КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Кольцо миров (СИ) [Харт] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== О ласточках, змеях и убийцах. ==========


1. О ласточках, змеях и убийцах.


Ведьмачка Цирилла Фиона Эллен Рианнон наслаждалась свободой.

Ей было непривычно знать, что годы бесконечного страха и погони закончились: по-настоящему, окончательно и бесповоротно. Шлем Эредина Бреакка Гласа, предводителя Дикой Охоты, покрывался ржавчиной на дне дикого побережья ледяного моря Скеллиге. Тела солдат Эредина гнили среди жемчужных раковин и стаек рыб, а Цири до сих пор не могла поверить в то, что старый враг, ужас из ночных кошмаров, сгинул и больше не вернется.

Даже не так.

Поверить она могла. Не могла почувствовать. Мир крутился вокруг золотой каруселью, вставало и заходило солнце, а Цири продолжала грызть изнутри глухая ворчащая тревога. Все тянуло обернуться, сорваться куда-то, а по улице ходить только украдкой. За все годы она привыкла слушать, наблюдать, прятаться и не иметь вещей дороже своего меча. И теперь, когда необходимости ежесекундно быть начеку не стало, труднее всего оказалось привыкать… жить.

Перед этим маленьким словом она оказалась беспомощна, как когда-то перед своим магическим даром. Самое желанное на свете чувство свободы внезапно оказалось необъятно сложным. С чувством опасности Цири срослась, как со второй кожей, а вот жить не научилась совсем. Она завидовала простоте человеческих жизней, глядя на людей вокруг, и не могла обрести того же.

Йеннифэр заметила ее раздумья, как могла бы только мать, и взяла ситуацию в свои руки. В первый же вечер в Новиграде чародейка заявила, что завтра отправляется с Цири за покупками. Надолго, серьезно и основательно, и если Цири пожелает погулять с утра, то Йеннифэр будет ждать ее в полдень у колодца на площади Золотого Города. Именно там, где внутри Новиграда рассыпалось миниатюрное царство, полностью состоящее из лавок всех мастей, полных изящных вещиц и одежды.

И борделя, разумеется. Без обители роскошных шлюх Новиград обойтись не мог.

Геральт мрачно заметил, что отправляться за покупками в полдень – это как пить с завтрака, на что Йеннифэр едко поинтересовалась, не потому ли он именно этим и занимается, играя в гвинт с Золтаном.

Геральт с ответом не нашелся. Цири не могла удержаться от улыбки, вспоминая обреченное лицо ведьмака, но у нее становилось тепло на душе, когда единственным поводом для незначительной ссоры были только гвинт да Золтан. Это означало, что все наконец-то хорошо.

Наутро Цири проснулась рано, куда раньше полудня, и впрямь решила прогуляться по городу. Свобода от преследования Дикой Охотой красила в глазах Цири даже доки Новиграда. Внезапно обнаружилось, что солнце поутру высвечивает влажную от росы мостовую золотыми самородками бликов, льет на черепичные крыши густой кирпичный цвет, весело светит в лицо, а в воздухе разносится запах выпечки и тяжелый илистый дух каналов. Утром в городе, который еще не успел прокиснуть, пропитавшись дневной суетой, пахло совершенно иначе: рыбой, морем, водой, землей. Жизнью.

Кое-кто счел бы видение Цири излишне поэтическим, замечая валяющихся с вечера пьяных в заблеванных рубахах и мокрых портках, окоченевший труп без кошелька в подворотне, а еще – женщину, что шла с лиловым синяком под глазом и руками, изъеденными щелоком для стирки.

Но, в конце концов, даже это было частью все той же кипящей, обыкновенной и вечно текущей жизни.

Цири погладила и покормила рыбой худющую черно-белую кошку, приблудившуюся у «Хамелеона». Купила у пекаря ниже по улице булочку. И как же хорош был утром на прохладной улице теплый мякиш и хрустящая корочка! Смеясь, Цири побалансировала на высоком бордюре над пучками чахлых желто-розовых мальв, а на набережной с удовольствием подставила лицо ветру с моря. Он коротко целовал ее в обе щеки и играл пепельными прядями растрепанного пучка на макушке.

Хо-ро-шо.

Цири улыбнулась солнышку, прищурила изумрудно-зеленые глаза, слушая шум волн, и бодрым шагом отправилась в Золотой Город. Настроение у нее было озорное и слегка легкомысленное.

А потом впервые дало знать о себе то, что запустило безумную спираль событий, о которых Цири еще не подозревала. Она проходила мимо самого грязного и дешевого в городе борделя «Хромоножка Катарина». Повеяло перегаром и блевотиной, заставив ее сморщиться на минуту. Сонные потасканные шлюхи подпирали собой стены в щербатой штукатурке, перешагивали через глубокие лужи, оставленные колеями телег, одергивали засаленную и перештопанную цветастую одежду, ежились от утренней сырости и широко зевали. Какой-то кмет тащил за шею истерически гогочущего гуся.

И в тот момент, на мостике над каналом, Цири почувствовала холодок. Он родился не от страха или неведомого дурного предчувствия – это было легкое покалывание в затылке и пальцах, невесомый звон в кистях рук. Словно где-то близко открылся слишком мощный портал или действовало очень сложное заклинание.

Привычное чувство опасности зазвенело во всем теле.

«Что-то не так».

Цири разом забыла и про кошку у «Хамелеона», и про булочки с мальвами.

Йеннифэр заметила напряженное выражение ее лица, когда Цири вошла на площадь резким, отточенным шагом.

– Что случилось? – чародейка прищурилась, и на ее мягких розовых губах появилась слегка насмешливая улыбка. – Утренний Новиград разочаровал тебя?

– Нет, – отрезала Цири, уже не замечая ни солнца вокруг, ни пестрых клумб, ни струй фонтанов, ни людей в ярких одеждах. – Я почувствовала сильную магию. Очень сильную. Где-то рядом с доками. Нужно выяснить, что происходит.

Цири сама не знала, что заставило ее тогда послушать Йеннифэр, но она подчинилась словам чародейки так, как могла бы послушать только мать.

Она и сама успокоилась, когда увидела, как напряжение на лице Йеннифэр мелькнуло, словно набежавшая тучка, и исчезло. Женщина изящным жестом оправила тщательно уложенную копну смоляных волос, отливавших густым блеском павлиньего пера. Пахнуло духами Йеннифэр: сиренью и крыжовником.

– Я тоже это заметила, – она пожала бархатистыми белыми плечами, которые виднелись сквозь прорези в черной блузке, а затем взяла Цири под локоть, уводя в сторону ярких торговых лотков и лавок. – И об этом мы позаботимся потом. Геральт умирает со скуки, поэтому, когда мы вернемся, я вручу ему потестиквизитор, и пусть побегает, – голос Йеннифэр звучал в обычной надменной манере, когда никто, с ней незнакомый, не мог понять, в бешенстве находится чародейка или нет. Цири бы сказала, что Йеннифэр спокойна, а то и весела.

В фиалковых глазах мерцали озорные искорки, и это окончательно убедило Цири, что магическая аномалия может подождать. Особенно если за ней должен был отправиться Геральт с потестиквизитором – громоздкая штука определяла нестабильные участки в магическом поле.

Йеннифэр тихо фыркнула, и ее красивое лицо с бархатистой, как персик, кожей, озарила хитроватая улыбка:

– Между прочим, нас ждет портной. Твоя куртка истрепалась так, что в ней и ходить нельзя.


Геральт ушел на следующий день засветло и вернулся вечером, угрюмый, грязный и злой. От него несло тиной, мертвечиной и каналами под городом. То есть, обычными запахами ведьмачьего ремесла. Йеннифэр поморщилась, едва увидев ведьмака на пороге «Хамелеона», и тут же ткнула в сторону лестницы на второй этаж.

– В ванну! Сейчас же! Я с тобой и словом не перекинусь, пока не смоешь с себя вонь!

Геральт глубоко и обескураженно вздохнул, но обреченно поплелся отмываться. Цири даже не сомневалась, что он и сам мечтал о горячей ванне всей душой, но для вида состроил обиженную мину, и знание об этой намеренной демонстративности страшно ее развеселило.

Еще дольше Геральт ворчал, когда узнал, что чародейка считает его присутствие в каналах на месте активации магического поля бесполезным, но спорить не стал: толку-то было.

Да Геральт и сам знал, что изображать защитника можно было перед кем угодно, кроме Йеннифэр и Цири. Особенно когда сам вручил Цири второй меч, окованный серебром, – ведьмачий.

Но прямо сейчас Цири смешно не было.

Пару сотен метров она и Йеннифэр шли по щиколотку в вонючей жиже, потом ей пришлось прикончить трех утопцев, обгладывающих труп какого-то бедолаги, и спуститься по пологому стоку, скользкому и зеленому от тины.

Стены вокруг них, облепленные слизняками, влажно поблескивали в сиянии магического светлячка, призванного Йэннифэр. Где-то шебуршились крысы. Где-то капала вода. Воняло так, что Цири дышала через раз. Йеннифэр шла, прижав к лицу платок. Тонкий, деликатный аромат сирени и крыжовника смешался с вонью сточных каналов и стал отдавать тошнотворной сладостью.

– Ты уверена, что он прошел именно здесь? – обреченно спросила Цири у чародейки, когда они свернули в очередное ответвление канализации, и их встретили все те же влажные стены, тина и мусор, плавающий в вязкой жиже на полу – какие-то обломки, сгнившие мешки и прочая дрянь.

Она знала, что вопрос не имеет смысла, и все-таки…

– Мы идем точно по отметкам Геральта, – сдавленно произнесла Йеннифэр в платок и чертыхнулась, едва не упав. – Не заблудимся.

А потом они наткнулись на пролом в стене, явно сделанный воздушным ударом ведьмачьего знака Аард. Снизу тянуло воздухом сухим и холодным, и вглубь уходил землистый коридор, прогрызающий недра под сильным углом. Скользя на подошвах грязных сапог, ругаясь, обрушивая вниз потоки мелких камешков и хватаясь за чахлые корни неизвестных растений, торчащие из земли, Цири и Йеннифэр через полчаса наконец-то достигли дна.

Дно находилось в старых эльфских руинах. Они лежали глубоко под каналами, и в здешней темноте, которую разгонял лишь огонек над головой Йэннифэр, даже не чувствовалась затхлая вонь канализации. Пахло как в пещере, а воздух был душным и спертым, но Цири чувствовала, как у нее встают дыбом даже крошечные волоски на руках от витавшей в воздухе магической энергии. Она пронизывала здесь каждый уголок так сильно, что пространство звенело от нее. Как будто кругом натянули вибрирующие струны, и как ни повернись – все равно какую-нибудь да заденешь.

Цири не нравилось это место. Его явно не трогали мародеры. Здесь не водились чудовища. Утопцев не было даже в каналах рядом с руинами, но трупоеды, призраки – хоть кто-нибудь – должны были жить в таких местах, и их отсутствие означало что-то неправильное и опасное. Неправильным и опасным было то, что потестиквизитор в руках Геральта разнесло на мелкие кусочки, едва он спустился сюда.

Опасность в этих руинах была вовсе не физической и не имела ничего общего со стаей гнильцов или жирным риггером. Цири знала, что такой сильный источник магии мог привести к чему угодно: от массового рождения детей-уродов до того, что случайное заклятье, которым чародей зажигает свечу, превратится в пожар. Непредсказуемо, случайно и безо всяких видимых причин.

«Геральту сильно повезло, что Аард сработал как надо».

Цири не нравилось это место и по другой причине: обычно все руины были обветшалыми и потрепанными, как изъеденная молью одежда. Но при взгляде на подземелья, которые она видела сейчас, Цирилле приходило на ум нехорошее сравнение с высшим вампиром: мертвым, но нетронутым гниением. Обитатели этих руин словно оставили подземный город лишь вчера: гладкий до зеркального блеска пол блестел, шаги гулко разносились в тишине длинной стрельчатой анфилады. Острые арки из бело-зеленого мрамора, украшенные плавными изгибами прихотливых орнаментов, устремлялись высоко в потолок.

– Это здесь, – тихо сказала Цири, и густой воздух как будто съел эхо ее голоса.

Они медленно и опасливо продвигались по пустому залу, углы которого прятались в густых тенях. Она ничего не слышала и не чувствовала посторонних запахов, способных выдать чудовищ, но пустота вокруг настораживала Цири еще больше, чем могло насторожить хлюпанье и чавканье трупоедов в темноте.

– Ты чувствуешь это? – Йеннифэр мгновенно позабыла и изгвазданные дерьмом по колено сапоги, и вонь подземелий. Чародейка выглядела напряженной и очень сосредоточенной. – В Новиграде не было этого раньше, – решительно произнесла она и задумалась на мгновение, но голос выдал ее сомнение. – Может, эту… аномалию… пробудили события на Скеллиге.

Почему-то Цири такое объяснение показалось неубедительным.

– Это ведь случилось далеко, – очень тихо заметила она.

Ей хотелось думать, что ее самоубийственный поход в охваченный Белым Хладом мир был достаточно короток, а землетрясение, изменившее облик острова на Скеллиге, не затронуло ничего. На Ундвике дикая магия хлестала во все стороны, словно вода через прорванную плотину, вырывалась из прорехи между мирами, которые начали соприкасаться, будто два гигантских валуна во время горного обвала, и выбрасывала сюда диковинных тварей, мутантов, чудовищ, а иногда – предметы и вещи. Когда-то давным-давно, сотни лет назад, Сопряжение Сфер выбрасывало целые народы из одного мира в другой.

Йеннифэр покачала головой и между ее тонких черных бровей пролегла упрямая складка.

– Далеко, но там чуть не началось новое Сопряжение Сфер, – в странном воздухе голос чародейки слегка вибрировал и звучал глухо. – Если повезет, я смогу понять, что это, изучить его и нейтрализовать.

Они миновали несколько слепых остроконечных арок вдоль стен, и, наконец, наткнулись на единственное помещение в руинах, отходившее от анфилады. В полукруглом зале у стены стояло несколько статуй. Яркий лиловый свет ударил по глазам Цири болезненной резью и окрасил неестественным холодно-розоватым белый мрамор изваяний, изображавших эльфов в длинных одеждах.

Цири ругнулась и прищурилась.

Посреди помещения в изящной арке покачивался на серебристых цепочках ярко-фиолетовый кристалл, похожий на каплю. Кристалл пульсировал глубоким живым светом, его лучи слепяще отражались на бриллиантовой бархотке на шее Йеннифэр. Глаза чародейки в этом сиянии превратились из фиалковых в ярко-лиловые.

Женщина нахмурилась и взмахнула руками, затянутыми в изящные черные перчатки:

– An elaine verganos! – голос Йеннифэр обрел звучное призрачное эхо, и их накрыл полупрозрачным голубым куполом магический щит, текучий и мерцающий, как вода. – An ellar gratas!

Случилось то, чего Цири не ожидала: послышался громкий хлопок, ослепительно полыхнуло ярко-зеленым, ударило по глазам, Йеннифэр вскрикнула, защитный купол схлопнулся со стеклянным звоном, а Цири подхватила пошатнувшуюся чародейку, которая оглушенно озиралась по сторонам.

В ее широко раскрытых глазах Цири увидела неподдельный ужас. Она чувствовала: магия взбесилась так, что становилось физически больно, словно в тело вдавливались иглы, а в виски – тупые шипы. Отрешенный взгляд Йеннифэр говорил Цири, что чародейка из последних сил пыталась удержаться в сознании.

– Мама! – испуганно вскрикнула она, встряхивая ее. А потом поняла, что крик потонул в глухом вибрирующем гуле, которым наполнился воздух. Этот гул набирал силу где-то в глубине земли за стенами руин и приближался, нарастая с каждой секундой.

«Черт!»

Земля под ними вздрогнула, словно норовистая лошадь. Глубокая вибрация прокатилась под ногами, отозвалась дрожью в полу, и на секунду стало очень тихо.

Цири выдохнула и услышала собственный вздох. Йеннифэр влажно втянула носом кровь и выпрямилась, стиснув зубы.

А потом раздался страшный, стонущий скрежет. Потолок над ними содрогнулся, проседая с жутким треском. Упало несколько каменных плит. Цири снова вскрикнула, Йеннифэр выругалась, рефлекторно осела на колено и прикрыла голову руками. Пол начал пьяно крениться.

Цири перепрыгнула стремительно расползающуюся под ногами пропасть машинально: быстрее, чем успела подумать, что нужно это сделать. Рефлексы, выработанные обучением у ведьмаков, было так просто не вытравить.

– Что будет с Новиградом?! – закричала она, пытаясь перекрыть треск, скрежет и гул, которыми наполнилось все вокруг.

– Кристалл! – хрипло выкрикнула Йеннифер, оттолкнула ее, сделала несколько шатких шагов, едва не падая на качающемся полу, и вцепилась в камень, вырывая его из креплений. – Потом! Быстро телепортируй нас!

Цири крепко обхватила Йеннифэр за плечи, пытаясь игнорировать падающие на головы камушки. Пока что – мелкие. Пыталась игнорировать ходящий ходуном пол.

Она просто подумала о том, что очень хотела бы оказаться в Хамелеоне. Прямо сейчас. О холодном пиве. О Геральте, играющем в гвинт. О песнях Лютика. О вчерашних покупках и зеленой шапочке со щегольским красным пером.

Арка рядом с ними сложилась, проваливаясь с грохотом, заставив Цири вздрогнуть от мысли, что хватит секунды, чтобы умереть, и умереть глупо.

«Не думай об этом. Не думай».

Цири в красках представила себе свою комнату. Золтана, потрясающего кулаком в дверях. Улицу и фонарики, и танцовщиц в ярких юбках, и лавку пекаря, закрыла глаза…

«Сейчас!»

Вспыхнуло белым, золотым, зазвенело в висках, телепорт затянул их в себя, унося из разрушающихся руин.

А потом Цири почувствовала, что что-то идет не так: портал затягивал ее в себя, словно воронка, бросал куда-то щепкой в шторме, уносил куда-то.

И прежде, чем вокруг стало темно, Цири ощутила липкий темный страх, затопляющий все внутри и одну-единственную мысль: она понятия не имела, куда переносил ее портал. Сбившийся, сошедший с ума телепорт, которым она не смогла управлять.


Шел сто пятьдесят шестой год первой эпохи Белерианда и Средиземья по летоисчислению от первого восхода солнца. Северная твердыня тьмы, Ангбанд, была взята в полукружье осады южными армиями эльфов-нолдор и их союзниками. В Белерианде царило благословенное время, названное Долгим Миром.

Величайшее зло Арды сидело верхом на шее огромного чучела орла и лениво раскачивало левой ногой. Левая нога, как и правая, была обута в верховые сапоги с неброской вышивкой и золочеными гвоздиками в низких каблуках. Угольно-черную парчу дублета с вычурными дутыми рукавами покрывали узоры тусклого золота, похожие на переливы диковинной чешуи.

По спине Мелькора спадала туго переплетенная и высоко стянутая темная коса, заключенная в панцирь-накосник в виде змеиного хребта. Коса тянулась ниже бедер и была толщиной с кулак. На голове, разумеется, красовалась высокая хищная корона с Сильмариллами, наполненными густым перламутровым сверканием.

Майрон, прозванный квенди Амана Сауроном, а синдар Белерианда – Гортауром, не знал, что в открывшейся ему картине выглядело более вопиющим: похабно воссевший на шее дохлой птицы Повелитель Судеб Арды, или сама птица, прикрепленная к потолку на толстых канатах и цепях. Общую картину усугубляло то, что бардак в комнате царил исключительный. Практически все свободное пространство и рабочие столы были завалены свитками, крадеными книгами на синдарине и квенья, обрывками бумаг в пятнах чернил и перьями. Майрон заметил пару перевернутых чернильниц из красного стекла, хрустальную статуэтку нагой девицы, два черепа, изляпанный цветастыми пятнами мольберт с холстом, горшок с зубастым ярко-желтым аконитом, который давился чьим-то пальцем, разбросанные кисточки для рисования. Логическую цепочку, побудившую Мелькора свалить в одном месте именно эти предметы, Майрон даже не пытался воспроизвести. Еще он заметил огрызок яблока, лужу крови, бутылку вишневой настойки на спирту, которой осталось на донышке, и грязную тарелку. Картину завершал висящий на одной из ламп-кристаллов тяжелый черный плащ с золотой каймой, подбитый тканью без узоров. И полотенце для волос на люстре под потолком, которое любовно обнимал человеческий скелет.

Майрон почти привык, что хаос, искажение и диссонанс в присутствии Мелькора на более бытовом уровне превращаются в обыкновенный бардак. Почти привык он и к тому, что творческая мысль Мелькора дело исключительно бессистемное и следует она путями, недоступными пониманию здравомыслящего существа – но не настолько же! Знал он и то, что Мелькор из-за обожженных дочерна рук потерял большинство возможностей творить собственноручно, поэтому регулярно выдумывал себе новые занятия.

Порою занятия были весьма… своеобразные.

Но подвешенное чучело Майрон бы назвал последствиями крепко попавшей под хвост вожжи. Или предположил бы, что Мелькор перебрал своих лекарств, либо добавил в них какие-нибудь подземные грибы. Судя по тому борделю, в который превратилась мастерская, второй вариант был недалек от истины, но с Мелькором ни в чем нельзя было быть уверенным, так как подвешенный к люстре скелет мог означать все, что угодно, даже хорошее настроение.

Мертвые орлиные глаза, замененные на стеклянные, смотрели как будто осуждающе. Крепления тихо поскрипывали, а крапчато-белые перья чуть шевелились под невидимым сквозняком.

– Серьезно? Ты ради этого меня позвал, Владыка? – угрюмо поинтересовался Майрон, сложив руки на груди. Голос его, шероховато-металлический, неуловимо напоминал хрипловатое волчье ворчание.

Его одежды не отличались пышностью: Майрон предпочитал практичность и ограничивался лишь качеством материалов, поэтому на фоне расшитого золотом великолепия Мелькора его потертая темно-кровавая куртка из кожи и серо-стальной пояс с квадратными бляхами смотрелся почти по-солдатски примитивно, как и брошь на плече в виде волчьей головы с яшмовыми глазами. Золотых гвоздей в мягких коричневых сапогах тоже не было и в помине.

По лицу Мелькора от интонаций майа скользнула кислая гримаса, словно айну надкусил лимон. Он одним движением подтянул ноги и ловко поднялся, уцепившись кончиками когтей черных латных перчаток за канат.

Всей поверхностью ладони Мелькор не хватался. Никогда, если мог.

– Нет, венцы цветочные плести. Какая вершина мысли, Майрон! – съязвил он в ответ. Низкий тяжелый голос Мелькора напоминал смесь расплавленного свинца со смолой. – Да, ради этого.

Майрон наблюдал за его движениями с угрюмым неудовольствием. Мелькор, расставив руки, вышагивал вдоль орлиной спины, шатко балансируя на скрипучей, качающейся от каждого движения конструкции, и Майрон не выдержал:

– Ты грибов переложил в свои лекарства? Мелькор, зачем тебе рядом со спальней чучело орла? Ты не мог свои… замыслы… для начала нарисовать?

– Скучно, – с отвращением процедил сквозь зубы Мелькор. – И отвечая на первый вопрос, – Мелькор употребил не вполне цензурную, но лингвистически безупречную комбинацию слов из валарина, предлагающую Майрону воплотить в материальной форме свое мнение, скормить его по кусочкам выводку пауков из Земель Ужасной Смерти, а потом совокупиться с ними. – На второй и все остальные… – Мелькор опасно покачнулся, вышагивая вдоль крыла по направлению к Майрону, и ловко ухватился за канат железными когтями. Одно из колец накосника весело звякнуло об обруч короны. – Я пребываю в размышлениях, но намерен ответить тем же образом.

Майрон выдохнул с отчетливым утомленным стоном, потер переносицу и раздраженно сдвинул низкие и густые светлые брови:

– Если ты изрек все свои размышления… Владыка, я пойду работать дальше, – он жестом позвал Мелькора спуститься. – Слезай, или ты упадешь и сломаешь себе что-нибудь.

Мелькор поморщился и скривился, но занял относительно устойчивое положение. Правда, принял позу с явной пародией на героя преданий нолдор.

– Кем ты возомнил себя, осмеливаясь говорить, что мне делать? Нет, – в голосе Мелькора скользнули повелительные стальные нотки. – Этого птичьего выродка поймали солдаты, когда он шпионил вблизи. Пока ты, – Мелькор указал на майа, – шлялся по своим неотложным поручениям, – вала картинно коснулся груди. – Я работал, и изучил достаточно, чтобы понять, как работают крылья созданий таких размеров и конструкции. К несчастью, птица, конечно, умерла, но это, – Мелькор уперся внешней стороной запястий в бедра и ткнул мыском сапога в сустав крыла, – осталось. Я не захотел окончательно избавляться от трупа. Мне всегда было любопытно, как же нолдор помещаются у них на спинах, - Мелькор ощерился с блаженной глумливой ухмылкой. – Это приятно – знать, что один из любимцев моего брата теперь носит меня на спине против своего желания и не в силах мне отказать.

– Это были твои поручения, – отрезал Майрон ледяным тоном и скептическим взглядом смерил висящую на уровне его головы тварь. И Мелькора, который выглядел так, словно еще немного, и начнет светиться от довольного злорадства не хуже Сильмариллов. – А если ты удовлетворил свое любопытство… мой повелитель – слезай оттуда.

«Может, он забудет об этой игрушке через пару недель? Хоть прибраться здесь прикажет».

Орел действительно был огромен. Маховые перья на кончиках крыльев касались стен гигантской комнаты. Мелькор молча сверлил Майрона взглядом тяжелых антрацитовых глаз. Майрон на взгляд не отвечал. Он, в ожидании, когда Мелькор все же слезет, коснулся жесткими мозолистыми пальцами гладких перьев и одновременно попытался понять, насколько крепки крылья.

«Как он только влез на эту тварь? И как теперь его снять оттуда?»

– Тебе любопытно, – с ноткой затаенного торжества произнес Мелькор, отходя на спину птицы. – Признайся, Майрон. Тебе самому любопытно сюда залезть.

– Нет, – угрюмо произнес Майрон, и тут же почувствовал, что врет самому себе. Мелькор состроил издевательски заинтересованную гримасу и, зацепившись за один из канатов, заставил всю птицу пошевелиться, словно огромные качели.

Майрон тут же отшатнулся в сторону, когда услышал, как угрожающе заскрипели крепления и с содроганием увидел, что птица накренилась сначала назад, а затем, по инерции – вперед, грозя треснуть ему огромным крылом по лбу.

– Мелькор, ты что творишь?! – гневный возглас потонул в густом бархатном смехе без тени настоящего веселья.

– Какое лицо у тебя было!

Величайшее зло из ступающих по плоти Арды презрительно, по-кошачьи, фыркнуло и ощерило в агрессивной улыбке крупные белые зубы. К слову, неприлично ровные и вопреки всем легендам даже близко не напоминающие уродливые кабаньи, медвежьи и любые другие жуткие клыки, призванные исключительно высасывать кровь квенди и разрывать живую плоть.

Мелькор плюхнулся на колени в густые пушистые перья позади холки мертвого орла.

– Вот что, Майрон, – Мелькор снисходительно повел рукой и поерзал, устраиваясь удобнее. Едкий голос теперь лился как будто из пустоты. – Охота стащить меня отсюда – залезь сюда сначала сам, а не прыгай внизу, квохча, как наседка, уговаривающая дитятко спуститься с дерева.

Вала вытянулся на спине, и снизу Майрон понимал, где он, лишь по облачку мерцающего от Сильмариллов воздуха.

– Да я… зараза! – Майрон выругался, когда ему в лоб прилетел скомканный лист бумаги, неизвестно откуда взявшийся у Мелькора наверху. – Я надеюсь, ты убедился, что в этом трупе нет блох, или что там у птиц заводится!

Ему показалось, что он различил отчетливый звук зевка. Голос Мелькора звучал лениво:

– Я побольше тебя знаю о тварях Манвэ. Если бы я знал, что хоть тень этого здесь есть, я бы сжег труп вместе с комнатой. И знаешь, Майрон… – Мелькор повторил забористую словесную конструкцию, выражавшую его отношение к чужому мнению.

Майрон выругался вполголоса, обходя труп птицы по кругу. Он пытался определить, каким путем на него взобрался Мелькор. Все канаты крепились по меньшей мере на уровне плеча, а то и выше. И более неустойчивых предметов, чем перья, Майрон не знал.

«Владыка Арды, чтоб тебя. Как ты влез туда и не ободрал себе руки?!»

Он не видел ни одного предмета, за который мог бы уцепиться и, наконец, плюнул на поиски, ухватился за два каната, висевших поближе друг к другу, и попытался подпрыгнуть, упершись ногой в бок орла.

Чучело опасно закачалось, крепления заскрипели и застонали, ноги заскользили, вынуждая майа раскорячиться в нелепой позе, похожей на морскую звезду, отставившую зад. Майрон от души обложил птицу мысленными ругательствами и вцепился в канаты, пытаясь не грохнуться с проклятых качелей.

«Мелькор, скотина! Далось тебе это чучело!»

Он едва не упал, когда оказался на спине орла: пошатнулся, взмахнул руками, попытался найти опору – и рухнул на колени в перья рядом с Мелькором, который валялся, как на огромных подвесных качелях. Птица под ними покачивалась все с меньшей амплитудой.

– А знаешь, как на нее залез я? – вкрадчиво поинтересовался Мелькор, щуря бархатные морионовые глаза. Вала противно сжал узкие губы – все его заостренное резкое лицо приобрело то мерзопакостное выражение самовлюбленной шельмоватости, которое Майрон ненавидел. Искорки вдохновенной дури в глазах Мелькора он ненавидел еще больше.

– Как? – угрюмость в голосе Майрона навевала воспоминания о скелете висельника.

Вала пожал плечами и закинул ногу на согнутое колено. Лежа.

– С табуретки. Но ты проявил такое старание, пытаясь залезть сюда, что я решил потворствовать твоему упрямству.

Майрону отчаянно захотелось огреть Мелькора чем-нибудь тяжелым. Вместо этого он окинул валу взглядом и задумчиво стиснул губы, глядя на айну внимательно и со всей серьезностью.

– Твоя мудрость, Владыка судеб Арды, превышает возможности моего скудного разума, – покорно произнес он, чуть склоняя голову, и устроился удобнее в густых перьях, обронив как будто невзначай. – Кстати, у тебя в волосах что-то.

Мелькор скривился и неопределенно взмахнул кистью в воздухе.

– Ну, так убери это.

Майрон согласно кивнул.

– Оно живое, повелитель, – голос его звучал с тихой покорностью.

Мелькор шумно выдохнул, уставившись на него раздраженно. Майрон видел, как дернулись узкие ноздри хищного носа.

«Не нравится?»

– Очень смешно, – проворчал Мелькор, шевельнув плечами. – Не смей мне лгать.

Майрон покачал головой и протянул ладонь, как будто собираясь убрать то, чего не было.

– Повелитель, я серьезно, – он старался говорить мягко и очень убедительно, а потом чуть расширил глаза, имитируя удивление. – Кажется, это паук!

Мелькор тут же издал неопределенный возглас возмущения и отвращения. Вала подскочил и уселся, как укушенный, дико озираясь по сторонам и встряхивая тяжелой косой, которую тут же перекинул через плечо, вцепившись в нее когтями обеих перчаток. На лице застыло перепуганное и подозрительное выражение, как будто Мелькор ожидал появления паучьих легионов из каждого угла.

Майрон рассмеялся низким, вибрирующе-хрипловатым смехом.

– Ну и лицо у тебя было!

Мелькор издал взбешенное шипение и размашисто пнул его в грудь пяткой, заставив выругаться. Тянущая боль саданула от груди к плечу, и Майрон попытался вцепиться в широкую сильную лодыжку, чтобы лишить Мелькора возможности лягаться.

Потому что пинался вала не хуже, чем лошадь бьет копытом, а изворотлив был, как змея.

Чучело под их возней жалобно заскрипело и угрожающе закачалось. Орлиная голова выглядела все так же уныло-обреченно.

Майрону удалось сомкнуть пальцы вокруг плотно сидящего сапога Мелькора, но лишь на секунду: висок налился тупой болью, а в голове зазвенело, потому что Мелькор вывернулся и огрел его лодыжкой по уху.

«Ах, ты…»

– Только посмей еще раз так шутить надо мной! – Мелькор шипел так, словно был готов плеваться ядом, и попытался зажать Майрона между колен. – Я тебя развоплощу, а перед этим заставлю сожрать сотню пауков!

Майрон знал, что попасть в этот захват равноценно сломанным ребрам и поберег дыхание на случай еще одного пинка. Он увернулся от замаха, когда Мелькор попытался влепить каблук сапога ему в лоб, и, бросив тело вперед, навалился на валу всем весом поперек бедер, перехватив запястья, стянутые перчатками.

Судя по взбешенному лицу Мелькора, вала собирался выцарапать ему глаза, и трепыхался, как выброшенная на берег рыба, но Майрон занял положение, откуда Мелькор едва ли мог достать ногами его голову. Корона с Сильмариллами слегка завалилась к затылку валы. Камни слепили так, что глаза слезились.

– Слезай отсюда, – фыркнул Майрон, не без труда продолжая удерживать вырывающееся тело. – Или мы свалимся оба.

Мелькор раздраженно выдохнул, но вырываться перестал. Майрон отпустил его запястья, тут же получив увесистый пинок коленом по спине и болезненную оплеуху по щеке внешней стороной запястья.

Не слишком сильную. Мелькор смотрел на него раздраженно, но без гнева, который разжигал в черных глазах огонь, снящийся пленникам крепости в кошмарах. Бешенство поблескивало в глубине глаз глумливой придурью.

Майрон встряхнулся, морщась от боли в щеке, но понял, что ничего страшнее мелкой царапины явно не получил.

– Только попробуй назвать меня идиотом даже мысленно, – голос Мелькора прозвучал тягуче-хрипловато, и смотрел он прямо ему в глаза. Из-под короны на высокий сухой лоб выбилась тонкая, чуть вьющаяся прядь волос.

Они молча смотрели друг на друга несколько мгновений, и Майрон дернул уголком рта в ущербном подобии кривой улыбки. Майа осторожно протянул руку, чтобы убрать ту прядь с лица Мелькора, почти нежно заправить ее за ухо, мазнуть кончиками жестких пальцев по скуле и щеке, но так и не успел.

Оба не поняли, что произошло, когда воздух вокруг на мгновение зазвенел до писка в ушах и дребезжания в костях. Ослепительно полыхнуло синим, а потом Майрона больно огрело по голове что-то металлическое, душно пахнуло сначала сиренью и крыжовником, потом вонью канализации, на ногу и бок грохнулось что-то тяжелое, а на шею приземлилась чья-то затянутая в мягкую кожу маленькая рука, прижимая его лицо к груди Мелькора.

Мелькор грязно, коротко выругался и яростно забился под весом трех тел. Чучело под ними угрожающе просело и заскрипело, покачиваясь. Мелькор опять употребил забористую конструкцию, достойную, на взгляд Майрона, даже ангбандских мусорщиков, которые ругались хлеще кого-либо.

Майрон, наконец, выпутался из чужих рук и ног, и встретился взглядом с худощавой девицей-аданет, ошеломленно отпрянувшей от него. Глаза у нее были зеленущие, как у кошки, а щеку пересекал длинный, глубокий, уродующий лицо шрам. На аккуратное лисье личико с острым подбородком спадали пряди пепельных волос. Из-за спины виднелись рукояти двух мечей.

Мелькор тем временем спихнул с себя вторую аданет: черноволосую, растрепанную и пахнущую сиренью с крыжовником, всю в черном и белом. Она пошатнулась, нелепо соскальзывая на обтянутый узкими черными штанами зад: потому что приземлилась девица аккурат на бедра Мелькора в глупую позу любовницы.

«Что за…»

Майрон не понимал ничего: ни откуда взялись девицы, ни что произошло.

«Кто вообще их послал? Эльдар освоили новые песни силы? Но это же невозможно! Невозможно даже для нас!»

Мелькор в ярости уселся, взбешенно глядя на обеих. Майрон заметил в черных глазах знакомый алый огонь бешенства. Он разгорался вокруг зрачка огненным ореолом.

– Убью обеих, – прошипел айну.

А потом все случилось в одно мгновение: зеленоглазая переглянулась со второй женщиной, метнулась, перекатываясь через Майрона. Майа вцепился в испачканный грязью сапог и врезался лбом в поднятое колено Мелькора так, что в ушах зазвенело. Мелькор рванул когтями черный бархатный рукав курточки черноволосой, шипя от злости, схватился за тонкое предплечье, оставляя когтями перчаток глубокую царапину. Майрон услышал короткий болезненный вскрик и увидел скривившиеся губы сиренево-крыжовниковой.

А потом его ослепило белой вспышкой: воздух зазвенел прежним противным писком, напитываясь силой, натянулся. Перед глазами ослепительно полыхнуло, и Майрона как будто ударило под дых, пинком выбрасывая куда-то.

Выбитый из руки Йеннифэр фиолетовый кристалл жалобно звякнул, падая на пол, и треснул пополам, рассыпаясь на две половинки.


Купальни Уотердипа под названием «Мермена» наполняло густое влажное тепло. Джарлакс Бэнр ощутил его в то мгновение, когда вошел в их просторные залы, пропитанные ароматами благовоний и минеральных источников, пестрые от белого, черного и цветного мрамора. Город оставался позади, а уютный полумрак, овеянный мерцанием ярких ламп из цветного стекла в медной оправе, навевал расслабленность. Шуршали низкорослые пальмы в кадках, влажно блестя изумрудными листьями.

Чуть шероховатый пол уютно грел босые ноги. Шероховатость была предусмотрительной: не позволяла клиентам запнуться и рухнуть на полу, скользком от сотен влажных ног.

Несмотря на распространенные мысли, сравнимые с поверьями, будто бы в купальнях невероятно удобно шпионить за кем-то или убивать тайком, Джарлакс пришел сюда с той же целью, что и большинство посетителей. Отдохнуть, что само по себе было редкостью при его образе жизни, более чем наполовину состоявшей из сомнительных и смертельно опасных авантюр, а также бегства, когда авантюры становились особенно сомнительными и угрожающе смертельными.

Оставив одежду в крохотной комнатке, запиравшейся на ключ, в шкафчике красного дерева, он пошел к купальням по широкому сумрачному коридору, вдыхая восхитительный запах благовоний. На себе он оставил лишь полотенце и шляпу. И, разумеется, повязку на глазу.

Шляпа ему не только не мешала, но и была необходима, потому что за подвернутой полой прятался стилет, а в подкладке над макушкой – пара склянок алхимического огня.

Отдых отдыхом, но безопасность превыше всего, ведь так? Опасности обожают подстерегать момент, когда ты снял штаны по любому поводу, и это нехитрое правило могло считаться единственной святыней в жизни Джарлакса.

Признаться, Джарлакс Бэнр куда больше ценил те купальни, где раздельных залов для мужчин и женщин не было. Впрочем, везло там с разным успехом, и натолкнуться в бассейнах можно было как на прекрасную нимфу с грудями-грейпфрутами и тонкой талией, так и на необъятных размеров бабу с трех нимф размером, напоминавшую рыхлую гусеницу. Он придерживался мнения, что подобным дамам следует в принудительном порядке выдавать одежды для купания, но, увы, они в большинстве своем имели наименьшее количество стыда. В отличие от нимф, которым следовало бы стыдиться поменьше.

Разумеется, перед дверью в купальни его ожидало предсказуемое препятствие в лице охранника: загорелого лысого детины в кремовой тунике. Мышцы у него были, как у быка, и он возвышался над Джарлаксом по меньшей мере на две головы.

– В шляпе не положено, – угрюмо произнес охранник. – Снимите головной убор.

«Этого можно было ожидать».

Джарлакс поправил повязку на глазу, вздохнул с самым несчастным видом, на который мог быть способен, и картинно развел руками. А также на всякий случай изменил голос, словно работал в лавке без продыху несколько месяцев и не трахался полгода. Ему было плевать, что дроу в такой роли представить можно было с трудом: эльфы Подземья, отличавшиеся эбеново-черной, в лиловый отлив, кожей и алыми глазами, почти поголовно считались другими расами преступниками и убийцами. Не без оснований.

– Дорогой мой! Что тебе стоит пропустить в шляпе несчастного эльфа, пусть и дроу?

Охранник покачал головой, но на этот раз его голос прозвучал почти укоризненно-мягко.

«Ну да, ну да. Уважение к клиентам превыше всего. Отлично, если ты чувствуешь себя виноватым! Сиськи Сунэ, неужели сюда набирают таких мягкосердечных?!»

– Не положено, господин. Снимите. Мы присмотрим за вашими вещами, у нас ничего не пропадает.

Джарлакс картинно стрельнул глазами по сторонам и страдальческим драматическим шепотом произнес:

– Друг мой, я в бедственном положении и вынужден сказать тебе правду. Видишь ли, я солдат, которому врач прописал непременно получать массаж и прогревание в купальнях. Я был почти убит, кости мои были сломаны, а страшное заклинание обожгло голову так сильно, что я не могу даже носить париков – от них я испытываю чудовищную боль! – Джарлакс наигранно вздохнул. – Видишь повязку на моем глазу? Я потерял его, но гордость и уважение к посетителям не позволяют обнажать мне мои шрамы! Поверь, они ужасны, и до сих пор не зажили! Не позволишь же ты мне показать их всем и остаться здесь опозоренным?

Капитан наемников Брэган Д’Эрт врал как сивый мерин. Вообще-то у него были целы оба глаза, а своей идеально выбритой и навощенной лысиной Джарлакс гордился и гоготал, как гиена, каждый раз, когда кто-то рядом с ним, особенно имеющий хер промеж ног, начинал ныть о длине своих волос и о том, что в походе их надо бы изредка мыть.

Он облизал губы.

– Я буду благодарен за твое сострадание. Может… – он изобразил смущение и неуверенность. – Может, около… сотни золотых?

«По моим расценкам, стоимость сострадания нынче примерно такая».

Охранник вздохнул, воровато блеснув темными глазами в полумраке. Огляделся.

– Ладно. Проходите. Но только не светитесь.

Джарлакс, разумеется,заверил его, что и не собирался, потому что у него снята отдельная комната, и даже не солгал при этом. Учитывая страшный дефицит нимф с грейпфрутовыми грудями, он заказал себе одну. Прямиком из «Хрустальной туфельки», в которой обещали загнать тебя под каблук и доставить удовольствие от этого. В купальни запрещали приглашать шлюх, но определенная сумма вполне позволяла позвать умелую и красивую массажистку – разумеется, не для развратных утех, а лишь для того, чтобы размять усталые кости горожанина, изнуренного работой, скверной женой и бытом.

А уж если приглашенная женщина, соблазненная красотой прекрасного мужского тела, экзотичными запахами благовоний и приятной обстановкой, пожелает по своей воле (она оценивалась примерно в две с половиной тысячи золотых) предаться плотскому удовольствию – ну так разве кто-то подглядывает за клиентами в купальнях? Был бы жуткий скандал!

Джарлакс прошел в отведенную ему комнату и с наслаждением хрустнул спиной. В помещении обнаружилось две мраморных купели, выложенные перламутровыми рыбками, фонтаны с горячей и холодной водой, каменные столики с огромным количеством масел, причудливо расположенные зеркала, расширявшие пространство, а также уютный топчан, усыпанный вышитыми шелковыми подушками – зелеными, фиолетовыми и алыми.

Нимфа ждала его здесь же. Нимфа была невысокой, хрупкой и облачена в полупрозрачное лазурное платье, открывавшее все дивные прелести упругого холеного тела. Позвякивали украшения из золота и бирюзы. Большие васильковые глаза смотрели с игривой кошачьей самоуверенностью – холодной и расчетливой, как у профессионалки. Шлюха приветливо улыбнулась ему и покачала бедрами, проводя руками от живота к округлой внушительной груди.

«Мечта, а не женщина».

Признаться честно, у Джарлакса была аллергия на худощавых баб с маленькими сиськами. На таких он насмотрелся в родном Мензоберранзане.

– Господин желает массаж? – нежно проворковала шлюха. – Или большего?

Он окинул взглядом девицу еще раз, прищуриваясь.

«Что-то не так с тобой, красавица. Узнаю, что, когда сниму с тебя тряпки».

О, сколько наемников пало от глупости, когда начинало думать членом вместо мозгов!

Джарлакс хмыкнул, стянул полотенце, показывая себя во всей красе, и подошел ближе к девице, напористо оглаживая гладкий живот, горячую промежность, бархатное плечо и, наконец, по-хозяйски сжимая левую грудь девушки.

– Я простой солдат, милая. Так что разденься, а я погляжу.

«Вот оно что».

Плечо под его рукой оказалось крепким и жестким, как и живот. У шлюх, сколько он себя помнил, тела были иными – мягкими и податливыми, как тесто. Но не у этой. Эта оказалась сильной и гибкой.

Не как шлюха – как убийца.

«И кто тебе заказал меня, дорогуша?»

Девица хихикнула, расстегнула хитроумные золотые застежки платья на плечах, красуясь перед ним, и опустилась на колени, призывно глядя снизу вверх. Огладила его бедра.

Именно это Джарлаксу и не понравилось.

«Дорогая шлюха не встает на колени с первой минуты, милая. Шлюхам платят за время – и за удовольствие. Так какая тебе прибыль, если клиент кончит за первые две минуты? А моя артерия у тебя как на ладони, сучка».

Джарлакс дождался, когда девка встанет на колени, издал точно рассчитанный вздох, призванный ее поверить, будто он и не подозревает, что перед ним никакая не шлюха, а убийца. Опустил руку на ее затылок, сжимая в ладони мягкие белокурые волосы.

И со всего маху врезал ей коленом в нос. Девка оказалась увертливой – треснула ему по яйцам так, что в ушах зазвенело.

«Блядь!»

В данном случае ругательство подходило к ситуации как нельзя лучше. Преодолевая жгучую тянущую боль в паху и черные точки перед глазами, он увернулся от удара тонкого кинжала, просвистевшего аккурат возле бедренной артерии.

«Не надо было мне лазить по бумагам Келбена Арунсуна. Вот же злопамятный хер!»

Он швырнул в сторону девицы подвернувшимся под руку бутыльком масла, разбивая его об пол у нее под ногами, отшатнулся от очередного удара, и выхватил из-за полы шляпы стилет. И убил бы девку, если бы не услышал звук, скрутивший кишки в липкий ком дурного предчувствия и страха.

Тяжелые звенящие шаги десятков ног в латных сапогах.

«Щитники. Влип так влип!»

Сколько раз Джарлакс видел их на улицах! Угрюмые мудозвоны с дубинами в зеленых бригантинах и приплюснутых глуповатых шлемах, неизменных зимой и летом.

Девица бросилась на него врукопашную, роняя на мраморный пол капли крови из разбитого носа. Она была быстра. Очень быстра.

Джарлакс увернулся от удара, ушел быстрым змеиным движением, защищаясь широким ударом стилета, оставил на гладком плече убийцы влажную алую царапину и, обогнув девку широким шагом, укрылся за одним из столиков, поближе к купели.

Шаги раздавались все ближе. Дверь с треском распахнулась, и стражники принялись проталкиваться в маленькое помещение купальни сквозь узкий проем, цепляясь друг за друга наплечами и матерясь.

«Артемиса бы сюда. Но этот идиот наверняка где-то прохлаждается, отжимаясь по тысяче раз за день, и пропускает все веселье!»

Дроу прыгнул в неглубокую восьмиугольную ванну, подальше от бортика и преследователей, и в один миг вырвал из шляпы перо, позволявшее ему телепортироваться. Куда угодно, по собственному желанию.

«Сейчас хоть куда-нибудь! Хоть в Рашемен на край света, куда эти долбозвоны доберутся лет через пять! Простите, штаны за сотню золотых с чарами ловкости, вы были мне дороги! Прости, Энтрери, с тобой было интересно убивать и грабить!»

Он издал насмешливое посвистывание, взмахивая пером, ударил им об воду, и все вокруг потонуло в яркой вспышке телепортации.


========== Сугробы и старые кости. ==========


2. Сугробы и старые кости.


Плотный, смерзшийся коркой снег поблескивал под бледным солнцем. Айвен Валуноплечий поежился от порыва ледяного ветра и перевернул на вертеле зайца.

Заяц доставил немало хлопот, но попался отменно жирненький. Дварф с наслаждением втянул носом дымный запах жарящегося мяса.

– Как, Пайкел, думаешь, к вечеру доберемся до Иммилмара? – поинтересовался он у брата.

– Хух, – утвердительно кивнул ему друид.

– Вот и я так думаю, – согласно пробасил Айвен.

Как любые уважающие себя дварфы, братья Валуноплечие полностью оправдывали собственную фамилию. Больше всего они походили на два хорошо укрепленных мышцами пивных бочонка по четыре фута ростом. Бороду Айвена, желтую как нефильтрованный эль, схватывали медные кольца. Борода Пайкела, заплетенная в хитроумные косички, была густого цвета хвои с желтизной. Пайкел был друидом, и друидом неразговорчивым, а Айвен предпочитал рубить топором всех, кто мешал брату, да и ему самому.

Нередко рубить топором он предпочитал так, за торжество вечных ценностей добра, но его понимание этих ценностей обыкновенно носило крайне практичный и прямолинейный характер, относящийся к собственным близким и себе лично.

Они расположились на привал возле густого хвойного леса, на пригорке. Стоянка была облюбована путниками и уютна – кострище окружали четыре оструганных бревна, мало-мальски защищал от ветра низкорослый сосняк, а границу леса оберегал холмик духа-хранителя, телтора.

Айвен уже привык, что здесь, на севере, в Рашемене, телторы были повсюду, и раздражать их не следовало. Всю дорогу они следовали примеру местных рашеми, оставляя на каждой стоянке подношения. Хоть пару монет или вяленое мясо в благодарность за защиту. Айвен догадывался, что ни одного разбойника рядом со святилищами не было по той же причине: телторы не любили воров и убийц. У стоянок для путников дварфам попадались алтари хранителей-волков, лосей, ирбисов и даже ушедших к духам лесников из местных, но чаще всего – медведей.

Алтарь рядом с ними выделялся: он был больше остальных и ярче. На плоском сколотом камне, покрытом угловатыми алыми рунами, лежали скелет медведя и череп лося с огромными ветвистыми рогами. Кости покрывали все те же руны: темно-синие, как ночное небо. Рога были раза в три больше, чем те, что красовались на шлеме Айвена. Этот нехитрый элемент доспеха притулился рядышком, на их походных пожитках.

«Эх, да когда уже этот заяц приготовится?»

Дварф протянул руки к костру, грея их и щурясь вдаль: за трактом и стоянкой для путников лежало ровное заснеженное поле, где тут и там торчала береза-другая. Вдали темной зеленью с синевой виднелся лес. Из-под смерзшегося весеннего снега торчали пучки жухлой травы.

В сосне рядом зашуршала белка, прыгая с ветки на ветку.

Пайкел улыбнулся ей и что-то прострекотал на беличьем языке.

Белка не ответила. Русак жарился, капая жиром и щекоча нос восхитительным ароматом. Терпение Айвена заканчивалось. Он ткнул тушку ножом и поддел кусочек мяса. Попробовал на язык, поглядел цвет на разрезе – чутка розоватый.

– Готово! – довольно хлопнул в ладоши он. – Пайкел, налетаем!

Он тут же оторвал от зайца ножку и, шипя, вгрызся зубами в восхитительно обжигающее, свежее мясо. И лишь после заметил, что Пайкел, оторвав вторую ногу от тушки, застыл, недоуменно глядя куда-то в сторону – аккурат на поле за трактом.

– Ты чего? – поинтересовался он у брата.

– О-ой, – коротко ответил ему Пайкел.

«Святые подштанники Клангеддина!»

Айвен так и замер с ножкой в руках и приоткрытым ртом, глядя на поле.

В воздухе сверкнул один, затем второй сполох телепортации, и на снег вывалился… нет, вывалились… пятеро таких личностей, что он в жизни не видел столь же странной компании, а подобные попадались братьям-дварфам часто. Пайкел ожесточенно двинул челюстью и откусил еще один смачный кусок зайчатины, повторив уже более весомо:

– О-ой.


Из купален Джарлакс попал в самое лучшее место на всех планах: в ушах зазвенело, ослепительно сверкнуло белым, и он уткнулся носом аккурат в ложбинку округло-роскошного, белого, теплого и чудно пахнущего сиренью с крыжовником декольте.

Вторым ощущением был зверский, продирающий до костей холод. Джарлакс, все еще разгоряченный после купален, чуть не взвыл, почувствовав первый порыв ледяного ветра. Ему показалось, что в пах вгрызся не иначе как ледяной элементаль, который хочет покончить с его мужественностью раз и навсегда. Третьим чувством оказалась зверски неудобная поза, в которой он оказался. Ноги болтались в воздухе, поясницей он чувствовал грубую ткань с металлическими нитями и чьи-то украшения на ремне, а задницей уперся в нечто, явно сделанное из кожи и металла. Ступни в нелепой раскоряченной позе до земли не доставали.

«Великие сиськи Сунэ, как я только мог попасть в такую ситуацию?! Я же Джарлакс!»

Завершив эту мысль, Джарлакс смирился с тем, что ответ на риторический вопрос он уже дал самостоятельно, после чего попытался выбраться из неудобного положения и увидеть что-нибудь, кроме чудесной женской груди перед носом. Тем более что обладательница роскошного декольте выругалась на неизвестном языке и отвесила ему порядочную затрещину, заставив пошатнуться и вызвать откуда-то снизу шквал проклятий на совершенно другом, но все еще незнакомом языке.

«Вашу ж мать, да что ж тут так холодно! Куда я попал?!»


Майрон зарычал от отвращения, поняв, что грохнулся в отвратительно липкую, как сотни слизней, массу снега, а потом застонал, потому что черноволосая баба двинула ему каблуком под ребра. Его ноги переплелись с ногами Мелькора в физически невозможный узел: Мелькор давил вниз, зажав бедром его колено, Майрон не мог вытащить его, и в этот краткий отрезок времени майа казалось, что все обязательно кончится его переломанными костями.

Хуже того – первым, что увидел перед глазами Майрон, было серое небо, а секундой позже – эбеново-черная, с глубоким фиолетово-синеватым отливом, незнакомая задница. Очевидно мужская со всеми… прилегающими территориями.

«Да чтоб вас всех! Что это за уродство?!»

Задница и окрестности, поджавшиеся от холода, омерзительно угрожающе нависли прямо над лицом примерно на расстоянии локтя. Майрон громко выругался, уподобляясь Мелькору в лексиконе, почерпнутом от мусорщиков, и уперся обеими предплечьями в непрошеную жопу, стараясь ни за что не коснуться ее даже кусочком голой кожи. И охнул, чувствуя на себе от чужой возни вес по меньшей мере трех тел.

Во-первых, было то недоразумение, которое Майрон сейчас пытался спихнуть с себя.

«Куда угодно! Но только не этими причиндалами мне на лицо! Великая тьма, до чего же мерзко!»

Во-вторых, был Мелькор, одновременно предающийся попыткам сломать Майрону ноги и ругаться с черноволосой аданет. Весь вес его тела приходился аккурат на бедренные кости Майрона в нелепой путанице: одной ногой Мелькор беспомощно елозил по земле, вторая торчала из мешанины тел, очередной раз являя миру подметки сапог с золочеными гвоздями. В-третьих, была черноволосая аданет, плюхнувшаяся пониже бедер Мелькора. Когда Мелькор пошевелился очередной раз и плюнул скабрезное ругательство о том, как и зачем породили весь женский род, черноволосая взвизгнула, акробатически задрала ногу и влепила Мелькору каблук в пах: Мелькор простонал от боли, выругался еще цветистее, рванулся и зашипел – пряжка сапога женщины на второй ноге зацепилась точно за его накосник.

Она безуспешно старалась одновременно пнуть валу в пах еще раз и сбросить на лицо Майрона голого гоблина. Майрон лишь сейчас понял, что это недоразумение еще и носило огромную шляпу с полями.

«Да какого?!..»

Корона с Сильмариллами свалилась с головы Мелькора в сугроб, выдернув вместе с собой бриллиантовые шпильки, которыми крепилась к волосам. Над всеобщей свалкой радостно пушились от ветра цветастые перья в шляпе гоблина.

– Мелькор, чтоб тебя паучиха покусала! Сбрось этих двух и слезь с меня!

Женщина ругалась. Мелькор изрыгал проклятия. Майрон шипел и матерился. В какофоническом оре пробивался полупридушенный голос зеленоглазой сопли, беспощадно придавленной к земле рядом с Майроном лопатками Мелькора. Нелепо ржал гоблин непонятно над чем.

– Я немного занят! – рявкнул Мелькор, пытаясь освободить ноги, но вместо этого вызвал очередной всплеск неистовой ругани со стороны Майрона. – Сам сбрось!

– У меня руки заняты!

– А у меня нет, можно подумать!

Рядом с Майроном что-то прокашляла зеленоглазая девчонка, которая принялась колотить по предплечью Мелькора в черно-золотой парче, когда вала чуть не опустил ладонь ей на лицо. Голый гоблин, уткнувшийся в декольте сиренево-крыжовниковой, шипел от холода – баба давила на него сверху, пытаясь спихнуть на Майрона. Майрон отчаянно сопротивлялся и давил снизу – меньше всего он желaл, чтобы на его лицо приземлились чужие причиндалы – хватало и того, что он уже не первую минуту был вынужден на них смотреть во всех подробностях. Гоблин был не рад противоречию и начал ругаться на третьем языке.

– Мама! – черноволосая женщина нечаянно огрела девчонку каблуком в грудь.

Майрон находился в сложной ситуации: самым разумным было бы отцепить косу от пряжки сапога, но тогда на него бы сполз гоблин и его… достоинства. Самоотверженный альтруизм испустил в Майроне дух еще несколько тысячелетий назад, а потому майа решил всеми силами удерживать текущие позиции.

Положение непредсказуемым образом изменил Мелькор. Пересчитав подошвами сапог все кости в ногах Майрона, он все же высвободил вторую ногу, уперся ступнями в землю и со всей возможной решительной мужественностью сделал то, что должен был давно: оторвать от земли свой владычественный зад. Ругань зеленоглазой девчонки придушенно оборвалась с сиплым выдохом. Черноволосая взвизгнула. Гоблин начал сползать и уперся ладонью ей в грудь. Майрон начал материться громче всех, не желая даже в воздухе на расстоянии половины локтя соприкасаться с чужими яйцами. Физически воздушное соприкосновение было невозможно, но с точки зрения Майрона оно более чем существовало. Извернувшись, как ящерица, он все же сбросил гоблина в сугроб справа от себя, после чего, встряхиваясь от отвращения, наконец-то выбрался из-под груза чужих тел, попутно пнув Мелькора в бедро. Просто ради возмездия.

Мелькор уселся, освобождая от собственного веса полузадохнувшуюся девчонку, которая, пошатываясь, встала на ноги. Она жадно глотала воздух и хваталась за ребра, дико озираясь по сторонам.


«Не то место. Не то время».

Цири прикрыла глаза, потирая ноющие ребра, и попробовала сосредоточиться, почувствовать привычную силу, позволявшую переноситься из мира в мир.

Она подумала о Новиграде. О том, как хочет домой: к Геральту, Лютику, Золтану. Как хотела бы забрать с собой Йеннифэр.

Но сила не отозвалась. От силы не осталось и следа, как будто Цири накрыли большим аквариумом – магия текла вокруг, была повсюду, но ускользала сквозь пальцы, отказывалась подчиняться. Управлять ею внезапно стало так же невозможно, как подчинить себе океан, и перед лицом этого океана Цири вновь почувствовала себя тем же ребенком, что и года назад, который обучался простейшим заклинаниям и азам контроля магических сил.

«Нет. Нет».

Желудок скрутило в холодный ком. Она не знала, из-за чего дрожит больше – от холода или от страха.

Не понимала Цири и того, как прихватила с собой тех, кого брать не хотела. Возможно, виной всему был проклятый кристалл из руин, а, возможно, что-то иное. Чужое намерение во что бы то ни стало вцепиться в нее, преследовать и наказать оказалось сильнее ее собственного желания сбежать.

Сейчас она не хотела об этом думать. В ушах звенело. Тело била дрожь от холода. Ветер колол и кусал, мелкая взвесь ледяных снежинок била по лицу. Придавленные ребра болели, но Цири не чувствовала колющей боли в груди и не слышала хруста – значит, тот, с косой, вряд ли ей что-то сломал.

Сила не отзывалась.

«Да как же так?!»

Ни в одном из миров, ни в одном из пространств, Цири еще не приходилось сталкиваться с таким. Никогда, кроме случая, когда она отказалась от магии в пустыне Корат, но сейчас было хуже. Тогда сила просто исчезла, будто бы ее и не было, а сейчас она струилась повсюду, в каждом камне, и отказывалась подчиняться, словно отгороженная от нее незримым барьером.

Она попыталась понять, куда попала, но это было затруднительно – их окружало серое небо без звезд, за пеленой облаков угадывался бледный шар солнца, а вокруг была картина, знакомая Цири по сотне миров и одинаковая во многих: хвойный лес, покрытая снегом поляна с пучками припорошенной травы, голые березы. На небольшом возвышении справа и поодаль сидели два путника. Они напомнили Цири краснолюдов, и она бы на мгновение подумала, что попала домой, если бы не странный тип, который непонятным образом оказался рядом с ними. Это был нелепый голый мужчина: щуплый, лысый, низкий, словно подросток, и черный, как эбеновое дерево. Он шипел, дрожал от пронизывающего ветра и поднимался по снегу к пригорку, где сидели путники.

«Да где же мы? И почему я не могу перенестись отсюда?!»


Майрон морщился от холодного ветра. Зиму и снег он ненавидел больше всех прочих сезонов, потому что вода в это время носилась даже в воздухе, и он бесконечно чувствовал себя липким и мокрым, каждый раз желая встряхнуться, как собака, и высохнуть как следует.

Единственное, что он понял точно – так это то, что оказались они… далековато от дома. В Белерианде сейчас стоял разгар весны, а уж если бы они оказались в землях вечной мерзлоты – так или иначе отовсюду был бы виден Тангородрим или другая горная гряда. Здесь же гор не было, а это означало… по правде говоря, Майрон не знал, что это означало. Во всяком случае, ничего хорошего.

«Но не могли же мы оказаться… где-то, кроме Арды? Или могли?»

Догадка была настолько ошеломительной и пугающей, что встряхнула холодом все нутро.

«Нет. Нет, нет, нет. Это нелепо!»

Зеленоглазая девица рядом с ним явно была в не меньшем замешательстве. Она огляделась, прикрыла глаза, а потом побледнела резко, словно ее ударили под дых. И ошарашенно выдохнула, с силой растирая лицо и застарелый уродливый шрам на щеке пальцами.

На вид аданет было не больше двадцати зим.

«И она не из Белерианда. Интересное дело выходит».

Что ему сказало об этом первым, так это мечи девчонки. Майрон не мог определить мастеров, хотя и с закрытыми глазами отличил бы сталь трех домов эдайн от выкованной в Ангбанде или от эльфийской. И одежда – что эта сопля на четыре головы ниже него, что черноволосая мегера носили странного вида тряпки. Штаны слишком обтягивали, кожаные курточки были слишком коротки, но двигаться не мешали ни той, ни другой.

«Такого не шьют ни эдайн, ни эльфы».

– Ты, – обратился он к ней, не рассчитывая на то, что девчонка поймет его. – Ты знаешь, где мы?

Она обернулась к нему настороженно и быстро, словно ожидала удара, а не фразы. Движение по меркам майар было медленным, как у сонной мухи, но для человеческой девчонки – плавным и точным, словно готовым в любой момент перейти в удар.

Мгновение – и она слегка расслабилась, пожала плечами и покачала головой.

«Лучше некуда!»

Было и еще кое-что. Майрон видел, что чернокожий гоблин предприимчиво забрался на холм и, похоже, без труда объяснился с местными наугрим, которые наблюдали за ними. И жрали при этом не иначе как зайца или какую-то другую дичь.

«Значит, это их родное… государство? Так почему, чтоб они в пустоту провалились, я даже на слух не могу определить язык?!»

Мелькор и черноволосая баба, похоже, даже не заметили их исчезновения. Они расцепились и встали, но теперь самозабвенно орали друг на друга, страстно изливая обоюдное бешенство, и языковой барьер им совершенно не мешал. Растрепанная, вся в снегу, с наполовину оторванным рукавом куцей курточки, аданет смотрелась жалко, и ее гневный фиалковый взгляд вызывал у Майрона безудержное желание заржать в голос. Вид Мелькора, бешено сверкающего глазами и покрытого снегом не меньше женщины, только подхлестывал желание.

Майрон не понимал, почему Мелькор до сих пор не попытался убить несносную женщину. Возможно, потому что та сумела за считанные минуты почти дважды пнуть его в пах. В выражениях Мелькор не стеснялся, и в том, что женщина отвечала ему взаимностью, Майрон не сомневался. Орать они не прекращали, а вот приближаться друг к другу больше не пытались, сохраняя в движениях напряженную настороженность.

«Да, да. Их греет пламя собственного гнева… или что там. Идиоты. Куда он снова дел свою корону?..»

Вопиющий идиотизм ситуации не смущал обоих. Девица рядом с Майроном вздохнула и, кажется, собралась сделать шаг к сцепившимся. Он поймал ее за плечо и резко одернул, покачав головой, как бы говоря, что не стоит. Он-то знал, что Мелькору под горячую руку лучше не лезть никогда. Девчонка круто развернулась, пытаясь сбросить его руку, и холодно посмотрела в лицо. Зеленые глаза сверкнули гневом. Она дрожала – не то от злости, не то от холода.

«Как же. Напугала ежа голым задом».

На девчонке была укрепленная кольчугой коричневая кожаная куртка с множеством ремешков и застежек. Из-под нее виднелась белая рубашка и поясок из крупных звеньев с бирюзой. Майрон насмешливо скривил губы и пожал плечами, демонстративно сложив руки на груди, а затем ткнул себя пальцем между ключиц.

«Уж имена-то почти во всех языках звучат одинаково, если тебе не придумают нового прозвища».

– Майрон.

Она нахмурилась, глядя на него. Перевела быстрый настороженный взгляд на Мелькора и женщину, которые все еще орали друг на друга, но драться явно не собирались. Кивнула неуверенно, словно все еще сомневалась в смысле услышанного.

– Цири, – и указала на него. – Майрон.

– Цири.

Девчонка недоверчиво кивнула. А потом неуверенно, словно сомневаясь в необходимости своего жеста, указала в сторону женщины.

– Йеннифэр. Мама.

Майрон не понял, что она имела в виду. Разве что в языке эльфов Белерианда было похожее слово. Мать?

– Nana?

Зеленоглазая девица покачала головой, но почему-то Майрон был уверен, что смысл слова понял, мимоходом удивляясь тому, насколько похоже оно звучит даже в языках из разных миров. А Цири повторила с нажимом, уже куда увереннее:

– Мама. Йэннифэр.


Айвен и Пайкел, начисто забыв о зайце, завороженно наблюдали за склокой в снегу. Та шла своим чередом: клубок тел расцепился, от него отвалились худенькая девчонка и высоченный мужчина девяти футов ростом. Второй мужчина, никак не ниже первого, что-то бурно и яростно высказывал женщине перед ним, одетой в черное и белое, и жестикулировал с нарочитой выразительностью.

Из всех обрывков ругани (а Айвен не сомневался, что это была именно ругань!) он не понимал ни слова, но эти двое орали друг на друга знатно.

Самым нелепым участником безобразия оказался совершенно голый дроу, который очень уверенно направился к их костерку, невозмутимо прикрывая причинные места шляпой. А после выдал самую идиотскую просьбу, которую только можно услышать на тракте в Рашемене, когда повсюду завывает ветер и стоит жуткий холод.

– Я вас приветствую. Не соблаговолите одолжить штаны страннику в неприятных обстоятельствах?

Дроу был жилист, лыс, как коленка, и дрожал от каждого порыва ветра, как осиновый лист. Расовые предрассудки, гласящие о том, что все дроу – поголовно злодеи и убийцы – боролись в Айвене с альтруистической жалостью. Кроме того, по лицу эльфа Айвен видел, что период мальчишеской смазливости, характерной для этих остроухих, у незнакомца прочно и давно пошел на убыль. На сухом лице в уголках красных глаз и возле узкого темного рта виднелись морщины от прищуров и улыбок, да и во взгляде было что-то… от явно разнузданной, но невеселой жизни.

«Да ему лет за триста. Не меньше».

Дварф почесал в затылке, припоминая, что именно из запасной одежды у него было. Дроу есть дроу, но все-таки… на тракте путникам не отказывают, как не просят платить за лекарства, уж коли даешь.

– Одолжу с радостью, – весомо произнес он. – Если ты того… сам соблаговолишь потом рассказать, как оказался тут среди леса, выскочив из телепорта с голой жопой. Не мог что ли места потеплее выбрать? Ну, Амн что ли.

Дроу картинно вздохнул и неуклюже пожал плечами, все еще дрожа от холода.

По правде говоря, Джарлакс пытался обезоруживающе улыбнуться, но чувствовал, как зубы отбивают чечетку и подозревал, что улыбка похожа на перекошенный оскал.

«Драть тебя в три прогиба, бочка с пивом, ты б еще сначала попросил историю рассказать, а потом подумал об одежде! Да что ж тут так холодно!»

На мгновение он всерьез пожалел, что не выбрал место потеплее. Если не в Амне, то в джунглях хотя бы все без штанов ходят! Особенно местные аборигены!

«Грелся бы себе на солнышке, бананы с пальм пообрывал! И сдох в зубах у местного динозавра!»

Перспектива Джарлакса не прельщала. Он слышал, будто бы масса смертей в южных краях также приходилась на упавшие на голову кокосы.

«Вот умора была бы. Легендарный Джарлакс Бэнр, капитан наемников Брэган Д’Эрт, сражен кокосом».

– Увы, я кое-г-где перс-сона… нежеланная, – рвано произнес он, постукивая зубами.

Айвен хмыкнул и принялся рыться в тюке с вещами. Пайкел, часто и активно двигая челюстями, вовсю жевал зайца и пялился то на дроу, то на полянку. Джарлакс топтался с ноги на ногу, как будто безудержно хотел отлить, и, шипя от холода, растирал предплечья.

Рашеменский ветер продирал до костей, а запах зайчатины дьявольски манил и затмевал даже свежий аромат промороженной хвои, от которого звенел воздух. Дичь была горячей, а согреться Джарлакс сейчас хотел во что бы то ни стало. И вновь подумал, что зря решил смыться от своих преследователей в прямом смысле на край континента. Он сейчас отдал бы все за порыв теплого ветра, ласкающего тело, и сел бы даже задницей в костер, если бы это не сулило ожоги в самых неприятных местах.

«Прости и прощай, моя шпага, мои штаны, мой пояс и все мои заколдованные тряпки, собранные непосильным трудом!»

– Это друзья твои? – поинтересовался Айвен, выгружая из необъятной сумки котелок, ножи, веревку и еще груду походного барахла. – Тебя-то как зовут? Я Айвен, а это мой брат. Пайкел.

– Хе-хе, – обозначил свое присутствие второй дварф, радушно улыбаясь до ушей.

Джарлакс пожал плечами. Смерил оставшихся на поляне взглядом. Выглядели эти пришлые странно: двое были высоченными, как планетары под девять футов ростом, но на планетаров не походили. Женщины… а что женщины? Они-то выглядели, словно сотни других воительниц или волшебниц, но не говорили ни на одном знакомом Джарлаксу диалекте. Как и те двое, высокие.

Он подумал пару мгновений и отточенно ответил:

– Меня зовут Джарлакс. И я в жизни бы не хотел иметь таких друзей, как эти четверо.

Он даже не соврал.

Айвен озадаченно почесал в затылке, наконец-то выуживая из тюка пару шкур, кожаные ремешки, штаны и – Джарлакс едва не завопил от восторга – явно большую для него, но теплую кожаную куртку.

– Уж прости, запасных сапог нет, но держи, обмотай свои лапы шкурами. Уж лучше, чем ничего.

Джарлакс рванул одеваться так быстро, что, проделай он это в любой армии любого государства, поставил бы рекорд по скорости натягивания штанов, которые, к слову, оказались большеваты. Куртка повисла, как на чучеле.

Но Джарлаксу все было неважно по сравнению с тем, что одежда оказалась теплой, и кожу наконец-то перестал кусать жуткий ледяной ветер. Он все еще дьявольски мерз, но холод начинал едва заметно сдавать позиции.

Айвен, уперев руки в бока, встал на краю стоянки, с гордым видом обозревая цирк внизу. Иначе происходящее было не назвать. Джарлакс тоже видел, что тот, с косой в цацках ниже жопы, наконец-то расцепился с бабой с божественным декольте, пусть и в буквальном смысле. В смысле фигуральном они сцепились еще ближе и ожесточеннее прежнего.

Он не понимал ни слова. Ни когда женщина начала бурно жестикулировать, ни когда мужчина издевательски передразнил ее жест и интонации: оскорбление попало в цель без всякого перевода.

«И как они не мерзнут?»

– Одна баба другой бабе засадила в жопу грабли, – глубокомысленно изрек Айвен. И почесал бороду.

То, что один из участников склоки на бабу тянул разве что толщиной косы, болтавшейся за спиной, дварфа не волновало.

– Что-то хочется мне знать, чего они там… выясняют. Пайкел, у тебя не завалялся свиток знания языков?

Дварф с зеленой бородой показал указательный палец и поднялся, странно пританцовывая с одной ноги на другую, после чего издал звук, который мог означать что угодно:

– Хи-хи-хи!

«Отличная компания. Лучше не придумаешь. Дебил, крушитель черепов с рогами на шлеме и четверо пришельцев-планаров. Почему мне всегда так везет?»


Майрон угрюмо смотрел, как Мелькор орал на эту… Йеннифэр. Девчонка рядом шипела и растирала руки от холода, стуча зубами. Ее настороженное лисье личико кривилось от раздражения.

«Он закончит этот балаган или нет?»

А потом случилось… что-то. Майрон встряхнул головой, чувствуя гул в затылке и тяжелое, плотное давление на виски. В воздухе, слепя искрами, разнеслась голубоватая пыльца, похожая на сотни светлячков. Девчонка рядом с ним пискнула, прижимая пальцы к ушам, и…

Майрон осознал, что понимает речь аданет. Даже больше – они все начали друг друга понимать. Его голову не затопило потоком непонятных слов и грамматических правил – он просто слушал каждое новое слово и знал, что оно означает. Знания появились в голове естественно, словно воспоминания о чем-то хорошо знакомом и позабытом.

– …да деревенские бабы орут меньше твоего! Ты даже не понимаешь ничего, что я говорю, но как все мужчины – так хочешь оставить последнее слово за собой, словно от этого у тебя хрен отвалится!

Мелькор замер, шумно выдохнув через нос. По его лицу Майрон видел, что он одновременно пытался справиться с удивлением от понимания чужой речи и найтись с ответом, надувшись от возмущения, как рыба-еж. Мелькор выпалил спустя мгновение абсолютной катастрофической тишины:

– А ты всех мужчин, которых видишь, начинаешь пинать промеж ног? В твоем бытии все женщины столь истеричны, или ты одна такая?! Я ценю твою озабоченность, да только выглядит она как помешанность на том, чего не хватает!

