,
Без милого спать не ложится,
Пешая к обедне не ходит —
Все бы ей в богатых колымагах,
Все бы она во коляске,
Все бы ей кони вороные,
Все бы ей кареты золотые,
Все бы ей ребята молодые,
Все бы ей молодые, холостые.
Бедная малая птичка,
Малая птичка синичка,
Сена косить не умеет,
Стадо ей водить не по силе,
Гладом я, птичка, помираю».
Киреевский, 1929, стр. 299, № 2813.

III. Народные песни литературного происхождения

В данный раздел входят наиболее популярные в народе песни литературного происхождения. Тексты многих из них представляют собою песенные варианты стихотворений различных русских поэтов.

В случаях, когда стихотворения поэтов почти не изменились в народном бытовании, печатается авторский текст.

1. «Ночною темнотою укрывались небеса...»

Ночною темнотою
Укрывались небеса,
Всем людям для спокою
Уж замкнулися глаза.
Лишь я, девушка, заснула,
Стучится дружок под окном.
Я с гневом, с гордостью вскричала:
«Уж кто смеет стучать?» —
«Я, мальчишка, мальчик, отвечаю,
Я, мальчишка, чуть дышу:
В темном лесе заблудился,
Перезяб я, с холоду дрожу».
Я при этом горечке-несчастье
В нову горницу пущу,
Я на новую кроватку
С собой спать я положу;
Я своими теплыми руками
Я холодные его ручки жму,
Черну шляпу со кудрями
К ретиву сердцу прижму.
Источником песни является стихотворение М. В. Ломоносова, впервые напечатанное в его «Риторике» в 1748 г. В начале XIX в. оно уже вошло в народные песни в сильно измененном виде, образ лукавого Купидона в нем превратился в образ «милого друга» народных любовных песен. Народный вариант первой половины XIX в. (Киреевский, 1917, стр. 116, № 1581).

2. «Последний час разлуки...»

Последний час разлуки
С тобой, мой дорогой,
Не вижу, кроме скуки,
Отрады никакой.
Ничто меня не тешит,
Ничто не веселит,
Одно лишь утешенье —
Мил плакать не велит.
Гуляла я в садочке,
В дубраве зеленой,
Искала те следочки,
Где мил гулял со мной.
Садилась под кусточек
На мягкую траву,
Сидели две голубки
На яблоньке в саду.
Одна из них вспорхнула
И скрылась вдалеке,
А я, млада, вздохнула
О миленьком дружке.
Ты где ж, моя отрада,
Сережа-пастушок?
Ходил ко мне от стада
На крутый бережок,
Играл он, моя радость,
В серебряный рожок,
И сладко целовался
Со мною мой дружок.
Прощай, мой друг Сережа.
И вспомни об мне
В последний час разлуки
На дальней стороне!
Источник песни — стихотворение «Молчите струйки чисты», - приписывается М. В. Ломоносову, который привел отрывок из него в своей «Риторике» в 1748 году. Популярное в песенниках XVIII в., это стихотворение становится народной песней «О Сереже-пастушке», поющейся и в настоящее время. Народный вариант. Записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области.

3. «Пчелочка златая, что же ты не жужжишь, жужжишь...»

Пчелочка златая, что же ты не жужжишь, жужжишь,
Ой, жаль, жалко мне, что ж ты не жужжишь?[56]
Около летаешь, прочь ты не летишь,
Ой, около летаешь, прочь ты не летишь-летишь,
Ой жаль, жалко мне, прочь ты не летишь.
У моей у Маши губы, как пушок,
Ой, у моей у Маши губы, как пушок пушок.
Любить ее можно — целовать нельзя,
Ой любить ее можно — целовать нельзя-нельзя,
Ой, жаль, жалко мне — целовать нельзя.
Возьму поцелую, — врешь ты, не умрешь.
Ой, возьму поцелую, — врешь ты, не умрешь, не умрешь,
Ой, жаль, жалко мне — врешь ты, не умрешь.
Источником песни является стихотворение Г. Р. Державина «Пчелка» («Аониды», 1797, ч. II, стр. 150–151). В народном бытовании это стихотворение стало веселой плясовой песней, особенно известной в казачьей среде. Кроме значительного изменения самого текста стихотворения, к каждой строфе добавлялся припев, имитирующий жужжание пчелы («Жаль, жаль, жаль», «жаль, жаль, жаль, жалко мне»). Народный вариант (Громов, стр. 243, № 63).

4. «Я вечор в лужках гуляла...»

Я вечор в лужках гуляла,
Грусть хотела разогнать,
И цветочков я искала,
Чтобы милому послать.
Долго, долго я ходила,
Уж погас и солнца свет,
Всех цветочков находила —
Одного лишь только нет!
Нет цветочка дорогого,
И в долинах не нашла,
Без цветочка голубого
Я домой было пошла.
Шла домой с душой унылой,
Недалеко от ручья
Вдруг, смотрю: цветочек милый!
Вмиг его я сорвала.
Незабудочку сорвала,
Слезы покатились вдруг,
Я вздохнула и сказала:
«Не забудь меня, мой друг!
Не дари меня ты златом,
Подари лишь мне себя,
И при даре том богатом,
Ты скажи: „Люблю тебя!“»
Источником песни является стихотворение Г. А. Хованского (1767–1796) («Аониды», 1796, ч. I, стр. 206–207). Очень популярное в песенниках, оно затем превратилось в народную песню, известную и в настоящее время. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1930 г. в Московской области).

5. «Прощайте, ласковые взоры...»

Прощайте, ласковые взоры,
Прощай, мой милый, навсегда,
Разделят нас долины-горы,
Врозь будем жить с тобой, душа!
И в эту горькую минуту
С своей сердечной простотой
Пожму в последний раз я руку,
Скажу: «Прощай, любезный мой!
Во тех садах, лугах прекрасных
И на возвышенном холме,
Где при заре счастливой, ясной
Склонялся ты на грудь ко мне».
Склонилась, тихо прошептала:
«Люблю, люблю, милый, тебя!»
Источником песни является стихотворение М. М. Хераскова (1733–1807) «Вид прелестный, милы взоры». В народе с конца XIX в. стала известной его переделка для песенников, в свою очередь переработанная народом. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1930 г. в Московской области).

6. «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала...»

Вечор поздно из лесочка
Я коров домой гнала;
Лишь спустилась к ручеечку,
Близ зеленого лужка,
Вижу, едет барин с поля,
Две собаки впереди,
Две собаки впереди,
Два лакея позади;
Повстречавши он со мною,
Бросил взор свой на меня:
«Здравствуй, милая красотка,
Из которого села?» —
«Вашей милости крестьянка», —
Отвечала ему я.
«Ты скажи, моя милая,
Чьего матери-отца?» —
«Вы изволите знать Петрушку:
Я его, сударь, сестра». —
«Не тебя ли, моя радость,
Егор за сына просил?
Нет, Егоров сын не стоит,
Не к тому ты рождена;
Вот ты завтра же узнаешь,
Какова судьба твоя».
Я, пришедши домой,
Всех подружек собрала:
«Вы дослушайте, подружки,
Что мне барин говорил,
Что мне барин говорил,
За себя замуж просил».
Все подруженьки взглянули,
Улыбнулись надо мной:
«Против барина не спорить,
Его воля, его власть,
Его воля, его власть —
Куда хочет и отдаст». —
«Хоша барыней я буду,
Я Ванюшу не забуду;
Я Егорову семью
Всю оброком слобожу;
Вот я милого Ванюшу
На волю отпущу».
По преданию, песня была создана крепостной артисткой графа Н. П. Шереметева Парашей Ковалевой (по сцене Жемчуговой) (1768–1803). Авторский текст неизвестен. Один из песенных вариантов (Студитский, стр. 121–122).

7. «Снежки белые, пушистые. Они пали на моря...»

Снежки белые, пушистые.
Они пали на моря,
Они пали, пали на моря,
Покрывали все они поля, —
Одно поле, поле не покрыто —
Горе лютое мое!
Среди поля есть кусточек,
Одинешенек стоит,
Он не сохнет и не вянет,
И листочков на нем нет,
Нет листочков, нет цветочков,
На нем нету ничего…
Как под этим под кусточком
Красна девица сидит,
Красна девица сидит.
Сама плачет, говорит:
«Кто на свете неженатый.
Тот счастливый человек.
Кто любовью незанятый,
Тот без горя век живет.
А я, горькая, несчастная,
Все страдаю по милом:
День тоскую, ночь горюю,
Понапрасну слезы лью.
Слеза канет, снег растает,
В поле вырастет трава;
Никто травушку не скосит,
Никто ее не сожнет,
Никто девицу, меня, не любит,
Никто замуж не берет,
Только сватает, берет,
Кто скотинушку пасет,
Мелко стадо стережет».
Источником песни является романс начала XIX в. неустановленного автора (см., например, «Избранный песенник», 1816, ч. I, стр. 86). Сентиментальные излияния в народных переработках были заменены типично народной поэтической картиной: девушка плачет среди поля «под кусточком» о том, что ее «никто замуж не берет». Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

8. «Не будите меня, молоду, раным-рано поутру!»

Не будите меня, молоду,
Раным-рано поутру!
Вы тогда меня будите,
Когда солнышко взойдет,
Когда красное проглянет,
Роса утрення провянет,
Пастух выйдет на лужок
Заиграет во рожок.
Хорошо пастух играет,
Выговаривает:
«Вставай, девки, вставай, бабы,
Вставай, малые ребяты:
Выгоняйте вы скотину
На широкую долину,
На широкую долину,
На зелену луговину».
Гонят девки, гонят бабы,
Гонят малые ребяты,
Гонят стары старики,
Мироеды мужики.
Гонят девки впереди,
Молодушки позади,
А и малы-то ребяты
Обтоптали бабам пяты.
Согоняли на лужок,
Становились во кружок.
Одна девка весела —
В хоровод плясать пошла;
Она пляшет, рукой машет,
Пастуха к себе манит:
«Сюда, сюда, пастушок,
Сюда, миленький дружок!»
Пастух часик поплясал —
Коровушку потерял,
Он другой-то поплясал —
Три-четыре потерял,
Он и третий поплясал —
И все стадо растерял.
Потерял мою овечку
Со ярочкою.
Мне не жаль, не жаль овцы,
Мне жаль ярочку,
Как на ярочке поярочки,
Поярки хороши,
Что поярки хороши —
Больно курчатые;
Я блюла, блюла овечку
На кумачный сарафан,
На парчовы рукава,
На двуличневый платок,
На шелковый поясок.
Как не курочка по сеничкам
Похаживала,
Похаживала,
Покудактывала:
«Еще как да кудак,
Не бывало у нас так:
Никогда наша хозяюшка
Не гуливала.
Уж как нынче хозяйка
Загуляла, запила,
Как ушла наша хозяйка
Во ближние шабры,
Во ближние шабры,
Во десятый двор».
А кума-то куме
Насмеялась в глаза:
«Уж и, чай, у те, кума,
Истопилася изба,
Перелетовы дровечки
Переуглили,
Да все кашнички-горшечки
Надселися, кипучи,
В колыбели-то дитя
Надселося, вопя!..»
Популярная народная плясовая песня. Ее источником является стихотворение, которое приписывается В. Кугушеву, поэту и драматургу начала XIX в. Пасторально-«пейзанские» черты этого стихотворения в народном бытовании были полностью утрачены: вместо забав условного «милого пастушка» с «девушками» в песне реалистически воспроизводится картина утреннего выгона скота в деревне. Народный вариант (Мордовцева и Костомаров, стр. 91, № 6).

9. «Вечерком красна девица на прудок со стадом шла...»

Вечерком красна девица
На прудок со стадом шла,
Черноброва, круглолица,
И гусей домой гнала.
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Вы, гуси мои, домой,
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Вы, гуси мои, за мной.
Не ищи меня, богатый.
Ты не мил моей душе,
Что мне, что твои палаты —
С милым рай и в шалаше.
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Вы, гуси мои, домой,
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Гуси, серые, за мной!
Нам одной любви довольно,
Чтобы век счастливым жить,
Но сердечку очень больно
Через злато слезы лить.
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Вы гуси мои, домой,
        Тега, тега, тег, тег, тега,
        Вы, гуси мои, за мной!
Автор песни — Н. М. Ибрагимов (1778–1818), учитель казанской гимназии, а затем адъюнкт-профессор Казанского университета. Опубликованная впервые в 1815 г. («Труды О-ва любителей отечественной словесности при Казанском университете», ч. I), эта песня затем стала широко популярной по всей России. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

10. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте,»

Среди долины ровныя,
На гладкой высоте,
Цветет, растет высокий дуб
В могучей красоте.
Высокий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах;
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!
Взойдет ли красно солнышко:
Кого под тень принять?
Ударит ли погодушка:
Кто будет защищать?
Ни сосенки кудрявыя,
Ни ивки близ него;
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.
Ах, скучно одинокому
И деревцу расти!
Ах, горько, горько молодцу
Без милой жизнь вести!
Есть много сребра, золота —
Кого им подарить?
Есть много славы, почестей —
Но с кем их разделить?
Встречаюсь ли с знакомыми:
Поклон, да был таков;
Встречаюсь ли с пригожими:
Поклон, да пара слов.
Одних я сам пугаюся,
Другой бежит меня.
Все други, все приятели
До черного лишь дня!
Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Друг нежный спит в сырой земле,
На помощь не придет!
Ни роду нет, ни племени
В чужой мне стороне;
Не ластится любезная
Подруженька ко мне!
Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не вьются вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!
Возьмите же все золото,
Все почести назад;
Мне родину, мне милую,
Мне милой дайте взгляд!
Одна из лучших песен поэта-песенника, профессора Московского университета А. Ф. Мерзлякова (1778–1830). Стала популярной еще до ее опубликования автором в 1830 г. («Песни и романсы А. Мерзлякова», М. 1830). Декабрист А. Е. Розен слышал ее от дежурного солдата в Петропавловской крепости уже в 1826 г. (А. Е. Розен, «Записки декабриста», СПБ. 1907, стр. 86). Авторский текст.

11. «Кольцо души-девицы я в море уронил...»

Кольцо души-девицы
Я в море уронил;
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.
Мне, дав его, сказала:
«Носи, не забывай;
Пока твое колечко,
Меня своей считай!»
Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Кольцо юркнуло в воду;
Искал… но где сыскать?!
С тех пор мы как чужие,
Приду к ней — не глядит.
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит.
О ветер полуночный,
Проснися! Будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.
Вчера ей жалко стало:
Нашла меня в слезах.
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах,
Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла.
На что твоя мне ласка,
На что мне твой привет?
Любви, любви хочу я…
Любви-то мне и нет.
Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей…
А мне — мое колечко
С надеждою моей.
Стихотворение В. А. Жуковского, получившее песенную известность (Стихотворения В. А. Жуковского, «Для немногих», 1818, № 1). Авторский текст.

12. «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан...»

«Не шей ты мне, матушка,
        Красный сарафан,
Не входи, родимая,
        Попусту в изъян!
Рано мою косыньку
        На две расплетать!
Прикажи мне русую
        В ленты убирать!
Пущай, не покрытая
        Шелковой фатой,
Очи молодецкие
        Веселит собой!
То ли житье девичье,
        Чтоб его менять,
Торопиться замужем,
        Охать да вздыхать.
Золотая волюшка
        Мне милей всего —
Не хочу я с волюшкой
        В свете ничего!» —
«Дитя мое, дитятко,
        Дочка милая!
Головка победная,
        Неразумная!
Не век тебе пташечкой
        Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
        По цветам порхать!
Поблекнут на щеченьках
        Маковы цветы,
Наскучат забавушки —
        Стоскуешься ты!
А мы и при старости
        Себя веселим:
Младость вспоминаючи,
        На детей глядим.
И я молодешенька
        Была такова,
И мне те же в девушках
        Пелися слова!»
Широко известная песня Н. Цыганова (1797–1831), поэта-песенника, актера-самоучки, сына крепостного. («Русские песни Н. Цыганова», М. 1834, стр. 28–30, № 16). Эта песня с музыкой А. Варламова была очень распространенной. Один из современников Цыганова писал в 1834 г. что песня «Красный сарафан» «поется и играется от дворца до хижины». Авторский текст.

13. «Что ты, соловеюшко, корму не клюешь...»

«Что ты, соловеюшко,
Корму не клюешь,
Вешаешь головушку,
Песен не поешь?»
«Пелося соловьюшку
В рощице весной…
Вешаю головушку,
В клетке золотой!
На зеленой веточке
Весело я жил…
В золотой же клеточке
Буду век уныл!..
Зеленой-то веточке
К песням приучать;
В золотой же клеточке
Соловью молчать.
Зеленая веточка
Сердце веселит;
Золотая клеточка
Умереть велит!..
Подружка на веточке
Тужит обо мне, —
Стонут милы деточки…
До пенья ли мне?»
«Отперто окошечко
К рощице твоей, —
Будь счастлив, мой крошечка,
Улетай скорей!»
Стихотворение Н. Цыганова, ставшее народной песней («Русские песни Н. Цыганова», М. 1834, стр. 12–14, № 7). Авторский текст.

14. «Соловей-соловьюшек, что ты невеселый?..»

«Соловей-соловьюшек,
Что ты невеселый?
Повесил головушку
И зерна не клюешь?» —
«Клевал бы я зернушки,
Да волюшки нет,
Запел бы я песенку —
Да голосу нет.
Соловья маленького,
Хотят его уловить,
В золотую клеточку
Хотят посадить.
Золотая клеточка
Все сушит она меня,
Зеленая веточка
Веселит меня».
Жил я у матушки —
Первый богатырь,
Теперь я сижу в остроженьке,
Сижу сам-один.
Скован я зелезами,
Скован по рукам,
Громкие зелезюшки
Вьются по ногам.
Источником песни является предыдущее стихотворение Н. Цыганова. Один из популярных в народе вариантов (записано А. М. Новиковой в 30-е гг. в Воронежской области.)

15. «Под вечер, осенью ненастной...»

Под вечер, осенью ненастной,
В пустынных дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Все было тихо: лес и горы —
Все спало в сумраке ночном;
Она внимательные взоры
Водила с ужасом кругом.
И на невинном сем творенье,
Вздохнув, остановила их…
«Ты, спишь, дитя, мое мученье,
Не знаешь горестей моих.
Откроешь глазки и, тоскуя,
Ты не прильнешь к груди моей,
Не встретишь завтра поцелуя
Несчастной матери своей!
Ее манить напрасно будешь,
Мой вечный стыд, вина моя,
Меня навеки ты забудешь,
Но не забуду я тебя…
Дадут покров тебе чужие
И скажут: „Ты для нас чужой!“
Ты спросишь: „Где ж мои родные?“ —
И не найдешь семьи родной!
Несчастный! Будешь с грустной думой
Томиться меж других детей
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей.
Повсюду странник одинокий,
Всегда судьбу свою кляня,
Услышишь ты упрек жестокий…
Прости, прости тогда меня!
Ты спишь, позволь тебя, несчастный,
Прижать к груди в последний раз,
Закон, неправедный, ужасный,
К страданью осуждает нас.
Пока лета не отогнали
Невинной радости твоей,
Спи, милый! Горькие печали
Не тронут детства тихих дней».
Но вдруг за рощей осветила
Вблизи ей хижину луна.
Бледна, трепещуща, уныла,
К дверям приблизилась она,
Склонилась, тихо положила
Младенца на порог чужой,
Со страхом очи отвратила —
И скрылась в темноте ночной.
Ранний романс Пушкина (1814) («Памятник отечественных муз», 1827), получивший народную известность. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1926 г. в Тульской области.

16. «Гляжу, как безумный, на черную шаль...»

Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
        Когда легковерен и молод я был,
        Младую гречанку я страстно любил;
Прелестная дева ласкала меня,
Но скоро я дожил до черного дня.
        Однажды я созвал веселых гостей;
        Ко мне постучался презренный еврей;
«С тобою пируют (шепнул он) друзья;
Тебе ж изменила гречанка твоя».
        Я дал ему злата и проклял его,
        И верного позвал раба моего.
Мы вышли; я мчался на быстром коне;
И кроткая жалость молчала во мне.
        Едва я завидел гречанки порог,
        Глаза потемнели, я весь изнемог…
В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.
        Не взвидел я света; булат загремел…
        Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал.
        Я помню моленья… текущую кровь…
        Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы ее мертвой сняв черную шаль,
Отер я безмолвно кровавую сталь.
        Мой раб, как настала вечерняя мгла,
        В дунайские волны их бросил тела.
С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю веселых ночей.
        Гляжу, как безумный, на черную шаль,
        И хладную душу терзает печаль.
Романс А. С. Пушкина «Черная шаль» («Сын отечества», 1821, № 15). В основу его была положена молдавская песня, слышанная Пушкиным в Кишиневе. «Черная шаль» имела огромный успех в 20-е гг. в исполнении лучших артистов того времени и даже инсценировалась. На ее основе возникали различные пародии, особенно интересной была сатирическая пародия, созданная в около-декабристских кругах (см. М. В. Нечкина, «Грибоедов и декабристы», 1951, стр. 268–269), в которой высмеивались фрунтомания эпохи аракчеевщины. Авторский текст.

17. «Старый муж, грозный муж, режь меня, жги меня...»

Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня:
Я тверда; не боюсь
Ни ножа, ни огня.
Ненавижу тебя,
Презираю тебя;
Я другого люблю,
Умираю любя.
Режь меня, жги меня,
Не скажу ничего;
Старый муж, грозный муж,
Не узнаешь его.
Он свежее весны,
Жарче летнего дня;
Как он молод и смел!
Как он любит меня!
Как ласкала его
Я в ночной тишине!
Как смеялись тогда
Мы твоей седине!
Песня Земфиры из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы» (1824). С музыкой А. Верстовского она стала широко известным русским романсом. Песня получила популярность и в народе. Авторский текст.

18. «Сижу за решеткой в темнице сырой...»

Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном.
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
Стихотворение А. С. Пушкина «Узник» 1822 года («Стихотворения А. С. Пушкина», ч. 3, 1832), получившее всенародную песенную известность. Авторский текст.

Эта песня в народе имела множество вариантов. Любопытен вариант, бытовавший в дореволюционное время в рабочей среде. В нем каждая строфа стихотворения Пушкина разбита на два куплета и после четвертого добавлены два следующих:

Нельзя мне, товарищ,
С тобой улететь,
Судьбой суждено мне
В тюрьме умереть.
Закованы руки,
И ноги в цепях,
Нет силы могучей
В иссохших грудях.
(«Песни и сказки на Онежском заводе», 1937, стр. 83–84).

19. «Сижу я в неволе, в темнице темной...»

Сижу я в неволе, в темнице темной,
Ко мне прилетает орел молодой.
Он крыльями машет и в окно стучит:
«Товарищ, товарищ, давай улетим!
Улетим с тобою в дальние края,
За теплые воды, за синие моря,
Товарищ, товарищ, скроемся с очей,
Где нет рук коварных, где нет палачей.
Улетим с тобой мы, где есть светлый рай,
Где красное знамя, где свободный край.
Товарищ, товарищ, вылетай скорей!
Отворились ворота, и открылася дверь…
Товарищ, товарищ, вот наш светлый рай,
Вот красное знамя, вот свободный край!»
Пооктябрьский вариант «Узника» Пушкина, записанный в 1938 г. от старого шахтера В. Г. Кирилкина в Тульской области (Гос. лит. музей, отдел народного творчества, ед. хр. 10016/1 и 228).

20. «Раз полуночной порою, сквозь туман и мрак...»

Раз полуночной порою,
Сквозь туман и мрак,
Ехал тихо над рекою
Удалой казак.
Фуражечка набекрени,
Весь мундир в пыли,
Пистолеты при кобуре,
Шашка до земли.
И копья его стального
Светится конец,
В грудь упершись бородою,
Задремал казак.
Конь, узды своей не чуя,
Шагом выступал.
Потихоньку, влево, влево —
Прямо к Саше в дом.
«Выйди, Сашенька, скорее,
Дай коню воды!» —
«Я коня твово не знаю,
Боюсь подойти». —
«Ты коня мово не знаешь,
Знать, забыла ты меня!
Ты коня мово не бойся,
Он всегда со мной,
Он спасал меня от смерти
Для тебя одной!»
Источником песни является юношеская баллада А. С. Пушкина «Казак» («Российский музеум», 1815, март), написанная им на основе украинских песен о девушке и казаке. В народе содержание пушкинского произведения сильно изменилось: вместо бегства девушки с казаком и его последующей измены в народных вариантах изображается их счастливая любовная встреча. Народный вариант (Мякутин, вып. III, 1906, стр. 93).

21. «Буря мглою небо кроет...»

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя.
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжанье
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Стихотворение А. С. Пушкина (1825) («Северные цветы на 1830 г.»), ставшее популярной народной песней. Авторский текст.

22. «Ревела буря, дождь шумел...»

Ревела буря, дождь шумел;
Во мраке молнии сверкали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,
Победы, громозвучной славы
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали средь дубравы.
«Вы спите, милые герои,
Друзья, под бурею ревущей,
С рассветом глас раздастся мой
На славу иль на смерть зовущий.
Кто жизни не щадил своей
В разбоях злато добывая,
Тот должен думать ли о ней,
За Русь святую погибая?
Нам смерть не может быть страшна,
Свое мы дело совершили:
Сибирь царю покорена!
Не праздно мы на свете жили!»
Кучум, презренный царь Сибири,
Подкрался тайно на челнах…
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина.
Ермак воспрянул ото сна
И, гибель зря, стремится в волны;
Душа отвагою полна,
Но далеко от брега челны.
Иртыш волнуется сильней,
Ермак все силы напрягает.
Своей могучею рукой
Седые волны рассекает.
Тяжелый панцырь, дар царя,
Стал гибелью его виною,
И бурны волны Иртыша
Сокрыли от врагов героя.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молния сверкала,
Вдали чуть слышно гром гремел…
Но Ермака уже не стало.
Источником песни является дума поэта-декабриста К. Ф. Рылеева «Ермак» («Русский инвалид», 1822, № 14, стр. 55–56). Песня имеет широкую популярность в народе и в настоящее время. Народный вариант (Догадин, стр. 12–13, № 12).

23. «Из страны, страны далекой...»

Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой,
        Ради славного труда,
        Ради вольности веселой
        Собралися мы сюда.
Вспомним горы, вспомним долы,
Наши храмы, наши селы,
        И в стране, стране чужой
        Мы пируем пир веселый
        И за родину мы пьем.
Пьем с надеждою чудесной
Из бокалов полновесных.
        Первый тост за наш народ,
        Первый тост за наш народ,
        За святой девиз вперед,
        Вперед, вперед, вперед,
        Вперед, вперед!
Песня Н. М. Языкова, созданная им в пору его пребывания в Дерптском университете (а 1827 г.). Авторский текст не сохранился. Ставши одной из самых известных песен русского студенчества, эта песня с музыкой Алябьева получила народную известность. Общеизвестный песенный вариант.

24. «Нелюдимо наше море, день и ночь шумит оно...»

Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный,
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней;
Будет буря: мы поспорим
И поборемся мы с ней.
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет!
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья! Бурей полный,
Прям и крепок парус мой!
Стихотворение Н. М. Языкова «Пловец», созданное им в 1829 г. («Денница на 1830 г.»). Одновременно было напечатано и в «Литературной газете» (1830, № 33). Стихотворение стало популярной песней русского студенчества. Авторский текст (за исключением двенадцатого стиха «И помужествуем с ней», который поется «И поборемся мы с ней»).

25. «Вот мчится тройка удалая...»

Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дорожке столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Звенит уныло под дугой.
Ямщик лихой — он встал с полночи, —
Ему взгрустнулося в тиши,
И он запел про ясны очи.
Про очи девицы-души.
Вы, очи, очи голубые,
Вы сокрушили молодца,
Зачем, о люди, люди злые!
Вы их разрознили сердца?
Теперь я горький сиротина!
И вдруг махнул по всем по трем,
И тройкой тешился детина —
И заливался соловьем.
Часть стихотворения «Сон русского на чужбине» Ф. Н. Глинки (1786–1880) («Северная пчела», 1825,№ 72), ставшая широко известной песней. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1944 г. в Тульской области).

26. «Не осенний мелкий дождичек брызжет, брызжет сквозь туман...»

Не осенний мелкий дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман,
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан…
        «Полно, брат молодец,
        Ты ведь не девица,
        Пей, тоска пройдет!
        Пей, пей, тоска пройдет!»[57]
Но тоска, друзья-товарищи,
В грудь запала глубоко:
Дни веселья и дни радости
Отлетели далеко!
Эх вы, братцы, вы, товарищи,
Не поможет мне вино;
Оттого, что змея лютая
Гложет, точит грудь давно.
И теперь я все, товарищи,
Сохну, вяну день от дня
(«Нет покоя мне ни дня»)
Оттого, что красна девица
Изменила мне шутя…
Да! Как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселья, дни счастливые…
Не пришлось бы горевать!
А и впрямь-ко я попробую
В вине горе утопить,
И тоску, злодейку лютую,
Поскорей вином залить.
Одна из песен А. А. Дельвига (1798–1830), ставшая известной в народе. Авторский текст ее не сохранился и принадлежность Дельвигу устанавливается только на основе воспоминаний М. И. Глинки, положившего ее на музыку. Вариант, бытовавший в студенческой среде (А. П. Аристов, «Песни казанских студентов 1840–1868 гг.», СПБ. 1904, № 36).

27. «Вечерний звон, вечерний звон!..»

Вечерний звон, вечерний звон!
        Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
        Где я любил, где отчий дом.
И как, я с ним навек простясь,
        Там слышал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
        Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
        Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон, —
        Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
        Напев унылый надо мной
В долине ветер разнесет;
        Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
        В раздумье петь вечерний звон!
Стихотворение И. И. Козлова (1779–1840) («Северные цветы на 1828 г.»). Авторский текст.

28. «Проснется день — его краса украсит белый свет...»

Проснется день — его краса
Украсит белый свет.
Увижу я море, небеса,
Но родины здесь нет.
Отцовский дом покинул я,
Травою зарастет,
Собачка верная моя
Выть станет у ворот.
На кровле филин прокричит,
Раздастся по лесам,
Заноет сердце, загрустит,
Меня не будет там…
Ах, в той стране, стране родной,
В которой я рожден,
Терпеть мученье без вины
Навеки осужден.
Проснутся завтра на заре
И дети и жена, —
Малютки спросят обо мне,
Расплачется она.
Судьба несчастная моя
К разлуке привела,
И разлучила молодца
Чужая сторона.
Источником песни является стихотворение И. И. Козлова «Добрая ночь» (1824), представляющее собою перевод отрывка из поэмы Байрона «Чайльд-Гарольд». Переосмысленное и сильно переработанное, оно стало популярной песней, особенно распространенной в тюремной среде (см. упоминание о ней в «Записках из мертвого дома» Ф. М. Достоевского). Народный вариант («Новый полный песенник», М. 1874).

29. «Один из казаков, наездник лихой...»

Один из казаков, наездник лихой,
Он году не прожил с женой молодой.
Сбирался на битву, прощался с семьей,
Прощался с семьею, с женой молодой:
«Ну, жена милая, ты будь мне верна». —
«Верна до могилы», — сказала она.
Окончив сраженье, поехал домой,
Мать его встречает с иконой святой,
А сестра родная с горючей слезой,
Жена молодая с пригульной дитей.
Мать его просила: «Прости, сын, жену». –
«Тебя, мать, прощаю, жену — никогда».
Заблестела шашка в могучих руках,
Скатилась головка с неверной жены.
Источником песни явилось стихотворение С. Т. Аксакова «Уральский казак» («Настала священная брань на врагов», «Вестник Европы», 1821, № 4). Очень популярная в народе, и особенно в казачьей среде, эта песня была сильно переработана. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

30. «При лужке, лужке, лужке, при широком поле...»

При лужке, лужке, лужке,
При широком поле,
В незнакомом табуне
Конь гулял по воле.
Ты гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не поймаю,
Я поймаю, зануздаю
Шелковой уздою.
Я поймаю, зануздаю
Шелковой уздою,
Дам две шпоры под бока —
Конь летит стрелою.
Ты лети, лети, мой конь,
Ты, как вихорь, мчися,
Против Сашина двора,
Конь, остановися.
Подъезжай, конь, к воротам,
Топни копытами,
Чтобы вышла красавица
С черными бровями.
Но не вышла красавица,
Вышла ее маты:
«Здравствуй, здравствуй, милый зятик,
Пожалуйте в хату».
«Нет, я в хату не пойду,
Пойду я в светлицу,
Разбужу я ото сна
Красную девицу».
Красавица встала,
Ничего не знала,
Правой ручкой обняла
Да поцеловала.
Источником песни явилась баллада «Казак на родине», впервые опубликованная в 1818 г. за подписью Ал. Дуропа («Соревнователь просвещения и благотворения», 1818, № 8, стр. 242–248). Авторский текст в народном бытовании сильно сокращен и изменен. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

31. «Мы живем среди полей и лесов дремучих...»

Мы живем среди полей
И лесов дремучих,
Но счастливей, веселей
Всех вельмож могучих.
Наши деды и отцы
Нам примером служат,
И цыгане, молодцы,
Ни о чем не тужат.
        Гей, цыгане, гей, цыганки!
        Живо, веселее!
Мы на горе не глядим;
Все весельем сносим, —
Хоть по суткам не едим, —
Но не жнём, не косим.
Вместе с солнцем не встаем
Для дневной работы, —
Лишь проснемся и — поем:
Нет у нас заботы!
        Гей, цыгане, гей, цыганки!
        Живо, веселее!
У цыганов круглый год
Праздник — новоселье:
Им покров — небесный свод,
А земля — постеля.
Зимний холод не беда —
Вкруг огня запели;
И не страшны нам тогда
Вьюги и метели.
Гей, цыгане, гей, цыганки!
Живо, веселее!
Песня из либретто М. Н. Загоскина (1789–1852) к опере Береговского «Пан Твердовский» (1828). Широко распространившись через песенники, эта песня в XIX в. была известна в народе, а также входила в репертуар цыганских хоров. Авторский текст.

32. «Близко города Славянска, наверху крутой горы...»

Близко города Славянска,
Наверху крутой горы,
Знаменитый жил — боярин,
По прозванью Карачёв.
В его тереме высоком,
Словно пташка в западне,
Сиротинушка Любаша,
Призадумавшись, сидит.
Она плачет, слезы льются,
Как поток они шумят,
Она смотрит в ту сторонку,
Где живет ее Всемил.
Мил далече за морями,
Знать, забыл он про меня,
Знать, забыл свою Любашу,
Сам женился на другой…
Кто-то едет, кто-то скачет,
Знать, наверно, милый мой!
Близко к полночи подходит,
В доме тихо, нет огня,
Только волки за оврагом
Воют, глядя на коня.
Брали лестницу большую,
Становили под окном,
Взяли сонную Любашу
На коня — и был таков!
Тут залаяли собаки,
И проснулся Карачёв…
Он хватился — нет Любаши,
Нет Любаши — ах, беда!
Сел на коню, гнал в погоню,
А Любаши след простыл…
Спустя лето, в лес не ходят
По малинку никогда,
Избалованну девчонку
Не удержишь никогда!
Песня из либретто М. Н. Загоскина к опере Верстовского «Аскольдова могила» (1835). Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Московской области).

33. «Соловьем залетным юность пролетела...»

Соловьем залетным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.
Пора золотая
Была да сокрылась,
Сила молодая
С телом износилась.
Как былинку, ветер
Молодца шатает,
Мороз лицо знобит,
Солнце сожигает.
От кручины-думы
В сердце кровь застыла.
Что любил, как душу, —
И то изменило…
Без поры, без время
По миру скитаюсь,
Разойдусь с бедою,
С горем повстречаюсь!
Без поры, без счастья
Сам я весь изжился,
И кафтан мой синий
С плеч долой свалился.
Соловьем залетным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.
Популярная в народе песня А. В. Кольцова «Горькая доля» («Сын отечества», 1838, т. II), Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

34. «Ах, зачем меня силой выдали...»

Ах, зачем меня
Силой выдали
За немилого
Мужа старого?
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие!
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемычное.
Небось сердце в них
Разрывается,
Как приду одна
На великий день;
От дружка дары
Принесу с собой:
На лице печаль,
На душе тоску!
Поздно, родные,
Обвинять судьбу,
Ворожить, гадать,
Сулить радости!
Пусть из-за моря
Корабли плывут,
Пущай золото
На пол сыплется:
Не расти траве
После осени;
Не цвести цветам
Зимой по снегу!
Песня А. В. Кольцова («Московский наблюдатель», 1828, т. XVII). Авторский текст.

35. «Не скажу никому, отчего я весной...»

Не скажу никому,
Отчего я весной
По полям и лугам
Не сбираю цветы.
Та весна далеко,
Те завяли цветы,
Из которых мы с ним
Завивали венки.
И тех нет уже дней,
Что летели стрелой,
Что любовью нас жгли,
Что палили огнем.
И то время прошло,
Не вернется опять,
Для чего ж без него
Цветы стану я рвать?
Не скажу никому,
Отчего я весной
По полям и лугам
Не сбираю цветы.
Песня А. В. Кольцова («Утренняя заря», 1841). Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1936 г. в Воронежской области).

36. «По-над Доном сад цветет, во саду дорожка...»

По-над Доном сад цветет,
        Во саду дорожка,
На нее б я все глядел,
        Сидя, из окошка…
Там с кувшином за водой
        Маша проходила,
Томный взор потупив свой,
        Со мной говорила.
«Маша, Маша! — молвил я, —
        Будь моей сестрою!
Я люблю… любим ли я.
        Милая, тобою?»
Не забыть мне никогда,
        Как она глядела!
Как с улыбкою любви
        Весело краснела!
Не забыть мне, как она
        Сладко отвечала,
Из кувшина, в забытьи,
        Воду проливала…
Сплю и вижу все ее
        Платье голубое,
Страстный взгляд, косы кольцо,
        Лентой первитое.
Сладкий миг мой, возвратись!
        С Доном я прощаюсь…
Ах, нигде уж, никогда
        С ней не повстречаюсь!..
Популярная в народе песня А. В. Кольцова («Стихотворения А. Кольцова», 1846). Авторский текст.

37. «Я любила его жарче дня и огня...»

Я любила его
Жарче дня и огня,
Как другим не любить
Никогда, никогда!
Только с ним лишь одним
Я на свете жила;
Ему душу мою,
Ему жизнь отдала!
Что за ночь, за луна,
Когда друга я жду,
Вся бледна, холодна,
Замираю, дрожу.
Вот идет он, поет:
«Где ты, зорька моя?»
Вот он руку берет,
Вот целует меня!
Милый друг, погаси
Поцелуи твои!
И без них при тебе
Огнь пылает в крови;
И без них при тебе
Жжет румянец лицо,
И волнуется грудь,
И кипит горячо;
И блистают глаза
Лучезарной звездой!..
Я жила для него!..
Я любила душой!..
Незначительно измененный текст песни А. В. Кольцова («Отечественные записки», 1840, т. XIII). Народный вариант (записано М. И. Ворониной в 1915 г. в Тульской области).

38. «За рекой на горе лес зеленый шумит...»

За рекой на горе
Лес зеленый шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.
В том лесу соловей
Громко песни поет;
Молодая вдова
В хуторочке живет.
В эту ночь-полуночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову…
На реке рыболов
Поздно рыбу ловил,
Погулять, ночевать
В хуторочек приплыл.
«Рыболов мой, душа!
Не ночуй у меня:
Свекор дома сидит —
Он не любит тебя.
Не сердися, плыви
В свой рыбачий курень;
Завтра ж, друг мой, с тобой
Гулять рада весь день».
«Сильный ветер подул…
А ночь будет темна!..
Лучше здесь, на реке,
Я просплю до утра».
Опозднился купец
На дороге большой;
Он свернул ночевать
Ко вдове молодой.
«Милый купчик-душа!
Чем тебя мне принять?..
Не топила избы,
Нету сена, овса.
Лучше к куму в село
Поскорее ступай;
Только завтра, смотри,
Погостить заезжай!»
«До села далеко;
Конь устал мой совсем;
Есть свой корм у меня:
Не печалься о нем.
Я вчера в городке
Долго был — все купил;
Вот подарок тебе,
Что давно посулил».
«Не хочу я его!..
Боль головушку всю
Разломила насмерть,
Ступай к куму в село».
«Эта боль — пустяки!..
Средство есть у меня:
Слова два — заживет
Вмиг головка твоя».
Засветился огонь,
Закурилась изба;
Для гостей дорогих
Стол готовит вдова.
За столом, с рыбаком,
Уж гуляет купец
(А в окошко глядит
Удалой молодец)…
«Ты, рыбак, пей вино!
Мне с сестрой наливай!
Если мастер плясать,
Петь мы песни давай!
Я с людями люблю
По-приятельски жить.
Ваше дело — поймать,
Наше дело — купить.
Так со мною, прошу,
Без чинов — по рукам:
Одну басню твержу
Я всем добрым людям:
„Горе есть — не горюй,
Дело есть — работай;
А под случай попал —
На здоровье гуляй“».
И пошел с рыбаком
Купец песни играть,
Молодую вдову
Обнимать, целовать.
Не стерпел удалой,
Загорелась душа,
И — как глазом моргнуть —
Растворилась изба…
И с тех пор в хуторке
Никого не живет;
Лишь один соловей
Громко песни поет.
Одна из самых популярных в XIX в. песен А. В. Кольцова «Хуторок» («Отечественные записки», 1840, т. VIII). Авторский текст.

39. «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня...»

Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко
В пышном тереме своем.
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив.
Одинок я — нет отрады!
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями,
Звучномерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Узник» («Одесский альманах на 1840 год»), имевшее широкую песенную известность, особенно его первая часть. Авторский текст.

40. «Сидел рыбак веселый на берегу реки...»

Сидел рыбак веселый
На берегу реки.
А перед ним по ветру
Качались тростники.
Сухой тростник он срезал
И скважину проткнул,
Один конец взял в руки,
В другой конец подул
И, будто оживленный,
Тростник заговорил,
То голос человека,
То голос ветра был.
И пел тростник печальный:
«Оставь, оставь меня,
Рыбак, рыбак прекрасный,
Терзаешь ты меня.
И я была девицей,
Красавицей была,
У мачехи в темнице
Я некогда цвела,
И много слез горючих
Невинно я лила,
И раннюю могилу
Безбожно я звала.
И был сынок любимец
У мачехи моей,
Обманывал красавиц,
Пугал честных людей.
И раз пошли под вечер
Мы на берег крутой,
Смотреть на сини волны,
На запад золотой.
Моей любви просил он,
Любить я не могла,
И деньги мне дарил он,
Я денег не брала.
Несчастную сгубил он,
Ударил в грудь ножом,
И здесь мой труп зарыл он
На берегу крутом.
И на моей могиле
Взошел тростник густой,
И в нем живут печали
Души моей младой.
Рыбак, рыбак прекрасный,
Оставь ты мой тростник,
Ты мне помочь не в силах,
А плакать не привык».
Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Тростник», которое поется в народе и в настоящее время. Вариант с незначительными изменениями авторского текста (записано Е. Смородиновой в 1948 г. в Тульской области).

41. «Выхожу один я на дорогу...»

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит,
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел;
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Стихотворение М. Ю. Лермонтова («Отечественные записки», 1843, т. XXVII, № 4), широко известное в песенном бытовании. Авторский текст.

42. «В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле...»

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне, высокой и тесной,
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
На голос невидимой пери
Шел воин, купец и пастух:
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный евнух.
На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчуг убрана,
Ждала она гостя. — Шипели
Пред нею два кубка вина.
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.
Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять воцарялися там.
Лишь Терек в теснине Дарьяла,
Гремя, нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести:
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: «Прости».
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.
Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Тамара» («Отечественные записки», 1843, т. XXVII, № 4), широко известное в песенном бытовании. Авторский текст.

43. «Спи, младенец мой прекрасный...»

Спи, младенец мой прекрасный,
        Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
        В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
        Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
        Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
        Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
        Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
        Закален в бою;
Спи, малютка, будь спокоен,
        Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время —
        Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
        И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
        Шелком разошью…
Спи, дитя мое родное,
        Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
        И казак душой.
Провожать тебя я выйду —
        Ты махнешь рукой…
Сколько горьких слез украдкой
        Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
        Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
        Безутешно ждать,
Стану целый день молиться,
        По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
        Ты в чужом краю…
Спи ж, пока забот не знаешь,
        Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
        Образок святой:
Ты его, моляся богу,
        Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
        Помни мать свою…
Спи, младенец мой прекрасный,
        Баюшки-баю.
Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Казачья колыбельная песня» («Отечественные записки», 1840, т. VIII, № 2), пользующееся большой песенной известностью. На основе этой песни было создано немало новых «колыбельных песен» революционного и сатирического содержания. Авторский текст.

44. «Что затуманилась, зоренька ясная...»

Что затуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой!
Что призадумалась, девица красная,
Очи блеснули слезой!
Там за лесом, там за лесом
Разбойнички шалят, шалят,
Там за лесом, там за лесом
Убить меня хотят,
Нет, нет, не поеду,
Лучше дома я умру![58]
Жаль мне покинуть тебя, одинокую,
Петел ударил крылом.
Скоро уж полночь… Дай чару глубокую,
Вспень поскорее вином.
Время! Веди ты коня мне любимого,
Крепче держи под уздцы…
Едут с товарами в путь из Касимова
Муромским лесом купцы.
Есть для тебя у них кофточка шитая,
Шубка на лисьем меху;
Будешь ходить ты вся златом залитая,
Спать на лебяжьем пуху.
Много за душу твою одинокую,
Много я душ погублю;
Я ль виноват, что тебя, черноокую,
Больше, чем душу, люблю!
«Песня разбойников» из поэмы А. Ф. Вельтмана (1800–1870) «Муромские леса» (1831). В народном бытовании текст автора мало изменился, но к нему присоединились припевы. Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской области).

45. «Вниз по Волге-реке, с Нижня Новгорода...»

Вниз по Волге-реке,
С Нижня Новгорода
Снаряжен стружок,
Как стрела летит,
Как стрела летит…
Как на том на стружке
На снаряженном
Удалых гребцов
Сорок два сидят,
Сорок два сидят.
Как один-то из них,
Добрый молодец,
Призадумался,
Пригорюнился,
Пригорюнился.
«Ах, о чем же ты,
Добрый молодец,
Призадумался,
Пригорюнился,
Пригорюнился?»
«Я задумался
О белом лице,
Пригорюнился
О ясных очах,
О ясных очах…
Если ж девица
Да не сжалится,
То зачем же мне
И на свете жить,
И на свете жить.
Ой вы, братцы мои,
Вы, товарищи,
Сослужите вы мне
Службу верную,
Службу верную.
Киньте, бросьте меня
В Волгу-матушку,
Утопите в ней
Грусть тоску мою,
Грусть тоску мою.
Лучше в Волге мне быть
Утопленному,
Чем на свете мне жить
Разлюбленному,
Разлюбленному!»
Источником послужила песня драматурга А. А. Шаховского (1777–1846) из его пьесы «Двумужница» (1836). В песенном бытовании песня была сильно сокращена и поэтически улучшена. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской, области).

46. «Поехал казак на чужбину далеко...»

Поехал казак на чужбину далеко,
Далеко на добром коне вороном,
Свою он навеки покинул краину,
Ему не вернуться в отеческий дом.
Напрасно казачка его молодая
И утро и вечер на север глядит,
Все ждет-поджидает, с полночного края
Когда же к ней милый казак прилетит.
Ах, там за горами метелица вьется,
Где страшны морозы зимою трещат,
Где сдвинулись дружно и сосны и ели,
Там кости казачьи под снегом лежат.
Казак и просил и молил, умирая,
Насыпать курганчик ему в головах,
И пусть на кургане калинка родная
Цветет и красуется в ярких цветах.
Пусть вольная пташка, садясь на калине,
Порой прощебечет ли весточку мне,
Мне, горькому, весть ли в холодной могиле
О милой казачке, родной стороне.
Песня Е. П. Гребенки (1812–1848) («Альманах на 1838 год»). В основу ее были положены мотивы старинных казачьих песен. Песня получила повсеместную известность и была особенно любима в казачьей среде. М. А. Шолохов в «Тихом Доне» неоднократно упоминает о ней, как о любимейшей казачьей песне. Народный вариант (Догадин, стр. 107–108, № 105).

47. «Помню, я еще молодушкой была, наша армия в поход куда-то шла...»

Помню, я еще молодушкой была,
Наша армия в поход куда-то шла.
Сумеркалось. Я стояла у ворот,
А по улице все конница идет.
Вдруг подъехал ко мне барин молодой,
Говорит: «Напой, красавица, водой!»
Он напился, крепко руку мне пожал,
Наклонился и меня поцеловал…
Долго, долго я смотрела ему вслед:
Жалко стало, помутился белый свет.
Целу ноченьку мне спать было невмочь, —
Раскрасавец-барин снился мне всю ночь.
А потом, уж как я вдовушкой была,
Четырех я дочек замуж отдала –
К нам приехал на квартиру генерал…
Весь изранен и так жалобно стонал…
Пригляделась — встрепенулася душа:
Это тот же прежний барин молодой!
Та же удаль, тот же блеск в его глазах,
Только много седины в его усах.
И опять я молодешенькой была,
И опять я делу ночку не спала,
Целу ноченьку мне спать было невмочь,
Раскрасавец-барин снился мне всю ночь.
Песня Е. П. Гребенки («Отечественные записки», 1841, т. XV, отд. III), Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Нижегородской области).

48. «Вдоль по улице широкой молодой кузнец идет...»

Вдоль по улице широкой
Молодой кузнец идет,
Он идет, кузнец, идет,
Песню с посвистом поет:
        «Тук-тук! Тук-тук!
        В десять рук! В десять рук!
        Приударим, братцы, вдруг!
        Дружно, братцы, начинайте,
        Дружно, братцы, начинайте!
        Да ровнее отбивайте,
        Да ровнее отбивайте!
        Отбивайте, отбивайте,
        Да ровнее отбивайте!
        Тук, тук, тук,
        Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук!
        Тук, тук, тук,
        Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук!
        Угли раздувайте,
        Время не теряйте!
        Ну, скорей, давай живей.
        Ну, скорей, давай живей!
        Ну, скорей, давай живей!»[59]
«Полюби меня, Параша,
Разлихого молодца,
Разлихого, удалого,
Что в Тобольске кузнеца.
Коль полюбишь — не разлюбишь,
Точно царством наградишь,
Точно царством наградишь,
В генералы учредишь».
Песенная вставка в драматической повести П. П. Ершова (1815–1869) «Фома-кузнец» (альманах «Осенний вечер», 1835) под названием «Песня кузнеца». В народном бытовании песня почти не изменилась, расширился только ее припев. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1924 г. в Тульской области).

