КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Дуновение теплого воздуха из губ незнакомки в тени сна единорога [Антон Павлович Лосевский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Узникам совести 21-го столетия посвящается

Эпизод 01. Виновна

Ночь перед казнью выдалась самой тягостной и задумчивой в недолгой еще жизни Юлии, оно и понятно. Думала ли она, хрупкая, девятнадцатилетняя, что дело примет столь внезапный и скверный оборот? Еще вчера она значилась обычной студенткой лесоторгового училища макондовского уезда, и вот те раз. Юность всегда полна размышлений о своем будущем: как-то там все сложится? Но существуют, пожалуй, сценарии, которые почти невозможно примерить на себя. Казнь – это ведь для всяких престарелых негодяев, сотворивших нечто безжалостное, запредельное… Поразмышлять той бесконечной ночью, словом, было над чем.

Изрядно затрудняло движение мысли то обстоятельство, что в помещении подвального типа, где ее удерживали в оковах, раздражающе моргал ядовитый свет, и надоедливо булькала старинная электронная музыка из прошлого столетия. Специально. Разумеется, чтобы жертва не имела шансов даже попытаться сформулировать какие-либо оправдательные доводы, чтобы в качестве последнего слова те не прозвучали вдруг убедительно или трогательно. Хотя, известное дело, окажись на ее месте даже матерый оратор Демосфен, и тот едва ли выкрутился бы из подобного переплета. Процент оправдательных приговоров в Макондово, как и в среднем по Сверхимперии, был невелик – порядка 0,07 %. А уж в показательных процессах прецедентов не случалось вовсе. Тем не менее карательная машина считала не лишним перестраховываться и создавать бессонные условия содержания для заживо приговоренных.

Юлия не знала точно, где именно находится, только догадывалась. И догадки эти были верны. Естественно, ее привезли в подземелье извечного долгостроя, недавно, справедливости ради, все-таки с помпой распахнутого. Огромное по здешним меркам 30-ти этажное здание Дворца Комитета бедноты стало новой градообразующей доминантой и настоящим центром притяжения для населения, не привычного к архитектурным открытиям. И хотя комплексы строений из черного стекла пока относились к новинкам, застенки функционировали уже давненько, успев снискать определенную репутацию.

Свет притух, пластинка заглохла, скрипнула дверь. На пороге обозначились два силуэта. Один из них застыл на входе, второй же направился и, тяжело дыша, приближался к пленнице, пока не представился государственным защитником Мамаевым. Небрежно взглянув на подопечную, тот шаблонным голосом занудил свое: всякое сопротивление бесполезно, и потому он настоятельно рекомендует чистосердечно признать полноту вины и соглашаться на все, а не то… Юлия промолчала. В силуэте второго визитера без труда угадывалась фигура самого Админа Макондово – Жутина Вадима Вадимовича, некрупных габаритов белобрысого мужичонки неопределенных лет, без особых примет и отличительных черт. Да-да, того самого, которому она, дочь китайского лесоруба и местной ткачихи, не так давно посмела отказать в утехах, приглянувшись своею свежестью высокому лицу на обочине дороги, возвращаясь после учебы. В том-то, собственно говоря, скорее всего и заключалась причина ее пребывания здесь. Полузащитник Мамаев, помявшись и покрутившись вокруг да около, еще раз пробубнил дельные советы, и со словами: «Не дури, малая», как верный пес поплелся к двери, поскольку хозяин уже куда-то исчез. После его ухода одиночество перестало казаться таким уж дурным положением. На подвешенном против нее мониторе незримая рука заботливо включила документалку про средневековые пытки.

И хотя она почти потеряла счет времени, внутренние часы подсказывали, что утро близится, что скоро случится нечто неминуемое, решающее в ее судьбе. Как-то с этим справится маменька, суеверная и добродушная Марфа Аркадьевна? Что-то теперь споет скупой обычно на эмоции отец Хэй Ли… Больше всего почему-то ее тревожило, как переживет, что попробует предпринять Роман, явный воздыхатель, столь неловко, но вместе с тем достаточно методично добивавшийся ее расположения. Пытаясь восстановить в помутившейся памяти цепь событий, как же оно так все вышло, роковой фигурой и ее губителем, как ни крути, становился Марк Брутов, бывший одноклассник, которому она некогда вполне даже симпатизировала.

А дело обстояло примерно так. Еще совсем недавно, буквально вчерашним вечером, после занятий и легкого ужина, она заскочила в Сувсеть, чтобы немного развеяться и посмотреть пару прикольных рекомендованных видосов на ТыТрубе. Тем временем в ЕНСС (Единую Национальную Социальную Сеть) щелкнуло сообщение от друга Марка. Он изредка напоминал о себе, но тут вдруг надумал поболтать-посудачить основательно, последовательно подводя беседу к своей темной цели. В переписке он довольно смело сомневался в результатах недавнего референдума, по итогам которого утвердили решение о вырубке последнего в центре Макондово сквера, чтобы возвести там храм. Не особо-то, вроде как, и нужный, внеочередной, уже 13-й в городе и ближайших окрестностях – и это на 90 тысяч душ населения.

Марк весьма вольнодумно высказывался в том ключе, что лучше бы обратили внимание на разваливающуюся больницу, или открыли одну из закрытых недавно школ, которых всего-то в городе осталось две, да и те… Несомненно, Юлия вполне улавливала подвох, отвечая стандартными нейтральными фразами, как и учат в школах при возникновении любых непонятных ситуаций. И все-таки она имела неосторожность согласиться с самой постановкой вопроса, поскольку действительно разделяла данную точку зрения. Скорее даже не согласиться, а так, поддакнуть: мол, да, соглашусь, так-то было бы, пожалуй, и правильнее, и пополезнее для макондовцев, но… сам понимаешь. Мгновенно экран ее звонкофона загорелся красным, сделался заблокирован. Те волнительные считанные минуты, пока она, раздумывая над случившимся, мешкала и спешно прятала рукописные дневники в нехитрые свои тайники, увенчались властными стуками в дверь. И вот уже дверь умной квартиры вскрылась чьим-то волшебным ключом-паролем, а прихожая набилась нарядом оперативных кибердружинников. Как же замечательно, что родителей еще не было дома, а иначе бы те стали свидетелями многих некрасивых сцен с выкрутасами рук, хватаниями за волосы, возгласами про вероломство и прочей свистопляски.

Пребывая взаперти, Юлия припоминала, как раньше и сама, случалось, видела трансляции казней и компиляции лучших моментов в обзорах, будучи еще даже совсем ребенком. Тогда это смотрелось отталкивающе, но вместе с тем чем-то завораживающе. Надо сказать, что сие зрелище стало своего рода визитной карточкой и доброй городской традицией последнего десятилетия. Незадолго до дня города, числах в 20-х мая, непременно излавливали какого-нибудь незадачливого злодея. В прошлом году им стал книготорговец Куц: казалось бы, однозначно нечистый и мутный персонаж, ведь книги эти давно почти никто не читал, не говоря уже о покупках. И все же ловкач Куц умудрялся держать лавку и даже распространять некую экстремистскую литературу, как впоследствии установило следствие. В целом такой исход выглядел по-своему логичным и закономерным, особых обсуждений в обществе не вызывая. Как-то будет с ней?

Наступавшие сумерки чувств притупляли страх и уносили помыслы Юли на принципиально другие берега и измерения: грезились удивительные неведомые края, моря и океаны, столько раз видимые в постановочных фильмах, рекламных заставках, на чужих страничках. Абсолютно недоступные, словно снимки далеких галактик, потому что кто из рядовых макондовцев мог позволить себе море? К тому же правила выезда из уезда совсем недавно вновь углубили и расширили, ввели новые пошлины и свежий пакет поправок и ограничений… Опять, короче, улучшили-оптимизировали, а ведь все могло бы быть таким мягким, теплым, плавным… потоки свежего морского воздуха приятно колыхали летнее платье, мелкий песок под ногами шуршал и рассыпался, непрерывное приключение-полет вокруг солнца на планетарном космическом корабле системы «Земля» продолжалось. И одновременно с этим солнце на горизонте погружалось в водную гладь, сверкая яркими красками, отчего на душе делалось легко и привольно. Жизнь уже прекрасна, а впереди еще столько всего долгожданного, многообещающего…

Грубый толчок в плечо пробудил ее. К сожалению, именно заключение в бетонных сводах предстало явью, а вот море с солнцем рассеялось жидким сном. На горизонте вместо чарующего грядущего замаячил скорый закат всего. Каких-то пять минут ей предоставили на умыться, оправиться, привести себя в божеский вид, как глумливо пошутил стражник. Само по себе предстоящее унижение усугублялось тем нюансом, что на площадь ее повезут как есть – в видавших виды домашних шароварах и измятой трикотажной майке, далеко даже не самой любимой, повседневной. Ох, совсем не такой она представляла себя на казни, если когда-то вообще представляла бы… Думы о том, что в историю она войдет в столь скомканном образе, утраивали муки…

На самом деле путь от Дворца до центральной площади занимал не более трех минут прогулочным шагом, однако вежливые люди подвезли Юлию до сконструированной по случаю ее преступления и наказания сцене, препроводив в служебные подсобки. На каркасе крыши завершали монтаж самого наглядного и контрастного во всем уезде экрана, дабы мучения преступницы были видны зрителям получше, поподробнее. Любит, чего там, площадной глубинный народ искренние чужие страдания. Впрочем, все это действо в любом случае сохранится в Сувсети надолго, для тех ценителей пикантного, кто пропустит воочию или в прямом эфире. Возле сцены вовсю сновали тертые репортеры и видные видеоблогеры, делясь с подписотой эксклюзивными включениями и плюшками.

Добрая половина населения уже послушно собралась на площади, тем более что бюджетникам обеспечили внеплановый пятничный выходной. После казни обещали гуляния, угощения и захватывающие конкурсы. Все подходы и прилегающие к площади улочки стояли плотно забиты богатырями из Макгвардии, обмундированными по последней моде боевых искусств и вызовов времени. И хотя никаких реальных вызовов на сегодня не намечалось, но так уж с некоторых пор повелось, что любое собрание по всякому поводу оцеплялось и бережно охранялось, чтобы честной народ чувствовал себя в тотальной безопасности. Да и те же детишки, упакованные в военную форму победных лет, добавляли происходящему величия и парадности. В общем, все было готово к празднеству, оставалось лишь дождаться отмашки Админа города Жутина, возглавлявшего почетное жюри обвинителей.

И вот началось. Юлия поняла это по довольному рокоту, пронесшемуся по площади. Еще через минуту ее потащили на сцену. Послышался свист, улюлюканье. Собранные еще с прошлых лет программные флажки и наспех сколоченные тематические транспаранты: «Храм наш!», «Бедной дорогой идем, товарищи!» устремились вверх. Здесь необходимо заметить, что именно в ту шестилетку бедность совершенно официально стала новой экономической политикой и вновь обретенной национальной идеей. Понемногу в массовом сознании укоренялась мысль, что бедность – это не так уж зазорно и обломно, как было принято считать прежде. В известном даже смысле это наш ответ им, тем, не нашим. Смысловой оттенок понятия «бедный» аккуратно смещался к пониманию в качестве «бедовый» – эдакий разудалый молодец, разбитной, озорной, свой в доску, но все же и малеха непутевый, безалаберный, бестолковый. Оттого-то и все богоугодные испытания и беды… Ну а безденежье и долговая яма – это уж так, побочный эффект и обрамление картины. Такой герой стал завсегдатаем актуального масскульта и очень полюбился широким категориям зрителей и активных пользователей, безошибочно узнававшим в нем самое себя.

Юлию усадили в клетку с краю сцены на причудливый деванс и подключились по беспроводной связи к ее чипу со всеми хранящимися на нем данными учетки и личного облака. Зажглись во всю мощь огни экрана, прозвучал электронный гонг, представление завертелось. На высокую трибуну взошел сам Админ. Чутка выждав и выслушав отрепетированные приветствия, тот театрально приставил указательный палец к губам, добиваясь тишины и внимания, после чего энергично заговорил:

– Ну что, пошумим, глядь! Итак, друзья-товарищи, как ни прискорбно, ошибки прежних лет не всех еще научили благоразумию, а потому мы опять вынуждены обратиться к институту казни и призвать заблудшую душу к ответу. Сколько это будет продолжаться? Столько, сколько понадобится! И до тех пор, пока наше общество не станет всесокрушающим железным кулаком, монолитом во враждебном кольце варварских племен, мы не успокоимся! Вы со мной согласны? – выкрикнул лидер.

– «Даааа!!!» – потянулся навстречу глас народа.

– И это правильный ответ! Сегодня в проекте «Цифровая казнь» новая…кхе-кхе… звезда – Юлия Ли. Но Юлия ли она, если разгибает тысячелетние скрепы нашей духовности и плюет в вечный огонь нашей самости? А может, подлинное ее имя – Джулия? Как говорится на бездуховной западной оконечности Евразии и за тамошним океаном. Да хоть Джульетта!.. Как вы все прекрасно помните, совсем недавно в нашем славном городе прошел референдум, давший однозначный ответ – храму быть! Почти единогласно. Такой сквер нам не нужен: всякие там тропинки, березки, червячки, так как человек – покоритель природы, а природа исконно принадлежит народу…

Стоявший за кулисами автор данного спича, заядлый кокаинист и игрок на деньги, Стефан Бандура, лишь усмехнулся, припоминая обстоятельства написания текста в том самом сквере. Казалось, даже установленный посреди площади памятник небесному владыке Пу Тину, что сиял на постаменте, декорированном пойманным стерхом и найденной амфорой, заиграл знаменитой ухмылкой. Вся админка отлично знала, что Жутин Вадим Вадимович, человек в быту не слишком разговорчивый, если не сказать молчаливый, терпеть не мог всю эту говорильню и заигрывание с простолюдинами. Однако, считая себя идейным последователем учений Пу Тина, все-таки вынужден был изредка и издалека общаться с простачками. И конечно, речь его была обращена вовсе не к собравшимся на площади колхозникам и клеркам, которые по подначке бригадиров принимались хлопать или одобрительно соглашаться со всем на свете, но к сетевой аудитории и смотрителям из центра, так как последние могли случайно наткнуться на запись трансляции или растиражированные нарезки.

– И что мы опять имеем? – продолжал меж тем зачитывать с наушника Вадим Вадимович. – В нашей Суверенной сети и по сей день случаются вопиющие попытки раскачать лодку, твердым курсом движущуюся в родную гавань – историческую вечность. Я мог бы еще долго развивать эту тему, но времени на раскачку у нас нет, поэтому буду краток: моему негодованию нет краев и берегов. Предоставим, наконец, решать отечественной, напомню, разработке, гордости и славе судостроения… кхм… судопроизводства – АДу.

Внимание публики и виртуальной аудитории переключилось на исполинский экран, где Анализатор Данных уже сканировал письма и сообщения пользователя Юлия Ли, паспорт № 2128506, чип серии 2043oхо. В правом нижнем углу появился квадратик с крупным планом личика Юлии. Ее раскосые глаза выражали в основном грусть за обрушившуюся на нее непрошеную славу. Она вполне понимала, что, само собой, ничего особенного этот АД там не найдет, потому как все давно уже отучились от откровенных и доверительных бесед не только на прослушиваемых кухнях, возле звукозаписывающих скамеек, камней, фонарей, салфетниц в закусочных, но и тем более в постоянно сканируемых роботами сетях. Полоска Анализатора неторопливо прочесывала заданные данные, несколько раз драматично зависала, и вот судебный аппарат выдал положительный результат – 96,6%

– Посмотрите сами! – указал на экран Админ Вадим. Что это значит? – направляя микрофон в сторону публики.

– ВИ-НО-ВНА! – в едином порыве выдохнула та в ответ.

– Шах и мат, безбожники! Что и требовалось доказать! – и с присущей ему одному походкой удалился за ширму.

Его сменил номинальный председатель жюри, судебных дел кудесник и благородной с виду породы дедок, Карл Макарыч.

– Итак, разберем наше дело по существу. Рассмотрим поближе экранку диалога, который и послужил предметом для настоящего разбирательства. Вот студент Марк невинно интересуется ее отношением к строительству благословенного храма, на что получает дерзкий ответ: дескать, больницы да школы ей нужнее, там, глядите, подчеркнуто красным.

На экране высветился злосчастный фрагмент переписки, по которому и последнему идиоту становилось очевидным, что привлечь к ответственности следовало бы как раз Марка, но… так как тот первым воспользовался опцией «доложить куда положено», с него и взятки-гладки.

– Никому не надо объяснять, что наш макондовский человек нравственно, а оттого и телесно здоров как бык, были раньше такие животные, а потому и в речи заготовочки остались, – ненадолго свернул с обвинительного курса Карл Макарыч. – А школы, как известно и давно отечественным обществознанием доказано – гнойный пережиток прошлого, ибо наш гражданин и без того одарен по натуре, чуечка у него развитая, лишняя хромосома прет, так сказать. Вон ребятишки какие наросли (указывая на юнармейцев), все знают с младых когтей… эээ ногтей. Моя бы воля, я б вообще все школы эти под снос пустил, и книги те пыльные, противные, в костры, как раньше, эх! Да вот-с, миндальничает что-то наше родное правительство, простите мне эти ностальгические нотки по памятным временам юности…

Старика долго терпели, но стоило ему упрекнуть правительство, как на сцене мгновенно возникла пара зам. админов и увела того от греха и камер подальше. Дроны, обеспечивающие картинку сверху, также переключились на трансляцию однородной народной массы, а затем пышного Дворца Комитета бедноты. Продолжать процесс пришлось Модератору города по юридической части, правой руке Жутина, Митрию Косолапову. Тот, как ни в чем не бывало, возобновил вещание:

– Что ж, главное мы уже установили. Виновна. Однозначно. Доказательства неопровержимы. Но все ли это? Имеются, разумеется, за Юлией и другие грешки, кое-где обсценная лексика проскакивает. Но это, видать, воспитание такое, оставим. А вот тут уже ай-ай-ай: неоднократное нарушение предписания поститься минимум раз в день с меткой #макондовосчастье, #макондововеликое, ведь на что нам средства из бюджета на продвижение туризма выделяют, а? Рейтинг пользовательской активности за первую половину года – 3.1, нда, курам на смех… Ну, не станем засорять наш стрим. Простите, прямой поток. Так. К делу. Давайте-ка вместе изучим поисковые запросы гражданки Ли. Во-первых, девушка неприлично много интересуется морской тематикой. Вот, взгляните сами, какие страницы она посещает…

На экран вывели последние ее просмотры, причем явно не суровых северных морей, а каких-то таинственных, тропических, инаковых.

– И как прикажете это трактовать? Тянет на измену, не правда ли?

Народ неодобрительно загудел. В сторону клетки полетели пластиковые стаканчики и людоедские вопли: «Казнить! нельзя помиловать», вперемежку с импровизированными проклятьями и отборными ругательствами.

– И вот еще странность: когда у всех добропорядочных граждан нашего уезда излюбленным запросом является простое человеческое «купить», «заказать», «дешево», то у Юлии на первом месте неожиданно вылезает подозрительный глагол «забыть».

На экран вновь вывели последние ее запросы, после чего увеличили смущенный и румяный лик девушки. Палачи подбирались к сокровенным тайникам ее души. Впрочем, толковых умозаключений сделать так и не сумели, поскольку она грамотно использовала малознакомые ветеранам Трунета техники аллегорического поиска.

– И что же это так отчаянно пытается забыть гражданка Ли? Выводы делайте сами. Такой ли благодарности за счастливое детство заслуживает наше сообщество, если первая строчка запроса «купить» у нее стоит рядом со словом «билеты»? Короче говоря, друзья – это какой-то… позор.

Вопреки программе, вместо оживления, в воздухе повисло рассеянное унылое молчание. Похоже, многие в тот миг задумались над тем, что за ними самими-то и не такие запросы водятся и вводятся. И если так уж порассуждать, то абсолютно любого здесь и сейчас можно закатать хоть за повальное воровство с симптомами клептомании, хоть за сетевую графоманию с бытовой порнографией. Правда, недоказанность и незначительность вины давно уж сделалась общим местом и умолчанием. И сегодня только представился случай, когда об этом можно вскользь призадуматься, чтобы назавтра похмельно позабыть. Большинство же равнодушных обывателей попросту терпеливо дожидалось окончания действа, дабы поскорей предаться увеселительным мероприятиям. Тем более что в обычно дождливом и пасмурном Макондово выдался на редкость погожий денек.

Прервал тишину государственный защитник Юлии, навещавший ее накануне в подвалах. Перехватив микрофон, Мамаев, как бы извиняясь, сонным голосом предложил послушать оправдания злоумышленницы, хотя, сами понимаете, чего уж тут теперь скажешь…

Все камеры разом переключились на вероотступницу. Юлия, пользуясь двойным происхождением, неожиданно бойко затараторила подготовленную, видимо, речь на китайском наречии. Звук немедля зарубили. Подскочил охранник и что-то, хотя примерно понятно что, начал ей высказывать. Великодушно ей предоставили шанс второй. Тут она попыталась было донести, что не против храма как такового, но можно же найти и другое место, так как в городе и без того почти не осталось зеленых зон, зато есть уйма заброшенных зданий и пустырей… А что касается вас, Митрий Онатольевич, все же давно в курсе, что ваши дети живут и учатся в Шв… Неуклюжая попытка доказать аксиому была задушена Модератором на корню. Ее микрофон своевременно отключился, слово бумерангом вернулось к законному владельцу:

– Знаем-знаем мы эту басню, слышали уже. Вранье! и вообще не ваше дело… И вот еще что, – разгорячился тут Модер, поскольку Юлия, очевидно, все-таки задела того за живое. – Сегодня ты не хочешь храм, а завтра… Жутина к чертям? Но мы же этого не допустим, так, сограждане?

– Не! Нет! Никогда! – послышались разрозненные и не слишком уже вдохновленные голоса. Между собой же жители переговаривались в духе: «во девка дает, а ниче такая, бодрячком». Нескольких болтунов расторопно и для профилактики прихватили заскучавшие бравые молодцы и уволокли в сторону автозаков. Таки пригодились.

Косолапов, улавливая, что симпатии народа, если они вообще были на его стороне, качнулись куда-то не туда, принял единственное возможное решение:

– Ну, это, хватит… того, комедию уже ломать. Дело у нас рядовое, житейское. Виновная во всем созналась и понесет соразмерное деянию наказание. АД во всем разобрался. Да и комиссия присяжных у нас тут еще имеется.

Некая группа лиц, прозаседавшаяся на заднем плане и ни разу толком не попавшая в трансляцию, привстала и обозначила присутствие. Модератор, заверив, что сейчас же уважаемые народные судьи все взвесят и вынесут окончательный вердикт, а вскоре огласят, торопливо ретировался. Присяжные, в сопровождении охраны и сосредоточенных господ в штатском, отправились за занавеску для совещания…

Миллионы зрителей трансляции делали ставки, что уж теперь-то Юлии точно грозит высшая мера. Однако нет, неповоротливая система никак не успела отреагировать на оскорбление чувств представителя власти при исполнении, вынеся заранее запрограммированный, совершенно типичный для вирт-шоу «Цифровая казнь» приговор. Вполне себе в традициях возрождающегося остракизма: десятилетнее изгнание из Макондово, то есть высылка в соседнее поселение Альбатросово, блокировка на это время всех личных учеток, ну и гнетущая тоталитарная неизвестность в придачу. Штука в том, что, несмотря на географическую близость, Альбатросово являлся бывшим закрытым военным городком, во многом оставаясь таковым и теперь. Труднодоступность сообщения обуславливалась также тем обстоятельством, что располагался населенный пункт на одиноком острове, омываемом отравленными химикатами и заводскими выбросами водами озера. Так что о каких-либо визитах и свиданиях и речи быть не могло. Что там происходило нынче, оставалось только догадываться. Слухи ходили разные и преимущественно мрачные, но достоверной информацией, конечно, не владел никто. Как никто из участников проекта оттуда не возвращался, поскольку пилотный выпуск вышел еще девять лет назад.

Юлию, не выпуская из клетки, уже грузили на борта грузовичка и отправляли в незавидном направлении. Развеселый люд довольно быстро позабыл о частной неприятности малоизвестной им девицы, выстраивался в очередь за халявной жратвой и забивал места на завозимые на площадь стога сена. Возле корыт с дешевым пойлом, как обычно, случилась давка и тлела вялотекущая потасовка.

А в одном из частных домиков на задворках Макондово, по завершении трансляции, младший брат Юлии – Юлий, и ее воздыхатель Роман, задавали своему учителю литературы Платону Ничехову весьма нехилый и до боли знакомый вопрос: что делать?

