Приключения Мирошки [Вера Васильевна Кулигина] (fb2) читать онлайн

История первая. БОЛЬШАЯ НАЧАЛЬНИЦА

– Мирошка, меня назначили начальником автобуса! – хвастаюсь я дочери и показываю язык.

Понимаю, что я большая тётенька, и это не принято и странно в моём возрасте, но ничего поделать не могу – дурная привычка.

– И что ты будешь делать? – интересуется Мирошка, – Автобус поведёшь?

Я смеюсь от души и поясняю, что «важная работа начальника» – это всего-навсего, сверять списки детей, которые будут садиться в автобус. Я забыла сказать: мы едем в загородный лагерь. Я – работать, дочь – отдыхать. Возможно, – наоборот. Это было бы здорово!

Обе настроены решительно. Решительно – надышаться воздухом, решительно пропитаться воздухом и решительно проникнуться воздухом. Просто, у нас с ним в городе не очень всё хорошо. С воздухом. Он в городе не такой сладкий и не такой пьянящий. Хотя, про пьянящий, – это я погорячилась писать, я же для детей решила сочинять истории. Решить решила, а там – как получится.

К месту сбора прибываем вовремя. У нас личное такси. Тётя Оля прикатила прямиком из Германии, в аккурат к нашей поездке отпуск выкроила. Она нас и привезла. На своей машине.

Так вот. Приехали. Почти не волнуемся.

– Мирошка, подожди здесь, – даю указания.

Сама выхожу из машины и растерянно озираюсь. Торговый центр и машины, машины, машины. Толпы родителей нигде не замечаю. Почему-то. Вот теперь самое время волноваться! Аааааа! Где люди???

– Мама, я с тобой, – пищит из машины взволнованная Мирошка.

Ну ладно, хватаю за руку дочку и мы начинаем совместные поиски. Оббегаем по периметру предполагаемого места отправления. Ах, вот же люди – за углом затаились! Вздыхаем с облегчением. Обе. Мирошка скачет от радости и спрашивает:

– А где автобусы?

– Скоро будут, – бурчу я. Волноваться повторно мне не хочется. Людей нашли – и славно. Автобусы – приложатся.

– А где твои списки, – не унимается дочь.

Наверное, ей хочется посмотреть на маму-начальницу, орудующую карандашом как дирижерской палочкой.

– Щас найдем, – говорю я нерешительно и снова отправляюсь на поиски.

Нахожу. Списки прикреплены к стене. Прямо к торговому центру. Быстро пробегаю строчки глазами. Мирошку нахожу, себя – нет. Не паникую. Почти. Размышляю – где ещё искать свое незабвенное имя – в каких бумагах, пергаментах?

– Дорогая, давай поищем других «начальников автобусов», может, списки взрослых у них? – пытаюсь я договориться с Мирошкой и заодно ободрить себя.

Но её уже ничего не интересует – она только что нашла своих подружек – то ли со двора, то ли из школы – присоединилась к ним и от радости трещит беспрестанно. Слава Богу, ребёнок занят! А меня продолжают тяготить собственные должностные обязанности – терзаюсь совестью, как же их исполнить?

Ура! Камень – с души. Вижу тётенек с бумажками в руках. Они уж точно знают – что, куда и как! Приближаюсь к ним стремительно. Так и есть! Здесь принимают документы от родителей, здесь же и мой список. У этих самых тётенек. Радостно получаю бумаги в руки… Где ручка? Шарю по карманам – не взяла. Чем отмечать?

– Давайте я Вам презентую, – торжественно заявляет чей-то папа. Он, видимо, уже заждался «главного списочного контролера» и очень хочет отметить своего мальчика.

– С удовольствием, – расплываюсь я в улыбке и прихватываю чужую шариковую ручку.

Тётя Оля всё это время задумчиво бродит поблизости. Мы, кстати, не виделись с ней полгода. С тех пор, как она укатила в эту свою Германию. А тут приехала – а мы от неё. Совпало. Так и бегаем друг от друга. Но что поделаешь – такова се я ви. Но я не хочу думать о грустном, поэтому переключаюсь на списки.

Заношу чужую шариковую ручку над бумагами и торжественно начинаю ставить кресты рядом с фамилиями.

– Си…как? Сивокозов, – пробегаюсь вниз страницы, – Ой, не по алфавиту, долго искать придётся, извините.

Но никто не торопится. Автобусов всё ещё нет. Нет, не хочу ставить кресты – лучше галки. Приятнее звучит как-то. Решено – ставлю галки!

– Маклаков Алексей! Есть! Наклейщиков Михаил! О, знакомая фамилия! Привет, Михаил! – здороваюсь со знакомым подростком.

– Здравствуйте, – смущается он. А я успеваю подумать – всё-таки, маленький у нас город.

– Ой, Мирошка, а меня в списках нету! – удивляюсь я и тут же осекаюсь. Глупость сморозила. Зачем сеять панику? С моей то неспокойной девочкой, которая чуть что – сразу скандал. Но поздно…

– Как нет?! – вздрагивает она и в ту же секунду забывает о подругах.

– Наверное, я в каком-нибудь другом списке, – пытаюсь исправить ситуацию. Но тщетно…

Дочь, забыв о том, что только что веселилась во всё горло, хватает меня за ногу и изо всех сил прижимается. Мордашка скуксилась – вот-вот захнычет.

– Я без тебя не поедууууууу! Я с тобой хочуууууууу!!!! Уууу!

Так. Я беру себя в руки. И вспоминаю приметы. Я же их специально подмечала, от самой нашей квартиры. Так боялась, что что-нибудь не так пойдёт! С утра у подъезда самого первого, кого встретила…. Кто был? Мужчина! Значит, всё должно сложиться «Ок». Приехали без помех и задержек, вовремя – тоже все «Ок». Ничего не забыли – следовательно, поездка должна состояться наилучшим образом! Приметы – не врут. А мелочи жизни – в сторону!

– Пошли спрашивать у тётенек, куда мать потерялась! – говорю я и решительно направляюсь к самой строгой тётеньке с самой большой стопкой бумаг.

– Скажите, пожалуйста, а почему меня нет списке?

– Вы в другом – со взрослыми, – заверяет меня тётенька (Ага, так я и думала!). Эта тётенька – явно начальник. Только другой – не по спискам, как я, а самый большой. Что-то внутри меня подсказывает, что это именно она.. Но это не важно – мне важно, чтобы психика дочери не пострадала. И я продолжаю допытываться до истины.

– А как узнать – мы едем в разных автобусах или в одном?

– Автобусные списки у водителя, – строго докладывает женщина, показывая всем видом, что разговор окончен.

Но мне этого мало, и я отправляюсь на поиски ещё одной бумаги. Они так интересно распространились на плацу – эти списки. По всему периметру.

А между тем, всюду люди в ярких одеждах. Лето же. А у меня пестрит. Ориентируюсь на белое. На белые листы в чьих-нибудь руках. Нахожу! Читаю. И тут выясняется, что едем мы В РАЗНЫХ автобусах! Приходит моя очередь паниковать! А Мирошка включает сирену и ещё больше впивается в мою ногу. Из последних надежд, собрав волю в кулак, я снова бросаюсь к главной тётеньке (теперь я уже знаю, что она главная – спросила по пути, и я очень на неё рассчитываю).

– Послушайте, а можно нам в один автобус с ребёнком? – пытаюсь договориться я и привожу ещё несколько доводов и аргументов, – Она маленькая ещё, боится, скандалить будет.

Тётенька открывает рот и говорит грозно:

– Что Вы со мной спорите?! Все поедут так, как распределены.

И я теряю дар речи. Она ещё что-то добавляет про списки для ГАИ, а я понимаю, что истерики не избежать. Но не понимаю, почему распределили именно так?

Не понимаю… Потому что: мужик же у подъезда!!!! Приметы. Всё же складывалось как нельзя лучше…. И вообще, мой педагогический опыт подсказывает – детей не принято отделять от родителей…. И вообще, гибкость в педагогике… Чтобы всем лучше…

Оно и сложилось потом так, как нельзя лучше. Мы ехали в одном автобусе и по списку. А главной тётеньке всего лишь нужно было успокоить взволнованную мамашу, а не раздувать в моей душе лишнюю панику. Так всё просто… Основы конфликтологии.

Всю дорогу я размышляю о таланте – быть руководителем. Начальником. А ещё…ищу новые приметы, которые укажут, что наш отдых сложится так, как хотелось бы – удачно. И всю дорогу прогоняю мрачные мысли. А Мирошка, моя милая Мирошка – чхать хотела на приметы – она балдеет у окна, нетерпеливо ерзает попой и без конца переспрашивает:

– Долго ещё? Долго ещё? Ну, когда же уже?

Мама – рядом. Ребёнок счастлив.

История промежуточная. ПРИБЫТИЕ

Минут тридцать – и мы на месте! Надо же, как близко! Даже неожиданно. Выкатываемся из автобусов. Прямо на обочину вытягиваем свои сумки, рюкзаки и пакеты из багажника. Волочимся по травяной просеке. Почему-то сворачиваем не к вывеске «Добро пожаловать». А минуем её и обходим окольными тропами. Для нас – особые подходы. Встречают вежливые и улыбчивые вожатые, предлагают помощь – приятно. Моё сердце ликует, и нехорошие предчувствия отступают.

Ворота. Охрана. Еще какое-то расстояние до низенького заборчика с калиткой на гвоздике. Миновали и это препятствие. Прибыли.

Всюду красота неописуемая. Не то девственная, не то первозданная. Зелень поглотила пространство. Успокаиваюсь – мне здесь нравится. Душе нравится. Чувствую единение с природой, настраиваю свои антенки на местную волну. Счастлива!

Музыка. Детская какая-то. Тру-ля-ля. Детский лагерь же. В центре поляны с микрофоном суетится девушка. Ребят распределяют по отрядам. Быстро и умело. Чик-чик. Вот и Мирошка поскакала в стайке с остальной малышней за воспиталкой. Присматриваюсь – интересно, а что ждёт меня в этом прекрасном раю?

– Вы можете выбирать комнату, – проводят меня по корпусу.

Но выбирать оказывается уже нечего. Открыта только одна комната. На двери навесной замок. Ключ у завхоза. Нужно сходить подобрать.

Моя комната! Моя собственная на целых три недели! А в ней три кровати, две тумбочки, шкаф, пяток гвоздей на стенах. Штор нет, зато есть карниз – стоит сиротливо в угу, прислонился к косяку. Говорят, можно попросить прибить, но я не буду – зачем беспокоить людей лишней вознёй? Второй этаж, кусты напротив окон – переживу.

Располагаюсь. Плюхаюсь на одну из кроватей – где матрас попривлекательнее. Моя комната и я в ней одна! Это чудесно! Неожиданно чудесно. Значит, я смогу читать, слушать музыку и сочинять истории про Мирошку.

История вторая. КРОВАТЬ

(Пишет мама, Мирошка просто отдыхает)

Мирошка захныкала ещё больше. Прямо в одежде уселась на кровать и устроила настоящий вой.

– Кааааааак я без кровати будуууу??!! Я не хочу с тобой жить, у тебя скушноооооооо!!! Я в отряде хочуууууу!!

– Ну, милая, ты же сама хотела с мамой, ещё в автобусе, – недоумеваю я и начинаю просчитывать все ходы. Где добыть кровать? Куда её пристроить в отряде? И стоит ли вообще добывать? И как вообще такое может быть, чтобы детей взяли, а кроватей не хватает?! Нас взяли лишними?

На ум приходит женщина, я мысленно назвала её «Что это за жизнь такая?». Она обозначилась ещё в автобусе. За полчаса поездки она повторила эту фразу пяток раз – я и запомнила. Как человек бывалый, она всем новеньким раздавала советы, а когда не слушались, поругивала. Каждого. За спиной. Хи. Она бы, наверное, придумала выход. Но со мной говорила другая – при исполнении – очень ответственная, но нисколько не решительная. А что она может решить?! Она помнила только одно:

– СЭС! Не положено по СанПинам! Свободных мест для кроватей нет! Комнаты укомплектованы. Пусть ребёнок живёт в вашей комнате. А днём будет в отряде с ребятами.

– Ну да, – соглашаюсь и смотрю умоляюще на дочь.

– Не хочууууу, – завывает она снова.

И я снова пытаюсь успокоить своего ребёнка. И снова безуспешно.

– Аааа… Зачем мы сюда вообще приехали! Я к ребятам хочу!!! Ты опять работать будешь всё время, а мне с тобой скушнаааааааа!!

Тем временем, мимо проходят мужчины – кажется вожатые – и чего-то несут. Кровать! Я бросаюсь по детским комнатам в поисках свободного места. Его и на самом деле нет. По сути. И у меня опускаются руки.

– Аааа, поехали домой, – вспоминаю я визги Мирошки и с новыми силами берусь за поиски угла «полтора на пятьдесят». По СанПинам. Включаю конструкторское воображение и мысленно впихиваю кровать то в один угол, то в другой. Между делом спрашиваю у мужчин (они идут обратно) – есть ли кровати ещё?

Меня заверяют, что кроватей принесут, сколько положено – не положишь же детей на пол. В самом деле! И я набираюсь решительности. Раз у начальниц этой решительности не достаёт.

– А можно нам вот сюда кровать поставить? – и показываю комнату, где, как мне кажется, места побольше, чем в остальных.

У вот уже конструкторские способности подключают мужчины и прикидывают – вдоль или поперёк? К стене поставить или к окну? К обогревателю – нельзя. За шкафом мало место. А если передвинуть шкаф или развернуть вот эти две кровати?

И вот, совместными усилиями, наша кровать стоит на своём новом месте. Всего их теперь в комнате четыре. Проходы становятся невероятно узкими – едва-едва протиснуться, чтобы просунуть покрывало. Интересно, что скажут женщины-руководители о моей решительности? Не хочу об этом думать. Не хочу думать, что моего ребёнка взяли лишним в отряд.

А тем временем Мирошка демонстрирует абсолютное счастье! Прыгает до потолка и рассовывает вещи по шкафам и тумбочкам. Мимо по очереди пробегают обе тётеньки – «Что это за жизнь такая» и та, что про СЭС. Вижу, что обе видят новопристроенную кровать. Замираю – как отреагируют?

Никак. Побежали дальше. Понимаю, что всё видели и всё поняли. Но видимо, мысленно не возражали. А, может, некогда – достала я их. Успокаиваюсь, целую Мирошку и тоже убегаю, по своим делам. Здесь все только бегают. Поэтому, – следую традиции.

От корпуса Мирошки до моего – узкая тропинка из плит. Кусочек цивилизации. А вокруг… бесконечные зелёные ковры! Где-то скошенные, где-то упираются в лес, а где-то граничат с домиками «МЖ». Красотища! Ставь кровать прямо на поляне и спи! Больше ничего не надо. Только поесть и помыться.

А через три дня. Ко мне подходит другая тётенька. Третья. Она вылавливает меня где-то между столовой и административным зданием. Где у меня как раз кружок, который я приехала вести для детей. Стайка детишек бежит следом за мной. У нас задание, мы заняты, увлечены делом. И тут Она.

– Отойдёмте в сторонку! – говорит она мне.

Я останавливаюсь в нерешительности – куда девать увлечённых детей? Они настроены на творчество. Отпусти их на минутку из поля зрения – всё, творчество как ни бывало. Улетучится. Но вопрос решают без меня – ребят отгоняют в сторону, чтобы не слушали. И начинается допрос с пристрастием. А я и не готова к такому повороту. Я уже позабыла.

– Что вы себе позволяете? Где вы взяли кровать?

– Мужчины принесли, – отвечаю рассеянно.

– Почему Вы не спросили меня? Здесь всё решается через начальника.

Действительно, почему я не спросила её? Мне всегда интересно поразмышлять, когда говорят: «Почему вы не спросили, если не знаете?» А я всегда думаю: «А как я буду спрашивать то, чего я не знаю, что я должна спрашивать?» Мне даже в голову не пришло спрашивать разрешения у того, кого я не вижу, не слышу и не знаю.

– Вы, я смотрю, себе на уме! Приехали, навели свои порядки, – гневно продолжает тётенька.

– Почему я навела порядки? Кровати носили и другим ребятам, я всего лишь попросила и для своей дочери – она же не может быть без кровати!

Но дальше следуют повторы. Классические. Бессмысленные.

– Почему вы не спросили? Где вы её взяли (кровать – имеется ввиду)? Кто вам разрешил?

Я повторяю всё снова и снова – принесли мужчины, откуда – не знаю, про разрешил – молчу. А краем глаза замечаю – дети устали ждать и высовываются из-за угла. В глазах остатки творчества. Мы собирались записывать интервью. Сейчас.. ещё несколько минут, и они уже ничего собираться не будут.

Некоторые осмелели и подкрадываются к нам поближе. Послушать, поглазеть. А мы уже не стесняемся и говорим в полный голос. Я выхожу из себя – меня уже в третий раз спрашивают – как я посмела? И я в третий говорю одно и тоже: ребёнку с мамой грустно, ребёнку нужны дети! Потом не выдерживаю и спрашиваю самое логичное в этой ситуации:

– Вы зачем тогда набираете столько детей, если селить негде?

