КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Майские праздники [Владимир Викторович Кутузкин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

XXXX


– Максим, а помнишь, ты обещал рассказать эту историю, как в город ездил в мае? – спросил Аркадий, насаживая мясо на шампур. – Что там за карусель приключилась?

– Аркаш, давай потом, такой славный вечер, – ответил Максим свою старому приятелю. – А эта история требует душевной мрачности.

– Кстати, да, – поддержала Вера, их общая подруга, курившая рядом, сидя на перевернутом ведре. Но Максим упорствовал:

– Да теперь уж лучше дождаться 28-ого числа, когда Машка приедет, а то потом и ей по второму разу рассказывать.

Маша была свояченицей Максима, без которой не обходились никакие семейные дела. Но сегодня она по каким-то своим причинам не приехала на пятничный шашлык к Максиму и Нине, хотя и знала, что будут гости.

– Нет уж, Макс, давай, ты обещал, что расскажешь в конце лета, – поднажала жена Аркадия, которая тут же, в саду загородного дома, резала овощи. – Нина! Иди, Максим нам расскажет свою историю! – закричала она в сторону открытых окон.

Еще через полчаса уговоров, дожарив шашлык и выпив по первой стопке, Максим сдался и, когда все впятером расселись за вечерним столом, объявил:

– Ну, видно, делать нечего. Тем более, что история вроде как и закончилась. Только не перебивайте!

Гости послушно закивали и приготовились слушать.


XXXX


Как вы помните, весной, на майские праздники, я уезжал в город. Вот уже года три как мы с Ниной переехали сюда, на дачу и в столицу мне хочется ездить всё реже и реже. Из Пароходства меня турнули… ну в прочем, это я отвлекаюсь. Живу как пенсионер, хотя мне ещё нет и пятидесяти. Так вот, второго мая я собирался поехать в город буквально на один день, так как звонила соседка и сообщила, что в почтовом ящике торчит какой-то толстый большой конверт.

Накануне своей поездки, сижу я здесь, копаюсь в старых книгах, которые мы вывезли из квартиры. Честно говоря, надо было сразу выкинуть их ещё там, в городе; но на книги рука не поднялась и мы их притащили на дачу. А носить их вниз, с 8-ого этажа, к машине, та ещё была работёнка, спасибо, что лифт работал. Да и здесь целый час таскал я связки из багажника на второй этаж, поближе, так сказать, к чердаку. Простояли они у стены перевязанными столбиками еще года два. Бывало, разрежу верёвочку у одного такого книжного столбика, полистаю свою институтские учебники по геодезии и уже окончательно решаю: это на чердак, а это поближе к печке – на растопку. А в другом столбике дюжина томов какого-нибудь поэта – дефицитное издание, в советское время записывались, чтобы получить, ждали, деньги копили; а сейчас пробую раскрыть, а томики хрустят как новые, ни разу не читанные. Много у нас таких книжек, которые купили, да не читали. Вот с этого и началась история.


XXXX


Стоял обычный дачный вечер, когда я собрался повозиться со старыми книгами. Разрезал верёвочку и освободил очередной десяток. Все томики разные, собирали их в связки без всякой системы, лишь бы перевезти. Надо сказать, что книги, приговорённые к переезду, получились в основном, двух направлений. Либо мои, те, что по работе, либо совсем старые, те, что ещё наши родители в дом принесли. Нина-то свои книги отдельно хранит и на дачу отвозить не собирается. Её макулатура нам, конечно, в московской квартире не мешает.

Поэтому, я какую книгу не возьму из стопки, это либо какой-нибудь Морис Дрюон, либо справочник по минералам. А очередную взял в руки, взглянул на обложку и сразу вспомнил, что это за книга такая. Нахлынули воспоминания о молодых годах, ведь это был подарок от Кости Осипова.

Книга была про приключения, что-то там про царские экспедиции на Дальний восток, я обложку увидел с кораблями и сразу вспомнил Костю. Вы этого человека не знаете.

Познакомились мы с Костей еще в советские времена, было это в 1985-ом году. Нам было тогда примерно года по 23-24. Он меня постарше года на полтора. Так как я закончил геологический, то был распределён в Пароходство на профобучение с дальнейшим отбытием в одну из дальних точек Союза. Ожидал, что в конце концов отправят на Камчатку, но сначала предстояло изучить кое-какое оборудование, поэтому я года два еще пробыл в цивилизации. Пароходства, конечно, никакого не было. Этим словом мы в шутку называли наш центр по дополнительному обучению при НИИ сейсмологии. Я потом, изрядно помотавшись по стране, вернулся туда работать. А в те годы получал там, можно сказать, специализированные навыки. Вам детали не интересны, в двух словах скажу, внедрялись в то время новые датчики для морских сейсмоактивных районов и всё это было технически настолько непросто, что нужно было получить допуск. А Костя закончил мехмат, работал в каком-то другом НИИ, который всё это разрабатывал и его прислали поддерживать работу оборудования. Главная Костина мечта была – уехать в Америку.

В паре с Костей работал Яков Фельдман, старший научный сотрудник и просто мировой мужик. Ему тогда было далеко за сорок, но мы почти не ощущали разницы, хотя были вдвое младше. Костя и Яков давно были на «ты», я же почтительно называл его Яков Исидорович. Помню, что иногда мы приглашали Якова на прогулки, точнее, инициативу проявлял Костя. Однажды, когда у Фельдмана был День рождения, кажется, сорок пять лет, мы с Костей купили ему картину с приятным осенним пейзажем, для чего ездили на вернисаж в Измайлово, а потом к Якову домой – дарить. Яков Исидрович поддерживал Костю в стремлении эмигрировать и сам регулярно грозился «свалить» в Израиль, куда благополучно уже уехал кто-то из его родственников. На эту тему они части шептались.

Я умел чертить, а Костя рисовать, за что нас определили в художники-оформители стенгазеты. А ещё мы постоянно играли в шахматы. Костя почти всегда выигрывал, впрочем, превосходил меня во всём, даже желания и мечты у него были богаче. Что было нужно мне? Встречаться с девушками, танцевать и готовиться к трехлетней командировке за 8 тысяч километров от дома, в край комаров и палаток. Костя же много читал, увлекался приключениями, занимался фотографией, учился играть на гитаре, готовился получить водительское удостоверение и уже копил на Волгу, хотя по его же расчётам, осталовась не меньше двадцати пяти лет. «Главное, что я начал копить, то есть начал путь в нужном направлении» – говорил он.

Костя жил мамой, их отец погиб при каких-то странных обстоятельствах, это было ещё до нашего знакомства, я лишь знаю, что это как-то связано с местами заключения. Я интересовался, но Костя рассказывать не любил. Ещё у него была двоюродная сестра, она была постарше лет на пять и жила с мужем в другой квартире, в трёх станциях метро от них. Они, как это часто бывает между братом и сестрой, не очень дружили и более того – регулярно ссорились. Камнем преткновения была политика. Хотя, поначалу был период, когда их отношения были совсем неплохи, мы даже пару раз заходили к ней в гости. А потом они разругались совершенно.

Это сейчас кажется, что тогда в Советском Союзе все были как один. Сестра Кости, её звали Марина, работала преподавателем в какой-то партийной школе, учила будущих коммунистов еще больше любить и знать историю коммунистической партии. Муж у Марины тоже где-то там крутился, работал в партийных органах или около того. Отношение же Кости к социализму было, мягко говоря, диссидентским. К счастью, делился своими взглядами он только с Мариной, ну и со мной, конечно. Сколько я знал Костю – он всегда мечтал уехать из Союза куда угодно, в любую западную страну, но больше всего мечтал об Америке. Тогда это для нас было как переехать на другую планету. Даже казалось, что Америка не существует, как не может существовать в реальности мечта об идеальном месте на земле. Кто же мог знать, что пройдет еще лет пять и СССР развалится, а выехать можно будет куда угодно. И Костя всегда жил этой мечтой и всем непременно говорил, что рано или поздно уедет в США.


ХХХ


В 1986 году я, как и ожидалось, отбыл в свою первую экспедицию на Камчатку. Мы переписывались с Костей, к тому времени я давно считал его своим лучшим другом и, думаю, взаимно. Вернулся в Москву через два года, когда в Советском Союзе уже разрешили кооперативы и Костя сумел удачно встроится в новые правила, занявшись какой-то коммерцией. Мы много общались во всякий мой приезд, но казалось, что, Костя чего-то недоговаривает, есть у него какая-та сторона жизни, закрытая даже от меня. Мне казалось, что у него проблемы с бизнесом. Помню, что спрашивал, не нужна ли помощь, но он отмахивался.

А как-то был случай, он повёз меня на Мосфильм. Там его фирма устанавливала сложное оборудование, и мы ходили по павильонам, подсматривая, как снимается кино. Мы отлично провели два месяца в Москве а потом я снова уехал, уже на Сахалин, снова возвращался и снова уезжал. Но с вокзала или аэропорта я всегда первым делом звонил своему другу.