Йеннифэр пренебрежительно фыркнула, ловко наклонилась и быстро слепила из мокрого снега увесистый снежок. И отправила его резким яростным броском в сторону Мелькора.

То, что она злит существо выше ее на четыре головы, ее не смущало. И не пугало никак.

Девчонка рядом с Майроном хихикнула сквозь дрожь.

Снежок разбился на кусочки, влетев аккурат в лоб Мелькора. Вала замер, как стоял: с приоткрытым ртом.

Йеннифэр самодовольно ухмыльнулась и оправила изящным движением густые, крупные смоляные локоны, лежавшие в буйном беспорядке. Поморщилась от боли в расцарапанной руке.

«Хватит!»

Майрон понял, что через мгновение ситуация станет непоправимой. Он подошел ровным быстрым шагом, почти не проваливаясь в поскрипывающем снегу, когда Мелькор уже набрал в грудь воздуха, чтобы ляпнуть что-нибудь. Выглядел он так, словно сейчас лопнет от бешенства.

Майрон ощутимо дернул валу за косу и на всякий случай намотал ее на запястье, вызвав возмущенное шипение.

– Заткнись и посмотри по сторонам, – буркнул он. – Кажется, это не наш мир.

– Успокоился? – насмешливо развела руками Йеннифэр.

– Да ты!.. – Майрон молча потянул за косу сильнее, понуждая Мелькора заткнуться, и одновременно наклонился за валяющейся в снегу короной.

– Хватит! – наконец-то подала звонкий голос Цири, сердито глядя на Йеннифэр. – Мама! Ты даже не почувствовала, что в этом мире мы не управляем силой! И хочу я или нет, но их я тоже должна вернуть домой!

Майрон со вздохом выудил из снега корону, откопал восемь бриллиантовых шпилек, и невозмутимо водрузил ее обратно на голову Мелькора, сосредоточенно прикалывая к волосам. Вала все еще косился на Йеннифэр, словно на паука, которого брезгливо ненавидел и при этом по иррациональным причинам боялся раздавить.

«Странно».

Майрону показалось, что корона была… легче. Обычно ее вес ложился в руки едва выносимой свинцовой тяжестью, но только не сейчас.

«Самая меньшая из наших проблем».

Йеннифэр глубоко вздохнула и потерла пальцами переносицу, почти болезненно сдвинув брови.

– Конечно, я почувствовала, – очень тихо произнесла она, передернув плечами от холода, и посмотрела в сторону пригорка. – Нужно поговорить с местными, пока мы хоть что-то понимаем. Очевидно, что они использовали какое-то заклинание. Сколько оно будет держаться – я не знаю.

– Именно, – кивнула Цири.

И первой направилась в сторону костра, где их поджидали существа, больше всего напоминавшие Майрону наугрим. Только… очень странных наугрим. В Белерианде подобных посчитали бы не то нищими, не то сумасшедшими.

«Какой нормальный гном будет красить бороду в зеленый цвет?»

Он легонько подтолкнул Мелькора в спину, тихо проворчав:

– Что бы ни случилось – не ори и не делай глупостей.

– Я и не…

– Мелькор! – прошипел он, обрывая его на полуслове.

Вала не ответил ему ничего, кроме короткого взбешенного рычания из глубины горла.


Дальше – чуднее. Айвен ждал многого, но не того вопроса, который задала ему девчонка, которая забралась на пригорок. Худая, как дворовая кошка, с огромными зеленущими глазами, дрожащая от холода, с жутким шрамом на лице и двумя мечами за спиной. Шрам тянулся глубокой полосой наискось через лоб, бровь, скулу и убегал к уху.

Он начинал думать, что зря они изловили одного зайца, а не двух. Одного на всех точно бы не хватило. Да что там – одного бы с трудом хватило ему и Пайкелу, чтобы утолить голод после дороги!

«Хоть напоить их горячим надо. Путешественники по мирам засратые. И как угораздило?»

Голос у девчонки оказался звонкий. Она даже не поздоровалась, с ходу выдав:

– Какое это время и место?

Айвен пожал плечами, как будто у него не спросили ничего странного. То есть, вопрос-то этот был самым обычным делом после хорошей попойки, да и звучал чаще как «где я?», но сегодня явно был не тот случай.

«Хотя кто ж их разберет?»

– Ты б хоть поздоровалась, девушка, – укоризненно проворчал он. – Сегодня шестнадцатый день месяца Закатов. Мир с утра был вродь как Абейр-Торил, континент Фаэрун. Мы в Рашемене, столица Иммилмар в полдне пути. Год… да хер его знает, какой год, не помню я.

Девчонка сглотнула, вздрогнув. Нервно облизала губы. А потом тяжело вздохнула и махнула рукой, разом сникнув.

– Не важно, какой год, – тихо ответила она, растирая шрам на щеке. – Это не то место и не то время. Спасибо.

Выглядела она такой несчастной и потерянной, что Айвену почему-то стало жаль ее.

– Как тебя звать-то? – спросил он. – И сядь сюда что ли, погрейся.

Девушка опустилась на бревно возле костра, протянув к огню руки в высоких перчатках.

– Цири, – ответила она, глядя на него. – Меня зовут Цири. А ты и?.. – она указала взглядом на его брата и второго пришельца-дроу.

Айвен покачал головой, поджидая остальных. Ну не по три ж раза за день ему называть незнакомцам себя и брата?!

Он наконец-то смог рассмотреть каждого неудачника, свалившегося на их с Пайкелом головы. У второй женщины, густо пахнущей сиренью и крыжовником, была чудная, округло-ладная фигура, весьма с толком затянутая сплошь в черное и белое. То бишь, так, чтобы демонстрировать, насколько хороша хозяйка одежды. На шее женщины красовалась бриллиантовая звезда, а из-за расстегнутого ворота белой накрахмаленной блузки и тонкой черной куртки с бархатными вставками виднелось пышное декольте. Правый рукав порвался, приоткрывая молочную кожу. На холеном лице застыла гримаска кислой усталой настороженности.

А вот двое мужиков, высоченных, как планетары, ему сразу не понравились. Первый, с короткой гривой светлых, с пшеничной рыжиной, волос, был широкоплеч и бандитски хорош, как мечта девок, забивавших головы придурью о благородных разбойниках. Не хватало разве что залихватски расстегнутого воротника и щетины. Да вот только желтые глаза все портили и сразу сказали Айвену, что парень был похуже обычных разбойников. Никогда он не видел, чтобы хорошие люди так смотрели – как змеюка, нацелившаяся тебя сожрать. Да и движения были резкие, скупые, точные, как у механизма какого.

Второй был не лучше. Айвен опять попомнил недобрым словом баб, которые начали бы вздыхать с бледным страдальческим видом, едва увидев такое лицо.

Писатели, поэты и любые другие ремесленники пера и чернил, отличавшиеся более изысканным языком, нежели Айвен – сказали бы, что лицо Мелькора обладало прямо-таки кричаще броской, неприятной и надменно-яркой выразительностью.

У Айвена же было свое определение. Покороче. И попроще.

Рожа второго, что был в дурацкой черной короне с тремя гигантскими алмазами и с толстенной косой ниже жопы, всем видом просила кирпича, потому что смотрел он на все вокруг, словно считал себя розой рассветной, а все вокруг – навозной кучей.

«А, хрен с ними. Дойдем до Иммилмара, а дальше пусть гуляют на все четыре стороны. Не бросать же этих бесхозных тут на бездорожье, в самом деле».

Пайкел продолжал с почти детским восторгом разглядывать пришельцев, жуя заячью ногу и странно двигая челюстью влево-вправо. А вот дроу только что не совал руки в костер и изо всех сил пытался отогреться, поглощенный этим жизненно важным процессом.

Айвен кашлянул, понимая, что и девица, и пришлые почему-то внимательно смотрят именно на него. Разве что светленький косился на дроу брезгливо и недоверчиво.

– Значит, так, – пробасил дварф, шмыгнув носом и отхаркнувшись в костер. – Я не знаю, откуда вы взялись, но путники на дороге друг друга не бросают. Еды на всех не хватит, но сейчас хоть снега наберем и горячего отвара сделаем, чтоб вы тут все не повалились от холода. Я Айвен. Это мой брат Пайкел. А этот…

– Гоблин, – хрипловато процедил светловолосый.

Джарлакс мгновенно поднял голову, блеснув белым оскалом, и назидательно задрал в воздух указательный палец. Узкие темные губы глумливо скривились, обозначив морщинки возле рта.

– Я эльф, невежа. Джарлакс, очень приятно. С какой луны ты свалился, раз впервые в жизни видишь дроу?

Ответом ему было фырканье.

– Кого?! Да ты похож на эльфа, как…

– Да помолчи уже! –повышенным голосом оборвала его женщина в черно-белом. Она отрывисто выдохнула, массируя виски, и сделала несколько шагов вдоль бревна взад-вперед. – Меня зовут Йеннифэр. Мою приемную дочь – Цири. Я чародейка, и не понимаю, почему в этом мире нам отказала наша магия. Если я верно расслышала разговоры – этого, – она ткнула пальцем в сторону Майрона, – зовут Майрон. А это коронованное недоразумение, – она обвела Мелькора широким издевательским жестом с явной пародией на реверанс. – Мелькор.

Айну зашипел сквозь зубы.

– Это ты наглое недоразумение, женщина, – низко рыкнул он. – В моей крепости за одни эти слова ты уже висела бы вниз головой и умоляла о смерти.

Цири тут же зло нахмурилась, бросив на Мелькора угрожающий взгляд. Йеннифэр скривилась, отмахнувшись от этих слов так небрежно, словно ей перечил ребенок.

– Не обращай внимания на этот бунт мужской самовлюбленности, Цири. И значит, очень мило, что мы не в твоей крепости, Мелькор, – она раздраженно прищурилась. Даже глядя в лицо валы снизу вверх, Йеннифэр все равно умудрялась делать это так, словно была по меньшей мере того же роста. – Цени, я зову тебя по имени, а не так, как ты того заслуживаешь.

Джарлакс совершенно неуместно присвистнул. Мелькор замер с приоткрытым ртом, как будто лишившись дара речи уже во второй раз за день, и вперил взбешенный взгляд в Майрона, когда тот дернул его за косу. Снова.

Йеннифэр хлопнула в ладоши, оборачиваясь к Айвену. Коротко посмотрела в сторону Мелькора, который яростно освободил косу от хватки Майрона и принялся раздражающе маячить в поле зрения, расхаживая вокруг стоянки так, словно искал, на чем бы выместить злость.

– А теперь, когда мы покончили с формальностями, я вынуждена попросить вас о помощи, – Йеннифэр сложила руки на груди. – В этом городе, ближайшем отсюда, есть чародеи? Я имею в виду настоящих, а не полубезумных травниц и деревенских целителей. Все, что нам нужно – дорога домой. И вернуть на место этот… – она покосилась на Мелькора и Майрона, – хвост. Хоть мне сейчас и нет до него никакого дела.

«Хвост?!»

Теперь не выдержал Майрон.

– Мы оказались здесь по твоей милости, аданет! – раздраженно выпалил он. – Так что тебе придется вернуть нас домой, хочешь ты или нет.

Женщина нехорошо улыбнулась ему. Майрон захотел ей врезать по зубам.

– А ты попробуй меня заставить, – развела она руками.

Майрон собирался сказать, что он может заставить ее такими способами, о которых Йеннифэр и не думала, когда его оборвала Цири, тихо наблюдавшая за разговором.

– Это не она виновата, – негромко произнесла девушка, заставив Майрона обернуться. – Это я, – она сделала паузу, отбрасывая со лба прядь пепельных волос. – Я могу перемещать себя и других между мирами. А сейчас – не могу. Но я не хотела вас никуда перемещать. Может быть, вас обоих затянуло в телепорт за нами, – она пожала плечами. – В этом мире странная магия. Я чувствую ее присутствие, но не управляю ею.

Айвен почесал бороду, крякнув.

«Хорошо влипли эти потеряшки».

– Вот что я вам скажу, – весомо произнес он. – С нами вы дойдете до Иммилмара. Город большой. Дальше нам не по пути, но ведьмы вам, может, чем и помогут.

Цири поморщилась.

– Знала я одну землю, где правили ведьмы. Даже слишком хорошо. Нет уж.

Айвен пожал плечами.

– Ну, как желаешь, девочка. В городе разберетесь, что к чему.

Майрон молчаливо наблюдал за Мелькором. Вала остановился перед огромным сколотым камнем, на котором лежали кости какой-то твари.

Перед камнем было несколько таких же, поменьше: будто бы покрытые рунами кости служили алтарем для подношений. Он заметил свечи, несколько монет, орехи, веточку омелы, закрытую корзинку и даже золотое ожерелье, которое почему-то никто не осмелился трогать. Хотя что-то подсказывало Майрону, что дело не в отсутствии разбойников, а в обыкновенном страхе прикасаться к чужим дарам на этих камнях.

– То есть, – подал издевательски бодрый голос Мелькор, – благодаря твоим талантам, маленькая аданет, мы находимся неизвестно где, и мы здесь застряли, – по мере того, как вала говорил, его голос становился все спокойнее и тише, опускаясь почти до шипения. Майрону это не нравилось, потому что это означало, что Мелькор в бешенстве. – И ни у одного из вас в ваших хомячьих мозгах не витает и призрачной тени мысли, как отсюда выбраться! Замечательно!

Майрон уловил движение Мелькора, почти незаметное: легкий оборот на мысках, поворот в бедрах…

– Мелькор! – резко окрикнул его он. – Не вздумай…

«Да будь все проклято!»

Майрон опоздал на долю секунды с пониманием, как Мелькор собрался сорвать свое раздражение, но было поздно.

Мелькор зло пнул старые кости: быстрым отточенным взмахом сбросил с импровизированного алтаря череп, изящно зацепив мыском сапога за рог. И сделал это прежде, чем Майрон успел завершить фразу.

Воздух изо рта Майрона вышел, как из рыбьего пузыря. Медленно и с сиплым свистом.

– …делать этого, – закончил Майрон бесполезное предложение. И хмуро уставился на валу.

На несколько секунд повисла тишина. Джарлакс кашлянул и поднялся, отряхивая колени.

– Знаете, что? Было хорошо тут с вами посидеть, благодарю за гостеприимство и помощь, и все такое, но по моему опыту, после таких поступков следует сваливать. Лучше – быстро.

Айвен сплюнул в костер и угрюмо поглядел на Мелькора.

– И у кого тут теперь эти… мозги хомячьи? Дурнины ты кусок, в хер тебе что ли уперлось эти кости пинать?! Это ж телтор!

Мелькор пожал плечами, влез на плоский камень и, лениво балансируя на одной ноге, по-прежнему изящным движением спихнул с алтаря берцовую кость медведя.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – фыркнул он с вальяжным безразличием, скривив губы. – Еще скажи, что эти кости сейчас поднимутся, и на меня из лесу выйдет чудище, – Мелькор упер запястья в бедра, изрекая каждую фразу с видом философской мудрости. – Я много раз видел, как люди покрывают рунами останки своих вождей. Украшают их. Поклоняются им. И где они все? Гниют в могилах.

Майрон с хриплым рыком выдохнул сквозь зубы. Цири закатила глаза и бессознательно потерла шрам. Йеннифэр насмешливо поаплодировала, убийственно глядя на Мелькора фиалковыми глазами. Ветер трепал черную копну ее волос.

– Какая демонстрация ума и мужественной выдержки! Какая разумность и предусмотрительность! – процедила чародейка.

– Закрой рот, аданет, – предостерегающе потянул Мелькор. – Не я набросился с кулаками на сильнейшее в Арде существо, глупая женщина.

Йеннифэр зевнула, изящно прикрыв рот ладошкой. На деле она, как и все прочие, дрожала от холода, вот только дрожь не прорывалась в голос. Гордость не позволяла.

– На кого? – рассмеялась она. – На тебя?! Да…

– Заткнитесь все! – оборвал склоку Майрон, напряженно глядя в сторону леса.

Ему показалось, что ветер усилился. Потемнело, будто в преддверии бури. Снег поднялся с земли белыми облаками поземки, и где-то на грани слышимости, в черной глубине деревьев, в лесу на окраине поляны, послышался сухой скрипящий треск ломаемых веток.

Йеннифэр резко побледнела. Мелькор видел, что посерело даже лицо эльфа, сидящего на бревне рядом с зеленобородым наугрим. Цири вскочила, выхватив из-за плеча меч, блеснувший серебром и вязью незнакомых ему рун.

По меркам Мелькора, реакция была уж слишком дерганной.

– Что? – развел руками Мелькор и фыркнул. – Еще скажите, что приняли порыв ветра и скрип сосен за явление чудовища, оно вылезло из леса и сейчас стоит за моей спиной.

Айвен хлопнул себя ладонью по лбу и заорал в голос, взяв в руки секиру:

– Да обернись ты уже, ебанько!

«Что?!»

– Как ты посмел меня назвать?!

Наглый наугрим ему не ответил.

– О-ой, – тревожно произнес Пайкел и потянулся к тяжелой дубине, похожей на сплетение древесных ветвей. – Ша-ла-ла!

Потемнело сильнее, словно лес накрыли густые темные гроздья туч. Налетел ветер, еще более холодный и резкий, чем раньше, за спинами поднялся такой плотный туман, что дороги в пяти шагах от стоянки и видно не стало. Воздух заполонило жутким треском ветвей и эхом вороньего грая, хотя вороньих стай не было. В окружающем тумане появились мерцающие холодной синевой и сиренью тени – Мелькор улавливал движение в тумане, сгустившемся гигантским полукольцом до леса. Тени скользили и шныряли, окружая их.

«Серьезно?»

– Доволен?! – яростно крикнула Йеннифэр, обращаясь к Мелькору. Ветер спутал ее волосы, превратив в сущую фурию. – Идиот! Кто трогает проклятые кости, лежащие у себя под носом?!

Мелькор так и стоял на камне среди костей. Он невозмутимо обернулся, пожав плечами.

– Я на это не рассчитывал!

– Мелькор, во имя всего и тебя же, прямо сейчас – просто закрой рот! – рявкнул Майрон и тяжеловесно выдохнул. – Поздно бежать, мне сдается. Дай мне второй меч, Цири!

Девчонка посмотрела на него с недоверчивым неодобрением и удивлением.

– Долго думать будешь? – подстегнул он ее. – Меч!

Цири приоткрыла рот, как будто собираясь что-то произнести, а потом махнула рукой и просто выдернула из-за спины второй клинок, протягивая его рукоятью Майрону.

– Я надеюсь, ты умеешь с ним обращаться, – только и сказала она.

– Поверь, умею!

Ветви в лесу затрещали громче, в лицо ударил слепящий порыв колючего снега, обдирающий лица, и теперь Мелькор мог поклясться, что расслышал в треске и в свисте ветра свирепый рев, волчий вой и звенящий, утробно-нечеловеческий крик ярости, отдавшийся звоном в костях и липким страхом в животе.

«Да будь все проклято!»

Мелькор ожидал чего угодно, но только не того, что пинок по куче изукрашенных костей вызовет… это.

От леса на них двигалась гигантская фигура, перевалившая за пятнадцать футов роста. Темный силуэт клубился, с треском ломаемых ветвей скручиваясь в тело, похожее на перекошенное дерево, лапищи с когтями-сучьями до земли и голову в виде медвежьего черепа с рогами лося. Чудовище было собрано из костей, иссушенных веток, гроздьев рябины, проросших в щелях поганок, обрывков шкур и хребтов.

В пустых глазницах пламенел ледяной огонь. Тварь из леса шагала на них медленно и неотвратимо, как шторм или волна высотой с гору, смертельно медленно обрушивающаяся на землю. Темный силуэт все четче проступал сквозь поднявшийся буран. Каждый медленный шаг стража леса отдавался скрипом и скрежетом, а по земле под ногами пробегала дрожь. Деревья стонали и надсадно трещали от разом поднявшейся бури, которая слепила кристалликами льда, хлестала холодом по лицу и хотела сбить с ног.

Ветер выл и трепал косу Мелькора, как веревку. По лицу хлестала метель.

«И что теперь делать?!»

Паника подступила к горлу удушливой липкой змеей.

– Нужен огонь! – закричала Цири. – Кидайте в него головнями, раз это дерево! Оно боится…

Она не закончила фразу, вскрикнув – ледяной порыв ветра резанул по зубам и рту, заставил Цири захлебнуться вздохом, загасил костер, оставив их в густом сумеречном полумраке, где сверкали лишь взбешенные глаза духа ярости леса, который шел на них, словно тварь из ночных кошмаров. Он скрипел ветками и трещал костями.

«Да чтоб вас всех!»

– А мне что делать?! – выкрикнула Йеннифэр, пытаясь удержаться на ногах в бешеной круговерти метели.

– Поддерживать морально, пока нас не убили! – вторил ей до дебилизма жизнерадостный голос Джарлакса.

– Под ногами не мешаться! – рявкнул Айвен, надвинув на лоб шлем с оленьими рогами.

Чародейка была готова рвать и метать от ярости, и даже огреть тварь впереди дубиной, но под рукой были разве что бревна, окружавшие костер.

Майрон крутанул в руке легкий, как иголка, меч девчонки. Для его роста и силы эта игрушка была больше похожа на кинжал-переросток, но клинок был сделан… неплохо. Вполне неплохо. И нетипично для всего, что он видел – такой работы в Белерианде не водилось.

«Потом об этом подумаю!»

Он видел, как вокруг них в густом тумане закружились призрачные опалесцирующие тени. Они скользили, но не нападали, и Майрону казалось, что он видит силуэт охотника, медведя, женщины с копьем…

«Духи?»

– Держитесь поближе! – крикнул он. – Ближе, спиной к спине!

Цири последовала его совету мгновенно: отступила, повернулась ловким танцующим движением вполоборота, занимая широкую оборонительную стойку.

– Мама! Джарлакс! Держитесь за нами!

Айвен зарычал, взмахивая секирой. Мелькор застыл на камне, как изваяние, вглядываясь в чудовищную фигуру впереди, словно завороженный.

– Мелькор! Сюда быстро!

«Зараза!»

Мелькор его не послушал. Пошла пляска. Из тени выступил призрачный силуэт мужчины в рогатом шлеме, вооруженный копьем, и замахнулся на Цири. Девчонка вскрикнула и закружилась волчком, отбивая удары: текучая и шустрая, как вода.

«Неплохо для человеческой мелочи. Если только этих духов можно убить».

Майрон с рыком отбил игрушечным мечом девчонки – слишком, слишком коротким и легким – направленный на него удар второго духа, вышедшего из-за завесы. Уклонился, заплясал, отбивая удары, и достал одного из нападающих смертельным броском, пронзая мечом насквозь. Человеку удар пришелся бы в печень.

На успех Майрон не рассчитывал, но услышал глухой призрачный стон, когда телтор обмяк, растворяясь в туманной стене за стеной – а мгновением позже второй, означившийся радостным гиком Цири.

Воздух прорезало напевным, слегка дребезжащим пением зеленого гнома на непонятном языке. Он ухал, попрыгивал и бурно жестикулировал, покачиваясь, как сова на насесте, а потом туман рассеяло золотистой дымкой, по лицу на мгновение скользнуло что-то плотное и теплое, и Майрон с удивлением заметил, что их окружает большая золотая сеть, похожая на искрящийся светом пузырь.

Любоваться было некогда. Их обступали духи, и Майрон вступил в новый поединок – уже с двумя врагами, мужчиной и женщиной, уклоняясь от ударов призрачного копья охотницы.

Айвен с диким рыком загнал в стену тумана еще одного телтора. Человека или любого другого удар его секиры разрубил бы пополам, но туман окружал их, как круг на плясках, который каждое мгновение вбирает в себя одних танцующих в середине и выпускает на их место других.

Мелькор неподвижно смотрел на ту разозленную скотину впереди, на чьем камушке он нечаянно потоптался. Скрипя и треща, она подступала шаг за шагом, медленно и неотвратимо продвигаясь сквозь ледяную синеву бурана черной скрюченной громадой. За спиной шла драка, но к алтарю телторы не подходили.

Рогатая тварь смотрела прямо на него, как будто растягивая момент наказания и расправы.

«Но даже тот недоумок как-то выстроил щит!»

Он выдохнул, пытаясь игнорировать скользкую орущую панику где-то внутри. Тварь, возвышавшаяся над ним почти вдвое, все приближалась.

«Тени. Они везде здесь. Тени и кости, смерть и кровь, безумие и хаос».

Мир вокруг был наполнен странной пульсацией – щекочущей, яркой, липкой, как кисель, и мягкой, как глина. Словно весь воздух пропитывала цветная многогранная паутина. Что-то, похожее на искусное плетение хаотичных нитей.

«Не то. Не то! Не поможет!»

Тварь уже была опасно близко. Мелькор попятился к краю алтаря, слыша, как под пяткой хрустнули чужие кости, и чудовище утробно зарычало, встряхнув рогами. Пустые глазницы, полные огня, полыхнули бешенством. В нелепой пародии на раскрытые объятия оно потянуло к нему острые когти-сучья, каждое из которых было с его ногу от колена до щиколотки.

«Нет уж. Я тебе не дамся».

Страх внутри колко взвизгнул, порождая животное желание спрыгнуть с этого камня и сбежать, но Мелькор знал, что бегство не поможет. Ничем. Никак.

Та паутина не пускала его к себе, но за ней, за той отвратительной яркой мешаниной, пряталось что-то еще, темное и злое: знакомое до болезненности. Нити распадались и вихрились иссиня-черным облаком с мелкими мириадами огоньков, закручивались спиралями всех оттенков безумия. Изломанные фигуры, дикие пляски вокруг мертвых тел, сумасшедший надтреснутый смех, льющаяся кровь, хруст сломанных костей и жуткая, убийственная власть, высасывающая жизнь, бесформенный хаос и мщение, обида и злоба – в этой спирали-паутине было все.

«Вот оно!»

Мелькор выдохнул, ощущая, как что-то внутри балансирует на краю этой спирали. Что-то, одновременно похожее на все пять чувств и ни на одно из них. Что-то воспротивилось его чутью, встало на краю спирали темной тенью, зашипело, ударило давящей на виски до темноты и дикой рези преградой, но поток был слишком знаком и слишком ярок, чтобы отказываться от него. Он продрался сквозь чужую волю грубо, словно проламывая стекло ударом кулака, и вцепился в силу, которая текла сквозь мир. Зачерпнул ее полной горстью, разрывая порядок спирали.

Какой бы она ни была – это была материя. А значит, у материи была музыка.

Что-то кричало и бесновалось, пытаясь оторвать Мелькора от силы, как женщина, которая пытается в истерике выцарапать глаза, но он уже почувствовал ток магии, льющейся по здешнему миру, и взял первую ноту наугад. И с диким смехом увернулся от цепкой лапы, спрыгивая с камня в неглубокий снег.

«Задуши его! Убей его! Выпей его жизнь и силы!»

Тварь заскрипела древесными суставами, поворачиваясь к нему, но страх исчез. Он заплетал пойманную материю в вязь дикого гневного напева, ритмичного и жуткого, как пляска висельников, в крик и хохот, в рисунок поворотов и уклонов, больше похожих на бой, на танец вокруг залитых кровью переломанных костей на алтаре. Переплетал песню с воем перепуганных разъяренных духов.

Тени клубились вокруг облаком, и он чувствовал, как тьма добирается до сердца этой твари, которая напала на них. Как песня и бешеная пляска режут и бьют, разрывают и ломают, пьют жизнь и искажают до неузнаваемости. Как пение обращается в сумасшедший победный вопль, и метель хлещет так, что все утонуло в белом мареве на расстоянии вытянутой руки.

Цири закричала, зажимая уши, слыша, как воздух рвет дикий, похожий на визг баньши, вестницы смерти, вой десятков телторов, вой хранителя леса, безумный хохот дикой пляски.

Вой вибрировал и звенел, швыряя их на снег, заставляя прятаться за бревнами и корчиться от боли. Майрон рычал, сотрясаясь на земле мелкой дрожью, словно напуганный зверь. Джарлакс поджал колени к груди и закрыл уши ладонями. Йеннифэр шипела, в конце сорвавшись на отрывистый крик. Пайкел поскуливал. Айвен ревел благим матом, как боров.

А потом на мгновение воздух затмило вспышкой тьмы, разорвалось звенящим чернильным пятном, ударило порывом ветра, ослепило, закружило в сердце бурана.

Все стихло так резко, словно и не начиналось. Метель улеглась, туман растаял серыми клочьями, духи пропали, рассыпавшись в серебристый дым.

Стояла ошеломительная мертвая тишина. Чуть слышно поскрипывал снег. Бледное солнце сияло над трактом за высокими серыми облаками.

Кромка леса чернела искореженными деревьями, выпитыми досуха, и среди поляны застыл скелет хранителя леса – голые кости, сгнившие ягоды и грибы, иссушенное дерево и почерневшие ветви.

Они валялись на земле кто где – едва не оглохшие и чуть дышащие, но живые. Мелькор с ошалевшим взглядом плюхнулся в снег между потемневшим алтарем телтора и бревном стоянки. Обернулся через плечо на мертвый лес.

– Я сделал что-то не то, да? – голос его прозвучал тихо и потерял глубокую гладкость.

Майрон отряхнулся от снега, морщась от стреляющей боли в ушах. Потер виски, издав тихий раздраженный стон. Он хрипло выдохнул, поинтересовавшись у Мелькора:

– Ты цел?

Вопрос прозвучал одновременно как удивление, беспокойство и обреченность. Мелькор поправил съехавшую на затылок корону и ответил совсем на другой вопрос, которого Майрон не задавал:

– Я чувствую себя так, словно пил неделю, – голос Мелькора прозвучал еще более хрипло.

Джарлакс поднялся из-за бревна. Огляделся по сторонам. Бодро поправил шляпу, пьяно балансируя на ногах, и коротко заключил:

– Я смотрю, пейзаж немного изменился. Надо сваливать.

Майрон посмотрел на собственную руку, все еще сжимающую меч. Протянул его Цири, которая, морщась, растирала лоб.

– Спасибо.

– На это ты тоже не рассчитывал, Мелькор? – Йеннифэр с видимым трудом поднялась на ноги, пошатнулась, но уперла руки в бока и выпрямилась.

– Я спас твою жизнь, женщина, – Мелькор скривился. – Так что имей чувство благодарности, как бы вульгарно ни звучала для меня сама мысль о спасении кого-либо.

Цири закатила глаза и вернула клинок в ножны. Айвен почесал в затылке и мрачно огляделся.

– Заканчивайте, бабы вы базарные. Ноги уносить надо!

– О-ой, – многозначительно добавил Пайкел, похлопывая дубиной по ладони.

Йеннифэр утомленно потерла запястьем лоб и поежилась от холода, гневно глядя на Мелькора.

– Я прекрасно вижу, что ты устроил своим маленьким выступлением. И думаю, что следовало бы оставить тебя здесь, учитывая все проблемы, которые ты создал в лучшем случае за несколько минут.

Мелькор фыркнул, скрещивая в снегу вытянутые ноги, и по-птичьи склонил голову к плечу. Коса звякнула украшением об ободок короны.

– А мне кажется, что оставить здесь следует тебя, чародейка без магии.

Майрон тяжело вздохнул. Цири прищурилась, морщась от холода. Йеннифэр изящно оправила прядь, упавшую на лоб.

– Я на своем веку не видела ничего более жалкого, чем мужчина, который пытается выдать решение собственноручно созданных проблем за героизм.

Мелькор устремил взгляд к небу.

– Еще более жалко выглядит женщина, которая пытается в бедственном положении изображать гордость.

Йеннифэр сложила губы, словно для поцелуя, и промурлыкала одну-единственную фразу:

– Роза голубая.

Джарлакс звонко присвистнул. Цири захихикала в кулак. Майрон со стоном прикрыл ладонью лицо.

«Ну, все, сейчас точно вожжа под хвост попадет. Что бы это ни означало в их мире».

Он искоса посмотрел на Мелькора, замечая, как румянец злости расползается на скулы и даже на кончики острых ушей.

– Падаль истеричная, – прошипел Мелькор. Он мерзко оскалился: так, что аж верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.

Йеннифэр издала короткий смешок и изящно повела ладонью в воздухе. Фиалковые глаза оставались ледяными, как северное море.

– Неостроумно, – пренебрежительно отчеканила она. – Я рассчитывала на большее.

Никто из них не заметил, как Пайкел покачал головой, а потом, пританцовывая сначала на одной ноге, а затем на другой, принялся что-то напевать и бубнить под нос.

В воздухе полыхнуло жизнерадостными розовыми искрами и что-то хлопнуло, как будто проткнули пустой надутый мешок. Йеннифэр издала гневный вскрик, а остальные, даже Мелькор – почти одновременный протяжный вздох умиления.

В снег, на колени, на руки и даже на головы сидящих вывалилось никак не меньше трех десятков разноцветных пищащих котят: пушистых, резвых и любвеобильных.

Цири мгновение ошеломленно хлопала глазами, а потом мелодично засмеялась и подняла на колени двоих котят, которые тут же принялись играть со шнурками ее кожаной куртки.

– Как это? – спросила она. – Они что, настоящие? – мгновением позже на ее лице появилась озабоченность. – И куда всех их теперь девать? Ай! Ха! – она сняла с ворота котенка, который пытался залезть на плечо и дернуть прядь ее волос.

Айвен угрюмо вздохнул, поднимая из снега два пушистых, как шарики, бело-рыжих комка, и пробасил Пайкелу:

– И что ты сделал? Мы ж теперь тут застрянем.

Пайкел многозначительно поднял в воздух палец, шельмовато прищурившись. И подмигнул Цири.

– Эх-хе-хе!

Цири недоуменно проморгалась.

– Что?

Джарлакс выудил из снега котенка, как нельзя лучше подходившего дроу: маленькое сморщенное создание с огромными розовыми ушами было совершенно лысым, черным, большеглазым, и подрагивало от ветра. Оно тут же уютно сгрудилось в руке дроу, а когда тот сунул котенка за пазуху, так вовсе принялось сонно мурчать.

– Я подозреваю, наш немногословный знакомый имел в виду, что эти котята… как бы сказать. Телепортируются к себе домой, когда истечет время заклинания, – Джарлакс ухмыльнулся, поглаживая котенка, забравшегося в тепло, и подмигнул Цири, добавив заговорщицким шепотом. – Кроме того, нет лучшего способа пресечь склоку, как отвлечь всех чем-нибудь.

– А! – Цири улыбнулась и сморщила нос, потершись щекой о шубку белого котенка, который все-таки залез к ней на плечо.

– Э-эх… да ну вас! – Айвен махнул рукой и с тяжелым вздохом пристроил еще двух котят на сгибе руки, почесывая толстыми неуклюжими пальцами то одного, то другого, хмуро поглядывая по сторонам.

Майрон неуклюже пытался гладить три пушистых персиковых комка, которые, попискивая, забрались к нему на колени и моментально заснули, счастливо растопырив лапы с розовыми подушечками и подставив пальцам крошечные пятнистые животы.

«Да чтоб меня, какие же они мелкие!»

Котята были теплые, мягкие, как пух, и вибрировали от мурчания. Это было в высшей степени неуместно, но в сию секунду в голове Майрона стояла идиотическая звенящая пустота, в которой все еще витали розовые звездочки. Какая-то часть его разума буквально вопила, что нельзя вестись на столь дешевые трюки, а вторая механически чесала и тискала котят и не могла от этого оторваться.

«Мягенько. Тьфу! Да что это за магия такая?!»

Мурлыкающая, пищащая, пушистая волна погребала под собой первородное зло Арды, не оставляя Мелькору ни шанса на устрашающий вид. Двое резво гонялись за звякающей подвеской-кисточкой на кончике косы. Еще один залез по волосам к Мелькору на голову, показал полосатую мордочку с крохотными кисточками на ушах из-за короны с Сильмариллами, зевнул во весь рот, и за ней же уснул, свернувшись калачиком.

– Великолепно! – сморщилась Йеннифэр, стаскивая с плеча пухового белого котенка и отсаживая его подальше в снег, а потом стащила за шкирки с бедер еще двоих, которые успели забраться по ее штанинам почти до пояса. – Теперь, кроме дерьма из сточных труб, на мне будет ещё и кошачья шерсть.

– Ты свихнулась, женщина?! – Мелькор тут же сгреб жалобно мяукающий криволапый комок пуха и пристроил у себя на коленях, где в импровизированных яслях из кольца рук уже попискивало, потягивалось и мурлыкало с полдесятка черных и трехцветных котят. – Да у тебя сердца нет!

Майрон поперхнулся и издал сдавленный смешок.

– Мелькор, ты себя со стороны слышишь?

Котята на руках Мелькора заинтересованно зашевелили ушами, поворачивая мордочки то к Майрону, то к Мелькору. Персиково-белая троица на руках Майрона проснулась и принялась возиться друг с другом, цепляя лапами пуговицы на куртке.

Вала фыркнул, расправив плечи.

– Можно подумать, я сказал, что сердце есть у меня!

Майрон с обреченным стоном покачал головой.

«Это все магия. Точно магия!»

Еще двое белых котят, отверженных чародейкой, обиженно пищали, проваливаясь в глубоком снегу. Мелькор вытянул руку через бревно и утащил на колени обоих. Черный комок меха и пуха, цепляясь коготками, прополз по рукаву дублета на плечо, ткнулся в щеку валы холодным носом, и принялся мять лапами плотную ткань, упоенно урча. Еще один котенок висел на косе, вертя полосатой головой с зелеными глазами.

– Я напомню, что здесь могут быть еще духи, – раздраженно произнесла Йеннифэр. – И, разумеется, у нас нет более важного дела, чем сидеть и гладить котят!

Ее никто не слушал. Даже Цири, хихикающая и трущаяся носом о нос белого котенка.

– Мама, ты же слышала, – произнесла она. – Они быстро исчезнут.

– И лучше, если побыстрее! – чародейка утомленно вздохнула, проворчав под нос. – Детский сад из взрослых мужиков.

– Она вас не любит, – проворковал Мелькор пищащей, мурлыкающей, топчущейся и сопящей куче на своих коленях. В куче проглядывали полосатые и пятнистые розовые пуза. – Ужасная, мерзкая, отвратительная, склочная, жестокая женщина! Почти как я, только еще хуже.

Пайкел счастливо улыбался до ушей. Два трехцветных котенка сидели у него на плечах, еще двое – на руках. Один гордо восседал на лысине дварфа, с важным видом глядя по сторонам.

Йеннифэр нетерпеливо прохаживалась взад и вперед, глядя по сторонам и дрожа от холода.

– Когда они исчезнут? – требовательно спросила она.

Мелькор оскалился, почесывая котят у себя на коленях.

– Скоро! Тебе же сказали, аданет.


Ганн-из-Грез, дитя земли ведьм и снов, шаман духов и защитник брошенных мертвых, почувствовал, как по миру телторов пробежала болезненная дрожь, похожая на судороги умирающего. Эта дрожь болезненно хлестнула по его разуму и миру духов, отдаваясь в теле глубокой колючей резью, стиснула виски, принося жестокую и небывалую в своем кощунстве весть.

Что-то убило хранителя леса Иммилмар. Кто-то посмел это сделать.

Он знал, что это было практически невозможно. Хранитель жил уже долгое время и принимал десятки обличий – то медведя, то золотого лося, то чудовища, когда на землю приходили те, кто не ценил законов мира духов и презирал их.

Но живыми преступники не выходили никогда.

Сейчас же там, где ощущался ток жизни, сердце духа старого хранителя, который издревле оберегал лес, теперь зияла черная сосущая пустота, похожая на ожог, и этот ожог Ганн ощущал почти как свой собственный, нанесенный раскаленным железом по коже. Кровоточащий, растрескавшийся струп следа чужой агонии.

Он чувствовал, что духи были в ярости. Они выли. Они рыдали, бились в скорби и кричали от страха, от гнева, от немыслимого кощунства, которое кто-то принес на землю.

«Что случилось? Кто посмел тронуть его?»

И в том была его вина. Он даже не успел почувствовать опасности, и не понимал, что могло вырваться на свободу, потому что все произошло слишком быстро. Духи знали, что он, как и многие другие шаманы, был призван защищать землю и хранить ее, заплетать цветные узоры снов и прогонять кошмары, но Ганн отличался от остальных. Кровь ведьм позволяла ему служить проводником, который не только изучил обычаи духов, но и носил в себе их часть, не принадлежа ни одному из миров в полной мере.

Он дождался плотных весенних сумерек. Когда солнце багрянцем лизнет горизонт, расплываясь кровью над снежной землей, и свет впитается струями яркой малиновой влаги в сугробы. Когда деревья превратятся в темных призраков в окрестностях Иммилмара, и настанет время разжечь костер, бросая в него шалфей и ядовитые грибы, костяную пыль и слова заклятий, которые тают призрачным лиловым дымом.

Когда мир утонет в серебристо-голубоватой дымке, вводя его в пограничное состояние звенящей легкости, родной стихии, воплотит в стража, который всегда ходит по тонкой ниточке между миром жизни и миром грез, который сейчас скорбел и плакал, и его траурная песнь печалью резала душу.

«Что вы видели?»

Он спрашивал это у всех духов. У каждого, кто мог слышать и видеть. У каждого, кто мог пролетать птицей или скакать белкой, или слышать вибрацию земли мышью-полевкой, проснувшейся в теплой норке от страшной смерти, коснувшейся их мира.

И они ответили ему – разноголосым хаосом, птичьим криком, воем ветров.

– Мы видели их!

«Кого вы видели?»

Их голоса звенели, словно яростная дробь дождевых капель и шум водопада, медвежий рев и крик выпи, уханье совы и треск дятла. Их голоса кричали от ярости, плача и муки. Рыдающим вздохом пронеслись крики.

– Мы слышали их!

– Мы коснулись их!

В общем сонме голосов Ганн услышал сильный, ведущий, похожий на медвежий рев и клекот орла – и склонился перед тем, кто им обладал. Покровитель дома берсерков-совомедведей, Оккайен, их вождь, их воин, их главный голос, пришел к нему.

Ганн видел в россыпи дымных колец и призрачных искр костра огромное существо с могучим телом бурого медведя и головой филина с желтыми глазами, с перьями, сверкающими зеленью хвои и синей густотой неба в трескучий мороз. Шерсть Оккайена была пропитана отблесками золота рассвета и кровью заката, а когти мерцали синей звонкой песней горных порогов и замерзших озер. Он сверкал и переливался, буравя Гaннa взглядом огромных глаз, диких и мудрых, полных первобытной мощи спящей земли.

– Они пришли со стороны северных дорог, – голос прозвучал гулким эхом, ударом набата.

Но были и другие голоса. Шепчущие, яростные, скорбные.

– Они пахнут чужими снами! Снами других земель и миров!

Ганн слушал и не смел прерывать их. Смотрел сквозь пламя костра и кольца дыма, впитывал каждое слово и движение мерцающих перьев. Слушал могучий голос, гонгом бивший в его сердце, заставляя дух вибрировать и содрогаться от присутствия мощи, перед которой он сам был лишь кратковременной пылинкой.

Говорили, что Оккайен существовал с тех самых дней, когда здесь начали жить люди. Он был старше богов. Старше Бхаллы, бывшей тогдa юной девой. Старше Мистры, дарующей Плетение магии каждому живому существу. Старше Шар, ее злобного двойника, поддерживающей Плетение Тени, отравляющее своих заклинателей безумием. Ярость леса Иммилмар, его хранитель, был ровесником Оккайена.

– Ищи пришлых, дитя грез. Ищи тех, кто пахнет золой и кровью, ищи тех, среди кого нет невинных. Каждый – убийца.

Духи шептали, вторя ему.

– Убей их!

Горько пах можжевеловый дым и сладкой приторностью отдавались грибы. Медвежьим рыком звучал голос, сплетаясь с танцем тающего в мире духов костра, яркого, как желтые перья фазана. С Ганном говорила вся земля Рашемена, каждый ее уголок, который знали живущие в стране духи.

– Накажи их. Говори всем хатран охотиться за ними. Пусть берсерки и шаманы, и девы-воительницы, и даже держащие лук дети – пусть мстят за нас. Пусть отдадут их в лапы нежити, что выпьет их силы, пусть отдадут нашей ярости в кругу камней, пусть уведут напасть с наших земель. Такова наша воля.

Крик срывался в отчаянный плач.

– Отомсти за нас!

– Отомсти за него!

Оккайен повел могучими крыльями, рассыпая блеск изумрудов и густой синевы.

– Отомсти и разнеси весть о наказании преступников. А не то, Ганн-из-Грез, я сам явлюсь за тобой. И ты, и каждый человек ответит за то, что впустил их к нам, шаман духов.


Комментарий к Сугробы и старые кости.

К слову, должен заметить, что волшебное заклинание, примененное Пайкелом, является в правилах мира вполне рабочим и есть в редакции правил Dungeons & Dragons 3.5. XD Это система правил, на котором выстроена ролевая составляющая мира Фаэруна.

В оригинале заклинание 4-го круга (одного из низких) называется Cat Pile (“кучка котиков”) и если противник, попавший под воздействие заклинания, обладает недостаточной силой воли к сопротивлению (или просто провалил попытку сопротивления), то он становится очарованным и залипает на игру с котятами неопределенное количество времени, не обращая внимания ни на что вокруг. XD


Если вы все еще думаете, что я накурился и придумал это, то нет, вот вам ссылочка. XD

https://dnd-wiki.org/wiki/Cat_Pile_(3.5e_Spell)


========== Маски и ведьмы. ==========


3. Маски и ведьмы.


К Иммилмару они добрались к вечеру, как и обещал Айвен. Замерзшие, злые, голодные, как черти, и грязные, потому что весенние дороги южнее города превратились в вязкое месиво, где можно утонуть по щиколотку.

Холод в этом мире исправно действовал даже на Мелькора и Майрона. От большинства сил, привычных в Арде, не осталось и следа. Майрон морщился и вздрагивал от каждого порыва ветра, Мелькор ежился и шипел ругательства сквозь зубы. Замша щегольских верховых сапог Мелькора с золотым шитьем мгновенно заляпалась коричневой жижей почти по колено. Джарлакс сохранял преувеличенную скорость рваных движений, выдававшую безудержное стремление согреться. За время дороги он был единственным, кто говорил, в красках выполняя данное дварфам обещание поделиться собственной историей. То есть, трепался без умолку и рассказывал, как буквально оказался на вершине импровизированной кучи в снегу и фигурально – на очередном дне своей жизни.

На самом деле Джарлакс врал нещадно, изменив все обстоятельства своего рассказа, кроме истории с убийцей и позорного бегства из купален. Даже город изменил. И тем более не уточнил, что рылся в бумагах одного из Лордов Уотердипа. На всякий случай.

Цири, слушая вполуха, вздыхала украдкой и вспоминала теплую скеллигскую баню с разогретыми досками и обжигающим паром над камнями, а еще – восхитительное ощущение чистоты тела после нее. Сейчас она бы все отдала за бадью горячей воды, к тому же зверски хотела есть. Йеннифэр с отвращением обдумывала положение, в котором оказалась, и находила унизительным свой оборванный вид, превращавший ее, по мнению чародейки, из элегантной женщины в мокрую черно-белую курицу.

Земли вокруг были серы и удивительно унылы: тракт вился вдоль холмов и рощиц, покрытых снегом, вдоль оврагов и святилищ телторов. Мелькор неприязненно косился на них и обходил за десяток шагов по кругу, влипая в лужи: как ему казалось, незаметно. Шелестели голые деревья. Выл пронизывающий влажный ветер. Прыгали сороки. Пару раз им попадались опушившиеся еще к зиме лисы, с разбега прыгающие в снег за мышами. Сварливо каркали серые вороны.

К сумеркам закат на мгновение блеснул алым и золотым, но солнце быстро нырнуло за сизые тучи. А когда вдали показались грубые стены из дерева и камня, далекий холодный блеск озера, очертания башен какого-то замка и рыжие огоньки деревеньки под стенами, тонущие во влажном тумане – никто, кроме Айвена и Пайкела, и не подумал, что это и есть Иммилмар, сердце Рашемена.

– Это – столица?! – Мелькор не удержался и состроил кислую мину при виде пейзажа. Голые кусты, ели, овраги в орешнике, крытые соломой дома и неразборчиво-бурый цвет Иммилмара больше всего напомнил ему деревню аданов. Неправдоподобно огромную, грязную деревню, утыканную елками и отмеченную пятном гигантского дерева.

«Да эта дыра загорится от одной искры».

Почему-то он не сомневался, что и здесь встретит смехотворные потуги людей показать себя мыслящими созданиями, способными что-то создавать.

Цири, услышав слова Мелькора, пожала плечами и поддернула теплую шкуру на плечах, в которую ее заботливо укутали дварфы, не давая замерзнуть.

– А ты чего хотел? – с ленцой поинтересовалась она. – Дворцов золотых? Может, тебе еще и шелковые полотенца?

Мелькор невозмутимо дернул черной, словно прорисованной угольком, округленной бровью.

– Обойдусь. Шелк скользкий, знаешь ли.

Цири хихикнула.

– Да ну? Знаешь ли, из шелка обычно делают белье, – поддела она Мелькора. Больше из чистого любопытства, а еще из-за того, что он вел себя так, будто хотел, чтобы от одного взгляда сверху вниз все вокруг зарывались в землю в ужасе. – И раз уж тебе так известно, насколько он скользит…

Мелькор шумно выдохнул через нос.

– Заткнись.

Цири не обратила на угрожающий вид никакого внимания, закончив мысль с довольным видом:

– …то ты его носил на себе.

Майрон сдавленно всхрипнул, подавляя смех. Мелькор яростно уставился на него.

– Еще посмейся над глупостями маленькой аданет, – прошипел он и бросил на Цири лениво-утомленный высокомерный взгляд. – Какое скучное остроумие, девочка. Если ты…

– Да, да – раздраженно встряла в разговор Йеннифэр. – Если бы мы были в твоей крепости… и что еще ты там говорил. О казнях и пытках, кажется?

Остаток пути прошел в угрюмом молчании, разбавляемом лишь разговорами Джарлакса и Айвена, которые, очевидно, пребывали на собственной волне.

– …однажды мне пришлось выбираться без штанов из гарема. Точнее, штаны-то у меня были, но я потерял их по дороге, когда драпал через розовые кусты.

Йеннифэр беззвучно назвала Джарлакса идиотом, пошевелив одними губами.

Город встретил их, утопая в густых синих сумерках, приглушенных туманом. В свете факелов и жаровен виднелись бревенчатые, будто насупившиеся от холода дома с соломенными крышами и маленькими окнами (а то и вовсе без них). Дома стояли как-то вразлад, будто город строили среди хорошо прореженного леса. Сосны, ели, можжевельник, орешник и унылые березы выглядывали то тут, то там. Кое-где расхаживали и квохтали куры. На площади толпились палатки торговцев,но все какие-то блеклые и сникшие от промозглого холода, а рынок к темноте уже опустел. Широкие улицы раскисли по весне. Их избороздили колеи тележных колес.

Грязи было по щиколотку. На нее, в попытках сохранить остатки достоинства и чистоты Мелькор и Йеннифэр брезгливо косились, Майрон пытался обходить порой самыми странными путями, а Цири и дварфы смирились, посему обреченно перли прямо по лужам. Им было не впервой.

Джарлакс куда-то испарился в момент, когда они вошли в город. Дроу пообещал найти их, вот только без уточнения, когда именно. Почему-то Йэннифэр сильно сомневалась в том, что эти слова подразумевали ближайшие несколько часов, а то и дней: она хорошо знала этот тип мужчин.

«Такие еще любят признаваться в вечной любви, обещая небо в алмазах, а потом сбегать под утро».

Но и без дроу их компания выглядела откровенно по-бандитски и походила не то на воров, не то на мародеров. Разорванный рукав Йеннифэр, корона на голове Мелькора, шлем Пайкела, подозрительно похожий на обычный котелок, угрюмый вид Майрона, клокастая шкура на плечах Цири и мечи у нее за спиной усиливали это ощущение окончательно и бесповоротно.

Дварфы привели их к огромному дому – длинному, высокому и крытому соломой, как и все здесь. Конек украшали резные медвежьи головы. Майрону это здание больше всего напомнило обыкновенный сарай для скота, причем уж слишком изукрашенный. Даже дерево над дверью вырезали и краской размалевали.

Мелькор брезгливо огляделся и покосился на жирных серых гусей, бесцеремонно шлепающих по лужам. Одна из птиц истерично загоготала, зашипела и встопорщила крылья. Еще один гусь ожесточенно вцепился в грязный сапог Майрона, очевидно, пытаясь его прокусить. Майа пытался избавиться от назойливой птицы.

– Отцепись от моего сапога, тупая тварь! – он отпихнул гуся пинком, попятился от второго, который угрожающе шипел и подошел слишком близко, и пнул третьего, который ущипнул его за голенище.

– Очарование недоразвитых народов, – едко процедил Мелькор, наблюдая за сражением Майрона с гусями. – Кусты, коровники и нищая жизнь по уши в навозе.

– Дух деревенской жизни, – не менее едко добавила Йеннифэр. – И бой подобных с подобными.

На счастье Йеннифэр, Майрон был слишком занят попытками отбиться от гусей, чтобы прокомментировать последнюю фразу.

– Жирные, – со вздохом заметила Цири. – Вкусные, наверное.

Айвен кашлянул и хмыкнул.

– Ну, пожалуй, тут-то и сможете такого гуся отведать, если деньги есть. Но здесь наши пути и расходятся – это таверна и дом для гостей, «Дерево Бхаллы», – он добродушно пожал плечами и улыбнулся. – Поспите, поешьте, погрейтесь, а завтра и разберетесь, что к чему. Никто, кроме ведьм, в этой земле не колдует, так что с ними и поговорите, уж если повезет. Мы сами пойдем к нашему знакомому, он-то кузницу тут держит давно, так что заходите с утра, может, подскажет чего.

– А в этом сарае постояльцы спят рядом с коровами? – поморщился Мелькор.

Айвен пожал плечами, но сохранил преувеличенно серьезный вид. Взгляд дварфа посмеивался.

– Да разве что сам попросишь.

Йеннифэр утомленно выдохнула.

– Представляешь, а где-то в таких люди живут, – фыркнула она. – Но вряд ли у нас есть выбор. И вряд ли они принимают те монеты, что у меня сейчас с собой, – она поглядела на Айвена. – Какие деньги здесь в ходу?

Айвен неопределенно махнул рукой и сунул большие пальцы рук за пояс.

– Да какие… медяки, серебро, золото. Как везде здесь. Слышал, здесь ночлег стоит три золотых. Обычно в этом краю, – он махнул рукой. – Ну, бывайте… потеряшки.

– Мы уже есть, – проворчал Майрон и хмуро поглядел на дверь. Ему и Мелькору дверной косяк доставал примерно до груди, а их плечи в обычную дверь и вовсе влезали едва-едва.

«Ну конечно! Для аданов же сделано!»

Йеннифэр стащила с пояса кошель, заглянула в него и поморщилась, словно оттуда дурно пахло.

– Надеюсь, они примут здесь… новиградские кроны.

Она не сказала, что шансов получить хотя бы одно место для ночлега у них было маловато. Кроны не тянули на золотые, потому что золота в них не было ни грамма. Разве что по пять грамм серебра в каждой.


Внутри оказалось полутемно. Свет исходил от факелов и открытой каменной жаровни посреди зала. Над ней жарилась туша огромного кабана. Пахло деревом, мясом, пивом, потом: в спертом воздухе запахи стали тяжелыми и плотными, превратившись в неприятный застойный дух. Но Цири было нипочем: едва ее нос учуял восхитительный аромат жареного мяса, так в животе у нее заурчало даже слишком громко.

Хозяин за стойкой наливал что-то в глиняную кружку из бочки. За широкими столами на грубых лавках сидела компания бородатых мужчин и крепких женщин в медвежьих шкурах. У всех были дубины и топоры на поясах, а за спиной луки. Людей было больше полутора десятка, и вели они себя шумно, стуча кулаками и горланя песни.

С их появлением воцарилась странная тишина. Все посетители, даже двое женщин, что разносили еду – высокие, с мощными руками – в открытую пялились на них, и не без причины.

Мелькор и Майрон, ругаясь вполголоса, едва пролезли в дверь, а когда выпрямились, оказалось, что зубья короны Мелькора чуть-чуть возвышаются над центральной балкой, тянущейся по центру потолка под крышей. Майрон отставал от него в росте несущественно.

«Прекрасно».

Йеннифэр смерила кислым взглядом обитателей таверны. Не то солдаты, не то воины, больше всего напомнившие ей скеллигских берсерков, были подвыпившие и настроенные на драку, а больше никого и не было.

Она мысленно понадеялась, что хотя бы здесь они не нарвутся на неприятности. Поджав губы, чародейка невозмутимо кивнула Цири.

– Присядь и подожди меня тут. И вы двое, – она сурово посмотрела снизу вверх на Мелькора и Майрона. – Не вздумайте заговаривать с ними, – она ткнула в сторону боевитой компании. – Они ищут, с кем подраться.

Майрон слегка нахмурился. В ярких золотых глазах блеснуло легкое раздражение.

– Но…

– Никаких «но»! – прошипела Йеннифэр, указывая на него пальцем. – Вы оба смотрите так, что вам и рот открывать не надо, чтобы ввязаться в драку, особенно тебе! – она очень холодно посмотрела на Мелькора. – Я намерена спокойно поесть и отогреться. Следи за этим детским садом, Цири!

– Конечно, – девчонка улыбнулась краешком рта и хитро посмотрела на Мелькора и Майрона. – Обязательно.

Пока Йеннифэр отправилась что-то обсуждать с трактирщиком, Мелькор попытался оглядеться. Верхний этаж таверны больше напоминал куцый навес без перил, приспособленный под хранение, но стоило ему повернуть голову, так первым, что попалось на глаза, оказалась парочка, которая устроилась между бочек. От бочек он учуял гнусный кислый запах квашеной брюквы, который Мелькор не мог перепутать ни с чем и ненавидел так же искренне и глубоко, как сыр. Его ненависть к сыру брала корни в темных глубинах веков и была так же необъяснима, как и большинство всего, что он творил.

Очевидно, парочка ощутила себя весьма неловко, когда посмотрела в сторону края навеса и обнаружила две макушки, торчащие над половицами и два очень недоумевающих, но крайне пристальных взгляда. И сверкающую корону с тремя дивными бриллиантами.

Повис идиотский момент тишины. Они смотрели на девицу с задранной на бедра темно-зеленой юбкой и на парня, пристроившегося сзади. Мальчишка еще даже не начал бриться. У девицы была съехавшая на брови яркая тесьма на лбу, огромные серые глаза и русые косы. Парочку никто не слышал из-за гама, который учиняли воины внизу.

Майрон неловко кашлянул. Девица и парень мгновение таращились на них, открыв рот, а затем девка приглушенно взвизгнула, почему-то огрела парня увесистой затрещиной, оправила юбку и, покраснев до ушей, принялась спешно насыпать в туесок муку. Парень натянул штаны и принялся глубокомысленно делать вид, словно что-то забыл среди брюквы и очень упорно это ищет.

– Каждый раз что-нибудь новое с этими эдайн, – очень задумчиво произнес Майрон.

– Н-да, – еще более задумчиво потянул Мелькор.


Йеннифэр ненавидела ощущать себя бедной. И еще больше ненавидела то униженное положение, в котором оказалась. Говоря по правде, за всю жизнь ей ни разу не приходилось оказываться в подобной ситуации: уж с деньгами у чародеек обычно не было проблем. Хорошо выглядеть и не бедствовать обязывал престиж профессии.

«И что теперь?»

Она кашлянула и постучала пальцами по стойке.

– Добрый вечер, – обратилась она к трактирщику. – Мне, моей дочери и… – она покосилась на Мелькора и Майрона, которые загипнотизированно и задумчиво пялились куда-то на верхний открытый этаж, словно увидели там мешок золота. – Этим двум – понадобится еда и ночлег. И я буду признательна, если у вас есть место, где можно помыться. Мы долго путешествовали.

Хозяин заведения выглядел, как ушедший на покой воин: огромный, как бык, крепкий, седой и с выдубленной ветром кожей. Синие глаза из-под густых бровей смотрели хмуро, но не зло.

– Добрый ли вечер, покажет утро, – ответил он, бросив быстрый взгляд в сторону Мелькора и Майрона. – Ночлег стоит три золотых для одного. Для таких великанов у меня не найдется ничего, пожалуй, но что-нибудь придумаем. За еду на всех возьму пятнадцать серебряных монет. Есть каша с мясом и клюквой, рыбный суп, медовуха, соленья тоже есть. Желаете сладкого – как раз меда с орехами найдется. Двенадцать золотых и пятнадцать серебряных монет.

Йеннифэр почувствовала, как ее щеки заливаются краской отвратительного, неуместного и совершенно объяснимого стыда. Краем глаза она заметила, как двое воинов, похохатывая, косились на нее, как будто обсуждая.

«Прекрасно. Теперь мне надо пояснить, что у меня нет денег!»

Подумать только! Бывший член Ложи чародеек, Йеннифэр из Венгерберга, собирается договариваться с хозяином гостиницы, большей похожей на хлев, о ночлеге за бесплатно!

«Ладно, если уж унижаться – так сразу!»

Она глубоко вдохнула.

– Вот что. Меня и моих… спутников… телепортировало в эти земли в результате магического взрыва. Все наши вещи, деньги, снаряжение – остались за тысячи футов отсюда, – она прекрасно видела, как взгляд хозяина мгновенно стал скучающим и похолодел. – У меня есть лишь это, – она бросила на столешницу кошель с кронами. – Но я изучала травничество в академии и лечила болезни женщин, поэтому могу приготовить запас лекарств, унять боль или помочь роженице.

«Боги, как же жалко это звучит!»

Услышь она со стороны саму себя – приняла бы за бродячую шарлатанку, которая хочет получить миску супа. Еще и в грязной рваной одежде!

Трактирщик глубоко вздохнул и молча развернул кошель. Попробовал на зуб крону и слегка поморщился, оглядывая ее вновь.

Йеннифэр это бесило. Так бесило, что в запястьях зудело.

– Не знаю я таких монет, – он недоверчиво осмотрел крону и бросил ее обратно в кошель. – У меня гостиница, а не приют, – трактирщик поднял на Йеннифэр пронзительно-синие глаза. – Ни твои лекарства, ни помощь здесь никому не нужны – хвала Бхалле, целителей у нас и без таких чужаков хватает, и хатран берегут нас. Твоих денег, женщина, хватит разве что на самогон да на туесок грибов с квашеной капустой. Погрейся, выпей – и уходи. Нищие мне здесь ни к чему.

«Нищие?!»

Йеннифэр казалось, что ее гнев только и ждет того, чтобы выплеснуться на кого-нибудь. Или на что-нибудь. Она чувствовала себя униженной, злой, голодной и очень усталой.

Последней каплей стало то, что в ее мире счел бы небезопасным почти любой мужчина, зная, что перед ним чародейка. Йеннифэр не видела, как один из воинов-рашеми, сыто улыбаясь, поднялся из-за стола и подошел ближе.

Зато почувствовала, как он от души и крепко шлепнул ее по заду, слегка сжав ягодицу.

Ледяная ярость, убийственная и затмевающая все, повисла перед глазами Йеннифэр мутной пеленой.

«Нас все равно выдворяют отсюда. Так что изменится?!»

– Цири! – крикнула она ей, сохраняя преувеличенно равнодушный тон. – Забери еду, будь добра.

Цири выбралась из-за стола возле жаровни – за туеском и неожиданно большим пузырем мутной самогонки. Покосилась на воина, который улыбался Йеннифэр и рыкнул хозяину трактира:

– Налей еще медовухи, Юрий! Глотку сушит!

Йеннифэр выдохнула. Оправила изящным движением крутые черные локоны. Дождалась, когда хозяин «Дерева Бхаллы» поставит перед воином глиняную кружку, доверху наполненную плотной темно-янтарной медовухой.

А потом ловко схватила ее и с наслаждением вылила на голову бородатому рашеми, с удовольствием наблюдая за тем, как меняется от злости выражение его лица. Цири отрывисто выдохнула, воспользовавшись моментом, чтобы убрать подальше еду.

Воин в ярости замахнулся кулаком на Йеннифэр. Свистнул меч, доставаемый из ножен – Цири налетела на него, как шипящая кошка, изо всех сил ударила мыском сапога под колено, а потом огрела оголовьем клинка в висок. Воин зашатался, но не упал. Цири развернулась, плавно, быстро, переходя в оборонительную стойку. Еще несколько рашеми поднялось из-за столов, глядя на клинок разгневанно и холодно.

Драку в зачатке пресек хозяин гостиницы. Юрий грохнул тяжеленным кулаком по столешнице и рявкнул так, что стены задрожали:

– Тихо!

Повисла звенящая тишина. Только потрескивал огонь в жаровне.

– Ты и твоя шайка, – старый воин в ярости посмотрел на чародейку. – Убирайтесь из моего дома и из города! – он сжал второй кулак и проговорил очень тихо и очень весомо. – Вы обнажили меч там, где дают еду и кров. Не была б ты чужеземкой, сознавшейся в том, что не знаешь нашей страны – я бы немедля пошел к хатран. Говорю по-хорошему: и тебе, дева, и тебе, женщина, и вам обоим! – он указал на Мелькора и Майрона. – Убирайтесь из Иммилмара! Здесь не место чужим, которые не чтят наших обычаев.

Йеннифэр чуть не завопила от ярости, когда мертвую тишину прорезал единственный звук, ставший вершиной ее унижения: медленные и отчетливые аплодисменты Майрона, кисло смотревшего на нее и Цири.


Насвистывая себе под нос дурацкую мелодию, Джарлакс блуждал по ночным улицам, как дворовый кот. В отличие от людей и большинства эльфийских сородичей, он-то в темноте видел прекрасно, как любой дроу, и ночь была для его замысла истинным благом.

Замысел был прост и подозрительно напоминал то, на чем он погорел в жизни не один раз. Не от кого ждать помощи? Остался в одиночестве и без денег? Кажется, что жизнь кончена, и из нее пропал щекочущий, прекрасный дух авантюризма и динамики?

Сопри что-нибудь.

Что до тех бедолаг, которые лишились имущества – к ним сочувствия Джарлакс не питал, поскольку каждый выживал, как мог. Кроме того, в этот раз ему было нужно немного. Всего-то украсть какое-нибудь тряпье, чтобы согреться (особенно – сапоги!), и немного денег. А потом залечь в местных трущобах, отоспаться денек и слинять из этого города, пока никто не начал его искать.

Одно место он приметил: проблуждав по грязным хлюпающим улицам в ночных тенях, скрываясь от местных патрулей в медвежьих шкурах и с дубинами, Джарлакс нашел идеальное место для воплощения своих планов. А именно – торговый склад. В остатках сумерек он проследил, что товары с рынка на ночь свозили в гигантских размеров амбар с причудливой совиной головой на коньке дома. А это означало, что найти в амбаре можно было все, что угодно. Проваландавшись поблизости в самых темных углах, Джарлакс понял, что проникнуть на склад мог и ребенок. Или дело подходило для новичка-недоучки – всего-то пролезть из темного переулка в окно, что высилось футах в десяти-пятнадцати от земли. Дроу долго слушал ночную тишину, напрягая слух до предела, но голосов стражников внутри так и не услышал.

Пар вырывался из его рта мелким холодным облачком.

«Ох уж эти рашеми. Точно варвары, как о них говорят легенды».

На месте торговцев Джарлакс бы выставил стражу по всему периметру склада и на десяток шагов вокруг сделал бы открытую местность, хорошо освещаемую фонарями.

«А то украдут золото у какого-нибудь купца из Теска. Как нехорошо выйдет!»

Опасливо глядя по сторонам, он прикидывал, как забраться наверх. Веревки не было, зато с задней стороны склада навалили мусора – трухлявые бочки, треснувшие ящики и прочее барахло. Походило на то, что рашеми в вопросах охраны чужого имущества отличались вопиющей небрежностью.

«Идиоты. Проще было повесить табличку – воруйте здесь, используя вот это».

Человек, конечно, может, и не справился бы: сверзился бы с кучи трухи, проломив ее тяжестью веса. Но у легкого и жилистого дроу такой проблемы не возникло.

Джарлакс почти бесшумно водрузил друг на друга несколько шатких, готовых вот-вот рассыпаться ящиков.

Внутри оказалось тихо, пусто, светло и как в раю – он нашел себе все, что хотел. Штаны, сапоги по размеру, рубашку, теплую куртку, захватил пару горстей монет, спер три золотых кольца из разных ящиков, положив их под шляпу. Пристегнул к поясу неплохой легкий меч. Бери – не хочу!

А потом его застали врасплох, как дитя. Сначала Джарлакс услышал шум шагов и спрятался за мешками с солью, предусмотрительно проверив, чтобы его не выдали торчащие на шляпе перья. Потом громыхнул засов склада, кольнуло потоком холодного воздуха, и в щели между мешками Джарлакс с изумлением увидел не только пять вооруженных рашеми, но и женщину, о которых в других странах ходили одни легенды.

Преимущественно – жуткие.

Женщина была в зеленом платье с серебром по вороту, с множеством бус на шее из костей и ярких алых камней. Ее плечи укрывала соболиная накидка, каштановые волосы были убраны на макушку. Узкую ладную талию стягивал широкий поясок. Вот только в руках женщина держала плеть с окованной золотом рукоятью, а лица Джарлакс не увидел, потому что лицо закрывaлa деревянная маска – без лица и рта, лишь с темными провалами глаз, в которых не было видно ничего.

«Ведьма хатран! Вот я влип!»

– Выходи, вор! – резко произнесла женщина. Ее низкий грудной голос звучал зрело, звонко и сильно, но не старчески. – Я знаю, что ты здесь!

«Как?! Как, мать ее, она узнала?!»

Он решил не выдавать себя.

– Выходи, – в голосе женщины зазвенела сталь. – Я, Альдона из хатран, знаю, что ты дроу и знаю твое лицо.

Дальше скрываться не было смысла. Джарлакс покинул свое укрытие и шутливо раскланялся, окруженный дрожащим светом факелов, а также нагромождением бочек, тюков, свертков и сундуков:

«Нет, ну попробовать стоит!»

– Должен сказать, что я ничего не воровал, прекрасная госпожа, – соврал он, не моргнув глазом.

«А если она страшная, как поеденный пауками дохлый иллитид, и потому и носит маску, то что тогда?!»

Ответом ему была тишина. Никто не сказал ни слова. Злые бородатые рашеми в шкурах хмуро смотрели на него.

Джарлакс смерил опасливым взглядом плетку ведьмы и нервно облизал губы.

«Еще одна попытка. Может, женское самолюбие у нее все же есть?»

– Прекрасная госпожа… я не буду против наказания, если вы пожелаете… наказать меня лично. Я думаю, у этого кнута найдется очень интересное применение.

«Чего не сделаешь ради того, чтобы вылезти из передряги!»

Само собой разумеется, что за маской ведьмы он не увидел ее выражения лица, зато хлопок хлыста все сказал куда более красноречиво.

Джарлакс вздрогнул от мысли, понимая, что этот удар мог рассечь тело до кости.

– Стража! Взять его! – ведьма помедлила. Глаза ее полыхнули изумрудным светом в глубине маски. – А ты, чужак, должен знать, что оскорбление оружия хатран карается смертью.

«Да чтоб вас всех пауки драли в три прогиба! Почему всегда именно так?!»


Ганнаев-из-Грез, дитя снов, шаман духов, пришел к совету хатран, правящим ведьмам Рашемена, со словами духов, с их яростью и плачем, с их посланием для тех, кто оберегал землю.

Он говорил с ними и передал, что духи в ярости. Он рассказал им, стоя в зале из золота и дерева, что видел останки рощи и ее хранителя – уродливый, кощунственно высушенный труп, будто в землях Рашемена пробудилось чудовище, которое плясало по курганам и оставляло за собой выпитые души, расколотые сны и потерянные имена. Старый кошмар, древняя сказка, которая была почти позабыта, а сейчас встала перед ними во всем своем ужасе.

Ведьмы были встревожены. Даже больше – их напугали слова Ганна, потому что армия разъяренных духов могла смести Иммилмар с лица земли, и не оставить в живых никого, вернув обустроенную людьми землю призракам, лесам и дикому буйству природы. Но в помощи духи не отказывали никогда.

Они указали Ганну, кого искать, но укрыли их лица, которые назвали лицами убийц. Для того, чтобы открылись лица – был нужен не только он. Было нужно доказательство воли хатран, которые повиновались приказу духов, перепуганных появлением зла в их лесах.

Ганн сел в круг с ведьмами возле костра, жарко горящего среди золотого зала, заводя над густым дымом трав монотонный ритмичный напев. Не заклятье – рассказ. Вихрем образов, сетью воспоминаний, зыбкими миражами снов, в воздухе разливалась история об убийстве хранителя леса. О ране, нанесенной миру духов.

А после они воззвали к ним, к телторам-хранителям, обитавшим в их доме. В их холодной, дикой, любимой, прекрасной стране. Ганн скликал их мысленно, и душа его для телторов горела во мраке, как яркий маяк, взывающий о помощи и обещающий уважение и дары. Обещающий веру, которая обращала камень в плоть, а железо – в глину. Вера была дороже любого дара, потому что ею, и только ею в этом мире двигала вся жизнь.

«Духи лесов и гор, озер и рек, камня и скал, мертвых и живущих, покажите нам, кого вы видели! Помогите нам!»

Хором раздались голоса хатран. Деревянные маски блестели в полумраке. Тягучее пение и ритмичные выкрики пронзили воздух:

– Духи, духи, к нам придите, и всю правду покажите!

«Мы приносим вам дары земли в пшенице и костях, неба – в перьях и самоцветах, огня – в этом пламени, и воды – в этой крови и отваре трав. Услышьте нас!»

Ганн бросал в пламя одно за другим. Колосья и кости, перья и бриллиант, сухую ветвь, чтобы подкормить огонь, плеснул пряным отваром, и, наконец, каплями собственной крови с руки, надрезанной острым ножом. Пламя взвилось густой сочной зеленью, затем звенящим серебром, ярким жгучим багрянцем, холодной синевой озерных вод. Костер запылал так жарко, что обжигало и иссушало лица.

Ведьмы воздели руки, сцепив пальцы. Позвякивало, постукивало и поблескивало множество браслетов на их запястьях. Колыхались от ветра перышки.

– Духи, духи, вас скликаем! Вас на помощь призываем!

Телторы ответили на зов. Нетерпеливо и яростно, они явились в таком множестве, что их тени заклубились и завихрились сонмом голосов, калейдоскопическим опалесцирующим вихрем зимнего серебра звезд, лиловым блеском ночных сумерек. Силуэты проступали из мрака причудливыми формами, именами и голосами. Они затмили зал, и не осталось ничего, кроме костра и круга, окруженного этой волной.

Ганн почувствовал, как в висках звенит и давит до болезненного помутнения в глазах, но круг ведьм защищал его разум от плача и крика, от воя и стонов, которые могли довести до безумия. Стальные голоса хатран пропели просьбу:

– Кто прокрался, кто убийца? Покажите нам их лица!

В воздухе послышался протяжный волчий вой, тоскливый и рыдающий, шепот и голоса, которые требовали мести. Которые требовали справедливости.

Но духи ясно указали им – и хатран, и Ганну – пятерых. Их образы мелькнули в разумах ведьм и Ганна болью, хлестнули ударом кнута так ярко, что забыть эти лица было невозможно.

