КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

«Какая прелестная школа!..» [Ллойд Биггл-младший] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ллойд Биггл-младший «КАКАЯ ПРЕЛЕСТНАЯ ШКОЛА!..»

Мисс Милдред Болц всплеснула руками и воскликнула: «Какая прелестная школа!»

Школа восхитительно поблескивала под ярким утренним солнцем — голубовато-белый оазис пастельных цветных пятен, жемчужина среди стандартных башен, куполов и шпилей буйно разросшейся метрополии.

Но, даже произнося эти слова, мисс Болц сделала мысленную оговорку. Форма у здания была неудачная, утилитарная — просто коробка. Лишь окраска придавала ему прелесть.

Водитель аэротакси чертыхался себе под нос, оттого что залетел не на ту линию и теперь не мог развернуться. Он виновато взглянул на пассажирку и переспросил:

— Вы что-то сказали?

— Да, я о школе, — повторила мисс Болц. — Прелестный цвет.

Машина пробралась к следующему развороту, описала полукруг и вылетела на нужную линию. Тогда водитель снова обернулся к пассажирке.

— Про школы я слыхал. Они когда-то были на западе. Но это не школа.

Мисс Болц растерянно заглянула в его серьезные глаза, надеясь, что она не слишком краснеет. Женщине в ее возрасте неудобно краснеть. Она сказала:

— Должно быть, я вас не так поняла. Мне надо было в…

— Да, мэм. Это тот адрес, что вы назвали.

— В таком случае… конечно же, это школа! Я учительница. Буду здесь преподавать.

Он покачал головой.

— Нет, мэм. У нас нет никаких школ.

Посадка была такой неумолимо внезапной, что мисс Болц проглотила свои возражения и вцепилась в предохранительный пояс. Но вот машина села на стоянке, и водитель открыл дверцу. Мисс Болц расплатилась и вышла из такси с достоинством, подобающим учительнице средних лет. Ей хотелось докопаться до сути странного представления о школах, но не стоило опаздывать на прием. Да и вообще… какая чепуха. Что же это, если не школа?

В лабиринте коридоров, помеченных двумя, а то и тремя буквами, каждый поворот, казалось, вел не туда, и мисс Болц уже с трудом дышала и боролась с легким приступом страха, когда, наконец, прибыла по назначению. Секретарша спросила у нее фамилию и строго сказала:

— Мистер Уилбинс вас ждет. Входите же.

На двери висела замораживающая табличка: «РОДЖЕР УИЛБИНС, ЗАМЕСТИТЕЛЬ ЗАВЕДУЮЩЕГО УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ (СРЕДНЯЯ ШКОЛА), СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ШКОЛЬНЫЙ ОКРУГ США, БЕЗ ДОКЛАДА НЕ ВХОДИТЬ». Мисс Болц замешкалась, и секретарша повторила:

— Входите же.

— Благодарю вас, — отозвалась мисс Болц и открыла дверь.

В центре огромной комнаты за письменным столом сидел человек со свирепо-бессмысленным выражением лица. Внимание мистера Уилбинса было поглощено бумагами, разбросанными по всему столу, и он молча указал ей на кресло, не давая себе труда поднять глаза. Она прошла через комнату напряженно, как по натянутому канату, и села.

— Вам придется чуть-чуть подождать, — сказал мистер Уилбинс.

Мисс Болц приказала себе успокоиться. Она же не вчера со студенческой скамьи, не девчонка, что с замиранием сердца ищет первой работы. У нее за плечами двадцатипятилетний стаж, и она всего лишь явилась по новому месту назначения.

Однако нервы не повиновались приказу.

Мистер Уилбинс собрал бумаги в стопку, постучал ими о стол и вложил в папку.

— Мисс… э… э… Болц, — сказал он.

Она, как зачарованная, глаз с него не сводила — такая у него была причудливая, претенциозная внешность. Он носил очки (приспособление, которого она не встречала много лет), а над верхней губой у него чернела аккуратная полоска волос, какую она видела только в фильмах и на сцене.

— Я ознакомился с вашим личным делом, мисс… э… э… Болц. — Он нетерпеливо отодвинул от себя папку. — Мой вам совет — выходите в отставку. Секретарша даст вам бланки, которые надо заполнить. Всего хорошего!

Неожиданность нападения вернула ей спокойствие. Мисс Болц невозмутимо ответила:

— Ценю ваше внимание, мистер Уилбинс, но в отставку не собираюсь. Так вот, о моем назначении.

— Дорогая мисс Болц! — Он решил быть обходительным. Выражение его лица заметно изменилось и теперь колебалось между улыбкой и ехидной усмешкой. — Меня ведь заботит только ваше благополучие. Насколько я понимаю, отставка связана для вас с финансовыми лишениями, и при данных обстоятельствах я считаю себя обязанным добиться соответствующего увеличения вашей пенсии. Вы будете обеспечены, получите возможность заниматься чем хотите, и поверьте, вы не… — Он выждал, постучал пальцем по столу. — …Не пригодны к работе учителя. Как вам ни неприятны мои слова, это чистая правда, и чем скорее вы поймете…

Какое-то злосчастное мгновение она была не в силах сдержать смех. Мистер Уилбинс осекся и сердито воззрился на нее.

— Извините, — сказала она, отирая глаза. — Я преподаю вот уже двадцать пять лет — и хорошо преподаю, как вам известно, если вы прочитали мои характеристики. Работа учителя — вся моя жизнь, я люблю это дело, и сейчас уже поздновато говорить мне, что я не гожусь в учителя.

— Преподавание — профессия молодых, а вам под пятьдесят. Да, кроме того, мы должны считаться с вашим здоровьем.

— Которое не оставляет желать лучшего, — вставила она. — Правда, я перенесла рак легких. На Марсе это не редкость. Он легко излечивается.

— Если верить вашим бумагам, вы перенесли это заболевание четырежды.

— Четырежды перенесла и четырежды вылечилась. Я вернулась на Землю только потому, что врачи считали, будто у меня особое предрасположение к марсианскому раку.

— Преподавание на Марсе… — Он пренебрежительно махнул рукой. — Вы нигде больше не преподавали, а когда вы были студенткой, ваш колледж готовил учителей специально для Марса. В преподавании произошла революция, мисс Болц, но вы об этом даже не подозреваете. — Он опять строго постучал по столу. — Вы не пригодны к преподавательской работе. По крайней мере в нашем округе.

Она упрямо ответила:

— Будете вы соблюдать условия контракта или мне придется действовать через суд?

Он пожал плечами, взял в руки папку.

— Английский письменный и устный. Десятый класс. Надо полагать, вы думаете, что справитесь.

— Справлюсь.

— Ваш урок — ежедневно с четверти одиннадцатого до четверти двенадцатого, кроме субботы и воскресенья.

— Меня не интересует частичная загрузка.

— Это полная загрузка.

— Пять часов в неделю?

— Считается, что сорок часов в неделю у вас будут уходить на подготовку к урокам. Скорее всего вам понадобится еще больше времени.

— Понятно, — сказала она. Ни разу в жизни она не чувствовала такого замешательства.

— Занятия начнутся со следующего понедельника. Я выделю вам студию и сейчас же созову техническое совещание.

— Студию?

— Студию. — В его голосе прозвучала нотка злорадного удовольствия. — У вас будет примерно сорок тысяч учеников.

Он вынул из ящика письменного стола две книги. Одна из них, чрезвычайно увесистая, называлась «Техника и приемы телеобучения», а другая, отпечатанная на ротаторе и переплетенная в пластик, — программа по английскому языку для десятого класса северо-восточного школьного округа США.

— Здесь все нужные вам сведения, — сказал он.

Мисс Болц с запинкой произнесла:

— Телеобучение? Значит… мои ученики будут слушать меня но телевизору?

— Безусловно.

— Значит, я их никогда не увижу?

— Зато они вас увидят, мисс Болц. Этого вполне достаточно.

— Наверное, экзамены будут принимать машины, но как быть с сочинениями? Я ведь за целый семестр не успею проверить даже одно задание.

Он нахмурился.

— Никаких заданий нет. Экзаменов тоже нет. По-видимому, на Марсе все еще прибегают к экзаменам и заданиям, чтобы заставить учеников заниматься, но мы шагнули далеко вперед по сравнению с таким средневековьем в образовании. Если вы собираетесь вколачивать материал при помощи экзаменов, сочинений и тому подобного, выбросьте это из головы. Все эти приемчики характерны для бездарного учителя, и мы бы их не допустили, даже если бы существовала практическая возможность допустить, а ее-то и не существует.

— Если не будет ни экзаменов, ни сочинений и если я никогда не увижу учеников, то как же мне оценивать свою работу?

— Для этого у нас есть свои методы. Будете каждые две недели узнавать показатель Тендэкз. У вас все?