Из очередной командировки я приехал в ноябре 1990 года, накануне развала Советского Союза. И с удивлением узнал, что мой друг навсегда покинул страну и улетел в США. Понимаете, навсегда уехал и ничего мне не сказал! Он зашел к моей маме и оставил мне на память книгу. Помню, сидел на кухне, только что с самолёта, и ел мамины котлеты.

– Ты надолго ли в этот раз? – хлопотала мама, подвигая мне тарелочки.

– Не знаю, мам, возможно уеду через две недели.

– Так скоро?

– Мама, а ты не знаешь, где Костя? Я ему звонил, но никто трубку не взял.

– Как, ты разве не знаешь?

– А что такое?

– Странно, я думала, что ты сам мне расскажешь какие-то детали. Он приходил где-то полгода назад, в конце мая, сказал, что уезжает навсегда в Соединённые Штаты Америки, что у него готовы все документы. Я его звала попить хоть чаю, но он торопился, лишь попросил передать тебе книгу.

– Какую книгу?

– Ах да, совсем я старая. Говорю про книгу и не отдаю, надо было сразу тебе вручить, – мама пошла в гостиную, покопалась в шкафу и принесла сверток, плотно завернутый в подарочную бумагу. Разорвав упаковку, я обнаружил книгу в голубой обложке с тиснёными очертаниями кораблей.

Книга была новая, я с сомнением перелистнул пару страниц, безуспешно потряс на предмет вложенных записок, а на форзаце прочёл надпись, сделанную рукой Кости: «Моему другу на память».

Времени у меня в тот приезд, действительно было немного, поэтому я сделал пару звонков общим знакомым и на работу, чтобы хоть что-то выяснить про Костю, но так ничего и не разузнал. Понял только, что слухи про его эмиграцию, действительно, ходят. А Яков Фельдман уехал в Израиль. Ну так оно к этому и шло. А через несколько дней уехал сам.

Мама поставила книгу в шкаф рядом с другими. Прошли годы, много воды утекло, много событий случилось. Не стало мамы, я женился, осел в городе, появились дети. Ту квартиру мы разменяли, книги сначала перевезли на новую жилплощадь, а потом и вовсе на дачу. Про стремительного пропавшего друга я так ничего и не узнал, всё ждал, что он сам однажды объявится. А время шло. Признаюсь, в последние годы я вспоминал о Косте совсем редко, память это такая штука, если её не беспокоить, то она спит.

И вот, спустя 20 лет с лишним, я держал в руках ту книгу. Сидел, смотрел на эту голубую обложку с кораблями, вспоминал свою молодость и друга Костю, который с тех пор на связь не выходил.


Теперь торопитья не куда и я завалился с этим томиком на диван. Костя всегда любил приключения, неудивительно, что 20 лет назад он подарил мне именно такую книгу. А я к таким жанрам равнодушен, но всё-таки, дай, думаю, полистаю да почитаю. Углубился в историю открытия Сибири и Камчатки, даже интересно стало, втянулся, как говорят, в сюжет. И вдруг на пустой странице, разграничивающей разделы, натыкаюсь на надпись, сделанную карандашом. Я сразу узнал подчерк Кости.


Текст был такой:

«Извини, что уехал, не предупредив. Зайди к моей сестре, помнишь фотографию на стене? Шашлыки у озера. В том месте, где торчит лопата, я кое-что спрятал. Забери или выброси».


Я смотрел на аккуратные строчки, замерев настолько, что казалось, перестал дышать. Прочитал ещё раз и ещё. Это было настолько невероятно, что подумал, а не шутка ли это. Однако, сомнений не было, это была рука Кости и написать это он мог только тогда, в 1990-ом году. Я пропустил сообщение, оставленное мне 20 лет назад, хотя мог прочесть его еще тогда, когда мама передала мне книгу. Смесь сожаления и какого-то радостного возбуждения охватила меня, до конца дня я думал только об этом, постоянно перечитывая сообщение.

Костя был большим любителем приключений, подобные записки вполне в его духе. Безусловно, он сделал так не для того, чтобы развлечь меня. Он не мог передать маме какие-то предметы, а я был в командировке. Но почему он не передал маме просто записку? Возможно, боялся, что она захочет её прочесть, а книгу открывать не станет, тем более, завернутую в подарочную бумагу.

Я долго размышлял над тем, что же он мог такого мне оставить и решил, что это книги, которые тогда в СССР были если не запрещены, то их наличие в доме могло стоить членства в партии. Но ни я, ни Костя по молодости лет не успели стать коммунистами, а в 90-ом году спокойно читать было можно уже любые книги. Эти мысли настолько захватили меня, что в ту ночь я так и не уснул.

Я всё равно собирался в Москву, поэтому решил, что Марину попробую разыскать, а если всё сложится удачно, то и фотографию на стене увижу, и тайник в итоге смогу поискать.


XXX


Приехав в Москву, я зашёл домой, снял показания электрического счётчика, очистил почтовый ящик от рекламы, полил цветы и тем самым выполнил все намеченные дела.

Марину оказалось найти несложно, хотя прошло много лет. Я был у них пару раз, визуально помнил улицу, дом и подъезд. Было начало одиннадцатого, она, если и живёт по прежнему адресу, то вполне могла уехать на свою дачу по случаю майских праздников. Поехал наудачу и зашёл в их двор. Мне повезло, так как женщина, вышедшая из подъезда, Марину знала. Я объяснил ей, что являюсь старым приятелем, ищу её и женщина подтвердила, что Марина тут действительно живет, на пятом этаже в 42-ой квартире. Когда я позвонил в дверь, мне открыли, не спрашивая. В полумраке прихожей стояла Костина сестра и мне показалось, что она вообще не изменилась.

– Вам кого? – спросила Марина строгим голосом.

– Добрый день. Не узнаешь меня, Марина?

– Пока нет, – она стала осматривать меня. Я дружелюбно улыбался.

– Не удивительно, прошло 20 лет.

– Я вижу, что знакомое лицо! Слушай, ты этот, Костин друг что ли? Максим? – сказала она, разулыбалась и тыкнула в меня указательным пальцем.

– Он самый!

– Ну заходи-заходи, – и она радушно втянула меня внутрь, ухватив за край куртки. – Ну и дела с утра пораньше!

Я осмотрелся. Квартира внутри почти не изменилась и в основном была такая, как я её и запомнил. Книжные шкафы стояли везде, даже в коридоре. На полу был старый советский паркет, много лет не знавший ухода, затёртый в прихожей и блестящий глянцем около плинтусов. Над телефонным столиком раньше висела фотография Горбачёва в рамке, сейчас гвоздик занимал сравнимый по размеру осенний пейзаж. В дальнем краю коридора я сразу увидел нужную фотографию на стене. Марина предложила пройти на кухню и усадила меня за столик.

– Кофе будешь? Ну как живешь, Максим? Какими судьбами? Вот уж не ожидала, честно говоря.

– Хорошие вопросы, большие, – засмеялся я. – Кофе буду, спасибо. Работал, путешествуя и путешествовал, работая. Правда, всё больше по нашей необъятной Родине, пока она ещё была необъятной. Северный морской путь, Новая земля, Таймыр, Камчатка. Морская геофизика и сейсморазведка…знаешь, такие темы, при которых мои близкие начинают зевать.

– О, путешествия! – Марина закурила и подтянула к себе набитую окурками пепельницу.

– А потом Союз развалился, финансирование прекратилось, осел в городе, где только не работал, даже в ларьке торговал. Две недели. Но всё же написал кандидатскую и постепенно вернулся в любимое дело.

– Молодец. Женат?

– Да, всё, что положено, всё нажил. Жена, дети, тёща, машина, дача, кошка, собака.

– Ну шикарно, Максим.

– Ну если бы всё было так шикарно. Артрит, подагра, гипертония, – добавил я и мы засмеялись. – Ну а ты как?

– Детей не родила, брат уехал в 90-ом, муж ушёл в 93-ем, – сказала она, делая короткие властные затяжки. Курила она сигареты, но использовала мундштук. И вообще, было в Марине что-то старорежимное. – Ты же помнишь, чем я занималась? Марксистско-ленинской философией. Преподавала научный коммунизм, так что и работу вмиг потеряла.

– Нда, – я понимающе покачал головой.

– Подруга предложила челночить, согласилась. Летали в Турцию, таскали сюда шмотки, торговали на ЦСКА, там рынок был. Года три этим жила, потом надоело.

– И чем стала заниматься?

– Да сперва ничем. Дачу продала. Всё равно туда ездить некому. Сначала хотела сдать, но это такая морока. Продала.

– Я помню эту дачу – лесок, озеро.

– Что ты, шикарное место! Но, – Марина затянулась и выпустила клубок дыма, – эта дача позволила мне несколько лет довольно безбедно жить. А потом работка подвернулась. Пристроилась психологом в один кооператив и знаешь, нашла себя. Сходила на курсы, потом дополнительное образование получила. Сейчас тренинги веду, мотивация, личностный рост и всё такое. А годы ушли, так и живу здесь. Я ведь, наверное, старше тебя лет на семь.