Эпизод 02. Искания белого старика

Что делать, если на излете лета жизненно понадобились деньжата на последнюю игровую приставку, а скучные и лукавые взрослые, прикрываясь материальными затруднениями, увиливают от ответа и явно не отдают себе отчета в важности обладания новинкой? Тем дивным, бесконечно давним каникулярным летом, когда добродушный пьяница Ел из династии Цин заборол на выборах реакционера Ган Зю, мальчишка Аркаша твердо знал ходы и расклады. Сильно позже выяснилось, что не так уж все и однозначно в той выборной постановке, а тогда… это не имело ни малейшего значения дня юных организмов. Уподобляясь старшим, впавшим в золотую лихорадку стяжательства и алхимию быстрого обогащения, Аркаша подговорил своих корешат, в основном приезжих на лето ребят из больших городов, на дельное и перспективное предприятие, сулящее наваристый барыш.

Пробравшись ночью в пристройку школы, где хранилась всякая всячина, парни разжились свежеотпечатанными учебниками по отечественной истории и умыкнули, сколько хватило сил и рук. Следующим днем, прихватив из скромных квартир своих родичей скудные драгоценности и прочую мелкую утварь, детвора устроила бойкую распродажу на местном вещевом рынке, успев поднять немного наличности. Увы, бдительные милиционеры, заподозрившие неладное, довольно оперативно пресекли предпринимательскую инициативу, увели в участок, составили протокол. И пускай к вечеру случились тугие офицерские дедовы ремни и причитания охающих бабушек, но кое-какие средства из изъятых все же удалось утаить, вскладчину прикупить приставку, картриджей, еще и на пирожки с повидлом и жвачку с наклейкой осталось. Вскоре летние друзья разъехались по городам и весям, а вот местным Аркаше с Макаром еще долго приходилось отдуваться за сбытые втридешева учебники.

Учительница по истории, будучи весьма мудрым и бывалым педагогом старой школы, не стала закатывать истерик и нравоучений, а вместо этого по полной программе нагрузила сознание махровых троечников датами, именами и событиями, за пару четвертей сделав закостенелых лодырей лучшими в 7-м классе по своей дисциплине. Без сомнений, именно это заставило проникнуться величием истории родного края, чтобы позже стать свидетелями новой и наиновейшей в отпущенном объеме. Многое повидал на своем веку Аркаша, очень по-разному сложились судьбы тех парней, но, совсем не исключено, что ни у кого из них больше никогда и не было столь преданных друзей, как тем приснопамятным летом. И вот, спустя пропасть времен, зигзаги судьбы завели последнего из оставшихся в живых участников тех событий в очень странные места и крайне шаткое положение.

– Ал-ка-ша, – хрипло и несколько насмешливо прошипел долговязому старику хозяин опиумного притона, так и не научившись выговаривать локальный звук «р». – Надо бы там пли-бла-ть…

Молоденькие официантки прыснули со смеху. Забавный белый старик уже третий день как залег на дно в китайском квартале Макондово, облюбовав опиумную «Макао» и согласившись поработать забесплатно, веселя своими путаными притчами персонал и постоянных проходимцев. Выговорившись и выполнив несложные поручения, вроде вымести задний двор, тот вновь укрывался в обитой коврами курительной комнате, присосавшись к бамбуковой опиумной трубке, и подолгу пребывая в медитативной дреме, изредка наносил кисточкой на салфетку бисерные кириллические каракули. Словно пытаясь в трех-пяти очень важных словах зафиксировать то самое главное, что засело в памяти, мысленно воссоздавая вехи истории и свое в ней присутствие.

«град»
А начиналась история Макондово в рабочем, послевоенном порядке. В середине прошлого века возле ветхого и всеми оставленного селения геологи-исследователи изведали и принялись разрабатывать глиняный карьер, вокруг которого в дальнейшем и завертелась хозяйственная деятельность, забурлила жизнь. С окрестных деревень свезли мужиков, понастроили бараков, наладили быстрый быт – и вперед. Так мало-помалу селение превращалось в поселок, а спустя пару десятилетий населенный пункт получил статуса города. Дед Аркаши был среди первопоселенцев. Сам же Аркадий на стыке веков застал, по многим оценкам, самый подъем Макондово, хотя в ту пору, по его смутным воспоминаниям, расцвет ловко выдавал себя за очередной закат.

И по сей день в недрах темной стороны сети можно найти следы экранок из запрещенной некогда Википедии, где упоминалось, что население достигало 70 тысяч душ на пике, когда последовали лесные дела и отстроились деревообрабатывающие фабрики. Название города восходило то ли к несуществующим или давно уже заасфальтированным маковым полям, то ли к фамилии героически погибшего в этих местах полковника Маконина, которую однажды неверно расслышали и занесли в личное дело как Макондов. Прямо скажем, кандидаты исторических наук и просто фанаты прошлого никогда не спорили на данную тему затемно: уж слишком незначителен городок, да и кому какое дело? Ведь будущее все равно давным-давно предопределено, прошлое по-прежнему совершенно непредсказуемо, а потому остается жить-поживать днем сегодняшним. Аркадий, многие годы увлекавшийся на досуге пока еще легальной историей древнего мира, когда-то даже подумывал сочинить трактат на тему возникновения и становления родного града. Но всякий раз жизненный момент оказывался неблагоприятным, и в итоге, как это часто бывает, от замысла отказался, как-то понемногу и позабыв о нем. Совсем не удивительно, учитывая, с какой скоростью и частотой история радикально переписывалась и переосмысливалась, не успевая застыть в каких-либо устойчивых формах.

Новые люди на протяжении всей плоской истории Макондово рождались неожиданно и непринужденно, росли в сдерживающих, стесненных условиях, без особенных притязаний на что-то большее. Работать, как правило, приходилось лет с 13, к 34 те принимались сереть и седеть и, даже по завышенной официальной статистике, годам к 62 подходило время отбывать в рай, оставляя в наследство вполне земные долги и пени. Что отнюдь не мешало назойливой социальной рекламе упорствовать в том, что после 60 жизнь на самом деле только-только начинает складываться и бить ключом.

Монотонный низкооплачиваемый физический труд, невзгоды и кредиты, покупки съестного и бытового, застольный хоккей по выходным, легкие и сложные наркотики, беспробудные запои и поиски путей возвращения в повседневность – вот и все, что составляло привычное содержание жизни. Руководить такими гражданами вполне могла бы даже кухарка. Однако для верности среди них обязательно вертятся провокаторы и подстрекатели, выявляющие потенциально беспокойных и неверных. Все, что от них, в сущности, требуется, помимо потной работы в обмен на жалование в самый раз для поддержания штанов – стойкое повиновение и поверхностный патриотизм, к которому неизменно апеллируют, когда речь заходит об оптимизации (сокращении) зарплаты или улучшении (увеличении) рабочего дня. Всему виной забугорный враг, который никак не уймется, точит ножи и плодит санкции точно бешеный принтер. Накопленную усталость и бессилие по своему обыкновению мещане вымещают и выплескивают на окружающую городскую среду: отсюда поломанные качели, покоцанные скамейки, истоптанные лужайки и истерзанные углы. Подержанная среда обеспечивает преемственность и достаточно доходчивую передачу культурного послания потомкам. В качестве клапана для выброса негатива традиционно использовались культовые уже показательные представления с давкой бульдозерами вражьей еды, церемониальными ее захоронениями и сожжениями, гарантированно собирающие кучу просмотров и любви. В результате всего этого поступательного развития и неуклонного прогресса население в городе заметно поредело и опаршивело. Те времена величали стабильностью.

Тот же Аркадий задумывался о том, а не покинуть ли насиженное гнездо? Как водится, мешали сомнения и тяжкие якоря прописки и безденежья. А пока колебался – все уже сложилось само собой. Аркадий, как и полагается человеку его пришибленного социального статуса, со сломанными уже надеждами и видами на будущее, никогда всерьез не интересовался грязной политикой. Но в какой-то момент стало попросту невозможно игнорировать тот факт, что она оказывает определенное и даже определяющее влияние как на его персональную судьбу, так и всего уезда в целом.

А уж вскоре после окончательного краха местного пенсионного треста, который давненько трещал по всем швам (а там-то Аркадий и трудился архивариусом по окончании училища), из центра задули отрезвляющие, пробирающие до костей ветра. Так совершенно очевидно закрутился новый виток исторического процесса. Как раз в ту пору Макондово, чьим-то высоким усмотрением, угодил в программу ТОП (Территория Опережающего Процветания). В город массово потянулись китайские разнорабочие, инженеры и лесорубы, с муравьиной ловкостью соорудившие китайский квартал и отгородившиеся от местных стеной непонимания слишком сложного языка. Через несколько лет процветания поголовье населения стало невозможно элементарно посчитать. Поэтому после плановой переписки в администрации условились и сговорились на компромиссной цифре в 90 тысяч, что едва ли соответствовало действительности. Данные сетевой активности свидетельствовали о не менее 130 тысячах.

Вот так вот, некогда окруженный со всех сторон непроходимыми лесами макондовский уезд, приближаясь к столетию с момента основания, превратился в голую степь, продуваемую мусорными сквозняками, что также мало способствовало крепкому социальному самочувствию и порождало характерные кашли и насморки.

«комбед»
Свято место пусто не бывает. Разорившиеся тресты изящно сменили вывеску, став Комитетами бедноты, призванными помогать бедноте оставаться таковой и впредь. В те центральные годы своего существования Аркадий по инерции перебрался архивить за новообразованный комитет. А куда еще было податься в безработном почти городке немного образованному человеку средних лет?

Должно быть, историкам будущего, если такие смельчаки еще найдутся, предстоит долго и кропотливо разбираться, на каком именно этапе Комитет бедноты захватил бюрократические вершины, подмяв под себя остальные казенные учреждения в ТОПах. Пожалуй, причина лежала прямо на поверхности, что нашло отражение в плакатах: «Люди – наше все!» «Человек – нефть будущего!» Действительно, выжимая последние соки из бедноты, загоняя в истощающую кабалу, отнимая заложенные квартиры и земельные наделы, Сверхимперия продолжала устойчиво держаться на плаву, в предвосхищении великого скачка и воспеваемого в скором светлом будущем то ли рывка, то ли сразу прорыва.

В те лихие года еще гулял шальной вопрос: а куда исчезают деньги, если гражданин не доживает до пенсии, хотя исправно башлял все обязательные платежи и взносы? Почему не отходят хотя бы к ближайшим родичам? Аркадий, как и большинство, конечно же, интуитивно знал ответы, просто не умел выразить и сформулировать, что используются они строго по назначению: на обеспечение достойного и приличествующего уровня жизни лучших людей уезда и ТОП-менеджеров. В масштабах Сверхимперии: на поддержание порядка, равновесия и мира во всем мире, но в первую очередь на посильное вспоможение братским эфиопским народам. В Макондово же класс предводителей босячества в последние десятилетия стабильно олицетворяли жутинские.

«эти двое»
Сразу после возвращения черты оседлости из крупных шумных городов потянулись ссыльные. Однажды Аркадия, вместе с парой дуболомов на подхвате, отправили встречать конвой с новоприбывшими из Петрополиса. В те шустрые времена заметно участились случаи налетов на товарные и даже пассажирские поезда. На вокзале цыганствовали находчивые нищие. В тот вполне заурядный понедельник эти двое сошли с одного вагона, впервые вступив на макондовскую твердь, вряд ли предполагая, что затянется это надолго.

Жутин Вадим, бывший офицер сверхимперской армии, павший жертвой аппаратной борьбы в структуре космических войск, провинился лишь тем, что поспешно нырнул по ссылке в описании и, не разобравшись в нюансах площадки, оставил двусмысленный коммент, не оставшийся незамеченным кем следует. Это стоило ему карьеры и повлекло за собой ссылку. На первых порах, проклиная тоскливый провинциальный городок и мечтая его скорее покинуть, тот впал в апатию и писал длинные письма в столицу, умоляя вытащить его отсюда. Однако позже, похоже, трезво просчитал, что уж лучше стать первым парнем на деревне, чем толкаться и выслуживаться в крикливом мегаполисе. Мало-помалу, обзаводясь связями и нужными знакомствами, а также заручившись чьей-то протекцией из центра, Вадим Вадимович быстро пошел в гору. Уже служа в администрации по части охранки, умело инициировал ряд рукотворных происшествий и кризисов, с которыми затем сам же блестяще справлялся, рапортуя наверх. Затем разухабисто и со вкусом разгромил некогда популярное, а ныне почти забытое «Радио Макондово», представители которого расследовали пару его мутных дел и опасно подбирались к истинам. Действовали радиовещатели, понятное дело, не столько по соображениям совести, сколько в интересах старой знати, чутко улавливающей угрозу, исходящую от засланного бонапартиста.

Возглавив к своим 43 годам здешний Комитет бедноты, Жутин всячески потворствовал расширению класса бесправных, безропотных бедняков. Категорически одобрил и обеспечил обустройство вокруг города мусорных полигонов, получив за то персональные преференции и благодарственные грамоты. Привлек на службу друзей по отрочеству-юности и окружил себя наемными кунгфуистами, всюду сопровождающими его тело. Наконец, провозгласив себя верховным жрецом и Админом Макондово, по сути, прибрал весь город к своим загребущим рукам.

Дальше – больше: сконцентрировав всю подлоту власти, тот принялся активно внедрять и вести свою дьявольскую игру, предполагающую поголовное чипирование. Вероятно, воплощая некую детскую фантазию об управлении народонаселением посредством мышки и джойстика. Писатели-фантасты древности нередко описывали чипирование как варварскую операцию внедрения микросхемы под кожу, чуть ли не в мозжечок или глазное яблоко, но на практике процедура проходила совсем безболезненно.

Хочешь быстрый и бесперебойный доступ к сети и всем ништякам виртуала? Будь любезен – качай приложение на звонкофон и синхронизируй его с небольшой примочкой телесного цвета, почти невесомой и легко закрепляемой в полости ушной раковины. Стоит отдать должное изобретательности разработчиков: да за такую халяву население массово чипировалось абсолютно добровольно, а многие оказались готовы еще и доплачивать за расширенные настройки и фишки.

Опыт вышел настолько успешным и передовым, что молниеносно распространился и на другие ТОПы, а далее везде, становясь новой формой нормы. Утверждали, что после проведения столетнего юбилея города, Жутин непременно уйдет на повышение в центр, оставив бразды правления в руки преемника Косолапова. Надо сказать, в городе ждали этого с нескрываемым волнением и напряжением. Как же теперь без Вадима Вадимовича-то? Кто, если не он? А впрочем, имелись и скептики, к которым вполне можно было причислить и Аркадия. Наблюдая путь Жутина с самого первого шага на здешней земле, да еще и в непосредственной близости, тот слишком много знал и видел в ином свете. Первые месяцы своего пребывания в Макондово, выполняя исправительные работы, Вадим потрудился под его началом в архиве. И уже там пытался извлечь профит: коварно торгануть закрытыми досье и вскрыть полезные ему электронные базы.

И вот сейчас, в опиумном дурмане, Аркадий Андреевич раздумывал над тем, что, вероятно, отчасти сам повинен в том, что вовремя не свернул эту гусиную шею, приведшую отчий край в безнадежно-бедственное положение, выдаваемое за благодать и возрождение. Ведь можно же было еще тогда как-нибудь косвенно хотя бы повлиять на неокрепшего и недорвавшегося до власти Вадима, направить его энергию в конструктивное русло. Подавляющее большинство его современников и соплеменников, правда, удивительным образом не улавливали никакой ловушки и вполне искренне поддерживали бодрые инициативы и креативы своего вожака и сильного лидера. Во многом это объяснялось тем, что прежний престарелый глава города по большей части уныло спивался в своей загородной резиденции, замаливая былые грехи, которых, кстати, хватало. Лишь изредка он мелькал на публике, болтая что-то болезненное и заунывное, став со временем объектом насмешек, не более. А этот – сравнительно молодой да активный, смотрелся на фоне предшественника настоящим ураганом и плейбоем.

Однако существовал у Жутина оппонент и посерьезнее, повесомее, нежели безвестный архивариус в отставке. Речь идет об учителе литературы Платоне Ничехове – земляке, ровеснике и чуть ли не бывшем приятеле. Некая густая тайна обволакивала и связывала их прошлое, что порождало разные домыслы и кривотолки. Будто бы Ничехов чуть ли не хитроумный агент на службе Жутина, пьянящий молодежь ложными лозунгами о свободе, равенстве, братстве, а сам… Действительно: многие его последователи частенько попадали в крепкие переделки, и далеко не все из них выпутывались. И тем не менее год за годом у Ничехова неизменно находились новые сторонники, верующие в спасительные перемены, которые не только возможны, но даже и неизбежны.

Когда-то давным-давно Аркадий, поддаваясь увлечению копаться в прошлом, пытался проникнуть в тайну Платона, нособрать целостной картины из разрозненных обрывков биографии толком не удалось. Тот, как и многие соратники по цеху, был сослан с формулировкой: «сегодня ты читаешь рэп, а завтра наломаешь скреп». И вправду: Ничехов в молодости прослыл известным в узких кругах чтецом так называемого рэпа, участвуя в брутальных острословиях на донаты сотворивших себе кумиров малолеток. А когда это заокеанское рифмоплетство наконец-то объявили вне закона, Платоша тоже угодил в опалу. Попал в капкан, как сам же некогда зачитывал и, выходит, напророчил в одном из своих произведений искусства. Гуляла молва, что однажды в него 7 раз стреляли в упор, при этом каким-то магическим образом так ни разу и не попали. То ли настолько плох был стрелок, то ли вообще вся эта побасенка являлась мистификацией, доподлинно неизвестно. Однако сам Ничехов не любил вспоминать о данном инциденте, отчасти тем самым подогревая интерес и косвенно свидетельствуя об обоснованности слухов.

Общеизвестно также, что Платон Ничехов – не более чем творческий псевдоним, а настоящее имя навсегда затерялось и стерлось где-то в петропольских подворотнях. Так или иначе, весьма непонятным макаром Платон Гаврилович пристроился работать в одну из макондовских школ, поначалу кочегаром. А затем, имея смежное педагогическому образование и некоторые познания в области литературы, пошел на повышение. Причем за грошовую зарплату, которой брезговали даже местные. Видимо, привычка влиять на умы молодежи оказалась посильнее стремления к тривиальной нормальной жизни. К слову, именно поэтому ему верили и причисляли к Тру, невзирая на пробелы в биографии и противоречивую репутацию. Поговаривали также, что у него могут быть свои кураторы в центре, и только поэтому Жутин не может найти на него управу, хотя ко всем проявлениям инакомыслия, как известно, последний относился крайне нетерпимо. Ну а супертрек «Пуля против пенсии», во многом и послуживший причиной для преследований, до сих пор оставался популярен и узнаваем в узких кругах.

«пенсия»
Стоит подчеркнуть, что Аркадий, как человек, безусловно, во многом исключительный, твердо задался целью дожить до пенсии еще при светлооком владыке Пу Тине, когда повышение пенсионного возраста случилось впервой. В те дни представители его поколения в основной своей массе лишь забили и махнули рукой: да просто надо заработать самому, да все равно не доживем и т. д. Аркадий же повел себя иначе: бросил пить-смолить, лишь изредка делая исключения, занялся утренней гимнастикой и пробежками, прекратил нервничать по пустякам и обжираться на ночь. То есть образумился настолько, что вскоре обзавелся подругой жизни и пусть немногочисленным, но потомством. Конечно, само по себе дожитие до пенсии не могло стать делом всей жизни, скорее дополнительным стимулом, некой линией горизонта, практически недостижимого, но все же зримого и желанного. А вот хотелось почему-то отломить свой ломоть пирога, назло и вопреки дотянуть, получить возможность не только отдавать в казну, но и черпать оттуда. Хотя бы и ненадолго, а прильнуть к государственной денежной сиське.

Когда после крайних выборов вновь были увеличены (улучшены) стандарты пенсионного возраста, веса и роста, достигнув значений 73/82/185 соответственно, Аркадий Андреевич стерпел очередной удар под дых. Претендентов на получение пенсионных выплат в Макондово осталось ничтожно мало. За последнюю шестилетку лишь трое робко подкрадывались к заветной отметке, но, стоит ли говорить, никто из них так и не сумел благополучно за нее перевалиться. Мистическим образом все трое преставились при загадочных и невыясненных обстоятельствах примерно за месяц до достижения. Аркадий Андреевич, а как же, лучше многих знал об этом научно-популярном факте. И чем ближе он подползал к вожделенной цели, тем сильнее его охватывала тревога, но вместе с тем и намерение покорить возрастной Эверест только крепло. Примерно за полгода до немыслимого (выхода на пенсию) он окончательно перебрался в фамильную землянку и перешел на затворническую модель поведения. Родственники лишь вертели пальцем у виска – что тут попишешь, годы, спятил дед. А тот упрямо гнул свою линию – пил лишь заказную питьевую воду из собственноручно слепленной глиняной кружки; питался исключительно осточертевшей до изжоги морской капустой, тщательно проверяя ту на предмет целостности заводской упаковки, поддерживал мышцы в тонусе гимнастическими упражнениями. И вот за три дня до сенсационного триумфа старик исчез…

* * *
Тем временем в Комитете бедноты обсуждались насущные вопросы делового климата. Поскольку само здание Дворца, а одновременно и многолетнюю кормушку, все-таки пришлось ввести в строй, уезду срочно требовался дерзкий вызов и источник для мздоимства и казнокрадства, то есть прочный фундамент для динамичной экономической жизни и дальнейшего благоденствия.


– Ну, уважаемые, какие будут предложения? – подперев голову кулаком и мягко улыбаясь, вопрошал Жутин.

– Вадим Вадимович, а давайте проведем Универсиаду? Подадим заявку, программу разработаем, гимн, герб, талисман, все дела, а там… сольемся на повороте. Ну а если случайно выиграем, что, понятно, маловероятно, истребуем у центра средства, как положено. Допустим, не хватит, предположим, не дадут, ну, тогда местных налогов закрутим, нормально выйдет, всем хватит… – предлагал один млададмин, удачно пристроенный внук очередного генерала, видевшего войну разве что в кинохрониках.

– Универсиада – это азартно, спортивно, – мерно держал ответ Жутин. – Ну а если вдруг выиграем? Атлеты всякие потные понаедут, фанаты эти, мать их ети. А нам тут город вылизывать: гостиницы придумывай, дома баннерами завешивай – дороговасто выйдет. Но в целом: отлично, Константин. Как план «Б» вполне можно держать в уме, годная затея, прибережем, – дипломатично уводил он тему в нужное и заранее проторенное русло.

– Коллеги, не скрою, едва сдерживаю волнение, аж дух захватывает от открывающихся перспектив! Есть у нас одна крутая и прямо-таки космическая тема, надежная и рабочая, и с центром уже предварительно согласовано, – бойко перехватил эстафету Стефан Бандура, – Здесь будет… – космодром! – при этом выводя на монитор уже отрисованный макет, и жадно потирая руки.

– А что, космодром – это звучит гордо, технологичненько, – мастито отвечал Админ. – Пускай и широты у нас немного не те, ну… да ладно, сначала построим, а там посмотрим, приспособим. Тем более коли центр отмашку дал. Марс брать – вот это по-нашему, чувствуется размах.


Затем, обсудив некоторые технические аспекты и предполагаемые бюджеты и откаты, дело дошло до следующей повестки заседания.

– Итак, господа, есть у меня личная к вам просьба – Аркадий. Ну, вы поняли. Из-под земли достать и доставить точно в срок! Старик, конечно, учудил, повел себя неправильно, но он нам нужен, именно сейчас, понимаете?

Вадим Вадимыч деликатно умолчал, что имеются у него с Аркадием Андреевичем и некоторые личные счеты, ведь старик мало того, что чересчур зажился, так еще и знал-видел его, Самого, в не самом выгодном свете: таскающим чемоданы за прежней администрацией, копошащимся в архивной пыли, отчего смешно чихающим. Но это-то так, мелочи жизни. Хуже, что владел он и одной страшной государевой тайной, потому кому-кому, а ему-то исчезать с радаров совсем негоже. Да и еще тут одно, вернее одна…

Во все редакции и спецотделы немедленно была дадена команда отыскать старика в кратчайшие сроки, хотя умудренный старовер успел сбросить чип и звонкофон, затруднив поиски и скрывшись в неизвестном направлении. Но и далеко, понятное дело, уковылять не мог. Объявленное солидное вознаграждение призвано было изрядно поспособствовать.

Вообще говоря, граждане Макондово пропадали без вести и попадали в досадные несчастные случаи весьма регулярно. Причин тому хватало: непрерывные прорывы ржавых труб, обрывы проводов, рушащиеся ветхие балконы и аварийные участки домов, хаотичное и анархичное пьяное вождение по разбитым дорогам очень способствовали выполнению плановых показателей смертности, спущенных из центра. Ритуальные службы, входящие в процветающую долю, никогда не сидели без дела. Пухлая тетрадь смерти исправно пополнялась немыми именами и строчками. А то ведь в ряде менее успешных уездов местным властям порой приходилось тонко настраивать статистику и не слабо включать смекалочку ближе к отчетному периоду, устраивая какие-нибудь крупные переполохи и заварухи. В Макондово, слава богу, естественная убыль обеспечивалась естественными же следствиями.