— Еще один вопрос. — Она слабо улыбнулась. — Не объясните ли вы, почему так явно настроены против моего сотрудничества?

— Объясню, — равнодушно ответил он. — У вас на руках устаревший контракт, который мы обязаны соблюдать, но мы-то знаем, что вам не выдержать договорного срока. Когда вы уйдете, придется среди учебного года искать вам замену, а до тех пор несколько недель сорок тысяч учеников будут учиться плохо. Если вы до понедельника передумаете, я гарантирую, что пенсия вам будет выплачиваться полностью. Если нет, учтите: суды признают за нами право увольнения учителя по непригодности независимо от его должности и стажа.

Секретарша мистера Уилбинса назвала номер комнаты.

— Это будет ваш кабинет, — сказала она. — Подождите там, я кого-нибудь пришлю.

Кабинет был маленький, в нем стояли книжные шкафы, письменный стол, картотека и проекционный аппарат. Узкое оконце позволяло увидеть длинные ряды таких же узких окошек. В стену против письменного стола был вмонтирован телевизионный экран размером метр двадцать на метр двадцать. У мисс Болц это был первый в жизни кабинет, и она уселась за письменным столом, чувствуя, как неодобрительно хмурятся унылые серовато-коричневые стены, ощущая одиночество, смирение и немалый страх.

Зазвонил телефон. Она стала отчаянно разыскивать его, обнаружила на пульте в углублении письменного стола, но к этому времени звонки прекратились. Она осмотрела весь письменный стол и нашла другой пульт с дисками настройки телевизора. Всего было четыре диска, и на каждом — цифры от нуля до девяти. Она подсчитала, что число возможных каналов составляет 9999. Она испробовала несколько номеров, но экран оставался пустым, и только канал 0001 откликнулся объявлением: «ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 СЕНТЯБРЯ, СЕЙЧАС ПРОВОДИТСЯ РЕГИСТРАЦИЯ. ЕСЛИ ХОТИТЕ БЫТЬ ДОПУЩЕННЫМ К ЗАНЯТИЯМ И ПОЛУЧИТЬ ДОКУМЕНТЫ ОБ ОКОНЧАНИИ КУРСА, ЗАРЕГИСТРИРУЙТЕСЬ».

В дверь постучали. Вошел добродушный с виду, седеющий человек лет за пятьдесят; он представился: «Джим Паргрин, главный инженер». Паргрин присел на краешек письменного стола и широко улыбнулся.

— Я уж боялся, что вы заблудились. Я звонил, а мне никто не ответил.

— Пока я нашла телефон, вы повесили трубку, — объяснила мисс Болц.

Он усмехнулся, потом стал серьезен.

— Значит, вы с Марса. А знаете ли вы, на что напросились?

— Вас прислали запугивать меня?

— Меня никто никогда не пугается, если не считать молоденьких инженеров. Просто я подумал… ладно, неважно. Пойдемте в вашу студию, я вам объясню что к чему.

Ряды кабинетов быстро остались позади, и в каждом кабинете было широкое застекленное окно, выходящее в коридор. Мисс Болц все это напомнило марсианский аквариум, куда она порой водила учеников, чтобы показать им диковинную морскую жизнь Земли.

Паргрин отпер дверь и вручил мисс Болц ключ.

— Шесть — четыре — три — девять. От кабинета далековато, но хоть на одном этаже.

Перед узкой доской раскорячился уродливый черный письменный стол на толстых металлических ножках. С противоположной стены глазела вниз камера, а рядом с нею был контрольный экран. Паргрин открыл пульт управления, и внезапно вспыхнувший свет ослепил мисс Болц.

— Вы преподаете английский, поэтому они считают, что специальное оборудование вам не нужно, — сказал Паргрин. — Видите эти кнопки? Первая дает обзор стола, доски и пола вон до той линии. Вторая — крупный план стола. Третья — крупный план доски.

— Не понимаю.

Он коснулся другого выключателя.

— Смотрите.

Контрольный экран осветился, как бы ожил. Мисс Болц оказалась к нему лицом — лицом к коренастой женщине средних лет — и подумала, что экран безжалостно стирает ее. Платье, купленное накануне после долгих колебаний и за слишком большую цену, стало непривлекательным цветным пятном.

— Попробуйте вторую, — посоветовал Паргрин.

Она села за стол и нажала вторую кнопку. Камера дернулась, мисс Болц увидела себя крупным планом и содрогнулась. Третий кадр — мисс Болц у доски — был не лучше.

Паргрин выключил камеру и закрыл пульт управления.

— Вот здесь, у двери, табельная кнопка, — сказал он. — Если вы не нажали ее до четверти одиннадцатого, ваш урок автоматически отменяется. И еще: как только кончится ваш урок, в четверть двенадцатого, надо сразу уйти, чтобы очередной учитель приготовился к следующему уроку — он начинается в одиннадцать тридцать. Правда, считается хорошим тоном стереть с доски и прибрать на столе. Мел в ящике стола. Все ясно?

— По-моему, да, — ответила мисс Болц. — Неясно только, как я должна преподавать английский письменный и устный, не слыша, как ученики говорят, и не видя, что они пишут.

Пока они шли из студии, он молчал.

— Я понимаю ваше недоумение, — сказал он, когда они вернулись в ее кабинет. — Когда я был ребенком, все было иначе. Телевизор я смотрел, когда мне разрешали родители, а в школу ходил вместе с другими ребятишками. Но теперь все изменилось и, видимо, к лучшему. По крайней мере важные чины говорят, что нынешняя система целесообразнее. Как бы там ни было, желаю больших удач.

Она снова уселась за письменным столом и задумчиво раскрыла «Технику и приемы телеобучения».

В понедельник утром, в пять минут одиннадцатого, мисс Болц нажимала на табельную кнопку в своей студии. За это она была вознаграждена светом белой лампочки над контрольным экраном. Мисс Болц села за письменный стол, нажала на кнопку номер два и сложила руки в ожидании.

Ровно в четверть одиннадцатого белый огонек сменился красным, и с контрольного экрана неодобрительно глянуло ее лицо.

— Доброе утро, — сказала она. — Начинаем урок английского языка для десятого класса. Я мисс Болц.

Она решила посвятить первый урок знакомству с учениками. Пусть ей не суждено познакомиться с тысячами учеников, зато они узнают о ней хоть что-нибудь. Уж этого-то она у них не отнимет.

Она рассказала о годах работы на Марсе, о том, как ученики приходили в школу гурьбой, объяснила, что в одном классе занималось человек двадцать двадцать пять, не так, как здесь, — сорок тысяч человек сидят перед сорока тысячами телевизоров. Описала перемены, упомянув, что школьники, выходя поиграть за пределы защитного купола, всегда надевают респираторы. Рассказала об экскурсиях, во время которых класс, а иногда и вся школа, изучал растительность Марса, его минералы, его почву. Она привела несколько вопросов о Земле, чаще всего задаваемых марсианскими школьниками.

Невыносимо медленно ползли минуты. Мисс Болц казалось, будто она пленница немигающего глаза камеры, ее изображение на контрольном экране приняло измученный и перепуганный вид. Она не подозревала, что урок может стать таким непосильным трудом.

Конец часа пришел как смертная агония. Мисс Болц слабо улыбнулась, и с контрольного экрана ее изображение выдавило отвратительную пародию на улыбку.

— До завтра, — сказала мисс Болц. — Всего хорошего.

Красный свет сменился белым. Мисс Болц с содроганием бросила последний взгляд на камеру и обратилась в бегство.

Она потерянно сидела за письменным столом у себя в кабинете и пыталась сдержать слезы, когда к ней заглянул Джим Паргрин.

— Что случилось? — спросил он.

— Просто я жалею, что не осталась на Марсе.

— С чего это вы? Начало превосходное.

— Не думаю.

— А я думаю. — Он улыбнулся. — Сегодня на последних десяти минутах мы замерили пробный Тендэкз. Иногда это делается для новых учителей. Большинство учащихся начинает занятия по своей программе, но если учитель слаб, ученики быстро переключаются на что-нибудь другое. Вот мы и устраиваем проверку в конце первого урока — смотрим, как дела у нового учителя. Уилбинс попросил замерить вам Тендэкз и сам проследил за этой процедурой. По-моему, он был раздосадован. — Паргрин лукаво усмехнулся. — Показатель чуть-чуть ниже ста, то есть практически идеален.

Он вышел, прежде чем мисс Болц успела поблагодарить, а когда она снова склонила голову над письменным столом, уныние рассеялось как по волшебству. Мисс Болц с воодушевлением окунулась в переработку программы английского языка для десятых классов.