Мы разговаривали часа полтора, увлёкшись воспоминаниями, и Марина вовсе забыла, что моему визиту должна была быть причина. А я всё искал предлога, чтобы выйти в коридор и рассмотреть фотографию. На моё счастье, в дверь позвонила соседка и Марина сказала мне, что выйдет на пару минут переговорить с ней на лестничной площадке.

Когда Марина вышла, я быстро прошёл в коридор и начал изучать фотогрфию. На черно-белом фото было большое озеро, позади темнела полоска хвойного леса. , над которым возвышались купола церкви. С левого края, вдали, из леса торчал угол высотного дома. На переднем плане, перед озером, стояла Марина, Костя и еще какие-то люди. Шашлыки жарились над самодельным мангалом, рядом лежали рюкзаки у бревна, в одно из них был воткнут топорик. Позади Кости виднелась берёза с причудливо изогнутым стволом. Все смеялись и дурачились, повернувшись к объективу. Фотографировал, видимо, Костя, на автоспуске. Он увлекался этим делом. Посередине между Костей и берёзой в земле торчала лопата.

Я смутно догадывался, где это. Память подсказывала, что я был в этом месте, но сейчас не мог вспомнить. Я спешно переснял фотографию на камеру мобильного телефона. Услышав, что Марина возвращается, я схватил с полки первую попавшуюся книгу и принялся её изучать. Интересно, что книга мне была знакома.

– Справочник по высшей математике? – не без удивления спросила Марина.

– Да, полезная книга, да и памятная. Кажется, Косте её подарил его научный руководитель.

– Этот, как его, Фельдман?

– Да, ты его знала?

– Не то чтобы знала, но Костя рассказывал, он же с ним познакомился гораздо раньше, чем с тобой. Помню, я фортепиано покупала, просила Костю прийти помочь грузчикам, так он пришёл с этим Фельдманом. Ничего мужик оказался, крепкий.

– Это да.

– Я его, кстати, недавно видела.

– Где? – удивлённого спросил я, почти вскрикнув.

– А по телевизору. Он теперь большой учёный, журналисты к нему ходят, интервью берут.

– В Израиле?

– Почему в Израиле? Вроде так всё выглядело, что это Москва.

– Как интересно, я думал, что он давно эмигрировал.

– Честно говоря, я тоже думала, что он уехал ещё тогда, в 90-ые.

– А что за фотография? Это ещё до меня было, наверное. – я кивнул на фото и надеялся, что Марина подскажет мне место.

– А, да, это мы под Чеховым, там у знакомых дача была. Помнишь, мотоциклисты-рокеры?

Марина удачно подсказала мне место, я сразу вспомнил это озеро. Полтора часа на электричке от Москвы. Возможно, это даже карьер, а не озеро. Там жили какие-то приятели Марины и её мужа. У них было два сына и мужская часть семьи очень любила мотоциклы, которых, благодаря фанатичности отца, в сарае стояло три штуки. Однажды, Марина показала Косте это место и познакомила со своими друзьями. Но Костя с тех пор в те места влюбился настолько, что приезжал на озёра и самостоятельно, не заходя к ним в гости. Я бывал там два или три раза, с Костей и какими-то девчонками, всё время разными, годы-то были молодые.

Мы еще долго сидели с Мариной и вспоминали то время. Конечно, мы коснулись и обстоятельств отъезда Кости в США. Она сказала, что он всегда бредил этой страной и в последний год постоянно собирал какие-то документы. Они жарко спорили в то время по поводу Перестройки, начатой Горбачёвым. Он хлопал дверью и появлялся неделями. Однажды, назвав Марину слепой фанатичной бабой, исчез из её жизни на полгода. Впрочем, потом возник с тортом и предложим помириться. А после последней ссоры совсем пропал и Марина решила, что он всё-таки уехал. Это было время, когда не было мобильных телефонов и интернета, поэтому даже возможность того, что они будут поддерживать какую-то связь, она не предполагала. Много рассказывала Марина о своей нелёгкой жизни после развала Союза.

Я смог уехать от неё лишь тогда, когда мне очень кстати позвонила жена, а я выдал этот звонок за срочный вызов с работы.


ХХХХ


Проснувшись на следующее утро, я собрался ехать на то озеро. По пути заскочил на строительный рынок и купил небольшую лопату. Дорога на машине заняла сорок минут и еще битый час я ходил, блуждая между несколькими небольшими озёрами, пытаясь соотнести их расположение с церковными куполами, которые заметил сразу. Оказалось, что нужное мне озеро иссохло и заболотилось, чем, наверняка, обеспечило сохранность тайника. Два соседних водоёма были облеплены дачами. Наше же озеро попало в зону отчуждения, так как над ним прошла линия электропередачи.

С необычным волнением я рассматривал эти изменившиеся места. Берёза была почти неузнаваема, так как лежала на боку с вырванным корнем и давно иссохла. Сильный ветер, а что ещё это могло быть, повалил её несколько лет назад.

В целом, место вокруг уже не было таким приятным, как в годы нашей молодости и сейчас мне бы не пришло в голову провести здесь пикник. Близко подступили дачи, рядом шумела новая дорога, сверху нависали и зудели провода ЛЭП.

Определив место, я стал копать и довольно быстро лопата проскребла по крышке железного ящика. Оглядевшись, я выкопал и вытащил его. Это был типичный советский сундучок для слесарного инструмента, с длинной ручкой сверху и петлёй для небольшого замка. Ящик порядочно проржавел, но был крепок. Открыв крышку, я достал плотно перетянутый чёрный полиэтиленовый свёрток, еще раз огляделся и решил открыть его в более спокойном месте – в машине.

Оказалось, что Костя замотал нечто в добрую дюжину пакетов, да ещё и хорошенько перекрутил некоторые слои изолентой. По весу и форме я стал догадываться о содержимом. Добравшись до цели, я извлёк… пистолет. Да-да, самый настоящий, тяжелый, холодный пистолет. Вспомнилось, как Костя рассказывал по большому секрету, что отец передал ему для хранения трофейный Вальтер, который Костин дед принёс с войны.

Кроме пистолета, свёрток хранил небольшой запаянный пакетик с запиской, которая была напечатана, почему-то на машинке:


«Привет, друг. Ты знаешь, что это – я тебе рассказывал. От моего деда к моему отцу, от моего отца ко мне. Я не могу это взять с собой, а выбросить не поднимается рука. Реши сам, что с этим делать. Будь осторожен.

Ps. Больше информации ты можешь получить у Светы. Я дружил с ней. Москва, Ленинский пр-т, 4-18».


Я долго крутил в руке этот пистолет, инстинктивно оглядываясь, не подошёл ли кто к машине. Но вокруг никого не было. Конечно, Костя не мог взять оружие в Америку, его бы просто не пустили в самолёт, не говоря уж о том, что тут же бы арестовали. Странно, что Костя напечатал эту записку на машинке. Возможно, не хотел, чтобы в случае каких-то проблем с таким опасным тайником, его принадлежность к пистолету можно было подтвердить по подчерку. Теперь это уже никак не понять. Но Костя оставил новую подсказку – неизвестную девушку Свету. Никакой Светы я не знал, решил возвращаться в Москву и попробовать её найти, раз уж у меня был адрес.

История становилась увлекательной.


ХХХ


Через час я приехал по адресу, указанному в записке. Подъездная дверь была закрыта, я набрал на домофоне номер квартиры, раздался звонок и на том конце мне ответил мужской голос:

– Алё.

– Здравствуйте, мне нужна Светлана.

– Мам, к тебе, – куда-то прокричал мужской голос. – Проходите, – добавил он уже мне.

У дверей квартиры меня ждала женщина средних лет, в домашнем халате и с растрёпанными волосами. Но это не портило её.

– Вы ко мне?

– Да, я ищу Светлану. Мой старый друг, это было очень давно, еще в советское время… его звали Костя…

– Проходите, – перебила она и шире открыла дверь, уступая мне место.

Сын Светланы был в том возрасте, когда готовятся к выпускным школьным экзаменам, он куда-то энергично собирался, а мать пыталась отвлекаться и на меня, и на него. Воспользовавшись моим приходом, сын оделся, чмокнул мать в щёку и выбежал из квартиры. Она крикнула ему вслед указание прийти не поздно и закрыла дверь.

– Проходите в комнату, – пригласила она, – расскажите мне всё.

– Вот такая история, – начал я, – у меня был друг когда-то…

И я рассказал ей про институт, Костю, изучение сейсмологического оборудования, командировки и прочее. Закончил рассказ отъездом Кости в Америку, правда, утаив тот факт, что этот отъезд был для меня неожиданностью.

– Так он уехал? В США?

– Получается так.

– Он что-нибудь рассказывал про меня?

– К сожалению, нет. Он оставил мне записку, которую я слишком поздно прочёл. В этой записке есть Ваш адрес.

– Тебе сколько лет, Максим? – неожиданно спросил она.

– Скоро пятьдесят.

– А мне сорок два. Давай на «ты»?

– Если удобно, конечно.