Эффективные менеджеры довольно давно доказали и обосновали, что содержать и обслуживать городскую инфраструктуру получается как-то чрезмерно накладно и финансово обременительно. Да и особо, надо признать, некому. Последнее техническое заведение в городе ликвидировали еще лет 20 назад, а вот экономисты из лесоторгового и многочисленные выпускники духовных семинарий помогали в данных вопросах не слишком.

Да и к чему, спрашивается, если главные града сего на местности пешком давно не перемещались и в принципе старались держаться от него подальше, предпочитая жить, творить, любить в наименее загаженной южной стороне уезда. Теперь вот, правда, приходилось все же бывать во Дворце, но в сопровождении специально обученных боевых монахов и на бронированных лимузинах выходило вполне себе терпимо, приемлемо. Самих же обитателей Макондово все вышеописанные превратности, в общем-то, давно не смущали, те как-то привыкли относиться к ним с пониманием и привитой святой простотой. Жизнь – лишь игра, а всякая игра мудра и быстра, как горная река. Так говорил сам Конфуций. Во всяком случае тот, который снова стал завсегдатаем демотиваторов.

Вот потому-то многих неосведомленных и попросту обывателей так поразило, что старика Аркадия искали по-настоящему, прямо в реале, объявив на городском портале и по сетевизору весьма возбуждающее вознаграждение за его поимку или любую информацию о местонахождении. А тот между тем совсем вплотную приблизился к знаменательному достижению пенсионного возраста, соответствуя даже и по характеристикам веса-роста.

Через пару часов в опиумную бесшумно и пронырливо проник отряд добрых молодцев, быстро обнаружив в одной из курительных комнат искомую цель. Держатель притона, не устояв перед соблазном в размере круглой суммы, без колебаний сдал белого старика с потрохами. Никакого вознаграждения, разумеется, так и не получил, но пару обысков на будущее себе скостил – и на том спасибо, как говорится. Задержанного бережно, под белы рученьки, погрузили в полисмобиль и в сопровождении мигалок повезли к Дворцу. Изначальный замысел Аркадия был прост как колесо телеги: пересидеть роковые предпенсионные деньки в укромном местечке, максимально забыться и собраться с духом, а поутру решающего дня явиться к дверям Комитета и – будь, что будет. Теперь же, в пойманном положении, ему оставалось лишь рисовать в уме сценки несчастных случаев, и прикидывать: какой именно из них случится с ним. Однако вышло все совсем не так, как он того ожидал.

В помпезном холле Дворца уже собрались продажные журналисты, представители крохоборческой интеллигенции, знатные купцы всех мастей… И все по случаю его, Аркадия Андреевича, торжества, так как тот официально стал первым в современной истории жителем города, кто дотянул до пенсии и получил выстраданные всей жизнью 30 пенскоинов. Сумма пускай и изрядно обесцененная, сугубо символичная, в хозяйстве бесполезная, а все-таки, все-таки… Старик, от растерянности и трогательности момента не удержал назревающую слезу, затем выдал сбивчивую, старообрядческую, но вполне себе историческую речь. Козыри города стоя аплодировали бессмертному подвигу и жизненной воле Андреича, отнюдь не теша себя иллюзией, будто могут повторить. Что ж, даже в сумрачном и гротескном Макондово порой случались хорошие новости и добрые поступки. А все потому, что незадолго до столетия города админсостав принял решение устроить деду настоящий праздник, поскольку в кои-то веки это так удачно совпало с медиакорпоративными интересами воротил, которым понадобилась красивая сентиментальная картинка.

Вернувшись домой почти в ночи, после банкета, усталый, но довольный, Аркадий Андреевич узнал от своей дочери Марфы, что пару часов назад его внучку Юлию арестовали, а на завтра назначена казнь… Конечно же, подлец Жутин не мог быть не в курсе, не при делах. И вся эта пошлая церемония награждения, влажные рукопожатия, жеманные улыбки отразились в его сознании сплошной глумливой жутинской насмешкой. Лицо Аркадия перекосилось, давление прыгнуло, ноги так и подкосились. Почти сразу он заметно сдал, сник, слег. И той же ночью, отступая в вечность, все бормотал: провел меня, шельмец Вадюшка, ах ты ж… Но кто виноват, кто виноват, кто..?

Эпизод 03. Гоблинья нора

Надоело: кто-то виноват и что-то нужно делать! И в высоких поднебесных кабинетах давненько уже сделали черновые выводы, выражая глубокую озабоченность сложившейся ситуацией. Все трое секретных агентов-ревизоров, отправленных в Макондово для выяснения обстоятельств, засылали обратно крайне сумбурные и противоречивые отчеты, из которых становилось понятно, что ничего не понятно. Из рапортов следовало, что все идет по плану и эксперимент протекает строго в соответствии с ожидаемыми параметрами. Однако сам хаотичный характер изложения и тем более вопиющий факт невозвращения в центр полностью перечеркивал ценность разведданных. Если первый агент банально пропал без вести, что случалось в ТОПах частенько и вполне укладывалось в статистическую погрешность, то второй уже был обнаружен связной-горничной в своем номере бездыханным, со всеми признаками трескучего провала операции и удивленно-испуганным выражением лица. Третий, по прошествии недели пребывания в городе, и вовсе поехал кукухой и лишь нес нечто нечленораздельное про абсолютное зло и заговор правительства, которое сам же, как ни странно, и представлял. Впрочем, его диктофонные голосовые заметки, оставленные для секретарши Дианы, представляли предметный интерес для следствия и независимых парапсихологов.

Таким вот образом четвертый, самый многоопытный спецагент Лю Кенг, высылаемый только на самые деликатные поручения, прибыл в Макондово хмурым утром под видом очередного китайского туриста. И действительно ознакомился с достопримечательностями: разного рода развалинами и Дворцом, который, к слову, не произвел на него никакого впечатлениями – видали и не такое. Но он был здесь не за этим. Боковым зрением и всеми свободными органами чувств схватывая обстановку, на первый взгляд и слух он не осязал в медленном течении провинциальной жизни ничего умертвляющего или сумасбродного. К вечеру, четко следуя инструкциям и заселившись в отеле «Худо-бедно», Лю Кенг принял освежающий душ и решил еще разок прослушать записи своего предшественника Дэйю Ку, теперь уже с позиций личных наблюдений о городке, делая пометки в звонкофоне:

День первый.

«Диана, сегодня выдался воистину чудный денек, я вкушал волшебный вишневый пирог, запивая чертовски хорошим черным кофе». Да-да, пирог сладкий, кофе горячий, а вот шифр так себе.

День второй.

«Какой прекрасный городишко, точнее ужасно скучный и ничем не примечательный, но в том-то и заключается его истинная ценность и прелесть. На большой срединной земле редко где уже встретишь такие безмятежные уголки».

Тут Лю Кенг лишь озадаченно нахмурился. Похоже, Дэйю Ку был неисправимым оптимистом и мечтателем, что не совсем уместно для профессии. Что ж, в итоге он поплатился за это рассудком.

День пятый.

«Диана, меня охватывает ужас и не укладывается в голове, как такое вообще возможно в наше просвещенное время? Эта проклятая игра полностью меня поработила и трансформировала личность. Кажется, я перестаю различать, что реально, а что нет, где право, где лево, где добро, а где зло. Все это дьявольски не нравится мне, но, пожалуй… я пока задержусь».

Последняя запись от седьмого дня и вовсе содержала бессвязный набор восклицаний и междометий, самым осмысленным из которых являлось нечто вроде «дуновение теплого воздуха из губ незнакомки в тени сна единорога». В конце концов, насколько удавалось разобрать, Дэйю обрел долгожданный покой и нашел общий язык с духовным учителем, что побудило его оставить службу и заделаться городским сумасшедшим в китайском квартале Макондово. Такой провал котировался ниже смерти.

Прослушивая голосовые заметки, Лю Кенг приходил к напрашивающему заключению, что нельзя побывать в Макондово и не отведать главного здешнего фирменного блюда. Без регистрации в игре, по всей видимости, разобраться, что и к чему, не представляется возможным. Местная игра «Герои района и магии», последняя жутинская многопользовательская разработка, и вправду успела снискать скандальную славу и завоевать огромную популярность среди игроков Макондово, а также всех почти поселенцев и визитеров уезда.

Как и большинство новичков, Лю Кенг поначалу отведал припудренной дополненной реальности – самый легкий и наглядный уровень. Созданный, разумеется, для заманухи и формирования потребностей. Надевая розовые очки и активируя чип, он вступил на виртуальную местность: точное повторение города во всех деталях, вплоть до расположения мусорок в режиме реального времени. Быстро истощив пухлый кошелек в первом же кабаре, отчего-то захотелось пополниться и продолжить веселые приключения в долине грез и многоходовочек. К счастью, на данном этапе предполагалась уйма возможностей весьма легко и непринужденно восполнить потери, выполняя незатейливые задания, вроде снять с невысокого дерева кошку или перевести бабушку через дорогу. Исправно собирая рублоиды и всячески потешаясь, Лю Кенг ловил себя на мысли, что совершать ошибку и выходить из комнаты, ей-богу, необходимости вовсе и нет, ибо дополненная реальность куда лучше обычной и вполне изящно замещает ее. Больше того: некоторым неведомым образом она воплощала давние фантазии и желания, будто бы улавливая ментальные вибрации. Иначе сложно объяснить, какой тропой в Макондово забрел вдруг любимый его средневековый поэт Лю Юн, а потому представился уникальный случай побеседовать с ним про увядший лотос и дряхлую иву. На определенном этапе, на опыте, отчаянным напряжением воли, Лю Кенг буквально вытащил себя за шиворот, заставил подсобраться и отправить центровым отчет, коря себя за пресловутую сбивчивость и неполноту изложения, прежде ему несвойственную. А все потому, что многие детали приходилось опускать в силу известной порочности игры, а иные попросту сложно поддавались передаче на письме.

Намереваясь поскорее выяснить, в чем тут дело и что за чудеса, Лю Кенг миновал промежуточный уровень мира среднего запада – некую локальную историческую реконструкцию, не особенно-то, если верить отзывам и звездочкам рейтинга, понятную приезжим. Другое дело Инферно… Было ли это поспешно, но он сразу устремился туда, в самое пекло Инферно. Вот здесь рублоиды давались и выбивались с приятным усилием, в основном совершенно оправданным, безнаказанным насилием и многоступенчатыми аферами. Зато и заявки случались вкусные. В Инферно стало уже по-настоящему крипово, зловеще и захватывающе. Лишь изредка и как бы с неохоткой Лю Кенг наведывался в реал, чтобы заказать пищу в номер и справить естественные потребности. Жаль, игра пока не предлагала таких решений. В ожидании своих рисовых лепешек и жасминового чая, он поглядывал в окно и в который уже раз наблюдал в нем необъяснимую сценку: третий день к ряду у дома напротив, в одно и то же примерно время, кого-то то ли грабили, то ли убивали, то ли все вместе. В сумерках Макондово представал словно бы филиалом преисподней, а вовсе не тем милым захолустным городком, коим пытался казаться в дневном свете. Отличать реальность от вымысла становилось критически сложно: Лю Кенг перестал чистить зубы и бриться, надевать пижаму и отчитываться перед центром. Все откровенно утрачивало смысл перед ликом Неба, отступая на седьмой план.

И именно на седьмой день безвылазного нахождения в «Худо-бедно», ставший роковым для предшественников, он собрал всю волю в кулак и включил концентрацию на максималочку, что и уберегло. Благодаря этому в решающий момент удалось уловить подозрительные шорохи в передней и движения теней в своем номере. Сбросив темные очки, он разглядел подбирающихся к нему крадущимися тиграми горничную-связную и неизвестного сообщника. Но не на того напали. Должно быть, связную переманили на сторону тьмы, в том-то и заключались причины злоключений и исчезновений его коллег. Не исключено, что в чай подмешивалась какая-нибудь дурманящая дрянь – это многое бы объясняло. Скрутив и отрубив негодяев и заперев тех в шкафу, Лю Кенг сменил дислокацию и затаившимся драконом сделался недосягаем для неприятеля. И, что куда более важно для дальнейших событий, окончательно сбросил разноцветные игровые очки и прозрел, сосредоточившись на подлинной цели миссии.

* * *
На сковороде неспешно подгорала котлетка. Охранник автостоянки Стоянов, вернувшись с объекта, нетерпеливо ожидал ее приготовления и употребления, дабы поскорее вернуться в излюбленную стихию, в которой он вовсе не изнывающий от безделья охранник, изредка поднимающий шлагбаум, но рыцарь в сияющих доспехах, спасающий принцесс и двигающий прогресс. К тому же третий день к ряду капнул жирный заказ, позволяющий неплохо пополнить личный баланс. Стоянов, пристально и с презрением всматриваясь в котлетку, мучительно долго готовящуюся, в очередной раз убеждался, что в грубой реальности все выглядит не столь аппетитно, как в сочной рекламе и на упаковке. И в то же время отмечая, что сомнительная котлетка едва ли не единственное, что еще связывает сознание с заурядной физической действительностью, ведь настоящая жизнь и заработки там, где его таланты и умения ценят по достоинству и даже поощряют. А если срубить еще пару-тройку таких наваристых заказов, то можно будет и вовсе оставить стоянку и полномасштабно перекочевать в игру, сделав ее основным средством заработка. Над этой задачкой он бился уже достаточно долго и безуспешно. И тут на днях доблестный рыцарь Стоянов, зависая в давно облюбованном придорожном трактире «Благородная отрыжка», крайне удачно сдружился с неким уродливым гоблином, и с того времени дела поперли, жизнь-то налаживалась. Гоблин поручил ему плевое по сути, но весьма прибыльное дельце: каждый день уничтожать одного сосунка при входе в виртуал в обмен на слив пароля от его кошелька – и не обманул. Даже супружница Стоянова Вера, прежде огульно осуждавшая виртуальные загулы своего кавалера, как-то поуспо-коилась и поверила, видя динамику пополнения счета и мысленно уже примеряя на себя зимние сапоги своей мечты. Хотя совсем еще недавно она же плакалась теще, что Николай-то совсем непутевый какой, никакой. Уж под сорок годов детине, а все-то у него на уме артефакты, голда, прокачка чипов и прочая чепуха, так мало способствующая женскому счастью. А вон как оборачивается…

Тем временем Марк Брутов пребывал в явном упадке сил и расстройстве чувств. Согласившись недавно на верное, казалось бы, предприятие: подвести под монастырь одну дуреху, бывшую одноклассницу, получая взамен серебряный пакет рублоидов, похоже, он просчитал далеко не все, за что теперь лихо расплачивался в буквальном смысле слова. Уж третий вечер как, при входе в игру и на выходе из подъезда, его сразу убивали, одновременно уводя со счета имеющиеся средства. В черных очках после смерти, помимо стандартного «Потрачено», отображалось непристойное послание на аглицком наречии: Mark you, fuck off Brutoff! А грузно склонявшийся над ним рыцарь на словах передавал «привет от Пузатого». Не вызывало сомнений, что некоторым образом это связано с Юлией, что кто-то метко мстит. По-своему это было ожидаемо и прогнозируемо, но чтобы вот так… Факт оставался фактом: с тех пор, как в игре завелся треклятый гоблин, все полетело ко всем чертям и восстановить душевную гармонию пока как-то не удавалось. И что делать, как быть, кто виноват, а? Теперича, передаваясь словно вирус, больные вопросы терзали уже Марка. Ну а гоблин Пузатый, довольно потирая руки и заразительно хохоча, возвращался в свою гоблинью нору, поскольку другие игровые сценарии его отчего-то волновали не особо.

* * *
Неделей ранее.


В комнате, изрядно смахивающей на воссозданный компьютерный класс образца чуть ли не прошлого столетия, царило привычное отстраненное уныние и непрерывное клацанье мышек, клавиш. Здесь до сих пор использовались допотопные системники, мониторы и пыльные провода. А много ли заключенным надо, чтобы выполнять свою фермерскую, то есть по определению неблагодарную и бесплатную работу? Зечки знали, что скоро их ряды пополнятся новенькой, тринадцатой. Занятные события на островке Альбатросово происходили не слишком часто, а потому пополнение рядов не могло не стать событием, хотя едва что-либо меняло в персональной судьбе каждой из них. И вот настал такой день, когда в комнату ввели хрупкую девоньку, усадили в подготовленное рабочее место, а надзиратель указал на единственный на многие годы вперед и отныне краеугольный в ее жизни документ, своего рода Конституцию и Библию дворцебота – приложение Методичка. док.

Разумеется, заведующий фермой и политрук в одном лице, некий Парфен Приправов – вертлявый и взбалмошный типок, еще с утра устроил ей основательный промыв мозгов и прочел длинную душеспасительную лекцию о роли и месте работника фермерского хозяйства на современном этапе. Суть речи сводилась к тому, что если Сувсеть, в общем и целом, давно и надежно зачищена от поднимающей еще изредка голову кровавой либерасни и солдат пятой колонны, то вот в «Героях района и магии» по-прежнему имеют место уязвимости и пробоины, вызванные частотой обновлений и сложностью архитектуры. И вот такими брешами наловчились пользоваться всякие шакалы и смутьяны, вроде тех же ничеховцев, распространяющих заведомо ложную информацию об уважаемых людях уезда и колебля им эмоциональный фон. «Наша задача, выдавая себя за гоблинов, эльфов, орков, твердо отстаивать и гнуть волю Дворца, защищать честь и достоинство Жутина Вадима Вадимовича и иных наших выдающихся деятелей». Конечно же, Припривов доподлинно знал, что Юлия Ли и сама увлекалась идеями Ничехова, а потому, как выражались в старину, тонко троллил ее, будучи мастером высочайшей квалификации. А кто говорил, что будет легко? «Ферма информационных киборгов «Гоблинья нора» – это вам не курорт, а место отбытия наказания», – любил назидательно повторять он, включая официоз и пафос. Гоблинг – естественная модернизация троллинга, применяемая в агрессивной игровой среде, с функциями синхронного и корректного перевода для иностранцев и гостей нашего города». Насколько Юлия впоследствии уяснила, терминология каким-то образом отсылала к некоему подзабытому переводчику художественных фильмов.

А работенка-то, в сущности, оказалась непыльная. Например, когда в одной из игровых ситуаций завязывался диалог с ключевыми словами «Жутин», «вородерство», «мусорный король» и т. д., необходимо было максимально оперативно отреагировать: скопировать один из предусмотренных ответов и, координируясь с другими гоблинами, хорошенько им вставить. «Вали в свою Джорджию/Швамбранию/Нигер» (в зависимости от того, с кем у Сверхимперии в очередной раз обострились отношения), «ты че, забыла, как раньше все было? Да если б не Вадим Вадимович…» Довольно будничной рутиной являлось, когда какой-либо безрассудный игромэн, не до конца усвоив актуальную идеологию и все многочисленные радости бедности, по обыкновению принимался стенать на низкую зарплату, безработицу и безнадежную безысходность, на что следовал веский ответ: «Извените, а работать ни пробывали?», «харе ныть, надо проста лудши роботать», «да о чем вы говарите? у самих-то нибось целых два вилосипеда в семье», «а на окраине все еще хужи, хотите, как на окраине?» Непринужденные ошибки правописания призваны были повысить доверие к написанному, указывая на простонародность и искренность автора. Не лишним считалось напомнить о неуклонно растущих урожаях поборов, надоях штрафов и уловах опасных преступников.

Понятно, опытные и бывалые игроки за версту считывали эту избитую технологию, но на многих неискушенных фабрика иллюзий по-прежнему оказывала подспудное влияние, создавая ощущение, что у Жутина сторонники за каждым углом, и в обществе господствует полное с ним согласие и солидарность. Да и в целом по всей Сверхимперии дела в среднем-то обстоят как нельзя лучше, хотя кое-где у нас порой, чего уж, пока случаются отдельные перегибы и пережитки. Короче, кого еще не настигла волна всенародного счастья: надо просто немного потерпеть, не задавать глупых вопросов, и все будет пучком. А что до упорствующих в своем негативе деструктивных персонажей, типа тех же ничеховцев, иные из которых выдавали себя за лидеров мнений, тех нужно всего лишь дружно дизлайкать, то есть «разлюбить» или «отлюбить», роняя рейтинг и не давая их репликам и цитатам выходить в тенденции и обсуждения.

В общем, само по себе наказание оказалось не таким уж страшным, особенно в сравнении с томительным ожиданием и неизвестностью по пути в Альбатросово. Поговаривали, что раньше за подобную работу даже платили неплохие деньги, но в определенный момент то ли показалось дороговато, то ли жадность все же возобладала. Так или иначе, было решено, что целесообразней использовать подневольный труд заключенных, и создавать фабрики, с которых невозможно уволиться и придать огласке секреты фермерского искусства. Нынче вместо выплат за «формирование общественного мнения» предоставляли отдельную комнатушку с зарешеченным оконцем, общую душевую, последние труды по теме зомбирования биомасс+ бездну времени на исправительные размышления.

Довольно скоро Юлия сошлась с остальными девушками-дворцеботами, схожесть судьбы и тупость работы невольно сближала. Машка Шурупова, бывшая вебкам-модель, разорившая казну разнузданной неуплатой налогов, вот уже семь лет как занималась этим самым гоблингом и, кажется, еще не слетела с катушек, сохраняя природный оптимизм и считая года до освобождения, которых осталось всего-то три. Хотя вопрос с освобождением оставался темой болезненной и табуированной, поскольку никто еще отсюда не выходил и не знал ничего наверняка. Да и существует ли выход в принципе? Но и без надежд и веры в лучшее в казенных заведениях никак нельзя. Шурупова взяла Юлию под свое крыло и научила паре приемов, как относиться к работе сугубо механически и не принимать близко к сердцу продворцовую деятельность. Копировать-вставить, просто бездумно копировать-вставить – конвейер, делов-то. Пускай конкретного и конечного результата от нудной активности нет, но такое уж у нас тута производство бессмысленности, знаешь ли. Несколько особняком держалась лишь высокомерная Ксеня Собакевич, дочь небезызвестного ферзя из старой знати. Не вызывало сомнений, что никакая она не подруга по несчастью, за которую так старательно силилась себя выдавать, а лишь дополнительный внедренный контролер. При ней следовало вести себя осторожнее. Тем более что сама Ксеня, хвалясь и забываясь, любила величать себя «опасной сучкой».

Трудились, не покладая, но и не опуская рук, в две смены и шесть дней в неделю. Передавая смену, Юлия выходила из профиля «Пузатый» – присвоенное ей системой имечко, оставляя пустое поле ночной сменщице, заходящей как орк «Поперечный». Мужская бригада воинственных гномов базировалась в соседнем корпусе. По воскресеньям осужденных выпускали на прогулку поразмять кости и суставы и подышать свежим воздухом, правда, в специальной защитной обуви и респираторах, потому как островная почва насквозь раскисла и основательно напиталась ядами и химикатами. Уже на второй день нахождения в «Гоблиньей норе», как раз выпавший на воскресную прогулку, во время оной к ней осторожно подбрел брадобрей Шульц, бывший звездой «Цифровой казни» года 3 назад… Его полностью лысая голова и густо поросшая бородой физиономия напугала и запомнилась Юлии еще тогда. Однако Шульц был тактичен и учтив, не так и страшен, как его малюют. Увы, к Юлии он пришел с печальным известием о смерти Аркадия, которого знал по прежней жизни.

Сообщение не то чтобы потрясло Юлию до самых основ, скорее наложилось еще одним густым слоем на трудные думы о собственной судьбине в свете случившихся перемен. Понятно, что любимый дед был нереально стар, а все-таки крепкий старик цеплялся за жизнь как никто: в ее сознании он прочно оставался патриархальным, что ли, и практически бессмертным главой семейства. Как же так, деда? Открыто выразить свою реакцию и гнев через игру она не могла, поскольку профиль был урезанного функционала и постоянно мониторился роботом-модератором. Хотя мелкие шалости, вроде нападок на Брутова тот не распознавал, воспринимая это как нормальную рабочую ситуацию и системную борьбу с протестантами. Укрываясь вечером в своей коморке, в ее распоряжении оставалось достаточно времени, чтобы долго ворочаться и сильно думать. О том, что почти все можно вынести и многое хочется забыть, но есть и вещи, забывать которые ни в коем случае нельзя. Потому что именно они оставляют жизни шанс и желание найти себе развязку поприличнее, нежели та, которую навязывают угнетатели. И Юлия искала и находила такие смыслы, разрабатывая изящный план мести. Фантазии зрели и давали спелые плоды, в виде ловких побегов, испепеляющих наказаний для опричников, тайных надежд на юморного супергероя, который красиво вызволит из темницы… и все эти несбыточные почти сценарии являлись чисто человеческим продуктом извечного стремления личности к неведомой свободе.