Лицо дроу в шляпе с пером – зрелое, грубоватое, насмешливое, с неприятными тонкими губами, с холодным взглядом убийцы и мошенника. Лицо мужчины в слепящей короне – властное, с точеными и резкими чертами, с диким насмешливым оскалом белых зубов и черными, как самое жуткое безумие, глазами. Лицо девочки со шрамом на лице – нежное, словно у вечного ребенка, но с гневной непримиримой сталью во взгляде изумрудных глаз. Лицо еще одного мужчины – с гривой светлых, в легкую рыжину, волос. От него веяло беспринципностью и мертвым, стылым холодом. И еще одну женщину – яростную фурию с фиалковым взглядом, упрямым ртом и надменным изгибом тонких черных бровей.

Пламя взвилось ревом почти до потолка и угасло, не оставив даже тлеющих угольков – лишь дочерна обожженное дерево. Вихрь духов исчез, истаял тенью плача и звенящей яростью рашеменских снегов, рассыпался сонмом серебряных искр.

Духи помогли им. Духи сказали, кого искать. И духи знали, что эти пятеро пришли в Иммилмар.


Они вывалились за ворота Иммилмара все такие же, как раньше, и даже более грязные, уставшие, потрепанные, голодные, замерзшие и злые. Никого не грел даже пузырь самогона, который любовно обнимала Цири, неся двумя руками. Отдавать его Мелькору или Майрону она отказалась наотрез. Йеннифэр забрала туесок с соленьями.

– Ты прекрасно устроила наш вечер, – съязвил Мелькор. – Надеюсь, у тебя есть какой-нибудь другой план, чародейка Йеннифэр.

Он процедил ее имя с таким презрением, что звучало это хуже обычного «женщина». Отвратительное унизительное положение требовало от Мелькора выхода эмоций.

«Нет, подумать только! Оказаться в этой… этой помойке ночью и на улице. А эти эдайн? Они всюду, абсолютно всюду одинаковые! Я являюсь в Хильдориэн к вершине творения, чтоб он растворился и издох, создателя. И что? Я вижу, как кто-то трахается, грязные норы, гусей и коровники. Я являюсь сюда, где живут другие эдайн – и что я вижу? Кто-то трахается, грязные норы, гусей и коровники!»

Йеннифэр прошипела сквозь зубы ругательство, но промолчала. Цири с тревогой отметила, что выглядела сейчас мама как кипящий чайник, который вот-вот взорвется. Мелькора это не останавливало. Майрон угрюмо молчал.

– Между прочим, – заметил Мелькор, и его низкий, надменно-бархатный голос даже приобрел издевательски миролюбивые нотки, – я в этот раз поступил именно так, как ты сказала. Я не произнес ни слова, а испортила все ты.

«Ненавижу людей».

Цири показалось, что Йеннифэр сейчас огреет Мелькора если не по голове, то по любому месту, до которого дотянется. Но она лишь остановилась и выдохнула, ткнув в него пальцем.

– Если будешь мериться со мной способностью устраивать проблемы, то ты выиграл в любом случае. Доволен?

– Нет! – желчно выплюнул Мелькор.

– Нам надо согреться, но я сомневаюсь, что это хорошая идея, – прервала начинающуюся склоку Цири и скептически посмотрела на пузырь, доверху переполненный мутной жидкостью. – Напиться ночью на морозе – худшая идея, которую можно придумать.

– А чем нам еще греться? – мрачно поинтересовался Майрон. Холод кусал под одеждой, слишком легкой для этого места. – Воспоминаниями? Нам нужен хотя бы огонь.

Ему никто не ответил. Поначалу они попытались остановиться у одной из жаровен, которая освещала улицу и позволяла согреться, но местная стража почти мгновенно потребовала отправиться или за ворота, или в гостиницу. Едва не встряв в очередную драку благодаря длинному языку Мелькора, который начал сеять вокруг раздражение и язвительность, им пришлось убраться за стены Иммилмара в сопровождении наконечников копий и ругательств. Место для костра нашли с грехом пополам, ругаясь и замерзая. Но, наконец, подыскали место, где стоял большой пень, и лежала выкорчеванная бурей елка.

Еще с большим трудом костер развели – все вокруг дьявольски отсырело от снега, и обломанные поленья и ветки первое время только дымили, не позволяя пробиться даже крохотному огоньку пламени. Цири зло щелкала огнивом, шипела и ругалась. Йеннифэр устало опустилась на бревно. Мелькор – на пень. Майрон, подумав, с обреченным отвращением разрыл себе в снегу пятачок земли рядом с Мелькором, уселся в ямку и хмуро уставился в огонь.

Покончив с разведением огня, Цири присела на бревно рядом с Йеннифэр и задумчиво обняла пузырь, уперев подбородок в пробку и скрестив ноги вокруг необъятной бутыли самогона.

Повисло краткое молчание, которое оборвала Цири, встряхнувшись, словно от дремоты.

– Ладно, – она хлопнула ладонью по боку бутыли. – По крайней мере, у нас есть хоть какая-то еда. От холода тоже не умрем – огонь горит, а там подберем еще веток. Пить много нельзя, но по стопке можно, чтобы согреться.

Йеннифэр приоткрыла туесок, который до этого держала в руках.

– Кажется, тут грузди, – она стащила перчатку, вытащила один гриб и отправила его в рот. – Ничего так.

Цири с чпоканьем вытащила пробку из бутылки, улыбнувшись:

– Кто первый? А, ладно, – и опрокинула в себя глоток прежде, чем кто-либо успел произнести хоть слово.

Цири прокашлялась, покраснев, и хрипло выдавила:

– Крепкий. Очень. И, кажется, на хрене… – она опять прокашлялась и продышалась, собрав губы кольцом. – Ой, мамочки.

Йеннифэр вздохнула и покачала головой, когда Цири вопросительно взглянула на нее.

– Спасибо, обойдусь, – и съела еще один гриб, а потом чистой рукой совсем по-матерински взъерошила волосы Цири. – Лучше съешь хоть что-то… утенок.

Цири передала пузырь Мелькору и утащила груздей из туеска. Мелькор взял огромную бутыль неловко – придержал за дно когтями железной перчатки, обхватил сгибом локтя, а потом принюхался к самогонке, поморщился и чихнул в сторону: как-то странно и с фырканьем.

– А… во имя меня же, какая дрянь! Определенно нет. Майрон?

Майа пожал плечами. От костра по телу разливалось обжигающее тепло. Задница и спина противно мерзли от снега.

– Да давай уж. Раз, в отличие от тебя, на меня действует не только спирт.

Цири выудила из-под грибов длинные белые полосы капусты и отправила в рот, ничего не растеряв. Глаза ее оживленно заблестели. Майрон задержал дыхание, сделал глоток одним махом, и долго кашлял. Потом выдохнул.

– Да чтоб их… как такое только получается?!

От еды он отказываться не стал. Мир этот был… странным, потому что Майрон чувствовал, как его подтачивает холод, продирая до костей, и как еще на тракте ему начало хотеться есть. Почему-то он не сомневался, что Мелькор чувствует то же самое. Как и то, что мысли в голове становятся тяжелыми и медлительными.

Это была сонливость.

Йеннифэр впервые с тенью интереса взглянула на Мелькора.

– Что значит – в отличие от тебя, он пьянеет не только от спирта?

Мелькор недоумевающе покрутил головой над туеском, скривился при виде капусты, после чего почти брезгливо выцепил когтистой перчаткой несколько грибов с таким отвращением на лице, словно собрался есть отраву. Или как будто капуста могла вытащить из туеска лапы и укусить его за нос.

– А то и значит, – ответил он, проглотив грибы. – Я могу выпить хоть весь этот пузырь и буду трезв, как стекло. Долгая история.

Вокруг шуршали кусты, и подвывал пронизывающий ветер. Спины кусал холод, но от огня разливалось потрескивающее тепло и запах дыма, и они все попытались придвинуться поближе. Цири, заметно порозовев, хитро и чуть криво улыбнулась, закинув ногу на ногу. Шрам на ее щеке поблескивал в отсветах пламени.

– Так у нас вроде достаточно времени.

Майрон задумчиво хрустел груздями и капустой. В обличье волколака он однажды жрал даже сырое мясо, так что квашеная капуста с клюквой была не худшим вариантом. Он бросил быстрый взгляд сначала на Мелькора, на чьей короне и переброшенной через плечо косе играли яркие блики костра, потом на Цири, а после передал туесок с едой Йеннифэр, которая на удивление изящно отправила в рот еще капусты.

Ему казалось, что Мелькор был подозрительно спокоен. Сам Майрон временно смирился с тем, что они застряли в этой дыре с этими бабами.

Когда Мелькор задирался со стражей, он чуть не лопнул от раздражения, а когда пришлось разводить костер и искать хворост, то вся злость сдулась, как пузырь, и голова против воли начала думать разумно.

– Кстати, об историях, – майа пошевелился и слегка переменил позу. – Тебе зачем два полуторника? Для важности что ли?

Взгляд девчонки внезапно посерьезнел. Майрон уже подумал, что она сейчас сочинит какую-нибудь историю, обязательно возвышенную и длинную, но ответ его удивил своей краткостью:

– Серебро – для чудовищ. Сталь – для людей.

Мелькор чуть слышно фыркнул.

– И много было тех и других?

Цири вздохнула, сжевала пару грибов, а потом посмотрела на носки своих сапог и ответила очень тихо:

– Людей – намного больше. Но многие из них были хуже чудовищ.

– Дай посмотреть свои мечи, – Майрон протянул руку, сопроводив слова жестом. – Они интересные.

Цири посмотрела на него хмуро, а потом качнула мыском ботинка, опять кривовато улыбнувшись.

– А ты отдай пузырь, – и сняла через голову перевязь с ножнами.

Пока Майрон разглядывал ножны, Цири одним махом выпила еще глоток самогона и опять закашлялась.

– Ты говорила, что нельзя пить много, – поддразнила ее Йеннифэр. – Вот и не пей. Хватит.

– Я и не пью! – упрямо возразила Цири.

Чародейка фыркнула.

– Конечно! Давай-ка его сюда.

Йеннифэр пристроила огромную бутыль на коленях, почему-то мрачнея с каждым мгновением. Мелькор молча жевал грибы, нагло пользуясь тем, что все увлеклись другой историей.

Майрон с тихим шелестом извлек из ножен стальной клинок, жадно разглядывая металл: гладкий, с прекрасным зеркальным блеском. Оценивающе цокнул языком.

– Отличная работа для человека и хорошая сталь. Но можно было сделать намного лучше. По-другому закалить и добавить еще кое-что в сплав. Только шлифовать пришлось бы алмазом. Я ковал такие. Что за материал на рукояти? Этому удалось меня удивить. Похоже на нолдорское плетение проволокой по слоям воловьей кожи, но это не оно.

Цири удивленно, но с явной радостью вздохнула.

– Это шкура ската. Рыба такая, в морях водится. Ты кузнец?

Майрон нехорошо усмехнулся и убрал клинок в ножны. Достал серебряный, отливавший более светлым, почти лунным блеском.

– Кузнец… можно и так сказать. А этот? Работа попроще будет, чем на первом, но здесь это серебро… сплав, по крайней мере, по поверхности, куда мягче, – он бросил на Цири короткий взгляд. – Пройдет пара лет, и тебе придется обновить покрытие. Зачем такое? И эти руны… что они означают?

Цири пожала плечами и подбросила в угасающий костер несколько больших поленьев. Взвился сноп искр.

– Затем, что на чудовищ в нашем мире сталь плохо действует. А серебро жалит их, причиняя боль, – она повела рукой. – Этот меч… его мне папа подарил. На его клинке такие же руны. «Мой блеск пронзает тьму, и свет мой мрак рассеет».

Мелькор поморщился. Майрон вернул меч Цири и забрал у Мелькора туесок, заглянув внутрь.

«Естественно. Под шумок почти все грибы съел. Только не те, которые лежали на капусте».

– И какой мрак ты собралась рассеивать, девочка? – фыркнул Мелькор, поежившись. Украшение на кончике косы звякнуло об пень. – У меня зубы начинает сводить от таких фраз.

Цири впервые напрямую посмотрела в глаза Мелькора и почувствовала неприятный холодок, пробежавший по спине: во взгляде и в неуловимых мимических движениях властного лица плескалась сдерживаемая, но едкая и дикая, почти животная ненависть, лишенная всяких причин. Она закинула мечи за спину и поправила перевязь, ответив коротко и просто:

– А тот, который можно разогнать только мечом.

Мелькор оскалился, показав белые зубы. На гладком, со странным металлическим отблеском, лице, плясали блики огня.

– И какой же это?

Цири прищурилась. Она чувствовала, что разговор клонится не туда, куда хотелось бы, но не понимала, что от нее хочет Мелькор. Какой ответ он желал услышать, чтобы… сорвать на ней злость?

«Или нет?»

– Почему ты спрашиваешь?

Мелькор смотрел на нее, не мигая. От костра в больших черных глазах отражался рыжий огонек.

– Интересно, – просто ответил он, но оскал меньше не стал.

Цири пожала плечами.

– Иногда не остается ничего другого. Ты же не будешь спрашивать у гуля или альгуля, зачем он загрыз ребенка. Не будешь судить лешего, развесившего по деревьям кишки лесорубов, которые отправились в лес на работу, чтобы прокормить семью. Не заговоришь о справедливости с утопцами, которые разорвали купца, едущего на телеге у озера. Их просто нужно убить. А люди… – она пожала плечами. – С людьми иногда то же самое. Только люди бывают хуже чудовищ.

Мелькор ничего не ответил. Только промолчал и посмотрел куда-то в сторону, словно потеряв интерес. Йеннифэр почему-то обняла Цири за плечи, словно желая согреть, и впервые подала голос:

– А вы двое? Что ты такое? – она смотрела прямо на Мелькора. – Эй, я к тебе обращаюсь.

Вала встряхнулся так, словно очнулся от дремоты.

– Я? – Мелькор недоуменно похлопал глазами.

Майрон тем временем вытянулся из своей позы вперед и утащил стоявший у бедра Йеннифэр пузырь, оставив глубокую борозду в снегу. Женщина покачала головой.

– Не делай из меня дуру. Ты смог что-то сделать там, на поляне, а мы не в силах даже коснуться магии в этом мире. А я, поверь, кое-что знаю об этом. Что ты сделал?

Мелькор пожал плечами, глядя прямо ей в глаза. Лицо у него даже не дрогнуло.

– Я не знаю. Просто почувствовал что-то знакомое и взял его. Воспользовался. Придал форму музыкой, потому что наш мир был создан песнью. Любая музыка – это власть.

Цири обняла Йеннифэр за талию и удивленно приподняла брови.

– Что? Мир, созданный песней? Я встречала и более странные религии, но… неужели вы оба верите в это там, у вас?

– О, – по температуре голос Мелькора мог соперничать с ледяным ветром вокруг. Он не улыбался, но опять странно скалил зубы, говоря об этом, выделяя голосом слова. – Верить в это мне незачем. Я там был. Первым, в том самом хоре.

– Был? – Цири встряхнула головой, скорчив скептическую рожицу. – Ты точно шутишь. Ты же не хочешь сказать, что…

Майрон прокашлялся после глотка самогона и оборвал ее:

– Именно это он и хочет сказать, и это правда.

– Ох, – только и смогла произнести Цири.

Некоторое время они сидели в тишине. А потом в темноте послышалось шуршание, тяжелое дыхание и сопение. И скрип шагов по снегу. Цири напряженно огляделась, схватившись за рукоять стального меча, но в густом синем полумраке, который должен был через час превратиться в рассвет, не было видно ничего и никого.

Майрон тоже не видел ничего, что могло бы издавать шум, тем более что сопение и шаги утихли.

Цири обернулась и коротко вскрикнула, а Йэннифэр выругалась и широко распахнула фиалковые глаза.

Майрон проследил направление их взгляда.

«Что за… а он здесь откуда?!»

– Мелькор… – осторожно позвал он валу. – Не делай резких движений. Даже не думай. У тебя за спиной…

Мелькор тяжело вздохнул, видя, как Майрон сжал зубы и приподнял верхнюю губу в гримасе, как будто случайно наступил на хвост спящему дракону и боялся, что тот проснется. Девки пялились так, словно он превратился в паука размером с дом.

– Да что вы опять увидели?! – взвился и повысил голос Мелькор. – Не смеш… sha!

Последнее восклицание, пусть и обладало куда меньшим количеством смысловых оттенков и форм, обыкновенно заменяло в Ангбанде универсальное выражение испуга, радости, удивления и любых других переживаний невыносимой яркости и глубины, обычно выражаемых кратким междометием «бля».

Мелькор как повернул голову вправо, так и застыл.

На расстоянии меньше локтя перед его лицом зависла морда огромного медведя с блестящим черным носом. Тварь буравила его желтыми глазами, а потом бесцеремонно обнюхала плечи и грудь, заставив отшатнуться с гримасой ошеломленного ужаса. По густой черной шкуре пробегали линии золотистого света, отливающие густой изумрудной зеленью в глубине шерсти.

Йеннифэр сидела, не шевелясь, и нервно сглотнула. Цири застыла с приоткрытым ртом. Майрон бессмысленно вцепился в пузырь с самогонкой, так и сохранив перекошенное выражение лица.

Медведь невозмутимо потоптался, покачал гигантской головой, а потом уверенно протопал к побледневшему Майрону и принюхался к самогону. И чувствительно, но не сильно, сомкнул клыки на предплечье майа: именно той руки, которая держала пузырь за горлышко. Не сильно.

– Какого… – хрипловато выдохнул Майрон.

– Может, он выпить хочет? – слабым голоском поинтересовалась Цири.

– А я хочу ванну, – проворчала Йеннифэр. – Мало ли, кточто хочет.

Медведь укоризненно посмотрел на нее и рыкнул, заставив почти по-девчачьи пискнуть и вцепиться в руку Цири, но Майрона не отпустил.

– Мне что теперь, поить медведя самогоном?.. – Майрон смотрел на всех вокруг, чувствуя себя попавшим в сон безумца.

К его удивлению, медведь разжал зубы и плюхнулся на задницу, вытянув короткие лапки на огромном животе. Выжидающе.

– Ну, обосраться теперь, – хрипло произнес Майрон, впервые за бесконечно долгий срок своего существования употребив выражение такого сорта. – Это точно были грузди?

– Я уже не уверена, – очень тихо ответила Йеннифэр.

Мелькор вздохнул и задумчиво разгладил складки штанины на правом бедре, делая вид, что не замечает, как Майрон поднял обеими руками пузырь и действительно принялся поить этой дрянью разноцветного медведя, который присосался к самогону с такой жадностью, словно свалился в чан с медом.

– Это неправильные медведи, – негромко и очень упрямо произнес Мелькор. – Нормальные медведи жрут малину. Мед. Мясо, чтоб их. Спят, s-sha, пока снег не сошел! А не… отжимают… хреновый самогон. А-а, что я говорю?!

Ему никто не ответил. Похоже, даже не обратил внимания, что Мелькор произнес собственный поток сознания вслух вместо того, чтобы оставить его в голове. Медведь громко глотал и чавкал. Майрон обреченно держал пузырь, застыв, как изваяние. В той же позе обычно запечатлевали эльфийские статуи с кувшинами воды в фонтанах. Цири и Йеннифэр даже не моргали, глядя на происходящее. На горизонте начал заниматься бледный рассвет, окутывая заснеженные земли дымкой.

«А это что?»

Под плотной тканью собственной одежды Мелькор нащупал… что-то. Что-то небольшое и жесткое, что лежало у него в кармане.

Он задумчиво запустил ладонь в недра штанов и выудил наружу необработанный алмаз размером с куриное яйцо. Кажется, безделушку принесли с новой выработки на востоке. Безделушку в его руках заметили женщины. Майрону было не до того: он спаивал медведя.

О том, что на деле медведь был телтором, они не подозревали.

– Это что? – слабым голосом поинтересовалась Цири.

– Кажется, это алмаз, – пожал плечами Мелькор. Он уже не удивлялся ничему.

Йеннифэр открыла рот. Закрыла. А потом взорвалась возмущенным криком, да только крик звучал не громче полупридушенного шепота, потому что чародейка постоянно косилась на медведя:

– Ты хоть понимаешь, что за этот камень ты мог купить весь этот чертов городишко и еще бы осталось?! И мы бы не мокли тут в снегу!

– Сдался мне этот город! – не будь рядом медведя, Мелькор бы тоже говорил громче. Он сам не мог пояснить, почему перешел на шепот. – Не смей повышать на меня голос, женщина!

Горизонт светлел все отчетливее. Занимался блеклый желтый рассвет.

А потом они увидели то, что заставило их устало выдохнуть.

Из открывшихся ворот города к ним шла целая процессия женщин в масках. И конвой воинов в шкурах. Цири тихо произнесла, почти подражая Пайкелу:

– О-ой.


На одном из причалов Иммилмара собралась по меньшей мере половина города. Дощатая пристань уходила глубоко в озеро, и они сейчас стояли на самом краю – возле большой парусной лодки.

Огромная водная гладь, синяя, как сапфир, и гладкая, как стекло, тонула в тумане.

Утро было сырым и холодным. Пестрая толпа в шкурах, шерстяных и кожаных одеждах, смотрела на них недружелюбно. Мужчины, женщины, дети – здесь были все. Поодаль Цири заметила их вчерашних знакомых-краснолюдов. Те смотрели на происходящее обеспокоенно и удивленно.

Протащили их к пристани под конвоем. Точнее, провели, но ситуация от этого лучше не становилась, особенно с учетом, что в спину им дышал все тот же медведь, который выпил весь самогон до последней капли. Теперь он шел, блестя глазами и странно виляя огромным задом с куцым хвостиком.

Из толпы вывели уже знакомого им черного эльфа с неуместно жизнерадостной улыбкой. Отчего он был в других тряпках и как их достал, никто не знал.

– Гоблин, – угрюмо прокомментировал его появление Майрон.

– О, я вижу знакомые лица, – поприветствовал их Джарлакс, совершенно не обращая внимания на веревку на руках и двух местных берсерков, которые почти тащили его по пристани. – А как ваша ночь прошла?

Разговор оборвал хлопок кнута одной из хатран, облаченной в темно-синее платье. Фигура ее выдавала почтенный возраст. Маску ведьмы ореолом окружали алые перья, полностью скрывая от смотрящих спереди и цвет волос, и возможную прическу.

– Слушайте нас, народ рашеми! – ее голос сильно разнесся над пристанью. – Слушайте меня, Ярославу из хатран! И слушайте нас, чужаки! Вы пришли в наши земли незванными и нежеланными, и осквернили землю, на которой мы живем. Вы попрали священные законы гостеприимства, обнажив меч под крышей, которая дает кров и еду. Одного из вас поймали на воровстве. Вы – убийцы и преступники. Мы не коснемся вас, мы не убьем вас, но отдадим на растерзание миру тех, кого вы уничтожили – они придут за вами и придут на другой берег озера Ашейн, придут, чтобы даже ваша кровь не запятнала земли Рашемена, и ни следа ваших преступлений не осталось на ней! Ибо такова их воля, и они желают мести, и мы охотно исполним ее. Войдите в лодку и встретьте свой удел. Таково решение совета хатран и духов этой земли.

– Прекрасно, – прошипела Йеннифэр, глядя на то, как двое воинов разрезали веревку на руках Джарлакса и встали поперек пристани, закрывая им дорогу. – Просто замечательно.

Лодка, широкая парусная плоскодонка, поскрипывала, покачиваясь на волнах. Майрон заметил, как Мелькор побледнел, глядя на озеро, словно завороженный.

Он знал, что Мелькор ненавидел лодки, а еще больше ненавидел реки и любые водоемы, кроме собственной ванны, потому что панически боялся глубины.

Плавать он тоже не умел.

«Но если мы сейчас убьем целый город, то домой точно скоро не вернемся. Там посмотрим».

Майрон тронул локоть Мелькора и крепко сжал его руку чуть выше запястья.

– Ненавижу лодки, – тихо прошипел Мелькор, напряженно глядя на тихо плещущиеся и хлюпающие у отсыревших досок волны так, словно мог провалиться с пристани и утонуть прямо здесь. – Ненавижу озера. Ненавижу реки, моря, корабли, чаек и вообще все!

Цири коротко выдохнула, словно перед прыжком в ледяную воду, но сошла в лодку первой, обернувшись через плечо.

– Знаете, что говорил Весемир? – голос ее странно дрогнул. – Перед казнью попроси воды. Никто не знает, что случится, пока ее принесут.

Джарлакс хмыкнул и с неунывающим видом поправил перо в шляпе.

– А мне нравится эта девушка, - он подмигнул им и с ленцой, вразвалочку зашел в лодку без всякого страха, словно их везли не на смертную казнь, а на прогулку. – Эй, да что вы встали? Все могло быть и хуже!


========== Туманы ледяного озера. ==========


4. Туманы ледяного озера.


Эльминстер, величайший из Избранных богини магии, Мистры, и прославленный волшебник всего Фаэруна, находился у себя дома, в холостяцкой норе, построенной из старой мельницы.

По легендам, башни великих волшебников непременно зловеще возвышались на пустошах среди древних руин, а внутри эти башни были темны, мрачны и заполнены хитроумными ловушками, чудовищами и чудесными артефактами. В башне Эльминстера в сравнении с подобными легендами обстановка была проще некуда – первый этаж делился на кухню с прихожей и комнату его ученика, на втором маг спал, на третьем работал и хранил великое множество книг. А больше ему ничего и не было нужно.

Несмотря на раздражение от слишком докучливых посетителей, на пустошах Эльминстер селиться не желал. Уж больно далеко за хлебом, свежим молоком и маслом было ездить. А волшебникам, даже великим, как и прочим живым людям, непременно требовалось все вышеперечисленное.

Сегодня день выдался холодным и ясным. Теплый весенний ветер принес с собой хорошее настроение и запах мира, пробуждающегося от зимней спячки. К вечеру закат рассыпался по озерной долине башни тяжелым медовым золотом. Эльминстер сидел на кресле-качалке в спальне, мурлыкал под нос незатейливую песенку и увлеченно читал тяжелый фолиант – новую книгу Воло, в которой хитрец-путешественник описывал очередной виток своих похождений.

«Путешественник и рассказчик… старый пьяница и пройдоха. Но как пишет!»

Уютно потрескивал камин. Ноги в полосатых желто-зеленых носках и смешных тапках с загнутыми носами Эльминстер пристроил поближе к огню. Чай на столике вкусно пах мятой и черной смородиной – лучше не придумаешь для весеннего вечера, когда и согреться нужно, и не хочется тяжелой зимней пряности напитка. Его ученик уехал за припасами в деревню и должен был вернуться через пару дней. Скоротать ночь за книгой в тишине представлялось прекрасным отдыхом.

Но когда он прочел уже добрую половину книги, то ощутил зов, который слышал уже много раз: чистое, сильное, огромное присутствие Мистры, его прекрасной госпожи, владычицы Плетения, к которой Эльминстер пылал чистой и незабвенной любовью. Это было похоже на звон струн и переливающееся мириадами цветов дрожание паутины магии, в которой он чувствовал послание для себя.

Богиня говорила ему, что равновесие обыкновенного Плетения и Теневого нарушило нечто. Или некто. Плетения всегда пребывали в хрупком балансе, уживаясь друг с другом и соперничая многие века жизни Фаэруна, а своим противоборством и количеством последователей влияли на целый мир.

Баланс должен был храниться незыблемым. Но сейчас, в эти дни, в плетение Тени вторглось что-то дикое и чужеродное, переломив даже волю Шар. Пусть ее магия была безумна, зла и противна любому, кто брался за колдовство, она должна была существовать, пока не угаснет в результате долгой кропотливой борьбы с последователями Шар, которые перестанут давать силу богине.

Для юных неофитов магии сия мысль показалась бы кощунственной, но Эльминстер, старый хитрый лис, привык к тому, что мир не черно-бел, даже если очень хотелось, чтобы все в нем было светло и хорошо.

Эльминстер выслушал свою богиню. Он принял ее напутствие и наказ – найти тех, кто мог натворить много бед. Найти ту или того, кто обладал немыслимой волей и властью, чтобы сопротивляться силам божества.

Все так же напевая себе под нос незамысловатую песенку, Эльминстер зажег волшебный светлячок, повисший белым шариком над головой, поднялся в рабочий кабинет, и разложил на тяжелом дубовом столе огромную карту Фаэруна. На листе пергамента он принялся чертить формулы и знаки, колдовать над магическим шаром, который стоял здесь же, на столе. Ему потребовалось бы много часов, чтобы определить источник прорехи в Плетении, да еще и Теневом, но и это было возможно. В конце концов, пользоваться им он не желал – Эльминстер собирался всего лишь посмотреть на него, словно на скатерть, в которой где-то зияла дыра. И понять, кто и где оставил след. Никто, кроме него, не смог бы отыскать таких следов без привязывающих вещей вроде пряди волос или клочка одежды, и тем более без знания о порталах и заклинаниях, которые были созданы рядом с местом вмешательства. Кроме того, каждый день на огромном континенте Фаэруна случались сотни и тысячи телепортаций и заклинаний. А Эльминстер и понятия не имел, был ли портал как таковой рядом с местом, где кто-то произнес неведомое пока заклинание.

Но он мог это понять. И узнать, кто собирался натворить дел, которые могли повлечь настоящую катастрофу.

«Занятно. Человек не может удержать в себе такую силу без чьего-либо благословения. Может, речь и не о человеке?»

Плетение ощущалось картой, расстилавшейся, сколько хватало глаз. Эльминстер пробегал пальцами по тонким струнам, пытался обозреть необъятное, взлетал птицей и опускался змеей под землю, пытаясь нащупать источник странной магической пульсации, встревожившей даже его богиню. Искал обрывки энергии, искал след, который мог привести его к кому-то, потому что магия была подобна шлейфу аромата, который разливался в воздухе, и неизменно следовал за колдующим.

Может быть, ему следовало даже поговорить с другими Избранными – хотя бы связаться с Келбеном и Лейрел – но не сейчас!

Через многие и многие часы, когда поднялось заново и уже пошло к закату медовое солнце, Эльминстеру показалось, что он что-то нащупал. На далеком севере.

В Рашемене.


Лодка-плоскодонка беззвучно плыла по синим, кристально-чистым и головокружительно глубоким водам озера Ашейн. Серебристый морозный туман окружал суденышко плотным облаком. Ни руля, ни весел у лодки не было, а парус был подвернут к низкой мачте, но лодка двигалась сама, не меняя курса. В воздухе висела стылая ледяная сырость, которая пробирала до костей.

Настроения в лодке разделились. Йеннифэр дрожала от холода, обхватив себя руками за плечи, и за первые полчаса несколько раз поднималась, делала резкие взмахи руками и сгибала ноги: пыталась согреться.

Ведьмы, разумеется, не оставили преступникам ничего, кроме скудного запаса еды. На взгляд Йеннифэр, предназначенного лишь для того, чтобы поиздеваться: весь «запас» состоял из сушеных грибов, которые задубели так, что их и жевать было невозможно. О, и была кружка! Кружка, чтоб ее! Для ледяной воды, по которой они плыли!

Она была зла, замерзла и чувствовала дьявольскую усталость – шли вторые сутки без сна.

«Если нас не доконают эти проклятые духи, то доконает холод. Рано или поздно кто-то свалится от лихорадки, а лечить ее нечем».

Она сомневалась, что кровоостанавливающие травы и мешочек дамских принадлежностей помогут в этом деле хоть чем-нибудь. Чародейка уже почитала за чудо тот факт, что никто из них не заболел к сегодняшнему дню. Организм Цири проявлял чудеса выносливости, а насчет себя Йеннифэр не была столь уверена, поскольку чувствовала отвратительную приливающую слабость, с которой справлялась лишь посредством железной воли. Но на холоде, в тонкой одежде, которую до сих пор было нечем зашить… сколько она продержится на ногах?

«Проклятье».

Расцарапанное плечо противно саднило. Поспать в лодке не представлялось возможным. Места было слишком мало, а пять пассажиров – слишком много для этого суденышка.

Чародейка бросила косой взгляд на Мелькора. Коронованное недоразумение вело себя подозрительно тихо и бледнело с каждой минутой, проведенной на воде. Майрон вился вокруг него еще более подозрительно, больше всего напоминая ей осу над вареньем. Он угрюмо молчал, но все время пытался коснуться Мелькора, останавливая каждый жест на полдороге, будто бы из неуместного смущения. Со стороны это выглядело очень глупо, очень заметно и очень раздражало, но сейчас Йеннифэр раздражало абсолютно все.

Ее бесила погода. Ее бесил этот дикий край, полный самодовольных ведьм и провинциальной дикости. Ее бесил Майрон, который неуловимо напоминал нерешительного юнца, впервые желающего пригласить девушку на свидание. Ее бесил Джарлакс, который лыбился так, словно его приговорили не к смерти в когтях армии духов, а к веселой прогулке. Ее бесило, как смотрелась одежда этого остроухого, не сочетаемая ни с чем – куртка из волчьего меха, яркие красные штаны, шляпа с разноцветными перьями, сапоги с золочеными украшениями. Она до сих пор не понимала, почему его не заставили вернуть награбленное – разве что ведьмы сочли, будто торговать краденным таким индивидуумом ниже их достоинства и проще выплатить торговцам стоимость товара. Ее бесила легкомысленность Цири, которая была преувеличенно спокойна и согревалась тем, что делала упражнения, балансируя на мысе лодки и тем самым раскачивая ее.

Первым молчание нарушил Джарлакс. Он поправил перо на шляпе и с довольным видом оглядел присутствующих.

– Что-то вы все кислые. Я не вижу радости на лицах из-за нашего чудесного спасения.

Лодка, поскрипывая, двигалась по воде. Цири круговыми движениями разогревала плечи. Йеннифэр покручивала запястьями и дышала на руки. Воздух вырывался изо рта облачком. Мелькор зеленел, ежился на поперечной скамье посреди лодки, а потом обхватил руками живот и поджал колени к груди.

Майрон недовольно поморщился, барабаня пальцами по дереву лодки.

– Ты же их слышал, – мрачно ответил он Джарлаксу. – Нас должны разорвать духи. Если они хотя бы вполовину так же сильны, как те, что были – поверь, они исполнят обещанное.

Джарлакс фыркнул и беззаботно махнул рукой. Его единственный видимый глаз рубиново поблескивал под белой бровью.

– Я смотрю на это иначе. У меня, знаешь ли, большой опыт положения приговоренного к смерти, – он поднял руку и принялся загибать пальцы. – Нас могли повесить, четвертовать, разорвать медведями, просто бросить в эту ледяную воду, – он торжествующе прищелкнул пальцами и указал на Майрона. – Но вместо этого они отправили нас на лодке через озеро! Плавать в этой водичке я не собираюсь, но поверь, жизнь научила меня, что пока ты дышишь и не связан по рукам и ногам – у тебя полно шансов! И у нас их, по сравнению с виселицей – до жопы!

Цири усмехнулась и с одобрением посмотрела на темнокожего эльфа. Майрону ее настроение казалось неуместно оптимистичным.

– Точно, – согласилась она. – А если тебе оставили оружие, то шансы повышаются вдвойне. Тем более что хотя бы один из нас все-таки не разучился колдовать.

Мелькор издал неопределенный булькающий звук.

– Я сомневаюсь, что в этот раз смогу хоть что-нибудь, – хрипло произнес он и глубоко вдохнул-выдохнул, прикрыв глаза. Вид у него был серый и замученный. – Если я вообще переживу этот гнилой заплыв по озеру.

Джарлакс менторски поднял палец и назидательно изрек:

– Если соберешься блевать – убедись, что за бортом нет какой-нибудь нимфы, и ты не делаешь этого ей на голову. Я слышал, что они выглядят, как прекрасные нагие красавицы, но на смерть в окружении злобных голых баб я буду готов лет через пятьсот!

Туман, казалось, впитывал густую синеву воды. Цири удивленно дернула бровью.

– Да эту лодку же не качает совсем! – она размяла руки, разогревая их, но Майрону показалось, что это не помогло Цири ни капли: он слышал стук ее зубов. – Да и как тебя может укачивать, если ты сам говорил, что ты кто-то вроде бога?! Перестань!

– Да откуда я зн… – Мелькор даже не закончил фразу. Он резко рванулся к борту лодки, придерживая одной рукой косу, второй – корону, и его вывернуло.

Верхом унижения было бы утопить железный венец с Сильмариллами в озере в какой-то захудалой дыре, выворачиваясь в это озеро.

Мелькор выругался, оставшись на коленях возле борта лодки, и попытался отдышаться, упираясь в него локтями. Плотно зажмурился и выдохнул.

Джарлакс присвистнул. В отличие от дамской составляющей компании, дроу подозрительно не мерз. Майрона грел пламень духа и отвращение к снегу, Мелькору было не до холода. Его занимали более насущные неудобства и поминание всех, кого-либо похожих на Ульмо, покровителя вод морских и речных.

«Музыка Илуватара в журчании вод, чтоб ее. Ненавижу воду! Ненавижу озера! Ненавижу моря!»

– Бог, значит? И чему ты покровительствуешь? – голос Джарлакса звучал неунывающе, и походило на то, что положение Мелькора он препятствием для беседы не считал. – Никогда не думал, что увижу, как морская болезнь одолевает божество! – дроу прищурил глаз и понизил тон до заговорщицкого. – И помни о нимфах. Я слышал, они очень обидчивые, как и все местные телторы!

Мелькор выразил свое отношение к комментарию Джарлакса относительно нимф сразу же. И предельно однозначно, пусть и без единого слова.

Майрон видел, что от злости и унижения у Мелькора покраснели даже кончики ушей. А что хуже, он не знал, можно ли ему помочь. Мелькор не мог отравиться, а как справляться с тем, что Цири назвала «укачиванием», Майрон понятия не имел.

В другой раз Майрон бы, по крайней мере, прикоснулся к нему, попытался успокоить, но не был уверен, что это необходимо, к тому же…

«И что «к тому же»?! Это же не наш мир!»

Майрон решительно придвинулся к Мелькору, когда тот выпрямился и уселся на скамью лодки с болезненным кислым видом, от которого бы замариновались и сушеные грибы. Майрон снял с айну подозрительно легкую корону, обнял Мелькора поперек груди, заставив откинуться на себя, положил теплые ладони ему на живот и ткнулся носом в волосы у виска Мелькора, согревая его дыханием – как Майрон думал, не слишком заметно.

Майрон, в отличие от остальных, не мерз. Но промозглый ветер и воду ненавидел не меньше Мелькора.

– Майрон, какого?.. – тихо прохрипел Мелькор, пытаясь выпрямиться и отпихнуть его локтями.

Повис идиотский момент абсолютной тишины. Джарлакс опять присвистнул похабной птичьей трелью – такой, что Майрон поневоле ощутил, как краской заливается даже шея. Йеннифэр собрала губы кольцом и приподняла бровь. Цири прищурилась и недоуменно нахмурилась, словно пытаясь осознать только что понятое.

– Подождите, – осторожно произнесла она. – Вы… вдвоем?

«Ох, чтоб тебя».

– Я не понимаю твоего вопроса, аданет, – угрюмо ответил Майрон, совсем неприкрыто прижавшись щекой к виску Мелькора, и обнял валу покрепче.

Джарлакс переводил взгляд то на Мелькора, то на Майрона. А потом издал хриплый смешок, хлопнул себя ладонями по коленям и с упоением заржал так, что эхо разнеслось в тумане. Йеннифэр мерзко ухмыльнулась, как кошка, обожравшаяся сливок тайком от хозяев.

Мелькор, порозовевший от бешенства до нормального цвета лица, прикрыл глаза и с шипением выдохнул через плотно сжатые зубы.

– Что?!

Джарлакс никак не мог остановиться, и смеялся зверски заразительно. Майрон и Мелькор смотрели на него убийственными взглядами. Зеленоглазая девчонка почему-то не смеялась, но зато изучала их очень задумчиво и немного… грустно? Майрон не был уверен, что правильно понял этот оттенок ее взгляда.

– Да ладно?! – громко поинтересовался Джарлакс и широко развел руки, потрясая ими в воздухе. – Подохнуть и не встать! Вы такие высокомерные, как будто под жопы по ежу положили, а оказывается, вот в чем дело! – он опять заржал.

– Он хотел сказать, – елейным голосом произнесла Йеннифэр, явно получая исключительное удовольствие от сказанного. – Что вы обжимаетесь, как голубки на насесте, – она изящно закинула ногу на ногу и с исключительно заинтересованным видом посмотрела на них, подперев подбородок ладонью. – У вас везде в обычаях… мужская тыловая дружба, или вы одни такие? О, – она подняла в воздух палец. – Пока я не забыла, – она снисходительно взглянула на Майрона и продолжила говорить все тем же медовым, нежным, омерзительно ласковым голосом. – Поблагодари меня за это объяснение! Холод, чтобы ты знал, вызывает сужение сосудов и спазмы мышц. Другими словами, чем больше мерзнет твоя коронованная голубая роза, тем сильнее будет его тошнить. И если уж ты намерен обжиматься с ним до конца дороги, то можешь даже по животу погладить. В моих интересах, чтобы он перестал издавать эти звуки каждые пятнадцать минут.

Если бы Майрон мог испепелять взглядом, от Йеннифэр бы осталась кучка пепла. Эта тварь одновременно умудрилась и помочь ему, и утопить в грязи по уши так, что он пожалел о совете.

«Я ее убью. Я точно ее убью. Утоплю паршивую суку прямо в озере».

Что его удивило очередной раз – Цири даже не хихикнула. И не улыбнулась. Только отвела взгляд в сторону, когда Майрон посмотрел прямо на нее, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на… сочувствие?!

У него не было времени понять.

Мелькор выдохнул, очевидно, желая что-то сказать, но заткнулся и закрыл ладонью рот, а потом глубоко задышал с хриплым взбешенным рычанием. Куда больше его заняло стремление не проблеваться очередной раз, когда момент был и без того унизительным.

– А! – Джарлакс махнул рукой, поправил шляпу и уперся локтями в колени, с любопытством глядя на Мелькора и Майрона. – Между прочим, это совершенно нормально! Я даже не согласен с тем, что это делает мужчин женоподобными! Но я так, спрошу ради любопытства – и кто же из вас, великих богов, кого…

– Заткнись! – совершенно неожиданно и неестественно громко рявкнул Мелькор, скинув с себя руки Майрона. Он выдохнул и выпрямился, прошипев. – Вы, люди, удивительные твари, которые возвели совокупление в культ и оскорбление одновременно. Треть жизни вы спите, остальные две трети – если не совокупляетесь, то думаете, с кем и как. Если не думаете, с кем и как, то думаете, когда же вы будете совокупляться, либо зачем вы это делаете, либо насколько правильно совокупиться с кем-то еще! Вы без конца мечтаете об этом, делаете это, обсуждаете это! – он прервался, глотнул воздуха и сдержал очередной порыв тошноты. – А потом! – Мелькор резко выдохнул. – Потом вы приходите в ужас, когда слышите, что кто-то ложится с кем-то реже раза в неделю! – он развел руками и запрокинул голову к небу, повысив голос. – Да вся ваша жизнь, все ваше ущербное соитоцентричное мировоззрение, даже все ваши ругательства – все, все крутится вокруг того, стоит или не стоит у кого-то его… достоинство, и кто куда это достоинство сует! Можно сказать, вы сами вертели на… этом всем все свои ценности! Да какая разница! Вы все равно умрете спустя двадцать пять унылых лет после достижения зрелости! О, большая часть из которых пройдёт за вытиранием соплей и дерьма последствиям ваших бесконечно похотливых разумов и тел! – Мелькор опять сделал паузу, чтобы продышаться, но почему-то его никто не прерывал. – Но для этого вы придумали возвышенное нытье о том, как важно и ценно иметь по десять детей, восемь из которых умирают в свинарнике от кровавого поноса и лихорадки, а бабу с пузом возвели в культ и решили, что это, чтоб вы сдохли, венец творения! Вершина жизни! Предел, сука, творческих сил! Потому что вам банально лень делать все, кроме как бесконечно присовывать кому-то! И после этого кто-то удивлён и даже обвиняет меня в том, что я отношусь к вам, как к блохам, и думаю, что вашу популяцию следовало бы проредить вдвое, потому что вы восполните ее быстрее, чем успеет вырасти лес!

Цири и Йеннифэр слушали с подчеркнуто заинтересованным видом, и не произнесли ни слова, но по мере того, как Мелькор говорил, в глазах обеих женщин разгорался нехороший огонек ярости.

А когда айну закончил, заговорила Йеннифэр. Очень тихо и очень зло:

– А теперь послушай ты, божество самодовольной глупости и вранья, – от злости ей казалось, что отступила даже болезненная слабость, одолевавшая ее. Голос понизился до хрипловатого от гнева. – Я множество лет лечила женщин, которые приходили ко мне изнасилованными, избитыми, с разорванной промежностью, с нежеланной беременностью – и все это с ними творили только такие, как ты. Самодовольные мудаки, считающие, что если между ног у них болтается хер, то это дает им право бить и унижать. И знаешь, что? – Йеннифэр оправила волосы и посмотрела Мелькору прямо в глаза, улыбаясь: жестоко, мягко и очень спокойно. – Все эти девочки и женщины, человеческие девочки и женщины, которых ты так презираешь – стократ сильнее таких, как ты. Потому что они, потерявшие детей, бесплодные, избитые, запуганные, пережившие уродства, которые ценой страшной боли лечили магией, ломая им кости и сращивая их вновь – падают, поднимаются и идут дальше. И не винят весь мир, не ноют о том, что жизнь нанесла им непоправимые удары. Они встают и идут дальше. А такие мужчины, как ты – стоит им один раз понести поражение, один раз оказаться слабыми и униженными – так они способны возненавидеть весь мир и готовы мстить каждому кусту из-за собственных амбиций. За то, что они не смогли перестать жалеть себя и жить дальше, – она сделала паузу и резко обрубила свои слова. – Я закончила.

Майрон видел, что лицо Мелькора побелело от гнева. Он впервые видел, как его глаза наполнились испепеляющей яростью, огненным светом по ободу зрачка.

– Ты много знаешь об унижении, женщина, я смотрю, – тихо проговорил он. – Такие, как я, насилуют женщин, говоришь? Но мне нет дела до аданет. Мне нет дела до жизней аданов. Зато я видел, как вы, прекрасный род Эру, вершина его творения – пали и склонились передо мной, потому что не могли создать ничего. Умоляли меня дать крышу над головой вместо знаний, как построить ее своими руками. Умоляли дать детей вместо способности творить вещи, которые облегчат труд. Потому что как только у вас появляется кто-то, кто может одаривать вас, защищать вас, оберегать вас вместо вас самих – вы становитесь мягкими и хрупкими, как глина, и не хотите делать ничего, кроме как плодиться. Даже если это требует от вас жертв хуже всех, что вы могли представить.

Майрон слушал молча. Спор, превратившийся в обыкновенный бардак, на его взгляд, был начат зря и годился разве для того, чтобы время скоротать. И для того, чтобы Мелькора, отвлекшегося на перебранку, перестало то и дело рвать за борт от качки, которая была слабой, но вполне ощутимой.

«Добро, зло, люди, эльфы, орки… какая разница, кто вообще в мире живет, когда кругом никакого порядка?»

– Ты ничего не знаешь о людях, Мелькор, – неожиданно встряла в разговор Цири, и ее голос прозвенел сталью – острой и тонкой, как ее мечи. – Когда-то меня водили, надев ошейник на горло, как бойцовой псине. Меня выпускали на арену, чтобы я сражалась на потеху толпе. Те, кого я любила, были убиты, и человек, который это сделал, отрезал им головы на моих глазах, а тела бросил в дерьмо и дорожную грязь. Шрам на моем лице, – она ткнула пальцем себе в щеку, – тоже оставил человек. Я даже скажу тебе больше, – в зеленых глазах Цири мелькнула злая искра, – именно те, кому нужны только деньги, шлюхи, мягкая постель и вино – всегда и оказываются самыми большими подлецами, когда приходится выбирать. И нет, не между светом и тьмой, а между обыкновенными трусостью и храбростью, – Цири помолчала, и ее голос набрал силу, повысившись почти до крика, а щеки налились густым румянцем злости. – Но не смей равнять со скулящими от ужаса ублюдками тех людей, которые рисковали жизнью ради меня и ради других! Не смей называть никчемной мою мать! У нее и под пытками не вырвали знания обо мне! Не смей называть блохой мою сестру Трисс, что под угрозой казни на колу вывозила из Новиграда чародеев, которых сжигали заживо на площадях! Ради этого она лазила по каналам, жила в нищете и травила крыс за гроши, когда могла бы давно сбежать одна! Не смей пятнать грязью людей – Кагыра и Скьялля, Мильву и Ангулему – тех людей, которые умерли ради меня! Не смей равнять с дерьмом доброту и порядочность, на которых все еще держится этот блядский мир!

Повисла тишина. Мелькор с ответом не нашелся, раздраженно нахохлившись, обхватил руками живот и как будто потерял интерес к любому продолжению разговора, прикрывая глаза и глубоко, шумно дыша. Майрон придвинулся ближе, приобняв его за талию и почувствовал, как Мелькор раздраженно вздрогнул, покосившись на него.

«Никак его эта перебранка не спасает».

Джарлакс кашлянул. Выглядел дроу слегка ошалело, как будто подвинул камешек и вызвал лавину.

– Я тут хотел сказать…

– Подожди, – холодно оборвала его Йеннифэр. Она смотрела на Майрона немного насмешливо, холодно и раздраженно. – Может, и тебе есть, что сказать?

«Вот же настырная дрянь!»

Он устало вздохнул, машинально поглаживая Мелькора по боку ладонью.

– Нечего мне сказать, аданет. Добро, зло, совокупление, люди, мужчины, женщины… – он обвел взглядом всех присутствующих на лодке. – Это не спасает нас от армии разъяренных духов, которая все еще где-то там, – Майрон указал широким жестом на туман вокруг. – А его – он кивнул на Мелькора, – от ежеминутной потребности, прости, Мэлко, блевать от этой лодки, – Майрон пожал плечами, прищурив темно-золотые глаза. – Вы можете даже измерить количество поражений и тягот в вашем и его существовании. Только поразмыслите, что выживать отпущенное нам здесь время придется вместе – до того, как будет найдена дорога домой. – Майрон посмотрел на черноволосую чародейку. – А ты, Йеннифэр… ты говоришь о себе как о зрелой женщине, которая разбирается в лечении, но не нашла ничего лучше, чем высмеять… – Майрон поморщился, припомнив скабрезные эпитеты. – Нашу связь. Разумеется, что я… как ты выразилась, обжимаюсь с ним и сижу рядом. В вашем мире принято иначе?

Цири сникла от его слов, как будто растеряв запал. Она утомленно потерла лоб и шрам, словно вспомнив, с чего началась перебранка. Йеннифэр хмуро отвернулась от прямого взгляда Майрона.

– Нет, – едко буркнула она. – Не иначе.

В наступившей тишине повторно кашлянул Джарлакс.

– Я хотел сказать, – глубокомысленно произнес он. – Что эти две женщины отличаются удивительной отзывчивостью. И вы двое это бы поняли, если б пожили хоть недельку с моими сестрицами по крови. Эти паучьи шлюхи за благословение Ллос мать в кислоте сварят, и, между прочим, несколько прецедентов было, в чем я убеждался… – Джарлакс замысловато повел рукой в воздухе, словно подбирая слово, – непосредственно, так можно сказать. Вопли жертвы стояли знатные. Кроме того! – Джарлакс с авторитетным видом поправил перо на шляпе и почесал лысину под ней. – Вы, дамы, ни черта не поняли. Один из этих двух, конечно, точно трахает второго. Я, между прочим, просто из любопытства спросил! – поспешно добавил он, заметив очередной злобный взгляд Мелькора и Майрона. – Но, увы, – Джарлакс драматически вздохнул и вновь обернулся к женщинам. – У нас, мужчин, бесконечно ранимое чувство гордости!

Майрон застонал и впечатал ладонь в лицо. Мелькор набрал воздуха в грудь, а потом резко прижал руку ко рту и ответил всем троим, как и в прошлый раз. За борт. Донельзя коротко и исчерпывающе.


Мучительное путешествие окончилось утром второго дня и прошло непредсказуемо спокойно. Скабрезных шуточек больше не всплывало, Майрон вздыхал и с обреченным видом обнимал Мелькора. Мелькор выворачивался за борт, а когда не делал этого – раздраженно и достаточно жалко шипел на все и вся вокруг, включая Майрона. Не то чтобы ему было смертельно плохо, но вид у него был несчастный. Кроме того, айну оказался принципиален процесс: портить настроение окружающим, потому как у самого Мелькора оно оставалось отвратительное. Цири и Джарлакс время от времени вступали с ним в ленивые перебранки, снабженные символическим сочувствием, либо находили одно идиотское (на взгляд Йеннифэр) развлечение за другим. Вроде игр, которые требовали активной жестикуляции и изображения тролля жестами.

Одним из сомнительных развлечений и местью Мелькору за желчный нрав стали рассказы Джарлакса о своей родине, подземном городе эльфов дроу, где царил диктаторского сорта матриархат, при котором дочери нередко приносили в жертву матерей, братьев, а также прочих родственников, до которых могли дотянуться в результате бесконечных бессовестных интриг. Иногда матери без малейших сомнений убивали не в меру властолюбивых дочерей, например, сбрасывая их в гнездо плотоядных пауков.

Таков уж был культ богини-паучихи Ллос.

Сомнительность развлечения и удовольствие от него для Джарлакса заключались в том, чтобы Мелькор перестал язвить и замолчал, озабоченный выворачиванием за борт. Нащупав слабину валы единожды, Джарлакс неприкрыто ею пользовался, то и дело в деталях рассказывая, как провинившихся мужчин превращают в драуков – наполовину эльфов, наполовину пауков. Или как жрицы ткут себе платья из паутины. Или как они совокупляются с чем попало – например, с демонами (нужно сказать, что здесь Джарлакс преувеличивал, пусть и изредка). Или что пауки в Мензоберранзане почитаются и любятся.

Мелькор мгновенно припоминал Унголиант, вязкую слизь паутины, в которую влип по уши, гнилостно-блеклое пузо прядильщицы тьмы, ее тошнотворный запах, окруженные щетинистыми ворсинками глаза – и не выдерживал. Иррациональная злобная фобия в смеси с качкой брали свое.

Рассказы прекратились, когда Майрон несколько раз рявкнул на Джарлакса, чтобы тот перестал издеваться над раскисшим от дороги Мелькором. Рявкал Майрон достаточно хорошо, чтобы это подействовало.

Йеннифэр нахохлилась, как мокрая сорока, и боролась с дурнотой от болезни.

Как бы ни хорохорились Джарлакс и Цири, с Иммилмара состояние каждого лишь ухудшилось. В сущности, все были зверски голодными, усталыми и замерзшими окончательно.

Но морозным серым утром их лодка причалила к старой пристани, присыпанной тонким слоем весеннего снега. Старые выбеленные доски причала уходили под яркую сапфировую воду озера. Шуршала галька в мелких волнах.

Пристань им сразу не понравилась: в воздухе висело что-то недоброе. Холм неподалеку был окутан тонким серебряным туманом, и в нем угадывались очертания не то гигантского дома, стоявшего в одиночестве, не то заброшенной улицы. Сухие травы покрывал утренний иней, а воздух был холодным и звенящим. У причала притулилась крошечная рыбацкая хата, явно заброшенная.

Что еще хуже, что первой заметила Цири – было абсолютно, убийственно тихо. Ни птиц, ни шороха зверей в травах, хотя в столь безлюдном месте они должны были водиться.

Мелькор облегченно выдохнул, как только ступил на скрипящие доски пристани. Он стоял и жадно дышал полной грудью, мутным взглядом оглядываясь по сторонам. Майрон беспокойно вцепился в его локоть, пытаясь не то поддержать, не то придержать Мелькора на месте, хотя в этом не было никакой необходимости.

Из лодки брать было нечего, кроме издевательской связки сушеных грибов, оставленной неизвестно кем неизвестно для кого. Цири ловко подхватила ее и повесила на шею как нелепое ожерелье.

Джарлакс вгляделся в туман и встал с видом победителя, уперев руки в бедра. Пушистое лилово-серое перо на шляпе слегка колыхалось под ветром.

– Что-то не видно этих духов, а мы пока живы, – наконец, изрек он с благодушным видом.

– Возможно, ненадолго, – мрачно ответила Йеннифэр. – Нужно поискать здесь что-нибудь и поесть, – она утомленно потерла лоб и зашлась тяжелым кашлем. – И стоит собрать хвои и сделать из нее отвар. Я не собираюсь свалиться здесь от лихорадки.

Цири тревожно посмотрела на Йеннифэр. Та отрицательно покачала головой, давая понять ей, что все в порядке. Майрон подтолкнул Мелькора в бок.

– Тебе тоже не помешает.

Мелькор устремил в небо замученный взгляд. Доски причала, уходящего к разбитой деревянной лестнице и дороге, заросшей травой, поскрипывали под его шагами. Плескалась ледяная вода.

– Мне не помешает постоять на ровной земле и подышать! – негромко огрызнулся он. – Еще скажи, что шишки грызть надо, как белке!

Йеннифэр скептически фыркнула.

– Шишек сейчас нет, – она огляделась по сторонам. – А вот сосны и ели здесь растут.

Йеннифэр была права. Почти весь берег был занят густым хвойником, росшим даже на краю крутых озерных берегов. Цири задумчиво пожевала губу и смерила всех серьезным взглядом, который не понравился Майрону. Ему не нравилась и местность – что-то здесь висело в воздухе… тревожное? Знакомое? Он не мог подобрать подходящего слова.

– Так, - наконец, серьезно заключила Цири, хлопнув в ладоши. - Я единственная, у кого есть оружие, и кого учили охотиться и на чудовищ, и на зверей. Мне не нравится тишина, но я осмотрюсь и разведаю территорию. Если сильно повезет, поймаю кого-нибудь. Зайца или утку. А вы пока поищите место для привала и разведите костер. Он нам точно понадобится.

Джарлакс прищурился, глядя на утопающий в сухих неряшливых деревьях и замороженных травах дом. И на туман, окутывающий здание.

– А я обследую это сооружение. Может, там найдется что-нибудь.

Мелькор замер от этих слов, словно вкопанный. Он вглядывался в туман, который клубился над холмом и домом. Склонил голову к плечу и удивленно округлил глаза, как будто увидел что-то.

Только сейчас Мелькор заметил, что в дымке вдали блуждало… нечто. Размытые костлявые фигуры, которые кружились и перетекали дымом, как будто не замечая их. Они роились у дома, будто осы у улья, сжимали прозрачные проржавевшие мечи и двигались абсолютно беззвучно, проходя сквозь кустарник и разрушенные стены. Истлевшая призрачная плоть клочьями свисала с рук и изуродованных перекошенных черепов.

«Призраки. Замечательно! И куда нас занесло?»

– Нет, – коротко произнес Мелькор. – Держитесь подальше от тумана. Оба.

– Почему? – Майрон и остальные настороженно посмотрели на него. Джарлакс круто развернулся на пятках, вопросительно приподняв белую бровь.

Мелькор слегка поморщился и неопределенно повел рукой в воздухе.

– Там… полно мертвецов и, кажется, проклятых душ, – мрачно ответил он. – Но далеко не ходят. Они там, ближе к дому. Оттого здесь и не видно ни зверей, ни птиц. Поэтому ни с кем… ни с чем не говорите. Даже если услышите визг ребенка – идите мимо.

Йеннифэр вскинула тонкую бровь. Выглядела чародейка удивленной и слегка напуганной.

– Ты видишь это?

Мелькор с сомнением дернул уголком рта. Идея говорить правду ему не понравилась.

– Можно сказать, что чувствую.

Цири сосредоточенно нахмурилась.

– Значит, ночью здесь не будет ничего хорошего, – голос ее изменился наделовитый и холодный. – Нужно идти вдвоем, – она посмотрела на Джарлакса. – Ты умеешь хоть что-нибудь? Знаешь что-нибудь о выживании, птицах, зверях?

Джарлакс развел руками и криво ухмыльнулся.

– Милая моя Цири, я десятки лет выживал в Подземье среди моих дорогих сестриц, а счет, сколько я руковожу своей бандой Брэган Д’Эрт, славных наемников, идет на десятки лет. Я выживал в таких местах, где и тараканы сдохнут. Между прочим, – он обернулся на Мелькора, Майрона и Йеннифэр, – учитывая ваше незнание нашего мира, просто скажу, что я прекрасно вижу в темноте.

– Разделяться – плохая идея, – с сомнением заметил Майрон и покосился в сторону дома. – Особенно если рядом это.

Цири пожала плечами.

– У тебя есть мысли получше? Мы не можем потратить весь день, чтобы ходить кучкой то в одно, то в другое место. Я сумею себя защитить, – она огляделась и, поколебавшись, оставила на спине серебряный меч, вручив Майрону стальной. – Безоружными я вас не оставлю. Обещаю далеко не отходить.

Йеннифэр сурово сдвинула брови. Голос ее прозвучал встревоженно и резко.

– Это опасно. Ты понимаешь, насколько?

Цири пожала плечами. И улыбнулась – чуточку грустно.

– Я ведьмачка, мама. Бывало и хуже.

Йеннифэр раздраженно выдохнула.

– Не отходите далеко и не суйтесь никуда из любопытства! Сразу возвращайтесь сюда! А ты, – она ткнула пальцем в Джарлакса. – Я тебя голыми руками задушу, если с ней что-нибудь случится по твоей вине!

Цири сделала издевательский реверанс, усмехнувшись.

– Да, мамочка! Конечно, мамочка! Мы скоро вернемся, – она легко поднялась по лесенке причала вместе с Джарлаксом, который напоследок изящно отсалютовал, коснувшись полы шляпы.

– Обожаю храбрых и великодушных женщин. А вы не скучайте здесь в мое отсутствие… девочки.

Он едва увернулся от гальки, которой в него запустил Майрон. Целился майа, надо сказать, аккурат в задницу наемника: побольнее и посильнее.


Место для стоянки нашли чуть дальше от пристани. У занесенной снегом полянки в окружении густых елей оканчивалась каменная дорога с растрескавшимися ступенями. Поперек остатков кладки валялась старая ель. С другой стороны поляну ограничивал берег озера.

Обследование старой хаты рыбаков не принесло почти ничего – внутри остался только сгнивший соломенный матрац и такие же сгнившие сети. Еще была разбитая кровать, кувшины с ссохшейся плесенью на дне и большой котел, чудом не превратившийся в изъеденную ржавчиной дырявую посудину. Его-то они и забрали.

Мелькор тяжело опустился на ствол ели между двух крепких веток, и сложил руки на груди, настороженно глядя в сторону, где на вершине крутого холма начинал маячить туман. Туда от полянки вилась разбитая дорога, в начале которой он сидел.

Голоса мертвецов висели в воздухе, как стылая взвесь. Он не слышал их, но понимал, что здесь произошло что-то… очень плохое. И очень давно. В Арде старые бездомные души, вырванные с пути в Мандос, всегда были злы от гнева или печалей, и чем дольше скитался дух, тем сильнее была злость. Но души, которые скитались здесь, должны были уже обезуметь от прошлого.

Он вздрогнул, когда понял, что с вершины холма на него смотрит силуэт мужчины в темной робе. Фигура не шевелилась, и Мелькор не мог различить лица, но что-то ему подсказывало, что тварь именно смотрит.

Что еще хуже – видит.

Он надеялся, что у зеленоглазой соплячки и чернокожего наемника хватит мозгов последовать его совету. Из размышлений Мелькора вырвал голос Йеннифэр.

– Если думаешь так и стоять здесь, то не стоит, – резко бросила она. – Хочешь или нет, нам нужно собрать побольше дров для костра и согреться.

– Вот сама их и собирай, – огрызнулся Мелькор.

Йеннифэр в своей обычной манере округлила губы.

– А что, в твоем мире мужчины всегда сидят и ничего не делают? – едко поинтересовалась она. – Как мило!

Женщина опять зашлась тяжелым приступом кашля и, поморщившись, потерла грудь. Перебранку оборвал Майрон, стиснув пальцы на предплечье Мелькора.

В отличие от Йеннифэр, он прекрасно знал, что ломать большие ветки и таскать дрова Мелькор и не смог бы со своими ожогами.

– Я соберу, – коротко сказал он. – Лучше пока выбери место для костра и убери оттуда снег. А ты, Йеннифэр, набери хвои… или что там нужно для твоего отвара.

Мелькор обернулся через плечо. От воды потянуло холодным ветром.

На туманном холме в конце дороги никого не было.


Спустя короткое время непродолжительной возни с импровизированным лагерем, в кустах орешника неподалеку раздались шуршание и шаги. Майрон подорвался и схватился за меч. Мелькор, раскидавший снег посреди поляны в кучу, напрягся и оскалился. Растопыренные пальцы его рук в латных перчатках застыли, как когти.

Но причиной шума оказались всего лишь Джарлакс и Цири. На их лицах читалась сложная смесь тревоги и радости одновременно. Джарлакс победно воздел над головой тушку утки, неизвестно как оказавшейся в здешних землях, а Цири – зайца. Добыча вызвала всеобщий радостный вздох.

Сушеные грибы на шее Цири контрастировали с ее серьезным и напряженным выражением лица.

– Я надеюсь, этот котел не проклят, – небрежно-жизнерадостно бросил Джарлакс.

Мелькор смерил утку и зайца задумчивым взглядом. Аккуратно почесал кончиками когтистых перчаток затылок за короной и проигнорировал замечание о проклятии.

«Кому вообще нужно проклинать котел?!»

– Из утки можно сварить суп, – практично заметил вала. – На всех точно хватит. Зайца запечь в углях, но придется копать яму под костром.

– Нужно побыстрее убраться отсюда, – без предисловий сказала Цири. – С зайцем нам повезло, попался шальной. Но утку я нашла с перебитым крылом – что-то ранило ее, – девушка задумчиво покривила рот, будто бы думая, стоит ли ей продолжать фразу. – И мы нашли труп. Он явно пролежал тут зиму, но что бы ни убило этого человека, оно еще здесь, – она бросила быстрый и серьезный взгляд на Мелькора. – Ты был прав. Не знаю, что ты увидел, но оно ходит не только возле дома.

«Кажется, я даже знаю, кто именно. Плохо».

Но этого Мелькор говорить не стал. А вот Йеннифэр, подошедшая к ним с собранными кисточками хвои, разом посуровела и напряглась. Голос чародейки зазвучал резко:

– Вы видели что-нибудь еще?

– Нет, – ответил за Цири Джарлакс. На лице дроу мелькнуло непривычное до этого выражение собранности, даже голос изменился. – Но если идти вдоль берега озера, мы обойдем этот туман. Рано или поздно. Пойдем на юго-запад. Обогнем дикие земли и выйдем на тракт, который ведет в Теск. Здесь точно водится нежить, и я бы не хотел встречать ее без жрецов.

– Для начала нам нужно выбраться, – Майрон с хрустом переломил об колено огромный сук толщиной с его массивное плечо.

Мелькор скрестил руки на груди и скривился с заметным отвращением. Не что чтобы он питал сочувствие к заблудшим душам, но мертвецы никогда ему не нравились. Призраки были слишком одержимы своими желаниями и памятью, чтобы из них выходило что-то путное, а каждый из них в Арде ненавидел и боялся его. И ведь было, за что.

– Что за нежить? – хмуро спросил вала.

Джарлакс пожал плечами с безразличным видом, словно неупокоенные мертвые не были ни чем-то необычным, ни слишком опасным.

– Призраки. Тени. Ходячие скелеты, – Джарлакс повел рукой, поправил повязку на глазу и ухмыльнулся. – Да видов этой дряни столько, что перечислить не получится!

– На вечер надо разжечь побольше огня, – задумчиво произнесла Цири, бегло взглянув на Йеннифэр. – Идти мы не сможем.

– Огонь привлечет их, – фыркнул Джарлакс, дернув уголком рта. Голос его вновь стал серьезен. – Поверь мне, дорогуша, я кое-что понимаю в этих тварях. Они боятся только жрецов и паладинов, а среди нас, увы, только один может колдовать, и то вряд ли сможет изгнать их.

«Изгнать вряд ли, а подчинить – возможно».

Этого Мелькор тоже говорить не стал. Может быть, ему бы удалось. А может, и нет.

– Сначала надо поесть. Голодными мы не уйдем далеко, – оборвала разговор Йеннифэр и косо посмотрела Мелькора. – Может, еще скажешь что-нибудь о женщинах? О том, что место бабы на кухне?

Мелькор приподнял брови и посмотрел на Йеннифэр, как на идиотку. Даже предположение этой женщины, будто ей позволят готовить, звучало нелепо.

– Готовить буду я, – коротко и холодно заметил он. – А тебя к этому даже не подпущу.

Этому удивился даже Майрон.

– Ты? – он недоумевающе моргнул. – Ты умеешь готовить? Мелькор, откуда…

Мелькор устало вздохнул и скривился, обрывая изменением мимики вопрос Майрона.

– Конечно, Майрон, самое время расспросить об этом. Так сложилось.

Джарлакс хитро наблюдал за ними и присвистнул, поняв, что Мелькор не собирается отвечать на вопрос.

– О, сколько тайн вскрывается в неожиданных обстоятельствах! – воскликнул дроу.

Мелькор нарочито утомленно помассировал запястьем лоб.

– Джарлакс, ты тупой крот, – сердито заключил он. – Было время, когда мне требовалось занять руки хоть чем-нибудь, а поскольку мне было запрещено… слишком многое – да, я готовил. Так как в кастрюле супа, – голос Мелькора зазвучал откровенно желчно, – знаешь ли, никто не усматривал жуткого заговора и попрания законов Валар. Конечно, это потом то и дело приходилось выливать в цветы, которые потом сгнивали, но тем не менее.

Цири состроила гримаску настороженности. Она пыталась безуспешно ощипать несчастную утку. Выходило так себе: маленькая ведьмачка научилась от Геральта и Весемира, как правильно брать трофеи из чудовищ, как ощипывать на перья даже грифона, но как следует разделывать утку и тем более ее готовить так и не научилась за всю жизнь. Разумеется, кое-как она могла это сделать, но вкусно – совсем другое дело.

– Если цветы сгнивали… – Цири очень пристально посмотрела на Мелькора огромными зелеными глазами. – Знаешь, это звучит сомнительно и несъедобно.

Мелькор фыркнул.

– А ты попробуй как-нибудь вылить в садовые фиалки суп со жгучим перцем и посмотри, что будет! И… – Мелькор ожесточенно выдохнул, наблюдая за тем, как Цири терзает несчастную птичью тушку, и резко взмахнул рукой. – А, во имя меня же, Цири! Оставь в покое эту утку и дай ее сюда! Лучше разведите, наконец, костер!

Майрон кашлянул.

– Пойду-ка я настругаю ложек.


Подозрения Цири относительно ядовитости супа не оправдались. В котел пошло все – и хвоя, и утка, и сушеные грибы, и подозрительно ранние сморчки, которые обнаружил неподалеку от стоянки Джарлакс. Заяц испекся под слоем земли в углях. Мясо вышло таким нежным, что само отходило от кости. Терпения оставить его до утра не хватило ни у кого: все оказались слишком голодны, а разливавшийся во время готовки запах лесных грибов, дыма и мяса только раздразнил аппетит еще сильнее.

Ели руками и свежевыструганными ложками из общего котла, причем торопливо и наплевав на приличия. Голод дал о себе знать у всех. Чинность утратила даже Йеннифэр, а Мелькор разом забыл про тошноту на лодке.

Но горячая еда сделала свое дело: общее настроение после ужина улучшилось, и перебранки сменило благостное, почти лиричное молчание. Белесый туман, с наступлением сумерек превратившийся в серебряную дымку с неестественным свечением, не развеялся, но и никого не пугал, потому что не двигался вниз, а со спины защищало озеро.

Майрон и Цири нарубили лапника, устроив вокруг костра подобие лежанок. В котле булькал и кипел еловый чай, который тоже черпали ложками. Пахло водой, снегом, дымом, деревом и лесом. Йеннифэр сморило первой: в какой-то момент женщина положила голову на колени Цири и попросту задремала. Девчонка помалкивала, не мешая матери отдыхать, и выглядела задумчивой и серьезной. Джарлакс молчал вынужденно.

Духи не показывались, и Майрона это тревожило, как и проклятый туман. Хорошего настроения Цири и Джарлакса он не разделял. Не то чтобы он рвался искать ораву взбешенных тварей и проверять собственное бессмертие в этом мире, но…

«Они должны были прийти за нами, а их здесь нет вовсе. Что-то не так».

Он чувствовал себя не в своей тарелке. Сон не шел, хотя усталость вымотала настолько, что хотелось свалиться на месте и проспать год. Мелькор, более или менее сытый после ужина, устроился, откинувшись спиной на Майрона, но не спал. Молча смотрел в потрескивающий костер. Майрон снял с него корону и, обхватив Мелькора поперек груди, задумчиво пробегал пальцами вдоль его туго заплетенной косы с украшениями, гладкой и плотной на ощупь.

Странно было видеть его таким. Майрону казалось, будто что-то наконец-то отпустило Мелькора от себя. Все ужасы в его голове словно и остались в Арде вместе с тяжестью проклятой короны. Он был в его руках совсем расслабленным, и даже не кривился от уже привычной боли в шее. Разве что руки берег.

«Может, в этом мире ему и поспать удастся?»

– Поспи, если получится, – тихо шепнул он ему. – Завтра длинный день.

Майрон видел, как уголки рта Мелькора дернулись в подобии едва заметной улыбки. Он покачал головой и потер плечом ухо, которое Майрон щекотно задел дыханием.

– Не хочу. Посиди так лучше.

Цири тяжело вздохнула, обреченно глядя на них.

– Это почти мило, и спасибо тебе за суп, но у меня от вас сейчас все слипнется! – сказала она вполголоса, чтобы не разбудить Йеннифэр.

Джарлакс тихо хохотнул и мгновенно оживился. Рубиновый глаз глумливо блеснул.

– Да ладно тебе! Я послушаю, – он заинтересованно поглядел на Мелькора и Майрона. – Я, знаешь ли, видел, чтоб ебались, но чтобы так…

Мелькор устало выдохнул и символически побился лбом о руку Майрона, перекинутую через его плечо поперек груди и перебирающую звенья косы. Удивительно, но даже вале хватило такта не говорить в полный голос, понизив его до рассерженного шепота:

– Если будете подслушивать, я напою вам колыбельную, после которой тебе, Цири, будут месяц сниться табуретки, что гоняются за тобой по лесу, и одноногий умывальник с дубиной. А тебе, лысый, кошмарную фантазию сообразно твоему влечению к прекрасным женщинам, которые будут желать тебя, но вместо лон у них будут кровожадные пасти, и…

Цири шумно, с удовольствием, зевнула, не дав Мелькору закончить. Майрон громко и устало выпустил воздух через нос. Джарлакс присвистнул. Его взгляд откровенно смеялся.

– Пизда с зубами? Ну, ты загнул, – говорил он тоже вполголоса, почти шепотом. – Да и достаточно мне памяти о моей дражайшей сестрице, которой я желаю смерти долгой и мучительной. Думаю, закажу на ее день рождения портрет.

