КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Мой Злой Принц [Молли О'Киф] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мой Злой Принц

1

Наши Дни

Нью-Йорк


Бренна


Я нашла своего сводного брата именно в том месте, где ожидала его найти.

В чреве грязного клуба, пропахшего потом, сигаретным дымом и сексом.

— Я пришла к Гуннару Фальку, — отрапортовала я вышибале, застывшему в дверном проеме. Облаченный во все черное, он выглядел как обычный телохранитель. Его протяженный взгляд сузившихся глаз был попыткой запугать меня. Подвергнуть сомнению каждое решение, которое привело меня к этой самой двери. Возможно, он хотел заставить меня дрожать от страха.

Но для того, чтобы напугать меня, нужно нечто большее, чем просто взгляд этого человека.

В конце концов, я была запугана королями, королевами и членами совета, которые не слишком заботились обо мне последние три года моей жизни.

Я выгнула бровь и распахнула меховой воротник пальто, чтобы показать ожерелье, которое носила. У основания моей шеи, в ложбинке у самого горла, висел медальон с волчьей головой и мечом. Печать царской семьи Васгара.

— Я здесь по делам королевства, — сказала я. — Сообщи Гуннару, или я опустошу это место так быстро, что у тебя закружится голова.

Телохранитель склонил голову, что означало, — он был одним из моих соотечественников, и знал, что только члены королевского двора носят печать.

— Минутку, — сказал он на нашем языке.

— Конечно, — ответила я с вежливым терпением, которого вовсе не испытывала, но это был мой единственный отточенный навык. Притворяться терпеливой. Притворяться вежливой. Когда внутри меня все кипело.

Телохранитель повернулся, чтобы что-то сказать в радиоприемник, спрятанный у него в рукаве, а я боролась с желанием закатить глаза. Гуннар, как обычно, зашел слишком далеко. Интересно, он каждое утро заставляет свой персонал отвешивать ему поклоны?

Для человека, которому не нравилось быть принцем, ему определенно нравилось, когда с ним обращались как с королем.

Я провела долгий перелет из Осло в Нью-Йорк, пытаясь избавиться от всех воспоминаний, которые все еще оставались с тех нескольких месяцев, когда мы перестали ссориться и стали… друг для друга кем-то большим.

Но стоя у этой двери три года спустя, когда я в последний раз видела его уходящим из дворца, очевидно, я понимала, что какие-то воспоминания все же остались. Было ощущение его руки на моем лице, от которого я никак не могла избавиться. Мерцание его улыбки в темноте. Тот танец на свадьбе наших родителей.

Воспоминания, которые не могут быть сожжены на костре нашего прошлого, должны быть похоронены. Потому что я намеревалась прожить очень долгую жизнь и не хотела, чтобы меня преследовали воспоминания о самой худшей ошибке моей жизни. Унижение после всех этих лет все еще было…

Свежо.

— Он ожидает вас внутри, — сказал телохранитель, почтительно уставившись в пол перед моими черно-красными туфлями на каблуке. Я снова затянула пальто, обернув пояс вокруг талии, несмотря на пот, струящийся по спине. Мои мех, кашемир и туфли от Jimmy Choo — все это было своеобразной броней. Поверх моих слишком полных бедер, мягкого живота и глупого, глупого сердца. Я надела меховую шапку, которую обычно носят в моей стране, скрывавшую волосы. Потому что я не собиралась открываться перед ним.

И теперь, когда я собиралась увидеть его снова, впервые за три года… мне казалось, что этого недостаточно. Мне нужны были настоящие доспехи. Щит из большого зала Дворца. Меч моих предков.

Да. Меч в современном Нью-Йорке сослужил бы мне хорошую службу.

— Спасибо, — бросила я и вышла из темной, грязной прихожей в короткий коридор, который вел в комнату, пригодную разве что для оргии времен Римской империи. Низкие диваны, красные и черные стены. Тусклое освещение. На самом деле это и могла быть оргия. Столько плоти было выставлено на всеобщее обозрение.

Конечно, подумала я, глядя прямо сквозь скудно одетых женщин, сидящих на коленях мужчин, расположившихся на диванах, расставленных по всей комнате. Какое клише.

Чего я ожидала от человека, которым он стал? Продает свое лицо и имя, наживается на своей репутации Злого принца Нью-Йорка.

Это было именно то место, которое Гуннар назвал бы своим домом.

В дальнем углу шла игра в карты, и я осмотрела игроков, но Гуннара среди них не было. Мужчины, сидевшие за столом, были среднего роста и среднего телосложения, а в Гуннаре не было ничего среднего.

— Ну и ну, — раздался мрачный голос, и все разговоры разом прекратились. — Глядите-ка это, как никак, моя дорогая сводная сестра, Бренна. Всю кожу на моем теле покалывало от внезапной паники «дерись или беги». И честно говоря, я едва выиграла этот бой.

Я хотела оказаться здесь точно так же, как хотела бы быть брошенной на ледниках на произвол судьбы.

Но это была моя работа. Ради блага Васгара. А я всегда хорошо делала свою работу. Неважно, сколько боли бы она не приносила.

Я обошла колонну и увидела его. Мое тело мгновенно узнало этого мужчину. Долгие три года попыток стереть его из моей памяти исчезли только от одного взгляда на него.

Он, говорило мое тело. Всегда он.

К счастью, мое тело ни хрена не решало в эти дни.

Гуннар сидел в дальнем конце длинного зала на троне — без дурацких шуток. Не такой богато украшенный и красивый, как трон Васгара, но все же это был трон. Или, может быть, это был обычный стул с высокой спинкой и темной обивкой, и именно она делала его похожим на трон. На нем был темный костюм, из-за которого его бледно-серые глаза казались сияющими. Накрахмаленная белая рубашка была расстегнута на несколько пуговиц, открывая часть татуировки на груди. Его темные волосы были зачесаны назад с высокого лба.

Он выглядел жестоким.

Таким же жестоким, как в тот день, когда я впервые встретила его. С его полными губами, скулами, способными резать кромку льда, высоким стройным изящным телом. Каждая его частичка была слишком прекрасна, чтобы быть настоящей, словно он был создан для самых темных чувств.

Зависти. Презрения. Ярости.

Вожделения.

В основном похоти.

Даже сейчас я чувствовала это, пытаясь забиться внутрь своей брони. То, как я не могла перестать смотреть на Гуннара своим прошлым взглядом влюбленных глаз. То, как моя кожа была опалена новым неудержимым жаром, причем это не было никоим образом связано с температурным режимом в комнате.

Он был просто чертовски красив.

И я была влюблена в него так… глупо.

Он поманил пальцами, и к нему приблизилась женщина, протягивая стакан с янтарной жидкостью, в глубине которого извивалась апельсиновая корка. Он улыбнулся женщине — она, конечно, была красива; Гуннар окружал себя исключительно красотой. Я была аномалией. Единственным дефектом.

На ней было красное платье, подчеркивающее ее длинные ноги и тонкую талию. Выпирающие сиськи. Интересно, она была той женщиной из всех этих объявлений? Если бы это была одна женщина. Или, может быть, такой была каждая женщина в этом месте. Я удивилась, хотя и сказала себе, что мне все равно.

Он поднял руку женщины и поцеловал ее ладонь.

Но он все время смотрел на меня, его серые глаза насмехались надо мной. Просто наблюдали, нашел ли его нож свою цель.

Я закатила глаза.

Что, конечно, только рассмешило его.

Гуннар еще раз щелкнул пальцами, девушка исчезла, растворившись на заднем плане вместе с остальными красивыми женщинами, которых он использовал в качестве декораций. Я искренне надеялась, что всем им платят баснословные суммы.

— Гуннар, — сказала я, направляясь к его трону. Конечно, толпа расступилась передо мной — за последние три года я научилась собственным трюкам. Я могла излучать презрение, которое заставляло людей убираться с дороги, как ледокол в проливе Бринмарк.

Теперь он не найдет меня такой слабой. Такой покладистой.

Больше нет.

На самом деле, когда я пересекала периметр, мои каблуки издавали очень приятные звуки стаккато по плиткам, и улыбка исчезла с его лица. Его глаза прошлись по мне, точно так же, как я представляла себе, что мои прошлись по нему. Принимая во внимание изменения, внесенные годами.

В основном мы были одинаковы. И в то же время мы были совершенно другими. Все сразу.

Я все еще была крестьянкой под метр восемьдесят ростом с кровью викингов, текущей в моих жилах. Слишком высокой для этого мира.

А он все еще был слишком красив. Слишком жесток. Слишком безразличен. Король в мальчишеской одежде.

— Гуннар, — сказал я, опуская его титул. — Не удивительно, что я нашла тебя в подвале какого-то захудалого клуба.

Он задохнулся от притворного возмущения.

— Захудалого? Как ты смеешь называть «Деспота» захудалым клубом?

— Четыре человека пытались продать мне наркотики, когда я только вошла.

— Похоже, тебе нужно расслабиться, — сказал он. Его пальцы снова дернулись, и мужчина шагнул к краю его сиденья. Гуннар поднял подбородок и что-то сказал ему на ухо, после чего тот исчез. Поднявшись по лестнице, я вообразила, что разберусь с наркоторговцами в клубе.

«О, Гуннар»,… — так я думала. Но быстро засунула большой палец в плотину чувств, сдерживая эти старые катастрофические чувства.

— Могу я предложить тебе выпить? — спросил он.

— Только не это пойло, на котором ты написал свое имя, — ответила я.

— Ты же водку пробовала!

— Называть это водкой — значит оскорблять картошку.

На секунду он почти улыбнулся, я это видела. Блеск его глаз. Вспышка его настоящего. Тот, кого я знала. А потом все исчезло.

— Шампанского?

— Нет, спасибо.

— Честно говоря, Бренна, это не убьет тебя, если ты засунешь палку в задницу на одну ночь…

— Твой отец умер.

Он моргнул, и на секунду я увидела все эти вещи… все эти чувства. Темные и опасные, как акулы глубоко под водой, он пытался притвориться, что они неподвижны. Что ему безразлично.

Но я знала… или поняла в какой-то момент. Я знал, что скрывает этот человек. И ни одна из его вод не была спокойной. Он был штормом на море, притворяясь на короткое время, что это не так.

— Умер?

Я кивнула.

— Ну, тогда шампанского для всех присутствующих. — Гуннар встал, и не успел он произнести эти слова, как в углу комнаты затрещали пробки. Красивая женщина снова ходила с новыми бутылками. Когда женщина в красном платье принесла Гуннару стакан, он вместо этого потянулся за бутылкой, поднес ее ко рту и сделал четыре длинных глотка.

И снова я отказалась что-либо чувствовать по этому поводу.

Ни единой эмоции.

Женщина принесла мне флейту, и я взяла ее, поблагодарив.

— Не за что, — сказала она, слегка удивленная, как будто прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел ей в глаза.

Гуннар поднял бутылку в воздух. Он был выше меня на несколько дюймов, и с такой поднятой рукой он выглядел на каждый дюйм нашей родословной викингов. Костюм не мог этого скрыть. Часы за тысячу долларов. Трон. Бар. Ничто из этого не скрывало, кто он.

Король.


С кровью викингов пятисотлетней выдержки, бегущей по его венам.

— За моего отца! — сказал он. — Пусть этот мудак горит в аду!

Я видела, как многие мужчины и женщины переглядывались, прежде чем выпить из своих бокалов. Я не пила. В моем сердце не было любви к Фредерику, но я не хотела бы, чтобы он попал в ад.

— Ты всегда отличалась брезгливостью, — сказал Гуннар, его губы скривились, и я узнала в этом жесте боль, которая сделала его жестоким. Он сделал еще один глоток из бутылки и вытер рот рукой. Вся его утонченность всегда была притворством.

— Твой отец мертв, — ответила я, не поддаваясь на его уловку. — Я здесь, чтобы отвезти тебя домой.

Он покачал головой, его глаза были бездонными озерами боли, которую он никогда не хотел кому-либо показывать.

Но я видела ее. В том было мое проклятье. Я всегда ее видела.

— За короля Гуннара Васгарского. — Я подняла свой бокал с шампанским в ошеломленной тишине. — Да здравствует король!

2

Тогда

Четыре года назад


Васгар

Гуннар


День, когда я встретил Бренну Эриксон, был самым жарким в июле.

И я был в седьмом круге двухдневного похмелья.

Меньше всего на свете мне хотелось играть в любезности со своей будущей сводной сестрой, студенткой третьего курса юридического факультета Эдинбургского университета. По-видимому, какой-то гуманитарный факультет или факультет изучения проблем мировой политики.

Мне уже было скучно.

Воздух едва шевелился, и даже в прохладе древнего Большого зала дворца жара была невыносимой. Все окна были открыты настежь в надежде, что легкое дуновение ветерка проникнет внутрь.

Очевидно, проникнуть он не мог.

— Почему мы в парадной форме? — спросил я, стоя рядом с отцом, королем Васгара, на широких ступенях в конце зала. Там стояли только он и я. Как игрушечные солдатики. Никакого совета. Никакой прессы. Только отец и я. В полном облачении.

— Потому что мы — члены монаршей семьи Васгара.

— А твоя невеста не в курсе?

— Не говори глупостей.

Скорее, он не хотел, чтобы она забыла, что он король. Тот парень, что здесь за главного.

Точно, гадкий поступок. Хотя, может быть, его новая королева будет в восторге от таких вещей.

Мысль, на обдумывание которой я потратил ноль времени.

— А если мы включим кондиционер, это убьет нас? — поинтересовался я.

Трон был позади нас. Если мы отойдем на десять шагов назад, то, по крайней мере, сможем сесть.

Королевство Васгар состояло из двух островов, расположенных высоко в Северном море между Норвегией и Шотландией. Как король, мой отец управлял двадцатью четырьмя тысячами людей, шестьюстами тысячами овец и недавно найденным нефтяным месторождением у нашего северного берега, с которым мы не знали что делать, так как были слишком бедны.

— Ты же знаешь, как люди относятся к переменам во дворце, — сказал отец.

— Ты женишься на барменше с Южного острова. Думаю, они привыкнут к переменам.

— Я вдовец уже двадцать шесть лет. — Отец оглядел меня с ног до головы со знакомым презрением. Тот факт, что я пережил свое рождение, а моя мать — нет, мой отец мне так и не простил. Со стороны могло показаться, что он души не чаял в наследнике. Но это ошибка. Так же, как и я, каждый день моего детства. — Я думаю, что мой народ позволит мне побыть немного счастливым.

— Но только не воздух.

Отец ничего на это не ответил.

— Когда встретишь Бренну, будь милым, — сказал папа, и слово «милый» прозвучало из его уст так нелепо, что я рассмеялся.

— Это не смешно, Гуннар.

— О, отец, более чем. Это довольно забавно.

— Только не будь ослом.

— А с чего это собственно мне им быть? — поинтересовался я.

— Потому что у тебя репутация отнюдь не рубахи парня, — парировал Отец.

Это было правдой. Я имел репутацию во многих вещах, но доброта была не в их числе. Это была фамильная черта Фальков.

— Она не… королевская особа, — сказал Отец.

— Отлично. Королевские особы, как мне стало известно, были ужасными занудами. А в этом мире не бывает ничего хуже скуки.

— Я серьезно. До поступления в колледж она никогда не покидала Южный остров. Она очень начитанная. Ее отец был рыбаком.

— Большинство твоих соотечественников — рыбаки, — сказал я.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Верно, подумал я. Я знаю, что ты сноб. Король, который едва терпит свой народ.

— Она не такая, как мы, — подчеркнул отец.

— Возможно, это тебе нужно быть добрым, — сказал я.

Когда Отец повернулся ко мне лицом, я продолжал смотреть прямо перед собой. Как будто мне не терпелось увидеть свою новую семью.

Он не бил меня уже много лет, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, и я вытянулся на шесть дюймов за неделю. Но я чувствовал, как он рядом со мной буквально вибрирует от желания причинить мне боль. Заставить эти слова застрять у меня в горле.

Я не смотрел на него, но, о, я улыбался.

— Я король, — наконец вспылил Отец, имея в виду, что он сделал то, что хотел. Он поправил ворот красной шерстяной формы, которую носил, и передняя часть в районе груди была увешана орденами и медалями. Он вспотел до самого мехового воротника.

Что ж, я тоже вспотел. Тот факт, что моя кровь в данный момент была заменена практически полностью на домашний аквавит, с любовью приготовленным моим лучшим другом Алеком, не помог. Но мне было двадцать шесть лет, и я был здоров. Мой отец, с другой стороны, месяц назад перенес сердечный приступ и осмотры у королевского врача приносили все более тревожные новости.

— Она будет принцессой Васгара, — сказал он.

Мои брови взлетели вверх.

— Ты издаешь декрет? В случае замужества лучшим ее титулом была бы герцогиня. Но как принцесса она будет иметь положение куда весомее. И власть. Не убого для дочери рыбака и бармена, но все же…

— Ее мать просила, — пожал он плечами, как будто все это не имело большого значения.

Ух ты, подумал я. Отцу пришел конец. Он потерпел фиаско. Я не был уверен, был ли я очарован или меня это немного покоробило.

— Ты будешь ее братом, — сказал Отец. — Я ожидаю, что ты будешь вести себя подобающе.

Интересно. Как вести себя при внезапном появлении двадцатичетырехлетней незнакомки, которую тебе придется теперь величать сестричкой. Я понятия не имел.

— Я могу быть добрым, — сказал я. И, честно говоря, так я и планировал поступить. Дворец со всеми его тайнами и интригами мог быть холодным и одиноким местом. Особенно для той, которой он подарит приют, студентки-юриста, обожающей читать книги, девушки с Южного острова. Я не был отъявленным монстром.

— Не переусердствуй.

— Как это понимать?

— Это значит, — сказал он, ткнув меня в грудь, усеянную чуть меньшим количеством медалей, — что тебе не следует с ней спать.

— Отец…

— Я не шучу. Вся страна насмехается над тобой из-за той ситуации с английской принцессой и этим спортсменом.

Я вздохнул.

— Один тройничок с участием члена британской королевской семьи и регбистом, и это все, о чем люди говорят.

— Это не все, о чем они говорят, — пробормотал отец.

Это было правдой. Обо мне судачили — много и часто. И я дал им немало поводов для разговоров.

Сплетники и овцы. Вот чем славилась моя страна.

Помимо тройничка с участием принца этой страны, некой принцессы и игрока в регби. Это стало международной новостью благодаря горничной отеля, запечатлевшей все на камеру своего телефона.

Отец всегда говорил, что я позор своей нации, и мне не хотелось доказывать ему, что он ошибается.

— Они идут! — произнес отец, улыбаясь честной улыбкой впервые за много лет. Я уже давно перестал ревновать его к тому, что я — его сын — никогда не смогу заставить его улыбаться таким образ. Мне было не больно. И даже не жаль. Это просто… было. Я повернулся и посмотрел на широко распахнутые двери дворца.

Первой вошла невеста моего отца — Анника. Я познакомился с ней несколько месяцев назад, когда она прилетела повидаться со мной и посетить экскурсию по Северному острову. И невзначай оценить реакцию горожан на то, что мой отец с кем-то встречается.

Горожане от восторга посходили с ума.

Она была потрясающей женщиной, я мог это признать. Ей было сорок, на десять лет младше моего отца, но выглядела она на двадцать. У нее были светлые волосы и голубые глаза, как у большинства жителей Южных островов. Она была чуть больше ста восьмидесяти сантиметров ростом.

Люди любили ее, потому что Анника была живым доказательством правдивости сказки о Золушке. И мой отец явно был по уши влюблен в нее и ее задорные сиськи.

А все любили истории о любви.

Было бы лучше, если бы она приехала с несколькими миллионами долларов на каком-нибудь банковском счете. Потому что, честно говоря, моя страна нуждалась в деньгах, чтобы мы могли управлять этим нефтяным месторождением больше, чем в истории о любви.

Но, очевидно, пополнение сундуков сокровищницы Васгара будет моей работой. Или работой моей невесты, когда Совет найдет мне такую.

Анника остановилась в дверях и, обернувшись, помахала кому-то рукой.

А потом Бренна вошла в парадную дверь дворца с книгой в руке.

Большинство людей, когда они входили во дворец, испытывали благоговейный трепет.

Это особенность всех дворцов — быть сногсшибательными. И меня всю жизнь учили отражать политику дворца. Быть олицетворением дворца. Внушать благоговейный трепет.

В этом был мой смысл, и у меня это неплохо получалось. В страданиях с перепоя или нет.

Но Бренна Эриксон подняла голову, огляделась, широко раскрыв глаза за стеклами очков, а потом облизнула палец, перевернула страницу в книге и вернулась к чтению.

Сводной сестре было глубоко плевать.

Ростом она пошла в мать, и у нее были длинные светлые волосы. В тех местах, где ее мать была плоской, дочь могла похвастать округлыми формами. Она стояла в дверях, солнечный свет пробивался сквозь ее летнее платье, обнажая длинные, очень длинные ноги. Ветер трепал кончики ее светлых волос, бросая их на очки, словно пытаясь помешать Бренне читать. Пока я наблюдал, она склонилась на бок и почесала укус какого-то насекомого на лодыжке.

Она была полной противоположностью мне во всех отношениях.

Я рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать.

Она встретилась со мной взглядом больших голубых глаз за стеклами очков. Ее щеки порозовели — единственный признак того, что она может быть смущена, — после чего она вернулась к чтению.

— Не смейся над ней, — прошептал отец, когда Бренна захлопнула книгу.

А я и не смеялся. Я смеялся над нами. В нашей дурацкой униформе, отороченной мехом. На дворе стоял гребаный июль! Бренна была здесь единственной разумной девушкой.

— С ней нужно разобраться, — пробормотал отец.

— О чем ты говоришь? — поинтересовался я. Бренна выглядела как наше королевство летом.

— Ее волосы, одежда. Девушка должна потерять в весе от шести до двенадцати килограммов. Очки. Книга, боже мой, что она думает, что это? Отель? Посмотри на нее.

Да. Я не мог перестать на нее пялиться. Даже если бы она не была моей будущей сводной сестрой, моему отцу не нужно было беспокоиться о том, что я буду спать с ней. Бренна была далеко не в моем вкусе. Мне нравились девушки с большим лоском. И те, кто чаще держал зрительный контакт. Которые были соответственно впечатлены и поражены, и которых было легко убедить пасть на колени передо мной.

Но она была… другой.

— Здавствуйте! — Анника, моя будущая мачеха, шла через Большой зал с дочерью на буксире. — Мой король, — сказала она на древнем языке, кланяясь моему отцу.

— Моя королева, — ответил он и поднял ее руку, чтобы поцеловать. Глаза отца блеснули, и меня слегка затошнило. Я не был уверен, было ли это из-за очевидной похоти моего отца или из-за похмелья. — Позвольте представить вам моего сына, Гуннара, принца Васгара.

Я поклонился, как меня учили с самого детства.

— Рад снова видеть вас, Анника.

— Позвольте представить вам мою дочь Бренну, — сказала Анника, поворачиваясь к дочери, которая снова открыла книгу. — Бренна, — прошипела она и выдернула книгу, как будто Бренна была ребенком.

— Эй! — запротестовала Бренна. — Это было просто здорово!

— Вы простите мою дочь.

— Не собираюсь, — выпалил я и тут же понял, что сморозил что-то не то. Бренна выглядела так, словно ей дали пощечину, а ее мать смотрела на Бренну с красноречивым взглядом “я же тебе говорила”.

Я не это имел в виду, чуть не сказал я. Должен был это сказать, но мой отец быстро вмешался.

— Нам нужно обсудить кое-какие детали перед сегодняшним объявлением и субботним гала-ужином, — сказал отец в неловко повисшей тишине Большого зала. Я не купился на это ни на минуту — он хотел остаться с Анникой наедине для настоящего воссоединения. — Вам обоим не мешало бы познакомиться поближе Может быть, покажешь Бренне сады?

Отец и Анника отправились неизвестно куда, оставив меня наедине с Бренной, которая выглядела так, словно не знала, куда девать руки теперь, когда у нее забрали книгу.

— Мне очень жаль, — быстро сказал я.

— Не стоит, — сказала она в ответ, ее глаза метали молнии. — Мне все равно, что ты обо мне думаешь.

— Ты лжешь, — выпалил я. — Всем небезразлично, что я о них думаю.

Она наклонила голову, а я поправил воротник.

— Должно быть, это так странно — быть тобой, — сказала она.

— Носить меха в июле? Тебя это удивило?

— Люди проявляют к тебе такое уважение, которого ты даже близко не заслужил.

Я чуть не рассмеялся. От шока. Я имею в виду её наглость. Абсолютный нерв от этой крестьянки-выскочки. Хорошо. Мать её! И к чёрту показывать ей всё вокруг. У меня были дела поважнее. Например, вырубиться и проспать целый день.

— Трюк с книгой был чертовски милым, — сказал я. Если бы ее целью было показать нам в недвусмысленных выражениях, что ей наплевать на королевский дворец и мужчин, которые там живут… что ж, миссия выполнена.

Она криво усмехнулась.

Да, она была из тех, на кого стоит смотреть.

— Хочешь посмотреть сады? — поинтересовался я.

— Вообще-то, — сказала она, — покажи мне, где у вас Библиотека. Я слышала, что она и в самом деле хороша.

— Следуй за мной, — сказал я, направляясь к дверям в левой части зала. Не было никакого способа, которым я мог просто указать ей направление чего-либо. Наш дворец представлял собой лабиринт, построенный в 1600-х годах, чтобы помешать захватчикам найти королевскую семью и сокровищницы.

— Ты из Никенбурга, — сказал я, ведя ее мимо столовой в библиотеку. — Я был там прошлой осенью, чтобы помочь с…

— Тебе не обязательно вести светскую беседу, — сказала она.

— А разве я не должен? Светская беседа была почти всем, что я делал.

— Все это, — сказала она, крутя пальцем, — дело мамы. Не мое.

— Тогда в чем же дело? Если королевского дворца недостаточно, — усмехнулся я. Насмешки защищали меня от неприязни отца в течение многих лет. И я чувствовал неприязнь этой девушки за милю.

— Я пробуду здесь только до конца сентября, а потом вернусь в Эдинбург, чтобы получить диплом юриста.

— А что потом?

— Ну, надеюсь, работа в ООН после этого. Я подаю заявление на работу в финансовый отдел в Нью-Йорке. Между моим юридическим дипломом и моей финансовой специальностью… — она замолчала. — На самом деле тебя это ни капли не волнует.

— А разве должно?

Будущее казалось ей прекрасным. Бренна вся светилась от возможных перспектив. И я не завидовал. Невозможно было завидовать, когда я получал все, что хотел, включая регбиста и принцессу.

Но вся моя жизнь была связана с этим островом. И мечты о том, чтобы выбраться из нее, были не для меня. Я учился в университете здесь, в столице, а затем вступил в армию, как и каждый наследный принц до меня.

— Большие планы для простой девушки из Никенбурга. — Козел. Я вел себя как придурок. В конце концов, я был сыном своего отца. И я ненавидел это.

Делай лучше. Постарайся.

Будь добрым.

Эта девушка держала меня на крючке, и я не знал, как себя вести.

Но она не обиделась на мои слова. Или, если Бренна и обиделась, она, конечно, не показала мне. Она улыбнулась, обнажив щель между двумя передними зубами. Несовершенство, которое казалось странно совершенным.

— Совершенно верно, — сказала она. — Большие планы для простой девушки из Никенбурга.

Недосказанное “мудак” после этой фразы, хотя и не произнесенное вслух, читалось явственно.

Я открыл дверь в библиотеку и посторонился, пропуская ее.

— О боже, — сказала она, оглядывая двухэтажную комнату, полную полок, столов и удобных стульев вокруг гигантского камина. — Она прекрасна.

— Это была любимая комната моей матери, — сказал я. Несмотря на то, что я никогда не встречал ее, я чувствовал, что немного знаю ее по обстановке этой комнаты. — Она полностью отремонтировала ее, когда переехала во дворец.

— Ты злишься, что моя мать выходит замуж за твоего отца? — спросила она, глядя на меня. Я моргнул под напором ее внимания.

— Честно говоря, мне все равно.

Она снова побледнела, и у меня возникло ощущение, что я каким-то образом причинил ей боль.

— Ты злишься? Из-за женитьбы твоей матери на моем отце? — поинтересовался я.

Она пожала плечами.

— Я слышала, что дворец может быть…

— Жестоким? — уточнил я. У дома моего отца была репутация. И я был его частью. Мы все учились у моего отца.

— То же самое я могу сказать и о своей матери, — сказала она. — Наверное, поэтому они и ладят.

Я не собирался тратить ни минуты на то, как мир может быть жесток к такой девушке, как она. Ни одной минуты.

— Хочешь посмотреть…

— Нет, — сказала она. — Экскурсия заканчивается здесь. — Она огляделась со счастливым вздохом. — Ты можешь сказать нашим родителям, что выполнил свою работу, и можешь вернуться к своей обычной жизни с тройничками и беготне по барам в Кольске.

— Вау. — Я проглотил очень странное желание объясниться. — Похоже, ты хорошенько проделала домашнюю работу.

— Новости о печально известном принце довольно легко получить, — сказала она.

— Ну, тогда я оставлю тебя в библиотеке, — сказал я и начал расстегивать куртку, открывая потную шею и ключицы. Кое-что Бренна, казалось, заметила, о чем свидетельствовали ее внезапно распахнувшиеся глаза, как будто я разделся перед ней донага.

— Если только, — сказал я, прислоняясь к двери, — тебе не нужна компания. В задней части есть несколько скрытых диванов…

— Ты не весельчак, — сказала она.

— Я и не пытаюсь им быть.

— Ты не в моем вкусе, — сказала она.

— Скажи мне, какой типаж предпочитаешь, я попробую притвориться. — Флирт был подобен дыханию. Это было бессознательно, но было забавно видеть, как она покраснела. Смотреть, как рот моей сводной сестрички сжимается, будто я был чем-то кислым, что она притворялась, что не хочет попробовать.

— Мой тип — принц королевской крови, который едет в Никенбург и видит, что экономика умирает. Школы в руинах, больнице почти сто лет…

— Я все это видел, — сказал я.

— Мой тип парней сделал бы что-нибудь с этим.

А потом она захлопнула дверь Королевской библиотеки у меня перед носом.

3

Тогда


Бренна


Через неделю жизни во дворце мне пришлось ежедневно напоминать себе, что я не собираюсь здесь жить. Это был не мой дом. Эти люди не… мой народ.

Казалось, что каждый разговор — это два разговора одновременно, то, что все говорят, и то, что они имеют в виду. Меня доверили особе, которая должна была помочь мне акклиматизироваться и приодеть меня для королевских приемов, но она меня ненавидела. И все это время улыбалась мне.

Я не виделась с матерью больше часа в течение нескольких дней, что обычно не имело большого значения, но здесь, в этом чужом месте, она была единственной знакомой мне личностью, но и ее у меня забрали.

А пресса…

Я покачала головой, отказываясь верить тому, что обо мне писала пресса. Дни после того, как вышла моя первая фотография, были самыми худшими. Я заходил в комнаты, и разговоры останавливались на полуслове. И все пялились на меня. Все время. И при этом старались не смеяться.

Это было похоже на возвращение в среднюю школу.

Но, напомнила я себе, чувствуя, как колотится мое сердце, — я не думала об этом. Мне было все равно, что скажет обо мне Васгарская пресса. За эти годы я научилась не думать о том, что причиняет боль. Но мое тело все еще реагировало, и когда я шла по коридорам дворца, то чувствовала, как моя кожа разогревается. У меня горели глаза.

Как будто мой разум не признавал унижения, но мое тело обрабатывало его.

Вместо этого я работала над своим заявлением о приеме на работу в Организацию Объединенных Наций. Мечтая о переезде в Нью-Йорк. Воображая себе жизнь так далеко от этого места, я могла бы забыть эти два месяца.

Все, что мне нужно было сделать, — это пережить бесконечные вечеринки. Потому что двор Васгара, по-видимому, обожал вечеринки. И сегодня это должна была быть самая грандиозная из них.

И да, мне было двадцать четыре года, и я была старостой в своем классе в юридической школе. К слову, я свободно говорила на трех языках. И на всех трех из них все, что я хотела сказать, было: “О, черт”.

По ряду веских на то причин.

1. Обеды.

Рыба и баранина. Рыба и баранина. Постоянно и перманентно. Я бы все отдала за гамбургер. Или салат, в котором не было ничего маринованного. Серьезно. Так делали салаты в королевском дворце Васгара. С маринованными овощами.

2. Наблюдать, как мама и король строят друг другу глазки.

Это было так бесконечно странно, что моя мать выходит замуж за короля!

Часть меня все время задавалась вопросом, было ли это взаправду. Действительно ли они так чувствовали… тепло друг для друга. И часть меня была уверена, что это фальшивка, хотя я не знаю, чем это казалось для короля. У мамы не было ни денег, ни связей. У нее была я. И привычка курить, от которой она пыталась избавиться. Казалось очевидным, что король был без ума от моей мамы, а мама была без ума от мысли о том, чтобы стать королевой. Значит, это был брак, заключенный в каком-то раю.

Гуннар

Потому что официально он был худшим пунктом в моем списке. До встречи с ним у меня были кое-какие подозрения. Я имею в виду, рассказы о принце Гуннаре делали все предельно ясным, но встреча с ним только подтвердила подозрения.

Он. Плохиш.

Мне было трудно избегать его на прошлой неделе, что было моим планом с того ужасного дня, когда мы встретились. Но все эти функции мы должны были выполнять вместе. В наши обязанности входили совместные фотографии помолвки, которые должны были быть сделаны со всеми нами. Типа мы счастливая семья и все такое. А потом десяток интервью. Находясь рядом с ним, я чувствовала себя гиперактивной. Как будто я была голой, и все волосы были удалены с моего тела, а также верхние десять слоев кожи. Он больше не смеялся надо мной. И не разговаривал со мной. Гуннар даже не смотрел на меня. Вот только фотограф хотел сделать откровенный снимок нас двоих, а я стояла как орудие, как будто не понимала, что означает слово “откровенный”, и Гуннар закинул руку мне на плечо, как будто мы были закадычными друзьями в каком-нибудь голливудском фильме.

— Улыбнись, — сказал он так, чтобы слышала только я. — Ты живешь в мире фантазий.

— Что это за фантазия? — спросила я, улыбаясь, вероятно, слишком сильно.

— Твоя спальня прямо по коридору от моей, — сказал он, и я ткнула его локтем в живот.

Фотограф сделал снимок как раз в эту минуту, и на первой полосе “Васгар Таймс” появилось изображение того, как мы вдвоем дразнили друг друга. Он смеялся, положив руки на живот, как будто я действительно причинила ему боль. Я хмурилась, но глаза у меня блестели.

Похоже, нам было весело. Как будто мы нравились друг другу.

Они, конечно, понятия не имели, что я, как правило, не получаю удовольствия. И если бы я собиралась повеселиться, то не с Гуннаром Фальком.

Но газеты формировали свое собственное мнение обо мне.

Мнение, о котором я не думала.

Я остановилась посреди бесконечного коридора и огляделась. Надеясь найти какой-нибудь ориентир, который мог бы подсказать мне, нахожусь ли я вообще в нужном месте. Но их не было.

— Аррррр! — проорала я. И эхо разнеслось по каменному коридору.

Я потерялась. Снова. Когда я направлялась из тронного зала в свою комнату, мне действительно показалось, что все коридоры изменились. Как будто каждый раз это был другой маршрут.

— Заблудилась?

Гуннар.

Мне потребовалась секунда, чтобы вдохнуть и выдохнуть, взять себя в руки, чтобы не все мои слабые места были выставлены напоказ. Мне даже удалось улыбнуться, когда я обернулась.

В холодном каменном коридоре Гуннар был без рубашки. Без рубашки. Только свободные серые спортивные штаны, низко свисающие на худых бедрах. На шее у него висели наушники, а в руке он держал полотенце. И я попыталась сосредоточиться на полотенце, чтобы не запутаться в плоскостях рельефа его груди. Его пресс отличался такими выступами и разрезами, которые, как мне казалось, можно было получить только с помощью фотошопа.

Гуннар занимался спортом. Или что-то в этом роде. Что-то, от чего он вспотел. Гуннар имел очень бледную кожу, но большинство Васгарцев были бледны. И волосатостью он не отличался. Вообще. Его грудь и руки были гладкими. Он был похож на алебастровую статую. Мускулистый и скользкий от пота.

Шутка состояла в том, что часть меня хотела сказать гадость и задрать нос. Но эта часть была лживой. Я должна была быть честна с самой собой, потому что это было очень важно для меня. Когда я росла, честность была единственным способом выжить, и честность прямо сейчас заключалась в том, что меня тянуло к скучному и пустому, но совершенно горячему королевскому принцу.

— Мои глаза выше по экватору, — сказал Гуннар, и я резко отвела взгляд от очаровательной капли пота, прокладывающей опасный путь вниз по его животу.

Возьми себя в руки, дуреха!

— Что? Да?

— Ты заблудилась? — он спросил это буквально по слогам, как будто у меня были проблемы с головой. Но Гуннар улыбался, потому что знал, что это не так. И ему доставляло некоторое удовольствие знать то, чего не знала я. Я уже начала думать, что Гуннар немного туповат.

— Ага, — ответила я, потому что не было никакого смысла отрицать это. — Конечно. Не хочешь помочь девушке?

— Не имею привычки этого делать. Но поскольку ты моя сестра, я могу сделать исключение.

Все любили бросаться словом “сестра”. Но это было нелепое слово для наших отношений. Мы были совершенными незнакомцами, у нас не было абсолютно никакой кровной связи и ничего общего.

На пароме, следовавшем по маршруту от Гастора до Вилеады у меня завязались более глубокие взаимоотношения с людьми.

— Иди за мной, — произнес Гуннар и свернул в узкий коридор, ведущий к более широкому. Все камни выглядели одинаково. Толстый серый гранит из каменоломен на северной оконечности Южного острова. На стенах не было никаких украшений. Никаких гобеленов. Никаких ковров на полу. Никаких изменений в камне.

— А что, есть какой-то секрет? — спросила я, глядя в пол, а не на его гладкую потную спину. — Чтобы не заблудиться?

— К сожалению, нет, — сказал Гуннар. — Тебе просто нужно прожить здесь достаточно долго, чтобы освоиться.

Тогда мне придется привыкнуть к тому, что я постоянно блуждаю. Потому что я не собиралась оставаться здесь ни на секунду дольше, чем это было необходимо.

— Ты переживаешь по поводу завтрашнего торжества? — спросил он, и я посмотрела в спину Гуннару, пораженная тем, что он ведет светскую беседу.

— Нет.

— Серьезно? Это должна быть хорошая вечеринка.

— Вообще-то я не любительница вечеринок.

— Почему же это меня не удивляет? — Гуннар бросил на меня взгляд через плечо. Хитрые серые глаза и темные волосы, спадающие на лоб. — Ты можешь встречаться с людьми твоего возраста. Может быть, найти друзей.

— Мне не нужны друзья.

— Не все такие плохие, как я, — сказал он.

Честно говоря, из всех, кого я встречала, он был одним из лучших. Что только красноречиво рассказывало печальную историю об обитателях этого дворца.

Мы шли обратно через тронный зал, и я поняла, что вышла через двери с левой стороны комнаты, а не с правой. Налево — в библиотеку. Вот почему я запуталась.

— Что ты наденешь на бал? — спросил он.

— Ты не можешь хотеть обсуждать со мной именно это.

— Я очень мелочный, — произнес Гуннар, придерживая для меня толстую деревянную дверь. — Тебе следует знать это обо мне.

Я прошла мимо него и, проходя мимо, уловила запах его тела. У Гуннара приятный запах… очень даже.

— Сюда, — сказал он, когда я повернула не в ту сторону. Я развернулась на носках и пошла за ним.

— Так что? — спросил он.

— Что “что”?

— Что ты наденешь?

— Платье.

— Звучит прекрасно. Может быть, это будет то черное, которое ты надевала на объявление о свадьбе?

— Нет. Это будет абсолютно другое черное платье.

Гуннар повернулся ко мне, и я чуть не налетела на него.

— Разве к тебе не приставили кого-нибудь? — спросил он, словно сердясь.

— Для чего?

— Чтобы вводить тебя в курс дела, мать твою, — огрызнулся он. — Чтобы убедиться, что ты не одеваешься в черное на мероприятия государственного значения. Чтобы ты не выглядела дурой.

Я отвернулась, мое горло внезапно сжалось. Я почувствовала, как мое лицо запылало.

— Прости, — вымолвил Гуннар.

— Нет. Ты не должен извиняться.

— Они смеются над тобой, — сказал он.

— Кто? — прошептала я. Но и так знала ответ на этот вопрос.

— Все! — крикнул он.

— Мне все равно, что пишут газеты…

— Дело не только в газетах. Это во всех социальных сетях. Есть мемы…

— Мне все равно, — сказала я.

— Чушь собачья.

— Может быть, я просто не такая поверхностная, как ты.

— Не нужно быть поверхностным, чтобы твои чувства были задеты.

Это меня немного осадило. Как будто он беспокоился о моих чувствах?

Подождите-ка… он беспокоился о моих чувствах?

Принц Гуннар беспокоится о репутации королевской семьи, я бы поверила в это больше. Но о моих чувствах? Ни за что.

— Принцесса-жиробасина? Тебя это не беспокоит?

Хватит, крикнул какой-то внутренний ментор. Хватит. Должен же быть предел. Так и должно быть. Я пробыла здесь пять дней и чувствовала себя так, словно превратилась в песок. В ничто.

Я оттолкнула его и пошла дальше.

— Прости, — сказал Гуннар.

Нет, он не извинялся. И мне было все равно. Мне было все равно. Скорее, завтра мне будет все равно. Может быть, сейчас мне было не все равно, потому что он был здесь, а я заблудилась. И… ну, это были плохие несколько дней.

— Стой! — крикнул Гуннар. — Бренна, пожалуйста. Ты ушла слишком далеко. Твоя комната дальше по коридору.

Я повернула и пошла обратно, туда, где коридор разделялся на другой коридор, но Гуннар стоял на перекрестке и не двигался. Он указал налево, и я увидела дверь, которая могла быть моей, рядом с окном, вырезанным в камне.

— Я привяжу шарф к дверной ручке, — сказала я.

— Неплохая идея.

— Спасибо, — сказала я, не глядя на него. Не позволяя моему телу узнать Гуннара. Если моя грубая честность заставила меня признать, что меня влечет к Злому Принцу, то моя грубая честность также очень хорошо осознавала, что я слишком хороша для него.

Он и близко не заслуживал меня.

— Они приставили к тебе кого-нибудь…

— Да, — отрезала я. — Они подарили мне прекрасную женщину по имениБриджит…

— О боже, — простонал Гуннар.

— Ты знаком с Бриджит?

— Мне очень жаль. Она очень строгая. И правильная, и… она не будет сильно заботиться о твоих чувствах.

Я рассмеялась.

— О, Гуннар, и люди называют тебя тупым.

Мне было приятно быть грубой с ним, потому что Бриджит была груба со мной. И он был груб со мной. И весь мир был жесток ко мне. И мне казалось, что это безопасно — быть злым по отношению к нему, потому что ему было наплевать — ни капельки неважно — на то, что я о нем думаю. И это было освобождением.

— Я пришлю свою подругу. Она… очень крутая. Не на дворцовом жалованье.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Гуннар, — вздохнул я. “Очень круто” звучало ужасно. Звучало хуже, чем Бриджит. — Пожалуйста… не надо.

— Слишком поздно, — сказал Гуннар, и я подняла глаза, чтобы увидеть, что он копается в телефоне. Переписывается с его очень крутым человеком.

Слезы жгли мне глаза, и я так сильно желала, чтобы не заплакать. Я была выше этого, я действительно была. Просто сейчас было трудно вспомнить об этом.

— И еще, — сказал он, все еще глядя на телефон. — Она в деле. Она будет здесь завтра в полдень.

— Отлично, — сказала я, вкладывая в слова столько язвительности, сколько могла. — Не могу дождаться.

А потом повернулась — на этот раз в нужную сторону — и вошла в свою комнату. Где я сморгнула слезы, загрузила компьютер, чтобы поработать над сочинением, и больше ни минуты не думала о Гуннаре Фальке и этом дерьмовом, пустом дворце.

***
На следующий день в мою дверь постучал дворцовый паж и сообщил, что в библиотеке меня ждет посетитель и что я должна принести с собой все, что собиралась надеть на торжество. Борясь с желанием закатить истерику, я схватила черное платье и коробку из-под обуви и, с кишками где-то в районе пяток и такой же слабой надеждой, последовала за пажом в библиотеку.

Почему именно в библиотеку, я понятия не имела, но была благодарна. Это было единственное место, где я чувствовала себя немного похожей на саму себя.

Но та, что ждала меня в библиотеке, была буквально в миллион раз больше, чем гостья. Это был магазин одежды и парикмахерский салон в одном флаконе. Там была небольшая армия людей, все улыбались мне, как будто вечеринка наконец-то могла начаться.

— Ингрид? — спросил один из них, и красивая женщина с бритой головой вышла из-за одной из установленных ширм.

— Бренна! — воскликнула она и захлопала в ладоши. Ингрид сбежала по трем маленьким ступенькам и остановилась передо мной. Она была ниже меня на фут, с темной кожей и татуировками на руках. На ней был черный жакет и обтягивающее красное платье, которые были абсолютно модными и выглядели потрясающе, но на ногах она носила шлепанцы с большим желтым цветком сверху.

Они были такими уродливыми и глупыми. Что делало их отчасти красивыми.

— Приятно познакомиться, — небрежно сказала она. Ингрид не обняла меня, не схватила и не поклонилась… поклон был нелепым. Всю неделю, когда кто-то кланялся мне, я кланялась в ответ. Я не могла остановиться. Она просто улыбнулась мне, как будто мы были старыми добрыми подружками.

— Мне нравятся ваши туфли, — сказала я, немного пораженная туфлями и той гребаной силой, которую излучала эта женщина.

— Ты и я, возможно, единственные в мире, кто это делает, — сказала Ингрид, глядя на них сверху вниз. — Они просто веселые, ну знаешь? И, честно говоря, забавно носить во дворец что-то нелепое. Меня радует, что все так стараются задрать нос.

У меня свело живот и внезапно захотелось, чтобы Эдда была со мной рядом. Моя кузина и лучшая подруга. С дошкольного возраста. С тех пор как она переехала в соседний дом, когда мне было три года и мы жили вместе в Эдинбурге. О боже, дружить с ней было так мило. Отстойно, что здесь не было ни одного моего друга.

— Вы здесь, чтобы одеть меня для торжественного приема? — спросила я.

— Да. Но только если ты не против. Гуннар сказал, что к тебе приставили Бриджит. — Ингрид сделала такое лицо, что я улыбнулась. Ингрид была полной противоположностью Бриджит. И я уже чувствовала себя с ней комфортнее, чем когда-либо с Бриджит. Комфортнее, чем с кем-либо, кого я встречала во дворце.