49. «Ночь темна. Лови минуты!..»

Ночь темна. Лови минуты!
Но стена тюрьмы крепка,
У ворот ее замкнуты
Два железные замка.
Чуть дрожит вдоль коридора!
Огонек сторожевой,
И звенит о шпору шпорой,
Жить скучая, часовой.
«Часовой!» — «Что, барин, надо?» –
«Притворись, что ты заснул:
Мимо б я да за ограду
Тенью быстрою мелькнул!
Край родной повидеть нужно
Да жену поцеловать,
И пойду под шелест дружный
В лес зеленый умирать!..»
«Рад помочь! Куда ни шло бы!
Божья тварь, чай, то ж и я, —
Пуля, барин, ничего бы,
Да боюся батожья!
Поседел под шум военный…
А сквозь полк как проведут —
Только ком окровавленный
На тележке увезут!»
Шепот смолк. Все тихо снова…
Где-то бог подаст приют?
То ль схоронят здесь живого?
То ль на каторгу ушлют?
Будет вечно цепь надета,
Да начальство станет бить…
Ни ножа! Ни пистолета!..
И конца нет, сколько жить!..
Стихотворение Н. П. Огарева «Арестант», написанное в 1850 г. Впервые опубликованное в 1857 г. за границей («Полярная звезда», 1857, стр. 154), это стихотворение, превратившись в песню, стало быстро распространятся в России. Авторский текст.

50. «Славное море — священный Байкал...»

Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка,
Эй, баргузин,[60] пошевеливай вал,
Плыть молодцу недалечко!
        Долго я тяжкие цепи носил,
        Долго бродил я в горах Акатуя,
        Старый товарищ бежать подсобил —
        Ожил я, волю почуя.
Шел я средь ночи и средь бела дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
        Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
        Горная стража меня не поймала,
        В дебрях не тронул прожорливый зверь,
        Пуля стрелка миновала.
Славное море — священный Байкал,
Славный и парус — кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал.
Слышны уж бури раскаты!
Стихотворение сибирского краеведа Д. П. Давыдова (1858), опубликованное в газете «Золотое руно». (См. о Давыдове «Сибирский литературно-краеведческий сборник», Иркутск, 1928, № 1). С начала 60-х годов песня стала записываться в Сибири собирателями народного творчества как народное произведение (С. В. Максимов, Ядринцев, П. Якубович-Мельшин и др.). Общеизвестный текст.

51. «Шумел, горел пожар московский...»

Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке,
А на стенах вдали кремлевских
Стоял он в сером сюртуке.
И призадумался великий,
Скрестивши руки на груди,
Он видел огненное море,
Он видел гибель впереди.
И, притаив свои мечтанья,
Свой взор на пламя устремил,
И тихим голосом сознанья
Он сам с собою говорил:
«Зачем я шел к тебе, Россия,
Европу всю держа в руках?
Теперь, поникнув головою,
Стою на крепостных стенах.
Войска все, созванные мною,
Погибнут здесь среди снегов,
В полях истлеют наши кости
Без погребения, гробов.
Судьба играет человеком,
Она изменчива всегда,
То вознесет его высоко,
То бросит в бездну без следа!..»
Источником песни является стихотворение «Он» (альманах «Поэтические эскизы», М. 1850) Н. С. Соколова, драматурга и водевилиста 30-40-х гг. XIX в. Песенное распространение получило с конца XIX в. в сильно сокращенном виде. Народный вариант (Песенник «Серенада», 1910).

52. «Ни кола, ни двора, зипун — весь пожиток...»

Ни кола, ни двора,
Зипун — весь пожиток…
Эх, живи, не тужи,
Умрешь — не убыток!
Богачу-дураку
И с казной не спится;
Бобыль гол, как сокол,
Поет-веселится.
Он идет да поет,
Ветер подпевает,
Сторонись, богачи!
Беднота гуляет!
Рожь стоит по бокам,
Отдает поклоны…
Эх, присвистни, бобыль!
Слушай, лес зеленый!
Уж ты плачь ли, не плачь,
Слез никто не видит;
Оробей, загорюй, —
Курица обидит.
Уж ты сыт ли, не сыт —
В печаль не вдавайся;
Причешись, распахнись,
Шути-улыбайся!
Поживем, да умрем,
Будет голь пригрета…
Разумей, кто умен, —
Песенка допета!
Стихотворение И. С. Никитина «Песня бобыля» («Народное чтение», 1859, II), получившее народную песенную известность. Авторский текст.

53. «Среди лесов дремучих разбойнички идут...»

Среди лесов дремучих
Разбойнички идут.
В своих руках могучих
Товарища несут.
Носилки не простые:
Из ружей сложены,
А поперек стальные
Мечи положены.
На них лежал сраженный
Сам Чуркин молодой,
Он весь окровавленный,
С разбитой головой.
Ремни его кольчужны
Повисли по краям,
А кровь из ран струится
По русым волосам.
Несли его до места.
Несли в глуши лесной.
Мы шли, остановились,
Сказали: «Братцы, стой!»
Мы наземь опустили
Носилки с мертвецом
И дружно приступили
Рыть яму вшестером.
Мы вырыли глубоку
На желтыим песке,
На желтыим песочке,
На крутом бережке!
«Прощай ты, наш товарищ,
Лежи, наш дорогой.
Уж нам теперь не время
Беседовать с тобой.
Идем, идем скорее!
Мы снова, братцы, в бой!»
Источником песни является стихотворение Ф. Б. Миллера (1818–1881) «Погребение разбойника» («Стихотворения Ф. Миллера», М. 1849). В сильно сокращенном виде оно стало популярной народной «разбойничьей» песней. Народный вариант (И. Н. Розанов, «Русские песни», М, 1952, стр. 358).

54. «Не с лесов дремучих казаки идут...»

Не с лесов дремучих
Казаки идут,
На руках своих могучих
Носилочки несут.
Носилочки не простые,
Они из ружей сложены,
Поперек они стальные —
Шашки острые.
На этик носилочках
Сраженец лежит;
Голова отсечена,
Его серая шинелька
Под ним согнила,
Его острая шашечка
При боку лежит,
Его винтовочка
В руках замерла,
Его красная фуражечка
В крови плавает,
Его добрый конь
В головах стоит
И слезно плачет, слова говорит:
«Вставай, брат-хозяин,
Ай с турецкой земли,
Все наши товарищи,
Все домой пошли,
А ты, брат, один
Во турецкой земле лежишь.
Вставай, брат-хозяин,
Садись на меня,
Все же наши товарищи,
Все домой пошли,
Один ты, брат-хозяин,
Во турецкой земле лежишь».
Казачий вариант того же стихотворения Ф. Б. Миллера (Громов, стр. 198–199, № 54).

55. «Вот на пути село большое...»

Вот на пути село большое,
Куда ямщик мой поглядел,
Его забилось ретивое,
И потихоньку он запел:
«Твоякраса меня сгубила,
И божий свет мне стал не мил,
Скажи, зачем приворожила,
Коль я душе твоей не мил?
Кажись, мне песней удалою
Недолго тешить ездока,
Быть может, скоро под землею
Зароют тело ямщика.
По мне лошадушки взгрустятся,
Расставшись, добрые, со мной,
Они уж больше не промчатся
Вдоль по дорожке столбовой.
И ты, красотка молодая,
Быть может, тяжко воздохнешь;
Кладбище наше посещая,
К моей могиле подойдешь!..
В тоске-кручинушке сердечной,
Главу склони к сырой земле,
Промолвишь мне: „В разлуке вечной
С тобой красавица твоя!“»
В очах тут слезы показались,
Но их бедняк не отирал,
Пока до места не домчались,
Он волю полную им дал.
Источником песни является стихотворение «Гремит звонок, и тройка мчится», которое было опубликовано в «Альманахе на 1840 г.» за подписью Н. Анордиста. В народе текст автора был сокращен и установилось новое начало — «Вот на пути село большое». Народный вариант (ПУР, вып. 2, стр. 29).

56. «Звенит звонок, и тройка мчится...»

Звенит звонок, и тройка мчится
Вдоль по дорожке столбовой,
На крыльях радости стремится
В дом кровных воин молодой.
Он с ними юношей расстался,
Пятнадцать лет в разлуке жил,
В чужих краях с врагами дрался,
Царю, отечеству служил.
В его глазах село родное,
На храме божьем крест блестит,
Его забилось ретивое,
Слеза невольная бежит.
Звени, звонок, звени звончее!
Лихая тройка, вихрем мчись,
Ямщик, пой песню веселее.
Вот дом отца!.. Остановись!
Звонок умолк, и пар клубится
С коней усталых, ретивых,
Нежданный гость в окно стучится
И быстро входит в круг родных.
Его родные не узнали,
В нем изменилися черты,
Невольно плакали, рыдали,
Спросили воина: «Кто ты?»
«Я вам привез письмо от сына,
Здоров и шлет он вам поклон,
Моя в нем кровь, мое и имя,
Ну, словом, точно я, как он!»
«Наш сын! Наш брат!» — тогда вскричали
Родные, кровные его,
В объятьях слезы проливали,
Не отходили от него.
Звенит звонок, ямщик несется
В обратный путь уже один,
Лихая песня раздается,
Вдали чуть слышно: динь, динь, динь.
Песня Г. Малышева («Стихотворения Григория Малышева», М. 1848). В несколько измененном виде она пользовалась известностью в народе. Народный вариант (записано П. Г. Ширяевой в 1935 г, в Туле от старого рабочего-оружейника В. А. Казнева).

57. «В одной знакомой улице я помню старый дом...»

В одной знакомой улице
Я помню старый дом
С высокой темной лестницей,
С завешенным окном.
Там огонек, как звездочка,
До полночи светил,
И ветер занавескою
Тихонько шевелил.
Никто не знал, какая там
Затворница жила;
Какая сила тайная
Меня туда влекла!
И что за чудо девушка
В заветный час ночной
Меня встречала бледная,
С распущенной косой.
Какие речи детские
Она твердила мне
О жизни неизведанной,
О дальней стороне!
Как не по-детски пламенно,
Прильнув к устам моим,
Она, дрожа, шептала мне:
«Послушай, убежим!
Мы будем птицы вольные,
Забудем гордый свет…
Где нет людей прощающих —
Туда возврата нет!»
И тихо слезы капали,
И поцелуй звучал,
И ветер занавескою
Тревожно колыхал.
Стихотворение Я. П. Полонского «Затворница» («Московский литературный и ученый сборник на 1847 г.»), превратившееся в популярную песню. Авторский текст.

58. «Мой костер в тумане светит...»

Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдет — и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни!
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя,
На коленях у тебя!
Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Стихотворение Я. П. Полонского («Современник», 1853, № 11), ставшее очень распространенной песней. Авторский текст.

59. «То не ветер ветку клонит...»

То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит,
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит…
Извела меня кручина,
Подколодная змея!
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я!
Не житье мне здесь без милой,
С кем пойду теперь к венцу?
Знать, судил мне рок с могилой
Обвенчаться, молодцу.
Расступись, земля сырая,
Дай мне, молодцу, покой,
Приюти меня, родная,
В тихой келье гробовой…
Мне постыла жизнь такая,
Съела грусть меня, тоска,
Скоро ль, скоро ль гробовая
Скроет грудь мою доска?
Автор песни — С. И. Стромилов, малоизвестный поэт 30-40-х гг. XIX в. Положенная на музыку А. Варламовым, она получила самую широкую народную известность. Авторский текст ее не сохранился. Общеизвестный текст.

60. «Не брани меня, родная, что я так люблю его...»

Не брани меня, родная,
Что я так люблю его,
Скучно, скучно, дорогая,
Жить одной мне без него.
Я не знаю, что такое
Вдруг случилося со мной,
Что так бьется ретивое
И терзается тоской.
Все оно во мне изныло,
Вся горю я, как огнем;
Все не мило, все постыло,
Все страдаю я по нем!..
Мне не надобны наряды,
И богатство всей земли…
Кудри молодца и взгляды
Сердце бедное зажгли…
Сжалься, сжалься же, родная,
Перестань меня бранить,
Знать, судьба моя такая,
Что должна его любить!..
Песня была создана в 40-е гг. XIX в. поэтом из народа А. Е. Разореновым. Авторский текст не сохранился. Печатается вариант, приведенный в воспоминаниях И. Белоусова (И. Белоусов, «Литературная Москва», 1928, стр. 29).

61. «Накинув плащ, с гитарой под полою...»

Накинув плащ, с гитарой под полою,
К ее окну приник в тиши ночной,
Не разбужу ль я песней удалою
Роскошный сон красавицы младой?
Звезда души, волшебница златая,
Я слышу тон и звук твоих речей,
Любимых уст улыбка неземная,
И стройный стан, и чудный шелк кудрей.
Но не страшись меня, младая дева,
Я не смущу твоих отрадных снов
Неистовством разгульного напева,
Чиста и песнь, когда чиста любовь.
Я здесь пою так тихо и смиренно,
Лишь для того, чтоб услыхала ты,
И песнь моя есть фимиам священный
Пред алтарем богини красоты.
Ты, может быть, услышишь серенаду
И из нее хоть что-нибудь поймешь,
И, может быть, поющему в награду
«Люблю тебя» сквозь сон произнесешь.
Источник песни — стихотворение В. А. Соллогуба (1813–1882) «Серенада», получившее широкое распространение в студенческой среде, а также известное и в народе. Песенный вариант (песенник «Серенада», 1910, изд. Максимова).

62. «Однозвучно звенит колокольчик...»

Однозвучно звенит колокольчик,
И дорога пылится слегка,
И уныло по ровному полю
Заливается песнь ямщика.
Столько грусти в той песне унылой,
Столько чувства в напеве родном,
Что в душе моей хладной, остылой
Разгорелося сердце огнем…
И припомнил я ночи другие,
И родные поля и леса,
И на очи, давно уж сухие,
Набежала, как искра, слеза…
Однозвучно звенит колокольчик,
И вдали отдаваясь слегка,
И замолк мой ямщик… а дорога
Предо мной далека, далека.
Автор песни — Н. П. Макаров (1810–1890), лексикограф, составитель словарей, выдающийся гитарист. Авторский текст не сохранился. Общеизвестный песенный текст.

63. «В саду ягода-малинка под закрытием росла...»

В саду ягода-малинка
Под закрытием росла,
Свет-княгиня молодая
С князем в тереме жила.
Как у князя был Ванюша,
Ванька-ключник молодой,
Ванька-ключник, злой разлучник,
Разлучил князя с женой.
Он не даривал княгиню
Он ни златом, ни кольцом,
А княгиня к Ване льнула,
Как сорочка на плечо.
Целовала, миловала,
Приглашала ночевать:
«Ты ложись, ложись, Ванюша,
Спать на князеву кровать».
Ванька с нянькой поругался,
Князь дознался про жену,
Князь дознался, догадался,
Посадил жену под ключ.
«Уж вы слуги, мои слуги,
Слуги верные мои,
Вы подите, приведите
Ваньку-ключника ко мне».
Вот ведут, ведут Ванюшу,
На нем кудри ветром бьют,
У княгини в своей спальне
В три ручья слезы текут.
«Ты скажи, скажи, Ванюша,
Сколько лет с княгиней жил?» —
«Только знает друг-подушка,
Да перина пухова,
Еще милая подружка
Знает, князева жена».
Как повесили Ванюшу
На шелковом пояске.
Вот висит, висит Ванюша,
Как былинка на меже,
А княгиня молодая
Умирает на ноже.
Источником песни является стихотворение поэта Вс. Крестовского (1839–1895) «Ванька-ключник» («Стихи Всеволода Крестовского», СПБ, 1862), которое было вольным изложением темы старинной народной песни «В Москве было у князя у Волхонского». Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

64. «Ой полна, полна моя коробушка...»

«Ой полна, полна моя коробушка,
Есть и ситец и парча,
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Пойду выду в рожь высокую,
Там до ночки погожу,
А завижу свою черноокую —
Все товары разложу».
Вот и пала ночка туманная,
Ждет удалый молодец,
Чу! Идет, пришла моя желанная.
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Все боится передать,
Парень с девицей целуется,
Просит цены набавлять.
«Цены сам платил я не малые,
Не торгуйся, не скупись,
Подставляй-ка губки алые,
Ближе к молодцу садись!»
Дал ей ситцу штуку целую,
Ленту алую для кос,
Поясок — рубашку белую
Подпоясать в сенокос.
Все поклала моя ненаглядная
В короб, кроме перстенька:
«Не хочу ходить я нарядная
Без сердечного дружка». —
«То-то дуры вы, молодочки,
Не сама ли принесла
Полуштофик сладкой водочки!
А подарков не взяла!
Ну постой же! Нерушимое
Обещаньице даю:
У отца дитя любимое,
Ты попомни речь мою:
Опорожнится коробушка,
На покров домой приду,
А тебя, моя зазнобушка,
В божью церковь поведу».
Только знает ночка темная,
Как поладили они,
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани.
Начало поэмы Н. А. Некрасова «Коробейники» (1861), ставшее популярнейшей народной песней. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

65. «Хорошо было детинушке сыпать ласковы слова...»

Хорошо было детинушке
Сыпать ласковы слова,
Да трудненько Катеринушке
Парня ждать до покрова.
Часто в ночку одинокую
Девка часу не спала,
А как жала рожь высокую,
Слезы в три ручья лила!
Извелась бы неутешная,
Кабы время горевать,
Да пора страдная, спешная —
Надо десять дел кончать.
Как ни часто приходилося
Молодице невтерпеж,
Под косой трава валилася,
Под серпом горела рожь.
Изо всей-то силы-моченьки
Молотила по утрам,
Лен стлала до темной ноченьки
По росистым по лугам.
Стелет лен, а неотвязная
Дума на сердце лежит:
«Как другая девка красная
Молодца приворожит?
Как изменит? Как засватает
На чужой на стороне?»
И у девки сердце падает:
«Ты женись, женись на мне!
Ни тебе, ни свекру-батюшке
Николи не согрублю,
От свекрови, твоей матушки,
Слово всякое, стерплю.
Не дворянка, не купчиха я,
Да и нравом-то смирна,
Буду я невестка тихая,
Работящая жена.
Ты не нудь себя работою,
Силы мне не занимать,
Я за милого с охотою
Буду пашенку пахать.
Ты живи себе гуляючи
За работницей женой,
По базарам разъезжаючи,
Веселися, песни пой!
А вернешься с торгу пьяненький —
Накормлю и уложу!
„Спи, пригожий, спи, румяненький!“
Больше слова не скажу.
Видит бог, не осердилась бы!
Обрядила бы коня
Да к тебе и подвалилась бы:
„Поцелуй, дружок, меня!..“»
Думы девичьи заветные,
Где вас все-то угадать!
Легче камни самоцветные
На дне моря сосчитать.
Отрывок из той же поэмы Н. А. Некрасова, ставший народной песней. Авторский текст.

66. «Что так жадно глядишь на дорогу...»

Что так жадно глядишь на дорогу,
В стороне от веселых подруг?
Знать забило сердечко тревогу,
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
Ты зачем так бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет!
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь,
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, темных, как ночь.
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под бровки твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки
Разжигает убийственно кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
Стихотворение Н. А. Некрасова «Тройка» («Современник», 1848, № 1), ставшее народной песней. Народный вариант (Архив сектора народного творчества в ИРЛИ. Записано в 1935 г. на заводе «Красное Сормово» от рабочего А. Г. Мишина).

67. «Не гулял с кистенем я в дремучем лесу...»

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,
Не лежал я во рву в непроглядную ночь, —
Я свой век загубил за девицу-красу,
За девицу-красу, за дворянскую дочь.
Я в немецком саду работал по весне,
Вот однажды сгребаю сучки да пою,
Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,
Смотрит в оба да слушает песню мою.
По торговым селам, по большим городам
Я недаром живал, огородник лихой,
Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,
А такой не видал, да и нету другой.
Черноброва, статна, словно сахар бела!..
Стало жутко, я песни своей не допел.
А она — ничего, постояла, прошла,
Оглянулась: за ней как шальной я глядел.
Я слыхал на селе от своих молодиц,
Что и сам я пригож, не уродом рожден, —
Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,
У меня ль, молодца, кудри — чесаный лен…
Разыгралась душа на часок, на другой…
Да как глянул я вдруг на хоромы ее —
Посвистал и махнул молодецкой рукой,
Да скорей за мужицкое дело свое!
А частенько она приходила с тех пор
Погулять, посмотреть на работу мою,
И смеялась со мной и вела разговор:
Отчего приуныл? Что давно не пою?
Я кудрями тряхну, ничего не скажу,
Только буйную голову свешу на грудь…
«Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,
Ты устал, чай пора уж тебе отдохнуть».
«Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,
Пособи мужику, поработай часок».
Да как заступ брала у меня, смеючись,
Увидала на правой руке перстенек:
Очи стали темней непогодного дня,
На губах, на щеках разыгралася кровь.
«Что с тобой, госпожа? Отчего на меня
Неприветно глядишь, хмуришь черную бровь?»
«От кого у тебя перстенек золотой?» —
«Скоро старость придет, коли будешь все знать».
«Дай-ка я погляжу, несговорный какой» —
И за палец меня белой рученькой хвать!
Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,
Я давал — не давал золотой перстенек…
Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож,
Да не знаю уж как — в щеку девицу чмок!..
Много с ней скоротал невозвратных ночей
Огородник лихой… В ясны очи глядел,
Расплетал, заплетал русу косыньку ей,
Целовал-миловал, песни волжские пел.
Мигом лето прошло, ночи стали свежей,
А под утро мороз под ногами хрустит.
Вот однажды, как я крался в горенку к ней,
Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» — кричит.
Со стыдом молодца на допрос привели,
Я стоял да молчал, говорить не хотел…
И красу с головы острой бритвой снесли,
И железный убор на ногах зазвенел.
Постегали плетьми, и уводят дружка
От родной стороны и от лапушки прочь
На печаль и страду!.. — Знать, любить не рука
Мужику-вахлаку да дворянскую дочь!
Стихотворение Н. А. Некрасова «Огородник», ставшее народной песней («Отечественные записки», 1846, т. XIV, № 4). Авторский текст.

68. «Вянет, пропадает красота моя!..»

Вянет, пропадает красота моя!
От лихого мужа в доме нет житья.
Пьяный все колотит, трезвый все ворчит,
Сам что ни попало из дому тащит.
Не того ждала я, когда шла к венцу,
К брату я ходила, плакалась отцу,
Плакалась соседям, плакалась родной:
Никто не жалеет, ни чужой, ни свой.
«Потерпи, голубка, — говорит мне мать, —
Милого побои недолго болят». —
«Потерпи, сестрица, — отвечает брат, —
Милого побои недолго болят». —
«Потерпи! — соседи хором говорят, —
Милого побои недолго болят».
Есть солдатик — Федя, дальняя родня,
Он один жалеет, любит он меня.
Подмигну я Феде, с Феденькой вдвоем
Далеко хлебами за село уйдем.
Всю открою душу, выплачу печаль,
Все отдам я Феде, все, чего не жаль.
«Где ж ты пропадала?» — спросит муженек.
«Где была, там нету, так-то, мой дружок!
Посмотреть ходила — высока ли рожь!» —
«Ах ты дура-баба, ты еще и врешь!»
Станет горячиться, станет попрекать,
Пусть его бранится, мне не привыкать.
А и поколотит — невелик наклад, —
Милого побои недолго болят.
Стихотворение Н. А. Некрасова «Катерина» («Стихотворения», 1869, ч. IV), ставшее популярной народной песней. Вариант с незначительными изменениями авторского текста (записано А. М. Новиковой в 1925 г. в Тульской области).

69. «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село...»

Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село,
Горе-горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Ой, беда приключилася страшная,
Мы такой не знавали вовек;
Как у нас — голова бесшабашная —
Застрелился чужой человек!
Суд наехал… допросы… — тошнехонько!
Догадались деньжонок собрать,
Осмотрел его лекарь скорехонько
И велел где-нибудь закопать.
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка…
Без попов!.. Только солнышко знойное,
Вместо ярого воска свечи,
На лицо непробудно спокойное,
Не скупясь, наводило лучи.
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы,
Птичка божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Успокоился бедный стрелок.
Будут песни к нему хороводные
Из села по заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать.
Стихотворение Н. А. Некрасова «Похороны» («Современник», 1861, № 9), получившее песенную известность. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1918 г. в Московской области),

70. «Эх ты, доля, эх ты, доля, доля бедняка!..»

Эх ты, доля, эх ты, доля,
Доля бедняка!
Тяжела ты, безотрадна,
Тяжела, горька!
Не твою ли это хату
Ветер пошатнул,
С крыши ветхую солому
Разметал, раздул?
И не твой ли под горою
Сгнил дотла овин,
В запустелом огороде
Повалился тын?
Не твоей ли прокатали
Полосой пустой
Мужики дорогу в город
Летнею порой?
Не твоя ль жена, в лохмотьях,
Ходит босиком?
Не твои ли это детки
Просят под окном?
Не тебя ль в пиру обносят
Чаркою с вином,
И не ты ль сидишь последним
Гостем за столом.
Не твои ли это слезы
На пиру текут?
Не твои ли это песни
Грустью сердце жгут?
Не твоя ль это могила
Смотрит сиротой? —
Крест свалился, всю размыло
Дождевой водой!
По краям ее крапива
Жгучая растет,
А зимой над нею вьюга
Плачет и поет.
И звучит в тех песнях горе,
Горе да тоска…
Эх ты, доля, эх ты, доля,
Доля бедняка!
Песня поэта из народа И. 3. Сурикова (1841–1880) («Стихотворения И. 3. Сурикова», М. 1875), еще при жизни автора получившая широкую песенную известность. Авторский текст.

71. «Степь да степь кругом...»

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Умирал ямщик.
Умирая, он,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:
«Ты, товарищ мой,
Не попомни зла,
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня.
Ты лошадушек
Сведи к батюшке,
Передай поклон
Родной матушке.
А жене младой
Ты скажи, друг мой,
Чтоб она меня
Не ждала домой.
Передай словцо
Ей прощальное
И отдай кольцо
Обручальное.
Пусть она по мне
Не печалится,
С тем, кто сердцу мил,
Пусть венчается
Про меня скажи,
Что в степи замерз,
А любовь ее
Я с собой унес».
Источником песни послужило стихотворение И. 3. Сурикова «В степи» («Кони мчат, несут») («Стихи И. 3. Сурикова», 1865), являвшееся творческой переработкой старинной ямщицкой песни «Степь Моздокская». Общеизвестный народный текст.

72. «Сиротой я росла, как былинка в поле...»

Сиротой я росла,
Как былинка в поле;
Моя молодость прошла
У чужих в неволе.
Лет с двенадцати я
По людям ходила:
Где качала я детей,
Где коров доила!
Светлой радости я,
Ласки не видала,
Износилася моя
Красота, увяла.
Износили ее
Горе да неволя:
Знать, такая моя
Уродилась доля.
Эх ты, доля моя,
Доля сиротинки,
Что полынь, ты, трава,
Горше ты осинки!
Хороша я, хороша,
Да плохо я одета,
Никто замуж не берет
Девушку за это.
Пойду схожу в монастырь,
Богу помолюся,
Пред иконою святой
Слезою зальюся.
Не пошлет ли мне господь
Той доли счастливой,
Не полюбит ли меня
Молодец красивый?
Во зеленом во саду
Пташка распевала,
А во темном во лесу
Волчица гуляла.
Как у пташки есть птенцы,
У волчицы дети,
У меня ли, молодой,
Никого на свете…
Канарейка желтая
Жалобно пропела,
Не мое ли счастьице
С нею улетело?
Стихотворение И. 3. Сурикова («Стихотворения И. 3. Сурикова», М. 1875), имевшее большую песенную известность в дореволюционное время. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

73. «Что стоишь, качаясь, горькая рябина...»

Что стоишь, качаясь,
Горькая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокой.
«Как бы мне хотелось
К дубу перебраться,
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Гибкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась…»
Но нельзя рябине
К дубу перебраться…
Знать, ей, сиротине,
Век одной остаться.
Стихотворение И. 3. Сурикова, «Рябина» («Стихи И. 3. Сурикова», 1865), ставшее песней и очень популярное в народе и в настоящее время. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1946 г. в Тульской области).

74. «Тихо тощая лошадка по пути бредет...»

Тихо тощая лошадка
        По пути бредет,
Гроб, рогожею покрытый,
        На санях везет.
На санях, в худой шубенке,
        Мужичок сидит;
Понукает он лошадку,
        На нее кричит.
На лице его суровом
        Налегла печаль, —
И жену свою, голубку,
        Крепко ему жаль.
Спит в гробу его подруга,
        Верная жена, —
В час родов, от тяжкой муки
        Умерла она.
И покинула на мужа
        Пятерых сирот;
Кто-то их теперь обмоет,
        Кто-то обошьет!..
Вот пред ним — мосток, часовня,
        Вот и божий храм, —
И жену свою, голубку,
        Он оставит там.
Долго станут плакать дети,
        Ждать и кликать мать;
Не придет она с погоста
        Слезы их унять.
Стихотворение И. 3. Сурикова (1864), ставшее популярной народной песней («Воскресный досуг», 1867, № 226, стр. 14). Авторский текст.

75. «Спишь ты, спишь, моя родная...»

Спишь ты, спишь, моя родная,
Спишь в земле сырой.
Я пришел к твоей могиле
С горем и тоской.
Я пришел к тебе, родная,
Чтоб тебе сказать,
Что теперь уже другая
У меня есть мать.
Что твой муж, тобой любимый,
Мой отец родной,
Твоему бедняге сыну
Стал совсем чужой.
Никогда твоих, родная,
Слов мне не забыть:
«Без меня тебе, сыночек,
Горько будет жить!
Много, много встретишь горя,
Мой родимый, ты,
Много вынесешь несчастья,
Бед и нищеты!»
И слова твои сбылися, —
Все сбылись они,
Встань ты, встань, моя родная,
На меня взгляни!
С неба дождик льет осенний,
Холодом знобит,
У твоей сырой могилы
Сын-бедняк стоит.
В старом, рваном сюртучишке,
В ветхих сапогах;
Но все так же тверд, как прежде,
Слез нет на глазах.
Знают то судьба-злодейка,
Горе и беда,
Что от них твой сын не плакал
В жизни никогда.
Нет, в груди моей горячей
Кровь еще горит,
На борьбу с судьбой суровой
Много сил кипит.
А когда я эти силы
Все убью в борьбе,
И когда меня, родная,
Принесут к тебе, —
Приюти тогда меня ты
Здесь, в земле сырой,
Буду спать я, спать спокойно
Рядышком с тобой.
Будет солнце надо мною
Жаркое сиять,
Будут звезды золотые
Во всю ночь блистать.
Будет ветер беспокойный
Песни свои петь,
Над могилой серебристой
Тополью шуметь.
Будет вьюга надо мною
Плакать, голосить…
Но напрасно — сил погибших
Ей не разбудить.
Стихотворение И. 3. Сурикова «У могилы матери» (1866) (журнал «Развлечение», 1866, № 8, стр. 113–114), получившее значительную песенную известность. Авторский текст.

76. «Словно море в час прибоя, площадь Красная гудит...»

Словно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? Что там против
Места лобного стоит?
Плаха черная далеко
От себя бросает тень,
Нет ни облачка на небе;
Блещут главы, светел день.
Ясно солнце светит с неба
На кремлевские кресты,
И вокруг высокой плахи
В два ряда стоят стрельцы.
Вдруг толпа заколыхалась,
Проложил дорогу кнут,
Той дороженькой на плаху
Стеньку Разина ведут!
С головы казацкой сбриты
Кудри черные, как смоль,
Но лицо не изменили
Казни страх и пытки боль.
Так же мрачно и сурово,
Как и прежде, смотрит он,
Перед ним былое время
Восстает, как светлый сон:
Дона тихого раздолье,
Волги-матушки простор,
Где с судов больших и малых
Брал он с вольницей побор.
Как он с вольницей казацкой
Рыскал вихрем степовым
И кичливое боярство
Трепетало перед ним.
Вот и плаха перед Стенькой…
Разин бровью не повел,
И наверх он по ступенькам
Бодрой поступью взошел.
Поклонился он народу,
Перекрестился на собор,
И палач в рубахе красной
Высоко занес топор…
«Ты прости, мой Дон родимый,
Волга матушка-река!
Помяните добрым словом
Атамана-казака.
Ты прости, народ крещеный!
Ты прости-прощай, Москва!..»
И скатилась с плеч казацких
Удалая голова.
Точно в море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? Что там против
Места лобного стоит?
Стихотворение И. 3. Сурикова «Казнь Стеньки Разина» («Стихотворения И. 3. Сурикова», М. 1877), которое имело широкую песенную популярность в народе в дореволюционное время, в особенности в казачьей среде. Народный вариант (Мякутин, вып. I, стр. 21).

77. «Когда я на почте служил ямщиком...»

Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в те поры девчонку.
Сначала не видел я в девке беду,
Потом задурил не на шутку:
Куда ни поеду, куда ни пойду —
Все ж к милой сверну на минутку.
И любо оно, да покоя-то нет,
А сердце щемит все сильнее…
Однажды начальник дает мне пакет:
«Свези, мол, на почту живее».
Я принял пакет и скорей на коня,
И по полю вихрем помчался,
А сердце щемит да щемит у меня,
Как будто с ней век не видался…
И что за причина? Понять не могу, —
А ветер так воет тоскливо…
И вдруг словно замер мой конь на бегу
И в сторону смотрит пугливо…
Забилося сердце сильней у меня,
И глянул вперед я в тревоге.
Затем соскочил с удалого коня
И вижу я труп на дороге!
А снег уж совсем ту находку занес,
Метель так и пляшет над трупом,
Разрыл я сугроб, да и к месту прирос,
Мороз прокатил под тулупом!..
B сугробе том, братцы, лежала она!
Закрылися карие очи…
Вина мне! Налейте скорей мне вина,
Рассказывать больше нет мочи!..
Источником песни послужило стихотворение поэта Л. Н. Трефолева (1843–1905) «Ямщик» («Мы пьем, веселимся, а ты нелюдим»), являвшееся переводом Трефолева одного из стихотворений польского поэта Владислава Сырокомли. В народные массы оно проникло в конце XIX в. в переработке для песенников с началом «Когда я на почте служил ямщиком». Общеизвестный народный текст.

78. «Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя...»

«Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя;
Саклю пышно твою
Разукрашу кругом,
Стены в ней обобью
Я персидским ковром;
Дам коня, дам кинжал,
Дам винтовку свою,
И за это за все
Ты отдай мне жену!
Ты уж стар, ты уж сед,
Ей с тобой не житье;
На заре юных лет
Ты погубишь ее.
Под чинарой густой
Мы сидели вдвоем;
Месяц плыл золотой,
Все молчало кругом.
Лишь играла река
Перекатной волной,
И скользила рука
По груди молодой.
Она мне отдалась
До последнего дня
И аллахом клялась,
Что не любит тебя!»
«Князь, рассказ ясен твой,
И напрасно ты рек:
Вас с женой молодой
Я вчера подстерег.
Полюбуйся поди,
Князь, игрушкой своей:
Спит с кинжалом в груди
Она в сакле моей!
Я кинжал ей вонзил,
Утопая в слезах,
Поцелуй мой застыл
У нее на устах».
Тут рассерженный князь
Саблю выхватил вдруг,
Голова старика
Покатилась на луг.
Долго молча стоял
Князь над трупом столбом;
Сам себя укорял,
Но решил на своем.
Скоро пала роса,
Свежий ветер подул,
Смолкли птиц голоса,
Лишь с реки слышен гул.
С ревом бешеным вдруг,
Ударяясь в скалу,
Князь-убийца прыгнул,
И пошел он ко дну.
Стихотворение А. Н. Аммосова (1823–1866) «Элегия» («Русский инвалид», 1858, № 252). Распространившись в народе через песенники в конце XIX — начале XX века, стало популярной песней (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

79. «Я у матушки выросла в холе...»

Я у матушки выросла в холе
И кручины не ведала злой,
Да счастливой девической доле
Позавидовал недруг людской.
Речи сладкие стал он, лукавый,
Мне нашептывать ночью и днем;
И наскучили смех и забавы,
И наскучил мне матери дом.
Сердце билось испуганной пташкой,
Не давало ни часу заснуть;
Подымалась под тонкой рубашкой
Высоко моя белая грудь.
Я вставала с постели босая,
И, бывало, всю ночь напролет
Под окошком кого-то ждала я:
Все казалось мне, кто-то идет…
Я ждала и дождалась милого,
И уж как полюбился он мне!
Молодца не видала такого.
Прежде я никогда и во сне.
Очи карие бойко глядели
На меня из-под черных бровей:
Допытать они, видно, хотели,
Что в душе затаилось моей.
Допытали они, что готова
Хоть на гибель для них я была…
И за милым из дома родного
Я, как малый ребенок, пошла.
Был он барин богатый и где-то
Все в далеких краях проживал;
Слышь, лечился и только на лето
Он в поместья свои наезжал.
Только лаской его и жила я,
Белый свет с ним казался милей;
Нипочем было мне, что дурная
Шла молва про меня у людей.
Да не думала я, не гадала,
Что любви его скоро конец:
Вдруг постыла милому я стала —
И с другой он пошел под венец.
Не пригожим лицом, не красою
Приманила дворянка его —
Приманила богатой казною,
Много взял он за нею всего.
С той поры будто солнышка нету,
Все глухая, осенняя ночь;
Как ни жди, не дождешься рассвету,
Как ни плачь, а беде не помочь.
И с красой я своей распрощалась!
Не узнала б теперь меня мать:
Ни кровинки в лице не осталось,
Словно зелья мне дали принять.
Ах! Изменой своей — не отравой —
Он с лица мне румянец согнал…
Буду помнить я долго, лукавый,
Что ты ночью мне летней шептал!
Стихотворение А. Н. Плещеева (1825–1893) («Светоч», 1860, № 2), получившее песенную популярность. Авторский текст.

80. «Из-за острова на стрежень...»

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Острогрудые челны.
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет
Он, веселый и хмельной!
Позади их слышен ропот:
«Нас на бабу променял,
Одну ночь с ней провозжался
Сам наутро бабой стал».
Этот ропот и насмешки
Слышал грозныйатаман,
И он мощною рукою
Обнял персиянки стан.
Брови черные сошлися,
Надвигается гроза:
Буйной кровью налилися
Атамановы глаза…
«Все отдам, не пожалею,
Буйну голову отдам», —
Раздается голос Стеньки
По окрестным берегам.
А она, закрывши очи,
Ни жива и ни мертва,
Молча слушала хмельные
Атамановы слова.
«Волга, Волга, мать родная,
Волга — русская река!
Не видала ты подарка
От донского казака.
Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга, мать родная,
На, красавицу прими!»
Одним взмахом поднимает
Он красавицу княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну…
«Что ж вы, черти, приуныли,
Эй ты, Филька, черт, пляши!
Грянем, братцы, удалую
На помин ее души…»
Из-за острова на Волгу,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Острогрудые челны.
Стихотворение волжского поэта Д. Н. Садовникова (1847–1883) («Волжский вестник», 1883, № 12). Народную песенную популярность оно получило с конца XIX — начала XX века. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

81. «Как по саду городскому мимо рубленых ворот...»

Как по саду городскому мимо рубленых ворот
Каждый вечер Стенька ходит, переряженный купцом.
Заразила атамана, отучила ото сна
Раскрасавица Елена, чужемужняя жена.
Муж ее в ряду гостином за буфетом счет ведет,
А жена его Елена тонки кружева плетет.
Стенька ходит, речь заводит, не скупится на слова,
У Елены сердце ноет, не плетутся кружева.
«Полюбил тебя я сразу, раскрасавица моя,
Или лаской, или силой, но добуду я тебя». —
«Что ты делаешь, разбойник, — шепчет молодцу она, —
А не то старик вернется, я ведь мужняя жена». —
«Коль от дому прогоняешь, я уйду через зады,
Переулочком разбитым в виноградные сады.
Город Астрахань спроведать завернул я по пути,
Чтоб с тобой, моя красотка, одну ночку провести».
Вот не спится молодице, и на ум ей сон нейдет,
Заскрипели половицы: неужели это он?
Не успела «ох» промолвить, кто-то за руку берет.
«Что ты делаешь, разбойник, муж проснется, заберет».
«Закричит, так жив не будет, пускай лучше помолчит,
Мне своей башки не жалко, а его куда ни шла,
Так прощай же, дорогая, не хочу обманывать,
Не купец я — казак вольный, Стенька Разин атаман».
Стихотворение Д. Н. Садовникова «Зазноба» («Русская мысль», 1882, кн. III, стр. 174–175, № 167). Песенный вариант (Акимова, стр. 174–175).

82. «Ночь темна-темнешенька, в доме тишина...»

Ночь темна-темнешенька,
В доме тишина;
Я сижу, младешенька,
С вечеру одна.
Словно мать желанная
По сынке родном,
Плачет неустанная
Буря под окном.
До земли рябинушка
Гнется и шумит…
Лучина-лучинушка
Не ясно горит.
Затянуть бы звонкую
Песенку живей,
Благо, пряжу тонкую
Прясть мне веселей,
Да боюся батюшку
Свекра разбудить,
И свекровь-то матушку
Этим огорчить.
Муженек-детинушка
Беззаботно спит…
Лучина-лучинушка
Не ясно горит.
Хорошо девицею
Было распевать,
Горько молодицею
Слезы проливать.
Отдали несчастную
В лютую семью,
3aгyбили красную
Молодость мою.
Мне лиха судьбинушка
Счастья не сулит…
Лучина-лучинушка
Не ясно, горит.
Я ли не примерная
На селе жена!
Как собака верная,
Мужу предана.
Я ли не охотница
Жить с людьми в ладу?
Я ли не работница
В летнюю страду?
От работы спинушка
И теперь болит…
Лучина-лучинушка
Не ясно горит.
Милые родители,
Свахи и родня!
Лучше бы, мучители,
Извели меня:
И тогда не стала бы
Сетовать на вас…
Сладко ли вам жалобы
Слушать каждый раз?
Ах, тоска, кручинушка
Сердце тяготит…
Лучина-лучинушка
Не ясно горит.
Стихотворение Н. А. Панова (1861–1906) «Лучинушка» («Гусли звонкие», СПБ. 1896), созданное по мотивам старинной народной песни «Лучинушка». Авторский текст.

83. «Хороша эта ноченька темная...»

Хороша эта ноченька темная,
Хороша эта ночка в лесу!
Выручай меня, силушка мощная,
Я в тюрьме за решеткой сижу!
Как крепки же железны решеточки,
Как крепки же в стене кирпичи!
У окна стоит стража тюремная:
«Отойди, арестант, не стучи!»
Вот забилося сердце тревожное,
Кровь по жилам текла ручейком…
Дай попробую снова решеточку
Принажму молодецким плечом!
Вот упала железна решеточка,
Вот упала в траву, не стуча;
Не услышала стража тюремная…
Не поймать вам меня, молодца!
Побегу я в ту дальню сторонушку,
Где так мило все для меня…
Обойму свою милую женушку
И умру на груди у нея…
Понапрасну ломал я решеточку,
Понапрасну бежал из тюрьмы,
Моя милая добрая женушка
У другого лежит на груди.
Закуют меня в цепи железные,
Поведет меня строгий конвой…
Ты прощай, моя милая деточка,
Не видаться мне больше с тобой!
Источником песни является поэма С. Ф. Рыскина (1860–1895) «Бродяга» (С. Ф. Рыскин, «Первый шаг», Собрание стихотворений, М. 1888). Песенную известность получила лишь третья часть этой поэмы — о побеге бродяги из тюрьмы. Особенную популярность песня имела в Сибири. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1944 г. в селе Нарым, Томской области).

84. «Живет моя красотка в высоком терему...»

Живет моя красотка
В высоком терему,
А в тот высокий терем
Нет ходу никому.
Я знаю, у красотки
Есть сторож у крыльца,
Но он не загородит
Дорогу молодца.
Короткая расправа
С ним будет у меня,
Не скажет он ни слова,
Отведав кистеня.
А мой кистень сильнее
Десятка кистеней,
Была бы только ночка
Сегодня потемней!
Вхожу я бодро, смело
В парадное крыльцо,
Зазвякает у двери
Железное кольцо.
Навстречу мне выходит,
И дряхлый и седой,
Ревнивый муж коварный
Красотки молодой…
Глухой удар раздался —
Старик уж под ногой…
Теперь пойду поздравлю
Красавицу вдовой.
«Здорова ли, красотка,
Здорова ли, краса?
Давай с тобой уедем
В дремучие леса».
Уж троечка готова
Лихих борзых коней,
Была бы только ночка
Сегодня потемней!..
Стихотворение С. Ф. Рыскина «Живет моя зазноба» (там же). Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1936 г. в Московской области).

85. «Меж крутых бережков Волга-речка течет...»

Меж крутых бережков
Волга-речка течет,
А по ней по волнам
Легка лодка плывет.
В ней сидит молодец,
Шапка с кистью на нем,
Он с веревкой в руках
Волгу резал веслом.
Он ко бережку плыл,
Лодку вмиг привязал,
Сам на берег взошел,
Соловьем просвистал.
А на том берегу
Высок терем стоял,
В нем красотка жила
Он ее вызывал.
Муж красавицы был
Воевода лихой,
Да понравился ей
Молодец удалой.
Одинока она
Растворяла окно,
Приняла молодца
По веревке умно.
Погостил молодец…
Утром рано, с зарей,
Отправлялся домой
Он с красоткой своей.
Долго-долго искал
Воевода жену,
Отыскал он ее
У злодея в плену.
Долго дрались они
На крутом берегу,
Не хотел уступить
Воевода врагу.
Вот последний удар
Их судьбу порешил
И конец их вражде
Навсегда положил.
Волга в волны свои
Приняла молодца,
И по ней по волнам
Шапка с кистью плыла.
Автор песни — поэт из народа М. И. Ожегов (см. М. И. Ожегов, «Моя жизнь и песни для народа», кн. 3, М. 1901). Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1925 г. в Тульской области).

86. «Быстро тучи проносилися темно-синею грядой...»

Быстро тучи проносилися
Темно-синею грядой,
Избы снегом запушилися,
Был морозец небольшой.
Замела кругом метелица
Все дорожки и следы…
У колодца красна девица
Достает себе воды.
Достает и озирается
Молодешенька кругом,
А водица колыхается,
Позадернутая льдом…
Постояла молодешенька,
Коромысла подняла
И свою шубейку новую
Чуть водой не залила.
И по улице, как павушка,
Красна девица идет,
А навстречу ей Иванушка
Показался у ворот.
И, взглянув ей в очи ясные,
Он ей молвил на пути:
«Здравствуй, здравствуй, девка красная,
Дай мне ведра поднести…»
И ведерочки дубовые
Стал Ванюша подымать,
И с улыбкой чернобровую
Обнимать да целовать.
Улыбнулась красна девица,
Солнца ясного светлей,
Разгуляйся ты, метелица,
А ветер в сторону повей!
Начало поэмы поэта-крестьянина С. Д. Дрожжина (1848–1930) «Дуняша». Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1946 г. в Тульской области).

87. «Наверх вы, товарищи, все по местам!..»

«Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает…
Врагу не сдается наш гордый „Варяг“,
Пощады никто не желает!
Все вымпелы вьются, и цепи гремят,
Наверх якоря поднимают,
Готовьтеся к бою! Орудия в ряд
На солнце зловеще сверкают.
И с пристани верной мы в битву пойдем,
Навстречу грядущей нам смерти,
За родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти…»
Шипит, и гремит, и грохочет кругом,
Гром пушек, шипенье снарядов,
И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»
Подобен кромешному аду.
В предсмертных мученьях трепещут тела,
Гром пушек, и дым, и стенанья,
И судно охвачено морем огня,
Настала минута прощанья:
Прощайте, товарищи, с богом, ура!
Кипящее море под нами!
Не думали мы еще с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами.
Не скажет ни камень, ни крест, где лежим
В защиту мы русского флага,
Лишь волны морские прославят одни
Геройскую гибель «Варяга».
Стихотворение поэта-любителя, чиновника Якова Николаевича Репнинского («Рижский вестник», 21 февраля 1904 г.). Музыка Федора Николаевича Богородицкого, тогда студента Юрьевского университета. Имена авторов текста и музыки установлены А. Шиловым (передача Всесоюзного радиовещания от 22/V 1956 г.). Общеизвестный народный текст.

88. «Плещут холодные волны, бьются о берег морской...»

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.
Носятся белые чайки,
Что-то встревожило их,
Чу!.. загремели раскаты
Взрывов далеких, глухих.
Там, среди шумного моря,
Вьется андреевский стяг,
Бьется с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».
Сбита высокая мачта,
Броня пробита на нем,
Борется стойко команда
С морем, врагом и огнем.
Пенится Желтое море,
Волны сердито шумят,
С вражьих морских великанов
Выстрелы чаще летят.
Реже с «Варяга» несется
К ворогу грозный ответ…
«Чайки! снесите отчизне
Русских героев привет.
Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу мы не сдались —
Пали за русскую честь!
Мы пред врагом не спустили
Славный андреевский стяг,
Сами взорвали „Корейца“,
Нами потоплен „Варяг“!»
Видели белые чайки,
Как скрылся в волнах богатырь,
Смолкли раскаты орудий,
Стихла далекая ширь…
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Чайки несутся в Россию,
Крики их полны тоской…
Стихотворение немецкого поэта Рудольфа Грейнца (1866–1942), опубликованное в журнале «Jugend» от 25 февраля 1904 г., спустя шестнадцать дней после гибели «Варяга». На русский язык переведено Евгенией Михайловной Студенской («Новый журнал иностранной литературы», 1904, № 4). Мелодия «Варяга» (по сообщению проф. Е. В. Гиппиуса) русского народного происхождения. Имена автора и переводчика текста установлены А. Шиловым (передача Всесоюзного радиовещания от 22/V — 1956 г.). Общеизвестный народный текст.

