КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Меня все это больше не е… Ранние годы Игоря Чекомазова [Ким Шмонов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Первые стихи

Как бы это странно ни звучало, но мы до сих пор не знаем, откуда есть пошел Игорь Чекомазов. Про его детство нам не известно практически ничего. Мы знаем, что жил он в детском доме. Причем жил едва ли не с самого рождения. Ни мать, ни отец, ни какие-либо другие родственники не известны.

Касательно его рождения известны лишь только дата (10 февраля 1965 года) и место (родильный дом города Барабинска). Да и то, все это взято из сохранившихся архивных документов, а как на самом деле все было, так никто и не знает.

Что и говорить… Да и Чекомазовых в самом Барабинске отродясь не бывало.

Зато в Барабинском детском доме его хорошо помнят.

– Маленький, худенький такой, как тростиночка… – вспоминает своего однокашника Сергей Хряков – Да вот только с приветом… Стоит себе один, все о чем-то думает. Подойдешь к нему, скажешь: «Как дела?», а он тебе в ответ «Хуй на!». А как дело до драки дойдет, мог и стулом переебенить. Короче, совсем ку-ку чувак был…

Первые стихи его датируются 1977-м годом.


Очень хочется играть

Только им на все насрать

Как посмотришь в потолок

Начинается урок

***

Даже если нет мозгов

Должен быть всегда готов

Долго-долго мы идем –

Скоро ляжем и помрем

***

Снова вижу потолок

Начинается урок

Наступила тишина

Где-то кончилась война

***

Всем нам есть, о чем подумать,

Что кому куда засунуть.

Мы опять рыдаем в голос

Это лопнул чей-то волос.

***

Как подумал что-то вдруг

Нарисован новый круг.

Если пишешь на стене,

Круг расширился вдвойне.

***

Тот, кто смотрит со стены,

Знает – мы обречены.

Где-то рядом за углом,

Черт в пальто сжимает лом.

***

Пессимистом быть не плохо –

Только мне все это похуй…

1977


Такова нехитрая исповедь насквозь испорченного детдомовскими нравами, педагогически запущенного двенадцатилетнего подростка. Подростка не от мира сего…

Чуть позже стихи эти станут чуть более социальными – в них поэт, казалось бы, к кому-то обращается, кому-то что-то предлагает. Но эта социальность – только кажущаяся. Игорь продолжает протестовать против общества. Общества, основанного на лжи…


Вот вам старая пижама

Где порвались все карманы

Заберите у меня

Уши мертвого коня

***

Вот веселые картинки

Чернозема полкорзинки

Заберите наконец

Чайник, ржавый, что пиздец.

***

Вот протухшая селедка

И разбавленная водка

И кусочек говнеца

Как начало без конца

***

Вот дырявая кровать

Деньги – жопу вытирать

Лужа чтобы окунуться,

Поторчать и ебануться

***

Вот вонючие носки

Чтобы не сдохнуть от тоски

Забирайте одеялко

Мне его совсем не жалко…

1979


Игорь искал правду. Искал и не находил…

Ну а потом наступил совершенно иной период, давший начало совершенно уникальному циклу, в котором насчитывается несколько сот стихотворений. Среди знатоков творчества поэта цикл этот получил название…

Параномика

Все сотни стихов «Параномики» объединяла одна простая вещь. Все они были ответами. Ответами, переразвитиями, возражениями другим поэтам. Да и собственно говоря, не только поэтам. Писателям, драматургам, философам. Мифам… Архетипам… Ситуациям… От древности до наших дней.

Термин «Параномика» появился тогда же, когда появились чекомазовисты и чекомазоведы, а также чекомазовские семинары и чекомазовские чтения, в общем, все то, что сам Игорь называл «мозгодрочительной поебенью».

Да и свою «Параномику» он сам называл по-другому… Он называл это просто… Простым русским словом «навеяло».

Вот один из ранних примеров такого творчества.


Байрон ты или не Байрон

Если честно, всем насрать,

Ведь дыханья вечной тайны

Им тебе не передать.