«Рекомендуемые пьесы, — стояло в плане. — „Нельзя жениться на слонихе“ Г. Н. Варга. Восхитительный фарс…»

Решительной рукой мисс Болц перечеркнула этот абзац и записала на полях: «В. Шекспир. Венецианский купец». Увлекательный роман Персивала Оливера о Старом Западе «Одеяла в седле и шестиствольные пистолеты» она заменила «Повестью о двух городах» Диккенса. Раздела, посвященного поэзии, мисс Болц вообще не нашла, и пришлось создавать его самостоятельно. Ее перо безжалостно искромсало план, но мисс Болц не чувствовала угрызений совести. Разве в справочнике не было указано, что самостоятельность учителя достойна похвалы?

На другое утро, направляясь по коридору в студию, она больше не волновалась.

Недружелюбные просторы здания и унылое одиночество кабинета так подавляли, что мисс Болц стала готовиться к урокам у себя дома. К середине третьей недели она отыскала путь на десятый этаж, где, как было указано в справочнике, находился кафетерий. В очереди у раздаточного автомата, в молчаливом окружении молодых учителей и учительниц мисс Болц чувствовала себя прямо-таки доисторической древностью.

Когда она направилась к столику, кто-то замахал ей рукой. Джим Паргрин встал, взял у нее из рук поднос. Незнакомый человек помоложе выдвинул ей стул. После долгих часов одиночества мисс Болц просто задыхалась от неожиданного внимания к себе.

— Это мой племянник, — сказал Паргрин. — Лайл Стюарт. Он преподает физику. Мисс Болц — учительница с Марса.

Молодой человек был смугл, красив, охотно улыбался. Мисс Болц сказала, что рада познакомиться с ним, и нисколько не покривила душой.

— Да ведь вы первый учитель, с которым я хоть словом перемолвилась! — воскликнула она.

— Как правило, мы избегаем друг друга, — согласился Лайл Стюарт. — В нашей профессии, сами понимаете, выживают наиболее приспособленные.

— Но, казалось бы, лучше объединиться…

Стюарт покачал головой.

— Предположим, вы придумали что-то сильнодействующее. У вас высокий Тендэкз, это известно другим учителям. Вот они и смотрят ваши уроки и, если могут, крадут у вас находки. Вы, в свою очередь, смотрите их уроки, чтобы воспользоваться их находками, и замечаете, что они применяют вашу технику. Вам, естественно, это не нравится. Среди наших учителей дело доходит до драк, судебных процессов и злостных интриг. В лучшем случае, мы друг с другом не разговариваем.

— Как вам здесь нравится? — спросил Паргрин у мисс Болц.

— Скучаю по ученикам, — ответила она. — Меня тревожит, что я с ними не знакома и не могу следить за их успехами.

— Не пытайтесь примешивать сюда абстрактные понятия вроде успехов, — с горечью сказал Стюарт. — Теория нового обучения смотрит на дело так: мы подвергаем ученика воздействию какого-то материала по нужному предмету. Воздействие имеет место у ученика на дому, то есть в самой естественной для него среде. Ученик усвоит столько, сколько позволят его индивидуальные способности, а большего мы не вправе ожидать.

— Ребенок лишен чувства свершения — у него нет стимула к учебе, — возразила мисс Болц.

— При новом обучении то и другое неважно. Мы всячески прививаем навыки, которые сделали рекламу столь важным фактором нашей экономики. Привлечь внимание человека, заставить его покупать против своей воли. Или привлечь внимание ученика, заставить его учиться, хочет он того или нет.

— Но ведь ученики не получают общественных навыков!

Стюарт пожал плечами.

— Зато в нашей школе не возникает проблема дисциплины. Не надо следить за внешкольной деятельностью учеников. Я вас не переубедил?

— Конечно, нет!

— Пусть это останется вашей тайной. И, между нами, скажу вам, какой фактор самый решающий в философии нового обучения. Деньги. Вместо того чтобы вкладывать целые состояния в земли и здания, вместо того чтобы содержать тысячи школ, мы строим одну телестудию. Еще одно состояние экономится за счет заработной платы учителя: один учитель приходится не на двадцать-тридцать учеников, а на много тысяч. Одаренные ребятишки будут учиться, как ни скверно обучение, а это все, что нужно нашей цивилизации: горстка одаренных людей, которые создадут уйму одаренных машин. — Он отодвинул свой стул. — Приятно было познакомиться с вами, мисс Болц. Может быть, мы станем друзьями. Вы преподаете английский, я — физику, навряд ли мы будем обворовывать друг друга. А теперь мне надо идти выдумывать новые трюки. Мой Тендэкз скакнул вниз.

Мисс Болц задумчиво смотрела ему вслед.

— У него слишком утомленный вид.

— У учителей по большей части не такие контракты, как у вас, — пояснил Паргрин. — Их можно уволить в любую минуту. После этого учебного года Лайл хочет перейти в промышленность, а если его уволят, ему нелегко будет найти работу.

— Он отказывается от профессии учителя? Какой позор!

— Это бесперспективная профессия.

— У хорошего учителя всегда есть перспективы.

Паргрин покачал головой.

— Центральный округ уже дает экспериментальные уроки, записанные на кинопленку. Наймите хорошего учителя, отснимите год его работы — и больше не надо никаких учителей. Нет, преподавание лишено будущего. Вам сообщили ваш показатель Тендэкз?

— Да нет. А должны были?

— Сведения поступают раз в две недели. Вчера рассылали очередные.

— Я ничего не получила.

Он тихонько выругался и примирительно посмотрел на мисс Болц.

— Мистер Уилбинс бывает коварен, если ему нужно. Вероятно, хочет застать вас врасплох.

— Боюсь, что я ничего не смыслю в этих показателях.

— В них нет ничего сложного. Раз в две недели мы делаем для каждого учителя выборку тысячи его учеников. Если все смотрят положенный урок, Тендэкз учителя равен ста. Если смотрит только половина, Тендэкз пятьдесят. У хорошего учителя Тендэкз как раз и составляет пятьдесят. Если Тендэкз падает ниже двадцати, учителя увольняют. За непригодностью.

— Значит, дети могут не смотреть урок, если не хотят?

— Родители обязаны приобрести телевизор, — ответил Паргрин. — Они должны следить, чтобы ребенок проводил классные часы перед телевизором — это называется «следить за посещаемостью»; но они не отвечают за то, что именно смотрит ребенок. Иначе пришлось бы следить за ребенком поминутно, а суды считают, что это бессмысленно. Так вот, ученики сидят у телевизоров, и телевизоры включены, но если им не нравится ваш урок, они могут переключиться на что-нибудь другое. Теперь вы видите, как важно для учителя, чтобы его уроки были занимательными.

— Понимаю. А какой у меня Тендэкз?

Он отвернулся.

— Нуль.

— Вы хотите сказать… никто не смотрит? А я-то думала, что все делаю правильно.

— Должно быть, в первый день вы сделали что-то такое, чем они увлеклись. Может, это им с тех пор приелось. Такое бывает. А вы смотрели уроки других учителей?

— Да нет же! Я так занята, что мне это и в голову не приходило.

— Возможно, Лайл что-нибудь придумает. Я просил его зайти к вам в кабинет перед двухчасовым уроком. А потом… что ж, посмотрим.


Лайл Стюарт разложил на письменном столе какие-то бумаги, и мисс Болц склонилась над ними.

— Вот показатели Тендэкз, — сказал он. — Вам тоже полагался экземпляр.

Мисс Болц пробежала глазами список фамилий и нашла свою. Болц Милдред. Английский, десятый класс. Время — 10:15. Канал 6439. Нуль. Средний годовой показатель — нуль.

— Речь идет о том, что вам надо решиться на какие-то трюки, — продолжал Стюарт. — В два часа начнется урок Марджори Мак-Миллан. Она преподает английский для одиннадцатого класса, у нее Тендэкз шестьдесят четыре. Это очень много. Посмотрим, как она этого добивается.

Он установил диски в нужном положении.

Ровно в два часа появилась Марджори Мак-Миллан, и поначалу мисс Болц с ужасом заподозрила, что та раздевается. Туфли и чулки Марджори Мак-Миллан были аккуратно сброшены на пол. Она как раз расстегивала блузку. Марджори Мак-Миллан глянула прямо в объектив.

— Что вы здесь делаете, кошечки и котики? — проворковала она. — А мне-то казалось, что я одна.

Это была нарядная блондинка, красивая вызывающей, вульгарной красотой. Ее одежда выставляла напоказ умопомрачительные формы. Марджори Мак-Миллан улыбнулась, тряхнула головой и на цыпочках попятилась.

— Ну да ладно, раз уж я среди друзей…

Блузки не стало. За нею пришел черед юбки. Марджори Мак-Миллан предстала в соблазнительно легком костюме, состоящем только из трусиков и лифчика. Камера превосходно передавала его золотисто-алую гамму. Марджори Мак-Миллан прошлась в танце и мимоходом нажала кнопку крупного плана доски.