89. «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно...»

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно,
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.
Как хотите стерегите,
Я и сам не убегу,
Мне и хочется на волю,
Цепь порвать я не могу!
Эх вы, цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа,
Не порвать вас, не порезать
Мне без острого ножа.
Не гулять мне, как бывало,
Темной ночью по лесам,
Моя молодость увяла
По острогам и тюрьмам.
Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Или чуешь ты добычу?
Черный ворон, я не твой!
Широко известная народная песня, два куплета из которой помещены А. М. Горьким в пьесе «На дне». Общеизвестный народный текст (записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской области).

90. «Вот вспыхнуло утро. Румянятся воды...»

Вот вспыхнуло утро. Румянятся воды.
Над озером быстрая чайка летит.
Ей много простору, ей много свободы,
У чайки луч солнца крыло серебрит.
Но что это? Выстрел. Нет чайки прелестной,
Она умерла, трепеща, в камышах,
Шутя ее ранил охотник безвестный,
Не глядя на жертву, он скрылся в горах.
Так девушка чудная чайкой прелестной
Над озером тихо, спокойно жила,
А в душу вошел к ней чужой, неизвестный,
Она ему сердце и жизнь отдала.
Как чайкой охотник, шутя и играя,
Он юное сердце навеки разбил,
Навеки разбита вся жизнь молодая,
Нет жизни, нет веры, нет счастья, нет сил.
Автор песни — Елена Буланина («Раздумье, Стихотворения», СПб. 1901). Песня явилась откликом на пьесу А. П. Чехова «Чайка». Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

91. «Чудный месяц плывет над рекою...»

Чудный месяц плывет над рекою,
Все объято ночной тишиной,
Ничего мне на свете не надо,
Только видеть тебя, милый мой,
Только видеть тебя бесконечно,
Любоваться твоей красотой!
Но, увы, коротки наши встречи,
Ты спешишь на свиданье с другой.
Ну, иди, пусть одна я страдаю,
Пусть напрасно волнуется грудь,
Для тебя я жила и любила,
И тебе я всю жизнь отдала,
Как цветок ароматный весною,
Для тебя одного расцвела.
Источником песни послужило стихотворение Вас. И. Немировича-Данченко «Ты любила его всей душою» (см. «Стихотворения В. И. Немировича-Данченко», СПБ. 1882, стр. 467). Песня, переработанная по-видимому, каким-то поэтом для песенников, была напечатана в песеннике «Чудный месяц» в 1895 г., изд. Коноваловой. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

IV. Новые народные песни (конец XIX — начало XX века)

В этом разделе помещено небольшое количество песен, появившихся в народном песенном репертуаре в конце XIX — начале XX века и получивших название «городских» или «новых» народных песен. Авторами таких песен были неизвестные поэты из различных слоев народа, создававшие их под сильным литературным влиянием, что сказалось на их стиле (поэтический словарь, рифмовка, куплетное построение и т. д.).

1. «Раскинулось море широко...»

Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
«Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли».
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем не горят,
В котлах не сдержать мне уж пару.
Поди заяви ты, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил — умираю».
На палубу вышел — сознанья уж нет,
В глазах его все помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал. Сердце больше не билось.
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли —
Колосник обгорелый и ржавый.
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут, она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.
Общеизвестная народная песня, впервые появившаяся в лубочных песенниках в начале 900-х гг. Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

2. «Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне...»

Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне,
Под деревцем развесистым
Задумчив бур сидел.
«О чем, о чем задумался,
О чем горюешь ты?» —
«Горюю я по родине,
И жаль мне край родной!
Сынов всех девять у меня,
Троих уж нет в живых,
А за свободу борются
Шесть юных остальных.
А старший сын, старик седой,
Убит был на войне,
Он без молитвы, без креста
Зарыт в сырой земле.
А младший сын, двенадцать лет,
Просился на войну,
Но я сказал, что нет, нет, нет —
Малютку не возьму.
„Возьми, возьми, отец, меня
С собою на войну,
Пожертвую за родину
Младую жизнь свою!“
Однажды при сраженьице
Отбит был наш обоз,
Малютка на позицию
Ползком патрон принес.
Настал, настал тяжелый час
Для родины моей,
Молитеся вы, женщины,
За ваших сыновей!»
Песня является откликом на события англо-бурской войны 1899–1902 гг., появилась в начале 900-х годов. Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 1925 г. в Московской области).

3. «По диким степям Забайкалья...»

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащится с сумой на плечах.
Идет он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котел его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
На нем рубашонка худая
И множество разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берет,
Унылую песню заводит —
Про родину что-то поет:
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец, хочу знать?»
«Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой».
Песня стала широко известна с начала 900-х гг. Однако в тюремной среде в Сибири она бытовала еще в 80-е гг. XIX в. (См. И. П. Белоконский, «По тюрьмам и этапам», Орел, 1887, стр. 209–210). Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

4. «Глухой неведомой тайгою, сибирской дальней стороной...»

Глухой неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяге путь.
Укрой тайга его глухая,
Бродяга хочет отдохнуть.
Там далеко за темным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, любимую жену.
«Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет милая моя,
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда».
Известная тюремная песня предреволюционного времени, особенно популярная в Сибири. Один из песенных вариантов (ПУР, вып. II, стр. 13).

5. «Зачем я встретился с тобою, зачем я полюбил тебя?..»

Зачем я встретился с тобою,
Зачем я полюбил тебя?
Ах, мне назначено судьбою
Идти в сибирские края!
Я распродам свои пожитки,
Пойду в Сибирь я, в край чужой,
И приведут меня в деревню,
Урядник спросит, кто такой.
Тогда я назовусь бродягой:
«Не помню родины своей!»
И буду жить среди страданья
Одной любовию твоей.
Популярная тюремная песня предреволюционного времени. Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской области).

6. «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой...»

Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой,
Ямщик, уныло напевая,
Качает буйной головой.
«О чем задумался, детина? —
Седок приветливо спросил. —
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?»
«Ах, милый барин, добрый барин.
Уж скоро год, как я люблю,
А нехристь староста, татарин,
Меня журит, а я терплю.
Ах, милый барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал да постылый —
Ей не видать отрадных дней…»
Ямщик умолк и кнут ременный
С голицей за пояс заткнул.
«Родные, стой, неугомонный! —
Сказал, сам горестно вздохнул. –
По мне лошадушки взгрустнутся
Расставшись, борзые, со мной,
А мне уж больше не промчаться
По Волге-матушке зимой!»
Песня стала популярной с конца XIX — начала XX века. Размер ее и некоторые строки восходят к песне А. Анордиста «Гремит звонок, и тройка мчится» («Вот на пути село большое»). Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 1919 г. в Тульской области).

7. «У зари-то, у зореньки много ясных звезд...»

У зари-то, у зореньки
Много ясных звезд,
А у темной-то ноченьки
Им и счету нет.
Всю-то, всю-то бы я ноченьку,
Не смыкая глаз,
Все бы, все б любовался я,
Звездочки, на вас.
Горят в небе звездочки,
Ясно так горят,
Моему-то сердцу бедному
Много говорят.
Говорят они о радостях,
О прошедших днях,
Говорят они о горестях,
Жизнь разбивших в прах…
Полноте вам, звездочки,
Ярко так сиять,
Полно вам жизнь прошедшую
Мне напоминать.
Вот одна из звездочек
С неба сорвалась,
По небу она катилася,
В вечность унеслась.
Кто мне эту звездочку
Может возвратить,
Кто мне мою милую
Сможет заменить?
Популярная песня предоктябрьского времени. Один из песенных вариантов (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

8. «Что так скучно, что так грустно...»

Что так скучно,
Что так грустно,
День идет не в день,
А, бывало,
Распевал я,
Шапку набекрень.
Эй вы, ну ли,
Что заснули?
Шевелись, гляди!
Вороные, удалые,
Гривачи мои![61]
С песней звонкой
Шел сторонкой
К Любушке своей
И украдкой
Да с оглядкой
Целовался с ней.
Мать узнала,
Все пропало,
Любу заперла
И из дому
За Ерему
Замуж отдала.
Я другую
Себе молодую
Выберу жену:
В чистом поле
На просторе
Гибкую сосну.
Время минет,
Кровь застынет,
Замолчит печаль.
Вороную,
Удалую
Только тройку жаль!
Песня получила распространение с начала 900-х гг. В песеннике «Бродяга» 1905 г., составленном эстрадным певцом Н. И. Красовским, она была помещена за подписью «И. К. К.» Так подписывал в песенниках свои песни И. К. Кондратьев, член суриковского кружка, который, возможно, и является ее автором. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

9. «По Дону гуляет, по Дону гуляет...»

По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой,
В саду дева плачет, в саду дева плачет,
В саду дева плачет над быстрой рекой,
Ее утешает, ее утешает,
Ее утешает казак молодой:
«О чем, дева, плачешь, о чем, дева, плачешь,
О чем, дева, плачешь, о чем слезы льешь?»
«О, как мне не плакать, о, как мне не плакать,
О, как мне не плакать, слез горьких не лить.
В саду я гуляла, в саду я гуляла,
В саду я гуляла, цветочки рвала,
Цветочки рвала я, цветочки рвала я,
Цветочки рвала я — цыганка пришла.
Цыганка гадала, цыганка гадала,
Цыганка гадала, за ручку брала,
Брала и шутила, брала и шутила,
Брала и шутила, качала головой:
„Утонешь, девчонка, утонешь, девчонка,
Утонешь, девчонка, в день свадебный свой!“»
«Не верь, моя радость, не верь, моя радость,
Не верь, моя радость, не верь никому,
Поверь, моя радость, поверь, моя радость,
Поверь, моя радость, лишь мне одному.
Поедем венчаться, поедем венчаться,
Поедем венчаться — я выстрою мост,
Чугунный и длинный, чугунный и длинный,
Чугунный и длинный на тысячу верст.
Поставлю я стражей, поставлю я стражей,
Поставлю я стражей — донских казаков».
Вот едет карета, вот едет карета,
Вот едет карета, пошли кони в ряд,
Споткнулися кони, споткнулися кони,
Споткнулися кони на этом мосту,
Невеста упала, невеста упала,
Невеста упала, да прямо в реку.
Невеста кричала, невеста кричала,
Невеста кричала: «Прощай, белый свет!»
Еще раз кричала, еще раз кричала,
Еще раз кричала: «Прощай, мать-отец!»
Еще повторяла, еще повторяла,
Еще повторяла: «Прощай, милый мой!»
Народная песня, ставшая популярной с конца XIX в. Содержание ее восходит к некоторым аналогичным по теме старинным народным песням. (Записано А. М. Новиковой в 20-е годы в Тульской области.)

10. «Липа вековая над рекой шумит...»

Липа вековая
Над рекой шумит,
Песня удалая
Вдалеке звучит.
Луг покрыт туманом,
Словно пеленой,
Слышен за курганом
Звук сторожевой.
Этот звук унылый
С давних прошлых дней
Пробудил, что было,
В памяти моей.
Пробудил о милой
Прежние мечты,
Вспомнил с новой силой,
Как любила ты…
Годы миновали
И уж под вендом
Молодца сковали
Золотым кольцом.
Только не с тобою,
Милая моя,
Спишь ты под землею,
Спишь, забыв меня.
Над твоей могилой
Соловей поет,
Скоро друг твой милый
Крепким сном заснет.
Над твоей могилой
Цветы расцветут,
Твоего милого
К тебе принесут.
Липа, расколися
На четыре пня,
Милая, проснися
И возьми меня!
Популярная народная песня (записано А. М. Новиковой в 1917 году в Тульской области).

11. «Кругом, кругом осиротела, тебя со мною, милый, нет...»

Кругом, кругом осиротела,
Тебя со мною, милый, нет,
С тобой все счастье улетело
И не воротится назад!..
Вернись, вернись, мой ненаглядный,
К несчастной девушке своей!
Нейдет, нейдет мой ненаглядный,
Нейдет, не любит он меня!
Во сне, как сокол, заявился,
На сердце искру заронил,
Блеснул, как молния, и скрылся,
Навеки счастия лишил…
Сказал: «Гуляй, моя милая,
Да не влюбляйся ни в кого,
В твоих летах любить опасно,
И ты повянешь как трава!»
Когда цвет-роза расцветает,
То всяк старается сорвать,
Когда цвет-роза отцветает,
То всяк старается стоптать!..
Когда свет-девушка счастлива,
То всяк старается любить,
Когда свет-девушка несчастна,
То всяк старается забыть.
Народная песня романсного склада (Кастюрина, стр. 70–71, № 100).

12. «Несчастный родился, несчастный возрос...»

Несчастный родился,
Несчастный возрос;
В одну я влюбился,
И та не верна.
Вчера обманула,
Ко мне не пришла.
Как зорька смотрела
Она мне в лицо
И молча надела
На ручку кольцо,
Надевши, сказала:
«Златое оно,
Златое, литое,
На память дано.
Носи, мил, колечко,
Носи — не теряй,
Пока кольцо носишь —
Своей называй».
Кольцо потускнело,
А дева моя
С другим улетела
В чужие края.
С тех пор я, несчастный,
Хожу сиротой,
Смотрю на колечко,
Сам плачу порой.
Популярная песня, возможно созданная в народе под влиянием песни В. А. Жуковского «Кольцо души-девицы» (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

13. «Потеряла я колечко, потеряла я любовь...»

Потеряла я колечко,
Потеряла я любовь,
Как по этому колечку
Буду плакать день и ночь.
Где ж девался тот цветочек,
Что долину украшал,
Где мой миленький дружочек,
Что словами улещал?
Улестил милый словами,
Сам уехал навсегда,
Мил уехал, мил оставил
Мне малютку на руках.
Гляну, гляну на малютку:
Словно милый был такой;
Гляну, гляну на малютку, —
Я слезами обольюсь.
Чрез тебя, моя малютка,
Пойду в море утоплюсь.
Долго русою косого
Трепетала по волнам,
Правой рученькой махала:
«Прощай, милый мой, прощай!»
Ни на что так не взирала,
Как на милого белый дом
Ни об ком так не страдала,
Как о милом об своем.
Популярная народная песня. Существовавшее мнение, что ее автором является М. И. Ожегов (И. Н. Розанова, Н. П. Андреева и др.), ошибочно, так как она печаталась в песенниках ранее появления песен Ожегова (записано Е. К. Денисовой в 1948 г. в Тульской области).

14. «Позарастали стежки-дорожки...»

Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки,
Позарастали мохом-травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою.
Мы обнимались, нежно ласкались,
Помнить друг друга мы обещались.
И обещанье мы не забыли,
Но злые люди нас разлучили.
Пташки-певуньи, правду скажите,
Весть от милого мне принесите.
Где же мой милый, где пропадает,
Бедное сердце плачет, рыдает.
Если изменит, если разлюбит,
Если другую он приголубит,
То отомстить ему я клянуся,
В речке глубокой я утоплюся!
Популярная народная песня XX в. романсного склада (записано Т. С. Шумилиной в 1945 г. в Тульской области).

V. Революционные и рабочие песни XIX — начала XX века

Данный раздел объединяет избранные рабочие и революционные песни XIX — начала XX века. Песни расположены в хронологической последовательности, от декабристской эпохи до эпохи массового рабочего движения включительно.

Автографов или первопечатных авторских текстов многие революционные песни не имеют, поэтому печатаются они по текстам подпольных изданий.

1. «Царь наш, немец прусский...»

Царь наш, немец прусский,
Носит мундир узкий.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь!
Царствует он где же?
Целый день в манеже.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь!
Прижимает локти,
Забирает в когти.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь!
Судьи все жандармы,
Школы все казармы.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь!
Князь Волконский — баба —
Начальником штаба.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь!
Одна из ранних революционных песен декабристской эпохи. Авторство этой песни советскими исследователями приписывается поэтам-декабристам К. Ф. Рылееву и А. А. Бестужеву. В первый раз была опубликована Герценом в «Полярной звезде», 1859, кн. V. Царь наш — Александр I. Князь Волконский П. М. — начальник генерального штаба при Александре I.

2. «Ах, где те острова...»

Ах, где те острова,
Где растет трын-трава,
        Братцы!
Где читают «Pucelle»
И летят под постель
        Святцы,
Где Бестужев-драгун
Не дает карачун
        Смыслу,
Где наш князь-чудодей
Не бросает людей
        В Вислу,
Где с зари до зари
Не играют цари
        В фанты,
Где Булгарин Фаддей
Не боится когтей
        Танты,
Где Магницкий молчит,
А Мордвинов кричит
        Вольно,
Где не думает Греч,
Что его будут сечь
        Больно,
Где Сперанский попов
Обдает, как клопов,
        Варом,
Где Измайлов-чудак
Ходит в каждый кабак
        Даром.
Сатирическая песня декабристской эпохи. Авторство приписывается К. Ф. Рылееву и А. А. Бестужеву. В первый раз была опубликована Герценом единым и слитным текстом со следующей песней «Ты скажи, говори» («Полярная звезда», 1859, кн. V). «Pucelle» — антицерковная поэма Вольтера «Орлеанская девственница». Бестужев-драгун — поэт-декабрист А. А. Бестужев. Князь-чудодей — брат Александра I цесаревич Константин. Танта — прозвище в литературных кругах тетки жены писателя-реакционера Ф. В. Булгарина. Мордвинов Н. С. — государственный и общественный деятель с прогрессивными тенденциями. Магницкий М. Л. — реакционер и мракобес. Греч Н. И. — журналист, в момент написания песен еще близкий к прогрессивным кругам, позднее ставший реакционером. В песне дан намек на то, что Греч был в 1821 г. якобы выпорот в тайной полиции. Сперанский М. М. — видный государственный деятель александровского времени, автор проекта государственных преобразований. Измайлов А. Е. — поэт и беллетрист.

3. «Ты скажи, говори, как в России цари...»

Ты скажи, говори,
Как в России цари
        Правят,
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
        Давят.
Как капралы Петра
Провожали с двора
        Тихо,
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
        Лихо.
Как курносый злодей
Воцарился по ней
        Горе!
Но господь, русский бог,
Бедным людям помог
        Вскоре.
В песне речь идет о дворцовых переворотах при воцарении Екатерины II и Александра I. В рукописных списках и сборниках она часто составляла одна целое с песней «Ах, где те острова», с которой ее тесно связывает общий размер и строфика. Авторство приписывается К. Ф. Рылееву и А. А. Бестужеву.

4. «Отечество наше страдает...»

Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами!
Ах! лучше смерть, чем жить рабами —
Вот клятва каждого из нас…
Автор песни — поэт и драматург П. А. Катенин (1792–1853). Данный неполный текст песни сохранился только в воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля, который слышал ее в 1820 г. в среде передовых офицеров («Записки», т. II, М. 1928, стр. 159). Эту песню пели декабристы и в сибирской ссылке.

5. «Ах, тошно мне и в родной стороне...»

Ах, тошно мне
И в родной стороне;
        Все в неволе,
        В тяжкой доле,
        Видно, век вековать?
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
        И людями,
        Как скотами,
        Долго ль будут торговать?
Кто же нас кабалил,
Кто им барство присудил,
        И над нами,
        Бедняками,
       Будто с плетью посадил?
По две шкуры с нас дерут:
Мы посеем, они жнут;
        И свобода
        У народа
        Силой бар задушена.
А что силой отнято,
Силой выручим мы то,
        И в приволье,
        На раздолье
        Стариною заживем.
А теперь господа
Грабят нас без стыда,
        И обманом
        Их карманом
        Стала наша мошна.
Баре с земским судом
И с приходским попом
        Нас морочат
        И волочат
        По дорогам да судам.
А уж правды нигде
Не ищи мужик в — суде,
        Без синюхи[62]
        Судьи глухи,
        Без вины ты виноват.
Чтоб в палату дойти,
Прежде сторожу плати,
        За бумагу,
        За отвагу,
        Ты за все, про все давай!
Там же каждая душа
Покривится из гроша.
        Заседатель,
        Председатель
        Заодно с секретарем.
Нас поборами царь
Иссушил, как сухарь;
        То дороги,
        То налоги
        Разорили нас вконец.
А под царским орлом,
Ядом потчуют с вином,
        И народу
        Лишь за воду
        Велят вчетверо платить.
Уж так худо на Руси,
Что и боже упаси!
        Всех затеев
        Аракчеев
        И всему тому виной.
Он царя подстрекнет,
Царь указ подмахнет,
        Ему шутка,
        А нам жутко.
        Тошно так, что ой, ой, ой!
А до бога высоко,
До царя далеко,
        Да мы сами
        Ведь с усами,
        Так мотай себе на ус.
Одна из лучших пропагандистских песен К. Ф. Рылеева и А. А. Бестужева. Копия ее была приложена Рылеевым к его показаниям. Впервые песня была опубликована Герценом («Полярная звезда», 1859, кн. V).

6. «Уж как шел кузнец да из кузницы...»

Уж как шел кузнец
Да из кузницы.
        Слава!
Нес кузнец
Три ножа.
        Слава!
Первый нож
На бояр, на вельмож.
        Слава!
Второй нож
На попов, на святош.
        Слава!
А молитву сотворя,
Третий нож на царя.
        Слава!
Агитационная песня декабристской эпохи, образность и стиль которой восходит к народным святочным («подблюдным») песням. А. А. Бестужев в своих показаниях на следствии по делу декабристов признал себя единственным автором таких «подблюдных» песен («Восстание декабристов», т. I, стр. 458). Опубликованная впервые Огаревым («Русская потаенная литература XIX столетия», Лондон, 1861), песня «Уж как шел кузнец» до недавнего времени была единственной известной из «подблюдных» песен декабристской эпохи. Лишь в 1950 г. были разысканы тексты других «подблюдных» песен того времени, представляющих собою, вместе с песней «Уж как шел кузнец», целый цикл, объединенный общим агитационным содержанием и стилем.

7. «Слава богу на небе, а свободе на сей земле!..»

Слава богу на небе, а свободе на сей земле!
Чтобы правде ее не измениваться,
Ее первым друзьям не состареться,
Их саблям, кинжалам не ржаветься,
Их добрым коням не изъезживаться.
Слава богу на небе, а свободе на сей земле!
        Да и будет она
        Православным дана,
        Слава!
7, 8, 9, 10, 11, 12. «Слава богу на небе, а свободе на сей земле», «Вдоль Фонтанки-реки», «Как идет мужик», «Сей, Маша, мучицу, пеки пироги», «Уж как на небе две радуги», «Уж вы вейте веревки» — «подблюдные» песни, найденные в 1950 г. в архиве Вяземских, вместе с текстом опубликованной ранее песни «Уж как шел кузнец» (Государственный литературный архив, ф. 195, ед. хр. 5612, лл. 90-100 об.). Текст песни «Вдоль Фонтанки-реки» был найден в 1950 г. также в деле братьев Критских. В это же время трудно поддающийся прочтению текст был разобран в следственном деле декабриста М. И. Муравьева-Апостола («Восстание декабристов», т. 9, 1950, стр. 262). Печатаются по книге «Декабристы», 1951, стр. 672.

8. «Вдоль Фонтанки-реки квартируют полки...»

Вдоль Фонтанки-реки
Квартируют полки.
Их и учат,
Их и мучат
Ни свет ни заря
Что ни свет ни заря
Для потехи царя.
Разве нет у них рук,
Чтоб избавиться от мук?
Разве нет штыков
На князьков-голяков?
Да Семеновский полк
Покажет им толк.
Кому вынется,
Тому сбудется,
А кому сбудется,
Не минуется.
Слава!

9. «Как идет мужик из Новагорода...»

Как идет мужик
Из Новагорода,
У того мужика
Обрита борода,
Он ни плут, ни вор,
За спиной топор;
А к кому он придет,
Тому голову сорвет.
Кому вынется,
Тому сбудется,
А кому сбудется,
Не минуется.
Слава!

10. «Сей, Маша, мучицу, пеки пироги...»

Сей, Маша, мучицу, пеки пироги:
К тебе будут гости, к тирану враги,
Не с иконами, не с поклонами,
А с железом да с законами.
Что мы спели, не минуется ему,
И в последний раз крикнет:
«Быть по сему!»

11. «Уж как на небе две радуги...»

Уж как на небе
Две радуги,
А у добрых людей
Две радости:
Правда в суде
Да свобода везде.
Да и будут они
Россиянам даны!
Слава!

12. «Уж вы вейте веревки на барские головки...»

Уж вы вейте веревки
На барские головки;
Вы готовьте ножей
На сиятельных князей;
И на место фонарей
Поразвешивать царей,
Тогда будет тепло,
И умно, и светло.
Слава!

13. «Подгуляла я, нужды нет, друзья...»

Подгуляла я,
Нужды нет, друзья,
Это с радости.
Я свободы дочь,
Со престолов прочь
Императоров.
На свободы крик
Развяжу язык
У сенаторов.
Название этой песни упоминается в следственных материалах по делу декабристов. Ее неполный текст был опубликован Огаревым («Русская потаенная литература XIX столетия», Лондон, 1861). Полный, печатаемый здесь текст этой песни был разобран в 1950 г. в следственном деле декабриста С. И. Муравьева-Апостола («Восстание декабристов», 1950, т. 9, стр. 263).

14. «Что не ветр шумит во сыром бору...»

Что не ветр шумит во сыром бору —
Муравьев идет на кровавый пир…
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать!
И не бурей пал долу крепкий дуб,
А изменник-червь подточил его.
3акатилася воля-солнышко,
Смертна ночь легла в поле бранное…
Как на поле том бранный конь стоит;
На земле пред ним витязь млад лежит.
Конь мой конь, скачи в святой Киев-град
Там товарищи, там мой милый брат.
Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я нести не мог…
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности!»
Автор песни — декабрист М. Л. Бестужев, который создал ее в сибирской ссылке в 1830 г. Впервые была напечатана в журнале «Былое», 1907, №VIII. Песня посвящена восстанию Черниговского полка под руководством декабриста С. И. Муравьева-Апостола.

15. «Не слышно шуму городского, за Невской башней тишина...»

Не слышно шуму городского,
За Невской башней тишина,
И на штыке у часового
Горит полночная луна.
Вот бедный юноша, ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песню
И отдает тоску волнам:
Прости, мой край, моя отчизна,
Прости, мой дом, моя семья;
Здесь, за решеткою железной,
Навек от вас сокрылся я.
Прости, отец, прости, невеста,
Сломись, венчальное кольцо;
Навек закройся, мое сердце,
Не быть мне мужем и отцом!
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий — слезы и тоска;
Но я молчу… такую долю
Взяла сама моя рука.
Уж ночь прошла; с рассветом в злате
Давно день новый засиял;
А бедный узник в каземате
Все ту же песню повторял.
Автор песни Ф. Н. Глинка (альманах «Венера», 1831). В 60–70 гг. она печаталась в нелегальных заграничных изданиях (см., например, «Русская потаенная литература XIX столетия», Лондон, 1861, отд. I, стр. 255). Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1918 г. в Московской области).

16. «Русский император в вечность отошел...»

Русский император
В вечность отошел:
Ему оператор
Брюхо распорол.
Плачет государство,
Плачет весь народ:
Едет к нам на царство
Константин-урод!
Но царю вселенной,
Богу высших сил,
Царь благословенный
Грамотку вручил.
Грамотку читая,
Сжалился творец:
Дал нам Николая.
Сукин сын! Подлец!
Автор песни — В. И. Соколовский (1808–1839), поэт, друг Герцена и Огарева, погибший в царской ссылке. В песне в сатирическом плане изображена смерть Александра I, после которой претендентом на царский престол некоторое время считался брат его Константин. В 1834 г. за исполнение ее и других запретных песен были арестованы Герцен, Огарев и ряд их друзей (А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, М. 1956, т. VIII, стр. 203–204).

17. «По чувствам братья мы с тобой...»

По чувствам братья мы с тобой,
Мы в искупленье верим оба,
И будем мы питать до гроба
Вражду к бичам страны родной.
Когда ж ударит грозный час
И встанут спящие народы —
Святое воинство свободы
В своих рядах увидит нас.
Любовью к истине святой
В тебе, я знаю, сердце бьется,
И, верно, отзыв в нем найдется
На неподкупный голос мой.
До недавнего времени песня приписывалась поэту-декабристу К. Ф. Рылееву. В настоящее время советским литературоведением установлено, что ее подлинным автором является А. Н. Плещеев (1846) (см. «Лит. наследство», т. 59, 1954, I, Е. Г. Бушканц, «Мнимое стихотворение Рылеева»). Песня была широко распространена среди русской демократической интеллигенции. Так, например, согласно воспоминаниям А. И. Ульяновой-Елизаровой, ее знал и любил отец В. И. Ленина — И. Н. Ульянов (А. И. Ульянова-Елизарова, «Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове», М. 1930, стр. 65–66).

18. «Вперед без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья!..»

Вперед без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед,
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет!
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем на битву рать!
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах;
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах!..
Провозглашать любви ученье
Мы будем нищим, богачам
И за него снесем гоненье,
Простив озлобленным врагам!
Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой
В заботах тяжких истощил,
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит,
И, верьте, голос благородный
Недаром в мире прозвучит!
Внемлите, братья, слову брата,
Пока мы полны юных сил:
Вперед, вперед, — и без возврата,
Что б рок вдали нам ни сулил!
Стихотворение А. Н. Плещеева («Стихотворения А. Плещеева», СПБ. 1846), бытовавшее среди русского студенчества и демократической интеллигенции в 60-70-х гг. XIX в. как популярная песня. Авторский текст.

19. «Медленно движется время...»

Медленно движется время,
Веруй, надейся и жди…
Зрей, наше юное племя!
Путь твой широк впереди.
Молнии нас осветили,
Мы на распутье стоим…
        Мертвые в мире почили,
        Дело настало живым.
Сеялось семя веками,
Корни в земле глубоко;
Срубишь леса топорами,
Зло вырывать нелегко:
Нам его в детстве привили,
Деды сроднилися с ним…
        Мертвые в мире почили,
        Дело настало живым.
Стыд, кто бессмысленно тужит,
Листья зашепчут: «Он нем!»
Слава, кто истине служит,
Истине жертвует всем!
Поздно глаза мы открыли,
Дружно на труд поспешим…
        Мертвые в мире почили,
        Дело настало живым.
Рыхлая почва готова.
Сейте, покуда весна:
Доброго дела и слова
Не пропадут семена.
Где мы и как их добыли —
Внукам отчет отдадим…
        Мертвые в мире почили,
        Дело настало живым.
Стихотворение И. С. Никитина, («Русская беседа», 1858, кн. X), которое стало популярной песней в среде демократической интеллигенции. Авторский текст.

20. «На старом кургане, в широкой степи...»

На старом кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи,
        Сидит он уж тысячу лет,
        Все нет ему воли, все нет!
И грудь он с досады когтями терзает,
И каплями кровь из груди вытекает.
        Летят в синеве облака,
        А степь широка, широка!
Отрывок из стихотворения И. С. Никитина «Хозяин» («Время», 1861, кн. XI), получивший известность в качестве популярной песни. Авторский текст.

21. «Как четвертого числа нас нелегкая несла...»

Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
        Горы отбирать,
        Горы отбирать.
Барон Вревский-генерал
К Горчакову приставал,
        Когда подшофе,
        Когда подшофе!
«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
        Не то донесу,
        Не то донесу»
Собирались на советы
Все большие эполеты,
        Даже Плац-бек-Кок,
        Даже Плац-бек-Кок.
Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
        Что ему сказать,
        Что ему сказать.
Долго думали, гадали,
Топографы все писали
        На большом листу,
        На большом листу.
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
        А по ним ходить,
        А по ним ходить.
Тетеревкин-генерал,
Он все знамя потрясал,
        Вовсе не к лицу,
        Вовсе не к лицу.
На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
        А пошли полки,
        А пошли полки.
Наше войско небольшое,
А французов было втрое
        И сикурсу тьма,
        И сикурсу тьма.
Автор песни — Л. Н. Толстой, написавший ее во время севастопольской обороны (1854–1855). Конкретным поводом для создания этой песни было сражение на реке Черной 4 августа 1855 г. В содержании ее отражены оппозиционные настроения солдатских масс и передового офицерства севастопольской армии по отношению к бездарным командирам. Песня была очень популярна до конца XIX в. Авторский текст, извлеченный из сводного текста (Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, М. — Л. 1932, т. IV, стр. 307–308).

22. «Время пролетело, слава прожита...»

Время пролетело,
Слава прожита;
Вече онемело,
Сила отнята.
Город воли дикой,
Город буйных сил,
Новгород Великий
Тихо опочил.
Слава отшумела,
Время протекло;
Площадь опустела,
Вече отошло.
Вольницу избили,
Золото свезли,
Вече распустили,
Колокол снесли.
Порешили дело.
Всё кругом молчит:
Только Волхов смело
О былом шумит.
Белой плачет кровью
О былых боях
И поет с любовью
О свободных днях.
Путник тихо внемлет
Песне ярых волн
И опять задремлет,
Тайной думы полн.
Стихотворение Э. И. Губера (1814–1847) «Новгород», из его поэмы «Антоний» («Сочинения Э. И. Губера», СПБ. 1859, ч. II, стр. 288–299), которое пользовалось песенной известностью в среде демократической интеллигенции 60-70-х гг. Песенный вариант (И. Н. Розанов, «Русские песни», М. 1952, стр. 225–226).

23. «Долго нас помещики душили...»

Долго нас помещики душили,
        Становые били,
И привыкли всякому злодею
        Подставлять мы шею.
В страхе нас квартальные держали,
        Немцы муштровали.
Что тут делать, долго ль до напасти —
        Покоримся власти!
Мироеды тем и пробавлялись,
        Над нами ломались,
Мы-де глупы, как овечье стадо, —
        Стричь и брить нас надо.
Про царей паны твердили миру —
        Спьяна или с жиру —
Сам-де бог помазал их елеем,
        Как же пикнуть смеем?
Суд Шемякин — до бога высоко,
        До царя далеко:
Царь сидит там, в Питере, не слышит
        Знай указы пишет.
А указ как бисером нанизан,
        Не про нас лишь писан;
Так и этак ты его читаешь —
        Все не понимаешь.
Каждый бутарь звал себя с нахальством —
        Малыим начальством.
Знать, и этих, господи ты боже,
        Мазал маслом тоже.
Кто слыхал о 25-м годе
        В крещеном народе?
Когда б мы тогда не глупы были,
        Давно б не тужили.
Поднялись в то время на злодеев:
        Кондратий Рылеев,
Да полковник Пестель, да иные
        Бояре честные.
Не сумели в те поры мы смело
        Отстоять их дело.
И сложили головы за братий
        Пестель да Кондратий,
Не найдется, что ль, у нас иного
        Друга Пугачева,
Чтобы крепкой грудью встал он смело
        За святое дело!
Агитационная песня эпохи 60-х гг. Приписывается В. С. Курочкину (1831–1875). Впервые была опубликована Герценом («Колокол», 1866, от 15 января).

24. «Ах ты, сукин сын, проклятый становой!..»

Ах ты, сукин сын, проклятый становой!
Во всю прыть бежишь, раздуй тебя горой!
Целый стан, поди, как липку обобрал;
Ах ты, сукин сын, чтоб черт тебя побрал!
Ах ты, сукин сын, помещик грубиян!
Чай, надул уставной грамотой крестьян,
Их землей как есть негодной наделил;
Черту с богом в одно время угодил.
Ах ты, сукин сын, ярыга, пьяный поп!
Полицейский да помещичий холоп!
Что бежишь опять о воле божьей врать:
Стыдно харей постной бога надувать.
Ах ты, сукин… то бишь, царский адъютант,
Что, на девок зарясь, свой теребишь бант?
Для чего навел ты к нам в село солдат?
Не стрелять ли снова вздумал невпопад?
Нет, брат, шутки, нашей воле не перечь!
Ныне вам уже нас более не сечь!
Коль земли своей да мир не господин,
Так и царь-то… смыслит дела на алтын.
Агитационная песня эпохи 60-х гг. Автор не установлен. Впервые была напечатана в сборнике Герцена и Огарева «Свободные русские песни», 1863, стр. 37–38.

25. «Полоса ль ты моя, полоса...»

Полоса ль ты моя, полоса,
Не распахана ты, сиротинка,
На тебе ль не колосьев краса,
Не колосьев краса, а былинка.
А кругом-то, кругом, погляди, —
Так и зреют могучие нивы,
И стоит благодатная тишь,
И волнуются ржи переливы!
Знать, хозяин-то твой в кабаке.
Прогулял не одну уж неделю,
А не то, так в гробовой доске
На погосте нашел он постелю.
А не то, может быть, в кандалах
По Владимирке пахаря гонят,
За широкий, за смелый размах
Богатырскую силу хоронят…
И идет он в туманную даль,
Все идет он и слезы роняет,
Все ему полосы своей жаль,
Все он нивку свою вспоминает.
Порастай же, моя полоса,
Частым ельничком, мелкой березкой,
И пускай уж ни серп, ни коса
Не пройдут над моею полоской!
Стихотворение Вс. Крестовского («Стихи Всеволода Крестовского», т. I, СПБ. 1862), ставшее популярной революционной песней. Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 1918 г. в Московской области).

26. «Укажи мне такую обитель...»

Укажи мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель наш и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал…
Стонет он по полям и дорогам,
Под телегой ночуя в степи;
Стонет он по тюрьмам и острогам,
В рудниках на железной цепи.
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъездов судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То идут бурлаки бечевой…
Волга! Волга! Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля.
Часть известного стихотворения Н. А. Некрасова «Размышления у парадного подъезда» (1858), ставшая популярной песней русской революционной интеллигенции с 60-х гг. XIX в. Песенный вариант («Песни каторги и ссылки», 1930, стр. 52).

27. «Стой, ямщик! жара несносная...»

«Стой, ямщик! жара несносная,
Дальше ехать не могу!»
Вишь, пора-то сенокосная —
Вся деревня на лугу.
У двора у постоялого
Только нянюшка сидит,
Закачав ребенка малого,
И сама почти что спит;
Через силу тянет песенку
Да, зевая, крестит рот.
Сел я рядом с ней на лесенку;
Няня дремлет и поет:
«Ниже тоненькой былиночки
Надо голову клонить,
Чтоб на свете сиротиночке
Беспечально век прожить.
Сила ломит и соломушку —
Поклонись пониже ей,
Чтобы старшие Еремушку
В люди вывели скорей.
В люди выдешь — все с вельможами
Будешь дружество водить,
С молодицами пригожими
Шутки вольные шутить.
И привольная и праздная
Жизнь покатится шутя…» —
«Эка песня безобразная!
Няня! дай-ка мне дитя!»
«На, родной! да ты откудова?» —
«Я проезжий, городской». —
«Покачай, а я покудова
Подремлю… да песню спой!»
«Как не спеть: спою, родимая,
Только, знаешь, не твою.
У меня своя, любимая…
Баю-баюшки баю.
В пошлой лени усыпляющий
Пошлых жизни мудрецов,
Будь он проклят, растлевающий
Пошлый опыт — ум глупцов!
В нас под кровлею отеческой
Не запало ни одно
Жизни чистой, человеческой
Плодотворное зерно.
Будь счастливей! Силу новую
Благородных юных дней
В форму старую, готовую
Необдуманно не лей!
Жизни вольным впечатлениям
Душу вольную отдай,
Человеческим стремлениям
В ней проснуться не мешай.
С ними ты рожден природою —
Возлелей их, сохрани!
Братством, Равенством, Свободою
Называются они.
Возлюби их! На служение
Им отдайся до конца!
Нет прекрасней назначения,
Лучезарней нет венца.
Будешь редкое явление,
Чудо родины своей;
Не холопское терпение
Принесешь ты в жертву ей:
Необузданную, дикую
К лютой подлости вражду
И доверенность великую
К бескорыстному труду.
С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой…
И тогда-то»… Вдруг проснулося
И заплакало дитя.
Няня быстро встрепенулася
И взяла его, крестя.
«Покормись, родимый, грудкою!
Сыт?.. Ну, баюшки-баю!»
И запела над малюткою
Снова песенку свою…
Стихотворение Н. А. Некрасова «Песня Еремушке» («Современник», 1859, № 9), известное в эпоху 60-х гг. в качестве популярной агитационной песни. Авторский текст.

28. «Из стен тюрьмы, из стен неволи...»

Из стен тюрьмы, из стен неволи
Мы братский шлем тебе привет.
Пусть облегчит в час злобной доли
Тебя он, наш родной поэт!
Проклятым гнетом самовластья
Нам не дано тебя обнять,
И дань любви и дань участья
Тебе, учитель наш, воздать.
Но день придет, и на свободе
Мы про тебя расскажем всё,
Расскажем в русском мы народе,
Как ты страдал из-за него.
Да, сеял доброе ты семя,
Вещал ты слово правды нам,
Верь, плод взойдет, и наше племя
Отмстит сторицею врагам!
И разорвет позора цепи,
Сорвет с чела ярмо раба,
И призовет из снежной степи
Сынов народа и тебя!
Стихотворение создано коллективом студентов, которые осенью 1861 г., после студенческих волнений, были заключены в Петропавловскую крепость. Оно было обращено к поэту М. Л. Михайлову, также находившемуся в это время в Петропавловской крепости. Текст впервые напечатан Герценом в «Колоколе» (1862, прибавление к л. 19–20).

29. «Крепко, дружно вас в объятья всех бы, братья, заключил...»

Крепко, дружно вас в объятья
Всех бы, братья, заключил,
И надежды и проклятья
С вами, братья, разделил.
Но тупая сила злобы
Вон из братского кружка
Гонит в снежные сугробы,
В тьму и холод рудника.
Но и там, назло гоненью,
Веру лучшую мою
В молодое поколенье
Свято в сердце сохраню.
В безотрадной мгле изгнанья
Твердо буду света ждать
И в душе одно желанье,
Как молитву, повторять:
«Будь борьба успешней ваша,
Встреть в бою победа вас,
И минуй вас эта чаша,
Отравляющая нас».
Поэтический ответ М. Л. Михайлова его «соседям по камере», заключенным в 1861 г. студентам («Колокол», 1862, прибавление к л. 19–20). Стихотворение стало популярной революционной песней, которая была известна под названием «Последнее прости». Авторский текст.

30. «Вечный враг всего живого...»

Вечный враг всего живого,
Тупоумен, дик и зол, —
Нашу жизнь за мысль, за слово
        Топчет произвол.
И чем мысль светлей и чище,
Тем печальнее судьба…
Открывайся же, кладбище,
        Принимай гроба!
Гроб вчера и гроб сегодня,
Завтра гроб, а мы молчим
Иль «да будет власть господня»,
        Как рабы, твердим.
Мы молчим, а нам из гроба
Скорбный лик твой говорит:
«Что ж, друзья, молчит в вас злоба,
        И любовь молчит?»
Стихотворение М. Л. Михайлова «Памяти Добролюбова», которое пользовалось песенной известностью в среде студенчества и участников революционного движения в 60-70-е гг. Песенный вариант («Первый сборник революционных песен, гармонизованных А. Д. Г.», без года издания, эпохи революции 1905 г.).

31. «Как дело измены, как совесть тирана...»

Как дело измены, как совесть тирана,
        Осенняя ночка черна…
Черней этой ночи встает из тумана
        Видением мрачным тюрьма.
Кругом часовые шагают лениво,
        В ночной тишине то и знай,
Как стон, раздается протяжно, тоскливо:
        «Слу-шай!..»
Хоть плотны высокие стены ограды,
        Железные крепки замки,
Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды
        И всюду сверкают штыки,
Хоть тихо внутри, но тюрьма не кладбище,
        И ты, часовой, не плошай:
Не верь тишине, берегися, дружище:
        «Слу-шай!..»
Вот узник вверху за решеткой железной
        Стоит, прислонившись к окну,
И взор устремил он в глубь ночи беззвездной,
        Весь словно впился в тишину.
Ни звука!.. Порой лишь собака зальется,
        Да крикнет сова невзначай,
Да мерно внизу под окном раздается:
        «Слу-шай!..»
«Не дни и не месяцы — долгие годы
        В тюрьме осужден я страдать,
А бедное сердце так жаждет свободы, —
        Нет, дольше не в силах я ждать!..
Здесь штык или пуля — там воля святая…
        Эх, черная ночь, выручай!
Будь узнику ты хоть защитой, родная!..»
        «Слу-шай!..»
Чу!.. Шелест… Вот кто-то упал… приподнялся…
        И два раза щелкнул курок…
«Кто идет?..» Тень мелькнула — и выстрел раздался,
        И ожил мгновенно острог.
Огни замелькали, забегали люди…
        «Прощай, жизнь, свобода, прощай!» —
Прорвалося стоном из раненой груди…
        «Слу-шай!..»
И снова все тихо… На небе несмело
        Луна показалась на миг.
И, словно сквозь слезы, из туч поглядела
        И скрыла заплаканный лик.
Внизу ж часовые шагают лениво;
        В ночной тишине то и знай,
Как стон, раздается протяжно, тоскливо:
        «Слу-шай!..»
Стихотворение «Слушай!» («Современник», 1864, № 2) И. И. Гольц-Миллера (1842–1871), участника революционного движения 60-х гг. Одна из наиболее популярных революционных песен эпохи 60-х гг. Авторский текст.

32. «Не плачьте над трупами павших борцов...»

Не плачьте над трупами павших борцов,
        Погибших с оружьем в руках,
Не пойте над ними надгробных стихов,
        Слезой не скверните их прах.
Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,
        Отдайте им лучший почет:
Шагайте без страха по мертвым телам,
        Несите их знамя вперед!
С врагом их, под знаменем тех же идей,
        Ведите их бой до конца!
Нет почести лучшей, нет тризны святей
        Для тени достойной борца!
Стихотворение И. М. Пальмина (1841–1891), демократического поэта, участника студенческих волнений 1861 года («Искра», 1865, № 11). Оно приобрело затем песенную известность. Авторский текст.

33. «Смело, друзья, не теряйте...»

Смело, друзья, не теряйте
Бодрость в неравном бою;
Родину-мать вы спасайте,
Честь и свободу свою.
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых.[63]
Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в рудники нас ссылают,
Пусть мы все казни пройдем.
Стонет и тяжко страдает
Бедный наш русский народ,
Руки он к нам простирает,
Нас он на помощь зовет.
Час обновленья настанет,
Воли добьется народ,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.
Песня приписывается М. Л. Михайлову. В подпольных рукописных сборниках появилась в 1866 г. В 70-е гг. эта песня стала очень популярным «народовольческим маршем». Общеизвестный песенный вариант.

34. «Славься, свобода и честный наш труд!..»

Славься, свобода и честный наш труд!
Пусть нас за правду в темницу запрут,
Пусть нас пытают и жгут нас огнем —
Песню свободе и в пытке споем!
Славься же, славься, родимая Русь,
И пред царем и кнутами не трусь;
Встань, ополчися за правду на брань,
Встань же скорее, родимая, встань!
Песня была создана студенческим коллективом в 1861 г. в Петропавловской крепости. По свидетельству Л. Пантелеева она была заключительным гимном студенческой оперы, созданной студентами, заключенными в Петропавловскую крепость в 1861 г. («Речь», 1917, № 61). Песенная популярность ее в освободительном движении была очень большой. Общеизвестный устойчивый вариант («Свободные русские песни», 1863, стр. 79).

35. «Много песен слыхал я в родной стороне...»

Много песен слыхал я в родной стороне,
Про радость и горе в них пели;
Из всех песен одна в. память врезалась мне,
Это песня рабочей артели:
        Ой, дубинушка, ухнем!
        Ой, зеленая, сама пойдет, сама пойдет,
Подернем, подернем, ух![64]
И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям
Эта песня идет по наследству,
И лишь только как станет работать невмочь,
Мы к дубине, как к верному средству.
Говорят, что мужик наш работать ленив,
Пока не взбороздят ему спину,
Ну так как же забыть наш родимый мотив
И не петь про родную дубину.
Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
А наш русский мужик, коль работать невмочь,
Так затянет родную дубину.
Тянем с лесом судно иль железо куем,
Иль в Сибири руду добываем,
С мукой, с болью в груди одну песню поем,
Про дубину в ней все вспоминаем.
И по Волге-реке, утопая в песке,
Мы ломаем и ноги и спину,
Надрываем там грудь, и, чтоб легче тянуть,
Мы поем про родную дубину.
Пускай мучат и бьют, пускай в цепи куют,
Пусть терзают избитую спину.
Будем ждать и терпеть и в нужде будем петь
Все про ту же родную дубину.
Мы пируем при блеске огней на балах,
И шутя мы поем про дубину,
И забыли про тех, кто сидит в кандалах
Все за ту же родную дубину.
Но ведь время придет, и проснется народ,
Разогнет он избитую спину,
И в родимых лесах на врагов подберет
Здоровее и крепче дубину.
Стихотворение «Дубинушка» поэта-шестидесятника В. И. Богданова (журнал «Будильник», 1865, № 16 от 10 августа, стр. 1). К концу 60-х гг. оно стало распространяться в песенном виде. Еще большую популярность «Дубинушка» приобрела с 70-х гг., когда ее текст был творчески переработан поэтом А. А. Ольхиным (1829–1897). Вариант 70-х гг. («Общее дело», 1885, декабрь, № 80, стр. 15).

36. «Есть на Волге утес, диким мохом оброс...»