Внятного ответа не получаю. Но замечаю тётеньку, которая про СЭС (она возникает на горизонте, по своим делам) и зову её к нам. Но её вопрос ещё больше ставят меня в тупик.

– А вы знаете, что ваша дочь срывает тихий час? Инна Леонидовна (Это женщина «Что это за жизнь такая» – она у дочери, оказывается, воспиталка) жалуется?!

Я не успеваю переключиться от темы кровати на тему поведения дочери, но прекрасно понимаю, что господа взрослые смешивают котлеты с мухами. Говорю:

– Но это же совсем другой вопрос! – и слышу нечто удивительное!

– Как это, другой?! А вот если бы она была с Вами, она бы никому не мешала спать!

Я медленно перевариваю информацию и с негодованием задаю встречный:

– Скажите, вы всем родителям предлагаете забрать своего ребёнка на тихий час?

– Нет, Вы же здесь одна!

Ну да, конечно, я здесь одна – мамаша с ребёнком. Почти. И я задаю классический вопрос, от которого самой становится стыдно и тошно. Вопрос отчаявшейся мамаши.

– И что, моя – единственная всем мешает?

– Даааа! – это уже присоединилась женщина «Что это за жизнь такая».

Откуда она взялась? Когда подошла? Я не заметила. И вот уже их трое – воинственно настроенных дам против меня, моей кровати и моей дочери. И в этот момент я окончательно теряю терпение.

– Скажите, что мне нужно сделать? Унести кровать? Уехать из лагеря?

– Не, что вы, – спохватывается та, что про СЭС, – Уезжать никуда не нужно. А кровать вынесут мужчины.

И, кажется, конфликт исчерпан. И я вздыхаю, наконец, с облегчением, намереваясь отправиться к заждавшимся детям. Они всё ещё торчат за углом, но готовы вот-вот разбрестись в разные стороны. Но Первая задаёт своё коронное:

– Так, где вы взяли кровать?

А вокруг царит вселенская красота. И ей плевать на нашу человеческую возню. У неё разгар лета. Травы прибавляют в росте, земля готовится отпустить дневную влагу. Ветер колышет наши одежды и треплет волосы, а мы занимаемся какими-то чуждыми душе делами, мы не замечаем ничего вокруг, не чувствуем ветра… И я снова мысленно ставлю кровать посреди поляны. И мы с Мирошкой счастливы на этой самой кровати. И мы никому не мешаем. Ни СЭСу, ни «Что это за жизнь такая», никому…

История третья. СЭС И МЭР

– Бедненько, – говорит мэр для своих (свои обступили плотным кругом и всюду следуют по пятам), а для телевидения парирует:

– Самое главное – это радостные дети. Они здесь не просто отдыхают, но и с пользой проводят время. Здесь очень насыщенные интересные программы. Ребята развиваются не только физически, они смогут не растерять те знания, которые получили в период обучения, и приобрести новые. Думаю, наша задача – сделать всё необходимое для развития лагеря.

Он приехал на открытие лагеря. Наспех пробежался по территории и очутился на моём занятии. Блин, не ожидала! Но приятно! Улыбаюсь изо всех сил. Жаль, быстро уходит, а то я надеялась блеснуть умом и неординарным подходом в работе с детьми. Но как только я объявляю: «Давайте послушаем сказку. Три минуты», – он вежливо откланивается и покидает помещение. Не любит, видать, сказки. А рассмотрение государственных законов, про бюджет и пенсию я не приготовила, увы.

Оператор, журналистка, начальница лагеря (я узнала её), старший воспитатель (нерешительная женщина, страшащаяся СЭС – теперь тоже знаю, кто она такая) и ещё кучка каких-то неизвестных мне людей семенят следом (последователи, видимо).

Интересно, что он имеет ввиду про «знания, которые не смогут растерять…» дети? Заодно дивуюсь детскому счастью, ребята успели поделиться:

– Нам здесь очень нравится, очень интересно. Мы ходим на дискотеки, участвуем в конкурсах, учимся делать оригами. Домой не хочется, здесь весело.

Дискотеки, конкурсы, оригами – видимо, и есть те самые места, где отлавливаются знания, на случай, если они потерялись, и возвращаются детям обратно. Представила себе гигантский сачок, в сетях которого застревают непонятной формы ЗНАНИЯ. В виде мух, полосатых ос и прочих неведомых науке насекомых). Застревают в сетях и возвращаются в детские головы. Как? Элементарно! Открываешь черепную коробку и… складываешь. Поштучно. Или горкой ссыпаешь.

После мэра иду по нужде к знаменитым домикам «МэЖо» – перенервничала всё-таки – и рядом с уличными умывальниками обнаруживаю бумажные полотенца! ООО! Верёвочкой привязанные к трубам! Ааа! С наслаждением отрываю кусочек и вытираю руки. Спасибо мэру – подарил немножко цивилизации.

На этом памятный день общения с высоким начальством заканчивается. Лагерь продолжает своё невозмутимое существование. Других великих и памятных происшествий не случается.

А на другой день утром в туалете обнаруживается… туалетная бумага! Невероятно! А в столовой – и того неожиданней…

– Мама, смотри, сколько хлеба! Разного. Беленький, с семечками и серенький! А вчера не было. И позавчера, – это радуется Мирошка. Она обожает маленькие льняные зёрнышки в белой мякине.

На этот раз в гостях СЭС. Та самая, из-за которой «кроватная возня». Сегодня все ходят как шёлковые. Главное – поменьше лишних движений. Накануне начальник смены грозился вычетами из зарплаты, если что не так. К слову, у педагогов ставка 4100 руб. А если вычеты – то сколько? Все послушали и посмеялись.

– Я не шучу, – закончил подготовительное собрание начальник смены. И всё прекратили смеяться.

Заходим в столовую. О! Как преобразились дежурные! Прямо, франты – колпаки, прибранные волосы, фартуки. Сколько стараний для строгой комиссии. В количестве два человека.

Приступаем к еде. Обед – великолепен! На столах «негласный бой» за хлеб с зёрнышками. Я и сама его очень люблю – добываю целых три куска! Спасибо СЭСу за несказанное удовольствие!

СЭСу – проверка, а мне – мытьё. После обеда вылавливаю Мирошку и пытаюсь её где-нибудь помыть. Везде отказывают. А что, если СЭС увидит, начнёт спрашивать – как обрабатываете помещение после мытья, где режим мытья и т.д.? Нет худа без добра – откушал зернового хлеба, изволь терпеть лишения в чём-то другом. Ладно, прорвемся к теплой воде после СЭС – она ж в лагере не навсегда – решаю я и отправляю дочь на тихий час.

А к вечеру кровати переезжают обратно на свои места (помимо нашей, нашлись, оказывается, ещё парочка лишних). Значит, проверка прошла успешно. Туалетная бумага быстро заканчивается, а зернового хлеба больше не подают. А Мэр? Полагаю, проверяет ещё что-нибудь и где-нибудь ещё. А мытьё? Хм… ой, не спрашивайте… О нём расскажу позже. Это будет особенное приключение этим летом в этом лагере.

P.S. Рассказ коротковат, но и СЭС с Мэром тоже долго не задерживались…

А вечером начинается дождь. Он припускает с ходу, без предупреждения. Он тороплив и беспощаден. Он стучит по листам лопухов, словно желает пробить в них дыру. Он мочит чьи-то носки, кофты, куртки, забытые на верёвках-растяжках у самого последнего корпуса. Он набрасывается на бумажные полотенца, привязные верёвочками к уличным умывальникам. И мочит, мочит, мочит. До самого утра. Наверное, он смывает следы гостей.

Пусть он их смоет. Начисто, без остатка, без малейшего намёка. Когда-нибудь он смоет и наши следы. Когда-нибудь, в конце смены. А бумажные полотенца жалко. Безнадёжно испорчены. Что-то подсказывает, что новых не повесят.

История четвёртая. САМЫЙ ГЛАВНЫЙ СЮРПРИЗ

Надо же, умывальники из моего детства! Пять штук в ряд. Прямо на улице! С холодной водой! Я удовлетворённо закатываю глаза и отворачиваю кран. Точно, холодная! А вот и мыльце – в пластиковой баночке, это уже из современности. У нас в детстве были обмылочки.

Но обмылочки тоже отыскиваются. На ободке умывальника в туалете. Мама дорогая! Это я зашла в красный кирпичный домик с буковкой «Ж», ожидая вышибающего запаха хлора, разнокалиберных дырок в деревянном полу и круглых щелей-глазков в стенах. Но – нет! Унитазы тоже из современности. Вполне себе приличные такие, тёмненькие, с крышечкой даже.

Обалдеть! Смывалка работает! Но вода то холодная! В кране! Смешение времён какое-то. Умиляюсь и наслаждаюсь.

А вечером решаю помыться по-настоящему. Кран с холодной водой из детства – это мило, но не гигиенично. И я отправляюсь на поиски горячей воды. Но в корпусе, около него, поблизости и даже у соседей ничего похожего на душ не обнаруживаю. Нигде! Абсолютно.

Мчусь к Мирошке – там женщина «Что за жизнь такая», которая всё про всё знает. Она на смене сторожила – она моя единственная надежда, подскажет! Прямо у входа натыкаюсь на дочь.

– Милая, вы где-нибудь мылись уже? – спрашиваю.

– Нет, – удивляется вопросу дочка и пожимает плечами, – А ты куда?

Я проношусь мимо неё и устремляюсь в «комнату воспиталок». «Что за жизнь такая» на мой вопрос – есть ли где-нибудь душ – удручающе вздыхает и тоже пожимает плечами.

– А как же дети? Девочки?! Без мытья целую смену! Три недели!– крою я, как мне кажется, самым мощным аргументом и сама ужасаюсь озвученной цифре – 21 день!

– А у них баня раз в неделю! – заверяет Инна Леонидовна и углубляется в свои дела, показав мне тем самым, что вопрос исчерпан.

Раз в семь дней! Мама дорогая! Да за семь дней у них всё… мохом порастёт! Испытывая лёгкий шок, я покидаю отряд и бреду к себе. Лагерь без душа, в котором более сотни детей и около двадцати человек персонала – это… это… это просто капец какой-то! И, главное, – и мэр и СЭС всё проверили! И никаких недочётов не обнаружили. Я понимаю, что я ничего не понимаю.

Говорят, испытывать негативные эмоции долгое время вредно. И я переключилась от размышлений – «Почему?» на думы – «Как?». А если добыть тазик и таскать пластиковой бутылкой воду из крана прямо в комнату? И я кошусь на бутылку – 0,2 литра, которую предусмотрительно захватила из дома… . Нда, много не натаскаешь! Генерирование идей продолжается.

Вспомнила! Я видела под лестницей ведро, им моют пол! Может, взять и попользоваться? Но это же не гигиенично! А если мыться рано-рано утром, прямо под краном на улице, пока все спят? И я представляю картину и… ужасаюсь. Белые ночи же!

В общем, немытая я была на грани. Я умела жить без хлеба, без колготок, без мяса, без интернета и общения, но только не без горячей воды! Это – я, а как же дети?! А дети – ничего, они даже не заметили разницы. Но яжмать, я обязана помыть своего ребёнка!

Рано утром я, изгаляясь всяко разно, помыла под краном всё, до чего дотягивалась, и что не прикрыто одеждами, хоть и уныло побрела на завтрак. Значит, всё-таки, негигиеничные ведро или тазик из-под лестницы…

После обеда я набираюсь решительности и направляюсь к «Самой старшей тёте», которая с кроватями. Наверное, она – и с чистыми тазиками тоже, решаю я. И тут меня ожидает приятный сюрприз! Душ для персонала всё-таки есть! Ааааа! А я уж было ко мхам приготовилась… Но почему все молчат как Штирлицы? Всё нужно выведывать, как тайны за семью печатями…

В этот же день я тащу в душ для персонала и Мирошку, радуясь чистоте дочери и сочувствую остальным детишкам из её отряда. Увы, помыть всех – не в моей компетенции. Но сюрпризы с душем не заканчиваются.

На следующий день, по присущей мне рассеянности, я забываю в душе бельё. Постирала и забыла на спинке стула, что такого крамольного? Но руководство считает иначе.

Мама дорогая, сколько из-за этого было шуму! Уборщица пожаловалась директору, директор поймала меня и отчитала, а рядом с гвоздиком, где болтался ключ от душа, написали большими буквами и разместили объявление:

«Уважаемые женщины, душ

посещают и мужчины тоже!

Убирайте за собой гигиенический мусор!»

Надо же, я всю жизнь думала, что это называется «трусики», а оказалось -«гигиенический мусор».

Позже выясняется, что в душ всегда много желающих. Ещё бы – весь пед.состав и кухня! Взрослые, что в первый раз были в этом лагере, как только прознавали про помывочную, сразу устремлялись туда. В каждую свободную минутку. А уж если дорвались – не торопились выходить наружу. В общем, посещение было нерегулярным и безрежимным, от этого частенько случались очереди и заторы. А дети, по-прежнему (за исключением Мирошки), оставались немытыми! Это к слову.

Ой, нет, вру! Ещё обнаружилась гигиеническая комната! У медика. Туда, оказывается, с первого дня бегал весь старший отряд. Девушки, в основном. Малыши – нет. Разве что (это я узнала от персонала. Совершенно случайно), если кто-нибудь из родителей звонил воспитателю и ругался – тогда группа детей (во главе с тем, чьи родители звонили) отправлялась в гигиеническую комнату. Только в этом случае мылись малыши. В общем, с мытьём всё было чрезвычайно запутано.

А я всё искала идеальное время для себя – чтоб ни с кем не пересекаться. И нашла! Семь утра. Сразу после пробежки. Какое счастье, когда никто не дышит укоризненно за дверью! Аааааа! Предамся наслаждению и окунусь с головой… Но не тут то было…

Одним утром выхожу из душа и скромно наслаждаюсь собственной свежестью, а некая барышня с кухни кричит мне во след:

– Это Вы так рано моетесь?! Там же на двери написано – с восьми! А как же мы (это она про поваров и кухонных рабочих)? – акцентирует она на слове «рано».

Нет, она в этом смысле права – там действительно на дверях написан режим работы: с 8.00 до 23.00. Но, простите, какая разница, если душ свободен и греется круглосуточно?!

Очень хочется поогрызаться – слишком много нервотрёпки из-за какого-то там душа, и я бурчу себе под нос:

– Да иди ты уже в ж*, – и надеюсь, что никто меня не слышит. Потому что я вежливая и интеллигентная девушка. Но если я немытая…, то сама не своя.

Зато Мирошка теперь чистая! Каждый день.

А вечером я хватаю зубную щетку, чтобы бежать к любимым умывальникам. Открываю входную дверь корпуса и теряю дар речи.

– Красиво у нас, да?! – мимо проходит девушка, она убирает корпуса. И она моя соседка.

А я стою и пялюсь. И не могу даже закрыть рот, я про него даже не помню. Я вижу что-то – что-то такое прекрасное! Настолько прекрасное, что не могу ничего ответить. Только киваю.

Прямо передо мной от земли поднимается густое белое облако. Воздушная подушка, взбитые сливки, ванильный зефир, сладкая вата… Оно поднимается, поднимается, поднимается… И «оно» такое густое, такое таинственное, такое мягкое и уютное… И его хочется потрогать руками, окунуть в него лицо, улечься сверху и – взметнуть! Взметнуть ввысь!

Да это же ковёр-самолёт! Самый настоящий! Белоснежный ковёр-самолет. Несколько секунд, и ковёр становится рыхлым и прозрачным. И по ниточке, по ниточке, по ниточке, расходится, разлетается, отделяется в разные стороны и направления, прочь от земли.

Чищу зубы и наблюдаю. Наблюдаю, наблюдаю. Как в последний раз. Даже не хочется бежать за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть это великолепие для потомков. Страшно пропустить даже миг. Хочется просто смотреть. Здесь и сейчас.

История пятая. ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ

А вечером ко мне врываются с обыском. А накануне у меня был выходной. Первый. А всего предполагалось – три. Я долго размышляла, как воспользоваться первым в полную мощь? Вспомнила, что от города ехали всего минут тридцать. Может, прогуляться пешком? Дурацкая ситуация, но я не взяла с собой денег на маршрутный автобус.

Придумала! Да, выйду накануне вечером, дойду часа за… Я принялась за подсчёты. Средняя скорость пешехода? Расстояние от точки А до точки В? Количество помех в пути? Я считала и пересчитывала раз пять или шесть – и всякий раз на выходе получала разные цифры. Оно и понятно – с моим то счетоводческим талантом! В общем, плюнула я на расчеты и решила довериться обстоятельствам.

Мирошка нервничает – целует меня раз двести на прощение. С самого утра. А я уже обдумываю возвращение. Ой, а что если вернуться на велосипеде – приходит в голову неожиданное решение?! Пойду, выясню у местных – сколько же всё-таки километров до города?

Охранник меня уже хорошо знает. Каждое утро открывает ворота – это у меня утренняя пробежка. Для моциона и здоровья. Что ни говори, а воздух, природа, атмосфера здесь великолепные! Чувствую – за неделю наполнилась энергией по самую крышечку. Так что – и с пешком, и с велосипедом – справлюсь!