— Все лучше, чем Бриджит.

— Отлично! Почему бы тебе не показать мне, что у тебя есть? — спросила она.

Ну, я ненавижу это платье. Это было платье, которое моя мама купила мне в тот вечер, когда я была дома на каникулах, и король пригласил нас всех на ужин, когда он приехал на Южный остров в прошлом году. Это было похоже на платье, которое наденет шестидесятилетняя мать невесты. Оно состояло из оборок черного цвета. Платье было худшим.

— Но мне нравятся они, — сказала я и достала из коробки красные туфли. Это были туфли на каблуке в стиле кинозвезды в стиле пятидесятых, которые я купила в центре Эдинбурга, и они давали нужный ракурс моей задницы и длину ног, и они были удобными. Именно поэтому это были чудесные туфли.

— Превосходно, — сказала Ингрид. — Они первосходны. Давай выстроим образ, взяв их за основу.

Начиная с этого момента, я могла сказать, что уже без ума от нее.

— У меня также есть это. Вещи принадлежали моей бабушке по папиной линии. Из носка правой красной туфельки я вытащила маленький бархатный мешочек. Я наклонила его, и длинная нить черного жемчуга заполнила мою ладонь.

Ингрид буквально ахнула. Открыв рот, она посмотрела на меня, а затем снова на жемчуг.

— Готовы ли вы выглядеть потрясающе? — спросила Ингрид, и я впервые за неделю, что была здесь, улыбнулась.

Я и правда улыбалась.

4

Тогда


Гуннар


Я избегал Совета большую часть своей жизни. Как принц, я имел право голоса во всех правительственных вопросах, и обычно я голосовал в соответствии с мнением моего дяди, который был главой Совета. Но девять членов Совета постоянно пытались меня в чем-то убедить. В последнее время было много разговоров о правах на нефть в океане у северного берега. А уклонение от Совета на государственных мероприятиях я превратил в искусство.

Я настолько преуспел в этом, что большинство членов Совета отказались от давления на меня.

Но только не Энн Йоргенсон. Тронный зал был полностью заполнен для вечеринки, но она нашла меня.

— Принц Гуннар, — сказала Энн, поймав меня на возвышении, где я держал фляжку самогона по рецепту Алека, спрятанную в подушках отцовского трона.

Это святотатство привело меня в восторг.

Если кто-то и заметил, никто не потрудился остановить меня. Или не пытался отнять фляжку.

— Член Совета Йоргенсон, — произнес я, стараясь не выдать скуку в голосе.

— Ты подумал о поездке в Бринмарк-саунд после свадьбы? — Боже, в ее голосе звучало такое нетерпение. Безжалостно прорывалось наружу. Как будто надежда была у нее в бесконечном запасе. И если она будет стараться изо всех сил, я куплю кое-что из того, что она продает.

Она была единственным членом Совета, которого я не убедил в своей полной и непоправимой бесполезности. Я понятия не имел, за что она держится.

После свадьбы был запланирован королевский визит. Мой отец должен был быть в свадебном путешествии, так что мне предстояло совершить унылое путешествие в пролив Бринмарк. Это был портовый город, ближайший к тому месту, где было обнаружено месторождение нефти, и член Совета Йоргенсон подумала, что если я поеду туда и поговорю с людьми, то мне будет поровну на то, что, по ее мнению, меня должно заботить.

Женщина не могла уловить ни малейшего намека.

— Подумал, — сказал я ей, делая глоток из фляжки, затем убирая ее обратно между подушками. Она не могла скрыть смятения на лице, в чем, конечно, и был смысл. — Там есть бар, который мне особенно нравится. Кекс. Возможно, вы слышали о нем.

— Мне плевать на бар.

— Очень жаль. Это действительно что-то…

Энн шагнула ближе ко мне, ее прямые каштановые волосы практически дрожали от эмоций. От волнения мне стало не по себе, и я отступил назад, но она продолжала приближаться, пока я не уперся спиной в трон.

Неужели меня… запугивает Энн Йоргенсон?

— Твой дядя собирается продать наши права на нефть тому, кто больше заплатит, и наша страна будет лишена всех будущих богатств.

— Энн, — сказал я, пытаясь успокоить ее. — Я думаю, что вы могли бы быть…

Она наклонилась вперед, ее лицо вспыхнуло, и я понял, что она не была встревожена или разочарована мной — она была в ярости.

— Твой отец умрет, и эта страна будет принадлежать тебе. Ты не можешь вечно быть принцем Плейбоем. Твои люди нуждаются в тебе. Пора повзрослеть, Гуннар.

Энн повернулась и пошла прочь, оставляя за собой запах выжженной земли. Я моргнул, почувствовав что-то, что мне совсем не понравилось.

Старые законы позволили бы мне посадить ее на поток льда за то, что она так со мной разговаривала.

Я скучал по старым законам.

Фляжка на троне была наполовину пуста, и она просто не годилась, поэтому я схватил фляжку и огляделся в поисках Алека. Потому что это дергающее чувство жжения в моей груди нужно было заглушить. Я оглядел сверкающую толпу, заполнившую тронный зал. Члены Совета, вся королевская семья, включая моего дядю и его детей, особые гости, сановники из соседних стран. Это была впечатляющая толпа.

Чертова наглость советника Йоргенсон. О ком она думала?..

Эта мысль затихла у меня в голове. Это зудящее, жгучее чувство в моей груди исчезло.

Алек был в другом конце зала, его рост и копна рыжих волос и бороды позволяли ему выделяться практически в любой толпе, но именно человек, стоящий рядом с ним, привлек мое внимание и опустошил мой мозг.

Бренна.

В платье до колен, расшитом серебряными блестками. В ярко-красных туфлях и с черным жемчугом на шее. Она была соблазнительной, яркой и абсолютным совершенством. Платье было спущено с ее плеч, открывая так много ее кремовой кожи. Тонкий намек на какое-то верхнее декольте.

Она стояла, смеясь над чем-то, что говорил Алек, подняв голову и расправив плечи. Побежденная девушка, которую мне удалось, наконец, найти на днях, потерявшаяся в замке, полностью исчезла.

Побежденная девушка, с которой пресса играла, как с игрушечной кошкой, исчезла. Ушла, как будто ее никогда и не было.

— И что? — Рядом со мной стояла Ингрид. — Хороша?

— Она прекрасно выглядит, — произнес я.

— Прекрасно — это минимум комплиментов, — проворчала Ингрид. — Ты можешь сделать лучше.

Она похожа на королеву.

Больше, чем ее собственная мать — будущая королева — могла когда-либо видеть. И это не имело никакого отношения ни к платью, ни к тому, как она держалась. Злючка, которая вошла во дворец с книгой, тыча в нас носом, была быстро раздавлена жестокостью всеобщего внимания.

“Принцесса-жиробасина”. Клянусь Богом, я должен был сжечь весь мир, когда увидел это.

Но злючка вернулась, и мое облегчение было… странным. Неловким. Потому что мне было не все равно, хотя я этого и не хотел.

Но я не собирался ничего этого говорить.

— Я бы ее трахнул, — сказал я и посмотрел на Ингрид, которую знал еще со школы-интерната. Я не мог шокировать ее, мы были далеко позади, но я все еще мог разочаровать ее. Что, очевидно, я и делал.

— Гуннар! Ну же! Она похожа на принцессу.

— Верно. Ты превзошла саму себя.

— Она ведет себя как королева, понимаешь? — спросила Ингрид. — Умная. Добрая. Оценивающая.

— Неужели? — Я сделал вид, что мне все равно или я ничего не заметил, но я сомневался, что моя старая добрая подруга купилась на это.

Дейтер Магнуссон, дворцовый репортер “Таймс”, разговаривал с моим дядей, но я видел, как он заметил мерцающую, сверкающую будущую принцессу, разговаривающую с Алеком. Дейтер швырял большую часть грязи в Бренну, и я ждал, что он предпримет.

Потому что у меня возникло желание вывести его на задний двор и выбить пару зубов.

Но Дейтер сделал двойной дубль и фактически остановил моего дядю на полуслове и указал ему на Бренну. Выражение его лица было вполне благоговейным.

Отлично. Он мог сохранить зубы.

— В завтрашних газетах о ней не скажут ни одного плохого слова, — сказал я.

— Она хороший человек, — вздохнула Ингрид. — Надеюсь, этот дворец ее не сожрет. Надеюсь, ты ее не съешь.

— Я? — Я изобразил шок, и она закатила глаза. — Она не останется. Васгар станет частью ее истории происхождения только тогда, когда она станет супергероем. Иди, наслаждайся вечеринкой. Алек превзошел самого себя…

Ингрид покачала головой.

— Нет. Никогда больше с доморощенным Алеком. Не так уж часто я могу проснуться на дне рыбацкой лодки вместе с ним. В какой-то момент девушка должна усвоить урок.

— Желаю удачи, — сказал я. У Ингрид и Алека был какой-то обреченный роман. Он смотрелся забавно со стороны, но оба они казались немного несчастными внутри. Это заставило меня задаться вопросом, почему они не смогли разорвать этот гордиев узел. Или оставаться вместе, если уж на то пошло.

Ингрид отправилась на поиски шампанского, а я пересек комнату, направляясь к Алеку и моей прекрасной сводной сестре.

— Гуннар! — сказал Алек своим громогласным голосом. Он всегда гремел. — Ты не говорил мне, что твоя сводная сестра забавная.

— Забавная? — спросил я Бренну, потерявшись в ее мерцании. Ее макияж был неброским, но он заставлял ее кожу сиять, а глаза блестеть, а губы сиять… Я моргнул. — Смешная?

— Очень. — Она протянула руку, и Алек вложил в нее свою фляжку.

— Ого, — сказал я, поймав ее за руку, прежде чем Бренна сделала глоток. — Что это ты делаешь? — спросил я Алека.

Бренна потрясла меня.

— Успокойся, Гуннар. Я дочь рыбака с Южного острова. Я могу напоить тебя под столом и по-прежнему проверять ловушки на рассвете.

— Это не бокал вина перед сном, — сказал я ей. — Алек… — она оттолкнула мою руку и сделала глоток, покачивая бровями над серебряной фляжкой.

— Хорошо. За твои похороны.

Она ахнула и поморщилась, а затем вернула фляжку Алеку.

— Для храбрости, — сказала она на древнем языке.

Алек повторил это и сделал свой собственный глоток, затем протянул фляжку мне, но я отказался.

Между ресницами Бренны и наказанием Энн и, я не знаю… каким-то странным ощущением того, что мир меняется прямо у меня под носом, напиться до несознанки не казалось блестящей идеей.

— Господи, — сказал Алек. — Это Ингрид?

— Ты знаешь Ингрид? — спросила Бренна, сияя, как пламя. — Она самая лучшая.

— Она ведьма, — сказал Алек. — Великолепная, чудовищная ведьма, и какого черта она разговаривает с этим придурком-музыкантом?

Алек ушел, не сказав больше ни слова, топая по коридору, как берсеркеры в его родословной.

— Мы должны… остановить его? — спросила Бренна, наблюдая, как подавляющее присутствие Алека отпугивает скрипача. Ингрид нахмурилась, ее глаза метали кинжалы, что было почти прелюдией для них двоих. Они найдут ближайшую рыбацкую лодку и трахнут друг друга по-дурацки.

— Можешь попытаться, но они с Ингрид преданы своей трагедийной любви

— О, — сказала она, казалось, опечаленная этим. И на секунду в моей груди что-то подпрыгнуло, ужасный всплеск ревности. И я потерял дар речи от незнакомого ужаса.

Бренна и Алек?

Какое мне дело до того, что она интересуется Алеком? Мне было все равно. Но мне было не все равно.

Она выпрямилась и посмотрела на меня.

— Ты выглядишь… хорошо, — сказала она.

Я выглядел чертовски потрясающе. Черная униформа с черной отделкой была сшита на заказ и сидела как влитая. Дополнял картину меч.

— Благодарю, — ответил я.

— Ты и вправду служишь в армии? — спросила она меня. Моргая, она смотрела на меня сквозь стекла очков. — Или это только для вида?

— Я три года служил в Крыму, — сказал я. Лучшие и худшие три года моей жизни. Там я и познакомился с Алеком. Вообще-то, спас ему жизнь. Но мы не рассказывали эту историю.

— Чушь собачья, — сказала она, и недоверие Бренны задело чуть сильнее, чем следовало. Я пожал плечами, как будто это не имело значения. У меня был патент на это пожатие плечами.

— Это дело анналов истории, — небрежно сказал я. — Зачем мне лгать?

— Зачем тебе делать половину того, что ты делаешь?

— Справедливое замечание. Я отступил назад и окинул ее взглядом сверху донизу. Вблизи Бреннп была еще красивее. Раскрасневшаяся и сияющая. От нее пахло чем-то темным и сексуальным, и это разбудило меня. Всколыхнуло мою кровь.

— Ингрид хорошо справилась. Ты потрясающе выглядишь.

Мой комплимент возымел прямо противоположный эффект, и она вдруг смутилась. Бренна провела рукой по блесткам на боку.

— Я никогда ничего такого не носила.…

Идеальное сочетание.

— Кричаще. Тебе не кажется, что оно выглядит кричаще? — Бренна ужасно рисковала, спрашивая мое мнение. Я мог бы выпотрошить ее одним взглядом. Не то чтобы я хотел, но она должна знать о риске. Она не могла продолжать ходить вокруг и транслировать всем свои сомнения.

Это было похоже на кровь в воде.

А я не мог вечно держать акул подальше.

— Ингрид знает, что делает, — сказал я. — Платье идеально.

— Ты должен это говорить, — сказала она.

— Почему? — я рассмеялся.

— Потому что мы семья? Вроде того? — Бренна не поверила своим словам, даже когда они слетели с ее губ.

— Я ничего не должен делать, — сказал я, что заставило Бренну рассмеяться, и туман сомнения вокруг нее рассеялся. Она всегда должна смеяться. Это ей шло.

Трубачи заполнили тронный зал с “Гласом Короля”, и мой отец с матерью Бренны вышли на балкон над тронами. На ней было темно-синее платье, гармонировавшее с темно-зеленой и черной униформой моего отца. Это была тонкая игра цветов нашего флага.

Толпа сошла с ума. Аплодисменты заглушили звуки труб.

Мы оба вежливо захлопали.

Бренна что-то сказала, но я не расслышал.

— Прости? — спросил я, наклоняясь, чтобы Бренна могла меня услышать. Она отшатнулась, как будто я собирался прикоснуться к ней или поцеловать то розово-кремовое место, где шея Бренны соприкасалась с плечом. Я видел, как сердце Бренны колотится в горле, и задавался вопросом, я ли причина этого или важность события. Или, может быть, наши родители там, наверху, притворяются влюбленными.

Я был удивлен тем, как сильно я хотел, чтобы это был я.

— Ты думаешь, это правда? — спросила Бренна. Труба перестала играть и остался лишь ее крик. Она покраснела, если это было возможно, еще сильнее.

— Разве это имеет значение? — спросил я.

— Ты будешь смеяться надо мной, если я скажу “да”?

— Я буду сопротивляться этому порыву. Я слышал, что мои родители любили друг друга. Что когда моя мама была жива, во дворце все было хорошо. Хорошо.

— Ты думаешь, с нашими родителями все может повториться? — спросила Бренна, не в силах, черт возьми, скрыть надежду в своем голосе.

Я пожал плечами.

— Что скажешь?

Бренна слегка поникла.

— Я думаю, моя мама хочет стать королевой.

— Конечно, а кто не хочет?

— И она больше не хочет беспокоиться о деньгах.

— Справедливо.

— И она готова на многое ради этих двух вещей.

— Значит, деловое соглашение?

— Что-то в этом роде.

Бреннп покачала головой, прикусив нижнюю губу, белоснежные зубы ярко выделялись на фоне ярко-красной помады. Мне вдруг захотелось большим пальцем вытащить эту губу из власти ее зубов. Возможно, чтобы посмотреть, такая ли она мягкая, как кажется.

Вся Бренна выглядела мягкой. И красивой. Желательно в скрытом, всепоглощающем смысле.

Я сделал шаг в сторону, подальше от тонкого шлейфа ее духов. Она даже пахла мягко.

— И что? — спросил я Бренну, выстраивая защиту. — А что тебя беспокоит в деловых отношениях? — Браки заключались и из-за меньшего. На балконе наши родители были запечатлены в том, что выглядело как честный и искренний поцелуй. — И они, кажется, хотят друг друга достаточно сильно.

— Мне не нравится мысль о том, что моя мать пострадает, — сказала она. — Ей было нелегко.

Это было все, что я мог сделать, чтобы не таращиться на нее.

— Ты боишься, что твоя мать пострадает? Она настроена на “жили долго и счастливо и умерли в один день”. Для Короля Васгара не предусмотрено развода.

— А если их отношения будут развиваться по сценарию ненависти друг к другу? — спросила она. — Если они заключат брак без любви, без уважения, тепла и заботы?

— Господи, — усмехнулся я. — Ты романтик.

— Я понимаю, почему ты не романтик, — сказала она.

— Потому что это смешно?

— Потому что все знают, что тебе придется жениться на девушке с состоянием, потому что твой отец женился на моей маме.

В Крыму, когда взорвались русские минометы 2Б25, я почувствовал взрыв прямо в груди. Как удар прямо в грудную клетку, но изнутри. Мы были в километре от зоны взрыва, но в ушах у меня звенело, а из носа Алека продолжала течь кровь. Это было одно из тех орудий, которые могут причинить тебе боль, даже не прикасаясь к тебе.

Таковы были слова Бренны.

— Мне очень жаль, — сказала она с искренним ужасом на лице. — Мне не следовало этого говорить. Не знаю, почему я это сделала.

— Ты озвучила только то, что известно всем, — я пожал плечами, словно мои легкие не были зажаты в тиски.

Уходи, сказал я себе. Уходи. Оставь Бренну и ее романтичность.

Но я так плохо умел уходить. И я почувствовал, в этом темном, маленьком месте внутри меня, что она должна быть наказана, совсем немного, за то, что сказала то, что никто не произносил вслух.

Во всяком случае, мне в лицо.

— Может, тебе и не придется, — сказала она.

— Жениться ради денег? Ты не можешь быть такой наивной. Моя работа — жениться на женщине, которая спасет Васгар.

По официальной традиции я надел перчатки. Они должны были быть белыми, но черные смотрелись лучше с моей униформой. Они были из молодой кожи, мягкие, как… Бренна.

Я прикоснулся пальцами к внутренней стороне ее локтя, длинной волочащейся щеткой прямо по этой чрезвычайно чувствительной коже. Она ахнула, и я ждал, что Бренна отпрянет от моего зловещего прикосновения. Но она этого не сделала.

И на один долгий удар сердца я почувствовал ее сквозь свои тонкие перчатки.

Биение ее пульса. Напряжение ее мышц.

И Бренна оставалась там, позволяя мне прикасаться к ней, позволяя мне чувствовать ее, не потому что она была обеспокоена сценой. Или парализована и не знала, что делать.

Бренна стояла, покраснев еще больше, и у нее перехватило дыхание, потому что она хотела, чтобы я прикоснулся к ней.

Ну-ну. Это интересное развитие событий.

— Желаю хорошо провести вечер, Бренна, — прошептал я ей на ухо. Достаточно близко, чтобы мне показалось, что она чувствует запах спиртного Алека в моем дыхании, потому что я чувствовал его в ее. — Ты прекрасно выглядишь.

Это заставило Бренну отпрянуть, странно сжимая руку, как будто я причинил ей боль.

Я вышел из тени и поймал взгляд отца. Бренна вышла из тени позади меня и направилась в другую сторону, и я знал, о чем думает мой отец там, на балконе.

Грозный, неодобрительный взгляд сказал все.

5

Тогда


Бренна


Свадьба была назначена через две недели после гала-ужина, и я изо всех сил старалась держаться подальше от всех. И под всеми я подразумевала Гуннара. Весь этот разговор на гала-ужине заставил меня чувствовать себя неловко. Было немного страшно, насколько небрежно жестоким он мог быть. Как он использовал свои слова и прикосновения в качестве оружия, и как легко я могла быть ранена и тем, и другим.

Гуннар был придурком. Никаких сомнений.

И он пробудил во мне самое худшее. Я не была бойцом и не хотела никого обидеть. То замечание о том, что он должен жениться на ком-то из-за денег, было ужасно. И это причинило ему боль.

Но на самом деле, что было чертовски неприятно, так это то, что под прикосновением этих пальцев в кожаных перчатках я была такой же, как и любая другая девушка в мире, к которой он прикасался.

Бездыханной.

Не имело значения, что я считала его довольно отвратительным, а как члена королевской семьи — невероятно разочаровывающим. Его палец коснулся внутренней стороны моего локтя, и я растаяла.

И Гуннар знал это.

На самом деле было слишком неловко даже думать об этом. Поэтому я сделала все, абсолютно все, что было в моих силах, чтобы избегать встречи с ним. Включая, к моему большому огорчению, пропуск урока танцев, на который мы должны были пойти. Казалось, нам придется танцевать вальс на свадьбе наших родителей.

А этого никогда не случится.

Если бы мне пришлось, я бы притворилась, что сломала ногу на свадьбе, чтобы избежать этого танца.

Однако мне удалось уговорить Ингрид заменить Бриджит, и моя жизнь стала намного лучше. Ингрид, по крайней мере, посвятила меня в сплетни и заставила отлично выглядеть на всех бесконечных приемах и фотографиях.

Прозвища в прессе прекратились, и я стала чем-то вроде пустышки.

Дейтер из «Таймс» действительно брал у меня интервью. Настоящее. Больше часа мы беседовали в дворцовой библиотеке о моих мыслях и планах, и о том, как становление принцессой даст мне платформу, которой у меня никогда раньше не было, чтобы помочь как можно большему количеству людей.

Все прошло, как мне показалось, очень хорошо. Я предполагала, что узнаю, когда статья будет напечатана, если Дейтер проделал со мной топорную работу.

А самое прекрасное в чем? В том, что я больше не терялась в лабиринте дворцовых комнат.

Нате, выкусите!

За несколько дней до свадьбы я рано спустилась к завтраку, что обычно означало, что я побуду в одиночестве. Именно так, как мне нравилось. Я, весь этот кофе и пряные булочки, которые приготовил шеф-повар, по которым я буду скучать, как по любимому человеку, когда вернусь в Шотландию.

Моя мама и король обычно приходили в девять, и было загадкой, когда появится Гуннар. Итак, когда в семь утра я распахнула богато украшенные резьбой двери в семейную столовую, представьте себе мое потрясение, когда все уже собрались там.

А-ля счастливое семейство в сборе с королем во главе стола. Мама на другом конце. Мой сводный брат, принц, сидел за столом напротив пустого стула, который явно предназначался для меня.

Мы не ели все вместе наедине. Ни разу. Как будто в глубине души мы все понимали, что мы не семья, и притворяться, что мы семья, было ниже нашего достоинства.

Но, видимо, нет.

— Мы делаем это сейчас? — спросила я.

— Бренна! — воскликнула мама, глядя, если я правильно поняла, с редко встречающимся на ее лице выражением гордости за меня. Она бросилась обнимать меня.

Моя мать сменила духи с тех пор, как приехала сюда. До этого момента я этого не замечала, и мне казалось, что я обнимаю незнакомку.

Король улыбнулся и откинулся на спинку стула, а Гуннар, безразличный ко мне и гордости моей матери, перевернул страницу газеты, которую читал.

— Что происходит? — спросила я, похлопав маму по плечу.

— Интервью, — сказала она, обнимая меня за плечи и провожая к столу, как обычно провожала меня домой из школы. — В «Таймс»?

— Да? — вот что я спросила. Скажи мне, что Принцессы-жиробасины и близко не было. Я думала, все прошло так хорошо.

— Оно так хорошо! — воскликнула мама. — Ты говоришь так умно, дорогая.

Я очень неловко рассмеялась. Потому что я почувствовал облегчение и легкую боль от “звуковой” части этого предложения.

— Корона очень гордится тобой, — сказал король.

— Благодарю вас, сир.

Не было буквально никакого способа контролировать потоотделение и покраснение, которые случались, когда король говорил со мной. И я никогда не перестану называть его «сир». Я не любила этого парня и, конечно же, не уважала его. Но он был королем.

— Хорошая работа, сестренка, — сказал Гуннар, делая какой-то издевательский акцент на слове «сестренка», и мой мозг буквально закоротило от воспоминания о его прикосновении к внутренней стороне моего локтя. Он сделал его еще более запретным.

Гуннар встал из-за стола с газетой под мышкой.

— Сядь, Гуннар, — сказал король. — Нам нужно кое-что обсудить.

— И это необходимо сделать сейчас? — спросил Гуннар, взглянув на часы.

— У тебя есть дела поважнее? — спросил король.

— Ты даже не представляешь, Отец, — сказал Гуннар, и мы с мамой слегка отступили назад, словно надеясь выйти за пределы досягаемости взрыва.

Королевская борода с проседью не могла скрыть стиснутых челюстей.

— Сядь, — сказал он, и наступил дикий момент, напряженный и взрывной, когда Гуннар не захотел садиться, а король стукнул кулаками по столу. И казалось, что в королевской столовой может разразиться война.

Мама открыла рот, как будто собиралась пробраться прямо в это ужасное, наполненное угрозой пространство между королем и принцем, но я сжала ее талию, вероятно, спасая ей жизнь.

Гуннар даже не присел, а прислонился к стулу, но королю этого показалось достаточно, и угроза насилия миновала, но задержалась ненадолго на волосах у меня на затылке. Звенела в мышцах вокруг моих коленей. В пространстве между моим желудком и сердцем.

Как Гуннар жил так, я даже представить себе не могла.

Я взглянула на маму, и она улыбнулась, как в детстве, когда в доме отключали электричество. Все в порядке. Все в порядке.

Эта улыбка была фальшивой.

— Бренна, пожалуйста, сядь, — сказал Король, и я села так быстро, что чуть не опрокинула стул. Мне не нравился этот парень, но он все равно был королем, понимаете?

Моя мама, с гораздо большей элегантностью, заняла свое место в конце стола. Король подтолкнул статью через стол ко мне.

— Это действительно впечатляет. Я и понятия не имел, что тебя так интересуют аспекты политической жизни Васгара.

— Я заинтересована в том, чтобы помочь нашим гражданам. В защите наших ресурсов. Я не уверена, насколько это политизировано.

— Все дело в политике, — сказал Гуннар.

Король бросил на Гуннара быстрый взгляд, но продолжал говорить.

— На следующей неделе после нашей свадьбы состоится королевское турне по Бринмарк-саунд.

Я посмотрела на короля, потом на маму.

— Я возвращаюсь в юридическую школу.

— Мне нужно, чтобы ты отложила свое возвращение в школу на неделю, чтобы отправиться в королевское турне.

Я вам нужна? подумала я. Я не хотела, чтобы это выглядело привлекательно, но так оно и было.

Васгар нуждается во мне.

— Отлично. Ты можешь подменить меня! — с надеждой заявил Гуннар.

— Она будет сопровождать тебя, — сказал король.

— Что… что я буду делать? — спросила я. — Потому что у меня действительно есть кое-какие идеи. Я знаю, что много говорят о правах на нефть и о том, что есть иностранный интерес, но я думаю, что если мы улучшим рыболовство…

Король засмеялся. Вежливо, но все еще смеясь, он произнес:

— Это всего лишь турне. Чтобы показать местным жителям, что дворец вкладывается. И заинтересован.

— До тех пор, пока мы не продадим эти права на нефть России, — сказал Гуннар.

Король не обратил на него внимания.

— Вы будете в центре махать рукой. Пусть вас сфотографируют. Поговорите с местными. Все очень просто! Но я верю, Бренна, что ты будешь прекрасным послом в этом регионе.

Я прекрасно понимала, что вся эта поездка только для того, чтобы пустить пыль в глаза. Но то была пыль в правильном направлении. Это был шанс узнать свои возможности и, возможно, вернуться и донести мысли до людей. Это был шанс заглянуть прямо в суть вопроса, который должен был привести к кризису в моей стране, и определить направление, в котором мы будем действовать.

Это предложение звучало… удивительно. Это было похоже на ту работу, которую я хотела делать. Или, по крайней мере, первый шаг к работе, которой я хотела заниматься.

— Я в деле, — сказала я. — Я так рада. Я в деле однозначно!

Гуннар смотрел на меня через стол так, словно у меня с лица взметнулись крылья.

И это было все, что я могла сделать, чтобы не хлопать в ладоши и не визжать от возбуждения перед лицом его незаинтересованности в данном вопросе.

— Может, Гуннару и не надо ехать, — вмешалась мама. — Я уверена, что Бренна справится…

— Я не пропущу это, — произнес Гуннар. — Четыре дня в проливе Бринмарк? Идеальное сочетание. И это все? — спросил он отца.

— Энн Йоргенсон пришлет вам все необходимое.

— Мне нравится Энн, — сказала я, памятуя о нашей с ней встрече на гала-ужине.

— Конечно, — пробормотал Гуннар.

— Но! — вмешалась мама. — Это после свадьбы. Так что не отвлекайтесь.

— Как мы можем? — спросил Гуннар, и я рассмеялась. Вся страна была охвачена королевской свадебной лихорадкой, и весь остальной мир подхватил ее. Все журналы и новостные агентства Европы и Соединенных Штатов освещали это событие.

В этом была сила сказки о Золушке.

Это было сюрреалистично — находиться внутри.

Мама улыбнулась мне, но король уже отодвинулся от стола.

— Мне нужно на встречи, — сказал он и обошел вокруг стола, чтобы поцеловать мою маму.

— Держись подальше от неприятностей, — сказал он Гуннару, который только рассмеялся. Король одарил меня рассеянной улыбкой и ушел.

— Мне нужно встретиться с портнихой, — сказала мама и тоже вышла через другую дверь. Оставив меня и Гуннара наедине с внезапным взрывом бабочек в моем животе. Я встала и взяла чашку кофе из буфета позади меня.

— Тебе стоит попробовать одну из этих булочек с пряностями, — сказал Гуннар. — Они действительно хороши.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь изо всех сил подавить давление.

— Разве тебе не нужно где-то быть?

— Например, где?

— В баре? — Еще нет и девяти утра, Бренна, — сказал он своим ровным голосом. Мне не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что он растянулся на каком-то стуле, ухмыляясь мне, как будто он кот, а я мышь, которую ему не терпится помучить. — За кого ты меня принимаешь?


— За Плохиша, — сказала я с сухим смешком, который прозвучал злее, чем я хотела.

Я обернулась, и Гуннар уже не сидел на стуле, как принц разорившегося королевства, которое ему не очень нравилось. Вместо этого он стоял прямо за моей спиной. Достаточно близко, чтобы я вздрогнула, выплеснув кофе на пол.

— Что это ты делаешь?

— Ты пропустила урок танцев.

Я рассмеялась.

— Как будто тебе не все равно.

— Верно.

— Ты вообще туда ходил?

Он кивнул.

— Ну, нам не понадобится этот урок танцев, — сказала я.

— Ты умеешь танцевать вальс?

— Нет. Но это не имеет значения. Мы не будем танцевать вальс.

— Верно. Это буквально закон.

— Прекрати, — я рассмеялась.

— Ты думаешь, я шучу? Тебя могут повесить за измену.

— За то, что не танцевала с тобой?

Он пожал плечами.

— Не я устанавливаю законы.

— Когда-нибудь ты будешь делать это, — произнесла я, внезапно протрезвев. — Ты станешь частью правительства, которое правит этой страной.

— Какое это имеет отношение к нашему вальсу?

— Никакого, — спокойно ответила я. — Но это во многом связано с проливом Бринмарк.

Гуннар отступил назад, и на его лице застыл голодный кошачий взгляд.

— Мне очень жаль, — сказала я. — Если я вмешиваюсь в то, что ты вкладываешь…

— Мне плевать на Бринкмарк-саунд, — произнес Гуннар, и на этот раз выражение моего лица было ледяным.

— Нет, — сказала я. — Конечно, нет.

Я взяла свою чашку кофе и ушла, оставив булочки со специями, к моему большому разочарованию.

— Репетиция вальса, — крикнул он мне. — Сегодня в два часа в бальном зале. Только не опаздывай.

Я подумала, не будет ли это выглядеть не по-королевски — показать ему средний палец, выходя из королевской столовой. А потом я решила, что мне все равно, и все равно сделала это.

Дверь захлопнулась на звуке его смеха.


Гуннар


Я попросил Ингрид помочь нам с вальсом; то, что она привела с собой Алека, было сюрпризом.

— Ребята, вы снова в деле? — спросил я, входя в огромный пустой бальный зал. Пол был выложен нефритовыми и мраморными плитками, а все светильники — розовым камнем с наших северных пляжей. Это была чрезвычайно женственная комната. И очень симпатичная. Окна выходили на скалистый берег в конце сада. Там не было ничего, кроме Северного моря. А сегодня был один из тех сентябрьских дней — яркий и ясный. Тихий. Глядя в окно, ни за что не догадаешься, что мы на самом краю света.

— Нет, — сказала Ингрид, в то же время Алек сказал: «Да!»

— Алек, — вздохнула Ингрид. — Мы говорили об этом.

— Ты говорила. Я не согласился.

Ингрид уже собиралась возмутиться, но тут открылась дверь и вошла Бренна с таким видом, словно ее вели на верную смерть.

— Что? — спросила она, и я понял, что смотрю на нее. На ней было то же платье, в котором я впервые увидел ее. Желтый сарафан, делавший ее похожей на лето на внешних островах. Она носила свои ярко-красные туфли с ним, и я не мог лгать — она выглядела чертовски горячей.

Эта мысль пришла мне в голову внезапно. В них ей было комфортно. Даже легко. Это помогло мне поместить ее в шкатулку, которую я знал. Красивая девушка, с которой я хотел бы переспать. Это была изрядно потрепанная шкатулка в моей жизни. На самом деле, это была центральная тема в моей жизни. Я глубоко вздохнул и почувствовал, как мои плечи опустились примерно на дюйм.

В противном случае для Бренны не было никакой шкатулки. Нелегкая для нее категория.

— Рад, что ты пришла, — сказал я, улыбаясь ей.

Бренна прищурилась, глядя на меня, и мне тоже стало жарко.

— Мы готовы к вальсу? — спросила Ингрид, хлопая в ладоши.

— Не совсем, — ответила Бренна. — Нет.

— Мы сделаем это в стиле ускоренного курса, — сказала Ингрид. — Достаточно, чтобы не наткнуться на что-нибудь на танцполе, и чтобы на следующее утро в «Таймс» не было фотографий, где вы натыкаетесь друг на друга.

— Ну, — сказала Бренна. — Звучит не так уж плохо.

— Вальсировать легко, — сказал я, и раскатистый смех Алека эхом отразился от мраморных полов и колонн. Мы все вздрогнули.

— Это трудно, — сказал Алек. — Очень трудно. Вы должны делать десять вещей одновременно.

— Думаю, она справится, — сказал я, и Бренна быстро посмотрела на меня, а затем отвела взгляд.

— Давай просто сделаем это, — сказала Бренна. — Здесь есть музыка или что-нибудь?

— Вы, ребята, будете танцевать под «Вальс № 2» Шостаковича, — произнесла Ингрид и указала на Алека, который нажал кнопку на своем телефоне. В зале зазвучала классическая музыка со знакомым темпом вальса, но в то же время звучавшая… навязчиво и совершенно по-другому.

Мне все в ней нравилось.

— Неужели? — спросила Бренна. — Вот так?

Ингрид пожала плечами и указала на меня.

— Он сам ее выбрал.

— Ты? — спросила Бренна.

— А что в этом удивительного? — спросил я, но уже знал ответ. Я точно знал, почему это было удивительно. Потому что она и меня посадила в ящик, а я в нем не останусь.

Как это должно быть опечалило Бренну. Я нашел коробку, в которой она могла остаться, и продолжал выползать из той, в которой она хотела меня видеть.

Все это заставило меня почувствовать себя лучше.

— Пошли, — сказал я. — Давай сделаем это. У меня еще есть дела.

Бренна фыркнула, проходя через бальный зал. Подол желтой юбки колыхался вокруг ее колен.

— Какие? — Она остановилась передо мной, уперев руки в бока. Между ее глазами залегли морщинки, как будто она думала обо мне что-то очень плохое.

— Тренировка на пресс с моим тренером.

О, Бренна так сильно закатила глаза, что я удивился, как она не потеряла сознание. А потом она подняла руки, словно изображая кактус.

— Ты что, издеваешься?

— Что ты имеешь в виду?

— И что мне с тобой делать? — Я коснулся кончиков ее пальцев, которые при соприкосновении сжались в кулак. — Вешать на тебя одежду?

— Остановись.

Я тронул ее за локоть, и она отпрянула.

— Серьезно, — сказала Бренна. — Остановись.

Когда я шагнул к ней, она отступила назад, глядя на меня так, словно я собирался украсть ее сумочку.

Во всяком случае, мне эта ее реакция понравилась. Потому что я знал наверняка, как разделаться с ее чувством дискомфорта.

Побороть его.

— Бренна, — произнес я медленно. — Это вальс. Мне придется к тебе прикасаться.

— Да, я знаю, но… — она посмотрела на Ингрид и Алека, которые наблюдали за нами с каким-то зарождающимся ужасом со стороны Алека и восторгом со стороны Ингрид. Затем Бренна сделала глубокий вдох. — Отлично. Отлично. Касайся меня.

О боже, с ней было слишком легко. Бренна была такой аппетитной.

Я шагнул к Бренне и наблюдал, как она боролась с собой, чтобы не сбежать от меня. Остаться стоять на месте.

— Ты хочешь убежать, — пробормотал я, обнимая ее за талию.

Бренна вздрогнула, но осталась стоять на месте.

— Я хочу врезать тебе по носу.

— Ладно, — Я улыбнулся Бренне, взяв ее ладонь в свою. — Расслабься.

— Я расслаблена. Абсолютно спокойна.

— У тебя ладони потеют.

— Ты самый худший.

— Возможно, — вздохнул я, улыбаясь раскрасневшемуся лицу Бренны. Ее тело было теплым. И я притянул Бренну к себе настолько близко, что ее живот коснулся моего. Она втянула воздух и задержала его, и я почувствовал, как она дрожит рядом со мной.

Мое собственное дыхание застряло где-то в горле. Странный твердый комок.

— Итак? — прошептала она вопросительно, а затем прочистила горло. — Что нам теперь делать?

— Уединиться, — сказал Алек, и Ингрид хлопнула его по плечу.

— Включи музыку снова, — произнес я. Голубые глаза Бренны были широко раскрыты и не моргали. Несмотря на то, что голубые глаза и светлые волосы были буквально самым распространенным сочетанием в моей стране, я поймал себя на мысли об уникальности ее волос, ее глаз и ее темных бровей.

Мне казалось, что я никогда раньше не видел такого сочетания. Оно было крайне редким.

Такие, как она, были крайне редки.

Музыка снова заиграла и я начал отсчитывать шаги и задавать ритм.

— Раз, два, три, — шептал я, медленно поворачивая ее, водя кругами по танцполу.

Бренна споткнулась, и мы остановились.

— Ты пытаешься меня вести, — сказал я ей.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— В вальсе может быть только один ведущий.

— Тогда нам лучше прямо сейчас решить, кто из нас ведет, разве нет? — спросила она. — Кто ведущий.

Я улыбнулся Бренне, чувствуя, как смех подкатывает к моему животу.

— Милая, — прошептал я. — В этом я всегда главный.

Слова прозвучали напряженно и немного озорно, и темные брови Бренны сошлись вместе на переносице. Грозовая туча, указывающая на смену ее настроения.

Как ни странно, япосчитал эту реакцию… интригующей. Я вполне привык к тому, что женщины злятся на меня, но в ее гневе было что-то совсем иное. Я проглотил его. Дразнил Бренну еще больше, потому что искры и всплеск ее темперамента казались мне такими сладкими.

— А тебе бы хотелось быть за главного в других вещах? — спросил я.

— Только не будь ослом.

Отвлекаясь, она была лучшей танцовщицей, но я этого не сказал, потому что чувствовал, как Бренне хочется дать мне пощечину и уйти. А нам действительно нужно было это сделать.

— Я рад, что ты едешь со мной на побережье, — сказал я, разворачивая Бренну немного быстрее. Темп наших танцевальных па наконец-то совпал с темпом песни.

— Нет, вовсе нет.

— Конечно, серьезно. Ты можешь сделать всю работу. Вот в чем ты можешь быть главной. Сделать работу.

— Это и правда ничего не значит для тебя, — спросила она. — Тот факт, что будущее нашего королевства будет решаться в проливе? Это, по-твоему, шутка такая?

На мгновение мне захотелось возразить, что, конечно, это не так. Потому что я не был таким ослом, как она утверждала, чтобы не понимать, что это важно. Я понимал, что это важно. Но все, что я ей продемонстрировал, было мое безразличие.

Это все, что у меня было. Все, что я мог себе позволить.

Бренна восприняла мое молчание как ответ, который ей понравился, и ее рука сжала мою.

— У нас есть сила, — сказала Бренна. — Не знаю пока точно где. Но у нас она есть. Мы можем все изменить.

Я отступил назад, бросив руки с талии Бренны. Почувствовал что-то холодное и жесткое в своем мозгу.

— Ты здесь уже целую минуту, — сказал я. — Ты понятия не имеешь, о чем твердишь.

— Это потому, что я пробыла здесь минуту, и я могу видеть вещи немного яснее, — сказала Бренна и подошла ближе ко мне.

— Ты живешь в Шотландии. Как ты думаешь, чего ты на самом деле можешь достичь?

Бренна улыбнулась широко и заразительно.

— Чего угодно.

— О, боже. Эта надежда была изнуряющей. И глупой.

Я повернулся к Алеку и Ингрид, которые смотрели на нас с разинутыми ртами.

— Что скажете?

— Я думаю, вам не следует драться на танцполе, — сказала Ингрид.

— И вам, наверное, не стоит трахаться, — добавил Алек.

— Не думаю, что это будет проблемой, — сказал я с некоторой небрежной жестокостью. — А ты?

Бренна посмотрела на меня разочарованно и растерянно.

Вот как ты учишься, подумал я. Вот как этому учат в королевском дворце. Не переживайте о других, потому что над вами будут насмехаться за это. Вашу руку, когда вы потянетесь за вещами, будут бить и ударять снова и снова, пока вы просто не перестанете тянуться.

— Мы закончили? — спросила она.

— Ингрид? — спросил я, не отводя взгляда от Бренны, и ее уникальность вся загорелась гневом. Разочарованием и, возможно, отвращением ко мне.

Это заставило меня снова захотеть прикоснуться к Бренне, потому что я мог вызвать у нее отвращение, но я мог заставить ее хотеть меня. Я мог бы заставить ее губы приоткрыться, затаив дыхание. Я мог бы заставить ее глаза широко раскрыться, а сердце забиться в этом нежном месте на шее.

Ага. Бренна могла ненавидеть меня, но она всегда была на расстоянии одного прикосновения от сжигающего ее желания обладать мной. И я видел по ее глазам, что она тоже это знала.

И Бренна ненавидела это.

— Я думаю, с вами все будет в порядке, — сказала Ингрид, как будто с расстояния в миллион миль.

— С нами все будет в порядке, — сказал я, пробуя слова на вкус. Смакуя их. Задаваясь вопросом, были ли они правдой, или мы были на пути столкновения, мы двое, с чем-то большим и могущественным и далеко, далеко за пределами моего контроля.

Бренна, с непроницаемым, недосягаемым выражением лица, кивнула один раз, всего один раз. И просто ушла.

6

Тогда


Бренна


Я наблюдала, как моя мама выходит замуж в шелковом свадебном платье с двадцатифутовым кружевным шлейфом. Увидел, как из уголка ее глаза скатилась слеза, и даже не задумалась в тот момент, настоящая она или нет.

Потому что все, о чем я могла думать, было: я теперь принцесса. Я имею в виду… черт возьми. Я чертова принцесса.

Неужели это то, что я могу указать в своих водительских правах?

Я была подружкой моей матери, и она выбрала для меня ярко-зеленое платье, самую прозрачную вещь, которая требовала в основном костюма для подводного плавания. Но оно делало мои глаза похожими на лед на озере Фассо.

Свадьба не была ужасной, к моему большому удивлению. Все было чудесно, правда. Как можно более интимно с пятьюстами гостями. Почти все они были незнакомцами. Высокопоставленные лица из других стран. Члены Совета и их большие семьи.

Но церковь была прекрасна, располагалась она далеко на утесах. Прием был устроен в шатре на просторной лужайке между церковью и замком. Со всех углов и башен развевались васгарские флаги, трепетавшие на прохладном ветру, дувшем с воды.

Мы с мамой надели белые меховые накидки, а всего три недели назад я думала, что накидки были смешными. Но здесь, на краю Северного острова, погода так быстро менялась, и я была благодарна за накидку сегодня.

Моя тетя Оливия была там, и моя кузина Эдда приехала из Эдинбурга, но я потеряла их между официальными правилами и распорядком сегодняшней церемонии. Но под навесом шатра я нырнула, оглядевшись вокруг, мимо людей, которых не знала, пока не заметила прекрасные каштановые кудри Эдды.

— Ты прекрасно выглядишь! — сказала Эдда, обнимая меня, пока я вдыхала запах гвоздичных сигарет, переменчивую погоду и далекие места. Эдда всегда так пахла. Даже в детстве от нее пахло переменами. Как будто кто-то направляется к горизонту. Я завидовала ей больше, чем могла выразить словами.

— Благодарю, — ответил я.

— Теперь ты настоящая гребаная принцесса!

— Так и есть! — Я рассмеялся, потому что она хотела, чтобы я рассмеялся. — Я настоящая гребаная принцесса.

— Не могу в это поверить.

— Поверь мне. Я тоже не могу.

Я высвободилась из ее объятий, чтобы обнять Эдду. На ней было платье из какого-то серебристого материала и шотландская клетка. Принадлежность клану ее отца.

— Ты выглядишь как настоящая шотландка.

Сногсшибательно. Эдда была просто сногсшибательна. Она могла бы носить черный мусорный пакет, и она была бы самым потрясающим человеком в комнате.

— Да, — подтвердила она. — И мне нужно выпить.

Эдда взяла меня под руку, и мы пошли прочь от сотен людей, которых я не знала, да и не особенно хотела знать.

— Расскажи мне все, — попросила она.

— Не так много и рассказывать, по правде говоря, — сказала я Эдде. — Все было прекрасно. И ни минуты продыхуу. Как мои растения?

— Очень мертвые.

— Эдда!

— Шучу. С ними все в порядке. В основном. Твоя мама в порядке?

— Счастлива.

— Неужели?

Я пожала плечами.

— Не знаю, будет ли это счастье длиться вечно.

— Для наших мам это редко случается, не так ли? А что насчет тебя?

— А что насчет меня?

Эдда взяла с подноса два бокала шампанского, когда мимо прошел официант. Один она протянула мне. Я хотела вылить ей все. Мне хотелось излить душу, открыть ее и просто дать выплеснуться наружу. Яд и наслаждение. Мне хотелось немного напиться и все рассказать кузине.