* * *
Лю Кенг, между тем, не терял времени понапрасну и, перебазировавшись на конспиративную дачу, составлял итоговый доклад для центра, приходя к следующим несомненным заключениям: «Жутин В.В., безусловно, имеет множественные заслуги за своевременное и пунктуальное выполнение и перевыполнение плана по смертности, стабильные поставки лесных ресурсов, приемку и утилизацию отходов жизнедеятельности, наконец, разработку развлекательных игр, отвлекающих внимание населения и лишающих инстинкта самосохранения и самосознания. Вместе с тем Жутин В.В., документально доказано, последовательный и неудержимый коррупционер, а потому предлагаю представить его к высшей мере – расстрелу».

Имея чрезвычайно широкие полномочия ревизора и будучи на предельно хорошем счету, Лю Кенг всего лишь узрел и сформулировал самоочевидное. Пожалуй, он все еще был зол за попытку убийства его организма, не забыл и не простил гибель товарищей, но все же не позволял эмоциям брать верх над профессионализмом. Уж сколько таких Жутиных он перевидел, опрокинул их, возомнивших себя солью земли и исключениями из правил. Посчитавших, что базовые принципы и железная иерархия Сверхимперии к ним не относятся. И ведь, вступая в состав Сверхимперии, они прекрасно отдавали себе отчет, что придется считаться со всей строгостью закона и неотвратимостью наказания за воровство и правовой нигилизм. И все же, прикрываясь местной спецификой и многовековыми традициями, опять и снова принимались за старое…

Лежа на солнышке в гамаке и почитывая про похождения любимого литературного героя Сунь Укуна, в ожидании ответной реакции на свой доклад, он было задремал. На звонкофоне брякнуло письмо. Спросонья разлепляя глаза, Лю Кенг неторопливо вскрыл его. В теле письма значилось лишь одно сухое: «выполняйте».

Эпизод 04. Аминь и вау

«Шайбу, по лбу!» Под сводами стадиона застывали и с новой силой вскипали дикие крики.

Невзирая на то, что макондовский «Лесничий» терпел очередное разгромное и унизительное поражение, уверенно погружаясь на дно турнирной таблицы, хоккейная пятитысячная коробка по славной традиции стояла забита битком и наполнилась гулом болеющих звуков. В том-то, собственно, и скрывался подлинный интерес к возне на льду вокруг резинового изделия у немалой части публики. Пока фанаты складно горлопанили свои оралки и дудели в мукунделы, деловые люди города пользовались возможностью вполне вольготно потолковать о своем, без опасений быть расслышанными вездесущей прослушкой. С тех пор как громкое, да и в принципе любое воспроизведение музыки в частных владениях сделалось делом сперва просто подозрительным, затем крайне предосудительным, а согласно последним поправкам к регламенту о тишине и вовсе подсудным, популярность хоккея в Макондово перманентно росла, а за лишний билетик приходилось еще пободаться. Правда, известная пришифрованность речи и здесь только приветствовалась.

Так Платон Ничехов и его соратники, компактно разместившись на угловом секторе, весьма активно обсуждали вялотекущий хоккей:

– Ну что, друзья мои, считаю, настал самый благоприятный момент, чтобы провести острую комбинацию и взломать эшелонированную оборону соперника. Завтра вечером отправляем шайбу на пятачок и проводим мощный щелчок, пока они в меньшинстве и не разобрали наших игроков. Петров, Васечкин и Ли в первом звене. Ларионов, Буре и Могильный пока остаются на скамейке запасных. Хотя, если понадобится, то и вратаря снимем! И во всем этом прикрываю вас я.

Направляясь после шайбы в сторону рюмочной «Прожигатель Жи», дабы немного промочить глотку в преддверии решающих выступлений, заговорщики и не заметили, как за ними тенью следует проворный китайский мальчонка, сидевший с ними на секторе рядком повыше. А давеча тот же китаенок шустрой обезьянкой сновал и пластался в дачном секторе, куда уже в третий раз за месяц внезапно нагрянула внеплановая проверка и долго-долго что-то разнюхивала, не забывая штрафовать нефартовых огородников за всякую оплошность и бесчисленные первичные и повторные правонарушения.

Накануне, пятничным вечерком, в садоводство «Жмых-2», по периметру оцепленное гвардейцами, со всех четырех ворот грозно вкатывались грузовички со штурмовиками фискальной полиции, народными дружинниками-соглядатаями и натасканными овчарками. Мирно жарившие шашлычки и сардельки отдыхающие, сарафанным радио предупреждая друг дружку об облаве, спешно ныкали по чердакам и закуткам самые ценные свои пожитки и заначки, желая минимизировать последствия карательного набега. Фискалы внимательно прочесывали участок за участком, безжалостно выполняя плановые показатели по взысканиям или неформально договариваясь с провинившимися в свою пользу. Не обошло стороной и Беню Фрика. Инспектор Долгоед, особо тщательно исследуя его земельный надел, уже выявил незарегистрированный куст крыжовника и грядку нелегального сорта свеклы. А заявленный размер теплицы расходился с нормативом сантиметров на семь, в связи с чем конструкция подлежала демонтажу, а владелец переводился на повышенный (ультрапатриотичный) коэффициент налогообложения. Беня, несмотря на прохладу худого лета, густо покрылся потом, раскраснелся и тяжело вздыхал. «Вот те и отдых, мать!» Поругивался он в душе на спутницу жизни Рианну, уже репетируя в уме, как смачно выскажет ей, когда отхлынет и уляжется. «Сдался тебе этот шашлык live именно в такие тревожные деньки!»

Справедливости ради, существовали для его лихорадки причины весьма объективные и веские, поскольку именно в теплице он прятал то, за что можно было навлечь на себя куда более крупные беды, нежели обычные взыскания. Он почти не сомневался, что данный артефакт на самом деле и разыскивают фараоны, попутно выписывая штрафы в казну и прокачивая личное благосостояние натуральными подношениями и осторожными, подчас даже застенчивыми взятками. Хотя откуда ж им было знать наверняка, что тот самый чип, о котором в последнее время всюду блуждали упорные слухи, надежно утаен под листом помидора в теплице Фрика. Долгоед же, даже подозревая тут что-то неладное, конечно же, так ничего и не нашел. Чувство неладного в общении с вороватыми и изворотливыми мещанами вспыхивало в нем за годы службы слишком уж часто, и потому со временем благополучно притупилось донельзя.

А загогулина вышла какая: наведавшись не так давно в опиумный притон, что в китайском квартале, на обратном пути Беня, неосторожно завалившись в придорожную канаву и рассыпав мелочь, случайно нащупал в жухлой траве еще и бесхозный, загашенный чип. Вернувшись домой и с любопытством активировав чип на своем устройстве, по-видимому, он засветил его в сети и выдал ориентировочный квадрат местоположения. Не оттого ли фискалы в последнее время зачастили с обысками? Заглушив и затаив чип, а затем умело заанонимившись в темной стороне сети, Беня выставил на вирт-аукционе лот, к которому неожиданно возник приличный интерес, позволяющий выручить втрое против ожиданий. Наибольшую сумму предложил некий игрок с иероглифами вместо имени. Возможно, провокатор или кабинетчик… Но как тут не рискнуть, дабы вытащить себя из осточертевшей бедности? Сделка намечалась на завтрашний вечер: оставалось лишь ночь простоять, да день продержаться…

* * *
Специальный агент Лю Кенг, включив режим мягкой силы и практически не вылезая с конспиративной дачки на отшибе уезда, тем не менее развернул титаническую деятельность, планируя убить сразу двух драконов одним выстрелом. Будучи весьма последовательным и дальновидным персонажем по части истребления тиранов, Лю Кенг затеял длинную шахматную партию, первым ходом выставив на доску ловкого карлика-пешку, с легкостью выдающего себя за беспризорного китайского мальца и проникающего всюду как вода. Карлик за уверенную плату ежевечерне отчитывался о своих зрительных наблюдениях, настроениях в городе, проделанных работах, и охотно брался за дальнейшие особые поручения. Прознав, что в природе до сих пор существует чип старика Аркадия, сброшенный тем в дни своего паломничества в китайский квартал, Лю Кенг прикидывал выгоды обладания этой прелестью и широкие перспективы, которые разворачивались просторно, словно виды Янзцы на рассвете. Вне всяких сомнений, если первыми чип выцепят местные власти, то предусмотрительно уничтожат, а вместе с тем личность, записанную на нем. Но вот ежели чип достанется повстанцам… может выйти нечто весьма злободневное и бузотерское. Да, безусловно, чтобы незаметно и успешно вывезти Жутина из города, желательно бы поднять хороший шум и сгустить пылевую завесу как следует. Стало быть, есть резон не только не мешать назревающему восстанию, давно витавшему в воздухе, но, пожалуй, даже ивсецело посодействовать его движению, а то и возглавить…

Выкупив у одного фрика бесценный артефакт, Лю Кенг, оставаясь инкогнито, безвозмездно передал его через своего помощника ничеховцам, предвидя, что те сумеют распорядиться им с умом и создать аутентичную атмосферку для реализации планов по похищению Жутина. Пробраться к нему на поверку оказалось не так уж и просто, так как денно и нощно главарь города охранялся неплохими по уровню кунгфуистами… Несколько забегая вперед, стройным планам Лю Кенга удалось осуществиться лишь отчасти.

Важно заметить, что воскрешения в рамках игры случались и прежде, однако носили обычно характер временный и ностальгический, для узкосемейного употребления и, как правило, никоим образом не затрагивали скрипты и не оставляли следов пребывания. Согласно традиции чип предавался земле вместе с носителем и блокировался навсегда через девять дней, если, конечно, не сжигался при кремации. А все же идея внедрить мертвую душу в «Героев района и магии», чтобы играть с нескольких учеток, издавна бередила сердца энтузиастов. Еще на ранних версиях игры Платону Ничехову удалось найти глюк и заходить с левого чипа в образе святого Децла. Выступая в небольших залах, он, как умел, боролся за умы, зачитывая что-то навроде:

Мысли глубоко, или не вникай,
Злая вертикаль – вязкий вертухай…
Сколь угодно хай, сколько хочешь лай,
Только толку ноль, это лишь спираль.
И по ней летим мы, пробивая дно,
А под ним темно, хоп – еще одно:
В полости меж днищ виртуальный край,
Даже если нищ – в ритуальный рай.
Выйти из игры, позабыв очки?
Знаю, нелегко, не видать ни зги.
Стылый полумрак, но пошло светать:
Заодно узнать, чем живет ковчег.
Вот таких вот слов получился лес,
Скромен результат? Важен лишь процесс.
Ну а если ты что-то понял вдруг,
Это шикардос, дай мне руку враг.
Однако ж и норм биты слабо западали в сознания и нечасто находили своего слушателя. Пипла не особо улавливала смыслы и посылы. Даже тщательно воссозданный образ святого Децла, преданного анафеме еще при самодуре Пу Тине, но каждый раз обретающего второе дыхание в поворотные моменты истории, все-таки не затаскивал как надо. Груда ветхих слов в рваных сочетаниях, да еще и в эру готического неошансона, как-то тухловато воспринималась невзыскательной публикой. А в другие жанры Платон элементарно не умел и не желал. Потому еще тогда Ничехов твердо для себя уяснил, что здесь нужна бомба поядренее, а то прежние модели и детонаторы уже не срабатывают.

И вот теперь в его руки, кажется, такая бомба пришла сама: мощное идеологическое оружие новейшего поколения, призванное срывать закостенелые покровы и пелену с подслеповатых глаз – вот что такое чип-артефакт! Ведь случай с Аркадием был уже принципиально иного порядка: старик не только приобрел завидную медийную известность накануне физической смерти, но и воистину завоевал редкие и искренние симпатии уездного люда своим героическим дожитием за пределы дозволенного. Его возрождение имело все шансы, чтобы бомбануть по-взрослому. Оставалось лишь правильно сложить и преподнести послание к макондянам, вложив точные и заточенные глаголы в уста чуть ли не единственного гражданина своего города с безупречной репутацией. И тут уже действительно кое-что зависело от харизмы Ничехова, умения зажечь и увлечь. В ход пошли даже старые городские мифы.

Сразу на пяти электронных щитах, вместо рекламы средств для оживления потенции или еды в рассрочку всего под 12,9 % годовых, воскрес и утвердился седобородый лик Аркадия, давший буквально трехминутный джаз. Но и этого вполне хватило, чтобы обратить внимание отвыкших чему-либо удивляться масс и молниеносно разлететься по сетям:

Макондовцы, сограждане мои, есть информация: пускай все вокруг нули, единицы, профанация, но устремите головы ввысь и воспряньте: есть и другие значения, повыше нашего разумения! Ведь если числа существуют, значит это кому-нибудь нужно? К вам обращается Аркадий. Я жив! А вы, увы, уже не знаю. Пожив немало, должен заявить, как вижу ситуацию: вы долго запрягали и сильно проиграли, и те, кому вы слепо доверяли, вас лихо обокрали, оставив степь, закат и пустоцвет. Какие будут мои доказательства? Во все времена считалось предательством: хранить злата, фамилии, регалии, акции и облигации в стане предполагаемого противника. Какого вам еще надо подзатыльника, будильника, чтобы очнуться от гипноза системы? Новые мемы, старые схемы, знакомо, у вас есть и покруче проблемы, быть вне политики: и никакой дилеммы! Покуда чавкающие нигилисты-капиталисты смеют поучать вас патриотизму, вещая с итальянских вилл и сейшельских оффшоров! Тогда как сами здесь бывают лишь украдкой, с неохоткой, вахтовым методом растаскивая угли, соли, газы, алмазы, не говоря уж о родных лесах, полях и их плодах. За то ли пали наши предки, чтоб феодалам подлой масти, раздать народные богатства, а вам оставить пшик и кости… Я стар как век, простите дряхлый слог, но этот монолог конкретен и речист: пирует тот, кто на руку не чист, пока вы спите в заблужденьи, что все наладится течением, по-прежнему рыдает горько, несчастный отпрыск казнокрада, на кокаин ведь есть нехватка и тачку свежую ему подай к парадному крыльцу. Нам не к лицу оставить вундеркинда в затрудненьи: так скинемся всем миром, им, мироедам! Левой-левой! Простите мне минутку слабости, дурачества, сарказма! Во всем ведь ныне рулит развлекательный формат. Да-да, вас выдрессировали мыслить прямо-таки линейно, лениво, игриво, лишая всякой перспективы, позитива, умений, устремлений, будущего дня. Но есть у вас покуда дети, внуки, прочая родня, задумайтесь над тем, как вы своим пассивным сидрмотством, дешевым эпигонством, передаете рабства ген, зачем! Они расплатятся затем, за все, не сомневайтесь, как расплатились вы уже за наше поколенье, пригревшее лукавого владыку, в своем идолопоклонстве дав всем прикурить. Оставив за собой лишь право крепостное – молчание хранить. Вы любите игру одну, я в теме, в героев по ночам рядиться, и не собою притворяться, так есть идея удалая: повоевать как танки. Чума-ништяк! Разок – один всего лишь раз – пойти ва-банк! Вы слышали про свет в окне, а как же, что в мэрском здании старинном, на пятом этаже, и день, и ночь горит аки маяк. Все неспроста! Быть может, черная рука? Там тайна страшная сокрыта! Принцессу держат против воли, а может, что-нибудь другое? И ваше дело – дело чести, прийти туда всем вместе, прям ночью этой лунной: и тайну разгадать! Готовьтесь к цифровому противленью, вас будут ждать там орды бесократов, однако дружно сдюжим, победим! Их страшный сон: чем больше нас останется – тем меньше им достанется, мы явью обратим! И это – истинная цель игры, пора ее пройти. Аррррркааааада!!! Вас жду на месте в должный час!

20 июня, в 22:00, у здания старой мэрии! Все будем там. Аминь и вау!

Юные таланты и прочие хайповые блогеры оперативно выжали из воззвания самый сок и свели все к меткам: #достало#доколе#мирное шествие, вирусно разлетевшимся по туманностям и окрестностям.

* * *
Между тем Юлия Ли продолжала отбывать срок не пойми за что и искать пути к освобождению. Не так-то просто оказалось отыскать в «Героях района и магии» прежних друзей и знакомых, слишком часто и легкомысленно меняющих имена и образы, да еще и в своем плотном гоблинском графике. Однако спустя недели полторы, кажется, удалось зацепиться. Проходя мимо Незнайки – одного из излюбленных героев возлюбленного Романа, гоблин Пузатый запустил пробный шар: «День жаркий, всюду бродят Капулетти…» Тот лишь недоумевающее, но все же характерно для себя развел руками, что подтверждало догадки. Поскольку Юлия работала в дневном графике, застать Незнайку удалось лишь ближе к концу смены, а потому попытки пересечься на районе в последующие дни, чтобы подать весточку, оставались безрезультатными. Через пяток дней, впрочем, застав Незнайку на углу Дерипаскавской/Вексельберговской, бьющимся головой о стену: «Ты нищ и низок – и при этом ты боишься умереть?» Однако вновь промахнулась с цитатой. Загвоздка заключалась в том, что в урезанной учетке она была лишена свободы воли и возможности писать произвольные тексты, а могла лишь копировать шаблоны из баз и втыкать в игровую среду. Незнайка, прервав попытки пройти сквозь стену, лишь огрызнулся в ответ назойливому гоблину: гуляй, мол, отседова подобру-поздорову. После чего и вовсе скрылся в закодированности подъезда.

И только на следующий вечер, после более прямого подхода: «Какая же тоска тебе часы, Ромео, удлиняет?», у того, наконец, щелкнуло: «Ты???» На прямой вопрос Юлия отвечать не стала, ожидая приглашения в приватную беседу. Да и куда, право, спешить, когда впереди еще 10 однообразных, безобразных лет заключения?

Всю ночь Роман ворочался и сопоставлял факты. Примерно годом ранее общие друзья в шутку прозвали их «Ромео и Джульетта», в честь нашумевшего мультяшного трехмерного психодела, у которого, кстати, вроде как существовал и литературный первоисточник, полный старинных слов и извечных коллизий. Уж не оттуда ли… Сыскав в Сувсети перевод средневекового писания и жадно проглотив краткое содержание, Роман наткнулся среди прочих и на озвученные ему цитаты, что формировало в голове отрезвляющую ясность.

Назавтра, прогуляв практику от лесоторгового училища, сказавшись больным, он долго слонялся по городу в поисках Пузатого, который мог быть проводником или даже… Ближе к вечеру, заприметив искомого уродца и испытывая при этом волнительную нарастающую радость, он кинул в пространство заготовочку: «Неужто зреньем бог меня обидел, чтоб я на небе солнца не увидел?», «Где друг, где враг, не отличу никак!..» На что получил не менее заготовленную ответочку: «Ослепший вечно помнит драгоценность утраченного зренья». Сердце буйно заколотилось: не оставалось сомнений, что это она и есть!

Однако на деле общение затруднялось рядом аспектов и условий. Поскольку урезанный функционал личной беседы не предполагал опции говорить что вздумается, то каждый ответ требовал определенной подготовки и обращения к первоисточнику. К тому же существовали разные переводы сочинения, возникали известные сложности и с трактовкой фраз, и с осмыслением диалога в целом: туда ли движется разговор? Не говоря уже о классической неточности акцентов и интонаций переписки без техник эмодзи или хотя бы смайликов. Зато такой метод был сравнительно безопасен для распознания роботом при сканировании реплик на предмет благонадежности. Да и многолетняя практика общения на иносказательном эзоповом наречии, присущая всем макондовцам от мала до велика, все же значительно упрощала понимание.

А впрочем, первый контакт выдался откровенно скомканным. Во многом оттого, что у Юлии случилось дурное настроение, что бывало с ней не так уж и редко, а стресс тюремного заточения сделал эти приступы еще более регулярными и обоснованными. И хотя Роман прекрасно знал о данной особенности ее характера, все же остался изрядно обескуражен.

17 июня

Незнайка: Джульетта, для чего ты так прекрасна? Я могу подумать, что ангел смерти взял тебя живьем. И взаперти любовницею держит. 19:13

Пузатый: над шрамом шутит тот, кто не был ранен. 19:25

Незнайка: Беда одна не ходит никогда, а движется по замкнутому кругу. 19:41

Пузатый: Смешалось время… смута в голове. 19:59

Незнайка: Нет в мире самой гнусной из вещей, чтоб не могли найти мы пользы в ней. 20:15

Пузатый: Как можешь ты судить о том, чего не знаешь? 20:39

Незнайка: Твой взгляд опасней двадцати кинжалов. 20:53

Пузатый: Прощай! Не знаю, увидимся ли вновь. Холодный страх пронизывает кровь. 21:15

Незнайка: Откуда этот неотступный мрак? Хочу понять и не пойму никак. 21:33

Пузатый: Меня зовут. Я ухожу. Прощай. 21:50

День второй выдался не особо лучше. Юлия приемами нагнетания напряжения в своем понимании взывала о помощи. Роман же, с осадочком от вчерашнего, воспринимал все через призму недоумения и несоответствия ожиданиям от долгожданной встречи.

18 июня

Пузатый: Боюсь, мой друг, все только началось… 10:03

Незнайка: Искать того, кто найден быть не хочет? 11:14

Пузатый: Но если уж мужское слово ненадёжно, чего тогда от женщины ждать можно? 13:12

Незнайка: О куст цветов с таящейся змеей! 13:59

Пузатый: Быть может, твой единственный алмаз, простым стеклом окажется на глаз. 14:14

Незнайка: …а если так утрата велика? 14:57

Пузатый: О, научи, как разучиться думать! 16:42

Незнайка: …в чертах красавиц я прочту напоминанье о той, кто без сравненья лучше всех. Забвенью все же я не научился. 17:21

Пузатый: Природа слабодушна и рыдает, но разум тверд, и разум побеждает.

19:07

Незнайка: Ты спрашиваешь, знаю ль я причину? Когда б я знал печали этой суть. 19:58

Пузатый: Холодный жар, смертельное здоровье, бессонный сон, который глубже сна. 20:59

Незнайка: Дай склянку мне. Не говори о страхе. 23:17

И только с третьего сеанса картинка начала обретать конкретные контуры и предполагаемые маневры и намерения:

19 июня

Незнайка: Светло на небе – сумрак на душе… 09:55

Пузатый: Как ты изобретательно, несчастье! 10:23

Незнайка: Богатство чувств чуждается прикрас, лишь внутренняя бедность многословна. 11:18

Пузатый: У бурных чувств неистовый конец! 12:51

Незнайка: Но страсть их учит побеждать страданье, и им находит способ для свиданья. 13:29

Пузатый: Игру понаблюдаю из-за плеч, хоть, кажется, она не стоит свеч. 14:18

Незнайка: А что прибавить к нашему сговору? 14:44

Пузатый: Что ж не трубит архангела труба? Кто жив еще, когда таких не стало? 15:34

Незнайка: Круженьем вспять круженье прекращают, и ты с бедою точно так же спорь. 16:02

Пузатый: Дай факел мне. Пусть пляшут дураки, половики не для меня стелили.18:03

Незнайка: Обдумаю, как это совершить. 19:17

Пузатый: Кто это проникает в темноте. В мои мечты заветные? 20:31

Незнайка: Вот выход, если ты не оробеешь, или не спутаешь чего-нибудь. 21:17

20 июня

Пузатый: Влюбленный дурень, дай сказать мне слово. 10:01

Незнайка: Разве я таков? 10:33

Незнайка: Дай о твоих делах поговорим. 10:34

Пузатый: Я боюсь, что этому не будет конца. 11:17

Пузатый: …в промедлении своем. Мы тратим время, точно лампы днем… 11:19

Незнайка: Ответь мне: да иль нет, и слов не трать, Чтоб осчастливить или доконать. 12:56

Пузатый: Ты говоришь от сердца? До четверга короткий слишком срок. 13:18

Незнайка: Но тот, кто направляет мой корабль, уж поднял парус. 13:57

Пузатый: Будь мудр: тем, кто спешит, грозит паденье. 14:41

Незнайка: Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них её не знает. 15:59

Пузатый: Они тебя увидят и убьют. 16:19

Незнайка: А чем, спросить посмею? Или взгляни с балкона дружелюбней вниз, и это будет мне от них кольчугой. 16:49

Пузатый: Не попадись им только на глаза. 17:12

Незнайка: Я потерял себя, и я не тут. Ромео нет, Ромео не найдут. 17:47

Пузатый: Слепая страсть не достигает цели. 18:09

Незнайка: Чем лучше цель, тем целимся мы метче. 18:36

Незнайка: Наполнить должен я свою корзину. Растеньями с полезной сердцевиной. 18:40

Пузатый: Возьми ключи и пряностей прибавь. 19:00

Незнайка: На горизонте парус! 19:13

Пузатый: Я одобряю. Что ж ты так сияешь? 19:37

Незнайка: Стань у окна. Убей луну соседством; 20:02

Пузатый: Пока роса на солнце не сошла, и держится предутренняя мгла 20:13

Пузатый: В добрый час.20:15

Незнайка: Пью за любовь мою! 20:44

Той же ночью Роман, пробираясь по неожиданно пустынным улицам в сторону пристани, к заранее снаряженной лодке с заготовленной провизией, приступал к весьма опасной и спонтанной спасательной операции. А где-то в центре города вовсю пылало зарево, дрожали всполохи света. Перестав следить за новостями и событиями в последнее время, ему оставалось лишь диву даваться и мучиться догадками: что произошло? Спешно отчаливая от берега в направлении абсолютной неизвестности острова Альбатросово, мысли его были заняты совершенно иными тревогами и заботами.