На коленях Цири пошевелилась Йеннифэр. Она перевернулась на другой бок и пробормотала сонным голосом:

– Ох, Мелькор. Я уж думала, идеи о зубастой вагине от тебя никогда не прозвучит, – она сладко зевнула. – Ка-ак же ты ненавидишь женщин. Никогда не думал пообщаться по этому поводу с лекарями? Вдруг у тебя была злобная мамаша, которая расхаживала голышом и била тебя… или что там… – она зевнула еще раз.

Вслед за Йеннифэр зевнул Мелькор, лишенный тем самым любых шансов дать достойный ответ, потому что Цири погладила приемную мать по волосам, коснулась ладонью ее лба, и лицо Цири резко посмурнело. Она тихо шикнула на всех сидящих:

– Тихо вы! Дайте ей поспать!

От Мелькора зевок подцепил Майрон. Он перехватил пальцами кисточку косы Мелькора и указал ею на чародейку. Украшения тихо и мелодично зазвенели.

– Спала бы ты… госпожа Йеннифэр. Или у тебя в нежные места пониже спины колючки забились?

Джарлакс покачал пальцем и поправил шляпу. Судя по его виду, спать он не хотел вовсе, если вообще имел такую потребность.

– Не трогай ее задницу, Майрон, – назидательно произнес он. – Это же эталонная, почти музейная задница. Самая прелестная задница, которую я видел, Йеннифэр. Просто произведение искусства.

Йеннифэр застонала и повернулась лицом к костру, пристроив голову на бедре Цири.

– Боги, Джарлакс, просто закрой рот и дай мне подремать хоть пару часов!

Мелькор вздохнул.

– Это мы все… в эталонной музейной заднице.

– Тише вы! – прошипела Цири.

Джарлакс прижал палец к губам, обернувшись к Мелькору.

– Слышал? Малышка сказала всем заткнуться. Тсс!

Цири возмущенно засопела.

– Я тебе не малышка! – яростным шепотом ответила она.

– И сколько тебе лет? – Мелькор лениво привалился плечами к груди Майрона и поерзал, согнув ногу в колене. Он окончательно съежился в чужих руках, согреваясь.

– А тебе? – нагло спросила в ответ Цири, даже не моргнув глазом.

Мелькор поморщился.

– Да какая разница?

Майрон обхватил его поперек живота и уткнулся носом в висок. Он не помнил, чтобы на Мелькоре хоть когда-нибудь так ярко сказывалась столь сильная и столь человеческая сонливость.

«Зевает. С ума сойти».

– Мэлко, хватит. Ему больше двадцати тысяч, Цири. Если считать от сотворения земель Арды, конечно.

Йеннифэр опять пошевелилась и раздраженно произнесла сквозь дремоту:

– Мелькор… – она зевнула. – Или как там тебя… заткнись и сни уже сладкие сны о своих зефирных берегах. Можешь даже пожелать всем доброй ночи, если ты вообще умеешь это делать.

Вала глубоко вздохнул и подавил очередной зевок, поневоле подхваченный от чародейки.

– Сейчас помру от счастья с твоего благословения, Йеннифэр, – тихо ответил он. – Надеюсь, тебе приснится блюющий тролль на лугу в ромашках.

Ответом Мелькору был еще один сладкий, громкий и пренебрежительный зевок. Но почему-то после этого странным образом повисла тишина.


Беда пришла глубокой ночью. Потрескивал костер. Мелькор устало дремал вполглаза, привалившись к груди Майрона, разморенный теплом и горячей едой, но чутко шевелился и распахивал глаза, стоило в темноте раздаться чуть более громкому шороху или скрипу. Майрон так и не заснул, несмотря на усталость, но погрузился в странное оцепенение, наполненное потрескиванием костра, тихим плеском озера и шумом еловых веток в ночи. Джарлакс развлекал себя тем, что выстругивал ножом из ветки подобие копья, то и дело озираясь по сторонам. Цири сморило – она клевала носом, потом легла, но не уснула, а вздрагивала от холода и дремала беспокойно, свернувшись и прижавшись вплотную к Йеннифэр, и сжимая в руке рукоять меча.

Из ночного оцепенения их вывела вспышка белого мертвенного света на холме, и крик Джарлакса, прозвучавший громче, чем набат:

– Поднимайтесь! Призраки!

Цири вскочила мгновенно, словно и не спала: сказывалась многолетняя привычка. Мелькор встряхнулся, быстро прогоняя остатки дремоты, но машинально водрузил на голову корону, еще толком не проснувшись.

Медленнее всех поднялась Йеннифэр – вид у нее был больной и усталый.

С холма роем, клубящимся костлявыми силуэтами, надвигалась целая вереница бледных теней: они не стонали, не кричали, они вообще не издавали звуков, и эта мертвецкая тишина и мерцание зеленых глаз над прозрачными клинками было еще хуже, чем крики или звон цепей.

«Проклятье!»

Почему-то Майрон не сомневался, что мечи у этих призраков более чем настоящие, хоть и кажутся бесплотными.

– Цири! – Майрон окликнул ее.

На этот раз она поняла его без слов и ловко бросила ему стальной клинок.

– Держите их подальше от меня! – Мелькор сделал несколько шагов назад, ближе к озеру, мучительно пытаясь вспомнить то самое ощущение, которое раньше позволило ему почувствовать ток сил, ту магию, которая струилась в каждом уголке мира, словно подземный ручей, точно повторяющий форму своего близнеца над землей.

Просто этот ручей был другим. Отравленным. Злым. Безумным.

Понятным и близким.

Мелькор нащупал этот клокочущий хаос дикого безумного смеха, ненависти, крови и черной злобы, действуя больше интуитивно, чем со знанием дела. Он хотел остановить призраков, подчинить их, приказать уйти во всем блеске и ужасе своих сил, но для начала – защититься от проклятых душ. Он взял первую ноту, выпевая материю, придавая ей форму голосом, заплетал податливые нити в защитную полусферу, похожую на закопченное стекло.

Сфера была слишком маленькой.

Йеннифэр с бледным видом спряталась ближе к нему, Джарлакс ловко орудовал своим деревянным копьем, отбиваясь от ударов призрачных клинков. Цири плясала вокруг костра, уклоняясь в ловких, почти танцующих фехтовальных пируэтах. Майрон бился яростно, снося врагов натиском силы и скоростью ударов.

Мелькор уперся ногами в землю, расталкивая шар, почти физически чувствуя болезненное давление на ладонях. Петь стало трудно, хотелось кричать и рычать от саднящего жгучего давления на обожженных ладонях, в висок копьем ударила боль.

Ему кто-то сопротивлялся. Кто-то, кто держал все эти силы в собственных руках. Но шаг за шагом, локоть за локтем земли, он отвоевал эти силы, менял форму шара, раздувал его, заставляя отталкивать мертвых. Мелькор уже хотел бы выпить их, заставить служить себе, но этого не получалось: одна песня уже звучала. Оборвать ее – означало снять щит.

Черная полусфера медленно, но неуклонно расширялась. Призраки бились вокруг нее, пытались проникнуть за нее, как бабочки пытаются облететь стекло.

А потом в ночи вспыхнуло сначала белым, а затем нестерпимо ярким солнечным светом, который мягко обласкал их лица.

По рукам болезненно резануло, глаза ослепило, голову сдавило обручем боли такой сильной, что потемнело в глазах. Мелькор вскрикнул, чувствуя, как теряет контроль, и сфера лопнула, рассыпавшись сотнями звенящих темных осколков, тающих в воздухе, как лед.

А призраки исчезли, развеявшись в воздухе со скорбным воем, похожим на отзвук ветра.

Но когда глаза вновь привыкли к ночной темноте, все обнаружили, что на поляне их уже вовсе не пятеро, а шестеро. Их гостем оказался мужчина с седой бородой, слегка прореженной черными прядями. Он был в алой мантии с щегольскими изумрудными отворотами и золочением. Носки его туфель были нелепо загнуты. Причудливый посох, увесистая книга на поясе и вспышка заклинания, разогнавшая призраков, уже ни у кого не оставила сомнений, что перед ними не кто иной как волшебник.

Незнакомый волшебник слегка выпятил губы, оценивающе изучая их из-под кустистых бровей.

– Значит, вот вы какие, проблема Фаэруна и госпожи Мистры, – задумчиво выдал он без всякого приветствия. – Интересное дело получается.

Он щелкнул пальцами.

– Хотел бы представиться: Эльминстер. Но об этом, как и о том, что вы здесь делаете, мы поговорим у меня дома, а не в этих руинах Шандалара. Так что не дело здесь стоять.

И прежде, чем ему успел возразить хоть кто-нибудь, маг пропел несколько длинных фраз, взмахнул руками и посохом, которые заискрились снежной белизной, ослепительно полыхнуло, и их втянул в себя очередной незнакомый телепорт.


Комментарий к Туманы ледяного озера.

Мне все не давала покоя одна мысль.

Пока я писал и вычитывал кусок у костра с сонной партией этих горе-приключенцев, я поймал себя на том, что их бесконечное зевание чудовищно заразительно.

Вот теперь интересно: это исключительно мой авторский баг, или это текст такой?


========== Волшебник из башни. ==========


5. Волшебник из башни.


Их вышвырнуло на поляну, где густо и свежо пахло ранней весной. Цири почувствовала, что телепортация оказалась грубее, чем она привыкла: на мгновение у нее закружилась голова, в глазах все расплылось, и она почувствовала себя растерянной и дезориентированной. По телу, пробираясь под рубашку, царапнуло холодным ветром.

Она огляделась. Остальные выглядели такими же растерянными и озирающимися по сторонам. Мелькора, разглядывающего пейзаж вокруг с одичалым ошеломлением, пошатывало.

Прямо перед ними в рассветных сумерках светлела башня, похожая на старую мельницу. Когда-то ее гладкие бока явно были белыми, но время их не пощадило, превратив в серые. В просветах обвалившейся штукатурки виднелась крепкая каменная кладка.

Позади башни круто вздымалась темная скала, перед башней чернело блеском воды большое озеро. Вдали виднелась небольшая деревушка, уютно светящаяся огоньками окошек. Поодаль угадывались квадраты и прямоугольники распаханных полей.

Волшебник, назвавшийся Эльминстером, хлопнул в ладоши и посмотрел на них будто бы благодушно и почти весело.

– Ну, вот я и дома. Но, разумеется, я не могу пустить вас к себе в подобном виде.

Цири посмотрела на него озадаченно, но прежде, чем успела удивиться – маг взмахнул руками и сильным звонким голосом произнес несколько совершенно незнакомых раскатистых слов. От его рук рассыпались светом золотисто-белые искорки, окутавшие и саму Цири, и остальных.

– Это… что это?! – Майрон дернулся и принялся озираться, оглядывая собственные руки и ноги.

Мелькор издал неопределенный возглас возмущения. Цири пискнула, когда по телу, словно большая щекотная мочалка, прошлось нечто невидимое. Оно скользнуло по ногам, по бедрам, по животу и промежности, поднялось выше – и она с удивлением обнаружила, что от кожи и одежды принялись отделяться и исчезать в маленьких искристых вспышках песчинки, веточки, даже самые маленькие частицы пыли, что виднелись на одежде и были под ней. Разорванный рукав Йеннифэр словно сам собой подтянулся, приладился по шву, нитки вытянулись и заняли положенные им места в крохотных дырочках ткани.

С еще большим удивлением Цири поняла, что после этой невидимой мочалки чувствует себя… чистой. Словно только вылезла из ванны, в которой отмывалась с несколько часов и натянула одежду, накрахмаленную и вычищенную до скрипа. Куртка на ней стала как новая.

Самый странный эффект это заклинание произвело на косу Мелькора. Она мгновенно распушилась, как лиса-чернобурка на морозе, и стала раза в два толще. Мелькор недоуменно потрогал ее и издал разочарованный обреченный стон – все масла, распрямляющие его дикое буйство крупных пушистых локонов, заклинание тоже посчитало за обыкновенную грязь. Майрон недоверчиво дергал отвороты рукавов и еще более недоверчиво смотрел на перчатки и сапоги.

Йеннифэр несколько раз тяжело прокашляла и вновь потерла грудь под ключицами, слегка поморщившись.

– Благодарю, – неожиданно тихо и хрипловато проговорила она. – Удивительное заклинание и весьма практичное. Не видела раньше таких формул.

Эльминстер пожал плечами и широким жестом, наконец, пригласил их в башню:

– Это простейшее заклинание очищения. Ни у меня, ни у вас нет времени на ванну для каждого, а потому я предпочитаю идти самым практичным путем. Прошу, господа и дамы! Нас ждет интересный разговор.


Они разместились за большим дубовым столом в просторной, но лишенной всякой роскоши кухне: стена делила надвое нижний этаж. В одной половине не было ровным счетом ничего, кроме рабочего стола да большой тахты, явно предназначенной не для посетителей, а для хозяина башни. На кухне виднелся спуск в погреб, пахло жареной рыбой. На каменной плите стояла чугунная сковорода, в печи – большой горшок. Гроздьями висели связки чеснока, лука, сушеных грибов и трав. Свет исходил от двух висящих под потолком шариков мягкого света.

На другой половине кухни виднелась чья-то аккуратно застеленная кровать, два шкафа, один из которых был забит книгами, и камин. Дрова в нем начали уютно потрескивать как будто сами собой.

Майрон треснулся лбом о слишком низкий для него потолок дважды. Мелькор – трижды, последний раз оставив вмятину зубцом короны. Эльминстер, поглядев на них, лишь устало вздохнул, а потом в который раз произнес заклинание – и под возмущенный возглас Мелькора неведомым образом уменьшил их вместе со всей одеждой до размеров обычных людей.

Йеннифэр откинулась на стуле, кисло глядя на непрошеных спутников, и ткнула пальцем в Мелькора.

– Жаль, что таким же образом нельзя уменьшить его самомнение.

Джарлакс повесил шляпу на спинку стула и лысым теперь выглядел дьявольски непривычно.

– Если бы маги умели уменьшать чье-то самомнение или глупость, дорогая Йеннифэр, – дроу хмыкнул, – этот мир был бы скучен!

Еще непривычнее стало, когда Джарлакс передвинул повязку на другой глаз, раскрыв секрет, что не был слеп ни на один из них. Чародейка бросила на эльфа испепеляющий фиалковый взгляд.

– Если ты еще раз назовешь меня «дорогой» или сделаешь сомнительный комплимент моей заднице, я тебя удавлю подушкой во сне.

Джарлакс нашел самый лучший ответ: он вернул Йеннифэр проникновенный взгляд и мечтательно вздохнул, тем самым обозначая все свое отношение к присутствию Йеннифэр с подушкой в своей кровати. Майрон скорчил недоумевающее выражение лица, подозрительно совпадавшее с мимикой Цири.

– Ты… погоди, Джарлакс! – Цири резко ударила ладонями по столешнице. – У тебя что, целы оба глаза?!

Дроу хитро ухмыльнулся.

– Это, Цири, маскировка.

Эльминстер хохотнул и сел во главе стола.

– Не сомневаюсь, что провел он многих. Что до первого вопроса, – голос мага звучал убийственно серьезно, – боюсь, это заклинание даже с моими талантами будет держаться около суток, – он обвел взглядом присутствующих. – Чаю?

Они покосились друг на друга, но волшебник сделал замысловатый пасс руками, прочел заклинание – и чайник будто сам собой заплясал по комнате, металлические банки с травами начали открываться, а на стол по воздуху полетели аккуратные фарфоровые чашечки с красными и желтыми цветами на боках. Слегка потемневшая серебряная сахарница в виде ракушки плюхнулась посреди стола, бодро звякнув об отполированную столешницу. Ее наполняли темно-рыжие кристаллы карамелек.

Майрон и Мелькор таращились на летающие чашки во все глаза. В отличие от остальных, видеть заклинания левитации им приходилось впервые. Мелькор даже попытался боязливо ткнуть пальцем чашку, которая летала в воздухе, и так и не решился этого сделать, когда та, с фиалками на боку, услужливо зависла прямо у него перед носом. На лице валы застыло выражение удивления, недоверчивости и опаски одновременно.

– Это… что это за… колдовство? – на чашку он смотрел так, словно та могла его укусить.

Маг посмотрел на него немного снисходительно, но в темных глазах мелькнуло необъяснимо живое любопытство.

– Это тривиальный призыв невидимого слуги, – он сцепил пальцы в замок и оперся на стол предплечьями. – А пока готовится наш чай, рассказывайте. Кто вы, что вы делаете на Фаэруне и как попали туда, где я вас нашел.


Рассказ занял долгое время, звуча самым живым образом и в самых ярких красках. Иногда говорили наперебой, иногда прерывались на уточняющие перебранки. Чем больше слушал их Эльминстер, тем большим любопытством и задумчивостью разгорались глаза мага. Цири он напомнил ученого, который столкнулся с задачей, простой лишь с виду.

– Но у меня нет догадок, почему нас должны были разорвать на части духи, а приплыли мы на берег проклятых душ, – подвел итог повествованию об их злоключениях Майрон.

Эльминстер почесал седую бороду, слегка надув губы в раздумье.

– Это, нужно сказать, более объяснимо, чем все, о чем вы рассказали, – он отхлебнул из чашечки горячий чай, до нелепого чинно прихватив ручку двумя пальцами. – Исходя из знаний об обычаях этого края, я могу предположить, что заклятье на лодке должно было направить ее к старому жертвенному кругу на том берегу озера Ашейн. Однако, очевидно, что ее сбила с курса аура магии на руинах одного из поселений Шандалара, куда вы и приплыли. Отчего… – Эльминстер пожал плечами. – Возможно, нежить просто почуяла вас. Ты, – он указал на Мелькора, – послужил для них чем-то вроде маяка. Как ты смог воспользоваться Теневым Плетением? Даже я не видел, чтобы кто-либо делал это против воли Шар, а я, уж поверь, повидал много.

Мелькор замер, словно пойманный в постыдно неловкой ситуации. В сущности, таковой она и была, потому что Черный Враг Арды только что сунул в рот уже седьмую сахарную конфету за вечер. Майрон тяжело вздохнул, наконец-то поняв причину, по которой Мелькор был подозрительно тих во время рассказа, вступая только тогда, когда совсем уж не мог молчать.

От вопроса мага Мелькор только недоуменно нахмурился.

– Че-ем? – потянул он. – Каким еще Плетением?

Эльминстер глубоко вздохнул и потер переносицу.

– Если так можно выразиться, это крайне изменчивый и злобный брат-близнец магических сил моей госпожи, Мистры. Плетение – весь мир, а наш мир – во многом Плетение. Когда-то Шар, сестра Мистры, создала другую паутину магии. Для себя. Многие безумцы пользуются ею и платят разумом, – он оценивающим взглядом окинул Мелькора. – Насколько я понимаю, с тебя она… свою плату не взяла.

Мелькор пожал плечами.

– Я просто почувствовал силу и ее взял. Песней.

Эльминстер на несколько секунд задержал на нем очень задумчивый взгляд – ровно настолько, чтобы Мелькор недоумевающе нахохлился. Эльминстер не менее внимательно посмотрел на Цири и, наконец, изрек:

– Не поймите меня неправильно, потеряшки, но лучше бы вам вернуться в ваши миры как можно скорее, – он покрутил большими пальцами рук, сцепленных в замок и слегка кивнул Йеннифэр. – С тем, что вы, девушки, не можете почувствовать Плетение, я вам помочь не смогу – очевидно, что магия вашего мира действует по иному принципу. Судя по всему, чтобы восстановить искусство хотя бы отчасти, вам придется годами учиться всему заново, как это делают самые юные, – заметив шокированную бледность на лице Йеннифэр и широко раскрытые в удивлении глаза Цири, маг поднял в воздух указательный палец. – Но думаю, есть куда более короткий путь, – облегченный вздох, пронесшийся над столом, был почти единодушным. Эльминстер улыбнулся слегка лукаво. – Есть город, который открывает двери в любые миры. Вопрос лишь в том, как найти и открыть нужную. Это место называется Сигилом, или Городом Дверей. Но прежде, чем отправиться, мне будет нужно с кое-кем поговорить, – маг почесал бороду и совершенно неожиданно улыбнулся Цири. – А вам, потеряшки, пожалуй, следует в это время не натворить лишних дел и поспать. Я предпочитаю тихих гостей.

Цири обрадованно выдохнула и широко улыбнулась.

– Спасибо! – от чистого сердца поблагодарила она.

По правде говоря, на такое радушие она не рассчитывала вовсе, в уме уже прикинув много раз, как можно заработать денег, которых у них не было и гроша, и чем можно расплатиться с магом за ночлег, если тот потребует платы. Она в этом сомневалась, потому что давно не видела столь доброго и полного живого любопытства лица, но все-таки…

Йеннифэр не разделила ее оптимизма.

– А ты, Эльминстер, – чародейка оперлась локтями на стол и закашляла. – Почему ты помогаешь нам? Зачем?

Ответил ей, вопреки всем ожиданиям, Джарлакс, который закатил глаза и воздел руки к потолку:

– О боги, Йеннифэр! – воскликнул он. – Это же Эльминстер! Живая легенда земель Фаэруна! Величайший избранный богини Мистры! Прославленный герой легенд! Почти символ нашего мира! Герой сказаний, песен и книг! Его имени не знают разве что годовалые дети, и то потому, что еще не понимают ни слова! Спрашивать, почему он помогает неудачникам вроде нас, это как спрашивать, отчего солнце встает на востоке! Да о такой встрече можно всем знакомым рассказать, чтобы обосрались от зависти!

Йеннифэр тихо выдохнула и изумленно проморгалась, глядя на старика, сидевшего рядом с ней. Эльминстер усмехнулся, но без единого намека на самодовольное превосходство, и сидя изобразил галантный поклон.

– Так уж вышло, что большинство этих эпитетов действительно принадлежат мне. И, как верному служителю Мистры, мне совершенно претит присутствие на нашем континенте как этой юной мадмуазель с непредсказуемым магическим талантом, – Эльминстер элегантно указал на Цири. – Так и этого молодого человека, очевидно сопоставимого силами с одним из божеств, – маг задумчиво посмотрел на Мелькора, который тихо, почти по-кошачьи фыркнул от такого определения. – Должен сказать, пусть ты пока и пользуешься силой Плетения с восторгом и изобретательностью ребенка, складывающего деревянные кубики, я не сомневаюсь, что ты слишком быстро поймешь остальные принципы. Наш несчастный маленький Фаэрун, мой дорогой, не выдержит и тебя, и Шар. Иными словами, – Эльминстер очень серьезно посмотрел на Йеннифэр. – Эти двое при надлежащей поддержке присутствующих могут наворотить исключительно скверных дел. Но возраст позволяет мне немного пофилософствовать, а посему я считаю, что потерявшихся надлежит возвращать на свои места и не трогать в чужих вселенных ничего и никого.

Повисла неловкая пауза, которую прервал Мелькор.

– Между прочим, я и не думал, чтобы занимать место этой… как ее. Шар? Майрон! – он дернулся, неловко потерев локтем бедро, и возмущенно посмотрел на майа, который с угрюмым видом вытащил руку откуда-то из-под стола, устремив на Мелькора тяжелый взгляд.

Джарлакс приподнял белую бровь.

«Секундочку. Он что, его за жопу ущипнул?»

– Между прочим, – Эльминстер налил себе в чашку чая и исподлобья посмотрел на Мелькора. – Что у тебя с руками?

Вопрос застал Мелькора врасплох. В первую секунду он растерялся, открыл и закрыл рот, после чего пожал плечами.

– Ничего. Что с ними может быть не так?

Йеннифэр утомленно вздохнула.

– Он просто бог, который не оскверняет свое бытие грязью человеческого быта, – едко произнесла она. – Причем настолько, что готов отправить даму собирать дрова в лесу, лишь бы перчатки не запачкать.

«Твою мать, Йеннифэр!»

Майрон откинулся на спинку стула и устало потер переносицу, заметив, как лицо Мелькора окаменело от злости.

Джарлакс кашлянул и уперся локтями в стол, устроив подбородок на ладонях.

– Между прочим, мне это тоже любопытно. Я все смотрел, как ты вчера утку разделывал. Когтями твоих перчаток держал вроде, перья тоже сдергивал, а руками не касался.

Цири прищурилась, как будто что-то припоминая, но голос ее прозвучал неуверенно:

– И тогда, на поляне. Ну, когда пришел медведь. Ты держал тот… пузырь… довольно неловко.

Майрон стиснул локоть Мелькора, который тут же ожесточенно вырвал руку и уже злобно оскалил зубы, чтобы ляпнуть наверняка что-нибудь непоправимое, когда положение спас Эльминстер. Маг непринужденно повел рукой и заговорил тоном, который сам собой успокаивал гнев своей теплотой и логичностью:

– Я всего лишь обратил внимание, Мелькор, что нормальный человек потер бы место, за которое его ущипнули, ладонью. Ты и чашку держишь обеими руками и кончиками пальцев, а не вот так, – маг отсалютовал своей собственной, просунув палец в петельку ручки, и сделал глоток. – Кроме того, чай тебе весь вечер подливает Майрон, – он помолчал. – Я всего лишь ворчливый старик, который слишком много повидал и пережил, так что меня не удивит никакая связь, но опыт говорит мне, что так берегут руки те, у кого они болят, – Эльминстер положил подбородок на сцепленные пальцы и посмотрел на Мелькора очень прямо и серьезно, но без всякого высокомерия, которого можно было бы ожидать. – Так что с руками? В нашем мире нет ничего, что магия не смогла бы излечить.

– А смерть и вечные проклятия она тоже лечит? – неожиданно резко огрызнулся Мелькор. От злости у него даже скулы очертились еще сильнее обычного.

К удивлению всех, кроме Джарлакса, Эльминстер дернул бровью с невозмутимым видом и ответил совершенно серьезно:

– Зависит от степени разложения и силы проклятия, но многие и многие жрецы определенно умеют побеждать смерть.

Мелькор с резким злым присвистом выпустил воздух сквозь зубы, а потом ожесточенно встряхнул головой, посмотрел на затянутые в перчатки руки, и у Майрона похолодело внутри от мысли, что Мелькор собрался сделать.

Меньше всего ему хотелось унизительной демонстрации Мелькором своих искалеченных рук по невысказанному принуждению. Магу, что желал помочь, еще куда ни шло, но остальным…

– Мэлко… – попытался остановить его он.

– Закрой рот! – прошипел вала вместо ответа. – Как же вы мне все надоели!

Джарлакс заинтересованно придвинулся ближе к столу. Йеннифэр скептически приподняла бровь. Цири отвела взгляд и посмотрела куда-то в столешницу, задумчиво стиснув губы.

Мелькор с грохотом бросил на стол латные перчатки с когтями, закрывавшие лишь внешнюю часть руки. Стянул еще одни, из мягкой кожи и бархата. И, наконец, последние: из тонкого черного шелка. Запахло горьким и едким запахом обезболивающих мазей.

Цири ойкнула ивздохнула. Йэннифэр отвела взгляд. Джарлакс присвистнул.

Ладони представляли собой месиво изуродованной плоти и мало походили на руки. Суставы пальцев опухли до желтушно-багрового, нездорового цвета. Кожа почернела до обугленных струпьев, похожих на гангрены, растрескалась вглубь до алого мяса, сочащегося сукровицей. Ожоги, глубокие и страшные, плотной черной коркой покрывали ладони с внутренней стороны, лишь к запястьям сменяясь светлеющей, такой же желтушно-красной от воспаления кожи.

– Любуйся, Йеннифэр! – рявкнул Мелькор, рывком поднимаясь на ноги так, что с грохотом уронил стул. Айну протянул руки ладонями вверх. – И глаза не отводи теперь! Вот мои руки, которые я боюсь запачкать! Ты хоть знаешь, сколько я умел и мог до того, как это случилось?! Ты знаешь, как для меня было важно чувствовать ими материал, когда я ковал металл, делал скульптуры, дрался и даже просто читал книги?! А теперь это проклятие не заживет никогда, пока я существую!

Удивила их всех Цири. Она резко придвинула стул ближе к Мелькору и сдержанно, очень неловко, но мягко положила маленькую узкую ладонь ему на предплечье, поглаживая его пальцами. Майрон поднял стул на место.

Цири тихонько выдохнула:

– Тшш. Сядь. Пожалуйста.

Мелькор так ошеломленно посмотрел на нее, словно увидел впервые. Но вопреки всему, медленно опустился обратно на стул. Цири сжала ладонями его предплечье, и в зеленых глазах он впервые увидел немыслимое для любого человека Арды, незнакомое, дикое для любого квенди – сочувствие. Майрон изумленно выдохнул.

Цири дернула уголком рта, бросив на Майрона короткий взгляд, но голос ее прозвучал невесело.

– Я почему-то уверена, что ты сам нарвался на это проклятие, – она очень неловко, кончиками пальцев, погладила его вдоль предплечья. – Но сейчас у меня нет желания рассуждать про справедливость. Успокойся.

Мелькор открыл рот. Закрыл. И все еще смотрел на Цири, как на привидение, хлопая большими черными глазами. Йеннифэр мрачно перевела взгляд на Мелькора и произнесла очень тяжело и очень серьезно:

– Я знаю, что такое ожоги. А еще что такое слепота и выжженные глаза. Даже слишком хорошо.

Мелькор уже порывался что-то ответить, но раздумал, когда на его предплечьях сжались сразу четыре руки. На правой – Майрона. На левой – Цири.

Повисло мгновение тишины, которую нарушил Джарлакс. Он задумчиво потер подбородок.

– Я только одного не пойму, – подал он голос. – Ты как с этим дерьмом живешь-то вообще? Мне однажды подпалили бок вспышкой пламени, так что я знаю, о чем говорю.

Мелькор выдохнул, высвободил руку из ладоней Цири и устало потер внешней стороной запястья лоб.

– Ко всему привыкаешь, Джарлакс, – коротко ответил он.

Эльминстер утомленно поморщился.

– Очень драматично, господа и дамы. Слишком драматично! Я старик, и мне не по душе, когда молодые ведут себя так шумно, – проворчал он и посмотрел на Мелькора. – А ты ведешь себя так, будто не просто молод, а даже юн. Судя по всему, это твое проклятие рождено не нашим миром, поэтому не обещаю, что помогу тебе навсегда, но на время твоего пребывания здесь – определенно.

Мелькор и слова не успел сказать, прежде чем Эльминстер что-то проворчал под нос и бурно прожестикулировал, завершив это действо шумным звонким хлопком. Майрон изумленно вздохнул вслед за Мелькором, жадно наблюдая за тем, как обожженные ладони айну охватило мягкое голубоватое свечение, которое впитывалось и проникало в кожу, словно разглаживая ее. Чернота рассасывалась, сменяясь обожженной кожей – все еще изуродованной, воспаленной и распухшей, но не почерневшей.

А Эльминстер между тем прочел еще одно заклинание: но на этот раз вихрь нежно-зеленых искр окутал Йеннифэр, клубясь маленькой спиралью напротив груди и вокруг расцарапанной руки.

– Я… – из голоса чародейки разом исчезла хрипотца. Йеннифэр недоумевающе ощупала пальцами грудь под ключицами и удивленно посмотрела на Эльминстера. – Большое спасибо. Я действительно заболевала.

– Не за что, – ворчливо произнес маг. – Вы чертовски утомили меня. А ты иди сюда, – он жестом подозвал Мелькора. Тот изумленно смотрел то на мага, то на свои руки, ожоги на которых превратились из черной корки в поверхность, покрытую желтоватыми пузырями и саднящей покрасневшей кожей. – Иди, иди! Перевяжу тебе руки, к утру пройдет все, – Эльминстер хмуро оглядел остальных. – Вы все страшно шумная команда. Так что идите-ка спать. Сейчас вам постелют.


От чая, тепла и уютно потрескивающего камина их утягивало в сон одного за другим.

Цири широко зевнула, когда Эльминстер начал читать заклинание, а потом прикрыла глаза, казалось, всего на минуточку, и почти тут же почувствовала, что ее кто-то несет, и несет аккуратно. Сначала она вздрогнула, и тело рефлекторно отреагировало на беспомощность, заставляя ее очнуться от дремоты, но потом Цири поняла, что это всего лишь Эльминстер. Маг добродушно усмехнулся ей, заметив широко раскрывшиеся глаза.

– Уж спите, раз заснули, юная леди, – проворчал он.

И Цири успокоилась, прикрывая глаза. От старого мага, неожиданно сильного для своего внешнего видa, пахло табаком, старыми книжками, кожей, чаем, и запах был совсем-совсем не противный, а как будто в старой библиотеке. А потом ее уложили в кровать, и сквозь серебристый туман ресниц, будто во сне, Цири увидела и почувствовала, как Йеннифэр осторожно гладит ее по волосам, распускает прическу и шепчет:

– Сладких снов, лебеденок.

Она не поняла, когда мама успела снять с нее штаны, куртку и сапожки, но Цири было ужасно тепло, ужасно мягко и ужасно уютно. Постель была свежей и чуть-чуть пахла лавандой. И свернувшись под одеялом, Цири почувствовала себя в такой уютной и домашней безопасности, что провалилась в сон с головой.


Когда маг принялся бинтовать руки Мелькора, беспрестанно ворча, Майрон впервые ощутил, насколько же сильно он устал. Как будто в зыбком полусне он видел, как бинт внахлест ложится на обожженные ладони, слышал, как недовольно шипит Мелькор. Видел, как клюет носом Цири, подперев рукой щеку, и как Йеннифэр мягко касается плеча дочери. Кажется, он ответил Мелькору, что сейчас придет.

«Надо встать. Встать, умыться и поспать. До чего же сильно мешает сонливость. Как с ней живут люди?»

Майрон моргнул, на мгновение погрузившись в уютную темноту, и почувствовал, как кто-то толкает его в плечо.

– Эй! Вы спите в другой комнате.

Голос принадлежал Йеннифэр.

«Что за…»

Подняв тяжелую звенящую голову, Майрон обнаружил, что столешница перед ним была освобождена от чашек, блюдечек, ложек и чайника, а все остальные разошлись. Цири, свернувшись калачиком, безмятежно сопела, словно малое дитя, на кровати в углу комнаты. Ее мечи были аккуратно прислонены к тумбочке возле нее.

Йеннифэр проводила Майрона хмурым взглядом.

В комнате за стеной Майрон обнаружил, что свет почти погас, оставляя лишь убаюкивающий теплый полумрак, а тахта как будто стала шире. Над ней прямо в воздухе взбивалась подушка, весело подпрыгивая с гулким звуком. Майрон встряхнулся от удивления, сгоняя сонливость, когда увидел, как два одеяла, словно живые, одновременно заползли в пододеяльники, после чего идеально ровно распрямились, услужливо откинув углы.

Что Майрона удивило больше всего – так это откуда старик догадался, что ему и Мелькору стоит постелить на одной постели. И что-то подсказывало Майрону, что подобная им группа не то неудачников, не то тех, кого, по словам Эльминстера, называли в этом мире «искателями приключений», ночует в башне мага не первой.

Мелькора он обнаружил в большом кресле, и от его вида у Майрона пропали последние остатки сна.

Он глазам не поверил сначала, потому что Мелькор спал. Обнял обеими руками подушку, свернувшись, как змея в гнезде, и безмятежно уткнулся в нее носом. Корона валялась у него на коленях.

Ещё и ноги свесил через подлокотник кресла.

«Понятно все с тобой. И ведь сморило же… как котенка».

Где-то внутри тоскливо потянуло и заныло. Майрон знал, что в Арде он никогда не увидит Мелькора… таким. Дома будет дерганая беспокойная дремота, сонный дурман, безумные видения гниющего заживо разума и никакого покоя. Совсем ничего, похожего на отдых.

Он осторожно опустился на колено, глядя на лицо спящего Мелькора, которое казалось почти безмятежным. Черные ресницы айну слегка подрагивали. Нужно было встать, нужно было переодеться и умыться, расплести и расчесать его волосы, но почему-то у Майрона рука не поднялась его будить.

«Но не оставлять же его так».

Майрон помедлил мгновение и огляделся. Вездесущий Джарлакс выдавал свое присутствие лишь плеском воды за ширмой для переодевания и умывания, тактично поставленной перед столом. Майрон вздохнул и осторожно просунул руки под изгиб коленей и спину Мелькора, а потом одним рывком поднял его с кресла – большого, тёплого, тяжелого и такого расслабленного, что это почти пугало.

Мелькор выронил подушку, сонно моргнул большими бархатными глазами, и потянулся руками к Майрону, обхватывая за шею. А когда майа опустил его на кровать, то неуклюже попытался расстегнуть забинтованными пальцами пуговицы дублета, словно забыв, что не может.

– Отдыхай уже, – тихо проворчал Майрон, подталкивая руки Мелькора на постель. – Чудовище…

Майрон осторожно стащил с него сапоги и принялся за пуговицы узкого дублета, легкую нижнюю рубашку, украшения на косе и саму косу. Он-то помнил, что носить это тугое плетение несколько суток становилось болезненно.

«Гребень завтра найдем».

Майрон дернул уголком рта, не сумев отказать себе в удовольствии пропустить между пальцев распушившиеся, волнистые и крупно вьющиеся пряди цвета черного дерева, бережно откидывая их на подушку. Антрацитовые глаза Мелькора сонно поблескивали из-под ресниц.

Когда пришла очередь завязок и пуговиц плотных вышитых штанов, Майрон услышал за спиной шаги, похабное посвистывание, а затем жизнерадостный голос дроу.

– Надо же! Я и отвернуться не успел, а твои руки уже у него в штанах!

Майрон с присвистом выпустил воздух сквозь зубы и прервал свое занятие.

– Только попробуй его разбудить, – очень тихо произнес он, не оборачиваясь. – Язык вырву.

– Я понять не могу одного, – как ни странно, но дроу понизил голос до шепота. – С чего ты с ним так носишься? Вы же оба мужчины. Я понимаю, зачем трахаться, но какого черта вы ведете себя как парочка?

У Майрона зачесались руки запустить в Джарлакса стулом. Майа мысленно выругался, потому что Мелькор пошевелился, морщась, и хрипловато произнес, потирая перебинтованным запястьем лоб:

– Не трогай его язык.

Вала вздохнул, недовольно приоткрыл глаза и приподнялся на локтях, осоловело глядя в сторону дроу, а потом ошеломленно проморгался, встряхнул головой и отвернулся с гримасой отвращения на лице. Покосился на дроу опять. И опять отвернулся, выругавшись.

Вид у Мелькора был заспанный, кудряво-взъерошенный и злобный. Вокруг лица айну теперь клубилось огромное беспорядочное воронье гнездо пушистых волос.

– Из-за тебя. Я. Проснулся, – очень недовольно и хрипловато произнес он, окончательно усаживаясь на кровати.

Майрон обернулся через плечо. Джарлакс сверкнул кривой нахальной улыбкой и красным глазом. Дроу возвышался над постеленным ему матрацем на полу, уперев руки в бедра. Что было отвратительнее всего – недо-эльф опять был голый. Но на этот раз без шляпы.

«Да что ж у него за привычка-то такая!»

Майрон мгновенно отвернулся. Его воспоминания мгновенно вернулись к отвратительному лежанию на снегу с принудительным созерцанием чужих достоинств, а забыть это он предпочел бы раз и навсегда. Даже не так – Майрон почти начал забывать об этом омерзительном инциденте, когда Джарлакс некстати напомнил о нем своей прогулкой голышом.

– Прикройся, – хмуро заявил он. – Сейчас же.

– Зачем? – с глубоким недоумением поинтересовался Джарлакс, закинув на плечо полотенце. – Тебя что, смущает мой вид? Здесь все мужчины, так что ты увидел того, чего не встречал… – эльф фыркнул и кивнул в сторону Мелькора. – Да даже и у него!

Майрон закатил глаза и потер лицо ладонью.

– Ты бы еще на привале помочился в костер, – угрюмо заметил он. – Какая разница, мужчины или нет?!

Мелькор уселся на кровати, скрестив вытянутые ноги и озлобленно-заспанно посмотрел на Джарлакса. Жутко разлохмаченные волосы придавали его заостренному лицу еще более дикий вид, чем обычно.

– Раз уж ты разбудил меня для того, чтобы поблистать своими похабными привычками, – язвительно потянул вала. – Так ответь на вопрос. Вы в своем дикарском краю, лишенном всяких остатков приличий и здравого смысла, все ходите в таком виде, или у тебя одного любовь к демонстрации тела другим мужчинам, как у продажной девицы, с которой никто не желает лечь, поскольку она невообразимо страшна, как лишайная орчиха, вывалявшаяся в грязи?

Джарлакс патетично коснулся рукой груди и отставил ногу, принимая позу на манер голой статуи на пьедестале.

– Мой народ, – с нажимом произнес он, – привык уважать красоту своего и чужого тела! А вот насчет себя я бы рекомендовал тебе крепко задуматься, – Джарлакс хитро блеснул алым глазом и передразнил интонации Мелькора. – Знаешь, поговаривают, что смущение вызывает то, что подавлено скрытыми желаниями! Ты говоришь так, словно не то что не трахаешься с ним, – он кивнул в сторону Майрона, – а ни разу в общей бане не был! Что у тебя вообще за проблемы?

Майрон тяжело вздохнул, буркнув:

– Пойду умоюсь, пока вы тут выясняете… у кого мужества больше.

Мелькор с удовольствием зевнул и снисходительно взглянул на Майрона, после чего сентенциозно изрек:

– Это очевидно из соотношения ростов. Но мы не об этом, Майрон, так что не приплетай сюда вульгарное сравнение параметров. Иди, чисть свои зубы! – Мелькор раздраженно уставился на дроу и помахал в воздухе забинтованной рукой, как будто отгоняя назойливую муху. – Ты скучен и предсказуем, Джарлакс. Опять эти человеческие разговоры, в которых вершина мысли – фаллосы или, как ты выразился, зубастые пезды, – Мелькор склонил голову к плечу. Сонные черные глаза злобно блестели. – Видишь ли, я повидал много народов и уверился, что не ценят чужого уединения только звери и дикари, так что твой народ с его культом голых задниц – либо одно, либо другое, – он пожал плечами с презрительным удивлением на лице. – И во имя меня же, кому ты тут собрался демонстрировать свои… – Мелькор брезгливо поморщился, – красоты?! Прикройся, животное. Я не желаю натыкаться взглядом ни на твой зад, ни на твои достоинства!

Джарлакс ощерился и улыбнулся одновременно обезоруживающе и глумливо.

– Вот и не смотри, роза наша, – он широко развел руками. – Я что, заставляю тебя или домогаюсь до твоего уединения? Я собираюсь ходить, как мне удобно.

Мелькор встряхнул роскошной копной волос и неуклюже убрал со лба растрепавшиеся пряди.

– Я сжег твое удобство, плюнул на его пепелище и вытер сапоги об то, что от него осталось!

Джарлакс изучающе оглядел пол вокруг себя.

– Да? – удивленно поинтересовался он, дернув белой бровью. – Я не заметил!

– Джарлакс, чтоб тебя! – раздался из-за ширмы голос Майрона. – Тебе поперек горла встало это полотенце?! Может, тебя еще в задницу поцеловать и попросить нежно?

Джарлакс хохотнул и покачался с пятки на носок.

– Я бы не отказался, если бы ты был бабой, а лучше – жрицей Ллос вроде моих сестер! Тогда бы исполнилась моя давняя мечта, чтобы эти самодовольные суки поцеловали меня в жопу буквально, а не фигурально!

Мелькор широко и шумно зевнул, а затем, устремив взгляд в потолок, принялся недовольно стягивать верхние штаны с бедер. Отбросил он их с кровати раздраженным пинком. Майрон тем временем вышел из-за ширмы – умытый, злой и перекинувший через плечо одежду.

Строго говоря, перед сном они оба остались в нижнем белье, больше напоминавшем короткие штаны пальца на два повыше колен. Майрон предполагал, что исподнее такого сорта носили практически все мужчины Белерианда – украшенное больше или меньше, из ткани грубее или мягче, чуть короче или чуть длиннее, но почти все пришли к одному и тому же. Мелькор предпочитал белье на нолдорский манер – мягкое, плотное, легкое, безупречно сшитое и нередко украшенное, в чем привык видеть исключительно элемент швейного искусства. Даже сейчас вдоль его бедра по черной ткани вился едва различимый узор, в точности повторявший тот, что был на дублете и штанах. Это была тонкая, изящная и ненавязчивая работа, сделанная с большим вкусом.

Майрон его предпочтения разделял в сторону большего аскетизма.

Джарлакс обернулся на мгновение, со странной и совершенно неуместной заинтересованностью глядя на Майрона, который упрямо прошел мимо него, старательно уставившись в стену. Затем наемник перевел взгляд на Мелькора, глумливо выпятив узкие губы.

А после – непонятно над чем заливисто заржал.

У Майрона появилось непреодолимое желание вломить Джарлаксу. Он машинально поднял с пола штаны Мелькора и аккуратно сложил одежду на кресле в две стопки.

– Мне тоже всегда было интересно! – хлопнул в ладоши дроу. – Вот такие, как у вас, – Джарлакс сделал неопределенный жест в сторону обоих. – Эти… подштанники… – вам в них вообще удобно? Или суставы по старости мерзнут? – Он нахально подмигнул Мелькору. – Ты вроде как в свои двадцать или сколько там тысяч лет уже не мальчик!

Майрон немигающим взглядом смотрел на Джарлакса. На его лице застыло угрюмое неодобрение, которое было так же весомо и выразительно, как летящий в лицо кирпич. Мелькор сыто улыбнулся и сдул со лба особо длинную прядь, упавшую на лицо.

– Одно трепиздонство занятнее другого, – изрек он и тут же уселся, скрестив ноги, после чего уставился на дроу с наигранным любопытством. Голос валы зазвучал издевательски душевно. – И у кого из нас здесь проблемы, Джарлакс? Сначала ты осмеиваешь мои манеры, теперь пал до насмешек над чужим исподним, словно увидел его впервые! – Мелькор пожал плечами. – Возможно, как живущий в грязи последыш, следующий мнению, будто бы мужчина становится женовидным, если знает толк в хорошей работе швей и моется чаще раза в месяц. Ах, чуть не забыл! – голос Мелькора зазвучал с совсем желчной бодростью. – Если тебя это так интересует – нет, тепла эта ткань не несет! И да, мне очень удобно.

Джарлакс горестно вздохнул и развел руками.

– Видишь ли, я догадываюсь, что в таком белье все неизменно приклеивается к ногам и в нем жарко, что, разумеется, неудобно! Вам это что, не мешает? Я не смеюсь! – он обезоруживающе поднял руки раскрытыми ладонями. – Вы как будто не понимаете, как трудно найти подходящее белье!

Майрон скривился, скептически приподнял бровь и уселся на кровать рядом с Мелькором. Майа машинально обвил рукой его талию и бездумно скользнул пальцами по растрепанным прядям волос Мелькора, откидывая их и оглаживая его спину.

Майрона вновь потянуло в сон, Джарлакс никак не успокаивался, и голос дроу начал отдаваться головной болью, скрежеща в ушах хуже железа по стеклу. Разговор, на взгляд Майрона, уже не попахивал, а благоухал идиотизмом.

– То есть, ты придумал себе ряд неудобств и решил, что лучше обходиться без белья вовсе? Ты сумасшедший? – Майрон говорил хрипловато и с недоумевающим осуждением.

Больше всего ему хотелось зарыться в манящую своей мягкостью постель и уснуть, обняв Мелькора, если тот не соизволит утащить под себя все подушки и одеяла, свив змеиное гнездо в кровати за первые пять минут.

Джарлакс уселся на матрац, высокий и постеленный на пол, наконец-то избавив их от созерцания своих достоинств. И пожал плечами.

– А где, по-твоему, я мог его достать? – удивленно спросил он у Майрона. – На складе в Рашемене среди меховых трусов для берсерков? – Джарлакс глубоко вздохнул, и тон его стал почти мечтательным и усталым. – Знаете ли, я иногда завидую бабам. У них точно нет таких проблем с бельем! Во всяком случае, им нечего там прижимать.

– Обратись в женщину, раз ничего не можешь поделать с этой завистью, – фыркнул Мелькор, пристроив голову на плече Майрона. – У вас тут вроде даже сгнившие трупы воскрешают, так что до такого плевого дела?

Джарлакс ожесточенно помотал головой и поднял вверх палец.

– Мелькор, ты понял меня неправильно! Я люблю то, что я мужчина! – Джарлакс недвусмысленно указал на свои бедра, бессовестно глядя Мелькору и Майрону в глаза. – Мне дороги мои достоинства! И я люблю женщин, особенно если они не похожи на паучий выводок! Но становиться бабой я не собираюсь!

Майрон зевнул во весь рот. Мелькор поморщился и страдальчески посмотрел в потолок.

– Великая тьма, о чем мы вообще говорим?! – он зевнул вслед за Майроном и злобно уставился на дроу. – Джарлакс, я не собираюсь обсуждать исподнее, особенно мое исподнее – ни с тобой, ни с кем-то еще! Если ты посмел меня разбудить только ради этого разговора…

– Да я…

Конец их беседе пришел неожиданно. Дверь на кухню распахнулась, и в дверях они увидели разгневанную, как фурия, Йеннифэр. Женщина, к слову, тоже была в одном белье. Черное кружево туго обтягивало белые бедра и ягодицы, а грудь слегка просвечивала через столь же тонкую ткань. Стеснения в чародейке было ни на грош, а вот злости – столько, что все умолкли поневоле. Майрон хмуро одернул одеяло, подтягивая его на бедра себе и Мелькору – все-таки показываться аданет в исподнем он не желал и надеялся до последнего блюсти хотя бы видимость приличий.

– Девочки, – голос Йеннифэр был слаще меда и холоднее всех зимних метелей. Фиалковые глаза метали молнии. Голос ее понизился до злого шипения. – Если вы сию секунду не закончите обсуждать свои кружевные трусы, я всем троим пообрываю яйца. Цири спит.

– Но… – попытался подать голос Джарлакс.

– Мне плевать, кто и что из вас троих начал, – безапелляционно заявила женщина. – Заткнулись и легли спать. Живо. Не дай боги, если хоть один из вас завтра даже заикнется, что не смог отдохнуть. Стайка детишек на выгуле, а не мужики.

Мелькор фыркнул.

– Женщина, ты…

Йеннифэр оборвала его злым шипением гадюки.

– Спать, я сказала. Легли, закрыли глаза и заткнулись. Сейчас же.

Йеннифэр смотрела на них. Они – на нее.

– Я жду, – угрожающе произнесла она с нажимом. – Услышу хоть шепот – я вернусь, и вам это не понравится.

Дверь захлопнулась лишь тогда, когда они все, злые и пристыженные, забрались под одеяла, как мальчишки. Майрон ни за что бы не признался, но он едва не завопил от радости, когда Йеннифэр прекратила балаган, потому что ругаться с Джарлаксом Мелькор, похоже, мог бы бесконечно.

В комнате наконец-то стало темно и тихо. Волшебный светильник погас. Мелькор рядом заворочался, растолкал его и требовательно заерзал под боком, гнездясь и устраивая голову на чужом плече. Майрон прикрыл глаза, прижимаясь щекой к теплому лбу Мелькора. Дыхание айну слегка щекотало ключицу, его пушистые волосы – плечо и руку.

– Я теперь не усну, – чуть слышно и ворчливо пожаловался Мелькор. – Он мне сон сбил.

Майрон невесело улыбнулся уголком рта и прижал валу к себе покрепче, оглаживая ладонью по пояснице.

«Когда еще он вот так отдохнет?»

– Уснешь, – Майрон отбросил непомерно длинные волосы Мелькора в сторону, на подушку, и принялся убаюкивающе водить ладонью вдоль его спины, поглаживая от плеч к пояснице. – Я здесь.

Мелькор поерзал, тихо фыркнул и пристроил тяжелую теплую руку поперек его живота.

– Сейчас утро уже.

– Спи, чудовище, – чуть слышно шепнул Майрон.

Мелькор был разморенный и уютный, а от этого хотелось спать еще сильнее. Он опять вздохнул и пошевелился, устраиваясь.

Майрон потерся носом о чужую макушку и оставил на ней легкое касание губами. Чистые, не умащенные маслами, волосы Мелькора всегда почему-то пахли для него орехами. Чуть-чуть горьковато, чуть-чуть сладко – плотными, сухими и металлическими нотами.

Он даже не заметил, как провалился в сон. А сон был крепкий, спокойный и без сновидений.


========== Кольцо миров. ==========


6. Кольцо миров.


Сонная тишина наполняла башню Эльминстера почти до вечера следующего дня. Усталость подкосила всех, но сон оказался благодатно крепким и сладким. Майрону показалось, что за половину суток отдыха Мелькор и не переменил позы, в которой задремал. Даже когда Майрон проснулся с ватной рукой, затекшей от тяжести чужой головы на плече, перевернулся, заграбастал валу в объятия покрепче, получил ворчание, возню в попытках устроиться удобнее, пинок локтем под ребра и провалился обратно в сон.

Потом их, посвежевших и одетых, маг поторапливал и ворчал, желая поскорее отправиться в то место, которое назвал Сигилом. Пожалуй, все, кроме Джарлакса, были убеждены, будто бы этот волшебный Город Дверей находится там же, где они оказались – может, в другой стороне континента или вовсе поблизости. Это было разумно и казалось очевидным, даже когда Эльминстер сообщил, что в Сигил можно только телепортироваться.

Никто из них еще так не ошибался.

Последним маг рассеял заклинание уменьшения, наложенное на Мелькора и Майрона. И снабдил всех пятерых подопечных простенькими медными амулетами, зачарованными на понимание языков, после чего строго-настрого приказал входить в портал быстро и по одному, но без суеты.

Когда вспышка портала погасла, на них обрушился водоворот звуков, красок и особенно – запахов. Майрону и Мелькору на секунду показалось, что они оказались дома, а Цири и Йеннифэр зашлись кашлем, тяжело задышали и поморщились.

В городе вокруг них, как на вершинах вулкана Тангородрим над Ангбандом, пахло дымом, камнем, гарью, кисло-терпкими нотами металла и пеплом. Воздух оказался плотным, душным, липким, и дышалось в Сигиле тяжело, как в горах. Городской котел всех оттенков коричневого и желтого кипел жизнью вокруг них, и деталей оказалось столько, что ухватить их глазом казалось невозможным. Били кузнечные молоты, шуршали шаги, что-то поскрипывало, хлопало, грохало, гвалт голосов сливался воедино. По своим делам спешили люди и похожие на них создания. Одни с рогами и хвостами, другие – с приплюснутыми, будто провалившимся носами и оливково-зеленой кожей.

В отличие от других, в хвостато-рогатых Джарлакс и Эльминстер с легкостью узнали тифлингов. В зеленых и плосконосых – гитзерай. Но, разумеется, было и множество других обитателей: кто с перистыми крыльями любого цвета, кто с чешуей, кто с головами, объятыми языками пламени или водяной взвесью.

Около кирпичного здания возле ярких палаток торговцев мельтешило двое странных созданий: худых и похожих лицами на недовольных обезьянок. Они парили в воздухе, не имея при этом крыльев, и деловито щелкали устрашающего вида ножницами: подрезали жуткие иссохшие ветви некого колючего и страшно ползучего растения, что выгрызло себе путь наверх по плоскому кирпичу. Над головами существ мерцала мягким лиловым светом тонкая вязь угловатых символов. Вязь постоянно менялась, словно строчки в книге или живая речь.

Мужчина в кожаном фартуке звонко зазывал, перекрывая шум улицы:

– Чистка обуви! Чистка лап! Всего десять медяков! Почистим копыта, почистим когти! Есть составы для любых рас! Чище обуви и ног, чем после Кастарка Фэнна, не бывает!

Майрон ошеломленно смотрел, как из толпы вышло создание, которого он раньше не мог представить и в дурном сне: выше пояса это был мужчина, затянутый в узкий дублет странного фасона из черной ткани. Низкий клин воротника открывал белоснежную рубашку. На его голове красовалась цилиндрическая шляпа, на шее – темно-синий платок, больше напоминавший полоску ткани. На носу, над педантично выстриженной бородкой и усами, мерцали золотыми ободками очки. Мужчина невозмутимо читал тонкий пергамент больших размеров, развернув его перед собой.

Все бы было ничего, если бы ниже пояса мужчина не оказался выхолощенным, идеально чистым… не то козлом, не то бараном-переростком гнедой масти. Там, где была бы голова животного, начиналось человеческое тело.

Мужчина-баран, что звучало в голове Майрона ничуть не лучше мужчины-козла, что-то сказал чистильщику и невозмутимо протянул монеты. Чистильщик опустился на колено и принялся орудовать щетками над его копытами.

Эльминстер пожурил Майрона:

– Молодой человек, не пяльтесь на бариаура. Это неприлично.

Майрон заставил себя захлопнуть рот и раздраженно-сконфуженно отвернулся.

– Смотрите! – Цири запрокинула голову, тыча пальцем наверх.

В мирах, где приходилось путешествовать, она видела много удивительных вещей, но такое наблюдала впервые.

Неба в городе не было. Над ними висел плотный серо-коричневый смог, пронизанный лучами света, исходившими непонятно откуда, а сквозь дым и туман угадывались очертания все такого же, словно зеркально отраженного, города, мерцающего желтизной огней.

Йеннифэр прищурилась, вглядываясь в клубы смога, а потом издала странный возглас удивления и страха, указывая куда-то на небо.

– Что это?! Это облако?

За ней наверх посмотрели все. Откуда-то из клубов смога над их головами вынырнуло нечто гигантское, накрывшее своей тенью целую площадь. Оно проплывало по воздуху, словно пузырь, похожий на облако. Майрон наблюдал за неведомым явлением несколько секунд, прежде чем с трепетом понял, что «облако» двигается неестественно целенаправленно. А еще, что даже сквозь гвалт и гам площади, он различает металлическую корзину под брюхом этого пузыря, мерный рокот, похожий на шум механизмов, ткань, огромные круглые лопасти, похожие на мельничные, и…

– Это не облако! – потрясенно воскликнул он, пораженный собственной догадкой, чувствуя, как по телу пробегает целый табун восхищенных и завистливых мурашек. – Это… это машина! Летающий механизм! – майа посмотрел на Эльминстера с диким блеском в глазах. – Как они это сделали?! Почему он не падает?! Он же должен весить… – Майрон ошеломленно выдохнул и умолк.

– Обосраться, – чуть слышно выдохнул Джарлакс. – Никогда не видел ничего подобного.

Мелькор и Йеннифэр замерли с открытыми ртами. Цири оказалась единственной, кто почему-то наблюдал за плывущим по небу гигантским пузырем с легкой полуулыбкой, будто бы тот навеял ей хорошие воспоминания.

Дроу навязался с ними. Майрон понятия не имел, зачем, и даже был против присутствия этого гоблина-эльфа, но Джарлакс заявил, что ему неплохо исчезнуть с Фаэруна на время.

Эльминстер нетерпеливо постучал посохом по мостовой.

– Эта машина, молодой человек, всего лишь обыкновенный грузовой дирижабль из Эберрона, – ворчливо произнес он. – И наверняка им владеет гильдия межплановых перевозок. Пойдемте за мной. Будьте уверены, у вас будет достаточно времени рассмотреть Сигил.

«Дирижабль. Странное слово. Но оно… подходит этой штуке?»

Мелькор выругался и отшатнулся от чего-то, промаргиваясь с ошеломленно-оскорбленным выражением лица.

– Что встал, как невежда?! – раздался откуда-то на уровне колен валы скрипучий голос. – Не видишь, тут грузы носят! Праймеры…

Они шокированно наблюдали за тем, как от Мелькора, таща по меньшей мере четыре деревянных ящика, уходит… железный куб.

Майрон проморгался. Куб лязгал тонкими кривыми ногами, изолированными тканевыми гармошками там, где у человека нaходился бы тазобедренный сустав. Он трещал металлическими крыльями, шипел от выходящего из механизмов пара и звенел шестеренками. И пер по улице напролом с полным осознанием важности своей миссии таскать ящики, держа их четырьмя шарнирными руками. На одной из поверхностей куба, не забранной стальными пластинами, моргали овальные зеленые глазки, а синий жабий рот во всю ширь квадратного лица был сосредоточенно сжат.

Пришла очередь удивленно распахивать рот Цири. Йеннифэр недоуменно встряхнулась. Джарлакс вытаращил глаза. Мелькор издал неопределенный звук и завертел головой по сторонам, словно где-то на углу ближайшего магазина, предлагающего трости всех форм и размеров, а также зонтики по последней моде (для дам и джентльменов всех рас, защита от кислоты на каждом изделии!), могло быть написано доходчивое объяснение всему, что он видел вокруг себя.

Но на витрине, кроме вывески, была только приписка мелким почерком, которую Майрон и заметил-то лишь глазами майа.

«Танар’ри не обслуживаются! Заключаем договор гарантии на каждую сделку продажи!»

Их прервал укоризненный вздох Эльминстера и требовательное постукивание посоха мага по каменной мостовой.

– Господа и дамы! Оставьте в покое модрона-грузчика! Они здесь повсюду, а нас ждут!


Здание, к которому привел их Эльминстер, тянулось фасадом вдоль оживленной улицы. Тусклые желтые фонари, сплошь утыканные шипами на верхушках, рассеивали вокруг теплый ровный свет. Время суток стояло неопределенное: солнца, как и неба, просто не было, а потому никто не понимал, раннее ли в Сигиле утро, вечер, сумерки, которые должны перейти в закат, или вовсе разгар дня. Такая же неопределенность царила с погодой – температуру каждый истолковывал на свой лад. За время пути Майрон увидел двух человеческих женщин, затянутых в бархатные курточки с меховой опушкой и изящные, но нелепые шляпки, непонятно как держащиеся на волосах. Увидел эльфа в легких цветастых штанах и тунике на голое тело, вышибалу в кожаной броне и меховой шапке с идиотскими ушами, пьяно накренившуюся набок, а также покрытого татуировками мясника-наугрим, который предлагал отборную свинину и был раздет по пояс. Словом, казалось, что весна, зима, лето и осень в этом краю стоят одновременно. Ни одного деревца, кроме шипастых лоз, которые подрезали странные существа, Майрон тоже не увидел.

Они тонули в окружающем гвалте. В глазах рябило от обилия разноцветно одетых и полураздетых людей, похожих на них существ с рогами на лбу и хвостами, эльфов, так непохожих на своих сородичей из Белерианда, бариауров, пьяных тел в канавах, модронов и прочих обитателей этого безумного места. На каждом углу висели какие-то объявления, стены уходящих в стороны темных каменных переулков были размалеваны надписями, которые оттирали все те же обезьяноподобные создания.

Своему занятию они предавались с видом уныло-равнодушным. Один тер щеткой кирпич, на котором виднелась надпись:

«Стань свободным! Сбрасывайте оковы рабства, товарищи! Смерть душителям!»

Второй обдирал явно приклеенные на что-то объявления.

«Ценишь порядок? Не терпишь преступности? Безопасность превыше всего? Гармониуму нужны добровольцы!»

И опять, как и везде здесь, следовала приписка мелким почерком:

«Студентов и выпускников с кафедры межпланарной философии, а также других потенциальных нарушителей порядка не принимаем в соответствии с приказом №458-ГТ506!»

Майрон начинал догадываться, что эти самые приписки, похоже, имели ключевое значение в любом месте, где было что-то написано крупными буквами.

За несколько минут прогулки им попытались всучить средство для повышения мужского темперамента, амулет от сглаза, женское платье, ручного павлина, неведомую крылатую тварь с зубами больше головы и размером с кошку, средство от поноса и подзорную трубу. Даже неудачно попытались украсть корону прямо с головы Мелькора, не получив ничего, кроме ловкого пинка и короткой базарной перебранки, до зубной боли традиционно поминающей интимные пристрастия родственников участников и самих участников.

– Мы на месте, – довольно сообщил им Эльминстер.

Майрон не понял, на каком именно они месте, но оглядевшись, понял, что они прибыли к аккуратному, внушающему уважение дому с большими закругленными окнами. Скачущие блики на стеклах мешали рассмотреть происходящее внутри. Фасад покрывали крупные шипы. На одном из них сидела жирная черная ворона раза в три больше своих родственниц.

Над огромными дверями размером с амбарные ворота красовалась деревянная вывеска.

«Прорицатель ключей Эрлебон Вельримино. Лавка карт, ключей и путеводителей. Скидка при покупке пакета для путешественника!»

Двери удивили Майрона в первую очередь тем, что могли подойти для любого. Ручки, петли и створки располагались в четырех местах самым непредсказуемым образом, но, очевидно, это было первое помещение и первая дверь в этом безумном мире, куда он и Мелькор могли бы пройти, не сгибаясь.

«Какая нелепица. Как можно прорицать ключи?»

Прочитав надпись, Майрон живо представил себе полутемное нечто, подобное старой библиотеке, пропахшей мышами и пылью. И такое количество картографического барахла, что оно вываливалось из шкафов в вопиющем беспорядке.

Но лавка разрушила его фантазии начисто. К его удивлению, они зашли в уютное помещение, где под стеклами лежало всего несколько карт, а пустой, нелепо узко вытянутый резной стол, примыкающий вплотную к стене, делил помещение пополам. За ним виднелись гладкие шкафы, похожие на длинные колонны. Об их назначении Майрон бы в жизни не догадался, если бы сам не любил точно такие же.

В пустом пространстве слева стоял странный макет, больше похожий на гигантский шпиль, на вершину которого кто-то наколол пончик. Тянулась на второй этаж пологая винтовая лестница с широкими ступенями. У подножия изгибало сучья и кожистые листья перекореженное растение в огромном горшке. В воздухе чуть-чуть пахло лимонами и деревом, а обстановка производила ощущение серьезности, изящества и достатка. Где-то была слышна трель канарейки.

Йеннифэр недоверчиво и с опаской оглядывалась. Мелькор, Цири и Джарлакс остановились рядом с «пончиком на шпиле». Эльминстер смотрел на всех троих угрюмо и устало, словно родитель – на детей, которые застряли над собственным отражением в грязной луже и принялись упоенно в ней топтаться.

Мелькор навис над Цири и дроу, заглядывая куда-то внутрь этой махины, попытался потрогать ее зажившими руками изнутри и снаружи, после чего с блеском в глазах заявил:

– Майрон, только посмотри на это! Здесь внутри модель города! До последнего дома, даже рамы окон сделаны! – спустя мгновение на лице Мелькора отразилось недоверчивое понимание. Округленные черные брови поднялись в удивлении. – Подождите… – его взгляд перемещался между Эльминстером и моделью. – Подождите! – вала повысил голос с возмущенным осознанием, заставив всех обернуться на себя, а потом сделал неопределенный бурный жест рукой, указывая на «пончик», и выпалил в полный голос. – Мы что, внутри этого… этой… штуковины?! Она в воздухе парит?! Огромное кольцо на огромной… палке?! Кольцо, где гуляют железные кубы с ножками и летают эти ваши… дирижабли?! Может, у вас здесь еще говорящие апельсины есть, а петухи изучают лингвистику?!

В глазах и на лице Мелькора читался такой шок, как будто ему объявили, что из облаков можно делать конфеты, а кокосы выгрызаются мышами из алмазов вместо того, чтобы расти на пальмах, как и следует добропорядочным орехам. В сущности, примерно так и было.

Майрон с трудом сдержал смешок, потому что Мелькор бурно жестикулировал, даже не замечая этого. Глаза сверкали, щеки порозовели, голос повысился на несколько тонов. Майрону давно не доводилось видеть его таким.

Даже слишком давно.

Эльминстер устало вздохнул, выдержав весь этот поток эмоций. И почесал нос.

– Я позволю себе сказать, что палка – синоним в высшей степени неуважительный для оси всех планов и миров, – маг шагнул по лестнице вверх и обернулся. – К слову, об апельсинах мне доподлинно неизвестно, но мне встречалось говорящее яблоко, в которое баатезу за несоблюдение договора заключили душу одного моего приятеля. Сложное было дело. Что до лингвистики… – маг подозрительно хитро улыбнулся. – Однажды мне и впрямь довелось встретить ученого из Тэя, которого неудачным образом превратили в петуха, – Эльминстер пожал плечами. – Разум ему вернуть удалось, однако, до конца жизни несчастному пришлось вести начертательную геометрию, держа мел исключительно лапой.

Мелькор возмущенно выдохнул и упер кулаки в бедра. Йеннифэр неприкрыто ухмылялась.

– Ты издеваешься! – заявил он, сердито глядя на мага. – Ты издеваешься надо мной самым неприкрытым и отвратительным образом!

У Эльминстера даже веко не дрогнуло. Он недовольно поморщился и прочистил ухо мизинцем.

– Очень громко, молодой человек. Я не какой-то шарлатан, чтобы сочинять небылицы, – ворчливо произнес он. – Все чистая правда, и ради вашего же блага. Лучше запомните, что на планах возможно абсолютно все, – маг обвел взглядом компанию у подножия лестницы и сделал изящный приглашающий жест, торжественно возвестив. – Добро пожаловать в удивительный и непредсказуемый Город Дверей Сигил, леди и джентльмены! Пройдемте. Нас заждались.


На втором этаже оказался огромный кабинет, а в кабинете – хозяин лавки. Убранство отличалось все той же подчеркнутой респектабельностью. Стену напротив больших окон с тяжелыми шторами цвета вянущей розы занимала карта Сигила необъятных размеров. Около массивного стола трещали и заливисто пели две ярко-оранжевых канарейки в золоченой клетке. На том же столе лежали аккуратно рассортированные свитки и стояла идеально выровненная по краю чернильница. Широкие подоконники больше напоминали комфортабельные диванчики для посетителей из-за аккуратно разложенных подушек, тяжелых серебряных подсвечников и большой вазы с фруктами.

Сам прорицатель Эрлебон оказался седым мужчиной в возрасте с эксцентрично завитыми бородой и усами, в которых проглядывали фиолетовые пряди. На голове у него красовалась странная плоская шляпа. На взгляд Майрона, выглядела она так, словно кто-то поначалу сделал одну из жестких с виду, цилиндрических, что носили люди на улицах, а затем с размаху на нее сел, получив блин из клетчатой шерсти с козырьком.

– Эрлебон! – потянул Эльминстер, широко раскинув руки. – Как живешь, старый скряга? Смотрю, дела в гору пошли?

Прорицатель хмыкнул и демонстративно надулся.

– Не жалуюсь, не жалуюсь, Эл, – голос у него был скрипучим и глухим. Маг широко улыбнулся и пожал руку Эльминстеру. – Конечно, я не бедствую! Ты как поживаешь? Все проблемы решаешь за счет других и живешь в своей халупе?

Эльминстер хохотнул и горделиво выпрямился, стукнув посохом об пол.

– Не башня красит волшебника, Эрлебон, сколько раз говорил я тебе, а волшебник – башню! Плохого же ты мнения обо мне, друг мой! Напротив, я помогаю этим интереснейшим личностям!

Прорицатель бросил изучающий взгляд на неожиданных гостей. Цири, привстав на цыпочки и приоткрыв рот, с живым любопытством смотрела в окно на улицу. Йеннифэр с хмурой серьезностью наблюдала за магами и слушала разговор. Майрон решил последовать ее примеру. Вороватый взгляд единственного открытого глаза Джарлакса лукаво блуждал по комнате.

Мелькор застрял перед картой. Он вертел головой, наклоняя ее то вправо, то влево, разглядывая хитросплетения улиц и обозначения, а потом положил на карту раскрытую ладонь, жадно водя по плотной гладкой поверхности с легкой улыбкой. Коса на его затылке болталась и позвякивала о корону от каждого движения, как маятник.

– Это и есть твои опасные потеряшки? – задумчиво произнес Эрлебон и тут же повысил голос. – Молодой человек, оставьте в покое карту! Это тонкий инструмент!

Мелькор обиженно фыркнул, отошел от карты и избрал жертвой своего любопытства тяжелые шторы. И вазу с фруктами. Майрон улыбнулся собственным мыслям. Ему было очевидно, что вала решил перетрогать голыми руками все, что мог, и останавливать Мелькора он не собирался.

«Точно. Там же персик лежит. Ну-ну».

– Они самые, – довольно заключил Эльминстер. – А потому, как мы договорились, оставляю их на твое попечение. Пригляди за тем, чтобы никто из них не разозлил Леди.

Цири присела около клетки с канарейками, глядя на щебечущих птиц, и подвинула брусок зерен поближе к одной из них. Она обернулась, глядя на магов снизу вверх.

– О какой Леди вы говорите?

Никакого внимания на укоризненный взгляд Йеннифэр Цири не обратила. Чародейка сверлила приемную дочь взглядом, словно желая сказать, что взрослой девице неприлично кидаться к птичкам, едва она их увидит.

Джарлакс страдальчески вздохнул.

– Бросаешь нас на произвол Сигила, великий Эльминстер? Как же так?

Маг ухмыльнулся и менторски поднял палец.

– И вовсе не бросаю, а отдаю в радушные и заботливые руки! Уж если кто-то и помог бы вам в вашем нелегком деле, то только этот джентльмен.

Прорицатель сдержанно кивнул присутствующим в приветствии, заложив руки за спину. Полы его одежды слегка разошлись, открыв объемный живот и вышитый причудливыми лиловыми цветами жилет. А еще – золотые часы в нагрудном кармане.

– Потому что я, в отличие от многих других, – будто раздраженно произнес он, – веду серьезное дело, а не продаю рыбью кость под видом ключа к порталу на элементальный план воды! Что касается вашего вопроса о Леди, юная госпожа, – маг церемонно кивнул Цири, и она поднялась на ноги. – Все по порядку!

Эльминстер стукнул посохом о пол. Голубой камень в навершии засветился искристым светом.

– Я думаю, вы поладите, – весомо заключил он и галантно поклонился. – Возвращайтесь домой поскорее. Было любопытно встретиться с такими… неординарными личностями. Удачи вам, потеряшки, и прощайте.

Маг исчез в белой вспышке портала так быстро, словно его и не было.

Прорицатель смерил их внимательным взглядом и поправил на носу золоченые очки.

– Ну, что ж, – серьезно произнес он. – С каких вы планов? Сдается мне, ваши миры не относятся к тем, которые здесь хорошо знакомы.

Йеннифэр опередила Цири, которая уже собралась ответить.

– Наш мир – это результат Сопряжения Сфер, - строго произнесла она. - Это должно было оставить уникальный магический след на нем. Туда нужно вернуться мне и моей приемной дочери, – она взглядом указала на Цири.

Прорицатель кивнул, приняв к сведению, и посмотрел на Майрона.

– Его и мой мир, – майа махнул рукой в сторону подоконника, где устроился Мелькор. – Эа. Его зовут Ардой. Он спет из пустоты хором айнур и похож на замкнутую сферу.

Прорицатель едва заметно скривился и, наконец, посмотрел на Джарлакса, который что-то насвистывал себе под нос, разглядывая растение в горшке, и даже не обратил внимания, что на него смотрят.

– А ты, Джарлакс Бэнр? – наконец, спросил он. – Эльминстер упоминал, что личность ты на Фаэруне известная.

– О! – Джарлакс тут же резко развернулся на каблуках сапог и поправил шляпу, как будто салютуя. – Ничего особенного. Мне сойдет любой портал на Торил. Только, пожалуй, не сейчас и подальше от Уотердипа, очень прошу.

Прорицатель задумчиво побарабанил пальцами по двухцветной бороде.