Но теперь я была принцессой, и это казалось… неправильным. Если я чему-то и научилась за последние несколько недель, так это тому, что фасад был единственным, что имело значение. Пьяная принцесса была бы проблемой.

— Мне не следует…

— Тебе на все сто процентов следует, — сказала Эдда.

Фотографов на приеме не было. Свадьбу показывали по телевидению в трех разных странах. Но прием был частным, и никто не собирался делать кучу фотографий, на которых теперь принцесса пьет шампанское.

— Ты права, — согласилась я и осушила бокал. — Возьми еще два. Давай найдем место, где можно присесть.

Эдда приподняла брови, и понеслось. О, этот смеющийся, дикий взгляд в ее глазах, я хорошо его знала. Именно этот взгляд помог мне почувствовать себя лучше в те мрачные дни дома. Нас обоих воспитывали матери-одиночки, у которых не было той жизни, о которой они мечтали.

Ну что ж, подумала я, глядя на маму как на прекрасную невесту у входа в шатер. Это больше не было правдой.

— Срань господня, — выдохнула я. — Моя мама-королева.

Эдда взвыла, что-то сказала одному из официантов, и вскоре у нас была своя бутылка шампанского и столик в углу, где мы могли его спокойно выпить. Прием, казалось, закружился без нас, и одна бутылка шампанского превратилась в две и поднос с крабовыми канапе.

— Похоже, ты взволнована предстоящей поездкой в пролив Бринмарк.

— Так и есть. Я так взволнована. Это… все показуха. Знаю. Но все же я могу поговорить с людьми. Узнать, что им нужно, как им можно помочь.

— Ты слишком хороша для этого места, Бренна.

— Об этом мне лично ничего не известно. — Я была пьяна и разговаривал с Эддой, девушкой, которой доверяла всю свою душу, поэтому чувствовала себя в безопасности, произнося вслух то, во что только начала верить. — Может быть, я смогу помочь этому месту стать лучше. Служить королевству, как то подобает принцессе.

— А как насчет ООН?

— Почему я не могу сделать и то, и другое?

— Оптимистична как всегда, — сказала Эдда. — Расскажи мне о принце.

— О ком?

— О принце, — произнесла она громким шепотом.

— Он хуже всех, — сказала я. Но внезапно, со дна двух бутылок шампанского, я не могла сказать наверняка, было ли это утверждение на самом деле правдой или нет. — Я думаю. Возможно. А может, и нет

И я старалась, я действительно старалась, чтобы все, что принц говорил, стало ясно моей кузине. Старалась прояснить все сказанное им для себя. Да, Гуннар был мудаком. Но в глубине души он был добр. И часть его была любопытна. И иногда ему казалось, что он хочет поступить правильно.

Иногда.

Внезапно место слева от меня перестало быть пустым. Гуннар сидел в своей элегантной черной униформе с красно-белой отделкой.

— Помяни черта, — сказала я.

Эдда, которая в пятом классе ударила Уильяма Фицроя по носу за то, что он сказал, что она позволила ему потрогать ее грудь, смотрела на Гуннара рядом со мной.

— Вы только что говорили обо мне? — спросил Гуннар.

— Да, — ответила я.

— Я полагаю, ты говоришь обо мне только приятные вещи, — сказал Гуннар, и его сочные губы расплылись в улыбке. Боже, у него был потрясающий рот. Даже когда он ухмыльнулся, мне захотелось его поцеловать.

— Не совсем. Я подняла бокал с шампанским, разочарованная тем, что он пуст. — Нам нужно еще шампанского.

— Может быть, ты представишь меня, Бренна, — сказал он голосом, в котором было полно насмешки. Этот голос был странным, потому что были времена, когда насмешки, сквозившие в нем, были направлены на меня.

А иногда насмешки преследовали меня. Или были для меня. Или в нем сквозило что-то гораздо более доброе. И человечное.

— О, я думаю, что вы уже выпили достаточное количество шампанского.

— О боже, — прошептала Эдда. — Он имеет в виду меня. Познакомь его со мной.

Упс.

— Верно.

— Эдда, это принц Гуннар. Он немного придурок, но все ему это сходит с рук, потому что он действительно хорош собой. — Я крутанулась на стуле. — Гуннар, это мой самый любимый человек на свете — моя кузина Эдда. Так что не будь злюкой. И не спи с ней тоже. Я не думаю, что это было бы хорошей идеей.

— Приятно познакомиться, Эдда, — сказал он. — Полагаю, теперь мы семья.

— Я никогда об этом не думала, — сказала Эдда.

Принц Гуннар сказал что-то на древнем языке о том, что его дом — это ее дом.

— Как мило, — бросила я. — Ты не так уж плох. — Я повернулась к кузине. — Эдда, он не так уж плох. — Я шепнула ей это, потому что говорила, что Гуннар очень плохой.

Эдда закрыла лицо руками, а Гуннар поднял бутылку шампанского.

— О, не хочешь ли немного? — спросила я. Думаю, что если мы с Гуннаром выпьем, то сможем опустить все оружие, которое использовали друг против друга. Может быть, мы могли бы выпить, сложить оружие и посмеяться.

Познакомиться поближе.

— Я думаю, ты выпила все, Бренна, — сказал Гуннар с улыбкой, в которой не было резкости. Мягкой улыбкой. Я улыбнулась ему в ответ.

— Это очень плохо, — сказала я. — Нам надо больше шампанского.

— Прекрасная идея, — сказал он. — Но сначала давай потанцуем.

Я откинулась на спинку стула, как трехлетний ребенок в начале приступа истерики.

— Я не хочу.

— Бренна, — сказала Эдда. Пытаясь, я могла бы сказать, быть голосом разума. — Полагаю, ты должна.

— Тьфу. — Так много предполагалось. — Мне это не нравится, — сказала я им обоим. — Я действительно не знаю.

— Как насчет этого, Бренна? Пойдем, потанцуем. А потом ты и твоя кузина можете присоединиться к Алеку, Ингрид и мне с несколькими другими друзьями на моей яхте для продолжения вечеринки.

— Но мы уже на вечеринке, — сказала я, и Гуннар посмотрел на меня так, как я ожидала того. О, Бренна, бедная дурочка. Мне не понравился этот взгляд.

— Мы можем оказаться на вечеринке получше.

— Пойдем, — сказал Гуннар и встал, протягивая мне руку. Мне вдруг захотелось, чтобы он сказал мне что-нибудь приятное на старом языке. Сказал, что его дом — это мой дом. Или сказал то же самое, что его отец сказал моей матери, — что я принадлежу ему, чтобы он мог защищать и заботиться обо мне.

Мне не нравилось думать об этом, но мысли все равно были. Я хотела, чтобы этот безрассудный негодяй с его серыми глазами и темной властью надо мной полюбил меня. Когда я даже не была уверена, что он мне нравится. В основном Гуннар мне не нравился.

Но это была знакомая территория. Я привыкла хотеть от людей чего-то такого, чего они не хотели или не могли дать.

— Бренна, — сказал Гуннар с мягкой улыбкой. — Они ждут нас. Нам пора танцевать вальс.

— Правильно! — сказала я, хлопая в ладоши и поднимаясь на ноги. Эдда и Гуннар поддерживали меня, когда я шаталась. Мне стало жарко от выпитого шампанского, и я давным-давно сбросила плащ, так что рука Гуннара на моей обнаженной коже была теплой, гладкой и… электризующей.

Я посмотрела на Гуннара, его рука все еще лежала на мне, и мне показалось, что между нами пробежал ток, между его рукой и моей кожей, между его темными глазами и моими.


— Ой-ой, — услышала я голос Эдды, но Гуннар уже вел меня к танцполу, где освещение изменилось, и оркестр на мгновение замолчал.

— Я представляю вам принца Гуннара Васгарского и мою новую дочь — принцессу Бренну.

Гуннар положил руку мне на талию, а я положила внезапно вспотевшую ладонь ему на плечо, и музыка подняла нас на своей волне. И вдруг мы начали танцевать. Он держал меня немного дальше, чем во время тренировки, но я знала, что на тренировке Гуннар только пытался спровоцировать меня. На этот раз, под светом, который не был прожекторами, но ощущался как прожекторы, он крепко держал меня. Формально.

— Ты слышал? — вот что я спросила.

— Что?

— Теперь я принцесса.

Гуннар широко и ослипительно улыбнулся, показав ровные зубы. Красивой улыбкой — неуправляемой и настоящей — такой, которую я никогда не видела. Я и представить себе не могла, что Гуннар на такое способен. Но потом это исчезло. Его лицо снова приняло осторожное, отстраненное выражение.

— Я слышал.

Я улыбнулась.

— Ты ненавидишь это, — произнесла я.

— Очень сильно.

Я улыбнулась еще шире.

— Ты не должна этого делать, — сказал Гуннар.

— Делать что?

— Улыбаться.

— Разве теперь, когда я принцесса, это запрещено? Мы все должны ходить, как ты? — Я попыталась подражать выражению лица Гуннара, а не его ничего не выражающему лицу в данный момент. Но тому выражению, которое он обычно надевал — искрящейся ухмылке. Заговорщическая, сексуальная ухмылка.

— Таково твое впечатление обо мне? — спросил Гуннар, и засмеялся, и я рассмеялась. И шепчущаяся толпа в тени на краю танцпола исчезла.

— Довольно неплохо, правда?

Гуннар сморщил лицо и закатил глаза.

— Это я? — воскликнула я.

— Абсолютно верно. — Гуннар снова закатил глаза.

Песня заканчивалась, и мы кружились все быстрее, и я понятия не имела, что могу так танцевать, и вдруг мне пришло в голову, что нужно быть пьяной — и Гуннар воспользовался этим — чтобы пробудить эту мою сторону. И я не испытывала ненависти к этой своей стороне.

— Не все должно быть так серьезно, — сказала я.

— Аминь, сестра.

— В буквальном смысле слова. — Я рассмеялась, и Гуннар тоже.

— Неужели мы должны ненавидеть друг друга? — спросила я.

— Я не ненавижу тебя, Бренна, — сказал он. — Но что бы ты сейчас ни чувствовал ко мне, это не совсем реально.

— Я думаю, что способен сам разобраться в своих чувствах. А я чувствую себя дружелюбно, Гуннар. По отношению к тебе.

— Ты чувствуешь себя пьяной.

— А что я говорила насчет того, что я с Южного острова?

— Ну, завтра, вместо того чтобы проверять ловушки, ты проснешься и вспомнишь, что я тебе не нравлюсь.

— Но ты мне нравишься, — сказала я, и это было странно. Тон моего голоса был странным. Сам голос звучал встревоженно но в то же время испуганный и ужасно, ужасно честный.

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. И мне удалось удивить принца.

Музыка закончилась, и он остановился, мои юбки закружились вокруг нас, а затем он опустил меня. То, что мы не практиковали. То, чего я никогда не делала. И я вскрикнула и отпустила руку Гуннара, чтобы схватить его за плечо.

Я прижималась к нему, смеясь над его болезненно красивым лицом. Аплодисменты раздались вокруг нас. И вдруг мое сердце подскочило к горлу, а желудок оказался у моих ног, и он оказался намного больше, чем я думала. Гуннар был удивителен во всех отношениях.

Гуннар поднял меня, и мы стояли, чувствуя мой вес в его сильных руках. Наш смех сменился чем-то другим. Чем-то захватывающим дух и наэлектризованным.

Мне хотелось поцеловать его. Или я хотела, чтобы он поцеловал меня.

— Бренна, — прошептал он. — Мы не можем…

Я поняла, что наклонилась, чтобы сделать это. На глазах у всех этих людей я пыталась поцеловать Гуннара!

Все мое тело вздрогнуло.

Внезапно свет над нами погас, и заиграла новая музыка. Гуннар поднял меня на ноги, и я немного споткнулась, чувствуя головокружение и неловкость.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Я в порядке. Я… пьяна. Смущена. Внезапно обеспокоена.

— Ты не сделала ничего плохого, — сказал Гуннар, доказывая, что каким-то образом может читать мои мысли. — Запомни это.

Все еще обнимая меня за талию, Гуннар повел меня к краю танцпола. Где меня ждала моя кузина. Король, казалось, появился из ниоткуда и, взяв Гуннара за локоть, повел его в тень.

— Твоя мама скоро придет, — сказала Эдда. — Пойдем.

Эдда потянула меня прочь от края танцпола, глубже в тень вечеринки, и я, спотыкаясь, последовала за ней, каким-то образом осознавая, что что-то изменилось.

7

Тогда


Гуннар


Земля у пролива была одной из самых красивых в моей стране. Крутые скалы, покрытые зелеными деревьями, казалось, падали в воду, такую прозрачную, холодную и глубокую, что она казалась черной. Небо почти постоянно серое, изредка перемежавшееся с чудесными солнечными днями.

Пролив Бринмарк был окружен древними землями с могильниками и руинами. Большинство наших людей все еще верили, что здесь живет магия.

Королевский визит в пролив пришелся на такие дни, которые заставляли поверить в правдивость древних мифов. Всю неделю мы с Бренной принимали венки и букеты и слушали, как дети поют нам песни на старом языке. И солнце было такое яркое, и земля такая красивая, что у нас слезились глаза.

В наш последний день я стоял у поручней одного из местных туристических катеров, которые совершали поездки вокруг пролива. Сегодня он был реквизирован, чтобы доставить нас к его дальним краям.

С русским разведывательным кораблем на горизонте.

Это вдруг очень обеспокоило меня. Тот русский разведывательный корабль. Изъян на идеальном ландшафте.

Мэр, Вера Уилкинсон, была проницательна во всех отношениях. Я не удивился, узнав, что она кузина Энн Йоргенсон. Она перешла прямо к делу, и не стала тратить время, пуская мне пыль в глаза. Что вывело меня из равновесия. Я не привык, чтобы люди говорили со мной откровенно.

И было очевидно, что она не любит моего отца.

— Твой отец планирует открыть всю эту территорию для иностранных нефтяных компаний, — сказала она, указывая на разведывательный корабль, как на доказательство. И чем больше я смотрел на него, тем больше это казалось правдой.

Бренна стояла по другую сторону от Веры, впитывая каждое слово.

— Я бы не сказал, что были такие планы, — уклончиво ответил я. Потому что до сих пор Совет блокировал их, а у Васгара не было достаточно денег, чтобы мы могли начать бурение самостоятельно.

— Русские заплатили за отправку разведывательного корабля, и я предполагаю, что эти деньги пошли прямо на королевскую свадьбу, — сказала Вера, презрительно фыркнув.

Господи, как бы мне хотелось поспорить. Мы с Бренной обменялись виноватыми взглядами, потому что наверняка это было чистой правдой. На прошлой неделе мы пили шампанское по сто долларов за бутылку, а сегодня встречались с семьями, изо всех сил пытающимися поставить на стол мясо.

Мое привилегированное положение осело прогорко-кислым вкусом в желудке.

— Но вы не можете спорить с тем фактом, что иностранные нефтяные компании принесут в этот регион довольно много денег, — сказал я, возвращаясь к тому, что снова и снова слышал от отца. — Деньги на школы, инфраструктуру.

Все вопросы в этой области решать крайне необходимо. Школы, которые мы посещали, практически все еще отапливались дровяными печами.

— Да, иностранные инвестиции. Абсолютно, — сказал мэр. — Мы должны бороться с иностранным контролем, Ваше Высочество.

— Скажите нам, в чем разница с вашей точки зрения, — попросила Бренна. Она была такой всю дорогу, спрашивая мнение мэра. Попросив мэра предельно ясно сказать, что она думает и чего хочет. Это было чрезвычайно полезно.

Бренна была чрезвычайно полезна.

— Иностранный контроль означает, что русские могут бурить нефть, не заботясь о защите и не проявляя заботы об окружающей среде. Защите и заботе этого сообщества. Рабочие места, хорошо оплачиваемые и высококвалифицированные, перейдут к гражданам другой страны, когда эта область прямо здесь нуждается в этих рабочих местах. Иностранные инвестиции по-прежнему дают нам контроль.

— Работа будет, несмотря ни на что, — сказал я.

— Да, и разница между работой на буровой и работой в баре, который обслуживает людей, работающих на буровой, — это разница, которая может изменить эту страну навсегда.

Блин, это все расставило по своим местам.

Мэр отступила назад, и мы с Бренной повернулись к ней. Она была такая маленькая — женщина-мэр. И такой сильной. Мне вдруг захотелось, чтобы у меня был для нее ответ. Что я могу успокоить ее.

Мне хотелось поступить правильно. Странная новизна этого чувства заставила меня отступить назад и опереться на перила лодки.

— Продажа наших прав на нефть, — сказала Вера, — будет тем же самым разграблением, которое наша страна всегда терпела от рук захватчиков.

— Ваша точка зрения очень хорошо сформулирована, — сказала Бренна, и я видел, что она была в этом убеждена. Черт. Я был убежден. Но мне не хотелось говорить об этом Бренне. Если у меня было очень мало власти, то у нее ее не было вообще.

— Твоя мать была родом из этой части страны, — сказала мэр, ее взгляд практически просверлил дыры в моей голове.

— Я знаю, — сказал я, и знал, что она скажет, прежде чем слова слетели с ее губ.

— И она хотела бы, чтобы ты защищал ее родину.

— Спасибо, мэр, — сказал я, отпуская ее, потому что больше не мог терпеть. Ее праведное желание поступать правильно по отношению к этой земле и людям. И моя неспособность дать ей хоть какую-то надежду на то, что королевская семья сможет ей помочь. Вера поклонилась и направилась обратно в теплую часть лодки. Я ожидал, что Бренна последует за мной, но она осталась стоять у перил.

Я глубоко вздохнул, и уставился на проплывающую мимо воду, на сине-зеленые ленты, покрытые белой пеной.

— Я не знала, что твоя мать родом отсюда, — сказала Бренна.

— Ингла, — сказал я. Самый большой город в двадцати милях от берега.

— Мэр правильно подметила.

Я кивнул.

— Но ты не слышал другой стороны. Они тоже делают хорошие выводы. О том, что страна обанкротилась и что продажа прав на нефть погасит все наши долги, а также даст нам возможность улучшить инфраструктуру — школы, больницы, дороги… все прочее.

— Иностранные инвестиции этого не сделают?

— Без понятия. Мне не нужно было говорить ей, что я держусь подальше от политики. Что я держался подальше от всего, кроме желтой прессы и постелей с красивыми барышнями. Она была достаточно осведомлена.

Я ничего не стыдился. Я родился не для стыда. Или сожаления. Но что-то неприятно засело у меня в животе.

Это было то, что я должен был знать.

— Ну, — сказала она. — Давайте выясним, — рассмеялся я.

— Хорошая мысль.

Бренна больше ничего не сказала. Но и не ушла. И в продуваемой ветром тишине между нами напряжение нарастало. А потом снова ползло вверх.

Если бы она была любой другой девушкой, я бы взял ее за руку и нашел ближайшую комнату с замком, чтобы мы могли избавиться от этого напряжения.

Но она не была другой девушкой. Это была Бренна. Королевская Принцесса.

Моя сводная сестра.

И совершенно вне пределов досягаемости.

— Здесь так красиво, — сказала она.

Трудно было не смотреть на нее. Все во мне хотело повернуться боком, улыбнуться Бренне, посмотреть, как ветер треплет ее волосы. Дразнить ее, пока шея не покраснеет.

Но отец ясно дал мне понять. И на этот раз он не ошибся. И на этот раз я собирался слушать его.

Мне нужно было держаться подальше от Бренны.

— Так и есть, — подтвердил я.

— Я никогда здесь не была. Я имею в виду, так далеко на севере.

Все это время она носила с собой путеводитель. Читала вслух исторические факты всем желающим ее слушать. Я знал о рыбной промышленности в проливе Бринмарк больше, чем когда-либо хотел знать. И о влиянии викингов.

Чужеземные захватчики, которые грабили эту землю сотни лет. Я оглянулся на русский разведывательный корабль.

— Ты меня игнорируешь?

Да. Но я покачал головой.

— Нет.

— Кажется, что игнорируешь.

Мне показалось, что да. Но впервые за долгое время я не знал, что делать с конкретной женщиной.

Шкатулка, в которую я ее запихнул, была разбита. Потому что да, я хотел переспать с ней. Но я также хотел поговорить с ней об этом российском инвестиционном бизнесе. И мне хотелось увидеть ее улыбку. И заставить ее смеяться. Я хотел снова напоить ее и танцевать вальс всю ночь напролет.

Для всех этих вещей не было коробки.

— Мне очень жаль, — сказала она в дикой спешке, как будто копила слова. — По поводу свадьбы и танцев. Я была пьяна.

— Ты ничего не сделала, — сказал я и наконец заставил себя посмотреть на Бренну. О боже, она была в агонии, и, вероятно, с той самой минуты, как я оставил ее на краю танцпола. — Действительно. Бренна. Ты ничего не сделала. — Не то чтобы мой отец или ее мать смотрели на это так.

Было бы легко, мучительно легко заточить какую-нибудь небрежную шутку до остроты бритвы и поцарапать ею мягкое сердце, которое она так настойчиво носила в рукаве. Что-то жестокое и пренебрежительное, что решительно оттолкнет ее.

Так просто.

Но я проглотил все эти простые колкости. Потому что иногда сжигание мира было чрезмерным, несмотря на то, как сильно мне это нравилось.

— Бренна, — сказал я и даже улыбнулся ей, чтобы смягчить неловкость этого разговора. Чтобы превратить нас из… кем бы мы ни были… в своего рода друзей. — Ты чуть не поцеловал меня на танцполе.

Как и следовало ожидать, ее лицо покраснело, а глаза сразу же устремились на пейзаж, скользящий вдоль борта нашей лодки, хотя я мог сказать, что она почти ничего не видела.

— Мне так неловко, — сказала она.

— Не стоит. Ты была пьяна. А я мужчина, которого женщины хотят целовать. — Бренна бросила на меня косой взгляд, и я шагнул чуть ближе. — И правда в том, — сказал я ей. — Я бы поцеловал тебя в ответ.

— Не надо… — прошептала она и подняла руку, прежде чем сжать ее в кулак.

— Что не надо?

— Не ври.

— О боже. — Почему она так все усложняет? Почему я вдруг увлекся музыкальными монтажами, чтобы показать ей, как она прекрасна? Как же она желанна с этими грозовыми глазами и пышными формами. Я мог бы заставить ее поверить. Я мог бы убедить Бренну в ее привлекательности и желанности таким образом, что она никогда больше не сможет быть убеждена в обратном.

Твою же мать. Это было бы весело.

Но, как сказал мне отец, Бренна не была одной из моих игрушек.

Поэтому вместо этого я сказал ей:

— Ты прекрасна, Бренна.

Как и следовало ожидать, она отмахнулась от этих слов.

И именно это был мой переломный момент. Курс на столкновение, по которому мы шли с тех пор, как она вошла в королевский зал месяц назад.

Какой смысл иметь такую репутацию, если я ею не пользуюсь? Не воспользовался всеми ее преимуществами?

Бренна уезжала в Шотландию буквально через несколько дней, и я хотел этого. Хотел ее. Со всеми ее противоречиями. И я был ужасно сдержан.

Так что я хотел бы заполучить ее. Ненадолго. На время, способное стереть действие гормонов.


Это решение, как только оно было принято, принесло огромное облегчение.

Я схватил Бренну за руку и потащил на нос лодки. Я толкнул дверь в маленькую смотровую кабину, которой они, должно быть, пользуются в плохую погоду. Дверь за нами захлопнулась, и в большой пустой комнате эхом отозвался звук захлопнувшейся двери.

— Что… что ты делаешь?

Я повернул ее лицом к себе, щеки Бренны порозовели, глаза стали узкими щелочками. Боже, как мне это нравилось. Возбужденная и подозрительная одновременно. Чисто в стиле Бренны.

— А что, по-твоему, я делаю? — спросил я, подходя к ней, и Бренна предсказуемо отступила. Все ближе и ближе, пока я не загнал ее в угол каюты. Никто не мог нас увидеть, если только не заглядывал в окно, а там не было ничего, кроме океана.

— Гуннар. — Прислонившись спиной к стене, она положила руку мне на грудь.

— Бренна. — Я взял ее руку, прижал к груди и поцеловал ладонь. Она ахнула — восхитительно — и я положил ее руку себе на шею.

— Это… что?..

— Ты очень умна, Бренна. Может быть, самая умная женщина из всех, кого я знаю. Конечно, ты и сама можешь догадаться, что сейчас произойдет.

— Ты собираешься меня поцеловать.

— Собираюсь, — я улыбнулся ей, внезапно очень взволнованный открывшейся перспективой. Возможно, слишком взволнованный. Я немного отодвинулся назад, сдвинув бедра, которыми вжимал ее в металлический угол каюты.

— Зачем?

— Ну, как зачем?

— Я имею в виду… это что, шутка? Или какое-нибудь ужасное пари…

Я прижал большой палец к полной нижней губе Бренны. Она издала один писклявый звук и заткнулась. Единственный звук — ее прерывистое дыхание над моим пальцем.

— Я собираюсь поцеловать тебя, потому что мне надоело притворяться, что я этого не хочу. Я собираюсь поцеловать тебя, потому что твоя нижняя губа просто умоляет об этом. Я собираюсь поцеловать тебя, потому что, просто думая об этом и не делая этого, я начинаю сходить с ума.

— Сходить с ума?

— Да, Бренна. Крышу сносит. — Говоря это, я наклонился, упершись локтями в стену над ее головой. Не знаю, как Бренна умудрялась вытворять такие штуки со временем, но мне казалось, что я целую вечность хотел ее поцеловать. Недели. Может быть, год?

А я знал ее целый месяц.

Наши губы нежно соприкоснулись, будто перышко, на первый взгляд, и Бренна ахнула. Или это я ахнул?

И ее рука на моей шее притягивала меня все ближе и ближе, пока в этом поцелуе не осталось ни намека на легкость. Он был теплым и влажным, и мягкое тело Бренны, спрятанное под твидовым пальто, которое она носила, было в моих руках. Она лизнула меня, ее язык коснулся моих губ, и я застонал.

Мой план — затащить ее сюда — был таким четким. Поцелуй, а затем обещание, что мы не сможем сделать это снова. Что мы не можем. Это будет поцелуй, чтобы утолить желание, а потом все закончится.

Честно говоря, возможно, часть меня думала, что это будет ужасно. Она была молодой и зеленой, возможно, девственницей. У меня были минимально возможные ожидания относительно воздействия этого поцелуя. В конце концов, я был печально известным принцем Гуннаром Васгарским.

Но вот я стонал, прижимая ее к стене, мой язык был у нее во рту. Бренна потянула меня за волосы, ее ноги беспокойно прижались к моим, и этот поцелуй… Этот поцелуй больше не был поцелуем. Это было начало чего-то большего.

Больших неприятностей.

— Гуннар, — выдохнула она, копаясь в моем пальто.

— Да, — прошипел я. Честно говоря, неужели я действительно думал, что смогу поцеловать ее и не прикоснуться к ней? Я думал о теле Бренны каждую минуту каждого дня с тех пор, как она ворвалась в мою жизнь в том желтом платье. Я убрал руку со стены над ее головой и распустил пояс на пальто Бренны, обнаружив ее под ним. Гладкая ткань платья, в которое она была одета, а под ней — ее тепло. Отдавать себя и брать ее.

Я в одну секунду стал думать не той головой, и все во мне кричало, чтобы я дал волю чувствам рядом с ней, найдя разрядку. Найдя слабое облегчение в трении ее тела о мое. Но я остановил себя. Остановил. Потому что это уже было слишком опасно. Мы будто обливались керосином, осталось лишь поднести спичку.

Но я просунул руку между ее пальто и платьем, обхватывая талию Бренны с возрастающим давлением, сжимая ее, пока моя ладонь не оказалась на ее заднице.

Она застонала где-то у моих губ. Нуждающаяся маленькая штучка. Умоляя об облегчении, наверное, так же, как и я.

Тысячи грязных вопросов сорвались с моих губ. Я хотел заставить ее умолять. Я хотел, чтобы она сказала мне — с широко открытыми глазами и пылающими румянцем щеками — что именно она хочет, чтобы я сделал с ней.

Я погладил Бренну по заднице. Сжал ее.

И желание, желание, с которым я жил, отрицал и боролся, взорвалось внутри меня. Точка невозврата была пройдена. Здесь. Нужно было остановиться или трахнуть ее прямо у этой стены.

Я сделал шаг назад. А потом еще один. И все же этого было недостаточно. Я отвернулся, пока не перестал видеть Бренну, даже краем глаза. Но прошло много времени, прежде чем я смог дышать ровно.

— Это… — только и сказал я. Понятия не имею, как я собирался закончить эту фразу. Было потрясающе? Удивительно? Ужасная ошибка?

— Я знаю, — сказала она.

Я взглянул на Бренну через плечо и одним взглядом увидел, что она чувствует то же самое. Сожаление, удивление и долгое медленное беспокойство о том, что мы открыли ящик Пандоры и больше никогда, никогда его не закроем.

— У нас очень неудобная химия, Бренна.

— Так что же нам делать? — спросила она. Бренна все еще стояла, прислонившись к стене. Ее пальто обкрутилось вокруг нее. Зеленое платье обвивалось вокруг девичьего тела. Ее волосы были в беспорядке там, где, по-видимому, я сжимал их в своих руках.

Твою же мать.

Я глубоко вдохнул холодный соленый воздух.

— Ничего.

— Что?

Как странно быть разумным, но кто-то же должен быть здравомыслящим.

Я повернулся лицом к Бренне и широко раскинул руки.

— Между нами ничего не может быть, Бренна. Мой отец ошибается во многих вещах, но в этом он прав. Это будет скандал, который королевская семья никогда не переживет. Это погубило бы меня, что не так уж и важно, учитывая, насколько я уже близок к гибели…

— Гуннар…

— Бренна, — сказал я решительно и холодно. — Как бы плохо это ни было для меня. Тебе будет в миллион раз хуже. Если я буду сломлен ты будешь… — я ненавидел даже саму мысль об этом. Этот ужасный двойной стандарт, который обошелся бы с ней гораздо жестче, чем со мной. — Уничтожена.

— Я здесь не живу, помнишь? — Но я не был уверен, пытается ли она убедить меня, что выживет, или просто напоминает нам обоим, что страна и жизнь королевской семьи не для нее.

— Ты не думаешь, что новость о том, что ты спала со своим сводным братом принцем, будет преследовать тебя? Потому что так и будет. Мир тесен для королевских семей.

— Значит, мы просто игнорируем друг друга.

— Мы не должны игнорировать друг друга, — сказал я. — Мы просто должны игнорировать это. — Я махал руками между нами, мое пальто и шарф развевались.

— Ты предлагаешь нам стать… друзьями? — Ее опустошенный поцелуями рот улыбался мне.

Я посмотрел в окно на чаек, кружащих в ярко-голубом небе, потому что смотреть на нее было слишком неловко.

— У меня никогда не было хороших друзей.

— Ингрид?

— Она делает всю тяжелую работу. И она всегда была влюблена в Алека.

Бренна рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что сумел подружиться с ней, потому что она никогда не влюблялась в тебя?

Я пожал плечами, чувствуя, как горят мои щеки.

— Полагаю, это тоже верно в случае с Алеком?

— Я дружу с Алеком, потому что он никуда не уходит.

— А кто не любит Алека?

— Вот именно.

— Я очень хорошо отношусь к друзьям, — сказала она с присущей ей чопорной гордостью. Бренна оттолкнулась от стены и поправила пальто, а затем и волосы. Как будто я никогда не прикасался к ней.

— Замечательно. Ты можешь довериться мне в этом.

Она улыбнулась мне, обнажив ярко-белые зубы, маленькую щель между двумя передними, которую я посчитал странно… эротичной.

Но эта мысль была не в духе дружбы, поэтому я отогнал ее.

— Друзья, — сказала она и протянула руку в перчатке.

— Друзья, — сказал я и пожал ее.

Мы оба проигнорировали дикий всплеск тока между нами. Внезапное болезненное любопытство, закипевшее под нашими лайковыми перчатками, желание почувствовать больше. Узнать больше.

Там, на краю этой лодки, на краю нашего королевства и того, что казалось миром, мы улыбались друг другу, и мне казалось, что в моей жизни начинается что-то новое. Что семена, которые были посеяны, когда она вошла во дворец несколько недель назад, расцвели.

И я пообещал себе, что не испорчу этого.

На следующей неделе она вернется в Шотландию.

8

Наши Дни

Нью-Йорк


Бренна


В подвале этого захудалого клуба я подняла руку. С бокалом шампанского в руке мои пальцы почти… почти коснулись груди Гуннара. Может быть, таков был мой план. А может, и нет. В этот дикий момент я едва ли могла быть уверена.

— За Короля Гуннара. Да здравствует король!

Гуннар зарычал, схватил меня за руку и потащил по мраморному полу к закрытой двери в противоположной стене. В этот момент его рука схватила меня за локоть, и я так обрадовалась кашемиру и меху.

Я не чувствовал его. Нисколько.

Хотя я чувствовала его запах. Виски и одеколон, а под их шлейфом — он. Запах Гуннара, который просочился в мою кожу и пропитал мои кости много лет назад. Я могла убежать от многих вещей, сжечь воспоминания о нем в пепел, но его запах… который я не могла игнорировать. И он пронзил меня, как копье.

Гуннар открыл дверь, втолкнул меня в маленький кабинет и захлопнул за нами дверь. Кабинет… это место я узнала. В то время как внешняя комната могла быть выставлена напоказ, как и любой хороший тронный зал, эта комната была полностью в распоряжении Гуннара. Деревянные стены, книжные полки. Кожаный диван. Письменный стол, заваленный кофейными чашками и записными книжками. Старомодный проигрыватель в углу, окруженный пластинками.

Пластинки повсюду.

Плотина задрожала, но я шмыгнула носом и повернулась спиной к музыке и воспоминаниям, глядя на Гуннара так, словно наша история не дышала мне в затылок.

— Что произошло? — спросил он.

— Сердечный приступ, — ответила я. — Если бы ты отвечал на письма или звонки, то понял бы, что он уже давно болен.

— Как поживает твоя мать? — спросил он, удивив меня.

— Лучше всех.

Он улыбнулся… или усмехнулся? С ним трудно было сказать наверняка.

— А ты? — спросил он.

— Тоже прекрасно.

— Почему ты лжешь?

— Потому что я никогда больше не дам тебе в руки оружия против меня, Гуннар.

Слова вырвались сами собой, потрескивая в воздухе, как весенний лед. Я не хотела этого говорить. Ни в коем случае не ссылаться на наше прошлое. Я была здесь, чтобы сделать работу.

Отвезти его домой.

— Наверное, мудро.

Он прошел мимо меня в глубь кабинета. Я не обернулась, собираясь с мыслями, поэтому скорее услышала, чем увидела, как он сел в скрипучее кресло, выдвинул ящик, и, не оборачиваясь, поняла, что он достает бутылку аквавита.

Шампанское и виски — все это было для галочки. Эта ужасная водка, которую он впаривал с каждого рекламного щита и журнала, исключительно для галочки.

Аквавит был для него.

Я обернулась и увидела, как он наливает прозрачную жидкость в две рюмки.

Он протянул мне одну, но я не взяла.

— Неужели? — спросил он. — Это одна из лучших партий Алека.

Конечно, он поддерживал связь с Алеком.

— Я здесь по официальному делу, — бросила я. — Не для того, чтобы пить фирменное пойло Алека.

— Ты осталась во дворце. — Это был не вопрос. Он знал, что я осталась. Он откинулся на спинку стула, старые пружины заскрипели от усилий. Я не могла определить его осторожный тон. Гуннар перестал насмехаться и в его тоне теперь сквозила надежда, если можно так выразиться.

— Ты ушел. Кто-то должен был остаться и проследить, чтобы твой отец и его брат не продали Васгара дьяволам.

Он нахмурился.

— Члены Совета, с которыми мы работали? Вера? Джон?

— Около полутора лет назад у твоего дяди был обширный круг преспешников. Но Вера осталась. Джона заменил человек, которого поддерживал твой дядя.

Гуннар выругался себе под нос и я с облегчением поняла, что ему все еще не все равно. Спустя три года и с самого низа этого нью-йоркского клуба — он все еще заботился.

— И поэтому ты осталась, чтобы сражаться в неравном бою? — спросил он, откидываясь на спинку стула, рубашка Гуннара сдвинулась, открывая оскаленную пасть волка на груди.

— Я удерживала твоего дядю подальше от трона и управляла страной во время болезни твоего отца. Я почти королева.

— Но не королева.

— Члены Совета не захотели выслушать мое прошение.

Он изумленно уставился на меня.

— Тыобращалась в Совет?

— Они знают, что я управляю страной. Они знают, что я более чем способна. Я член королевской семьи. Твой отец сделал меня принцессой. Решение Совета все еще было не в мою пользу. Женоненавистничество и сексизм нашего правительства были камнем, который я не могла отбросить в сторону самостоятельно. Как бы я ни старалась. Моя мать — она могла бы помочь, но она слишком усердно трудилась играть роль скорбящей вдовы.

— Поэтому они не позволили тебе говорить, а вместо этого послали тебя за мной, принцем паршивых овец. О, это, должно быть, унизительный момент для тебя.

Я ничего не сказала, потому что гордость, застрявшая у меня в горле, не позволяла этого.

— Я имел в виду то, что сказал тебе много лет назад. Ты не предназначена для трона Васгара.

В каком-то смысле именно этого я и ожидала. Чтобы он бросил это мне в лицо, как животное, поднимающее пыль.

Я почувствовала, что краснею. Краснела моя шея. И Гуннар заметил, его глаза сузились, что только заставило меня покраснеть еще сильнее. Под пальто я чувствовала каждый дюйм своего тела, всю свою кожу.

— Меня не посылали, — сказала я. — Я пришла сама. Совет хочет видеть на троне твоего дядю.

Я смотрела, как Гуннар с жестким выражением лица наливает себе еще одну порцию аквавита и протягивает ее мне своими изящными пальцами.

— Ничто так не сочетается с гордостью, как пойло Алека. Продолжай.

— Я гораздо лучший правитель, чем ты, — выпалила я, сделав глоток, понимая, что возведенные мной стены начали сыпаться. Напиток обжег мне горло, прогнал воспоминания. Дав мне возможность сфокусироваться на намерениях.

— В этом, — сказал он со вздохом, — никогда не было никаких сомнений. Но почему ты здесь ради меня, если Совет тебя не посылал?

— Потому что, если ты не вернешься, трон перейдет к твоему дяде. А я слишком много работала, чтобы этого не произошло.

Гуннар, конечно, знал это. Его дядя был вторым в очереди. Мир был так несправедлив.

Но он ощетинился. Та ленца, которую он довел до совершенства, чтобы скрыть тот факт, что у него есть думающий мозг и бьющееся сердце, исчезла на мгновение, и передо мной снова был настоящий он. Человек, которого я любила.

— А мой дядя?

— Пока твой отец был жив, мы могли держать его на расстоянии вытянутой руки. — Я не вдавалась в то, чего это стоило мне. Что это принесло мне. Или то, что я получила.

— А теперь? Он делает шаг к трону?

— Тебя там нет, чтобы остановить происходящее, — сказала я.

— Насколько все плохо?

— Он не скрывал своих планов продать права на бурение нефтяных скважин в проливе Бринмарк, — сказал я.

— Но ведь у вас были иностранные инвестиции. Вам удалось сохранить права…

— Откуда тебе это известно?

— Я читаю газеты, Бренна. Я мог и уйти, но это не значит, что я перестал переживать. Я был там с тобой последние несколько месяцев…

Я кашлянула, прерывая его. Не в состоянии обсуждать последние несколько месяцев и проделанную работу.

— Твой дядя недоволен медленным прогрессом, достигнутым благодаря инвестициям. Он хочет большего и уже пригласил российского Президента на встречи. Компания “Газпром” купила здание в столице.

— Господи, — произнес он, и я была так рада видеть его потрясение.

Правильно, придурок, именно это ты и допустил, когда ушел.

Это было не совсем справедливо по отношению к Гуннару, но в данный момент я не была заинтересована в справедливости.

— Вся эта работа три года назад, все то, что ты начал. Я продолжала начатое, — отчиталась я. — Но если ты не вернешься, все будет кончено. Я не могу сражаться с твоим дядей и Советом.

И правда была в том, что у меня был миллион причин ненавидеть Гуннара. Как он обращался со мной, как бросил. За его небрежную жестокость. Его тщеславие и эго. Все они подливают масла в огонь моего гнева, обиды и негодования.

Но он налил себе еще одну порцию аквавита, осушил рюмку и встал. Высокий, сильный и более чем самодостаточный, чтобы победить своего дядю. Гуннар мог ненавидеть своего отца — и не без оснований, — но он любил свою страну.

— Полагаю, тебя ждет самолет?

— В аэропорту Кеннеди, — ответила я. — Перед домом стоит машина.

Он глубоко вздохнул и улыбнулся, как будто все это было просто шуткой.

— Тогда давай сделаем меня Королем.

С крючка за спиной он снял длинное черное кашемировое пальто и накинул его на плечи, уже так похожий на короля, что у меня сжалось сердце.

9

Тогда

Васгар


Бренна


Я вернулась на Рождество, выдержав эпическую метель и ужасный полет, потому что моя мать умоляла меня.

— Это было слишком долго, — сказала она. Чего она никогда не говорила. Скучать по мне было не то, на что она была способна. До сих пор. Хотя я подозревала, что медовый месяц закончился, и мама чувствовала себя очень далеко от всего, что было ей знакомо.

И я была единственной знакомой вещью, которую она могла вернуть во дворец.

Я нервничала. Не только из-за полета. Или моего возвращения во дворец, который никогда не переставал быть чем-то вроде вражеской территории. Я нервничала потому, что увижу Гуннара снова.

Как друга.

Мы переписывались, пока я была в юридической школе. Удивительное количество сообщений, на самом деле. Все началось с того, что он прислал фотографию Алека, спящего на диване в комнате Гуннара.

“Я думаю, ты забыла об этом”, — написал он.

С этого момента ситуация обострилась. Картины его жизни и моей. Забавные вещи, которыми мы становились свидетелями. Вопросы о наших родителях.

“Моя мать, кажется, одинокой”, — написала я ему.

“Здесь все одиноки”, — написал он в ответ.

Я посылала ему статьи о нефтяной промышленности в Абердине.

Он присылал мне статьи о дворцовых сплетнях.

Но потом три месяца шли расспросы о нефтяной промышленности Абердина.

Водитель высадил меня у бокового входа во дворец. Единственный вход имел навес, так что снег был не очень глубоким. Ветер был свирепым, и стражники едва смогли открыть двери, чтобы я, шатаясь, вошла внутрь.

Что я и сделала, прихватив с собой уличный холод и немного снега. Тишина в зале была густой, словно вата, после пронизывающего ветра и шума внешнего мира. Я прислонилась спиной к двери, переводя дыхание, мои очки запотели над семьюстами футами красного шарфа, который я носила.

— Добро пожаловать домой, Принцесса. — О боже, это был Гуннар.

Этот сардонический темный надлом в его голосе был безошибочным, и мое тело, несмотря на холод, разогрелось. Я не могла его видеть из-за шарфа и запотевших очков. Но я чувствовала его как источник тепла перед собой.

— Привет, Гуннар. — Я оторвалась от двери, услышав, как он подошел ближе.

— Нужна помощь? — спросил Гуннар, его голос звенел от сдерживаемого смеха. Как огонь, готовый разгореться в полную силу. Дошло до того, что я читала его тексты и слышала этот скрытый юмор. Этот голос звучал у меня в голове.

— Не знаю, найдешь ли ты меня во всем этом.

— Я, пожалуй, справлюсь.

Гуннар взял один край длинного красного шарфа и начал разматывать его. Медленно открывая мое лицо. Очки запрыгали у меня на носу, и я схватила их. Я все еще не могла его видеть, он был расплывчатым темным пятном, улыбающимся мне.

— Вот ты где, — сказал он.

Я снова надела очки, туман уменьшился до краев линз, так что я могла ясно видеть его.

Последние несколько месяцев я пыталась убедить себя, что он далеко не так красив, как мне помнилось. Гуннар был потрясающим — принц королевской крови и все такое. В романтическом ореоле летней свадьбы. Он просто не мог выглядеть так хорошо, как мне помнилось. Или был таким же харизматичным.

Ну, знаете что? Он был. Придурком.

Эта полуулыбка, играющая у него на губах, искорка в его глазах, которые я знала, знала до мозга костей, были для меня. Он был рад меня видеть. Он был так же счастлив видеть меня, как и я его.

— Где… э-э… где наши родители? — спросила я. Все это счастье казалось опасным. Как будто этот момент — момент просто друзей — может сломаться под тяжестью всего этого счастья и, возможно, превратиться в нечто… нечто совсем иное. Что-то, чего не должно было быть.

— Они ждут тебя в гостиной.

— А почему ты здесь?

— Потому что я знал, что это единственный вход, который охраняется, и поэтому, скорее всего, они приведут тебя сюда.

— И ты хотел…

— Хотел увидеть тебя, Бренна. — Гуннар убрал мои растрепанные волосы за ухо, его прикосновение послало ударные волны по всей моей коже. Прошило меня до самых костей.

— Я просто хотел тебя увидеть.

Ага. Это были уже не просто друзья.


Восемь месяцев спустя

Гуннар


Бренна осталась в Великобритании на лето.

Работала в Группе компаний “МакДональд”, которая занималась логистикой и управлением нефтью для правительства Шотландии. Она получала ответы на все наши вопросы изнутри. И Бренна хотела организовать встречу между мной и Доналом Макдональдом.

После Рождества она ни разу не возвращалась. И я не винил ее. Во дворце творилось ужасное дерьмо.

Поэтому я сказал Бренне, чтобы она назначила встречу, и отправился прямиком к ней. В Абердин. В августе.

Ага. Конечно. Мы бы выяснили кое-что о правах на нефть. Но по большей части — решил я — мы собирались затрахать друг друга до полусмерти.

Все эти “просто друзья” не работали. Это была глупая идея в тот день, когда мы пришли к ней на лодке. Это было глупо на Рождество. Это было глупо каждый раз, когда мы притворялись просто друзьями, когда мы переписывались двадцать миллионов раз в день.

Мы не были гребаными друзьями.

Поэтому я сказал отцу, дяде и всей стране, что еду на Ибицу на неделю, и никто и глазом не моргнул. Я оставил семейный самолет в Лондоне и заказал билет эконом-класса (ах!) до Абердина. И номер в “Честере”.

Небо в Абердине было низкое и серое, такое, что заставляло горбиться. Как будто тебе нужно было сделать свою часть работы, чтобы нести груз. Но весь полет меня поддерживала некая неизбежность этой недели. Как это было правильно. Если будут нежелательные последствия, мы разберемся с ними позже. Работа с нежелательными последствиями была одним из моих величайших талантов.