Есть на Волге утес, диким мохом оброс
От вершины до самого края.
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
На вершине его не растет ничего,
Там лишь ветер свободный гуляет,
Да могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает.
Из людей лишь один на утесе том был,
Лишь один до вершины добрался;
И утес человека того не забыл,
И с тех пор его именем звался.
И хотя каждый год по церквам на Руси
Человека того проклинают,
Но приволжский народ о нем песни поет
И с почетом его вспоминает.
Раз ночною порой, возвращаясь домой,
Он один на утес тот взобрался
И в полуночной мгле, на высокой скале,
Там всю ночь до зари оставался.
Много дум в голове родилось у него,
Много дум он в ту ночь передумал,
И под говор волны, средь ночной тишины
Он великое дело задумал.
И, задумчив, угрюм от надуманных дум,
Он наутро с утеса спустился
И задумал идти по другому пути,
И идти на Москву он решился.
Но свершить не успел он того, что хотел,
И не то ему пало на долю,
И расправой крутой да кровавой рекой
Не помог он народному горю.
Не владыкою был он в Москву привезен,
Не почетным пожалован гостем,
И не равным вождем, на коне и с мечом,
Он сложил свои буйные кости.
И Степан будто знал, — никому не сказал,
Никому своих дум не поведал;
Лишь утесу тому, где он был, одному
Он те думы хранить заповедал.
И поныне стоит тот утес, и хранит
Он заветные думы Степана;
И лишь с Волгой одной вспоминает порой
Удалое житье атамана.
Но зато, если есть на Руси хоть один,
Кто с корыстью житейской не знался,
Кто неправдой не жил, бедняка не давил,
Кто свободу, как мать дорогую, любил
И во имя ее подвизался —
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет
И к нему чутким ухом приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
Стихотворение мало известного поэта А. А. Навроцкого (1839–1905) «Утес Стеньки Разина» («Вестник Европы», 1870, № 12), приобретшее широкую песенную известность. Авторский текст.

37. «Ах ты, доля, моя доля, доля горькая моя...»

Ах ты, доля, моя доля,
Доля горькая моя,
Ах зачем ты, злая доля,
До Сибири довела?
Не за пьянство, за буянство,
И не за ночной разбой —
Стороны родной лишился
За крестьянский мир честной.
Был в ту пору год голодный,
Стали подати сбирать,
Все крестьянские пожитки
За бесценок продавать.
Я от мира с челобитной
К самому царю пошел.
Но схватили на дороге,
До царя я не дошел.
И по царскому указу,
За прошенье мужиков,
Его милости плательщик
Сподобился кандалов.
Очутился — я в Сибири
В тесной камере, сырой,
Здесь я встретился с друзьями:
«Здравствуй, друг! и я с тобой!»
Далеко село родное,
А хотелось быузнать
Удалось ли односельцам
С шеи подати скачать?
Автор песни — народнический поэт Д. А. Клеменц (1848–1914). Первопечатный текст в сборнике «Свободные русские песни», 1873 г. В основе песни лежит действительный факт правительственных преследований одного из крестьянских ходатаев в Псковской губернии. Песня получила необычайную популярность в революционной и народной среде. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 1918 г. в Тульской области).

38. «Ой, ребята, плохо дело! Наша барка на мель села...»

Ой, ребята, плохо дело!
Наша барка на мель села —
        Ой, дубинушка, ухнем!
        Ой, зеленая, сама пойдет.[65]
Белый царь наш — кормщик пьяный,
Он завел нас на мель прямо.
Шли теченью мы навстречу —
Понатерли лямкой плечи.
Жгло нас солнцем полуденным,
Секло дождичком студеным.
Ой, сидела барка грузно
И вести было натужно!
Господа на ней сидели,
Веселились, песни пели.
Силы нашей не жалели,
Все скорей, скорей велели.
Они били нас дубиной,
И кормили нас мякиной.
Нашей баркой заправляли,
Нам же пикнуть не давали.
От такого управленья
Стала барка без движенья.
Из-за глупости дворянской
Не стоять барке крестьянской.
Чтоб придать ей снова ходу —
Покидаем бар мы в воду.
Чтобы барка шла вернее,
Надо лоцмана в три шеи.
И тогда охотно, смело
Снова примемся за дело.
Песня Д. А. Клеменца «Барка» («Сборник новых стихов и песен», 1873). Размер, первые строки, припев и мелодия в этой песне были заимствованы из народной «Дубинушки». Авторский текст.

39. «По дорожке по пыльной Становой едет пристав...»

По дорожке по пыльной
Становой едет пристав:
        Ох, горюшко-горе,
        Становой едет пристав.
А за ним письмоводитель —
Страшный вор и грабитель.
        Ох, горюшко-горе,
        Страшный вор и грабитель.
Все они едут по важному делу,
По важному делу — по мертвому телу.
        Ох, горюшко-горе,
        По мертвому телу.
Как у нас в Киселевке оказался убитый,
Оказался убитый мужик под ракитой.
        Ох, горюшко-горе,
        Мужик под ракитой.
Становому на ужин
Провиант свежий нужен.
        Ох, горюшко-горе,
        Провиант свежий нужен.
Тридцать два поросенка,
Сорок два индюшонка.
        Ох, горюшко-горе,
        Сорок два индюшонка.
А становихе на мыло
По полтиннику с рыла.
        Ох, горюшко-горе,
        По полтиннику с рыла.
Становой уезжает,
Его мир провожает.
        Ох, радость, ты, радость,
        Великая радость.
Эта песня приписывается исследователями писателю С. Н. Атаве (Терпигореву) без достаточных оснований. Автора песни следует считать неизвестным (Китайник, стр. 74–75).

40. «Отречемся от старого мира!..»

Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог.
Мы пойдем в ряды страждущих братий,
Мы к голодному люду пойдем;
С ним пошлем мы злодеям проклятья,
На борьбу мы его позовем:
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся, крик мести народной!
Вперед![66]
Богачи, кулаки, жадной сворой
Расхищают тяжелый твой труд,
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали!
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть, и честь продавали,
Чтоб ругались они над тобой!
Тебе отдых — одна лишь могила!
Каждый дань недоимку готовь.
Царь-вампир из тебя тянет жилы,
Царь-вампир пьет народную кровь.
Ему нужны для войска солдаты:
Подавай же сюда сыновей!
Ему нужны пиры да палаты:
Подавай ему крови твоей!
Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз!
От Днепра и до Белого моря,
И Поволжье, и дальний Кавказ!
На воров, на собак — на богатых!
Да на злого вампира-царя!
Бей, губи их, злодеев проклятых!
Засветись, лучшей жизни заря!
И взойдет за кровавой зарею
Солнце правды и братства людей.
Купим мир мы последней борьбою;
Купим кровью мы счастье детей.
И настанет година свободы.
Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,
И сольются в одно все народы
В вольном царстве святого труда…
Песня эта была создана народническим поэтом П. Л. Лавровым на размер французской «Марсельезы» в середине 70-х гг. как революционный гимн («Вперед», от 1 июля 1875 г., № 12, стр. 361–362). Широкую песенную популярность песня получила в эпоху массового рабочего движения под названием «Рабочей марсельезы». Авторский текст.

41. «Уж как в Третьем отделенье по цареву повеленью...»

Уж как в Третьем отделенье
По цареву повеленью
Храбрый Дрентельн-генерал
Всех жандармов собирал.
Для прочистки ихней глотки
Подносил по рюмке водки;
По полтиннику дарил.
«Эй, ребята, — говорил, —
Подозрительные лица
Расплодилися в столице,
И бунтуют, и мутят,
И меня убить хотят.
Уж вы, синие мундиры,
Обыщите все квартиры.
От царя дана вам власть —
Знай, тащи, ребята, в часть.
Если где сопротивленье —
В зубы бей без рассужденья,
Сам, мол, Дрентельн-генерал
Отвечает за скандал».
Но, исполнены печали,
Голубые отвечали:
«Ах, отец ты из отцов,
Генерал ты Дрентелев,
Показали бы примерно,
Как тебе мы служим верно,
Да сумнительно, вишь, тут —
Сохрани господь — убьют».
На такое заявленье
Молвил Дрентельн без смущенья:
«Стой, ребята, не страшись!
Вот перцовка, подкрепись!
Дам на каждый дом две роты
Государевой пехоты,
Казаков прибавлю взвод —
Знай, поталкивай вперед.
Всем отрядом, душ хоть в триста
Двиньтесь вы на нигилиста,
Навалитесь на него —
И не пикнет ничего!»
Тут жандармы ободрились,
Разом в пояс поклонились
И ответил бодро всяк:
«Ладно будет, коли так!
Поусердствуем, как можем:
Лоском на землю положим,
Всем мы зубы раздробим,
То-то страху зададим!»
И пошли у нас в столице
Рыскать синих вереницы,
Хочет доблестная рать
Всю столицу обыскать!
Стихотворение поэтов-народников Н. А. Морозова и Д. А. Клеменца («Собрание стихотворений», СПБ. 1879). Песня была ими создана в 1879 г., когда, после убийства С. М. Кравчинским шефа жандармов Мезенцева, генерал Дрентельн, назначенный на место Мезенцева, стал особенно активно «искоренять» революционную «крамолу» при помощи повальных обысков. Авторский текст.

42. «Прогремела труба, собиралась толпа...»

Прогремела труба, собиралась толпа
В степь широкую, поле чистое.
Степь — холодный погост, на погосте помост,
Гладко тесанный, кровью крашенный.
Впереди черный поп, позади черный гроб
Для преступника, для колодника.
Где ж преступник? — А вот он на плаху идет
Смелой поступью молодецкою —
Грустно цепи звучат песнь печальную,
Песнь печальную, погребальную.
Крест творит он, молясь, с визгом сталь поднялась,
Опустилася и вонзилася.
Палач кудри поймал и толпе показал
Ту головушку неповинную.
А в толпе простонал: «Вольдемар, Вольдемар», —
Кто-то плачучи, умираючи.
Автор песни не установлен. По свидетельству участников революционного движения, содержание этой песни в революционной среде воспринималось сначала как отклик на казнь Каракозова, а затем стало связываться с именем казненного в 70-х гг. революционера Валериана Осинского. Песенный вариант эпохи 60-70-х гг. (рукописный отдел Института русской литературы в Ленинграде, № 13899 XV б. 18).

43. «Спускается солнце за степи...»

Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, —
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
        Динь-бом, динь-бом,
        Слышен звон кандальный,
        Динь-бом, динь-бом,
        Путь сибирский дальний…
        Динь-бом, динь-бом,
        Слышно там и тут —
        Нашего товарища на каторгу ведут…[67]
Идут они с бритыми лбами,
Шагая вперед тяжело,
Суровые сдвинуты брови
На сердце раздумье легло.
Идут с ними длинные тени,
Две клячи телегу везут,
Лениво сгибая колени,
Конвойные рядом идут.
«Что, братцы, чего приуныли?
Забудем лихую беду,
Уж, видно, такая невзгода
Написана нам на роду».
И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни.
Поют про широкие степи,
Про дикую волю поют,
День меркнет все боле… а цепи
Дорогу метут да метут…
Стихотворение А. К. Толстого «Колодники», посмертно напечатанное в 1876 г. («Вестник Европы», кн. 2, стр. 710–711). Став популярной песней, оно было дополнено характерным «кандальным» припевом. Песенный вариант («Песни подполья», 1924, стр. 6–8).

44. «Идет он усталый, и цепи звенят...»

Идет он усталый, и цепи звенят,
Закованы руки и ноги.
Спокойный, но грустный он взгляд устремил
Вперед по пустынной дороге.
Полдневное солнце нещадно палит,
И дышится трудно от пыли.
И вспомнил он живо о тех, что пред ним
Дорогою той проходили.
Тоскою смертельною сжалася грудь,
Слезой затуманились очи…
А жар все сильнее, и думает он:
«Скорее бы холода ночи!»
Нагрелися цепи от жгучих лучей
И в тело впилися змеями;
И льется по капле горячая кровь
Из ран, растравленных цепями.
Но он терпеливо оковы несет:
За дело любви он страдает,
За то, что не мог равнодушно смотреть,
Как брат в нищете погибает.
И долго ему приведется нести
Тяжелое бремя страданья!..
Не вырвется стон из разбитой груди
Исчадиям тьмы в посмеянье!..
В груди его вера святая царит,
Что правда сильнее булата,
Что время наступит, оценят ту кровь,
Которую льет он за брата!..
Стихотворение А. Архангельского «В дороге» («Русское обозрение», 1878, № 6 от 5 февраля). Многие его строфы позднее в измененном виде вошли составной частью в известную революционную песню «Похоронный марш». (См. стр. 516). Авторский текст.

45. «Вы жертвою пали в борьбе роковой...»

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Порой изнывали вы в тюрьмах сырых;
Свой суд беспощадный над вами.
Враги-палачи изрекли, и на казнь
Пошли вы, гремя кандалами.
А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая.
Настанет пора — и проснется народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Ваш доблестный путь благородный.
Стихотворение конца 70-х гг. неизвестного автора, вызванное разгромом народнического движения. Впоследствии, в эпоху массового рабочего движения, эта песня также вошла в «Похоронный марш». Вариант 80-х гг. XIX в., приведенный в воспоминаниях С. П. Шестернина («Пережитое», Иваново, 1940, стр. 14.)

46. «Замучен тяжелой неволей...»

Замучен тяжелой неволей,
Ты славною смертью почил,
В борьбе за народное дело
Ты голову честно сложил.
Служил ты недолго, но честно
Для блага родимой земли,
И мы, твои братья по делу,
Тебя на кладбище снесли.
Наш враг над тобой не глумился,
Кругом тебя были свои,
Мы сами, родимый, закрыли
Орлиные очи твои…
Не горе нам душу давило,
Не слезы блистали в очах,
Когда мы, прощаясь с тобою,
Землей засыпали твой прах.
Нет, злоба нас только душила,
Мы к битве с врагами рвались
И мстить за тебя беспощадно
Над прахом твоим поклялись.
С тобою одна нам дорога:
Как ты, мы в острогах сгнием,
Как ты, для народного дела
Мы головы наши снесем.
Как ты, мы, быть может, послужим
Лишь почвой для новых людей,
Лишь грозным пророчеством новых,
Грядущих и доблестных дней…
Но знаем, как знал ты, родимый,
Что скоро из наших костей
Подымется мститель суровый
И будет он нас посильней.
Стихотворение Г. А. Мачтета (1852–1901) («Вперед», 1876, № 33), написанное на смерть участника революционного движения студента Чернышева. Став популярной революционной песней, оно исполняло роль своеобразного похоронного гимна. Одна из любимых песен В. И. Ленина и его брата А. И. Ульянова. Общеизвестный песенный вариант.

47. «Что мне она! — Не жена, не любовница...»

Что мне она! — Не жена, не любовница
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!
Спать не дает оттого, что мне грезится
Молодость в душной тюрьме,
Вижу я — своды… окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме…
С койки глядят лихорадочно знойные
Очи без мысли и слез,
С койки висят чуть не до полу темные
Космы тяжелых волос.
Не шевелятся ни губы, ни бледные
Руки на бледной груди,
Слабо прижатые к сердцу без трепета
И без надежд впереди…
Что мне она! — Не жена, не любовница
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее образ страдальческий
Спать не дает мне всю ночь!
Стихотворение Я. П. Полонского («Вестник Европы», 1878, август), получившее песенную известность. Авторский текст.

48. «Отворите окно, отворите, мне недолго осталося жить...»

Отворите окно, отворите,
Мне недолго осталося жить,
Еще раз на свободу пустите,
Не мешайте страдать и любить.
Горлом кровь показалась… Весною
Хорошо на родимых полях:
Будет небо сиять надо мною
И могила потонет в цветах.
Сбросьте цепи мои, из темницы
Выносите на свет, на простор,
Где поют перелетные птицы,
Где шумит зеленеющий бор.
Выше, выше смолистые сосны,
Все блестит под сиянием дня,
Только цепи мне эти несносны.
Ах, оставьте, не мучьте меня.
То не песня вдали прозвенела,
Что певала родимая мать,
Холодеет усталое тело,
Стынет кровь, мне недолго страдать.
Позабудьте меня, схороните,
Я прощу вас в могиле своей,
Отворите ж окно, отворите,
Сбросьте ж цепи мои поскорей!
Автор песни Вас. И. Немирович-Данченко («Стихотворения В. И. Немировича-Данченко», СПБ. 1882, стр. 87–88). Песня была известна среди демократической интеллигенции, а также среди передовых рабочих и крестьян, как песня о жертвах революционной борьбы. В песенном бытовании авторский текст несколько изменился. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

49. «Пыльной дорогой телега несется...»

Пыльной дорогой телега несется,
В ней по бокам два жандарма сидят.
        Сбейте оковы,
        Дайте мне волю,
        Я научу вас свободу любить.[68]
Юный изгнанник в телеге той мчится,
Скованы руки, как плети, висят.
Дома оставил он мать дорогую,
Будет она и любить и страдать.
Дома оставил он милую сердцу,
Будет она от тоски изнывать.
Вспомнил он, бедный, дело народное,
Вспомнил, за что он так долго страдал.
Вспомнил и молвил: «Дайте мне волю,
Я научу вас свободу любить».
Революционная песня польского происхождения, ставшая популярной к концу XIX в. Автор не установлен. Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 1924 г. в Нижегородской области).

50. «Далеко, далеко степь за Волгу ушла...»

Далеко, далеко
Степь за Волгу ушла,
В той степи широко
Буйна воля жила.
Часто с горем вдвоем,
Хоть бедна, да вольна,
С рыбаком, с бурлаком
Там водилась она.
Собирался толпой
К ней отвсюду народ,
Ради воли одной
От лихих воевод.
Знать, в старинный тот век
Жизнь не в радость была,
Коль бежал человек
Из родного села.
Я знавал этот край,
Что за Волгой-рекой,
Дикой вольницы рай
И притон вековой.
Автор песни М. П. Розенгейм (1820–1887). Первоначально она представляла собою лирическое вступление к его «Повести про купецкого сына Акима Скворцова и про боярскую дочь», в котором воспевалась волжская вольница. Была популярна в среде русской демократической интеллигенции с 80-х гг. XIX в. Песенный вариант (Архив сектора народного творчества в ИРЛИ. Рукописный сборник «Русские революционные песни», 1937, № 76).

51. «Как на дубе на высоком над бурливою рекой...»

Как на дубе на высоком,
Над бурливою рекой
Одиноко думу думал
Сокол ясный, молодой.
Что ты, сокол быстрокрылый,
Призадумавшись, сидишь,
Что ты грустными очами
Вдаль задумчиво глядишь?
Или скучно тебе стало
На родных твоих скалах,
Или нет тебе простора
В темно-серых облаках?
И поднялся сокол ясный
К морю синему лететь,
На родимую сторонку
Он последний раз глядел.
Буря воет, гром грохочет,
Волны хлещут к облакам,
И летит наш сокол ясный,
Крылья мочит по волнам.
А наутро буря стихла,
Солнце ясное взошло,
И волною по утесам
Тело сокола несло…
Автор песни не установлен. В 90-е гг. XIX в. она была популярна среди политических ссыльных. Песенный вариант (А. С. Шаповалов, «В борьбе за социализм», М. 1934, стр. 290–291).

52. «Ай, да вы, заводы, вы, мои заводы кирпичные!..»

Ай, да вы, заводы,
Вы, мои заводы кирпичные!
Ай, да мы, работящий народ,
Люди горемычные!
Без грошей живем,
До ноченьки работаем,
С горя водочку пьем.
Ну, а кто же вас, заводы,
Заводил, ой-да, заводил?
Кто же вас, работнички,
В заводы привозил? —
Ай, да заводы заводил хозяин,
Ай, да работничков
Привезла нужда горькая.
Песня, популярная среди рабочих Урала в дореволюционное время (Блинова, стр. 220, № 4).

53. «Как на свете живется, вот та песня поется...»

Как на свете живется,
Вот та песня поется.
Через золото слеза льется,
Руда кровью обмывается.
Слезы льются рекой,
Рекой, широкой рекой,
Пока могилку твою
Прикроет травой зеленой.
Песня, распространенная в дореволюционное время среди рабочих золотых приисков Урала (Блинова, стр. 223, № 8).

54. «Мы по собственной охоте были в каторжной работе...»

Мы по собственной охоте
Были в каторжной работе,
В северной тайге!
Там пески мы промывали,
Людям золото искали —
Себе не нашли!
Приисковые порядки
Для одних хозяев сладки,
А для нас — беда!
Как исправник с ревизором
По тайге пойдут дозором,
Ну, тогда смотри!
Один спьяна, другой сдуру
Так отлупят тебе шкуру,
Что только держись!
Щи хлебали с тухлым мясом,
Запивали жидким квасом,
Мутною водой!
А, бывало, хлеба корка
Станет в горле, как распорка,
Ничем не пропихнешь!
Много денег нам сулили,
Только мало получили, —
Вычет одолел!
Выпьем с горя на остатки,
Поберем мы все задатки
И опять в тайгу!
Песня приисковых рабочих Урала дореволюционного времени (Блинова, стр. 224, № 11).

55. «Мужики вы, мужики, одним словом — дураки!..»

Мужики вы, мужики,
Одним словом — дураки!
Вы во шахтах не бывали —
Нужды с горем не видали.
Вы во шахтах не бывали,
Нужды с горем не видали,
Вы пойдите в шахты с нами
Распознаете про все.
Вы пойдите в шахты с нами,
Распознаете про все,
Распознаете про все —
Про шахтерское житье.
Шахтер пашенку не пашет,
Косы в руки не берет,
Косы в руки не берет,
В казну денег не кладет.
Косы в руки не берет,
В казну денег не кладет.
Шахтер — холод, шахтер — голод,
Нет ни хлеба, ни воды.
Шахтер — холод, шахтер — голод,
Нет ни хлеба, ни воды,
Нет ни хлеба, ни воды,
Нету воли никуды.
Дореволюционная шахтерская рабочая песня (В. П. Бирюков, «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1937, стр. 281, № 16).

56. «На донской земле привольной...»

На донской земле привольной,
На Макеевской степи,
На Макеевской степи
Инженеры попрошли.
Инженеры попрошли,
Пласты угля понашли.
Нашли уголь антрацит,
Там порыли ямы-норы,
Где работают шахтеры.
Одна яма есть такая,
Преогромная большая —
Три аршина шириной
Да сто сорок глубиной.
Там проведенный шнурок
На шнуре висит звонок.
Шнурок дернет, звонок звонит:
«Рукоятчик, не зевай!
Рукоятчик, не зевай,
Машинисту слух давай!»
Кочегар гудок дает:
Первый гудок прогудел. —
Шахтер обуваться сел.
Второй гудок прогудел —
Шахтер шапочку надел,
А третий гудок подал —
Всех на здание собрал.
Подхожу я к ламповой,
Там народ стоит толпой,
Весь оборванный, худой.
Натолпилося народу,
Негде было ему встать,
Негде было ему встать,
Сейчас будут опускать.
Мы на клетку становились
По шестнадцать человек,
Мы на клетку становились,
С белым светом распростились:
«Прощай, прощай, белый свет,
Увидимся али нет,
Прощай, солнце и луна,
Прощай, милая моя».
Клетка вихрем понеслась,
И вся зданья затряслась.
Клетка дернула-рванула,
Ах, у сердце кольнуло.
И не успел слово сказать,
Становой кричит: «Слезать!»
И мы слезли, покурили,
По продольным разошлись,
За работу все взялись,
Кто за кайло, кто за лом,
А забойщик за забой,
А сапожник дело знает,
Только лямку одевает.
Сел на саночки, заплакал,
Отца с матерью проклял,
Что на шахту он послал…
«Ох ты, боже мой!
Висит камень надо мной,
Над моей головой,
Камень рухнет, упадет,
Мне голову прошибет».
56. «На донской земле привольной, на Макеевской степи» — распространенная дореволюционная шахтерская песня (С. И. Василенок, «Народное творчество», Минск, 1940, стр. 235–236).

57. «На донской земле привольной стоит рудник знаменит...»

На донской земле привольной
Стоит рудник знаменит,
Возле Грушевки-деревни
Нашли уголь антрацит.
Шахтер рубит, бьет, колотит,
Обушок в руках звучит,
Так с утра до темной ночи
Под землею он сидит.
Шахтер рубит, шахтер бьет,
Под землею ход ведет,
Шахтер радости не видит,
С горя песенки, поет.
Шахтер гнет дугою спину,
И клянет свою судьбину.
Шахтер рубит обушком,
Бьет балдой и молотком.
Шахтер рубит со свечами,
Носит смерть он за плечами,
Позади она стоит,
Кулаком ему грозит.
Шахтер в шахту опустился,
С белым светом распростился:
«До свиданья, белый свет,
Я вернуся или нет».
Вот такая жизнь шахтера, —
Нет отрады, всегда горе,
Всегда горе и тоска —
Жизнь шахтера нелегка.
Популярная дореволюционная шахтерская песня. (Ал. Ионов, «Песни и сказы шахтеров», Ростов на Дону, 1940, стр. 23–24).

58. «Слава богу, наш хозяин: поправляются дела...»

Слава богу, наш хозяин:
Поправляются дела;
Из кулька он во рогожку
С дымом вылетит в трубу!
Он за это полетит:
Поутру рано будит.
Он нас чаем не поит,
Плохо щи про нас варит:
Ни капусты, ни крупы, —
Одной тепленькой воды!
Мы водицы похлебали,
Говядины ни куска!
Все празднички работали, —
У хозяина денег нет.
Будем денег мы просить. —
Он глаза все перекосит.
Ну так черт с тобой, хозяин,
Со работой со твоей,
Со работой со твоей,
Со приказчиком дурным,
Со приказчиком дурным,
С подмастерьем дорогим!
Что за хваты, за ребята
У… (фамилия хозяина) живут:
Носят ситцевы рубашки
Об семидесят заплат,
На них синие халаты
Подпоясаны ремнем…
Дореволюционная рабочая песня (Соболевский, т. VI, стр. 467, № 562).

59. «У нас на Волге-то, направо, в Твери, городе большом...»

У нас на Волге-то, направо,
В Твери, городе большом,
Где течет в Тьмаку отрава,
Там стоит огромный дом.
Нет там лестницы парадной,
В залах люстры не горят,
Вместо музыки отрадной
Целый день станки гремят.
Там ведь все народ рабочий
Век при бедности живет,
От утра до темной ночи
За работой спину гнет.
Люди все тому не рады,
Силен голод-лиходей,
Он-то губит нашу долю,
Мать-отца велит забыть.
Заставляет унижаться,
Крепостное иго несть,
Но куда же нам деваться,
Когда дети просят есть?
Не погубишь детской доли,
Не пошлешь с сумой ходить.
Лучше сам пойдешь в неволю
К фабриканту даром жить.
Наши девы чернобровы
За станками слезы льют,
Им хорошие основы
Мастера зато дают.
И вот эти-то злодеи
Без вины всегда бранят.
А хозяева-тираны
Крепостными быть велят.
Дореволюционная рабочая песня. («Вестник работниц и рабочих волокнистых производств», 1907, № 6, от 7 июля, стр. 16).

60. «На Нижнетагильском заводе, над старым большим рудником...»

На Нижнетагильском заводе,
Над старым большим рудником
Стряслася беда роковая
Над тем молодым бедняком.
В ту пору хозяйские лапы,
Как когти, держали нас всех,
А Важгин-артельщик все хапал,
И то не считая за грех.
Он брал и деньгами, и хлебом,
И сахарным мелким песком;
На наши на кровные деньги
Себе он повыстроил дом.
Себе он повыстроил терем
Из красных больших кирпичей,
Из нас-то ведь всякий был беден
И много ему проработал ночей.
Важгин по приказу Павлухи
Входил к нам ко всякому в дом
И каждого гнал на работу
Большим коногонным кнутом.
И все мы до время, до поры
Ему подчиняться должны
И все на работу ходили
Весь год от зари до зари.
Но время пришло, — и явился
Средь нас удалой тот бедняк,
Он богу вовек не молился,
И нам говорил он всем так:
«Товарищи, братья родные,
Довольно вам спины ломать
За то, чтоб хозяевам-чертям
На ваших трудах, отдыхать.
Прошло то несчастное время,
Павлухе — не век управлять,
Мы сами добьемся управы
И не станем на бар работать!»
Но он говорил, а Павлуха
И с ним кровопивец Важгин
Призвали казаков с полсотни,
И был им приказ лишь один:
«Стрелять, не жалея патронов,
Коль будут идти против нас!»
Издали они приказанье,
Урядник отдал их приказ,
А сами бедняка молодого
Сковали они в кандалы
И, не давши с семьею проститься,
Провели вдоль тюремной стены.
С завода его по этапу
Угнали скорей на Байкал,
И умер бедняк там безвестно
Среди тех безрадостных скал.
А дома остался родитель
И старая дряхлая мать…
И будем мы дружно, ребята,
Его за упокой поминать.
Рабочая уральская песня. В основе ее лежит действительный факт ареста и ссылки революционера-рабочего на заводе Демидова. Автор песни — политический ссыльный. Песня записана в 1931 г. на Урале (Кашеваров и Боголюбов, стр. 17–19).

61. «Да горы мои, горы зауральские...»

Да горы мои, горы зауральские,
Не забыть вас, горы, да во все века.
Да через вас, горы, ой, лежала дорожка,
Лежала большая, да Сибирский шлях.
Как по нем-то шли молодцы отважные,
Бренча кандалами, ой, с гордостью в глазах,
Да шли они в горы Зауральские,
Ой, в темные остроги, да в каторгу шли.
Ветры злые, лютые, да ветры осенние
Шумели над дорожкой да секли лицо.
Да не стушили ветры да в глазах отважных
Огня-пламени да гордости большой.
Да усеяли тот шлях-дороженьку,
Курганы могилок да неизвестных крестов,
Да призавяла травка над шляхом-дорожкой,
Ой, призавяла зеленая, да только до поры.
Дореволюционная уральская песня (В. П. Бирюков, «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1937, стр. 300, № 7).

62. «Мучит, терзает головушку бедную грохот машин и колес...»

Мучит, терзает головушку бедную
Грохот машин и колес,
Свет застилается в оченьках крупными
Каплями пота и слез.
Грохот машин, духота нестерпимая,
В воздухе клочья хлопка;
Маслом прогорклым воняет удушливо…
Да, жизнь ткачей нелегка…
Кашель проклятый измучил всю грудь мою,
Так же болят и бока,
Рученьки, ноженьки ноют, сердечные…
Стой целый день у станка!
Нитка порвалась в основе, канальская,
Эх, распроклятая снасть!
Сколько греха-то ты примешь здесь на душу,
Господи боже, так страсть.
Ах, да зачем же, зачем же вы льетеся,
Горькие слезы, из глаз?
Делу помеха, основу испортите —
Быть мне в ответе за вас.
Как не завидовать старому мастеру,
Что у окошка сидит,
Чай попивает да гладит бородушку —
Видно, душа не болит.
Ласков на взгляд, а поди к нему вечером,
Станешь работу сдавать —
Он ту работу корит да ругается,
Все норовит браковать.
Все норовит, как бы меньше досталося
Нашему брату, ткачу,
Эх, главный мастер, хозяин, надсмотрщики,
Жить ведь я тоже хочу!
Стихотворение поэта-народника С. С. Синегуба «Дума ткача» («Сборник новых стихов и песен», 1873). Наибольшее песенное распространение в сильно сокращенном виде оно получило в начальный период развития массового рабочего движения. Песенный вариант, приложенный к книге Синегуба «Записки чайковца», 1929.

63. «Молодым пареньком дружбу свел с молотком...»

Молодым пареньком
Дружбу свел с молотком,
А дожить довелось
До седых до волос.
Ах ты, молот, ковач,
Я ли не был силач?
А теперь не под стать
Мне с тобой работать!
Одряхлела рука,
Ноют грудь и бока,
А пока в небе свет,
Мне и отдыха нет!
Что за лютый злодей,
За лихой чародей
Наши деньги берет,
Кровь мужицкую пьет?
Нет, не лютый злодей,
Не лихой чародей —
Именитый купец
Да царь белый-отец!
Собирайтесь же все,
Кузнецы, слесаря,
Топоры навострим
И пойдем на царя!
Источником песни является стихотворение «Дума кузнеца», авторство которого, по устному заявлению Н. А. Морозова, приписывается Д. А. Клеменцу. Песенный вариант (Архив сектора народного творчества в ИРЛИ, рукописный сборник «Русские революционные песни», 1937, № 26).

64. «Праздник светлый и свободный...»

Праздник светлый и свободный,
Славься, Первый майский день!
Наш союз международный
Новым блеском ты одень!
Уж проходит год десятый
С той поры, как целый свет
Облетел призыв крылатый:
«В этот день работы нет!»
Пусть же грянет на просторе
Мировому хору вслед —
Через горы, через море —
Дружен, громок — наш привет!
Над Уралом и Кавказом,
Над Невой и над Днепром
Пусть наш клич раздастся разом,
Как весенний первый гром!
Пусть хозяева-жандармы
Второпях забьют набат;
Пусть выводят из казармы
Против нас ряды солдат.
Нас угрозой не принудишь,
Наш ответ готов давно:
В этот день работ не будет —
Все решили мы одно.
Смело, братья, общей ратью!..
Все в ряды!.. Плечо в плечо!..
Стоит только встать нам дружно, —
Все враги нам нипочем!
Над Уралом и Кавказом,
Над Невой и над Днепром, —
Пусть наш клик раздастся разом
Как весенний первый гром!
Популярная рабочая песня, созданная неизвестным автором к десятилетию со дня установления праздника 1 мая («Рабочая мысль», 1899, № 6, апрель, стр. 1).

65. «Эх, и прост же ты, рабочий человек!..»

Эх, и прост же ты, рабочий человек!
На богатых гнешь ты спину целый век.
У Морозова у Савушки завод,
Обирают там без жалости народ;
Все рабочие в убогости,
А на них большие строгости;
Чтоб не вышло препирательства
За иные надувательства,
Канцелярия составила
Для рабочих пункты-правила:
Положила кары грозные,
Наказания серьезные,
Обирает по-законному,
Прижимает по-ученому.
Эх, у Савушки палатушка ума,
Оттого-то, знать, толста его сума.
Загорелся раз у Савушки завод,
Разбегаться стал испуганный народ;
Управляющий огонь тушить велит.
Дали Савве знать об этом в телефон;
Как ошпаренный, примчался мигом он:
«Что ж, имущество должно мое сгореть?
Эй, немедленно ворота запереть!»
Не пускать велел с завода ни души,
Так уж хочешь иль не хочешь, а туши!
Эх, уж Савушка умен, умен, умен,
И начальством он за это отличен,
Почитается, как знатный дворянин,
Принимается как важный господин.
Савва, жирная скотинушка,
В три обхвата животинушка;
Он живет себе с отрадою,
Умывается помадою,
Злой кручинушки не ведает,
По три раза в день обедает.
Призапасся гувернантками,
Черномазыми тальянками,
Разговору непонятного,
Обхождения приятного.
На гроши наши трудовые
Они ходят, точно павушки,
Удовольствие для Савушки…
Как-то собирали деньги на собор,
На заводе велел Савка сделать сбор:
«Подавайте с каждой хари четвертак,
Все равно снесете деньги вы в кабак!»
Подчинилися приказу дураки,
Понесли они свои четвертаки.
От покорности убогих дураков
Понастроены все сорок сороков.
Духовенство умилилося,
Савве низко поклонилося,
А для нашего спасения
Поучает в воскресение,
Чтоб безропотно трудилися
Да молитвою кормилися,
Чтоб не ели в пост скоромного,
Чтоб начальству подчинялися
Да иконам поклонялися.
За усердие чудесное
Въедем в царствие небесное!
Эх, наставники духовные,
Проповедники церковные!
С виду божии, угодники,
Втихомолку греховодники,
У вас брюхи слишком пухлые,
Ваши речи очень тухлые.
Эй, ребятушки, живей, живей, живей!
Соберем колокола со всех церквей,
Из них пушку мы, большую отольем,
Духовенством, эту пушку мы набьем,
Знатно выпалим, попами в небеса,
Уж посыплются, к нам с неба чудеса!
Служим потом, служим кровию
Мы купецкому сословию,
А и царское правительство
Издает законы многие,
Для рабочих очень строгие,
Да без всякого стеснения
Учиняет притеснения.
На купцах стоит теперича земля,
Нету силы против батюшки-рубля!
Ох, уж эти-то купцы, купцы, купцы,
Обиратели они и подлецы!
Вы, ребятушки фабричные,
К обирательству привычные,
Уж найдите вы управушку
НаМорозова на Савушку,
Покажите молодечество,
Выходите на купечество,
Подымайся, как единый человек,
Давай клятву, нерушимую навек, —
Дружно, крепко за товарищей стоять
Ни на шаг один назад не отступать!..
Популярная в русском рабочем движении «Рабочая камаринская», созданная неизвестным автором в конце 90-х гг. XIX в. Вариант начала 900-х гг. («Песни борьбы», Женева, 1902).

66. «В церкви, золотом залитой, пред оборванной толпой...»

В церкви, золотом залитой,
Пред оборванной толпой
Проповедовал с амвона
Поп в одежде парчевой.
Изнуренные, худые
Были лица прихожан,
В мозолях их были руки…
Поп был гладок и румян.
«Братья! — он взывал к народу, —
Вы противитесь властям;
Вечно ропщете на бога,
Что живется плохо вам!
Это дьявол соблазняет
Вас на грешные дела,
В свои сети завлекает,
Чтоб душа его была.
Вот за то, когда помрете,
Вам воздастся по делам:
В пламень адский попадете
Прямо в общество к чертям».
Мимо церкви в это время
Черт случайно проходил,
Слышит — черта поминают;
Уши он насторожил.
Подобрался под окошко
И прислушиваться стал.
Все, чем поп людей морочил,
Черт все это услыхал.
Повалил народ из церкви;
Наконец, выходит поп,
Черт к нему… сверкнул глазами,
И попа за рясу… цоп!
«Ну-ка, отче толстопузый,
Что про нас ты в церкви врал?
Отвечай, какие муки
Беднякам ты обещал?
Чертом вздумал ты пугать их,
Страшным адовым огнем!..
Что им ад?.. Они и в жизни
Терпят тот же ад… Пойдем!»
Поп бежать… Но черт за ворот,
Как щенка, его поймал
И, подняв с собой на воздух,
В даль туманную помчал.
Он принес попа к заводу.
В дымных мрачных мастерских
Печи яркие горели;
Адский жар стоял от них.
Молот тысячепудовый
По болванке ударял
И фонтаном брызг горячих
Всех рабочих осыпал.
А машины грохотали,
Точно в небе июльский гром, —
Стены толстые дрожали, —
Все ходило ходуном.
И куда наш поп ни взглянет, —
Всюду жар, огонь и смрад:
Сталь шипит, валятся искры,
Духота… уж чем не ад!
У попа дыханье сперло,
Жмется, жмется, сам не свой,
Слезно к черту он взмолился:
«Отпусти меня домой!» —
«Что ж?! Так скоро надоело?!
Хочешь скоро так назад?
Посмотрел ты очень мало:
Это ведь еще не ад!»
Вновь схватив попа за ворот,
Черт взвился под облака,
И в другую мастерскую
Опустил он толстяка.
Здесь — средь смрада и шипенья —
Из огромного котла
В приготовленную форму
Лава яркая текла.
Вдруг большими языками
Лаву стало вверх кидать…
Люди в ужасе смертельном
Попытались убежать.
Но напрасно… с страшной силой
Клокотал чугун в котле:
Обгорелые стонали,
Корчась в муках на земле.
Поп, от страха замирая,
Полы рясы подобрал
И, быстрей косого зайца,
Из завода тягу дал.
С той поры наш поп суровый
Стал умнее и смирней,
Никогда уж больше адом
Не пугает он людей.
Сатирическая песня, созданная неизвестным автором в конце 90-х гг. XIX в. Известная под названием «Сказки о попе и черте», песня эта пользовалась большой популярностью в среде передовых рабочих в период первой русской революции 1905 г. Первопечатный текст («Рабочая мысль», 1899, № 7, июнь, стр. 2).

67. «Далеко в стране иркутской...»

Далеко в стране иркутской
Между двух огромных скал,
Обнесен стеной высокой,
Александровский централ.
Чистота кругом и строго,
Ни соринки не найдешь:
Подметалов штук десяток
В каждой камере найдешь.
Дом большой, покрытый славой,
На нем вывеска стоит,
А на ней орёл двуглавый
Раззолоченный висит.
По дороге тройка мчалась,
В ней был барин молодой.
Поровнявшись с подметалой,
Крикнул кучеру: «Постой!
Ты скажи-ка мне, голубчик,
Что за дом такой стоит?
Кто владелец тому дому?
Как фамилия гласит?»
«Это, барин, дом казенный —
Александровский централ,
А хозяин сему дому
Здесь и сроду не бывал.
Он живет в больших палатах,
И гуляет, и поет,
Здесь же в сереньких халатах
Дохнет в карцере народ».
«А скажи-ка, мне, голубчик,
Кто за что же здесь сидит?» —
«Это, барин, трудно помнить;
Есть и вор здесь и бандит.
Есть за кражи и убийства,
За подделку векселей,
За кредитные билеты…
Много разных штукарей.
Есть за правду за народну:
Кто в шестом году восстал,
Тот начальством был отправлен
В Александровский централ.
Есть преступники большие,
Им не нравился закон,
И они за правду встали,
Чтоб разрушить царский трон.
Отольются волку слезы.
Знать, царю несдобровать!»
Уловив слова угрозы,
Барин крикнул: «Погонять!»
Вариант известной дореволюционной тюремной песни «Александровский централ» («Песни каторги и ссылки», 1930, стр. 102).

68. «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе...»

Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью, проложим себе.
Вышли мы все из народа
Дети семьи трудовой,
Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой.
Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил, —
Черные дни миновали,
Час искупленья пробил.
Время за дело приняться.
В бой поспешим мы скорей;
Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей?
Все, чем их держатся троны, —
Дело рабочей руки:
Сами набьем им патроны,
К ружьям привинтим штыки!
С верой святой в наше дело,
Дружно сомкнувши ряды,
В битву мы выступим смело
С игом проклятой нужды.
Свергнем могучей рукою
Гнет вековой навсегда
И водрузим над землею
Красное знамя труда…
Автор песни — один из первых русских марксистов Л. П. Радин (1860–1901). Песня была им создана в 1897 г. в Таганской тюрьме в Москве, где он в течение полутора лет находился в одиночном заключении. Песня эта была боевым рабочим гимном в период подготовки и проведения первой русской революции 1905 г.

69. «Вихри враждебные веют над нами...»

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.[69]
Мрет в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей,
Их имена с нашей песнью победной
Станут священны мильонам людей.
Нам ненавистны тиранов короны,
Цепи народа-страдальца мы чтим,
Кровью народной залитые троны
Мы кровью наших врагов обагрим.
Месть беспощадная всем супостатам,
Всем паразитам трудящихся масс,
Мщенье и смерть всем царям-плутократам,
Близок победы торжественный час.
69, 70, 71. «Вихри враждебные веют над нами» (Варшавянка), «Беснуйтесь, тираны» и «Слезами залит мир безбрежный» (Красное знамя) — песни, созданные соратником В. И. Ленина по революционной борьбе Г. М. Кржижановским в 1897 г., когда он был заключен в Московскую Бутырскую тюрьму по делу ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Все эти песни являются творческой переработкой польских революционных песен. Из них особенно большой известностью пользовалась «Варшавянка», на размер и мотив которой создавались и другие революционные песни и стихотворения.

70. «Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами...»

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,
Грозитесь свирепо тюрьмой, кандалами!
Мы вольны душою, хоть телом попраны, —
Позор, позор, позор вам, тираны!
Пусть слабые духом трепещут пред вами,
Торгуют бесстыдно святыми правами;
Телесной неволи не страшны нам раны, —
Позор, позор, позор вам, тираны!
За тяжким трудом, в доле вечного рабства
Народ угнетенный вам копит богатства,
Но рабство и муки не сломят титана! —
На страх, на страх, на страх вам, тираны!
В рудниках под землею, за станком и на поле
Везде раздаются их песни о воле,
И звуки той песни доходят до тронов, —
На страх, на страх, на страх всем тиранам!
Сверкайте штыками, грозите войсками —
Спасти вас не могут казармы с тюрьмами,
Ваш собственный страх не сковать вам цепями, —
И стыд, и страх, и месть вам, тираны!
От пролитой крови заря заалела,
Могучая всюду борьба закипела,
Пожаром восстанья объяты все страны, —
И смерть, и смерть, и смерть вам, тираны!

71. «Слезами залит мир безбрежный...»

Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжелый труд,
Но день настанет неизбежный,
Неумолимо грозный суд!
Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!
Над миром наше знамя реет
И несет клич борьбы, мести гром,
Семя грядущего сеет.
Оно горит и ярко рдеет —
То наша кровь горит огнем,
То кровь работников на нем.[70]
Пусть слуги тьмы хотят насильно
Связать разорванную сеть,
Слепое зло падет бессильно,
Добро не может умереть!
Бездушный гнет, тупой, холодный,
Готов погибнуть, наконец.
Нам будет счастьем труд свободный,
И братство даст ему венец.
Смелей, друзья! Идем все вместе,
Рука с рукой, и мысль одна!
Кто скажет буре: «Стой на месте!»
Чья власть на свете так сильна?
Долой тиранов! Прочь оковы,
Не нужно гнета, рабских пут!
Мы путь земле укажем новый,
Владыкой мира будет труд!

72. «Как четвертого числа нас нелегкая несла смуту унимать...»

Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Смуту унимать.
Рано утром нас взбудили,
Не кормили, а поили
Водкою одной.
Много силы у солдата,
Но давить родного брата
Можно лишь спьяна!
Подготовив понемногу,
Повели нас в путь-дорогу —
К Невскому пошли.
Здесь в дворы нас засадили
И накрепко запретили,
Чтобы не шуметь.
Не по нас была засада —
Земляков брала досада
На такой приказ.
Много, мало ли сидели,
Втихомолку, не галдели…
Слышь, команда нам:
«Выходите на тревогу,
Фараонам на подмогу,
Клейгельс ослабел!»
Вышли мигом на свободу,
Видим: тысячи народу,
Весь народ шумел.
Тут и вольный, и военный,
И бродяга, и поштенный —
Все шумели тут.
Сперва начали студенты,
Подхватили теллигенты,
Пособил народ.
Храбрый Клейгельс-генерал
Все подале удирал
И с коня кричал.
А Вяземский-генерал —
Тот на Клейгельса кричал:
«Слушайте меня!»
«Ваше… ство, не смейте драться,
Ваше… ство, не сметь мешаться
Не в свои дела!»
«Смирно! стой!» — кричит удельный,
«Бей, топчи!» — вопит бездельный
Клейгельс-генерал.
Молоток пошел тут в дело,
Офицерику влетело —
Кровью залился.
Кутерьма затем стряслася,
Драка, свалка началася!
Бросились и мы.
Безоружных колотили,
По башкам их молотили,
Словно на току!
Полилася кровь ручьями,
Заливалися слезами
Многие тогда…
Эх, солдатская ты доля!
Кабы наша была воля, —
Разве бы пошли!
Не зазорно ль для солдата
Колотить не супостата,
А честной народ?
И калечить всех стараться,
И над бабой надругаться,
Это ль в похвалу?
Как пришли домой мы в роту,
Принесли одну заботу —
О своем грехе.
«Эх, отцы вы командиры,
Опоганили мундиры,
Чистые досель!»
Автор песни не установлен. В ее содержании отразились события 4 марта 1901 г., когда войска и полиция разогнали демонстрацию рабочих и студентов около Казанского собора в Петербурге. Размер и первые строки песни были заимствованы из «Севастопольской песни» Л. Н. Толстого.

73. «Много песен слыхал я в родной стороне...»

Много песен слыхал я в родной стороне —
Не про радость — про горе там пели,
Из тех песен одна в память врезалась мне,
Это песня рабочей артели:
        Ой, дубинушка, ухнем,
        Ой, зеленая, сама пойдет,
        Подернем, подернем да ухнем![71]
Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
А наш русский мужик, коль работать невмочь,
Так затянет родную дубину.
И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям
Эта песня идет по наследству,
К ней в беде прибегает наш русский народ,
Как к последнему верному средству.
Умирая, отец на дубовой скамье
Завещает любезному сыну
Лишь тупую покорность суровой судьбе
Да унылую песнь про дубину…
На Руси святой жандармерии рой,
Рой шпионов летает, как туча,
Залетает в дома, пробуждает от сна,
Поднимает народ наш могучий.
По дороге большой, по большой столбовой,
Что Владимиркой век уж зовется,
Звон цепей раздается глухой, роковой
И «Дубинушка» стройно несется…
Есть на Шипке курган, занесенный кругом,
Кости русские там не догнили —
В именины царя, чтоб ему угодить,
Сорок тысяч солдат уложили.
Именинный пирог из начинки людской
Брат подносит державному брату…
А в России голодной, в России глухой
Снег заносит крестьянскую хату…
Виды видывал я на чужой стороне,
Но нигде я не видел такого,
Чтобы всякая дрянь на мужицкой спине
Выезжала, да так бестолково.
Но настанет пора, и проснется народ,
Разогнет он могучую спину,
И в подарок царю он с собой принесет
Здоровей да покрепче дубину…
Вариант «Дубинушки» эпохи 900-х гг. и революции 1905. г. (песенник «Песни революции», 1917).

74. «За годами года проходили чредой...»

За годами года проходили чредой,
Изменялась родная картина,
И дубина с сохою ушли на покой,
Их сменила царица-машина.
        Эй, машинушка, ухнем,
        Эй, железная, сама пойдет,
        Наладим, да смажем,
        Да пустим![72]
Старый строй разрушал капитал-властелин,
С корнем рвал он дворянские роды,
Мужиков и ребят из родных палестин
Гнал на фабрики, верфи, заводы.
Где дворянская жизнь, что лилася рекой?
Уж не гнутся на барщине спины,
Правит Русью купец с золотою казной,
Мужиков обратил он в машины.
Знать, английский урок не пропал, пошел впрок,
Поумнел наш российский купчина.
Лишь рабочий порой вопрошает с тоской,
Что тяжеле — соха иль машина?
Без дворян и бояр очутился наш царь,
Кто ж поддержит тебя, сиротина?
Кто ж опорой тебе будет в шаткой судьбе?
Кто заменит тебе дворянина?
Но наш царь не сплошал, он купца обласкал,
И купец ему ныне опора,
А наш русский мужик уж к машине привык,
Его гложет купецкая свора.
Но страшись, грозный царь, мы не будем, как встарь,
Безответно сносить свое горе,
И, как в бурю волна, поднимаясь от сна,
Люд рабочий бушует, как море…
Он разрушит вконец твой роскошный дворец
И оставит лишь пепел от трона,
И порфиру твою он отнимет в бою
И разрежет ее на знамена…
«Машинушка» — революционная песня, созданная в эпоху 1905 г. на основе размера и строфики «Дубинушки», но с новым содержанием (песенник «Песни революции», 1917).