***

Да, нельзя не согласиться,

В хлам задрочен Чайльд-Гарольд.

Если курица не птица,

То и герцог не король.

***

Пресловутой синей птицы

Не прельщал тебя обман.

Пыль дорожная клубиться,

Перманентно пуст карман.

1981


Несложно догадаться, что это посвящено русскому поэту Михаилу Юрьевичу Лермонтову. А вот посвящение японцу – Аракида Моритакэ.


Упавший лист взлетел на ветку.

Мадам, позвольте сигаретку?

Не заставляйте лезть из кожи,

Ведь это бабочка, быть может.

Из тенет благородной лени

Едва уйти. Закован пленник,

И звон пленительных цепей -

Не суть. Могло быть и сложней…

***

Убогое мое хозяйство…

Чудной цинизм и распиздяйство

Всему виной. Синеют дали.

Похоже, мы опять просрали

Все то, что можно было.

И дворник курит опостыло,

Метя опавшую листву,

И мимоходом о чем-то грезит наяву.

1982


Нашлось место и великому Шекспиру.


Вопросу: быть или не быть?

Отвечу я: Не быть. А это значит,

То, что судьбой отведено, прожить

Без страха, без оглядки. Пусть поплачет,

Склонившись надо мной, уставший Бог…

Не быть! Не быть еще сильнее…

Меня к себе он вытащить не смог…

Не быть! И безнадежней, и больнее…

***

Не ладно что-то в датском королевстве,

Изрядно всем все это надоело.

Закон суров, и в этом действе

Преобладает он. Такое дело.

Без череды лихих смертей,

Но не без доли драматизма,

Процесс идет. Молчит злодей,

А гений занят онанизмом.

1986


Далеко не всегда объект «Параномики» находится на поверхности. Довольно часто неискушенный читатель и не подозревает кому или чему посвятил свое произведение поэт. Вот достаточно характерный пример.


Забыв унылые года

С сумою за спиной, которая полна

пустых кошмаров и забот,

ленивый грязный идиот,

в порыве смеха окаянном

И в тихом упоеньи странном,

За счастьем он летел, как пуля,

Не зная, ДЛЯ КАКОГО ХУЯ!!?

1987


Только самые опытные чекомазоведы в курсе, что на написание сего опуса поэта вдохновило стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Я помню чудное мгновенье…».

Вершиной «Паратезиса» заслуженно считаются легендарные «Истуканы».


На барахолках, в овражках,

в борделях и даже в сортирах,

в маленьких каталажках,

и прямо в стрелковых тирах,

***

В прахе и в тлене прямо,

на Этне и на Фудзи-Яме,

Из звездного света сотканы,

Под небом стоят истуканы.

1988


Долгое время Игорь Чекомазов не мог закончить своих «Истуканов». В оное время он даже считал, что это сделать совершенно невозможно, так как это касается слишком высоких материй…

– Эта хуйня посложнее будет, чем «Фауст» Гете – говорил он.

Тем не менее, через три года Игорь закончил «Истуканов». Он посчитал, что сделал это слишком поздно, так как мир уже успел сойти с ума. Тем не менее, эти строки увидели свет. Вернее, это свет их увидел…

Вот это продолжение…

Банальны они, нормальны,

Пресыщены и перегреты,

Внутри у них нету тайны

В душе у них нету света.

***

Пред ними молчат ураганы,

и зарева что-то гасит,

под ними тверды океаны,

и звон тишины им возгласит:

***

о том, что они не такие,

нет-нет, совершенно другие,

и непроглядно пустые,

и несомненно простые,

***

О том, что все это правдиво,

о том, что жизнь быстротечна,

она несомненно красива,

и лишь потому, что конечна

***

А, значит, не так уж глупо

не боятся ни Бога, ни черта.

…А, значит, еще доступна

дорога иного сорта.

***

И пусть открываются тайны,

И пусть набираются света.