Но о чем бы он не думал, не гадал, не предчувствовал в ту ночь – вернуться в Макондово ему было уже не суждено.

Часом ранее к зданию старой мэрии со всех районов стекались вдохновленные речью легендарного белого старика бесконтрольные народные массы с вилами, стягами, ручными гранатами и накопившимися вопросами. Возглавляли и замыкали мирное шествие многочисленные факельщики – и даже веселый барабанщик. А на 5-м этаже, как и предрекал Аркадий, вновь горел свет безо всякой причины, и предстояло разок и навсегда разобраться, в чем тут дело, раскрыв роковую тайну. Здание же плотным кольцом окружала спецтехника, силовики, насильники, зомбаки, орки, космонавты, тролли и иные охранители. И каждая из сторон полагала себя выражением и сгустком если не добра, то хотя бы ситуативной правоты, будучи настроена крайне решительно: идти до победного. Так начиналась знаменательная и грандиозная битва сил света и тьмы.

Эпизод 05. Жирный журфикс

Эпохальная битва тьмы и света в очередной раз закончилась задорной боевой ничьей и продолжением следует. И потому, в самый канун столетия Макондово, оставалась еще уйма запутанных интриг, требующих скорейшего разрешения и урегулирования.

Уже спозаранку, в полях, за околицей окаянной деревни Гадюкино, где смешались в кучу пони, люди, мстители, трейлеры, причастные к съемкам третьей части саги «Неуловимые мстители vs Мстители 3: Корона наносит ответный. Угар в Сверхимперии», курируемой лично главнокомандующим культуркой профессором Лебединским, рыскала нахрапистая группа кибер-захвата. Свежие разведданные указывали, что именно откуда-то отсюда координируется деятельность повстанцев. И действительно: в одном из вагончиков были обнаружены и повязаны молодые подонки, повадившиеся подключаться к всемирному интернету в обход Суверенного через спутники, дабы всячески пакостить солидным дядям из Дворца. Таким образом, ударная сила и идейные борцы восстания: Петров, Васечкин, Ли, Ларионов, Буре и Могильный оказались задержаны и обезврежены. Однако главная головная боль Дворца – Платон Ничехов, как сквозь землю провалился и в который раз ускользнул от преследования.

Минувшей же ночью, когда силы добра прорвались в здание старой мэрии, пробиваясь к неведомому спасительному свету, в конце тоннеля выяснилось, что маяком была всего-навсего несгораемая лампочка Чубайса, установленная в сортире еще лет 5 назад. И самым чудесным образом до сих пор никем не украденная, не кокнутая – такая вот обескураживающая разгадка. А пока царила бескомпромиссная виртуальная сеча и цифровая заруба, какие-то злоумышленники пробрались в здание и на физическом уровне, исхитрившись спалить дотла Серверную Корею. Так почитатели ГРиМа прозвали основной сервер «Героев Района и Магии», наверняка совершенно не случайно оборудованный именно в здании мэрии. Сервак пал. И повсюду настал то ли безвременный Game over, то ли хрупкое затишье перед бурей.

* * *
В силу ряда причин утро Жутина было омрачено хреновыми новостями и дурными предчувствиями. Еще с вечера загудела спина, и утро принесло лишь частичное облегчение. А с другой стороны, нет худа без добра – уважительный повод зазвать в свои хоромы развязную и рукастую массажистку. Да и то, что бузотеры уронили сервак, а по городу теперь бродит куча озлобленных оборванцев из плоти и крови, лишенных убаюкивающего онлайнового наркотика – это еще полбеды. Куда хуже, что ключевой и центральный на всем рабочем столе корневой ярлык для управления городом и надзором за подчиненными – «Ярлык на княжение», вдруг оказался заблокирован и не без труда и бэкапа откачен до работоспособной версии – вот это уже конкретный повод для треволнений. Китаезы из срединной империи явно баламутят воду, а тут еще и это… круглый юбилей подкрался незаметно, что неизбежно заставит потратиться морально и физически. Словом, все свалилось разом и стянулось в узел в самый критически неподходящий момент, когда индикатор опасности налился красным, что заставляло много думать и принимать волевые решения.

«Да, вот и настало грозовое время перемен, самая пора сжигать мосты, – трезво прикидывал Вадим Вадимович. – Пора оставить эти гиблые земли. Домой! К семье, в Черногорию. Никогда они не найдут там мой домишко под управлением с Виргинских островов. Завтра же, как покончу с балаганами и карнавалами, дам по тапкам!»

День протекал в суетных хлопотах и спешных распоряжениях перед праздничным днем столетия. Одна только морока чего стоила: подобающе разместить капризных звезд, по большей части уже падших или гаснущих, потому только и подписавшихся выступить за скромный гонорар, согласных тряхнуть стариной хотя бы и в захолустном городишке. Последнее обстоятельство, в свою очередь, разжигало в подзабытых знаменитостях явно нездоровый пафос и избыточно завышенный лист пожеланий. Да на черта этому Кирдыкову аж 77 полотенец василькового цвета, спрашивается? Еще и непременно с малиновыми полосочками. А ведь необходимо также успеть завести и выгрузить на городскую площадь достаточно сена и навоза для воссоздания первозданной атмосферы… Проклятая канцелярия культурки со своими фееричными выдумками и находками!

* * *
Насмотревшись еще сызмальства приключенческих боевиков, Роман крайне взвешенно подходил к предстоящему вызволению Юлии из заключения, вполне здраво, казалось бы, оценивая ситуацию и ожидая опасности из-за каждого куста. Кустов, к слову, на Альбатросово как раз не оказалось вовсе, что значительно усложняло задачу оставаться незамеченным и нагнетало дополнительное нервное напряжение. Разумеется, перед отправкой на остров он пытался ознакомиться с характером местности на картах гуглекса, но данные были напрочь затянуты туманной дымкой засекреченности. В летописях же остров, увы, почти не упоминался. И как бы тщательно Роман ни готовился к освободительной миссии, прихватив с собой разных полезностей, от складного ножичка до инфракрасного бинокля, однако по прибытии как-то сразу все пошло через пень колоду и вразрез даже самым размытым ожиданиям. Причалив к берегу, осмотревшись, прислушавшись, Роман не улавливал вокруг совсем ничего, кроме посвиста ветра, да и тот вполне успокоился в ночи. Украдкой пробираясь вдоль берега, он заприметил смотровую будку, в которой мирно дремал старичок-боровичок. Затаив дыхание, Роман оценивал обстановку и хладнокровно выискивал оптимальный маневр. Осторожно пошевелив дверь будки, он вполне удостоверился, что та даже не заперта. Стало быть, можно обезоружить стражника и выдавить из него нужную информацию. Вихрем навалившись на дедка, затем крепко связав того как нельзя кстати отыскавшейся в будке же веревкой, Роман не громко, но достаточно разборчиво и угрожающе выпалил: «Не шуми, дядя, здоровее будешь. Мне нужна Юлия Ли. Давай-ка без фокусов, выкладывай, где она?» Старикан спросонья тяжко пыхтел и не сразу сообразил, что за болезненный сон ему привиделся. Сориентировавшись в телесном кошмаре, он не только не оказал отчаянного сопротивления, но и, сверившись с журналом, выразил готовность оказать содействие и проводить до второго общежития, выдав размещение Юлии в комнате № 14. Роман, предчувствуя какое-то изуверское коварство, отказался от предложенной любезности, хотя охотно выслушал советы про указатели и повороты, схватывая нужные ему сведения.

А старик с перепугу наговорил порядком. Выяснялось неслыханное: оказывается, все эти годы таинственный остров охранялся вовсе не электрособаками, роботами-милицейскими или искусственным интеллектом, как твердила молва и пропаганда. Оберегался он преимущественно упорными зловещими слухами и смрадными водами. Дневная смена стражников запросто отбывала по домам на вечернем пароме, а ночной не существовало как класса. Обычно в будке оставался дежурить старший надзиратель, но именно тем вечером он был отозван в город из-за назревающих там событий и отбыл паромом, предварительно попросив подменить его на вахте своего немощного папаню. В общем, выдался идеальный вечерок для спасения принцессы, все максимально благоприятствовало подвигу.

Спешно приближаясь к кирпичному общежитию, Роман усиленно размышлял: уж не грандиозная ли все это западня и бутафория? Торопливо дойдя до здания и беспрепятственно поднявшись по чистой широкой лестнице на третий этаж, он осторожно постучался в дверь комнаты № 14. Та без заминок отворилась нажатием кнопки изнутри. Комната оказалась на удивление просторной и светлой, как в лучших домах Пекина. Юлия преспокойно ужинала с подружкой и смотрела видос на прикрученной почти во всю стену панели развлекосов. Обернувшись к посетителю и узнав в нем Романа, от неожиданности и изумления она поперхнулась ананасовой долькой, чуть было не опрокинув бокал с шампанским.

* * *
Смеркалось. Замок Жутина воссиял яркой иллюминацией, а пышный фруктовый сад так и манил огнями фонарей. Подле кустов продолжал порхать как бабочка и творить красоту садовник. Отворялись ворота, на территорию въезжали люксовые экипажи, преимущественно, как и подобает, китайской мануфактуры. К имению Жутина стекались лучшие люди уезда, и одновременно соседи по элитному поселению «Золотое дно». Намечался ставший уже традиционным субботний журфикс – обильный праздник живота и безлимитного пития для избранных бедняками народных представителей и творческой богемы.

Гости, в количестве порядка сорока персон, привычно собрались в вычурной гостиной, вызывающе пошло и безвкусно, по последней моде антикультуры, украшенной портретами видных исполнителей шансона, миловидных старлеток и художеств неизвестного мастера медленной кисти в духе синтетического тупизма. Ровно в 21:00 по-макондовскому прозвучал гонг, оповестивший о первых блюдах – морских деликатесах и легких столовых винах. Перекусили, раздобрели, разговорились. Стефан Бандура – душа общества, по обыкновению каламбурил и травил очередной скабрезный анекдот, смущая дам и особенно протоирея Лемкуса, который по своему сану вынужден был носить одеяния и маску возвышенности над мирскими слабостями. Потому-то ему приходилось хихикать в уме, пускай все присутствующие вполне сознавали, что напущенная отрешенность – только поза и немалая часть профессии. Правая рука Главадмина, Модератор и экс-юрист Косолапов, давно променявший букву закона на амплуа эдакого скомороха, непринужденно крутился возле старомодного граммофона, заводил пластинку и потешно пританцовывал. Обострившиеся проблемы с желудком вынуждали того отказаться от даров моря, а от алкоголя ему и вовсе издавна делалось лишь грустно и тошно, так что Митрий Онотольевич пребывал на своей волне и ловил кураж в танце. Вадим Вадимович же, как водится возглавлявший благородное собрание, держался молчаливее обычного. Однако ситуация обязывала высказаться о последних переплетениях реала-виртуала в подведомственном городе, в частности о кризисе розовых очков и ремонтных работах в «Героях района и магии». С усилием привстав и позвенев вилкой-трезубцем по фужеру, Жутин затребовал минуточку внимания:

– Дорогие мои жулики и сэры, продолжая наш сегодняшний jour fixe, спешу вас успокоить и сердечно заверить, что временные баги в игре никак не отразятся на наших колоссальных планах, будущих свершениях и афишированных прорывах. Напротив: всех нас это только закалит и укрепит на тернистом пути. Дело наше правое, верное, сами знаете. Так победим!

– Браво! – по-гусарски раскатисто выкрикнул Бандура. – Наш Админ всегда говорит мало, но мочит в самую суть. Так и хочется, чтобы говорил еще! Вот где талант!

– Не балагурь, Степаша! Знаю-знаю, докладывали мне: поговаривают, что Жутин уже не тот, ослабил хватку, размяк. Что ж, каждый человек нашего круга, то есть Человек с большой буквы, вправе иметь свободное мнение. И если кто-то из здесь присутствующих готов предложить лучшую кандидатуру на мой пост, прошу-прошу, не стесняемся, высказываемся…

Нависла тишина, прерванная крайне своевременным появлением дворецкого Джон Сона, прилежно исполнявшего свои обязанности. Тот проворно суетился и играючи разливал по бокалам самый влажный и желанный коктейль сезона – нектар «Народные страдания». То есть терпко-сладкую смесь яблочного бренди и медового нектара с добавлением живительной капельки пота из свежевыжатой фуфайки лесоруба – для самых искушенных гурманов и ценителей тонких ноток. Жутин, терпеливо наблюдая за манипуляциями старшего лакея и подручных мальчиков, дождался наконец фазы, когда у всех нолито, и сотряс воздух возгласом: «Вздрогнем!»

Придворная певичка Колбаска и впрямь вздрогнула, пролив на вечернее платье добрую половину коктейля, что немедленно послужило предметом для острот и насмешек, особенно у женской половины заседания. Пока та устраняла последствия аварии, остальные участники трапезы с самым заговорщицким видом, точно вампиры, жадно прильнули к бокалам и осушили до дна, будто бы упиваясь народными страданиями и чувством превосходства над сирыми и убогими туземцами, так и оставшимися на голодном пайке и задворках мироздания.

Насытив чрева и закурив электронные сигары, высший свет разбился на тематические кружки, квадраты и треугольники. Самые тертые карьеристы, молодые повесы и игрократы, зная о страсти Жутина порассуждать о нравственных приколах и лазейках, полуовалом уселись возле хозяина салона и, отложив в сторонку звонкофоны, с чрезмерной внимательностью ловили каждое его слово и впитывали житейскую мудрость.

– Бытует мнение, что нам, ворам, живется легко и приятно. Вздор! Нет ничего более далекого от истины. Наша жизнь устроена куда сложнее и тревожнее, нежели у беззаботных нищебродов из трущоб. Воровство – это отнюдь не преступление, как ошибочно гласят устаревшие трактаты и кодексы, а прикладное искусство и промысел, необъятное поле для человеческой деятельности и самореализации. В каком-то даже смысле, жажда наживы – первейший двигатель прогресса. Да и отчего не красть, когда лежит ничейное? А народовольцы, вроде тех, чье имя не принято упоминать в приличном обществе, еще и за столом, совершенно оторваны от подлинных народных чаяний! Уж если народ за целое тысячелетие так и не сумел добиться никаких прав и свобод, то только потому, что свобода эта для них страшна и противоестественна. Куда проще и надежней катить по накатанным рельсам – и мы даем им эти рельсы, готовые маршруты и правильные расписания. А потому те богатства и завоевания, которыми мы по праву владеем и распоряжаемся – не роскошь, которой нас корят отсталые недоумки, а лишь достойная плата за труды наши тяжкие и рисковую отвагу.

Повесы и карьеристы одобрительно кивали головами и наматывали на ус, взращивая и укрепляя в себе пьянящее чувство привилегированности и избранности.

Генерал Волгин, давний прислужник Жутина, присоединившись к беседе, также изволил ввернуть свои три рублоида: «Полностью разделяю доводы нашего глубокоуважаемого Вадима Вадимовича. Больше скажу: а достоин ли радения и опеки народ, который сам же истребляет себя самой скверной и дешевой жратвой, например. Макарошки по акции! Не желает лечиться хотя бы молитвой, корой дуба, раз уж малорентабельные больнички мы своевременно позакрывали. И никакой благодарности нам! А кто спасает это дурачье подзаборное каждый божий день? Это ж мы оберегаем их от врага внешнего, и от внутренней контры. А враги они повсюду, уж поверьте. Враги они кругом. Никогда не дремлет ворог, но всегда что-то замышляет… По секрету скажу: враги есть и среди нас. Возможно, даже в этой зале. И если не принимать соответствующих мер, не ровен час…»

Слушая эту извечную солдафонскую страшилку, Жутин невольно задумался на предмет того: а как же эти пауки в банке будут тут без него-то? Ведь как бы ни подтрунивали над ним злые языки, или же раболепно побаивались, даже пресмыкались, а все же, не сговариваясь, сходились в незаменимости Админа здесь и сейчас, признавая разумным балансом и компромиссом между разными башнями Дворца.

– А теперь прошу меня извинить, судари, – теряя терпение, откланялся Вадим Вадимович, – мне нужно еще немного поработать с файлами у себя, но я всенепременно спущусь к вам попозже. Развлекайтесь! – и по-хозяйски удалился в свои покои на второй этаж.

Удобно рассевшись в своем кабинете в кресле из страусиной кожи и первым делом бросив взгляд на «Ярлык на княжение», он с раздражением и болью в виске отметил, что тот снова заблокирован. Это лишь укрепляло в убеждении, что больше не может быть никаких сомнений в правомерности намерения рвать когти, пока не поздно. Китаезы из центра, чего там говорить, совсем распоясались. Засылают своих желтых шпионов, понимаешь, как не братья навек. Впрочем, для китайской истории век – это миг. Быть может, хваленое братство безнадежно осталось в прошлом, а вековой контракт истек? Откинувшись в кресле и закинув ноги на стол, любовно осматривая убранство, Вадим Вадимович основательно задумался над тем, как на самом деле жалко будет покидать свою неприступную крепость, в особенности кабинет. Тщательно и продуманно обставленный интерьер, вот этот добротный дубовый стол, нефритовые статуэтки на голубом сукне, часы с кукушкой и частушкой, да и прочие греющие душу безделушки… но-но, такова уж воровская доля – нельзя ни к чему привязываться и прикипать всерьез. «Ты знал, что этот день однажды настанет. Так вот…» – вел он беседу словно сам с собою, как бы отстраняясь от неизбежности происходящего, и предоставляя полушариям мозга о чем-нибудь договориться самостоятельно.

Пристально изучая родимый кабинет: масштабируя в сознании кучу мелочей и преобразуя их в воспоминания, как те же фарфоровые фигурки давно уже побежденных врагов, среди которых не хватало лишь одной и самой вожделенной – заклятого друга всей жизни, Платошки Ничехова, минуты на три он сладостно и бездумно завис в пустоте. И только боль в пояснице, оживившая желание зазвать массажистку, заставила зашевелиться и материализоваться обратно. Тут его взор обратился к бархатной занавеси, выписанной совсем недавно из Бергамо, которая теперь слегка колыхалась от мирного летнего ветерка. Блуждающий взгляд упал на две пары ботинок, что торчат из-под нижнего края обновки. Ботинок незнакомых, стоптанных, явно не своих, судя по тем же следам песка на мраморном полу… «Это еще что за…», – только и обронил он, едва успев изумиться страшной догадке, прежде чем выпущенный неизвестным отравленный дротик угодил ему точно в сонную артерию. Тело обмякло, медленно скатилось с кресла на пол, неслышно стукнувшись о персидский ковер. Но настоящим падением Жутина стало то, что даже последней его мыслью был корешок детства Платон: именно на него в предсмертном хрипе погрешил подумать Вадим Вадимович. Незнакомцы, выйдя из укрытия, вполне предумышленно переместили тело в шкап и жестами обозначили дальнейшие действия. Один из них, оставшись в кабинете, выделил в своем звонкофоне галочку напротив миссии «Расстрел» и, немного выждав, активировал протокол «Двойник», после чего отправил куда положено подтверждающий фотоотчет.

* * *
«Ромка, ты!? Ты, правда, приехал!»

«Во дает!» – обратилась Юлия к подружке, продолжая: «Я так надеялась, думала-гадала, а вдруг!.. но, если честно, считала, что ты просто выделываешься!» – просияла она. Джульетта была малость навеселе от бокала шампанского после долгого трудового дня и нахлынувших эмоций. «Собирайся, пошли» – сухо, хотя и с нотками радости и удивления от всего увиденного, отвечал Рома. Уж сколько раз он видывал в различных синема, как герои в схожих ситуациях начинают непозволительно медлить, вести себя предельно глупо и неосмотрительно, подолгу собирать сумки или отправляться в душ. Что характерно, почти всегда это заканчивалось для них плачевно. Поэтому единственной его задачей на вечер было как можно скорее «убраться отсюда».

– Как пошли? Да давай посидим еще, мы тут с Машкой как раз о тебе говорили. Не-не, не как в той присказке. Машунь, познакомься – это Ромео, «Незнайка», тот самый!

– Очень приятно – с хрипотцой поздоровалась Шурупова, – присматриваясь к ночному визитеру и также плохо скрывая смятение.

– Взаимно.

Установилось неустойчивое молчание.

– Юль, ты, кажется, не понимаешь: там на материке какая-то кутерьма, нам нужно как можно скорее отваливать отсюдова.

– Ну… хоть присядем на дорожку?

– К черту суеверия, пора деру давать, а то мало ли что.

– Кутерьма… говоришь. – задумчиво отвечала она. – Ты навещал моих?

– Да-да, все в порядке. По дороге расскажу. Все ждут тебя.

– Тогда… поехали скорей в Макондово! Маш, так, может быть, ты с нами?

Та лишь грустно покачала головой и неторопливо высказалась:

– Никак, дорогая, ты ж знаешь, что меня там совсем никто не ждет, поэтому… я остаюсь. Податься мне особо некуда, а вам я буду только мешать. А здесь… ну… стабильность, хоть кормят, да и вообще… как-то все неожиданно это, не могу я так… – как бы оправдываясь, уклонилась она от заманчивого предложения.

– Ну же, Юльк, давай, поехали, – непреклонно поторапливал он. Вся эта говорильня натурально начинала напоминать Роману именно что сценки из тех самых пошлых сериалов, где герои слишком долго мешкают и возятся в определяющий момент, в результате чего бездарно становятся жертвами неотступных преследователей и маньяков.

* * *
Вернувшись к гостям, Жутин поначалу сделался наигранно весел и чем-то, казалось, взволнован, ибо был бел как мел. Все вокруг: и преддверие большого праздника, и всеобщее подпитие делало факт частной бледности явлением малосущественным и никем почти не замеченным. В гостиной меж тем затевался банальный скандал на грани мордобоя. В центре оного вполне предсказуемо блистал Бандура, в котором в очередной уже раз взыграла борзая пролетарская жилка, натянутая до предела алкогольным воодушевлением. Тот совсем не на шутку разбушевался и стягивал на себя внимание окружающих.

– Не, генералиссимус, уважаемый, а в чем я не прав? Наша правда – не правда! А горькая правда в том, что мы и сами разучились различать, что реально, что виртуально, полагаясь во всем на чувство меры. При этом манеры мы копируем старофранцузские, технологии пользуем штатовские, приличные вещи предпочитаем английские или итальянские, под крайняк дешевые китайские суррогаты. Что у нас, в сущности, осталось своего, коренного, окромя совершенно безудержного рвения к воровству в космических масштабах и закабаления своего же народа? Грабить бедных и раздавать богатым, то есть самим себе – это ж феодальное средневековье! И чем нам еще гордиться? Орудиями массового поражения? Чушь! Эти ракеты не смогут победить даже закон всемирного тяготения, а тем более никогда не полетят туда, где на сохранении лежат наши же рублоиды. Самобытная культура? Была! И за неимением настоящего настоящего, нам остается культивировать прошлое, не имея никаких внятных видов на будущее. Культура!.. – халтура и карикатура! Даже писателя ни одного годного не осталось! Все с потрохами продались госкорпорациям и строчат туфту на потребу, тьфу ты на!

– Ба! Это просто возмутительно, голубчик! Да я, да мы… – пока генерал Волгин готовил увесистый ответ, гостиную наполнил и переполошил женский крик.

Вновь опростоволосилась певица Колбаска: указывая на окно, словно в исступлении, она шумно и горячо твердила, будто бы только что видела некое «лицо в окне». Колбаску, как умели, успокаивали и уверяли, что это бдительные кунгфуисты оберегают гостевой покой, а переживать здесь решительно не о чем. Иные циники, переглядываясь, не без оснований трактовали истерику юной дивы как неумелую импровизацию и инсценировку, имеющую целью замять назревающий конфликт и выдернуть своего попечителя и любовника Бандуру из скверной истории. Тем временем ее старшая подруга и советница, госпожа Тараканова, увела припадочную в уборную припудрить носик, чем, похоже, и спасла той жизнь. Лицо в окне чрезвычайно не любило оставлять свидетелей.