Я сказал Бренне, что ей не нужно меня встречать. Что я поеду в “Честер”и встречу ее в центре. Но я сразу узнал ее — Бренна ждала возле стоянки такси. Длинный ряд машин с взволнованными близкими подбирал других прибывших.

На ней было красное платье, подол которого трепал и приподнимал холодный ветер. Я представил себе это платье на полу моей комнаты в “Честере” и улыбнулся.

— Привет, Гуннар, — сказала она, когда я подошел ближе.

— Я же сказал, тебе не нужно было меня встречать.

— А я сказала, что мне этого хотелось. — Бренна улыбнулась мне всем своим лицом. Всем телом. И она, вероятно, думала, что именно эта улыбка сделала нас друзьями. Радость, которую мы, казалось, разделяли, видя друг друга. И, может быть, она чувствовала то же самое к другим мужчинам, и, вполне возможно, что мне придется убить их всех.

Мы обнялись, умудрившись на время задвинуть неловкость подальше.

— Рада тебя видеть, — сказала Бренна где-то рядом с моей шеей, и ее дыхание на моей коже и ощущение тела Бренны рядом с моим заставили кровь стучать по моим венам.

— Бренна, — сказал я, готовый поцеловать ее. Нужно было срочно поцеловать ее.

— Ой! — закричал какой-то человек. — Бренна, нам нужно двигаться дальше.

Бренна отстранилась и, пригнувшись, улыбнулась мужчине в сером седане, стоявшем на холостом ходу у тротуара.

— Прости, Дэниел. Спасибо.

— Залезайте уже, да?

— Дэниел? — спросил я.

Бренна схватила мою сумку, как будто собиралась нести ее, и я положил свою руку на ее. Но она не смотрела на меня, и это жизнерадостное чувство неизбежности было сокрушено. И я не мог в это поверить, но я вдруг завидовал мужчине, который сидел в машине и позволял женщине заниматься багажом другого мужчины.

— Хорошо, что твой друг подвез нас, — сказал я.

— Дэниел — мой парень.


Год спустя

Гуннар


Это была моя вторая тайная встреча в библиотеке. И дело шло примерно так же, как и в первый раз. То есть… ужасно.

Смущающе, правда.

На встрече присутствовали Алек, Ингрид и новые члены Совета — Джон Гарфилд и Вера Уилкинсон, которая прошла путь от мэра Бринмарк-саунда до члена Совета, когда Энн Йоргенсон ушла в отставку. И хотя она была согласна с тем, что я пытался сделать, Вера все равно недолюбливала меня.

Мне хотелось, чтобы Бренна была здесь.

У нее бы это здорово получилось.

Я попытался подавить желание посмотреть на часы, возможно, в сотый раз за последний час, но Бренна должна была приехать.… Черт побери, я взглянул на часы.

Двадцать минут.

— Мы тебе не надоели, Гуннар? — спросила Вера.

— Вы назначили эту встречу, — сказал Джон. Он откинулся назад, и его стул протестующе заскрипел. Джон Гарфилд был родом из центра Южного острова, где, казалось, все мужчины были просто впечатляющих размеров. — Мне неприятно думать, что мы удерживаем тебя от того, что ты предпочел бы сделать.

— Нет, конечно, нет, — сказал я. — Я пытаюсь заручиться вашей помощью, чтобы убедить других членов Совета встать на нашу сторону в вопросе бурения нефтяных скважин.

— Нашей поддержкой, — сказала Вера, шмыгнув носом. — Тебе предстоит долгий путь, Гуннар, если ты пытаешься убедить моих избирателей, что ты на нашей стороне.

Вера была жесткой и не давала никаких очков за попытку.

С тех пор как Совет проголосовал за сохранение прав на нефть и привлечение иностранных инвестиций, мой отец и дядя учинили тысячи препятствий, чтобы не допустить этих инвестиций.

Итак, у нас все еще было не густо с наличностью. Но права были нашими.

Хотя в Совете произошел раскол, и мои дядя и отец работали над новым голосованием по продаже прав на нефть, создавая полный хаос в стране, поддерживая и инвестиции и продажу прав.

А теперь рыбные промыслы оказались в беде.

— Ну, это моя страна владела правами на нефтяные месторождения, а не русские. — На моей стороне была Бренна, ее связи и тяжелая работа в Группе компаний “Макдональд” — Значит, вы застряли со мной. С текучкой кадров в Совете мы потеряли некоторых союзников. Нам нужны новые. Вот почему мы здесь.

— Твои отец и дядя только и делали, что чинили нам проблемы с тех пор, как мы проголосовали против продажи прав на нефть, — сказал Джон.

— Я знаю, — ответил я. — Они заблокировали деньги от инвесторов и замедлили процесс больше, чем кто-либо из нас ожидал.

— Так что же мы будем делать? — спросил Джон.

— Попробуй подойти к вопросу творчески.

— Агата Вийск с Южного острова, кажется, согласна, — сказала Вера. — Я могу с ней поговорить.


— Мы можем говорить до посинения, — сказал Джон. — И это не изменит того факта, что нам нужны деньги, Гуннар. Инвестиции еще не начались, и теперь наши рыбные промыслы гибнут. В прошлом году Совет представил вашему вниманию пять очень достойных и очень богатых женщин. Все они с радостью сядут на трон, когда ты станешь королем.

— Последняя кандидатура, — сказал Алек. Мой старый друг теперь был доверенным советником, хотя в тот момент я бы с радостью ударил его ножом в глаз. — Наследница из Штатов. Она была красивой.

Она была худой и холодной, словно сосулька.

И я полностью понимал, что это моя судьба. Я принял ее… Мне просто нужно было еще немного времени.

Еще одно лето. Этим летом. Бренна пробыла дома несколько месяцев, по какой-то загадочной причине, о которой мне никто не говорил, но я думал, что это связано с угрюмостью ее матери.

И я очень надеялся, что это не имеет никакого отношения к Дэниелу.

Одно лето. А потом я сделаю свое дело и подумаю об американской наследнице.

— Это не Средневековье, — сказала Вера, ее поддержка на этой арене была нескончаемым сюрпризом. — Мальчик должен жениться на той, на ком хочет.

— “Мальчику” двадцать семь лет если что, и в некоторых частях нашего королевства похоже все еще Средневековье, — сказал Джон, и мне стало стыдно, что он был прав.

Печать на двери библиотеки треснула, и кто-то вошел в комнату. Все за столом переглянулись и начали собирать свои вещи. Спрятавшись, мы не могли видеть дверь, и все были параноиками, что это мог быть мой отец, или дядя, или кто-нибудь из их приспешников.

Я мог бы сказать им, чтобы они не волновались. Даже не глядя, я знал, что это Бренна. На несколько минут раньше. Пробираться от двери в дальний угол она любила больше всего.

Мне не нужно было видеть ее, чтобы понять.

От нее пахло можжевельником и лавандой. И она испускала электрический ток в воздух. Мое тело проснулось, словно после долгого сна.

Зуд и судороги от осознания ее присутствия.

— Я подумаю о женах через несколько месяцев, — сказал я, когда все встали. — И я понимаю, что терпения набраться трудно. Мы можем спасти наш промысел, я в этом уверен. И они могут просто спасти нас.

— Я думаю, ты сошел с ума, парень, — сказал Джон. — Рыбалка не вытянет эту страну. Но я готов дать тебе еще несколько месяцев свободы, прежде чем женить на той, которая готова больше заплатить.

Алек рассмеялся, но проглотил смех, когда я посмотрел на него.

Я закрыл дверь позади всех, а потом оказалось, боролся со своей улыбкой.

Бренна.

Она оказалась именно там, где я и предполагал, — в одном из кожаных кресел за широким дубовым столом, вырезанным викингами, поселившимися на этом острове.

Ее дерзкая ухмылка произвела на меня такое впечатление, что я не мог ее понять. Вся она произвела на меня такой эффект, который я не мог определить, да и не пытался. Больше не было никаких ограничивающих ящиков для этой женщины и того, что я к ней чувствовал.

Но что меня в ней поразило, так это то, что она могла сидеть и казаться одновременно совершенно чужой и совершенно знакомой.

Те же длинные светлые волосы, пронзительные голубые глаза, пристальный взгляд сквозь очки. Книга в ее руках.

Сила природы, которую я не мог ни предсказать, ни контролировать.

Наше последнее лето, подумал я с болью, похожей на сожаление и облегчение одновременно.

— Привет, Бренна, — сказал я, прислонившись к столу. — Прости, что не смог встретиться с тобой в тронном зале.

— Все в порядке. Я решила, что ваша встреча затянулась. Как продвигается дело с клубом плаща и кинжала? — спросила она, переходя сразу к делу. Которым Бренна в действительности и занималась. И она была единственной, кто делал это во дворце. Бренна сразу поняла, в чем дело, и бросилась работать на результат.

Я вздохнул и провел руками по лицу. Я был измотан. Решетом воду носить и пытаться влиять на происходящее из тени за спиной отца оказалось не так просто, как я думал.

Что заставило меня думать, что я смогу это сделать?

— Гуннар? — Она встала и подошла ко мне поближе. Голос Бренны был полон сочувствия и беспокойства, и я хотел больше, чем мог сказать, притянуть ее в свои объятия. Положить подбородок на ее голову и позволить ей поддержать меня в течение нескольких секунд.

Но это пересечет границы, которые мы поставили между собой. Соглашение “просто друзья” и Дэниел. Буквально мили и мили между нами — все стены, возведенные вокруг нас, чтобы остановить нас от того, что мы хотели сделать.

Мы переписывались часами каждую неделю. Но мы никогда не прикасались друг к другу. И эта обратная близость сбила меня с толку.

Пока Бренна училась в школе, она превратилась в принцессу викингов, и я едва мог оторвать от нее взгляд. Бренна владела своим ростом и носила высокие сапоги, которые делали ее еще выше. И узкие джинсы, которые выставляли напоказ ее ноги и округлый изгиб ее задницы.

Это вызывало проблемы каждый раз, когда мы были вместе. Проблемы, которые я упорно скрывал. Но я так чертовски устал. И мне было так чертовски одиноко здесь, в тени. Как я мог жениться на богатой наследнице, когда Бренна и ее ноги были где-то далеко?

Поэтому, когда она подошла ко мне со всей своей заботой, дружбой и своими гребаными ногами — я отступил.

Что, конечно, заставило ее остановиться. Бренна прижала руку к животу, теребя нижний край рубашки.

Наша странная близость позволяла легко ранить друг друга. Мы все состояли из шипов и роз. И я не знал, как это остановить.

— Я в порядке, — сказала я с улыбкой, которая пыталась перекинуть мост через зияющую пасть пещеры, которую мы держали между нами. — Но часы тикают. У отца опять сердечный приступ. И мой дядя, жадный ублюдок, пытается захватить власть, сыграв на всей этой ситуации с нефтью.

— И ты собираешься его остановить?

— Я наследник трона Васгара, Бренна. Если я не остановлю его, то кто? Если я не выведу эту страну из темных дней, в которые нас загнал мой отец, то кто же? Мой дядя через три года присоединит нас к России.

Бренна молчала так долго, что я поднял глаза и увидел, как она смотрит на меня, закусив нижнюю губу.

Черт, я хотел пососать эту губу. Каждый раз, когда мы виделись, она была другой. Не просто красивее, какой она была, но и ослепительно красива. Почти болезненно. Но она все больше и больше становилась самой собой. Как-то острее. Яснее.

И теперь, стоя передо мной, она была воплощением разницы между привлекательностью, которой всегда была, и магнетизмом.

Бренна была абсолютно притягательна.

Я никогда не ожидал такого. Эта медленная и неуклонная эволюция ее, как женщины.

И моя растущая неспособность сопротивляться ей.

— Посмотри на себя, — сказала она с сияющей улыбкой.

Нет. Нет. Дорогая, посмотри на себя.

— Наверное, кто-то на меня подействовал. — Мы посмотрели друг на друга, эта связь кипела между нами, и совершенно некуда было деться от ее влияния, прежде чем Бренна отвернулась к витражам. Квадраты голубого света падали на ее лицо.

Ты все еще с Дэниелом? Скажи мне, что ты не с Дэниелом.

— Я хочу помочь, — сказала она. — С Советом. С голосованием. Со всем, что ты делаешь.

— Помочь? А как же твоя жизнь в Шотландии? Дэниел.

— У меня есть несколько месяцев до отъезда в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк? — вот что я спросил. Несколько месяцев? — Бренна, хватит секретов. Что происходит? Почему ты дома?

— Я получила работу в ООН. Начиная с Нового года.

— В ООН?

Она кивнула.

Медленная улыбка расплылась по моему лицу.

— Бренна…

— Остановись.

— Нет! Это потрясающе! Как давно ты знаешь это?

— Некоторое время.

— Почему ты мне не сказала?

— Без понятия. — Бренна посмотрела на меня и отвела взгляд. Довольный и нервный. Такая невыносимая Бренна. — Я хотела сказать тебе лично.

— Боже мой, Бренна. Поздравляю, — сказал я и шагнул к ней. Линии между нами предупреждающе гудели, настаивая, чтобы мы держались на расстоянии, угрожая ужасными вещами, если мы проигнорируем эти предупреждения.

Но это было грандиозно, начало всех ее мечтаний, и я притянул ее в свои объятия.

Бренна поместилась там, на моей груди, под моим подбородком, как я и предполагал. Мы вдохнули, наши животы соприкоснулись, ее дыхание коснулось моей шеи. Кончики ее длинных волос скользнули по моим пальцам, и я не удержался, чтобы не запустить их в эти пряди.

Руки Бренны широко раскинулись по моей спине, как будто она пыталась почувствовать как можно больше меня. Как будто своими руками она могла запомнить меня. Я знал, что она это делает, потому что я тоже это делал.

У нас был только один момент. Одно мгновение, и мы оба воспользовались этим. Впитывая ощущение прикосновения друг к другу сквозь кожу, как изголодавшаяся по дождю земля.

Я вдыхал ее запах, задерживая его в легких. В моей голове.

Бренна засмеялась странным тихим смешком, и я почувствовал его у себя на груди.

Я держал Бренну так долго, как только мог. Пока бесконечный гул между нами не заставил мой член затвердеть. До тех пор, пока не стало невозможно скрыть, как сильно я ее хочу. Затем я на секунду задержал Бренну на расстоянии вытянутой руки, позволяя ей разлететься на куски.

— Я так горжусь тобой, Бренна.

— Спасибо, Гуннар.

Она отступила назад с дерзкой улыбочкой, от которой у меня кровь застыла в жилах. Бренна была полностью созданием противоречия — уверенности и уязвимости в равной степени.

— Но давай, садись, расскажи мне о своих планах, — сказала она.

Она не для тебя, сказал я себе. Она не для Васгара. Бренна предназначена для больших дел. Не привыкай к ее присутствию.

Разумнее всего было бы ей уехать. Дать нам обоим немного столь необходимого пространства. Но я этого не сделал. Я сел.

***
Не прошло и недели, как мы по колено увязли в дворцовых интригах. Мы были командой. Алек и Ингрид присоединились к нам, и библиотека стала нашим штабом. Пока что ни один из членов Совета не присоединился к нам. А если и присоединились, то не говорили мне об этом.

— Проблема в том, — сказала Ингрид, — что никто не думает, что ты будешь руководителем.

Я снова сел на свое место во главе стола викингов. Который в этот момент был уставлен ноутбуками и грязной посудой, так как мы перекусывали во время работы. Много ели.

Мой дядя пытался захватить Совет с помощью подкупа и влияния. Это была неловкая схватка между нами, скрытыми в тени. Уж больно политизированно, когда то, что я хотел сделать, это набить дяде морду.

— Она права, — согласился Алек. — Твоя репутация опережает тебя.

— Тебе нужна новая репутация, — сказала Бренна. Ее светлые волосы были собраны в пучок на макушке. Пучок был в беспорядке и вид у него был диковатый, с этим карандашом, воткнутым прямо в него. Она носила очки, потому что контактные линзы беспокоили ее поздно вечером, а эти очки были в прозрачной оправе. Очень прикольно. Очень непохожие на то, что она обычно носила, и я обнаружил, что немного одержим ими.

Интересно, что заставило ее изменить свой стиль?

Чертов Дэниел.

— Ему нужна репутация Бренны. — Ингрид рассмеялась, как будто это была шутка, но мы с Бренной посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.

— Завтра вечером я иду на поэтические чтения, — сказала она, листая календарь. — Поэзия с дискуссией, которую будет вести художник.

— Я буду сопровождать тебя.

— А еще через два дня я выступаю на завтраке для старшеклассников-старост.

— Отлично, — сказал я.

— Может быть, тебе стоит выступать, — сказала она, уже делая пометки в телефоне. — Я могла бы подправить свою речь под тебя.

— Нет, — ответил я, чувствуя себя неловко от того, как быстро она протянула мне это, когда на том обеде требовались ее работа и рамки приличия. — Не думаю, что…

— Всего несколько слов, — согласилась Ингрид. — Может быть, ты представишь ее присутствующим?

— Отличная идея, — сказал Алек. — Кроме того, на следующей неделе состоится конференция Ассоциации бизнеса, на которую я собираюсь. Я мог бы поговорить с Ронином и включить Гуннара в программу. То же самое… он мог бы представить Ронина или что-то в этом роде.

Все трое продолжали болтать, обсуждая написание речей и возможность нанять старую подругу Ингрид, которая некоторое время работала в Лондоне и писала речи для мэра.

— Она вернется? — спросил Алек.

— Работать на свою страну? — сказала Ингрид так, словно это было уже решено.

— Работать на меня, Принца-бродягу? — поинтересовался я, потому что нам нужно было хоть на секунду прийти в себя.

— Хорошая мысль, — сказала Ингрид. — Но… я могу убедить ее.

— Мы можем убедить всех, — сказала Бренна, глядя прямо на меня. — Люди любят хорошую историю искупления. И мы можем дать им это.

— Ты собираешься подарить мне искупление? — спросил я Бренну, улыбаясь тому, насколько это было маловероятно.

— Ты думаешь, я не смогу? — спросила она.

— Я думаю, ты можешь делать все, что захочешь, — сказал я. Небрежно осознавая, что Ингрид и Алек обменялись понимающими взглядами.

— Это снова тот свадебный вальс, — сказал Алек.

— Эй! — Ингрид была резкой и громкой, и мы с Бренной прервали зрительный контакт, чтобы обнаружить, что она хмурится на нас. — Ты хочешь стать королем? — спросила Ингрид. — Ты хочешь обелить свою репутацию? Хочешь убедить всех, что готов руководить?

Я кивнул.

— Тогда вы только друзья.

— Это все, чем мы когда-либо были, — сказал я. Ингрид указала на Бренну, которая покраснела.

Ее кожа вспыхнула так быстро, что я удивился, как бумаги вокруг нее не загорелись. Тот поцелуй в Бринмарк-саунд будто снова отпечатался у нее на лице.

— Нет проблем, — сказала Бренна и отвернулась. Но даже тогда мы оба знали, что это будет огромной проблемой.

10

Тогда


Бренна


Просто друзья.

Такая безобидная вещь. Конечно, мы были всего лишь друзьями. Семьей или чем-то вроде того. Больше ничего. До зубовной боли было очевидно, впрочем, так было всегда, что мы друг другу никто. Между нами больше ничего быть не может. Несмотря на тот поцелуй.

То был всего лишь поцелуй. Глупый… поцелуй. Глупый поцелуй, который я прокручивала в голове миллион раз. Глупый поцелуй, который проник в мой мозг, заставивший меня заняться рукоблудием, когда я осталась наедине с самой собой.

Для него это не значило ровным счетом ничего, я знала это. Точно так же как я понимала, что он слишком много значит лично для меня.

Я рассталась с Дэниелом еще до того, как вернулась домой. Дэниелом, в компании которого я провела большую часть года. Дэниел, который на бумаге идеально подходил мне.

Но то, что казалось правильным где-то там, в мире, никогда не было правильным в Васгаре.

Лишь Гуннар, казалось, идеально подходил для Васгара.

Лишь Гуннар.

Мы направлялись на поэтические чтения Нобелевского лауреата из Швеции. Феминистки, чья дочь, передознувшись, нашла свой конец на улицах Нью-Йорка. Вечер обещал быть насыщенным, и никто не ожидал, что Гуннар заявится в такое место.

Посты в Facebook и Instagram от собравшейся в зале публики должны были сделать добрую половину работы за нас.

Летняя ночь была теплой, а улицы Верниса — столицы Васгара — наводнили семьи с детьми и влюбленные парочки. Кафе-мороженое процветало, а я так старалась не задеть Гуннара, что то и дело спотыкалась о бордюр.

— Бренна, ты в порядке? — буднично поинтересовался Гуннар, беря меня под локоть, чтобы втащить обратно на тротуар.

— Лучше всех. — Его пальцы на моей коже вызвали такое острое возбуждение, что я почти почувствовала панический ужас.

— Мне нравятся твои очки, — сказал он. — Они новые.

Когда он говорил вещи, которые указывали, что он заметил меня и мелочи обо мне, я не знала, куда себя деть. Или как себя вести. Я поправила очки на носу и поблагодарила его.

— Не в твоем обычном стиле, — сказал он.

— А каков мой обычный стиль? — поинтересовалась я, смеясь, поскольку понятия не имела, каков мой обычный стиль.

— Я просто хочу сказать, что они ультрамодные.

— Друг помогал мне их выбрать, — сказала я, нервничая без всякой видимой причины. — Он следит за веяниями моды.

— Дэниел? — спросил он, и я остановилась и уставилась на него. Счастливые семьи бродили вокруг нас, поедая шарики мороженого в рожках, будто мы были камнями в бурных потоках реки. И мне хотелось напомнить себе о дюжине вещей. Что мы были просто друзьями. Что я навоображала себе его разочарование в аэропорту Абердина. Что он на самом деле не чувствует того, что я хочу, чтобы он чувствовал.

Я видела его фотографии с наследницей американской династии, и они больно кольнули прямо в сердце. Не смертельная рана, конечно, но очень неприятная.

Они ужинали в Хельсинки. Буднично. Но откуда мне было знать, что это обычная для них вещь.

Мы пялились друг на друга, неподвижные, как скалы, не обращая внимания на проносящуюся мимо реку людских тел.

Как его вообще может интересовать Дэниел, когда у самого под боком эта наследница? Почему меня заботит наличие Дэниела при наличии у него этой наследницы?

Но все это не имело значения. Не совсем. Потому что этим летом был Васгар. И был Гуннар.

— Мы расстались, — проговорила я.

— Мне очень жаль, — сказал он, но прозвучало это иначе.

Он взял меня за локоть и повел обратно к театру, где проходили поэтические чтения. Какое-то время мы шли так, рука об руку, ощущая, как соприкасается нежная кожа под нашими локтями. Но потом люди начали замечать нас… ну, вернее Гуннара. И я отняла руку и отодвинулась в сторону, пока между нами не стало больше пространства, потому что центром всего должен был быть Гуннар, а не мы оба.

Потому что сплетни о нас разрушат все, ради чего мы работали.

А за нами не было никакой истории. Было всего лишь лето. Вот и все.

***
Никого не удивляло так, как это удивило меня, что Гуннар был поклонником поэтических чтений.

Кроме, может быть, Гуннара.

— Ты читала ее рассказ в «Нью-Йоркере»? — спросил он меня несколько дней спустя, когда мы направлялись на конференцию Руководства средней школы.

— О боже, ты все еще одержим ею?

— Одержим? — он бросил на меня серьезный взгляд. — Ну, может быть… немного, но серьезно, зацени эту историю. Она буквально разобьет твое сердце. Я пришлю ее тебе по электронной почте.

Он повозился со своим телефоном, а потом я услышала, как в сумочке зазвонил мой собственный. Мы сидели на заднем сиденье лимузина, и до старшей школы, где проходила конференция, оставалось всего пять минут.

— Прочти ее, и твое сердце уже никогда не будет прежним.

Господи Иисусе. Серьезно. Было совершенно несправедливо, что Гуннар так выглядел. Теперь он говорил о поэзии и ее влиянии на его сердце? Кто мог устоять перед этим парнем?

Я. Я могла бы. Но мне совершенно не хотелось этого делать.…

— Серьезно, Гуннар. Можем ли мы сфокусироваться на сегодняшней речи?

Он махнул рукой.

— Речь произношу сегодня я. Не переживай.

На самом деле это было не так, потому что если и был один аспект этого искупления, который был безупречен, то это был Гуннар перед толпой. Он был прирожденным шоуменом. Очаровательный и искренний. Местами даже серьезный. Он развил эти качества в Ассоциации бизнеса Васгара с Алеком.

И люди действительно начали это замечать.

— Дейтер из «Таймс» просил об интервью, — сказала я.

— Пока не время.

Я оторвала взгляд от телефона.

— Что значит «не время»?

— Я имею в виду, что мы побывали на трех приемах. Я произнес одну речь. Давай еще немного поработаем, прежде чем пройдемся по газетам.

Я моргнула, глядя на него.

— Что? — спросил он.

— Ты так… хорош во всем этом.

— Бренна, — сказал он с улыбкой, которая была снисходительной и милой одновременно. — Я всю жизнь был принцем. Политика, нравится мне это или нет, это игра, в которой я очень хорош. Просто я никогда раньше не играл в политику с реальными проблемами.

Я наклонила голову и посмотрела на него. Такой красивый, такой щеголеватый в черном костюме с белой рубашкой под ним. Он умудрялся быть и неформальным, и официальным одновременно. Каждая старшеклассница в этом спортзале сойдет из-за него с ума.

— Что изменилось? — поинтересовалась я.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему тебя это волнует сейчас?

Снисходительная улыбка соскользнула с его лица, как только машина притормозила перед школой. Мы остановились, телохранитель Гуннара вылез с переднего сиденья и открыл нам дверцу. Я слышала, как собравшаяся перед школой толпа выкрикивает имя Гуннара. Послышались звуки, а затем последовали яркие вспышки, но Гуннар не обернулся. И даже не помахал.

Он просто сидел и смотрел на меня, его красивое лицо было внимательным и спокойным.

— Ты действительно не знаешь? — спросил он.

Я забыла, о чем спрашивала его. О чем мы говорили?

— Ты, — сказал он. — Я забочусь о тебе.

А потом он повернулся, поднял руку, широко улыбнулся и вышел из машины, остановившись, чтобы помочь мне выйти.

— Иди, — сказала я, дрожа всем телом и краснея. Отодвигаясь подальше от его прикосновений так быстро, как только могла. — Давай. Пожимай руки. Отвечай на вопросы.

Он сделал так, как я ему сказала, шагнув к очереди людей, которые ждали, чтобы мельком взглянуть на него. С колотящимся сердцем я наблюдала за ним. Я видела, что он был тем лидером, в котором нуждался его народ. Я всегда надеялась, что он будет таким лидером. Еще до того, как я узнал его ближе.

11

Тогда


Гуннар


Отец спустился к завтраку. Я так удивился, что даже встал со своего места, чтобы помочь ему сесть. Боже, как он постарел! Он был еще молод, но выглядел на восемьдесят. Последний сердечный приступ истощил его, и он уже не приходил в себя, как в тот раз, когда это случилось с ним впервые. Он был одного оттенка серого, от кончиков волос до цвета лица и рук, которые дрожали, когда он держал чашку.

— Отец, — сказал я, усаживаясь на свое место и складывая бумаги, которые просматривал. — Рад видеть тебя на ногах.

— Правда, — сказал он, не вопрос, а утверждение с посылом, который мне был не совсем понятен.

— Конечно, — сказал я. — А где Анника?

— Кто ж ее знает? — Он пододвинул свою тарелку. — Принеси мне немного колбасы, ладно?

— Ты уверен, что тебе стоит есть колбасу?

— Ты действительно думаешь, что это имеет значение? — спросил он, моргнув водянистыми глазами.

Я разинул рот, ошеломленный этой мрачной и пораженческой версией моего отца.

Король.

Но, как хороший сын, которым я никогда особенно не был, я встал и принес ему две сосиски из оленины. Но я также добавил на тарелку помидор и немного черники, которая как раз созрела в это время года.

— Ты была занят, — сказал отец, когда я снова занял свое место. — Поэтические чтения и тому подобное. — Он пододвинул ко мне газету, лежавшую на столе. На первой странице была моя фотография на мероприятии Руководства средней школы. Я стоял на ступеньках школы и махал через плечо стоявшей там толпе.

Бренна стояла рядом со мной, сосредоточенная на своем телефоне.

Я пожал плечами, делая вид, что не понимаю, к чему он клонит.

— Ты хотел, чтобы я больше уделял времени общественной жизни за пределами баров и вечеринок.

Его смех перешел в хриплый кашель.

— Отец…

— Привлечение Бренны в качестве твой помощницы выглядит не комильфо.

— Она не моя помощница, — ответил я.

— Но смотрится именно так. — Он постучал пальцем по фотографии, и мне неловко пришлось признать, что на этой фотографии она выглядела… как моя ассистентка. — Но речь не об этом. Мне нужно, чтобы ты съездил в Хельсинки на эти выходные. По делам государственной важности. Ужин и экскурсия по рыбным промыслам.

— Отлично. Бренна как раз рассказывала мне об их инновациях…

— Мне нужно, чтобы ты меня услышал, — сказал он и схватил меня за руку. Его ладонь была сухой и шершавой, как шелуха. Это было так поразительно, что я посмотрел вниз, чтобы увидеть, действительно ли его кожа касалась моей. Я не мог припомнить, когда в последний раз отец держал меня за руку так, чтобы это не было жестоко. — Когда-нибудь ты станешь королем.

— Знаю. И я пытаюсь заслужить этот титул…

Он отмахнулся от моих слов, как будто они ничего не значили.

— Ты уже заслужил его. Ты был рожден для меня. Ты мой сын. Точно так же, как я принадлежал своему отцу. И так сотни лет по ветвям семейного древа.

Я вспомнил, что думал именно так. Как я чувствовал себя вправе на корону и на должность. За верность моей стране и все, что с ней связано. А потом появилась Бренна и все изменила. За последний год я хотел заслужить ее преданность и, в более широком смысле, преданность всей страны. Я хотел ее уважения.

Последние несколько недель, когда мы с ней ездили туда и обратно на эти небольшие конференции и поэтические чтения, в музеи и галереи, мне казалось, что я впервые вижу свою страну. И по мере того, как фотографы буквально набрасывались на меня, а посты в социальных сетях меньше были посвящены моим походам по барам, а больше о том, как я разговариваю со своими согражданами, мне казалось, что я вижу себя впервые.

Вижу себя тем человеком, которым я мог бы стать. Человеком, который нужен моей стране.

Эти последние несколько недель были одними из лучших в моей жизни.

И Бренна имела к этому самое непосредственное отношение.

Помощница, блин.

— И, — сказал он, сощурившись, пока я не почувствовал, что его взгляд пронзает меня насквозь. — Тебе многое простится. Выпивка и вечеринки. Неподходящие женщины. Сплетни о сексе втроем в гостиничных номерах. Они могут назвать тебя бездельником, но при этом ты все равно останешься королем.

— Именно это я и пытаюсь сказать, отец. Я не хочу, чтобы страна называла меня так. Я хочу быть хорошим королем.

— Они полюбят тебя, когда ты женишься на наследнице.

— До этого еще далеко. — Я так хорошо научился не думать об этом, что почти убедил себя, что этого не случится. Что с помощью чистой силы воли я могу сделать так, чтобы этого не произошло.

— Тебе нужно держаться подальше от Бренны.

Я откинулся на спинку стула, убирая руку отца.

— Между мной и Бренной ничего не происходит.

— Это чистой воды брехня, мой мальчик, — сказал он.

— Я не лгу.

— Ты только и делаешь, что лжешь. Ты мой сын, Гуннар. Никто не знает твоего темного, разочаровывающего сердца так, как я.

Я встал, этому разговору конец. Абсолютный. Я думал, что он потерял способность причинять мне боль своей неприязнью. Было обидно осознавать, что я ошибался.

— Ты почти что помолвлен с наследницей.

— Никто не сказал ни слова о помолвке. Я всего лишь отужинал с ней! — Один ужасный официальный, неестественный ужин с очень богатой женщиной, которая, как и Королева сейчас, была заинтересована только в том, чтобы носить корону.

— Один намек на нечто большее между тобой и Бренной, и я прогоню ее, Гуннар, — сказал он. Я замер. Мое сердце замерло. Все вокруг. Замерло. Изгнание? И это в наше-то время. То был старый закон, который превратился в вековую пыль откуда-то из анналов истории. — Я отошлю ее так далеко, что будет казаться, будто ее здесь никогда и не было.

— Ты не думаешь, что ее мать сможет возразить что-нибудь по этому поводу? — спросил я, слегка посмеиваясь над нелепостью его высказывания.

— Анника хотела быть королевой, — сказал он, пожимая плечами, что объясняло самую суть их отношений до мельчайших подробностей. Боже, как жаль, что Бренна оказалась права в вечер их свадьбы. Как ужасно, что я, казалось, был обречен повторить это.

— Почему бы тебе не изгнать меня?

— Не искушай меня, Гуннар.

— Ты не настолько силен, — сказал я.

— Ты понятия не имеешь на что я способен. Я делал большее и за меньшие проступки. Не испытывай меня, Гуннар. Она превратилась в сносную женщину, которая, без сомнения, выйдет замуж за какого-нибудь упоротого интеллектуала, и она…

— Остановись, Отец. Прекрати.

— Она не для тебя.

Я смотрел на отца, испытывая отвращение к нему и его крови, которая текла в моих жилах.

— Она не для нас, — сказал я и вышел из-за стола, оставив отца сидеть на месте.

12

Тогда


Бренна


— Ты не в настроении, — произнесла я с кресла напротив Гуннара. Мы летели в самолете в Хельсинки, а я изучала отчеты о новшествах Швеции в области рыболовства. В частности, об инновациях в области селекции с применением сетевых и альтернативных технологий.

Я ни слова не поняла из прочитанного. Но я решила, что кто-то из нас должен прочитать их к завтрашней экскурсии по рыбным промыслам. И похоже, что этим человеком явно будет не Гуннар.

— Я в прекрасном настроении, — сказал он, поднимая свой бокал в сардоническом тосте.

— Ты напьешься еще до того, как мы доберемся до ужина. — Я посмотрела на бумаги, которые пыталась читать, но все мое внимание было поглощено Гуннаром и этим его странным настроением.

Он всегда притягивал меня. Был тем, кого мне приходилось держать на расстоянии вытянутой руки. Мне было легче, когда я была в Шотландии, переписываясь с ним по ночам. Мне даже удалось убедить себя, что влечение, которое я испытывала, было всего лишь подпитываемым адреналином хождением по краю.

Он не подходил мне.

Но все же я порвала с Дэниелом и решила не возвращаться в Эдинбург до назначения в ООН. Я вернулась домой ради него. Ради возможности быть с ним в любом возможном качестве.

Но теперь, после нескольких последних недель… Я должна была признать, что оказалась в беде. Гуннар изменился, и, возможно, я тоже. Возможно, мир, в котором мы жили, менялся. И держать себя в руках становилось все труднее и труднее.

Но что-то случилось вчера или сегодня, и мне показалось, что он снова примерил на себя свою старую личину. Кусается и улыбается одновременно. Не заинтересован и невероятно заинтересован одновременно.

— К сожалению, нет. — Он посмотрел в окно на темное Северное море, раскинувшееся под нами. Холодно и отстраненно. Господи, подумала я, как же мы здесь снова оказались?

— Что стряслось, Гуннар? — поинтересовалась я. — Что-то изменилось? Несколько дней назад…

— Мой отец называл тебя моей помощницей.

Я дернулась назад, немного уязвленная, но не удивленная.

— Твой отец — осел.

— Но сколько времени пройдет, прежде чем он упомянет об этом кому-нибудь еще, а кто ненароком обмолвится об этом Дейтеру, который поместит это на первой полосе? А потом так будет считать и вся страна…

— Мне все равно. — Что было не совсем правдой.

— Верно. — Взгляд его серых глаз был красноречивее слов, когда Гуннар смотрел на меня. — Мой отец — пещерный человек, а дядя еще хуже, и они всех настроят против тебя, если им это будет удобно.

Я отодвинула бумаги и, оставив свое кресло, села рядом с ним на его. Гуннар вздрогнул, как будто я уселась к нему на колени.

— Твой отец — старик, который не только упустил возможность стать лучше, но и разрушит твои попытки сделать то же самое. Не позволяй ему добраться до тебя.

Он посмотрел на меня, непроницаемый и непостижимый. Так же отстраненно, словно море вдалеке. И я не отвела взгляд, чувствуя, что мне нужно самой себе вбить эти слова и мою веру в него в его мозг.

— Почему ты думаешь, что я отличаюсь? — спросил он меня.

— От твоего отца? — рассмеялась я. — Потому что я видела тебя. Потому что я знаю тебя.

Гуннар коснулся моего лица кончиками пальцев, и я ахнула. Я не могла остановиться. Этого нельзя было допустить.

Никаких прикосновений. Нет, никогда.

И я упорно работала над тем, чтобы забыть, как трение его кожи о мою создает электрический разряд.

— Ты уезжаешь, — сказал он и облизнул губы, как будто он тоже был поражен, почувствовав что-то от соприкосновения нашей кожи. — Работать в ООН.

Я не была уверена, к чему он клонит. Беспокоился ли он, что я буду работать, чтобы привести его к власти, а потом брошу?

— Васгар всегда будет моим домом.

— Но ты не будешь здесь жить. Потому что у тебя все будет супер, — сказал он. — Там, вдали от Васгара.

Таков был план — именно туда указывала моя Полярная путеводная Звезда, на которую я ориентировалась всю свою жизнь. Но сейчас, рядом с обновленным Гуннаром, этот план уже не казался таким важным. За последние несколько недель мы привыкли к чему-то вроде партнерства. Но я не могла ему этого сказать. Он будет противостоять мне, а Гуннар редко играл по правилам в своем противостоянии.

— Точно также, как ты будешь удивительным королем Васгара, — сказала я ему. Гуннар долго смотрел на меня, потом отнял кончики пальцев от моей кожи, поставил стакан и попросил огласить сводку по рыболовству.

Я чувствовала силу его прикосновения еще последующие несколько часов.


Тогда

Гуннар


Когда я был маленьким, Алек подначивал меня спрыгнуть со скалы на озере Фассо. Озеро Фассо было нашим самым глубоким озером и, возможно, самым холодным. Дело было в августе, а это означало, что озеро оттаяло на неделю и будет оттаивать еще неделю, прежде чем погода изменится и его черная вода снова заледенеет.

Не в силах устоять перед вызовом, я взбирался на скалы, порезал руки о гранит и скользил по зеленому лишайнику, пока не нашел выступ, на который мог бы встать обеими ногами, и, посмотрев вниз, подумал: «Я нервничаю только потому, что не знаю, насколько оно глубокое и холодное на самом дела. Как только я узнаю, я перестану нервничать.

И я прыгнул. И было так холодно, что было больно. Мое тело испытало шок, а меня все затягивало вниз, на самое дно в самую пучину.

Алек прыгнул в воду и схватил меня, вытаскивая нас обоих обратно на берег, где мы потом дрожали, обсыхая на солнце.

Прикосновение к Бренне было подобно тому погружению в пучину озера. Я был так слепо уверен, прежде чем погладить гладкую кожу ее щеки пальцами. Я был уверен, что мои воспоминания о том, какой мягкой она была, были преувеличены. Временем. Тем, что я не мог прикоснуться к ней.

Конечно, прикосновение не будет проблемой.

Но сейчас, за этим проклятым ужином, я все еще стряхивал с себя ощущение ее кожи на кончиках своих пальцев. Я все еще восхищался ее красотой и своей глупостью.

Я все еще хотел ее. Желание, которое я испытывал к ней год назад, было бледной тенью по сравнению с обуявшим меня сегодня желанием.

В другом конце комнаты она разговаривала с группой экспертов по рыболовству. Я догадался об этом, потому что на этом мероприятии все, казалось, были экспертами по рыболовству. Король был специалистом по рыболовству.

Я тоже должен был бы им быть.

— Мне жаль слышать о том, что вашему отцу нездороаится, — сказал король, сидевший рядом со мной. Для короля он был молод — ему было сорок три. А это означало, что он еще долго будет сидеть на троне. И хотя титул был в основном номинальным, король Швеции неплохо справлялся.

— Благодарю, — ответил я. — И я передаю его приветствия и добрые пожелания вам и всей королевской семье.

Он слегка улыбнулся — красивый мужчина с серебристыми волосами. Он был выше меня, и это о чем-то говорило.

— Могу я дать вам небольшой совет, как один сын другому?

— Конечно.

— Больше заботьтесь о своем народе, чем о своей короне. Это был урок, который мой отец не преподал мне, и мне пришлось учиться самому на горьком опыте.

— Отличный совет, — отметил я, отвлекаясь на смеющуюся в дальнем конце комнаты Бренну. Какой-то из здешних экспертов в том конце комнаты был настоящим комиком, и она раскраснелась и улыбалась.

Так и должно быть. Я хочу, чтобы она была счастлива. И я хочу, чтобы она была подальше от Васгара. Подальше от меня.

Подальше от той роли, в которую ее заставят играть мой отец и дядя. От тех ограничений, которые они наложат на ее способности, потому что она была угрозой их привычному укладу, чужда чувству власти «порядочного» человека.

Нет. Невозможно.

Она должна идти своей дорогой, а я — своей. И мой путь был связан с будущим Васгара.

Я повернулся к королю.

— С этой целью, Ваше Величество, я хотел бы обсудить ситуацию на ваших промыслах.

***
Вечеринка закончилась, и я проводил Бренну по длинным тихим коридорам до наших покоев в королевском дворце. В этом конце дворца было тихо и спокойно.

— Помнишь, как я терялась во дворце? — спросила Бренна. Ее волосы, бело-золотистые и шелковистые, выбивались из пучка и струились по спине.

Кончики моих пальцев начали гореть от воспоминания о том, какими шелковистыми были ее волосы.

Я засунул руки в карманы, чтобы не дотронуться до них.

— Да, — сказал я, улыбаясь.

— Я потеряла несколько часов своей жизни в этом проклятом замке, — сказала она.

И я тоже.

— Похоже, тебе сегодня было весело, — сказал я, и она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами с искрящимися в них смешинками.

— Свен, главный научный сотрудник рыбного проекта, такой забавный.

Мои руки в карманах сжались в кулаки. Я ревновал. Снова.

Я отступил от нее, увеличивая расстояние в поисках небольшого личного пространства и облегчения от булавочных уколов, прошивших мое тело.

— Завтра он устроит нам экскурсию, — сказала она, снова сияя своей ослепительной улыбкой. С этим выражением нетерпения на ее лице.

— Отлично, — сказал я. — Разве это не твоя комната?

Мы остановились у двери с розовой лентой, обвязанной вокруг ручки. Ее старый трюк. Я коснулся края ленты, позволив ей скользить по моей ладони так, как я не мог позволить ее волосам, ее коже или любой части ее тела коснуться меня.

Отпусти, так я думал. Отпусти ее.

— Это был хороший вечер — сказала Бренна, прислонившись к двери.

— Король собирается нам помочь. Этот ученый, который тебе так нравится, приедет в Васгар в следующем году, чтобы провести конференцию с нашими специалистами по рыболовству. Это будет совместная работа наших стран. Я не знаю, как мы за это заплатим, но это мы выясним позже.

Медленная улыбка расплылась по ее лицу.

— Ты только что… сделал это?

Я кивнул, улыбаясь в ответ на ее улыбку. Отказываясь смотреть на то, как она стояла и что ее поза заставляла чувствовать мое тело. Изгибы, которые открывало ее черное платье простого кроя, идеальная кожа шеи и острые края ключиц над подрагивающими грудями.

Отлично. Я взглянул на нее.

— У нас с королем состоялся разговор, — сказал я. — Он очень хочет помочь, а мы в этом нуждаемся. Очевидно, он предложил моему отцу ту же самую сделку, но отец отказался.

— Мне очень жаль, — сказала она.

Я улыбнулся ей и на одно долгое мгновение дал волю своему воображению. Я позволил себе представить, как кладу руку на дверь рядом с ее волосами. Я представил, как наклоняюсь к этому телу, к этим богатым изгибам и мягкой коже. Я представил себе, как она ахнет, как ее глаза расширятся от удивления.

Но на самом деле она не удивилась бы, потому что чувствовала это так же сильно, как и я.

Она хотела этого так же сильно, как и я.

Это в очередной раз была лодка Бринмарка.

Это было равносильно стоянию на краю обрыва. Мне казалось, что я знаю, во что ввязываюсь, но при этом не имею ни малейшего представления.

Не совсем.

— Гуннар, — выдохнула она. Приглашение, которое я когда-либо слышал. Она даже положила руку на дверную ручку, и я знал, что через две секунды мы окажемся в ее комнате. Одни в темноте. — Никто не узнает, — произнесла она.

Боже, разве это не было истинным значимым моментом? Это искушение? Мы были одни в чужом городе. Никакой прессы. Пустой коридор. Совсем другой дворец.

Но риск для нее был слишком велик.

Я отступил назад, засунув руки обратно в карманы, хотя и не осознавал, что вынимаю их.

— Спокойной ночи, Бренна.

13

Тогда


Бренна


В молодости у меня был ухажер-хулиган. Парень по имени Маркус. Его отец заправлял пабом в городе, что придавало ему своего рода королевский статус, который он даже в тринадцатилетнем возрасте признавал и которым злоупотреблял. Во всяком случае, он положил на меня глаз с первого дня учебы. Каждый день, проведенный мной в его обществе походил на прицел лазерной указки на тех частях моего тела, которые заставляли меня чувствовать себя наиболее неловко и ужасно. В основном страдали мои сиськи.

Когда действительно почувствовала, что больше не могу этого выносить, я пожаловалась на это маме, которая в свойственной ей манере только усугубила ситуацию.

— Это просто значит, что ты ему нравишься, — сказала она так, словно я выиграла в лотерею. Как будто она внезапно гордилась мной. «Ты ему нравишься».

Вот так? — подумала я, страшась школы. Это и есть симпатия ко мне? Какой ужас! Я не хотела в этом участвовать.

И в тот день, идя в школу, я злилась все больше и больше. Как смеет этот мудак мучить меня, потому что не знает, что делать со своими чувствами? Мне не стоило пускать все на самотек. И так как я пыталась игнорировать его и это ни к чему не привело, пришло время разобраться с этим.

Я сжимала потные ладошки в кулаки, а обнаружила Маркуса у края футбольного поля, где он болтался со своей свитой из толпы придурков с клочковатыми усами и необузданными либидо.

И я налетела, образно выражаясь, прямо на него. Я сказала ему, что это ужасный способ показать, что я ему нравлюсь. Что все, что он сделал, заставило меня чувствовать себя отвратительно. И мне было страшно.

Маркус выпендривался, орал всякие гадости мне вслед, пока я уходила, но на этом всё и закончилось. Он сосредоточил свое ужасное внимание на ком-то другом, и я усвоила один из самых важных уроков в своей жизни: произнося то, что никто не хочет произносить вслух, ты обретаешь некую силу.

