Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
Сон медленно превращается в дремоту, а вскоре и вовсе уходит. Открываю глаза и прислушиваюсь. Нетронутая густая тишина обволакивает меня, вязко вливается в уши. На улице, у самого входа, прошмыгнул небольшой зверек, и судя по легкой походке, это кошка. Больше ни единого звука, кроме шелеста ветра в кронах деревьев и тихого птичьего чириканья за стенами склепа. Сдвигаю крышку в сторону, мрамор издает неприятный скрежет. Сажусь и всматриваюсь в плотный мрак, уютно окружающий меня со всех сторон. Никого. Вот и отлично.
Выбираюсь из своего укрытия, потягиваюсь, разминаю затекшее тело, и вытряхиваю могильную землю из волос. Ее совсем мало, только чтобы лучше спалось, но теперь все равно нужно привести себя в порядок. А потом — на поиски жертвы. Какой чудный вечер грядет...
***
Мы стоим у закрытой двери его дома. Пока он ищет ключи, я подхожу ближе. В темноте зрение обостряется и я рассматриваю его. Алекс высокий, с отличной фигурой. Черты лица резкие, будто рубленые, но в этом таится какая-то странная, дикая красота. На правой скуле едва заметный шрам. Ловлю что-то знакомое в этой маленькой черточке. Алекс чувствует мой взгляд и внезапно перехватывает его. Карие глаза смотрят внимательно и остро, кажется проникают под кожу. Он поднимает бровь и с легкой улыбкой спрашивает:
— Замерзла?
Голос глубокий, обволакивает бархатом, в нем легкие хищные интонации. От этого моя жажда обостряется и я несколько секунд молчу. Наконец удается взять себя в руки и мило улыбнуться.
— Немного.
Он отвлекается, чтобы отворить дверь, а я делаю шаг к нему. Жадно вдыхаю запах живой плоти, он манит и лишает самоконтроля. Отбрасываю осторожность и тянусь к его шее, туда где одежда открывает кожу. Представляю вкус его горячей крови на языке. Желудок сжимается в приступе жажды. В этот момент он распахивает дверь и заходит внутрь.
Я следую за ним, но натыкаюсь на прозрачную стену у самого порога. Алекс включает свет и остается в холле, а я беспомощно наблюдаю. От разочарования хочется взвыть, жажда обжигает горло хуже серной кислоты, а желудок страдает от острого спазма. Пока он не замечает, я делаю осторожную попытку переступить порог. Нет, не получается. Сохраняю на губах милую улыбку, хотя внутри все беснуется.
— Почему стоишь на улице? — Он подходит ближе, опять соблазняя меня своим запахом.
— Жду приглашения, — флиртую с ним, улыбаюсь кокетливо, облокачиваюсь в дверной косяк. — Нехорошо вторгаться непрошенной.
Он опирается в дверной косяк с другой стороны, смотрит на меня. Дразнит? Или догадался? В моей крови загорается злость, подогретая нетерпением и голодом. Растягиваю губы в улыбке, применяю все свое очарование. Давай, пригласи меня войти. Ну же…
Его рука касается моего подбородка, большой палец очерчивает контур нижней губы. Начинаю нервничать, вдруг он заметит контуры клыков. Но Алекс уже во власти моего морока, сейчас он не увидит даже ядерного взрыва. Его взгляд перемещается ниже, на вырез моего платья.
— Ты такая красивая, — голос звучит тихо, будто завороженно. — Просто невероятно красивая…
Он наклоняется еще ближе. Воротник рубашки расстегнут, и я вижу выемку между ключицами. Сама не замечаю, как тянусь к Алексу. Хочется коснуться его, огладить ключицы, кончиками пальцев подняться выше, к шее, где бьется пульс. Провести губами и языком по теплой коже, ощутить биение сердца под своими ладонями. А потом — кусать, рвать, клочьями раздирать живую плоть, выпивая его жизнь большими жадными глотками. Безумно и яростно, взахлеб, до неистовства. Облизываю пересохшие губы, а он съедает этот жест глазами. Тихо прошу:
— Пригласи меня войти.
Он молчит, рассматривает меня. Пауза затягивается, и я нервничаю. Что-то слишком знакомое, слишком изученное в нем. Мы уже встречались раньше? Почему я не помню? Может это обрывки из моей человеческой памяти?
Иногда мне кажется, что я никогда и не была человеком, так мало воспоминаний сохранилось. Я не помню лиц и мест своей предыдущей жизни, даже имя взяла из надписи на одном из надробий. Временами просыпается смутная скорбь, соленая тягучая тоска о потерянном прошлом, приходят обрывки событий и тусклые картинки. Порой кажется, будто я потеряла что-то очень важное, необходимое. Почему я вспоминаю об этом, глядя на Алекса?
Он отстраняется и снова возвращается в дом, из холла направляется в соседнюю комнату, на ходу бросая небрежное приглашение:
— Проходи в дом, Лори.
На этот раз легко переступаю порог и вхожу внутрь, захлопывая дверь. Миную зеркало, в котором не отражаюсь и иду следом за Алексом. Его поведение настораживает, временами он будто сопротивляется моему мороку. Обычно люди не могут оторваться от меня, а этот словно убегает. Хотя, это даже интересно. Если бы не жажда, я бы поиграла в прятки.
Минуя холл, прохожу в гостиную. Тихо, ни шелеста, ни звука дыхания. Что за сюрпризы? Втягиваю носом запах и понимаю, что он где-то рядом.
— Алекс? Ты тут? — Уже не прячу голода, меня злит эта игра и раздражение прорывается в интонации.
Вообще, ощущаю себя здесь как-то странно, не комфортно. Осматриваюсь вокруг, пытаясь понять причину своей тревожности. Комната странная: никакой мебели, одни голые стены, окна забраны железными и серебряными решетками.