— Пора приниматься за работу, дорогие кошечки и котики, — сказала она. — Вот это называется «предложение». — Она произносила фразу вслух, пока выписывала ее на доске. — Человек… шел… по улице. «Шел по улице» — это то, что делал человек. Это называется «сказуемое». Смешное слово, верно? Вы все поняли?

Пораженная мисс Болц негодующе воскликнула:

— Английский для одиннадцатого класса?

— Вчера мы с вами проходили глагол, — говорила Марджори Мак-Миллан. — Помните? Держу пари, что вы невнимательно слушали. Держу пари, что вы и сейчас слушаете невнимательно.

Мисс Болц ахнула. Лифчик на Марджори вдруг расстегнулся. Его концы свободно затрепыхались, и мисс Мак-Миллан подхватила его уже на лету.

— На этот раз чуть не свалился, — заметила она. — Может быть, на днях свалится. Вы ведь не хотите это пропустить, правда? Следите же внимательно. А теперь займемся этим гадким сказуемым.

Мисс Болц тихо произнесла:

— Вы не находите, что для меня все это исключается?

Стюарт выключил изображение.

— У нее высокий показатель недолго продержится, — сказал он. — Как только ее ученики поймут, что эта штука никогда не свалится… Давайте-ка лучше посмотрим вот это. Английский для десятого класса. Мужчина. Тендэкз сорок пять.

Учитель был молод, сравнительно красив и, бесспорно, умел. Он балансировал мелом на носу. Он жонглировал ластиками. Он пародировал знаменитостей. Он читал вслух современную классику — «Одеяла в седле и шестиствольные пистолеты», и не просто читал, а воспроизводил действие, уползал за письменный стол и тыкал оттуда в камеру воображаемым шестиствольным пистолетом. Зрелище было весьма внушительное.

— Ребята будут его любить, — заметил Стюарт. — Этот учитель продержится. Посмотрим, нет ли чего-нибудь еще.

Была учительница истории — степенная женщина, одаренная незаурядным талантом художника. Она с поразительной легкостью рисовала шаржи и карикатуры, веселой беседой увязывая их воедино.

Был учитель экономики — он показывал фокусы с картами и монетами.

Были две молодые женщины, которые явно подражали Марджори Мак-Миллан, но проделывали все не так откровенно. Их показатели были поэтому гораздо ниже.

— Хватит, теперь вы получили представление о том, какая перед вами задача, — сказал Стюарт.

— Если учитель умеет только обучать, он оказывается в страшно невыгодном положении, — задумчиво подытожила мисс Болц. — Эти учителя просто актеры. Они не обучают, а только потешают.

— Они обязаны освещать свой предмет в рамках программы. Если ученики смотрят телевизор, они не могут не усвоить хоть что-нибудь.


На бесплодном, негостеприимном Марсе мисс Болц двадцать пять лет мечтала о Земле. Мечтала пройтись босиком по зеленой траве, и чтобы вокруг были зеленые деревья и кустарник, а над головой вместо неразличимой прозрачности атмосферного купола — бездонное голубое небо. В унылой марсианской пустыне мисс Болц мечтала о бурных волнах океана, вздымающихся до самого горизонта.

И вот она снова на Земле, живет в бескрайнем городском комплексе Восточных США. На крохотные парки покушаются улицы и дома. Голубое небо почти не видно из-за воздушного движения. Океан она видела мельком раза два, из окна аэротакси.

Но где-то ведь остались зеленеющие поля, озера, реки и океан — только поезжай туда! А мисс Болц все работала. Корпела над материалами, готовясь к урокам. Часами записывала и переписывала примеры, часами детальнейшим образом репетировала, снова и снова повторяла часовой урок, прежде чем отдать его на съедение жадному глазу камеры.

И никто на нее не смотрел. В течение первых же двух недель она теряла учеников десятками, сотнями, тысячами, и, наконец, не осталось ни единого.

Мисс Болц пожала плечами, изгнала мысли о своем унижении и взялась за «Венецианского купца». Джим Паргрин помог ей, дав возможность продемонстрировать великолепные фильмы о Венеции и разные экранизации пьесы.

Мисс Болц грустно сказала:

— Ну не обидно ли показывать такие прекрасные ленты, когда их никто не смотрит?

— Я смотрю, — возразил Паргрин. — С удовольствием.

Его добрые глаза опечалили мисс Болц, напомнив давнее — красивого юношу, который провожал ее на Марс, смотрел на нее таким же взглядом и обещал приехать, как только окончит политехнический колледж. Он поцеловал ее на прощанье, а потом она узнала, что он погиб в нелепой катастрофе. Долгие годы пролегли между двумя нежными взглядами, но мисс Милдред Болц не находила, что эти годы прошли впустую. Она никогда не считала труд учителя неблагодарным, пока не оказалась в тесной комнате под окном камеры.

Когда рассылались очередные показатели Тендэкз, ей позвонил Паргрин.

— Вы получили экземпляр?

— Нет.

— Я раздобуду и пришлю вам.

Так он и сделал, но мисс Болц и без того знала, что показатель у Болц Милдред — английский, десятый и так далее — нуль.

Она перерыла библиотеки в поисках книг по технике телеобучения. Книги пестрели примерами тем, выгодных для наглядного изложения, но почти не помогали преподавать английский десятому классу.

Мисс Болц обратилась к педагогическим журналам и исследовала тайны нового обучения. Она прочитала о том, что личность священна, и о праве ученика получать образование на дому, не отвлекаясь на общественные обязанности. Прочитала о психологической опасности конкуренции среди учителей и о пагубе искусственных критериев; о вреде устаревшего группового метода обучения и его зловещей роли в росте детской преступности.

Паргрин принес новые показатели Тендэкз. Мисс Болц вымученно улыбнулась.

— Опять нуль?

— Ну, не совсем.

Она уставилась на бумагу, мигнула, опять уставилась. Показатель был 0,1 — одна десятая процента. Затаив дыхание мисс Болц произвела в уме кое-какие арифметические действия. У нее есть один ученик! В тот миг она бы отказалась от будущей пенсии, лишь бы познакомиться с этим верным подросткам.

— Как по-вашему, что теперь будет? — спросила она.

— С вашим контрактом шутить не приходится. Уилбинс ни шага не предпримет, пока не будет уверен, что дело бесспорное.

— Так или иначе, приятно сознавать, что у меня есть ученик. Как вы думаете, может быть, он не один?

— А почему вы не предложите им написать? Письма учеников пригодятся вам на суде как доказательства.

— Меня не интересуют доказательства, — ответила она, — но я попрошу, чтобы мне написали. Спасибо.

— Мисс… а-э… Милдред…

— Да?

— Нет, ничего. То есть я хотел… Вы бы не согласились завтра пообедать со мной?

— Охотно.

Целую неделю мисс Болц не решалась попросить своих учеников, чтобы они ей написали. Причину своих колебаний мисс Болц понимала слишком хорошо. Она боялась не получить ответа.

Но вот настало утро, когда она кончила излагать урок за минуту до звонка, сложила руки и натянуто улыбнулась камере.

— Я хочу попросить вас об одной услуге. Пусть каждый напишет мне письмо. Расскажите о себе. Расскажите, нравятся ли вам произведения, которые мы проходим. Вы обо мне все знаете, а я ничего о вас не знаю. Пожалуйста, напишите мне.

Мисс Болц получила одиннадцать писем. Благоговейно вскрыла их, любовно перечитала и с возрожденной верой в себя стала объяснять «Повесть о двух городах».

Она показала письма Джиму Паргрину и, когда он кончил читать, заметила:

— Таких ведь тысячи — способные, пылкие детишки, которые были бы рады учиться, если бы все это развлекательство не одурманило их до пассивного безразличия.

— Уилбинс не подавал голоса?

— Ничуть.

— Он распорядился, чтобы следующий ваш Тендэкз я составлял не по тысячной, а по двухтысячной выборке. Я сказал, что для этого нужно особое распоряжение дирекции. Навряд ли он станет возиться.

— Очевидно, он готовится что-то предпринять.

— Боюсь, что так, — сказал Паргрин. — По-настоящему пора выработать свою линию защиты. Вам нужен будет адвокат.

— Не знаю, стану ли я защищаться. Я вот думаю, что надо попытаться найти частные уроки.

— Учтите, что есть частные школы. Тот, у кого есть деньги, посылает туда своих детишек. Тот, у кого нет денег, не может платить и вам.

— Все равно, как только у меня появится свободное время, я навещу тех ребят, которые мне написали.

— В понедельник будет очередной Тендэкз, — сообщил Паргрин. — Тогда-то, наверное, Уилбинс подаст голос.

В понедельник утром ее вызвал Уилбинс. Она не видела его со дня первого разговора, но в ее памяти крепко запечатлелись сварливые манеры и нелепая внешность заместителя заведующего.

— Вы знаете, что такое показатель Тендэкз? — спросил Уилбинс.