Этот урок сослужил мне хорошую службу в школе и, несомненно, будет служить мне всю оставшуюся жизнь. Это знание напоминало суперсилу.

За исключением прошлого вечера.

Клянусь Богом, я думала, что мы на одной волне. Стоя там за дверью, мне казалось, что я чувствую вкус желания Гуннара. Потому что я буквально тонула в пучине своего желания.

Но, бросившись прямо на него и произнеся слова, которые мы не могли произнести вслух, казалось, он с легкостью бросил их за себя.

«Никто не узнает».

И все же Гуннар ушел.

Был ветреный ясный день, когда мы осматривали гавань и рабочие помещения инициативной группы. Свен повел нас по кругу, разбивая сложные понятия на непрофессиональные термины. Гуннар шел рядом, внимательно слушая. Временами задавая правильные вопросы.

В то время как я была полностью поглощена мыслями о прошлой ночи. Неужели я неправильно считала сигналы? Это казалось самым логичным ответом, но я совершенно не хотела в него верить.

— Бренна? — Рядом со мной оказался Свен, его ярко-красные щеки соответствовали клеткам шарфа. Он действительно был очень хорошим парнем. Точно на все сто процентов мой типаж.

Но пока мы болтали, я оглядывалась в поисках Гуннара. Привычка, от которой я не могла избавиться в тот момент. И обнаружила, что он разговаривает с двумя другими учеными, но наблюдает за мной.

Почему ты не остался вчера?

— Извини, — сказала я Свену, отрывая свое внимание от человека, который моего внимания явно не заслуживал. Я просто задумалась.

Мы повернулись и пошли дальше вдоль кромки воды. Мы находились в узком заливе в нескольких километрах от главной гавани и всей ее суеты.

— Кажется, я собираюсь с визитом в вашу страну на несколько месяцев, — осторожно сказал Свен. Его глаза были устремлены на темно-зеленую воду, как будто он считал рыбу, которую не мог видеть.

— Да, я слышала. Это просто замечательно.

— Я с нетерпением жду встречи с тобой, — сказал он, улыбаясь мне, а затем отвернулся.

Ты ему нравишься.

То был голос моей матери, нашептывающий мне в ухо. Я слышала его громко и отчетливо.

И часть меня хотела ответить на его чувства. Потому что я могла бы почувствовать то же самое в отношении него. Потому что в его словах был смысл.

Но другая часть меня искала Гуннара за его плечом. Глубоко-глубоко где-то в районе моего живота я чувствовала, что каждый раз, когда я искала Гуннара, он тоже искал меня.

***
Два часа спустя мы снова погрузились в самолет, чернила на документах по сделке между Швецией и Васгаром как раз досыхали в моем портфеле. Я рухнула спиной на ставшее моим кресло, а Гуннар снял пальто и пиджак, прежде чем сесть. Узкий проход в середине реактивного самолета на самом деле был пустяком. Один шаг. Всего лишь шаг. И я буду на его стороне самолета.

Но это была черта, которую я не собиралась пересекать.

Если кто-то и собирался что-то предпринять, то только он.

— Могу я принести вам что-нибудь перед взлетом? — поинтересовался Дерек, стюард. Красивый мужчина, у которого, будто у волшебника, было все, чего бы мы не захотели, причем это было спрятано в каком-то секретном ящике на этом самолете.

— Аквавита? — спросил Гуннар, улыбаясь мне. — Чтобы отпраздновать.

— Звучит идеально, — сказала я, сбрасывая туфли. — И немного арахиса?

— Конечно, — сказал Дерек и пошел к своему тайнику с труднодоступной выпивкой и пряными орешками.

— Ух ты, — сказала я, ссутулившись на сиденье.

— Мы сделали это, — сказал Гуннар, закатывая рукава. То, как Гуннар засучивал рукава, стало для меня своеобразным стриптизом. Высоковольтное стриптиз-шоу запястий и предплечий. Я отвернулась, положив руку на живот, пытаясь взять себя в руки.

— Ты сделал это, — сказал я.

— Командные усилия.

Наш стюард принес традиционные высокие стаканы для аквавита и небольшую миску, доверху наполненную пряными орехами. Бутылка аквавита была погружена в ведерко со льдом на подлокотнике кресла Гуннара.

— Мы вылетаем через пять минут, — сказал Дерек, и я принялась пристегиваться, а Гуннар — разливать напитки. Стюард исчез в своей маленькой комнатушке, где он ждал, пока мы нажмем кнопку и попросим его о помощи.

Уединение было ужасным искушением.

— Тост, — сказал Гуннар, протягивая мне высокий бокал. Я так неловко осознавала, что наши пальцы вот-вот соприкоснутся, что не было никакой возможности, чтобы они не соприкоснулись, что чуть не выронила стакан.

— Прости, — выдохнула я.

— Без проблем, — Гуннар поднял свой бокал.

— За рыбный промысел?

— Мы можем сделать кое-что получше рыбы, — сказал он.

— За будущее Васгара?

— Не совсем.

— За будущих королей? — произнесла я с улыбкой.

— Мне это нравится. Но все равно это неправильно.

— Тогда выпьем…

— За тебя.

Я отрицательно покачала головой. Мне казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, а в животе порхали бабочки. Сверхчувствительные бабочки.

— За лучшую команду, в которой я когда-либо был, — сказал он. — За нас.

Гуннар прикоснулся своим бокалом к моему, а затем выпил свой Аквавит залпом. Он взглядом встретился с моим, когда рев двигателей заполнил кабину. Я не притронулась к своему напитку.

— Что происходит между нами? — прошептала я, зная, что он меня не слышит. Я должна была произнести эти слова. Они жгли меня изнутри, словно то были живые угли в горле. Нужно было высказать их или дать им сгореть.

— Прости, — сказал он. — Ты что-то сказала?

Я трусливо покачала головой и допила содержимое своего стакана. Ледяной холод аквавита погасил горячие слова в моем горле и опустился вниз по горлу к животу, где его холод превратился в тепло.

— Еще по одной? — спросил Гуннар, поднимая бутылку и капая на штанину.

— Наверное, это плохая идея, — сказала я, так сильно желая прижать палец к влажному пятну на темной шерсти этих штанов. Я хотела прижать палец к капле воды, пока не почувствовала бы под ней тепло его ноги. Силу его мышц. Я хотела прижать ладонь к его ноге, чтобы почувствовать, как эта мышца заполняет мою руку. Мне хотелось скользнуть руками вверх по его ногам. По его груди. Мне хотелось прижаться к его твердым мышцам. Ужасающая мысль о нем.

Он налил нам еще по одной.

— Выпьем за плохие идеи, — тихо произнес Гуннар. Или, может быть, это был просто тихий гул двигателей, когда мы поднялись в воздух.

Не соглашаясь, я подняла свой бокал, чтобы он мог чокнуться с моим, что он и сделал.

— Этот ученый, — сказал Гуннар, откинувшись на спинку кресла и положив руку на спинку. Его рубашка была расстегнута на шее, открывая татуировку, которую он сделал в прошлом году. Татуировка, которую я никогда не видела во всей ее красе. Когда я столкнулась с ним в коридоре, впервые переехав во дворец перед свадьбой, на его обнаженной груди не было татуировки. На ней были лишь капли пота.

Внезапно мне ужасно захотелось увидеть всю татуировку целиком. Я хотела снять эту рубашку с его тела.

Я проглотила аквавит и отвернулась.

— Бренна?

— Да. Прости. Что ты говорил?

— Ученый.

— Свен. Он будет в составе команды, которая весной приедет в Васгар.

Мускул на его челюсти на секунду дернулся, словно он прикусил язык. Скрежеща зубами.

— А что с ним? — поинтересовалась я.

— Ты будешь рада его видеть?

Этот вопрос меня удивил. Ну, может быть, не столько вопрос… я очень отдаленно ощущала его ревность. Я чувствовала, как она пульсирует рядом с моим ужасным интересом. Но меня удивило, что он задал этот вопрос. Вопрос показался мне дверью, в которую нам не следует входить.

Гуннар покачал головой.

— Не бери в голову. Это не мое дело.

— Он меня не интересует. В том смысле.

Глаза Гуннара метнулись к моим, и воздух был так наэлектризован, что сжег весь кислород, а я сидела, не двигаясь, но тяжело дыша. Он ничего не сказал, хотя его голубые глаза прожигали меня насквозь. Гуннар прожигал мою одежду насквозь. Мою кожу. Проникая до самого моего сердца. Проникая в самую мою суть. Где это желание жило, как дракон, ожидающий, когда его найдут.

И вопрос, который я не должна была задавать, внезапно слетел с моих губ.

— Почему ты не пришел ко мне вчера вечером?

— Не говори глупостей, Бренна.

— А я и не глупая. Клянусь, что нет. Я просто… я никогда не чувствовала себя так. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Я знаю, Гуннар. Давай хотя бы будем честны друг с другом. Я могу лгать всем, но только не тебе.

Я уже была вся мокрая. Между ног. Без прикосновений, поцелуев и объятий, которые, как я поняла, мне нравились. Я просто сидела там, в четырех футах от него, от этой татуировки и этих глаз, и была готова. Полна желания.

Он поставил бокал на подлокотник кресла.

— Скажи мне, чтобы я прекратил, — сказал он.

— Прекратил что? — прошептала я.

Грациозно и хищно Гуннар подался вперед, упершись руками в мои ноги. Я сжала их, умирая от его прикосновения, но годы настороженности и неловкости давно укоренились во мне.

— Скажи мне, — прошептал он, — чтобы я прекратил.

Гуннар медленно подался вперед, и я поняла, что он собирается поцеловать меня. Он собирался пересечь черту между нами, и мы поцелуемся, и все изменится. Все это. Вся моя жизнь.

— Скажи мне, — попросил он. Его дыхание коснулось моих губ, он был так близко. Так близко. И в мгновение ока я подсчитала. Произвела тщательно выверенные расчеты. Разрушение против желания. У нас не будет пути назад, если мы это сделаем. Это будет стоять между нами до скончания наших дней. Он собирался стать королем. Я была его сводной сестрой. В какой-то момент мне придется наблюдать, как он женится на кандидатуре, одобренной Советом. Брак по договоренности. Потому как мне он не светит. И это будет больно. Я уже чувствовала это… острый укол ревности. Боль от того, что я недостаточно хороша.

Он кивнул и откинулся назад, приняв мое молчание, как какой-то ответ.

— Ты всегда была умнее меня, — сказал он. Но прежде чем Гуннар успел убрать руки, я схватила их. Держала его руки, удивляясь тому, какие они грубые. Глубоко в животе, где я была жидкой и слабой, я радовалась, что они такие большие.

Я сжала его пальцы, и через долгую секунду он сжал мои. Так сильно, что было больно, но боль была правильной. Боль была в самый раз.

— Скажи это, — сказал он.

— Не останавливайся.

14

Тогда


Бренна


Гуннар упал передо мной на колени, не просто переступив черту. Владея ей. Клеймя ее своей. Наклоняясь вперед, пока мне не пришлось раздвинуть ноги, насколько это было возможно в моей юбке, чтобы дать ему доступ. Это было неловко и странно. Я чувствовала себя пойманной в ловушку и одураченной.

А потом он поцеловал меня. Его руки обхватили мое лицо, его губы были на моих, и это было… нереально. И идеально. Я положила руки на длинные линии его подбородка, на острые края скул, чтобы почувствовать щетину его бороды. Меня внезапно ошеломила реальность происходящего. О нем.

О нас.

Наконец-то… нас.

Его пальцы скользнули от моего лица к волосам. Когда он высвободил их из низкого хвостика, который я носила, Гуннар поймал и потянул меня за тонкие волосы — своеобразное сладкое, острое жало, которое заставило меня задохнуться от его губ.

Он тихо застонал, и его язык скользнул мне в рот. Рука Гуннара обхватила мой затылок, приподнимая меня к себе, перемещая меня так, как он того хотел. Держа меня там, пока поцелуй менялся от осторожного к пожирающему мой воздух. Соственническому.

Гуннар поцеловал меня так, словно это был его последний шанс. Как сейчас или никогда. И я была охвачена его жаром. Диким шквалом эмоций. Я впечатала свое тело в него. Гуннар задрал мою юбку, убирая ее с дороги, пока его руки не оказались на моей заднице, притягивая меня еще ближе. Еще крепче.

Не было никакого способа замедлить это. Мы были лавиной, мчащейся навстречу катастрофе.

Грубо я запустила руки в его волосы, пока не стала держать его голову так, как мне нравилось. Наши рты открыты. Дыхание прерывистое.

— Черт возьми, Бренна, — выдохнул он.

— Да, — повторяла я снова и снова. Да, для него. Да, ко всему.

Он расстегивал пуговицы моей шелковой блузки, и это показалось мне отличной идеей. Совершенно верно. И я проделывала то же самое с пуговицами его рубашки. Убирая его рубашку с моего пути, давая доступ своем ладоням ко всей его коже.

— Гуннар, — выдохнула я. Вопрос и разрешение. Может быть, напоминание. Я не была уверена. В моем мозгу произошло короткое замыкание.

— Бренна, — прошептал он мне в ответ, как будто мы должны были постоянно напоминать друг другу, кто мы. Или, может быть, мы напоминали себе об этом, потому что это казалось невероятно маловероятным. Так совсем не похоже на нас.

Я расстегнула его рубашку и откинулась назад, мои руки скользнули вниз по его шее, по гладким плечам. Отодвигая рубашку, которая закрывала татуировку.

Дикий волк и меч. Горный хребет Васгара.

Он слегка откинулся назад. Гуннар тоже смотрел на тату, как будто видел ее впервые.

— Красиво, — сказала я. Работа была безупречной. Волк казался живым, меч — реальной угрозой. Никогда еще герб нашей страны не был таким величественным.

Я положила руку ему на сердце, на оскаленную морду волка. И Гуннар накрыл мою руку своей. И казалось, в этот напряженный, изменчивый момент мы оба вздохнули. Я откинулась назад.

— Может быть… — начала я, но остальная часть фразы звучала как «Может быть, это ошибка? Может быть, нам стоит притормозить? Может быть, нам стоит притвориться, что этого никогда не было?»… была поглощена его поцелуем. Сладким прикосновением его губ к моим. С нарастающим теплом. Такой нежный. Его рука поверх моей, покоящейся на его груди.

— Не останавливайся, — произнес он. В его голосе звучала мольба. То, чего я никогда не ожидала, было только для меня. Уязвимый момент, который лишил меня здравого смысла. Ввергнув обратно в пучину этого безумия.

— Никогда, — сказала я. Глупые слова. Чепуха, в самом деле. Но, боже, именно их я имела в виду в тот момент. Если бы он хотел меня, я бы никогда не остановилась. Всегда. Навсегда.

Нас снова захватила страсть. Дикая и горячая. Мы продолжали бороться с остатками нашей одежды. Мы сражались друг с другом за право раздеть другого первым. Его рубашка была сброшена с плеч и брошена на кресло. Мои туфли исчезли. Блузка свисала с запястья.

— Боже мой, Бренна, — сказал он, поглаживая мою плоть сквозь обнаженный шелк лифчика. Я не была лишена некоторой гордости, и мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с ней, но должна признать, что мои соски были убийственными. Я слегка выгнулась под его прикосновением, и Гуннар застонал, уронив голову на мою кожу. Пробегая губами, царапая бородой нежные вершинки моих грудей. Он провел кончиком пальца под чашечкой моего лифчика, отодвигая его вниз, пока лямка не упала с плеча, пьяно повиснув на руке. Появился темно-красный сосок, и он продолжал тянуть, пока лифчик не оказался под моей грудью, и моя грудь была преподнесена ему словно на блюде.

— Ты великолепна, — сказал он, и я покраснела и медленно, я притянула его к себе, взяв ладонью за локоть. И еще ближе. Пока он не улыбнулся. От его мрачного смешка у меня закружилась голова.

— Это именно то, что тебе нравится? — прошептал он. Его губы наконец-то, о, слава богу, наконец-то коснулись моей кожи. — Это то, что нравится моей застенчивой Бренне? Он дразнил меня, проводя своим ртом, обещающим тепло, влагу и посасывание, по моей коже.

— Гуннар, — прошептал я. Отчасти мольба, отчасти наказание.

Его рука обхватила мою грудь, сосок, твердый как камень, оказался зажат между его пальцами, после чего он приложил нежное давление извивающимся движением. Но этого было недостаточно, и я прижалась к нему, подавшись вперед на кресле, пока его талия не оказалась между моих ног. Пока я не почувствовала его жар сквозь чулки. Пока мои груди не уперлись в его грудь. Но он не остановил меня, держа на невероятно маленьком расстоянии, которое не должно было иметь значения, но имело.

Мягкие поцелуи коснулись моей кожи. Везде и нигде одновременно. Сводящие с ума поцелуи. Давление, но недостаточное. Жар, но недостаточный.

Я застонала и выгнулась, а он все еще держал меня на расстоянии, пока стоны не превратились в рычание в моем горле.

— Скажи мне, — прошептал он мне в губы. Не целуя меня. Не совсем.

— Гуннар, не дразни меня.

— Дразнить? Я? Сегодня в этих туфлях был не я, Бренна. Ходить в этих туфлях, которые превратили твою задницу в мокрый сон. Ходить в этих туфлях, цепляться как за якорь за слова этого ученого. Это не я смеялся над всем, что он сказал вчера вечером, положив руку ему на плечо. Это не я стоял у двери, такая розовая, раскрасневшаяся, идеальная и такая… охуенно… готовая.

Я открыла глаза и сощурилась.

— Это был не я, — сказал он. — Каждые десять минут оглядывалась через плечо, чтобы убедиться, что я за ними наблюдаю.

— Это ведь был ты, не так ли?

Его лицо раскраснелось, глаза расширились, и я не могла понять, сердится он на меня или возбужден. Или и то и другое. Таким было мое предположение. Потому что я чувствовала то же самое. Мне хотелось поцеловать его и укусить одновременно.

— Ты думаешь, я была готова для тебя прошлым вечером? — поинтересовалась я.

— Знаю, что была.

Такой властный. Такой самоуверенный.

Я пожала плечами, как будто, может быть, так оно и было, а может быть, и нет.

Гуннар рассмеялся низким горловым смехом.

— Ты была готова вчера вечером и готова сейчас. Я чувствую тебя своим животом. Ты горячая и мокрая, Бренна. Для меня. — Он наклонился вперед. — Я могу получить тебя так, как захочу.

Я рванулась вперед, щелкнув зубами, и его глаза расширились. Удивление и мрачный восторг.

— Значит, вот как? — прошептал он.

— Пошел ты, — сказал я.

Его рука опустилась на мою грудь, и я сделала движение, словно собираясь встать. Чтобы подтолкнуть его обратно и подняться на ноги. Но он схватил меня за лицо одной рукой, а другой прижал мою ладонь к мягкой ткани сиденья.

— Больно, — прошептал он. — Не так ли? Хотеть столь многого.

Я стиснула зубы, и он поцеловал меня в губы. Один мягкий поцелуй. Чмокнул, потом еще. А я сидела там, бунтуя. Трясясь от гнева и желания.

— Я знаю, — сказал он. — Потому что я тоже это чувствую.

— Тогда сделай что-нибудь. — Я прижалась к Гуннару. Горячая и влажная часть меня, которая пульсировала и болела. Я напирала, давила, ища хоть какого-то облегчения. — Пожалуйста, — почти всхлипнула я. И что-то в нем оборвалось.

Гуннар наклонил голову, нашел ртом мой сосок. Тянул и сосал с такой силой, что сначала было больно, а потом стало совсем хорошо. Я закричала, хватаясь за его голову.

— О боже, да. Гуннар. Да.

Он тянул меня за талию, пока я почти не оторвалась от сиденья, и продолжал всасывать мой сосок, пока его руки рвали молнию и пуговицы моей юбки, а затем и нейлоновые чулки. Гуннар рвал, рвал и толкал, пока, наконец, не остался только черный шелк моего нижнего белья, лифчик под грудью и я. Бледная, розовая и задыхающаяся от его прикосновений.

— Черт, — сказал он. — Посмотри на себя. — Одной рукой он отталкивал меня назад, пока я не оказалась перед ним. Возможно, не самый удачный ракурс, но мне было все равно. Мне было абсолютно фиолетово. Он провел ладонью по мне, от ключицы вниз по груди к талии, пока, наконец, его рука не скользнула по шелку между моих ног.

Гуннар провел большим пальцем по мокрому пятну влаги, которая сочилась из меня. Снова и снова, по мере того как влага пропитывала мое белье. Касаясь, едва-едва, моего клитора, а затем снова вниз.

— Еще, — стонала я.

— Что?

— Все.

— Вот так? — Он просунул большой палец под край шелка и застонал, когда толкнулся в меня. — Бренна. Боже мой!

Я качнулась к нему. Без памяти. На волне желания. Отчаянная.

— Гуннар.

— Мне стоило догадаться, что ты будешь такой, — сказал он. — Все или ничего. Требующей своё.

— Я еще даже не начала требовать, — сказала я со смехом.

Гуннар ухмыльнулся и наградил мою дерзость очередным толчком пальца. Его большой палец пробирается сквозь влажные завитки, чтобы найти мой клитор. Я согнулась пополам, слетая с кресла. Нанизанная на электрические токи, исходящие от его хитрых пальцев. Я уперлась босой ногой в его бедро, дергаясь и дергаясь, пока его большой палец работал надо мной, а пальцы наполняли меня.

Другая рука Гуннара снова была на моей груди, оголяя ту боль, которая так быстро превратилась в удовольствие.

— О, Гуннар. Не… Не останавливайся, мать твою.

Но он этого и не сделал. Гуннар встал на колени и склонился надо мной, чтобы видеть, как я кончаю. Шепча, как и я, грязные, невозможные вещи.

— Ты так чертовски идеальна, — выдохнул он. — Я заставлю тебя кончить. Я буду держать тебя в таком состоянии перманентно. Мокрой, горячей, молящей меня о большем.

Оргазм накрыл вспышкой огня. Всепоглощающей, а потом испарился. Или, возможно, отклонился. Ожидая очередного шанса дать мне зарычать и взбеситься. Я приподнялась немного, целуя его, когда дошла до точки. Отталкивая руку, которую он все еще держал внутри меня. Работая над клитором, который на данный момент онемел.

Я потянулась к нему, положив ладонь ему на пояс, а затем на его твердую длину в брюках. О боже, он был… совершенен. Я почувствовал, как огонь разгорается снова. Скручивался в животе.

Поцеловав Гуннара, я расстегнула ремень, а затем молнию. Я держала его в руке, когда он остановил меня, прервав поцелуй. Гуннар положил свою руку на мою, заставляя меня прекратить прикасаться к нему.

— Что? — поинтересовалась я.

— Бренна.

— Что? — Я поцеловала его. А затем еще раз. Желая, чтобы он прекратил эту глупую игру. Но он оторвался от моих губ.


— Бренна. Хватит.

Я вздрогнула от его резких слов. Его командного тона. А потом я просто сидела, ничего не понимая. Интересно, что происходит и что изменилось.

Он застегнул молнию. Звук закрывающегося металла что-то сделал с моим позвоночником.

— Что-то не так? — спросила я, но он не ответил. Гуннар только присел на корточки, глубоко дыша. Не глядя на меня. Что-то происходило, что-то, чего я не понимала, и я попыталась взять себя в руки.

— Я,… — я сглотнула. — Я сделала что-то не так?

— Нет, — сказал он. — Нет, вовсе нет. Ты… — наконец Гуннар посмотрел на меня, и то, что он увидел, заставило его отвести взгляд. Он стиснул зубы.

Я смущенно долго ждала, пока Гуннар закончит фразу, а потом поняла, что он не собирается этого делать. Я покачала головой, не желая верить своим мыслям.

— Я не понимаю, что происходит.

— Мы закончили. На этом все.

— Это такая… игра? — поинтересовалась я. Я сомкнула ноги, чтобы не находиться перед ним нараспашку. Я почувствовала себя распухшей, разгоряченной и мокрой. Как-то неловко. Прекрасно оттраханной. Отдающей гораздо больше себя, чем кто-либо хотела получить.

— Трюк? — поинтересовалась я. Каким-то чудом я нашла свою рубашку и натянула ее. Мои руки коснулись груди, израненной и измученной, и я вздрогнула. Вернула лифчик на место. Все это я прочувствую завтра.

Каждый унизительный момент.

Он молчал и по-прежнему смотрел в сторону, так что я сама заполнила всю тишину.

— Давай узнаем, в каком отчаянии Бренна? Давай узнаем, сможешь ли ты заставить ее умолять? — Мой голос сорвался на слове «умолять», и я с трудом поднялась на ноги. Мне нужно было уйти. Подальше от него. Подальше от запаха секса. Подальше от эха всех моих и его слов.

«Я буду держать тебя в таком состоянии перманентно». «Горячей, влажной и умоляющей меня».

Так он сказал. Он действительно так сказал.

— Поздравляю, — сказала я, задыхаясь, несчастная, борясь за свою гордость. — Ты победил.

15

Тогда


Гуннар


Это был еще один момент, когда я должен был отпустить ее. Пусть уходит, думая о худшем. Клин, вбитый между нами, был настолько непреложен, что от него уже не оправиться. Ни единого шанса, что мы когда-нибудь пересечем пропасть, разделившую нас.

Но она была готова вот-вот разрыдаться.

И она могла поверить в самое худшее. Наверное, так будет лучше.

Но я не мог позволить ей поверить в самое худшее. Я не мог смутить ее тем, как она отдалась мне. Так, как она хотела, желала, требовала и, наконец, получила желаемый оргазм.

Но я также не мог трахнуть ее.

Поверьте, никто не был удивлен больше меня.

Она встала, и я поймал ее за руку. Все еще не глядя на нее. Я пытался, черт возьми, поступить правильно. Я не мог поступить правильно и одновременно смотреть в лицо ее красоте.

В конце концов, я был всего лишь человеком, и не очень хорошим.

— Отпусти меня, — потребовала она ледяным голосом.

— Сядь.

— Пошел ты, Гуннар.

— Пожалуйста.

Бренна сопротивлялась, но я схватил ее за талию и толкнул обратно на сиденье. Бренна была сильной и злой, но она не собиралась побеждать в физическом поединке со мной. И она знала это, поэтому сидела, скрестив руки и ноги, и смотрела в одну точку поверх моего плеча.

И пока я смотрел, она подняла кулак, чтобы смахнуть слезу, которая прилипла к ее ресницам.

Черт возьми, я был гребаным монстром.

— Я не заходил в твою комнату вчера вечером, потому что это было бы ошибкой.

— А это все, значит, не было?

— Нет, так оно и было. Этого не должно было случиться, — сказал я.

Она рассмеялась так громко, что это прозвучало как рыдание. И она так сильно отвернулась, что сухожилия на шее выступили от напряжения. Я видел, как бьется ее сердце. Я смотрел, как она сглатывает.

— Посмотри на меня.

— Пошел ты.

— Бренна.

— Ты можешь делать со мной все, что хочешь, придурок, но ты не можешь получить все. — Она с трудом сглотнула и покачала головой. И я знал, о чем она думает. Потому что я тоже так думал.

Я бы отдал тебе все.

Я сел рядом с ней, и Бренна отстранилась так быстро, что я едва почувствовал ее прикосновение.

— Пожалуйста… послушай.

— Ты не оставил мне выбора.

— Я собираюсь жениться, Бренна.

Это заставило ее посмотреть на меня с открытым ртом и широко раскрытыми глазами.

— Об этом уже объявили официально? — сказала она бледными губами. — Вы помолвлены?

— Нет, — сказал я. И она обмякла, испытывая облегчение от того, что не спуталась с почти женатым мужчиной. Боже, ее честь даже сейчас сияла бриллиантовым блеском. — Нет, но это вопрос времени.

— Нескольких лет.

Удивительно, что ее задели мои слова. Что ей все равно, что я буду принадлежать другой, лишь бы это было не скоро, когда мысль о том, что она с нетерпением ждет встречи со Свеном, заполняла меня черной яростью. Это случилось бы гораздо раньше. Слишком рано для нас обоих.

— Я не буду спать с тобой, Бренна. И жениться на другой. Наши жизни сплетены навечно. Моя жена будет твоей сестрой, и я не могу… показать тебе неуважение таким образом. Или проявить неуважение к ней.

Она недоверчиво рассмеялась, и я вздрогнул, будучи не готовым к ее едкому юмору, когда я был настолько честен с ней, насколько мог.

— Ты хочешь сказать, что ведешь себя благородно?

— Бренна, — вздохнул я.

— Сейчас? — спросила она пронзительно. — Сию минуту. Как невероятно удобно для тебя.

— В этом нет ничего удобного, — отрезал я.

— Или правда, — огрызнулась она.

— Мой брак, — сказал я. — Это будет не мой выбор, и я могу ожидать от него очень немногого. Ни счастья. Ни страсти.

— Отпусти меня. — Она сопротивлялась, а я притягивал ее, пока мы не оказались лицом к лицу. Слишком близко. Я чувствовал все слишком остро, ее жар окутывал меня.

— Я хочу тебя, — прошептал я так искренне, как никогда в жизни. — Но я не могу заполучить тебя. Я не могу знать, как ты пахнешь и какая ты на вкус. Я не могу знать, каково это ощущать себя внутри тебя. Я не могу заставить тебя кончить и позволить тебе прикоснуться ко мне, а потом… забыть об этом.

— Я не хочу, чтобы ты забыл об этом, — сказала она, больше не брыкаясь. Я видел, что она начинает мне верить, и отвернулся, отпуская ее.

— Ты так важна для меня, Бренна, — произнес я. — И я не вправе преуменьшать твою значимость для меня, просто переспав с тобой.

Ее образ был выжжен в моем мозгу. Я посмотрел на свою грудь, удивляясь, что ее фигура отпечаталась на ней.

— Может быть, тебе и не придется жениться, — прошептала она.

— Ты же знаешь, у меня нет выбора, Бренна. Я буду королем Васгара. А Васгар разорен.

Ячувствовал ее взгляд на своем лице и был слишком труслив, чтобы встретиться с ней взглядом. Слишком боялся того факта, что, даже зная, что правильно, я проигнорирую это. Большую ее часть.

— Я никогда… не была так возбуждена и несчастна одновременно, — прошептала она, и я невесело рассмеялся. Но мне нечего было сказать. Я не знал, как изменить свою жизнь.

— Нам не следовало этого делать. Но я рад, что мы это сделали.

— Хорошо, — сказала она, и я почувствовал, как Бренна сдвинулась, наклонилась вперед, чтобы поцеловать меня в щеку, и я отодвинулся, чтобы она не смогла этого сделать. Потому что я был на самом краю.

— Прости, — прошептала она.

— Знаю. И ты меня. Мне просто… нужна минутка.

Она собрала свои вещи и проскользнула мимо меня, убедившись, что мы не касаемся друг друга, что я не хотел бы сейчас ценить еще больше, но ценил. Дверь в спальню захлопнулась, и я глубоко вздохнул. Я поднял руки и вдохнул ее запах. Впечатывая ее мускусный запах глубоко в мой мозг. Он заполнил мои легкие.

Делать правильные вещи — полный отстой.

16

Тогда


Бренна


Я отказывалась избегать Гуннара. Я отказывалась притворяться больной или пропускать еженедельные встречи с членами Совета в библиотеке. Я смотрела ему в глаза, как могла, делая вид, что ничего не произошло.

Временами я и сама почти верила в это. Убедила себя, что полета на самолете не было.

А потом наши взгляды пересекались через стол викингов, или я слышала, как он смеется над высказыванием Алека, или я чувствовала его запах, и то, что произошло в полете, накрывало меня с новой силой.

То, как он точно знал, как прикоснуться ко мне, погладить меня, отправить на Луну.

И тогда мне приходилось снова и снова напоминать себе, что он не мой.

Я не могла его заполучить.

Каждую ночь я тяжело дышала в подушку, надеясь, что мои собственные пальцы прогонят воспоминание о его пальцах. Но это никогда не срабатывало, и вскоре мне показалось, что в моей комнате поселились воспоминания о нем, хотя он никогда там не был.

Вот как настойчиво я думала о нем. Как невозможно было его забыть.

Ранний утренний завтрак все еще был моим убежищем. Кофе был горячим, булочки со специями свежими, и никого, кроме меня, там не будет еще несколько часов.

Вот почему, когда Гуннар открыл дверь сразу после моего приезда в пятницу, я вскочила на ноги.

— Гуннар.

— Бренна. — Он был так поражен, что даже не пошевелился, и богато украшенная дверь захлопнулась у него за плечом. Он толкнул ее и шагнул внутрь. На прошлой неделе мы так старались никогда не оставаться наедине, никогда не искушать судьбу. Это была столовая, слуги входили и выходили, а его отец и моя мать могли появиться в любой момент.

Но природа пребывания наедине с ним не придавала этому значения.

На нем был толстый серый свитер и черные джинсы. Его волосы, обычно убранные с лица и удерживаемые на месте каким-то средством, были распущены и ниспадали на высокий лоб.

Гуннар выглядел сногсшибательно. Очень привлекательным мужчиной, но при этом просто мужчиной. Не принцем. Ни одной звезды, которая была бы вне моей досягаемости. Просто парень.

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовалась я.

— Мой отец хотел со мной встретиться.

— Его здесь нет.

— Нет. Я это вижу.

Мой механизм “дерись или беги” заработал, и я начала собирать свой ноутбук и документы. Это был трудный выбор между пряной булочкой и кофе, но я выбрала пряную булочку.

— Ты не должна уходить, — сказал он, наблюдая, как я собираюсь.

— Все в порядке. Я могу поработать в библиотеке.

Мои руки были заняты, и я изо всех сил старалась не смотреть на него, и, конечно же, не хотела прикасаться к нему, поэтому я остановилась в футе от Гуннара. Мои глаза сфокусировались на его подбородке, там, где он встречался с мягким, пушистым воротником свитера.

Воспоминание о его бороде на моей коже прошило мое тело физически ощутимым импульсом.

Я чуть не выронила булочку с пряностями.

— Я скучаю по тебе, — сказал он. Шепот, дыхание, которое я скорее почувствовала, чем услышала.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, прикидываясь дурочкой. — Мы всю неделю ходили на собрания.

— Я скучаю по твоему рту, — сказал он, и я вздрогнула. — Я скучаю по твоей груди. Ощущениям…

— Не надо. Ты не можешь…

— Черт побери! — Дверь снова распахнулась, и в комнату ворвался король. Гуннар шагнул вперед, уступая мне дорогу, чтобы я не оказалась на пути короля, который только оттеснил меня обратно к столу.

— Какого черта, Гуннар! — крикнул король Фредерик и швырнул на стол сложенную газету. — Я должен узнавать об этом рыбном промысле через треклятую газету?

— Мы отсылали вам краткий отчет, — сказала я, и Гуннар с отцом уставились на меня. — Мы так и сделали. Несколько дней назад я звонила вашей секретарше, чтобы узнать, есть ли у вас вопросы.

— Что происходит? — спросил король, переводя взгляд с меня на сына. — Ты со свой помощницей собираетесь сесть на трон?

“Помощница” из его уст прозвучало как наживка.

И Гуннар ее проглотил.

— Нет, отец, — рявкнул Гуннар. — Мы с Бренной пытаемся вытащить нашу страну из финансового штопора, который вы только усугубили! Инициатива по рыболовству правильна. Это правильно, и ты злишься только потому, что не понял этого раньше.

Король Фредерик побледнел, а потом покраснел. Мы с Гуннаром обменялись быстрыми взглядами, внезапно встревоженные тем, что эта схватка может обернуться чем-то гораздо более ужасным.

— Сядь, Отец, ты же знаешь, что твое сердце этого не вынесет…

— Не смей указывать мне, что я в силах вынести, а чего нет. Ты — мальчишка. Играющий в лидера. Вообразивший себя королем. — Фредерик шагнул к Гуннару, и в воздухе запахло бедой. — Газетчики называют тебя спасительной милостью Васгара. Скажи мне, Гуннар, как ты собираешься заплатить за спасение рыбных промыслов?

— Мы можем это выяснить.

— А? — Король выглядел злым и гордым, и он посмотрел на меня. — Во сколько обойдется этот рыбный проект?

— В пять миллионов в первый год.

Король рассмеялся.

— Пять миллионов! Ты думаешь, у нас они где-то завалялись? Ты думаешь, это просто то, что мы собираемся выяснить?

— Если бы вы позволили нефтяным инвесторам вложить эти чертовы деньги, этого бы не случилось! — крикнул Гуннар.

— У меня есть несколько идей, — сказала я, вступая в дымящуюся зону войны между отцом и сыном. Но ни один из них не дал бы нам пять миллионов долларов, и король посмотрел на меня так, словно знал это.

— Ты женишься, Гуннар.

Гуннар покачал головой, его челюсть была каменной.

— Нет. Пока нет.

— Американская наследница согласилась на эти условия.

Я старалась не реагировать, не напрягаться и не делать болезненных вдохов. Но именно это я и делала, причем разом.

— Условия? — спросила я пустым голосом. Какие условия?

— Когда? — спросил Гуннар. Игнорируя мой вопрос, как будто он уже знал условия.

— Разве это имеет значение? — спросил король, его голос был ужасающе бархатистым. — Завтра. Через месяц. Ты женишься на наследнице.

Я подняла глаза, и наши взгляды на одну секунду, от которой замирало сердце, встретились. Я провела две недели, не глядя на него, или, по крайней мере, не на него целиком. Глядя, если придется, на его руки. Или подбородок. Но не глядя ему в глаза. Возможно, боялась того, что случится, если я это сделаю. Что я там увижу. Как я потеряю еще одну частичку самой себя.

Когда наши взгляды встретились, даже перед всеми людьми, от которых нам нужно было спрятаться, я не могла удержаться от того, чтобы не почувствовать то, что не должна была чувствовать. Моя тоска по нему была как удар о кирпичную стену. Я влетела в нее так сильно, что переломилась.

Гуннар первым прервал зрительный контакт, оглянувшись на отца. И я почувствовала, что все мои нити жизни были разом перерезаны.

— Возможно, наследница согласилась, — сказал Гуннар. — Но я этого не делал.

— Из-за нее? — спросил король, и мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он говорит обо мне. Я вдруг почувствовала, что онемела, как будто меня бросили в ледяную воду.

— Нет, — сказал Гуннар так быстро и с такой убежденностью, что я ему поверила. — Потому что мы еще не пришли к соглашению. У нас еще есть время.

— У тебя есть время до праздника зимнего солнцестояния.

Король снова шлепнул газетой об стол, а затем, как ни в чем не бывало, как будто он только что не переупорядочил всю Вселенную, подошел к буфету и взял одну из сладких булочек.

Не оглядываясь, я вскочила и вышла из комнаты с ноутбуком в руке, забыв о сладкой булочке. Я не чувствовала Гуннара за спиной, пока не оказалась за дверью, тяжело дыша, обливаясь потом и стараясь не заплакать… или не признаться, что плачу.

Я открыла дверь только для того, чтобы ее захлопнула рука Гуннара. Он был позади меня. Его дыхание взъерошило мне волосы. Я наклонила голову и дала себе секунду, чтобы почувствовать его. Одна слабая, ужасная секунда, чтобы просто погрузиться в его тепло. Это было все, что я могла сделать, чтобы не прижаться спиной к его груди.

Такая слабая. Все, чего я хотела, — это всего лишь секунда. Он может жениться на наследнице, но я могу получить эту секунду.

— Уходи, — потребовала я, почти теряя сознание. — Пожалуйста.

— Впусти меня.

Я покачала головой, потому что если бы я снова открыла рот, то разрыдалась бы. Если я снова открою рот, то буду умолять его прикоснуться ко мне.

— Бренна, — выдохнул он, наклонился и положил свою руку поверх моей на дверную ручку. И я не стала его останавливать.

Я думала об этом годами, и в конце концов не Гуннара я могла винить во всем, что случилось после того, как он открыл эту дверь.

А себя.

За все, что произошло. За то, как все полетело в тартарары.

Это была моя вина.

17

Тогда


Бренна


Дверь за нами захлопнулась.

— Ты ведь знал об этом в самолете? — поинтересовалась я. — Насчет наследницы? Зимнего солнцестояния?

— Нет. Я знал, что это неизбежно. Но я не знал, что мой отец собирается переступить через мою голову.

Я ему поверила. Возможно, мне не следовало этого делать. Но я действительно в это верила.

— Мне жаль, что это происходит с тобой, — сказала я, все еще стоя к нему спиной. Мир за моим окном был ярко-голубым. Бесконечным. И я вложила всю свою силу в то, чтобы смотреть в окно. Как будто это голубое небо и одно пушистое облако, кружащиеся чайки, были единственными вещами, которые имели значение в моей жизни.

Но все же я услышала, как он шевельнулся. Я почувствовала Гуннара за своей спиной. Задолго до того, как его рука коснулась моего плеча.

— Бренна, клянусь, я никогда не хотел причинить тебе боль.

О боже, он даже не знал, как это больно. Как же мне было больно. И все внутри меня горело. Как мне в одночасье стало тесно в своей коже. И мои губы защипало от воспоминаний о его поцелуе. Ночь за ночью, лежа одна в постели, я пыталась избавиться от воспоминаний о его руках у себя между ног, облегчая свои страдания собственными пальцами. Но это не сработало.

Мои прикосновения к себе только усиливали мою тоску по нему.

Меня тошнило от этого.

— Уходи, — сказала я.

— Бренна, — простонал он, как будто эта мысль была слишком болезненной, и я не могла больше находиться с ним в этом подвешенном состоянии. Сгорая от желания по нему, но так и не имея его.

— Уходи, — сказала я и повернулась, подойдя так близко, что буквально впечаталась в его высоко вздымающуюся грудь. — Уходи или уладь все.

— Как? Скажи мне, как, — сказал он. Гуннар хотел, чтобы я объяснила ему, как отделаться от этого брака. Как быть королем и быть со мной. Но способа уладить это не было. Это было невозможно.

Но я и не об этом говорила ему.

— В самолете ты сказал, что тебя ранит само желание. Так оно и есть, Гуннар. Поэтому сделай что-нибудь.

Его взгляд на мгновение озарился огнем, а затем он прищурился.

— Сделай это или убирайся. — Я бросила перчатку со всей сдерживаемой яростью, с которой боролась в этот момент. И Гуннар подобрал ее точно также. Его руки, обнимавшие меня, отнюдь не были нежными. Его поцелуй — о, слава богу, его поцелуй был еще сильнее.

Но я сопротивлялась, желая большего. Желая каждую частичку этой непокорности, этого болезненного желания. Наши рты были открыты, глаза закрыты. Я прижимала его к себе так крепко, как только могла.

— Ты хочешь этого, — сказал он между покусываниями и посасываниями, между поцелуями, от которых у меня закружилась голова. От которых я захмелела.

— Хочу также сильно, как и не могу получить, — произнесла я. Он застонал и обхватил меня руками за спину, поднимая вверх, мои ноги болтались в нескольких дюймах от пола.

Гуннар целовал, целовал и целовал меня, пока шел по направлению к моей кровати. Он бросил меня на белые простыни, забрызганные яркими квадратами летнего солнечного света, проникающего в мои окна. Я оказалась на кровати с раздвинутыми ногами, а он стоял у кровати, глядя на меня сверху вниз, причмокивая своими красными от поцелуев губами и демонстрируя мне свое напряженное достоинство, явно выпирающее из джинсов.

— Мне всегда казалось, что ты — воплощение лета в Васгаре. Яркая и теплая…

Мне не нужны были ни комплименты, ни стихи. Мне не нужны были слова, которые были бы приятны сейчас, но ужалили бы на следующий день после зимнего солнцестояния. Я хотела, чтобы меня просто трахнули. Пока мне не стало все равно, что будет дальше.

Глядя ему в глаза, я положила ладонь на его член, упираясь в него ладонью все сильнее и сильнее, пока он не схватил меня за запястье. Весь романтичный настрой разом слетел с его лица.

Хорошо, подумала я. Мы не переживем этих розовых соплей.

— Вот так? — спросил он, не дожидаясь моего ответа. Он забрался на кровать, и я легла, сначала опершись на локти, потом легла на спину. Гуннар склонился надо мной, темный и волнующий, и все мое тело гудело, было наэлектризовано.

— Это ошибка, — произнес он.

— Возможно. Но мне все равно.

А потом все началось. Мы целовались так, словно у нас во рту был спрятан клад. Под языком и за зубами. Он положил руки мне под мышки, подталкивая меня на кровать так, чтобы мы оказались лицом друг к другу.

Негнущимися пальцами я расстегнула ремень, стягивая с него штаны, пока не получила полный доступ к нему. Пока налившийся длинный изгиб его эрекции не заполнил мои ладони. Гуннар издал задыхающийся звук, воздух просочился сквозь зубы, как будто ему было больно, только немного, от того, что я так прикоснулась к нему. И мне это нравилось.

Это должно быть очень больно.

А потом настала его очередь заставлять меня шипеть и плакать, когда он запустил пальцы под мою голубую блузу. Он поднял ее над моей головой и швырнул в угол моей комнаты. Мои волосы упали на лицо, и я откинула их назад рукой как раз вовремя, чтобы увидеть, как он склонился надо мной, целуя мой живот.

— Не надо… — выдох вырвался у меня прежде, чем я успела его остановить.

— Что не надо? — спросил он, помолчав. Бросив взгляд на меня с другой стороны груди.

Я уставилась в потолок и возненавидела свою неуверенность. У нас тут была настоящая порно-сцена, и я все испортила.

— Просто… поторопись. — Я опустила юбку на бедра. Это был один из тех эластичных костюмов без застежек, и, скажу я вам, в тот момент я реально любила этот клочок одежды.

— Я никуда не тороплюсь, — сказал он, снова целуя мой живот. Маленькую складочку кожи под краем лифчика. Мерцающий изгиб нижней части моего живота. О, я ненавидела это и отталкивала его, или пыталась, но он не принимал в этом никакого участия. Гуннар был неподвижен, как скала.

— Я знаю, что ты стараешься сделать, — сказал он, целуя мой пупок. — Но я тебе не позволю.

Мои руки упали рядом, и я вздохнула. Будто капризная девочка-подросток, которой я в сущности и была. Гуннар усмехнулся, уткнувшись мне в кожу. Его рука скользнула под мое нижнее белье. Я ахнула, когда его пальцы нашли меня под шелком.

— Ты прекрасна, Бренна. И я буду доказывать тебе это весь день, если понадобится.

— У нас назначены встречи…

— Отмени их.

Я рассмеялась.

— Я не шучу.

Твою же мать. Вот оно.

Я провела пальцами по его волосам, а затем потянулась к краю его свитера, подталкиваемая его медленным скольжением вниз по моему телу. Гуннар поднял руки ровно настолько, чтобы я смогла снять с него свитер. Растрепанные волосы, оказавшиеся позади, были такими сладкими, что я потратила секунду, чтобы пригладить их, убрать с его глаз, но они только скользнули обратно вниз.