За спиной раздается хлопок прочной дубовой двери. Краем сознания удивляюсь, но осмыслить не успеваю. Быстро оборачиваюсь и вижу, что это Алекс захлопнул дверь. Бросаюсь к нему, сбиваю с ног и наконец ощущаю близость теплой крови. Он сопротивляется, но он просто человек. Одним рывком наклоняюсь к нему, разрываю тонкую ткань рубашки и внезапно острая боль ослепляет.
Вскакиваю, вою и рычу одновременно, метаюсь по комнате, а на бедре зияет красная крестоподобная рана, с клочьями уже обуглившейся кожи по краям. След от серебряного распятия.
Все внезапно встает на свои места. Его необычный магнетизм. И этот иммунитет к моему мороку, и его собственный морок. Мы охотимся на людей, а ван-хельсинги охотятся на нас. Они — наш соблазн, их кровь сводит с ума, как и запах, но цена слишком высока. Охотники обладают почти такой же силой и демоническим коварством.
Боль не утихает, но внезапная опасность приглушает мою чувствительность. Слышу, как он поднимается на ноги. Медленно оборачиваюсь к нему лицом. Он смотрит на меня. Между нами повисает долгая тишина. Мы оба понимаем, что из этой комнаты выйдет только один из нас. Он делает шаг к двери. Хочет запереть меня здесь? Каков его план?
Быстро осматриваю дверь и понимаю, что не смогу открыть ее — ручка серебряная, да еще и в форме креста. Нужно как-то заставить его отворить эту чертову дверь. Лихорадочно соображаю как поступить. Еще раз попробую морок, а силу потом, если магия не поможет. Улыбаюсь, стараюсь околдовать врага. Он всего лишь человек. Немного сильнее и проворнее, но человек. Смотрю широко открытыми глазами, с непонимающей улыбкой, а он делает крошечный шаг к выходу.
— Алекс, выпусти меня, пожалуйста.
Мой голос звучит нежно и мягко, но в его глазах ни тени сочувствия. Он двигается еще немного ближе к двери. Быстро шарю взглядом в том направлении. Ничего, кроме пары выключателей на стене. Что он задумал?
— Дверь не заперта, выходи.
Его голос осторожен и почти расслаблен. Он так же собран и готов к драке, как и я. Мы смотрим друг на друга спокойно и почти доброжелательно, но воздух искрится от напряжения. Сощуриваю глаза, пытаюсь просчитать его.
— Я не могу открыть ручку, у меня аллергия на серебро.
На его губах появляется нагловатая ухмылка.
— И на распятия?
Мерзкий охотник. Злость закипает и просит разрядки. Осматриваю комнату еще раз. Пытаюсь придумать план, но распятие в его руках давит и мешает сосредоточиться. Пока я размышляю, охотник делает еще один шаг. И теперь я понимаю, что его интересует не дверь, а что-то другое. Да что же такое? До чего он пытается добраться? Он что, хочет свет включить? Внезапно в голове мелькает догадка.
Свет. Единственное, что моментально убивает вампира, что сжигает нас дотла — это дневной свет. Или искусственный, но того же спектра и цветовой температуры, что и дневной. Поднимаю глаза вверх и столбенею. Два огромных прожектора сейчас выключены. Моментально понимаю, что на самом деле, это два смертоносных солнца. Охотник двигается к выключателям и он понял, что я раскусила его намерения. События ускоряются, ведь всем ясно, что выживет тот, кто успеет первым. Отбрасываю морок и концентрирую все силы на выключателях, делаю огромный прыжок, чтобы опередить Алекса.
Он тоже начеку. Кидает мне в лицо распятие, а сам бросается к выключателям. Не успеваю обдумать, хватаю предмет на лету и обжигаю вторую ладонь.
Впрочем, я не обращаю внимания на боль в руке, бросаюсь наперерез охотнику, потому что он уже у самих выключателей. Слишком поздно. Тело прошивает боль. Чистая, острая, как лезвие, она оглушает, рвет и режет мое тело. Каждая клетка, каждый атом болит, не могу прекратить это. Из последних сил стараюсь дотянуться и выключить мерзкий свет, хриплю, протягиваю руки к выключателям, но боль слепит. Выгибаюсь в неистовых судорогах, слышу хруст своих собственных костей и еще этот странный царапающий звук. Это что, мои ногти? Через силу смотрю на него, умоляю, но в глаза вонзаются тысячи иголок. Горю, просто сгораю заживо. Сил нет, красная боль затопила все. Тону в ней.
***
Лучи утреннего солнца проникали сквозь витражи и окрашивали стены собора причудливыми цветными пятнами. Отец Грегори стоял у алтаря, его глаза были закрыты, пальцы мерно перебирали бусины четок. Звук шагов Алекса разрушил гулкую тишину церкви и священник открыл глаза. Отец окончил молитву, сотворил крестное знамение и направился к Алексу.
Охотник выглядел неважно — бледный, с несколькими свежими ссадинами и синяками. Он держал в руках сверток и когда священник приблизился, Алекс бережно передал ему предмет. Отец Грегори осторожно открыл сверток, внутри лежала керамическая урна. Святой отец спросил:
— Как все прошло?
— Укуса нет, если вы об этом.
Священник удовлетворенно качнул головой и, немного помедлив, задал очередной вопрос:
— Это дочь?
Алекс отрицательно покачал головой.
— Жена.
Медленно загорался день, полумрак собора таял, тихим шелестом звучала молитва святого отца. Он просил о милосердии для потерянных душ и их близких. Алекс вышел из собора, тихо закрыл за собой дверь. Осталось еще одно, самое сложное задание.