Мисс Болц знала, что он нарочно оставлял ее в неведении, и простодушно покачала головой. Она не испытывала при этом угрызений совести.

Уилбинс терпеливо объяснил принцип и цель подсчета.

— Если Тендэкз так важен, как вы рассказываете, — спросила мисс Болц, — то почему учителям не сообщают, какой у них показатель?

— А им сообщают. Они получают экземпляр каждой сводки.

— Я ничего не получала.

— Это, вероятно, случайное упущение — ведь вы здесь только первый семестр. Но вот у меня они все здесь, кроме сегодняшней, которую принесут, как только она будет готова. Прошу вас, можете ознакомиться.

Он перебрал все сводки, педантично отыскивая ее нули. Дойдя до показателя 0,1, он помедлил.

— Вот видите, мисс Болц, из каждой тысячи ваш урок смотрит лишь один ученик. С таким скверным показателем мы еще не сталкивались. Я вынужден просить вас уйти добровольно, а в случае вашего отказа у меня не останется выбора…

Он умолк на полуслове, так как тут на цыпочках вошла секретарша с новой сводкой Тендэкзов.

— Ага. Спасибо. Так вот. Болц Милдред…

Его палец потешно дрогнул. Уилбинс, казалось, онемел. Мисс Болц отыскала свое имя и повела пальцем вниз по столбцу, к показателю.

Там стояло двадцать семь.

— Как видно, я исправилась, — услышала она собственный голос. — У вас есть еще что-нибудь?

Уилбинс не сразу оправился от потрясения, а когда заговорил, его голос стал заметно тоньше.

— Нет. Больше ничего.

Выходя из приемной, мисс Болц невольно подслушала, как Уилбинс сердито простонал в переговорный рупор:

— Паргрина. Немедленно позвать ко мне Паргрина.

Паргрин поджидал ее в кафетерии.

— Надеюсь, все кончилось благополучно, — сказал он с напускной небрежностью.

— Слишком благополучно.

Он откусил чуть ли не половину бутерброда и стал сосредоточенно жевать.

— Зачем ты это сделал, Джим?

— Что именно?

— Подтасовал мой Тендэкз.

— Тендэкз никто не подтасовывает. Это невозможно. Спроси Уилбинса, если не веришь, — ответил он и мягко прибавил: — Как ты узнала?

— Это единственно возможное объяснение, и напрасно ты так сделал. У тебя могут быть неприятности, а ведь ты только оттягиваешь неизбежное. В следующей сводке я опять окажусь на нуле.

— Неважно. Рано или поздно Уилбинс что-нибудь предпримет, но теперь он не будет действовать сгоряча.

Они ели в молчании, пока не появился заведующий кафетерием и не сообщил о срочном вызове к мистеру Уилбинсу. Паргрин подмигнул мисс Болц:

— По-моему, я сейчас получу большое удовольствие. Ты будешь днем в кабинете?

Она покачала головой:

— Пойду навещать учеников.

— Значит, увидимся завтра.

Мисс Болц задумчиво посмотрела ему вслед. Она искренне надеялась, что не навлекла на него беду.

На крыше, на посадочной площадке, мисс Болц попросила, чтобы ей вызвали аэротакси. Ожидая, она вынула из сумки и перечитала письмо.

«Меня зовут Дэррел Уилсон. Мне шестнадцать лет, почти все свое время я провожу дома, потому что я перенес полиомиелит и теперь частично парализован. Я люблю ваши уроки. Нельзя ли нам пройти еще какие-нибудь пьесы Шекспира?»

— Ваша машина, мэм.

— Спасибо. — Мисс Болц положила письмо в сумочку и проворно поднялась по лесенке в такси.

* * *
Джим Паргрин взъерошил себе волосы и уставился на мисс Болц.

— Постой, постой. Как ты говоришь? Классная комната?

— У меня есть девять учеников, которые будут приходить сюда каждый день, как в школу. Надо же их где-то посадить?

Паргрин тихонько прищелкнул языком.

— У Уилбинса откроется кровотечение!

— Занятия по телевидению отнимают у меня пять часов в неделю, и работа спланирована на весь год. Кто станет возражать, если в свободное время я буду вести группу избранных учеников? Им это нужно, — пояснила мисс Болц.

Дети были чудесные, талантливые, но они хотели задавать вопросы, учиться, выражать свои мысли и чувства, видеть сочувственное отношение к своим трудностям. Они отчаянно нуждались друг в друге.

Десятки, сотни тысяч одаренных детей задыхались интеллектуально и морально в бесплодном уединении телевизионных уроков.

— Чего Уилбинс не знает, о том не страдает, — ответил Паргрин. — Во всяком случае, я на это надеюсь. Но… классная комната? Во всем здании нет ничего похожего. Тебе бы не подошла большая студия? Стекло можно завесить портьерой, чтобы никто тебя не беспокоил. А в какое время у твоего класса будут занятия?

— Целый день. С девяти до трех. Они будут приносить с собой завтрак.

— Постой-ка! Не забывай, что у тебя есть и телевизионные уроки. Даже если их никто не смотрит…

— Я не забываю. В течение этого часа мои ученики будут готовить задания. Вот если бы можно было устроить, чтобы я давала телевизионный урок из большой студии…

— Это можно. Я устрою.

— Чудесно! Не знаю, как тебя благодарить.

Он пожал плечами и лукаво отвел глаза.

Трое учеников приехали в инвалидных креслах.

Элла — хорошенькая восприимчивая девочка — родилась безногой и, хотя наука снабдила ее протезами, предпочитала обходиться без них.

Дэррел и Чарлз были жертвами полиомиелита.

Шарон была слепа. Телевизионные фокусники не могли ее потешить, зато она с восторженным выражением лица ловила каждое слово мисс Болц.

По уровню развития эти ученики намного превосходили все классы, какие когда-либо вела мисс Болц. Она почувствовала смирение и немалую тревогу; но тревога рассеялась в первое же утро, едва мисс Болц увидела сияющие лица и поздравила своих учеников с возвратом к старому обучению.

У нее были два сообщника. Джим Паргрин лично занимался технической стороной телевизионного часа и с радостью показывал в кадре весь класс. Лайл Стюарт, не устоявший перед искушением поработать с живыми учениками, ежедневно уделял им два часа, преподавая физику и математику. Мисс Болц твердо установила программу собственных уроков. История, английский, литература и общественные науки. В дальнейшем, если класс не распадется, она введет урок иностранного языка. Эта среда была у нее самым счастливым днем с тех пор, как она вернулась на Землю.

В четверг курьер принес ей казенного вида конверт. Внутри оказалось предупреждение об увольнении.

— Я уже слышал, — отозвался Джим Паргрин, которому она позвонила. — Когда будет разбор дела?

— В ближайший вторник.

— Все сходится. Уилбинс добился разрешения дирекции на внеочередной Тендэкз. Даже пригласил постороннего инженера проследить за этим делом, а для пущей уверенности сделал выборку из двух тысяч учеников. Тебе нужен адвокат. Есть у тебя свой?

— Нет. На Земле я почти никого не знаю. — Мисс Болц вздохнула. Она так воодушевлена была первым днем настоящего преподавания, что грубое столкновение с действительностью ее пришибло. — Боюсь, что адвокат стоит немалых денег, а деньги мне самой понадобятся.

— Такая мелочь, как разбор увольнения в дирекции, стоит недорого. Предоставь это мне — я найду адвоката.

Она хотела возразить, но у нее не было времени. Ученики ждали.

В субботу она обедала с Бернардом Уоллесом — адвокатом, которого порекомендовал Джим Паргрин. Это был маленький пожилой человек с проницательными серыми глазами, колюче поблескивающими из-под прикрытых век. За обедом он без нажима расспрашивал ее о всякой всячине, а когда они отодвинули тарелки со сладким, откинулся на спинку стула, повертел связку ключей на пальце и улыбнулся.

— Среди моих знакомых самые славные люди были учителями, — сказал он. — Я думал, таких больше нет. Навряд ли вы понимаете, что ваше племя угасает.

— На Марсе много прекрасных учителей, — возразила мисс Болц.

— Естественно. Колонисты относятся к образованию совершенно иначе. Брать с нас пример — все равно что покончить с собой. Иной раз я думаю, что, быть может, мы тут, на Земле, совершаем самоубийство. Это новое обучение дает результаты, которые вам, наверное, неизвестны. Худший из них — то, что дети не получают образования. В учреждениях приходится обучать новых служащих с самых азов. Это сказалось и на правительстве. Чего можно ждать от избирательной кампании, если подавляющее большинство избирателей приучилось усваивать информацию в минимальных дозах и в виде подслащенных пилюль? Поэтому я рад, что буду работать над таким делом. О гонораре не беспокойтесь. Я ничего не возьму.

— Вы очень добры, — прошептала мисс Болц. — Но помощь одной-единственной задерганной учительнице мало что изменит.