75. «Вы жертвою пали в борьбе роковой...»

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Порой изнывали вы в тюрьмах сырых…
Свой суд беспощадный над вами
Судьи-палачи уж давно изрекли,
И шли вы, гремя кандалами.
Идешь ты усталый, а цепи гремят…
Закованы руки и ноги,
Спокойно, но грустно, свой взор устремив
Вперед по пустынной дороге.
Нагрелися цепи от знойных лучей
И в тело впилися змеями,
И каплет на землю горячая кровь
Из ран, растравленных цепями.
Но ты молчаливо оковы несешь,
За дело любви ты страдаешь,
За то, что не мог равнодушно смотреть,
Как брат в нищете погибает.
В душе твоей вера святая живет,
Что правда сильнее булата,
Что время настанет — оценят ту кровь,
Которую льешь ты за брата.
А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая…
Падет произвол, и восстанет народ,
Великий, могучий, свободный…
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный.
За вами идет свежих ратников строй
На подвиг и на смерть готовых.
Прощайте же, братья! Вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный.
«Похоронный марш» эпохи массового рабочего движения. Текст его, составленный из отдельных куплетов стихотворений 70-х гг. «Идет он усталый» и «Вы жертвою пали», сделался как бы новым произведением, идейное содержание которого было тесно связано с современными революционными событиями. Вариант 1905 г. (песенник «Песни революции», 1917, стр. 4–5).

76. «Боже, царя храни! Деспоту долгие дни...»

Боже, царя храни!
Деспоту долгие дни
Ты ниспошли.
Сильный жандармами,
Гордый казармами,
Царствуй на страх сынам
Руси бесправной,
Царь православный,
Царствуй на страх глупцам!
Враг просвещения,
В царстве хищения
Мирно живи!
Всех, кто свободу
Ищет народу,
Бей и дави!
Твой голодающий,
Вечно страдающий,
Бедный народ
В храмах моления,
Благословения
Все тебе шлет.
Время настанет,
Солнце проглянет —
Разбудит борцов…
Пользуйся временем!
Царствуй над племенем
Жалких рабов!
Первоначально эта сатирическая песня была стихотворной вставкой в прозаическую фантазию «Фельдфебель и тюремщик — отцы командиры народного образования», которая была напечатана за границей (Журнал «Свобода», Женева, 1901, № 1, стр. 74). Ее содержание тесно связано с событиями студенческого движения конца 90-х гг.

77. «Вставай, проклятьем заклейменный...»

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разроем
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим…
Кто был ничем, тот станет всем.
        Это будет последний
        И решительный бой:
        С Интернационалом
        Воспрянет род людской![73]
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Завоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело,
Пока железо горячо!
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты — никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Сиять огнем своих лучей.
«Интернационал» — международный рабочий гимн, созданный французским рабочим, членом Парижской Коммуны Эженом Потье. Русский перевод «Интернационала» А. Я. Коца был опубликован в 1902 г. в большевистском журнале «Листки жизни» (1902, № 2).

78. «Дело было у Артура, дело скверное, друзья!»

Дело было у Артура,
Дело скверное, друзья!
Того, Ноги, Камимура
Не давали нам житья.
Мы с соседкой желтолицей
Подралися за царя…
«Полечу я вольной птицей
Да за синие моря!!»
Приказали нам от брега
Удалиться в два часа.
«Пропадай моя телега,
Все четыре колеса!»
Там стоял «Варяг» железный
И «Кореец» с ним как раз…
«Выходи, о друг мой нежный,
Уж пробил свиданья час!»
И враги рукою властной
Погубили сразу двух…
«Горемыка ли несчастный
Погубил свой грешный дух!»
Портартурцы проглядели,
Как на них нашла гроза:
«Оглянуться не успели,
Как зима катит в глаза!»
И пустился в путь-дорогу
Сам Макаров наш седой…
«Дам тебе я на дорогу
Образок святой!»
Вот он прибыл с кораблями,
В море вышли наконец,
«Рыболов ли взят волнами,
Али хмельный молодец?»
Приумолкла балалайка,
Что звучала на всю Русь…
«Делать нечего, хозяйка,
Дай кафтанчик, поплетусь».
Куропаткин горделивый
Прямо в Токио спешил…
«Что ты ржешь, мой конь ретивый,
Что ты шею опустил?»
Вот уж он на бранном поле,
Слава северных дружин;
«Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!»
А наместник уезжает
Без возврата, навсегда…
«Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда…»
Куропаткину обидно,
Что не страшен он врагам…
«В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам…»
А китаец, как хозяин,
Раскричится иногда:
«Что ты ночью бродишь, Каин,
Черт занес тебя сюда!»
А Ойяма наступает
Ночью и при свете дня.
«Посмотри, вон, вон играет,
Дует, плюет на меня!»
От Артура до Мукдена
Отступали мы толпой…
«Провозилась Аграфена
Да ни с чем пошла домой».
Долго портартурцы ждали,
Да устали чересчур…
«Уж и яйца вздорожали,
И осталось мало кур».
И, набравшись страху вволю,
Стессель сам пошел к врагу,
«Мне и хочется на волю,
Цепь порвать я не могу».
Дружбу вы мою примите,
Изменить я не могу,
«Стерегите, как хотите,
Я и сам не убегу».
Приготовлены уж лодки
В Нагасаки и домой…
«Ну, садись, моя красотка,
Только рядышком со мной».
С Порт-Артуром попрощайся,
Получив большущий нос!..
«Гром победы раздавайся,
Веселися, храбрый Росс!»
Ходят пленные, как тени,
Без отчизны, без семьи…
«Эх вы, сени, мои сени,
Сени новые мои!»
Генералов вереница,
Офицеров без числа…
«Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила».
Грустно, вяло и несмело
Рать солдат пустилась в путь…
«Ноги босы, грязно тело,
И едва прикрыта грудь».
Поработал на солдата
Интендантский без греха…
«Хороши наши ребята,
Только славушка худа…»
Автор песни не установлен. В песне в пародийной форме высмеяны бездарные царские генералы в период русско-японской войны. Песня исполнялась на мотив известной старой песни «Было дело под Полтавой», была очень популярной в период 1905 г. (Институт марксизма-ленинизма, отдел нелегальной литературы. Листовка 1905 г.).

79. «Славься, славься, царь Николай!»

Славься, славься, царь Николай!
Чертом нам данный, царь-государь,
Палач беспощадный, потонешь в крови,
Романовского рода тебе не спасти.
Погибнут, как черви, романовцы все,
И вместе придется погибнуть тебе.
Многих в сырых ты тюрьмах сгноил,
Много несчастных без хлеба сморил,
Ты многих повесил, других расстрелял,
Того, кто за правду так крепко стоял.
Сатирическая рабочая песня эпохи 1905 г. (В. Ю. Крупянская, «Ярославский фольклор», Ярославль, 1938, стр. 208, № 129).

80. «Нагайка ты, нагайка, тобою лишь одной...»

Нагайка ты, нагайка,
Тобою лишь одной
Романовская шайка
Сильна в стране родной!
На жалобы, на стоны
Голодных русских масс
Один ответ от трона —
Лупить нагайкой нас.
Царит нагайка всюду,
Сильна в стране родной,
Но ей царя-Иуду
Спасти не суждено.
Нагайкой не убита
Живая мысль у нас:
Пойдем вперед — упорно
Под знаменем труда!
Рабочая сатирическая песня эпохи 1905 г. Автор не установлен (В. Ю. Крупянская, «Ярославский фольклор», Ярославль, 1938, стр. 208, № 128).

81. «Дело было в Петербурге, дело славное, друзья...»

Дело было в Петербурге,
Дело славное, друзья,
Мы дрались тогда с царизмом
С красным, знаменем труда.
Всероссийский император,
Царь жандармам и шпикам,
Царь изменник, провокатор,
Царь — создатель кандалам —
Побежден был на Востоке
Победитель на Руси…
Будь ты проклят, царь жестокий,
Царь, замазанный в крови!
Люд восстанет за свободу,
Покорит твой подлый трон,
Долю лучшую народу
Завоюет в битве он.
Всех романовцев повесим,
Царство будет в пользу нас,
А тебя, злодей жестокий,
Суд народный, разорвет!
Подкупал ты черну сотню
И расстреливал крестьян,
Избивал ты всех рабочих,
Награждал одних дворян.
Люд восстанет за свободу,
Покорит твой подлый трон.
Всех романовцев повесим,
Царство будет в пользу нас.
Одна из популярных песен о 9 января 1905 г., известная и под названием «Всероссийский император» (или «Всероссийский алкоголик») (Н. П. Андреев, «Русский фольклор», 1938, стр. 571).

82. «Мы мирно стояли пред Зимним дворцом...»

Мы мирно стояли пред Зимним дворцом,
Царя с нетерпением ждали,
Как вдруг между нами и царским крыльцом
На ружьях штыки заблистали.
И рота за ротой все супротив нас
Вдруг фронтом развернуты были,
Наставили дула нам в лица как раз
И… в грозном молчанье застыли.
Так тихо, так жутко… Вдруг слышится:
«Пли!» Опомниться мы не успели,
Свалились уж многие на снег в крови,
За залпами ж залпы гремели.
И ужас объял нас. Безумно крича,
Мы с страшного места бежали,
Израненных, мертвых с собой волоча,
А в тыл нам стрелять продолжали.
Рабочий один шел, молчанье храня,
Он нес бездыханное тело,
Прах той, что погибла, его заслоня
От меткости зверской прицела.
Но вот, обернувшись навстречу стрельбе,
Он крикнул, рукой потрясая:
«Палач и убийца, проклятье тебе,
Проклятье родимого края!
Пред пышным дворцом мы появимся вновь,
День близок кровавой расплаты
За кровь трудовую, невинную кровь,
Что брызнула в эти палаты…
Свобода — родному народу!
И вечная слава героям-борцам,
Погибшим в борьбе за свободу!»
Песня представляет собою сильно сокращенный текст стихотворения неизвестного автора, которое появилось в подпольной печати после событий 9-го января. В 1905 г. она пользовалась большой известностью в рабочей среде (Кашеваров и Боголюбов, стр. 31–32).

83. «До поры кузнец идет, а сам песенку поет...»

До поры кузнец идет,
А сам песенку поет.
В день девятый января
Шли проведать мы царя.
Не гулять к нему, не пить,
Шли мы милости просить.
А уж он нас угостил —
Напоил и накормил.
Белым снегом накормил,
Нашей кровью напоил.
С того пира тысяч пять
На погост стащили спать.
«Ой ты батюшка наш царь,
Ты надёжа-государь,
Не забудем мы вовек,
Сколь ты добрый человек!»
Песня представляет собою переработанный в народной среде отрывок из подпольно распространявшейся в эпоху 1905 г. «Русской истории в стихах» («Сказки дедушки Тараса»). Записана Г. М. Купериной в 1955 г. от Е. Е. Волченковой, уроженки Владимирской области, которая слышала ее в 1910 г. в рабочей среде на фабрике Саввы Морозова.

84. «На десятой версте от столицы...»

На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И целует болотный туман…
В январе эти птицы видали,
Как солдаты на поле пришли,
Как всю ночь торопливо копали
Полумерзлые комья земли;
Как носилки, одну за другою,
С мертвецами носили сюда,
Как от брошенных тел под землею
Расступалась со свистом вода,
Как холодное тело толкали
Торопливо в рогожный мешок,
Как в мешке мертвеца уминали,
Как сгибали колена у ног…
И видали зловещие птицы
(Не могли этой ночью заснуть),
Как бледнели солдатские лица,
Как вздыхала солдатская грудь…
На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И болотный целует туман…
Под глубоким пушистым налетом
Ослепительно белых снегов
Мертвецы приютилися счетом
Девяносто рогожных мешков…
Нераздельною братской семьею
Почиют они в недрах земли:
Кто с пробитой насквозь головою,
Кто с свинцовою пулей в груди…
И зловещие видели птицы,
Как в глубокий вечерний туман
Запыленные, грязные лица
Приходили на этот курган…
Как печально и долго стояли
И пред тем, как с холма уходить,
Всё угрозы кому-то шептали
И давали обет отомстить!..
На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И болотный целует туман…
В мае птицы зловещие эти
У кургана видали народ,
И мельканье противное плети,
И пронзительный пули полет;
Как, измучившись тяжкой борьбою
И неравной, толпа подалась,
Как кровавое знамя родное
Казаком было втоптано в грязь…
Но зловещие птицы узреют —
И близка уже эта пора! —
Как кровавое знамя завеет
Над вершиной родного холма!..
Стихотворение П. Эдиета, посвященное жертвам 9-го января («Новая жизнь», 1905, от 25 ноября), получившее песенную популярность. Песенный вариант («Песни русских поэтов», 1950, стр. 518).

85. «Как у нас на троне чучело в короне...»

Как у нас на троне
Чучело в короне.
        Ай да царь, ай да царь,
        Сумасшедший государь
        («Николашка»).[74]
Мать его царица —
Страшная, как львица.
Косо смотрит на народ,
С нею Витька-граф живет.
А царица Саша
Глупая — не наша.
Их дядья и братья —
Всем людям проклятье.
Долго ль нам терпети
Царский кнут да плети?
Чучело в короне
Нужно свергнуть с трона,
С бою взять свободу
Русскому народу.
Сатирическая антицарская песня эпохи 1905 г., записанная уже в пооктябрьское время («Советское краеведение», 1935, № 9, стр. 30). Размер и припев в ней заимствованы из песни декабристской эпохи «Царь наш, немец прусский».

86. «Царь наш с виду жидок, да на пакость прыток...»

Царь наш с виду жидок,
Да на пакость прыток.
        Ай да царь, ай да царь,
        Православный государь! [75]
Пакостит при свете,
А живет в секрете.
Чуя передрягу,
Из дворца ни шагу.
Прячась, злобой дышит,
Манифесты пишет.
Да за комплименты
Шлет кресты да ленты.
Русскому народу
Не дает он ходу.
В горсти зажимает,
Подати сбирает…
Все крестьяне — нищи
И не видят пищи.
А ворчать кто станет,
Царь сейчас нагрянет.
Держит солдат хищных
Против беззащитных.
Водит их в заплатах,
Сам живет в палатах.
И чинит расправу
Черту на забаву.
А чтоб скрыть проказы,
Знай строчит указы.
Пишет он их гладко,
Жить-то нам не сладко.
Песня 1905 г., размер и припев которой, как и в предыдущей песне, восходят к декабристской песне «Царь наш, немец прусский» (газета «За народ», 1917, № 8).

87. «Что ты спишь, дурачок, ведь весна на дворе...»

Что ты спишь, дурачок,
Ведь весна на дворе,
Ведь жандармы твои
Не удержат ее!
На Россию взгляни,
Что было, и что есть,
И что будет еще!
Ведь чиновничий люд
Беззаконья творит,
В деревнях, в городах
Смерть и голод царит.
Но рабочий народ,
Свою силу познав,
Громко требовать стал
Человеческих прав.
Уж и земцы тебя
Ограничить хотят;
Родовые князья
Про свободу кричат.
Вспомни время свое,
Как позорно оно!
Сколько крови людской
Ты напрасно пролил,
От детей, матерей
Ты кормильцев забрал,
На чужую страну,
Воевать посылал.
И как били тебя
На земле и морях,
И посмешищем стал
Ты у всех на устах.
А теперь во дворце
Ты в сомненье сидишь,
Конституцию дать
Все боишься, дрожишь.
Но не дремлют бойцы:
За идею вперед
Дружным шагом идут!
Что ты спишь, дурачок,
Ведь уж лето идет,
Ведь народ, что просил,
Скоро силой возьмет!
За свободою вслед
Просвещенье идет,
И воспрянет народ,
Пышно Русь расцветет.
И народная мощь
Много явит чудес
В многолюдной борьбе
За всемирный прогресс.
Сатирическая антицарская песня 1905 г., размер и стиль которой восходят к песне А. В. Кольцова «Что ты спишь, мужичок». Упоминание о ее распространении как листовки в Воронеже находим в большевистской газете «Пролетарий», 1905, № 3 (Кашеваров и Боголюбов, стр. 87–88).

88. «Дружно, братцы, песню грянем, удалую в добрый час...»

Дружно, братцы, песню грянем,
Удалую в добрый час,
И рабочих бить не станем:
Не враги они для нас!
Только злые командиры
Их приказывают бить,
Чтоб солдатские мундиры
Этой бойней осрамить…
Брат пойдет ли против брата?
А они ведь братья нам,
И для честного солдата
Убивать их стыд и срам.
Сердце нам сжимали больно
Уж не раз их стон и плач…
Этой бойни нам довольно:
Русский воин не палач!!
Итак, дружно мы затянем
Эту песню в добрый час,
И рабочих бить не станем,
Не враги они для нас…
Агитационная солдатская песня эпохи 1905 г., распространявшаяся в войсках. Размер и стиль ее восходят к солдатской песне 60-х гг. XIX в. с таким же началом. (Институт марксизма-ленинизма, отдел нелегальной литературы. Рукописный сборник учащихся г. Казани эпохи 1905 г.).

89. «Постой-ка, товарищ! Опомнися, брат!..»

Постой-ка, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку на землю
И гласу рабочего внемли, солдат, —
Народному голосу внемли!
Зачем ты винтовку твою зарядил?
В какого врага ты стреляешь?
Без жалости брата родного убил,
Детишек его избиваешь…
Ты здесь убиваешь чужих. У тебя
В деревне семью убивают…
И издали грозно твоя же семья
Тебя же, солдат, проклинает…
Постой же, товарищ! Опомнися, брат!
Ты кровью облит человека!..
Не смоешь ее уж ничем ты, солдат,
Не смоешь ту кровь ты вовеки…
Все улицы русских больших городов
Залиты народною кровью…
Там дети рыдают… И тысячи вдов
Клянут свою долюшку вдовью…
Несчастная мать, потерявши дитя,
Над трупиком горько рыдает
И грозно, солдат, проклинает тебя!
Ты слышишь? — Тебя проклинает!
Ты мать и отца у ребенка отнял,
И кто их убийца, — он знает.
И вот, с легионом рабочих детей,
Малютка тебя проклинает…
Постой же, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку и с нами
Восстань за свободу, и вместе пойдем
На бой, на кровавый, с врагами…
Так брось же винтовку и смело кричи:
«Нет, братья, солдат — не убийца!
Солдат уж проснулся и даст вам ключи
К покоям царя-кровопийцы!..»
Проснулась пехота, проснулся матрос,
Проснулась казацкая сила,
И грязный отживший военный колосс
Уж жажда свободы сломила…
Постой же, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку на землю
И гласу рабочего внемли, солдат,
Народному голосу внемли:
«Честнее на улице в правом бою
Погибнуть за лучшую долю,
Чем там — на войне — в чужеземном краю
Нам пасть, защищая неволю!»
Агитационная солдатская песня эпохи 1905 г. (А. Дымшиц, «Революционная поэзия», Л. 1954, стр. 227–228).

90. «Вытащил жребий недальний...»

Вытащил жребий недальний,
Смерили, крикнули: «Гож!»
Что же ты смотришь печальный,
Ведь в царскую службу идешь?
Ведь царская служба могуча,
Много там пуль и штыков,
Чтоб расправляться «геройски»
С братом своим — мужиком.
Ведь если голодный, холодный
Вечно оборван мужик,
Хлеба захочет досыта —
В глотку вобьешь ему штык.
Но если заводский рабочий,
Не в силах он больше вздохнуть,
То вспомни устав и присягу —
Целься верней ему в грудь…
Сокращенный песенный текст агитационного стихотворения неизвестного автора, печатавшегося в подпольных изданиях 1905 г. Песенный вариант («Песни и сказки на Онежском заводе», 1937, стр. 59).

91. «Стреляй, солдат, в кого велят...»

Стреляй, солдат, в кого велят,
Убей отца, родного брата,
Убей жену, убей детей,
Лишь помни памятку солдата:
Рабочих бить вас поведут,
Голодных убивать прикажут,
По чарке водки вам дадут
И этим совесть вашу губят.
В далекий край вас поведут,
На родине ведь не оставят,
Ружье, мундиры вам дадут,
Машиной быть заставят.
Попы тебя благословят,
Убьешь — греха не будет.
Они не врут, коль говорят:
«Бог вашу службу не забудет».
Крестьяне мрут по деревням,
Земли, работы, хлеба просят,
А им, как буйным бунтарям,
Штыки и пули преподносят.
Стреляй, солдат, коли штыком,
Кусай зубами, бей прикладом.
Но, убивая, не забудь,
Что убиваешь родного брата.
Агитационная солдатская песня эпохи 1905 г. («Литературная учеба», 1936, № 1, стр. 142–143).

92. «Эй ты, зимушка, зима, холодна очень была...»

Эй ты, зимушка, зима,
Холодна очень была,
        Эх… эх… доля моя,
        Где ты водою заплыла. [76]
Холодна очень была
Заморозила меня,
        Зима люта настает,
        У рабочих сердце мрет.
У рабочих сердце мрет, —
Жандарм с обыском идет.
        Появились во столице
        Подозрительные лица.
Трепов, жирный генерал,
Всех жандармов собирал.
        Всех жандармов собирал
        И такую речь держал:
«Эй вы! синие мундиры,
Обыщите все квартиры».
        Обыскали квартир триста,
        Не нашли социалиста,
У курсистки под подушкой
Нашли пудры фунт с восьмушкой,
        У студента под конторкой
        Пузырек нашли с касторкой.
Собрался тут весь синклит
И решили — динамит.
        Динамит, не динамит,
        А при случае палит.
У рабочего у Гришки
Под подушкой нашли книжки.
        Вся Россия торжествует,
        Николай вином торгует.
На столбе висит корона,
Николай Второй — ворона.
        Председатель всех болванов
        Николай Второй Романов.
От Алтая до Дуная
Нет глупее Николая.
        По России слух прошел:
        Николай с ума сошел.
Одна из популярнейших рабочих песен эпохи 1905 г. Ее источником является сатирическая песня 70-х гг. «Уж как в Третьем отделенье». В песне высмеивается известный «усмиритель» революционных рабочих петербургский генерал-губернатор Трепов. Куплетное построение песни давало возможность широкого варьирования ее содержания. Различными были и начальные строки (напр. «Уж как Трепов-генерал») и припевы (напр. «Эй, эй, русский народ, в тюрьмах весело живет»). Данный вариант песни — один из самых полных (газета «Ленинец», Иваново, от 18 мая 1935 г.).

93. «По бурным волнам Черноморья...»

По бурным волнам Черноморья
Чуть видно темнеет вдали —
То гордый и сильный «Потемкин»,
Он к центру Одессы валит.
От сна пробудилась Одесса,
Проснулся рабочий народ,
И встала дворянская зависть,
Раздалось лишь грозно: «Вперед!»
И вот на горизонте темнеет:
То Кригер с эскадрой валит.
«Потемкин», поднявши свой якорь,
Навстречу эскадре спешит.
И врезался в центр «Потемкин»,
На нем никого не видать,
Лишь молча в открытые люки
Гигантские пушки глядят.
На нем не видать офицеров,
И нет командира на нем.
Нет равной «Потемкину» силы;
Все битвы ему нипочем.
Вот взвился сигнал на фок-мачте,
Его разделят по судам,
И точно как малый ребенок,
Задумчив был наш адмирал.
И Кригер, начальник эскадры,
Порою, как заяц, дрожит,
Он дал ход узлов восемнадцать
И скрыться скорее спешит.
А скрывшися миль он за десять,
Храбрец, вдруг поднявши сигнал, —
Спешит в Севастополь скорее,
Чтоб «Потемкин» его не догнал.
Песня о восстании на броненосце «Потемкин», редкая в записи (В. Сидельников, «Песни военно-черноморского флота», М. 1945, стр. 82, № 40).

94. «Задумал наш царь мир удивить...»

Задумал наш царь мир удивить,
Пулей, нагайкой народ усмирить.
        Россия, Россия, жаль мне тебя,
        Бедная, горькая участь твоя.
        Россия, Россия, голодный народ.
        Всех стран пролетарии, идите вперед![77]
Послал царь казаков по всем городам:
«Бейте, рубите, награду вам дам!»
Вот едет казак на сером коне —
Ружье за плечами, нагайка в руке.
Старых и малых пугает ружьем;
«Бегите, спасайтесь, а нет, так убьем!»
Старый и малый бегут от него:
«Борцы за свободу, убейте его!»
Увидел народ такой произвол —
Решил посадить царску свору на кол!
Царь испугался, издал манифест —
Мертвым свободу, живых под арест.
Свободу собраний — солдатских штыков,
Свободу расстрелов — русских сынов.
Свободу союзов — пулеметных полков,
Свободу изданий — бараньих голов.
Одна из наиболее популярных рабочих песен 1905 г., созданная, очевидно коллективно, в рабочей среде. Была известна под именем «Нагаечки», так как в одном из ее вариантов есть слова:

Нагаечка, нагаечка,
Нагаечка моя!
Вспомни, как гуляла ты
Девятого января.
Текст песни в вариантах был различным, как различны были и припевы. В других вариантах этой песни место царя занимает Трепов, и она имеет начало «Вздумал Трепов царя удивить». Песенный вариант. (Г. Г. Сушкин, «Нелегальные вечорки, 1900–1903 гг.», М. 1923).

95. «Спи, младенец, год за годом, баюшки-баю...»

Спи, младенец, год за годом,
        Баюшки-баю,
Четырем твоим свободам
        Я отходную спою!
Я писать указы стану
        Твердою рукой,
Дам покой тебе, смутьяну,
        «Со святыми упокой!»
Если мало эскадронов,
        Слабо хлещет плеть, —
Для тебя я и патронов
        Не хочу жалеть!
Приложу к тому все силы,
        Чтоб создать покой, —
Нет покойнее могилы…
        «Со святыми упокой!»
Я из дядек стану старшим.
        Вот тебе мой сказ —
И наклею над монаршим
        Треповский указ.
Там — свобода «арестантам»,
        Здесь свободным крест,
Разъясню манифестантам
        Царский манифест.
Хороните павших с миром,
        Говорите речь, —
Ей в ответ, сливаясь с клиром,
        Прогремит картечь.
Брызнет кровь по ленте красной,
        Потечет рекой —
Спи, младенец мой прекрасный,
        «Со святыми упокой!»
Я, порядка оборона,
        Всюду озарю
Светом факелов Нерона
        Конституции зарю.
Спи, дитя, под сводом склепов,
        Нас не беспокой;
Пропоет свободе Трепов
        «Со святыми упокой».
Одна из самых острых «треповских» песен, созданная по мотивам песни М. Ю. Лермонтова «Казачья колыбельная песня». Песня появилась после объявления царского «манифеста свобод» 17 октября 1905 г. (сборник «Песни борьбы», без года издания).

96. «Мы сами копали могилу свою...»

Мы сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма;
Пред нею мы встали на самом краю:
«Стреляйте же верно и прямо!
Пусть в сердце вонзится холодный свинец,
Горячею кровью напьется,
И сердце не дрогнет, но примет конец, —
Оно лишь для родины бьется».
В ответ усмехнулся палач-генерал:
«Спасибо на вашей работе —
Земли вы хотели — я землю вам дал,
А волю на небе найдете…»
«Не смейся, коварный жестокий старик,
Нам выпала страшная доля;
Но выстрелам вашим ответит наш крик:
„Земля и народная воля!“»
Мы начали рано, мы шли умирать,
Но скоро по нашему следу
Проложит дорогу товарищей рать, —
Они у вас вырвут победу.
Как мы, они будут в мундире рабов,
Но сердцем возлюбят свободу,
И мы им закажем у наших гробов:
«Служите родному народу!»
Старик кровожадный! Ты носишь в груди
Не сердце, а камень холодный;
Вы долго вели нас, слепые вожди,
Толпою немой и голодной.
Теперь вы безумный затеяли бой
В защиту уродливой власти;
Как хищные волки, свирепой гурьбой,
Вы родину рвете на части.
А вы, что пред нами сомкнули штыки,
К убийству готовые братья!
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья!
Стреляйте вернее, готовься, не трусь,
Кончается наша неволя;
Прощайте, ребята! Да здравствует Русь,
Земля и народная воля!
Автор песни — участник революционного движения 1905 г. В. Г. Тан-Богораз (1865–1936). В ней изображена героическая смерть семерых кронштадтских матросов-минеров, расстрелянных в 1906 г. В период гражданской войны эта песня бытовала (см. стр. 551) уже с значительно измененным содержанием (Институт марксизма-ленинизма, отдел нелегальной литературы. Листовка эпохи 1905 г.).

97. «Море в ярости стонало, волны бешено рвались...»

Море в ярости стонало,
Волны бешено рвались…
Волны знали, море знало,
Что спускалось тихо вниз…
Там в мешках лежат зашиты
Трупы юных моряков:
Были пред зарей убиты
Девятнадцать удальцов.
Море видело — косою
Шли спокойно моряки
С песней звучной, боевою…
Вкруг — солдатские штыки.
Братья братьев привязали
Крепко-накрепко к столбам…
Братья братьев расстреляли,
Ужас веял по волнам…
Небо сразу побледнело,
Люди торопились скрыть
Ими сделанное дело —
Трупы в море опустить.
Чтобы жертвы их не всплыли
На трепещущих волнах,
Люди с трупами зашили
Камни тяжкие в мешках…
День безоблачно сияет
В гавань дальних берегов,
Море бережно вздымает
Трупы славных моряков.
Вихрь промчался возмущенья,
Все народы гнев объял…
Смерть царю, злодеям мщенье,
Час суда для них настал…
Автор песни — Н. И. Ривкин, участник революционного движения 1905 г., привлекавшийся к ответственности по делу о матросских волнениях в Кронштадте. Песня связана с расстрелом девятнадцати кронштадтских моряков, зачинщиков волнений («Песни каторги и ссылки», 1930, стр. 111).

98. «От павших твердынь Порт-Артура, с кровавых маньчжурских полей...»

От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых маньчжурских полей,
Калека-солдат истомленный
К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодую
И малого сына обнять,
Увидеть любимого-брата,
Утешить родимую мать.
Пришел он… В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его.
И стиснула сердце тревога:
«Вернулся я, видно, не в срок…
Скажите, не знаете ль, братцы, —
Где мать? Где жена? Где сынок?»
«Жена твоя… Сядь-отдохни-ка, —
Небось твои раны болят?» —
«Скажите скорее мне правду,
Всю правду!..» — «Мужайся, солдат.
Толпа изнуренных рабочих
Решила пойти ко дворцу —
Защиты просить с челобитной —
К царю — „как к родному отцу“.
Надев свое лучшее платье,
С толпою пошла и она,
И… насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена». –
«Но где же остался мой мальчик,
Сынок мой?..» — «Мужайся, солдат.
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят».
«Где мать?» — «Помолиться к Казанской
Старушка твоя побрела,
Избита казацкой нагайкой —
До ночи едва дожила».
«Не все ж еще взято судьбою!
Остался единственный брат:
Моряк — молодец и красавец!
Где брат мой?…» — «Мужайся, солдат».
«Неужели и брата не стало?
Погиб, знать, в неравном бою?..» —
«О нет! Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою.
Погиб он у Черного моря,
Где их броненосец стоит:
За то, что вступился за правду —
Своим офицером убит!»
Ни слова солдат не ответил,
Лишь к небу он поднял глаза:
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза.
Автор песни — Т. Л. Щепкина-Куперник. Созданная в конце 1905 г., песня и в более позднее время имела огромную популярность в среде передовых рабочих, крестьян и марксистской интеллигенции. Авторский текст (Т. Л. Щепкина-Куперник, «Театр в моей жизни», 1948, стр. 339–340).

99. «Царь гуляет, тризну правит...»

Царь гуляет, тризну правит,
Нашу кровушку сосет,
Как его нам обезглавить,
Как вернуть с войны народ?
Всех война нас закрутила,
В гроб-могилу загнала,
Мужиков всех погубила,
Сыновей отобрала.
Тризну правит царь Николка
С сворой пьяных палачей,
В руки мы возьмем винтовки
И пойдем на богачей.
Песня периода империалистической войны 1914–1917 гг. («Фольклор Дона и Кубани», Ростов на Дону, 1938, стр. 158).

100. «Во поле ветер веет, солдатики идут...»

Во поле ветер веет,
Солдатики идут,
На грязненькой шинели
Товарища несут.
Несут его — к вокзалу,
В холодненький вагон,
В Россию отправляют,
Чтоб вылечить потом.
Лечите, не лечите —
Мы жертвовали собой.
Везете в лазареты,
Чтоб гнать опять на бой.
Лучше я погибну
В далекой стороне,
Пускай не ждут родные,
Забудут обо мне.
Во поле ветер веет,
Полки солдат идут,
Все они в окопах,
Калеками умрут.
Цари, купцы, дворяне
За чаем водку пьют,
А бедные солдаты
За них в окопах мрут.
Солдаты защищают
Земли богачей,
Они с царем гуляют
Под крышами церквей.
Во поле ветер веет,
Полки солдат идут,
Богатых, будет время,
За шиворот возьмут.
Солдатская песня периода империалистической войны 1914–1917 гг. (В. П. Бирюков, «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1937, стр. 76–77, № 27).

101. «Да скуем мы, братцы, тяжкий молоток...»

Да скуем мы, братцы,
Тяжкий молоток,
Тяжкий молоток, —
Крепкий молоток!
Да ударим сильно,
Силою могучей
В царские хоромы,
В каменную стену, —
Разобьем мы, братцы,
Вдребезги ворота,
Вдребезги ворота
И каменну стену!
Дуй сильнее, братцы!
Дуй сильнее в горны,
Нагревай железо
До самого бела,
Чтобы крепкий молот, —
Наш тяжелый молот,
В царские ворота
Бил бы без промаха!
Рабочая уральская песня предоктябрьского времени (Блинова, стр. 224, № 12).

102. «Мы кузнецы, и дух наш молод...»

Мы кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи,
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи.
Куем мы счастие народу,
Мы вольный труд ему куем,
И за желанную свободу
Мы все страдаем, все умрем, умрем, умрем.
Ведь после каждого удара
Редеет мгла, слабеет гнет,
И по всему земному шару
Народ измученный встает, встает, встает.
Мы кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи,
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!..
Стихотворение рабочего поэта Ф. Шкулева («Невская звезда», 1912, № 8, от 27 мая). Наибольшую популярность песня приобрела в годы империалистической войны, когда ее революционное содержание особенно было созвучно революционным стремлениям широких народных масс. Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 1928 г. в Тульской области).

VI. Советские песни

Песни гражданской войны

Данный раздел объединяет избранные песни советской эпохи. Наряду с народными безыменными, песнями в нем помещены и наиболее популярные песни советских поэтов, ставшие общенародным достоянием.

1. «Слушай, рабочий, война началася...»

Слушай, рабочий,
Война началася,
Бросай свое дело,
В поход собирайся.
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это!
Слушай, крестьянин,
Война началася,
Бросай свою соху
На фронт собирайся.
Войны мы не хотим,
Но в бой готовы,
Ковать мы не дадим
Для нас оковы!
Рвутся снаряды,
Трещат пулеметы,
Но не боятся их
Красные роты.
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это!
Вот и окопы,
Летают снаряды,
Смело вперед идут
Наши отряды.
Войны мы не хотим,
Но в бой готовы,
Ковать мы не дадим
Для нас оковы!
Одна из ранних песен эпохи гражданской войны (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

2. «Как родная меня мать провожала...»

Как родная меня мать
Провожала,
Тут и вся моя родня
Набежала.
«Ах, — куда ты, паренек,
Ах, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Во солдаты.
В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся,
Без тебя большевики
Обойдутся!
Поневоле ты идешь
Аль с охотой?
Ваня, Ваня, пропадешь
Ни за что ты!
Мать, страдая по тебе,
Поседела,
Эва, в поле и в избе
Сколько дела!
Как дела теперь пошли,
Любо-мило,
Сколько сразу нам земли
Привалило!
Притеснений прежних нет
И в помине,
Лучше б ты женился, свет,
На Арине!
С молодой бы жил женой
Не ленился!..»
Тут я матери родной
Поклонился.
Поклонился всей родне
У порога:
«Не скулите обо мне,
Ради бога!
Если б были все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?
Все б пошло на старый лад,
На недолго,
Взяли б вновь от нас назад
Землю, волю!
Сел бы барин на земле
Злым Малютой,
Вы б завыли в кабале
Самой лютой.
А иду я не на пляс,
На пирушку,
Покидаючи на вас
Мать-старушку!
С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом!
Что с попом, что с кулаком
Вся беседа —
В брюхо толстое штыком
Мироеда!
Не сдаешься? Умирай,
Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
Взятый с бою!
Не кровавый, пьяный рай
Мироедский,
Край родной, родимый край —
Край советский!»
Стихотворение Демьяна Бедного «Проводы», созданное им в 1918 г. В годы гражданской войны оно пользовалось широкой песенной известностью. Муз. Д. Васильева-Буглая. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

3. «Из-за леса солнце всходит...»

Из-за леса солнце всходит,
Ворошилов едет к нам.
Он заехал к нам проститься
И на фронт нас проводить.
«Я желаю вам вернуться,
Еще дома побывать.
Стройся, армия, в колонны,
Кавалерия, вперед!
Кавалерия — в атаку,
А пехота — во штыки!»
Впереди все вьется знамя —
Все вперед да все вперед!
Популярная в годы гражданской войны песня о Ворошилове (Бардин, стр. 22, № 5).

4. «Мы — красная кавалерия, и про нас...»

Мы — красная кавалерия, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ
О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой идем!
        Веди ж, Буденный, нас смелее в бой!
        Пусть гром гремит, пускай пожар кругом, пожар кругом,
        Мы беззаветные герои все,
        И вся-то наша жизнь есть борьба![78]
Буденный — наш братишка, с нами весь народ,
Приказ: «Голов не вешать и смотреть вперед!»
Ведь с нами Ворошилов — первый красный офицер,
Сумеем кровь пролить за Эс-эс-эр!
Высоко в небе ясном вьется алый стяг,
Мы мчимся на конях туда, где виден враг,
И в битве упоительной, лавиною стремительной,
Даешь Варшаву! Взят Берлин! Уж врезались мы в Крым!
Стихотворение А. А. Д’Актиля «Марш Буденного», созданное им в 1920 г. по заданию штаба Первой Конной армии. Положенное на музыку Дм. Покрассом, оно стало одной из самых популярных песен гражданской войны. Общеизвестный текст.

5. «Белая армия, черный барон...»

Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.
        Так пусть же Красная
        Сжимает властно
        Свой штык мозолистой рукой,
        Так все должны мы
        Неудержимо
        Идти в последний смертный бой![79]
Смело, товарищи, марш вперед! —
Реввоенсовет нас в бой зовет.
Ведь от тайги до британских морей,
Красная Армия всех сильней.
Мы раздуем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сровняем с землей!
Ведь от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.
Популярнейшая песня эпохи гражданской войны. По свидетельству Л. Лебединского («Советская музыка», 1948, № 8, статья «Песни советской молодежи эпохи гражданской войны», стр. 18), автор песни — участник гражданской войны Павел Горин. Муз. Дм. Покрасса. Общеизвестный текст.

6. «С неба полуденного жара не подступи...»

С неба полуденного жара не подступи,
Конная Буденного раскинулась в степи.
        Конная Буденного раскинулась в степи,
        Раскинулась в степи.
Не сынки у маменьки в помещичьем дому —
Выросли мы в пламени, в пороховом дыму.
        Выросли мы в пламени, в пороховом дыму,
        В пороховом дыму.
Будет белым помниться, как травы шелестят,
Когда несется конница рабочих и крестьян.
        Когда несется конница рабочих и крестьян,
        Рабочих и крестьян.
Никто пути пройденного у нас не отберет,
Конная Буденного, дивизия, вперед!
        Конная Буденного, дивизия, вперед,
        Дивизия, вперед!
Песня «Конная Буденного», слова Н. Асеева, муз. А. Давиденко. Написана в 1923 году. Сокращенный песенный вариант («Творчество народов», стр. 312).

7. «Там, вдали за рекой, загорались огни...»

Там, вдали за рекой, загорались огни,
В небе ясном заря догорала,
Сотня юных бойцов из буденновских войск
На разведку в поля поскакала.
Они ехали долго в ночной тишине
По широкой украинской степи,
Вдруг вдали у реки засверкали штыки —
Это белогвардейские цепи.
И отряд боевой наскочил на врага,
Завязалась жестокая битва,
И боец молодой вдруг поник головой —
Комсомольское сердце разбито…
Он упал возле ног вороного коня
И закрыл свои карие очи:
«Ты, конек вороной, передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих!»
Там, вдали за рекой, уж погасли огни,
В небе ясном заря разгоралась,
Сотня юных бойцов из буденновских войск
Из разведки домой возвращалась…
Одна из популярнейших песен эпохи гражданской войны. Автор — боец армии Буденного Н. М. Кооль. Народный вариант (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

8. «Под частым разрывом гремучих гранат...»

Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу им вышел старик генерал
В фуражке с околышем белым,
И взор его мрачной насмешкой сверкал,
Он выдать лопаты велел им.
Мы сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма,
Над ней мы стояли, на самом краю:
«Стреляйте вернее и прямо!»
В ответ усмехнулся старик генерал:
«Спасибо за вашу работу, —
Вы землю просили — я землю вам дам,
А волю на небе найдете!»
«Не смейся над нами, коварный старик,
Нам выпала тяжкая доля,
На выстрелы ваши ответит наш крик:
„Земля, пролетарская воля!“
А вы, что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые братья?
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья.
Стреляйте вернее, готовы мы пасть,
Последнее слово за нами:
„Да здравствует наша советская власть,
Да здравствует красное знамя!“»
Переработка революционной песни 1905 г. («Мы сами копали могилу свою»), популярная в период гражданской войны (записано А. М. Новиковой в 20-е гг. в Тульской области).

9. «Красноармеец молодой, на разведку боевой...»

Красноармеец молодой,
На разведку боевой,
        Гей, гей, гей, герой,
        На разведку боевой.[80]
На разведку выходил,
Все начальству доносил.
Ночка темная без звезд,
Едет вражеский разъезд.
Парень спрятаться хотел
В чистом поле — не успел.
В чистом поле не успел —
На него разъезд насел.
Тут разъезд его схватил
И к допросу приступил:
«Ты скажи, скажи нам, враг,
Сколько есть у вас солдат?
Сколько конных впереди,
Сколько пеших позади?»
Красноармеец отвечал,
Штык в груди его торчал:
«Ничего я не скажу,
Красной Армии служу».
Народная песня эпохи гражданской войны. Ее источником является старая солдатская песня. Песенный вариант («Песни и сказки Воронежской области», Воронеж, 1940, стр. 124–125).

10. «Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной радой...»

Мы дети тех, кто выступал
На бой с Центральной радой,
Кто паровоз свой оставлял,
Идя на баррикады.
        Наш паровоз, вперед лети!
        В коммуне остановка.
        Другого нет у нас пути —
        В руках у нас винтовка.[81]
Среди нас много есть ребят,
Что шли с отцами вместе,
Кто подавал патрон, снаряд,
Горя единой местью.
Мы в недрах наших мастерских
Куем, строгаем, рубим
Не покладая рук своих.
Свой труд тяжелый любим.
Наш паровоз мы пустим в ход
Такой, какой нам нужно.
И пусть создастся только фронт
Пойдем врагов бить дружно.
Песня была создана в начале 20-х гг. комсомольцами Киевских железнодорожных мастерских при непосредственном участии Н. Островского. Песенный вариант. («Творчество народов», стр. 310–311).

11. «Гей, по дороге...»

        Гей, по дороге,
        Гей, по дороге,
По дороге войско красное идет!
По дороге войско красное идет!
        Гей, оно стройно,
        Гей, оно стройно,
Оно стройно песню красную поет!
Оно стройно песню красную поет!
        Гей, поглядите,
        Гей, поглядите,
Поглядите вы, буржуи, кулаки!
Поглядите вы, буржуи, кулаки!
        Гей, как проходят,
        Гей, как проходят,
Как проходят пролетарские полки!
Как проходят пролетарские полки!
        Гей, это — сила!
        Гей, это — сила!
Это — сила, это грозная идет!
Это — сила, это грозная идет!
        Гей, власть Советов,
        Гей, власть Советов,
Власть Советов никогда не пропадет!
Власть Советов никогда не пропадет!
        Гей, мы докажем,
        Гей, мы докажем,
Мы докажем всему миру уж тогда!
Мы докажем всему миру уж тогда!
        Гей, что такое,
        Гей, что такое,
Что такое значит Армия труда!
Что такое значит Армия труда!
Песня впервые опубликована в сборнике «Песни Красной Армии» (1924) с указанием ее автора А. В. Маринова, бойца 84-го кавалерийского полка. Мелодия Д. Васильева-Буглая. Народный вариант («Творчество народов», стр. 297–298).

12. «Дружно, товарищи, в ногу...»

Дружно, товарищи, в ногу,
Остро наточим штыки,
Всем беднякам на подмогу
Красные двинем полки.
Пьют всюду трутни и воры
Кровь трудовых муравьев, —
Вычистим хищные норы
Щеткой стальною штыков…
От Петрограда до Вены
Тянется фронт боевой,
Скоро от Темзы до Сены
Встанет гигант трудовой.
Не за Самарой, Уралом,
Кончится страшный турнир,
В битве труда с капиталом
Поле сраженья — весь мир.
Если не хватит патронов,
Если согнутся штыки,
Будем душить фараонов
Пальцами голой руки.
Дружно, товарищи, в ногу,
Нет нам возврата назад,
Всем беднякам на подмогу
Наши отряды спешат.
Фронтовая песня эпохи гражданской войны, сложенная на размер песни «Смело, товарищи, в ногу» Л. Радина («Красный набат», 1919, № 90).

13. «Из-за лесу, лесу копий и мечей...»

Из-за лесу, лесу копий и мечей
Вышла рота коммунаров-лихачей.
        Гей, гей, пусть говорят,
        Вышла рота коммунаров-лихачей[82]
Впереди-то командир их молодой,
Ведет роту коммунистов за собой:
        «За мной, братцы, не робей, не робей,
        На засаду поспешай поскорей!»
На засаде мы сидели до утра,
Пули сыпались, жужжали, как пчела.
        Пули сыпались, жужжали, как пчела,
        Кровь буржуйская лилася, как струя.
Проходили мы рабочие мосты,
Все рабочие бросали нам цветы.
        Проходили мы амурские поля,
        Притащили Колчака за волосья.
Популярная песня периода гражданской войны («Песни и сказки Воронежской области», 1940, стр. 126). Источник — старая казачья песня.

14. «Из-под горки все туман...»

Из-под горки все туман,
Все туман.
Из тумана карий конь,
Карий конь.
На коне наш командир
Боевой:
«За мной, братцы, не робей,
Не робей!
На засад мы поспешим поскорей,
Поскорей!»
На засаде мы стояли, как стена,
Как стена.
Пули сыпались, жужжали, как пчела,
Как пчела.
Не страшны нам ни пуля, ни снаряд,
Ни снаряд,
Разобьем мы весь деникинский отряд,
Весь отряд!
Песня периода гражданской войны («Песни и сказки Воронежской области», 1940, стр. 126).

15. «Не туман с моря поднялся...»

Не туман с моря поднялся,
Сильный дождичек пролил,
Сильный дождичек пролил.
Посулился враг Деникин
Красно войско победить.
«Врешь ты, врешь ты, враг Деникин,
Тебе неотколь зайти,
А у красных войска много,
Есть донские казаки,
Есть донские казаки,
Они любят угощать,
Они любят угощать,
Угостят свинцовой пулей,
На закуску — стальной штык,
На закуску — стальной штык.
Штык стальной, четырехгранный
Грудь Деникина пронзит».
Песня периода гражданской войны, представляющая собою переработку солдатской песни «На возморье мы стояли», популярной во время первой империалистической войны 1914–1917 гг. (Сидельников, стр. 82, № 43).

16. «Красноармеец умирал, сраженный злобными врагами...»

Красноармеец умирал,
Сраженный злобными врагами.
Слова прощальные шептал
Он охладевшими устами.
А конь — товарищ дорогой —
Стоял с поникшей головою,
Своею кованой ногой
Коснулся он груди героя.
«Вставай, вставай, уже давно
Промчались наши эскадроны
И скоро станет уж темно».
В ответ ему раздались стоны:
«Лети на родину мою,
На фабрики, поля, заводы,
Скажи, что голову свою
Сложил я честно за свободу».
16. «Красноармеец умирал». — Песня была впервые опубликована в сборнике «Песни Красной Армии» (1924) с указанием автора — А. Шинкаренко. Муз. А. Сергеева.Народный вариант (Парилов, стр. 178–179, № 76).

17. «Много бед и невзгод испытала...»

Много бед и невзгод испытала
В непрестанных боях наша часть,
Много в ней наших братьев не стало,
Защищавших советскую власть.
Украина, Кавказ и Киргизия
В своих песнях вспомянут про нас,
Там, как сокол, седьмая дивизия
На врагов налетала не раз.
Астраханская степь нам расскажет,
Где цепь подвигалась по ней,
А дорогу, как вехи, укажут
Кости павших коней и людей.
Песня была записана на Северном Кавказе («Советский фольклор», 1934, вып. 1, стр. 47).

18. «Ах, поля, вы, поля! Широки вы, поля...»

Ах, поля, вы, поля!
Широки вы, поля.
За Клинцами поля…
Под Унечью поля…
Как на этих полях
Мы сражались в боях.
Как на этих полях
Да в дремучих лесах
Собирал нас Щорс —
Молодой атаман,
Собирал еще
Молодых крестьян.
Ах, поля, вы, поля,
Широки вы, поля,
Но на вас, на полях,
Урожаю нет:
Истоптал гайдамак
Наш крестьянский хлеб.
Урожаю нет,
А сосна стоит,
Ей сто двадцать лет,
Но она шумит.
Здесь, у той сосны,
Богунцы дрались,
И с Петлюрой дрались
За свободу свою,
За хорошую жизнь;
За свободу всех
Пахарей-селян
Потерял свою жизнь
Молодой атаман.
Песня о Н. А. Щорсе, герое гражданской войны, погибшем в борьбе за освобождение Украины от немецко-петлюровских банд (30/VIII-19 г.). Создана на основе старой солдатской песни с таким же запевом. Данный вариант записан в 1935 г. (Сидельников, стр. 73–74, № 38).