– Ну, с первичным планом никаких проблем не возникнет, – проворчал он будто себе под нос. – Порталы сейчас несколько нестабильны… но есть несколько универсальных ключей и кое-какая постоянная карта. Что до вас всех, – маг тяжело вздохнул, продолжая ворчливо-размеренно. – Ну и подкинул мне Эльминстер задачку! Ни разу не слышал о ваших мирах! Но я не был бы собой, если бы не зарабатывал на хлеб возвращением по домам таких потеряшек, как вы. Для начала я расскажу вам об этом месте, а затем мне потребуется некоторое время тишины и уединения, после чего я скажу ответ. Вы ведь ничего не знаете о Сигиле?

Джарлакс прочистил горло и уселся на перила лестницы, болтая ногой.

– Я подозреваю, что никто из присутствующих. Даже я!

Майрону показалось, что Мелькор слишком долго молчит, и бросил на него беглый взгляд. Цири опять возилась возле клетки с канарейками.

«Ну, точно. Фрукты нашел».

Мелькор устроился на широком подоконнике в подушках, скрестив ноги, и с блаженным видом перекатывал в руках огромный спелый персик, бархатный и ало-золотистый. И поглядывал на фрукт так, словно раздумывал, есть его или нет. Вала поднял взгляд, услышав слова Джарлакса, и тихо фыркнул.

– Ты что, тоже здесь не был?! Тебя послушать, так ты во все дыры этих миров пролез! Фигурально выражаясь, конечно.

Майрон присел рядом с Мелькором, уперев локти в колени. Джарлакс ощерился, а маг насупленно поглядел на них из-под кустистых бровей.

– Попрошу, молодой человек! Наш прекрасный Сигил – вовсе не дыра, а крайне прогрессивное, свободное и капиталистически развитое место!

Йеннифэр прыснула в кулак. Майрон нахмурился, недоуменно сдвинув брови. Слово было неблагозвучным и незнакомым. Настолько же незнакомым, как дирижабль.

– Капи… что?!

– Ка-пи-та-ли-сти-чес-ки! – по слогам выговорил Мелькор и перебросил персик из руки в руку. – Сказали же тебе, Майрон! – он осклабился, принюхался к фрукту, задумчиво осмотрел его, но есть все-таки не стал. Зато нахально поглядел на мага. – Мне не нравится это слово. Как будто кто-то напыжился и стучит в кастрюлю. Что оно вообще означает?

– Молодой человек, вы могли бы спросить, для гостей ли это угощение! – возмутился прорицатель. – Я вам не отказываю, разумеется, но вы могли бы! Барышня, не дразните канарейку! – маг ослабил воротник и промокнул лоб щегольским лиловым платком. Цири сконфуженно уселась рядом с Мелькором с другой стороны. – Ох, правду говорил Эльминстер, с вами сладу нет. Капитализм, – важно добавил Эрлебон Вельримино, складывая платок. – Величайшее изобретение цивилизации! Ибо позволяет покупать, производить и продавать каждому, что он пожелает. Вам многие скажут, что основа общества Сигила – это, разумеется, идея, как и то, что она может заменять любые средства на счете, но я настаиваю на том, что их ничто не заменит, а посему важнейшая из идей и самая твердая валюта – это деньги сами по себе! Без них здесь бы царил хаос!

– Да здесь и с ними все не слишком в порядке, – вальяжно произнесла Йеннифэр и утомленно поморщилась. – Мы отвлекаемся от темы. Вы хотели рассказать нам о городе, так рассказывайте. И вы ведь угощаете фруктами? – она обворожительно улыбнулась, но не глазами.

– Угощаю, – проворчал маг.

– Благодарю от всех нас, – с безупречной сдержанностью ответила чародейка. И тут же утащила большую виноградину из вазы.

После сна они так и не позавтракали, поэтому возможностью решили воспользоваться все. Цири захрустела яблоком. Джарлакс с невозмутимым видом утащил под шумок две сливы.

– А я бы опасался их есть, – Мелькор покачал персиком. Сильмариллы в его короне рассыпали перламутровые блики по помещению. – Я бы спросил, но раз уж бывают говорящие персики, в которых заключены чьи-то души… – Мелькор поглядел на фрукт. – А если я его съем, а там сидит что-нибудь, что превратит меня в разумное дерево с ананасами? Да, я знаю, что ананасы не растут подобным образом, но нас предупредили, что здесь бывает абсолютно все!

Майрон незаметно коснулся спины Мелькора. Всего лишь пробежал пальцами вдоль косы, пересчитывая многочисленные звенья плетения волос.

«Как же давно он таким не был».

– Ты сам сожрешь, кого захочешь, – примирительно сказал он. – Успокойся и ешь уже. Вон то оранжевое передайте кто-нибудь. Спасибо.

Йеннифэр дернула бровью.

– Если ты и можешь превратиться в растение, то только в титанический аморфофаллус, а то знаешь ли…

Мелькор зашипел, оскалив зубы.

– А тебе, женщина, лучше превратиться в говорящее бревно или черную вдову. Будет соответствовать.

Йеннифэр улыбнулась, как довольная кошка, и продолжила, не моргнув глазом. Голос чародейки был ледяной:

– …знаешь ли, не знаю цветка, который лучше бы отражал твою склочную суть. Он чуть меньше тебя ростом и похож на гигантскую фаллическую лилию фиолетового цвета, но стоит ему расцвести – запах гниющего мяса разносится по всей округе. Прекрасное зрелище, если бы не мешала вонь. Сходи как-нибудь в местные оранжереи, если они здесь есть – я уверена, что найдется что-нибудь похожее!

– Мама! – устало потянула Цири.

Джарлакс задумчиво откусил половину сливы.

– Между прочим, было познавательно, – произнес он в пространство. – Я не знал о таком цветке!

Общие взгляды, обратившиеся, к дроу, были убийственными. Мелькор крайне неизящно отгрыз кусок персика с таким видом, как будто предпочел бы, чтобы это было чье-нибудь горло. Джарлакс обезоруживающе поднял руки.

– Молчу, молчу! – он улыбнулся магу во все зубы. – Кажется, нас ждал рассказ?

Маг тяжело вздохнул. Рассказ его занял долгое время, периодически отвлекая компанию от жевания фруктов. Главным образом повествование состояло из многочисленных предостережений, чего ни в коем случае нельзя делать, причем к этому относились самые нелепые вещи. Например, им советовали крайне внимательно смотреть на любые двери и даже лужи, на которые они наступают или в которые заходят – и ни в коем случае не проходить через них, если вдруг увидят малозаметный золотой ободок. Иначе был велик риск провалиться в места, откуда и вовсе нет выхода – в качестве примеров прорицатель привел кислотные озера в Девяти Кругах Ада, или мертвые пустоши, высасывающие жизнь за одно мгновение. Порталы, по его словам, в этом городе были повсюду – они могли вести куда угодно и оказаться где угодно, а открывать их могло что угодно, даже яблоко в кармане, шляпа, подвязка женских чулок определенного цвета или насвистывание под нос песенки.

А еще маг требовал ни за что не беспокоить дабусов (он наконец-то дал название тем обезьяноподобным созданиям с символами над головой), если никто не хочет встретиться с Леди. Это слово он произносил с трепетом, словно неведомая женщина была его возлюбленной.

– Леди, Леди… мы уже который раз слышим о ней! – сердито оборвала мага Цири в какой-то момент. – Да что это за Леди?!

Маг нервно промокнул платком лоб, словно боялся даже того, что сказала Цири.

– Леди Боли, – очень тихо и серьезно произнес он, и в его голосе зазвучал неподдельный страх, словно пугало даже то, что он произносил. – Госпожа Сигила. Королева Клинков. Леди непостижима и ужасающа, велика и являет огромную мощь. Я надеюсь, вы не увидите ее и краем глаза. Она и страж, и хранитель свободы, и повелительница, и не правит ничем. Она и божество, и враг всякого бога, желающего возобладать в нашем городе. Она не терпит поклонения себе, и не терпит тех, кто желает ее власти. Все порталы и весь город подвластны ей. Ее не интересуют ни убийства, ни кражи, ни склоки фракций, но если вы причините вред дабусам, или помешаете им, или пожелаете забрать власть в Сигиле, или начнете слишком много говорить о ее силах, а то и думать о ней не в меру…

– Она убьет нас? – меланхолично поинтересовался Майрон, чистящий мандарин.

Прорицатель кашлянул.

– Не совсем, – с усилием выговорил он, опять промокая платком влажный лоб. Голос его понизился до шепота. – Она отправит вас в лабиринты, откуда нет выхода. Вы будете скитаться там до тех пор, пока не сойдете с ума или не умрете, и вход в него может оказаться в ближайшем переулке. Вы даже не заметите разницы, пока не поймете, что в ловушке. Не злите Леди и даже не говорите о ней! Я и так сказал слишком много. Это вам понятно? – голос мага зазвучал сердито.

– О, – коротко заметил Джарлакс. – Предельно понятно!

Больше вопросов о Леди не задавал никто.


Спустя час маг отправил их ждать этажом ниже, попросив вести себя тихо. Мелькор сначала перетрогал в зале все, до чего смог дотянуться, случайно обломал растение в кадке, смущенно прислонил его к стене, будто так и было, после чего лениво уселся на ступенях лестницы. И принялся подбрасывать в руке огромный необработанный алмаз из кармана. Мелькор периодически ронял камень, чертыхался, подбирал его обратно, и все начиналось заново. Майрон застрял возле огромной модели города, только что не засунув голову в кольцо. Йеннифэр со скучающим видом смотрела в окно, косо наблюдая за перемещениями Мелькора. Цири сначала слонялась из угла в угол, рассмотрела все карты, а теперь зевала, сидя на лестнице позади Мелькора. Джарлакс загипнотизированно смотрел на камень. Дроу не выдержал молчания первым:

– Как думаете, он действительно найдет вход в ваши миры? – обратился он сразу ко всем.

Ответом ему были равнодушные взгляды и полное молчание. Мелькор подкинул и поймал в который раз свой камень. Алмаз опустился на его ладонь с легким шлепком. Джарлакс выдохнул, наблюдая за его движением.

– Откуда ты вообще взял такой гигантский самородок? – голос звучал недоверчиво. – Он хоть настоящий?

На этот раз взгляды всех, кроме Майрона, обратились к Мелькору. Цири склонила голову к плечу. Йеннифэр приподняла брови.

Мелькор фыркнул и лениво вытянулся, опершись локтями на ступень лестницы позади себя, и посмотрел камень на просвет.

– Это же безделушка. Откуда каждый раз столь сильное волнение?

Глаза Цири и Йеннифэр расширились от удивления. Джарлакс чуть не подавился вдохом.

– Безделушка?!

Майрон наконец-то поднял голову от модели Сигила и подал голос.

– Именно что, – равнодушно произнес он. – У него менее равномерная форма, чем должна бы быть. А значит, для огранки его надо либо пилить на пару бриллиантов поменьше, либо он потеряет слишком много веса. И естественная грань идет с перекосом. Тоже спиливать и выравнивать придется. Алмазы Эред-Энгрин обычно лучше. Та жила оказалась богата на количество камней, а не на качество.

Мелькор кивнул и пожал плечами, выпрямившись.

– Именно что. Самый большой и ровный как-то был вот такой после огранки, – он развел ладони и показал расстояние чуть меньше локтя. – В трон вделали.

– А этот пойдет разве что на кольца для косы или одежду, – Майрон подошел, наконец, к Мелькору и уселся рядом с ним бедром к бедру.

На лестнице раздались скрип половиц и шаги. К ним спускался прорицатель, и на его лице застыло задумчивое, но вместе с тем мрачное выражение лица.

– Только не говорите, что порталов не существует! – Цири вскочила на ноги. Мелькор и Майрон обернулись через плечо.

– Он еще и слова не сказал, – одернула Цири Йеннифэр. – Послушаем.

– А как же колдовство? – лениво подал голос Джарлакс. – Ну, прорицание, хрустальные шары, магические круги и все прочее?

Прорицатель посмотрел на дроу почти оскорбленно и напыщенно произнес:

– Зрелищность заклинаний, капитан, – он особо выделил это слово, – в моем деле есть ни что иное как непрофессионализм, призванный водить за нос доверчивых идиотов, прошу прощения! Каждый из вас и без дешевых фокусов с прядями волос и каплями крови носит на себе сильнейший след вашего мира! – старый маг сердито посопел и сделал замысловатый жест пухлой рукой. – Подозреваю, это связано с тем, что вы все, в определенном смысле, являетесь… неким лицом ваших миров. Квинтэссенцией своего рода, если можно выразиться подобным образом. – Он выдержал паузу. – Порталы, разумеется, я нашел… и даже не один, представляете себе?! Это и вовсе уникальный случай! – прорицатель запнулся и махнул рукой, заметив настороженные лица. – Впрочем, это неважно. Вопрос… я бы сказал, что вопрос в ключах, которые отпирают порталы. Я дам вам нужные карты, разумеется, но ключи…

Йеннифэр утомленно вздохнула.

– Давайте к делу, господин Вельримино, – голос ее звучал холодно.

Маг прокашлялся, и лицо его посерьезнело. Он хлопнул в ладоши.

– Начнем с вас, барышни! Порталов в ваш мир в Сигиле пять, и ключ к ним един. Должен сказать, что города я увидел лишь в двух из них. Прочие – болота, море и пустыня, что, думается, неподходящие места для прибытия. Первый портал ведет в чудное место с цветными домиками в порту города и мраморным дворцом воздушной архитектуры на горизонте.

Цири удивленно дернула бровью.

– Это, наверное, Боклер в Туссенте, – улыбнулась она. – Хорошее место, но далековато.

Маг нахмурился.

– Извольте меня не перебивать! – ворчливо заметил он. – Раз уж желаете поскорее о деле! Так вот, второй портал ведет в город, где я увидел грязную речку, высокие стены, и, как ни прискорбно, обожженные трупы у стен этого города, на которые никто не обращает внимания, – Эрлебон Вельримино поправил очки на носу и продолжил с важным видом. – Ключом к порталам будет являться щупальце больших размеров чудовища, что водится в канализации Сигила. Щупальце должно быть облачено в шесть дамских подвязок. Золотую, голубую, красную, белую, черную и фиолетовую. Под белую рекомендую прикрепить пластинку серебра, а под фиолетовую – ветку сирени.

Прорицатель сделал паузу и серьезно посмотрел на Йеннифэр. Мелькор, Майрон и Джарлакс смогли хранить серьезные лица не больше секунды, прежде чем по помещению грянул взрыв их хохота. Мелькор и Джарлакс хохотали заливисто и в голос, Майрон – прикрыв половину лица ладонью.

Лицо Йеннифэр даже не дрогнуло. Чародейка убийственно смотрела на мага, словно на слабоумного идиота. Цири в своем выражении лица проявила полную солидарность с матерью.

– Серьезно?! – наконец, раздраженно выпалила Йеннифэр. – Щупальце в подвязках?! Это не смешно!

Майрон аж хрюкнул от смеха, вызвав новую волну хохота.

– А мне кажется, что очень смешно! – выдавил он.

– Я рекомендую немедленно вам успокоиться, молодые люди! – сердито заметил прорицатель. Бело-фиолетовая борода его встопорщилась. – Мне приходилось видеть и более нелепые ключи, нежели этот! Тем более у вас, господа, ключом к явно подходящему порталу является не что иное, как гроб с профессором!

Смех замолк в одну секунду. Мелькор недоумевающе похлопал глазами. Майрон угрюмо посмотрел на прорицателя. Йеннифэр и Цири переглянулись с ухмылками так довольно, что уж лучше бы захохотали.

– И как вы поняли, что нам нужен именно этот портал? – едко поинтересовался Мелькор.

– О, – без улыбки заметил прорицатель. – Это было очевидно. Один портал вел в жуткое место, сплошь затянутое паутиной. Подозреваю, вам туда без надобности.

Мелькор скривился и вздрогнул. Маг невозмутимо продолжал:

– Второй портал вел на дивный морской берег с белыми пристанями и лебедиными кораблями, где большинство прекрасных жителей облачено в одежды весьма неброских красок. Ни в коем случае не оскорбляю, но учитывая вашу склонность к черным тонам одежды и ее яркости, вряд ли это ваш дом. Третье же… – маг прочистил горло и неодобрительно посмотрел на Мелькора. – В третьем же месте, прошу прощения, царит совершеннейший бардак! Вид и фасон ваших одежд заставляет меня думать, будто я случайно заглянул в вашу гардеробную, чего лучше бы не делал никогда!

Мелькор порозовел до кончиков ушей и злобно нахохлился так, словно хотел кого-нибудь убить. Йеннифэр рассмеялась, уже не сдерживая себя. Цири прыснула в кулачок. Джарлакс присвистнул в своей обычной раздражающей манере. Майрон фыркнул.

– Там не стояло расшитого золотом сапога на столике с заколками? – беззаботно поинтересовался он. – Еще есть зеркало в змеиной раме.

Прорицатель согласно кивнул.

– Все именно так!

Майрон толкнул в бок Мелькора, в бешенстве смотрящего на Йеннифэр, которая продолжала посмеиваться и сыто наблюдать за ним.

– Я же говорил тебе, что в гардеробной нужно прибраться.

Мелькор выдохнул и закатил глаза, раздраженно ударив по полу каблуком.

– У меня. Там. Убрано! – отчеканил он. – Я лишь запрещаю перекладывать все, что там лежит! Неужели нельзя поднять это, вытереть пыль и поставить, где стояло?! – Мелькор злобно посмотрел в глаза Майрону, понизив голос. – Когда прошлый раз там сделали уборку, как ее видишь ты, я полчаса искал нужные сапоги. Кто-то убрал их в обувной шкаф вместо того, чтобы оставить на месте.

Йеннифэр издевательски надула губы.

– Конечно, как нелогично! Сапоги в обувном шкафу!

Цири кашлянула.

– Я вот только одного не понимаю, – голос у нее был негромкий и задумчивый. – Какое отношение к их миру имеет профессор, да еще и в гробу? Как связано с нами серебро, подвязки и щупальце я, ка-а-ажется, – она витиевато взмахнула рукой, растягивая слово, – догадываюсь. Но гроб какого-то профессора и эти двое? – она с сомнением посмотрела на Мелькора и Майрона.

Майрон развел руками.

– Да можно подумать, мы это понимаем! У нас в мире и слова такого нет – «профессор»! Я впервые его слышу! – майа фыркнул и скептически дернул уголком рта, глядя на прорицателя. – И что нам делать с этим твоим… профессором?

Эрлебон Вельримино заложил руки за спину и прочистил горло, вновь начав говорить важным тоном:

– Любой портал открывается, когда сквозь его рамку проносят ключ. Собственно говоря, вам исключительно повезло – ваши порталы находятся в Великих Литейных, в разрушенном корпусе. Совсем недалеко друг от друга. Карту я вам непременно дам. Говоря же о профессоре… к несчастью, вам нужен не какой-нибудь обыкновенный профессор. Вам нужен непременно Экзорциус IV Ликонт Вертербрайер-Тондрон Клиз ле Пайт.

– Кто-о?! – возмущенным унисоном вскрикнули Мелькор и Майрон.

Маг вздохнул.

– По правде говоря, это бессменный и почивший, но активно действующий ректор Сигильского Межпланарного Университета Философии.

Мелькор наморщил лоб.

– Если он почивший, как он может быть активно действующим?! Еще скажи, что он лекции читает! – он взмахнул рукой, издевательски добавив. – О, конечно, это же Сигил! Я надеюсь, ты запишешь мне на бумажке его имя, буду читать оттуда!

– Именно так, молодой человек! – без всякого удивления кивнул маг. – Он столь любит свое дело, что стал призраком! Этот профессор будет жить вечно, как и его труд! И боюсь, без его непосредственного желания помочь у вас вовсе ничего не выйдет. Поиски чудовища я бы рекомендовал вам начать с различных жертв в Мортуарии. И, к слову, – прорицатель кашлянул, – мой друг Эльминстер обмолвился о ваших неурядицах. Я сдаю здесь поблизости очень интересный дом, который может вам подойти. Он отличается большой роскошью, но, увы, не подходит для жилья постояльцев одной расы, потому цена на него достаточно невысока. Не желаете взглянуть? Всего пятьдесят золотых в день, вам сделаю скидку до сорока!

Майрон поднялся. Мелькор последовал его примеру и с наслаждением потянулся, выгнувшись в пояснице и хрустнув шеей. Скрестил руки на груди.

– Я больше ни одного дня не собираюсь сидеть по грязным норам, спать непонятно где и есть непонятно что, – ультимативно заявил он, глядя на всех, а потом на удивление обезоруживающе улыбнулся, показывая магу алмаз. – Здесь есть место, которое меняет камни… на эти ваши деньги?

Маг почему-то побледнел и поперхнулся, после чего осторожно взял запястье Мелькора и опустил его.

– Спрячь-ка его и никому не показывай, – голос звучал подозрительно ласково, словно перед ним оказался недоразвитый ребенок.

Мелькор поморщился и вырвал запястье из руки мага, ощерив зубы.

– С чего ты вздумал говорить со мной, словно с дитем, последыш?

Прорицатель слегка выпятил нижнюю губу и посмотрел на Мелькора как будто обиженно, после чего сентенциозно изрек:

– С того, что камень в ваших руках, молодой человек, здесь стоит несколько приличных состояний! Особенно если это натуральный алмаз, а не пророщенный путем магических манипуляций! И я бы настоятельно не рекомендовал вам обращаться за обменом к сомнительным личностям, которые будут сулить за него якобы баснословные деньги. Лучше отправляйтесь в банк Триады – они откроют счет и это уж точно будет солидная организация, которая вас не обманет.

Йеннифэр прищурилась.

– Банки всегда обманывают, – лениво заявила она. – Сколько процентов они берут за свои услуги? – она одарила Мелькора лениво-снисходительным взглядом. – Цени, что я интересуюсь этим, поскольку ты, милый, наверняка в жизни не слышал о сделках с процентами, раз впервые узнал о деньгах.

Мелькор ответил ей взбешенным выдохом. Майрон машинально вцепился в его косу, сжав чуть пониже шеи. Джарлакс хмыкнул. Маг нахмурился, как будто что-то обдумывая.

– Обычно это составляет… я думаю, они не могут взять больше пяти процентов. Учитывая возможную сумму.


Трижды свернув не туда, переругавшись дважды и один раз перевернув вверх ногами карту, они, наконец, все же нашли здание банка Триады. Массивное строение возвышалось в нескольких кварталах от пестро-безумной рыночной площади, уставленной палатками, полной разномастных запахов, гама и крика.

В банке их встретил огромный мраморный зал с массивными колоннами. Половина зала была ограждена высокими металлическими перилами, а за ними виднелась стена в небольших окошечках за изящными коваными решетками, где сидели служащие. Здесь было немноголюдно, но зато посетители ослепляли яркостью.

Мелькор сжал в руке алмаз и задумчиво огляделся, взвесив его в руке.

– Я попробую разобраться, – произнес он. – Уж что-то должны знать эти аданет… или кто там сидит, – он кивнул в сторону окошек.

Охранник-дварф с тяжелой дубиной неодобрительно покосился на них.

Джарлакс с кислой миной присел на скамейку у входа, глядя на все вокруг. Цокала копытами женщина-бариаур, одетая в кожаную куртку, что-то обменивал человек в ярко-золотой мантии с безумными рукавами, опушенными мехом. Ждала очереди тифлина, покачивая хвостом. Рядом с ней пристроился пузатый, солидного вида мужчина и женщина с ребенком, который то и дело вертелся. От женщины сильно пахло жасминовыми духами, и затянута она была в чопорное зеленое платье под горло с юбкой в пол.

Банки Джарлакс ненавидел. В них всегда было что-то чванливое, нелепое и претенциозное. По его опыту, любой клерк, который целый день занимался переписыванием бумажек, вместе с профессией непременно получал заоблачное высокомерие вкупе с навыком смотреть абсолютно на все свысока.

«Как же, он ведь работает с деньгами! Такой важный! Вот только ни гроша с того не получает… ну, может, все-таки грош!»

Цири прислонилась к стене, кисло глядя в спину Мелькору:

– Он наделает нам проблем, да? – обреченно спросила она.

– Ты видела, чтобы он мог иначе? – фыркнула Йеннифэр и элегантно опустилась на деревянную скамейку для посетителей, закинув ногу на ногу. – О боги, я готова поставить на время, через которое он вернется сюда и скажет, что нужна чья-нибудь помощь.

– Пять минут? – Джарлакс жизнерадостно оскалился. – Или меньше?

Майрон поморщился, глядя на них. Меньше всего ему нравилось, что Йеннифэр не прекращала попыток задеть Мелькора и прицепиться к любой мелочи, которую видела.

«Этой аданет что, покоя не дает наша связь?»

– Хватит его дергать, – проворчал он и неодобрительно посмотрел на Джарлакса. – Он не идиот. К тому же я так и не понял, с чего ты увязался за нами.

Джарлакс драматически пожал плечами, сохраняя оскал.

– Я похож на того, кому есть, чем заняться? Разумеется, из любви к искусству! Ваши похождения обещают быть весьма интересными.

– Тебе-то с них что? – лицо Майрона было так угрюмо, что от его вида и свадьба бы превратилась в похороны.

Джарлакс многозначительно ухмыльнулся.

– Дух авантюризма – радость жизни!

Цири фыркнула.

– Он тебя не поймет, Джарлакс!

Майрон собрался ответить, что дух авантюризма более тривиальным образом зовется любовью наживать себе проблемы, когда воздух прорезал жуткий, режущий уши детский визг. Мальчик рядом с жасминово-зеленой женщиной орал, морщил покрасневшее лицо и ревел. Плач ввинчивался в уши похуже воплей пленников в казематах, звуча на отвратительной высокой ноте. Цири скорчила рожицу отвращения. Йеннифэр скривилась и прижала ладонь к уху.

– Как же я ненавижу детский ор, – прошипела она вполголоса. – Не могла его дома оставить, дура?

Джарлакс оценивающе поглядел на мальца.

– Знаете, некоторые пленники и жертвы жриц орали намного хуже. Хоть и не так… пронзительно.

Терпения Майрона хватило ровно на минуту. Тем более что женщина, похоже, даже не собиралась успокаивать свое дитятко и смотрела на него с благостной улыбкой, как будто умиляясь этому дикому вою.

«Кажется, я точно понимаю, за что Мелькор ненавидит эдайн. Первое, за что это можно делать – их сучьи дети».

– Аданет, – бросил он холодным тоном, глядя прямо на женщину. – Успокой свое дитя.

Йеннифэр откинула голову на спинку лавки.

– Майрон, это бесполезно.

К удивлению Майрона, мать раздраженно обернулась и бросила на него полный злости взгляд.

– Еще один! И ты хочешь научить меня воспитанию детей, юноша?! Я и тебе скажу – у нас в Элизиуме детям, дару богов, позволяют и говорить, и кричать! Нельзя душить юные голоса!

Майрон даже не сменил позы, так и глядя на взвившуюся от бешенства женщину. Теперь его взгляд мог соперничать по тяжести с огромной стальной плитой.

– Я тебе не юноша. Успокой ребенка, – тяжело повторил он.

Обычно от этого взгляда орки Ангбанда разбегались работать сами собой. Но на мать, к его удивлению, это не подействовало.

– Это же ребенок! – претенциозно заявила она. – Появятся свои дети – поймешь!

Джарлакс потянулся, как сытый кот, и присел на корточки, оказавшись точно на уровне глаз ревущего мальчишки.

– Какой у вас замечательный мальчик! – вкрадчивым голосом проворковал он, блеснув алым глазом на женщину и улыбнувшись до ушей. – Какой здоровый и сильный! В моем родном городе такого непременно принесли бы в жертву Ллос, если бы он так орал! Богиня была бы довольна.

Йеннифэр недобро улыбнулась и переменила позу, переведя на женщину едкий взгляд.

– А еще дети никакой не дар, дорогуша, – голос ее звучал елейно. – Это результат соединения клеток, которые выросли в твоем животе в ребенка. Может, тебе книгу по физиологии подарить?

– Выросли прямо как паразит, который раздул тебя, а потом вылез наружу, – довольно добавила Цири, гаденько ухмыльнувшись.

Майрону показалось, что женщина слегка побледнела, а лицо ее замерло от ужаса, когда Джарлакс протянул руку к орущему мальчишке и поманил его пальцами.

– Иди сюда, моя маленькая жертва, – промурлыкал он. – Ты понравишься паучьей королеве.

Майа решил добить незадачливую мамашу.

– А в моем родном городе, – Майрон продемонстрировал поистине волчий оскал, продолжая говорить интеллигентно ровным тоном. – Тех детей, которые слишком громко орут и не слушаются – просто душат, а потом ломают шеи их матерям. За то, что не умеют воспитывать.

Женщина испуганно взвизгнула, с ненавистью глядя на них, а потом подхватила своего ребенка, когда тот уже приблизился к Джарлаксу на расстояние вытянутой руки. И вылетела из банка так быстро, словно ее сына и впрямь собрались принести в жертву.

Проводили ее четыре зубоскальные ухмылки. Пузатый мужчина на соседней лавке косо посмотрел вслед матери и молча коснулся кончиками пальцев черного цилиндра на голове, глядя на их компанию и салютуя. Он кривовато улыбался.


Мелькор небрежно бросил алмаз на столик перед первой же девушкой в зарешеченном окошке. Девушка ему не понравилась: у нее были огромные темно-синие глаза без зрачков и слегка вытянутое скуластое лицо с длинным узким носом. А еще – влажные зеленоватые волосы, скрученные в пучок на голове, и бледно-голубоватая, как у рыбы, кожа, которая слизисто блестела. На чешуйчатых пальцах с острыми ноготками, выкрашенными в синий цвет, виднелись перепонки.

«Как майа Ульмо, точь-в-точь. Мерзость какая. Здесь еще и это водится?»

– Мне сказали, что здесь можно обменять вот это на деньги, которые у вас в ходу, – холодно и с легким отвращением произнес Мелькор.

Девушка с приоткрытым ртом посмотрела на него. Потом на алмаз. Потом вновь на Мелькора. Закрыла рот.

– Сэр, – она употребила странное обращение, которое, на взгляд Мелькора, в устах этой скользкой жабы звучало еще хуже. Ее голос, отдававший глубоким журчанием реки, его вовсе взбесил. – Я боюсь, что вам не сюда, и я ничем не смогу вам помочь. Это окно валютных операций, а не отдел по работе с драгоценными камнями.

«Что?!»

– Нам сказали прийти сюда, и я не уйду, пока не получу желаемое, – вкрадчивым голосом произнес Мелькор, опираясь обеими руками на полку окна и нависая над сидящей за ограждением работницей. – Так что потрудись и сделай что-нибудь… милая, – он слегка скривился, выдав последнее слово.

Девушка посмотрела на него раздраженно и оправила прядь зеленоватых волос. Перед ней лежала огромная раскрытая книга и несколько аккуратных стопок монет.

– Сэр, я же сказала вам! Я ничем не могу помочь, вам в другое место! Вы что, не слышите? И снимите свою тиару! Здесь не ходят в головных уборах, а свет от ваших камней мешает мне работать!

«Они здесь все с ума посходили?! Мне еще бегать, чтобы найти, кто из этих недоумков что обменивает?»

Ее вежливость раздражала. Говорила сука гладко и с виду мягко, но по тупому выражению лица и язвительному взгляду было абсолютно ясно, что не будь вокруг этого банка, девица обложила бы его всеми ругательствами, которые знала. А то и вовсе проигнорировала бы. Но что-то обязывало ее и разговаривать, и отвратно улыбаться с ленивым видом, и отвечать на его вопросы.

Насквозь фальшивое почтение, в котором не было на самом деле никакого почтения, вызывало желание убивать, никaк не меньше.

«Потому что почтение ко мне, идиотка, может быть только беспрекословным и искренним».

Мелькор склонился, чтобы посмотреть упрямой дуре глаза в глаза, продолжая говорить по-прежнему ледяным голосом:

– Ты поможешь мне. Вне зависимости от своих желаний, которые меня не интересуют.

Девица вздохнула и посмотрела на него раздраженно. Закрыла книгу перед собой и убрала перо.

– Во-первых, – мерзким наглым тоном произнесла она, скрестив руки на столешнице, – у меня, как у банковского служащего, есть основания полагать, что столь заметная драгоценность добыта незаконным путем. Во-вторых, для операций с такими ценностями, вы должны предоставить документы, которые будут подтверждать, что получение вами этого самородка законно, и он действительно принадлежит вам.

Мелькор почувствовал, что от злости у него разливается тепло по лицу аж до кончиков ушей.

– Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь, глупая девица? – прошипел он. – Ты это знаешь?! Какие еще документы?! У меня свои алмазные шахты!

Водяная женщина пожала плечами, безразлично глядя на него.

– Тем более! Значит, это вовсе не в этом здании! Финансовые сделки с владельцами предприятий находятся дальше по улице!

Мелькор уже ничего не понимал. Сначала прорицатель долго рассказывал им, как прийти именно сюда. Теперь выяснялось, что обменивают деньги вовсе не здесь.

Он сильно сомневался в правдивости слов девчонки, потому что Мелькору казалось, будто нахальная рабыня пера и книжки не желает делать обещанную работу из обычного упрямства.

«Корона ей мешает. Дура».

– Мне сказали, что это здесь, и я никуда отсюда не уйду, – упрямо произнес он.

Банковская работница страдальчески вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Уважаемый сэр, говорю же вам, финансовые сделки с владельцами предприятий от трехсот тысяч золотых заключаются дальше по улице! Заверение этих сделок проходит по понедельникам! С трех до пяти! У вас есть документы?

«Ах ты, дрянь. «Уважаемый», значит?»

Терпение лопнуло. Мелькор грохнул раскрытыми ладонями по полке перед окошком так, что алмаз подпрыгнул, а девица вздрогнула, и рявкнул:

– Да какие ещё документы?!

Водная дженази (а называлась на деле водяная девушка из банка именно так) побарабанила острыми синими коготками по столешнице и безупречно спокойным тоном пояснила:

– Для горнодобывающих предприятий требуется форма баланса номер один и номер два, принятая на всепланарной конвенции счетоводов. Обязательно заверенная печатью и подписью нотариуса. Бланки без печати не принимаются, так что подготовьте их заранее.

«Что?!»

Мелькор аж задохнулся от возмущения, поскольку за все свое существование никогда не слышал подобной чуши. Он и близко себе не представлял, о чем могла говорить эта девица, и какие балансы должны были делать счетоводы.

В Ангбанде у них водились разве что инвентаризационные списки Майрона. Если их никто не съедал, не подтирался ими, не растапливал ими костер, не терял и не заливал орочьим самогоном или кровью. То есть, целые попадались нечасто.

– Вы издеваетесь?! – Мелькор опять повысил голос и развел руками. – Я даже не знаю, что такое эти ваши… балансы!

Дженази утомленно закатила глаза и расправила под столом юбку, без всякого страха глядя в возмущенные черные глаза Мелькора:

– Сэр, это законы банковского дела, и мы, как и вы, обязаны здесь их соблюдать. Прошу вас прекратить скандалить, другие клиенты ждут! Вам вообще не сюда, а за вами очередь уже стоит!

Мелькор обернулся. На него снизу вверх угрюмо смотрел какой-то адан в вычурной робе волшебника, наугрим в кольчуге и рогатая женщина с крыльями. Ее тело неприлично выразительно обтягивало красное платье, причем Мелькор уже не был уверен, что это платье, а не нижнее белье.

Вала сжал зубы и шумно выдохнул через нос, опять повернувшись к девице в окошке, произнося каждое слово, как будто отчеканивая его:

– Мне плевать на очередь. Мне плевать на твои балансы. Ты обменяешь мой алмаз на ваше бесполезное изобретение в виде денег. Мне отвратительны законывашего мира, и все же я вынужден играть по их правилам, поэтому ты это сделаешь.

Склоку оборвала внезапно появившаяся женщина, обдавшая его ароматом амбровых духов. Женщина была ростом с Мелькора и обладала огромными кожаными крыльями в крапинку. Она оскалилась и зашипела на девицу, обнажив жуткий ряд игольчатых зубов. Крылья угрожающе развернулись.

– Дура! – прошипела она и тут же благостно-приветливо улыбнулась Мелькору. – Неужели ты не видишь, Илиссия? – ее голос тут же упал до нежного воркования, а ярко-вишневые губы сложились в приветливую улыбку. – Благородный господин, очевидно, прибыл с другого плана и слишком титулован, чтобы знать тонкости нашей низкой бумажной работы, – она изящно протянула Мелькору для рукопожатия ладонь. Мелькор жеста не понял. – Позвольте представиться, Дистерра Риджар, директор отделения. Пройдемте со мной, – она схватила Мелькора под локоть и вытащила его из очереди прежде, чем он успел сказать хоть слово. Только забрать алмаз. – Попросить принести вам чаю? Может, чего-то покрепче? Вина? Конфет? Фруктов?

Майрон заметил воркующую рядом с Мелькором женщину с крыльями, которая была ростом с самого Мелькора, и она ему не понравилась. Ее зубы и декольте, несмотря на вполне скромный вырез и темно-вишневую юбку в пол – тоже.

– Ну, вот и проблемы, – кисло заметила Йеннифэр, поднимаясь с лавки.

Джарлакс мечтательно вздохнул.

– Отлично они выглядят, эти проблемы.

– Если бы не зубы, – скептически заметила Цири.

Майрон схватил Мелькора за руку и притерся к нему бок к боку, раздраженно глядя на девицу. Теперь вышло, что с одной стороны в валу вцепился Майрон, а с другой – крылатая дьяволица.

– Ах! – женщина крепче сжала локоть Мелькора и сладко улыбнулась ему, словно не замечая Майрона. – Это ваши компаньоны? Слуги?

– Кого ты назвала слугами, женщина? – Майрон злобно и красноречиво поглядел на их крылатую проблему и покрепче сжал руку Мелькора, пытаясь утянуть его на себя.

- Отпустите мои локти! – Мелькор раздраженно дернулся, вырываясь, но не отстранился, когда Майрон тут же схватил его ладонь и переплел пальцы с пальцами.

Ответом ему была безупречно вежливая улыбка женщины и бархатный взгляд ее голубых глаз.

– О! Прошу прощения. В подобном случае, представлюсь еще раз. Я Дистерра Риджар, директор отделения. Насколько понимаю, у вас возникли определенные проблемы с обменом… ценностей, – женщина добавила в улыбку фальшивого тепла и пригласила их жестом. – Пройдемте со мной. Я бы хотела обсудить вашу проблему лично. Я думаю, моя работница недостаточно хорошо вникла в ситуацию. Ох уж эти подчиненные, никогда не могут разглядеть вечных ценностей, – она обворожительно и очень неестественно засмеялась.

Джарлакс благостно пялился на походку от бедра и покачивание ягодиц под юбкой директора. Майрон угрюмо следил за каждым движением мерзкой бабы. Цири и Йеннифэр сохраняли кисло-скептическое выражение лица. Мелькор вопросительно косился на Майрона, который держал его за руку так крепко, как будто боялся отпустить.

С этой девицей по их меркам было что-то не так. Мелькор буквально кожей чувствовал висящее в воздухе безупречно вежливое вранье, и это ему не нравилось.

За одной из дверей обнаружилась огромная комната, больше всего напоминающая помесь гостиной и столовой. Окон не было, но вместо них висели зеркала и парадные портреты. Пол был устлан узорчатым алым ковром, деревянные стены и кессонные потолки буквально излучали роскошь. Дистерра элегантно пригласила их присесть жестом.

– Я уже предлагала это, однако, повторю. Если желаете чая, кофе, сладкого, фруктов, какао или чего-то покрепче – только попросите.

– Обойдемся, – буркнул Майрон за всех, пристально наблюдая за ней. За тяжелый лакированный стол красного дерева он опять сел впритирку с Мелькором и нарочито крепко взял его за руку.

Йеннифэр скользнула взглядом по их сцепленным на столешнице рукам и фыркнула. Джарлакс пялился единственным открытым глазом в вырез голубого платья Дистерры Риджар, сохраняя блаженное выражение лица, как от созерцания прекрасного произведения искусства.

– Могу я узнать имена и возможные титулы наших клиентов? – женщина сложила руки на столе, и лишь сейчас они заметили, что те сплошь унизаны крупными перстнями с драгоценными камнями, а вместо ногтей пальцы заканчиваются острыми когтями.

Майрон фыркнул, неодобрительно сощурившись.

– Только имена, – отрезал он прежде, чем кто-либо успел сказать хоть слово. – И не более того. Майрон, Мелькор, Цири, Йеннифэр, Джарлакс, – он указал на каждого по очереди. – А теперь давайте к делу… Дистерра Риджар. Вы вроде бы женщина, которая ценит время.

Женщина кашлянула, изящно прикрыв рукой алые губы, пошелестела крыльями и мигом посерьезнела. Цири переглянулась с Йеннифэр и Джарлаксом, ухмыльнувшись.

– Сейчас будет цирк, – одними губами произнесла она.

Как ни странно, ее поняли и Йеннифэр, и Джарлакс.

– Учитывая ценность вашего вложения, – улыбнулась директор отделения, – я бы предпочла дать вам время подготовить все необходимые документы. Скажем, месяц вас устроит? До этого мы обеспечим полный доступ к вашему счету и выдадим чековую книжку.

Мелькор недоверчиво нахмурился, расцепил пальцы с ладонью Майрона и скрестил руки на груди. Название очередной неизвестной штуковины ему не нравилось категорически.

– Какую еще книжку?

Дистерра Риджар улыбнулась им во весь рот, опять обнажив жуткие игольчатые зубы, контрастировавшие с идеальной формы губами, которые смотрелись на гладком светлом лице, будто кровь на снегу.

– Это, если угодно, небольшие денежные бланки, которые принимаются по всему Сигилу, – промурлыкала она. – Вы заверяете его подписью, а тот, кому вы его выдали, приходит и забирает свои деньги с вашего счета. Также мы можем выдать вам определенную сумму наличности, но учтите, что носить ее с собой бывает небезопасно и не всегда удобно, ведь золото тяжелое. Книжка же ворам без надобности.

Мелькор переглянулся с Майроном и оперся локтями на стол, пристально глядя на женщину.

– То есть, – он указал пальцем в воздух, – ты собираешься забрать у меня алмаз, а в обмен выдаешь какие-то… клочки пергамента? Или что это? И зовешь эти клочки чем-то, равным по стоимости алмазу?

Женщина улыбнулась, в этот раз не показывая зубов, и похлопала длинными ресницами.

– Так функционирует рынок, – приветливо сообщила она.

Мелькор нахмурился.

«Отлично. Бумага за алмаз. Да что это за мир такой?!»

– Но это же обман! Пергамент не может быть таким же ценным, как алмаз! Никогда!

– Никакого обмана!

Мелькор недоверчиво прищурился и покачал головой.

– Я тебе не верю. У вас будет мой алмаз и все мои деньги, – медленно произнес он. – И что я буду делать, если ты не пожелаешь мне их отдавать? – он неприятно скривил губы и усмехнулся. – Пф! Или заберешь их? Я что, должен доверять твоему слову и этому мусору?

Женщина рассмеялась и опять улыбнулась. Майрону захотелось дать ей по зубам.

«Что-то здесь не так. Точно не так».

– Для этого заключается договор! И поверьте, мы самый надежный банк в этом городе! Ваши деньги будут в абсолютной безопасности! Договор мы подпишем сейчас, и с этой минуты вы можете полностью распоряжаться вашим счетом, на который поступит вся сумма. Тратить ее вы также можете как пожелаете, как и переводить в наличность – но не больше ста тысяч в сутки.

Мелькор фыркнул и прищурился еще более недоверчиво.

– А если мне будет нужно больше?

– О, у вас никто не потребует столько наличности! Операции от тысячи золотых обычно совершаются в чеках. За восемьдесят тысяч золотых вы можете купить процветающее заведение в районе Леди, например. Поверьте, это огромная сумма. Я бы не работала здесь, если бы обманывала таких клиентов.

Мелькор шельмовато стрельнул взглядом в сторону Майрона и совершенно невинно поинтересовался у окружающих, глядя по большей части в сторону Цири, Джарлакса и Йеннифэр:

– Мы управимся за месяц? – взгляд его был очень пристальным. И очень тяжелым. – Со всеми необходимыми… процедурами?

Цири фыркнула и поначалу открыла рот, чтобы возразить, но спустя секунду просияла и на ее лице проступила хитрая улыбка.

– Конечно, управимся. Обязательно!

Мелькор ответил ей точно такой же улыбкой. Йеннифэр нахмурилась, но Цири сжала ее колено под столом. Джарлакс показал белый оскал Дистерре.

– И сколько у меня там будет денег? – Мелькор повернулся к их зубастой спасительнице.

Женщина кашлянула.

– Строго говоря… около миллиона.

Мелькор пожал плечами.

– Я первый день в этом вашем… Сигиле. Сколько это? Много, мало?

– О, – Дистерра хлопнула ресницами. – Я даже не слышала, чтобы кто-либо потратил такую сумму за несколько лет, питаясь самыми изысканными блюдами и самым дорогим вином. Только подпишите вот здесь, – она щелкнула пальцами, и вытащила откуда-то из-под стола пергамент, протягивая его Мелькору. Вместе со странного вида металлическим пером.

Мелькор уже занес перо над пергаментом, когда Майрон вырвал документ из-под его руки.

– Дай, – он сосредоточенно уставился в пергамент и изучал его с минуту в полной тишине. С обеих сторон. А потом очень пристально посмотрел на женщину. – Во-первых, пять процентов и не больше. А здесь речь о тридцати. Во-вторых, в случае, если мы не предоставим документы, никаких приписок о вечном служении души в… – Майрон опять заглянул в пергамент, – в Маладомини, Седьмом Круге, чем бы это ни было. В этом случае вы просто вернете нам наши деньги за вычетом потраченной суммы. Минус пять процентов остатка. И ваши работники по первому требованию назовут точную сумму на счете. И никаких приписок невидимыми и любыми магическими чернилами, видными только в определенных условиях!

Женщина возмущенно посмотрела на него и раздраженно дернула крыльями.

– Это невозможные условия договора! – прошипела она. – И как вы могли подумать о грязной игре с невидимыми чернилами и магией?! Я вам что, какой-нибудь выкормыш из Бездны?!

– Очень возможные, – холодно встряла в разговор Йеннифэр. – И мы понятия не имеем ни о какой Бездне.

Джарлакс ухмыльнулся.

– Я, конечно, никчемный наемник, – он безмятежно улыбнулся и подмигнул женщине. – Но мне сдается, красавица Дистерра, что алмаз нашего товарища вам очень даже нужен. Это, так сказать, – он витиевато взмахнул рукой, – прекрасный актив, если я ничего не перепутал в вашей запутанной терминологии.

Директор отделения обреченно вздохнула. Мелькор задумчиво следил за ходом разговора, постукивая по столешнице кончиками пальцев.

– Хорошо, – недовольно сказала Дистерра. – Условие о служении души я уберу. Но тридцать процентов остается!

– Пять, – без улыбки сказал Майрон. – Вам нужен этот алмаз.

Мелькор фыркнул. Не то чтобы ему казалось, будто денег было мало. Но не отдавать своего, разумеется, было делом принципа.

– И я даже знаю, почему, – он гадко улыбнулся и откинулся на спинку стула. В черных глазах сверкало глумливое бешенство. – Видишь ли, крылатая Дистерра Риджар, вся ваша… система денег и весь ваш… капиталистический прогресс… построен на безграничном и вдохновенном вранье гигантских масштабов. Как тот, кто практически измыслил ложь в своем собственном мире, – Мелькор патетично коснулся рукой груди, – я хорошо понимаю, как работает любая другая. И я, кажется, понимаю, что этот алмаз вы можете продать кому-нибудь другому и получить еще один миллион. Причем сразу же. Я, как вы сказали, его сразу потратить не могу. А значит, раз уж к вам каждый день приходит кто-то еще со своими деньгами, мой камень может озолотить ваш банк и дать вам прямо сейчас гигантскую сумму денег. – Мелькор подпер сцепленными пальцами подбородок и нахально улыбнулся, обезоруживающе хлопая черными глазами в обрамлении таких же черных ресниц. – Да вы мне еще доплатить должны за такое. С этим миллионом и без моего миллиона у вас, можно сказать, будет два миллиона.

– Тем более что в сумму обмена камня вы наверняка заложили стоимость других сделок, – добавила Йениифэр.

Женщина зашипела, дернула крыльями и застучала когтями по столешнице.

– Десять процентов!

– Пять, – железным голосом повторил Майрон. – Сама сказала, что за восемьдесят тысяч можно еще и купить что-то, что будет приносить тебе деньги.

– Семь! – директор отделения раздраженно хлопнула крыльями.

– Пять! – надавил Майрон. – У тебя заложен в обмен процент от сделок.

– Семь с половиной! – женщина обнажила жуткие игольчатые зубы.

– Пять, – лицо Майрона даже не дрогнуло.

– Семь, и не больше!

– Пять! – Майрон дернул уголком рта. – Это средний уровень для вашего мира, а для тебя это хорошая сделка.

– Шесть с половиной! Или убирайтесь отсюда, а договор я сейчас порву, и вы не получите ничего!

– Пять, – Майрон фыркнул, прищурив желтые глаза. – Или миллион получит другой банк.

– У меня для вас самые лучшие условия, а другие вам еще поискать и выторговать придется. Шесть с половиной, и ни десятой меньше!

Майрон помолчал, как будто обдумывая предложение. И, наконец, кивнул.

– Мы согласны.

Девица жадно придвинула к себе договор, словно боялась, что он исчезнет, что-то замурлыкала и принялась жестикулировать над ним, после чего вытащила второй. Майрон, получив оба пергамента, перечитал их. Удовлетворенно улыбнулся и, наконец, придвинул Мелькору.

– Вот теперь подписывай.

Мелькор поставил в нижней части пергаментов страшно витиеватую, огромную подпись, снабженную невероятным количеством завитушек и углов. И выложил на столешницу алмаз.

– Осталось только одно, – он улыбнулся, помахивая железным пером, которым расписывался. – Прямо сейчас вы выдадите нам столько золота, сколько каждый сможет унести.


– А теперь объясни, что это за неслыханная щедрость, – раздраженно поинтересовалась Йеннифэр, когда они покинули банк.

На поясе чародейки, как и у Цири, висел увесистый кошель. Ровно столько, сколько они смогли унести.

Мелькор сыто и нехорошо улыбнулся с высоты своего роста, и эта улыбка не понравилась Йеннифэр ни капельки. Во-первых, она догадывалась, что в голове венценосного идиота зреет какой-то план. Во-вторых, план этот она не могла себе представить, а не было ничего хуже, чем игра вслепую по чужим правилам.

Над Сигилом начал накрапывать противный плотный дождь. Йеннифэр с отвращением отметила, что капля, упавшая на рукав курточки, отдавала странным маслянистым блеском.

– Раз уж мы… – Мелькор покривился, – как вы говорите, просрали вечные ценности…

Майрон приподнял густую светлую бровь. Йеннифэр скептически скривилась. Цири отчетливо фыркнула:

– У тебя они что, были?

Джарлакс развел руками, оглядывая всех вокруг него.

– Да у кого-то здесь они вообще были?

Мелькор артистически взмахнул кистью.

– У меня был алмаз, и то, что я говорю об этом как о событиях прошлого, весьма печально. Так что идите и тратьте эти деньги. Встретимся в доме.

Лицо Джарлакса вытянулось. Майрон встряхнулся, глядя на Мелькора, как будто впервые, а потом молча потрогал рукой его лоб. Йеннифэр приподняла брови, приоткрыв рот в ошеломлении. Цири почесала в затылке.

– Мелькор… не то чтобы… – она вздохнула, не находя слов. – Спрошу покороче: ты ебнулся?

Мелькор улыбнулся, волооко блеснув глазами из-под ресниц. Перебросил косу через плечо, поглаживая ее пальцами.

– Нет, – вкрадчиво произнес айну.

– А я думаю, что да, – проворчал Майрон.

– Первый раз в жизни мне дают столько денег просто так, – Джарлакс прищурил открытый повязкой глаз и поправил шляпу. – Что ты задумал?

Мелькор снисходительно фыркнул. Майрону не нравился его взгляд. Очень не нравился.

– Если угодно, считай это жестом доброй воли. Я не собираюсь никуда сбегать, пока вы гуляете по базару. Берите одежду, оружие, еду домой. Все, что пожелаете.

Йеннифэр раздраженно сбросила капли влаги с волос и повысила голос:

– Доброй воли?! У тебя?! Мелькор, да у тебя на лице написано, что ты что-то задумал!

Она встряхнулась, когда очередная капля липкого сигильского дождя попала в глаз, и выругалась. Мелькор невозмутимо улыбался.

– Ты не можешь знать этого наверняка. Развлекайтесь, девочки, – он взмахнул кистями рук, словно отгоняя что-то. – И лучше не опаздывайте к ужину и не потеряйте карты. Мы уладим вопрос с домом. Ключ оставим у этого прорицателя.


В другой раз прогулка по магазинам доставила бы Йеннифэр удовольствие, но определенно не сегодня. Во-первых, премерзкий липкий дождь полил сильнее, пропитал куртку и ощущался на коже и волосах отвратительной пленкой. Она в жизни не могла припомнить такого же гнусного дождя, лившегося из низких буроватых клубов дыма, выступавших здесь облаками. Во-вторых, ее чудовищно злил Мелькор. Проклятые деньги заставляли чувствовать себя обязанной ему содержанкой, а подобное положение Йеннифэр ненавидела.

«Если он помянет это при нас, я выцарапаю ему глаза вместе с камнями из короны. Хитрожопый самодовольный ублюдок».

Город ей тоже не нравился. Он весь состоял из однообразных буро-каменных, кирпичных и металлических оттенков. Давила нависшая над головой половина изогнутого кольца вместо неба, видневшаяся в прорехах туч из дыма. Давили огромные угловатые шипы и лезвия, которые украшали дома. От самого воздуха, в котором с трудом дышалось, Йеннифэр чувствовала себя невыносимо грязной и отчаянно хотела забраться в самую большую и горячую ванну, которую только могла найти.

Они укрылись от дождя в какой-то лавке с одеждой. Манекены демонстрировали несуразные и не в меру кричащие зеленые платья с огромными декольте. Йеннифэр бездумно перебирала безвкусные белые блузки, ни одна из которых ей не нравилась. Цири уныло потыкалась между бесполезных для нее юбок и слишком вычурного нижнего белья, сшитого скорее для зрелой женщины, чем молодой девушки, после чего подошла к Йеннифэр и тяжело вздохнула.

Дождь шуршал и стучал в окно лавки. Посетителей не было. Хозяйка лавки, эльфка в узком желтом жакете, наблюдала за ними с тех пор, как они отказались от ее помощи и расхваливания товаров.

– Что, утенок? – тихо спросила Йеннифэр в ответ на вздох Цири.

– Я совсем не хочу ничего покупать, – тихо произнесла Цири. – Ничегошеньки. И…

– Что?

– Геральт, – Цири досадливо закусила губу и встряхнула пепельными волосами. – Я все думала о нем, еще когда мы свалились в этот… Рашемен. Он же будет искать нас.

Геральт. Йеннифэр на мгновение подумала, что Цири зря напомнила о нем.

«Сколько времени я обходилась без него, прежде чем вот так расклеиться, словно брошенная возлюбленная?»

– Конечно, будет, утенок, – очень тихо ответила ей чародейка. – Обязательно будет. Он всегда нас ищет.

В городе шелестел дождь. Йеннифэр безразлично провела пальцами по кружевной блузке.

Почему-то оказалось, что без конца сходиться и расходиться, ругаться и не зависеть от присутствия мужчины – намного проще, чем произнести единственный раз бесконечно пошлые, заезженные слова любви и теперь беспокоиться о глупом архаичном ведьмаке, который никогда не отыщет их в этом мире.

Цири грустно улыбнулась.

– Я тут видела поясную коробочку, – проговорила она, даже не фыркая в своей обычной манере на ласковое прозвище, которым Йеннифэр называла ее в детстве целую вечность назад. – Под эликсиры хорошо бы подошла. Для меня великовата, но ему… я опять подумала о нем и никак не могу перестать. Я скучаю и волнуюсь за него, мама. Не ходил бы он в те каналы нас искать. Там может быть опасно.

Йеннифэр поправила влажные локоны, убрав их за уши, и покачала головой.

– И я, Цири. И я, – она заставила себя слабо улыбнуться и прикрепила к прическе на затылке Цири растрепавшуюся прядку ее пепельных волос. – Давай поищем зонты и сапоги покрепче. Это точно пригодится.


Поначалу Джарлакс испытал глубочайшее удовольствие от того количества денег, которое забрал в банке. Возможностью он, разумеется, воспользовался настолько, насколько мог – в конце концов, такие шансы выпадали лишь раз в жизни.

«Чтобы получить столько, не сделав ничего? Да у меня сегодня праздник!»

Он был уверен, что в безумной голове Мелькора – а что она была именно таковой, дроу уже не сомневался – родился какой-то план. Но за всю долгую жизнь Джарлакс убедился в одной непреложной истине: никто, желающий тебя убить или подставить, не вручает законным образом столько золота. Скорее уж наоборот.

«Да даже если ему пришло в голову разорить этот банк – это было бы весело. А если бросит нас здесь – мне будто велика беда».

В итоге золота он набрал столько, что едва мог идти под весом всех мешочков с монетами, которые рассовал под одеждой, и именно эту проблему дроу решил первой, потратившись на волшебную сумку, которая сделала бы и самую большую гору золота невесомой, как перышко.

«Так-то лучше».

Джарлаксу не мешал даже дождь. Под его противными мелкими струями, насвистывая под нос веселую песенку, он с головой окунулся в цветастый водоворот бесконечного базара, хаос улиц, переполненных магазинами всех мастей, и позволил воле случая вести себя.

На базаре и дождя особенно не было. Все закрывали козырьки магазинов и плотно стоящие друг к другу палатки с растянутыми тентами. В полумраке-полусвете, расцвеченном всеми красками, толкались, торговались, воровали, приценивались и кричали на бесчисленных языках всех миров и планов. Джарлакс видел кожаные вещи любых мастей, дешевые браслеты из меди, дорогое оружие, торговые ряды с едой, которая щекотала нос ароматом мяса и специй, протискивался сквозь плотную толпу и заговаривал с продавцами. Он уже предвкушал азарт, который позволит выцепить что-нибудь уникальное из всей этой сумятицы.

«Эх, Энтрери и Киммуриэль. Вы бы свихнулись от гвалта, воплей и безумия этого места, хитрые засранцы».

Но в итоге азарт в Джарлаксе поугас, не разгоревшись. Самыми ценными приобретениями стали всего две вещи. Меч, черная булатная сталь которого была так хороша, что пела в воздухе, а клинок рассыпал искры кислоты. И серьга в ухо в виде свернувшейся кольцом птицы с разноцветными глазами. Серьга стоила баснословных денег, зато ничего подобного Джарлакс никогда не видел, потому что амулет мог на любом плане провести безопасным путем.

А потом его одолела неестественная и подозрительная меланхолия. Денег оставалось в избытке, но проблуждав по рынку, Джарлакс понял, что почти ни одна вещь не стоит своих денег, за исключением тех, что он уже купил. Все казалось каким-то мелким и топорно сделанным, да и…

«Да и сколько раз я без остатка терял все свои шмотки, оружие и вещи? Все, кроме шляпы и повязки».

За прилавком справа от него что-то ожесточенно объясняла продавцу амулетов совсем молодая человеческая девушка, от силы лет двадцати. Она убеждала, что ей, как искателю приключений, обязательно нужно что-то сильное. И разумеется, сразу от всего.

«Эх, девочка. Знала бы ты, что тебя ждет. Иногда нищая, но очень бурная жизнь, которую ты рискуешь не прожить, а если прожить – много раз теряя все, от имущества до здоровья и тех, кому можешь доверять. И хорошо, если отделаешься одним имуществом, скопленным трудом за долгие годы».

– Бери защиту от огня, холода и магической энергии, – бросил он, проходя мимо. – Точно не прогадаешь.

Джарлакс сам не знал, что толкнуло его ляпнуть это, тем более что девчонка была ему безразлична, и к тому же молода и глупа. Она резко обернулась через плечо, но Джарлакс уже исчез в толпе.

«Старею что ли? Аж помогать молодой дурнине стал. Глядишь, еще начну учить и жаловаться на их авантюрность. Кошмар кошмаров!»

Он хмыкнул собственным мыслям, представив себя в виде чинного старца с ногами в тазу с горячей водой. Непременно провонявшим мазью от боли в суставах, да еще и с пледом на коленях.

«Ну, нет уж!»

Таким Джарлакс становиться не собирался. Ни в коем случае.

И все бы было ничего, если бы за мыслью, которую чаще всего произносили с юношеской бравадой, не маячило знание старого, побитого жизнью наемника. Джарлакс знал, что к таким, кто не становился стариком, греющим ноги у камина, смерть чаще всего приходила внезапная. И очень редко – легкая и не в бою за чужое золото и цели.


Майрона и Мелькора уже как несколько часов назад затянул в себя безумный, сверкающий зеркалами, драгоценностями, яркими тканями и металлами оружия вихрь местных лавок.

В том, насколько мирно они занимались столь глупым делом, как покупки, Майрону виделось что-то чудовищно непривычное и дикое настолько, что и помыслить было жутко. Он никогда не мог себе представить Мелькора, хватающего с блеском в глазах сразу несколько местных дублетов из шелка или кожи. Не мог себе представить, чтобы он тянул его к лавке с обвалянными в меду высушенными фруктами, рвался на полпути к чему-то за свежими персиками и ел их на ходу, ухитряясь при этом говорить. Не мог представить, чтобы Мелькор с восторгом трогал теплый хлеб и украшения, рассыпанные по прилавкам, как кусочки диковинной разноцветной мозаики.

Мелькор на этом базаре трогал вообще все – с неприличным, полудетским, искренним любопытством. Везде совал нос, обо всем незнакомом расспрашивал, и покупал даже то, что ему просто приглянулось. Никакой практической ценности в изящных светлячках-шариках из цветного стекла с причудливыми округлыми разводами не было, но Мелькору они понравились на ощупь, и потому он взял их. Покупок было столько, что за ними с лязгом следовал модрон-носильщик. Майрон каждый раз косился на него, но модрон не задавал вопросов и ничего не комментировал. Он получил деньги, выдав сдачу с точностью до медяка, нес все их покупки и застывал на месте по команде, неестественно шевеля гигантским жабьим ртом и моргая круглыми синими глазками с железными полусферами в клепках вместо век. Моргал он с металлическим треском.

Все это было сущей дикостью, которая никогда и никак не могла существовать в Арде. Но здесь диким оказался весь мир вокруг. Почти ни один продавец не ухмыльнулся, когда они брались за руки. Никто не оборачивался. Не слал в спину проклятия (ну, разве что когда Мелькор перепробовал все конфеты с одного прилавка и ничего не купил, потому что ему не понравилось).

Здесь все относились к ним, как к чему-то… нормальному?

Мелькора, без конца разговаривающего, с горящими глазами, любопытного, желающего всего и сразу, Майрон и вовсе не узнавал. Добиться от него ответа, что он задумал, в конце концов, Майрону тоже не удалось, потому что Мелькор отшучивался, огрызался, переводил разговор, а когда не удалось ни одного, ни другого – попросту отмалчивался.

«Точно задумал что-то, что мне не понравится».

И все-таки в сумасшедшем базаре были свои прелести. В мрачного вида лавке музыкальных инструментов «мастера Анк’керра» Мелькору приглянулась прекрасная обсидианово-черная лютня с прожилками золотого дерева. По мнению Майрона, инструмент был единственным заслуживающим внимания среди всего остального.

Мастер оказался одним из тех странных безносых существ с зеленоватой кожей ящериц и длинной заплетенной бородкой. Он переспросил их несколько раз, действительно ли они желают купить «зачарованный Плетением Тени ужасный инструмент».

Только услышав о Теневом Плетении и ужасе, Мелькор схватил лютню без торга и раздумий, а потом без устали говорил Майрону, сколько можно натворить с помощью музыки, если раньше магия подчинялась одному его голосу.

К лютне, к их общему удивлению, прилагался список мелодий и заклинаний. Оказалось, что при наигрывании определенных аккордов и пропевании некоторых слов, можно было заставить всех в округе дико смеяться до изнеможения и боли, или оглушить жутким криком до того, что из ушей польется кровь. Или, что привело Мелькора в абсолютный восторг, заставить вырасти из пола гигантские щупальца, которые будут хватать и жалить всех, кто попытается через них пролезть.

Майрон отвел душу в лавках оружейников и бронников. Работа, которую делали местные мастера, была удивительна. Спустя час Майрон со стыдом и отвращением осознал, что никак не может понять, каким образом оружейники усиливают чарами свое оружие так, что от разнообразия эффектов начинало рябить в глазах. Были клинки, которые отравляют без масел для лезвия. Были те, которые замораживают и жгут огнем. Были те, которые ослабляли живых и те, что были особенно опасны только для нежити и, как выразился кузнец, «тварей из Бездны и Девяти Кругов». Были те, которые позволяли владельцу пользоваться бесчисленным списком заклинаний: один меч обладал волшебными искрами, второй огненными шарами, третий усиливал удар втрое, а то и вчетверо.

В итоге Майрону приглянулась прошитая металлическими пластинами удивительно легкая кожаная куртка. Изнанка залихватских широких отворотов ниже середины груди была вышита неброской смесью кирпично-коричневых красок, а в месте запаха тело защищала кольчуга. Мастер позволил проверить куртку – самая едкая кислота скатывалась по ней не хуже воды. Вторым, что легло Майрону в руки, были две роскошные сабли. Сталь была такой, что работа могла бы если не сравняться, то походить на его собственную. Металл отливал холодным зеркальным блеском, мерцая ореолом красноватых искр по клинку и вязью зачарованных рун на местном языке. Дубовую колоду он рассек с одного удара первой сабли. Со второго удара дерево вспыхнуло огнем.

Мелькору приглянулся вычурный узкий клинок с непривычной для любого мастера Арды округлой гардой, защищающей руку. Мастер сказал им, что меч звался скьявоной, но это слово Майрон слышал впервые.

Навершие меча усыпали туманно-серые бриллианты. Дымчатое лезвие почти не блестело, переливаясь черно-золотыми струящимися изгибами. Оружейник пояснил им, что клинок был зачарован на высасывание чужих сил, а потому требовал обращения серьезного и уважительного, иначе мог быть опасен даже для владельца.

А следующим изобретением Сигила, оставившим неизгладимый след на впечатлениях и Майрона, и Мелькора, оказались… кружева.

Им было привычно, что ночные одежды и мужчин, и женщин Арды, больше всего походили на длинные свободные сорочки в пол – как правило, неброские, приятные к телу и легкие. Но не в Сигиле! До этого места Майрон и не предполагал, будто кому-то может прийти в голову спать в одних штанах, в нелепых штуковинах, которые натягивались на все тело, а женщинам – в тонюсеньких кусочках кружев, которые скорее подчеркивали наготу, чем прикрывали ее.

Но верхом этого стало то, что эльдар почти наверняка сочли бы безвкусным и опасным. На взгляд Майрона, это являлось подлинным торжеством машин над руками мастеров. Кружево, набитое поверх плотного шелка на ночных одеждах, которые им приглянулись, было сделано механически, и Майрон с удовольствием заметил, что такой точности углов и такой четкой безукоризненности повторяемого узора, не могли заменить ни одни живые руки. Бесконечная симметрия треугольников и квадратов закручивалась в спирали и линии, и не имела ничего общего с теми сентиментально-слащавыми цветочками, что так любили эльдар.

Майрон выбрал себе длинное темно-серое одеяние с коротким вырезом углом до ключиц, прошитое более светлым узором по отворотам рукавов и воротнику. Больше никаких украшений не имелось. Мелькор вцепился в роскошный образец швейного искусства цвета густого медового золота. По овально-плоскому вороту, почти открывавшему плечи, широким углом рассыпалось все то же машинное кружево, состоящее из острых углов и полукругов – темно-золотое с вкраплениями черного. Это был крупный, геометрический, слишком грубый для женского узор. На спине такое же шитье спускалось почти до пола.

Что удивило Майрона еще больше – кружево было удивительно гладким. Оно не должно было цеплять волосы или царапать кожу с изнанки. Как мастера ухитрились это сделать – он так и не понял.

«Удивительные вещи. Какого только разнообразия искусства можно добиться с помощью машин! Хоть в каком-то мире это поняли!»

Они и не заметили, как дождь прошел уже дважды. Некоторые магазины начали закрываться, обозначая наступление глубокого вечера, переходящего в местную ночь. Прохожих стало меньше, часть уличных торговцев свернула лавки, и перестала быть столь назойливыми.

Пришлось возвращаться домой.

Дабусы по-прежнему деловито подрезали шипастые лозы, разросшиеся повсюду, и стирали лозунги всех мастей, написанные на стенах, которые должны были появиться вновь уже через пару часов, и сдирали объявления. Какие-то из них, впрочем, оставались на местах.

«Кабаре «Роза Элизиума». Приходите и наслаждайтесь всеми чувствами, ибо в любви и удовольствиях – истина всех миров! Аттракцион планарного путешествия для пар всех рас и полов! Наслаждайтесь друг другом на берегу прекрасного озера! Танцевальные вечера на морском берегу, фейерверки, угощение и интеллектуальные беседы в розовых садах Элизиума!»

И опять следовала обычная здесь приписка мелким почерком.

«Оплата по четверти часа. Отвратительным ненавистникам жизни, посвятившим себя энтропии, праху и убийствам во имя правосудия, вход воспрещен! Наслаждайтесь своими тюрьмами и моргом, ублюдки!»

Нагруженный ящиками, коробками и мешками модрон лязгал железными лапками, упрямо следуя за ними по улице. Майрону все еще было странно воспринимать это маленькое железное чудовище, как нечто, способное мыслить, а мыслить оно более чем могло, в чем он убедился, когда модрон поначалу принялся торговаться.

«Интересно, мозги у него тоже железные?»

Мелькор привык к модрону почти мгновенно. В других обстоятельствах Майрон бы разобрал эту штуку или попытался понять, как она работает, но не сегодня.

Влажная каменная дорога блестела под ногами. Весь город вокруг заблестел, потемнел от дождя и теплого света фонарей, как будто воздух сгустился, а свет пропал. Снова начало накрапывать.

– Прямо как дома, – фыркнул Мелькор, морщась от попавшей на лицо капли. – Мерзкий дождь, который впитал в себя всю дрянь из кузниц и цехов.

Майрон стиснул его руку крепче – слегка влажную от дождя, теплую и жилистую. Сплел пальцы с пальцами. Мелькор не возражал, только бросил на него короткий и как будто бы укоризненно-хитрый взгляд.

– Дома дождь злее, – улыбнулся ему Майрон, оглядывая притихшую от непогоды улицу. – Помнишь, как однажды что-то смешали в котлах и потом из Ангбанда несколько дней никто и носа не высовывал, потому что от дождя оставались волдыри? По сравнению с этим, он здесь почти чистый.

– Все равно липнет к волосам, – проворчал Мелькор и бросил короткий взгляд на вывеску с деревянной раскрашенной курткой и витрину под ней. Внутри какой-то мужчина с полу-козлиным телом красовался перед зеркалом, чинно примеряя узкий вышитый жилет.

Они были уже близко к дому, который им сдал прорицатель Вельримино. Он воткнулся на ответвлении торговой улицы через два дома вперед. Мелькор бросил косой взгляд на здание напротив них.

«Винный салон кависты Корсо Базиля из Чувствующих. Изысканность, которая подчеркнет ваше настроение, скрасит печаль и принесет праздник».

Майрон хмыкнул.

«Любителей пойла подешевле прошу обращаться в кабаки. Ближайший через две улицы направо. В салоне обслуживаются исключительно приверженцы хороших напитков, ценящих соответствие вкуса и сорта настроению и случаю».

Мелькор остановился, как вкопанный, и заинтересованно поглядел на вывеску. Модрон продолжал лязгать по улице, выпуская из суставчатых лапок клубочки пара.

– Стой, – одернул его Майрон. Носильщик застыл. Гармошки в сочленениях кубического тела с руками и ногами просели со скрипом пружин и сжались.

– Я хочу вина, – безапелляционно заявил Мелькор.

Майрон со скепсисом поглядел на него и просунул ладонь под руку:

– Ты же от него не пьянеешь.

Мелькор ощерил белые зубы и сощурился.

– Вот и посмотрим. Кроме того, как гласит вывеска, за пьянством обращаются в кабак, чем бы это ни было, – голос валы прозвучал слегка язвительно и тут же смягчился. – Иди домой, – он бросил короткий взгляд на модрона. – Этот явно не дотащит еще несколько ящиков, если мне приглянется что-нибудь.

– Предел нагрузки достигнут, – проскрипело механическое создание. – Разгрузите. Потом дайте новый груз. Остаток времени выполнения работ: два часа. Желаете продолжить работу?

Майрон дернул уголком рта.

– Желаем. Пожалуй, мне нравятся эти железные малыши. Все по делу и никаких лишних слов, – он задумчиво погладил ладонь Мелькора, опять переплетая с ним пальцы. – Интересно, у нас можно будет собрать таких? Они явно умнее орков.

Мелькор закатил глаза.

– Чтобы они путались у меня под ногами, как мыши? Нет уж!

Майрон слегка сжал его локоть и задумчиво огладил ладонью по груди.

– Не потеряйся. Или я через полчаса приду за тобой сюда. Вместе с модроном.


В винной лавке оказалось тихо и сумрачно. Пахло деревом бочек, тонкой нотой винограда и влажной прохладой камня. Хозяин, мужчина-адан, был гладко выбрит, пребывал в благородных зрелых годах и одет с безупречной сдержанностью в темно-синий с белым дублет, такие же полосатые штаны и высокие сапоги.

«Странно».

Мелькор смотрел на него задумчиво, пытаясь понять, почему именно этот человек не вызывает у него столь яркого отвращения с первого взгляда, как большинство людей.

– Добрый поздний вечер, – вежливо поприветствовал хозяин. Голос оказался ровным и низким, но звучал без той мерзкой самодовольной напыщенности, как у девицы в банке, для которой эта вежливость оказалась лишь способом отделаться от Мелькора поскорее. – Вы ищете определенное вино?

Мелькор оглядел бесчисленные ряды бутылок, бочек, стеллажей – и с омерзением осознал, что ничего не понимает. В Амане с винами было определенно попроще, сортов – меньше, а пилось оно легко, как фруктовый сок, и чаще всего было белым или золотым.

«А, пошло оно все. Пусть сам выбирает. Нечего было писать на витрине, что вино должно соответствовать ситуации».

Он повел рукой.

– Подходящее случаю и настроению.

Корсо Базиль кивнул ему со всей серьезностью, но с места не сдвинулся. И подносить первую попавшуюся бутылку тоже не стал. Обычно почти все хозяева лавок сразу тащили самое дорогое, видя камни в его короне и бриллианты на новом мече, но только не этот.

– Кажется, я понимаю, – лицо кависты даже не дрогнуло. – Чтобы внести определенность… ваш супруг предпочитает белое, красное или розовое?

Мелькор чуть не подавился воздухом от вопроса.

«Да почему все здесь без конца называют Майрона именно так?! Его же и рядом нет! У меня что, его присутствие на лбу написано?! Или кто-то написал это на каждом углу невидимыми чернилами?! Какого…»

– Что?! – Мелькор невольно повысил голос от возмущения, застигнутый врасплох бестактным вопросом.