— Я не обещаю выиграть ваше дело, — трезво заметил Уоллес. — У Уилбинса на руках все козыри. Он сразу же выложит их на стол, а вы должны прятать свои карты, потому что для вас наилучшая линия защиты — показать, какая отпетая бессмыслица это новое обучение, а этого-то и нельзя делать. Мы не смеем бороться с новым обучением. Им дорожит дирекция, она не раз успешно защищала его в суде. Если нам суждено выиграть дело, мы выиграем на условиях противника.

— Выходит, делобезнадежное?

— Откровенно говоря, оно трудное. — Уоллес вынул из кармана старинные золотые часы и засек время. — Откровенно говоря, я еще не знаю, как за него приняться. Я ведь сказал, что все старшие карты у Уилбинса, и с чего бы я ни пошел, он бьет козырем. Но я пораскину умом и, возможно, изобрету сюрприз-другой. Вы занимайтесь уроками, а волноваться предоставьте мне.

Когда мисс Болц ушла, он заказал еще чашку кофе, стал медленно потягивать душистый напиток и волноваться.

В понедельник утром мисс Болц был преподнесен сюрприз совсем с другой стороны: в кабинете ее ожидали три мальчика и четыре девочки, которые попросили разрешения поступить к ней в класс. Они видели урок по телевизору, и им показалось, что в классе интересно. Мисс Болц была польщена, но полна сомнений. Лишь один мальчик официально числился ее учеником. Она записала фамилии остальных и отправила их по домам. Своему же ученику позволила остаться.

Это был неуклюжий пятнадцатилетний подросток, на вид смекалистый, но от его отрешенной замкнутости мисс Болц стало не по себе. Звали его Рэнди Дуб. («Дурацкое имя, но я притерпелся», — пробормотал он.) Мисс Болц привела цитату из Шекспира насчет имен, и Рэнди в изумлении разинул рот.

Первым побуждением мисс Болц было отослать его домой вместе с остальными. Один такой никудышник способен разложить весь класс. Остановила ее мысль о том, что именно так и поступила бы та, другая учительница английского языка — вкрадчивая кошечка, блестящий образчик нового обучения. Отослала бы его домой. Велела бы смотреть уроки по телевизору в священном уединении естественной среды, где он не напроказит и где, между прочим, никогда не научится уживаться с людьми.

Она сказала себе: «Я не учительница, а самозванка, если не могу установить в классе дисциплину».

Мальчик беспокойно переминался с ноги на ногу под изучающим взглядом мисс Болц. Он был выше ее на целый фут, но покорно смотрел мимо и, казалось, считал, что голая стена — необычайно интересное зрелище.

Сутулясь, он поплелся за мисс Болц в классную комнату, где сел за самую дальнюю парту и мгновенно застыл в молчаливой неподвижности, граничащей с трансом. Прочие пытались втянуть его в разговор, но он не поддавался.

Когда бы ни взглянула на него мисс Болц, его глаза были прикованы к ней. В конце концов она поняла: он ходит в школу, но все еще смотрит урок будто по по телевизору.

Телевизионный час прошел хорошо. Всей группой обсуждали «Повесть о двух городах», и мисс Болц только диву давалась, до чего смышлены эти юнцы. В одиннадцать пятнадцать погас красный свет. Джим Паргрин помахал на прощанье рукой, мисс Болц тоже помахала в ответ и перешла к уроку истории. Она порылась в памяти, пытаясь отыскать способ извлечь Рэнди Дуба из телевизионного панциря.

Когда мисс Болц подняла голову, ученики пристально смотрели на дверь, которая бесшумно открылась. Кто-то сухо спросил:

— Что здесь происходит?

Это был Роджер Уилбинс.

Он снял очки, снова надел.

— Ну-ну! — сказал он, нервно дергая усами. — Прошу объяснить, что все это значит.

Никто не отвечал. Мисс Боли, тщательно подготовила объяснение на случай, если придется оправдывать свои незаконные уроки, но Уилбинс появился так неожиданно, что она лишилась дара речи.

— Мисс Болц! — Несколько раз он беззвучно открывал и закрывал рот, подыскивая нужные слова. — Я насмотрелся на учителей, вытворявших идиотские номера, но подобного идиотизма ни разу в жизни не видел. Рад получить еще одно подтверждение вашей безнадежной некомпетентности. Мало того, что вы вопиюще бездарная учительница, вы еще и страдаете умственным расстройством. Ни один взрослый человек, будучи в здравом уме, не собрал бы такой… такой…

Он замялся. Внезапно Рэнди Дуб вышел из своего транса. Одним прыжком он очутился перед Уилбинсом и прорычал:

— Возьмите назад свои слова!

Уилбинс смерил его холодным взглядом.

— По домам! Немедленно! — Он обвел взглядом весь класс. — Все вы! По домам! Немедленно!

— Вы нас не заставите, — сказал Рэнди.

Уилбинс ответил с недосягаемой высоты своего должностного положения:

— А всякие юные уголовники…

Рэнди яростно тряхнул его за плечи. Очки Уилбинса описали в воздухе длинную дугу и разбились вдребезги. Он вырвался, дал сдачи. Ответный удар Рэнди был сокрушителен. Заведующий учебной частью отлетел к портьере и мягко соскользнул на пол, а разбитое стекло высыпалось в коридор.

Над Уилбинсом склонилась мисс Болц. Рэнди околачивался поблизости, полный испуга и раскаяния.

— Очень сожалею, мисс Болц, — пролепетал он.

— Не сомневаюсь, — ответила она. — Но пока что… мне кажется, тебе лучше пойти домой.

В конце концов Уилбинса увели. К немалому удивлению мисс Болц, он больше ничего не сказал; но, выходя из класса, метнул в нее такой взгляд, что дальнейшие переговоры были излишни.

Джим Паргрин привел рабочего — вставить новое стекло.

— Очень жаль, — заметил он. — Хуже Уилбинс к тебе не станет относиться, потому что хуже некуда, но теперь на разборе он будет упирать на твой класс.

— Не отправить ли их по домам? — озабоченно спросила она.

— Полно! Ведь это значит сдаться, не так ли? Продолжай урок, мы тебе не помешаем.

Мисс Болц вернулась к письменному столу и раскрыла свой блокнот.

— Вчера мы с вами говорили об Александре Великом…


По одну сторону длинного узкого стола сидели пятнадцать членов школьной дирекции. Это были бизнесмены и специалисты, в большинстве пожилые, все важные, кое-кто из них явно торопился.

По другую сторону этого стола с одного края сидела мисс Болц с Бернардом Уоллесом. Другой край занимали Роджер Уилбинс и скучающий инженер, которому предстояло записать все происходящее на магнитофон.

В комнату впорхнул суетливый человек (Уоллес узнал в нем директора), перебросился несколькими словами с Уилбинсом и упорхнул.

— Большинство из них — честные люди, — прошептал Уоллес. — Они справедливы, и у них самые добрые намерения. Это нам на руку. Беда в том, что они ничего не смыслят в образовании и давно уже забыли свое детство.

Председатель, сидящий в середине, призвал всех к порядку. Он строго посмотрел на Уоллеса.

— Здесь у нас не суд, — заявил он. — Это всего лишь разбор дела с целью получить информацию, необходимую дирекции, чтобы вынести правильное решение. Мы не собираемся затрагивать правовые вопросы.

— Он сам адвокат, — шепнул Уоллес, — и притом хороший.

— Начинайте, Уилбинс, — распорядился председатель.

Уилбинс встал. Под глазом у него был великолепный синяк, и он с трудом улыбнулся.

— Мы здесь собрались по поводу того обстоятельства, что у Милдред Болц есть контракт типа 79Б, выданный ей в 2022 году. Как вы помните, наш школьный округ первоначально ввел такие контракты в период нехватки учителей на Марсе, когда…

Председатель постучал по столу.

— Это все понятно, Уилбинс. Вы хотите уволить Милдред Болц по непригодности. Представьте доказательства ее непригодности, послушаем, что скажет о них мисс Болц, и покончим с этим делом. Мы не собираемся заседать здесь целый день.

Уилбинс вежливо поклонился.

— Сейчас я раздам присутствующим сведения о четырех регулярных показателях Тендэкза у Милдред Болц и одном внеочередном, на который недавно было получено разрешение дирекции.

Кругом зашелестели бумагами. Мисс Болц взглянула лишь на внеочередной Тендэкз, которого еще не видела. Показатель был 0,2 — две десятых процента.

— Четыре из этих показателей либо нулевые, либо до того малы, что практически можно считать их нулевыми, — сказал Уилбинс. — Показатель же, равный двадцати семи процентам, — это особый случай.

Председатель подался вперед.

— Разве не странно, что показатель так резко отклонился от средней величины?