19. «Кликнул Щорс бойцов отважных...»

Кликнул Щорс бойцов отважных —
Батраков да бедняков:
«Треба, хлопцы, подниматься,
Без пощады бить врагов!»
«Треба, треба, — отвечали
Щорсу хлопцы как один, —
Разотрем врагов мы в порох,
Не отступим, не сдадим!»
«Вот и добре, — Щорс промолвил,
Гей, за мною поспешай!
Будем биться за свободу,
За советский вольный край!»
Бьется Щорс, врагов сшибая,
Что капусту, рубит их!
Громко хлопцев окликает,
Сотоварищей своих.
Поле трупами покрылось,
Отступили беляки,
В огородах притаились,
По овражкам залегли.
Щорс бойцов послал в разведку,
Приподнял к глазам бинокль,
Только глянул, пошатнулся
И, не вскрикнув, наземь лег…
Истекая алой кровью,
Он к земле приник сырой.
Так погиб от вражьей пули
Командир наш боевой.
Песня записана в 1937 г. от бандуриста в с. Бовкун, Таращанского р-на. Киевской области, Украинской ССР, перевод с украинского («Творчество народов», стр. 209–210).

20. «Небо затянули великаны-тучи...»

Небо затянули
Великаны-тучи.
Сколько слез пролито
Боевых, горючих!
Задрожало поле,
Загремели пушки…
Хоронили Щорса
На лесной опушке.
Щорса-партизана,
Щорса-командира,
Щорса — коммунара,
Нашего начдива.
И клялись мы Щорсу
Выполнить заветы:
«Истребить буржуев!
Биться до победы!!!»
Песня о похоронах Щорса, впервые опубликованная в газете «Комсомольская правда», от 18/111-35 г., № 64. Песня сложена бойцами Богунского полка, организатором и командиром которого был Щорс (Сидельников, стр. 75, № 40).

21. «Эх ты, доля, злая доля, доля Колчака!..»

Эх ты, доля, злая доля,
Доля Колчака!
Тяжела ты, безотрадна,
Тяжела, горька!
Не твою ли диктатуру
Ленин пошатнул,
Не тебя ли, узурпатор,
Он в дугу согнул?
Не твои ли генералы
Бросили фронта,
Под напором красной силы
Дали латата?
И не твой ли друг Деникин
От войны бежит,
И не твой ли друг Семенов
По ночам дрожит?
Не твои ли там солдаты
С голодухи мрут?
Не они ли с нетерпеньем
К себе красных ждут?
Не твои ли все министры
Перестали врать,
Нас под лютыми плетями
В учредилку звать?
Эх ты, доля, эх ты, доля,
Доля Колчака.
Ждет тебя судьба-злодейка
Тяжела, горька…
Сатирическая песня, созданная партизанами Восточной Сибири в 1919–1920 гг., под названием «Доля Колчака» (С. Ф. Баранов, «Песня партизан Восточной Сибири», в кн. «Известия О-ва изучения Восточно-Сибирского края», Иркутск, 1936, т. I (LVI), стр. 74–75.

22. «По долинам и по взгорьям...»

По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье —
Белой армии оплот.
Наливалися знамена
Кумачом последних ран,
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан.
Этих лет не смолкнет слава,
Не померкнет никогда, —
Партизанские отряды
Занимали города.
И останутся, как сказка,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
Разгромили атаманов,
Разогнали воевод
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
Песня создана партизаном П. Парфеновым в 1919 г. в районе Приморья, получила широкую известность в период гражданской войны (см. П. Парфенов, «Как создавалась песня „По долинам и по взгорьям“», в журнале «Красноармеец и краснофлотец», 1934, № 21, стр. 13). Музыка к ней написана командиром Атуровым. В 1929 г. мелодия песни была записана А. В. Александровым в частях Киевского военного округа и обработана им. С этого времени, войдя в репертуар Ансамбля красноармейской песни и пляски, песня получила всенародную известность. Текст песни был переработан поэтом С. Алымовым. Текст С. Алымова (Сергей Алымов, Стихи и песни, 1949, стр. 15).

23. «На коне вороном выезжал партизан...»

На коне вороном
Выезжал партизан,
Сабля острая с ним,
Две гранаты, наган.
Он коня задержал,
Потянулся рукой,
Конь ретивый заржал,
Бил о землю ногой.
Две руки, как замок,
Крепко сжались на миг:
«До свиданья, сынок! —
Ему молвил старик. —
Я бы тоже пошел:
Кровь не греет меня,
Сабли острой нет
И второго коня.
Обо мне не тужи,
Как-нибудь проживем,
Пол-осминника ржи
Без тебя уберем».
Дернул сын повода,
Сам фуражкой махнул
И поехал туда,
Отколь слышен был гул.
Конь помчался стрелой,
За ним вилася пыль,
То седок молодой
В ряды красных спешил.
Песня периода гражданской войны. Была популярной в партизанских частях и в годы Великой Отечественной войны. Вариант эпохи гражданской войны («Челябинский рабочий», 1937, № 102).

24. «Ой, да сизы соколы крылаты...»

Ой, да сизы соколы крылаты,
Ой, да чуют солнечный восход,
Ой, да партизанские отряды,
Ой, идут, идут в большой поход!
Ой, да партизанские отряды,
Ой, идут в большой поход,
Ой, да с боем острыми штыками,
Ой, да продвигаются вперед!
Ой, да ветром шумным прошумела,
Ой, да в горах лютая зима,
Ой, да весна песней прилетела,
Ой, да распрекрасная весна!
Ой, да тут нам нечего бояться,
Ой, да мы для славы рождены,
Ой, да мы для славы рождены,
Ой, да в боевые наши дни!
Ой, да полетели сокола,
Ой, да со восточной стороны,
Ой, да вы летите, сокола,
Ой, да во далеки города!
Ой, да вы несите, соколы,
Ой, да Москве-родине поклон,
Ой, да передайте, соколы,
Ой, да про геройский наш поход!
Ой, да тут идут полки в поход,
Ой, да по ущельям без дорог,
Ой, да по ущельям без дорог,
Ой, да в боевой тяжелый год!
Ой, да в боевой тяжелый год,
Ой, да по ущельям без дорог,
Ой, да наши славные отряды,
Ой, да Колчака положат в гроб!
Песня записана в Свердловской области («Творчество народов», стр. 192–193).

25. «Прощайте, товарищи! Вечный покой...»

Прощайте, товарищи! Вечный покой.
Вы навеки от нас удалились.
Для вас роковым под Усть-Кутом был бой,
Но храбро с врагами вы бились.
Вы отдали жизнь за святой идеал,
Девиз ваш был: «Смерть иль свобода»,
Всем вечная слава, кто жертвою пал
За счастье родного народа.
Вы вызвали в бой вековых палачей,
На битву шли гордо и смело,
Цепь рабства разрушили смертью своей,
Погибли за общее дело.
В последнем упорном Усть-Кутском бою,
Враги понесли пораженье.
В сраженье вы жизнь положили свою,
И кровь ваша требует мщенья.
Прощайте, товарищи! Вечный покой…
Вы навеки от нас удалились,
Для вас роковым был последний ваш бой,
Но храбро с врагами вы бились…
Песня была создана, как «похоронный марш» в память жертв боя под Усть-Кутом в 1919 г. в Восточной Сибири. Автор песни — партизан Ребров-Денисов, петербургский рабочий, погибший затем на польском фронте в 1920 г. (С. Ф. Баранов, «Песни партизан Восточной Сибири», в кн. «Известия О-ва изучения Восточно-Сибирского края», Иркутск. 1936, т. I (LVI), стр. 76–77).

26. «Вот вспыхнуло утро, мы Сретенск заняли...»

Вот вспыхнуло утро, мы Сретенск заняли,
И с боем враги от него отошли,
А мы командира полка потеряли
Убитого, труп мы его не нашли.
Всю ночь мы в бою там по сопкам бродили,
В оврагах, по пояс в холодном снегу,
А к утру высоты и горы отбили,
Один лишь вокзал был опорой врагу.
Тогда с полусотней в атаку помчался
Наш вождь незабвенный на вражий вокзал,
Скакал, а средь улиц залп страшный раздался,
Послышались стоны, и враг наступал.
Атака отбита, но нет командира,
Свирепая лошадь к врагам унесла,
И пуля борца за свободу сразила —
Вождя у седьмого полка отняла.
Вождь пал, его тело враги захватили,
И долго безумно глумились они,
За нас его вихри в снегах хоронили,
За нас же и вьюга поплачет над ним.
Враг сгинет, сознав большевистскую силу,
А девушки песни тебе пропоют,
И свежу дорогу к холодной могиле
Живыми цветами они уберут.
Мы скажем, склоняясь: «Спи, вождь незабвенный,
Ты пал за свободу в открытом бою,
И мы все — сторонники, братья по делу,
Прославим геройскую гибель твою.
Ты взят безвозвратно могилой холодной,
Не слышится голос твой в наших рядах,
Святая идея, твой образ, нам милый,
Навеки останутся в наших сердцах».
Песня была создана на смерть Ф. А. Погадаева, командира 7-го партизанского полка, погибшего в бою 4 февраля 1920 г. под Сретенском в Восточной Сибири. Автор песни — партизан Корнев из села Батакан, Забайкальской области (сборник «Партизаны», Чита, 1929). Песня была сложена на размер и мелодию популярного романса «Чайка» («Вот вспыхнуло утро. Румянятся воды»).

27. «Не вейтеся, чайки, над морем...»

Не вейтеся, чайки, над морем,
Вам некуда, бедным, присесть.
Летите в долину Сибири,
Снесите печальную весть.
В далекой восточной долине
Врагом наш отряд окружен,
За правду там бьются партизаны
Совместно с советским полком.
Патроны у них на исходе,
Снаряды уж вышли давно,
А помощи нет ниоткуда,
Погибнуть нам здесь суждено.
Вы видите, белые чайки,
Подходит наш час роковой.
Бежали партизаны в атаку,
Поля покрывались врагом,
Но в плен не сдавались живыми
Партизаны в неволю врагу…
Песня была создана среди сибирских партизан в годы гражданской войны на размер и мелодию песни о русско-японской войне «Плещут холодные волны». Записана в г. Спасске Приморской области в 1924 г. (А. П. Георгиевский, «Русские на Дальнем Востоке», вып. IV, Владивосток, 1929, стр. 93).

28. «Прощайте, други, я уезжаю...»

«Прощайте, други, я уезжаю,
Булаву, скипетр покидаю.
        Ах, шарабан, мой шарабан,
        Теперь я больше не атаман.[83]
Прощай, Чита-столица, я уезжаю,
Кому я должен — всех прощаю.
Шуми, пропеллер, крути, Гаврила,
Куда мне спрятать срамное рыло?»
Атаману крепко снится,
Будто он на небо мчится.
В двери райские стучит
И привратнику кричит:
«Доложи владыке рая —
Сам Семенов из Забайкалья».
Бог нахмурился елико:
«Принимать иль не пускать?
Надоели мне святые,
Патриархи да попы,
Даже время не хватает
Их писать в календари».
«Шуми, пропеллер, крути, Гаврила,
Теперь я спрятал срамное рыло».
Сатирическая песня о белом атамане Семенове, сложенная в октябре-ноябре 1920 г. в Сибири. Пелась на мотив песни «Ах, шарабан мой, шарабан» (С. Ф. Баранов, «Песни партизан Восточной Сибири», в кн. «Известия О-ва изучения Восточно-Сибирского края», Иркутск, 1936, т. I (LVI), стр. 85).

29. «Гой ты, грозная, дремучая, непроглядная тайга!..»

Гой ты, грозная, дремучая,
Непроглядная тайга!
Партизанам ты, могучая,
Кров, приют, покой дала.
В твоей гуще ночью темною,
Средь болот и топких мхов,
Шли толпой густой, огромною
Вереницы беглецов.
В твоих дебрях рать несметная
Голой, босой бедноты
Укрывалась незаметная,
Согревалась у костров.
Гой ты, мрачная, дремучая,
Непроглядная тайга!
Шлет тебе привет могучая
Партизанская семья!
Ты спасла нам жизнь и волюшку,
Вновь свободно мы живем.
Вспоминая злую долюшку,
Часто гимн тебе поем.
Сибирская партизанская песня периода гражданской войны. Записана в г. Благовещенске, Амурской области («Творчество народов», стр. 272).

30. «Во селенье, в крестьянской избушке...»

Во селенье, в крестьянской избушке,
Жили мирно два брата с отцом,
Обожала их вся деревушка,
И хозяйства их был полон двор.
Революция огненным пламенем
Пронеслася над миром грозой,
За свободу и волю народа
И кровь проливалась рекой.
Отобрали лошадку, коровку,
Старший брат в рядовые ушел,
Дали младшему брату винтовку,
Добровольцем он к белым пошел.
Но судьба их была жестока,
В бой идут от пожаров огни,
И сошлися два брата врагами,
И узнали друг друга они.
Старший молвил: «Ты белым бандитом,
Ваш девиз был — насилье, расстрел,
Не зову я тебя больше братом», —
И винтовку он взял на прицел.
Но курок он спустил неудачно,
Младший брат тут винтовку схватил, —
И свершилось ужасное дело:
Штык он старшему в сердце вонзил.
Он смотрел на него, как преступник,
Перед ним старший брат умирал.
От свободы младой ведь отступник,
Как ребенок, над трупом рыдал.
И лежали на поле два брата,
Вышло солнце на них посмотреть.
Ты не жги же, горячее солнце,
Труп холодный уже не согреть.
Популярная песня периода гражданской войны («Советский фольклор», 1934, вып. 1, стр. 27).

31. «Ты, моряк, красивый сам собою...»

«Ты, моряк, красивый сам собою,
Тебе от роду двадцать лет,
Полюби меня, моряк, душою,
Что ты скажешь, скажешь мне в ответ?»
По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там,
По морям, морям, морям, морям, —
Эх, нынче здесь, а завтра там![84]
«Ты, моряк, уедешь в сине море,
Меня оставишь в сильном горе,
А я буду плакать и рыдать,
Тебя, моряк, я буду вспоминать!»
«Ты не плачь, не плачь, моя Маруся!
Скоро, скоро назад ворочуся!
Скоро, скоро назад ворочуся —
На тебе, красавица, женюся!»
Песня была особенно популярной в годы гражданской войны. Ее источником являются «Куплеты моряка» из водевиля В. С. Межевича (1814–1849) «Артур, или Шестнадцать лет спустя» («Что за жизнь моряка, как привольна, легка» и т. д.), которые пелись моряком с хором. Песня была очень любима в Чапаевской дивизии, особенно популярным был ее припев, который, как писал Д. Фурманов, «паялся хорошо … с партизанской, кочевою, беспокойной жизнью» (Д. Фурманов, «Чапаев», М. 1954, стр. 65). Распространенный вариант.

1921–1941 

32. «Вперед заре навстречу...»

Вперед заре навстречу,
Товарищи в борьбе!
Штыками и картечью
Проложим путь себе!
Смелей вперед, и тверже шаг,
И выше юношеский стяг!
Мы — молодая гвардия
Рабочих и крестьян.
Ведь сами испытали
Мы подневольный труд,
Мы юности не знали
В тенетах рабских пут.
На душах цепь носили мы —
Наследье непроглядной тьмы.
Мы — молодая гвардия
Рабочих и крестьян.
И, обливаясь потом,
У горнов став своих,
Творили мы работой
Богатство для других.
Но этот труд в конце концов
Из нас же выковал борцов,
Нас — молодую гвардию
Рабочих и крестьян.
Мы поднимаем знамя,
Товарищи, сюда!
Идите строить с нами
Республику труда!
Чтоб труд владыкой мира стал
И всех в одну семью спаял, —
В бой, молодая гвардия
Рабочих и крестьян!
Стихотворение А. Безыменского «Молодая гвардия», написанное им в 1922 г. Положенное на музыку, оно долго играло роль молодежного комсомольского гимна. Авторский текст, целиком сохранившийся в песенном бытовании (А. Безыменский, Стихи, поэмы, М. 1952, стр. 135–136).

33. «Ты умер сегодня на славном посту...»

Ты умер сегодня на славном посту,
Ведя на борьбу миллионы,
Ты умер, Ильич, над могилой твоей
Склоняем мы наши знамена.
За годами годы идут чередой,
И, ленинским верны заветам,
С тобою, Ильич, шли в октябрьский мы бой,
С тобою пришли мы к Советам.
Ты долго, Ильич, путеводной звездой
Горел пролетарской России;
Заветы твои, верь ты, вождь дорогой,
Мы в наших сердцах сохранили.
Кто может измерить рабочую боль,
В минуты тяжелой утраты,
Не слезы нужны нам — теснее ряды
Стальных пролетарских отрядов.
Ты умер, Ильич, но живет ВКП —
Рабочих стальная колонна,
А с ней неизменно в грядущей борьбе
Твои боевые знамена.
Ты умер сегодня на славном посту,
Ведя на борьбу миллионы,
Ты умер, Ильич, над могилой твоей,
Прощаясь, склоняем знамена.
Песня записана в памятные ленинские дни в Ленинграде. Сложена на мелодию и размер «Похоронного марша» (В. А. Кравчинская и П. Т. Ширяева, «Русские народные песни», М. — Л. 1950, стр. 39).

34. «Дан приказ: ему — на запад...»

Дан приказ: ему — на запад,
Ей — в другую сторону…
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Уходили, расставались,
Покидая тихий край.
«Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай».
И родная отвечала:
«Я желаю всей душой, —
Если смерти — то мгновенной,
Если раны — небольшой.
А всего сильней желаю
Я тебе, товарищ мой,
Чтоб со скорою победой
Возвратился ты домой».
Он пожал подруге руку,
Глянул в девичье лицо:
«А еще тебя прошу я —
Напиши мне письмецо».
«Но куда же напишу я?
Как я твой узнаю путь?» —
«Все равно, — сказал он тихо, —
Напиши… куда-нибудь!»
Дан приказ: ему — на запад,
Ей — в другую сторону…
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Песня М. Исаковского (Прощание) (1935). Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. I, стр. 204).

35. «В степи под Херсоном - высокие травы...»

В степи под Херсоном —
Высокие травы,
В степи под Херсоном — курган.
Лежит под курганом,
Поросшим бурьяном,
Матрос Железняк, партизан.
Он шел на Одессу,
Он вышел к Херсону.
В засаду попался отряд.
Налево — застава,
Махновцы — направо,
И десять осталось гранат.
«Ребята, — сказал,
Обращаясь к отряду,
Матрос-партизан Железняк, —
Херсон перед нами:
Пробьемся штыками,
И десять гранат — не пустяк».
Сказали ребята:
«Пробьемся штыками,
И десять гранат — не пустяк».
Штыком и гранатой
Пробились ребята…
Остался в степи Железняк.
Веселые песни
Поет Украина,
Счастливая юность цветет.
Подсолнух высокий,
И в небе далекий
Над степью кружит самолет.
В степи под Херсоном —
Высокие травы,
В степи под Херсоном — курган.
Лежит под курганом,
Поросшим бурьяном,
Матрос Железняк, партизан.
«Партизан Железняк». — Слова М. Голодного, муз. М. Блантера. Песня стала известна с 1936 г. после конкурса, объявленного газетой «Правда» на лучшую советскую песню 19 июля 1935 г. Песенный вариант («Творчество народов», стр. 289–290).

36. «Каховка, Каховка, родная винтовка...»

Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
Гремела атака, и пули звенели,
И ровно строчил пулемет…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идет…
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы — мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути.
Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,
Как нас обнимала гроза.
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза.
Так вспомним же юность свою боевую,
Так выпьем за наши дела,
За нашу страну, за Каховку родную,
Где девушка наша жила!..
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам прейти.
Мы — мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути.
Слова М. Светлова, муз. И. Дунаевского, из фильма «Три товарища», 1935 г. Авторский текст (М. Светлов, Избранные стихи и пьесы, М. 1950, стр. 19).

37. «По военной дороге шел в борьбе и тревоге...»

По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани и Волги
Мы коней поднимали в поход.
Среди зноя и пыли
Мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулеметным дождем, —
По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведем!
Слова А. Суркова, муз. Дан. и Дм. Покрассов. Впервые опубликована в газете «Комсомольская правда», 1936, № 265 от 17. XI. Авторский текст (А. Сурков, Сочинения в двух томах, М. 1954, т. I, стр. 210).

38. «Гудела степь донская от ветра и огня...»

Гудела степь донская
От ветра и огня,
Маруся Бондаренко
Садилась на коня.
Веселая девчонка,
С наганом на боку,
Садилась, говорила
Седому казаку:
«Прощай, отец мой родный,
Прощай, казачка-мать,
Я еду за свободу,
За землю воевать».
Сказала — и помчалась,
По ветреной пыли,
А ей в ответ шумели
Степные ковыли.
Гудела степь донская
От сабель и подков,
Маруся Бондаренко
Рубила юнкеров.
Победа была наша,
Утих военный звон,
И желтыми хлебами
Расцвел советский Дон.
В цветах лежит Маруся
Девчонкой молодой,
В походной портупее
И шапке боевой.
Цветут тут василечки,
Вдали пасется скот,
Но песня боевая
Так по полю течет.
Источником песни является песня Ф. Канатова о девушке-партизанке, которая с музыкой В. Белого была опубликована в 1936 г. (И. В. Немцев, Песни, Л. 1936, стр. 65). Записано в Куйбышевской области (Сидельников, стр. 84, № 47).

39. «Лишь край небес подернется каленою каймой...»

Лишь край небес подернется
Каленою каймой,
Слетать бы мне, буденновцы,
До Дону домой.
        Конь вороной,
        Не стой подо мной,
        Лети, стелись без отдыха
        Донской стороной.
        Беги, беги, Воронко,
        Хорошая сторонка,
        Сивый, буланый, мелькай над поляной,
        Серый, каурый, бурей лети!
        Серый, каурый, бурей лети![85]
Пока кружат без окрика
В степях кречета —
В далеком Сальском округе
Бойцов сосчитать.
И помнят наши кони
Тот отблеск речной
На саблях у Воронежа
В атаке ночной.
Гляди, теперь просторные
Какие поля!
А было под Касторной
Теснились, пыля,
Деньки скупы и поздненьки,
Густы вечера,
А были все колхозники
Бойцами вчера!
Ты нам свою защиту,
Страна, поручи,
У нас удар рассчитан,
Клинки горячи!
Песня представляет собою сильно сокращенный текст стихотворения Н. Асеева, написанного им в 1930 г. Музыка А. Давиденко. Песня распространилась под названием «Первая Конная». Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 1935 г. в Воронежской области).

40. «Шел отряд по берегу, шел издалека...»

Шел отряд по берегу,
Шел издалека.
Эх, шел под красным знаменем
Командир полка,
        Эх, шел под красным знаменем
        Командир полка.
Голова обвязана,
Кровь на рукаве.
Эх, след кровавый стелется
По сырой траве,
        Эх, след кровавый стелется
        По сырой траве.
С гетманом Петлюрою
Мы дрались не раз,
И немцы с гайдамаками
Окружали нас.
        И немцы с гайдамаками
        Окружали нас.
«Хлопцы, кто вы будете?
Кто вас в бой ведет?
Кто под красным знаменем
Раненый идет?
        Кто под красным знаменем
        Раненый идет?»
«Мы — сыны батрацкие,
Мы — за новый мир,
Эх, Щорс идет под знаменем —
Красный командир.
        Эх, Щорс идет под знаменем —
        Красный командир!»
Слышен топот конницы,
Смолкли голоса,
Эх, солнце книзу клонится,
Падает роса,
        Эх, солнце книзу клонится,
        Падает роса.
Песня написана М. Голодным в 1935 г. Музыка М. Блантера. Песенный вариант (записано А. М. Новиковой в конце 30-х гг. в Воронежской области).

41. «Орленок, орленок, взлети выше солнца...»

Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один.
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Орленок, орленок, гремучей гранатой
От сопки солдат отмело.
Меня называли орленком в отряде,
Враги называют орлом.
Орленок, орленок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел,
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.
Орленок, орленок, товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне.
На помощь спешат комсомольцы-орлята,
И жизнь возвратится ко мне.
Орленок, орленок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена.
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна.
Слова Я. Шведова, муз. В. Белого. Авторский текст.

42. «Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи!..»

Ты лети с дороги, птица,
Зверь, с дороги уходи!
Видишь, облако клубится,
Кони мчатся впереди.
И с налета, с поворота
По цепи врагов густой
Застрочил из пулемета
Пулеметчик молодой.
Эй, тачанка-ростовчанка,
Наша гордость и краса,
Конармейская тачанка,
Все четыре колеса! (Припев повторяется два раза)
Эх, за Волгой и за Доном
Мчался степью золотой
Загорелый, запыленный
Пулеметчик молодой.
И неслась неудержимо
С гривой рыжего коня
Грива ветра, грива дыма,
Грива бури и огня.
Эх, тачанка-киевлянка,
Наша гордость и краса,
Комсомольская тачанка,
Все четыре колеса! (Припев повторяется два раза)
По земле грохочут танки,
Самолеты петли вьют,
О буденновской тачанке
В небе летчики поют.
И врагу поныне снится
Дождь свинцовый и густой,
Боевая колесница,
Пулеметчик молодой.
Эх, тачанка-полтавчанка,
Наша гордость и краса,
Пулеметная тачанка,
Все четыре колеса! (Припев повторяется два раза)
Песня М. Рудермана «Тачанка». Муз. К. Листова. Авторский текст.

43. «Ты не вейся, черный ворон...»

Ты не вейся, черный ворон,
Не маши бойцам крылом,
Не накличешь сердцу горе —
Все равно свое возьмем.
В ночки темные, глухие
Все мне снятся Жигули —
Ой, не спите, часовые, —
Как бы нас не обошли!
Громкий выстрел, скачут кони,
За околицею свет.
Кто уходит от погони?
Почему Чапая нет?
Закипает бой в станицах,
Бьет тревогу барабан,
Бродят по небу зарницы,
За рекой плывет туман.
Знать, обдумывая дело,
Обошел казачий сброд.
Кто же там в рубашке белой
По Урал-реке плывет?
Будь ты проклят, черный ворон,
В поле к белым ты ступай,
У меня на сердце горе, —
Тонет, тонет наш Чапай.
Песня М. Голодного, написанная в 1935 г. Песенный вариант (Блинова, стр. 56–57, № 4).

44. «На седых уральских кручах вороны кричат...»

На седых уральских кручах
Вороны кричат.
По Завол… да,
По Заволжью черной тучей
Стелется Колчак, эх!
Шаг за шагом наступая
До Белой реки,
На Уфу… да,
На Уфу ведет Чапаев
Красные полки, эх!
Белый волк по степи рыщет,
В балки хоронясь.
Воровской… да,
Воравокой тропой на Лбищенск
Лезет казачня, ах!
Налетели волчьей стаей,
Злая ночь темна.
Скрыла, эх… да,
Скрыла мертвого Чапая
Мутная волна, эх!
Слава тем, кто пал в разведке
В боевые дни.
Каждой нашей
Новой пятилеткой
Дело их звенит, эх!
Не раздавит натиск вражий
Наши города,
Над страной… да,
Над страной стоит на страже
Красная звезда, эх!
Автор песни А. Сурков. Муз. Н. Леви. Впервые напечатана в журнале «Локаф», 1932, кн. 3. Народный вариант, записанный в г. Сызрани. («Правда», от 23. 11–37 г.).

45. «Гей, бойцы, выходя в строю...»

Гей, бойцы, выходя в строю,
Мы споем о былом, о былом,
Про походы в степном краю,
Про героев, про героев споем.
Средь заволжских степей и нив
Песнь о том зачалась, зачалась,
Как боролся герой-начдив
За Советов, за Советов власть.
У начдива удар тяжел,
Вражьи силы — в распыл, в распыл,
Но под Лбищенском враг зашел
Штабу красных, штабу красных в тыл.
Под огнем отходил к реке.
С красным штабом начдив, начдив,
Отошел он к Урал-реке,
На высокий, на высокий обрыв.
Не сдавалася красных горсть,
Шел лавиною враг, шел враг,
И погибнуть бойцам пришлось
На высоких, на высоких, на крутых берегах.
А начдив расстрелял в бою
Свой последний патрон, свой патрон,
И, винтовку швырнув свою,
С кручи в воду, в воду бросился он.
Плыл Чапаев в огне пальбы,
В берег билася зыбь, билась зыбь,
Вражьей пулей настигнут был,
Славной смертью, славной смертью погиб.
Вождь погиб, но его войска
Победили в степях, в степях;
За рабочими шли в полках
И бедняк, и бедняк и батрак.
Гей, бойцы, выходя в строю,
Мы споем о былом, о былом,
Про походы в степном краю,
Про героев, про героев споем.
Песня «Гибель Чапаева» А. Долинова, написана в начале 30-х годов. Музыка Д. Васильева-Буглая. Народный песенный вариант (записано А. М. Новиковой в 30-е гг. в Воронежской области).

46. «За плечом висит винтовка...»

За плечом висит винтовка
На измызганном ремне,
Познакомились с винтовкой
На гражданской на войне.
И с тех пор не разлучались, —
Будто небо и земля;
Мы с винтовкой защищали
Стены красного Кремля.
Были мы на Украине
В море дыма и огня.
Там Деникину досталось
От нее и от меня.
Были с нею мы в Сибири —
Путь-дорога далека —
И свинцовой меткой пулей
Пристрелили Колчака.
А теперь настало время —
И закончился поход, —
Я с винтовкой боевою
Охраняю наш завод.
Песня записана в г. Сызрани и опубликована в «Правде» от 23.II-37 г.

47. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...»

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки — крылья,
А вместо сердца — пламенный мотор.
        Все выше, и выше, и выше
        Стремим мы полет наших птиц,
        И в каждом пропеллере дышит
        Спокойствие наших границ.[86]
Бросая ввысь свой аппарат послушный
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!
Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет;
И, верьте нам, на всякий ультиматум
Воздушный флот сумеет дать ответ.
Популярная песня 30-х гг., известная под названием «Авиамарша». Слова П. Германа, муз. Ю. Хайта. Песенный вариант (ПУР, вып. III, стр. 31).

48. «Полюшко-поле...»

Полюшко-поле,
Полюшко, широко поле,
Едут по полю герои,
Эх, да Красной Армии герои!
Девушки плачут,
Девушкам сегодня грустно,
Милый надолго уехал,
Эх, да милый в армию уехал!
Девушки, гляньте,
Девушки, утрите слезы!
Вьется дальняя дорога,
Эх, да развеселая дорога!
Едем мы, едем,
Едем, а кругом колхозы,
Наши, девушки, колхозы,
Эх, да молодые наши села!
Только мы видим,
Видим мы седую тучу,
Вражья злоба из-за леса,
Эх, да вражья злоба, словно туча!
Девушки, гляньте,
Девушки, утрите слезы!
Наши кони быстроноги,
Эх, да наши танки быстроходны!
В небе за тучей
Грозные следят пилоты,
Быстро плавают подлодки,
Эх, да зорко смотрит Ворошилов!
Пусть же в колхозе
Дружная кипит работа,
Мы — дозорные сегодня,
Эх, да мы сегодня часовые!
Девушки, гляньте,
Девушки, утрите слезы!
Пусть сильнее грянет песня,
Эх, да наша песня боевая!
Полюшко-поле,
Полюшко, широко поле,
Едут по полю герои,
Эх, да Красной Армии герои!
Слова В. Гусева, музыка Л. Книппера. Время создания — 1934 г. Авторский текст (В. Гусев, Избранное, 1949, стр. 123–124).

49. «Широка страна моя родная...»

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин
Необъятной родины своей.
Всюду жизнь и вольно и широко,
Точно Волга полная, течет,
Молодым — везде у нас дорога,
Старикам — везде у нас почет.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое «товарищ»
Нам дороже всех красивых слов.
С этим словом мы повсюду дома,
Нет для нас ни черных, ни цветных,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить,
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!
Но сурово брови мы насупим,
Если враг захочет нас сломать,
Как невесту, родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать!
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Слова В. И. Лебедева-Кумача, муз. И. Дунаевского (из кинофильма «Цирк», 1936). Песня получила большую всенародную популярность. Авторский текст 1935 г.

50. «Нас утро встречает прохладой...»

Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
        Не спи, вставай, кудрявая, —
        В цехах звеня,
        Страна встает со славою
        На встречу дня.
И радость поет не скончая,
И песня навстречу идет,
И люди смеются, встречая,
И встречное солнце встает,
        Горячее и бравое,
        Бодрит меня,
        Страна встает со славою
        На встречу дня.
Бригада нас встретит работой,
И ты улыбнешься друзьям,
С которыми труд, и забота,
И встречный, и жизнь — пополам.
        За Нарвскою заставою,
        В громах, в огнях,
        Страна встает со славою
        На встречу дня.
И с ней до победного края
Ты, молодость наша, пройдешь,
Покуда не выйдет вторая
Навстречу тебе молодежь.
        И в жизнь вбежит оравою,
        Отцов сменя,
        Страна встает со славою
        На встречу дня.
Такою прекрасною речью
О правде своей заяви.
Мы жизни выходим навстречу,
Навстречу труду и любви!
        Любить грешно ль, кудрявая,
        Когда, звеня,
        Страна встает со славою
        На встречу дня.
Песня из кинофильма «О встречном» (1935), муз. Д. Шостаковича.

51. «Вдоль деревни, от избы и до избы...»

Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;
        Загудели, заиграли провода, —
        Мы такого не видали никогда.
Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне,
        Чтобы радость подружилась с мужиком,
        Чтоб у каждого — звезда под потолком.
Небо льется, ветер бьется все больней,
А в деревне — частоколы из огней,
        И в деревне — развеселая краса,
        И завидуют деревне небеса.
Вдоль деревни, от избы и до избы
Зашагали торопливые столбы;
        Загудели, заиграли провода, —
        Мы такого не видали никогда.
Слова М. Исаковского (1925), муз. В. Г. Захарова (1933). Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. I, стр. 71).

52. «Легко на сердце от песни веселой...»

Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда.
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города.
        Нам песня строить и жить помогает,
        Она, как друг, и зовет и ведет.
        И тот, кто с песней по жизни шагает,
        Тот никогда и нигде не пропадет.[87]
Шагай вперед, комсомольское племя,
Шуми и пой, чтоб улыбки цвели,
Мы покоряем пространство и время,
Мы — молодые хозяева земли.
Мы все добудем, поймем и откроем:
Холодный полюс и свод голубой!
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой.
Мы можем петь и смеяться, как дети,
Среди упорной борьбы и труда.
Ведь мы такими родились на свете,
Что не сдаемся нигде и никогда.
И если враг нашу радость живую
Отнять захочет в упорном бою,
Тогда мы песню споем боевую,
И встанем грудью за родину свою.
Марш из кинофильма «Веселые ребята» (1934), слова В. И. Лебедева-Кумача, муз. И. Дунаевского. Авторский текст (В. И. Лебедев-Кумач, Избранное, 1950, стр. 221–222).

53. «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер...»

А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер.
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей,
Про птичьи разговоры,
Про синие просторы,
Про смелых и больших людей.
        Кто привык за победу бороться,
        С нами вместе пускай запоет:
        «Кто весел — тот смеется,
        Кто хочет — тот добьется,
        Кто ищет — тот всегда найдет!»[88]
А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про чащи лесные,
Про звериный запутанный след,
Про шорохи ночные,
Про мускулы стальные,
Про радость боевых побед.
А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про славу и смелость,
Про ученых, героев, бойцов,
Чтоб сердце загорелось,
Чтоб каждому хотелось
Догнать и перегнать отцов!
А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам песню, чтоб в ней прозвучали
Все весенние песни земли,
Чтоб трубы заиграли,
Чтоб губы подпевали,
Чтоб ноги веселей пошли!
Песня из кинофильма «Дети капитана Гранта» (1937). Слова В. И. Лебедева-Кумача, муз. И. Дунаевского. Авторский текст (В. И. Лебедев-Кумач, Избранное, 1950, стр. 223–224).

54. «Ну-ка, солнце, ярче брызни...»

Ну-ка, солнце, ярче брызни,
Золотыми лучами обжигай!
Эй, товарищ, больше жизни!
Поспевай, не задерживай, шагай!
        Чтобы тело и душа были молоды,
        Были молоды, были молоды,
        Ты не бойся ни жары и ни холода,
        Закаляйся, как сталь!
        Физкульт-ура!
        Физкульт-ура-ура-ура! Будь готов,
        Когда настанет час бить врагов,
        От всех границ ты их отбивай!
        Левый край! Правый край! Не зевай![89]
Ну-ка, ветер, гладь нам кожу,
Освежай нашу голову и грудь!
Каждый может стать моложе,
Если ветра веселого хлебнуть!
Ну-ка, дождик, теплой влагой
Ты умой нас огромною рукой,
Напои нас всех отвагой,
А не в меру горячих успокой!
Эй, вратарь, готовься к бою,
Часовым ты поставлен у ворот!
Ты представь, что за тобою
Полоса пограничная идет.
«Спортивный марш» из кинофильма «Вратарь» (1937). Слова В. И. Лебедева-Кумача, муз. И. Дунаевского. Авторский текст (В. И. Лебедев-Кумач, Избранное, 1950, стр. 275–276).

55. «Дайте в руки мне гармонь...»

Дайте в руки мне гармонь —
Золотые планки!
Парень девушку домой
Провожал с гулянки.
Шли они — в руке рука —
Весело и дружно.
Только стежка коротка —
Расставаться нужно.
Хата встала впереди —
Темное окошко…
Ой ты, стежка, погоди,
Протянись немножко!
Ты потише провожай,
Парень сероглазый,
Потому что очень жаль
Расставаться сразу.
Дайте ж в руки мне гармонь,
Чтоб сыграть страданье.
Парень девушку домой
Провожал с гулянья.
Шли они — рука в руке, —
Шли они до дому,
А пришли они к реке,
К берегу крутому.
Позабыл знакомый путь
Ухажор-забава:
Надо б влево повернуть, —
Повернул направо.
Льется речка в дальний край,
Погляди, послушай.
Что же, Коля-Николай,
Сделал ты с Катюшей?!
Возвращаться позже всех
Кате неприятно,
Только ноги, как на грех,
Не идут обратно.
Не хотят они домой,
Ноги молодые.
Ой, гармонь моя, гармонь,
Планки золотые!
Песня М. Исаковского «Провожанье» (1936). Музыка В. Г. Захарова. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. I, стр. 240–241).

56. «Всю-то я вселенную проехал...»

Всю-то я вселенную проехал,
Нигде я милой не нашел.
Я в Россию возвратился,
Сердцу слышится привет.
Где ж ты, светик, дорогая?
Сердцу весточку подай.
Где ж вы, очи голубые?
Где ж ты, прежняя любовь?
Ты заслышь мой голосочек,
Разлюбезная моя,
За твои за глазки голубые
Всю вселенную отдам!
Муз. А. Новикова. Автор текста не установлен.

57. «Вижу чудное приволье...»

Вижу чудное приволье,
Вижу нивы и поля.
Это русское раздолье,
Это русская земля!
Вижу горы-исполины,
Вижу реки и моря.
Это русские картины,
Это родина моя!
Слышу песни жаворонка,
Слышу трели соловья.
Это русская сторонка,
Это родина моя!
Песня получила известность в 20-30-е гг. Источник ее не установлен.

58. «Лейся, песня, на просторе...»

Лейся, песня, на просторе,
Не скучай, не плачь, жена!
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна.
Курс на берег невидимый,
Бьется сердце корабля.
Вспоминаю о любимой
У послушного руля.
Буря, ветер, ураганы…
Ты не страшен, океан!
Молодые капитаны
Поведут наш караван.
Мы не раз отважно дрались,
Принимая вызов твой,
И с победой возвращались
К нашей гавани домой.
Лейся, песня, на просторе,
Здравствуй, милая жена!
Штурмовать далеко море
Посылала нас страна.
Песня из кинофильма «Семеро смелых». Слова А. Апсалон, муз. В. Пушкова (Песенник «Лейся песня», М. 1954, стр. 53).

59. «Расцветали яблони и груши...»

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Песня М. Исаковского (1938). Положенная на музыку М. Блантером, она под названием «Катюши» приобрела широкую известность. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. I, стр. 253).

60. «Тучи над городом встали...»

Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой,
За далекой, за Нарвской заставой
Парень идет молодой.
        Далека ты, путь-дорога…
        Выйди, милая моя!
        Мы простимся с тобой у порога,
        И, быть может, навсегда…
Черные силы мятутся,
Ветер нам дует в лицо,
За счастье народное бьются
Отряды рабочих бойцов.
        Далека ты, путь-дорога…
        Выйди, милая, встречай!
        Мы простимся с тобой у порога,
        Ты мне счастья пожелай.
Жаркою страстью пылаю,
Сердцу тревожно в груди.
Кто ты? Тебя я не знаю,
Но наша любовь впереди.
        Приходи же, друг мой милый!
        Поцелуй меня в уста,
        И клянусь, я тебя до могилы
        Не забуду никогда.
Слова и музыка П. Арманда, который написал ее для кинофильма «Человек с ружьем». Авторский текст.

61. «Спят курганы темные...»

Спят курганы темные,
Солнцем опаленные,
И туманы белые
Ходят чередой…
Через рощи шумные
И поля зеленые
Вышел в степь донецкую
Парень молодой.
Там, на шахте угольной,
Паренька приметили,
Руку дружбы подали,
Повели с собой.
Девушки пригожие
Тихой песней встретили,
И в забой направился
Парень молодой.
Дни работы жаркие,
На бои похожие,
В жизни парня сделали
Поворот крутой.
На работу жаркую,
На дела хорошие
Вышел в степь донецкую
Парень молодой.
Автор песни Б. Ласкин, муз. Н. Богословского (из кинофильма «Большая жизнь», I серия). Песня приобрела большую популярность. Авторский текст (Б. Ласкин, Песни, Ташкент, 1943, стр. 6–7).

62. «На закате ходит парень возле дома моего...»

На закате ходит парень
Возле дома моего.
Поморгает мне глазами
И не скажет ничего.
        И кто его знает,
        Чего он моргает.
Как приду я на гулянье,
Он танцует и поет,
А простимся у калитки —
Отвернется и вздохнет.
        И кто его знает,
        Чего он вздыхает.
Я спросила: «Что не весел?
Иль не радует житье?» —
«Потерял я, — отвечает, —
Сердце бедное свое».
        И кто его знает,
        Зачем он теряет.
А вчера прислал по почте
Два загадочных письма:
В каждой строчке — только точки, —
Догадайся, мол, сама.
        И кто его знает,
        На что намекает.
Я разгадывать не стала, —
Не надейся и не жди.
Только сердце почему-то
Сладко таяло в груди.
        И кто его знает,
        Чего оно тает.
Песня М. Исаковского «И кто его знает» (1938), муз. В. Г. Захарова. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. I, стр. 251–252).

63. «Вейся, дымка золотая, придорожная...»

Вейся, дымка золотая, придорожная…
Ой ты, радость молодая, невозможная!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная.
        Эй, грянем сильнее!
        Подтянем дружнее!
        Точно небо, высока ты,
        Точно море, широка ты,
        Необъятная дорога молодежная![90]
Что мечталось и хотелось, — то сбывается,
Прямо к солнцу наша смелость пробивается.
Всех разбудим, будим, будим,
Все добудем, будем, будем.
Словно колос, наша радость наливается.
В море чайку обгоняем мы далекую,
В небе тучку пробиваем мы высокую.
Улыбаясь нашей стае,
Всей земли одна шестая
Нашей радостью наполнена широкою.
В пляске ноги сами ходят, сами просятся,
И над нами соловьями песни носятся.
Эй, подруга, выходи-ка
И на друга погляди-ка,
Чтобы шуткою веселой переброситься.
Песня из кинофильма «Волга-Волга» (1938). Слова В. И. Лебедева-Кумача, муз. И. Дунаевского. Авторский текст.

64. «На границе тучи ходят хмуро...»

На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые родины стоят.
Там заслон врагу готовят прочный,
Край суров, отважен и силен.
Там стоит в тайге дальневосточной
Огневой ударный батальон.
В нем живут, и песня в том порукой,
Нерушимой, крепкою семьей
Три танкиста, три веселых друга, —
Экипаж машины боевой.
На траву легла роса густая,
Полегли туманы у реки…
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у тайги.
Но глаза разведки видят точно,
И пошел, командою взметен,
По родной земле дальневосточной
Боевой ударный батальон.
Мчались танки, ветер поднимая,
И по сопкам лязгала броня,
И летели наземь самураи
Под напором стали и огня.
И добили, песня в том порукой,
Всех врагов в атаке огневой
Три танкиста, три веселых друга
Экипаж машины боевой.
Слова Б. Ласкина, муз. Дан. и Дм. Покрассов (из кинофильма «Трактористы») (1939). Песня известна под названием «Три танкиста». Авторский текст (Б. Ласкин, Песни, Ташкент, 1943, стр. 10-II).

Песни Отечественной войны 

65. «Вставай, страна огромная...»

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна,
        Идет война народная,
        Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей.
Не смеют крылья черные
Над родиной летать,
Поля ее просторные
Не смеет враг топтать.
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества.
Сколотим крепкий гроб.
Встает страна огромная,
Встает на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна,
        Идет война народная,
        Священная война!
Песня В. И. Лебедева-Кумача, (1941). Авторский текст (В. И. Лебедев-Кумач, Избранное, 1950, стр. 121).

66. «До свиданья, города и хаты...»

До свиданья, города и хаты,
Нас дорога дальняя зовет.
Молодые смелые ребята,
На заре уходим мы в поход.
На заре, девчата, выходите
Комсомольский провожать отряд.
Вы без нас, девчата, не грустите, —
Мы придем с победою назад.
Мы развеем вражеские тучи,
Разметем преграды на пути,
И врагу от смерти неминучей,
От своей могилы не уйти.
Наступил великий час расплаты,
Нам вручил оружие народ.
До свиданья, города и хаты, —
На заре мы двинемся в поход.
Песня М. Исаковского (1941). Музыка В. Г. Захарова. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. II, стр. 10).

67. «Споемте, друзья, ведь завтра в поход...»

Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
        Прощай, любимый город!
        Уходим завтра в море,
        И ранней порой мелькнет за кормой
        Знакомый платок голубой.[91]
А вечер опять хороший такой,
Что песен не петь нам нельзя.
О дружбе большой, о службе морской
Подтянем дружнее, друзья!
На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман,
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян.
Слова А. Чуркина (стихотворение «Вечер на рейде»), муз. В. Соловьева-Седого. Авторский текст (А. Чуркин, Избранное, М. 1953, стр. 26–27).

68. «Ходит ветер в полях, обжигая лицо...»

Ходит ветер в полях, обжигая лицо,
Ходит враг в подмосковном краю,
И дерутся, как львы, двадцать восемь бойцов,
Защищая отчизну свою.
        Надвигается вражеских танков стена
        Против горсточки смелых людей.
        Эх, родная земля! Дай же силы ты нам,
        Поддержи в этот час сыновей!
Уж десятки подбитых чудовищ горят,
Но слабеют ряды смельчаков.
И встает во весь рост, поднимая отряд,
Большевик и гвардеец Клочков.
        «Здесь придется, товарищи, нам умирать,
        Будет наша отчизна жива,
        Велика ты, страна, но нельзя отступать,
        За спиною — родная Москва!»
И в неравном бою все они полегли,
На седом подмосковном снегу,
Но не сдали ни пяди родимой земли,
Сердцем путь преграждая врагу.
        Слава павших героев к победе зовет
        И пылает священным огнем.
        Никогда не забудет советский народ
        Двадцать восемь бессмертных имен.
Песня о героях-панфиловцах. Первоначально ее текст входил в литературный монтаж «О 28 гвардейцах», который был составлен Г. И. Фроловским в 1942 г., - пелась на мотив песни о Чапаеве «По Уралу свинцовые хлещут дожди», муз. А. Новикова (Крупянская и Минц, стр. 55, № 19).

69. «На Днестре и у Южного Буга...»

На Днестре и у Южного Буга,
Вдоль суровых крутых берегов,
Гнали немца мы с песней-подругой
Под знаменами славных полков.
        Вперед, полки гвардейские,
        Отчизна в бой зовет.
        На запад с новой силою,
        В бой за родину, вперед!
Не забудет отчизна по праву
О героях, что шли с нами в бой,
О гвардейцах, бессмертной их славе,
О геройской семье боевой.
        На запад с новой силою —
        Отчизна в бой зовет.
        Вперед, войска гвардейские,
        В бой за родину, вперед!
Фронтовая песня периода Великой Отечественной войны (Китайник, стр. 106–107, № 92).

70. «Товарищ боец, становись, запевай...»

Товарищ боец, становись, запевай
Про путь наш от дома до моря,
Про то, как враги захватили наш край
И сколько хлебнули мы горя.
Жара нас палила в далеких степях,
Горячая пыль засыпала.
Когда нас забрасывал бомбами враг,
Земля от разрывов дрожала.
Встречая тяжелые танки врага,
Мы кровь проливали в сраженьях,
Был нами оставлен любимый Ростов,
И начались дни отступленья.
То были обидные, горькие дни,
О них не расскажешь, товарищ.
Сквозь самую смерть проходили они,
Сквозь слезы и пепел пожарищ.
Да, мы отступали в неравном бою,
Стрельба накаляла винтовки.
Запомни навеки места эти, враг,
Запомни Ростов, и Кущевку,
И город Батайск, опаленный огнем,
И грозы боев Краснодара.
Не раз мы напомним врагу обо всем,
Не раз мы за это ударим.
Мы больше не можем назад отступать,
Умрем, но назад не отступим.
Нас спросит родина-мать,
Суровые брови насупит:
«Что сделали вы, чтоб врага победить,
Чтоб солнце светило на свете?»
Да, лучше, товарищ, в бою умереть,
Но матери честно ответить.
Мы сделали все, сквозь пожары идем,
Сквозь реки, и степи, и горы.
Идем мы вперед, и врага победим,
И выйдем в родные просторы.
Мы в этом клянемся и слово даем,
Прямое гвардейское слово:
Мы честно и доблестно путь свой пройдем
К Херсону и дальше Херсона.
Фронтовая песня (Китайник, стр. 99-100, № 82).