— Я хочу рассмотреть татуировку, — сказала я ему, и он перекатился на бок, опершись на локоть. Я немного подвинулась, пока не оказалась лицом к лицу с волком.

— Красиво, — сказала я, проводя пальцем по лезвию меча.

— Спасибо, — сказал он.

— Зачем ты ее набил? — поинтересовалась я.

— Чтобы я не забыл снова, — сказал он. — Кто я и кому служу.

— Верно. Конечно. Я всего лишь одолжила на время этого человека. И, принося извинения американской наследнице, я буду одалживать этого человека до тех пор, пока мне не придется его отдать ей обратно.

Но что если я этого не сделаю…

Этот мягкий голос был проблемой. Я понимала это даже сейчас. Но Гуннар был коварен и не собирался останавливаться.

Что, если мне удастся убедить его, что я лучше подхожу для этого королевства, чем наследница? Я лучшая королева для этого королевства, чем любая другая женщина, на которой Совет попытается заставить его жениться? Конечно, у нее были деньги. Но у меня были планы. У меня было видение, и со мной на его стороне — мы могли бы управлять страной так, как то должно быть.

Потому что я лучше подходила для него.

Я закрыла глаза и поцеловала этого волка. Прижавшись губами к гладкой коже его груди. В такт биению его сердца. И дальше я проложила дорожку из поцелуев по коже, лишенной чернил изображения. К низу живота, который дрожал от прикосновения моих губ.

— Это происходит на самом деле? — спросил он, и я взглянула на него.

— Ты хочешь, чтобы я остановилась?

— Боже, нет. Я просто… я приложил немало усилий к этой фантазии, я просто хотел быть уверенным, что она реальна.

Гуннар ухмыльнулся мне, и я тут же решила, что это будет лучший минет в его развратной жизни. Не то, чтобы я знала, смогу ли я выполнить задуманное, но я приложу максимум усилий.

Я делала это несколько раз, всегда немного смущаясь от того, как сильно я хотела сделать это, но потом, когда я оказывалась лицом к… э-э… члену, я внезапно чувствовала себя крайне неловко от того, насколько это было интимно. И какой потерянной я себя чувствовала. Как будто не было четких указаний.

В порно казалось, что всего-то и нужно, что засунуть весь член себе в горло, пока мои глаза не увлажнятся и я не задохнусь. Насколько он был разгоряченным, я понятия не имела. В любовных романах казалось, что пара осторожных облизываний внезапно унесет любого парня за край, лишив его контроля.

Но между этими двумя этапами была такая неизведанная для меня территория.

Держа его в руке, я провела большим пальцем по темно-красной головке его члена. Он был таким мягким и влажным, и чем больше я это делала, тем влажнее он становился.

И, честно говоря, у меня получилось его увлажнить достаточно.

И при этом он издавал характерные звуки. Не стоны или что-то в этом роде, но эти мягкие вдохи каждый раз, когда я гладила его, и мне это нравилось. Мне это очень понравилось. И мне хотелось посмотреть, что он сделает, если я его оближу. Когда я наклонилась вперед и сделала это, Гуннар застонал, и этот звук вызвал своего рода цепную реакцию в моем теле. У меня было такое чувство, будто сердце вот-вот прорвется сквозь грудную клетку. Я взяла его в рот, и рука Гуннара обхватила мою голову, его большой палец поглаживал мою челюсть, и, боже, как мне это нравилось. Я извивалась на кровати, принимая его все глубже и глубже. Прислушиваясь к его дыханию, я видела его грудь. Его пальцы сжались в моих волосах, и он выдавил сквозь зубы.

— Черт, да, соси этот член.

Я вдруг понял, почему все было по-другому. Почему мне не было неловко. Потому что это был Гуннар. Потому что я была заинтересована в том, чтобы завести его. Заставляя его чувствовать себя настолько хорошо, насколько он мог это вынести. Каждый звук, который он издавал, был подсказкой. То, как подергивались и сжимались мышцы его ног, говорило мне о его самообладании. Его пальцы в моих волосах, на моей челюсти, попеременно хватали и поглаживали.

Все это. Я любила все это и хотела большего.

Потому что я любила его.

— Бренна? — произнес он вопросительно, и я поняла, что остановилась. Держа его член в своей руке. Моя голова слегка повернулась, как будто я услышала отдаленный звук.

Я люблю его.

— Ты в порядке?

Да. Может быть? Глупая. Я была полной дурой от того, что втрескалась в этого человека. Я верила в лучшее в нем, но даже я понимала, что любить его — значит напрашиваться на душевную боль в будущем. Он был властным и темпераментным. Привилегированным и элитарным. Мальчишкой, правда, в мужском теле.


Но Гуннар был еще и добрым. И трудолюбивым. Обладающим самопожертвованием, которого я никогда не ожидала. Он был сострадательным и умным. И был борцом. Он сражался очень упорно, орудиями, с которыми еще не очень хорошо справлялся. И он набил шишки, выучил уроки и продолжал возвращаться за новыми. Это, пожалуй, было самым приятным в нем. Достойным уважения.

И он был чертовски сексуален.

— Детка? — Он сел, склонился надо мной и повернул мою голову так, чтобы я смотрела на него. — Что случилось? Ты что-нибудь слышала?

В будущем мое сердце разобьется вдребезги, но об этом я позабочусь позже.

Теперь же оно принадлежало ему. Как и я. И меня охватила глубокая тоска, которая ощущалась как боль и радость одновременно.

Я поцеловала его. Я поцеловала его губами, которые горели от того, что я только что работала над его членом, и я прижалась к нему всем телом, чувствуя биение его сердца в районе своей груди.

— Пожалуйста, — произнесла я.

— Ага. — С чем он согласился, я не знала. Мне хотелось верить во все это. Тоску, которая причиняла боль, и любовь, которую я не могла выразить словами.

— У меня нет презерватива, — сказал он.

— У принца Плейбоя нет презерватива? Кто-то должен растрезвонить об этом в «Таймс».

— Я ни с кем не был с тех пор, как ты переехала во дворец.

— Два года? — Я не хотела, чтобы это что-то значило, потому что это не могло что-то значить.

Но мое сердце бешено колотилось, а лицо покраснело от удовольствия. Со всем, что могло истолковать превратно мое изголодавшееся сердце.

Он пожал плечами.

— Я перестал покупать презервативы.

Я протянула руку и вытащила свою сумочку из уютного кресла, куда обычно бросала ее, когда входила в в комнату.

— Удобно для тебя, — сказала я. — Я делала наоборот.

— Была с большим количеством парней? — спросил он, и я поняла, что он пытается пошутить, но это не сработало.

— Просто… Дэниел. Но не из-за него я начала покупать презервативы. — Я подняла вверх коробку. — Я купила их для поездки в Хельсинки.

Гуннар нежно поцеловал меня. Вдох и выдох. Его рука скользнула вниз по моим волосам и спине.

— Ты потрясающая.

— Как и ты.

Он покачал головой.

— Не знаю, как я убедил тебя в этом, но я рад, что ты так думаешь. Я рад… что ты позволяешь мне прикасаться к тебе. Даже если это произойдет всего лишь раз.

Я кивнула и поцеловала его в ответ, плотно сжав губы, потому что было слишком много слов, которые хотели вырваться.

— Открой презерватив, принцесса, — прошептал он. — Мне нужно оказаться внутри тебя.

Я схватила коробочку и вытащила небольшую пачку презервативов в серебряной обертке. Я оторвала один и протянула ему, бросив сумочку обратно за борт. А затем он проделал трюк пещерного человека, встав на колени надо мной и разорвав обертку зубами, мышцы его живота и рук напряглись.

И мне это нравилось.

Гуннар наклонился и поцеловал меня в живот. В грудь. Он посасывал мои соски, заставляя меня задыхаться. Все это время его пальцы скользили вверх по моему бедру, чтобы затем накрыть мою киску.

— Я чувствую тебя, — прошептал он мне в грудь. — Я чувствую, какая ты горячая и влажная. Ты сводишь меня с ума, принцесса. Ты,… — он покачал головой. — Ты заставляешь меня терять голову от тебя.

— Поторопись, — сказала я, выгибаясь ему навстречу. Я обвела пальцами его запястье, призывая быть менее осторожным, и Гуннар поверил мне. Его пальцы скользнули в меня, пока я не задохнулась.

— Черт, детка, — простонал он, уткнувшись лбом мне в живот и наблюдая за своей рукой и моим телом. — Я не могу торопиться. Я хочу, чтобы это длилось вечно.

Его слова не помогли. Это были камни, которые я положила в карманы, чтобы все глубже и глубже погружаться в свои ужасные чувства.

Его большой палец погладил мой клитор, и я отбросила все свои тревоги о том, что будет дальше, и просто позволила себе быть здесь. И сейчас. С этим человеком. Он гладил меня и наполнял меня, а я сжимала его спину, приближающийся оргазм скручивал меня все сильнее и сильнее. Я укусила его за плечо и приглушила свои крики, и как только я разбилась вдребезги — мое тело взлетело высоко в звездную пыль… а затем он толкнулся внутрь меня.

И я безудержно кричала, и перестала контролировать скручивания и подергивания своего тела. Я видела звезды, а потом еще больше звезд, когда он входил и выходил из меня, его руки лежали на моей талии, удерживая меня на земле. Держал меня там, где он хотел.

Наконец я спустилась вниз, потная и измученная, на кровать, в которую он меня вжимал.

— О боже, — выдохнула я, потому что это было единственное, что я могла сделать. Я не могла поднять руки или прижаться к нему всем телом. Я могла только лежать и чувствовать, как он медленно входит и выходит. Прилив, которому я не собиралась сопротивляться.

— Бренна, — сказал он, и это было все, мое имя, которое он простонал сквозь зубы. И мой затуманенный мозг наконец-то принял его, наконец-то увидел. Грудь вздымалась, каждый мускул напрягался, пот капал с кончиков волос Гуннара на мое тело. Я положила руки ему на плечи, поглаживая.

— Кончи, — сказала я. — Прошу тебя, кончи.

— Еще один для тебя, — выдохнул он, просовывая большой палец между нашими телами. И я могла бы сказать ему, что этого не произойдет. Или, по крайней мере, никогда раньше; два оргазма были невозможны. Особенно после такого, как первый? Больше я ни за что не кончу. Но его большой палец поглаживал мой клитор, а он смотрел на меня серебристыми, волчьими глазами, и это нарастало.

Напряжение в животе. Искра.

Я позволила ему заставить меня — нас обоих — вернуться в какое-то состояние, безумное и животное.

Гуннар навис надо мной, и я схватила его за запястье, поворачивая голову, чтобы укусить его за руку. Он выругался и рассмеялся.

— Я тоже, — сказал он. Он чувствовал то же самое. Как будто он едва держал себя в руках.

— Пожалуйста, — произнесла я. — Кончи.

И я знала, что он не кончит без меня, так что теперь это было похоже на вождение на безбашенной скорости. Меня чуть не столкнули с кровати. Я закинула ноги ему на плечи. Его голова склонилась к моей, где он шептал какую-то бесконечную несусветицу. А я шептала ему что-то в ответ. Мы вспотели и вытирали телами друг друга.

— Да! — вот что я сказала. — Да!

И я просто отпустила себя. Оргазм разорвался, покидая мое тело, оставляя разум чистым. И он кончил вместе со мной. И мы были вместе, и это было лучшее, что я когда-либо чувствовала в своей жизни. Легкое, первобытное чувство. Я стала просто чувством, ощущением и дикой, вышедшей из-под контроля любовью.

Мое дыхание замедлилось. Но сердце не слушалось. Я боялась, что мое сердце никогда этого не сделает.

— Ты в порядке? — спросил Гуннар через несколько секунд, когда смог говорить. Когда он отдышался, когда кожа на его груди и лице поблекла до оттенка, не напоминающего красный. Я не могла перестать прикасаться к нему, мои руки скользили от пота по его плечам и спине.

— Так хорошо.

— Да, — сказал он, улыбаясь мне. — И мне.

Так мы и лежали, улыбаясь друг другу, и пот остывал на наших телах. И эта грандиозная вещь происходила вокруг нас, и в нас, и я чувствовал, что меняюсь.

Я могла только надеяться, что он тоже изменился.

18

Тогда


Гуннар


Это не было ошибкой. Быть с Бренной казалось слишком важным, чтобы быть ошибкой. Слишком реальным в моей жизни, которая была полна мелочей и мимолетных вещей. Но это определенно было плохой идеей.

Опрометчивым поступком.

Потому что это должно было закончиться разбитым сердцем. Даже в самом лучшем из вариантов — она сядет в самолет, чтобы прожить свою жизнь вдали от меня и этого королевства, в то время как я женюсь на богатой женщине, которая не будет любить меня и которую я никогда не смогу полюбить… ну, это отстой. Жестоко.

Каждую ночь я хотел порвать с ней.

Мы проводили день, притворяясь, что ничего не происходит, и, может быть, я бредил, но я верил, что мы притворялись так хорошо, что никто о нас не знал. Ни Ингрид, ни Алек. Ни наша семья. Не та публика, которая начала следить за каждым моим шагом.

Каждый день мы усердно работали. Были встречи с министром энергетики, который был так хорошо прибран к рукам моего дяди, что даже разговаривать с ним было пустой тратой времени. Но Бренна не оставляла попыток.

Каждый вторник она приходила к нему в кабинет на совещание, излагая аргументы в пользу все меньшего и меньшего иностранного участия в бурении морского шельфа. И каждый вторник он чуть не смеялся над ней.

Я посетил армейскую базу в Илдаге, где проходил свою собственную базовую подготовку. У нас была небольшая, но отчаянно гордая армия в нашей стране, отточенная годами и десятилетиями необходимости защищать наши береговые линии от тех, кто будет контролировать нас.

Наши тайные заседания Совета прирастали то одним членом, то другим.

И каждую ночь, в тишине замка, я крался по каменному коридору из своей комнаты в ее. Каждый вечер перед тем, как открыть дверь в ее комнату, я строго увещевал сам себя:

«Ты должен остановиться. Так больше продолжаться не может. Нас раскроют».

Но потом я открывал дверь и видел ее. И не имело значения, что она делает, во что одета или не одета, это была она.

Бренна.

«Привет, милый», — говорила она, и все мои добрые намерения покончить с ней умирали на корню.

Так продолжалось два месяца. Мы не строили планов на будущее. Я верил, что она все еще планирует пойти работать в ООН, и необходимость определиться со сроками свадьбы с наследницей заряжал меня на миллион миль в час.

Я прожил свою жизнь, твердо зная одно и только одно — я не мог иметь того, что сделало бы меня счастливым. Это даже не было соображением. Я знал это еще ребенком, подростком, влюбленным в музыку и мечтающим о музыкальной школе в Вене, и молодым человеком, у которого был отец, которому он никогда не мог угодить.

Я знал, что никогда не смогу заполучить Бренну, потому что Бренна делала меня счастливым.

И я думал, что она это понимает. Что наше взаимное горе было согласовано в самом начале, потому что мы не жили нормальной жизнью. Но я должен был знать, что Бренна будет бороться за себя.

За нас.

И будь проклято все остальное.

19

Наши Дни

Нью-Йорк


Бренна


Нью-Йорк был для меня слишком шумным городом. Слишком ярким. Но расположившись на заднем сидении лимузина я не могла отвести взгляд от окна. Весь этот неон был гипнотически завораживающим и одновременно тревожным.

— Полагаю, у тебя есть какие-то отчеты, которые мне нужно просмотреть, — сказал Гуннар, устраиваясь рядом со мной так близко, что я могла чувствовать электричество от его тела, как электричество там, в ночи. Я заставила себя не отпрянуть назад, чтобы оградить свое личное пространство. Чтобы заполнить мое пространство. Я больше не была съежившейся девочкой, прячущейся в глубине библиотеки. — Или ты сама собираешься носиться с ними, догоняя меня?

Я достала из кожаного портфеля айпад и протянула ему.

— Благодаря деньгам группы компаний американского инвестора, мы смогли диверсифицировать иностранные инвестиции в разработку нефтяных месторождений…

— Американского инвестора?

— Вышел на нас через Донала. Он проверял его и был посредником…

— Эта… группа… ты не в курсе, кто они?

Я покачала головой, глядя на неоновый город, проплывающий мимо моего окна.

— Нет. Первый взнос был выплачен за рыбопромысловый проект. А потом чек вырос. Я пыталась подтолкнуть Донала к встрече или даже вызнать его имя. Но Донал — это… ящик без ключа.

— Я помню, — сказал Гуннар.

Вот именно! Встреча тем летом в Абердине. Я совсем забыла о том обеде.

— Наш бюджет сбалансирован впервые за двадцать лет. Мы удвоили использование возобновляемых ресурсов, особенно ветра. Мы сооружаем турбины на Тире.

— А овец это не побеспокоит?

Я улыбнулась только потому, что была уверена, что он не может видеть мою улыбку.

— Овцы, кажется, не против. Мы предоставили помощь своих войск НАТО. А также возобновили договоры по выполнению нами финансовых обязательств. И мы приняли две тысячи семей беженцев. Мы выделяем больше денег на финансовую помощь студентам, которые хотят получать образование за границей.

— А что насчет сельского хозяйства?

Я повернулась к нему.

— Сельское хозяйство находится в упадке.

— И тебя это не беспокоит?

— Конечно, беспокоит.

— Что ты посылаешь нашу молодежь учиться в Шотландию и Швецию, а они не возвращаются обратно?

— Но те, кто возвращается, получат образование и помогут процветать нашим рыболовным и сельскохозяйственным центрам.

Я повернулась к нему и с удивлением обнаружила, что он наблюдает за мной.

— Это именно то, что мы планировали, — произнесла я. — В библиотеке три года назад.

— Это потому, что ты приложила к этому руку, — сказал он, и я отвернулась.

— Деньги помогли. — Меня не интересовало его одобрение, и я не верила его реверансам в мою сторону.

— Я все еще не могу поверить, что ты осталась.

— А я не могу поверить, что ты ушел.

Я работала, поджав хвост, пока он отсиживался в подвале какого-то клуба и ласкал женщин в спандексе. Используя свою репутацию, чтобы толкать водку.

Его одобрение означало дерьмо.

— Прочти отчет. Тебе есть, что нагонять, — сказала я ему.

В салоне машины стояла тишина, пока он читал, а я продолжала смотреть в окно, снег падал объемными белыми хлопьями и таял на стекле.

— Если бы все пошло по-другому, это был бы твой дом, — сказал он. — Нью-Йорк. Работа.

— Он никогда не стал бы мне домом. — Я уже скучала по горам и снегу. Я даже скучала по ветру. — Но как хорошо, что он стал домом тебе, — сказала я. — Полагаю, весь этот свет слепит здешнюю толпу от количества их прегрешений.

— Да, и я сделал все возможное, чтобы использовать их все себе во благо, — сказал он довольно предсказуемо.

— А что будет с твоим баром? — спросила я через несколько минут.

— Барами. Во множественном числе. Мне принадлежит три бара и два ресторана. А также несколько многоквартирных домов в Бруклине.

— Похоже, у тебя есть собственное королевство. За три года ты быстро поднялся.

Он криво улыбнулся.

— Я купил большую часть недвижимости перед отъездом.

— Ты все это время строил планы? — Пока я представляла себе нас вместе на троне, он планировал покинуть Васгар?

— Всем нужно иметь путь к отступлению.

— Только не мне, — с вызовом ответила я. Даже так, как я планировала на ближайшие несколько месяцев. О, какой же я была лицемеркой!

— Ты должен их продать, — сказала я. — Бары. Ты не можешь…

— Я знаю.

— Это вызовет сложности? Я имею в виду… тебе нравилось этим заниматься?

Он покачал головой.

— Просто было приятно иметь что-то свое, понимаешь? Что-то, что не имело никакого отношения к моему отцу.

— Ты можешь сделать Васгар своим.

— Ты уже все изменила, — произнес Гуннар, поднимая айпад. — Работа, которую ты проделала. Это потрясающе. Даже больше того, о чем мы мечтали.

— Спасибо, — сказала я, одарив его мимолетной улыбкой, давая слабину, несмотря на все мои усилия. Я выглянула в окно, обжигая роговицу об слепящий свет.

— Ты когда-нибудь бывала в Нью-Йорке раньше? — спросил он, пока машина вела нас сквозь неоновую ночь.

— Почему спрашиваешь?

— У тебя такое выражение лица, ну, знаешь: «Я никогда раньше не была в Нью-Йорке».

— И это все? — спросила я, неохотно улыбаясь.

— Верно.

— Просто… сколько денег стоит поддерживать город в таком состоянии?

— Больше, чем объем нашего валового национального продукта за десять лет.

— Тебе нравится? Город? — Я пожалела о том, что задала этот вопрос, как только его задала, но молчание Гуннара затянулось, поэтому я повернула голову, обнаружив его уставившимся в окно. Выражение его лица при этом было задумчивым.

«Плевать», — сказала я себе. Мне Абсолютно. Все равно.

— Я скучал по дому каждый день, — наконец произнес он. И я напряглась от желания, которое услышала в его голосе.

— Изгнание было твоим выбором.

— Да, — сказал он. — Так оно и было.

Вот как сильно он не хотел быть со мной. Он оставил дом, который любил, чтобы жить посреди этого кричащего острова, как можно дальше от меня. Я знала, что все гораздо сложнее, но именно так я себя и чувствовала. Темной ночью одна в своей постели.

Казалось, он вообще никогда не хотел меня.

Потому что ему было так легко оставить меня.

— Ну, по крайней мере, у тебя все гладко, не так ли? — спросил он. Слова были резкими, но тон мягким.

Такова была природа Гуннара. И много лет назад я решила верить его тону, а не словам. И это было ошибкой. Теперь я услышу его слова и проигнорирую его тон.

— Гуннар, я не собираюсь швырять в тебя грязью. Ты сидел на фальшивом троне в самом низу ночного клуба. Я же пыталась спасти твою страну. Я тебе ничего не должна.

— Ты права, — сказал он через мгновение. — Я сожалею об этом.

Я прищурилась, ожидая следующего удара. Потому что Гуннар не извинился.

— И спасибо, — сказал он, застав меня этим врасплох. — Благодарю тебя за то, что ты так хорошо позаботилась о моей стране. Лучших рук для нее не найти. — Он прижал руку к губам, а затем к сердцу — стандартное приветствие в нашей стране. Знак уважения.

Я снова посмотрела в окно, не веря ни его тону, ни его словам.

20

Тогда

Васгар


Бренна


— Гуннар, — вздохнула я и поцеловала его в плечо, теплую, гладкую кожу, натянутую на твердые мышцы. Я снова поцеловала ее, потому что как я могла не поцеловать? — Ты не можешь заснуть. — Еще один поцелуй на всякий случай. И эта небольшая впадина в районе сухожилия, волнующая перемена местности, где плечо встречалось с рукой — это тоже требовало поцелуя.

— Я не сплю, — сказал он, его низкий голос грохотал с подушек рядом со мной. Его рука вынырнула из-под меня, чтобы схватить телефон с прикроватной тумбочки. Он постучал по циферблату телефона, и часы осветили нас зеленым светом.

— Сколько сейчас времени? — спросил он, все еще не поднимая головы.

— Начало четвертого.

— Ух ты. Это… это должно быть рекорд. — Он пробрался сюда чуть позже полуночи.

Я засмеялась, покраснев и смутившись, но и взволнованная тоже. Я поцеловала внутреннюю сторону его локтя, потому что он был таким бледным и нежным.

— Продолжай в том же духе, и я точно не засну.

Гуннар пошевелился в постели, и простыни, в которых мы спутались, выпустили тепло и запах наших тел. Запах секса.

Моя кровать пахнет сексом.

Я нашла этот факт чертовски восхитительным.

В частности, что она пахла сексом с Гуннаром Фальком? Ну, это все еще был сон, который я еще полностью не осознала. Я скользнула к нему на простынях, прижимаясь к Гуннара всем телом. Если три часа секса не рекорд, то, может быть, четыре.

— Подожди, принцесса, — сказал он, повернувшись ко мне лицом, его серые глаза были полузакрыты и сонны. Боже, как же он был сексуален.

Гуннар приподнялся на локте, и волк, вытатуированный в красивых деталях на его груди, сдвинулся, когда он пошевелился. Вроде бы тому тоже было неспокойно и хотелось выть.

Они действительно были произведениями искусства, татуировка и грудь. Два месяца он был в моей постели, а я все еще не привыкла к нему.

— Тебе действительно нужно уйти, — сказала я. — У нас заседание Совета примерно через пять часов.

— Сегодня я также обедаю с министрами иностранных дел.

— Тебе нужна помощь?

— Нет. Я с этим разобрался.

Хорошо, потому что я ненавидела встречи министров иностранных дел. И он знал это, что, возможно, было причиной, почему он позволил мне сорваться с крючка. Министры иностранных дел были стариками из того же теста что и король с братом, — им не нравилось иметь дело с женщинами.

Я не смогла удержаться от еще одного поцелуя, на этот раз в его губы. Полные и мягкие прямо сейчас, но способные скручиваться в жестокие ухмылки и резкие улыбки. Прошло много времени с тех пор, как они были направлены на меня, но я готова поспорить, что и министрам иностранных дел досталось от этих губ.

— Хотя я не уйду, пока мы не поговорим, — сказал он.

— Теперь ты хочешь поговорить? — Я рассмеялась. Мы шептались, и кровать казалась коконом. Дворцовые интриги, моя мать и его отец, и все эти сплетни, проверки и суждения. Им не было места в этой комнате.

— Я пришел сюда поговорить, — солгал Гуннар. — Ты отвлекла меня. — Его рука скользнула вниз по моему бедру.

— Ладно, — произнесла я. — Давай поговорим. Держи свои руки при себе. — Я подтолкнула их обратно к его телу.

— А ты держи свои губы при себе.

— Согласна. Давай. — Я улыбнулась ему, и Гуннар улыбнулся в ответ. Мои белокурые волосы разметались по подушкам, кончики их перепутались с его черными как смоль волосами.

— В следующем месяце я должен встретиться с наследницей.

И вот так же я стала холодна как лед. Мягкое скользкое желание минуты назад застыло.

— И я думаю, что ты должна взять на это время выходной, чтобы поехать в Нью-Йорк. Выбери себе квартиру. Он схватил свой телефон, и только потому, что он не смотрел на меня, у меня хватило смелостисказать то, что нужно было сказать.

— Я отказалась от этой работы.

Он замолчал, и я закрыла глаза, читая в этой тишине столько опасности. Начало битвы, которая я смела надеяться, не положит нам конец.

— Почему? — наконец спросил он, повернувшись и уставившись на меня широко раскрытыми глазами.

— Потому что… — Я не могла выразить этого словами. По крайней мере, пока. Я могла только поднять руку и как бы обвести ею кровать. Его брови приподнялись, а мягкие губы стали жесткими.

— Нет, — сказал он. — Нет, Бренна. Ты не откажешься от этого ради меня.

— Послушай меня. Выслушай меня.

Он вздохнул, мой возлюбленный исчез, а моя старая Немезида вернулась. Упрямый и резкий. Все было не так, как я хотела этого.

— Есть так много работы, которую нужно сделать. Работа, которую ты делаешь. Что мы… что мы делаем. Мы разработали планы по развитию нашей экономики, укреплению наших школ…

— Значит, ты отказываешься от работы в ООН, чтобы работать на меня?

Ах, я не могу сказать, что у меня нет гордости. Потому что это ужалило.

А это… то, что я предлагала… это все гордость. Он не ошибся. Некоторые идеи, над которыми мы работали, были моими, и я достаточно любила свою страну, и я… я любила Гуннара достаточно, чтобы хотеть быть рядом с ним.

— С тобой. Мы могли бы… — о, это было трудно произнести, даже если бы я предлагала это как чисто деловое предприятие. А делать то, что лучше для королевства — своего рода деловая сделка. Но я знала, что он увидит мою бесхребетность за этой идеей.

Однако мне не пришлось произносить эти слова; его рот на мгновение приоткрылся от ужасного потрясения. Я не могла смотреть на него и видеть его ужас от этой мысли.

Я думала… Глупая. Глупая Бренна. Он никогда не говорил ни слова о любви, пока оказывался у меня между ног.

— Пожениться? — спросил он. — Ты делаешь мне предложение, Бренна?

— Мы были бы хороши для Васгара, — сказала я тихим голосом.

— Не так хороши, как наследница.

Хотел он меня обидеть или нет, не имело значения. Он хотел напомнить мне. И возможно, он не знал, что я к нему испытываю. Мне казалось, что я транслирую свою любовь каждую минуту каждого дня, но, возможно, он действительно не знал о ней.

— Это неправда, — произнесла я. — И ты это знаешь.

— Какая часть Васгара тебе подходит? — спросил он. — Только не твоя мать. Только не мой отец. Совет, возглавляемый моим отсталым женоненавистником дядей. Дворцовые сплетни. Зачем тебе это, Бренна, когда ты можешь владеть целым миром? Всем этим чертовым миром и любой его частью, которую ты только захочешь?

— Мне нужна только эта часть. — Это вышло не так убедительно, как я надеялась. — И ты тоже.

Гуннар скатился с кровати и сел на край, спиной ко мне, а я нащупала на тумбочке очки. Как только они были надеты, я села и вытащила простыни из нижней части кровати, где мы их пнули. Я натянула их на свое тело, которое вдруг снова стало ущербным.

Пухлая Бренна, желающая большего, чем следовало.

Я почувствовала, как в груди зародилась дрожащая боль. Как будто все рушилось.

И я сделала то, что делала всегда, — я налетела на нее, потому, как если бы я сломалась сейчас, то разлетелась бы на миллион осколков.

— Я люблю тебя, — сказала я ему на нашем древнем языке. — И я хочу выйти за тебя замуж. Для страны. И для… ради меня.

Гуннар долго молчал, склонив голову, его темные волосы упали на лоб, влажные от пота.

— Гуннар. — Надежда и любовь сделали из меня дуру. — Ты собираешься что-то сказать?

— Ты же знаешь, что мы не можем. Это невозможно.

— Почему? Потому что так говорит твой отец? Потому что…

— Потому что я проклятый принц, Бренна! Потому что вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы жениться на спасительнице Васгара.

— Но мы делаем именно это. Вместе…

— Мы играем Бренна. Мы играем в спасение страны. Потому что для того, чтобы все это сработало, нам нужны деньги. Много денег. Деньги, которые возможно получить только если я вступлю в брак.

— Есть и другие способы, — сказала я.

— Назови хоть один.

У меня его не было. У меня их не было. Возможно, он был прав. Может быть, мы играли.

— Если я женюсь на женщине без денег, первое, что сделают мои отец и дядя, — это продадут права на нефть. И все, ради чего мы работали, будет напрасно.

Он встал и повернулся ко мне лицом, гордый своей наготой. Его мускулы и татуировки, вялый член, прижатый к ноге. Я покраснела, глядя на него, даже сейчас.

— Ты можешь получить работу обратно?

— Я не хочу…

— Ты можешь ее вернуть? — он взревел, и я ошеломленно кивнула.

— Они сказали, что если я передумаю, то для меня найдется место в ООН.

— Разве? — Его облегчение разбило мне сердце.

— Да.

Он начал натягивать одежду.

— Тогда ты позвонишь им как только настанет время. Ты позвонишь им и получишь свою жизнь…

— Не надо, — произнесла я. — Не делай этого. Не притворяйся, что знаешь, что для меня лучше.

— Ты хочешь остаться здесь и смотреть, как я женюсь на наследнице? Может быть, ты даже сможешь прочитать во время свадьбы эту чушь из Послания к Коринфянам. Может быть, я сделаю тебя своей любовницей, разве это жизнь…

— Не притворяйся, что ты ничего ко мне не чувствуешь. Как будто я живу какой-то фантазией.

— Милая. — Улыбка, которой он меня одарил, не была… той улыбкой, к которой я привыкла. Ток, которой одаривал меня через весь тронный зал или в палатах совета, хитрой, тайной, сладкой, которая, как я верила, была предназначена только мне. Нет. Он одарил меня своей жестокой улыбкой. Безжалостный изгиб его губ, которым он приветствовал меня, когда мы с матерью переехали во дворец и он возненавидел меня.

— Не надо, — выплюнула я. — Не делай этого. Не превращай последние два месяца в нечто ужасное.

Улыбка исчезла с его лица, и теперь… теперь он просто выглядел грустным.

— Ты только что сделала предложение будущему королю Васгара и не думаешь, что живешь в мире иллюзий? Ты моя сводная сестра, Бренна. Один только скандал…

— Мы можем это уладить.

Печальными, отстраненными глазами он смотрел на мое мягкое белое тело. Очертания меня были видны под простыней. Мои слишком широкие плечи, мои слишком большие бедра.

— Крестьянское тело, — всегда говорила мама, когда мы ходили примерять одежду, которая никогда не подходила. Кровь моего отца.

— Гуннар, — выдохнула я, пытаясь найти одеяло, чтобы укрыться. Пот исчез и сменился холодом, таким глубоким, что я чувствовала, как он распространяется по моим костям.

— Ты не предназначена для трона Васгара, — сказал он.

А потом он, мужчина, который снял с меня всю одежду, целуя каждую обнаженную часть тела, натянул одеяло, как будто ему надоело смотреть на меня.

— Я женюсь на этой проклятой наследнице, — сказал он и натянул тонкие шелковые пижамные штаны, которые надел для похода в мою комнату. — А ее деньги спасут страну и укрепят мой контроль. А что до тебя…

Он посмотрел на меня сверху вниз, и я вскочила с кровати, прижимая простыню к груди. Мое сердце разбилось на тысячу осколков.

— Ты вернешься на работу в ООН и уберешься к чертовой матери из этой страны, даже если мне придется самому тебя туда доставить.

— Мне не нужна эта работа, Гуннар.

— Послушай меня, Бренна. — Он склонился над кроватью. — Слушай очень внимательно, потому что я больше не буду этого повторять. — Его глаза блуждали по моему лицу, словно разрывая на части каждый кусочек меня для препарирования и уничтожения. Мои розовые щеки. Мои очки. Мои голубые глаза. Мои густые брови. Мои длинные светлые волосы.

— Живи своей жизнью, — сказал он. — Выйди замуж за какого-нибудь хорошего человека и живи хорошо. — То, как он произнес слово “хороший”, прозвучало осуждающе. — А то, что твоя крестьянская мать вышла замуж за моего отца, станет примечанием в твоей истории. История, которую рассказывают на скучных званых обедах.

И он ушел. Гуннар только что ушел, а я стояла в своей спальне во дворце, который только начал ощущаться как дом, и мне было слишком больно, чтобы плакать. Я была разбита, чтобы рыдать. Я могла только с большим усилием заставить свое сердце биться.

21

Тогда


Бренна


Я не звонила, чтобы получить свою работу обратно. В моем потрясенном, разъяренном состоянии я не могла даже представить себе этот разговор. И я была уверена, что Гуннар извинится. Прошел день, а я его не видела, и в ту ночь я ждала в своей комнате, уверенная, абсолютно уверенная, что моя дверь со скрипом откроется, и он войдет, раскаиваясь и беспокоясь обо мне.

Но в ту ночь моя дверь оставалась закрытой.

И на следующую ночь.

И целую неделю.

И тогда, наконец, я набралась смелости прокрасться в его комнату, которую обнаружила запертой. И я знала в сломленных уголках моего тела, что он сделал это намеренно. Он запер меня. Я постучала, и после долгой паузы дверь открылась. Гуннар стоял там, холодный и отстраненный, и я знала, знала, что это бесполезно. Он уже возвел стены, чтобы не пускать меня.

Запер все двери.

— Не делай этого, Бренна, — сказал он, и я никогда в жизни не чувствовала такого отчаяния. Такой некчемной.

— Я просто хочу поговорить.

— Ты получила работу обратно? — Я не ответила. — Получила? — рявкнул он, и я испуганно покачала головой. И мне пришлось смириться с тем, что не имеет значения, любит ли он меня или хочет ли быть со мной.

Гуннар собирался подчиниться тому, что требовали от него его отец и эта страна, даже не видя, что еще он может иметь.

— Возвращайся на работу, — сказал он и захлопнул дверь.

И на мгновение меня утешило чувство жалости к нему. Ощущение себя чуть выше него.

Но это продолжалось недолго.

***
— Что с тобой? — спросила мама, когда я вошла в столовую завтракать. Было позже, чем обычно, и я не обращала внимания, иначе не осмелилась бы войти в комнату или к маме, чей орлиный глаз видел все. И она не могла удержаться от комментариев.

На улице шел дождь, и это было прекрасно. В небе за высокими окнами клубились серые облака, извергающие капли дождя.

— Ты ужасно выглядишь.

— Спасибо, мама, — сказала я, беря свой кофе и садясь на свое обычное место за столом. Стены были увешаны портретами членов королевской семьи, жившими сотни лет назад. Я чувствовала, что все они смотрят на меня. Осуждают меня.

Но никто из них не был счастлив так, как моя мать.

— Тебя убьет, если ты будешь пользоваться губной помадой? — Она понизила голос, хотя в комнате с нами никого не было. — Подходящий базовый гардероб?

— И тебе доброе утро, — сказала я, придвигая стул так, что тяжелый еловый стол впился мне в живот. На мне был длинный свитер поверх леггинсов — на самом деле же это была защитная палатка. Скрывающая все мои недостатки. Мама с десяти лет надевала на меня синтетику и пояса и не понимала, почему я предпочитаю дышащие вещи.

Мама, конечно, выглядела безупречно. Стройная и царственная, словно она родилась во дворце, а не в какой-то дерьмовой рыбацкой деревушке на Южном острове. Она была вырвана из жизни матери-одиночки и по совместительству барменши королем, когда он совершал свое турне по острову пять лет назад. Он только взглянул на нее и решил, что она станет его новой королевой.

А теперь посмотрите-ка на нас.

Вот вам и сказка.

— Серьезно, Бренна, разве ты не смотришься в зеркало? — спросила мама.

— Мне все равно, мама, — вздохнула я. У меня не было сил бороться с ней. Я напряглась, ожидая прихода Гуннара. Все мое тело сжалось в судороге, которую я не могла отпустить.

— Нет, — сказала мама. — Тебе все равно. Тебя никогда не волновало, как твои действия отразятся на мне. Как они отражаются на королевской семье.

— Ты действительно веришь, что тот факт, что я не пользуюсь помадой, выходя ко столу на завтрак, имеет какое-то значение? Неужели ты настолько поверхностна?

Дверь в фамильное крыло дворца распахнулась с такой силой, что портреты задребезжали на стене.

— Слишком далеко! — ревел король Фредерик, вваливаясь в комнату и тяжело опираясь на трость. Ему нужна была инвалидная коляска, но он был слишком горд для таких вещей. Он выглядел серым и дрожащим. Его волосы и борода смотрелись зарослями дикой ежевики вокруг головы. — Ты зашел слишком далеко, Гуннар.

— Неужели? — спросил Гуннар, шагая позади него.

Если я выглядела неряшливой и неопрятной, то он — нет… Я сделала слишком большой глоток кофе. Идеальное сочетание.

Он начал носить темные брюки и рубашки с закатанными рукавами. У Гуннара был такой вид, будто он готов что-то сделать. Это была идея Ингрид, и, как всегда, Ингрид была до боли права.

— Тебе придется ввести меня в курс дела, отец. Боюсь, я не мог догадаться, что из того, что я делал в последнее время, зашло слишком далеко. Был ли это визит в школу или…

— А ты! — Фредерик сплюнул, указывая на меня дрожащим пальцем. Я была слишком потрясена, чтобы что-то делать, кроме как сидеть с разинутым ртом, но Гуннар отбросил сардоническую, безразличную улыбку и сосредоточился. — Я всегда знал, что ты станешь позорищем.

— Что?.. — это было все, что я смогла выдавить, пока мама обхватила голову руками.

Фредерик швырнул на стол листок бумаги. Гуннар схватил его, и то, что он увидел, заставило его побелеть, а затем покраснеть. И его глаза, когда они встретились с моими, были полны извинения. И гнева.

Что бы это ни было, ничем хорошим оно не было.

— Дай посмотреть, — прошептала я. Гуннар покачал головой, но я встала и выхватила у него из рук газету. Там была фотография. Зернистая фотография на сотовом телефоне: двое полуодетых целуются.

На частном самолете.

Мне потребовалась секунда, я не привыкла видеть себя такой. Голова откинута назад в экстазе. Прижимаю к груди голову темноволосого мужчины. Но в заголовке все было ясно.

Принцу-плохишу и Принцессе-жиробасине есть что скрывать от Королевской семьи


Тогда

Гуннар


Это было все, что я мог сделать, чтобы не коснуться ее. Не притягивать Бренну в свои объятия и не говорить ей, что это не имеет значения. Что весь мир ошибается.

Передо мной, склонив голову, рыдала Бренна.

Или вынуждена была молчать.

А я не мог прикоснуться к ней. Только не перед моим отцом. Не тогда, когда ей нужно было уйти как можно дальше от этого места. Если это не было доказательством того, что этот остров уменьшит ее и задушит ее силу, тогда что?

Я схватил газету и смял ее в кулаках.

— Ты не можешь делать это с каждой газетой, — прошептала она.

— Мы подадим на них в суд.

Ее смех был влажным от слез, которым она не собиралась давать волю.

— Должно быть, это было,… — прошептала она.

— Ага. Дерек, помощник. Его уволили, если не сказать больше.

— Ты вышел из-под контроля, Гуннар! Ты не уважаешь ни эту страну, ни трон, ни наше имя. Ты никогда этого не делал! — взревел отец. — Но это… это новая программа минимум даже для тебя.

— Фредерик, пожалуйста, успокойся, — взмолилась Анника. — Такими темпами ты загремишь обратно в больницу…

— Посмотри газету, Анника! Посмотри, какой позор принесли нам наши дети.

Бренна покачнулась, и я не смог удержаться от того, чтобы не протянуть руку, чтобы успокоить ее. Боже, как я хотел ее. Я никогда в жизни не тосковал. А если и тосковал, то был слишком мал, чтобы помнить об этом сейчас. Но мне очень хотелось утешить ее и быть утешенным ею. Но она отстранилась.

Анника смяла газету и побледнела. Бренна отвернулась, ее глаза были полны слез.

— А как же позор, который ты навлек на нашу семью? — спросил я отца. Замах, которого он не предвидел.

— Не меняй тему! — крикнул он.

— Ты продаешь это королевство на виду у тех самых людей, которых должен защищать.

— Как благородно, Гуннар, — усмехнулся отец. — Ты был таким благородным, когда трахал Бренну в самолете?…

— Заткнись, старик. — Я схватил его за грудки. Готовый принять каждую минуту боли, которую Бренна испытывала сейчас из-за него.

— Ты очень близок к измене, сынок. Ты знаешь, как наши предки относились к измене?

— Ты собираешься выставить меня на ледник? Я был бы рад, — выплюнул я.

— Нет, — сказал он. — Но вы двое поженитесь.

— Нет, — сказал я. Краем глаза я заметил, как Бренна вздрогнула. Господи, как же я себя тогда ненавидел! Я ненавидела каждую минуту своей слабости, которая привела нас к этому моменту. — Абсолютно точно нет.

— Нет, нет, — сказал отец. — Вы поженитесь.

— Я согласна, — сказала Бренна.

— Мы не поженимся, — сказал я ей, умоляя посмотреть, что пытается сделать старик. — Потому что это именно то, чего он хочет, Бренна. Он хочет, чтобы мы поженились, чтобы я не женился на наследнице. Так что новых денег я не принесу, и они с дядей смогут продать нефтяные права России без всяких протестов.

На ее лице я увидел, как все ее надежды разом умерли, а я никогда не видел, чтобы кому-то было так больно.

Мне хотелось содрать с себя кожу.

Отец молчал. И улыбался.

— Скажи мне, что я ошибаюсь, — сказал Гуннар.

— Я король Васгара, — произнес он. — Я не обязан тебе ничего объяснять.

— Если мы поженимся, — сказал я Бренне, и каждая моя ошибка осыпала землю вокруг меня, как осколки стекла. Глупец. Я был таким глупцом. Первым правилом моей жизни было не недооценивать отца. Наверное, он заплатил стюардессе. — Он получит то, что хочет. И все, над чем мы так усердно трудились, будет разрушено.

— Мы можем это выяснить, — сказала она, цепляясь за идею о нас двоих. — Как будто у нас все лето. Мы можем это сделать.

Я завидовал ее воле, но у нас не было такой роскоши, как надежда.

Это, подумал я, и есть то ужасное столкновение, к которому мы шли. Не последние два месяца в ее постели. Не скандал и не ее уничтоженная репутация. Но вот это — момент, когда я, наконец, перестал наносить удары. Когда я использовал свою самую острую колкость против ее мягкого сердца и напомнил ей правду, о которой она забыла.

Бренна заслуживала гораздо большего, чем это разрушенное королевство, мой отец и его жестокий дворец.

Она заслуживала большего, чем я.

— Мы могли бы это сделать, — сказал я. — Но я не хочу. Я не хочу тебя, Бренна.

Анника ахнула. Бренна уставилась на меня, бледная и дрожащая. Слова медленно… медленно оседали. И я не отвел взгляда. Я даже не вздрогнул. Я смотрел на нее, пока она не поняла, что я не блефую. Я смотрел на Бренну, пока она не поверила моим словам. Пока любовь, которую она ко мне испытывала, не угасла от накрывшей ее боли.

Я смотрел на Бренну, пока она не повернулась ко мне спиной, веря в самое худшее.

Это был единственный способ разбить ей сердце.

— Тогда ты покинешь двор, — сказал отец, и вся комната замерла. В тишине.


— Ты изгоняешь меня? — спросила я. — Это официально? Или просто очередная угроза?

— Ты уже достаточно опозорил эту семью своим безразличием и неуважением. Ты пересек черту. Я не могу держать тебя в этом дворце. Она твоя сводная сестра.

Она — лучшее, что когда-либо случалось со мной.

— Отлично, — сказал я. Я хотел разобраться с этим иначе. Управлять силой моего отца и жадностью моего дяди каким-нибудь другим способом. Из какого-то другого места.

— Подождите! — сказала Бренна, протягивая руки, как будто она могла предотвратить катастрофу. — Гуннар станет королем. Он должен быть здесь. Нам не обязательно жениться. Я уйду, но Гуннар должен остаться здесь…

Спасти королевство.

— Я еще не умер, — сказал король со своей обычной гордостью и немалой долей победы в темных глазах.

Я сделал это. Я сделал так, чтобы ему было легко победить. Меня тошнило от стыда и сожаления. Каким же дураком я был, полагая, что смогу победить его. Борьба с моим отцом никогда не была честной.

Но он понятия не имел, насколько я могу запятнать себя.

— И мой брат может унаследовать трон, — сказал отец.

Бренна ахнула и умоляюще посмотрела на меня. Мой дядя был в миллион раз хуже моего отца. И если ему позволят, он уничтожит эту страну. А я уж точно не собирался позволить этому случиться, но я также не мог сказать об этом Бренне. Потому что она снова сделает из нас команду. Она найдет все мои слабости, и в мгновение ока я буду бессилен оттолкнуть ее.