Нужно предупредить начальство, что отчаливаю. Кто там надо мной? Ох, далека я уже от этих иерархических штучек. Полагаю, – старший воспитатель. Та, что нерешительная. Ну да, кто ж ещё! Я ж – пед.состав! Нахожу в районе столовой (здесь мы встречаемся со всеми и чаще всего) и предупреждаю:

– Я поеду с вечера, хорошо?

– Значит, вернётесь на следующий вечер? – уточняет она.

– А зачем я вам здесь нужна вечером, занятия же только на следующий день утром? Давайте, я лучше приеду рано утром. Очень рано, – предлагаю я.

– Ну, да, – соглашается старший воспитатель.

А я для верности поясняю:

– Я пешком пойду, поэтому подольше – нужно время на дорогу. Назад на велосипеде хочу.

Это я зря призналась. Про пешком и велосипед. Потому что уже через час весь лагерь знает о моём эксперименте. Все удивляются, пристают с лишними вопросами. Внутренне раздражаюсь – я же не для хвастовства поделилась. И вообще, – не люблю особо распространяться про свои дела. Но всё равно уже все всё знают.

А уйти из лагеря когда запланировала всё равно не удаётся. Вырываюсь только после ужина. Ну и хорошо, тогда уж точно никто ничего не скажет, что не вернулась на следующий вечер. Явлюсь с утреца, как явление Христа народу. Под моросящим дождём в защитном плаще.

Дождь не прекращается весь день накануне моего отъезда, а по лагерю бродит проверка. Ха-ха. Очередная. И чтобы дети не натоптали, чтобы без лишних вопросов – их всех усаживают в клубе и устраивают бессрочный сеанс. С утра и до обеда. Несчастные дети. А мои занятия и все остальные кружки переносят на вечер.

Вечером слушаем с ребятами радиоспектакли, играем в профессии и придумываем новости, а после ужина я отправляюсь в путь. Целую Мирошку в последний – сто пятьдесят первый раз – и отправляюсь.

– Мама, купи конфет! – просит дочь вдогонку.

А я и сама уже с вдохновением представляю, как ем Большую Сладкую булку, а заедаю Огромной Шоколадкой! Тётя Оля шутит:

– У тебя сахарная ломка.

Она всё ещё здесь – в Германию чуть позже. Радуюсь, что повидаемся. Выхожу за территорию лагеря. Наслаждаюсь. Слушаю. Птицы не стесняются – специально для меня исполняют симфонии леса. Никуда не спешу, впитываю звуки. Это и есть те самые «помехи в пути», которые я пыталась сосчитать раз пять или шесть. Разве такое возможно сосчитать?! Останавливаюсь на несколько минут – записала на диктофон птичьи трели. Потрясающе! Отправлю в папочку «Звуки природы – на открытой территории».

Через полчаса выхожу на основную трассу. Здесь лесные симфонии обрываются. Грохот машин перекрывает все звуки, даже самые распрекрасные. Иду по краю дороги, по самому-самому – за белой полосой. И всё равно некомфортно – вжиииххх, вжииххх, вжиххх, вжииххх – проносится справа крупногабаритная техника. Мне немного страшно. Правильно ли я иду? Как там нужно для безопасности? Навстречу потоку машин, кажется… но я не уверена.

Иду и размышляю – куда все едут? Действительно, – потоком! Безостановочным. Москва какая-то, прямо. Планирую в следующий раз (у меня же ТРИ выходных!) взять беруши. Мои чувствительные уши на грохот реагируют довольно болезненно. А сейчас уже ничего не поделаешь, придётся абстрагироваться. Но всё равно, здорово!

Примерно через час рядом со мной останавливается машина. Это чья-то родительница едет из лагеря. Она видела меня у ворот и запомнила. Безмерно ей благодарна. Последние километры едем с ветерком.

И как-то очень долго едем. Всё едем и едем, едем и едем… Я мысленно представляю, что всё это время я иду. Иду и иду. Иду и иду… И прихожу в ужас! Не погорячилась ли я с этой прогулкой?! Ладно, не буду думать, – на велосипеде всё равно быстрее. Я уже решила – назад поеду на своём железном коне.

И вот, въезжаем в город. По ощущениям – словно впихиваемся в коробочку. После просторов лесов и полей пространство вокруг резко сужается. Вжууухх. Чувствую это всем телом. Не по себе. И в то же время испытываю волну тепла и нежности – еду домой. В город, который подарил мне образование, жильё, детей… меня саму (это – к слову)! Спасибо, город! Я по тебе скучала.

Дома допоздна не сплю. Много дел! Как все за сутки переделать? А утром слышу – кто-то скребётся в замке. Соседка! Пришла котов кормить. Я же е ключи оставляла.

– Привет! – говорю, открывая двери – Не пугайся, это я. На денёчек.

– Наверное, спать будешь весь день, – с доброй завистью предполагает она.

– Да ты что?! Зачем? Столько всего забабахать надо, – заверяю я.

– Ну, давай, давай, – усмехается.

А в четыре утра я сажусь на своего железного коня и отправляюсь в обратный путь. И откуда только силы берутся? Спала часа три.

Трасса полупустая. Ваааауууу! Почти тишина. Редкое «вжиииих». Расцвело уже давным-давно. Чувствую себя повелительницей стихий. Ловлю ветер и дождь. Преодолеваю дорожную стихию за два часа с хвостиком. Сначала едется очень даже хорошо. Легко и воздушно. Это в первую половину пути, а во вторую половину начинаю недоумевать – да скоро уже? Ну, когда же, наконец?? Где, в конце концов, конец пути??? Доезжаю с противоречивыми ощущениями. Многовато как-то дороги! И всё же, – можно себя поздравить – справилась!

Знакомый охранник открывает ворота.

– А я то думаю: что это никто утром не бегает? На велосипеде? Из города! Я бы с ума сошел! – то ли завидует, то ли жалеет он.

– В самый раз, – отвечаю я и закатываюсь на территорию.

Нужно убрать велосипед, чтоб без лишних вопросов. Размышляю – куда? Завожу к себе в комнату. Живу одна – никому не помешает.

А вечером ко мне врываются с обыском. Без стука. Дверь закрыта на крючок. Его пытаются сорвать. Подхожу к дверям. Завхоз (в начале смены я назвала её «самой старшей начальницей». На самом деле, завхоз) пытается меня отстранить и втиснуться в комнату. За её спиной маячит начальник смены. Задним умом вспоминаю, что у меня по всей комнате на гвоздях развешано нижнее бельё. Сушилки в лагере нет, а обогреватель не работает – сушу на гвоздях. Неловко как-то, если мужчина войдёт и увидит.

– Минутку, я бельё уберу, – предпринимаю попытку остановить разъярённую женщину.

Но она, как ни странно, не унимается. И грудью.. грудью, грудью так и прёт на меня. А сама водит носом по сторонам, проверяет.

– Где, где белье? Покажите!

Вижу смущение начальника смены – кажется, он готов ретироваться.

– Я не буду спорить, – отступает от дверей куда-то вглубь коридора.

Внутренне благодарю его и продолжаю сражение с завхозом один на один. Кто-кого?

– Ааа, вижу, – наконец, удовлетворяется она и отпускает дверь.

Оборачиваюсь – на гвоздях у меня за спиной висят беленькие и чёрненькие, как раз в поле её зрения. Закрываю дверь и наспех всё убираю в шкаф. Что ещё убрать? Озираюсь вокруг. А бог его знает, что у них тут под запретом? Пожимаю плечами и открываю.

– Велосипед убрать! – парирует с ходу начальница кроватей и туалетной бумаги.

– Хорошо, а почему? – интересуюсь я и слышу знакомое устрашающее слово.

– СЭС!

Ну конечно, вездесущее СЭС придет проверять даже мою комнату! Как я не подумала? А помыться они не хотят? Раз в неделю в бане? Мне становится смешно. От нелепых запретов и очевидных нарушений. А меня, тем временем, изо всех сил продолжают запугивать.

– Техника в комнате! Знаете, какие это штрафы!? Будете сами платить!

– Хорошо, – соглашаюсь я и продолжаю улыбаться. Нет, ну, правда – почему бы не улыбаться?!

Но взломщики не уходят. Почему то. И не улыбаются. Вроде бы, вопрос исчерпан, но не уходят. Стоят и пялятся на меня. И тут женщина открывает рот… Видимо, она тоже потеряла терпение…

– Встала и пошла! – заявляет … как бы еще её назвать пообиднее…

И в эту минуту просыпается, наконец, моё ЭГО.

– А Вы почему со мной так разговариваете? – с гневно вспыхиваю я. – Встану и пойду, когда мне удобно!

Оба стоят передо мной как оплёванные. Оплёванные и есть! Позорище, пришли с обыском, о манерах и не вспомнили, начальники хреновы…

– Вынесите перед ужином, – примирительно заканчивает беседу начальник смены и выходит за дверь (не буду давать ему имя. Пусть будет обезличенный). Кажется, слово «пожалуйста» в его арсенале отсутствует в принципе.

– Хорошо, что-нибудь ещё?? – онЕ (она, то есть) всё ещё маячит передо мной своим прекрасным челом.

– А почему у вас бельё пастельное здесь лежит? – находятся новые претензии.

Просто в день приезда нам выдали два комплекта, когда не знали, куда селить Мирошку. Ну, еще эта история с кроватями… Потом дочери досталась кровать вместе с бельём, а я комплект пристроила в угол – поленилась относить. Когда будет смена – отнесу грязное, а это надену – подумала. В общем, за бельё тоже досталось.

И вот я одна. Размышляю, – куда пристроить коня? Чтобы за неделю (выходной через семь дней) не заржавел от непогоды. И отправляюсь к знакомому охраннику. Кажется, он один из немногих здесь отличается доброжелательностью.

– Оговорили Вас? – с порога заявляет он.

– ??

– За мной приходили, что, мол, нужно сходить разобраться. А я ей говорю: Может, с автоматом?! Она что, сопротивляться будет? (Ей – завхозу; Она – я. Поясню, на всякий случай)

– !!! – нет слов, однимсловом.

Значит, на обыск согласился только начальник смены – делаю выводы я. Настоящий мужчина!

Коня пристраиваю в какую-то хозяйственную постройку и молюсь, чтоб никто не напакостил. Дети же. Хорошо помню соседку по подъезду (а, может, не она?), которая несколько раз прокалывала шины и исполосовала Мирошкино детское кресло. Надеюсь, здесь в лагере, всё обойдется.

К вечеру пытаюсь усмирить ЭГО. Не бухти, Дорогое мое сокровище! Утро вечера мудренее. Завтра пообщаешься с детьми – напитаешься положительными эмоциями. А эти странные взрослые… какое мне до них дело?! Я здесь не за этим.

А ночью мне снится бесконечная дорога. Тихая и пустынная. Я иду по ней совершенно одна, со мной лишь ветер и птицы. Они теперь слышны, их не заглушает дневной машинный «вжиииих». Они делятся со мной своим настроением, они приветствуют меня в своем краю. Я не кажусь им чужаком и чуждым элементом. Я своя, хоть и не умею петь. Но я умею кричать – и я кричу! От счастья, от радости и от … сама не знаю чего!

И наблюдаю, как одобрительно покачиваются мне вслед сосны, берёзы и осины. Я наблюдаю даже спиной. Я могу наблюдать даже ею. Теперь я могу чувствовать и наблюдать всем телом. Во мне открылся некий дар, и он питается пространством и бесконечностью. Он питает пространство и бесконечность вокруг меня. Мы питаем друг друга. Какие мы питательные! Я улыбаюсь своим остротам.

И я продолжаю идти, идти, идти… но никуда не спешу. И меня никто не ждёт, а я никуда и не хочу. Мне хорошо здесь, и я не привязана ни к чему и ни к кому, невидимые нити-паутинки отрываются от моих рук и растворяются. Прямо сейчас.

История шестая. СВОБОДА

День выдался прекрасным. Что удивительно – за неделю мы уже обвыклись с дождём и почти с ним подружились. Мокрые волосы, хлюпающая обувь, непросыхаемая одежда стали уже привычными. И тут – ясное небо! И даже солнце!!

Мирошка нацепила шорты и умчалась в отряд. В столовке встретимся – скоро завтрак.

Сегодня праздник! День семьи. Линейка по случаю хорошей погоды на улице, после неё дети и взрослые играют в игру – найди свою половинку. Бумажные сердца заранее разрезаны пополам. Сто пятьдесят человек бродят по поляне в поисках второго кусочка пазла. Вероятность невелика – всё, как в жизни. Отдала «свою половинку» вожатой, махнула рукой и ушла к себе. Подглядывать через окно. Надо же, некоторые отыскали друг друга. Всё как в жизни.

А с обеда начинается «борьба за чистоту». Душ для персонала – единственный источник чистоты на весь лагерь – засорился. Это мне сообщил начальник смены. Еще на завтраке. Строгим голосом сообщил. И добавил:

– Я видел, как Вы ходили туда по несколько раз на дню! – наверное, в его обязанности входит подглядывать за сотрудниками.

Фуххх, но на этот раз я не при делах – в поломке не участвовала – была дома на выходном. Но где теперь мыться? Мне и дочке? И всему лагерю? До бани ещё несколько дней.

Я дважды бегала за Мирошкой в отряд и пыталась попасть в гигиеническую комнату медика. Других вариантов помывки не было. И тут выяснилось, что баня топится через день. Уже завтра этот «черездень»! Жаль, что выяснилось это только спустя неделю от начала смены. Опять все молчат как Штирлицы. А может, и не было никакой бани. Чёрт их поймет в этом лагере. Знала бы точно – эх, поддай парку! Зато попутно узнала подробности про «гигиеническую комнату» у медика. Туда ходили блюдущие чистоту девушки из старшего отряда. Почему-то перебежками и под строгим секретом. Попробую и я так же. Под запретом и перебежками.

Как разведчица я тщательно прячу полотенце и сменное бельё подмышку. Теперь, когда я знала, что за мной следят и считают количество моих подходов к воде, слушать замечания снова и снова не хочется. Бред, конечно, все это, но выслушивать снова не хочется. А Мирошка, как назло, не зная моей «боевой задачи» – пройти незамеченной – трещит всю дорогу без умолку.

– Тссс, – одёргивала я её грубым голосом и испытываю перед ребёнком чувство вины…

Увы, помыться так и не вышло – комната гигиены была закрыта оба раза. Попробовать в третий – к отбою? Я настраиваюсь на разведку «номер три». Уложить ребёнка без подмывания… да и сама – это в моей голове не укладывается.

Ой, а стирка! В восемь планёрка, нужно успеть. Наспех пополоскав Мирошки штанишки и футболки в одном из советских умывальников – тазы, опять же, в бане и через день (хотя, на самом деле, спустя неделю от начала смены – ой, повторяюсь), мокрыми и выжатыми кое-как, я тащу их в комнату. До бельевой верёвки у дальних корпусов добежать уже не успеваю.

Планёрка. В восемь ноль-ноль ежедневно для педсостава. Я на ней – как у собаки пятая нога. Информация в основном для воспитателей, я веду только кружок. Во второй день я про планёрку вообще забыла, потом извинялась перед старшим воспитателем. Как объяснить людям, что у меня странно устроен мозг – запоминает информацию выборочно? На свой выбор, естественно. К счастью, с третьего раза я больше не забывала.

Так вот. Планёрка. В первый раз с директором лагеря. Вернее, – с директоршей. Той, что по отъезду грозила: «Не спорьте со мной!». Сегодня она приехала из города. Улыбается женщина, иногда шутит. Открытая. Приятно!

Начинают с «наших вопросов».

– Одевайте детей по погоде! – в который раз парирует начальник смены, – Как это – в солнце, а дети в резиновых сапогах? Да ещё весь день!?

Начальница шутит:

– А у нас и некоторые воспитатели – в сапогах, – и кивает на Олега Сергеевича. Тот сидит в зелёной резине и смущённо улыбается.

Да, верно, погода нестабильная, никто не успевает уследить за солнцем. Поэтому – в сапогах надёжнее. Но воспитателей всё равно ругают. Регулярно. Они в ответ оправдываются или молчат. И так – каждый день. Наверное, у них уже иммунитет.

Потом – вопрос деликатный. Некто из детишек уделал туалет экскрементами. В странном месте – на кафеле. Я имею неосторожность хихикнуть.

– Ничего смешного! – дуэтом одёргивают меня начальник с начальницей. Смены и лагеря.

– Простите, ради Бога, – извиняюсь я внутренне.

Позже становится ясно, в чём причина их строгости. С уборщицей случилась истерика. Она думала – шишки – бросилась убирать. К счастью, в перчатках. Коллективно сочувствуем женщине.

И опять воспитателям:

– Это ваша работа – воспитывать детей так, чтобы ходили куда надо. Не умеете воспитывать – убирайте сами! – заключает директорша.

Воспитатели молчат. Обдумывают. А я размышляю, а, правда, – кто должен воспитывать – куда надо ходить? Туалет, кстати, мальчуковый, взрослого отряда. В таком возрасте все уже давно воспитались.