Мало-помалу прерванное веселье вновь набирало обороты. Жутин, который и вправду был теперь уже совсем не тот, вел себя исключительно нейтрально и аккуратно, однако ж для одного из посетителей званого вечера сделалось очевидно, что тут имеет место подлог. Пара крупных трезвых глаз отмечала зримые перемены в облике своего закадычного друга и соратника, который заметно приосанился и омолодился, сделавшись на полвершка повыше, а родинка со скулы и вовсе переползла почти к уголку глаза. Косолапов, не спуская взора с самозванца (что было его фатальной ошибкой), по инерции пританцовывая, приближался к генералу Волгину. И едва он нашептал ему что-то на ухо, а тот обернулся, дабы удостовериться в справедливости наблюдений Митрия Онотольевича, тогда-то и произошли роковые для обоих события. В зале прогремел громкий хлопок, вызвавший переполох, одновременно с тем погас электрический свет, а оставленные не задутыми обеденные свечи лишь привнесли в обстановку пущего мистицизма и драматизма. В гостиной наметилась хаотичная суматоха и оживление движения в сторону выхода: гости спешили поскорее покинуть сдохшую вечеринку и спасти свою шкуру. Кто-то в саду затем сплетничал, мол, боковым зрением узрел, как Косолапов медленно и замертво обрушивался на стеклянный стол, а следом за ним героически пал и генерал Волгин. Что это было? Лишь Вадим Вадимович, по многочисленным свидетельствам, как и подобает вожаку стаи, ни на секунду не терял самообладания и традиционно оказался на высоте положения.

По случаю такого небывалого по дерзости преступления из города срочно выдернули двоих наилучших в своем ремесле – полицмастера первого ранга Дикалиса и частного сыскного Колумбова. Важно отметить, что эти двое до крайности разнились в методах и, разумеется, на дух друг друга не переносили. Разность подходов проявлялась даже в привычках облачения: если Дикалис явился в «Золотое дно» на полном параде и обмундировании, словно годами только и ждал этого дня и случая угодить Самому, то Колумбов же и тут оставался верен знаменитому бичевскому прикиду. И даже в святая святых завалился в затертом до дыр бежевом плаще, длиною чуть ли не по щиколотку. Однако тем вечером, на удивление, они обошлись без фирменных уничижительных колкостей по части изъянов наружности или умственной недостаточности, довольно скоро сойдясь в едином мнении: дело тут темное.

Пока Дикалис составлял конторский протокол: «Убийство – 2 шт.; Орудие убийства – дротик африканский, 2 шт. Вероятно, отравленный (экспертиза покажет); Главные подозреваемые: дворецкий (исчез с места преступления), садовник (исчез с места преступления), горничная (исчезла с места преступления), неустановленное лицо китайской национальности, оно же предположительно, попоказаниям потерпевших, «лицо в окне»… Так вот, пока Дикалис работал над формальностями, Колумбов успел распутать и даже закрыть это дело.

– Толик, не для твоего протокола, а между нами, но расследовать тут нечего – себе дороже выйдет. Здесь явно орудовали федералы. Кунгфуистов сняли с постов заранее, по звонку… Абсолютно смертельное убийство – и точка.

Дикалис хоть сперва и заартачился, а вынужден был признать его правоту. Генерала Волгина жалко, разве что. Старик в свое время не слабо подсобил по службе, и вот… «Нда, такой орех нам и впрямь не по зубам», – подытожил он расследование по горячим следам. И даже обнаруженный пятнадцатью минутами позднее в шкапу труп «человека, похожего на Жутина», так и не сдвинул следствие с мертвой точки и сохранил статус-кво.

На экстренном совещании по видеосвязи между решалами Макондово взяло верх мнение, что целесообразно пока умолчать об инциденте, в первую очередь о гибели второго лица города Косолапова. Дабы не омрачать предстоящее празднество, или, скорее, не вызвать слишком уж непомерное народное ликование. Не секрет, что Косолапова в народе откровенно недолюбливали за целый сборник сомнительных изречений. И уж совсем презирали за опустошающие карманы реформы, которые регулярно выдавались за его инициативы и непопулярные, но очень необходимые меры, к которым следует отнестись с пониманием. При этом Жутин Вадим Вадимович всякий раз умудрялся оставаться незапятнанным в белом фраке на пыльном перроне, поскольку он «не мог знать» или его «просто ввели в заблуждение». Как бы то ни было, но вышеописанный убойный журфикс стал заключительным в славной нуворишской истории «Золотого дна».

* * *
Юлия, обнявшись на прощание с подругой и обещая обязательно выслать весточку, все же последовала его увещеваниям. Спускаясь к выходу из здания, Роман невольно притормозил и еще раз сосредоточенно прислушался, осмотрелся, ожидая, что уж сейчас-то наверняка грянет вой сирен, лай собак, гул пропеллеров или что-нибудь совершенно непредсказуемое. Отнюдь. Адреналин и непрерывная нервная концентрация требовали поступка и выхода энергии, однако приключение упорно даже не начиналось, порождая смешанное чувство, что слишком уж все хорошо – и это очень хорошо, но так ведь не бывает, а значит что-то тут не то. Неприятность у него возникла разве что одна: ногу жгло от противной почвы – успел захлебнуть мерзкой жижи за борт ботинка. По пути к ладье Юлия без конца щебетала, как она рада, насколько рада, почему рада, однако Роман продолжал держать руку на пульсе и поджидать коварного подвоха. Но подвоха не было. Юлия отчего-то по-прежнему считала, что они немедля отправятся домой, вот только у Романа имелся план потолковей: пересидеть пока у его тетки в Благолепово, а там уж смотреть по обстоятельствам. К тому же перед юбилеем в Макондово ожидались повышенные меры безопасности и усиленное сканирование всего движимого и недвижимого. Юлин порыв ехать домой хоть и нехотя, однако отступил перед железной и аргументированной логикой, да и соскучилась она только по родным, но никак не по самому городу.

Отчаливая от берега и направляясь в противоположном от родного края направлении, оставшись, наконец, наедине и имея возможность вволю выговориться, Юлия отвечала на короткие вопросы Романа более чем развернуто. Выяснялось много престранного: что в действительности на Альбатросово все было несравненно лучше в бытовом плане, нежели в домашних хибарах. Ограничение свободы и служение системе компенсировались множественными материальными удобствами и поощрениями. Потому-то, прямо скажем, отсюда никто и не бежал, тем более что последствия побега опасны и пока неизвестны, поскольку прецедентов еще не случалось. И уж тем более никто никогда не пытался спасти плененных звезд «Цифровой казни», потому как, как правило, то были разного рода асоциальные одиночки. Во всяком случае, прежде смельчаков не находилось – жуткие слухи делали свое черное дело. Сами же невольники не бежали в основном по тем соображениям, что на самом деле вовсе и не стремятся. К тому же, справедливости ради, пробраться на единственный паром незаметно почти невозможно, а соорудить лодку или хотя бы плот на бесплодном острове попросту не из чего. Пуститься вплавь на семь километров по ядовитым водам? Чистое безрассудство и самоубийство.

– Все это убедительно, не спорю, – ответствовал Роман. – Одного не пойму: чего ж тогда ты впаривала мне о невыносимых условиях содержания, терзаниях и мучениях? …что меня тут кто-то будет убивать, стрелять… вот что… эээ… смущает.

– А поначалу меня реально заселили в какую-то конуру с решеткой на окне и плесенью на стенах. Но недели через две, когда рейтинг Пузатого прокачался как надо, мне выделили нормальную комнату. Ну, сам видел… Такая уж у них тактика кнута и пряника, как говорится. При этом если уронить рейтинг – могут загнать в конуру обратно. На таких контрастах и вырабатывается условный рефлекс, прививается благоразумие, наверное. Да и как-то не привыкла я, видать, к золотым клеткам, может, просто не освоилась еще, не потеряла надежду… и с моей мечтой повидать мир – это все совсем не вяжется. А зачем тебя припугнула? Да потому, что знаю тебя! И пружины, побуждающие к действию. Сработало же? – беззаботно рассмеялась она, как будто уже не сомневаясь, что все происходящее – предписанный сценарий, и иначе и быть не могло.

Пока Юлия сказывала свой сказ, Роман усиленно налегал на весла и более-менее складывал с ее слов удивительную картинку о тотальной ментальной несвободе и способности психического материала ломаться и перестраиваться, мигом отказываясь от убеждений и идеалов в обмен на комфортную бытовуху и предсказуемость завтрашнего дня. Однако поднимавшийся ветер только нарастал, заставляя сосредоточиться на течении жизни, оставаться бдительным и чутким к деталям и знамениям. На горизонте проглянули очертания Благолепово.

Светало.

Эпизод 06. Ветреная Мальвина

Из форточки потянуло прохладой и сыростью, что побуждало Кирдыкова нехотя пробудиться и выглянуть в окно. За окном булькали лужи, чернел неопрятный асфальт. Кирдыков, с тяжкого похмелья, задымил самокруткой в окно номера отеля «Худо-бедно», осматривая в древнерусской тоске потрескавшиеся строения с высоты пентхауса и столичного статуса. Дождь только усиливался, ветер по славной макондовской традиции брал начало со всех четырех сторон света и смачно трепал вывеску трактира «Благородная отрыжка». «Эх, занесла нелегкая на закате карьеры, – туго размышлял идол состарившейся вместе с ним молодежи. – Нда, были люди в наше время, не то что нынешнее племя». Волею судеб и графиков, звезда артиста закатывалась именно в Макондово, ставшим заключительным пунктом прощального тура. Последний концерт последней гастроли – вот он где. Мнительный Кирдыков нащупывал утешительную параллель, будто сама природа льет слезы по его вылинявшему величию и близящемуся уходу со сцены.

Приветливый фоновый женский голос из активированного сетевизора уж который раз упоминал разрушительный ураган «Мальвина», дающий нынче по городам и весям свое турне, неся всюду печаль и ущерб. Однако Макондово, по уверениям голоса, неминуемо обойдет стороной и ничто не грозит, никакая етитская сила не попортит дух торжества и юбилея. Ученые люди математически четко вычислили и дотошно доказали, что «Мальвина» зачахнет задолго до подступов, выдохнется, сдохнет.

В дверь номера постучались. Без особых церемоний вошла недружелюбная провинциальная горничная со своим скудным набором сервисов и ужимок, поморщилась. «Это еще че?» – принюхивавшись, возмутилась она. Смена уже заканчивалась, а вонища из ванной комнаты сулила объемы. «Да так, тряпки жжем, смеемся» – басисто хохотнул Кирдыков. В ванных покоях ее поджидала целая куча смятых и подпаленных васильковых полотенец – такая уж за Кирдыковым водилась причуда и отличительная примета, фишка. Пол густо укрывали попсовые блестки, гламурные окурки и битые бутылки – последствия ночной пирушки для самых-самых. Чистоплотная Серафима грязно выругалась.

Мало того, что все утро без устали вычищать нумера за всякими престарелыми пижонами, так еще и управляющая строго-настрого пригрозила отставкой в случае неявки на юбилейное мероприятие. Все как заведено: улыбчивый фотоотчет, выверенная геометка #макондовоюбилей, #макондовокарнавал, а не то пеняй на себя. Лишишься места, а с работой нынче сама знаешь как. От всего вышеупомянутого Серафима не находила себе места и негодовала всем естеством. Вспомнился ей тут растянутый в фойе баннер: «Столетие Макондово бывает раз в сто лет!» И данная аксиома выдавалась неким дарованием за откровение. Небось, еще и плотют канцелярской крысе втрое больше ее минималки! Однако бухти не бухти, а такая уж несгибаемая вертикаль выстроилась: одни не без отвращения понуждают нижестоящих к подчинению, вполне сознавая всю сомнительность и непрочность вызываемого этим кнутом энтузиазма и новой неискренности. Вторые же вынуждены повиноваться, дабы не утратить хотя бы скудный паек, не ухудшить и без того шаткое положение в вертикальной иерархии.

* * *
Сутками ранее, когда командир группы захвата Скалогрыз отчитывался по рации неизвестному патрону о постигшей неудаче, ведь Ничехов опять убег и как сквозь землю провалился, тот действительно уже пребывал глубоко под землей – в знаменитых подвалах Дворца. С кляпом по рту и в кандалах, поскольку стандартные камеры под завязку набились прочим неблагонадежным элементом. Ситуация для Платона складывалась прескверная. Шустрый китаец, осевший в городе и послуживший было делу дворцового переворота, без колебаний выдал сообщника с потрохами, указав на тайное логово, известное ему одному. Должно быть, Лю Кенг вел свою двойную игру. Времени на размышления у Платона отныне имелось довольно, одно «но»: да о чем еще мыслить, когда все уж давно тысячу раз думано-передумано до дрожи и судорог? Почему-то вспоминались лишь отрывки петропольской юности, когда все еще казалось ново и впереди. Детства, в котором они с Жутиным значились соседями по лестничной клетке, знались с песочницы, дружно и задорно разоряли муравейники и всячески куролесили по уличным коридорам и кладовкам. Да и много позже, уже после переезда семейства Жутиных в другой район, жизнь мистическим образом то разводила, то сближала их, как бы давая гаснущей дружбе новые зацепки. Каково же было удивление повстречаться в ссыльном поезде? Судьба – не иначе!

По приезду в Макондово они вступили в заговорняк, согласно которому станут публично и взаимовыгодно оппонировать друг другу, что поможет обоим с карьерным ростом и притяжением финансовых вливаний. Вполне предсказуемо, пожалуй, в определенный момент сотрудничество переросло в реальное соперничество. Достигнув своих целей и казенных кабинетов, Вадим Вадимович, как и многие в его положении, потерял берега и принялся люто бесчинствовать и преступать, наслушавшись угодливых льстецов и зорких советников. Случайных свидетелей невыразительной юности он не любил особенно. Окончательному разрыву дружбы послужила приметная в городе женщина, не доставшаяся же никому, но это – совсем другая и боковая история. И вот теперь Платон терпел окончательное и горькое поражение, оказавшись в застенках самого символа жутинского самовластья. А Вадим Вадимович тем временем, вероятно, вкушает вишенку с пупка очередной легкодоступной массажистки или визажистки, нежится, поди, на ласковых перинах. Неужто утопающий в роскоши бандюган в малине в итоге возьмет верх? «Не может быть!» – сокрушался Ничехов, уголком сознания вполне улавливая, что не только запросто может, но еще и сплошь и рядом так оно и есть – подлец торжествует и властвует.

Засыпая наутро, Платон снова и снова раздумывал над парадоксами устоявшегося миропорядка: да как бы все это у нас все ни называлось – просвещенная монархия, социализм развитой, коммунизм-недострой, демократия, игрократия, в конечном счете всегда получается заурядная плутократия или проклятое самодержавие. Причем от прежнего режима в следующий удивительным образом переносится именно худшее: уж если демократическая диктатура, то без социалки, ежели выборы, то без выбора и т. д. И вот она нерушимая Сверхимперия, на сей раз с сильным восточным акцентом. Да для того ли все было? Того ли ради пращуры гибли в бесчисленных сражениях, вязли в болотах, офицеры стрелялись от бесчестия, а бабы исправно рожали в муках десятерых, желая всем лучшей доли. Затем ли отважные подвижники, титаны духа и просто энтузиасты пытались хоть что-то тут сдвинуть с пятой точки, созидать исполинские смыслы и системы нравственных координат?

Сложную думу-дрему Ничехова оборвали шорохи и бряцанья цепей. В ангар затащили молодняк – расходный материал несостоявшегося переворота. Пойманные Петров, Васечкин, Ли, признав его, совсем расклеились, утратив тайную надежду, что Учитель непременно вызволит, раз уж теперь они оказались в таком равном схваченном положении. Конечно, Ничехов вовсе не был тем злыднем-совратителем невинных душ, коим малевала его пропаганда, в основном средствами и усилиями редакции местной онлайн-газетенки. Но и действенных орудий в его арсенале больше не находилось, в чем сложно было признаться прежде всего самому себе. Нестандартные ходы давно иссякли, прежние схемы устарели: можно до бесконечности выпускать скандальные исследования и разоблачения, но разве возможно кого-либо еще поразить и зарядить тем, что воры крадут, а потому богаты и поживают припеваючи? И еще готовы решительно на все, чтобы сохранить свои туловища у кормушки на максимально долгий срок. Беда-то, в сущности, не в том, что судьи засуживают, а воры воруют, куда хуже иное: инертная масса даже не осознает истинные масштабы и лишено всякого понимания, что воруют непосредственно у них. А те, которые и разумеют, полагают это чуть ли не нормой и негласным барским правом, несущей опорой национальных обычаев. Что отнюдь не мешает им же в глубине души поджидать и чаять благостных перемен и подвижек. Дескать, ненасытные обжоры однажды подкопят такие капиталы, столь пресытятся и заскучают, что вдруг преобразятся и станут гибкими реформаторами и чуткими управленцами, ведущими нас в светлое завтра. Невыносимое и фундаментальное противоречие здесь заложено, но отчего же этого никак не возьмут в толк те, кому в силу опыта и инстинкта жизни пора бы уж начать хоть что-то подозревать и предпринимать? Только молодая поросль еще служит робкой надеждой и носителем природной восприимчивости к вопиющей кривде социальной материи, так ведь и эти в массе своей вскоре присмиреют, свыкнутся, встроятся, что неизбежно случается с каждой новой волной-генерацией.

Минули, по ощущениям, чуть ли не сутки мутной ватной неизвестности – отчего-то никто не спешил их допрашивать и допытываться. Каково же было их изумление, когда по прошествии еще скольких-то часов неопределенности, в подземелье заключили еще и родителей Юлии и Романа. Отец Хэй Ли довольно ловко сумел разжевать и сплюнуть кляп, чтобы сообщить остальным, прежде всего сыну Юлию, что дочь Юлия бежала ночью с острова вместе с Романом. Теперь следопыты и ищейки идут по их следу. Родителей же повязали для сговорчивости и видеоаргумента к моменту поимки. Хотя Ничехов подобную весть вполне предвидел, поскольку самолично помогал Роману советами, средствами и девайсами. Значит, получилось! Теперь все в ваших руках, ногах и мозгах… Не благодарите.

И вот спустя очередной интервал неясности положения, в бункер буквально силком затащили совсем уж нежданного гостя: пришлые китайские стражники заволокли Лю Кенга собственной персоной. Ситуация становилась крайне запутанной. Стражники кричали пленнику в лицо что-то гневное и бурно выражали эмоции в присутствии аборигенов, не принимая во внимание то обстоятельство, что отец и сын Ли прекрасно владеют шэньянским диалектом. Выяснялось, что Лю Кенг вероломно нарушил все базовые процедуры и уставы: устав выжидать благоприятного момента для похищения Жутина, впервые в жизни он с треском завалил миссию; по всей видимости – психанув, и учинив несанкционированную бойню в «Золотом дне». Преступление выражалось исключительно в том, что он никак не согласовал свою дерзкую спецоперацию с руководством, к тому же подделал звонки из центра, дабы снять с постов бойких кунгфуистов-телохранителей. Таким образом, вместо почестей и орденов после праздника его ожидала экстрадиция и долгая экспедиция в срединные земли, а там, к гадалке не ходи, и экзекуция.

Загнанным зверем смотрелся горделивый Лю Кенг, притихнув, тот уставился в одну точку пространства – дверную ручку. Однако ни у кого не вызывало сомнений, что только для виду, из тактических соображений, он поджал хвост, а сам уже во всю разрабатывает детальный план спасения выдающегося человека – себя. Ничехов же, при известии о гибели Жутина, впал в глубокую и продолжительную задумчивость, испытывая тройственные противоречивые чувства удивления, удовлетворения и утраты одновременно. И что? Вот так все и закончится? Победа!? Триумф справедливости? Как бы не так. На место одного узурпатора непременно усядется другой, предельно схожий персонаж, если не хуже. Да тут всю систему менять надо! как говаривал бывалый сантехник. Мысль о сантехнике и гигиене напрашивалась в башку неспроста: сквозь трещину в бетонном перекрытии на темя Ничехова, как подстроено, падали гадкие капли машинного масла. Уровнем выше располагалась подземная парковка.

Разбавил заскучавший сюжет лишь Карл Макарыч, мистер Приговор и судебных расправ мастер. Объявившись словно из ниоткуда, похрамывая приблизившись к Платону, тот вкрадчиво и зло заверил, что сразу же после праздников заложниками займутся со всей основательностью и служебным рвением – будет долго, больно и страшно, все как вы не любите и осуждаете на своих собраниях. Ну а пока… наслаждайтесь жизнью. А то устроили тут шайтан-майдан, понимаешь. Негоже портить паритеты!

Знай старичок, что вскорости подвалы станут самым уютным и безопасным местом во всем Макондово, так еще бы сам приковал себя по всей строгости. Однако долг велел мчать на праздник и быть в центре циклона.

* * *
Новый Жутин как-то сразу не прижился в коллективе: скверный актер смотрелся простачком и деревенщиной – нелепый парик, блуждающий взгляд, недостоверный голос. Дешевый подлог вскрылся быстро, предвещая скорый управленческий апокалипсис. А поскольку Косолапов is dead, всяк из местечковой элитки уже примеривал на себя корону, готовился к аппаратным и компроматным войнушкам, вступая в коалиции pro и contra. Даже мелкие игроки, вроде государственного полузащитника Мамаева, просчитывали комбинации: как бы в результате предстоящей грызни объегорить окружение и взобраться по служебной лестнице повыше. Вот такую кашу заварил Лю Кенг своей авантюрой, за что теперь и готовился получить по шапке от центра. Сейчас же, когда вся верхушка сосредоточилась за кулисами собранной на городской площади сцены, ежась от холода и согреваясь флягами с горячительным, ситуация накалилась до предела. Жутину, согласно протоколу, надлежало выступить перед горожанами и объективами, а подобного-то навыка он совсем и не имел. Сбрендивший Лю Кенг пообещал бедолаге работенку на вечерок, а вон как все обернулось. Спасало лишь то, что никому эта речь на самом деле и не была нужна – гнусная погода полностью занимала зрителя вопросами самосохранения и отогревания в условиях несмолкающего ветра и дождя, переходящего в ливень, сменяемый градом. Жутин, зачитывая поздравления с наушника, путая и комкая слова, лепеча что-то про «жители нашего города активнутые, противные… эээ продвинутые», сам же признавая всю свою трагическую неубедительность в качестве трибуна, от волнения считал секунды до окончания текста, словно школяр, поджидающий у доски дребезжания звонка. По завершении фиаско он мрачно заперся в уборной, с тех пор его никто больше не видел.

А праздничные события развивались соответственно начерченному заранее сценарию: после выступления Админа ожидалась выставка грядущих достижений. На экран над сценой вывели макеты космодрома и давно анонсированного публичного дома. На сцене же семеро работяг кое-как закрепили и с трудом удерживали на ветру пластмассовый макет храма, что должен вскоре вырасти на месте планово вырубленного уже сквера. Иных достижений, кроме макетов и болванок, заявлено не было.

Пришло время песни и пляски. Открывала действо местная дива Колбаска, еще давеча едва выпутавшаяся из переплета с «лицом в окне». Все шло вполне программно, пока не заглохла фонограмма. После первой же песни, исполненной живьем, Колбаске пришлось утекать из-под урагана стаканчиков и проклятий, потому как жалкие ахи-вздохи пришлись не по вкусу даже крайне непривередливой и окоченевшей публике. Те же «колбасеры», самые преданные ее поклонники из «Армии Колбаски», скорбно сложили приготовленные букеты из разного рода колбасных изделий, после чего частично побросали на сцену, а частично употребили по назначению – скушали.

Немного скрасили ситуацию столичные гости Химоза и особенно словивший кураж Кирдыков: не испортили и справились с задачей куда лучше, на классе, хоть и фанера порой сбоила и трещала по швам. А так – веселого вышло маловато, да и откуда, когда кругом засилье силовиков? Рядовой, загнанный на площадь люд мок, мерз, прятался под зонты, кутался в дождевики, понуро фотоотчитывался и стремился слиться за ограждения по домам. Но не тут-то было: бдительные товарищи в штатском просто делали свою работу и умеючи возвращали в загончик, истово следя за правильным порядком. Дана команда – праздновать, ликовать: извольте. Через часок, впрочем, когда по славной традиции подвезли корыта с пойлом, а кое-кто уже впадал в беспамятство, меры безопасности все же упростили, поубавили. Некоторым горожанам даже удавалось прорваться через кордон и удрать в туман. Однако подлинный мрак и обман поджидал извне – было уже слишком поздно…

Усиленные глушилки сигнала, врубленные после плановых фотоотчетов об успехе прошедшего мероприятия, напрочь блокировали экстренные предупреждения о том, что ураган «Мальвина» неумолимо набирает обороты. И неожиданно для всех экспертов и синоптиков сменил курс, стремительно надвигаясь точнехонько на многострадальный город. Предупреждения кричали, что необходимо как можно скорее покинуть вообще все и эвакуироваться в бункер, а не то… Да и сигналы-то эти, надо сказать, посланы были с халатным опозданием, поскольку на вахте Министерства чрезвычайных промедлений, где разливали еще с утра и тупо все прощелкали, лишь виновато чесали репу и констатировали досадный факт: город и население уже не спасти. Так что можно и дальше не дергаться: что уж тут поделать – раскладец. Пока власть предержащие с аппетитом пилили пирог и прикидывали, как бы урвать кусок послаще, пока держиморды удерживали стадо в стойле, а само стадо находило сплошные плюсы в стабильности своего прозябания на сквозняке мироустройства, иного исхода и ждать не приходилось. С хрустом треснул экран, разлетелись оградки… во всей ярости и красе явилась разгневанная «Мальвина».