Света встала, посмотрела куда-то в сторону, словно задумавшись, потом выдохнула.

– Я расскажу тебе кое-что, кофе хочешь? Или коньяк? – спросила она.

– Кофе, пожалуй, можно.

– Сейчас заварю, заодно переоденусь, почитай пока газетки.

Я осмотрелся. Квартира была, как говорят, «упакованная». Свежий ремонт, на стенах картины в толстых позолоченных рамах, кожанная мягкая мебель. Вокруг была идеальная чистота, но Света не была похожа на тех, кто с таким маникюром и осанкой вытирает тут пыль.

Через пять минут Света, переодевшись и причесавшись, прикатила в комнату тележку с кофейником и чашками.

– Я расскажу тебе историю молоденькой девушки, – начала она, разливая кофе. – Я училась на четвёртом курсе, жизнь была манящей и загадочной, сулящей только радости. Однажды повстречала очень интересного молодого человека. Он работал на киностудии Мосфильм, отбирал актрис… словом, даже не хочу тебе сейчас рассказывать, как банально всё было и как я купилась на это. Молодость, что с неё взять? Он часто брал с собой фотоаппарат и говорил, что я удивительно киногенична. Он дарил цветы, встречал после института и даже обещал снять в прекрасном фильме, когда сам станет режиссёром. Догадываешься, о ком я?

– Раз ты всё это рассказываешь мне сейчас, то речь, видимо, о Косте?

– Да, это был Костя. Иногда я встречала его у проходной киностудии, а он выходил и здоровался с каким-то неизвестными людьми, рассказывая мне потом, что это маститые режиссеры или сценаристы. Как он всё это организовал, до сих пор не соображу. Словом, я влюбилась совершенно и ощущала себя не иначе, как безнадёжно влюблённой. Мы встречались несколько месяцев, и он стал бывать у нас дома. Правда, всегда выбирал такое время, когда нет родителей. Говорил, что стесняется, что ещё рано. А к себе никогда не звал, объясняя тем, что у него очень сложные родственники. А потом вдруг – пропал.

– Пропал? Когда?

– Да вот, наверное, 88-ой или 89-ый год, сейчас уже и не вспомню. Он перестал звонить, а мобильных тогда не было, интернета не было. Единственное место, где я могла его встретить – проходная Мосфильма. Я сидела там целыми днями, как брошенная дворняга. А что я про него знала? То, что зовут его Костя, работает на Мосфильме и отдельные отрывки биографии, рассказанные им же. Потом поняла, что всё враньё. Мне бы, дуре, в паспорт его заглянуть, пока спит или душ принимает.

Мой отец был директором вино-водочного завода. Человек обеспеченный, влиятельный. А тут вдруг бац и что-то случилось. Вдруг на заводе выяснилась крупная недостача материалов и все пути сходятся на моём отце. Он бросился решать эту проблему и тут опять бац, опять недостача, но уже финансовая. Что-то там с американской помощью по модернизации производства. Что ни неделя, то новая проблема. Началось следствие, отца отстранили от должности, а через неделю суд избрал меру пресечения в виде заключения под стражу. Вскоре начал разваливаться Советский Союз, должности лишился министр, дело быстренько закруглили и отцу дали 9 лет.

– Это имеет отношение к Косте? – спросил я. Но Марина проигнорировала вопрос.

– Это я тебе ещё коротко рассказываю. Представляешь, как это всё тянулось. Томительные месяца ожидания, отец переменился, похудел и всё повторял: «Я не понимаю, что случилось! Я не могу понять, как это вышло!». Когда его отстранили, новый временно назначенный не был заинтересован в том, чтобы помочь моему отцу, ведь он бы потерял должность. Поэтому, дело стало совсем тягучим, а однажды машину отца не впустили на территорию. Я ещё не рассказала тебе, что такое «конфискация имущества», ведь у нас всё забрали тогда, и Волгу, и дачу, – Света оглядела комнату, – оставили только эту квартиру.

Взволнованная Света встала и бесцельно поправила книги на полке серванта.

– А потом, когда я однажды навещала папу, выхлопотав свидание, он спросил меня: «Дочка, а ты не брала дома мою печать в столе и какие-нибудь бланки?», я ответила отрицательно. Но когда он спросил, не мог ли их взять кто-то другой, я вдруг вспомнила про Костю и его неожиданное исчезновение.

– Ты решила, что это он взял? – спросил я.

– Ну а кто же?! – воскликнула Света. – Нет, ты как хочешь, а я выпью коньячку, – она достала с нижней полки передвижного столика бутылку и две стопки. Налила, выдав волнение дребезжанием горлышка о край рюмки.

– Долго я не решалась сказать отцу про своё предположение, но потом, не в силах держать это в тайне, призналась. Дождалась свидания и всё рассказала. Отец долго думал, а на очередном свидании спросил: «А ты его фамилию не знаешь, этого Кости? Не Осипов?». Но я не знала фамилии, а отец больше ничего не спрашивал. Мне бы, дуре, ухватиться за эту информацию, начать искать всех Осиповых Константинов в Москве, но я не была уверена, что мой сбежавший ухажёр не наврал мне про имя. Он мог быть в действительности, совсем не Костей, а каким-нибудь Геной или Валерой.

На самом деле, я только сейчас, от тебя, получила подтверждение, что он был Костя. Кстати, а фамилия Осипов?

– Да, Осипов.

– Так чем закончилась история?

– Закончилась, это не то слово. Через несколько месяцев, зимой, отец подхватил воспаление лёгких и скончался на койке тюремной больницы в колонии под Калининым. И у меня началась совсем другая жизнь. Мама заболела на нервной почве, несколько лет лежала дома, даже получила инвалидность. Я ухаживала, добывала лекарства и еду, а в начале девяностых это было совсем непросто. Потом не стало и мамы и я выживала как могла, мне уже было не до Кости.

– Нда, – промычал я.

– Ты знаешь, я уверена, что он всё подстроил и значит именно он причина моих несчастий. Но сейчас, когда прошло двадцать с лишним лет, многое как-то затёрлось, а нашу встречу и его ухаживания я помню, как сейчас. Вот что значит – девичья любовь, – Света налила себе еще. – Он меня всё на какие-то озера приглашал.

– Под Чехов? – спросил я, предполагая то место, где Костя спрятал тайник с пистолетом.

– Нет, он говорил, поедем туда, где дом у озера. Интересно, где это?

– Возможно, это в Салтыковке, – сказал я, наморщив лоб. – У его сестры там дача была, и да, там дом был прямо у озера.

– А где это?

– Это недалеко, километров десять от Москвы. У них был дом прямо около железнодорожной станции, и озерцо рядом.

– А сейчас есть?

– Не знаю, столько лет прошло, – Света посмотрела на часы.

– Я не отвлекаю своим визитом?

– В восемь часов должна встретить сноху на вокзале, но времени еще достаточно. Максим, а он тебе случайно не оставлял денег или ещё каких-то ценностей? – спросила она, внимательным взглядом пытаясь оценить мою реакцию на вопрос.

– Не припомню такого, а почему ты спрашиваешь?

– Так после этой аферы на заводе у отца пропала приличная сумма. Его же посадили не просто так. Денег не нашли, а сумма, говорят, была немаленькая. Впрочем, теперь я вижу, что ты, действительно, не в курсе дела.

Мы ещё беседовали какое-то время, потом ей кто-то позвонил, и она стала собираться. Я был рад, что этот тяжелый разговор закончился и с удовольствием распрощался. Когда я вышел на улицу, было часов шесть, уже вступили в права вечерние майские сумерки и я решил не возвращаться на дачу, а переночевать в московской квартире.


ХХХ


По пути домой я вспоминал свой разговор с Мариной и рассказ Светы, пытался что-то понять и восстановить картину двадцатилетней давности. Я не знал, что Марина с Костей так враждовали. Да, я помню, как они спорили и остро отзывались друг о друге. Но помню и совместные праздники, ведь у Кости кроме Марины никого родных и не было. Бабушки и дедушки отсутствовали совсем, папа сгинул в местах лишения свободы ещё до нашего знакомства и Костя не любил об этом говорить. А его мамы не стало в 1988 году. Я тогда уже начал мотаться по своим долгим командировкам и помню, как однажды приехал в Москву, как выяснилось, через неделю после похорон. Вот такая у него была жизнь, полная личных бед, но, в то же время, жизнь человека, во всём остальном обласканного успехом.

Костя был человеком твёрдым, правильным, и судьба словно поощряла его за прямоту, умение держать удары и идти к своей цели. И вдруг я слышу рассказ Светы о какой-то махинации на самом высоком уровне, пропаже денег и прочем, что не вмещается в мое представление о товарище.

Мне очень захотелось переговорить с Мариной, рассказать о том, что я узнал сегодня. Пожалел, что не взял у неё номер мобильного телефона. Время было около девяти вечера, решил заехать к ней. Появилось ощущение, что Марина должна что-то знать. Через полчаса я звонил в её дверь.