Тем временем выносят вердикт – дети это сделали специально – досадить взрослым. Дети, что же вы??!! Переходим к другим вопросам.

– Я по Вашу душу приехала, – не мигая смотрит Начальница на меня, – У меня докладные. И ни в одном экземпляре на Вас!

Я мгновенно покрываюсь пятнами. С детства не выношу стукачей и тихушников! ДокладнЫЕ – это интересно!

Оказывается, я злостная преступница. И дочь моя – преступница. Я забираю её не спросясь в тихий час – воспитатели, с ног сбиваясь, ищут девочку, а она приходит – во-первых, нескоро, во-вторых, срывает всем тихий час, прыгая по кроватям. Всех будит. Кошмар!

Вторая воспитательница Мирошкиного отряда сидит рядом – я в недоумении обращаюсь к ней:

– Как же так? Я же предупреждала тебя, когда забирала…

Начальница мгновенно одёргивает:

– Между собой потом разберётесь!

Как же потом? И как же между собой, если сказано при всех?! Я недоумеваю и пытаюсь понять, где собака зарыта? А зарыта она – всё в том же «вопросе чистоты»!!! Брать ребёнка для общения – нельзя – пишите заявление и гуляйте! Мыть ребёнка – нельзя – а то все захотят! Ребёнок должен быть в отряде – где Вы видели, что родители общаются с собственными детьми?! Это в ответ на мои робкие замечания, что дети у воспитателей при отряде, и они могут видеться. И как же самые первые предложения – пусть ребёнок с Вами спит, а днем – с детьми?! Я окончательно запутываюсь в запретах и правилах. И недоумеваю от количества «Нельзя», но особенно от качества! Сижу, перевариваю.

А в это время обсуждают душ для персонала. Тот самый, что засорился. Что в нём накидали прокладок, насвинячили. Что душ посещают и мужчины – а вы всё «это» оставляете после себя. Вспоминаю свои трусики, которые я забыла в первый же свой поход. Может, опять намекают на них? Внутренне удивляюсь – если «это» мужчины увидят в душе, они, видимо, упадут в обморок, а обсуждать «это» на планёрке с мужчинами же – все выносят стойко.

– Вопросы ещё есть ко мне? – резюмирует директриса и возвращает меня в реальность.

– Есть, – говорю я, – Где мыть ребёнка каждый день?

И снова – по кругу. Что каждый день – нигде. Через день – в бане. Что «гигиеническая комната» только на случай «критических дней» у девочек.

– У меня тоже девочка, – заявляю я.

– Ну и что!? – слышу сногсшибательный ответ.

Ну, тогда я не знаю, чем крыть. Цивилизованного разговора не получается. И представляю себе, как до конца смены я продолжаю выполнять операцию «помойся, во что бы то ни стало и не будь застуканным», потому что знаю, что медсестра, если будет на месте, обязательно пустит. Она то пустит, а начальник смены – сечёт! А через день – баня. Или по ушам ездят? Почему её неделю не было? Но, честно говоря, ничего из этого меня не радует. Совсем. Эти мысли пролетают у меня в голове одной секундой. А директриса снова открывает рот, чтобы сказать:

– Если кого что-то не устраивает, – пожалуйста, мы не держим!

– Хорошо, – говорю я, – Вы меня увезёте из лагеря или мне самой? – спрашиваю я и представляю как я на велосипеде волоку всю свою ручную поклажу (а это большая сумка, несколько маленьких и штатив для фотоаппарата. Брала для творческих занятий). А ещё Мирошка. На багажник или на раму? Двадцать семь километров по трассе. И ужасаюсь!

– Сегодня не увезем – завтра! – отвечает директриса.

Я снова говорю «Хорошо», поднимаюсь и выхожу. По дороге вспоминаю, что не сказала присутствующим «Прошу прощения» и досадую на рассеянность. Отправляюсь к себе.

Только бы Мирошка не расстроилась. Как сделать всё быстро? Без истерик, без любопытных глаз, без лишних разговоров? Вхожу в комнату и включаю соображалку. Я ни за что не останусь здесь до утра! Но как смыться сегодня?

Оля! Тётя Оля! Если она не уехала в свою Германию – наверняка, поможет! И я хватаюсь за телефон. Всего двадцать семь километров! На машине – 15 минут. Дозваниваюсь! Да, Оля дома, какое облегчение! Сейчас приедет. Согласилась сразу. Только переспросила: «Ты точно решила?» Уж что-что, а решения я принимать умею.

Наспех собираю вещи. Хорошо, что постирушки не успела отнести к дальнему корпусу – запихиваю мокрые вещи в дополнительный пакет. Всё-таки, хорошо, что не своим ходом.

Испытываю облегчение. Голова трезвая. Что-то в этом лагерном отдыхе было не так. Как бы я себя не убеждала в обратном. Но уже завтра – я понимаю – начнутся трудности: прямо сейчас я безработная, доходов и вариантов приработка – нет. В лагерь я поехала с надеждой – пристроить себя и дочь на какое-то время. Чтобы – где жить и что есть. Значит, – нужно будет этом думать снова уже завтра. Но!

Свобода для меня превыше всего! Чувствую это. Радуюсь за своё решение. Умиляюсь решительности. Свобода выбора, верность себе и умение отстоять своё мнение. В голову лезут ещё какие-то «лозунги» – отгоняю. Давай без пафоса, дорогуша. Без водевиля. Поближе к жизни. Главное, – как бы слинять, чтоб дети не видели? Чтоб без проводов и громких слов прощания. Не хочу травмировать детскую психику. И свою – тоже. А завтра они уже не вспомнят. Короткая у детей память.

Забегаю в домик, где дочкин отряд, спешно собираю её вещи. Мирошка не очень понимает, что происходит, пытается выспросить.

– Мам, ты куда? Ты зачем собираешь все вещи?

Молчу как Штирлиц. По местной традиции. Признаюсь только, что скоро приедет тётя Оля – девочка рада. Ну и славно. Никак не могу найти дождевик.

– Где твоя сиреневая куртка и сапоги, – кажется, я уже готова оставить половину вещей здесь, если не найду.

– Не знаю, – задумывается Мирошка и убегает искать ещё где-нибудь.

Мимо меня туда-сюда ходит женщина «Что за жизнь такая» – Мирошкина первая воспитательница. Чувствую, что одна из докладных – её рук дело. Догадываюсь, что о моём отъезде она тоже знает. Не знаю, как вести себя при ней. Сначала думаю, что скажу, что знаю про докладные, потом – передумываю. Зачем? Женщина сделала, как считает нужным, правильным, не виню её. Ухожу со спокойным сердцем. Нужно собрать мои собственные вещи. Мирошка пока с отрядом.

Снова в своих апартаментах. Вещи собраны – мои и Апельсинкины. Ничего не хочу оставлять после себя, сбегаю по интеллигентному. Последний штрих. Снимаю постельное белье и направляюсь к «самой старшей начальнице», завхозу – другими словами. Вежливо и с улыбкой сдаю грязные тряпочки. Проверяет и пересчитывает. Отлично – ничего не должна! А дело уже к позднему вечеру. Когда ж доберёмся? Звонит Оля – ура, уже здесь!

– Оля, мы сейчас!!! – ору радостно в трубку.

Последний заход в столовую – дочь лопает второй ужин, нужно её забрать. У самой никакого аппетита. Столовая полна народу. Придётся забирать при всех. Стараюсь быть незаметной. Проскальзываю между детьми к столику Апельсинки. Прошу дочь предупредить своих об уходе и устремляюсь к выходу. И тут ко мне наперерез бросаются две воспитательницы. Чую неладное. Теряюсь, куда бы скрыться…??

Как и опасалась… Начинаются уговоры. Искренние и трогательные. Слушаю. Всё понимаю. Жалею девчонок, что зря тратят энергию.

– Ты возьми один день выходной, подумай – и возвращайся, – говорит одна.

– Будь выше этого, доведи дело до конца, к тебе дети привыкли, как они без тебя? – перебивает с пафосом другая.

Куда в нашем деле без пафоса? Мы – педагоги – знаем, чем крыть, и на какую мозоль давить. Но детскую психологию хорошо знаю – быстро привыкли, быстро отвыкнут, поэтому этим аргументом не убеждаюсь. И вместе с тем понимаю, что нет таких аргументов, которые бы меня заставили сейчас остаться. Кажется, я готова была к этому отъезду с первого дня. Интуиция?

– Девочки, я всё понимаю, но – нет! Как вам объяснить? У меня мозг устроен иначе… у меня цели другие… мне некомфортно всё это… разборки, жалобы, докладные…

На секунду я представляю себе, что осталась. Гипотетически. Ещё представляю ежедневные замечания, оговаривания и слежку – нет! Я не готова засорять свой астрал эмоциональным мусором. Но как это объяснить? Просто, если есть возможность избежать пребывания в негативе – я предпочитаю избежать. Понимаете?

Первая воспитательница говорит что-то ещё. Кажется, про то, что все люди разные. Вернее, не кажется, – так и говорит. Но я не хочу быть жертвой и не хочу жалости, я улыбаюсь и продолжаю пятиться к дверям. И тогда говорит вторая:

– Мне в первый или второй день сказали написать докладную. Я до сих пор себя чувствую неловко….

В моей голове щелкает и я на мгновение удивляюсь. Она тоже написала? Не может быть! И… ещё больше убеждаюсь в правильности своего выбора. И вспоминаю Сапкоса из «Сахарного ребёнка».

– Кто вожатую слушает, а у кого и своя голова есть …, – говорил он.

– Я прощаю тебя, – глажу руку Тане (её зовут Таня). И понимаю, что говорю пафосные вещи.

Мне становится стыдно и не по себе. Что я тут устроила?! Не хватало ещё, чтобы людей мучило чувство вины после меня. Нет, я не останусь. Лучше уеду. Не хочу больше никак разговоров. И признаний. Лучше – неведение.

– Ты, как только ушла, Игорь Владимирович первый же сказал: «Это не дело, что педагог уезжает!» – продолжает первая (Лена) скороговоркой рассказ про тот самый педсовет.

– Да-да, директорша как ушла, мы так до конца всё и обсуждали, что тебе нельзя уезжать, – дополняет информацию Таня.

Значит, при директорше не обсуждали, щелкает у меня в голове повторно. Побоялись. Не понимаю этих людей. Читала как-то про иерархию на западе и востоке. На востоке начальству не смеют возражать, а, к примеру, в Америке – наоборот, дистанция между людьми на работе меньше. На равных почти. У нас, конечно, не Америка, но… Надо срочно делать ноги! Бог его знает, что ещё ожидать от таких высоких отношений. Но почему-то продолжаю стоять и слушать. Зачем? Тешу самолюбие? Жду, что все одумаются? И скажут – это нелепое недоразумение, мы ничего не писали на тебя…Мирошка уже несколько раз нетерпеливо дёрнула меня и за руку, и ногу.

– Там тётя Оля ждёт, ну пойдем уже!

– Спасибо, девочки, всего хорошего, – решаюсь, наконец, покончить с этим и устремляюсь я к выходу.

В комнате – опять испытание. Девочка (уборщица домиков) из соседнего номера – никогда не заглядывала, а тут …

– Ой, Вы уезжаете? Что-то случилось? Вы плакали?

– Ничего не случилось. Уезжаю. Не плакала, – говорю я искренне и правдиво. И хватаюсь за сумки. Нужно всего лишь донести до ворот. Дальше – свобода! Девочка вызывается помочь. Славно!

Топаем по улице. Дети кричат в след – они как раз вышли из столовой – спрашивают – Вы куда? Отвечаю невнятно. Что-то себе под нос. В надежде, что не расслышат. И прибавляю ходу. Спешу изо всех сил. Совсем не хочется показных зрелищ. Фухх, я за калиткой. И тут…

Позади кто-то вскрикивает – оборачиваюсь – стайка ребят несётся мне вслед с воплями:

– Не уезжайте! Пожалуйста! – это Таня с Леной постарались. Хотели как лучше, разумеется.

Ну вот, хотела незамеченной… Не вышло. Дети, минуя калитку, подлетают большой кучей и облепляют меня со всех сторон. Целый отряд. И просят, просят, просят остаться. Начинаю кукситься от слёз. И не очень понимаю, как остановить это безумие. Единственное, чего хочется – это провалиться сквозь землю.

И вновь «выручает» начальник смены. Со строгими глазками на лице и руками в карманах он неожиданно вырастает где-то сбоку (надо же, каков – снова следит?) и чего-то гневно кричит. Догадываюсь – дети вышли за территорию лагеря. Ну…, на самом деле – нет. Это только калитка, отделяющая от хозпостроек. И всё ещё территория лагеря. Но всё равно хорошо, что ругает. Вовремя. Мне на руку.

– Вас ругаю, – говорю девочке-вожатой, она стоит передо мной.

– А, всё равно! – дерзко отвечает она.

И я приятно удивляюсь её ко мне расположению. Но крики начальника смены всё же приносят результат. Потому что дети как-то неожиданно и сразу отступают. Послушные – отмечаю про себя. Иерархия. Дети, есть дети. Даже хорошо, что послушные. Но одна девочка словно не слышит и продолжает на мне висеть. Это Лера. Прошла всего неделя, а она так привязалась! Мы много времени провели вместе – готовили рубрику на утреннюю линейку. В голове пролетают воспоминания своих влюблённостей в учителей, воспитателей и просто в хороших взрослых. Прижимаю девочку крепче и отпускаю.

– До свидания, Лера, – говорю и смотрю на Апельсинку.

Она стоит совсем рядом, стоит и умиляется. А обычно ревновала, если кто-нибудь из ребят показывал свою симпатию. Потом, когда дети отходят, с восторгом говорит:

– Мама, а тебя все тут любят!

Не знаю – радоваться этому или огорчаться. Пожалуй, всё-таки, – радоваться. Мысленно благодарю своего спасителя – начальника смены с руками в карманах, восхищаюсь детской наблюдательностью и, что есть силы, шлёпаю к воротам, волоча за собой сумки. Ойй, мне же ещё за велосипедом возвращаться! К этим же постройкам. Очень надеюсь, что дети к тому моменту уже уйдут в корпуса.

– Привет, Оль! – радуюсь подруге-выручательнице, – Германия подождёт? – Оля улыбается, она всё видела. Наше прощание. Стайку детей.

– Ага, подождёт! Завтра нас на поезд проводите, – радуется она своей выгоде.

Грузим вещи. Тётя Оля предлагает пристроить и велосипед. И даже проводит какие-то манипуляции с багажником и убиранием сидений. Но я решила Апельсинку отправить машиной, а сама проветриться на железном коне. Мне нужно подышать головой. И подумать. Но из вежливости я позволяю попробовать пристроить велик в багажник. Но у Оли, увы, не джип.

– Осторожно, не поцарапай! – беспокоится она за обшивку машины.

Но какое там! Велосипед – не резина – сложился, растянулся. Как говорят хохлы: «Нэ лiзэ!». Достаю его обратно и возвращаю на землю. Объятия на прощание. А на часах уже десятый.

– Так-так, час… два… это я приеду – вы уже спать будете? – спрашиваю.

– Ой, вряд ли, – заверяет подруга. – Разве они уснут. – Это она про мою Апельсинку и своего сына. Они же тоже полгода не виделись.

–Тогда ждите! Буду!

Дочь отправляется домой с комфортом и вещами в машине. А я сажусь на своего железного коня…и

– Свабода! Свааааабоооооодаааааааа! Свааааааааааааааааааааабооооооооооооооооооодааааааааааааааааааааааа! – ору на весь лес и кручу педали что есть сил….

Белый туман, мой зефир, молочное облако, ковёр-самолет раскинулся вдоль дороги. Как на заказ. Устроил персональное прощание. На этот раз останавливаюсь, чтобы сфотографировать. Хотя бы на телефон. Стремительно смеркается. От этого немного не по себе. Но собственный поступок предаёт мне столько сил, что я уже ничего и никого не боюсь. Отчётливо понимаю это. И принимаю в себе нечто новое.

По обочине пыжится Иван-чай. Яркий фиолетовый – исключительно хорошо сочетается со свежей зеленью! Хоть и вкус у него … фу, тошнотворный. На любителя. Ещё несколько раз останавливаюсь, чтобы сфотографировать окружающие красоты – кто знает, когда я в следующий раз выберусь из города. И любуюсь, любуюсь, любуюсь…

А через полтора часа – всего полтора часа – я на месте. Дети не спят, меня ещё не ждут – я неожиданно рано. Наверное, от эмоций у меня включился дополнительный двигатель, и я преодолела путь в обратную сторону в два раза быстрее.

– Ты хорошо подумала? – спрашивает подруга снова и заваривает мне кофе.

Это я попросила – хочу не спать всю ночь. Выпиваю две чашки. У меня аффект от поступка или я надышалась свежим воздухом?

– Здесь, в городе теперь справишься? – продолжает подруга.

Улыбаюсь. Я думала об этом всю дорогу. И я поняла себя ещё больше. Я сделала правильный выбор. Теперь я знаю, что такое – взять ответственность за себя и свои поступки. Теперь я знаю, что такое ответственность. И я справлюсь.