Странным макаром траектория урагана сперва петляла аккурат по зажиточным южным угодьям, первым под удар попало «Золотое дно» – элитные строения рушились как карточные домики, богатые механические повозки взмывали в воздух как игрушечные, и лишь обглоданные остовы обрушивались оземь. Вскоре крепко досталось центру. Особенно красиво и эпично пал Дворец.

Нельзя не упомянуть задним числом, как еще лет десять тому назад проповедовал на макондовщине один страстный и принципиальный эколог Пафнутий: со всеми выкладками и диаграммами обосновывавший, что варварская вырубка лесов, в конечном счете, приведет к катастрофическим экологическим, экономическим и просто экстремальным последствиям. Однако правдорубство, как водится, закончилось катастрофично первым чередом для самого Пафнутия – глобальная угроза решалась отсутствием назойливого человека. Уж после того пару раз по окрестностям гуляли смерчи калибром помельче, а все же прежде совершенно не свойственные уездным ландшафтам. Однако местный Комитет занимательной статистики умело преподнес новинку как уникальную находку, сулящую даже множественные выгоды и широкие перспективы для народного хозяйства. Церковники объясняли происходящее скромными пожертвованиями и неискоренимой греховностью местной паствы. Общими усилиями, в общем, мало-помалу замяли, замолили.

Не помогло.

* * *
Руслана, нареченная Урсулой, накрепко заперлась в фамильной землянке, предпочитая достойное одиночество пошлым утешениям после смерти супруга Аркадия. Дочь испанского голеадора из третьего дивизиона, потоптавшего по молодости макондовскую пыль и грязь, а затем безвозвратно укатившего в солнечную Андалусию, сильно пережила своего неведомого отца, и вот уже стала сухой вдовой. Дни протекали в мелких гоношениях и неотступно накатывающих воспоминаниях. На смену быстрым дням приходили бесконечные млечные ночи. Руслана тешилась тем, что в который раз перечитывала две самые любимые книги испаноговорящих: то «Дона Кихота», то вторую, найденную в юности в обширной библиотеке своего деда – полковника горячей крови. Сейчас она дочитывала-перечитывала ту, вторую, что в жанре реального магизма. Сто лет – один ответ. Одиночество – сбывшееся пророчество. А что оставалось, если современные ей человеческие существа не в состоянии написать ничего даже близко подобного, могучего, вековечного. «Черт побери! – воскликнула она, расхохотавшись – кто бы мог подумать, что мы и вправду станем жить не лучше каннибалов!» – обращаясь к незримому присутствию Аркадия и одновременно цитируя произведение. «Что с нами сталось? Возобладала инерция традиций, воспроизводство бессилия, цифровое затмение» – отвечало присутствие. В памяти Русланы вспыхнули яркой молнией времена далекой юности, когда люди еще были людьми. Чаще глупыми и плохими, понятно, нежели добрыми и благородными. Но все-таки мыслящими индивидуумами, а не биологическими потребителями приложений и обновлений. Что ж, логический финал не заставит себя долго ждать.

Кто-кто, а Урсула нисколько не сомневалась, что ветреная «Мальвина» навестит город в назначенный срок, поскольку в писании же ясно сказано: «ибо было предречено, что зазеркальный город будет снесен ураганом и стерт из памяти людей». И отчего же их, неприкаянных, не считающихся с очевидным, никогда и нисколько не занимала вполне угадываемая и читаемая схожесть судеб городов-побратимов Макондо и Макондово? Нет, сей град обреченный не устоит не от урагана, а от всепронизывающего леденящего равнодушия, беззакония и самотека, смешения убаюкивающей отчетности и алчной беспечности. Для Русланы, одной из немногих, «Мальвина» представлялась вовсе не стихийным бедствием, злым роком, а единственно возможным распутыванием клубка, долгожданным избавлением. Выйдя из землянки, она горячо приветствовала и наблюдала грандиозное всесокрушающее явление, несущее горе городу, но спасение природе и запоздалую победу здравого смысла над слабоумием.

Шедший издавна и издалека изгонять Жутина шаман, по прибытии на местность, узрел очевидное – он опоздал. Пророчество благополучно свершилось и унеслось восвояси. Вместо города застал он лишь упадок и руины. Странное дело, но не было ни ветра, ни спасателей, ни стонов из-под завалов – лишь эхо вечности и отыгранной партии. Пристально присмотревшись к дыму на горизонте, он хитро прищурился и узрел через внутренний огонь давно искомые эманации…

* * *
Неприкрытая кем-то форточка при резком открытии входной двери звонко стукнула по раме, замерла. В комнату вошли двое.

– Вот, проходите, прошу. Такая у нас тут комнатка – чистенькая, светлая. Недавно освободилась. Осматривайтесь, пожалуйста – поставленным голосом затарахтела матерая тетка в годах, агент по недвиге.

Девушка средних лет, строго говоря – женщина, осматривала уже третью за день комнату и скучливо побродила по заявленным 17 метрам. Высокие потолки делали комнату просторнее, чем ожидалось. А так, в сущности, комната как комната, обычное для старого коммунального фонда выцветшее помещение. На первое время сойдет. Обстановка, правда, скудная, придется скрашивать, преображать. Вот занавесочки бы сюда обязательно надо, а то сторона солнечная, окнами на мостовую. А впрочем, всяко лучше, чем лицезреть по утрам хмурый двор-колодец. Здесь ее внимание привлекла шахматная доска на подоконнике. На ней, а также возле батареи, беспорядочно валялись рассыпанные причудливые фигурки из папье-маше. Взяв самую крупную из них, черную готическую башню с вырезанной надписью «Дворец», некоторое время она с интересом изучала рукотворное изделие. Затем загребла в ладонь вторую фигурку-коротышку «Трактир». На полу под батареей обнаружился «Храм» и «Отель». Агентша шумно задышала за спиной и завела свою пластинку, опасаясь, как бы чего не вышло и не сорвало верную сделку.

– Ой, да вы не обращайте внимание: тут мусор немного остался, от прежнего жильца, видать. К вашему заезду все приберем, не переживайте.

– Вы знаете, а мне даже нравится – необычно. Фигурки оставьте. Комнату беру.

Эпизод 07. После правды

Новые вводные: Галактика «Млечный путь» – планета Земля – город Санкт-Петербург – Васильевский остров – 20-я линия – коммунальная квартира № 50; 2019 год от РХ – суббота – осень – полдень.


Снаружи бушевало настоящее стихийное бедствие, бабье лето отчаянно не задалось, да и обычного-то лета как такового не было. Захлопнутое наглухо окно дребезжало от порывов ветра, в форточку едва не доставала ветка утомленного тополя. Коммунальщики давно обещали выкорчевать дерево, да обещанного три года ждут, чаще – дольше, пока само не пройдет, не отвалится. Софья время от времени осторожно подходила к окну посмотреть на разгулявшуюся стихию и возможные последствия – такой силы задувал ветер. Украдкой возвращаясь в дальний угол комнаты, укутавшись в плед, она с усилием почитывала модный роман Харуки Мураками, но мысль то и дело ускользала и убаюкивалась бытом. Планы выходного дня выбраться на рынок или же посетить один из музеев оказались сорваны напрочь: с эдакой погодкой дай бог бы до ближайшего продуктового добежать, если у штормового представления еще случится антракт. К тому же наконец-то обещали дать долгожданное отопление. В коридоре же лишний раз мелькать совсем не хотелось: полы скрипучие, соседи странные, приставучие.

Уже с месяц как она осуществила давнюю мечту, даже сразу две: перебраться в Питер, одновременно выбравшись из родного Энгельса. На деле, разумеется, все оказалось не так гладко и радужно. Подружка Элька еще до переезда наобещала работу по кулинарной специальности в ресторане, но на практике все как-то задерживалось и расстраивалось: прежняя повариха не спешила оставлять намоленное место. А поэтому пришлось пока трудоустроиться в пельменную сомнительного свойства здесь же, на В.О.

Более всего Соня Улитина любила в своей жизни две вещи – читать хорошие книги и кормить современных людей, то есть даже не есть самой, а именно что подкармливать фирменными рецептами и находками, сделав свое хобби призванием и профессией. Увы, неблагодарные едоки по большей части полагали это чем-то самим собой разумеющимся, быстрой обменной операцией, денежной сделкой: мало кто улавливал специи и тонкости в ее блюдах.

В районе полудня старая чугунная батарея заурчала, процесс протапливания пошел. Все вокруг мешало и отвлекало: книга окончательно не читалась, отложилась. Тогда Соня решила занять себя чем-то безмысленным, бытовым, раз уж день все равно не задался – на совесть отмыть ту самую батарею, например. Для этого пришлось собрать всю волю и заставить себя выйти в коридор, чтобы набрать в тазик воды и смочить тряпку. Разумеется, там уже вовсю крутился один из записных обитателей –

Антон Цехов, точно живший в этом самом коридоре или на кухне, беспрерывно болтаясь без дела и исчезая в комнате лишь на ночь. Тот с ходу что-то буркнул ей про чудовищную погоду, в очередной раз пытаясь завязать разговор. Антон был относительно молод и желал любви, в идеале – не выходя из дома. А Соня вполне приглянулась. Она же, не отвечая взаимностью, виновато указала взглядом на тазик и прошмыгнула в уборную, совмещенную с ванной.

Стоит заметить, что к полудню того осеннего дня, да и заметно раньше, Софья уже успела изрядно хлебнуть и разочароваться в коммунальной жизни, хотя и до собственной практики особых иллюзий, будто это весело и увлекательно, не питала. Квартира, показавшаяся в первый день просторной и приветливой, с каждым днем теряла позиции в ее глазах, но скромные денежные запасы не позволяли пока рассчитывать на съем индивидуального апартамента. Помимо безработного типа Цехова, водились, конечно, и другие жильцы. Одну из комнат занимала пара в возрасте: дальнобой Маркел Епанчин, смачно пьянствующий после каждого камбека, а также его избранница, кондуктор трамвайного вагона Варвара, в обиходе просто Варя. Последнюю по коридору комнату снимал студент Горного Родя, приходивший в основном на ночлег и не принимающий деятельного участия в коммунальном общежитии. Ну и, разумеется, держательница ключей и заведующая хозяйством, Алина Ивановна, строгого норова престарелая дама, всячески недолюбливавшая приезжих, однако же неплохо на них зарабатывающая.

Несколько раз Соня становилась случайной свидетельницей, как на лестничной клетке или возле парадной ошиваются отчаявшиеся забулдыги, а потому отзывы об Алине Ивановне на сайте о недобросовестных арендодателях, похоже, имели под собою некоторые основания. Старуха-банкирщица действительно выдавала ссуду тем, кому не давал уже никто, под твердый заклад имущества, имея тесные связи с местными то ли бандитствующими депутатами, то ли депутатствующими бандитами – пойди еще разберись.

По счастью, к Соне она отнеслась вполне индифферентно: ну, очередная барышня из провинции, на вид годков 25–27, приехавшая искать место под солнцем в большом городе. Закавыка в том, что как раз солнца в Петербурге не так уж и много, поэтому и положение покорителей заведомо непрочное – и это прекрасно для арендного промысла. Сама же Соня предпочитала держаться отстраненно и, несмотря на страсть к приготовлению пищи, на кухне старалась не задерживаться, чтобы не участвовать ни в каких посиделках, особенно если там колобродил противный рыжий Цехов. Порой, сидя в своих четырех стенах и глядя на непонятные фигурки на подоконнике, она задумывалась об их смысле и предыдущем жильце, который не пожелал, или попросту забыл, забрать их с собой. Однако не находила ни явного смысла, ни иных примет пребывания предшественника.

И все же никогда не знаешь, что послужит движком жизненных сюжетов и коллизий. Вычистив до лоска внешний край батареи, она добралась до самой труднодоступной оборотной части, просунув руку в узкое пространство между стеной и тыльной стороной батареи. Оттуда внезапно выпала запылившаяся, истерзанная тетрадь 96 листов, так называемая общая, хотя, судя по внешнему виду, все-таки очень даже персональная, чья-то. Соня с отвращением отбросила ее в мусорку: не хватало еще чужого барахла! Однако непогода и скука взяли свое: посмотрев старинный фильм про гусар и французов, захотелось переключиться на что-нибудь новенькое, тут и вспомнилось о тетради. А вдруг в ней указан путь к кладу или небывалый кулинарный рецепт, который прославит ее имя в веках? Это вряд ли, понятно, но стоит хотя бы заглянуть – для очистки совести.

На титульном листе предстала зарисовка с цифрой «3» или же буквой «З», снизу подпись: «каждая тетрадь – новый мир». На следующем развороте неровным, нервным, но вполне разборчивым почерком замелькали заметки дневникового характера:

13 апреля 18

«Итак, Лев Достоев снова в игре и при делах. Уж года три как не могу собраться, чтобы что-нибудь написать. Не складывается текст, все как-то отболело, отмерло и оборвалось. Не идет идея, тема, мотив. Вот – даже тетрадь прикупил, чтобы ловить и записывать редкие всплески».


25 апреля

«Уже полгода как в СПб, а вдохновение не посещает. Работаю на паршивой работе. Обманывают, не доплачивают. Как тут писать?»


2 мая

«Город действительно неповторим в своей атмосфере, но и климат, конечно, весьма мерзопакостный. Ветра, влага. Простыл и валяюсь дома. Легкие дуновения проникают даже в насквозь законопаченное окно. А с другой стороны – идеальное сочетание для работы и взрыва мозга. Сиди себе дома, думай, действуй, пиши. Но не пишется, отчаянно не пишется».


7 мая.

«Подумалось, что героем произведения не может быть человек. Не время героев. Время антигероев и плохих новостей. Об этом и должна быть книга. Портрет эпохи, заметки безвестного очевидца и современника – как вариант».


13 мая

«Макеевка, странный и стремный городок. Прототипов хватает. Встроить злободневные события и предчувствия. Поднапрячься. Лев я, или тряпка?»


17 мая

«Вообще-то, стоит признать, времена писательств безнадежно канули. Куда проще выучиться мычать в Ютубе на мотив популярных мелодий, пародировать, паразитировать на чужом. Но осталось ли что-нибудь достойнее, интереснее, чем работать со словом, а не визуалкой? И в то же время не скатиться в сочинение «продающих текстов», чтобы втюхивать актуальный контент «целевой аудитории». А вот чтобы как раньше, по-настоящему. Ответа на этот вопрос у меня нет, но должен же кто-то хотя бы пытаться?»


24 мая

«Никакой Макеевки не будет. Будет МакондоВо – царство абсурда и беспросвета. Заодно отсылка к Маркесу. Но мысль пока вяла и тупа. Потом».


29 мая

«Весна, видать, все-таки время любить и вытворять, а не творить и созидать. Но любить я как-то разучился, если вообще умел. Да и писать, похоже, тоже. Ждем вдохновения по осени, традиционное время».


20 июня

«Месяц, выходит, сюда ничего не писал. Траблы на работе. Шеф какой-то дикий козел. С такими управленцами не удивительно, что все летит в тартарары».


26 июля

«Девчонку из «Нового величия» забросили в каталажку, ни за что. Ломать судьбу и здоровье за неравнодушие к своей стране, стремление участвовать в общественной жизни: не соглашаться, ошибаться, учиться и предлагать… Убийственный патриотизм! А участие в собраниях отныне – экстремизм. Опять. Что же вы творите, твари?»


18 августа.

«Посетила тут идейка. Киберпанк. Антиутопия. Тема благодатная, многогранная. Надо прикинуть».


15 сентября 18

«Совсем замотался с работой. Уволили. Потом вроде поняли, что без меня жиже, позвали обратно, пообещав увеличить зарплату. Кинули, не заплатили. Ушел окончательно. Ну что за баранизм? А все-таки надо выделить время, собраться с силами и что-нибудь уже сочинить: иначе, зачем я тут? Иначе, зачем вообще все?»

В определенный момент Соне стало элементарно занятно: приведут ли эти муки творчества и решимость автора «что-нибудь написать» хоть к каким-то результатам? Пролистнув еще пару страниц подобных записей (23 октября «все это превратилось в заурядный дневник» и т. д.), наконец-то она обнаружила внятный текст.

21 января 2019

«Ночь перед казнью выдалась самой тягостной и задумчивой в недолгой еще жизни Юлии, оно и понятно. Думала ли она, хрупкая, девятнадцатилетняя, что дело примет столь внезапный и скверный оборот?..»

Хм.

15 февраля

Эпизод 3

«И вот настал такой день, когда в комнату ввели хрупкую девоньку, усадили в подготовленное рабочее место, а надзиратель указал на единственный на многие годы вперед и отныне краеугольный в ее жизни документ, своего рода Конституцию и Библию дворцебота – приложение Методичка. док.»


28 февраля

Эпиз 05. «Сработало же? – беззаботно рассмеялась она, как будто уже не сомневаясь, что все происходящее – предписанный сценарий, и иначе и быть не могло».


27 марта 19. Э6 «Отец Хэй Ли довольно ловко сумел разжевать и сплюнуть кляп, чтобы сообщить остальным, прежде всего сыну Юлию, что дочь Юлия бежала ночью с острова вместе с Романом. Теперь следопыты и легавые идут по их следу. Родителей же повязали для сговорчивости и видеоаргумента к моменту поимки».


«Странное дело, но не было ни ветра, ни спасателей, ни стонов из-под завалов – лишь эхо вечности и отыгранной партии. Пристально присмотревшись к дыму на горизонте, он хитро прищурился и узрел через внутренний огонь давно искомые эманации…»

Как и многие умудренные читатели, Софья отчего-то имела склонность выделять в сюжете любимого и некоего центрального персонажа, вокруг которого все вращается и непременно чем-нибудь заканчивается. Для нее таковым персонажем стала Юлия Ли. Тем более что автор изначально выставил ее крупным планом: толком, правда, так и не поведав, отчего она страдала и искала спасения. Пожалуй, ответ содержался во всем последующем изложении: Макондово представлено как место с не самой комфортной городской средой и наличием перспектив, что было ей хорошо знакомо и понятно. Хотя понятно оказалось далеко не все: через некоторые частоколы слов и буреломы букв проходилось местами буквально продираться. Почерк то укрупнялся, то мельтешил, немалая часть записей содержала вычеркнутые фрагменты, процесс естественного отбора языковых средств осуществлялся непосредственно на полях. Иногда получалось занятно.

Дочитав рукопись до конца, там, где все заканчивалось неведомыми «эманациями» и многоточием, ее захлестнуло чувство, что чего-то здесь явно не достает, будто история так и не завершена задуманным образом. Очевидно, так оно и есть. Так что же сталось с Юлием и Романом? Удалось ли им укрыться и сбросить хвосты? А как быть с погребенными в подвале Дворца? Наверное, непроста им сперва не повезло быть пойманными, но на самом деле посчастливилось оказаться в роковой момент именно в самом безопасном месте? Так, и дальше что? Все погибли? Кому-то удалось уцелеть? В ее восприятии многое усугублялось тем, что вся предшествующая Сонина жизнь и без того изобиловала незавершенностями и недосказанностями: ну почему вот так все? Разве можно бросать начатое? Неплохо ж шло. А если это развязка, почему она все-таки какая-то оборванная и недоделанная?

За чтением тетради незаметно пролетел весь день субботний, вечерело, погода утихомирилась. Выбравшись в магазин, Соня все раздумывала о несложившемся сюжете: должно быть, тому есть разумные объяснения? Отужинав, включив настольную лампу и снова взявшись за тетрадь, она пролистнула кипу пустующих разворотов, отмеченных волнистой линиейвместо содержания. Как вдруг обнаружилось продолжение. На листе было выведено суховатым фломастером «Дуновение теплого воздуха из губ незнакомки – тут Соня невольно прикусила губу – в тени сна единорога». Эту словосочетание уже где-то встречалось на страницах рукописи. Единорог. Почему именно единорог, есть ли в этом смысл? Первое же встретившее в сети определение дало такие результаты: «Единоро́г или инро́г – мифическое существо, символизирует целомудрие, в широком смысле духовную чистоту и искания. Чаще всего его представляют в виде коня с одним рогом, выходящим изо лба».

А пока заваривался чай, совершенно невзначай раскрылась одна неясность. Ее посетила догадка: на стене, рядом с окном, раздражающим образом отошел уголок обоины, приподняв который можно было почитать газету от 2003 года, когда, по всей видимости, здесь и проводился последний ремонт. Соня все хотела купить клея и заклеить отслоившийся участок, да все как-то забывалось, не склеивалось. Некоторые фамилии там обведены в кружок, и если еще вчера эти фамилии не говорили ни о чем, то теперь-то заговорили. Статейка из издания «Криминальный калейдоскоп» содержала тогдашние сводки уличной жизни: «…анекдотичный инцидент случился в Петроградской стороне прошлой пятницей. Полковник в отставке Шутин В.В., вместе с украинским гастролером по прозвищу «Бандура», находясь в состоянии алкогольного помешательства, угнали автомобиль марки «Жигули», так называемую «вишневую девятку», принадлежащую коммерсанту Нечехову П.Г. По иронии судьбы, последний, как установило следствие, приходился одноклассником и давним знакомым Шутина. Потеряв управление автомобилем и пробив ограждение, горе-угонщики утопили его в реке Карповке. Каким-то чудом никто не пострадал. В багажнике поднятого из реки авто всплыл китайский контрафакт на крупную денежную сумму. Объясняться придется всем. Вот как прокомментировал нашему изданию данный случай Ливанов Л. К., заместитель управления…» Для продолжения бытовой драмы пришлось бы и дальше снимать обоину, но Соне в принципе оказалось достаточно. Соответствующие фамилии были обведены ручкой и, очевидно, послужили делу создания образов. Хм: и тут Китай! Почему именно Китай? Во включенном фоном телевизоре шел сюжет про выгорающие леса Сибири, вернее о том, что тушить их вредно и нецелесообразно, ибо дорого. Вечерний ведущий, соловьем трактуя летние события, наивно вопрошал, кому это выгодно? Софья, в раздражении, погасила телевизор, оставшись в куда более комфортном безмолвии.

Однако, вопреки надеждам, развития сюжета в тетради не последовало. Там обнаружилась лишь еще одна серия заметок, датированных уже недавно прожитыми месяцами.

25 мая 19

«Засылал пробники и анонсы в 3 издательства, 2 литературных журнала и даже киностудию «Последнее творческое объединение», где хотят ставить отечественную адаптацию «Черного зеркала». Последние хоть ответили. Правда, отказом, но и на том спасибо. Значит, выбрасываю на свалку – в интернет».


29 мая

«Иногда становится жутковато, что некоторые события, описанные в «Дуновении…» происходят наяву, и даже превосходят. Дурдом, какой дурдом».


17 июня

«Выложил три первые главы. Все как всегда – замечательная пресса, отличные рейтинги, отзывы. Похоже, все по-прежнему: бессмысленный, бессонный и бесплатный труд. Ботинки новые, ботинки жмут».


03 июля

«Завелся тут некий постоянный читатель, который подгружает по нескольку раз в неделю. Товарищ мажор из центра «Ы» – успокойся. Не представляю я никакой угрозы для вашей стабильности и госстроя. Вы сами – куда большая опасность, как для отдельных людей, так и для всей нашей будущности. Сколько миллионов уже уехало за последние годы, скольких вы закрыли ни за что ни про что? Отворив при этом настежь границы для мигрантов из третьего и четвертого портала. Они-то вам тут наладят цифровую экономику и инвестиционный климат, ага. Я же всего-навсего оставляю за собой право не уважать и не пресмыкаться перед теми, кто измывается над собственной страной, ее законами и населением. Не принимать тот барак, который вы старательно выстраиваете для оставшихся, охраняя уют дворцов и виноградников своих хозяев. Но история еще обязательно рассудит. А вообще это большой и отдельный вопрос: по какому такому праву, назвавшие себя властью от бога, кидают в тюрьмы неугодных – не за тяжкие преступления, финансовые махинации, приведшие к техногенным катастрофам и т. д., а за мыслепреступления, обычное неравнодушие, другой взгляд на вещи. Этот вопрос еще обязательно предстоит решить, чтобы преодолеть средневековье. Либо застрять в нем навсегда».


06 июля

«Вот и опубликовал последний эпизод. Не последний по существу и содержанию, но, пожалуй, с меня довольно. Подобно тому, как музыка не существует без слушателя, а картина в запаснике – невидимка, так и тут. Столько нервного волокна истрачено вхолостую… Это определенно не добавляет оптимизма и причиняет боль. Но разве не боли я искал на самом деле? Боль – есть симптом и вернейший признак жизни. Быть может, я всего лишь пытался напомнить себе, что живу? Дежавю».