– Приношу свои глубочайшие извинения, – адан церемонно, но без рабского заискивания поклонился ему. – К сожалению, я позволил себе заметить вашу… пару, с которой вы расстались перед моей лавкой. Будучи сам замужним человеком, не имел никакого желания вас оскорбить. В качестве компенсации могу предложить скидку за недоразумение. Я предположил, что вам предстоит приятный тихий вечер в уединенной обстановке и нужен напиток, соответствующий поводу. Еще раз приношу свои извинения, если допустил ошибку. Опишите мне ваши пожелания, и подходящее вино непременно найдется. В моих бутылках – все оттенки чувств для всех возрастов, полов и рас.

«Замужним?! Не женатым?»

Мелькор встряхнул головой и проморгался, глядя на адана перед ним. Украшения привычно звякнули об ободок короны. Он окончательно запутался в этом городе, в его жителях, в его улицах и в его порядках. Уважение здесь было то искренним, то показным, то откровенно фальшивым, то плохо сыгранным, то служило поводом, чтобы отвязаться от кого-то, то для привлечения, то еще для чего-нибудь! Одни кривились, глядя на то, как Майрон держит его за руку, другие мерзко щебетали, заставляя злиться и унизительно краснеть, но этот мужчина делал то, что не укладывалось ни в какие сложившиеся представления об этом мире: он и ухом не повел, словно говорил о погоде.

«Что с ними со всеми не так? Или с нами? Или со всем здесь? Хотя… а что может быть нормально в мире, который существует на внутренней стороне проклятого бублика?!»

– Вы нешутите? – недоверчиво поинтересовался Мелькор, сложив руки на груди.

– Никаких шуток, – серьезно ответил ему адан. – Я отношусь к своему делу ответственно, а к любому клиенту – с уважением к его делам и приватности. Так какое у вас настроение?

Он запутал его окончательно. Мелькор почувствовал, что в голове не осталось ни одной мысли, и он почему-то думает о булькающей в озерце лаве.

«Нет, так нельзя. В конце концов, хочу я вино или нет? Почему у них все так сложно?!»

Он выдохнул.

– Вы меня запутали, – проворчал он. – Давайте с самого начала. Мы долго… я не знаю, как это лучше назвать, поэтому… – Мелькор запнулся, чувствуя, что катастрофически не может подобрать слов вообще хоть для чего-то, что происходило между ним и Майроном и почему вообще начал говорить именно об этом.

«Мне что, до него дело есть?!»

Ситуация была пошлой, низкой и отвратительной. В мыслях булькала лава, а по щекам и ушам разливалось отвратительное тепло стыда.

«Если он заставит меня сказать еще хоть слово, я наиграю ему на лютне песню, которая побьет все бутылки и заставит его корчиться от смеха до смерти!»

Адан спас его кошмарное положение куда более тактичным образом, чем мог предположить сам Мелькор.

– Прошу прощения повторно, – он вновь поклонился. – Похоже, я бестактно затронул нелегкую струну для сдержанного в проявлении чувств мужчины. Кажется, я вас понимаю. Пройдемте в соседний зал, – торговец жестом позвал его за собой. Пока Мелькор оглядывался, тот уже плеснул вино на дно небольшого бокала. – Попробуйте вот это. Дубовые нотки стабильности и размеренности, успокаивающая нота дыма, сладость вечернего отдыха. Проверенная годами мужская классика, хотя должен признаться, что есть и дамы, которые обожают настроение этого вина.

Мелькор принюхался к бокалу. Отпил.

«Какая дрянь. Как будто слушаешь сотый раз одну и ту же балладу подряд».

– Нет, – категорично заявил он. – Только не это.

Корсо Базиль вежливо-вопросительно приподнял брови.

– Каких чувств в нем не хватает?

Мелькор фыркнул и отставил бокал на столик.

– Искры нет.

Кависта задумчиво кивнул и щелкнул пальцами, после чего выудил с верхних рядов шкафа другую бутылку.

– Возможно, подойдет вот это. Непопулярный сорт. Зрелые ноты вишни – сладость, лишенная приторности первой юношеской любви. Изысканные пряности и брутальность дерева – вызывающее послевкусие, но лишенное вульгарной помпезности. Нота мужественной терпкости дыма. Это исключительное вино, которое в большом почете даже у госпожи Эрин Монтгомери, величайшей из Чувствующих, а она истинный ценитель красок жизни. Прошу!

Адан ему не соврал.

«Вот это точно понравится Майрону».

Вино оказалось ярким, плотным на вкус, но ничего похожего Мелькор не смог припомнить даже в Амане. От него исходил слегка дерзкий запах дыма и ягод, а рот окутала сдержанная пряная сладость, которая сменилась терпким, но не вяжущим виноградом, разогретым солнцем.

– Вот это! – коротко вынес вердикт Мелькор после первого же глотка и дернул уголками губ, покручивая опустошенный бокал за ножку. – И, пожалуй, мне нужно кое-что еще. На праздник мести, который греет мое сердце, если так можно выразиться.

И опять от этого адана не последовало ни насмешки, ни хмыканья, ни вопросов. Он всего лишь вежливо кивнул, поинтересовавшись:

– Отмечаете победу над недругами? Другим я бы посоветовал игристое сухое, с дерзкой нотой морской соли…

Мелькор сморщился и перебил его до того еще как мужчина успел окончить фразу.

– Никакого моря! Не хочу даже слышать о море!

Кависта прищелкнул языком и жестом попросил его пройти в соседний зал, точно так же уставленный винными шкафами почти до потолка.

– Прошу прощения. Мне следовало понять, что предлагать классические варианты вам не стоит ни в коем случае. Очень жаль, что пришлось поначалу пробовать красное. Но ваш случай, безусловно, нектарное игристое тысяча двести тридцать пятого с Элизиума. Снисходительные ноты персиков, хитрость кислинки яблок и винограда, золотой аромат роскоши и меда, а также свежий аромат летнего ветра, знаменующий абсолютную победу. Попробуете?

«Персики, кислые яблоки и мед. То, что надо».

Мелькор растянул губы в слегка пренебрежительной улыбке.

– Первое вино вы тоже угадали со второй попытки, поэтому, пожалуй, доверюсь. Раз уж красное портит вкус белого.

Адан церемонно кивнул ему и поинтересовался.

– Как пожелаете. Значит, вам две бутылки?

Мелькор фыркнул, снисходительно глянув на человека сверху вниз.

– За кого вы меня принимаете? Модрона-носильщика – и все, что есть!


Дом, в котором они устроились, разумеется, выглядел по-сигильски безумно: над входной дверью ярко-аквамаринового цвета, покуривая трубки, сидели две зеленых жабы в цилиндрах и сюртуках. Крыша с разноцветной красно-синей черепицей образовывала причудливые каскады вдоль неровных окон сумасшедших волнистых форм и была утыкана острыми лезвиями, как и все строения этого города. Полукруглое окно, примыкавшее к двери, огромной по меркам человека, было витражным. Такие же причудливые витражи виднелись в окнах других этажей.

Обстановка дома мгновенно сняла все вопросы, в чем был подвох, когда прорицатель предложил им именно его. Внутри он был столь же безумно ярок, как и снаружи. Мебель, лестница, и даже кухня не подходили полностью ни для людей, ни для планаров. Стол в большой столовой был выгнут причудливой деревянной восьмеркой с перепадом высоты подставки. Три больших стула стояло внизу, еще три – на возвышении. В результате все сидели на одном уровне на мебели разной величины. В другой половине этой комнаты, на кухне, столешницы для готовки приходились по шею Йеннифэр, Цири и Джарлаксу, зато для Мелькора и Майрона вышли в самый раз. Потолки были необъятно высоки для всех, кроме них.

– Где можно шляться столько времени, и зачем было скупать столько всего?

Этот нехитрый вопрос, произнесенный исключительно раздраженным голосом Йеннифэр, встретил Мелькора первым, стоило ему явиться на кухню. Чародейка сидела в шелковом черном халате, задрав на столешницу босые ноги, и невозмутимо читала разложенную на коленях книгу. На корешке виднелась надпись: «Трактат о базовых принципах магии». Рядом с Йеннифэр на полу красовались сатиновые домашние туфельки на низком каблучке.

Майрон неодобрительно покосился на нее, раскладывая по полкам безумный запас продуктов, которым, пожалуй, можно было накормить и целый взвод солдат. Цири грызла печенье, обмакивая его в кружку с молоком, после чего изрекла обиженно:

– Я есть хочу. А ты, между прочим, сказал не опаздывать. Мы уже как часа три дома сидим.

Мелькор наигранно вздохнул и внаглую уселся на стол прямо перед Йеннифэр, глядя на нее сверху вниз.

– Я, между прочим, всех вас содержу, – голос звучал вкрадчиво. – И ты не скажешь мне за это ни слова благодарности, а, Йеннифэр? Мне кажется, я заслуживаю хотя бы его.

Майрон что-то мурлыкал под нос, сортируя помидоры по размеру в ящик для овощей. Громыхал и шуршал металлическими банками, пересыпая в них крупы. Йеннифэр перевела обволакивающий фиалковый взгляд на Мелькора. Поправила бант под обворожительным декольте. Сняла со стола белоснежные ножки. Захлопнула книгу.

И с шипением рассерженной кошки со всего маху огрела Мелькора по спине тяжеленным томом, а потом схватила книгу обеими руками, и принялась бить как попало и куда попало, ругаясь на него так, что если бы на подоконнике стояли цветы, то они бы непременно сдохли. Мелькор соскочил со стола одним движением, разгневанная Йеннифэр вдела босые ноги в туфельки и швырнула в него книгой, шипя, как змея.

У Майрона что-то загрохотало: это был лиловый лук, который рассыпался по полу. Цири замерла с приоткрытым ртом. Мокрое печенье у нее в пальцах булькнуло и утонуло в молоке.

Бардак оборвал жизнерадостный голос Джарлакса:

– Какие страсти начинают полыхать, едва отойдешь на минутку!

Цири обреченно начала вылавливать размокшее печенье пальцами. Майрон бросил ей на столешницу ложку и, чертыхаясь, принялся собирать лук.

Йеннифэр злобно выдохнула. Мелькор упер руки в бока и драматически заявил:

– Вот видишь, Майрон! Вот что бывает, когда ты действуешь из лучших побуждений!

Джарлакс уселся за стол рядом с Цири. Он избавился от шляпы, и, за что Майрон возблагодарил великую тьму, переоделся в легкую серую тунику и короткие штаны. Дроу погладил безупречно гладкую лысину.

– Слушай, госпожа Йеннифэр, – лениво протянул он. – Может, ты такая злая, потому что голодная?

– Эта склочная женщина не ценит мою доброту и не уважает меня! – подал голос Мелькор.

Чародейка подняла с пола книгу, отбросив за спину роскошные волосы, и гневно уперла руку в бок.

– Я зла, – проговорила она, глядя на всех, – потому что ты, – она раздраженно ткнула пальцем в Мелькора, – что-то задумал! И мало того, что задумал, теперь еще и вынуждаешь нас чувствовать обязанными тебе. У меня такое чувство, что, столь щедро раздавая деньги с этого счета, ты бессовестно нами пользуешься. Поэтому либо объясняй, что происходит в твоей сумасшедшей голове, либо я швырну в тебя вот этой книгой, – она потрясла магическим томом. – Еще раз!

Мелькор перебросил косу через плечо и едко посмотрел на женщину.

– Для начала о еде, – безапелляционно произнес он и обвел всех взглядом. – Так что приготовить?

– Лобстера, – фыркнула Йеннифэр, раздраженно глядя на него. – И ищи его где хочешь!

– Ну, ма-ам! – потянула Цири и со страдальческим видом повернула голову к Мелькору. – Мне хватит того, где есть мясо и что не надо выковыривать из панциря полчаса. Пожалуйста!

– Не надо на меня смотреть! – Джарлакс взмахнул руками. – Я как-то ел даже подземных червей.

Йеннифэр продолжала гневно смотреть на Мелькора, и выражение лица чародейки стремительно поменялось, когда вала фыркнул и лениво спросил у Майрона:

– Где эта морская дрянь? Я надеюсь, что все-таки сварю ее заживо. И я же говорил тебе, что она пригодится. Учись верить моей интуиции.

– Твоя интуиция обычно заводит нас в мрачные безвыходные ебеня, – угрюмо отозвался Майрон со стороны неразобранных ящиков с едой.

– Серьезно? – Йеннифэр наконец-то обрела дар речи. – Вы двое притащили среди всего вашего барахла лобстера? И ты еще готовить его собираешься?

Мелькор пожал плечами и принялся невозмутимо раскладывать по столу доски и продукты. Майрон зажигал огонь в плите и набирал в кастрюлю воду.

– О, Йеннифэр, ты говоришь так, словно на это не было денег, и как будто я кого-то из вас подпущу к кухне. Я даже не помню, почему уперся, что эта мерзкая тварь из моря нам нужна. Да и какая разница теперь? Тебе повезло, у тебя будет лобстер, которого я ненавижу. Со спаржей и шпинатом, потому что я ненавижу спаржу и шпинат. И, пожалуй, с сыром из сливок, опять же, потому что я ненавижу сыр.

Йеннифэр молча выдохнула и села на место с ошеломленным выражением лица.

– Серьезно? – Цири подперла щеку ладонью и поболтала босыми ногами в воздухе. – Знаешь, у нас обычно говорят, что это место бабы на кухне.

– Идиоты, – ёмко заключил Мелькор, и сунул на стол две миски, одна из которых была переполнена свежим горохом в стручках. – Почистите.

– Не отрави нашу сиятельную госпожу Йеннифэр, Владыка сковородок Арды, – вздохнул Майрон и дернулся, не успев увернуться от совершенного в своей грациозности прицельного пинка под зад лодыжкой. – Мелькор! Да ты как вообще дотянулся?!

– Ноги длинные! – передразнил его интонации вала. – Что встал? Порежь что-нибудь. К слову о щедрости, – Мелькор заглянул в кастрюлю с водой, посолил, и принялся невозмутимо чистить морковь. Майрон резал мясо. – Вся эта… система денег, а тем более этих чековых книжек, – его голос приобрел издевательские интонации, – чистый обман. Каждый может написать такие бумажки и сказать, что они невероятно дороги.

Йеннифэр устало закатила глаза. К чистке гороха она не присоединилась.

– Боги, Мелькор! Все банки работают именно так! Они для этого и существуют! Чтобы хранить деньги, и чтобы никто не таскал с собой килограммы золота!

Джарлакс вскрыл стручок и вывалил очередную порцию горошин себе в рот вместо миски. Цири, опасливо покосившись на Мелькора, последовала примеру наемника.

– Хватит жрать, я для вас и готовлю, – раздался за их спинами невозмутимый голос Мелькора. Вала даже не обернулся, продолжая вместе с Майроном колдовать над разделочным столом, что-то нарезая и то и дело придирчиво одергивая Майрона на предмет формы кусочков тех или иных продуктов.

Коса вдоль спины Мелькора раздражающе болталась туда-сюда, как позвякивающий украшениями живой хвост.

– Хорошо, хорошо! – Джарлакс поднял руки. – Как скажешь… – он хмыкнул, – хозяюшка.

Мелькор обернулся и убийственно посмотрел на дроу.

– Джарлакс, – вкрадчиво позвал он наемника. – У меня в руках нож с лезвием больше твоей головы, только я умею готовить, а рядом – чугунные сковороды, которыми можно проломить череп. Подумай еще раз.

Дроу мгновенно оценил ситуацию и прочистил горло, кашлянув:

– Конечно! Мелькор, прости меня, я сейчас же беру все свои слова обратно!

– Какая сговорчивость.

– Может, хоть вино откроем? – грустно поинтересовалась Цири. Она уже с полчаса тоскливо смотрела на ящики, которые принес модрон вслед за Мелькором.

В воздухе стоял отчетливый запах помидоров, базилика, мяса, перца и целой горы других продуктов.

– Чтобы тебя на пустой желудок развезло и скрутило после молока? – иронично спросил ее Майрон.

– Он прав, – отрезала Йеннифэр. – Никакого вина, пока не поешь.

Цири уныло вздохнула и продолжила чистить горох. Мелькор продолжил говорить:

– Весь этот… капиталистический прогресс точно такой же возмутительный, прошу прощения, пиздеж, как и банки. Как тот, кто создал и взлелеял непосильным трудом сам факт… хм, возмутительного пиздежа, я оскорблен и унижен до глубины души тем, что кто-то пытается обмануть меня. Это противоестественно и омерзительно. Те, кто пытается это сделать, должны быть мертвы и опозорены. Или разорены. Я так понял, что в этом мире разорение подобно гибели, только хуже.

Мелькор с силой опустил нож на большую луковицу, после чего с отвращением покосился на лобстера, нарочито брезгливо взял его двумя пальцами за хвост и опустил в кипящую воду. И вымыл руки. С птицей для бульона он обошелся попроще. Майрон, закатав по локоть белые рукава нижней рубашки, перемешивал в миске мясо с чем-то еще. Услышав сказанное, он обернулся, и очень зло произнес:

– Мелькор, нет.

Мелькор нахально посмотрел на него.

– Да.

– Нет!

– Да!

– Нет, я сказал. Это плохая идея.

– Да, потому что я так хочу.

Майрон выдохнул с тихим рыком раздражения и мрачно сдвинул с огня кастрюлю с лобстером, достав вторую сковороду. Он, разумеется, знал, что у Мелькора, как и у любого живого существа, были принципы. Твердые и непоколебимые. И один из этих принципов гласил, что безнаказанным не стоит оставлять даже косой взгляд в его сторону.

Цири положила голову на скрещенные руки.

– Лучше объясни, чего ты хочешь.

Джарлакс хитро прищурил открытый глаз и воровато поглядел на женщин.

– А я, кажется, понимаю, к чему идет дело.

– А я нет, – Йеннифэр сверлила Мелькора тяжелым взглядом.

Мелькор похлопал по раскрытой ладони огромной глубокой сковородой.

– Я намерен разорить и унизить этот банк за то, что он со мной связался, – елейным голосом произнес он. – Вы поможете мне, а я помогу вам. Тебе, дорогая Цири, будет неудобно лезть за твоим чудовищем в одиночку, а магия вам точно пригодится, – он поставил сковороду на каменную плиту, плеснув масла на поверхность. – Для начала, мы снимем столько денег наличными, сколько смогут унести модроны, чтобы их не смог отобрать банк. После – то, что мы не сможем забрать – мы потратим по чекам, – Мелькор швырнул на шипящее масло мясо. Кухню окончательно заполнил восхитительный аромат еды, а голос валы звучал вкрадчиво. – А когда этот банк заплатит за все, что только можно купить в городе, мы заберем мой алмаз. И это, – Мелькор ожесточенно опустил нож на несчастный помидор, – дело чести, которой у меня, разумеется, нет. Но у меня есть достоинство и уважение к себе, а они оказались втоптаны в грязь. За это я бы предпочел ограбить их драгоценное хранилище. Вынести оттуда все до последней монеты и оставить только… – Мелькор взмахнул ножом и отправил на сковороду лук. – Не знаю, что.

Цири с блаженным видом потянула носом запах готовящейся еды.

– Мешок с навозом? Я шучу, но я слышала, как так делали.

Мелькор скривился с отвращением.

– Цири, не к столу же! Это грязно, вульгарно и предсказуемо!

Майрон фыркнул и одним махом разрубил пополам несчастного розового лобстера, выложив его на тарелку, после чего бросил на вторую сковороду шпинат, вывалил на него ложку сливочного сыра, а в воду отправил спаржу.

Джарлакс кашлянул.

– Подожди-ка, Мелькор. Я правильно тебя понял, что ты в этом городе первый день, а потому намереваешься попробовать разорить самый большой банк Сигила и совершить, возможно, самую большую кражу за все его существование, после чего сбежать в свой мир и остаться безнаказанным?

Мелькор беззаботно пожал плечами и опрокинул в сковороду рис.

– Примерно так. А самое восхитительное, что банк сам заплатит за наемников, которые будут его грабить!

Майрон выдохнул со стоном, помешивая шпинат. Вытянул из кастрюли спаржу и бросил ее к шпинату.

– Мэлко, ты иррациональная, злобная, самовлюбленная сволочь.

Мелькор фыркнул и картинно ударил половником в крышку от кастрюли.

– Озарение, Майрон! – отвратительно жизнерадостно воскликнул он. – На… какой мы год вместе? Или тысячелетие? Я теряюсь, как считать.

По лицу Джарлакса расползлась нехорошая, глумливая и очень хитрая улыбка.

– А знаете, что плохо? – очень тихо произнесла Цири.

– Что? – ледяным тоном поинтересовалась у нее Йеннифэр.

Майрон аккуратно выложил на большую тарелку лобстера вместе с нагромождением шпината и спаржи, после чего поставил это перед чародейкой вместе с приборами, процедив:

– Не обляпайся, госпожа Йеннифэр.

– Благодарю, – точно так же процедила она, глядя Майрону в глаза. – И я жду ответа, Цири!

Девушка кашлянула, смущенно опустив взгляд в столешницу.

– Я не знаю, почему, но мне ужасно нравится эта мысль.

Джарлакс присвистнул и придвинулся ближе к девушке, понизив голос до бархатной глубины.

– Милая Цири, да ты знаешь толк в развлечениях!

Цири фыркнула и неизысканно зевнула в лицо дроу. Йеннифэр посмотрела на Джарлакса с таким бешенством, что могла бы превратить эльфа в пепел.

– Между прочим, – заметил Мелькор, подливая в сковороду бульон, – у нас три голоса против двух. Обожаю выбор голосом большинства. Никакого уважения к…

Остаток его фразы потонул в возмущенном крике Йеннифэр и Майрона.

– Да вы здесь все с ума посходили?!

– Нам что, проблем мало?!

– И заняться нечем?!

– Это не развлечение, это разбой, за который можно попасть в тюрьму!

– Надолго!

– Хоть у кого-то здесь есть здравый смысл?!

Джарлакс улыбался во все зубы. Цири, сжав губки, гоняла по столешнице каплю молока, вычерчивая виселицу. Мелькор что-то мурлыкал себе под нос, запихивая специи в то, что в приземленном мире звалось паэльей, а когда крик стих, обернулся, демонстрируя белоснежный оскал, и ёмко ответил на последний риторический вопрос.

– Нет.


После ужина в доме настало благословенное затишье. Цири, Йеннифэр и Джарлакс расползлись по спальням, будучи в приятном подпитии от золотого вина.

Майрон мыл посуду. Не то чтобы ему нравилось это занятие, но грязь и бардак нравились еще меньше. На кухню почти бесшумно проскользнул Мелькор: с прекрасно распущенными волосами и переодетый в роскошное золото ночного одеяния. Вала молча уселся на стол, наблюдая за майа.

– Чего тебе, чудовище? – вполголоса поинтересовался Майрон через полминуты пристального молчаливого взгляда.

Мелькор постучал кончиками пальцев по столешнице и покачал босой ногой. В паузе, которую он выдержал, Майрону почудилось нечто нехорошее.

– Я попробовал налить в ванну ту странную штуковину, которую нам продали.

– Какую из? – Майрон ополоснул очередную тарелку.

– А ты посмотри! Нет, сейчас! – Мелькор сказал это еще до того, как Майрон открыл рот, чтобы возразить.

– Хорошо, хорошо! – Майрон перекрыл воду, стекающую из трубы, и отправился за Мелькором.

Одной из прекрасных особенностей дома оказалась именно вода, и Майрона восхищала лаконичность того, как неизвестные создатели подвели ее везде, где возможно. В Ангбанде проложить нормальные трубы из подземных источников удалось разве что в купальни и покои Мелькора.

В ванной Майрон приметил на столике у раковины бутылку вина. И пару бокалов.

«Что, серьезно? Мы и до этого докатились?»

– А это еще что?!

Майрон недоумевающе вытаращился на нечто белое и пушистое, которое угрожающе поднялось над краем большой купели и грозилось вылезти за борт. Это нечто напоминало по консистенции упругую пену, весело переливающуюся всеми цветами радуги в крошечных пузырьках.

Мелькор кивнул ему в сторону ванны, обходя ее по кругу, и очень сосредоточенно пощупал ладонями пену.

– А это и есть та штука. Я вылил бутылку в ванну, потом вылезло оно, и теперь я не хочу туда лезть. Она мне не нравится, потому что она растет и двигается. Может, она живая? – на лице Мелькора после этой фразы отразилось брезгливое недоумевающее отвращение.

«Мелькор, чтоб тебя!»

Майрон подошел ближе, с сомнением глядя на пену. Ткнул пальцем. На ощупь та оказалась почти сухой и почему-то пахла яблоками. Где-то внизу бурлила вода – кран скрылся под белой кучей.

Мелькор оторвал от облачной горы внушительный кусок. Подержал, понюхал, помял в ладонях, наблюдая за тем, как с тихим шипением лопаются пузырьки. Дунул на них и заинтересованно посмотрел, как небольшой кусок легко оторвался и приземлился на вершину пенных холмов.

– Только… – Мелькор запнулся. – Майрон, с чего она… оно яблочное? – вала опять подозрительно принюхался к пене. – А теперь еще и липкое! Только что была сухая на ощупь, а теперь мокрая и липнет!

За дверью отчетливо хохотнул Джарлакс и сунул в ванну сонную лысую башку. Майрон закатил глаза к потолку и хрустнул костяшками пальцев, а потом шеей.

«О, великая пустота и все твари в ней!»

– Я бы тебе сказал, как так… я тут мимо проходил, но не удержался, – слегка развязным сонным голосом сказал дроу. – Удачи, о, возлюбленные. Очень романтично. Не смею похабить вашу дивную ночь.

Майрон запустил в него кухонным полотенцем с плеча, не глядя.

– Вали спать, Джарлакс! Я даже знать не хочу, откуда ты здесь!

– Уже и водички попить нельзя? – недовольный голос далеко от двери звучал глухо. – Мы выдули почти ящик вина, чтоб ты знал!

Мелькор, казалось, даже не обратил внимания на похабную шуточку. Он с неадекватным любопытством изучал пену и прежде, чем Майрон успел повернуться, раздался вдвойне удивленный возглас:

– Майрон, она и на вкус яблочная!

Майрон застонал и накрыл ладонью лицо.

«Мэлко, двадцать с лишним тысяч годиков. Черный враг мира, повелитель судеб Арды, воплощение Диссонанса, зло и ложь во плоти. Пенка в ванне у него яблочная на вкус! Ну, сдохнуть теперь!»

Майрон выдохнул.

– Дай домыть тарелки, чудовище. Сейчас вернусь.

Мелькор неодобрительно покосился на ванну.

– Я там подожду.

Вала последовал за Майроном на кухню с крайне недовольным видом, после чего уселся обратно на стол, продолжая сверлить тяжелым взглядом спину майа, и нахохлился как снегирь. Когда Майрон отправил сушиться последнюю тарелку, Мелькор пошевелился и очень тихо произнес:

– Там еще два ящика красного вина. Оно должно тебе понравиться.

«Нет, он серьезно?!»

Майрон подошел к столу и коротко ткнул сидящего Мелькора поцелуем в губы, крепко огладив ладонями вдоль плеч. Потерся носом о нос, глядя в бездонные черные глаза, и тихо ответил:

– Раз уж мы дожили до этого, пошли. Попробуем.

Им бы следовало привыкнуть, что в Сигиле всегда что-то идет не так. За то время, пока Майрон мыл посуду и миловался с Мелькором на столе, в ванне разразилась катастрофа.

Пенная экспансия достигла масштабов стихийного бедствия, поглотив и столик с вином, и половину помещения, а огромные белые горы поднимались почти до потолка.

Мелькор открыл дверь и издал неопределенный возглас ужаса и удивления.

– Ты сколько ее туда вылил? – со страдающим стоном спросил Майрон.

Мелькор кашлянул.

– Всю бутылку. Она пенилась плохо.

Пена угрожающе разрасталась, наступая на них, и уже высилась на уровне их голов.

– Плохо?! – выкрикнул Майрон, уже забыв о том, что на втором этаже спят еще трое компаньонов. – А-а, чтоб тебя, Мэлко!

Майрон принялся ожесточено стаскивать одежду, бросая ее на ближайший комод до тех пор, пока не остался в одном белье. Мелькор ошеломленно таращился на клубы пены, которые уже заняли раковину и половину зеркала.

– А что теперь делать-то с этим?!

Майрон влез в ванну, оказался по колено в воде и с героическим мужеством наконец-то выключил воду. И ощупью выбил ногой пробку из слива, после чего, весь покрытый пеной и злой, огляделся по сторонам и развел руками.

– Что делать, что делать! – проворчал он. – Где-то на кухне были швабры и тряпки! Бери их и как-то надо останавливать это… вторжение!

Через час в дверях ванны появилась заспанная, щурящаяся от света и злая Йеннифэр, которая очень хотела пить. Улицы за окном светлели.

Йеннифэр открылась удручающая картина. Мелькор пытался достать шваброй до потолка, сбивая оттуда клочья пены. Майрон сидел на полу в одном белье, выжимая в убогое деревянное ведро тряпку, и возил ею там, где не доставали швабры. Остатки пенного вторжения виднелись везде – даже там, где их не могло быть.

– Что вы здесь устроили?! – прошипела она.

Мелькор обернулся на чародейку, застыв со шваброй, упертой в потолок. Пожал плечами.

– Так получилось.


========== Прикладная анархия ==========


7. Прикладная анархия.


«Порядок неестественен. Хаос всегда побеждает порядок, так как он правильней организован. Даже в их хвалёном-перехвалёном… зелёном? Солёном? Скажем, сине-розовом порядке всем правит случай. Никто не может планировать свою жизнь даже на Механусе. Ты вышел из дома, а на тебя упал метеорит. Ты поскользнулся на лестнице и сломал ногу. Ты заснул, и увидел нужный сон. Всё случай! Какой порядок?»


Из описания фракции Хаоситектов


Чутье Джарлакса изменяло ему редко. С первого дня воссоединения всей их нелепой компании в лодке, он чувствовал, что рано или поздно хоть что-то должно их объединить.

Как ни странно, этим чем-то оказались начисто отсутствующие моральные принципы. У мужской половины компании впридачу к ним давно и безболезненно издохли всякие остатки совести и прочих качеств, приличествующих порядочному человеку.

Проснувшись в середине дня с блаженным похмельным звоном в голове, когда кажется, будто алкоголь еще не выветрился до конца, они отправились на поиски наемников. И естественно, что самым лучшим местом сбора слухов, тем более после ящика вина накануне, были сочтены кабаки и таверны. Утро не ознаменовалось ничем, кроме того, что Мелькор во время завтрака ввалился на кухню и застыл в дверях в гордой позе.

Цири подавилась. Майрон рухнул со стула, на котором качался, и поднялся, потирая ушибленный зад. Йеннифэр смотрела мгновение – и расхохоталась. Джарлакс издал возмущенный вздох.

– Это подражательство!

– Ты куда корону дел?! – Майрон вернул равновесие как своему стулу, так и своему восприятию. Выражение его лица отражало почти животный ужас.

– Никакого подражательства! – Мелькор проигнорировал возмущение Майрона и оправил изящным движением то, что теперь красовалось на его голове. А была это огромная широкополая шляпа, из-за полей которой сбоку выступали кокетливым веером фазаньи и страусиные перья, создавая огромную цветастую композицию, сделанную с вопиющей яркостью и возмутительно блестящим для подобной пестроты вкусом. Пышный павлиний хвост, ниспадающий к спине, лениво покачивался от каждого движения Мелькора, аккуратно прикрывая от возможного дождя часть косы. – Кто говорил, что корона слишком выделяется, и я не должен привлекать к себе много внимания?

По сравнению с этим великолепием шляпа Джарлакса начала смотреться бледно. Что было еще хуже – шляпа Мелькора и впрямь подходила по цвету к черному дублету с павлиньим сине-зеленым отливом и узором, повторявшим очертания перьев. Дублет был расстегнут почти до середины груди, открывая жесткий кружевной воротник черной нижней рубашки.

Квинтэссенцией ужаса стало то, что по меркам Сигила Мелькор действительно перестал выделяться из толпы. Всем, кроме громких разговоров о ненависти к существующему порядку вещей и желании учинить первородный хаос в чужих делах. Разумеется, привлечение к себе внимания таким образом было худшим из существующих в Сигиле, но легкое похмелье изрядно притупляло осторожность.

Никто не заметил одного: когда возмущение Мелькора отвратительным обманом, лежащим в основании капитализма, достигло апогея, тощий человечек, закутанный по всем известным законам приключенческих историй в плотный коричневый плащ, сливающийся по цвету с сигильским смогом, двинулся за ними. Он наблюдал немного издалека, но был до крайности внимателен.


Кабаре «Приют идеолога», куда они зашли скорее по неосторожности, нежели умышленно, выглядело рядовым по меркам Сигила. Здесь не было ни одного человека, зато в изобилии водились совершенно другие существа. Посреди огромного зала, залитого красно-желтым огненным светом с гигантских золотых люстр, булькал и журчал фонтан с темной жидкостью неизвестного происхождения. В правой стороне виднелась сцена, на которой надрывался квартет. У квартета в различных комбинациях наблюдались рога, пылающие глаза, хвосты, чешуйчатая кожа и огромные зубы-иглы. В дальней части зала виднелась стойка, блестящая огромным количеством стеклянных бутылок.

Со второго этажа, нависшего над половиной зала большой галереей, разносилась отвратительная игра на пианино.

– Так вот что такое эти ваши кабаре, – Майрон сморщился, словно фальшивая мелодия причиняла ему почти физическую боль, но любые звуки практически тонули в окружающем гвалте.

Посетители кабаре полностью соответствовали квартету на сцене. Большинство из них были агрессивны, рогаты и краснокожи. На их глазах голая рыжая женщина в прозрачной кремовой тунике подошла к фонтану, зачерпнула оттуда жидкость в несколько огромных кубков и пошла к столу, где восседало двое мускулистых тварей ростом повыше Мелькора и Майрона. На головах тварей красовались гигантские витые рога. Одна из них прихватила женщину за ягодицы, не вызвав ничего, кроме кокетливого хихиканья.

– Мне кажется, нам не сюда, – холодно заметила Йеннифэр. – Уж тут мы о наемниках ничего не узнаем.

Джарлакс беззаботно улыбнулся ей, блеснув алым глазом из-за повязки.

– Как знать. Стоит выпить, а там посмотрим.

– К тому же не очень хочется искать что-нибудь еще, – простонала Цири и потерла висок. – Как же громко они играют и как мерзко, ох-ох-хо.

– Они отвратительно и без всякого уважения издеваются над благородным звуком виолончели, – менторски заявил Мелькор, поправив лютню на спине, и с омерзением покосился на то, как мелкая тварь на табуретке щипала струны, каждый раз вываливая длинный красный язык и издавая не вполне приличный звук.

– Мне кажется, оно уже сожрало смычок, – Майрон поморщился. – Оно, возможно, не знает, что им нужно играть.

За стойкой их встретила точно такая же женщина, какие ходили в зале – с бантами в высоком растрепанном пучке, рыжая и скорее голая, нежели одетая. На ней не было ничего, кроме костюма, скорее похожего на слишком вычурное дамское белье, которое попадалось Майрону на глаза во время прогулки по городу. Черная кружевная юбка пышно задиралась над гладкими оливковыми бедрами, из-под оборок торчал голый крысиный хвост с кольцами, вдетыми в широкий кончик, словно серьги в ухо. Бледно-зеленые глаза в окружении неприятных, словно темно-коричневые чешуйки, темных пятен на скулах, смотрели насмешливо-лениво.

– Какие мальчики и девочки, – сладко промурлыкала женщина, опираясь на столешницу и демонстрируя ложбинку между больших грудей, приподнятых темно-розовым корсетом в слегка перепачканных кровью кружевах. – Маленькие невежды нечасто забредают в нашу обитель.

Цири и Йеннифэр присели на высокие стулья. Чародейка слегка брезгливо приподняла бровь и вполголоса обратилась к остальным:

– Давайте не пить здесь ничего незнакомого.

Зеленоглазая женщина хитро посмотрела на нее и хищно облизала губы, почему-то повернувшись к Майрону. Голос ее зазвучал с томным сексуальным придыханием:

– Здесь не подают даже вина, мой сладкий. Это место делает из мальчиков мужчин, и чем крепче ты пьешь, тем крепче становишься. Везде, - она хищно потянула воздух носом. – Ну-ка… а ты даже ни разу не был с женщиной, верно?

Майрон скривился и брезгливо убрал руку от когтистой лапки женщины, которая поползла к нему через столешницу. Мелькор смерил рыжую тварь убийственным взглядом. Джарлакс хмыкнул.

– Тогда подай обыкновенного рома, дорогуша. Из обычной бутылки. И открой-ка ее при нас, – он обернулся на остальных, когда женщина с кислой миной отвернулась. – Суккуб обыкновенный, – заключил он. – Хитрые твари, которые обожают сманивать размером, простите, дамы, сисек.

– Я заметил, – Мелькор угрюмо побарабанил кончиками пальцев по столешнице.

Зал вокруг них бурлил. Кто-то шумно рыгнул. Рогатая тварь с козлиной мордой стучала кружкой по столу. Пять голых девиц плюхнулись в фонтан с черной жидкостью и, хихикая, принялись обливаться ею.

Суккуб зазвенела стопками и вытащила откуда-то бутыль рома. Разлила, встретилась с изничтожающим взглядом Мелькора и зашипела на него, показав ряд отвратительных треугольных клыков.

Джарлакс поднял стопку.

– Каким бы ни было это место, и раз уж мы пришли к подобию согласия, я предлагаю не пить безыдейно.

На него все обернулись. Суккуб прислушалась, уложив грудь на столешницу.

– Не подслушивай и держи руки при себе, – одернул ее Мелькор.

Суккуб опять зашипела на него, хлестнув противным голым хвостом. Мелькор не заметил, как из-за соседнего стола на него злобно посмотрел один из рогатых демонов, которые пили уже по четвертому кругу.

– Короче, Джарлакс, – мрачно подхлестнула дроу Йеннифэр.

– Есть один древний девиз разбоя и грабежа, как нельзя лучше соответствующий нашим планам. Бери все – и не отдавай ничего! – он поднял стопку с ромом.

Мелькор нехорошо ухмыльнулся.

– Мне это нравится, – потянул он.

Они выпили. На сцене тем временем развернулось представление, которое заставило Майрона и Мелькора скривиться в абсолютном недоумевающем отвращении.

Музыка заиграла идиотски визгливая и такая громкая, что могло и уши заложить. На сцену явилось пять тошнотворно смазливых мужиков в чулках и юбках с оборками и точно таких же голых по пояс девиц, которые принялись отплясывать странный танец, заключающийся большей частью в задирании ног к потолку и демонстрации обнаженных бедер. Они наперебой орали песню о том, как моряки всем портом имели во все дыры шлюху по имени Мертвая Лилли. Задранные ноги, хриплые мужские голоса и женские визги при этом попадали удивительно в такт. Мелкая тварь на табуретке продолжала насиловать несчастную виолончель, а еще одно существо как попало било по жестяным тарелкам, издавая мерзкий дребезжащий звук. В общий аккомпанемент вплеталось фальшивящее пианино.

«О, во имя меня же, что это за дрянь?!»

Майрон подавился ромом и прокашлялся, вытаращенными глазами глядя на сцену. Цири с недоумением хлопала ресницами. Йеннифэр сохраняла каменное выражение лица, всем видом демонстрируя, что она находится не здесь. К этому моменту они уже узнали, что Лилли драл ее отец вместе со всем остальным портом.

Мелькор встряхнулся с отвращением, глазам не веря, что наблюдает за столь отвратительным во всех смыслах представлением. Девки, а иначе всех этих размалеванных убожеств он назвать не мог, обладали жуткими визгливыми голосами, и приседали на припевах в притворном ужасе, крутя задницами.

«Как можно пасть до такого отвратительного насилия над музыкой?»

Голоса причиняли почти физическую боль. Мелькор стиснул зубы и скривился так, как будто его вот-вот вырвет. Песня достигла своего апогея, повествуя, что Лилли пустили по второму кругу с размозженной головой.

– Они фальшивят так, что у меня сейчас мозг через уши вытечет, – заявил Мелькор. – Давайте допьем и поищем место, где никто не играет так, словно засунул кларнет в задницу и помял его.

В этот момент удивительным образом совпало сразу несколько обстоятельств: у Мелькора резко испортилось настроение, а Кальвезу из Бездны безудержно хотелось драться, и не в меру языкастый праймер был идеальным объектом для вымещения злости.

Рогатая краснокожая тварь с головой козла подошла к ним вплотную, почти ткнув кожистой рельефной грудью в лицо сидящему на стуле Мелькору, и хрустнула плечами, сипло пролаяв:

– За словами не следишь, невежда.

Мелькор вздохнул, скривился от отвращения еще сильнее, залпом опрокинул в себя очередную стопку рома, аккуратно поправил шляпу кончиками пальцев, и выпрямился, сравнявшись в росте с демоном. Перья на шляпе колыхались повыше чужих рогов.

– Я никого не оскорблял, – процедил он. – Не моя проблема, что здесь ни у кого нет слуха.

Суккуб за стойкой распахнула пасть, приподняла грудь, поправляя декольте, и облизала с чавканьем красные губы.

– Дра-ака! – визгливо проворковала она. – Невежда хамит Кальвезу!

Несколько мгновений висела напряженная тишина: чудище смотрело в глаза Мелькору, Мелькор смотрел в желтые глазки, и, казалось бы, этот поединок взглядов должен был завершиться мирно, но Мелькор насмешливо дернул округлой бровью, и началась свалка.

Кальвез взревел, замахнулся на Мелькора, айну присел, уклоняясь от кулака, а Майрон огрел рогатого бутылкой по голове и разлил на его голову ром. Демон недоуменно повернулся к нему.

– Убери от него руки, рогатое угребище, – ощерился Майрон.

– Бей морды праймеров! – заорал Кальвез, отряхнувшись от рома, и заревел, сжав кулаки. Его ненависть переключилась на Майрона.

Йеннифэр взвизгнула, когда над ее головой пролетела бутылка, Джарлакс присвистнул и подбросил на руке кинжал, хватаясь за рукоять. Цири выхватила серебряный меч, Майрон увернулся от замаха гигантского кулака, принял следующий барным стулом, огрел демона по спине, разбив стул вдребезги, и ускользнул от очередного удара, который поднял со столешницы клубок осколков и брызг алкоголя. Суккуб восторженно пискнула.

Мелькор попытался выпутаться из пространства под галереей у стойки, где было слишком мало места для пятерых, натолкнулся на двух чешуйчато-серых злобных тварей, похожих на квадратные кадушки, которые ростом были на голову ниже, зато вширь – как сам Мелькор от макушки до пят.

– Стоять, невежда, – рыкнули они. – Теперь не уйдешь отсюда.

Мелькор фыркнул и развел руками.

– А вы попробуйте меня остановить!

Он в одно движение запрыгнул на столешницу и треснул каблуком одной из тварей по носу. В воздухе сверкнуло лезвие украшенной бриллиантами скьявоны.

– С оружием нечестно! – возмущенно пробасил второй демон, глядя на клинок, остановившийся у шеи.

Мелькор ощерился.

– Да понятия не имею, как поступать честно.

За их спинами на сцену явилось нечто неопределенного пола, облаченное в обтягивающееплатье-чулок, переливающееся ярко-розовыми блестками, и размалеванное так, что напомнило Майрону жабу.

Он отступил на открытое место между двумя столами, надел на рога Кальвезу супницу, вызвав возмущенный вой и посетителей, и демона, которому обожгло глаза перцем, подпрыгнул, перемахивая через лавку, и пинком опрокинул стол на ноги двум обозленным танар’ри.

– Мы просто хотели выпить! Вы сами виноваты! – рявкнул он и оторвал от земли пустой стол, швыряя его в сторону пятерки рогатых демонов, которые пошли на него с горящими глазами и кривыми ятаганами.

Стол снес всех пятерых и треснул пополам с жутким грохотом, врезавшись в одну из каменных колонн, поддерживающих потолок.

Джарлакс под шумок подпиливал большой канат, который тянулся через весь зал и придерживал тяжелый бархатный занавес сцены.

Занавес рухнул. Джарлакс схватился за канат, утянувший его из свалки на второй этаж кабака.

Раздался всеобщий крик, открывая миру мечущихся полуголых и голых актрис и актеров, некоторые из которых совокуплялись прямо в гримерной при всех, а также гигантского демона в кружевном переднике, который грыз баранью ногу и завизжал неестественным фальцетом среди общего гама.

Пианино фальшивило. Квартет не унимался даже под занавесом. Посетители начали драться друг с другом за случайные тычки и затрещины, которые предназначались кому-то другому. Один из рогатых демонов тряс за горло суккуба. Два гигантских бочкообразных чудовища мутузили друг друга возле фонтана. Пол начинали усеивать выбитые зубы, алкоголь, остатки еды, ошметки мебели и кровь.

Йеннифэр сцепилась с рыжей бабой из-за стойки, которая шипела и скалила зубы. Чародейка огрела ее по голове бутылкой, освободилась и пнула в грудь еще одного суккуба.

– Йа-ха! – Цири ткнула мечом в ногу одну из тварей и отправила ее в фонтан обманным финтом. Та схватилась за лодыжку Цири, девушка вскрикнула, поскользнулась и упала в фонтан вслед за тварью.

Фонтан, как оказалось, состоял из чистейшего черного абсента.

Мелькора зажимало в угол шесть злобных голых баб с крысиными хвостами. У всех были пасти с треугольными зубами, горящие красным огнем глаза и полные ненависти перекошенные лица. Мелькор смотрел на них не дольше мгновения, прежде чем оценил ситуацию самым верным образом.

– Я не готов к таким отношениям, – заключил он и, широко размахнувшись мечом, заставил суккубов отшатнуться, после чего рванул по лестнице на второй этаж, где надрывалось пианино.

Йеннифэр тем временем свалилась, вцепившись в вездесущего суккуба из-за стойки. Или наоборот – сейчас бы уже никто не разобрал. Они катались по полу, вырывая друг другу клоки волос, матерясь и пинаясь с дикими криками и ругательствами.

Из пасти твари несло кровью и гнилью. Суккуб царапалась, пыталась задушить ее, и Йеннифэр с отвращением ощущала на шее мерзкие холодные лапы, отбиваясь изо всех сил. В глазах темнело от недостатка воздуха, в горле хрипело. Спина была мокрой от разлитого по полу рома.

Цири, фыркая, вылезла из фонтана, чувствуя, что ее похмелье не только не закончилось, но и превратилось в настоящее опьянение.

«Да почему я всегда самая пьяная?!»

Пошатываясь, она увернулась от двух разозленных демонов и расхохоталась, когда твари грохнулись в фонтан. Меч в этой свалке уже был бесполезен. Рядом с ней дрались и пинались трое краснокожих полуголых существ с головами гиен.

– Мама! – она увидела Йеннифэр, которую душил суккуб.

Цири, не глядя, схватила стул, и со всего маху треснула демоницу по голове. Та зашипела, встряхнулась, получила стулом еще раз, и потеряла сознание.

– Мелькор, какого хера ты там делаешь?! – заорал Майрон, стоя на столе над огромной металлической менажницей, увенчанной запеченной головой свиньи. Он выругался, перепрыгивая конструкцию, когда кто-то попытался стащить его со стола, и обрушил менажницу на голову какого-то демона. Посыпались печеные помидоры, картофелины, растянулись кишки. Демон недоуменно хрюкнул и остался со свиной головой в руках, посмотрел на нее и вгрызся зубами в пятак.

– Спасаюсь от женского внимания! – Мелькор кого-то пнул, отбился от чьего-то оружия, вывернув руку с мечом в диком финте, перепрыгнул на стол, разбивая бутылки, и влетел боком в Джарлакса.

– Добрый вечер! – Джарлакс осклабился, коснувшись полы шляпы. – Погода нынче прекрасная!

– Дебил! – Мелькор оттолкнул Джарлакса от выстрела из чьего-то арбалета и спрятался за пианино. Пианино жалобно зазвенело от еще одного выстрела.

«Идиоты».

Майрон краем глаза заметил, как по лестнице, толкаясь и цепляясь рогами, лезут два огромных демона.

– Мэлко! – рявкнул он, и подпрыгнул, хватаясь за люстру, раскачивая ее всем весом тела. Люстра, которая представляла собой огромное сооружение из золота и искусственных магических свечей, поддалась.

Мелькор понял его идею быстрее, чем думал Майрон. Вала перекинул ноги через перила галереи, его примеру последовал Джарлакс – и оба прыгнули, цепляясь за люстру, которая тут же угрожающе заскрипела, провисла, и они успели с нее соскочить в последний момент, чудом не влетев в кого-нибудь злого, рогатого и живого.

Люстра грохнулась в фонтан, разбив его вдребезги. Абсент разлился по полу, заливая все вокруг.

Повис момент абсолютной оглушительной тишины. Цири и Йеннифэр, пошатываясь, ошеломленно смотрели на них.

Джарлакс развел руками.

– А что мы стоим? Валим отсюда!

Спорить не стал никто.


После драки вылезать из дома уже не пожелал никто, решив оставить поиски наемников на следующий день. Обстановка была сравнима с затишьем перед грозой.

Цири, Йеннифэр и Джарлакс оккупировали гостиную: безумную комнату в оттенках цвета влюбленной жабы, со светильниками в виде голубых кувшинок и мебелью, напоминавшей причудливое плетение водорослей. Мебель, разумеется, была разных размеров.

Йеннифэр мрачно читала вчерашний трактат по магии, завернувшись в домашний шелковый халат, и время от времени морщилась, касаясь перевязанных царапин от когтей суккуба на спине, плечах и руках. Цири, еще вчера нашедшая себе на базаре мягкую рубашку и безразмерные шаровары в лазурных узорах огурцами, мрачно тянула воду с лимоном и пыталась окончательно протрезветь. Джарлакс торчал с женщинами за компанию и вслушивался в звуки из кухни.

Из нее им пришлось поспешно ретироваться после того, как Мелькор чуть не проткнул ножом Джарлакса, а Майрон пронес кастрюлю с кипятком в опасной близости от Цири.

На кухне было… жарко.

– …как-нибудь для разнообразия подумай головой! У нас не так много времени, но тебе обязательно нужно мстить, даром что в Ангбанд столько денег не утащим, и там они без надобности! Ты куда положил кукурузу?

– Я никому не собираюсь мстить! Я собираюсь забрать свое, Майрон! Уясни это раз и навсегда! И я даже не доставал ее, на что она мне сдалась?

– Я уже уяснил, что тебе медом намазана любая проблема, которая может лишить тебя фана!

– Да неужели?!

Раздался грохот. Что-то упало.

– Отвали, Майрон! Сам справлюсь.

На короткое время повисла тишина, а потом голоса продолжили еще громче, чем прежде:

– Лучше себя спроси, что ты делаешь рядом со мной, разумный Тар-Майрон. Тебя послушать, так неясно, как я существую, когда ты-то знаешь все сущее вокруг лучше меня. Порядок, планирование… да хоть совокупляйся с ними вместе с твоей кукурузой! Надо было давно от тебя избавиться и не обрекать себя на твое присутствие.

– С собой разберись сначала! Каждый раз одно и то же. Научись уже хоть что-нибудь говорить прямо. Мэлко, там…

– Заткнись!

Повисла тишина. Теперь уже надолго. Джарлакс сыто вздохнул и покосился в сторону кухни.

«Я готов поспорить, что эта ругань происходит уже который раз. Интересно, насколько меняются слова от года к году?»

Йеннифэр поморщилась – не то от ругани, не то от витавших в воздухе лишних эмоций, не то от боли в царапинах.

– Знаете, что? – тихо спросила чародейка в наступившей тишине. – Вот сколько смотрю на них – никак не могу понять, кто у них там… – она слегка поморщилась, – принимающий. Хотя, пожалуй, это последнее, что я хотела бы знать.

– Мама! – закатила глаза Цири и покачала головой. – Какая разница?

Джарлакс поднял палец.

– Между прочим, вопрос справедливый, – дроу воровато огляделся и понизил голос. – Дамы, пока наша голубая половина выясняет отношения, предлагаю заключить дружеское пари.

– Я в этом не участвую, – заявила Йеннифэр, не отрываясь от книги, и смерила Цири ледяным взглядом из-за обложки большого тома. – И тебе, Цири, не советую.

Цири откинулась в большом мягком кресле в форме листа кувшинки и смерила Джарлакса ленивым взглядом.

– Что за пари? Только не говори, будто на то, кто из них сверху! – она отрицательно покачала головой с усталым отвращением. – Джарлакс! Фу!

Дроу широко улыбнулся.

– Я ведь не предлагаю подглядывать за ними или обсуждать, – он описал запястьем замысловатую округлую фигуру. – Ну, дамы! Это всего лишь игра ума на знание чужой природы! Между прочим, отлично развивает навык предугадывания чужих поступков. Будьте проще!

Йеннифэр устало захлопнула тяжелый том:

– Хочешь мое мнение? – резко поинтересовалась она, стрельнула глазами в сторону кухни и понизила голос до полушепота. – Рыжий имеет свою царственную розу так, что у той потом коленки не сходятся, а помирятся они, по меньшей мере, через неделю после того, как Мелькор вытянет ему все кишки и выложит из них алфавит по четыре раза. Я знаю этот тип характера. Даже слишком хорошо. Слава всем несуществующим богам, что мириться они будут не при нашем присутствии здесь.

Джарлакс перевел взгляд на Цири, ухмыляясь.

– Ну?

Цири вздохнула и пожала плечами.

– Не хочу я об этом говорить, – она слегка скривилась.

– Ци-ири! – потянул Джарлакс. – Да ладно тебе, это всего лишь попытки угадать чужие поступки.

Цири уставилась на меч. Опять тяжело вздохнула, закусив губу.

– Если подумать, – почти шепотом заговорила она, – наверняка они будут после этой размолвки не разговаривать еще пару дней. А может, и дольше. Так всегда бывает. Слишком уж кричали друг на друга. А остальное… – она пожала плечами. – Ну, мы все видели, как Майрон… – она неловко запнулась, – прыгает вокруг Мелькора, поэтому наверняка так… везде и всегда.

– И что думаешь ты? – Йеннифэр устремила на Джарлакса мрачный фиалковый взгляд.

Дроу кашлянул и опасливо покосился в сторону кухни, откуда начал разливаться восхитительный аромат еды.

– Я думаю, дамы, – говорил он тоже почти шепотом. Красный глаз шельмовато поблескивал. – Что со сроками вы заблуждаетесь. Подождите до ночи, и вы непременно услышите сладкие звуки любви, – он указал в сторону кухни. – Причем ставлю на то, что меняются они поровну, а сегодня будет стонать наш рыжий знакомый, потому что именно он сейчас чувствует себя винова…

Договорить ему не дал Мелькор, который размашисто вышел из кухни.

– Мелькор! – Цири успела окликнуть его, но выражение его лица было таким, что ей показалось, будто лучше было бы его не звать. – Ты не будешь ужинать? – слабо поинтересовалась она.

– Нет, – с шипением выплюнул он и хлопнул дверью спальни так, что Цири поневоле вздрогнула.

Йеннифэр снисходительно взглянула на них обоих.

– Только скажите мне потом, что я была не права, – голос ее прозвучал назидательно.


Ужинали почти в полном молчании. Джарлакс попытался поддержать разговор, который угас ровно в тот момент, когда Майрон очень раздраженно и очень холодно посмотрел на дроу.

Среди ужина на кухню заявился Мелькор. Рукава его черной рубашки были закатаны почти до плеч и подколоты серебряными брошами. Вместо привычной косы непомерно длинные волосы были распущены и лишь символически собраны на затылке гребнем. На руках Мелькора виднелись пятна зеленой, красной и черной краски.

– Что ты там нарисовал? – Майрон осмелился подать голос первым.

Мелькор резко обернулся через плечо, неприятно скривив губы.

– А ты пойди и посмотри.

Помыв руки и отряхнув их, ушел он так же резко, как появился.

Цири переглянулась с Йеннифэр. Джарлакс с Цири. Потом все взгляды обратились к Майрону, который отправил в рот ложку грибного супа и лишь через полминуты заметил пристальное внимание к своей персоне.

– Что? Интересно – так пойдите и посмотрите.

Цири прочистила горло. Она, как и прочие, за пару дней уже смогла осознать нехитрую истину, что Мелькор был сопоставим с бочкой пороха, а то и хуже того, из-за чего обращение с чрезвычайно опасной субстанцией требовало присутствия кого-то опытного.

– Майрон, не то чтобы…

Майа закатил глаза к потолку и промокнул рот салфеткой.

– Да, я понял, вы его боитесь. Ну, пошли.


Мольберт стоял напротив окна. Мелькор оценивающе-задумчиво разглядывал холст, и молча кивнул на него вошедшим.

Джарлакс подавился и вытаращил глаза, глядя на картину.

Цири приоткрыла рот, разглядывая нарисованное с гримаской ошеломленного отвращения.

Йеннифэр утомленно вздохнула и презрительно закатила глаза.

Майрон издал один-единственный звук, совершенно не меняя каменного выражения лица:

– Оу.

На огромном холсте в самых анатомически достоверных деталях красовалось то, что обыкновенно располагалось в женской промежности – лишь с тем отличием, что выглядел изображенный орган отвратительно, поскольку вместо мужского камня преткновения была нарисована чудовищная, исходящая кровавой слизью акулья пасть с тремя рядами острых и неровных клыков. Поэтически обозначаемый “розовый бутон” окружали странные чашелистики, напоминавшие столь же хищные и зубастые буро-зеленые лианы, а поддерживали их щетинистые и черные паучьи лапы.

Йеннифэр невозмутимо приподняла тонкую бровь.

– Я бы сказала очень многое относительно смыслов и твоих комплексов, которые здесь заложены.

Майрон кашлянул, глядя на холст все тем же отрешенным взглядом. Его безмятежное ошеломление сходило за блаженное безумие.

– Мелькор, я не вполне понимаю, зачем.

Мелькор проигнорировал его вопрос. В дверь раздался стук, заставивший всех синхронно повернуть головы. Цири сориентировалась первой.

– Я открою! – она ретировалась так быстро, что ей никто и возразить не смог.

Джарлакс кашлянул и страдальчески сдвинул белые брови, как будто пытаясь в полной мере осознать увиденное.

– Я могу это… – он сделал паузу, отчаянно подбирая слово, – развидеть?

Мелькор пожал плечами и гадко улыбнулся.

– Боюсь, что нет. Хотел портрет своей дражайшей сестры – забирай.

В дверь просунула голову Цири.

– Это странно, но нам пришло письмо, – она помахала рукой, в которой был зажат конверт.

Читать письмо сели в гостиной. Мелькор разлегся на самом большом диване, Цири забралась в полюбившееся кресло, Йеннифэр элегантно присела на соседнее. Джарлакс плебейски устроился на полу, скрестив ноги и прислонившись спиной к креслу Цири.

Конверт, как самому педантичному, доверили Майрону, который после секундных раздумий заставил Мелькора подвинуть колени и уселся, откинувшись на них спиной.

– Дорогие друзья! – начал читать Майрон. Выражение его лица изменилось. – Хаос правит всем. Хаос вечен. Хаос создает порядок и порядок ни к чему не ведет. Хаос организовывает сам себя. Алмаз. Розовый банан. Вы поняли нас? – Майрон покачал головой. – Здесь другой почерк… Мы видели, на что способны те, кто желает добиться цели. Мы те, кто разделяет ваши взгляды и презрение к диктаторам, – Майрон бросил косой взгляд на Мелькора, который слушал с непроницаемым выражением лица и раскинул роскошную копну волос по спинке дивана. – Если вы желаете довести до конца желаемое, приходите. Сожгите письмо, чтобы до него не добрались ищейки. Слава свободе и миру, свободному от оков капитализма! Опять другой почерк. Никакого порядка алмазы порождают уток кря-кря-кря неупорядоченность благо но все красота искусства прекрасный хаос… здесь рисунок паникующего лица… весьма схематичный… наши дирижабли похожи на бублики в центре мироздания центр центр центр и все в начале прозреет Хаос вопрос это съеденное печенье печенье… здесь рисунок виселицы из палок… иди читай выше кукушка половина пирога, – Майрон проморгался. – Что за бред я только что прочел?!

Майрон швырнул письмо на колени. Выражение его лица выражало дикую смесь всех возможных эмоций от удивления до абсолютного непонимания.

Мелькор вздохнул и картинно побился затылком о мягкий подлокотник дивана:

– Вы серьезно ничего не поняли? Да здесь же все очевидно! Этот шифр составлял какой-то идиот, потому что ассоциации понял бы и ребенок! Про алмаз и так яснее ясного. Утки – это слухи, и это тоже очевидно. Кем бы они ни были, они говорят, что алмаз порождает слухи, и им нравится мысль учинить хаос просто так, ради искусства. Но у них нет дирижаблей, чтобы сделать то, что они хотят, поэтому следует обращать внимание и читать то, что написано выше. А еще пишут, что понимающий логику этих банальных ассоциаций сможет понять и смысл этого письма, а если не сможет и начнет задавать много вопросов и теряться, то весь их хаос – как съеденное печенье, то есть, ничего. А чтобы встретиться с кем-то, возвращаться следует туда, где все начиналось, и в шесть часов вечера или утра. То есть, на рыночную площадь, к магазину зонтов и тростей. Ну? – Мелькор развел руками. – Кукушка же в часах! Половина пирога – пирог круглый, значит, половина часового круга! Да что вы на меня так смотрите все?!

Йеннифэр замерла с приоткрытым ртом. Джарлакс озадаченно почесывал лысину. Цири сглотнула.

– Мелькор, – очень подозрительно сказала она. – Знаешь, что? Вот теперь я тебя действительно боюсь.

Йеннифэр покачала головой и помассировала висок кончиками пальцев. Когда чародейка заговорила, ее лицо не поменяло выражения.

– Я даже знать не хочу, что происходит у тебя в голове, если ты понял этот ассоциативный ряд! И замечу, что мы ни на йоту не продвинулись в поисках ключей к нашим домашним мирам!

Мелькор уселся, попутно огрев Майрона по спине коленом.

– Это очевидные вещи! – возмутился он. – Я мыслю логически!

– Никто не спорит! – оборвал дискуссию Джарлакс. – В любом случае, можно завтра наведаться на площадь. И я не знаю, как вам, милые дамы, но мне определенно следует крепко переспать с этой мыслью, – дроу ненавязчиво подмигнул женщинам открытым от повязки глазом.

Цири устало подняла руки.

– Я пошла спать. Мне сегодня хватило прыжков в фонтан. Мама?

Йеннифэр элегантно поднялась, вдев ноги в свои сатиновые туфельки.

– Действительно.

Они остались одни. Майрон выдохнул, отшвырнул письмо на низкий столик, и устало потер ладонью глаза. Прочесал жесткой ладонью светлые волосы.

Мелькор неподвижно сидел на диване рядом с ним.

– И что теперь? – безразлично спросил Майрон в пространство. – Я могу и здесь поспать.

Мелькор фыркнул и наклонился к самому его лицу, едко бросив одно-единственное слово:

– Обойдешься.


Ночью Цири вырвал из сна странный звук. Сначала стоны показались ей частью весьма приятного и красочного сна, в котором почему-то фигурировала смуглая черноволосая девушка с маленькими рожками на лбу. Но видение незнакомки быстро начало таять, сонная дымка – рассеиваться, и Цири поняла, что к снам звук не имеет никакого отношения. Открыв глаза, она и вовсе осознала, что его источник находится на первом этаже дома.

Стонали, вздыхали и охали протяжно, сладко, неприлично громко и с большим удовольствием.

Цири полежала, глядя в потолок. Глубоко вздохнула.

«Джарлакс, чтоб его. Он был прав».

Позевывая и ежась, она с неудовольствием спустилась этажом ниже, где обнаружила в гостиной Джарлакса, который с неестественно домашним видом разливал по ярко-желтым чашкам с кувшинками чай из большого зеленого чайника с улыбчивой жабой на боку.

Кто-то в спальне особенно громко и настойчиво потребовал еще, вот только кто от кого – Цири не поняла. Йеннифэр испепеляюще посмотрела в сторону коридора, который сворачивал к двери и слегка скривилась.

– Как мартовские коты, которые орут на весь квартал посреди ночи, – проворчала она и взяла из голубой хрустальной вазочки печенье.

Джарлакс лучезарно улыбнулся до ушей.

– А я был прав. Слышите же.

Цири сонно присела на диван рядом с Йеннифэр и положила голову на ее мягкую грудь. Чародейка по-матерински погладила Цири по волосам. Джарлакс мечтательно вздохнул.

– Даже слишком хорошо слышим, – недовольно ответила чародейка, перебирая пепельные пряди Цири. – Боги, они и мертвого разбудят своими воплями. Ненавижу мужчин, которые издают столько звуков при…

Цири зевнула во весь рот и укоризненно насупилась.

– Мама! Может, как-нибудь сказать им… быть потише? – она опять зевнула. – Ой, мамочки.

Звуки становились все громче и отрывистее, намекая на разгар логической кульминации происходящего.

Джарлакс уселся на полу рядом с ними, скрестив ноги.

– Ну, когда-нибудь они все равно закончат, – со знанием дела заключил он. – Если надумаете вламываться к ним, лучше подумайте, что они так и не помирятся и будут срывать зло на нас. Ваше здоровье, девочки, – Джарлакс криво ухмыльнулся, салютовал им фарфоровой чашечкой и отпил чая.

Йеннифэр со стоном погрузила лицо в подушку дивана.


– Проклятье, – выдохнул Майрон.

Он повалился на кровать рядом с Мелькором, который смотрел в потолок ошалевшими и ничего не соображающими глазами, и тяжело дышал. Его бледная грудь с отблеском металла на коже высоко поднималась и опускалась.

Майрон так и не мог понять, каким образом перебранка перед сном превратилась… превратилась в то, что между ними только что произошло. Ничего подобного раньше не случалось и в помине: и уж если они могли повздорить, то точно не теряли рассудка до такого отвратительного состояния пьянства от похоти. Он отчетливо помнил, что в какой-то момент стало наплевать на то, кто мог их слышать, и весь мир ужался до размеров чужого тела в кровати под ним и над ним, а потом – до заживших рук Мелькора, которые он впервые ощутил на собственной коже. Майрон как будто потерял всякую способность понимать, что происходит, требуя больше и больше, как одержимый.

В ушах стоял звон, в голове – туман, в паху тянуло и ныло.

Это не было их первым соитием, но никогда, никогда Майрону, как и Мелькору не приходилось терять от него рассудок настолько грязным и глупым образом. Когда бы они ни ложились вместе, это всегда происходило по воле и тел, и разума, и случалось это редко, но в безошибочно необходимый момент, и переполнялось такими интимными чувствами, которых в другой момент они бы не открыли друг другу ни за что. Говорить об этой неестественной откровенности было… неприятно.

Они и не говорили.

Но то, что случилось сейчас, выходило за рамки всех мыслимых пределов и границ! Они как будто пали до уровня эдайн, которые теряли голову от похоти!

«Позор позоров. О, великая тьма».

Мелькор, растрепанный и неуместно смущенный, наконец-то сел в кровати, пытаясь налить подрагивающими руками воды. Графин в его руке дребезжал о край стакана.

– Майрон, – хрипловато выдохнул он и залпом выпил воду. – Это вот что сейчас было? Вот это все?

Он подполз ближе к Мелькору и привалился головой к его груди. Чужое тело было горячим и чуть влажным, а сердце в нем колотилось так часто и гулко, что Майрон на мгновение испугался.

– Это… кажется, это то, что должны переживать эдайн, – он тяжело выдохнул и обнял Мелькора поперек живота.

«А еще до ванны нужно доползти. Обоим. Как тяжело шевелиться-то».

– И это у них вершина отношений? – простонал Мелькор, сползая обратно на подушку. – Да они же тогда и понимать не должны, что на самом деле происходит! Что за недоразвитая раса? А мы… ох, Майрон, какой позор! – Мелькор натянул одеяло почти до носа. Поверх торчали только черные глазищи и воронье гнездо растрепанных волн, локонов и кудрей.

Майрон заставил себя налить воды в стакан. Выпил.

– Майрон, – очень тихо шепнул ему Мелькор, открывая лицо. – Как думаешь, я громко кричал?

«А я? Да кто знает?!»

– Ох, Мэлко, – он провел пальцами по его волосам, раскинувшимся во все стороны по половине постели, и упал рядом на подушку. – Я понятия не имею. Надеюсь, мы никого не разбудили.

Им было невдомек, что все сидевшие в гостиной так и заснули, не дождавшись тишины в доме. На столике остывал, покрываясь радужной пленкой крепкой заварки, чай.

Цири уткнулась лицом в грудь Йеннифэр, обнятая ею, как дитя, и мирно посапывала с улыбкой на губах. Ей опять снилась смуглая девушка с рожками на лбу, и сон был исключительно приятный.

Йеннифэр снился жуткий карнавал, на котором она почему-то была голой, а за ней гонялись разъяренные павлины, как один похожие на императора Нильфгаарда. Они требовали разбудить Цири и отвести их на дирижабль.

Джарлакс, что развалился в кресле-качалке у камина, задрав ногу на подлокотник, тоже видел сновидения. Ему снилось теплое море, горы алмазов и гигантский изумруд между грудей прекрасной нимфы в юбке из кокосовых листьев.


Утро следующего дня прошло в подчеркнуто благопристойной и противоестественной атмосфере. Мелькор был вежлив, Йеннифэр – доброжелательна, Цири – весела и говорлива, Джарлакс – тактичен, а Майрон практически излучал благодушие.

Иными словами, неловкость была такой, что ее можно было высасывать из воздуха через соломинку или черпать ложкой, накидывая в тарелки вместо заправки для салата.

Присланное неизвестными письмо не солгало ни капли. Как не солгали и слова прорицателя Эрлебона Вельримино, что идея в Сигиле может цениться дороже денег. Оказалось, что в огромном городе повсюду были глаза и уши, и на их счастье первыми, кто услышал разговоры Мелькора о вопиющей несправедливости общественного строя, оказались те, кто всеми силами старался этот строй разрушить. А также те, кто творил хаос, считая его своей единственной религией и базой мироздания. И то, и другое пришлось весьма по вкусу Мелькору, Цири и Джарлаксу, но было кисло воспринято Майроном и Йеннифэр в силу их природного здравомыслия и отсутствия врожденной тяги к поиску проблем.

Как бы то ни было, в страшно таинственной обстановке, в каком-то подвале в трущобах, им подробно объяснили, что идея о разграблении хранилища Банка Триады была грандиозна и заслуживала немедленного воплощения в жизнь. Особенно при помощи тех, кто за второй день пребывания в городе разгромил кабаре танар’ри и остался после этого живым как будто бы без особых усилий. Денег, как наемникам, им не предложили. За свои услуги не потребовали ничего.

Майрон с самого начала пытался разглядеть в этом подвох, и подозревал его ровно до тех пор, пока не заговорил об оплате сам, поскольку от идеологических разговоров у него начали чесаться зубы.

«Не бывает идеологии без денег. Не бывает. Каждому что-то нужно, и чаще всего это кусок хлеба с маслом, ощущение своей всесильности и побольше золота. Везде».

Поток эмоций, излившийся на него в ответ на само предположение о вознаграждении, оставил у Майрона чувство, будто он заглянул ночью в уборную и обнаружил там крокодила размером с дом, играющего на трубе.

Тот человечек, весь в затасканной одежде, пусть и выстиранной, только застучал кулаком по столу и принялся патетично говорить, что Майрон оскорбляет его одним предположением, что свобода от рабства властей стоит денег, и что он смеет подозревать его в такой грязной и убогой меркантильности.

Первые их помощники, именно эти, именовали себя Революционной Лигой. К счастью, подобными идеалистами среди них были далеко не все. Вторые заинтересованные звали себя Хаоситектами, и часть подозрений по поводу них у Майрона отпала, когда он получил такой же сумбурный ответ на вопрос оплаты и мотивов, как и вчерашнее письмо.

– Деньги, деньги, деньги… моль. Крысы. Искусство. Ты ел зеленый суп? Я вчера ел зеленый суп. Хаос и есть суп. Суп из всего, что есть во вселенной. Понимаешь, праймер? Я не добавляю деньги в суп, они скрипят и пищат, как ма-аленькие хомяки.

Йеннифэр тогда утомленно посмотрела в потолок и просто ткнула пальцем в хаосита, глядя на Мелькора.

– Переведи.

Мелькор пожал плечами.

– А что тут переводить? Он же сказал, что ему плевать на деньги.

Остаток подозрений Майрона отпал, когда ему пояснили, что «эти товарищи» однажды перекрасили в розовый цвет городской арсенал, убили главу городской стражи песочными часами, брошенными в голову, и не нуждались ни в каком поводе, чтобы насолить тем, кто поддерживал отвратительный противоестественный порядок.

Кульминацией всех договоренностей оказалось место, где они оказались в текущий момент времени, и за это место Майрон был готов простить безумному Сигилу все, что угодно, как и Мелькору – его мстительные неколебимые принципы.

Местом было воздушное судно дирижабельного типа «Красотка Элизия». Майрон с трудом сдерживался, чтобы не вести себя, как щенок волколака на лужайке, который хочет обнюхать каждый куст, заглянуть в каждый угол, выкопать яму и бегать кругами от счастья, хватая пастью бабочек и птичек. В конце концов, он был серьезным и практичным сдержанным мужчиной.

Но как же манил отсек с моторами! Как завораживающе поворачивались лопасти закрылок! Как удивительно выглядели швы обшивки!

«Я хочу такую штуковину».

План был прост и безыскусен.

Арбон Боривальди, капитан «Красотки Элизии», занимался перевозкой грузов по Сигилу уже пять лет, и родом был из чудного мира Эберрона, где ходили поезда на магической подушке, и машины заполонили весь мир. Из родного мира ему пришлось бежать за идеи политического анархизма, несколько взрывов, пару поджогов и одно убийство чиновника. В Сигиле господин Боривальди прикидывался почтенным членом Вольной Лиги, исповедующей индивидуальную свободу каждого последователя, а на деле давно и прочно снабжал сведениями анархистов.

Капитан Боривальди был глубоко убежден в порочности капиталистической системы Сигила и свято верил во всеобщее благо безвластия. Он был уже сед, заплетал почтенную бороду в множество маленьких косичек, без конца курил трубку и одевался, как старый пират – в зеленый камзол нараспашку, сапоги по колено и носил за поясом саблю.

«Красотка Элизия», меж тем, была обыкновенным грузовым дирижаблем, который возил провиант, особо ценные грузы и припасы в главное хранилище банка Триады. Несмотря на всю свою историю и вид, Арбон Боривальди был на весьма хорошем счету.

В этот раз груз «Красотки» считался особо ценным. Абсолютно все с живейшего согласия Мелькора было оплачено именно с его счета по чекам, которые путем нехитрых махинаций и взяток прошли по документам как истерическая скупка недвижимости огромных масштабов. Тем временем, в грузовых контейнерах трюма гондолы оказалось нечто совсем другое.

Во-первых, было несколько десятков модронов-носильщиков. Во-вторых, пятьдесят штук бездонных сумок. В-третьих, Мелькор скупил до пустых полок магазин Корсо Базиля и еще несколько десятков лавок: весь алкоголь, который следовало бы хранить в хранилище банка наравне с алмазами. А заодно – пустые бочки. Этот вклад в банковское хранилище был выдан за причуду незнакомой эльфийской аристократки с Элизиума, желающей покончить с мужем-выпивохой, тратящим семейное состояние на бутылки.