История седьмая. ВШИВАЯ

(Навеянное детством мамы Мирошки)

Помню, как мы сбегали с мамой из лагеря. Чемодан бросили, ни с кем не попрощались. В середине смены.

Он назывался «Дзержинец» – лагерь для детей милиционеров. С хорошим расположением – за городом, в соснах. Но моя мама – не милиционер. И папа – тоже. Даже приблизительно. И не были никогда ими. В этом лагере я очутилась по блату. Семейному. Мамин брат – был как раз милиционер. Заслуженный работник органов. Как говорила мама – в погонах и при статусе. Вот он маме и подогнал путёвку. Хотел как лучше. А получилось как у нас с Мирошкой. Примерно.

Помню, когда я узнала, что поеду на смену за город, я начала мечтать. О чём? О волшебстве, конечно! Как я – такая вся распрекрасная – пользуюсь успехом у мальчиков, которые на меня заглядываются, и уважением – у девочек, которые со мной советуются. И всё должно было быть именно так.

Наверняка, у мамы тоже были свои приметы. Она нарядила меня в самое лучшее платье. Не знаю, откуда оно у меня и взялось по этому случаю – я его никогда раньше не видела. Голубенькое такое, нежное, с цветочным принтом – какие-то бежевые крошечные бутончики по всему подолу, на рукавах-фонариках и даже на поясочке. В общем, я в самом деле была распрекрасная. Вот только платье это я в лагере больше так и не надела. Как сняла по приезду, так и не видела больше. А кто его стирать будет? Маркое такое. На дворе советское настоящее – стирку из лагеря увозят в какую-то прачечную, назад всё возвращают в мешках вперемешку, а раздают на вечерних линейках.

– Чьи штаны? Трусы? Платье? Не подписано! В сторону! – кричит дежурный по тряпочкам. И раздаёт одежду тем, кто узнал свою. А если никто не узнал – то … пиши, пропало.

В общем, про платье я ничего не помню больше. А кроме него у меня ничего распрекрасного в этом «Дзержинце» для детей милиционеров так и не случилось.

Перед самым отъездом мы с мамой, как и все ребята, проходили комиссию. Помню, как мне голову проверяли. На педикулез. Долго так. Роются чего-то у меня там, ищут. Мама насторожилась.

– Это мы голову яйцом моем. Укрепляем, – говорит, – Наверное, плохо смылось.

А я подумала – что ж они, гнид от яичного белка отличить не могут? Вернее, я тогда ничего «такого» не подумала. Подумала много позже, а тогда – нет. А что о ерунде думать? Я просто не придала значения. А зря.

Так вот. Началось всё с этого дурацкого яичного белка. Уже в лагере, когда мы вышли из автобуса, нас почти сразу стали распределять по отрядам. А зачем распределяли, спрашивается? Всё равно потом всех привели в один общий барак – это такой большой деревянный сарай с перегородкой между мальчиками и девочками. Хотя, наверное, были и другие бараки, с другими отрядами. Я не успела понять. И не успела рассмотреть, всё так стремительно произошло.

И вот начинаем мы жить в этих бараках. Еще дня не живём, а у нас уже проверка по тумбочкам. У меня бабушкины пирожные забрали. Из овсяных хлопьев. Уж как я их любила! Изо всех сил бабулю упрашивала, чтобы мне с собой сделала. Она не хотела – знала же, что я не съем. Не успею. Вот и не успела. А еду в тумбочке никак нельзя в лагере держать – антисанитария! Вот и конфисковали. Это забрали, значит. Просто, я в лагере для детей милиционеров, поэтому и говорю такие слова. Употребляю. Специальные. Профессиональные.

Пирожные конфисковали, конфеты – тоже, с чем дружить с девочками? С чем знакомиться? А знакомиться – самое время! Ну, мы и начали. Уж не помню как, но многие подружились. Не со всеми, конечно – это просто невозможно: если встать у крайней кровати и посмотреть в ряду на последнюю, то получается очень много. Я даже не знаю, сколько. Это о том, что отряд был очень большой. А дружба – вопрос интимный (это не милицейское слово. Точно не милицейское! Ну, – ладно!), дружить можно вдвоём, втроём… Как-то так. А не всеми койками.

Вот и появились у меня подружки. Хоть и без конфет. Пришлось постараться. А у меня характер такой – я много не говорю, больше слушаю. И присматриваюсь. А если говорю, то наивная до невозможности. Лишнее могу сказать по этой своей наивности. Ну и сказала. Поделилась с подружками «про смешное» – что медсестра яичный белок со вшой спутала! Хотела как лучше – повеселить, над медсестрами посмеяться. Веселье вместо сладкого. Вот, глупая! Девочки посмеялись, а я обрадовалась, что нашла единомышленников. А они то, как раз, и не по этому поводу смеялись.

В нашем отряде была девочка одна. Мне совсем непонятная. Однажды коленку содрала – совсем немножко – пятнышко, а визгу было! Оооо! Истерика целая. И что-то я там ей или сказала, или посмотрела не так – не помню. Скорее всего, посмотрела. Я ж не говорю обычно. А смотреть – это моё коронное. Я бывает – так посмотрю, что мурашки у того, на кого смотрю. Это называется «говорящий взгляд». И коленки у меня – все в кровь сбиты. И пальцы на ногах. Я босая всё лето люблю на даче ходить. И вообще, я падаю часто, спотыкаюсь. И что – орать каждый раз? Вот я и не поняла её истерики. А девочке этой мой «говорящий взгляд» не понравился. Это я потом догадалась. По всяким событиям последующим.

Рядом со мной другая девочка спала. У нас кровати рядом стояли. Она на следующий день, утро то есть, с кровати вставать не хотела. Все уже встали, а она лежит. И – ни в какую. Вожатая уже ругается, стянуть её хотела. И тут все увидели…

А над девочкой никто и не смеялся. Все стали сочувствовать. Особенно эта, которая с коленкой. Так и ходит вокруг, так и ластится. Успокаивает.

– Ничего, с каждым случиться может. Дай, посмотрю, – и лезет простыню поглядеть.

Я ей говорю:

– Ты куда?! – и придерживаю за край.

Чего глядеть то – и так всё ясно?! А девочка, с которой случился этот казус – смотрю, благодарным взглядом меня одаривает. А та другая – снова мною недовольна. Второй раз. А я значения не придала – и снова зря.

Потом почти ничего не помню, как было. Помню, гоняли они меня. Выгоняли, в смысле. В барак не пускали, на территорию отряда не пускали – я пряталась на соседней. На лавке сидела целыми днями. Но это ещё ничего – я от одиночества никогда не страдала, мне с самой собой всегда неплохо было. Просто они меня дразнить начали.

Обидно очень. «Вшивая».

– Эй, вшивая, – куда пошла?

– Пошла отсюда вон, вшивая!

А какая я вшивая – это яичный белок?! Я же сама им сказала. Подружиться хотела. Пошутила. И вот.

Так и просидела полсмены. Маму ждала. В те времена родителей в лагерь детей навестить только по расписанию пускали – в особенные дни. Родительские. И дождалась.

С мамой из лагеря мы сбегали почти галопом. Чемодан бросили, ни с кем не попрощались. Там где-то старшая вожатая застряла, долго не приходила, мы и не стали ждать. Плюнули. Вещи в мамину сумку запихнули, и ещё в какую-то – что не влезало – и уехали.

Хорошо, что мама приехала. Просто так. Мы не договаривались. Как чувствовала. И даже не на родительский день. Как её пустили? Еле нашла меня. На чужой территории. Я ей всё и рассказала. И разрыдалась.

– Мама, что я такого сделала? Почему они так?!

– А поехали домой! – сказала мама и обняла меня. Крепко-крепко.

P.S. Уезжать из лагеря спешно, – это наше семейное.

Ещё я запомнила этот день по мороженому. Уже в городе мама привела меня в кафе и купила мороженое. Это был настоящий праздник, потому что мы в кафе никогда, никогда-никогда не ходили! Наверное, моё горе было настолько сильным, что мама решила разбавить его хоть какой-то радостью.

Вот так в нашей жизни – горе чередуется с радостью. И то и другое мы причиняем друг другу сами. Вкус ванильного мороженого с тех пор напоминал мне сосновый бор, а голову я больше никогда яйцом не мыла. А зря – для волос полезно.

История восьмая. СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ

Неделю мы жили просто изумительно! Не считая нескольких сцен на тему «Мама, я хочу обратно», «Мама, погуляй со мной, поиграй со мной, всё делай со мной», «Мама, я хочу к бабушке, я хочу к папе, я хочу… куда-нибудь уже хочу» и «Это что же, на мой день рождения теперь совсем никто не придёт?!». При всём при том, что день рождения у Мирошки наступал только через две недели. Но она всё рассчитала и почему-то решила, что никто не придёт. Именно на её день рождения – никто.

Сразу же по возвращению из лагеря я уставилась в компьютер. У меня была такая работа замечательная – богом благословленная и людьми одобренная – называется «Сама себе начальник». Чего заработаешь – то и твоё. Хошь – гуляй, а хошь – работай. Надсмотрщиков – нет, контролёров – нет, обеденного перерыва – нет. Ляпота! Денег, правда, – тоже нет. Но, всё равно, – ляпота!

Я уставилась в компьютер. А Мирошка уставилась мне в спину.

– А сколько время?

– А когда вечер?

– А мультики утром или потом?

– Есть хочу!

– Хочу гулять, но только с тобой!

– Давай мультики вместе посмотрим!

Ну, и так далее – на меня посыпались вопросы и предложения о моём досуге и времяпровождении. Моя спина всё это слушала, а моя лицевая часть извергала нелицеприятные ругательства. Непечатные. Не буду уточнять, какие. Приведу печатные.

– Милая, если я буду с тобой гулять, мультики смотреть, разговаривать, – у нас нечего будет… жрать!!!

Да-да, я так и говорила. Искромётно и находчиво. Вернее, доходчиво. Доходчиво для любого другого ребёнка, но не для моего. Для моего аргументов хватало ровно на час. Вру, – на половину часа. По его истечению Мирошка снова обращалась к моей спине.

– Я хотела сказать, – она повышала голос, реагируя на мой напрягающийся затылок, – Выслушай меня до конца! Я только хотела сказать, то есть спросить – а через сколько дней у меня день рождения?

– Сама посчитай, тебе уже восемь лет! – негодовала я и пыталась вернуть убегающую мысль и сосредоточиться на работе.

– Восемь мне будет через 14 дней! – как то слишком быстро сориентировалась Мирошка.

Постоянное рассредоточение выводило меня из творческого потока мгновенно, а возвращаться приходилось по одной и той же схеме: напряжение, расслабление, музыка и … меня нет. А прыгать из «меня нет» и «обратно» было довольно болезненно, но Мирошке пока такого не объяснить. И вот, «я есть». И я уже рррычу!

– Пожалуйста, займись чем-нибудь полезным! Порисуй, почитай, повырезай, – говорила я своё коронное. Общемамошное и общепринятое заезженное. Не по-мо-га-ло!

– А ты мне подаришь подарок?

– А мы пойдем в кафе?

– А ты купишь мне такие свечки специальные для торта?

– А что ты мне подаришь?

– А мы с самого утра будем праздновать?

– А ты работать не будешь в мой день рождения?

– Рррр, – это уже мои слова, я здесь.

А Мирошка хлюпает носом и ложится на диван. Демонстрация мне обиды на лицо. На лице и во всё лицо. Ну что ты будешь делать?!

– Милая, мне работать надо! Если я заработаю, я всё куплю! Дай мне, блин, заработать! – говорю я со смесью вкрадчивости и убедительности.

– А сколько ты уже заработала?

– А на что хватит?

– А можно я сама выберу?

– Ррррр, – это я опять мои слова. – Ты же знаешь, я не люблю слово «сколько»! Ты же знаешь, что я не умею считать! – смешно, но это правда.

Эту мою особенность Мирошка очень хорошо знает и всегда с удовольствием пересчитывает за меня сдачу. Пересчитывает с удовольствием, а читать не любит. Приоритеты.

– Не спрашивай у меня «сколько», пожалуйста! Лучше почитай что-нибудь! – уже не ругала, свирепствовала я.

– Не буду, – примирительно говорит Мирошка, не уточняя, что именно не будет, и лезет целоваться.

Неделю мы жили просто изумительно! Без приключений. И про странный отдых в загородном лагере уже почти не вспоминали. А через неделю под холодильником обнаружилась лужа. Нет, – лужища.

На кухню я заходила часто. Поставить чайник, выключить чайник. Поставить чайник, выключить чайник. Ну и так далее. На этот раз – не помню – поставить или выключить. Захожу, чувствую – носки мокрые. Я по дому исключительно в носках перемещаюсь. У меня ноги мёрзнут без них. Или в подследниках. Это такие – носки без верха. Тёпленькие.

– Блин, опять ноги намочила, – сдергиваю я с ноги носок или подследник – не важно, и смотрю на лужу.

Не смотрю – уставилась. Так более живописно звучит. И к правде ближе. Уставилась на воду и размышляю: холодильник сломался? Обхожу его по периметру и открываю дверцу. В лицо пахнуло приятной прохладой – работает! И я продолжаю поиски источника наводнения.

В этот момент стиральная машинка щёлкает и начинает исторгать из себя жидкость. Это я по звуку поняла. И по картинке – тоже. Лужа у холодильника начинает стремительно увеличиваться. Я открываю дверцу под рукомойником – и в меня летит мыльная струя. Нехилая такая, как из шланга. Трудно такое назвать привычным для сантехники словом «подтекает».

Я ловлю струю рукой и пытаюсь куда-нибудь перенаправить. Но куда? В окно – слабовата, унитаз через две стены. И я нащупываю здесь же под умывальником ворох тряпья. Умащиваю пол под батареей – пусть впитывают. Это поможет, но понимаю, что ненадолго.

Дальше спасаюсь ведром – черпаю в него из лужи. А машинка, тем временем, приступила ко второму извержению воды. Второй отжим. И снова – да ладом. Струя, рука, тряпка, ведро. Это уже система. Отлаженная. К третьему извержению (ну должна же машинка достирать, не прерывать же процесс на полуслове?!) я была морально и физически вполне себе готова. Правда, закончились сухие тряпки…

– Мама, что ты делаешь? – прибегает любопытная Мирошка.

У неё время мультиков только сейчас закончилось, а то бы она не пропустила стихийного бедствия ни за что. А так – только к последствиям поспела.

– Сражаюсь за чистоту, на – вылей из баночки, – вручаю ей работу.

– Мама, а в ванной вода не проходит! – сообщает она повышенным тоном откуда-то из недр о новых «стихийных бедствиях».

Как бы нам и дома не пришлось мыться через день! Через два. Три… Это я о причине побега из лагеря размышляю и отправляюсь выяснять – что прорвало в ванной? Но вижу, что не прорвало – наоборот. Застой.

Нда, вода стоит по щиколотку. Ни туда, ни сюда. Стабильная. Как заработная плата президента. Да, понимаю, когда дома стихийное бедствие, шутки становятся плоскими.

– Что же тебя удерживает, водица? – перебираю все возможные варианты.

С некоторых пор в ванну повадились лазать коты – водицы попить. А у них круглогодичная линька. Обильная. И стабильная. Выгребаю склизкие шерстяные ошметки из сливной дырки. Много выгребаю. Надо же, словно и не водицу пили, а мылись, как порядочные люди! И брились, видимо. Хорошо им – никто не сечёт, за забытое бельё не ругает, количество подходов к крану не считает.

Пока перебирала варианты, вытащила приличного такого размера ком. Утащила в помойное ведро. Возвращаюсь в предвкушении – сейчас мои муки закончатся и вода отступит. Но какое там?! Вода – ни в какую! Стоит себе и стоит.

Ищу другие причины застоя. Путём сложнейших умозаключений, коих не свойственно женщинам (не подумайте ничего – речь исключительно о сантехнике!), догадываюсь, что засор как-то связан с кухней и лужей под холодильником!

Опускаюсь на колени и ныряю под ванну. Ага! Так и есть! Труба от стиралки и из ванной – общая! Там забилось – тут забилось. И наоборот, тут забилось – там забилось. Круговорот воды в моей квартире. Был круговорот. Теперь – встал. Встаю и я. С колен. И…

Не со зла так, от небольшого раздражения – «наааа» по трубе ногой. Слышу – квах, буль, жуууууууууррр на кухне. Вах-вах, круговорот возобновился, и прямо на пол. Пойду ловить под холодильником. Нет, – лучше побегу. С тряпкой наперевес.

Прибегаю, впитываю, выжимаю. До потери сознания, пульса и терпения. Блин! Не для этого красная ягодка росла, чтоб под холодильником ползать! А что делать?! Сантехники мне нужны, однозначно. Но я их хорошо знаю. Обоих. С нашего участка. Они у меня уже всё, что можно, прочищали из сантехники. Эффективно работали и эффектно матерились. На меня. На мою хозяйственность.

А где Мирошка? Между делом вспоминаю про мамину помощницу.

– Так, отнеси-ка ещё ведрышко в унитаз вылей, – говорю я, а сама думаю, – Он, интересно, – не забился заодно?