– Ты знаешь, я почему-то была уверена, что ещё вернёшься, – сказала она. – После нашего утреннего разговора день у меня совсем не задался. Такая сентиментальная стала, если хуже не сказать. Никуда не поехала, куда планировала, а сидела, перебирая старые фотографии. Костя же увлекался этим делом, у меня много его снимков.

Мы прошли на кухню, воздух которой был сизым от табачного дыма. Стол был завален фотографиями, в мойке грудилась посуда, на небольшой тумбочке стояла пепельница, полная окурков.

– У тебя творческий беспорядок, – пошутил я.

– Ну ты же свой человек, – парировала Марина, – чего принёс? – Марина заинтересованно кивнула на свёрток.

Я немного раздвинул фотографии на столе, чтобы освободилось место, достал из сумки пакет и извлёк из него пистолет. Он вывалился из моих рук, с глухим стуком замерев на скатерти.

Некоторое время Марина молча смотрела то на меня, то на оружие и потом спросила:

– Где нашёл?

– Костя оставил для меня.

– Вальтер?

– Да.


Она закурила и выдержала паузу.

– Я слышала про него. Не от Кости, тот бы не сказал. Как-то моей маме рассказал её брат, ну то есть Костин папа, он же мой дядя. Говорил, что прячет вроде как такую семейную реликвию – трофейный немецкий пистолет Вальтер. Их дед служил в пехоте, дошёл до Берлина и принёс с войны. Я тогда запомнила это слово «Вальтер», похожее на имя.

– Ага, вот это он и есть. Я тоже про него только слышал, но никогда не видел.

– Подсудное дело, вообще-то, – недоверчиво сказала Марина.

– Я Костю понимаю, выкинуть жалко, а с собой не возьмёшь. Марин, а ты знаешь такую девушку – Свету? Ну, сейчас-то она уже женщина, а в годы нашей молодости была совсем молоденькой.

– Вроде нет, кто такая?

И я рассказал Марине о своём визите к Светлане и той истории, которую она мне поведала. Временами, слушая меня, Марина закрывала рот ладонью, словно в ужасе. Она отводила взгляд куда-то себе за плечо и подолгу находилась в этой позе, словно бы не хотела, чтобы я видел выражение её лица. Я закончил рассказ на том, как Света спросила, не оставлял ли мне Костя каких-либо денег.

Повисла пауза, которую я занял, отхлёбывая чай. Марина встала, покусывая губы, немного помялась посреди кухни и вдруг начала мыть посуду. Потом также внезапно выключила воду и сказала:

– Мой дядя, Костин папа, работал бухгалтером на вино-водочном заводе. На том самом заводе, где работал отец этой Светы.

Я встал, распрямленный удивлением.

– Я не помню дату, это было примерно в 84-ом году, Костя заканчивал институт, а я тогда училась на курсах партийной школы. На этом заводе случилась какая-та недостача по финансовой части. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы Семён Сергеевич был нечист на руку. Возник какой-то неожиданный скандал, его отстранили от работы и через две недели арестовали.

Я медленно сел, не сводя взгляда с Марининой спины.

– Помню, каким это было несчастьем для всех. И как-то сразу всплыла фигура директора этого завода, с которым, по слухам, Семён Сергеевич не очень ладил. Скажу больше, его мама жаловалась как-то моей, что директор хочет втянуть его в тёмное дело. Но Семён Сергеевич отказывался. И вот вдруг эта странная недостача и директор не то что не помогает Костиному отцу, а словно нарочно топит его. Тогда большое значение имело заседание партийного комитета. И мой дядя очень надеялся на это заседание, уж там то разберутся. Так этот директор дал на работу Семёна Сергеевича такой разгромный отзыв, и что он ему никогда не доверял и всегда подозревал и в таком духе.

Марина вытерла руки, открыла шкафчик и достала бутылку «Рижского бальзама».

– Извини, я алкоголь не пью, кроме этого у меня ничего нет.

– Да я за рулём.

– Будешь! – практически приказала мне Марина, наливая в небольшую стопочку. – За Семёна Сергеевича, за Костю. Ты ведь понимаешь, что он мстил. Понимаешь? За отца мстил!

Я всё понимал. Я понял это еще в середине её рассказа. Но столько информации не умещалось у меня в голове, нужно было побыть одному, наедине со своими размышлениями.

– Получается, директор воровал, а подставил своего бухгалтера? – предположил я.

– Наверное. Как-то так, всех деталей теперь не узнаешь, – пожала плечами Марина.

– А чем закончилось? Я слышал, он умер?

– Закончилось просто. Инфаркт. Не дожил до суда, – Марина залпом опрокинула маленькую стопочку. – Надо ли говорить о том, что дело быстро закрыли. Ах ты, Костя, какую кашу закрутил. А я-то с тобой говорить не хотела, – говорила она, обращаясь к пропавшему брату.

– Признаюсь, это самые необычные майские праздники в моей жизни, – заключил я.

– Ах ты, Костя… – вторила она.

– Ладно, пойду я, поздно уже.

– А? Да посиди ещё…

Я сослался на то, что мне надо всё это обдумать, замотал пистолет в тряпку, сунул в сумку и пошёл к выходу. Марина не задерживала меня. Она молча курила и смотрела в одну точку. Так я и оставил её, задумчиво сидящую на кухне и стряхивающую пепел прямо на стол.


ХХХ


Я приехал домой в два часа ночи, чувствуя невозможную усталость. Улёгся на диван в гостиной прямо в одежде, думая, что сразу засну. С утра я езжу по тайникам и выношу сложные психологические беседы, глаза закрылись сами собой, но сна не было. В голове грезилась картина последних лет существования СССР, в которой Костя, действительно, заварил большую и сложную кашу, удачно всё сделал и уехал в благословенную Америку. Было немного странно и обидно, что он ничего не рассказывал. Впрочем, нужно ли рассказывать что-то приятелю, который по году отсутствует, а потом приезжает на две недели.

А вот месть за отца вполне укладывалась в портрет моего друга. Костя был способен к хладнокровию и был очень гордым. Правда, было странно, что для реализации плана он решился войти в доверие к дочери объекта мести, проникнуть в квартиру и похитить какие-то бланки.

Размышляя об этом, я добрался до Светы и её вопроса о возможных деньгах и ценностях. Был во всём этом какой-то сомнительный момент. Костя оставил в тайнике с пистолетом записку, отсылающую меня к Свете. Но когда я к ней пришёл, то не получил заранее заготовленной, срежессированной Костей информации. Наоборот, Света окатила меня ледяным душем, поведав историю, которую Костя не должен был хотеть мне сообщить. К тому же, всегда оставался приличный шанс, что Света так и не узнает, что виной всех этих бед был Костя.

Так зачем же Косте понадобилось отправлять меня к Свете? Сейчас уже понятно, что она ничего не знала обо мне. Возможно, в её книжном шкафу лежит подаренный Свете томик с запиской подобной той, что, Костя оставил мне, а барышня её до сих пор не прочла. Ведь мне понадобилось двадцать лет, а она, быть может, прочтёт через тридцать.На что вообще рассчитывал мой друг, оставляя книгуу моей мамы? На то, что я начну её сразу внимательно читать? Почему бы и нет, я ведь мог взять её в поезд. Скорее всего, он отдал это случаю. Но со Светой всё равно как-то не клеится.

И тут я подумал, а что если Света знает о каком-то тайнике, но не знает, где он находится? Она спрашивала меня о даче довольно подробно. У неё есть информация о чём то, что хранится там, где дома и озёра, вот и расспрашивала меня.

Как только я представил себе, что Света со мной темнила – всё выстроилось в стройный ряд. Света – случайный участник, не запланированный Костей. От меня она узнала всё что нужно и как только я ей рассказал, что дача находится в Салтыковке – сразу потеряла интерес к дальнейшей беседе. Если она не бросилась в эту Салтыковку сразу после того, как мы распрощались, то наверняка поедет завтра с утра. Она ведь знает, что я иду по какому-то следу, что-то копаю, пытаюсь выяснить. Значит, захочет меня опередить. Маловероятно, что поехала сегодня, она ведь сказала, что в восемь вечера ей надо быть на вокзале. Значит, если поедет, то завтра с утра, и очень вероятно, что, благодаря моей подсказке, найдет там второй Костин тайник. Тайник, который оставлен для меня; если он, конечно, существует.

Я посмотрел на часы – четвертый час утра. Поставил будильник на семь и с большим трудом, не сразу, но всё же заснул.


ХХХ


Утром я совершенно проспал, вскочил в десятом часу, как ошпаренный и бросился собираться. А потом подумал, что «будь что будет» и успокоился. Не торопясь умылся, собрался и поехал.

Через час я въезжал в подмосковную Салтыковку. Я не был здесь больше двадцати лет, к тому же никогда не приезжал сюда на машине, лишь на электричке. К счастью, посёлок изменился мало и немного покрутившись по улочкам, я нашел нужное место. Дом, проданный Мариной, обзавёзлся кирпичной пристройкой. Новые хозяева перекрасили его в другой цвет, огородили участок сплошным и довольно высоким забором, но это был всё тот же дом и всё тоже место.