Ведь это совсем не случайно…

Хотя, может, и не заметно…

1991


Думаю, нет нужды говорить, кому посвящались эти строки…

Художественная мазня

А мы, тем временем, вернемся к юному Чекомазову, который, как и всякий достигший совершеннолетия детдомовец Союза Советских Социалистических Республик, получил от государства документ о среднем образовании и ключи от квартиры.

Членом Союза писателей Чекомазов не являлся. В силу присущего ему мировоззрения это было совершенно исключено. Поэтому вопрос заработка стоял остро.

Игорь устроился художником-оформителем на завод Промсвязи. Он скептически относился к своей работе, называя ее «художественной мазней». То, что он делал, тогда называлось «наглядной агитацией». В нынешнее время это можно было бы назвать «мотивирующей графикой».

Диссонанс между ее возвышенным содержанием и приземленной прозой жизни оставил глубокий след в душе Игоря.


Товарищ знай – не дремлет враг,

Нальет говна – до самых срак,

Болтун – находка для шпиона.

И тот, и этот – два гондона.

***

Повысим качество труда,

Иначе будет вам пизда.

Объявим пьянству смертный бой

И отхуячим всех елдой.

***

Не брезгуй за собой убрать,

Коль не на все тебе насрать.

Долой халатность, жадность, лень

И остальную поебень.

1983


А потом, неожиданно для всех, началась перестройка. Даже так – Перестройка. С большой буквы. Теперь уже и жизнь, и связанные с ней диссонансы стали другими.


Шаг вперед – два назад,

Нитевидный, неровный

Пульс на землю истек

У щербатой стены.

А кругом – город-сад,

Только я не садовник,

Не садовник – и все,

Нет ничьей в том вины…


Вздох. И мелкая дрожь

Униматься не хочет.

Зуд металл и взмах

Опустевшей культи.

Убивать эту ложь

Я и не правомочен.

Ложь убьется сама,

Ей за мной не пройти…

1985


Здесь уже просматривается кредо Игоря Чекомазова, которое станет его путеводной нитью на все последующие годы: «Только правда, и никакой лжи».

Иной раз накал страстей в его душе доходил до предела, что выражалось в суицидальных нотках.


Идут ко мне, как пьяные матросы,

вопросы непростого бытия

И я – плююсь, как от дешевой папиросы

Один пиздец, и больше ни хуя.

Я гол и зол – я не могу иначе

Тем паче не поможет даже лень

Так целый день. И ни при чем здесь правда и удача.

В придачу есть хуйня и поебень.

Меня поставят будто я невольник

Невольник не умеет выбирать

Знать не хочу и вывожу, как школьник

На подоконник кровью:

                        Мне на вас насрать!

Меня поставят будто я невольник

Невольник эти вещи не поймет

Но час придет и напишу на подоконник

Меня все это больше не ебет!!!

1986


Тем не менее, всерьез возможность самоубийства Игорь никогда не рассматривал.

– Хуй вам, а не самоубийство – по этому поводу поговаривал он. Никто не знал, к кому были обращены эти слова…

Писать в стол, как говорят авторы, Игорю не хотелось. Плоха та правда, о которой никто никогда не узнает. Но в первозданном виде его стихи к печати были совершенно не пригодны. Разве что, если на заборах их писать.

Но ничего, – говорил Игорь – мои стихи еще войдут вам в анналы. Пришлось обратиться к иносказаниям.

Язык Эзопа – мой родной язык – заметил как-то по этому поводу Игорь Чекомазов.

Первой ласточкой стали, конечно же, известные каждому уважающему себя интеллигенту «Истуканы». Точнее, первая, самая ранняя их часть. Письмо в «Новый мир», главный редактор был в восторге. Чего, конечно, не скажешь, о курировавших его вышестоящих товарищах. Они опытным глазом узрели крамолу. Игоря взяли на карандаш.

Но война с ложью – священная война, а на войне, как известно, все средства хороши… И вот в один прекрасный день, вместо очередного «Иди на работу с радостью», на проходной родного завода появилось следующее:


Я знаю, поздно или рано

Придет анархия баранов.