Дочь прихватывает ведро с водицей и исчезает. Замираю в ожидании. Прислушиваюсь. Выливает, ни о чем новом не сообщает моя Мирошка. Ура! Апокалипсис отменяется! Круговорот ограничился ванной и кухней.

Так вот. Про сантехников. В последний раз они мне чистили тот самый унитаз – когда я не рассчитала и выкинула в него сверхдозу кошачьих опилок (с экскрементами вперемежку, разумеется). Это было более чем способен слопать наш унитаз. Он лопать и не подумал – выплюнул всё наружу. Я честно ждала, когда он одумается. Три дня. Куда мы ходили всё это время – не спрашивайте! Всё равно не скажу, даже под пытками. Но ходили – не сомневайтесь!

Через три дня я попыталась сделать что-нибудь сама. Что-нибудь – это нечто вроде шаманских танцев вокруг да около, со вздохами и причитания. А что ещё я могу – слабая женщина?! С сантехникой поделать. Ну, могу ещё немного вантузом помахать. С вантузом у меня получалось хуже. Вздохи и причитания – тоже так себе. Но если сравнивать, то с вантузом всё-таки хоть что-то.

Но улучшить ситуацию и повысить уровень гигиены в моем доме самостоятельно мне так не удавалось. И тогда я позвала бесстрашных рыцарей. Прямо из ЖКХа. Честно говоря, звала я одного, но пришли оба. То ли им положено работать в паре, для поддержки – мало ли, кого в унитаз засосёт, то ли это была акция «два в одном».

Эти двое сразили меня своей решительностью. И непривычными велеречивыми словесами (я ожидала традиционного мата, честно говоря). Не знаю, чем больше сразили. А они сражались с унитазом, а на путь истинный наставляли меня. И то и другое – неистово. И спрятаться то некуда – сама позвала.

Другой раз (тогда ко мне приходил только один из рыцарей ЖКХ) у меня меняли закрывашечку – вертушечку для крана такую. Синенькую. Холодная вода, значит. Там вода тоже хлестала, только на стену. Тот раз меняли с прибаутками матерными. А месяца через два – вторую – красненькую. А в первый раз велели мне штучечку, которую сняли, – железную – не выкидывать. По её образу и подобию для красненького крана купить такую же. Но я, разумеется, её потеряла (или выкинула). Поэтому при втором заходе была вынуждена терпеть культурный шок. Связанный со словесными приятностями в мой адрес. Почти что комплиментарными (от слова комплимент). Дружба, одним словом, с сантехниками у меня была специфичной. И вот опять они нужны.

И что же делать сейчас? Я вспомнила лагерь с засадами у душа, лагерь с подмывочной комнатой у медика и баню раз в неделю, куда мы так и не попали. Выходит, я сменила шило на мыло?

– Мам, пойдем спать, утро вечера мудренее, – перебила мои размышления Мирошка и потащила меня в кровать.

История девятая. СКАЗОЧНАЯ

– Мама, почитай сказку, – Мирошка сует мне в руки книжку. Смотрю на обложке: Сергей Седов «Страшные сказки».

class="book">– Мирошка, я тебя умоляю. После сантехников мне уже никаких сказок не хочется! Особенно ужастиков, – картинно вздыхаю я, – Давай лучше я сама сочиню.

– Давай, только не про меня! – хитрит Мирошка.

Я то знаю, что про себя она любит больше всего. Но заверяю как можно искреннее:

– Ни в коем случае не про тебя! Ты только не перебивай!

Рыбачка Фрося называется.

У мамы сгорели котлеты. Воздух наполнился гарью и перестал быть прозрачным. А парадная одежда пропахла костром.

Дезодоранты, духи и проветривание – не помогали. А на часах было уже почти двенадцать.

– Не успеем! – вопила я.

– Опоздаем, – шептал папа.

– Опозоримся, – вздыхала мама и горестно добавляла, – Придётся остаться дома…

– А как же день рождения?! Он же – раз в году, – испуганно хныкала я.

И мы дружно усаживались на диван. Подумать. Мама – озабоченно. Мама – основательно. Я – с ногами. А Фрося – молча. Фрося – моя кукла, ей нашу драму не понять. Ей всё равно. У неё нос не настоящий. Она им не слышит.

– А, может, ещё попробуем, – мама метнулась к балкону и раскрыла его настежь, чтобы впустить свежего воздуха.

– Бес-по-лез-но, – вздохнул папа.

– Смотрите, – заметила я, – Уже шкаф видно.

– Ага, туман расступился, – поддержал папа.

Это в балконную дверь устремилось густое чадное облако. Немного повозилось в районе попы. У облака обнаружилась попа! (Мирошка в этом месте хихикает, а я с удовольствием развиваю тему). Пошевелило облако этой самой попой из стороны в сторону, кое-как протолкнулось и выпорхнуло наружу.

– Фух, – выдохнули мы все разом и ещё раз обнюхали себя. Руки. Воротники. Даже под мышками – всё равно пахло … горелыми котлетами.

– Молекулы, – снова вздохнул папа, – по законам физики они перемешиваются с молекулами окружающих предметов и остаются там надолго…

– А как же праздник? – уже почти плакала я, откровенно злясь на молекулы.

– Что же делать? – мама снова и снова пыталась найти решение, – Котлеты выбросили, квартиру проветрили, что ещё?!

И тут меня осенило! А что если…

– Что это, – взвизгнула мама.

– Ой, – сказал папа.

На нас. Прямо с потолка. Брызнуло. Закапало. Заморосило. Потекло. Ливануло! Вода. Настоящим потоком! Дождевым!!

– Что за ерунда, – удивилась мама.

В центре комнаты мгновенно образовалась лужа. Она быстро увеличивалась и стала озером. По её краям квакали жабы, а в дальнем углу у телевизора шумел камыш. Воздух очистился и наполнился свежестью.

– Час тридцать, – прошептала мама, – всё равно опоздали.

– Ну, раз так, – папа достал спиннинг и аккуратно насадил на крючок червячка, – Что время терять?

******************************

– Милая, ты опять во сне рыбачила? Говорила же – не пей столько лимонаду на ночь! Тебе же уже пять лет! Ты уже большая! Нужно вставать ночью, если приспичило, – ласково шептала мама. – Или это опять Фрося?

Праздник состоялся вовремя. А с того дня я больше не рыбачила. Выросла…

– Мама, а разве я писалась в детстве? – удивляется Мирошка.

– Ещё как! – уверяю я, – Но мы тебя потом вылечили.

– Как?! – дочка смотрит на меня ошарашено.

– Исключительно мёдом и сгущенным молоком! – хитрю я.

– Как это? – не унимается мой ребёнок.

– Так, не приставай, а то больше ничего не расскажу, – с притворством угрожаю я.

– Мама, а день рождения у меня всё-таки будет, – некстати вспоминает Мирошка.

– Ну, конечно будет, я тебе обещаю, – шепчу ей на ушко и сама себе не верю. Но решаю, что подумаю об этом чуть позже.

Мы засыпаем счастливые. И сухие.

История десятая

ГРОЗНЫЕ САНТЕХНИКИ И НЕВИННЫЕ ШАЛОСТИ

Всё утро я собиралась с силами и собирала остатки смелости по углам квартиры. Как там говорила Апельсина вчера: «УтрА вечерА мудрИнее!»?

– Где моя утренняя мудрость, ауууу?!

К чему это долгое вступление? К тому, что по пробуждению я незамедлительно отправляюсь в ванную комнату в надежде увидеть чудо. Обещали же – утро вечера мудренее. Но обнаруживаю всё ту же наполненную по щиколотку водой ванну. Ничего не рассосалось и не всосалось назад через сливное отверстие. Тогда я отправилась на кухню.

Там – та же картина. К счастью, не по щиколотку, но таракану утопиться можно. И даже не одному. Вода, но уже на полу. Лужа. Какое счастье, что соседки снизу нет дома – укатила на дачи до самого октября. Иначе – ещё вчера или даже ночью ждал бы меня её праведный гнев. А так – обошлось. Вот только рыцарей ЖКХ теперь не избежать.

Вот с этого момента я и начала собирать силы и остатки смелости. И… сразу рухнула на кровать. Как подкошенная. Слабость какая-то сразу навалилась неожиданная, вялость. Вот, что делает страх перед мужчиной с вантузом и канализационным тросом! А если их будет опять два?! Двое.

Но валянием делу не поможешь! Мыться всё равно надо – а то: за что боролась, на то и напоролась, получается. И я таки, скрепя зубами, решаюсь на смелый шаг – отправляюсь в ЖКХ оформлять заявку.

Встречают меня, ничего так, вежливо. Заявки обычно принимают женщины вежливые – они само собой – другие, без сантехнического сленгу. Этот уровень я прошла. Отправляюсь дальше. Бухгалтерия (это вторая инстанция, куда нужно зайти, подавая заявку). Захожу, подаю акт.

Молчит. Стою. Тоже молчу. Поздоровалась предварительно, разумеется. Теперь молчу. И она. Печатает что-то. Ага, думаю – муза у неё, поток творческий. Сейчас она несколько цыферек впечатает куда надо – в табличку – и вся моя будет. Так и есть. Замечает мой акт. Оформляет. Молча. Только когда сумму озвучить надо было, заговорила. Надо же, совпадение! И я так же точно делаю – только по делу рот на публике открываю. Да мы родственные души!!

Выхожу от бухгалтерши. Направляюсь в третий кабинет. Мимо проходят местные работники (мужчины) – вот он! Знакомый аромат профессии. Задерживаю дыхание на несколько секунд. Сворачиваю в нужный проем под лёгким шафе. А там еще одна дама. Удивительно – они как по нарастающей. Я про ширину. Третья – самая представительная из всех представленных в ЖКХ женских профессий. Наверное, – прораб! Не меньше. И разговаривает! О!

– Завтра с утречка нормально Вам? – спрашивает и помечает что-то в журнале.

– А сегодня можно? – с надеждой уточняю я.

– А, ну, давайте, – соглашается она с лёгкостью.

А я сначала ликую, что всё прошло так гладко, потом пугаюсь, потому что вспоминаю, что это только полдела, и с ЖКХ-рыцарями мне встреча ещё только предстоит, да ещё и в самое ближайшее время (после обеда). И чего я их так боюсь? Сантехнокофобия какая-то!

Дома начинаем ждать. Каждый – как умеет. Мирошка дергается и ежеминутно спрашивает.

– И скоро они придут? А время уже сколько? А они ещё не опаздывают?

– Скоро! Не опаздывают! Придут! – отвечаю я и углубляюсь в свои дела.

В районе послеобеда слышу какое-то поскрёбывание за дверью.

– Мирошка, – кричу, – Иди, посмотри, это не к нам?

– Мама, там какие-то сантехники, – отвечает из коридора.

Что значит, какие-то? Те самые! Направляюсь к дверям и распахиваю, чтобы впустить. А они – не к нам…! Стоят с чемоданчиками к нашей квартире спиной, а фейсом – в соседнюю квартиру, переговариваются.

– Нету дома никого!

– Как нету? Мы здесь! Это мы вызывали! – удивляюсь я.

– Аааа, спохватывается один и поворачивает ко мне нетрезвое лицо, – Не в ту квартиру звоним.

– Ойй, – отшатываюсь от двери и пропускаю гостей долгожданных гостей.

Следуют на кухню, быстро находят источник протекания.

– Нуууу! Ааааа! Кто это б* делал так?! Вообще руки оторвать! Не пойми- какое крепление! – слышу сантехнический приговор.

– Ну, всё, думаю, – грозит мне сейчас – самосуд, как минимум, или прилюдное линчевание!

– А изолента у вас есть, – решаюсь отвлечь противника разговорами.

Помню, что в кухне вода хлестала в дырочки между изолентой.

– Откуда у нас изолетна? Мы же не электрики, – отвечают.

– Как же?! А почему девушка когда заявление принимала, сказала, что все есть – я специально её спрашивала.

– А Вы их спрашивайте, они и не такое расскажут, – отвечают грозные сантехники.

Размышляю – о чём бы ещё спросить девушку, чтобы рассказала «и не такое». А дальнейший разговор с представителями прекрасной профессии тем временем теряет всякий смысл – изоленты всё равно нет. К тому же, сантехники спокойно доделывают свою работу и больше не ругаются. Радуюсь, что отделалась лёгкой контузией.

– Ну. Всё! Распишитесь! – говорят они и протягивают бумагу.

– А как же изолента?! – недоумевая я напоследок, – Не заматывали?!

– А и не нужно – это у Вас забито было, вот и пёрло вверх. А теперь не будет, – уверяют мастера и демонстрируют на примере.

Смотрю. И вправду – больше не прёт! Уверяюсь. Расписываюсь в документе и прощаюсь.

– Ну вот, а ты боялась, – подытоживает Мирошка.

А я ещё два часа испытываю стресс и покрикиваю на дочь, как не следует адекватной матери. Вот, что страх делает с людьми! Сантехнический. Из вменяемых делает невменяемыми. Из что ж это за лето такое – бесконечные помывочно-сантехнические трудности?!

А вечером Мирошка затевает мытьё прямо в фонтане. И зачем, спрашивается, я столько терпела-страдала, если всё так просто?! Просто – иди и купайся в городском фонтане. Хоть с мылом, хоть с головой!

А дело было так. Каждый вечер моя девочка с предвкушением ждала похода на единственный фонтан нашего города. Это её любимое развлечение после загородного лагеря. А развлечение это расположилось у театра. Культурное место. Табличка

«Купание в фонтане – запрещено».

Дня два ДО Мирошка присматривалась к обстановке. Бегала вокруг да около и иногда наклонялась к воде, чтобы попробовать пальчиками. Вылавливала-спасала божьих коровок и укладывала их в банку. На третий день она уселась на борт и спустила ноги вниз, а сама на меня глазеет. Как я? А я грожу кулаком.

– Я тее, дам!

Улыбается невозмутимо. Во весь рот. Что-что, а радоваться жизни моя Мирошка умеет! Невозмутимо.

– Дорогая, не лезь фонтан, пожалуйста, а то нас оштрафуют! – умоляю я и испуганно озираюсь на прохожих, – Вон табличка, а вон – полицейские!

– Где, – не доверяет мне дочь, – А мальчики – вон – залезли прямо в воду!

Мирошка никак не может состыковать запреты и фактическую реальность. Мальчики, и в самом деле, уже по колено в воде. Бродят из одного отсека в другой, загребают. Лезут под струю и похрюкивают от удовольствия. Понимаю – ещё чуть-чуть, и Мирошка не выдержит. Так и есть. В тот день мне удалось увести дочку домой сухой, но уже на следующий…

На следующий было всё по той же программе. Сначала ручки, потом ножки, потом – прыг, и она уже за бортом и плещется как пингвин в аквапарке. И вот – вокруг неё уже стайка кавалеров, и это они как бы играют в мячик. Мирошка у меня – молодчина во всех отношениях. И помыться где найдет, и дружбы заводить в любых условиях умеет!

А в двадцать нуль-нуль фонтан выключается. Дети грустно опускают крылышки и вылезают на сушу. Теперь плескаться становится не интересно – без вулканических всплесков.

– Ну что, мокрица, поехали домой, – как бы ругаюсь я.

– Ну, ещё чуть-чуть, – начинает по инерции упрашивает Мирошка.

– Да ладно тебе, что это «чуть-чуть» решит? Поехали переодеваться, – наблюдаю за этим мокрым чудом и умиляюсь.

– Слушай, ты такая потешная, давай я про тебя буду рассказы писать? Истории сочинять. Будешь называться Мирошкой – согласна? – спрашиваю.

Дочке нравится. Улыбается от удовольствия.

– Ми-рош-каааа…, – с удовольствием растягивает и смакует своё новое имя.

А дома напяливает на себя оранжевую футболку, засовывает спереди и сзади по подушке и говорит.

– Теперь давай сочинять. Мирошка как будто идёт к маме и спотыкается.

Дочка разбегается и со всего маху врезается в стену передней подушкой. Отлетает назад и падает на подушку, которая позади. На спине, то есть. Лежит и хохочет. Смотрит – как я.

– А дальше что? – спрашиваю писательским тоном, – с Мирошкой должно что-то происходить!

– Ну… не знаю, лучше тогда ты сама сочини! – говорит.

И я сочиняю.

История одиннадцатая

Мирошка В КОСМОСЕ

(от лица Мирошки)

В этот четверг мы с Петькой собирались в космическое путешествие. Мы уже целую неделю готовили провизию – утащили из ванной комнаты три тюбика пасты и папину пену для бритья. И целую неделю собирали топливо – сливали молоко под бабушкин диван, там у нас стояла специальная космическая тара.

Корабль был заготовлен еще месяц назад. Как-то мы нашли за домом старую стиральную машинку, у которой выпало днище – а в остальном она была очень даже ничего. Мы ее немного подремонтировали – подклеили клеем ПВА, прицепили двигатель от маминой плойки и приготовились к межпланетному путешествию.

Скоро день космонавтики, а чем мы хуже этих космонавтов – мы и сами можем слетать куда угодно!