71. «Мы пришли под Сталинград, люди с Дальнего Востока...»

Мы пришли под Сталинград,
Люди с Дальнего Востока,
Бить заклятого врага
Беспощадно и жестоко.
Все преграды у Днепра
Наше мужество сломило,
Нас недаром на врага
Командарм водил Шумилов.
Память предков дорога, —
Как Суворова солдаты,
Мы преследуем врага,
С боем все прошли Карпаты.
Чтобы славилась вовек
И жила страна родная,
Наш советский человек
Шел от Волги до Дуная.
Бой утих, и враг разбит,
Гневом пламенным палимы,
Знамя славы водрузим
Над поверженным Берлином.
Автор — гвардии старший лейтенанат И. Козленко, участник боев за Сталинград (Крупянская и Минц, стр. 51, № 16).

72. «Есть на Волге утес, он бронею оброс...»

Есть на Волге утес,
Он бронею оброс,
Что из нашей отваги куется.
В мире нет никого,
Кто не знал бы его,
Он у нас Сталинградом зовется.
Об утес броневой
Бьется лютый прибой,
Вьется воронов черная стая,
Но стоит он стеной
Над равниной степной,
Ни сомненья, ни страха не зная.
Там снаряды гремят,
Там пожары дымят,
Волга-матушка вся потемнела,
Но стоит Сталинград,
И герои стоят
За великое, правое дело.
Сколько лет ни пройдет,
Не забудет народ,
Как на Волге мы кровь проливали,
Как десятки ночей
Не смыкали очей,
Но врагу Сталинград не отдали.
Эх ты, Волга-река,
Широка, глубока,
Ты видала сражений немало, —
Но такой лютый бой
Ты, родная, впервой
На своих берегах увидала.
Мы покончим с врагом,
Мы к победе придем, —
Солнце празднично нам улыбнется;
Мы на празднике том
Об утесе споем,
Что стальным Сталинградом зовется.
Одна из фронтовых песен о сталинградских боях, созданных на основе дореволюционной песни «Есть на Волге утес». Песня записана в Сталинграде в 1944 г. Автор ее остался неизвестным (Крупянская и Минц, стр. 93–94, № 42).

73. «Раскинулось море широко...»

Раскинулось море широко
У крымских родных берегов,
Живет Севастополь могучий,
Решимости полной готов.
И грудью крепит Севастополь родной
Моряк, пехотинец и летчик,
У крепкой стены обороны стальной
Могилу находит налетчик.
Мы холод и стужу видали в боях,
Мы свыклись с дождем и ветрами,
Мы будем фашистов в боях истреблять
И знаем: победа за нами.
Так смело, друзья, в наш решительный бой,
Чтоб род весь людской мог воспрянуть,
Чтоб больше никто на родную страну
Не мог по-бандитски нагрянуть.
Солдатские песни Суворов любил,
Бойцы помнят песни Чапая,
Споем же, друзья, пусть в боях прозвенит
Победная песня родная!
Автор неизвестен. Песня приведена в статье Б. Борисова «Подвиг Севастополя» (журнал «Знамя», 1950, № 4, стр. 115–116). Автор статьи отмечает, что эта песня часто пелась в Севастополе и была в дни войны «как бы гимном севастопольцев».

74. «Я встретился с ним под Одессой родной...»

Я встретился с ним под Одессой родной,
Когда в бой пошла наша рота,
Он шел впереди, автомат на груди —
Моряк Черноморского флота.
Моряк шел спокойно, пример всем давал,
Он родом был сам из Ахтырки, —
А ветер, знай, ленты сурово трепал
На черной его бескозырке.
«За Родину! — крикнул отважный герой, —
Пощады нет извергам, гадам!»
И врезался в гущу отважный моряк,
Работая крепко прикладом.
Один на один с офицером-врагом
Пришлось моряку очутиться,
Он сбил крестоносца стальным кулаком
И к богу отправил фашиста.
Я встретился с ним после боя в селе,
В морском полевом медсанбате;
На докторском белом высоком столе
Лежал он в кровавом бушлате.
Тринадцать ранений хирург насчитал,
Две пули засели глубоко;
В бреду черноморец моряк напевал:
«Раскинулось море широко».
А после тихонько меня он опросил:
«Быть может, заедешь в Ахтырку?
Жене передай мой прощальный привет,
А сыну отдай бескозырку…»
Автор неизвестен. Популярная песня периода Великой Отечественной войны, созданная на размер дореволюционной песни «Кочегар» («Раскинулось море широко»). Песня имеет множество вариантов (Крупянская и Минц, стр. 100–101, № 46).

75. «Там, за горами, закат догорает...»

Там, за горами, закат догорает,
Пышный румяный закат,
А у сестры на груди умирает
Юный красавец моряк.
Только недавно осколком шрапнели
Рану ему нанесли,
И в лазарет на его же шинели
Санитары его принесли.
Доктор взглянул, покачал головою,
Тихо сказал: «Не жилец,
Нет, он не вынесет раны глубокой,
Жизни приходит конец».
В белом халате, обрызганном кровью.
Тихо сестра подошла.
Взор ее нежный, с глубокой любовью,
И зарыдала она…
«Доктор, спасите, спасите, спасите,
Это единственный брат».
Голос услышал родной и знакомый,
Зашевелился моряк.
«Тише, сестренка, к чему тут рыданья,
Зачем же напрасно рыдать:
За честь и свободу нашей отчизны
Не жалко и жизни отдать».
Там, за горами, закат догорает,
Пышный румяный закат,
А на груди у сестры умирает
Юный красавец моряк.
Автор неизвестен. Песня пользовалась большой известностью в период Великой Отечественной войны (А. В. Бардин, стр. 86, № 17).

76. «Спят бойцы уставшие, отдыха не знавшие...»

Спят бойцы уставшие,
Отдыха не знавшие,
Лишь дозоры чуткие
Ходят чередой.
Через рощи шумные
Ноченькой безлунною
В тыл врагу отправился
Парень молодой.
Он своей сноровкою,
С боевой винтовкою,
В тыл колонны вражеской
Глубоко проник.
И, смеясь над гадами,
Забросал гранатами
Шедший вдоль по улице
Вражий грузовик.
Враз поднялась паника,
Затрещали выстрелы,
А в фашистском кузове
Разразился бой.
Через речку быструю,
Узкую и чистую
Вплавь к своим отправился
Парень молодой.
Автор — красноармеец А. Астахов (газета «На боевом посту», 1941, № 107). Песня была создана на размер и мелодию довоенной песни «Спят курганы темные» Б. Ласкина (из кинофильма «Большая жизнь»).

77. «Раскинулись крылья широко...»

Раскинулись крылья широко,
Два мощных мотора гудят.
«Товарищ, летим мы далеко
Разведать фашистский отряд».
Уже над опушкой лесною
Летит самолет-ураган,
И бомбы с пронзительным воем
Упали на танки врага.
Вдруг пули кругом засвистали,
Зенитки с земли стали бить,
Кольнуло холодным металлом,
Горячая кровь стала лить.
Зеленые искры в глазах поплыли,
И боль отдалась во всем теле,
Не слушают руки, не видно земли…
Лишь песню моторы все пели.
И снова в руках у пилота штурвал.
«Пусть свищут осколки и пули,
Умру, но не сдамся, — себе он сказал, —
Лишь только б моторы тянули».
Вдали показался родной аэродром,
Машина легко приземлилась,
Друзьям улыбнулся, стоявшим кругом,
Упал… Сердце больше не билось.
Друзья на могилу венок принесли
И, в памятник лопасть поставив,
Жестоко врагу отомстить поклялись,
Все взоры на запад направив!
Фронтовая песня о советских летчиках, созданная в годы Великой Отечественной войны на основе дореволюционной песни «Кочегар» («Раскинулось море широко»). Вариант, записанный среди белорусских партизан (Гуторов, стр. 215).

78. «Ой, туманы мои, растуманы...»

Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
На прощанье сказали герои:
«Ожидайте хороших вестей».
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
Повстречали — огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу.
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
С той поры да по всей по округе
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.
Не уйдет чужеземец незваный,
Своего не увидит жилья…
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родная сторонка моя!
Песня М. Исаковского (1942). Музыка В. Г. Захарова. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. II, стр. 26).

79. «Опустились густые туманы на родные луга и леса...»

Опустились густые туманы
На родные луга и леса…
Уходили в леса партизаны,
Месть за родину в сердце неся.
Проходили болота и кручи,
Пробирались под сенью ветвей
И средь Брянских лесов, средь дремучих,
Повстречали незваных гостей.
Солнце встало, рассея туманы,
Солнце гордо идет в небеса…
В чащах немцев громят партизаны,
Прославляют родные леса.
Опустились густые туманы
На родные луга и леса,
Уходили в поход партизаны,
Месть за родину в сердце неся.
Партизанская переработка песни М. Исаковского «Ой, туманы мои, растуманы» (Афонин, стр. 18).

80. «Шумел сурово Брянский лес...»

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались темные туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли…
Как шли на немцев партизаны.
Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми,
И каждый за плечами нес
Винто…
Винтовку с пулями литыми.
И темной ночью на врага,
На штаб немецкий налетели;
И пули звонко меж стволов
В дубра…
В дубравах брянских засвистели.
В лесах спокою немцам нет,
Летят советские гранаты.
И командир кричит: «Вперед!
Громи…
Громи захватчиков, ребята!»
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались темные туманы;
И сосны слышали окрест,
Как шли…
Как шли с победой партизаны.
***608***Песня написана А. Софроновым в 1942 г. Брянский вариант (Афонин, стр. 39).

81. «В чистом поле, поле под ракитой...»

В чистом поле, поле под ракитой,
Где клубился по ночам туман,
Там лежит, в степи зарытый.
Там схоронен красный партизан.
Я сама героя провожала
В дальний путь на долгие года,
Боевую саблю подавала,
Вороного коника вела.
Натраву да на степную
Он упал, простреленный в бою,
За Советы, за страну родную
Отдал он геройски жизнь свою.
В чистом поле, поле под ракитой,
Где клубился по ночам туман,
Там лежит, в степи зарытый,
Там схоронен красный партизан.
Автор песни М. Исаковский, муз. В. Г. Захарова. На ее основе в годы Великой Отечественной войны создавались другие фронтовые песни. Песенный вариант (Бардин, стр. 23, № 7).

82. «По высоким карпатским отрогам...»

По высоким карпатским отрогам,
Там, где быстрится злая река,
По звериным тропам и порогам
Пробирался отряд Ковпака.
Он гремел на днепровских равнинах
Шел на Припять и Прут голубой,
Чтобы здесь, на карпатских вершинах
Дать последний, решительный бой.
Восемь вражьих полков налетело,
Но, отвагой борьбы обуян,
В бой неравный вступает умело
Ковпаковский отряд партизан.
Дни и ночи бои, канонады,
Только эхо по сопкам ревет.
Партизан не желает пощады
И на помощь к себе не зовет.
Не зовет он далекого друга,
Что на фронте за тысячу верст.
Из-за Дона и синего Буга
Не придет его сменник на пост.
Пусть Синичка-гора в полукружье,
Пусть смыкается огненный круг,
Ковпаковцы не сложат оружья,
Не изменит товарищу друг.
На Делятин рванулись герои,
Будто гром среди ясного дня,
Только отзвук боев за горою,
Только зарево с моря огня.
Город взят. И с победою новой
Ковпаковцы идут на восток.
И шумит им листвою кленовой,
Каждой веткой зеленый росток.
Песня о партизанском рейде в 1943 году в тылу врага под руководством Ковпака. Вошла в репертуар партизанских отрядов под названием «Ковпаковская походная» (Гуторов, стр. 221–222).

83. «Где леса шумят зеленые, в белорусской стороне...»

Где леса шумят зеленые,
В белорусской стороне,
В дни военные, суровые
Закалялись мы в огне.
В дождь, метелями, буранами,
В ночь и в солнечные дни
Шел с орлами-партизанами
Наш бесстрашный командир.
С боевым родным Заслоновым
Шли по вражеским следам
И громили гарнизоны мы,
С рельс спускали поезда.
Командира нет любимого,
Друга не было нежней.
Месть врагу — неугасимая!
Будет пуля наша злей.
Дяди Кости сердце жаркое
Схоронила Куковать.
Имя воина отважного
Будет в бой нас призывать.
Партизанская песня о Константине Заслонове (Гуторов, стр. 270–271).

84. «Немецкими танками смяты посевы...»

Немецкими танками смяты посевы,
Свинцовая хлещет пурга,
Но грозное пламя народного гнева
Бушует в тылу у врага.
Мсти врагу беспощадно и смело!
Мать отчизна! Мы слышим твой зов!
В бой выходят за правое дело
Партизаны орловских лесов.
Враг злобствует в бешеном страхе и в дрожи,
Но родина нам дорога,
Ряды партизанские ширя и множа,
Народ весь встает на врага.
На воздух мосты, эшелоны и склады!
Берись за топор и за нож!
Свинцом и гранатой, штыком и прикладом
Фашистских собак уничтожь.
Мсти врагу беспощадно и смело!
Мать отчизна! Мы слышим твой зов.
В бой выходят за правое дело
Партизаны орловских лесов.
Походный марш орловских партизан. По указанию И. Гуторова, автор его В. Шульчев, участник Отечественной войны (Гуторов, стр. 216).

85. «На опушке леса старый дуб стоит...»

На опушке леса
Старый дуб стоит,
А под этим дубом
Партизан лежит.
Он лежит, не дышит
И как будто спит,
Золотые кудри
Ветер шевелит.
Перед ним старушка
Мать его стоит,
Слезы проливая,
Сыну говорит:
«Ты когда родился,
Батька врага бил,
Где-то под Одессой
Голову сложил.
Я ж тебя растила,
Да не сберегла,
А теперь могила
Будет здесь твоя.
Я ж вдовой осталась, —
Пятеро детей.
Ты ж был самый младший,
Милый мой Андрей.
Стал ты самым храбрым,
Врага крепко бил.
Орден со звездою
На груди носил.
Так скажи словечко
Матери своей,
Ой, болит сердечко
По тебе, Андрей».
Позади старушку
Слушал командир,
Ласково и тихо
Ей проговорил:
«Не рыдай, мамаша,
Пал он не один!
Мы фашистам-гадам
Крепко отомстим!»
Партизанская песня, созданная участником Великой Отечественной войны, композитором Шохиным в 1942 г. на Брянском фронте (Крупянская и Минц, стр. 182–183, № 93).

86. «Шумел валдайский темный бор...»

Шумел валдайский темный бор,
Метель кружилась над полями,
И ветрам злым наперекор
Парил орел за облаками.
Шел полк вперед в горячий бой,
Шел по снегам глухой Ловати,
И у Чернушки под горой
То было дело на закате.
Там впереди два дота в ряд,
Смерть затаив в пустых глазницах,
В лесу безмолвные стоят, —
Обходит их и зверь и птица.
Матросов ринулся вперед,
На вражий стан пошел с отвагой,
За русский доблестный народ
Он сделал два последних шага…
«Прощай, родная сторона,
Тебя любил я всею силой», —
Сказал и скрылся в валунах.
Метель героя поглотила.
Шумел валдайский темный бор,
Угрюмой тьмою принакрытый.
Ревела буря в дебрях гор,
Да плакал ветер под ракитой.
Песня о героическом подвиге героя Советского Союза Александра Матросова. Автор песни — гвардии сержант Василий Золотов, боевой товарищ Матросова, сложил ее на размер и мелодию известной народной песни о Ермаке («Ревела буря, дождь шумел»). Песенный вариант (Крупянская и Минц, стр. 68, № 27).

87. «Во степях да во донецких боец раненый лежал...»

Во степях да во донецких
Боец раненый лежал,
Кровь текла из свежей раны
На истоптанный песок,
А над ним кружился ворон,
Чуя лакомый кусок.
«Ворон-птица, ворон-птица,
Что ж ты вьешься надо мной?
Ты добычи не добьешься,
Я боец еще живой.
Ты лети-ка, отнеси-ка
Родной маменьке привет,
А жене моей любимой
Платок, кровью облитой.
И скажи, что умер честно
За советскую страну,
За советскую державу,
За советскую звезду».
Песня, бытовавшая в советской армии в период Великой Отечественной войны. Ее размер и образность восходят к старой солдатской песне «Под ракитою зеленой русский раненый лежал» (см. настоящий сборник). (Крупянская и Минц, стр. 73, № 30).

88. «Распрягайте, хлопцы, коней...»

Распрягайте, хлопцы, коней
Да ложитесь почивать,
А я буду на дозоре
Сон ваш зорко охранять.
Гарнизон когда встряхнули,
Завязался славный бой.
Не ушел от вашей пули
Ни один бандит живой.
Боевые дни и ночи
Вы на славу провели
И фашистов злые очи
Вас заметить не могли.
В перепутье бед не мало
Довелось вам перенесть,
Но отваги придавала
Вам в боях святая месть.
Распрягайте, хлопцы, коней
Да ложитесь почивать,
А я буду на дозоре
Зорко сон ваш охранять.
Партизанская переработка известной украинской песни с тем же началом (Гуторов, стр. 136–137).

89. «Я — моряк, гуляю на просторе...»

Я — моряк, гуляю на просторе,
День за днем, с волны да на волну,
Шепчет мне мое родное море:
«Береги, моряк, свою страну».
Я плыву по волнам,
Нынче здесь, завтра там,
Я — моряк, я молод и плечист,
Берегись меня, фашист![92]
За кормой земля полоской узкой,
Там моя невеста и родня,
Ветерок, слетай на берег русский,
Поцелуй их крепче за меня.
Полюбил я море штормовое,
Все теперь ему отдать готов,
Только гнев да только радость боя
Я, моряк, оставлю для врагов.
Творческая переработка песни «Ты, моряк, красивый сам собою». Записано А. М. Новиковой в Кривошеинском районе, Томской области в 1944 г.

90. «Степь да степь кругом, с четырех сторон...»

Степь да степь кругом,
С четырех сторон,
В той степи глухой
Вгрызся в землю фронт.
Отточивши взгляд,
Словно сталь ножа,
Там товарищи,
Затаясь, лежат.
Орудийный гром,
Пулеметы бьют,
Каждый вспомнил дом
И семью свою.
У одних она
За стеной огня;
Слышат дальний стон:
«Выручай меня!»
А у многих дом
За спиной в степи,
Враг войдет в него,
Лишь назад ступи.
А тому, чей дом
Кострома иль Томск,
Пишет сын в письме:
«Отступать не смей!»
И лежишь в степи,
В камышах, в песках,
Обжигает гнев,
Ждем вперед броска.
Степь да степь кругом,
С четырех сторон,
В той степи глухой
Вгрызся в землю фронт.
Фронтовая песня, созданная в дни Великой Отечественной войны на художественной основе дореволюционной песни «Степь да степь кругом» (см. настоящий сборник). Вариант записан в Сибири (Парилов, стр. 177–178, № 74).

91. «Раскинулись рельсы далеко...»

Раскинулись рельсы далеко,
По ним эшелоны спешат, —
Они с Украины увозят
Ребят и несчастных девчат.
Не забуду я слез материнских
И хмурые брови отцов,
Когда они нас провожали,
Как будто живых мертвецов…
А если с победой вернется
Мой брат, черноморец герой,
Тогда вы ему расскажите
О том, что случилось с сестрой.
Песня о фашистской неволе, сложенная на основе дореволюционной народной песни «Кочегар» («Раскинулось море широко») (Крупянская и Минц, стр. 162, № 82).

92. «Бьется в тесной печурке огонь...»

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
Популярная песня периода Великой Отечественной войны, ставшая известной под названием «Землянка». Слова А. Суркова, муз. К. Листова. Впервые под названием «Песенка» была опубликована в газете «Литература и искусство» в 1942 г., № 9, от 28 февраля. Авторский текст (А. Сурков, Сочинения в двух томах, М. 1954, т. I, стр. 230).

93. «Этот маленький белый листок посылаю в землянку к тебе...»

Этот маленький белый листок
Посылаю в землянку к тебе,
Чтобы строчками этими мог
Часто, думать в бою обо мне.
Не давая пощады врагу,
Чтоб, в землянке порой находясь,
Знал, любовь я твою берегу,
Вспоминаю тебя каждый раз.
Знаю я, презираешь ты смерть
Ради нашей с тобою любви,
И мне хочется чуть посмотреть
На черты дорогие твои.
Но ведь, милый, грохочет война,
Рыщет зверь по просторам родным.
И любовь наша, наша судьба,
Проверяется в дымке войны.
Не тоскуй же, герой дорогой,
Этим самым хочу я сказать,
Далеко ты, но сердце с тобой,
Вижу я дорогие глаза.
Ветер песню мою унесет
И в землянку дохнет он весну,
Помни: девушка каждая ждет
И любовь и победу твою.
Один из безыменных «ответов» на песню «Землянка» А. Суркова. Вариант записан Е. Г. Егоровой в 1944 г. в Тульской области.

94. «Ветер, вьюга метет и метет...»

Ветер, вьюга метет и метет.
Ночь морозная смотрит в окно,
А в холодной землянке поет
Загрустившее счастье мое.
Слышу голос тоскующий твой,
Слышу песню двухрядки твоей.
Не грусти, дорогой мой, родной
Поиграй что-нибудь веселей.
Пусть летит эта песня в снега,
Веселя загрустивших друзей,
Пропоет над землянкой пурга
О любви негасимой моей.
В белоснежных полях холодно,
Вьется дым над землянкой, клубя,
Не грусти, дорогой мой, родной,
Я люблю, как и прежде, тебя.
Ответ на песню А. Суркова «Землянка». Вариант записан Е. С. Осовской в г. Орске, Чкаловской области, в 1943 г.

95. «На позиции девушка провожала бойца...»

На позиции девушка
Провожала бойца,
Темной ночью простилася
На ступеньках крыльца.
        И пока за туманами
        Видеть мог паренек,
        На окошке на девичьем
        Все горел огонек.
Парня встретила славная
Фронтовая семья,
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья.
        Но знакомую улицу
        Позабыть он не мог:
        «Где ж ты, девушка милая,
        Где же ты, мой огонек?»
И подруга далекая
Парню весточку шлет,
Что любовь ее девичья
Никогда не умрет;
        Все, что было загадано,
        В свой исполнится срок, —
        Не погаснет без времени
        Золотой огонек.
И просторно и радостно
На душе у бойца
От такого хорошего
От ее письмеца.
        И врага ненавистного
        Крепче бьет паренек
        За советскую родину,
        За родной огонек.
Песня М. Исаковского «Огонек» (1942). Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, т. II, стр. 46).

96. «На границе около деревни...»

На границе около деревни
Жили дружно, крепкою семьей
Три танкиста, три веселых друга,
Экипаж машины боевой.
        С ними вместе Маша проживала,
        Как цветок, изящна и бела,
        Всех троих улыбкою встречала,
        Говорила ласковы слова.
Танк закован бронью боевою,
Ну, а сердце разве закуешь?
Полюбили девушку простую
Три танкиста, наша молодежь.
        Первый шепчет девушке что надо,
        Второй тоже Машу похвалил,
        А водитель с первого же взгляда
        Свое сердце Маше подарил.
Порешили трудную задачу
И решили дружбы не терять,
Пошли трое к Маше на свиданье
Про любовь свою ей рассказать.
        И сказали: «Любим тебя трое,
        Но одной троих любить нельзя,
        Выбирай, кто мил тебе, а двое
        Твои будут верные друзья».
«Вы милы, — им Маша отвечала, —
Но а сердце любит одного.
Одного краснофлотцем величала,
Со дня на день жду сюда его».
        Посмотрели трое друг на друга,
        Покачали грустно головой:
        «Краснофлотца любишь ты, подруга,
        Будешь нам товарищ боевой».
И живут в соседней деревушке
Нерушимой дружною семьей
Три танкиста, три веселых друга,
С ними Маша, друг их боевой.
Разработка песни Б. Ласкина «Три танкиста». Вариант записан Т. С. Шумилиной в 1945 г. в Тульской области.

97. «Прошло лето боевое...»

Прошло лето боевое,
Вся колхозная страда,
Наступило злое время,
Зла-холодная зима.
Все уж реки призастыли,
Ручеечки не текут,
Моего родного сына
В Красну Армию берут.
«Я, как мать, тебе желаю
И горю и вся пылаю,
Чтобы был мой сын родной
В Красной Армии герой.
По полям, лесам рыщи,
Вражьи тропы разыщи,
Чтоб их не было следов
У советских городов.
Передай привет на фронте
Всем бойцам, желанный мой,
Чтоб со скорою победой
Возвратились все домой».
Анонимная песня периода Великой Отечественной войны (Парилов, стр. 180–181, № 80).

98. «Давно в боях расчеты огневые...»

Давно в боях расчеты огневые,
Гудит земля, разбужена войной,
Идут на фронт подруги боевые,
А позади остался дом родной.
Родная армия послала за тобою
И назвала военною сестрой,
Спешите, девушки: на грозном поле боя
Красноармеец ранен молодой.
Он шел в боях, за родину сражаясь,
Он бил врагов гранатой и штыком,
В чужих траншеях с горем пробираясь,
Лицом к лицу встречался он с врагом.
Родная армия послала за тобою
И назвала военною сестрой.
Спешите, девушки: на грозном поле боя
Красноармеец ранен молодой.
Фронтовая анонимная песня о девушках-медсестрах (Парилов, стр. 178, № 75).

99. «Я уходил тогда в поход в далекие края...»

Я уходил тогда в поход
В далекие края.
Платком взмахнула у ворот
Моя любимая.
Второй стрелковый храбрый взвод —
Теперь моя семья.
Поклон, привет тебе он шлет.
Моя любимая.
Чтоб дни мои быстрей неслись
В походах и боях,
Издалека мне улыбнись,
Моя любимая.
В кармане маленьком моем
Есть карточка твоя,
Так, значит, мы всегда вдвоем,
Моя любимая.
Слова Е. Долматовского, музыка М. Блантера. Авторский текст (Е. Долматовский, Избранное, М. 1955, стр. 337).

100. «На солнечной поляночке, дугою выгнув бровь...»

На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь,
Про то, как ночи жаркие
С подружкой проводил,
Какие полушалки ей
Красивые дарил.
        Играй, играй, рассказывай,
        Тальяночка, сама
        О том, как черноглазая
        Свела с ума.[93]
Когда на битву грозную
Парнишка уходил,
Он ночью темной, звездною
Ей сердце предложил.
В ответ дивчина гордая
(Шутила, видно, с ним):
«Когда вернешься с орденом,
Тогда поговорим».
Боец средь дыма-пороха
С тальяночкой дружил,
А в лютой битве с ворогом
Медаль он заслужил.
Пришло письмо летучее
В заснеженную даль —
Что ждет, что в крайнем случае
Согласна на медаль.
Автор песни А. Фатьянов, музыка В. Соловьева-Седого (1942). Авторский текст (А. Фатьянов, «Поет гармонь», Владимир, 1955, стр. 17–18).

101. «У речного далекого брода...»

У речного далекого брода
Мы, родная, простились с тобой.
Ты сказала: «До нового года.
Возвращайся с победой домой».
И горячую руку пожала
И с надеждой взглянула в глаза,
А на шею платок повязала,
По щеке покатилась слеза.
И пошел я дорогой угрюмой…
Где бы ни был и где б ни ходил,
Я платочек, подаренный милой, —
У горячего сердца хранил.
Друга детства в походах я встретил
И спросил о любимой своей.
Помолчал он немного, ответил:
«Не увидишься больше ты с ней».
Полицаи в деревне узнали,
Что ушел с партизанами я,
И у брода ее расстреляли,
Лишь за то, что любила меня.
Прокатилась война по дорогам,
Прокатилась война по стране,
Но свиданье у дальнего брода
До сих пор вспоминается мне.
Если грянет война непогодой,
За родную страну пойду в бой.
На могиле у дальнего брода
Еще раз распрощаюсь с тобой.
Песня бытовала в среде брянских партизан (Афонин, стр. 55–56).

102. «Синенький скромный платочек...»

Синенький скромный платочек
Падал, опущенный с плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Милых и радостных встреч.
        Порой ночной
        Мы расставались с тобой.
        Нет прежних ночек,
        Где ты, платочек,
        Милый, желанный, родной?
Кончилась зимняя стужа,
Даль голубая ясна.
Солнцем согрета — верится в лето
Солнцем и лаской весна.
        И вновь весной
        Под тенистой знакомой сосной
        Мелькнет, как цветочек,
        Синий платочек,
        Милый, желанный, родной.
Помню день нашей разлуки,
Ты принесла мне к реке
С лаской прощальной горсть незабудок
В шелковом синем платке.
        И мне не раз
        Снились в предутренний час
        Кудри в платочке
        И два цветочка
        Ласковых девичьих глаз.
Источник — польская песня, исполнявшаяся в 1939 г. в Белостоке. Русский текст написан Э. Галицким, П. Германом и М. Гаркави.

103. «Синенький скромный платочек больше не падает с плеч...»

Синенький скромный платочек
Больше не падает с плеч.
Ты уж на фронте и не боишься
Зверских с фашистами встреч.
        И вот в бою,
        Под разрывами мин и гранат,
        Мелькнешь ты, как птичка,
        В синих петличках
        Девушки скромный наряд.
Кончилась схватка на сопке,
Вдаль откатились враги,
Ты на коленях в синей шинели
Раны завяжешь мои.
        И вот в бою
        Любимую встречу свою.
        Легка ты, как птичка,
        В синих петличках,
        С сумкой врача на боку.
Синенький скромный платочек,
Вспомни о прошлом и жди,
После победы над бандой фашистов
Встреча у нас впереди.
Анонимная переработка песни «Синий платочек» (Парилов, стр. 175, № 71).

104. «Расцветали яблони и груши...»

Расцветали яблони и груши,
Проплыли туманы над рекой,
Провожала милого Катюша
На борьбу с фашистскою ордой.
На прощанье счастья пожелала
И наказ ему давала свой.
«Бей врага, — Катюша наказала, —
Бей врага и будь в бою герой!»
Обещала милому Катюша:
«Фронту честно будем помогать.
Будем делать больше мин и пушек,
Чтоб скорей победу одержать».
Про любовь она не говорила
На прощанье другу своему.
«Ты пиши, — она его просила, —
Будет легче сердцу моему».
Он ответил: «Милая Катюша,
Буду метко бить я по врагам,
Наши нивы, яблони и груши
На позор фашистам не отдам,
Не скучай, любимая подруга,
Жди меня с победою домой,
Я клянусь, что за Полярным кругом
Буду я сражаться, как герой».
Расцвели те яблони и груши,
Проплыли туманы над рекой,
Проводила милого Катюша
На борьбу фашистскою ордой.
Фронтовая переработка песни М. Исаковского «Катюша» («Фольклор советской Карелии», Петрозаводск, 1947, стр. 100).

105. «Отцвели вы, яблони и груши...»

Отцвели вы, яблони и груши,
Только дым клубится над рекой,
В лес ушла красавица Катюша
Партизанской тайною тропой.
Не выходит, песню не заводит,
Не поет на берегу крутом,
По лесам Катюша наша бродит,
По лесам сражается с врагом.
Завязался рано на рассвете
Жаркий бой, где яблони цвели,
Билась с ярым недругом Катюша
За клочок своей родной земли.
Пулемет, веселый друг «максимка»,
Громче пой, фашистов не жалей!
Ты лети, лети быстрее, пуля,
И врага настигни и убей!..
Отцвели вы, яблони и груши,
Не поет Катюша над рекой,
Лесом бродит грозная Катюша,
Партизанской тайною тропой.
Песня о Катюше-партизанке. Северный вариант («Фольклор советской Карелии», Петрозаводск, 1947, стр. 99).

106. «На свои послания из дому получил боец письмо в ответ...»

На свои послания из дому
Получил боец письмо в ответ.
В том письме залеточке родному
Шлет Катюша ласковый привет.
«Я теперь, — Катюша пишет другу, —
Не хожу на берег, где туман,
Темной ночью, взяв винтовку в руку,
Бью врага с отрядом партизан.
На просторе, вольном и широком,
Для врага закрыты все пути,
По тропинкам брянским, и дорогам
Ни проехать немцам, ни пройти.
Будет день, и розовой порошей
Ветви яблонь снова зашумят,
Будет враг раздавлен и отброшен,
И победу трубы затрубят.
А пока, залеточка любимый,
Мы идем с тобой в одном строю
Защищать советский край родимый
И любовь горячую свою».
Песня о Катюше-партизанке, созданная брянскими партизанами (Афонин, стр. 45).

107. «Весь блиндаж снарядами разрушен...»

Весь блиндаж снарядами разрушен,
Вдоль реки метелица свинца,
Но выходит на берег Катюша,
Слыша зов советского бойца.
Вот летит она стрелой, как птица,
Вот ползет по краешку леска.
Наша Катя пули не боится,
Не боится вражьего штыка.
Катя слово раненому скажет
Так, что в сердце песня запоет,
Катя раны крепко перевяжет,
На руках из боя унесет.
«Ой ты, Катя, девушка родная,
Сто бойцов спасла ты из огня.
Может, завтра, раненых спасая, —
Из огня ты вынесешь меня!
Ты достойна звания Героя,
Ты в сраженьях родине верна,
И тебя любимою сестрою
Называет вся моя страна».
Песня о Катюше-партизанке (Крупянская и Минц, стр. 111, № 51).

108. «Шли бои на море и на суше...»

Шли бои на море и на суше,
Грохотали выстрелы кругом.
Были слышны песенки «катюши»
Под Москвой, за Курском и Орлом.
Дух солдат советских поднимала,
Пела марш победный, боевой
И врагов в могилу зарывала
Под великой Курскою дугой.
На фронтах она не унывала,
Песни пела громкие всегда.
И тогда «катюша» замолчала,
Как победой кончилась война.
Переработка песни Слободского «Разметались головы и туши» (Крупянская и Мини, стр. 114, № 54).

Песни послевоенного периода 

109. «Партия, слушай, родная, голос твоих сыновей...»

Партия, слушай, родная,
Голос твоих сыновей —
Служит юность трудовая
Правде ленинской твоей!
        День ото дня все краше
        Сила страны растет.
        Верной дорогой Партия наша
        Нас к коммунизму ведет![94]
Двери распахнуты настежь
Ждут нас большие дела
Жизнь и труд, мечту и счастье —
Все нам Партия дала!
        И молодыми сердцами
        Родины помня наказ,
        Если надо, мы бойцами
        Станем дружно в грозный час!
Крепкою дружбой богаты,
С каждой победой сильней,
Мы всегда исполним свято
Волю Партии своей.
Слова Л. Ошанина, музыка А. Новикова.

110. «Вспоминаем день осенний...»

Вспоминаем день осенний,
День, что вечно дорог нам,
Приезжал в деревню Ленин
К нашим нивам и садам.
Под Москвой в лесной деревне
Ленин нашим гостем был,
По-отцовски, задушевно
Он с народом говорил.
Говорил слова простые
О задуманных делах.
Он сказал, что быть России
В электрических огнях.
Свет чудесный, свет весенний
Над округой он зажег.
После сходки вышел Ленин
На высокий бережок.
Вдаль глядел он долго-долго
В час вечерний на заре,
Видел он огни на Волге
И огни на Ангаре.
Вспоминаем день осенний,
День, что вечно дорог нам,
Приезжал в деревню Ленин
К нашим нивам и садам.
Слова Я. Шведова, музыка Ф. Маслова.

111. «Запорожье вновь живет...»

Запорожье вновь живет,
Льется сталь, как песня,
Из руин восстал завод —
Индустрии вестник.
По стране идет о нем
Слух великий, слава,
И горда его трудом
Наша вся держава.
И у нас уж далеки
Дни разрухи стали,
Вновь шумят теперь станки,
Домны запылали.
И чуть свет — гудит гудок,
Убраны руины,
Проводами мчится ток,
Вертятся турбины.
Все цеха одним живут:
Выдать сталь до срока!
Стал теперь свободный труд
Радостью высокой.
Автор неизвестен («Песни и думы Советской Украины», М. — Л. 1950, стр. 341).

112. «Лучами красит солнышко стальное полотно...»

Лучами красит солнышко
Стальное полотно.
Без устали, без устали
Смотрю, смотрю в окно.
Леса, равнины русские,
Пригорки да кусты,
Платформы деревянные,
Железные мосты.
        Любимая, знакомая,
        Широкая, зеленая,
        Земля родная — родина!
        Привольное житье!
        Эх, сколько мною езжено,
        Эх, сколько мною видено,
        Эх, сколько мною пройдено!
        И все вокруг — мое![95]
То фабрика кирпичная —
Высокая труба,
То хата побеленная,
То в поле молотьба;
И все-то сердцу дорого,
И нету над рекой
Поселка или города,
Что б был тебе чужой.
Уже роса за стеклами,
Уже видать луну,
А я стою, прикованный
К вагонному окну.
Уже пора посвечивать
Ночному фонарю,
А я гляжу на сумерки
И тихо говорю:
«Любимая, знакомая,
Широкая, зеленая,
Земля родная — родина!
Привольное житье!
Эх, сколько мною езжено,
Эх, сколько мною видено,
Эх, сколько мною пройдено!
И все вокруг — мое!»
«Дорожная песня» С. А. Васильева (1947), музыка И. Дунаевского. Авторский текст (С. А. Васильев, Лирика, и сатира, 1955, стр. 142–143).

113. «Я по свету немало хаживал...»

Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.
Но Москвою привык я гордиться,
И везде повторяю слова:
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Я люблю подмосковные рощи
И мосты над твоей рекой.
Я люблю твою Красную площадь
И кремлевских курантов бой.
В городах и далеких станицах
О тебе не умолкнет молва,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков,
И в сердцах будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов.
И врагу никогда не добиться,
Чтоб склонилась твоя голова,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Слова М. Лисянского и А. Аграняна, музыка И. Дунаевского (из фильма «В 6 часов вечера после войны»). Авторский текст (М. Лисянский, «Золотая моя Москва», М. 1951, стр. 135–136).

114. «Друзья, люблю я Ленинские горы...»

Друзья, люблю я Ленинские горы,
Там хорошо рассвет встречать вдвоем,
Видны Москвы чудесные просторы
С крутых высот на много верст кругом.
Стоят на страже трубы заводские,
И над Кремлем рассвета синева.
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва!
Когда взойдешь на Ленинские горы,
Захватит дух от гордой высоты.
Во всей красе предстанет нашим взорам
Великий город сбывшейся мечты.
Вдали огни сияют золотые,
Шумит над нами юная листва.
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва!
Вы стали выше, Ленинские горы,
Здесь корпуса стоят, как на смотру,
Украшен ими наш великий город,
Сюда придут студенты поутру.
Мы вспомним наши годы молодые
И наших песен звонкие слова:
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва!
Слова Е. Долматовского, музыка Ю. Милютина. Авторский текст (Е. Долматовский, Избранное, М. 1955, стр. 354).

115. «Плавно Амур свои волны несет...»

Плавно Амур свои волны несет,
Ветер сибирский им песню поет.
Тихо шумит над Амуром тайга.
Ходит пенная волна,
Пенная волна плещет,
Величава и вольна.
Там, где багряное солнце встает,
Песню матрос на Амуре поет.
Песня летит над широкой рекой,
Льется песня широко,
Песня широко льется
И несется далеко.
Красоты и силы полны,
Хороши Амура волны.
Серебрятся волны,
Серебрятся волны,
Славой родины горды.
Плещут, плещут, силы полны,
И стремятся к морю волны.
Серебрятся волны,
Серебрятся волны,
Славой русскою горды.
Красива Амура волна,
И вольностью дышит она.
Знает волна —
Стерегут ее покой.
Спокойны реки берега,
Шумит золотая тайга,
Дышит волна ее чудной красотой.
Величав Амур седой.
Мы храним его покой.
Корабли вперед плывут,
Волны бегут и бегут.
Ты шуми, Амур родной,
Ты шуми седой волной,
В грозном беге прославляй
Наш советский вольный край!
Плавно Амур свои волны несет,
Ветер сибирский им песню поет.
Тихо шумит над Амуром тайга.
Ходит пенная волна,
Пенная волна плещет,
Величава и вольна!
Современный текст на музыку старинного вальса «Амурские волны» (муз. Кюсса)

116. «Лучше нету того цвету...»

Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветет.
Лучше нету той минуты,
Когда милый мой придет.
        Как увижу, как услышу —
        Все во мне заговорит,
        Вся душа моя пылает,
        Вся душа моя горит.
Мы в глаза друг другу глянем,
Руки жаркие сплетем,
И куда — не знаем сами, —
Словно пьяные, бредем.
        Мы бредем по тем дорожкам,
        Где зеленая трава,
        Где из сердца сами рвутся
        Незабвенные слова.
А кругом сады белеют,
А в садах бушует май,
И такой на небе месяц,
Хоть иголки подбирай.
        За рекой гармонь играет,
        То зальется, то замрет…
        Лучше нету того цвету,
        Когда яблоня цветет…
Песня М. Исаковского (1944). Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, II, стр. 94).

117. «Хороши весной в саду цветочки...»

Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком
Милую в садочке, —
Сразу жизнь становится иной.
Мое счастье где-то недалечко,
Подойду да постучу в окно.
Выйди на крылечко
Ты, мое сердечко,
Без тебя тоскую я давно.
В нашей жизнивсякое бывает,
Набегает с тучами гроза.
Тучи уплывают,
Ветер утихает,
И опять синеют небеса.
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком
Милую в садочке, —
Сразу жизнь становится иной.
Слова С. Алымова. Муз. Б. Мокроусова. Авторский текст (С. Алымова, Избранное, М. 1953, раздел «Весна победы», стр. 101).

118. «Снова замерло все до рассвета...»

Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно — на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
То пойдет на поля, за ворота,
То обратно вернется опять, —
Словно ищет в потемках кого-то
И не может никак отыскать.
Веет с поля ночная прохлада,
С яблонь цвет облетает густой…
Ты признайся — кого тебе надо,
Ты скажи, гармонист молодой.
Может статься, она — недалеко,
Да не знает — ее ли ты ждешь…
Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ж ты девушкам спать не даешь?
Песня М. Исаковского, известная под названием «Одинокая гармонь», муз. Б. Мокроусова. (1945). Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, II, стр. 107).

119. «Вечер тихой песнею над рекой плывет...»

Вечер тихой песнею над рекой плывет,
Дальними зарницами светится завод.
Где-то поезд катится точками огня,
Где-то под рябинушкой парни ждут меня.
        Ой, рябина кудрявая,
        Белые цветы.
        Ой, рябина, рябинушка,
        Что взгрустнула ты?..[96]
Лишь гудки певучие смолкнут над водой,
Я иду к рябинушке тропкою крутой.
Треплет под кудрявою ветер без конца
Справа кудри токаря, слева — кузнеца.
Днем в цеху короткие встречи горячи,
А сойдемся вечером — сядем и молчим.
Смотрят звезды летние молча на парней
И не скажут, ясные, кто из них милей…
Укрывает инеем землю добела,
Песней журавлиною осень проплыла.
Но все той же узкою тропкой между гор
Мы втроем к рябинушке ходим до сих пор.
Кто из них желаннее, руку сжать кому?
Сердцем растревоженным так и не пойму.
Оба парня смелые, оба хороши…
Милая рябинушка, сердцу подскажи.
        Ой, рябина кудрявая,
        Оба хороши.
        Ой, рябина, рябинушка,
        Сердцу подскажи.
Слова М. Пилипенко, музыка Е. Родыгииа. Песня приобрела широкую известность под названием «Уральской рябинушки».

120. «Вечерком на реке всякое бывает...»

Вечерком на реке
Всякое бывает.
На ветру в холодке
Сердце замирает.
Не пойму, почему,
Что это такое?
Сердцу нет моему
На реке покоя.
Ой ты, Волга-река,
Голубое диво,
До чего ж широка,
До чего ж красива.
Над волной голубой
Синяя прохлада.
Мне с тобой, дорогой,
Повидаться надо.
Я тоскую, любя,
На сердце обида,
А увижу тебя,
Не подам и вида.
Проходи стороной,
Не скажу ни слова,
А уйдешь, дорогой,
Затоскую снова.
Песня из фильма «По Волге», слова С. Острового, музыка Б. Мокроусова. Авторский текст (С. Островой, Стихи, песни, 1952, стр. 104–105).

121. «Услышь меня, хорошая...»

Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая!
Иду я вдоль по улице,
А месяц в небе светится,
А месяц в небе светится,
Чтоб нам с тобою встретиться.
Еще косою острою
В лугах трава не скошена,
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.
Еще не скоро молодость
Да с нами распрощается,
Люби ж, покуда любится,
Встречай, пока встречается.
Встречай, моя хорошая,
Встречай, моя красивая, —
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая!
Песня М. Исаковского (1945), музыка В. Соловьева-Седого. Авторский текст (М. Исаковский, Сочинения, 1956, II, стр. 104).

122. «Дети разных народов...»

Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
В разных землях и странах,
На морях-океанах
Каждый, кто молод,
Дайте нам руки,
В наши ряды, друзья!
        Песню дружбы запевает молодежь,
        Эту песню не задушишь, не убьешь.
        Нам, молодым,
        Вторит песне той
        Весь шар земной, —
        Эту песню не задушишь, не убьешь![97]
Помним грохот металла
И друзей боевых имена.
Кровью праведной, алой
Наша дружба навек скреплена.
Всех, кто честен душою,
Мы зовем за собою.
Счастье народов,
Светлое завтра
В наших руках, друзья!
Молодыми сердцами
Повторяем мы клятвы слова,
Подымаем мы знамя
За священные наши права.
Снова черные силы
Роют миру могилу.
Каждый, кто честен,
Встань с нами вместе
Против огня войны!
«Марш демократической молодежи». Слова Л. Ошанина, музыка А. Новикова. Авторский текст (Лев Ошанин, Стихи и песни о друзьях, М. 1952, стр. 167–168).

123. «Вновь богачи разжигают пожар...»

Вновь богачи разжигают пожар,
Миру готовят смертельный удар,
Но против них миллионы людей —
Армия мира всех сильней!
        В защиту мира
        Вставайте, люди!
        Плечо к плечу!
        Страна к стране!
        И пусть над миром
        Сильней орудий
        Гремит призыв наш:
        «Не быть войне!»[98]
Новой войне мы пути преградим.
Не для войны сыновей мы растим!
Не для траншей зеленеют поля —
К миру стремится вся земля.
Атомной бомбой народ не убить.
Ложью и золотом нас не купить.
Мы — патриоты, и каждый из нас
Жизнь за свободу отчизны отдаст!
Вместе с народом Советской страны
Армия мира сильнее войны.
Слушай призыв, гражданин-патриот!
Долг твой священный к борьбе зовет!
Слова И. Френкеля, музыка В. Белого.

Примечания. Список сокращений

Агренев-Славянский — «Сборник песен, исполняемых в народных концертах Дмитрия Александровича Агренева-Славянского, собранных в России и в славянских землях Ольгою Христофоровною Славянскою», М. 1896.

Акимова — «Фольклор Саратовской области», книга первая. Составлена Т. М. Акимовой под редакцией А. П. Скафтымова, Саратов, 1946.

Афонин — Петр Афонин, «Шумел сурово Брянский лес», Брянск, 1946.

Балакирев — М. А. Балакирев, «Сборник русских народных песен», СПБ. (год издания не помечен).

Баранов — Ф. Н. Баранов, «Песни оренбургских казаков с напевами», вып. I–II, Оренбург, 1913.

Бардин — А. В. Бардин, «Советский фольклор Чкаловской области», Чкалов, 1947.

Бигдай — А. Бигдай, «Песни кубанских казаков», 1896, вып. I–IV.

Блинова — «Сказы, песни и частушки», под редакцией Е. М. Блиновой, Челябинск, 1937.

Варенцов — В. Варенцов, «Сборник песен Самарского края», СПБ. 1862.

Васнецов — Александр Васнецов, «Песни Северо-Восточной России», Киров, 1949, 2-е издание (первое издание — 1894 г.).

Громов — «Народное творчество Дона», книга I, под редакцией П. Т. Громова, Ростов н/Дону, 1952.

Гурилев — А. Гурилев, «Избранные народные русские песни», М. 1868.

Гуторов — И. В. Гуторов, «Борьба и творчество народных мстителей», Минск, 1949.

Догадин — А. А. Догадин, «Былины и песни астраханских казаков», вып. I, Астрахань, 1911.

Истомин и Дютш — Ф. М. Истомин и Г. О. Дютш, «Песни русского народа. Собраны в губерниях Архангельской и Олонецкой в 1886 г.», СПБ. 1894.

Истомин и Ляпунов — Ф. М. Истомин и С. М. Ляпунов, «Песни русского народа», СПБ. 1899 (собраны в 1893 году в Вологодской, Вятской и Костромской губерниях).

Кастюрина — М. Н. Кастюрина, «Сибирские народные песни» («Ежегодник Тобольского губернского музея», вып. III, 1895).

М. С. Кашеваров и К. В. Боголюбов, «Песни уральского революционного подполья», Свердловск, 1935.

Кашин — Д. Кашин, «Русские народные песни», чч. I, II, III, М. 1833.

Киреевский — «Песни, собранные П. В. Киреевским», вып. 1-10, М. 1860–1874; «Песни, собранные П. В. Киреевским», новая серия, вып. 2, ч. 1, М. 1917; «Песни, собранные П. В. Киреевским», новая серия, вып. 2, ч. 2, М. 1929.

Китайник — «„Уральский фольклор“ под редакцией М. Г. Китайника», Свердловск, 1949.

Кохановская — Кохановская, «Остатки боярских песен» («Русская беседа», 1860, №№ 1, 2).

Крупянская и Минц — «Материалы по истории песни Великой Отечественной войны», АН СССР, М. 1953 («Труды института этнографии», новая серия, т. XIX).