Я бросил последний взгляд на Бренну, зная, что она видит только мое холодное лицо. Я предал не только ее и все, ради чего мы работали, но и Васгар. И прекрасно, она могла бы подумать, что если это заставит ее ненавидеть меня достаточно, чтобы уйти. И не оглядываться.

— Поезжай в Нью-Йорк, — сказал я, запоминая ее лицо. — Оставь это место позади. Только богу известно, что будет дальше.

— Но Васгар?

— Оставь это воронам, — сказал я, и это было единственное, что я мог сказать, чтобы разрушить ее иллюзии обо мне. — Иди, Бренна. Иди… проживи удивительную жизнь.

И с этими словами я покинул дворец, покинул свою страну.

И единственную девушку, которую я когда-либо любил.


Тогда

Бренна


На следующий день после отъезда Гуннара у короля случился обширный инсульт.

Я была в своей комнате, притворяясь, что собираю вещи, вместо того чтобы свернуться в клубок и подвергнуть сомнению все свои жизненные решения, когда услышала шум и крики моей матери.

Целую неделю мир был перевернут вверх тормашками. И примерно двадцать раз в минуту я думала о том, чтобы написать Гуннару. И двадцать раз в минуту я сопротивлялась своему желанию. Гуннару, которого, как мне казалось, я знала… который должен был ответить. Несмотря на то, как он относился к своему отцу, Гуннар, которого я знала, должен был вернуться. Потому что страна была в смятении. Во дворце царила суматоха.

Как и в моей душе.

Тот, другой Гуннар, настоящий, наверное… я не знала, что он сделает. И я не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы выдержать его реакцию. И, честно говоря, тот факт, что он должен был услышать и не связался с нами… ну, разве это не сказало мне все, что мне нужно было знать о нем?

— Как дела сегодня? — спросил Алек, найдя меня в задней части библиотеки, где я проводила много времени, когда не была в больнице.

— Фредерик сегодня возвращается домой, — сказала я.

— Это хорошая новость.

Я отрицательно покачала головой. Король и моя мать никого не подпускали. Так что никто не знал всей серьезности инсульта.

— Между нами?

— Конечно, Бренна. Тебе ведь это известно.

— Он еще не может ходить. Его речь… — я вздохнула. — Невнятна.

— Совет взбесился, — сказал Алек. — Я имею в виду, что они говорят все правильные вещи о том, чтобы дать королю время прийти в себя, но на заднем плане происходит много разговоров.

О дяде Гуннара — Эрике. Ублюдок пытался добраться до трона, используя инсульт как предлог для пути на трон.

— Насколько все плохо?

— Совет хочет поговорить о временном руководстве, и я сдерживал их так долго, как только мог.

— Ты можешь выбить нам еще одну неделю?

Он кивнул.

— Думаю, мы сможем это сделать. Энн — хороший союзник. Я заставлю ее успокоить всех.

— Спасибо, Алек, — я улыбнулась ему и по привычке провела большим пальцем по телефону. Он не звонил. И не писал. Не то чтобы я этого ожидала, просто не могла удержаться от проверки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Алек.

— Лучше всех.

— Я думал… ты собиралась уезжать. Нью-Йорк и все такое.

— Я не могу оставить все как есть, — сказала ему я.

— Гуннар хотел бы, чтобы ты уехала, — тихо произнес он. — Это все, чего он хотел.

— О! — Ярость внутри меня разразилась громким и удивительным смехом. — Ну, к счастью для страны, то, чего хочет Гуннар, не имеет для меня большого значения.

— Бренна…

Я подняла руку.

— Я в порядке. И сочувствие меня не интересует. Или твои мысли о Гуннаре. Это мы с тобой держим волков на расстоянии так долго, как только можем, хорошо?

Алек кивнул. Его лицо стало таким серьезным под этой рыжей бородой. Алек, казалось, потерял часть своей мощности, когда Гуннар ушел. Наверное, мы все так думали. Во всех наших жизнях была огромная дыра.

Почему мы позволили ему так много значить для нас?

— Прости, что накричала, — сказала я, и он улыбнулся.

— Я бы не назвал это криком, — сказал он. — И я сожалею… о Гуннаре.

— И ты, и я. — Я вздохнула, стряхивая с себя чувство, которое вызывал у меня даже разговор о нем. — А он знает? О том, что произошло с его отцом?

— Гуннар знает. — Алек больше ничего не сказал, и я не задала ни одного из миллионов вопросов, которые горели у меня на губах. Он знал и не собирался ничего предпринимать. Он знал, но ему было все равно. Сколько еще мне нужно, чтобы наконец поверить в правду о нем?

Гуннару было на нас наплевать. Если Васгару суждено было спастись, нам придется обойтись без него.

***
Алек с помощью наших союзников в Совете сумел отложить обсуждение вопроса о способности короля руководить страной на две недели. Но времени все равно не хватало. Фредерику стало лучше. Он ходил с тростью, но говорить ему было все еще трудно, и левая сторона его лица была вялой.

Убедить страну в том, что он все еще способен править, было бы невозможно.

— Сир, — сказала я в семейной столовой, где сидел с мамой и королем. Моя мать выглядела так, словно за последнюю неделю постарела на миллион лет. Она выглядела усталой, худой и… безнадежной во многих отношениях. Ее красная помада никого не обманула. — Нам нужно составить план.

— Что за план? — спросила мама, посмотрев сначала на Фредерика, а потом снова на меня.

— Гуннар, — сказала я, и король покачал головой. — Сир…

— Изгнан! — сказал он.

Я ожидала этого. В течение нескольких недель он не вел никаких разговоров о прекращении изгнания и возвращении сына. Что было бы самым простым решением. И самым лучшим. Но он каждый раз сбрасывал это со счетов.

К счастью, у меня был план Б.

Я пододвинула к нему документы, составленные Диной, одним из адвокатов монаршей семьи.

— Это бумаги, которые дали бы моей маме,… — мама подняла глаза, ошеломленная и испуганная. Не совсем то чувство, на которое я надеялась. — Вашей жене, роль вашего представителя…

Фредерик покачал головой.

— Я бы ей помогала. И вы бы тоже. Алек, Ингрид — все помогут.

— Нет, — сказал он и так сильно толкнул бумаги, что они соскользнули со стола.

Мама шмыгнула носом и отвернулась, попивая чай, как будто это было все, что имело значение, но ей было больно. Черт, мне было больно. Я была зла. И расстроена.

— Если вы не придумаете план, ваш брат…

— К черту… его, — выплюнул Фредерик.

— Я согласна с вашим мнением, но с вашей болезнью и уходом Гуннара…

— Пока еще… не умер, — сказал он. Его лицо приобрело апокалиптический оттенок красного.

— Сир! — Я поднялась на ноги. — Вам стоит успокоиться.

Мама сидела в кресле, потягивая чай, как будто ничего не происходило.

— Мама!

Она рассмеялась и покачала головой.

— Не смотри на меня. Если он хочет покончить с собой, прекрасно.

Боже мой! Я знала, что с этим браком она получила больше, чем рассчитывала. Больше трагедии, чем радости. Больше проблем. Но от бессердечия и ее равнодушия захватывало дух.

— Не смотри на меня так, — тихо сказала она. Моя мать не собиралась ничего предпринимать. И бумаги, которые я составила, чтобы сделать мою мать представителем короны, были бесполезны. Мне следовало был догадаться. Я почувствовала, что съеживаюсь под внезапным давлением ситуации.

Кто-нибудь… кто-нибудь скажет мне, что делать.

Но в столовой было тихо. Ответы должны были прийти не отсюда.

— Верно. — Я глубоко вздохнула. — Я собираюсь пойти на эту встречу, — сказала я. — И я постараюсь выиграть для нас еще немного времени. Но без плана… ваш брат убедит Совет, что вы не подходите на роль руководителя страны. И как только он доберется до трона… все пропало. И вам это известно.

Фредрик поднял дрожащую руку, чтобы вытереть рот. Но ничего не сказал. Не выказал ни единой эмоции. Он даже не посмотрел мне в глаза. Внезапно я позавидовала безразличию Гуннара. Какое счастье, что мне на это наплевать. Не чувствовать каждое мгновение этого давления.

Какое счастье не чувствовать себя такой одинокой.

Я была против орд, и за моей спиной не было ничего, кроме утеса. А Алек тянул время в палатах Совета.

Отлично. Я застегнула жакет, надеясь на вдохновение. Сегодня я надела костюм, предвидя если не этот сценарий, то подобный. Ингрид помогла мне купить его. Он был ярко-красного цвета и плотно облегал по талии. Это был костюм сильной женщины, в нем я чувствовала себя именно такой — сильной женщиной.

Но когда я вышла из семейных покоев и направилась через дворец к залу Совета, часть силы отлетела, оставив меня дико взволнованной.

Почему здесь только я и Алек? Как такое могло произойти?

Я открыла дверь в кабинет, где проходило заседание Совета и увидела, что Энн говорит. Члены Совета обернулись, когда я вошла, но разочарованно вздохнули, увидев, что я не король. Энн продолжала говорить, а я сидела на своем обычном стуле у стены.

Комната была обновлена с тех времен, когда мужчины носили мечи. Там стояли длинные столы и удобные кресла. Оборудование для записи аудио и видео, а ещё были установлены микрофоны. Электронные машины для голосования. Но у одной стены все еще был огромный камин, над которым висела шкура гигантского волка.

Моя страна. В двух словах. Одной ногой в настоящем. Одной ногой в прошлом.

Энн говорила о способности Совета править без короля. Без лидера. Что они не должны делать радикальных изменений во времена большой неопределенности. Что Совет должен сделать совместное заявление о том, что они поддерживают Фредерика и что все в порядке.

Меня утешало, что большинство членов Совета кивали.

Кроме Эрика.

Он сидел на своем месте во главе стола Совета. Он совсем не был похож на своего брата. Эрик был большим там, где Фредерик был маленьким. Полный хвастовства и какой-то разрушительной, запугивающей энергии. Я поймала его взгляд, и он ухмыльнулся мне, уверенный, что я уступала ему.

Мне хотелось ударить его как можно сильнее, прямо в лицо.

Алек сел рядом со мной. Его викинговые размеры тоже были втиснуты в костюм, и мне было интересно, выбрала ли Ингрид его для него. Выглядел он залихвацки.

— Он подписал бумаги? — спросил Алек, и я покачала головой.

— Что мы будем делать? — спросил он.

И вдруг я расхохоталась. Я безудержно смеялась в палатах Совета.

— Прошу прощения, — заговорил Свен, член совета с северо-западного округа Южного острова. — Бренна? Вы пришли с новостями от короля?

— Верно. — Я встала и не торопясь подошлп к концу стола. — Во-первых, я хочу выразить благодарность и признательность моего отчима за все ваши добрые слова и подарки. Мы, моя мать, отчим и я, все ценим терпение, которое вы проявили к нам, когда мы держали двери в семейные покои закрытыми. Королю Фредерику с каждым днем становится все лучше…

Внезапно у меня за спиной в дверях послышался шум, и мама стояла там, держа дверь открытой, с широко раскрытыми глазами и обеспокоенным видом.

Он мертв, подумалось мне. Но тут в двери, опираясь на трость, вошел король Фредрик. Его волосы были причесаны, но он не брился, и все члены Совета ахнули при виде его. Высоко подняв голову, он направился туда, где стояла я, и я быстро отодвинулась, чтобы дать ему место, но он схватил меня за руку.

Я моргнула, пораженная и неуверенная.

— Что… что вам нужно? — спросила я.

Когда Фредерик посмотрел на меня, я увидела в его взгляде больше страха, чем могла предположить. Дрожащей рукой он сунул руку в карман пиджака и вытащил бумаги, которые я составила, чтобы дать моей матери возможность занять его место в течение очень ограниченного промежутка времени.

Везде, где было имя моей матери, оно было зачеркнуто.

И мое имя было написано почерком моей матери.

Бумаги были подписаны королем.

— Ты, — сказал он. — Ты.

Я медленно кивнула. Чудовищность этого факта была больше, чем я могла тогда полностью осознать. Но на меня смотрели десятки глаз, а время двигалось со сверхскоростью.

Король Фредрик повернулся к брату.

— Не. Мертвый. Пока что!

— Что происходит? — спросила Энн.

Моя мать помогла королю Фредрику вернуться на свое место, а я повернулась к Совету и очень медленно объяснила, что по его указу я буду замещать короля. Так долго, как это было необходимо.

***
Гуннар был прав.

Это то, чему я научилась в первые шесть месяцев, когда была женщиной позади трона, заставляя страну двигаться вперед.

Гуннар был прав.

Мне не хотелось в этом признаваться. Больше, чем я могла вынести, я ненавидела признавать, что Гуннар был прав. Все наши благородные планы. Никто из них не мог помочь нам вытащить страну из нищеты. Никто из них не мог спасти нас.

Я слишком много вложила в надежду.

И рыболовство.

— Я не шучу, — сказала Ингрид. Библиотека была моим кабинетом, а стол в глубине — моим письменным столом. Ингрид вернулась в Васгар, когда я заняла место рядом с Фредериком, и помогала мне во всем, что касалось связей с общественностью.

И в основном она постоянно помогала мне не сходить с ума.

— Посмотри на него, — сказала она, протягивая журнал, который она хотела мне показать. Позади нее потрескивал огонь, а в окна била зимняя гроза.

— Я не хочу.

— Он выглядит нелепо, — сказала она. — Я имею в виду… трон и меховую накидку? Кем он себя возомнил?

— Мне все равно.

Ингрид швырнула журнал на стул рядом с собой.

— Ты единственная женщина в мире, которая не хочет смеяться над своим бывшим парнем.

— Он не был моим парнем, — сказала я. — А я слишком занята.

Донал позвонил и попросил о конференц-связи. У них был инвестор… похоже, группа инвесторов. И я доверяла Доналу, но не собиралась обманываться пустой надеждой. Только не снова. Ясные глаза и разумное сердце — вот что мне было нужно.

И чтобы Ингрид перестала возиться со светскими журналами.

— Ты можешь взглянуть на это? — спросила я, протягивая ей свои записи для телефонной конференции.

— Конечно, — сказала она. — Я просто пойду выпью чашку чая. Хочешь чего+нибудь?

Я отрицательно покачала головой.

Когда она вышла из библиотеки, я откинулся на спинку стула и приказала себе быть сильной.

Тебе все равно, напомнила я себе.

Но я все равно потянулась за журналом. Первый сюрприз… это не желтая пресса. Это был Esquire.

Хм-м-м.

Журнал раскрылся на его фотографии. И я могла держать себя в руках сколько угодно, но это не помогало. Нисколечки. Мое сердце сжалось так сильно, что я даже задохнулась.

Гуннар.

И он не выглядел глупо. Нисколько.

На нем была корона и меховая мантия, черная с белой отделкой. Пара кожаных штанов и больше ничего. И больше ничего. За исключением, может быть, какой-нибудь со вкусом выполненной, но драматичной подводки для глаз.

Татуировка была выставлена на всеобщее обозрение. Пресс.

Он выглядел очень похожим на персонажа из сериала “Игра престолов”. Очень Злой Принц. Очень, очень похож на себя.

Он сидел на троне, обхватив рукой горлышко бутылки с водкой. Эта полуулыбка на его губах была так знакома. Выражение его глаз говорило о том, что он был в курсе шутки, но на самом деле это была не шутка, не так ли? Был таким мужественным. Таким царственным.

Таким невероятно сексуальным.

Я не прочла ни единого слова. Они не имели значения. Картинка могла продать миллион бутылок этой водки.

Гуннар нажился на своей репутации. Его семья и страна. Он использовал нас всех только для того, чтобы бросить, оставить позади.

Я выбросила журнал в мусорное ведро.

22

Наши Дни

Нью-Йорк


Бренна


Мне не хотелось этого говорить, но я уже привыкла к королевскому самолету. Я была избалована. Все эти годы я сопротивлялась, преследуемая воспоминаниями о нас с Гуннаром и о том полете из Хельсинки. Но если бы я никогда не сидела на креслах в задней части самолета, а вместо этого сидела в капитанских креслах впереди, если бы я сосредоточилась на мягкой, сладкой коже вокруг меня, латте с правильным количеством сахара, принесенным мне в течение нескольких минут… ну, призраки не беспокоили меня так сильно.

— Спасибо, — сказала я Мелинде, старшей стюардессе.

— Не за что, Мисс Эриксон. А для Вас, Ваше Величество? — спросила она Гуннара.

— Кофе, — сказал он. — Черный.

Мелинда кивнула и тут же вернулась, как будто чашка ждала его.

Гуннар ничего не сказал, потому что привык к такому обращению. А я так до конца и не привыкла.

Мой телефон зазвонил, и я проверила сообщения от моего помощника. В понедельник у меня было еще два собеседования. Отлично. Отлично. Дрожащей рукой я убрала телефон.

— Что случилось? — спросил Гуннар.

— Ничего.

— У тебя руки трясутся. Это из-за полета?

— Я не боюсь летать, Гуннар, если ты об этом.

— Помнится, ты рассказывала мне историю о том, как вы летели из Эдинбурга во время шторма.

Теперь была моя очередь изумленно смотреть на него, слегка ошарашенно от того, что он вспомнил. Я совсем забыла.

— После этого я тоже боюсь летать, — сказал он, пожимая плечами.

Будучи представителем Васгара, я много летала, — сказала я. — Дело не в этом.

— Ты не собираешься сказать мне, почему у тебя трясутся руки?

— Я не собираюсь тебе рассказывать.

— Все в порядке, — сказал он, поворачиваясь в своем кресле с iPad на коленях. Он был приклеен к экрану всю последнюю часть путешествия. Гуннар задал несколько вопросов, которые напомнили мне, что он готовился стать королем всю свою жизнь. И возможно… он следил за Васгаром. В конце концов, не так уж и хочется списывать его со счетов.

Гуннару придется многое наверстать, но Совет поможет ему. Со страной все будет хорошо.

Я могла бы уйти и никогда не оглядываться.

— Могу я спросить тебя еще кое о чем?

— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Я не гарантирую, что отвечу.

— Прошу прощения, — сказала Мелинда, останавливаясь в дверях. — Мы скоро взлетаем. Пожалуйста, пристегните ремни.

Гуннар снял свое черное кашемировое пальто и протянул его Мелинде, которая стояла рядом с моим сиденьем, ожидая, когда я сниму куртку. И на мгновение — на долю секунды — я стала той обнаженной девушкой на кровати. Отвергнутой и уязвимой, и так смущенной своим телом, своим желанием и своей любовью. Но я чувствовала на себе взгляд Гуннара и не хотела признаваться, что он причинил мне боль. Ни за что.

Несмотря на трон.

И к черту этого парня. Я была богиней.

Я встала и сняла пальто, продемонстрировав черную юбку-карандаш и красную шелковую блузу. Шелк немного помялся и на нем проявились следы пота.

Но были и более важные вещи, о которых стоило беспокоиться.

Я сняла меховую шапку и передала ее Мелинде, прежде чем снова сесть.

Когда я скрестила ноги в коленях, шелковые чулки зашуршали друг о друга.

— А что ты хотел спросить? — Я подняла свой латте и сделала глоток, выгнув брови над чашкой.

Гуннар, однако, смотрел на меня, слегка приоткрыв рот, и я почувствовала, как ненавистный мне румянец поднимается по коже шеи, обнаженной V-образным вырезом.

— Твои волосы, — сказал он.

— Что? — Спросила я, дотрагиваясь до своих волос, замысловатые косы удерживали на месте все длинные светлые пряди.

Косы были нелепым возвратом к моему викинговскому наследию, но я цеплялась за них. Людям, похоже, это нравилось. Как и мне. Они заставляли меня чувствовать себя сильной и могущественной. В единстве с самой свирепой частью себя. Это была своего рода корона. Та, которую я сделала для себя сама.

— Ты хорошо выглядишь, Бренна, — сказал он.

— Не надо… — я прикусила язык, прежде чем сказать что-то еще. А потом занялась пристегиванием ремня безопасности, разглаживанием юбки и потягиванием латте. Игнорируя его, как могла.

— Что не надо?

— Лжи.

Я отвернулась от него и посмотрела в окно. Лучше бы он не смотрел на меня так внимательно, чтобы я могла прижать холодные руки к разгоряченному лицу. Как я смогу просидеть здесь следующие семь часов и не развалиться на куски?

— Ты думаешь, я лгу?

— Я думаю, что ты воплощение лжи, Гуннар.

— Тем летом…

— Мне нужно работать, — перебила я, совершенно не заинтересованная в повторении событий того лета, и достала из портфеля свою работу. Все, что мне нужно было сделать, это доставить его домой, а потом я уйду, и Гуннар снова станет лишь сожалением и немного постыдным горячим воспоминанием, которое посещало меня в самые темные часы ночи.

Самолет набрал скорость, взмывая в звездное небо. Унося нас обоих домой.

— Ты думаешь, я лгал в то лето?

— Я не хочу об этом говорить.

— Я думаю, нам нужно поговорить об этом, если мы собираемся работать вместе.

По+прежнему не глядя на него, я все смеялась и смеялась.

— Ты бредишь, если думаешь, что мы будем работать вместе.

— Бренна, — сказал он, и когда я не ответила, Гуннар отстегнул ремень безопасности, и, наконец, я испуганно подняла глаза, чтобы увидеть, как он движется через проход к сиденью рядом со мной.

— Что это ты делаешь? — спросила я, отшатнувшись, когда его колени коснулись моих, и я не смогла избежать его. Он был слишком высоким. Слишком большим. И там тоже.

— Пытаюсь с тобой поговорить, а что?

— Я не хочу говорить, — сказала я и вернулась к изучению отчета. Но слова, в которые я пыталась вчитаться были похожи на тарабарщину.

А потом он выхватил у меня отчет и швырнул его на кресло, с которого только что встал.

Я нахмурилась, и его серебристо-серые глаза прошлись по мне. По всему телу. И я почувствовала, что краснею. Я чувствовала прикосновение одежды к коже, движение воздуха потоком. Всему этому.

Он заставил меня так чертовски ярко все осознать. Обычно я жила глубоко внутри своего тела. Скрытно, наполовину внутри своих мыслей. Но он вытащил меня, как какую-то сексуальную улитку, не имеющую никаких желаний.

— Как твой король, я приказываю.

— Ты еще не мой король, Гуннар.

— Формальности. — Он откинулся на спинку кресла, вытянув ноги рядом с моими, ткань его брюк призрачно скользнула по моей коже, и я отпрянула так сильно, что случайно пнула свое собственное кресло.

— Неужели это так ужасно? — спросил он с непроницаемым лицом. И именно его хладнокровие и спокойствие заставили меня почувствовать себя такой глупой. Такой потерявшей всякий контроль. — Быть рядом со мной?

Ты уничтожил меня, подумала я. Ты разрушил меня, и мне потребовались всемои силы, чтобы притвориться, что этого не было.

— Я не хочу быть рядом с тобой, — сказала я, а он покачал головой.

— А теперь кто из нас лжет? — тихо спросил он.

Мы попали в полосу турбулентности, и я вовремя схватила свою чашку латте, но самолет покачнулся и слегка накренился.

— У нас нет ничего, о чем стоило бы говорить, — сказала я.

Гуннар потянулся и схватил меня за руку, и это его прикосновение было наэлектризованным. Я даже ахнула. Отчасти от ужаса. Отчасти от желания. Он улыбнулся при звуке, который я издала, и это была та самая улыбка, которую он обычно дарил мне в постели. В коконе, который мы соорудили… Улыбка, которую я несколько месяцев принимала за что-то значащую, хотя на самом деле ничего за ней не было.

Значит, ему не все равно.

Я попыталась вырвать руку, но он крепко держал меня. Гуннар буквально раздавил мои пальцы, сжав их в своей ладони.

— Ты делаешь мне больно, — выдохнула я.

— Правда? — вежливо спросил он и ослабил хватку, но не отпустил меня. Его пальцы, вместо того чтобы сжать мои, просто держали их. Скользнули между моими, так что мы сидели, сцепив руки, как любовники. — Я никогда не хотел причинить тебе боль, — сказал он.

Я не пыталась высвободить руку, потому что он был сильнее меня, и я не знала, что ему нужно. Поэтому я оставила свою руку безвольно лежать в его. Я ничего не дам Гуннару. Даже борьбы он от меня не получит.

— Ты в это веришь? — спросил он.

— Нет.

— Ты думаешь, я поцеловал тебя в тот день на яхте?…

— Это не важно. Все это не имеет значения.

— Для меня это важно, — сказал он.

— Чушь собачья. — Я покачал головой. — Ты ушел. Теперь ты не можешь утверждать, что тебе не все равно.

— У меня не было выбора, — сказал он. — Знаешь что?

Я приказала себе не произносить этого вслух, сжать губы, чтобы мое сердце оставалось равнодушным к вопросам, которые я хотела задать. Но я не могла. В конце концов я потратила три года, задавая один и тот же вопрос, и единственным ответом было молчание, от которого я разваливалась на части.

Я осушила свою чашку. Потому что если я собиралась что-то сломать, я действительно собиралась разбить именно ее.

— Ты знал, что у твоего отца был инсульт, — констатировала я.

— На следующий день после моего отъезда.

— И тебе было плевать?

— На него? Нет. Я сожалел о нас! О том, что от нас осталось. Обо мне!

— То, что осталось от нас, ты с легкостью оставил позади.

Брови Гуннара нахмурились, и он наклонился еще ближе ко мне.

— Это то, что ты сама себе твердила? Что мне все равно?

— Нет. Козел. Ты красноречиво это сказал. Твоим отсутствием. Твоей гребаной… водкой.

— Водка тебя очень беспокоит.

— Мне плевать на твою водку.

— Ну, детка, тебя хоть что-то волнует. — Насмехался надо мной Гуннар, его серые глаза скользили по мне, впитывая мой румянец, мою грудь и дыхание, которое я не могла контролировать.

— Ты, — сказала я так четко как только могла. — Оттолкнул меня.

Он откинул голову назад и рассмеялся. Он так хохотал, что взвыл, а я отстегнула ремень безопасности и встала. Я возвышалась над ним, вот так. И мне это нравилось.

Я потянула руку, но он не отпустил. Гуннар перестал смеяться, и его молчание было мощным магнитом, и как я ни старалась, я не могла удержаться, чтобы не посмотреть на Гуннара, только чтобы обнаружить, что он смотрит на меня. Его глаза горели манящим огнем. Прожигали одежду насквозь. Сжигали все эти года.

И вдруг мы словно снова стали собой. Мы вдвоем на той кровати. В библиотеке. Все и сразу. Строя будущее, в которое я верила всем сердцем.

Я не могла сказать, держала ли я его сейчас за руку. Или это он держал за руку меня.

— Меня изгнали, Бренна.

— Ты мог бы найти способ, если бы захотел.

— О, Бренна. Если бы только это было правдой.

— Знаешь, отвали. Ты не можешь переписать то, что произошло.

— Какую историю ты рассказывала себе все эти годы, принцесса? — спросил он голосом, от которого мое сердце стало безвольным.

— Никакой истории, — сказала я. — Вообще никакой истории. Только правду.

— Рассказать тебе историю, которую я сам себе рассказал?

— Мне все равно.

— Я уверял себя, что ты привиделась мне во сне. Мне снилась каждая минута, проведенная в твоей постели.

Я выдернула руку и отступила от него. От силы этих слов, в которые мне не хотелось верить.

— Я никогда больше не поверю ни единому твоему слову, — сказала я ему и направилась в хвост самолета. И у него хватило здравого смысла держаться от меня подальше.


Наши Дни

Гуннар


Честно говоря, я ничего от нее не ожидал. На самом деле я ожидал, что Бренна уйдет после моего ухода. Я все ждал, когда зазвонит мой телефон и Алекс скажет, что она ушла. Бросила Васгар и отцовские козни и отправилась искать ту жизнь, которую заслуживала.

Как это было глупо. Я это понимал. Как недальновидно. Как самонадеянно с моей стороны было думать, что я знаю, что для нее лучше. Она никогда не выбирала легких путей. Если будет драка, она будет в ней участвовать.

Что заставило ее отойти от меня и сесть на заднее сиденье самолета, еще больше встревожиться. Она даже не собиралась драться со мной. Я никогда не ожидал, что она улыбнется и простит меня.

Но я ожидал, что она будет драться.

Три года — долгий срок, чтобы ожесточить сердце. А ее рука была тверда, как камень.

После самого долгого полета в истории моей жизни, самолет приземлился в аэропорту Васгара, и я почувствовал, как узел в груди ослабел, мышцы, которые были сжаты в челюсти, расслабились.

Дом. Я был… дома. Забавно, как мне этого не хватало. Ну, на самом деле не смешно. Изгнание оказалось труднее, чем я ожидал. Нью-Йорк — странный остров, такой непохожий на тот, который я знал. И с каждым днем, когда я все больше привыкал к темпу и цементным горам Манхэттена, мне все больше хотелось домой.

Люди, с которыми я встречался и проводил время, никогда не были теми, кого я хотел видеть. Я скучал по Алеку и Ингрид.

Я скучал по Бренне.

Я скучал по запаху свежего снега и льда. Кривым улочкам и забегаловкам моей столицы. Овцам и рыбакам. Булочкам со специями. Свисту ветра вокруг замка. Я скучал по каменным стенам и похожим на пещеры каминам. Я скучал по библиотеке и команде, частью которой был. Я скучал по работе над переменами. Переменам к чему-то лучшему.

Дому и Бренне. Всему этому.

Я так скучал по всему этому.

— Гуннар? — Я поднял глаза и увидел, что Бренна стоит в шляпе и пальто, готовая выйти. На мгновение на ее лице отразилась тревога, прежде чем она снова стала тверже льда. — Ты в порядке?

— Да, — ответил я с улыбкой, смаргивая слезы, жгущие глаза. Я встал и взял у стюардессы пальто, улыбнувшись ей и Бренне.

— Кажется, ты не в порядке, — сказала Бренна.

Эта короткая вспышка беспокойства дала мне признак жизни. Она показала мне наличие щели в ее броне, была не так непроницаема, как хотела казаться, и я мог с этим справиться. Однажды я уже покорил ее. Я мог бы сделать это снова.

— Я дома, Бренна. Все будет хорошо.


Наши Дни

Бренна


Мне не хотелось, чтобы Гуннар меня расстрогал. Своей реакции на то, что он дома. Слезы? Я имею в виду… да ладно. Бред сивой кобылы. Но когда из окон лимузина, в котором мы ехали вместе, показался дворец, я услышала, как у него перехватило дыхание.

— Я и забыл, — пробормотал он, — как здесь красиво ночью.

Он оглянулся на меня с одной из своих редких искренних улыбок на лице.

Я ничего не сказала, отказываясь разделить его радость. Хотя… да… я думала, что этот дворец всегда особенно красив ночью.

— Нам нужно назначить встречу на завтра, — сказал он.

— Алек сможет тебе в этом помочь.

— Ты управляла страной, Бренна. Ты не думаешь, что нам стоит назначать встречу.

— Завтра я занята.

— Ладно, на следующий…

— Я не буду работать на тебя, Гуннар.

— Со мной. Рядом со мной…

Машина остановилась, и я вышла.

— Господи, Бренна… подожди.

Я обернулась и увидела, что Гуннар наблюдает за мной поверх машины. Боковые двери в тронный зал были открыты, и я с болью вспомнила, как он ждал меня там, когда я возвращалась из школы. Потому что он хотел увидеть меня раньше всех.

Правда? спрашивала я себя. Или ложь?

Почему?.. зачем ему это делать, если ему все равно? Насколько сложную игру Гуннар мог выстроить?

А потом я вспомнила, что это не имеет значения.

— Я буду на похоронах послезавтра, — сказала я ему. — Алеку были даны все необходимые инструкции.

— А что будет после похорон? — спросил он.

Я захлопнула дверцу и обошла машину, направляясь к огням тронного зала.

— Бренна?

Он остановил меня, положив руку мне на локоть.

— Скажи мне, — произнес он тихим, медленным голосом. — Расскажи мне, что будет после похорон.

— Я ухожу, — сказала я Гуннару прямо в лицо, чтобы он услышал. Не может быть, чтобы меня неправильно поняли. Я стряхнула его руку и поднялась по ступенькам в тронный зал, всю дорогу чувствуя его за спиной. Вот почему я не могла задерживаться в замке. Мне нужно было уходить, и делать это быстро. Потому что мое тело ощущалось живым рядом с ним.

Как только мы оказались внутри, стражники закрыли за нами двери, и из тронного зала выступил паж. Рассел, один из новых стажеров из программы средней школы, которую начал Алек.

Не было ни фанфар, ни восторженной публики, потому что я не была уверена, что смогу вернуть его домой. Мы отложим парады на другой день.

— Ваше Величество, — сказал Рассел со своей застенчивой улыбкой. — Добро пожаловать…

— Оставь нас, — сказал Гуннар.

Рассел посмотрел на меня, и на его лице отразился страх, что он сделал что-то не так.

— Гуннар, — сказала я. — Это…

— Я твой король, — сказал Гуннар. — Пожалуйста, оставь нас. И закрой за собой дверь.

— Все в порядке, — сказала я Расселу. — Спасибо.

Рассел склонил голову и отступил к двери. Она закрылась за ним с тяжелым звуком, эхом разнесшимся по тронному залу.

— Ты не можешь просто приказывать людям, — сказала я, чувствуя, как мое сердце бьется в горле. — Это делал твой отец, и никто его не уважал. Тебе придется…

— Я ушел, чтобы ты ушла, — сказал он.

— Что?

— Я решил не жениться на тебе, чтобы ты могла уехать. Чтобы ты могла поехать в Нью-Йорк и стать тем, кем должна быть.

Была тысяча вещей, которые я не могла понять. Мой мозг гудел, сердце билось в горле, как поплавок.

— Ты… ты не можешь решать это, — выдохнула я. — Кто я такая. Или что я мне делать.

— Ясно, — усмехнулся Гуннар, звук был таким знакомым, что даже стало больно.

— Почему? — спросила я.

— Потому что трон Васгара ограничил бы тебя. Он бы стал камнем на твоей шее.

— Вот… вот почему ты сказал мне, что я не предназначена для трона?

Гуннар кивнул, взгляд его глаз, выражение его лица, — все в нем было таким серьезным, что мне очень хотелось верить.

— Вот почему я не женился на тебе. Потому что часть победы моего отца и дяди означает, что ты проиграешь. И не было такого сценария, при котором я мог бы вынести, что ты что-то потеряешь.

Кроме тебя. Я попыталась вырвать руку, но он снова не позволил.

— Ты мне веришь? — спросил он.

— Не важно, верю я тебе или нет.

— Для меня это важно.

— Нет! — воскликнула я. — Ты не должен этого делать. Ты не можешь изменить все три года спустя. Ты погубил меня, Гуннар. Ты уничтожил меня. Я люб… — я безжалостно оборвала себя.

— Я тоже тебя любил, — сказал он, и это был мой предел.

— Отпусти меня, — потребовала я, заглядывая ему через плечо.

— Я помню, как встретил тебя в первый раз. Мы были здесь, в тронном зале. Было так жарко, помнишь?

Я покачала головой, но, конечно, я помнила. Конечно, каждая секунда с ним была выжжена в моем мозгу.

— И мне показалось, что ты похожа на лето в Васгаре. Ты была такой красивой и свежей и… тебе было все равно, что мы о тебе думаем.

— Верно. Этот трюк с книгой.

— В тот день я знал, что ты все изменишь.

Гуннар подошел ко мне вплотную. Все еще держа его руку в своей, я положила другую ему на грудь, как бы отталкивая. Но когда я коснулась его тела, он испустил долгий, дрожащий вздох. Как будто он сдерживал его.

И я сделала то же самое. Тепло его тела под моей рукой растопило что-то, и я не отталкивала его. У меня не было на это сил.

— Я думал о тебе каждый день, — сказал он.

— Заткнись. Закрой…

— Ты снилась мне каждую ночь.

Я поцеловала его. Я поцеловала его вместо того, чтобы слушать, как он говорит вещи, в которые я не могла поверить.

На один затаивший дыхание миг это были только мои губы, прижатые к его. Мы не двигались. Мы не дышали. Земля повернулась под нами. А потом во мне проснулся здравый смысл, и я отстранилась. Я опустила руку.

— Отпусти меня, — сказала я.

— Я не могу.

— Гуннар.

— Однажды я отпустил тебя, и это было самое худшее, что я когда-либо делал. Самая большая ошибка, которую я когда-либо совершал. Я потратил годы, планируя, что бы я сделал, если бы ты снова оказалась в моих объятиях.

Мое тело обмякло. Мой мозг, однако, заработал на полную мощность.

Нет. Не верь ему. Не доверяй этому. Не впускай его обратно.

— Давай я тебе покажу, — выдохнул он. Наклонившись вперед. — Я не причиню тебе вреда.

— Ты не можешь, — сказала я с полной бравадой. На самом деле это ложь. Я возводила крепость на фундаменте лжи, чтобы спрятаться за ней, потому что мое тело собиралось взять верх над моим мозгом. Мое тело всегда так поступало, когда в дело вмешивался Гуннар. — Ты не можешь причинить мне боль. Чтобы ты мог причинить мне боль, ты должен быть мне не безразличен. А я тебе…

Дверь в тронный зал со скрипом отворилась. И Алек просунул голову в образовавшуюся щель.

— Гуннар! — крикнул он, прорвавшись сквозь напряжение. Гуннар отпустил мою руку, и я отвернулась от двух мужчин, стараясь взять себя в руки. А потом, пока они обнимались и хлопали друг друга по спинам, я вышла из тронного зала.

Два дня. Мне оставалось лишь пережить следующие два дня.

23

Наши Дни


Гуннар


После того как я вернулся домой, все понеслось очень быстро. Следующий день был занят заседанием Совета. Министры иностранных дел. Министр финансов. Были телефонные звонки от высокопоставленных лиц и запросы на интервью из газет и средств массовой информации по всему миру.

И Бренны не было рядом.

Ее помощник, Габриэль и Алек умело направляли меня, помогая пройти через большинство вещей, но день тянулся, и все, что я знал, так это то, что Бренны не было рядом.

— Где она? — спросил я, кладя бумаги, которые почти не читал, на отцовский стол. Я использовал его кабинет — теперь мой кабинет, как я предполагал, — как базу. Мне нужно было, чтобы Ингрид вернулась домой и стерла все воспоминания об отце.

— Кто? — спросил Алек, присаживаясь на край дивана перед камином. У него была буквально гора отчетов для меня. Каждый листок бумаги, выпущенный Бренной и Советом за последние три года.

— Бренна.

— Избегает тебя. Я полагаю.

Я нажал кнопку интеркома на углу стола, и тот молодой парень, на которого я кричал прошлой ночью, открыл дверь кабинета.

— Ваше Величество?

— Рассел, — сказал я. — Разве я извинился…

— Так и есть, сир. Несколько раз.

— Значит, еще раз? — спросил я, улыбаясь парнишке. Теперь это была шутка, между нами.

— Действуйте, Ваше Величество.

— Мне жаль, что я был чудовищным болваном.

— Извинения приняты.

— Отлично. Ты не знаешь, где Бренна?

— Полагаю, в библиотеке. — Рассел посмотрел на Алека, который качал головой, пытаясь сказать парню, чтобы он не говорил мне.

— На чьей ты стороне? — спросил я своего старого друга.

— На стороне мира, — сказал он.

— Мне нужно напоминать тебе, что я спас тебе жизнь?

— Вы хотите, чтобы я сходил за ней, сир? — спросил Рассел, и я покачал головой.

— Возвращайся к тому, что ты делаешь за закрытой дверью, — сказала я Расселу, и дверь за ним захлопнулась.

Я сердито посмотрела на Алека, поднимаясь на ноги.

— Ей было нелегко, — сказал Алек.

— Я знаю, — ответил я. Но Алек тоже встал. Мы уже давно не ссорились. И я никогда не выигрывал, когда мы начинали спорить. Но если он захочет…

— Нет, — сказал Алек. — Мы работали вместе каждый день. Ингрид околачивалась вокруг нее столько времени, сколько могла. Ее кузина приходила домой несколько раз, и все мы говорили о том, как… одинока она была. Она никого не подпускала близко.

Из-за меня.

— Я все исправлю, — сказал я.

Алек глубоко вздохнул.

— Удачи тебе, парень. Но я тебя предупреждаю. Ты снова причинишь ей боль, и я приду за тобой.

— Справедливо, — сказал я, вышел из старого кабинета и направился через весь замок в библиотеку. Где полыхал огонь, пахло кофе и сдобренными пряностями булочками. И где была Бренна.

Она, конечно, сидела на своем прежнем месте за столом. В толстовке и леггинсах. Ее косы были убраны.

Увидев меня, она нажала кнопку на своем ноутбуке, и смех толпы оборвался.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

Я поднял руки, как бы показывая ей, что у меня нет оружия.

— Пришел увидеть тебя. Чем занимаешься?

— Смотрю выступления Джеймса Макэвоя в “Шоу Грэма Нортона”.

Не ожидая от нее откровенности, я рассмеялся.

— Мы с Алеком весь день проводим на совещаниях.

— Добро пожаловать домой, — сказала она с некоторой иронией. — Готов бежать обратно в Нью-Йорк?

— Нет. — Я отодвинул один из стульев и сел, наблюдая, как Бренна напряглась. У нас были всевозможные неловкие моменты вместе на протяжении многих лет. Но только потому, что мы не знали, что делать с нашими чувствами друг к другу. Так что мы сдались и ощетинились. Мы обнажили зубы в улыбках, которые были полуправдивыми. Но это… это холодное расстояние было новым. И ужасным. Я, конечно, знал, что растопит этот лед. Но не было никакого способа добраться оттуда, где мы находились сейчас, чтобы хорошенько перепихнуться у той проклятой стены. По крайней мере, не так, чтобы я мог сразу это понять.

— Знаешь, что я узнал сегодня?

— Наши рыбные промыслы все еще в беде.

— Ну да. Но знаешь, что еще?

Она покачала головой.

— Ты была очень хорошим руководителем, Бренна.

Она сглотнула и смахнула с экрана компьютера воображаемую пылинку.

— Это есть в каждом отчете. И это говорит каждый, с кем я разговариваю. Тебя здесь любят.

— Ну, после Фредерика…

— Не надо. Не распыляйся. Ты сделала то, что не смог бы сделать никто другой.

— Ты мог бы.

Никакой лжи… вотум доверия был приятен.

— Останься, — сказал я. — Ради блага Васгара. Ты и я… нам даже не придется видеться друг с другом.

Она покачала головой, как я и предполагал.

— Я уезжаю на следующий день после похорон. Я закончила все, над чем работала. Написала все отчеты. Буквально не осталось не решенных дел…

— Мне позвонил Донал Макдональд. Инвестор хотел бы встретиться с тобой.

Она откинулась на спинку стула.

— Сейчас? Прошло уже два года.

Я пожал плечами.

— Он не хочет с тобой встречаться?

— По словам Донала, нет.

— Почему Донал не связался со мной напрямую?

— Мы разговаривали, и он заговорил об этом. Он не знает, что мы… — я махнул рукой между нами. — Вот так.

Незнакомцы. Так официально, что я удивился, как наши слова не пролили кровь.

— Ну, думаю, я смогу встретиться с ним в Инвернессе…

— Он будет на похоронах.

— Инвестор или Донал?

— Оба.

Она кивнула.

— Отлично. Я дам ему знать…

— Я могу это сделать, — сказал я и встал. — Не буду отрывать тебя от просмотра клипов.

Это не было траханием друг друга у стены, но это дало мне еще немного времени.


Наши Дни

Бренна


День похорон выдался унылым. Проливной дождь и свирепый ветер превращали пребывание снаружи в сплошное страдание. Мы были одеты в черное и склонили головы, но мне было интересно, будет ли кто-нибудь, стоящий у этой могилы, на самом деле оплакивать этого человека.

Только не я. Или моя мать, которая делала вид, что вытирает глаза. Или Эрик, который шел по проходу церкви с наглой развязностью.

Гуннар казался уравновешенным и вел себя стоически. Серьезно. Даже по-королевски. Принца-злодея нигде не было видно. Он взял мою мать под руку и пошел рядом со мной, как лидер.

Король.

Как тот человек, которого, как мне казалось, я знала. И я почувствовала, как вся моя защита дрогнула.

— С тобой все в порядке? — спросил он у могилы, и я моргнула. В волосах у него были капли дождя. Они бисером блестели на черном кашемировом пальто. Я стряхнула их рукой в перчатке.

— Я в порядке. А ты?

Гуннар взглянул на гроб. Дыру в земле. Толпы людей позади нас.

— Отлично, — сказал Гуннар. Но он лгал.

Похороны показывали по телевидению. Погребения не было, но все присутствовавшие на похоронах отправились на кладбище на вершине холма, чтобы увидеть, как Фредерика похоронят. Затем мы вернулись в замок на частный обед.

Я ожидала, что появится фляжка с аквавитом. Но Гуннар оставался трезв. Он шепотом переговорил с дядей, который в конце разговора выбежал, унося с собой большую часть напряжения в комнате.

Все, казалось, вздохнули с облегчением, когда он ушел.

Все, кроме Гуннара, который стоял у камина в тронном зале. Его спина, высокая и широкая, была обращена к комнате.

Глупо было идти туда и разговаривать с ним. Я знала это, и мне удавалось довольно долго сопротивляться этому порыву.

У двери я увидела Донала, который натягивал пальто.

— Донал! — сказала я с улыбкой, потому что мне всегда нравилось его видеть. Это был мужчина невысокого роста в очках с толстыми стеклами, весь покрытый веснушками. Он был слишком умен и слишком добр, чтобы его можно было не любить.

— Привет, Бренна, — сказал он и поцеловал меня в щеку.

— Мне жаль, что у меня не было возможности поговорить с вами раньше, — проговорила я.

— Понятно. Это был напряженный день.

— Инвестор здесь? — спросила я, оглядывая то, что осталось от толпы, как будто я могла определить его или ее в толпе.

— Ну… нет, — сказал Донал, оборачивая шарф вокруг его шеи.

— У него были проблемы с поездкой? — спросила я. — Будет здесь завтра? Я могу встретиться с ним…

— Он будет здесь завтра, — сказал Донал. — Он с нетерпением ждет встречи с вами.

— Все это кажется немного странным, не так ли? Я больше ни за что не отвечаю.

Донал улыбнулся мне, огонь отражался в его очках.

— Это лишь вопрос времени, когда вы займетесь чем-нибудь еще. В этом я не сомневаюсь. И если вы ищете работу, группа компаний Макдональда всегда может нанять человека с вашими талантами.

— Спасибо, Донал. Я могла бы принять ваше предложение.

— Мне бы очень этого хотелось.

Он сжал мою руку и вышел из тронного зала.

Вскоре после ссоры между Гуннаром и Эриком мать поднялась к себе. Члены Совета тоже поредели. Гуннар все еще был там, стоял у камина. Я наблюдала, как несколько членов Совета подошли к нему и попрощались. Смотрела на него, он казался таким… одиноким. Улыбающийся и пожимающий руки, но заключенный в печаль и сдержанность, которых я никогда не ожидала от него.