Все бы хорошо, но к нам напросилась моя младшая сестра Ленка. Она пообещала рассказать все бабушке и маме, если мы ее не возьмем. Вообще-то Ленка – не ябеда, это она специально так сказала – для Петьки, а я бы ее и так взяла, может быть. Пришлось для Ленки запасаться дополнительным питанием и топливом. На троих пассажиров расход топлива будет больше.

Все эти дни мама удивлялась нашему аппетиту – как мы здорово пьем молоко. А мы очень волновались, чтобы она не затеяла уборку раньше выходных и не обнаружила наш тайник. Бабушка же все время хитро улыбалась и говорила, что, наверное, нам возле ее дивана медом намазано, раз мы все время там ползаем.

Во вторник приехал папа из командировки и собрался бриться. Пришлось незаметно вернуть пену для бритья на место. К счастью, мама как раз купила пару тюбиков пасты, потому что старые куда-то подевались. В нашем доме всегда так бывало – всегда куда-то исчезали на время вещи, потом появлялись снова, поэтому мама предпочитала не тратить время на поиски, а покупать новое. Может это Ленка уже без нас в космос летала, потому и тюбики с пастой находились не все?

Я решила ничего у Ленки не спрашивать – вдруг она на самом деле уже летала, тогда мы будем не первыми покорителями космоса, а мне очень хотелось быть первыми.

Накануне вылета мы почти не спали. Петька остался у нас погостить и всё время ерзал и проверял провизию-пасту под подушкой, Ленка не засыпала, потому что беспокоилась, что мы ее оставим на Земле, а я, потому что была командирам корабля, а командирам всегда нужно быть начеку.

В назначенный час мы отправились к космическому кораблю. Каково же было наше удивление, когда его не оказалось на месте. И тогда я поняла, – это космическое похищение! Инопланетяне испугались нашего вторжения и решили изъять наш корабль!

Мы вернулись домой ни с чем. Петька с Ленкой расстроились, а у меня в голове был уже новый план. А что это был за план, пока большая-большая тайна.

____________________________________________________

– Это точно про меня? – сомневается Мирошка, – А Ленка – это кто?

– Как это кто?! Подружка твоя из детского сада, ты что забыла?! – как можно убедительнее говорю я.

– И что это ты сомневаешься? Разве из тебя не вышел бы отличный капитан космического корабля? – добавляю для убедительности.

Мирошка радуется моей лести. Оценивает комплимент и лезет целоваться.

– Всё, спать! – с притворной строгостью говорю я, – Мне ещё всю ночь твою одежду сушить.

– Мама, ну что ты болтаешь, – ты же не сушилка, на балконе само высохнет, спи уже, – Мирошка раскусывает мою хитрость с полуслова.

История двенадцатая. ЛЕТО В КНИГАХ

Ей уже скоро восемь лет, а она до сих пор читает по слогам! Мирошка не умеет читать! Поверить не могу!! При всём при том, что наш дом завален книгами, а я, как достойная мать, подаю «бесконечный положительный» пример, читая на улице, в автобусах, в очереди в поликлинику и даже на родительских собраниях и в туалете. Но никто на мой «положительный» даже усом не ведёт.

– Мама, мне не интересно! – скорбно заявляет юная леди, – Читать – это не круто!

А сама просит прочесть ценник в кулинарии. Пирожка ей хочется. И именно с сосиской.

– Не буду, – вредничаю я, – Сама читай.

Психует.

– Представляешь, а я однажды провела всё лето в кровати. С книгами! – вспоминаю я случай из детства, – Из-за лагеря…

– Как, опять из-за лагеря? – удивляется Мирошка.

– Угу, я там пробыла всего неделю, а вернулась в машине скорой помощи.

Мирошка округляет глаза, ожидая страшные подробности.

И я рассказываю. Что никогда не умела быть среди детей. Всегда немного – будто на расстоянии. Может, дружить не умела, может, ещё чего. Вернее, не так – я не могла быть среди детей (да и людей, в принципе), когда их много. Мирошка в этом совершенно иная. Это – ура! Это меня радует.

Так вот, социофобия (плюсом к сантехникофобии и свободолюбию). Тем летом она укрепилась во мне окончательно. Тем летом я отдыхала в лагере. Во второй раз в своей жизни. После той истории со вшивостью мне стоило это больших усилий.

– Представляешь, Мирошка, мы с девочками полезли на такую штукенцию деревянную, типа балок, – начинаю я свой «страшный рассказ», – То ли не достроили что-то, то ли нас занесло, куда не надо, – не помню. Но мы полезли.

Штукенции эти выглядели очень привлекательно. А мы как раз очень скучали. Ни тебе развлечений в лагере, ни тебе никаких забав. Тоска зелёная. Вожатые умотали по каким-то своим нам неведомым делам, а мы остались без присмотру. На свою голову. Ну и нашли… приключения.

Слонялись мы, слонялись по территории. Глянь, – конструкция невероятной сложности! Кто-то возьми и скажи:

– Полезли наверх! – и все полезли.

И я – со всеми. А обычно как все я не делала, обычно в сторонке наблюдала. А на этот раз вздумала – как все.

Залезли мы наверх. А дальше то что?

– А давай прыгать, – предлагают.

– А, давай! – и сигают.

Я долго примерялась, куда бы прыгнуть поудачнее. Внизу песочек мягкий, только всё равно высоко и страшно. Но вот – лечу…

– Хряяясь, – слышу у самой земли. И боль невозможная!

Потом себя как бы со стороны вижу. Лежу. Нога какая-то не моя. Пытаюсь встать – никак. Советчиков сразу набежало, сочувствующих. Всем ребятам поглядеть, потрогать хочется.

– Аааа, ору, – на тех, кто потрогал.

Кто посообразительнее, уже в мед.корпус сбегал. Смотрю – медик несётся во всю прыть. Одна она со мной, конечно, не справилась – физрука позвала.

И вот я в изоляторе. Давно мечтала сюда заглянуть. Святая-святых. Здесь детей держат силой (это наши под большим секретом рассказывали) и взаперти, на улицу не пускают и мажут какой-то таинственной красной мазью. Симпатичненько так. Давно мечтала ею измазаться.

– Ало, нам нужна машина в город, – слышу за стеной голос медсестры.

Меня уже упаковали в гипс по самую попу и уложили в постельку. Из изолятора я попала в какой-то районный медпункт, там быстренько сделали снимок – перелом берцовой кости левой ноги. Теперь отвезут домой, к родителям – вот те обрадуются!

А дома я залегаю в кроватку на долгих два с половиной месяца. Все лето – коту под хвост, коротко говоря.

– Вот тогда-то меня и обеспечили книгами по самую крышечку, Мирошечка моя нечитающая!

– Ого, – сочувствует дочь.

А я продолжаю. Мама договорилась с библиотекой, и мне, в порядке исключения, выдали целую гору книг. Обычно – не больше пяти в руки давали. Но для больных поблажки.

Посмотрела я на эту гору и ахнула! И ни одной картинки! Каждая книга – не меньше, чем двести страниц! Хвалёный всеми Жюль Верн, ещё какие приключения. Про пиратов. Про острова. Про лето в какой-то Тмутаракани.

– Где-где? – уточняет Мирошка.

– Это значит – далеко очень, – Слушай дальше.

Открыла я первую книгу из стопки, читаю. И так мне стало неинтересно! И так мне тоскливо стало от всех этих «морских шлюпок, узлов и пиратов»! Сплошная полундра! И нога ещё чешется под гипсом до невозможности!

Достала бабушкину спицу, залезла под гипс и шурую туда-сюда. Фууухх, облегчение какое! Из гипса вывалился синюшный сгусток. Ого, даже синяки сохнут под этой кольчугой! А сама прямо счастье испытываю невероятное после чесания. Всей своей шкуркой неокрепшей! Не то что от книг без картинок в двести страниц. И Жюль Верна читать не хочу! Ну его!

Так и не прочитала я в то лето ни одной библиотечной книги. Вот если бы я сама выбирала! Но кто ж меня хромую туда пустит? На руках что ли нести – людей пугать? А было у меня занятие поважнее.

– Мама, я, когда выздоровею, можно на последнюю смену поеду? Я же ещё успею попасть? – спрашивала я у мамы.

Мне почему-то после перелома очень-очень захотелось назад. Помню, что в лагере было скучно, заняться нечем, но когда я оказалась дома, почему-то все стало наоборот. Скука забылась, а все хорошее вспомнилось. Ребята, прогулки, игры.

– Почему, Мирошка, так всегда – всегда хочется туда, где совсем недавно было плохо?

– Неа, – говорит моя девочка, – А мне дома хорошо! Я назад в лагерь не хочу.

Я отмечаю дочкин прозорливый ум и продолжаю рассказ, как изо всех сил готовилась к поездке. Мне почему-то очень хотелось вернуться назад в лагерь, точно у меня там остались недоделанные дела. Я же не знала, что нога срастётся в аккурат к первому сентября, и никакой лагерь этим летом мне уже не светит. Но я жила надеждами – и это было здорово.

И полосовала мамины журналы. Все, какие нашла! «Крестьянка», «Домоводство», «За рулём». Ой, это уже папин. Я делала заготовки для бумажных гирлянд. И мечтала, что окончу их вместе с девочками из своего отряда.

Но делать как все – биться головой о стену, прыгать с водонапорной башни (или просто с башни, или с любой другой хозяйственной постройки) как все больше не стану! Социофобия особенной формы закрепилась во мне намертво.

– Чего-чего, – недоумевает Мирошка.

– Ай, мысли вслух, – задумчиво поясняю я.

«Допопошный гипс» мне сняли через полтора месяца и надели «башмачок с голенищем». Оставшиеся летние деньки я щеголяла на одной ноге и на костылях. Их, по случаю, одолжили у каких-то родственников. Я осваивала нехитрую конструкцию и, шкондыбая по нашему двору, жутко гордилась собой. Подумать только, – раненый боец!

– И что же – ты так и не научилась читать? – ухмыляется Мирошка.

– Ещё как научилась, к тому же, я уже умела, просто ленилась, – признаю я и понимаю, что только что сболтнула лишнее. Много лишнего. Станет она теперь читать про моря и путешествия! Жди, ага!

Но дочка уже усвоила. Смотрит на меня хитренько.

– А сейчас мы почитаем. Ты почитаешь, – говорю я…. Но Мирошки уже и след простыл. Ускакала на улицу. Скрылась от книг в просторах двора.

История промежуточная.

ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩАЯ

– Запомни: когда одно слово – это «название», а когда много – это «дефис», – обсуждает столовское меню со своими воспитанниками женщина «что за жизнь такая».

Это я снова про лагерь. Не даёт он мне покоя. Словно не раскрыта суть конфликта. Продолжу.

– Крем-брУле – это «дефис», – мгновенно просекает Мирошка.

Я в разговоры «за жизнь» не вмешиваюсь. Каждый поучает, как может. С учётом собственного угла зрения. Дефис, так дефис. А от крема-брюле я бы сейчас не отказалась. И даже просто от крема. Ванильного. Сладкого хочется до помутнения рассудка!

Мирошка ноет:

– Есть конфетка?

И катает во рту неведомо откуда взявшуюся ириску «Кис-кис». Дали девочки, упакованные в лагерь как надо предусмотрительными мамами. А у меня ирисок нету. Я непредусмотрительная мама. И крайне рассеянная.

Старая история – лето без сахара. Сладкие только чай и булки на полдник. «Дефисное меню» детского загородного лагеря. Пирог «Ля-банан», ватрушка «Съешь-мама-за-меня» и «Я-рыбу-не-люблю». Взрослым полдника не положено, но Мирошка не любит творога и любовно потчует ватрушкой голодную мать. А я хитренькая – специально заглядываю в столовую, хоть и не положено мне полника, – вдруг, что с королевского стола перепадёт? И перепадает.

Утром Мирошка скептически рассматривает квадратик омлета. Поразмыслив, хватает тарелку и отправляется к столу педагогов. Меняться с мамой. Стол для педагогов нам поставили на второй день. Не знаю, как ели другие, а я пристраивалась рядом с Апельсинкой или рядом с её воспиталками. Они не возражали. Во всяком случае, вслух. Потом – уже со столом – как-то присела по инерции. И сразу схлопотала замечание. От начальника смены.

– Педагоги у нас едят за отдельным столом!

Замечание в нашем лагере – это двигатель прогресса, это я поняла почти сразу. То-то все нервные какие-то. Интересно, а сам начальник смены вообще ест когда-нибудь и где-нибудь – ни разу не видела. Весь обед блюдет зал зорким глазом. Впрочем, вообще не интересно.

– Мама, будешь? – Мирошка торжественно ставит передо мной тарелку с омлетом.

– Милая, а как же ты? – спрашиваю я, а краем глаза наблюдаю реакцию начальника смены. Бдит. Интересно, на этот раз я что-нибудь нарушила?

– Мама, мне не вкусно! – кривит мордашку капризная девчонка.

– А и не ешь! Мне же больше! Я омлет обожаю.

И отдаю дочери свой бутерброд с маслом. Крошечный такой квадратик на краешке батона. Честный обмен состоялся. Дочь убегает довольная. Вроде, никто не ругает.

Надо отметить, что кормили нас как положено. Как положено в загородном лагере. В принципе, у меня есть с чем сравнить – и везде примерно одинаково. Только хлеба всё время не хватало. Это странно. Обычно дети хлебом перед сном догоняются. Втихушку. У нас на входе пасли – как бы чего не вынесли. Беспокоились за чистоту территории. А ребята и не спешили выносить. В первые дни смены сумки были забиты домашним сухпайком. У всех, кроме нас – я даже ирисок не взяла. Так что вторая порция омлета мне – в самый раз.

Никто еду не выносит, а я выношу. У меня генетический страх голода. Выношу обычно тихонько, игнорируя надпись на дверях:

Пакеты с соком и еду из столовой не выносить!

Но однажды обнаглела и понесла у всех на виду. А началось всё, как всегда, с «вопроса чистоты».

– В душ с ребёнком ходить нельзя! – прямо в столовой, прямо во время обеда заявляет мне начальник смены.

Чуть котлетой не подавилась! Опять – двадцать пять, да когда ж это кончится?! И я спускаю тормоза.

– Нет, простите, но я женщина, и я буду ходить в душ столько, сколько нужно! И дочь буду водить! – и я вспоминаю про показания, – У нас была операция, мыться моей девочке необходимо каждый день.

Это чистейшая правда. Однажды мы лежали с воспалением, которое поднялось снизу. Теперь я слежу изо всех сил.

– Что за операция, где об этом написано? В медкарте? Покажите запись! Покажите шрам! – тоном гестаповца требует начальник смены.

Что значит, покажите шрам? О чём это он?

– Нигде не написано, – говорю я, – Это норма – мыться каждый день!

– Хорошо, пойдёмте прямо сейчас и посмотрим! – предлагает.

Что посмотрим? Шрам?! Я выхожу из себя. Мы в столовой, обед. Я хочу есть!

– Простите, можно я доем свою порцию?! – добавляю нотки жёсткости в голосе.

И он уходит. А через минуту ко мне несется зареванная Мирошка.

– Мама, они хотят везти меня в больницу! Они меня положат в больницу?

Б*! Я закипаю в одну секунду! Где эта сволочь? Которая блюдёт законы бумаг, но нихе*-а не знает о законах этики и правах ребёнка?!!

– Что он тебе сказал? – пытаюсь выяснить я у дочери, но тщетно – она слишком напугана.

Я подрываюсь с места и ищу-ищу Его глазами. Нахожу.

– Милая, подожди меня здесь, – всё же мой мозг реагирует правильно и даёт знать моему взбесившемуся телу, что Такие разговоры нужно вести наедине!

– Вы почему разговаривали с ребёнком без родителей? Что Вы ей сказали? Вы вообще о детских правах что-нибудь слышали? – подлетаю я на всех парах и с порога начинаю жёсткое наступление.

Вижу, что пугается. По глазам. Но отступить от своих «гнилых принципов» не может. Не умеет. Он просто не понимает, в чём не прав. А у меня сердце рвётся за дочь. Да кто ты такой, думаю, лезть к моей дочери под майку, чтобы посмотреть – есть ли там шрам?! Неужели залезал?! Б*!!!

Наверное, это дебильная выходка по отношению к моему ребёнку – лезть с вопросами, когда рядом нет родителей – была последней каплей. Мне уже тогда хотелось подавать в суд на предмет некомпетентности администрации этого лагеря. А прямо там – ещё немного, и я бы взорвалась!

А вокруг нас, тем временем, начинал собираться народ. Дети. Репутация начальника смены была под угрозой. С ним никто, так как я, разговаривать себе не позволял. Я это прекрасно понимала, не смотря на гнев. И предложила.

– Давайте отойдем в сторону.

Отошли.

– Что происходит? – спрашиваю.

– Вы понимаете, что девочкам необходимо подмываться ежедневно? Это нигде не написано, но это закон этики, анатомии…, – Вы это понимаете?!

– Ну и что, – говорит, – Я тоже через день в душ хожу… – ответила мне НЕдевочка.

Ха! На моем лице проявляется улыбка в стиле «ну, мой дорогой друг, неужели ты думаешь, что мне интересны Такие подробности о твоем прекрасном теле?!».