Озеро, которое раньше почти примыкало к участку, узнать было труднее. Двадцать лет назад к нему вела широкая тропинка через высокую траву, которую никто никогда не косил и какие-то кусты, которые никому не приходило в голову вырубать. А на другой стороне озера был небольшой лесок, скорее даже рощица, за которой начиналась другая линия частных домов.

Сейчас же вокруг озера не было ни травы, ни кустов, позади не было рощицы, а пляж был расширен. С этой стороны располагалась шашлычная и еще один пляж, а озеро окольцевала пешеходная забетонированная дорожка. Несмотря на ранний час, вокруг было людно, видимо, по причине майских праздников и хорошей, по настоящему летней погоды.

День обещал быть жарким, я оставил пиджак в машине и пошёл на разведку. Я был уверен, что Света уже была здесь с утра и если бы я не проспал, то обязательно её повстречал, а к моменту моего приезда её уже и след простыл. Я обошёл вокруг озера, но нигде не увидел следов каких-то раскопок. Да и негде копать – повсюду были постройки или бетонные дорожки. Здесь всю местность перекопали до нас, когда облагораживали территорию и если кто-то и нашёл Костин тайник, то это была не Света сегодня утром, а случайный строитель лет десять назад. Поняв бесполезность изучения местности, я решил зайти в кафе позавтракать и сразу отсюда уехать к себе на дачу. Тем более, что жена уже два раза звонила.

Кафе имело прекрасную веранду с видом на озеро; над каждым столиком был распахнут большой белый зонт. Из десятка столиков треть уже была занята. Официантка, приветствовавшая меня у входа, несколько отвлекла моё внимание, но как только я смог сделать пару шагов внутрь заведения, то увидел… Свету!

Она сидела развалившись, поглаживая большую чашку с кофе и смотрела на меня. Одета она была в какой-то нелепый камуфляжный костюм, вроде тех, в которых ходят рыбаки. Казалось, она не была удивлена нашей встрече, наоборот, в её взгляде можно было усмотреть какую-то неловкость, но в тоже время и вызов. Жестом она пригласила меня за свой столик.

– Вот это встреча, – начал я. – Какими судьбами?

– Да уж, такой вариант мог быть, и он случился. А ты здесь как оказался?

– Света, у меня предложение. Давай не будем темнить.

– Пожалуй, – вздохнула она. – Мне нечего другого и не остаётся.

Подошла официантка и, пока я заказывал завтрак, листая меню, Света что-то искала по многочисленным накладным карманам. Наконец, она извлекла прозрачный канцелярский файлик, в котором лежал сложенный вдвое тетрадный листок.

– А у меня ведь и лопата в машине, – призналась Света, не выпуская из рук эту бумажку. – Ты мне скажи только главное, – она задумалась, подбирая слова, – впрочем, не надо, не говори ничего. Сначала послушай.

Света положила бумажку на стол, накрыла двумя ладонями:

– Я тебе не всё рассказала вчера. Я тебя немного обманула, сказав, что не видела Костю после того, как он меня бросил. Я действительно, безуспешно искала его и караулила возле ворот Мосфильма. Но, представляешь, я однажды встретила его на вокзале. Провожала подругу, та уезжала в Феодосию. И вот, проводила, иду обратно и в толчее Курского вокзала вижу знакомый силуэт. Он прошёл к кассам, купил куда-то билет, я за ним. Я так мечтала встретить его и задать все те вопросы, которые меня мучали. Но когда увидела, то просто шла позади, не зная, что предпринять. Электричка уже стояла, он зашёл в вагон. Народу было немного, но достаточно, чтобы я себя не обнаруживала. Он сел у окна, я в трёх рядах позади и старалась не сверлить ему взглядом затылок. Ехали долго, он вышел на станции, я за ним. Он по посёлку, я позади на изрядном расстоянии. Он по полю, я почти вприсядку, – Света нервно засмеялась.

Официантка принесла мой заказ.

– Ну что я буду рассказывать, если ты нашёл меня, значит знаешь, куда мы с ним в итоге пришли. Ты ведь пришёл по адресу, который я сама указала.

– Как так? – я очень удивился.

– Костя достал из рюкзака небольшую лопату и стал копать, я боялась подходить ближе, не хотела, чтобы он меня заметил. Нашла место в стороне от дороги, сижу в кустах, иногда выглядываю. Потом смотрю, он обратно идёт. Ну думаю, прослежу за ним, узнаю где живёт, а там уж и разговор между нами состоится. Но на пути к станции, когда мы зашли в посёлок, вдруг из-за угла появились два мотоциклиста. Они Костю узнали, остановились, о чём-то поговорили. Он сел к одному из них сзади и они умчались неизвестно куда, может на станцию, а может в гости.

– А ты что?

– Сперва вернулась на то место, где он что-то закапывал. Нашла с трудом – он накрыл дёрном с травой, случайно не найдешь. А я же подругу провожала, у меня туфельки на каблуке и маникюр. Вернулась в Москву, раздобыла небольшую лопату. На другой день приехала снова, копала, пыхтела, еле достала этот ящик. Во мне тогда весу было 48 килограммов. Через полчаса, наконец, добралась. Смотрю, пистолет и записка.

Она протянула мне тетрадный листок, который всё это время накрывала ладонями. Я взял его, развернул и узнал Костин почерк:


«Привет, друг. Ты знаешь, что это, я тебе рассказывал. От моего деда к моему отцу, от моего отца ко мне. Выбросить не поднимается рука. Реши сам, что с этим делать. Будь осторожен.

Ps. Хочешь большего? Иди туда, где дом у озера».


Записка была очень похожа на ту, что я нашёл позавчера в тайнике с пистолетом. Только она была написана рукой Кости, а не отпечатана, как первая, на машинке. И в той был конкретный адрес, а здесь упоминание о доме у озера.

– Теперь мне понятно, почему ты меня расспрашивала о доме у озера, – сказал я и Света в ответ развела руками.

– Вот мы оба и здесь, – добавила она.

– И ты напечатала записку на машинке, потому что не могла подделать его подчерк, – констатировал я.

– Ну да. Я и не пыталась подделать.

– Так, а что же ты хотела? Ах да, найти второй тайник.

– Понимаешь, было непонятно, кому он это адресует. Пистолет мне не нужен, я закопала его обратно. А записку забрала и уехала в Москву. И только года через два или около того, когда отец, уже находившийся в тюрьме, открыл мне глаза на то, что мой милый Костя кинул его, я вспомнила и про эту записку. Я подумала, что этот хитрец мог закопать деньги, отнятые у моего отца. Деньги, из-за пропажи которых я долго жила в нищете. Мои деньги! – Света, видимо, поняла, что повышать голос незачем и немного сбавила. – Я достала эту записку, на машинке напечатала другую, со своим адресом и поехала на место тайника. Снова раскопала, он был на месте. Вложила записку, закопала и стала ждать. И ждала, получается, семнадцать с лишним лет.

– Ну и что нам теперь делать?

– Не знаю. Я приехала с утра пораньше, с лопатой. Думала, разберусь на месте. Да куда тут, посмотри вокруг. Строители нашли, наверняка. Может быть те, кто строил это кафе или вон ту шашлычную. А с другой стороны, шансы были не велики. Он закапывал в 1990-ом году, а в 1993-ем была денежная реформа, советские купюры стали бесполезной бумагой.

– Так а чего же ты примчалась сюда?

– Ну а вдруг? Вдруг этот умник на доллары поменял или купил пару изумрудов?

– А ты знаешь, какова сумма похищенного?

– Это есть в уголовном деле, но я точно не знаю. Думаю, около ста пятидесяти тысяч рублей. Тогдашних, советских. А у тебя нет какой-нибудь другой информации, более точной, где здесь может находится тайник?

– Нет, – я пожал плечами, так как действительно не представлял. – Наверное, в этой записке был смысл тогда, двадцать лет назад.

– Погоди, а как ты нашёл пистолет? Как ты вышел на мою записку?

– Костя оставил мне другую записку в книге, но я прочёл её только три дня назад. Так уж вышло.

– А дом у озера, это этот? – она кивнула в сторону бывшего дома Марины.

– Он самый. Но она его продала 1995-ом году и я смотрю, он порядочно перестроен. К тому же, я даже тогда, в 1990-ом, не был вхож в этот дом, так что если Костя меня и отправил в эту местность, то точно не на территорию, огороженную забором.

Мы просидели в кафе часа два, успокоились, даже немного посмеялись над собой. Потом она сказала, что ей всё это надоело и даже хорошо, что вот так оно разрешилось. Деньги ей не нужны, тем более советские, Костю она давно забыла и сейчас очень жалеет, что после моего вчерашнего визита вдруг не смогла с собой справиться и решилась поехать сюда одна и с лопатой. У сына скоро выпускные экзамены, а она гоняется за кладом.

Я тоже ответил, что совсем не планировал провести майские праздники именно так и хочу поскорее вернуться к привычным занятиям.

Вскоре мы разъехались.