Я уезжаю завтра, после встречи с Доналом и инвестором.

Это была моя последняя ночь во дворце.

Моя последняя ночь с Гуннаром.

— Привет, — сказала я, подходя к нему вплотную. На секунду я подумала, не собрать ли ему тарелку с едой. Копченый лосось был восхитителен, и крабовые лепешки тоже. И то и другое он любил. Но я не была его матерью. Или любовницей. И не разносила мужчинам еду.

На его лице мелькнула улыбка.

— Бренна. — Вот и все. Только мое имя.

— Ты в порядке?

Он кивнул.

— Почему мне кажется, что ты лжешь?

Его серые глаза скользнули по мне, слегка расширяясь, словно от удивления. Гуннар оглядел комнату, потом снова посмотрел на меня.

— Наверное, меня удивляет, как… мне грустно. Он не был хорошим отцом. И я не могу с уверенностью сказать, любил ли он меня или я его. Но он был моим отцом и… ну, единственным родителем, который у меня остался.

— Было бы удивительно, если бы ты не грустил, — сказала я, и на этот раз его улыбка была немного теплее. — А что случилось с твоим дядей?

Гуннар тихо выругался.

— Этот ублюдок использовал похороны моего отца, чтобы попытаться заручиться поддержкой своих притязаний на трон.

Я разинула рот, а потом, не в силах сдержаться, рассмеялась.

— Напористый.

— У моего дяди есть только яйца. Яйца вместо мозгов.

Я снова засмеялась, а потом Гуннар улыбнулся и тоже начал смеяться.

— Итак, — сказала я в это новое легкое пространство между нами. — Что ты ему сказал?

— Убираться.

— С похорон?

— В деревню.

— Сир, Вы изгнали своего дядю?

— Ничего столь драматичного, и, честно говоря, после последних трех лет, первое, что я собираюсь сделать, это изменить уровень полномочий короля изгонять людей по какой бы то ни было причине.

— Все было не так уж плохо, — сказала я, думая о рекламе и клубах. Женщины. Чертова водка.

— Это был ад, Бренна. Просыпаться каждый день и не иметь возможности пойти домой, быть с людьми, с которыми ты хотел быть рядом. Когда я узнал, что ты осталась после папиного инсульта, я чуть не вернулся.

— Это безумие. Ты был изгнан, Гуннар. Если бы ты вернулся…

— Меня бы убили. Знаю. Хотя, на самом деле, это казалось натяжкой. Во всяком случае, Алек убедил меня, что я причиню тебе еще больше неприятностей. И меньше всего мне хотелось причинять тебе неприятности.

Я отвернулась и посмотрела на огонь.

— Во время похорон, — сказал он, — я вспомнил, как был ребенком. Все еще достаточно юн, чтобы хотеть от отца чего-то, что (я не понимал тогда) он не мог дать. И как бы холоден не был мой отец, с дядей мне было хорошо. Он был шумным и веселым. Он обнимал меня. Единственный человек в моей семье, который это делал. — Теперь была очередь Гуннара смотреть в огонь, а я уставилась на него. — А когда он приезжал в замок, то всегда играл со мной. Мелочи. Угадать, в какой руке у него конфетка, и все такое.

— Трудно себе представить, — сказала я.

— Теперь я знаю. Но я не думаю, что он тогда охотился за троном. Я думаю, он был счастлив позволить отцу управлять делами.

— Когда это изменилось?

— А когда что-нибудь меняется? Медленно. Со временем. — Он покачал головой и рассмеялся. — Прости меня. Ты уже почти за порогом этого дома. Тебе на это наплевать.

О боже, я так переживала. Я так заботилась об этом маленьком мальчике, так жаждущем внимания, что он брал объедки у дяди, который в конце концов предал его. Мне было так важно, чтобы этот человек попрощался с отцом и дядей в один и тот же день.

Так сильно важно. Слишком.

А сама я уже была одной ногой за порогом. Я это делала. Я уезжала и не собиралась возвращаться. Это была единственная причина, по которой я размышляла о той нелепой вещи, которую я обдумывала.

В течение следующих нескольких часов костры погасли, и толпа поредела. Даже Алек и Ингрид попрощались. А я нашла причины задержаться, пока в тронном зале не остались только мы с Гуннаром.

— Я… я пойду спать, — сказала я.

— Я тоже, — кивнул Гуннар. — Это был долгий день.

Он пожелал спокойной ночи всем слугам и пажам по именам, и я почувствовала, как что-то вроде гордости застряло у меня в горле. Бок о бок мы шли по старым каменным коридорам. Я нарочно пропустила первый поворот, и он рассмеялся.

— Если на твоей дверной ручке есть ленточка…

— О, есть, — бросила я. Я больше не терялась, но лента мне понравилась.

— Мне бы хотелось, чтобы ты передумала и осталась на коронацию, — сказал он.

— Я не могу, — выдохнула я.

Наконец мы остановились у моей двери, и я почувствовал, как эта глупость застряла у меня в горле. Все мое тело было наполнено ею. И когда я повернулась к нему лицом, то обнаружила, что он наблюдает за мной. Я обнаружила, что он… видит меня.

Он глубоко вздохнул, широко раскрыв глаза.

Пожалуйста, думала я. Пожалуйста, пойми, что мне нужно, и не заставляй меня говорить это. Пожалуйста, не заставляй меня говорить это.

— Бренна, — вздохнул он. Вот и все, только мое имя.

Его рука поднялась к моим волосам, коснулась моих кос. Его большой палец коснулся внешнего изгиба моего уха, заставляя мой сосок затвердеть в диком, покалывающем порыве.

— Если ты прикажешь мне остановиться, — сказал он, и его запах окутал меня так, как я когда-то любила, — я остановлюсь. Остановлюсь, но ты должна это сказать. Ты должна сказать мне, что не хочешь этого.

Пальцы Гуннара скользнули вниз по моей шее, от его прикосновения по коже побежали мурашки. Мой мозг закоротило, и это было только мое тело, стоящее здесь. Кожа, кости, сердце бьется слишком быстро, легкие дышат слишком тяжело.

— Ты помнишь, что было между нами? — спросил он. — Как мы не могли насытиться?

— Я… — мой голос сорвался с его пальцев, зарывшихся в мои волосы, чтобы схватить меня сзади за шею. Я знала, что будет дальше. Как разворачивалась вся эта история. Я не хотела вспоминать.

Но не сделать этого было невозможно.

— Бренна?

— Я помню.

Его поцелуй был знакомым. Так же знаком мне, как дыхание. У него был вкус кофе, аквавита и его самого. Его язык погладил мой, и я впустила его. Я задыхалась, стонала и извивалась. Все мои стальные балки и защитные стены рассыпались под таким знакомым прикосновением.

В глубине души я знала, что скучала по нему. Что я жаждала этого и стремилась к этому.

Из-за него.

Но я считала себя сильнее этого.

— Да или нет, Бренна? — прошептал он, обнимая меня за талию и притягивая к себе.

И да, и нет, подумала я. “Да” этому. Чтобы прочувствовать это еще раз, и “нет” всему остальному. У нас была сегодняшняя ночь, прежде чем он станет Королем.

А затем я уберусь прочь.

Всего одна ночь.

— Да, — ответила я. 

24

Наши Дни


Бренна


Гуннар издал звук похожий на рык, низким и мрачным голосом, и моя кровь сильнее заструилась по венам, отчего все тело нагрелось.

И я, похоже, зарычала в ответ.

Я открыла дверь, и мы практически ввалились в мою темную спальню. Слуги зажгли огонь в камине, и он потрескивал, отбрасывая тени, пляшущие по стенам.

Я потянула Гуннара за рубашку, чтобы просунуть руки под хлопок и почувствовать тепло его тела, гладкий атлас его кожи.

Гуннар потянул меня за блузу. Шелк был влажным и мятым, и инстинкт, которого я не ожидала, сработал. Я положила свою руку на его. Останавливая.

— Что? — спросил Гуннар, откидываясь назад, его губы распухли от силы нашего поцелуя.

Той силы, которую мы в него вложили.

Та фотография и тот ужасный заголовок встали между нами в этот самый момент. Тому снимку было три года, но он вдруг стал таким отчетливым, таким причиняющим боль. Если бы вы спросили меня минуту назад, я бы сказала, что не думала об этой фотографии или том заголовке в течение трех лет.

— Это не то, что я думаю, не так ли?

Я начала отстраняться, но Гуннар не позволил. Его рука лежала на моем бедре.

— Сними блузу, — сказал Гуннар холодным голосом. Его взгляд горел. Комбинация, которая связала меня в узлы много лет назад.

— Ты что-то знаешь. Забудь об этом.

Я начала отступать, но тело Гуннара прижалось ко мне.

— Я сказала “нет”.

— Нет, ты не сказала “нет”, — произнес Гуннар. — Ты много чего наговорила, но ни одно из этих слов ни разу не звучало, как “нет”. Ты сказала, что не любишь меня и не уважаешь. Ты сказала, что я ниже тебя, и это чистая правда. Ты за много миль от меня, принцесса, ты всегда была вне моей досягаемости. Но ты не сказала мне “нет”.

Гуннар снова шагнул ближе, пока его тело не оказалось вровень с моим, и я почувствовала его эрекцию на своем животе и попыталась, без особого успеха, не замечать этого. Но это было невозможно. Его желание было ведром керосина для моего пламени.

Есть ли что-нибудь более привлекательное, чем быть с желанным человеком, которого ты сама желаешь? Даже когда это казалось маловероятным или рождалось из ложных предлогов, я знала, что Гуннар хотел меня. Я знала, что, несмотря ни на что, он желал меня.

— А теперь я думаю, что тебя что-то беспокоит, и ты не говоришь мне, что именно.

Я отрицательно покачала головой. Сомнение было ужасным гостем.

— Ты знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы затащить тебя в свою постель? — спросил он.

— Целый день, — сказала я со смехом.

— Один год.

— Гуннар, — вздохнула я. — Пожалуйста, не лги мне.

— Я не лгу. В то первое Рождество, когда ты вернулась из юридической школы. Я встретил тебя в тронном зале…

— Да. Мы дрались, как собаки, целых две недели.

— Ты боролась, — сказал он. — Ты дралась. Ты спустилась по трапу самолета уже с оскаленными зубами.

Я сама выбрала путь драки. Чтобы попытаться защитить нашу дружбу. Чтобы попытаться защитить себя.

— Возможно, — сказала я.

— Ты права. Я никогда не был справедлив к тебе. Я никогда не мог сказать ничего правильного. И мне многое нужно наверстать, но ты вошла в боковую комнату в этом красном шарфе, с блестящими глазами, с волосами, собранными в пучок на голове, и я понял, что пропустил, пока тебя не было.

— Жевательную игрушку?

— Тебя. Тебя, напевавшую в залах этого дворца Тебя, дающую мне стимул быть лучшей версией себя, а если это не сработает, просто стыдящую меня, чтобы я стал лучше. Я скучал по звуку твоего смеха и по тому, как ты первой добиралась до комнаты для завтраков и брала те части газеты, которые хотела, прежде чем туда добрался кто-то еще. Я скучал по тебе, и когда ты вошла, мне показалось, что я вернул часть себя. Я чувствую то же самое прямо сейчас.

Я не знала, как относиться к тому, что он сказал. О той зиме, прошедшей много лет назад. О том, что скучает по мне, как по частичке себя. Я не знала, как к этому относиться, и находила огромное утешение в том, что на самом деле мне ничего не нужно было чувствовать. Нисколько.

Потому что я уезжала. Потому что это было прощание.

— Если речь идет о том, чтобы спрятаться, — сказал он, — то меня это не интересует. Потому что ты чертовски великолепна. Ты самая сексуальная, самая возбуждающая женщина, которую я когда-либо видел в своей жизни. Каждый раз, когда ты позволяешь мне прикасаться к тебе, я знаю, как мне чертовски повезло, а ты никогда в это не верила.

— Я… я верила, что ты в это веришь.

Теперь Гуннар не следил за мной. Он преследовал меня. Я отступила назад, и он последовал за мной. Худой, подавляющий, изящный в животной дикости под всем этим. Мое сердце признало в нем кого-то, похожего на меня, не только потому, что мы были из одного места в виде точки на карте на самом диком краю мира, но и потому, что мы любили это место.

Мы подходим этому месту.

Его рука внезапно оказалась на моей пояснице, и он все еще шел, и у меня не было выбора, кроме как оставаться на шаг впереди него. Возможно, это всегда было моим вариантом вызова. Оставаться на шаг впереди него. Планировать немного наперед. Желая… еще немного.

У меня перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось, и вдруг мои ноги ударились о кровать. Я со свистом села.

— Что?

Гуннар оттолкнул меня, а затем, к моему полному гребаному удовольствию, встал передо мной на колени. Своим телом он широко раздвинул мои ноги, насколько позволяла юбка.

У меня перехватило дыхание, воспоминания жгли меня изнутри.

— Помнишь это? — спросил Гуннар, и его глаза сверкнули, как сталь.

Его руки скользнули мне под юбку, потянувшись, как мне показалось, к верху моих нейлоновых чулок, но Гуннар их не нашел. Вместо этого там оказалось эластичное кружево пояса с подвязками, скрепляющее шелк моих чулок. А под ним — взъерошенный край моих трусиков.

Неужели я носила пояс, думая о нем? Возможно.

Возможно.

На один шаг вперед. А может быть, мне просто нужны были доспехи всех моих прекрасных вещей. Мои сексуальные штучки. Мои волосы, пояс с подвязками, лифчик, который был на мне.

Они заставляли меня чувствовать себя сильной.

Но вдруг я поняла, глядя, как он склоняет передо мной голову, словно проситель у древних развалин святилища, что его реакция на все это возвышает их значимость. Мое желание. Мою силу. Мое чувство власти.

Мне было хорошо одной.

Он заставил меня почувствовать себя королевой.

— Подними юбку, — сказал Гуннар, одновременно подтягивая ткань. — Покажи мне, Бренна.

Гуннар толкнул, я потянула, и внезапно оказалась обнаженной перед ним в тайных кружевах и атласе, которые носила. Для себя — да.

И, возможно, для него.

Может быть, потому, что, несмотря ни на что, я знала, что этот момент настанет.

А потом, как я помнила, Гуннар наклонился и поцеловал меня сквозь нижнее белье. Долгий поцелуй, который был бы невинным, если бы он не целовал мою киску. Руки Гуннара гладили мои бедра, сильные и бледные над краем кружев.

— Ты такая красивая, — сказал Гуннар, прижимаясь ко мне, и от его горячего дыхания я стала влажной.

Все это было знакомо и в то же время нет. Не совсем. В Гуннаре всегда было что-то такое, чего я не знала. Не могла ему полностью доверять. Это заставляло его чувствовать себя непредсказуемым и опасным.

Я запустила пальцы в густые темные волосы Гуннара, прикасаясь к нему так сильно, как только могла.

Всего одна ночь.

Он лизнул меня сквозь атлас, и я застонала, выгибаясь ему навстречу, а он просунул руки под мою задницу, удерживая меня на месте. Открытый рот Гуннара овевал меня горячим дыханием, и я извивалась между его руками и ртом.

— Да, — простонала я. Мои пальцы в его волосах слегка, совсем чуть-чуть, сильнее прижали Гуннара ко мне. Я чувствовала, как Гуннар смеется; я даже чувствовала, как он улыбается. И это я тоже помнила. Как ему нравилась моя сила. Как это было здорово, что я знала, чего хочу от него.

Точно так же мне нравилось, когда он швырял меня по кровати, поднимая мои ноги и перемещая меня, пока я не оказывалась там, где он хотел.

— Вот так, — сказала я, когда он лизнул меня глубже сквозь атлас. Я знала, что он чувствует мой вкус в ткани, и я знала — как животное — что он любит это. Он любил все это.

Три года назад мы были очень покладистыми животными.

Я сдвинула бедра, давая ему место между моих бедер, и через несколько минут Гуннар отодвинул нижнее белье в сторону, его горячий и влажный язык прижался ко мне. Он зарылся в меня, пока не нашел твердый узелок моего клитора, и Гуннар потрогал его языком, погладил и лизнул, пока я не стала извиваться под ним. Переводя дыхание, шепча имя Гуннара между стонами. Прося еще. Прося быть жесче.

Внезапно Гуннар сел, лицо его сияло, глаза потемнели и сосредоточились. В наступившей тишине я громко сглотнула.

— Я скучал по тебе, — произнес Гуннар. И его слова были стрелами, острыми и уверенными, прошивающими мое тело. Поселившимися в сердце, которое я старалась скрыть.

— Еще, — сказала я и толкнула его голову обратно между моих ног, и он засмеялся, но снова нашел мой клитор губами, и его пальцы оставили мою задницу, чтобы скользнуть глубоко в мою киску, наполняя меня так, как я не была наполнена три долгих года.

У меня был секс после Гуннара. Один раз, просто чтобы доказать себе, что он не сломал меня. А потом я погрузилась в работу.

Но я могла бы трахнуть миллион мужчин, и это не имело бы значения. Не было никого похожего на Гуннара.

Он был — во всяком случае, в этом смысле — моим самым любимым животным.

Оргазм начал закручиваться во мне, нарастая с каждым вдохом, каждым движением его языка, каждым уверенным и твердым толчком его пальцев внутри моего тела.

— Да, — простонала я срывающимся голосом. В этот момент я прижимала его к себе, вжимаясь в его лицо. — Так хорошо, — повторяла я снова и снова. — Так хорошо.

Гуннар засосал мой клитор в рот, и я улетела, кланяясь с кровати, пока кончала, кончала и кончала.

И едва я вернулась в свое тело, как он поднял меня, запустил руку под юбку и сорвал с меня все. Шелк нижнего белья, чулки, кружева пояса с подвязками. Все это он сорвал, как ленточки, своими сильными руками. Стринги.

Он прижал меня к себе, положив одну руку мне на задницу, а другой снова скользнув меж моих ног. Я вздрогнула, чувствуя боль и дерганье.

И Гуннар смягчил свое прикосновение, его губы прижались к моим. Его дыхание в моих легких. Запах Гуннара у меня в голове. Я потянулась между нами и положила руку на его член, поглаживая его через ткань брюк. Он был длинным и твердым, и я мгновенно снова завелась. Сразу балансируя на грани очередного оргазма.

Я оторвалась от губ Гуннара, тяжело дыша, как и он. Как будто мы бежали наперегонки в этой затененной спальне.

И я не могла говорить за него, но чувствовала, что это так. Гонка со временем. Гонка, чтобы собрать как можно больше этих воспоминаний на долгие годы.

Я собирала букет оргазмов, чтобы сохранить их на память — и я только начинала.

— Чего ты хочешь? — спросила я, и на мгновение его глаза расширились, а рот приоткрылся, как будто он не мог поверить, что я спрашиваю об этом.

И я почувствовала, что отступаю всего на секунду, отстраняюсь перед лицом его удивления, но Гуннар схватил меня за задницу своей большой широкой ладонью и прижал мою другую руку к своему члену через штаны.

— На колени, Бренна.

О, этот темный глубокий голос, говорящий мне делать развратные вещи… Мне этого не хватало. Я скучала по нему, как по песне, которую когда-то слышала и все время пыталась вспомнить.

Я снова села на край кровати, моя рука все еще гладила его через штаны, другая держалась за его колено, как будто я могла удержать его неподвижным для меня.

Я сильнее надавила на него, пока Гуннар не зашипел, и я сделала это снова. А потом еще раз. Пока он, наконец, не оттолкнул мои руки и не расстегнул ремень.

— Сделай все остальное, — сказал Гуннар, и слова не успели слететь с его губ, как я уже расстегнула молнию, стянула с него брюки, стащила темные хлопчатобумажные трусы до половины его ног.

Его член. Боже, его член. Он протянул его мне.

— Оближи меня, Бренна.

Я знала, чего он на самом деле хочет. Конечно, он хотел мой рот, но что ему действительно нравилось, так это наблюдать за мной. Гуннару нравилось смотреть, как его член исчезает у меня во рту. И ему очень нравилось, когда я просовывала одну руку между ног и ласкала себя, пока гладила его.

— Черт, — выдохнул Гуннар и застонал. — Да. Боже. Да. Именно так. Так идеально. Ты всегда была такой чертовски идеальной, Бренна. Такой чертовски красивой.

В этом ячувствовала себя чертовски идеальной. Чертовски красивой.

Всемогущей.

Гуннар обхватил мою голову руками, осторожно расплетая косы, что заставило меня улыбнуться. Или могла бы, если бы мои губы не были заняты.

— Остановись, — выдохнул он. — Остановить. Бренна. Я собираюсь…

В прошлом Гуннар вытаскивал член из моего рта. Кончал в руку. Мне на живот. На простыни. Я никогда не глотала, и он никогда не кончал в мое тело. Я не знала, как это началось. Из-за него или из-за меня? Без понятия. Но теперь все это было в прошлом, и я держала его там, во рту, моя рука гладила его, а мой язык лизал, пока он не дернулся. С ревом он кончил горячими струями мне в рот.

— О боже, — выдохнул Гуннар, отстраняясь от меня, чтобы упасть, потный и задыхающийся, на кровать рядом со мной. — Бренна…

Гуннар оставил свой след, и я вытерла рот пальцами, улыбаясь. Приятно было удивить этого человека. Даже захватывающе. Я открыла рот, чтобы что-то сказать. Хотела что-то сказать, но он встал, и прежде чем я успела остановить его или что-то сказать, Гуннар снял шелковую блузу, которую я носила через мою голову.

— Боже мой, — сказал он. — Ты гораздо красивее, чем я запомнил.

Его рука коснулась изгиба моей груди, приподняла косточку и кружево лифчика, обхватив грудь ладонью. Другая его рука делала то же самое. Я сжала бедра вместе, оргазм нарастал между моих ног.

Гуннар толкнул меня обратно на кровать, его большое тело навалилось на меня, и это было все, что я помнила. В каком-то смысле это было успокаивающе, но и волнующе. Гуннар поцеловал мою грудь. Дрожащие изгибы, соски под колючим кружевом.

Поцелуи — слишком банальное слово. И я никак не могла подобрать подходящее слово. Его прикосновение обжигало мой мозг, мое тело выгибалось навстречу ему, как солнце над краем земли.

Неизбежно.

— Ты была с другими после меня, — вымолвил Гуннар. Не вопрос, а комментарий. Мысль, произнесенная вслух.

— Да.

— Сколько их было?

— А какое это имеет значение?

Темные пряди волос упали ему на глаза, когда Гуннар посмотрел на меня поверх моей груди.

— Все, что ты делаешь, имеет для меня значение.

— Гуннар, — вздохнула я, и он приподнялся, опершись на локти рядом со мной.

— Расскажи мне.

— С одним. Я была с одним мужчиной примерно через год после твоего отъезда.

— Вы встречались? Вы были вместе какое-то время?

— Нет. — Я рассмеялась. — У меня была единственная связь на одну ночь. Просто чтобы доказать, что я не фригидна. Просто чтобы доказать себе, что я не сломлена.

— И?

— Что ты хочешь от меня услышать? Это было потрясающе. Я ни разу не вспомнила о тебе. Я не закрывала глаз, стараясь не заплакать, потому что все, чего я хотела — это тебя.

— Я сожалею об этом.

— А что насчет тебя, Гуннар? Ты собираешься потчевать меня рассказами о женщинах, которые были у тебя в постели?

— Ты поверишь, если я скажу, что не был ни с кем с тех пор, как ушел от тебя?

— Нет. Я видела тебя там, Гуннар. Тебя окружали женщины.

— Ни одна из них не была тобой.

— Это… Зачем ты это делаешь?

— Потому что я не знаю, как остановиться. — Взгляд Гуннара скользнул по моему телу, и рука последовала за ним. Ключицы, груди, бедра, под юбку, пока его рука не нашла меня снова. Влажное, горячее естество. Я ахнула, когда его палец скользнул внутрь. Глаза смотрели на меня, Гуннар вдыхал и выдыхал, и я делала то же самое, не отрываясь смотря на него, как будто я не могла сделать ничего другого, кроме как дышать и позволить ему проникнуть в меня.

— Раздвинь ноги, — прошептал он, и я сдвинула юбку, подняв ее до бедер. Гуннар скользнул еще одним пальцем внутрь меня, его глаза смотрели на меня, наблюдая, как мое лицо реагирует на его проникновение. То, как он овладел мной. — Шире, — сказал он. И я это сделала. Потому что я тоже не знала, как остановиться.

У него было три пальца внутри меня, и мне приходилось дышать ртом. Мне пришлось закрыть глаза, потому что смотреть на него было больно. Я должна была сосредоточиться на чувствах секса, потому что чувства к нему были слишком сильны. Слишком всеобъемлющими.

— У меня не было секса с женщиной с того самого утра в твоей постели. И я хотел, — сказал он. — Я хотел выебать всех вокруг, лишь бы выбить тебя с моего горизонта. Из моей головы и из моего сердца, но каждый раз, когда я начинал… каждый раз, когда я касался женщины, все, о чем я мог думать, была ты. Посмотри на меня, Бренна, — сказал Гуннар и снова, так беспомощно, что я открыла глаза.

— Неужели я лгу? — спросил он.

— Не знаю, — выдохнула я.

— Да, ты знаешь, — сказал он, медленно высвобождая свои пальцы из меня только для того, чтобы протолкнуть их обратно. Я была скользкой и мокрой и желала Гуннара больше, чем хотела говорить. Больше, чем я хотела получить ответы на эти вопросы. Но он казался сосредоточенным. Казалось, ему нужно, чтобы я ему поверила.

— Нет, — наконец призналась я. — Ты не лжешь.

— Я хочу, чтобы ты кончила снова, — сказал Гуннар, и я кивнула, глотая воздух. Его большой палец нащупал мой клитор, и его рука работала со мной, как с инструментом, и через несколько минут я дрожала и плакала.

А потом снова кончила. Я кончала на его руку и на себя, и чувствовала, как промокла на заднице и на одеяле. Прежде чем я успела смутиться, или занервничать, или на самом деле сформировать хоть одну связную мысль об этом, Гуннар потянул меня вверх, пока я не стояла на дрожащих ногах, поддерживаемая его рукой поверх моего локтя.

— Что? — ахнула я, все еще пытаясь отдышаться. Гуннар притянул меня к себе для долгого красивого поцелуя. Сладкого и грубого одновременно. Дикого и сдержанного. Это было все, этот поцелуй, и я упала в него с жадностью. Желая больше такого поцелуя. Не желая ничего, кроме этого поцелуя, всю оставшуюся жизнь.

Я была так далека от того, кем себя считала в тот момент, что даже не узнавала себя.

Но почему я не могу быть этим человеком, адвокатом, главой государства и… любовницей этого человека? Может быть… может быть, мы могли бы это сделать. Быть любовниками втихоря. А почему бы и нет? Мы могли бы быть осторожны. Скрытны.

Боже, как предсказуемо, подумала я. Как же я была разочарована. Один оргазм — и я готова была отдать этому мужчине все самое лучшее. Не ожидая ничего взамен.

Вот почему мне пришлось уйти.

Гуннар встал, раздеваясь. Скинув туфли, он стоял передо мной голый. Отблески огня отливали золотом на его коже, и он никогда еще не был так красив.

Татуировка на груди делала Гуннара таким смертельно опасным. И выражение его лица делало его таким королевским.

— Ты не голая, — сказал он.

— Я смотрю на тебя.

— Я помню, что ты сделала, когда я в первый раз разделся, — сказал он.

— Правда? Это было что-то неловкое?

— Ты закрыла глаза. Не хотела их открывать.

— Звучит примерно так.

Казалось, откуда-то из воздуха он вытащил презерватив. Разорвал пакетик и накатил на свой член, на который я смотрела, задыхаясь и чувствуя боль.

— Ты помнишь, что я сделал, когда увидел тебя голой?

Я кивнула, потому что это было одно из моих любимых воспоминаний.

— Скажи это, Бренна.

— Ты встал на колени, — прошептал я. — И возблагодарил всех древних богов.

— За что?

— За привилегию быть моим любовником.

— Верно, — сказал Гуннар мягким тоном. — Снимай юбку и ложись на кровать, Бренна.

Я сделала, как он просил, удивляясь, почему мне хочется плакать. Моя юбка упала на пол, и я сбросила туфли, прежде чем сесть на кровать, мех на кровати мягко касался бедер. Гуннар был прямо там, отталкивал меня назад, укладывая меня своим телом.

И когда его глаза приблизились слишком близко, я поцеловала Гуннара. Я целовала его и целовала. Вложив в поцелуй всю эту путаницу и всю эту боль. Я целовала его языком, зубами и всем сердцем, и Гуннар застонал, прижимаясь ко мне всем телом. Его вес вдавливал меня все глубже в меха, пока я не почувствовала, что меня окружают все вещи Васгара.

Дом, подумала я, отрешаясь от секса, любви и горя. Здесь я чувствовала себя как дома.

А потом я почувствовала его между ног, прикосновение костяшек пальцев Гуннара к моему клитору, а затем его толчок внутрь меня. Я почувствовала, как мое дыхание покинуло мое тело в одном долгом экстатическом вздохе.

Я скучала по этому. Мне так этого не хватало.

— Мне тоже, — произнес Гуннар, и я поняла, что произнесла фразу вслух. Я сказала Гуннару, что скучала по этому, и все сразу стало неважно. Он мог знать это, и данный факт не причинял мне боли. Ничто не могло причинить мне боль, когда я была так экстатически полна. Им. Нами. Осознанием того, каким должен быть секс. Осознанием того, что такое любовь.

Я могла бы сделать это и попрощаться, и мое сердце… о, мое сердце будет в порядке.

Может быть, не сразу. Но со временем.

Я обняла Гуннара за шею и прижала к себе так крепко, как только могла.

Приподняв бедра, я приняла его на всю длину. И медленно Гуннар вышел, а затем толкнулся обратно, и в течение нескольких секунд этого было недостаточно. Долгий, медленный трах не поспевал за бешеным ритмом моего сердца. И я тоже чувствовала напряжение в его теле. Как бережно он держался за то, от чего действительно хотел избавиться.

— Трахни меня, — выдохнула я. — Как раньше.


И это, казалось, было все, что требовалось. Гуннар держал меня, его пальцы в моих волосах, его локти сжимали мои плечи, и он толкался так сильно, как только мог, так сильно, что мы двигались по кровати, с такой мощью, что моя голова вскоре ударилась о спинку. Было невозможно дышать, думать или делать что-либо, кроме как держаться и чувствовать, а потом он просунул руку между нашими телами, и его большой палец тяжело опустился на мой клитор, и я разлетелась на тысячу осколков. Стала звездой в темном небе. Разбросанными и случайными звездами. Сияющей собственным светом.

И Гуннар последовал за мной, кончал со стоном, доносившимся до моего уха, прижимался ко мне, дергался, дрожал и разлетался на куски. И я погладила его по спине, вспоминая сладость, которая была у нас раньше. Вспоминая, как я любила его.

Как все было просто, подумала я.

Может быть, такова природа лжи. Как только в нее поверишь, она становится не чем иным, как сладким и удовлетворяющим оправданием. Это была фальшивая пища, на которой я могла бы прожить несколько дней.

Гуннар поцеловал меня в плечо. Сбоку от моей шеи. Влажные, небрежные поцелуи, которые не имели никакого смысла. А потом он откатился в сторону и плюхнулся обратно на кровать. И я почувствовала, как холод возвращается. Тишина. Ложь и вещи, в которые я хотела верить, несмотря на то, что знала лучше.

Я села, опустив ноги на пол, и поморщилась, когда мое тело перестроилось. У меня будет болеть между ног в течение нескольких дней, грязное напоминание о грязном человеке.

Грязной любви.

Я встала, проводя своеобразную инвентаризацию, и подошла к комоду. Мое белье было испорчено. Моя блуза. Из ящиков я достала новую пару нижнего белья, темные джинсы. Свитер и новый лифчик. Он наблюдал за мной с кровати. Я чувствовала на себе его взгляд.

— Ты все еще собираешься уехать? — спросил он.

— Секс… ничего не меняет, — сказала я.

— Забавно.

Гуннар встал с кровати, и я почувствовала панику, все мое спокойствие рухнуло под внезапным жаром его гнева. Его сосредоточенности. Гуннар натянул брюки, но не застегнул их. Остальную одежду он просто собрал в охапку, чтобы пройти по коридору в свою комнату.

— Что такое… что тут смешного? — спросил я.

— Для меня секс с тобой изменил все. 

25

Наши Дни


Бренна


Я не спала. Не на простынях, которые пахли Гуннаром. Пахли сексом. Я сидела в кресле, смотрел в огонь и пыталась представить, какой будет моя жизнь, когда я покину Васгар.

А я не могла.

Мое воображение дрогнуло прямо за дверью дворца.

Или, может быть, это мой энтузиазм дрогнул.

Будильник зазвонил в семь утра. Я сбросила его и пошла в душ, чтобы переодеться перед последней встречей во дворце.

От кофе на пустой желудок меня затошнило, и я вышла из кабинета короля, чувствуя себя не совсем в своей тарелке. Бессонная и больная, я не сразу узнала Донала, сидящего за столом слева от закрытой двери.

— Донал! — вот что я спросила. — Что вы здесь делаете? Неужели мы первые?

Он покачал головой. Подписав свое имя на бумаге, он сунул ее в конверт и протянул мне конверт.

— Вы можете войти.

— Что все это значит?

— Гуннар все объяснит.

— Гуннар там? — спросил я. — Я думала, что встречаюсь…

У меня перехватило дыхание, когда в глубине моего сознания, наконец-то, прозвинел звоночек. Американский инвестор, блин.

Я толкнула дверь и увидела Гуннара, сидящего в одиночестве в своем кабинете. Он вписывался в обстановку за этим большим столом. Он соответствовал занимаемой должности.

— Это был ты! — проорала я.

Гуннар кивнул, и улыбка даже близко не коснулась его глаз. Он казался… тусклым этим утром. Все его напряжение спало.

— Честно говоря, Бренна, я думал, ты уже все поняла.

— Как тебе это удалось?

— Большую часть сделал Донал. Он герой этой истории. Я только продал душу за водку.

— Проклятая водка!

— Да. Проклятая водка.

Гуннар встал из-за стола и протянула руку за конвертом из плотной бумаги, о котором я забыла. Я передала его ему. Он открыл папку и разложил бумаги, подписав свое имя там, где были маленькие красные стикеры.

— Ты расторгаешь сделку? — спросил я. — Это все… тебе интересны только мои деньги?


Наши Дни

Гуннар


Я слишком хорошо постарался, чтобы она поверила, будто я ее не люблю. Ложь, которую я говорил, пытаясь заставить ее покинуть страну, была слишком эффективной. И мое молчание за последние три года только укрепило ее.

Я протянул ручку женщине, которую любил, но она не взяла. Она смотрела на меня покрасневшими глазами, сжав руки в кулаки.

— Я должен был предвидеть, какой вред нанесет моя ложь, — сказал я ей. — Я знал тебя слишком хорошо, так же как ты знала меня, и когда я решил причинить тебе боль вместо того, чтобы любить тебя, я точно знал, что причинит тебе боль больше всего.

Глаза Бренны оглядели меня, как всегда, когда она входила в комнату, и мне стало интересно, знает ли она об этом. Как будто она проверяла, все ли у меня в порядке, прежде чем посмотреть или поговорить с кем-то еще.

Три года назад мне это нравилось, может быть, я этим пользовался.

Но тогда я был королевским придурком.

— Я купил свой первый многоквартирный дом, когда узнал, что ты получила работу в Нью-Йорке, — сказал я. — Я знал, что мы не сможем быть вместе, но я просто… Я хотел помочь тебе. Быть рядом с тобой.

— Откуда у тебя деньги? Я думала, твой отец отрекся от тебя.

— Я копил их все эти годы. По сусекам… Еще задолго до твоего появления я думал о том, что оставлю Васгар на попечение своему дяде. И сам буду жить вдали от трона.

— Ну, я думаю, ты все еще должен жить своей мечтой, а?

— Примерно через месяц после изгнания я понял, что моя репутация, какой бы она ни была, имеет ценность. Реальную ценность. И… на моей внешности это не сказалось.

— Нет, я не думаю, что она пострадала.

— Ко мне обратились представители компании по производству водки и предложили серьезные деньги за использование моего лица и образа… Злого принца с репутацией Васгара, и я согласился.

— И отсылал деньги мне?

Я кивнул.

— А кто-нибудь еще знал?

— Только Донал. Я хотел рассказать тебе, хотя бы для того, чтобы искупить свою вину в твоих глазах. Но я не мог рисковать, поскольку дядя и отец могли узнать.

Ее сладкий розовый ротик приоткрылся, глаза расширились.

— О боже, даже из Нью-Йорка тебе удалось остановить то, что они делали.

— Когда я узнал, что ты осталась, я хотел тебе рассказать. Я чуть не позвонил тебе миллион раз. Я думал, если бы ты знала, ты бы… поняла, что тебе не нужно жертвовать собой ради работы, которую ты делаешь. Что ты можешь уйти.

— Я решила остаться.

— Я знаю, и Донал ясно дал мне понять, что если ты узнаешь, что я инвестор, то все равно не уйдешь. Он напомнил мне о том, что я забыл.

— Что же это?

Честно говоря, я думал о том, что сказал бы ей в этой ситуации раз десять. Но все эти речи оставили меня. Стыдно было думать, что я знаю, что для нее лучше. Как я недооценил Бренну и причинил ей боль.

— Я все время вспоминал, как ты была счастлива, уезжая в Эдинбург. Как светилось вся твоя суть, когда ты говорила о работе в ООН, о жизни вдали от Васгара. И я хотел, чтобы ты была счастлива.

Бренна отвернулась и посмотрела в окно. Ее горло подпрыгнуло, когда она сглотнула.

— Ты любишь Васгар. И ты была счастлива в те месяцы, пока все не развалилось. Работа, которую ты проделала…

— Мне очень нравилось.

— И я… я недооценил это. И твой патриотизм. И верность.

Я кивнул.

— С моей стороны было смешно думать, что я знаю, что для тебя лучше, но три года назад я знал. Я думал, что знаю, что лучше, и я сделал бы все, чтобы ты была свободна от замка. Я действительно думал, что ты уедешь, и я мечтал, что ты будешь в Нью-Йорке, и я… устрою какую-нибудь случайную встречу с тобой. И у нас… у нас будет шанс начать все сначала. Без трона. Без наших родителей. Только мы. Это звучало как сказка. Но ты осталась.

— Я не могла оставить… работу, которую мы делали…

Я кивнул, мои ошибки окружали меня, как места взрывов.

— Я был глуп и слеп и должен был предвидеть это. Мне следовало бы знать это о тебе, что ты всегда будешь делать свою работу. Что ты всегда будешь делать то, что правильно. Что я был эгоистом.

— То, что ты сказал, — прошептала она. — В то утро в разговоре с нашими родителями.

— Я буду жалеть о сказанных тогда словах до самой смерти. И я жалею, что не защитил тебя так, как должен был.

Бренна закусила губу и посмотрела в окно.

— Я хочу дать тебе то, что ты хочешь, — сказал я, а слова застряли во рту с привкусом сожаления.

Это заставило Бренну посмотреть на меня широко раскрытыми глазами.

— Если ты хочешь уйти, я не буду стоять у тебя на пути. Я в долгу перед тобой. Ты можешь уйти, зная, что я буду бороться за все, за что ты боролась последние три года. Я буду жить в соответствии с теми задачами, которые ты передо мной поставила.

— Я знаю, что ты это сделаешь, — выдохнула она, и это… Боже, какое облегчение.

— Или я введу тебя в состав Совета. На место моего дяди во главе стола. Ты можешь работать на Васгар из палаты Совета. — Я глубоко вздохнул. — Или я женюсь на тебе, вернусь в Нью-Йорк и оставлю тебя править страной.

— Гуннар! — выдохнула она.

— Потому что ты как раз подходишь для этой работы. Ты всегда подходила. И то, что я на мгновение заставил тебя поверить, что ты недостойна трона, — мое самое большое сожаление. Это трон не достоин тебя.

— Это так… что это? — спросила она, указывая на бумаги.

— Брачный контракт. И еще одно обещание, что я уйду, и ты сможешь управлять страной без моего вмешательства.

Бреннп подошла к столу, трясущимися пальцами касаясь каждого листка бумаги. Кончиками пальцев она провела по моей подписи.

— Повтори еще раз, — прошептала она.

— Мы поженимся, и я буду жить в Нью-Йорке…

— Нет, — сказала она. Бренна подняла голову, и ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Но ее губы, ее губы приподнялись в едва заметной улыбке. Самая осторожная улыбка, как будто она тоже старалась не желать слишком многого.

— Я люблю тебя, — сказала она на древнем языке.

И я сказал ей это еще до того, как слова полностью слетели с ее губ. Я повторял это снова и снова, пока она не приложила пальцы к моим губам.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она. — У меня есть… вечность.

— Чего ты хочешь? — спросил я. — Что я могу тебе дать?

— Женись на мне, — сказала Бренна. — И будем править Васгаром бок о бок.

Я сжал ее в объятиях, мою принцессу-воительницу. Мою любовь Викинга. У меня не хватило смелости мечтать об этом, но вот оно.

Мечта о нас была слишком сильна, чтобы быть убитой моей глупостью. Моей глупостью.

— Выходи за меня замуж, — сказал я. — Выходи за меня замуж и правь рядом со мной, и я проведу каждый день своей жизни на коленях перед тобой, благодаря древних богов.

Бренна засмеялась, целуя мое лицо, слезы, которые она сдерживала, скользили серебряными дорожками по ее прекрасному лицу.

— Хорошо, — прошептала она. — Потому что именно этого я и хочу.

— Моя королева, — прошептал я ей в волосы. — Ты есть и всегда будешь моей королевой.

— Король Гуннар, — прошептала Бренна в ответ. — Да здравствует мой Злой, презлой Король!

Эпилог

Наши дни


Бренна


У меня было дежавю. Я ехала в машине, подъезжая к старинной церкви в дальнем конце Северного острова. На зеленом пространстве между дворцом и церковью был установлен белый шатер. Там была Эдда. И Ингрид тоже.

Они были пьяны от выпитого ими количества шампанского. А я — нет. Я был пьяна от чего-то совершенно иного.

Гуннара. Любви. Всего вместе. Всей этой сказки.

Это был день моей свадьбы.

Моя мать была вовлечена в приготовления только потому, что должна была. Но Ингрид управляла ею, как чемпионка, и мама нисколько не повлияла на значимость моего дня.

Как и дядя Гуннара, которого год назад арестовали за уклонение от уплаты налогов.

Это был значимый день для королевства и наших друзей.

И нас. В основном для нас.

— Ты готова? — спросила Ингрид, когда машина остановилась перед церковью. Небо за каменными шпилями было бесконечно голубым.

— Готова? — Что за нелепый вопрос. Я была более чем готова.

Мы ждали три года после смерти Фредерика. Медленно представляя идею о нас публике, готовясь на каждом шагу к катастрофе.

Но она так и не случилась.

Если история наших родителей были сказкой, то мы были чем-то… более устойчивым. Более осязаемыми. Да, мы были полны любви. Нас переполняла любовь. Но мы были трудолюбивы и абсолютно честны. Мы идеально подходили как друг другу, так и стране.

И нас любили за это.

Полюбили.

— Так готова, как никогда, — сказала я. Две мои фрейлины, обе слегка пьяные от особой порции аквавита Алека, просияли мне в ответ.

— Ладно, еще по одной на дорожку, — сказала Эдда, поднося фляжку к ярко-красным губам. Мои подружки невесты были в темно-фиолетовом и несли букеты белых калл. Я была в белом и несла пурпурные каллы. Я не могла представить их или себя более красивыми.

Ингрид положила ладонь на руку Эдды.

— Еще один вопрос на дорожку — как он тебя заполучит.

— Кто?

— Алек.

— Ну что ж… — Эдда подмигнула. — Если этот зверь хочет заполучить меня…

Я кашлянула и покачала головой. Ингрид и Алек снова были вместе, что голова шла кругом, но Ингрид подняла руку.

— Нет, — сказала она. — Все в порядке. Мы закончили.

— Я это уже слышала.

— Я просто болтаю. Аквавит добирается к тебе, — сказала Ингрид. — Еще по одной на дорожку — обычно плохая идея.

Мы с Эддой переглянулись, а Ингрид закатила глаза.

— Только не давайте мне пить «дочку рыбака с Южного острова».

Мы с Эддой рассмеялись.

— Хорошо, — сказала я и поцеловала ее в щеку. — Не дадим. А теперь пошли. Я хочу выйти замуж.

Эдда распахнула дверь, и один из служащих уже был там, чтобы открыть ее до конца и помочь каждой из нас выйти из машины. Перед церковью собрались сотни людей. Граждане Васгара, которые просто хотели взглянуть на нас с Гуннаром. Люди, которые просто хотели приобщиться к этому дню.

Я подняла руку, фата развевалась вокруг меня, подхваченная порывом ветра, и я услышала щелчки затворов десятков камер. Мое платье было простым по дизайну, но щедро украшено кружевами, бисером и блестками. И моя фата была почти такой же длины, как шлейф платья.

Это было потрясающе и сделало меня такой счастливой, но это было что-то вроде постановки.

Эдда и Ингрид подхватили мой шлейф, и мы вместе направились к церкви. Двери открылись, и звуки горна возвестили о моем прибытии. Другие служители открыли дверь в святилище, и там, в передней части церкви, стоял Гуннар.

На нем была черная военная форма, от вида которой у меня заколотилось сердце. От увиденного мне показалось, что меня нужно ущипнуть, потому что, конечно же, это было сном.

Этот человек, король, был моей мечтой и моим сном.

Я прижала пальцы к губам одновременно с ним, и мы, смеясь, отдали друг другу честь.

Уважение и любовь. Навсегда.

Моя мать сидела в передней части церкви, одетая в платье матери невесты с черной лентой, прикрепленной к корсажу в соответствии с традицией вдов нашей страны. Она была в бешенстве из-за этого, что даже не замечала красоты этого дня.

Алек стоял рядом с Гуннаром, как его шафер. Его копна рыжих волос хаотично лежала, высвободившись из власти того средства, которым он пытался ее приручить. На нем тоже была парадная военная форма, но, честно говоря, я смотрела только на Гуннара.

Я пошла к нему по проходу одна. Я лично, отдающая себя ему под мое собственное командование. Так же, как Гуннар стоял там, отдавая себя мне.

— Ты прекрасна, — прошептал он, когда я подошла. Гуннар взял мои ладони в свои и поцеловал. — Мне так повезло, Бренна. Мне так повезло.

— Нам обоим повезло, — ответила я. Вместе. Мы вдвоем. Мы проложили здесь свой собственный путь и сами построим свое будущее. Мы вместе повернулись к священнику и к витражным окнам, которые пропускали свет нового дня.



Оглавление

  • Мой Злой Принц
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   Эпилог