Бочки же заполнило бесчисленное количество пороха, которого хватило бы, чтобы заставить взлететь на воздух городской квартал. Все члены разбойного налета должны были спрятаться в грузовые контейнеры и прикинуться частью груза.

Под видом ценностей все контейнеры договорились доставить ко входу в главное хранилище. За взятку – без достаточно тщательной проверки содержимого охраной банка.

Ключ от внутренних переходов банка давно был у Аретузы Наварро, эльфийки с Эвермита, которую вышвырнули с острова за воровство. Ради идеи она работала уборщицей в главном хранилище и ненавидела любую власть с тех пор, как пала от королевского бастарда до шлюхи, воровки и нищенки, а потом нашла себя в рядах Революционной Лиги.

Свою скромную лепту деструктивных стремлений в план внес каждый, придавая ему огранку истинного бриллианта воровских дел. Мелькор платил за все. Майрон порекомендовал проредить стражу хранилища втрое, чтобы на пути не попалось слишком много солдат. Йеннифэр подыскала рецепт нужного слабительного и других отравляющих составов, чтобы не походило, будто несколько сотен человек за один вечер скосил тривиальный понос. Джарлакс посоветовал обзавестись сумками, которые могли уменьшить вес любого предмета до перышка, упростив задачу выноса ценностей. Революционная Лига предоставила людей и дирижабль. Цири, привычная к преследованию, целиком предусмотрела хитроумные предосторожности вроде подставных документов и подставных же вкладчиков, чтобы заставить Гармониум и Убийц Милосердия побегать по следу как можно дольше. Именно так, как выяснилось, звали городских стражников и исполнителей закона.

Хаоситекты не делали ничего, но придали плану восхитительную иронию. Среди прочих грузов был контейнер горшков с садовыми фиалками, фривольная статуя женщины из дерева и телескоп, которые планировалось оставить в качестве компенсации за ценности, исчислявшиеся миллионами золотых. Кроме того, самые безумные из тех, кто пошел с ними и прятался в трюме, могли превращать речь всех окружающих в абсолютную чушь. При желании, разумеется.

Взламывать хранилище аккуратно не планировали. Они планировали взорвать огромные двери и убить всех, кто встанет на пути.

«Красотка» мирно плыла через клубы рыжего сигильского смога над Районом Леди.

Гондола состояла из огромного трюма для грузов и большой застекленной рубки. Майрон жадно разглядывал хитроумно соединенные паровые трубы, рычаги и многочисленные круглые циферблаты, по которым прыгали медные стрелки. В окнах виделись гигантские моторы-вентиляторы и лопасти, направлявшие воздушные потоки. И грубая обшивка корпуса.

Чего не понимал Майрон – так это как летает подобная махина и что за магия заставляла ее подниматься в воздух. Он долго пытался завести хоть какой-то разговор, потому что сжиравшее его любопытство было почти физически болезненным, пока штурман Гонсалес не послала его на хуй именно в такой формулировке и не сказала, что любого недоучку она бы привязала к стулу на этой машине, чтобы он ничего не трогал.

Майрон, преследовавший исключительно исследовательский интерес, почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Его настроение изрядно сбавило обороты.

Штурман Гонсалес, мускулистая и смуглая девушка-тифлинг, презрела скверную природу демонической родни в угоду возни с машинами. Она любила ром, инструменты и ругалась, как сапожник, а также была идейным почитателем женской красоты. Сейчас она стояла за вторым штурвалом, закатав до крепких рельефных плеч рукава серой рубахи.

Пол под ногами гудел и наполнялся вибрацией от спрятанных внутри дирижабля моторов.

– Капитан, тангаж десять градусов, – голос у Гонсалес был грубоватый и басовитый. – Выравниваю до трех. Рыскание в норме. Крена нет. Стабилизаторы на сорок. Майрон, отъебись от датчика давления воздуха, или я засуну тебе в жопу гаечный ключ.

– Милая Гонсалес! – с нарочито пьяной ленцой потянул Мелькор. Он развалился на винных бочках с порохом, задрав ноги к потолку, и цедил нектарное игристое прямо из горла, положив себе на живот лютню и аркебузу. – Если ты обойдешься хоть полчаса без брани, я найду для тебя семилетний ром на хересовых бочках! Возможно, даже ящик!

Практика показала, что в полете Мелькор себя чувствовал столь же неуверенно, как на воде, пусть здесь дело ограничивалось банальным страхом. Страх этот Мелькор пытался утопить, в полной мере пользуясь тем, что вино начало действовать на него, как на любое нормальное живое существо.

Цири и Джарлакс сосредоточенно изучали карту хранилища и план ловушек за большим капитанским столом. На столе расстелили карту Сигила, пересеченную воздушными маршрутами. Йеннифэр разделяла это занятие первые минут пять, после чего нахохлилась и принялась смотреть в окно. Джарлакс хохотнул, обернувшись на Мелькора:

– Вот видишь, ты начинаешь понимать принципы дипломатии!

Майрон вздохнул и уныло присел за стол, памятуя, какой балаган Мелькор устроил из-за проклятой аркебузы. Особенно когда у него получилось пару раз выстрелить из нее на земле и попасть в цель. Эта железная трубка была занятно сделана, но на взгляд Майрона – совершенно непрактична из-за долгой перезарядки.

«Чем пуля лучше магического бронебойного болта? Да ничем. А болт явно быстрее положить на тетиву».

На все возражения Майрона о медлительности и несовершенстве подобного оружия, Мелькор не обратил никакого внимания и с аркебузой расставаться не пожелал. Даже более того: именно когда Майрон потребовал от него оставить в покое пороховое оружие, Мелькор залез от него на эту гору бочек.

Вид у него был – хоть парадный портрет рисуй.

Гонсалес даже не обернулась на слова Мелькора. Ее занимало управление машиной.

– Это я тебя с борта спущу, если еще раз попробуешь отвлечь меня и наеборезишься здесь, – рыкнула она.

Арбон хмыкнул.

– Не ори на наших гостей, Гонсалес. Нам еще часа три лететь, а курс мы выровняли. Кируба! Гайдропы на борт! Где Зертимон?

В задней части рубки, страшно стуча тяжелыми ступнями, возился модрон-механик Кируба. Он, примкнувший к Хаоситектам, мог считаться безвозвратно поломанной личностью по меркам общества модронов. Однажды бедняга свалился в магический раствор, после чего помутился умом и вообразил, что у него есть чувства, и он может мыслить нелогично.

Кируба, сошедший с ума настолько, что выбрал себе имя, начал печатать по тысяче триста пятьдесят листовок в день об обманчивости Великих Шестерней и порядке, который недоступен пониманию машин, после чего был изгнан из всех общин, скитаясь и ржавея на улицах Сигила. Несчастная жизнь Кирубы, обретшего противоестественные эмоции, продолжалась до тех пор, пока он не наткнулся на капитана «Красотки Элизии» и не обрел новый смысл жизни, следя за механизмами дирижабля и заливая в себя клубничный сок, перемешанный с машинным маслом, закусывая это деревянными шестеренками с сыром. Внутренний двигатель Кирубы теперь работал исключительно на этом топливе.

– Гайдропы на борту, капитан! – проскрипел он. И закинул в жабий рот деревянную шестерню, сделанную на манер печенья.

На узкой лестнице раздался грохот и тяжелые шаги.

«Красотка» порой могла провести в небе по нескольку дней, так что кок на ней тоже был. Гитзерая Зертимона назвали в честь великого идейного вдохновителя этого народа, но, в отличие от великого вождя, этот Зертимон разочаровал родителей, родню, супругу, власти, знакомых, друзей и в целом являл собой удивительное противоречие законам своей спокойной нации, предпочитавшей рассудочное планирование и концентрацию. Зертимон мог считаться единственным гитзераем, у которого крыша дома улетела на План Воздуха просто потому, что он не был достаточно сосредоточенным для жизни на Лимбо.

В итоге Зертимон сначала прибился в какой-то забегаловке помощником на кухню, затем научился импровизации в готовке, открыл свое дело, прогорел до того, что продал сапоги, побыл нищим из Улья и прибился, наконец, к команде «Красотки Элизии», в каком-то смысле навсегда покинув бренную землю.

Сейчас он, весь в синих татуировках, вылез из трюма с гигантским подносом, нагруженным едой.

– Ого! – только и сказала Цири.

– Пожрать подано, капитан! Не обляпай сиськи, Гонсалес! – только и сказал Зертимон, грохнув на стол поднос, где красовалось семь плоских свертков лепешек: внутри каждой спряталась смесь из увесистых полосок рубленого мяса, свежие овощи и сметана с паприкой, перцем и горчицей. По размеру каждый сверток напоминал крайне небольшое, но вполне весомое полено.

Все необходимое Зертимон вообще-то жарил на решетках системы охлаждения моторов.

Майрон взял свой сверток, пытаясь примериться, как можно это съесть. Даже его рот открылся бы на толщину этой штуковины с трудом. Он покосился на Мелькора:

– Слезь оттуда, – бросил он. – И поешь.

class="book">– Нет, – убежденно заявил Мелькор, наконец-то принимая вертикальное положение и упираясь каблуками сапог в две бочки внизу. В одной руке у него была аркебуза, в другой – бутылка, на коленях лежала лютня.

– А следовало бы, – заметила Цири. Она вгрызлась в свою еду первой и облизала губы, на которые тут же капнул сок из помидоров. – Это вкусно. К тому же… – она запнулась и внезапно смущенно уставилась в столешницу.

Главным образом это случилось из-за того, что штурман Гонсалес во всем своем мускулистом великолепии наклонилась над Цири за едой себе и капитану так, что почти ткнула девушке приоткрывшимся декольте в лицо. И даже заметила поведение Цири, отреагировав на него по-своему. Она нагло взяла ее за подбородок под испепеляющий взгляд Йеннифэр и вытерла жестким пальцем каплю соуса в уголке рта Цири.

– Ты испачкалась, маленькая праймерша, – хрипловато произнесла Гонсалес, глядя на девушку бархатными карамельными глазами.

Джарлакс присвистнул и кашлянул. Невозмутимо отгрыз кусок лепешки. Майрон застыл с приоткрытым ртом и спустя секунду ожесточенно взялся за еду, решив проигнорировать правила приличия. Йеннифэр нахмурилась, злобно глядя на Гонсалес.

– Майрон, – лениво потянул Мелькор, покачивая стволом аркебузы. – Ты ничего не хочешь мне передать?

Майрон с удовольствием отгрыз еще кусок. До того, как он почувствовал запах еды, майа даже не осознавал, насколько голоден.

– А что я тебе должен передать? – слегка неразборчиво ответил он.

Мелькор вздохнул, посмотрел на бутылку, посмотрел на аркебузу и после тяжелых раздумий все-таки оставил в покое аркебузу и вытянул руку. Майрон обреченно посмотрел на Мелькора и вложил ему в ладонь оставшийся на подносе сверток.

Йеннифэр чуть заметно и удрученно поморщилась, глядя на то, как все кругом ели: без единого намека на приборы и аккуратность. Когда образ чинности разрушил даже Мелькор, разом откусив увесистый кусок с хищностью крокодила, чародейке пришлось смириться с окружающей обстановкой. И присоединиться к остальным.

– Кстати, Мелькор, – Цири встряхнула головой со слегка ошалевшим видом. – Дай мне уже бутылку!


Внутри огромного грузового контейнера, целиком состоящего из дерева, было темно. Контейнер был бережно помечен знаками винодельни, производившей его мнимое содержимое.

Мелькор в темноте крепко сжал руку Майрона и сосредоточенно сопел так, что было слышно. Волшебную искру света никто вызывать не стал – светящиеся бочки и бутылки с вином могли вызвать подозрение даже у охраны, которая за взятку исполняла свои обязанности не столь халатно, сколько более протокольно, чем все привыкли.

Джарлакс и Цири никак не могли примириться с необходимостью перебить бутылки на несколько тысяч золотых меньше, чем за несколько минут.

Контейнер, который медленно спускался по тросу на грузовую площадку, покачивался и скрипел. В щели задувал ветер.

– Мелькор, – в пропахшей сеном, деревом и виноградом темноте шепотом поинтересовалась Цири. – А нам точно придется все это перебить и бросить остатки здесь?

– А как иначе? – таким же шепотом ответил ей Мелькор. – Как получится.

– У тебя в жизни ничего святого, – стонуще проговорил Джарлакс. – Тебе не жалко столько выпивки, изверг?

Мелькор тихо фыркнул.

– Мне не было жалко даже Древа Валинора.

Майрон сокрушенно вздохнул. О ящики с бутылками звякнуло оголовье ножен его сабель.

– Мелькор, двухсотлетний коньяк и свет Амана – это разные категории.

Помолчали. Канаты скрипели. Зашептала Йеннифэр:

– Хоть один из вас двоих вообще когда-нибудь грабил что-нибудь?

Майрон с чмоканьем втянул воздух сквозь зубы и губы.

– Пф. Я нет, а вот у него большой опыт. Особенно по части алмазов.

– Это был не грабеж! – возмутился шепотом Мелькор. – Я одолжил без необходимости возвращать!


Служащий Вестеш уже который год принимал ценности в хранилище банка и делал это весьма педантично. В его обязанности входило делать опись поступившего имущества в двух экземплярах и ни в коем случае ничего не перепутать. В этот раз груз, спустившийся к хранилищу, удивил его своими масштабами, но делать было нечего: работа есть работа.

Вестеш вздрогнул и чуть не подпрыгнул, когда крышка одного из огромных контейнеров отвалились, породив жуткое эхо по всей шахте хранилища, куда вела высокая квадратная лестница. А в следующее мгновение, когда послышался жуткий звон десятков разбитых бутылок, и по полу начало разливаться темно-карамельное коньячное пятно, Вестеш уже решил, что оказался в иллюзии кошмара.

«О, боги! Меня уволят! Меня точно уволят! Это же сколько стоит! Я в жизни не расплачусь!»

Он вновь был готов погрешить на чары, когда прямо перед ним возник огромного роста мужчина в безумного фасона шляпе с павлиньими перьями в половину спины длиной и черно-зеленом дублете в цвет. Из-за его плеча торчало дуло аркебузы. На боку висела черного цвета лютня с золотыми прожилками.

– Что… кто вы? Что происходит?

Губы пришельца растянулись в неприятной улыбке, когда он хлопнул в ладоши и артистически поднял руки:

– Это хаос, человек, и он пришел за тобой!

«О, боги! О, боги! Я пропал!»

Как в самом страшном кошмаре, Вестеш услышал и увидел, как от всех контейнеров с грохотом отвалилось по стенке, а пол начали со звоном усеивать осколки инкрустированных золотом бутылок и лужи коньяка.

Из грузовых контейнеров выпрыгивали люди: с оружием, в масках, в кожаной броне и что хуже всего – со знаком анархистов на груди.

«Надо поднять тревогу. Сейчас же. Немедленно!»

Но от взгляда безумных черных глаз чудовища, которое стояло перед ним, его желудок прилип к ребрам, а ужас сжал нутро так, что Вестеш не смог даже пискнуть.

– Прискорбно, что ты под руку подвернулся, эрухини, – сказал ему все тот же мужчина. На его лице блуждала ленивая ухмылка.

Он даже вскрикнуть не успел, когда лезвие узкого меча Мелькора воткнулось глубоко ему в живот и вышло на уровне спины. Вестеш вскрикнул, а потом захрипел, оседая на пол.

– Мелькор! – рассерженно вскрикнула Цири.

Вала встряхнул окровавленным клинком и беспечно пожал плечами. Ткнул мыском сапога в корчащееся тело, хватающее воздух и истекающее кровью.

– Он бы сейчас тревогу поднял. Прости, не мог перерезать тебе горло, – он ощерил зубы, улыбаясь служащему на полу. – Твоя кровь испачкала бы мне одежду. Но не переживай, ты скоро умрешь.

Цири скривилась с отвращением.


Модроны деловито перетаскивали бочки с порохом к огромной круглой двери хранилища. Остальные нетерпеливо топтались среди луж алкоголя ценой в тысячи золотых, пристально наблюдая за этим, но низкорослые железные помощники справлялись быстро и без лишних вопросов. Во всем происходящем они, очевидно, усматривали какой-то собственный порядок.

Майрон покосился на лестницу позади них.

«Странно, что здесь нет охраны. Очень странно. Мы учинили столько грохота, что кто-то должен был это услышать».

Вспомнив карту, он понял, что длинная шахта из множества лестничных пролетов вела наверх, к площадке с вышкой для дирижабля и люком для габаритных ценностей.

Модроны издавали столько лязга и грохота, шагая по каменным полам, что живот скрутило от неприятных предчувствий. Хаоситы и анархисты ждали кто как. Кто-то под шумок коснулся пальцами алкогольной лужи и принялся облизывать их. Цири нервно прохаживалась туда-сюда. На лице Йеннифэр было написано демонстративное презрение к происходящему, словно присутствовала она здесь только ради Цири. Джарлакс ухмылялся с блаженным видом, а потом с удовольствием потянулся.

– Как давно я не устраивал ничего подобного! – довольно сообщил он. – Аж кровь в сердце заиграла!

«Что-то здесь не так. Точно не так!»

Гора пороха была такой, что Майрон нервно сглотнул. Мелькор широко улыбнулся. В его глазах горел отвратительный безумный энтузиазм. Он настоял на том, чтобы взорвать дверь в хранилище лично. Направленный взрыв, защищенный магическим щитом, должен был разнести вдребезги дверь хранилища, напоминавшую огромные позолоченные ворота с множеством засовов.

Мелькор прищелкнул пальцами и указал в сторону первого лестничного пролета, сбросив с плеча аркебузу.

– Я советую отойти, – с ленивым самодовольством заявил он. – Сейчас здесь будет много огня.

Йеннифэр недовольно покосилась на него. За недолгий срок пребывания в Сигиле чародейка крайне быстро освоилась с простейшими заклинаниями, которые требовали речи и жестов. Многолетний опыт давал о себе знать, так что книга, содержавшие в себе азы колдовства, более чем помогла ей.

И первым заклинанием, которое она выучила, стал магический щит. Именно на случай непредсказуемого безумия, которое мог учинить Мелькор.

– Цири! – резко окликнула она девушку. – Держись около меня под щитом.

Цири посмотрела на нее с неудовольствием. Их наемники за идею поднялись подальше от бочек так быстро, что Йеннифэр неодобрительно прищурилась.

– Не спорь! – процедила она в адрес Цири и взмахнула руками, повторяя выученные движения и произнося нужные слова. Вокруг чародейки замерцал легким светом простейший волшебный щит от стихий.

Майрон недовольно покосился на Мелькора.

– А ты не думал о том, что вся эта гора алкоголя тоже может полыхнуть от взрыва?

Мелькор по-прежнему беспечно пожал плечами.

– Думал, а ты спрашиваешь это третий раз. Не смей отказывать мне в удовольствии хотя бы здесь, Майрон.

Майрон вздохнул, прикрыв глаза.

– Вот именно из-за этого я тебе в нем и отказываю, – процедил он. – Я не хочу, чтобы Тангородрим взорвался.

Мелькор фыркнул и прищурился, перебросил лютню поудобнее и принялся мурлыкать под нос какой-то мотив, прикрыв глаза, а затем коснулся струн, извлекая точные, красивые ноты, и вывел безукоризненно чистым голосом несколько строк и переливчатых мотивов на валарине, которого, несмотря на все заклинания языков, не понимал никто из присутствующих.

Майрон покачал головой и удалился на лестницу к остальным.

На форму магии никто не обратил внимания. Боевых бардов, заклинающих песнями, в этом пестром разлохмаченном мире было столько, что никто и вопросов не задал. Над бочками и за галереей повисло по полукруглому магическому полю – черному, слегка мерцающему и поскрипывающему, как снег.

– Ха! – Мелькор довольно перемахнул через несколько ступеней и вытащил из-за спины аркебузу. – Зажимайте уши, девочки! Сейчас будет громко.

Он вскинул приклад на плечо и подошел к самому краю щита. Прицелился.

– Только не в лужу алкоголя! – простонал Джарлакс с зажатыми ушами. – Только не в лужу, Мелькор, ради всег…

Мелькор хохотнул и спустил курок.

Грохот и вспышка огня были такие, что легли, пригибаясь к полу, все. Все, кроме Мелькора.

Майрон бы назвал звук, который издал Мелькор, довольным визгом, невзирая на то, что с его горлом и басовым тембром голоса визжать было физически невозможно, поэтому получилось что-то, похожее на хрипловатый вопль безграничной радости.

На языке у него вертелось сигильское слово, которое определяло радость Мелькора не иначе как «уебанскую». Вала прищелкнул языком, поправил перья на шляпе, и упер в бедро приклад аркебузы.

– Обожаю порох за его искренность! – заключил он. – Дверь открыта!

Работа, которую проделали взрыв и щит, могла считаться ювелирной. На полу осталось идеально круглое выжженное пятно. Вместо дверей хранилища осталась точно такая же круглая дыра: двери попросту вынесло, вырвав с мясом эти пласты железа с ладонь толщиной.

Где-то вдалеке, многими этажами выше, раскатисто и мерно зазвенел колокол.

Джарлакс кашлянул, поправил повязку на глазу и оглянулся на всех, мгновенно поднимаясь на ноги.

– А что все встали? У нас как будто время есть!


В хранилище не рябило в глазах от драгоценностей. Напротив: каждая полка была тщательно подписана, пронумерована и само помещение пребывало в идеальном порядке. Педанта вроде Майрона мог бы настичь непредсказуемый бурный оргазм от одного созерцания подобной организованности. У личностей хаотичных, вроде Мелькора, начиналась зубная боль и приступ неизлечимого уныния.

Члены Вольной Лиги хлынули в зал, словно подстегиваемые кнутами, и принялись сгребать с полок все, что видели. Хаоситекты с хихиканьем торжественно таскали фиалки, выставляя горшки сердечком, а один из них поставил среди сокровищницы телескоп с круглым стульчиком, уселся на него, крутился и кудахтал, счастливо квохча.

Драгоценности летели с полок в бездонные сумки без разбора, а что сгрести не могли, то валили на пол и разбивали, если это можно было разбить. Жемчужные нитки, кольца с бриллиантами, ожерелья с изумрудами, просто деньги и торговые слитки – все это блестело и переливалось, ссыпаясь в мешки.

Аретуза Наварро постаралась, чтобы открыт был каждый сейф хранилища.

В воздухе отчетливо пахло гарью, коньяком и вином.

Модроны с жутким лязгом и сосредоточенной деловитостью подчищали все до последней монеты, раскладывая это по ящикам. Цири, Майрон и Йеннифэр обнаружили себя единственными, кто стоял в дверях зала, с кислыми лицами обозревая окружающий бардак.

– А вы почему ничего не берете? – мрачно поинтересовался Майрон у женщин.

Йеннифэр посмотрела на него, словно на идиота, и ответила прежде, чем Цири успела произнести хоть слово.

– Потому что денег и так навалом! А через портал мы ничего проносить не будем!

– А взлом, – все-таки подытожила Цири. – Это дело развлечения и принципа!


Звук взрыва прокатился даже в солдатской столовой. Стражники всех мастей, которые мирно ели кашеобразный суп (что был так же уныл, как служба в Гармониуме) с мясом, закусывая хлебом, вздрогнули и побросали ложки. Кто-то из них схватился за оружие. Кто-то за голову, придерживая шлем. Кто-то за задницу. Кто-то склонился над тарелкой, словно желая защитить ее.

Уж кому что дороже было.

А потом в столовую ввалился комендант и заревел во всю мощь солдатских легких:

– Общий сбор! Все в хранилище! Нас атаковала Вольная Лига!


– А вот и мой алмаз! – Мелькор торжествующе подошел к нише, закрытой стеклом, где виднелась маленькая золоченая тренога. – Роза Сигила! Вы посмотрите только! Пф! Кто вообще дает камням такие идиотские названия, тем более таким никчемным!

Он одним ударом кулака разбил стекло, после чего забрал кaмень.

Джарлакс невозмутимо сгреб в огромную сумку хрустальную тиару, тяжеленный золотой браслет, пять рубинов, несколько торговых слитков и гигантский изумруд в огромной броши для плаща.

– Это называется поэзией! – менторски изрек он Мелькору. – Между всем прочим, посмотри себе что-нибудь! Здесь полно исключительных вещиц, – Джарлакс со знающим видом оглядел эмалированное зеркальце с бриллиантами и сунул его в сумку после недолгих раздумий.

Мелькор снисходительно покачал головой.

– Я собирался исключительно забрать свое и наказать нахальных.

Дроу прислушался. Он различал топот десятков обутых в тяжелые сапоги ног, а потом ухмыльнулся и обнажил меч.

– У нас компания!

– Да неужели? – едко поинтересовался Мелькор. Но скьявону достал, громогласно возвестив с взмахом меча. – Эй, ненавистники диктатуры и поборники хаоса! У нас любопытные!

Лысый революционер рядом с ними, сбрасывающий в сумку исключительно торговые слитки и деньги, обернулся на вход. Из-под треугольной маски раздался хмык. По голосу угадывалась нехорошая ухмылка.

– Говорят, Гармониум даже срет по команде. Вот и проверим.

Внимания на слова Мелькора не обратили лишь хаоситекты. Они водили хоровод вокруг фиалок и того товарища, который начал крякать уткой и не переставал вертеться на стуле возле телескопа.


На лестнице началась свалка.

Вообще-то Цири предпочла бы избежать убийств, но выбора не оставалось. Когда первый стражник замахнулся на нее мечом, она с залихватским криком отпрыгнула и завертелась в пляске ударов, прорубая себе и Йеннифэр путь наверх.

А потом осознала полную бессмысленность того, что делала.

Модроны, в избытке нагруженные барахлом в два раза больше себя, невозмутимо маршировали вперед огромным клином, который лязгал и пер на солдат, не обращая внимания ни на что. Любого, кто пытался им помешать, они попросту сталкивали и затаптывали всем весом. Цири поняла свою ошибку и оттянула к стене Йеннифэр, когда модроны затоптали первого стражника. Железные ноги проломили ему череп, раздавив его, как спелую дыню.

Что было хуже – все модроны, как один, закрыли глаза и каким-то образом сжали рты так, что на всех поверхностях кубов не осталось ничего уязвимого. Йеннифэр выкрикнула заклинание, Мелькор ударил по струнам лютни, перекрывая лязг и какофонию, и несколько арбалетных болтов отскочили от щита против стрел, падая на мраморную лестницу, как бесполезные деревяшки.

– Капитан! – заорал кто-то из стражников с паническим ужасом в голосе. – Здесь марш модронов!

– Здесь… что?! – в голосе неизвестного мужчины послышалось еще больше ужаса.

– Модроны! – завопил кто-то из солдат. – Марширующие модроны!

– Уходите! Приказываю…

Что хотел приказать капитан стражи, так никто и не понял, потому что единственное, перед чем Гармониум был действительно беспомощен, так это хаос, и именно этим все и воспользовались. Один из хаоситектов с безумно растрепанными клочковатыми волосами канареечного цвета что-то не то прокудахтал, не то пропел – и все вокруг превратилось в какофонию.

– Рис! Кирпичи! – страдальчески орал какой-то стражник.

– Ку-ри-цы-ы! – в отчаянии тянул второй, убегая от марширующих модронов.

– Приказы ананасов! Приказы ананасов! – ревел где-то наверху капитан.

– Бобы из ложек, – серьезно изрек Майрон, поднимаясь по лестнице, и подавился фразой так, что икнул от ужасающего удивления и стыда. Он недоуменно нахмурился и произнес еще серьезнее. – Шестеренки варенья.

Цири нервно захихикала. Джарлакс молча лыбился до ушей, таща на плече невесомую волшебную сумку, набитую золотом так, что она стала размером больше самого дроу.

Все золото из хранилища они, разумеется, не вынесли, но по самым скромным подсчетам умудрились уменьшить состояние банка Триады примерно на три четверти. Размер причиненного ущерба и выгода устраивали абсолютно всех.

Мелодия, которую наигрывал на лютне Мелькор, звучала с издевательски жизнерадостным мотивом. Заклинание щита он ухитрился поддерживать без единого слова, одним голосом, и ему абсурд вокруг не мешал.

Тяжелее стало во дворе, окруженном каменными стенами. Из сигильских облаков лился обычный здесь премерзкий дождь. Утоптанный двор наполняла разгневанная стража, которая несла околесицу. Модроны гуськом поползли к вышке дирижабля, когда Мелькор ожесточенно замахал руками хаоситекту, который лишь улыбнулся во все зубы и пожал плечами.

И тогда-то действие заклинаний кончилось – всех и разом, и заорали все одновременно:

– Быстро на дирижабль! – кричал Майрон модронам.

– Стоять, ублюдки! По закону мы имеем право применять оружие! Взять их! – это был капитан стражи в плоском шлеме.

Все, у кого было оружие, сцепились со стражниками. Какой-то революционер изо всех сил толкнул противника и усадил того задницей глубоко в бочку. Один из модронов подпрыгнул, часто взмахивая маленькими крылышками на голове, и лягнул обеими ногами солдата Гармониума, который попытался забрать ящик. Солдат отлетел в грязь.

Йеннифэр, которую схватили за руку, с криком влепила ладонь в лицо солдату. Тот страшно закричал, потому что из руки чародейки на лицо полилась кислота.

Несколько первых модронов уже достигли вышки, где их ждали солдаты. Одного стражника двумя прицельными пинками сбросил в лужу внизу Джарлакс.

– А ты попробуй нас взять! – выкрикнул дроу с первого уровня вышки дирижабля, которая скрипела под весом сокровищ и лесов.

Всего уровней было десять.


На закрылке стабилизатора «Красотки Элизии», грустно свесив ножки, сидел Кируба, и уныло смотрел на своих сородичей внизу, которые его не замечали. Штурман Гонсалес нервно тянула ром и шипела.

– Тащи уже сюда свою жопу, белобрысая! – ругнулась она.

Капитан сидел, задрав ноги на стол, и выпустил колечко дыма. Он относился к хаосу внизу с философской радостью.

– Да ты никак влюбилась, Гонсалес? Кстати, ром отличный.

Они закрыли дирижабль намертво и сбросили гайдропы на верхние уровни, хотя в том не было никакой необходимости. В любом случае, Гармониум бы непременно попытался соблюсти все формальности, а заходить на борт частной собственности без ордера им запрещал закон.

Кроме того, капитан думал, что большинство в Гармониуме слишком тупы и испорчены инструкциями, чтобы додуматься до той виртуозной наглости, которую они проявили при ограблении.


На дирижабельной вышке шла свалка. Модроны и нагруженные мешками люди упорно продвигались наверх пролет за пролетом. Мелькор оказался занят, отбиваясь сразу от двух здоровенных мужчины и женщины с изумрудно-зеленой кожей и огромными белоснежными крыльями. Стражники без конца налетали с воздуха в попытках сбросить Мелькора наземь. По нелепому стечению обстоятельств, он и Джарлакс оказались последними, кто застрял внизу, замешкавшись из-за собственного же позерства и оскорбительных выкриков в адрес солдат Гармониума.

– Почему мы прикрываем отход остальных?! – возмутился Мелькор, привалившись спиной к несущей балке во время очередного налета воздушных стражников. – Блядина крылатая! – он увернулся от широкого удара мечом. Женщина выругалась, гулко взмахнула крыльями, и прокрутила в запястье меч.

– Потому что мы, – Джарлакс пинком сбросил бочку на голову лезущим по лестнице солдатам, – слишком ценим стиль! – он швырнул мешок с мукой, радостно вскрикнув, когда тот громко грохнулся кому-то на голову.

Мелькор выругался, отбивая атаку стражника-мужчины, и рванулся в яростный натиск, на этот раз перестав метить по горлу и артериям – он направлял удары в крылья, и наконец, одна из атак увенчалась успехом, чуть не стоив ему падения с края вышки.

Клинок рассек белоснежное крыло. Полилась кровь. Мужчина беспомощно дернул им, пытаясь развернуть, скривился, и с рычанием бросился на Мелькора в рукопашную атаку. Женщина ошеломленно замерла, что-то выкрикнула на незнакомом языке, и попыталась сбросить Джарлакса.

Джарлакс увернулся и бросил в женщину пробкой от бочки. Попал аккурат в ягодицу.

Несколько солдат Гармониума пролезло на площадку, где они находились. Один из стражников ткнул в балансирующего между жизнью и смертью Джарлакса, который насмешливо засвистел и резко присел, когда над его головой пролетел чужой клинок.

Крылатая женщина с проклятиями забила огромными белыми крыльями, запутавшись и застряв между двумя солдатами с копьями. Джарлакс издевательски отсалютовал и ретировался на следующий этаж.

Мелькор сцепился с планетаром – а это был именно он – там же, выделывая зрелищные финты и развороты. До тех пор, пока не влетел в нагромождение ящиков, по плечо вляпавшись в куриные яйца, ящики с живыми курами и зерно, чудом сохранив голову на плечах и перья на шляпе после очередного удара.

Его бесило, что настырный мужик не давал ему даже пальцы положить на гриф лютни, все время загоняя туда, где приходилось взмахивать рукой, чтобы удержать баланс. Левая штанина вся была в скользких соплях разбитых куриных яиц. Под ноги вале рванулась рыжая квохчущая курица.

– Sha! Тупая тварь!

Мелькор пнул наседку под ноги планетару. Планетар пнул ее обратно Мелькору. Курица заорала от подобного обращения и отбежала, растопырив крылья. Звенели клинки, матерился Джарлакс, воздух полнился тупым куриным курлыканьем.

В ход у Джарлакса теперь пошли бочки и мешки, которые стояли на этом уровне. Солдаты орали и ругались, падая на лестнице, когда Джарлакс наугад опрокинул бочку и вывалил из нее целый водопад серебристо поблескивающей селедки. Рыбой завоняло так, что глаза разъедало. Вылезший из клетки петух уселся на перила вышки и издал громкое победное кукареканье.

Наконец, после нескольких проклятий и диких переходов Мелькору удалось подлым образом вывести планетара на обманный удар, полоснуть лезвием по животу и с наслаждением пнуть стражника вниз.

Глухой удар сказал ему, что с одним крылом эти твари летать не могли.

Женщина горестно и гневно вскрикнула, а потом налетела на него разъяренной фурией, и забила крыльями, как бешеная чайка. Куры дико заквохтали.

– Конечно, теперь и ты еще! – рявкнул в пространство Мелькор, пытаясь отделаться от бабы. Мечом, отбиваясь от крыльев, он размахивал почти наугад, потому что белые перья были, казалось, повсюду. Как и куры под ногами, которые принялись клевать зерно и разгонять друг друга. – Что, подруг своих привела?

Они застряли на очередной площадке возле лестницы.

– Сделай что-нибудь неожиданное! – жизнерадостно крикнул Джарлакс, протыкая мечом одного из нападавших, которые преодолели селедочный водопад, и теперь лезли дальше.

– Очень смешно! – Мелькор немыслимо вывернул локоть и зашипел от боли, когда женщина глубоко резанула его по руке. Вскользь, но достаточно болезненно.

– Я серьезно! – почти отчаянно заорал Джарлакс. – Я ей по росту не подхожу!

Совершенно не раздумывая над собственными поступками и действуя скорее по наитию, Мелькор сделал очередной обманный выпад, уклоняясь от удара в диком прыжке через две ступеньки лестницы, поймал высокую стражницу за талию, стиснул ладонь на обтянутой кожаными штанами ягодице и смачно поцеловал в губы под очередной петушиный вопль.

Мелькор прекрасно знал, насколько это ненавидели женщины.

«Что я делаю?! Зачем?! Хорошо, что Майрон этого не видел».

От неожиданности девица сама отпрянула от него к краю с гримасой жуткого отвращения, и это движение стало для нее роковым. Мелькор молниеносно полоснул мечом по ее крылу, пользуясь замешательством, и пинком столкнул ее вниз.

Выдохнул, не забыв сплюнуть и вытереть губы.

– Достаточно неожиданно?!

Джарлакс оскалился на него через плечо.

– Вполне! А теперь бегом наверх!


========== Рогалики первородного зла и свалка. ==========


8. Рогалики первородного зла и свалка.


Улей Сигила напоминал Цири беспорядочную свалку жутких вонючих трущоб. Дома громоздились друг на друга, подпирая соседние, словно нищие пьяницы, вразвалочку бредущие по улице, от которой осталось одно название, а большей частью – лужи и грязь. Огромное кольцо города возвышалось и нависало со всех сторон, создавая иллюзию ползущей во все стороны безобразной безбрежной помойки, по которой прошлись война и шторм одновременно. Отовсюду с дырявых, перекошенных крыш и карнизов торчали острые причудливые лезвия, защищающие от жирных сигильских ворон.

Кое-где болталось на веревках и вбирало грязь смога потрепанное белье. Дым висел так плотно и низко, что стало невозможно отличить день от вечерних сумерек.

Цири скривилась от отвращения, заметив, как в помойной куче, издающей гнилой смрад, копошились крысы. Местные жители тоже были похожи на крыс: на глазах Цири один из них поймал пару мерзких грызунов и заорал о том, что сегодня на ужин мясо. Жители провожали их компанию жадными взглядами, будто были готовы убить за одну серебряную пуговицу с курточки Цири. Но после они натыкались взглядом на угрюмого Майрона с саблями на поясе, злобного Мелькора, будто невзначай касающегося боевой лютни, и на ухмылочку Джарлакса. Дело ограничивалось плевком нищих себе под ноги и презрительными комментариями в спину, что в Сигиле развелось не в меру много невежд.

Для прогулки по Улью им пришлось купить новую одежду: вся как одна была черно-серой с различными вариациями узоров и материалов, с кожаными куртками и сапогами выше колен. На всякий случай – с защитой от кислоты и ядов.

Их предупредили, что в этом месте можно вляпаться во что угодно во всех смыслах. Даже больше того: когда они сообщили торговцу, что направляются в Улей, гитзерай-портной поглядел на них, словно на сумасшедших.

Дышалось тяжело. Воздух набряк от влаги. Воняло помоями, гнилью, гарью и ещё боги весть чем.

– Дождик будет, – как будто невзначай заметила Цири.

– Ливень. Часа через три, – в голос Мелькора просочился весь яд мира.

Его длинные волосы, распущенные и лишь для виду подобранные нитками морионов, как будто съежились, превратившись в неряшливое антрацитовое облако крупных пушистых колечек-кудрей разных размеров, которое торчало из-под необъятной павлиньей шляпы: единственного яркого пятна на фоне глухой черной одежды.

Майрон издал звук, средний между смешком и вдохом. Джарлакс красноречиво приподнял шляпу, погладил лысину и что-то насвистел себе под нос, предостерегающе зыркнув в сторону подворотни, мимо которой они проходили.

– Зачем тебе вообще столько волос? – Джарлакс беззаботно ощерился, наблюдая за тем, как Мелькор шумно дышит через нос и недовольно поправляет волосы, лезущие в глаза. – Мы б на шиньонах озолотились!

– Тебе что, денег мало?! – возмущенно огрызнулся Мелькор. – Сам погорел, других не втягивай!

Йеннифэр прищелкнула языком и самодовольно поправила блестящие уложенные пряди, снисходительно бросив Мелькору:

– Надо было перебороть свою гордость и смазать волосы тем маслом, которое я тебе посоветовала.

Мелькор удостоил чародейку испепеляюще злобным взглядом.

Их путь свернул вдоль реки, издававшей такую тошнотворную кисло-гнилостную тепловатую вонь, что Йеннифэр чуть не вырвало. Воды этой реки имели мерзкий зеленоватый оттенок, а содержимое больше напоминало вязкую смолистую массу, в которой не плавали, а скорее застряли обломки и разбросанные здесь и там гниющие кучи мусорных островов.

– Где он уже, этот Мортуарий? – выдохнула чародейка, с трудом подавив рвотный позыв. От смрада здесь глаза слезились.

– Да недалеко! – Джарлакс кивнул куда-то вперед, на подъем кольца Сигила, где сквозь смог угадывались очертания огромного круглого здания, мрачно нависшего над окружающими домами.

Местным жителям, похоже, запах не мешал. Они привыкли. Узкие кособокие дома, утыканные шипами, плотно жались к этой зловонной массе, которую и водой можно было назвать с трудом.

Подобие раздолбанной мостовой сплошь и рядом покрывали лужи и размокшая жижа. Деревянные настилы и железные плиты тонули в вязкой коричневой массе. Во время преодоления очередного участка такого сорта, Майрон слегка не рассчитал равновесие, поскользнулся, и его нога по щиколотку провалилась в огромную коричневую лужу со странным золотистым отблеском по краю.

Чувствуя отвратительно смерзающийся внутри ужас, он ощутил, что его нога проваливается еще глубже, уже по икру. С еще большим ужасом Майрон увидел, что нога безболезненно, но неестественно жутко вытягивалась, словно глиняная или резиновая, превращаясь в комковатую массу грязи. Майрон уперся второй ногой в землю и попытался безуспешно вырваться.

Здесь-то он и испугался. Лужа держала его так крепко, словно где-то у нее на дне были зубы. Нога уже провалилась по колено, вторая заскользила по краю, провалилась сразу до середины бедра, а грязевая дыра продолжала затягивать себя в него.

– Вытащите меня! – беспомощно заорал он во всю мощь голоса. – Оно сожрет меня!

Все произошло так быстро, что остальные и понять не успели, что происходит, пока он не закричал.

Мелькор сориентировался первым: преодолел расстояние, разделявшее их, за два молниеносных шага, обхватил Майрона поперек груди, сдавив так, что ребрам стало больно, выругался, и рванул из грязевой дыры с такой силой, что лужа только обиженно чавкнула с хлюпаньем, выпустила пузырь, но все же отпустила свою добычу.

Джарлакс недоуменно встряхнул головой, глядя на них. Цири и Йеннифэр застыли, приоткрыв рты. Майрон, изгваздавший ноги на всю длину, ошеломленно обтекал на раздолбанную брусчатку.

– Это блядь что такое было?! – рявкнул Майрон через секунду тишины на лужу. Манера ругаться цеплялась в этом мире мгновенно. – А-а! Я теперь по жопу в этом говне! – он зло встряхнул руками и притопнул ногой об мостовую, пытаясь стряхнуть грязь.

Джарлакс кашлянул и невозмутимо потер подбородок.

– Кажется, я что-то слышал о случайных порталах на элементальный план грязи. Вот уж не думал, что они вообще существуют.

Несколько нищих на углу глумливо расхохоталось. Нагло каркнули жирные вороны, клюющие что-то в мусорной куче. Грязный ребенок издал не вполне приличный звук, помахивая игрушкой из ржавого обода железной трубы. Какая-то полураздетая девушка, чьи одежды больше напоминали кожаные ремни, перетянутые вокруг тела, смерила их насмешливым взором:

– Смотри куда прешь, невежда, айе! Лужа жеж светится!


Здание Мортуария, городского морга, возвышалось за огромными воротами куполом, который кто-то плюхнул на землю и утыкал огромными причудливыми шипами, протыкающими сигильский смог. Зловещие очертания угрюмо нависали над мрачной площадью перед ним. Откуда-то дальше на подъеме города били в воздух черные столпы дыма.

Здание испускало специфическую сладковато-едкую вонь гниения и гноя, почти перебитую трупным запахом формалина. Тот же запах исходил от угрюмых типов, которые выходили из ворот Мортуария.

Майрону отчаянно захотелось вымыться, и это желание было еще нестерпимей, чем после падения в лужу. Грязь в этом квартале липла к телу и оставалась на нем такой толстой пленкой, что казалось, будто ее можно подцепить ногтями и отлепить от кожи.

По площади перед ними сновали вонючие оборванцы с носилками и телегами, на которых были свалены трупы разной степени разложения. На их глазах какой-то плешивый рогатый тифлинг, посвистывая, провез в ворота тачку, забитую исключительно мертвыми шлюхами.

– Омерзительное место, – тихо выплюнула Йеннифэр.

– Это морг! – фыркнул Джарлакс. – Чего ты ждала, красавица чародейка?

Мелькор кривился, не то с отвращением, не то с недоумением наблюдая за суетной площадью Мортуария и огромным обелиском перед воротами морга, а потом – впервые за все пребывание в Сигиле – демонстративно натянул на руки перчатки. Этому поспособствовало зрелище, как на одной из телег желеобразно подрагивает зеленый труп утопленника с выпученными глазами и как на мостовую с носилок, чавкнув, грохнулась чья-то полуразложившаяся рука.

Цири свистнула и жестом поманила остальных за собой, всей душой благодаря в этот момент Весемира и Геральта. Ведьмачье ремесло начисто отбивало брезгливость. Зрелище, разумеется, было скверным, да и бедолаг на телегах ей было жалко, но что уж поделать?

«Как же он там? Ох, Геральт, знал бы ты, где мы…»

Она постаралась не задерживаться на этой мысли.

– Пошли! – поторопила остальных Цири. – Хватит здесь стоять!


Первым их препятствием стало двое охранников в серых хламидах, которые с каменными лицами преградили путь в нутро морга. Они не стали одергивать непрошеных посетителей и не сказали им ни слова: охранники попросту встали поперек широкой черной лестницы, глядя в пустоту ничего не выражающими глазами.

Цири кашлянула, когда едва не влетела носом в грудь огромному широкоплечему мужчине, из-за нижней челюсти которого торчали клыки.

– Мы можем попасть внутрь?

– Зачем вы пришли? – ответил им второй охранник, бледный человек с седыми волосами, торчавшими во все стороны неряшливыми клоками. Голос у него был такой же, как лицо: мертвый.

Джарлакс поморщился, пробормотав под нос:

– Хранители Праха, или как их там… надо было об этом подумать! – он прочистил горло и заговорил убедительно и спокойно. – Видите ли, в каналах завелось чудовище. Нам заплачено, чтобы мы от него избавились.

Им не ответили и даже не посмотрели на них.

– Эй! – Цири помахала рукой перед каменным лицом одного из охранников. – Мы должны выполнить свою работу! Нам нужно осмотреть свежие тела и поговорить с теми, кто их принес, если мы увидим характерные раны. Где это можно сделать?

И опять ответа не последовало.

Мелькор раздраженно стянул перчатку и крайне неуважительно щелкнул пальцами прямо перед носом Хранителя Праха.

– Да ты вообще нас слушаешь?!

Человек развернулся к нему. Взгляд его был пустым.

– Мы слушаем Истинную Смерть, – прошелестел он. – Смерти достигнут все. Не раньше. Не позже.

– Они так деньги вымогают? – проворчала Йеннифэр.

– Ха! Да ты на их лица глянь! – беззастенчиво махнул рукой Джарлакс. Казалось, что оскорбить Хранителей Праха или даже задеть их он не боится ни капли.

Майрон выдохнул и подумал несколько мгновений.

«Здесь же все помешаны на принципах. И чем тварь в каналах может мешать их принципам?»

– Если смерти все достигнут не раньше и не позже, – медленно выговорил он под удивленные взгляды остальных, – мы определенно хотим помешать тому, что отправляет сюда тела не в срок. Так будет… правильно.

Мелькор тяжело и неодобрительно уставился на Майрона, когда Хранители Праха расступились и тихо прошелестели:

– Вам направо в главном зале.


Их привели в зловонное и очень холодное помещение гигантских размеров, где лежали десятки трупов. Внутри разливался мертвенный синеватый свет. По темным стенам из причудливых зеленоватых камней неровной формы, вгрызаясь в поверхность, змеились огромные ржавые трубы. Часть стен была обшита цельными металлическими пластинами. По полу тянулись странного вида гибкие линии с провалами, окаймленные железом. На пересечениях линий стояли большие платформы, покрытые застывшей кровью.

Здесь запах крови, железа, формалина и трупной плоти был такой сильный и плотный, что казалось, будто он заливается в горло.

– Ну и бардак, – поморщился Майрон. – Они что, не моют здесь вообще?

Кроме них, в зале больше никого не было. Во всяком случае, живых. А неживых здесь блуждало в изобилии: меж телами, покачиваясь, шаркая, издавая хриплые булькающие звуки и малопонятные стоны, ходили трупы. На каждом из них виднелся аккуратный шов вдоль грудной клетки, рассекающий тело. Рты их были зашиты, а мертвые глаза помутнели.

Мелькор ошеломленно покосился на труп молодой женщины. Ее рука истлела, на животе виднелась глубокая старая рана, едва прикрытая лохмотьями. Нижняя челюсть была оторвана, и сгнивший дочерна язык в гнойных язвах болтался, вывалившись до ключиц. На ее лбу был вырезан номер: 1526.

– Отлично, – беззаботно произнес Джарлакс. – Зомби!

– Давайте не будем их трогать? – со странным выражением лица сказала Цири. – Кажется, они пронумерованы. И они… работают?

Всего мертвецов было с десяток. На их глазах все та же мертвая женщина, шаркая и болтая гниющим языком, подошла к телу мужчины и принялась стаскивать с него остатки лохмотьев, действуя удивительно ловко для того, с кого отваливались куски гниющей плоти. Еще один зомби, хрустя обглоданными до костей руками, принялся медленно толкать одну из тяжелых платформ. Под полом что-то заскрипело и заскрежетало, а железная платформа поехала точно по линии выемок в полу.

Цири оглянулась на всех остальных, застывших в удивленной неуверенности. Майрон с сомнением косился на ходячие трупы. Джарлакс, почесывая затылок, осматривался по сторонам, словно думая, с чего бы начать. Йеннифэр задумчиво и слегка брезгливо хмурилась. Мелькор со странным выражением лица косился на мертвую женщину, которая едва не налетела на него, словно Мелькора здесь и не было.

«Серьезно? Я что, одна тут училась читать по телам?!»

– Что вы так смотрите по сторонам? – разбила она повисшее молчание. – Ищите!

Майрон уже подошел к одному из тел и приподнял окровавленную тряпку, которая его накрывала. Цири подошла к соседнему трупу и бесцеремонно сдернула покрывало.

– Этот явно не наш, – Майрон ткнул пальцем в женщину с раздутым животом. – Умерла от родов.

– И этот тоже, – кивнула Цири на своего покойника. – Ему перерезали горло. Ищите лиловые полосы, как от змеиных колец! – объявила она всем. – Может быть, круглые следы присосок или задушенных щупальцами утопленников. Тех, у кого съеденыруки или ноги! Если есть хоть кто-то, кого не сожрали, он наверняка будет где-то здесь.

Мелькор отодвинулся от очередного зомби, который стащил с каменной плиты безголовый труп и волоком потащил его куда-то.

– Какая же здесь вонь, – поморщился вала. – Зачем я вообще на это согласился?

Несмотря на всю чудовищную репутацию Ангбанда, реже всего Мелькору приходилось собственноручно оглядывать трупы. Труп – он и есть труп. Фэа – одно дело, а кусок гниющего мяса обыкновенно переставал интересовать его ровно в тот же момент, когда уже ничего не мог сказать.

Мучить души мертвых, пытать живых, слушать их вопли, видеть ожоги и переломанные кости – это одно, но ковыряться в разлагающихся телах, которые могли брызнуть в глаза гноем и раздувались от газов, а воняли хуже, чем целое подземелье сыра с плесенью или рота орочьих солдат после двухнедельного марша – это другое. Как-то Мелькор попытался загнать живую фэа в труп, но тварь вышла еще тупее, чем здешние зомби, и разложилась до зловонной лужи за пару часов.

Ох, как же после нее смердело…

«Нет уж, это работа для Майрона. Кажется, ему нравилось ковыряться в трупах».

Майрон в вопросах смерти отличался большим методичным любопытством. Мелькору возиться с мертвыми наскучило меньше, чем за месяц.

Нитки украшений в его волосах и перья на шляпе смотрелись дико среди вереницы смертей, которая их окружала. Были погибшие от ножевых ударов – распоротые животы и горла с запекшейся кровью выглядели неважно, но все же лучше, чем покрытые глубокими нарывами тела стариков, лежавших много дней в постели, или же желтушные трупы больных. Были отвратительно раздутые зеленоватые трупы утопленников. Были почерневшие тела с глазами, выеденными крысами.

Йеннифэр, морщась, с деловым видом оглядывала трупы, приподнимая простыни и косясь на зомби, которые шаркали поблизости. Джарлакс взял на себя самых свежих мертвецов. Цири и Майрон быстро, ловко и без гримас на лице совали пальцы в рты покойников, проверяя языки, а после искали следы на руках и ногах, задирая рубахи, юбки, а иногда и стягивая штаны с тех, кого не успели раздеть зомби.

Мелькор глумливо хмыкнул над парочкой тел, которых, судя по всему, смерть, а затем и трупное окоченение застало в момент соития.

«Вот что бывает, когда эти последыши без конца думают о том, с кем бы возлечь! Вот что!»

Он скривился над отвратно благообразным телом какого-то старца, накрытого удивительно чистой простыней, а затем уставился на огромную рваную рану на животе крепкого мужчины. В руке труп все еще сжимал пустую бутылку, а в ране что-то поблескивало и темнело. Грудная клетка трупа слегка шевелилась, словно под ней кто-то спрятался. Вала уже потянулся, чтобы ткнуть пальцем в забавную аномалию, когда «нечто» внутри тела развернуло длинные суставчатые лапы, перемазанные трупным гноем и сгустками крови, а потом пошевелилось и вытащило из трупа огромное, покрытое щетиной паучье тело. Одно брюхо было с пол-локтя Мелькора.

Вопль отчаянного отвращения был такой, что обернулись все. Мелькор отскочил от паука, влетел спиной в одного из зомби и свалил сначала его, а потом стойку инструментов для разрезания одежды и подготовки трупов к препарированию. Стойка издала жуткий железный грохот.

– Мерзкая тварь! – Мелькор сорвался в поток забористой грязной брани.

Паук невозмутимо уселся на живот покойника, повел передними лапами, блестя черными глазами-бусинами, и принялся жрать трупную плоть у краев раны.

Опрокинутый зомби за спиной Мелькора жалобно застенал. Нитки, сшивавшие его рот, порвались, одна из рук, пришитая к телу, тоже отвалилась, и теперь из плеча торчала сломанная кость, облепленная гнилым мясом. На выбритом виске зомби виднелся еще один номер: 2041.

Бедренные швы тоже разошлись. Обе ноги зомби остались стоять на полу, странно подпрыгивая и перетаптываясь, а потом одна из них упала, потащив за собой вторую.

Цири переглянулась с Йеннифэр. Обе прыснули в кулачки.

– Да что ты так орешь-то? – подал голос Джарлакс. – Ты ж сапогом его раздавить можешь и больше его раз в десять, а эти не ядовитые. Если б у него желтые полосы на жопе были, вот тогда бы даже я обосрался, а этот не опасный. Ну, то есть, он кусается, конечно, но не смертельно больно… так, как пятерка шершней, правда.

На лице Мелькора застыло выражение абсолютного иррационального ужаса, и он завертел головой так, словно из каждого угла могло вылезти по паре десятков таких же пауков.

– Все пауки опасные, – наконец, выпалил он. Его черные глаза лихорадочно блестели. – Все! Все до единого!

Майрон страдальчески вздохнул, а потом в несколько шагов пересек пространство между собой и Мелькором, схватил паука за лапу, швырнул наземь, и со всего маху припечатал сапогом. Раздался мерзкий чмокающий звук и на землю плеснула белесо-прозрачная мешанина внутренностей.

Майрон звонко и смачно чмокнул Мелькора в щеку, что смотрелось с учетом места особенно нелепо. На его лице не читалось ни капли нежности, а исключительно раздражение. Майрон развел руками, глядя на валу.

– Проблема решена?

Мелькор стащил перчатку. Потрогал место поцелуя. Покосился на пятно на полу. Шумно выдохнул через нос.

– Здесь по меньшей мере полторы сотни трупов, – без улыбки и убийственно спокойно сообщил он Майрону. – В скольких из них еще может сидеть такая же тварь?

Майрон вздохнул и скрестил руки на груди.

– Я не буду копаться во всех трупах здесь, – он кивнул в сторону зомби. – И кончай портить местное имущество… повелитель.

Подходить к трупам Мелькору больше не хотелось. Он ткнул мыском сапога развалившегося зомби. Рука попыталась отползти от тела по полу, цепляясь за плиты пальцами.

«Надо сделать вид, что так и было».

Мелькор попытался поднять безногое и безрукое тело, упавшее на пол, потянул его за волосы на голове – и голова, покрытая синевато-желтой гниющей плотью, осталась у него в руках. Следом хлюпнул и оторвался скальп, а стенающая голова в ошметках мяса шлепнулась на пол.

Остальные зомби, все еще блуждающие по залу, не обратили внимания на павшего товарища.

«Да что за… как оно вообще держалось?!»

Возле нескольких столов для трупов стояли огромные железные баки для всех частей тел и одежды, которые не собирались пришивать или возвращать владельцам и семьям умерших Хранители Праха. Заглянув внутрь и скривившись от тошнотворной гнилостной вони, Мелькор понял, что несколько из них были почти пусты, а пара – почти переполнены.

Первым он засунул в эту мешанину тряпок дергающееся, но совершенно беспомощное тело. Следом – относительно спокойные ноги, которые пришлось согнуть в коленях.

Остальные с интересом наблюдали за его манипуляциями, потому что проделывал все Мелькор с таким демонстративным отвращением, что оно изливалось от него в радиусе метров пяти.

– Серьезно? – наконец, не выдержал Джарлакс. – Ты прячешь в помойном ведре расчлененный труп?

Мелькор пожал плечами и отступил, поморщившись. Голова на полу с удивительно целыми зубами зловеще клацнула челюстью возле его сапога. Мелькор с отвращением ее пнул. Голова опять застенала, как будто рыдая от обиды.

– Я советую тебе закончить это до того, как здесь появятся местные служители, – ехидно заметила Йеннифэр. – Вряд ли им понравится потеря своего ручного мертвеца, хоть он и… какой он там?

Цири приподнялась на цыпочки, глядя туда, где валялся скальп зомби.

– Две тысячи сорок первый! – радостно уточнила она.

Мелькор очень пристально посмотрел на Майрона. Майрон посмотрел на него и пожал плечами. Мелькор обиженно фыркнул и отвернулся.

Самые неприятные последствия сокрытия преступления с порчей имущества дали о себе знать, когда Мелькор торжественно донес кусачую голову на вытянутых руках до помойного бака и швырнул ее туда с жутким грохотом удара о металлическое дно.

Повисло мгновение умиротворенного ковыряния в трупах, когда железный грохот возвестил, что зомби, даже расчлененный и раскиданный по бакам, упорно пытался воссоединиться. Одна из необъятных мусорных бочек дернулась, слегка подпрыгнув на полу.

Цири хихикнула от этого зрелища и перевела взгляд на очередной труп женщины. На этот раз – со сломанными ногами.

Мелькор вздохнул с видом вселенской усталости, глядя на то, как дергаются бочки, издавая жуткий лязг металла о каменный пол.

– Я породил очередное чудовище, – скорбно возвестил вала.

Джарлакс оценивающе покосился на мусорные баки и согласно покивал головой, оскалившись.

– Между прочим, в трущобах в ночи такие напугают, кого хочешь!

Майрон вздохнул, накрывая простыней тело на плите перед собой.

– Мэлко, это… – майа повел рукой, как будто подбирая подходящие определение, – прыгающие помойки! Не самое лучшее из всего, на что ты способен.

Йеннифэр уже собиралась произнести гневную отповедь, чем следовало бы заниматься Мелькору, а вместе с ним и остальным мужчинам в помещении, но Цири издала торжествующий возглас, оборвав чародейку до того, как удалось произнести хоть слово.

– Есть! – радостно сообщила она. – Я нашла кое-что! Вы только посмотрите на эти следы от щупалец!


Поиск места, где нашли тело, прошел на удивление гладко. Хранители Праха без вопросов указали им на нужного сборщика трупов. Сборщик за десяток золотых с пугающим энтузиазмом отвел их к нужному входу в каналы, потребовав разве что не рассказывать о трупном месте никому больше.

О том, что они собрались в неком смысле лишить нищего мужика его источника доходов никто, разумеется, говорить не стал.

Остаток дня прошел в изучении книг о чудовищах и карт канализации, раздобытых во все том же Улье. Настоящих карт катакомб, разумеется, не существовало, потому что эти подземные трущобы разрастались, как сорняки. Часть переделывали дабусы по одним им известному плану, часть прокапывали фракции, еще часть приходила в негодность.

Утро следующего дня прошло в умиротворяющей атмосфере, сравнимой с истерической уборкой накануне приезда тещи.

Кухня стояла на ушах. Стол был заставлен свежими фруктами, ягодами, йогуртом в чашах, хлебом, игристым вином, вареньем, сыром и всем, что могло найтись в продуктовых лавках богатых районов Сигила. Цири упорно штудировала без того много раз прочитанные книги-бестиарии и одновременно пыталась есть, то и дело ляпая едой на стол. Спустя второй случайный шлепок массы омлета с вилки не выдержали и Мелькор, и Йеннифэр:

– Может, ты сначала поешь, а после будешь читать? – раздраженный вопрос прозвучал в унисон.

Йеннифэр, облаченная в домашнее, с чинным видом пилила лососевый стейк. Мелькор производил основную часть шума, порхая вокруг плиты и кастрюль, выглядя со спины из-за своей копны волос, как слишком толстая и мохнатая пьяная бабочка. Майрон гремел сковородами и ящиками, поминутно ругаясь со своим ужасающим великим повелителем и непутевым объектом воздыханий в одном лице:

– Я тебе говорил, что помидоры испортятся!

– Это только один! Который положил в теплый угол ты!

Джарлакс горестно посмотрел на тарелку Цири. Цири с наслаждением отгрызла кусок хлеба, намазанного сразу расплавленным зефиром, мягкой карамелью и клубничным вареньем. В этот момент она читала о характерных признаках трупного разложения от укуса гигантского сигильского желтого тарантула.

Йеннифэр с неудовольствием покосилась на Цири.

– Боги, Мелькор, просто сделай что-нибудь для всех! – простонал Джарлакс, когда воровски потянулся к тарелке Цири и получил по руке. – Пожалей меня, Цири! Я несчастный старый наемник, который умирает от голода!

– По тебе заметно! – фыркнула Цири, облизывая палец. – Кстати, запомните, что если мы учуем запах корицы – надо бежать! Это Кадикс, и он нам не нужен!

Терпение Йеннифэр лопнуло:

– Живо возьми нож и вилку! И вытри рот! – одернула она дочь. – Цири, что за манеры краснолюда?!

– А я всех спросил, что они хотят! – фыркнул Мелькор, нарезая лисички, и опасно взмахнул огромным острым ножом. – Вы не пришли к единому мнению, так что сиди и жди, Джарлакс!

– Мама, – Цири с наслаждением облизала с пальца карамель, – бутерброды вилкой и ножом не едят! Эй! – она возмущенно посмотрела на Джарлакса, который все же утащил из-под носа Цири тарелку и нагло забросил в рот кусок омлета ее же вилкой. – Это мой омлет!

Майрон страдальчески шмыгнул носом, нарезая лук.

– Вы еще из-за еды подеритесь, – фыркнул он. – И хватит таскать сладкое! Мы что, просто так для всех готовим?

Джарлакс с нахальным удовольствием уминал оставшуюся половину омлета Цири – с помидорами, базиликом, сыром и кусочками курицы.

– О боги, как прекрасно пожрать с утра! – с блаженным видом выдохнул он.

– А я все еще не наелась! – сердито ответила ему Цири.

Мелькор что-то мурлыкал под нос, разбивая в две разные миски белки и желтки. Йеннифэр с неудовольствием посмотрела на Мелькора и Майрона, отправив в рот очередной кусочек лосося.

– Ты не думал о том, что стоит сначала подобрать волосы, а потом готовить? – едко спросила она у Мелькора.

– Благодари меня за то, что я делаю это, женщина! – Мелькор опять опасно взмахнул ножом и тут же помешал в огромной кастрюле макароны. – Ты без этого ешь отдельно свою мерзкую рыбину со своей мерзкой спаржей!

– Мэлко, чтоб тебя! – Майрон чудом увернулся от лезвия, нарезая влажно поблескивающие полосы бекона. – Сядь уже! Я доделаю!

Странного вида местная еда их заинтересовала. В Арде не было ничего подобного, но полоски теста, которые требовалось отварить в воде, в местной кулинарной книге выглядели вкусно. То, что не приходилось это готовить раньше, Мелькора не смутило. Майрон сверялся с инструкцией, которая требовала отмерять воду и ингредиенты. Мелькор прочитал ее один раз и делал, как понял.

Джарлакс молча уплетал омлет за обе щеки.

– И ты туда же, Майрон? – Мелькор пренебрежительно фыркнул и уселся за стол.

Майрон обреченно вздохнул и принялся доделывать завтрак – лук, бекон, рыжие грибы-лисички, специи, сливки и яйца должны были неплохо сочетаться. Мелькор подтащил к себе плошку с нарезанными персиками, щедро высыпал на них острого перца, и принялся есть эту безумную комбинацию.

Цири аж подавилась карамелью. На лице у нее возникла гримаска отвращения и недоумения:

– Ты что, ешь персики с перцем?!

Мелькор пожал плечами.

– Да. А в чем дело?

– У него специфичные вкусы, – мрачно ответил за Мелькора Майрон.

Наконец, на столе появились ярко-синие плошки-тарелки, наполненные макаронами с грибами и яичным соусом. По меркам Цири, Йеннифэр и Джарлакса тарелка Мелькора больше тянула на миску, в которую выкладывали что-нибудь на целый стол.

Раздалось упоенное хлюпанье попыток втянуть в себя дерзко сваливающиеся с вилок макаронины. Йеннифэр с присущей ей изысканностью все еще расправлялась с лососем, запивая его бокалом вина, который растянула на целый завтрак. Майрон оставил еду напоследок, смерил Мелькора долгим внимательным взглядом и безмолвно покинул кухню.

– Майрон? – Мелькор вопросительно окликнул его и беспокойно обернулся.

Персики и макароны в своей тарелке вала поглощал одновременно. Иногда – смешивая на вилке одно с другим. Покончил с едой он тоже быстрее всех.

Майрон появился в дверях кухни с нехорошей ухмылочкой и зловеще поблескивающей расческой.

– Я поем быстро, а причесывать тебя долго, – безапелляционно заявил он Мелькору.

Джарлакс и Цири хохотнули. Йеннифэр закатила глаза.

– Мальчики, вы не могли оставить свой туалет напоследок? – утомленно вздохнула она.

– Нет, – безразлично отрезал Майрон и взялся за расчесывание волос Мелькора, которые свисали почти до полу. – Хватит дергаться, – Майрон выпрямил голову Мелькора, который пытался одновременно не обляпать соусом свое прекрасное золотое одеяние для сна и позволить Майрону расчесать себя.

– Как я могу не дергаться, если я ем? – недовольно поинтересовался Мелькор.

– Молча! – Майрон опять развернул его лицом к столу. – И хватит таскать плюшки.

– Хочу и таскаю! – Мелькор отгрыз кусок от одной из них, соблазнительно глянцевой и пахнущей корицей, после чего скривился. – Фу, изюм. Кто купил булочки с изюмом?

– Вообще-то ты, – пожала плечами Цири. – Ты же проснулся раньше всех.

– И отдай ее, если так не любишь изюм, – Джарлакс мгновенно протянул руку за плюшкой, получив в ответ лишь злостный взгляд Мелькора, который принялся выковыривать изюм из булочки.

– Нет!

Йеннифэр смерила их всех снисходительным взглядом, будто малолетних детей. Разговор больше всего напоминал ей беседу умалишенных, лишенную всякого смысла.

– Ваша детская возня очаровательна, но, пожалуй, я соберусь, – холодно бросила она и кивнула Мелькору. – Благодарю за завтрак. Видишь, я не забываю об этих словах.

Мелькор скривился.

– Ты произносишь их без уважения, – прошипел он.

Майрон перебирал и расчесывал волосы Мелькора: мягкие, пушистые, почти черные локоны, похожие на настоящее сокровище. И наткнулся взглядом на то, чего не ожидал, не помнил и никогда не видел.

Среди волос блеснула серебром седая прядь. Маленькая и, казалось, незаметная, она выделялась между остальных.

«Этого быть не может. Просто не может».

Но вслед за первой прядью глаз начал обнаруживать то, чего Майрон видеть не хотел: волос, начавших слегка серебриться, было столько, что живот скрутило от ужаса.

Он почувствовал себя не то во сне безумца, не то в кошмаре наяву: Майрон мог поклясться, что еще парой дней назад не замечал ничего подобного.

«Откуда они взялись?»

Но Мелькор будто не замечал седины в волосах или вовсе не знал этого: он упоенно выковыривал из булочки изюм и тащил в рот по-птичьи мелкие кусочки, которые оставались после этого.

«Не говори этого. Потом».

Майрон встряхнулся и заставил себя с невозмутимым видом продолжать подбирать волосы Мелькора. Заплетать косу, учитывая место, куда они собирались лезть, у него не было ни малейшего желания.

Джарлакс состроил многозначительное выражение лица. Цири хихикнула.

– Кстати, тебе идет.

Мелькор недоуменно проморгался, встряхивая головой, и с ужасом почувствовал, что Майрон тянет и скрепляет его волосы по обе стороны головы высоко на макушке.

– Майрон! – он возмущенно пригнулся к столу, пытаясь избавить себя от возможного унизительного положения. – Ты что там делаешь?

Джарлакс оскалился до ушей:

– Да ничего он не делает. Так, косички плетет.

Мелькор ожесточенно отбился от рук Майрона и потрогал конструкцию у себя на голове, но почувствовал только два непростительно легкомысленно-задорных пушистых хвоста, свисающих ниже бедер. Майрон устало вздохнул.

– А как ты прикажешь убрать тебе волосы повыше? Так, чтобы не изгадил всем, что может оказаться в каналах, – он с силой надавил на плечи Мелькора, который порывался встать, чтобы, по крайней мере, посмотреть на то, что сделал с ним Майрон. – Сиди уже.

Мелькор чувствовал, что Майрон плетет из хвостов косы. Потом – что он оборачивает эти косы вокруг оснований хвостов и закрепляет их шпильками, к которым когда-то крепилась корона. Цири и Джарлакс ели, наблюдая за происходящим с отвратительным умилением.

– Майрон, – проникновенно сказал ему Мелькор. – Знаешь, что?

– Понятия не имею, – равнодушно отозвался майа, продолжая скреплять рогалики на затылке валы.

– Я тебя ненавижу.

Цири хихикнула еще раз. Джарлакс фыркнул, продолжая скалиться, как идиот на похоронах.

– Между прочим, действительно идет! – заметил он.


Когда они спустились в каналы, Цири подумала, что местами, которые оставались неизменными во всех мирах, были канализации. Несмотря на то, что местные сточные дыры прорезали гигантские железные трубы, остальные детали были точь-в-точь, как везде.

Во-первых, отвратительно воняло гнилью, сыростью и дерьмом, пусть последним – куда меньше, чем ожидалось. Во-вторых, было темно. В-третьих, в темноте мерзко попискивали и шуршали крысы, и, наконец, в-четвертых, многие прятали в этих сточных трубах и каналах трупы, чем и пользовались сборщики тел вместе с мародерами. Которые, разумеется, понятия не имели, куда делись с очередного почившего гражданина Сигила сапоги или что-нибудь ценное. Впрочем, Хранители Праха редко задавали подобные вопросы.

На этот раз они предпочли более практичную обувь – высоченные кожаные сапоги у каждого доходили до середины бедра и были туго затянуты ремнями, чтобы внутрь не просочилась вода.

Едва они спустились в кромешную вонючую темноту, Йеннифэр сделала пасс руками, произнесла что-то, и тьма не рассеялась, но стала будто менее плотной, позволяя им видеть сквозь нее.

– Зачем я на это согласился? – с отвращением проворчал в пространство Мелькор, провожая косым взглядом проплывающий мимо них по каналу раздувшийся черно-зеленый труп. – Ненавижу, когда приходится вести себя честно.

– Ощути разнообразие жизни, – фыркнул Джарлакс, которого, похоже, вонь не смущала.

Цири шикнула на них. Говорила она шепотом:

– Если мы будем орать здесь, то оно найдет нас, когда мы будем не готовы, либо заберется еще глубже. Кто-нибудь хочет лазить по этим каналам неделю подряд?

Ответом ей стало мгновенно повисшее угрюмое молчание.

Первым признаком, что нужно сменить направление, стал еще один труп. Расчлененный весьма нетривиальным образом.

В воздухе висел тошнотворный запах корицы, смешанный со сточной вонью. Майрона едва не вывернуло. Мелькор позеленел. Йеннифэр с явным трудом сдержала позыв тошноты.

Не то чтобы картина была похуже, чем в пыточных Ангбанда или день на третий после битвы где-нибудь в богами забытых болотах Велена, где никто не убирал тела. Но вонь не шла ни в какое сравнение ни с одним, ни с другим.

Труп был педантично порезан на множество кусочков и наглядно демонстрировал участь любой жертвы Кадикса. Из отрубленных ног был выложен кружок, ладони заменили глаза, а руки создавали улыбающуюся рожицу. Кишки кто-то растащил по всей округе и выложил из них, как и из остальных ошметков тела – сердечко.

– Давайте-ка сменим направление, – слабым голоском сказала Цири. – Кажется, здесь кадикс.

Потом им начало попадаться то, что уже без всяких сомнений указывало верный путь поисков: слизь. Мерзотная мерцающая субстанция с гнусным прогорклым запахом покрывала стены канала влажными кривыми линиями. Цири, слегка морщась, мазнула пальцами по густому слизистому следу на камнях и растерла ее в пальцах.

– Кажется, я читала о нем, – шепнула она, – Здесь что-то, похожее на риггера из нашего мира, и оно нам и нужно. Нужно идти по следу этой слизи, – она принюхалась и подавила чих. – Воняет помойкой и отдает перегаром.

– Ты думаешь, хоть кто-то из нас знает об этих твоих риггерах? – прошипел Майрон, с отвращением оглядываясь по сторонам. – И здесь везде воняет помойкой и дерьмом.

С потолка капала вода. Арка, под которой они находились, выводила их в соседний, параллельный канал. Мелькор морщился. Слабый свет заклинания высвечивал два нелепых рогалика у него на макушке, один из которых был украшен большой заколкой.

Куда делась корона, он так никому и не объяснил.

– Риггеры и есть твари из помоек, – вполголоса ответила на шипение Майрона Йеннифэр. – Селятся на свалках и в канализациях, жиреют там, плодятся и жрут все, что туда забредает.

– Прекрасно, – процедил Мелькор.

– Какие все нежные, – хмыкнул Джарлакс. – А я…

– И похуже тварей видел, да, да, – в голос заметили Майрон и Йеннифэр.

Дроу так оскалился, что зубы виднелись даже в мутном сумеречном зрении, которое начаровала Йеннифэр.

– Именно так! – самодовольно заметил он.

Следующий поворот привел их на место еще хуже. У параллельного канала вовсе не было ни одного моста, зато слизистый след исчезал на берегу каменной реки, заполненной зловонной зеленоватой жижей, и появлялся на соседнем. Проверив глубину палкой, выломанной из кем-то оставленных трухлявых ящиков, они выяснили, что глубина воды оказалась небольшой: разве что до середины икры.

– Придется пересечь вброд, – пожала плечами Цири, оглядываясь по сторонам, а затем сверилась с картой, которую несла в плотно закрытом маленьком кожаном тубусе на поясе, – ближайший переход уровнем выше и он дальше того места, где мы нашли труп. Не уверена, что хочу проверять, водится ли здесь кадикс на самом деле.