Линева — Е. Линева, «Великорусские песни в народной гармонизации», вып. I, СПБ. 1904; вып. II, СПБ. 1909.

Листопадов — А. Листопадов, «Былинно-песенное творчество Дона», 1948.

Лопатин и Прокунин — Н. М. Лопатин и В. П. Прокунин, «Сборник русских народных лирических песен», ч. I, М. 1889.

Магнитский — В. Магнитский, «Песни крестьян села Беловоложского, Чебоксарского уезда, Казанской губернии», Казань, 1877.

Мельгунов — Ю. Н. Мельгунов, «Русские песни, непосредственно с голосов народа записанные», вып. I, М. 1879.

Можаровский — А. Можаровский, «Святочные игры, песни и гаданья Казанской губернии», Казань, 1873.

Мокеев — П. Мокеев, «Песни северо-двинских крестьян», Архангельск, 1913.

Мордовцева и Костомаров — А. Н. Мордовцева и Н. И. Костомаров, «Русские народные песни, собранные в Саратовской губернии» («Летописи русской литературы и древности», т. IV, М. 1862).

Мякутин — А. И. Мякутин, «Песни оренбургских казаков», вып. I–II–III, Оренбург, 1904, 1905 и 1906.

Пальчиков — «Крестьянские песни, записанные в с. Николаевке, Мензелинского уезда, Уфимской губернии, Н. Пальчиковым». Издание А. Е. Пальчикова, СПБ. 1888.

Панкратов — Ф. С. Панкратов, «Гребенцы в песнях», 1895.

Парилов — И. Г. Парилов, «Русский фольклор Нарыма», Новосибирск, 1947.

Пивоваров — А. Пивоваров, «Донские казачьи песни», Новочеркасск, 1885.

Прач — Львов-Прач, «Собрание народных русских песен с их голосами, на музыку положил Иван Прач», М. 1955, Государственное музыкальное издательство, 5-е издание (первое издание — 1790 г.).

ПУР — «Русские народные песни», сборники 1–3, издание ПУР-а (Политического управления рабоче-крестьянской Красной Армии) М. — Л. 1936.

Сидельников — В. М. Сидельников, «Красноармейский фольклор», М. 1938.

Сидельников и Крупянская — В. М. Сидельников и В. Ю. Крупянская, «Волжский фольклор», «Советский писатель», 1938.

Смирнов — Ал. Смирнов, «Песни крестьян Владимирской и Костромской губерний», М. 1847.

Соболевский — А. И. Соболевский, «Великорусские народные песни», СПБ. т. I–VII, 1895–1902.

Соколовы — Б. и Ю. Соколовы, «Сказки и песни Белозерского края», 1915, изд. Академии наук.

Студитский — Ф. Студитский, «Народные песни Вологодской и Олонецкой губерний», СПБ. 1841.

Творчество народов — «Творчество народов СССР», издание редакции «Правды», подписано к печати 1/II 1938 г.

Чернышев — В. И. Чернышев, «Русская баллада», 1936.

Чулков — М. Чулков, «Собрание разных песен», ч. I–IV, 1770–1774.

Шейн — П. В. Шейн, «Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. д.», т. I, выпуск I, СПБ. изд. Академии наук, 1898.

Якушкин — П. Якушкин, «Народные русские песни», СПБ. 1865.

Примечания

1

А. М. Горький, Избранные литературно-критические произведения, 1954, стр. 48.

(обратно)

2

А. М. Горький, Избранные литературно-критические произведения, 1954, стр. 62.

(обратно)

3

А. Н. Радищев, Полн. собр. соч., т. I, изд. АН СССР, 1938, стр. 229–230.

(обратно)

4

М. Ю. Лермонтов, Полн. собр. соч., т. V, изд. АН СССР, 1937, стр. 350.

(обратно)

5

Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. VIII, изд. АН СССР, М. 1952, стр. 90.

(обратно)

6

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, изд. АН СССР, М. 1954, стр. 442.

(обратно)

7

«М. Горький. Материалы и исследования», т. I, Л. 1934, стр. 114.

(обратно)

8

М. И. Глинка, Записки и переписка с друзьями, СПБ. 1887, стр. 109.

(обратно)

9

М. Чайковский, Жизнь Петра Ильича Чайковского, т. II, М. 1896, стр. 128

(обратно)

10

«Музыкальные фельетоны и заметки П. И. Чайковского», М. 1898, стр. 19.

(обратно)

11

Г. Успенский, Новые народные песни, «Русские ведомости», 1889, № 110.

(обратно)

12

Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. VIII, изд. АН СССР, М. 1952, стр. 184.

(обратно)

13

С. М. Буденный, Боец-гражданин, 1937, стр. 16.

(обратно)

14

«Южный рабочий», 1901, № 4.

(обратно)

15

«Пролетарий», 1095, № 22.

(обратно)

16

В. Д. Бонч-Бруевич, Нелегальная поездка в Россию, 1930, стр. 144.

(обратно)

17

В. И. Ленин, Сочинения, т. 24, стр. 41.

(обратно)

18

Воровской стружок — разбойничья лодка.

(обратно)

19

Чепетка — искаженное «щепетко», щеголевато.

(обратно)

20

Такой припев: вторая часть строки и «ох-да» — повторяется после каждой строки.

(обратно)

21

Травчатые — мраморные.

(обратно)

22

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

23

Каждая строка поется 2 раза.

(обратно)

24

Запев повторяется перед каждой строфой.

(обратно)

25

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

26

Припев повторяется после каждой строки.

(обратно)

27

Жаровой — стройный, прямой лес.

(обратно)

28

Гордовое — калиновое.

(обратно)

29

Каждое двустишие, кроме первого и последнего, повторяется в начале следующей строфы.

(обратно)

30

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

31

Папа — хлеб.

(обратно)

32

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

33

Припев повторяется после каждых двух строк с прибавлением последней строки.

(обратно)

34

Припев повторяется после каждой строки с повторением ее последних слов.

(обратно)

35

Припев повторяется после каждой строки.

(обратно)

36

Ружённая родня — т. е. родня оружейникам, рабочим Тульского оружейного завода.

(обратно)

37

Припев повторяется после каждой строк с прибавлением ее последнего слова.

(обратно)

38

Припев повторяется после каждых четырех строк с прибавлением последней строки.

(обратно)

39

Припев повторяется после каждых двух строк с прибавлением последней строки.

(обратно)

40

Припев повторяется после каждой строчки.

(обратно)

41

Припев повторяется через две строки.

(обратно)

42

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

43

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

44

Припев повторяется после каждых двух строк с прибавлением второй строки.

(обратно)

45

Припев повторяется после каждой строки с прибавлением ее второй половины.

(обратно)

46

Припев повторяется после каждой строки с прибавлением ее последнего слова.

(обратно)

47

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

48

Борок — ожерелье в несколько низок.

(обратно)

49

Воровины — веревочные.

(обратно)

50

Самодерга — суетливая, но не дельная женщина.

(обратно)

51

Деделя — растение борщевик.

(обратно)

52

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

53

Припев повторяется после каждой строки.

(обратно)

54

Обельному — полному, круглому.

(обратно)

55

Желна — один из видов дятла.

(обратно)

56

Отсюда каждая строка повторяется два раза.

(обратно)

57

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

58

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

59

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

60

Баргузин — ветер, дующий со стороны города Баргузина из Забайкалья.

(обратно)

61

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

62

Синюха — пять рублей.

(обратно)

63

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

64

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

65

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

66

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

67

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

68

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

69

Припев повторяется два раза после каждой строфы.

(обратно)

70

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

71

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

72

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

73

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

74

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

75

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

76

Припев повторяется после каждых двух строк.

(обратно)

77

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

78

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

79

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

80

Припев повторяется после каждых двух строк с повторением второй строки.

(обратно)

81

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

82

Припев повторяется после каждых двух строк с прибавлением второй строки.

(обратно)

83

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

84

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

85

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

86

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

87

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

88

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

89

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

90

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

91

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

92

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

93

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

94

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

95

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

96

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

97

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

98

Припев повторяется после каждой строфы.

(обратно)

Оглавление

  • Вступление
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  • I. Народные песни на социально-исторические темы
  •   Исторические и разбойничьи песни
  •     1. «У нас, братцы, было на Дону...»
  •     2. «Ой, да и горы же...»
  •     3. «Тихохонько море становилося...»
  •     4. «Что пониже было города Саратова...»
  •     5. «Как у нас-то в славном городе...»
  •     6. «На заре то было, братцы, на утренней...»
  •     7. «Ай, не шумком-то шумит дубровушка...»
  •     8. «Ах, туманы, вы мои туманушки...»
  •     9. «Ой, да не бела зорюшка занималася...»
  •     10. «Звездочка, моя звездочка...»
  •     11. «Закатилося солнце красное...»
  •     12. «Наполеон-то, Наполеон...»
  •     13. «Ты, Россия, мать Россия...»
  •     14. «Уж как по морю, морю синенькому...»
  •     15. «Молодой солдат на часах стоит...»
  •     16. «Да сенат вздумал взбунтоваться...»
  •     17. «Не шуми, мати, зеленая дубровушка...»
  •     18. «Сиротка, ты, сироточка, сиротинушка горькая...»
  •     19. «Не былинушка в чистом поле зашаталася...»
  •     20. «Еще что же вы, братцы, призадумались...»
  •     21. «Что светил-то, светил месяц во полуночи...»
  •     22. «Не далече было вот, было далече...»
  •     23. «Ты взойди-ка, красно солнышко...»
  •     24. «На степи-то, степи на Саратовской...»
  •     25. «Разыгралась-разбушевалась Сура-река...»
  •     26. «Растужился млад ясен сокол...»
  •     27. «Ты детинушка-сиротинушка...»
  •     28. «Как доселе у нас, братцы, через темный лес...»
  •     29. «Край дорожки, край широкия...»
  •     30. «Ты рябинушка, да ты кудрявая...»
  •     31. «Хороша наша деревня, только улица грязна...»
  •     32. «Жила-была вдова...»
  •     33. «Из-за лесу, лесу темного, из-за белого березничка...»
  •   Тюремные песни 
  •     34. «Жавороночек размолоденький...»
  •     35. «Вы, леса мои, лесочки, леса темные!..»
  •     36. «Как бывало мне, ясну соколу, да времечко...»
  •     37. «Ах! Талан ли мой, талан таков...»
  •     38. «Все, люди живут, как цветы цветут...»
  •     39. «При долинушке есть калинушка...»
  •     40. «Ах, что ж ты, мой сизый голубчик...»
  •     41. «Уж ты, гуленька, ты, мой голубочек...»
  •     42. «Добры молодцы все на волюшке живут...»
  •     43. «Уж ты, воля, моя воля, воля дорогая...»
  •   Антикрепостнические и сатирические песни 
  •     44. «Как за барами житье было привольное...»
  •     45. «Вы, бродяги, вы, бродяги, беспачпортны мужики!..»
  •     46. «Вы, кудри ль, мои кудри...»
  •     47. «Уж мы сядемте, ребяты, посидимте, господа...»
  •     48. «Из-за леса, леса темного, из-за садика зеленого...»
  •     49. «Во лесу, лесу дремучем тут поет, поет соловьюшка...»
  •     50. «Охти, горе, тоска-печаль...»
  •     51. «Сама себя Дуня погубила...»
  •     52. «Калинушку с малинушкой водой залило...»
  •     53. «Уж ты, мать моя, мамонька...»
  •     54. «Шел солдат с походу в слякотну погоду...»
  •   Бурлацкие песни 
  •     55. «Да вы, ребята, бери дружно!..»
  •     56. «Эй, ухнем! Эй, ухнем! Еще разик, еще раз!..»
  •     57. «Вниз по матушке по Волге...»
  •     58. «Поутру то было раным-рано...»
  •     59. «Не пора ли нам, братцы-ребятушки, идти на работу?..»
  •     60. «Мне не жаль-то платка, платка алого...»
  •     61. «Вольна птичка, пташечка перепелочка...»
  •     62. «Перед нашими вороты...»
  •     63. «Ах, по помосту, мосту по калиновому...»
  •   Ямщицкие и чумацкие песни 
  •     64. «Уж ты, степь моя, степь, степь Моздокская!..»
  •     65. «Из-за лесу, лесу темного, из-за гор да гор высокиих...»
  •     66. «Как по Питерской по дороженьке...»
  •     67. «Ходил чумак да гулял бурлак...»
  •   Песни о татарщине 
  •     68. «При курганике, при широком раздольице...»
  •     69. «Воздалече, воздалече в чистом поле»
  •     70. «Как шли двое невольников из неволи...»
  •     71. «Не спалось-то мне, красной девушке, ночку, не дремалось...»
  •     72. «Как не белая лебедушка через степь летит...»
  •     73. «Как за речкою да за Дарьею...»
  •   Солдатские песни 
  •     74. «Вдоль по Питерской, Московской по дороженьке...»
  •     75. «Не кукушечка во сыром бору куковала...»
  •     76. «Как у ласточки, у касаточки...»
  •     77. «Не ясен сокол пролетывал...»
  •     78. «Торил Ванюшка дорожку...»
  •     79. «Как отдал меня батюшка замуж...»
  •     80. «Заря моя, зорюшка!..»
  •     81. «Был один-то, один у отца, у матери...»
  •     82. «Не белы снеги во чистом поле...»
  •     83. «Как под яром, под ярочком...»
  •     84. «Долиною широкою Варшавскою...»
  •     85. «Как у Ванюшки голова болит...»
  •     86. «Породила да меня матушка...»
  •     87. «Ах, талан ли мой, талан такой...»
  •     88. «Шел детинушка дорогою...»
  •     89. «Уж вы, ночи мои, ночи темные!..»
  •     90. «В чистом поле стояло тут дерево...»
  •     91. «Горька-то в поле травонька, полынь горькая...»
  •     92. «Что победные головушки солдатские...»
  •     93. «Сторона ль ты моя, сторонушка...»
  •     94. «Ты долина ли моя, долинушка, раздолье широкое!..»
  •     95. «Уж ты зимушка, зима...»
  •     96. «Далече ты, раздольице, в чистом поле!»
  •     97. «Что вились-то мои русы кудри, вились-завивались...»
  •     98. «Не травушка, не ковылушка в поле шатается...»
  •     99. «Воспоил, воскормил отец сына...»
  •     100. «Из-за леса, леса темного, из-за гор ли, гор высокиих...»
  •     101. «Как у ключика было у текучего...»
  •     102. «Ах, пал туман на сине море...»
  •     103. «Ах ты, поле мое, поле чистое...»
  •     104. «За Уралом за рекой, там казак гулял...»
  •     105. «Наша пыльная дороженька...»
  •     106. «Ах, уж вы, горы, вы, да горы...»
  •     107. «Вы, солдатики-уланы...»
  •     108. «Как на матушке на Неве-реке...»
  •     109. «На горах было Балканских...»
  •     110. «Поле наше чистое да турецкое...»
  •     111. «Эй, в Таганроге, эй, в Таганроге...»
  •     112. «Во субботу день ненастный...»
  •     113. «Вспомним, вспомним-ка, братцы-ребята...»
  •     114. «Эй, по дорожке пыль, она клубится...»
  •     115. «Ой, да ты, калинушка, ой, да ты, малинушка...»
  •     116. «Под ракитою зеленой русский раненый лежал...»
  •     117. «Вы послушайте, ребята, я вам песенку спою...»
  •     118. «Знаю, ворон, твой обычай...»
  • II. Народные бытовые песни
  •   Любовные песни 
  •     1. «По лугу, лугу вода со льдом...»
  •     2. «По улице мостовой по широкой столбовой...»
  •     3. «Во саду ли, в огороде девица гуляла...»
  •     4. «По весне то было, весне красныя...»
  •     5. «На том бережку Дуная, Дуная...»
  •     6. «Ах, где ты, голубь, был...»
  •     7. «Ох, батюшка наш, славный тихий Дон!..»
  •     8. «На родимую сторонку ясный сокол прилетел...»
  •     9. «Скучно, матушка, весною жить одной...»
  •     10. «Ходил-гулял молодец по чистым полям...»
  •     11. «При долине куст калинушки стоит...»
  •     12. «Выйду ль я на реченьку...»
  •     13. «Пряди, моя пряха, пряди, не ленися...»
  •     14. «Вдоль по улице молодчик...»
  •     15. «Соловей мой, соловей, молоденький, легонький...»
  •     16. «Во колодезю было во студеному...»
  •     17. «Как и молодец шел дорожкою...»
  •     18. «Как из лузей из зеленыих...»
  •     19. «Как у нас было во прошлом во году...»
  •     20. «По лугу я, девица, гуляла...»
  •     21. «Я по бережку ходила, молода...»
  •     22. «Как во городе во Санктпитере...»
  •     23. «Девки шили ковер, девки шили ковер...»
  •     24. «На речке, на речке на быстрой — на Волге...»
  •     25. «Те бог на помочь, красна девица...»
  •     26. «Вечор ночесь к девушке соловушек прилетал...»
  •     27. «Во селе, селе Покровском, среди улицы большой...»
  •     28. «Ой, неволя, неволя — боярский двор!..»
  •     29. «Время проходит, время летит...»
  •     30. «В Москве было у князя у Волхонского...»
  •     31. «Не велят Маше за реченьку ходить...»
  •     32. «Ивушка, ивушка, зеленая моя...»
  •     33. «Веселитеся, подружки, к нам весна скоро придет...»
  •     34. «Цвели, цвели цветики да поблекли...»
  •     35. «Как на горке, на горе, на прикрасе на такой...»
  •     36. «Прошло лето, прошла осень, прошла красная весна...»
  •     37. «Как у нас во садочке, как у нас во зеленом...»
  •     38. «Полно, солнышко, из-за лесу светить...»
  •     39. «Ах! что ж ты, голубчик, не весел сидишь...»
  •     40. «Разливалася река...»
  •     41. «Долина-долинушка, раздолье широкое!..»
  •     42. «Уж ты душечка, красна девица...»
  •     43. «Туман, туман при долине...»
  •     44. «Вниз по камушкам быстра река течет...»
  •     45. «Добрый молодец по улице похаживает...»
  •     46. «Ты, дуброва моя, дубровушка...»
  •     47. «Соловей кукушку подговаривал...»
  •     48. «Что цвели-то, цвели — цвели в поле цветики...»
  •     49. «Болит моя головушка, не знаю, как быть...»
  •     50. «Как на тоненький ледок выпал белый снежок...»
  •     51. «Как по зорьке, по вечерней по заре...»
  •     52. «На бережку на крутеньком стояла береза...»
  •     53. «Веселая голова, Не ходи мимо сада...»
  •     54. «Ты полынушка, полынка...»
  •     55. «На восходе красна солнышка, на закате светла месяца...»
  •     56. «Дорогая моя, хорошая...»
  •     57. «Не спится мне, красной девушке, не спится...»
  •     58. «Ой, по улице туман расстилался...»
  •     59. «Уж вечор-то я, добрый молодец...»
  •     60. «Говорила я дружку милому...»
  •     61. «Ты не пой, не пой, соловьюшко, не пой рано весной...»
  •     62. «Из-за лесика да из-за темного...»
  •     63. «Уж ты, сад, ты, мой сад...»
  •     64. «Кого-то нет, кого-то жаль!..»
  •     65. «Расцветай-ка, расцветай-ка, в поле розовый цветок!..»
  •     66. «Идет миленький лужочком, а я за ним бережком...»
  •     67. «Вещевало мое сердце, вещевало...»
  •     68. «Не спала-то я, младешенька, не дремала...»
  •     69. «По горам, по горам, я по горам ходила...»
  •     70. «Ты о чем, горька кукушечка, о чем ты кукуешь?..»
  •     71. «Возле речки, возле мосту...»
  •     72. «Ты мой сизенький, мой беленький голубчик...»
  •     73. «Что ты, Ваня, разудала голова...»
  •     74. «Подружки, голубушки! Собирайтеся ко мне...»
  •     75. «Отлетает сиз голубчик от моих ясных очей...»
  •     76. «Девушка молоденька семнадцати лет...»
  •     77. «Ах ты, ноченька, ах-да, ночка темная...»
  •     78. «При дороженьке стояла, калину ломала...»
  •     79. «В далеком было, в далеком чистом поле...»
  •     80. «Ах ты, душенька красна девица!..»
  •     81. «Что во светлой было светлице...»
  •     82. «Как во селе, селе Покровском...»
  •     83. «Долина, долинушка, раздолье широкое!..»
  •     84. «Прощай, батюшка Иртыш, с крутыми горами...»
  •     85. «Ах, да не вечерняя заря спотухала...»
  •     86. «Ах, не одна-то, не одна, эх! Во поле дороженька...»
  •     87. «На заре было, на зореньке...»
  •     88. «Калинушка с малинушкой, лазоревый цвет...»
  •     89. «Я посею ли, младенька, цветиков маленько...»
  •     90. «Говорил-то мне мил друг, приказывал...»
  •     91. «Ах, девица-красавица, моя прежняя полюбовница!..»
  •     92. «Грушица, грушица моя, груша зеленая моя!..»
  •     93. «Ой, матушка, тошно, сударыня, грустно!..»
  •     94. «Как и батюшкин терём...»
  •     95. «Ах вы, ветры, ветры буйные...»
  •     96. «Ах, кто бы мне, ах, мому горюшку...»
  •     97. «Ах, ты зачем, зачем, рябинушка, долго так, ах, ты долго не цвела?..»
  •     98. «Не сокол летит по поднебесью...»
  •     99. «Соловей мой, соловей, сизокрылый, молодой...»
  •     100. «Туманно красное солнышко, туманно...»
  •     101. «Из-за лесу идут тучи...»
  •     102. «Ты о чем, о чем, Маша, плачешь...»
  •     103. «Заболит головушка, заноет сердечушко...»
  •     104. «Ко дунайскому крутому бережочку...»
  •     105. «По шелковой по муравушке торный след пробит к могильничку...»
  •     106. «Ввечеру у меня да голубка была...»
  •     107. «Как у ключика у гремучего, у колодезя у студеного...»
  •     108. «Уж как шло горе по дороженьке...»
  •     109. «Как был у доброго молодца зелен садик...»
  •     110. «Эй, уж ты, камешек, ты мой камешек...»
  •     111. «Ты бесчастный добрый молодец...»
  •     112. «Еще горе-то навязалось, на меня, молодца, накачалось...»
  •     113. «А и горе, горе, гореваньице!..»
  •   Семейные песни 
  •     114. «Родимая ты моя мати, матушка!..»
  •     115. «Соловей мой, соловеюшка, соловей мой, родный батюшка...»
  •     116. «Ах, да у соловушки крылья примахалися...»
  •     117. «Как у сизого млада селезня...»
  •     118. «Полоса ль моя да полосынька...»
  •     119. «Ах, кабы на цветы не морозы...»
  •     120. «Из-за лесу, лесу темного, из-за садика зеленого...»
  •     121. «Зеленейся, зеленейся, мой зелененький садочек...»
  •     122. «Ни в уме-то было, ни в разуме...»
  •     123. «Выдала матушка далече замуж...»
  •     124. «Наморе орел с соколами говорил...»
  •     125. «Была я у матушки любимая дочь...»
  •     126. «Калинку с малинкой вода поняла...»
  •     127. «По горенке похожу, в окошечко погляжу...»
  •     128. «Лучина, лучинушка березовая!..»
  •     129. «Спится мне, младешенькой, дремлется...»
  •     130. «Сосенка, сосенушка молоденькая...»
  •     131. «Отдают меня, младу, что за Волгу за реку...»
  •     132. «Ой, на улице воробышек попрядывает...»
  •     133. «Не сон мою головушку клонит...»
  •     134. «Мимо саду, мимо зеленого, мимо терема высокого...»
  •     135. «Летела пава через улицу, ронила пава павино перо...»
  •     136. «Злые ли коренья у крапивушки...»
  •     137. «Исходила младенька все луга и болота...»
  •     138. «Возле реченьки я хожу, молода, меня водоньки потопить хотят...»
  •     139. «Ах, на что ж было, ах, к чему ж было по горам ходить, по крутым ходить?..»
  •     140. «Ой, не сырой бор загорается, не туман с моря подымается...»
  •     141. «А кумушки пьют, голубушки пьют, меня ж, молоду, с собою зовут...»
  •     142. «Промеж дуба, промеж вяза, промеж бел-березы...»
  •     143. «Возле садику, млада, хожу...»
  •     144. «Ах ты, молодость, моя молодость!..»
  •     145. «Я пойду, пойду в зеленый сад гулять...»
  •     146. «Я по бережку похаживала, я серых гусей заганивала...»
  •     147. «Вот ты, сон, сон мой милый...»
  •     148. «При дуброве лен, лен...»
  •     149. «Вниз по реченьке, вниз по быстренькой...»
  •     150. «Государь мой родный батюшка...»
  •     151. «Породила меня мати не пряху, не ткаху...»
  •     152. «Во лесах-то было, во лесах-борах...»
  •     153. «Блинка, елинка, ты меня высушила...»
  •     154. «Я малешенек у матушки родился...»
  •     155. «Вы раздайтесь, разодвиньтесь, добрые люди...»
  •     156. «Ах ты, молодость, моя молодость, не видал я тебя, когда ты прошла...»
  •     157. «На степи-то, степи, на Саратовской...»
  •     158. «Ах, спасибо-то ему, мому синему кувшину...»
  •     159. «Сосенка, сосенушка, зеленая, кудрявая!..»
  •     160. «Уж ты, зимушка, да ты, зима холодная...»
  •     161. «На заре было, на зорюшке...»
  •     162. «Ветры мои, ветры, вы, буйные ветры!..»
  •     163. «Ой, и всплакнула вдовушка, вдова молодая...»
  •     164. «Как на дубчике два голубчика целовалися, миловалися...»
  •     165. «У батюшкиных ворот да три садика растет...»
  •     166. «Виноградка, сладка ягодка!..»
  •     167. «Котик серенький, хвостик беленький...»
  •     168. «Баю-баюшки-баю, живет старик на краю...»
  •     169. «Журавль долгоногий на мельницу ездил...»
  •     170. «Сова ль моя, совинька...»
  •     171. «Тетушка Ульяна, головка кудрява...»
  •     172. «Сорока, сорока кашу варила...»
  •     173. «Тетушка Ульяна, где была?». — «Гуляла»
  •   Хороводные и игровые песни 
  •     174. «Заплетися, плетень, заплетися...»
  •     175. «Уж я золото хороню, хороню...»
  •     176. «Ой, мы просо сеяли, сеяли...»
  •     177. «Под дубравою лен, лен...»
  •     178. «Во лузях, во лузях, еще во лузях, зеленыих лузях...»
  •     179. «Вдоль да по речке, речке по Казанке...»
  •     180. «В темном лесе, в темном лесе...»
  •     181. «Как по морю, как по морю...»
  •     182. «Во лужках было, лужках...»
  •     183. «Как под лесом, под лесочком шелкова трава...»
  •     184. «Хожу я, гуляю да вдоль хороводу...»
  •     185. «Я по сенюшкам хожу, млада, хожу...»
  •     186. «Ой, утка, моя утушка, утенушка серая...»
  •     187. «Ельник, мой ельник, частый мой березник...»
  •     188. «Над рекою-рекою и то над быстрою...»
  •     189. «От звезды заря занималася...»
  •     190. «Я по жердочке шла, я по тоненькой, по еловенькой...»
  •     191. «Вспомни, вздумай, милый мой, где гуляли мы с тобой...»
  •     192. «Ты, береза белая, зелена, кудрявая!..»
  •     193. «В сыром бору елынька, под елынькой травынька...»
  •     194. «Хорош Егорек, гулять щеголек...»
  •     195. «Вилася хмелинушка через тын на улицу...»
  •     196. «Ай во поле, ай во поле, ай во поле липинка...»
  •     197. «Что было по травушке по зеленой...»
  •     198. «Ты заря ли моя, зоренька, ты заря моя вечерняя!..»
  •     199. «Подойду, подойду, во царь-город подойду...»
  •     200. «Уж ты, улица, улица моя, чем ты, улица, уряженная...»
  •     201. «Травушка-муравушка, зелененький лужок!..»
  •     202. «Голова болит да худо можется...»
  •     203. «У нас под белою под березою...»
  •     204. «Лебедь мой, лебедек, да лебедушка белая...»
  •     205. «По заре да по зорюшке по заречью мил ходит...»
  •     206. «Взойди, взойди, солнце, не низко взойди, высоко...»
  •     207. «Я поеду во Китай-город гуляти, я куплю ли молодой жене покупку...»
  •     208. «Верный мой колодезь, почто стоишь без воды?..»
  •     209. «Скоморох ходит по улице, скоморох ходит по широкой...»
  •     210. «Круг я келейки хожу, круг я новенькия...»
  •     211. «Ах, нынешня зима непогожая была...»
  •     212. «Где ты, заинька, был? Где ты, беленький, был?»
  •     213. «Как пошел наш козел да по ельничку..»
  •   Плясовые и шуточные песни 
  •     214. «Уж вы, сени, мои сени...»
  •     215. «Посею лебеду на берегу...»
  •     216. «Пойду ль я, выйду ль я, да...»
  •     217. «Светит, светит месяц далеко, не близко...»
  •     218. «Как под горкой, под горой торговал старик золой!..»
  •     219. «Захотела меня мать за Ивана отдать»
  •     220. «Смолоду, младешенька, гульлива я была...»
  •     221. «Сидела, Катюшенька в новой горенке одна...»
  •     222. «Ехали попы с ярманки, поломали яблоньки...»
  •     223. «Заинька, по сеничкам гуляй-таки гуляй!»
  •     224. «Молодка, молодка молоденькая, головка твоя победненькая...»
  •     225. «Вдоль по улице молодчик идет...»
  •     226. «Не ель-сосна раззыбалася...»
  •     227. «Как у наших у ворот, ой, люли, у ворот...»
  •     228. «Во поле береза стояла...»
  •     229. «У всех-то мужья молодые...»
  •     230. «Мой муженька, работяженька...»
  •     231. «У меня ль муж не удала голова...»
  •     232. «На печке сижу, посиживаю...»
  •     233. «Ой, самодерга, ой, самодерга...»
  •     234. «Тетушка Арина по рыночку ходила...»
  •     235. «Жила была Дуня, Дуня-тонкопряха...»
  •     236. «Мой муж домой едет, постылый домой едет...»
  •     237. «По новой по роще поехал зять к теще...»
  •     238. «Ходили девушки по Волге по реке...»
  •     239. «Было у тещи семь зятьев...»
  •     240. «Ходила чечетка, гуляла лебедка...»
  •     241. «У меня квашня по избе прошла...»
  •     242. «Куманечек, спобывай у меня!..»
  •     243. «Кум пиво варил, сладкий мед становил...»
  •     244. «Стукнуло, грянуло в лесе, комар с дубу свалился...»
  •     245. «Я по садику, по садику гуляла...»
  •     246. «Жил я у пана...»
  •     247. «Гриб боровик всем грибам полковик...»
  •     248. «На море синичка непышна была...»
  •     249. «Протекло теплое море, Слеталися птицы стадами...»
  • III. Народные песни литературного происхождения
  •   1. «Ночною темнотою укрывались небеса...»
  •   2. «Последний час разлуки...»
  •   3. «Пчелочка златая, что же ты не жужжишь, жужжишь...»
  •   4. «Я вечор в лужках гуляла...»
  •   5. «Прощайте, ласковые взоры...»
  •   6. «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала...»
  •   7. «Снежки белые, пушистые. Они пали на моря...»
  •   8. «Не будите меня, молоду, раным-рано поутру!»
  •   9. «Вечерком красна девица на прудок со стадом шла...»
  •   10. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте,»
  •   11. «Кольцо души-девицы я в море уронил...»
  •   12. «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан...»
  •   13. «Что ты, соловеюшко, корму не клюешь...»
  •   14. «Соловей-соловьюшек, что ты невеселый?..»
  •   15. «Под вечер, осенью ненастной...»
  •   16. «Гляжу, как безумный, на черную шаль...»
  •   17. «Старый муж, грозный муж, режь меня, жги меня...»
  •   18. «Сижу за решеткой в темнице сырой...»
  •   19. «Сижу я в неволе, в темнице темной...»
  •   20. «Раз полуночной порою, сквозь туман и мрак...»
  •   21. «Буря мглою небо кроет...»
  •   22. «Ревела буря, дождь шумел...»
  •   23. «Из страны, страны далекой...»
  •   24. «Нелюдимо наше море, день и ночь шумит оно...»
  •   25. «Вот мчится тройка удалая...»
  •   26. «Не осенний мелкий дождичек брызжет, брызжет сквозь туман...»
  •   27. «Вечерний звон, вечерний звон!..»
  •   28. «Проснется день — его краса украсит белый свет...»
  •   29. «Один из казаков, наездник лихой...»
  •   30. «При лужке, лужке, лужке, при широком поле...»
  •   31. «Мы живем среди полей и лесов дремучих...»
  •   32. «Близко города Славянска, наверху крутой горы...»
  •   33. «Соловьем залетным юность пролетела...»
  •   34. «Ах, зачем меня силой выдали...»
  •   35. «Не скажу никому, отчего я весной...»
  •   36. «По-над Доном сад цветет, во саду дорожка...»
  •   37. «Я любила его жарче дня и огня...»
  •   38. «За рекой на горе лес зеленый шумит...»
  •   39. «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня...»
  •   40. «Сидел рыбак веселый на берегу реки...»
  •   41. «Выхожу один я на дорогу...»
  •   42. «В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле...»
  •   43. «Спи, младенец мой прекрасный...»
  •   44. «Что затуманилась, зоренька ясная...»
  •   45. «Вниз по Волге-реке, с Нижня Новгорода...»
  •   46. «Поехал казак на чужбину далеко...»
  •   47. «Помню, я еще молодушкой была, наша армия в поход куда-то шла...»
  •   48. «Вдоль по улице широкой молодой кузнец идет...»
  •   49. «Ночь темна. Лови минуты!..»
  •   50. «Славное море — священный Байкал...»
  •   51. «Шумел, горел пожар московский...»
  •   52. «Ни кола, ни двора, зипун — весь пожиток...»
  •   53. «Среди лесов дремучих разбойнички идут...»
  •   54. «Не с лесов дремучих казаки идут...»
  •   55. «Вот на пути село большое...»
  •   56. «Звенит звонок, и тройка мчится...»
  •   57. «В одной знакомой улице я помню старый дом...»
  •   58. «Мой костер в тумане светит...»
  •   59. «То не ветер ветку клонит...»
  •   60. «Не брани меня, родная, что я так люблю его...»
  •   61. «Накинув плащ, с гитарой под полою...»
  •   62. «Однозвучно звенит колокольчик...»
  •   63. «В саду ягода-малинка под закрытием росла...»
  •   64. «Ой полна, полна моя коробушка...»
  •   65. «Хорошо было детинушке сыпать ласковы слова...»
  •   66. «Что так жадно глядишь на дорогу...»
  •   67. «Не гулял с кистенем я в дремучем лесу...»
  •   68. «Вянет, пропадает красота моя!..»
  •   69. «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село...»
  •   70. «Эх ты, доля, эх ты, доля, доля бедняка!..»
  •   71. «Степь да степь кругом...»
  •   72. «Сиротой я росла, как былинка в поле...»
  •   73. «Что стоишь, качаясь, горькая рябина...»
  •   74. «Тихо тощая лошадка по пути бредет...»
  •   75. «Спишь ты, спишь, моя родная...»
  •   76. «Словно море в час прибоя, площадь Красная гудит...»
  •   77. «Когда я на почте служил ямщиком...»
  •   78. «Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя...»
  •   79. «Я у матушки выросла в холе...»
  •   80. «Из-за острова на стрежень...»
  •   81. «Как по саду городскому мимо рубленых ворот...»
  •   82. «Ночь темна-темнешенька, в доме тишина...»
  •   83. «Хороша эта ноченька темная...»
  •   84. «Живет моя красотка в высоком терему...»
  •   85. «Меж крутых бережков Волга-речка течет...»
  •   86. «Быстро тучи проносилися темно-синею грядой...»
  •   87. «Наверх вы, товарищи, все по местам!..»
  •   88. «Плещут холодные волны, бьются о берег морской...»
  •   89. «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно...»
  •   90. «Вот вспыхнуло утро. Румянятся воды...»
  •   91. «Чудный месяц плывет над рекою...»
  • IV. Новые народные песни (конец XIX — начало XX века)
  •   1. «Раскинулось море широко...»
  •   2. «Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне...»
  •   3. «По диким степям Забайкалья...»
  •   4. «Глухой неведомой тайгою, сибирской дальней стороной...»
  •   5. «Зачем я встретился с тобою, зачем я полюбил тебя?..»
  •   6. «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой...»
  •   7. «У зари-то, у зореньки много ясных звезд...»
  •   8. «Что так скучно, что так грустно...»
  •   9. «По Дону гуляет, по Дону гуляет...»
  •   10. «Липа вековая над рекой шумит...»
  •   11. «Кругом, кругом осиротела, тебя со мною, милый, нет...»
  •   12. «Несчастный родился, несчастный возрос...»
  •   13. «Потеряла я колечко, потеряла я любовь...»
  •   14. «Позарастали стежки-дорожки...»
  • V. Революционные и рабочие песни XIX — начала XX века
  •   1. «Царь наш, немец прусский...»
  •   2. «Ах, где те острова...»
  •   3. «Ты скажи, говори, как в России цари...»
  •   4. «Отечество наше страдает...»
  •   5. «Ах, тошно мне и в родной стороне...»
  •   6. «Уж как шел кузнец да из кузницы...»
  •   7. «Слава богу на небе, а свободе на сей земле!..»
  •   8. «Вдоль Фонтанки-реки квартируют полки...»
  •   9. «Как идет мужик из Новагорода...»
  •   10. «Сей, Маша, мучицу, пеки пироги...»
  •   11. «Уж как на небе две радуги...»
  •   12. «Уж вы вейте веревки на барские головки...»
  •   13. «Подгуляла я, нужды нет, друзья...»
  •   14. «Что не ветр шумит во сыром бору...»
  •   15. «Не слышно шуму городского, за Невской башней тишина...»
  •   16. «Русский император в вечность отошел...»
  •   17. «По чувствам братья мы с тобой...»
  •   18. «Вперед без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья!..»
  •   19. «Медленно движется время...»
  •   20. «На старом кургане, в широкой степи...»
  •   21. «Как четвертого числа нас нелегкая несла...»
  •   22. «Время пролетело, слава прожита...»
  •   23. «Долго нас помещики душили...»
  •   24. «Ах ты, сукин сын, проклятый становой!..»
  •   25. «Полоса ль ты моя, полоса...»
  •   26. «Укажи мне такую обитель...»
  •   27. «Стой, ямщик! жара несносная...»
  •   28. «Из стен тюрьмы, из стен неволи...»
  •   29. «Крепко, дружно вас в объятья всех бы, братья, заключил...»
  •   30. «Вечный враг всего живого...»
  •   31. «Как дело измены, как совесть тирана...»
  •   32. «Не плачьте над трупами павших борцов...»
  •   33. «Смело, друзья, не теряйте...»
  •   34. «Славься, свобода и честный наш труд!..»
  •   35. «Много песен слыхал я в родной стороне...»
  •   36. «Есть на Волге утес, диким мохом оброс...»
  •   37. «Ах ты, доля, моя доля, доля горькая моя...»
  •   38. «Ой, ребята, плохо дело! Наша барка на мель села...»
  •   39. «По дорожке по пыльной Становой едет пристав...»
  •   40. «Отречемся от старого мира!..»
  •   41. «Уж как в Третьем отделенье по цареву повеленью...»
  •   42. «Прогремела труба, собиралась толпа...»
  •   43. «Спускается солнце за степи...»
  •   44. «Идет он усталый, и цепи звенят...»
  •   45. «Вы жертвою пали в борьбе роковой...»
  •   46. «Замучен тяжелой неволей...»
  •   47. «Что мне она! — Не жена, не любовница...»
  •   48. «Отворите окно, отворите, мне недолго осталося жить...»
  •   49. «Пыльной дорогой телега несется...»
  •   50. «Далеко, далеко степь за Волгу ушла...»
  •   51. «Как на дубе на высоком над бурливою рекой...»
  •   52. «Ай, да вы, заводы, вы, мои заводы кирпичные!..»
  •   53. «Как на свете живется, вот та песня поется...»
  •   54. «Мы по собственной охоте были в каторжной работе...»
  •   55. «Мужики вы, мужики, одним словом — дураки!..»
  •   56. «На донской земле привольной...»
  •   57. «На донской земле привольной стоит рудник знаменит...»
  •   58. «Слава богу, наш хозяин: поправляются дела...»
  •   59. «У нас на Волге-то, направо, в Твери, городе большом...»
  •   60. «На Нижнетагильском заводе, над старым большим рудником...»
  •   61. «Да горы мои, горы зауральские...»
  •   62. «Мучит, терзает головушку бедную грохот машин и колес...»
  •   63. «Молодым пареньком дружбу свел с молотком...»
  •   64. «Праздник светлый и свободный...»
  •   65. «Эх, и прост же ты, рабочий человек!..»
  •   66. «В церкви, золотом залитой, пред оборванной толпой...»
  •   67. «Далеко в стране иркутской...»
  •   68. «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе...»
  •   69. «Вихри враждебные веют над нами...»
  •   70. «Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами...»
  •   71. «Слезами залит мир безбрежный...»
  •   72. «Как четвертого числа нас нелегкая несла смуту унимать...»
  •   73. «Много песен слыхал я в родной стороне...»
  •   74. «За годами года проходили чредой...»
  •   75. «Вы жертвою пали в борьбе роковой...»
  •   76. «Боже, царя храни! Деспоту долгие дни...»
  •   77. «Вставай, проклятьем заклейменный...»
  •   78. «Дело было у Артура, дело скверное, друзья!»
  •   79. «Славься, славься, царь Николай!»
  •   80. «Нагайка ты, нагайка, тобою лишь одной...»
  •   81. «Дело было в Петербурге, дело славное, друзья...»
  •   82. «Мы мирно стояли пред Зимним дворцом...»
  •   83. «До поры кузнец идет, а сам песенку поет...»
  •   84. «На десятой версте от столицы...»
  •   85. «Как у нас на троне чучело в короне...»
  •   86. «Царь наш с виду жидок, да на пакость прыток...»
  •   87. «Что ты спишь, дурачок, ведь весна на дворе...»
  •   88. «Дружно, братцы, песню грянем, удалую в добрый час...»
  •   89. «Постой-ка, товарищ! Опомнися, брат!..»
  •   90. «Вытащил жребий недальний...»
  •   91. «Стреляй, солдат, в кого велят...»
  •   92. «Эй ты, зимушка, зима, холодна очень была...»
  •   93. «По бурным волнам Черноморья...»
  •   94. «Задумал наш царь мир удивить...»
  •   95. «Спи, младенец, год за годом, баюшки-баю...»
  •   96. «Мы сами копали могилу свою...»
  •   97. «Море в ярости стонало, волны бешено рвались...»
  •   98. «От павших твердынь Порт-Артура, с кровавых маньчжурских полей...»
  •   99. «Царь гуляет, тризну правит...»
  •   100. «Во поле ветер веет, солдатики идут...»
  •   101. «Да скуем мы, братцы, тяжкий молоток...»
  •   102. «Мы кузнецы, и дух наш молод...»
  • VI. Советские песни
  •   Песни гражданской войны
  •     1. «Слушай, рабочий, война началася...»
  •     2. «Как родная меня мать провожала...»
  •     3. «Из-за леса солнце всходит...»
  •     4. «Мы — красная кавалерия, и про нас...»
  •     5. «Белая армия, черный барон...»
  •     6. «С неба полуденного жара не подступи...»
  •     7. «Там, вдали за рекой, загорались огни...»
  •     8. «Под частым разрывом гремучих гранат...»
  •     9. «Красноармеец молодой, на разведку боевой...»
  •     10. «Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной радой...»
  •     11. «Гей, по дороге...»
  •     12. «Дружно, товарищи, в ногу...»
  •     13. «Из-за лесу, лесу копий и мечей...»
  •     14. «Из-под горки все туман...»
  •     15. «Не туман с моря поднялся...»
  •     16. «Красноармеец умирал, сраженный злобными врагами...»
  •     17. «Много бед и невзгод испытала...»
  •     18. «Ах, поля, вы, поля! Широки вы, поля...»
  •     19. «Кликнул Щорс бойцов отважных...»
  •     20. «Небо затянули великаны-тучи...»
  •     21. «Эх ты, доля, злая доля, доля Колчака!..»
  •     22. «По долинам и по взгорьям...»
  •     23. «На коне вороном выезжал партизан...»
  •     24. «Ой, да сизы соколы крылаты...»
  •     25. «Прощайте, товарищи! Вечный покой...»
  •     26. «Вот вспыхнуло утро, мы Сретенск заняли...»
  •     27. «Не вейтеся, чайки, над морем...»
  •     28. «Прощайте, други, я уезжаю...»
  •     29. «Гой ты, грозная, дремучая, непроглядная тайга!..»
  •     30. «Во селенье, в крестьянской избушке...»
  •     31. «Ты, моряк, красивый сам собою...»
  •   1921–1941 
  •     32. «Вперед заре навстречу...»
  •     33. «Ты умер сегодня на славном посту...»
  •     34. «Дан приказ: ему — на запад...»
  •     35. «В степи под Херсоном - высокие травы...»
  •     36. «Каховка, Каховка, родная винтовка...»
  •     37. «По военной дороге шел в борьбе и тревоге...»
  •     38. «Гудела степь донская от ветра и огня...»
  •     39. «Лишь край небес подернется каленою каймой...»
  •     40. «Шел отряд по берегу, шел издалека...»
  •     41. «Орленок, орленок, взлети выше солнца...»
  •     42. «Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи!..»
  •     43. «Ты не вейся, черный ворон...»
  •     44. «На седых уральских кручах вороны кричат...»
  •     45. «Гей, бойцы, выходя в строю...»
  •     46. «За плечом висит винтовка...»
  •     47. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...»
  •     48. «Полюшко-поле...»
  •     49. «Широка страна моя родная...»
  •     50. «Нас утро встречает прохладой...»
  •     51. «Вдоль деревни, от избы и до избы...»
  •     52. «Легко на сердце от песни веселой...»
  •     53. «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер...»
  •     54. «Ну-ка, солнце, ярче брызни...»
  •     55. «Дайте в руки мне гармонь...»
  •     56. «Всю-то я вселенную проехал...»
  •     57. «Вижу чудное приволье...»
  •     58. «Лейся, песня, на просторе...»
  •     59. «Расцветали яблони и груши...»
  •     60. «Тучи над городом встали...»
  •     61. «Спят курганы темные...»
  •     62. «На закате ходит парень возле дома моего...»
  •     63. «Вейся, дымка золотая, придорожная...»
  •     64. «На границе тучи ходят хмуро...»
  •   Песни Отечественной войны 
  •     65. «Вставай, страна огромная...»
  •     66. «До свиданья, города и хаты...»
  •     67. «Споемте, друзья, ведь завтра в поход...»
  •     68. «Ходит ветер в полях, обжигая лицо...»
  •     69. «На Днестре и у Южного Буга...»
  •     70. «Товарищ боец, становись, запевай...»
  •     71. «Мы пришли под Сталинград, люди с Дальнего Востока...»
  •     72. «Есть на Волге утес, он бронею оброс...»
  •     73. «Раскинулось море широко...»
  •     74. «Я встретился с ним под Одессой родной...»
  •     75. «Там, за горами, закат догорает...»
  •     76. «Спят бойцы уставшие, отдыха не знавшие...»
  •     77. «Раскинулись крылья широко...»
  •     78. «Ой, туманы мои, растуманы...»
  •     79. «Опустились густые туманы на родные луга и леса...»
  •     80. «Шумел сурово Брянский лес...»
  •     81. «В чистом поле, поле под ракитой...»
  •     82. «По высоким карпатским отрогам...»
  •     83. «Где леса шумят зеленые, в белорусской стороне...»
  •     84. «Немецкими танками смяты посевы...»
  •     85. «На опушке леса старый дуб стоит...»
  •     86. «Шумел валдайский темный бор...»
  •     87. «Во степях да во донецких боец раненый лежал...»
  •     88. «Распрягайте, хлопцы, коней...»
  •     89. «Я — моряк, гуляю на просторе...»
  •     90. «Степь да степь кругом, с четырех сторон...»
  •     91. «Раскинулись рельсы далеко...»
  •     92. «Бьется в тесной печурке огонь...»
  •     93. «Этот маленький белый листок посылаю в землянку к тебе...»
  •     94. «Ветер, вьюга метет и метет...»
  •     95. «На позиции девушка провожала бойца...»
  •     96. «На границе около деревни...»
  •     97. «Прошло лето боевое...»
  •     98. «Давно в боях расчеты огневые...»
  •     99. «Я уходил тогда в поход в далекие края...»
  •     100. «На солнечной поляночке, дугою выгнув бровь...»
  •     101. «У речного далекого брода...»
  •     102. «Синенький скромный платочек...»
  •     103. «Синенький скромный платочек больше не падает с плеч...»
  •     104. «Расцветали яблони и груши...»
  •     105. «Отцвели вы, яблони и груши...»
  •     106. «На свои послания из дому получил боец письмо в ответ...»
  •     107. «Весь блиндаж снарядами разрушен...»
  •     108. «Шли бои на море и на суше...»
  •   Песни послевоенного периода 
  •     109. «Партия, слушай, родная, голос твоих сыновей...»
  •     110. «Вспоминаем день осенний...»
  •     111. «Запорожье вновь живет...»
  •     112. «Лучами красит солнышко стальное полотно...»
  •     113. «Я по свету немало хаживал...»
  •     114. «Друзья, люблю я Ленинские горы...»
  •     115. «Плавно Амур свои волны несет...»
  •     116. «Лучше нету того цвету...»
  •     117. «Хороши весной в саду цветочки...»
  •     118. «Снова замерло все до рассвета...»
  •     119. «Вечер тихой песнею над рекой плывет...»
  •     120. «Вечерком на реке всякое бывает...»
  •     121. «Услышь меня, хорошая...»
  •     122. «Дети разных народов...»
  •     123. «Вновь богачи разжигают пожар...»
  • Примечания. Список сокращений
  • *** Примечания ***