ХХХ


Конечно, я всё время думал, что же имел в виду Костя, отправляя меня к дому у озера. Где я должен был искать? Это место не было мне близким и знакомым. Раскопать сто пятьдесят тысяч советских рублей, впрочем, было бы еще более неприятно, чем не раскопать ничего. И меня не заботят эти деньги, слава богу, на жизнь нам с женой хватает и детям помогаем. Но очень интересно понять, зачем Костя отправил меня к дому у озера и почему не закопал деньги с пистолетом в одном тайнике.

Я уже проехал половину пути к своей даче, как меня осенило – дом у озера, это не место! Дом у озера – это пейзаж картины, которую мы с Костей подарили Фельдману. Я прекрасно помню эту картину, хотя видел её только один день в своей жизни. Костя потащил меня на вернисаж в Измайлово, мы бродили по рядам, интересуясь ценами и, наконец, выбрали. Главными параметрами для нас были размер и цена. По нашей тогдашней бедности потратить мы хотели поменьше, но размер холста должен был быть приличным. Среди нескольких вариантов, подходящих по цене и размеру, мы и выбрали этот нехитрый пейзаж. Там были не только дом и озеро. На картине художник изобразил лесок, горы на заднем плане и уходящую дорогу. В самом же озере плавали утки.

Как хорошо, что Марина сказала мне, что Яков Исидорович Фельдман сейчас в Москве. Однако, с адресом была заминка. Когда мы дарили картину, Костя привёл меня в дом, находящийся в каком-то переулке около метро Кропоткинская. Нам открыл юбиляр, втянул в квартиру, полную празднующих родственников. В тот день мы изрядно выпили и уехали на такси. Больше мне в доме Фельдмана бывать не приходилось. Боюсь, я не смог бы прийти на тот же адрес даже через неделю, не то что через двадцать лет.

Я остановился на обочине, достал телефон и принялся искать информацию в интернете. К счастью, поисковик сразу выдал мне место работы Якова Исидоровича. Оказалось, что он заведует кафедрой в институте геофизики и уже восемь лет, как получил профессорское звание. Я тут же позвонил туда, но дежурный секретарь сказала, что они не работают до окончания майских праздников. К моему удивлению, она легко дала мне номер мобильного телефона профессора Фельдмана. Правда, сначала она немного насторожилась, но, узнав, что я его старый приятель ещё с советских времён и разыскиваю его, сдалась. Пользуясь её добротой, я спросил, когда Фельдман вернулся из Израиля? А она ответила, что никогда не слышала о том, чтобы он в последние десять лет уезжал туда.

Я набрал номер профессора и на конце ответил знакомый, почти не изменившийся голос.

– Добрый день, Яков Исидорович.

– Здравствуйте.

– Это Максим Росиков, помните меня?

– Конечно, Максим, помню. И жду. Двадцать лет жду.

Он назвал мне свой адрес и попросил приехать сегодня в семь вечера. Я поехал домой, отдохнул и в назначенное время был перед дверью профессора.


ХХХ


Яков Исидорович сильно изменился. Он располнел, полысел и выглядел бледновато, впрочем, надо учесть, что ему шёл седьмой десяток. Он был из тех учёных, полностью отдавших себя науке, кто даже дома не снимает пиджака, словно зайдя сюда на минуту, планирует сразу вернуться в лабораторию. Он встретил меня очень приветливо, и пригласил пройти на кухню.

– Как вы поживаете, Максим, – спросил он, возясь у плиты.

– У меня всё хорошо. Женат, есть дети. Живу на даче, в Москву приезжаю редко.

Мы поговорили о том и сём, словно подчёркивая, что тема, которую нам предстоит затронуть, не терпит излишней спешки. Он налил мне чаю, подчеркнув, что для здоровья важен именно этот напиток, а не кофе. А я спросил его о научной проблеме, которой он сейчас занимается, и получил краткий рассказ в ответ. Мы говорили о быстро растущих детям и даже немного коснулись политики. Наконец, темы вежливости исчерпались и мы приблизились к главному.

– Как так вышло, что Вы объявились через двадцать лет? – спросил он.

– Так получилось, что я только недавно прочёл записку, которую Костя мне оставил.

– Но почему Вы не появлялись раньше?

– Честно говоря, я думал, что Вы, Яков Исидорович, еще тогда, в 90-ые, уехали в Израиль.

– Ах вот оно что. Я действительно уезжал, но почти сразу вернулся. Я, возможно, единственный еврей, который уехал навсегда и вернулся навсегда.

– Да, я о таком не слышал.

– Я всю жизнь прожил в Москве, здесь мои воспоминания и главное, здесь моя работа, дело моей жизни. Когда стали легко выпускать, я умчался, поддавшись общему настроению. Но не прошло и года, как я переругался там с родственниками и вообще, заскучал. А здесь мне предложили очень интересный проект, так я бегом обратно!

– Ну вот, я в 1990-ом году искал Костю, мне сказали, что он уехал в США, но я хотел узнать детали. Звонил в Пароходство, искал Вас, но там ответили, что и Вы уехали.

– Этот мальчик сказал, что уехал в Америку? – спросил Фельдман, качая головой.

– Да, так он передал моей маме.

– Он всегда был выше обстоятельств.

– Почему «был»?

– Пойдемте со мной, – и Фельдман повёл меня в гостиную, где на стене я увидел подаренную нами двадцать лет назад картину. Дом, озеро, горы, утки.

Он подошел к чёрному антикварному шкафу, выдвинул один из множества ящичков, достал из него несколько бумаг и протянул мне. Я полистал, это были какие-то диагнозы и медицинские заключения, наткнулся на фамилию Кости и по моему телу прошла дрожь волнения.

– Что это? Я не очень понимаю, – растерянно спросил я, кивая на бумаги.

– Максим, дело в том, что наш друг Костя Осипов умер 28 сентября 1990 года.

– Умер?

– Да, плохой диагноз, там всё написано. Никто не любит повторят эти слова, называть эти диагнозы и Вы меня не заставляйте.

– Как так вышло?

– Он узнал об этом года за полтора. Мы работали вместе, так что я тоже узнал почти сразу, хотя Костя и пытался поначалу скрывать. Я отправил его к знакомому врачу: анализы, обследования и в конце концов вердикт. Помню, как он сидел здесь и говорил, что ты приезжаешь через месяц. Ничего, что я перешел на «ты»? Чего уж там миндальничать, правда?

– Да-да, конечно.

– И он размышлял, сказать тебе или нет.

Я сразу вспомнил тот свой приезд в Москву. В июне 1989 года нашу исследовательскую команду спешно перебрасывали из-под Хабаровска в Тикси, где возникло внезапное движение тектонических плит. Меня и ещё пару ответственных товарищей, перебрасывали через Москву, так как надо было в главке сдать отчёты, получить инструкции и так далее. Я должен был пробыть в Москве два-три дня, а застрял на месяц с лишним, так как начальство всё утрясало какие-то детали, чуть ли не каждый день дёргая меня на бесконечные летучки и собрания. И я помню, как меня встретил Костя, чуть более задумчивый и хмурый, чем всегда. А сейчас я уже понимаю, что и какой-то болезненно бледный, чему я тогда не придал значения. Обычно Костя с жадностью набрасывался на мои отпуска и, мы почти ежедневно встречались. Но в тот раз за месяц мы встретились лишь раз пять. К сожалению, я не обратил на это внимания тогда. В первых числах, накануне моего отъезда, он сказал, что не сможет меня проводить, поинтересовался, когда ещё приеду. Я ответил, что как всегда, не знаю. Спустя полтора года, в ноябре 1990 года я снова приехал в Москву и получил от мамы книгу, оставленную другом. Мама сказала, что он уехал в Америку, а его уже два месяца не было в живых.

– Он мне не сказал, – тихо ответил я Фельдману.

– Понимаю. Он хотел, чтобы все думали, будто он уехал в свою Америку. Из Пароходства он уволился ещё года за четыре до того. Занимался какой-то коммерцией, крутился, карабкался к своим целям. Потом мамы у него не стало, потом этот проклятый диагноз, – с досадой говорил Яков Исидорович.

– Не знаю, что и сказать. Бедный Костя.

– Кстати, он хотел мне оставить какой-то пистолет. Чтобы я передал тебе, Максим. Но я отказался, уж извини. Я посоветовал ему выкинуть его. Насчёт таких вещей я трусоват, к тому же, собирался насовсем уезжать в Тель-Авив.

– Почему же он не сказал мне при встрече? – вопросительно рассуждал я.

– Ну, мой дорогой, ты забыл Костю. Он был человеком, у которого всё и всегда получалось, и вдруг такое известие. В его системе ценностей это проигрыш, понимаешь? Фиаско! Он мечтал присылать всем фотографии, как гуляет по Бродвею. Честно говоря, когда меня не станет, я бы хотел, чтобы все там думали, что я уехал куда-то в Рио, а не лежу в могиле.