Она первой опустилась в зловонную жижу на берегу канала, морща нос, и уже сделала два осторожных шага вперед, когда поняла, что за ней никто не спускается.

– Что? – Цири раздраженно обернулась через плечо. – Так и будете там стоять?

Джарлакс прочистил горло и присоединился к Цири первым. Мелькор с глубоким отвращением и брезгливостью смотрел на массу вязкой жижи внизу. Майрон застыл, как изваяние. Йеннифэр скривилась так, словно была больна и собиралась вот-вот вывернуться, но, в конце концов, пересилила себя, натянула ворот рубашки до бровей, и спустилась в зловонный поток по каменным ступеням поблизости.

Мелькор с сомнением посмотрел на вязкую жижу, вяло текущую по подземному ходу.

– Я сюда не полезу, – решительно заявил он, наконец, скрестив руки на груди. – И я на это не соглашался. Должен быть другой выход.

Майрон подозрительно покосился на Мелькора.

– Я не понесу тебя, – весомо предупредил он.

– Да что тебе мешает? – обернулся Джарлакс, разведя руками. – Сапоги же высокие и это дерьмо не пропускают!

– Мое чувство собственного достоинства, – мерзко процедил Мелькор.

– А, – Джарлакс понимающе кивнул и ощерился. – А я думал, твой…

– В его случае это одно и то же! – с шипением перебила его Йеннифэр, не давая закончить фразу.

Мелькор презрительно выгнул прекрасную угольно-черную бровь.

– Тише вы! – прошипела Цири на всех. – Хватит там стоять! Пошли!


После унизительного брода через помои и несколько вонючих коридоров, спусков, сгнивших трупов, развилок и сверок с картой, слизистый след привел их в помещение, куда падали все стоки. Сюда, ко всеобщему удивлению, даже проникали какие-то лучики света из дыры высоко наверху.

Склон полого спускался к гигантской куче мусора. Виднелось несколько трупов, разбитые ящики, ободы бочек, воняло тухлыми овощами и канализацией. Смрад стоял такой плотный, что глаза щипало. Йеннифэр опять сдержала позыв. Майрон болезненно сморщился. Мелькор издал неопределенный звук и прикрыл ладонью рот и нос. Цири натянула до носа повязанный на шею шарф и огляделась с непроницаемым взглядом. Джарлакс пытался задерживать дыхание.

Цири настораживала тишина и полное отсутствие крыс, которым наверняка бы нашлось, чем поживиться в таком месте.

«Значит, здесь».

Она обернулась к остальным:

– Вы помните, что делать. Рубите щупальца и не давайте себя сх…

Из-под воды выбилось огромное щупальце, почти задевая потолок и шлепнуло по камню прямо между ними – туда, где мгновением раньше стояла Цири. Она увернулась, выхватив меч, и вскользь рубанула по влажной сморщенной плоти, казавшейся черной в темноте подземелья.

Раздался утробный рев, и гора мусора зашевелилась. Йеннифэр выкрикнула заклинание, и с рук чародейки сорвалась болезненно яркая, но маленькая и слабая вспышка пламени, которая ударила куда-то в глубину мусорной кучи.

А потом куча, точнее, то, что в ней сидело – открыло белесые фосфоресцирующие глаза и распахнуло гигантскую пасть, усеянную по меньшей мере двумя рядами острых зубов, и издало противный булькающий хрип.

Щупалец вырвалось в воздух столько, что они едва успели увернуться – одно из них врезалось в щит перед Йеннифэр, болезненно дернулось, ужаленное голубоватыми искрами магии, еще по одному рубанул в широком выпаде Майрон, ударив сразу двумя саблями – и отшатнулся, когда тяжелая слизистая махина едва не приземлилась ему на голову.

Мелькор ловко отскочил от добирающегося до него гибкого отростка, вляпался в кучу отбросов по колено и с мерзким чавканьем сапога и не менее мерзкой руганью едва успел вытащить оттуда ногу, когда щупальце просвистело в воздухе прямо над его головой.

В воздухе, чудовищно диссонируя с побоищем на помойке, раздался его голос и звон струн лютни.

Джарлакс ловко балансировал на груде каких-то ящиков, отставив руку, и с хохотом отрубил сразу два отростка, которые потянулись к нему.

Тварь ревела от боли, а потом поджала щупальца, словно готовясь к новой атаке – и в этот момент, когда песня Мелькора и мелодия достигла пиковых нот, в воздухе полыхнуло черно-фиолетовыми искрами, скрипяще затрещало, будто где-то под землей пробивались наружу гигантские корни. Из свалки и лужи сточной воды под ней вырывались совершенно другие щупальца, как будто созданные из абсолютной черноты, окутанной лиловыми искрами. Они закачались, агрессивно хватая отростки чудовища, издавая скрип и чавканье, круша мусорные кучи под собой.

Тварь заревела, распахивая бесконечно голодный рот. Цири с победным криком выхватила с пояса собранную из алхимического огня бомбу и с удовольствием швырнула ее в сторону ненастной твари, попав точно в рот.

Мусорная куча взорвалась во все стороны вонючим фонтаном ошметков овощей, тел утопленников и внутренностями твари, зарывшейся в мусор. Дикий визг боли умирающей твари, разорванной на куски, слился с гневными воплями Мелькора и Йеннифэр.

Щупальца спазматически дрогнули несколько раз в хватке других щупалец, и рухнули в месиво грязи с чавканьем и хлюпаньем. Джарлакс победно засвистел и салютовал мечом с возвышения, которое чудом не разрушилось и не утопило его в помоях при этом.

Майрон с отвращением оглядывал грязь, покрывшую куртку и устало оглядел побоище вокруг. Кивнул на поникшие конечности твари.

– Забирайте уже свое вонючее сокровище. И пошли отмываться.


За банные комнаты в доме разразился настоящий бой. Отвратительное щупальце, которое вытащили из канализации, уложили в купленный по дороге сундук, наполненный магическим льдом. Лицо торговца, к которому они ввалились в лавку, изгвазданные по уши дерьмом из свалки, выражало ужас с первого мгновения их появления в магазине и до самой последней секунды, когда они покидали его.

В грязи были все, а каждый непременно желал отмыться поскорее. Первыми переглянулись и рванули наперегонки к двери в ванну, позабыв о всякой гордости, Мелькор и Майрон. Сундук со щупальцем так и остался возле входной двери.

– Я первый!

– Нет, я!

Йеннифэр устремила взгляд к потолку с усталым отвращением.

– Мальчишки, – ледяным голосом процедила она.

Цири стянула с себя изгвазданную куртку и бросила ее на пол.

– Кстати, – она замерла на мгновение, удивленно осматриваясь. – А где…

Цири переглянулась с Йеннифэр, и чудовищная догадка пронзила их одновременно.

– Джарлакс! – гневный вопль обеих женщин прозвучал в унисон.

Рванули они по лестнице вверх ничуть не лучше, чем до этого Мелькор и Майрон – в свою часть дома.


Мелькор и Майрон наперегонки стаскивали с себя одежду, швыряя ее в необъятную корзину для белья. Мелькор брезгливо избавился от всего, что было на нем надето, заверяя Майрона, что теперь и пальцем не прикоснется к этим тряпкам.

Всякие потуги на влечение были безжалостно растоптаны отвратительной вонью, застрявшей в памяти у них обоих, и отчаянным желанием стереть с себя даже малейшую тень этого запаха.

Мелькор издал придушенный вопль и грязно выругался, когда Майрон с непотребным хохотом щедро плеснул на него, раздетого, ледяной водой. На оставленные на полу лужи Майрону почему-то было наплевать.

– Майрон!

Сам Майрон успел залезть в огромную шестиугольную ванну, которая постепенно заполнялась водой. Мелькор, ругаясь, плюхнулся в нее же, и тут же вылил Майрону на голову в отместку остатки столь же ледяной воды из второго кувшина. Майрон издал почти такой же гневный рев и встряхнулся, как собака.

– Мелькор, какого… – он тяжело вздохнул и потер руками лицо. Вода журчала, быстро обволакивая тела приятным теплом. – А, иди сюда! – майа махнул рукой, подзывая Мелькора. – Расплету твои… бублики.

Майрон уже с полчаса возился с волосами Мелькора с блаженным видом, греясь в горячей воде, когда от этого занятия их отвлек гневный крик Йеннифэр, раздавшийся не то со стороны потолка, не то из-под пола.

– Может, вы уже дадите другим помыться и выключите воду?!

Они аж подскочили. Чудная слышимость пояснила Майрону, что полые трубы, очевидно, соединяли воду по всему дому.

Мелькор с явным неудовольствием перебросил на плечо мокрые волосы.

– У нас ванна! – громко сообщил он.

– Поздравляю! – раздраженно ответил ему приглушенный стенами голос Цири уже с другой стороны. – Вот и выключите горячую воду в ней!

– А мне нормально! – радостно возвестил Джарлакс с третьей стороны. Голос дроу звучал тише всех. – …одная вода полезна коже!

– Чего? – в один голос возмущенно переспросили женщины.

– Холодная вода полезна коже, говорю! – сквозь трубы все голоса звучали со странным дребезжащим эхом.

– Отвали!

– Сам в ней и мойся!

Майрон фыркнул, обнимая Мелькора поперек груди, с легким сожалением на лице перекрыл воду и тихо шепнул, перебирая его волосы:

– Хоть немного посидим в тишине.

Тишина длилась недолго. Ровно столько времени, сколько требовалось им, чтобы предаться краткому моменту неуместной нежности и медленному поцелую.

А потом Мелькор шкодливо ухмыльнулся, вытянул ногу над поверхностью воды и с медлительным удовольствием садиста открыл горячую воду.

Простой жизненный принцип поднасрать ближнему своему в Мелькоре был бессмертен.

Сверху опять раздалась ругань Цири, а вот Йеннифэр не было слышно, потому что поступила чародейка намного хуже.

Они не заподозрили ничего неладного до тех самых пор, пока дверь в ванну не распахнулась, открывая на пороге Йеннифэр с мокрыми волосами, завернутую в полотенце до колен. В руке у нее была длинная щетка, на покрасневшем лице – дикая ярость.

Майрон подавился вдохом от возмущения, не зная, кого прикрывать – себя, Мелькора, их обоих, или что-нибудь еще.

– Женщина, у тебя ни стыда, ни совести! – рявкнул на чародейку Мелькор, гневно поджимая колени к груди. Черные глаза метали молнии от бешенства.

– Ты не замечаешь, что мы немного не одеты?! – развел руками Майрон за спиной Мелькора.

Йеннифэр с небрежным видом прошествовала через ванну, влезла в воду по бедра прямо к ним, сопровождаемая испепеляющим взглядом Мелькора, закрыла горячий кран и вылезла, как ни в чем не бывало, бросив напоследок:

– Видела одного мужчину голым – видела всех, – Йеннифэр шипела, как змея, и пригрозила им щеткой. – Если ты откроешь этот кран до того, как я закончу мыться, я приду и сделаю это снова, даже если вы тут начнете стонать на весь дом.

После этого отмывались они с переменным успехом и переругиванием сквозь трубы больше двух часов, слив воду из ванны по меньшей мере три раза.

Майрону все время казалось, что запах канализации въелся даже под ногти, и потребовалось бесчисленное количество мыла, чтобы это ощущение исчезло хотя бы ненадолго.

Но первым из перебранок исчез голос Джарлакса. Потом Цири. А затем и Йеннифэр.

В воздухе стоял горьковатый запах травяного мыла и шампуней. Мелькор устроился между колен Майрона, откинув голову ему на грудь, и жмурился, когда Майрон гладил его по плечам и груди, мягко разминая мышцы.

Тело одолевала странная звенящая усталость, и руки Майрона только больше говорили ему, насколько же он вымотался после этого простого и недолгого, казалось, похода по зловонным дырам. Было тепло, было спокойно и чудовищно тянуло в сон, а объятия только подстегивали сонливость.

Поэтому когда Мелькор почувствовал, как широкая и жесткая ладонь Майрона соскальзывает с груди по животу и подбирается пальцами чуть ниже, он пошевелился, сдвигая колени, и, слегка поморщившись, убрал руку Майрона обратно на плечо. При одной мысли об изматывающем диком соитии в порыве отвратительно человеческой страсти начинало саднить в висках.

– Нет, – тихо сказал он.

Майрон замер удивленно.

– Нет? – шепнул он.

– Нет.

Мелькор спиной почувствовал, как Майрон тяжело вздохнул. Чужая тяжелая рука обняла поперек живота.

– Разве что хочешь попробовать лечь с таким же неподвижным телом, как твои мертвые друзья, – язвительно проворчал он майа, устраиваясь под рукой удобнее и сползая так, чтобы было видно лицо Майрона. – Как ты говорил? Я хотя бы теплый, потому что живой?

– Мэлко! – в голосе Майрона звучало укоризненное смущение. – У меня и мысли не было… – Майрон шумно фыркнул и уперся подбородком ему в макушку. – Да ну тебя.

Вода остывала. Мелькор Майрону не ответил. Вытащил из-под воды кисть, глядя на то, как сбегают и срываются с негромкими шлепками капли, разбегаясь в круги.

– Я немного жалею, что мы не сможем остаться здесь, – Майрон опять перешел на шепот.

Мелькор покачал головой, даже не оборачиваясь на него.

– Нет, Майрон. Не сможем.


========== Perpetuum mobile философии. ==========


9. Perpetuum mobile философии.


Здание учебного заведения, гордо именуемого Межпланарным Университетом Философии, больше всего напоминало гигантских размеров квартал, в котором собрали самые безумные и изящные архитектурные стили, присыпали это причудливыми лезвиями, похожими то на цветы, то на угрюмые башни замка некроманта, встряхнули и оставили стоять, как получилось.

Попасть к ректору университета оказалось куда проще, чем предполагалось. Во-первых, оказалось, что просителей и без них ожидало множество, во-вторых, что ректор, пусть будучи призраком, отличался живейшим любопытством и то и дело принимал посетителей.

Разумеется, существовали записи и очереди, но, как и везде в Сигиле, деньги открывали любые двери. И меняли очередь визитера с триста сорок шестого на первый.

Кабинет профессора Экзорциуса IV Ликонта Вертербрайера-Тондрон Клиз ле Пайта, который милостиво позволял ученикам звать себя попросту «профессором Ливертондом», выглядел вполне обыкновенно для его рода занятий: его наполняли тяжелые книжные шкафы, многочисленные грамоты, множество университетских документов, а высокие окна обрамляли тяжелые темно-синие шторы, вышитые серебряной нитью. На стене висела огромная картина, в которой гости с изумлением признавали изображение всех существующих планов и миров, взаимосвязанных тонкими серебряными нитями. Пахло деревом, бумагой и чернилами.

Выделялось лишь одно: вместо стола среди кабинета красовался гроб на возвышении. Письменные принадлежности и все необходимое разместились на подобии огромной стойки дирижера.

Профессор поверг всех в шокированное недоумение, поскольку, во-первых, был неприлично материален для привидения, а, во-вторых, без труда переносил по воздуху собственный гроб. Он высовывался из-под крышки до пояса, подхватывал деревянную конструкцию, и так и перемещался. Очевидно, что почил профессор в возрасте – его голубовато-серебристый прозрачный силуэт демонстрировал фигуру в безупречно подобранном костюме и гладко выбритое лицо.

Профессор почил много веков назад, при жизни принадлежал к Обществу Восприятия и этим заслужил немало ненависти от фракций, посвятивших себя энтропии и смерти, которые считали, что ректор занимает свое место уж слишком долго. Вот только ничего не могли поделать, поскольку профессор Ливертонд заслужил всепоглощающую неистовую любовь студентов и коллег, отчего та берегла его лучше всяких телохранителей, а университет буквально пестрел, словно цветочная поляна, всевозможными деталями, приспособленными для комфортабельной жизни и учебы.

Историю своих необычных посетителей, обросшую еще большим количеством деталей, чем когда-то у Эльминстера, профессор выслушал с живейшим интересом.

– …таким образом, нам нужна ваша помощь, как бы нелепо это ни звучало, – завершил рассказ Майрон.

Призрак подхватил руками гроб и покачался в воздухе взад-вперед. Очевидно, у человекаэто означало бы нетерпеливое и задумчивое хождение по комнате.

Темные глаза профессора Ливертонда изучали их с таким энтузиазмом, что Майрону показалось, будто уговаривать о помощи не придется вовсе, что избавляло их от унизительных упрашиваний, подкупа и дополнительных объяснений.

– Невероятно любопытно! – наконец, восторженно сказал профессор, разведя руками. – Никогда не переживал ничего подобного! Вы удивили меня, чего не удается почти никому.

– Замечательно, – буркнул Мелькор. – Так вы поможете нам?

Призрак степенно кивнул им и повел прозрачной рукой.

– Разумеется. Но… – профессор сжал губы, словно раздумывая о чем-то. – Пожалуй, у меня будет к вам одна-единственная просьба и надеюсь, что она вас не обременит.

Майрон прищурился, начиная подозревать неладное. Цири и Йеннифэр переглянулись со злорадной хитрецой, словно получив удовольствие, что сложности в получении ключа от портала возникли не только у них.

– Какая просьба? – осторожно спросил Майрон.

«Всегда так. Бескорыстности не существует».

Гроб опустился на подставку, а призрак сложил руки на груди, внимательно глядя на них. Глаза у профессора при жизни были почти черными, а сейчас превратились в темно-синие. А еще он носил очки, невзирая на то, что призраку они были без надобности.

– Видите ли, – аккуратно начало их привидение, оправив воротник призрачной рубашки. – В моем положении существуют определенные… неудобства. Вы кажетесь мне компанией, которая с легкостью может их преодолеть. Я с любовью берегу данное заведение уже веками, но у меня есть проблема: веселье с моими товарищами по цеху чревато разочарованием в природе живых. А я отчаянно скучаю по прекрасным дням моей молодости, далекой и древней. Мне бы хотелось хоть немного вспомнить то… – призрак сделал паузу, подбирая походящее слово, – очарование беззаботности студенческого бытия! – профессор обвел их взглядом. – У меня уже многие десятилетия не было и шанса попросить о подобном кого-то из своих посетителей, отчего я надеюсь на ваше великодушие к старику.

Мелькор недоумевающе воззрился на ректора.

– Так чего вы хотите?

Джарлакс звонко расхохотался. Йеннифэр хлопнула себя ладонью по лбу. Цири возмущенно засопела.

– Вы и правда не поняли? – она всплеснула руками и уперла кулачки в бедра. – Хорошо вы устроились, я скажу! Нам лазить по каналам пришлось, а вам только и надо, что устроить кутеж на целую ночь! – она посмотрела на профессора. – Я права? Они должны закатить пьянку, как во времена вашей молодости?

Золотые глаза Майрона расширились, как блюдца. Мелькор состроил ошеломленную гримасу.

Призрак удрученно вздохнул, сделав это удивительно по-человечески, даром, что у привидения и легких-то не было:

– Милая барышня, пьянка – слово грубое. Я бы желал праздника! Пообщаться с живыми вне стен моего университета, как когда-то! Но есть одна небольшая сложность, – профессор опять подхватил свой гроб и завис над столом вместе с ним. – Я ведь мертв, и ничего не чувствую в общем, человеческом смысле!

На мгновение повисла угрюмая тишина. Майрон фыркнул.

«Ну почему в этом городе всегда и во всем есть подвох?!»

Мелькор недовольно посмотрел на профессора и моргнул, заявив:

– Это не смешно.

– Он же призрак, – беззаботно хмыкнул Джарлакс. – Вот и одолжи ему свое тело!

– Ни за что! – возмущенно повысил голос Мелькор.

– Тише, тише, господа! – примирительно повел руками профессор с легкой укоризной в голосе. – Я бы ни в коем случае не потребовал ничье тело! Ведь все, познаваемое нами, должно проходить сквозь опыт эмпирический, другими словами, я бы сказал, непосредственный, – он помедлил. – И как, скажите мне, можно считать опыт эмпирическим, если получу его, в каком-то смысле, вовсе не я, а кто-то другой? Однажды я пытался пойти подобным путем – жуткое вышло мероприятие, скажу вам.

– Именно, – с преувеличенной серьезностью подтвердил Майрон.

«Этот город свихнулся. Точно свихнулся».

Он начинал смутно догадываться, отчего профессор мог достичь своего… мертвого состояния. За ужином Джарлакс то и дело трепался о фракциях Сигила и безумствах, которые они творили. Безумством Чувствующих, или же, как они себя звали, Обществом Восприятия, была сумасшедшая тяга к познанию всех впечатлений, существовавших во вселенной. Интересы этих Чувствующих начинались от разнообразной еды и примитивных сексуальных удовольствий, которые в определенный момент прекращали вызывать почти болезненный интерес, и заканчивались совсем уж экзотическими познаниями: что чувствует демон, пожирающий младенцев, или жертва фанатиков, которую сжигают на костре. Последние воспоминания некоторых порой записывали в то, что звали сенсориумами.

Мысли майа бурлили сарказмом.

«Действительно. Не умирать же ради этого, в самом деле? Сумасшедшие!»

Йеннифэр задумчиво дернула бровью.

– Вы и впрямь не чувствуете абсолютно ничего?

Профессор подхватил собственный гроб и поплыл по комнате, жестикулируя.

– Не совсем… опять же, в общем смысле, человеческом, ничего, разумеется, – он наморщил лоб. – Но если сравнивать это с некими эманациями душ… более чем. Нечто эфемерное я вполне ощущаю, – ректор покивал собственным мыслям. – Скажем, призрачный лед будет для меня холоден.

Майрон перестал понимать что-либо. Мелькор следил за ходом разговора с таким видом, что попытки вникнуть в суть происходящего читались на его лице даже слишком ярко. И придерживался за щеку, словно у него болел зуб.

– Как лед может быть призрачным? – наконец, спросил вала, разведя руками. – Он же не может быть мертвым!

Профессор поднял указательный палец, сентенциозно ответив:

– Философски говоря, кладбища, как и факт моего существования, скорее говорит об отсутствии смерти как таковой. Я бы сказал, что это глобальная идея с сопутствующими культами. А в Сигиле идея носит роль первоосновы, столпа мира. Таким образом, мы приходим к тому, что существование живого или мертвого возможно благодаря вере в идею, а не законам бытия!

Мелькор переглянулся с Майроном. Йеннифэр – с Цири. Джарлакс почесал лысину, ответив за всех:

– Как все сложно. Я думаю, пойти выпить можно прямо сейчас.


Поиски подходящего места для праздника, которого пожелал профессор, привели их в самое обыкновенное по меркам Сигила место. От традиционных заведений бордельного характера, которые ассоциировались у большинства живущих с разгульным образом жизни, было решено отказаться.

В конце концов, все присутствующие были интеллектуальной публикой, пусть в известной мере лишенной даже базовых основ морали.

Сенсориумный клуб «Лабиринты чувств» в районе Леди оказался наиболее подходящим для их целей местом, и с порога поразил их и роскошью, и разнообразием. Потому что в огромном здании, выложенном камнем всех цветов и украшенном причудливым стеклянным куполом с изящными витыми шипами, было… все.

Они предлагали еду и напитки всех миров и планов, диковинные игры самого разного характера – от шахмат до катания на коньках на просторах горных озер Элизиума, прогулки по садам с цветами, собранными из всех вселенных. Можно было снять номер с золотой постелью и опаловой ванной, а можно – комнату, подобную солдатским казармам демонов.

В некоторых комнатах с хрустальными шарами-сенсориумами, заполненными чужими воспоминаниями, можно было погрузиться в чувства тех, кто оказался в гуще кровопролитного сражения или когда-то летал на драконе. А в отдельных, куда, разумеется, допускались лишь совершеннолетние существа всех рас – погрузиться в память существ, которые испытали опыт самых экзотических половых сношений. Например, с крокодилом.

Едва увидев перечень существ в увесистой брошюре, которую им предложили при входе, Мелькор скривился от отвращения и пробормотал что-то об ополоумевших последышах.

– Как-то здесь тихо, – проворчала Цири, глядя по сторонам.

Почему-то она почувствовала себя неуютно. Место показалось ей чопорным и слишком роскошным.

Первый зал, в котором журчал фонтан, и сладко пахло розами, представлял наиболее тихую сторону развлечений: почтенная публика в дорогих костюмах играла в шахматы.

– Вынужден согласиться, – чинно кивнул Цири профессор. Он так и парил над землей в своем гробу, вызывая вежливо-удивленные взгляды местной публики. – Но любое развлечение такого сорта, как то, о котором я осмелился попросить вас, всегда требует некой импровизации, поскольку только спонтанность придает вкус и очарование празднику жизни.

Через зал, бесшумно ступая копытами по толстому ковру, к ним прошла женщина-бариаур. Глаза на ее изящном скуластом лице были подведены ярко-изумрудными тенями, и затянута она была в кокетливый зеленый жилет. Темно-рыжие волосы украшали золотые бусины в волосах.

– Меня зовут Ан’ниви, и я буду вашим проводником в мир чувств, – улыбнулась она. – Что сегодня желают испытать наши клиенты, чего не чувствовали никогда?

Йеннифэр жестом указала в сторону профессора.

– Господин Ливертонд желает вспомнить праздник юности, – коротко сказала она и обвела остальных испепеляющим взглядом, особенно задержав его на Мелькоре. – А я бы желала отдохнуть.

Проводница кивнула, переступив копытами.

– У нас есть сенсориум, в котором запечатлены воспоминания об особенно бурном выпускном празднике…

Профессор поправил пуговицы жилета и ожесточенно покачал головой. Ан’ниви вежливо умолкла, с любопытством глядя на него.

– Ни в коем случае! – отрезал он, прочистив горло. – Никаких сенсориумов и приятных воспоминаний былых времен! – профессор сделал паузу, сменив тон с решительного на спокойный. – Сложность и состоит в том, что я бы желал своего непосредственного участия в празднике. Влияния на события, если так можно выразиться.

Джарлакс пожал плечами.

– Тогда этого не делается на трезвую голову, что бы там ни говорили! – убежденно заявил дроу и улыбнулся их новоявленной помощнице. – Так что для начала отведите-ка нас туда, где мы можем присесть и выпить! Только без золотых тарелок и хрустальных зеркал! – он ехидно стрельнул взглядом на Мелькора. – Тебе же не нужны золотые тарелки и хрустальные зеркала?

Мелькор скривился и послал Джарлакса подальше.


Ан’ниви отвела их в просторную комнату, чем-то неуловимо напоминавшую кухню в их доме – разве что вместо плиты и шкафов с тарелками был выход на обширный балкон с гигантскими гортензиями. Обстановка была уютной: чинного мебельного гарнитура, за которым предлагалось сидеть, выпрямившись и поддерживая светскую болтовню, не наблюдалось. Зато был низкий стол возле большого дивана, и по помещению разливался теплый неяркий свет. Цири счастливо плюхнулась в огромное темно-синее кресло, больше напоминавшее мешок. Мелькор вальяжно развалился на подходящем по росту диване, свесив ступни через подлокотник. Майрон заставил его подвинуться и устроился, откинувшись спиной на бедра валы.

Йеннифэр кисло оглядела парочку, оккупировавшую диван, и с красноречивым видом опустилась в другое кресло – единственное оставшееся после того, как на втором расселся Джарлакс. Профессор и его гроб заняли все свободное пространство за столом.

– Что желаете выпить? – бариаур обвела их теплым взглядом. Улыбка обозначила ямочки на ее гладких щеках.

– То, что заставит опьянеть призрака, – развел руками Джарлакс.

Девушка смущенно кашлянула, и на ее гладких персиковых щеках разлился легкий румянец.

– Я боюсь, что это невозможно.

Мелькор устало вздохнул.

– Тогда то, что заставит опьянеть нас! И что-нибудь необычное для тех, кто не был в Сигиле!

Как называлось то, что им подали, не знал никто. Синяя жидкость в маленьких стопках, налитая из хрустального графина, горела исключительно красивым радужным пламенем, а в голову била сразу же и хлеще, чем лошадь копытом. Йеннифэр после первой же стопки ощутила себя так, словно в нее влили по меньшей мере бутылку вина, а в животе разлилось приятное тепло.

«Ох-ох. Что же дальше будет, если это первая стопка?»

– Ничего себе, – Майрон встряхнулся и отрывисто выдохнул. – Что они туда кладут?

В воздухе висела странная недосказанность. Все понимали, что напиться собираются с определенной целью и ради вдохновения, которое каким-то образом подскажет, что делать с проблемой профессора Ливертонда в его желании победить естественные ограничения существования в призрачной форме. Он же и нарушил неловкое молчание.

– Знаете, я впервые за все существование в этом обличье выбираюсь в таком обществе за пределы университета, – его мерцающий голубоватый силуэт парил над гробом. – И вижу, будто вы чувствуете себя нелепо, но могу посоветовать вам лишь отдаться на волю чувств, – он улыбнулся, глядя на них всех со странной теплотой. – И поверьте, вдохновения в молчании не найдется.

– Мы, кажется, говорили о природе смерти? – Майрон обвел всех заблестевшими глазами. Щеки у него слегка порозовели.

Цири скорчила усталую рожицу и оперлась подбородком на руки.

– Серьезно? – фыркнула она. – Мы хотели праздника, а сейчас пришли и сели говорить о смерти?

Профессор придвинул свой гроб поближе к их столу и, к всеобщему удивлению, впервые показался в полный рост, присел на крышку, как на скамью, и уперся локтями в колени.

– О том, что смерть – всего лишь тезис, юная барышня, – голос его прозвучал слегка лукаво. – А тезисы можно опровергать. Мне эта мысль кажется весьма оптимистичной.

– Смерть – это конец, и нечего о ней говорить, – обрубила Йеннифэр.

– Вот именно! – подтвердила Цири. – Это не тезис, это… – Цири плюхнулась плашмя на свое кресло-подушку, улеглась и воздела руки к потолку. – Пф! Обычно это какая-то страшная задница, если говорить покороче! Иногда – чья-то, которой тебя накрывает!

Профессор удивленно приподнял брови и спустя мгновение утвердительно кивнул.

– Интересная аллегория, барышня. Никогда не приходилось слышать от студентов сравнения смерти и… ягодиц, – он повел рукой. – Но боюсь, такой трактат не получил бы широкого распространения. Слишком… – Ливертонд запнулся, подбирая слово, – свежо для нашего общества.

– А я бы просто заменил слово «жопа» на «проблема», – Джарлакс утащил с тарелки одну из принесенных Ан’ниви слив и откусил половину. Пожал плечами. – Звучит приличней.

– И получается скука, – Мелькор последовал примеру Джарлакса и взял из тарелки персик, после чего задрал ноги и без особого стеснения вытянул их поперек колен Майрона. – Так что если эти ваши тезисы опровергаются, это просто очередное слово для обозначения вопросов.

Майрон обхватил ноги Мелькора и уперся в них локтями. Налил себе еще стопку. Выпил. Выдохнул.

– Вы развели обычную трескотню, – угрюмо заявил он. – Смерть – это структура. Состояние любого материала. И мы так и не решили, как соединить ее с алкоголем.

Мелькор возмущенно сдвинул точеные темные брови.

– Я не понял, ты что, второй раз уже пьешь? А мы?

Выпили еще раз. Цири почувствовала, что опьянение достигло той приятной отметки, когда шатает, и море по колено. В голове начинали закипать идеи и безудержная храбрость.

«Мертвый самогон. Самогон-нежить».

Она хихикнула этой мысли и уселась с диким блеском в изумрудных глазах. От прилившей к лицу крови ее шрам заалел сильнее.

– Я знаю, что надо делать! – радостно заявила Цири. – Алкоголь нужно убить или хотя бы поверить, что мы его убили!

Джарлакс стащил с головы шляпу и повесил ее на край кресла. Дроу сидел, болтая ногой.

– Цири! – укоризненно потянул он. – Самое зверское убийство алкоголя в нашем присутствии уже было совершено им! – наемник кивнул в сторону Мелькора. – Когда в хранилище было разбито столько коньяка, что любой бы оплакал его, словно доброго друга в безвременной кончине!

Мелькор хохотнул и пожал плечами, жуя персик.

– У меня не было выбора, – весело заметил он.

– Идиоты, – уже слегка нетрезвым голосом возвестила Йеннифэр, расстегнув роскошную белую блузку ровно так, чтобы открыть прекрасное декольте. – Раз уж смерть – это концепция, то это переход в другое состояние!

Профессор заинтересованно-оценивающе посмотрел на женщину.

– Между прочим, очень верно замечено, – по его призрачному телу прошла серебристая рябь оживления. – Вы знаете, что в некоторых странах Фаэруна верят, что после смерти тело всего лишь обращается в духа-телтора?

– Да мы их видели! – раздалось наперебой сразу несколько голосов. Громче всех кричала Цири.

Она, потеряв всякое чувство дистанции, встала со своего кресла и плюхнулась на диван рядом с Майроном, откинувшись на ноги Мелькора.

– Эй! Слезь с меня! – вала возмущенно пихнул ее лодыжкой в спину, но Цири лишь поерзала и устроилась удобнее, улыбаясь до ушей. По ее щекам разлился румянец.

– А вот не хочу и не слезу! – громко заявила она. – И как мы сделаем из алкоголя дух?

– Дым! – гневно возвестила Йеннифэр.

Джарлаксу пришлось соображать всего мгновение, прежде чем он расхохотался и щелкнул пальцами, довольно щерясь.

– Да вы гений, госпожа Йеннифэр! И фигура у вас отличная, – дроу хлопнул в ладоши прежде, чем кто-то успел произнести хоть слово. – Нам нужен кальян на крепком алкоголе!

С кальяном разговор пошел веселее. Ан’ниви сохранила безукоризненное самообладание, но посмотрела на них, словно на сумасшедших, когда они потребовали кальян на чистом роме без всяких добавок.

И все-таки исполнила просьбу. А профессор Ливертонд, едва вдохнув в несуществующие легкие первый глоток дыма, расплылся в блаженной улыбке.

– О, боги планов! О, все чувства! Я словно впервые попробовал ром! После долгих бесчувственных лет это подобно поцелую первой любви! – он с наслаждением затянулся еще раз, очевидно, не испытывая никаких неудобств по поводу того, что дым проходил сквозь него и рассеивался в воздухе. – Это лучшее, что я мог почувствовать призраком!

Все уже чувствовали достаточное опьянение, чтобы в сердцах поселилась та особенная меланхолия перед моментом, как верх возьмет движущая сила алкоголя и разделит всех по своим местам, поселив в одних душах еще большую меланхолию, а в других – тягу к приключениям.

У Цири приятно звенело в голове, и практическим путем она выяснила, что развалиться в районе коленок Мелькора можно вполне удобно.

– Вечер слишком томный, – вздохнула она, и спустя секунду ее лицо приобрело настороженно-удивленное выражение, поскольку Цири осознала, что произнесла это вслух. – Ой, – она улыбнулась. – Пойду, попрошу музыки!

– Я поддерживаю! Какой праздник без музыки? – вытянул руку Мелькор, не обращая внимания на косой взгляд Майрона, которого великий разделитель начал медленно и неуклонно сталкивать на сторону глубоких раздумий.

Йеннифэр потянулась, принимая в кресле вальяжную кошачью позу.

– Какая пошлость, – промурлыкала она, блаженно жмурясь. – А, и правда! Нужна музыка!

– Подождите! – резко выкрикнул Джарлакс, обратив на себя всеобщее внимание. – Мы обязаны узнать ответ на животрепещущий вопрос!

Профессор затянулся кальяном и заинтересованно посмотрел на наемника:

– Экзистенциального толка? – в его темно-синих призрачных глазах замерцали голубые искорки.

– Совершенно верно! – кивнул дроу и уставился на Мелькора. – Куда делась твоя корона?

Майрон обернулся на Мелькора. На лице у майа было написано выражение, которое можно было поровну истолковать как желание убивать и безоблачную нежность.

– Кстати, хороший вопрос, – он улыбнулся. По-прежнему неопределенно.

Мелькор сыто улыбнулся и широко развел руки.

– О, во имя меня же! – он обвел взглядом присутствующих, особенно долго задержавшись на Майроне. – Вы что, всерьез поверили, будто я могу расстаться с ней хотя бы на минуту? Какая наивность!

Вала небрежно встряхнул головой, коснулся большого гребня, который украшал косу на затылке, и все с изумлением наблюдали, как очертания гребня поплыли, растянулись, превращаясь в огромную шляпу с павлиньим хвостом. А потом перья как будто съежились, начали втягиваться и чернеть, шляпа – истончаться, и, наконец, конструкция на голове Мелькора приняла форму хорошо знакомого Майрону железного венца Ангбанда, украшенного Сильмариллами, которые рассыпали дивной красоты перламутровое сияние.

Майрон убийственно спокойно смотрел на метаморфозу секунд пять. Кашлянул.

– Мэлко, – подозрительно нежно произнес он. – То есть, когда мы… и у тебя была заколка за ухом…

Мелькор бархатно прищурился, понизив голос до тягучих басовитых нот:

– Естественно.


Цири выбралась из комнаты со звоном в голове и легкостью в теле в поисках их Ан’ниви, ошиблась коридором, и оказалась в огромном шумном зале, переполненном флиртующей публикой. Здесь кокетливо хихикали, соблазнительно наливали игристое вино из фонтана, заказывали цветы и музыку для привлекательных одиноких дам, элегантно смотрящихся в зеркальце за своими столиками, пили за здоровье друг друга и уходили парами, поддерживая иллюзию светского разговора лишь ради игры приличий.

А за большой барной стойкой Цири мигом увидела ту, кого уж точно не ожидала.

Штурман Гонсалес с золотой серьгой в ухе, одетая в свободные штаны с высоким металлическим поясом и не менее свободную рубашку, обнажающую крепкие смуглые руки, спускала часть состояния, полученного после ограбления. Она беззастенчиво флиртовала с какой-то пепельной блондинкой, которая тонко хихикала, но на лице Гонсалес, попивающей ром, читалась оценивающая скука.

«Ах ты, зараза».

Цири сама не знала, почему почувствовала себя отвратительно оскорбленной. То ли потому что блондинка была пепельноволосой и зеленоглазой, то ли дело было в алкоголе, который мгновенно напомнил ей о неловко вспыхнувшей в дирижабле искре притяжения, но Цирилла мигом забыла о музыке. Она решительно прошествовала сквозь зал прямо к стойке и нахально уселась на высокий барный стул рядом с Гонсалес.

– Привет, – будто бы невзначай поздоровалась она со штурманом, даже не взглянув на блондинку, будто ее и не существовало. – Я не ожидала тебя здесь увидеть.

На лице тифлины мелькнуло изумление. Мгновение Гонсалес удивленно моргала, а потом бросила на Цири такой глубокий взгляд, что внизу живота скрутило.

«О, черт. Это алкоголь. Точно алкоголь».

Карамельные глаза штурмана блестели, как два темных янтарных камня. Гонсалес послала девице воздушный поцелуй.

– Прости, дорогуша. Это моя знакомая.

– Знакомая? – незнакомка смерила Цири испепеляющим взглядом и вильнула бедрами, затянутыми в фисташковое платье, больше напоминающее обмотанные вокруг тела куски ткани. – Хорошо, Гонсалес. Найду себе другую компанию на вечер.

– Вот и вали, – хрипловато промурлыкала штурман и повернулась к Цири, закинув ногу на ногу. – Что делаешь здесь, маленькая праймерша? – Гонсалес посмотрела на Цири.

На ее лице с темными пухлыми губами и слегка широким носом блуждала ленивая полуулыбка. Отвратительно раздражающая, похабная, мерзкая и дьявольски притягательная.

Цири прищурилась и жестом попросила юношу за стойкой подать ей точно такого же рома.

– Я тебе не маленькая, – фыркнула Цири, оскалив белые зубки и сверкнув изумрудными глазами. Она склонилась близко к лицу Гонсалес. – Или ищешь себе птичку, чтобы она пела голосом послаще?

Женщина перед ней вздохнула. Грудь высоко поднялась и опала под рубашкой.

– Вот поэтому ты мне и понравилась, – тихо проговорила она. – У тебя крылья из стали, как у самой прекрасной машины.

– Вот как? – Цири почувствовала удовлетворение и удивление. Уж от Гонсалес, через раз использующей ругань, такого комплимента она точно не ожидала.

А потом издала возглас неожиданности, когда чужие губы, горячие и мягкие, впились в ее собственные – нагло, бесцеремонно и чудовищно приятно. Она оттолкнула Гонсалес, но не так, чтобы оборвать поцелуй – придержала за воротник рубашки лишь для того, чтобы показать ей, что она уж точно не маленькая птичка.

– Что, вот так сразу потащишь меня в кровать, как ту девчонку? – Цири прищурила дикие изумрудные глаза. – Обойдешься. Сначала раскачаем это место.


В комнате висел плотный кумар кальянного дыма. Алкоголь на столе пополнился двумя бутылками разного цвета и ромом. Профессор глубокомысленно рассуждал о чем-то. Джарлакс очень внимательно его слушал и отчаянно пытался понять взаимосвязи в произнесенном, но делал крайне умный вид, который сходил за интерес:

– …таким образом, матриархат является важной составляющей вашего исторического и социального процесса, каким бы ужасным ты его ни описывал.

По правде говоря, попытки Джарлакса осмыслить непрошеную лекцию профессора, вытеснялись в воображении дроу разгулом пьяных метафор. Он битый час наблюдал за тем, что творил алкоголь с Мелькором и Майроном, и на ум наемнику приходило только неизящное и весьма сомнительное сравнение с двумя сношающимися слизнями. Поскольку вечер начался с того, что Майрон вполне благопристойно сел возле коленей разлегшегося на диване Мелькора, соблюдая ему одному известные правила приличия, но с каждой стопкой эти двое невыносимо медленно съеживались все ближе друг к другу в один милующийся педерастичный клубок.

«Ей-богу. Как будто медленно пытаются заползти друг на друга».

На деле не произошло ничего более неприличного, чем перемещение Майрона поближе к груди Мелькора и сползания Майрона головой на локоть валы, но для слипания от избытка нежностей Джарлаксу хватило бы и меньшего.

– О, во имя меня же, только не эта женщина! – рявкнул развалившийся на диване Мелькор, едва увидев, кто пришел вместе с Цири. Майрон переложил руку Мелькора себе на грудь и опрокинул внутрь очередную стопку алкоголя.

– Именно она, Мелькор, именно она, – поддразнила его Цири.

Гонсалес уперла руку в бок и кривовато ухмыльнулась, красноречиво обхватив Цири за бедра.

– О, трудящиеся голубого знамени. Привет.

Йеннифэр разморенно потягивалась и жмурилась в кресле. Вид у чародейки был подвыпивший и до крайности довольный, словно у сонной кошки. Ее блузка неприлично низко расстегнулась, юбка задралась почти до колен, открывая кокетливые кружевные чулки.

– Продолжайте, профессор, – промурлыкала она. – Вы умный мужчина и говорите исключительно интересные и прекрасные вещи о женщинах. А эти двое голубков всегда будут ненавидеть женщин.

– Ненавидеть?! – взвился Майрон и грохнул стопкой об стол, злобно уставившись на Йеннифэр. – Да у вас вечно так! Значит, про женщин и слова сказать нельзя, а нас только ленивый пидорами не назвал и это, по-твоему, нормально?

Гонсалес хрипловато усмехнулась и бесцеремонно плюхнулась на кресло-подушку, после чего потянула за собой Цири, которая, засмеявшись, повалилась штурману на бедра.

– Именно так, красотка, – Гонсалес опять ухмыльнулась, проводя ладонями по плечам Цири и глядя исподлобья на Майрона. – Или тебя это не устраивает?

Майрон презрительно скривил рот и налил еще себе и Мелькору. Опрокинул в себя.

– Нет, не устраивает! – возмущенно рявкнул Мелькор, ударив кулаком по подлокотнику дивана так, что тот затрещал.

Джарлакс выпил. Посмотрел на остальных. Профессор Ливертонд курил свой кальян, с искренним интересом наблюдая за дискуссией. В его темных призрачных глазах мерцал хитрый огонек.

– Кстати, раз уж у нас зашла о речь о девочках и мальчиках… – дроу развалился в кресле, отсалютовал еще одной стопкой и посмотрел на Мелькора и Майрона. – Да скажите уже, кто из вас двоих главный!

– Кстати, он вынудил нас делать ставки! – пьяно возвестила Цири и захихикала, не задумываясь о смысле сказанного. Выражения лиц великих духов Арды казались ей уморительно смешными.

– Что?! – возмущенный вой Мелькора и Майрона перекрыл всеобщий хохот. Мелькор даже сел.

– Какие еще ставки?!

– Да почему вы вообще взялись это обсуждать?!

Гонсалес заразительно звонко заржала. Йеннифэр томно улыбнулась, щуря фиалковые глаза, и ткнула в Мелькора пальчиком, понизив голос до бархатистой глубины.

– Мы единодушно решили, что принимаешь ты.

Мелькор взбешенно встряхнулся.

– Нет! Да чтоб я провалился в пустоту, если еще и это вам говорить буду! Вы тут все на ебле помешались! И Цири! Где наша музыка, а? – Мелькор недовольно притопнул каблуком сапога об пол. – Ты пошла за музыкантами, а привела ее! – он обвиняюще указал на Гонсалес. – Здесь кисло, как в морге!

Профессор Ливертонд с глубокомысленным видом выпустил в воздух очередной клуб дыма.

– Господа, ну что за разговоры, – укоризненно произнес он и повел руками в примирительном жесте. Руки у призрака слегка подрагивали, а голос звучал подозрительно вдохновенно. – Разве так ведется истинное веселье? Кто же обсуждает столь личные дела своих товарищей, когда любовь – вещь непредсказуемая, и поистине удивительная! – он мечтательно и совсем по-человечески вздохнул. – О ней написано столько трактатов, что она стала такой же движущей силой, как идея смерти, а я скажу, что она сильнее смерти. Любовь – это все, господа и дамы! Не надо так.

На мгновение повисло молчание. Частично недоуменное, частично – смущенное. Цири улыбнулась, когда Гонсалес обняла ее за плечи, и хлебнула рома из горла бутылки.

– А вы романтик, профессор, – ехидно заметил Джарлакс.

– Что наш мир без романтики? – мечтательно вздохнул старый призрачный философ.

– Что такое романтика? – угрюмо поинтересовался Майрон.

– Что такое наш мир? – развел руками Мелькор.

– Ром! – громогласно-хрипло возвестила Гонсалес, подняв в воздух початую бутылку.

– Жизнь! – довольно выкрикнула Цири. – И веселье!

Йеннифэр раздраженно вздохнула. Со словами профессора о любви в ней набирало силу отвратительное пьяное желание бунта.

Во-первых, против несправедливости того, что ее повсюду окружали пары и романтики. Даже лысый дроу, чтоб его, казался ей именно таким! Во-вторых, против того, что Геральт неведомым образом отвратительно повлиял на ее чувство свободы. Какой была эта свобода, и каким образом Геральт ухитрился его отнять, Йеннифэр не могла сформулировать, но прямо сейчас ее возмущение было жгучим. В первую очередь – на то, что глупый ведьмак заронил в ее голове жуткую доселе мысль о спокойной жизни.

«И скольких он без меня перетрахал?!»

Вслед за желанием бунта в Йеннифэр набирало силу отвратительное чувство, что она желает всего и сразу. И лучше – прекрасных смазливых мужчин, которые будут делать ей массаж, носить ей фрукты и делать в постели все, что она сегодня пожелает.

– Что загрустила, госпожа чародейка? – Джарлакс подмигнул ей. – Неужели лелеешь материнские чувства?

– Отвали! – сердито ответила Йеннифэр.

Цири расхохоталась какой-то шутке Гонсалес, которую штурман прошептала ей на ушко, а потом подскочила на месте, притопнула каблучком и покружилась.

– Я хочу плясок! – заявила она. – И чего-нибудь безумного!

Майрон устало вздохнул и хлопнул себя ладонями по коленям.

– Тебе мало безумия?!

– Ци-ири! – задушевно потянул Джарлакс. – Как мне нравится этот настрой! – дроу ощерился и шельмовски посмотрел на профессора. – Между прочим, господин Ливертонд, вы романтик – а почему вы без вашей женщины?

Призрак издал удивительно человеческий кашель, похожий на кашель живого человека, и его лицо налилось густым ярким мерцанием смущения.

– Это очень личный вопрос! – заметил он.

– Это несправедливо! – выдала Цири. – Вы хороший человек! Мы должны найти вам хотя бы компанию! – она хлопнула в ладоши. – Джарлакс! Пошли, поищем профессору даму!

Призрак неуверенно кашлянул еще раз, удивленно глядя на них, и втянул еще алкогольного дыма, отрицательно замахав руками.

– Право, не стоит! Я чудесно провожу время, и думаю, что музыка только пойдет на пользу нашему празднику.

Джарлакс встал, пьяно качнувшись, и напялил шляпу залихватским движением. Шляпа села слегка криво, но сейчас на это никто не обратил внимания.

– Стоит! – убежденно возразил он с нетрезвым наигранным героизмом в голосе. – И не смейте возражать!

Мелькор обреченно вздохнул и поднялся с дивана, пошатнувшись и придержав на голове корону.

– Раз никто не желает подумать о более важных вещах, я найду нашу женщину с копытами и попрошу у нее музыки.


В сенсориумном клубе не нашлось ни одной призрачной дамы, поэтому на улицу они вывалились пьяные, счастливые и абсолютно не думающие об угрюмых взглядах, которые проводили их внутри. Мелькор не совсем понял, как он оказался вместе с Цири и Джарлаксом на улице, собираясь в другое место, но решил об этом не думать.

Он даже не помнил, как они уговорили его отправиться сюда.

– Так что, мы ищем привидение? – радостно поинтересовалась Цири. – Ой!

Она споткнулась, хихикнула, и без всякого стеснения ухватилась за руку Мелькора.

– Тихо! – не вполне трезвым голосом одернул ее он.

– Зачем тихо?! – возмутился Джарлакс. – Этот город не спит!

Цири звонко засмеялась и затянула сильным, но чудовищно не попадающим в ноты голосом песню, за которую Йеннифэр бы надавала Геральту по ушам, если бы услышала. Песня была незатейлива и похабна, повествуя о распущенных принципах трех девиц из Виковаро, направленных на удовлетворение своих и чужих половых чувств.

– Хватит! – страдальчески рявкнул Мелькор. – Ты петь не умеешь!

– А ты меня научи! – расхохоталась Цири.

– Этому невозможно научить! – с драматической пьяной патетикой заявил ей вала. – Это состояние души!

Цири хихикнула.

Их пошатывало. Алкоголь удивительным образом поддерживал в голове то состояние, когда казалось, что кража коней, обливание стражи томатной пастой и дикие песни среди ночи на улице – самые логичные поступки на свете.

Мелькор набрал в грудь воздуха и затянул разнузданным, но неприлично хорошим голосом песню этого мира, которая предлагала самые разнообразные варианты наказания пьяного матроса – от протаскивания его под килем до скармливания крысам. Откуда Мелькор знал слова, а также, где подцепил мелодию песни – было вопросом без ответа.

С нот он не сбился ни разу. Цири и Джарлакс быстро уловили общий мотив и мгновенно принялись подпевать.

Отреагировали на их пение быстро. В домах на улице начал зажигаться свет, а из окон и с балконов – раздаваться возмущенные голоса.

– Вы там с ума посходили?!

– Боги, кто там так орет на целый квартал! Здесь приличные дома! Убирайтесь в свой Улей, пьяные нищеброды!

– Я сейчас стражу позову!

– Здесь концерт, так что не мешайте творчеству! – пьяно проорал Джарлакс. Разумеется, его голос не шел ни в какое сравнение с раскатистым бархатным басом Мелькора, который было слышно по меньшей мере в четырех кварталах в округе.

– Я тебе сейчас творчество сам устрою стрелами в жопу!

– Пойдемте! – обиженным голосом сообщил Джарлакс. – Нас здесь не любят!

– Мелькор! – Цири опять бесцеремонно вцепилась в рукав валы. – Я хочу есть!

– Здесь нет еды. Есть… цветы? – Мелькор удивленно вытаращился на желтые розы, которые выросли перед ним как будто из-под земли.

Он уже потянулся к вазе, опасно намереваясь ее свалить неуклюжим движением, когда перед ними появился весьма раздраженный дух женщины с длинными волосами.

– Не вздумайте трогать мои цветы, – сердито произнесла она.

– О! – Джарлакс ошеломленно выдохнул. – Привидение! Ребята, она такая красивая!


Майрон сердито приложился к бутылке с ромом, отпивая из горла. Бутылка шла уже вторая. Гонсалес последовала его примеру, допивая остатки в первой.

– Как-то странно вы молчите, господа, – пожурил их профессор, глядя на них с лукавым любопытством. – Как знакомы мне эти лица молодых людей, которые потеряли свою любовь.

– Любовь… – мрачно буркнул Майрон и покачал перед собой бутылку, в которой плескался темно-карамельный ром. – Да в пизду любовь, – он мрачно опрокинул в себя еще несколько глотков алкоголя.

Профессор серьезно сдвинул брови, затянулся кальяном и кивнул.

– Сентенция интересная и весьма реалистичная для большинства народов, – в его голосе тоже слышалась нетрезвость. – И отвратительно прозаичная.

Гонсалес бесцеремонно уселась рядом с Майроном и не менее бесцеремонно обхватила его поперек спины, наплевав на разницу в росте, а потом хлопнула майа по груди.

– Он хотел сказать, что его любовь поимели и растоптали, – заплетающимся языком пояснила она. – Ты не понял что ли? Как и мою!

– Да вы знакомы всего два дня! – Майрон раздраженно грохнул бутылкой об стол.

– И че? – Гонсалес мечтательно выдохнула, глядя в потолок. – Это ж искра, едрить ее! – она развела руками, как будто желая обнять кого-то очень большого. – Пожар! Огонь!

Профессор лирически вздохнул.

– Любовь – это все, юные мои, – повторил он и покачал гибкой металлической трубкой кальяна. – Что наш мир и все миры, как не движимое чьей-то любовью творение?

Йеннифэр стоило отлучиться всего на минутку, чтобы вернуться уже в окружении четырех мужчин. Мужчины были обходительны, красивы, как самая сахарная девичья мечта, без труда поддерживали светский разговор, пока их не отогнали от себя Майрон и Гонсалес, и по совместительству оказались убежденными почитателями Сунэ, богини любви.

Йеннифэр было невдомек, что наиболее преданные последователи Огневолосой Госпожи все как один могли считаться непревзойденными любовниками.

Теперь чародейка упоенно развалилась на топчане возле балкона и буквально купалась в ласке, попирая своим довольным видом угрюмую тоску Майрона и Гонсалес, а также лирический настрой профессора Ливертонда. Блондин массировал ей ноги, рыжий мужчина – плечи, кормя с рук прозрачным виноградом, а два брюнета – смуглый и светлокожий – руки. Они назвали свои имена, но их Йеннифэр не запомнила.

– А мне и так хорошо! – нетрезвым счастливым голосом заявила она в ответ на изречение профессора.


Пьяная Гонсалес и еще более пьяная Йеннифэр надоели Майрону быстро. Малодушно оставив профессора с женщинами, он выбрался на отдаленный балкон, чувствуя в себе отчаянную потребность подняться повыше и подальше так, чтобы постоять в одиночестве. Желательно – абсолютном.

Балкон был увит плющом и неизвестными Майрону темно-красными, почти черными цветами. Сигил внизу вставал пиками острых шпилей, светился разноцветными огнями в клубах смога и уходил во все стороны гигантским полукругом, теряющимся в тумане. В воздухе Майрон слышал музыку, суету, флирт и вздохи какой-то женщины в одной из комнат.

На душе у Майрона было погано. Он сам не мог объяснить причины этой меланхолии, сдобренной отвратительно неразумной сентиментальностью, но так уж говорило его сердце, которое под воздействием алкоголя решило, что оно существует в смысле большем, чем примитивный орган, качающий кровь по телу. Чувство было кошмарно сильным.

«Не так должен пройти последний вечер в этом городе. Не так».

Он не обернулся, когда на лестнице за спиной раздались шаги. Очень знакомые шаги.

– Я думал, ты здесь не появишься, – Майрон даже не посмотрел на Мелькора.

Мелькор встал рядом с ним, глядя на город. Ветер, пахнущий дымом, будто гладил лицо. Сигил внизу тихо гудел ночной жизнью и светился причудливым блеском огней.

– А ты что здесь делаешь? – Мелькор тоже не посмотрел на Майрона.

«Если бы я сам знал».

– Стою. Дышу, – Майрон пожал плечами.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – тихо спросил у него Мелькор и наконец-то повернул к нему голову.

Майрон знал, что что-то сказать было нужно. Пока он пил и думал, слов было много, но сейчас потерялись все разом. Вместо этого он чуть заметно дернул уголками рта и провел ладонями по плечам Мелькора.

– Не хочу я говорить. Дай мне руку?

Он коснулся протянутой ладони: сильной, жесткой и горячей. Сплел пальцы с пальцами, осторожно оглаживая каждый сустав и каждую линию на внутренней поверхности руки.

– Хочу запомнить, какая она, – Майрон сам не знал, зачемговорит это, и почему смотреть в большие антрацитовые глаза оказалось так чудовищно сложно. – И тебя здесь. Я…

Слова застряли в горле, а Мелькор и не дал ему договорить: он увел сжатую руку вниз, не расцепляя пальцев, и поцеловал Майрона в губы. Очень просто, очень сентиментально и очень… по-человечески?

«Проклятье».

Мелькор уперся лбом в его лоб, проводя ладонями вдоль спины. Голос звучал чуть слышно:

– Я знаю.

Майрон усмехнулся, осторожно прослеживая кончиками пальцев линии его скул. Носа. Губ. Шеи. Слова полились сами, но все время казались не теми:

– Постарайся запомнить все это. Как здесь было. Здесь нельзя оставаться, потому что этот город забирает тебя, но этот дикий мир… он… хороший. Свободный. Пестрый. Если бы ты не оставил столько себя в Ар…

Мелькор оборвал его одним-единственным словом, которое прозвучало короче, чем вздох:

– Обещаю.


Они любили друг друга очень долго, очень мягко и очень бережно.

Они сплетали разгоряченные пальцы, обрывисто вздыхали губами к губам, и по подушкам рассыпались волосы, ресницы касались ресниц, ладони – влажных спин, бедра – бедер, колени – боков. Золотой полумрак высвечивал фигуры на растрепанной постели, а поцелуи, стоны и шепот звучали в тишине слишком громко.

Кто был первым, кто вел, а кто следовал – все это оказалось смешно и неважно. Мелькор тихо засмеялся, когда Майрон поймал его ласкающие руки, зацеловывая ладони и пальцы, запястья и тонкую кожу на внутренней стороне локтей.

Им было хорошо и почти счастливо. И чуть-чуть горько.

Сигил за огромным окном мерцал россыпью разноцветных ночных огней.


Где-то в другой комнате «Лабиринтов чувств» Цири резким движением усадила на туалетный столик удивленно воскликнувшую Гонсалес и отрывисто дернула полы ее блузки, разрывая пуговицы, которые посыпались на пол с дробным жемчужным перестуком.

На пол грохнулась ваза с пошлыми розовыми розами, и они не обратили на это никакого внимания.

– Ты не ласточка, – выдохнула Гонсалес, блаженно закрывая глаза от кусающего поцелуя в шею. – Пантера! Белая тигрица!

Цири обвела дыханием ее смуглые ключицы, оставила поцелуй на голом плече, и шепнула на ухо только одно:

– А ты мне снилась, дикарка.

У них не было всепоглощающей нежности, не было долгой истории любви, которая обязательно должна была кончиться хорошо, но сегодня они были юны и счастливы.

И этого оказалось более чем достаточно.


Джарлакс, задрав ноги на стол, общался со стайкой восхищенных девиц, распустив хвост павлином.

– Вы не поверите, сколько интересного есть в тех городах! – задушевным голосом заявил он.

Полногрудая брюнетка с кисточкой на хвосте, унизанном золотыми кольцами, гладила его по плечу, легонько цепляя когтями ткань рубашки. Еще одна девушка, эльфийка с роскошными белокурыми волосами, облаченная в темно-синее, так сжала локтями декольте, что грудь могла бы вывалиться из платья.

– Лучше расскажи нам, как это – быть наемником. О чудесах я и так знаю, – проворковала она. – Или думаешь, мы книг не читаем?

– Расскажи! – медовым голосом потребовала тифлина с золотым хвостом, упираясь локтями в столешницу.

– Расскажи, капитан Брэган Д’эрт, – третья девушка, брюнетка с короткими волосами в интригующе глухом красном жилете, улыбнулась алыми губами и отпила вина из бокала, маняще глядя на дроу.

«Эх, девочки. Плохо читали свои книги, видимо. А, да что там! Не те вы книги читали».

Джарлакс покрутил свой бокал за ножку.

– А знаете, что… – он запнулся, помедлив. – Да не то, чтобы весело, – краем глаза он заметил разочарование на лицах девиц и тут же хлопнул ладонями по столу так, что блондинка испуганно и радостно взвизгнула, а тифлина ойкнула и расхохоталась. Видимый глаз Джарлакса заговорщицки заблестел. – Но есть у меня одна забавная история. Хотите послушать о том, как прославленный наемник Фаэруна прикинулся женщиной, чтобы раздобыть величайший изумруд всего юга?

Тифлина хлопнула в ладоши, растянув в улыбке бледно-розовые губы, ярко выделявшиеся на темно-пепельном лице.

– Хотим! – довольно возвестила она.

– Непременно, – брюнетка по-кошачьи прищурилась.

Джарлакс рассказывал. Девицы слушали, воспринимая увлекательную историю как не менее увлекательную прелюдию.

Сегодня они тоже были счастливы. На свой лад.


На крыше сенсориума, у самого основания стеклянного купола, мерцающего глубокими красками с лилово-перламутровым отливом, виднелись два призрачных силуэта.

– Ты все это время была здесь, Люсьена? – тихо спросил профессор у духа женщины, сидящего рядом с ним.

Дух женщины был немолод. Волосы ее при жизни, очевидно, были черными, превратившись теперь в синие, а глаза отливали густым серебром. Ее фигура была легка, красива и поразительно изящна, словно лунный серп. Искристо опалесцирующее платье мерцало под невидимым ветром.

– Так уж вышло, – она погладила призрачного профессора Ливертонда по руке. Ее серебряные глаза посмеивались. – Я же никуда не могла деться. Так и выращивала цветы… пирожок.

Старик засмеялся, но как-то невесело:

– Ты всегда любила травы, моя дорогая. Кто бы мог подумать… спустя столько веков! Так близко! – он тяжело вздохнул.

Женщина ему не ответила, улыбаясь чему-то нежно чуть-чуть печально. Она взяла мужчину рядом с собой за руку, и не почувствовала ее тепла, но ощутила отклик так хорошо знакомой, так давно потерянной, такой родной души. Воспоминание единственной и самой крепкой любви, которое привязало ее к миру. Любви, когда-то потерянной во время войны, разметавшей их многие века назад на Фаэруне.

– Преинтересные штуки – смерть, жизнь и любовь, – задумчиво изрек профессор, покачивая ладонь женщины. – Никогда не узнаешь, когда закончится одно, где начнется второе, и когда найдешь третье, – он обернулся к ней, и на его губах была улыбка. – Кто бы знал, что я встречу тебя сейчас? Ох, Люсьена… я совсем забыл запахи, а твоя душа все так же испускает аромат тех духов. Это… вербена и жасмин, верно?

– Так и есть, – скромно ответила она. – Это удивительно, но это очень хорошо, дорогой мой. Я так молчалива, потому что и не знаю, что рассказать тебе, а рассказать нужно очень и очень много.

Старый ректор улыбнулся ей особенно тепло и кивнул.

– Хороший конец для сказки, и хорошая тема для размышлений. Обязательно попрошу студентов подумать об этом в эссе, – он вновь посмотрел на свою руку, соединенную с рукой его любимой женщины, и с улыбкой поглядел на опалесцирующие отсветы, отраженные в низких смоговых облаках. Голос его звучал мечтательно. – И встретились они после смерти, где соприкасаются дороги живых.


========== Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог. ==========


10. Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог.


С новым оборотом кольца в Сигиле занимался бледный рассвет.

Майрон выбрался из-под одеяла, чтобы налить кислого лимонада в большие стаканы из темно-янтарного стекла. Жажда – вот и все, что осталось после прошедшей ночи вместо чудовищного похмелья, которого он ждал.

Теплый воздух приятно касался обнаженной кожи. Холодное питье лилось в горло. На краю ониксовой ванны в углу комнаты сохли полотенца. По полу в беспорядке валялась одежда.

Майрон тихо фыркнул и переступил через собственные штаны, валяющиеся на ковре. В другой раз он бы их убрал, но сейчас была дорога каждая секунда.

- Майрон? – Мелькор позвал его очень тихо, приподнявшись на локтях в постели, подтянув на живот одеяло: вала был растрепанный, сонный и голый. Голос Мелькора звучал хрипловато, пушистые волосы свились крупными кольцами и спиралями у кончиков. – Вернись.

Майрон не ответил ему: молча оставил стакан кислого питья на резном столике со стороны Мелькора и забрался обратно в огромную, нагретую их телами постель.

Они все так же молча свернулись в объятиях друг у друга. Даже не целовались. Все, что могло быть сказано, они уже сказали ночью.

Мелькор легонько водил кончиками пальцев вдоль плеч Майрона. Гладил всей ладонью по спине и боку, словно не задумываясь об этом жесте и пытаясь намертво врезать в себя это простое осязательное воспоминание.

Время, отпущенное в этом мире, стремительно истекало, и тратить его на суету не хотелось.

Тепло этих ладоней на коже Майрон тоже очень хотел запомнить.


Первая утренняя мысль в голове Йеннифэр была весьма нечленораздельной и не вполне цензурной. В висках трещала чудовищная боль. Голова напоминала медный колокол, гудящий от каждого движения и вздоха.

Вчера она предавалась разврату со всем отчаянием и яростью норовистой женщины, осознавшей со всей отчаянной силой свою беспомощную и глубокую привязанность.

Мужчины, которых она выбрала, полностью соответствовали ее легкомысленным ревнивым мечтам. Они были нежны, как сон, покорны, как слуги, и выполняли все ее прихоти, умело играя в этот флирт, словно ради любопытства. Любовники из них были как сами боги.

Йеннифэр понятия не имела, как вышло, что хватило ее на всех.

Проклиная каждую секунду, когда она решилась напиться и каждое мгновение, когда серебряная ложечка соприкасалась со стеклом стакана, она размешала в воде микстуру от головной боли.

При взгляде на необъятную постель, застеленную только черным и белым шелком, где посапывало, храпело и просто спало четыре голых мужика, Йеннифэр посетило странное чувство.

«Почему мне так… стыдно?»

Отвращение к себе оказалось почти физическим, и когда чудодейственное зелье сняло похмелье, то Йеннифэр показалось, что уж лучше бы она осталась с ним. На ясную голову думалось легче, и в ясную голову приходили мысли, которых она не хотела.

Никакого настоящего удовлетворения от своего поступка она не получила. Тело было размято умелыми руками и сладко ныло так, что секса ей не захотелось бы еще с неделю. Или две. Или три. Но…

«Проклятье. Черт бы их всех побрал».

Йеннифэр мысленно выругалась еще раз, покрепче.

Кажется, теперь она понимала, что имел в виду Геральт, когда говорил, будто каждый раз думал только о ней. Она могла поклясться, что в какой-то момент все четверо мужчин смешались в ее пьяной голове до одного Геральта, и кричала она только его имя.

Чародейка поспешно собрала одежду, набросила, что могла, и ретировалась из огромной спальни до того, как хоть один мужчина откроет глаза.


Когда Цири проснулась, штурмана, разумеется, нигде не было. Ни записки, ни прощания, естественно, тоже не было. Мимолетная интрижка и целая буря длительностью в одну ночь, которая прошла, как гроза над городом.

Цири села в кровати, хрустнув позвоночником. Оглядела комнату и чужой пейзаж за окном. Ощутила странную усталость, которую теперь не мог приглушить ни алкоголь, ни настроение кутежа.

Она очень скучала по Геральту. В конце концов, больше ничего стабильного, кроме него, у нее не было. И, в конце концов, мама тоже всегда держалась только за него. Все в мире было переменчивым, миры были переменчивыми, а белоголовый ведьмак с двумя мечами за спиной на большаке всегда оставался один, всегда возвращался к ним, и всегда находил их.

«Потому что мы… семья? Вот оно, наше общее Предназначение? Ох, мамочки, как же я соскучилась по Геральту».

Перед уходом она сполоснула лицо водой, на мгновение задержав взгляд на своем лице в зеркале. Очень серьезном, печальном и сосредоточенном лице.

Цири заставила себя улыбнуться.

«Предназначение… хорошо, если именно Предназначение обязательно приведет тебя к тем, кто твой дом».


До самого последнего момента Цири ждала какого-то подвоха. Или вранья. Что порталы не сработают, или выяснится, что они будут работать не сразу, или еще что-нибудь. Сундук со щупальцем они так и тащили из дома через половину Сигила. Как и профессор Ливертонд плыл с ними по воздуху с самого начала этой нехитрой прощальной прогулки. Вдоль пестрых базаров, товары на которых уже не представляли интереса, потому что были не нужны, вдоль лавок ремесленников, сквозь смог и город, который должен был остаться жить своей сумасшедшей, прекрасной и размеренной в уютном безумии жизнью.

В Великих Литейных было пусто. Заброшенный зал, где должны были находиться арки порталов, тоже был пуст. Здесь виднелись остатки рельс и гигантский пресс для железа и стали. Все было присыпано этой рыжей железной пылью и пеплом, а бледный свет проникал сквозь провалы в крыше. Железные остовы потолочных конструкций линиями перечертили затянутое смогом небо.

- Ну, посмотрим, что будет, - пожала плечами Цири.

Голоса разносились высоко и далеко, порождая сильное, звонкое эхо.

Подвоха не случилось. Два арочных проема в смежные залы, точно друг напротив друга, сверкнули одновременно, стоило лишь подойти ближе. Дорога домой для Цири и Йеннифэр сгустилась темно-фиолетовой спиралью огромных размеров. Ангбанд маячил цветным видением беспорядка в покоях Мелькора, словно за зыбью воды или через ртуть.

- Вы возвращаетесь по домам, - Джарлакс кривовато улыбнулся, и выглядел дроу почему-то невесело. – Я остаюсь.

- Всем нужен дом, - пожал плечами старый философ, который с самого утра выглядел подозрительно воодушевленным, спокойным и будто бы окрыленным. – Обязательно, где бы он ни был, даже если это сердце.

- Даже не думай пойти с нами, - предостерегающе заявил Майрон Джарлаксу.

Джарлакс расхохотался, махнув рукой.

«Что, серьезно?»

- За вами двумя – ни за что, – ощерился дроу.

Майрон осторожно взял Мелькора за руку, заставив обернуться к себе.

- Пойдем? – тихо спросил он. – Пора возвращаться.

Он уже был готов сделать шаг в портал, отвернувшись от всех невольных спутников и в последний раз крепко сжав ладонь Мелькора, не обтянутую перчаткой, когда в воздухе звонко разнесся свист.

Майрон обернулся.

Цири широко развела руки, стоя почти на пороге своего портала. Йеннифэр смотрела на Мелькора и Майрона со странной обиженной мрачностью.

- А попрощаться? – спросила Цири.

Майрон дернул уголком рта, обернувшись через плечо, но все-таки поднял руку в прощальном жесте.

– Прощайте. Обе, - коротко произнес он.

- И ты тоже, неудачник, - фыркнул Джарлаксу Мелькор.

- Прощайте, - с очень серьезным видом сказала Цири. - И удачи вам обоим. Чем бы она ни обернулась для других.

Джарлакс хмыкнул.

- Удачи вам всем в ваших мирах, - голос дроу почему-то прозвучал невесело.

Цири улыбнулась Джарлаксу. И хитро подмигнула, пока не заметила Йеннифэр.

А потом каждый из них шагнул домой, и порталы Сигила закрылись.


Джарлакс остался в одиночестве в пустых литейных. Порталы погасли. Профессор парил в гробу.

- А ты? – спросил он Джарлакса.

На душе у наемника стало гнусно. Вместе с дурацкой бесприютной компанией, казалось, совершенно безразличной, из него словно вытащили кусочек чего-то слишком ценного.

Джарлакс криво ухмыльнулся профессору и развел руками.

- А я наемник, профессор. Наемники путешествуют. Я возвращаюсь на Фаэрун. А вы – к своим студентам.

Из Литейных Джарлакс ушел, не оборачиваясь.


«Да чтоб меня?! Серьезно?!»

Из портала Джарлакса вышвырнуло вовсе не туда, куда пообещал прорицатель Эрлебон Вельримино. Что бы ни было тому причиной, в первую же секунду он понял, что попал не на Фаэрун.

Он оказался в трюме, полном оборванцев, а корабль швыряло и качало так, что казалось, будто его вот-вот разнесет в щепки. Пахло кислым спертым воздухом, грязью, морем и смолой.

«Отлично! Сдохнуть в шторме после всего того, что я сделал?»

Почему-то язык, на котором испуганно переговаривались местные, он понимал, но звучал он совершенно другим образом, чем тот, который знал Джарлакс.

Его швыряло, шатало, он бился спиной о стены трюма и проклинал все на свете.

А потом шторм успокоился. На узкой койке, прислоненной к стене, все буйство стихии спала женщина – Джарлакс вгляделся в черты лица полудроу, и почти сразу одернул себя за ошибку.

«Не полудроу. Не бывает таких полудроу».

Что-то с этой женщиной было не так. Оттенок кожи, лицо, фигура – все напоминало о дроу, и при этом не было похоже ни капли.

«И кто она?»

С этой мыслью Джарлакс провел неопределенное время. Он не знал, сколько его минуло к моменту, когда с лестницы в трюм прошел стражник, гремя железом доспехов.

«Еще лучше».

Ни одного знака на латах воина Джарлакс опознать не смог.

«И куда меня занесло?!»

- Эй! – грубовато окликнул конвойный, ни к кому особенно не обращаясь. – Мы почти приплыли в Морровинд! Собирайте вещи и готовьтесь к высадке!

Женщина, словно что-то расслышав сквозь сон, застонала, пошевелилась, перевернулась на бок, сонно потерла лицо и обернулась к Джарлаксу. Глаза ее расширились, словно два медяка.

Наемник улыбнулся ей. Разговаривать в этом мире хоть с кем-то он еще не начинал.

- Ну, ты и соня! – пожурил он женщину. - Тебя даже шторм не разбудил.

Его вынужденная попутчица изумленно встряхнулась и резко села на постели, ошеломленно глядя на него.

- Ты кто еще такой? – она проморгалась. – Здесь вчера был другой лысый одноглазый парень!

«Ничего себе! Может, у нее вчера была хорошая гулянка? Всякое бывает».

Джарлакс пожал плечами, лучезарно улыбаясь.

- Хм… моя история потребует долгих объяснений. Кажется, корабельная стража говорит, что мы уже приплыли в какой-то Мор… Морровинд. Как думаешь, нас все-таки выпустят, или это неточно?

Женщина ошалело посмотрела на него и покачала головой в полном недоумении, не давая никакого ответа.

«Опять я влип в какую-то историю. Ну и… черти с ней? Одна, вторая, третья, десятая. На книгу наберется».

Джарлакс задумчиво оправил шляпу и перо на ней.

Где бы ни был – разберусь. Да и… а, что уж тут. Да разве есть хоть один мир, в котором не найдется места для Джарлакса?»