И в этот момент он произносит такую нелепицу, что у меня даже захватывает дух от неожиданности, и я нахожусь в полном смятении…

– И что от меня пахнет? – спрашивает.

Серьёзно так спрашивает! И я, смешавшись, выпучив глаза, отвечаю абсолютную глупость, от которой самой становится не по себе и совестно:

– ДА!

Это чистой воды бред! Ну что, я его нюхаю что ли? Зачем он мне нужен? И вообще, сам вопрос!!! Я словно попадаю в какой-то абсурдный мир, где все – как говорит Мирошка – «ку-ку».

И я понимаю, что ВСЁ… , что разговор не имеет никакого смысла! Ни-ка-ко-го! Извиняюсь и ухожу за своей тарелкой. Мой генетический страх стучит в висках.

Прямо сейчас мой аппетит вышел покурить, но чувство самосохранения говорит: «Возьми свою тарелку, отнеси в комнату, а содержимое скушаешь через час».

Я хватаю со стола недопитый стакан и отношу в мойку, а вслед слышу женский стёб:

– Ты погляди какая! Она сюда на курорт приехала. Отдыхать!

Это завхоз. Кто ж ещё? Покрываюсь пятнами и продолжаю шествие, набираюсь сил – мне ещё в обратную сторону мимо стола педагогов идти. Возвращаюсь, беру тарелку с котлетой и спрашиваю в голос. При всех и чтоб погромче.

– А … Вы почему обсуждаете меня без меня?

И слышу новый «ку-ку». Дефис.

– А Вы же здесь! Почему без Вас?!

Боже, куда я попала?! Я хватаю тарелку – ни за что теперь не отдам свою драгоценную котлетку! Буду нарушать порядок и выносить еду из столовой. Вот прямо сейчас! А спишем всё на аффект.

Царской походкой, схватив за руку Мирошку, я направляюсь к лестнице.

– Вера Васильевна, – негодует мне вдогонку начальник смены и напоминает про несанкционированный вынос еды.

Но что мне теперь порядки. Царица – в гневе!

Грациозно шествую мимо ошарашенного завхоза, миную входные двери и спускаюсь по лестнице. Котлетка смирно лежит в своей тарелке, а Мирошка безропотно шлёпает следом. Заплаканная, но успокоившаяся. Она знает – мама всегда рядом, мама всегда спасёт. И накормит.

Заходим ко мне и обнимается. Мирошка не хочет в отряд, она всё ещё под впечатлением. Прижимается и хлюпает носом. Лихорадочно соображаю – чем успокоить? Есть старый добрый, веками проверенный способ.

– Хочешь, расскажу сказку?

– Хочу!

История,… тьфу-тьфу…через левое плечо, ТРИНАДЦАТАЯ. ХЫ-КА

Мы устраиваемся на мою кровать. Прямо в одежде. Плевать на церемонии. И я начинаю сочинять:

Мирошка лежала в кровати и прислушивалась.

– Ой, про меня, что ли опять? – спохватывается дочка.

– Ну, про тебя, а тебе не нравится что ли? – с притворным раздражением спрашиваю я.

– Нравится, – расплывается в улыбке Мирошка.

– Тогда не перебивай больше! – хмурю брови и продолжаю.

Так вот. Мирошка лежала в кровати и прислушивалась. Слева что-то шуршало, справа – хлопало и скрипело, у соседей выла собака, а в подъезде басил какой-то дяденька. Мирошка в ужасе сунула голову под одеяло и замерла. Под одеялом было темно, но совсем не страшно, не то что снаружи.

– Интересно, сколько сейчас времени? – подумала Мирошка и сунула руку под подушку, – куда запропастился мой мобильник?

Ничего не обнаружив, Мирошка набралась смелости и высунула из-под одеяла один глаз.

– Ага, еще темно, значит времени – «ещё не утро», можно поспать.

И она заснула.

Лохматый Хы-Ка все утро слонялся по квартире, хлопая дверьми и поскрипывая старыми дедовскими башмаками. Иногда он изображал вой собаки или басил как дядька из соседней квартиры. Он знал, что Мирошка боится странных звуков и потому забавлялся с особенным удовольствием.

Пока Мирошка смотрела свои утренние сны, Хы-Ка слопал бутерброд с колбасой и запил его стаканом крепкого чаю – всё, что мама приготовила для своей девочки. Потом «для порядка» ещё немного позвенел посудой и постучал ложками.

Но Мирошка всё равно ещё ничего не слышала – сладко спала. Вторая смена – можно поваляться.

«Эх, зря старался», – подумал Хы-Ка, облизывая грязные пальцы, «Пойти, что ли пощекотать лежебоке пятки?»

Хы-Ка своего детства не помнил, не помнил и как появился в этой квартире, зато он хорошо помнил, как принесли Мирошку. Маленькую розовую девочку в розовом конверте с оранжевой ленточкой. Хы-Ка полюбил эту розовую девочку из розового конверта с первой минуты, правда его любовь была какой-то своеобразной, людям непонятной.

Хы-Ка напевал Мирошке песенки по ночам, гладил пальчики, целовал щечки, но больше всего на свете он любил пугать малышку. Хы-Ка выл по-волчьи, кричал по-петушиному и ухал по-совиному. Согласись, люди так свою любовь не выражают?

– Мама, я не помню никакого Хы-Ку! Я его нигде не видела! А он точно у нас есть? – уточняет притихшая Мирошка.

– Точно есть! Он же становится невидимым, когда ему хочется!

– Мама, ты сочиняешь! – негодует моя маленькая слушательница.

– Ну, конечно, сочиняю, ты сказку хотела?! – досадую я и продолжаю:

Маленькая Мирошка Хы-Киных шуток не боялась – думала, так надо, а Мирошка подросшая – вздрагивала от звуков, пугалась шорохов и прятался под одеялом от шума.

И давно было пора отшлепать шаловливого Хы-Ку по мягкому месту, да только некому было это сделать. Мирошка никому не рассказывала. Вообще!

Потом девочка выросла и пошла в школу. Теперь она часто оставалась дома одна. Пока родители на работе.

Но вот однажды случилось непредвиденное.

– Ты кто?

Мама спохватилась на полпути. Важные бумаги остались на столе, придется вернуться. Она резко развернулась на полпути и устремилась обратно домой. Взлетев на второй этаж, она повернула замок и направилась в комнату.

Лохматый человечек в старых башмаках сидел на полу и поедал колбасу, ясно предназначенную не ему.

– Ты кто, я спрашиваю? – крикнула мама воинственным голосом.

Хы-Ка обалдел от неожиданности, виновато пряча колбасу за спину.

– Я тут живу, – промямлил он и покраснел.

– Это ты Мирошкину колбасу по утрам съедаешь, обжора? – продолжала мама наступление.

– Я… ой, то есть, я хотел сказать…,– Хы-Ка смутился еще больше.

Он представил, как будут потешаться над ним родственники – такие же любители детских страхов и докторской колбасы. Попался, как мальчишка. Стыдоба.

– Что ты сделал с моей девочкой? Это из-за тебя она боится оставаться одна? Откуда ты взялся? Тебе жить негде? Ты человек или зверюшка? – мама сыпала вопросами, не дожидаясь ответа, и размышляла, что сделать с этим противным старикашкой.

– Дамочка, – спохватился Хы-Ка, я больше не буду, я в лес уйду, только не рассказывайте моим – засмеют – умоляю!

У мамы от удивления полезли на лоб брови.

– Да что тебе у нас вообще нужно? Ты что, из сказки? Ты здесь зачем?

Хы-Ка устал от вопросов.

– Убирайся немедленно и никогда, слышишь, никогда не появляйся в этом доме! Иначе, я расскажу Всем, – мама приняла воинствующую позу.

Хы-Ка положил колбасу в карман и растворился в воздухе…

– Мирошка, просыпайся, ты опоздаешь в школу.

Мама поцеловала дочку в обе щеки и пригладила ей волосы.

– Доченька, я люблю тебя, увидимся вечером, закрой за мной.

Мирошка вылезла из-под одеяла и, оглядываясь по сторонам, поспешила к двери.

После маминого ухода в квартире было непривычно тихо. Собака почему-то больше не выла, слева не шуршало, справа – не скрипело и не хлопало. И страх. Страх неожиданно куда-то исчез. Совсем исчез. Навсегда.

– Мама, а почему ты меня сама в школу не проводила? Ты что в семь утра работала? Не помню. Я сама в школу ходила? – Мирошка искала несостыковочки в истории.

Это хорошо, значит, она отвлеклась от своего сегодняшнего испуга.

– Ну, это, как будто, тебе во вторую смену нужно было, – поясняю я.

– Мама, ты сказала, что я только пошла в школу! В первом классе учатся в первую смену! – негодует мой маленький критик.

– Это была особенная школа – переполненная, уже с первого класса вторая смена, – продолжаю я свою завиральню. – И вообще, может, Хы-Ка тебя года полтора пугал.

– Теперь Хы-Ка вырос и приехал работать в лагерь, – вдруг заявила Мирошка.

Я осеклась и задумалась. Кого она имеет ввиду под Хы-Кой? В самом деле, если думать об обидчиках как о сказочных героях, то, в самом деле, легче. И не так страшно. Потому что все злодеи будут рано или поздно побеждены. Хорошо бы – рано.

Про других Хык

Мирошка восседала на унитазе и распевала:

– Вот тюбик стоиииит с кремом, а на полоооочкеее навеееерхууу шампуууунь. Дваааа! Нет, – трииии!!! Шампунии. Шампуню. Шампу, ой. Шаааа. Чего-то там стоит, на полочке, чем я моюююю головуууу….

– Ты мне мешаешь! – притворно ругалась я, еле сдерживаясь от смеха.

Сама то я – не лучше. На корточках, с «Верой и Анфисой» в руках на полу в коридоре. Мирошка заявила, что теперь она боится одна ходить в туалет, и я должна её сопровождать. С книжкой.

– Сказала читать, а сама песни поёшь, мешаешь – продолжаю бурчать, пряча хохот за страницы.

Мимо проносятся коты и устремляются на кухню. Песни и чтение их не привлекают. На кухне шуршит пакетами братик Мирошки. Он уже большой и не разделяет нашего веселья.

– Дверь в туалете закройте! – кричит недовольно.

Мы с ним не виделись месяца два. Он даже не подозревает, как мы с Мирошкой сроднились за это время. Теперь нам всё смешно, хоть и страшно.

– Мама, читай! – снова командует Мирошка.

История НИКАКАЯ

(я просто сбилась со счёта)

В день, когда мы вернулись из лагеря, нас ждал сюрприз. «Большой деньга» на карте! Мне неожиданно заплатили отпускные. Одна из организаций, где я подрабатывала по договору. Я не рассчитывала на эти деньги, поэтому была несказанно рада. Недели три после лагеря мы с Мирошкой жили на эти деньги припеваючи. И приедаючи. Сытненько жили, в общем. Но так продолжаться долго не могло.

– Мама, что ты мне подаришь на день рождения? – толкала свою политику юная дипломатка.

Я осекалась на этом вопросе и надолго задумывалась.

А «Большой деньга» незаметно становился «маленькой». Ну, не такой уж он и большой был, на самом деле. Но это не важно. Три недели мы были сытые!

Когда я садилась на железного коня и рвала когти из лагеря, я прекрасно понимала, чем это грозит. Отсутствием котлетки. Но искушение свободой и лишение возможности общения с начальником смены, завхозом и прочими персонажами моих вышеописанной историй было слишком велико. И я поддалась искушению. И искушённая осталась без кушанья. Через три недели. А тут лунное затмение!

Как там? Раз в сто лет? Или чаще? Не знаю – не слежу. Отследила только всеобщую эйфорию. Народ … ликовал! Верующие неистово молились, йоги боялись взглянуть в глаза ночному светилу, дабы не попортить себе карму, провозглашающие себя просветлёнными ведьмами загадывали желания и читали их под луной. В голос и непременно стоя. При этом никто не спал. Кроме меня.

Загадывайте! Просите! Ловите момент! Действуйте! Такое не повторится! Вы – избранные! Летела, исторгалась, транслировалась информация из всех средств массовой. Народ поддавался и действовал – просил, загадывал, ловил. Иногда доходило до абсурда. На деньги заряжали маникюр, пирсинг и брови. Иногда пользовались классическим колдовством – гуляние под луной, купание в росе, собирание трав. Кто во что горазд. А мне, между прочим, тоже нужны были деньги…

А вопрос со своим днём рождения Мирошка решила сама. Дивлюсь её самостоятельности! Позвонила бабушке иукатила в деревню. С оказией. Я вздохнула с облегчением – тортик с пирожками бабуля обеспечит. А со мной остались коты. Подозреваю, что лунное затмение прибавило в них аппетиту. Лучше бы наоборот. Они подмели подчистую всё, что нашли в миске и около неё и всё утро преследовали меня требовательным «мяу».

– Друзья мои, сегодня у вас постный день, смиритесь! – обнадёжила я их и подсунула миску с водой.

Коты отстали и демонстративно расселись по форточкам. Подремать. Не хотела бы я такой жизни – сидеть на форточке и ждать, когда кто-нибудь насыплет в мою миску корму. Где взять деньги…

И я пошла добывать. И добыла! Целых двести пятьдесят рублей! Правда, рассчитывала на восемьсот. А Мирошка звонит, контролирует:

– Ало, как у тебя дела? Ты уже заработала денег?

– Да, милая, я заработала денег. Много денег. Пойду деньгами котов кормить. Как ты думаешь, им будет вкусно? – юморю.

Мирошка хохочет. Она мои чудачества знает. И всегда с радостью откликается на шутки. Но мне то не до шуток. Мне правда не до шуток.

Забегая вперёд, хочу сказать, что день рождения у Апельсинки удался – выручили папа и бабушка. Папа одарил деньгами, бабушка – подарками. Мама – ничем. Потому что у мамы был сложный период. Становления личности. И материального достатка….

ИСТОРИЯ… Осенняя

А потом лето стало заканчиваться. Я, как взрослая осознанная личность, с предрасположенностью – пофилософствовать, загрустила. Мирошка – тоже. Но по другому поводу.

В нашем доме то и дело стали раздаваться цитаты знаменитого фокса Микки:

– Зачем мне ваша осень? Зачем мне ваша зима?

Так спрашивала я, а Мирошка импровизировала:

– Зачем мне ваша школа?

Она совсем недавно узнала, что эта лямка на 11 лет – не могла поверить.

– Да ты что?! Не может быть!

Я успокаивала, как могла:

– Зато в школе всё предельно ясно и понятно. Что делать, как и когда – занятия, уроки, перемены, чтобы побегать. А вот когда школу заканчиваешь – тогда уже ничего непонятно.

– Ну, на фиг, – отвечала Мирошка, – Чё непонятного, – разберёмся!

Кажется, она за это лето очень повзрослела. А я – наоборот.

Вспомнилось детство. Когда-то с высоты ребёнка мои родители казались мне такими мудрыми и всезнающими. И делали они как-то всё по-взрослому, не как я сейчас. У меня, например, в голове не укладывается, что я взрослая тётя, и что я несу какую-то там ответственность за своих детей. За себя – да! Но за детей – я с этой ответственностью никак, ну никак не умею справляться. Поэтому, когда лето стало заканчиваться, я почувствовала страх и ужас! Как это липкое «нечто» стало медленно подкрадываться ко мне и облеплять со всех сторон.

И только первого сентября я поняла, насколько силён «этот» страх. Я впала в анабиоз, в ступор, меня заглючило. Я до последнего тянула время и откладывала все дела относительно школы на «попозже» и «потом». Подготовки там всякие, покупки, глажки. А совсем накануне у меня случился настоящий внутренний протест – я села на диван и расплакалась.

Мирошка не поняла. Она канючила мультики, ей было не до треволнений. Это она потом попозже отыгралась, устроив мне «скандальчик» утром перед уроками. А я взяла себя в руки, утёрла сопли, но протест не закончила – цветов учителям не купила (простите, ничего личного), обложек на учебники – тоже (планета уже плачет от этих обложек), дома ничего не прибрала (и – по фиг) и легла спать на полу (жёстко) – без постельного белья, закутавшись в плед.

Всю ночь меня мучили кошмары – то я проспала, то я не пришла, то я чего-нибудь ещё… Бред!

А утром Мирошка поскандалила для приличия (как я уже сказала). Это у неё «обязательная программа». Туфли не такие, колготки не надену, портфель большой, а вообще, мама, – отстань! Поскандалила, а потом сделала мне «шикарный подарок».

– Мама, я сегодня в школу пойду одна!

Как гора с плеч! Я присела счастливая на диванчик и выдохнула. Потом вскочила… ой, как же мне теперь хотелось отблагодарить свою «школьную спасительницу»! Мне хотя бы не придется «туда» идти! Ура! И я засуетилась вокруг Мирошки.

– Тебе бантики завязать белые? Праздничные?

И Мирошка уселась ко мне поближе, заплетаться. Потом она долго выбирала – какой из портфелей ей взять – школьный или со стразами. Потом заявила, что едет на скейтборде. Вернее, пин-борде.. не знаю, на каком борде. На доске с колесами, в общем. Но я не возражала – главное, сама! И без меня.