Она родится в дальних странах,

И не покажется нам странной.

1988


Эта битва была недолгой… Поступил звонок куда надо… Так в жизни Игоря начался новый этап.

Районная психиатрическая

Районная психиатрическая лечебница стала временным пристанищем Игоря зимой 1989 года. Уже позже, в 1991, он с иронией вспоминает тот период.


Как в разговоре, между слов,

Однажды я себе позволил о чем-то лишнее сказать.

Все было быстро – и диагноз был суров

Меня определили куда надо. Была железная кровать.

***

В печальной, серой, злой юдоли,

Я оказался поневоле,

Там я страдал, мечтая сесть за стол,

И там был познан мною галоперидол.

***

– Но я здоров!!! – орал благим я матом.

– Успокойтесь – седой мне доктор говорил,

– Вы живы. Я же не патологоанатом.

Потом вбежали санитары… Сейчас об этом я почти забыл.

***

Рубашка, психотропы, сера… Ночами психи выли.

Я молчал. Чуть сам не тронулся – не буду врать.

Мелком за дверью я начал Мону Лизу рисовать.

Потом ее стирали, меня били

Снова сера… Я начинал опять…

***

Не раз ходил я к главврачу

Все по-хорошему сначала – сяду, помолчу,

Скажу ему, мол, извините, уже не те года,

Потом скандалить начал и уже тогда

Грозился руки наложить, кричал, что не шучу…

***

Пусть не найду здесь ничего острее пуговиц, я знаю,

но я читал – и это факт из жизни древних самураев,

Что если сильно постараться и откусить себе язык,

То очень даже много шансов на безболезненный кирдык.

1991


Но первое время Игорю, конечно, было не до шуток. Такой несвободы в своей жизни он больше никогда не ощущал.


С улыбкой охуевшей шмары

Судьба транслирует кошмары,

Боль корчей и маразм угара –

все тлен. Когда б не санитары,

Жизнь здесь могла бы быть терпимой,

Но окрик злой, как выстрел в спину,

Спешит фатальною турбиной

Смешать тебя с говном и тиной.

Да. здесь ты просто недоличность,

Здесь не решает дел наличность,

И лишь с пейзажем органичность

Способна что-то дать… Привычность -

Хороший козырь, но не в этом дело.

Когда в висках кровь бьется оголтело,

И пропадает из контекста тело –

Вот это жуть. Мне это надоело.

1989


Если бы не украденный в ординаторской блокнот, ему даже некуда было бы записывать свои стихи. Позднее этот огромный блокнот станет в некотором смысле его визитной карточкой.

Но ничто не может продолжаться вечно. В один из теплых весенних дней Игорю удается организовать побег.


Все было тщетно – врач молчал,

И ухмыляясь, все больше дозы назначал.

Бежали дни – и я смирился остаться здесь на много лет

Как вдруг однажды на прогулке увидел я надежды свет.

***

Услышал я, как за забором беседа шла – пропал билет!

На Крайний Север должен ехать один прославленный поэт

К нему рабочая бригада должна подъехать из Москвы,

Все очень смелые ребята. Вот только умер он – увы!

***

Он денег стоит, только взят по брони,

Тут только ехать – хоть езжай самой

Оплачен поезд, теплоход и на еду талоны,..

Потом молчание – и я нетерпеливо уже качаю головой.

– А что билет? Билет тот у ребят.

Пред ними двери открывает Норильский горный комбинат.

1991


Так Игорь оказывается в Норильске. Как он смог туда попасть без документов в больничном халате – так до сих пор и осталось загадкой. Почти три года он провел там…

В самом суровом городе Советского Союза


Это были три года вызова, три года переосмысления прожитого, три года познания неочевидных вещей.


Как все ужасно стало тихо

Здесь только смерть – такой вам результат

И тараканы мрут – такое лихо

И все что было, не вернуть назад.