— У меня есть основания полагать, что этот показатель обусловлен одним из двух: либо подделкой, либо ошибкой. Я вынужден признаться, что не могу представить весомые доказательства.

Члены дирекции взволнованно зашептались. Председатель медленно проговорил:

— Меня по меньшей мере тысячу раз заверяли, что Тендэкз непогрешим. Соблаговолите объяснить, откуда у вас такое особое мнение?

— Я предпочел бы не объяснять.

— В таком случае мы пренебрежем вашим частным мнением.

— По-настоящему оно даже не относится к делу. Даже с учетом показателя двадцать семь за девять недель средний показатель мисс Болц чуть выше пяти.

Бернард Уоллес сидел, откинувшись на спинку стула, одна рука у него была в кармане, другая позвякивала ключами.

— Мы не согласны, что показатель двадцать семь не относится к делу, — заявил он.

Председатель нахмурился.

— Может быть, вы дадите Уилбинсу кончить свое сообщение…

— Охотно. Чего он ждет?

Уилбинс покраснел.

— Невозможно себе представить, чтобы у учителя, хоть сколько-нибудь пригодного к работе, показатель упал до нуля или до долей процента. Приведу другое свидетельство непригодности мисс Болц: да будет известно дирекции, что, не имея на то разрешения, мисс Болц собрала в этом здании десятерых учеников и в одной из студий пыталась обучать их совместно в течение целого утра и целого дня.

Прекратилось шарканье подошв, попыхивание сигаретами, небрежный шепоток. Все, как один человек, изумленно взглянули на мисс Болц. Уилбинс, насладившись тишиной, продолжал:

— Не буду объяснять, как гибельны последствия столь устаревшего подхода к обучению. Всем вам они известны. Если определенные факты нуждаются в подтверждении, я готов представить справку о материальном ущербе, причиненном зданию во время одного из таких уроков, а также свидетельство о телесных повреждениях, нанесенных мне лично неким юным хулиганом — подопечным мисс Болц. К счастью, я раскрыл этот злодейский заговор против молодежи нашего округа прежде, чем результаты незаконного обучения стали неисправимыми. Разумеется, немедленное увольнение мисс Болц положит делу конец. У меня все, джентльмены.

Председатель сказал:

— Мне просто не верится, мисс Болц. Не объясните ли вы дирекции, почему…

— Сейчас наша очередь? — прервал его Бернард Уоллес.

Председатель заколебался, окинул взглядом всех сидящих за столом, ожидая каких-нибудь предложений, и, не услышав их, ответил:

— Давайте.

— Вопрос к вам, джентльмены: кто из вас получил начальное или среднее образование в смертоносных условиях, только что описанных Уилбинсом? Поднимите, пожалуйста, руки, только честно. Восемь, десять, одиннадцать. Одиннадцать из пятнадцати. Благодарю вас. Приписывают ли эти одиннадцать джентльменов свой нынешний жалкий образ жизни порочной методике полученного ими образования?

Члены дирекции заулыбались.

— Теперь вы, Уилбинс, — продолжал Уоллес. — Вы рассуждаете так, словно каждому известны или должны быть известны пагубные последствия группового обучения. Сами-то вы — авторитет в этой области?

— Я, естественно, знаком со всеми образцовыми трудами и исследованиями, — сдержанно ответил Уилбинс.

— Сами-то вы испытали на себе такое обучение? Или преподавали по такому методу?

— Безусловно, нет!

— В таком случае сами вы не авторитет. Обо всех так называемых пагубных последствиях вам известно лишь то, что написал какой-нибудь другой пустомеля.

— Мистер Уоллес!

— Ладно, оставим. Верно ли мое утверждение по существу? Все, что вы знаете…

— Я всегда готов прислушаться к мнениям признанного авторитета в данной области.

— А у кого-нибудь из признанных авторитетов есть опыт группового обучения?

— Если это выдающиеся авторитеты…

Уоллес грохнул кулаком по столу.

— Я не о том спрашиваю, — бросил он. — Выдающиеся среди кого? Я спрашиваю, действительно ли они знают, о чем пишут. Ну-с?

— Боюсь, что не могу сказать, на какой базе основаны их изыскания.

— Скорее всего не на единственно достойной базе — знании предмета. Если бы я нашел специалиста с многолетним опытом группового преподавания, поверили бы вы этому специалисту на слово относительно последствий — пагубны они или наоборот?

— Я всегда рад ознакомиться с работой надежного авторитета, — сказал Уилбинс.

— А вы, джентльмены?

— Мы не специалисты в вопросах обучения, — за всех ответил председатель. — Мы волей-неволей полагаемся на авторитеты.

— Превосходно. Так вот перед вами мисс Милдред Болц, которая двадцать пять лет вела групповое обучение на Марсе и стала, вероятно, крупнейшим авторитетом западного полушария в этом вопросе. Мисс Болц, приносит ли групповое обучение вред ученикам?

— Конечно, нет, — ответила мисс Болц. — За двадцать пять лет я не помню ни единого случая, когда групповые занятия не влияли бы на учеников благотворно. С другой стороны, телеобучение…

Она умолкла, так как Уоллес невежливо ткнул ее локтем в бок.

— Такова цена последней части выступления Уилбинса, — сказал Уоллес. — Мисс Болц — специалист в области группового обучения. Никто из вас не располагает достаточными знаниями, чтобы оспаривать ее суждение в этой области. Если она собрала десятерых учеников, значит, она отвечает за свой поступок. Больше того, лично я считаю, что школьному округу полезно держать в штате учителей специалиста по групповому обучению. Уилбинс, по-видимому, со мной не согласен, но вы, господа члены дирекции, возможно, захотите обдумать этот вопрос. А теперь об этих нелепых показателях.

— Показатели Тендэкза вовсе не нелепы, — холодно возразил Уилбинс.

— Я бы, наверное, мог вам доказать, что вы заблуждаетесь, но не стоит тратить время. Вы утверждаете, будто показатель двадцать семь объясняется подделкой или ошибкой. Откуда вы знаете, что другие показатели не объясняются ни подделкой, ни ошибкой? Возьмем хоть последний, внеочередной. Откуда вы знаете?

— Если вам непременно хочется поспорить по этому вопросу, — заявил Уилбинс, — то я отвечу, что мисс Болц дружна с сотрудником технического отдела, имеющим возможность произвольно изменять показатели. Этот друг знал, что мисс Болц вот-вот будет уволена. Внезапно, и только однажды, ее показатель взлетел до удовлетворительного уровня. Обстоятельства говорят сами за себя.

— Почему вы так уверены, что последний показатель не вызван ни подделкой, ни ошибкой?

— Потому что я пригласил инженера со стороны, человека, которому можно доверять. Он лично замерил последний показатель мисс Болц.

— Вот вам, пожалуйста, — с презрением заключил Уоллес. — Уилбинс хочет уволить мисс Болц. Он не слишком верит в то, что показатель, замеряемый инженерами школьного округа, послужит его целям. Поэтому он приводит какого-то приятеля со стороны, которому доверяет получить нужный результат. Если уж тут не благодатная почва для подделки и ошибки…

От взрыва хохота задрожали оконные стекла. Уилбинс вскочил на ноги и что-то прокричал. Председатель молотил по столу, призывая к порядку. Члены дирекции с жаром препирались между собой.

— Джентльмены, — сказал Уоллес, когда ему удалось перекрыть гул голосов, — я не специалист по Тендэкзу, но могу вас уверить, что эти пять показателей и обстоятельства, при которых они были замерены, в сумме не дают ничего, кроме неразберихи. Я с радостью соглашусь на передачу дела в суд, где вас высмеют и откажут в иске, если вам так хочется, но есть более легкий путь. На сегодняшний день никто из нас не знает, пригодна ли Милдред Болц к учительской работе. Давайте выясним. Давайте подсчитаем ее показатель Тендэкза, но без этой путаницы с выборками, давайте выведем Тендэкз по всем ученикам мисс Болц. Я ничего не обещаю, но если в результате показатель окажется аналогичен приведенным здесь средним цифрам, я сам буду склонен рекомендовать мисс Болц уволиться, не передавая дела в суд.

— Логично, — согласился председатель. — И разумно. Приведите сюда Паргрина, Уилбинс, и посоветуемся, можно ли это сделать.

Мисс Болц упала на стул и хмуро уставилась на полированную крышку стола. У нее было такое чувство, будто ее предали. Было совершенно ясно, что единственная ее надежда — опровергнуть истинность показателей Тендэкза. Замер, предложенный Уоллесом, подтвердит эти показатели так неопровержимо, что вдребезги разобьет любую линию защиты. Джим Паргрин должен это понять.

Вошедший Джим Паргрин упорно избегал ее взгляда.

— Это можно, — сказал он, когда председатель объяснил, что от него требуется. — Мы выбьемся из графика и запоздаем с очередным Тендэкзом, но, если надо, мы это сделаем. Завтрашний день подходит?