– Но если он мне написал записку в книге, то почему именно так? Не проще ли было передать моей маме письмо или вовсе отправить его мне обычной почтой? Ведь мы переписывались в то время. Тогда бы он был уверен в том, что я точно такое письмо получу и прочту.

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Костя не был уверен, хочет ли этого, поэтому уменьшил шансы. Если судьбе будет угодно, ты прочтешь, а нет, так нет.

Возникла пауза. Слишком тяжёлую весть я узнал сегодня, хотя и не видел Костю столько лет, а всё-таки нет-нет, да и вспоминал друга. И в те минуты, когда в голове возникал его образ, я представлял, что он живёт где-то в благословенной стране, освоился там и наверняка уже по-русски говорит с американским акцентом, но всё также весел и упрям, хоть и постарел, как все мы. И никогда я не исключал шанса, что однажды он появится, всё расскажет и всё объяснит, и почему не сказался, планируя уехать навсегда, и отчего позже не давал о себе знать уже оттуда. И я эти объяснения приму, так как станет, наконец, понятно, что иначе он поступить не мог, и я бы на его месте поступил точно также. А он расскажет мне что-то совсем важное, чего не знает ни мама, ни сестра Марина, ни старший научный сотрудник Яков Фельдман, а я ему в ответ открою те тайны последних двадцати лет, которые тоже от всех таил, думая, что вот вернётся друг, ему-то и расскажу.

Не скрою, пару раз я даже думал о том, а не умер ли он там, в Америке, не погиб ли? Это бы объясняло, почему он молчит, не выходит на связь уже в новое время, когда появился интернет, когда не нужно заказывать международные переговоры. Найти номер московского приятеля, о котором знаешь всё, и фамилию, и адрес, и место работы, несложно. И я думал, что вдруг он погиб там, это мне как-то объясняло его молчание. Но узнать, что друг никуда и не улетал, что страдал здесь и готовился к последнему дню, встречая и провожая меня, не жил, а доживал и знал об этом – это опустошило меня. Берёг ли он меня, скрывая это, или робел признаться в страшном? А вернее всего, дорожил лёгкостью и беззаботностью наших отношений, не желая впускать в них отравляющий фон неприятных, неисправимых новостей.

Фельдман достал из серванта коньяк и принёс фотографии, которые ему в разное время передал Костя. Мы разглядывали их, сидя за журнальным столиком, над которым висела картина с безмятежным сюжетом раскинувшегося озера и скромным домиком позади. И это было похоже на поминки, которые, наконец состоялись. И стало легче от того, что вопросы были заданы, а ответы, наконец, получены, пусть и вот так, спустя двадцать лет. Казалось, что Фельдман тоже испытывал облегчение, словно хранил эту тайну так долго один и окончательно устал, а теперь передаёт её, словно сдав свой пост.

Мы провели так часа два, лился душевный разговор, полный воспоминаний, но потом и он иссяк. Время было позднее, поэтому я принялся откланиваться, сославшись на дела, которые ещё необходимо сделать сегодня. Мы договорились встречаться хотя бы раз в год, я позвал его к себе на дачу, и уже в прихожей решил спросить о Свете.

– Кстати, Яков Исидорович, а вы не знаете такую девушку Свету?

– Свету? – задумался он.

– Ну, конечно, сейчас она уже взрослая женщина, примерно моя ровесница, а тогда ей было двадцать с небольшим. Я её не видел тогда, но недавно узнал, что у Кости с ней был роман.

– Ну, молодой человек, мало ли с кем у Кости был тогда роман, – засмеялся Фельдман.

– У них там был какой-то конфликт, я бы не хотел сегодня об этом говорить. Словом, эта Света до сих ищет деньги, большие деньги. И считает, что, Костя причастен к этому.

– Ах вот оно что, – Фельдман задумался и поджал губы. – Историю я не знаю, но про деньги кое-что могу сказать. Идите за мной, Максим.

Мы вернулись в гостиную, где Яков Исидорович открыл в шкафу еще один ящичек, покопался в бумагах, и, наконец, извлёк почтовый конверт, из которого достал несколько листков.

– Однажды Костя пришёл ко мне и сказал: «Яков, я тебе оставлю вот эти платёжки. Если к тебе кто-нибудь когда-нибудь придёт и спросит про большие деньги, отдай ему эти платёжки». Я спрашивал подробности, но Костя сказал, что мне эти тайны не к чему, а прийти к нему не должны, платёжки оставляет на всякий случай.

Фельдман протянул мне бумаги. Это была дюжина квитанций и платёжных поручений. Каждая на порядочную сумму. Там были квитанции, подтверждающие, что Осипов Константин в разные дни из разных Сберкасс отправлял в различные благотворительные фонды и детские дома то пять тысяч, то семь, то десять. Платежные поручения свидетельствовали о переводах неизвестного мне до сих пор СП «Вектор-М» более крупных взносов по 20-30 тысяч всё тем же благотворительным фондам и детским домам.

– Здесь документов на какие-то безумные сто тридцать пять тысяч рублей. Я посчитал, любопытство старого еврея. -Это когда Волга стоила шестнадцать! Кости не стало через три месяца после того, как он принёс их мне. Поначалу я побаивался и даже спрятал их на даче, времена-то начались бандитские.

– Это точно, «лихие девяностые», – поддержал я.

– Если ты спросил про это, возьми эти бумажки, ведь Костя просил отдать тому, кто спросит про деньги. Ты первый, кто за двадцать лет спросил меня об этом.

Я, пожав плечами, взял квитанции.

Тем же вечером, не заезжая в московскую квартиру, уже боясь, что моя голова не выдержит еще каких-либо новостей и встреч, я прямо от Фельдмана уехал, наконец, на дачу.


ХХХХ


– Вот такая, девочки и мальчики, была история, – сказал Максим, оглядев своих друзей. – Ну давайте выпьем что ли, а то так и просидели.

Уже стемнело и под крышей небольшой летней веранды давно зажгли лампочку. Потухли и перестали дымить угли в мангале, остыл шашлык на столе.

– Да, вот это история, – протянула Соня, жена Аркадия.

– Ну, старик, ты даешь, – поддержал её сам Аркадий.

– А почему ты мне-то ничего не рассказывал? У него в Москве такая карусель была, а он приехал и молчит! – возмутилась Нина, ища сочувствия у Сони. И та в ответ только понимающе покачала головой.

– Да потому что это не просто забавный случай. Вот так, как десятки ваших с Сонькой историй, которые вы тут перемалываете каждые выходные. Это важно, понимаешь, Нин. Мне надо было всё осмыслить, понять.

– Ну хорошо, а почему ты тогда, в начале лета сказал, что расскажешь, но попозже? Чего ждал?

– Сейчас, – ответил Максим, сбегал в дом и принёс коробку. Все привстали, замерев в ожидании, не сводя с неё глаз.

– Что там? – спросила нетерпеливая Соня.

– Вот, – и Максим достал из коробки завернутый в тряпку пистолет.

– Ух ты, – проявил интерес Аркадий и взял его в руки.

– Ну куда ты ещё оружие-то в дом принёс? – возмутилась Нина. – Сейчас он стрельнет нам тут в кого-нибудь!

– Старик, а ты в курсе, что хранение оружия, это подсудное дело? – спросил Аркадий, не сводя восхищённых глаз с пистолета и крутя его в руках.

– Вот я вам и говорю. Есть у меня на это дело подходящий знакомый. Подполковник милиции.

– Семёнов что ли? – спросила Нина, слегка повысив тон.

– Да, вот жена знает его. Первый муж её сестры.

– А ты чего, общаешься с ним что ли? – в тоне супруги послышалось возмущение.

– Он мне всё равно – свояк! Не общаюсь, не общаюсь. Вот по делу только пришлось, – поспешил успокоить Максим. – Да не сбивай меня сейчас-то! И кстати, он уже полковник!

– Ты Машке только не говори, что его там повышают на работе!

– Не скажу, не скажу! – отмахнулся Максим.

– Так чего этот Семёнов? – вмешался Аркадий и вернул пистолет в коробку.

– Во-первых, он мне помог этот пистолет списать. Вот тут видите дырочку сделали, в стволе снизу разрезали и вставили тут штифт. Почти не видно, а стрелять не может. Пистолет списали и официально это массогабаритная модель, на что и справка есть. Можно дома хранить.

– Ну ка, дай почитаю, – Нина взяла справку.

– А во-вторых, я его просил, нельзя ли заглянуть в те уголовные дела? В дело отца Кости и в дело отца Светы. Очень хотелось узнать детали.

– Так, ну и что? – оживились все.

– Ничего. Два месяца зря ждал. Дело отца Кости давно уничтожено за старостью, даже концов не найти. А дело отца Светы, вероятно, сгорело в конце девяностых. Был там у них какой-то пожар в судебном архиве.

– Ну этого следовало ожидать, – сказал Аркадий.

– А вот книга, с которой всё началось, – и Максим выложил на стол голубой томик с кораблями. Под обложкой лежали бумажки. – А вот, кстати, и те квитанции.

Вечер стал поздним и прозрачное августовское небо показало ковёр из сотен звёзд.


– Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.