***

Работать я могу – мне хоть сейчас на шахту

Пусть даже бесполезен и убог

И там, и тут рутиной вечной вахты

Звенящий вечный зов я позабыть не смог

***

Когда-нибудь я может быть растаю,

Замерзший в этой вечной мерзлоте,

Я здесь не ради денег – это знаю,

И понимаю – здесь условия не те.

***

Как близко все – и нет вещей неважных,

Как будто с гор спустился и живешь,

Но пусто здесь – и это очень страшно,

То скука заедает, то бросает в дрожь.

***

Меня кручина эта не сломает,

Пусть долог сон – когда-то я проснусь.

И где бы ни был я – я это знаю,

Сюда я обязательно вернусь.

1990


Здесь с новой силой Игорь взялся за «Параномику». На сей раз под его ударом оказались философы. Сократ…


Ты знал, что ничего не знаешь,

А я не знаю ни хуя,

Горбатых много. А ты знаешь,

Что эта чаша не твоя?

***

Умолкли в зале опустелом

Все разговоры ни о чем,

Идут года, и между делом.

Ты что-то прячешь под плащом

1990


Гераклит…


Я не вошел в ту реку дважды,

Но видел в жизни много рек.

И где-нибудь всплыву однажды,

Простой, как пробка, человек.

***

Тот опыт хоть и не удался,

Но я и глазом не моргнул.

В одних я сладостно купался,

В других – отчаянно тонул.

1990

Декарту…


Сказав «Cogito ergo sum»

Ты породил немало дум,

Оценок, споров, тем, суждений

И всевозможных впечатлений.

***

Меня пугает дуб тенистый.

Раз существует – значит мыслит.

Да, братцы, вот достойный шанс

На когнитивный диссонанс

1991


Канту…


Когда смотрю на вещь-в-себе

На зависть всякой голытьбе,

Я ужасаюсь – Вашу мать!

Умом все это не понять.

***

Но ведь на то они и вещи,

Как ни зови, а словом вещим

Не будет это имя. Многих

Тайн не узнаем мы в итоге.

***

Неутешителен итог

Всех этих очень умных строк.

Но мы пойдем другим путем,

Мы вещь-в-себе – в себе найдем!

1991


Ницше…


Плачьте люди Земли, умер Бог,

Говорил нам Вильгельм Фридрих Ницше.

Пусть он мертвый, но он нам помог,

Отыскать цель, значение, пищу и нишу,


Неизвестен над пропастью путь,

И забыта дорога обратно,

Где мы? Это вкурил кто-нибудь?

Я живой или нет!?

                  Непонятно…

1990


А это было посвящение всем философам мира в целом.


Надеждой ты любви не купишь,

А верой – купишь не у всех,

Так сильно истину ты любишь,

Что совершаешь с ней содомский грех

1991


Не обошел Игорь стороной и восточных философов. В частности, несколько его стихов посвящены дзэн-буддизму.


Звук хлопка одной ладони -

Большой секрет для посторонних.

Он может понят быть яснее,

Когда ладонью бьют по шее.

1991


Встретишь Будду – убей Будду

Повторяться я не буду.

Всходит рожь, цветут сады,

Им твой Будда – до пизды.

1991


Шли месяцы и годы… Были полярные ночи, черная пурга и непредсказуемо короткое северное лето.

А потом наступил август 1991 года. Когда начались всем известные события, Игорь тут же вылетел в Москву. Вылетел, чтобы драться за те крохи свободы, которые у него были. Драться насмерть…

Победа тогда была нелегкой. Свободы стало больше, неизмеримо больше… Но был подвох – свобода эта оказалась настолько поверхностной, что вполне можно было сказать, что она не настоящая.

По сути ничего не поменялось. Когда Игорь это понял, в его творчестве начался новый период.

Но это уже совсем другая история.


Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора с использованием приложения «Фоторобот» (http://foto.hotdrv.ru/fotorobot).


Оглавление

  • Первые стихи
  • Параномика
  • Художественная мазня
  • Районная психиатрическая
  • В самом суровом городе Советского Союза