09 июля

«Все как боксерский поединок с предопределенным исходом. Тренер-оптимист просил продержаться три раунда, поразвлечь публику. Букмекер велел лечь во втором. Публика не симпатизировала, ждала следующего, титульного боя. Но я простоял 6 раундов. Шесть! И дрался честно: не за контракт, гонорар или славу, а за остатки чести и совести, выдав порцию правды. Правды не универсальной и всеобъемлющей, но своей, нажитой, прочувствованной на собственной шкуре. Теперь отползаю к канатам – подбитый, проигравший, но вполне довольный проделанной работой. Сделал, что было должно – и даже немного больше. И что есть, то есть».


19 июля

«Долгожданный пятничный вечер. И пока широкие массы засели по кабакам, кинотеатрам, выстраивая шоппинговые маршруты на уик-энд, я заперся бирюком в своей коморке, чтобы продолжить исследовать природу душевного состояния, именуемого писательством. Тем более что все уже решено: никакую книгу я дописывать не буду. Все погибли, оставшись заперты в воспаленном сознании и оставленном мире. А может, некоторые и спаслись – как знать, зависит от точки зрения и восприятия. Такой вот просто открытый финал получился: если сама жизнь не дает однозначных ответов, чего уж ждать от повести? Каждый писатель, говорят, всю карьеру слагает одно и то же произведение на разные лады – и я в принципе уже сказал все, свои выводы вывел. Большой литературной судьбы у серии про Макондово нет – это давно не новость, не секрет. Анализируя первопричины, что движет авторами к написанию чего-либо: для кого-то это ремесло, кому-то хобби, а кому – попытка нащупать хоть какой-то смысл пребывания здесь. Штука по-прежнему в том, что жизнь человеческая не просто конечна и смертна, а порой и внезапно смертна, потому нужно успеть оставить что-то на память. Есть, должно быть, природная потребность обозначиться, выцарапать наскальную надпись: «Я здесь был». Что не менее важно – отчиститься от скверны, высказаться: я не с этими, не с ними, не вздумайте записывать меня в ряды и отряды конформистского согласного большинства, кому было все равно и ровно. Я же говорил – не громко, невпопад, не туда, а все-таки. Что-то сделано: ничтожно мало, не совсем так, не до конца, а сделано. И в литературе по-прежнему возможно категорически все, в жизни же скрипты и рецепты свелись к выживанию и попыткам сорвать деньжат, чтобы и дальше сколько-нибудь крутиться белкой в колесе круговорота. Вот и Алина Ивановна подкидывает в топку дровишек – денег ей дай вперед, конъюнктура поменялась. Не дам, нету денег. Статус: все сложно. Трудно быть банкротом».


26 июля 19

«Нынешним на редкость ненастным, невыразительным летом, невольно много задумываюсь о природе творчества. Удовольствие? Да. И абсолютно недостижимое, непередаваемое другим. Творческий акт есть небесный секс, сакральное таинство, плодами которого становятся целые миры и их наполнения – очень волнующее, интимное чувство. Голова создателя как антенна приемника, улавливающая импульс вселенной, впитывающая в себя идею, выплескиваемую через созидательный канал. И вот он результат – текст, выстраданный подтекст вечных истин, пропущенных сквозь себя. Совсем не удивительно, что сочинение в итоге наделено определенными личными чертами характера и авторскими представлениями, деталями, проблематикой и т. д. Но это лишь малая часть и внешняя оболочка, многое же остается неясным и самому автору. Что-то получается лучше, чем задумывалось, многое хуже, а все-таки это определенно нечто свое, но только до известной степени. Мне не суждено было познать радость отцовства – если это вообще радость, не знаю. Но колоссальная ответственность примерно понятна. Так и тексты живут уже своей жизнью, в моем случае не особо счастливой – в батю пошли. Рано или поздно опьянение влюбленности проходит, приходит похмелье, бытовуха, разлад, развод. Мои текста – несчастные брошенные дети, судьба их неприметна и незавидна. Но я подлинно счастлив, что они есть, и тоже являются частью Вселенной».


28 июля

«Еще не так давно я вполне искренне огорчался малочисленности читательской аудитории, отсутствию должного интереса, независимых оценок, суждений и прочим глупостям. Все это простительно и уместно для начинающего автора, но никак не законченного. А впрочем, как вспомнишь – это забавное чувство, когда расклеиваешь всюду пеструю афишу, привозишь громоздкую аппаратуру, выкладываешься по полной, а на концерт по факту всегда приходит ровно 4 человека – и не покидает ощущение, что ты обманул, и тебя обманули. Так и здесь: абсолютно добровольно лишаешься различных досугов, сна, спускаешь долгие вечера, чтобы сложить знакомые слова в приличный сюжет и некую композицию. И тишина как в морге. Крайне своевременно за спиной кто-то тактично откашливается, напоминая о присутствии в мире живых – и все же не по себе, грустно, холодно. Но в последнее время что-то во мне вдруг резко перезапустилось, одумалось. Ожидания авторов – это даже не пошлое тщеславие. Скорее это напоминает поведение тех сумасшедших мамаш, которые таскают свое чудо-чадо по всевозможным кружкам и секциям и пытаются всюду пропихнуть, убеждая случайных окружающих, что именно ее дитя самое толковое, красивое, даровитое и т. д. И даже если чадо больное, кривое, безнадежно тупое – уж для мамани-то оно неизбежно остается самым любимым и наилучшим из. Вот и тут: наивно ждать понимания читателей, которые получают лишь иссохший продукт-сухофрукт, наблюдают верхушку айсберга, будучи лишенными возможности участвовать в акте сотворения самого текста: не зная завязок, развилок, родов творчества и радости облегчения. Получается, кайф и смысл творчества в самом процессе, а результаты – побочный продукт, который в полной мере может быть осмыслен и прочувствован лишь самим создателем. Значит, настала пора перестать выкладывать это домашнее порно на всеобщее обозрение и ждать чьей-то похвальбы и доброго совета – ведь нет ничего нелепее, если задуматься всерьез над данным курьезом. Но именно этим, выходит, я и был занят. И только теперь, кажется, я наконец-то свободен и спокоен. А у Макондово, надо признать, выдалось воистину ужасное прошлое, бывшее следствием расшатанного настроения, экспериментов и поисков. Кто знает, куда это заведет? Быть может, солнце еще взойдет и озарит эти края свежими смыслами и эпизодами – но этого мы никому уже не расскажем, оставляя на виду лишь разруху и упадок. Пожалуй, довольно множить Литературный Валовый Продукт скверного качества изделиями и поделками. Хотя, кого я обманываю: за свои фигурки мне совершенно не стыдно».


30 июля.

«Доживу до конца лета, в зачет первого взноса, и съеду совсем. Достала эта старуха-проруха. Что дальше? Осень. Затем зима».

* * *
Записи в тетради иссякли, остались лишь зияющие листы пустоты и вопросы. Конечно, куда легче было бы никакими вопросами не задаваться, а лучше взять и продолжить свою тихую мирную жизнь. Вот только последние заметки изрядно взволновали Соню. В ней созревало семя желания разобраться: в чем тут дело? Кто ты, Лев Достоев?

Пожалуй, человека с подобным именем, если оно реально, совершенно не сложно найти в любой точке мира. Однако начинать поиски проще всего с открытых источников. Этому Соня и посвятила день воскресный, такой же пасмурный и промозглый, что и вчерашний. Само по себе набранное сочетание слов «Лев Достоев», что в Яндексе, что в Гугле, вполне предсказуемо выдавало ссылки на биографии и материалы о двух прославленных писателях. Зато поиск по фрагментам текста из рукописи дал быстрый результат – на нескольких литературных порталах действительно были опубликованы уже знакомые ей тексты, заметно, впрочем, отличавшиеся от черновых записей в тетрадке. Видимо, автор имел привычку сперва заносить сочинения на бумагу, а уж потом набивать в компе. А вот заканчивалось все схожим образом, тем же 06-м эпизодом и многозначными «эманациями». В начале июля публикации оборвались, последовали месяцы затишья и бездействия. Подписано «Лев Достоев» – и больше никаких полезных сведений и зацепок.

Что ж, прямо-таки напрашивался проверенный способ получить необходимую информацию – познакомиться поближе и пообщаться с остальными жильцами, преодолевая неловкость и нежелание.

В обеденный час, отправившись под надуманной надобностью на кухню, Соня застала там кондукторшу Епанчину. Как бы между прочим, завязав разговор о невзгодах погоды, она полюбопытствовала: а вы не в курсе, кто в моей комнате до меня проживал? Там какие-то фигурки странные остались. Возможно, их нужно как-то передать?

– Помню, а как же. Левка там обитал. А что передать? Что упало, то пропало, – помешивая макарошки по акции, невозмутимо отвечала Варвара.

– А что-нибудь еще вы о нем знаете? Фигурки просто… необычные.

На счастье Сони кондукторша оказалась чрезвычайно болтливой особой, и вместо короткого ответа удостоила ее целой лекцией на заданную тему. Кое-что удалось выяснить.

– А че Левка? Все ходил-ходил, кофе варил. Беспокойный человек. Но мы мало общались. Говорила я ему – не надо тут политику разводить, особенно на нашей кухне. А он этот… диссидент, несогласный, или как их там? Вот усядутся тут втроем: он, мой Бармалей, собутыльник его Антон, и трещат тут до ночи. Иногда, страшное дело, даже Алина Ивановна присоединялась. Все спорят. Лева-то правительственных не шибко жаловал. Говорит, растаскивают Россию, разбазаривают богатства, с вашего, заметьте, трусливого согласия и одобрения. И тут я с ним, допустим, отчасти даже согласна. А все ж молодой он: лет, наверное, немного за 30, не помнит уж девяностых-то! Перемены ему подавай, реформы. Ха, в гробу мы видали эти перемены! Нет уж, нам и так хорошо, и так сойдет. Главное, войны нет. А так-то что – парень неплохой. Не помню, откуда он: то ли с Москвы, то ли с Костромы. Как-то даже ноутбук мне справил. Что-то там переставлял, чистил, а то у моего лодыря все руки не доходят. С годик-то у нас пожил. А если б поумней был, не лез на рожон, и дальше бы горя не знал! А так, беда вышла…

И, наконец, смолкла. Увы, на расспросы, что за беда, отвечала уклончиво и ничего дельного не поведала. Вся словоохотливость куда-то улетучилась, Варвара переменилась в лице и, сливая вермишель в дуршлаг, деловито засобиралась по делам, оставив Соню в неведении и недоумении.

– Ну, да заболталась я с тобой, пора стиркой заняться. Ты заходи, Софьюшка, если надо чего, не стесняйся.

Беседа с Епанчиной лишь разожгла любопытство и подкинула загадок. Вторничным вечером, вернувшись со смены, Соня заприметила на кухне заседающих Маркела Епанчина и Цехова, и вновь решилась разыграть карту с фигурками и огромной потребностью вернуть их законному владельцу. Неожиданно они охотно подхватили беседу: то ли из настроения угодить ей, то ли Лева им так сильно запомнился, запал.

– Ну, что тут скажешь, – затянул дальнобой Епанчин, – история стара как мир. Многие приезжают в Ленинград за некой красотой, чуть ли не гармонией, а натыкаются на оголенный провод реальности. Пойми, здесь все чувствуется тоньше: небо ниже, ближе, давит на крышу. Вот почему сюда так тянет психопатов всех мастей. Я сам-то всю Рассею исколесил порядком, многое повидал на своем веку. А ничто не переплюнет белые ночи – приезжим башню сносит: а потому что к этому надо с детства привыкать, принимать как данность. Так что помимо весенних и осенних обострений, у нас тут еще и летние случаются. Ну а зима – вообще мрак. Тебе, кстати, тоже нужно быть к этому готовой. Ты сама-то с саратовщины, я так понял? Ну, у нас тут все немного пожестче, вот увидишь. Это город не слабонервных и впечатлительных, ты же не из таких?

Соня отвечала неопределенно: сомнительно-утвердительно. А Епанчин представал не так прост, каким казался на первый взгляд. Цехов пытался было вставить в разговор свои коронные «ты че, млян», но был бесцеремонно прерван. Маркел напористо проталкивал свой крепкий монолог:

– Что касаемо Льва нашего, то он тут реально всех достал! Ваше поколение особенно богато на таких вот, извини, полуидиотов. Вроде с виду приличные люди, образования там всякие высшие, понимаешь, а вот все равно идеализм на грани идиотизма так и лезет! Вот Лева нам какую тему все задвигал: дескать, и земли у нас немерено пустующей, деревни пачками вымирают, и ресурсов всяких, сколько хочешь, а мы, скоты, теснимся по разным норам, муравейникам. Нет бы каждой семье по дому с изумрудной лужайкой, фонтанчиком, и прочие благоглупости. Так-то оно так, но время же нужно! Терпеть и работать, верить и терпеть – вот наша религия! Чтобы обустроить Россию в условиях вражьих происков – это много времени еще уйдет… но мы никуда не спешим. И, понимаешь, чтоб не сунулись к нам опять! Поэтому армия и боеголовки превыше всего, чтоб боялись и знали, что жахнем-бахнем, рука не дрогнет! Терпения вот нет у молодежи! Все и сразу им подавай, а работать никто не хочет – вот откуда все напасти-то.

И хотя Софья была весьма далека от мира большой политики, тут и она уловила известную лажу и знакомые нотки, высмеиваемые Львом в своей рукописи. Не исключено, что Маркел даже послужил одним из прототипов в «Дуновении».

В целом же: Епанчин и Цехов по итогам беседы в выводах серьезно разминулись, раздавая Льву самые взаимоисключающие характеристики – то он скромный, то борзый, то интеллигентный, то вспыльчивый, словно бы говорили о двух разных людях. С их слов никак нельзя было сложить даже приблизительный психологический портрет. В одном лишь они сходились вполне: Лева, мол – нормальный парень был, но в политике и делах государственных ничегошеньки не шарил, повелся то ли западные, то ли на восточные гранты. Вот и кранты, допрыгался – и поделом, другим наука будет! Однако опять же так и не приоткрыли завесу тайны, в чем это выражается и что имеется в виду.

Тем же вечером, когда Соне все же удалось вырваться из веселой компании в свою комнату, все улеглось, а она только улеглась, переодевшись в ночную сорочку, как в дверь настойчиво, тревожно постучали. На пороге со свечкой застыла сама Алина Ивановна: – «Тук-тук, можно войти на минутку?» – «Да, пожалуйста» – «Мне тут сорока на хвосте принесла, что ты наводишь справку о прошлом жильце? Вот тебе мой добрый совет: оставь это дело, милочка». Здесь ее голос огрубел и приобрел угрожающие нотки: «милиция у нас тут уже бывала, порядок навела, не переживай – не твоя забота. Я ясно выражаюсь?»

– Да-да, Алина Ивановна, спасибо, все ясно-понятно – потупив взор, отвязалась Соня.

Алина Ивановна же, несмотря на старорежимные привычки и почтенный возраст, отнюдь не отставала от века. Будучи опытным юзером, несколькими месяцами ранее она выискивала компрометирующие сведения на проблемного жильца, и умело нашла сочинения Левы в сети, найдя их до крайности возмутительными и вольнодумными. Подоплека ее интереса заключалась в материальном стремлении урезонить нежелающего переходить на новый тариф клиента. Тогда-то Алина Ивановна и засела за собственное сочинение в жанре «донос». А что? В арендном бизнесе все средства хороши: тем более во времена острой конкуренции, лютых демпингов и подорожания строек и вторичек.

* * *
Как известно, нет худшего совета, чем «не переживать», «не паниковать» и т. д. Скрытность соседей насчет судьбы Льва зарождала в Соне самые черные мысли и страшные догадки. Подозрения, что дело тут нечистое, после ночной беседы, лишь окрепли и упрочились. Да и последняя запись в его дневнике: «Доживу до осени и съезду совсем» – как это можно расценивать? Всю ночь она проворочалась, уснув лишь под утро, проснувшись совершенно разбитой и убежденной, что в этой самой комнате случилось нечто мрачное и непоправимое. Вот почему, похоже, она и сдавалась сравнительно дешево, пускай и место не самое центровое, с не лучшей транспортной доступностью и устаревшим ремонтом.

Смутные думы посреди собираний на работу были прерваны шорохом в коридоре: ее посетила догадка, что неуловимый студент Родя из соседней комнаты, которого она за все время обитания видела лишь дважды, мельком, со спины, объявился собственной персоной. И действительно: долговязый вьюноша обнаружил себя в коридоре, роющимся в кармане пальто на вешалке.

– Доброе утро. Родион, если не ошибаюсь? – вообще-то лезть в чужие дела было совсем не в характере Сони, но такая вопиющая неясность ситуации и нервная ночь обострили чувства до предела, придавая решимости докопаться до истины. – У меня есть один вопрос, насчет Льва… ну, который жил тут до меня…

Родя несколько удивился такой постановке вопроса, еще даже не сформулированного, но суть ухватил сразу. Вместо ответа он приставил палец к губам, и вполголоса предложил минуток через пять встретиться на лестничной площадке, дабы подымить. И хотя Соня не имела пагубной привычки чем-либо дымить, радостно приняла это приглашение.

Выйдя на прохладную лестничную площадку, она не встретила там искомого Родиона, однако шарканье пролетом выше указало ей путь. И впрямь, студент уже поджидал ее там.

– Сорян за излишнюю конспирацию, но ты, видать, нашу старуху-процентщицу еще плохо знаешь. Ее от одного упоминания о нем трясет и колотит. Наверное, потому что не захотел платить ей проценты, гы-гы. Имей в виду.

– Поняла. Да я просто хотела бы Леве фигурки вернуть…

– Во-первых, никакого Левы нет, – усмехнулся тот. – Но я понял, о ком ты. Петькой его звать на самом деле. Петя Иванов. А Лев – это так, прикол, псевдоним, вроде как. Вообще мы с ним с тех пор не общались, после того дня.

– …а какого именно дня? Мне же никто ничего не рассказывает…

– Да когда эти тут с обыском шуровали. Шмон, камон, омон. Изымали жесткие диски, фотик, все дела. Они прям ночью понаехали, спать никому не давали. А утром уже опечатано стояло. Мне на учебу было пора – к первой паре, как назло. Да, дурацки все вышло… А вообще-то мы с Петей норм корешили. Он мне курсач даже помогал написать, в смысле скомпоновать. В Плейстейшн прошлой зимой часто рубились. А потом что-то по весне он засел у себя. Книжку, говорит, пишу. Хороший чел, по мне так: курьерить меня в свою типографию еще пристраивал, да я все завалил. Название у нее еще такое… лузерское. Я ему после тех событий в телегу, конечно, писал, да номер уже заблокирован. В принципе, я знаю, как его можно поискать: да и самому интересно, чего там, замотала учеба просто. Он же на 13-й линии в типографии последнее время работал, думаю, там есть какая-нибудь инфа. Блин, я ща тороплюсь уже, оставь мне свой телефон, я попозже скину название типографии, по карте поищу. Он мне, кстати, тогда, во время обыска, успел шепнуть, что какой-то блокнот поискать надо, если получится. Не получилось. Все вынесли, наверное, да и опечатано с утра стояло. А потом и ты заселилась. Как, кстати, не находила блокнот?

– Находила. Но хочу передать лично. И фигурки. И вопрос есть…

* * *
Все четверговое, выходное, в силу графика, утро, Соня сонно и задумчиво плутала по углам, в раздумьях о разном. А Родя не обманул: прислал метку издательского дома «Луза» на карте. Звонить или не звонить, вот в чем вопрос? И что это даст? Корректно ли будет вламываться в чужую жизнь? Как начать, что сказать? Но ведь на руках есть не свое – тетрадь. И если уж задавать вопрос по книге, то придется открыться, что читала чужой дневник – такое не всем придется по душе. Да так ли и дорога эта тетрадь, если он не попытался ее вернуть? Куда существенней вопрос – цел ли он вообще, вот что главное-то… Последний аргумент решил.

В полдень Соня, наконец, дозрела, позвонив по общему телефону. Ответил самодовольный мужской голос: «Типография «Луза», слушаю вас внимательно!»

– Здравствуйте, а Петра Иванова я могу услышать?

– Не можете… он уволился.

– Как уволился? А нет ли у вас каких-нибудь его координат?

– А кто спрашивает, простите? Вы не из этих… судебных приставов всяких, коллекторов? А то Петя уже порядком натерпелся от ваших.

– Ну что вы, что вы… Я живу в бывшей его комнате, у меня здесь некоторые его вещи остались, надо бы передать как-то… это возможно? Он жив-здоров, не знаете?

– Еще как жив, касатик. Уволился он недалеко. На повышение пошел. Теперь на втором этаже заседает, в нашем издательстве, бумажки перебирает, халявщик, – подобрел и рассмеялся голос неизвестного.

– Да вы что!? А вы… можете на него переключить?

– Дык на обеде он, мы ж с 8 утра пашем. Могу ему передать, что звонила прекрасная незнакомка. Или через полчасика наберите, лады? Добавочный 107.

– Нууу…лады. Обязательно позвоню.


Повесив трубку, Соня неожиданно для самой себя расплакалась. О непросто складывающейся судьбе своей, от тревог переезда, от хамов трамвайных и наглых посетителей пельменной, от всего сразу. Но в первую очередь, понятно, от накопленного нервного напряжения последних дней: всю неделю переживать за какого-то Леву-Петю, проворачивать в уме самые темные, фатальные исходы, а он, видите ли, на повышении, на обеде. И как же все-таки это радует: выходит, жив-живехонек! Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, и многое еще вполне возможно – вот что важно-то. И даже разочаровывающая развязка рукописи еще может быть однажды дописана, хотя кому какое дело: это уж побочно, не смертельно.

С полчаса Софья как на иголках просидела в тишине, в размышлениях: каким-то выйдет этот разговор? Выждав, для верности, даже 40 минут, она занесла телефон к уху. Звонить или не звонить? Конечно же, звонить – совсем не сомневалась она. И тут вдруг в оконце внезапно ворвалось яркое, ослепительное солнышко, комнатное пространство преобразилось, залилось сладким светом. Соня мягко откинулась на спинку дивана, отложила телефон, улыбнулась, просияла, словно все осознав:

«Нет, позвоню лучше в другой раз, не сейчас. Завтра, наверное. В следующий раз точно. И точка».

Конец первого сезона
Продолжение, возможно, следует…

Эпизод 07,5. Словопослие

Время и место итогу: интерактивный литературный сериал «Дуновение теплого воздуха из губ незнакомки в тени сна единорога» подошел к своему логическому завершению. И вот почему: первоначально сочинение задумывалось в формате сериала – с сезонами, эпизодами и нумерацией от нуля, поскольку подразумевалось продолжение. Фокус в том, что сериалы имеют свойство продлеваться/закрываться, в зависимости от принятия аудиторией. И если «пилот» был встречен вполне приветливо, то дальше связь с аудиторией оборвалась окончательно и уже не вернулась на былые, с позволения сказать, высоты. И все же сезон первый, раз уж производство запущено, был благополучно доведен до финала – строго в соответствии с графиком и замыслом. Отсюда незакрытые сюжетные линии и открытая концовка – загадок нет, это всего лишь заложенная основа под сезон второй.

Интерактивность же заключалась в том, что судьба героев и возможность продолжения определялась в течение следующего календарного месяца со дня публикации крайнего эпизода, ставшего последним. По негласным правилам для положительного решения вполне хватило бы трех заявок на следующий сезон, что изначально представлялось совершенно посильным и реальным достижением. По факту я получил одну. При всем уважении к данному читателю: увы, этого недостаточно. И «зазеркальный город снесен ураганом и стерт из памяти людей». Должно быть, так и должно быть. Именно это автор предлагает считать подлинной развязкой. Такой вот выдался роман-игра в одну калитку.

Что тут добавить: мне как создателю будет несколько жаль прощаться с полюбившимися героями, истории которых обрываются, а дальнейшие сюжетные события все-таки не получат предполагаемого развития. Однако таков вердикт и оценка непредвзятого читателя… остается принять это как данность. Что ж, я и сам читатель других, сознаю и признаю: если произведение не вызывает эмоций, позыва отрекомендовать, отреагировать, раскритиковать, значит, это нечто нежизнеспособное и обреченное. Поэтому проект закрыт.

А дабы не заканчивать на грустной ноте, все же смею заверить, что второй и третий сезон вполне себе прекрасно существуют в природе, просто никогда не будут проявлены, засвечены, записаны на бумагу или каким-либо образом опубликованы.

Прощай, Макондово! Здравствуй, забвение!

Счастливый конец
Благодарность за оформление обложки Лене Александровой ☺


Оглавление

  • Эпизод 01. Виновна
  • Эпизод 02. Искания белого старика
  • Эпизод 03. Гоблинья нора
  • Эпизод 04. Аминь и вау
  • Эпизод 05. Жирный журфикс
  • Эпизод 06. Ветреная Мальвина
  • Эпизод 07. После правды
  • Эпизод 07,5. Словопослие