— Подходит вам завтрашний день, Уилбинс? — спросил председатель.

— Там, где замешана мисс Болц, я не верю ни в какие показатели, если их замеряют наши сотрудники.

Паргрин приподнял брови.

— Не знаю, к чему вы клоните, но если у вас есть какие-то сомнения, присылайте своего инженера, пусть помогает. При таком объеме лишней работы наши сотрудники, наверное, будут ему признательны.

— Это вас устраивает, Уилбинс? — спросил председатель.

— Вполне, — кивнул Уилбинс.

— Очень хорошо. Урок мисс Болц заканчивается в одиннадцать пятнадцать. Можем мы получить результаты к половине двенадцатого? Чудесно. Завтра дирекция соберется в половине двенадцатого и вынесет окончательное решение по делу.

Заседание окончилось. Бернард Уоллес погладил руку мисс Болц и шепнул на ухо:

— Ну-ну, ни о чем не беспокойтесь. Держитесь как ни в чем не бывало и покажите нам лучший телевизионный класс, на какой вы способны. Все равно дела так плохи, что перемены возможны только к лучшему.

Она вернулась в класс, где ее заменял Лайл Стюарт.

— Ну как, доказали? — спросил Стюарт.

— Вопрос еще не решен, — ответила она. — Но боюсь, что особенно решать его не придется. Завтра, возможно, будет у нас последним днем, так что постараемся сегодня успеть побольше.

В среду телевизионный урок прошел, как никогда. Ученики отвечали блестяще. Глядя на них, мисс Болц с болью в сердце думала о тысячах потерянных для нее учеников, которые пристрастились к созерцанию жонглеров, фокусников и молоденьких учительниц в обтягивающих брючках.

Красный свет погас. Вошел Лайл Стюарт.

— Очень мило, — сказал он.

— Какие вы молодцы! — похвалила мисс Болц свой класс.

Слепая девочка Шарон со слезами в голосе спросила:

— Вы нам скажете, чем все кончилось, ладно? Сразу?

— Скажу, как только узнаю, — пообещала мисс Болц. Она вымученно улыбнулась и быстро вышла из студии.

Когда она торопливо шагала по коридору, ей наперерез выступила долговязая фигура; это был бледный юноша, его безумный вид внушал страх.

— Рэнди! — воскликнула мисс Болц. — Что ты здесь делаешь?

— Простите меня, мисс Болц. Я, право же, сожалею и больше никогда так не сделаю. Можно мне вернуться?

— Я бы с радостью взяла тебя снова, Рэнди, но, видимо, у нас больше не будет класса.

Рэнди стоял как громом пораженный.

— Не будет класса?

Она покачала головой.

— Я очень боюсь, что меня уволят. Или, как говорится, выгонят.

Он стиснул кулаки. По его лицу заструились слезы, он горько расплакался. Мисс Болц пыталась его утешить, она не сразу поняла причину этих слез.

— Рэнди! — воскликнула она. — Ты ведь не виноват в том, что меня увольняют. Твой проступок здесь вовсе ни при чем.

— Мы не позволим вас выгнать, — всхлипывал он. — Мы все… мы, ученики… не дадим.

— Надо подчиняться правилам, Рэнди.

— Но вас не выгонят. — Его лицо прояснилось, он возбужденно затряс головой. — Вы лучшая в моей жизни учительница. Я уверен, что вас не уволят. Можно мне будет вернуться?

— Если завтра будут занятия, Рэнди, ты можешь вернуться. А теперь мне надо спешить. Я опаздываю.

На первый этаж она попала уже с опозданием. Запыхавшись, она добралась по коридору до комнаты дирекции и остановилась перед закрытой дверью. Часы показывали без четверти двенадцать.

Она робко постучала в дверь. Никто не ответил.

Она постучала громче, потом чуть-чуть приоткрыла дверь.

Помещение было пусто. Ни членов дирекции, ни инженеров, ни Уилбинса, ни адвоката Уоллеса. Все решено и подписано, и никто не потрудился даже сообщить ей, каков исход.

Знали, что она сама догадается. Мисс Болц вытерла рукавом глаза.

— Крепись, — шепнула она себе и пошла прочь.

В коридоре ее кто-то догнал. Это был Бернард Уоллес, он ухмылялся.

— Я удивился, отчего вы так задержались, — сказал он. — Ходил выяснять. Вы уже слыхали?

Мисс Болц покачала головой.

— Ничего не слыхала.

— Ваш Тендэкз 99,2. Уилбинс посмотрел и взвился под самый потолок. Он хотел завопить «Подделка!», но не посмел — ведь в подсчете участвовал и его инженер. А дирекция посмотрела и прекратила дело. По-моему, у них руки чесались уволить Уилбинса, но все слишком торопились.

Мисс Болц перевела дыхание и прислонилась к стенке.

— Не может быть!

— Все точно. Это, собственно, было запланировано. Мы с Джимом засекли фамилии всех ваших учеников и разослали им письма. В среду — особое классное занятие. Не прогадаете. Спешите видеть. Почти никто не пропустил. Уилбинс сыграл нам на руку, и мы его умыли.

— Нет, — сказала мисс Болц. Она со вздохом покачала головой. — Не стоит обманывать. Я, конечно, благодарна, но это лишь уловка, и когда раздадут следующую сводку, мистер Уилбинс начнет все сначала.

— Это уловка, — согласился Уоллес, — но она продержится. Дело вот в чем. Младшее поколение никогда не видело ничего похожего на ваш настоящий живой класс. В первый день вы рассказывали о марсианской школе и покорили своих телеучеников. Приковали их внимание. Это я узнал от Джима. Мы рассчитали, что ваш класс тоже их покорит. Уилбинс замерил внеочередной Тендэкз до того, как вы наладили занятия с классом, но с тех пор Джим исподтишка замеряет каждый день, и ваш показатель все растет. Вчера он был выше десяти, а теперь, когда все ребята знают, чем вы занимаетесь, он подпрыгнет вверх и таким останется. Итак, больше не о чем тревожиться. Рады?

— Очень рада. И очень благодарна.

— Еще одно. Председатель дирекции хочет побеседовать с вами о вашем классе. Я с ним вчера обедал и кое о чем его проинформировал. Он заинтересовался. Как я подозреваю, у него есть некоторые сомнения относительно нового обучения. Конечно, за сутки с телеобучением не удастся покончить, но мы хорошо начинаем. А теперь мне надо работать. Мы с вами еще увидимся.

Он ушел шаркающей походкой, позвякивая ключами.

Мисс Болц обернулась и увидела, что к ней подходит Джим Паргрин. Она схватила его за руку и сказала:

— Всем этим я обязана тебе.

— Никому ты не обязана, кроме себя. Я был наверху, сообщил твоему классу. Там дикое торжество.

— Господи… надеюсь, они там ничего не разобьют!

— Я рад за тебя. Но немного жалею… — Опять он смотрел на нее таким взглядом, от которого она чувствовала себя помолодевшей, почти юной. — Я подумывал, что, если ты останешься без работы, мне удастся уговорить тебя выйти за меня замуж. — Он застенчиво поглядел в сторону. — Конечно, ты бы скучала без детей, но, может быть, у нас бы появились свои…

Она густо покраснела.

— Джим Паргрин! В нашем возрасте?

— Я хочу сказать — приемные.

— Право же… я никогда не задумывалась над тем, чего лишаюсь, не имея своих детей. Всю жизнь у меня была семья, с тех пор как я стала преподавать, и, хотя дети каждый год менялись, я их всегда любила. И теперь меня тоже ждет семья, а я утром так волновалась, что забыла в кабинете конспект по истории. Мне надо бежать. — Она отошла на несколько шагов и оглянулась. — Почему ты решил, что я за тебя не выйду, если буду преподавать?

Его изумленное восклицание она не разобрала, но, даже свернув за угол, слышала, как он насвистывает.

На шестом этаже она торопливо направилась к себе в кабинет — ученики справляли торжество, и ей хотелось присутствовать при этом. Но тут она заметила, что дверь кабинета медленно приоткрывается. Чья-то голова обернулась в ее сторону, дверь распахнулась, и долговязая фигура умчалась прочь. Это был Рэнди Дуб.

Мисс Болц замерла на месте.

— Рэнди! — прошептала она.

Что ему понадобилось у нее в кабинете? Там ничего нет, кроме конспектов, блокнотов и… кошелька! Она оставила кошелек на письменном столе.

— Рэнди! — опять прошептала мисс Болц. Она заглянула в кабинет. И вдруг рассмеялась — рассмеялась и заплакала, прислонясь к дверному косяку, и воскликнула:

— И как это ему только в голову пришло?

На столе, нетронутый, лежал кошелек. Рядом при свете лампы ярко поблескивало неправдоподобно большое глянцевое яблоко.